"Фантастика 2025-118". Компиляция. Книги 1-20 [Евгения Чепенко] (fb2) читать онлайн

Анастасия Андрианова Манускрип

© Анастасия Андрианова, текст, 2018

© Марина Козинаки, художественное оформление, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Всем, кто верит в волшебство.

Часть 1

Глава 1, в которой мир рушится

Если перед сном внимательно смотреть в ночное небо, можно непременно увидеть ведьму верхом на помеле. Алида это точно знала.

По крайней мере, верила.

Первый Волшебник собрал в горсть вышитые звезды со своей мантии и щедрой рукой рассыпал их по небу – Алида любила эту сказку. И в такие ночи, как эта, когда полог небес был сплошь унизан яркими огоньками звезд, ей особенно хотелось верить в доброго Первого Волшебника. И вообще в волшебство.

Ведьм не было видно. Должно быть, погода нелетная. Алида вздохнула и соскользнула с узкого подоконника: из ветхого окна неприятно дуло в поясницу. Она осторожно, стараясь не разбудить бабушку, спустилась на кухню и плеснула в цветастую чашку подогретого молока, щедро сдобрив его корицей. В шкафчике, как нельзя кстати, отыскались маковые сушки, Алидины любимые. Она усмехнулась про себя: бабушка не одобряла ее ночные вылазки за едой, а Алида, в свою очередь, не упускала возможности перекусить. В такие моменты, как этот, пробираясь с верхнего этажа на кухню, она воображала себя рисковой нарушительницей запретов, героиней захватывающей истории. Сказочной истории.

Думая о сказках, полных опасностей и приключений, Алида испытывала священный трепет. С того самого дня, как родители научили ее складывать буквы в слова, а слова в предложения, она все свободные минуты проводила в компании с книгой. Сказки уводили ее в неизведанные миры, манили в головокружительные дали и завлекали в непредсказуемые приключения. Она бесконечно восхищалась смекалкой, хитростью и смелостью сказочных героев. Но сама едва не дрожала от ужаса, стоило представить себя на месте какого-нибудь книжного храбреца, попавшего в крепкий переплет. Мудрый Ульхо, портнишка-Гренгот, Сирхи Дровосек – все они выходили из самых невообразимых передряг целыми и невредимыми, да еще и с сундуками добытого добра, но Алида, упаси Всевышний, жила в тихой деревушке и всерьез считала своим самым значимым приключением поездку верхом на корове, принадлежащей тетушке Макве.

В свои шестнадцать лет она больше всего боялась быть втянутой во что-то новое, авантюрное, нарушающее привычный ход их с бабушкой жизни. Но тем не менее лелеяла мечту увидеть хоть что-то волшебное, чудесное и невероятное.

Прихлебывая молоко, Алида снова посмотрела в окно, на этот раз выходящее в сад. Темные стволы деревьев закрывали черно-синее небо, но звезды, зависшие у самого горизонта, все равно мерцали сквозь них, будто заговорщически перемигивались. В кухне стоял аромат трав, связанных в пучки и подвешенных у потолка. У Алиды с бабушкой были травы почти от всех известных хворей. Захромала лошадь? Пожалуйста, страстогор в помощь. У дитяти режутся зубки? Золотомар облегчит боль. Голову сжимают стальные обручи? Попробуйте подкрылечник, обычно помогает. Девица желает добиться внимания заезжего городского парня? Извольте, делам сердечным обычные травницы не помогут. В этом сильна только Симониса – покровительница травниц – хитрая чаровница, принимавшая в сказках облик огненно-рыжей лисицы.

Симониса была любимым сказочным героем Алиды. Она всей душой мечтала научиться так же внимательно искать и отбирать нужные травы, знать столько же древних и сильных заговоров, уметь лечить все, даже разбитые сердца, зачаровывать не только здоровье, но и ловить удачу в банки, как падающие звезды, и собирать по каплям любовь.

Первый Волшебник сам расшил свою мантию серебряной ниткой, которую дала ему Царица Вода. Алида мечтала нанизывать бусины целительского мастерства на нить своей судьбы и стать такой же всезнающей и всесильной, как чаровница Симониса.

Бабушка не одобряла ее тягу ко всему сказочному и волшебному. Заговоры и целебные зелья не считались никаким волшебством. Для этого нужен дар, передающийся через поколение от бабушки к внучке. Для Алиды лечить было так же естественно, как для сына стеклодува – выдувать бутылки, как для дочери ткачихи – выплетать узоры из овечьих ниток.

Все занятия в мире испокон веков передавались от отца к сыну, от матери к дочери, от бабки к внуку, и редко какой наглец, а может, и простой бездельник, желавший потянуть время, шел обучаться к наставнику другой профессии.

Однажды пекарша захотела переманить Алиду к себе в ученицы, уж больно ей понравились ватрушки с корицей, которые пекла девочка. Но Алида не пошла. Она хотела быть великой травницей, как Симониса из сказок, и никто не смог бы ее переубедить.

«Заведут тебя твои сказочки, куда приличный человек и ступить не посмеет», – ворчала бабушка, когда Алида засиживалась с книгой допоздна, дождавшись, пока посетители, жаждущие получить целебные мази и отвары, покинут их избушку. «Набиваешь голову всякой ерундой, а потом заснуть не можешь. Сколько заговоров могла бы запомнить за это время».

Но Алида читала, мечтала, высматривала ведьм в ночном небе, выискивала фей в садах, ловила нимф в ручьях, загадывала желания на падающие звезды и присматривалась к каждой лисице, которая забредала в деревню: не превратится ли она в красивую рыжеволосую девушку с ярко-зелеными глазами?

Только участвовать во всех этих сказочных приключениях отчаянно не хотела. Попросту сказать, трусила. Алида разгрызла пятую по счету маковую сушку и с удовольствием слизнула крошки, прилипшие к губам. В ночной рубашке было прохладно, из кухонного окна тоже поддувало. Надо вызвать Нактиса, местного стекольщика, но для этого придется подкопить монет…

Она вымыла чашку с нарисованными васильками, смахнула со скатерти крошки, скрывая следы своего ночного преступления, и, полная ощущения, что совершила что-то восхитительно дерзкое, бесшумно поднялась наверх и шмыгнула в свою комнату, в любимую кровать под теплое одеяло, набитое гусиным пухом.

Алида немного поворочалась, прокручивая в голове приятные моменты размеренно прошедшего дня, и вскоре заснула.

Ее разбудил поцелуй, нежный, но настойчивый. В сонных фантазиях живо возник образ Ханера, черноволосого смуглого конюха с неизменно ослепительной улыбкой на красивом лице. Он раз в месяц заходил к травницам за снадобьями для лошадей, и каждый его визит Алида ждала с особенным трепетом.

– Прекрати, скоро бабушка зайдет, – сонно пробормотала Алида и открыла глаза.

Это был отнюдь не конюх.

Лицо Алиды старательно вылизывал толстяк Мурмяуз – ее верный кот, белый и пушистый, как майское облако. Или как порция сладкой ваты от городского ярмарочного торговца – такое сравнение Алиде нравилось больше.

Смутившись, она столкнула с себя кота и наспех расчесала гнездо непослушных каштановых волос. Комнату заливал солнечный свет, и Алида переживала, что бабушка снова будет ворчать, что она столько спала.

Она натянула темно-синее платье с вышитыми птицами и оправила складки на юбке. Обувь она почти не носила и не понимала, почему все деревенские девушки так мечтают о паре новых туфель.

А вот птицы всегда были ее особенной страстью, и неважно – живые или просто вышитые на платье. Она не могла сказать, что любит больше: сказки или птиц. Все окрестные стаи знали Алиду и подолгу ждали в саду и на крыше, когда же она выйдет из дома, чтобы насыпать им зерна. Задиристые синицы, шумные воробьи, золотистые щеглы, зеленоватые овсянки, а зимой пухлые свиристели и робкие снегири брали угощение прямо из ладоней травницы, совсем не пугаясь. Алида искренне верила, что эта любовь была взаимной. Бабушка подшучивала над ученицей, говоря, что птицы принимают ее густые каштановые волосы за гнездо, и в доказательство рассказывала деревенскую байку об обезумевшей старухе Имзилир, на голове которой малиновки обустроили жилище. Алида не признавалась в этом бабушке, но она была бы совсем не против, если б в ее волосах поселилась симпатичная птичка. Желательно совенок.

Она сбежала вниз по лестнице с Мурмяузом под мышкой. Бабушка, что-то бормоча, уже разливала самые ходовые настои в порционные бутыли.

– Вот и солнышко запоздалое, – не оборачиваясь, произнесла женщина. – Пороть тебя, что ли? Для дисциплины.

– Не надо, ба, – пискнула Алида, пододвигая табуретку к столешнице.

– А как еще послушанию учить? Вот я помру, а ты будешь дрыхнуть до полудня. Кто народу поможет? Кто скотину вылечит?

– Прости, ба, – ответила внучка. Она вскарабкалась на табуретку и достала с верхней полки банку муки, чтобы приготовить оладьи на завтрак.

В отличие от бабушки Стриксии, статной полнотелой женщины, чью царственную осанку, однако, успел испортить возраст, Алида была маленькой и тщедушной. На скуластом лице выделялись большие, широко распахнутые глаза необычного серо-сиреневого цвета в обрамлении густых, темных, чуть сдвинутых к переносице бровей, которые придавали ей не то обиженное, не то угрюмое выражение.

– Отец твой хотел, чтоб ты послушной стала да научилась всему, – продолжала ворчать бабушка, пока Алида бросала в тесто сочные ягоды голубики. Так вкуснее.

– Ба, да ничего он не хотел, лишь бы я не мешала ему строить карьеру да новую семью, – бросила через плечо Алида. Она не любила разговоры о родителях.

Мать сбежала от них, когда Алиде было пять: уехала с заезжим городским начальником королевской канцелярии. А отец, погоревав недолго, тоже отправился в город, где нашел работу при министерстве торговли и молодую жену, оставив дочь обучаться целительскому искусству в деревне. Иногда он приезжал за Алидой и брал ее в город, в гости, но она чувствовала себя неуютно в отцовском доме. У бабушки было лучше.

Оладьи сочились маслом и голубичным соком, и Алида с наслаждением отправляла их в рот одну за другой, еще дымящиеся, обжигающие, но такие восхитительно вкусные. Дверной звонок пропел впервые за день, и она выглянула в коридор. Эх, ничего интересного, старик почтальон. Алида-то надеялась увидеть Ханера – пусть он заходил всего пару недель назад, но вдруг какая-то из его лошадей захворала, и он придет за лекарством. «Ну нет, пусть лошадки будут здоровы», – подумала Алида и, слегка разочарованная, вернулась за стол. Она привыкла заниматься чем угодно, пока бабушка принимает посетителей. Конечно, Алида помогала ей, но только по просьбам, иначе можно было огрести пучком трав по голове за то, что путаешься под ногами и лезешь с советами.

Алиде нравилось так жить. Она знала всех в деревне, и каждый житель знал и любил добрую девушку. Здесь было спокойно. Черный лес, обнимающий деревню с трех сторон, как заботливая мама-ворона своих птенцов, надежно защищал от непрошеных гостей, которые могли внести сумятицу в размеренную жизнь деревни. Каждый день был похож на предыдущий, но Алида разбавляла будни сказочными книгами и, чего таить, свежими сплетнями, которые привозили редкие городские торговцы.

С позволения бабушки Алида выскочила во двор, не забыв прихватить с собой мешочек подсолнечных семечек. Птицы уже расселись на ветках цветущих слив, будто налитые соком плоды, и радостно защебетали, едва увидав свою подругу.

– Привет, пташечки, – поздоровалась травница. Она хорошо помнила каждую птицу, что ежедневно прилетали в сад и смотрели на нее черными жемчужинами глаз. Вот семейство овсянок, в прошлом году они даже приводили на кормушку своих птенцов. Это – стайка длиннохвостых синиц, которые белыми вспышками носятся меж ветвей. Деловитые поползни и пищухи забавно снуют вертикально по стволам, сверкая белыми брюшками. Сейчас, в середине весны, птиц стало особенно много, своим гомоном они наполняют звенящий воздух, летают с дерева на дерево, добывая корм для птенцов. Алида заливисто смеялась, наблюдая за своими друзьями, и радовалась, что трясогузки, скворцы, стрижи, ласточки и иволги благополучно вернулись в свои дома.

Мурмяуз, наученный жизнью, не трогал птиц. Однажды, будучи несмышленым котенком, он получил хорошую взбучку от стаи сорок и теперь предпочитал наблюдать за пернатыми с почтительного расстояния.

– Знать бы, о чем вы чирикаете, – вздохнула она, когда овсянка опустилась ей на макушку и принялась деловито копошиться в волосах. – Я читала сказку, в которой волшебница понимала язык птиц. Было бы здорово научиться так же.

Весь день к бабушке ходили посетители, которые жаловались то на зубную боль, то на надоевшие мозоли, то на ломоту в суставах. Некоторые старушки просто забегали поболтать или передать гостинец в благодарность за оказанную ранее помощь. Алида без устали бегала на огород за свежими травами, помогала готовить отвары и мази, запекала пирог со щавелем на обед и заваривала бабушке ее любимый кофе с какао и свежими сливками. Без этого напитка старая травница работать не могла.

Распрощавшись вечером с последним пациентом, которым, к досаде Алиды, оказался не белозубый конюх, а кашляющий старик Пхен, она наконец смогла перевести дух и уселась на скрипучем крыльце. Закат золотил небо над деревенскими шиферными крышами, а где-то на востоке набухала багровая туча, словно синяк на теле.

«Ночью будет дождь», – подумала Алида. Она любила засыпать под перестук капель по старой крыше, и вид умытого влагой леса по утрам непременно дарил ей отличное настроение на весь день.

– Хватит сидеть на ступенях, платье запачкаешь, – проворчала бабушка, выглянув из окна. – Шла бы ты в дом, девочка. Скоро грянет.

Алида послушалась. Они с бабушкой выпили чаю с кусочком сыра и отправились спать, каждая в свою комнату. Звезд в окне видно не было: туча затянула все небо, и первые робкие капли застучались в стекло, как напуганные птицы.

Страшный грохот разбудил Алиду среди ночи. Ветер выл в печной трубе с неистовой яростью, крыша хлопала листами шифера, будто раненый ворон, которому никак не удавалось взлететь. Снизу послышался крик бабушки, и Алида, быстро нацепив платье, сбежала по лестнице. Сонный Мурмяуз поковылял за хозяйкой.

Ярчайшая молния вспорола небо, осветив все уголки дома и ослепляя привыкшие к темноте глаза. Алида зажмурилась.

– Они вернулись! Собирай вещи, Алида! – кричала старая травница, лихорадочно копаясь в ящиках и шкафах.

– Кто вернулся, бабушка? Что ты ищешь?

– Собирайся, я сказала! Бери обувь, травы, флягу с водой. Шевелись!

Алида, совершенно не понимая, что происходит, схватила свою гобеленовую сумочку на длинном ремешке и принялась складывать туда пучки лекарственных трав. Дом угрожающе трясся, словно ветер решил избушку подхватить, закружить в вихре и забросить куда подальше. «Как в той сказке про девочку и щенка, которые улетели в волшебную страну», – вспомнила Алида, когда особенно сильный порыв содрал часть кровли, и холодный воздух ворвался в дом. Ей было страшно, ведь настолько жестокая буря еще ни разу не накрывала их деревеньку. И куда страшнее было видеть, как нервничает и суетится обычно спокойная и мудрая бабушка, спешно роясь во всех ящиках комодов и тумб.

Ночь сотрясали такие яростные раскаты грома, будто хотели до смерти перепугать всех жителей деревни. Снаружи доносились крики людей и треск несчастных домов, раздираемых на куски бурей. В лесу со стоном упало дерево, а молнии сверкали так часто, будто наверху кто-то чиркал отсыревшие спички, одну за другой.

– Береги это, – прохрипела бабушка, схватив Алиду за плечо. Она сунула ей в руки деревянный футляр со странной резьбой, напоминающей руны. – Отнеси его в город, передай Главе Магистрата. Смотри, ничего не напутай.

– Но что там, бабушка? Зачем мне в город? А ты разве не пойдешь? – воскликнула Алида, стараясь перекричать жуткий вой ветра. Стихия ревела, как лютый зверь. Дом мог рассыпаться на части в любой момент – ветхие перекрытия явно не были рассчитаны на такое сражение с ветром. Алида была готова расплакаться от страха и сжимала зубы, чтобы не выпустить рвущиеся из груди всхлипы. Она никогда еще не видела бабушку такой возбужденной и испуганной.

– Я не могу, – судорожно втянув воздух, ответила старая женщина. Ее руки бессильно опустились, а в тусклых глазах горело настоящее отчаяние. – Прости меня, девочка. Никому не давай это, только Главе, и постарайся не потерять. Иначе…

Бабушка не договорила. Новый порыв ветра подхватил крышу и с треском сорвал, будто осенний лист с дубовой ветви. Одна из стен не выдержала и со скорбным стоном рухнула, похоронив под собой платяной шкаф. Тело бабушки вдруг начало стремительно уменьшаться, съеживаться, усыхать, как яблоко в печи, ее глаза из серых сделались янтарными, круглыми, выпученными, веки исчезли, будто вросли в кожу. Седые волосы втянулись в голову, а вместо рук захлопали серые крылья с темными узорами.

Не веря своим глазам, Алида завопила от ужаса. Происходящее было похоже на сон, один из тех, во время которых хочется скорее проснуться.

Дымчато-серая сова, сидевшая на том месте, где только что стояла бабушка, взмахнула мощными крыльями и поднялась в воздух. С трудом справляясь с порывами обезумевшего ветра, птица вылетела сквозь отсутствующую крышу.

Алида схватилась за голову и заметалась по дому, как загнанная Мурмяузом мышь, крича и всхлипывая. Этот кошмар ни в коем случае не может быть правдой, надо скорее проснуться. Дом еще сильнее накренился, и она сообразила, что оставаться здесь опасно, выскочила на улицу через отверстие в стене, прижимая к груди сумку, в которой теперь покоился странный деревянный футляр. Белый кот на ходу запрыгнул ей на плечо и больно вцепился когтями, не желая оставаться в разрушенном доме. Почти ничего не видя из-за ночной темноты и слез, застилающих глаза, Алида побежала к лесу, борясь с хрипящим ураганом, который грозил подхватить ее, как пушинку, закружить, поднять до уровня клокочущих туч и сбросить со страшной высоты. В лесу, под деревьями, нет такого сильного ветра. Там можно переждать бурю.

Судя по испуганным крикам и треску, раздававшимся за ее спиной, остальные дома в деревне тоже рушились, не выдерживая натиска бури. Едва поравнявшись с первыми лесными деревьями, Алида споткнулась о сосновый корень, узловатый, словно палец старика. Падая, она неуклюже ударилась виском о ствол осины и, сдавленно охнув от боли, потеряла сознание.

Глава 2, в которой Алида находит товарища по несчастью

Давно ей не снились такие страшные сны. Этой ночью Алида видела настоящий кошмар о страшной буре, разрушившей их избушку, а ее старая и ворчливая, но добрая бабушка превратилась в сову и улетела в неизвестном направлении.

Почему-то бок неприятно ныл, будто в него упиралось что-то твердое вместо привычного пухового матраса. Да и под головой было что-то явно жестче подушки. Алида открыла глаза и с ужасом поняла: ей ничего не приснилось. Все эти безумные вещи произошли на самом деле.

Застонав, она села на земле, ощупывая свое тело. Синяки в боку отозвались болью, а голова гудела, словно кастрюля, по которой ударили металлическим черпаком. Но кости были целы, и она осторожно поднялась на ноги. Мурмяуз мяукнул и принялся тереться о щиколотки хозяйки, радуясь, что она проснулась. Алида с тоской посмотрела в сторону сада: на месте их домика бесформенной кучей лежали бревна и доски – все, что осталось от уютного жилища травниц. Со стороны деревни раздавался шум людских голосов, должно быть, ветер порушил и другие дома, оставив местных без крова.

Алида вдруг вспомнила, что во время бури бабушка отдала ей какой-то футляр и велела беречь его… Пошарив в сумке, она нашла странный предмет и поднесла его ближе к глазам.

Темное дерево с красивым природным рисунком явно стоило дорого. Футляр украшали неизвестные руны, похожие на следы птиц на снегу. С одного бока футляр закрывался крышкой из перламутра, и, подцепив ногтями, Алида не без труда ее открыла. Сначала ей показалось, что внутри ничего нет. Но спустя мгновение на ее ладонь выпала свернутая в трубочку страница, будто вырванная из книги.

Пергамент пожелтел от времени, края рассыпались в пыль. Страница сплошь была исписана теми же непонятными рунами, что и футляр. Единственное, что смогла различить Алида, – это число 17 на боковом поле, должно быть, номер страницы.

– Мяу, – сказал Мурмяуз и снова потерся о ногу хозяйки широким пушистым лбом. Явно выпрашивал завтрак.

– Прости, мой хороший, – вздохнула Алида. – Твой корм остался в доме, а дома больше нет. Постарайся поймать себе мышку, ты же умеешь.

Кот облизнулся и нырнул в ближайшие кусты, а Алида пожалела, что не питается мышами. В желудке уже начало посасывать от голода.

«Что же говорила ба про эту страницу? Отнести в город, к какому-то дядьке… Министру? Библиотекарю? Казначею? – сосредоточенно думала она. – Наверное, сначала лучше отыскать в городе папу и все у него спросить, наверняка он лучше знает, что делать. А вообще, хорошо бы найти саму бабушку. Вдруг она в беде? В сов ведь просто так не превращаются».

В голове тут же закружился рой сказок, в которых злые колдуньи превращали несчастных женщин в птиц или еще чего-нибудь похуже. Если бабушку настигло проклятие, то непременно должен быть способ его снять. «А еще в сказки не верила», – проворчала Алида про себя и, бросив последний взгляд на деревню, двинулась прямо в лес.

– Простите, но придется вам научиться жить без травниц. Бабушку я не брошу, – сказала она уже вслух и, хрустя ветками под ногами, зашла за первые лесные деревья.

Быстрее всего в город можно было попасть напрямик через лес. Широкая просека начиналась почти сразу за садиком травниц, не защищенным никаким забором. В детстве Алида до дрожи боялась лесорубов. Их грубые голоса резали утреннюю тишину на куски, а звук, с которым падали деревья, походил на раскаты грома. Маленькой Алиде казалось, что она слышит предсмертные стоны дубов и сосен, и она часто зарывалась в одеяло с головой, оплакивая убитых исполинов.

А еще она никак не могла забыть сказку, давным-давно рассказанную мамой. Там дровосек-великан похищал сердца заблудших путников, вкладывая им в грудь холодные куски камней… Тогда мама еще жила с ними и убаюкивала Алиду, перебирая ее густые волосы, и на границе яви и сна девочке казалось, будто это птички вьют из прядей гнездо своими ловкими клювиками.

– Мурмяуз, нам туда, – позвала девушка своего питомца и зашагала по вырубке, обрамленной с двух сторон высоченными елями, макушки которых словно подпирали небосвод.

В ясном небе не было ни облачка, и ночной ураган сейчас казался бесконечно далеким, выдуманным, приснившимся. Кот трусил за хозяйкой, иногда отвлекаясь на кузнечиков и лягушек, по бедру Алиды стучала сумка, в которую помимо футляра с таинственной страницей она вчера отправила сменное платье, теплую накидку, фляжку с водой, свечу, пучок трав, походный котелок и свою любимую книгу, где была сказка о чаровнице Симонисе.

Прошагав по лесной дороге около часа, Алида пожалела, что не догадалась надеть дорожные ботинки, когда в спешке выбегала из дома. Она вообще не жаловала обувь и почти всегда ходила босиком – ей нравилось ощущать стопами теплую, покрытую травой землю. Лишь выезжая в город раз в два месяца, чтобы пополнить запас свечей, мыла, бумаги и других вещей, она надевала грубые кожаные башмаки, чтобы «не позориться перед возчиком, с голыми-то ногами», как говорила бабушка. Сейчас опавшие хвоинки, мелкие сухие веточки и камешки больно кололи и натирали нежную кожу на ступнях, а раз или два по тропе даже шмыгнула темным телом змея, и Алида не на шутку перепугалась, что со сбитыми ногами она не сможет дойти до города.

Алида присела на замшелый пень, чтобы передохнуть, глотнула воды из фляжки и прищурилась, глядя на огромные листья лопуха, который рос вдоль вырубки. Травница протянула руку и сорвала несколько крупных, покрытых мягким пушком листов. Она задумчиво повертела их в пальцах, а потом обернула листья вокруг кровоточащих стоп, перевязав их кусочками веревки, которые завалялись в карманах расшитого птицами платья.

– Теперь порядок, – удовлетворенно вздохнула Алида, когда попробовала ступить на лесную дорогу и поняла, что больше не чувствует боли.

– Мяу, – согласился Мурмяуз.

– Знаешь, малыш, – решила она поговорить с котом, чтобы скоротать путь, – может быть, было бы проще дождаться почтальона и попроситься к нему на телегу. Но почту привезут только через четыре дня. А напрямик по вырубке мы дойдем к предместьям города еще до темноты. Поэтому, уж прости, придется потопать. Но тебе даже полезно, вон как ты разъелся.

– Урр, – недовольно буркнул кот и шмыгнул в траву, заметив мышь.

Алида редко ходила в эту часть леса, но сейчас ей постоянно казалось, будто что-то переменилось. Такое нельзя увидеть, но можно ощутить, даже воздух стал другим, слегка тягучим, а всё кругом казалось ярче, резче… Будто в очень правдивом сне. «Или в сказке», – подумала она.

Вырубка скоро закончилась, превратившись в широкую лесную тропу. Алиду это не испугало, она точно знала, что все пути ведут из этого леса в город. Больше ведь некуда. И Алида решительно зашагала по тропе, прикидывая, на сколько может хватить ее самодельных башмаков.

Дорогу ей перебежала красивая лисица с мехом цвета огня. На секунду Алиде показалось, что это чаровница Симониса странствует в своем зверином обличье, и она окликнула лису:

– Погоди, пожалуйста! Я хочу стать такой же великой травницей, как ты! Научи меня, Симониса!

Но лиса, конечно же, не оглянулась и не обратила на зов никакого внимания. Алида опустила плечи: она уже чуть было не поверила, что сказки начали оживать после страшной ночной грозы. Ей ведь не почудилось, что бабушка превратилась в сову.

Откуда-то справа, из глубины чащи, до ушей Алиды донесся чуждый для этих мест звук – звон битого стекла. Следом за ним – поток отборной ругани.

– Мурмяуз, слышишь? – спросила она, обращаясь к коту. – Там, должно быть, лесорубы. Давай спросим, правильно ли мы идем в город. Думаю, все-таки глупо их бояться, ничего они нам не сделают. А если повезет, у них отыщется и телега с лошадкой, – сказала Алида и свернула с тропы в лесную чащу, надеясь, что среди дровосеков ей не встретится великан, похищающий сердца.

С ее стороны это было несколько неосмотрительно, ведь коварные леса готовы при первой же возможности заманить путника в самую непроглядную чащу, закружить, запутать, забросить туда, где лишь белеют сквозь осыпавшуюся хвою ведьмины круги, напугать шорохами, околдовать ароматами. Леса всегда были охочи до заплутавших душ, а сейчас, после страшной грозы, когда в воздухе действительно застыло ощущение каких-то необъяснимых волшебных перемен, для путников было особенно опасно углубляться даже в самую безобидную с виду рощу.

Алида прекрасно знала, что почти во всех сказках приключения, а порой и злоключения, героев начинаются именно в лесу, под сенью разлапистых чернобородых елей. Но почему-то ее это не остановило. Кто знает, может, в эту минуту путь ей указывала сама Владычица Судьба, супруга Первого Волшебника.

Алида пробралась через кусты, собрав в волосах ворох осыпавшихся листьев, нацепляла подолом платья приставучие лапки гравилата, расцарапала руки о плети дикой ежевики и вышла на светлую лесную поляну, окруженную стройными соснами.

Посреди поляны высилась башня с куполом из прозрачнейшего стекла. Точнее, когда-то высилась. Теперь опушку усеяли стеклянные осколки, обломки деревянных стен и доски перекрытий. Несколько незнакомых Алиде приборов валялись тут же, искалеченные, измятые. Ветер гонял по поляне карты звездного неба и страницы книг, вырванные из кожаных переплетов.

– И все равно я найду тебя! – с яростью в голосе воскликнул высокий рыжеволосый юноша и что было сил пнул ногой каменный фундамент того, что еще недавно было астрономической башней. Он завыл от боли и запрыгал на одной ноге, держась руками за вторую.

Алида хихикнула, и на нее с угрюмым удивлением уставились глаза, такие же синие, как васильки на ее любимой чашке, которая осталась дома.

– Птицы небесные, да у тебя же лишай! – воскликнула она, рассмотрев лицо незнакомца. – Здесь должен расти чистолик, нужно нарвать, растереть в кашицу и прикладывать на лицо каждые…

– Это веснушки, – оборвал ее юноша, и Алида смущенно замолчала.

– Прости, – выдавила она, а Мурмяуз утешительно потерся о ее ногу пушистым лбом. – Что ты здесь делаешь? – сгорая от любопытства, Алида предприняла вторую попытку завязать разговор.

От ее внимания не ускользнуло, что одет юноша был довольно неряшливо: охристая рубашка застегнута не на те пуговицы, рукава подвернуты по-разному, а колени на темных штанах вытянулись и вытерлись.

– Ищу труп учителя, – вздохнул незнакомец и принялся рыться в завалах. Судя по ссадинам на его веснушчатых руках, он занимался этим уже довольно давно.

Алида прижала ладонь ко рту.

– Твой учитель умер?! Это… Это случилось ночью, во время грозы?

Незнакомец молча кивнул. Потом, устав копаться в обломках, сел на траву и устало прикрыл глаза ладонью.

– Я думаю, что умер. Но мое сознание подсунуло мне ужасающую галлюцинацию… Так бывает во время сильного стресса. Я читал, – со вздохом произнес он.

Огонек любопытства в груди Алиды раздулся уже в нешуточный костер, и она уселась рядом с незнакомцем на опушку, скрестив ноги. Робкая догадка зашевелилась в ее мыслях, и Алида твердо решила разузнать у него все, что случилось прошлой ночью.

– Что за галлюцинация? – невинно спросила она, хлопая ресницами.

Незнакомец пробуравил ее подозрительным взглядом, словно прикидывая, можно ли рассказывать о случившемся странной незнакомой девчонке, которая вышла прямо из леса, в ботинках из лопуха, с ветками в волосах… Но все же неуверенно произнес:

– Мне показалось, что учитель превратился в козодоя и вылетел через дыру в куполе. Только не думай смеяться. Я знаю, звучит глупо.

Алида едва не подпрыгнула от изумления и радости: она не одна такая! Ей не померещилось!

– У меня все так же было! Моя бабушка превратилась в сову и тоже улетела! Тебе не показалось, не переживай. – Она захотела ободряюще дотронуться до его руки, но все желание подбадривать испарилось, когда он посмотрел на нее как на сумасшедшую и закатил глаза.

– Человек не может превратиться в птицу. Это же очевидно. Перевоплощение одного существа в другое совершенно невозможно по целому ряду объективных причин, наукой доказано, что…

– Слушай, а твой учитель, часом, ничего странного тебе не говорил? – перебила Алида, спохватившись. – Может, даже… Может, он оставил тебе какой-то предмет? – Она вспомнила о странице с таинственными письменами, которая лежала у нее в сумке.

– Оставил, – недоверчиво буркнул он. – Ты-то откуда знаешь?

– Да говорю же, с моей бабушкой то же самое произошло! Превратилась в сову и улетела, а перед этим дала мне кое-что. – Алида покопалась в сумке и выудила футляр со страницей. – Вот. Только она просила никому не отдавать, поэтому смотри из рук.

Глаза юноши поползли на лоб. Он вскочил и, едва не споткнувшись об обломок балки, кинулся к куче каких-то непонятных вещей, видимо, спасенных при крушении башни. Спустя минуту он вернулся к сидящей на траве Алиде и сунул ей под нос точно такой же деревянный футляр с рунами, похожими на птичьи следы.

– Не может быть! – закричала Алида. – А что внутри?

Незнакомец осторожно откупорил футляр и вытряхнул свернутый в трубочку кусок древнего пергамента, тоже сплошь исписанного незнакомыми письменами. На поле значилось выведенное красными чернилами число 343.

– Учитель просил отнести это в город, – сообщил он.

Алида во все глаза смотрела то на юношу, то на страницу в его руках. Что все это значит? Что это за страницы? Из какой книги они вырваны и зачем их нужно нести в город? Голова от вопросов закружилась, и она встряхнулась, как Мурмяуз после дождя. На землю посыпались веточки и кленовые семена, застрявшие в волосах.

Валяющиеся на земле книги натолкнули Алиду на мысль, и она спросила:

– А ты не можешь прочитать, что там написано? Что это за наречие? Я такого не знаю.

– В том-то и дело, – вздохнул юноша. – Никогда прежде мне не приходилось сталкиваться с подобными рунами. Должно быть, это язык какой-то далекой страны… Или безвозвратно ушедшего времени.

Они немного посидели в тишине, думая каждый о своем. Мурмяуз растянулся на солнце, довольный, что пока не нужно никуда идти. Бабочка с крыльями цвета осенней листвы села на подол платья Алиды, и девушка осторожно потрогала хрупкие крылышки.

– Я Алида, – сказала она.

– Ричмольд, – глухо отозвался ученик астронома.

– Что делать будем?

Ричмольд пожал плечами. Весь его сутулый облик выражал крайнюю степень усталости и отчаяния. Было видно, как он утомился за прошедшую ночь, как был напуган и растерян. Алида прикинула, что на вид ему нельзя было дать больше восемнадцати лет.

– Пойдем вместе в город, – предложила она. – Может, по дороге узнаем что-то об этих страницах. А в Биунуме поищем бабушку и твоего учителя. Не могли же они испариться, пусть даже и став птицами.

– Но у меня здесь книги, приборы, – промямлил Ричмольд. – Нужно продолжать вести дневник наблюдения за звездами…

– Превеликие травницы, какой дневник? – всплеснула руками Алида. – Ваша башня разрушена, учитель стал козодоем, у тебя на руках непонятная старинная вещь, а ты думаешь о каких-то скучных наблюдениях? Уж не зануда ли ты часом?

– Никакие они не скучные! Это важно для науки! И вовсе я не зануда! – вспыхнул Ричмольд, залившись неровным, лихорадочным румянцем. – Хотя, признаю, кое в чем ты права, – добавил он, переведя дух. – Все равно придется идти в город. Так и быть, составлю тебе компанию.

– Спасибо за одолжение, – фыркнула Алида и поднялась на ноги. – Мурмяуз, идем.

– Погоди, – окликнул ее Ричмольд. – Ты серьезно хочешь идти в город, обмотав ступни листьями?

– Я их отвяжу, когда мы дойдем, – сказала Алида.

– Я не о том. – Он бросился к куче уцелевших вещей и, порыскав в ней, выудил на свет пару уродливых остроносых башмаков с золотыми звездами. – Возьми туфли учителя. Если потуже зашнуровать, будет нормально.

Алиде не показалось, что это «нормально»: размер ноги учителя-астронома был явно больше, а острые носы грозились зацепиться за любой дорожный камень. Однако колодка башмаков была весьма удобной и могла защитить нежную кожу стоп от всех опасностей пути. Алида туго завязала шнурки, перебросила сумку через плечо, расправила подол платья и повернулась к новому знакомому, который старался запихнуть пятнадцать книг и телескоп в дорожный мешок:

– Спасибо за башмаки, Рич. Пошли, постараемся быть в городе до темноты.

И они побрели по тропе прочь из леса.

Глава 3, в которой Алида и Ричмольд встречают странника в плаще

– Ричмольд…

– Что?

– А ты веришь в сказки? – спросила Алида спустя четверть часа молчаливого пути.

Ричмольд презрительно фыркнул.

– Я верю в научный прогресс. А почему ты спрашиваешь?

Алида вздохнула и не ответила. Не говорить же этому зануде о том, что ей кажется, будто все вокруг после грозы стало капельку волшебнее, словно еще чуть-чуть, и сказки начнут сбываться.

Лес не спешил выпускать путников из своих объятий. Тропинка продолжала виться между стволов, которые в этой части леса становились все толще, чернее, замшелее. Если бы Алида была одна, она давно бы повернула обратно в деревню и потопала бы в город привычной дорогой, той, что ездит почтальон. Но с ней сейчас было двое мужчин: Мурмяуз и Ричмольд. Они защитят ее в случае чего. По крайней мере, ей хотелось в это верить. А еще ей отчаянно не хотелось показаться трусихой в глазах нового знакомого.

– Ты уверена, что город находится там? – осторожно поинтересовался Ричмольд.

– Если есть тропинка, значит, она куда-то ведет, – бодро отозвалась Алида. – Верно? Все тропы должны куда-то вести. А куда еще можно прийти из нашего леса? Только в город.

– Сверху астрономической башни открывался обзор на весь лес. А вдалеке виднелись горы. Полагаю, можно было бы заметить, в какой стороне лес заканчивается, если залезть на высокое дерево…

– Я никуда не полезу! – ужаснулась Алида.

Ричмольд промолчал: видимо, его тоже не прельщала подобная перспектива.

Рыжий мех промелькнул между деревьев – лиса шмыгнула в кусты и с любопытством вытаращила зеленые глаза на двоих путников и кота.

– Симониса! Выведи нас из леса, пожалуйста! – обратилась Алида к лисице. Но зверь лишь взмахнул пушистым хвостом и скрылся в зарослях бересклета.

– Ты сумасшедшая? – поинтересовался Ричмольд.

– Ничего я не сумасшедшая. Просто я верю в волшебство, – надулась Алида.

Они шли уже довольно долго, и Алида начала горько сожалеть, что не успела захватить из дома что-нибудь съестное. Например, вязанку маковых сушек. Ей до смерти хотелось отведать именно сушек, и непременно густо усыпанных маком.

– Ты умеешь охотиться? – вдруг спросил Ричмольд.

– Девушки не охотятся, – ответила Алида. – И вообще, я этого не одобряю. Можно найти дикие яблони или орешник, если ты голоден.

– Ну, так найди, – буркнул Рич.

Алида возмущенно фыркнула. Хорош попутчик! Заставляет ее то лезть на дерево, то охотиться, а сам ничего делать не собирается. «Не стоило нам его с собой брать, сидел бы у своей башни до ночи», – шепнула Алида Мурмяузу нарочно громко, чтобы Ричмольд тоже услышал.

Внезапно в вышине испуганно загалдели вороны, поднялся ветер, пригибая макушки деревьев, а в следующий миг кругом стало так темно, будто на глаза Алиде набросили плотную повязку.

– Что это? Ты что-нибудь видишь? – закричала она, вертясь как волчок, пытаясь заметить хоть малейший лучик света.

– Ничего я не вижу, – отозвался Ричмольд совсем рядом, и в его голосе послышались испуганные нотки.

– Рич, мне страшно, – всхлипнула Алида и нащупала в темноте теплую руку своего нового знакомого.

Внезапно снова стало светло, ветер успокоился, вороны замолчали. Будто и не было этого минутного триумфа темноты и им все показалось.

– Здесь точно замешана темная магия! А ты мне не верил! – воскликнула Алида, когда они немного оправились от потрясения.

– Снова ты клонишь к сказкам, – вздохнул Ричмольд. – А я полагаю, что это всего лишь особенно плотная туча закрыла солнце. Магия ушла из нашего мира пятьсот лет назад, и это знает каждый младенец. Только ты никак не свыкнешься. Витаешь в облаках. И угораздило же меня связаться с маленькой девочкой!

– Я не маленькая! Мне уже шестнадцать! – запротестовала Алида. – Тогда объясни, почему это вдруг стало так темно, будто наступила ночь!

– Я же говорю, туча. Или какое-то особенно короткое непрогнозируемое солнечное затмение… Жаль, что нашей башни больше нет. Возможно, я пропустил знаменательное астрономическое событие.

Ричмольд ссутулился еще сильнее и с несчастным видом зашагал дальше по лесной тропе. Алида схватила Мурмяуза под мышку и поспешила за ним.

– Но ветер… крики птиц… как ты это объяснишь? – не унималась она.

– Может быть, у нас галлюцинация на почве голода. Ты когда в последний раз ела?

– Вчера… Неужели бывают одинаковые галлюцинации у двух разных людей?

Ричмольд ничего не ответил, просто молча мерил длинными ногами тропу. А лес тем временем становился еще дремучей, и никаких просветов, говоривших о том, что скоро чаща оборвется, видно не было. Наоборот, еловые лапы будто обнимали тропу с боков и сверху, и даже солнечный свет теперь с трудом пробивался сквозь лесной полог.

Тоненький лесной ручеек пересек тропинку, робкой змейкой взвившись по покрову изо мха и опавшей хвои. Алида с радостью бросилась к воде, наполнила пустую фляжку и освежила лицо. Мурмяуз тоже подошел к ручью и принялся лакать ледяную воду розовым языком.

– Тут гнездо, – подал голос Ричмольд, разглядывая нижние ветки деревьев. – А в гнезде пять яиц. Если удастся развести костер, можно их запечь и пообедать.

– Не смей трогать! – Алида яростной фурией вцепилась в руку парня, который уже потянулся к гнезду. – Птицы – наши друзья! Их нельзя обижать!

Ричмольд округлил глаза.

– Что же, ты и яичницу по утрам не ешь?

– Ем, – стушевалась Алида. – Но только из куриных яиц, а из этих вот-вот вылупятся маленькие сойки!

– Твоя доброта заставит тебя умереть с голоду, – проворчал Ричмольд, но послушался и не тронул гнездо.

– Лучше все-таки залезь на дерево и посмотри, правильно ли мы идем, – попросила Алида извиняющимся тоном. – Пожалуйста.

Ричмольд что-то проворчал и, поплевав на ладони, не без труда вскарабкался на нижнюю ветку вяза. Алида, затаив дыхание, смотрела, как он поднимается все выше и выше, как вдруг снова налетел чудовищный ветер, и уже знакомая непроглядная темнота окутала все вокруг. Алида закричала от страха и обхватила голову руками, когда услышала устрашающий треск. Спустя несколько долгих секунд рядом с ней с грохотом рухнуло что-то очень большое, сотрясая землю под ногами.

Тьма резко рассеялась, будто кто-то включил фонарь, и Алида вновь издала вопль ужаса: дерево лежало на земле со сломанными ветвями. Рядом, у ручья, в странной позе лежал и Ричмольд, а на его виске алела кровь.

– Рич! – всхлипнула Алида и бросилась к пострадавшему. – Рич, ты меня слышишь?! Ответь, пожалуйста! – Она затрясла юношу за плечи, но его глаза оставались плотно закрытыми.

Сзади послышался ехидный смешок.

– Мурмяуз, не до тебя сейчас! – крикнула Алида, но в следующий момент до нее дошло, что кот не мог так смеяться.

Она обернулась и едва не потеряла сознание от ужаса.

– Нет-нет, мне кажется, это сон, ты не можешь быть правдой! – воскликнула Алида, крепко зажимая ладонями глаза.

– Почему это не могу? – с обидой в голосе произнесло странное существо. Его можно было бы принять за человека, если бы не изогнутые, как у козла, рога, длинные заостренные уши, огромные черные глаза без зрачков, растянутый в ухмылке рот со множеством мелких острых зубов и два белоснежных крыла за спиной. – Я что, настолько безобразный?

Алида осторожно отняла ладони от глаз, но чудовище, вопреки ее надеждам, не растворилось в воздухе, а так же сидело на нижней ветке дуба, болтая худыми босыми ногами.

– Сгинь! Ты мне простокажешься! – зарыдала Алида.

– Ну, незачем так кричать, малышка, – произнесло существо. – Я же тебя не съем. Только кусочек откушу. – Длинный рот снова растянулся в ехидной улыбке, обнажая острые сероватые зубы.

– Что ты сделало с Ричмольдом? Ты его убило? – всхлипнула Алида, в ужасе от того, что ей приходится разговаривать с уродцем.

– Не убило, а убил, – сморщил нос фантастический незнакомец. – И вообще, я просто пошутить хотел. Всегда любил пугать детишек. Кто ж знал, что твой дружок окажется таким слабеньким.

Алида, не сводя глаз с рогатого существа, побрызгала ледяной водой в лицо Ричмольду. Мурмяуз сидел у нее на плече, ощетинив шерсть и шипя на чудовище.

– Ты зверь? – спросила Алида. – Или птица? – добавила она, с недоумением разглядывая оперенные крылья.

– Фу, какая невоспитанная девочка, – пошевелил ушами странный незнакомец. – Я не совью гнездо в твоей шевелюре, милочка. Это не входит в круг моих интересов. Я, можно сказать, просто другой. Не такой, как вы, людишки. Можешь считать меня лесным духом, если тебе нравится.

– Быть этого не может! – воскликнула Алида. – Все такие существа встречаются только в сказках. Вас не существует! Сгинули давно. Так написано, – закончила она неуверенно, боясь взглянуть в страшные черные глаза.

Алида не любила страшные сказки. А это существо определенно могло быть частью только какой-то зловещей истории, страницы которой она предпочитала перелистывать. Если ее подозрения оказались правдивы, и после грозы мир действительно стал немного волшебным, то почему не могли претвориться в жизнь только безобидные сказки о чудесах?

Незнакомец спрыгнул с ветки, и Алида заметила, что ростом он совсем ненамного выше ее, костляв и узок в плечах, как подросток. Темно-серая рубашка расстегнулась сверху, обнажая острые и тонкие, как веточки бузины, ключицы.

– Что значит сгинули? Мы были в заточении пятьсот долгих лет, – надулся крылатый. – Как хорошо, наконец, расправить крылья на воле! Но что-то ты скучная, деточка. Тебя даже запугать нормально не выходит. Полечу, пожалуй. До новых встреч.

Рогатый насмешливо отсалютовал Алиде, взмахнул крыльями и исчез в вихре. Алида всхлипнула и с новой силой принялась трясти бесчувственного Ричмольда, причитая:

– Бедный Рич! Очнись, пожалуйста! Ты такое пропустил!

Наконец он застонал и приоткрыл глаза.

– Жив! – радостно воскликнула Алида и принялась ощупывать его руки и ноги.

– Кости вроде целы, – заключила она. – Жить будешь. Голова болит? Сейчас, найду нужную траву… – Алида принялась рыться в сумке. – Рич, ты представить себе не можешь! Я говорила, что сказки не врут! Сейчас здесь был демон, с рогами и крыльями, страшный такой! Это он дерево повалил!

– Опять ты лезешь со своими сказками, – заворчал Ричмольд. – Если бы поела тех яиц, то не бредила бы от голода.

– Ты невыносимый! – отчаянно крикнула Алида. – Да что ж это такое, где же мой подкрылечник?!

Мурмяуз зашипел и вскарабкался хозяйке на голову. Из кустов выскочила огненная лисица и бросила к ногам Алиды пучок незнакомых трав с белыми ароматными цветами. Лисица пронеслась так быстро, что юная травница даже не успела испугаться и лишь удивленно воскликнула:

– Это точно Симониса! Рич, смотри, она принесла тебе целебную траву!

Алида растерла пальцами веточку и приложила кашицу к виску Ричмольда. Он тяжело вздохнул, но сопротивляться лечению не стал.

– Взгляни, а эта трава растет здесь повсюду! Как интересно, я никогда такую не видела. Надо нарвать впрок, – заметила Алида, внимательнее оглядевшись по сторонам.

– Точно, как же я раньше не мог догадаться! – Рич хлопнул себя ладонью по лбу. – Нам нужно в Библиотеку. – Он потер ушибленные бока и сел на земле.

– Не очень-то подходящее время для чтения, – отозвалась Алида из цветочных зарослей.

– Ты не поняла. Там мы найдем ответы на все вопросы. Узнаем, что за страницы оставили нам учителя. Узнаем, что это за язык, и, может, даже оставим заявку на перевод рун.

– Но бабушка сказала, что страницу нужно отнести… Кому-то… Эх, не могу вспомнить.

– Главе Магистрата. Ты что, совсем ничего не знаешь? – презрительно сморщился Рич.

– А что я, по-твоему, должна знать? Я травница, и городские дела меня не волнуют, – насупилась Алида. – Вставай, пойдем дальше. Голова кружится?

– Нет, совсем не кружится… – немного задумавшись, ответил Ричмольд. – Ладно, признаюсь, та лисица действительно кое-что смыслит в травах.

Алида покрутила головой по сторонам, пытаясь понять, откуда они пришли и куда нужно двигаться. Должно быть, дело уже шло к вечеру, потому что с каждой минутой лес становился все темнее и неприветливее, а в воздухе веяло сыростью и прохладой. Удивительно, как незаметно прошел целый день пути, насыщенный странными событиями, от которых голова немного шла кругом.

Она уже испугалась, что им придется ночевать прямо на земле, в лесу, соорудив неуклюжие шалаши из веток, как вдруг увидела между деревьев широкую дорогу, освещенную оранжевыми отблесками, будто где-то впереди горел костер.

– Рич, смотри! Там дорога! Как мы могли ее не заметить? – едва сдерживая ликование, закричала она.

Ричмольд подслеповато сощурился, вглядываясь в полумрак, и неуверенно произнес:

– Надо же. Действительно, дорога. Ладно, давай посмотрим, все равно идти больше некуда.

Неприятным холодом потянуло со стороны дороги, будто из подвала. Алида поежилась и порадовалась, что захватила из дома накидку. Ричмольд, видимо, тоже озяб и принялся шмыгать покрасневшим носом, но Алида ничем не могла ему помочь.

Огненные всполохи становились все ярче, и путники наконец увидели впереди костер. Потянуло дымом и восхитительным ароматом жареного мяса.

На бревне у костра сидел мужчина, закутавшись в длинный черный плащ. Услышав шаги, он обернулся и, чуть сощурившись, посмотрел на приятелей. Алиду будто пронзило взглядом его искристых бездонных глаз, и она вздрогнула.

– Присаживайтесь, молодые люди, – произнес незнакомец и указал на бревно. – Странное у вас, однако, место для свидания.

Его голос был глубоким и хриплым, теплым и пугающим одновременно.

– Мы идем в город, – объяснила Алида. Присмотревшись к мужчине, она немного расслабилась: у этого, по крайней мере, не было ни рогов, ни крыльев. Умопомрачительный аромат дичи плыл над дорогой, и Алида не сводила глаз с трех аппетитных куропаток, которые жарились на вертеле.

– Какое совпадение, – отозвался незнакомец. – Я тоже держу путь в город. Не откажитесь разделить со мной мой скромный ужин. – Он услужливо указал на румяных птиц, и Алида услышала, как Ричмольд сглотнул слюну.

– Да, пожалуй… – немного поколебавшись, согласилась она. – Вы очень добры.

Мурмяуз был полностью солидарен с хозяйкой и принялся тереться о ноги мужчины, выпрашивая кусочек куропатки. Алида пыталась уговорить себя, что птицы не слишком на нее обидятся, если она отведает мяса куропатки.

Мужчина раздал по птице Алиде и Ричмольду, и друзья принялись с наслаждением поглощать горячее угощение. Алида изо всех сил старалась не думать о том, что когда-то ужин был свободной лесной птицей: настолько сильно она захотела есть. «Целый день голодания точно не поспособствует поискам бабушки», – уговаривала она свою совесть.

Здесь, у дороги, деревья росли не так плотно, и над головой виднелось небо красивого густо-фиалкового цвета. «Должно быть, город уже близко, и мы сможем устроиться на ночлег на постоялом дворе до восхода луны, – думала Алида, обсасывая куропаточьи косточки и отдавая хрящики коту. – Надо будет спросить у господина в плаще, сколько еще идти».

Она украдкой разглядывала незнакомца и отметила, что ему, должно быть, около сорока лет. Нос его, возможно, был крупноват, но не сильно портил в общем-то благородное и мужественное лицо. Алида приметила, что одежда у путника дорогая, из черной кожи и бархата. На ногах у него красовались остроносые ботинки с искусной вышивкой серебряными нитями. «Наверное, городской богач», – подумалось ей. Почему-то от мужчины пахло можжевельником.

Удивительно, но после сытного ужина Алиде еще сильнее захотелось сушек с маком, и она вздохнула. Ричмольд теперь выглядел куда более довольным и даже не ворчал.

– Не желаете ли сушек с маком? – вдруг произнес мужчина, и Алида едва не закричала от радости, когда увидела у него в руке связку превосходных сушек, как раз таких, какие она любила: с золотистыми, но не подгоревшими донышками и густо усыпанные крупными угольно-черными маковыми зернышками.

– А молодой человек, может, хочет глотнуть вина? – продолжил незнакомец, пока Алида, с выражением абсолютного счастья на лице, вгрызалась в вожделенное лакомство.

– Нет, спасибо, я не пью, – ответил Ричмольд.

– Жаль, в моих погребах собрана поистине великолепная коллекция. Если захотите, я проведу для вас небольшую экскурсию. Может, леди желает согреться спиртным?

– Ой, нет, спасибо, – пискнула Алида. Ей хватило того случая, когда она по ошибке глотнула бабушкиной спиртовой настойки от суставов, перепутав ее с лимонадом, и повторять этот опыт ей больше не хотелось.

– А до города мы скоро дойдем? – Она решила переменить тему.

– Скоро – понятие растяжимое, – отозвался путник. – Ну, скажу так, состариться по дороге ты не успеешь. Но мой дом недалеко, можете переночевать у меня.

Алида расстроилась. По рассказам лесорубов выходило, что Биунум совсем недалеко от деревни, а на практике – даже целого дня недостаточно, чтобы дойти туда. «Это все из-за того, что Ричмольд вечно бурчал, а потом еще и решил отдохнуть, свалившись с дерева, – заключила она. – Вдвоем с Мурмяузом мы бы уже дошли».

– Если вы тоже держите путь в город, то зачем вам возвращаться домой? – нахмурился Ричмольд.

– Если бы я не встретил двух уставших, голодных путников, то и не подумал бы возвращаться. – Мужчина пожал плечами и улыбнулся. – Не бойтесь, вам у меня понравится. В моих подвалах есть не только вино, но и превосходнейший коньяк.

– А как мы туда попадем? Пешком? – спросила Алида без особой надежды на другой ответ.

– Зачем же пешком, малышка? Твои ножки и так прошли чересчур много. Присмотрись, вон там. – Мужчина указал длинным пальцем на дорогу, и Алида, приглядевшись, воскликнула от изумления.

Три вороных коня были впряжены в настоящую карету, украшенную изящной резьбой. Кони щипали траву и били себя хвостами по бокам. Алида невольно залюбовалась красивыми ухоженными животными, однако слишком много вопросов к незнакомцу вилось в ее голове.

– Странно, что раньше я не заметил карету, – недоуменно протянул Ричмольд. – Спасибо, но мы, пожалуй, пойдем пешком.

– Как хотите, – ответил мужчина. – Не буду настаивать. Приятной ночи под звездами. Это очень романтично.

Он погасил костер, запрыгнул на козлы кареты и пустил лошадей шагом, будто специально давая путникам шанс изменить решение.

– Рич, ты идиот! – застонала Алида. – Он мог бы подвезти нас хотя бы немного! Почему ты все портишь?

– Это я порчу? А теперь ответь-ка, любительница сказок, ты считаешь нормальным, что разодетый мужик с каретой появляется среди леса, угощает дичью, а потом, жертвуя собственными планами, соглашается везти тебя к себе домой? Какие-то наивные сказочки ты читала, не находишь?

Алида покраснела и гневно сдвинула брови.

– Тогда ночуй здесь один, зануда! А я собираюсь переночевать в нормальном доме, а утром выехать в город. Я боюсь, что снова появится то рогатое чудовище с его шуточками! Ты что, еще не понял, что оставаться здесь опасно? Мурмяуз, побежали догонять городского господина!

Она подхватила кота и бросилась вслед за каретой, крича и размахивая руками, чтобы привлечь внимание мужчины. Ричмольд, вздохнув, поднялся и поплелся за ней следом.

Глава 4, в которой Алида узнает о Договоре

Путник любезно подождал, пока они усядутся на скамьях лицом друг к другу, и пустил лошадей дальше по дороге. Ричмольд выглядел напряженным и нервно покусывал бледные губы, а Алиду не покидало странное ощущение, что она упустила из виду что-то важное, что-то такое, что всегда знала, а сейчас почему-то забыла…

Она достала из сумки книгу сказок и принялась задумчиво листать, чтобы перечитать любимую сказку про Симонису-травницу. А может, городской господин в черном плаще знает больше о том, что сейчас происходит?

– Господин путник, а вы, случайно, не замечали сегодня ничего странного? – осторожно спросила Алида, особо не надеясь, что он услышит ее из кареты.

Но путник услышал, и голос его прозвучал неожиданно громко, будто он не сидел на козлах, а устроился рядом с ними на каретной скамье.

– То, что тебе кажется странным, может быть совершенно обычным для меня, деточка, – ответил он. – Одним странно одно, вторым – другое, а для третьих вообще весь мир донельзя странен. Что конкретно ты имеешь в виду?

Алида раздумывала, стоит ли открыться ему и рассказать обо всех своих смутных догадках, поведать о том, что она ощущает волшебство в воздухе, сказать об исчезновении бабушки и наставника Рича, о страницах из ветхой книги, о существе с рогами и крыльями, о лисице с целебными травами, о всем том, что так тревожило ее сердце. «Что сказала бы бабушка, узнав, как неосторожна я стала? И где сейчас она сама?» В задумчивости Алида листала свой верный сборник сказок, пытаясь разобрать в полумраке напечатанный текст. Мурмяуз свернулся клубочком на коленях хозяйки и уютно засопел. Ричмольд прислонился головой к застекленному окну кареты и, кажется, тоже задремал, убаюканный мерной тряской.

Внезапно карету сильно тряхнуло, Алида вцепилась в подлокотник скамьи, чтобы не свалиться на пол, а экипаж с лесной дороги взмыл прямо в воздух.

Алида испуганно закричала и выглянула в окно. Под ними распростерся темный лес, и с каждым мгновением деревья становились все меньше, сделавшись похожими на игрушки из детского набора, которые отец однажды привез ей из города. А высоко в фиолетовом небе мерцали тысячи звезд, ярких, чистых, и едва ли не каждую секунду с небосвода срывалась одна, а то и две-три звезды, и падали, оставляя после себя тоненькие светящиеся черточки, будто серебристые нити, торчащие из мантии Первого Волшебника.

– Рич, мы летим! Посмотри скорее вниз! – Алида затрясла Ричмольда за плечо, и он недоуменно уставился на нее.

– Снова ты про свои… – Он округлил синие глаза и выглянул в окно, издав не то потрясенный, не то полный ужаса возглас.

– Что за чертовщина творится?! У него же были кони, а не птицы! И почему звезды так часто падают?!

– Раньше звездопады случались каждую ночь, и любой мог собрать себе целую баночку звезд, молодой человек, – усмехнулся странник. – То ли еще будет, сами увидите.

– Набрать звезды в банку?! Но это же невозможно! Разве что подобрать упавший метеорит, но и это большая редкость! – не унимался Ричмольд.

– Поверь, уж я-то знаю, о чем говорю, – рассмеялся мужчина в плаще. – Не все в жизни подчиняется формулам и расчетам. Открой глаза, парнишка, и увидишь мир во всей его первозданной, необъяснимой красоте.

– Рич, мне страшно! – всхлипнула Алида и крепко ухватилась за плечо приятеля. – Хоть бы это был сон, ущипни меня, пожалуйста!

– Можешь не причинять девушке боль, я ручаюсь, что это не сон, – произнес странник. – Держитесь крепче, скоро будем на месте.

Карета, запряженная вороными лошадьми, сделала плавный крюк в воздухе, развернулась над острыми макушками елей и двинулась прямо на виднеющиеся впереди горы, к узкому просвету между двумя отвесными скалами. Алида готова была поклясться, что раньше здесь не было никаких гор и ущелий, лес вел напрямик в город, а пологие холмы высились лишь после Биунума, но решила, что сегодня не будет удивляться уже ничему.

В приоткрытое окно кареты стремительно влетело что-то светящееся, и Алида закрыла руками голову, защищаясь. Послышался сухой треск, будто о дощатый пол ударился увесистый камень, вспышка света резанула по глазам, но потом сияние чуть угасло. Алида присмотрелась и с изумлением поняла, что на полу кареты лежала ярко сияющая пятиконечная звезда, совсем как на картинках в книжках, и бросала отблески на скамьи, озаряя все теплым светом, играя всполохами на веснушчатых руках Ричмольда и белоснежной шерсти Мурмяуза.

– Ересь ненаучная, – пробормотал юноша, презрительно пиная звезду мыском ботинка. Звезда, словно живое существо, подкатилась к ногам Алиды, будто искала у нее защиты.

Девушка бережно взяла странный предмет в руки, удивившись, что ладоням совсем не горячо и, завернув звезду в накидку, убрала в сумку. «Хочу найти бабушку и вернуться с ней домой», – подумала она. Алида всегда загадывала желание, если замечала расчерчивающую небосвод звезду. А эта, чудесным образом прилетевшая к ней в руки, просто обязана выполнить любое, даже самое невероятное желание. Едва звезда скрылась в сумке, карета снова погрузилась в полумрак.

Странник в плаще, казалось, совсем не удивился влетевшей в окно звезде. Он направил коней прямо в ущелье, и карета заскользила по воздуху между двух скал, как по выложенному камнем коридору. Алида выглянула в окно. Вершины закрыли луну, погружая ущелье в густую темень, но зато впереди, на макушке самой высокой горы, залитый лунным светом возвышался величественный замок, подпирающий небо бесчисленными шпилями и башнями, украшенный целым полчищем горгулий, усеявших карнизы и фронтоны.

Сердце Алиды сжало когтистой лапой страха: что-то жуткое, мрачное, давящее было и в очертаниях замка, и в открытых пастях его порталов, и в оскаленных гримасах горгулий. Она вдруг страстно возжелала повернуть время вспять и послушаться Ричмольда, когда он предупреждал ее о возможных опасностях путешествия в карете незнакомого странника, терпко пахнущего можжевельником.

– Рич, давай сбежим, – прошептала она срывающимся от ужаса голосом. – Пожалуйста, пока не поздно. Мне так страшно.

– Не хочу тебя разочаровывать, но уже поздно, – буркнул Ричмольд и красноречиво кивнул. Алида присмотрелась и увидела, что дно ущелья ощерилось острыми обломками скал, словно пасть мифического чудовища.

– Но ведь лошади летают, вдруг и у нас получится? – отчаянно произнесла она.

Ричмольд только устало закрыл глаза.

Карету тряхнуло, кони заржали и встали на дыбы, недовольные мощным порывом ветра, который встретил их на выходе из ущелья. Мужчина успокоил их, и экипаж пошел на снижение, держа курс на мрачный замок.

– Узнаем, как добраться до города, и сразу сбежим, правда? – взмолилась Алида.

– Постараемся, – уклончиво ответил Ричмольд.

Кони приземлились на вымощенную крупным булыжником площадку, карета с легким треском коснулась колесами земли и, слегка подпрыгивая, покатилась к могучим воротам замка. Сизоватый туман окутывал окрестности, а кусты белых роз, растущие в палисаднике, были будто подернуты инеем. Алида поежилась, глядя на жутковатые изваяния, украшающие палисад. Ей показалось, будто их белесые каменные глаза видят ее насквозь, заглядывают в мысли, в душу, в сердце, выстуживая тепло, обращая человеческое существо в такой же камень, из какого были вытесаны они сами.

Обрюзгший пожилой слуга с заспанными глазами лениво открыл ворота, и створки разверзлись, словно звериная пасть, пропуская во внутренний двор хозяйский экипаж с гостями.

Вблизи замок казался еще страшнее, нависал над каретой каменным исполином, отражая в стеклах высоких окон холодный лунный свет. Множество башен, одна выше другой, вырывались в небо, будто стремились обогнать друг друга. Самая западная башня отчего-то показалась Алиде похожей на гигантскую клетку для птиц. В некоторых окнах горел оранжевый свет, и Алида задумалась, кто же там живет…

Путник передал лошадей и карету конюху, а сам повел гостей по широкой лестнице с отполированными черными ступенями. Он взмахнул рукой, и двери распахнулись сами собой, открывая длинный коридор, освещенный факелами в кованых держателях. Шаги трех пар ног гулким эхом отзывались от каменных стен. В замке оказалось тепло, откуда-то тянуло вишневым джемом и выпечкой. Мурмяуз устроился на шее у Алиды, напоминая меховой воротник, и с тревогой наблюдал за происходящим.

Хозяин свернул по коридору налево, путники последовали за ним, и глазам Алиды предстал пышно обставленный зал с камином, несколькими диванами и массивным столом, вокруг которого было расставлено не меньше десяти изящных стульев с витиеватой резьбой на спинках. Стол был накрыт на троих, а в кресле у камина сидела смуглая пышнотелая женщина с книгой в руках. Завидев хозяина и гостей, она поднялась с места, и Алида невольно позавидовала ее роскошному парчовому платью, гладким черным волосам и красивой талии, затянутой в тугой корсет.

– Опять началось? Только проснулся, а уже девок в дом тащишь, – возмутилась женщина грудным голосом. Но потом она заметила Ричмольда, и взгляд ее смягчился.

– Это просто путники, – ответил хозяин. – Ребята заблудились в лесу. Прикажи Элли накрыть на два прибора больше. – Он наклонился, чтобы поцеловать жену, но Алиде показалось, что мужчина что-то шепнул ей на ухо, и женщина едва заметно кивнула, пытаясь скрыть удивление, мелькнувшее в черных оленьих глазах.

– Я Алида, это Ричмольд и мой кот Мурмяуз, – вежливо представила всех Алида, когда они расселись за столом. Русоволосая служанка в белом фартуке расставляла блюда с выпечкой и десертами. – А как ваши имена?

Хозяин замка сощурил хитрые глаза и усмехнулся, смотря Алиде в лицо.

– Имена так просто не открывают, девочка. Для этого нужна веская причина. Но если для тебя это так важно, можешь называть меня Теодором.

– А у нас все приличные люди первым делом представляются, – сказала Алида и почему-то покраснела. Она покрепче притянула к себе сумку со своими скромными пожитками: ей вдруг почудилось, что Теодор не отрывает от ее сумки хищный взгляд.

– Вы угощайтесь, – промурлыкала жена Теодора. – Элли так старалась, когда готовила десерты.

Алида помешкала, но все-таки положила себе на тарелку пышный бисквит с шапочкой из взбитых сливок, украшенный клубничным желе. Пирожное выглядело вполне безобидно, а после жареной куропатки у костра ей до смерти хотелось съесть чего-нибудь сладкого.

Массивная люстра, напоминающая кованое металлическое кольцо с закрепленными на нем факелами, нависала прямо над столом, и на посуде и приборах играли оранжевые блики. «Должно быть, тарелки из чистого золота», – с восхищением подумала Алида. Настоящее золото она видела лишь изредка, когда пекарша Грензен заливалась хрипловатым смехом и золотые зубы сверкали у нее во рту.

– А для кого еще один прибор? – поинтересовалась Алида, решив отведать вишневых пирожков, а заодно и домашний ирис с орехом, и шоколадные пряники с начинкой, и карамельное суфле. Ричмольд встревоженно наблюдал, как сладости стремительно исчезают во рту его знакомой, а сам лишь прихлебывал чай из фарфоровой чашки.

– Наш сын чудовищно непунктуален, – вздохнул хозяин. – Снова опаздывает к ужину.

Несмотря на роскошное убранство замка и восхитительно вкусные десерты, Алиде было здесь неуютно и даже жутко. Ей казалось, что незнакомые люди осуждающе смотрят на нее с гобеленов и картин, и она представляла, как по ночам сквозь каменные стены просачиваются завывающие беззубыми ртами призраки. Она вздрогнула и отправила в рот еще одно пирожное. Ей было спокойнее, когда она что-то жевала.

– А тебе платье тесно не станет? – осторожно спросил Ричмольд. – Кажется, у тебя сильная зависимость от сладкого. Ничего, в городском лазарете и не такое лечат.

– Сладкое помогает мне чувствовать себя комфортно, – ответила Алида. – А ты почему не ешь?

– Я не настолько зависим от еды, – фыркнул Рич.

Вдруг на мгновение все свечи погасли, погрузив зал в непроглядную тьму, а когда снова стало светло, Алида не смогла сдержать испуганный крик. На пустующем месте за столом появился уже знакомый рогатый паренек, назвавшийся «другим».

– Оу, папа, у нас гости? – спросил он, подвигая к себе все тарелки с едой, до которых смог дотянуться.

Ричмольд пролил на себя весь чай из чашки и ошарашенно уставился на рогатого.

– Рич, это он был в лесу, это он выключал свет и повалил то дерево! Я же говорила, что видела лесного духа, а ты мне не верил! – горячо зашептала Алида на ухо приятелю, пока Мурмяуз шипел на крылатое существо.

Хозяин замка вдруг от души рассмеялся.

– Мелдиан, ты что, представился девушке духом? Это так ты хотел завоевать ее доверие?

– Ну а что, не признаваться же в первую встречу, что я ожившая горгулья с восточного фасада, – пожал плечами альюд. – А, собственно, зачем мне ее доверие? – Он недоуменно воззрился на отца, и Алида заметила, как расширились его глаза. – Погоди-ка, пап, не намекаешь ли ты на то, что у нее есть… то, что нас интересует?

Мелдиан впился в лицо Алиды взглядом черных глаз без зрачков, тогда как мысли в голове у девушки сплелись в клубок. Мелдиан… Рогатый демон с оперенными крыльями… Выросший из ниоткуда замок… Хозяин в черном плаще на карете, запряженной тройкой летающих лошадей… Фрагменты этих событий начали складываться в целую картину, как сюжет на витраже, напоминая какую-то историю, которую она читала очень давно. Она поднялась из-за стола и подергала Ричмольда за рукав.

– Куда это вы собрались? – насторожился Мелдиан. – Папа еще не все вам рассказал.

– Хорошие детишки моют руки после еды, – вальяжно развалившись на стуле, произнес хозяин. – Пускай посовещаются. Бежать им все равно некуда.

Задыхаясь от волнения и нахлынувших догадок, Алида вытолкала Ричмольда в коридор и дрожащими руками достала из сумки книгу сказок.

– Будем сказки читать? – спросил Ричмольд.

– Погоди, где же это было… – Пальцы как назло не слушались, листая плотные, пожелтевшие от времени страницы. Наконец Алида нашла, что искала, и сунула книгу под нос Ричмольду.

– Читай! Мы в замке Вольфзунда, величайшего темного мага всех времен, предводителя всех демонов преисподней! – всхлипнула Алида, не узнавая свой тонкий, срывающийся голос.

– И с чего такие выводы? – нахмурился Ричмольд, бегая глазами по развороту книги, однако Алида заметила, что в его голосе больше нет прежнего скептицизма.

– На высочайшей горе примостился Черный Замок, величественный, как беззвездная ночь, устрашающий, как небесный гром, – нараспев начала Алида. Она, сама того не подозревая, хорошо помнила текст этой жуткой сказки, но разве могла она предположить, что сама окажется втянутой в этот сюжет? – Господин в плаще – сам Вольфзунд, женщина в платье – его жена Перинера, а их сын Мелдиан – тот рогатый дух, – объяснила Алида, удивляясь, как странно и жутко звучат ее слова. Одно дело верить в добрых волшебников из сказок. Другое – неожиданно попасть в логово к демону.

– Надеюсь, я всего лишь сплю в своей постели в астрономической башне, – мрачно произнес Ричмольд и устало потер пальцами переносицу.

– Надо скорее бежать, Рич, – всхлипнула Алида, чувствуя, как к глазам подбираются коварные слезы.

– Ты, наверное, не заметила, но с трех сторон от замка отвесные скалы. – Ричмольд выразительно посмотрел на нее. – А если на то пошло, то ворота, подозреваю, запираются чем-то посильнее обычного дверного замка. Для начала попробуем поговорить с этим Вольфзундом и выяснить, зачем мы ему нужны.

Они вернулись в зал и снова сели на свои места. Алиде больше не хотелось набивать живот сладостями, какие бы соблазнительные ароматы они ни источали.

– Вижу, вы ребята образованные, – ухмыльнулся Вольфзунд. – В былые времена далеко не все умели читать. Что ж, настало время кое-что вам рассказать. Мелдиан, чавкай, пожалуйста, потише, – раздраженно бросил он, и Рич закашлялся, пытаясь проглотить сразу все, что было у него во рту. – Итак, для начала проясню, что никакие мы не духи, как вы думаете. Мы всего-навсего альюды. Другие.

– Что значит другие? – пискнула Алида. От всех этих новостей у нее начала кружиться голова, и она впилась пальцами в локоть Ричмольда, чтобы не упасть со стула.

– Просто другие. Не такие, как вы. Не люди. Нас не так много, как вас, зато мы обладаем целым рядом преимуществ, – объяснил Вольфзунд.

– Каких? – спросил Ричмольд.

– Вечная жизнь и практически беспредельная магическая сила, – широко улыбнувшись, ответил хозяин мрачного замка. – Человеческие колдуны вряд ли когда-нибудь приблизятся к нашему уровню владения магией.

– Вы хотите сказать, что и среди людей есть волшебники? – произнесла Алида, с трудом сдерживая радость в голосе. Она ведь говорила, а бабушка ей не верила! Как жаль, что бабушка этого сейчас не слышит.

– Язык не поворачивается называть их волшебниками, – пренебрежительно отозвался Вольфзунд. – Кое-какую ворожбу они сотворить, конечно, могут, даже довольно ощутимую, но человеческая корысть непременно все портит. Они продают свои услуги, как торгаш на ярмарке продает засохший мармелад. Берут золотом за любую магическую услугу, тогда как у нас, альюдов, действуют совсем другие принципы.

– А вы разве ни за что не брали деньги? На какие средства тогда отстроили такой замок? – нахмурился Ричмольд.

– С нами расплачиваются услугой за услугу, малыш, – хмыкнул Альюд. – На крайний случай, всегда можно расплатиться собственной душой.

Алида вздрогнула, представив, как Вольфзунд помещает человеческие души, похожие на завитки молочного тумана, в баночки и расставляет их на полках в подземелье замка. От фантазий ей стало еще дурнее.

– Человеческие волшебники сбиваются в стада, как овцы. Альюды чаще действуют в одиночку. Ближайшее стадо магов-людей находится в Биунуме и гордо именует себя Магистратом. В Магистрат раньше входило тринадцать магов, уж не знаю, сколько их там сегодня. И сейчас я больше всего хочу поквитаться с Магистрами за обман.

– Что вы с ними сделаете? – спросила Алида испуганным шепотом. – И чем они вам так насолили?

– Всего лишь восстановлю справедливость, – ответил Вольфзунд. – И я очень надеюсь, что ты, маленькая Алида, мне в этом поможешь.

Тишина, застывшая в воздухе, нарушалась только чавканьем Мелдиана, который продолжал пожирать все блюда со стола.

– Но… как же я это сделаю? – тихо спросила Алида. – И зачем?.. И почему именно я?!

– Пятьсот лет и один день назад Главе Магистрата удалось обмануть меня самым подлым образом, – сказал Альюд. – И это был первый и последний раз, когда я легкомысленно поверил людям. Тогда мы заключили Договор, согласно которому вся магия этого мира может принадлежать в равной степени людям и альюдам, сосредоточившись в одном предмете – колдовском Манускрипте. Но ушлый Магистр встроил в Договор заклятие, которое заперло нас в небытие. Срок Договора истек, наш народ свободен, но я больше не собираюсь зависеть от людей. Мне нужно собрать эту книгу, которая хранит в себе нашу магию, и стать ее единственным владельцем. Ее часть находится в твоей премиленькой сумочке, Алида. А еще одна часть – у твоего друга. Отдайте мне ваши страницы и идите на все четыре стороны.

Алида еще крепче вцепилась в сумку. Бабушка просила отнести страницу Главе Магистрата и никому другому не отдавать… и она не собирается подводить наставницу. Но почему же Вольфзунд не отнимет футляр силой?

– Только отданные добровольно, они способны воссоединиться в целое и вернуть нам то, что отняли. – Вольфзунд будто прочитал ее мысли. Мурашки пробежали по спине Алиды.

– А если мы не отдадим? – набравшись смелости, спросила она. – Вы нас убьете?

– Отдадите. Вам ничего другого не останется. Конечно, это может произойти не так скоро, но я готов ждать и искать остальных хранителей. В конце концов, у нас пока имеется кое-какая сила, и на первое время этого будет достаточно. – Вольфзунд бросил взгляд на напольные часы с непонятными символами вместо цифр и поднялся на ноги. – Время позднее, пора на покой. Элли подготовила вам комнаты на третьем этаже, хорошенько все обдумайте, а ответ дадите утром. Спокойных снов. – Он улыбнулся так хищно, что Алида поняла: никакие спокойные сны ей сегодня точно не приснятся.

Служанка отвела их по лестнице наверх и показала две комнаты, расположенные друг напротив друга. Пожелав Ричмольду доброй ночи, Алида заперлась в спальне и с ногами забралась на большую старомодную кровать с резным деревянным изголовьем. От перины поднялось облако пыли, и она чихнула. Она раскрыла тканевый полог, чтобы не чувствовать себя запертой в клетке, и снова вытащила из сумки книгу сказок. Книга открылась на той странице, где описывался замок Вольфзунда. Алида облизнула палец и перелистнула дальше. Мурашки пробежали у нее по позвоночнику, когда она прочла:

Чтобы часть вашего Естества не стала навеки собственностью верховного демона, придерживайтесь простых правил:

Не принимай пищу из его рук.

Не смотри ему в глаза.

Не называй ему своего имени.

Не танцуй с ним на балу.

Алида сглотнула, чувствуя, как перед глазами становится темно. Три из четырех правил она уже нарушила.

Глава 5, в которой замок остается позади

Тусклый луч утреннего солнца осторожно заглянул в щель между тяжелыми оконными портьерами. Алида давно лежала без сна, разглядывая свои тонкие пальцы в рассветном полумраке. Мурмяуз храпел громко, бархатисто, уютно, и даже мрачная гостевая спальня в демоническом замке казалась от этого звука приветливее.

Вольфзунду нужна та загадочная страница, которую бабушка не велела никому отдавать, кроме Главы Магистрата. Все эти годы, отрицая существование любого волшебства, бабушка хранила магическую вещь. Знала ли она, что это такое? Или выполняла еще чьи-то указания? Почему, не желая этого, именно они с Ричмольдом оказались втянуты в чью-то страшную, нереальную, даже сказочную игру? Утешало одно: Вольфзунд не хотел отнимать футляр со страницей. А значит, у них есть время подумать и решить, что делать дальше. Для начала неплохо выяснить, что это и какое отношение имеет к тому Договору… Может, это и есть страница документа?

Алида лежала и думала. Одни и те же мысли крутились у нее в голове всю ночь, мешая заснуть, и к утру она порядком устала от этой круговерти вопросов. Вставать и спускаться в зал ей не хотелось. Точнее, делать это одной было до жути страшно, а будить Ричмольда она не решалась.

– Эх, Мурмяуз, как мы с тобой докатились до того, что самым близким человеком для нас стал чудной неряшливый зануда, с которым мы знакомы меньше суток? Где наша мудрая бабушка? Жалко, что нашим попутчиком стал не Ханер. Он хотя бы красивый, – прошептала Алида, поглаживая мягкую шерсть на спине кота.

Кот мяукнул и потянулся, выставив вперед лапы с розовыми подушечками. В дверь спальни робко постучали, и Алида, вздрогнув, спросила:

– Кто там?

– Ты не спишь? Можно поговорить? – послышался голос Ричмольда, приглушенный из-за разделяющей их двери.

– Заходи, – с облегчением вздохнула Алида и провела пятерней по волосам, с досадой убедившись, что ее прическа, как всегда, напоминает птичье гнездо. «Зря не догадалась прихватить расческу», – подумала она.

Ричмольд ввалился в комнату, бледный, взъерошенный, с фиолетовыми синяками под глазами. Должно быть, тоже провел бессонную ночь.

– Я решил, что нас кто-то разыгрывает, – объявил он и уселся в кресло у туалетного столика с потемневшим от времени зеркалом. – Этот замок вполне мог принадлежать какому-нибудь феодалу, только почему-то его не было видно с астрономической башни. Должно быть, туманы укрывали его. Мужчина прикинулся этим демоном из старой страшилки, чтобы для чего-то разыграть нас. Может, хочет поставить эксперимент, как двое подростков противоположного пола будут вести себя в непредвиденной ситуации. За этим опытом должен стоять какой-то видный ученый, и я восхищаюсь им, потому что еще немного, и я бы поверил в то, что весь этот бред про волшебство – правда.

Алида издала звук, похожий на тот, с каким сдувается каучуковый воздушный шарик, и упала лицом в подушку. У нее уже не было сил спорить с учеником астронома.

– Ну что?! – возмутился Ричмольд.

– Прошу прощения, хозяин ждет вас к завтраку, – пропела служанка Элли, заглянув в спальню.

Алида и Ричмольд встревоженно переглянулись, но делать было нечего: не сидеть же в спальне допоздна. Они наспех оделись и с неохотой спустились в зал.

Вольфзунд сидел в кресле, положив ногу на ногу, и попивал чай из золотой чашки. Почему-то от его напитка так же пахло можжевельником, как и от самого Альюда.

– Подкрепитесь, друзья, – произнес он вместо приветствия и указал на стол, который сейчас был накрыт к завтраку. При виде тонких, будто кружевных, салфеток, золотистых блинов, пышных оладий, сдобных булочек, обжаренного бекона и нескольких сортов ароматного джема желудок Алиды тоскливо заурчал. Она решила, что уже поздно думать о тех правилах из книги, потому как вчера она приняла столько пищи из рук демона, сколько съела бы за неделю, оставаясь дома с бабушкой. «Ну а легкий завтрак никогда не повредит», – успокоила она себя и уселась за стол, не забыв подвинуть к Мурмяузу миску творога и вазочку густой сметаны.

– Вы подумали над моим предложением? – спросил хозяин замка.

– Для начала нам хотелось бы узнать обо всех сторонах вопроса подробнее, – ответил Ричмольд, пока Алида управлялась с блинами. – Что это за страницы и для чего они вам нужны?

– Тебе достаточно знать то, что ты уже знаешь, – нахмурился Вольфзунд. – Мы вернем себе всю силу, когда соберем страницы воедино. А тех, кто нам поможет, я щедро награжу.

– Но почему мы должны помогать вам? – не унимался Ричмольд. – Что вы с нами сделаете, если откажемся?

– Может быть, ничего. А может быть, убью. Не знаю, я пока не определился. Но что-то мне подсказывает, что рано или поздно вы сами принесете мне их и будете умолять меня принять их быстрее, чем Магистрат отыщет остальные части.

– А почему тогда бабушка велела нести страницу в город? – спросила Алида, проглотив первый блин.

– Она не могла знать, что там затевает глава доморощенных людских магов и чем это обернется для остального мира, – сказал Вольфзунд. – Хранителям было приказано оберегать страницы, а спустя пять сотен лет, в день истечения срока Договора, нести их Магистрам, вот и все. Твоя драгоценная бабушка просто выполнила то, что ей сказали. Так же, как до нее поступали прошлые поколения хранителей.

– И где сейчас наши наставники? – решилась спросить Алида. – Мы найдем их в городе?

– Это зависит от того, насколько вы будете усердны в поисках, – хмыкнул Альюд. – Но иногда желаемое ближе, чем нам думается. Буквально в нескольких шагах. Вопрос в другом: что ты будешь делать с птицей, когда найдешь ее?

Алида замерла с раскрытым для ответа ртом. В самом деле, если бабушка осталась в облике совы, то как вернуть ей человеческий вид? И как понять, которая из серых сов – бабушка? Судя по хмуро сдвинутым бровям, Ричмольд думал о том же самом. А может, искал научное объяснение превращения людей в птиц. Алида пока так и не научилась разгадывать его мысли по выражению веснушчатого лица.

– Вот и я о том, – недобро улыбнулся Вольфзунд. – Но магическая сила, вернувшись ко мне, способна не то что просто расколдовать твою бабушку, а превратить всех людей мира в птиц, а птиц всех земель – в людей. Выбирать тебе, глазастая Алида, да твоему скучному дружку.

Есть ей больше не хотелось, и она отодвинула чашку чая с молоком. Как они, обычные подростки, могут сопротивляться хитрости древнего демона? Как они могут с ним спорить или просить у него чего-то? Ему нужны те непонятные страницы, притом отдать их надо добровольно. Тогда он может помочь найти и расколдовать бабушку и астронома… Но что, если Магистрат сможет сделать то же самое? Не зря же он называет Магистров человеческими волшебниками. А вдруг демон врет? Вдруг просто завладеет тем, что ему нужно, не дав ничего взамен? Вдруг его магия поработит всех людей, и настанет конец привычному миру? Алида судорожно вспоминала все сказки и предания, в которых хоть что-то говорилось о том, что будет, если темный маг решится захватить власть над простыми людьми, но, как назло, не могла ничего вспомнить. «Потому что в сказках добро всегда побеждало зло, – с горечью подумала она. – А мне сейчас предлагают помочь победить злу».

– Простите, господин Вольфзунд, но мы все-таки идем в город, – удивившись собственной смелости, тихо произнесла Алида.

Брови Альюда поползли вверх, но он быстро взял себя в руки и придал своему лицу невозмутимое выражение.

– Что ж, это отважно и благородно, милая девочка. Бабушка гордилась бы тобой, узнав, какая ты послушная. Но, увы, птицам не дано понимать человеческую речь и уж тем более знать о том, что происходит сейчас в мире людей, – он запрокинул голову и хрипло рассмеялся. – Пожалуй, вы вправе узнать, что думает по поводу Договора ничуть мною не уважаемый Магистрат. Ступайте в город, послушайте, о чем толкуют в переулках. Но не спешите отдавать Магистрам страницы. И поменьше распространяйтесь о том, что они у вас вообще есть. Это так, дружеский совет на дорожку. Зовите меня или Мелдиана, если что-то надумаете.

Вольфзунд встал с кресла и распахнул дверь, ведущую в коридор, приглашая Алиду и Ричмольда к выходу. Приятели переглянулись, не веря своим глазам: демон беспрепятственно выпускает их из замка? И даже не попробует запереть в темной башне и морить голодом, чтобы они отдали страницы? Алида ждала подвоха, недоверчиво вглядываясь в непроницаемое лицо. Но Вольфзунд спокойно подождал, когда они выйдут в коридор, а затем открыл главные ворота, выпуская гостей в замковый палисад.

– Вниз со скалы ведет лестница, спуститесь по ней, а затем держите путь на восток. Город уже близко, заблудиться не получится. Было приятно иметь с вами дела, молодые люди. Надеюсь на скорую встречу, – хитро улыбнулся Альюд и указал Алиде и Ричмольду на узкие ступени, выдолбленные прямо в скале.

«Наверное, хочет, чтобы мы свернули шеи», – подумала Алида, но вслух сказала:

– Спасибо за гостеприимство, господин Вольфзунд. Передавайте привет госпоже Перинере и Мелдиану. Мы подумаем и сообщим вам о нашем решении. – Она присела в реверансе, как учила бабушка, и демон расхохотался.

– Счастливого пути, юные хранители.

Алида и Ричмольд, не веря тому, что покидают замок Вольфзунда живые и невредимые, начали осторожно спускаться по ступеням, держась руками за выступы скалы. Мурмяуз примостился на шее хозяйки. Ветер дул с хриплым подвыванием, бросая спутанные пряди волос Алиде в лицо. Некоторые ступени так истерлись от времени и искрошились на ветру, что ноги грозили соскользнуть с них. Алида старалась не думать о том, что с ней случится, если она оступится и сорвется вниз. Клочья облаков и тумана застилали обзор, мешая рассмотреть, сколько еще им спускаться, и они даже не знали, продолжается лестница или обрывается, загоняя их в ловушку.

Сумка била ее по бедру, мешая спускаться. Мурмяуз больно впился когтями в плечи и испуганно ворчал, глядя расширенными от ужаса глазами в мглистую бездну, расстилающуюся впереди. Ричмольд тащился позади, то и дело изрыгая тихие проклятия, и Алида не хотела представлять, что будет, если он запутается в своих длинных ногах и завалится ей на спину.

– Надо отдохнуть, – крикнул Ричмольд спустя пару десятков минут, и его голос, подхваченный ветром, унесся куда-то в сторону.

– Не очень-то удобное место для привала, – возразила Алида. – Как-нибудь уж постарайся не свалиться. Я чувствую, осталось немного.

Она соврала, ведь и понятия не имела, сколько еще будет длиться эта лестница, и ноги ее уже тоже начало сводить, а руки озябли и покраснели от яростного ветра. «Кто знает, может, Вольфзунд заколдовал спуск, чтобы он никогда не кончался? Чтобы мы обессилели и разбились, и тогда он спокойно заберет страницы». Почему-то Алиде стало стыдно, когда она представила, как ругалась бы бабушка, узнав, что она так и не отдала страницу Главе Магистрата, и стыд придал ей сил. Она зашагала увереннее, вспоминая глупый детский стишок про птичку-синичку:

Сильный толчок обрушился на ее спину, и с отчаянным воплем Алида полетела вниз, выставив вперед ладони, обдирая кожу на руках и коленках о каменные щербатые ступени. Каким-то чудом ей удалось изловчиться и закрыть голову руками, и теперь она просто катилась кубарем, отсчитывая ребрами ступени, переставая понимать, где верх, а где низ, и предоставив Первому Волшебнику позаботиться о ее судьбе.

Казалось, спуск длился целую вечность. Наконец Алида рухнула на землю, удивляясь, что еще может что-то чувствовать и о чем-то думать. В следующее мгновение на нее рухнуло что-то большое и тяжелое.

– Я ужасно извиняюсь, – простонал Ричмольд и откатился в сторону.

– Нас спасло мое природное везение, – отплевываясь от песка, забившегося в рот и ноздри, пробормотала Алида. – Мы знакомы совсем недолго, но ты меня, кажется, бесишь.

Она поднялась на ноги, ощупывая свои ребра и руки. Тело отзывалось глухой болью от ушибов и ссадин, но серьезных повреждений Алида у себя не обнаружила. Мурмяуз, как и положено коту, благополучно приземлился на четыре лапы и вылизывал растрепавшуюся от падения шерсть.

– Я же говорил, что надо отдохнуть, – оправдывался юноша и болезненно сморщился, пощупав свой правый бок. – Вот теперь, кажется, ребро сломано…

– Ладно, сейчас посмотрю, – смягчилась Алида. – Расстегивай рубашку.

Бледная веснушчатая кожа на боку Ричмольда начала покрываться орнаментом из синяков и кровоподтеков. Алида умело пробежалась пальцами по каждому ребру, как музыкант по клавишам странного черного ящика на ножках, который она видела на картинке в книжке.

– Обычные ушибы. Жить будешь, – заключила она и достала веточку шабрета из сумки. – Протри листьями синяки, и болеть почти перестанет.

Алида замолчала, вглядываясь вдаль, и ее сердце замерло в груди холодным булыжником. Теперь ей стало понятно, почему Вольфзунд так легко отпустил их. Если у них и был шанс добраться в город живыми, то самый ничтожный.

Впереди раскинулась отнюдь не равнина, как ей сначала показалось. Огромное болото с чернеющими глазами топких луж и скелетами мертвых деревьев звало путников в свои смертоносные объятия, под покров ядовитой духоты смрадного тумана. То ли от пасмурной погоды, то ли от обволакивающего землю тумана на болоте царил мглистый сумрак, будто здесь не существовало дня и ночи, а постоянно царствовали унылые сумерки.

– Рич, пойдем обратно и попросим у него пару летающих лошадей, – страдальчески произнесла Алида. – Я не пойду через болото!

– Ну, даже не знаю, что лучше. – Ричмольд красноречиво взглянул на ступени, уходящие далеко ввысь.

Он подошел к тоненькому сухому стволу осины и потянул на себя. Мертвые корни с легкостью вышли из земли, влажно чавкнув грязью. Ричмольд обломил верхнюю и нижнюю части ствола, и теперь у него в руках была длинная и крепкая палка.

– Надо же прощупывать дорогу, – ответил он на вопросительный взгляд Алиды. – Я пойду впереди, а ты ступай за мной.

– Заглаживаешь вину за падение? – спросила Алида, все еще отряхивая платье от грязи. – Что ж, это очень мило.

Ричмольд слегка смутился, но уверенно пошел вперед, прощупывая болото палкой.

– Хорошо бы найти моего папу, он всегда знает, как поступить, – сказала Алида. – Он такой добрый и большой… а твои родители тоже живут в городе?

– Моим родителем был Герт, астроном, – сухо ответил Ричмольд. – Когда мне было два года, он выменял меня у цыганки на мешок фасоли. Сразу понял: не может быть у смуглой женщины такого бледного ребенка. А она и рада была, потому что остальные прохожие даже потертого медяка не подавали. Плохо ей было со мной побираться, я даже не ревел.

– Ох, – сказала Алида, попытавшись вложить в этот вздох все свое сочувствие.

Она и не задумывалась, что Ричмольду может быть хуже, чем ей самой. У нее были родители, хоть она и не жила с ними, а ученик астронома, получается, остался совсем один. К тому же, подумала Алида, с его патологическим неверием в чудеса ему должно было чрезвычайно трудно принять тот факт, что астроном все-таки превратился в козодоя. Может быть, Ричмольду было бы даже легче, если бы наставник прозаично погиб при крушении башни. Странно, но она не подозревала о существовании астрономической башни в их лесу. А может, просто редко смотрела вверх, когда собирала травы для бабушкиных снадобий?

Нога Алиды со всплеском соскользнула в топь. Она поморщилась: башмак астронома теперь был покрыт толстым слоем темно-коричневой грязи.

– Вы постоянно жили в башне? Как два затворника? – спросила она, стараясь успевать за быстрыми шагами Ричмольда. Мурмяуз посапывал в сумке, свернувшись клубком, и пойманная ночью звезда мягко подсвечивала его пушистые бока.

– Иногда выбирались в Биунум по другой дороге. От нашей башни к главному тракту вела тропа, а там ловили попутную телегу. Герт сдавал в Библиотеку дневники с наблюдениями, а за это ему давали несколько монет. Он в основном книги на них покупал, ну и еду для нас. А кроме книг мне друзей и не надо было. Никогда не умел знакомства заводить. – Ричмольд глухо хмыкнул. – Однажды приехали в город, мне лет восемь было. Герт мне говорит: «Поиграй, Ричик, с детишками в мяч, пока я делами займусь». Ну, я встал в сторонке и смотрю, как ребятня мяч пинает. Задумался и не заметил, как мяч от стены отскочил и мне в лицо летит. Нос перебил, а я еще и упал на мостовую, синяк был огромный на всю… спину. Тогда и понял, что подвижные игры – не мое. Просто сидел на ступенях Библиотеки и читал. Или наблюдал за прохожими. Цыган, кстати, в городе давно нет. А моих настоящих родителей Герт не велел искать, уж не знаю почему.

Алида улыбнулась. Она и сама любила засиживаться за книжками допоздна, но все же не упускала возможности поиграть с деревенскими девочками. Особенно ей нравилось сидеть под сенью дубов и мастерить кукол из цветков одуванчика и сухих веточек, а потом шить для них одежку из разноцветных лоскутов. Потом, повзрослев, они дружно увлеклись гаданиями на суженого, во время которых Алида воображала себя настоящей ведьмой, которая проводит древний магический обряд, загадочный, как черный лес за деревней. Только вот воск в ее блюдце почему-то никак не хотел напоминать портрет конюха Ханера, а уныло сжимался полупрозрачным комком на донышке.

– А почему вы не шли жить в деревню? – спросила Алида, послушно ступая туда, куда направлял ее Ричмольд. – Никто из наших даже не знал, что в лесу живут еще двое людей.

– Сам не знаю. Герт не хотел привлекать лишнее внимание, чтобы на него не повесили налог на незаконного ребенка. Деревенские бы точно растрепали, а городским до нас дела вроде бы не было. А уж звезды… Ты представить себе не можешь, какой обзор открывался каждую ночь с вершины башни! В деревне, в низине, такого не увидишь, это уж точно.

Алида прекрасно могла себе представить и даже на секунду закрыла глаза, чтобы воображение нарисовало на ее сомкнутых веках волшебные яркие созвездия и всполохи пролетающих комет.

– Я в детстве смотрела из окошка на лес и думала, что звезды – это дырочки в небе, которые проделали елки своими острыми макушками, – сказала Алида, и Ричмольд рассмеялся. – Будто солнце просвечивает через отверстия в ночном пологе.

– А я-то думал, ты верила в сказку про мантию Первого Волшебника, расшитую звездами, – усмехнулся Ричмольд. – До сих пор, небось, веришь.

– Уж сейчас глупо не верить во что-то, – заметила Алида. – Или ты и в Вольфзунда до сих пор не поверил?

– Все спросим в Магистрате, узнаем, что на самом деле стряслось, – отмахнулся Ричмольд. – Не сотрясай воздух без дела, а то болотная муха в рот залетит.

На болоте стоял отвратительный, удушающий запах, и Алида боялась, что ядовитые пары могут их отравить, закружить голову и увести куда-нибудь во владения болотника. Но вслух своих опасений не высказала, чтобы Ричмольд снова не поднял ее на смех.

– Я думаю, это все электричество, – произнес Ричмольд спустя четверть часа молчания, нарушаемого лишь хлюпаньем ног, сосредоточенным сопением приятелей и мерным похрапыванием Мурмяуза.

– Элек-что? – удивилась Алида. – Это какое-то новое научное течение?

– Столичные ученые уже несколько лет экспериментируют с электромагнитными полями и импульсами. Я читал, – объяснил Ричмольд. – Предположительно, с помощью импульсов можно передавать различные изображения. Вот я сейчас подумал: кто знает, можно ли передавать ощущения? В таком случае, этот мужчина, которого ты приняла за демона Вольфзунда, видный ученый, которому удалось заморочить нам головы. Летающие кони, звездопад, замок – навязанные нам образы. Ну, вроде как бреда наяву. И наставники, превратившиеся в птиц, были частью эксперимента. А мы с тобой – что-то вроде подопытных крыс.

Алида, в сотый раз вытаскивая ноги из топи, возмущенно фыркнула.

– Значит, и ужин, и завтрак были галлюцинацией, да? И твою башню, и мой дом разрушил этот твой элек-лирический инпульс? И он же похитил бабушку с твоим астрономом, я правильно поняла?

– Электрический импульс, – машинально поправил ее спутник. – Я еще не прорабатывал деталей своей гипотезы, но в общих чертах… – Он осекся, заметно смутившись, и Алида со злорадством поняла, что Ричмольд осознал всю неправдоподобность своего предположения.

– Надо было захватить у Вольфзунда мешочек сушек, – сказала она. – Кто знает, сколько еще идти по этому болоту.

– Ты вообще думаешь о чем-то, кроме еды? – раздраженно бросил Ричмольд. Он воткнул свою палку в грязь и присел на полусгнивший, густо обросший мхом ствол, вытирая лоб рукой.

– Я думаю сразу о стольких вещах, сколько ты и представить себе не можешь, – надулась Алида, присаживаясь рядом. – Лучше скажи, господин ученый, в правильную ли сторону мы идем?

Ричмольд задрал голову кверху, хмуро вглядываясь в затянутое тучами небо. Потом облизал палец и выставил его вверх, снова нахмурился, повертелся на месте, что-то пробубнил себе под нос и пожал плечами.

– Я ученик астронома, а не географа. Может, в твоих сказочках описано это болото, раз уж ты уверена, что мы были в гостях у демона?

– Вот и отлично! Сиди здесь и жди своих импульсов, которые выведут тебя. А мы с Мурмяузом позовем Симонису, и она нам поможет! – вспылила Алида. С каждым часом этот Ричмольд все сильнее раздражал ее.

Но усталость не дала ей встать и сию же минуту выполнить свою угрозу. Они с Ричмольдом посидели еще несколько минут бок о бок, стряхивая грязь с одежды и обиженно сопя друг на друга. «Найду папу в городе и сразу же распрощаюсь с этим врединой, – думала Алида. – Пусть ищет своего Герта один, не станем ему помогать. Когда он заявит о том, что над ним ставили эксперимент с этими импульсами, его быстро заберут в Авенумский лазарет для умалишенных».

Тем временем загустевший воздух болота окутывал их, словно заботливая мать, которая оборачивает дитя одеялом, мягко и вкрадчиво обнимал за плечи. Одежда и волосы пропитались едким запахом, и сам болотный воздух готов был навеять грезы о родном доме, о горячем угощении, о теплых кроватях, о былой жизни.

Где-то вдалеке заухала сова, и Алида подскочила как ужаленная:

– Бабушка! Она там!

Алида подхватила с земли сумку, отяжелевшую из-за спящего в ней кота, и побежала по кочкам, напрочь забыв об опасностях трясины.

– Стой, сумасшедшая! – окликнул ее Ричмольд. – Ты же провалишься! Возьми хотя бы палку, а я найду себе другую.

– Но там бабушка! Она зовет меня на помощь! – воскликнула Алида.

– С чего ты взяла? Я вообще ничего не слышал. Но если тебе так хочется, пошли к твоей бабушке. – Ричмольд вскочил и бросился за Алидой, не забывая наспех ощупывать осиновым стволом болото перед собой.

Сова закричала снова, уже намного ближе, а ей ответили другие совы, и звуки множились, повторяемые эхом, разлетались по воздуху, кружа голову, окончательно запутывая, сбивая с толку.

– Бабушка, где же ты?! – в отчаянии закричала Алида, когда голоса сов зазвучали со всех сторон, окружили ее, захохотали, будто глумясь над ее беспомощностью.

Однажды она играла в жмурки на поле за деревней. Стоял знойный августовский полдень, и старшие девочки, крепко завязав Алиде глаза пестрым ситцевым лоскутом, закружили ее, словно детский волчок. Она просила их остановиться, но они смеялись, и кружили, кружили, кружили ее за острые локотки, и смеялись, смеялись… Солнце пекло в макушку, словно собиралось поджарить дюжину оладий на ее голове, сладкий аромат болиголова навязчиво заползал в ноздри, и Алида мечтала о глотке свежего воздуха, о том, чтобы эта круговерть закончилась, чтобы ей развязали глаза, чтобы смех прекратился, чтобы игра больше не продолжалась… в тот день Алида впервые потеряла сознание. Бабушка долго ругалась, когда нашла ее одну, лежащую в поле у дороги. Старшие девочки сбежали, когда поняли, что их маленькая подружка от жары и кружения лишилась чувств. Бабушка потом не разрешала Алиде играть с ними вплоть до наступления весны.

– А по-моему, это кричит козодой, – задумчиво протянул Ричмольд. – Я же не бегу сломя голову и не зову Герта. Болота наверняка кишат птицами, так что это совершенно обычное явление для этого времени года.

– Ты ученик астронома, а не орнитолога, поэтому не можешь знать, что на болотах живут лишь выпи, кулики да некоторые другие птицы, – в тон ему возразила Алида. Голос Ричмольда немного вернул ей чувство реальности, и она осознала, что едва не свалилась в трясину. Она сделала шаг назад, удерживая равновесие на крутой кочке. Струйки испарений тусклого серо-зеленоватого цвета поднимались от земли, то тут, то там воспламеняя слабые огненные всполохи, жуткие, страшные, похожие на свечи в доме покойника, которые зажигают обычно в день похорон. Алиду передернуло. Ей показалось теперь, что от болота веет могильным холодом, и она обхватила плечи руками, пытаясь унять внезапную дрожь.

– Алида, ты не в себе, – сказал Ричмольд, подойдя к ней вплотную. – Бесконечных болот не бывает, тем более здесь, так близко от города. Я тысячу раз бывал с Гертом в Биунуме, и, поверь, ехать по дороге совсем недолго. Здесь просто нет места для бескрайних топей. Не думай о своих сказках, просто иди дальше, я уверен, что скоро мы выйдем в город.

– Рич, это все Вольфзунд, – всхлипнула Алида. – Он морочит нас, чтобы мы сдались и отдали ему страницы. Он не просто так отпустил нас из замка.

Низкий и не слишком выразительный голос Ричмольда действовал на нее отрезвляюще, и Алиде вдруг захотелось взять его за руку, чтобы убедиться, что он рядом, такой реальный и живой, что он поможет ей выбраться из болота и скажет, что уже скоро все станет хорошо.

Ричмольд вздохнул и пошел дальше, махнув спутнице рукой, чтобы она следовала за ним. Алида немного постояла, потом тряхнула головой, прогоняя остатки туманного морока и мрачных мыслей, и поспешила догонять своего приятеля.

– Рич, – снова позвала его Алида. – Рич, посмотри, пожалуйста, внимательно. Ты что-нибудь видишь впереди?

– Я вижу мерзкие трясины и твердо намерен в самое ближайшее время оставить их позади, – отозвался он. – У тебя снова галлюцинации?

Алида вглядывалась в однообразный пейзаж, стараясь убедиться, что ей просто померещилось. Но вот снова среди топей возникла странная бесформенная фигура без глаз, с плоской головы до коротких ног покрытая илом. Она закричала:

– Вон там, Ричмольд! Смотри скорее туда!

Но пока друг подслеповато щурился, фигура исчезла и появилась уже совсем в другом месте. Пусть у этого существа не было глаз, но Алида была уверена, что оно видит ее. Мурашки пробежали по позвоночнику, и Алиде стало еще страшнее. Надо выбираться отсюда как можно скорее, бежать во весь дух, пока демонические видения не сделали их вечными заложниками болота, не заманили на самое дно мутных вод, не заточили на грани между жизнью и небытием…

В детстве бабушка пугала Алиду сказками про болотных духов, которые зажигали огни и заманивали путников в трясину. Человек, сгинувший на дне болота, не мог оттуда выбраться и застревал между сном и явью, беспомощный, страдающий, не чувствующий ничего, кроме липкого ужаса, пожирающего его сердце. Этот липкий страх начал преследовать Алиду, цеплялся за подол ее платья, как репейник, карабкался выше, грозя сжать ледяными пальцами горло, а потом заполнить собой все ее мысли и ощущения.

Внезапно ее внимание привлекло странное теплое свечение, исходящее откуда-то снизу. Алида вздрогнула и заметила, что звезда на дне сумки разгорелась ярче и Мурмяуз таращит на нее заспанные глаза. Ну конечно! Путеводные звезды редко падают с небес, но верно служат тому, кого выбрали своим хозяином. Девушка осторожно взяла звезду в ладони и легонько подбросила ее в воздух, с замиранием сердца следя: упадет в болотную топь или нет?

– Нашла время играть, – возмутился Ричмольд. – Что ты надумала?

– Тсс. – Алида приложила палец к губам, и звезда, слегка покачнувшись, поплыла по воздуху, набирая скорость с каждой секундой. Очертания страшного болотника рассеялись во мгле, будто никого там и не было, а туман заискрился золотистым свечением, словно солнце наконец-то пробилось сквозь тучи и озарило дорогу.

– Рич, это же дорога в город! – воскликнула Алида, изрядно напугав Мурмяуза. Кот выпрыгнул из сумки и снова устроился меховым воротником у нее на шее.

Тонкой змейкой завилась перед ними тропа, вполне надежная и безопасная на вид. Звезда зависла в метре от земли, как бы приглашая идти за ней; а впереди темнела поросль кустов, за которой вполне могло скрываться что-то кроме болота.

– Ладно, идем, – согласился Ричмольд и первый потрогал мыском тропу, убеждаясь в ее реальности. – Вроде всё чисто.

Алида послушно пошла за ним и, прежде чем нырнуть за стену кустов, оглянулась назад. На высокой горе, окруженный покрывалом тумана, виднелся мрачный замок, протыкая шпилями хмурое небо. Нет, это не могло быть галлюцинацией или электрическим импульсом, что бы ни говорила наука. Пусть Ричмольд упирается сколько хочет и ищет ответы в своих умных книгах, а она будет слушать свое сердце и полагаться на то, что скрыто в любимых сказках.

Глава 6, в которой происходит неожиданная встреча

За кустами оказалась река, и откуда-то в обход болота к ней вела грунтовая дорога, переходящая в старый горбатый мосток. Алида разглядела серые шиферные крыши на другом берегу и радостно дернула Ричмольда за рукав.

– Мы выбрались, Рич! Должно быть, это пригород! Если повезет, рыбаки нас накормят!

Иногда к ним с бабушкой приезжал отец и возил Алиду в город за покупками. У него были знакомые среди рыбаков, и за разговором девочке часто перепадало угощение в виде связки сушеной корюшки. Но со временем отец приезжал все реже, а рыбаки стали видеть в ней не смешную лохматую девчушку с фиалковыми глазами, а потенциальную партию для их немытых, недалеких, пропахших рыбой сыновей. Алиду расстраивала эта перемена, но деревенские рыбаки запомнились ей как в общем-то приветливые и беззлобные люди. В любом случае, попросить немного еды не опаснее встречи с демоном.

Звезда скользнула обратно в сумку, как послушный ручной зверек, и товарищи зашагали по мостику в сторону виднеющихся впереди домов. Алида заметила на берегу нескольких мужчин с удочками и помахала им рукой, а они заулыбались и замахали в ответ.

– Они милые люди, и где-то здесь должен быть трактир, – сказала она. – Если повезет, нас накормят и расскажут, как найти этого Главу Магистрата. А может, они даже слышали, куда подевались наставники-птицы.

– Бесплатно накормят? Ты серьезно? – скривил губы Ричмольд. – Что-то эти твои рыбаки не слишком похожи на благотворителей.

– Ну а что такого? Можно даже попробовать постучаться в любой дом и попросить две тарелки супа, – пожала плечами Алида.

– Просто поражаюсь. Тебя ничему не научила встреча с тем странным мужчиной, которого ты считаешь альюдом? Что насчет твоего инстинкта самосохранения? – шикнул Рич.

– С таким настроем, конечно, рассчитывать не на что. Именно поэтому ты будешь молчать, – решила Алида. – И постарайся приветливо улыбаться. Если ты, конечно, это умеешь.

Она откинула волосы назад и уверенно поднялась на крыльцо первой попавшейся хижины. Она трижды постучала в дверь, покрытую облезлой выцветшей краской.

– Убирайтесь, попрошайки, – проскрипел прямо за дверью старческий женский голос. – Нечего прибедняться, у нас у самих амбары ветром разнесло.

– Простите, пожалуйста, но мы всего лишь уставшие путники, которые хотели подкрепиться тарелочкой супа, – жалобно протянула Алида.

– А у меня не трактир, – ответила старуха за дверью. – Убирайтесь, иначе я выпущу собак.

– Простите за беспокойство, – пискнула Алида и поспешила ретироваться. Встреча с собаками ее и Мурмяуза совсем не прельщала. – Рич, у тебя есть деньги? – спросила она, сбежав по ступеням к ожидающему ее Ричмольду.

Он так изумленно уставился на нее, что Алида поняла все без слов.

– Ладно, ясно, зато телескопы с тобой, верно? Это, несомненно, очень важная вещь в пути.

– А у тебя детская книжка и пучок вонючих трав, – огрызнулся Ричмольд.

– Вонючих трав, которые моментально вылечили твои ушибы! – воскликнула Алида. – Мог бы и поблагодарить меня! Ты меня так бесишь! – Потом, подышав и немного успокоившись, она добавила: – Трактир должен быть на соседней улице, я помню, как отец пил там пиво. Найди его и посиди там, послушай разговоры, а я пока добуду нам денег.

Не став дожидаться ответа попутчика, она бросилась вниз по деревенской улице, удивляясь своей замечательной идее.

Кусты сирени, кое-где еще сохранившие гроздья ароматных соцветий, обступили неприметный домик, выкрашенный в темно-зеленый цвет. Спугнув стайку кур, Алида взбежала по ступеням и дернула колокольчик у двери с вывеской «Ломбард».

Она уже была здесь однажды, лет шесть назад. Отец оставил ее во дворе, а сам шагнул внутрь, сказав, что ему нужно занять немного денег. Пока маленькая Алида играла со щенком у этого самого куста, отец договорился о деньгах и вернулся довольный, и в тот день он купил ей сверток ярких леденцов, а себе – большую кружку пива.

– Здравствуйте, господин, – поздоровалась Алида, влетая в полутемное помещение, заваленное самым разным скарбом. Тусклый свет играл на медных поверхностях самоваров и чайников, отражался от позолоты фарфоровых чашек и подсвечников, множился в хрустальных подвесках светильников и переливался на боках стеклянной посуды. Мурмяуз зевнул во весь рот, не слезая с плеч хозяйки, и застыл, увлеченный играми солнечных зайчиков на полу. Пожилой господин с двумя пучками седых волос на затылке с интересом разглядывал потертое зеркало в резной оправе, которое и отбрасывало блики на пыльный деревянный пол. Он поднял взгляд на посетительницу и вопросительно уставился на нее поверх старомодных очков.

– Слушаю вас, сударыня, – проговорил мужчина тонким надтреснутым голосом.

– Мне нужны деньги, – объявила Алида. – Столько, чтобы хватило нам с товарищем покушать, ну и коту рыбы купить. Вы ведь дадите мне денег? – добавила она уже не так уверенно, глядя в непроницаемое лицо хозяина ломбарда.

– Что закладываете?

– Что?

– Чем поделитесь со мной, девушка? – терпеливо повторил хозяин ломбарда. – Золото, серебро, другие металлы? Антикварные книги или предметы обихода? Предупреждаю, только в хорошем состоянии.

Алида стушевалась. Золота, серебра и других металлов у нее отродясь не было, предметы обихода все остались в разрушенном ураганом домике, а старинные книги… Что он там сказал насчет старинных книг? Но нет, бабушка ведь совершенно точно сказала нести страницу Главе Магистрата, а не владельцу ломбарда. Хотя про футляр она вроде ничего не говорила…

Алида расстегнула сумку, заметив, что господин с жадностью пытается туда заглянуть. Свет упавшей звезды вырвался наружу, но она сделала вид, что не замечает ничего странного, и извлекла деревянный футляр с рунами.

– Не знаю, подойдет ли вам это, но, мне кажется, вещь очень и очень старая, – сказала она, пытаясь открыть крышку футляра, чтобы достать оттуда страницу. – Еще бабушкина, – пояснила она, сморщившись от боли, когда ноготь вывернулся в сторону от ее попыток снять крышку. – В общем, внутри кое-что личное, и я готова отдать вам только футляр. – Алида улыбнулась, извиняясь, и протянула его хозяину ломбарда, предлагая ему самостоятельно открыть и отдать ей страницу обратно.

В эту секунду дверь ломбарда распахнулась, заставив колокольчик залиться визгливой трелью, и в помещение, спотыкаясь, ввалилась знакомая долговязая фигура.

– Я так и знал, что ты сумасшедшая! – гневно воскликнул Ричмольд, вырывая из рук Алиды футляр. – Твой мозг вообще работает или только генерирует бредовые сказки?

– Молодой человек, у нас принято вести себя прилично, – просипел господин, явно огорченный сорванной сделкой.

– Простите, – бросил юноша и, больно схватив Алиду повыше локтя, выволок ее на улицу.

– Отпусти меня! – зашипела Алида, выворачиваясь. – Если ты не понял, я пыталась выручить немного денег нам на обед! Нам обоим, а не только себе!

– И решила заложить вещь, ради которой мы и потащились в город? Гениально! Ну почему мне попалась именно глупейшая из всех окрестных девчонок?!

– Никакая я не глупейшая! – крикнула Алида. – Я собиралась заложить не страницу, а всего лишь футляр! Знаешь что, Ричмольд? Пошел ты к лешему!

Она отцепила бледные пальцы, крепко сжимавшие ее плечо, и со всех ног бросилась прочь, размазывая по лицу слезы обиды. Мурмяуз спрыгнул на землю и потрусил за хозяйкой, приглядываясь к местным воробьям, купающимся в дорожной пыли.

Алида пробежала мимо торговой лавки с вяленой рыбой и плетеными сетями, мимо покосившихся, отчасти пострадавших в ураган деревенских домов, через аллею плакучих ив и выскочила на широкую, вымощенную светлым песчаником дорогу. Впереди белели первые городские здания, сложенные из красивого камня, но от расстройства Алида даже не смотрела на них.

Мысок башмака зацепился за дорожный камень, и Алида растянулась на земле, в кровь изодрав колени. Она зарыдала в голос от боли, обиды и усталости. Подниматься на ноги ей совершенно не хотелось.

– Алида, что ты здесь делаешь? – раздался совсем рядом знакомый раскатистый голос, и крупный мужчина с пивным животом и копной седеющих каштановых волос поставил ее на ноги. – Почему ты здесь одна?

– Папочка, я все-все тебе расскажу, – всхлипнула Алида и уткнулась в отцовскую грудь, пропахшую тушеной капустой и копченой свининой.

– А еще мы, кажется, видели самого настоящего болотника, но звезда осветила нам путь, и мы вышли из болота, – вещала заметно повеселевшая Алида, доедая калач с кунжутом, когда они катили в телеге по городу. Отец поймал по пути повозку, и Алида, успокоившись, начала выкладывать ему все, что произошло после урагана. – Звезду я тебе тоже покажу, просто боюсь, как бы она не выскочила из сумки, тут так трясет на дороге. Эх, пап, а можно мы все-таки найдем Ричика и заберем его к себе? Он же такой неприспособленный, только о научных гипотезах думает. Ты, главное, не говори ему, что это я просила, а то я обиделась и не разговариваю с ним.

– Как же я твоего Мичмольда отыщу? – расхохотался отец. – Он, наверное, уже на полпути в город, а там знаешь сколько людей?

– Ричмольда! Папочка, ты его сразу узнаешь. Он высокий, как ты, очень рыжий и некрасивый, весь в веснушках, будто больной, – качнула головой Алида. – Ему тоже в Магистрат нужно, но один он не дойдет. Ты представляешь, я уже половину леса прошла, а он все сидел на обломках своей башни, ждал у моря погоды.

Алида говорила и говорила, а между делом думала: верит ли ей отец? Не считает ли ее легкомысленной фантазеркой? Или, еще хуже, сумасшедшей…

Отец с молодой женой жили в маленьком доме, сложенном из белого кирпича, стоящем на самой окраине города. Пестрые петунии и настурции оживляли сухую глинистую почву дворика, а пять пухлых несушек деловито клевали что-то у порога.

Милли, розовощекая молодая женщина с круглым лицом, расставляла чашки и тарелки на грубом непокрытом столе, и Алида заметила ее округлившийся живот.

– Ой, папа, вы ждете пополнения? – спросила Алида. – Поздравляю!

– Спасибо, спасибо, – рассеянно проговорил отец. – Скажи еще раз, Алидушка, ты утверждаешь, что бабушка куда-то пропала?

– Превратилась в сову и улетела, – уверенно повторила Алида, отхлебывая сладкий чай из большой кружки, по форме и размеру напоминающей среднее ведро.

Милли едва не выронила кусок пастилы, который собиралась отправить рот, и вопросительно уставилась на дочь мужа.

– Алидушка у меня фантазерка, – улыбнулся отец. – Но в городе действительно говорят об исчезновении некоторых людей. До крайности странная ситуация… Что ты говорила насчет какой-то бумажки?

– Это страница из старой книги. Бабушка просила отнести ее Главе Магистрата, – объяснила Алида.

– Ума не приложу, какие дела были у мамы с этим старым прохвостом, – задумался отец. – Но ты не торопись отдавать просто так, сначала выясни, сколько Магистр заплатит за эту вещицу. И с собой ее не таскай, оставь дома.

– А Ричмольда мы поищем? – спросила Алида.

– У него тоже есть непонятная страничка? – вопросом на вопрос ответил отец, оживившись.

Алида кивнула.

– Ладно. Сходи пока к Библиотеке Магистрата и постарайся выяснить, для чего им нужны страницы. А я вернусь в рыбацкую деревню и поищу твоего дружка… – Отец осекся и посмотрел на Алиду странно, будто начал о чем-то догадываться. – Кажется, я понял. Этот Ричхард – твой жених? И вы придумали легенду о ночевке в замке демона, чтобы я смягчился и позволил вам жить у меня? Хитро, доченька. Но ты же знаешь, какой штраф придется мне заплатить, если власти узнают, что я скрываю неженатую пару.

– Папа! – Алида едва не вылила на себя чай из чашки-ведра. – Что ты такое говоришь? Никакой он мне не жених! И вообще, мне всегда нравились брюнеты! Если бы ты с ним поговорил, то понял бы, какой он невыносимый зануда, да ни одна девушка не захочет с ним помолвиться!

– Разберемся с этим позже, – отмахнулся отец. – Сначала проясним насчет ценности страниц…

Он надел шляпу и вышел за дверь. Алида сгрызла еще пару орешков в карамели, допила полуостывший чай и, забежав в свою комнату на втором этаже, чтобы забросить сумку, выскочила на улицу. Верный Мурмяуз пошел следом, видимо, боялся оставаться в незнакомом месте.

Она примерно помнила, как идти до Библиотеки, по слухам, самой большой и древней в королевстве. Городские улицы расходились от нее кругами, перечеркнутые прямыми проспектами, и карта города напоминала изображение лучистого солнца. По городским окраинам ютились маленькие дома из белого камня, а ближе к центру здания и торговые лавки были побогаче: порой с украшенными цветными витражными окнами и с причудливо оформленными ящиками для писем. Алида пробежала по улице до широкой мощеной дороги, свернула налево и устремилась в сторону центральных улиц.

Она видела Библиотеку лишь раз, когда отец отвозил ее к кварталу книготорговцев за недавно вышедшим справочником лекарственных трав. Алида издалека любовалась величественным зданием с круглым зеленым куполом, но образ прекрасного строения с высокими башнями, богато украшенными лепниной, долго потом занимал ее мысли. Она даже пыталась нарисовать Библиотеку Магистрата на клочке бумаги и показать бабушке, но, сделав несколько корявых набросков, поняла, что рисование не относится к числу ее талантов.

Остроносые башмаки постоянно задевали камни, и она присела на первое попавшееся крыльцо, чтобы снять неудобную обувь. В городе не было шишек и иголок, которые кололи ноги, как в лесу, поэтому она решила, что дальше пойдет босиком. Алида связала шнурки вместе и забросила башмаки за плечо, чтобы потом вернуть Ричмольду.

Алида обнаружила, что крыльцо вело в торговую лавку. На стеклянных витринах красовались такие восхитительные куклы, что она в восторге замерла, разглядывая чудесные игрушки. Где-то внутри проснулась маленькая девочка, игравшая в куклы из цветов и веток, мечтавшая о фарфоровой красавице с блестящими и мягкими кудрями, так похожими на настоящие.

«Если отец прав и Магистр действительно согласится выкупить страницу, то я непременно куплю себе такую куклу, поставлю на полку и буду любоваться», – подумала Алида и, воодушевленная, побежала дальше.

Она прошлепала босыми ногами по мраморным ступеням, полукругом расположившимися перед главными дверями, потянула на себя ручку и вбежала внутрь. Воздух в помещении казался золотым: свет, проникая сквозь высокие узкие окна, отражался в золоченых перилах широкой лестницы, играл на люстрах и канделябрах, бросал блики на пол из золотистого песчаника. Алида вдохнула волнующий, так любимый ею сладковато-пыльный аромат старых книг и прошла к столику, за которым сидел бледный парнишка в темно-синей мантии, похожий на взъерошенного вороненка.

– Добрый день, – сказала Алида, размышляя, как к нему обращаться – на «ты» или на «вы». Он выглядел даже чуть младше нее, но, с другой стороны, занимал должность при главной Библиотеке королевства, значит, чего-то да стоит.

– По какому вопросу? – скучающим голосом произнес мальчишка, раскрыв толстую книгу в темном кожаном переплете, и обмакнул перо в чернила. – Ваши имя и фамилия, пожалуйста.

– Алида Фитцевт, – ответила Алида. – Мне нужно поговорить с Главным Магистром. Моя бабушка оставила для него одну вещь.

– В самом деле? – оживился «вороненок». – И что это за вещь? Можно на нее взглянуть?

– Это страница из старинной книги. К сожалению, она у меня не с собой. Сами понимаете, тащить ценную вещь через весь город… Вы запишете меня на прием?

– Просто поразительно, но вы уже третья за последние два дня, кто обращается с подобным вопросом, – сказал служащий Библиотеки. – Я даже зафиксировал сообщения о неких галлюцинациях… Скажите, мисс Фитцевт, ваша бабушка, случайно, не претерпела некоторые… изменения?

– Она превратилась в большую серую сову! – с готовностью сообщила Алида, радуясь, что кто-то помимо них с Ричмольдом видел превращение наставников в птиц. – Я не рассмотрела, было темно и страшно, но, кажется, это была неясыть.

Служка заскрипел пером по пергаменту, и Алида заметила, как он выводит: «Требует встречи с Магистром… Тяжелые галлюцинации… Возможно, сумасшедшая…»

– Я не сумасшедшая! – воскликнула Алида. – Как ты вообще можешь судить обо мне спустя какую-то минуту общения?!

– Башмаки, мисс Фитцевт, принято носить на ногах, а не на плечах, – надменно произнес мальчишка. – Да и волосы порядочные девушки расчесывают. Глава Магистрата сейчас находится в отъезде, приходите через четыре дня. Желаю вам удачи в охоте на неясыть.

Он захлопнул книгу записей и красноречиво указал Алиде на дверь. Она громко фыркнула, подхватила на руки Мурмяуза и выбежала на улицу.

Бабушка рассказывала, как во времена ее юности одна девушка съела на спор целый лепесток белены, а потом пыталась поймать гнома в желудевой шапочке под крыльцом курятника. Когда что-то видит один человек, это может и не быть правдой, а вот если одно и то же видение посещает двоих, троих или целую группу людей, то, скорее всего, все случилось на самом деле. Алида точно помнила, что не ела никакой белены. Да и Ричмольд тоже. А теперь она узнала, что по крайней мере еще двое обращались в Библиотеку по поводу загадочных страниц… Жалко, что нельзя сейчас же поделиться своим открытием с Ричмольдом! Он, хоть и зануда, но все-таки видел все то же, что и она. Нельзя же считать совсем чужим человека, с которым ты провел время в сказочном замке Альюда.

Глава 7, в которой кое-что проясняется

Немного расстроенная и задумчивая, Алида вернулась в дом отца. Она оставила обувь во дворе, чтобы хорошенько отмыть ее потом от грязи, а сама вошла в столовую и едва сдержала радостный крик.

За столом, рядом с отцом, сидел Ричмольд и угощался бутербродами с домашней куриной колбасой. Отец что-то рассказывал ему, а юноша согласно кивал рыжей головой. Алида быстро взяла себя в руки и нацепила маску обиженного безразличия. Нельзя, чтобы тот подумал, будто она рада его видеть.

– Ну что, дочь, этот? – спросил отец.

– Этот, – согласилась Алида и закусила губу, чтобы не улыбнуться.

Ричмольд смущенно разглядывал свои руки. Отец, спохватившись, сказал:

– Ладно, пойду немного поработаю с документами. Не ссорьтесь, ребята, – и, подмигнув Алиде, скрылся в примыкающей к столовой комнатке.

Алида деловито наполнила свою чашку чаем и насыпала в вазочку шоколадных конфет. Ей не хотелось первой начинать разговор с Ричмольдом, ведь не она же начала истерить в ломбарде и не она назвала его сумасшедшим.

– Привет, – пробормотал Ричмольд.

Алида гордо молчала, жуя конфету с черносливом.

– Прости, ты не сумасшедшая. Вроде бы, – сказал Ричмольд.

– Ладно. А ты можешь не идти к лешему, – наконец-то смягчилась Алида и широко улыбнулась. – Я рада, что ты нашелся.

Ричмольд скромно улыбнулся в ответ, и Алида невольно подметила, что улыбка ему к лицу.

– Я уже побывала в Библиотеке Магистрата, – гордо сообщила она. – Главный Магистр в отъезде, но какой-то противный мальчишка сказал, что за последние два дня уже несколько человек приходили с похожей проблемой. Ты понимаешь, Рич? – Она заговорщически зашептала, приблизившись к нему: – Мы с тобой нормальные, не только мы видели, как люди превращаются птиц. Нам надо найти остальных пострадавших, может быть, они лучше знают, что делать. А папа вообще говорит, что страницы нужно не отдать, а продать, и я уже решила, что куплю себе куклу на вырученные деньги.

– Я подумал, что было бы неплохо посетить квартал книготорговцев, – сказал Ричмольд. – Если внимательно слушать, там можно узнать много чего интересного…

– Оставь вещи здесь, на всякий случай, – посоветовала Алида. – Надеюсь, папа не обидится, если мы поживем у него недельку-другую.

– Что, и я… Могу пожить? – удивился Ричмольд.

– Ну да, а что такого? Мы ведь друзья, – пожала плечами Алида.

– Друзья, – улыбнулся Ричмольд, и в его глазах промелькнуло какое-то новое, незнакомое Алиде выражение.

Они основательно подкрепились стряпней Милли и выбрались на улицу, держа курс на квартал книготорговцев.

Чем дольше книга лежит в доме, тем дороже она стоит. Это было, по мнению Алиды, одним из главных отличий книги от, скажем, ее любимых сушек с маком. В королевстве ценили книги: справочники, энциклопедии, сказки, азбуки стояли на полках или теснились в сундуках почти в каждом, даже самом бедном доме. И если случалось так, что куры в курятнике переставали нестись, корова давала меньше молока, а со службой как-то не ладилось, всегда можно было разжиться монетами, продав пару старых книг. Конечно, жители расставались со своими сокровищами неохотно, но во многих семьях книги были единственной ценностью, которую можно выгодно обменять в случае наступления голодных времен. Их извлекали из сундуков, снимали с полок и, обмотав для сохранности в какую-нибудь тряпицу, несли туда, где книгам знали цену, – в квартал книготорговцев.

Пропахшими пылью и кожаными переплетами книжными лавками заведовали истинные знатоки, готовые выложить за особо редкий том целый мешочек звенящего золота. Но чаще всего книги простого люда оценивались куда скромнее, в десяток-другой медяков, реже – в пару серебряных монет. В детстве Алида думала, что владельцы книжных лавок знают все-все сказки на свете, и жутко завидовала им, представляя, как тоже откроет такую лавочку, когда станет уважаемой и мудрой травницей. Книготорговцы считались кем-то сродни волшебникам: неприлично богатые и фантастично умные, они вызывали трепет и безмерное уважение у простых горожан.

Алида с Ричмольдом прошли по арочному мосту, перекинутому через городскую реку с зеленоватой, мерзко пахнущей водой, и, миновав улицы с жилыми домами, оказались в узком мрачном переулке. Дома здесь были сложены из пыльно-серого кирпича, лозы плюща обвивали стены и заглядывали в окна, блестящие черными стеклами. Из-за постоянных сумерек керосиновые фонари настолбах и над входными дверями горели здесь и днем, и ночью, заливая отполированную ногами мостовую неровным светом.

Книжные лавки здесь были в каждом доме, и торговцы интересовались только определенным видом книг. По вывескам нетрудно было понять, где можно найти кулинарные книги, где справочники и трактаты по демонологии, а где детские книги с картинками. Некоторые торговцы, не желая платить за аренду лавки, расположились прямо на улице, разложив книги на расстеленных на земле шалях.

Алида с горящими глазами заглядывала в каждую витрину, радуясь, как ребенок, когда ей удавалось разглядеть особенно красивый книжный переплет или открытый разворот с иллюстрацией. Ричмольд же хладнокровно читал вывески и пробегал глазами по ассортименту и посетителям лавки, присматриваясь, какую лучше посетить.

– Рич, пойдем сюда, в «Цитадель сказок», – предложила Алида. – Я думаю, торговец сказками точно что-то слышал о страницах с рунами.

Парень фыркнул.

– Если хочешь получить достоверные данные, спроси ученых, а не сказочников. Вот, «Колыбель истории» – подходящая лавка.

Он скользнул за дверь, и Алида последовала за ним в полумрак душной, пропахшей пылью и свечами лавки.

На полках теснились книги, свитки, отдельные страницы под стеклянными рамами, деревянные таблички и фрагменты переплетов, сохранившиеся, должно быть, со времен владычества магии. Алида не выдержала и громко чихнула несколько раз подряд, когда пыль настойчиво защекотала ее ноздри.

Дряхлый старик, похожий на грифа, показался из-за стеллажей и укоризненно уставился на посетителей.

– Древние книги любят тишину, девушка, – сказал он полушепотом. – Вы пожаловали продать или купить?

– Нам нужна ваша консультация, господин, – ответил Ричмольд. – Насчет рун.

– Увы, я всего лишь заведую вопросами купли-продажи, ну и немного занимаюсь реставрацией, – пожал плечами старик. – В рунах разбирается мой брат, но сегодня не его рабочий день. А лучше всего вам обратиться в Магистрат. Там вам точно помогут.

– И ничего твоя наука не всесильная, – злорадно заявила Алида, когда они вышли из «Колыбели истории» и пошли дальше по кварталу. – Зайдем к сказочникам и сразу всё узнаем!

– Тихо, – произнес Ричмольд, сосредоточенно вглядываясь в редких посетителей торговой улицы. Алида проследила за его взглядом и догадалась, что его внимание привлекли двое молодых ребят, которые о чем-то оживленно спорили.

– Идем за ними, только осторожно. Кажется, я кое-что слышал, – шепнул Ричмольд, и они с Алидой, старательно притворяясь простыми зеваками, поспешили за незнакомцами.

– Я говорю тебе, началась игра на скорость, – твердил низкий русоволосый парень блондину-верзиле. – Почти как лапта. Ударил – беги. Вот они и бегут наперегонки.

– Что ж он тогда из города уехал, если им нужно спешить? – спросил верзила.

– Искать других хранителей. В Манускрипте 344 страницы, а найдены, не считая наших, только тринадцать. Наверняка Вольфзунд будет соблазнять хранителей золотом. У него, говорят, весь замок набит сокровищами.

Алида и Ричмольд встревоженно переглянулись и незаметно подошли еще ближе к ребятам, обратившись в слух.

– Ну а что плохого в том, чтобы продать этому Вольфзунду странички, раз он так хочет? – пожал плечами блондин. – Может, и мы продадим? Хоть разбогатеем.

– Тебе так не терпится сдохнуть? – вспылил щуплый парнишка. – Если альюды вернут власть, всем придет конец! Верховный альюд заберет наши души, а тела превратит в бесчувственных прислужников.

Алиде пришлось зажать себе рот, чтобы не издать испуганный возглас. Непременно нужно их догнать и поговорить, ведь они, кажется, знают, из какой книги эти страницы и для чего нужны Магистрату и Вольфзунду одновременно.

– Привет, – улыбнулась Алида, подскочив к незнакомцам. Те недоверчиво переглянулись, русоволосый недружелюбно нахмурился.

– Чего тебе? Заблудилась в городе? – буркнул он.

– Кажется, нам нужно с вами кое о чем поговорить, – произнес Ричмольд, и молодые люди посмотрели на него совсем уж недобро.

– Магистратские? – спросил русый.

– Это как? – удивилась Алида.

– Возможно, вы нас недопоняли, – сказал Ричмольд. – Мы услышали кое-что о Вольфзунде и неких страницах и хотели бы узнать подробности, если вас не затруднит.

– Ладно, если вы не подосланные Магистратом, приходите на собрание вольных хранителей, – сдался русый. – Сегодня в семь вечера, под Изумрудным мостом. Если заметим слежку – пожалеете.

Проболтавшись до вечера на городских улицах, Алида с Ричмольдом порядком утомились, но время провели довольно-таки приятно. Алида с удовольствием глазела на магазинные витрины, особенно долго разглядывая платья и шляпки с нарисованными на ткани птицами, вдыхала ароматы печеных каштанов и яблок, сожалея, что не догадалась занять у отца хотя бы несколько монет. А еще она была рада, что Мурмяуз остался дома и ей не приходится больше переживать за него и бояться, что кот потеряется или его ненароком раздавят в толпе.

Изумрудный мост был самым широким и старым в городе. Перекинутый через ту же дурно пахнущую реку, он гордо возвышался над ней, замшелый и давно не ремонтировавшийся.

Под сенью плакучих ив алел костерок, а вокруг двигались тени десяти – двенадцати молодых людей. Алида издалека различила русоволосого и блондина: они стояли в центре, и, кажется, что-то доказывали остальным.

– Кого это бесы приволокли? – громко спросила девушка с длинной черной косой. Алиду покоробило, что она была в брюках, а не в платье. – Кайл, Джер, нечего вам было в городе шляться. Нацепляли репьев.

– Не бесись, Эмма. Они не подсыльные. Скорее всего, такие же вольные хранители, – угрюмо сказал Кайл, низкий русоволосый парень с резкими чертами лица. – Подходите ближе, – бросил он Алиде и Ричмольду, а сам принялся ковыряться длинной палкой в костре.

Они подошли, игнорируя любопытные, а порой и откровенно недружелюбные взгляды вольных хранителей, и присели на сложенные горкой валуны, служащие здесь чем-то вроде кресел.

Молодые люди напряженно замолчали, пытаясь понять, безопасно ли возвращаться к обсуждению в присутствии чужаков. Алида с интересом разглядывала их: здесь были и дети, не старше двенадцати лет, а были ребята и постарше, лет двадцати – двадцати трех. Почти все были одеты вполне прилично, явно не нищенствовали.

– Твой учитель тоже стал птичкой? – спросил маленький мальчик с небесно-голубыми глазами и подсел к Алиде, доверчиво глядя ей в лицо.

– Моя бабушка стала совой, – вздохнула она. – Меня зовут Алида, а это Ричмольд. Наши наставники передали нам непонятные страницы и исчезли. Мы хотели отнести их в Магистрат, но не нашли Главу, – сказала она громче, чтобы все собравшиеся ее услышали.

По толпе прошелся ропот: кто-то облегченно вздохнул, кто-то скептически хмыкнул, кто-то принялся шептаться с товарищами.

– Мы все здесь были учениками, – сказал Кайл. – Но теперь мы – вольные хранители. У некоторых из нас есть страницы из какой-то развалившейся книги, некоторые просто лишились наставников, у которых и страниц-то никаких вроде бы не было. И только мы можем решить, кому наши страницы достанутся: альюдам или Магистрату.

– Прости, пожалуйста, но мы не совсем понимаем. Мы кое-что слышали о старом Договоре, но для чего нужны эти страницы? – спросила Алида как можно мягче. У нее по рукам побежали мурашки, когда она поняла, что большинство хранителей смотрит на нее с враждебным подозрением. Она инстинктивно прижалась поближе к Ричмольду, рассчитывая на его поддержку и защиту.

Кайл немного пошептался со старшими хранителями, потом, еще сильнее нахмурив брови, скрестил руки на груди и сказал:

– Нам удалось выяснить, что это части древнего Манускрипта, в котором заключена вся магия мира. Много веков назад Магистрат и альюды подписали Договор, чтобы разделить поровну между собой магические способности, и заключили их в Манускрипт. Не знаю, как Магистрам удалось обмануть демона, но только после подписания Договора альюды исчезли совсем. Вроде как их заточили в небытие, точно не знаю. А Вольфзунд, в свою очередь, проклял Манускрипт. Теперь, когда действие Договора закончилось, проклятие Верховного Альюда свершилось, и потомки первых хранителей превратились в птиц. Вот и все, что мы знаем.

– Но почему тогда Манускрипт распался на страницы? И что будет, если отнести страницы Главе Магистрата? – спросила Алида, начиная подозревать, что встреча с вольными хранителями оставит им больше вопросов, чем ответов.

– Магистрат разделил Манускрипт, чтобы его было труднее собрать демонам, и раздал страницы Хранителям – потомкам волшебников. Они не учли, что страницы могут затеряться с течением времени. Но сейчас Магистрату нужно снова собрать все страницы вместе. То же самое хочет и Вольфзунд. Ему нужно вернуть былое могущество, а Магистрату нужно снова отправить демонов в небытие, чтобы не делить с ними волшебство. Ну и есть такие предположения, что Вольфзунд устроит конец света людям, в отместку за обман, – сказал Кайл.

Костер весело потрескивал, ветер приносил с реки прохладный, пахнущий водорослями воздух, который шептался с листьями ив, заплетая тонкие ветви в косы. Внезапно Алида вздрогнула от своей догадки: выходит, бабушка, а значит, и она сама – потомки волшебников? И учитель Ричмольда тоже… Если Магистрат восстановит Манускрипт, то среди людей опять появятся колдуны? А замок Вольфзунда снова сгинет вместе с его обитателями? Она посмотрела на Ричмольда, который сидел, обхватив голову руками и уперев локти в колени. «Бедный, как ему, должно быть, тяжело во все это поверить», – подумала Алида.

– И откуда вы это узнали? – спросил Ричмольд. – Где доказательства твоих слов?

– Ты, должно быть, не читал Демонодиум, – хмыкнул Кайл. – Ну, естественно, у тебя ведь не было доступа к древним секторам Библиотеки.

Ричмольд стал белым как полотно, и веснушки на его лице проступили еще ярче.

– Я прочитал все научные книги, авторитет которых непоколебим, – холодно ответил он. – С чего мне верить непроверенным источникам?

– А девчонка-то поумнее будет, – заметила Эмма. – Вы уже решили, кому отдадите свои страницы?

– Бабушка сказала, что только Главе Магистрата, – ответила Алида. – А вы случайно не знаете, он денег за них не дает?

Среди хранителей послышались смешки.

– Поэтому я и говорю, что надо нести Вольфзунду! – крикнул курносый парнишка лет тринадцати. – Я слышал, он может делать золото буквально из всего, даже из соломы! Ему ничего не стоит отдать за каждую страницу по мешочку монет!

Эта тема явно была болезненной для общества вольных хранителей. Поднялся страшный гвалт, грозящий перерасти в настоящую потасовку. Уступать никто не хотел: ни те, кто решил продать свои страницы альюдам, ни желающие отнести их в Магистрат. Алида поняла, что не одна она думала нажиться на продаже страниц, и почувствовала, что краснеет от стыда. О чем они вообще могут спорить, если возвращение власти к Вольфзунду грозит опасностью для всех людей? Неужели их не пугает возможность скорой расправы? Как они могут думать о личной выгоде, когда от их решения зависит, каким будет завтрашний день?

– Так может, отдадим страницы Магистрату просто так? Без награды? – сказала она, но ее голос потонул в шуме споров.

– Замолчите, идиоты! Новая девчонка хочет сказать! – крикнул Кайл. Удивительно, но его послушались. Все спорящие уставились на Алиду, кто с недоверием, а кто с интересом.

– Признаюсь честно, я тоже думала о том, чтобы получить вознаграждение от Магистрата, – робко произнесла Алида. – Но если Вольфзунд действительно так опасен, то, мне кажется, лучше отдать страницы Главе Магистрата безвозмездно… Чем скорее люди соберут Манускрипт, тем быстрее все станет как прежде. И наши наставники вернутся.

– Отдать бесплатно?! Да они точно магистратские шпионы! – возмутился один из старших парней.

– Сейчас побегут в Магистрат и расскажут, что у нас есть части Манускрипта! – захныкал курносый мальчик.

– А потом нас отправят в тюрьму за предательство, – хмыкнула черноволосая Эмма. – Хватайте девчонку.

Алида не успела понять, что происходит, как их с Ричмольдом окружила толпа вольных хранителей. Судя по взглядам, ни на что хорошее рассчитывать не приходилось. Алида судорожно сглотнула и вцепилась в руку Ричмольда. Что с ними хотят сделать? Связать и бросить в реку? Избить и оставить под мостом?

Крупный блондин, Джер, грубо схватил Алиду за локоть и дернул на себя. Она не устояла и упала на колени возле костра, едва не обжегшись о горячие угли.

– Не трогайте ее! – крикнул Ричмольд и схватил с земли толстую палку, готовясь защищаться. В толпе загоготали.

– Ты хоть драться умеешь, задохлик?

– Смотри, не выбей себе глаз!

Ричмольд сунул конец палки в костер, и подсохшая древесина мигом загорелась. Он помог Алиде подняться на ноги и, угрожающе размахивая горящей палкой, уверенно двинулся на хранителей.

Один из младших мальчиков завизжал, когда Ричмольд опалил его рукав, еще некоторые отступили добровольно, освобождая ему путь.

– Испугались тощего юнца с веткой? – рявкнул высокий темноволосый парень с родимым пятном на шее. – Бей его по коленкам, не убегут!

Старшие хранители бросились на приятелей, и Алида уткнулась лицом в рубашку Ричмольда, чтобы было не так страшно.

– Бежим во весь дух, – шепнул он ей и сорвался с места, одной рукой прижимая к себе Алиду за плечи, а в другой держа факел. Алида побежала так быстро, как только могла, с трудом поспевая за длинноногим Ричмольдом, а крики хранителей за спиной придавали ей сил и скорости. Они взбежали на мост, пронеслись по нему до ближайшей улицы и свернули в переулок. Сердце стучало в ушах Алиды, как молот, дыхания не хватало, а голоса преследователей слышались все ближе. Им нужно где-то укрыться, иначе их непременно догонят. Что сделают с ними разозленные побегом хранители, она не знала, да и не хотела знать. Внезапно ей показалось, что она видит какую-то знакомую лавку слева. Если повезет, никто не заметит, как они шмыгнут за дверь…

– Рич, сюда, – задыхаясь, указала она, и беглецы проскочили за дубовую дверь, украшенную цветной мозаикой, и забились в пространство между полом и витриной, дыша тяжело и часто, как загнанные в угол кролики.

Глава 8, в которой все труднее понять, кому верить

Алида лежала, прижавшись лицом к спине Ричмольда, и ей казалось, будто у нее сразу два сердца: так часто и гулко раздавались удары в груди. Под витриной было пыльно и тесно, но и относительно безопасно. Отсюда не слышно звуков с улицы, и никак нельзя было понять, где сейчас вольные хранители. Пробежали ли мимо? Или обыскивают каждый дорожный камень?

Ричмольд завозился. Наверное, хотел посмотреть, что происходит. Алида шикнула на него, чтоб не толкался, но вдруг чьи-то цепкие руки схватили ее за плечи и выволокли из-под лавки.

Алида крикнула от неожиданности и принялась было брыкаться, но вовремя сообразила: это не один из хранителей. Перед ней была незнакомая девушка с очень светлой кожей и почти белыми волосами.

– Злые уходить, – произнесла та с сильным акцентом. – Другой одежда.

Ричмольд выбрался самостоятельно, задев ногой ножку витрины и чуть не разбив ее. Он подозрительно посмотрел на незнакомку исподлобья и молча двинулся в сторону двери, но она схватила его за руку и оттащила.

– Они вас помнить. Одежда и другой выход! Я помочь!

Алида обвела лавку глазами. С полок и витрин на нее смотрели фарфоровые куклы в роскошных нарядах и с блестящими кудрями волос. К потолку были подвешены стеклянные фонарики, напоминающие по форме репу или брюкву, и разноцветные блики от них разбегались во все стороны. Ее осенило: это же та самая лавка, в которой она мечтала купить куклу!

Светловолосая девушка выдвинула из-под витрины внушительных размеров сундук и принялась копаться в нем, извлекая наружу отрезы тканей и какие-то странные, вышедшие из моды наряды. Наконец она вытащила из сундука темно-бордовое платье, расшитое черным стеклярусом, широкую мантию цвета индиго с золотистыми алхимическими знаками и две маски, закрывающие почти все лицо, кроме подбородка.

– Надевайте, – сказала спасительница, сдувая со лба прядь. – Вечером праздник в кабак. Я вас провести.

Алида с сомнением повертела в руках платье, сшитое из настолько мягкой ткани, что хотелось уткнуться в него лицом. В конце концов, они ничего не потеряют, но что, если их новая знакомая тоже как-то связана с вольными хранителями или, что хуже, с альюдами? Подумав еще немного, Алида все-таки надела старинное платье поверх своего собственного, а Ричмольд облачился в мантию и вертел в руках маску.

– Прятать лицо, – сказала светловолосая. – Хранители не узнать.

Алида сдула пыль с маски, украшенной маленькими, искусно вылепленными из фарфора перышками. В центре маски, там, где у людей находится нос, красовался аккуратный позолоченный клювик, что придавало ей сходство с головой синицы. Она завязала ленты на затылке и взглянула на Ричмольда. Тот, в маске со скорбным лицом арлекина, не отводил взгляда от их помощницы. В окружении реалистичных, чуть жутковато глядящих стеклянными глазами кукол он смотрелся на удивление органично, будто сам когда-то был искусной игрушкой и сидел на полке, дожидаясь своего покупателя.

– Кемара, – сказала спасительница и ткнула себя пальцем пониже ключиц. Алида поняла, что она только что назвала свое имя, но, наученная горьким опытом, решила пока не представляться в ответ.

Кемара сняла с полки куклу, держащую в фарфоровой руке ключ, подошла к стеклянному стеллажу с натянутыми на деревянные манекены кукольными платьями и нажала на какой-то рычаг сбоку. Стеллаж отъехал в сторону, негромко позвякивая стеклянными дверцами, и глазам Алиды предстала низкая дверь, выкрашенная в тот же цвет, что и стена.

На улице громыхнула повозка, грубый голос закричал что-то лошадям, и Алида вздрогнула от неожиданности. Но в лавку никто не входил, мозаичная дверь даже не открывалась, и она немного успокоилась.

Кемара зашептала что-то кукле и поднесла ее к двери. Рука куклы зашевелилась, пристраивая ключ в узкую скважину неприметной двери. Алида подумала, что кукла, должно быть, заводная. Не могла же фарфоровая красавица самостоятельно двигаться? Даже для такой любительницы сказок, как Алида, это было слишком.

В замке щелкнуло, и дверь слегка приотворилась.

– Выход в другой часть, вас там не найти, – сказала Кемара и с силой, неожиданной для такой хрупкой девушки, толкнула сначала Ричмольда, а потом и Алиду за дверь.

Какофония звуков обрушилась на Алиду, как снежная лавина. Дверь захлопнулась за ее спиной, почти слившись со стеной, отделанной под камень.

Это действительно был самый настоящий кабак, с гремящей незамысловатой музыкой, смехом и спорами подвыпивших посетителей, с грохотом посуды, шкворчанием масла на сковородах и топотом ног о дощатый пол. Здесь было жарко, пахло потом, вином и жареным беконом. Алида с удивлением отметила, что почти каждый посетитель был в маске или расшитом плаще, а некоторые, например Ричмольд, – и в том, и в другом. Появившимся из незаметной двери новым гостям здесь никто не удивился. Алида даже не могла с уверенностью сказать, заметили ли их вообще.

Фигуристая дама в красивой, украшенной перьями и стеклянными камнями маске, подскочила к Ричмольду и закружила его в быстром, каком-то диковатом танце под странную ритмичную музыку, которую играли притаившиеся в углу артисты с масками на лицах. Ричмольд, смущенно улыбнувшись Алиде, позволил незнакомке увлечь себя в глубь кабака, где кружили еще несколько пар в маскарадных костюмах.

«Нашел время веселиться», – угрюмо подумала Алида и решила обидеться на приятеля. Она устала за день и проголодалась, в длинном бархатном платье было неудобно двигаться, маска с синичным клювиком неприятно давила на переносицу, вызывая тупую головную боль. Алида обвела глазами кабак, но все столы были заняты полупьяными парами и компаниями. Протиснувшись мимо танцующих и не без злорадства отметив, что Ричмольд уже несколько раз наступил на ноги своей партнерше, она наконец заметила то, что искала.

В темном углу приютился небольшой столик на троих, за которым сидел мужчина в насыщенно-сливовом шелковом плаще и маске с длинным клювом. Она видела похожие в книжке о лечебных травах. Кажется, в старину лекари наполняли клювы таких масок дезинфицирующими сборами, чтобы не заразиться во время эпидемий… Интересно, этот господин использует свою маску по назначению или просто вырядился к вечеринке?

– Вы не будете против, если я присяду? – спросила Алида и, дождавшись, когда мужчина согласно кивнет, устало развалилась на стуле. Металлические ножки противно скрипнули по каменному полу, заставив Алиду поежиться.

Перед мужчиной стояла тарелка с картофельными чипсами и свиной отбивной, а в бокале плескалось вино, от которого пахло ежевикой. Алида сглотнула слюну. У нее не было с собой денег, и ей хотелось скорее вернуться домой, но сначала нужно подождать Ричмольда. Ох уж этот Рич! Алида наблюдала за ним, стараясь вложить во взгляд как можно больше осуждения, но он, как назло, не смотрел на нее, будто зачарованный диким мотивом и пластичной красавицей. Алида фыркнула.

– Плохое настроение легко прогнать хорошим вином, – произнес мужчина, и Алида вздрогнула. Где-то она слышала этот голос с хрипотцой… – Угощайтесь, милая.

Тут же перед ней появился бокал ежевичного вина, такого дурманяще ароматного, а следом за ним и тарелка печеной картошки с сыром и помидорами.

– Нет, спасибо, – ответила Алида, с подозрением смотря на аппетитную пищу, которая возникла перед ней буквально из воздуха.

– Очень зря, – усмехнулся незнакомец, снял свою маску и отпил из бокала.

Алида ахнула и в ужасе вскочила – перед ней был Вольфзунд. Она отчаянно захотела сбежать из кабака, спрятаться от демона, но запуталась в полах платья и неуклюже завалилась на пол. Вольфзунд помог ей подняться и осторожно усадил обратно за стол.

– Ну что вы, милая Алида, не бойтесь. Вы же гостили у меня, и я не причинил вам абсолютно никакого вреда. Может, потанцуем?

Алида помнила четыре правила из книги сказок: не ешь, не смотри в глаза, не называй имени, не танцуй. Она отрицательно помотала головой. Надо скорее брать Ричмольда и бежать. Почему он так долго?

– Я смотрю, моя жена увлекла твоего друга, – сказал Вольфзунд. – Надо ему быть осторожнее, а то я и приревновать могу.

Алида снова едва не вскрикнула от страха. Ричмольд танцует с Перинерой! Почему-то она подумала, что лучше бы им быть избитыми вольными хранителями…

– Кушайте, моя хорошая, – елейным голосом произнес Вольфзунд. – Вы ужинали и завтракали у меня, помните? Так что вам нечего терять. На голодный желудок вы явно плохо соображаете.

Алида поколебалась еще немного, а потом подвинула к себе тарелку с картошкой и жадно набросилась на еду.

Ричмольд, уже сняв маску, подсел к ним. Его лицо раскраснелось от танцев и жары, и он выглядел счастливым до тех пор, пока не взглянул на соседа Алиды по столику. Гримаса ужаса расползлась по веснушчатому лицу, и он подскочил, сжимая кулаки.

– Снова вы! Вы специально нас выслеживаете?! Зачем?! Мы не отдадим вам ничего! – крикнул он.

Вольфзунд рассмеялся, легонько взмахнул кистью руки, и на столе появилась еще одна тарелка, на этот раз с сочным говяжьим стейком и гарниром из запеченной лапши.

– Я уже объяснил твоей подружке, что ничего с вами не сделаю, молодой человек. Ты только что отплясывал с моей драгоценной супругой, так почему бы не отужинать со мной? Тем более для нас троих это уже почти стало милой традицией.

Ричмольд нахмурился, но присел на стул, вызывающе скрестив руки поверх мантии, выданной Кемарой.

– Отлично играют мои музыканты, не находите? – спросил Вольфзунд, постукивая пальцами по столешнице в такт новому неистовому мотиву.

Алида чуть не поперхнулась ежевичным вином.

– Ваши музыканты? Так это…

– Да, это мое заведение, – подтвердил Альюд. – Оно спало вместе с нами долгие пятьсот лет, но, как видите, ничуть не пострадало. Я счастлив снова устроить здесь маленький бал-маскарад для старых знакомых.

Алида присмотрелась к посетителям кабака. Все они явно наряжались специально для этого вечера. Глаза сверкали сквозь прорези в масках как-то особенно ярко, то ли от выпивки, то ли…

– Здесь все альюды? – с трепетом спросила она.

– Здесь те, кто рад приятно провести время, – пожал плечами демон. – Называй их как хочешь, милашечка.

Алиду передернуло от этих его словечек и пронзительного, видящего ее насквозь взгляда. Она уткнулась в свою тарелку, с удовольствием отметив, что готовят здесь превосходно.

От духоты или терпкого вина в голове у Алиды шумело, но почему-то ей был приятен этот шум, успокаивающий и убаюкивающий, как посапывание Мурмяуза или шелест листвы на рассветном ветру. Удивительно, но она не чувствовала напряжения, сидя рядом с Вольфзундом. Не было и страха. Может, он заколдовал вино?

– Мы можем задать вам вопросы? – осведомился Ричмольд.

– Невероятно любопытная молодежь пошла. Что ж, это похвально, – пожал плечами Альюд. – Давай, астроном. Попробуй вытянуть из меня все, что пожелаешь.

– Вы правда устроите конец света? – выпалила Алида прежде, чем Ричмольд набрал воздуха, чтобы спросить то, что хотел.

Вольфзунд запрокинул голову и рассмеялся. Алида смутилась, но, по ее мнению, этот вопрос был едва ли не самым важным.

– Ну уж нет, я планирую еще пожить в этом мире, и уничтожать его у меня нет ни желания, ни возможностей, – сказал Альюд, вытирая пальцем слезы, выступившие на глазах от хохота. – Это вам в Магистрате такое сказали?

– Что тогда вы сделаете, заполучив Манускрипт? – сурово спросил Ричмольд.

– Спрячу его хорошенько, – пожал плечами Вольфзунд. – Подальше от людишек. И стану, как прежде, жить-колдовать да добра, кхем, наживать.

– Вы будете красть души невинных людей? – выдохнула Алида.

Демон посмотрел на нее неожиданно серьезно и внимательно, без издевок и насмешек, задумчиво обвел длинным пальцем край бокала, на дне которого еще плескалось немного вина. От Вольфзунда дохнуло можжевеловым духом, горьким и пряным, будоражащим какие-то мрачные, неведомые Алиде ощущения.

– Милая неравнодушная Алида, ты должна понять одну вещь. Когда ты ее поймешь, то многое в мире станет для тебя яснее, – вкрадчиво произнес он. – Ты знаешь лишь одну сторону истины, но она далеко не единственная. Представь себе такую ситуацию. Да что представлять, приведу в пример тебя саму. Ты девушка, честно скажу, небогатая. С твоей бабушкой приключилась досадная неприятность: она превратилась в сову. Допустим, это и не самое страшное, во что может превратиться беззащитный простолюдин, но, соглашусь, лучше оставаться в собственном теле. К кому ты обратишься за помощью? Полагаю, к кому-то могущественному и сведущему в магии. Например, ко мне, но что ты дашь мне взамен? Золото? У тебя его нет. Равно как и других ценностей. Но есть кое-что дороже всех богатств, сверкающее ярче, чем самое чистое золото. Маленькая птичка, что трепещет в твоей груди, отзывается на каждый стук юного сердечка. Твоя душа, Алида. Точнее, всего лишь ее часть.

Вольфзунд протянулся рукой через стол и прикоснулся пальцем к груди Алиды, чуть ниже яремной впадины. Она сглотнула, чувствуя, как кожа под двумя платьями покрывается мурашками.

– Но зачем они вам? Эти души? – прошептала она.

– Ох, Алида, тебя потянуло на личные вопросы, – отмахнулся Вольфзунд. – Просто запомни, что у каждого есть что-то, за что он готов продать душу. И то, что я беру плату за свои услуги, вовсе не является злом. Зла вообще не существует, равно как не существует и добра. Мир многомерен, многолик, он переливается разными цветами в зависимости от того, под каким углом посмотреть. Прямо как стекляшки на твоей симпатичной маске. Подумай о моих словах на досуге.

Алиде сделалось жутко. Душа для демона – все равно что разменная монета. То, что трепещет в груди и дарит ей чувства, волнения, всю радость жизни, может быть отдано, как мешок муки, в обмен на услугу. Но в чем-то Альюд был прав: весь вопрос в том, какая будет услуга.

Вольфзунд повернул голову в сторону, с легкой улыбкой любуясь посетителями кабака. По его расслабленному виду ни за что нельзя было догадаться, что он только что говорил о жутких сделках.

Аппетит у Алиды пропал, и она отодвинула тарелку с остатками картофеля. Усталость снова навалилась на нее, дикая музыка начала раздражать, босые ноги мерзли на каменном полу, а спина, наоборот, покрылась испариной под толстым платьем. Ричмольд тоже отставил тарелку и разглядывал свои ногти, погрузившись в мысли, ведомые только ему самому.

– Пойдем домой, Рич, – устало вздохнула Алида. – Приятного вечера, господин Вольфзунд, – немного помешкав, добавила она.

– Ну что вы, друзья, неужели вы думаете, что я выгоню вас просто так на улицу посреди ночи? Вы ведь опасаетесь шайки юных хулиганов, гордо именуемых себя вольными хранителями, я прав? – встрепенулся Вольфзунд.

– Правы, – подтвердила Алида, уже не удивляясь, как он узнал об их злоключениях.

– Тогда позвольте мне подвезти вас. – Демон схватил со стола свою длинноносую маску и двинулся по направлению к двери, которую Алида раньше почему-то не замечала. Они с Ричмольдом переглянулись, но деваться было некуда, и приятели поплелись за демоном.

Воздух на улице был свежим, прохладным, напоенным ночными ароматами города, и Алида обрадовалась очутиться под открытым небом после душного кабака. Дверь заведения вывела на незнакомую городскую улицу, которая сейчас была безлюдна, если не считать подвыпившего мужчину, который обнимался со столбом. В свете фонаря кружили какие-то бесцветные мотыльки, глухо ударяясь тельцами о стекло.

На дороге стояла уже знакомая друзьям карета, запряженная вороными лошадьми. Алида не на шутку испугалась: вдруг демон снова увезет их в замок и заставит отдать страницы Манускрипта, угрожая спустить их с каменной лестницы?

– Не переживай, милашка, – улыбнулся Вольфзунд, почувствовав ее страх. – Клянусь своим именем, я просто отвезу вас к твоему папочке. Кстати, на вашем месте я бы не сводил с него глаз…

– О чем вы? – спросила Алида, все-таки влезая в карету.

– Сама узнаешь, – отмахнулся Альюд и, когда Ричмольд сел напротив Алиды, захлопнул каретную дверцу и запрыгнул на козлы.

На этот раз кони пошли шагом по дороге, не поднимаясь в воздух, но городской пейзаж за окном проносился так быстро, что огни фонарей сливались в одну размазанную световую полосу. «Снова его черная магия», – подумала Алида и прислонилась головой к стенке. Спустя несколько минут карета остановилась, и она узнала отцовский домик. Внизу горел свет: наверное, отец с женой дожидались их.

– Приятных снов, – произнес Вольфзунд, помогая Алиде спуститься на землю. – Все-таки я надеюсь, что мы с вами придем к соглашению. Заходите на бокал вина, милая. В любое время.

Отец и Милли правда сидели на кухне, не ложась спать, и вскочили из-за стола, едва Алида и Ричмольд вошли в дом.

– Всевышний, где ты была? И почему на вас такая странная одежда?! – воскликнул отец.

– Всё в порядке, пап, – выдавив измученную улыбку, сказала Алида. – Мы были в городе и, если честно, очень устали. Не волнуйся, мы не связаны с бандитскими шайками, пиратами или чем-то таким. – «Просто едва удрали от хранителей других страниц и поужинали с верховным демоном, – подумала она. – А потом выпили с ним немного вина, такого черного и терпкого, как колдовская летняя ночь. Да и от самого демона пахло чем-то горьким, притягательным… Не нужно было пить вино, папочка, я и сама это поняла».

Ей многое хотелось обсудить с Ричмольдом, но усталые ноги и гудящая голова молили об отдыхе. Алида скинула бархатное платье, решив завтра вернуть его Кемаре, вымылась в тесной душевой комнате и, обнявшись с Мурмяузом, устроилась на кровати. Кот уткнулся носом в плечо хозяйки и довольно замурчал. Ричмольд возился за стенкой и чем-то гремел, наверное, проверял сохранность своих телескопов.

Из этой комнаты тоже виднелся кусочек звездного неба, но Алида не стала выслеживать ведьм верхом на помеле. Честно говоря, от всего этого непонятного волшебства она уже порядком устала. Все же некоторым вещам лучше оставаться в сказках и никогда не происходить в реальности.

Глава 9, в которой предать может самый близкий

Золотистое летнее утро врывалось в окна, стучалось в стекло, щебетало сотнями птичьих голосов, заливало все вокруг теплом и светом. Сквозь сомкнутые веки Алиды просачивались солнечные лучи, ласковые, нежно-персиковые. Она улыбнулась сквозь сон: сейчас бабушка позовет ее к завтраку, она выпьет на крыльце чашку горячего какао с шапочкой взбитых сливок, вдохнет полной грудью свежий летний воздух, а потом они с Мурмяузом пойдут угощать птичек семечками.

Алида с наслаждением потянулась в постели, разлепила веки и с разочарованием поняла, что ничего этого не будет.

Комната была знакомой, но не той, в которой она привыкла просыпаться. Алиде даже стало немножко обидно, что теперь по утрам ей приходится думать о куда более серьезных и неприятных вещах, чем общение со стаей синиц в заросшем бабушкином саду.

Алида умылась, выудила из сумки изрядно помявшееся платье в цветочек и облачилась в него, подумав мимоходом, что неплохо бы попросить у Милли утюг. Дверь в спальню была приоткрыта, и Алида догадалась, что это Мурмяуз выходил ночью на кухню полакать воды. Она набросила сумку на плечо. Почему-то ей показалось, что лучше не оставлять вещи без присмотра, особенно сейчас, когда творится невесть что с этими страницами. Алида заплела волосы в косы и без стука ворвалась в комнату, где ночевал Ричмольд.

– Ты все валяешься?! – возмутилась она, когда увидела, что друг до сих пор лежит в кровати. Ричмольд испуганно натянул одеяло до самого подбородка, сурово поглядывая на Алиду.

– Сама небось только вскочила, – пробубнил он. – У тебя что-то срочное?

– Конечно срочное! – возмутилась Алида такому глупому вопросу. – Вот скажи честно: ты хочешь, чтобы Магистрат опять заточил Вольфзунда и остальных в небытие? Не кажется тебе это чем-то… эгоистичным?

– Мы не встречали других альюдов и понятия не имеем, чем они могут быть опасны. Мы всю жизнь жили без них, наши наставники жили без них, так почему бы и дальше не жить без них? – ответил Ричмольд.

– Мне показалось, что Магистрат ведет себя агрессивно… Они хотят устранить конкурентов, правда? А альюды, насколько я поняла, просто хотят спокойной жизни.

– Тебя заколдовал этот демон, – вздохнул Ричмольд. – Ты планируешь ослушаться наставников, не так ли? Ясно же сказано: несите страницы Главе Магистрата. Не верь Вольфзунду, от него всего можно ожидать. Он мне не нравится.

– Потому что сам факт его существования бьет по твоей самооценке, – фыркнула Алида. – Признай уже, что ошибался.

– Ну допустим, есть какие-то стороны жизни, еще не изученные наукой, – неохотно согласился Ричмольд. – Но нельзя безоговорочно доверяться неизведанному. Я понимаю, Алида, ты, должно быть, в восторге от оживших героев из твоей книжки, но включи здравый смысл.

Алида действительно была в восторге, только признаваться в этом было страшно даже себе самой. А еще ее смущало, что Магистрат, судя по всему, жаждет без малого уничтожить альюдов. Конечно, Вольфзунд и его прислужники могут быть опасны для всех… Но что, если они действительно не желают зла простым людям? Что плохого в том, что в их мире будут жить ведьмы, колдуны и альюды? Она сможет встретиться с Симонисой и узнать кучу интереснейших вещей, стать великой травницей. Алиде было сложно разобраться в противоречивых чувствах, но она не хотела отдавать страницу Магистрату до тех пор, пока точно не уверится, что так будет лучше для всех.

Дверь в комнату Ричмольда открылась, и вошел отец. Он был бледен, глаза как-то рассеянно смотрели на них.

– Доброе утро, молодые люди. Не помешал?

– Привет, пап, – улыбнулась Алида. – Как спалось?

– Выйди на минуточку, Алидушка, – сказал он.

Алида вышла в коридор, и доски пола под ее ногами заскрипели. Отец протянул ей позвякивающий мешочек из плотной ткани, и Алида догадалась, что там лежат монеты.

– Возьми, пожалуйста, доченька, – сказал он. – Это меньшее, что я могу для тебя сделать.

– Спасибо, папочка, – улыбнулась она. – Но как же вы? Тебе тоже нужны деньги, у Милли скоро родится ребенок.

– О, не переживай, Алида, – отмахнулся отец, почему-то не глядя ей в глаза. – Нам с Милли хватит… Вот, возьми еще.

Следом за мешочком отец протянул дочке связку отличных маковых сушек, таких золотистых и ароматных, как теплый сентябрьский полдень.

– Ух ты! Мои любимые! – засмеялась Алида, принимая угощение. – Большое спасибо!

Она благодарно обняла отца, а он как-то порывисто прижал ее к своей широкой груди и почему-то сказал:

– Прости меня, доченька.

Внизу раздался тяжелый топот нескольких пар ног, и Алида насторожилась. Она вопросительно взглянула на отца, но он, опустив глаза, поспешил скрыться в кладовой комнате.

Мурмяуз взбежал по лестнице и прыгнул на руки хозяйке, испуганно ворча. Алида прижала кота к себе и отступила обратно в комнату Ричмольда, который уже оделся и стоял напротив двери, тоже встревоженный шумом.

– Что там такое? – спросил он.

Не успела Алида ответить, как на второй этаж ворвались четверо мужчин в форме. Один из них заломил Алиде руки и грубо отвернул ее лицом к стене.

– Где страницы? – рявкнул мужчина ей в ухо. Еще один держал Ричмольда, а двое перерывали комнату вверх дном.

– Я не понимаю! – воскликнула Алида. И она правда не понимала, откуда они узнали о страницах и почему решили так грубо ворваться в дом, будто здесь прятались опасные преступники. Вдруг они обидят отца? Или Милли?

– Врешь! – заорал мужчина и наотмашь ударил Алиду по щеке. Перед глазами у нее поплыло, но она увидела, как взбешенный Мурмяуз отважно бросился на служащего и вцепился когтями в его лицо. Мужчина завыл и отпустил Алиду, и этого оказалось достаточно, чтобы она успела отскочить в сторону и, подхватив с пола один из телескопов Ричмольда, обрушить его на затылок другого служащего.

– Рич, бежим! – крикнула Алида.

Ричмольд изловчился и пнул мужчину, который держал его за шиворот, ногой под дых. Пока последний нападающий соображал, что происходит, Алида подхватила сумку, Мурмяуза, взяла за руку Ричмольда и шагнула в открытое окно.

Она знала, что окна верхних комнат выходят на козырек крыльца: ребенком она часто выбиралась туда ночью и сидела, болтая ногами и мечтая, лакомилась черешней со старого дерева.

Козырек застонал, когда на него ступили сразу две пары ног, но Алида быстро перескочила на узкий карниз, лентой огибающий весь фасад отцовского домика. Если сейчас уцепиться за ветки черешни, то можно быстро спуститься и скрыться за углом… Козырек и карниз точно не выдержат веса преследователей, но они могут поджидать их внизу. Бежать надо как можно скорее.

– Рич, постарайся ничего себе не сломать, – попросила Алида и, потянувшись на цыпочках, схватилась руками за ветки дерева. Она оттолкнулась ногами, черешня наклонилась вперед, но затем податливо спружинила, и Алида с Мурмяузом благополучно спрыгнули на землю.

Следом и Ричмольд грузно упал на траву. Алида поднялась, отряхнулась и помчалась мимо кустов калины за угол улицы. Вопросы, словно назойливые мухи, кружили у нее в голове. Почему пришли именно в их дом? Кто рассказал про страницы? Что это за люди? Служители Магистрата? Вольфзунд явно действовал бы другим способом, более изящным и бескомпромиссным. Эти олухи даже не могли оказать достойное сопротивление двум подросткам и коту, наверное, думали, что приятели испугаются и сразу выложат им страницы. «Не на тех нарвались», – с мрачным удовольствием подумала Алида, подбегая к небольшому зеленому скверу.

Она осмелилась обернуться и с облегчением заметила, что погони не видно, и подумала, что неплохо бы передохнуть и привести мысли в порядок. Алида замедлила шаг и присела на скамью, рядом с которой высился какой-то замшелый валун. Ричмольд, тяжело дыша, опустился рядом, а Мурмяуз запрыгнул на колени хозяйки и принялся вылизывать свои лапы.

– Вещи взял? – переведя дух, спросила Алида.

Ричмольд гордо продемонстрировал потертый мешок.

– Отлично. Как думаешь, сколько нам тут отсиживаться?

– Полагаю, сколько захотим, – пожал плечами Ричмольд. – Или ты думаешь вернуться?

– Конечно! – горячо воскликнула Алида. – Вдруг они будут пытать папу и Милли? Рич, как ты считаешь, это люди Магистрата? Но откуда они о нас узнали? Или они решили обыскать каждый дом в городе?

Ричмольд как-то странно на нее посмотрел. Бабушка так смотрела на безнадежных больных, которые, вопреки всему, верят в чудесное исцеление.

Алида недоумевающе взглянула на него, и кусочки случайных деталей сегодняшнего утра начали выстраиваться в цельную картинку.

Бледный отец с бегающим взглядом, мешочек монет и связка сушек. «Прости меня, доченька». Она ведь все рассказала ему о страницах еще при встрече. Неужели… Но нет, он не мог предать их! Зачем ему? Наверняка это вольные хранители рассказали Магистрату. Но откуда тогда люди в форме узнали адрес?

В глазах защипало, а сердце забилось, как пойманная птица, и вовсе не отчаянный бег по городу был тому причиной. В голове вспыхивали молнии возмущения, злости, обиды, удивления, и Алида не понимала, какому из этих чувств уделить больше внимания. Ричмольд молчал, напряженно глядя перед собой. Алида, не выдержав, горько заплакала.

Алида долго надрывно рыдала, как никогда раньше, переживая, между делом, как бы ее сердце не разорвалось от боли. Мурмяуз и Ричмольд молчали, за что она была им очень благодарна, ведь никакие утешения не помогли бы ей сейчас.

«Ах, папочка, мой добрый и надежный папуля, что же они предложили тебе взамен меня? Сколько я стою, по твоим меркам? Уж не тридцать ли серебряных монет?»

Слезы мешали ей дышать полной грудью, голова раскалывалась, легкие надрывно сжимались от частых вдохов, но она все рыдала и рыдала, простоне в силах остановиться. Ей не хотелось ничего. Плакать тоже не хотелось, но это выходило само собой.

Рич робко и нерешительно обнял ее за плечи и прижал к костлявой груди. Она уткнулась ему в рубашку мокрым лицом, чувствуя, как он осторожно перебирает пальцами пряди ее волос. От запаха его одежды, пропитавшейся ароматами чего-то съедобного, ей стало самую малость спокойнее, и слезы из глаз потекли медленнее, а всхлипы скоро прекратились совсем.

Алида с дрожью втягивала воздух, замерев на груди у друга. Отчаяние и боль переросли в тянущее, холодное ощущение горя, смешанного с обидой. Она потеряла бабушку. Теперь потеряла и отца.

Ричмольд напевал какую-то успокаивающую мелодию, смутно похожую на колыбельную. Удивительно, но звук его низкого голоса подействовал на Алиду отрезвляюще, вселил в ее страдающее сердечко крошечный проблеск света. Может быть, у нее даже получится улыбнуться сегодня…

– Что это за песня, Рич? – спросила она, утирая слезы тыльной стороной ладони.

– Не знаю. Герт пел мне ее, когда я грустил.

– А ты часто грустил?

– Бывало, – выдохнул он.

– Мне нравится, как ты поешь, – честно призналась Алида и посмотрела на друга.

Щеки Ричмольда вспыхнули румянцем, и он отвел глаза.

– Надо решить, что делать дальше, – сказал он.

«Решить, что делать дальше». За последние дни она так часто слышала эту фразу, что ее начало тошнить от этих слов. Она так устала, ей теперь было все равно… Может, Рич сам решит? Он мужчина, он старше, ему не так больно от предательства отца. У него и нет отца.

Внезапно замшелый валун, возвышающийся около скамейки, зашевелился, и Алида вскрикнула. Заросший седой бородой старик в пальто, напоминающем старый пень, выпрямился во весь рост, прокашлялся и присел к друзьям.

– День добрый, молодые люди, – просипел он. – Простите великодушно, я, кажется, ненароком оказался свидетелем драматической сцены.

– Что вам нужно? – недружелюбно спросил Ричмольд, все еще прижимая Алиду к себе.

– Да ничего толком не нужно, – пожал плечами старик. Алида почувствовала кислый запах старости и несвежих носков, исходящий от него, и сморщила нос.

– Рич, пойдем поищем гостиницу, – сказала она, и вдруг замерла, увидев такой знакомый футляр с рунами, выглядывающий из кармана старика.

– Ах ты, вор! – зашипела Алида и бросилась к старику. Он опешил и вытаращил глаза.

– Прошу прощения, девушка, но, боюсь, я ничего у вас не крал. Эта вещь моя.

Алида остановилась, непонимающе хлопая глазами. Перед ней что, еще один хранитель? Только их сейчас не хватало! Она решала: снова ей расплакаться или убегать, но сил ни на то, ни на другое уже не осталось, и она расстроенно опустила плечи. Будь что будет.

– Вы хранитель? – спросил Ричмольд. – Откуда у вас этот футляр?

– Учитель отдал, – сказал старик. – Мы изучали некоторые науки, не очень-то жалуемые Магистратом. Недавно с моим Зильтиром приключилась беда, так я думаю, и Магистрат в этом повинен. Только им, говорят, под силу превратить человека в этого, как его, аиста.

Алида оживилась, обратившись в слух. Так кто заколдовал наставников: Вольфзунд или Магистрат?

– Сколько же вашему учителю лет? – удивилась она вслух.

– Девяносто пять недавно отмечали, а потом хлоп, и вместо человека – птица, – грустно произнес старик. – Тут говаривают, что не у меня одного такая неприятность. Скучаю я без старика, а штуковину эту нипочем не понесу в Магистрат. Нехорошие там люди, ох, нехорошие.

– Почему вы так считаете? – спросил Ричмольд.

– Надо уметь слушать, – ответил старец. – Волшебство невиданной силы – обратить человека в птицу. Кто на это способен? Сами Магистры и способны, стало быть, хотя раньше от них такого не видели, только фокусы по мелочам. Ко мне тут подошли молодчики в синей форме, спрашивали, не видел ли я, где обычно собираются какие-то ребята, вроде бы что-то ценное есть у них. Я-то знаю, конечно, но ничего не сказал, больно подозрительные типы. Хотя они и обещали мне сто золотых монет. Но я не поверил.

Алиду передернуло. Сто золотых монет дают за информацию о страницах Манускрипта. Что ж, отец и Милли вполне смогут купить себе на эти деньги домик побольше.

Старик вытащил из кармана маленький ножичек и принялся обстругивать ветку, сорванную с куста. Стружка зеленой коры наполнила воздух горьким, но приятным ароматом.

– Но кто-нибудь ищет наставников? – спросил Ричмольд. – Может, есть поисковые отряды или еще что-то. Эти люди ведь были важны для города. Они все добились чего-то в жизни. Были мастерами, учеными. Их нужно вернуть.

– Магистрат скрывает от людей то, что случилось с учителями. Считает, такое сильное магическое происшествие напугает народ. Но, я слышал, в столице собираются плыть за Большую Воду, в Птичьи Земли. У одного богатого торговца антиквариатом тоже пропал учитель. Торговец снарядил корабль и набирает команду.

– Птичьи Земли? – удивилась Алида. – Что это такое? Я никогда о них не слышала.

– Малоизученный край, – пожал плечами Ричмольд. – Там в основном непроходимые леса, болота и туманные пустоши, никаких полезных ископаемых или пригодных для жилья земель. Не очень привлекательное место для жизни.

– Людей там нет, только какие-то дикари, зато птиц пруд пруди, – ответил старик. – Почему этот торговец уверен в том, что заколдованные наставники полетели туда, я не знаю. Но, может, у него есть веские причины так считать.

– А как попасть в столицу? – неожиданно для себя спросила Алида.

Ричмольд вытаращил на нее глаза, а Мурмяуз даже прекратил умывать мордочку лапой.

– Авенум в одном дне пути на восток, – прокряхтел старик. – Всегда можно нанять повозку, если есть чем платить. Дальше – на вокзал, садишься на поезд, который идет до Большой Воды. А там уж сама разберешься. – Будто прочитав ее мысли, старик подмигнул, а потом лег на лавку и как ни в чем не бывало захрапел.

Алида даже не успела хорошенько обдумать эту идею, а странный старик уже подтолкнул ее к решению. Кто найдет их наставников, кроме них самих? Кому еще это нужно? Бабушке, должно быть, страшно быть совой. Она нуждается в помощи, а Алида сейчас так далеко…

– Рич, я поеду в Птичьи Земли, – твердо сказала она, поднимаясь со скамейки. – Ты со мной?

Ричмольд молчал, ковыряя мыском ботинка землю. Потом нагнулся и поднял какой-то камушек, сдувая с него пыль.

– Ты только что узнала о существовании этих земель и сразу решила туда ехать? – спросил он.

– Я не для своего удовольствия! А ради наших наставников! – возмутилась Алида.

– Смотри. Как думаешь, как она погибла? – Он протянул ей то, что держал в руках. Это был вовсе не камень, а пустая раковина виноградной улитки.

– Какая мне разница? Так ты едешь искать Герта или нет? – Алида не понимала, как он может думать о каких-то раковинах, когда она просит его принять решение.

Ричмольд снова замолчал, вертя в длинных пальцах раковину. Летний ветер ерошил его огненные волосы, шевелил ворот рубашки, и Алиде вдруг очень захотелось, чтобы он не бросал ее одну, чтобы они продолжили путь вместе, защищая и поддерживая друг друга, как это было до сегодняшнего дня. «Я даже больше не назову тебя занудой и не скажу, что ты меня раздражаешь. Только поедем вместе, ну пожалуйста», – думала она, но не решалась произнести это вслух.

– Прости, но нет, – покачал головой Ричмольд, и Алида опустила глаза, чтобы скрыть разочарование. – Твое решение – порыв души, а я предпочитаю выбирать головой. Я пойду в Библиотеку, найду Демонодиум, поговорю с Магистрами и сделаю то, о чем просил Герт. Верну страницу владельцам.

– Будто бы ты не понял, что в Магистрате лжецы и трусы! – воскликнула Алида. Ей нужно во что бы то ни стало убедить Ричмольда в своей правоте. Они не могут сейчас разлучиться! Ей будет так страшно одной.

– В Магистрате лжецы и трусы, альюды – пройдохи и собиратели душ. Никто не лучше, Алида. Мне кажется, Герт и твоя бабушка были правы, – сказал Ричмольд. – У наставников, должно быть, были веские причины просить нас именно об этом. Они наверняка знали больше, чем известно нам.

– Значит, мы с Мурмяузом поплывем одни, – упрямо буркнула травница, никак не желая верить в это.

– Ищите наставников и возвращайтесь, – пожал плечами Ричмольд. – Я буду ждать вас в Библиотеке. Надеюсь, мне удастся узнать что-то новое, а потом мы вместе решим, верить ли Магистрату. Я не отдам свою страницу, пока ты не вернешься, обещаю. Идет?

Алида хотела обидеться, но понимала, что это глупо. Действительно, лучше будет раздобыть побольше информации, чтобы принять верное решение. Если, конечно, Магистрат силой не отнимет все страницы к тому времени… Кажется, им, в отличие от альюдов, совершенно неважно, отнята страница или отдана добровольно. По крайней мере, пока Алида будет путешествовать, никто не соберет Манускрипт: минимум одной страницы, с номером семнадцать, будет не хватать.

– Рич, – сказала она.

– М-м?

– Я была не права. Ты меня больше не бесишь. – Алида обняла друга, уткнувшись лицом в его грудь. Ричмольд обнял ее в ответ, и они замерли, вдыхая сладко-печальный аромат увядающих кистей сирени, которыми были усыпаны кусты вокруг них.

– Береги себя, Мурмяуза и страницу, – произнес юный астроном. – И купи новые ботинки.

– И ты береги себя, телескопы и страницу, – улыбнулась Алида. – Я постараюсь быстро управиться. Если удастся, я отправлю тебе письмо на адрес Библиотеки Магистрата. Хорошо?

– Хорошо, – выдохнул он. – Я провожу вас и прослежу, чтобы вы сели в повозку до Авенума. Никому не говори, что ты хранитель.

– И ты будь хитрее. Скоро все наладится, правда?

– Правда.

Они пошли из сквера по узким улочкам к центру города, где можно нанять экипаж. Солнце играло в листьях, как котенок с клубком, птичий гомон не утихал ни на секунду, но у Алиды на душе лежал тяжелый камень. Было ли это дурным предчувствием, болью от предательства отца или просто нежеланием расставаться с другом, она не знала. Она не могла похвастаться особенно острой интуицией, чем частенько раздражала бабушку. «Травница чует беду, как чует и успех, – говорила ба. – Поэтому ее сложно обвести вокруг пальца. Не давай обманывать себя, Алида».

Вот и сейчас она не чувствовала, обманывается или поступает правильно. Но сидеть здесь, в городе, когда бабушка, возможно, в чужих землях, ей было невыносимо. В конце концов, у нее остается верный помощник, который выяснит все до конца, пока она будет заниматься поисками наставников.

Она верит Ричмольду. Он будет ее ждать и расскажет все, что ему удастся узнать.

Глава 10, в которой пути расходятся

Над Большой Водой гуляют злые ветра, Алида читала об этом. Они как шакалы: бродят по волнам и ищут, в чью бы глотку вцепиться ледяными зубами. Бабушка пела ей песню про Большую Воду, но Алиде куда приятнее было слушать про лес, птиц и поляны, красно-зеленые от сочных ягод, но не про бесконечную гладь соленой воды.

Она купила у одного паренька шерстяное пальто с капюшоном, шарф и крепкие ботинки, чтобы хоть как-то защититься от холода. Мурмяузу, должно быть, хватит его пушистой шубки, но Алида специально взяла пальто попросторнее, чтобы коту хватило места за пазухой.

Два дня назад они попрощались с Ричмольдом, а она уже скучала, хотя раньше как-то жила без него целых шестнадцать лет. Они тогда купили Алиде билет на общую повозку, которая едет в столицу, и спустя сутки бесконечной тряски, принесшей только тошноту и головную боль, Алида и Мурмяуз оказались в Авенуме.

Во время пути ей постоянно хотелось повернуться, дернуть Ричмольда за рукав и сказать ему что-нибудь. Обратить его внимание на красивое дерево. Попросить рассказать про созвездия над столицей. Но, обернувшись, она находила только тучную женщину с бородавкой на лице и тощего старика, который постоянно жаловался на боли в суставах. Ричмольд так и не изменил своего решения и, несмотря на все уговоры Алиды, остался в городе.

После тяжелой дороги на телеге предстояло путешествие на паровозе. Алида поначалу лишь немного испугалась огромного черно-бордового чудовища из металла, изрыгающего клубы пара, скрежещущего и свистящего, а потом пришла в настоящий ужас, когда забралась во чрево этого монстра. Она решила экономить отцовские деньги и взяла билет на нижнюю скамью. После нескольких часов тряски, грохота и выслушивания назойливых разговоров соседей у нее так разболелась голова, что даже Мурмяуз, свернувшийся на макушке вместо шапки, не смог помочь.

Съежившись на жесткой скамейке, она кое-как пережила этот день, время от времени подкрепляясь пирожками с капустой, которые купила на одной из станций. Коту перепало вареное яйцо и куриные ножки.

Алида увидела совсем маленький кусочек столицы, однако многоэтажные жилые дома с витиеватой лепниной на стенах и заостренными кверху блестящими крышами, чистые мостовые и стриженые живые изгороди произвели на нее неизгладимое впечатление, и она даже начала фантазировать, что непременно переедет с бабушкой сюда, как только они вновь встретятся. Особенно Алиду впечатлили широкополые шляпки столичных дам, украшенные цветами и искусственными фруктами. Она твердо решила прикупить себе похожую на обратном пути и прикрепить на нее парочку игрушечных птичек.

После суток тряски в поезде Алида и Мурмяуз прибыли в порт. Здесь воздух отчетливо пах солью, водорослями и копчеными моллюсками, которых местные торговцы, разложив по деревянным ящикам, предлагали всем приезжим. Порывистые ветра, дети тех самых знаменитых ветров, что гуляют над Большой Водой, докучали тем, что запутывали волосы и трепали подол платья, как знамя. Алида обула новые ботинки, накинула пальто и потопала по деревянному настилу к пристани. Впереди до самого горизонта простиралась какая-то непонятная пустыня серо-стального цвета, и запах соли доносился именно с ее стороны.

– С дороги, девочка! – заорал грязный мужик с телегой, полной сушеной рыбы. Алида отскочила в сторону, вляпавшись ботинком в липкую, размокшую от влаги черную землю.

Торговцы сновали повсюду, наперебой расхваливая свой скарб. С новоприбывших поездов сходили и смешивались с портовой толпой приезжие самых разных мастей. Здесь были и аристократы в дорогих ботинках, как у Вольфзунда, и чистые, но скромно одетые студенты, и цыгане в многослойных нарядах и пестрых украшениях. Алида, забыв о приличиях, разглядывала абсолютно каждого прохожего, стараясь тем не менее сама держаться чуть в стороне. Где много народу, там велик шанс лишиться своих скромных пожитков. А ни с чем, что было в ее сумке, она расставаться не собиралась.

– Билеты на суда! Лучшие путешествия за Большую Воду по выгодным ценам! – горлопанил лопоухий парнишка лет четырнадцати, размахивая пачкой бумажек. Алида прошмыгнула мимо орущего многодетного семейства и остановилась перед билетером.

– Мне нужно на корабль, который плывет в Птичьи Земли, – сказала она.

Парнишка недоверчиво осмотрел Алиду и Мурмяуза и цокнул языком.

– Туда плывут классные ребята. У них отличная команда бойцов, оружейников, охотников. А ты им зачем?

– Не твое дело! Просто продай мне билет, – заупрямилась Алида.

Мальчишка хохотнул.

– Так я не продаю билеты на шхуну Пристенсена, – ответил он. – Он не берет пассажиров. Тем более тебя. Они едут не развлекаться, а заниматься делом, понимаешь?

– Чем это я хуже них?! – возмутилась юная путешественница. – У меня тоже, между прочим, важные дела в Птичьих Землях!

– Женщина на борту – к беде, ясное дело. Хочешь путевку на круизный парусник? Посмотришь с моря на прибрежные города. Если повезет с погодой, даже загоришь немного. Больше ничего предложить не могу, – пожал худыми плечами торговец билетами и развернулся, всем своим видом давая понять, что больше не собирается тратить свое время на болтовню со странной незнакомой девчонкой.

Алида молча развернулась и зашагала к краю пристани. В порту стояло около дюжины прекрасных величественных кораблей, Алида встречала что-то похожее на картинках, но увиденное вживую не шло ни в какое сравнение с иллюстрациями в книгах. От красоты, мощи и величия пришвартованных судов у Алиды захватило дух. Здесь были торговые фрегаты и бригантины, вальяжно покачивающиеся на волнах, шхуны и тендеры, хлопающие связанными парусами, будто нетерпеливые птицы крыльями, а рядом ютились небольшие лодки и парусники. Один из парусников, набрав пассажиров, отчаливал, и Алида помахала ему рукой, мысленно желая удачи путешественникам, куда бы они ни держали путь.

– Ты потеряла родителей, девочка? – пробасил здоровенный незнакомец в моряцкой форме. – Проводить тебя до поезда?

– Нет-нет, – пробормотала Алида. – Подскажите, пожалуйста, какой из кораблей отправляется в Птичьи Земли?

– Да вон пришвартован, с багряными парусами. – Мужчина махнул могучей рукой, и Алида заметила средних размеров шхуну из темного дерева. На корме у нее были вырезаны старинные орнаменты с изображением подводных чудовищ, а нос украшала фигура оскалившегося волка.

– Веселенький кораблик, – пробормотала Алида. – А это правда, что туда нельзя купить билет?

– Им обуза не нужна, – ответил моряк, смерив Алиду оценивающим взглядом. – Тем более девчонка, еще и с кошкой. Только отвлекать будете. А тебе-то туда зачем?

Алида даже немного обрадовалась: раз уж ничего не выйдет, то можно со спокойной совестью купить обратный билет и вернуться к Ричмольду. Но именно совесть успокаиваться не хотела и отчаянно вопила о бедственном положении бабушки. Нужно что-то срочно придумать… и идея пришла. Раз уж на борт не берут девушек, то Алида сделает так, чтобы никто не понял, что она – не мальчишка.

Она отбежала в сторону, спрятала Мурмяуза под пальто, замотала лицо шарфом до самых глаз, убрала волосы в капюшон, спустила длинные рукава и, убедившись, что полы верхней одежды спускаются почти до щиколоток, скрывая юбку, уверенно пошла к шхуне с багряными парусами.

Ее внимание привлек высокий широкоплечий мужчина в камзоле дорогого сукна, который задумчиво рассматривал судно, жуя толстую сигару. Почему-то Алида усмотрела в его облике и тяжелом взгляде черты опытного путешественника и уверенного мореплавателя.

Она дернула его за полы камзола.

– Чего тебе, попрошайка? Мелочь не дам, – рыкнул мужчина. – Проваливай!

Алида не сдавалась. Она постучала кулаком себе в грудь, а потом махнула рукой на шхуну.

– Тебя? В команду? Шутишь, – усмехнулся моряк. – Кем хоть хочешь быть? Поваренком? Или палубу драить?

Алида помотала головой и полезла в сумку, молясь, чтобы мужчина не заметил ничего подозрительного. К счастью, то, что было ей сейчас нужно, лежало на самом верху. Она достала пучок лекарственных трав и показала незнакомцу. В воздухе тут же разлился успокаивающий аромат чабреца, такой чуждый для этого места, насквозь пропахшего солью и рыбой.

– Так ты это, травник будешь? – удивился мужчина. – А морду чего замотал? Угревую сыпь сам себе вылечить не можешь? – Он рассмеялся над собственной шуткой и потянулся к шарфу Алиды, но она ловко увернулась и сердито замотала головой.

– Заразный, поди? Ну извини, таких не берем. Инфекции нам на судне не нужны.

Алида снова неистово замотала головой, соображая, как бы без слов уговорить этого болвана взять ее. Моряк внимательно оглядел ее с головы до ног, что-то обдумывая. Он почесал подбородок, а потом повернулся к шхуне и, сунув в рот два пальца, оглушительно свистнул.

С борта шхуны свесилась голова краснощекого толстяка.

– Фирдо, ну-ка спустись!

Спустя минуту толстяк уже стоял перед «дорогим камзолом», как про себя его окрестила Алида.

– Звал, капитан?

«Ого, это я удачно подошла», – подумала Алида.

– Тут немой пацан с пучком вонючей травы. Как думаешь, под силу ему вылечить язвы Корнитуса?

– Бес его знает, – отмахнулся Фирдо. – Но травник в пути лишним правда не будет.

Внезапно Мурмяузу показалось слишком душно за пазухой у Алиды, и кот начал вертеться, пытаясь высунуть морду между пуговиц пальто. Алида заметила, как округлились глаза капитана, и залилась краской, искренне надеясь, что шарф, скрывающий ее лицо, не запылает от стыдливо горящих щек.

– Что там у тебя? – резко спросил капитан. – Снимай пальто.

Алида отчаянно замотала головой. Если они увидят ее платье, это будет катастрофа! Не видать ей Птичьих Земель и бабушки… Она пыталась что-то сообразить за пару секунд, но у нее не было практики принятия настолько стремительных решений.

Травница неуклюже расстегнула верхнюю пуговицу пальто: пальцы плохо слушались от волнения, к тому же мешались длинные рукава. Если расстегнуть всего одну пуговицу, там будет виден только шарф… Или нет?

Белая кошачья физиономия вырвалась на свободу, оценивающе разглядывая двух мужчин. Капитан удивленно вскинул бровь, а потом расхохотался. У Алиды немного отлегло.

– Лечебный кот? Я наслышан о том, что в некоторых землях верят в целительную силу кошек. Ладно, будет ловить корабельных крыс. Идем.

Он махнул Алиде рукой, требуя следовать за ним, и решительно двинулся по наспех сколоченной лестнице, ведущей на борт шхуны. Алида, чуть подобрав полы пальто, поспешила за капитаном, сосредоточившись на том, чтобы не упасть с трапа. Ступени были довольно далеко друг от друга.

Они поднялись на борт, и Алиде пришлось ухватиться за леерное ограждение, чтобы не потерять равновесие. Шхуну ощутимо качало на волнах, и палуба, казалось, хочет убежать из-под ног, сбросить с себя травницу, как норовистая лошадка. «Меня никогда не тянуло к кораблям, а их, видимо, не тянет ко мне. Что ж, ради бабушки мы постараемся наладить отношения», – подумала Алида.

Трое мужчин играли в кости у надстройки, и смерили нового члена экипажа незаинтересованными взглядами. Моряцкую форму здесь никто не носил, вопреки ожиданиям Алиды, и от этого разношерстность команды бросалась в глаза. Один из играющих носил охотничью куртку из толстой коричневой кожи, замшевые штаны и высокие сапоги, нож в потертом чехле болтался у бедра. Другой матрос был одет в простую рубашку неопределенного цвета и старые, растянутые на коленках бриджи, тогда как третий щеголял в горчично-желтом камзоле и ботинках с вышивкой.

– Порядок, ребята, мы нашли травника, – ухмыльнулся им капитан. – Только парнишка, похоже, немой. Не доставайте его особо, обращайтесь только по делу.

Затем он развернулся на каблуках в сторону Алиды и, схватив ее за руку, отвел на дальний конец палубы, кивнув головой в сторону двух деревянных ящиков. Алида догадалась: он приглашает ее присесть.

– Значит так. Моя фамилия – Пристенсен. Это мое судно. И порядки устанавливаю здесь я. Я не стану спрашивать, почему ты онемел или что случилось с твоей рожей. И не спрошу, почему ты вдвое меньше нормальных пацанов твоего возраста. Мне даже наплевать, для чего ты набиваешься в мою команду. Но имя свое все-таки напиши. Если умеешь, конечно.

Пристенсен достал из кармана своего камзола кусок пергамента и грифельный карандаш. Алида осторожно взяла их и принялась аккуратно писать свое имя. Она уже начала выводить последнюю букву, как вдруг спохватилась и затерла ее пальцем, превратив в темное пятно. Получилось «Алид». «Почти как альюд», – подумала она и невольно содрогнулась.

– Почерк как у девчонки, – хохотнул Пристенсен. – Ладно, Алид. Добро пожаловать в команду «Волчьей пасти». Твоя каюта – первая слева от камбуза. Учти: что-нибудь учудишь – выкину за борт. Но первым туда полетит твой кошак. Всего хорошего.

Капитан потрепал Алиду за плечо, едва не сбросив ее с деревянного ящика, и быстрым шагом удалился.

Сказки о морях и морских путешествиях, которые читала Алида, чаще всего были страшные: о суровых штормах, о гигантских осьминогах и кальмарах, которые поглощали суда, о болезнях и пьяных драках. В этих сказках не было принцесс, волшебниц или фей, потому что женщин морские путешествия не терпели. Единственными существами женского пола в тех сказках были русалки: беспощадные и алчные демоны глубин, жадные до человеческих душ, совсем как Вольфзунд. «Интересно, а русалки тоже теперь вернулись? Они не утащат нашу команду на дно? Если они нападут на „Волчью пасть“, то, может быть, не тронут меня из женской солидарности?» – подумала Алида, то съезжая к краю ящика, то откатываясь опять на его середину.

Качало немилосердно. Облака затянули небо сплошным покрывалом, словно бельмо, разросшееся на глазу старика. Если бы на берегу не зеленели редкие деревья, можно было бы подумать, что внезапно наступил октябрь. Вот-вот норовил брызнуть промозглый дождь, и Алида плотнее закуталась в пальто. У нее порядком кружилась голова, а докучливый скрип мачт въедался в мозг, словно назойливый мотив ярмарочного шарманщика.

Теперь ей нельзя говорить. Нельзя показывать свое лицо. Нельзя снимать пальто. Нельзя даже спросить, сколько дней плыть в Птичьи Земли. Ах, если бы только Ричмольд был с ней! Он-то умеет подобрать правильные слова. Он умный. Он даже храбрый, пусть и не отдает себе в этом отчета. Алида вспомнила, как он защитил ее от разгневанных вольных хранителей, как неожиданно яростно отбился от того магистратского служки. Ей снова стало больно от предательства отца. Сто золотых за них обоих или за каждого? Наверное, отец хотел совсем избавиться от прошлой жизни, о которой ему напоминала Алида своим существованием. Колебался ли он, когда продавал дочь Магистрату? Хотелось бы верить, что это решение далось ему тяжело. Хотелось бы верить, что он сейчас сожалеет. Интересно, у них просто отняли бы футляры со страницами Манускрипта или отправили их в тюрьму? Может быть, Магистрат решил казнить тех, кто укрывает страницы, по обвинению в пособничестве Вольфзунду?

Как же просто ей жилось в деревне с бабушкой. Как сложно все стало сейчас!

Алида поднялась и, держась за леера, поплелась искать свою каюту. Хорошо бы обустроиться заранее и продумать, как она будет обедать с замотанным лицом. Она вспомнила, что предусмотрительно надела себе на шею связку сушек. Травница запустила руку под пальто, нащупала сушки, сжала одну из них пальцами, и несчастное хлебное колечко с сухим треском раскололось на несколько частей. На палубу посыпались крошки и маковые зернышки. Алида осторожно продела руку под шарф и сунула кусочек сушки себе в рот. Получилось неплохо. «Интересно, смогу ли я продержаться весь путь на одних сушках? И хватит ли моей связки до Птичьих Земель?» – подумала она.

По пути через палубу она встретила еще нескольких членов экипажа, которые смотрели на нее недоверчиво, но без удивления: весть о странном парнишке-травнике быстро разлетелась по судну. Мурмяуз трусил рядом, прижавшись к ноге Алиды. Кот был напуган, ведь он никогда не вдыхал такой насыщенно-соленый воздух, никогда земля под его ногами не шаталась. Алида заглянула в одну из деревянных бочек, выстроившихся вдоль надстройки, и обнаружила там сушеную сельдь. Она незаметно вытащила одну рыбешку и вручила Мурмяузу: пусть друг порадуется угощению. Кот схватил сельдь, благодарно мяукнул и прыгнул на соседнюю бочку, которая, к счастью для него, оказалась плотно закрыта крышкой.

Алида отыскала нужную дверь и вошла в свою каюту. Низкий потолок нависал в полуметре над ее головой; света, из покрытого пылью иллюминатора, было явно недостаточно, чтобы осветить помещение, однако она разглядела небольшой стол с керосиновой лампой, табурет и две узкие кровати. Настроение, и без того не радужное, окончательно испортилось. Почему-то Алида надеялась, что здесь будет хотя бы крошечная душевая комната или, на худой конец, отдельное помещение, где можно переодеться. Ни того, ни другого не оказалось. И, судя по всему, у нее будет сосед по каюте.

– Что же, мне теперь и спать в пальто и шарфе? – прошептала она.

Алида забросила сумку на кровать и села рядом, болтая ногами в воздухе. Если она по-прежнему будет молчать, то, может быть, хотя бы не поссорится с соседом. Интересно, он очень вредный? А вдруг пьяница? Алида содрогнулась, представив, какое амбре может наполнить каюту, окажись ее сожителем какой-нибудь грязный неряха.

Дверь со скрипом отворилась, впуская второго обитателя каюты, и Алида прижала к себе сумку со своими сокровищами. Из ее груди вырвался изумленный всхлип, который она поспешила замаскировать кашлем. Она узнала этого высокого, ладно сложенного юношу с черными как смоль волосами, густыми бровями и неизменной белозубой улыбкой на смуглом лице.

Это был Ханер, конюх из их деревни.

Глава 11, в которой Библиотека полна тайн

Весь день Ричмольд обдумывал план действий, скрупулезно просчитывая каждую деталь. То, что он задумал, было довольно рискованно. Но за последние дни он совершил столько сомнительных поступков, сколько не совершал за всю свою жизнь. В конце концов, сейчас ему было что терять, и он просто не мог позволить себе ошибиться, поэтому действовать нужно с необычайной осторожностью.

Магистрату нужны страницы Манускрипта. Альюдам нужны страницы Манускрипта. Магистрат ищет по городу тех, у кого хранятся страницы. Альюды пока, должно быть, готовятся к каким-то действиям, и это затишье пугало до ледяных мурашек. Им необходимо согласие хранителя, поэтому охотиться в темных углах и отнимать футляры альюды не станут. Но кто может знать, к каким уловкам они прибегнут, лишь бы настроить хранителей в свою пользу? В ход могут пойти и угрозы, и хитрые чары. От этой неопределенности было страшно.

Ричмольд решил начать с самого очевидного. Нельзя понять намерения человека, пока не поговоришь с ним. А он пока и не предпринимал попыток пообщаться с Магистрами, только Алида ходила в Библиотеку, да и то не сильно преуспела. Получается, сам он почти ничего не знал о целях человеческих колдунов, во власти которых были почти все крупные города королевства с тех самых пор, как короля признали сумасшедшим.

Он всего лишь спросит. Нет ничего плохого в том, чтобы осторожно спросить, ведь правда? Он будет предельно аккуратен. Они не могут знать каждого хранителя в лицо. Даже если это лицо довольно запоминающееся.

Рич никогда не считал себя смелым человеком. Он рос скромным, тихим мальчиком, вечно уткнувшимся в научные книги. Герт даже посмеивался, что всегда находил Ричмольда там, где и оставил, в отличие от всех других городских детей, которые разбегались в разные стороны, стоило их родителям или опекунам отвернуться.

Ричмольд боялся, что его голос предательски дрогнет, когда он будет лгать. До самого вечера он набирался решимости, гуляя по центру города. Заглянул еще раз в квартал книготорговцев и долго стоял, любуясь астрономическими картами, неизмеримо прекрасными и притягательными. Он решил, что когда-нибудь, когда у него будет собственный дом с комнатой-обсерваторией, он непременно увесит все стены самыми подробными картами звездного неба и будет смотреть на них, мечтая о путешествиях к далеким галактикам.

Но все это будет нескоро. Сейчас ему нужно разобраться с тем хаосом, который поглотил его привычную жизнь, словно черная дыра какую-то незначительную звезду.

Ричмольд потеребил уголки воротника рубашки – он всегда так делал, когда нервничал. Наспех пригладил непослушные рыжие вихры, надеясь, что это поможет ему выглядеть прилично, и шагнул в двери Библиотеки.

В приемной сидел совсем молодой мальчишка, чем-то напомнивший Ричмольду вороненка. Он сосредоточенно разглядывал какие-то бумаги, с напускной важностью делая вид, что не замечает вошедшего.

– Добрый вечер. – Ричмольд постарался придать своему голосу уверенности. – Я бы хотел поступить на службу при Библиотеке.

– Вы обучены? – деловито осведомился «вороненок».

– Я… я астроном, – запнулся Ричмольд.

– Ваша бумага, пожалуйста, – служка протянул руку.

Планы рушились с треском, еще не успев толком развернуться. Надо срочно что-то придумать, как-то заговорить ему зубы… Ведь никаких бумаг, подтверждающих хотя бы какую-то ученость, у него не было.

– Я учился много лет, но… мой наставник скончался за день до моего экзамена, – произнес Ричмольд. – Я готов начать с самых простых поручений.

– Астроном, значит… – Мальчишка испытующе взглянул на Ричмольда, и тот почувствовал себя нерадивым школьником, хотя был намного выше и на несколько лет старше библиотечного служки. – Скажи, астроном, в каком созвездии находится туманность, известная под названием Око Первого Волшебника?

– В созвездии Водолея, конечно, – с готовностью выпалил Рич, радуясь, что знает ответ на этот вопрос.

– Что ж, – кивнул «вороненок», – я выпишу вам рекомендацию, поднимитесь с ней к Магистру.

– К Главе Магистрата? – не веря своему везению, спросил Ричмольд.

– Конечно, нет, – фыркнул служка, обмакивая перо в чернильницу. – Глава в отъезде. Вас примет господин Дивидус. Вот, – он протянул бумагу с еще не высохшими чернилами. – Идите по правой лестнице на третий этаж, затем спуститесь на пол-этажа ниже и дальше по винтовой лестнице до самого верха. Свернете налево, стучите в первую дверь.

– Спасибо, – улыбнулся Рич, взял бумагу и побежал искать Магистра.

Удивительно, сколько коридоров, лестниц и залов было в Библиотеке Магистрата. Конечно, Рич был наслышан о несметном количестве хранящихся здесь книг, но он и представить себе не мог, как выглядит это богатство. Здесь не было полок и стеллажей. Книги хранились прямо в нишах, устроенных в массивных каменных стенах. Если бы служка не указал ему точный путь, он бы заблудился здесь, как в лабиринте и, наверное, умер бы от счастья, оказавшись наедине с таким количеством книг. Но сейчас у него было важное дело и отвлекаться было некогда.

Почему-то у Ричмольда мелькнула мысль, что в Библиотеке было бы проще простого спрятать сколько угодно людей: живых или мертвых. Замуровать в стенные ниши, завалить тоннами книг. Вдруг их наставники где-то здесь? Вдруг Герта держат в заложниках среди фолиантов и свитков?

Он отбросил эту идею, резонно сказав сам себе, что у Магистрата нет никаких причин удерживать бывших хранителей страниц Манускрипта. Ведь, если верить тому, что сказал вольный хранитель Кайл, их наставники были потомками первых магистров.

Ричмольд взбежал по винтовой лестнице, свернул налево и осторожно постучал в дверь, украшенную резным орнаментом со звездами и книгами. Никто не пригласил его войти. Тишина в Библиотеке стояла такая, что Ричмольд отчетливо слышал собственное дыхание. Он поднял глаза к сводчатому потолку из зеленого стекла и увидел, как пылинки танцуют в льющемся сверху свете. А потом, потеряв терпение, толкнул дверь и вошел внутрь.

Рич ожидал, что попадет сразу в кабинет, однако дверь открыла взгляду извилистый коридор, стены которого тоже были сплошь заняты нишами с книгами. Вероятно, его стук просто никто не услышал. Юный астроном прошел по коридору и наконец очутился в круглом помещении с вытянутыми окнами. Посередине комнаты размещался стол, заваленный свитками и ветхими книгами. Ричмольд задрал голову кверху и увидел, что синий потолок расписан золотыми звездами. Он улыбнулся.

Раздался чей-то кашель, и юноша вздрогнул. За столом сидел древний старец с длинной белой бородой, и Рич просто не заметил его за стопками книг.

– Как вы сюда попали, молодой человек? – просипел старик, протирая бордовым рукавом очки в странной шестиугольной оправе.

– По лестнице, – растерявшись, пробормотал Ричмольд, но вовремя вспомнил, что держит в руках бумагу от служки-вороненка. – Вот, мастер Дивидус. Мне выписали это внизу.

Старик взял бумагу и принялся скрупулезно ее изучать. Часы на стене громко тикали, и Ричмольду показалось, что они отмерили не меньше тысячи секунд, прежде чем Магистр, прокашлявшись, снова подал голос.

– Так вы, значит, хотите поступить ко мне учеником? Что ж, это похвально. У меня не было ученика уже лет пятьдесят. С тех пор много работы накопилось.

Ричмольд кивнул, не уверенный, нужно ли отвечать на вопрос старика.

Магистр отодвинул стул, и ножки его противно заскрипели на каменном полу. Старик поднялся с места, низенький и горбатый, словно гном, и прошаркал к обитому фиолетовым бархатом креслу. Он тяжело опустился и махнул рукой на соседнее кресло. Ричмольд истолковал это как приглашение и тоже сел.

– Вы юноша не безграмотный, но, полагаю, и не слишком ученый, – сказал старик, и у Ричмольда от возмущения запылали уши, но он решил пока ни с чем не спорить. Ему нужно завоевать доверие Магистра и зацепиться в Библиотеке, чтобы больше узнать про Манускрипт. – Я попрошу вас произвести перепись книг. Их тут тысячи, если не миллионы, как вы могли заметить. Полагаю, к тому времени, как вы закончите, багаж ваших знаний существенно пополнится, вместе с жизненной мудростью. Помнится, последний переписчик занимался этим семьдесят лет и умер, не дожив до девяноста, едва закончив перепись книг первого этажа.

Ричмольд сглотнул, почувствовав, как его кадык скользнул вверх-вниз по длинной шее. Хотелось бы верить, что его не запрут в Библиотеке, чтобы он семьдесят лет переписывал книги. Магистр, заметив волнение нового ученика, посмотрел на него почти сочувствующе.

– У нас всё на добровольной основе, не переживайте так. Я буду отпускать вас на танцы в пятницу вечером, не стоит бояться.

– Что будет входить в мои обязанности, Магистр? – поинтересовался Рич.

– О, ничего сложного. Я выдам вам учетный альбом, а вы перепишете туда сведения обо всех хранящихся книгах в таком порядке: имя автора, название книги, место издания, год, количество страниц. А потом отсортируете их в алфавитном порядке. Работа долгая, но можно начать сразу со второго этажа.

– Угу, – произнес Ричмольд. Он размышлял, стоит ли прямо сейчас спросить что-то из того, что его интересует, или же нужно познакомиться с мастером Дивидусом поближе.

– Приступайте, юноша. У меня сейчас нет времени с вами разговаривать. Все эти трудности…

– Трудности с волшебством? – дерзнул Ричмольд, сам удивляясь, как этот прямой вопрос вырвался, словно выпущенная на волю птица.

Магистр чуть прищурил свои выцветшие водянистые глаза.

– Вы правы, – ответил он. – Но мы работаем над тем, чтобы снова взять ситуацию в свои руки.

– Вы ищете способ превратить наставников обратно в людей? – выпалил Ричмольд, еще больше поражаясь собственной решительности, граничащей с безрассудством.

– Наши задачи более глобальны. – Магистр поджал губы. – Вы поразительно осведомлены. Вы были близки с кем-то из хранителей?

– Нет. Просто подслушал разговор на площади, – соврал Ричмольд.

– Да уж, сведения разлетаются по свету со скоростью смертоносной эпидемии, – проворчал Магистр. – Ладно, мы займемся тем, чтобы сведения хранились в секрете и не пугали простых людей. За работу, молодой человек. Альбом и перо возьмите у Виро. Это служка в приемной, – пояснил он, заметив недоумение в глазах Ричмольда.

Ричмольд спустился к «вороненку», несколько раз опасно споткнувшись на лестнице, забрал тяжеленный толстый альбом с обтрепанными по краям страницами и черный грифельный карандаш. Перо и чернильницу он брать не рискнул: если он обронит кляксу на какой-нибудь ценный фолиант, то ему придется продать себя в галерное рабство, чтобы расплатиться с Библиотекой.

В Библиотеке сладковато пахло старой бумагой, Ричмольд всегда любил этот запах, такой уютный и спокойный. Он с упоением взялся за работу, трепетно и нежно раскрывая каждую книгу, чтобы списать сведения с титульного листа. Его руки тут же покрылись тонким слоем пыли, но ему нравилось это чуть скрипучее ощущение на кончиках пальцев.

Он взял из ниши двадцатую по счету книгу и уже привычным осторожным движением откинул переплетную створку, готовясь внести в альбом имя автора. Но имени здесь не стояло. На титуле витиеватыми буквами было выведено одно-единственное слово:

Демонодиум.

Сердце Ричмольда забилось чаще. Что говорил Кайл насчет этой книги? Ведь из нее он узнал подробности Договора между Магистратом и альюдами? Наверняка здесь есть о том, как расколдовать наставников и где их искать. Ричмольд нетерпеливо раскрыл книгу на странице с оглавлением и принялся искать то, что его интересует. В наступивших сумерках залы Библиотеки освещались факелами, однако он не помнил, чтобы кто-то приходил зажечь свет. Может быть, в подобном и состояло несложное волшебство Магистров? Он нашел заголовок «Договор» и принялся листать книгу в поисках нужной страницы.

Сперва Ричмольд не поверил своим глазам: сразу после 122-й страницы шла 153-я. Он провел пальцами по развороту и нащупал бахромчатые края. У него в голове не укладывалось, что кто-то мог кощунственно выдрать тридцать страниц старой библиотечной книги. Однако факт был налицо. Кто-то очень не хотел, чтобы подробности Договора стали известны. Но произошло это после того, как книгу прочел Кайл. Или он наврал?

Ричмольд вернул книгу в нишу, стараясь запомнить это место, чтобы при необходимости снова найти. Юноша подошел к высокому окну и выглянул на улицу. Город уже застилали мутно-серые сумерки, и фонарщики зажигали огни в придорожных фонарях. Из рыбного ресторана неслась задорная мелодия вперемежку с женским смехом. Ричмольд почему-то подумал, что в этом заведении подают купленную в рыбацкой деревне рыбу, приписав к ее стоимости парочку нулей. Мысль о еде напомнила ему о том, что он забыл спросить, каким теперь будет его быт. Полагается ли комната помощнику Магистра? Покормят ли его ужином? В королевстве ученики обычно жили при своих наставниках, деля с ними кров и пищу. Но соблюдают ли принятый распорядок в Библиотеке, Ричмольд не знал. Он собрался было снова заглянуть к мастеру Дивидусу, как вдруг его взгляд привлекла крытая телега, которая остановилась у входа в Библиотеку.

Пятеро мужчин в синей форме, точно такой же, в какой были те, что пришли тогда к ним с Алидой, помогли нескольким людям спуститься с телеги. В полумраке трудно было разобрать возраст и пол прибывших, но Ричмольду показалось, что они не очень-то рады оказаться здесь. Они жались друг к другу, беспокойно переминались с ноги на ногу и озирались по сторонам. Конвойные повели людей по ступеням, и Рич бросился к лестнице, чтобы послушать, о чем будут говорить внизу.

Он облокотился на отполированные темные перила, блестящие в свете факелов. Внизу хлопнули тяжелые двери, и послышался топот многих пар ног.

– Не разбредайтесь! – крикнул один из конвойных. – Подойти к столу!

Ноги зашаркали по плитке. Ричмольд внимательно слушал, подумывая, не стоит ли ему спуститься вниз и посмотреть, что происходит, в открытую. Но почему-то ему не хотелось попадаться на глаза конвойным: вдруг они его узнают? Он машинально ощупал свой мешок, так и висевший на плече. Футляр со страницей был на месте, и Ричмольда это успокоило.

– Виро, запиши их имена. Магистр распорядился на их счет.

– Все верно, мастер Дивидус и мастер Волхвокс предупредили о прибытии гостей. Назовите ваши имена, господа, – важно произнес Виро.

Наперебой послышалось несколько голосов, но потом они поняли, что лучше стоит говорить по очереди, и принялись называть свои имена. Ричмольд заметил, что все голоса были очень молодыми, некоторые даже почти детскими. Многие показались Ричмольду странно знакомыми, и он вспоминал, где мог их уже слышать, как вдруг одно из имен сразу многое прояснило:

– Карло, Кайл.

До Ричмольда наконец дошло, что это были за люди. Вольные хранители. Магистрат нашел их и для чего-то привел в Библиотеку. Интересно, а что стало с их страницами? Их отняли или нет?

Он еще сильнее перегнулся через перила, и они опасно скрипнули.

– Ученик, ты тоже спускайся. Хватит там скрипеть, – крикнул служка, и Ричмольду пришлось пройти вниз, молясь звездам, чтобы конвойные его не узнали.

Но в зале Библиотеки были только Виро и общество вольных хранителей, похожие сейчас на стаю встревоженных растрепанных воробьев. Все они в напряжении прижимали к себе свои мешки и котомки, некоторые просто держали руки в карманах. Ричмольд догадался, что они, должно быть, переживают за сохранность страниц. Если конвойные не отобрали их, то это странно вдвойне.

– Ученик, ты был в столовой? – спросил Виро.

– Нет, – ответил Рич.

– Тогда пойдем все вместе, – вздохнул Виро не без самодовольной полуулыбки. Он, должно быть, был счастлив почувствовать себя важным. Мальчишка встал с места, расправив полы своей темно-синей, почти черной мантии, и повел новичков за собой по коридорам первого этажа. Вольные хранители угрюмо молчали, и Ричмольд подумал, что пока не самое удачное время пытаться их разговорить.

В Библиотеку был вхож всякий желающий, но только в специально отведенные дни. Герт каждый месяц возил дневники наблюдений и сдавал их сюда, получая несколько монет, а Рич сидел на ступеньках в обнимку с книжкой и ждал, когда учитель вернется. Вести его под нос к Магистрам Герт не хотел. Несколько дряхлых стариков, называющих себя волшебниками, заправляли, по сути, всеми городскими делами. Именно их инициативой было введение всех новых налогов, например на незаконных детей или незарегистрированное сожительство. Герт боялся, что его оштрафуют за сокрытие ребенка. Поэтому он позволял себе заговорить с Ричмольдом, только когда они покидали город и усаживались в телегу.

Ричмольд и представить не мог, сколько длинных коридоров и непонятных залов насчитывает Библиотека Магистрата. Почему-то он думал, что кроме нескончаемых читален и келий Магистров там больше ничего нет, но сейчас обрадовался, узнав, что заблуждался.

Виро провел вольных хранителей по всему первому этажу, потом – вниз по лестнице, в прохладные полуподвальные помещения. Ричмольд шел позади всей процессии, волнуясь о том, как бы хранители не подумали, что это он сдал место их собраний Магистрату.

За следующим поворотом оказалось просторное помещение с небольшими окнами под потолком. По центру размещалось несколько печей и столешницы с необходимой кухонной утварью, а вокруг них выстроились длинные столы со скамьями. В помещении аппетитно пахло свежим хлебом и супом. В дальнем углу Ричмольд заметил трех стариков в богато украшенных мантиях, которые что-то тихо обсуждали за тарелками с дымящейся похлебкой.

– В Библиотеке ученики и гости всегда могут взять столько еды, сколько им необходимо, – сообщил Виро, и его голос гулко отразился от каменных стен. – Уже много лет здесь живут только Магистры и служащие, поэтому повара готовят немного. Но если вы подождете, на вашу долю тоже приготовят ужин.

Ричмольд присел за крайний стол и опустил голову, разглядывая свои пальцы, покрытые книжной пылью. Вольные хранители, недоверчиво шепчась, заняли ближний к печам стол. Рич кожей чувствовал на себе их недобрые взгляды и вздрогнул, когда Кайл решил подсесть к нему.

– Продал нас, астроном? – спросил вольный хранитель.

– Я здесь ни при чем, – начал оправдываться Ричмольд. – Я поступил на службу учеником и весь вечер разбирал книги. Я даже не думал о вас.

– Все тут ясно, мы сразу поняли, что вы с подружкой магистратские шпионы, – хмыкнул Кайл. – Ты глупо выглядишь, когда оправдываешься. Кстати, где твоя красотка?

– Она отправилась искать наставников, – ответил Ричмольд, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

– И что ж ты ее не поддержал? Или твои хозяева не отпустили?

– Нет у меня никаких хозяев! И мы не шпионы! – вспылил Ричмольд. – Я не виноват, что вас нашли! Нас и самих чуть не повязали те, в синей форме.

– Ладно, ладно, астроном, не бесись так. С тобой мы еще разберемся. Веди себя хорошо, силы-то неравны, сам понимаешь.

Кайл махнул на Ричмольда рукой, как-то многозначительно хмыкнул, а потом поднялся со скамейки и пошел к кухне, где двое поваров ставили чугунки с супом в печи.

Магистры за дальним столом с улыбками посматривали на хранителей. Рич нахмурился. Очевидно, хранителей привели в Библиотеку по приказу Магистров. Очевидно, Магистрам необходимы страницы Манускрипта, чтобы собрать книгу и стать владельцами заключенной в ней магии. Нужно ли им так же, как альюдам, чтобы страницы были отданы добровольно? Выходит, они пытаются задобрить хранителей гостеприимством, чтобы переманить на свою сторону? Наверняка Магистрам, слывшим добрыми волшебниками, будет проще убедить хранителей в своей правоте, нежели альюдам во главе с Вольфзундом.

Рич прямо сейчас поднялся бы к Дивидусу и отдал свою страницу. Людям он доверял больше, чем вернувшимся альюдам. Его сдерживало только обещание, данное Алиде. Ему до сих пор было не очень понятно, почему о Магистрах ходили неприятные слухи. Их простые фокусы давно не считали настоящим волшебством. За те пятьсот лет, которые прошли с момента заключения Договора, Магистрат сильно изменился и растерял былое доверие.

Звон посуды вырвал Рича из раздумий, и он тоже подошел к кухне, чтобы взять свою порцию ароматного супа с ломтем горячего хрустящего хлеба.

После ужина Виро расселил хранителей по четыре человека в ученические комнаты, а Ричмольда отвел в тесную, но уютную комнатушку, предназначенную для библиографа при Библиотеке.

Он омылся неприятной прохладной водой из таза, переоделся в чистую пижаму, которая ждала его на кровати, лег, не накрываясь одеялом и глядя в узкое окно. Сейчас, в наступившей тишине, которая обычно сопровождает минуты до полуночи, он понял, чего ему так не хватало весь день: звонкого голоса Алиды с ее пустой, но милой болтовней. Ричмольд мысленно пожелал ей удачи в пути и уснул, представляя, где она сейчас может быть.

Глава 12, в которой у Алиды возникают проблемы

Алида с двенадцати лет была уверена, что влюблена в Ханера. Но ее раздражало, что половина соседских девушек тоже вздыхали при виде красавца-конюха.

Все началось жарким июльским днем. Ромашка, любимая кобыла Ханера, красивой «яблочной» масти, сильно расцарапала шкуру на боку, напоровшись на гвоздь, торчащий из изгороди. Слепни и мухи тут же налетели на рану, которая в летнюю жару начала нехорошо гноиться. Юный конюх не сразу заметил, что с его любимицей приключилась неприятность, и повел животное к домику травниц только под вечер. Бабушка отлучилась собирать цветы полуночницы – редкого растения с соцветиями в форме полумесяцев, которое лучше всего срезать в сумерки, и Алиде пришлось принять позднего посетителя самой. Она хорошо запомнила, как взволнованно блестели черные глаза юноши в свете коридорной лампы и каким сочувствием она прониклась к бедной раненой лошадке. Ученица травницы наспех собрала необходимые снадобья в корзинку и побежала на конюшню, едва поспевая за конюхом.

Она растолкла лепестки календулы, листья шалфея и тысячелистника в кашицу, капнула золотистой заживляющей настойки с горьким запахом из бабушкиного пузырька и нанесла смесь на бок Ромашке, шепча старый заговор, вычитанный в потрепанной книжке. Алида сама не очень-то верила в силу слов, но заклинание звучало так притягательно-волшебно, что она вдруг почувствовала себя великой травницей древности, умеющей исцелять одними лишь наговорами.

Наутро Алида обнаружила букетик васильков на крыльце, и у нее не было никаких сомнений насчет того, кто мог его оставить. Пронзительно-синие васильки, подаренные в знак благодарности пятнадцатилетним конюхом с черными глазами, пробудили в сердечке Алиды такой сладкий восторг, что она потом попыталась изобразить эти цветы на чашке.

Получилось на удивление неплохо, и эта чашка до сих пор оставалась у Алиды самой любимой, потому что напоминала о букете от Ханера.

Но сейчас она почему-то все чаще ассоциировала этот рисунок с цветом глаз Ричмольда и искренне удивлялась такой перемене.

Первая ночь на шхуне «Волчья пасть» далась Алиде тяжело. Она, не снимая пальто и шарфа, устроилась на узкой кровати, отвернувшись лицом к стене. На Ханера она старалась не смотреть, чтобы он ненароком не узнал ее. А ночью ей открылась жуткая правда о предмете воздыхания: конюх храпел так раскатисто, что стены каюты дрожали. И даже шарф, намотанный так высоко, что закрывал уши, не спасал от шума. Судно стремительно бороздило простор Большой Воды, раскачиваясь на волнах, то поднимаясь вверх, то ухая вниз. Алида содрогалась от страха каждый раз, когда особенно мощная волна сажала шхуну верхом на свою горбатую спину, а потом, выждав пару мгновений, спускала вниз.

Кое-как Алида задремала в объятиях докучливой качки и храпа Ханера. Мурмяуз свернулся у нее в ногах. Кажется, конюх не узнал кота, и это, несомненно, было Алиде на руку. Она проснулась с первыми лучами солнца, пробивающимися через пыльный иллюминатор. Ханер еще спал на соседней койке, беззащитный и взъерошенный, и Алида постояла немного, любуясь им, стараясь не дышать, чтобы не разбудить. В любой другой день она многое отдала бы за возможность путешествовать с ним в одной каюте. Может, это и есть то, за что она могла бы отдать часть души Вольфзунду?.. Но сейчас им с Мурмяузом желательно как можно реже попадаться на глаза команде. Они доплывут до Птичьих Земель, а потом пойдут в одиночку искать бабушку. Правда, где именно ее искать, она еще не придумала. Да и с чего Пристенсен взял, что наставники там? Но это был лучший вариант из имеющихся. Не бездельничать же в городе!

Алида осторожно вышла из каюты на напоенный сыростью воздух. Багряные паруса натянулись на ветру, как выпуклые лепестки шиповника. Во все стороны от шхуны растянулось серое полотно беспокойных волн с белыми гребешками пены. Алида никогда не видела, чтобы вода простиралась настолько далеко, и ей вдруг подумалось: а что, если Большая Вода бесконечна? Что, если они, закружившись на волнах, сбились с пути и плывут куда-нибудь, где земная поверхность обрывается водопадом, который спускается прямо в бездну Вселенной?

– Эй, парень, это ты травник? – Незнакомый голос разбил сонную утреннюю тишину, нарушаемую до этого лишь скрипом мачт да вздохами волн.

Алида быстро проверила, на месте ли шарф и не выглядывают ли пряди длинных волос, и, убедившись, что всё в порядке, обернулась.

Говорил бедно одетый матрос с невыразительным рябым лицом. Алида кивнула ему и, чуть расставив руки в стороны, чтобы держать равновесие на качающейся палубе, двинулась к нему.

– Странный ты парень, Али, – сказал рябой, разглядывая ее с головы до ног. Алида удивилась, что за день пути ее имя приобрело загадочный иноземный колорит. – У Липучки глаз слезится, может, посмотришь? Я тебе кое-чем заплачу.

Алида снова кивнула. В конце концов, ее взяли ради того, чтобы она исполняла обязанности лекаря на судне. Жаль, конечно, что она не может расспросить, кто такой Липучка и что приключилось с его глазом. Матрос улыбнулся и повлек Алиду куда-то в сторону носа шхуны, за кают-компанию. Команда потихоньку просыпалась, наполняя воздух над судном смешками и разговорами. С камбуза послышалось громыхание посуды.

Алида не поверила своим глазам. Среди бочек с кислой капустой стояло животное, отдаленно напоминающее пони, с длинной коричневой шерстью и вытянутой шеей и неспешно пожевывало сено. Правый глаз животного действительно слезился.

– Это Липучка. Он альпака, – пояснил матрос. – А я, кстати, Дрей. Я хочу подыскать ему невесту в Птичьих Землях. Мне тут по секрету сказали, что у древунов прекрасные поголовья альпак. А с таким глазом, боюсь, шансов сосватать Липучку немного.

Алида приблизилась к альпаке и внимательно присмотрелась к его глазу. Оказалось, к ресницам животного пристала сухая травинка, царапая роговицу. Она ласково погладила животное и ловко убрала травинку своими тонкими пальцами. Липучка благодарно лизнул Алиду в переносицу – едва ли не единственный кусочек лица, не закрытый шарфом. Алида хихикнула и спохватилась, что смех может ее выдать.

– Ох, какой ты ловкий! – присвистнул Дрей. – И Липучке нравишься. Слушай, Али, вы уморно смотритесь вместе. Жалко, сфотографировать нечем. Но могу зарисовать. Стой рядом с Липучкой.

Алида слышала, что в столице появились чудесные аппараты, которые могут запечатлеть мгновение. Человек пролезал под шторку, прикрепленную к коробке, потом что-то колдовал внутри, и на специальной пленке оставалось изображение того, кто или что стояло напротив коробки. Кажется, это и называлось «сфотографировать».

Дрей быстро водил угольком по бумаге, смотря то на Алиду с Липучкой, то на листок. Спустя пару минут он с широкой улыбкой протянул его девушке, и Алиде пришлось зажать ладонью рот, спрятанный шарфом, чтобы не рассмеяться в голос.

На листке была изображена обаятельная альпака, а рядом с ней – смешное, замотанное в шарф и безразмерное пальто человеческое существо с большими глазами. Она и не задумывалась до этого момента, насколько уморительно выглядит. Не зная, как еще выразить свою благодарность, она обняла рябого. Дрей слегка смутился, а потом полез копаться в мешке, который стоял рядом с ногами Липучки.

– Вот, Али, возьми за помощь. В знак нашей с Липучкой признательности. Это смородиновый сидр. Моя матушка готовила. – И Дрей протянул Алиде бутылку, завернутую в серую бумагу.

Алида сначала поколебалась, но потом приняла подарок. Может быть, ей еще придется с помощью сидра налаживать с кем-нибудь отношения в Птичьих Землях. Ну, или сама выпьет, если совсем не останется надежды отыскать бабушку.

Спрятавшись в дальнем углу судовой столовой, она подкрепилась гречневой кашей с кусочком масла. И очень вовремя: едва Алида вновь натянула шарф до глаз, как в кают-компанию вошли капитан Пристенсен, Ханер и еще трое незнакомых мужчин. Капитан, заметив Алиду, уверенным шагом подошел к ее столу и присел рядом.

– Пора за работу, Алид. В третьей каюте мы разместили Корнитуса. Старик раньше водил дружбу с Магистрами и научился у них кое-каким фокусам, которые помогут нам в поисках. Но язвы на ногах сильно ему досаждают. Он не сотворит волшебство, если будет страдать от боли. Помоги ему, травник.

Алида вгляделась в серые глаза капитана, которому было чуть больше сорока на вид, его каштановые волосы густо усеяла седина, отчего они стали похожи на сахар, смешанный с корицей, который Алида любила добавлять в теплое молоко. Интересно, он так же любит своего учителя, как она – бабушку? Так же жаждет найти его, расколдовать, успокоить? А если не удастся, то согреть птичку за пазухой, пригладить растрепавшиеся перышки, прошептать, что скоро все наладится. Наверное, каждый на «Волчьей пасти» мечтал об одном. Найти, разобраться, помочь. Жалко, что нельзя спросить Ханера, какими ветрами его занесло на судно. Жалко, что нельзя спросить капитана, достались ли им в тягостное наследство страницы книги.

Она вошла в третью каюту, наступив на деревянный порог, и чуть не свалилась с ног от тяжелого запаха болезни, окутывающего комнату, словно ядовитый болотный туман. На единственной постели лежал старик, разметав длинные желтоватые волосы по подушке. Алида оставила дверь открытой, чтобы пустить хоть немного соленого воздуха внутрь, и подошла к больному, жалея, что не может ни о чем его расспросить, не выдав себя.

Лоб старика был горяч, будто чайник, душный пот обволок его худое тело, но темные глаза смотрели ясно и проницательно. У Алиды по спине пробежало несколько мурашек, захотелось снять пальто, тяжелое и жаркое, мешающее свободно двигаться. Она многозначительно посмотрела на старика, прося разрешения взглянуть на его язвы, и он едва заметно кивнул головой.

Алида откинула шерстяное одеяло и едва не задохнулась от смрада гниющей плоти, который поднимался от худых, синюшных, изъеденных багровыми язвами ног старика. Она с первого взгляда поняла, что тот несчастный пучок чабреца да тысячелистника, которые лежали у нее в сумке, будут здесь бессильны. Злоба на капитана волной залила ее душу: как можно было брать на борт больного старика, не подумав о необходимых снадобьях?

Она нагрела над свечой воду с травами, и воздух в каюте зашевелился, расправил крылья, наполнился ароматами жизни, такими до слез горькими и резкими, но приятными. Судно сегодня качалось сильнее, чем вчера, перемешивая душный воздух. Осторожно, стараясь не расплескать, Алида поднесла отвар к старику и намочила им тряпицу, чтобы омыть его ноги. Она дышала через рот, чтобы не так чувствовать запах болезни. Бабушка учила ее, что для травницы важно научиться не впитывать в себя беду, не замечать смрада и уродства, не представлять, что чувствует больной, а лишь спокойно, с холодной головой подбирать нужные травы и выполнять необходимые действия. Для Алиды это было почти что волшебством, которое она пока до конца и не усвоила. Она всегда жалела больных. И всегда ее сердце сжималось при виде того, что недуг может сделать с таким хрупким человеческим телом.

Вот и сейчас ее уже начало подташнивать, то ли от запаха, царившего в каюте, то ли от качки, ставшей причиной постоянной головной боли. Алида уже поняла, что ненавидит море. Ей было тоскливо без милых деревьев, и сердце сжимало тисками, когда вместо прекрасных лесов она видела только чужую, враждебную пустыню цвета стали. Большая Вода напоминала ей спину какого-то исполинского зверя, на хребте которого и раскачивалась их шхуна с надутыми парусами, готовая вот-вот наклониться так сильно, что борт зачерпнет воды. Узнать бы, сколько еще будет длиться это мучение.

Старик застонал, когда она принялась омывать травяным отваром его багровые влажные язвы. Алиду затошнило сильнее, и она принялась глубже вдыхать ртом воздух, сдерживая подступающий спазм. «Что же я за травница такая, которая не может выдержать вида ран?» – злилась она на себя. Симониса, должно быть, даже не морщилась, исцеляя самых тяжелых больных.

Судно тряхнуло, подбросило на волнах, как бумажный кораблик в весеннем ручье, голову Алиды сжало крепким обручем боли, тошнота вздыбилась к самому горлу, и она, не в силах больше сдерживаться, выбежала из каюты и бросилась к краю борта. Съеденный завтрак оказался в воде, чем вызвал восторг круживших над шхуной чаек. Алиде стало легче, она постояла еще немного, подставив лицо колючему ветру и тяжело дыша. Длинный шарф, который она держала в руке, волочился по палубе.

Мурмяуз подошел к хозяйке и принялся тереться лбом о ее лодыжки.

– Ты не голодный, малыш? Будешь бараночку? – заворковала травница и взяла кота на руки, прижимая любимца к груди. Мурмяуз в ответ прильнул к ней, мягкий и доверчивый. Алида развернулась лицом к палубе и с ужасом поняла, что приключилась настоящая катастрофа.

Она стояла без шарфа на лице, в расстегнутом пальто, и ветер трепал полы платья с цветочным узором. Капюшон сполз, и ее длинные спутанные волосы рассыпались по плечам и спине, словно космы русалок с картинок в ее книжке. А напротив, у выхода из кают-компании, стояли семеро членов команды шхуны и, раскрыв рты, смотрели на Алиду. Кто-то гадко присвистнул.

Один из матросов толкнул другого локтем в бок:

– А ты взгляни, травник-то ничего! Вылечишь меня, малышка?

Сердце Алиды ушло в пятки. Как она могла допустить такую оплошность? Наивная дурочка… Она крепче прижала к себе Мурмяуза и свою сумку, хватаясь за них, как утопающий за пробковый круг. Среди матросов был и Ханер: стоял и криво ухмылялся, как остальные. Ничего не говорил им. Не пытался ее спасти.

Алида пискнула и бросилась бежать. Шарф предательски обвился вокруг ног, и она грузно повалилась на палубу, больно ударившись подбородком. Послышался мерзкий мужской гогот.

– Давай я тебя подниму и согрею в своей каюте, – сказал моряк в охотничьей куртке, которого Алида видела играющим в кости в первый день прибытия на шхуну. – Да что мелочиться, мы все тебя согреем, мы парни добрые!

Алиде было невыносимо противно слушать их хохот, особенно когда оглянулась и поняла, что Ханер веселится вместе со всеми. Охотник подбежал к ней и рывком поставил на ноги, нагло разглядывая ее с головы до ног. Алида зашипела и дернулась, но могучие руки держали слишком крепко.

– Ну чего ты нас боишься, милашка? – оскалился матрос. – Пойдем к нам, тебе понравится.

Мурмяуз отчаянно бросился на обидчика, вцепляясь когтями в его шею, но тот сбросил с себя кота, словно назойливое насекомое. Алида всхлипнула.

– Это что ж выходит, Али – девчонка? – Алида узнала голос Дрея и вздохнула с облегчением. Может быть, он уговорит их не трогать ее.

– Девчонка, к тому же и сносная на мордашку, – усмехнулся матрос, продолжая держать Алиду за обе руки. – Ты с нами, Дрей?

– Ребята, вы что учудили-то? Капитан вас всех выкинет, если травницу обидите! – Дрей подошел вплотную к команде. – Отпустите ее, ну зачем она вам?

– Тебе, может, и незачем, а от меня жена полгода назад ушла, – заявил крепкий матрос в холщовой рубашке и приблизился к охотнику, оценивающе разглядывая Алиду. – Ничего, пойдет. Годков пятнадцать есть небось.

Охотник перехватил Алиду поперек талии и забросил себе на плечо, как тюфяк с зерном. Она пыталась брыкаться, колотила кулачками его широкую спину, тянулась укусить в шею, но тому все было нипочем. Под гогот своих дружков охотник потащил ее к надстройке.

– Что затеяли, псы?! – прикрикнул Пристенсен, выходя из рулевой. – Это что, наш… Травник?

– Паршивка тебя провела, старик, – засмеялся схвативший Алиду. – Но ты не переживай, сейчас мы научим ее себя вести.

Пристенсен еще несколько секунд переводил недоумевающий взгляд с команды на травницу, а потом, пожав плечами, произнес:

– Ладно, развлекайтесь, только не переусердствуйте. Она нам еще нужна, – и скрылся в рулевой.

Слезы брызнули из глаз Алиды. Грубые мужские руки под омерзительный хохот и улюлюканье тащили ее, маленькую и легкую, в каюту, а она не могла даже дать отпор. Дрея, единственного ее защитника, отпихнули, разбив ему губу, а капитан Пристенсен даже не посчитал нужным вмешаться. Но обиднее всего было то, что Ханер смеялся вместе со всеми и даже виду не подал, что узнал свою соседку-травницу.

Алида была уже готова покориться судьбе, когда произошло что-то необъяснимое. Шхуну вдруг закачало так сильно, что древесина палубы и мачт застонала, как раненый зверь. Паруса забились, словно бешеные птицы, стремясь сорваться с привязи и улететь на волю. Мужчина в охотничьей куртке покачнулся и едва не выронил Алиду, но ухватился за леер и удержал равновесие.

Остальные члены команды перестали смеяться и принялись опасливо озираться по сторонам, будто испугались, что их нападение на девушку вызвало гнев морских божеств. Алида подняла голову и увидела тень, промелькнувшую в небе на фоне мутно-серых облаков.

«Хоть бы не нападение», – зажмурившись, подумала Алида. Она читала о пиратах, орудующих в море, о сиренах и русалках, которые завлекали суда в свои владения, о страшных чудовищах, притаившихся на глубине, и горячо надеялась, что ничего подобного с их шхуной не случится.

Корабль наклонился так сильно, что «охотник» все-таки упал, выронив Алиду, и девушка кубарем покатилась по палубе к дальнему борту. Ее обидчики держались кто за леера, кто за мачты, Дрей с Липучкой тоже скользили вниз по наклонной палубе, а Мурмяуз обхватил Алиду лапами за шею, как ребенок, и испуганно дрожал. Пристенсен кричал и ругался, призывая команду занять свои места и выровнять судно, пока «Волчья пасть» не захлебнулась солеными волнами, вгрызающимися в ее бока.

На секунду Алида подумала, что она могла бы отвязать один из пробковых кругов и спрыгнуть с ним в воду, чтобы отделиться от экипажа и доплыть до Птичьих Земель самостоятельно, но тут же поняла, что не знает, сколько еще придется плыть. Проще попытаться уговорить матросов больше не трогать ее… Пригрозить каким-нибудь несуществующим заклятием… Придумать сказку о моряках, которых поглотило чудовище пучин, когда они пытались обидеть травницу…

Алида не успела додумать мысль. Чьи-то руки подхватили ее под мышки и подняли так высоко в воздух, что шхуна, оставшаяся внизу, казалась размером с ботинок. Вопль ужаса вырвался из ее груди, и Мурмяуз визжал вместе с ней, отчаянно цепляясь когтями за ее платье.

«Это не их поглотит неведомое чудовище. А меня», – едва не теряя сознание от страха, подумала Алида.

Глава 13, в которой объявляется еще один хранитель

Ричмольд старался избегать мест скопления людей, среди малознакомых он чувствовал себя неуютно, замыкался и стеснялся. Но сейчас ему было просто необходимо оказаться в кругу таких же, как он, потому что голоса книг в голове за целый день слились в такую навязчивую какофонию, что ему мучительно хотелось заглушить их человеческими голосами.

Он отыскал вольных хранителей в одном из залов верхнего этажа, сидевших полукругом прямо на полу и негромко разговаривавших. Младшие жались к старшим, как охочие до ласки щенки. Помещение освещалось одной-единственной лампой, которую хранители поставили на подоконник, и в теплом полумраке их лица казались бледными, а глаза – сияющими. Сквозь черноту высоких окон выглядывали жемчужинки звезд, и вид знакомых созвездий заставил Ричмольда улыбнуться, едва он вошел в зал.

С его появлением разговоры затихли, и он залился краской, поняв, что все взгляды обращены в его сторону. Рич поколебался, раздумывая, стоит ли подсесть к хранителям или отправиться в свою комнату, чтобы провести вечер в одиночестве.

– Иди к нам, – произнесла девушка с черной косой, Эмма. – Садись.

Ее голос прозвучал вполне дружелюбно, и Ричмольд, ссутулившись, прошмыгнул вглубь помещения и уселся на пол чуть в стороне от вольных хранителей, скрестив длинные ноги.

Здесь книжные голоса были почти неразличимы, зато отчетливо слышался другой звук: биение сердец в футлярах. Ричмольд потряс головой, желая выгнать из своего сознания эти чужеродные звуки. Если будет время, он поищет медицинские книги, которые помогут ему разобраться с этим странным явлением.

– Голова идет кругом? – улыбнулась Эмма. Ричмольд недоверчиво взглянул на нее, но знакомая, видимо, была действительно в хорошем настроении.

– Немного, – признался он. – Устал.

– Тут вполне неплохо, – сказала Эмма. – Мне кажется, Кайл тоже рад тому, что нас сюда привезли. – Немного помолчав, она добавила: – Спасибо.

Рич возмущенно фыркнул и машинально сжал кулаки.

– Я никому не рассказывал о вас! Сама спроси Дивидуса! Мы об этом не говорили! Хватит винить меня в том, чего я не совершал!

Вольные хранители замолчали и повернулись к Ричу. Он прикусил язык, чувствуя, как все лицо заливает краска.

Кайл вытянул шею, чтобы посмотреть на Ричмольда, и громко хмыкнул.

– Да, здесь лучше, чем под мостом. Горячая жратва, с крыши не капает, сносная постель. Жалко, что нас выкинут обратно на улицу, когда мы отдадим страницы.

– Поэтому вы всегда держите их при себе? – спросил Ричмольд.

– Откуда ты узнал? – прищурился Кайл.

Рич сглотнул. Значит, он один слышит сердца страниц. Значит, это только с ним что-то не так.

– Ну… у вас сумки, – промямлил юный астроном. Он не собирался рассказывать об этой своей недавно обнаруженной странности.

– Да ты наблюдательный, – скривился Кайл.

Кто-то хихикнул. Белобрысый Джереми громко расхохотался.

– Нет, не поэтому, – ответила Эмма. – Мастер Дивидус сказал нам, что мы остаемся хранителями страниц до возвращения Главы. Кроме него никто не имеет власти собирать страницы. Так что мы пока ждем.

Она слегка улыбнулась, и Ричмольд уставился в пол, смутившись.

Дождь шел уже третий день, не переставая, и Ричмольд откровенно скучал, переписывая книгу за книгой в бесконечной Библиотеке. Ему начало даже казаться, будто он сходит с ума. Как иначе можно объяснить ту странную перемену, которая начала с ним происходить?

Он мог поклясться, что слышит книги. Различает сотни тысяч, если не миллионы, разных книжных голосов, и они звучат в его голове то как нежные колокольчики, то гремят натужными басами. Он усмехнулся, представив себе, что сказал бы Герт, если бы он заявил ему об этом. «Такое лечат, и весьма успешно. Но только в домах, чьи стены окрашены в желтый цвет», – сказал бы учитель и ободряюще похлопал бы Рича по плечу.

Это не было галлюцинацией или наваждением. Наверное, не было. Сейчас, узнав Алиду, так искренне верящую в сказки и волшебство, встретив Вольфзунда и, наконец, услышав от самого Магистра, что магия теперь все-таки занимает какое-то место в мире, Ричмольд почти не удивился, когда впервые услышал эти голоса. Сначала тихие и робкие, они пробивались, как подснежники сквозь корку льда, с каждым часом становясь все крепче и сильнее. И теперь, на пятый день своей службы при Библиотеке, Ричмольд уже мог отличить голос старинного фолианта от писка какого-нибудь садоводческого календаря. Он даже почти не обращал на них внимания, как не обращают внимания на тиканье часов или шелест ветра в листве. Голоса стали его привычными спутниками, иногда даже помогающими работать.

Но странно было другое.

Помимо голосов, Ричмольд слышал и даже чувствовал глухое, влажное биение сердец. И эти сердца не принадлежали людям. Одно из них билось совсем рядом – в его собственной сумке.

Не надо быть умником, чтобы догадаться, что это оживают страницы, исписанные «птичьими» рунами. Что Манускрипт набирает силу, напитывается магией, словно хлебный мякиш, опущенный в бульон. Ричмольд не знал, слышат ли вольные хранители это сердцебиение, но трое старых Магистров, с которыми он пересекался в трапезной, явно были чем-то встревожены и постоянно переговаривались шепотом.

Сегодня он шел не переписывать книги, а убираться в конуре дряхлого Дивидуса. Старик отбыл по делам, и Ричмольд почему-то подозревал, что эти дела как-то связаны с отсутствием Главы Магистрата. Очевидно, Глава выехал куда-то и пропал, оставив своих коллег-Магистров ломать головы и над поисками страниц, и над его исчезновением.

Ричмольд вошел в кабинет Дивидуса и со вздохом осмотрел комнату, оценивая масштаб работ. Магистр просил прибраться на его столе и навести порядок на книжных полках, однако Ричмольд решил, что этого будет явно недостаточно: чтобы кабинет принял более-менее опрятный вид, придется попотеть.

Рич не был ярым блюстителем чистоты, напротив, нередко именно он устраивал жуткий бардак в астрономической башне, за что получал от Герта нагоняй. Но сейчас ему хотелось отличиться, завоевать доверие старика. Пора бы ближе подобраться к истинной цели его пребывания в Библиотеке. Выяснить, наконец, для себя и Алиды, что Магистрат собирается делать с Манускриптом и чем это может обернуться.

Ричмольд распахнул окна, впустив в кабинет свежий воздух. Перестук капель по каменному подоконнику немного заглушил голоса книг в его голове, и он довольно улыбнулся. С улицы тянуло влажной землей, мокрым камнем мостовых, островатым ароматом напоенной коры, листьями и свежестью. Интересно, там, где сейчас Алида, тоже идет дождь?

Он принялся раскладывать книги и бумаги на столе Дивидуса, предусмотрительно убрав чернильницу на полку, чтобы не залить ничего важного. Ворох пыли заставил Ричмольда расчихаться, и он пожалел, что не догадался захватить ведро с водой и тряпку, чтобы протереть стол и полки.

Вольные хранители все эти дни слонялись по Библиотеке без дела, как тени, задумчивые и несмелые. Ричмольд тихо ухмылялся, радуясь, что их спесь мигом опала, как осенняя листва. Им не запрещали выходить, но они все равно постоянно торчали в Библиотеке, частенько на том же этаже, где переписывал книги Рич, и отвлекали его своими разговорами. Он не сомневался, что они в открытую наблюдают за ним, чтобы подловить его на чем-то. Ричмольд не собирался ничего им доказывать и просто молча переписывал книги в альбом.

Он перебрал стопку ветхих изданий на столе, смахнул пыль с канделябра и выдвинул ящик. Там были сложены птичьи перья для письма, запасные баночки чернил, стопки чистого пергамента и какие-то страницы, вырванные из книги. Ричмольд бросил на них беглый взгляд и похолодел, различив слова «Договор», «альюды», «Магистрат». Он выхватил страницы из ящика и быстро пробежался по ним глазами. Так и есть. Недостающие страницы Демонодиума! Ричмольд опустился в кресло Магистра и погрузился в чтение.

…силы. Споры длились долгие годы, но в конце концов решение разделить магию поровну, заключив ее в книге, устроило обе стороны.

Фатальным же для обеих сторон стало желание перехитрить противника.

Магистрат вложил всю свою мощь, чтобы встроить в Договор заклятие, которое сразу после подписания бумаги заточило альюдов в небытие. Но силы магов-людей хватило лишь на заключение сроком в пять сотен лет. В свою очередь Вольфзунд, правитель альюдов, тоже вложил в Договор свое заклятие, но какое, ведомо ему одному.

Договор не выдержал сразу двух сильных заклятий, и после его подписания и заточения альюдов магия исчезла совсем, ушла из нашего мира, оставив о себе только воспоминания. Магистры утратили способность наколдовать что-то серьезнее праздничного фейерверка, но старательно скрывали свою немощь, по-прежнему обещая людям оказание магических услуг.

Наши Магистры, однако, оправдывают звание мудрейших представителей человеческого рода. После заключения Договора они разделили Манускрипт на страницы и отдали их на хранение своим поверенным.

Дело в том, что по-прежнему остается вероятность, что по истечении срока Договора альюды сумеют вернуться в наш мир и, скорее всего, захотят отомстить за обман. Но они не смогут в полной мере пользоваться своей силой, пока Манускрипт разделен на страницы. Поэтому в случае возвращения демонов Магистрату следует придерживаться простых инструкций:

– вернуть страницы, забрав их у хранителей;

– собрать их строго по порядку, восстановив первоначальный облик Манускрипта; заниматься этим должен Глава самолично;

– убить хранителей, закрепив магические связи их жертвенной кровью;

– уничтожить Манускрипт, высвободив заключенную в нем магию, и тем самым окончательно повергнуть альюдов.

Для выполнения последнего пункта необходимо, чтобы действующий Глава Магистрата раздобыл Священный Всполох – всеуничтожающий огонь с Могильных Пустошей. Тела Хранителей и Манускрипт необходимо сжечь в огне Священного Всполоха с прочтением всех необходимых заклинаний. Если страницы не отданы хранителями добровольно или если кому-то из хранителей удастся избежать смерти, ритуал может выйти из-под контроля и обернуться самым неожиданным образом.

Помните, Магистры будущего, только от вас зависит, кому в этом мире будут подвластны колдовские силы.

Ричмольду стало холодно, то ли оттого, что он сейчас прочел, то ли оттого, что окно за его спиной до сих пор было открыто.

Убить хранителей. Уничтожить Манускрипт. Так вот что на самом деле нужно Магистрату! Вот за чем уехал Глава: за Священным Всполохом, который сожрет хранителей вместе с их страницами.

Он еще раз перечитал страницы из Демонодиума и задумался: все выглядело так, будто Дивидус хотел, чтобы Ричмольд их прочитал. Иначе зачем Магистру вырывать листы и класть их в верхний ящик собственного стола? Спрятал бы целую книгу, да понадежнее, если боялся, что кто-то узнает подробности сделки.

Или это не Дивидус подложил их в стол?

Ричмольд заложил руки за спину и принялся мерить кабинет Магистра шагами, напрочь забыв об уборке. Нужно все рассказать Кайлу. Нужно бежать отсюда вместе с вольными хранителями. Или они вынуждены принести себя в жертву, чтобы не дать темной магии восторжествовать?

Он не чувствовал в себе подобной самоотверженности. Он вообще смутно представлял себе, что такого должно произойти, чтобы он добровольно согласился положить ради этого собственную жизнь. Разве что-то, грозящее Герту… Но разве сейчас наставник не в опасности?

Ричмольд снова сел в кресло и перечитал все по третьему кругу. О том, что хранители превратятся в птиц, ни слова. И как им помочь, конечно, тоже не написано. Должно быть, это и есть проклятие, встроенное в договор Вольфзундом. И Ричмольд понял: чтобы разобраться с наставниками-птицами, нужно просить помощи самого Альюда.

Дверь в кабинет приоткрылась, и Ричмольд судорожно засунул страницы обратно в ящик, изо всех сил стараясь придать своему лицу беззаботное выражение. Но вошел не Магистр. Это был Кайл.

– Мастер Дивидус отлучился? – удивился Кайл, но тут же ехидно скривился, рассматривая Ричмольда. – А ты что, его замещаешь? Советую для начала отрастить бороду.

Ричмольд нервно дернул головой, а потом коротко кивнул.

– Так да или нет? Что ты тут торчишь? Мне нужен Магистр, – фыркнул Кайл нетерпеливо.

– Мастер в отъезде, – наконец выдавил из себя Ричмольд и втянул носом воздух. – Кайл, я должен тебе кое-что сказать.

– Захотел признаться в том, что сдал нас? Ну, валяй.

– Я не о том, – фыркнул Ричмольд. – Мне удалось кое-что узнать… некоторые детали…

– Да что ты мямлишь, астроном? Сюда бы твою девчонку, она хотя бы умеет понятно разъясняться. Но так-то я не спешу, заикайся дальше.

Щеки Ричмольда вспыхнули багровым румянцем, но он решил постараться держать себя в руках и не хамить в ответ.

– Магистрат убьет хранителей, а Манускрипт уничтожат, – сказал он.

Кайл развалился на соседнем кресле и уставился на Ричмольда так, будто у него за спиной выросли стрекозиные крылья.

– Что ты такое несешь, астроном? Тебе метеор по башке настучал?

– Магистрат убьет хранителей, как только заполучит наши страницы. Причем мы должны отдать их добровольно, – упрямо повторил Рич. – Так надо. Таков ритуал. После всего этого альюды снова сгинут, и высвободившаяся магия будет принадлежать только Магистрам.

– А Вольфзунд? Что сделает он, если заполучит эти чертовы страницы? – спросил Кайл, на этот раз без издевки в голосе.

– Не знаю, – честно ответил Ричмольд.

Молодые люди замолкли, думая примерно об одном и том же. Что, если им в любом случае придется положить свои жизни только из-за того, что они случайно оказались связаны с этими ничтожными клочками пергамента? Нельзя ли просто сбросить футляры в сточную канаву, да гори оно все синим пламенем? Но что-то подсказывало, что теперь они связаны с этими страницами, какие-то невидимые паутинки протянулись от сердец хранителей к тем сердцам, чье колдовское биение слышал Ричмольд.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – махнул рукой Кайл. – Может, Магистры уже передумали. Они же нормально к нам относятся. Вроде бы.

Рич так и не закончил уборку, а вечером получил выговор от Дивидуса, который вернулся из города с мешком каких-то трав и связкой пахнущих медом желтых свечей. Ученик астронома поднялся на третий этаж и уселся скрестив ноги на полу напротив панорамного окна. Дождь по-прежнему застилал улицу, превращая фонари за стеклом в растекшиеся кляксы света. Но город все равно жил привычной жизнью.

Экипажи разъезжали по мостовым, доставляя пассажиров по домам или отвозя на развлечения. Прохожие прятались под большими зонтами, осторожно перебегая дорогу, стараясь не замочить ботинки в лужах. Из рыбного ресторана, расположенного напротив Библиотеки, доносилась музыка, едва слышная за стеклами.

Ричмольду не хватало звезд. Пуховое покрывало туч всегда было ему ненавистно, оно прятало от его глаз единственную, величайшую страсть в его жизни – звезды. У него изрядно портилось настроение, если несколько ночей подряд нельзя было любоваться на созвездия.

Звон битого стекла и женские крики разрезали напоенный влагой уличный воздух, и Ричмольд встрепенулся, вглядываясь в окно.

Большие витрины рыбного ресторана лежали осколками на тротуаре, как расколотый лед. Музыка оборвалась, посетители с криками высыпали на улицу, а внутри ресторана одна за другой гасли люстры, будто какой-то великан тушил свечи пальцами. Одна из женщин упала, запутавшись ногами в подоле собственного платья, но официант в черно-белой форме поспешил поднять ее и помог бежать, опираясь на себя. Вслед за людьми из распахнутых дверей медленно выползла черная тень, бесформенная и непроницаемая, словно воплощение самой тьмы.

Ричмольд сглотнул. Что-то нехорошее происходило сейчас в самом центре города, под носом у Магистрата. Тень перевалилась через порог модного магазина и теперь бесчинствовала там, выгоняя под дождь новые стайки испуганно вопящих людей.

Люди бросались под экипажи, ловили попутные телеги, лишь бы скорее покинуть эти места, в которых происходило что-то необъяснимое, что так напугало их. Но одна фигурка, одетая не по погоде легко, отчаянно мчалась в противоположную сторону, прямиком к ступеням Библиотеки. Рич напрягся, вглядываясь и гадая, кто это мог быть. Ему показалось, что он уже где-то видел эти бесцветные волосы… Он бросился вниз по лестнице, чтобы постараться первым узнать, кого сюда пригнал этот странный вечер.

В двери колотили так безумно иотчаянно, словно от этого зависела жизнь половины мира. Ричмольд бегом преодолел последний лестничный пролет и бросился к дверям, перегоняя что-то ворчащего себе под нос Виро.

– Приемный день послезавтра, книги сегодня не выдаем, – раздраженно сказал «вороненок», приоткрывая дверь, но какой-то светлый и мокрый до нитки вихрь едва не сшиб его с ног, врываясь в приемную Библиотеки.

Беловолосая девушка, тоненькая и гибкая, как ивовый прут, стояла в центре приемной, судорожно дыша и прижимая к себе цветастый мешочек. Ричмольд узнал ее. Это была Кемара, та самая девушка из кукольной лавки, которая спасла их с Алидой от озлобившихся хранителей.

– Они прийти за я! Отобрать, – всхлипывала она сквозь слезы, и ее непонятный иноземный акцент слышался еще сильнее. Кроме того, Ричмольд заметил, что Кемара картавит, плохо выговаривая звук «р».

– Девушка, у нас тут не странноприимный дом, – высокопарно прервал ее Виро. – Поищите более подходящее заведение, которое может вас принять.

– Я ее знаю, – вступился за Кемару Ричмольд. – Она торгует куклами на окраине. Наверное, что-то случилось с ее магазином… Да, Кемара?

– Прийти и хотеть отобрать, – всхлипнула она, смахивая со светлых ресниц не то слезы, не то капли дождя. Ее белые, почти прозрачные волосы намокли и свисали с плеч, как сосульки. – Нужно Магистр.

– Ради Первого Волшебника, говорите нормально! – возмутился Виро. – Ничего не понятно из вашей косноязычной болтовни. Давайте по порядку. – Он уселся за свой рабочий стол и приготовился записывать.

– Она не может говорить по-другому! Она из каких-то далеких земель, ты что, не понимаешь? – осадил его Ричмольд. – Кто-то напал на лавку Кемары и хотел что-то отобрать. Наверное, грабители. И сейчас ей нужно поговорить с кем-то из Магистров.

– Да ты не только астроном, а еще и переводчик, – съязвил служка. – Если бы я тревожил Мастеров по всем тем пустякам, с которыми приходят недалекие горожане…

– Вот, – прошептала Кемара, вытаскивая из своего мешка такой знакомый деревянный футляр с рунами. Теперь Ричмольд все понял: альюды пришли за ней, за ее страницей. И скорее всего, это демоны учинили те беспорядки в ресторане, чтобы запугать людей. Кемаре больше негде искать укрытия, кроме как в Библиотеке.

– Проводи ее в трапезную, Рич, – сказал Виро, не сводя глаз с футляра. – Я схожу за Магистрами.

Из сбивчивого рассказа Кемары, сопровождающегося всхлипами и нервной икотой, стало ясно, что Вольфзунд наколдовал какие-то тени и послал их запугивать людей в городе, а сам явился в кукольную лавку и предложил Кемаре отдать ему футляр. Она так перепугалась, увидев демона, что схватила только футляр и бросилась бежать, не успев даже удивиться, что он не бросился за ней в погоню.

Магистры внимательно ее выслушали, накормили пшеничной кашей и позволили остаться в Библиотеке столько, сколько необходимо. От внимания Ричмольда не укрылось, что на морщинистых лицах стариков проступало плохо скрываемое торжество. Еще бы, очередной хранитель пришел прямо в их руки, не став даже слушать Вольфзунда.

Кемара обсохла, согрелась, вытерла слезы и ощутимо повеселела. Вольные хранители, так и продолжающие держаться кучкой, недоверчиво поглядывали на девушку, шепотом обсуждая ее белые волосы и ресницы, акцент и странные украшения, свисавшие с бледной шеи на узкую грудь. Ричмольд подсел к ней, чтобы она не чувствовала себя одинокой.

– Ты теперь здесь прятаться, – улыбнулась Кемара.

– Я не прячусь, просто пытаюсь докопаться до истины, – ответил Рич. – Прости, твоя одежда осталась в доме у отца Алиды.

– О, ничего страшно, – отмахнулась Кемара. – То были тряпки старый, не нужно мне. А где девочка?

– Алида отправилась в Птичьи Земли. Прошел слух, будто наставники могут быть там.

При упоминании о Птичьих Землях глаза Кемары словно заволокло дымкой тоски, и она грустно вздохнула.

– Ты была в Птичьих Землях? – спросил Ричмольд.

– Я там рождаться. Красивый край, – ответила она, теребя уголок скатерти. – Скажи, Магистры нас защищать?

Ричмольд открыл было рот, чтобы рассказать о том, что, по его догадкам, Магистрат убьет хранителей, едва заполучит все страницы и Священный Всполох, но в серых прозрачных глазах Кемары плескалась такая наивная, почти детская надежда, что он произнес:

– Да, они должны нас защитить.

«Пусть поспит несколько ночей без страха, а потом что-нибудь решим», – подумал он.

Глава 14, в которой нас встречают Птичьи Земли

– Ну почему ты постоянно визжишь, когда со мной сталкиваешься? Не такой уж я и страшный, – обиженно произнес смутно знакомый голос прямо над ухом Алиды.

Она удивлялась, почему ее сердце до сих пор бьется, не разорвавшись от страха. Пересилив себя, она оглянулась через плечо и увидела два сильных белых крыла, которые размеренно поднимались и опускались у нее за спиной.

«Все-таки умерла и лечу к Первому Волшебнику, – обреченно подумала Алида. – Мурмяуза жалко. Остался совсем один».

Но ветер так рьяно путал ее волосы, таким влажным холодом обдавал голые лодыжки, что Алида засомневалась: а чувствуют ли всё это мертвецы? Она осмотрелась внимательнее и увидела, что ее держат чьи-то костлявые руки, обтянутые сероватой кожей. И тут ее осенило.

– Отпусти меня, проклятый демон! – завопила Алида, перекрикивая шум ветра в ушах.

– Что, прямо здесь? – поинтересовался Мелдиан, кивнув на сизую морскую рябь.

– Ну… Нет, конечно, – немного подумав, возразила Алида. – Но как только под нами будет суша, сразу отпусти, хорошо?

– Естественно, не тащить же мне ваши туши пожизненно, – фыркнул рогатый.

Белые барашки морской пены рябили внизу, но Алида старалась не смотреть на них, чтобы голова не закружилась еще сильнее. С одной стороны, она была даже рада покинуть судно, но, с другой, она пыталась понять, куда и зачем несет ее Мелдиан.

– Мы летим к Вольфзунду? – обреченно спросила Алида.

– Папин замок в противоположной стороне. География не твой конек, верно?

– Тогда куда ты нас тащишь? И зачем?

– Не зря отец говорил, что люди туповаты, – вздохнул альюд. – Ты намылилась в Птичьи Земли, так? Ну, вот я тебя туда и примчу. Или ты предпочитаешь быть растерзанной той матросней? Приличная девушка поблагодарила бы своего доброго спасителя.

– Спасибо, – спохватилась Алида. – Если ты, конечно, меня потом не убьешь.

Через несколько минут полета она настолько осмелела, что отважилась взглянуть вниз. Алида увидела собственные ноги в ботинках, которые болтались на фоне все той же бесконечной водной глади. Она снова испугалась, подумав, что, возможно, придется лететь несколько дней, если не недель. Интересно, Мелдиан позаботится об их с Мурмяузом пропитании?

– А когда мы прилетим? – осторожно поинтересовалась Алида.

– Скоро, а может и не скоро. Смотря как считать, – ответил демон. – Папа бы прочитал тебе целую лекцию на тему быстротечности времени и относительности всего сущего, но я, слава Первому Волшебнику и Преисподней, не такой нудный. Может, с возрастом стану. Кстати, о занудах. Где твой огненноголовый лев?

– Ричик в Библиотеке, – вздохнула Алида.

– Вот как. Он читает, а девчонка бороздит просторы морей в компании каких-то раздолбаев. Хорош защитничек. Как тебя на корабль-то занесло?

– Я услышала, что один торговец собирает команду, чтобы плыть в Птичьи Земли и искать наставников. Наверное, бабушка тоже улетела туда после… Ну-у, после превращения. Вот и поехала искать корабль… Птичьи Земли ведь правда притягивают птиц?

– Если бы я не хотел тебя расстраивать, то сказал бы, что да. Но я люблю, когда людишки плачут, – усмехнулся альюд. – Но почему-то видеть слезы на твоих прелестных глазках мне не хочется. Поэтому я, пожалуй, лучше промолчу. Скоро сама все увидишь.

Мелдиан сложил крылья и вошел в такой головокружительный вираж, что Алида в очередной раз попрощалась с жизнью и представила, что увидит вместо себя седоголовую старушку, когда в следующий раз взглянет в зеркало. Ни морские путешествия, ни воздушные ей совершенно не нравились. Была бы ее воля, она бы вообще ни за что не покинула свою деревенскую избушку.

Впереди под ними замаячило что-то буро-зеленое, похожее на заплатку на шелковом покрывале воды. Пятно стремительно росло, и Алида, наконец, поняла, что они снижаются и летят к суше.

– Добро пожаловать в Птичьи Земли, – сказал Мелдиан и мягко опустился на покрытую травой пустошь. Ватные ноги не держали Алиду, и она присела на траву, прижав к себе испуганного Мурмяуза. Мелдиан сложил крылья за спиной, точь-в-точь как голубь, и сощурил черные глаза без зрачков.

– Тебя укачало, что ли?

Алида кивнула. Спазмы действительно скручивали ее желудок, и, если бы она открыла рот, чтобы ответить, ее бы наверняка стошнило.

Трава здесь росла какая-то особенная, не зеленая, а сизоватая, будто покрытая тоненькой корочкой сахара. Вокруг было так тихо, что воздух казался спящим, застывшим. Крикнешь – и расколется на миллионы прозрачных частиц.

– А где птицы? – спросила Алида. Ей думалось, что, раз это место зовут Птичьими Землями, то ее непременно встретят целые стаи галдящих пернатых друзей. Но пока не то что птиц, даже комаров не было видно.

Мелдиан рассмеялся.

– Птиц тут предостаточно, можешь не сомневаться. Но не все такие, как ты думаешь.

– А птицы-Наставники тоже здесь? – затаив надежду, спросила травница.

– Пойдем-ка лучше подкрепимся, – сменил тему рогатый. – У отца здесь есть небольшой домик, за лесом. Приготовься, снова будем лететь.

Он распахнул руки навстречу Алиде, словно приглашая его обнять. Алида рассудила, что в одиночку, да еще и пешком, без карты она вряд ли найдет бабушку, уж скорее заблудится. Переборов отвращение, она шагнула к этому странному существу и обняла его костлявое, но крепкое и жилистое тело. Мурмяуз оказался зажат между ними, но принял свою участь безропотно. Мелдиан с мягким шелестом расправил свои крылья, и Алида невольно залюбовалась ими: белые, большие, с длинными маховыми перьями, плотно прилегающими друг к другу, будто черепицы на крыше. Альюд сделал ими первый взмах, и путешественники оторвались от земли, снова отдавшись во власть прохладного, но не такого яростного, как над морем, ветра.

Воздух здесь пах так, как любила Алида: землей и деревьями, свежей травой, камнями и корой. Она немного расслабилась, убедившись, что Мелдиан не собирается делать ей ничего плохого.

– Не завидую я твоим матросам, – произнес на лету альюд. – Несладко им придется.

– Почему? – спросила Алида. – Мы же благополучно долетели.

– А ты видела береговую линию перед пустошами? Сплошные обломки камней. Тут причалить можно только с одной стороны. Но там Поле Птиц.

– И что с того?

– Эх ты, наивная душа, небось синичек представляешь? Не-е, эти птички не так просты. Посмотри направо. Видишь?

Алида повернула голову, до боли в пальцах вцепившись в куртку Мелдиана, чтобы не упасть, и увидела песчаный пляж, а после него – поле, сплошь усеянное какими-то растениями с жирными листьями и огромными раздутыми бутонами в форме бочонков.

– Если хозяйки не хотели вторжения чужаков, они выпускали пташек. По крайней мере, так было раньше. Стоит задеть кустик, и из каждого такого бутона вылетает разъяренная птица. Они стаей набрасываются на чужаков и выклевывают им глаза. Крики, кровь – словом, не самое приятное зрелище.

– И ты не боишься за свои глаза? – с ужасом воскликнула Алида, в красках представляя картину, описанную демоном.

– Мне нечего бояться, я свой, с хозяйками почти дружу. Ты тоже не бойся. Я скажу, что ты со мной для одного дела. Только не спрашивай пока, для какого, договорились?

– Договорились, – вздохнула Алида, понимая, что снова альюды ее перехитрили. Хоть бы «дело» этого рогатого типа не стоило ей жизни…

За пустошью виднелся лес, дремучий и страшный, деревья в нем показались Алиде гораздо выше обычных, и она заволновалась. В сказках в таких лесах непременно водилась нечисть, а героя подстерегали опасные испытания. Она так устала, что хотела просто лечь на мягкий мох и подремать, предварительно подкрепившись несколькими маковыми сушками из связки. Хотя, зачем ей бояться лесной нечисти, когда герой из страшных сказок и так несет ее в своих когтистых лапах? Алида представила, как Мелдиан бросит ее в гигантское гнездо на растерзание таким же, как он сам.

– Не цепляйся ты так, я же держу, – проворчал альюд, морщась. Наверное, цепкие пальцы Алиды больно щипали его. – Лучше достань свирель из левого кармана.

– Что? – ошарашенно спросила Алида.

– Ну свирель, дудочка такая. Давай, доставай.

– Зачем? – Алида не понимала, снова он шутит или говорит всерьез.

– Да что ж вы, женщины, за существа такие? Сказал: достань свирель! Быстро!

Алида послушно скользнула пальцами в карман куртки альюда и действительно нащупала там тонкую деревянную дудочку с отверстиями и показала Мелдиану.

– Да, она. Молодец. Играть умеешь?

Алида неуверенно поднесла свирель ко рту и дунула. Получилось что-то среднее между скрипом старого ботинка и хрипом умирающего. Мелдиан прижал свои подвижные заостренные уши и спикировал на толстую ветку дерева. Круглые темно-зеленые листья всколыхнулись от веса альюда и пассажиров.

– Все сам, все сам, – вздохнул он. – Ну ладно. Не привыкать.

Алида отпустила Мелдиана и аккуратно присела на ветку, поглаживая Мурмяуза. Она затаила дух, наблюдая, как демон осторожно выдувает из свирели изящную и витиеватую мелодию. Сначала робко и несмело, мелодия словно птенец расправляла крылья, потом, постепенно усложняясь и разрастаясь, она окрепла и потекла над деревьями плавно, как дым от костра в первую майскую ночь. Алида заслушалась. Она и представить не могла, что Мелдиан такой искусный музыкант.

– Красиво, – выдохнула путешественница.

Мелдиан махнул ей рукой, прося не мешать, и продолжил выводить свою колдовскую трель. Алиде почудилось, будто откуда-то дохнуло полынью и черемуховой пыльцой. Этот мрачный и неприветливый лес как будто зазвенел тысячей крохотных колокольчиков, ожил, задышал, расправил плечи. Он был живой, это сразу стало заметно. Алида, затаив дыхание, любовалась наступившими переменами. Она стала замечать, как красиво сверкает паутина, притаившись в ветках, как дрожат на кончиках листьев капельки росы, похожие на осколки волшебных зеркал.

Откуда-то издалека донеслась ответная мелодия, и, казалось, ее выводил целый хор прекрасных, неземных женских голосов. Мелдиан удовлетворенно выдохнул и отнял свирель от своих узких губ. Но музыка не прервалась. Дудочка пела теперь сама собой, продолжая самозабвенно выводить переливчатую мелодию. Рогатый бережно опустил свирель в карман и повернулся к Алиде с Мурмяузом.

– Хозяйки ответили. Можем лететь дальше. Хватайся.

– А кто такие хозяйки? – зачарованно произнесла Алида. Этот лес, несмотря на свою мрачность, казался ей теперь самым волшебным местом на свете. Мурмяуз тоже успокоился и притих, свернувшись клубком у нее за пазухой.

– Папины подружки. Сирины. Ты когда их увидишь, постарайся о своем думать. А то с непривычки так голову заморочат, мама не горюй, – живо откликнулся Мелдиан.

Сирины, или сирены, Алида помнила этих волшебных существ по сказкам. Полуженщины-полуптицы, завлекающие путников в смертельные объятия. Она сейчас очень надеялась, что Мелдиан не поведет ее на верную смерть. Но больше полагаться было не на кого, и Алида доверчиво обняла рогатого, а он снова взмыл в воздух, осторожно поднимаясь над древесными кронами.

Сначала Алиде показалось, что макушки впереди растущих деревьев унизаны большими пушистыми соцветиями, похожими на те, что распускаются на вербе по весне, только гораздо больше. Женское пение становилось все громче, сплетаясь с волшебной музыкой свирели Мелдиана. Но, когда одно из «соцветий» перепорхнуло с одной ветки на другую, Алида поняла, что это живые существа.

Крупные, гораздо больше коршуна или филина птицы усеяли лесные деревья. Но птицами их можно было назвать лишь отчасти. Голова, шея и грудь у них были точь-в-точь как у обычных женщин. Лица светились какой-то потусторонней красотой, пестрые перья сверкали множеством оттенков в неярком свете пасмурного дня. У многих женщин-птиц головы и груди были украшены тиарами и тяжелыми ожерельями из деревянных бусин, перьев и необработанных кристаллов.

– День добрый, девушки, – поздоровался с сиринами Мелдиан, отчего те лучезарно заулыбались, а некоторые, самые молодые, смущенно захихикали, томно поглядывая на крылатого парнишку.

– Что это за девушка с тобой, Мел? – спросила женщина-птица с красивым густо-синим оперением и тиарой, украшенной еловыми шишками. – Она вроде бы не чужая… Но и не из таких, как ты.

– Это знакомая моего отца, – ответил Мелдиан. – Она хранительница.

Сирины заохали и важно закивали Алиде, словно одобряя ее присутствие в своих землях. Она хотела спросить, не видели ли они птиц-наставников, но пение сиринов, которое продолжало литься откуда-то, словно сотканное из воздуха, даже когда они говорили, убаюкивало ее. Алида будто видела сон об уютном доме, о чашке с васильками, о пучках трав под потолком, о бабушке… Почему-то в этом сне был и Ричмольд, не угрюмый и задумчивый, как обычно, а со счастливой улыбкой на лице. Очертания женщин-птиц то расплывались перед глазами, подергиваясь непонятным туманом, то снова приобретали ясность.

– Усыпили вы бедняжку, девчата, – услышала она голос Мелдиана, доносящийся будто из-под слоя ваты. – Полетим мы в папин домик, а потом к древунам, по делам. Я к вам еще загляну, милашки.

Сирины снова захихикали и стали посылать альюду воздушные поцелуи, элегантно взмахивая цветными крыльями. Алида изо всех сил старалась не провалиться в сон, ведь нельзя оставлять Мурмяуза одного в компании демона. Еще и страница в ее сумке… Ну конечно! Мелдиан специально протащил ее мимо усыпляющих сиринов, чтобы уговорить отдать страницу! И как она сразу не догадалась?

Алида с усилием разлепила глаза и угрюмо сдвинула брови. Она будет начеку. Он ее не проведет. Она сжала ремешок сумки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Как все-таки жалко, что Ричмольд с ней не поехал! А может, просто струсил? Может, давно отдал свою страницу Магистрату, да и в ус не дует? А она здесь рискует жизнью, разыскивая их учителей…

Под ними расстилался дремучий лес, как бескрайний ковер, сотканный из лохматой шерстяной пряжи зеленых оттенков. Душистый лесной воздух приятно обдувал лицо, и Алида поймала себя на мысли, что теперь ей вовсе не страшно лететь. Наоборот, полет начал доставлять ей удовольствие, и, если бы не желание казаться серьезной и бдительной, она давно бы рассмеялась.

Между темными макушками деревьев показался просвет, и Мелдиан спикировал вниз. На поляне высился небольшой каменный дом, больше похожий на кладбищенскую часовню с острым шпилем и окном-розеткой. Дом был обнесен забором из длинных неотесанных кольев, на которых были надеты какие-то серо-бурые кругляши. Альюд приземлился на ноги перед домом, и Алида отцепилась от него, по-прежнему крепко сжимая рукой ремешок сумки.

– Внутри, может, немного пыльно, но ты не стесняйся, проходи. Ноги можешь не вытирать, – напутствовал Мелдиан. Он еще раз дунул в свирель, и мелодия замерла, оставив лишь густую тишину, типичную для любого другого леса.

Алида повернулась ко входу, намереваясь войти внутрь, но ее взгляд споткнулся, остановившись на ограде. Ее прошиб холодный пот. То, что она сначала приняла за каменные кругляши, оказалось черепами, подозрительно похожими на человеческие.

– Ну да, а что? – пожал плечами Мелдиан, проследив за взглядом травницы. – Должен же кто-то присматривать за домом. В замке – горгульи, а здесь – вот эти ребята.

Осознание того, что он так спокойно говорит о несчастных погибших, заполнило разум Алиды, как ядовитый болотный газ. Все веселье и радость полета куда-то делись, рассеялись, как утренний туман. Скорее всего, они и были просто мороком, насланным сиринами.

– Я никуда с тобой не пойду! – вдруг заявила Алида. – Вы – чудовища! Человеческая жизнь для вас ничего не значит! И вы на самом деле надеетесь, что мы отдадим страницы сами? Да я лучше брошу ее в огонь, чем отдам тебе и твоему папаше! – Страх, усталость и обида за тех, кому принадлежали эти черепа, навалились на Алиду, сдавили грудь, мешая дышать. Она больше не хотела встречаться ни с чем волшебным, нет, никогда в жизни, ни за что на свете! Пусть эти альюды останутся в сказках, пусть отправляются в небытие, жестокие и беспринципные, такие чуждые привычному миру. Уж лучше отдать страницу Магистрату, пусть Магистров и называют отчего-то лжецами, всё же они люди, а не воплощения каких-то неведомых сил.

– И куда же ты пойдешь? – резонно заметил Мелдиан. – Сирины не тронули тебя только потому, что ты была со мной. Ну, и моя свирель помогла. Ступишь в чащу – и твоя бабуля точно не дождется внучку.

– Мерзкие шантажисты, – возмутилась Алида, для успокоения поглаживая мягкий мех Мурмяуза. – Скажи хотя бы, для чего я тебе нужна?

– Вот поэтому мы и идем в дом, – сказал альюд. – Лес, понимаешь ли, может подслушать. А я не люблю, когда меня слушают те, для чьих ушей этот разговор не предназначен.

Он поднялся по крыльцу и отворил тяжелую дверь. Та издала жалобный скрип, и Алиде пришлось войти вслед за ним. Ей и правда не хотелось оставаться одной в этом неправильно тихом лесу, но снова гостить у демонов, да еще и без Ричмольда, тоже представлялось сомнительным удовольствием.

Внутри дом оказался очень похож на Черный замок Вольфзунда: такие же каменные стены, украшенные гобеленами, темная мебель с витиеватой резьбой, но вот пол был выстлан массивными красноватыми досками, а не камнем. Мелдиан зажег несколько светильников, потому что скудного света, льющегося через окна, явно было недостаточно. Алида присела к столу, а Мурмяуз устроился в кресле. Рогатый покопался в кухонных ящиках и извлек оттуда сдобные булочки, варенье, пироги с капустой и домашнюю колбасу.

– Да не пугайся ты, все свежее, – усмехнулся он. – Я уже бывал тут на днях. Пополнил запасы. Чай черный или зеленый?

– Черный. Если есть смородиновый лист, то с ним, – ответила Алида.

– Все есть, – сказал альюд и потряс стеклянной банкой с душистыми травами к чаю.

Травница вздохнула, стараясь взять себя в руки. Волею судеб она вынуждена проводить время в компании альюда, но это, пожалуй, лучше, чем прятаться от матросов на «Волчьей пасти». По крайней мере, она уже в Птичьих Землях, и, судя по всему, у нее есть приличные шансы узнать здесь что-то о наставниках и проклятии, настигшем их. Она попробует договориться с Мелдианом. В конце концов, пока здесь не так уж и страшно, если не считать жуткую ограду. И даже есть, чем перекусить.

– Можно называть тебя Мелом? – спросила Алида, когда перед ней появилась большая чашка горячего ароматного напитка. Ее настроение немного улучшилось после первой съеденной булочки с вишневым джемом.

– Называй, – согласился альюд, отправляя в рот пироги и толстые куски колбасы. – В общем, если ты больше не собираешься истерить, расскажу тебе, зачем мы здесь. Ты слышала про древунов?

Алида покачала головой. Ей не очень хотелось выслушивать сложные объяснения о еще каких-то волшебных расах, но кто знает, вдруг это поможет ей в поисках?

– Древуны – племя природных магов. Их нельзя отнести ни к альюдам, ни к людям – скорее, они промежуточное звено между теми и другими. Они обладают магией, но не такой всесильной, какой обладали мы в былые времена. Их силам подчиняется природа. Древуны варят прекрасные зелья, знают заговоры на погоду, выращивают редкие растения, разводят животных. Они не бессмертны, но живут значительно дольше людей. Здесь, в этом лесу, находится одно из крупнейших поселений древунов. И на одной из их девушек – Лиссе – я собираюсь жениться.

Алида открыла рот. Она-то тут при чем?

– И как я тебе помогу? Украду ее и притащу под венец?

– Мы с Лиссой виделись всего один раз, и пока она не очень-то мне доверяет, – прижал уши Мел. – Ну да, внешность у меня не самая привлекательная, понимаю. Женщины так устроены, что охотнее верят себе подобным, не находишь?

– Может быть, – нахмурилась Алида.

– Ну так вот, ты постучишь в дом к Лиссе, прикинешься заблудившейся бедняжкой. А еще лучше будет, если ты скажешь, что твоя мама тоже из древунов. Напросишься погостить. А между делом расскажешь, какой я душка и очаровашка. Идет?

– Мел, – промямлила Алида, соображая, как бы помягче намекнуть ему, что план никуда не годится. – Мел, как я объясню, каким образом я попала в Птичьи Земли?

Мелдиан махнул рукой:

– Ой, ну придумай что-нибудь. На метле прилетела, скажи. Разве сложно соврать?

– Ну, допустим, у меня получится, – предположила Алида, болтая ногами. – Ты обещаешь взамен рассказать мне, где искать наставников?

Мелдиан сощурил страшные черные глаза, бездонные и пустые, как пропасти. Алиде сделалось жутко под этим взглядом, но она его выдержала. Если имеешь дела с демонами, учись играть по их правилам.

– Ладно. Если Лисса согласится пойти со мной на бал, я расскажу тебе все, что знаю о наставниках. Идет?

– Погоди, погоди! Какой еще бал? Мы на такое не договаривались! – возмутилась гостья. – Так что мне ей говорить?

– Ну подумаешь, забыл уточнить, что кричать-то сразу? – проворчал Мелдиан, облизывая варенье с пальцев. – В сущности это ничего не меняет. Ты все равно расскажешь, какой я отличный кавалер. А она сама поймет, что лучшего партнера по танцам найти невозможно. Не волнуйся, у древунов сейчас на уме только предстоящий бал. Особенно у девушек.

– По рукам, – немного поколебавшись, важно согласилась Алида, слабо представляя, как уговорит эту Лиссу провести время с таким чудищем. Мелдиан рассмеялся:

– Я смотрю, ты осваиваешь искусство сделок. В будущем тебе это пригодится. – Альюд подмигнул ей и пожал протянутую руку Алиды.

– Так ты что, выходит, правда влюблен в эту Лиссу? – спросила Алида у Мелдиана, когда они шли лесной тропой в сторону поселения древунов. – А зачем тогда флиртовал с сиринами?

– Умей различать флирт и стратегическую хитрость, – отмахнулся Мелдиан. – А вообще, не твоего ума дело, маленькая смертная. У нас уговор, не забыла? Будешь совать нос в мои дела – передумаю и ничего тебе не скажу про твою драгоценную бабулю.

Алида то и дело поглядывала, идет ли Мурмяуз за ними. Белый кот послушно трусил по тропе, не решаясь исследовать окрестности. Алида и сама не решилась бы. Уж больно мрачным был этот лес, особенно без музыки свирели Мелдиана. Ветки деревьев свисали над тропой так низко, что иногда даже касались макушки Алиды, и она вздрагивала, каждый раз воображая, будто ее трогают щупальца какого-то чудовища. «В моем положении глупо бояться чудовищ, ведь я иду за одним из них», – обреченно подумала она, шагая за Мелом.

– Я покажу тебе дом, а ты постучишься в дверь и напросишься на чай. Если чая не будет, придумай что-нибудь, любой предлог, чтобы завести разговор. Ты Лиссу сразу узнаешь. Она красивая, – наставлял ее альюд.

– А что, разве ты сам не пойдешь? – спросила Алида.

– Я бы пошел, если бы не встретил тебя. И тогда у меня созрел план получше. Сама посуди, я бы выглядел последним ослом, если бы сам принялся уговаривать ее пойти со мной на бал. А тут приходишь ты, вся такая милашечка с котиком, и между делом с восторгом описываешь, какой я молодец. Женщина всегда верит женщине, ну, согласись.

– Вот и не всегда, – упрямо возразила Алида. Она предпочитала не верить женщинам. По крайней мере, не всем. Особенно после одного случая.

В любой деревне королевства традиции оставались сильнее, чем в городах. И в безымянной деревеньке, где выросла Алида, несколько раз в году с размахом отмечали традиционные крестьянские праздники. Это произошло всего год назад, когда жители отмечали Летнее Солнцестояние. Алида вместе с другими деревенскими девушками старательно плела венки, рассчитывая произвести фурор во время вечерних танцев у костра. Конечно, Алида мечтала впечатлить Ханера и предвкушала, каким восторженным взглядом одарит ее конюх, едва заметит ее восхитительный головной убор.

– Вплети подсолнечник, – посоветовала ей Каина, которую Алида на тот момент считала своей лучшей подругой. – Желтый хорошо подчеркнет твой необычный цвет глаз.

Алида так и поступила, вплела в венок несколько соцветий с темными семечками внутри, совсем позабыв, что утром угощала такими же подсолнечниками садовых птиц.

Заметив свою покровительницу в аппетитном венке, стая шумных синиц вылетела из кустов, плотно облепив прическу Алиды. Они путали ее волосы своими коготками, клевали венок, вытаскивая из него цветы в поисках семечек, оставляли белые пятнышки на отглаженном платье. Стоит ли говорить, как громко хохотали деревенские девушки? Но громче всех – Каина. Остаток вечера Алида провела, отстирывая платье и расчесывая волосы, проклиная подругу за совет.

Потанцевать с Ханером в тот вечер она так и не смогла. А сейчас, наверное, и не захотела бы. Алида вздрогнула, вспомнив, как безучастно рыцарь ее мечты наблюдал за галдящей толпой мерзких моряков, которые тащили ее, беспомощную и вырывающуюся, в каюту.

Надо спросить у Мела: а он защитил бы свою Лиссу в случае опасности?

И следом другая мысль пришла в голову Алиде: а Ричмольд умеет танцевать? С Перинерой тогда в кабаке получалось вроде бы неплохо. Когда бабушка вернется, надо бы пригласить его в гости на какой-нибудь праздник.

Деревья внезапно расступились, и Алида с Мелдианом оказались на окраине деревни. Дома здесь стояли не рядами, а выстраивались по окружностям, образуя большой внешний круг и внутренний, поменьше. Алиде это напомнило то, как растут поганки в темных чащах, образуя ведьмины круги. Домики были хоть и старые, но довольно ухоженные. Вокруг некоторых росли цветы, в основном наперстянки и аконит. В огороженных плетеными ивовыми заборчиками дворах паслись толстые несушки.

– Тебе нужен третий дом слева от дороги. По малому кругу, – весело сообщил Мелдиан и довольно пошевелил ушами. – А я пойду подкреплюсь ватрушками у знакомой старушки. Удачи. Встретимся через два часа у главной деревенской жаровни. – Он похлопал Алиду по плечу и засеменил к одной из избушек. Из-за тяжелых крыльев, сложенных за спиной, Мелдиан двигался немного вразвалочку, как голубь.

Алида рассеянно взяла Мурмяуза на ручки, разгрызла очередную сушку из изрядно поредевшей связки и пошла отсчитывать третий дом слева от тропы. Древуны, должно быть, были ужасными домоседами, ведь на улице она не увидела ни души.

Дойдя до нужной избушки, Алида робко постучала в дверь.

– Если это снова ты, то я за себя не отвечаю! – грозно произнес женский голос, и дверь отворилась. На Алиду уставилась высокая стройная девушка со светлыми пепельно-русыми волосами. – Извините, мы знакомы?

«Должно быть, это и есть Лисса, – подумала Алида. – Вроде бы красивая».

– Простите, пожалуйста, но не будет ли у вас чая для меня и моего котика? – жалобно спросила Алида, приподняв Мурмяуза повыше.

– Котик тоже не прочь почаевничать? – с подозрением спросила хозяйка.

– Он очень любит чай. Особенно с молоком, – заверила ее Алида и, не теряя времени, просочилась внутрь дома. Хозяйка, должно быть, опешила от наглости непрошеных гостей, но ничем не выразила своего недовольства.

– Ладно, вскипячу чайник. Меня зовут Лисса, – произнесла хозяйка и Алида едва сдержалась от победного клича. Первую часть задания она выполнила – попала в нужный дом.

– Я Алида, а это Мурмяуз, – сообщила она. – Мы немножко заплутали. Мы приехали на бал, – брякнула она первое, что пришло в голову из того, что говорил Мел.

Лисса посмотрела на нее подозрительно, разливая чай по глиняным кружкам, но, видимо, упоминание бала убедило ее в том, что незнакомка не из врагов.

– Так ты ведьма? – спросила наконец Лисса, усаживаясь за стол напротив Алиды.

– Я увлекаюсь травами, – уклончиво ответила Алида. – У вас просто роскошная наперстянка во дворе.

– О, я рада, что ты оценила, – польщенно улыбнулась та. – И с кем ты хочешь танцевать на балу?

– Мой друг скоро приедет. Он астроном, – соврала Алида. – А вы?

– Я вообще не хочу туда идти, но этот приставучий альюд… Даже не знаю, безопасно ли ему отказать. Уж больно морда страшная, – пожаловалась Лисса.

Алида поняла, что настало время действовать.

– Так вы – та самая Лисса? – притворно удивилась она. – Ну надо же! Мелдиан только о вас и говорит. Вам очень повезло, он просто замечательный… парень… точнее, альюд.

– В самом деле говорит? – недоверчиво спросила Лисса, заправляя прядь светлых волос за ухо. – Я-то думала, он смеется надо мной…

– В самом-самом деле, – горячо заверила ее гостья, попивая травяной чай. Она постучала кончиком ложки по соцветию мяты, чтобы оно опустилось на донышко кружки. – Он в вас так влюблен, что пылает до кончиков рогов.

Лисса смущенно улыбнулась и встала из-за стола. Она постояла у окна, а потом снова заговорила с Алидой, чуть более взволнованно, чем прежде.

– А как тебе кажется, он не слишком… ну… страшный? Не посмотрят ли на меня косо на балу?

Алида не знала, как обычно выглядят остальные древуны и альюды, которые соберутся на этот их праздник. Может быть, рога и глаза без зрачков вкупе с острыми зубами считаются у них верхом красоты и элегантности?

– Он мил и галантен, – ответила травница, предоставляя Лиссе самой решить, имеет она в виду внешние или душевные качества рогатого кавалера.

Лисса заметно оживилась, и мечтательная улыбка с легким румянцем сделали ее лицо еще красивее. Алида с удовольствием рассматривала простое серо-зеленое платье хозяйки с красивыми вышитыми деревьями и птицами. Она решила, что девушка в таком прекрасном платье просто не может быть опасной, и облегченно выдохнула. Что ж, гостить у древунов в Птичьих Землях пока не так уж страшно.

– А где твое помело? – внезапно спросила Лисса.

Алида от растерянности едва не выронила чашку и вопросительно уставилась на новую знакомую.

– Что?

– Ну, помело, метла. Ты же ведьма, правильно? Раньше они всегда прилетали на бал верхом на метлах. Хотя, это будет первый бал за последние пятьсот лет, так что многое могло поменяться.

– Ммм, – промычала Алида, судорожно соображая, что бы ответить. Действительно, как она объяснит свое появление в Землях? Про шхуну, наверное, лучше молчать: мало ли, что подумают древуны и сирины. Прослыть шпионкой ей совсем не хотелось.

От ответа ее освободил требовательный стук в дверь.

– Лисса, открой!

– Ой, мама пришла, – сказала хозяйка и бросилась к двери.

Едва дверь приотворилась, Мурмяуз мяукнул и устремился на волю, к щебечущим птицам. Алиде не оставалось ничего, кроме как броситься ловить кота. Она прошмыгнула мимо Лиссы и ее матери, высокой стройной женщины в расшитом платье и с накинутым на плечи цветастым платком. Алида понимала, что стыдно сбегать вот так, не попрощавшись и не поблагодарив за чай, однако она отчаянно боялась, что ее неведьминская сущность скоро будет разоблачена.

Алида догнала Мурмяуза, подхватила его на руки и бросилась бежать по деревенской улице. Помимо ядовитых растений, древуны выращивали овощи и фруктовые деревья, и юная травница невольно залюбовалась безупречно ровными грядками без единого сорняка и аккуратными кронами яблонь и слив. В деревне было удивительно тихо, и ей это нравилось куда больше шумного и суматошного города. «Почти как в нашей деревеньке», – подумалось Алиде.

Мелдиан сидел на лавке, сооруженной из толстого бревна, и наигрывал на свирели незамысловатую мелодию. Алида сразу поняла, что на этот раз музыка не была волшебной. Никакой таинственной атмосферы мелодия не создавала, но все равно была приятной. Похожую картинку она когда-то видела в книжке: человекоподобное существо с заостренными рогами сидит, сгорбившись, и сосредоточенно дует в изящную дудочку.

– Это мы, – сообщила Алида и присела на лавку. Мурмяуз устроился рядом с ней и принялся умывать мордочку лапой.

– Ну что, согласна она выйти за меня? – нетерпеливо засовывая свирель в карман куртки, спросил альюд.

Алида опешила. Ее заданием было уговорить Лиссу пойти на бал с Мелдианом, ни о какой женитьбе речи не шло!

– На бал пойдет, – неопределенно тряхнула головой Алида. – Наверное.

– Отлично, – выдохнул демон. – Согласиться танцевать вместе на нашем балу – это все равно что вступить в серьезные отношения, – пояснил он. – Напомни, что я там тебе обещал?

Сердце Алиды гулко забилось. Вот ради чего она проделала опасный путь! Сейчас она точно узнает, где искать бабушку и Герта! И ее затея с плаванием в Птичьи Земли не будет напрасной.

– Ты обещал сказать, где найти заколдованных наставников, – с надеждой произнесла она и во все глаза уставилась на Мелдиана. Сейчас, готовясь услышать заветные знания, она больше не считала его уродливым чудовищем. Вполне милый парнишка, только странный.

– Ах, вот оно что… я обещал рассказать то, что знаю. Так вот, – Мел пошевелил заостренными ушами, – я ничего о них не знаю. Извини. – Альюд пожал плечами и снова достал из кармана свирель.

Алиде показалось, будто весь воздух из ее легких выпустили, оставив только удушающее, горькое разочарование. Ее снова обманули. Она старалась, расхваливала этого рогатого плута перед девушкой-древуном, а он берет и говорит, что ничего не знает про наставников?! В горле у Алиды запершило, а глаза застлала пелена слез.

– Но у нас был уговор! У вас не принято срывать сделки! – в отчаянии крикнула Алида, чувствуя, что еще чуть-чуть и разрыдается, как маленькая заблудившаяся девочка. «А я и есть маленькая заблудившаяся девочка, – подумала она. – Так чего мне стесняться?» И Алида завыла в голос, позволяя слезам умывать лицо, уносить в своем потоке всю боль, всю обиду, всю растерянность и всю безысходность, что разрывали ее сердце.

Мягкое крыло опустилось ей на плечо, но Алида сбросила его. Если бы не остатки самообладания и не страх за свою жизнь, она бы с удовольствием повыдирала все перья Мелдиану и отдала бы их Мурмяузу для игр.

– Я ведь не нарушил условия сделки. Я и правда ничего не знаю о ваших птицах, это дела отца. Лучше тебе поговорить с ним, – произнес рогатый, и в его голосе Алида различила нотки сострадания. Но ей не нужно было сочувствие этого уродца. Ей нужна была бабушка и дом.

– Я сейчас же пойду и расскажу все про тебя Лиссе! – зашипела Алида, вытирая слезы со щек. – И плевать, что она узнает, что я простой человек. Главное, чтобы поняла, какая мерзкая у тебя душонка!

– Ну, это если ты убедишь ее, что хоть какая-то душонка у меня имеется, – усмехнулся Мелдиан, но выражение его лица быстро сменилось, когда он увидел, что Алида действительно встала и решительно двинулась обратно, к дому Лиссы. – Эй-эй, постой! Мы так не договаривались!

– Не тебе учить меня честности, – заявила Алида и ускорила шаг. Надо предупредить Лиссу, чтобы искала себе другого партнера по танцам.

– Алида! – отчаянно крикнул Мелдиан, и травница со злорадством отметила истерические нотки у него в голосе.

Алида решила сократить путь и бросилась напрямик через дворы, перепрыгивая низенькие ограды и стараясь не потоптать аккуратные огороды древунов.

На бегу она оглянулась: не бежит ли Мелдиан за ней? Не горит ли желанием убить ее, чтобы ничего не рассказала? Но погони не было. Должно быть, демон посчитал, что Алиде не хватит духу его сдать.

Алида врезалась во что-то мягкое и навзничь упала в сено, которым был устлан один из деревенских дворов. Мохнатая голова с уморительной мордочкой недоумевающе уставилась на Алиду, а Алида уставилась на нее. «Это же Липучка», – подумала она и поднялась на ноги, отряхивая платье от налипших сухих травинок.

Во дворе топтались, сбившись в кучку, не меньше дюжины разномастных пушистых альпак. Животные настороженно поглядывали на незваную гостью, помахивая короткими хвостами.

– Скоро к вам приедет ваш друг по имени Липучка, – сказала Алида альпакам. – Жалко, я не могу сообщить Дрею, что вы здесь действительно живете. Хотя он скоро приедет и сам все увидит.

Алида осторожно погладила альпаку, в бок которой она неуклюже врезалась, и пошла дальше уже спокойным шагом. Мелдиан за ней не гнался. Алида не понимала, значит ли это, что альюд посчитал ее неспособной рассказать обо всем Лиссе или, может, задумал новую хитрость.

Между оградами садов и уличными дорогами встречались выложенные из камней кострища с горками золы внутри. По пути Алиде встретилось несколько местных, и она заметила, что все древуны – и мужчины, и женщины – были высоки и красивы, носили длинные волосы, сплетенные в жгуты и косы, а одежду предпочитали свободную, скроенную из плотных тканей, украшенную богатой вышивкой по рукавам и подолам. На Алиду здесь смотрели с любопытством, но без враждебности. Со своим маленьким ростом она чувствовала себя ребенком, заблудившимся среди незнакомых взрослых людей.

Наконец она узнала дом Лиссы, украшенный наличниками с вырезанным чертополохом. Шустро взлетела по ступеням крыльца и вбежала в дверь.

В комнате за столом сидели Лисса, ее статная мать и Мелдиан, распивая чай с плюшками и над чем-то весело хохоча. Если уж Лисса с матерью так благосклонны к Мелдиану, то, конечно, ее слова ничего не изменят, а узнав, что она никакая не ведьма, а обычный человек, волею судеб заброшенный в чужие земли, древуны запросто могут ее выгнать. Наверное, расстройство так явно отразилось на ее лице, что Лисса заметила это и подошла к новой знакомой, оставив мать и рогатого альюда чаевничать вдвоем.

– Что случилось, Алида? Почему ты чуть не плачешь? Пойдем к нам, садись, – мягко сказала древун, по-дружески приобнимая ее за плечи и подталкивая к столу.

– Не танцуйте с Мелдианом, – насупившись, попросила Алида. – Он обманщик.

– И как же он тебя обманул? Пойдем за стол, расскажешь все как есть.

Лисса взяла Алиду за руку и повела к столу, Мурмяуз с готовностью потрусил впереди них, запрыгнул на стул, проверяя, что же там имеется вкусного.

Мелдиан хитро сощурился, глядя на Алиду, и ее щеки вспыхнули. Поливать грязью альюда в его присутствии ей было стыдно, к тому же онапрекрасно понимала, что стоит ему рассказать, кто она на самом деле, ее тут же выдворят из деревни.

– Алида хотела изучить местные травы. Она совсем не опытная ведьма, к тому же большую часть жизни провела в забытьи. Ты ведь поможешь ей, Лиссушка? – сказал Мелдиан и с хлюпаньем сделал глоток горячего чая.

– Возрождение старых традиций – это замечательно, – кивнула мать Лиссы. – Твой отец будет присылать нам на обучение молодых чаровниц?

– На балу сами все у него спросите, – отмахнулся рогатый и едва заметно подмигнул Алиде.

Алида открыла рот от удивления, но тут же поняла, что Мелдиан снова ее перехитрил. Конечно, он знал, что она не посмеет сказать о нем ничего плохого, если он первый выгородит ее саму. Алида потупила взгляд и принялась рассеянно качать ногой. Лисса поставила перед ней чашку чая, в котором плавали лепестки васильков и ягоды бузины, и ободряющее сжала ее руку.

– Пойдем, расскажешь, – шепнула хозяйка. – Если уж он набивается ко мне в мужья, то я хочу знать о нем все, в особенности неприятные вещи.

Она повлекла Алиду за собой в комнату, и та, захватив чашку, послушно пошла за ней.

В комнате было две кровати с изголовьями из кривых коряг, деревянный стол с потемневшим зеркалом в рамке-подставке, несколько полок с книгами и сундук для одежды. Деревянные стены украшали домотканые ковры с изображениями животных и птиц, а по бокам двух окон висели занавески с вышитыми маками. Лисса села на кровать, заправленную лоскутным покрывалом, и постучала ладонью рядом с собой, приглашая Алиду сесть.

Кровать оказалась настолько мягкой и удобной, что Алида не удержалась и довольно охнула. Когда-то у нее была почти такая же…

– Давай выкладывай, что у вас стряслось, – нетерпеливо сказала Лисса. – Как он тебя обманул?

Алида поерзала, соображая, что можно говорить, а что нельзя. Она вдруг почувствовала, насколько устала что-то скрывать, юлить, недоговаривать. Она скучала по Ричмольду и по тем дням, что они провели вместе, ведь ему она могла говорить абсолютно все, что тревожило ее душу и волновало сердце. Ей не хватало друга, перед которым можно стать, наконец, честной, который выслушает, посочувствует и даст совет. Она понимала, насколько неосмотрительно будет рассказать всю правду почти незнакомой девушке, да еще и находясь в чужих, полных темной магии и непонятных существ землях. Алида даже легонько усмехнулась тому, сколько раз ее настроение сегодня менялось, заставляя принимать множество разных, порой противоположных решений. Но желание выговориться пересилило и, понимая, что, возможно, копает яму сама себе, гостья сказала:

– Лисса, я не ведьма. Я ученица травницы из деревни близ Биунума. И все, чего я хочу, – это найти мою бабушку и других учителей, которые несколько дней назад превратились в птиц. Мелдиан обещал мне помочь, если я помогу ему. Но он не сказал мне ничего про то, как их можно вернуть. Я… я не знаю, что мне делать, – Алида сглотнула ком в горле, – и не знаю, куда идти. Мне страшно. И грустно, очень грустно, – всхлипнула травница.

Лисса обняла Алиду за плечи и прижала к своей груди. Алида с готовностью уткнулась лицом в мягкое платье своей новой знакомой и расплакалась, чувствуя себя потерянной и глубоко несчастной.

– Твоя бабушка была хранителем? – спросила Лисса.

Алида кивнула.

– У нас нет заколдованных людей, – продолжила она. – Мы бы чувствовали это. Клянусь, это так. Спрашивать нужно у того, кто их проклял. У Вольфзунда. Он будет здесь на балу, через три дня. Дождись и поговори с ним. Во время праздника он должен быть в хорошем настроении. – Лисса задумчиво помолчала, перебирая пряди волос Алиды, а потом выпалила с плохо скрываемым любопытством в голосе: – А эта… вещь… Она сейчас у тебя?

Алида мигом поняла, что она имеет в виду страницу Манускрипта, и нехотя кивнула.

– Покажи, – жадно попросила Лисса.

Алида вздохнула, не чувствуя в себе сил сопротивляться, и, порывшись в сумке, достала футляр. Глаза Лиссы вспыхнули интересом, но она не стала брать вещь в руки, лишь полюбовалась на расстоянии и улыбнулась.

– Точно, настоящая хранительница, – сказала она. – Теперь моя очередь. Иди сюда, – она поманила Алиду к сундуку и отбросила крышку.

В деревянном сундуке с обитыми металлом уголками таилось настоящее сокровище. Алида, затаив дыхание, насчитала не меньше тридцати темных футляров, украшенных рунами. Тридцать страниц Манускрипта, за каждую из которых Магистрат и альюды готовы перегрызть друг другу глотки.

– Моя много раз прабабушка была одной из ключевых хранителей, – отвечая на немой вопрос гостьи, сказала хозяйка. – Теперь ты понимаешь, почему Мел так настойчиво желает танцевать со мной? – с грустным вздохом добавила она.

– А разве древуны не приближенные альюдов? – спросила Алида. – Разве вы не должны отдать это все Вольфзунду?

– Мы – свободный народ. Мы никому ничего не должны, – гордо сказала Лисса. – Захочу – отдам. А может, захочу, чтобы Магистрат стал могущественным. Как решу, так и будет. Как ты решишь, так и будет. Пока еще все в наших руках.

– А если половина хранителей решит так, а остальные – по-другому?

– Значит, будет война, – вздохнула Лисса. – Но я думаю, до этого не дойдет. С большой вероятностью я отдам свои страницы Вольфзунду. Раньше ведь у альюдов была сила, и все жили неплохо, а полной власти у людей-волшебников не было никогда. Мы не можем знать, будет с ними лучше или хуже. Поэтому разумнее повторить то, что уже было. А ты как решила?

– Я не знаю, – честно ответила Алида. – Мой друг остался в Биунуме. Он хотел познакомиться с Магистрами поближе, а я поплыла искать наших наставников, чтобы они нам все рассказали. Я думала, они здесь, в Птичьих Землях, а теперь и не знаю, куда идти дальше и что делать…

– Ну-ну, хватит плакать. – Лисса взяла ее за руку и погладила теплым пальцем по тыльной стороне ладони. – С чего ты взяла, что они здесь? И как добралась через Большую Воду?

Алида замерла, думая, стоит ли рассказывать про шхуну «Волчья пасть» с полутора дюжинами решительно настроенных мужчин, которая на всех парусах мчится к заколдованной земле.

– Лисса, невежливо так надолго запираться, Мелдиан уже скучает, – послышался у двери голос матери Лиссы, и девушка крикнула в ответ:

– Уже иду, мам!

Она снова повернулась к Алиде и сказала:

– Вот что, Алида. Поживи до бала у меня, в моей комнате. Маму я уговорю, не переживай. Потом потолкуешь с Вольфзундом и узнаешь, где искать ваших заколдованных наставников. Я помогу тебе всем, чем смогу.

– Спасибо, – улыбнулась Алида.

Лисса вышла в общую комнату и принялась о чем-то беседовать с рогатым и матерью, звеня чашками. Через приоткрытую дверь в спальню вошел Мурмяуз, довольно облизываясь, – чем-то уже поживился. Алида сгребла кота в охапку и завалилась на кровать, утопая в мягкой перине. «Интересно, а Мелдиан хочет жениться на Лиссе только из-за тридцати страниц Манускрипта, чтобы выслужиться перед отцом, или она правда ему небезразлична?» – подумала Алида. Ей понравилась эта девушка с холодными серыми глазами и благородным точеным лицом. Надо будет отблагодарить ее пирогами за гостеприимство. Алида зарылась лицом в мех Мурмяуза, представляя, что может сейчас делать Ричмольд. «Три дня, – сказала она себе. – Я узнаю, где бабушка, всего через три дня».

Глава 15, в которой хранители разоблачают шпиона

Кемара сидела чуть в стороне и наблюдала, как он переписывает книги. Не то чтобы Ричмольду это мешало. Просто он не привык, когда кто-то смотрит, что он делает. Он смущался и пару раз допустил ошибки в записях. Голоса книг в его голове при этом возмущенно восклицали.

Сегодня было солнечно. Свет заливал Библиотеку, заставляя пылинки красиво танцевать в его лучах. Ричмольд почти привык жить здесь и каждый день с головой уходил в свое занятие. Вольные хранители его не донимали, если он уходил в дальние коридоры. Там было тихо и спокойно. Конечно, если не брать во внимание голоса книг, которые он теперь слышал все громче и отчетливее.

– Ты красивый, – вдруг сказала Кемара. – Золотой.

Ричмольд заметил, что солнце как раз заглянуло в окно и заливает светом всю его фигуру. Он усмехнулся и мотнул головой.

– Ты, наверное, выбрала неправильное слово. Про меня нельзя так сказать. – Он снова уткнулся в книги, с недовольством замечая, как румянец смущения заливает его лицо.

Ричмольд всегда знал, что он некрасив, хотя Герт частенько пытался убедить его в обратном. Он был слишком худым, слишком долговязым, слишком нескладным. Его чуть вздернутый нос отличался какой-то изломанной горбинкой, а за широкий рот с бледными губами его в детстве дразнили жабой. Хуже всего были веснушки: они покрывали каждый сантиметр светлой кожи. Ричмольд их ненавидел. Он носил волосы чуть длиннее, чем остальные мальчишки его возраста, чтоб спрятать торчащие уши и немного сгладить острые скулы. Но каждый, кто хоть раз его видел, первым делом обращал внимание на глаза. Они были большие и печальные, такого насыщенного синего оттенка, что казались неподходящими этому резкому и неправильному лицу. Ричмольду не нравился собственный взгляд, когда он смотрел на себя в зеркало. Ему казалось, что ученый-астроном должен смотреть решительно и целеустремленно, а не обладать взглядом побитой собаки. Поэтому он старался не смотреть людям в лицо, предпочитая разглядывать из-под рыжих ресниц дорожные камни и обувь прохожих.

– Все правильно, – после минутного молчания произнесла Кемара. – Красивый. И добрый.

Ричмольд смущенно улыбнулся и поспешил отделаться от общества Кемары, выйдя на свежий воздух. Он не мог сосредоточенно заниматься делом, когда она сидела рядом и молча смотрела, как карандаш в его пальцах скользит по шершавой бумаге, записывая строчку за строчкой.

Магистры до сих пор были доброжелательны и щедры к хранителям, но Ричмольд усматривал в их поведении елейность, искусственность. Он не мог понять, кажется ли ему так из-за прочитанного в Демонодиуме или Магистры и правда усыпляют бдительность гостей, а сами готовят их к страшной участи. «Как поросят на убой», – промелькнуло у него в мыслях.

Когда Ричмольду было шесть, они с Гертом отправились на ярмарку прикупить свежих яиц и копченого мяса. Учитель отвлекся на разговор со знакомым ученым, которого случайно встретил в толпе, а Ричмольд, привыкший держаться на почтительном расстоянии, чтобы не навлечь на астронома гнев властей, остановился у загона с потешными розовыми свинками, которых фермер привез на ярмарку. Поросята принялись деловито обнюхивать мягкими пятачками веснушчатые пальцы мальчика, и Рич робко рассмеялся, поглаживая щетинистые лбы своих новых приятелей.

– Кого из них ты выбираешь, мальчик? – спросил полный, пропахший сеном и навозом фермер.

Ричмольд вопросительно взглянул на торговца. Он что, предлагает ему забрать поросенка домой? Рич слышал, что в богатых семьях детям позволяли заводить щенков и котят, чтобы вместе играть и даже брать их промозглыми осенними вечерами с собой в постель. Но Герт был строг и не позволял Ричмольду тащить в башню даже светляков, которых мальчик ловил и сажал в стеклянную банку. Он на минуту представил лицо Герта при виде ручного домашнего поросенка и чуть не прыснул от смеха.

– Ручаюсь, из этого парня получатся отличные отбивные. В меру жирные, нежные и сочные. Где твоя матушка? Давай я расскажу ей, какими приправами натереть мясо, чтобы его вкус стал особенно изысканным.

Фермер поймал одного из поросят, некрупного и пухлого, который понравился Ричмольду больше всех остальных своим золотистым чубчиком над упрямым лбом, и поднял его за ноги. Поросенок завизжал, брыкаясь в воздухе, и Рич побледнел. До него, наконец, дошло, что имел в виду фермер. Он предлагал мальчику не завести поросенка в качестве домашнего любимца. Он предлагал приготовить из милого друга сытный обед.

Мальчик бросился искать Герта. Народу на ярмарке стало больше, и ему приходилось протискиваться через лабиринты ног, ища глазами знакомые остроносые башмаки с вышитыми звездами. В тот день он едва не затерялся в толпе, а Герт ругал себя за то, что оставил Ричмольда одного.

Рич потом долго грустил, переживая, что его друг-поросенок отправится на отбивные или в рагу. Все-таки свинки были упитанные и ухоженные, о них явно хорошо заботились. В его детской голове с трудом укладывалось понимание, что можно сначала заботиться о живом существе, а потом убить, пусть и для поддержания собственных сил. Но голод быстро взял верх, и уже на следующий день Ричмольд уплетал копченое мясо с овощами и хлебом.

Почему-то он именно сейчас вспомнил этот эпизод из своей жизни. Сейчас, когда Магистры так добры и щедры к хранителям. Как фермер к поросятам…

Три раза на дню в трапезной накрывались столы, и повара, которым приходилось теперь работать несравненно больше, чем когда-либо, выставляли тарелки с дымящимися супами, печеным мясом и картофелем, тушеной капустой, пирогами и свежим хлебом. Гостей Библиотеки кормили сытно и вкусно, и постепенно хранители расслаблялись, растрачивали свое недоверие, становились ленивыми и вальяжными, как раскормленные коты. Ричмольд поражался такой скорой перемене и начал подумывать, а не подсыпают ли Магистры какое-то зелье в еду?

«Уже думаю, как Алида», – усмехнулся он.

Вчера вечером в городе снова происходило что-то странное. Даже страшное. Вокруг Библиотеки сгустилась тьма, плотная и осязаемая, и даже огни уличных фонарей были не в силах пробиться сквозь нее. Вольные хранители и Ричмольд с Кемарой замерли перед башенными окнами, и каждому в сердце закрадывался страх, приправленный тоской.

А потом тьма закричала. Завопила десятками голосов, истошно, неистово, и голоса эти делались то громче, то тише, метались по сторонам, сплетались, сталкивались друг с другом, разбивались на острые осколки, которые вгрызались в душу, многократно усиливая парализующий ужас.

– Почему Магистры ничто не делать? – чуть слышно всхлипнула Кемара, и гости Библиотеки словно очнулись от морока. Кто-то неуютно передернулся, Эмма обняла себя за плечи, будто хотела согреться, Кайл зажал уши и затряс головой, силясь избавиться от назойливого крика.

– Вероятно, не могут, – ответил Ричмольд.

Они так и не смогли сойтись во мнении, кричали это реальные люди, попавшие в плен тьмы, или же чернота сама издавала эти звуки, порожденные колдовством.

Очевидно, происшествие с необъяснимой тьмой заметили не только обитатели Библиотеки. Утром все городские газеты трубили о возвращении магии в королевство: об этом вещали мальчишки-рассыльные, которые вопили на площади, стараясь перекричать друг друга.

Ричмольд встретил старика Дивидуса стоящим у окна в коридоре на третьем этаже. Магистр, сложив руки за спиной, неотрывно смотрел на площадь перед Библиотекой, где наперебой выкрикивали заголовки ежедневных газет. В каждом из них поднималась тема магии, и по нахмуренным бровям старика было ясно, что Магистрат это крайне не устраивает.

– Люди испугались вчера, господин, – произнес Ричмольд, вставая рядом с учителем. Он помолчал немного, дожидаясь хоть какой-то реакции Магистра, но ее так и не последовало. Ричмольд отважился продолжить разговор: – Вы считаете, это была магия? Она действительно вернулась в королевство? Или все происходящее имеет научное объяснение?

Дивидус вздрогнул, повернул голову к парню, и тяжелый взгляд его бледно-зеленых глаз заставил Ричмольда нервно сглотнуть.

– Запомни, мальчик, – сурово проскрипел старик. – Нет никакой магии помимо той, которую могут сотворить Магистры. Нет и не будет никогда. И не смей выходить на улицу и говорить людям всякую чушь, которая уже роится в твоей голове. Я чувствую, как смердят твои мысли, мальчик. – Старик зловеще погрозил Ричмольду узловатым пальцем, покрытым сетью морщин, и астроном потупил взгляд.

– Простите, мастер Дивидус, я не имел в виду ничего такого… Ничего… Странного. Но… позвольте предположить. – В горле у него пересохло, а в висках глухо стучало, отнюдь не придавая смелости. – Народ всегда найдет свое объяснение. Люди не слепцы. Они видели и погром ресторана, и вчерашнюю темень. И то, что они додумают, будет в сотни раз хуже правды, которую вы пытаетесь скрыть. Народ верит Магистрату. Особенно с тех пор, как короля признали сумасшедшим.

Магистр хмуро молчал, сдвинув брови к переносице, и Ричмольд расценил его молчание как разрешение продолжать. Он набрал побольше воздуха, растерянно блуждая взглядом по площади. Почти все газеты уже раскупили, и взбудораженные горожане обсуждали новости, собравшись в группы.

– Выступите перед людьми. Вы же должны понимать, что сейчас им нужно ваше ободрение. Расскажите, что скоро все станет по-прежнему. Успокойте их, пока их воображение не нарисовало жуткие картины происходящего.

Магистр чуть приоткрыл рот, будто собираясь возразить, а потом шумно вздохнул и всем телом повернулся к Ричмольду. Рич почему-то почувствовал стеснение от того, то старик едва достает ему до подбородка, и втянул шею в плечи, пытаясь казаться чуть меньше ростом. Он не смотрел в глаза учителю, боясь увидеть там гнев. Он уже смирился с тем, что сейчас его выгонят из Библиотеки и он больше ничего не узнает, ничем не поможет Алиде и так и не выяснит, можно ли доверить Магистрам страницы.

– А в чем-то ты прав, мальчик, – неожиданно произнес старик, и Ричмольд изумленно уставился на него. – Мы выступим перед городом. Вдолбим этим невеждам, что нет никакой магии. Точно. Так и поступим. Приступай к работе, мальчик, книги ждут.

Книги и правда ждали. Их голоса манили, они по нему скучали. Рич прижал к груди свой альбом для переписи и, широко шагая, пошел по коридору, ссутулившись и смотря на свои разношенные ботинки. Он боялся, что Магистр передумает и накажет его за дерзость, и поэтому старался скрыться из поля зрения старика как можно быстрее.

Выступать пришлось Виро. Магистры снабдили его длинным свитком с крайне напыщенной речью о невозможности иной магии, кроме магии Магистрата, и отправили служку на площадь. Ричмольд сначала разволновался, представив, как щуплый и совсем еще мальчишка в темной мантии и со взлохмаченными волосами будет выступать перед толпой, но, услышав его уверенный звонкий голос, успокоился. Если кто-то и был способен обнадежить перепуганных горожан, так это самоуверенный и слегка надменный Виро.

Ричмольд слушал его выступление с башни, приоткрыв окно и обложившись фолиантами. Он понемногу учился контролировать голоса книг, и при желании мог отодвинуть их на задний план своего сознания, чтобы не мешали слушать главное. Он и не заметил, как Кайл и Джереми, рослый блондин, которого они с Алидой видели вместе с Кайлом в квартале книготорговцев, подошли к нему и встали у окна, тоже вслушиваясь в звуки с улицы.

– Магия Магистрата всесильна и беспредельна, но держится под жесточайшим контролем, – бойко вещал Виро, и его голос взлетал до самых высоких башен Библиотеки, вспугивая голубей с карнизов. – Не верьте глупым сплетням, которые распространяет пресса. Не позволяйте мракобесию туманить ваш светлый разум. Все чудовища существуют лишь в сказках и вашем воображении. Но Магистрат защищал, защищает и будет защищать город и всех его жителей, уверяю вас, весь ваш страх…

– Ты веришь ему, астроном? – бросил Кайл, поворачиваясь к Ричмольду. От неожиданности Рич вздрогнул, и кончик карандаша, хрустнув, переломился, оставив на бумаге некрасивое серое пятно.

– Виро или Магистрату? – уточнил Ричмольд.

– Старикам. Вроде складно балакает, да только больно у тебя рожа напряженная, астроном. Что тебя не устраивает? – Кайл недружелюбно скрестил руки на груди. – Иногда я думаю, что было бы, если бы они не позволили нам жить в Библиотеке. Вот та кричащая темень сожрала бы нас вместе с потрохами. Заметь, те, другие, колдуют рядом с Библиотекой. Они знают, что мы здесь. Кто-то им рассказал.

Ричмольд растерялся, не понимая, куда клонит Кайл, и какого ответа ждет от него. Рич поднялся с пола, отряхнул штаны от книжной пыли и сделал вид, что ему срочно нужно взять стопку новых книг из глубокой каменной ниши.

– Куда побежал? – окликнул его Кайл. – Ты не ответил. На чьей ты стороне, астроном?

Рич оглянулся и, встретившись с колким взглядом хранителя, пустился бегом по коридору. Прочь от вопроса, прочь от самого себя, от насквозь лживой речи Виро, льющейся с площади, от своих сомнений. «На чьей ты стороне, астроном?» И правда, на чьей?

Сердце страницы стучало в сумке, на уровне бедра, напоминая о неотвратимости принятия решения. Резкий, холодный Кайл был слишком категоричным во всех своих суждениях, и Ричмольда это пугало. Он не понимал этого невысокого хранителя с недобрым прищуром глаз. Кайл так яростно стал защищать стариков-Магистров, что даже забыл о намерении продать страницы.

Сомнений быть не могло. Во всем мире только Вольфзунд способен напустить морок на город. Откуда-то он узнал, что хранители прячутся в Библиотеке, и поэтому колдовал именно здесь. Под носом у Магистров. Хотел он показать свою силу или пытался запугать хранителей, Ричмольд не знал.

Ученик астронома сбежал на этаж ниже и забился в самый дальний коридор, где его и обнаружила Кемара.

От безысходности Ричмольду хотелось выть. Знал ли Герт, что Магистрат уничтожит и книгу, и хранителей каждой страницы? Или он выполнял поручение своего учителя, а тот – своего, и страшные подробности затерялись в веках, рассыпались прахом, будто их никогда и не существовало?

Он чувствовал себя как пшеничное зернышко, оказавшееся между жерновами. С одной стороны – победа демонов и торжество черной магии, с другой – собственная смерть. И, что еще хуже, смерть Алиды. Смерть Кемары. Рич не знал, что ему сейчас делать. Бежать из Библиотеки, сдаваться Вольфзунду или оставить страницу здесь? А может, подбросить футляр первому встречному незнакомцу, а самому бежать? Хотя бы в те же Птичьи Земли, за Большую Воду. Найти там Алиду и спрятаться вместе от Священного Всполоха. Умирать Ричмольду не хотелось.

Первым воспоминанием в его жизни были звезды. Яркие сияющие звезды смотрели прямо ему в глаза с темно-синего небесного полотна, а он во все глаза смотрел на них, мерцающие в обрамлении черных верхушек сосен. Почему-то именно этот эпизод врезался ему в память, и Ричмольд часто думал о том, как младенец мог очутиться посреди ночного леса. Герт никогда не отвечал. Может, и сам не знал.

С тех пор каждую ночь, на той хрупкой грани между бодрствованием и сном, он снова видел те же самые звезды, словно в первый раз. Они звали, манили, пели ему колыбельные, посылали таинственные, но прекрасные сновидения, убаюкивали уставший за день разум, а иногда, как ему казалось, даже перебирали холодными лучами пряди его густых волос, как делала бы мать, будь она у него.

Герт говорил: не осталось в мире ничего, что не могла бы объяснить наука. Нужно просто найти правильную книгу, отыскать ее в развалах блошиного рынка или выманить из рукава старого библиомана в квартале книготорговцев, что начинается в паре улиц к северу от здания Библиотеки. Отыскать и прочитать, высвободить великое знание, заключенное в безликих чернильных силуэтах букв.

Пусть Герт заменил ему отца и мать, друзей и подруг, братьев и сестер, но он всегда называл его только по имени. Герт, астроном. Высокий жилистый мужчина с седеющими каштановыми волосами до плеч. Порой Герт так увлекался новыми книгами, привезенными из города, что забывал об обеде и ужине, и тогда Ричмольд, подгоняемый голодом, сам готовил себе и наставнику незамысловатые блюда. Получалось хуже, чем у Герта, намного хуже, а его природная неуклюжесть и даже неряшливость всегда норовили еще сильнее испортить стряпню: то яйца отправятся на сковороду вместе со скорлупой, то фасоль безнадежно обуглится в казане, то соль отправится в кофе вместо сахара… Ричмольд злился на себя, но ничего поделать не мог. С его уникальным талантом притягивать досадные неприятности ему оставалось только благодарить Всевышнего каждый раз, когда ему удавалось спуститься по винтовой лестнице башни, не запутавшись в собственных длинных ногах.

Все уже записано в книгах, все можно объяснить. Но скажи мне, Герт, как объяснить твое исчезновение? Где искать тебя, Герт? В какой книге найти ответ?

Ричмольд сидел на ступенях у входа в Библиотеку, спрятав лицо в ладонях. Он ясно понял, что совершенно не знает, что теперь делать. Он не понимает, что происходит и какая книга может ему это объяснить. Прошла уже целая неделя, а он не продвинулся ни на шаг к разрешению загадки. Лишь узнал, что Магистры, возможно, убьют их всех. Прошла почти целая неделя, как от Алиды нет никаких вестей.

Алида. «Зачем Всевышний сделал так, чтобы мы встретились?» Ричмольд не верил в судьбу и предназначение, не верил в сказки и легенды. Он верил в науку, верил в то, что рассказывал ему Герт, верил в то, что завтрашний день будет похож на вчерашний. Но все оказалось гораздо сложнее, стоило ему спуститься с башни и окунуться в мир без мудрого совета наставника. Эта маленькая девочка с гнездом спутанных волос на голове безоговорочно верила в любую сказочную ересь, в любой ненаучный бред, и сейчас выходило, что в ее детских убеждениях было больше правды, чем в истертых от времени учебниках. Как же так вышло? Какая сила заставила мир перевернуться, изменить свои законы и порядки? И как вернуть все обратно?

Ричмольд больше всего на свете желал, чтобы все оказалось лишь сном. Чтобы в его дорожном мешке не было страницы, исписанной незнакомыми рунами. Чтобы Герт спустился к нему в комнату и позвал выпить чаю с овсяным печеньем. Чтобы Алида была здесь, рядом…

Он был терпелив. Он умел ждать, пропуская сквозь себя мгновения и минуты, как ночная темень пропускает звездный свет. Когда наблюдаешь за небесными светилами, терпение особенно важно. Но сейчас он чувствовал, что его внутренние струны готовы вот-вот лопнуть.

Надо что-то делать, прямо сейчас. Магистрат просто тянет время, разыскивает остальных хранителей, собирает осколки древней магии, ищет Священный Всполох, что уничтожит Манускрипт, а вольные хранители сидят за стенами Библиотеки, сбившись стайками, как встревоженные птенцы, и переливают из пустого в порожнее городские слухи. Может, стоит бежать? Уносить отсюда ноги, пока не поздно. Оставить страницы здесь, как велел Герт… Или Магистрат все равно отыщет хранителей, где бы они ни были, и убьет ради возвращения былого могущества? Хоть бы Алиде удалось что-нибудь выяснить…

Когда он в детстве падал и расшибал в кровь колени или ладони, Герт обнимал за плечи и говорил, что все в порядке, ерошил копну его отливающих на солнце золотом волос. Ему очень не хватало этого. Как бы он хотел, чтобы кто-нибудь сейчас тоже обнял его худые плечи и прошептал на ухо, что все непременно будет хорошо.

– Ричмольд, смотри, это ты. – Он вздрогнул, услышав совсем рядом голос Кемары, и повернулся к девушке, которая присела на ступени рядом с ним. В руках она держала тканевую куклу, изображающую паренька с рыжими волосами. – Я ее сделать и вот, хочу подарить, – улыбнулась Кемара, и Ричмольд не смог не ответить на ее робкую улыбку.

Она протянула куклу Ричу, а потом осторожно вырвала у себя с головы белый волосок и тоже отдала ему.

– Ты повязать кукле на шею волос, он защищать тебя. Знаешь, есть особые поверья, очень старые. Куклы могут спасать, дарить удачу, любовь… а могут убить. Эта защищать тебя, если ты сам повязать волос. Попробуй. – Она вложила волосок в ладонь Рича и сжала ее мягкими девичьими пальцами. Ричмольд снова почувствовал, как предательский румянец заливает его лицо до корней волос.

Конечно, он не верил, что тряпичная игрушка может как-то повлиять на судьбу. Но подарок принял и спрятал куклу в сумку. Кемара продолжала сжимать пальцами его ладонь, и Ричмольд попытался освободиться от ее крепкой хватки. Не то чтобы прикосновения этой странной чужеземки были ему неприятны, но что-то казалось ему странным, противоестественным…

Он окинул задумчивым взглядом хрупкую, полупрозрачную фигурку Кемары, облаченную в воздушное белое платье. Замешательство лишь усилилось, когда он увидел ремешок сумки на ее костлявом плече. Значит, футляр со страницей у нее с собой. Но что-то было не так, а что, Ричмольд пока не мог понять.

Было слишком… Тихо, несмотря на городской шум и гомон на площади. Непривычно и неестественно тихо, будто в комнате с покойником.

– Спасибо, Кемара, – сказал он. – Ты не возражаешь, если я пойду поработаю?

– Работай, – улыбнулась она, и в ее глазах заплясали теплые искорки. – Только не забыть повязать волосок. Тебе скоро понадобится.

– Ладно. Только ты, пожалуйста, не приходи ко мне, – произнес осторожно Рич. – Я люблю работать один. Ты хорошая, с тобой интересно говорить, но погуляй пока по Библиотеке или поболтай с другими, с хранителями. Хорошо?

– Хорошо, – согласилась Кемара, и Ричмольд облегченно вздохнул, поняв, что она не обиделась. Ему не хотелось ее расстраивать, было в ее облике и странном выговоре что-то трогательное, почти детское, вызывающее сочувствие и теплоту.

Размышляя о том, что надо бы получше узнать Кемару, расспросить о ее прошлой жизни в Птичьих Землях, Рич снова вернулся в Библиотеку. Виро уже сидел за своим столом, по-прежнему гордый и надменный.

– Как прошло твое выступление? – спросил Рич.

– Прекрасно, – ответил служка. – Магистры составили безукоризненную речь, люди разошлись успокоенные и довольные. Магистрат делает все для города, а эти болваны придумали что-то про темную магию. – Виро хохотнул и покачал головой.

– А сам-то ты веришь в то, что Магистры желают нам добра? – спросил Ричмольд.

В глазах Виро мелькнуло замешательство, но отвечать он не стал, только пробормотал что-то про занятость и принялся копаться в бумагах. Рич покачал головой и пошел навстречу книжным голосам, которые звали его из стенных ниш.

Лишь когда дневной свет померк, предоставив настенным канделябрам единоличное право освещать коридоры и залы Библиотеки Магистрата, Ричмольд оторвался от переписи книг. Альбом уже подходил к концу, чистыми оставались лишь три страницы. Рич наловчился разбирать полустертые надписи на обложках и титульных листах, и теперь переписывал книги гораздо быстрее, чем в первый день своей службы. Это занятие помогало ему приводить мысли в порядок, да и руки были заняты. Зато уши Ричмольда ловили любой обрывок разговора, любой уличный звук, любое слово, сорвавшееся с губ Магистров. Голоса книг, конечно, отвлекали, но одно он уяснил точно, особенно после выступления Виро на площади: Магистрат лжет. Может, для простых людей действительно лучше не знать о возвращении альюдов, но эти напыщенные речи о том, что Магистрат заботится о горожанах, были Ричмольду противны.

Он поужинал овощным рагу с копченостями, отнес пустую тарелку на кухню и отправился искать Кемару. Ему хотелось поговорить с кем-то, кто смотрит на него без подозрения и злобы в глазах. С кем-то, кто был бы к нему так же участлив, как Алида.

Кемары не было видно в трапезной, и Рич пошел к спальным комнатам, прислушиваясь к звукам полусонной вечерней Библиотеки.

– Завтра вздернут ведьму, – произнес голос Кайла за углом, в башенном зале. Рич и не заметил, как поднялся на верхний этаж Библиотеки: за эти дни он так привык к бесконечной беготне по лестницам вверх-вниз, что перестал считать лестничные пролеты и этажи. Юноша притаился у стены, слушая продолжение разговора.

– Она завалила троих на рынке, – пробасил Джереми. – За убийства надо казнить, это верно.

– Поэтому завтра мы отдадим свои страницы Дивидусу или Волхвоксу. Чем быстрее вернется Глава и уничтожит книгу, тем скорее будет покончено с этими темными мразями, – с неприязнью в голосе сказал Кайл. – Пусть страницы дожидаются Главу в его кабинете.

Ричмольд затаил дыхание. Вольные хранители знают о возвращении альюдов и об уничтожении Манускрипта. Нужно попробовать уговорить их повременить с решением. Неужели они не верят, что вместе с Манускриптом Магистрат убьет и хранителей? Неужели им мало того, что написано в Демонодиуме?

– Может, дождемся Главу? – спросила какая-то девушка-хранитель.

– Не торопитесь. – Ричмольд вошел в зал, освещенный факелами. На полу сидели все, кого они с Алидой видели в тот день под мостом. Дюжина пар угрюмых глаз уставилась на него, и Рич смутился, принявшись нервно теребить ворот рубашки.

– Что значит не торопитесь? – сощурился Кайл и спрыгнул с подоконника, на котором до этого сидел. – Расскажешь нам про то, что нужно подружиться с демонами? А, астроном? Хочешь, чтобы мы предали тех, кто нас кормит и дарит кров?

Кайл подошел к Ричмольду, невысокий, но дерзкий и недружелюбный, и Рич попятился назад, не зная, куда девать глаза. Он уже жалел о том, что вышел из своего укрытия.

– Пожалуйста, подумайте лучше. Магистры – они ведь лгут всему городу. Не исключено, что лгут и нам. Кайл, ты же видел Демонодиум. Читал, что там написано. Они убьют нас всех, получив страницы, – неуверенно произнес Ричмольд. Хранители продолжали смотреть на него с недоверием.

– А альюды? Хочешь, чтобы мы попали в вечное услужение демонам? Это лучше, чем власть Магистрата? Расскажи нам, раз ты такой умный. Рассуди нас, астроном. – Кайл подошел вплотную, заглядывая Ричу в глаза, цепляясь за него своими колкими черными зрачками.

– Я не знаю, – прошептал Рич.

– Это он сдал нас альюдам. Это из-за него они колдуют около Библиотеки. Хотят нас запугать. Это он шпион Вольфзунда, – заявил Кайл, и холодный пот пополз по спине Ричмольда, когда он увидел, какая откровенная вражда загорелась в глазах молодых людей. Многие вскочили с мест и двинулись к ним с Кайлом. Рич отошел спиной к окну, и через рубашку его кожу неприятно обдувал прохладный вечерний воздух, просачиваясь сквозь щели между стеклами и рамой.

– Я предлагаю избавиться от крысы, – рыкнул Кайл. – Мы ведь почти приняли решение, а этот вечно пытается сбить нас с пути. Он засланный, и как мы раньше не догадались, а, ребята?

Рич будто врос ногами в пол, застыл, не в силах пошевелиться. Он откровенно не понимал, откуда столько злости и ненависти взялось у вольных хранителей и почему они решили выместить свои чувства именно на нем, скромном ученике, который, в общем-то, никогда им и не досаждал со своими советами.

– Послушайте, – пролепетал он сипло и нервно облизнул пересохшие губы. Он должен придумать что-то, что убедит их. Придумать прямо сейчас, сию минуту. Нельзя отдавать страницы Магистрату. Не сейчас. Опасно вкладывать такую мощную силу, как магия, в руки тех, кто постоянно врет и пользуется своей властью. Даже альюды виделись сейчас куда менее корыстными. Они просто хотели вернуть себе то, что принадлежало им когда-то. А Магистрат может устроить настоящий переворот в королевстве, получив волшебство.

Всем известно, что король уже много лет считается безумным. Это была старая история, как-то связанная с королевой и придворным лекарем. Никто не может занять дворец в Авенуме, пока действующий правитель жив, но, Ричмольд был уверен, Магистрат с радостью возьмет управление королевством в свои руки, как только завладеет магической силой.

Не дав ему додумать, Кайл схватил растерявшегося Ричмольда за ворот рубашки и ударил спиной об оконное стекло. Послышался звон, но стекло осталось на месте, удерживаемое переплетением рам. Кайл притянул парня к себе и со всей силы толкнул его коленом в солнечное сплетение, сбив дыхание.

Рич почувствовал, как стекло башенного окна не выдерживает напора его тела и лопается, рассыпаясь на тысячи острых осколков, впивающихся через рубашку в кожу. На лице Кайла промелькнуло недоумение, будто он не ожидал, что все выйдет именно так.

Звон битого стекла заполнил помещение. Эмма истошно закричала. Некоторые из младших хранителей заплакали.

Ночной воздух, прохладный и влажный, принял его в свои объятия, и Ричмольду почудилось, что мгновение застыло, замерло. Он с восторгом смотрел на звезды, огромные и ясные, как блюдца, а они смотрели на него с высоты бескрайнего неба, улыбались, пели ему. Обиды на хранителей больше не было. Остался только он сам и звезды, яркие звезды.

Ослепительная, как вспышка молнии, мысль осенила его. Кемара. Ее футляр пуст. Там не бьется сердце.

А спустя мгновения, растянувшиеся в целую вечность, последовал удар, такой внезапный и жестокий, что Рич даже удивился.

И больше он не чувствовал ничего.

Часть 2

Глава 1, в которой Алида принимает решение

Алида проснулась от такого мощного толчка в спину, что на глазах выступили слезы боли. Сон был настолько правдоподобный, что она не сразу поняла, где сейчас находится. Вот Ричмольд спорит с хранителями. Тот парень, кажется, Кайл, грубо схватил Рича за воротник. Они стояли прямо напротив окна, а через стекло было видно только небо. Значит, они где-то высоко, может, даже в башне. Кайл что-то кричит, а потом с силой отталкивает Рича. Стекло со зловещим звоном разбивается, и ее друг падает спиной вперед, со страшной высоты библиотечной башни…

Алида не могла себе представить, что случится с человеком после падения на каменную мостовую с такой высоты. Она почувствовала, что горячие слезы начинают заливать лицо. «Ричик, бедный мой Ричик!» – стучало в висках, и кровь шумела в голове так сильно и громко, что заглушала внезапную тянущую боль в позвоночнике, пришедшую из сна в реальность.

Она села на постели, обхватив плечи руками, пытаясь согреться, собраться, успокоиться. Это был не сон. Точнее, не просто сон. Неизвестно, какие неведомые силы послали ей это видение, как она почувствовала все произошедшее. Ричмольд, ее милый друг с глазами цвета васильков, тот, по кому она так отчаянно тосковала все эти дни, не решаясь признаться самой себе, попал в беду. Страшное, непоправимое, фатальное произошло сейчас с ним, и ее не было рядом, она не могла его защитить.

Худенькие плечи Алиды тряслись от холода, от страха, от плача, всхлипами рвавшегося из груди. Могла ли она уговорить хранителей оставить его в покое? Могла ли она предотвратить то, что произошло, если была бы рядом? А сейчас? Что с ним сейчас? Ему должно быть больно, холодно, обидно, одиноко… В лучшем случае Ричмольд мог все это ощущать. О том, что может быть в худшем случае, Алида не позволяла себе думать. Он не мог погибнуть. Не мог не дождаться ее. Они договорились идти до конца вместе, разбираться во всем вдвоем.

– Первый Волшебник, помоги Ричмольду, пусть его найдут доктора, или Магистры, или просто добрые люди. Пусть его найдут и помогут, пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо, – горячо шептала травница в сложенные перед лицом ладошки.

Нужно возвращаться в город. Скорее найти его и помочь, поддержать, сказать, что она здесь, рядом. Если бы они были вместе, ничего бы не случилось. Она должна немедленно вернуться, просто обязана.

Но как?

Алида встала с кровати, натянула платье, наспех перевязала волосы лентой. Проверила сумку, потрясла сонного Мурмяуза. Вязкие тусклые сумерки занимающегося утра заползали в комнату через квадратные окна, очерчивая силуэты мебели. Надо спросить у Лиссы, когда снова придет Мелдиан. Он сможет быстро доставить их с Мурмяузом в Биунум.

Или все-таки остаться до бала и выяснить у Вольфзунда про наставников? Алида тряхнула головой, стараясь собраться с мыслями.

Соседки в комнате уже не было, ее постель была смята. Серебристые лучи мягко подсвечивали одеяло с набойкой в виде тюльпанов. Должно быть, Лисса пошла собирать травы на рассвете. Алида провела в доме древунов всего одну ночь, но судя по тому, что ее до сих пор никто не схватил, к чужеземцам здесь относились довольно спокойно. Или же Лисса никому не сказала, что их гостья – не ведьма. Про шхуну Алида так и не рассказала, а Лисса больше не спрашивала, за что гостья была ей благодарна.

Внезапно Алида остановилась посреди комнаты, пораженная малодушной мыслью, невесть как озарившей ее голову. Чем она, девочка с котом и пучком чабреца, поможет другу? Падение с башни, скорее всего, повлекло за собой травмы, которые не удастся вылечить обычными отварами. Даже если попросить у древунов их снадобий, этого может быть недостаточно…

Когда один из дровосеков сломал ногу, упав с дерева, бабушка обложила ногу крепкими прутьями, чтобы ее зафиксировать, а потом обмазала ветки толстым слоем глины. Мужчина долго бредил, метался, страдая от жара, и бабушка отпаивала его успокаивающими отварами, чтобы он спокойно поспал хотя бы пару часов. Но это – сломанная нога. У Ричмольда, скорее всего, переломан позвоночник, может быть, разбита голова. Если он еще жив, то помочь ему может…

Магия.

Алида едва не подпрыгнула, обрадовавшись новой догадке.

Ему нужен другой лекарь, более умелый и опытный, чем сама Алида. Умелая, мудрая и искусная травница Симониса, которая в сказках помогала даже самым безнадежным больным. Если вернулись альюды, если звезды начали падать с небес, то и сказки о чаровнице могут оказаться правдой. Она точно сможет его вылечить, если Рич, конечно, дотянет до прибытия помощи. Алида в спешке зашнуровала ботинки, нацепила сумку на плечо, набросила пальто и выбежала на улицу, навстречу свежему ветру и пению соловьев.

Алида почему-то нисколько не сомневалась, куда нужно бежать. Ее будто тянуло за деревню, в чащу, под черную сень дубов. Она чувствовала себя так, словно в сердце впился железный крюк и кто-то могучий, может, даже сам Первый Волшебник, тянет ее на веревке, как рыбак тянет рыбу из реки. Она найдет Симонису, расскажет ей, как она в ней нуждается. Как Ричмольд в ней нуждается. И чаровница, конечно, придет, в облике лисицы или прекрасной женщины с копной огненных волос.

На деревенской площади и на улицах у садов еще тлели костры, и огненные всполохи, робко затаившись между углей, мерцали, как живые сердца, заключенные в пепел злым колдуном. Накануне вечером Алида наблюдала из окна, как древуны собираются вокруг костров, обсуждая произошедшее за день, а потом опаливают в огне пучки незнакомых Алиде трав. Лисса объяснила, что это давний обычай: горький травяной дым нравится сиринам, покровителям Птичьих Земель. Алида хотела тогда спросить, как обычный дым может задобрить полуженщин-полуптиц, но древуны затянули такую красивую песню на своем языке,что юная травница замерла у окна, будто заколдованная, слушая прекрасный диковатый напев.

Сырой и прохладный воздух, пропитанный горькими запахами земли и древесной коры, заволакивал деревню душной пеленой. Птицы просыпались в черемухе, и их несмелые голоса резали сонную тишину на ломти, как сочный яблочный пирог.

«Не ешь незрелый крыжовник с ветки, Алидушка. Не гуляй у кромки леса поздно вечером, когда царица-Ночь готовится набросить свое бархатное покрывало на мир. Не купайся в холодной речке, пока полуденное солнце не прогреет воду. Лучше выпей теплого молока с корицей да поужинай вареным яйцом. И слушайся бабушку: она плохого не посоветует», – вспоминала она детство.

Алиде жгуче, нестерпимо, до боли в груди хотелось, чтобы кто-нибудь сказал ей, что хорошо, а что плохо, расставил все чувства и мысли по полочкам, подсказал, что нужно делать. Легко найти неверный путь, ведь он темный, холодный, страшный, ведет в пустоту. Гораздо сложнее понять, какой из оставшихся путей – правильный.

Ботинки зачавкали по влажной земле, и Алида словно очнулась, встала как вкопанная, изумленно разглядывая русло ручья, к которому, сама не желая, вышла. Она обернулась и увидела отделявший ее от деревни плотный строй деревьев с почти черными листьями. В ветках, поблескивая в мутном утреннем солнце, сверкала серебром паутина. Из неплотно закрытой сумки Алиды что-то блеснуло.

Она и думать забыла о том, что где-то в глубине ее тяжелой сумки, забитой самыми разными вещами, все еще продолжает светиться путеводная звезда! Травница осторожно развернула тряпицу, через которую пробивался свет, и звезда засияла ярче, будто откликаясь на прикосновения холодных пальцев.

– Лети, моя милая, покажи мне, где найти Симонису, – прошептала Алида и выпустила звезду.

«Ты должна знать эти земли, они ведь пропитаны волшебством, как и ты», – думала Алида. Если звезда вывела их из болот, то и чаровницу найти ей будет несложно. О том, что Симониса могла и не прибыть в Птичьи Земли к балу, Алида думать не хотела.

Звезда зависла в воздухе, переливаясь золотистым светом. Потом мягко качнулась, будто решая, куда лететь, и медленно устремилась через ручей, с каждым мигом набирая скорость, словно камень, пущенный по наклонной поверхности.

Подобрав полы одежды, Алида без раздумий бросилась за звездой прямо по ледяной ряби ручья. Ботинки сразу же завязли в иле, и она, недолго думая, сбросила их. Отчего-то чувство свободы наполнило ее грудь, будто это тяжелые ботинки все время мешали дышать. Она перешла ручей вброд и устремилась дальше, шлепая босыми ногами по напоенной водой земле, и Алида была рада ощущать каждый камешек, каждую травинку, словно общаясь с ними, как со старыми друзьями.

Она не боялась заблудиться в незнакомом лесу, находясь так далеко от родных мест. Звезда ее не подведет, Алида горячо в это верила, как верила и в то, что вместе с Симонисой они найдут способ помочь Ричмольду.

В спине по-прежнему гудело, как гудит металлическое ведро, если по нему хорошенько ударить. Это неприятное ощущение воодушевляло Алиду, ведь если она сейчас чувствует отголоски того, что чувствует Ричмольд, то это значит, что друг еще жив. Оно же и подстегивало путешественницу, заставляя бежать изо всех сил, поспевая за ускорившейся звездой. Нельзя мешкать, некогда раздумывать, непозволительно опоздать.

Звезда вывела ее в рощу лиственниц, с могучих веток которых свисали лоскуты сине-зеленого мха, будто наброшенные на ветви шали. Под ногами пружинил мох, сухой и теплый, такой приятный и успокаивающий. Здесь не было докучливых кустов, которые так любили стегать путников хлесткими ветками по глазам, и Алида бежала, не чувствуя усталости, по просыпающемуся лесу.

Путеводная помощница Алиды остановилась на приличном расстоянии от нее и принялась расти, затапливая всю рощу золотым светом. Мурмяуз, который все это время сидел у хозяйки на шее, испуганно зашипел и спрыгнул на мох, прячась за ногами девушки.

Алиде хотелось закрыть глаза рукой, защищаясь от света, который становился все ослепительнее, но вместо этого она стояла, замерев и затаив дыхание, и наблюдала, как звезда разгорается до размеров деревенской избы. Свет стал невыносимо ярким, Алида все-таки зажмурилась, а в следующий миг поняла, что в роще снова стало пасмурно.

Юная травница открыла глаза, и из ее груди вырвался возглас, полный изумления и радости: перед Алидой стояла невысокая молодая женщина с заплетенными в косу рыжими волосами. Ее чуть раскосые зеленые глаза смотрели немного хитро, но приветливо. В руках она держала камень причудливой формы – уже погасшую пятиконечную звезду.

Мурмяуз осторожно подкрался к незнакомке и принялся обнюхивать подол ее длинного темно-синего платья, переливающегося в утреннем свете. Женщина рассмеялась и подняла кота на руки. К удивлению Алиды, Мурмяуз не зашипел и не испугался.

– У такого кота просто не может быть плохой хозяйки, – произнесла женщина, почесывая Мурмяуза за ухом, и посмотрела на Алиду так пронзительно, что ей показалось, будто она читает все ее мысли и чувства, как незатейливую сказку. – Ну, что ты стоишь? Ты же меня звала, правильно? Подойди, обниму, – улыбнулась она, и Алида с готовностью бросилась в ее объятия. Внутри будто прорвало плотину, сдерживающую чувства, и она горько заплакала.

Тонкие пальцы заскользили по ее спутанным волосам, перебирая пряди, так нежно и ласково, будто это мама вернулась из Авенума и утешает расстроенную дочь.

– Давай присядем, и ты мне все-все расскажешь, хорошо? – предложила женщина и мягко усадила Алиду на пушистую моховую кочку. Где-то в кроне дерева иволга вывела свою жизнеутверждающую трель, и Алида, шмыгая носом, принялась утирать слезы.

– Вы ведь правда Симониса? – со всхлипом спросила Алида. – Могущественная чаровница и величайшая травница мира?

Женщина переливчато рассмеялась и тряхнула рыжей косой.

– Имя мое ты назвала правильно. А вот насколько я великая – посмотрим. Столько лет в небытии не прошли даром. – Симониса помрачнела и посмотрела на свои белые руки с изящными пальцами. – Я знала, что из всех живущих ты больше всего веришь в меня, Алида. И я благодарна тебе, ведь любого альюда лучше всего питает и ободряет людская вера в его силу.

– Так вы – тоже альюд? – удивилась Алида. – Но я-то думала, вы просто травница из сказок…

Симониса улыбнулась и чуть склонила голову.

– О нашем народе сложено немало сказок. Стали бы люди помнить предания о тех, чья жизнь мимолетна? Многие из тех, кого ты помнишь по сказкам, на самом деле альюды. И я в том числе. Так что за беда у тебя стряслась? Что-то с твоим другом?

– Я точно не знаю, но что-то с ним случилось… ужасное, – ответила Алида. – Это был не сон, я будто сама почувствовала. Был такой сильный удар, и мне стало очень и очень больно. Бедный Ричик… Вы ведь поможете? Я знаю, если он… если он еще жив, то магия сможет ему помочь. Ведь так? – Юная хранительница с надеждой заглянула в зеленые глаза травницы, стараясь найти в них ответ на свой вопрос. Ей сейчас до дрожи хотелось услышать, что небольшое колдовство с легкостью решит все ее проблемы. Как в сказках.

Но Симониса вдруг замолчала, и улыбка на ее губах перестала играть, рот сжался в прямую линию. Чаровница сорвала травинку и в задумчивости скрутила из нее тонкое колечко.

– Ты слышала историю о Договоре? – спросила она.

– Между Магистратом и альюдами? Конечно! Когда магию заключили в Манускрипт, да? – ответила Алида. Она пока не понимала, к чему клонит Симониса и как Договор может быть связан со спасением Ричмольда.

– Тогда ты должна знать, как жестоко Магистрат обманул Владыку альюдов. И всех нас. Боюсь, Алида, я сейчас ненамного сильнее тебя. Моего волшебства хватает только на то, чтобы превращаться в лисицу да летать на своем старом помеле, в котором сохранилась магия былых времен. Я не всесильна, девочка, а лечить простыми травами ты умеешь не хуже меня.

Алида почувствовала, как где-то в центре ее груди зарождается дрожь и расходится волнами по телу, добираясь до самых кончиков пальцев. Она все поняла. Точнее, знала и слышала раньше, но сегодня почему-то не приняла во внимание, когда решила просить магической помощи. Из-за этого проклятого Договора их сила исчезла, остались лишь крохи. Никто из тех, кто соберется скоро на бал, не сможет помочь Ричмольду, что бы с ним ни случилось. И она, Алида, тоже не в силах ничего изменить. Есть, правда, одна робкая, несмелая надежда, в осуществление которой ей самой не очень-то верилось… Подавив новый всхлип, она осторожно спросила:

– А что, если Манускрипт восстановят? Магия к вам вернется?

Симониса печально вздохнула, и сердце Алиды покрылось тонкой корочкой льда. Слишком много отчаяния было в этом вздохе. Слишком мало надежды.

– Столько страниц потеряно, что мы даже не знаем, целы они или уничтожены временем, – сказала чаровница. – Наши, конечно, не признаются, но мало кто верит в то, что сила вернется к нам. Владыка верит. Он делает все, чтобы мы вновь зажили прежней жизнью, веселые, полные магии, как молодые деревья – свежим соком. Если бы ты слышала, как мы пели и плясали в былые времена на своих балах! Как кутили молодые альюды: земля дрожала под их босыми ногами, а в небо взлетали тысячи искр волшебных костров. Тогда и мир был моложе, и мы могли жить так, как нравится нам самим. Альюды могли бы стать сильнее, будь нас больше… Каждый смертный или присягнувший, закладывая часть своего естества, помогает нам стать могущественнее. Его Аутем питает нас, дарит силу и власть. Чем больше ручьев впадает в реку, тем она полноводнее.

Алида ковыряла мох большим пальцем ноги. Мурмяуз беззаботно мурчал, свернувшись клубком на коленях у Симонисы. Она не будет сейчас плакать. Она сейчас соберется и хорошо все обдумает, найдет выход. Нашла ведь она Симонису, которая поможет ей принять решение, даст мудрый совет. Симониса ведь такая добрая и умная. По крайней мере, такой она описывалась в сказках.

Внезапно Алида вспомнила. Сказки. В ее потрепанной книжке было что-то… что-то важное. Она порылась в сумке и достала книгу, нежно погладив пальцами корешок. В суете дней она и забыла о своей верной спутнице, которая столько раз составляла ей компанию в часы мечтаний. Тогда Алиде хотелось совсем немногого: чтобы оладьи и молоко всегда были теплыми да увидеть бы ведьму верхом на помеле. Чаровница сидит сейчас рядом, живая, настоящая, хоть и без помела, а оладьи – не главное.

Она пролистала ветхие страницы с пятнами какао и нашла то, что искала:

Не принимай пищу из его рук.

Не смотри ему в глаза.

Не называй ему своего имени.

Не танцуй с ним на балу.

– Что просит Вольфзунд в обмен на силу? – сглотнув ком в горле, спросила Алида, поражаясь собственной смелости.

Симониса выронила кольцо из травинки, которое крутила в тонких пальцах, и непонимающе уставилась на новую знакомую.

– Что ты такое говоришь, девочка?

– Вы говорили, вам нужны присягнувшие. Для усиления всего племени. Вольфзунд ведь может обратить… человека в альюда? Что для этого нужно? Неужели… продать душу целиком?

Симониса нахмурилась и поджала губы, явно недовольная словами Алиды. Но в следующую минуту морщинка, залегшая между бровями, разгладилась, и она легонько улыбнулась.

– А что там дальше, в твоей книжке? – Симониса мягко дотронулась до руки девушки, побуждая перелистнуть страницу. – Ты ведь читала дальше?

Алида посмотрела на нее из-под сдвинутых к переносице бровей. Чаровница будто догадалась, что эту главу она частенько пролистывала, не удостаивая даже беглым взглядом. Там ведь не было ничего интересного, никаких чудесных приключений, просто какие-то скучные описания. Алиде не нравилось читать это, и она сразу пролистывала туда, где в книге начинается следующая волшебная сказка с иллюстрациями.

– Нет, – вымолвила Алида. Почему-то ей стало стыдно перед травницей, но та ободряюще улыбнулась.

– Тогда давай я сама тебе прочитаю. Или расскажу, если в книге описано неточно.

Чаровница взяла томик сказок из рук Алиды и, пробежавшись глазами по странице, начала читать вслух:

– Сущность человеческая, или же Естество, воспринимается людьми как нечто неделимое и цельное, однако древние учения выделяют несколько ее составляющих. Воля, разум и чувства подчиняются душе, главнейшему компоненту Естества. Все вместе объединяет тело – оболочка. Воля, разум и чувства у каждого человека развиты по-своему, и чем сильнее эти составляющие, тем сильнее сам человек.

Симониса взглянула на Алиду, будто желая удостовериться, что собеседнице все понятно. Алида кивнула и сказала:

– Продолжайте, пожалуйста.

Симониса стала читать дальше:

– Воля, называемая также Аутем, нередко являлась предметом сделки между людьми и альюдами. С помощью определенных действий возможно отделить Аутем от Естества и передать его в пользование предводителю альюдов.

– Постойте, – сказала Алида. – Отделить этот Аутем… То есть волю… Но для чего?

– Вольфзунд всегда высоко ценил человеческий Аутем, столь тонкую и сильную субстанцию. В былые времена он совершал множество сделок, ценой которых была воля человека. А взамен давал все, что просил смертный: богатство, власть, исполнение любых желаний – людям обычно несложно угодить.

– И те четыре действия, ну, там, где не ешь, не смотри в глаза и все такое, – они служат для отделения Аутема? – догадалась Алида.

– Верно, – согласилась Симониса.

– А желание может быть любым? – осторожно поинтересовалась Алида.

– Кроме воскрешения мертвых и убийства живых – любое, – ответила Симониса с легкой улыбкой.

В голове у Алиды кипели мысли. А что, если попросить у Вольфзунда вернуть наставников и помочь Ричмольду? Он сможет? И что становится с человеком…

– А что бывает с человеком, который передал Аутем? – спросила она, предчувствуя, что ничего хорошего с этими бедолагами не происходит.

– Он впадает в зависимость от главы альюдов, – сказала Симониса. – Обычно Вольфзунд давал им задания, которые они обязаны были выполнить в оговоренный срок. Если человек не справлялся, то в услужение Вольфзунду попадали сначала разум, потом чувства – и так вся душа оказывалась во владении Вольфзунда. Естественно, и тело уже принадлежало Владыке – так человек превращался в его раба.

Дрожь прошибла Алиду, но она решила выяснить все до конца. Неизвестно ведь, когда еще представится возможность вот так запросто поговорить с Симонисой. А что, если эта сделка, при которой закладывают волю, – единственный способ найти бабушку и вернуть ей человеческий облик? Что, если это поможет и Ричмольду?

– Для чего Вольфзунду нужна человеческая воля? – спросила Алида. – И не многовато ли – воля и выполнение заданий ради исполнения одного желания?

– Девочка моя, порой люди просят такое, за что не жалко отдать и остальные части Естества, – грустно улыбнулась Симониса, теребя кончик косы. – Жадность и безрассудство – вот в чем люди не знают границ. А Вольфзунд, заключая такие сделки, получает услужливых подручных, готовых выполнять любые поручения, за которые сам он не взялся бы по разным причинам. К тому же, чем больше людей отдадут ему свою волю, тем сильнее он сам и все наше сообщество.

– И как себя ощущает человек без воли? – спросила Алида. Ей представлялось, что лишение какой-либо части Естества должно походить на, скажем, отсечение руки. Ну, или пальца, на худой конец.

– Я никогда не закладывала Аутем, поэтому сказать не могу, – ответила Симониса. – Но, говорят, приятного мало. Человек становился крепко связанным с Вольфзундом, и перехитрить нашего главу, нарушив условия соглашения, не получится. Остается один путь – идти вперед, выполняя поручения. А в конце ждет обещанная награда.

– А Вольфзунд может обмануть?

Чаровница мягко рассмеялась и накрыла своей ладонью руку Алиды.

– Ну что ты! Для него нет ничего незыблемее этих сделок. Он чтит силу уговора и всегда держит свое слово.

– Значит, если я попрошу его помочь мне найти бабушку, то он поможет? И вылечит Рича, если с ним действительно случилось непоправимое? – с трепетом спросила Алида, чувствуя, что набрела наконец на верный путь.

Симониса чуть нахмурилась, и между ее бровями вновь залегла тонкая морщинка.

– Это похвально, что ты боишься принять неверное решение, – сказала она. – Но подумай, стоит ли игра свеч? Я чувствую, что ты – хранительница. Если ты отдашь свою страницу Вольфзунду, это поможет нам скорее вернуть силу. Признаюсь, я мечтаю скорее обрести все свои былые умения, и если ты нам поможешь, – Симониса вдруг жадно улыбнулась, словно лисица, почуявшая дичь, – то я готова сделать все возможное, чтобы излечить твоего друга. Тебе не придется даже закладывать Аутем, просто отдай Вольфзунду футляр и уговори остальных сделать то же самое.

– Но как же бабушка? Ты вернешь мне ее? Ты вообще знаешь, где наши наставники и как превратить их обратно в людей? – всхлипнула Алида, глядя в лицо чаровнице. – Хоть кто-нибудь знает это? Кто-нибудь расскажет мне, где ее искать?

Ей стало обидно от того, что Симониса, по всей видимости, просто хотела уговорить ее принять сторону альюдов и отдать страницу Манускрипта именно им, а не Магистрату. Слезы снова заволокли глаза Алиды, и она спрятала лицо в ладонях, шмыгая носом.

– Прости, – прошелестела чаровница. – Понимаю, это бестактно. Но мы слишком долго были лишены своей силы и даже жизни в привычном ее понимании. И сейчас, когда наконец вновь появилась надежда вернуть могущество, терпение начинает мне изменять. Я не знаю, где ваши наставники. И вряд ли кто-то, кроме Вольфзунда, знает. И снять это заклятие, превратившее людей в птиц, подвластно, конечно, только ему.

Тяжесть этих слов обрушилась на Алиду ледяной глыбой, раздавив ростки надежды, которые проклюнулись в ее душе при встрече с Симонисой. Она бессильно сложила руки на коленях, а Мурмяуз прыгнул к хозяйке и принялся ободряюще вылизывать ее нос шершавым розовым языком.

– Значит, если заложить Аутем и выполнить какое-то задание, то можно выторговать у Вольфзунда информацию? Попросить снять заклятие? – произнесла она, чувствуя, как тяжело дается каждое слово. – А если еще попросить излечить Рича? Он согласится?

Алида не хотела представлять, что за задание может дать ей Вольфзунд и как она будет выполнять его одна, без помощи бабушки и поддержки Ричмольда. Но, по всей видимости, другого способа расколдовать наставницу не было. Придется пойти на сделку и отдать свою волю Вольфзунду. Хотелось бы верить, что она справится быстро и часть ее Естества не слишком долго протомится в плену.

– Если твой друг будет жив к тому времени, как мы получим власть, то я сама ему помогу, – заверила ее Симониса. – Вольфзунд вернет твою бабушку. Я уверена, он будет благодарен первому, кто решит заложить свой Аутем после долгого перерыва. Все мы изголодались по чарам, которые таит в себе частица Естества. Ты храбрая девушка, Алида, раз решилась на это. Бабушка бы гордилась тобой.

Алида сглотнула ком в горле и молча кивнула. Она настолько отчаялась за последние суматошные, полные страхов дни, что пошла бы на любую сделку, только бы вернуть бабушку. Ей было невыносимо жить без мудрых советов наставницы, без ее доброго ворчания, без уроков и подсказок. На душе вдруг стало легче. Симониса поможет Ричмольду, он выздоровеет, и они вместе будут смеяться над тем, что так долго не могли решить, кому же стоит отдать страницы. Они вернут своих наставников и за чашкой чая с чабрецом будут вспоминать, как шли сквозь лес, как гостили у демона, как спасались от городских стражей. Все будет хорошо.

– Выходит, можно даже как-то стать альюдом? – неожиданно для себя спросила Алида, вспомнив, как Симониса сказала о том, что хорошо бы пополнить ряды новобранцами. – Человек может получить магическую силу?

– Ты не понимаешь, о чем спрашиваешь, – покачала головой Симониса. – Обращенных из людей очень мало. Никогда нельзя угадать, как это отразится на человеке. Были и те, кто не выдерживал магии. Умирали, так и не обретя ни крупицы желаемой силы. Умерев, ты поможешь своему другу и бабушке?

– Нет, – прошептала Алида, мысленно соглашаясь с ней. Сейчас она поняла еще кое-что: даже отдав свою страницу Манускрипта, она вряд ли приблизит альюдов к победе и возвращению могущества. Она одна. Маленькая девочка, которую вместе с котом занесло так далеко от дома. Но то страшное ощущение беды, которое прочно поселилось в ее душе после того сна о Ричмольде, не отпускало, пульсировало, требуя действий. Алида поднялась с земли и оправила платье.

– Скажу тебе по секрету, – вдруг произнесла Симониса. – На свете есть вещи сильнее магии. И одна из них и движет тобой сейчас. В тебе чувствуется сила, хоть ты и совсем юна. Поговори с Владыкой, если он будет в хорошем настроении. Иногда он не гнушается давать советы людям.

– Вольфзунд точно будет на балу? – спросила Алида.

– Конечно, – улыбнулась чаровница. – Хозяин не пропустит Весенний бал в Птичьих Землях после стольких лет в небытие. Мы все будем веселиться так, что Птичьи Земли надолго запомнят нашу радость от пробуждения.

– Спасибо вам, что пришли на мой зов, – искренне поблагодарила Алида и обняла чаровницу. Аромат трав и горькой хвои защекотал ее ноздри. Симониса сочувственно погладила ее по спине.

– Ты верь, что все наладится. Жаль, что мы с тобой не встретились в другое время. Тогда я могла бы тебе помочь. Но сейчас ты сама должна ковать свою судьбу, юная травница. Если я тебе еще понадоблюсь, шепни мое имя вот сюда. – Симониса протянула Алиде колечко из травяного стебелька, которое недавно смастерила. Алида убрала колечко в сумку и с благодарностью улыбнулась.

На ее глазах женщина превратилась в стройную лисицу с огненным мехом и скрылась в чаще, чем вызвала недоумение Мурмяуза. Алида подхватила питомца на руки и улыбнулась, спрятав лицо в его белую шерсть.

– Я все решила, Мурмяуз, – сказала она коту. – У нас все получится. Надо только дождаться бала. Надо только, чтобы Ричик нас дождался.

Она пойдет обратно в деревню древунов и останется у Лиссы до праздника. А потом…

Потом она станцует с Вольфзундом. И четвертое из сказочных предостережений будет исполнено.

Глава 2, в которой капитан Пристенсен берется за дело

Петер Пристенсен был пятым и самым удачливым ребенком в семье. Двое старших, мальчики-близнецы, умерли в младенчестве от воспаления легких. Родившаяся через два года сестра утонула в омуте, когда ей было четыре года. Милайя, единственная выжившая сестра Петера, заработала проклятье от отца, умудрившись сбежать с сыном разорившегося фермера.

Поэтому на Петера возлагались все надежды. Он и сам отчаянно хотел стать опорой и надежным помощником для отца, старого Брента Пристенсена. Шхуна «Волчья пасть» досталась Бренту по наследству, а тот когда-то то ли выиграл ее в карты, то ли забрал за другие заслуги у прежнего владельца.

Отец называл себя странствующим торговцем, и Петер повторял за ним, готовый порвать любого, кто назовет отца пиратом. Хотя в глубине души мальчик соглашался с тем, что деятельность отца вряд ли можно было назвать законной. А слово «пират» у него ассоциировалось с загадочными берегами далеких островов, кровопролитными сражениями, бесконечными странствиями по бескрайним морям, пестрыми попугаями на плечах товарищей по команде и, конечно, с бочонками рома. В «пиратстве» отца он не видел ничего плохого. Велика ли разница, чем он занимается, если их семья живет в достатке и ни в чем не нуждается?

Пристенсен-старший с командой соратников – старых друзей – отплывал на шхуне «Волчья пасть» навстречу бушующим морским волнам, а возвращался через месяц, три, а то и через полгода, груженный самым разным добром, начиная от специй и круп и заканчивая мехами, винами и украшениями из полудрагоценных камней. Петер с матерью потом долго разбирал добычу, пристраивая товар по знакомым лавочникам. Благодаря пиратству они не знали нужды. Приобрели новый дом с садом, где мать выращивала розы, благоухающие сандалом и белым вином. Ездили по столице в собственном конном экипаже, одевались у лучших портных.

Но каждую ночь, когда отца не было дома, мать плакала. Петер слушал ее всхлипы, стоя у двери родительской спальни и не решаясь войти. Мальчику так хотелось рассказать матери, что с отцом все будет хорошо, что с ним не может случиться ничего плохого, и он стоял порой долгими часами, разрываясь между обещанием не раскрывать отцовский секрет и желанием успокоить маму.

Брент давно связался с Магистратом. Именно поэтому его до сих пор не заточили в темницу и не казнили на площади под крики толпы. Петер знал, что отец относит старым Магистрам значительную часть добычи после каждой вылазки. Спустя время отцу удалось настолько сдружиться с дряхлым Дивидусом и Главой, что старики даже выдавали какие-то колдовские обереги, в силу которых юный Петер не слишком-то верил.

Петер боялся, что милость Магистров будет не бесконечной. Когда-то колдуны-шарлатаны, что будут заседать в Библиотеке, перестанут впечатляться камнями и золотом. Но годы шли, отец по-прежнему бороздил Большую Воду на «Волчьей пасти», уплывая порой так надолго, что черты его лица начинали стираться из памяти мальчика.

В восемнадцать лет отец впервые позволил Петеру присоединиться к команде и отправиться в плавание. Петер с восторгом ждал того дня, когда поднимется на борт шхуны, и даже решил отрастить бороду, чтобы не выглядеть совсем уж зеленым юнцом на фоне матерых моряков, помощников отца.

Когда Брент убедился, что из сына получился надежный преемник, он передал Петеру шхуну вместе с капитанским званием и целым набором пиратских тайн. И теперь мать плакала по ночам, молясь за сына. Единственная женщина, с которой Петер был готов связать жизнь, отказалась становиться вечно ждущей женой моряка. Так семьей Пристенсена-младшего стала команда проверенных людей, с которыми он выходил на дела. Они неизменно возвращались с богатой добычей, грабя торговые суда и приморские городки. И настала очередь Петера являться в Библиотеку после каждой пиратской вылазки. Ему совсем не нравилось делиться добычей со стариками, но и стоять на помосте у виселицы и, что хуже, видеть при этом материнские глаза, полные слез, Петеру понравилось бы еще меньше.

Из всех сундуков в их доме отец больше всего заботился об одном-единственном. Он не был набит золотом или самоцветами. В сундуке одиноко лежал небольшой футляр темного дерева, и Брент никому не позволял даже сдувать с него пыль.

Мать не дождалась Петера из одного из самых долгих его плаваний. Чахотка испепелила пожилую женщину всего за несколько месяцев, и как ни гнал Петер шхуну, как ни раздувались по ветру багряные паруса, застать мать живой у него не вышло.

Теперь Петера ничто не тянуло к берегу. Отец старел, становился брюзжащим, занудным, даже невыносимым. Пристенсен не признавался себе, но в душе почти не испытывал теплых чувств к нему. Плавания его стали дольше, ограбления жестче, добыча богаче. Магистрат по-прежнему покрывал деятельность пиратов, называя их путешественниками, торговцами, как угодно, лишь бы скрыть их низкий промысел. Но взамен они брали все больше, запросы Магистров росли, и Пристенсену с командой стало хватать лишь на собственные повседневные нужды и обслуживание шхуны.

Петеру в последние годы стало казаться, что жизнь больше ничем не способна его удивить. Он столько повидал в плаваниях, столько раз был в опасной близости от гибели, столько терял и обретал, что все дни сливались в сплошное пестрое покрывало, которые так любила шить из лоскутков его мать, когда была жива.

Но тот день он запомнит надолго. Если не на всю жизнь.

Петер только вернулся из не очень удачного плавания. Всего-то добыли мешок шафрана да пару мешков кукурузы. Негусто для всей команды. Отец, совсем одряхлевший, сидел в любимом кресле перед камином и с тревогой смотрел в окно. На небе бурчала туча, и Петер запер ставни, ожидая грозу. Отец бормотал что-то неразборчивое, какой-то бред о чьем-то возвращении. Петер лишь прикрикнул на старика и отправился на кухню.

Но туча разразилась далеко не обычной грозой. Гремело так, будто все морские черти собрались на шабаш, готовые обрушить на Авенум вековые проклятия. Ветер просачивался в самые узкие щели, заставляя огонь в лампах нервно плясать, бросая на стены дрожащие тени. Отец заметался по дому, что-то непрестанно повторяя, и Петер подумал, что это очередная старческая причуда. Но Брент дрожащими от волнения пальцами открыл свой заветный ларец, пошарил внутри и принялся совать в руки сына тот самый деревянный футляр, который так оберегал всю жизнь.

А потом небо над городом сотряс мощнейший раскат грома, ветер все-таки сорвал деревянные ставни с петель, а старик вдруг превратился в поморника, расправил серые крылья и со скрежещущим криком вылетел в окно.

Петер сразу решил, что это фокусы Магистрата. Старикам не нравилось, что их доля в добыче в последнее время стала меньше, и, видимо, так они проучили пирата-торговца, провернув эту штуку с отцом. Пристенсен видел достаточно дьявольщины, которую при желании можно было объяснить какими-то заумными физическими и природными явлениями. Но для обращения старика в поморника явно требовалось колдовство.

Дом чудом уцелел в бурю, только крыша кое-где не выдержала. Едва гроза утихла, Петер оседлал коня и погнал его в Биунум, к Магистрам, не забыв прихватить чертов футляр, с которым так носился отец.

– Господин Пристенсен, Глава ожидает вас, – заволновался мальчишка-служка и повел Петера к старому Колдовуксу по пыльным коридорам. Магистры сидели на сундуках с золотом, а нанять в Библиотеку уборщицу отчего-то не хотели.

С тонкой желтушной кожей, покрытой сетью морщин, с длинными седыми волосами Колдовукс был похож на какую-то немощную мартышку, и даже расписная богатая мантия не спасала положения. Служка учтиво поклонился и поспешил убраться на свой пост, а Петер решительно прошел к Главному Магистру и уперся кулаками в лакированный стол.

– Я отдаю вам то, о чем мы договаривались! Пятая часть – разве этого мало?! Я не укрываю от вас ничего! За что вы сделали это с отцом? Что вам еще от нас нужно?!

– Я терпеливо жду, когда вы успокоитесь, – проскрипел Главный Магистр и внимательно взглянул на Петера своими прозрачными зелеными глазами.

Пристенсена вдруг ожег стыд, будто он был малолетним пацаном, которого застукали за разграблением чужого сливового сада. Он замолчал, глубоко вздохнул, усмиряя бушующий в сердце гнев.

– Вы заколдовали отца из-за того, что недовольны моей последней добычей? – произнес он уже спокойнее.

В глазах Главы промелькнуло что-то очень похожее на изумление. Будто он понятия не имел о том, что произошло с Брентом…

– Что, вы говорите, произошло с вашим родителем? – спросил волшебник.

– Обратился в поморника и слинял в окно, – буркнул Петер. Он без разрешения устало опустился в обитое бархатом кресло и сжал пальцами переносицу. Он устал. Устал зависеть от Магистров. Устал грабить и слышать проклятия в спину. Устал от городских пересудов. Устал даже от моря.

– Интересно, – протянул Колдовукс и встал со своего места, задумчиво поглаживая жидкую бороду. – Оч-чень интересно…

Главный Магистр принялся копаться в свитках и книгах, что-то выискивая. Петер вдруг вспомнил об отцовском футляре и протянул его старику.

– Взгляните. Перед тем как стать поморником, отец что-то говорил об этой вещи.

Колдовукс уставился на футляр так, будто Пристенсен предлагал ему ядовитую змею или самого морского черта, но все-таки протянул свои узловатые пальцы и сомкнул их на древесине, изрезанной рунами.

– Поразительно… – выдохнул Колдовукс, рассматривая пожелтевшую страницу, которая, оказывается, все это время скрывалась внутри футляра.

– Может, вы уже объясните мне, что происходит? – снова теряя терпение, воскликнул Петер. Его всегда раздражали эти Магистры, скользкие типы, жаждущие отхапать последнее у честных горожан. Каждые полгода – новые налоги, новые законы, новые сборы.

– Это чудесно, что вы пришли, господин Пристенсен, – сказал Главный Магистр. – Вы сослужите мне службу? В последний раз. И потом можете плавать и грабить, сколько ваша пиратская душонка пожелает.

Петер с подозрением посмотрел на него. Странно, очень странно, что Главный Магистр сам предлагает ему освобождение от уговора, заключенного еще с отцом. Либо случилось что-то очень серьезное, либо его просто пытаются обмануть.

– Я буду свободен? И вы не повесите меня и мою команду на площади? – спросил он.

– Вы будете абсолютно свободны от налогов, и никто в королевстве не скажет о вас ни единого дурного слова. Но это лишь в том случае, если вы сделаете то, о чем я вас попрошу, Петер.

– А если не сделаю?

– Вот тогда я с удовольствием вас повешу, предварительно рассказав о ваших отнюдь не благородных «подвигах». Может быть, вы сами умрете от стыда, когда ваш дом начнут штурмовать обезумевшие от ярости вдовы тех несчастных, чьи корабли вы загубили. Выбор всегда есть, Петер. – Волшебник улыбнулся так мерзко, обнажив полусгнившие зубы, что пирата передернуло.

– Я у вас на крючке, правильно? – сглотнув, спросил он.

– Вы давно у меня на крючке, так же, как и ваш отец, – пожал плечами Главный Магистр. – Ну, так что?

– Выкладывайте, что там за дело, – махнул рукой Пристенсен, размышляя, как он расскажет команде о том, что стало с отцом. Не перестанут ли они его уважать после этой бредовой истории?

– Послушайте меня внимательно, Петер, – серьезно сказал Колдовукс. – Не перебивайте и не спорьте. И отбросьте ваш скептицизм. Я уверен, что вы меня правильно поймете. Много лет назад мы, Магистры, заключили Договор с нашими соперниками. Нам нужно было, чтобы магия разошлась поровну между нами – людьми-колдунами – и… другими.

– Вы будете рассказывать мне басни про демонов? – усмехнулся Петер. – Даже если вы когда-то владели магией, в чем лично я сомневаюсь, то чем же вас не устраивало положение дел?

– Это не басни, а реальность давно ушедших дней, – вздохнул волшебник. – Сейчас мы сильно сдали, а когда-то Магистрат считался действительно мощнейшим орденом колдунов. Магия людей и магия альюдов всегда была разной, приспособленной для различного колдовства. Примерно как мясо и овощи, – ухмыльнулся Главный Магистр. – Всё вместе даст прекрасное рагу, вы согласны? Так же и здесь. Соединение двух сторон магии могло бы дать больше сил и нам, и тем, альюдам. Поэтому создание Манускрипта, величайшей магической книги времен, и заключение Договора интересовало и тогдашнего Главу Магистрата, и Вольфзунда, верховного Альюда. Но Магистрат преследовал немного другую цель.

Мы хотели устранить альюдов, если не навсегда, то хотя бы на несколько сотен лет. Они растлевали людей доступностью магии. Понимаешь, Петер, тогда каждый мог прийти к альюдам и попросить сотворить любое волшебство, будь то чудесное исцеление от болезни или горшочек с золотом. А взамен они брали что-то несущественное, но нужное им самим для составления их темных зелий и плетения самых страшных заклятий: прядь волос, первый молочный зуб, слезы ребенка, капельку крови. В исключительных случаях брали плату человеческой волей. Тогда как мы, Магистры, оказывали магические услуги просто за золото. Но колдунам-людям было не под силу сохранять жизнь, прогонять болезнь или даровать богатство. Мы торговали амулетами, оберегами, зельями, свитками с заговорами, а альюды исполняли желаемое моментально, используя свою особенную, древнюю и черную магию. Конечно, дремучий народ тянулся к ним, а не к нам.

Силы Магистров хватило, чтобы вставить в Договор проклятие, запечатывающее альюдов в небытие на пять сотен лет. Как только Вольфзунд поставил на бумаге свою подпись, все их племя захватил вихрь и унес из нашего мира. Но магия отчего-то не подчинилась нам, оказавшись заключенной в Манускрипте. Это нас, разумеется, расстроило, но главная цель была достигнута: конкурентов больше не было, а значит, за любой магической помощью люди пойдут к нам. И неважно, владеем мы магией в полной мере или нет. Мы можем продавать им сущую ерунду, и доверчивые горожане будут надеяться, что им это поможет.

Вероятно, объединенная магия как стихия признавала именно двух владельцев, и в отсутствие одной из сторон работать не желала. Вольфзунд, скорее всего, подозревал, что мы можем пойти на хитрость, и тоже заколдовал Договор. Видимо, поэтому с твоим отцом и произошло превращение.

Дорогой мой Петер, Магистры старины отнюдь не были глупцами и быстро поняли, что если Манускрипт останется в первозданном виде, то альюды, заполучив его после своего возвращения, станут обладателями могущественной силы. Это было недопустимо, Магистры ведь должны были остаться единственными, кто может творить волшебство. Поэтому мы разделили Манускрипт по страницам, чтобы выиграть время, когда альюды вернутся.

Мы не учли одного.

За прошедшие столетия некоторые страницы затерялись в поколениях. Да что там юлить, почти все страницы сегодня утеряны. Пятьсот лет назад их отдали Хранителям, приближенным к Магистрату волшебникам, с просьбой сохранить их для потомков. Одним из таких хранителей, как видишь, спустя время стал твой отец. И я благодарен тебе, Петер, что ты принес мне бесценную страницу Манускрипта. Собрав и уничтожив книгу, мы не дадим альюдам шанса вернуть свою мощь, и все будет как прежде.

Петер слушал, обхватив голову руками. Он слышал что-то об альюдах, колдовавших вместе с ведьмами на шабашах. Слышал и о том, что они давно вымерли, то ли выродившись, то ли погибнув из-за какой-то магической катастрофы. Оказывается, катастрофой для них оказалось заключение Договора с Магистратом.

– И что вы от меня хотите, Магистр? – спросил Пристенсен.

– Нам нужно собрать все страницы вместе и уничтожить книгу. Высвободить заключенную в ней магию скорее, чем ею завладеют альюды. Ты знаешь путь к Птичьим Землям, Петер?

Пристенсен кивнул. Конечно, он знал о дикой земле за морем, но пиратам там было нечего делать: с Птичьими Землями не велось торговли, и груженные товаром суда не ходили в ту сторону.

– Так вот, – продолжил Колдовукс. – Как мне известно, в деревне древунов, диких аборигенов, живет одна девушка, которой чисто случайно досталось богатство в виде более чем тридцати страниц Манускрипта. Кто-то из ее предков был хранителем, одним из немногих ключевых Хранителей, которым доверили сразу несколько страниц. Но затем кто-то из ее рода спутался с древунами, и спустя сотни лет бесценный сундук со страницами оказался в диких землях, в руках тех, кто понятия не имеет, каким чудесным даром обладает.

– Если вы все это время знали о страницах, то почему не собирали их заранее? – спросил Пристенсен.

– Потому что до сегодняшнего дня они не имели ни малейшей силы. Нам нужно уничтожить книгу, когда она заживет и задышит, когда каждая страница встанет на свое место. Да, мы могли бы заранее собрать все футляры в одном месте. Возможно, мы допустили некоторое легкомыслие. Мы не были уверены, сколько лет продержится наше заклинание и когда именно вернутся альюды. Мы питали надежду, что наше заклятие настолько сильно, что альюды не сумеют выбраться из небытия даже после того, как срок Договора истечет. Но сейчас настала пора действовать, и чем быстрее мы закончим, тем лучше.

Ты соберешь команду надежных людей, и вы отправитесь в Птичьи Земли. Подгадаете к первому летнему балу нечисти. В это время стражи земель, полуженщины-полуптицы, покинут свои посты, и вы сможете проникнуть в деревню. Я дам вам оружие на тот случай, если там будет кто-то из сильных альюдов. Неплохо будет захватить в плен нескольких древунов или альюдов, чтобы разузнать, где искать другие страницы.

– В этих землях… безопасно? – спросил Петер, заранее подозревая, каким будет ответ. Он не хотел вести свою команду на смерть, в лапы к врагам.

– О нет, – вздохнул Главный Магистр. – Но вы справитесь. Вы войдете в пустую деревню, обшарите все дома, отыщете страницы. Альюды сейчас почти лишены сил, в них сохраняется только остаточная магия, которая вряд ли сможет вам навредить. У вас будут арбалеты с серебряными болтами. Ворвитесь на бал. Напугайте их. Берите пленных. Наша победа и уничтожение Манускрипта вернет твоего отца и остальных проклятых хранителей, помни это.

– А если главный альюд тоже будет на этом… балу? – нахмурился Петер.

– Вольфзунд пока слаб, и серебряные болты смогут выбить его из строя. Не убьют, конечно, но время выиграть помогут. Серебро, Петер, опасно для альюдов не тем, что это какой-то особенный металл, а тем, что оно более восприимчиво к заговорам, чем другие материалы. Когда Магистрат еще обладал полной магической силой, он заговорил несколько сотен арбалетных болтов. И сейчас я передам их тебе.

Колдовукс поднялся с кресла и прошаркал к шкафу со стеклянными дверцами. Петер внимательно следил за каждым движением Главного Магистра и чувствовал, как голова начинает пульсировать болью. Сражение с демонами или виселица. Выбор у него небольшой. Интересно, сколько человек из команды отвернутся от него, когда он заявит, что они плывут в дикие земли за какими-то чертовыми бумажками? Пираты-сообщники решат, что он перебрал гранатовой настойки. Ничего, он соберет другую команду. Лишь бы не совать голову в петлю.

Старый Магистр поднес Пристенсену потемневший от времени сундучок, полный изящных и сверкающих болтов с рунами на оперении. Петер поднес один из них поближе к глазам. В другой день он был бы счастлив заполучить несколько таких в личное пользование – за них можно было бы выручить приличный мешок монет. Серебро даже не почернело, а наконечники были остры, будто их выковали совсем недавно.

– Неплохо, – произнес Петер, убирая болт обратно в сундук. – Сколько вы дадите мне времени?

Глава Магистрата взглянул на часы, висящие у него за спиной. Петер никогда не понимал, как старик умудряется что-то по ним определять: там были изображены созвездия, символы и руны, нарисованы какие-то чудовища и странные схемы, но ни единой цифры на циферблате не было.

– Отчалите через четыре дня. Тебе должно хватить этого времени, чтобы собрать команду и провиант. Еще четыре дня займет путь поморю, если ветер будет попутным. Вам понадобится помощник, чтобы преодолеть Поле Птиц. Следите за лесом: едва сирины улетят со своих мест, можете выдвигаться к деревне.

– Что за помощник? – устало спросил Петер.

– Возьми с собой Корнитуса. Когда-то он учился у Кудесатиса и знает кое-что, что может вам помочь. Он стар и болен, поэтому постарайся найти в Авенуме травника, который приглядел бы за стариком в пути. И еще: Вольфзунд – верховный Альюд – опасен и хитер. У него остались жалкие крупицы силы, но, поверь мне, он очень искусен в темном колдовстве. Будь осторожен, Петер.

Трое из команды, как и предполагал Пристенсен, пожелали ему удачи и отправились по домам. Еще четверым пришлось пообещать золота за помощь. Пятеро самых верных его товарищей согласились плыть за своим капитаном даже в проклятые земли древунов.

Пристенсен старался держать в тайне свои приготовления, но слух о том, что «Волчья пасть» плывет в Птичьи Земли, расползся по порту, подобно заразе, и каждая собака пыталась выведать, что за лихо тянет капитана туда.

Петер нервничал. Он храбрился перед пиратами, заливая гранатовой настойкой ужас, что рос у него в душе. Демоны или виселица. Смерть или смерть. Он чувствовал себя как карась, которого вытащили из воды и держат висящим на леске. Дергайся сколько угодно, да только крючок крепко засел в твоих внутренностях и, даже сорвавшись с него, ты обречен на гибель, с дырявыми-то кишками.

В порту к нему подошел незнакомый чернявый парень, представившись не то Ханером, не то Хельмером, бес его знает. Просился на борт. Какого-то лешего ему вдруг понадобилось в Птичьи Земли, будто Петер был каким-то, пес его дери, экскурсоводом. Пристенсен поначалу резко отказал парню, сославшись на то, что не отвечает за сохранность его жизни. Но тот не отставал, скулил что-то про больную мать, которая лежит в столичном лазарете. Лекарство, мол, только в Птичьих Землях можно отыскать. Петер усмехнулся. Крепко паренек отчаялся, раз считает, что дикари помогут мамаше быстрее, чем городские лекари. Но с виду он был ладный и смекалистый, и Пристенсен все-таки взял его в команду.

Потом к нему пристал рябой мальчишка с животиной, похожей на мохнатого верблюда без горба. В Птичьих Землях, дескать, таких полно, возьмите меня, господин капитан, я так давно искал корабль, плывущий туда. Возьмите, умоляю. Отплачу ягодным пуншем, у меня даже бутылочка рома запрятана. Чертыхаясь, Пристенсен взял на борт и этого, проклиная свое мягкосердечие. Чертов цирк, а не команда.

Отчего-то капитан даже не удивился, когда очередной клоун подошел к нему с той же просьбой. Этот даже говорить не мог: морда замотана, одни глаза торчат. Чудные, фиолетовые. Клоун тряс перед Петером пучком чабреца, и капитан хлопнул себя по лбу: о травнике-то он и забыл! Пришлось взять и этого мелкого недоноска. Прощай, репутация команды.

Шхуна отчалила в срок. Пристенсен раз за разом перебирал в уме все, что они должны сделать. Причалить к Птичьим Землям. Корнитус заговорит какое-то поле. Следить за чудовищами на деревьях. Перед балом они улетят. Идти через лес. Обыскать деревню. Взять страницы. Ворваться на бал. Перебить несколько проклятых ведьм. Парочку взять в плен. Вернуться на корабль. Выжить.

Перед рассветом чудовища-стражи, эти демонические полуженщины-полуптицы, о которых вещали ветхие книги, снова вернутся на свои посты. Значит, с полуночи и до рассвета им нужно отыскать то, что просил старик Главный Магистр.

Колдовукс напоследок сказал имя девчонки, которая сидит на ворохе страниц Манускрипта, как несушка на яйцах. Лисса. Будто название какой-то травы. Пристенсен не знал, на что способны эти древуны и насколько сильна остаточная магия альюдов. Но что-то ему подсказывало, что арбалеты и ножи надежнее их заклятий. На что, в конце концов, способны альюды и древуны? Плясать голышом у костра да петь песни на давно ушедшем языке? Им не тягаться с командой вооруженных мужчин. Если только с ними не будет главаря…

Встреча с Вольфзундом пугала Пристенсена. Кто знает, сколько сил осталось в этом Альюде, насквозь пропитанном тьмой, буквально состоящем из нее. Что, если серебряные болты против него не помогут? Петер успокаивал себя тем, что, по словам Главного Магистра, мощь Вольфзунда отнюдь не так сильна, как до подписания Договора. Сейчас демон мало чем отличается от обычного человека. Но никогда нельзя недооценивать врага. Лучше, если бы они успели сделать все до того, как он явится на свой чертов шабаш.

Тот идиот-травник оказался девчонкой. Пристенсена раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, команде полезно выпустить пар перед опасным заданием. Пусть развлекаются с бабенкой, легче будет идти на дело. С другой стороны, это очень походило на дурной знак, посланный Царицей Водой. Женщин не следует брать в море, чтобы не навлечь гнев морских покровителей. Лучше бы сбросить девку за борт, пока не накликала беду…

Петер вздохнул с облегчением, когда ее унесло крылатое нечто с рогами. Он почти не удивился появлению чудовища: сейчас можно ожидать какой угодно чертовщины. Может, сирины уже взяли свою жертву и позволят им благополучно добраться до деревни в Птичьих Землях? Правда, теперь Корнитус остался один на один со своими язвами, без травника. Ничего, потерпит. Плыть осталось не так уж много.

Пристенсен затянулся сигарой. Интересно, а если он сможет убить главного демона, старик Магистр освободит его от необходимости отдавать часть добычи в Магистрат? Петер представил, что, став полноправным владельцем награбленного добра, сможет отстроить себе новый дом, да и дышать без гнета Магистрата будет намного легче… Что ж, он попытается всадить Вольфзунду в затылок самый длинный арбалетный болт, какой только найдется. Он докажет сам себе, что он, Петер Пристенсен, не трусливый грабитель, а отважный покоритель диких земель, который не побрезгует залезть в саму Преисподнюю, чтобы обелить свое имя и заработать уважение старых властителей Авенума и Биунума.

Глава 3, в которой праздник идет не по плану

Алида плохо помнила оставшиеся до праздника дни. Она ела пищу древунов, спала в комнате Лиссы, гладила Мурмяуза, что-то отвечала, когда у нее спрашивали, но мыслями она была не здесь. Мысли ее тянулись за Большую Воду, в Биунум, к Ричмольду. «Быть может, он еще жив. Но что, если нет?» Мрачные думы кружили в голове назойливыми мухами, и Алида уже не гнала их прочь.

Лисса пыталась отвлечь ее разговорами, что-то щебетала о нарядах для праздника, и Алида понимала, что ей нужно собраться, сосредоточиться, чтобы сделать то, что она решила.

Уже очень скоро она получит ответы на все вопросы. Ей нужно быть внимательной и собранной, чтобы выведать все у Вольфзунда и заключить с ним сделку.

– А еще нужна маска или головной убор. Что из этого ты предпочитаешь? – Голос Лиссы наконец вырвал ее из цепких лап задумчивости, и Алида словно вынырнула на воздух после плавания в холодной и темной реке.

– Что, прости? – переспросила она.

– Ну наконец-то! – всплеснула руками Лисса. – Я уж думала, ты умом повредилась. Я говорю, если ты хочешь влиться в наше общество на балу, то самое время подготовить твой наряд. Ты выбираешь маску или головной убор?

– А что, помимо этого, нельзя ничего надеть? – с легкой паникой поинтересовалась Алида. Лисса рассмеялась.

– Можно и нужно, конечно. Подберу тебе платье из своих, укорочу подол и рукава, а затем мы украсим его цветами.

Лисса выволокла из-под кровати большой сундук. Откинув тяжелую крышку, она принялась выуживать наряды один за другим. Алида завороженно наблюдала, как она сначала отметает в сторону повседневные платья, сотканные изо льна или крапивных стеблей, потом, цокнув языком, сминает старую и поношенную одежду, которую пора было уже пустить на тряпки. Три платья Лисса отложила на кровать: они были красивые, из плотных дорогих тканей, щедро расшитые яркими рисунками и орнаментами.

А потом Алида увидела то, что снова в полной мере вернуло ей ясность мыслей.

Длинное бархатное платье цвета ночного неба, расшитое летящими совами и серебряными звездами. Оно было словно иллюстрация к последним неделям ее жизни: неясыти, напоминающие о том, что случилось с бабушкой, и ясные серебряные звезды, которыми так восторгался Ричмольд. Платье мягко опустилось на кровать к тем, что Лисса не забраковала. Алида тут же сгребла тонкими пальцами его длинный рукав, такой приятный на ощупь и теплый, как лапка Мурмяуза.

– Можно, я надену это? – с придыханием спросила она. Платье было таким красивым, что Алида могла бы хорошо понять Лиссу, если бы та не позволила гостье надеть его. Но кроме этого одеяния она ничего не хотела. Лучше уж действительно идти на бал в одной-единственной маске, скрывающей лицо.

– Бери, – согласилась Лисса, и Алида облегченно вздохнула. – Это бабушка приволокла откуда-то много лет назад. Ни я, ни мама его не носили: нам маловато. Уж не знаю, зачем бабушке оно понадобилось. Говорит, какая-то знакомая женщина отдала. – Лисса захлопнула крышку сундука и заправила за уши выбившиеся из косы светлые пряди. – Ну-ка, примерь.

Алида, не веря своему счастью, скинула свое привычное платье в цветочек и спешно натянула одеяние. Мягкий бархат приятно лег на кожу, платье село как влитое. Даже рукава были по длине в самый раз, а подол как раз доходил до пола, идеально к маленькому росту Алиды.

Лисса присвистнула.

– Ну надо же, будто для тебя шили. Покружись.

Алида послушно покружилась, и бархатная юбка зашелестела, будто что-то шепча, а серебристые звезды засверкали, переливаясь в лучах дневного света.

– Тебе очень идет! – сказала Лисса. – Знаешь, я, пожалуй, подарю тебе его. Забирай после бала.

– Спасибо, – улыбнулась Алида и благодарно обняла подругу. На душе у нее стало легче, будто чудесное платье с совами приняло на себя часть ее тяжелых дум.

– Теперь пойдем за цветами, – поднимаясь с кровати, сказала Лисса. – Уже, наверное, гости слетаются. Заодно посмотрим, остановился ли кто-то в нашей деревне.

Девушки вышли на улицу в объятия душистого ветра, который сегодня пах черемухой, бузиной, ландышами и влажной землей. Воздух был как-то особенно прян, и Алиде даже захотелось пожертвовать для праздника бутылочку пунша, которую подарил ей Дрей в благодарность за помощь Липучке.

– Смотри, вот она – точно альюд, – шепнула Лисса Алиде на ухо, когда они шли по деревенской улице в сторону леса. Травница едва не свернула шею, разглядывая молодую женщину с гладкими черными волосами, которая прошла мимо них.

– С чего ты взяла?

– У нее заколдованная лягушка, присмотрись.

Следом за женщиной и правда ковыляла крупная зеленая лягушка, бросая страдальческие взгляды на насекомых, которые кружили у цветов.

– Думаешь, прилетела на бал? На помеле? – с придыханием прошептала Алида. Если бы бабушка и Ричмольд были рядом, она была бы на седьмом небе от счастья. Она будто оказалась в одной из сказок, что были в ее потрепанной книжке с картинками, и это придавало Алиде сил. Волшебство вернулось и, наверное, уже скоро кто-то из альюдов сможет сварить зелье, способное превратить сову обратно в человека. И даже зелье, которое поможет, если тебя сбросили с библиотечной башни.

– Никогда не видела альюдов, кроме Мела, – заявила вдруг Лисса. И Алида поняла, что ее новая подруга так же удивляется всему происходящему, как и она сама. Хоть древуны и жили в Птичьих Землях, вдали от остальных жителей королевства, хоть они и варили одним им ведомые зелья из странных трав, хоть и поклонялись лесным духам, настоящего волшебства они тоже не видели с тех далеких пор, как был заключен Договор.

– Постой. – Алида дернула Лиссу за рукав. – А сирины? А Поле Птиц? Все это было? Или они тоже спали?

– Сирины были, – ответила Лисса. – Только они не пели. Сидели себе на ветках да на заезжих моряков нападали и рвали когтями. Ты видела их когти? Не хотела бы я быть заезжим моряком. А после истечения срока Договора распелись. Только Мелдиан со своей свирелью может заставить их петь более мелодично. А то так противно раскричались в первую ночь, когда была гроза. А Поле было просто полем со странными цветами, которые никогда не раскрывались.

– А гостям бала сирины не помешают? – спросила Алида.

– Это бал Вольфзунда. А они все равно что его ручные птички. Никто, кроме людей-колдунов, не может ему перечить. Даже мы, древуны.

Алида представила, как Вольфзунд кормит сиринов зерном и они послушно берут его из ладоней демона, а полы его черного плаща трепещут на свежем утреннем ветерке.

Лисса свернула в лес, и юная травница последовала за ней. Под сенью деревьев было влажно и прохладно, будто жаркое лето здесь никогда не наступало, а тоскливая зима вечно сменялась лишь ранней весной с ее робким теплом. Под ногами белели россыпи звездчатки, а чуть дальше, на опушке, разрослась целая поляна желто-фиолетовых цветов, которые в каждом городе королевства назывались по-разному: «Аскольд-и-Генриетта», «брат-да-сестрица», «колдун-и-чаровница», но Алида упорно звала их «филин-да-сплюшка».

Лисса нарвала цветов, мха и веток, а потом принялась ловко сплетать их воедино, придавая какую-то необычную, одной ей ведомую форму. Алида завороженно следила, как пальцы древуна перебирают растения и те становятся послушными и податливыми. Она напоминала ей птицу, вьющую гнездо и перебирающую ветки клювом и лапками.

– Ну-ка, – сказала Лисса и поднесла к лицу Алиды маску, сплетенную из веточек и цветов. Украшение село идеально, точно повторяя форму переносицы и не мешая обзору. Лисса захлопала в ладоши.

– Как красиво! Алида, ты выглядишь как настоящая ведьма! Ты уже решила, с кем хочешь танцевать на балу?

– Решила, – твердо ответила она. – Но пока не скажу, пусть это будет сюрпризом.

– Надеюсь, не с Мелдианом? – напряглась девушка-древун.

– Конечно, нет! – заверила ее Алида. – Большое спасибо за маску. Цветы не завянут к вечеру?

– Не должны. Это и есть магия древунов: от наших прикосновений растения наполняются новой жизнью. К тому же сегодняшняя ночь будет колдовской, а значит, возможны и другие чудеса.

Немного чудес Алиде бы не помешало. Она скрестила за спиной пальцы, как в детстве, и загадала желание, чтобы Вольфзунд был благосклонен и помог решить все ее проблемы. Пусть и не задаром.

Казалось, она еще ничего не ждала с таким нетерпением, как бала. Едва начали сгущаться сумерки, тягучие, как кислое молоко, Алида облачилась в платье с совами и звездами, завязала на затылке ленточки маски, быстро переплела в тонкие косички несколько особо непослушных прядей и выбежала на крыльцо – ждать.

Время тянулось томительно медленно. Но вот на небосклоне, почти полностью скрытом макушками деревьев, которые со всех сторон окружали поселок, зажглись первые серебристые звезды. Местные жители зашевелились в своих домах, завершая последние приготовления к празднику, и огоньки в деревенских окнах гасли.

Дверь жалобно всхлипнула, и на порог вышли Лисса и ее мать, обе в длинных платьях с объемной вышивкой и с венками из бузины на головах.

– Уже пора? – взволнованно спросила Алида. Ее ладони стали липкими от холодного пота, когда она поняла, что, наконец, наступило это долгожданное мгновение.

– Пойдем потихоньку. Да, мам? – ответила Лисса, и ее мать мягко улыбнулась.

– Пойдем. Соседи почти все уже ушли, хотя еще и рановато. Эти земли соскучились по балам Вольфзунда. Да и нам самим хочется развлечься.

Лисса постоянно оправляла платье и венок, озираясь по сторонам и нервно покусывая губы. Алида поняла, что она волнуется перед балом, ведь для нее танец с Мелдианом будет иметь очень личное значение. Алида снова задумалась, есть ли у странного рогатого чувства к ее новой подруге или он просто жаждет заполучить сразу несколько десятков страниц Манускрипта? Следом за этой мыслью пришла другая: а есть ли у альюдов вообще чувства?

Древуны шли на бал целыми семьями: веселые, красивые, наполненные какой-то необычайной жизненной силой. Алиде подумалось, что сама земля питает этот народ и по венам у них течет свежая родниковая вода, а в сердцах трепещут листья бересклета. Алида приметила черноволосую чаровницу, которая сейчас надела платье из темно-болотной парчи. Лягушка гордо восседала в прическе женщины и оглядывала прохожих надменным взглядом.

– Вы позволите вас проводить? – К Алиде подскочил стройный высокий парень-древун с кудрявыми волосами медового цвета. В его глазах цвета свежей травы плескались озорные искорки.

– Позволю, – кивнула Алида, и тот, галантно взяв ее под руку, повел по тропе, уходящей глубоко в лес. Над тропой вились светляки, и дети-древуны с радостным писком ловили их ладонями.

– Меня зовут Льед, – представился юноша. – А ты – ведьма из Биунума?

– Травница, – ответила Алида. Она гадала, где будет проходить бал: под открытым небом, на какой-нибудь лесной поляне или же в чаще прячется еще один замок с просторными залами?

Со всех сторон по лесным тропам двигались гости, прибывшие на бал. Алида только сейчас поняла, сколько чужестранцев приняли Птичьи Земли. Интересно, где они все остановились? Какие еще деревни, а может, и целые города скрываются за лесами? Когда-нибудь, когда все снова станет хорошо, она непременно найдет способ вернуться сюда и погостить в других поселениях волшебных земель.

Алида без стеснения разглядывала прибывших через прорези для глаз в цветочной маске. Она сразу почувствовала, что, кроме нее, людей среди гостей нет. От каждого из них исходили незримые, но ощутимые волны магической силы. Ей нравилось здесь, хоть сердце и трепетало в беспокойстве.

Как бы красиво и таинственно здесь ни было, она чужая. И она чувствовала это. Хотя, может, это просто волнение разжигало в груди юной травницы противоречивые чувства.

Деревья расступились, будто по волшебству, и процессия древунов ахнула. Огромная, почти идеально круглая лесная поляна слабо поблескивала в сумерках, словно присыпанная серебряной пылью. Несколько десятков длинных столов расчертили поляну на части, оставляя нетронутой большую площадку в центре. На пригорке, покрытом сизым мхом, высилось величественное кресло, похожее на трон какого-нибудь злого короля из сказок. Алида невольно вздрогнула, осознав, кому принадлежит это место.

Древуны столпились на краю поляны, шепчась и не решаясь продвинуться дальше. Зато другие гости земель с радостными криками бросились к столам. Алида сперва не поняла: зачем бежать к столу, на котором пока нет ничего вкусного? Но едва те приблизились, на столах тотчас появились блестящие блюда с различными яствами и кубки с темным вином. Над поляной тут же разнеслись терпкие ароматы.

Алида не сразу заметила щуплую фигуру в тени деревьев, которая возилась с какими-то палками. Точнее, если бы не возглас Лиссы, не заметила бы вообще.

– Мелдиан! Давай я тебе помогу! – крикнула Лисса и бросилась к альюду. Алида присмотрелась и с ужасом поняла, что он что-то делает с насаженными на колья человеческими черепами, теми самыми, которые охраняли его дом в чаще.

– Ну же, ребята, неужели вы разучились? Ни за что не поверю, – бормотал он, щелкая пальцами по мертвым челюстям. Его крылья напряженно топорщились из прорезей в бархатном камзоле цвета спелой ежевики.

Один из черепов скрипнул, потрещал челюстным суставом, крякнул, покряхтел и принялся выстукивать зубами что-то, напоминающее барабанную дробь.

– Живы, голубчики! – воскликнул Мел, едва не плача от счастья. Потом, заметив Лиссу с Алидой, которые все это время наблюдали за ним, пояснил:

– Папин любимый ансамбль. Других музыкантов почти не признает. Эстет он у меня.

Алида не отрываясь наблюдала, как один за другим черепа оживают и начинают кто стучать, кто скрипеть зубами, а кто даже петь. Целая стая мурашек пробежала у нее по спине, когда все звуки, издаваемые черепами, слились в один потусторонний, жутковатый, но в общем-то красивый мотив.

– Ох, Мел, это прекрасно! – заворковала Лисса. – Ты отлично с ними ладишь, это истинный талант.

– А то. – Рогатый улыбнулся, обнажив мелкие острые зубы, и взъерошил и без того торчащие во все стороны темные волосы. – Шикарно выглядишь. Да и ты, Алида, ничего. С кем танцевать будешь?

Алида что-то промычала в ответ и сделала вид, что закашлялась.

– Я еще улажу парочку организационных моментов, а вы пока отведайте вин, – сказал Мелдиан.

Подруги отошли к столам, за которыми уже расселись многие гости. Алида восторженно разглядывала наряды присутствующих, смущаясь и краснея, когда взгляд натыкался на тех, кто все-таки решил обойтись одним-единственным венком на голове. А таких эксцентричных особ здесь собралось немало.

– Подумать только, я могу выйти замуж за сына самого Вольфзунда и жить, где душа пожелает, – мечтательно сказала Лисса и плеснула вина в свой бокал. – Как удачно, что они вернулись именно сейчас. А то была бы старухой. Или еще не родилась бы. И другая девушка могла бы занять мое место.

– А тебя только его положение в обществе интересует? – осторожно спросила Алида, поглядывая на мясной рулет. Пока никто не ел, скрашивая ожидание хозяина лишь напитками.

– Ну нет, конечно, – смутилась Лисса. – Хотя и это тоже. Мел хороший мальчик, я это чувствую, хоть и знаю его недолго.

Желтая луна, похожая на масляный блин, выплыла из-за леса и набросила золотистую шаль на собравшихся. Томительное ожидание повисло в воздухе, и Алиде казалось, будто она даже различает его аромат, тонкий, сладковатый… Но, может быть, этот запах всего-навсего принадлежал цветам, из которых была сплетена ее маска.

Бледный, болезненного вида мужчина-альюд что-то шептал на ухо одной из чаровниц, и та, зашелестев платьем, обернулась на Алиду. Она неуютно поежилась: наверняка все поняли, что она здесь чужая. Она подумала, что альюды точно так же чувствуют, что в ней нет ни капли волшебства, как она сама чувствует магический флер вокруг них. «Я как скорлупка от яйца, – пронеслось у нее в голове. – С виду такая же, как все они, только внутри ничего нет…»

– Ну, почему ничего нет? – Ехидно скалясь, к ней подсел остроносый альюд. Алида вздрогнула от неожиданности и брезгливо сморщила нос, увидев его длинные ногти с полосками грязи. – У тебя есть то, чего лишено большинство из нас. Душа, милочка, у тебя есть душа. А это, поверь, дорогого стоит.

«Пока еще есть», – грустно подумала Алида и отсела от непрошеного собеседника. Ей не хотелось, чтобы кто-то читал ее мысли.

Разговоры за столом стали громче, альюды уже переговаривались, не стесняясь, заливисто хохотали, вспоминая дела давно минувших лет, и отчаянно радовались встрече со старыми приятелями. Лисса ворковала с Мелдианом, который, устало расправив крылья, отдыхал в стороне, и Алида с любопытством разглядывала гостей бала. Всего лишь несколько недель назад она и мечтать не могла о том, что будет вот так запросто сидеть среди ночи, окруженная волшебными существами, а сейчас у нее даже не получалось радоваться своей удаче: так тревожно и тяжело было на душе.

Ожидание явно затягивалось. Алида беспокойно поерзала на стуле, волнуясь, не сорвется ли бал, а заодно и все ее грандиозные планы? Но тут откуда-то сверху послышалось лошадиное ржание, и все гости, как по команде, замолчали и задрали головы к небу.

Алиде всегда казалось, что подобное происшествие непременно должно сопровождаться какими-то эффектными магическими атрибутами: громом и молнией, волшебным пламенем, торжественной музыкой, на худой конец. Но Вольфзунд явился абсолютно буднично, если не считать летающего экипажа, конечно. Едва копыта лошадей коснулись земли, он вышел из кареты, высокий и властный, в остроносых ботинках, черных кожаных штанах, дорогом камзоле фиолетового бархата и с неизменным черным плащом на плечах. Он немного постоял, окидывая собравшихся довольным взглядом. Так вожак волчьей стаи смотрит на своих подопечных, когда они отдыхают после удачной охоты и шумного пиршества. Так гордый полководец смотрит на армию, поклявшуюся ему служить до последней капли крови.

Гости бала благоговейно замерли, глядя на своего предводителя снизу вверх. Смех и разговоры затихли, сменившись осторожным шепотом, который сливался с шелестом ветра в листве. Алида сглотнула, как ей показалось, слишком шумно. Лоб покрылся испариной. Она судорожно думала: подойти ей к Вольфзунду прямо сейчас или подождать, когда он, довольный собственным праздником и охмеленный вином, станет мягче и сговорчивее?

Черепа на кольях принялись исполнять какой-то мрачный гимн, а Мелдиан уселся на нижнюю ветку дерева и стал подыгрывать им на свирели. Перинера, блистающая в роскошном бордовом платье, заняла место во главе стола, равнодушно принимая комплименты от альюдов и древунов.

Яств на столах стало еще больше, и Алида, не в силах сдерживаться, схватила кусок ягодного пирога. Альюды встали со своих мест и выстроились в длинную очередь, чтобы лично поприветствовать своего Владыку и поведать о своих делах. Алида поняла, что ей придется подождать, когда все присутствующие отметятся перед верховным, и только тогда подходить со своими проблемами.

Мурмяуз прыгнул ей на колени и принялся деловито обнюхивать тарелку, ища, чем бы поживиться. Алида протянула ему кусочек окорока:

– Кушай, малыш, все равно нам с тобой уже нечего терять.

А потом задумалась: а относятся ли к котам предостережения из книжки?

Луна висела прямо над головами, такая огромная и ярко-желтая, что казалось, будто ее вырезали из цветного картона и подвесили на небесном полотне. Музыка звучала громче, некоторые из гостей, закончив аудиенцию, принялись отплясывать в такт черепам и мелодии Мелдиана. Свирель уже выводила трели сама, а ее хозяин как раз приблизился к Лиссе, чтобы пригласить на танец. Алида ободряюще улыбнулась подруге, но в душе у нее будто застыла холодная, тяжелая глыба льда, которая мешала наслаждаться блюдами и музыкой. Ей здесь было не место. Это не ее мир и не ее праздник. Здесь жутко, а от блеска глаз альюдов неприятные мурашки то и дело пробегали по рукам, заставляя волоски вставать дыбом. В сказках все выглядело куда милее.

Сирины, поблескивая камнями в ожерельях, бесшумно опустились на деревья, приветствуя хозяина бала поклонами. Алида испугалась, что полуженщины-полуптицы затянут свои колдовские колыбельные, но те молчали, видимо, не желая усыплять гостей и портить праздник.

Алида почесала Мурмяуза за ухом и вновь подняла глаза на празднующих. С другого края стола на нее смотрела Симониса. Она сегодня была в струящемся изумрудном платье, которое ей очень шло. Симониса улыбнулась Алиде и едва заметно кивнула головой, будто подталкивая к действиям. Травница улыбнулась в ответ, искренне надеясь, что от волнения ее улыбка не получилась похожей на оскал.

– Пойдем, хороший, – шепнула она Мурмяузу и, опустошив для храбрости бокал вина, решительно поднялась из-за стола и направилась к трону, на котором вальяжно развалился Вольфзунд.

Эти несколько десятков шагов, которые она делала на ватных ногах, стараясь не столкнуться с танцующими парами, показались ей самыми долгими в жизни. Сумка, в которой так и лежал футляр со страницей, привычно била Алиду по бедру, и это земное, не слишком приятное ощущение придавало ей немного уверенности, отрезвляло, напоминало о том, для чего она здесь.

Алиду бросило в жар, когда она поняла, что благополучно миновала поляну с танцующими и теперь стоит прямо напротив Вольфзунда, а он в упор смотрит на нее, насмешливо ухмыляясь. Ладони девушки вспотели, и она вытерла их о бархат платья.

– Я знал, что ты придешь, – осклабился Владыка, и Алиде понадобилось все мужество, чтобы не броситься наутек от пронизывающего взгляда этих черных, похожих на холодные омуты глаз. Он чуть подался вперед и поманил девушку пальцем, на котором красовался сверкающий перстень с фигуркой летучей мыши. – Подойди поближе, я на тебя посмотрю.

Алида сглотнула и сделала еще один шаг. От волнения ноги почти не слушались ее, будто она стала одной из тех кукол, что видела в лавке Кемары.

Вольфзунд с довольным видом щелкнул языком.

– Ты сейчас очень похожа на настоящую ведьму, – сказал он, растягивая слова. Алида не могла понять, насмехается он над ней или говорит правду. – За исключением одной маленькой детали. Но сейчас мы постараемся это исправить.

– Простите… Что вы имеете в виду? – выдохнула Алида, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Будто сама не знаешь, – оскалился Альюд. – Ты ведь об этом мечтала.

Если бы он продолжал сверлить ее страшным, нечеловеческим взглядом, сверкающим особенно жутко в свете желтой луны, Алида не выдержала бы и бросилась прочь отсюда, из этого леса, из Птичьих Земель. Она бы с радостью спряталась на «Волчьей пасти», не особо заботясь о том, что с ней будет на судне. Там люди. Они не так страшны, как этот демон, властный, насмешливый, пахнущий можжевельником и вином. Но Вольфзунд встал с трона, выпрямившись во весь свой немалый рост, и неожиданно ободряюще улыбнулся Алиде, без привычного холода и насмешек.

– Позвольте пригласить вас на танец, милая леди, – произнес он и протянул ей длинную ладонь, на каждом пальце которой сверкали перстни с самоцветами.

Алида поколебалась несколько мгновений, таких долгих и томительных, прислушиваясь к ударам сердца. Оно колотилось как сумасшедшее, словно птица, чувствующая скорую погибель. Судорожно втянув в себя ночной воздух, она расправила плечи и вложила свою маленькую ладошку в руку Альюда.

Пути назад не было.

Она будто только сейчас услышала музыку, наполняющую лес и все вокруг. Точнее, Алида слышала звуки, производимые заколдованными черепами и свирелью Мелдиана, но именно в то мгновение, когда сильные пальцы крепко сжали ее руку, сквозь шум она различила мелодию. Странную, необычную, от которой кровь быстрее побежала по венам, а в сердце вместо ледяного страха разливались уверенность, смелость и отчаянное желание пуститься в пляс, диковатый и полный потусторонней силы.

Вольфзунд положил вторую руку на талию Алиды, а она дотянулась пальцами до его плеча. Предводитель Альюдов был очень высок, но не выглядел нескладным и долговязым, как Ричмольд. Он уверенно повлек спутницу в центр поляны, неспешно кружа в такт музыке. Алида чувствовала его тело и дыхание настолько близко, будто бы он стал ее собственным продолжением, тенью, но отодвинуться подальше она не могла, даже если бы очень этого захотела. К Владыке притягивало, как магнитом, можжевеловый аромат кружил голову, сердце забилось часто-часто, трепеща, как серебристый осиновый листок. Во рту отчего-то пересохло, то ли от волнения, то ли оттого, что ее бросало в жар.

– Вы скажете мне, где бабушка? – решилась спросить Алида. Ее вопрос прошелестел совсем тихо в общем праздничном шуме, однако Вольфзунд прекрасно ее расслышал.

– Скажу, – шепнул он, и его прохладное дыхание коснулось уха Алиды. Это единственное слово заставило ее затрепетать.

– А вы можете… сказать это прямо сейчас? – Алида заискивающе заглянула в глаза партнеру по танцу, надеясь обнаружить в черных омутах хоть искорку тепла и сочувствия. Следуя музыкальному пассажу, Вольфзунд закружил Алиду так, что у нее все поплыло перед глазами. Она сдавленно охнула.

– Всему свое время, милая. Ты слишком суетишься. Давай сперва закончим танец, и, когда ты всецело станешь моей, я расскажу тебе кое-что в благодарность за твой щедрый подарок. – Он улыбнулся уголком рта, и эта улыбка вышла вовсе не дружелюбной, а хищной и пугающей.

Алиде было жутко, ей хотелось выть и рвать на себе волосы от отчаяния. Одна ее половина наслаждалась танцем под завораживающую музыку, а другая страстно желала вырваться.

Она ужинала с Вольфзундом. Она назвала ему собственное имя. Она множество раз встречалась с ним взглядом. И сейчас она танцует с ним на балу, на этом шабаше, где она, совсем юная девочка, – единственный человек. А остаются ли люди людьми, продав частичку самого ценного, что у них есть?

Алида встретилась взглядом с Перинерой и прочла в глазах жены Владыки выражение какого-то мрачного торжества. «Чем больше ручьев впадает в реку, тем она полноводнее», – вспомнила она слова Симонисы.

– Я стану… другой? – спросила она у Вольфзунда, который продолжал уверенно кружить ее по поляне. Остальные пары почтительно расступались, освобождая место своему господину. – После того, как мой Аутем достанется вам.

Она представила, как Вольфзунд вырвет у нее из груди сгусток серебристого света и заложит себе за пазуху – почему-то передача воли виделась Алиде именно так. Но умом она понимала, что, скорее всего, увидеть Аутем невозможно и все будет как-то иначе.

– Ты бы стала другой, будь Манускрипт у нас, – ответил Вольфзунд. – А так после свершения сделки ты просто получишь некоторые возможности, которые будут всецело зависеть от тебя самой, от того, какими силами полнится твоя душа. – Он покружил Алиду под своей рукой и ловко перехватил за талию. – Но если книгу уничтожат, то и твоя воля умрет вместе со всеми нами, – прошептал он, и новая порция мурашек пробежала вдоль по хребту Алиды.

– Вы поможете спасти Ричмольда?

Пара альюдов, одетых только в черемуховые венки, с хохотом проскочила мимо, разматывая за собой шлейф цветочных ароматов. Длинные золотистые волосы мелькнули прямо перед лицом Алиды, и танцующие закружили дальше по поляне.

– Ты сама его спасешь. Но сначала сделаешь кое-что для меня. – Голос Вольфзунда слегка дрогнул, будто его сжигало предчувствие исполнения давнего желания, он улыбнулся холодно и совсем недобро.

«Как странно, – подумала Алида. – Люди улыбаются, когда им хорошо и весело. Или когда хотят кого-то поддержать. А этот улыбается будто для того, чтобы испугать меня еще сильнее. Разве ему недостаточно слышать, как неистово колотится мое сердце?»

– Разве того, что я делаю сейчас, недостаточно? – спросила Алида вслух. – Разве я не вправе просить всего, что захочу, в обмен на мой Аутем? Он ведь нужен вам. Нужна людская воля, чтобы питать ваши силы.

Лицо Вольфзунда было столь близко, что она могла разглядеть каждую морщинку в уголках его глаз, каждый волосок, падающий на бледный лоб. И глаза. Ближе всего были пугающие, околдовывающие глаза.

– Ты переоцениваешь себя, малышка, – ответил Альюд. – Да и слухи о моей всесильности завышены. Не стоит думать, что, продав волю, человек обретает неограниченную власть, или ошеломляющий успех, или какие-то сверхъестественные возможности. Сколько таких заносчивых глупцов у меня было, и не сосчитать. Сотни, тысячи. Наша с тобой сделка – всего лишь ключ, который приведет тебя к главному. Откроет некоторые двери. Только помни, милашка, что отныне ты – в моем услужении. Каждое твое желание будет исполнено, но и тебе придется постараться. Меня надо радовать, иначе я могу и обидеться. Опасно обижать того, в чьих руках находится часть твоей души, такая нежная и хрупкая, как ростки первых весенних цветов, которые проклевываются из-под слоя снега. Не находишь?

Он снова закружил Алиду, и ее сердце забилось так часто, будто неистово рвалось на свободу, боясь тоже стать собственностью демона. От выпитого вина и танцев голова девушки кружилась, и теперь она хотела только, чтобы этот бал закончился, чтобы наступило утро, разогнав с первыми лучами ночной мрак.

Мимо них в танце пронеслись Лисса и Мелдиан. Девушка-древун заливисто смеялась, запрокинув голову. Алида заметила, что Мел на полголовы ниже своей невесты и рядом с высокой и ладной Лиссой смотрится хилым и угловатым, словно подросток. Но в глазах обоих плескалось такое беззаботное веселье и искреннее тепло, что Алида, даже будучи в таком незавидном положении, порадовалась за них. В конце концов, никто не заставлял ее делать последний шаг и идти на этот бал. Это было ее решение, и она научится жить с ним. Она научится жить по-новому, даже если ее воля отныне в цепких пальцах Верховного Альюда. Не ради себя. Ради бабушки и Ричмольда.

– Что мне нужно будет сделать? – спросила она. – Что вы хотите за спасение бабушки и Рича?

Вольфзунд будто ждал этого вопроса. Он растянул губы в хищной, жадной ухмылке и прошептал ей в самое ухо:

– Ты соберешь Манускрипт. Для меня.

Алида в ужасе отстранилась, но руки партнера крепко держали ее. Танец утомлял, она запыхалась, руки и шея устали тянуться к высокому демону, ноги, и без того дрожавшие от волнения, сделались совсем ватными. Алида не знала, какими симптомами должна сопровождаться передача Аутема, но сейчас ее охватила слабость и начало заметно подташнивать. Наконец Вольфзунд выпустил Алиду и слегка поклонился ей, насмешливо улыбаясь одним уголком рта.

Алида попятилась, тяжело дыша, и опустилась на ближайший стул. Ей хотелось пить, но кроме вина поблизости ничего не было, и она, морщась, опрокинула в себя еще один бокал. Мурмяуз, встревоженно мурча, запрыгнул ей на руки и принялся тереться лбом о подбородок хозяйки. Она сняла маску и утерла рукой вспотевший лоб. Ладони машинально начали перебирать кошачью шерсть, теплую и мягкую, такую родную. Музыка стала быстрее, жестче, неистовее, и альюды кружились в исступленном танце, смеясь и перебрасываясь шутками, будто желая выплеснуть все свои силы в этот темный предрассветный час.

– А в былые времена мы воровали луну с неба для господина, – произнесла Симониса, присаживаясь рядом с Алидой. – Славный все-таки у тебя кот. Просил у меня кусочек печеной рыбы. – Она бархатисто рассмеялась, а потом вновь посерьезнела. – Ты молодец, хорошо держалась. Я помню, некоторые люди теряли сознание во время танца. – Симониса ободряюще улыбнулась Алиде, и девушка слабо улыбнулась в ответ.

Она пока не ощущала в себе каких-то разительных перемен, и это вселяло в нее пусть слабую, но светлую надежду на то, что все будет хорошо. Вольфзунд сейчас танцевал с женой, темное ночное небо начало чуть заметно сереть, предвещая недалекий рассвет. Скоро бал закончится, и Алида наконец-то найдет ответы на все вопросы. Скоро Вольфзунд разъяснит ей все нюансы сделки.

– А вы тоже с ним танцевали? – спросила Алида Симонису.

– Я никогда не была человеком, – ответила она. – Мои родители были альюдами. Их сожгли на костре по приказу Магистрата, – добавила Симониса, помрачнев.

Алида хотела утешить чаровницу, но тут музыка резко оборвалась, а спустя мгновение повисшую тишину прорезали женские крики. Алида вскочила, пытаясь понять, что происходит. Древуны и альюды бросились врассыпную, словно испугавшись чего-то, расталкивая друг друга и спотыкаясь о подолы собственных платьев. Дети плакали. Один из столов оказался опрокинут, и посуда побилась с громким звоном.

Вдруг со стороны тропы, что вела в деревню, послышался неприятный свист. Совсем рядом в ствол дерева воткнулся серебряный арбалетный болт. Алида в ужасе обернулась к Вольфзунду, но там, где только что стоял Владыка, лишь рассеивалась мглистая дымка.

Глава 4, в которой бегство через Поле Птиц кажется плохой идеей

Чьи-то грубые ладони зажали рот Алиды, а на голову ей накинули плотный, не пропускающий свет мешок. Она хотела закричать, но получился только приглушенный стон. Ноги оторвались от земли, и она почувствовала, как ее тащат куда-то. Запястья и лодыжки больно стянули жесткие веревки. Мерзкая смесь запахов пота и табака, исходящая от нападавшего, душила Алиду, и слезы навернулись ей на глаза.

Крики почти стихли, превратившись в редкие всхлипы, вместо музыки теперь слышался топот ног в тяжелых сапогах и чертыханье. Алиде было страшно, она не понимала, что происходит. Должно быть, с древунами случилось что-то плохое. Она попыталась изловчиться и пнуть ногой схватившего ее, но ничего не вышло. Тяжелый кулак ударил ее под ребра, выбив воздух из груди.

– Не дергайся, отродье. Эй, капитан, я держу одну! – крикнул резкий низкий голос куда-то в сторону, едва не оглушив Алиду.

– У меня тоже есть, – ответил другой голос справа. Послышался треск ломающихся ветвей, топот нескольких пар ног, чье-то отрывистое дыхание.

– Дьявол меня подери, да это же наша травница! – воскликнул знакомый голос совсем рядом. Алида поняла: команда «Волчьей пасти» все-таки добралась до Птичьих Земель и обнаружила место проведения бала. Но для чего им это нужно? Почему ее до сих пор держат? Она ведь не враг!

– И как я сразу не понял, что она якшается с древунами, – презрительно бросил Пристенсен. – Тем лучше. Тащите девку на борт.

Алиду взвалили на плечо, как тюфяк с сеном. Она еще раз дернулась, пытаясь вырваться, но сильные руки так крепко сжимали ее лодыжки и локти, что шансов отбиться не оставалось.

«Где же Мурмяуз?» – вдруг подумала она. За плотным мешком, наброшенным на голову, совсем ничего нельзя было разглядеть. Алида вдруг поняла, что ее рот больше не зажимает чужая ладонь, и принялась звать кота.

– Заткнись, если не хочешь, чтобы я вырубил тебя на денек, – просипел похититель, и Алиде пришлось замолчать. Она мысленно взмолилась Первому Волшебнику, чтобы древуны позаботились о ее питомце, если он зайдет в их деревню. «Если кто-нибудь из древунов остался в живых», – мрачно добавила она про себя.

– Проваливаем, пока не рассвело! – закричал Пристенсен.

Со всех сторон послышался топот и выкрики, и тот, кто держал Алиду, тоже побежал, тяжело шлепая ботинками по земле. Алида напряглась, чтобы голова не так сильно стучала по спине потного моряка, но получилось не очень хорошо, и спустя несколько минут бегства ее сильно замутило, совсем как на качающейся шхуне.

Внезапно похититель, тащивший Алиду, грузно упал, словно что-то с силой толкнуло его в спину. Юная травница неуклюже завалилась набок, на влажную от росы землю. Тут же воздух изрешетили глухие, громкие выстрелы вперемежку с крепкой бранью.

– Дикари подбили Флоксела! У них оружие! – завопил какой-то мужчина.

Новая череда выстрелов прошила лес, кто-то закричал от боли, на крик ответил истошный женский вопль. Алида поползла по земле, не видя ничего. Кто-то схватил ее за шиворот и дернул вверх, поднимая на ноги.

– Куда собралась? Ты нам еще понадобишься, – прорычал голос Пристенсена прямо над ухом. – Гортон, бери девку, отступаем в обход деревни!

Алида похоронила свои надежды отползти к кустам и затеряться. Мужские руки снова забросили ее за спину, словно куклу.

– Быстрей, быстрей! Шевелитесь, тюлени! – кричалПристенсен, подгоняя свою команду и время от времени стреляя из револьвера, не то для острастки, не то разгоняя оставшихся древунов.

– Давайте скорее, в обход! – надрывался капитан, и Алида почувствовала, как державший ее понесся быстрее, громко пыхтя. Ветки кустов хлестали по лицу, и если бы не мешок, надетый на голову, кожа давно была бы покрыта ссадинами.

Алида лихорадочно соображала, что же происходит. Для чего люди капитана Пристенсена сорвали бал? Куда подевались все альюды? Многие ли древуны убиты? Жива ли Лисса? Где ее дорогой Мурмяуз? Почему сирины не вступятся за обитателей своих земель? Зачем ее схватили?

Топот мужских ног слышался совсем близко со всех сторон, наверное, вся команда теперь собралась и бежала в одном направлении.

– Идиоты, лучше отдайте сундук мне! – рявкнул Пристенсен. Послышался грохот. – К шхуне, быстрее, быстрее! Нас уже ждут.

Алида больно ударялась подбородком о спину мужчины и боялась, как бы не прикусить кончик собственного языка. Выпитое вино и тряска не прошли даром: она чувствовала, что еще немного, и ее стошнит всем, что она съела на балу. Мозолистые ладони больно сжимали ее голые щиколотки, кровь стучала в голове, гудящей от тупой боли, грозящей перерасти в настоящую мигрень.

«Как жалко, что я сейчас ничего не вижу, – посетовала она. – Вот бы увидеть хоть краем глаза, куда они бегут. И для чего вообще они надели этот мешок? Я ведь уже видела всю команду и знаю, как выглядит шхуна».

Тут с Алидой произошло что-то странное. Она прекрасно понимала, что по-прежнему продолжает безвольно болтаться на плече моряка, связанная по рукам и ногам, с мешком на голове. Но в следующий момент она отчетливо увидела себя откуда-то сверху. На востоке небо заволокло предрассветной дымкой, и команда Пристенсена бежала сквозь лес, отстреливаясь от невидимых врагов из револьверов. Капитан волочил что-то тяжелое, и Алида узнала сундук из комнаты Лиссы, в котором хранились страницы.

В первые мгновения этого видения Алиду сковал ужас: что, если она умерла? Она никогда не слышала, чтобы человек просто так видел себя со стороны. Но все остальные ощущения, кроме зрения, работали как обычно. Она чувствовала, как тело отзывается на тряску, чуяла противный запах моряцкого тела, слышала грузные шаги, шум ломаемых веток и грубые окрики, перемежающиеся выстрелами. В толпе Алида разглядела Ханера, который также бежал и стрелял куда-то вверх. Причем она так и не выяснила, был это радостный трепет или вновь поднявшаяся горечь обиды.

– Не тратьте болты! Только пули! Только по делу! – командовал капитан.

Дрея и Липучки среди убегающих не было. На плече у другого моряка, того самого, что носил охотничий костюм, висела еще одна девушка с мешком на голове. Алида узнала ее по платью с орнаментом из петушков – видела в деревне. Девушка-древун не двигалась: то ли была оглушена, то ли растерялась настолько, что прекратила любые попытки сопротивления.

Лес превратился в редкую рощу из молодых осин, испещренную тонкими лентами ручьев. Ботинки матросов захлюпали по грязи, увязая и брызгаясь. Алида увидела, как несколько капель холодной жижи плеснулись на ее связанные руки, матрос побежал медленнее, неуклюже переставляя мощные ноги. Остальные мужчины тоже замедлились, чертыхаясь и поскальзываясь. Со злорадством юная травница подметила, как Ханер едва не упал лицом в грязь, но ухватился за осиновый ствол, чуть не поломав тонкое деревце.

Небо впереди окрасилось в зеленоватый оттенок: явный признак того, что солнце уже готово выглянуть из-под своего одеяла и бросить первые лучи на макушки лесных деревьев. Алида, используя свою странную, открывшуюся вдруг способность, окинула взглядом местность.

Сразу после рощи виднелось широкое поле, простиравшееся до самой глади Большой Воды, темно-стальной и зловещей в рассветных сумерках. На поле росли какие-то странные растения с опущенными листьями и большими, распухшими бутонами на жирных, никнущих к земле стеблях. «Поле Птиц» – всплыло название в голове у Алиды. А вместе с названием пришли и воспоминания: Мел рассказывал ей о стаях агрессивных птиц, которые скрывались в бутонах.

– Подавай сигнал! – скомандовал Пристенсен. – Атконс, сигнал!

Пожилой мужчина с посеребренной сединой бородой зажег пороховую шашку и кинул ее в сторону поля. Едкий дым расползся у земли, и в ноздрях у Алиды защипало.

– Останавливаемся! Дальше идти опасно! Ждем ответа со шхуны.

Моряки замедлили шаг, тяжело дыша и смахивая пот со лбов. Коренастый перехватил Алиду поудобнее, но опустить пленницу на землю не решился. Пристенсен хмурил брови и шлепал по вязкой земле взад-вперед, поминутно сверяясь с карманными часами. Что-то шло не по его плану, и Алида не удержалась от злорадной усмешки. Голова ее по-прежнему раскалывалась от боли, ее тошнило, руки и ноги затекли, но наблюдать за злобой капитана, пусть и используя эту неизведанную пока способность видеть со стороны, было невыразимо занятно.

– Почему так долго? – проворчал один из команды, молодой полноватый блондин.

– Черт бы побрал этого старика, – согласился с ним охотник и с кряхтением переложил девушку-древуна на другое плечо.

– Заткнитесь! – рявкнул Пристенсен и еще сильнее сдвинул брови, прислушиваясь.

Наступила звонкая, неестественная тишина. Будто эти дикие земли замерли, не то испугавшись, не то готовясь дать отпор чужестранцам, которые бесцеремонно нарушили привычное течение жизни.

Мужчины начали недовольно переговариваться. В голосах некоторых сквозил неприкрытый страх. Алида смотрела на собственное тело, поддерживаемое руками моряка, и чувствовала, как начинают гудеть ребра и ныть легкие от долгого нахождения в одной неудобной позе. Дышать ей было тяжело, отчасти из-за мешка на голове, отчасти из-за согнутого положения. Вдалеке, у скалистых берегов, качалась пришвартованная шхуна с опущенными багряными парусами.

– Знака нет, ты же видишь, капитан, – сказал матрос в охотничьей куртке и подошел к своему командиру. – Черт бы побрал этого Корнитуса, я сразу сказал, что он вырубится в самый ответственный момент.

Охотник сплюнул себе под ноги. Пристенсен ничего ему не ответил, вперив взгляд в циферблат карманных часов.

– Капитан, нам страшно, – подал голос один из младших матросов. – Ты и сам видел всю дьявольщину, которая здесь творится. Что, если эти демоны вернутся за нами? Вдруг они захотят вернуть пленных девок?

– Еще три минуты, – упрямо буркнул Пристенсен.

– Тяжело волочить-то, – взбунтовался державший Алиду, и девушка возмущенно брыкнулась.

– Не смейте отпускать пленных! – злобно крикнул капитан и присел на сундук со страницами, будто боялся, что кто-то из команды, а может, и из других обитателей Земель могут покуситься на добычу.

– Капитан, знака не будет. – Ханер с мрачным видом приблизился к Пристенсену. – Он не поможет нам перейти поле…

Пристенсен нервно дернулся, поднялся с сундука, сделал несколько шагов в сторону Поля Птиц, развернулся, пошарил по карманам и, найдя сигару и огниво, закурил.

– К черту! Вы что, испугались старой легенды? Где доказательства, что это поле таит какую-то опасность? Это простые цветы. Мои моряки что, боятся цветов?

Мужчины неуверенно покачали головами.

– Значит, хватит прятаться в этих проклятых кустах. – Пристенсен с силой дернул на себя хилое деревце, и тонкий ствол переломился в его руке. В воздухе запахло свежей древесной корой. – Я иду на «Волчью пасть». Тащите девок. Конюх, помоги с сундуком.

Алида запаниковала. Все, что говорил Мелдиан, до этого мгновения оказывалось сущей правдой, как бы причудливо и дико это ни звучало. Перспектива оказаться посреди Поля Птиц и разбудить стражников Земель, спящих в бутонах странных цветов, ее совсем не прельщала. «Хорошо, что мое лицо скрыто, – подумала Алида. – Может быть, мои глаза останутся целыми».

Матрос обреченно двинулся за своим капитаном, и Алида уткнулась лицом в его пропахшую солью и потом рубашку, на всякий случай пряча глаза. Она вдруг подумала, исчезнет ли эта новая способность видеть со стороны, если птицы вдруг действительно лишат ее зрения? И следующий вопрос возник вслед за первым: если мешок снимут с ее головы, она снова будет видеть как прежде? А вдруг так и придется смотреть на все сверху вниз? Алида всхлипнула от безысходности, за что тут же получила ощутимый шлепок по пояснице.

– Молчи, ведьма, – рыкнул коренастый. – Отплясала свое.

– Прибавим ходу. – Пристенсен взмахнул рукой, призывая идти за ним. – Тут надежная почва. Старайтесь не топтать эти чертовы цветы.

Моряки потрусили за своим капитаном, пытаясь шагать спешно, но осторожно. Запах на поле стоял странный и необычный, напоминающий смесь запахов сырой земли, лесных цветов и гниющего мяса.

Алида по-прежнему наблюдала со стороны, как отряд, выстроившись в шеренгу, движется через поле. Капли росы застыли на ворсистых листьях цвета золы. Утренний туман серебристой шалью окутал землю. В висках билась боль, тупая и тяжелая, как чугунок с похлебкой. Она сглотнула, борясь с подступающим спазмом.

Тут тягучую тишину нарушил звук, похожий на шелест чьих-то огромных крыльев. Алида машинально приподняла голову, вглядываясь в темноту мешка, пока ее другое, открывшееся совсем недавно второе зрение не могло понять, откуда доносится звук.

– Закрывайте уши! – завопил Пристенсен. – Если заняты руки, кричите! Пойте! Шумите вовсю, дьявол бы вас побрал! Только не давайте им заморочить вам головы! Преисподняя вас побери!

Из-за леса вылетели три полуженщины-полуптицы, и их воинственные кличи разнеслись над полем, оглушая и гипнотизируя, отзываясь резкой болью в ушах.

Алида повернула голову набок, вжимаясь одним ухом в спину моряка, чтобы заглушить крики сиринов. Барабанные перепонки задрожали, готовые вот-вот лопнуть под натиском высокого, вибрирующего вопля.

Моряки закричали, кто-то запел, некоторые просто зажали уши и помчались к шхуне во весь дух. Охотник вскинул свободную руку с револьвером и выстрелил в сторону одной из сиринов. Женщина-птица хрипло вскрикнула и камнем рухнула вниз, взметнув в воздух несколько бурых перьев. Блондин выстрелил из арбалета в другую птицу, но промахнулся, и сирин принялась рвать его спину острыми когтями. Моряк истошно завопил от боли.

– Не тратьте болты! Только пули! Только пули! – кричал Пристенсен. Они с Ханером тащили за противоположные ручки сундук и бежали изо всех сил. Третья женщина-птица с жемчужно-белым оперением подлетела на помощь соратнице, и они вдвоем подняли в воздух блондина, а затем, набрав высоту, сбросили мужчину вниз. Тело с неприятным хрустом рухнуло на землю, заставив Алиду вскрикнуть от страха и отвращения. Моряки стреляли, метили в женщин-птиц, но большинство пуль пролетали мимо цели.

– Бегите! Шевелитесь, идиоты! Не бросайте арбалеты! – надрывался Пристенсен. – Кричите громче, если эти твари начнут петь!

Сиринам было не до пения. Две разъяренные птицы рвали когтями спины и плечи матросов, горя желанием отомстить за убитую подругу. Одна из сиринов впилась когтями в плечо похитителя Алиды, и тот закричал. Теплая кровь мигом промочила платье Алиды, девушка теперь вблизи увидела, какие страшные раны оставляют когти сиринов. Полуженщина-полуптица схватилась когтями за рукав травницы, разрывая ткань платья. Она закричала. Коренастый уронил ее, отбиваясь от сирина, и Алида повалилась на землю, раздавив своим телом несколько сизых цветков.

Сирины переключились на коренастого, но ремешок сумки Алиды зацепился за крючковатый коготь и, не выдержав, лопнул. Сумка вместе со всем содержимым взмыла в воздух вслед за сирином. Алида закричала, но ничего поделать уже не могла. Футляр со страницей, целебные травы, кольцо Симонисы, запасное платье, книга сказок, деньги – все было потеряно. Женщина-птица, словно понимая, что именно находится в сумке, перехватила ремень понадежнее, чтобы не уронить.

Внешним зрением Алида увидела, как бутоны серых цветов вокруг нее начали лопаться, будто перезревшие ягоды в жару. Из бутонов брызнул зловонный бурый сок. Она поняла, что, возможно, из-за ее падения проснулись стражи. Крики моряков звучали все дальше, а Алида продолжала лежать, вжавшись лицом во влажную землю. Кажется, о ней и не думали в суматохе. Коренастый упал рядом: бездыханный, с изодранной спиной. Темное пятно разлилось под ним, впитываясь в землю.

Из лопнувших бутонов с чавканьем вывалились крылатые существа, похожие на птиц, с огромными черными глазами и перьями, больше похожими на заостренные листья ив. Птицы поднялись в воздух, отряхиваясь, будто коты после дождя, и, сбившись в стаю, с щебетом бросились на команду шхуны, метя острыми клювами и цепкими когтями прямо в глаза.

Сердце Алиды стучало где-то в районе горла. Она старалась сильнее вжаться в землю, сделаться как можно менее заметной. Сирины почему-то скрылись, то ли довольные проделанной работой, то ли за подмогой, то ли предоставили странным птицам из бутонов разбираться с непрошеными гостями самим.

Птицы рвали когтями кожу на лицах моряков, и те, захлебываясь криками ужаса и боли, пытались отбиться от них. Что-то вязкое и мутное зарождалось в душе Алиды, какое-то очередное новое чувство, которых за сегодняшний день она и так испытала слишком много. Она видела, как три птицы впились когтями в шею и скулы Ханера, оставляя кровоточащие царапины на красивом лице. Конюх кричал, одна из птиц метила клювом прямо в его глаза.

– Нет! – воскликнула Алида. – Убирайтесь! Не трогайте его!

Удивительно, но птицы будто услышали ее. Зависнув в воздухе, часто взмахивая крыльями, они словно прощебетали что-то друг другу и переключились с конюха на охотника. Пристенсен, весь в крови, пытался отбиваться от птиц, но все равно по его лицу текли струи свежей крови. Кто-то стрелял.

– Идиоты! Поднажмите и не тратьте пули! Шхуна уже близко! – кричал капитан.

Алида попыталась высвободить руку, но веревки крепко впились в кожу. Она потерлась лицом о землю, стараясь хотя бы снять мешок. Но ничего не выходило, и она лишь елозила по земле, словно гигантская личинка майского жука, тормоша и пробуждая к жизни все новые и новые цветы, бутоны которых исторгали новые порции воинственных птиц.

«Помогите хоть кто-нибудь, – взмолилась она мысленно, не особо рассчитывая на успех. – Птицы, помогите мне! Я ваш друг. Я не хотела… Не хотела…» Вместо того чтобы продолжить мысль, она заплакала, и жгучие слезы потекли по разгоряченным щекам. Нечто мутное и вязкое снова зашевелилось в груди, растекаясь по всему телу до макушки и кончиков пальцев. Алида увидела, как несколько птиц развернулись и бросились к ней.

– Нет! Пожалуйста, нет! – завизжала она, вжимая лицо в землю.

Но птицы и не подумали выклевывать ей глаза. Напротив, они принялись рвать путы, мешающие Алиде двигаться. Она совсем не понимала, что происходит и почему они ее слушаются, тогда как другим стараются разорвать лица. Вязкое чувство, возникавшее перед общением с этими птицами, заполнило почти все ее существо, тяжкое и горячее.

Алида с облегчением почувствовала, что руки вновь свободны. Она сорвала мешок с головы, с упоением вдохнув воздух, и с радостью поняла, что зрение со стороны уступило место привычному. Она лежала посреди поля, в окружении странных цветов с жирными стеблями, совсем рядом – коренастый мужчина, невидящим взглядом вперившийся в подернутое дымкой серое небо. Птицы продолжали рвать веревки на ее лодыжках.

– Спасибо, – прошептала юная травница.

Мутная хмарь липким теплом вновь затопила ее грудь, и Алида ощутила, как проваливается в объятия мрака, совершенно обессиленная, с гудящей головой и тупой болью во всем теле.

Глава 5, в которой Вольфзунд злится

Алида лежала с закрытыми глазами, не понимая, ночь сейчас или день. Голову вело, и земля раскачивалась. Странно, но Алида совсем не ощущала дуновения ветра. Будто находилась в помещении.

Она давно очнулась, но не спешила открывать глаза. Ни к чему хорошему бодрствование привести не могло, особенно после всех ужасов прошлой ночи. Ей было страшно. Страшно, если сирины вдруг вернутся и снова нападут. Страшно, если птицы из бутонов все-таки решат выклевать ей глаза. Страшно, что еще может произойти в этих чужих и опасных землях.

События прошедшей ночи походили на кошмарный сон. Один из тех, из-за которых она вскакивала на кровати среди ночи, крича от страха. Но раньше ее всегда успокаивала бабушка и приносила стакан теплого молока с корицей. Вкрадчивый, чуть хрипловатый голос старой женщины, неизменно пахнущей горьковатыми отварами, действовал на Алиду получше любого успокоительного, и очень скоро она засыпала вновь, ощущая бабушкины теплые пальцы, перебирающие ее волосы.

Но сейчас некому было ее успокоить, и даже Мурмяуз куда-то подевался, оставив Алиду совсем одну на всем белом свете.

Бабушка, Ричмольд, Мурмяуз. Больше ее никто не покинет, ведь уже просто больше некому.

Пальцы привычным движением скользнули к плечу, нащупывая ремешок сумки. Но и ее не было. Как не было и страницы Манускрипта. Не было того, ради чего она и затеяла все это рискованное путешествие.

Алида всхлипнула. Кажется, ей никогда не было так плохо. Она даже не знала, удалось ли ей заключить сделку с Вольфзундом и заложить ему свой… Что за слово говорила Симониса? Антем? Ауме? Аутем… Свою волю.

Голова кружилась невыносимо сильно, и тошнота подкатывала к горлу. Алида полежала еще немного, жалея себя. Она слишком устала, чтобы задавать себе новые вопросы. Но валяться без дела глупо и опасно. Она должна встать, отряхнуться и пойти в деревню древунов. Найти Лиссу, если с ней все в порядке, помочь раненым, отыскать Мурмяуза. Потом выяснить, действенна ли сделка и, если все в силе, приступить к выполнению задания. Внутри у Алиды все похолодело. Как она соберет Манускрипт? Почему Верховный Альюд выбрал для этой цели именно ее, не слишком храбрую шестнадцатилетнюю девочку?

Ради возвращения бабушки она была готова отдать свою страницу. Если бы не команда Пристенсена, напавшая во время бала, она наверняка отдала бы футляр прямо в руки Вольфзунду, лишь бы он решил эти проблемы. Так что, наверное, можно считать страницу отданной добровольно, даже если ее похитила полуженщина-полуптица.

Алида открыла глаза. Вместо неба над головой был деревянный потолок. Она издала изумленный возглас и села на кровати, вызвав новый приступ головокружения. Комната казалась подозрительно знакомой, особенно столик с бортами и круглое окно.

– Доброе утро, – услышала она мужской голос и едва не подпрыгнула от неожиданности. Она совсем не заметила, что Ханер сидит на соседней койке и смотрит на нее. Лицо конюха было испещрено царапинами, но глаза были целы.

– Не бойся, скоро доплывем, – добавил он. – Осталось всего полтора-два дня.

– Где мы? Это…

– Шхуна «Волчья пасть». Да-да, снова, – усмехнулся старый приятель. – Пристенсен приказал вернуться за тобой. Ты спала больше суток.

Алида провела пятерней по волосам, приглаживая свое «птичье гнездо», и украдкой оглядела себя. Платье с совами и звездами по-прежнему было на ней, пусть и изрядно потрепанное. Она мрачно посмотрела на Ханера. В любой другой день она была бы счастлива его видеть, но сейчас в ней заговорили обида и возмущение.

– Убирайся из моей комнаты, – гордо заявила юная травница, высоко вскинув подбородок.

На лице конюха проступило удивление, но он быстро взял себя в руки.

– Алида, я все понимаю…

– Убирайся, я сказала! Пошел вон! – зашипела Алида, совсем как Мурмяуз на гончую.

– Ты многое пережила, ты устала, у тебя стресс, – заговорил конюх. – Я знаю, как все исправить. Не уходи никуда.

Он шмыгнул за дверь, и, оставшись в каюте одна, Алида пробормотала:

– Ничего ты не знаешь. Ничего уже не исправить.

Алида опустила босые ноги на дощатый пол. На щиколотках темнели полосы от веревок. Она встала и оперлась рукой о стенку каюты. Голова кружилась, во всем теле чувствовалась странная болезненная слабость. Шхуну качало, но не так сильно, как в прошлый раз.

Алида добралась до стола и взглянула на свое отражение в блестящей лампе. На скуле сиял синяк, а лоб и переносица покрылись мелкими царапинами. Она вытащила из грязных волос несколько травинок и обреченно вздохнула.

Глаза в отражении блестели как-то лихорадочно, словно у нее был жар. Она потрогала свой лоб, но не ощутила высокой температуры. Списав странный блеск на особенности освещения, травница вернулась к койке и уселась на жесткий матрас, машинально ища рукой теплый бок Мурмяуза.

Алида вдруг поняла, что у нее вряд ли скоро появится возможность найти своего друга. Кот остался в Птичьих Землях, а она уже на полпути в Авенум, столицу королевства. Алида уткнулась носом в подушку и зарыдала, всхлипывая и трясясь всем телом.

– Эй, ну не плачь. Вот, я еды принес, – услышала она Ханера. Каюту наполнил аромат вареной картошки. – Поешь, станет легче.

Конюх осторожно погладил Алиду по плечам, и она с неохотой оторвалась от подушки, вытирая слезы и пряча покрасневшие глаза. Миска с картошкой, политой подливкой из лука и моркови, выглядела весьма аппетитно, и уставшая путница взяла ее из рук конюха.

– И хлеб. – Ханер протянул ей ароматную золотистую горбушку.

– Спасибо, – сказала Алида и вгрызлась в ломоть.

Несколько минут было тихо, и Алида надеялась, что чавкает не слишком громко. Ханер сидел в напряженной позе и хмурил черные брови, будто обдумывал что-то не слишком приятное. Наконец он произнес:

– Прости.

Алида едва не подавилась и вытаращила глаза на старого знакомого. Конюх залился краской.

– За прошлый раз. Ну, что не заступился. Я знаю, я повел себя…

– Как последняя свинья, – закончила за него Алида.

– Ну… можно и так сказать, – согласился юноша. Он немного помолчал, а потом добавил: – Я боялся испортить отношения с командой. Пойми меня. Мне очень нужно было попасть в эти Земли.

Алида презрительно фыркнула. «Отношения с командой», которую он знает пару дней, оказались ему дороже их давнего знакомства. Дороже помощи, которую она оказывала Ромашке и остальным лошадям. Дороже их дружбы. Но любопытство оказалось слишком велико, поэтому она спросила:

– Зачем?

Ханер опустил глаза, и Алиде показалось, что он тяжело вздыхает.

– Ради мамы.

Алида никогда не слышала ничего о матери Ханера. Конюх жил с дядей и тетей, а о родителях мальчика поговаривали в деревне так, словно они были не совсем достойными людьми. В особенности отец, который слишком пристрастился к самопальной яблочной наливке.

– И что с твоей мамой? – поинтересовалась Алида, ставя пустую миску на стол. Шхуну качнуло на волне, и миска со скрежетом сползла к краю деревянной столешницы, остановившись у задерживающего борта.

– Она лежит в госпитале. В Авенуме, – выдохнул Ханер. – Врачи говорят, что не знают лекарств, которые могли бы ее спасти. Поэтому я подумал… я читал, что лучше всех в целительстве сведущи древуны. Нет трав, которые они бы не знали. Нет зелий, которые они не могли бы приготовить. Они могут выжать целебный сок даже из ядовитых цветов. Я давно понял, что мне непременно нужно попасть в Птичьи Земли, где живут древуны, и вот, наконец, мне выпал шанс. Я еле уговорил капитана взять меня в команду. Он набирал охотников, военных в отставке, словом, тех, кто умел обращаться с оружием и драться. Я не служил в армии, а лошади всегда были мне ближе, чем ружья. Понимаешь теперь, Алида, каких усилий мне стоило попасть на борт шхуны?!

– Да уж, просто неимоверных, – процедила она. Но рассказ об умирающей матери смягчил ее сердце, и травница призвала все свое самообладание, чтобы не броситься утешать конюха.

– Я хотел остаться в деревне. Выведать все про травы у дикарей, попросить приготовить лекарство для мамы. Но я не подумал о том, как вернусь обратно. – Юноша покачал головой, и несколько прядей смоляных волос упали ему на лоб, закрывая глаза. – Я был так глуп. Самонадеянный идиот. Пристенсен не говорил нам о цели путешествия и сколько дней мы пробудем в Птичьих Землях. Сказал только, что мы плывем туда по приказу Магистрата. Я думал, он будет искать своего наставника. Думал, у нас есть хотя бы неделя. Но все ограничилось разграблением деревни и убийством невинных древунов. Этот Корнитус, ну, старик, который должен был заговорить поле, – слишком крепко заснул или потерял сознание. Поэтому никто не защитил нас от тех тварей из цветков. Туда мы прошли без затруднений, его колдовство действовало, а на обратный путь сил старика не хватило.

– Скольких вы убили? – боясь получить ответ, прошептала Алида.

– Шестерых, – глухо ответил он.

Алида замолчала. Интересно, есть ли среди убитых Лисса или ее мать?

– И зачем? – спросила путешественница.

Ханер молчал. Он сидел, спрятав лицо, удрученный, несчастный, опустошенный. Алида не выдержала и пересела к нему, осторожно положив ладошку ему на плечо. Ханер вздрогнул, как от удара, но, увидев, что она больше не злится, расслабился.

– Пристенсен приказал брать пленных альюдов и древунов, – сказал конюх. – Вот они и схватили тебя. Подумали, что раз ты развлекаешься на балу, значит, ты близка к ним и знаешь их планы. Знаешь, где искать такие же предметы, которые лежали в том сундуке. Все путешествие ведь затевалось именно из-за того, что было в сундуке.

– Хотела бы я знать, – вздохнула Алида, вспоминая поручение Вольфзунда. – А та, вторая девушка? Что с ней?

– Спит. С ней все в порядке. Она, похоже, из древунов.

Алида хмыкнула. Тот, кто приказал Пристенсену брать пленных, будет явно недоволен. Потому что в плен попали те, кто совсем не располагал сведениями о планах Владыки. Как и о том, где искать другие части Манускрипта.

– Они были твоими друзьями? – спросил Ханер.

– Почти… Наверное, – замялась Алида. – Ох, Ханер, что же будет со всеми нами дальше?

Алиду снова придавило тяжестью потерь, и она отвернулась, пряча от конюха расстроенное лицо.

– Дрей с Липучкой остались там, – сказал Ханер после нескольких минут молчания. – Надеюсь, эти древуны их не убьют.

– Они хорошие, – кивнула головой Алида, сама точно не понимая, имеет она в виду Дрея и Липучку или же древунов, которые, должно быть, не набросятся на дружелюбного парня с альпакой.

– Выйдем на воздух? – предложил Ханер. Алида немного помялась, но потом согласно кивнула. Подышать свежим воздухом ей сейчас было необходимо. Серая морская гладь должна помочь привести в порядок мысли и чувства.

Уже знакомая палуба темного дерева качалась и скрипела под ногами. Соленый ветер трепал багряные паруса, и мачты отзывались на его объятия натужным скрипом. Из кают доносились стоны, и Алида вопросительно взглянула на конюха.

– Многие пострадали вчера от птиц, – сказал он. – От обоих видов птиц. Особенно Галборт. Он лишился глаз. Хотя некоторым пришлось еще хуже: Тресьер и Вауглез погибли.

Алида поежилась, вспомнив стеклянные глаза своего похитителя, когда тот лежал на спине и невидящим взглядом смотрел в свинцовое небо. Но ей не было его жаль. Люди сами виноваты в своих бедах, так было всегда и так вышло этой ночью.

– Капитан не в духе. Не будем его пока трогать, – сказал Ханер. – Но, думаю, скоро он захочет с тобой поговорить. Лучше сказать ему честно все, что тебе известно о тех предметах. Кстати, что именно было в сундуке? Пристенсен говорит только, что это что-то очень нужное Магистрату. И он будет страшно зол, если ты попытаешься его обмануть.

Алида сглотнула, заметив, как ожесточился вдруг его взгляд.

– Но я правда ничего не знаю, – прошептала она. – Честно.

– Я предупредил. Это в твоих интересах, Алида.

Она отвела взгляд и обняла себя за плечи. Серое небо выглядело безоблачным, но откуда-то подул неприятный ветер. Наверху заворчал гром.

Страшная молния с чудовищным треском рассекла небо и раскроила наконечник мачты. Алида инстинктивно закрыла голову руками и бросилась вниз, спрятавшись за бочки. Мачта грузно завалилась поперек палубы, хлопая парусами.

– Спустить паруса! – закричал Пристенсен, высовываясь из рулевой. Внезапно поднявшийся ветер уносил его голос в сторону, но члены команды все равно выбежали из кают посмотреть, что происходит снаружи.

Алида никак не могла понять, с чего вдруг буря разыгралась среди ясного вечера. Но тут звук, раздавшийся высоко над головой, сразу расставил все по местам. Она зажала уши и посмотрела на небо: на фоне серых сумерек над шхуной кружили несколько сиринов, словно предвестники новых несчастий.

Гроза не была естественной. Это все колдовство! От предчувствия новых магических событий у Алиды заныли зубы. Как ей хотелось сейчас вернуться в прошлое, когда необузданная магическая стихия существовала лишь на страницах книг!

Мужчины изо всех сил тянули снасти, стараясь убрать паруса, но багряная ткань рвалась в небо, готовая улететь. Полуженщины-полуптицы как по команде спикировали вниз, метясь когтистыми лапами в спины матросов. Алида зажмурилась, когда двое мужчин истошно закричали. Сирины не пели, а издавали звуки, похожие на карканье разъяренных воронов. Ханер рухнул на палубу рядом с Алидой, поджав ноги и вжимаясь спиной в бочки. В черных глазах застыло выражение ужаса.

Алида выглянула из-за бочки, чтобы лучше рассмотреть, что происходит на палубе. Сирины отрывали членов команды от пола одного за другим и, набрав высоту, сбрасывали несчастных в воду. Пристенсен выбежал из рулевой с арбалетом в руках, но сирины так стремительно мельтешили в воздухе, что капитан не рисковал тратить болты, боясь промахнуться и рассердить женщин-птиц еще больше.

– Прячьтесь по каютам! Пес с ними, с парусами! Вы нужны мне живые! – кричал он оставшимся морякам. Лютый ветер, отдающий промозглым холодом, продолжал гнать шхуну с бешеной скоростью, и даже оставшихся поднятыми парусов хватало, чтобы судно неслось по волнам, как убегающий от охотников зверь.

Моряки бросились к надстройке, но, едва они достигли дверей, сирины вновь спикировали вниз и, схватив сзади за одежду, потащили ввысь. Крики моряков, скрежетание сиринов, вой ветра, треск рвущихся парусов, шум бьющихся о борта волн сливались в сумасшедшую и жуткую музыку хаоса.

Алида сидела, боясь пошевелиться, и тяжело дышала, продолжая прижимать ладони к ушам. Не из-за того, что боялась быть заколдованной голосами сиринов, а из-за того, что слышать предсмертные крики команды было невыносимо. Судя по бледному лицу Ханера, он думал примерно то же самое.

Последний мужской крик оборвался всплеском воды, и волны сошлись над головой сброшенного сиринами матроса. Женщины-птицы разлетелись, не тронув почему-то капитана Пристенсена, который сейчас стоял посреди палубы, опустив арбалет и держась рукой за уцелевшую мачту.

Ханер сглотнул и высунулся из укрытия. Алида нехотя поднялась на ноги. Смотреть на капитана было страшно: настолько безумным и опустошенным казался сейчас его взгляд.

Конюх встал и пошел к капитану. Алида дернулась вперед, чтобы удержать его, ведь Пристенсен с арбалетом казался ей опасным и непредсказуемым, но тут за их спинами раздалось чье-то многозначительное покашливание. Путешественница резко обернулась и увидела высокого мужчину в черном плаще, облокотившегося о дальнюю мачту. Его лицо было скрыто капюшоном, но из-под полов плаща выглядывали остроносые ботинки с вышивкой. Вне всякого сомнения, это был Вольфзунд.

– Добрый вечер, – спокойно произнес Альюд и шагнул в сторону капитана. – Как хорошо, что нашему разговору никто не помешает. Мои птички позаботились о том, чтобы устранить лишних.

Пристенсен вскинул арбалет и направил его в сторону Альюда. Вольфзунд притворно поднял руки вверх и растянул губы в ухмылке.

– Осторожно, капитан, это все-таки оружие. Не боишься попасть в парнишку? Или в девочку? Алида, здравствуй. – Он приложил ладонь к груди и слегка поклонился.

Алида была в смятении. Ей было трудно признаться, но она была даже в какой-то степени рада видеть предводителя альюдов. Кто, как не он, расскажет, состоялась ли их сделка? Кто еще объяснит, что осталось сделать, чтобы найти и расколдовать бабушку? Но, с другой стороны, она понимала, что верить этому насмешливому взгляду ни в коем случае нельзя, какие бы заманчивые речи ни произносил статный мужчина в плаще.

– Пришел забрать меня, демон? – прохрипел Пристенсен. – Учти, серебряные болты заговорены. Я редко промахиваюсь. Еще шаг, и будешь выковыривать серебро из своего гнилого сердца. Если оно вообще у тебя есть.

Вольфзунд с издевкой рассмеялся.

– Что вы, что вы, отважнейший капитан. Я ни в коем случае не хочу причинять вам вреда. Но, согласитесь, вы должны понести наказание за содеянное. Вы и ваши головорезы испортили мой праздник. А я не люблю, когда мои планы расстраивают такие низкие существа, как… – Он презрительно фыркнул, отвернувшись в сторону: – …люди.

Болт просвистел чуть выше плеча Вольфзунда. Очевидно, нервы Пристенсена сдавали, и капитан промахнулся. Альюд яростно сверкнул глазами, и Алиде почудилось, будто она видит настоящие молнии в его ледяном взгляде. Пристенсен отбросил арбалет: болтов больше не было. Он прислонился спиной к мачте и тяжело осел на палубу. Его лицо как-то разом постарело и осунулось, будто последние минуты пролетели для него, как десятилетия.

– Теперь, когда ты остыл, мы можем, наконец, поговорить, – произнес Вольфзунд и присел на перевернутый ящик, закинув ногу на ногу. – Молодые люди, вы тоже присоединяйтесь. Будет интересно. – Он махнул рукой, призывая Алиду и Ханера сесть рядом. Алида помотала головой: она не хотела приближаться. Но вдруг что-то неприятно шевельнулось у нее в груди, и, словно повинуясь невидимому крюку, она все-таки сделала несколько шагов по направлению к Альюду. Вольфзунд улыбнулся.

– Замечательная девочка. Предчувствую, как приятно будет с тобой сотрудничать.

Несмотря на изорванные паруса, шхуна неслась по волнам с неестественной и пугающей скоростью, будто какая-то невидимая сила подгоняла ее. Удивительно, но судно почти не качалось, рассекая носом волны легко и стремительно.

– Итак, капитан, – продолжил Вольфзунд, сверля хищным взглядом Пристенсена. – Мне сказали, ты кое-что украл у моих друзей. Что-то, что должно принадлежать мне. Есть какие-нибудь догадки относительно того, что это может быть?

– Ты ничего не получишь, – презрительно скривив губы, выплюнул Пристенсен.

– Да неужели? – вскинул бровь Альюд. – Твоя шхуна не такая уж и большая, чтобы надежно спрятать от меня целый сундук. Решил поиграть со мной? Прости, мне некогда. Я и так потерял достаточно времени, восстанавливая силы. Мне пришлось использовать магию, чтобы покинуть бал раньше времени. И все по твоей вине.

Но тут Пристенсен рассмеялся, сначала тихо, неразборчиво, а потом захлебываясь лающим хохотом. Алида заметила, как в глазах Вольфзунда промелькнуло недоумение.

– Твой сундук с футлярами, должно быть, уже в Библиотеке. На шхуне его нет, можешь перерыть все вверх дном, демон.

– Лжешь! – яростно прошипел Вольфзунд и подался вперед, будто желая хорошенько встряхнуть капитана. – Это невозможно!

– Ты проспал все самое интересное, смирись, – хмыкнул Пристенсен. – Слышал что-нибудь о лодках на керосиновом моторе? Одну такую нам любезно одолжил Магистрат. Двое моих самых верных матросов вызвались отвезти сундук в Биунум. Лодка с мотором намного быстрее парусной шхуны, приятель.

Вольфзунд в один прыжок преодолел расстояние, отделяющее его от Пристенсена, и схватил капитана за грудки. Алида еще не видела предводителя альюдов в такой неистовой ярости, и ей сделалось страшно.

– Где мои страницы? – зарычал он в лицо капитану. – Где они? Только попробуй еще раз соврать! – Он с силой тряхнул мужчину, так, что затылок Пристенсена с глухим стуком ударился о мачту. – Где?!

– Наверняка уже у Магистрата, – усмехнулся тот.

Вольфзунд швырнул Пристенсена на палубу, а сам принялся мерить шагами шхуну. Плащ, не поспевая за хозяином, бился за спиной, словно крылья птицы.

– Что же ты меня не убиваешь? – спросил капитан. – Давай, прикончи меня так же, как всю команду. Или ты чего-то боишься?

Вольфзунд остановился и замер, приглядываясь к Пристенсену, словно задумался над чем-то. Потом потер подбородок пальцами и неожиданно ухмыльнулся.

– Нет-нет, пират. Ты не заслужил смерти. Тем более милосердной смерти от моей руки. Ты еще будешь просить меня об этом одолжении, но не так, как сейчас. Будешь ползать у меня в ногах, как полураздавленный червь. Ведь мое милосердие нужно еще заслужить. Но сначала я немного развлекусь. Ты же развлекся на моем празднике, не так ли?

– Оставь свое милосердие для тех, кто в нем больше нуждается, – презрительно бросил Пристенсен.

– Уверен? – хмыкнул Вольфзунд.

Капитан ничего не ответил, только плюнул в сторону Альюда и оскалил зубы.

Алида ожидала, что Владыка схватит капитана, изобьет, выбросит за борт, как сирины выбрасывали искалеченных матросов, но вместо этого… Вольфзунд закружился, будто в танце, полы плаща захлопали, закручиваясь вихрем, и Алиде показалось, что Альюд вот-вот упадет, запутавшись в собственной одежде. Но этого не произошло. От ботинок Вольфзунда по палубе разбежались пламенные язычки, будто кто-то зажег сразу тысячу свечек. Пламя поднялось на стены надстройки, забралось на борта, взбежало до самого верха мачт и заполыхало, освещая сумеречную мглу.

– Постойте! – опомнилась Алида. – А как же наш уговор? Вы мне поможете? Господин Вольфзунд, не уходите!

Альюд недобро сверкнул глазами и, закутавшись в плащ, исчез.

Шхуна полыхала, и лишь небольшие участки палубы не были охвачены огнем. Судно продолжало лететь по волнам с умопомрачительной скоростью, как объятая пламенем стрела. Алида запаниковала: она уже ощущала безжалостный жар, надвигающийся на них со всех сторон.

– Ханер, а как же та девушка? – вспомнила вдруг она. – Надо ее спасти!

– А сама ты как спасаться планируешь? – откликнулся конюх, лихорадочно высматривая пути отхода.

Алида взглянула на Пристенсена, ища помощи и совета у опытного моряка, но капитан продолжал стоять у мачты и молча наблюдал, как огонь сжирает его судно, поднимая в вечернее небо клубы черного дыма, едкого от запаха горелого корабельного лака.

– Кругом же вода! – воскликнула Алида. – Мы как-нибудь справимся!

Она сорвалась с места, игнорируя оклики Ханера, и понеслась к кают-компании, открывая двери всех кают и вглядываясь внутрь. Комнаты были пусты, во многих вещи были разбросаны: моряки покидали свои уголки в спешке. Рывком распахнув очередную дверь, Алида нос к носу столкнулась с девушкой-древуном, высокой и бледной, в ее блестящих темных глазах читался ужас. Алида издала возглас радости и вытянула ее на палубу.

– Что происходит? – Пленница отдернула руку и с испугом уставилась на Алиду. – Как я сюда попала? Ты кто?

– Неважно, как ты попала, важно, как мы будем убираться отсюда, – сказал Ханер, подбегая к ним. С каждой секундой жар возрастал, и огненные языки, бешено пляшущие по шхуне, поднимались все выше и выше. Алида задрала подол платья, завязала его узлом, чтобы ткань не задымилась, и подбежала к Пристенсену.

– Капитан, нужно прыгать! Скорее! У вас есть пробковые круги?

Пристенсен перевел на нее странный, безучастный взгляд и равнодушно пожал плечами.

– Не помню. Наверное, были.

Алида фыркнула и понеслась к борту, но пламя взвилось прямо перед ней, бросая в лицо сноп искр, словно не хотело, чтобы она подходила ближе. Алида взвизгнула, когда жаром обдало ее руки, и попятилась назад.

Впереди, за кормой, заблестели слабые огоньки, будто глаза неведомых существ, и по тому, как холодно и отстраненно они мерцали, можно было понять, что они не имеют ничего общего с магическим пламенем, объявшим шхуну «Волчья пасть». Алида закричала:

– Ханер, капитан, идите сюда! Смотрите! Порт уже близко! Нам нужны круги, чтобы прыгнуть в воду и доплыть до берега!

– К дьяволу круги, прыгнем так, – сказал Ханер, отчаявшись дожидаться ответа от капитана.

Огни порта все приближались. Пламя взвивалось все выше, и несколько досок палубы, прожженные насквозь, обвалились в трюм. Жар обжигал лицо, дым заползал в легкие, мешая сделать вдох. Вольфзунд не оставил им выбора, и сейчас путь был только один: в черную, неизведанную пучину Большой Воды. Алида содрогалась при мысли о том, что придется туда прыгать. А вдруг там русалки? Или другие морские чудовища? Схватят за лодыжку и утащат на самое дно, закопают в ил, и никто уже не найдет бабушку, и никто не вылечит Ричмольда.

Морская гладь с громким бултыханием вспенилась, подняв кучу брызг, а через секунду на поверхность вынырнула голова пленной девушки-древуна. Она выплюнула воду и оглянулась на шхуну. Отблески огня играли на ее мокрых черных волосах и отражались в глазах.

– Давайте, не бойтесь, – позвала она. – Берег недалеко, доплывем.

Алида судорожно вздохнула, пытаясь примириться с необходимостью прыгать, как вдруг Ханер с силой толкнул ее в спину, и она, неуклюже перевалившись через борт, с визгом упала вниз.

Ледяная вода сомкнулась над ее головой, бархатное платье мигом намокло, отяжелев и потащив на дно. Алида отчаянно задергалась, хотела крикнуть, но только наглоталась воды, которая тут же принялась разрывать легкие холодными когтями. Со всех сторон стояла такая страшная и беспросветная темнота, что Алиде подумалось, каким же бесславным и глупым окажется ее конец.

Рядом вода снова вспенилась, и кто-то вытянул Алиду за шиворот на поверхность. Она судорожно глотнула воздух и закашлялась, протирая глаза. Ханер держал ее за платье, и она вцепилась руками в его плечи, не желая больше тонуть.

– Я забыла сказать, что не умею плавать, – пролепетала Алида.

Минуту спустя прыгнул, наконец, и Пристенсен. Шхуна, уже похожая на костер, мчалась дальше, держа курс прямо на порт.

– Корнитус, – хрипло крикнул капитан. – Он остался на борту.

Алида прижала руку ко рту. Как они могли бросить старика? Но шхуну было уже не догнать, да и вряд ли можно было выжить в таком пламени. Алида всхлипнула и уткнулась в плечо конюха.

– Плывем к берегу, – мрачно произнес Ханер.

Глава 6, в которой Алиде кажется, что все пропало

Колдовское пламя, которое принесла шхуна«Волчья пасть», за считаные минуты охватило и остальные суда, и пирсы, и портовые постройки. На опустившемся покрывале ночи порт выделялся кровавым пятном, одновременно страшным и прекрасным в своей огненной агонии.

Ханер помог Алиде выбраться на берег. От холодной воды у нее зуб на зуб не попадал, но она старалась не показывать, как сильно испугалась и продрогла.

Вокруг носились люди, зачерпывая морскую воду и пытаясь потушить суда. Крики, треск горящей древесины, грохот обваливающихся балок, топот ног по деревянным настилам смешивались с тяжелым, смрадным воздухом, насквозь просоленным и густым от черного едкого дыма. Пассажиры судов с воплями бежали в сторону вокзала, где, гудя и присвистывая, их зазывал ночной паровоз, обещая увезти в столицу.

Пристенсен стоял по колено в воде и неотрывно смотрел, как то, что еще недавно было его фамильной шхуной, тлеет последними всполохами, поглощаемое водной простыней.

– Капитан, пойдемте, – взмолилась Алида, теребя его за рукав камзола, почерневшего от грязи и гари. – Ничего уже не вернуть. Но вы можете уехать в город. У вас ведь есть дом, семья? Возвращайтесь к ним.

Он посмотрел на нее так, будто видел впервые, и Алида всхлипнула от сочувствия к нему. Должно быть, потерять свою шхуну для капитана было так же тяжело, как и ей потерять дом и бабушку. Сейчас она почти забыла, как он обошелся с ней и что именно его люди сорвали праздник альюдов и убили нескольких древунов. Это ведь был приказ Магистрата, а не личное решение капитана.

– Езжайте, – глухо отозвался Пристенсен. – Я должен остаться и объяснить семьям моих людей, почему они не вернулись из плавания. Это ведь я позвал их с собой. И я отвечаю за их смерти.

– Оставь его, – сказал Ханер и потянул Алиду в сторону вокзала. – Он взрослый мужчина, справится и без твоих советов. Надо убираться отсюда, пока вокзал не сгорел. Поедем в Авенум.

Алида покрутила головой, выискивая девушку-древуна. Та стояла чуть в стороне и выжимала платье и волосы. Ее брови были решительно сдвинуты.

– Ты с нами? – спросила Алида, подбегая к ней.

Девушка-древун сжала губы.

– Что, этот ваш капитан не станет снова скручивать мне руки и вести к своим хозяевам?

Алида покосилась на Пристенсена. Кажется, он и забыл о том, что обещал Магистрату привести пленных.

– Если мы быстро уедем, он и не вспомнит. Пошли с нами!

Освободившаяся пленница немного поколебалась, но потом все-таки согласно кивнула.

– Пошли.

Черно-бордовый паровоз призывно загудел, оповещая, что до отбытия осталось не так много времени. Ханер схватил спутниц за руки и помчался к вокзалу. Алида бежала изо всех сил, но все-таки отставала от конюха. То и дело натыкаясь на суетящихся людей, они пробирались к вокзальному навесу, не всегда понимая из-за густого дыма, в правильном ли направлении движутся.

– Что там такое? – закричала девушка-древун, когда из облаков гари выступил силуэт блестящего паровоза, до отказа набитого людьми.

– Это поезд, он отвезет нас в город! Там безопасно, – уверила ее Алида, но та продолжала смотреть с ужасом.

– Нет-нет, – выдавила девушка-древун. – Это машина! Чудовище! Оно нас убьет!

Девушка задергалась, пытаясь высвободить руку из ладони Ханера.

– Не бойся, все будет хорошо, – сказала Алида, но вдруг паровоз издал протяжный и резкий сигнал, напоминающий о скором отъезде. Девушка-древун взвизгнула от страха, вырвалась и побежала в противоположную сторону, расталкивая толпу. Вслед ей посыпались возмущенные возгласы, Алида дернулась было за ней, но беглянка быстро скрылась из виду. Ханер встряхнул Алиду за плечи.

– С ума сошла? Тоже хочешь остаться в порту? Среди всего этого безумия, да? Тебя затопчут! Прыгай в поезд, нам надо спешить.

Конюх потащил Алиду дальше, столкнул с дороги тучного мужчину со связкой сушеной рыбы на плече и подсадил ее в вагон, запрыгнув следом. В тамбуре было людно и шумно, едко пахло пропитавшейся дымом одеждой и потом. Плакали дети, женщины причитали, дожидаясь своих мужчин, которые по-прежнему пытались спасти горящие суда и постройки. Ханер протиснулся в глубь вагона, уверенно таща за собой Алиду. Она доверчиво семенила за конюхом, не сводя глаз с его широкой спины, обтянутой серой рубашкой.

Алиде подумалось, что, если бы он сейчас повел ее на верную гибель, она пошла бы за ним, не раздумывая. Все прежние обиды казались теперь такими далекими и несущественными, будто все это происходило не с ней и не в этой жизни.

Ханер спихнул чей-то мешок, усадил Алиду на скамью, а сам опустился рядом. На скамье напротив испуганная женщина прижимала к себе троих перепачканных сажей детей, сбоку устроился крепкий мужчина с моржовыми усами, который встревоженно вглядывался в лица всем, кто входил в вагон.

Только сев, Алида поняла, как устала. Босые ступни горели огнем, все ноги покрыты ожогами, царапинами и мозолями. Она вздохнула и, забывшись, опустила голову на плечо конюха. Ханер не стал противиться.

– Ничего, скоро будем в Авенуме, – сказал он. – Останешься со мной в госпитале? У меня там знакомые, они пустят нас пожить.

Алида посмотрела ему в лицо.

– Жить в Авенуме? Прости, но мне нужно не туда…

– Мне нужно помочь маме, – с нажимом произнес он. – Я ей обещал.

– Ханер, – вздохнула Алида. – Я не могу…

Она прислонила голову к окну, отвернувшись от конюха. Лучше поговорить позже, а сейчас ей надо немного отдохнуть. Пока она не в состоянии принимать новые решения.

Поезд издал последний, какой-то особенно жалостливый гудок, подгоняя тех, кто все-таки хотел уехать отсюда в столицу. Ропот голосов усилился. Паровоз с шипением выпустил новое облако пара, и окно заволокло чем-то мутно-белым, закрывая вид на горящий порт. Поезд плавно подался вперед и покатил по рельсам, сначала медленно, потом все скорее, мерно покачиваясь и постукивая. Женщина напротив обняла детей крепче и беззвучно заплакала. Алида поняла: она не дождалась мужа.

Сколько еще семей не воссоединятся? Раньше королевство часто ввязывалось в кровопролитные и жестокие войны, и многие отцы не возвращались к детям, многие женщины оставались вдовами, но на то были вполне земные причины: охрана своих земель, борьба за новые территории и урожаи. А сейчас погибают за истрепанные страницы волшебной книги, за желание Магистрата овладеть магией, за то, чтобы альюды вернули силу и продолжили жить.

«Как это все нелепо. Как глупо и противоестественно», – подумала Алида. Она попыталась представить, что может сделать с городами и людьми Вольфзунд, разозленный пропажей целого сундука вожделенных страниц. Она предчувствовала, что альюды не смогут проникнуть в Библиотеку, потому что это древнее здание надежно защищено заклинаниями Магистрата. Тем более что древуны, скорее всего, с радостью отдали бы альюдам свое сокровище сразу после бала. Но Магистрату удалось провести соперников.

Поезд набирал скорость, уходя все дальше от порта, от которого виднелось только оранжевое зарево. Пассажиры затихли, погрузившись в собственные мысли, слишком уставшие и потрясенные.

– Так что насчет Авенума? Ты подумала?

Голос Ханера вырвал Алиду из пучины невеселых мыслей, и она слегка вздрогнула. Она даже не рассматривала вариант остаться в столице, пусть и искренне сочувствовала конюху и его больной матери. Ее звали дела.

Она покачала головой.

– Прости меня, Ханер, но я не могу. Я еду дальше, в Биунум.

– Но ты можешь мне помочь. Мне и маме. Неужели ты не хочешь отблагодарить меня?

Алида недоуменно сдвинула брови и посмотрела на конюха. Он озабоченно покусывал сухие губы и стрелял глазами по сторонам.

– За что мне тебя благодарить? – спросила Алида.

– Ты считаешь, что спасти твою жизнь было недостаточно? Ты сама ни за что бы не прыгнула с судна!

– Так значит ты спас мне жизнь? – возмутилась Алида. – А я-то думала, что ты исправлял прошлые ошибки. Ничего, прыгнула бы и без твоих толчков в спину.

Она скрестила руки на груди и отвернулась, не желая больше продолжать этот ни к чему не ведущий разговор.

Монотонный перестук колес убаюкивал, и, покачиваясь словно на волнах, Алида едва не задремала. Ей показалось, что прошло уже несколько часов, хотя на самом деле они провели в тишине лишь пару минут.

– Извини, – подал голос конюх. Алида не ответила.

– Поедем вместе, Алида, – порывисто произнес Ханер. – Я знаю, я всегда тебе нравился. Я давно это заметил. Мы сможем жить вместе, мы снимем домик в Авенуме, а потом поженимся. Только помоги маме. Вылечи ее. Ну что тебе стоит?

Он попытался взять Алиду за руку, но она отстранилась.

– Не трогай меня, – прошипела Алида. – Я никогда не поеду с тобой. Никогда! Проси помощи у городских врачей, а не у меня. Я обычная ученица травницы, чем я могу тебе помочь?! Остался бы да просил помощи у древунов – они куда лучше меня варят зелья!

– Обычная ученица, говоришь? – Ханер сощурился. – Сдается мне, не так уж ты и проста. Алида, прости меня, серьезно. Ты определенно умеешь кое-что большее, чем остальные травницы. Ты нужна мне сейчас.

Он взъерошил свои волосы, задумчиво провел ладонью по лицу, а потом схватил Алиду за плечо, притянул к себе и уверенно поцеловал.

Алида удивленно выдохнула, когда его горячие сухие губы прижались к ее… Колкая щетина неприятно царапнула кожу, и волна отвращения вырвалась наружу, она оттолкнула Ханера, удивляясь тому, что делает. Жар бросился в лицо, и она сердито отвела взгляд, когда поняла, что покраснела до корней волос. То чувство защищенности и доверия, которое она успела испытать, следуя за Ханером по переполненному вагону, мигом разбилось на осколки, словно хрустальная чаша, сброшенная с высоты.

Ханер крепче сжал ее ладонь, и Алида всхлипнула от боли. Ей вдруг стал противен этот красивый юноша, о котором она вздыхала с двенадцати лет. Она не хотела ехать с ним в город, не хотела даже сидеть с ним на одной скамье. Он думал, она согласится на все, лишь бы быть с ним. Самоуверенный болван! Как бы не так. Ему не удастся вскружить ей голову пустыми обещаниями. Ему не удастся сбить ее с пути.

– Но ты же танцевала на балу с демонами! Ты не обычная травница, Алида! – закричал конюх и встряхнул ее, взбешенный, что поцелуй не возымел должного действия. – Ты близка к ним! Близка к магии! Туда не берут простых людей!

– Отстань от меня! – взвизгнула Алида, вырываясь. К ним обернулись сразу несколько пассажиров поезда. Мужчина с моржовыми усами мерзко хмыкнул. – Ни к кому я не близка! Я искала там бабушку, вот и все!

– Нашла? – презрительно скривился Ханер.

– Теперь мне нужно вернуться обратно. Ваши люди не дали мне поговорить с Вольфзундом. Едва не сорвали сделку. Он не успел рассказать мне, где бабушка. – Алида попыталась втолковать этому глупцу, что она вовсе не веселилась на празднике, а пыталась помочь наставнице. Но тот, кажется, по-прежнему ей не верил.

Поезд замедлял ход, неспешно подъезжая к первой остановке. Скоро уставшие, осунувшиеся люди выберутся к закусочным и лавкам, чтобы купить пироги, вафли и напитки в дешевых берестяных стаканах. Значит, и Авенум уже близко. А оттуда до Биунума рукой подать. Она найдет Ричмольда, а потом отыщет Вольфзунда… Сколько еще дел предстоит! Алида устало вздохнула. Этот упрямый Ханер со своими проблемами совсем сбил ее с толку. Конечно, ей было жаль юношу и его мать, но уж слишком настойчиво и беспринципно он пытается добиться ее согласия помочь. Будто она, как последняя дурочка, бросит все ради возможности жить с ним.

– Почему ты не хочешь помочь мне? Почему ты оставляешь мою мать умирать? – закричал Ханер, еще сильнее тряся Алиду, как беспомощную куклу. – Неужели так сложно признаться? Ты одна из них! Я сразу понял, что ты ведьма!

Поезд остановился, и последние слова конюха прозвучали непривычно громко. На Алиду уставились десятки глаз, и каждый взгляд, даже детский, был полон удивления и неприкрытой злобы.

Алида резко укусила Ханера за запястье, и конюх, вскрикнув, наконец отпустил ее. Алида вскочила со скамьи и, перепрыгнув через мешок усатого мужчины, бросилась к дверям, расталкивая тех, кому не досталось места на скамьях.

– Она ведьма!

– Из-за нее загорелся порт!

– Это она подожгла!

– Ловите!

– Сожжем ее саму! Отправим в Преисподнюю! – завопили люди со всех сторон. Кто-то схватил ее, но Алида ловко брыкнула его пяткой, и тот, охнув, отпустил ее. Вагон наполнился криками и плачем напуганных детей. Ее хватали за руки, за волосы, за платье, и Алида изо всех сил старалась не поддаваться панике в этой толпе искаженных яростным безумием лиц. Она лягалась, кусалась, извивалась, протискиваясь к выходу, а вслед ей летели страшные и обидные проклятия.

Двери со стеклянными прямоугольными окошками были уже совсем близко, и Алида рванула вперед со всей силой, на которую были способны ее натертые и обожженные ноги.

Она в несколько прыжков оказалась у дверей и с силой толкнула их, впуская в тускло освещенный тамбур лиловые предрассветные сумерки. «Получилось», – радостно подумала Алида.

Чьи-то цепкие пальцы схватили ее за подол платья, оттягивая назад. Она оглянулась и увидела лицо Ханера. Конюх криво ухмылялся, как безумный, обрадованный своей поимкой. Алида рухнула на колени, и на секунду ее ослепила острая боль от удара о металлический пол. Двери тамбура распахнулись, и несколько мужчин ввалились в крохотное помещение, готовые броситься на Алиду и растерзать ее, не дожидаясь суда.

Она отчаянно рванула ткань, обламывая ногти до мяса, и старое полотно нехотя поддалось. Юбка с треском оторвалась, обнажая худые белые ноги, и пальцы Ханера теперь сжимали только кусок расшитой ткани. Алида спрыгнула с поезда и бросилась напрямик через станцию, врезаясь в лоточников, переворачивая нехитрые витрины с калачами и морсом и собирая еще более длинный шлейф из проклятий в свой адрес.

Она бежала, не чувствуя ног, не чувствуя ничего, кроме страха и отчаянного желания спастись. В мглистой темноте чернел лес с острыми пиками еловых макушек, и беглянка припустила к нему в надежде, что чаща защитит, скроет от злобных глаз, обнимет ветвями, как родное дитя, и пригреет на своей хвойной груди.

Настил станции сменился влажным от росы мхом, который приятно охладил стопы. Алида бросилась в кусты, и на нее посыпались холодные капли росы, упав с потревоженных веток. Крики за ее спиной раздавались уже не так часто и громко, но она продолжала бежать, пока оставались силы.

Впереди сквозь ветви забрезжил тусклый рассвет, будто лучи проходили через мутное стекло. В роще запели иволги, то выводя причудливую трель, то взвизгивая. Алида обхватила руками черный липовый ствол и остановилась, с трудом переводя дыхание. Сердце никак не желало успокаиваться и стучало как сумасшедшее. В боку кололо от быстрого бега, оголенные ноги покрылись новыми ссадинами от хлестких веток кустов. Алида тяжело осела на землю, на влажный мох и обхватила плечи руками, стараясь согреться и успокоиться. Дыхание вырывалось у нее серебристыми облачками: в роще ранним утром было прохладно.

Голову наполнили звенящая пустота и острый холод одиночества. Даже Мурмяуза не было рядом, чтобы поддержать ее. Алида прикрыла глаза и устало вздохнула.

«Как я могла умудриться потерять все, просто выйдя из дома? – спрашивала она себя. – Почему мне так не везет?»

Ветер зловеще зашелестел в кронах деревьев, в вышине каркнул ворон. Алида продрогла до костей, пальцы и кончик носа немели от холода и влажности. Ей вспомнилось, как по вечерам они с бабушкой пили крепкий чай с мятой, а яркий месяц насмешливо заглядывал к ним в окно, и его острые края напоминали не то кошачьи ушки, не то козлиные рога.

Но теперь эти беззаботные дни ушли безвозвратно, растаяв в мглистом тумане настоящего. Она так и не добилась от Вольфзунда ничего, что помогло бы вернуть бабушку, зато связала себя новым обещанием. Алида не представляла, как она сможет собрать Манускрипт для Альюда, тем более что и свою страницу она упустила. Неужели демон специально дал ей невыполнимое задание? Забрал ее волю в вечное услужение, а выполнять свою часть сделки и не собирается: вряд ли ей под силу собрать книгу, а если она не справится, то и Вольфзунду незачем будет превращать наставников.

Алида свернулась калачиком у корней липы и подышала на пальцы, согревая их. Ее уже не заботило, что ее могут тут найти и казнить, приняв за ведьму. Ведь если все, что с ней произошло за последнее время, было ее личной битвой, то она ее уже проиграла.

Глава 7, в которой Кемара хочет выслужиться

Кемаре казалось, что она бежит уже целую вечность, а лестница все не заканчивается и вьется под ногами, словно гадюка. От нескончаемого полчища ступенек, мелькающих перед глазами, у нее кружилась голова, но она не сбавляла шаг. Ей надо спешить, иначе Хозяин будет злиться. А его гнев опасен.

Она специально бросилась к запасной лестнице, чтобы не привлекать лишнее внимание. Она благодарила Первого Волшебника за свой талант обнаруживать тайные ходы и запасные выходы, поскольку это уже не раз выручало ее.

Шаги громко отзывались в тишине, но громче их, казалось, звучит стук ее сердца. Кемара была так взволнована, что не сразу заметила, как по щекам катятся слезы. Бусы на груди постукивали друг о друга, и она вспомнила, как зловеще стучали зубами музыкальные черепа во время праздников в Птичьих Землях в те времена, когда силы альюдов били ключом. Ей никогда не нравилась та музыка, но сейчас, вдали от дома, она даже скучала по этим грубоватым ритмам.

Кемара мечтала о том, чтобы принять на минуту свой настоящий, родной облик и слететь по лестнице за считаные секунды вместо того, чтобы неуклюже бежать, рискуя в любой момент оступиться и пересчитать оставшиеся ступени собственным затылком.

Но она была не властна над перевоплощениями. Изменять ее вид, проявляя человеческую или другую, истинную, сущность мог только Окэлло – Хозяин, так называли его на ее родном языке.

В этой части Библиотеки было сыро и холодно: запасные лестницы и тайные коридоры, которых Кемара обнаружила здесь предостаточно, не отапливались, и кожа на руках и ключицах покрылась неприятными мурашками. Кемара вздрогнула, вновь взглянув на свои бледные и худые руки. Она никак не могла привыкнуть к тому, как выглядит. Раньше ее быстрые крылья взрезали воздух, а зоркие глаза различали внизу каждую травинку… Но теперь родное тело возвращалось к ней только по велению Хозяина, а все остальное время она вынуждена проводить в неуютном человеческом облике.

Впереди наконец замаячил тусклый свет факелов, освещающих коридор. Она облегченно вздохнула и прибавила шаг. Кемара боялась опоздать. Если ее кто-то опередит, Окэлло будет в ярости. А гнев Хозяина не просто страшен. Он смертельно опасен и для нее, и для ее сестер. А ведь именно ради них Кемара пошла на это. Когда голос совести громко кричал в ее голове, она могла немного успокоить его, только вспомнив облик милых сестер Креаты и Рикиты.

Кемара перепрыгнула последние ступени лестницы, пересекла короткий, освещенный факелами коридор и выбежала к двери. Озябшие пальцы впились в холодный металл засова, и через несколько мгновений борьбы дверь с легким скрипом подалась вперед. Кемара нетерпеливо толкнула ее рукой, желая скорее оказаться на улице и завершить поручение Хозяина.

Холодный ветер обхватил цепкими пальцами ее голые плечи, и Кемара вздрогнула. Стоило захватить из лавки верхнюю одежду на вечер… Она остановилась у выхода и принялась всматриваться в вечерний мрак улицы, пытаясь понять, в какую сторону выходят окна той самой башни.

Слева по улице катили конные экипажи, и до ушей Кемары донесся беззаботный смех. Несмотря на странные происшествия последних вечеров, горожане еще не утратили способность веселиться. Похоже, некоторых людей не так просто запугать. Или речь Магистрата успокоила народ? Определенно, человеческий род ей не понять. Ветер качнул уличный фонарь, и оранжевый отблеск мазнул по мостовой, выхватив из темноты дальний участок тротуара.

Кемара охнула, увидев то, что искала.

На темных камнях светлело пятно, которое издалека можно было принять за груду тряпья. Но она знала, что это на самом деле. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что сюда никто не идет, она бросилась по улице, шлепая босыми ногами по камням.

Видит Первый Волшебник, она не хотела этого делать. Но разве ей приходилось выбирать? Разве она была в том положении, чтобы делать только то, что ей хочется? Хозяин отдал ей очередной приказ, и, глотая слезы, она выполнила его. Ради сестер…

Кемара спряталась за углом перед коридором, ведущим в зал, и достала из сумки две наспех сделанные куклы. Одна из них изображала русоволосого юношу, другая – рыжего. У каждой куклы на шее был намотан волос того, кого изображали эти колдовские игрушки. Добыть волоски было несложно. Сложнее разыграть сценку, как в детском кукольном театре. По сюжету одна игрушка должна толкнуть другую – на первый взгляд, нехитрый ход. Только, в отличие от театра, все это происходило в действительности, и живые люди повторяли каждое движение кукол, как в зеркале.

Кемара взяла в правую руку фигурку русого парнишки и ударила ею другую куклу, которую специально слабо держала пальцами левой руки. В зале послышался тревожный звон, будто тело ударилось о стекло. Кто-то заохал, но больше ничего не произошло. С первого раза не получилось. Кемара стиснула зубы. Значит, недостаточно сильно хотела. Впрочем, она вообще не хотела. Она перевела дыхание, желая успокоить бешено колотящееся сердце. Хозяин все видит. Он накажет, если заметит недостаточное рвение. Накажет не только ее, но и сестер, а они здесь ни при чем. Кемара крепче сжала куклу русоволосого и, поколебавшись пару мгновений, со всей силы ударила вторую куклу. Игрушка выпала из разжавшихся пальцев. В зале послышались крики и оглушительный звон. У нее получилось.

Осталась вторая, самая важная часть задания.

Кемара подбежала к телу и присела рядом, не решаясь взглянуть в лицо. Она боялась увидеть пустые, остановившиеся глаза, в которых отражались огни фонарей.

Но глаза юноши были плотно закрыты, из ноздрей и рта стекали струйки темной крови. Кемара судорожно выдохнула. Быть может, у него еще есть шанс.

– Прости, – шепнула она и запустила руку в сумку, которая валялась чуть в стороне.

Пальцы наткнулись на осколки стекла, и Кемара, порезавшись, отдернула руку. Симпатичные карманные телескопы разбились. Жаль. Ей нравилось украдкой их разглядывать, когда юноша вечерами наблюдал за небом. На другой стороне улицы послышался шум, и воровка обернулась. Если это городские патрульные, ее запросто могут обвинить в ограблении. Но это были всего лишь подвыпившие гуляки, и Кемара немного расслабилась. Нужно скорее найти то, что необходимо Хозяину, и вернуться в Библиотеку, чтобы хранители и Магистры ничего не заметили.

Наконец, она нащупала деревянный футляр. По пальцам будто пробежал ток. Такого никогда не было, когда она трогала собственный футляр, и это говорило лишь об одном: футляр Ричмольда не пуст. Там таится, набирая силу, живое существо. Страница. Выходцы из Птичьих Земель, а особенно те, кто провел в забытьи долгие годы, чувствовали волшебство точно так же, как чувствовали тепло или холод. От футляра парня буквально разило магией, и Кемару это обнадежило. Окэлло похвалит ее.

Она вытянула футляр и воровато сунула его в свою сумку, поборов внезапное желание извлечь страницу и полюбоваться на часть Манускрипта. Снова прислушалась. Эта часть улицы с одной стороны была защищена Библиотечным крылом, а с другой раскинулся розовый сад, пряча ее от взглядов прохожих. За спиной протекала река, и сырой ветер то и дело шевелил тонкую ткань платья, заставляя мурашки пробегать по спине.

Кемара еще раз посмотрела на юношу, который лежал перед ней. Его лицо было настолько бледным, что, казалось, светится в темноте. Сердце ее сжалось. Это из-за нее Ричмольд лежит сейчас, беззащитный, изломанный, обреченный. Если ему удастся выжить, то он скорее всего останется калекой и будет страдать до самой смерти. Кемара всхлипнула и осторожно провела пальцем по бескровному лбу, убирая пряди отливающих золотом волос.

– Прости меня, – повторила она, понимая, что он ее не слышит. А если и слышит, то ее жалкое извинение не в силах ничего изменить, пусть даже она и раскаивается от всей души.

Ричмольд ей нравился. Умный, тихий и скромный. На ее взгляд, даже привлекательный в своей особенной, угловатой и неправильной красоте. Она хотела бы познакомиться с ним поближе, узнать его лучше. Может, даже… Но нет. Ничему этому уже не суждено сбыться.

Кемара прижалась губами к его веснушчатой скуле, совсем холодной. Если он останется здесь, то привлечет ненужное внимание к Библиотеке. Набегут патрульные и следователи, начнут допрашивать хранителей. А их нельзя отвлекать. Они сейчас почти готовы перейти черту, почти готовы встать на верную сторону. На их сторону. Нужно сделать вид, будто ничего особенного не произошло.

Она схватила Ричмольда за ноги и, еще раз воровато обернувшись, потянула бесчувственного юношу в сторону реки. Он оказался неожиданно тяжелым, и Кемаре пришлось напрячься, чтобы сдвинуть его с места. Девушка, кряхтя от усилий, отволокла юношу к краю мостовой и подтолкнула к реке. Тело Ричмольда грузно скатилось по пологому берегу и остановилось в зарослях болиголова. С легким всплеском ноги погрузились в воду. Кемара отошла назад, убеждаясь, что в неясном светлом пятне среди травы едва ли можно узнать человеческое тело.

Не давая незваным мыслям заполнить ее голову, она бросилась назад, в Библиотеку.

Звезды укоризненно мигнули над ее головой, но Кемара не поднимала глаза к небу.

Она не всегда понимала, чего добивается Хозяин. Впрочем, ей и не нужно было понимать. Надо просто выполнять все, что он попросит, и выполнять как можно лучше. Иначе жизнь ее и сестер рискует измениться отнюдь не в лучшую сторону.

Кемара вбежала обратно в открытую дверь и захлопнула ее за собой. Огни факелов мигнули от порыва воздуха и снова продолжили ровно и ярко гореть. Кемара подышала на озябшие руки, стараясь унять биение сердца. Она наспех вытерла дорожки от слез и похлопала себя по щекам. Никто не должен заподозрить, что она как-то повлияла на события.

– Я не хотел! Неужели ты думаешь… – донесся голос из коридора верхнего этажа, гулко отражаясь от каменных стен и разносясь по лестничному пролету. Кемара замерла на ступенях.

– Не хотел, но сделал! Ты убил его! – послышался второй голос, женский. Кемара узнала его, это говорила Эмма, красивая девушка с черными волосами.

– С чего ты взяла, что он умер? Это надо еще проверить, – вступился за Кайла, судя по угрюмому голосу, Джереми. – Давай прямо сейчас спустимся и посмотрим.

– Интересно мне посмотреть, сколько ты проживешь, упав с такой… – выкрикнула Эмма и запнулась. – Тихо! Кто-то идет.

Кемара услышала шаги нескольких пар ног, удаляющихся по коридору. Наступила тишина, и теперь она тоже различила, как кто-то приближается с противоположной стороны коридора. Наверное, Магистр.

Кемара подождала немного, потом, услышав, как хлопнула дверь, поднялась на пролет выше и, подобно призраку, скользнула за угол. Здесь было пустынно и тихо, свет факелов играл в стенных нишах, заполненных книгами. В коридорах тоже хранились книги, как и в залах, но Кемара не могла понять, по каким признакам их помещают в то или иное место. Она даже не могла прочитать названия на изношенных корешках – так и не научилась читать. Отчасти поэтому ей так нравилось смотреть, как Ричмольд переписывает книги. Было что-то притягательное и почти магическое в том, как карандаш в пальцах юноши танцует по бумаге, оставляя странные, но красивые знаки на страницах альбома.

Кемара немного постояла, раздумывая, куда бы податься. Ей хотелось есть, но ужин в трапезной давно закончился. Встречаться с хранителями было страшно: она боялась, что Кайл что-то прочтет по ее глазам, хотя понимала, что вряд ли он обладает такой способностью. Идти к себе в комнату, которую делила с Эммой и другой девушкой, Манисой, Кемара тоже не желала. Вряд ли она сможет быстро заснуть после всего, что случилось. А разговаривать с соседками было бы и вовсе невыносимо, ведь они наверняка захотят поговорить о Ричмольде.

Безусловно, Хозяин уже знает о том, что она все сделала, как было велено. Кемара перебрала пальцами камни бус и нащупала среди них гладкий продолговатый амулет с изображением глаза. Глаза настолько темного, что радужка сливалась по цвету со зрачком. Совсем как у Окэлло.

Такие же амулеты были у Креаты и Рикиты. И с их помощью Хозяин следит за каждым их шагом. От его взора точно ничто не скроется. Кемара хорошо усвоила урок, который он преподал ей давно, еще до Небытия. Он тогда только подыскивал себе новых служительниц, которые выполняли бы самые сложные его поручения. Ему были нужны легкие, любознательные, быстрые и изобретательные. И он нашел их семью – быстрокрылых любознательных сорок.

Предложенная цена оказалась настолько высокой, что они не раздумывая согласились – нет награды выше, чем возможность стать человеком. Окэлло дал им эту возможность авансом, поработив семью навсегда в уплату этого долга.

Только больше всех работать пришлось Кемаре.

Это было одно из первых поручений, какое-то пустяковое. Вроде того, чтобы сходить на базар и купить какую-то безделушку или кусок копченого окорока для хозяина. Простая дрессировка, чтобы Хозяин понял, насколько точно и беспрекословно она выполняет команды. Но Кемара не справилась. Она засмотрелась на сверкающие стеклянные украшения в одной из лавок и не вернулась вовремя.

Хозяин не стал наказывать их телесно, как она ожидала. Банальные жестокость и насилие были для него слишком грубым инструментом, он предпочитал магию. А магия, как вскоре поняла Кемара, ранит глубже и опаснее любого ножа.

После того проступка на внутренней стороне предплечья, совсем близко к сгибу локтя, появилась первая метка – заключенное в круг изображение замка, венчающего гору, подобно короне. Метку нанес Хозяин, всего лишь прикоснувшись двумя пальцами к нежной белой коже девушки. Боль ослепила ее на пару мгновений. Тонкие красные линии прочертили кожу, вспыхнув алым, и тут же погасли, приняв вид старого, но глубокого рубца. Точно такие же метки он нанес и остальным членам ее семьи. За проступок одной карались все. Спустя несколько месяцев к первой магической метке присоединилась и вторая. На этот раз провинилась младшая, Рикита.

Третья станет последней, и после нее они больше не смогут принять человеческий облик, навеки вернувшись к первоначальному образу.

Человеческое тело было Кемаре чужим, она никогда не смогла бы привыкнуть к нему, но сестры и родители жаждали стать людьми, и Кемаре приходилось выполнять любую прихоть Хозяина.

Кемара редко вспоминала прошлое, предпочитая беспокоиться о настоящем, но сейчас почему-то воспоминания нахлынули, как июльский ливень, увлекая ее с головой.

– Что-то случилось? – Эмма подошла незаметно, и Кемара вздрогнула.

– Нет, все порядок. – Она мотнула светлой головой. Кемара прекрасно понимала язык людей королевства, но никак не могла научиться говорить на нем без ошибок. Ее это злило.

– Ты слышала, что произошло в башне? – спросила Эмма, подходя ближе. Ее лицо было совсем белым, а глаза, напротив, покраснели, будто она плакала.

Кемара сглотнула и почувствовала, как руки начинают предательски дрожать.

– Так жалко его, – продолжила черноволосая. – Я вижу, ты тоже расстроена. Мне показалось, вы дружили. Да?

– Да, – шепнула Кемара.

– Кайл совсем не злой. Просто… Вся эта суета со страницами его измотала. Мы все нервничаем, и… вышло как вышло. Мне очень, очень жаль. И Кайлу тоже. И всем остальным. – Она помолчала немного, а потом добавила: – Джереми пошел искать тело. Мы с ним подумали, что нужно рассказать обо всем Магистрам.

– Они вас выгнать? – стараясь не выказывать свой страх, спросила Кемара.

Эмма нахмурила темные брови.

– Может быть. Но им нужны страницы. Мы им пока нужны.

– Но вы же хотеть присягнуть Магистрат. Почему до сих пор не отдать?

– Не все хотели сотрудничать с Магистратом, – покачала головой Эмма. – Это Кайл настаивал. Но теперь многие отвернутся от него. Не каждый готов пойти за убийцей, верно? К тому же Магистры хотят дождаться Главу. Страницы нужно отдать именно ему. И он привезет тот огонь, как же он называется…

– Священный Всполох, – напомнила Кемара. – Он вас убить.

Эмма посмотрела на нее с подозрением.

– Это тебе Ричмольд рассказал? И почему ты сказала «вас выгнать», а не «нас»? Разве ты не хранитель?

Кемара поняла, что допустила оплошность, но быстро придумала, как это исправить.

– О, прости. Я всегда путать. Вас, нас. – Она слегка улыбнулась. – Священный Всполох убить страницы и хранители. Библиотека нас кормить и давать кров, но лучше отсюда бежать.

Окэлло умел не только наказывать. Его вознаграждения тоже были щедры. Он дарил самое главное, о чем только можно мечтать. Силу. Он тонко чувствовал каждого, кто присягнул ему, подмечая все таланты и способности, а потом одаривал тем, что, по его мнению, наилучшим образом подойдет каждому служителю.

Как-то раз он увидел, как Кемара шьет куклу из лоскутков старого платья. И после удачно выполненного задания он ее наградил. Теперь она могла не только играть куклами, но и управлять ими, как Первый Волшебник управляет судьбами всего сущего. Конечно, любая сила нуждается в тренировках, ее нужно взращивать, как нежный цветок. И Кемара растила и лелеяла свою новую способность, оттачивала ее, как воин оттачивает свои клинки.

Если сейчас она уговорит всех хранителей принять сторону Хозяина, то он наградит ее еще щедрее. А может, даже освободит от службы одну из сестер. Им это было так нужно. Рикита готовилась поступать в академию, а Креата хотела обручиться с одним смертным парнем, с которым познакомилась совсем недавно, сразу после окончания Сна. И Кемара мечтала помочь хоть кому-то из них закрепиться в человеческом облике и построить счастливую жизнь, в которой не будет прислужничества и магических меток.

– Бежать? – спросила Эмма. Девушки шли по коридору, направляясь к одному из залов. Их длинные тени то вышагивали впереди них, то отскакивали им за спины, отгоняемые светом настенных факелов. – Куда мы денемся? Наши дома разрушил ураган. Наши наставники пропали. Чтобы разъехаться по домам, нужны деньги. Я не хочу снова жить под мостом. Уж лучше здесь.

– Ты не понимать, – возразила Кемара. Многочисленные бусы на ее шее позвякивали при каждом шаге. – Все серьезно. Чтобы вернуть магия, Магистрат должен уничтожить и книга, и всех нас. Таково правило. Иначе ничего не выйдет.

Эмма посмотрела на нее с подозрением. В ее глазах мелькнуло затравленное выражение, словно она и сама прекрасно понимала, что нужно скорее спасаться, бежать из Библиотеки, только никак не могла принять это решение.

– И что ты предлагаешь делать со страницами?

Сердце Кемары забилось еще сильнее. Надо справиться с волнением и постараться, чтобы это прозвучало как можно более убедительно. Она на секунду задумалась, вспоминая, под каким именем знают Хозяина люди, и произнесла:

– Отнести их Вольфзунду.

С верхнего этажа донесся шум драки и крики. Не сговариваясь, они помчались по главной лестнице на третий этаж.

– Идите, если хотите сдохнуть! Валите! Я вас не держу! – яростно кричал Кайл. Маниса обнимала за плечи двух младших девочек-учениц, желая успокоить и защитить их. На полу зала вокруг Кайла были разбросаны книги. Хранители стояли чуть в стороне, и их лица выражали крайнее неодобрение. Даже Джереми хмурился, явно недовольный поведением своего приятеля. Под носом блондина темнела кровь.

– Что вы делаете? Кайл, что происходит? – крикнула Эмма. Все взгляды обратились к вбежавшим.

– Мы больше не хотим здесь оставаться, – ответил парень с каштановыми волосами. Кемара вспомнила его имя: Рескот. – Мы здесь словно в мышеловке.

– Но снаружи еще страшнее! – всхлипнула Маниса. – Мы не знаем, что ждет нас там. Вдруг тени вернутся? Вдруг вместо них придет что-то еще более жуткое?

– Альюды нас не убивать, – уверенно сказала Кемара. – Им не нужно смерть. Им нужен Манускрипт.

– Откуда ты знаешь? – оскалился Джереми.

Кайл с грохотом опрокинул обитый бархатом стул.

– Проваливайте! Все проваливайте! Мне плевать, что будет со всеми вами! – Он перевернул еще один стул. – Плевать, что будет с городом! Только знайте, что война развяжется из-за вашей тупости! – На пол полетела очередная стопка книг, лежащая на столе.

– С чего ты вообще решил, что можешь что-то нам запрещать и разрешать? Ты нам никто. Просто заносчивый парень, который почему-то возомнил себя лидером, – презрительно скривился Рескот. – А теперь еще и убийца. Мы ведь не будем слушаться какого-то психа, правда, ребята?

Хранители загудели. Некоторые нахмурились, некоторые одобрительно закивали. Кемаре стало ясно одно: Кайл явно потерял свой авторитет. Хранители столпились в зале, как испуганные барашки, растерянные и озабоченные. Кемара прекрасно понимала, как сложно им сделать выбор и решить, оставаться в Библиотеке и обречь себя на возможную гибель или пойти к альюдам, навстречу пугающей неизвестности. Лично она выбрала бы второе. С Окэлло иногда удается договориться. Если он в хорошем настроении.

– Рескот… – выдавила Эмма. – Кайл… Что же нам делать?

С улицы послышался низкий мелодичный звон. Так звонили в кракелы – отлитые из металла полые сферы с отверстием в нижней части. В Биунуме кракелы висели на зданиях ратуши, на почте, в храмах и Библиотеке. Обычно их звон оповещал о чем-то важном. Хранители плотнее сбились в кучу, с опаской озираясь по сторонам. С первого этажа послышался шум.

Кемара выскользнула из зала и выбежала на лестничный пролет, оперлась на ограждающие перила. Внизу Виро распахивал главные двери, причем не одну створку, как в приемные дни, а сразу обе. Библиотека разинула пасть, будто морское чудище, готовое поглотить целый корабль.

С улицы послышалось ржание коней и грохот подъезжающего экипажа.

– Глава Магистрата вернулся, – пояснил Виро, когда посмотрел наверх и наткнулся на вопросительный взгляд Кемары. – Он привез Священный Всполох.

Глава 8, в которой к Алиде приходит помощь

Утром начал накрапывать дождик. Мелкий, но довольно частый и холодный, он попадал за шиворот, и по коже пробегали мерзкие мурашки. Было довольно темно, то ли от затянувших небо туч, то ли оттого, что утро только-только занималось. Со стороны порта тянуло дымной горечью.

Весь остаток ночи Алида то забывалась тревожным полусном, то просыпалась и дрожала от холода, желая поскорее снова заснуть. Во сне проблемы отступали, и ей казалось, что она, как и раньше, спит в своей постели под крышей деревенского домика, а все страшные, опасные, рискованные приключения ей просто пригрезились. Во сне она почти не боялась.

Алида окончательно проснулась, когда поняла, что кто-то настойчиво трясет ее за плечо. И, едва не вскрикнув от неожиданности, вздрогнула, ударившись затылком о ствол дерева.

– Слава Всевышнему, проснулась, – сказал совсем маленький незнакомый парнишка и улыбнулся.

– Кто ты такой? – заикнувшись, спросила Алида и попыталась натянуть то, что осталось от платья, на замерзшие коленки. Получилось неважно.

– Я Фес. Мы тут мимо проезжали, я отошел в лес… Ну-у… По нужде. А тут ты. Я уж подумал было, совсем замерзла девчонка, а ты нет, живая. – Внимательно осмотрев Алиду, он предположил: – Ты что, прячешься от кого-то? Ты воровка?

– Ничего подобного! – Алида залилась краской до кончиков ушей. Конечно, она прекрасно понимала, насколько плохо выглядит в оборванном платье, без обуви, со спутанными немытыми волосами и сажей на коже, но этот Фес и сам не выглядел аристократом. Одежда его видала виды, а лицо и руки были отнюдь не чистыми.

Мальчик неопределенно хмыкнул и отступил на шаг назад.

– Короче, поехали с нами. Шутка ли, целую ночь на холоде, еще и под дождем. Заболеешь и помрешь тут в лесу.

Немного поразмыслив, Алида решила, что мальчик, похоже, прав. Ее действительно знобило, а в носу неприятно хлюпало. Если она останется здесь, даже ненадолго, то и правда рискует серьезно простудиться. А идти одной вдоль железнодорожных путей до Биунума было слишком долго и рискованно.

Если она будет осторожна, эти люди, кем бы они ни были, ничего не заподозрят и не набросятся на нее, как пассажиры поезда. Горькие воспоминания о событиях прошедшего вечера заставили Алиду содрогнуться. Мальчишка растолковал ее дрожь по-своему.

– Ну вот, замерзла же, – сказал он с довольными нотками в голосе. – Идем, наша телега тут, на дороге. Совсем недалеко.

– Так и быть, – согласилась она. – Меня Алида зовут.

Алида с кряхтением поднялась на ноги. От сна в неудобной позе все тело затекло, а мышцы ныли после вчерашних приключений. Она по привычке обернулась, ища глазами Мурмяуза. Кота, естественно, не было. Она чуть слышно всхлипнула и поплелась за немытым мальчишкой.

То, что вечером показалось Алиде бескрайним лесом, на деле было всего лишь небольшой рощицей, разделяющей железнодорожные пути и грунтовую дорогу. Роща находилась в низине, и земля здесь была черной и влажной, вязко расплывающейся под ногами.

Алида и Фес вышли к дороге, и юная травница увидела широкую телегу, запряженную гнедой лошадью. В телеге сидели полная девушка лет двадцати и двое мальчишек помладше Феса. На облучке разместился мужчина средних лет в поношенном шерстяном пальто. У всех четверых были очень темные волосы, а одежда выглядела добротной, но порядком истрепавшейся.

– Где тебя носит, Фес? – возмутилась полная девушка, скрещивая руки на груди, но заметила Алиду и замерла с раскрытым ртом.

– Кого это ты ведешь? – недружелюбно воскликнул мужчина, перекатывая толстую папиросу из одного угла рта в другой. – Ты же знаешь, лишние рты Лэцнэ не нужны. Нас ей хватит сполна.

– Она не задержится у матушки Лэцнэ, Гестес, – бойко ответил Фес. – Это Алида, и она едет с нами. А потом пойдет по своим делам.

Гестес хмыкнул и недоверчиво уставился на Алиду. Она почувствовала себя неуютно, но Фес настойчиво тянул ее за руку, и ей пришлосьподойти вплотную к повозке.

– Святые покровители! – воскликнула черноволосая девушка. – Да она, никак, продажница!

Алида побагровела от стыда и выпалила:

– Я не падшая женщина! Просто с моим платьем случилась беда!

По повисшей в воздухе тишине и недоуменным взглядам она поняла, что сказала что-то не то, и засмущалась еще сильнее.

– Я не это имела в виду, – сказала черноволосая после минуты тягостного молчания. – Садись уж, коли несчастья на нас не накличешь. Ты в Биунум?

Алида кивнула, не поднимая глаз. Она чуть сгорбила спину, чтобы обрывки платья казались хотя бы немного длиннее.

Фес помог ей взобраться на телегу, младшие мальчишки молча подвинулись. Они не сводили с Алиды настороженных взглядов и жались друг к другу, как озябшие воробьи. Алида постаралась улыбнуться, но они почему-то не оценили ее приветливости и отодвинулись еще дальше.

Гестес пустил лошадь шагом, и телега, слегка скрипнув, покатилась по проселочной дороге. Справа тянулась роща, подарившая Алиде укрытие на ночь, а слева простирались поля, засеянные рожью. В вышине звонко запел жаворонок.

– Держи уж, – сказала полная девушка и сняла пеструю шерстяную шаль со своих плеч. – Хоть ноги накрой. Замерзла, вижу ведь. Губы все синие.

Алида с благодарностью взяла шаль и укрыла свои покрытые гусиной кожей ноги. Она чувствовала, как жар начинает разгораться внутри нее, отдаваясь тяжелыми молотками в голове. Она устало опустила голову на ладонь, опершись локтем о борт телеги. Ее соседка не сводила с нее глаз.

– Я Шантия, – представилась она. – С Фесом ты вроде бы знакома. Эти двое – Гожо и Лоло.

Алида кивнула. Ей не очень хотелось разговаривать сейчас, пусть она и была благодарна этим людям, любезно предложившим подвезти в город. Тяжесть в висках наливалась все сильнее, мешая соображать.

– Так ты правда продажница? – с плохо скрываемым любопытством спросила Шантия.

– Простите, я вас не понимаю, – ответила Алида. Если та не имела в виду недостойных женщин, то кого же она называла продажницами?

– Так ты что ж, сказок не читала? – всплеснула мягкими смуглыми руками Шантия.

Алида немного оживилась. Ее уже тошнило от сказок, но, похоже, что-то она действительно упустила.

– Я не помню сказок про продажниц, – сказала она. – Что это означает?

– Продажники плохие, – подал голос Лоло с дальнего конца телеги.

– Это те, кто продал злому демону часть своей души, – с видом знатока добавил Гожо.

– Верно, это те, кто душу свою продал или хотя бы кусочек ее, неважно, – пояснила Шантия. – С тех пор они и не люди, и не те, другие. Мечутся меж двух сторон, да покоя найти не могут. Многие так и погибают, не в силах справиться с заданием демона. А без задания ведь не вернешь то, что заложил.

«Ясно», – тревожно подумала Алида. Продажница. Вот как ее теперь можно называть. Таким низким, неприятным словом, будто она совершила что-то постыдное. Словно она опустилась на самое дно, смешалась с грязью.

– Как ты догадалась? – тихо спросила она.

– Так значит, правда? – встрепенулась Шантия.

– А ну, прекращайте эти пустые разговоры, – буркнул Гестес. – Взрослые девки, а во всякую чушь верите. Нельзя взять и продать часть души, это все страшилки для детей. Стыдно верить в ваши-то годы. Ты, Шантия, всегда была дурочкой, а этой девочке мозги уж не пудри.

– Ничего я не дурочка! – возмутилась та. – Дядя, да посмотри в ее глаза! Продажница, как пить дать.

– А что не так с моими глазами? – разволновалась Алида.

– Да они же… – начала Шантия, но Гестес ее перебил:

– Ну, блестят малек, как в лихорадке, ну и что? Она ж дрожит вся. Поди, простудилась в лесу, под дождем. Ничего, Лэцнэ ее на ноги поставит.

Алида вспомнила, как странно блестели ее глаза, когда она видела свое отражение в каюте «Волчьей пасти». Значит, ей тогда не показалось…

– Мы не повезем ее матушке Лэцнэ! – завопил Гожо, но Фес ткнул его локтем в бок.

– У тебя есть родственники в городе? К кому ты пойдешь? – спросил Фес Алиду.

– Я бы пошла в Библиотеку. Там мой друг, – ответила она, прекрасно понимая, что, скорее всего, не найдет Ричмольда в Библиотеке. Но признаться вслух, что ей совсем некуда идти, было бы невыносимо.

Дорога разделилась надвое, один путь повел правее, а второй, плавно изгибаясь, продолжил виться через ржаное поле. Гестес направил лошадь по прямой, не сворачивая.

Алида вспомнила, как она добиралась из Биунума в столицу целый день, а потом ехала на поезде в порт, и задумалась: сколько часов им еще придется провести в дороге?

– Ну так что, ты правда с демонами связалась? – нетерпеливо спросила Шантия, вырывая Алиду из марева раздумий.

Алида потрогала свой лоб: кожа была горячей, как только что снятый со сковороды блин.

– Я не знаю, что со мной произошло, – ответила Алида и опустила отяжелевшую голову на грудь. Несмотря на то что кожа ее была горячей, она вдруг почувствовала холод и поежилась, еще плотнее закутываясь в шаль Шантии.

– Да отстань ты от нее, не видишь, захворала девка, – проворчал вновь Гестес. – Везем к Лэцнэ, а дальше уж сами разберутся.

– Спасибо, – пробормотала Алида, чувствуя, как веки наливаются свинцом. После ночи тревожного забытья ей хотелось выспаться как следует, но в трясущейся повозке это было сложно сделать.

Солнце вышло из-под серого покрывала туч, и воздух с каждой минутой становился теплее, на радость полевым куропаткам, которые то и дело сновали поперек дороги, норовя попасть под ноги лошади.

– Ты шаль себе оставь, – произнесла Шантия. Похоже, она вообще не умела долго молчать. – Уж не знаю, что там у тебя такое произошло, но и допытываться не буду, если сама не хочешь рассказать. Она тебе нужнее, чем мне. Обвяжи, вместо юбки носить будешь. А там посмотришь.

Алида с трудом разлепила веки и сощурилась от солнечного света. Она задремала всего на минутку, не в силах сражаться с жаром и усталостью, а ее смуглая попутчица, кажется, извелась без разговоров. Лоло и Гожо тихо играли с деревянными лошадками на круглых колесах, а Фес задумчиво жевал травинку, глядя на дорогу.

– Спасибо, – снова сказала она.

Алида давно приметила, что отсутствие аппетита является первым признаком болезни. Она представила себе целый противень хрустящих и ароматных сушек с блестящими румяными боками и черными крапинками мака. Нет, рот не наполнился слюной, а видение растворилось, не успев даже налиться яркими красками. Алида вздохнула. Судя по всему, она действительно сильно простудилась за ночь, ведь даже мысли о маковых сушках не вызывали обычного восторга.

– Хочешь яблоко? – вдруг предложил Фес и протянул Алиде красивый зеленый плод. – Ты не переживай, мы заночуем у знакомого фермера, а завтра днем уже будем в Биунуме, – добавил он, заметив безрадостный взгляд пассажирки.

Алида взяла яблоко и вяло поблагодарила мальчишку. Хорошо все-таки, что он ее нашел.

Вязкая дремота окончательно сморила Алиду, когда солнце разогрело ее настолько, что волосы прилипли к взмокшему лбу. Телега убаюкивающе покачивалась, кузнечики в поле затянули монотонную трель, и Алида устроилась полулежа.

Уставшая путешественница проснулась от того, что кто-то настойчиво тыкал ее в бок. Она открыла глаза и увидела, что небо по цвету стало похоже на недозревшую сливу, кое-где проглядывали робкие капельки звезд. Шантия стояла над ней, скрестив руки на груди.

– Так и будешь здесь спать? Вылезай, мы на ферму приехали.

Алида уже поняла это по сладковато-терпкому запаху навоза, смешанному с ароматами скошенной травы и влажной вспаханной земли. Она нехотя поднялась, справляясь с головокружением, и поплелась вслед за Шантией в сторону уютного деревенского домика. Гестес и мальчики, судя по всему, уже были внутри.

Жизнерадостная хозяйка и ее молчаливый супруг приняли путников как старых друзей, хотя, скорее, только Гестес действительно приходился им старым другом. Их накормили простым, но сытным ужином, Алиде вручили миску противопростудного отвара и даже уложили спать в отдельной крохотной комнатке, напоминающей бывший чулан. Алида умылась, через силу расчесала волосы, скинула то, что осталось от роскошного бархатного платья, опустилась на мягкую кровать, укрытую пуховым одеялом, и тут же крепко заснула.

Алиде снился огонь, тревожный, красный, злой. Она ворочалась на взмокших простынях, не в силах понять, снится ли ей огонь из-за жара, или наоборот, это жар поднимается из-за огненных снов. А может, у сновидений были свои, ведомые лишь им самим причины.

Утром Алиде выдали пачку носовых платков, и как она ни старалась чихать бесшумно, все равно производила звуки, от которых куры в курятнике, примыкающем к дому, заходились истеричным квохтаньем. После нехитрого завтрака, состоявшего из вареных яиц, свежего хлеба, яблочного повидла и горячего молока, юная травница почувствовала себя бодрее. Шаль Шантии она обвязала вокруг пояса, превратив ее в теплую юбку. Гестес беседовал с хозяином на каком-то незнакомом Алиде наречии, Шантия помогала хозяйке мыть посуду, а Гожо, Лоло и Фес возились на полу со смешным лопоухим щенком. Алида прислушалась к своим ощущениям: здесь, с этими людьми, ей было спокойно.

– Спасибо за прием, госпожа Игали, – сказала Шантия, поклонившись жене фермера. – Если случай занесет вас в Биунум, мы будем рады отплатить вам за гостеприимство.

– Ну что ты, девочка, – отмахнулась женщина, вытирая пухлые руки о передник. – После всего, что матушка Лэцнэ сделала для моего мужа, ни о какой плате не может быть и речи. Приезжайте, сколько хотите, и гостите, сколько надо.

Алида тоже поблагодарила хозяйку, и уже спустя четверть часа небольшая компания сидела в телеге, а Гестес – на козлах. Лошадь выглядела весьма довольной и нетерпеливо била себя хвостом по бокам.

Они снова покатили по грунтовой дороге, а золотистое солнце постепенно разгоралось в фиалковом утреннем небе.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Фес.

Алида потрогала лоб.

– Вроде получше, – ответила она.

Шантия хмыкнула.

– Говоришь получше, а глаза-то все равно горят. Как пить дать, продажница, если это не из-за жара.

Щеки Алиды залились румянцем, и она поспешила отвести взгляд. Робкая радость шевельнулась в ее груди: ведь если Шантия не ошибается, то это означает, что сделка с Вольфзундом состоялась. Так что уже скоро Алида воссоединится со своей бабушкой, и все будет как прежде.

Но обидная горечь поспешила заглушить радость. Алида вспомнила, что для начала ей придется каким-то чудом выполнить свою часть уговора, а сделать это одной ей казалось абсолютно невозможным. Вот если бы Ричмольд был с ней… Он бы что-то придумал. Обязательно.

К вечеру стали попадаться одинокие приземистые дома, стоявшие вдоль дороги и выгоревшие на солнце. Алида сосредоточенно размышляла, пожевывая губу, о том, куда ей первым делом податься и как помочь Ричмольду, не имея при себе ничего, что могло бы пригодиться.

Гестес пустил лошадь правее, вдоль аллеи из кустов бузины. Дорога стала настолько узкой, что ветки кустов цеплялись за борта телеги.

– Мы скоро приедем? – захныкал Лоло. – Я устал.

– Потерпи, Гожо ведь не ноет, – ответила ему Шантия. – Ничего, уже скоро.

Фес с видом опытного странника жевал травинку, снисходительно поглядывая на младших мальчиков. Алида вдруг поняла, что за все время пути так и не спросила, откуда едет эта компания и что за дело зовет их в город.

Заросли бузины расступились, и дорога повела через улицу, состоящую из малоэтажных пригородных домов. Впереди, на пологом холме, возвышались городские постройки Биунума. Алида радостно воскликнула:

– Почти приехали!

В окошках призывно мерцал свет, рассеивая вечерний сумрак, но на улицах никого не было видно, даже дети не играли во дворах. Шантия сдвинула брови и пробормотала:

– Что-то подозрительно тихо… Как бы не случилось чего.

– Да спят уже, поди, – подал голос Гестес.

– В девять вечера? – спросил Фес. – Да местные ребята до полуночи жгут костры и бегают к реке. Непонятно, чего затаились.

Справа что-то хлопнуло. Алида резко обернулась и увидела, что жители окрестных домов спешно запирают ставни и двери, едва заслышав звуки катящейся по дороге телеги.

– Ничего не понимаю… – протянула Шантия.

– Ну а приедем-то скоро? – насупился Лоло.

Гестес направил лошадь по дороге, которая тянулась вдоль реки, и уже скоро они въехали в город. С виду здесь все было как обычно: уличные фонари роняли на мостовые оранжевые отблески, ветер колыхал ветви кленов и тополей, но улицы были пусты. Не доносилось привычных звуков музыки из трактиров и кафе, не смеялись случайные прохожие, не слышалось пьяных выкриков из темных подворотен. Биунум застыл в странной тишине, заставляя мурашки бегать по спине, отвечая на зловещее предчувствие.

Лошадиные копыта сухо цокали по горбатой брусчатке, и телега с пассажирами остановилась у неприметного серого дома с тремя узкими окнами и крошечным каменным крыльцом. Гестес спрыгнул с козел и принялся распрягать лошадь. Шантия потянулась и, оправив одежду, слезла с телеги. Лоло, Гожо и Фес резво спустились на землю и, расталкивая друг друга, бросились к крыльцу.

– Давай, подруга, – сказала Шантия, повернувшись к Алиде. – Спускайся. Матушка Лэцнэ живо разберется, продажница ты или нет. Хотя, даже если и продажница, ей все равно. Она всем помогает.

Алида неуклюже вывалилась на мостовую, поправила импровизированную юбку и поплелась за остальными к дверям дома. Гестес постучал три раза, потом два, а потом еще три. Через несколько минут дверь отворилась, и на пороге показалась маленькая пожилая женщина с огромными и печальными глазами цвета крепко заваренного чая. Седые волосы укрывал платок с вышитыми алыми цветами шиповника.

Гожо и Лоло с визгом бросились к женщине и обняли ее. Та заулыбалась и сперва поцеловала мальчиков в макушки, а лишь потом перевела взгляд на остальных.

– Здравствуйте, матушка Лэцнэ, – сказала Шантия, чуть поклонившись.

– Добрый вечер, Шани, добрый вечер, брат, – сказала женщина. – Как добрались? Все спокойно?

– Даже чересчур, – проворчал Фес. Он, видимо, считал себя слишком взрослым, чтобы радоваться, как младшие, и важно стоял чуть в стороне.

– Все хорошо, Лэцнэ, – сказал Гестес. – Приютишь на пару дней девочку? – Мужчина кивнул в сторону Алиды. – Кажется, она потерялась и простыла.

Алида скромно сделала шаг вперед и оглушительно чихнула. Лэцнэ долго смотрела на нее, особенно пристально вглядываясь в глаза. Алиде стало не по себе, она собралась уже развернуться и поискать пристанища в другом месте, но тут женщина произнесла:

– Конечно, пусть остается. Идем в дом.

Алида облегченно вздохнула. Они поднялись по крыльцу и после тесного коридорчика оказались в полутемной комнате, которая, по всей видимости, служила сразу и гостиной, и столовой. Небольшой кухонный закуток был отделен от комнаты перегородкой, а ровно посередине стены виднелся проем, завешенный шторкой.

Гожо и Лоло с радостным писком бросились занимать места за столом, но Лэцнэ шикнула на них.

– Потише, пожалуйста, уже поздно.

– У тебя сейчас кто-то есть? – спросил Гестес, усаживаясь за стол.

– Тяжелый мальчик, – вздохнула женщина и скрылась в кухонном закутке.

Алида различила знакомые ароматы снадобий, примешивающиеся к запахам еды. Она опустилась на скамейку и сложила руки на коленках, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, чтобы ее снова не уличили в связи с альюдами. Неизвестно, как Лэцнэ относится к альюдам и тем смертным, которые заключают с ними сделки. Алида уже решила, что не станет задерживаться здесь. Только переночует, может, попросит каких-нибудь трав и пойдет своей дорогой. Надо бы разузнать, как добраться до городского лазарета… Быть может, Ричмольд там.

Лэцнэ вышла с кухни с подносом, уставленным дымящимися мисками. Пахло так аппетитно, что у Алиды заурчало в животе. В тарелках оказалась кукурузная крупа с овощами и кусочками томленой курицы. Несколько минут все молчали, слишком занятые пищей.

– Как мальчики? – спросила Лэцнэ.

– Ничего, – осторожно произнесла Шантия, поглядывая на Гожо и Лоло, которые сосредоточенно стучали ложками по мискам. – Они… Пока не знают.

– И не нужно, – едва слышно выдохнула хозяйка.

– А что в городе? Почему стало так тихо? – поинтересовался Гестес, отставляя в сторону пустую тарелку.

– Неспокойно, – вздохнула Лэцнэ. – Старики, право, сходят с ума. Ищут кого-то. Постоянно. Забирают молодых, всех без разбора. А за теми, кто старше, следят. Знаешь, Гест, на что это похоже? На охоту на ведьм, вот на что.

– Тетю Сиану тоже за это… – начал Фес, но Шантия грозно шикнула, и он замолчал.

– Хорошо, что вы приехали, – сказала Лэцнэ, унося пустые тарелки. – Одной боязно. От каждого шороха вздрагиваю: вдруг придут за мной или за мальчиком. Хотя и не знает никто, что у меня больной.

Алида задумалась. Интересно, осталось ли в королевстве хоть одно безопасное место? Сколько будет продолжаться все это? И кто тревожит городских жителей: Вольфзунд или Магистры?

– Не беспокойся, сестра. – Гестес поднялся и приобнял Лэцнэ за плечи. – Лекарям никогда не мешали. Ты делаешь доброе дело.

– Да только сейчас всех лекарей винят в ведьмовстве, – покачала головой хозяйка. – Особенно нашего племени.

Гожо, Лоло и Фес побрели в одну из комнат, видимо, они всегда ночевали там, когда гостили у Лэцнэ. Гестес расстелил одеяло прямо на обеденной скамье, Шантия понесла свои вещи в каморку за кухней. Алида тихо сидела, изредка сморкаясь и раздумывая, будет ей удобнее на полу или на двух стульях, составленных рядом. Она и не заметила, как пожилая женщина подошла к ней и тронула за плечо.

– Как твое имя, девочка?

– Алида, – шмыгнув носом, сказала она.

– Вот что, Алида, – произнесла Лэцнэ. – В моем доме каждый получает помощь. И так будет до тех пор, пока я жива. Будешь жить в комнате для больных. Там, правда, уже лежит один бедолага, но он тебя не тронет, не бойся. Не может и пальцем пошевелить.

Алида кивнула, не поднимая на лекаршу глаз.

– Вот и славно. Пойдем, я покажу твою кровать и дам тебе снадобий против жара.

Хозяйка скрылась за занавеской, прошла через небольшой коридор, Алида следовала за ней. Лэцнэ свернула направо и открыла дверь довольно просторной комнаты. Оттуда пахнуло горьким травяным запахом, но не так, как пахло в их с бабушкой домике, а как-то безнадежно и печально. Алида подавила вдох, когда душный воздух окутал ее.

В комнате стояло четыре неширокие кровати, однако Лэцнэ не стала укладывать своих родственников сюда, да те и не просились. Алида робко вошла внутрь. На кровати, стоящей ближе всего к окну, кто-то лежал, укрытый лоскутным одеялом. В полумраке комнаты Алида не смогла разглядеть своего соседа, но ей и не хотелось. В том, насколько слабо, почти незаметно вздымалось одеяло на груди у больного, было что-то жуткое, не предвещающее ничего хорошего.

– Постель свежая, на ней еще никто не спал, – сказала Лэцнэ вполголоса, чтобы не будить больного, и указала на кровать. Алида присела на ее краешек.

– Здесь есть небольшая ванная комната. Сейчас я согрею воды, а пока выпей противопростудного чаю.

Лекарша протянула Алиде чашку с душистым отваром, а сама скрылась за узкой дверью. Чай оказался горьким и противным на вкус, но она, морщась, все-таки выпила его без остатка.

В маленькой комнатке действительно оказалась самая настоящая ванна из чугуна, а на крючке Алиду поджидали чистая ночная рубашка и простое, но крепкое льняное платье. С наслаждением искупавшись, она набросила рубашку, вычесала волосы и шмыгнула в постель, до подбородка натягивая мягкое одеяло.

«А все не так уж и плохо», – подумала Алида и неожиданно чихнула. Получилось слишком громко, и гостья забеспокоилась, что могла кого-нибудь ненароком разбудить.

Так и вышло. Больной на соседней кровати сдавленно застонал, но не пошевелился. «Позвать Лэцнэ или нет? – думала Алида. – Может, ему нужна помощь? А если хозяйка уже спит?»

Алида решила сама проверить больного. Все-таки она – ученица травницы и наверняка сможет помочь, если тому нужно оказать какую-то срочную помощь. Судя по запахам, эта комната была набита травами, как кукурузный початок – зернышками. Алида встала с кровати и подошла к соседней койке.

Луна робко заглянула в окно, бледная и измученная. Серебристый свет мягко залил комнату, и Алида, тихонько подкравшись, заглянула в лицо больному.

Ей пришлось прижать ладони ко рту, чтобы не закричать и не заплакать. В бледном, осунувшемся и изможденном юноше она узнала Ричмольда.

– Ричик, это правда ты? – зашептала она, нащупывая под одеялом руку друга. Ей во что бы то ни стало захотелось дотронуться до него, ощутить тепло его кожи, дабы убедиться, что он настоящий и, самое главное, живой.

Рука Ричмольда была сухой и горячей, как нагретый на солнце камень. Алида вцепилась в нее, как тонущий котенок, изо всех сил желая поверить, что это не сон.

Живой. Правда живой. Алида горячо взмолилась Первому Волшебнику, благодаря его за то, что послал ей встречу с родственниками Лэцнэ. Юная травница нащупала какую-то доску, которая лежала между Ричмольдом и матрасом. От доски тянулись завязки, фиксирующие его в горизонтальном положении.

– Что же с тобой, милый? Тебе очень больно? Ты спишь или…

Алида поцеловала его лоб, чтобы понять, есть ли температура. Он был таким же горячим, как и рука. Она почувствовала на губах привкус соли, и поняла, что по щекам ее катятся крупные слезы. Она и сама не знала, от чего плачет: от радости, облегчения или жалости к другу.

С сухих, потрескавшихся губ Ричмольда снова сорвался тихий стон, будто ему снилось что-то не слишком приятное. Алида прижалась губами к острой скуле парня. Если бы он не лежал, привязанный к доске, она бы задушила его в объятиях.

– Кемара… – вдруг прошептал Ричмольд, и это имя отчетливо прозвучало в тягучей ночной тишине.

Алида замерла, не веря своим ушам. Она столько дней переживала о нем, была готова пойти на все, лишь бы найти его и помочь, а он зовет какую-то торговку куклами, которую они видели всего один раз?! Ярость вспыхнула у нее в груди. Она сжала кулаки и отступила от кровати. Если бы он не выглядел настолько слабым, она бы с удовольствием ударила его чем покрепче.

Алиде не удалось сполна испытать весь спектр чувств, сопровождающих злость и обиду. Со стороны главного входа послышался грохот, будто кто-то ломился в дверь. Вслед за этим раздались мужские крики и топот. В комнату ворвался Гестес в спальной рубахе и, в два прыжка подскочив к окну, разбил его табуреткой.

– Уходи, быстро! – сказал он. – Бери детей и бегите. Раненого оставьте здесь.

– Но он мой друг! – воскликнула Алида, не совсем понимая, что происходит.

– Быстро же ты сходишься с людьми, – фыркнул мужчина. – Времени нет. Бегите!

В комнату вбежал Фес, таща за руки заспанных братьев.

– А как же Шантия и Лэцнэ? – спросила Алида. Она быстро надела новое платье поверх ночной рубашки.

– Я о них позабочусь, – бросил Гестес и, решительным движением откинув крышку с сундука, достал оттуда охотничье ружье.

Из коридора послышался душераздирающий треск. Деревянная дверь сдавалась под натиском непрошеных гостей. Гожо и Лоло уже выбрались на улицу через разбитое Гестесом окно, и тут Алиду осенило.

– Фес! – крикнула она. – Помоги!

Мальчик удивленно посмотрел на нее. Он уже занес ногу на подоконник, чтобы покинуть дом, но остановился.

– Бери доску у ног, – уверенно приказала Алида, откидывая одеяло с Ричмольда. Он по-прежнему не то спал, не то находился без сознания. Алида ухватилась руками за часть доски, выглядывающую из-под головы, попыталась приподнять и охнула. Она и не думала, что худощавый Рич окажется настолько тяжелым. Фес все-таки послушался и ухватился за доску с противоположной стороны. Вместе они кое-как затащили ношу на подоконник. Фес выбрался на улицу и помог Алиде осторожно спустить ее из окна.

В коридоре закричала Шантия, послышались страшные глухие выстрелы, и Алида, с трудом заставив себя не броситься на помощь, тоже выпрыгнула на мостовую.

Глава 9, в которой снова надо бежать

Быть свободным лекарем, не связанным с лазаретами, опасно. Особенно здесь, в Биунуме, под самым носом у Магистрата. И это естественно: лазареты отдают часть вырученных денег в Библиотеку, а с лекарей-одиночек взять нечего. Они редко берут плату, скорее, позволяют себе принимать благодарности от вылеченных пациентов, и далеко не всегда им несут деньги. Лэцнэ с большим удовольствием принимала мед, яйца и муку, а блестящих золотом кругляшей боялась. От них одни беды.

Но более остальных Магистры ненавидели цыган. Лэцнэ догадывалась, что стариков просто пугает то, что часто называют цыганской магией. Конечно, никакой магией этот свободный народ не владел. Просто традиции ее предков, окутанные для непосвященных ореолом загадочности, заставляли людей думать, что цыганские лекари не просто лечат, а именно колдуют. Со временем им отчего-то приписали и способность угадывать будущее и изменять настоящее, что тоже, конечно же, было преувеличением.

Лэцнэ давно пообещала себе и брату, что станет осторожнее. Она уже гораздо реже принимала пациентов, и то только тех, в чьем молчании была уверена. Пару дней назад ее хорошую знакомую арестовали по обвинению в ведьмовстве, хотя та всего лишь продавала мазь от боли в спине.

Но пройти мимо юноши, неподвижно лежащего у самого берега реки, она не смогла. Лэцнэ показалось, что сам Первый Волшебник направил ее по этому пути. Она ведь не собиралась выходить из дома раньше полудня, однако лекарше не спалось, и она встала еще до рассвета. Лэцнэ решила собрать на пустыре за городом несколько пучков свежих трав, а на обратном пути зайти к торговке за яйцами. Но ноги сами повернули к реке, окутанной густым утренним туманом, словно шалью из мягкого козьего пуха.

Отчего-то цыганка совсем не удивилась, когда заметила у берега юношу, почти мальчика, замершего в странной позе. Опрокинутый навзничь, он лежал, разметав в стороны руки. Листья болиголова, влажные от росы, легли ему на лицо и волосы.

Лэцнэ спустилась к реке, подошла ближе и поднесла к бледным губам юноши осколок зеркала, который всегда носила в кармане платья. Спустя два долгих мгновения зеркало едва заметно помутнело, и Лэцнэ облегченно вздохнула. Она осторожно погладила рыжие волосы парня и поспешила за помощью.

Однажды у нее уже был такой мальчик, поцелованный солнцем. Она так же неожиданно нашла его посреди лесной чащи, посиневшего от холода и хрипло плачущего. Лэцнэ до сих пор гадала, кто и зачем оставил младенца в лесу, но так и не выяснила, как это произошло.

Тот малыш прожил у нее три года, но рос слабым и тихим, несмотря на все старания лекарши вырастить его здоровым и активным ребенком. Он, казалось, и не привык ни к кому из их семьи, даже не играл с цыганскими детьми. Выходить с ним в город было неосмотрительно, ведь любой городской патрульный пристанет с расспросами, едва увидит рыжего синеглазого мальчишку с цыганской лекаршей.

– Почто он тебе? – спрашивала у Лэцнэ старая Миата, жена пекаря. – В лесу нашла, в лес и отведи. Ест, поди, как все, а сам такой дохленький, ничего путного из него не вырастет. Еще и штраф навесят, если увидят.

Лэцнэ, конечно, не бросила бы Тего, как она называла мальчика, на произвол судьбы. Если Всевышний направил ее к нему, значит, так было суждено. Но в душе она понимала, что мальчик отчего-то не чувствует себя родным с ней, Гестесом и их младшей сестрой. И Лэцнэ, признаться, обрадовалась, когда один ученый господин пожелал забрать мальчика себе. Женщина была спокойна. Она чувствовала, что у этого молодого мужчины Тего не будет ни в чем нуждаться.

Лэцнэ подумала, что, наверное, Тего сейчас был бы похож на этого несчастного мальчика, оставленного у реки. Она аккуратно убрала влажные пряди с его горячего лба и нахмурилась. Одной ей не справиться. Нужна помощь. Лекарша подобрала длинную юбку и поспешила в город.

Разбудить Андуре-мясника, крупного лысеющего мужчину средних лет, оказалось непросто. Вместе они переложили парня на носилки, которые Лэцнэ наспех сделала из веток и ивовых прутьев. Кракелы на библиотечной башне пробили шесть раз. Туман начал расползаться по сторонам, как швы на ветхой ткани. Лэцнэ с мясником устроили больного в ее домашней лечебнице, и женщина принялась готовить травяные отвары.

В последние дни в городе было неспокойно. Поговаривали о каких-то сверхъестественных явлениях: о тенях, что сгущаются среди дня, о голосах в ночи, о страхе, что закрадывается в сердца с наступлением темноты. Некоторые даже предполагали, что виной всему черная магия.

Если бы в городе было больше цыган, все происходящее непременно списали бы на них. Лэцнэ и самой было бы легче поверить, что кто-то из ее племени какими-то неведомыми путями смог пробудить к жизни древнюю, давно забытую энергию, прозванную магией.

Но списать появление теней было не на кого, и горожане запирались в своих домах, напуганные и растерянные. Из столицы стали доходить новости о нападениях на свободных лекарей. Патрульные приходили ночью, а по утрам жители находили пустые дома с распахнутыми дверями. Под подозрения попадали все, кого городская молва считала хоть как-то замешанным в ведьмовстве. Лекари, уличные предсказатели, составители гороскопов, торговцы амулетами и даже собиратели редких книг – Магистрат винил их всех.

Под арест попала и Сиана, сестра Лэцнэ и Гестеса, которая владела небольшой лавочкой в поселке у Большой Воды. Гестес решил, что детей Сианы нужно забрать к ним в Биунум, но Лэцнэ не была уверена, что следующей ночью не придут за ними самими.

Когда брат уехал, стало только страшнее. Магистрат будто сошел с ума. Каждую ночь проверяли по несколько городских домов. Горожане шептались, что стражи обыскивают каждый угол, проверяют даже комоды с бельем, а охотнее всего арестовывают молодежь, особенно тех, кто поступал на обучение, но по разным причинам остался без наставника.

Лэцнэ давно перестала уважать Магистров. Она не могла заставить себя уважать тех, кто каждый год изобретает все новые способы отнимать у бедных честно нажитое. Тех, кто продает отчаявшимся пустые обещания, кто хочет власти больше всего на свете.

Король Гиорт сошел с ума восемнадцать лет назад. Дворец в Авенуме, сверкающий позолоченными башнями и красными стенами, лишился своей души. По законам королевства новый правитель не может вступить во власть, пока жив другой. А королевская стража была настолько предана своему правителю, что не подпускала к дворцу никого, кто мог представлять даже малейшую опасность. Хвори тоже обходили стороной, и, может быть, дворец и правда охранялся волшебством, как говорили легенды.

Наследников у короля не было. Именно по его приказу восемнадцать лет назад королева была повешена, а ее новорожденный сын сброшен в реку. И с тех пор власть старых Магистров не сдерживал никто, чем они с наслаждением пользовались.

Лэцнэ казалось, что со временем столицу перенесут в Биунум и новым дворцом станет Библиотека, это паучье гнездо. Королю, очевидно, осталось недолго. Нельзя жить вечно, особенно если высушенный разум давно мертв. Скрыть его смерть не удастся, а лучшим способом унять людские волнения будет скорое объявление нового правителя. Или правителей. И, конечно, здесь-то Магистры выступят во всей красе. Люди их не любят, но боятся. Никто не будет противиться переменам, ведь, по сути, они и так заправляют всем в двух городах. А то, что происходит в более отдаленных землях, никого не волнует.

Лэцнэ осмотрела больного и обнаружила, что его позвоночник сломан, будто неведомый гигант взял хворостинку и переломил ее пополам. Она покачала головой: травы здесь не помогут. В ящике оставалось несколько монет, но чтобы определить его в лазарет, этого не хватит. Лоб мальчика был горяч, как раскаленный на солнце камень. Можно было подумать, что он просто спит, но Лэцнэ знала, что такое тихое забытье намного опаснее любого сна. Из него будет не так легко выйти. Оставалось только ждать и надеяться, что Первый Волшебник будет милостив к этому мальчику.

Набеги жандармов продолжались ночь за ночью, и в городе почти не осталось детей и молодых людей. Всех их забирали куда-то, но далеко не всех возвращали домой. Биунум утопал в страхе и слезах. Лэцнэ одновременно ждала и боялась возвращения брата. Будет ли здесь безопасно для племянников? Она решила, что они уедут из города и поселятся в какой-нибудь Всевышним забытой деревеньке, куда не дотянется лапа Магистрата. Она покосилась на кровать. Больного мальчишку нужно забирать с собой.

Ричмольду все время казалось, будто он вот-вот проснется, но глаза отчего-то не хотели открываться. Он должен доказать Кайлу, что он не шпион Вольфзунда. В Библиотеке действительно есть тот, кто всецело на стороне альюдов, – Кемара.

Ричмольд не мог понять, как долго длилось забытье, пустое и страшное, без мыслей и чувств, сравнимое, должно быть, лишь с вечным сном. И когда плотное марево начало рассеиваться, он обрадовался, несмотря на то, что первой пришла боль.

Она заполнила все его существо, от макушки и до кончиков пальцев ног. Пробиралась под кожу, разливалась по венам, терзала плоть миллионами острых лезвий, мешая даже дышать. Он бы закричал, но не мог приоткрыть рта. Все, что ему оставалось, – раскачиваться на волнах беспомощности, то погружаясь в черную пучину, то выныривая за новым мучительным глотком.

Время от времени он чувствовал, как чьи-то мягкие руки трогают его лоб и смачивают губы чем-то терпким и горьким. Ричмольд не мог открыть глаза, он не мог сосредоточиться на своих ощущениях, отделить прикосновения от боли, но ему отчаянно хотелось, чтобы руки принадлежали Алиде.

Если бы он мог, он бы позвал ее, даже зная, что это не поможет.

Иногда в черноту его сознания врывались сны, яркие, как падающие звезды. Ему снилось усеянное серебряными каплями полотно ежевичного неба; Герт, словно приросший к своему телескопу; макушки черных елей, колышущиеся у окон астрономической башни. Иногда во снах Ричмольд видел Алиду и Мурмяуза, только их облики были размыты, словно объятые туманом.

Время от времени он почти приходил в себя и вновь обретал способность думать. Но глаза отчего-то все равно не желали раскрываться.

«Все кончено, – думал тогда Ричмольд. – Моя страница теперь у Магистров. Они сожгут всех. И Алиду, когда она вернется». Мысли о том, что он, возможно, подставил подругу, была невыносима. Она ведь не видела Демонодиум и не знает, что ждет хранителей, когда Глава вернется со Священным Всполохом.

В ту ночь ему приснилось, что Кайл, Джереми и остальные держат за локти Алиду, готовые сбросить ее с башни, если Ричмольд не признается, кто на самом деле подослан Вольфзундом. Алида кричала и плакала, ее волосы растрепались сильнее, чем обычно, а руки парней крепко сжимали ее худые предплечья, оставляя красные отпечатки. Ричмольд застонал, но даже во сне губы его не слушались. Когда Кайл распахнул окно и подтолкнул Алиду к самому подоконнику, Ричмольд наконец-то неимоверным усилием вытолкнул из себя одно-единственное слово:

– Кемара.

Лэцнэ беспокоилась. Брат привез племянников, а вместе с ними и Шантию, бойкую соседскую девчушку, которая давно мечтала уехать в Биунум и помогать Лэцнэ. Еще одной гостьей стала простуженная девушка в изорванном платье. Все бы ничего, если бы не дурное предчувствие. Травница доверяла своей интуиции, и та редко ее подводила.

Вечером стояла необычайная, даже пугающая тишина. Так ветер успокаивается перед грозой, и деревья стоят неподвижные. Лэцнэ никак не могла выбросить из головы глаза этой больной девочки: яркие, сверкающие, как две звезды. Она перевидала множество лихорадочных глаз, блестящих от слез или жара, но такие видела впервые. В старых преданиях говорилось, что глаза загораются неистовым светом у тех, кто заложил что-то дорогое злым колдунам. Лэцнэ усмехнулась про себя: надо же, дожила до преклонных лет, многое в жизни повидала, а в голову лезут глупые сказки.

Она даже не удивилась, когда в дверь требовательно постучали. Лэцнэ хотела сама открыть дверь, но от следующего удара старое дерево разлетелось на щепки, и в дом ворвалось семеро мужчин в синей форме. У каждого в руках был револьвер.

– Гестес, дети! – успела крикнуть лекарша, а через секунду мужчина в форме больно заломил ей руки, и она вскрикнула.

Жандармы принялись обшаривать каждый угол коридора и столовой, и Лэцнэ молила Первого Волшебника, чтобы он подарил Гестесу время и все успели сбежать.

Шантия выбежала из комнаты и дико закричала, увидев чужих в доме. Один из мужчин грубо схватил ее за косу и дернул на себя.

– Ты ученица колдуньи? – спросил он.

– Нет! Отпустите нас! – всхлипнула Шантия.

– Врет, – бросил старший жандарм. – У нас была наводка, что в этом доме занимаются запрещенными вещами. Бери девчонку, нам сказали приводить всех учеников.

– Да ее наставница-то не пропала, – удивился совсем молодой жандарм, отвлекшись от обшаривания ящиков. Он потряс перед носом у Лэцнэ оплавленной свечой и пучком лаванды. – Это что? Не колдуешь, говоришь?

– Я просто лечу, – ответила цыганка, но старший жандарм ударил ее по щеке. Шантия снова закричала.

– Расскажешь свои сказки, когда будешь гореть на площади, – усмехнулся он. – Грузите в повозку.

Трое в форме подхватили брыкающуюся Шантию и потащили к двери. Шантия плакала и цеплялась руками за стены, а когда один из жандармов решил заткнуть ей рот, укусила его за пальцы. Тот выругался, а старший вскинул револьвер и выстрелил в потолок.

– Заткнитесь! Ненавижу вопящих баб!

Лэцнэ надеялась, что Гестес успел увести мальчиков. А они с Шантией обязательно что-нибудь придумают. Докажут, что ничем незаконным не занимались. Если Магистры так же мудры, как они говорят народу, то максимум, что им грозит за домашний лазарет, – это штраф, а никак не заключение и уж тем более не публичная казнь.

– Помогите! – взмолилась Алида, увидев, что Гестес спрыгнул на землю рядом с ними. – Мы без вас не справимся!

Фес пыхтел, держа край доски, на которой лежал Ричмольд, а Алида, вцепившись с противоположной стороны, мужественно делала вид, что ей совсем не тяжело, хотя ее руки сводило от напряжения.

– У нас нет времени, – шикнул Гестес, нервно вслушиваясь в звуки, доносящиеся из дома. Гожо и Лоло вцепились в полы его пальто, и, судя по лицам, были готовы вот-вот разреветься.

В городе больше не было тихо. С разных концов улицы раздавались крики, топот, грохот и звон бьющегося стекла. На заднем дворе не было видно, что происходит на улицах, но все равно было страшно.

– Пожалуйста, – всхлипнула Алида и заглянула Гестесу в глаза.

– А, черт с вами, – махнул рукой цыган. – Но только до вон того поворота.

Гестес подхватил доску с одной стороны, Алида и Фес вдвоем ухватились с другой, и беглецы, спотыкаясь, двинулись по темному переулку. Близнецы послушно не разжимали кулаков, держась за пальто Гестеса.

Фонари не горели, и в тусклом свете, падающем из квадратов окон, Алида старалась разглядеть лицо Ричмольда. Его глаза были плотно закрыты, и она волновалась, не повредит ли другу это незапланированное путешествие. Но отступать было поздно, к тому же на улице все чаще слышались выстрелы и испуганное ржание лошадей.

Гестес поминутно оглядывался, хмуря брови. Задворки улицы пока были пусты, но кто знает, не выбегут ли сюда жандармы через запасные выходы. К счастью, они сейчас были слишком заняты обысками домов и не замечали беглецов, спешащих в сумраке. Ноги цеплялись за неровные булыжники мостовой, на пути то и дело мешались мусорные баки или строительный хлам, сваленный во дворах, но Гестес шел довольно быстро, и Алида с Фесом, кряхтя, семенили за ним.

Где-то рядом завизжала женщина, и Алида, обернувшись, увидела огненные всполохи, вырывающиеся из окна. Кричали со всех сторон, и все страшные звуки этой ночи сливались в один отчаянный плач.

Ричмольд застонал и приоткрыл глаза. Они влажно блестели, отражая неяркий свет. Алида хотела пригладить его волосы, но не могла отпустить доску, служившую им носилками.

– Тихо, тихо, – произнесла она. – Ты только держись, и все будет хорошо.

Ричмольд едва заметно улыбнулся, наверное, узнав ее. «Только попробуй еще раз сказать что-нибудь про Кемару, – подумала Алида. – В жизни с тобой больше не заговорю».

Теперь стреляли, кричали и плакали со всех сторон. Перед самым лицом Гестеса разбили стекло, и из окна, держась за руки, выпрыгнули юноша и девушка. Девушка завизжала, увидев во дворе Гестеса, и бросилась вниз по улице. Шторы в их доме вспыхнули, и оранжевые блики заплясали на осколках оконного стекла.

Гестес цокнул языком.

– Мало им в столице пожара, они и Биунум за ночь спалят. Черт знает что.

Гожо и Лоло уже в голос ревели, но старались не отставать. Алида в который раз едва не выронила свой край доски и, сморщившись от боли в руках, спросила:

– А в столице что? Разве там пожары?

– Говорят, с порта огонь принесло. Да такой неистовый, что никто его погасить не может. Уж не знают, сколько будет бушевать. Скоро и до нас дойдет, – ответил Гестес.

Впереди замаячил проспект, и в неясном свете Алида разглядела людей, беспорядочно разбегающихся в разные стороны. Стоит им сейчас покинуть тихие дворы, и они окажутся в центре погрома. Наверняка всех схватят. Алида вдруг поняла, что совершенно не знает, куда им податься, и в растерянности взглянула на Феса. Судя по его нахмуренным бровям, у него тоже не было никаких идей.

– Дальше мы не идем, – отрезал Гестес. – Переждете здесь, во дворе. Когда облава закончится, поищете другое укрытие.

Цыган остановился и оглянулся на Алиду. Та закусила губу. Если бы она была одна, то давно бы спряталась в одну из пустых бочек, что были свалены на задворках, и подождала бы, пока все закончится. Но Ричмольда в бочку не спрячешь. А что, если…

– Даже не думай, – сказал Гестес, проследив за ее взглядом. – Я знаю, когда Лэцнэ кладет на эти доски. У мальчишки сломан хребет, а это дело серьезное.

– А куда пойдете вы? – спросила Алида. Из ближайшего дома донесся выстрел, а затем последовал такой душераздирающий вопль, что кровьзастыла в жилах.

– Здесь недалеко живут мои родственники. – Гестес говорил быстро; было ясно, что он хочет скорее увести близнецов и Феса. Алида уставилась на него самым жалобным взглядом, на какой только была способна. Примерно так Мурмяуз смотрел на колбасу…

– Возьмите нас с собой. Пожалуйста.

Гестес нахмурился, но ответить не успел. Сзади оглушительно завизжал свисток, и через заднюю дверь во двор выскочил молодой парень, а вслед за ним бросились пятеро в синей форме.

Алида и Гестес быстро переглянулись и бросились вперед. Младшие мальчики, не отставая, припустились за ними.

На широком переулке, в который стекались дворы, творилось настоящее безумие. Казалось, все население города разделилось на тех, кто заперся в своих домах, и тех, кто с криками метался по улицам. Совсем рядом жандармы протащили рыдающую пленницу, заломив ей руки. В крытые повозки грубо заталкивали подростков и детей. На мостовой лежало несколько человек, и Алида вздрогнула, заметив под ними темные лужи крови. Некоторые дома полыхали, впряженные в повозки кони испуганно ржали и вставали на дыбы.

Примерно так в ее представлениях выглядела Преисподняя.

Какой-то горожанин попытался проскочить мимо них, но налетел на Феса, выбив из его рук угол доски, а Алида, не справившись с тяжестью, отпустила и свой. «Носилки» глухо ударились о камни мостовой, и Алида зажмурилась, чтобы не видеть, ударился Рич головой или нет. Гестес громко выругался.

– Ни шагу дальше! Профилактический обыск! – крикнул один из служащих и зачем-то выстрелил в воздух. Лоло зажал уши руками и испуганно закричал.

– Черта с два, – рыкнул Гестес. Он отпустил свой край доски, и теперь ноги Рича ударились о дорогу. Больной застонал, и Алида бросилась успокаивать его.

Гестес подхватил самую большую пустую бочку из кучи, сваленной в углу крайнего дома, и запустил ее в сторону приближающихся жандармов. Бочка покатилась по узкому проходу, и Гестес, убедившись, что это отвлечет служащих хотя бы на несколько секунд, подхватил на руки Гожо и Лоло и бросился в уличную толпу.

– Фес! Не бросай нас! – В отчаянии крикнула Алида, глядя вслед цыгану.

Мальчишка закусил губу, бросил растерянный взгляд на Алиду и припустил за дядей.

– Предатель! – зашипела Алида. Но в душе она понимала, что Фес поступил правильно. Они с Гестесом и так сделали для нее больше того, на что она могла рассчитывать.

Алида быстро взглянула на Ричмольда. Его глаза были снова плотно закрыты, а на лбу выступили блестящие капельки холодного пота. Шаги и ругань сзади приближались, а впереди стреляли все чаще. «Вот и все, – сокрушенно подумала Алида. – Деваться некуда. Нас тоже запрячут в повозку, а потом… Что они будут делать со всеми потом?»

– Они убьют хранителей, – прохрипел вдруг Ричмольд, и Алида во все глаза уставилась на него, желая убедиться, что ей не послышалось.

– Кто? За что? Ричик, пожалуйста, не отключайся, – взмолилась она, но шаги тяжелых ног в грубых ботинках уже гремели практически над ухом, вторя бешеным ударам сердца. Нужно уходить отсюда как можно скорее или хотя бы спрятаться…

На брусчатке бесформенной кучей темнело чье-то пальто, сброшенное в спешке. Алида молниеносно рванулась вперед и схватила его. Впереди по-прежнему бесновалась толпа, и испуганные горожане метались по проулку, словно загнанные в угол звери.

Быстрым движением Алида набросила пальто на Ричмольда, а торчащие ноги парня прикрыла куском шифера, который как нельзя кстати оказался прислонен к стене дома.

– Я вернусь за тобой, – прошептала она. – Обещаю.

Алида выпрямилась и, убедившись, что жандармы видят ее, призывно взмахнула руками. Сработало: такая дерзость возмутила служащих и все пятеро ринулись прямо к ней. Она подобрала подол платья и побежала в самую гущу толпы так быстро, как только могла.

Глава 10, в которой все дороги ведут в одну сторону

«Когда все это закончится, – думала Алида на бегу, едва справляясь с дыханием, – когда бабушка будет со мной и мы заживем как прежде, я больше никогда не буду бегать. Даже если на нашу улицу приедет лавочка с бесплатными яблочными слойками, я пойду к ней медленно-медленно».

Алида неслась, едва касаясь ступнями булыжников, и тяжелые волосы бились о спину, а некоторые пряди лезли в глаза, мешая рассмотреть дорогу. К удивлению, она пока не столкнулась ни с кем, несмотря на то, что улицы города были до отказа забиты мечущимися людьми. Кто-то бежал к центру, кто-то, напротив, к окраинам. Горожане отбивались от жандармов всем, что смогли захватить из своих домов: кухонными ножами и отбойниками для мяса, охотничьими ружьями и даже простыми строительными досками. Но получалось не слишком успешно: магистратские служащие умели стрелять и драться гораздо лучше, чем мирные жители.

Алида увидела, как в окно одного из каменных домов служащий в форме забросил горящий факел. Занавески мигом вспыхнули, а потом огонь перекинулся на деревянные панели стен. Всё новые крики с каждой секундой вплетались в городской вой, и из горящих домов высыпались семьи, попадая прямиком в лапы жандармов.

Алиде было очень страшно, и кровь стучала в ушах, заглушая мысли. Она неслась куда глаза глядят по переплетениям улиц. Несколько раз Алиду едва не схватили, но каким-то чудом ей каждый раз удавалось вывернуться. «Не иначе Первый Волшебник оберегает меня», – решила она, задыхаясь и судорожно втягивая в себя воздух.

Несясь по улицам, она видела, как стражники волокли целую семью, включая взрослых.

– Дорогу! У нас колдуны! – кричали их провожатые. Женщина – мать семейства – что-то громко запричитала, но ее ударили револьвером по затылку, и она обмякла в руках жандарма.

– Колдунов на площадь, – скомандовал старший по званию. – Закладываем костры!

Город слился в общем безумии, горел в агонии, и не было ей конца. Ужас парализовывал, но остановиться Алида просто не могла и неслась дальше в поисках хоть какого-то укрытия… Она вспомнила старую сказку про заколдованные башмаки, заставляющие плясать до упаду любого, кто их наденет, и подумала, что сейчас с ней происходит что-то очень похожее.

Не чувствуя стоптанных ног, она перепрыгнула через тело убитого мужчины. Алида подняла глаза и почувствовала, как между лопаток расползается неприятный холодок. Ей ухмылялись трое жандармов.

Алида дернулась в сторону, но ее уже крепко держали за локти. Завизжав, она попыталась лягнуть служащего, но тот лишь усмехнулся.

– На кого ты учишься, девочка? – спросил он. – Где твой наставник?

Алида вцепилась зубами в запястье захватчика, сморщившись от отвращения, когда в нос ударили запахи пота и табака. Он зашипел и наотмашь ударил ее по лицу. На секунду Алида перестала слышать, но скоро вся лавина звуков вновь обрушилась на нее.

– Тащим в телегу, – сказал тот, кто держал ее.

– Постой-ка, Албер, – перебил его второй. – Что у нее на шее? На вороте какой-то рисунок…

Он схватил платье Алиды сзади за воротник и потянул кверху. Ворот надавил на горло, и она закашлялась.

– Знак цыган, – презрительно бросил тот, кого назвали Албером. – Ведьма. Ведите на площадь.

– Что?! – Алида задыхалась. – Нет-нет! Подождите! Я… я не колдунья! Я ученица… – Она замялась. – Ученица швеи! Вышивальщица! Я нашла этот узор в книжке и решила…

Широкая ладонь зажала ей рот. Видимо, жандармам надоело ее выслушивать. Алиду схватили под мышки и поволокли к повозке, где уже было несколько девушек и два парня, испуганно и обреченно разглядывающих ее.

– Сбавьте обороты, орлы, – сказал вдруг кто-то, и Алиду нехотя опустили на землю.

Жандармы стушевались, глядя на сгорбленную фигуру верхом на темном коне. Алида нахмурилась: она не могла разглядеть лица всадника, оно было скрыто капюшоном, зато в глаза бросался уродливый горб на спине. Юная травница удивилась, как горбуну удается держаться в седле.

– Добрый вечер, господин Колдовукс, – сказал Албер и вытянулся в струну перед всадником. Остальные жандармы тоже выпрямились и отдали всаднику честь. Алиде показалось, что она слышала, как горбун фыркнул. Она дернулась, но ее слишком крепко держали за руки.

– Я знаю эту девушку, – сказал горбун, и Алида перестала вырываться, разглядывая всадника. Колдовукс? Кто это такой? И откуда он ее знает? Она не могла припомнить, что была знакома с каким-то горбуном. Может, к ним с бабушкой кто-то приходил лечить проблемы со спиной? В таком случае, лечение прошло не слишком удачно…

– Прошу прощения, господин, – произнес Албер. – Мои люди приняли вашу знакомую за колдунью. Мы сейчас же отпустим ее.

Горбун вскинул вверх руку в кожаной перчатке и вздохнул. Жандармы переглянулись: наверное, этот жест что-то значил для них.

– Нет-нет, только не отпускайте. Передайте ее мне.

Конь горбуна нервно всхрапывал: ему явно было неуютно посреди мельтешащей, кричащей толпы. Жандармы подвели Алиду ближе. Она вскинула голову, но все равно не смогла разглядеть лица всадника. Жандармы подхватили ее и усадили на коня позади горбуна. Она даже не успела опомниться и машинально ухватилась руками за спину мужчины. Ей показалось, что горб на ощупь какой-то странный, но она не успела хорошо обдумать эту мысль, – конь сорвался с места, будто только и ждал команды. Алида взвизгнула и крепче вцепилась в спину всадника. Сильное животное мчало по переплетениям улиц, и люди в испуге бросались врассыпную.

– Будь добра, не щипайся так сильно, – произнес незнакомец совсем не тем голосом, которым разговаривал с жандармами.

Алида, недоумевая, чуть ослабила хватку и на всякий случай зажмурилась, чтобы не так страшно было падать.

Внезапно Алиду осенило: она оставила Рича там, посреди пылающего города. Беспомощного и обездвиженного. Желая отвести преследователей от друга, она создала и себе, и ему новые неприятности. Алида осторожно открыла глаза: конь скакал по мосту, впереди виднелась одна из пригородных деревенек. Биунум остался почти позади.

– Фух, тут хотя бы дышать можно, – проворчал всадник и скинул капюшон. Перед лицом Алиды появились заостренные рога, а в следующий миг Колдовукс обернулся и подмигнул ей обсидианово-черным глазом.

– Привет, узнала?

– Мелдиан! – воскликнула Алида. Она испытала такое облегчение, что ей даже стало неловко, что она так радуется обществу альюда.

Он расправил два крыла, и ткань плаща мягкими складками сложилась между ними на спине. Алида наконец поняла, что это крылья создавали видимость горба.

– Думаю, уже можно, – сказал Мелдиан, и Алида почувствовала, как ее желудок ухнул куда-то в область пяток. Конь взбежал по воздуху так же легко, как скакал по земле, и прохладный свежий ветер приятно зашевелил волосы. Алида ухватилась за пояс альюда, чтобы случайно не выдернуть перья.

Небо над ними было черным, сотни ярко-голубых звезд испещряли его, а внизу пылал город, выбрасывая вверх снопы алых искр и клубы серого дыма. Крики, слившись в сплошной вой, взлетали к небесам, словно это сам город стонал в агонии.

– Мел! – спохватилась Алида. – Мел, нам нужно назад! Там Рич! Я спрятала его на перекрестке улиц Моховой и Изумрудной… Или Платиновой и Каштановой? Нам нужно его забрать!

– Слушай, какая потрясающая забота, – съязвил альюд. – Говорил мне папа, что люди редко бывают верными друзьями.

– Ну, Мел! – крикнула Алида. – Это ни капельки не смешно! Я спрятала его от этих мерзавцев в синих рубашках, а сама побежала, отвлекая их. Я честно хотела вернуться за ним, но…

– Но забыла, это я понял. Это вполне в духе человеческих женщин, если я успел их достаточно изучить.

– Мел!

Алида изо всех сил дернула его за крыло и вырвала парочку белых перьев. Мелдиан вскрикнул от боли и пустил коня почти вертикально вверх. Алида закричала, чувствуя, что соскальзывает со спины лошади.

– Веди себя хорошо, иначе превратишься в симпатичную лепешечку, – хмыкнул Мел, выровняв поводья. – Ладно-ладно, так и быть. Скажу.

– Скажешь что? – спросила Алида, пытаясь унять дрожь в руках. Ее потряхивало от испуга, а еще она подумала, что с ней случится форменная истерика, если Мел немедленно не повернет в город за Ричмольдом.

– Скажу, что наш веснушчатый друг сейчас чувствует себя куда вольготнее, чем мы с тобой.

– Мел!

– Ладно-ладно. Он уже в замке. Я забрал его и отправил домой вместе с любимым конем отца. Аргус скачет куда плавнее, чем наш Кест. Уверен, слуги уже успели позаботиться о нем.

– Это правда? – не веря своим ушам, спросила Алида. Все это очень походило на счастливый поворот волшебной сказки, когда неожиданно приходит подмога и герои выпутываются из всех трудностей.

– Стану я растрачивать свой пытливый ум на сочинение небылиц для маленькой девочки, – обиделся альюд. – Правда. Скоро сама проверишь.

Синяя черточка прошмыгнула по небу, как мышь по деревянному полу избы, и, вспыхнув, светящаяся звезда приземлилась между шеей вороного коня и телом Мелдиана. Качнувшись, звезда устроилась на спине коня, словно половину своей звездной жизни проездила верхом.

– Ух ты, синяя, – завистливо протянула Алида, выглядывая из-за плеча альюда. – А моя была желтая. Почему так?

– Звезды бывают разные, – ответил Мел, нежно погладив голубой лучик пальцем. Конь, похрапывая от удовольствия, уверенно мчал по небу. Узнав дорогу домой, он больше не нуждался в управляющем. Мел отпустил поводья и взял звезду в ладони. – Голубые исполняют три простых желания. Ну, из области «хочу мороженое, хочу пирожное». Да, кстати, хочу.

Звезда мигнула, и над головой у альюда зависли эклер и эскимо. Алида едва не захлопала в ладоши от восторга, но вовремя вспомнила, что ей нельзя отпускать руки.

– Ну вот. – Мел выхватил эклер из воздуха и целиком запихнул в рот. – Такие жвежды можно ишпольжовать три ража, как я и говорил. – Он шумно проглотил пирожное и принялся обсасывать сахарную пудру с пальцев. – Желтые – путеводные звезды. Они работают дважды. Выводят туда, куда тебе нужно. У тебя была такая?

– Ага. Однажды она вывела нас с Ричем из болота, а потом привела меня к Симонисе.

– Успела подружиться с Симонисой? Ну и как она тебе?

– Она очень хорошая! – С жаром заверила его Алида. – Лучшая в мире травница! Умная, мудрая, красивая, очень талантливая и добрая…

– Ты уверена, что это твое собственное мнение, а не описание из книжки? – хихикнул альюд.

Алида покраснела и прикусила язык. Мел продолжил свой рассказ.

– Есть еще серебряные и красные звезды. Они падают реже. Серебряные дарят удачу. Угадаешь, что помогают обрести красные?

Алида задумалась и принялась перебирать в уме все, с чем у нее ассоциировался красный цвет. Кровь? Война? Пожар? Неужели они могут наколдовать… томатный суп?

– Помогают спалить того, кто тебя бесит? – предположила она.

– Вообще-то, красные звезды дарят любовь, – ответил Мелдиан. – Как видишь, спалить пару улиц можно и без помощи падучих звезд. Серебряные и красные можно использовать всего однажды.

– Отдай мне свою звезду, – вдруг попросила Алида.

– Это еще зачем?

– Хочу попросить вернуть бабушку, – вздохнула она.

Мелдиан поцокал языком.

– Я же сказал: три простых желания. Пирожные-мороженое, ничего серьезного. К тому же папа не любит ветреных людей.

– Эх, – расстроилась Алида. – Ну, тогда я хочу торт со взбитыми сливками и земляникой.

– Не прокатит. Звезда работает только на того, кто ее поймал. А тебе лучше найти свою. Только звездопад сегодня не особенно сильный. – Он протянул руку и схватил эскимо, кружащее над головой.

На небе действительно вспыхивали голубые росчерки, но вовсе не так часто, как в ту ночь, когда Алида поймала свою первую звезду. Юная травница оглянулась: город по-прежнему пылал, но уже напоминал не бушующий костер, а скорее тлеющие угли. На черном фоне мерцали багровые зарева пожарищ. Внутри нее все похолодело, когда она подумала о том, сколько людей пало жертвами этой ночи. Сколько семей разделилось? Сколько лишилось крова? А папа с Милли? Что стало с ними?

– Мел, почему ты не забрал других? – спросила Алида.

– А зачем мне другие? – удивился он.

– Зачем тогда я?

– Отец бережет своих… Прости, если тебя обидит это слово. Бережет своих продажников. Один продажник дороже сотни простых людей, потому что с отцом его соединяет невидимая, но прочная связь. Как прозрачная шелковая нить, которую нельзя порвать просто так.

Опять это неприятное слово. Продажница. Алида проговорила его себе под нос по слогам, будто пробуя на вкус. Почему-то ей представилась ярмарочная торговка у лавочки с цветастыми платками. Как-то так должна выглядеть продажница, на ее взгляд.

– Спасибо, – сказала Алида.

– Да я не ради тебя, а ради отца. Чтобы ему помочь. У него немного изменились планы. А Магистры пусть беснуются и крушат собственный город. Себе же хуже сделают, старые дураки.

– И зачем они все это устроили? – спросила Алида и крепче вцепилась в Мелдиана, потому что конь стал подниматься выше. Впереди показалась гора, еще темнее ночного неба. Алида знала, что там, на самой вершине, притаился замок, ощетинившийся шпилями.

– Почему они не могут попросить нормально? Рассказать людям, чего хотят. И никто бы не пострадал.

– Наивная ты душа, – усмехнулся Мел. – Во-первых, они действительно думают, что город полон альюдов, поэтому обвиняют в колдовстве несчастных серых людей. Во-вторых, после таких запугиваний хранители сами побегут в Библиотеку. Слухи, знаешь ли, быстро расползаются, особенно когда происходят вот такие волнения. А в-третьих, боюсь, Магистры сами не до конца понимают, зачем ворошат собственное гнездо. Им страшно, они боятся нас, поэтому идут на такие безумства, надеясь, что это приблизит их к обретению всех страниц Манускрипта.

Алида вспомнила, что Рич упоминал, что Магистры убьют хранителей. Может, это был просто горячечный бред? Но все эти повозки с решетками… Публичные казни… Вполне вероятно, что эти таинственные Магистры, которых Алида ни разу в глаза не видела, способны и на такое. Но опять же: зачем? Она помотала головой, желая вытрясти из нее тяжелые мысли. Она еще спросит обо всем у Рича. У Мела. И даже у Вольфзунда.

Ветер приятно холодил лицо, с лугов тянуло особой ночной сладостью, которой благоухают неприметные цветы именно в ночные часы. Отражения звезд в окнах замка подмигивали ей, и Алида вдруг почувствовала, как душа трепещет от странной смеси ужаса и радости. Замок был страшен, как и его хозяин, но там к ней относились хорошо. Там можно было переночевать и вкусно поесть. Там, если верить Мелу, ее ждет Ричмольд. А больше ей пока ничего и не нужно было.

Алида зевнула во весь рот. Она очень устала за ночь и едва держалась на покатой спине коня. Синие звезды продолжали изредка падать, но ни одна так и не скользнула Алиде в руки. Ну и пусть. Значит, повезет в другой раз.

– На всякий случай держись крепче, – посоветовал Мелдиан, и Алида послушно уцепилась за его пояс. Ткань плаща и мягкие крылья щекотали лицо, и она сдавленно чихнула.

Особенно ярко сияла, отражая лунный свет, башня с куполом, так похожая на птичью клетку. Конь поскакал со всей скоростью, которую могли развить его сильные мускулистые ноги. Ветер засвистел в ушах, и спустя несколько минут копыта Кеста уже коснулись каменной площадки за оградой замка. Черные горы по-прежнему обступали замок, как неприступные стражи, но Алиде показалось, что они сейчас находятся чуть дальше от замка, будто сделали шаг назад. Сад наполнял тонкий аромат роз.

Мелдиан спешился и помог Алиде. Она покряхтела, разминая затекшую поясницу, и едва не завизжала от страха: прямо на нее смотрело невиданное чудовище с оскаленной пастью. Лишь спустя мгновение Алида поняла, что это была всего лишь каменная горгулья, и облегченно выдохнула. «Как хорошо, что мне понадобилась целая секунда, чтобы набрать побольше воздуха для крика. Иначе Мел поднял бы меня на смех», – подумала она.

– Ну да, понимаю, мои братишки могут испугать с непривычки, – хмыкнул Мел. – Мне надо отвести Кеста в конюшню. Пойдешь со мной, а потом я передам тебя Элли.

– Твои братишки? – не поняла Алида. – В каком смысле? – Она засеменила за Мелом.

– Не бери в голову, – отмахнулся он. – Подожди меня здесь, только никуда не уходи. Лошади не любят чужаков в конюшне.

Алида кивнула и скромно встала у розового куста с кремовыми цветками. Летучая мышь спикировала с одной из замковых башен и пролетела в каком-то сантиметре от ее лица, но на этот раз она не испугалась. В таком странном и мрачном месте нужно быть готовой ко всему и не терять бдительности, даже если тебе пообещали еду, кров и встречу с другом.

Путешественница обняла себя за озябшие плечи. Алида прислонилась спиной к углу конюшни и вдохнула ночной воздух. Небо на востоке начало становиться серо-зеленым. Уже скоро рассвет, а она все еще не сомкнула глаз. «А некоторые и вовсе никогда больше не лягут в теплую постель… – с горечью подумала она. – Так что мне не на что жаловаться». Одно из окон в замковой башне зажглось оранжевым огоньком.

Дверь конюшни открылась, и вышел Мелдиан, держа свой плащ свернутым в руке. От него пахло соломой и совсем чуть-чуть – конским навозом. Алида поежилась: так же пахло от Ханера.

– Неважно выглядишь, – заметил Мел, скептически ее осмотрев. – Какие вы все-таки хрупкие существа. Ладно, идем.

В замке было тепло. Пахло чем-то пряно-ягодным, приятным. В коридорах дули сквозняки, но комната, куда ее привела служанка, была хорошо натопленной. Элли, совсем молодая служанка с милым круглым лицом, приготовила для Алиды горячую ванну, мягкую постель и несколько бутербродов с домашней ветчиной. Алида не без удовольствия отметила, что в замке стало гораздо чище, вековая пыль и паутина исчезли, и теперь спальню можно было назвать даже уютной, несмотря на темную мебель и вычурные, заостренные кверху окна.

– Элли, – позвала Алида, надевая ночную рубашку за ширмой.

– Да? – отозвалась служанка.

– А Ричмольд правда здесь?

Элли немного помолчала, и Алида успела испугаться. Вдруг Мелдиан снова ее обманул? Вдруг Рич все-таки погиб при пожаре?

– Правда, – ответила наконец служанка.

Алида едва не застонала от облегчения. Даже усталость частично ушла.

– Где он? Ты проведешь меня к нему?

– Хозяин велел вам сначала выспаться, – ответила Элли. – А господина Ричмольда лучше пока не тревожить. Он отдыхает. Я отведу вас в его комнату завтра утром.

– Ладно, – нехотя согласилась Алида. Она присела на краешек кровати. Перина оказалась настолько мягкой, что ей потребовалась вся сила воли, чтобы тут же не завалиться в эти воздушные пуховые облака.

– Тихой ночи, – сказала служанка. – Пожелаете что-нибудь еще?

– М-м, пожалуй, да. Противопростудный чай и… а есть торт со взбитыми сливками?

Элли улыбнулась и скрылась за дверью. Алида с наслаждением растянулась под одеялом и сама не заметила, как моментально заснула крепким сном. Тихо проскользнув в комнату, Элли оставила чашку с чаем и блюдце с кусочком торта на тумбочке, потушила все свечи, кроме одной, и вышла с еле слышным скрипом затворив дверь.

Глава 11, в которой Алида чувствует себя почти как дома

Оказывается, Алида почти забыла, какое это наслаждение: просыпаться в мягкой теплой постели и не думать о том, как мучительно ноет каждая мышца, каждая косточка измотанного тела. Она потянулась и разлепила глаза. Солнце рисовало причудливые узоры на полу, проникая через окно, составленное из множества стеклышек самой разной формы. На тумбочке стояли чашка травяного чая, как ни странно, горячего и – Алида расплылась в улыбке – кусочек торта с пышной шапочкой белоснежных сливок и ягодами земляники.

Жар совсем отступил, и дышалось теперь намного легче, но Алида все равно выпила горячий травяной чай и, конечно же, расправилась с тортом. На вешалке у шкафа висело платье – розовое, старомодное, с рюшами и оборками. Алида посмотрела на него и закусила губу: она не очень любила розовый цвет, но именно этот оттенок выглядел вполне достойно. Льняное платье, подаренное цыганкой, наверное, забрали в стирку. Оно и немудрено: после беготни по горящему городу ткань покрылась пятнами сажи и пота, и появляться в таком виде перед Вольфзундом было просто неприлично.

Алида поежилась, когда подумала о встрече с хозяином замка. При воспоминании о его взгляде внутри у нее все застывало, словно она проглотила слишком большую порцию мороженого. «Мороженое хотя бы сладкое», – хмуро подумала она. А после того танца на балу ей было даже немного стыдно.

Солнце так бойко заливало комнату, что Алида задумалась, который час. Сидеть дальше в комнате было бессмысленно. К тому же ей не терпелось убедиться, что с Ричмольдом все в порядке.

Гостья переоделась, причесалась и выскочила в коридор, тут же наткнувшись на какое-то препятствие.

– Ой, – сказала Алида и подняла глаза.

– Доброе утро. – Вольфзунд галантно улыбнулся и взял Алиду за локоть. – Я решил лично проверить, хорошо ли ты устроилась. Как спалось?

– Х-хорошо, – запнулась Алида и почувствовала, как румянец заливает щеки. «Ну вот. Теперь мое лицо сливается по цвету с платьем», – подумала она.

Вольфзунд достал из кармана часы на серебряной цепочке и, элегантно откинув крышку, воззрился на циферблат. Мужчина сдвинул тонкие брови и строго посмотрел на Алиду. Она смутилась.

– Завтрак давно окончен, до обеда еще далеко. Ты выбрала не слишком удачное время, чтобы проснуться. Но ты как раз можешь навестить своего друга и убедиться, что я – не бесчестный похититель человеческих душ, как пишут в книгах. Пойдем?

Он сделал приглашающий жест и улыбнулся лишь уголками губ. Алида кивнула головой.

– Пойдемте.

В дневном свете замок выглядел великолепно, и мрачные тона придавали интерьеру особую роскошь. В коридоре висели картины в золоченых рамах: черно-белые пейзажи Биунума и окрестностей. Алида семенила за Вольфзундом, подгоняемая нетерпением, однако на минутку она остановилась перед карандашным рисунком леса, который был так похож на тот, что окружал ее родную деревню. Она вздохнула и поспешила дальше, ступая по мягкому ковру, укрывавшему пол в коридоре.

Вольфзунд прошел коридор насквозь и стал подниматься по винтовой лестнице, тускло освещавшейся сквозь вытянутые узкие окна, и Алиде приходилось держаться за перила, чтобы не споткнуться в полумраке. Должно быть, именно здесь начинался переход в другую башню. На лестнице висели другие картины – на них были какие-то чертежи и непонятные схемы. Наконец, Вольфзунд вышел в следующий коридор и толкнул первую дверь. Алида осторожно заглянула в комнату, а потом, радостно вскрикнув, вбежала внутрь.

– Ричик! Ты здесь! – Она бросилась к кровати, на которой, утопая в подушках и одеялах, лежал Ричмольд. Он был бледен и худ, но в сознании. Юноша улыбнулся потрескавшимися губами и обнял Алиду за плечи.

– Алида… – хрипло произнес он. – Как я рад!

– Ричик, милый, а я-то как, – запричитала Алида, чувствуя, как в глазах начинает щипать. Она громко шмыгнула носом.

Ричмольд погладил ее по волосам.

– Безумно трогательная сцена, – подал голос Вольфзунд, который стоял, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди. Вышивка на его жилете поблескивала в солнечных лучах. – Я лично осмотрел твоего друга, Алида. Ну и дикие же у этих цыган методы. – Он презрительно сморщил нос. – Какие-то доски… Это мало того что не изящно, так еще и не слишком эффективно. Мы поставили ему корсет. Придется подождать некоторое время, пока кости не срастутся. Элли будет за ним ухаживать.

– Элли? – нахмурилась Алида. – Я и сама справлюсь.

– Слуги для того и нужны, – заверил ее Вольфзунд. – Это не обсуждается. Ты моя гостья. И можешь чувствовать себя здесь как дома.

Он снова посмотрел на карманные часы и прищурился.

– У нас еще будет время поговорить. Обед в два часа пополудни. Ждем в столовой на первом этаже. А пока можете пообщаться наедине.

Он слегка склонил голову и вышел из комнаты, заперев за собой дверь. Алида снова повернулась к Ричмольду, во все глаза разглядывая его, словно не верила, что это действительно ее друг.

– Ну, ты как? – спросила она.

– Уже более-менее, – хмыкнул Рич. – Только вот не чувствую ничего ниже груди.

– Пройдет, – ответила Алида. – Давай рассказывай, что с тобой случилось.

– Упал. – Он нахмурил брови и поджал губы. – Точнее, меня столкнули. Кайл.

Алида сжала кулаки.

– Этот тип мне сразу не понравился! Что вы с ним не поделили? И как он оказался в Библиотеке?

– Магистрат приманивал хранителей на свою сторону, но не забирал страницы до возвращения Главы. Мы немного поспорили… Алида! – Он округлил глаза, и они влажно сверкнули. – Алида, я прочитал, что для обретения силы Магистрат должен сжечь Манускрипт вместе с хранителями каждой страницы! Они всех убьют, Алида!

– Тише, тише, Рич. Не нервничай. У Манускрипта сотни страниц, ведь так? Они не смогут убить стольких людей! Сам подумай, это же глупость!

Но Алида вдруг поняла, что если Магистры решили за одну ночь выжечь половину города, то и вполне смогут пойти на то, о чем толковал Ричмольд. Она всхлипнула, и ладонь Рича снова легла ей на плечо.

– Это глупость. Настоящая глупость. Но жажда власти всегда толкала людей на безумства. Я пытался их предупредить. Но мне не поверили.

– Идиоты, – вздохнула Алида. Она запрыгнула на край кровати, и Ричмольд болезненно сморщился. – Ой, прости, – она вскочила и подвинула стул. – Посижу здесь.

– Все в порядке. Расскажи лучше, тебе удалось узнать что-то о наших наставниках? Ты побывала в Птичьих Землях?

– Ой, побывала! – оживилась Алида и замолчала на полуслове, думая, с чего же начать свой рассказ. Она сомневалась, стоит ли посвящать Ричмольда в ее сделку с альюдами?

– Расскажи мне все, – попросил Рич и скромно улыбнулся. – Я скучал… Точнее, мне давно хотелось с тобой поговорить. – Он смутился и потеребил пальцами воротник рубашки.

Алида набрала побольше воздуха в легкие и начала рассказ. Она решила не утаивать ничего, ведь если они договорились разбираться вместе, то и тайн у них быть не должно. Единственное, о чем она умолчит, так это о поцелуе с Ханером.

Ричмольд слушал внимательно, почти не перебивая, только хмурясь и улыбаясь в нужных местах. Алида тараторила, потому что боялась что-то упустить или забыть какую-нибудь важную деталь.

– Да ну? Ты летала в обнимку с этим Мелдианом? – удивился Рич. – И не побоялась?

– Не-а, мне совсем не было страшно, – мотнула головой Алида. – Ну, если только самую капельку.

– А я, наверное, теперь буду недолюбливать высоту, – пожаловался больной.

Когда Алида дошла до места, где проснулась от ощущения толчка в спину, Ричмольд поджал губы и посмотрел на нее как-то по-особенному, но ничего не сказал. Алида почувствовала, как румянец начинает заливать щеки. Она замолчала и отошла к окну, делая вид, что разглядывает виднеющийся отсюда кусочек сада. Ей хотелось немного перевести дух прежде, чем начать рассказывать о том, что произошло на балу.

– Алида, – позвал Ричмольд тихо. – Сядь ко мне.

Она послушалась и вернулась на прежнее место. Под глазами у Рича залегли глубокие тени: должно быть, он уже устал.

– Ой, Ричик, может, поспишь? – забеспокоилась Алида. – Хочешь, я найду Элли, и она принесет тебе чаю…

– Нет, не нужно. Скажи, как такое возможно? Ты почувствовала, что со мной что-то случилось… Но как? Мы ведь не родственники, даже знакомы недавно… Я имею в виду, есть некоторые теории, что между близкими людьми со временем возникает какая-то особенная связь… Конечно, это все научно не доказано, но что-то такое я слышал.

– Я не знаю, – пожала плечами Алида. – Может быть, для некоторых вещей необязательно знать человека много лет.

– Это для каких? – серьезно спросил Рич.

Но Алида покачала головой и продолжила рассказывать, как нашла Симонису и решила пойти на бал.

У нее перехватило дыхание, когда воспоминания той колдовской ночи вспыхнули в голове ярко, как полуночные звезды. Она будто вновь почувствовала запах вина и можжевельника, ощутила дуновение ветра и прикосновение холодных пальцев Вольфзунда. Алида говорила и говорила, совсем забыв, что рассказывает историю другу, а не перебирает собственные воспоминания и чувства, как бусины на четках. Она замолчала на том моменте, когда люди со шхуны ворвались на бал. Колдовство воспоминаний рассеялось, и Алида поняла, что в комнате повисла звенящая тишина. Она взглянула на Ричмольда. Ей показалось, что он заснул под ее рассказ, но он внимательно смотрел на нее, покусывая бледные губы.

– Ты сама веришь в это? – спросил Ричмольд.

– Во что?

– В то, что можно заключить такую сделку. Продать часть себя. Человек неделим, нельзя отколоть что-то и передать другому. Мы не глиняные горшки.

– Конечно, Рич! – вспыхнула Алида. – Ты что, снова взялся занудствовать?!

– Посуди сама. Этот Вольфзунд неплохо разбирается в людях. Он понял, чем можно тебя подкупить, и придумал эту сказку про продажу воли, чтобы заполучить тебя в свое служение. Это же элементарно, Алида!

– Между прочим, Рич, я делала это отчасти ради тебя, – насупилась Алида. Она отвернулась от друга и принялась кусать от досады ноготь на большом пальце. Обида застыла в сердце, холодная, как кусок желе. Не успел он прийти в себя, как снова начал ставить под сомнение все, чего ей удалось добиться таким трудом. Она ведь старалась помочь ему! Помочь им обоим найти наставников. Ей было страшно, одиноко, а он лежит тут и фыркает, как попавший под дождь кот.

Кот. Алида сразу вспомнила своего верного друга Мурмяуза и тоскливо вздохнула. Ричмольд дотянулся и накрыл ее руку своей ладонью. Алида вздрогнула.

– Прости, – сказал он. – Я не хотел тебя обижать.

– Рич, Мурмяуз остался там, – всхлипнула она и осторожно опустила голову другу на грудь. Ричмольд приобнял ее за плечи и неуклюже погладил по спине.

– Мне так жаль. Я с ним почти подружился.

Алида вытерла слезы и попыталась улыбнуться.

– Я потерял футляр, – сказал Ричмольд. – Теперь из-за меня ничего не получится.

Они немного помолчали. Солнце то освещало комнату, то скрывалось за облаками, и на бордово-золотом ковре, устилавшем пол, мелькали разноцветные блики оконного витража.

– Ох, Рич… – только и сказала Алида. – Моя страница тоже пропала. Но это ничего, ведь правда?

– Это плохо, Алида, – вздохнул Ричмольд. – Так что мы решим? Мы на стороне Вольфзунда?

Алида мигом вспылила:

– Он помог тебе! И обещал помочь найти наставников! А еще Симониса непременно вылечит тебя, когда силы вернутся к альюдам. И ты еще можешь сомневаться? А Магистры только устроили погром в городе!

– Нет, я не против, – ответил Ричмольд. – Наверное, ты права. Я и сам так думал, перед тем, как… – Он закрыл глаза ладонью и тяжело вздохнул. – Я так устал. Может, поговорим позже?

– Господин Лаграсс, ваш обед. – Элли вкатила в комнату тележку, на которой громоздились тарелки с супом, отбивными, картофелем и десертом. – Госпожа Фитцевт, вас ждут в главной столовой.

– Э-э-э, здесь нет никакого… Постой, это что, твоя фамилия? – Алида уставилась на Ричмольда. Ее потрясло осознание, что они действительно до сих пор знали друг друга только по именам, а в суматохе Алида даже не задумывалась об этом.

– Ну да, а что такого? – насупился Ричмольд.

– Нет-нет, я не говорю, что она плохая. Ричмольд Лаграсс. Красиво. – Алида улыбнулась. – Это фамилия Герта?

Рич кивнул.

– Да. Гертарт Лаграсс. – Он вздохнул и посмотрел куда-то в сторону. – Наверное, я должен был называть его отцом…

– Господин Ричмольд! – возмутилась служанка. – Обед стынет. Давайте я вам помогу. – Она взяла в руки тарелку с супом и поднесла ложку ко рту больного.

– Может, я? – спросила Алида.

– Вообще-то я и сам могу! – вспыхнул Ричмольд. – Помогите сесть.

– Еще чего! – воскликнула Элли. – Вам пока нельзя. Так что болтайте поменьше и кушайте. А вас, Алида, уже ждут. Хозяин не любит опаздывающих.

Алида посмотрела на Элли и Ричмольда, желая убедиться, что друг в надежных руках и, взметнув копной волос, выбежала из комнаты.

Лишь спустившись по лестнице и перейдя в свою башню, она поняла, что не знает, как дойти отсюда в общую столовую. Аромат обеда, который прикатила Элли, вскружил ей голову. Алида в последнее время страдала много от чего, однако отсутствие аппетита в этот список не входило.

Коридор уводил влево, и она, неслышно ступая по ковру, двинулась дальше. Разглядывать картины на стенах ей больше не хотелось. Сердце заколотилось чаще, стоило ей подумать о том, что совсем скоро она будет разговаривать с Вольфзундом. Уж сейчас-то он точно скажет, что ей нужно делать!

За поворотом оказалась широкая лестница с черными резными перилами, и Алида побежала вниз. С каждым шагом все сильнее пахло съестным, и она поняла, что выбрала правильный путь.

– Ну наконец-то! Ждем тебя уже семь минут! У меня желудок к спине прилип! – возмущенно воскликнул Мелдиан, когда Алида, запыхавшись, вбежала в просторную, роскошно обставленную столовую.

В центре овальной комнаты располагался огромный стол, накрытый на четверых. Умопомрачительные ароматы кружили голову, и Алида присела рядом с Мелом.

– Простите, – пискнула она.

Перинера вскинула бровь и покачала головой.

– Всем приятного аппетита, – смущенно пробормотала Алида и принялась за еду.

Она не знала, кто готовит в замке: Элли или кто-то другой, а может, еда появляется сама собой, по волшебству, но все блюда были настолько прекрасны, что она молча жевала и жевала, подкладывая себе добавку из всех тарелок. Суп с белыми грибами, запеченные утиные грудки с гранатовым соусом и овощами, пышный пирог с красной капустой, салат из яиц и молодой зелени, булочки с румяной хрустящей корочкой – Алида просто не могла остановиться. Даже Мелдиан иногда смотрел на нее с некоторым подозрением.

– Ты что, продала еще и чувство насыщения? – ехидно спросил он, прищурившись.

– Кто бы говорил, сынок, – осадила его Перинера.

Мелдиан смахнул крошки от пирога на пол и смущенно пошевелил ушами.

– Мам, а десерт будет?

Вольфзунд потягивал вино из бокала и поглядывал на собравшихся за столом немного отстраненным, но цепким взглядом, от которого не могла укрыться ни одна деталь. Его тарелка была почти пуста, зато бокал наполнялся и опустошался чаще, чем Алида думала о бабушке и Мурмяузе, вместе взятых.

Расправившись с тортом, который подали на десерт, Алида откинулась на спинку стула и постаралась незаметно расслабить шнуровку на поясе платья.

– Что в городе, дорогой? – прервала молчание Перинера, устремив серьезный взгляд на мужа.

– Огонь почти потушили, – пожал плечами Вольфзунд. – Они объявили, что город подожгла некая секта, увлекшаяся псевдоколдовством. Народ возмущен и жаждет покарать виновных. План недурной, даже я признаю.

– Наши разведчицы в порядке?

– О да, им ведь проще спрятаться, чем кому бы то ни было. Взмыли пташки. – Вольфзунд помахал рукой над своей головой. – И какой безумец заподозрит птиц? – Он хохотнул и отпил еще вина. Хозяин замка явно был в хорошем настроении.

– Мел, – шепнула Алида. – Как Лисса?

– Хорошо, – ответил рогатый, сощурив глаза. – А что?

– Просто я волновалась, – вздохнула она. – Было так страшно… А ты куда пропал? Почему не помог древунам?

– Я не пропадал, – огрызнулся Мелдиан. – Между прочим, я потом полдня провалялся. Почти все силы истратил.

– Почему провалялся? – не поняла Алида.

– Я навел морок. Спрятал тех, кто был ближе ко мне, от людей. У отца получилось бы лучше, но он экономит силы. У нас осталось всего ничего. – Мел помрачнел и принялся искать утешения во втором большом куске шоколадного торта.

– А потом что? Вы станете… обычными?

– Нас вообще не станет, девочка, – сказала Перинера.

Алида смутилась и принялась разглядывать интерьер столовой. В свете дня замок не выглядел зловещим, скорее, просто роскошным и очень торжественным. Глянцевым лоском сверкали люстры и канделябры, на деревянных поверхностях мебели не было ни пылинки. Алида задумалась, как красиво было здесь в давние времена, когда в залах, освещенных сотнями свечей, проводили сказочные балы и приемы, когда волшебство питало каждый камень, пылало в каждом факеле.

– Кстати, пап, – сказал Мел, – Лисса с матерью будут на днях в столице. Я за ними заеду, ладно?

– Конечно, – лениво ответил Вольфзунд. – Жалко только, что эта девочка нам больше не нужна. Ничего, подыщем тебе другую невесту.

– Папа! – Мелдиан яростно сверкнул черными глазами. – Мы уже говорили об этом! Я все равно женюсь на Лиссе и ни на ком другом!

– Юношеское упрямство, прекрасно понимаю. Но ты хотя бы не спеши так. Подумай хорошо: зачем тебе простая девушка, пусть и из древунов? Страниц у нее нет, статуса нет, никаких выдающихся способностей тоже. Когда мы вернем то, что нам полагается, ты сможешь выбрать себе в жены любую женщину мира, и никто не посмеет тебе отказать.

– Но я женюсь на Лиссе. – Мел упрямо мотнул головой и бросил вилку на стол. – Всем хорошего дня. – Он с шумом отодвинул свой стул и решительно вышел из столовой.

– Я тоже, наверное, пойду. Если можно, – сказала Алида, смущенная сценой семейной размолвки. Мелдиан в ее глазах вырос: кажется, он действительно любил Лиссу, а не пытался выжать из всего собственную выгоду.

– Подожди, Алида, – сказал Вольфзунд и поднялся из-за стола. – Пойдем вместе. В мой кабинет. Я хочу показать тебе кое-что.

Алида растерянно взглянула на Перинеру, сама не понимая, чего ожидает услышать от нее. Та лишь сдержанно кивнула. Алида немного поколебалась, но все-таки пошла за Вольфзундом. Выбирать ей не приходилось. «По крайней мере, он не должен меня убить, – подумала она. – Мы же заключили сделку. Я ему нужна».

Эта мысль немного ободрила ее, и она прибавила шаг.

Алида сразу поняла, что пытаться запомнить дорогу до кабинета Вольфзунда бесполезно. Казалось, они тысячу раз свернули по множеству коридоров, поднялись и спустились на сотни этажей и полуэтажей, перешли по мостикам через десятки башен и прошли бесчисленное количество дверей, ведущих в неизведанные глубины замка.

Наконец Альюд приложил ладонь к черной двери с резьбой.Спустя пару мгновений дверь отворилась, и он сделал приглашающий жест. Алида, немного поколебавшись, шагнула за порог комнаты.

Кабинет Вольфзунда был просторной, овальной комнатой с четырьмя окнами. В верхней части окон переливались витражи сине-фиолетовых оттенков, отчего по дубовому полу, выложенному темными досками, сверкали причудливые блики, как пенные гребни на морской глади.

Вдоль стен растянулись стеллажи с книгами, статуэтками и неизвестного назначения приборами, кое-где висели картины в массивных рамах и оружие в богато украшенных ножнах. Справа от двери зиял портал камина, как разверстая пасть чудовища, а рядом с ним стояли напольные часы с богатой позолотой. Напротив самого широкого окна расположился стол с ножками, вырезанными в форме когтистых лап, не то птичьих, не то звериных.

– Присаживайся. – Вольфзунд кивнул в сторону стола, а сам открыл шкафчик над каминной полкой. В стенной нише сверкнул стройный ряд винных бутылок, покрытых пленкой пыли.

Алида прошла по холодному полу и устроилась на первом же стуле. Белая подушка оказалась неожиданно мягкой. Алида не успела ничего понять, как подушка встрепенулась и спрыгнула на пол.

– Мурмяуз! – воскликнула Алида, не веря своим глазам.

Кот, узнав ее, с радостным мяуканьем бросился в объятия хозяйки. Алида прижала кота к себе и зарылась лицом в белоснежный мех. Он пах по-родному уютно, и она зажмурила глаза. На минуту ей показалось, что она вернулась домой. Мурмяуз уткнул мокрый нос в ее шею и замер, довольно тарахтя.

– Собственно, это я и хотел тебе показать, – сказал Вольфзунд и поставил темно-зеленую бутылку и два бокала на стол. – В замке завелись крысы, и этот джентльмен неплохо с ними расправлялся, пока тебя не было.

– Спасибо вам, – сказала Алида, растроганно улыбнувшись. Вольфзунд отмахнулся и плеснул в бокалы черного вина.

– Я не буду пить, – добавила гостья. – И вам пора остановиться. Разве Перинера не злится? У нас в деревне дядюшка Сартус пристрастился к выпивке, но у него, конечно, было не такое ароматное вино, а всякая дрянь… Так вот, его жена сильно ругалась, иногда и веником его гоняла.

Вольфзунд рассмеялся.

– Нет, девочка, Перинера совсем не злится. Ну, если только самую капельку. Это вино видело лучшие времена. Оно настаивалось, когда замок был полон магии, так же как твое тело полно горячей молодой крови. Я верю, что это вино поможет мне поддержать силы. Тем более что они мне ох как нужны.

Он отпил глоток. На лице Альюда заиграла блаженная улыбка.

– Роскошный напиток. В этом вкусе чувствуется пышность моих балов, звучат отголоски искусной музыки и сверкают звездопады, исполняющие желания. Попробуй сама.

Он подвинул Алиде бокал, но она упрямо замотала головой.

– Нет-нет, спасибо. Мне достаточно. Я раньше никогда не пробовала вино, если бабушка узнает, что я пила на балу, то…

– То есть сам факт твоего присутствия на Весеннем Балу альюдов и все произошедшее там ее нисколько не смутит? – хмыкнул Вольфзунд. – Занятно.

Алида покраснела и крепче прижала к себе Мурмяуза. Она боялась Вольфзунда, но с верным другом все казалось пустяком.

– Вы ведь осмотрели Ричмольда? Что с ним? – она решила переменить тему.

– Осмотрел, – согласился Вольфзунд. – Если бы у нас была сила, любая чаровница поставила бы его на ноги в прямом смысле, даже не такая искусная, как Симониса. Но, увы, сейчас перевес не в нашу сторону. Магистрат нашел еще двух ключевых хранителей. Одним из них оказался сумасшедший король Гиорт. Догадываешься, кому достались целые ворохи страниц?

Алида сглотнула. Она понимала, куда клонит Вольфзунд. Когда вдруг Альюд едва заметно пошевелил пальцами, словно умелый кукловод, слова сами сорвались у нее с языка:

– Я соберу Манускрипт для вас, господин. Клянусь.

Алида слышала свой голос будто со стороны. Она и не думала говорить ничего подобного и судорожно втянула в себя воздух, будто эти слова заставили ее задохнуться, как от быстрого бега. Мурмяуз взволнованно мяукнул и потерся о щеку хозяйки.

– Твой Аутем у меня, милая. – Вольфзунд елейно улыбнулся. – И ты видишь, насколько легко мне контролировать твою волю. Твои слова. Твои действия. Даже мысли и чувства. Ты для меня раскрытая книга, Алида. И, признаюсь, не слишком интересная. Однако ты мне нужна.

– Почему именно я? – спросила она. – Почему не Мелдиан? Не кто-то из древунов или других альюдов? Они сильнее, они умнее…

– Они ценнее, – ответил Вольфзунд. – Кем, ты думаешь, я охотнее рискну: собственным сыном или наивной дурочкой, которая сама предложила мне свою волю?

Алида потрясенно округлила глаза. Так вот, оказывается, для чего она ему!

– Наверное, я слишком резок с тобой. Но я не утаиваю правды, – сказал Альюд. – Ну что ты. Не волнуйся. Пока ты все делаешь правильно, тебе ничего не грозит. Я не стану убивать тебя или твоего друга. Он тоже сослужит мне службу, если все пойдет как надо. Успокойся и забудь о том, что я сказал.

Он приобнял Алиду за плечи, и этот простой жест, пусть даже от Вольфзунда, от того, кто в открытую пользовался ее доверчивостью, вселил в нее полузабытое ощущение защищенности. В самом деле, в этом замке и до тех пор, пока она нужна альюдам, ей нечего бояться. А потом она вернет бабушку, и они заживут лучше, чем жили до этого.

Надо только потерпеть. Надо только сделать все так, как он просит.

Глава 12, в которой любопытство порождает новые тревоги

Поколебавшись, Алида все-таки сделала маленький глоток вина, и тягучее тепло разлилось по венам. Сейчас ей стало гораздо спокойнее. Мурмяуз по-прежнему не слезал с ее коленей и деловито вылизывал длинный мех. Алида поглаживала кончики его треугольных ушек.

– Если бы у тебя не было шансов, я бы не стал принимать твою волю, – произнес Вольфзунд. Он стоял лицом к окну, сложив руки за спиной, и любовался своим садом. Алиде показалось, что горы отступили еще дальше от замка. Наверняка Ричмольд мог бы объяснить это каким-нибудь мудреным физическим явлением, но Алида предпочитала думать, что всему виной волшебство этого места.

– Ты права, – сказал хозяин замка, будто подслушав ее мысли. – Это волшебство продолжает набирать силу. После подписания Договора замок с предместьями сровнялся с горой, будто ничего и не было. Сейчас, когда мы проснулись, волшебство, оставшееся здесь, продолжает работать. Ты когда-нибудь наблюдала, как раскрывается бутон розы?

Алида кивнула. Тогда мужчина продолжил:

– Бутон размером с горошину питается соками растения, набирает цвет, растет, медленно раскрывается, показывая нежные лепестки. Час от часу он становится больше, и вот уже перед нами прекрасный цветок, благоухающий и бархатистый. Так же и это место, питаемое остаточной магией, распускается, чтобы предстать во всей былой красе. Плохо одно. Напомни, что происходит, если сорвать цветок?

– Он вянет, – ответила Алида, не совсем понимая, куда он клонит.

– Вот именно. Без Манускрипта источник магии иссякнет уже очень скоро. Поэтому я так экономлю ту каплю сил, которая еще осталась в моей крови. Если не собрать книгу, начнется обратный процесс. Замок разрушится, мы все отправимся в Преисподнюю. И тогда магия исчезнет навсегда, и Магистрат не сможет ею воспользоваться. Поэтому старики так спешат собрать и уничтожить Манускрипт. Поэтому нам нужно спешить. Точнее, – он повернулся и многозначительно взглянул на собеседницу, – тебе нужно спешить.

Алида посмотрела ему в глаза и увидела собственное бледное лицо, отраженное в непроницаемых черных зрачках. Он слегка улыбнулся, и от уголков глаз к вискам Вольфзунда разбежались тонкие морщинки.

– Не бойся так. Я расскажу, что тебе делать.

Алида выдохнула. Она так давно хотела, чтобы кто-нибудь подсказал, как быть!

Альюд подошел к одному из шкафов и отпер ящик изящным ключом. Алида ахнула, когда он положил на стол два знакомых футляра с рунами.

– Один из них – твой. А второй – твоего друга. Пока это все, что у нас есть. Но, как ты уже знаешь, даже без одной страницы у Магистрата ничего не получится. Значит, у нас есть шанс.

– Но их всего две! – воскликнула Алида. – Откуда мы возьмем остальные? А еще… Разве вы не украли их у нас? Разве не нужно, чтобы мы сами отдали страницы?

– Еще миг – и ты сама отдала бы мне страницу тогда, на балу, – усмехнулся Вольфзунд. – Я раньше тебя понял, что ты приняла решение. То же касается и Ричмольда. Он сделал свой выбор за мгновение до того, как выпал из башни. Так что обе ваши страницы в моей власти. Я рад, что вы все-таки встали на мою сторону, пусть и из собственных побуждений.

Алида призналась себе, что ее это радует. Две страницы – совсем немного, но даже этого может быть достаточно, чтобы вернуть бабушку.

– Так что насчет всех остальных страниц? – снова спросила она. – Что вы будете делать?

– Терпеливо подождем, когда Магистрат соберет все остальное за нас, – пояснил Вольфзунд. – А дальше – твой выход. Ты такая маленькая и милая, что никто не заподозрит, что ты работаешь на кровожадных демонов. – Он широко ухмыльнулся. – Ты возьмешь эти две страницы и присоединишь к тому, что есть у Магистрата.

Алида охнула. Пока что этот план представлялся ей неосуществимым.

– Ты сможешь. У тебя получится. Ты храбрая и сообразительная.

Вольфзунд взял ее руку и поднес к своим губам. Мурашки пробежали по коже Алиды, когда холодные губы коснулись тыльной стороны ладони.

Мурмяуз испуганно соскочил на пол и выгнул спину. Алида вырвала руку из пальцев Альюда и побежала ловить кота. Хозяин замка нахмурился, а когда Алида поймала Мурмяуза и прижала к себе, холодно произнес:

– Анс поможет тебе не заблудиться в замке. Потом запомнишь путь в свою башню и будешь ориентироваться без помощника. Надеюсь, у тебя это получится.

Вольфзунд открыл дверь кабинета, и Алида увидела светловолосого мальчика лет семи, который скромно стоял в коридоре, потупив взгляд. У него на поясе она заметила массивную связку ключей.

– Анс, проводи гостью, куда она захочет, – сказал Вольфзунд и заперся в кабинете.

– Привет. – Алида улыбнулась мальчику. – Я Алида, а это мой котик, его зовут Мурмяуз. Ты Анс?

Мальчик молча кивнул и продолжил стоять, как мраморное изваяние. Алида замялась.

– Отведи нас, пожалуйста, в комнату Ричмольда Ла… Лараса… Лагара… в общем, ты знаешь, тут в одной башне лежит больной юноша. Отведешь?

Мальчик снова кивнул и засеменил по коридору. Алида пошла за ним. Откуда-то дохнуло промозглой прохладой. Шаги Анса гулко отдавались от каменного пола и звучали в тишине так громко, что Алида невольно вздрагивала. Чтобы как-то занять дорогу, она пыталась разговорить Анса, но мальчик по-прежнему молчал.

Алида пребывала в раздумьях. Кажется, Вольфзунд немного рассердился на нее… Но неужели он правда думает, что она сможет присоединить его страницы к книге, которую соберет Магистрат? Молчаливый мальчик раздражал ее. Почему он ничего не говорит? Почему не ведет себя, как обычные дети? Да и вообще, что он здесь делает? С каждым днем загадок только больше.

Наконец, Алида узнала лестницу, по которой они с Вольфзундом поднимались в башню к Ричмольду. Они прошли по коридору, но перед самой дверью Анс подергал ее за рукав. Алида обернулась.

– Что?

Мальчик принялся водить тупым концом ключа по своей руке. Алида пришла в замешательство. Что такое он задумал? Она фыркнула и хотела войти в комнату Ричмольда, но мальчик снова дернул ее за рукав. Алида скрестила руки на груди и привалилась спиной к стене. Что ж, если ему приспичило поиграть, она подождет. Но только одну минутку.

Совсем скоро Анс закончил и показал ей руку.

– Что за… – возмутилась Алида, но в следующий миг заметила, как на коже мальчика выступают белые буквы. Она присмотрелась и ахнула. Буквы постепенно проявились ярче и сложились в одно короткое слово: «БЕГИ».

Она непонимающе посмотрела на него, но Анс только мотнул головой, развернулся и припустился по коридору, позвякивая связкой ключей. Холодок пробежал у Алиды между лопаток. Куда бежать? Зачем? От чего? Что-то ей подсказывало, что Вольфзунд отыщет своих продажников даже под землей. Да и здесь было явно безопаснее, чем в Биунуме, где готовы схватить любого, кто может оказаться хранителем. Алида пожала плечами и вошла в комнату к Ричмольду.

Он дремал, усыпленный, должно быть, каким-то отваром. Алида постояла немного у его кровати, поправила уголок одеяла, но будить друга не решилась. Она вздохнула и бесшумно вышла в коридор. Мурмяуз, как приклеенный, терся у ее ног.

Ей не хотелось сейчас говорить ни с кем, кроме Ричмольда и Мурмяуза. И, если судить по царящей в замке тишине, говорить было и не с кем. Алида не стала выяснять, где сейчас хозяева и чем они занимаются, а решила немного прогуляться по коридорам. Она вроде бы запомнила, как попасть в свою башню из столовой, и этого показалось достаточно, чтобы решиться на путешествие по замку.

Кот запрыгнул ей на плечи, привычно свернувшись вокруг шеи, и блаженно заурчал. Алида рассеянно почесала его за ухом и зашагала по каменному полу.

В некоторых коридорах окон не было, и стылый полумрак дышал холодом. В ее родной комнатке под самой крышей всегда было светло и сухо, а приветливое солнце заглядывало в широкое окно с рассвета и до самого вечера, заставляя пылинки танцевать в золотых лучах. Поэтому сейчас холод некоторых замковых помещений угнетал ее. Алида спустилась по лестнице и свернула в боковой коридор, приютившийся между этажами. Здесь было еще темнее, только чертежи на стенах белели призрачными пятнами в черных оковах рам.

Алиде здесь не понравилось, и она вернулась к лестнице, чтобы спуститься чуть ниже. На этот раз перед ней открылся широкий длинный проход, по которому, должно быть, можно перейти в другое крыло замка. На левой стене было сразу несколько сводчатых окон с витражами, и Алида затаила дыхание, разглядев, что цветные кусочки стекла здесь выложены в целые картины. Витраж на первом окне изображал ночное небо, где в свете полной луны кружила стая сов. Дневной свет проходил сквозь цветное стекло, окрашивая пол в синие оттенки. Алида вздохнула. В последнее время совы вызывали в ней исключительно тоскливые чувства.

Следующие два витража тоже были посвящены сценам ночной жизни: на втором была ведьма, летящая верхом на метле, а на третьем – замок на фоне огромного полумесяца.

– Как ты думаешь, Мурмяуз, – шепнула Алида, потому что подозревала, что в гулких пустых помещениях, где из мебели были лишь подставки для факелов, ее голос прозвучит слишком громко. – В той необычной башне, похожей на клетку, кто-то живет? Интересно, там красивые комнаты? Может, поищем, как туда пройти?

– Мяу, – согласился Мурмяуз и лизнул ее в ухо. Алида засмеялась.

Чем больше они гуляли по замку, тем больше она убеждалась, что не хотела бы в будущем жить в каменных стенах, от которых так и веет неуютным холодом. Она скучала по их с бабушкой домику, который, нагреваясь летом на солнце, отдавал ночами душистое тепло, пахнущее деревом и целебными травами. Алида закрыла глаза и попыталась вспомнить их кухню во всех деталях, но почему-то у нее не вышло. Какие-то неуловимые мелочи ускользали, растворялись из памяти, будто она вышла из дома лет десять назад. Алида вздохнула.

– Ничего, Мурмяуз, мы еще построим новый дом. И он будет самым уютным в мире. Светлым и просторным, из ароматных сосновых бревен, с большими окнами. А печку мы выложим красивыми изразцами и каждый вечер будем печь плюшки с повидлом. А потом пригласим художника, и он раскрасит наш дом снаружи и внутри. Но только не сказочными сюжетами. Кажется, теперь я не очень-то люблю сказки… Лучше нарисовать что-то более приятное. Например, пирожные.

Мурмяуз потерся розовым носом о щеку хозяйки. Кто-кто, а он точно всегда понимал ее лучше всех.

Алида уже сбилась со счету, в который раз поднимается и спускается по самым разным лестницам: узким и широким, простым и изящно украшенным, винтовым и прямым. Казалось, они сами собой вырастают посреди коридора или прячутся в укромном полумраке за углами. За все время ей не встретилось ни души, и она начала подумывать, что пора бы вернуться в свое крыло. Ричмольд, должно быть, уже проснулся, и можно с ним поболтать.

Она выглянула в запыленное окно, пытаясь оценить, на каком она этаже. Отсюда был виден кусочек сада с каменными фигурами, кованый забор и синеватый лес, плавно переползающий на гору, как вязаное покрывало. Алиде показалось, что ее комната должна находиться чуть ниже, поэтому она дошла до конца коридора и принялась спускаться по крутой винтовой лестнице. С каждым шагом становилось все темнее, а лестница не думала заканчиваться или выводить на пролеты. Алида чертыхнулась про себя.

Через несколько минут спуска она поняла, что выбрала неудачный путь. Ноги гудели, и подниматься обратно ей совсем не хотелось. Девушка не то фыркнула, не то зашипела от злости на саму себя. Мурмяуз недовольно стегнул ее хвостом по щеке.

– Знаю-знаю, тебе не нравится темнота, – сказала она и тут же перешла на шепот, испугавшись того, как громко прозвучал ее голос. – Потерпи чуть-чуть, должна же эта лестница когда-то закончиться. Спустимся до конца, а там разберемся.

Она прошагала еще несколько ступеней, как вдруг впереди показалось тусклое серебристое свечение, похожее на лунный свет. Алида обрадовалась и поспешила на свет. Лестница изогнулась и оборвалась, выведя в узкий каменный коридор. Стены здесь не были украшены картинами, не было даже окон, только редкие факелы, горящие почему-то не оранжевым, а серебристым, холодным огнем. Алида поежилась. Тут было как-то совсем уж неуютно. Мурмяуз спрыгнул с ее плеч и засеменил рядом с хозяйкой, ощетинив шерсть на холке.

Алида внимательно осмотрела лестницу. Ниже ступеней точно не было, а подниматься обратно ей совсем не хотелось. Пожав плечами, она пошла по странному коридору. Если его тут выстроили, значит, он должен куда-то вести. Иначе зачем надо было его возводить?

Какое-то странное чувство начало овладевать Алидой, будто вырастая из глубины груди и растекаясь по всему телу. Она с тоской обернулась на лестницу. Ноги будто сами вели ее вперед по коридору, и сопротивляться этому новому ощущению было невозможно.

«Наверное, так чувствовали себя мотыльки, которые каждый вечер обжигали крылышки о фонарь над нашим крыльцом», – подумала Алида. Мурмяуз обеспокоенно терся о ее ноги, но послушно шел за хозяйкой.

Серебристые факелы неровно мерцали, волнуясь при каждом ее движении. Откуда-то потянуло тонким ароматом ландышей, сначала едва уловимым, но крепнущим с каждым мгновением.

Алида вспомнила, как любила убегать по вечерам в лес и ложиться на поляну, где в майских сумерках белели жемчужные россыпи ландышей. Она ложилась на спину, запрокинув руки за голову, и любовалась крупными звездами в сиреневом небе, а нежный аромат укутывал ее незримой шалью, и от земли шло такое душистое тепло, словно от нагретой печки. Она с горечью подумала, что вряд ли когда-нибудь вернется в те места, чтобы вот так запросто поваляться на поляне, глядя в сумеречное небо, и помечтать о всяких пустяках.

Она подошла к двери, почти незаметной на фоне каменной стены. Здесь запах ландышей чувствовался сильнее. Заходить в ведущую неизвестно куда дверь было страшно, но противиться любопытству и странному тянущему чувству она просто не могла.

Она взялась за круглую ручку и потянула ее на себя. Несмотря на то, что дверь была вытесана из камня, она легко и бесшумно отворилась. Алида на всякий случай взяла Мурмяуза на руки и шагнула в комнату.

В помещении тотчас зажглись такие же серебристые факелы, что и в коридоре, а ландышевый аромат едва не сбил с ног. Алида на миг задержала дыхание. Глаза постепенно привыкли к призрачному освещению, она осмотрелась по сторонам.

Здесь не было окон, а каменные стены простирались на много метров во все стороны. В неровном свете факелов бледнело множество человеческих фигур, сделанных не то из воска, не то из мрамора. Дальняя стена помещения тонула в глубоком сумраке, и ряды фигур уходили вглубь, словно армия, выстроившаяся в ожидании битвы.

Ужас захлестнул Алиду, и ей захотелось поскорее уйти отсюда. Но ноги будто против ее воли шли дальше, мимо застывших фигур. Она вглядывалась в неподвижные лица и не хотела думать о том, что стало с этими людьми и почему их поместили в эту комнату. А может, это и не люди вовсе, а всего-навсего скульптуры? Кто знает, может, Вольфзунд увлекается созданием мраморных манекенов?

Но что-то ей подсказывало, что когда-то они были живыми. Невозможно вытесать из камня настолько совершенное подобие человека. Складки одежды, волосы, тоненькие морщинки у глаз – все было настолько правдоподобным, что страх от увиденного ледяными пальцами сдавил горло.

Алида остановилась у фигуры мальчишки лет двенадцати-тринадцати, не больше. Вздернутый нос, решительно сжатые губы, непослушный вихор волос. Белые ресницы. Белые глаза. Бесцветная кожа. Мурмяуз встревоженно мяукнул, и Алида вздрогнула от неожиданности.

– Конечно, малыш, уже уходим. Мне самой не нравится эта жуткая комната…

Но по-прежнему ноги не желали идти в сторону выхода. Аромат ландышей всколыхнулся новой волной. Она сделала еще несколько шагов и остановилась напротив фигуры молодой низенькой девушки. Копна длинных густых волос, маленький рот, крупные глаза, чуть нахмуренные брови, перевязанное на талии платье длиной до щиколоток. Алида посмотрела на ноги фигуры. Обуви не было. Она еще раз внимательно вгляделась в белое лицо и едва не закричала.

Перед ней стояла она сама.

Бесцветная, неподвижная скульптура в точности копировала ее внешность, даже тоненькую морщинку на переносице от дурной привычки хмуриться и маленькую родинку на правом виске. Она заставила себя оторвать взгляд от собственного двойника и шагнула к следующей фигуре.

Высокий стройный молодой человек невидящими глазами грустно смотрел в пустоту. Тоже бесцветный, как и остальные. Но спустя несколько секунд она все-таки узнала его…

Восковая статуя была двойником Ричмольда.

Мурмяуз снова мяукнул, на этот раз громче. Алида не успела обернуться, когда почувствовала, как кто-то бесцеремонно схватил ее за шиворот и поволок к двери. Она попыталась закричать, но ворот платья врезался в горло, и у нее получился только сдавленный хрип.

Странно, как она могла не услышать чужие шаги в этой гробовой тишине?

Глава 13, в которой Алида ненавидит соро^́к

– Как же я не люблю людишек, вечно сующих свои носы куда не нужно, – прорычал Вольфзунд и рывком поставил Алиду на ноги.

Они стояли у подножия той самой винтовой лестницы, которая завела гостью в коридор, пахнущий ландышами. Мурмяуз не решился нападать на Альюда, но на всякий случай зашипел.

– Простите, – выдавила Алида.

– Как ты нашла Зал Аутемов? Какие злые духи тебя сюда приволокли?

Казалось, еще немного, и от Вольфзунда полетят искры.

– Я искала путь в свою башню! – всхлипнула Алида. – Я не хотела!

– Анс ведь отвел тебя! Разве нет?

– Отвел, но я захотела погулять по замку. Рич спал, а мне стало так скучно, вот я и решила…

– Хватит оправдывать свою глупость! Еще одно слово, и я разорву наш контракт. Найду кого-нибудь посообразительнее. Замолчи и иди за мной.

Алида тяжко вздохнула, взяла Мурмяуза на руки и послушно поплелась за Вольфзундом. Ей не терпелось задать ему множество вопросов, но она разумно решила подождать, когда гнев Альюда немного уляжется. В самом деле, что он так злится? Она ведь не разбила и не испортила ни одну фигуру. Даже не потрогала ни разу, пусть и очень хотелось. Она ощупала свою переносицу: неужели действительно видна морщинка? Права была бабушка, когда просила ее не хмуриться так часто.

Подниматься обратно было намного тяжелее, чем спускаться, к тому же Вольфзунд взбегал по ступеням так быстро, что Алиде приходилось прикладывать все силы, чтобы не отстать и не разозлить его еще сильнее.

К удивлению травницы, ее комната оказалась не так уж далеко от зала со скульптурами, только шли они такими запутанными коридорами, что она даже не пыталась запомнить дорогу. Вольфзунд рывком распахнул перед ней дверь комнаты и смерил Алиду презрительным взглядом.

– Может, запереть тебя? Чтобы не лезла в чужие дела. Ты выберешь темницу в подвале или под крышей башни?

– И как, сидя взаперти, я соберу Манускрипт? – спросила Алида и тут же прикусила язык.

Вольфзунд закатил глаза.

– Ты помнишь, что делают в сказках с дерзкими детишками? Не боишься, что я запеку тебя в пироге? Вместе с твоим котом. Поэтому, если не хочешь растерять мое доверие, которое и без того подорвано, сиди до ужина здесь и думай над своим поведением. До встречи.

Вольфзунд ушел, хлопнув дверью, и Алида с Мурмяузом забрались в кресло. И почему он так злится? Для чего ему эти фигуры? Алида вздрогнула, когда в памяти всплыла скульптура Ричмольда. Если Альюд назвал комнату Залом Аутемов, то не значит ли это, что бесцветные копии людей и есть их проданные воли? Тогда почему и Ричмольд там? Он-то ничего не продавал Вольфзунду.

Интересно, если тихонечко выйти из комнаты и бесшумно проскользнуть к Ричмольду, Вольфзунд заметит? Ей не терпелось рассказать ему о своей находке, а заодно спросить, не слышал ли он чего-нибудь об этом зале. Алида задумчиво покусала ноготь. Нет, лучше не рисковать.

Часы на полке показывали не то пять, не то шесть часов после полудня – Алида с трудом разбиралась во множестве фигурных стрелок и замудренных обозначениях. За пятьсот лет конструкция часовых механизмов заметно упростилась, но замка Вольфзунда прогресс, конечно же, не коснулся.

Она уселась на подоконник, обхватив руками колени. Розоватый солнечный свет нежно золотил розы в саду, и Алиде захотелось прогуляться между ухоженных кустов, вдохнуть цветочный аромат, погладить сочные листья, а может, даже подружиться с семьей малиновок, которые деловито сновали в живой изгороди.

Но без разрешения хозяина выходить, конечно, не стоило, и ей не оставалось ничего другого, кроме как, вздыхая, ожидать его прощения. Она попробовала открыть окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух, но щеколда не пожелала ее слушаться, то ли заржавев от старости, то ли сопротивляясь незнакомым рукам. Алида вздохнула еще более горестно. Теперь ей стало казаться, что она – пленница в этом огромном, неизведанном замке. Крошечная куколка, которую берегут для опасной игры.

«Вот бы птички ко мне прилетели, – подумала Алида. – Тогда я могла бы представлять, что я принцесса, запертая в башне, и мне было бы не так обидно».

К ее удивлению, пара малиновок взвилась вверх и вскоре очутилась на оконном отливе, с любопытством разглядывая девушку через стекло. Алида расплылась в улыбке и помахала птицам рукой.

Мурмяуз тут же вспрыгнул на подоконник, и малиновки, как серо-рыжие молнии, устремились обратно в сад.

– Ну вот, ты испугал моих новых друзей, – посетовала Алида. – А они ведь, кажется, меня поняли.

– Мррш, – фыркнул кот и принялся умываться лапкой.

– Ты такой же скептик, как и Рич, – надулась Алида. – Думай что хочешь, а я, кажется, научилась общаться с птицами.

Это прозвучало довольно нелепо, и Алида хихикнула, удивляясь собственным причудливым мыслям.

– Ну, помечтать-то можно, – произнесла она вслух. – Вот видишь, Мурмяуз, пока тебя не было, я научилась болтать с птицами и спорить сама с собой. Не оставляй меня больше, иначе я совсем с катушек слечу.

Кот поставил передние лапы ей на грудь и облизал лицо. Алида тихо рассмеялась.

В ящике тумбочки она обнаружила баночку монпансье. Даже если конфеты пролежали здесь пять сотен лет, то на их внешнем виде и аромате это никак не отразилось, и Алида решила скоротать в их компании время, оставшееся до ужина.

Диковинные стрелки старинных часов не успели пробежать и двух кругов, как в комнату постучали.

– Войдите, – сказала Алида и вытерла липкие руки о платье, впрочем, тут же пожалев об этом решении. На ткани забелели полосы от сахарной пудры.

Дверь открылась, и в комнату вошла Элли в белоснежном переднике.

– Госпожа Фитцевт, хозяин приглашает вас на ужин. – Служанка присела в полупоклоне.

– Наконец-то! – обрадовалась Алида, но тут же смутилась. – То есть, я хотела сказать, спасибо. А Ричика вы покормите?

– Я уже отнесла господину Лаграссу его ужин. Он чувствует себя лучше и отказался от помощи.

– Понятно, – сказала Алида. – А можно, я зайду к нему сейчас?

– Лучше не перечить хозяину. – В глазах Элли мелькнул страх, будто Алида собиралась сделать что-то запрещенное. – Проведайте вашего друга после ужина. Пойдемте.

Алида с тоской посмотрела на коридор, который вел в соседнюю башню, и двинулась за служанкой. Мурмяуз, распушив хвост, засеменил следом.

«Интересно, как быстро она запомнила все коридоры замка? – думала Алида, шагая за Элли и вспоминая свою бесславную прогулку. – Должно быть, она здесь с раннего детства. Хорошо бы узнать, за какие провинности Вольфзунд сделал ее своей служанкой. А может, наоборот, за заслуги?»

Шторы в столовой были наполовину задернуты, и летний ветерок, проникая через приоткрытые окна, шелестел в складках ткани. За столом, сервированном серебряной посудой и освещенном свечами в канделябрах, собралась уже привычная компания: Вольфзунд, Перинера и Мелдиан терпеливо ждали, когда Алида усядется на приготовленное для нее место.

– Простите, что заставила вас ждать, – сказала Алида.

– Ты не виновата, что Элли долго за тобой ходила, – пожал плечами Мел.

– Ничего, пусть извиняется, – ухмыльнулся Вольфзунд и прожег Алиду таким взглядом, что ей стало не по себе.

Элли разложила по тарелкам печеный картофель и мясное рагу, и столовая наполнилась мелодичным звоном посуды. Алида в который раз удивилась, насколько вкусно готовят в замке. Мурмяуз, пристроившись у нее на коленях, исподтишка воровал кусочки говядины с тарелки.

Внезапный порыв ветра распахнул одно из окон настежь, и в комнату со стрекотом влетела сорока. Алида никогда не видела, чтобы голова у сороки была полностью белой, и с удивлением уставилась на птицу.

– Бедняжка, иди на ручки, я тебя выпущу на волю! – воскликнула она, отложив вилку и протянув навстречу птице руки.

– Что еще за новости… – нахмурился Вольфзунд.

– В городе что-то случилось, не иначе, – произнесла Перинера.

Мелдиан только шевельнул заостренными ушами, но от еды не оторвался.

Птица сделала круг над столом и приземлилась на пол, нетерпеливо подергивая крыльями. Прозрачные глаза сороки влажно блестели, и Алиде показалось, что она хочет что-то рассказать.

Вольфзунд небрежно взмахнул рукой, и сорока, к удивлению Алиды, начала вытягиваться, расти, изменяя форму и строение своего тела, почти как бабушка, когда превращалась в сову, только наоборот. Через минуту на месте птицы стояла Кемара. Кажется, никого, кроме Алиды, это волшебное превращение не смутило. Мурмяуз зашипел, изогнув спину дугой, а его хозяйка замерла, глупо хлопая глазами и раскрыв рот.

– Позвольте, Окэлло, – хрипло произнесла Кемара. Ее голос, видимо, не успел до конца перестроиться после трансформации и все еще напоминал сорочий стрекот.

– Говори, – напрягся Вольфзунд. – Твои вести дурные или хорошие?

– Много весть, – ответила Кемара, теребя бусы на шее. Она растерянно обвела взглядом столовую и ахнула, заметив Алиду.

Вольфзунд указал ей на свободный стул, и Кемара, благодарно кивнув, села. Алида подметила, что она выглядит потрепанной и усталой, и волна злорадства поднялась в ее душе. Она не забыла, как Ричмольд в бреду произнес ее имя.

– Сегодня после закат казнят несколько женщина, – сказала Кемара. – Магистрат говорить, они ведьмы. Чтобы остальным было неповадно заниматься колдовство. Темницы Библиотеки переполнены. Арестовали всех, кто им не по нраву. Кто лечить, гадать, показывать фокусы. Они думать, кругом альюд. Житель напуганы.

– Мышиная возня меня не волнует, – фыркнул Вольфзунд. – Говори по делу. Что с книгой? Сколько у них страниц?

– Не гневайтесь, Окэлло, – опустила глаза Кемара. – Но книга почти собрать. Не хватает две страница.

Свечи зловеще мигнули от дуновения ветра. Повисла звенящая тишина. Алида переводила взгляд с напряженных лиц альюдов на расстроенную Кемару, пытаясь понять, какие чувства разбудила в них эта новость. Алида решила слегка разрядить обстановку и с громким бульканьем плеснула себе сока в стакан. Несколько капель попали на платье. Будь здесь бабушка, она непременно разразилась бы гневной тирадой.

– И что они будут делать? Ты слышала что-то об их планах? – спросил наконец Вольфзунд.

– Они согнать всех учеников в темницы. У кого не было страниц, уже отпустить, – сказала Кемара. – Люди Магистрат находить страницы по всему королевство. Ученики сами нести их в ратуши в первые же дни, так что у вас все равно было мало шанс…

– Говори мне об их планах! – рявкнул Вольфзунд, теряя терпение. – Или хочешь получить третью метку?

Кемара испуганно всхлипнула, и Алиде даже стало ее жалко. Интересно, что за метку грозился поставить Альюд?

– Я не знать план, – сказала Кемара. – Они искать две страницы. Огонь уже готов, чтобы уничтожить Манускрипт. И всех, кто принес страницы.

– Но почему же народ не поднимет восстание? – спросила Перинера, гневно сверкнув глазами. – Их детей арестовали и держат в темницах, а они не требуют их вернуть? Что изменилось в людях за пятьсот лет?

– Люди не знать про огонь и Манускрипт, – ответила девушка-сорока. – Магистрат говорить, что молодежь подвержена новой лихорадке, а в Библиотека их лечить. Люди поверили. Они так доверчивы.

– Идиоты, – заключил Вольфзунд и устало прикрыл глаза рукой. – Всегда были идиотами и всегда останутся. Вот почему я с такой охотой пользуюсь услугами их племени. Говори любую ерунду, и ведь поверят же.

– Что вы хотите этим сказать? – возмутилась было Алида, но Мелдиан наступил ей на ногу под столом, и она замолчала.

– Кажется, грядет буря, – заключил Вольфзунд и поднялся из-за стола. – Ничего, мы встретим ее достойно. Я не хотел прибегать к этому методу, но раз другого не остается… Спасибо, Кемара. Можешь остаться пока в замке.

Кемара поблагодарила Хозяина и шмыгнула по лестнице наверх. Алида, поблагодарив альюдов и Элли, поднялась на третий этаж по широкой лестнице и осторожно позвала:

– Анс?

Ответа не последовало, и гостья решила, что странный молчаливый мальчик не услышал ее. Она вздохнула и приготовилась искать комнату Ричмольда самостоятельно, по памяти, но тут за спиной послышались робкие шаги. Алида обернулась и увидела бледного мальчика в светлой рубашке, зеленом жилете и темно-коричневых штанах. На ремне у него позвякивала связка ключей. Анс остановился напротив Алиды и вопросительно посмотрел на нее.

– Привет, – улыбнулась она. – Проводишь меня к Ричу? Пожалуйста.

Анс кивнул и пошел по коридору. Алида, обрадовавшись, подобрала подол юбки и пошла за ним.

На этот раз она попыталась запомнить дорогу, чтобы больше не зависеть от Анса и, как ей самой показалось, весьма преуспела. Мальчик привел их к комнате Ричмольда, и Алида поблагодарила его. Кивнув, слуга убежал по коридору, звеня ключами. Алида собралась было войти, как вдруг услышала за дверью девичий смех.

Недоумевая, она потянула ручку на себя и открыла дверь. В комнате, на краешке кровати сидела Кемара и счастливо смеялась, о чем-то болтая с Ричмольдом. Больной тоже широко улыбался и выглядел таким оживленным, что в груди у Алиды что-то больно кольнуло, будто пчелиное жало засело у нее где-то под ребрами.

Алида нарочно громко кашлянула и, задрав голову, прошла в комнату. Смех сразу стих, и Кемара с Ричмольдом перевели взгляды на нее.

– Не беспокойтесь, я не с пустыми руками, – заявила Алида и картинно положила кусок пирога, стащенный из столовой, на тумбочку. – Можете веселиться дальше. Надеюсь, я не слишком вам помешала.

Алида развернулась и со всех ног бросилась прочь. Ричмольд что-то кричал ей, но она не слышала. Вспыхнувшая обида заглушала все остальные чувства.

«Я-то думала, он скучает и грустит. А он веселится с этой дикаркой. Да она ведь даже не человек! Ух, кажется, теперь я ненавижу сорок». – Сбивчивые мысли роились в голове Алиды, пока она сбегала по лестнице вниз. Она пробежала через столовую, встретив удивленный взгляд Мелдиана, который по-прежнему сидел за столом перед тарелкой, полной персиковых косточек, а затем в коридор, и скоро поняла, что именно этот коридор должен вести к главному входу. Алида яростно толкнула тяжелые двери, будто они были виноваты во всех ее бедах, и выскочила в вечерний сад.

Аромат роз, разливающийся в сумеречном воздухе, как туман над рекой, обнял ее и даже немного успокоил. Алида вдохнула душистый воздух полной грудью и сбавила шаг. Мглисто-голубоватое небо с редкими золотистыми облаками было так красиво, что захватило дух. Алида прошла по мощеной дорожке через аллею из высоких кустов и уселась на лавку перед небольшим фонтаном. Из-за лавки выглядывала оскаленная морда каменной горгульи, и Алида машинально погладила ее. Мурмяуз вспрыгнул на скамейку и уселся рядом.

– Вот и будем мы дружить только вдвоем. Как раньше. И никто нам больше не нужен. Правда? – Алида погладила кота под подбородком, и тот утробно заурчал.

Вода в фонтане умиротворяюще плескалась, и садовые малиновки, синицы и ласточки прилетали сюда попить. Алида невольно улыбнулась, глядя на птиц, но тут же закусила губу, вспомнив кормушку в саду родного дома. Прилетают ли туда ее пернатые друзья? О чем они думают, не обнаружив угощения? Волнуются или обижаются?

Алида вздохнула и поболтала в воздухе ногами. Начало холодать, и она подумала, что нужно будет скоро возвращаться в замок.

Толстый майский жук, прожужжав, спикировал ей прямо на руку. Она осторожно погладила гостя пальцем и пересадила на ветку розового куста. От движения несколько белых лепестков сорвались и, покачиваясь, опустились на землю. Алида снова вздохнула. Отчего-то на сердце было так тяжело, будто случилось что-то недоброе, хотя умом она понимала, что новых поводов для тоски у нее нет.

Зашуршал гравий, и на садовой дорожке показалась Кемара. Она остановилась, осматриваясь по сторонам, и, увидев Алиду, тотчас заспешила к ней. Алида демонстративно отвернулась и сделала вид, что наблюдает за бронзовкой на розовом бутоне.

– Привет, – сказала Кемара.

Алида промолчала.

– Ты расстроиться, я знаю, – продолжила Кемара. – Просто мне нужно было увидеть, что он жив, вот и все. Это ведь я виновата.

Алида в недоумении сдвинула брови. Она заметила, как нервно Кемара перебирает бледные пальцы.

– Что значит: ты виновата? Виновата в чем?

– Из-за меня он упасть, – тихо ответила Кемара.

– Но Рич сказал, его толкнул Кайл! – воскликнула Алида. – При чем здесь ты?

Кемара отчаянно замотала головой. Несколько белых прядей выбились из прически и повисли по бокам от лица. В сумерках она казалась не просто бледной, а почти прозрачной, только бусы блестели на шее и позвякивали, сталкиваясь друг с другом.

– Нет, не так. Куклы. – Она запустила руки в глубокие карманы своего платья и, пошарив там, вытащила помятую тряпичную куклу. – Это Кайл, – пояснила она. – Я могу управлять кукла, и это управлять им. Понимаешь?

– Магия кукольников? – недоверчиво уточнила Алида. Она слышала, что раньше были колдуны, способные причинять вред человеку, воздействуя на куклу, изображающую его. Но это искусство казалось ей не более чем красивой выдумкой. Гораздо охотнее она верила в ведьм-лекарей, садовых фей и оборотней.

– Да, – кивнула Кемара. – Я сделать так, чтобы они повздорить, и Рич упасть.

– Но зачем? – горько прошептала Алида. Она всматривалась в лицо Кемары, стараясь разгадать ответ по ее глазам, но не видела там ничего, что могло бы объяснить такой поступок.

– Я не сама, – сказала та. – Хозяин мне приказать. Прости меня. Но я помочь ему остаться живым. На кукле был оберег.

– Проси прощения у Ричмольда. Ты ведь ему испортила жизнь. – Алида не знала, презирать ее или наброситься и расцарапать ей лицо.

– А может, и тебе тоже, – тихо сказала Кемара. Алида отчего-то поежилась.

– Но ты ведь не сказала ему? Иначе он выгнал бы тебя.

– Он не выгнать. Рич великодушный. Но я правда не сказать. Не смогла. Поверь, так надо. Хозяин не ошибаться. Так будет лучше. Потом ты все поймешь.

– Лучше?! – вспылила Алида. – Кому от этого станет лучше? Твоему хозяину? Так он самоутверждается, ломая судьбы, да? Неважный способ показать могущество, знаешь ли. Уходи, Кемара. Я не хочу тебя видеть.

– Я не хотеть этого, – всхлипнула девушка-сорока. – Мне так жаль. Он поправится. Обязательно! Я все время думать о том, жив он или нет. Когда я увидела, что ты здесь, сразу поняла, что он, должно быть, живой. По глазам твоим поняла. Я встретить Анс, и он меня провести. Я так обрадовалась. – Кемара моргнула, и по ее лицу покатилась прозрачная слеза. – И он тоже, кажется, быть рад меня видеть. Мы стали друзья. Ричмольд такой хороший, и я никогда не желать ему зла…

– Уходи! – взвизгнула Алида.

Кемара взглянула на нее светлыми, полными слез глазами. Она открыла рот, чтобы что-то ответить, но внезапно обернулась сорокой и улетела, растворившись в вечернем небе. На гравий упало несколько темных перьев.

Глава 14, в которой душа похожа на чашку с чаем

Алида быстро пробежала насквозь сад и требовательно позвала Анса. Сейчас она выпытает все у Вольфзунда и потребует рассказать, для чего он подстроил это несчастье с Ричмольдом.

Мальчик-ключник привел ее к кабинету, и Алида решительно распахнула черную дверь. Вольфзунд, казалось, ничуть не удивился и лишь презрительно сощурил глаза, а Мелдиан, который с унылым видом сидел рядом с отцом, оживился и улыбнулся Алиде.

– Чем обязаны таким бесцеремонным вторжением, юная Фитцевт? – протянул Владыка.

В другой ситуации Алиду бы смутил его насмешливый тон, но сейчас возмущение кипело в ней сильнее страха.

– Вы должны объяснить мне всё! – крикнула она как можно более грозно и на всякий случай сдвинула брови.

– Объяснить что? – ухмыльнулся Вольфзунд. – Не слишком ли ты разволновалась, девочка? Присядь, выпей вина. Успокойся. Апотом можешь выложить все, что обо мне думаешь, в самых неприглядных выражениях.

– Не прикидывайтесь! – еще сильнее разозлилась Алида, чувствуя, как щеки становятся алыми от гнева. – Кемара мне все рассказала! Вы подстроили то, что случилось с Ричмольдом! Для чего? Вы сломали ему жизнь!

Вольфзунд взмахнул рукой, и поток слов, готовый вырваться изо рта Алиды, словно пересох. Горло перехватило, и она закашлялась, не в силах произнести ни звука.

– Благостная тишина, – вздохнул Альюд. – Учись, сынок: не стоит давать людям слово, когда не уверен, что они могут произнести что-то кроме лютых глупостей.

Мелдиан хмыкнул и почесал рог.

Алида почувствовала, что ее тянет к креслу, словно магнитом. Она против воли сделала несколько шагов и опустилась на обитые бархатом подушки. Вольфзунд недвусмысленно указал Мелдиану на дверь, и тот, вздохнув, удалился из кабинета.

– Гости порой бывают очень невежливы, – произнес Вольфзунд. – Впускаешь их в дом, кормишь, поишь, помогаешь чем можешь, а они при первой же возможности выливают ушат грязи тебе на голову. Я не прав, Алида?

– П-правы, – заикнувшись, сказала она. Точнее, слово само слетело с губ. Вольфзунд злорадно улыбнулся.

– Вот видишь. А я когда-нибудь и разозлиться могу. Или ты думаешь, на свете найдется мало желающих на твое место?

Алида молчала, насупившись. То, что у них теперь общее дело, вовсе не дает ему права так с ней обращаться!

– Поспешные выводы загружают твою голову мрачными мыслями. Часто то, что кажется чернейшим из зол, на деле оборачивается благом. Просто тот, кто это запланировал, дальновиднее и мудрее маленькой девочки, которая дует губки и топает ножками. Ты не стесняйся, выпей вина. В моих погребах еще тысячи отличных бутылок.

– Не буду, – заупрямилась Алида. Способность говорить то, что она сама хотела сказать, вернулась к ней.

– Жаль, – ответил Вольфзунд. – Глоток доброго вина помогает успокоиться…

– Вы хотите сделать меня пьяницей, чтобы помимо воли я заложила вам все, вплоть до последнего кусочка души! – воскликнула Алида. – Ничего у вас не выйдет! Бабушка учила меня, что нужно делать с теми, кто попытается меня споить!

– И чему же она тебя научила? – удивился Вольфзунд, потягивая вино.

– А вот чему. – Алида вскочила с кресла, подошла к Альюду и продекламировала:

На последнем слове она звонко щелкнула Альюда по кончику носа.

Вольфзунд опешил, но в следующую секунду рассмеялся.

– Что же это, старинный человеческий заговор?

– Не знаю, – смутилась Алида. – Просто бабушка говорила, что в городе мне будут предлагать всякие гадости, а я не должна поддаваться. Травнице не пристало дурманить себя и свой дар.

Вольфзунд заметно развеселился, а Алиду, напротив, его приподнятое настроение только раздражало. Еще и дурацкая привычка говорить так заумно и расплывчато, что ничего не понятно!

– Так вы объясните мне, для чего подстроили это происшествие в Библиотеке? Почему вы заставили Кемару разыграть спектакль с куклами?

Вольфзунд подошел к стеллажу с книгами, внимательно разглядывая корешки, будто искал какое-то определенное издание. Он молчал, как показалось Алиде, довольно долго, и она уже было решила, что Альюд снова уходит от ответа, но тут мужчина обернулся к ней и сощурил глаза.

– Я-то объясню, – ответил наконец он. – Но вопрос в том, поймешь ли ты?

– Между прочим, в деревенской школе я читала быстрее всех! – возмутилась Алида и тут же поняла, насколько нелепо прозвучала ее фраза. Румянец залил ее лицо, и она досадливо закусила губу.

– Если бы ты не была такой забавной, я бы давно заскучал и выгнал тебя из замка, – криво улыбнулся Альюд. – Я сейчас говорил не об уровне твоего интеллекта, который, надеюсь, не ниже, чем у большинства смертных людей. Я имел в виду вещи, людям незнакомые и трудные для восприятия. Скажи, если бы ты никогда не видела, допустим, мотылька, то смогла бы представить, как трепещут его тончайшие крылышки при полете, только прочитав сухое описание в научной книге?

– Если эта книга написана так же непонятно, как порой говорит Ричмольд, то, наверное, нет, – ответила Алида. – А при чем тут вообще мотыльки?

– Мотыльки ни при чем, – согласился Вольфзунд. – Я постарался привести наглядный пример, который ты бы точно поняла. Я долго наблюдал за людьми, и с ними дело обстоит примерно так же.

Вдруг в дверь постучали.

– Входи, Элли, – сказал Вольфзунд.

Служанка толкнула дверь ногой и внесла в кабинет поднос с двумя чашками, чайником и сахарницей. На отдельном блюдце пристроились аппетитные пухлые пряники, от которых сладко пахло медом.

– Спасибо, Элли, – поблагодарил хозяин и помог ей поставить поднос на стол. – На сегодня ты можешь быть свободна. Проверь постели наших гостей и иди отдыхать.

Служанка поклонилась и вышла из комнаты. Алида покосилась на пряники. Интересно, можно попробовать кусочек?

– Так о чем мы говорили? Ах, точно. – Он взял чайник и наполнил две чашки горячим крепким чаем. Алида внимательно следила за его действиями и выражением лица, стараясь понять, можно ли ей взять чашку и пряничек.

– Бери, – кивнул Вольфзунд, и гостья тут же потянулась за угощением.

– Представь, что это – люди. – Хозяин замка указал на чашки. – Чай внутри них – душа. Кипящая, терпкая, ароматная. А я могу добавить к ней еще кое-что. Как кубик сахара в чай. Только у всех эти кубики будут разными, отличными от остальных. Например, нашей общей знакомой Кемаре я великодушно подарил способность разыгрывать милые кукольные спектакли. Магию кукольников. – Вольфзунд подцепил щипцами кубик сахара и бросил в свою чашку, а потом то же самое проделал с чаем Алиды. – Но кто-то уже рождается со своими особенностями, а я могу лишь помочь им развиться. В былые времена такие способные люди неплохо мне помогали. Чернокнижники, волхвы, смертные ведуньи. Чтобы развить то, что дремлет внутри, нужны действия.

Альюд размешал чай в своей чашке ложкой, и кубик рафинада немедленно растворился в горячем напитке. Чай в чашке Алиды он мешать не стал.

– Отпей из обеих чашек. Где чай будет слаще?

– В той, где вы размешали сахар, – ответила Алида, слегка обижаясь на то, что он считает ее такой дурочкой. – Тут и пробовать не надо. У меня весь сахар просто лежит на дне.

– Умница, – просиял Альюд. – Такое простое движение руки помогло моему чаю стать вкуснее. И чтобы у человека полностью проявился его слегка нечеловеческий талант, тоже нужно совершить определенное усилие. Подтолкнуть его. Создать ситуацию, которая обострит чувства и поможет пробудить то, что спит где-то в глубинах его души. На дне чашки с чаем.

Алида нахмурилась. Вольфзунд принялся преспокойно лакомиться пряниками. Она решила, что одному ему не управиться с такой порцией, и тоже взяла себе кусочек. Рыхлое тесто разломилось в руках, ударив в нос ароматами имбиря, меда и гвоздики. Сахарная глазурь липла к пальцам, но это недоразумение нисколько не омрачало удовольствие. Алида управилась с первым пряником, глотнула чаю и внезапно все поняла.

– Вы размешали Ричмольда? – спросила она.

Вольфзунд посмотрел на нее с замешательством, а потом рассмеялся так громко, что Алида снова залилась краской.

– Говоря твоим языком, да, – перестав смеяться, сказал мужчина. – Падение было нужно, чтобы подхлестнуть развитие спящего дара. Темного дара. Колдовского дара. Того, о каком ты наверняка читала в книжках, но который невозможно преподнести на блюде так, как я преподнес Кемаре.

– И что же это за дар? – затаив дыхание, спросила Алида. Отчего-то она боялась услышать ответ. Несомненно, способность, которая может проявиться лишь таким чудовищным способом, должна быть поистине ужасающей. Ей не хотелось, чтобы ее друг превратился во что-то страшное. В существо, которым пугают детей в старых сказках.

Она помнила множество жутких историй, несмотря на то, что отчаянно хотела их забыть. Про Тарвина-кровососа, который пил кровь младенцев, чтобы обрести вечную жизнь. Про слепую Манеэре с белесыми, как туман, глазами, которая так расплачивалась за свой дар видеть будущее. Про близнецов из Гартхерма, которые принимали силу от водных духов, а взамен зазывали путников в их омуты… Страшных историй было больше, чем добрых, но Алида верила только в те, где справедливость и светлое волшебство торжествуют над тьмой. Иначе сказкам и верить не нужно. Хотя, кажется, именно те жуткие истории оказываются ближе к правде.

– Пока я ничего тебе не скажу, – покачал головой Вольфзунд. – Во-первых, я не обязан посвящать в свои дела маленькую смертную девочку. А во-вторых, его пробуждение только началось и пока невозможно предугадать, чем оно закончится. Может быть, мне придется искать другую подходящую кандидатуру на это место. А может, и из Ричмольда выйдет толк. Время покажет.

Алида кивнула, стараясь ничем не выдать своего разочарования. Чай в чашке почти остыл, да и осталось его совсем немного. Она повертела ее в руках, еще теплую, и вдруг вспомнила кое о чем еще.

– Тогда, в том зале, – начала она осторожно, всматриваясь в лицо Вольфзунда, готовая при малейшем проблеске недовольства сменить тему, – там были фигуры людей. И моя. И Ричмольда. Что это такое?

– То, что пока принадлежит мне. Ваши Аутемы. Людская воля, – ответил Альюд и снова наполнил бокал вином. – Ты же сама заложила мне свою волю в обмен на помощь. Забыла?

– Нет, конечно. Но почему там фигура Ричмольда? Он ведь не закладывал свою волю.

– Уверена? – оскалился Вольфзунд.

Сердце Алиды ухнуло в пятки.

– Не может быть… – только и прошептала она.

– Все может, – ответил Альюд. – И такое бывает в жизни: продаешь частицу души и даже не подозреваешь об этом. Человеческая безответственность всегда меня забавляла.

– Но как же… Но когда же… – Алида сбивчиво, от растерянности, пыталась все разузнать. Такого просто не может быть! Ричмольд не мог заложить свою волю, он наверняка даже не верит в то, что такое возможно!

– Чтобы заключить со мной сделку, вовсе не обязательно в меня верить, – вздохнул Вольфзунд. – Если тебя так интересуют формальности, то смотри сама. Имя он мне назвал в тот же день, что и ты. И тогда же посмотрел, к слову, не раз, мне в глаза и отведал моих угощений. А насчет танца… Ты помнишь веселый вечер в кабаке за кукольной лавкой Кемары?

Алида непонимающе покосилась на Альюда. Рич не танцевал с Вольфзундом! Уж она бы это заметила!

– Правильно, твой друг отплясывал с Перинерой. А Перинера – моя жена. Вы, люди, сами ведь любите повторять: муж и жена – одна… Не помню, что за слово в конце? Сторона? Седина? В общем, суть понятна: супруги в некоторых случаях взаимозаменяемы. Брачные узы, особенно у альюдов, крепче, чем самые упрямые человеческие лбы. А тот случай был как раз тем самым, когда разница не принципиальна. Так что видишь, твой милый друг продал мне свою волю еще раньше, чем это сделала ты. Стал моим первым продажником после пробуждения, за что я ему, конечно же, очень признателен. Чем больше Аутемов в моем зале, тем сильнее мы. И даже сейчас мне это неплохо помогает поддерживать тающий запас остаточной магии. Не смотри на меня так, Алида. Я никого не обманывал и не принуждал. А господин Ричмольд Лаграсс, между прочим, и сам не подозревает о том, что его бесценная воля теперь в моей коллекции.

– Как это не подозревает? – Алида глупо захлопала глазами. Голова кружилась от всего того, что Предводитель Альюдов вот так запросто выложил ей за чашкой чая, будто бы речь шла о покупке масла на весенней ярмарке.

– А вот так. Это ты, моя пташечка, читаешь сказки и веришь в них. А такой унылый прагматик, как Ричмольд, ни сном ни духом не ведает о таких тонких магических сделках. Одно неверное движение – и человеческая воля у меня, крепко заточена в восковой фигуре в Зале Аутемов, среди сотен предшественников. Очень, скажу я, удобно.

– Но это же нечестно! Сделка должна быть справедливой, вы же сами это говорили! – воскликнула Алида.

– Все предельно честно, дорогая Алида, – ответил Вольфзунд. – Сделка еще не скреплена. Я не дал Ричмольду задания, а Ричмольд не загадал желание. Я же не последний подлец, поэтому пока никак не пользовался его волей, ну, разве что в пассивном режиме, вытягивая из нее тоненькие ниточки магических сил. Если твой друг откажется от сделки, которую я ему предложу, после восстановления Манускрипта его Аутем вернется к нему. Я успокоил твою наивную душу, милая?

Алида нехотя кивнула. Нужно как можно скорее рассказать обо всем Ричмольду. Пусть готовится к худшему. Кажется, они оба теперь крепко засели на крючке у Вольфзунда.

Все прежние мысли о том, что замок альюдов может заменить ей на какое-то время дом, выветрились. Это место и эти существа никогда не станут означать для нее ничего, кроме опасности и страха. Она завтра же пойдет в город и узнает все, что сможет, о Манускрипте. Поломает голову над своим заданием. С этой сделкой нужно заканчивать как можно быстрее, вытаскивать Рича и себя саму из этого жуткого места, пока паук Вольфзунд не оплел их своими ядовитыми сетями настолько, что выбраться будет уже невозможно.

Алида закрыла лицо руками и отвернулась. Вольфзунд вопросительно посмотрел на нее.

– Ты снова плачешь, пташка? Чем я тебя расстроил? Я рассказал все как есть. Так сложилось. И никто не в силах изменить случившегося, потому что нет никого, кто властвует над временем. Даже Первый Волшебник бессилен. Вы с другом теперь мои подданные, уж не обессудьте. И я, в отличие от того, что ты, наверное, читала в сказках, не стану отягощать ваше положение. В моем доме, повторюсь, вам ничто не грозит. Вы будете получать все, в чем нуждаетесь. Ты можешь даже попробовать бежать, но этого делать я не советую. Потому что выхода у тебя отсюда, извини, нет.

Последние слова он прошептал, склонившись над ее ухом, точь-в-точь как шептал тогда, на балу. Кожа Алиды покрылась мурашками, на нее дохнуло можжевельником, и она отстранилась.

Небо за окном совсем потемнело, и крупные острые осколки звезд усеяли его. Алида встала с кресла и почувствовала, что ее ноги предательски дрожат от волнения и страха.

– Проводить тебя? – услужливо предложил Вольфзунд. Он тоже поднялся и галантно поддержал Алиду под локоть.

– Нет-нет, – отмахнулась она. – Я сама дойду. Или позову Анса, на крайний случай. Кстати… Почему он постоянно молчит?

– Ты решила за один вечер выпытать все мои секреты? – ухмыльнулся Альюд. – Правильно, пока я благосклонен, нужно действовать. Анс – тоже продажник. Только он провалил задание и остался служить мне на вечность и дольше. Я отнял у него способность говорить, и это, пожалуй, все, что тебе следует о нем знать. Кстати, хорошо, что ты спросила. Теперь ты видишь, что может произойти с тем, кто посмеет нарушить наш уговор или попытается перехитрить меня. Как видишь, человеку не дано обвести меня вокруг пальца. Не скрою, я испытываю от этого некоторую гордость.

Вольфзунд, шелестя бархатом камзола, вывел Алиду из своего кабинета в коридор. Факелы на стенах уже горели, по полу гулял сквозняк: где-то были открыты окна.

– Если ты уверена, что справишься сама, то мне остается лишь пожелать тебе спокойной ночи, – произнес Вольфзунд и заправил Алиде за ухо выбившуюся из хвоста волнистую прядь. – Если Элли принесла тебе чай с медом и ромашкой, то выпей его до последнего глотка. Люди плохо спят после того, как узнают что-то новое. Вы слабые и уязвимые существа. За это я мог бы вас полюбить, но ваши недостатки перекрывают малочисленные достоинства.

– Спокойной ночи, господин Вольфзунд, – тихо сказала Алида. – И спасибо вам за то, что рассказали.

Стараясь не думать о том, что, возможно, кое-что могло быть неправдой, Алида припустилась по коридору, громко шлепая босыми ногами. В полутемных коридорах было страшно, а сквозняк выл в окнах будто зверь, который вот-вот бросится за ней вдогонку.

Сама не зная как, она все-таки выбежала к нужному коридору, словно кто-то вел ее по замку, как кукловод. Алида вбежала в свою спальню, запыхавшись, и захлопнула за собой тяжелую дверь.

На тумбочке действительно дымилась чашка янтарного ромашкового чая, и Алида залпом выпила все, обжигаясь и фыркая. Она быстро скинула платье и с головой забралась под одеяло, поджав ноги. Она всегда так делала в детстве, когда боялась, что злые лесные духи придут к ней ночью и начнут щекотать пятки.

Сон действительно очень быстро обрушился на нее, плотный и непроницаемый, и в его удушающе черных сетях не запуталось ни единого сновидения.

Глава 15, в которой старец и служанка идут на ярмарку

– Ну, давай, еще ложечку. – Алида поднесла к лицу Ричмольда ложку овсянки, но он сморщил нос и засмеялся.

– Алида, ну сколько можно? Я никогда столько не ел, тем более с утра! Прекрати.

– Для выздоровления нужны силы. Я так и знала, что эта Элли слишком легко сдается! Со мной этот трюк не пройдет. Ты обязан съесть все.

Вчерашняя обида на друга растворилась с первыми солнечными лучами. Алида просто не могла больше злиться на Ричмольда из-за веселых разговоров с Кемарой, узнав о нем столько неожиданных вещей. Ранним утром Алида привела себя в порядок и, позвав Анса, отправилась искать замковую кухню.

Оказалось, что кухня и подсобные помещения занимают огромные площади в полуподвале замка. Свет сюда проникал через зарешеченные оконца, приютившиеся у самого потолка. На кухне заправляла Элли и еще две кухарки: Лина и Анна. Быстро, словно тени, они сновали от глубоких промозглых погребов, где хранились продукты, к длинным рабочим столам и ненасытным пастям печей.

Алиду здесь поразило все: и просторные помещения, и количество продуктовых запасов, и огромные печи, и множество прекрасной посуды, и скорость, с которой служанки готовили завтрак. Ароматы свежих булочек, варенья и поджаренных ломтиков бекона взвивались ввысь, под потолок, чтобы просочиться в щелку приоткрытого окна и вырваться на улицу.

Элли почти не противилась, когда Алида вызвалась самостоятельно отнести завтрак Ричмольду. У служанки, должно быть, и без гостей было достаточно хлопот. Лина нагрузила ей полную тележку еды, и Алида, сияя от восторга в предвкушении восхитительного завтрака, покатила обратно в башню. Служанки показали ей специальный пологий подъем, по которому без труда можно было катить тележку на верхние этажи. Выслушав указания Анны, она даже не заблудилась.

С булочками с повидлом Ричмольд расправился быстро и без вопросов, а вот с поглощением овсянки возникли трудности.

– И вообще, что ты меня кормишь? Я и сам могу! Отдай ложку! – капризничал больной.

Он протянул руку к Алиде, не двигаясь при этом телом, но она лишь засмеялась и спрятала миску за спину.

– А вот и не отдам! Ты испачкаешь все вокруг. Поэтому не дерись и ешь. Пока не съешь все, я отсюда не выйду и не оставлю тебя в покое.

Ричмольд изловчился, все-таки выхватил ложку из ее руки, и комок овсянки шлепнулся на одеяло. Алида скривилась.

– Ну и что ты наделал? Элли нас убьет, а потом расскажет Вольфзунду, и он нас выгонит.

Среди ночи Алида проснулась и лежала до рассвета, страдая от противоречивых раздумий. Рассказать ли Ричмольду все, о чем ей поведал Вольфзунд? Он же должен знать о себе правду. А что, если та непонятная способность так и не проявится? Получается, она только зря побеспокоит друга. А он снова назовет ее сумасшедшей девчонкой. Нет, наверное, лучше пока ничего не говорить. Подождем, когда произойдет что-нибудь такое, после чего молчать станет совсем невозможно. Ну, или надеяться, что он сам как-то обо всем узнает.

– Как тебе в общем, получше? – спросила она, наспех стерев с одеяла пятно и усевшись на кровать. – Ой, какая слойка вкусная, правда?

– Вроде получше, – задумавшись на минуту, ответил Ричмольд. – Но правильнее, наверное, было бы лечь в госпиталь. Почему я еще не там?

– Может быть, потому что тебя сразу арестовали бы? – ощетинилась Алида. – Ты забыл, что в Библиотеке тебя отлично запомнили? И того, что у тебя отобрали страницу, Магистры не знают.

– Тогда почему бы не пригласить врача сюда? – упрямился Ричмольд. – Что, если мое улучшение – временное? Я читал, такое состояние бывает перед смертью. Нужно провести осмотр и убедиться…

Алида громко фыркнула и закатила глаза.

– Вот скажи, ты ненормальный? Пока ты валялся без сознания и звал эту белобрысую сороку, жандармы чистили город ото всех, кто хоть как-то мог быть связан с альюдами, а еще хватали молодых людей только потому, что у них могут быть страницы. Ты предлагаешь пригласить врача в замок? Да он тут же помрет со страху. Или натравит на нас стражников. Ой, Рич, а как ты думаешь, простые люди видят замок? И что они о нем думают?

– Мы же с тобой простые люди, Алида, – вздохнул Ричмольд. – И мы видим замок. Следовательно, его видно из окрестностей Биунума и в ближайших деревнях. Когда ты была в Птичьих Землях, Магистрат выступил с заявлением, что на свете не существует магии, кроме той, которой обладают Магистры. Значит, появление замка в горах они объясняют чем-то другим. Например, новейшими строительными технологиями, которые позволили возвести такое величественное здание в кратчайшие сроки. Наверное, большинство горожан удовлетворились таким объяснением.

– Ой… Сложно как-то они придумали, – тряхнула косой Алида. – Знаешь, мне кажется, они зря решили так врать. Правда рано или поздно всплывет, и что скажут люди? Захотят ли подчиняться таким градоправителям? Мне бабушка говорила, что даже маленькая ложь рождает большие проблемы. Я однажды своровала абрикосы у соседки в саду, а потом свалила все на Бартиса, одного деревенского мальчика. Его выпороли, а мне было так стыдно, я всю ночь потом ворочалась и не спала. Так ложь впервые принесла мне проблемы. Бессонница – неприятная штука, правда? Я тогда обманула пару людей, а Магистры хотят провести сразу весь край. Они, наверное, не отделаются бессонницей, когда все узнают правду.

Ричмольд улыбнулся, и Алида смутилась, поняв, что ему становится смешно от ее глупой болтовни. Но в то же время в груди стало тепло и уютно, словно в ненастный день вдруг выглянуло солнце. Он здесь, живой, и улыбается именно ей. А вместе они справятся со всеми неприятностями.

– Вольфзунд обещал, что скоро сюда приедут лекари-альюды, – сказала Алида. – Вроде как их методы лечения куда быстрее и эффективнее обычных. Ух, как бы я хотела посмотреть, как они работают! Может быть, даже сама Симониса осмотрит тебя. Ты вообще чувствуешь, Рич?

– Чувствую что?

– Энергию этого замка. Атмосферу. Раньше здесь было столько магии, что она и за пятьсот лет не выветрилась. Мел сказал мне по секрету, что даже твой перелом должен срастись всего за пару недель. И все из-за магии! Ты только представь, что будет, когда мы восстановим Манускрипт и волшебство вернется в полной силе!

– Алида, – вздохнул Ричмольд. – Еще рано делать какие-либо прогнозы. Может быть, Магистрат окажется быстрее. Не обольщайся.

– Ой, Рич, не начинай, – отмахнулась Алида. – Все будет хорошо, и к тому времени, как ты выздоровеешь, магия уже вернется к альюдам и Вольфзунд найдет и расколдует бабушку с Гертом. Будет здорово!

Она вдруг замолчала и закусила губу. За утренней суматохой Алида забыла, что хотела посвятить сегодняшний день заданию Вольфзунда. Пусть ей, конечно, и не удастся выкрасть все страницы у Магистрата, но можно хотя бы сходить в город и подслушать какие-то разговоры… Правда, после той ночной облавы ей было страшновато отправляться в Биунум, но придется все-таки переступить через свои страхи и заняться делом. Не все же отсиживаться в замке и жевать слойки с джемом.

– Элли просила помочь ей сегодня по хозяйству, – соврала она. – Я зайду к тебе вечерком, ладно?

– Ладно, – без энтузиазма ответил Ричмольд.

Алида взъерошила ему волосы и, смущенно улыбнувшись, выскочила за дверь.

– О, а вот и ты. – Алида вздрогнула от неожиданности, когда откуда ни возьмись на нее налетел Мелдиан, сверкая улыбкой. – Как делишки?

– Всевышний, ну и напугал же ты меня! – укоризненно воскликнула Алида. – Вроде все хорошо, а ты как?

– Видимо, не поняла, – вздохнул альюд. – Я имею в виду, как те самые делишки? Отец просил передать, что времени у нас, в сущности, не так уж много. Особенно пересчитывая на ваш человеческий век. Или ты начнешь действовать лишь после того, как торжественно отметишь восьмидесятилетие? Чур, мне самый большой кусок торта.

– Ой, – сказала Алида. – В общем-то, я как раз собиралась куда-нибудь пойти и что-нибудь спросить… я не бездействую!

– Ага, и по бабке больше, кажется, не скучаешь. Рыжий тут, и ладно, да?

Алида густо покраснела и крикнула:

– Неправда! Бабушка мне дороже всех! И я прямо сейчас пойду в город и заберу Манускрипт из Библиотеки!

Мелдиан, судя по выражению лица, закатил глаза, но это было трудно разглядеть из-за того, что радужка и роговица у него были сплошь черные. Он шумно выдохнул и вкрадчиво произнес:

– Бедная глупая девочка.

Алида хотела возмутиться, но про себя подумала, что он, в общем-то, прав. Мел, прищурившись, осмотрел ее с головы до ног, а потом сказал:

– Ладно, так и быть. Сегодня я тебе помогу. Пойдем вместе на ярмарку. Но сначала тебя нужно привести в порядок: в таком виде на людях лучше не появляться.

– На себя посмотри! – вспыхнула Алида. – Чем это тебе мой вид не нравится?

– Когда мы встретились впервые, ты тоже была босая и с ужасным колтуном на голове. Стало быть, это твой повседневный образ, так? Значит, если там будет кто-то из вашего захолустья, тебя узнают. Начнут задавать вопросы. А нам оно надо? Нам оно не надо. Так что молчи и иди за мной.

Алида насупилась, но все-таки направилась вслед за Мелдианом. Белые крылья маячили перед ее лицом, и она едва удержалась, чтобы не запустить руки в мягкие перья.

Откуда-то из-за угла выбежал Мурмяуз и присоединился к хозяйке.

К удивлению, Мел повел ее вниз, тем же путем, по которому Алида добиралась утром до кухни. Только пройдя по широкому подвальному коридору, альюд свернул направо, в коридорчик поуже, с тремя факелами на стене и двумя невысокими дверями.

– Сейчас подыщем тебе платье попроще и какую-нибудь обувь, – сказал Мелдиан и толкнул одну из дверей.

Алида вошла внутрь и очутилась в маленькой уютной комнате, где, по всей видимости, жил кто-то из слуг. Мел прошел через всю комнату и открыл еще одну дверь за комодом, которую Алида не сразу заметила.

Вдоль стен были развешаны платья в полупрозрачных тканевых чехлах, а на полу громоздились коробки с женской обувью.

– Чье это? – спросила Алида, изумленно разглядывая не то кладовую, не то гардеробную.

– Мое, – оскалился Мел. – Развлекаюсь на досуге.

Алида вытаращила глаза, и Мел рассмеялся.

– Шучу, конечно. Это гардеробная слуг. Иногда им тоже нужно переодеваться, знаешь ли.

– И зачем мы здесь? – спросила Алида, разглядывая старомодную, но опрятную одежду. Ей понравились фасоны платьев: прямые, с длинными рукавами, сшитые из плотных тканей приглушенных тонов. Должно быть, в них очень удобно заниматься повседневными делами.

– Прикинешься бедной служаночкой, – ответил Мелдиан, снимая чехол с первого платья. – Нет, это длинновато…

– А чем тебя не устраивает то, которое на мне сейчас? – поинтересовалась Алида.

– Слишком розовое, – откликнулся Мел, продолжая деловито перебирать наряды. – А остальные причины я уже назвал. Вот, посмотри. – Он бросил Алиде платье с бежевым подолом и сиреневым лифом из крепа. Она подхватила платье и приложила к себе. Подол доходил до щиколоток, и Алида улыбнулась.

– Должно подойти. Я пойду прямо в нем?

– Вместе пойдем, – ответил Мелдиан. – Торжище открывается у реки, дамы всех окрестных поселений наверняка постараются вырядиться поярче, так что это платье отлично подойдет.

– Ясно, – отозвалась Алида, спряталась за небольшой ширмой и принялась переодеваться. – А что мы будем там покупать?

– В наше время это было сборище деревенских торгашей с не слишком интересными товарами, – пояснил Мел. Его голос звучал глухо, будто он засунул голову в какой-то ящик или шкаф. – Может, теперь что-то изменилось, но зато там всегда можно было урвать отличную порцию свежайших слухов. Тебе ведь нужно с чего-то начинать, правда? Прекрасная возможность. О, примерь-ка эти туфли.

Мелдиан поставил перед Алидой пару фиолетовых туфелек с круглыми носами и на низких, изогнутых, как ножка бокала, каблучках. Алида с презрением фыркнула.

– В обуви неудобно. Травница впитывает энергию земли через стопы.

– Это кто тебе такую чушь сказал? – вытаращил глаза альюд.

– Никто, – призналась Алида. – Просто мне нужно оправдание, чтобы не носить это. Ну они же на самом деле жесткие!

– Ты не в том возрасте и не в том положении, чтобы капризничать, – тряхнул ушами Мел. Алида насупилась, но туфли все-таки надела.

– Господин Мелдиан, какая честь, что вы к нам заглянули! – В комнату влетела Анна в переднике, перепачканном мукой. – Мы как раз готовили обед, не желаете что-нибудь перекусить?

– Желаю, – мигом отозвался Мел. – Неси сюда, только что-нибудь легкое, мы с леди Фитцевт отправляемся на важное дело.

Анна широко улыбнулась, и на полных щеках кухарки заиграли ямочки. Она развернулась и выбежала из комнаты.

– Так, а вот эту штуку я возьму для себя, – сказал Мел, выуживая из сундука странного вида плащ с капюшоном.

– Выглядит не очень, – сморщилась Алида.

– Зато безумно полезная вещь, – бодро отозвался Мел. Он накинул плащ себе на плечи, а капюшон надел на голову, пряча рога. Крылья аккуратно спрятались под тканью, напоминая горб. Алида вспомнила, что именно за горбуна приняла его в ту ночь, когда Магистрат отправил городских служащих на разгром Биунума.

– А если еще найти крепкую палку, то будет вообще замечательно, – сказал Мел. – Обычный странствующий старец, что здесь такого?

– Старец и служанка, – кивнула Алида и покружилась в новом платье. – Как тебе?

– Отлично. – Мел улыбнулся. – Кстати, я заметил одну приятную деталь.

– Какую? – спросила Алида, поправляя пятку у туфли.

– Ты больше не визжишь, когда меня видишь.

Алида рассмеялась.

– Ну, ты даже весьма милый, если привыкнуть. Просто… своеобразный.

Дверь вновь открылась, и Анна с Линой внесли в комнату подносы с чаем и свежими булочками. Алида, не дожидаясь приглашения, потянулась к выпечке.

– Девушки, сделайте что-нибудь приличное с ее волосами, ради Первого Волшебника и Преисподней, – прожамкал Мел с набитым ртом.

Анна и Лина заговорщически переглянулись, схватили с комода расчески, шпильки и обступили Алиду с двух сторон.

– Это ты что, про меня? – растерялась Алида. Она искренне не понимала, чего Мелдиан так взъелся на ее прическу. Разве она виновата, что у нее непослушные волнистые волосы? Мурмяуз потерся о ногу хозяйки, подбадривая ее.

– Тогда хоть косички заплетите, – попросила она служанок.

К ее разочарованию, Анна и Лина всего лишь гладко расчесали густые пряди и перехватили волосы у лба широкой льняной лентой. Зато Мелдиан, судя по всему, остался доволен.

– Ну вот, совсем по-другому выглядишь, – сказал рогатый. – Можем идти. Возьми вот корзину, купишь мне фиников.

Он вручил Алиде круглую плетеную корзинку. Юная травница вскинула бровь.

– Почему это я должна покупать? А сам ты что будешь делать?

– Я буду внимательно наблюдать со стороны, как ты ходишь по ярмарке и прислушиваешься к людским разговорам. Вдруг тебе понадобится помощь?

Алида фыркнула, но корзинку взяла. Было бы странно отправляться на ярмарку безо всего. Мел вложил ей в ладонь несколько серебряных монет.

– А ты, друг, останешься в замке, – обратился альюд к Мурмяузу. – Тебя тоже могут узнать, но для тебя маскировку мы не придумали.

– Мяу! – возмутился кот и спрятался за Алиду.

– Ладно, – сдался Мелдиан. – Раз уж вы такие неразлучные, можешь пойти с нами. Только держись чуть в стороне и не привлекай лишнего внимания. Хорошо?

– Ур, – ответил Мурмяуз и облизнулся.

Брать карету и летающих лошадей они не стали. Вместо этого Мелдиан помог Алиде и Мурмяузу спуститься по страшной каменной лестнице. Выйдя к дороге, они поймали попутную телегу. Бородатый возничий спросил было, почему горбатый господин скрывает лицо, но тактично замолчал, когда ему в руку вложили блестящую монетку. До реки ехали молча. Алида сосредоточилась на том, что ей нужно сделать: подслушать разговоры, чтобы понять, какие новости занимают людские умы, а если удастся, то и ненавязчиво разузнать, что затевает Магистрат. Ну и купить фиников Мелдиану, если он сам стесняется.

Вдоль берегов реки раскинулись ярмарочные шатры, пестрые и нелепые, похожие издали на овощной салат или не слишком искусно составленный букет. Аттракционы тоже привезли: огромное уродливое колесо обозрения уже заканчивали устанавливать, и Алида презрительно хмыкнула, проходя мимо толпы восторженных юнцов. Она-то знала, что ничего интересного с этого колеса не увидишь. Еще и заклинит механизм, и сиди себе в хлипкой кабинке на самом верху. Нет уж, у нее есть дела поважнее.

Мелдиан, как и договаривались, пошел в другую сторону. Наверное, он и сам хотел что-то присмотреть на ярмарке, да только не рассказал Алиде что. Мурмяуз трусил чуть вдалеке, но, унюхав лоток с копченой рыбой, побежал туда. Алиде не оставалось ничего, кроме как, влившись в поток пока немногочисленных посетителей, прогуливаться между шатрами, держа ухо востро.

Пару лет назад Алида с большой охотой посетила бы «Шатер Волшебника» – так называлась палаточка на самой окраине рядов. Внутри сидел бородатый старик или пожилая женщина с длинными волосами и давно не стриженными ногтями и предлагали погадать по ладони или на кофейной гуще, а потом – загадать желание и выпить магический чай, который по вкусу, признаться, был очень похож на обычный подогретый компот.

В этом году ярмарка была скромнее. Не было торговцев леденцами в виде звезд и полумесяцев, не было гадалок и продавцов карманных фейерверков – словом, не было ничего, что хотя бы косвенно напоминало сказки и волшебные предания.

Но ароматы печеных каштанов, конфет и пирогов, как всегда, стояли невообразимые, и она подумала, что в этих умопомрачительных запахах кроется больше волшебства, чем во всех аттракционах и ряженых волшебниках-шарлатанах вместе взятых.

Она крепче сжала ручку корзины, когда мимо прошмыгнули немытые мальчишки из рыбацкой деревни. Ее тревожило, что знакомые из родной деревни все-таки смогут узнать ее, но от всей души надеялась, что в отглаженном креповом платье, с расчесанными гладкими волосами и в аккуратных туфлях ее вряд ли примут за прежнюю Алиду, ученицу травницы Стриксии.

Алида заметила палатку торговца сухофруктами, подошла ближе и принялась деловито осматривать товар, особенно придирчиво разглядывая к финикам, которые ей наказал купить Мел. Осы кружили над корзинами, привлеченные сладкими ароматами. Смуглый торговец лениво отгонял насекомых свернутой в трубку газетой, бросая недоверчивые взгляды на покупательницу. Она поспешно вернула в корзину сочащийся медом сушеный персик, обиженно сдвинув брови.

– Я что, по-вашему, похожа на воровку? Да я…

– Алида, девочка! – послышался оклик сзади. Она обернулась и увидела спешащую к ней пухлую розовощекую Тинию, жену продавца рыбы Мавиро из ее родной деревни.

– Алидушка, батюшки, мы-то думали, вы с бабушкой погибли. От дома-то вашего совсем ничего не осталось! Мавиро мой все сокрушался, говорил, надо было давно подсобить им, домик выправить, укрепить. А то от ветра повалится. Так и вышло. Ох, Алидушка, как я рада, что ты в порядке! А бабушка как? Где вы теперь живете? Почему к нам не захаживаете?

– Здравствуйте, тетушка Тиния, – не слишком радостно произнесла Алида. – Бабушка… Нормально, только ноги разболелись, она редко из дома выходит. Мы… Живем у папы, в Биунуме. – Ее голос дрогнул, и она отвела глаза. Лгать старым знакомым, оказывается, не очень-то приятно, особенно когда эта ложь касалась того, о чем даже думать было невыносимо больно.

– Понятно, – протянула Тиния, поправляя цветастый платок на голове. В ее небольших блестящих глазах промелькнуло разочарование. – А нам без травниц плохо. Вы бы хоть зашли. А знаешь что, Алидушка? Может, зайдешь к нам прямо сейчас? Поглядишь суставы Мавиро, они так распухли и болят, просто жуть. И дочка кашляет. А мы тебя чаем напоим с конфетами, да и старший сынок ко мне недавно приехал, познакомишься. – Тиния лукаво улыбнулась. – Сирао у меня красавец, добрый, работящий. Глядишь, понравится тебе, а там и свадьбу сыграем. Ну что, пойдем?

– Ой, – только и смогла произнести Алида. Она огляделась по сторонам, стараясь придумать весомый предлог, чтобы отказать Тинии. Как назло, ничего на ум не шло.

– Ах, какая красивая горожанка! Какое платье! Видать, из самой столицы к нам? Иди сюда, я тебе погадаю! – Полная цыганка схватила Алиду за руку и поволокла в сторону своей лавки. Кажется, она была единственной, кто не боялся гадать на сегодняшней ярмарке.

– Э-э… А-а, ну-у м-м-м… Ага, – промямлила Алида и, виновато улыбнувшись Тинии, поплелась за цыганкой. «Что угодно, лишь бы не разговаривать с Тинией. Я ведь и проболтаться могу», – думала она.

Цыганский ларек был сплошь увешан дешевыми амулетами из дерева, камней и перьев, которые, если верить вывескам, просто обязаны защитить владельца от сглаза, порчи, неудач и арестов. Последний пункт был наспех приписан угольком, видимо, незадолго перед открытием ярмарки.

– Красавица, гадать на кофе, на птичьих костях или по ладошке? А? – Цыганка выпустила руку Алиды и деловито встала за прилавок, разложив перед гостьей всевозможные приспособления для предсказания будущего.

– М-м-м… а по картам нельзя? – робко спросила Алида.

– Ах, нет, нет! Последнюю колоду криворукий сынок уронил в реку вчера вечером, – всплеснула руками женщина. – Уж я ему уши надрала, можешь мне поверить. Ну, так что ты выбрала? Кости?

Цыганка рассыпала на платок горстку мелких косточек, и у Алиды волосы зашевелились от отвращения.

– Ой, нет! Давайте тогда кофе…

Алида обернулась по сторонам, желая убедиться, что Тиния потеряла ее из виду и больше никаких встреч со старыми знакомыми не предвидится.

– Кофе так кофе, – согласилась цыганка и принялась возиться с видавшей виды туркой. – Нездешняя ты ведь, а?

– Здешняя, – вздохнула Алида. Она уже пожалела, что не догадалась сбежать, как только цыганка расцепила пальцы. Хотя, с другой стороны, ее любопытство уже настолько разыгралось, что уходить не особенно-то хотелось. Разве что Мел пожурит ее за задержку… Но она ведь совсем недолго, погадает и тут же назад, к делам.

Цыганка прочитала над горячим кофе какое-то короткое, не очень складное стихотворение, подозрительно напоминающее детскую считалочку, и налила напиток в эмалевую кружку с отколотым краешком.

– Пей, красавица.

Алида понюхала кофе, отметив, что по запаху он больше похож на цикорий, и быстро выпила, обжигаясь и громко фыркая. Какая-то дама в широкополой шляпе укоризненно покачала головой, видимо, задетая манерами незнакомки.

– Глазки-то какие блестящие, – заметила цыганка. – Чай, заболела? Ну, давай сюда чашку, все будущее тебе расскажу, все дела сердечные рассужу.

Она улыбнулась так, будто у Алиды не могло быть других вопросов к будущему, кроме касающихся «сердечных дел». Алида укоризненно посмотрела на цыганку. Знала бы эта предсказательница, что на самом деле ее тревожит!

Цыганка перевернула чашку на блюдце, подождала немного, пока гуща подсохнет, и заглянула внутрь, рассматривая получившийся кофейный узор. Алида тоже заглянула.

– А, красавица, башня какая-то у тебя, – неуверенно протянула гадалка, крутя в ладонях чашку. – Посмотри сама. Высокая башня. Может, тебя в темницу посадят, а?

– По-моему, это гроб, – с сомнением произнесла Алида. – Ну, или надгробие. Я видела такие на кладбище в деревне.

Цыганка уставилась на нее, открыв рот.

– Ты что такое говоришь? Какой гроб? Какое надгробие? Это будущее твое! Ты не можешь себе такое предсказать! Ты же молодая красивая девушка! Башня же, ну посмотри внимательно.

– А что такого? – пожала плечами Алида. – Все там будем.

Несколько прохожих посетителей ярмарки замедлили шаг и уставились на них с цыганкой. Ветерок раскачивал амулеты, отчего они, сталкиваясь, гремели и позвякивали, почти как черепа в Птичьих Землях, только этот звук никак не желал выстраиваться в мелодию.

Бабушка всегда учила ее относиться к смерти с уважением, но без излишнего ужаса, которым порой так грешат простые люди. Каждый день кто-то рождается и умирает, и когда-то наступит и твой черед. Нужно быть готовой встречать смерть, как старого друга, особенно если хочешь вступить с ней в поединок, как это делают травники и лекари, изо дня в день выцарапывая человеческие души из ее лап.

– Знаешь что? Иди подобру, красавица, пока я не закричала, что ты ведьма. – Цыганка отложила чашку в сторону, вытерла руки о собственное платье и сердито посмотрела на Алиду. – Нечего мне клиентов распугивать. Даже плату с тебя не возьму, иди только! Иди!

Гадалка вытолкала клиентку подальше от палатки, и Алида, задрав подбородок, зашагала прочь. Не очень-то и хотелось! Разберется как-нибудь без советов этой незадачливой предсказательницы.

Народу заметно прибыло, и теперь приходилось внимательнее смотреть по сторонам, чтобы не столкнуться ни с кем из праздношатающихся посетителей ярмарки. Встреча с шарлатанкой значительно испортила настроение Алиды, и теперь она просто шла без цели, не обращая внимания на товары и совершенно забыв о финиках.

Мимо прокатил мужчина на странном кресле с большими колесами, которое толкала вперед женщина, должно быть, его жена. Алида отскочила в сторону, чтобы не мешать, и с интересом посмотрела вслед диковинному транспорту. Она никогда не видела ничего похожего.

Продавцы осмелели и стали громче расхваливать свои товары; торговля пошла бойчее. Алида забрала чуть правее, обходя компанию крепких веселыхребят, громко свистящих вслед трем длинноволосым девушкам, и чуть не задела лоток, уставленный стеклянными флаконами и берестяными коробочками с пучками трав.

– Осторожнее, девочка! – прикрикнул на нее торговец с седыми усами. – Не попорть мой товар. Кстати, не желаешь чего-нибудь приобрести? – Он крепко схватил Алиду за запястье и развернул лицом к себе. – У меня есть отличное средство от женских лунных дней. Почти волшебное, – добавил он полушепотом. – Очень облегчает жизнь.

– Правда? – недоверчиво спросила Алида. – И сколько оно…

– Прошу прощения, моя служанка, кажется, заблудилась, – прозвучал у нее над ухом голос Мелдиана, и рука обхватила ее второе запястье. – Алида, пойдем.

– Но этот господин продаст мне средство от лунных дней! – воскликнула Алида.

Мелдиан рывком оттащил ее от прилавка.

– Ну почему из всех глупых смертных девочек нам досталась самая наивная? – вздохнул он.

Алида хотела ответить ему что-нибудь язвительное, но передумала. И как она, ученица травницы, могла поверить в такую ерунду? Наверняка усач собирался втридорога продать ей флакон родниковой воды.

– Ну и где мои финики? – требовательно спросил Мел, глядя в пустую корзинку.

– О, – ответила Алида.

– Ясно, – сказал он.

– Ты, кстати, теперь хромаешь на левую ногу, а когда мы только приехали, припадал на правую. Хотя я считаю, что горба вполне достаточно, – желая задеть своего попутчика, заявила Алида.

– Правда? – Мелдиан пошевелил длинными ушами, и это было заметно даже под капюшоном. – Вот ведь.

Он поудобнее перехватил палку, которую подобрал по пути, и пошел дальше, уже не притворяясь хромым. Алида хихикнула.

– Пойдем к площади, там соорудили что-то вроде деревянной сцены, и вокруг нее толпится уйма народу. Наверняка перемывают кости друг другу и своим седобородым правителям. Настоящий кладезь для тех, кому нужны первоклассные слухи, не находишь? – сказал Мел. – Думаю, без меня ты бы так и промоталась без дела да тратила отцовские деньги на всякую ерунду. Идем.

– Если ты всегда такой ворчливый, то при следующей встрече я отговорю Лиссу от замужества, – сказала Алида.

Палатки и лотки неровными рядами расходились от моста, перекинутого через реку, чтобы вновь продолжиться уже на другом берегу. Алида заметила, что там, со стороны рыбацкой деревни и предместий Биунума, людей гораздо больше, и они с Мелдианом направились к мосту.

Вдоль реки растянулись ряды со съестным. Вкусно пахло пирожками с мясом, печеными каштанами, свежими леденцами и кашей, которую посетители ярмарки ели тут же, накладывая в тонкие берестяные мисочки. Алида проглотила слюну, но не стала ничего покупать. Мел был прав, ей нужно сейчас сосредоточиться, ведь только от нее зависит, как скоро бабушка к ней вернется.

Она прислушивалась изо всех сил, стараясь вырвать из гула и гомона хоть что-то полезное. Журчала река, люди смеялись и громко переговаривались, кричали торговцы, визжали от восторга дети на аттракционах, собаки с громким лаем выпрашивали мясные пирожки, стрекотали кузнечики в траве, громыхали телеги и повозки, позвякивали украшения и безделушки, трепались на ветру флажки и полотняные стены палаток, но о городских делах никто говорить не спешил.

– Свежие лепешки!

– …помолвились уже, свадьба в конце лета…

– А ну, брысь отсюда!

– …вчера мешок пшена стоил дешевле! Форменный грабеж!

– Горнес, не отставай, мы не будем тебя ждать!

Алида потрясла головой. Наверное, зря она послушалась Мелдиана и пришла сюда. Надо было отправляться прямо на площадь перед Библиотекой. А еще лучше – в саму Библиотеку и придумать что-нибудь на ходу. Здесь она вряд ли услышит что-то полезное.

Они ступили на первые доски моста и остановились, едва не врезавшись в спины тех, кто шел впереди. Почему-то люди замерли, так и не перебравшись на другой берег. Алида вытянула шею, стараясь рассмотреть, что там происходит.

Женщина перед ней заворчала и притянула своих детей поближе. Кто-то развернулся и пошел обратно, но большинство так и осталось толпиться на мосту.

– Минутку внимания, – услышала она уверенный мужской голос откуда-то спереди. Алида встала на цыпочки, пытаясь хоть что-то рассмотреть. В центре моста стоял незнакомый рослый мужчина в синей форме, очень похожей на ту, которую носят городские жандармы Биунума. Она боязливо поежилась.

– Не стоит беспокоиться, – продолжил незнакомец, обращаясь сразу ко всем собравшимся. По толпе прокатился недоверчивый ропот. Алида рассмотрела рядом с говорящими еще пятерых в синей форме. Но крой их мундиров слегка отличался от жандармских.

– Сначала сложите оружие, – выкрикнул кто-то из толпы.

– У нас ничего нет, – ответил высокий и демонстративно поднял руки ладонями вверх. – Мы здесь по поручению Магистрата. Нет-нет, повторюсь, не стоит беспокоиться. – Он немного подождал, пока крики стихнут, и снова заговорил: – Господа Магистры, наши мудрые правители, хотят загладить свою вину. Многим из вас показалось, что Магистры несправедливо обошлись с некоторыми гражданами. Недопустимо, чтобы вы думали о правителях в негативном ключе…

– С каких это пор они объявили себя правителями? – прошипел Мел сквозь зубы. – Король еще жив.

– Несправедливо обошлись? Вы сожгли четверых! – крикнула из толпы женщина. Несколько человек ее поддержали.

– Осужденные были повинны в попытках возродить темное колдовство! – парировал мужчина в синем мундире. – Магистрат служит во благо народа! Нельзя допустить, чтобы кто-то пытался подорвать могущество градоправителей. Игры с малоизученными энергиями смертельно опасны, и по-настоящему управлять магией могут только Магистры, что бы вам ни говорили. Город заботится о вас, обезвреживая тех, кто представляет собой опасность. Но вообще-то мы сейчас здесь для того, чтобы доложить о готовящемся событии. Ровно через десять дней в северо-восточных предместьях, у поселка Риззун, состоится празднование первого дня лета. Магистрат приглашает всех, – здесь в его голосе послышались стальные нотки, будто это было не приглашение, а приказ, – абсолютно всех жителей. – Мужчина попытался улыбнуться. – Вы увидите, насколько щедры и добры к вам градоправители.

– А фейерверки будут? – спросил мальчик рядом с Алидой.

– Конечно, будут, – заверил его магистратский глашатай. – И не только. Мы готовим грандиозную программу, каждый найдет себе развлечение по душе. Глава будет рад лично приветствовать каждого пришедшего.

Люди снова стали шептаться, но на этот раз в голосах слышалось больше радости, чем недоверия. Алида нахмурилась. Отчего-то весть о празднике не показалась ей радостной.

– Так и знал, – тихо сказал Мелдиан. – Ничего хорошего из этого не выйдет. Снова что-то замышляют. Идем, нужно сказать отцу.

Он развернулся и потащил Алиду прочь.

– А как же задание? Я же не узнала ничего нового про Манускрипт! – запротестовала она.

– Ты узнала кое-что другое, – ответил Мел. Капюшон немного сполз с его головы, открывая лицо. Алида заметила, что он сильно помрачнел.

Они пересекли ярмарку быстрым шагом, не отвлекаясь на окрики торговцев и не смотря по сторонам. Мурмяуз снова семенил рядом, довольный, что нашел хозяйку в толпе.

– Я не понимаю! – воскликнула Алида. – Что это значит?

– Риззун находится в противоположной от нашего замка стороне, – сказал Мел на ходу. – Если они так настойчиво зазывают всех именно туда, значит, им нужно отвлечь людей от того, что будет происходить где-то здесь. Теперь понимаешь? Магистрат готовит что-то против нас. Скорее всего, замышляет сражение. Что-то такое, после чего оставшиеся две страницы окажутся у них в руках.

Мелдиан в задумчивости почесал нос, и кусочек кожи, подозрительно похожий на раскрошенную штукатурку или гипс, остался у него на ногте. Алида вытаращила глаза, но Мел лизнул серый осколок и приклеил его на место.

– Ну вот, началось, – поморщился рогатый. – Возвращаются времена, когда я сидел на фасаде Дома, Который Нельзя Найти. Не смотри на меня с таким ужасом, ты сама говорила, что я довольно милый.

– Если привыкнуть, – закончила за него Алида, и они направились к дороге ловить попутную повозку.

Глава 16, в которой Ричмольд близок к отчаянию

Говорят, дома тоже живые. Все радости, печали, потери и сокровенные мечты питают жилище, наполняя его живительным светом, невидимым, но теплым и ощущаемым.

Конечно, Ричмольд в это не верил. Но в ту ночь, попав в полузабытьи в Черный Замок, он сразу ощутил перемены. Его будто укутали в мягкую шаль, теплую и уютную, и убаюкали песней, тихой и неуловимой. Он смутно помнил, как оказался в замке и что было до этого, но точно знал лишь одно: Алида вернулась. Она нашла его.

Замок объял его сном, темным, плотным, спокойным. И в эту же ночь боль, так долго терзавшая тело, начала отступать, словно стены вбирали ее в себя и выдыхали через витражные окна.

Наутро Ричмольд проснулся со смутным ощущением, что падение с башни ему только приснилось. В самом деле, не мог же он почувствовать себя лучше только из-за того, что его перевезли в замок? А может, он просто-напросто умер? Но нет, тогда бы не было вообще ничего. Людские души ведь не улетают к звездам, сливаясь с бархатом ночного неба. Хотя Ричмольд не отказался бы после смерти очутиться в сонме звезд, прекрасных и манящих.

Чувство реальности вернулось к нему, когда в комнату влетела, шелестя розовым платьем, Алида. И на душе сразу стало легче.

Удивительно, но боль в конце концов ушла, оставив только усталость. Ричмольд даже пытался сесть на кровати, но у него ничего не вышло: движение вернулось только к рукам, а все, что ниже груди, было будто не его телом вовсе. Он щипал себя за ноги, но не чувствовал ничего. «Должно быть, все будет позже, – думал он. – Если замок, Всевышний или что-то еще помогло мне, то, наверное, поможет и дальше».

Но дни тянулись медленно, как ирис, сваренный из сгущенного молока в эмалевой кастрюле, а ноги так и не желали двигаться или ощущать его щипки, которые становились все настойчивее и оставляли фиолетовые следы на бледной коже.

Из этого угла комнаты нельзя было заглянуть в окно, и Ричмольд изнывал от скуки, в бесчисленный раз рассматривая нехитрую обстановку. Шкаф с резными дверцами, стол, укрытый скатертью, два стула, кресло с зеленой обивкой, тумба со старомодной лампой… Иногда к нему заходили служанки и приносили еду, иногда заскакивала Алида, ненадолго занимая его разговорами, пару раз заходила Кемара, но все остальное время скука и тоска стягивали его голову обручем, от которого начинали ныть зубы.

Алида принесла ему книг, но в его позе читать было не очень удобно, и Рич занимал себя этим занятием до тех пор, пока руки и шею не начинало сводить.

Он немного злился на Алиду, ведь она может ходить везде, где только хочет. Может подойти к окну и взглянуть на небо. Может даже выйти в сад. А если разрешит Вольфзунд, то и в город. А он лежит здесь, не способный даже переменить позу, и страдает от скуки, ожидая, когда она удостоит его своим посещением.

В голову лезло разное, не всегда доброе, и Рич незаметно для себя хмурился, размышляя обо всем, что случилось за последний месяц.

Кемара сообщила ему, что вернулся Глава и привез Священный Всполох, лютый огонь из далеких земель, и Рич сперва разволновался, но потом сообразил, что в замке им с Алидой вряд ли что-то угрожает. Без их страниц, к тому же, Магистрат не навредит другим хранителям. С другой стороны, что мешает старикам собрать армию и двинуться на штурм замка? Они ведь знают, что сейчас альюды не представляют особой опасности. Отнять две страницы, войной или обманом, не так-то сложно. И Ричмольд каждый час ждал чего-то страшного, но время тянулось, и ничего не происходило.

Хозяин замка тоже заходил к нему несколько раз, но Ричмольд смущался, опускал глаза и на вопросы отвечал односложно. Хотя, кажется, Вольфзунд был настроен весьма участливо.

В один из вечеров он задремал, убаюканный мерным завыванием ветра за окном. Из-за туч, затянувших небо, рано стемнело, хотя до ужина еще оставалось время. Ричмольд не понял, проспал он несколько минут или часов, но разбудили его голоса. Где-то в коридоре, недалеко от его двери, разговаривали Вольфзунд и незнакомая женщина. Юноша недовольно поморщился, но вскоре различил слова и напрягся, стараясь ничего не пропустить.

– Не требуйте от меня невозможного, – мягко говорила женщина. – Вы сами знаете, может ничего не получиться.

– Используй все, что у тебя осталось, – вкрадчиво прозвучал голос Вольфзунда. – Задействуй свои глубинные силы, а не только то, что давала тебе магия. Ты – больше, чем сосуд для волшебства. Ты сильна сама по себе.

– Но что, если мои силы пригодятся для чего-то более важного? – слышался женский голос. – Я не могу их так просто растратить.

– Что может быть важнее будущего? От него зависит, получим мы свое или нет, – нетерпеливо бросил Альюд. – Я не намерен больше ждать. Пошли.

– Важнее будущего только настоящее, Владыка, – тихо произнесла незнакомка. – Но если вы так решили, то я не смею вам перечить.

Шаги раздались ближе, и, к удивлению Ричмольда, Вольфзунд с женщиной зашли именно в его комнату. Ричмольд прикинулся спящим.

– Это он? – Рич услышал, как она подошла к кровати, и воздух всколыхнулся от ее быстрых движений. – Совсем мальчик…

– Он, – ответил Вольфзунд. – Все, что нам осталось, Сим. Понимаешь? Все, что осталось. Великий Первый Волшебник, мог ли я когда-нибудь предположить, что буду зависеть от хилого подростка?

– Не могу обещать, – выдохнула Сим. – Но я попытаюсь. Ради вас.

Ричмольд почувствовал, как прохладная ладонь опустилась ему на лоб, и вздрогнул. От ладони пахло мхом, землей и чем-то пряным, словно она работала в лавке специй.

– Тогда остается уповать на удачу. Я вас оставлю, – произнес Вольфзунд и вышел из комнаты.

Ричмольд приоткрыл глаза.

Стройная женщина с красивым точеным лицом, облаченная в зеленое платье с широкими рукавами, сосредоточенно раскладывала на столе травы, вынимая их из сумки, висевшей у бедра. Она зажгла лампу и несколько свечей, и огненные блики заплясали, отражаясь в ее глазах. Ричмольд невольно залюбовался, как ее тонкие руки перебирают какие-то неведомые травы, отчего комната наполнилась пьянящими ароматами.

Сим обернулась на него и тепло улыбнулась.

– Не бойся. Я тебе помогу. Скажи, сильно болит?

– Н-нет, – запнулся Ричмольд. От ее улыбки вдруг бросило в жар, а во рту пересохло. – Совсем не болит. Только… Только лучше бы болело.

– Понимаю, – кивнула она, налила воды в блюдце и подожгла над ним пучок разных трав. Пепел посыпался в воду, и травница принялась что-то шептать, склонившись к блюдцу. Мурашки пробежали у Ричмольда по затылку. Он не разбирал слов, но звучало все довольно пугающее. Словно заклятие.

Закончив с наговором, травница подошла к его кровати и сбросила с парня одеяло. Ричмольд удивился, а Сим тем временем начала расстегивать пуговицы на его длинной полотняной ночной рубашке. Рич отчаянно покраснел и попытался прикрыться, но она легонько ударила его по рукам.

– Лежи смирно! Так надо. Одежда мешает. Ткань отвлекает силу.

Продолжая заливаться багрянцем, Ричмольд послушно убрал руки и вытянул их вдоль тела. Он снова закрыл глаза, так было не настолько стыдно.

Сим раздела его догола, взяла со стола блюдце с заговоренной водой и начала обрызгивать тело зельем. Травяной дух в комнате стал еще гуще, и сквозь закрытые веки Ричмольду вдруг показалось, что он до сих пор лежит в домашней лечебнице цыганки.

Травница зашептала что-то, сначала медленно и тихо, с придыханием. Постепенно ее шепот ускорялся и становился громче. Ричмольд различал отдельные слова, но не мог понять, что они означают. Этот странный, гортанный и отрывистый язык был ему незнаком.

Когда пахнущая травами вода закончилась, Сим приложила ладони к груди юноши. Ричмольд вздрогнул от ее прикосновения, но руки прижимали его так сильно, будто принадлежали не хрупкой травнице, а кому-то куда более сильному. Кожу кольнуло, и Ричмольд все-таки решился открыть глаза.

Чаровница замерла, прижав ладони к его груди и опустив к рукам лицо. Она шептала колдовские слова, то медленно и вкрадчиво, то срываясь на почти звериный хрип. Ричмольду стало так жутко, что вместо стыдливой дрожи по его телу пробежали мурашки. От ладоней Сим разливался жар, но не мягкий и уютный, а острый, колкий, болезненный, словно кожу прокалывали десятки раскаленных ножей. Проникая сквозь кожу и мышцы, тепло разливалось внутри, прожигая тело насквозь, еще сильнее приковывая к постели. Лоб Ричмольда покрылся испариной, и он застонал от боли, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик.

– Тише, тише, – сказала альюд, перестав шептать заклинание. – Скоро все пройдет. Тише. Потерпи.

Ловко и быстро она перевернула Ричмольда на бок и приложила ладони к его спине, ровно напротив того места, к которому притрагивалась раньше. Невидимые раскаленные ножи будто снова вонзились под кожу, протыкая насквозь, и Ричмольд, не сдерживаясь, закричал, спрятав лицо в подушку.

Вспыхнул свет, неестественно яркий, и боль вновь резко пронзила все его тело. Ричмольд едва не потерял сознание, и вдруг все закончилось.

Альюд убрала ладони со спины, вновь перевернула Ричмольда и укрыла его одеялом, заботливо подоткнув края. Больной тяжело дышал, волосы прилипли ко лбу, во рту пересохло. Травница налила стакан воды и дала ему в руки.

– Выпей, мой мальчик. Тебе все еще больно?

– Да, – хрипло ответил Рич, сделав глоток. Прохладная вода приятно освежила горло, боль осталась лишь воспоминанием.

– Значит, я еще на что-то способна, – улыбнулась она и села на его кровать. – Прости, я забыла представиться. Я Симониса.

– Величайшая из травниц? – повторил Ричмольд слова Алиды.

Чаровница рассмеялась, звонко, как колокольчик, и Рич снова невольно залюбовался ею.

– Может, когда-то ею была. Но точно не сейчас. Ну, ты как? Чувствуешь что-нибудь необычное?

Ричмольд прислушался к своим ощущениям. После боли и вспышки магического света в каждой клеточке пульсировала усталость, словно он несколько часов напряженно работал. Он попробовал пошевелить ногой. Отчего-то ему показалось, что сейчас-то точно все должно стать по-прежнему. Но нога не сдвинулась ни на миллиметр. Рич напряг все силы, но ничего не произошло. Ноги по-прежнему не желали его слушаться, словно существовали отдельно от остального тела и уже давно не принадлежали ему.

Ричмольд беспомощно взглянул на Симонису.

– Не получается? – сочувственно спросила она. – Ничего, не расстраивайся. Не у всех получается с первого раза. К тому же я не уверена, что моих сил хватит на полное исцеление. Если бы у Хозяина не было новых продажников, я не смогла бы вообще ничего. По крайней мере, мне удалось главное: твои кости теперь целы. Ты рад?

Она ободряюще сжала ладонь Ричмольда, и тот быстро облизнул пересохшие губы.

– Да… Рад, наверное…

Он украдкой ткнул себя пальцем в бедро. Ничего не почувствовав, ткнул сильнее, вжимая ноготь в кожу. Палец вдавился в податливую плоть, но больше он ничего не ощутил. Ричмольд тяжело выдохнул и без сил опустил голову на подушку.

– Все будет хорошо, – заверила его Симониса. – Ты почти здоров. Если все сложится удачно, я излечу тебя до конца.

– Зачем вам это? – спросил Рич.

– Это нужно не мне, а Господину, – покачала головой травница. – А он никогда не раскрывает нам своих истинных планов. Ты нужен ему, и это все, что мне положено знать. Он чувствует в тебе силу. Значит, сделает все, чтобы ты встал на ноги.

– Тогда… Зачем ему именно я?

Симониса встала и отошла к столу, сосредоточенно перебирая травы в сумочке. Вопрос Ричмольда остался без ответа.

– Но я не чувствую ног! – выкрикнул он. – Я так и останусь бесполезным!

Симониса обернулась и смерила его долгим взглядом.

– Это все, что я смогла сделать. Больше от меня ничего не зависит, пойми. Но мы что-нибудь придумаем. Если Манускрипт будет восстановлен и магия, заключенная в нем, вернется к нам, я помогу тебе, огненное дитя двух мертвецов. Но сейчас тебе лучше поспать.

Она собрала свои вещи, ободряюще улыбнулась и поспешила выйти из комнаты.

– Огненное дитя?.. – спросил он, но Симонисы уже не было.

Рич без сил откинул голову на подушку. Все, что она смогла сделать… Выходит, он теперь всю жизнь вынужден провести здесь, в душной комнате, из которой даже не видно неба? А был ли тогда смысл сращивать его кости? Был ли смысл оставаться живым?

Неужели они правда верят в то, что старую книгу еще можно собрать?

Алида и не подозревала, как сильно ее утомил поход на ярмарку. Она хотела всего лишь переодеться и тут же бежать к Ричмольду, но не удержалась, присела на кровать, а в себя пришла через пару часов, лежа в обнимку с подушкой. Мурмяуз спал у нее под боком, безмятежно посапывая.

Когда под вечер она, наконец, вбежала в комнату Ричмольда, в нос ей сразу ударил сладковато-горький травяной аромат. Юноша повернул голову в ее сторону и слабо улыбнулся, увидев подругу.

– Ух, как я замоталась! – с порога заявила Алида и устало опустилась в кресло. – Прости, что не могла раньше прийти. Мы ходили на ярмарку, а потом я просто присела отдохнуть и… Ты как?

– Нормально. – По лицу Ричмольда пробежала тень, и Алида это заметила. – Лежу, иногда что-то ем, снова лежу. Я не могу похвастаться такой же насыщенной жизнью, как у тебя.

– Рич! – укоризненно воскликнула Алида. – Когда ты выздоровеешь, мы с тобой тоже сходим на ярмарку, может даже, прокатимся на колесе обозрения. Будь терпеливее, ты же астроном! Вряд ли торчать у телескопа интереснее, чем лежать и отдыхать! Кстати, чем у тебя пахнет? Какими-то травами…

– Чаровница приходила, – ответил он. – Симониса.

Алида вскочила, будто ее ужалила оса, и вытаращила глаза.

– Симониса здесь?! Она тебя лечила?! Ричик, это же чудесно!

– Только вот чуда не произошло, – прервал ее друг, не без злорадного удовольствия отметив, как восторг на лице Алиды сменяется недоумением. – Пока Манускрипт не собран, я не смогу даже встать с кровати.

– Ну, так это же ничего, – улыбнулась Алида. – Совсем скоро все образуется. Все будет хорошо, вот увидишь. И, вообще-то, ты должен радоваться и благодарить Первого Волшебника за то, что ты жив. Так что давай, взбодрись и поболтай со мной. – Она поерзала, оглядывая комнату. – У тебя мило. Мне нравятся витражи в верхней части окна, они красивые.

– Одно здесь плохо, – вздохнул Ричмольд. – Звезд не видно. Вроде бы и окно рядом, но отсюда, с кровати, не видно ничего… Наверняка она тяжеленная, но Вольфзунд мог бы как-нибудь ее переставить, если попросить, как думаешь?

– Думаю, мог бы. А пока давай я тебе расскажу, что отсюда видно. – Алида встала с кресла, забралась на подоконник и высунулась в окно. – Так… Вижу Млечный Путь, он сегодня чуть розоватый, как цветок яблони, но не очень яркий. А там, – она махнула рукой куда-то в сторону гор, – висит ковш. Ну, знаешь, похож на тот, которым бабушка воду из бочки черпает. Вот он ярко светится.

– Это Большая Медведица, – устало улыбнулся Рич. – Посмотри, Тубан сегодня мерцает красным?

– Какой такой тюрбан? – переспросила Алида. – Нет здесь такого.

Она еще сильнее высунулась наружу, крепко вцепившись пальцами в отлив, и присмотрелась к небу. Мимо пролетела крупная сова, и девушка вздрогнула от неожиданности.

– Смотри не свались, – предостерег Ричмольд. – Тогда я от скуки совсем ужмусь.

– Что сделаешь? – Алида пересела на внутренний подоконник и стряхнула с ладоней пыль.

– Ну, сожмусь, как чернослив, – пояснил Рич. – Ссохнусь.

– Ага, ты уже стал использовать метафоры? Растешь, господин звездочет, – ехидно сощурилась она. – Так какой там Тюрбан должен быть красным?

– Тубан. Третья звезда в созвездии Дракона. Его красноватый оттенок в последний месяц весны поможет определить, ждут ли нас холодные ночи летом. Жаль, что у меня нет сейчас звездного дневника. Я мог бы продолжить вести записи Герта, пока его нет…

– Не знаю я, где там твое созвездие Дракона, – посмотрев с минуту в окно, ответила Алида. – Тут нет ничего похожего на драконов. Ковши, треугольники, всякие уголочки. Хотя вот это, возможно, и похоже на зубастую пасть… – Она вытянула руку с оттопыренным большим пальцем и прищурила один глаз, отмеряя расстояние между звездами. – На пасть с кривыми зубами.

– Созвездия называются так не потому, что они точь-в-точь похожи на медведиц или драконов, – вздохнул Ричмольд. – Просто так принято. Древние так решили.

– С фантазией у этих древних был порядок, – заметила Алида. – Здорово, если каждый астроном был бы хоть капельку таким же изобретательным и поэтичным.

Ричмольд пробормотал что-то неразборчивое.

– Кстати, как спина? Болит? Я бы, наверное, умерла, если бы мне пришлось вот так лежать… Ой, прости, снова я что-то не то говорю.

Рич побледнел и повернул лицо к стене. Повисло напряженное молчание.

– Как я уже говорил, здесь была Симониса, – поколебавшись, сказал он. – Твоя хваленая травница. Она со мной что-то сделала, провела какой-то обряд, и теперь мои кости целы. Но я по-прежнему ничего не чувствую.

Алида покачала головой. Симониса была здесь, пыталась ему помочь! И как он может лежать с кислой миной? Ему ведь помогала самая сильная травница королевства! Даже если сейчас что-то не так, значит, скоро наладится. Этот дурень просто пока еще не понимает, насколько ему повезло.

– Рич, это же замечательно! – сказала она. – Сильнее Симонисы никого нет. Кроме нее, тебя никто бы не вылечил. Она придет снова и проведет новый обряд, а если нужно, то вернется еще раз. Все будет хорошо, теперь уж точно!

– Нет, – глухо отозвался Ричмольд. – Она сказала, что больше ничего не сможет сделать. Перелом сросся, но все, что мне осталось – это лежать здесь до самой смерти. И я даже не смогу выпрыгнуть в окно, чтобы закончить все это.

Алида не поверила своим ушам. Что он несет? Как такие глупости могут вообще прийти в голову?

– Рич! – возмутилась она. – Вот ты корчишь из себя умника, а на самом деле говоришь такую чушь! Осталось совсем немного. Мы восстановим Манускрипт, и Симониса снова станет могущественной! Да она в два счета поставит тебя на ноги! Если ты к тому времени не решишь умереть, допустим, от голода. Хотя, по-моему, решительно невозможно отказываться от того, чем здесь кормят.

– Нет, Алида! – Ричмольд гневно сверкнул глазами, и сейчас они заблестели так, как никогда не блестят у обычного человека. – Это ты не понимаешь! Почти все страницы сейчас принадлежат Магистрату, у альюдов нет практически никаких шансов! Ты врываешься ко мне в комнату, довольная, и рассказываешь о том, как веселилась на свободе, а как я себя чувствую, тебе нет никакого дела! Ярмарки, обеды, конные прогулки – кажется, ты уже даже не пытаешься отыскать свою бабку и Герта, да?

Алида едва не зашипела от ярости и сжала кулаки.

– Рич, ты полный идиот! Больше всего на свете я хочу вернуть бабушку! А еще… – Она перевела дух. – А еще я очень хочу, чтобы с тобой все было в порядке! Потому что ты стал дорог мне, Рич! И я не прохлаждаюсь без дела, как тебе могло показаться. Я делаю все, что в моих силах! Но подумай сам, много ли я могу сделать одна?

Ричмольд ничего не ответил, он тоже тяжело дышал, словно вспышка ярости высосала из него все силы. Алида собиралась основательно обидеться на него, но бледный, уставший, с растрепанными волосами он вызывал острую жалость. Она подошла и накрыла его ладонь своей.

– Не волнуйся, Ричик, я правда стараюсь. Мелдиан даже немного помогает мне. Мы с тобой больше не одни. Я обязательно что-нибудь придумаю, и мы будем гулять с тобой по саду, и слушать птиц, и нюхать цветы. Ты вообще когда-нибудь обращал внимание на то, как пахнет яблоневый цвет?

Ричмольд поднял на нее округлившиеся глаза.

– А разве он вообще как-нибудь пахнет?

– Пахнет, и еще как! Так тонко и нежно, как, должно быть, самое светлое волшебство. Если бы я умела рисовать, я бы написала этот аромат акварелью.

– Я предпочитаю обращать внимание на то, что появляется на яблонях уже после того, как они отцветут, – ответил он. – От плодов куда больше практической пользы.

– Вот если бы ты хотя бы иногда отрывался от книг и дневников и думал бы о чем-нибудь высоком, то заметил бы множество интересных вещей, – улыбнулась Алида.

– К твоему сведению, я и так постоянно думаю о высоком, – оскорбился Ричмольд. – Ведь нет ничего выше звезд.

– А вот и есть! Там, еще выше, живет Первый Волшебник! – Она сложила руки на груди с видом победителя.

Ричмольд скептически фыркнул. Алида улыбнулась. Она обязательно придумает что-нибудь, чтобы помочь ему. В лепешку разобьется, но сделает так, чтобы он смог выйти из этой комнаты. Иначе и быть не может.

Глава 17, в которой неосторожное слово может стоить жизни

Алида полночи ворочалась, пытаясь придумать, как облегчить другу жизнь. Она не представляла, что делала бы сама, окажись в такой ситуации. День и ночь лежать на кровати и смотреть в потолок – что может быть страшнее? Узник тюрьмы хотя бы может пройтись по камере или выбраться на прогулку. Ричмольд же не может ничего. Томится в обиде и жалости к себе, как яблоко в компоте. Так и с ума сойти недолго.

Она перебирала в уме всевозможные варианты, вспоминала даже случаи из сказок, в которых герои по каким-либо причинам не могли двигаться. Идей было много, но ни одна из них не подходила, и Алида злилась, ворочалась, комкая простыни.

Наконец, когда комнату уже заливал призрачный серо-зеленоватый сумрак приближающегося рассвета, она кое-что вспомнила. Одно из самых недавних впечатлений всплыло в памяти, озарив тяжелые думы спасительным светом. Это точно поможет. И как она раньше не догадалась?

Довольно улыбнувшись, Алида уткнулась лицом в подушку и тут же заснула.

Позавтракав, она спустилась к дороге и, дождавшись попутную телегу, отправилась в город. Она рассчитывала обернуться за час-полтора. Хозяин замка не отпускал ее и вообще не упоминал, можно ли ей самовольно отлучаться, но Алида решила, что ничего страшного не произойдет, если она быстренько съездит к ремесленникам. Это поможет Ричмольду, а значит, поможет их общему делу.

Порывистый ветер трепал одежду и волосы, и Алиде пришлось повязать на голову платок, чтобы волосы не лезли в лицо. Неопрятного вида извозчик насвистывал какой-то веселый мотив, а высоко в небе собирались дождевые облака.

Алида сжимала в ладошке несколько монет: пяток медяков, три серебряные и одну золотую. Анна, Лина и Элли одолжили ей немного денег, когда узнали, что она задумала. Правда, Алида пока не могла придумать, каким образом вернет долг отзывчивым служанкам, но обещала себе подумать об этом чуть позже.

По пути в телегу запрыгнул деревенский парень в шерстяном дорожном плаще, угрюмо сел в угол и не предпринимал никаких попыток заговорить с попутчицей. Ее это устраивало. Небо становилось все темнее, наливалось грозной синевой и иногда даже принималось ворчать, как сердитый кот. Гнедая лошадь, запряженная в телегу, то и дело раздраженно всхрапывала, отгоняя хвостом назойливых слепней.

Алида переживала, что дождь разразится раньше, чем они успеют приехать в Биунум. Однако настроения возчика погода не портила: он продолжал насвистывать что-то навязчиво-жизнерадостное. Впереди показались выцветшие крыши палаток и уродливое колесо обозрения.

– Ярмарка какая-то не очень, – перестав свистеть, сказал возчик. – В прошлые годы лучше была. Или я постарел?

– Угу, – отозвалась Алида.

– А про праздник слышали? – продолжил возчик. – Ходили повсюду молодчики в форме да заливались соловьями. Приходите, дескать, на салют смотреть.

– Да, было дело, – оживился вдруг сосед. Алида с любопытством взглянула на него. Штопаные штаны, рваные ботинки, заплаты на плаще – он явно жил небогато. – Странно, конечно, праздник без повода… Но посмотреть страсть как интересно. Правда?

– Правда, правда, – протянул возчик. – Вы пойдете?

– Как получится, – отмахнулся попутчик. – Но хоть одним глазком взглянуть было бы неплохо.

– А ты, деваха, что скажешь? – Возчик обернулся на Алиду и подмигнул ей.

Алида нахмурилась, вспоминая все опасения, которые высказал ей Мелдиан. Праздник на другом конце города, далеко от замка альюдов. Веселье после погромов. Нет, ей это решительно не нравилось…

– Не знаю, – ответила она. – Может, схожу, если хозяин отпустит.

Попутчик смерил ее заинтересованным взглядом, задержавшись на руке, в которой поблескивали монеты. Алида крепче сжала кулак, и он опустил глаза.

– Хозяин, говоришь? Это кому же ты прислуживаешь в том краю, где деревни одни? – недоверчиво спросил возчик. Алида поняла, что оплошала, но быстро собралась с мыслями:

– Я устроилась подрабатывать на лето. Помогаю мельнику на мельнице. Он послал меня в город купить колесо для телеги.

– И как же ты это колесо обратно потащишь? – хмыкнул возчик.

– Покачу, – насупилась Алида.

Возчик отказался везти Алиду к Кварталу Ремесленников, потому что сам он направлялся в противоположную сторону, и Алиде пришлось расплатиться с ним одним медяком и продолжать путь пешком. На всякий случай она намотала платок так, чтобы он немного прикрывал лицо. Может, кто-то ее узнает и вспомнит, что она когда-то была хранительницей страницы Манускрипта.

Отовсюду доносились удары молотков, ругань рабочих, громыхание стропил. Биунум восстанавливался после ночи погромов, зализывал свои раны, словно огромный зверь. Алида с горечью отметила, что не осталось почти ни одного дома, чьи стены не были бы покрыты сажей, а окна уцелели. Просто удивительно, как люди не подняли восстание против Магистров. Должно быть, страх все-таки оставался сильнее возмущения.

Алида прошла по мосту, горбато выгнувшемуся над мутно-зеленой рекой, и очутилась на запруженной людьми улице. Она вдохнула полной грудью: несмотря на все недавние происшествия, это все-таки был Биунум, такой знакомый город, в котором она бывала множество раз.

Из окон доносились ароматы домашней еды, во дворах резвились дети и прохаживались куры, на подоконниках и нагретых солнцем крылечках вальяжно растянулись кошки. Несколько мужчин очищали гарь с фасадов домов, кто-то перекрывал обвалившуюся после пожара крышу. Общее дело сплотило жителей, и сейчас город походил на улей, полный деловитых пчел.

Алида умышленно не стала заходить на улицу, где жил ее отец. Она старалась как можно реже думать о нем, чтобы не расстраиваться лишний раз. Несмотря на его предательство, ей все же хотелось убедиться, что отцовский дом не пострадал от пожара.

Чем ближе она подходила к центру, тем больше людей попадалось на улицах. Извозчики и пешеходы то и дело прикрикивали друг на друга, сталкиваясь, и Алиде приходилось держаться поближе к стенам зданий, чтобы не попасть под колеса или не врезаться в кого-нибудь.

Прямо перед ней на мостовую выплеснулось зловонное месиво помоев, и Алида показала кулак женщине, которая высунулась из окна, вытрясая из ведра последние капли жижи и кусочки луковой шелухи. Горожанка ехидно усмехнулась и скрылась в окне.

Наконец Алида свернула на узкую улочку и через нее вышла в Квартал Ремесленников. Здесь было гораздо тише, чем на основных улицах, и она не спеша двинулась вдоль ряда мастерских и лавок. Богатые ремесленники арендовали под магазин первые этажи домов, мастера поскромнее держали разборные шатры и палатки, а самые находчивые торговали добром прямо с рук. Плетеные корзины, пугающе острые ножи и топоры, украшения с самоцветами, глиняная посуда, меховые шапки – Алида скользила взглядом по разномастным товарам и лицам лавочников. Но она искала совсем не горшок и отнюдь не шапку. Ей нужно было что-то куда более основательное…

– Эй, красотка, никак за туфельками пришла? – окликнул ее сапожник с лихо закрученными кверху усами. – Ну, так подходи, не стесняйся. Подберем что-нибудь на твою изящную ножку.

Алида состроила презрительную гримасу и украдкой взглянула на собственные стопы. От прогулки по городу ноги, конечно, покрылись слоем пыли и дорожной грязи, но, на ее взгляд, этого было недостаточно, чтобы заставить себя надеть неудобную жесткую обувь.

Сапожник хмыкнул и подкрутил пальцем ус. Алиде совсем не понравилась его самодовольная физиономия, и она двинулась дальше. Мужчина, пожав плечами, взялся за нож с длинным тонким лезвием, скошенным на конце, и принялся кроить кожу.

– Дай-ка пройти, плетешься, как хромая овца, – проворчал какой-то прохожий и грубо толкнул Алиду в бок. Она оступилась и уже хотела возмутиться, как ее взгляд упал на то, что она искала. Оправив платье, Алида поспешила к лавочке.

Торговец, худощавый стареющий мужчина, выкатил из мастерской колесо и пристроил его у прилавка. Выпрямившись, он отряхнул ладони и оглядел свою лавку довольным взглядом. Колеса разных размеров, кресла-качалки, даже небольшие телеги с цветочными горшками внутри – весь товар не умещался под навесом, и некоторые предметы пришлось выставить наружу. Торговец вернулся за прилавок и устало вздохнул.

– Добрый день! – Алида подскочила к лавке, вспугнув стайку копошащихся в дорожном песке воробьев.

– Чем могу помочь? – спросил мастер, немного недоверчиво глядя на нее.

Алида заозиралась по сторонам, собираясь с мыслями, и встретилась взглядом с усатым сапожником. Тот криво улыбнулся, и Алида поспешила отвернуться.

– Вы можете сделать… Такое… Кресло с колесами? – сбиваясь, начала объяснять Алида. Она пыталась в деталях вспомнить, как выглядело то странное транспортное средство, которое она видела недавно на ярмарке.

Мужчина непонимающе склонил голову набок.

– Кресло, – с мольбой произнесла Алида. – Но вместо ножек – два здоровенных колеса. Вот, похожи на это. – Она махнула рукой на колесо, которое мастер совсем недавно выкатил за прилавок. – А сзади еще такие ручки. Я видела на ярмарке, как женщина везла мужчину, который сидел в таком кресле.

Ремесленник чуть сдвинул светлые брови, потом вытащил из кармана кусок пергамента и огрызок карандаша и быстро что-то набросал.

– Вот такое? – спросил он через пару минут и протянул рисунок Алиде.

– Да-да! – вне себя от радости закивала она. – Очень похожее! Это ведь вы делали то кресло?

– Я, – согласился мужчина. – У вас в доме неходячий больной?

Эти слова отчего-то задели Алиду. Она ни за что не хотела называть Ричмольда «неходячим больным», в этих словах было что-то безнадежное и пропахшее горькими лекарствами. Ричик обязательно пойдет, просто нужно подождать совсем недолго, а пока он не поправится, она будет вывозить его на кресле в сад. Без свежего воздуха его выздоровление затянется, а так она поможет ему, чем сможет.

– Ричику уже лучше, – ответила она. – Так вы сделаете такое кресло?

Торговец оценивающе оглядел Алиду с головы до ног, и она поняла, что он пытается прикинуть, сколько можно взять за работу. Она показала ему горстку монет. Золотой кругляш ярко блеснул, несмотря на то, что небо уже было затянуто плотным покрывалом туч.

– Восемь дней, – сказал мастер. – По какому адресу доставить? От этого будет зависеть стоимость работы. Чем дальше, тем дороже.

– О! – обрадовалась Алида. – Это за городом, но не очень далеко. Вон там. – Она махнула рукой в ту сторону, где высились серые горы с Черным Замком, венчавшим вершину, словно корона.

По вытянувшемуся лицу ремесленника Алида поняла, что допустила промах. Она обернулась и увидела, как напряженно на нее смотрят остальные ремесленники квартала, которые наверняка все слышали. Сапожник бросил раскраивать кожу и медленно пошел в сторону лавки с колесами.

– Ой, – сказала Алида.

– Туда? В замок, неведомо как выросший из горы? В замок, из-за обитателей которого в городе творится невесть что? – строго спросил ремесленник, наклоняясь к заказчице.

– На самом деле замок был там всегда… Просто несколько деревьев упало в грозу, и его стало видно… Там никто не живет, а наш с папой домик стоит у подножья горы, – краснея, начала оправдываться Алида. Ну почему, почему она сморозила глупость, не подумав?

– Да-да, только вот по вечерам там горит свет в окнах, – недружелюбно произнес сапожник и схватил Алиду за локоть. Она вскрикнула от неожиданности. – Странно для заброшенного замка, не находишь?

– М-может, туда проникли бездомные… Отпустите!

– За таких Магистрат дорого платит, – задумчиво протянул ремесленник. – Ты ведь одна из них, так?

– Одна из кого? – возмутилась Алида и дернулась, но сапожник держал ее крепко. – Пустите, я сказала! Я ничего вам не сделала! Я просто хочу заказать кресло для друга!

Алида едва не зашипела от досады. Почему она снова нарвалась на неприятности?

– Ведьма, – презрительно выплюнул мастер. – Зовите жандармов!

Остальные ремесленники начали настороженно выглядывать из-за своих прилавков, привлеченные шумом. Алида отчаянно дернулась, но сапожник крепко вцепился в ее руку.

– Интересно послушать, как ты будешь визжать, когда под тобой разведут костер, – оскалился сапожник. – Награду от города делим пополам, Шерт, идет?

– Почему это пополам? – нахмурился Шерт. – Она пришла ко мне!

– Но ведь это я ее держу. – В свободной руке сапожника зловеще блеснул нож, тот самый, со скошенным лезвием. У Алиды защемило в груди от страха. Ну как, как она смогла допустить такую оплошность?! Если ей каким-то чудом удастся сейчас вырваться и сбежать, то Вольфзунд точно убьет ее за то, что она лишний раз напомнила людям о существовании замка.

Гончар из соседней лавки сунул в рот два пальца и оглушительно свистнул. Зеваки и покупатели, коих в Квартале Ремесленников становилось все больше, с любопытством поглядывали на происходящее.

– Если все услышат, что она ведьма, то отобьют ее у нас и сами отведут в лапы патрульным, – шепнул сапожник мастеру-колеснику. – Нам самим нужны эти деньги, так что держим мерзавку крепко, а свои языки – за зубами.

Мастер кивнул и взял Алиду за другой локоть. Она с мольбой заглянула ему в глаза: неужели он настолько алчный и жестокий? Чем она так насолила ему? Она просто хотела заказать кресло, и все!

– Всевышний, Алида, неужели этоты?! – до боли знакомый голос прозвучал громко и неожиданно.

– Эрнест, рад тебя видеть, – притворно улыбнулся сапожник. – У нас небольшая проблемка, но если ты подождешь, я верну тебе твои ботинки чуть позже.

– Что здесь происходит? – возмутился Эрнест. – Почему вы ее держите? Алида, дочка, что случилось?

Лица сапожника и колесника вытянулись, но разжимать пальцы они не спешили. Алида беспомощно всхлипнула, исподлобья глядя на отца. Она не простила ему предательства, но сейчас поняла, что свыклась с тем, что деньги, которые, возможно, Магистрат заплатил отцу, были действительно нужны его новой семье.

Алида призналась себе, что несмотря ни на что рада его видеть. Он жив и цел, выглядит немного похудевшим и уставшим, но вполне здоровым.

– Мы задержали ведьму, Эрнест, но награду делим только между собой, уж извини, – сказал сапожник и дернул Алиду за руку, притягивая к себе. Она вскрикнула от боли.

– Что за чушь? – возмутился отец. – Это моя дочь! Ее зовут Алида Фитцевт, она порядочная девочка. Алида, милая, тебя наконец-то выпустили из Библиотеки? С тобой хорошо обращались? Пойдем домой, доченька.

– Все… хорошо, папочка, – выдавила она.

– Что-то непонятно, – нахмурился колесник. – Она сама сказала, что живет там. – Он махнул в сторону замка на горе. – Девка повязана с демонами, а за поимку таких Магистры хорошо платят, ты сам знаешь, Эрнест.

– Это вы не понимаете, что несете! – взревел Эрнест. – Отпустите мою дочь, иначе я позову полицию!

– Жандармы уже бегут, – ответил сапожник.

Глаза отца загорелись от ярости, которую Алиде никогда не доводилось у него видеть. Эрнест с силой толкнул сапожника в грудь, тот грузно повалился на мостовую, выпустив руку Алиды. Шерт кинулся к нему, но отец свалил его с ног мощным ударом в челюсть. Алида, освободившись, бросилась в сторону, как птичка, выпущенная из клетки, и спряталась за спину отца.

Эрнест повернулся к дочери и крепко сжал ее в объятиях. Алида с готовностью уткнулась лицом в его рубашку, пахнущую пылью, солнцем и потом. Ей столько хотелось ему рассказать! Но она вспомнила, что любое неосторожное слово может навредить ей.

– Куда же ты пропала, Алидушка? Я так переживал… – Отец встревоженно посмотрел ей в глаза. – Мне обещали, что вас просто досмотрят и отпустят через день-два, но ты так долго не приходила…

– Потом я все тебе расскажу, папа. – Голос Алиды дрожал. – Потом я приду, и мы будем долго болтать. Но сейчас просто знай, что я в порядке.

– Ох, доченька, – вздохнул Эрнест и прижал ее к себе.

Алида обняла его в ответ, но отец вдруг как-то сдавленно захрипел и обмяк, оседая на землю. Она во все глаза уставилась на него. На боку по рубашке расползалось темное пятно. Она непонимающе подняла взгляд выше и увидела сапожника, который уже успел встать с земли. Он сумасшедшим взглядом смотрел на ее отца, сжимая в руке свой узкий нож. Со скошенного лезвия капала кровь, растекаясь на песке мертвыми мотыльками.

Алида закричала и протянула руки к отцу. Эрнест побледнел, на его губах пузырилась кровавая пена.

– Папа! Папочка! – Она попыталась сдвинуть отца с мостовой, но он был слишком тяжел для нее.

– Прости меня, дочка, – прошептал Эрнест.

– Хватай ее, не то наши деньги уплывут, – зарычал сапожник и бросился к Алиде. Она с трудом заставила себя оторваться от отца и, оглянувшись на него в последний раз, сломя голову побежала по кварталу.

– Ведьма сбежала! Ведьма! Это я поймал ведьму! – вопил сапожник, но Алида почти не слышала его слов из-за стука в висках. Краем глаза она заметила людей в синем, которые бросились за ней, выскочив из боковой улицы, но она бежала, едва касаясь ступнями дорожных камней, расталкивая прохожих, сбивая с ног детей, едва не попадая под колеса повозок.

Ее отец мертв. Какой-то мужлан убил его только потому, что он пытался защитить ее. Все из-за неосторожно оброненного слова! А она даже не могла ничем ему помочь… Но если ее сейчас поймают, то никто уже не поможет бабушке. А папа наверняка хотел бы этого так же сильно, как и она сама.

Бежать больше не было сил, слезы мешали смотреть по сторонам. Не вполне отдавая отчет своим действиям, Алида на бегу распахнула дверцу первой попавшейся кареты, которая со скоростью улитки двигалась по улице, и вскарабкалась внутрь. В следующий миг свисток жандармов прозвучал совсем близко, но у нее не осталось сил, чтобы разобраться, заметили они ее маневр или нет.

В карете испуганно вскрикнула женщина. Алида подняла голову и растерянно осмотрелась. Она испугалась, что ее прямо сейчас могут передать патрульным. На скамье сидела невысокая стройная женщина. Даже несмотря на скудное освещение, Алида с замиранием сердца узнала Азалию, собственную мать.

Глава 18, в которой реальность кажется сном

Алида не понимала, оказалась она в карете матери случайно или чья-то незримая рука теперь будет направлять ее до тех пор, пока воля ее находится запертой в Зале Аутемов. Вряд ли это было простым совпадением: по дорогам Биунума разъезжало множество экипажей, однако она каким-то чудом оказалась именно в том, где ехала ее родная мать.

– Всевышний, Алида, это ты? – воскликнула Азалия, узнав в перепуганной заплаканной пассажирке свою дочь. – Но… как? Как ты здесь оказалась?!

Кучер остановил экипаж.

– Мне показалось, или к вам проник посторонний? Госпожа Азалия?

– Все в порядке, едем дальше, – крикнула мать кучеру.

Азалия помогла Алиде взобраться на скамью и обняла дочь. Алида порывисто обхватила мать руками и захлебнулась рыданиями.

– Папу убили, – безжизненным голосом выдавила Алида, уткнувшись в мягкую ткань материнского платья. Губы дрожали, ее всю трясло, в голове бухали молоты, мешая облекать мысли в слова.

– Тише, тише, – прошептала мама, поглаживая ее по спине. – Что случилось? Ты была у Эрнеста?

За окном мелькали городские виды и прохожие, торопящиеся по своим делам.

– Папу убили, – повторила Алида, не веря, что произносит эти слова. Такие немыслимые, холодные и тяжелые, как обтесанные водой булыжники.

Азалия чуть отстранилась от дочери и испуганно посмотрела ей в глаза.

– Эрнест… мертв? – спросила она. – Ты уверена?

Алида кивнула, не в силах больше ничего говорить. Лицо матери стало восково-бледным, как пергаментная страница.

– Как это произошло? Ты… ты видела, кто это сделал? О Всевышний… – Женщина закрыла лицо руками. Тонкие пальцы с холеными ногтями мелко дрожали.

– Дейан, поворачиваем домой! – крикнула она кучеру.

Экипаж замедлил ход, свернул на соседнюю улицу и, сделав по двору круг, выехал на широкую дорогу и двинулся в обратном направлении.

Алида бессильно сложила руки на коленях и апатично уставилась в пол кареты. Из-за нее убили отца. Он мертв, и никому не под силу ничего исправить. Если бы она промолчала, если бы не указала в сторону замка, если бы думала прежде, чем говорить… Она злилась на себя безумной, сокрушительной яростью, она бы ударила себя по лицу от злости, била бы снова и снова, если бы боль не лишила ее последних сил.

– От кого ты бежала? Почему не позвала жандармов и врачей? Алида, ты меня слышишь? – Голос Азалии вырвал ее из горестных раздумий. Алида подняла на мать красные, опухшие от слез глаза и выдавила:

– От жандармов и бежала. Они подумали, что я ведьма.

Азалия глухо застонала и снова спрятала лицо в ладонях.

– Алида, милая, я не знаю, что там у вас произошло. Всевышний, сколько может продолжаться это безумие? Все как помешались с этими ведьмами… Что же теперь будет с женой Эрнеста? Нужно ей сообщить… – Азалия вздохнула и взяла Алиду за руку. Хладнокровность матери немного успокоила ее, мысли начали проясняться. Действительно, Милли и ее нерожденный ребенок остались одни. Если бы она спокойно дождалась жандармов и объяснила им, что сапожник ударил ножом отца, то стражи порядка наверняка сразу же арестовали бы убийцу. Их не волновало, что она якобы ведьма. Или волновало бы?

– Город назначил награду в двести золотых монет за каждого пойманного колдуна, – сказала Азалия. – Все будто с ума сошли. Каждый спешит донести на соседа, лишь бы получить легкие деньги. Кошмар, просто кошмар… Но Алида, ты-то не занимаешься ничем запрещенным? Правда? Дочка, скажи: у вас с бабушкой все хорошо? Может, вам лучше официально оформиться в штат лазарета?

Алида посмотрела на бледное лицо матери замутненными глазами. Ей хотелось, как в детстве, крепко обнять ее и пожаловаться на все беды, рассказать про бабушку-сову, про замок на горе, про Вольфзунда с его холодным взглядом, про путешествие на шхуне, про сделку, про больного Ричмольда, про невыполнимое задание, но все слова застревали в горле. «Оно и к лучшему, – безучастно подумала Алида. – Чем меньше я расскажу, тем меньше вреда причиню маме. Последнему моему близкому человеку, который еще не попал в беду».

Алида глухо заплакала, дрожа всем телом, и Азалия прижала ее к себе, тоже плача. Дождь тихо забарабанил по крыше кареты.

Дом Азалии и ее нового мужа был обставлен со вкусом и изяществом, но Алида ничего этого не замечала. Ее по-прежнему трясло, и она практически не помнила, как прошла в зал и села на обложенный подушками диван. Кухарка вручила ей чашку крепкого сладкого чая, и Алида изо всех сил вцепилась в нее дрожащими руками, будто та чем-то могла ей помочь.

Азалия беспокойно ходила по гостиной, заламывая руки. К своему чаю она даже не притронулась.

– Он меня убьет, – спохватилась вдруг Алида, некстати вспомнив, что ушла из замка без разрешения Вольфзунда.

Мать остановилась и внимательно посмотрела на нее.

– Кто тебя убьет? Ради Всевышнего, объясни, наконец, во что тебя втянули?! Я-то, наивная, была уверена, что со Стриксией ты окружена заботой и вниманием.

– Он… Тот, с кем я… Ой, неважно.

– Алида, ты что, живешь с мужчиной? – Азалия побледнела еще сильнее. – В шестнадцать лет? Не обручившись?!

Дочь опустила глаза, не зная, что ответить. Азалия сокрушенно покачала головой.

– Всевышний, Алида, если бы я знала, что у тебя такие трудности, я бы договорилась с Леартом. Мы бы забрали тебя. И Стриксию, если бы Эрнест не был готов вывезти из глуши родную мать. – Азалия села на диван и погладила дочь. – Я не знаю, что тебе довелось пережить, но одно то, что Эрнест мертв, просто ужасно. Ты уверена, что не хочешь поговорить с городской полицией, доченька?

Алида упрямо покачала головой. Она почти не понимала, о чем говорит мать. В висках стучала кровь, все остальные звуки доносились будто через слой ваты. Она машинально допила чай, не чувствуя вкуса, и бессильно легла на подушки. Азалия поднялась и вышла в коридор, на ходу отдавая новые распоряжения кухарке. Глаза Алиды закрылись сами собой, слез больше не осталось.

Вольфзунд решит, что она сбежала, и разорвет их сделку. Бабушке будет неоткуда ждать помощи. А выйти на улицу и попытаться вернуться в замок Алида пока не может: наверняка мерзкий сапожник подробно описал ее жандармам. Даже если того арестуют за убийство, «ведьму» из Черного Замка вряд ли оставят в покое. Перед глазами снова всплыло лицо отца. «Прости, дочка». Она так и не успела сказать, что уже простила его. Сбежала, не успев проститься. Алида хотела разрыдаться снова, но, видимо, в ее чай было подмешано какое-то сильное успокоительное, и она провалилась в тягучий омут сна.

– Тебе может это… кроссвордов принести? – Мелдиан с притворным беспокойством заглянул в глаза Ричмольду. Он отвернулся: от взгляда непроницаемых черных глаз ему было жутко.

– Спасибо, не стоит.

– А мне кажется, я бы помер со скуки на твоем месте, – пожал плечами рогатый. – Или ты и так уже помер? Хотя нет, призраки обычно не такие плотные.

Он захихикал над собственной шуткой, а Ричмольд раздраженно фыркнул. Ему и так было тошно, без насмешек этого уродца.

Кусок штукатурки отвалился от потолка и с хрустом обрушился на пол. Где-то в коридоре что-то треснуло.

– Ай-ай-ай, – покачал головой Мелдиан. – Если твоя подружка не поторопится, мы рискуем снова врасти в гору. Вместе с тобой, между прочим. Давай, сообщи ей по какой-нибудь ментальной связи, что пора бы пошевелиться и принести папе книжонку. Кстати, ты не в курсе, куда это она с утра умотала?

– Нет, – буркнул Рич. – Но почему бы Магистрату тогда просто не подождать, пока остатки магии не выветрятся и вы не… кхм… «врастете в гору»?

– Да брось, – махнул рукой Мел. – Ты ж у нас умник, вроде бы. Человечишки знают, что две страницы у нас. Страницы исчезнут с нами. И тю-тю, никакого волшебства им не видать, как своей молодости. Мы все сейчас спешим, – добавил он уже куда более серьезным тоном.

– Понятно, – кивнул Ричмольд и во все глаза уставился на альюда. – Звезды и кометы, что с твоей рукой?!

Один из пальцев Мелдиана хрустнул и отвалился, будто откололся от гипсовой фигуры. Но рогатого это происшествие, кажется, ничуть не смутило. Он лизнул палец и приставил на место. Рука приняла прежний вид.

– А я тоже не вечный, пусть частички ваших душонок и немного подпитывают нас, – ответил он. – Скоро превращусь обратно в тыкву. Точнее, в горгулью.

– Ты пришел в мою комнату, чтобы доводить меня несмешными шутками? – процедил сквозь зубы Рич. По правде, его забавляла болтовня странного сына Вольфзунда, отвлекала от мрачных мыслей, но он злился, что Алида до сих пор не навестила его сегодня, потому и ворчал.

– Ты, зануда, уж точно ничего не смыслишь в шутках, – надулся Мел. – И даже не можешь понять, что сейчас я говорю со всей серьезностью. Вот скажи мне, ты правда думаешь, что я мог родиться таким? Разве мои родители – обладатели роскошных крыльев и прекрасных рогов?

Не дождавшись от Ричмольда ответа, Мелдиан продолжил, со вздохом поглядев в окно.

– Когда-то я был как все. Ну, как обычный мальчишка-альюд. Потом у отца произошла кое-какая мутная история с другим сильным альюдом, и тот дядька превратил меня в горгулью. Чтобы насолить отцу, ну, ты понял. Он решил, что будет очень остроумно снабдить меня такими вот атрибутами. Хотя, признаться, крылья действительно очень пригодились. Пару недель я украшал собой фасад одного здания, и противные капли фонтана вечно брызгали мне в лицо. Отец был вне себя, но все-таки нашел способ выкрутиться. Он меня оживил, но обычным мальчишкой-альюдом я так и не стал. Тот, кто меня превратил, наложил заклятие, которое снимается настолько пошлым и безвкусным способом, что даже у меня зубы от этого сводит. Твоей подружке бы понравилась эта история, – он улыбнулся, сверкнув острыми зубами.

Ричмольд недоверчиво нахмурился.

– Какое еще заклятие?

– Все-то тебе расскажи, – скривил губы Мел. – Но так и быть, пока я настроен поностальгировать, признаюсь тебе кое в чем. В общем, у вас в сказках часто упоминается именно этот вид проклятий, но как по мне, он самый скучный из всех. Чтобы избавиться от рогов, крыльев, серой кожи и опасности рассыпаться гипсовым прахом, я должен жениться по любви на смертной девушке. Кошмар, правда?

Ричмольд округлил глаза.

– Действительно… Но разве ты хочешь избавиться от этих… крыльев? Ты же говорил, они тебе нравятся.

– Да ты и сам, небось, не прочь бы полетать. А мягкие какие! На, потрогай. – Мел расправил крыло, сунув махровые перья прямо в лицо лежащему на кровати Ричу, но тот брезгливо отвернулся.

– Нет у меня вшей, чего ты ворочаешься. Ну да, я бы не прочь всю жизнь таким быть. Но папа бесится. Говорит, его сын должен быть самым сильным, самым красивым и все такое, чтобы достойно перенять его власть, но, согласись, я и без своих особенностей не обернусь статным красавчиком. А мама до сих пор грустит так, будто я по-прежнему ловлю фонтанные брызги в саду. Для них мой вид – удар по самолюбию и напоминание о старом промахе. Вот и приходится выбирать: полеты или родители. Лично я выбираю второе. А ты?

Ричмольд не знал, что ответить, потому что ни ощущение полета (кроме падения с башни, конечно), ни родные отец с матерью не были ему знакомы. Он посмотрел на Мела, который сосредоточенно рассматривал свои ногти.

– И ты будешь снимать заклятие? Ну… Станешь искать девушку, которая согласится выйти за тебя? – Рич смутился, когда понял, что, возможно, задал слишком личный вопрос.

– Уже нашел, – просиял Мелдиан. – Она живет в Птичьих Землях. Мне кажется, я ей нравлюсь. По крайней мере, она танцевала со мной на балу, а у нас это считается вроде бы подтверждением серьезных намерений. Скоро они со своей матерью приедут к нам погостить, и тогда мы обсудим все детали свадьбы, если она, конечно, вообще состоится…

– А если ей нравятся твои крылья? – спросил Ричмольд и сам себе удивился.

По лицу Мелдиана было ясно, что он растерялся. Он почесал длинное ухо серым пальцем и беспечно махнул рукой, стараясь снова обратить все в шутку.

– Тогда я надергаю перьев у сиринов и обошью ими все рубашки по спине. Придешь ко мне на свадьбу, рыжий?

– Приду, – кивнул Ричмольд и тут же досадливо закусил губу. Все, что было связано с ходьбой, вызывало у него не самые приятные чувства.

Тоска, отступившая было от беспечной болтовни Мелдиана, снова нахлынула. За последние дни Ричмольд настолько привык к удушающему чувству безысходности, что почти сроднился с ним. Та часть его темперамента, которую раньше можно было назвать склонностью к меланхолии, разрослась до невероятных размеров, грозя поглотить все остальные мысли и чувства. Когда Ричмольд просыпался, ему казалось, что страшный и назойливый сон все еще продолжается, никак не желая покидать его.

Даже мысли о Герте и судьбе хранителей почти не занимали его. Просыпаясь утром, он первым делом щипал и царапал свои ноги, силясь почувствовать хоть какой-то незначительный отголосок боли. Кожа уже была сплошь покрыта синяками и кровоподтеками, но он никак не мог смириться с тем, что никаких перемен ему не дождаться, пока Манускрипт не собран.

Если бы у Ричмольда была возможность загадать желание, такая, какая порой выпадала на долю героев легенд, он без раздумий загадал бы вновь обрести способность ходить.

– Алида, – голос Азалии вырвал ее из объятий сна. – Алида, прости, что бужу тебя, но мне нужно кое-что тебе сказать.

Мать осторожно трясла ее за плечо, и Алида, с неохотой открыв глаза, привстала. В голове гудело, будто все мысли разом вынули и заменили звенящей пустотой.

– Алида, Леарт скоро вернется домой, и ты знаешь, он… Он не любит, когда в доме находятся посторонние… – Она осеклась и потерла пальцами переносицу. – То есть я хотела сказать, когда в доме кроме нас и слуг есть кто-то еще.

– Я поняла, – сказала Алида. – Я уже ухожу. Спасибо за чай, мама.

– Нет-нет, ты не так меня поняла, – воскликнула Азалия и взяла дочь за руку. – Я поговорю с Леартом и он, конечно, разрешит тебе остаться на сколько нужно. Он войдет в твое положение и не выгонит мою дочь на улицу.

– Не нужно, мама. Мне уже пора быть в другом месте.

Алида осмотрелась в поисках часов. Интересно, сколько времени прошло после того, как она покинула замок? И заметили ли ее отсутствие?

– Дочка. – Азалия крепче сжала ладонь Алиды. – Скажи, у тебя какие-то проблемы? Ты… состоишь в секте? У тебя проблемы с законом? Расскажи мне, и я все решу. Леарт весьма влиятельный человек, конечно, у него нет власти над Магистратом, но в определенных кругах…

– Мама! – прервала ее Алида. – У меня все нормально. Я правда спешу. Спасибо, что вовремя разбудила. Меня ждут.

– Всевышний, пару часов назад у тебя на глазах убили твоего отца, а ты боишься куда-то опоздать? Тебе что-то угрожает?

– Нет, – заупрямилась Алида. – Мама, я не могу сейчас всего тебе рассказать, но я правда должна идти. – Алида замолчала, до боли закусив губу, чтобы слезы снова не полились из глаз. С Азалией она виделась еще реже, чем с Эрнестом, и чувствовала, что доверие между ними давно потерялось, несмотря на то, что Азалия сейчас пыталась показать себя заботливой матерью.

– Ладно, если ты не хочешь рассказывать, я не настаиваю. Того сапожника арестовали, я ездила в Квартал. Тело Эрнеста увезли в лазарет, мы с Леартом договоримся о… о погребении. С его женой поговорят жандармы, надеюсь, они проявят должный такт. Если хочешь, я попрошу нашего извозчика отвезти тебя куда нужно. – Азалия сделала паузу, всматриваясь в лицо дочери. Алида продолжала молчать и кусать губу, разглядывая узор на ковре под ногами.

– Доченька, пожалуйста, будь благоразумна. Ты помнишь, что ты не можешь жить с мужчиной без официального обручения? Это чревато штрафами и…

– Да не живу я с мужчиной! – вспылила Алида. – Точнее, живу, даже не с одним, а с тремя, двое из которых – отец и сын, но так необходимо! Это вовсе не то, о чем ты думаешь! Просто сейчас не может быть иначе, пойми!

Она выкрикнула это с таким отчаянием, что Азалия, шумно вздохнув, обняла ее. В комнату вошла служанка, подававшая чай, и взволнованно сказала:

– Госпожа Азалия, там в коридоре незнакомый господин. Он назвался Теодором и… и он хочет видеть вашу дочь.

Алида растерялась, а Азалия, напрягшись, произнесла:

– Что ж, если хочет, пусть заходит. Позови господина Теодора.

Служанка кивнула и убежала в коридор. Через несколько мгновений, как Алида того и ожидала, в гостиную вошел Вольфзунд. Он с насмешкой осмотрел обстановку и наряд Азалии и остановил взгляд на лице Алиды.

Мужчина в черном камзоле, расшитом серебряной нитью, и темно-сером плаще выглядел в светлом бежевом интерьере как инородное пятно, словно его вырезали из одной картинки и вклеили в другую, не слишком позаботившись о достоверности. Алида нахмурилась, но Вольфзунд, напротив, расплылся в улыбке.

– Как хорошо, что я быстро тебя нашел, моя милая. Госпожа Азалия, извините за вторжение. – Он галантно поклонился, положив ладонь себе на грудь. – Признаюсь, я был немало обеспокоен твоим внезапным исчезновением, Алида. Обещай, что больше не заставишь меня беспокоиться.

– Господин Теодор, – прервала его Азалия. – Я не знаю, какие отношения связывают вас с моей дочерью, но я не хочу, чтобы вы ввязывали ее во что-то опасное и противозаконное. Мой муж – видный человек, и у вас могут быть неприятности, если…

– Нет-нет, ваши опасения совершенно беспочвенны. – Вольфзунд взмахнул рукой и подошел ближе к дивану, не переставая улыбаться Азалии. Алида подумала, что матери он, наверное, кажется весьма привлекательным: дорогая изысканная одежда, хорошая обувь, элегантная прическа и пронзительный взгляд всегда были тем набором, который действовал на Азалию примерно так же, как на ее дочь – хороший кусок шоколадного торта.

– Просто у нас с Алидой есть кое-какие общие дела. Никаких заговоров, запрещенной торговли, ограблений и – упаси Первый Волшебник – конечно, мы не сожительствуем как мужчина и женщина.

Азалия закусила губу точно так же, как до этого делала Алида, и недоверчиво посмотрела на гостя. Алида сидела, затаив дыхание, и не решалась произнести ни звука. Весь этот день казался сущим безумием: смерть отца, встреча с матерью в уличной карете, появление в этом доме Вольфзунда… Руки снова начали мелко дрожать, и от цепкого взгляда Альюда это не скрылось. Он подсел к ней и накрыл ее пальцы свой прохладной ладонью.

– Что же ты снова наделала, Алида? – спросил он почти сочувствующе. – Нет, не говори ничего. Мы побеседуем чуть позже, если ты этого захочешь. Поехали домой. Твой друг заждался.

Алида подняла на него покрасневшие глаза, боясь увидеть на лице Альюда насмешливую улыбку. Но Вольфзунд выглядел вполне доброжелательным, конечно, настолько, насколько это возможно при его резких чертах лица и холодном взгляде.

– Хорошо, – прошептала Алида. Вольфзунд улыбнулся и помог ей встать с дивана.

– Будь осторожна! И пиши мне, если что-то случится! – крикнула им вслед Азалия.

– Хорошо, – так же шепотом повторила Алида, и они вместе с Вольфзундом вышли на улицу. В свете фонарей она разглядела уже знакомую карету, запряженную тройкой вороных лошадей.

Глава 19, в которой Вольфзунд раскрывает планы

Целых два дня Алиду старались поменьше беспокоить, уважая ее горе. Она лежала на кровати в обнимку с Мурмяузом и безучастно взирала на птиц, которые стайками кружили у окна. Их щебет был едва слышен через стекло, но отчего-то ей казалось, будто пернатые жители сада утешают ее. Иногда она готова была поклясться, что понимает, о чем они говорят.

Еду приносили в комнату, но на третий день она решила спуститься в столовую и отобедать вместе со всеми. Алида рассудила, что чем больше она будет грустить в одиночестве, тем сильнее тоска завладеет ею. Нужно постепенно входить в привычный ритм жизни, ведь даже гибель отца не является достаточной причиной для того, чтобы отказаться от сделки с альюдами.

Едва она вышла из своей комнаты, как сразу заметила перемены, произошедшие с замком. Когда замок вновь появился в мире, он казался мрачным, полузаброшенным, необжитым и холодным. Потом, впитав остатки силы, он стал величественным и прекрасным. Сейчас же, когда волшебство утекало, здание снова становилось обветшалым, будто готовилось вот-вот рассыпаться в руины.

С потолка свешивались толстые хлопья штукатурки, похожие на уснувших вниз головой летучих мышей, на стенах кое-где выступили пятна непонятного происхождения, обои и настенные панели начали отслаиваться, а в углах башен поселилась белесая плесень.

Кошки, которые в последние дни не прекращали скрести на душе Алиды, с новой силой заработали когтями. Конечно, даже Вольфзунд понимал, что смерть отца – уважительная причина для бездействия, но теперь Алида с затаенным ужасом осознала, как быстро утекает время. Медлить больше нельзя, иначе скоро Магистрат дождется, когда остатки магии покинут альюдов, замок превратится в руины, и старики без особого труда завладеют оставшимися страницами. Кто тогда расколдует наставников? Можно ли будет их вообще расколдовать? Что-то ей подсказывало, что Магистры, которые ненавидят альюдов и их колдовство, вряд ли помогут превратить птиц обратно в людей. Но, с другой стороны, хранители страниц – потомки семей, в прошлом приближенных к Магистрату. Значит ли это для стариков хоть что-то?

Вольфзунд связан с ней непреложным обещанием, и их сделка казалась ей куда более прочной и доверительной, нежели зыбкие надежды на помощь от людей, которые несколько раз хотели поймать ее и казнить.

За обедом и ужином жители замка тактично не задавали Алиде никаких личных вопросов и лишь вели отвлеченные разговоры. Кемара часто появлялась в замке и сидела за столом наравне со всеми. Вольфзунд и Перинера были вежливы с девушкой-сорокой, но Алида старалась не смотреть в ее сторону.

Ричмольд позволял Алиде заваливаться в его комнату в любое время суток и плакать, сколько ей заблагорассудится. Он ничего не спрашивал и не требовал никаких объяснений, просто молча гладил ее по волосам, если она тому не противилась, или же смотрел сочувствующим взглядом, если она молча сидела в кресле и думала о своем.

А на четвертый день к ней вошел Вольфзунд и настойчиво пригласил на прогулку по саду. Ослушаться Алида не посмела.

– Для молодой смертной девушки, пережившей столько невзгод, ты держишься довольно стойко: по крайней мере, не пытаешься сбежать и перекинуть ответственность на кого-то другого, – заметил хозяин замка, галантно подавая Алиде руку.

– Мне не остается ничего другого, – сухо ответила она и взяла Альюда под руку. Пальцы мягко опустились на бархат его камзола, отливающий темно-сливовым в свете ламп.

– Я буду польщен, если ты, Алида Фитцевт, храбрая маленькая травница, погуляешь со мной еще немного. – Демон улыбнулся, слегка сощурив глаза. – К тому же у меня есть кое-что для тебя.

– Даже у храброй, как вы говорите, девушки, не достанет смелости вам отказать, – ответила Алида, вторя его чуть напыщенному тону. – Мне нравится ваш сад, и я с удовольствием полюбуюсь на розы.

В закатных сумерках сад был прекрасен. Высокая гора, за которую закатывалось солнце, окрасилась в синий цвет, а из-за ее вершины растекались, словно золотые ручьи, последние лучи уходящего дня. Розовые кусты, каменные дорожки, беседки, фонтаны и изваяния оказались подсвечены мягким лиловым светом, а оглянувшись, Алида с восторгом заметила, что витражи замковых окон переливаются оттенками вишневого, золотого и изумрудного.

Гора действительно отодвинулась дальше, сад разросся, превратившись из скромного палисадника в настоящее царство цветов и рай для птиц. Но исчезновение скромных запасов магии все же не проходило бесследно. Некоторые ветки кустов пожухли и скорчились, будто опаленные огнем, основания фонтанов и подножия статуй покрылись мхом, за скамейками разросся бурьян. Алида присмотрелась к замку: фасад покрылся паутиной трещин, некоторые черепицы на крышах башен отвалились, оставив неприглядные щербины.

Вольфзунд отвел ее поближе к горе, под сень акаций и вишневых деревьев. Они присели на кованую скамью, вокруг которой кружила пара светлячков. Алида вопросительно взглянула на хозяина замка и судорожно вздохнула, в золотистом закатном свете заметив седые пряди в его темных волосах.

– Да, и на меня это тоже влияет, – невесело улыбнулся он, проследив за ее взглядом. – Я искренне надеюсь, что Магистры все верно рассчитали и не станут слишком тянуть со своим нападением, или что они там против нас замышляют. А может, хотят, чтобы мы сами вышли на контакт.

– И что вы решили? – спросила Алида. – Может, вам стоит поговорить с Главой?

– Я пока не настолько безрассуден, – покачал головой Вольфзунд и присел на скамейку. – Вы с Мелдианом принесли весть о празднике. Думаю, мой сын прав: веселье задумано для отвлечения народа, чтобы скрыть нечто большее. Мы подождем еще несколько дней, и, если мои догадки верны, все произойдет уже совсем скоро.

Рядом, в кусте ежевики, запела пеночка, чисто и звонко. Ей-то точно не было никакого дела до распрей между людьми и альюдами. Алида невольно ей позавидовала.

– Мои верные птахи, Кемара и ее милые сестрицы, всегда настороже, – продолжил Вольфзунд. – Они мне доложат, когда произойдет что-то значительное. Но я хочу, чтобы ты поняла одну вещь, Алида. Когда армия Магистрата подступит к нашим стенам или когда случится что-то другое, направленное против нас, придет твой черед действовать.

Алида сглотнула.

– Армия? Я… я пойду на войну? Но я совсем ничего не умею! Я только хлеб ножом режу! Может, лучше я первая схожу в Библиотеку?

– И выкрадешь Манускрипт из кабинета Колдовукса? – рассмеялся мужчина. – Не зря я считал тебя храброй, но храбрость и безрассудность – разные вещи. Не позволяй себе принимать второе за первое, иначе не доживешь и до тридцати лет. Скажи, на месте Главы ты бы оставила Манускрипт в Библиотеке, отправляясь за недостающими страницами?

– Оставила бы, но только под стражей. Как же иначе? – пожала плечами Алида.

– А если бы на обратном пути на тебя напали и отняли то, что ты таким трудом добыла? Что, если бы промедление вызвало новые трудности? Ты можешь так рисковать, когда на кону – вожделенная власть?

– Не знаю. Вы думаете, Магистрат поступит иначе?

– Полагаю, они будут всюду возить книгу с собой. – Вольфзунд резко поднялся и начал беспокойно ходить перед скамьей. – Чтобы завладеть нашими страницами и тут же присоединить их к остальным, не теряя времени на транспортировку. Значит, и проклятый огонь, этот Священный Всполох, как они его называют, тоже потащат с собой, чтобы собрать и уничтожить ее на месте. Нам остается одно: опередить их.

Алида никогда не видела Вольфзунда таким взволнованным, и на нее беспокойство Альюда произвело сильнейшее впечатление. Она понимала, к чему он клонит, понимала, кто должен опередить Магистров и их армию.

– Что я должна буду сделать? Подкрасться к ним и взять Манускрипт? – тихо произнесла она.

Вольфзунд перестал ходить, как дикий зверь в клетке, и присел напротив Алиды, глядя ей в глаза. Он взял ее дрожащие руки в свои ладони и легонько сжал.

– Да, Алида. Ты возьмешь две наши страницы и, когда враг подберется вплотную к нам, проскользнешь туда, где они хранят книгу. Я верю в тебя.

– А потом? Я возьму Манускрипт и принесу его вам? Но… Послушайте, господин Вольфзунд. – Алида осеклась, подбирая слова. Она вдруг вспомнила кое-что, мешающее выполнению этого плана. – Ведь Манускрипт должен быть собран вами, альюдами. Или уничтожен Магистратом. К тому же страницы должны быть отданы вам добровольно. Так сказано в Договоре, верно?

– Верно, – согласился Вольфзунд. – Поэтому я выбрал тебя для этого дела. Ты продажница, Алида, а значит, пока не можешь считаться обычным человеком. Уж прости, если это тебя заденет. Продажники всегда были кем-то средним, принадлежащим одновременно и к людям, и к альюдам. Ты – наше связующее звено с Магистратом, и мы сделаем кое-что, чего старики от нас никак не ожидают. Да, мы соберем Манускрипт. И уничтожим.

– Что? – выдохнула Алида. Она ожидала, что Вольфзунд сейчас рассмеется над ее наивностью, но Альюд оставался серьезен. Последний луч солнца скользнул по его лицу, озарив черные глаза огненным блеском, и скрылся за горой, погрузив сад в полумрак. Огоньки светляков засияли еще ярче, потусторонние и холодные.

– Мы уничтожим Манускрипт, – повторил Вольфзунд. – Но не Священным Всполохом. Другим оружием. Моим.

– Но вы же погибнете! – воскликнула Алида. – Вам нужен Манускрипт для возвращения силы!

– Было бы прекрасно, если бы твой ужас был вызван страхом за меня и мою семью, – усмехнулся Альюд. – Но что-то мне подсказывает, что ты беспокоишься исключительно о своем благополучии. Ты снова права. Манускрипт нам нужен, и я бы собрал его и вернул в замок впитывать заключенную в нем силу, будь у меня уверенность в победе. Но приходится действовать иначе. В моем кабинете хранится могущественный заговоренный клинок, выкованный тысячи лет назад величайшим кузнецом среди альюдов. Это – вторая в мире вещь, которая может уничтожить магический Манускрипт, только Магистры о нем ничего не знают. Если мы пронзим книгу этим клинком, то мы не погибнем. И в этом случае не обязательно, чтобы хранители сами согласились отдать страницы – мы ведь уничтожаем книгу, а не собираем ее. Магия, заключенная в Манускрипте, высвободится, и наверняка это будет дикая, необузданная стихия, которую нам придется заново приручать. Я не знаю точно, чем это обернется, но совершенно ясно, что это лучше, чем отправиться в Преисподнюю и отдать силу старикам. Ты понимаешь меня, Алида?

Она кивнула. Голова кружилась то ли от новых знаний, то ли оттого, что она уже долго не сводила глаз с хаотичного танца мотыльков. Алида шмыгнула носом и посмотрела в глаза Вольфзунду.

– Я понимаю. И я сделаю это. Для вас. И для бабушки. Для всех.

Альюд снова пересел к ней на скамейку. Алида всмотрелась в его сосредоточенное, спокойное лицо, и у нее вдруг возникло ощущение правильности всего происходящего. Да, она рискует, сильно рискует, но эта игра стоит свеч. Герои самых красивых сказок без раздумий рисковали жизнями и шли на опасные дела ради благополучия своих близких, и она решилась на все это только ради того, чтобы вернуть бабушку и прежнюю, счастливую, беспечную жизнь.

Вольфзунд ободряюще погладил ее по спине и по-отечески поцеловал в лоб.

– Я верю в тебя, девочка. Верю, как не верил сам в себя. И я хочу дать тебе кое-что, что должно тебе помочь.

Он мягко отстранил от себя Алиду и, порывшись в кармане своего плаща, вытащил небольшой сверток. Вольфзунд разорвал бумагу и извлек наружу бархатную накидку с капюшоном. Цвет ткани было очень сложно определить: она казалась то серой, то темно-синей, то почти болотной.

– Это тебе, – сказал Альюд.

Алида дотронулась до плаща: ткань на ощупь оказалась невероятно мягкой и легкой.

– Он заговорен особым образом. Да, сейчас его силы тоже тают, но их остатков хватит на то, чтобы отвлечь внимание Магистров от тебя. Наденешь его, когда настанет тот самый день. Это ничтожно мало, но пока я не могу сделать для тебя больше, как бы я ни хотел.

– Спасибо, – выдохнула Алида и без прежней робости сжала Альюда в объятиях. Вольфзунд, казалось, немного опешил от ее дерзости, но спустя миг замешательства тоже крепко обнял ее.

Сумерки плавно перетекали в поздний вечер, и рогатый месяц всплыл над замком, безмолвно взирая на свои владения. Кого-кого, а его точно не волновали дела никого из существующих на этой земле.

– Пойдем, – шепнул ей Вольфзунд. – Согласись, даже самая серьезная беседа – не повод отказываться от ужина.

– Вы что, пытаетесь шутить? – удивилась Алида.

Альюд улыбнулся и повел ее по дорожке в сторону замка.

К изумлению Алиды, сегодня замковыми традициями решили пренебречь и накрыли стол прямо в саду. Анна и Лина заканчивали подвешивать фонарики на низкие ветви бука, а Элли зажигала свечи в канделябрах.

– Как здорово! – Алида повернулась к Перинере, которая как всегда невозмутимо восседала во главе стола. – Это вы придумали поужинать на воздухе? Просто замечательная мысль!

– В этом месте все замечательные мысли генерируются исключительно мною, – заметила Перинера. – Я посчитала, что было бы кощунством не воспользоваться настолько погожим вечером. Неясно, как скоро нам удастся повторить это и удастся ли вообще…

Перинера помрачнела, а Алида в сотый раз поклялась себе сделать все, что от нее зависит, чтобы как можно скорее положить конец этой истории с проклятой книгой. Ей не хотелось, чтобы альюды вновь канули в небытие, ведь она уже успела к ним привязаться.

– Что за кислые рожи? – К столу подскочил Мелдиан и с размаху шлепнулся на стул. Кованые ножки стула вдавились в землю. – Сыграть вам на свирели?

– Давай! – обрадовалась Алида.

– Не стоит, – отрезала Перинера.

Мелдиан скорчил матери недовольную физиономию и оглянулся по сторонам, смешно шевеля ушами.

– Ну, и где наша еда? Или мы сами скоро послужим ужином для комаров? Точнее, вы. Как хорошо, что кровь горгулий им не по вкусу.

– Сынок, гостье вовсе не обязательно знать подробности твоей физиологии. Это может негативно сказаться на ее аппетите.

– Ой, мам, ее аппетиту ничто на свете не повредит, – отмахнулся рогатый.

– Ты что, горгулья? – спросила Алида.

– Когда-то был и скоро снова ею стану, – скривился Мелдиан. – Если ты потерпишь фиаско.

Алида слегка покраснела. В эту же минуту служанки вынесли подносы с едой, и взоры всех присутствующих обратились к блюдам.

«Жалко, что Ричик не может к нам присоединиться, – печально подумала Алида. – Наверняка ему снова грустно, нужно непременно навестить его после ужина…»

– Куда подевался твой отец? – с легким раздражением спросила Перинера у Мелдиана.

Алида посмотрела по сторонам. Действительно, Вольфзунда нигде не было, хотя всего пятнадцать минут назад именно он привел ее к столу. Странно, куда он мог исчезнуть?

– Полагаю, он там же, где и твой муж, – съехидничал Мелдиан.

Перинера сурово посмотрела на сына и собралась уже что-то ответить, как со стороны дорожки, ведущей к парадному входу в замок, послышался голос Вольфзунда.

– Прошу прощения за опоздание, но не мог же я допустить, чтобы наш гость оставался в стороне! Не представляю, что чувствовал бы я, если был бы заперт в душной комнате, пока остальные наслаждаются ужином на свежем воздухе.

Алида резко обернулась и издала удивленно-восторженный возглас. Вольфзунд был не один: перед собой он катил кресло на больших колесах, точь-в-точь такое, какое она пыталась заказать в городе. А в кресле, смущенно улыбаясь, сидел Ричмольд, бледный и взъерошенный.

– Ричик! – закричала она и бросилась навстречу. Она обняла Ричмольда за шею, и он не то крякнул, не то закряхтел.

– Ну-ну, полегче, юная Фитцевт, – ухмыльнулся Вольфзунд. – Господин Лаграсс и так испытал целую бурю эмоций, пока я помогал ему усесться в это приспособление. А потом мы с ним оба поняли, насколько неудобны замковые лестницы для спуска на колесах, но разве это омрачит наш вечер?

– Спасибо вам, господин, – с чувством произнес Рич. – Огромное спасибо.

В вечернем свете его глаза мерцали, как синие звезды исполнения желаний, а робкая улыбка смягчала неправильные черты лица. Алида невольно подумала, что он, в общем-то, выглядит достаточно приятно, хотя брюнеты по-прежнему нравились ей куда больше.

– Вы все-таки достали это кресло, – восхитилась Алида и подняла глаза на довольно ухмыляющегося Вольфзунда. – Спасибо вам. Вы вовсе не такой, как вас описывают в сказках. Вы… вы очень хороший.

Алида думала, как еще выразить свою благодарность, но Мелдиан, то ли из чувства такта, то ли обуреваемый голодом, громко застучал вилкой по тарелке. Вольфзунд подкатил кресло Ричмольда к столу и сел на свое место.

– На твоем месте я бы не обольщался, девочка моя, – медленно сказал он, глядя Алиде в глаза и разливая вино по бокалам. – Если я что-то делаю, то лишь потому, что мне самому это нужно. Впрочем, в этом плане я очень похож на всех остальных. Ваше здоровье, господин Лаграсс. – Он отсалютовал бокалом в сторону Ричмольда и отпил вино.

Алида нахмурилась, но не стала затевать спор. Она добьется у Вольфзунда признания, что за сила должна пробудиться у ее друга и для чего это нужно Альюду. Она взглянула на Ричмольда: тот неуклюже нанизывал картофель на вилку. Алида улыбнулась себе под нос, радуясь, что Рич может отвлечься от мрачных дум хотя бы этим вечером.

– А вот и моя маленькая помощница! – весело воскликнул Вольфзунд. Алида обернулась, и настроение мигом испортилось: по дорожке к ним шла Кемара. Стеклянные бусы на ее шее переливались, отражая свет фонариков, а легкое платье цвета мотыльковых крылышек делало похожей на фею-хранительницу сада.

Кемара села рядом с Ричмольдом, улыбнувшись ему, а когда тот улыбнулся ей в ответ, Алида едва не вспыхнула от злости, без спроса потянулась за бутылкой из темного стекла и плеснула в бокал щедрую порцию вина. Вольфзунд удивленно приподнял брови:

– А как же твои стишки про вред пьянства?

– Иногда они теряют актуальность, – буркнула Алида и сделала большой глоток.

Теперь порция печеной картошки показалась ей куда более интересной, чем сахарные взгляды Ричмольда и Кемары. Интересно, какое лицо будет у этой сороки, если прямо сейчас сказать Ричу, что это Кемара подстроила его падение?

Но вино подействовало наАлиду умиротворяюще, и она решила подождать с разоблачениями еще немного. К свечам и фонарикам налетели мотыльки и светляки, затейливо кружа в подрагивающем свете. Месяц ронял призрачный свет на замковые башни, отражаясь в окнах и играя на черепице, но особенно загадочно светилась башня, похожая на клетку. Алиде показалось, что за окнами башни мелькают чьи-то тени, но потом она решила, что это всего-навсего облака, проплывающие по небу и то и дело затмевающие месяц.

После ужина Вольфзунд приказал служанкам приготовить для Ричмольда комнату на первом этаже и отвезти его в замок. Алида вызвалась было помочь, но Альюд остановил ее.

– Несмотря на довольно поздний час, я бы хотел, чтобы ты, Перинера и Мелдиан прошли в мой кабинет. Нужно продолжить разговор.

Алида устала и мечтала поскорее очутиться в мягкой постели, но ослушаться хозяина замка не посмела. Она кивнула и, бросив на Ричмольда заключительный обиженный взгляд за этот вечер, пошла за Вольфзундом.

В кабинете уже горели лампы, и Алида удивилась: как это Элли все успевает? А может, у Вольфзунда в закромах припрятан еще десяток-другой служанок? В конце концов, про Анса она бы тоже не знала, если бы мальчику не дали задание ее провожать.

Алида не слишком грациозно уселась в одно из кресел. Перинера цокнула языком и села на диване. По ее презрительному взгляду Алида поняла, что случайно заняла место жены Вольфзунда.

– Прошу прощения, я пересяду…

– Не утруждайтесь, я наслышана о том, что манеры смертных оставляют желать лучшего, – процедила Перинера.

Мелдиан нахально расположился в кресле Вольфзунда и широко улыбнулся Алиде.

Перинера закатила глаза.

– Какая милая благовоспитанная компания, – заметил Вольфзунд, захлопывая дверь. – Интересно, как скоро вы бы начали драться, не явись я? В общем, не стоит тратить время на такие мелочи. Перинера, я все решил. Мы уничтожим Манускрипт.

Повисла тишина, нарушаемая лишь редким чавканьем. Это Мел выковыривал из зубов остатки ужина.

– Уничтожим? О… – выдавила Перинера. Судя по лихорадочному блеску в глазах, ей было очень трудно сохранять самообладание.

– Не волнуйся, дорогая, – успокаивал ее муж. – Мы уничтожим только книгу, материальную оболочку, высвободив то, что под ней заключено.

– Неужели ты возьмешь Импиор? – воскликнула Перинера. – Но это же опасно! Никто не знает, какими будут последствия, к тому же ты не сможешь сделать это сам…

– Я и не буду, – ухмыльнулся Альюд. – Для этого у нас есть Алида.

Перинера прищурилась, оценивающе смотря на травницу. Алида вжалась в кресло: судя по взгляду, жена Вольфзунда по-прежнему оставалась невысокого мнения о ней.

– Но почему она? Почему не собрать проверенных альюдов посильнее и не отправить их за книгой?

– Да, кстати, был бы неплохой вариант, – произнесла Алида.

– Рисковать своими? Боюсь, я не готов на это пойти, – покачал головой Вольфзунд, и поседевшая прядь упала ему на лицо.

Мелдиан постарался обворожительно улыбнуться Алиде и развел руками:

– Прости, но он прав. Тебя не так жалко.

– Доверять… простой смертной, к тому же не слишком находчивой и ловкой, такое дело! Ты же понимаешь, чем грозит крах? Вольфзунд, я не узнаю тебя! – Перинера резко поднялась со своего места и подошла к мужу. – Неужели у нас нет другого выхода?

– Мы слабы и не можем больше тратить силы, – ответил Альюд. – Поверь, эта девочка имеет куда больше шансов подобраться к Манускрипту, чем любой из нас. Книга заколдована так, что магия обязана подчиниться первому, кто присоединит последние страницы. Если это будет Магистрат – волшебство подчинится им, а мы сгинем, как только книга окажется в огне Священного Всполоха. Если это буду я или Мел – силы вернутся к нам, но что-то мне подсказывает, что именно нашего нападения – или вылазки, как угодно – и ждут старики. Они ждут меня, или нашего сына, или Симонису – кого-то достаточно сильного, чтобы нанести удар. Когда готовишься к нападению волка, разве заметишь прошмыгнувшую мимо мышь?

Перинера дышала тяжело, ее грудь часто поднималась и опускалась. Она снова прожгла Алиду презрительным взглядом, и та еще сильнее вжалась в подушки кресла. Алиде и так не нравилось выслушивать, что ею не страшно и пожертвовать ради общего дела.

«Не видать мне бабушки, – горько подумала Алида. – Он знал, что я не выживу после того, как выполню свою часть сделки. Поэтому и согласился исполнить желание, потому что всегда знал, что ему-то ничего исполнять и не придется».

– Неужели ты правда решишься доверить ей наши жизни? – спросила Перинера. – Я-то думала, она нужна тебе просто для пополнения сил. Прости, Вольфзунд, но столетия забытья сделали тебя безумцем.

– Я дал ей все, что ей поможет, – мягко сказал Владыка, приобнимая Перинеру за плечи. – Плащ ненадолго скроет ее от чужих глаз. Импиор поможет расколоть книгу. А я буду вести ее, высчитывая каждый шаг, как мать ведет дитя по безопасной тропе. Все, что ей нужно, – несколько мгновений. Пройти туда, где хранится книга. Вложить две последние страницы на место. Вонзить клинок в переплет.

– Но за эти несколько мгновений может произойти что угодно, – прошептала Перинера, и Алида четко расслышала в ее голосе страх.

– Я этого не допущу, – твердо ответил Вольфзунд. – Верь мне, милая, как верила до этого дня. Разве я часто ошибался на твоей памяти?

Перинера покачала головой.

– Ты всегда оказывался прав, хоть мне и трудно было понять многое из того, что ты делаешь.

– Эй-эй, вы же не думаете здесь целоваться? – всполошился Мел. – Я немного не понял: она потащит наши страницы в Библиотеку? В этот клоповник?!

– В этом нет нужды, – заверил его Вольфзунд. – Они тоже боятся, что мы нападем на них на обратном пути, даже если отдадим свои страницы. Поэтому постараются все сделать как можно быстрее. Я достаточно хорошо знаю людей, чтобы предугадать их намерения. Вот увидите, эти глупцы принесут книгу прямо к замковым стенам. Прямо нам в руки.

Алида хмурилась. Она не понимала, почему Вольфзунд так уверен в успехе, и все мероприятие казалось ей странным, опасным и слишком рискованным. На месте альюдов она бы морально готовилась к новому, на этот раз вечному, путешествию в Преисподнюю. «Хотя мне и самой пора на это настраиваться», – невесело подумала она.

– Вот увидите, – повторил Вольфзунд, слегка рассеянно глядя в окно.

Он встряхнулся, словно сбрасывая с себя сомнения, и размашистым шагом подошел к противоположной стене кабинета, той, на которой висели мечи, кинжалы и ножи самых разных размеров и мастей. Он осторожно снял с гвоздя небольшой узкий клинок и бережно сдул с него пыль. В свете ламп ножны переливались оттенками серо-синего, будто были покрыты перламутром.

– Импиор, заговоренный клинок, – с любовью в голосе произнес Альюд. – Я доверяю его тебе, Алида.

Он протянул меч продажнице, и та ошарашенно посмотрела на оружие.

– Но… Но я… Уже сейчас должна его взять?

– Чем быстрее, тем лучше, – пояснил Альюд. – Привыкни к нему, а он привыкнет к тебе. Поверь, этот клинок настолько совершенен, что работать им не сложнее, чем хлебным ножом. Если хочешь, мы можем потренироваться завтра в саду.

– Ага, вот это здорово, привести вам пару людишек для тренировок? – оскалился Мелдиан.

– Мы не будем никого убивать, Мел, – холодно отрезал Вольфзунд.

Напольные часы пропели замысловатую мелодию, а потом принялись глухо отбивать удары. Алида насчитала одиннадцать.

– Уже довольно поздно. Обсуждение можно продолжить утром, хотя основное я уже сообщил, – сказал Вольфзунд. – Мелдиан, будь добр, запиши, что у меня все под контролем и разошли письма главам наших общин. Конечно, используй Кемару и ее сестер. У тебя еще есть наши чернила?

– Ага, – отозвался Мел. – Человечишкам нипочем не разгадать. – Он подмигнул Алиде. – Представляешь, смертные олухи в таком письме увидят только кляксы, даже если наших посланниц перехватят. Великолепно придумано, да?

Алида хмыкнула и попыталась встать, но мягкие подушки не хотели так просто отпускать ее. Вольфзунд подал ей руку.

– Помни, за что ты борешься, – шепнул он ей на ухо. – И не опускай руки раньше времени. Ты справишься и поможешь и нам, и себе. Спокойной ночи.

Алида, попрощавшись с хозяевами замка, устало прошла к двери. Ей определенно нужно хорошо выспаться, чтобы привести мысли в порядок.

– Погодите! – вдруг встрепенулась Алида, вспомнив кое-что. – Что, если у нас все-таки не получится? Магистры ведь сожгут хранителей! Может, как-то предупредить их? Надо уговорить их покинуть Библиотеку!

Перинера удивленно вскинула брови, а Вольфзунд улыбнулся, поглаживая подбородок.

– Прелестно. Думаю, это тоже не стоит утаивать. Они давно отпустили всех, у кого были футляры со страницами. Магистрат не будет никого сжигать. То, что прочитал Ричмольд, было небольшим штрихом, который помог ему встать на нашу сторону. К сожалению, он не убедил остальных упрямцев, но благодаря этому у нас есть хотя бы две страницы.

– О чем это вы? – не поняла Алида.

– Страницы Демонодиума – фальшивка. Я их изготовил, а Кемара подкинула в кабинет старику. Так что хранителей задерживали в Библиотеке не затем, чтобы сжечь. Наверняка Магистрат пытался уличить их в связи с нами. А может, старики боялись, что ученики могут доносить нам на них, поэтому решили никого не выпускать. Тем не менее подделка страниц сработала именно так, как я того и хотел.

Жена Вольфзунда покачала головой, а Алида, покрепче прижав к себе заговоренные плащ и клинок, пошла по коридору. Их обманывали, ими играли, их использовали в своих целях, но где-то в глубине души Алида уже привязалась и к замку, и к его хозяевам и отчаянно надеялась, что они тоже испытывают к ней хоть капельку неподдельных, по-настоящему теплых чувств.

С этой надеждой и на смерть идти не так страшно.

Глава 20, в которой нет права на ошибку

Как Алида успела убедиться, Импиор действительно очень удобно лежал в руке и управляться с ним было несложно. К тому же клинок был небольшим и легким и без труда помещался во внутренний карман того самого плаща с капюшоном, который недавно подарил ей Вольфзунд.

С каждым днем на нее все сильнее давило ощущение приближения чего-то страшного, неизбежного, неотвратимого. Но в то же время ей сильно, до дрожи в коленках хотелось, чтобы все поскорей разрешилось.

Небо затянулось белесыми облаками, и казалось, будто над замком сгущаются тучи. Алида проснулась среди ночи и лежала, глядя в окно, заволоченное мглистым предрассветным сумраком. Мурмяуз крепко спал на подушке хозяйки, похрапывая, но даже это зрелище не приносило ей умиротворения. Сегодня ее предчувствие беды обострилось до бессонницы. Все, что ей оставалось, это лежать и разглядывать странные часы на комоде.

Алида уже немного поняла принцип их работы. Начало дня в этой комнате отсчитывалось с момента, когда солнце выплывало из-за горы и освещало лучами восточное крыло замка. Длинная тонкая стрелка показывала день от новолуния; короткая и широкая, ползающая по верхней части циферблата, указывала месяц, а три блестящих стрелки, изогнутые полумесяцами, отсчитывали часы, минуты и секунды до рассвета, полудня, заката и полуночи.

Семь секунд до рассвета. Алида нетерпеливо поерзала, комкая одеяло. Шесть секунд. Пять. Она тяжело вздохнула, сама толком не понимая, чего ждет. Четыре. Три. Две. Одна.

По комнате разлился мутно-розовый свет, похожий на разбавленный гранатовый сок. В этот же миг в дверь постучали.

– Входите! – удивленно сказала Алида. Кого это принесло в такую рань?

Это был Вольфзунд. Он выглядел таким уставшим и осунувшимся, что казалось, будто тоже не спал всю ночь. Седых волос и морщинок прибавилось, словно последние дни высосали из него остатки сил. Он прикрыл за собой дверь, и петли душераздирающе скрипнули. Одна из половых досок с хрустом треснула под его ногами, и Алида сглотнула комок в горле. Замок кряхтел, как столетний старик, и совершенно ясно, что это не продлится долго.

– Что случилось? – спросила Алида, натягивая одеяло повыше.

Вместо ответа Вольфзунд подошел к окну и распахнул шторы. Блеклый розовый свет стал чище и ярче. Алида непонимающе нахмурилась, но догадалась встать, накинуть тяжелый махровый халат и тоже подойти к окну.

Алида выглянула в окно и замерла. Внизу, чуть в стороне от болот, был разбит настоящий военный лагерь. Несколько сотен человек с лошадьми и палатками чего-то выжидали. Алида различила даже несколько осадных орудий. Тени мелькали между кострами, которые люди развели, чтобы не замерзнуть до рассвета. Одна из палаток выделялась размерами и цветом ткани – ярко-пурпурным. Над палаткой развевался флаг, но Алида не смогла разглядеть, что на нем изображено.

Она обреченно посмотрела на Вольфзунда. Мужчина медленно кивнул с самым мрачным видом.

– Все, как я и говорил.

– Значит… Мне пора?

Слова едва не застряли в горле. Оказывается, когда то, чего сильнее всего ждешь, подкрадывается вот так вплотную, становится очень страшно. Но тут же другая мысль озарила думы Алиды: может быть, уже сегодня она вновь будет с бабушкой. Это придало ей немного сил.

Вольфзунд сжал ее локоть, и даже через халат и ночную сорочку она почувствовала холод его пальцев.

– Да, нужно подобраться к ним раньше, чем они нападут. Лучше подойти со стороны дороги. Плащ не сделает тебя невидимой, но людские взгляды будут скользить мимо, как скользят вдоль придорожных камней и безликих домов. Если вдруг кто-то с тобой заговорит – молчи и иди дальше. В крайнем случае скажи, что пошла в армию кухаркой или лекаршей. Но не говори ни с кем и ничего им не рассказывай о себе. И не называй никому своего имени – от этого чары плаща рассеются. Для тех, кто знает твое имя, ты не защищена.

– А вы уверены, что книга там? – спросила Алида, с тоской разглядывая множество человеческих фигур, которые отсюда казались не больше муравьев.

– Ни в чем нельзя быть уверенным, даже в самом себе, Алида. Но я предполагаю, что Манускрипт сейчас там, в той пурпурной палатке вместе со Священным Всполохом. Я отвлеку тех, кто сторожит вход в палатку и постараюсь выманить Магистров, если они там есть.

– А если не выйдет? Если я войду, и меня схватят там вместе с нашими страницами? – с ужасом прошептала Алида.

– Не снимай плащ ни на минуту, тогда его чар хватит на то, чтобы тебя не сразу заметили, – ответил Вольфзунд. – Чтобы вставить две страницы, тебе хватит минуты. Потом постарайся как можно скорее пронзить книгу Импиором. Я уже отправил послания всем, у кого еще остались силы. Скоро они будут здесь, и мы сможем отвлечь внимание людей.

– А что потом? Что будет, когда я проткну книгу вашим ножом? Меня… схватят?

Вольфзунд едва заметно улыбнулся.

– Боюсь, девочка моя, произойдет кое-что, после чего на тебя всем будет наплевать. Нет-нет, не стоит так волноваться, ты не погибнешь. Не должна, по крайней мере.

«Не должна. – Алиде подумалось, что это слабое утешение, и она закусила губу. – В конце концов, это все так похоже на сказку. А в сказках героям всегда благоволит удача. Только вот я совсем не чувствую себя героем».

Крошечные фигуры на поле стали двигаться активнее, засуетились вокруг палаток и лошадей. Замок оттуда, должно быть, представал во всем великолепии, сверкающий черными стенами и витражами в золотисто-розовых лучах.

– Давно они здесь? – спросила Алида, не сводя глаз с лагеря.

– Ночью ко мне прилетели сороки, сестрицы Кемары. Они видели, как Магистрат собирал служащих и добровольцев за городской чертой. Незадолго до рассвета они уже разбили здесь лагерь. Думаю, они рассчитывают на легкую победу. Сегодня вечером горожане будут гулять на празднике, но я не ручаюсь, что ночь наступит для всех.

Вольфзунд усмехнулся.

– Я советую тебе позавтракать. Тебе понадобятся силы, девочка. Я приду за тобой, когда настанет время.

Алида кивнула. Когда Вольфзунд вышел, она умылась, заплела волосы и сменила сорочку и халат на удобное платье из темно-синей ткани с набивными зарянками, подвязав его на талии тонким коричневым пояском. Эти будничные приготовления помогли ей успокоиться и отвлечься. Алида взглянула на себя в зеркало: бледное лицо с решительно сжатыми губами выглядело сурово, и она ободряюще улыбнулась своему отражению. Так-то лучше.

Она выбежала из комнаты, но уже в дверях поняла, что кое-что забыла. Алида вернулась, накинула заговоренный плащ и сунула Импиор во внутренний карман. Мурмяуз поднял голову с подушки и вопросительно посмотрел на нее сонными глазами, Алида погладила кота.

– Будь здесь, малыш. Я скоро приду. А если… а если что, беги отсюда куда-нибудь. Найди заботливых людей.

Кот уткнулся широким лбом ей в лицо и громко заурчал. Алида налила ему в миску свежей воды, положила несколько кусочков вяленого мяса, еще раз погладила Мурмяуза на прощание и вылетела из комнаты.

Ричмольд проснулся от звуков, доносящихся с кухни. С тех пор как его поселили на первом этаже, он всегда узнавал о наступлении утра по грохоту посуды снизу. Но сейчас, открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что за окном только занялся рассвет. Рич вздохнул. Кому приспичило трапезничать в такую рань?

Он уже по привычке сильно ущипнул себя за бедро. Конечно же, ничего не почувствовал, хотя каждый раз за сотую долю мига до того, как дотронуться до себя, ему казалось, что в этот раз обязательно что-то изменится.

Но ничего не менялось.

Рич дотянулся до рубашки, которая лежала на стуле у кровати, и натянул ее поверх нижнего белья. Надевать штаны было сложнее, но он твердо решил, что будет стараться делать все самостоятельно. Он провозился достаточно долго, но все же справился и откинул голову на подушку, переводя дух. В эту же минуту в дверь заколотили, и еще до того, как Ричмольд успел что-то ответить, в комнату вбежала Алида. Ему показалось, что она чем-то расстроена.

Подруга подбежала к кровати и порывисто обняла его за шею.

– Скажи мне, Рич, что все будет хорошо. Не спрашивай ни о чем, просто скажи.

Ричмольд замешкался. Что? Что может быть хорошо? Зачем она просит его врать? Он не может сказать того, в чем сам не уверен. Только не Алиде.

Она настороженно заглянула ему в глаза.

– Почему ты молчишь? Неужели так сложно просто утешить меня?

– Я… – Он сглотнул. – Но… Алида, как ты не понимаешь? Мы застряли здесь навсегда, и уже ничто никогда не будет хорошо. Прости.

– Нет, Рич, это ты не понимаешь, – упрямо покачала головой Алида. – Мы будем бороться. За то, что пока у нас есть.

В ее дрожащем голосе было столько уверенности, что Ричмольд скептически фыркнул. Что же у них есть? У него-то и так почти ничего не было, а сейчас и подавно. Только душная комната да нелепое кресло.

– А что есть у тебя, Алида? – вздохнув, спросил Рич.

Она серьезно посмотрела на него блестящими сиреневыми глазами и тихо сказала:

– У меня есть ты. И этого достаточно, чтобы справиться со всем, что выпало на нашу долю.

Рич закрыл глаза. Если бы он мог, он бы отвернулся к стене, чтобы не видеть отчаянную, наивную надежду в ее не по-человечески сверкающих глазах.

Как ей удалось сохранить эту детскую надежду на то, что все еще может быть хорошо? Ричмольд этого не понимал. Весь мир вокруг него давно летел в пропасть, раскалываясь по пути на куски, и он сам летел вместе с ним. Вернее, он закончил свое падение еще в последнюю ночь в Библиотеке.

– Я докажу тебе, – Алида сурово на него посмотрела. – Докажу, что ты не прав. Добро должно победить зло, понимаешь? Так заведено. Всегда так было и всегда так будет.

– Но где добро и где зло? Их нет, как нет и счастливых концов. Но… но почему ты говоришь об этом? – Смутное предчувствие вдруг зашевелилось у него в груди. Он внимательно посмотрел на подругу и понял: Вольфзунд отправил ее на смерть.

– Ричик, раз ты не хочешь верить в успех, то просто пожелай мне удачи, – сказала она слегка обиженно.

В душе у Ричмольда словно разбился пузырек с горьким отваром. Он порывисто обхватил Алиду за плечи, притянул к себе и неуклюже поцеловал ее. Алида сперва замерла, как напуганная птичка, но в следующую секунду ответила на поцелуй, поспешно и сбивчиво, словно что-то страшное гналось за ней по пятам.

Через миг Алида вырвалась из его объятий и бросилась к двери.

– Алида! – крикнул Ричмольд, но она уже убежала, хлопнув дверью.

Вольфзунд так и не сказал ей, как именно он будет помогать, управляя Аутемом. Но даже если бы он не обещал этого, Алида все равно бы придумала, что кто-то помогает ей, высчитывая каждый шаг. Даже не стала бы возражать, если б Кемара сделала ее куклу.

Кажется, плащ действительно работал. Она уже пересекла часть поля и подошла совсем близко к лагерю, но никто до сих пор даже не взглянул на нее. Сердце стучало так громко, что она боялась, как бы этот звук не привлек внимания людей. Сделав еще несколько шагов, она поравнялась с первыми палатками. Солдаты начищали оружие, проверяли свое снаряжение и снаряжение лошадей, то и дело бросая встревоженные взгляды на замок. Алида остановилась за одной из палаток, переводя дух. Ей было очень страшно.

Солнце давно скрылось за плотной пеленой облаков, будто решило, что сегодняшний день недостоин того, чтобы показываться людям на глаза. Алида нащупала пальцами рукоять Импиора и крепко сжала. Теплая шершавая кожа отделки приятно согревала руку и действовала на Алиду успокаивающе. На поясе висел деревянный футляр. Она сложила страницы вместе, чтобы не возиться слишком долго, когда подберется к книге.

Немного собравшись с мыслями, Алида глубоко вздохнула и, опустив голову, быстро зашагала дальше. Вольфзунд выдал ей пару сапог, и подошвы немного увязли в грязи: около болот почва была сырой и маслянистой, как плохо вымешенное тесто.

Лошади беспокойно ржали, одолеваемые комарами. До ушей Алиды долетали обрывки разговоров солдат, но ничего интересно она не услышала. На нее по-прежнему никто не смотрел, словно она была дымом от костров, стелющимся над землей. Пройдя еще несколько десятков метров, она осмелела настолько, что стала без страха поглядывать по сторонам. Она заметила, что часть собравшихся явно состояла на службе – они носили синие мундиры жандармов и другую, неизвестную Алиде форму, – а другие явно были добровольцами. Она встретилась взглядом с рослым широкоплечим мужчиной со светлыми забранными в хвост волосами. Он прищурился, и Алида поспешила отвести взгляд. Солдат хмыкнул и продолжил чистить устрашающего вида меч и разговаривать с товарищами, одетыми в простые коричневые куртки и холщовые штаны.

Алида подметила, что оружие тоже было разным. Кто-то довольствовался обычным ножом, у иных были револьверы и ружья. При ближайшем рассмотрении лагерь больше напоминал сборище случайных вооруженных людей, чем хорошо организованную армию.

Удивительно, но на Алиду действительно не обращали внимания. Она не знала, на сколько хватит ее везения и чар плаща, поэтому хотела скорее добраться до пурпурной палатки. Алида осмотрелась. Среди солдатских палаток, телег с провиантом, лошадей и снующих мужчин она почти потеряла из виду центр лагеря.

Над полем с карканьем кружила стая воронов. Должно быть, птицы предчувствовали скорое пиршество, которое сулит им любое скопление людей, будь то ярмарка с непременными остатками угощения или кровопролитная война.

«Интересно, – подумала Алида. – Если я все-таки хоть немного умею общаться с птицами, то смогут ли они мне помочь?»

– Что стоишь, юнга? Пойдем, поможешь ребятам выгрузить мешки с порохом. Конечно, я не уверен, что они нам пригодятся, но если мастер Колдовукс приказал, значит, мы подчинимся.

Алида обернулась. Перед ней стоял капитан Пристенсен, постаревший и осунувшийся. Синий мундир шел ему гораздо меньше, чем привычный камзол с богатой вышивкой. Алида сделала вид, что не услышала его, и поспешила скрыться.

Чем дальше она шла, тем больше солдат встречалось ей на пути, и сердце колотилось все отчаянней от страха оказаться замеченной. Слева кони вздыбились и заржали, кто-то грозно прикрикнул на них.

– Опять эта паршивая лисица! Снует тут, с-скотина, коней пугает!

– Не приведи Всевышний, бешеная, – цокнул языком коренастый рыжий мужчина. – Неспроста коняги беснуются.

Лисица! Алиде стало радостнее. Может быть, она здесь вовсе не одна?

Воодушевившись этой мыслью, Алида пустилась почти бегом, пробираясь к центру лагеря. Пурпурная палатка наконец показалась метрах в пятидесяти перед ней. Алида встрепенулась, как лань, почуявшая собак, и хотела прибавить шаг, но зацепилась ногой за корень, торчащий из земли, и, вскрикнув, упала ничком. Плащ сполз с плеч, и на Алиду разом обернулось несколько солдат.

– Что она здесь делает? – нахмурился высокий широкоплечий патрульный. – Кто пропустил ее в лагерь?

– Ничего себе, это же девка! – воскликнул прыщавый юнец из добровольцев. – Ты тоже будешь сражаться с ворами, которые засели в замке?

Алида одновременно пыталась подняться и натянуть плащ, но лодыжка сильно разболелась, мешая встать. Наверное, вывихнула.

– Все в порядке, это сестра из лазарета, – уверенно сказал кто-то с цепким взглядом темных глаз. Он подошел к Алиде, поставил ее на ноги и помог набросить плащ на плечи. Благодарно кивнув, она накинула капюшон.

Взоры солдат, так недоверчиво изучавшие ее, мигом затуманились. Они отвернулись и принялись обсуждать что-то отвлеченное, сразу потеряв интерес. Спаситель внимательно заглянул ей в глаза, и Алиде показалось, будто он хочет ей что-то сказать. Она юркнула ему за спину и пошла к пурпурной палатке так быстро, как только позволяла вывихнутая лодыжка. Потом, она обо всем расспросит потом.

Флаг, судорожно треплющийся на ветру, выглядел неуместно вычурно на фоне серого, затянутого облаками неба. Теперь Алида видела, что на нем изображено: раскрытая книга, а над ней, словно взошедшее солнце, – широко раскрытый глаз. Символ Библиотеки Биунума.

До палатки оставалось совсем немного, и Алида снова положила пальцы на рукоять клинка, который прятала во внутреннем кармане плаща. Она сделала глубокий вдох, надеясь, что это прибавит ей храбрости, и решительно двинулась вперед.

Порывистый ветер налетел на лагерь, и ткань палаток забилась, как паруса корабля. Откуда-то сверху донеслись резкие нечеловеческие крики, и Алида вскинула голову.

Темные точки в небе, которые сначала были похожи на еще одну стаю воронов, стремительно приближались, увеличиваясь в размерах. Разговоры в лагере затихли, а взгляды обратились ввысь.

Первая из сиринов, войдя в вираж, вцепилась в лицо добровольцу, который пытался заговорить с Алидой. Он завизжал и нелепо замахал руками, пытаясь отбиться, но сирин дернула могучими когтистыми лапами, послышался мерзкий хруст, и голова его повисла на лоскуте кожи. Кровь брызнула во все стороны, и Алида в ужасе зажмурилась. Лагерь взорвался воплями, скрежещущими криками сиринов, хлопаньем огромных крыльев и перепуганным ржанием лошадей. Послышались первые выстрелы.

Алида бросилась к палатке Магистрата, не обращая внимания на боль в ноге. Вокруг нее разверзалась настоящая Преисподняя: в такой ярости сирины не были, даже когда команда шхуны бежала из Птичьих Земель. Солдаты бросались врассыпную, врезаясь друг в друга, падая навзничь, отстреливаясь невпопад и частенько раня своих.

Жандармы и командующие выкрикивали приказы, но добровольцы, присоединившиеся к армии за обещанное вознаграждение, метались по лагерю как безумные, становясь легкой добычей для разъяренных сиринов.

Отовсюду летели брызги крови, пули, стрелы и арбалетные болты, воздух пропах порохом и тяжелым запахом страха и смерти. Несколько сиринов уже лежали на земле, поверженные выстрелами солдат.

Вороны глумливо раскаркались, кружа все ниже над полем. Алида поняла, что они боятся сиринов, потому и не спускаются на землю. Она вдруг вспомнила, как бежала через Поле Птиц, и одна идея вспыхнула в ее голове ярко, как молния. Она кинулась в сторону пурпурной палатки. Если что-то не заладится, она попросит воронов прийти на помощь.

– Туда нельзя! – взревел немолодой лысеющий жандарм и схватил Алиду. Должно быть, плащ снова немного сполз, нарушив чары, и солдат смог ее увидеть. Она отчаянно дернулась, но он встряхнул ее и снова закричал: – Командир! Сюда! У нас враг!

«Птицы, помогите мне», – взмолилась Алида, глядя на воронов в небе. Сирины так увлеклись сражением, что, кажется, и не думали помогать ей. Но вороны, к радости девушки, раскаркались неистовее и черной тучей ринулись вниз, метя клювами и когтями в глаза жандарма.

Алида едва успела спрятать лицо, как пернатая стая накрыла и ее, и обидчика, ударяя крыльями по голове, по плечам, по спине, вовлекая в свой неукротимый вихрь. Жандарм закричал, срываясь на пронзительный визг, и выпустил Алиду. Она села на землю, закрыв голову руками, и до боли закусила губу, чтобы не поддаться всеобъемлющему ужасу. Ей нужно, смертельно нужно оставаться в своем уме, как бы страшно ни было и что бы ни творилось вокруг.

Вороны разлетелись в стороны, помогая сиринам сражаться с людьми, и Алида, пошатываясь, поднялась на ноги. Ее затошнило от вида останков поймавшего ее жандарма. Быстро отвернувшись, Алида побежала дальше, уворачиваясь от носящихся в исступлении, заходящихся криком солдат. Несколько палаток и телег загорелись – перекинулся огонь от костров, и воздух наполнился гарью.

Вопли людей, воинственные крики сиринов, карканье воронов, ржание лошадей, звуки стрельбы, завывания ветра сливались в один истошный, звенящий звук, который заполнял собой все, вытесняя все мысли из головы, наводя леденящий кровь ужас. Алиде хотелось зажать ладонями уши, бросить все и убежать отсюда, сломя голову, но знакомое ощущение чего-то вонзившегося в грудь тащило ее вперед, под полог пурпурной ткани.

У входа в палатку лежало два бездыханных тела, и Алида тихонько прошмыгнула внутрь. Она на секунду замерла, привыкая к приглушенному освещению и оценивающе осматриваясь.

На подушках сидел дряхлый старик, и Алида удивилась, как жизнь еще теплится в этом немощном теле. Его прозрачные глаза были направлены на нее, на иссохших губах играла жуткая полуулыбка. По бокам от него стояли двое крепких жандармов с револьверами в руках и шпагами на поясах. Они тоже смотрели на девушку, но, казалось, не замечали ее или не видели в ней опасности. Алида поплотнее запахнула плащ. Перед стариком, на низком деревянном столе лежала книга в кожаном переплете, такая же ветхая, как Магистр. Без всяких сомнений, это был Манускрипт. Алида поискала глазами и наткнулась взглядом на чашу с маслом, в которой горел малиновый огонь. Ну конечно. Священный Всполох.

Алида сделала осторожный шаг вперед. Старик едва заметно шевельнулся и проскрипел:

– У тебя письмо, мальчик? Что ты мне принес?

Алида застыла. Кажется, плащ действительно исказил его восприятие, но надолго ли хватит чар? И что ей делать дальше? Она-то думала, что рядом с книгой никого не будет, что Вольфзунд выманит всех из палатки… Сейчас эта мысль показалась ей совершено абсурдной, и Алида судорожно зажала себе рот, чтобы не издать ни звука.

Она осторожно шагнула дальше, боясь посмотреть в глаза старику. Стражи не шелохнулись и стояли, как изваяния, по обе стороны от Главного Магистра.

– Давай быстрее, что ты медлишь? – раздраженно бросил старец. – Не отвлекай меня.

Алида замешкалась, лихорадочно соображая, как лучше выкрутиться. Если стражи ее не видят, может, попробовать взять Манускрипт и дать деру? Но тогда старик прикажет ее схватить, и тут даже плащ не защитит.

– Я… Господин… – прошептала она, желая потянуть время, чтобы что-нибудь придумать.

– Что ты мямлишь? Отдавай письмо и проваливай. – Старик нетерпеливо махнул иссохшей рукой.

Алида беспокойно заломила пальцы, но вдруг полог палатки всколыхнулся, и внутрь ворвался капитан Пристенсен. Его мундир был изорван, по плечу текла кровь.

– Господин! – выкрикнул он. – Господин, я узнал ее! Она прислужница демонов! Не верьте ей!

Алида опрометью бросилась в дальний угол палатки, как загнанный заяц, будто это могло ее спасти. Магистр тяжело поднялся и, шаркая, пошел к капитану. Стражи двинулись за господином, а на Алиду, сжавшуюся в углу, никто не обращал внимания. Она быстро осмотрелась: книга продолжала лежать на столе, малиновый огонь полыхал в чаше, а Магистр выслушивал капитана, который, морщась от боли, что-то говорил. Его слова заглушали жуткие звуки, доносящиеся снаружи.

Алида попробовала медленно продвинуться поближе к столу с Манускриптом. Старик обернулся в ее сторону, и по недобро сощурившимся старческим глазам Алида поняла, что он сейчас же прикажет схватить ее…

С воинственными криками в палатку ворвались несколько солдат во главе с тем светловолосым здоровяком, который уже встречался Алиде. Пристенсену не дали договорить: клинок вонзился ему в спину. Потемневшее от крови острие вышло из груди. Капитан охнул и бессильно осел на землю, как марионетка, которой вдруг перерезали все нити. Трое других воинов сцепились со стражниками Магистра. Старик развернулся и поспешил обратно к столу, но Алида не растерялась и бросилась к Манускрипту. Стражи и солдаты бились отчаянно и умело, звон оружия наполнил палатку. Один из жандармов изловчился и вынул револьвер из кобуры. Загремели выстрелы, но его противники были не по-человечески стремительны, и пули не настигали их.

Алида на ходу сорвала крышку с футляра и вытащила ветхие страницы. Манускрипт лежал прямо перед ней, кожаный переплет поблескивал в свете Священного Всполоха. Она успела заметить, что книга не такая уж толстая и большая, как она себе представляла.

Семнадцать и триста сорок три. Алида давно запомнила эти два числа. Она стремительно раскрыла книгу и стала судорожно пролистывать страницы, древние и сухие, пахнущие пылью и грозящие вот-вот рассыпаться под пальцами, как иссохшие осенние листья.

Тринадцать. Пятнадцать. Сзади кто-то вскрикнул, но она не стала оглядываться. Она решила подумать позже о том, кем мог быть светловолосый мужчина и его помощники и какие счеты у него с Пристенсеном и Магистратом. Алида наспех всунула семнадцатую страницу на место и позволила себе оглянуться всего на долю мгновения.

Магистр схватил из подставки факел и опустил его в чашу со Священным Всполохом. Алида принялась с еще большим рвением листать Манускрипт в поисках нужного места. Кончиками пальцев она ощущала едва заметную дрожь, исходящую от книги, и содрогнулась сама. Триста двадцать. Триста двадцать семь. Факел наконец разгорелся, и малиновый свет засиял ярче. Звуки драки не умолкали, на подмогу стражам пришли еще двое служащих, и их противникам приходилось все труднее.

Триста сорок вторая. Дрожащими руками Алида взяла вторую страницу, но тут кто-то изо всех сил дернул ее, и она едва не выронила пергамент. Старик с искаженным от ярости лицом тянул к ней свои сморщенные руки, похожие на лапы огромной птицы. Малиновый огонь полыхал совсем близко, и Магистр, казалось, вот-вот опустит факел, сжигая и книгу, и надежду вернуться к спокойной жизни.

– Уйдите! – взвизгнула Алида и обнажила лезвие Импиора. Клинок полоснул по руке Магистра, и на коже выступила полоска крови. Старик выпустил ее руку и отступил на полшага назад.

Манускрипт закрылся, пока она вырывалась из рук врага, и Алиде пришлось заново искать нужное место. Страницу она прижимала к себе, изо всех сил закрывая ее от Магистра, чтобы он не вырвал из ее рук главное сокровище.

Сзади кто-то закричал, недалеко упало чье-то тело. Снаружи доносились вопли сиринов и людей, ржание лошадей и выстрелы. Пурпурная палатка, освещенная изнутри малиновым огнем, казалась залитой кровью или горящей в самом сердце Преисподней. Ужас с каждой секундой захватывал Алиду все больше и больше, мешая дышать.

Наконец она нашла нужное место и, едва понимая, что делает, вложила последнюю страницу в книгу. Манускрипт задрожал, как живое существо, и волна горячего воздуха разлилась от книги.

Морщинистая рука Главного Магистра накрыла книгу, и первые искры Священного Всполоха почти коснулись обложки. Алида стремительно занесла Импиор над книгой и со всей силой обрушила острие клинка. Старик завопил, когда лезвие прошло сквозь кисть его руки, а Алида почувствовала, как меч входит в книгу, разрезая страницу за страницей.

Палатку сорвало резким порывом ветра, пурпурный полумрак рассеялся, и Алида увидела, как рука Магистра, пронзенная клинком, чернеет и рассыпается прахом. Внезапно одна из сиринов с воинственным криком спикировала сверху и вцепилась когтями в плечи старика. Магистр истошно закричал, одновременно поднимаясь вверх и рассыпаясь на сотни черных угольков.

Поднялся жуткий ветер, и его вой перекрывал звуки битвы, снося с ног тех, кто еще на них держался. Алида почувствовала, как рукоять Импиора раскаляется, и разжала ладони, не в силах больше выносить жар. Ветер трепал ее волосы и одежду, стонал и завывал в вышине. Где-то вдали с ревом падали леса и откалывались куски гор, обрушиваясь вниз. Тучи закружились в вышине, словно ведьмы, собирающиеся на шабаш.

Манускрипт вспыхнул. Черное пламя с фиолетовыми искрами объяло книгу, через минуту воздух вокруг сплотился, будто загустел, а в следующий миг разорвался с чудовищным грохотом. Взрывная волна отбросила Алиду на несколько метров, и она упала на спину, охнув от боли.

В небе проносились алые вспышки, сменяющиеся беспросветными матово-черными тучами, то освещая поле красным светом, то обращая в непроглядную тьму, будто дни и ночи завертелись в сумасшедшем хороводе.

Вокруг все кричало, стонало, корчилось, уносилось порывами ветра, и мир закружился в безумном, демоническом танце…

Алида закричала, закрыла лицо руками, захлебываясь в этом крике, чтобы не видеть кровавые рассветы и алые закаты, неистовствующие в обезумевшем небе, и даже с облегчением отдалась тьме, теряя сознание.

Глава 21, в которой мир не будет прежним

Сквозь сон Алида чувствовала, как ее кто-то целует. Воображение живо нарисовало облик Ханера, но скоро его красивое лицо стало заостряться, глаза сделались синими, кожа покрылась веснушками, а волосы порыжели. Алида потянулась навстречу новому видению и приоткрыла веки, готовясь увидеть Ричмольда наяву. Но и этот образ растворился, и, открыв глаза, она увидела перед собой усатую морду Мурмяуза.

Алида заморгала, припоминая события накануне. Воспоминания не заставили себя ждать: ужасы недавнего сражения обрушились на нее, словно ушат с ледяной водой. Голова заболела, тело заломило, и сейчас она почувствовала себя хуже, чем в пурпурной палатке. Тогда ей надо было оставаться сосредоточенной и собранной, чтобы не ошибиться, а теперь…

Перед глазами возник Магистр, рассыпающийся пеплом из-за того, что она проткнула его руку проклятым клинком. Алиду замутило, она свесилась с кровати, и ее стошнило прямо на пестрый ковер.

В голове по-прежнему гудело, но теперь стало чуть легче. Мурмяуз ободряюще лизнул ее в лоб и свернулся калачиком под боком. Алида машинально запустила пальцы в его густую шерсть и обвела взглядом комнату.

Она была жива. Более того, лежала не в груде трупов на поле, а на мягкой кровати. На стенах висели красочные гобелены с изображениями сцен охоты и застолий. Стрельчатое окно уходило под самый потолок, а солнечные лучи, проходя сквозь витраж, играли на одеяле и ее бледных руках разноцветными бликами. Это было очень похоже на одну из комнат в замке Вольфзунда, но здесь было так чисто и светло, как никогда раньше.

Алида задумалась. Что произошло после того, как она потеряла сознание? У нее получилось или нет? Она помнила, как горел Манускрипт, но что случилось с магией, заключенной в книге? И где альюды? Она села на кровати, но ее вновь замутило, и встать на ноги сил не хватило. Взгляд упал на руку. Алида невольно ахнула, когда заметила какое-то странное красное пятно чуть ниже локтя. Она поднесла руку к глазам и рассмотрела его, похожее на свежее клеймо или порез. Внутри аккуратного небольшого круга была изображена сова. Она осторожно потрогала метку кончиками пальцев: кожа вокруг немного горела. Она нахмурилась и бросила взгляд на вторую руку. Там тоже горела отметина, но другая, изображающая замок на горе. Тут в животе громко заурчало, и Алида поняла, как сильно она голодна.

Дверь скрипнула, и в комнату заглянула рогатая голова Мела.

– Оп-па, проснулась, красотка. Я уж думал, придется искать принца, который разбудил бы тебя каким-нибудь банальным человеческим способом. – Мел вошел и сел в кресло напротив кровати, внимательно смотря на Алиду и ухмыляясь. – Ну, ты как?

– Мел! – обрадовалась Алида. – Что произошло? Вы… Вы все живы?

– А то, – улыбнулся он. – Я мог бы произнести высокопарную речь о том, как мы тебе благодарны, но не буду. В конце концов, если бы тебя не было, папа нашел бы кого-нибудь еще. Так что не задирай нос. И не думай, что праздничный ужин готовится исключительно в твою честь!

– Так значит… у меня получилось? Силы вернулись к вам?

Алида свесила ноги с кровати и нетерпеливо болтала ими. Ей очень хотелось поскорее все разузнать, но Мел, как назло, только хитро ухмылялся и тянул время.

– Ты собрала книжонку, это правда, – ответил Мелдиан. – А потом – ух, как всех разнесло! Я подумал, замок не выдержит и обрушится прямо в болото. Но нет. А про силу пусть лучше папа расскажет, думаю, у него получится понятнее. Ладно, умывайся, одевайся. Что там еще людишки по утрам делают? А я пойду скажу отцу, что ты проснулась.

Мел поднялся и вышел из комнаты. Волнение Алиды усилилось от предвкушения встречи с Вольфзундом. Она аккуратно опустила ноги на ковер и, держась за кровать, кое-как встала. Пол покачнулся, и ей на секунду показалось, что она снова находится на борту шхуны.

Дверь опять отворилась, но на этот раз вошла Элли.

– Доброе утро! – просияла служанка, одной рукой вкатывая в комнату тележку с завтраком, а в другой держа вешалку с новым платьем. – Как вам спалось, госпожа Алида?

– Утро? – тупо повторила Алида.

– Вы три дня не приходили в себя, – сочувственно сказала служанка. – Все за вас очень волновались. Господин Ричмольд места себе не находил, все хотел созвать к вам докторов, но хозяин не разрешал, и они даже повздорили. Но все мы, –она заговорщически понизила голос, – очень вам признательны. Вы храбрейшая из смертных девушек, госпожа Фитцевт.

Элли поставила на столик поднос с овсянкой, вазочку с абрикосовым джемом, тарелку свежих глазированных булочек и кофейник. Аппетита у Алиды не было, но она заставила себя отщипнуть кусочек булки и сделать глоток кофе.

– Здесь есть ванная комната, дверь вон за тем шкафом, – говорила Элли. – Воду теперь не нужно греть, она уже из крана течет горячая, представляете? Наденете это платье? Оно вам очень подойдет.

Проглотив завтрак, который показался ей едва ли не самым вкусным в жизни, Алида приняла горячий душ в отделанной сверкающей плиткой ванной комнате и надела бледно-лиловое платье с вышитыми желто-сиреневыми фиалками. Усталость ушла как по волшебству, будто ее смыло струями теплой воды. Алида посмотрела на свое отражение в зеркале и улыбнулась. Выглядела она далеко не худшим образом, только глаза по-прежнему сверкали не свойственным человеку блеском.

«Надо скорее вернуть свой Аутем, – подумала она. – Только сначала попрошу Вольфзунда исполнить мое желание».

Она выбежала из комнаты, подхватив на руки Мурмяуза, и поразилась. Коридор сверкал, словно камень на дне ручья, омываемый стремительными потоками. Настенные канделябры переливались в неярком свете, падающем из узких окон, напольная плитка блестела, как начищенный фарфоровый сервиз. Замок дышал дивными ароматами еды и цветов, как живой, полнился мягким золотистым светом, совсем не зловещий, но прекрасный и волшебный. Плесень и паутина исчезли, стены и потолки выглядели так, будто их отремонтировали совсем недавно. У Алиды защипало в глазах, но она быстро сморгнула подступающие слезы. Она и сама не знала, почему ей хотелось плакать: от облегчения или радости, а может, и от какого-то другого невыразимого чувства, наполняющего сердце.

Алида прошла по коридору, ощущая стопами гладкий прохладный пол, и услышала приглушенные голоса, доносящиеся откуда-то справа. Через несколько шагов она увидела приоткрытую дверь, покрытую богатой резьбой. Алида заглянула внутрь, и голоса сразу стихли.

За дверью оказался просторный зал с камином и несколькими мягкими диванами. На одном из диванов расположился Вольфзунд, напротив развалился Мел, чуть в стороне Ричмольд в своем кресле катался взад-вперед, сосредоточенно крутя руками ободки деревянных колес. В другом кресле сидел незнакомый высокий мужчина со светлыми волосами, забранными в хвост. Алида узнала того самого воина, напавшего на капитана Пристенсена во время сражения. Все взгляды мигом обратились к ней, и она слегка смутилась.

– Алида! – воскликнул Ричмольд и покатился к ней. Он выглядел растерянным и счастливым одновременно, и Алида, задыхаясь от радости, бросилась ему навстречу.

– Ричик, – вымолвила она, крепко обнимая друга. Теперь, когда Ричмольд сидел в кресле, а она стояла, он не был таким высоким, и Алида смотрела ему в глаза сверху вниз. Она уткнулась лицом в его рубашку, пахнущую чем-то свежим и теплым, и замерла, чувствуя, как он гладит ее волосы.

– Я рад, что ты очнулась, моя милая помощница, – произнес Вольфзунд. Алида отошла от Ричмольда и смущенно потупила взгляд.

– Добрый день, – выдавила она, не зная, с чего начать разговор.

Вольфзунд подошел к ней и усадил на диван. Седые пряди исчезли из его прически, мелкие морщинки разгладились, и сейчас он, такой высокий и статный, выглядел молодым и полным сил. Алида даже невольно залюбовалась им, глядя на точеное лицо и грациозные движения.

– Вижу, ты почти в полном порядке, – сказал он, внимательно осмотрев Алиду. – Что ж. Ты оказалась даже удачливее, чем я предполагал. Блестяще, Фитцевт. Просто блестяще. И я благодарен тебе за все.

Вольфзунд положил руку себе на грудь и чуть поклонился, не сводя взгляда с лица Алиды. Она почувствовала, как щеки заливает горячий румянец.

– Что все-таки произошло? – спросила Алида. – Магия теперь с вами?

– Не совсем, – поколебавшись, ответил Вольфзунд. – Я говорил, что последствия уничтожения Манускрипта могут быть непредсказуемыми. Но все пошло, как я и предвидел. Магия освободилась, но она теперь не подвластна ни нам, ни людям. По крайней мере, не так покладиста, как в былые времена. Да, мы уже впитали кое-что, да и замок, как видишь, напился ею, словно волк из лесного ручья. Но нам предстоит еще много дел…

Алида кивнула и посмотрела на Ричмольда. Он хмурил брови, и она вдруг осознала, что друг все еще в кресле. Значит…

– Симониса за три дня не помогла Ричику? Она не обрела свою силу? Но почему?

– Сим досталось в тот день, – вздохнул Вольфзунд. – Она сражалась с людьми, храбро и неистово, как настоящая дикая лисица, и сейчас набирается сил. Ей потребуется еще некоторое время, но обретет ли она прежнее могущество, нам неизвестно.

Ричмольд на этих словах помрачнел еще больше и закусил губу. Алида ободряюще кивнула ему. Осталось подождать совсем немного, все основное и самое страшное уже позади.

– Это Хьёльд, – сказал хозяин замка, указывая на светловолосого мужчину. – Ему и еще некоторым сильным альюдам удалось одурачить стариков и вступить в их армию под видом добровольцев. Без него, полагаю, нам пришлось бы худо.

– О, – выдохнула Алида, с благодарностью взглянув на Хьёльда. – Без вас у меня совсем ничего не вышло бы. Спасибо!

Она и подумать не могла, что альюды тоже были там и сражались на поле, хотя это было разумно.

– Вечером мы устраиваем праздничный ужин, – продолжил Вольфзунд, поднявшись с дивана и прохаживаясь по залу. Его жилет, расшитый серебристыми нитями, сверкал в лучах солнца. Блики танцевали на ковре и обивке диванов, и свет, проходя через ветви раскидистого дерева грецкого ореха, окрашивал комнату в зеленоватые оттенки. Алиде показалось, будто они находятся среди леса, в каком-то сказочном дворце.

Но кое-что мешало ей радоваться победе и предвкушать праздничный пир. Она не могла сполна наслаждаться жизнью, пока не завершила еще одно важное дело. Набравшись храбрости, Алида спросила:

– Господин Вольфзунд, так что с нашей сделкой?

Альюд стоял у окна, любуясь садом, но тут же обернулся, вскинув бровь. Он медленно подошел к буфету, достал оттуда бутылку вина и поставил ее на стол, жестом приглашая собравшихся угоститься напитком.

Затем Вольфзунд медленно подошел к Алиде и присел на корточки. Их глаза оказались на одном уровне, и от непроницаемого черного взгляда по спине Алиды пробежала дрожь, уже ставшая для нее привычной. Губы Альюда растянулись в улыбке, но какой-то недоброй. Алида поежилась, будто от сквозняка.

– Конечно. Наша милая сделка. Что ж, Алида Фитцевт, ты собрала для меня Манускрипт, а я готов исполнить свое обещание. Я всегда держу свое слово, ты же знаешь.

Алида взволнованно посмотрела на Ричмольда и улыбнулась ему.

– Так вы знаете, где они? Вы поможете найти мою бабушку?

– Знаю, – согласился Вольфзунд. – Помнишь, я говорил тебе, что порой искомое находится так близко, что даже представить трудно?

Алида взволнованно кивнула.

– Твоя бабушка все это время была близко, а ты ни о чем не подозревала. Или подозревала? Ты же догадливая девочка, Алида. Как ты думаешь, где бы я мог запереть целую стаю птиц?

Алида нахмурилась. Стаю птиц? Значит, Вольфзунд действительно заточил наставников в каком-то страшном месте? Вряд ли это замок…

Тут ей стало по-настоящему холодно, потому что догадка, словно ледяной клинок, пронзила ее мысли. Она столько раз обращала внимание на странную башню, похожую на клетку, но никогда всерьез не задумывалась о ее предназначении.

Увидев, как эмоции сменяются на ее лице, а может, заглянув в ее мысли, Вольфзунд усмехнулся.

– Ну вот. Ты и сама все знала, Алида. Ты права. Башня Птиц всегда была моим излюбленным местом заключения провинившихся. И в этот раз я не стал изобретать что-то оригинальное.

– Бабушка в башне? – задыхаясь от волнения, спросила Алида.

Вольфзунд согласно кивнул, ухмыляясь.

– Тогда как… Как мне туда попасть? Скажите скорее! – Она заломила руки, не в силах справиться с охватившим ее возбуждением.

Совсем скоро! Как долго она мечтала об этом мгновении, когда томящее сердце желание обернется реальностью. Неужели уже сегодня она вновь обнимет свою милую бабушку?

– О, давно хотел тебе рассказать, да только папка не разрешал, – подал голос Мел. – Выходишь, значит, из этой комнаты. Идешь прямо до конца коридора, потом сворачиваешь направо и выбираешь левую арку. Там будет лестница, вот по ней и… Эй, я еще не договорил!

Но Алида уже не слушала его. Она сломя голову бросилась из комнаты, а Мурмяуз с громким мяуканьем побежал за ней. Ей больше не было дела до их болтовни, до высоких целей и интриг, до противостояния Магистрата и альюдов, до возвращения магии, до сражений и праздников. Ее роль в этой истории подошла к концу, и теперь ей не терпелось скорее покинуть сцену.

Откуда-то сверху доносились голоса и звон посуды. Она добежала до конца коридора, свернула, куда сказал Мелдиан, вбежала под широкую арку и кинулась вверх по пологому винтовому подъему. Подниматься было тяжело и непривычно, но она не сбавляла шаг. Ей казалось, что если она помедлит, то кто-то сверху, тот, кто неусыпно наблюдает за судьбами всего живого, вдруг передумает и отнимет у нее последнюю надежду, когда желаемое стало так близко.

Лестница вывела на галерею, и Алида остановилась перед витражной дверью, переводя дух. Галерея была залита золотистым светом, проникающим через узкие окна с маленькими ромбовидными стеклышками в переплетении металлических рам. Отдышавшись, она потянулась к круглой ручке из прозрачного зеленого стекла и распахнула дверь.

Яркий свет на миг ослепил Алиду, и она замерла, щурясь. Стены и сводчатый потолок, уходящий на немыслимую высоту, были сделаны из толстого матового стекла, которое держали каменные и металлические переплетения. Алида поняла, что находится внутри той самой башни.

Птицы здесь тоже были. Десятки, а то и сотни самых разных летали под куполом, наполняя башню шелестом крыльев. Жаворонки, соловьи, пеночки, малиновки, синицы, кречеты, дрозды, сплюшки, сычи, вяхири, вороны и многие другие кружили в вышине, купаясь в солнечных лучах, или сидели на выступах переплетений, чистя перья и щурясь на солнце.

Алида лихорадочно выискивала среди птиц серую неясыть, вглядываясь в каждого пернатого пленника. Неужели они все когда-то были людьми? Значит, и Герт должен быть здесь.

Птиц было так много, а солнце светило так ярко, что у Алиды заслезились глаза. «Где же… Где же?» – стучало ее утомившееся сердце. Она и не заметила, как по щекам потекли слезы.

– Бабушка! Я здесь! – в отчаянии крикнула она и нервно закусила губу, чтобы не разрыдаться от избытка чувств.

Крупная серая сова, взмахивая грузными крыльями, спикировала на пол перед девушкой, внимательно смотря на нее проницательными желтыми глазами. Алида громко всхлипнула, не веря в то, что видит.

– Бабушка, милая, это правда ты?

Сова расправила крылья, словно желая обнять ее, и Алида, все-таки расплакавшись, кинулась обнимать птицу. Перья ее были мягкими и теплыми, почти как бабушкины шали, которые та так любила носить. Всхлипывая и причитая что-то бессвязное, Алида уткнулась лицом в совиное крыло.

– Какая прелестная сцена воссоединения семьи, – услышала Алида хриплый голос со стороны двери.

Вольфзунд неспешно прошел вперед и остановился рядом с Алидой, насмешливо глядя на нее. Вслед за Вольфзундом появился Ричмольд, самостоятельно крутя руками колеса кресла. Он был очень бледен и встревожен.

– Что ж, милая Алида, вижу, твое желание исполнено, – произнес Альюд. – Ты собрала Манускрипт для меня, а я показал, где находится твоя дорогая прародительница. Полагаю, теперь мы квиты? Не буду скрывать, мне немного жаль. Твоя воля сослужила мне хорошую службу.

– Что вы такое говорите? – нахмурилась Алида, продолжая обнимать сову. – Вы должны еще расколдовать ее! И Герта тоже! Да, Рич?

Ричмольд рассеянно кивнул, глядя ввысь.

Вольфзунд мягко рассмеялся, и звук его голоса взлетел к куполу башни. Несколько птиц, шелестя крыльями, слетели с насестов, обронив пару перьев, которые, кружа, опустились на пол.

– Напомни-ка, моя храбрая девочка, как звучало твое желание? Что ты просила у меня на балу?

– Вы шутите? – разозлилась Алида. – Конечно же, я просила вас помочь мне найти бабушку! Как я могла это забыть?

– Вот именно. Найти. И я сдержал обещание, ты ведь сейчас обнимаешь Стриксию Фитцевт, пусть и в облике неясыти. Разве не так?

Конечно, он прав. Прав как всегда. А она снова ошиблась так непоправимо, так страшно, позволив альюдам втянуть себя в опасную игру, которая могла закончиться, так и не принеся ей желаемого результата.

– Про то, что бабушка должна быть расколдована, речи не шло, – вкрадчиво объяснил Альюд.

Она и сама уже все поняла…

– Но это нечестно! – выкрикнула Алида, понимая, как по-детски звучит ее возглас. – Вы меня обманули! Вы знали, чего я на самом деле хочу, но не поправили меня! Господин Вольфзунд, пожалуйста, – взмолилась она, подняв на Альюда полные слез глаза. – Я ведь честно служила вам. Неужели для вас это ничего не значит?

Вольфзунд прошелся мимо нее, заложив руки за спину и размышляя о чем-то. Наконец он смерил ее непроницаемым взглядом, продолжая кривить губы в легкой усмешке.

– Признаюсь, за время нашего сотрудничества я привязался к тебе даже больше, чем того требовало дело, – сказал Владыка. – Думаю, это столетия в небытие непозволительно размягчили мое черствое сердце. Но я всегда держу свое слово и все, сказанное при заключении сделок, для меня незыблемо. Я выполняю только то, что было оговорено при заключении сделки, ни больше, ни меньше. Ты просила помочь найти бабушку, и я устроил вашу встречу. Все честно, Алида, а твои обманутые ожидания – только твой промах. Чем меньше мы желаем, тем меньше разочарований нас ожидает. Так что прошу меня извинить, – он поклонился, то ли всерьез, то ли насмехаясь над ней, – но мы с тобой действительно расквитались.

Алида понимала, что ей остается только злиться на себя. Сова прижалась к ней крепче, словно утешая, и Алида закусила кулак, подавляя рвущие душу рыдания. Тут ее взгляд упал на Ричмольда. Ну конечно! Рич ведь тоже продажник, и у него осталось неиспользованное желание!

– Ричик! – воскликнула она, и друг вздрогнул. – Ричик, ты же можешь! Попроси у Вольфзунда расколдовать бабушку и Герта! Умоляю, Ричик!

Он в изумлении приоткрыл рот и растерянно посмотрел на Вольфзунда.

– Что ты имеешь в виду? Почему я могу? Я не заключал никаких сделок…

– Здесь я бы поспорил, – улыбнулся Вольфзунд. – Я все время хотел тебе рассказать, да только не представлялось удобного случая. Стало быть, тот самый случай наконец подвернулся. Ты стал моим первым продажником после пробуждения, Ричмольд Лаграсс, – как можно мягче сказал он. – Сам того не ведая, ты нарушил все запреты, и твоя воля, твой драгоценный Аутем, перешел в мое пользование, поджидая только подходящего момента для обсуждения подробностей сделки. У тебя есть одно неиспользованное желание, которое ты можешь загадать мне, а я, в свою очередь, могу попросить что-нибудь у тебя. Договоримся, господин Лаграсс?

Вольфзунд шагнул к Ричмольду, протягивая руку, но тот не шелохнулся, ошалело глядя то на Алиду, то на хозяина замка. Его кадык нервно скользнул вверх-вниз.

– Понимаю, иногда некоторые вещи бывает трудно осознать, – сдался Вольфзунд, когда понял, что Рич не спешит пожимать его руку. – Можешь не торопиться. Обдумай все хорошенько, чтобы не совершить такую досадную оплошность, какую допустила юная Фитцевт.

– Постойте, – хрипло сказал Ричмольд и облизал пересохшие губы. – У меня правда есть… Одно желание? Одно неиспользованное желание? Любое?

– Кроме воскрешения мертвых и убийства живых – любое, – кивнул Вольфзунд. – Я надеюсь на твое благоразумие.

Алида во все глаза смотрела на друга и Альюда, готовых вот-вот заключить сделку, и боялась дышать, чтобы не вспугнуть робкую удачу. Еще есть надежда. Есть шанс. Сейчас Рич все исправит, исправит ее глупую ошибку, и все будет хорошо.

– Тогда… – Ричмольд замялся и бросил на Алиду взгляд, полный немой мольбы. – Я хочу ходить.

Шелест птичьих перьев, как тихий шепот, разбавлял наступившую вдруг тишину.

Вольфзунд рассмеялся.

Алида ошарашенно уставилась на друга. Что он сейчас сказал? Он пошутил? Он должен был загадать совсем другое, почему же тогда…

– Я хочу снова ходить, – упрямо повторил Ричмольд. – Вы выполните это желание?

Вольфзунд промокнул пальцем глаза, словно ответ Рича рассмешил его до слез, и покачал головой.

– Ох, люди… Какие вы забавные, – произнес он. – Конечно, я выполню это твое желание. Но ты и так будешь ходить, для этого не нужно заключать сделку и тратить драгоценное желание, принося в жертву собственный Аутем. Симониса вылечит тебя, она же обещала. Магия постепенно наполняет мир, пусть она пока необузданная и дикая, но со временем мы ее укротим. Ты пойдешь, мой мальчик, притом очень скоро. Конечно, скоро с точки зрения вечности, а не человеческой жизни.

Алида, справившись с потрясением, стремительно подскочила к Ричмольду и отвесила ему такую звонкую пощечину, что от удара загорелась ладонь. Рич охнул и прижал руку к щеке. Взглянуть Алиде в глаза он не решился.

– Ты трус, Ричмольд Лаграсс! – гневно зашипела она. – Трус и эгоист! И знаешь что? Ты меня ужасно бесишь!

Сова гулко ухнула, а Мурмяуз замахал хвостом, показывая свое раздражение. Алида была так зла на Ричмольда, что вовсе не расстроилась, если бы все птицы в башне набросились на него и стали рвать когтями. Она подумала, что у нее как-то получилось натравить воронов на солдат Магистрата, так что может…

– На твоем месте я бы этого не делал, – предостерег ее Вольфзунд. – Этот юноша пригодится нам всем теперь, когда магия высвободилась в виде непредсказуемой стихии. Но ты права, я подарил тебе способность управлять птицами, и с уничтожением Манускрипта она будет все сильнее.

Алида посмотрела на метку на своей руке и нахмурилась. Она не была готова обсуждать сейчас сторонние темы, когда все ее помыслы заняты лишь бабушкой. Безоблачное будущее казалось так близко, а сейчас этот хитрый Альюд заманивает ее новыми обещаниями, соблазняет волшебными способностями. Но ей не нужно это. Ей нужна бабушка, живая и здоровая, в человеческом облике.

– Вы просто не хотите отдавать мне мою волю, – заявила она. – Вы бесчестны и бессердечны, что бы ни говорили. Ну и пусть. Теперь будет несложно найти волшебника, который вернет бабушке человеческий облик. И без тебя, предатель, мы справимся.

Последние слова были адресованы Ричмольду, которого она смерила самым презрительным взглядом, на который только была способна.

– Боюсь, – сказал Вольфзунд, – снять это проклятие может лишь тот, кто его наложил. Но не волнуйся. У меня есть к тебе новое предложение. Сейчас мне нужно уладить кое-какие дела, но я готов поговорить с тобой за ужином. У нас будет много гостей, и Элли придется потрудиться, чтобы угодить всем. – Он мечтательно возвел глаза к своду башни, видимо, представляя роскошное празднество.

Птицы успокоились и бесшумно расселись на своих насестах, изредка вскрикивая на разные голоса. Алида посадила сову на плечо, взяла на руки Мурмяуза и гордо вышла из башни.

– Алида, постой! – окликнул ее Ричмольд, но она не обернулась. Она больше не знает его. И не хочет иметь с ним никаких общих дел.

Сзади зашелестели крылья, и бурый козодой спикировал ей на свободное плечо.

– Здравствуйте, господин Герт, – поздоровалась с птицей Алида. – Не волнуйтесь. Уж я-то вас не брошу.

До вечера она просидела в своей комнате в обществе кота, совы и козодоя, то плача от обиды и бессилия, то злясь на весь мир и кусая ногти. Иногда в дверь стучали, но Алида никому не открывала. Снизу доносились веселые голоса: должно быть, к Вольфзунду прибыли гости, и теперь все в замке с нетерпением ожидали начала торжественного приема.

Алиду восхищал вид из окна. Она немного успокоилась, разглядывая прекрасный сад, ведь теперь он был поистине роскошен с его огромными разросшимися розовыми кустами и белоснежными изваяниями. Плодовые деревья склоняли ветви под тяжестью множества только завязывающихся зеленых яблок, слив и груш. Целые стаи лесных и садовых птиц сновали между веток и пели на разные голоса так сладко и счастливо, что Алиде отчасти передалось их безмятежное настроение.

Сова перелетела ей на плечо, и Алида потерлась щекой о мягкие перья. Птица принялась деловито перебирать клювом ее волосы. Алида вздохнула, пытаясь смириться со своим нынешним положением. Итак, Вольфзунд все-таки обвел ее вокруг пальца. Ричмольд отнял у нее последний шанс, показав себя с самой неприглядной стороны. По правде, именно разочарование в друге задело Алиду больнее всего. Она поняла, что совсем его не знает. Они были знакомы недолго, потом она уплыла в Птичьи Земли, а когда вернулась, Ричмольд лежал без сознания. Алида злилась, что воображала друга благородным и храбрым, тогда как на самом деле просто-напросто не успела узнать его истинный характер.

Когда день начал клониться к закату, в дверь снова постучали, и Алида наконец-то соблаговолила открыть. Это была Элли, так настойчиво приглашавшая Алиду присоединиться к праздничному ужину в большом зале, что гостья решила: пора наконец-то выйти из комнаты и попытаться что-то выяснить насчет ее дальнейшей жизни.

Конечно, Мурмяуза, бабушку и Герта она взяла с собой.

Уже спускаясь по главной лестнице, Алида услышала громкие веселые голоса и звон посуды, доносящиеся снизу. Она заглянула через перила и увидела, что сегодня стол накрыли в большом приемном зале, а не в уютной столовой, как обычно.

– А вот и наша маленькая спасительница! – воскликнул Вольфзунд, заметив Алиду на лестнице. Он поднялся ей навстречу и галантно подал руку, помогая спуститься. Алида поморщилась, учуяв винные пары, примешивающиеся к знакомому аромату можжевельника. Глаза хозяина замка весело сверкали.

Длинный стол на массивных ножках ломился от прекрасных блюд, источающих умопомрачительные запахи. В камине потрескивал огонь, пламя свечей играло на золотой посуде. Элли, Анна и Лина бегали с подносами и расставляли новые тарелки с угощениями так быстро, что у Алиды закружилась голова, хотя она понаблюдала за ними всего четверть минуты. Вольфзунд усадил Алиду рядом с собой, и Мел, которого посадили на противоположной стороне стола, показал ей язык.

За столом собрались все обитатели замка, включая подавленного и несчастного Ричмольда, который постоянно пытался поймать взгляд Алиды; Кемару с двумя ее сестрами, такими же стройными и светловолосыми; уже знакомого Алиде воина-альюда Хьёльда; Лиссу с ее матерью; бледную Симонису и нескольких незнакомых альюдов.

Алида искренне улыбнулась Лиссе, а та звонко рассмеялась, когда Мурмяуз запрыгнул на колени хозяйке и принялся деловито обнюхивать ее пока что пустую тарелку.

– Последние три дня были для нас непростыми, – громко сказал Вольфзунд, разливая душистое вино по бокалам гостей. – Нам всем понадобилось время, чтобы понять, какие последствия несет для нас высвобождение магических сил, так долго находившихся в заточении. Магия сейчас как птица, выпущенная из клетки, – опьяненная свободой и мечущаяся без четкой цели. Но, к счастью, никакой прямой опасности она нам пока не несет. Я очень польщен, что вы все смогли присутствовать сегодня на ужине, несмотря на разделявшее нас расстояние и полные волнений времена.

Алида хмыкнула и принялась за сочный бифштекс с ягодным соусом, который Элли положила ей на тарелку. Мурмяуз радостно мяукнул и обвил лапы хвостом, ожидая своего кусочка. Ненадолго разговоры стихли, уступив перезвону посуды. Гости бросали на Алиду оценивающие взгляды, словно пытаясь понять, действительно ли она оказалась способна собрать и уничтожить Манускрипт. Гостья гордо выпрямилась. Пусть Вольфзунд видит, с каким уважением на нее смотрят! Пусть вспомнит, что без нее они все исчезли бы навсегда. Может, до него, наконец, дойдет, что можно и выполнить всего одно ее желание и расколдовать бабушку. Разве она многого просит у того, кто слывет самым могущественным альюдом?

– Скажи, – произнес мужчина-альюд с расчесанными на прямой пробор каштановыми с проседью волосами, – правда ли, что магия теперь опасна для всех? Что же нам, не пользоваться ею и жить, как людям?

Альюды рассмеялись. Видимо, перспектива жизни без волшебства казалась им нелепой и несбыточной, как чья-то сумасбродная прихоть.

– Именно для нас – не опасна, – ответил Вольфзунд, делая глоток из золотого бокала. – Но в чем-то ты прав, мой проницательный Ленард. Высвободившись, магия стала неуправляемой стихией, а не той упорядоченной системой, которой мы пользовались раньше. Сейчас темные материи и источники светлых сил перемешаны, как течения в реке. И наша проблема в том, что стихия может подчиняться не только нам.

– Ничего, ведь как-то мы сосуществовали с человеческими колдунами, – брезгливо сморщила нос темноволосая женщина-альюд. – Смиримся и в этот раз. Главное – жизнь.

– Конечно, конечно, Магрет, – согласился Вольфзунд. – Мы смиримся, но темные материи в неумелых руках могут натворить немало бед. К тому же все мы знаем о могущественных врагах, которые могут этим воспользоваться. Но у меня, конечно, уже готово решение. – Вольфзунд обвел собравшихся многозначительным взглядом.

Хьёльд недоверчиво сдвинул брови.

– Неужели ты позаботился о Чернокнижнике? Что, и кандидат уже есть?

– Есть, – хитро улыбнулся Вольфзунд.

– Огненное дитя двух мертвецов? Вольфзунд, ты снова сумел меня поразить, – восхищенно цокнула языком темноволосая Магрет.

Вольфзунд молча кивнул и осушил свой бокал.

– И когда же ты нам его представишь? Мы все так заинтригованы, правда, Перинера?

Перинера, одетая в прекрасное фиолетовое платье, расшитое стеклянными каплями, степенно кивнула и многозначительно посмотрела на мужа.

– Сегодня мы имеем честь ужинать вместе с ним, – ответил Вольфзунд и хитро сощурился.

На некоторое время повисла тишина, а потом все взгляды, как по команде, обратились в сторону Ричмольда. Магрет и две другие женщины удивленно ахнули. Алида выронила вилку. Что? Рич – Чернокнижник? Это кто-то вроде колдуна? Кажется, Вольфзунд все же ошибся. Этот рыжий малодушный эгоист – самая неподходящая кандидатура для такой должности. Он и в магию-то еле поверил только тогда, когда прокатился на летающих лошадях!

Ричмольд, ничего не замечая, вяло ковырялся вилкой в картофельном пюре. Кемара толкнула его локтем в бок, и он поднял глаза, с недоумением смотря по сторонам.

– Невероятно, – выдохнула Магрет, пожирая его глазами. – Но он же не ходящий! Как он будет справляться со своими обязанностями?

– А меня, милая Маг, ты уже списала со счетов? – мягко произнесла Симониса, впервые заговорив за этот вечер. – Дай мне немного времени. Вольфзунд прав, нам нужно свыкнуться с необузданной стихией. Она мало похожа на ту магию, какой мы пользовались раньше, и я острее других чувствую эти перемены, потому что таково мое мастерство. Но, надеюсь, что уже относительно скоро обрету былые возможности.

Магрет сконфуженно опустила взгляд, а Симониса улыбнулась уголками губ, встретившись глазами с Алидой.

Алида наблюдала за Ричмольдом. Как он отнесется к этой новости? Рич потрясенно разглядывал альюдов, будто надеялся, что кто-то сейчас скажет ему, что это была просто шутка. Но альюды по-прежнему с интересом смотрели на него, и Рич повернул голову к Вольфзунду.

– Вы… Вы хорошо подумали? Вы уверены?

– Более чем. – Владыка кивнул. – Ты справишься. У тебя будет надежный проводник.

Рич неуверенно покосился на Алиду, и она быстро отвернулась, чтобы он не подумал, будто она за ним наблюдает.

– Впрочем, позже мы с тобой обсудим все подробности, – сказал Вольфзунд. – Предлагаю сейчас просто насладиться десертом.

Служанки принесли новые блюда, но Алида уже не могла их попробовать и жалела, что по привычке объелась за первые двадцать минут ужина.

Альюды много спрашивали, как ей удалось собрать Манускрипт, спрашивали о Главе Магистрата и удивлялись ее храбрости. Лисса и Мелдиан о чем-то мило хихикали, Кемара разговаривала с сестрами на каком-то гортанном наречии, а тонкий аромат восковых свечей невесомым облаком плыл над залом, обволакивая особым уютом просторную комнату.

Сова и козодой, выбрав себе угощение по вкусу, примостились на каминной полке. Алида не без удовольствия отметила тоску в глазах Ричмольда, с которой он смотрел на бурую птицу.

«А мог бы уже обниматься со своим учителем, – злорадно подумала она. – Но нет, теперь будешь мучиться от своей глупости».

Альюды расслабились от вкусных блюд и хорошего вина и сыто жмурились на пламя свечей, как вальяжные коты. Кемара с сестрами куда-то ушла, спросив перед этим разрешение Хозяина, Мел с Лиссой перебрались на диван с миской карамельных яблочных ломтиков, и рассказывали друг другу что-то увлекательное, и периодически заливались громким хохотом, чем вызывали возмущенные взгляды Перинеры.

– А что было в городе? – спохватилась Алида, обращаясь к хозяину замка. – Они провели праздник у поселка Риззун?

– О да, – протянул Вольфзунд. – Смертные веселились весь вечер и всю ночь и ничего не заподозрили. Им не сказали про смерть Колдовукса, а новым Главой назначили Дивидуса. Но кому какое дело, кто из стариков считает себя важнее всех? Для людей это не играет никакой роли. Магистры, полагаю, будут так же, как мы, прощупывать новые возможности, но не знаю, расскажут ли что-то простолюдинам.

Вольфзунд лениво потянулся и как бы между делом добавил:

– Кстати, Алида, я хочу кое-что сказать тебе. Наедине.

Он провел гостью на балкон, выходящий в сад. Вечерние запахи витали в прохладном воздухе, среди кустов кружили огоньки светляков, а над горой загорелись яркие крупные звезды. Алида вздохнула. Как жаль, что она не может ни с кем полюбоваться этим чудесным вечером.

– В конце концов, бабушка с тобой, – справедливо заметил Вольфзунд. – Она жива и цела. Разве ты не рада этому?

– Рада, – печально ответила Алида. – Но мне не хватает разговоров с ней.

– Ты можешь говорить с совой. – Он легким движением пальца приподнял рукав ее платья, многозначительно рассматривая отметину на коже. – Это тебе поможет. Хотя я хочу предложить тебе кое-что, что поможет тебе осуществить желаемое.

Алида подняла глаза на Альюда. Тот стоял, опершись о кованое ограждение балкона, и смотрел на нее без тени насмешки.

– Новую сделку? – выдохнула она.

Вольфзунд кивнул, и надежда разгорелась у Алиды в душе.

– Твоя воля по-прежнему у меня, в Зале Аутемов, – сказал он. – Я не спешил тебе ее возвращать, несмотря на то, что условия прошлой сделки выполнены. Ты слышала, что Ричмольду предстоит сделать для меня. Отделить черную магию и обезвредить. Это задание трудно и опасно, труднее даже, чем выпавшее на твою долю. И он не справится один. Ему будет нужен кто-то, кто поможет с тяжестью доли, кто будет напоминать ему о том, что он человек. Кто будет возвращать его к человеческим чувствам, когда тьма начнет поглощать его мысли. Ему нужен кто-то чистый душой, светлый и наивный. И я рад, что знаю подходящую кандидатуру. Рад, что ты после всех испытаний сохранила свет в своем сердце.

– Я должна буду сопровождать Ричмольда? – спросила Алида. – Боюсь, это невозможно. Я больше не хочу его знать.

Вольфзунд рассмеялся, и Алида залилась краской.

– Ты можешь не разговаривать с ним. Это вовсе не обязательно. Но ты же хочешь, чтобы я расколдовал бабушку?

– Очень хочу! – горячо заверила она. – Но почему бы вам не сделать это безвозмездно?

– Потому что Владыка никогда ничего не делает без собственной выгоды. – Он пожал плечами. – Без тебя Рич не справится. А он пока единственный Чернокнижник. Так что предлагаю равноценный обмен: ты помогаешь ему, а я возвращаю вашим наставникам человеческий облик. Идет?

Алида задумалась, закусив губу. В самом деле, она ничего не потеряет. Бабушка с ней, живая и здоровая. Перед ней открывается новый мир, загадочный и неизведанный, в котором расправляет могучие крылья Волшебство. Раньше она мечтала увидеть хоть немного магии, но сейчас поняла, что даже приключения и трудности не так уж страшны, если рядом друг. Сказки претворяются в жизнь, и ей предоставляется шанс очутиться прямо в них. Очутиться вместе с Ричмольдом. Конечно, она очень злилась на него, но что-то ей подсказывало, что без помощи он и правда пропадет. Он не сможет один, как бы ни старался показаться независимым и взрослым.

Звезда сорвалась с неба и упала куда-то за гору. Бархатистая, душистая ночь обволакивала Алиду, словно мягкая шаль, а из зала доносилась чарующая музыка свирели Мелдиана. Алида посмотрела на Вольфзунда. Он не сводил с нее внимательного взгляда, терпеливо дожидаясь решения.

Пусть он играл ею, как милой безделушкой, но всегда был довольно участлив и добр. Что было бы с ней и Ричмольдом, если бы Вольфзунд не выручал их несколько раз? Что было бы, получи Магистрат неограниченную власть? Возможно, сам Первый Волшебник направил их по нужному пути в ту ночь?

И Алида решила, что попробует еще раз.

Анастасия Андрианова Чернокнижник. Книга вторая из серии «Манускрипт»

Часть 1

Глава 1, в которой играет грустный музыкант

Фонарь, привязанный к палке, болтался при каждом шаге, бросая на обочину рваные блики. Выхваченные из сумеречного полумрака папоротники, зонтики болиголова и кустики брусники вспыхивали всего на миг, освещённые оранжевым светом, чтобы тотчас снова спрятаться во тьме. Иногда на нижних ветках деревьев можно было различить силуэты птиц или даже разглядеть их глаза, сверкающие в свете фонаря. Грунтовая дорога – не узкая и не широкая, как раз подходящая, чтобы могла проехать телега, – вилась через лес, и завитки тумана призрачно маячили впереди.

Босые стопы то и дело натыкались на шишки, валяющиеся на дороге. Деревянное кресло, к которому-то и крепилась палка с фонарём, с жалобным скрипом катилось вперёд, подпрыгивая на кочках и корнях, и иногда казалось, что ещё одного такого пути оно может не выдержать. Крупный белый кот, безмятежно спящий в кресле, светлым пятном выделялся в полумраке.

Алида устала. Конечно, катить почти пустое кресло было нетяжело, но всё равно ей очень хотелось поскорее найти подходящее место и отдохнуть. К тому же она в сотый раз кляла себя за глупость и упрямство: ей предлагали отменные крепкие башмаки, но тогда она их не приняла. Поразмыслив, Алида решила, что обувь ей всё-таки пригодится, но перед самым выходом начисто забыла о ботинках, и теперь сожалела.

Благо идти осталось недолго. Она помнила, что, если верить карте, где-то неподалёку должен быть постоялый двор. Сразу за этим перелеском… Или не здесь? Лесная дорога тянулась дольше, чем Алида на то рассчитывала, и это начинало раздражать.

Сова и козодой улетели по своим птичьим делам, едва солнце закатилось за горы. Иногда Алиде казалось, что пребывание в облике совы вредит бабушке – воспоминания о человеческой жизни начинают стираться из её головы. Неясыть улетала на охоту с наступлением сумерек и возвращалась лишь под утро. Алида с отвращением представляла, как бабушка ловит в ночи мышей и утоляет ими голод. Неужели звериные инстинкты настолько затмили разум мудрой травницы? Разве станет человек, пусть даже превращённый в птицу, питаться сырым мясом? Порой она сомневалась, что эта серая неясыть – действительно её бабушка Стриксия, с затаённым ужасом думая, что Вольфзунд и здесь её провёл, подсунув вместо наставницы обычную лесную птицу. Но всё же сердце чувствовало, что рядом – не дикая сова, а родной человек. Временами она читала в жёлтом взгляде совиных глаз сочувствие и понимание, а иногда – она могла себе в этом поклясться – слышала её мысли, и отнюдь не птичьи. Простых птиц она понимала гораздо яснее и лучше, а мысли бабушки и Герта если и мелькали, то были приглушёнными и размытыми, погребёнными под покровом проклятия.

Дорога плавно завернула, и Алида пригнулась, чтобы мохнатая ветвь раскидистой ели не погладила её по макушке, спутывая волосы. Впереди замаячили оранжевые огни, и Алида с облегчением выдохнула. Наконец-то она сможет поужинать и отдохнуть. А завтра они снова отправятся в путь.

Эта деревня была больше предыдущих. Значит, здесь с ночлегом будет проще и не придётся умолять местных матрон приютить странных путников на ночь. В самом начале улицы виднелся двухэтажный дом за высоким забором. Над воротами висела какая-то вывеска, истёртая и выцветшая настолько, что написанное нельзя было разобрать.

– Покажи меня, – буркнула Алида, приближаясь к воротам постоялого двора. Она обращалась к своему заколдованному плащу.

Теперь, после высвобождения магии, чары плаща проявились полностью. Алида хорошо усвоила, как использовать этот магический предмет. Правда, для этого ей пришлось однажды изрядно оконфузиться…

Тогда прошло два дня после того, как Вольфзунд освободил бабушку-сову из башни, и Алида просто изнывала от скуки и одиночества. Она не общалась с предателем Ричмольдом, а альюды всегда оказывались слишком заняты собственными проблемами, и ей даже поговорить было не с кем. Она слонялась по замку, маленькая и незаметная, словно привидение, и без конца вздыхала о своей незавидной судьбе. Поэтому, встретив в коридоре служанку Элли, она напросилась пойти с ней на рынок, надеясь, что прогулка в город скрасит унылый день.

Алида свернула плащ и уложила в свою корзину. Ей нравилась его мягкая ткань и необычный переливчатый оттенок, а ещё она чувствовала к плащу какую-то необъяснимую привязанность, словно он был живым существом. Алида была благодарна плащу за то, что он помог ей избежать гибели в тот день, когда она собрала и пронзила клинком Манускрипт. Пусть ей казалось несколько странным испытывать благодарность к одежде, но, в конце концов, странности становятся привычными, если живёшь в замке Владыки демонов и каждый день слышишь разговоры о возросших магических силах.

Рядом с кухней змеился коридор, плавно уводящий под гору. Элли объяснила, что он выводит вниз, на небольшую потайную лестницу, которая гораздо короче той, что спускается прямо от замка к болотам. Пользоваться ходом могли только служанки, и то, если Вольфзунд прикажет Ансу заранее выдать им ключ.

– Чтобы никто, кроме нас, не мог покидать замок и входить в него, – пояснила Элли, когда они захлопнули за собой каменную дверь, совершенно неотличимую от поверхности горы, и спустились по выдолбленным в породе ступенькам. От болот лестницу отгораживали хилые кривые сосны, да и сами ступени густо обросли мхом, и заметить их, не зная, что они на самом деле есть, было бы очень сложно.

– А я и не знала про ещё один вход, – призналась Алида.

– Понятное дело, – пожала плечами Элли и поудобнее перехватила большую плетёную корзину. – Если бы хозяин не позволил тебе показать, то никогда не узнала бы. Только никому больше не рассказывай!

– Никому! – пообещала Алида и показала, будто зашивает себе рот невидимыми нитками.

Они добрались до дороги, половину пути прошли пешком, а потом пересели на попутную телегу и скоро добрались до городского рынка. Список покупок в руках Элли был довольно длинным, и служанка доверила Алиде купить яиц и молока, а сама отправилась в лавку зеленщика. День выдался ветреным, и Алида набросила плащ, заодно освободив корзину для покупок.

Напрасно Алида здоровалась с фермером и просила отсчитать ей пять дюжин крупных яиц и налить три бидона молока. Мужчина вежливо обслуживал всех, кто приходил после неё, а девушку в серо-синем плаще упорно оставлял без внимания. Алида злилась, кричала и махала руками, но мужчина недоумённо хмурился, будто не мог понять, кто его зовёт, а по Алиде скользил равнодушным взглядом, словно она была невидимой. Алида подумала, что, быть может, фермер издевается над ней, и была готова зарычать от бессилия, но тут подоспела Элли. Едва сдерживая смех, служанка сама купила всё, что нужно, и обе девушки вернулись в замок. Алида продолжала обиженно хмуриться: мерзкий торговец испортил ей настроение. Когда за обедом хозяин замка наконец удостоил её своим вниманием и спросил, почему она выглядит так, словно ей нанесли страшнейшее оскорбление, Алида с готовностью пожаловалась на невоспитанного фермера. Вольфзунд долго смеялся, но потом объяснил, что чары плаща укрывают её не только в случае опасности, но и в мирное время. Но этой магией вполне можно управлять, даже не снимая плаща: достаточно лишь попросить его спрятать или показать владельца. Алида урок усвоила. Теперь, в новом путешествии, она на всякий случай вызывала скрывающие чары каждый раз, когда не было необходимости общаться с людьми, а подходя к человеческому жилищу, снимала морок. Ей не хотелось рассказывать всем зевакам, почему она катит перед собой странное кресло.

Калитка скрипнула, и навстречу Алиде вышла старая женщина, закутанная в побитую молью шаль. Она посмотрела на деревянное кресло с колёсами, на спящего в кресле кота, на фонарь и, остановив взгляд на лице Алиды, нахмурилась.

– Все комнаты заняты, – отрезала женщина.

Алида ожидала подобного ответа. Почему люди никогда не думают о том, что у неё могут быть деньги? Неужели она так похожа на девочку, сбежавшую из дома без гроша в кармане? Вздохнув, она достала из сумки кошелёк и потрясла им, чтобы послышался звон монет.

– Я заплачу. Я не нищенка. И не обчищу вашу гостиницу, если вы об этом подумали.

– Комнаты заняты, – повторила женщина и скрылась за забором, хлопнув калиткой. Алида фыркнула и сжала кулаки.

Она понимала, что выглядит странно и не вызывает доверия. За эти три дня, которые они провели в пути, ей частенько отказывали. Люди стали осторожнее из-за всех обысков, погромов и арестов, устроенных подручными Магистрата в недавнее время. Алида с трудом развернула громоздкое кресло и покатила его дальше по дороге.

– Эй! – Женщина с постоялого двора вновь приоткрыла калитку и окликнула Алиду. – Черезтри дома поверни направо. Найдёшь трактир. Там хозяин сдаёт верхние комнаты, может, у него не занято.

– Спасибо! – откликнулась Алида и поспешила дальше. Она хотела найти прибежище до того, как ночь накроет окрестности своими чёрными крыльями.

В палисадниках стрекотали кузнечики, и их монотонная мелодия зависала в душном вечернем воздухе, смешиваясь с сизым туманом. Яркие искорки светлячков сияли в листьях мальвы и настурции. В окнах деревянных домов горел свет, тёплый летний воздух полнился цветочными ароматами и приглушёнными голосами, доносящимися из жилищ. Алиде бы понравилась эта безмятежная деревенька, если бы не плохое настроение и усталость. К тому же главная деревенская дорога была просто отвратительной. Казалось, когда-то давно кто-то просто разбросал неровные булыжники по грунтовому пути, лишь слегка вдавив их в землю. Если ходить не поскальзываясь по выпуклым спинам камней было довольно сложно, то катить по ним деревянное кресло казалось сущей пыткой. Мурмяуз проснулся и с возмущённым мяуканьем спрыгнул с сиденья.

– Прости, малыш, – извинилась Алида, с трудом толкая кресло перед собой. Деревянное колесо щёлкнуло, и девушка тихо выругалась. Не хватало ещё сломать кресло в самом начале путешествия! Как она без него справится?

Над головой послышался шорох крыльев. В первый день пути Алиду испугало внезапное возвращение наставников, но сейчас она с готовностью вытянула вперёд руку, и на неё спикировал козодой. Сова-неясыть осторожно уселась Алиде на плечо, стараясь не поранить её изогнутыми когтями. Из клюва птицы свисал мышиный хвост.

– Я же просила, чтобы вы не наедались! – укоризненно воскликнула Алида. – Уже скоро мы поужинаем как нормальные люди. И вы, бабушка и господин Герт, должны заново привыкать к человеческой еде.

Первые звёзды уже загорелись в небе, когда Алида и её спутники, наконец, добрались до трактира. Двухэтажный домик, кособокий и неказистый, был построен явно под впечатлением от какого-то величественного столичного дворца, но местные зодчие оказались не слишком искусны и сэкономили на материалах, поэтому дом выглядел весьма нелепо. Он тянулся ввысь остроконечной крышей, похожей на колпак, но фундамент, очевидно, не был рассчитан на такую нагрузку, и строение немного кренилось вбок. Резные наличники и карнизы смотрелись нелепо и чужеродно, на крыльце красовались разномастные балясины, будто некоторые из них заменили со временем. Вывеска потемнела, краска выгорела, и Алида, как ни светила фонарём, так и не смогла разобрать название заведения, лишь разглядела нарисованную бутылку и дымящийся котелок. Изнутри доносилась тоскливая музыка и приглушённые голоса, сопровождаемые звоном посуды. Кое-как затащив кресло на крыльцо, Алида толкнула дверь и вошла внутрь.

В трактире пахло пригоревшим маслом и жареным луком. Большинство столов оставались свободны, но кое-где всё же сидели посетители. Как поняла Алида по их истрепавшейся одежде, все они явно не могли похвастаться богатством. Мужчины обсуждали насущные проблемы за кружками пива и медовухи, некоторые ужинали солянкой или свиными рёбрами. В углу какой-то парень со скорбным лицом и взъерошенными каштановыми волосами выводил на гобое заунывный мотив.

– С животными нельзя! – гаркнул коренастый бородатый мужчина в тёмно-зелёной рубашке, неодобрительно глядя на Алиду. Сравнив его с остальными присутствующими, Алида поняла, что это, должно быть, хозяин или его заместитель. Больно надменно он держался, и в его цепком взгляде сквозило умение оценивать состояние людей, лишь мельком взглянув на их лицо и одежду.

– Не беспокойтесь, – ответила Алида и снова многозначительно погремела монетами. – Я за всех заплачу.

Мужчина усмехнулся в бороду и подошёл ближе, пристально рассматривая гостью. Алида смутилась и опустила глаза.

– Ну, раз так, проходи, – сказал мужчина и отступил в сторону, позволяя ей прокатить кресло дальше.

Разговоры вмиг стихли, и все повернулись к странной пришелице с котом и двумя птицами. Алида гордо вскинула голову и с невозмутимым видом прошествовала в дальний угол трактира, к незанятому столу, уютно расположенному под лампой. Разговоры возобновились, и Алида облегчённо выдохнула. Ей не хотелось, чтобы её долго рассматривали и обсуждали. Она уже успела понять: чем спокойнее себя ведёшь, тем меньше привлекаешь внимания.

Пухлая молодая официантка, такая же коренастая, как хозяин, неторопливо подошла к Алиде и протянула засаленную бумажку с написанным от руки списком блюд. От девушки сильно пахло жареным луком и капустой, на переднике красовались жирные пятна. Алида приветливо улыбнулась и, бегло просмотрев меню, сказала:

– Мне, пожалуйста, телячьи котлеты. Четыре порции.

Официантка округлила глаза, но Алида кивнула для убедительности и, поразмыслив секунду-другую, добавила:

– И порцию жареной картошки, пожалуйста.

– Тогда, может, и чаю желаете? – спросила девушка, недоверчиво рассматривая посетительницу в плаще, кота, неясыть и козодоя. Птицы устроились на спинке стула, а Мурмяуз вспрыгнул на колени хозяйке.

– Ох, – выдохнула Алида, поправляя волосы. – Я так устала за этот день, что мне потребуется что-то куда серьёзнее самого крепкого чая. Принесите мне…

– У нас дивная рябиновая настойка, – просияла официантка. – Я сама делала.

– Ой, нет, я не то имела в виду, – отмахнулась Алида. – Что-то ещё серьёзнее чая. Например, брусничный морс. Горячий. И, – она понизила голос, словно готовилась заявить что-то необычайно дерзкое, – с веточкой розмарина.

Официантка записала заказ на клочке бумаги и скрылась за дверью, ведущей, должно быть, в кухню. Алида вздохнула и, расслабленно откинувшись на спинку стула, окинула помещение блуждающим взглядом.

Несмотря на запахи не самой изысканной пищи, неидеальную чистоту и отнюдь не аристократичных посетителей, трактир начинал ей нравиться. Здесь было тепло и довольно уютно – значит, найдётся и комната, чтобы переночевать и дождаться кое-кого.

Парень-музыкант затянул особенно тоскливую мелодию, и звук гобоя срывался на хрип, когда он пытался брать высокие ноты. Алида сморщила нос. Неудивительно, что его взяли только в захолустный деревенский трактир: с такой игрой ему ничего не светит в городе. Она невольно вспомнила, как искусно Мелдиан играл на свирели, выводя мелодии, от которых приятные мурашки бегали по коже. Нет, этот деревенский паренёк никогда не сравнится мастерством с альюдом.

Музыкант, словно прочитав её мысли, теперь смотрел только на неё, продолжая играть. Кажется, все остальные посетители были заняты своими разговорами и не обращали внимания на его безыскусную музыку. А может, они привыкли к этим вечерним концертам и уже не замечали, как заунывно стонет гобой. Алида ободряюще улыбнулась парнишке и отвернулась. Заметив бородатого хозяина, она помахала ему рукой, подзывая.

– Ну? – буркнул он, приблизившись.

– Я бы хотела снять комнату, – сказала Алида. – С двумя кроватями.

Трактирщик нахмурил густые брови и странно посмотрел на неё.

– Но ты же одна. Не считая зверья, конечно. На что тебе две кровати?

– Ко мне скоро придёт друг, – краснея, ответила Алида. Она предчувствовала, что хозяин заведения может неправильно её понять.

– Значит, ты из этих? – усмехнулся трактирщик и погладил бороду. В его глазах заплясали хитрые искорки. – Так вроде же ваши всегда просят одну кровать, но пошире…

– Нет! – твёрдо возразила Алида. Как же ей надоели эти ограниченно мыслящие деревенщины! – Мне нужна комната с двумя разными кроватями. Я не из тех женщин, к которым вы меня причислили. Я просто ищу кров на ночь, и скоро сюда придёт мой… брат. Он сейчас улаживает дела здесь неподалёку.

Такое объяснение вроде бы устроило трактирщика, но по его лицу было понятно, что он немного разочарован.

– Наверху есть две комнаты. Они обе свободны. В каждой есть кровать, кресло и раскладушка. Два серебряника за ночь. Пойдёт?

– Ох, – вздохнула Алида, красноречиво глядя на кресло с колёсами. – Понимаете, мне необходимо, чтобы и это было в комнате. А наверх, по ступеням, тащить кресло ох как неудобно. Не найдётся ли у вас комнаты на первом этаже?

– Комната есть, – кивнул мужчина. – Но она занята. Там уже живёт Тиль.

– Так может, вы с ним как-нибудь договоритесь? – Алида умоляюще посмотрела на трактирщика. Она немного жалела, что до сих пор не научилась бросать кокетливые взгляды, которые могли заставить мужчин исполнять любые её прихоти. Вместо игривого взгляда у неё всегда получался наивно-грустный, а привычка чуть хмурить тёмные брови частенько делала её лицо мрачным в те моменты, когда этого совсем не требовалось. Алиде пришлось ещё раз ненавязчиво побряцать кошельком: она рассудила, что деньги могут быть куда более надёжным способом добиться благосклонности любого незнакомца.

– Поймите, девушка, комната на первом этаже совсем простая и дешёвая, – бородач вдруг принялся оправдываться, приглаживая широкой ладонью свою зелёную рубаху. – Там даже развернуться негде. А вы, я смотрю, дама не бедная, так зачем же вам ютиться в тесноте? Наверху всяко получше.

– Ладно, я сама с ним договорюсь, – сдалась Алида. – Как найти этого Тиля?

– Так вот же он. – Трактирщик махнул в сторону музыканта. Гобой в очередной раз жалобно захрипел, и Алида кивнула.

– Спасибо, добрый господин. У вас тут очень… мило.

Лицо бородача просияло. В ту же минуту пухлая официантка принесла поднос с котлетами, картошкой и дымящимся морсом. Алида поблагодарила девушку и деловито расставила четыре тарелки по всем сторонам квадратного столика. Трактирщик, покачав головой, удалился.

– Итак, друзья, прошу угощаться, – церемонно произнесла Алида, обращаясь к Мурмяузу, бабушке и Герту. – Не переживайте, Вольфзунд дал мне достаточно денег, так что мы можем себе всё это позволить.

– Сударыня, так, может, вам опарышей вынести? – спросила официантка, которая наблюдала за этой сценой, позабыв об остальных заказах. – У нас как раз в пшене завелись, пойду наковыряю. Птицам-то они по нраву будут.

– О, благодарю вас, – ответила Алида, брезгливо сморщившись. Какое счастье, что она не заказала пшённую кашу! – Эти птицы едят исключительно благородное мясо. Они почти как люди.

– Мяу, – подтвердил Мурмяуз и с удовольствием принялся за свою порцию котлет.

– Ну, как хотите. Вы городская, поди. Они все чудные.

Официантка пожала широкими плечами и пошла к соседнему столу, откуда её громко подзывали трое изрядно подвыпивших деревенских мужчин.

Котлеты и картошка оказались вполне сносными, а морс именно таким, как Алида и хотела. Она удовлетворённо зажмурилась, как сытый кот, и посмотрела на часы с кукушкой, украшавшие стену. У неё ещё достаточно времени, чтобы уладить недоразумение с комнатой. Осталось только уговорить этого мальчишку уступить ей. Но разве это проблема по сравнению со всем, что она уже совершила в последний месяц?

– Привет, – произнёс кто-то у неё над ухом, и Алида вздрогнула. – Я присяду?

Она обернулась и увидела музыканта, который, улыбаясь, стоял рядом. Она так увлеклась едой, что и не заметила, как унылая мелодия уступила место тишине.

– Да, конечно, – ответила Алида, радуясь, что он сам первый подошёл. Сова и козодой, взяв клювом по котлете с тарелки, устроились на деревянном подоконнике.

– Я Тиль, – представился юноша, усаживаясь напротив неё. – Я тут играю на гобое.

Ничего нового она из этих слов не узнала, но вежливо улыбнулась.

– Я Клари, – ляпнула она первое пришедшее в голову имя. У неё не было настроения представляться настоящим именем, к тому же Вольфзунд научил её, что называть себя первым встречным бывает рискованно. – Ты играешь… впечатляюще.

Тиль широко улыбнулся.

– Правда? Этот инструмент мне купил отец, когда… Когда мы ещё жили все вместе. – Его улыбка угасла, и Алида поняла, что он вспомнил о чём-то неприятном. Она решила сменить тему.

– Ты тут живёшь?

– Ага. Меня поселили в каморке для прислуги в обмен на мою музыку. Ну, ты знаешь, живые музыканты привлекают посетителей и всё такое.

Алида обвела глазами зал и насчитала всего три занятых стола. Тиль, кажется, всё понял и неровно покраснел, покрывшись пятнами.

– А чего не снимешь комнату из тех, что наверху? – ненавязчиво спросила Алида и шумно глотнула горячего морса.

Тиль грустно опустил глаза.

– Нет, это дорого. Целых два серебряника. Один, если договориться с Шоллом, хозяином. У меня вообще нет денег, иначе я давно бы куда-нибудь ушёл.

– Ну, так чего потеряешь, если уйдёшь? – Алида пожала плечами. – Будешь играть в городе на улице. Потренируешься – и, может, тебя возьмут в бродячий театр. Заработаешь денег. Или подмастерьем к какому-нибудь ремесленнику, на худой конец. Мир такой большой, Тиль, а ты дудишь в деревенском кабаке. Поразмысли об этом на досуге.

Она допила морс, облизала веточку розмарина и снова взглянула на музыканта. Он задумчиво качал головой, поглаживая большим пальцем футляр своего гобоя. За окном стало совсем темно, трое мужчин за соседним столом затянули пьяную песню. Полная официантка убирала пустые тарелки и протирала столы замызганной тряпкой.

– Я не могу в город, – печально проговорил Тиль. – Моего отца арестовали, да и меня тоже могут… Тут, в деревне, никому нет до меня дела. Если только, конечно, не нагрянут жандармы с проверкой.

Алида не хотела сейчас вникать в тяготы жизни незнакомого паренька. Ей и своих проблем хватало. Надо поскорее уговорить его уступить ей комнату, а остальное её не волнует.

– Тиль, вот тебе два серебряника, – сказала Алида и вытащила монеты из сумки. – Сними себе комнату наверху. Всего на одну ночь.

– О, – удивился он. – Это так… Так великодушно с твоей стороны. Спасибо, Клари.

Он стремительно схватил монеты, спрятал в кармане куртки и добавил:

– Лучше на эти деньги я чего-нибудь куплю. А заночую где-нибудь во дворе. Ночь тёплая.

Алида закатила глаза. Какой жадный тип! Он что, пытается её разжалобить? Она со вздохом достала ещё две монеты и положила на стол, накрыв деньги ладонью.

– Я не для тебя стараюсь, а для себя. Мне неудобно волочить это, – она кивнула на кресло с колёсами, – на второй этаж. А спускать утром будет вообще невозможно. Поэтому мне нужна комната внизу. Я дам тебе ещё два серебряника, если ты пообещаешь, что поможешь мне ночью или утром, если я позову. Обещаешь?

Тиль посмотрел на неё странно, словно пытался понять, о какой помощи она говорит. Алида не хотела рассказывать ему ничего лишнего. Она уверенно ответила на его вопрошающий взгляд, и, поколебавшись ещё немного, Тиль кивнул.

– Обещаю.

Алида улыбнулась и убрала ладонь с монет. Прав был Вольфзунд, когда говорил, что любые трудности в общении с людьми легко улаживаются с помощью пары блестящих кругляшей. Поэтому он и снабдил её набитым кошельком и советовал не жадничать.

* * *

Комната Тиля действительно оказалась обычным тесным чуланом. Зато здесь была запасная дверь, ведущая во двор. Это было очень удобно на случай разного рода непредвиденных обстоятельств, хотя о плохом Алида старалась не думать.

Музыкант по её просьбе сбегал наверх и принёс из комнаты тонкий матрас. Мурмяуз не мешкая занял кровать, и Алида решила, что, пожалуй, и сама там устроится, а этот пусть ютится на матрасе. Она поблагодарила нового знакомого и, переодевшись в платье для сна, села у окна. Серые мотыльки слепо бились о стекло со стороны улицы, и Алида подавила тяжёлый вздох.

Прошло всего три дня с тех пор, как они покинули замок и отправились на новое задание Вольфзунда, но ей казалось, что они странствуют по деревням не меньше месяца. Точнее, она ходит по деревням, заботится о еде и ночлеге, а он занимается тем, чем должен.

Алиде было одиноко, но гордость не позволяла ей разговаривать с ним. А ещё ей было страшно, постоянно было страшно, что что-то может пойти не так. Она устало прикрыла глаза и прижалась виском к прохладному стеклу. Раньше она и представить не могла, что будет когда-то скучать по замку альюдов, а сейчас поняла, что думает о замке как о доме.

Из-за двери донеслись какие-то звуки, и Алида прислушалась. Он может прийти ровно в полночь, а может, и раньше. Ей не хотелось засыпать до его прихода, ей было неприятно думать о том, что другой он будет видеть её спящей и беспомощной…

Судя по всему, последние посетители трактира уже разошлись по домам. Стало тихо. Где-то хлопнула дверь. Алида отошла от окна и села на кровать. Мурмяуз уже спал, а сова и козодой чистили перья, усевшись на покосившемся шкафу.

Часы в зале трактира пробили половину двенадцатого, а через минуту в дверь комнаты трижды постучали. Алида на всякий случай накинула плащ поверх платья и побежала открывать.

Высокий юноша в тёмной одежде и дорожном плаще вошёл в комнату, и его быстрые шаги застучали по полу гулко и тревожно. Когда он держал спину прямо и не сутулился, то выглядел ещё выше, чем обычно. Алида поспешила запереть за ним дверь и скрестила руки на груди. Ей всегда делалось жутко, когда он возвращался таким, но она не собиралась показывать свой страх. Ещё полчаса. Ещё полчаса он будет другим. Холодным надменным незнакомцем, от которого не знаешь, чего ожидать.

Алида поспешно села на кровать, чтобы обозначить, где чьё место. Юноша посмотрел на оставленный ему матрас и растянул рот в кривой усмешке. Он неспешно снял плащ и начал расстёгивать пуговицы рубашки. В темноте его длинные бледные пальцы казались сотканными из тумана. Алида опустила глаза. Ей не хотелось, чтобы он с ней говорил, но в то же время страстно хотелось узнать, как всё прошло.

– Очень любезно с твоей стороны позаботиться о спальном месте. Милая комната, – произнёс он незнакомым холодным голосом, от которого мурашки забегали по спине.

Юноша повесил одежду на кресло с колёсами и натянул свежую нижнюю рубашку. Он делал всё медленно, и Алида напряжённо считала минуты до полуночи. Скорее бы, скорее бы… Скорее бы он стал обычным. Этот высокомерный незнакомец действовал ей на нервы. Юноша хмыкнул и присел на свой матрас, подперев кулаком подбородок.

– И долго ты будешь молчать? Я же вижу, как тебе хочется спросить. Спроси, не мучайся. Я отвечу. Я же не такой, как ты.

«Вот тут ты прав, – мрачно подумала Алида. – Совсем не такой, как я».

Она молча легла на кровать и до подбородка натянула побитое молью шерстяное одеяло. Ей ужасно хотелось спать, но она не позволяла себе закрыть глаза.

Не дождавшись от неё ответа, юноша тоже лёг, вытянув длинные ноги, и провёл пятернёй по отросшим волосам. Алида поняла, что он чувствует приближение того самого времени. Так всё и оказалось.

Через несколько долгих минут часы пробили полночь. Алида каждый раз хотела заметить этот миг перевоплощения, ухватить наступление перемены, но ей никогда это не удавалось. И сейчас она снова всё пропустила.

С виду он оставался всё тем же. Правда, если приглядеться, можно было заметить, как выражение лица немного меняется, из непроницаемого и высокомерного делаясь уставшим и напряжённым. Она перевела глаза с лица на ноги юноши. Выглядят так же, но только до заката нового дня они больше не сдвинутся ни на сантиметр. Алида вздохнула с облегчением. Теперь она может спокойно заснуть. Теперь с ней снова Ричмольд, а не жуткий незнакомец. Не Чернокнижник.

Она хотела узнать, нашёл ли он тот источник, который искал. Собрал ли опасную материю, не пострадал ли сам… Но нет, она не будет ничего спрашивать. Она согласилась пойти с ним только из-за новой сделки с Вольфзундом и пообещала себе, что больше не станет заводить с ним разговоров и привязываться к нему. Однажды она уже ошиблась в нём, и разочарование было слишком горьким.

Ричмольд задышал глубоко и ровно, и Алида поняла, как он, должно быть, устал. Она не знала, что конкретно он делает во время своих отлучек, но подозревала, что ему бывает нелегко. Что-то похожее на жалость шевельнулось в её душе, но Алида решительно отогнала это чувство. Она снова вздохнула и отвернулась к стене, закрывая глаза. Теперь можно и поспать. Больше не страшно.

* * *

Солнечный свет лился в комнатушку через окно, разбрасывая яркие блики по полу и мебели. Птичье многоголосье раздавалось из кустов, такое беззаботное, что Алида невольно улыбнулась, лёжа в кровати. Птицы пели о лете, о пышной листве, о сочной траве, о ветре, навстречу которому раскрываются крылья. Она понимала смысл их песен так же ясно, как если бы они говорили с ней на одном языке.

Алида вдруг поняла, что ей очень хочется остаться здесь хотя бы на денёк. Вовсе не из-за того, что трактир и тесная пыльная комнатка ей понравились, нет. Просто за прошедшие дни она успела истосковаться по ощущению дома и устала проводить в пути по нескольку часов подряд, а теперь цеплялась за любую возможность остаться в человеческом жилище хотя бы ненадолго. Сидеть на диване, пить чай и представлять, что это – её дом.

Но такой возможности не было. Каждый день нужно проводить в дороге, идти всё дальше, делать, что обещано. Алида потянулась к сумке, достала оттуда карту и внимательно посмотрела на неё. Они отошли совсем недалеко от Биунума, но здесь может быть множество тёмных источников. Алида не знала, как определить их местонахождение, но точно знала, что это известно Ричмольду. Прежде чем стать другим, он что-то высчитывал с помощью странного прибора, похожего на диск со стрелками, а потом, когда сумерки делали его своей собственностью, уходил.

Бабушка и астроном спали на шкафу, втянув головы в плечи. Ричмольд тоже ещё не просыпался. Он хмурился во сне, и Алида подозревала, что ему мешают солнечные лучи, щедро поливающие его лицо через оконное стекло. Она могла бы задёрнуть шторы, но лишь злорадно хмыкнула, быстро оделась и выскользнула из комнаты, чтобы позаботиться о завтраке. Как всё-таки приятно иметь кошелёк, полный монет!

Когда она вернулась в комнату, Ричмольд уже сумел одеться и полусидел на матрасе, сонно щуря синие глаза. Алида молча сунула ему в руки тарелку с мясным пирогом и чашку горячего какао. Себе она взяла три небольшие ватрушки с ванилью и стакан молока с корицей. Мурмяуз мгновенно съел варёную рыбу, предназначенную для него, и заметался между бывшими друзьями, не зная, что ему выпрашивать: мясо или творог.

– Спасибо, – сказал Ричмольд и ещё пару секунд не сводил с Алиды глаз. Она упорно делала вид, что не замечает его взгляда, полного надежды.

Рич вздохнул и сконфуженно принялся за свой завтрак.

Покончив с ватрушками, Алида внимательно проверила содержимое своей сумки и, сделав самое холодное лицо, на какое была способна, помогла Ричмольду устроиться в его кресле. Потом разбудила птиц-наставников, осторожно пощекотав их бока, и распахнула запасную дверь. Оказалось, что этот выход ведёт прямо на двор, и здесь нет ступеней, которые Алида успела искренне возненавидеть. Отлично, значит, они выйдут здесь.

– Простите за беспокойство, – сказала она и усадила сонных птиц себе на плечи. До наступления сумерек ей придётся нести ответственность за всех своих попутчиков.

– Алида, следующий пункт – городок Веирус, отсюда на запад, – сообщил Ричмольд, едва они выехали во двор, усаженный кустами сирени.

«Без тебя знаю. У меня есть карта», – подумала Алида, но вслух ничего не сказала и специально наехала колесом на камень. Кресло подскочило, и Ричмольд охнул, ударившись затылком о деревянную спинку.

Они отошли совсем недалеко, как вдруг за спиной послышался шум и кто-то громко крикнул:

– Клари!

Алида покатила кресло быстрее, желая поскорее покинуть деревню.

– Клари, подожди! – крикнули снова, и Алида вдруг вспомнила, что именно это первое пришедшее на ум имя назвала музыканту Тилю в трактире. Она быстро оглянулась и застыла на месте.

Тиль бежал за ними, спотыкаясь и размахивая своим гобоем. Вид у него был чрезвычайно встревоженный, словно за ним по пятам гнался какой-то страшный враг.

– Мне срочно нужно спрятаться, – задыхаясь, выпалил музыкант. Он нахмурился, когда заметил в кресле Ричмольда, а тот, в свою очередь, вопросительно вскинул бровь, обернувшись на Алиду.

– А мы тут при чём? – возмутилась она. – Прячься сколько хочешь, если тебе так надо.

– Ты не поняла, – сказал Тиль и затравленно оглянулся. – Они пришли искать всех, кто замешан в мятеже. Они меня поймают. Так же, как отца. Можно пойти с тобой? У тебя ведь есть… Ну… – Он покраснел, покрывшись пятнами. – Есть то, что может уговорить их уйти…

– Ты предлагаешь дать взятку жандармам? – возмутилась Алида. – Да ты просто сумасшедший! Беги куда хочешь, только меня ни во что не втягивай! Своих проблем по горло!

Тиль открыл рот, чтобы сказать что-то в свою защиту, но тут со стороны трактира послышались крики и грохот. Алида застонала. Она обернулась и увидела, как двое мужчин в красно-коричневой форме королевской гвардии выскочили во двор. Бежать бесполезно, особенно с Ричмольдом в кресле. А если они попросят её показать сумку, то найдут там кое-какие вещи, связанные с магией…

Конечно, Магистрат не утратил власти с гибелью старого Главы, и по-прежнему будет стараться обрести могущество. Теперь, когда магия свободна и необузданна, воспользоваться её силами сможет любой, у кого хватит умения и знаний. А значит, во всех уличных колдунах, свободных целителях и предсказателях Магистрат может увидеть прямую угрозу своей власти. Но в деревню пожаловали не жандармы Биунума, а королевские гвардейцы. Кто знает, как относится к магии безумец-король?

Алида молниеносно вытащила из сумки волшебный плащ и закатила кресло за ближайший сиреневый куст. Тиль не отставал, будто приклеился, и Алида, набросив плащ, схватила музыканта за руку. Другой рукой она, нарочно больно, сжала ладонь Ричмольда и прошептала, обращаясь к плащу:

– Спрячь нас.

Глава 2, в которой путешествие вот-вот начнётся

Если бы Ричмольду когда-нибудь сказали, что однажды он будет испытывать такие муки совести, он бы ни за что не поверил.

Сейчас любое воспоминание о том низком поступке жгло его больнее калёного железа. Он удивлялся, как мог допустить, чтобы алчное, эгоистичное желание за миг затмило всё, к чему он стремился. К чему они с Алидой стремились вместе.

Всю сознательную жизнь он считал себя неплохим парнем. Он не ввязывался в споры, не дрался, не лгал Герту, да и особым себялюбием никогда не отличался. Поэтому теперь, когда малодушный порыв разрушил остатки надежды, он чувствовал себя так, словно кто-то чужой совершил непозволительную ошибку, за которую расплачиваться приходится ему, Ричмольду Лаграссу.

Он не винил Алиду за то, что она упрямо игнорировала любые его попытки заговорить с ней. Конечно, она его не простит. Пока не простит. Но он не может сдаться. Не может её потерять, как терял всё до этого момента. Он жестоко обидел её, свою единственную подругу, но сделает всё, чтобы со временем вернуть её доверие. Потому что дороже неё у него сейчас никого не было.

Когда Алида отправилась на выполнение того задания, брошенная Вольфзундом в самое сердце битвы, словно щепка в костёр, он впервые в жизни молился Всевышнему так горячо, как только мог, чтобы она осталась цела. В тот день он понял, что Алида права: они должны бороться друг за друга.

Он был настолько погружён в свои переживания, что почти не слушал того, что говорили Вольфзунд и его гости на том ужине. Поэтому удивление, вызванное появлением хозяина замка в его комнате на следующий день, было совершенно искренним.

– Поверить не могу, господин Лаграсс, вы всё ещё спите? – насмешливо протянул Вольфзунд, появляясь утром без стука в комнате юноши.

Ричмольд не спал, поэтому промолчал в ответ на несправедливое замечание. Его насторожил приподнятый настрой альюда: если эти странные нелюди начинают шутить с утра, значит, жди беды.

– Жду не дождусь, когда смогу гордо называть тебя своим Чернокнижником, – довольно промурлыкал Вольфзунд. Он нетерпеливо прошёлся по комнате, прикасаясь ко всему, что попадалось у него на пути. Ричмольд закусил губу. Он никогда раньше не видел альюда в таком суетливом возбуждении, и эта перемена ему совсем не нравилась.

– Каким ещё Чернокнижником? – буркнул Рич, одновременно смутно припоминая странный разговор за вчерашним ужином. – Простите, можно мне… одеться?

– Одевайся, – раздражённо бросил хозяин замка. – Ладно, ты сможешь сам выехать в коридор? Я буду ждать тебя за дверью. Если уж ты настолько погружён в свои мимолётные проблемы и не слышал ничего, о чём я вчера говорил, то нам с тобой предстоит длинный и очень содержательный разговор.

Дождавшись кивка Ричмольда, Вольфзунд вышел из комнаты. Рич нахмурился и стал неторопливо натягивать одежду. Конечно, это получилось бы гораздо быстрее, если бы он попросил служанок помочь, но Рич решил, что будет учиться делать всё самостоятельно. С трудом впихнув обездвиженные ноги в штаны, он дотянулся до кресла, подкатил его вплотную к кровати и, неловко приподнявшись на локтях, перебросил своё тело в сиденье. Этот рывок отнял так много сил, что ещё несколько минут он полулежал в кресле, откинув голову на спинку, и тяжело дышал.

В тот день он впервые оказался в кабинете Вольфзунда и с восхищением замер, разглядывая до отказа набитые старинными фолиантами книжные полки и изящные, полные неописуемой тайны приборы.

На столе стояли две чашки чая, блюдо с поджаренным хлебом и вазочка с мармеладом. Вольфзунд помог Ричмольду подкатить кресло к столу и, хитро улыбаясь, сел напротив. Чёрные глаза лучились неестественно ярко, словно тлеющие угли, готовые вот-вот снова вспыхнуть и разгореться неистовым костром.

– Угощайся, милый гость. – Альюд хмыкнул, то ли насмешливо, то ли радуясь чему-то своему. – Конечно, людям прежде всего нужна пища. Хорошего разговора на пустой желудок не выйдет.

Вольфзунд гостеприимно подвинул к Ричмольду тарелку с тостами и мармеладом и принялся ждать, пока тот подкрепится. Нетерпение хозяина выдавали пальцы, выстукивающие по столу какой-то старый марш. Наконец, едва Ричмольд проглотил последний кусок, Вольфзунд произнёс:

– Итак, господин Лаграсс, как вы помните, ваш Аутем, или, как говорят люди, воля, с некоторых пор находится у меня. Я уже объяснял вам, как так вышло. И с того самого момента, как только Аутем покинул ваше тело, становясь частью моей коллекции, мы с вами оказались связаны древним обычаем. Уговором. Отныне, по правилам, мы оба должны друг другу кое-какие услуги. – Он выпрямился в кресле, жадно заглядывая Ричмольду в глаза. Юноше стало не по себе от его нетерпеливого, даже хищного взгляда. – Ты, должно быть, слышал про Книги, – добавил Вольфзунд.

Ричмольд уставился на него. Он что, совсем за идиота его держит? Как он мог не слышать про книги? Это в какой же беспросветной глуши нужно жить, чтобы…

– Да не про обычные книги. Про Книги! – Вольфзунд фыркнул, словно силясь сдержать смешок. – Забавно, конечно, слушать твои возмущённые мысли. Впредь старайся научиться думать чуть тише. Необязательно быть могущественным колдуном, чтобы понять, о чём ты думаешь. У тебя всё на лице написано.

Ричмольд нахмурился, но сдержал раздражение и прикусил язык, чтобы не нагрубить. Альюд снова усмехнулся и подлил в их кружки ещё чая. Напиток по-прежнему был очень горячим, и Рич поначалу удивился, но вовремя сообразил, что пора бы ему привыкнуть к тому, что теперь далеко не всё подчиняется привычным законам. Точнее, ничего уже не подчиняется…

– Говорите дальше, – сказал он, но отчего-то это прозвучало не как просьба, а как чопорное позволение. Ричмольд почувствовал себя неудобно.

– С твоей стороны невероятно мило разрешить мне продолжить, – сказал Вольфзунд, делая глоток. – Люблю чай с шалфеем. А ты?

И, не дождавшись ответа, продолжил:

– Так вот. Книги. Они не имеют ничего общего с теми книгами, о которых ты по простоте душевной и по неопытности мог подумать. Да, они тоже состоят из переплёта и страниц, но на этом сходство исчерпывается. Издревле – я не говорю «испокон веков», чтобы у тебя не возникало ложных временных ориентиров, – Книги Величия помогали нам держать равновесие и справляться с почти любыми трудностями. В них можно было запереть – или даже уничтожить, разбив их оболочку, – то, что должно быть заперто и уничтожено. А можно сохранить и приумножить это, мудро используя. Книги Судеб хранили весь жизненный опыт мудрецов, делая его доступным для последователей. Книги Желаний скрывали тайные чаяния любого, кто к ним обратится. В такие книги заточали лишь самое сокровенное, то, в чём стыдно признаться даже себе самому. Существовали и Книги Звёзд – тебе бы они понравились. Ими пользовались астрономы древности, записывая в них свои наблюдения и составляя звёздные карты, которые оживали на страницах и охотно покупались за баснословные суммы путешественниками и мореплавателями. А ещё были Книги Тьмы. Или, как их ещё иначе называли, Чёрные Книги.

Вольфзунд снова многозначительно заглянул Ричмольду в глаза, и Рич ощутил, как волосы на затылке начинают неприятно шевелиться. Ему показалось, что взгляд хозяина замка проникает в самое его нутро, докапываясь до самых глубин души. Рич не выдержал и, сглотнув, отвёл взгляд, стыдясь своей слабости.

– Книги Тьмы считались самыми опасными из всех видов Книг. В них заточали те материи и сущности, о которых лучше ничего не знать несведущему, который беспокоится за свой сон. Любая мощь, любая магия включает в себя элементы страшных, неукротимых сил, обращаться к которым решится далеко не каждый. Даже я, признаюсь, не уверен, имею ли достаточно опыта, мудрости и выдержки, чтобы использовать их для достижения своих целей. Смогу ли я совладать с этими энергиями? Смогу ли укротить тьму? Не обернётся ли она против меня, разрушая всё, к чему я шёл долгие годы?

Вольфзунд отсутствующим взглядом посмотрел куда-то за плечо Ричмольда, и его глаза затуманились, словно он вспоминал что-то давнее и безвозвратно ушедшее. Если бы он был глубоким стариком, Ричмольд бы решил, что он вспоминает упущенные возможности молодости, но Вольфзунд отнюдь не выглядел старым, и этот полный горькой задумчивости взгляд не вязался с его величественным и волевым обликом.

Ричмольд откашлялся, чтобы ненавязчиво напомнить о своём существовании. Вольфзунд встрепенулся, словно его пробудили от дрёмы, и, как-то неожиданно суетливо оправив воротник рубашки, залпом допил свой чай.

– Скажите… – Рич замялся, тщательно обдумывая каждое слово. Ему не хотелось рассердить Вольфзунда, но он решил, что должен прояснить для себя всё прямо сейчас, чтобы больше не возвращаться к странному разговору о каких-то магических книгах. Он чувствовал себя неуютно, выслушивая эти противоестественные, невозможные сведения о том, чего и быть-то не должно. – Скажите, если эти Книги были так распространены в прошлом, то почему никому о них неизвестно? И где все эти Книги сейчас?

– Неизвестно? – переспросил Вольфзунд, спешно вернув свою привычную ухмылку. – О. Кажется, я догадываюсь. Твой астроном, твой наставник, по совместительству заменивший родителей – он что-то читал тебе в детстве?

Ричмольд пришёл в замешательство. Какое это имеет отношение к делу? При чём тут Герт?

– Читал, – сухо ответил он. – Звёздные словники, дневники великих астрономов… Исключительно те книги, которые достойны пристального изучения. Показывал карты движения комет. – Ричмольд вздохнул. Оказывается, воспоминания, даже лишь слегка задетые, могут откликнуться горечью. Он спешно глотнул чаю, желая отвлечься и снова сосредоточиться на деле.

Вольфзунд неожиданно рассмеялся, и юноша смутился, пытаясь понять, что именно его развеселило.

– То есть про то, что детям обычно читают сказки, твой астроном ничего не слышал? – язвительно произнёс альюд. Ричмольд почувствовал, как начинают гореть уши. И почему демон может заставить его испытывать стыд, когда он ничего постыдного не совершал?

В самом деле, Герт никогда не рассказывал ему сказок. Было это простым совпадением или астроном намеренно избегал вымышленных сюжетов, Рич не знал. Да ему и не приходило в голову, что люди зачем-то слагали истории, не имеющие ничего общего с действительностью. Он чувствовал себя вполне счастливым, рассматривая карты звёздного неба, изучая фазы Луны и с замиранием сердца глядя на бескрайний небосвод, когда забирался вечерами на самую вершину их башни.

– Нет, – с неохотой признался он.

– Поразительно тяжёлый случай, – вздохнул Вольфзунд. – Была бы здесь Алида, она бы взорвалась возмущением. Одолжи у неё томик сказок и почитай на досуге. Ах, я забыл, она же с тобой не разговаривает. Забавные вы, люди, существа: знаете, что вам отпущено совсем немного времени, но предпочитаете тратить его на ссоры и обиды.

Ричмольд неопределённо пожал плечами. В самом деле, не мог же он отвечать за поведение Алиды. Пусть обижается. Он заслужил.

Вольфзунд потянулся в кресле, как ленивый кот. День разгуливался, летнее солнце светило в окна, и в кабинете становилось душно. Вольфзунд взмахнул рукой, и тяжёлые бархатные шторы сами собой запахнулись, погружая комнату в синий полумрак. Сразу стало прохладнее, но Рич подумал, что лучше было бы открыть окно и впустить в помещение немного свежего воздуха.

– И где, по-твоему, обычно хранят книги? – спросил Вольфзунд.

Ричмольд замешкался, застигнутый врасплох, но осторожно предположил, чувствуя себя при этом достаточно глупо:

– В библиотеке?

– Правильно, – улыбнулся Вольфзунд. – Слава Первому Волшебнику, в Библиотеке Биунума хранится лишь несколько не слишком важных Книг Величия. Основные богатства находятся далеко отсюда, и, надеюсь, они в безопасности. Полагаю, я ответил на твой вопрос?

– Да, – неуверенно кивнул Рич. – Но как это всё относится к нашей сделке?

– Вот мы и подобрались к самому главному, – произнёс Вольфзунд. Удивительно, но в кабинете начал явственно ощущаться лёгкий ветерок, хотя Рич был уверен, что окна по-прежнему оставались закрытыми. – Книгами Тьмы, Чёрными Книгами, занимались Чернокнижники. Не альюды, но и не обычные люди-колдуны. Могущественные умельцы, вступившие на опасный путь. Балансирующие на грани двух сущностей. Мудрецы, посвящённые в самые тёмные тайны колдовства. Совсем не такие, как ты.

Вольфзунд коварно улыбнулся и подошёл к полке с винными бутылками. Рич почувствовал укол стыда, смешанного с гневом. На что он намекает? На то, что он, Ричмольд Лаграсс, полное ничтожество? Конечно, ему далеко до каких-то там колдунов, которые и жили наверняка не по одной сотне лет. Но тем не менее он тоже обладает весьма ценными качествами!

Рич осёкся в своих мыслях. В самом деле, а чем же таким он обладает? В чём он хорош? Он неплохо ориентируется по звёздам, умеет составлять небесные карты, но… Это, кажется, всё, на что он способен. «И на предательство, не забывай», – подсказал мерзкий голос где-то в глубине сознания. Рич досадливо тряхнул головой.

Хозяин замка исследовал длинными пальцами ровный ряд тёмных бутылок, вглядываясь в истёршиеся от времени этикетки, и, выбрав одну, вернулся в своё кресло. С лёгким хлопком вытащив пробку, он наполнил свой бокал и предложил Ричмольду, но тот отказался.

– Ну и каша у тебя в голове сейчас, – хмыкнул Вольфзунд. – Спроси. Я чувствую, как слова рвутся наружу.

Рич исподлобья посмотрел на своего собеседника. Он всегда считал себя умным, начитанным. Учёным. Но оказалось, что веру в собственную значимость очень легко пошатнуть. Всего одним словом. «Наверное, этот нелюдь внушил мне что-то. Для того чтобы я почувствовал себя ничтожным и зависимым от него. Наверное, так и было… Но отчего же я с такой лёгкостью в это поверил?»

– Тогда зачем вам я? – спросил он. – Если я не мудрый… Не умелый… – К досаде Ричмольда, его голос прозвучал обиженно, выдавая все его эмоции.

– Ты прав, – согласился Вольфзунд, отпив вина. Аромат ежевики и каких-то горьких трав поплыл по кабинету. – В тебе нет совершенно ничего особенного. Ты самый обычный мальчишка. Не слишком умный. Упрямый. Замкнутый. Отчего-то звёзды тебе интереснее, чем драки и девчонки. Но случилось так, что судьба свела нас с тобой. И когда действовать надо быстро, приходится хвататься за любую мало-мальски подходящую возможность. Ты любишь книги, ты чувствуешь их. Подыскивая кого-то более подходящего, я могу только потерять время, когда ты здесь, у меня под боком. И я решил, что дам тебе кое-что, что поможет тебе стать особенным. Просто подтолкну, а дальше ты изменишься сам. Станешь тем, кто мне нужен.

Ричмольд снова почувствовал, как краснеют его уши. Он не знал, что ответить Вольфзунду и стоит ли отвечать вообще. Его только что оскорбили, сравнили с тысячами самых обычных парней, к которым он себя, конечно же, никогда не относил. А потом – вроде бы похвалили… Или нет? Он положил обе руки на колёса своего кресла, готовый в случае чего немедленно двинуться к выходу. Ему не нравились разговоры, течение которых трудно предугадать. Ему не нравился Вольфзунд с его хитрыми чёрными глазами. Не нравился запах этого вина, пьянящий даже тех, кто его не пьёт, а просто находится рядом. Не нравился этот замок, давший ему кров…

– Не спеши. Уйти успеешь, только куда? Ты мой гость. Мой продажник. Мой Чернокнижник. Да не вздрагивай так, Лаграсс. Я не пытаюсь тебя напугать, не в моих правилах пугать самонадеянных юнцов. Лучше закатай рукав и посмотри на свою правую руку. Ты так много внимания уделял своим ногам, что перестал замечать, что творится с остальными частями тела.

Ричмольд недоверчиво нахмурился, но всё-таки закатал рукав повыше и осмотрел предплечье. Вроде бы ничего…

– Переверни, – подсказал Вольфзунд.

Рич уставился на внутреннюю поверхность предплечья. Сначала он ничего не заметил, но, приглядевшись повнимательнее, увидел какой-то странный знак, почти не различимый под густой россыпью веснушек. Круг, а внутри – раскрытая книга.

– Теперь видишь? – поинтересовался Вольфзунд, потягивая вино из бокала.

Ричмольд кивнул и мотнул головой одновременно – и тут же смутился, поняв, как нелепо это, должно быть, выглядело. Вольфзунд расплылся в ехидной улыбке.

– С тех пор, как твоя воля перешла в моё пользование, я понял тебя. Прочитал, как раскрытую книгу, прости за каламбур. Твоя тяга к книгам, довольноредкая для простого человеческого отпрыска, натолкнула меня на занятную мысль. Тогда-то я и понял, как развернуть ситуацию в свою сторону. Как поступить, чтобы выиграть. Но для этого мне нужен ты. И я пометил тебя, одарив ещё больше, чем ты уже был одарён. Ты замечал что-то необычное, связанное с книгами?

Ричмольд вспомнил, как слышал биение сердец в деревянных футлярах и шепчущие голоса, доносившиеся с библиотечных полок. Он снова кивнул, почувствовав себя деревянным болванчиком, которому только и остаётся, что трясти головой.

– Вот видишь. Твоя сила уже тогда говорила в тебе. Только сперва она была совсем слабой, как неоперившийся птенец. Зато сейчас может проявиться в полной мере. Твоё падение помогло способностям усилиться, а метка – как маячок для магии, путеводная звезда. Пробудившееся волшебство наполнит метку, как это доброе вино наполнило мой бокал. Скоро ты сам убедишься, насколько неоценимую услугу я тебе оказал. Ты ведь хочешь вновь ходить?

Последнюю фразу Вольфзунд обронил так небрежно, что Ричмольд сперва не понял её смысл. Заметив его замешательство, хозяин замка тихо рассмеялся.

– Не веришь мне? Не обольщайся, малыш. Я не делаю тебе подарков. Я никому их не делаю, разве только для своей выгоды. Чернокнижник-калека вряд ли способен на многое, поэтому ты будешь ходить, но только в то время, когда это нужно для дела. Скажем, с появлением первой звезды и до полуночи, когда тёмные магические материи особенно сильны. Устраивает? Этого времени должно хватить, чтобы успеть сделать довольно много. Пока нам некуда спешить, а слишком долгое пребывание во власти новой сущности сможет навредить тебе.

Ричмольд в который раз молча кивнул, не зная, относиться ли серьёзно к словам Вольфзунда. Насмешливый тон хозяина замка ему не нравился. Вдруг он просто шутит над ним? Хочет заморочить голову, а потом выставить дураком? Не стоит очаровываться красивыми речами.

– Чернокнижники былых времён отыскивали вспыхивающие время от времени тёмные источники, заточали их в Книги и следили за тем, чтобы Книги Тьмы не попадали в руки обычным неискушённым колдунам. И тем более за тем, чтобы до них даже не дотрагивались простолюдины. Во власти Чернокнижников также находилась нежить, порождённая тёмным колдовством, но пока нас интересуют лишь источники, которые необходимо обезвредить. Те книги в безопасном и очень далёком месте, а Чернокнижник мне нужен здесь и сейчас, чтобы заковывать тьму под новыми переплётами. И не хранить – нет, в мире и так создано достаточно Чёрных Книг, и незачем их плодить. Они спали вместе со всеми нами долгие годы, и их пробудившихся сил по-прежнему стоит опасаться. Тебе придётся уничтожать новые книги вместе со всеми страшными силами, которые они впитают в свои страницы.

– Тогда почему бы не уничтожить и те, старые Книги, которые хранятся где-то далеко? – спросил Ричмольд. – Если они так опасны и таят в себе что-то страшное.

– О, ты ещё недостаточно постиг обновлённый мир, чтобы выступать с такими выводами, – отмахнулся хозяин замка. – Чтобы не забивать твою голову сверх всякой меры, скажу лишь, что они нужны нам. Нужны для баланса. Ну и весьма пригодятся в случае войн или других непредвиденных ситуаций. – Вольфзунд снова наполнил свой бокал и поднёс бутылку к глазам, не веря в то, что на донышке остался всего один глоток. Он разочарованно вздохнул и продолжил: – Все мы успели убедиться, что Импиор, заговорённый клинок, отлично справляется с уничтожением магических книг. Но он высвободил силу из Манускрипта, который, кстати, был самой сильной из когда-либо созданных Книг Величия. А нам не нужно высвобождать то, что будешь собирать в книги ты. Поэтому я дам тебе другое оружие.

– Оружие? – Ричмольд облизал губы. – Я не умею обращаться с оружием. Я астроном. Дайте мне телескоп или квадрант и поручите составить звёздную карту, и я с радостью это выполню. Но как я буду сражаться с этой… тьмой? Откуда я вообще узнаю, куда идти и что делать?

– Ради Первого Волшебника, господин Лаграсс, к чему спешка? Вы хотите за несколько минут объять практически неисчерпаемую тему, к тому же достаточно трудную для понимания такими твердолобыми простолюдинами, как ты. Разговор предстоит долгий. Поэтому-то, кстати, я и предлагал тебе вино: для облегчения понимания сути вещей.

Вольфзунд подмигнул ему, но Ричмольд опустил глаза. Его злило, как альюд называет его господином Лаграссом, а потом тут же – твердолобым простолюдином. От всех этих пространных разговоров о магии и тёмных энергиях у него начинала болеть голова. Ему захотелось прилечь в своей комнате, открыть окно, впустив вольный ветер и острые запахи листвы, и подумать о чём-то более приятном и приземлённом.

Тут дверь кабинета распахнулась так, будто её от души пнули ногой. Вольфзунд вскочил, явно готовый поставить на место любого, кто посмел помешать их разговору. Ричмольд обернулся и против своей воли расплылся в улыбке.

В кабинет вошёл Мелдиан, держа в каждой руке по подносу с пряниками и бутербродами. Что-то подсказало Ричмольду, что еды на подносах должно было быть больше: не посмела же Элли положить всего три небольших пряника и откусить от одного бутерброда. Присмотревшись, он заметил крошки на рубашке Мела.

– Постучать не мог? – нахмурился Вольфзунд.

– Вот я и стукнул. Ногой. – Мел пожал плечами и хитро сощурился. – Всё болтаете? Я честно хотел просто подслушать, но Элли решила вас ещё подкормить. Не мог же я доверить доставку еды простой служанке! Стараюсь вот для папочки.

Он поставил подносы на стол и стащил ещё один пряник. Вольфзунд вернулся в своё кресло и строго посмотрел на сына.

– Принёс? Спасибо, молодец. Теперь позволь нам решить свои дела наедине.

– Эх, отец, – вздохнул Мел и вольготно развалился на обитом тёмно-зелёным бархатом диване, заложив руки за голову. – Вы толкуете уже больше часа. И, бьюсь об заклад, переливаете из пустого в порожнее. Ты как всегда что-то недосказываешь, напускаешь на себя загадочный вид. Я прав? – Он пошевелил ушами, ожидая реакции отца. Вольфзунд молча хлебнул вина и возвёл глаза к потолку. – Так вот, значит, прав, – ощерился Мел и облизнул пальцы от пряничной глазури. – Тогда я упрощу твою задачу и расскажу всё сам.

Мелдиан сел на диване и, прищурив чёрные глаза, уставился на Ричмольда.

– Значит, так. Ты, рыжий, наш новый Чернокнижник. Потому что – огненное дитя двух мертвецов и всё такое. Вы с папаней заключили сделку, так что придётся тебе пошевелиться и собрать тёмную магию из тех мест, которые отец покажет на карте. Для обычных людей, да и для альюдов источники неразличимы – светлые, тёмные, сейчас всё вперемешку, зато ты сможешь различить те, где тьмы больше всего. Заключишь её в книги, а потом покапаешь на них каким-то ядом. Когда пустые книжонки закончатся, вернёшься за новыми. Ну и да, в дополнение ты получишь возможность волочиться на собственных ногах, а не болтаться в дурацком кресле. Но только по вечерам. А днём девчонка за тобой присмотрит, она же позаботится о том, чтобы ты не слишком заигрывался с магией. Вот и всё. А ты, пап, небось и до середины не дошёл. Умей подавать сведения сжато и конкретно.

Мел подмигнул отцу, но Вольфзунд на него не смотрел. Ричмольд вытаращил глаза и, сглотнув, переспросил:

– Огненное дитя двух мертвецов? Что ещё за новости?

– Одна старуха в Птичьих Землях сказала мне, что новым Чернокнижником после долгого сна станет огненное дитя двух мертвецов, – нехотя отозвался Вольфзунд. – Тогда, много лет назад, я не принял всерьёз её слова. Что за долгий сон? Зачем мне новый Чернокнижник, если старые ещё живы и в силах? Но я запомнил. А потом случилось то, что случилось, а когда Первый Волшебник послал мне тебя, я понял, что это не простая случайность.

Ричмольд по-прежнему ничего не понял и перевёл вопросительный взгляд на Мела.

– Ну, ты рыжий, – многозначительно заметил тот. – И родители твои померли. Теперь дошло?

– С чего ты взял, что они мертвы? – ворчливо парировал Рич, в душе понимая, что Мелдиан прав. Если за восемнадцать лет они никак не дали о себе знать, значит, их давно нет в живых…

– Мертвы, как пить дать. – Мел поковырял ногтем в зубах. – Ты ведь и сам знаешь.

Вольфзунд молчал, задумчиво поглаживая краешек бокала. Ричмольду показалось, что Владыка хочет что-то добавить, но тот лишь едва заметно покачал головой, вздохнул, а потом резко встал и распахнул стеклянные дверцы одного из шкафов, заполненного хитрыми приборами, большинство из которых Ричмольд никогда не видел.

Приборы зазвенели от прикосновения к ним, словно были сделаны из зачарованного хрусталя и ждали, когда хозяйские руки коснутся их, заставляя петь. Мелдиан оживился и спрыгнул с дивана, заглядывая отцу за плечо.

Вольфзунд осторожно снял с полки что-то и шагнул к Ричмольду, протягивая ему предмет. Юноша сначала недоумённо сдвинул брови, но в следующий миг изумлённо выдохнул, догадавшись, что это такое.

– Это что, астролябия? Настоящая?

– Не только настоящая, но ещё и заколдованная, – довольно заметил Вольфзунд. – Знаю, знаю, тебе не нравится это слово, но так уж и есть. С её помощью ты сможешь определять, где именно затаилась тьма. А ещё будешь знать, в какой стороне тебя ждут постель и очаг.

Ричмольд, как заворожённый, разглядывал серебристый прибор в виде диска с вытравленными на нём чёрными символами и рунами. До этого момента он видел астролябии только на картинках и жадно пытался постичь тонкости обращения с ними, но изучая только по книгам, не имея примера перед глазами. Герт говорил, что секреты их изготовления строго охраняются и настоящий прибор стоит баснословных денег. Когда-то давно любой астроном мог сделать себе что-то похожее, но самоделка не выполняла и половины функций, присущих настоящему астрономическому прибору, выполненному мастером.

Астролябия Вольфзунда, вне всяких сомнений, была совершенна.

Ричмольд не мог оторваться от неё, изучая кончиками пальцев каждый сантиметр металлического диска, рассматривая каждый символ, поглаживая изящно изогнутую стрелку и тоненькую пластину с изображением созвездий. Малейшее небесное тело было так искусно выгравировано, что казалось, будто над прибором работали крошечные волшебные существа…

– Эй, ты что, заснул? – обеспокоенно спросил Мел.

– Нет-нет… – бросил Ричмольд, не отрываясь от своего сокровища. Он не умел по-настоящему пользоваться астролябиями, хотя читал, как это делается. Ему жгуче захотелось скорее испробовать прибор, а потом спрятать среди своих вещей и никому больше не отдавать, лишь любоваться самому.

– Вы научите меня пользоваться этим? – спросил он, обращаясь к Вольфзунду.

– Ну ты и недотёпа, – разочарованно протянул Мелдиан. Не успел Ричмольд сообразить, что к чему, как рогатый выхватил у него астролябию и деловито поднёс к глазам. – Наводишь, значит, стрелку…

– Мел! – прикрикнул на сына Вольфзунд и отобрал прибор. – Это не твоё. Она принадлежит господину Лаграссу. Конечно, Ричмольд, я всё тебе покажу. А Перинере посоветую больше внимания уделять воспитанию сына.

Он сурово взглянул на Мелдиана, но тот отмахнулся и протянул:

– Да ла-адно, поздно уже воспитывать. Дрессируй своего Чернокнижника.

Мел вышел из кабинета, не забыв отправить оставшиеся пряники себе в карман.

* * *

Вечер пах свободой и свежестью. Ричмольд любовался голубыми облаками на фоне чернильно-синего неба: с балконов северной башни открывался завораживающий вид. Теперь, когда у него было кресло, он мог не тосковать в четырёх стенах, а почти спокойно перемещаться по замку и даже выбираться на балконы. Это его утешало.

Рич достал из кармана стеклянный пузырёк с мутно-сизым веществом и поднёс ближе к лицу. Вязкая жидкость неохотно поползла по стенкам, закручиваясь витками не то пара, не то газа, скопившегося у горлышка. Вольфзунд строго наказал использовать это только во время заданий. И только по делу.

Вольфзунд подробно объяснил, как пользоваться астролябией, и сейчас изящный прибор висел у Ричмольда на шее, приятно охлаждая кожу на груди. Ричмольду казалось, что от астролябии исходит едва заметная вибрация, словно прибор жаждет скорее отправиться в путь. Помимо астролябии и пузырька хозяин замка вручил астроному три толстые книги с пустыми страницами.

Рич спрятал пузырёк обратно в карман и вздохнул, глядя на серебристо мерцающую звезду, которая одиноко сияла на небосводе в окружении пушистых облаков. Ричмольду показалось, будто звезда подмигивает ему, и он грустно улыбнулся себе под нос. Это последний вечер, когда он может вот так посидеть, оставаясь собой. Вольфзунд предупредил, что с завтрашнего дня магия метки начнёт действовать в полную силу, и сердце Ричмольда замирало в томящей неизвестности. Что с ним будет? Сможет ли он отдавать отчёт в своих действиях? Не наделает ли ошибок? Не обидит ли кого снова? Но было и кое-что, чего он не мог дождаться. Вольфзунд обещал, что по вечерам он снова сможет ходить. Ричмольд зажмурился, воскрешая в памяти то сладостное ощущение, когда утром, впервые после пробуждения, босые ноги касались грубого деревянного пола, чтобы через пару шагов угодить в объятия мягкого шерстяного ковра. Каким обыденным, недостойным внимания это казалось раньше! И как мучительно оказаться лишённым того, что всегда воспринималось как должное.

Балконная дверь скрипнула, и Ричмольд, отвлёкшись от своих мыслей, обернулся. На балкон шагнула Алида, но тут же развернулась и поспешила прочь, едва встретилась взглядом с Ричмольдом. Должно быть, она тоже хотела полюбоваться видом и нечаянно выбрала из множества замковых балконов именно этот.

Рич вздохнул. Он беспокоился о том, как будет проходить их путешествие. Если Алида так и продолжит таить обиду, то у них может и не получиться. По малодушию Ричмольд даже просил Вольфзунда сделать его помощницей Кемару, но тот не разрешил, объяснив, что спутница непременно должна быть человеком и заколдованная девушка-сорока для этого не подойдёт.

Что ж, они хотя бы попробуют. На карте, выданной Вольфзундом, было отмечено несколько деревень и городков, где, по расчётам альюда, может таиться тёмная магия. Астролябия поможет точнее указать места источников, и она же укажет, куда ему возвращаться до полуночи. Ричмольда пугало одно обстоятельство. Что, если он не успеет вернуться? Что, если перевоплощение застигнет его далеко от того места, которое выберет для ночёвки Алида? Он упадёт, беспомощный и обездвиженный? И будет вынужден ждать сумерек, которые принесут новое перевоплощение?

Как бы то ни было, другого выхода нет. Нужно начинать этот путь, выполнять поручение Вольфзунда, занимаясь чем-то настолько странным и невероятным, что с трудом укладывалось у Ричмольда в голове. Он в который раз спросил себя: как вообще получилось так, что они оказались втянуты в события, никак их, по сути, не касающиеся? Почему именно на их долю выпало потакать прихотям этого демона?

Из вечернего мрака вылетел козодой, тёмный и бесшумный, словно тень. Птица села на спинку кресла и издала тихий курлычущий звук.

– Прости, – справившись с комком в горле, шепнул Рич. Ему было неуютно от того, что он разговаривает с птицей, но ещё хуже было думать, что по его вине Герт до сих пор не стал человеком. – Я сделаю всё, чтобы исправить это.

Посмотрев на небо ещё немного, он развернул кресло и покатил обратно в башню. Перед долгой дорогой нужно выспаться. Ну, или хотя бы попытаться заснуть, кое-как справившись с полчищем мрачных мыслей.

Глава 3, в которой Алида ждёт напрасно

– И что бы кто ни говорил, у меня всё-таки есть один неоспоримый талант, – заявил Тиль, прикончив последний пирожок и растягиваясь на холмике под берёзой.

Ветер безмятежно шелестел в листьях, сплетал берёзовые ветви в косы, и с поля тянуло сладким ароматом цветущего рапса. Алида недоверчиво посмотрела на своего нового знакомого.

– В самом деле? И какой же?

– Я в любом – эй, ну не смейся! – абсолютно в любом лесу нахожу лисички. Это мои любимые грибы. Они такие хрустящие и золотистые, если их обжарить в масле с луком, а ещё почти никогда не бывают червивыми, и пироги из них просто великолепные!

– Я предпочитаю белые грибы, – сухо отозвалась Алида. – Всё рыжее с недавних пор вызывает у меня лишь омерзение.

Она бросила быстрый взгляд на Ричмольда. Тот сидел, словно в воду опущенный, и машинальным движением поглаживал перья на крыле козодоя. С тех пор как к ним присоединился Тиль, Рич не произнёс ни слова, хотя раньше всё время предпринимал тщетные попытки разговорить Алиду. И она, признаться, пару раз едва не сдалась.

– Что-то мы рассиделись. Раз все перекусили, пора идти, – проворчала Алида и поднялась с земли, стряхивая прилипшие к платью сухие травинки.

Они вполне могли бы понежиться под берёзами подольше, отдохнуть, подставляя лица тёплому лёгкому ветерку, ведь до следующей деревни, отмеченной на карте, было совсем не далеко – часа два пути. Но Алида решила как можно скорее добраться до места, чтобы избавиться от навязчивого общества Тиля. Сейчас, когда к ним нежданно-негаданно присоединился этот болтливый юноша, она поняла, насколько привыкла к тишине. Тиль без умолку трещал о какой-то ерунде, и его бессодержательные речи странным образом не гармонировали с вечно скорбным выражением лица. Алида пропускала мимо ушей добрую половину того, о чём он рассказывал: она сразу поняла, что Тиль будет заговаривать им зубы, чтобы попытаться вытянуть из них хоть что-то. По горящим глазам Тиля было заметно, как любопытство сжигает его изнутри. Оно и ясно, Алида и сама захотела бы узнать как можно больше, встретив такую необычную компанию.

– Так ты, выходит, брат Клари? – Тиль наконец-то перешёл от пустой болтовни и прозрачных намёков к прямым вопросам. Алида шумно вздохнула и закатила глаза. Молчание, которым они обменивались с Ричмольдом все прошлые дни, теперь казалось ей не тягостным, а даже уютным.

– Какой Клари? – недоумённо спросил Ричмольд, но, видимо, сопоставив что-то в уме, хмыкнул и покосился на Алиду.

В ответ ей пришлось всё-таки посмотреть на Рича и едва заметно кивнуть. Незачем случайному попутчику знать их имена, а тем более какие-то подробности их путешествия. Так что пускай рыжий предатель постарается и сам придумает правдоподобную сказку об их цели.

– А. Этой Клари, – встрепенулся Рич, и Алида едва не застонала. Как же глупо сейчас прозвучали его слова! – Просто мы обычно называем её… э-э… Абикларис. Ну да. Двоюродный брат по материнской линии.

– Милое домашнее имя, – хмыкнул Тиль. Рич слегка покраснел, то ли от стыда, то ли от злости. – Ну, так может, уже расскажете, куда идёте?

– Я же говорила! – напомнила Алида. – Мы идём в Граукс. Это посёлок неподалёку. Но вот тебе совсем не обязательно идти с нами.

– Твоя Клари какая-то неприветливая, – заметил Тиль. – Да и ты собеседник неважный…

Он посмотрел на сонных птиц, словно надеясь найти благодарных слушателей хотя бы в них.

Алида схватилась за деревянные ручки кресла Ричмольда и выкатила его на грунтовую дорогу. Тиль незамедлительно отправился следом.

– Может, тогда телегу остановим? Ты, Клари, богатенькая. Прокатимся до этого Граукса. Всё лучше, чем идти пешком.

– Ага, и ты затащишь его вместе с креслом в телегу, – огрызнулась Алида. Тиль промолчал.

Утром плащ действительно спрятал их от гвардейцев во дворе трактира, но Алида объяснила это Тилю тем, что цвет ткани удачно совпал с цветом листвы куста и стражи просто не заметили их. Тиля такой ответ вроде бы устроил, и он больше не спрашивал про их побег. Однако сама Алида не отказалась бы услышать, почему новый попутчик так боялся попасться страже.

– Тогда, может, – проговорила Алида, чуть замедляя ход и поправляя непослушную прядь волос, упрямо падавшую ей на лоб, – объяснишь, почему бросился наутёк, едва завидел гвардейцев?

– Ну, – протянул Тиль, забегая по дороге вперёд, чтобы видеть лицо Алиды, – я мог бы всё о себе рассказать, если ты, красотка, так хочешь обо мне узнать. Но только при условии, если ты угостишь меня обедом. Или ужином, смотря во сколько мы придём в этот посёлок.

– Да ты только что съел три пирожка! Между прочим, купленные на мои деньги! – возмутилась Алида. – Ну уж нет! Мы с Ричиком идём в Граукс, но ты-то тут при чём? Пойдёшь по своим делам, а от нас отстанешь!

– Так ты, выходит, никакой не Дживс, как сказал сначала, а Ричик, – усмехнулся Тиль. Алида прикусила язык. Не прошло и половины пути, как она уже успела проболтаться! – Так что там насчёт горячего обеда? От холодных пирожков, знаешь ли, в животе всё слипается…

– Иди-ка ты один, нахал! – разозлилась Алида. – Я и так потратила на тебя больше, чем ожидала. Разойдёмся по-хорошему, пока я не… – Она чуть было не сказала «пока я не натравила на тебя птиц», но вовремя замолкла.

– Её лучше не злить, – серьёзным тоном предупредил Ричмольд.

Алида нахмурилась. Ей показалось, или Рич только что обозвал её злюкой? Конечно, она позволяла себе обходиться с ним не слишком доброжелательно, но лишь потому, что сама испытывала сильную обиду. Но это же должно оставаться только между ними! Почему он рассказывает этому Тилю то, что не является правдой?

А может, она действительно настолько увлеклась мелочными проявлениями мести, что на самом деле выглядит озлобленной избалованной девчонкой? Несколько дней шипит на Ричмольда, а теперь ещё и на Тиля. Или он просто хотел пошутить, а она воспринимает всё слишком близко к сердцу?

– На самом деле, – сказал Тиль, срывая травинку и закусывая стебелёк, – я бы не напрашивался на обед, будь у меня другой выход. Но у меня, честно, ни медяка в карманах. И я уже давно мечтаю о нормальном горячем обеде, а не о той бурде, которой меня кормили в трактире в обмен на мою музыку.

– Что ж ты не сменил работу? – поинтересовалась Алида. Она хотела спросить как можно ровнее, но вопрос всё равно прозвучал язвительно.

– Так я же говорил. Хотел спрятаться. Хотя бы ненадолго. Спасибо Первому Волшебнику, хоть туда взяли. Я же на гобое толком играть-то не умею. Выклянчил его у отца совсем недавно. Перед тем, как… А продолжение – после обеда.

Тиль улыбнулся, но его лицо удивительным образом оставалось несчастным. Такой контраст выглядел даже забавно, и Алида слегка улыбнулась в ответ. В самом деле, они не обеднеют от того, что угостят Тиля тарелкой горячего супа. Даже если деньги закончатся, Вольфзунд даст им ещё. Так почему она отказывает несчастному музыканту? Где её прежнее сочувствие и отзывчивость? Заодно скоротает время за разговором, когда будет ждать вечернего возвращения Ричмольда.

– И вовсе я не злюка, кто бы что ни говорил, – произнесла она, скорее желая убедить себя, чем Тиля. – Ладно. Пообедаем все вместе, послушаем твою историю и разбежимся.

Музыкант расплылся в широчайшей улыбке, а Рич промолчал. Алида поняла, что компания Тиля его тяготит, а ещё он наверняка мучительно гадает, успела ли Алида рассказать что-нибудь о них за вчерашний вечер.

* * *

В Грауксе обнаружилась одна весьма обшарпанная, но довольно-таки уютная таверна. Внутри, к удивлению Алиды, пахло не тушёной капустой и дешёвым пивом, а свежим хлебом и кофе с пряностями. Немногочисленные посетители негромко разговаривали, единственная официантка бесшумно семенила по залу, то протирая столы, то принимая и разнося нехитрые заказы.

Путники пришли в посёлок, когда день уже перевалил за половину, и солнечный свет, став из золотисто-жёлтого розовато-персиковым, освещал скромные дома и пёстрые ухоженные палисадники. Уютный Граукс привёл Алиду в настоящий восторг, и она мысленно внесла посёлок в свой список мест, где ей хотелось бы жить после того, как бабушка снова станет человеком.

Они устроились в таверне, заняв столик напротив окошка с геранью на подоконнике, и заказали три миски супа для себя и куриные крылышки для Мурмяуза. Угощение для птиц Алида решила попросить позже: пока они сонные, всё равно есть не будут.

Тиль набросился на обед с такой жадностью, будто не ел несколько дней. Алида фыркнула: она-то знала, что он вовсе не такой голодный, каким хочет показаться! Ричмольд, напротив, спокойно и как-то отрешённо стучал ложкой по тарелке. Он никогда не рассказывал о своих предпочтениях, и Алида думала, что он безропотно съел бы всё, что бы ему ни предложили.

– Ну и, – вскинула бровь Алида, наблюдая, как тщательно Тиль выскребает кусочком хлеба донышко и стенки тарелки. – Где моя оплата? Твоё счастье, что я принимаю в благодарность всего-навсего истории.

– Так и быть, – с притворной неохотой согласился музыкант. – История моя, признаюсь, не самая увлекательная. И весёлого в ней мало.

Он неожиданно помрачнел, улыбка сползла с лица, словно смытая дождём. Алида поняла: он просто хотел выговориться, поделиться с кем-то тем, что тяготило. Алиду неожиданно кольнуло сочувствие, и ей стало даже стыдно за то, что она хотела поскорее отделаться от его общества.

– В общем, я самый обычный парень, – начал он, отодвигая пустую миску. – Не пай-мальчик, но и ничего плохого никому не делал. Мы с родителями и сестрёнкой жили в Зелёном Логе, это крошечная деревушка в пару улиц, находится чуть западнее Биунума. У нас было небольшое хозяйство: куры, свиньи, поле картошки, кукурузы и фасоли. Фасоль у нас особенно урождалась. Стручки длинные, мягкие, к августу они наливались такими соками, что, казалось, дотронься – и лопнут, и посыплются на землю мясистые, тёплые от солнца бобы. А ещё за нашими полями текла речка, и мы с другими мальчишками часто ловили там рыбу. Матушка потом запекала её в толстом слое соли. Или отец варил уху – душистую, пахнущую костром. А Никана, моя маленькая сестрёнка, по утрам всегда помогала матери по хозяйству, а вечерами, когда спадал летний зной, уходила с подружками в рощицу, собирать ягоды. Матушка как-то пожурила её, мол, маловато набрала, а она призналась, что половину собранного всегда съедает, и в корзинку мало что попадает.

Тиль улыбнулся, глядя куда-то в пустоту, как будто наяву увидел картины своей прежней жизни. Алида неуютно поёжилась. Соглашаясь его выслушать, она полагала, что музыкант расскажет какую-нибудь ничего не значащую дребедень, что-то несерьёзное, наполовину шуточное. Но Тиль, казалось, действительно вздумал предаться воспоминаниям. Алида бросила взгляд на Ричмольда, но тот по-прежнему вдумчиво жевал, не глядя по сторонам. Алида слегка пожала плечами. Пусть Тиль продолжает. Она не понаслышке знала, как мучительно иногда хочется выложить всё, что томит душу. И неважно, кто окажется слушателем: главное, выпустить то, что скопилось внутри.

– Словом, живём мы здорово. Точнее, жили… – Тиль быстро облизнул губы. – Так здорово, что и ты, Клари, наверняка осталась бы погостить на недельку-другую, случись тебе проезжать мимо Зелёного Лога. Домишки наши хоть небогатые, но всегда чистые и опрятные. С полей пахнет зеленью, цветами, а в конце лета – спелыми овощами. Да у нас даже куры ходят такие чистенькие, всё равно что твой кот! И жилось нам довольно неплохо. Сыто. Вот, даже инструмент отец мне прикупил. Он как увидел, что я вырезаю дудочки из черёмуховых веток, вбил в себе в голову, что мне нужно что-то посерьёзней. Надеялся, что я выучусь и уеду в город, буду служить музыкантом где-нибудь в приличном месте. Выбьюсь в люди, так сказать.

Тиль бережно погладил свой гобой, улыбаясь ему, словно хорошему другу. Алида пока слушала молча, попивая только что принесённый официанткой мятный чай.

– Всё хорошо было, только знаешь, как иногда случается: живёшь-живёшь, в ус не дуешь, думаешь, ну что может измениться? День идёт за днём, все они похожи, как зёрнышки на кукурузном початке, а потом раз – и будто кто-то сверху обрезает верёвку, по которой ты вверх карабкаешься. И ты уже лежишь на земле, потираешь ушибленную задницу и думаешь, что тебе с этой оборванной верёвкой, которая по-прежнему у тебя в руках, делать? Как дальше-то быть?

– Знаю, – тихо ответила Алида. Ей стало не по себе, и она поёрзала на стуле. С прежней яркостью вспомнилась та страшная ночь, когда буря не только разрушила их с бабушкой дом, но и изменила жизни. Она до сих пор задавалась вопросом: как так вышло, что именно у них оказался футляр со страницей? Почему именно ей было суждено лишиться всего, что составляло её милые, тихие будни? Воистину, Тиль прав: кто-то наверху просто обрезает верёвку, по которой ты карабкаешься вверх, навстречу будущему, ты теряешь всякий ориентир и просто не понимаешь, что со всем этим делать…

Ещё чуть-чуть, и она совсем расклеилась бы. Алида неровно втянула носом воздух и приказала себе успокоиться. Вольфзунд готов им помочь, пусть и не бескорыстно, и всё ещё может закончиться хорошо. Алида увидела, что Ричмольд нерешительно протянул к ней руку, словно хотел утешить. Фыркнув, она отстранилась. Не хватало ещё, чтобы он возомнил, будто она нуждается в его сочувствии! Да если бы он не поступил, как последняя свинья, и загадал-таки, чтобы наставники снова стали людьми, у всех них сейчас началась бы новая счастливая жизнь!

Но тут же Алида подумала, что Вольфзунд не исполнил бы желание Рича просто так, а в любом случае дал бы ему задание. Так что ей пришлось признать, что вряд ли к бабушке вернулся бы человеческий облик, даже если бы Рич сразу попросил об этом Вольфзунда.

– И что же произошло, Тиль? – Алида встряхнула головой, чтобы прогнать мрачные мысли, и сделала глоток чая. Напиток успел чуть остыть, но всё равно вкус мяты успокаивал.

– В один день всё стало не так, – вздохнул Тиль. – Мы с отцом поехали в город. Мы наведываемся туда один раз за сезон, чтобы передать в министерство торговли данные о наших урожаях и прибыли. Они там считают, какой налог мы должны заплатить, а потом с этой бумажкой нужно идти в ведомство по делам фермеров, чтобы получить выписку на оплату, а потом… В общем, отец взял меня с собой в Биунум. Мать и Никана составили список, что мы должны прикупить. Ну, там, лекарства для скотины, новые сапоги, отрезы ткани, бумага… Никана очень просила меня купить ей фарфоровую куколку, хотя бы самую маленькую. Я даже видел в Биунуме такую лавку, где продавались жуть какие хорошенькие куколки, но страсть какие дорогие. Там ещё заправляет миловидная иноземка. На обратном пути я бы обязательно купил игрушку. Пусть даже пришлось бы отказаться от того, что я хотел приобрести для себя. Никана, она такая… Она бы тебе понравилась, Клари! Самая ласковая девчонка. Смешливая такая.

Тиль снова посмотрел куда-то в сторону с мечтательной улыбкой. Солнце заглянуло в окно, заплясав на взъерошенных каштановых волосах музыканта. Его лицо выглядело совсем мальчишеским, а в грустных глазах, как ни странно, сейчас зажглись озорные искорки. Алиде подумалось, что в былые времена он был весельчаком и душой компании, а сейчас вынужден прятаться по захолустным деревенькам, совсем один. «У меня был Мурмяуз. И Рич. Я не была так одинока, – подумала Алида. – Наверное, Тилю сейчас очень тяжело».

– Отец всю дорогу возмущался, что Магистрат с недавних пор ввёл новый налог на земельные наделы. Мол, при возделывании трёх и более разных культур фермер платит на треть больше, чем тот, кто выращивает, скажем, одну картошку. А кто, скажи мне, содержит своё хозяйство и выращивает что-то одно? Так не проживёшь. И не прокормишься. Получили мы, значит, расчёт в министерстве, и отец как начал ругаться. Налог получился просто сумасшедший! Нам ни за что не хватило бы денег на зиму, если б мы его заплатили. И это при том, что бедными мы никогда не были. Нас, конечно, выперли из зала, а отец прямо на ступенях министерства разорвал бумажку. Я понял, что после такой нервотрёпки ему нужно промочить горло, ну и сам предложил ему заглянуть в «Сизого гуся». Ну, кабак такой, может, слышала. Хотя откуда тебе знать…

– Я слышал, – подал голос Ричмольд и тут же покраснел. Алида бросила на него презрительный взгляд. Ошивался по кабакам, значит? А строил из себя примерного мальчика.

– Ну вот, – просиял Тиль. – Туда-то мы и пошли. А там народу – тьма! И многие из них – такие же деревенские работяги, как мы с отцом. И все обсуждают новый налог. А если ещё честнее, то кроют Главу и весь Магистрат такими словами, которые ты, Клари, небось, и не слышала никогда. Отец к ним присоединился. Рассказал, как разорвал бумагу и в морду чиновнику кинул. Приукрасил, конечно. – Тиль усмехнулся, восхищаясь смелостью отца. – Но такой уж вот мой папаша. Любит покрасоваться. А кто не любит? И до того мужики разорались, что весь кабак стал на них пялиться. Шумели, выпивали, обсуждали, что и как сделали бы с Магистрами и всеми их гнилыми министерствами, а заодно и с полоумным королём, который никак не вступается за народ. Всё было бы хорошо, но кто-то настучал. В кабак ворвались королевские гвардейцы. И арестовали всех, кто вслух осуждал власть. Сказали, в столице недавно было совершено покушение на короля, значит, все недовольные попадают под подозрение. И им всё равно, что мы-то в Биунуме, а король сидит в Авенуме. Какие-то люди, значит, противятся нынешнему укладу. Я чудом удрал. Отец оттолкнул меня к двери и закрыл собой, а сам стал драться со стражами. Конечно, его повязали, как остальных «бунтовщиков». Я видел издалека. Только вот мою рожу всё-таки, думаю, запомнили. Один так пялился, как я к двери жмусь, прямо просверлил глазами, только подойти ко мне не мог: отец как раз так зарядил ему в челюсть, что у того аж глаза скосились.

Тиль замолчал.

– Ну, а почему ты не вернулся домой? – спросила Алида. – Мать и сестра ждали тебя. Да и отца, наверное, уже освободили. Или как?

– Нет, – покачал головой Тиль. – Противников власти считают причастными к покушению на короля. Ну, ты понимаешь. Любого, кто высказывается против, готовы обвинить в чём угодно. Их нескоро отпустят. Если вообще отпустят. Да и меня, должно быть, разыскивают. Нет, домой мне нельзя. А если они узнали, где я живу? Поймают и арестуют. А если по пути выследят? И маме с Никаной достанется. Нет, Клари. Единственное, что мне остаётся, – прятаться. Что я и делаю.

– И зачем ты нам это всё рассказал, если так боишься, что тебя найдут? – нахмурилась Алида. – Вдруг за поимку мятежников назначена награда? А если я тебя сдам?

По лицу Тиля пробежала тень. Видимо, он настолько горел желанием поделиться своей бедой хоть с кем-то, готовым выслушать, что даже не подумал о возможных последствиях. Он замялся.

– И, кстати, – продолжила Алида. – Твоей семье нужна помощь. Что думают сестра и мать? Они не дождались двух мужчин из обычной поездки в город! Если бы ты устроился на работу, то получал бы деньги. Жил бы сам нормально, а часть отправлял домой. Зачем играешь на своём дурацком гобое во Всевышнем забытом трактире? Тебе не кажется, что это неразумно?

– Отец хотел, чтобы я стал музыкантом! – попытался оправдаться Тиль.

– Признайся, ты просто слишком ленив, чтобы трудиться. Гораздо проще пиликать на дудке и плакаться на судьбу. Бездействие ещё никого не спасало.

– Ты просто не понимаешь, каково это: остаться без всего, чем жил раньше! Ты-то богачка, Клари, куда тебе до бед простых людей!

Тиль выглядел разозлённым и раздосадованным. Он явно не рассчитывал на такую реакцию, да Алида и сама не ожидала, что так резко ответит незадачливому музыканту, который всего-то ждал сочувствия. Но его последние слова вывели её из равновесия.

– Действительно, откуда мне знать?! – зашипела она. – Да мы с Ричем только и делаем, что скитаемся по деревням, ища ночлег! Ты даже не представляешь, через что мы прошли и что нам ещё предстоит! Твои проблемы легко решить, ты не втянут в чужие игры и не зависишь от магии! Ты приземлённый и обычный человек, и твои беды такие же приземлённые!

Она прикусила язык, поняв, что снова сболтнула лишнего. Ричмольд нахмурил брови и забарабанил пальцами по столу. Наверное, думал, как они будут оправдываться, но Алида решила, что малознакомый юноша не стоит их оправданий. Она резко встала из-за стола, покопалась в сумочке и положила рядом с пустой тарелкой несколько монет.

– Пойдём, Рич, – сказала Алида, впервые за несколько дней обращаясь к своему попутчику. – Мы не будем больше ничего говорить. Прощай, ленивый музыкант Тиль. Несмотря ни на что, я желаю тебе вновь обрести всё, что ты потерял.

– Клари, подожди! – воскликнул Тиль и, когда Алида проходила мимо, схватился за её сумку, пытаясь остановить. – Можно, я пойду с вами? Я буду играть вам… а потом останусь где-нибудь в большом городе. Там, где меня не узнают и не станут искать.

– Ты говоришь так, будто твоими портретами увешаны все столбы. Никто тебя не ищет, Тиль, на самом деле ты просто мальчик, который захотел приключений. Возвращайся к сестре и матери и думай, как вытащить отца. Сейчас ты – единственный мужчина в своей семье, и должен сделать всё, чтобы не стало слишком поздно. Ты знаешь, что твой отец не участвовал в покушении на короля, значит, можешь отстоять правду. Спеши, пока всё можно исправить.

Алида отцепила пальцы Тиля от своей сумки и покатила кресло с Ричмольдом прочь из таверны. Она не стала оборачиваться: пусть Тиль поймёт, что она больше не намерена с ним нянчиться. Их уговор исчерпан: она угостила его горячим обедом (хотя он этого и не заслуживал), а он рассказал свою непритязательную историю. Алида думала, что разговор с Тилем поможет ей развлечься и забыть о своих тяготах, но теперь на душе стало только тяжелее. И не только от того, что новый знакомый повёл себя не так, как подобает взрослому и ответственному мужчине.

Алида воображала, что после уничтожения Манускрипта всё станет по-другому. Совсем всё: жизненный уклад, городские дела… Она надеялась, что, стоит магии высвободиться из книги, как всё кругом заиграет новыми красками, наполнится волшебством. «И как ты себе это представляла? Думала, феи начнут летать над кустами, рассыпая по воздуху сверкающую пыльцу? Или Мурмяуз вдруг заговорит человеческим голосом, а в озёрах заведутся красавицы-русалки? Мечтала, что всё станет как в сказках?» – горько подумала Алида. Нет, она уже убедилась, что сказки, если и претворяются в жизнь, то поворачиваются самой жуткой и неприглядной стороной. А всё, что можно назвать «чудесным», выдумано только для того, чтобы занимать историями маленьких детей.

На самом же деле всё стало только хуже. Глава Магистрата мёртв по её вине, на короля, как оказывается, совершено покушение, народ начинает в открытую возмущаться. Жандармы и гвардейцы не могут арестовывать всех подряд и по-прежнему бросать их в темницы под Библиотекой. Знали ли те, кто возводил её много столетий назад, что красавица-Библиотека станет символом страданий и горя?

Мало того, что в городах начинает попахивать восстаниями и, чего доброго, гражданской войной, так ещё и тёмная магия клубится повсюду. Если верить Вольфзунду, то она может быть гораздо опасней всех городских волнений и с ней нужно разобраться как можно скорее.

Тиль так и остался сидеть за столом, а Алида не обернулась, чтобы попрощаться.

* * *

Найти ночлег оказалось легко. Радушная женщина из местных охотно сдала путникам комнату в своём небольшом, но чистом и светлом доме. Ричмольд – точнее, другой – ускользнул наружу, едва первая несмелая звёздочка зажглась в лиловом небе. Неясыть и козодой тоже упорхнули, и Алида с Мурмяузом, устроившись за покрытым кружевной скатертью столиком, принялись перебирать содержимое дорожной сумки. Алида захотела ещё раз убедиться, что всё необходимое у них есть. Она вытряхнула вещи на стол и стала внимательно просматривать.

Самое важное, что было в сумке, – небольшой холщовый мешочек с травами и снадобьями. Незадолго до отбытия Симониса отыскала в замке Алиду и протянула ей аптечку, которую собрала сама. Помимо сушёных душистых трав и маленьких бутылочек с настоями чаровница положила в мешочек и свои колдовские зелья. Алида поднесла к свету баночку с какой-то густой серебристой мазью. Симониса рассказывала, что это снадобье помогает снять даже самую сильную боль… Алида от всей души надеялась, что ей не придётся откупоривать крышку. Ещё в аптечке была берестяная коробочка с непонятными тёмными шариками. По словам чаровницы, они снимали жар и дарили крепкий целительный сон, но Алиде упорно казалось, что к изготовлению чудо-шариков были причастны олени. Золотистый порошок, насколько она помнила, предназначался для обеззараживания ран и остановки кровотечений. Снадобья травницы-чаровницы казались Алиде настоящими сокровищами, которые она была готова рассматривать днями напролёт, любуясь и гадая, сколько мастерства и тайных ингредиентов необходимо для их создания.

Алида решила пересчитать оставшиеся деньги и осмотрелась в поисках кошелька. Странно, она вроде бы всё вывалила из сумки на стол… но небольшого, сшитого из плотной ткани и украшенного вышивкой кошелька нигде не было видно. Она заглянула в сумку. Ничего… Алида пошарила по карманам, обнаружила там несколько монет, но кошелёк, кажется, исчез. Она ещё раз ощупала ладонями поверхность стола, будто кошелёк мог вдруг стать невидимым. Но на шероховатой кружевной скатерти ничего нового не обнаружилось. И тут она всё поняла.

Алида застонала и с глухим стуком опустила голову на стол. Ну конечно! Тиль неспроста так крепко ухватился за её сумку. Проходимец утащил её кошелёк. Не зря он постоянно говорил о деньгах, напрашивался на угощение за её счёт и называл её богачкой. А она-то давала ему советы, старалась помочь! Доверчивая дурочка!

Благо Алида догадалась рассовать горстку монет по карманам платья и плаща. Были бы на ней туфли, и в обувь положила бы… Алида сокрушённо покачала головой и пошире открыла окно. Деревянная рама щёлкнула, ветерок колыхнул ажурные тюлевые занавески и приятно дохнул в лицо. Георгины, разросшиеся в палисаднике, заглядывали в комнату через окно, словно любопытные зеваки. На заборе щебетали зяблики. Алида прислушалась к ним, но птицы, судя по всему, просто болтали о ничего не значащих мелочах. Они не принесли никаких важных вестей. Что ж, если ничего плохого не приключилось, то это само по себе хорошо.

Конечно, она не собиралась долго горевать об украденном кошельке, но всё равно было неприятно чувствовать себя обворованной. Алида пересыпала немного монет из кармана в сумку и развернула карту, которую составил для них Вольфзунд. У Ричмольда была точно такая же. Алида провела пальцем от замкадо Граукса и дальше, по прочерченной пунктиром дороге. Следующим пунктом было место под названием Западный Дол. До него ещё прилично идти… Да и местность трудная: рощи вперемежку с топями. На карте поселение обозначалось чёрной звездой, тогда как все предыдущие были отмечены только жирной точкой. Алида нахмурилась. Почему она не догадалась повнимательнее рассмотреть карту раньше и спросить у Вольфзунда, что это означает? По спине пробежал неприятный холодок. Алида вздрогнула от неожиданности, когда Мурмяуз упёрся широким лбом ей в ногу и ободряюще заурчал.

– Ты, как всегда, знаешь, когда мне требуется утешение, – проворковала Алида, поднимая кота на руки. Его приятная тяжесть успокоила её и даже немного воодушевила. – Спасибо, дружок. Если бы не ты, я бы давно сошла с ума, волнуясь по всяким мелочам. Знаешь, о чём я подумала? – Она пощекотала кота под подбородком. – Пойдём и попросим у хозяйки мисочку сливок для тебя. Я вполне готова потратить монетку на любимого друга.

* * *

В отличие от Граукса, приветливого и чистого посёлка с ухоженными садами и опрятными домами, Западный Дол производил прямо-таки противоположное впечатление. Дома здесь были не каменными, а сплошь из какого-то серого дерева, со временем почерневшего и кое-где поросшего лишайниками от сырости. Вечерний туман обволакивал селение, стелясь вдоль главной дороги, и из-за его клубящейся мутной мглы нельзя было различить ничего дальше первых нескольких строений.

Острые крыши тянулись ввысь, и вытянутые вверх дома в два-три этажа с презрением поглядывали на путников узкими тёмными окнами. На болоте, которое раскинулось за перелеском позади деревни, громко квакали лягушки. Из-за близости топей здесь было прохладно и сыро, словно вместо лета внезапно наступила промозглая осень, и Алида плотнее куталась в свой зачарованный плащ.

И всё же помимо сырости и запустения здесь было что-то ещё. Сам воздух в этом месте казался другим, тревожным и зыбким, словно за ветхими домами и кряжистыми соснами таился кто-то – или что-то, неотрывно следящее за непрошеными гостями. Ричмольд хмурился, но молчал. Наверное, он тоже ощущал эти мерзкие мурашки, бегающие под одеждой. Алида изо всех сил гнала нехорошие предчувствия, убеждая себя, что они абсолютно беспочвенны. Надо думать о чём-то насущном и приземлённом, и тогда мрачным мыслям просто не останется места.

Что-то подсказывало ей, что здесь не найдётся ни трактира, ни постоялого двора, ни крошечной гостиницы. Значит, надо договориться с кем-то из местных жителей и попроситься на ночь в дом. Как назло, никого на улицах не встречалось, только стайки чёрных и белых кур копались у покосившихся заборов. Пройдя по дороге ещё немного, Алида остановилась.

– Никуда не укатывай, – буркнула она Ричмольду и поднялась на крыльцо дома, выглядящего свежее других. Здесь хотя бы краска на двери не сильно облупилась.

Алида осторожно постучала и закусила губу, приготовившись ждать.

– Что надо? – раздался неприветливый голос изнутри. Хозяйка даже не удосужилась открыть и посмотреть, кто пришёл.

– Нам бы… на ночлег устроиться, – попросила Алида. – Мы заплатим!

Тишина продлилась около минуты, и Алида решила было, что не дождётся ответа, как вдруг голос прозвучал снова:

– Мы чужих не берём. И никто из порядочных людей мимо нас не проходит, шваль одна. Так что проваливайте.

Послышались удаляющиеся шаги, и Алида, вздохнув, спустилась с крыльца.

– Так, Мурмяуз, не расстраивайся, – сказала она нарочито громко, чтобы не только кот, но и Ричмольд услышал её. – Отказали здесь, значит, примут в другом месте. Пошли дальше!

В следующих двух домах её стук просто проигнорировали. Зато в четвёртом дверь открыл худощавый мужчина средних лет и даже вышел навстречу, скрестив руки на груди и как бы невзначай закрывая собой вход в дом.

– Чем могу?.. – хмуро осведомился он, глядя на Алиду.

– Нам нужен ночлег, – заявила она, заглядывая мужчине в лицо снизу вверх. – Нас двое людей и кот… и две птицы. Но они пока не прилетели. Мы заплатим! У нас есть деньги, вот. – Алида продемонстрировала монетку и запнулась, ожидая ответа.

– Кот, говоришь? – усмехнулся мужчина.

– И две птицы, – добавила она.

– Даже так… Что ж, есть у меня подходящее место для вашей компании. Пойдём.

Он спустился со ступеней и махнул рукой, делая знак идти за ним. Алида подбежала к Ричмольду и покатила его кресло вслед за мужчиной. Хозяин завернул за угол дома и, пройдя по раскисшей чёрной земле, остановился напротив приземистого строения, возведённого из того же серого дерева, что и дома.

– Добро пожаловать, – хмыкнул он, распахивая покосившуюся дверь.

Оттуда донеслись запахи сена и навоза. Алида поморщилась.

– Но это же скотный двор!

– А куда вам ещё с вашим зверинцем? – усмехнулся хозяин и сплюнул на землю. – Там есть свободная пристройка. И даже пара матрасов свёрнутые лежат. Тепло и относительно сухо. А в доме нам и самим не развернуться, семья большая. Что, пойдёт? Соглашайся, всё равно никто вас больше не пустит. У нас не любят чужаков. Места, прямо скажу, не знаменитые, смотреть тут нечего, так что вокруг одни местные, если только ворьё какое занесёт.

Алида задумалась. Вечерело, и уже скоро Ричмольд должен отправиться на поиски магических источников. Нельзя, чтобы кто-то увидел, как неходячий парень встаёт с кресла и как ни в чём не бывало отправляется куда-то в ночь. А судя по тому, как их принимали в других домах этого недружелюбного посёлка, надеяться действительно большене на что.

– Вы получите оплату, только если покормите нас ужином. И не абы каким, а свежим и горячим, – твёрдо заявила она. – Я плачу вам как за настоящую комнату на постоялом дворе. Значит, могу просить то, на что могла рассчитывать в подобном месте.

Мужчина, сощурившись, посмотрел на неё, что-то прикидывая, потом на Ричмольда и, сплюнув ещё раз в чёрную грязь, медленно кивнул.

– Идёт. Расскажешь хоть, что за нелёгкая привела вас сюда? Не каждый день видишь приезжих.

– Нет, не расскажу, – покачала головой Алида и шагнула внутрь, чтобы осмотреть место их будущего ночлега.

В хлеву оказалось довольно сухо и не пахло ничем, кроме сена. Матрасы чуть отсырели, но в целом были в сносном состоянии. Когда она развернула первый матрас, оттуда выскочила упитанная серая мышка и поспешила скрыться в соломенном настиле. Мурмяуз тут же бросился в погоню.

Хозяйка, маленькая стройная женщина, выглядевшая намного моложе мужа, принесла миски с густой похлёбкой, весьма недурно пахнущей. Худощавый вихрастый мальчишка, хозяйский сын, по просьбе Алиды приволок масляную лампу и спички, предупредив, чтобы она тщательно очищала от сена пол в том месте, куда захочет поставить лампу. Алида пообещала бдеть.

Рич, как ему и полагалось, ушёл, едва сгустились сумерки, и Алида осталась в обществе Мурмяуза. Она зажгла лампу и достала со дна сумки клубок шерсти и крючок. Брать с собой книги было тяжело, и, собираясь в путь, она решила, что вязание поможет ей скрасить ожидание. К этому времени туман окончательно заволок деревушку, и в окне ничего не удавалось разглядеть кроме густой серой мглы. В сене на полу прошуршала ещё одна мышь, и Мурмяуз стремительно бросился за добычей.

Минуты протекали медленно, сплетаясь в часы, как петельки ниток – в объёмный шарф. Алида не была искусна в вязании, но рассудила, что шарфы никогда не бывают лишними: после лета неизменно приходит осень, и неизвестно ещё, где и как им придётся её встретить.

Если раньше Алида была уверена, что возвращение бабушки – дело пары месяцев, то сейчас она совсем не была так же радужно настроена. Ричмольд заполнил только несколько страниц первой книги. Ещё две книги оставались совершенно пустыми, а Вольфзунд обещал дать ещё, когда эти заполнятся. И сколько раз это будет повторяться? Очевидно, что выполнение задания может растянуться на долгое время. Откуда ей знать, сколько ещё этой чёрной магии таится в окрестностях? Сколько времени ещё понадобится? Месяцы? А если годы? Алида сосредоточенно сдвинула брови, внимательно отсчитывая петельки. Она не хотела признаваться себе, что Вольфзунд ловко втянул их в практически бесконечное задание. Он снова победил.

Масло в лампе закончилось через пару часов. Алида отложила вязание и прилегла на матрас. Из-за тумана воздух в помещении наполнился влагой, и дышать было трудновато. К запаху сырости, леса и болот отчего-то примешивался слабый запах гари. Сквозь небольшое окно проникал стылый ветерок, пропитанный склизким духом окрестностей. Алида приготовилась лежать без сна, глядя в темноту. Самым сложным было не закрыть глаза и не заснуть – особенно в такой тьме, неотличимой от той, что затмевает разум на пороге сна.

Снаружи стрекотали кузнечики и распевали лягушки, изредка можно было услышать, как в соседнем хлеву сонно шуршат соломой свиньи. Алиде показалось, что полночь должна была уже давно миновать. Но где же Ричмольд? Может, на самом деле ещё рано, просто из-за темноты этой безлунной ночи кажется, что уже поздно? Или он не может найти дверь в темноте? Она ждала, не разрешая себе заснуть, и поглаживала Мурмяуза, который, вдоволь наловившись мышей, свернулся на матрасе у неё под боком и сыто урчал.

Она лежала, глядя в квадратик неба, виднеющегося в окне. На фоне тёмно-серой стены он выделялся пятном глубокого бархатисто-синего цвета. Алида со вздохом перевернулась на другой бок и незаметно для себя закрыла глаза. Она только сейчас поняла, что сильно вымоталась за день. Дорога в Западный Дол заняла много времени, по пути приходилось то и дело объезжать болотистые рытвины и избегать сосновых корней, узловатыми пальцами выступающих на поверхности земли. Лежать, пусть даже в хлеву на отсыревшем матрасе, было неописуемо приятно.

Сон всё-таки сморил её…

Алида рывком села на матрасе и ошарашенно завертела головой. Небо за окном из чёрно-синего стало зеленоватым. Занимался рассвет. Где-то в деревне хрипло прокричал петух. Она встревоженно перевела взгляд на соседний матрас, заранее подозревая, что там увидит. Так и есть. Пусто. В углу сиротливо ютилось кресло с колёсами, и при виде его сердце Алиды по-настоящему сжалось. Ночь прошла, но Ричмольд так и не вернулся. Сегодня она ждала напрасно.

Глава 4, в которой ненависть сильнее разума

Западный Дол Ричмольду сразу не понравился. И дело было даже не в промозглых серых туманах, бродивших над землёй, и не в старых покосившихся домах, и даже не в неприветливых жителях. Просто воздух здесь был чужим. Он даже пах по-другому. Пах магией.

Нигде ещё Рич не встречал, чтобы странный дух, одновременно напоминающий аромат ночных фиалок и жжёных спичек, ощущался так явственно. Он появлялся – едва ощутимый – каждый раз, когда он заполнял пергаментные страницы Чёрной Книги витиеватыми нестройными письменами. Так пахло, когда Ричмольд на закате дня поднимался с кресла. Но здесь, в посёлке, этим запахом был напоён сам воздух, как трактир – ароматами горячей еды, а яблоневый сад осенью – терпким запахом спелых яблок.

Определённо, это место таило большую опасность. Вольфзунд предупреждал, что здесь придётся задержаться на несколько дней. Населённые пункты, обозначенные на карте звёздами, дали убежище большим скоплениям тёмных сил. Неизвестно, почему тьма затаилась именно в этих местах, но что-то притянуло её сюда: то ли зловещие болота, то ли старые дома, напитанные воспоминаниями и чувствами многих поколений людей.

Незаметно, как тень, Ричмольд выскользнул из хлева, любезно предложенного местным жителем в качестве ночлега, и поспешил укрыться за ближайшими деревьями. Не стоит никому попадаться на глаза.

Он прижался спиной к еловому стволу и глубоко втянул носом вечерний воздух. Запах фиалок и спичек стал чувствоваться ещё ярче. Рич потёр ладонью предплечье: то место, где появилась метка Вольфзунда, неприятно пекло. Наверное, из-за того, что в окрестностях пряталось слишком много магических источников. Он вытащил из-под рубашки астролябию, и ему показалось, что сегодня прибор стал тяжелее, чем всегда. Алидада, заострённая стрелка, закреплённая в центре диска, нетерпеливо подрагивала. Ричмольд накрыл её ладонью, успокаивая, словно разволновавшегося питомца. Стрелка покрутилась ещё немного, а потом замерла, уверенно указывая на северо-запад. Рич поднёс прибор к глазам, примериваясь. Спустя миг из стрелки, потеплевшей от прикосновения его рук, вырвался тоненький луч серебристого сияния и заструился меж древесных стволов.

Ричмольд несколько раз пытался проделать этот трюк днём, сидя в кресле, но выходило только тогда, когда неведомая сила заставляла его подниматься с наступлением сумерек и отправляться на поиски необъяснимого. Юноша хмыкнул. Он с таким нетерпением ждал, когда Вольфзунд научит его пользоваться астролябией, и с таким жадным интересом внимал его объяснениям, но жутко разочаровался, когда понял, что вместо старинного астрономического прибора ему подсунули магическую вещь. Конечно, здесь было замешано волшебство, металл оказался пропитан какими-то чарами насквозь. И этот серебряный луч, указывающий куда-то вдаль, несомненно, был не чем иным, как проявлением волшебной силы, которая тянулась к источникам.

Близкое присутствие магии, этой не поддающейся научному объяснению стихии, до сих пор оскорбляло Ричмольда до глубины души. Правда, отчасти он смирился с этой новой «неправильностью» мироустройства и даже благословлял её в те моменты, когда первая вспыхивающая на небосводе звезда одаряла его утерянной способностью ходить.

Воистину, вставать с кресла было пьяняще-прекрасно. Ещё прекраснее было шагать, самостоятельно выбирая свой путь, а не зависеть от мелкого, семенящего шага Алиды. И не биться затылком о спинку кресла каждый раз, когда она решала напомнить ему о своей обиде.

Он постоял под елью ещё немного, ожидая, пока серебряный луч станет ярче. Ощущение покалывания в пояснице, которое появлялось за несколько минут до перевоплощения, уже почти прошло. Вместо него в груди разливалось новое чувство: приятное ощущение уверенности, граничащее со вседозволенностью. Он – властелин этой ночи, идущий на зов неизведанной силы, которая манит его к себе. Дурман свободы, вино новых свершений кружили голову, но ещё не утихшая в душе прежняя робость мешала сделать первый шаг навстречу туману.

Но тут ему в грудь словно вонзился невидимый крюк и потянул, нетерпеливо таща в сторону темнеющей на фоне зеленоватого неба рощи. Ричмольд стиснул зубы и повиновался. Он ненавидел, когда Вольфзунд так делал. В открытую он никогда об этом не спрашивал, но догадывался, что предводитель альюдов использует этот фокус, проделывая какие-то манипуляции с его волей.

Ноги захлюпали по влажной земле, подошвы сапог вдавились в раскисшую хлябь. Порыв ветра донёс сильный запах магии, и по хребту Ричмольда пробежали колючие мурашки. Он попытался остановиться или хотя бы чуть сменить направление, но что-то невидимое упорно тянуло его только вперёд, туда, куда указывал луч, вырвавшийся из астролябии. В горле заклокотал гнев.

Гнев и раздражение не были эмоциями Ричмольда. Но и он уже не принадлежал себе. Тот, другой, просыпающийся вечерами, навязывал ему свои ощущения, и собственная сущность Рича скромно отходила на второй план.

Он расправил плечи и зашагал нарочито медленнее, чем мог бы, чтобы показать, что он отправился по следу луча самостоятельно, а не по приказу Вольфзунда. Уверенность в своих силах и незнакомая прежде дерзкая смелость всё больше наполняли его существо, и Рич широко ухмыльнулся. Как славно не сутулиться, стесняясь своей долговязой фигуры! Как славно в открытую смотреть на мир, а не украдкой, исподлобья, вечно робея перед незнакомцами и страшась быть втянутым в неловкий разговор!

Почти во всех домах оставшейся позади деревни уже погасли огни, только в одном-двух окнах ещё мерцали оранжевые блики. Впереди стелился туман, как разлитое молоко, в болотах лягушки тянули хриплую песнь, а в пролесках, где мёртвых деревьев было больше, чем живых, звонко вздыхали сплюшки, перекликаясь с сородичами.

Ричмольд обошёл особенно влажный участок земли, крепко держа перед собой астролябию, чтобы серебряный луч не оборвался. С покорёженной сосны сорвалась ворона и с карканьем пролетела над головой. Ричмольд выругался и нервно отскочил в сторону. Луч померк на миг, но скоро снова засиял. Несколько ворон слетели с деревьев вслед за своей предшественницей, хрипло вскрикивая и шумно взмахивая крыльями. Рич задрал голову, и птицы вдруг сбились в стаю и принялись кружить над ним, иногда сталкиваясь друг с другом и недовольно клокоча. Ричмольд поёжился. Эта перемена в вороньем поведении показалась ему странной и нелогичной и даже немного напугала.

Он осторожно обошёл небольшое болото, коварно разлившееся между последними постройками и перелеском, и самодовольно хмыкнул. Будь он сейчас тем же неуклюжим увальнем, каким был раньше, ему ни за что не удалось бы отыскать сухой путь и почти не испачкать сапог! Вороны, покружив и покаркав ещё немного, устремились в лес, видимо, поняв, что ничего интересного им от путника не добиться.

Ричмольд обошёл топь и шагнул в рощу. Стволы и ветки казались непроглядно-чёрными, лишь макушки деревьев отливали сединой в свете луны. Зато там, где пролегал путь серебристого луча, испускаемого астролябией, трава и низенькие кусты искрились ярко, словно подёрнутые инеем. Луч скользил между деревьев, хитро извиваясь, и Ричмольд прибавил шаг. Его сердце застучало сильнее, в груди стало жарко, от плеч до кончиков пальцев пробежала дрожь нетерпения. Он ощущал себя как гончий пёс, учуявший раненого зверя. Сейчас, сейчас… ещё пара шагов…

Он выбежал на открытую поляну, освещённую луной. Несколько ярких звёзд сияли в промежутке между деревьями, но сейчас они совершенно не занимали его. Важно было лишь одно. То, что находилось чуть дальше, в дальнем конце прогалины.

Луч указывал на скопление из нескольких бесформенных облачков, с первого взгляда похожих не то на клубы тумана, не то на странные огни. Серебристые отблески подсвечивали бестелесные сгустки сбоку, отчего внутри облачков образовывались тёмные тени. Изредка то тут, то там мелькали крохотные разряды молний, будто уменьшенные копии грозовых туч спустились к самой земле и осторожно размышляли, стоит ли им разразиться бурей. Рядом вяло вились другие облачка, изменчивого неопределённого цвета, похожие скорее не на огни, а на подсвеченный дым – магическая сила другого рода, вовсе не та, которая интересует чернокнижников.

Ричмольд почти бегом бросился к огням, чувствуя, как от нетерпения пересыхает во рту. Они звали его, неслышно, но ощутимо, на каком-то другом уровне восприятия, где нет ни звуков, ни цветов, есть только желаемое, которого во что бы то ни стало нужно достигнуть. Книга, которая ждала своего часа в сумке, стала вдруг намного тяжелее, чем была раньше, словно налившееся соком осеннее яблоко. Книга тоже хотела скорее слиться с магической энергией, какой бы коварной она ни была.

Рич едва не влетел в какие-то столбы, которые поначалу не заметил, поглощённый серебряными огнями, пляшущими у земли. Ругнувшись, он отпрыгнул в сторону, но на этот раз больно ударился боком, всё-таки столкнувшись с ещё одним столбом. Он остановился, уперев ладони в колени и выравнивая сбившееся от удара дыхание. Столбов на поляне было много, больше дюжины. Почти на всех можно было разобрать вырезанные письмена или даже изображения людей и животных, а на некоторых знаки настолько истёрлись со временем, что стали совсем неразборчивыми. Где-то – на паре свежих, ещё почти белых стволов, только недавно освобождённых от коры – были вырезаны всего одна-две строчки надписей и рисунков. На многих столбах надписи теснились в несколько рядов, порой находя друг на друга, на некоторых даже сливались в сплошную резную вязь.

Наконец Ричмольд понял, куда завёл его луч. Это было деревенское кладбище. В городах на могилах предпочитали возводить каменные стелы или же укладывать вытесанные плиты поверх могильных холмиков. Но в деревнях по старинке работали с деревом, считая отчасти, что древесина может стать пристанищем для духов умерших, если им захочется на какое-то время спуститься с небес и пообщаться с родственниками.

Представителей одной семьи было принято хоронить вместе. Рядом, или вовсе в одной могиле. И имена всех усопших наносились на один столб, строчка под строчкой. Чем старше и многочисленнее семья, тем больше надписей теснилось на фамильных столбах.

Не выпуская астролябию, Рич провёл ладонью другой руки по ближайшему столбу, изучая кончиками пальцев неровности резьбы. «Покойся с миром, Энрих Кройлен». Ниже – изображения пшеничных колосьев, серпа, мельницы… На других столбах тоже были высечены изображения того, чему почившие посвятили свои жизни. Каким-то загадочным образом Ричмольда тянуло к ним даже больше, чем к магическим облачкам, которые обнаружила астролябия. Ему пришлось постараться, чтобы сосредоточиться и оторваться от деревянных могильных столбов.

Оставшееся расстояние до магического источника он преодолел за несколько размашистых шагов. Книга в сумке уже налилась такой тяжестью, что оттягивала лямку вниз, заставляя её сильно впиваться в плечо. Ричмольд присел на корточки рядом с неподвижными, но слегка колышущимися сгустками и поспешно достал тяжёлый том из сумки. Книга раскрылась сама на незаполненной странице. Огоньки засияли ярче, будто почувствовали его присутствие, и вспыхнули ярким серебряным пламенем, наполняя воздух насыщенным запахом тьмы.

Пера и чернил Ричмольду не требовалось. Он поднёс астролябию к пустой странице, и серебристый луч, замерев ненадолго, словно раздумывая, забегал по пергаменту, сначала медленно, потом всё стремительнее. Магические огоньки зашипели, словно угли, попавшие под дождь, и начали уменьшаться, будто всасываясь через луч в страницу. Под лучом возникали чёрные, сочащиеся невесть откуда взявшимися чернилами строки, и руны были похожи на следы птиц – тот же неразгаданный язык, на котором были исписаны страницы Манускрипта.

Ричмольд сжал зубы, чувствуя, как астролябия и книга в его руках начинают раскаляться. От жара предметов ему тоже стало жарко, и пот выступил на спине, промочив рубашку. В моменты «записывания», как он прозвал про себя эту процедуру, время будто замирало или растягивалось настолько, что уследить за его течением было очень тяжело. В голове мелькали смутные образы, сливаясь в какую-то бессмысленную картину, как во сне, и Ричмольд уже не мог бы ответить, как долго он сидит посреди деревенского кладбища, вписывая с помощью серебряного луча тайные знания, которые позже необходимо будет предать забвению.

Наконец луч иссяк, и Ричмольда едва не отбросило силой, которой вдруг задышала книга. В первый раз так и произошло: он не удержался на ногах и неуклюже завалился, напоминая себя прежнего. Но сейчас он был готов к удару, которым книга, словно большое сердце, ответило на напитавшую её силу.

Рич встряхнул головой, выпрямился в полный рост и, дунув на ещё не просохшие чернила, захлопнул книгу. Он хотел уже убрать её в сумку и проверить, не найдёт ли астролябия другие источники магии поблизости, как заметил свет, исходивший откуда-то снизу. Рич наклонился и увидел, что к подолу его дорожного плаща пристал дрожащий огонёк тёмной магии. Ричмольд потряс плащом, но огонёк не погас.

«Только этого не хватало», – подумал Рич и яростнее затряс одеждой, но серебряный огонёк, казалось, намертво прикипел к плотной ткани.

Серебристый свет, исходивший от сгустка, вырвал из мрака обломки древесного ствола со снятой корой – точно такого же, из каких были сделаны могильные столбы на кладбище. Ричмольд хотел рассмотреть обломки поближе, но тут магический сгусток прожёг ткань плаща и больно ошпарил ногу. Юноша зашипел и упал на землю, стараясь сбить непрошеного гостя, как сбивают огонь.

– И что ты тут вытворяешь? – послышался отнюдь не дружелюбный голос. Ричмольд вывернул шею и в темноте различил приближающийся к нему мужской силуэт. – Какого лешего тебя сюда занесло? Не колдун ли ты, часом?

Рич похолодел. Кто этот человек? Что он делает ночью на лесном кладбище? А если он увидит, что у него на одежде тлеет серебристый огонёк? Судя по силуэту, незнакомец гораздо крупнее и сильнее его, значит, лучше не вступать в споры. Рич замер и попытался спрятать магическое облачко, прикрыв его ладонями. Руки тут же обожгло, но через мгновение, как ни удивительно, огонёк исчез, будто его и не было. Рич в изумлении поднёс ещё пылающие болью ладони к глазам, но в ночной темноте ничего не разглядел.

– А ну отвечай, щенок, когда с тобой разговаривают! – взревел незнакомый мужчина прямо над ухом, и Ричмольду пришлось встать и нагнать на себя самый невозмутимый вид.

– Прошу прощения, господин, – произнёс он холодно, но голос всё-таки слегка дрогнул. Оказывается, по ночам он мог смело дерзить только Алиде, а при грозящих ему неприятностях снова превращался в робкого паренька. «В слюнтяя, если точнее», – пронеслось в голове.

– Я приезжий. Мне не спалось, и я решил прогуляться.

– Отличное место для прогулки, – нахмурился незнакомец. Теперь, когда он подошёл ближе, Рич сумел рассмотреть его в бледном свете луны. Это был крепкий, мускулистый мужчина средних лет с густыми русыми усами и бородой. Через его щёку тянулся красноватый шрам.

– Да, соглашусь, место немного странное. Но… я писатель, и для новой книги мне необходимо исследовать старые деревенские кладбища. У вас, в Западном Доле, весьма любопытные могильные столбы.

– Да что уж тут любопытного?! – взвился бородач. – Столбы как столбы! Лучше расскажи, что за свет ты тут зажигал? Да ещё и на могиле проклятого колдуна!

«Кажется, у меня проблемы», – обречённо подумал Ричмольд. Он оглянулся, изо всех сил изображая изумление.

– Могила колдуна? В самом деле? Но здесь же нет ничего… Ничего, что ставят на могилах. – Он постарался улыбнуться, но мужчину это не впечатлило.

– Жители разломали столб, как только похоронили колдуна, – буркнул незнакомец. – По обычаю нельзя не ставить столб, но что делать с ним потом, решают только те, чьи предки покоятся на кладбище. Местные не хотели, чтобы рядом с их отцами и дедами лежал этот неверный. Вот его и закопали чуть в стороне, а чтобы его дух не мог вернуться, сломали столб. Да что ты мне зубы заговариваешь, щенок? Сам-то, думается, пришёл поклониться выродку из своего племени? Думаешь, я не видел, как ты тут танцы шаманские кружил да огни жёг?

Если бы Ричмольд сейчас был прежним собой, он непременно покраснел бы до корней волос. Но та, другая сущность, которая дарила ему новые ощущения свободы и вседозволенности, разожгла яростный пожар в груди. Да что он такое несёт? Что этот деревенский мужлан вообще знает о жизни? Он, Чернокнижник, спасает всё это гнилое поселение от скверны, которой оно заражено! Благодаря ему они будут жить спокойно! И пока та, первая сущность, сжималась внутри, дрожа от ужаса, новая единолично завладела сознанием Ричмольда. Он сделал шаг вперёд и презрительно плюнул в лицо мужчине.

– Уйди с дороги, деревенщина. Я очищаю ваш прогнивший мирок. Скоро ты поймёшь, что должен в благодарность лизать мои сапоги. Так что…

Не успел он договорить, как мужчина с рёвом вцепился в его волосы и дёрнул из всех сил. Ричмольд вскрикнул, и вороны, рассевшиеся в роще, снова раскаркались и взмыли в небо, кружа над кладбищем.

– Треклятые колдуны! Уж я собью с тебя спесь, выродок!

Он сильно ударил Ричмольда кулаком в живот, и юноша согнулся, глотая ртом воздух. Мужчина быстро заломил его руки за спину, не забывая сопровождать каждое своё движение увесистыми и болезненными ударами, и пинками погнал его в сторону чернеющих деревьев.

– Я отвечаю за покой в деревне, – прорычал он. – Староста я. И когда старуха Нэшли постучала ко мне и сказала, что кто-то на болотах колдунствует, выпуская свет из-под земли, я сразу понял, что заявились гости к проклятой могиле. Ничего, щенок, ты у нас попляшешь. Мы давно хотели кого-то из вас поймать да показать, что к нам лучше не соваться. Жил тут у нас уже такой же, как ты. Больше нам таких не надо.

Он волоком потащил Ричмольда, и тот быстро понял, что упираться бессмысленно. Его сапоги скользили по влажной земле, оставляя борозды и не зацепляясь ни за что. Всё тело ныло: староста Западного Дола явно знал, куда бить, чтобы было больнее.

Мужчина свернул в рощу, и в темноте Ричмольд различил старый покосившийся домик, похожий на хлев. Строение начало врастать в землю, а на крыше разрослись мох и молодые тонкие деревца. Староста ударил ногой дверь и грубо втолкнул Ричмольда внутрь. Юноша влетел в помещение и растянулся на земляном полу, разбив от падения ладони и щёку. Не успел он вскочить на ноги, как староста захлопнул дверь и, судя по звукам, запер её снаружи на металлический засов. Ричмольд бросился к двери.

– Позвольте мне объяснить! – крикнул он жалобно. – Не навлекайте на себя проклятий! Вас всех погубят глупость и чёрная магия! – добавил уже другим тоном Чернокнижник, вновь завладевая его разумом.

– Так вот ты и проговорился. Ничего, за твою чёрную магию тебя все разорвать рады будут, – хмыкнул мужчина за дверью. – Мы вернёмся утром, колдунчик. Все придём посмотреть, как ты будешь полыхать.

Послышались удаляющиеся шаги. Ричмольд крикнул ещё что-то, отчаянно пытаясь воззвать к здравому смыслу, но мужчина не вернулся. Ушёл, оставив его снова один на один с лесом, болотом и старым кладбищем.

В помещении пахло сыростью и гниющими досками, и от этого запаха свербело в носу. Ричмольд заколотил кулаками в дверь, надеясь, что ветхие доски не выдержат. Однако петли были хоть и ржавыми, но всё равно крепкими, и только постанывали от ударов, но сдаваться не спешили. Древесина тоже оказалась на удивление прочной. Он осмотрелся: окна в доме были заколочены толстыми досками, но ни лома, ни кочерги, которыми можно было бы попытаться поддеть доски, не имелось. Рич в отчаянии пнул дверь ногой, стопу пронзило болью от удара, но больше ничего не изменилось.

– Да будьте вы прокляты! – зарычал он сквозь зубы. Точнее, эти слова принадлежали не Ричмольду, а тому, с кем он с недавних пор делил свою телесную оболочку. – Пожалуйста, я всё объясню, – жалобно произнёс уже он сам.

Но ответом ему была тишина, царившая в заброшенном доме, да кваканье лягушек снаружи.

Он не знал, сколько времени осталось до полуночи. Часов у него не было, а астролябия могла подсказать, если бы он находился под открытым небом. Но, увы, в шиферной крыше не нашлось даже малейшей бреши. В самом деле, когда-то это был крепкий, добротный дом.

Ричмольд бессильно опустился на пол, прислонившись спиной к стене. Если староста выполнит свою угрозу – а непохоже было, чтобы он шутил, – то утром его спалят вместе с заброшенной постройкой. До полуночи он вряд ли выберется, а скоро ещё и утратит способность полноценно двигаться. Ждать следующего перевоплощения – не лучшая идея. Его уже не станет, когда Чернокнижник завладеет им в следующий раз. Интересно, когда Алида заметит, что его нет? Станет ли волноваться или мстительно усмехнётся?

«Она не такая. Она хорошая девушка. Добрая и сочувствующая», – осадил он сам себя. «Да неужто? Ты плохо её знаешь. Она так зла на тебя, приятель, что с радостью кинет первый факел в этот вонючий хлев», – цинично заметил другой в его голове.

– Заткнись, – сказал Ричмольд вслух и нервно рассмеялся.

«Если бы староста увидел, что я разговариваю сам с собой, он был бы рад или нет? Интересно, кого в этой деревне ненавидят больше: колдунов или умалишённых?»

Рич вздохнул и обвёл глазами свою тюрьму. Через щели в заколоченных окнах проникал тусклый лунный свет, выхватывая из темноты нехитрую обстановку. Он заметил на стенах покосившиеся полки, где ещё стояло несколько ветхих книг, и стол, завалившийся на бок из-за того, что одна из четырёх ножек подкосилась, подпорченная древоточцами. Двери, ведущие в две другие комнаты, слетели с петель, но Ричмольд не стал заглядывать внутрь. Он поднялся на ноги, подошёл к одному из заколоченных окон и ударил кулаком по доскам. Рич не надеялся, что древесина рассыплется в труху от удара, доски и гвозди оказались крепкими, и костяшки мгновенно отозвались острой болью. Он выругался сквозь зубы.

Взгляд Ричмольда упал на стену, покрытую тонким росчерком лунных лучей, сочащихся между заколоченных досок. На гладкой поверхности брёвен темнели руны, то ли выжженные, то ли выписанные углём. Угловатые, острые, совсем как те, записанные в Чёрной Книге. Рич сдвинул брови. Этим языком пользовались могущественные маги, насколько он успел понять. Только знания, недоступные для обывателей, записывались «птичьими следами». Значит ли это, что в заброшенном доме действительно когда-то жил колдун? А теперь он похоронен на кладбище… И на его могиле клубились сгустки тёмной магии. Но разве это возможно? Разве магия не покоилась в Небытии многие столетия?

«Раскрой книгу», – шепнул чей-то голос, но не на ухо, а прямо в мысли. Голос Чернокнижника был неотличим от голоса самого Ричмольда по тембру, только интонации были презрительными и холодными, но этот голос был чужим и незнакомым.

– И что произойдёт? – спросил Рич и без удовольствия заметил, насколько потерянно это прозвучало.

«Увидишь. Не пренебрегай тем, что ты получаешь. Пока книга у тебя, ты полноправный владелец знаний, в ней заключённых, ведь так? Используй их и, может, ты больше не захочешь их уничтожать, как велит твой хозяин».

– Нет, – твёрдо ответил Ричмольд.

Но всё-таки потянулся рукой к сумке, в которой лежала книга.

На плаще вновь зажёгся магический огонёк, и Рич завертелся на месте, пытаясь поймать его ладонями. Огонёк быстро перемещался, пробегая по ткани плаща и ускользая из-под пальцев. Рич закружился, путаясь в собственных ногах, и грузно рухнул на пол, ударившись коленями. Он попытался встать, но не получилось, и только спустя несколько мгновений замешательства он понял, что за то время, пока он ловил огонёк, успела наступить полночь.

Голос и чувства Чернокнижника покинули его голову, словно их и не было никогда, всё тело налилось усталостью, уверенность и расчётливость исчезли без следа, уступив привычным унынию и потерянности. Ноги ничего не чувствовали, снова став ненужным грузом, от которого невозможно избавиться. И кресло в этот раз было слишком далеко.

Как скоро Алида поймёт, что он попал в беду? И поймёт ли? Сумеет ли сообщить Вольфзунду? Хотя, до того, как Вольфзунд вышлет подмогу, Рич, скорее всего, будет мёртв. Староста не шутил. Если эти места насквозь пропитались тёмной магией, источающей запахи жжёных спичек и фиалок, то она успела пустить корни в сердцах местных. А может, у жителей были какие-то личные счёты с почившим колдуном. Как бы то ни было, на милосердие рассчитывать глупо. Магистрат подал пример всем, объявив абсурдную охоту на ведьм тогда, когда ещё никаких ведьм, по сути, и не было. Ненависть к тем, кто умел нечто неподвластное простолюдинам, успела разбежаться по всем окрестным городам и сёлам, подобно опасной болезни.

Магистры скрывали то, что альюды вернулись, но убеждали горожан в том, что среди них есть люди-колдуны, опасные и коварные, не такие, как простолюдины. И каждый жаждал самолично распознать и уничтожить того, кто подрывал привычное течение жизни, паразитируя на их уютной повседневности. Искоренить, вырезать, получить одобрение градоправителей. Что двигало людьми? Желание выслужиться? Надежда на награду? Может, люди мечтали, что, продолжая политику Магистрата, они будут избавлены от налогов? Ричмольду вспомнился этот скользкий парнишка, Тиль. Его рассказ о покушении на короля и арестах всех недовольных властью подтверждал, что жизнь с каждым днём становится всё более непредсказуемой и зыбкой, как петляющая в тумане лесная тропа.

Рич поднял воротник плаща до самого носа. Магический огонёк куда-то пропал сам собой. По полу дуло из щелей, в болотистом лесу даже летом ночами было прохладно. Придётся постараться заснуть прямо здесь, только удастся ли? Он грустно хмыкнул. Не всё ли равно, выспишься ты или нет, если утром предстоит умереть?

Всё-таки сон милосердно распростёр над ним свои крылья, и Ричмольд с готовностью погрузился в его прохладные волны. Он слишком устал сегодня, чтобы думать о худшем. Он что-нибудь сообразит, когда наступит рассвет. Он неглупый, сможет найти нужные слова.

Его разбудило какое-то назойливое постукивание и скрежетание. С трудом разлепив глаза, юноша увидел, что помещение погрузилось в серые сумерки. Светало. Снаружи снова послышался стук. Ричмольд встрепенулся, прислушиваясь и вглядываясь во тьму. Он даже затаил дыхание, чтобы ничего не пропустить. Кто это? Хищник, почуявший беспомощную добычу? Путник, жаждущий укрытия? Или… – внутри всё покрылось корочкой льда – колдун, стремящийся попасть домой?

Он уже был готов поверить в самую невероятную теорию, взвинтив догадками свои нервы до предела. Рич едва не подпрыгнул, когда шум послышался в соседней комнате. Там явно кто-то протискивался в заколоченное окно. Рич сжался в комок, натягивая ворот плаща до глаз, стараясь стать как можно менее заметным. Ему было страшно от своей беспомощности, от неизвестности, от того, что своим промахом он разгневает Вольфзунда и тот не выполнит свою часть сделки.

Стрекоча и роняя поломанные перья, в комнату влетела птица. Сорока с белой головой.

– Кемара! – изумлённо выдохнул Ричмольд.

Сорока на лету превратилась в девушку, грузно упала, ударившись об пол, но, вглядевшись в лицо Ричмольда, улыбнулась.

– Рич. – Кемара поднялась с пола и оправила одежду. – Ты в порядок? Как хорошо, что ты ещё здесь… И цел.

– У меня неприятности, – буркнул он неприветливо, хотя на самом деле был рад видеть подругу. – Но ты-то как тут оказалась? Я думал, ты в Биунуме, работаешь в лавке и докладываешь Вольфзунду о городских делах.

– На этой неделе там Креата, – пояснила Кемара. – А я… – Она смутилась, и, если бы не полумрак, можно было бы заметить, как розовеют её бледные щёки. – Прости, пожалуйста, но я следить за тобой. Мне показалось, должен быть кто-то, кто присмотреть за тобой ночью. Тут опасные места, Окэлло согласиться, чтобы я лететь.

– Ох, – выдавил Рич. А помолчав немного, добавил: – Спасибо.

В неловкой тишине она подсела рядом, тоже прислонившись спиной к стене, и осторожно дотронулась до его руки. Ричмольд вздрогнул, но не пошевелился. Ему вдруг стало уютно и тепло. Он больше не один. Она сможет быстро долететь до замка и вернуться с подмогой. Быть может, сирины ещё не улетели в Птичьи Земли и смогут задержать жителей деревни, а заодно и выломать дверь мощными когтями…

– Но как ты обратилась? – спросил он. – Ты же вроде не умеешь сама.

– Окэлло видеть, где я, – пояснила Кемара. – Я же говорить, он не против. И даже немного помогать.

– Ясно.

– Я делать кукла старосты, – произнесла Кемара. – Мне нужно взять его волосок, и всё будет готов. Подождёшь немного?

– Скажи Алиде, где я. А лучше: лети прямо к Вольфзунду, – попросил Рич, но девушка-сорока покачала головой.

– Хозяин и так знать, что ты здесь. Но он считать, что всё не так плохо. Он не вмешаться без особой нужды. Ты выбраться, а я тебе помочь. Но я найду Алиду, если ты хотеть.

Ричмольд скользнул взглядом по её шее и груди, украшенным множеством бус и подвесок. Амулет с изображением глаза, который она никогда не снимала, зловеще поблёскивал в полумраке. Значит, Вольфзунд прямо сейчас смотрит на него? Смотрит, слышит, но не хочет помочь? Или амулет передаёт только смутные образы?

– Спасибо, – сказал он ещё раз и крепко сжал руку Кемары в ответ.

Он хотел вложить в это слово всю благодарность, которая тёплой волной согрела сердце, но горло сдавило спазмом, и он просто покачал головой.

Кемара улыбнулась и поднялась на ноги, погладив его по плечу.

– Всё будет хорошо. Не переживать. Утром всё будет хорошо, – сказала она и ушла в ту комнату, из которой появилась. Ричмольд снова услышал возню и понял, что она обернулась сорокой и покинула дом.

Он снова был один, но теперь у него появилась надежда.

Глава 5, в которой Лисса идёт на попятную

Солнце лениво выползало из-за горы, круглое и румяное, как спелый персик. Макушки деревьев, растущих в замковом саду, окрашивались в розовато-оранжевый, а длинные тени синими мазками ложились на землю. Отсюда, с высоты горы, которую венчал замок, дома предместий Биунума, виднеющиеся вдалеке, казались совсем крошечными.

Лисса обняла себя обеими руками и вздохнула, продолжая смотреть в окно. Она пыталась прочувствовать эти горы с редкими перелесками, полюбить близость города, привыкнуть к просторным залам и широким коридорам замка. Но всё здесь было таким чужим. Ей не хватало прохладного дыхания леса, беззаботного птичьего пения, свежих туманов и журчания ручьёв. Лиссе хотелось вернуться в свой уютный дом и поработать в любимом садике, ощутить голыми руками влажную, чёрную землю, наполненную жизнью, обласкать пальцами шершавые листья цветов и тоненькие веточки кустов. Здесь тоже был сад, большой и роскошный, и розовые кусты в нём были все как на подбор: мощные, крепкие, усыпанные благоухающими бутонами. Но гораздо милее ей оставался разношёрстный, но ухоженный огородик, в котором она знала и любила каждый росток.

Да и сам замок, такой величественный и богатый, казался Лиссе холодным и неживым. Она чувствовала себя здесь маленькой и одинокой птичкой, заточённой в каменной клетке на вершине горы. Она отнюдь не была одна, ведь и Диньяна, её мать, тоже гостила у Вольфзунда, да и постояльцы замка обходились с ними хорошо и старались всячески развлечь. Но в душе сквозил холод. Она привыкла каждый день общаться с другими жителями их деревни, делиться с ними насущными радостями и печалями, выслушивая в ответ их нехитрые рассказы о повседневной жизни, где не было места ни войнам, ни заговорам, ни вечным совещаниям, на которые её никогда не звали.

Дома всё было гораздо проще.

Конечно, здесь был ещё Мелдиан, по чьему настоянию, собственно, им с матерью и оказали честь погостить в замке Владыки альюдов. С Меломбыло весело, он рассказывал множество занятных, а порой и невероятных историй, и, оставаясь наедине, они смеялись до боли в животе. С ним было так легко, будто они познакомились не несколько недель назад, а дружили всю жизнь.

– Ну что, поехали в город?

Лисса вздрогнула от неожиданности. Она и не заметила, как Мелдиан подошёл и встал рядом с ней. Лисса повернулась и чуть рассеянно улыбнулась.

– Конечно… То есть… Да, поехали.

Мел внимательно взглянул ей в лицо.

– Что-то ты невесело выглядишь. Случилось что?

– Просто скучаю по дому, – честно призналась Лисса. – Не подумай, пожалуйста, что мы невежливые и неблагодарные, но в замке мне действительно немного неуютно. Я так хочу скорее вернуться к своему садику в Птичьих Землях, поболтать с соседями, ходить по утрам умываться на ручей…

Лисса мечтательно улыбнулась милым картинам, представшим в воображении, но альюд, кажется, не разделял её восторгов.

– Умываться в ручье? Ты серьёзно? – Он презрительно сморщил нос. Лисса догадывалась, что он снова хохмит, но в душе зародилась обида. Что неприятного или постыдного в её привычках?

– Серьёзно, – сухо ответила она. – Мне гораздо милее наша деревенька в Птичьих Землях, чем городская суета. И ваш замок мне кажется слишком огромным, слишком холодным, слишком… бездушным.

– Боюсь, в скором времени тебе придётся перебраться сюда насовсем, – ухмыльнулся Мел, обнажив острые зубы. – Понимаешь ли, жена единственного наследника Чёрного Замка вряд ли сможет жить в бревенчатом сарайчике и собственноручно собирать гусениц с капустных кочанов.

– Не надо так, – попросила Лисса. – Мне действительно очень дорог наш с мамой дом. Это наш дом, понимаешь? Не замок, где сотня похожих комнат. Он почти как член нашей семьи, один из нас. Его строил дедушка, а потом и папа продолжал, когда был жив. И там, в нашем посёлке, мы все как родственники. – Она вздохнула, справляясь с чувством тоски, которое от воспоминаний лишь сильнее зашевелилось в груди. – Наверное, ты не поймёшь. Надо всю жизнь прожить так, чтобы понять, что по-другому ты просто не сможешь. Ты бы погостил у нас, Мел. Хотя бы несколько недель. Ты всё шутки шутишь, но попытайся проникнуться тем, что мне дорого.

Мелдиан хмыкнул и пожал плечами, не найдя, что ответить. Лисса поняла, что разговор зашёл в тупик, и отвернулась обратно к окну.

– Ну а насчёт свадьбы ты что-нибудь придумала? Мы едем сегодня за тканью на платье? – спросил Мел, желая сменить тему. – Торжество обязательно состоится здесь, в замке. Можешь приглашать кого угодно, выдумывать какие угодно церемонии и всё такое, но место останется неизменным. Здесь.

Лисса обернулась через плечо и встретилась взглядом с Мелом. Глаза у него были чёрные и совсем непроницаемые, как тёмные подземелья, в которых недолго и сгинуть, заплутав… Как подземелья, которых наверняка под замком было великое множество. И Лисса всё чаще думала, что будет, если она струсит и откажется от свадьбы? Уж не окажутся ли они с матерью в одном таком подземелье, оставленные гнить там заживо за то, что пошли против воли сына Вольфзунда?

Лисса тряхнула головой, прогоняя странные мысли. Почему такие вещи лезут ей в голову? Мел же такой хороший, они отлично ладят. Да и все его странности – рога, глаза без зрачков, крылья – очень ему идут. К тому же он из высокопоставленной семьи. Многие девушки мечтали бы оказаться на её месте.

Но иногда, когда они мило болтали о какой-нибудь ерунде или заливались хохотом, радуясь новой шутке, коварная мысль холодком пробегала по коже Лиссы, сразу портя настроение. Альюды – они ведь не люди. Что течёт в их жилах? Горячая кровь или мифический ихор? Испытывают ли они хоть какие-то чувства? Или, может, Мел просто искусно подражает человеческим эмоциям, не ощущая при этом ровным счётом ничего? Пропасть, отделяющая смертных от альюдов, разверзалась между ними, обращая сердце Лиссы в камень, и чем дольше она думала об отличиях между ними, тем хуже ей становилось.

– Эй, точно всё в порядке? – спросил Мел обеспокоенно, и Лисса вздрогнула.

Его глаза смотрели сочувствующе, если только эти беспросветные обсидианы могли таить хоть каплю теплоты. По крайней мере, Лиссе хотелось верить, что это так. Она натянуто улыбнулась и покачала головой.

– Да, всё хорошо. Просто я… Ох, Мел, замок твоего отца великолепен, и для нас с мамой большая честь гостить здесь, но… Я так хочу домой. Мне здесь страшно.

Последние слова она произнесла почти шёпотом, к тому же не смогла подавить жалобный всхлип. Лиссе стало стыдно, что она показывает себя такой слабой, и она отвернулась, украдкой вытирая выступившие слёзы. Она ахнула от неожиданности, когда вдруг Мелдиан обнял её, тёплый и жилистый, так похожий на простого человека. Лисса уткнулась лицом в его плечо и зажмурилась, представляя, что он и есть самый простой парень из их деревни, не окружённый никакими тайнами и не принадлежащий к самой могущественной семье альюдов.

– Какой же я дурак, – произнёс Мел. – Надо было мне сразу догадаться, что тебе будет неуютно у нас. Но я думал, вам с Диньяной станет интересно посмотреть, как мы живём, особенно после вашей глуши. Тем более, что… Ну, скоро ведь ты станешь моей женой, и мы будем жить вместе. Если хочешь, можешь пока съездить домой, в Птичьи Земли. Забрать кое-какие вещи, как-то подготовиться…

Он прижал уши, смутившись, и Лисса улыбнулась.

– Было бы здорово. Мне действительно хочется вернуться ненадолго домой. Я буду тебе писать. – Лисса замешкалась, думая, чего бы такого попросить у Мела, чтобы он понял, что она не отказывает ему раз и навсегда, а просто просит дать ей паузу. Взгляд прошёлся по рогам, ушам, скользнул по рубашке и остановился на сложенных крыльях. – Дашь мне своё перо?

– А тебе зачем? – Мел потешно склонил голову вбок, как внимательный щенок.

– Они мне нравятся. Мягкие и белые. А ещё… Надо же мне чем-то писать тебе письма!

Они рассмеялись в унисон. Мел оттопырил левое крыло и резко выдернул одно из перьев, чуть сморщив нос от боли.

– В давние времена дамы дарили рыцарям локон своих волос. Я не так алчен, как ты, поэтому не попрошу в ответ ничего такого.

Мел положил перо на ладонь и с преувеличенной галантностью протянул Лиссе. Лисса присела в реверансе и пристроила перо себе за ухо.

– Благодарю. Теперь… Теперь я буду… – Она замялась, не зная, что сказать. «Буду думать о тебе» – прозвучало бы слишком слащаво, как будто её насильно увозят из замка, а не она сама этого попросила.

– Будешь писать мне письма моим же пером, – пришёл на помощь Мел.

– Точно. Спасибо тебе.

Мел взял её за руку. Лисса не возражала: пальцы у него были тёплые и крепкие. Она глубоко вдохнула.

– У вас действительно очень красиво, а твои родители вроде бы ничего не имеют против меня. Но Мел, ты, конечно, не подумай ничего такого… – Лисса перевела дух, сердце пустилось вскачь. Она и не планировала говорить это, по крайней мере, прямо сейчас, но слова сами срывались с губ, как потревоженные мотыльки с ветвей бересклета. – Мел, ты уверен, что нам нужна эта свадьба?

Мел отдёрнул руку и недоумевающе посмотрел на Лиссу. Ей вдруг стало жгуче стыдно, и она поспешила оправдаться.

– Нет-нет, Мел, ты очень хороший, ты чудесный, даже больше… Но рассуди сам. Мы познакомились совсем недавно, да, нам легко и весело вместе, но разве этого достаточно для свадьбы? Разве мы не должны узнать друг друга лучше, прежде чем мы захотим пожениться?

Мелдиан отвернулся, но перед этим Лисса заметила, как его глаза сначала подёрнулись разочарованием, а потом полыхнули раздражением.

– Можно было обойтись и меньшим количеством слов, – бросил он через плечо. – Как я сразу не догадался, к чему ты клонишь? Я попрошу кучера снарядить вам с Диньяной экипаж. Прости, если доставил неудобства.

– Мел! – окликнула его Лисса, но альюд почти бегом бросился по коридору прочь.

* * *

– Надо было сразу понять, что я ей противен! Она никогда не воспринимала меня всерьёз! Забавный уродец, который веселит её и приглашает в гости! Я, как идиот, хотел впечатлить её замком, думал, она будет рада познакомиться с моей семьёй, думал, ей понравится её будущий дом… – Мел яростно замахнулся рукой, сшибая с постамента старинную вазу, которая тут же упала и, встретившись с мраморным полом, разлетелась вдребезги.

– Мелдиан, держи себя в руках! – осадила сына Перинера. – Отказала одна девушка, найдёшь другую. С твоим статусом это не будет проблемой.

Элли тут же бросилась подбирать осколки вазы. Она довольно часто видела юного хозяина в таком гневе, но это не пугало её.

Мелдиан мог гневаться, шутить, расстраиваться, и все чувства отражались на его лице, как в зеркале. Эмоции делали его похожим на обычного человека, тогда как Вольфзунд со своей неизменной ухмылочкой вызывал недоумение и навевал жуть, прячась под маской непредсказуемости. Элли всю сознательную жизнь служила при замке, но так и не могла разгадать души альюдов, хотя подозревала, что от жизни, растянутой сквозь столетия, они растеряли крупицы человечности, поначалу теплившиеся в их сердцах. Чем дольше жил такой нечеловек, тем сильнее отличался от смертного – так думала Элли, каждый раз наблюдая за тем, как реагируют на события её властные хозяева, отец и сын. И сын пока что был куда более понятен и близок.

Мел бросил на Элли уничтожающий взгляд. У любого смертного затряслись бы поджилки, но только не у той, кто была отдана в замок, едва ей исполнилось шесть лет. Элли сгребла мелкие осколки в совок и невозмутимо отправила их в ведро.

– Ты так быстро всё убираешь, что мне хочется разбить что-то ещё! – надулся Мел. Элли поняла, что его гнев понемногу уступает место привычному приподнятому настроению, и улыбнулась про себя. Хорошо, что он такой отходчивый, и ничто не может надолго омрачить его дух.

– Так не отказывайте себе в удовольствии, – ответила служанка, рискуя нарваться на осуждение Перинеры.

– Я не желаю смотреть на эту истерику, – фыркнула хозяйка и, шелестя юбками, направилась к двери. – Договорим, когда остынешь, – бросила она на ходу сыну.

Элли закончила уборку и искоса посмотрела на молодого хозяина. Тот сел в кресло, непривычно тихий и задумчивый.

– Принести вам пирожков? – поинтересовалась служанка.

– Неси. Хоть что-то хорошее произойдёт за сегодня, – махнул рукой Мел.

* * *

– Так ты уверена, дочка? – спросила Диньяна, укладывая платье в чемодан.

Шкаф в комнате был распахнут настежь, на полу лежали два чемодана с распахнутыми пастями и жадно пожирали всё, что Диньяна старательно складывала.

– Всё-таки мы совсем недавно приехали, может, задержимся ещё немного? – не дождавшись ответа от дочери, продолжила она.

Лисса неопределённо пожала плечами. Она сидела, поджав ноги, на роскошной кровати с резным изголовьем из твёрдого чёрного дерева со светлыми прожилками. Лисса окинула комнату рассеянным взглядом, и её дух в который раз захватило от великолепия. За неделю, проведённую в замке, она так и не привыкла к роскоши обстановки, хотя простые интерьеры древунов по-прежнему казались гораздо симпатичнее и ближе.

Лиссу пробрал озноб. Она остро чувствовала, что замок до краёв напитался чем-то чужим, непривычным, таящим опасность. Тем, что принято называть магией. И ей отчаянно хотелось бежать без оглядки, бежать, как кролик от гончих, не жалея ног и задыхаясь, лишь бы скорее оказаться как можно дальше отсюда. Она не могла объяснить, почему ей так неприятно находиться здесь, только чувствовала, что эта магическая сила ей не рада. Она тут как заноза в коже: болезненная и воспалившаяся, от которой замок хочет быстрее избавиться.

Лиссе было страшно, но она не знала, как рассказать о своём страхе матери. Да и поймёт ли Диньяна?

Они всегда жили в ладу с матерью, но в последние дни Лисса явно ощущала неодобрение, сквозившее в жестах и интонациях Диньяны, когда дочь заикалась о том, что скучает по дому. А уж разговоры о возможном переносе свадьбы – до того времени, как они с Мелом узнают друг друга лучше и убедятся в правильности этого шага, – и вовсе выводили её из равновесия.

Мать остро желала, чтобы Лисса вышла замуж за сына главы альюдов. Причём как можно скорее. Лисса не решалась в открытую спрашивать о причинах, но догадывалась, с чем это может быть связано.

– Я хочу домой, – пробормотала она почти детским голосом.

Диньяна закончила складывать одежду и, вздохнув, присела рядом с дочерью.

– Лисса, ты взрослая девочка, – терпеливо сказала Диньяна и заправила ей за ухо длинную светлую прядь. – Ты обещала мне быть сильной и мудрой. Каждой женщине однажды приходится менять привычный дом на новый. И посмотри сама, разве наша избушка лучше этого прекрасного замка? Разве здесь тебя не ждёт счастливое будущее?

– Лучше, – упрямо вздохнула Лисса. – У нас уютно и светло, а здесь за роскошью прячется холод. Ну, мама, неужели ты этого не чувствуешь? Неужели не понимаешь, что мы здесь чужие?

Диньяна поджала губы. Её серо-зелёные глаза потемнели: верный признак того, что она чем-то недовольна.

– Это пройдёт, – твёрдо сказала она. – Ты просто боишься перемен. Это и немудрено: прожить всю жизнь в нашей деревеньке, а потом вдруг оказаться в таком месте. Тебе непросто привыкнуть, я понимаю, но если жизнь преподносит на блюдечке настоящий алмаз, стоит ли отказываться от такого подарка?

– Я же не отказываюсь! Я танцевала с Мелом, как ты того и просила. Просто мне хочется подумать ещё немного, а где же думается лучше, как не в родном доме?

Она умоляюще посмотрела на мать, и Диньяна прижала её к себе. Лисса улыбнулась. Стало быть, мать пойдёт ей навстречу и не погонит её под венец немедленно. Но облегчение тут же угасло, уступив место новым неприятным мыслям. Как объяснить матери, что она боится не только замка? Как объяснить, что непроницаемые чёрные глаза жениха с недавнего времени внушают ей настоящий ужас?

С тех пор, как магия вернулась, высвобожденная из Манускрипта, Мел переменился. Возможно, это было и не так уж заметно, но от внимания Лиссы не ускользнуло, что он стал другим. Почти неощутимо, но всё-таки стал. Раньше он был весёлым, свойским, простым, по-своему симпатичным. А теперь… Внешне всё было так же. Но какая-то сила, властность стали сквозить в его движениях и речи. Будто он наполнился тем, чего раньше был лишён. Словно наконец-то перестал притворяться добродушным простаком и явил себя настоящего. И этот настоящий, могущественный и колдовской Мелдиан был страшен в своей непредсказуемости.

– Хорошо. Сейчас мы поедем домой, но обещай, что ты хорошо подумаешь обо всём и как можно скорее пошлёшь Мелдиану весточку. Если долго держать мужчину в неведении, он может и передумать.

Диньяна подмигнула дочери, и Лисса неуверенно улыбнулась.

– Обещаю.

* * *

Кони приветственно зафыркали при его появлении, Мелдиан протянул руку и погладил бархатистую морду Кеста. Дерв, старый конюх, подковылял поближе и пропыхтел:

– Господин не велел трогать Ходящих по воздуху, милорд. Если вам угодно покататься, возьмите обычного коня. Они хоть и не такие быстроходные, но всё равно неплохие. Лучшие в округе, милорд.

– Я не для себя, – ответил Мел. – Снаряди экипаж для моей невесты и её матери. В Птичьи Земли обычным скакунам не попасть, будь они сколько угодно резвые.

Конюх замялся, вертя в руках собственную шляпу. Вид у него был довольно растерянный, он то и дело облизывал губы, словно не решаясь что-то сказать. Мелдиан раздражённо дёрнул ушами.

– Что стряслось, Дерв? Говори.

Старик покачал головой и отмахнулся:

– Лучше бы вам поговорить с самим господином, милорд. Слугам негоже лезть в дела хозяйские.

Мел фыркнул и махнул старику, отсылая его заниматься своими делами. Дерв – упрямец, каких поискать. Если что-то решил для себя, то переубедить его нет никаких шансов: не скажет, сколько ни проси. Значит, придётся побеспокоить отца.

Кест радостно зафыркал, глядя куда-то за плечо Мела.

– Знал, что найду тебя здесь, – донеслось вдруг со стороны входа. Мелдиан обернулся и увидел фигуру отца, совсем чёрную на фоне дверного проёма.

Вольфзунд качнул головой, призывая сына к себе, и шагнул к выходу. Мелдиан, плотнее сложив крылья за спиной, чтобы не мешали быстрой ходьбе, поспешил выйти наружу. Если отец зовёт – лучше не заставлять его ждать. А остальные замковые правила оставались для Мела простым звуком.

Вольфзунд прошёл по дорожке и остановился у забора, отгораживающего просторную, поросшую изумрудной травой площадку для выгула коней. Замковые конюшни, выложенные из блестящего чёрного камня, тянулись вдоль подножия горы и не были видны из окон жилых комнат. Некогда здесь трудилась дюжина конюхов, и в каждой из трёх невысоких башенок, украшенных витиеватой лепниной, вечерами горел свет. Сейчас старому Дерву помогали двое крепких сыновей да норовистая, но тоже пожилая жена, и Вольфзунд стал частенько заговаривать о том, что пора бы возродить былое поголовье лошадей и нанять ответственных людей на службу.

На выгуле прохаживалось шестеро коней: три вороных, один белый и два серых в яблоках. Вольфзунд явно любовался ими. Ветер играл в его волосах, растрёпывая обычно гладкую причёску. Мел встал рядом с отцом и улыбнулся уголком рта.

– Приятно видеть тебя таким, па.

– Живым? – насмешливо спросил Вольфзунд, поворачиваясь к сыну.

– Непричёсанным, – хохотнул Мел. – Не всё же мне одному выслушивать мамины наставления о волосах. Собственно, зачем ты меня искал? И что там насчёт экипажа для Лиссы?

– Затем и искал. Мы не можем отправлять летающих коней, Мел. И фамильную карету с гербом тоже. Хьёльд отвезёт гостий в своём экипаже. Я сам попросил его об этом.

– Кони Хьёльда не скачут по воздуху, – нахмурился Мел. – Как Лисса и Диньяна попадут в Птичьи Земли? И почему это вдруг ты пожалел нашу карету? Да и вообще, не проще ли переместить их, без всяких экипажей и карет? Пап, если ты думаешь, что я откажусь от свадьбы только из-за того, что нам больше не нужны страницы Манускрипта, которые хранила семья Лиссы, то ты совсем…

– Остынь, – перебил его отец. – Когда твои мысли начнут работать так же быстро, как язык? Если девушка от тебя сбегает, то будь мужчиной и позаботься хотя бы о её безопасном пути. Если ты не знал, то твоя упрямая Лисса и её мать сами отказались от перемещения. Им, видите ли, захотелось посмотреть людские города и прокатиться по Большой воде. А Магистрат теперь держит ухо востро. Им известно про наших коней. Они знают наш герб. И даже про то, что ты надумал жениться, им тоже откуда-то известно. А женщина – первейший способ манипулировать мужчиной. Так же как дети – возможность манипулировать родителями.

– А ты откуда знаешь, что они знают? – спросил Мелдиан. – Я, конечно, понимаю, ты невероятно наблюдателен, но всё же?

– Мои птички доносят обо всём, что слышат в городе, – ответил Вольфзунд. – Креата, Рикита и Кемара не просто торгуют куклами. Они – мои глаза и уши, которые всегда направлены на врага. Ну, ещё Симониса ходила в город. И тоже кое-что слышала. Магистрат хочет посмотреть на твою невесту, сынок. И я очень сомневаюсь, что их мотивы ограничиваются лишь праздным любопытством. Им нужно знать, как она выглядит, но для чего им это, мы пока не знаем. Возможно, они страшатся свадьбы альюда и древуна и хотят её расстроить. Кто знает, какую магическую силу породит такой союз? Птичьи Земли хранили отголоски могущества даже в те тёмные годы – ты не мог не заметить, что никто из семьи Лиссы или её окружения не обратился птицей, а всё потому, что сила Земель смогла отразить моё проклятие. Наверное, Магистрат опасается древунов. Ты ведь не будешь рисковать Лиссой, верно?

Вольфзунд посмотрел на сына так, что Мел поёжился. Он пожал плечами, чтобы дать себе время обдумать слова отца.

– А если пустить коней в обход крупных городов? Над Мёртвым Лесом, а потом забрать восточнее, через Обрывы Смерти…

– Вряд ли такой путь будет намного безопаснее, – хмыкнул Вольфзунд. – Не самые милые местности, не находишь? Пока наш Чернокнижник – а он ведь у нас всего один – не закончил очистку окрестностей, и там может быть небезопасно. Чёрные материи – не зло, но мы не знаем, кто может ими воспользоваться, пока они не обезврежены. Может, у кого-то достанет силы вернуться и обратить их себе на пользу…

– Пап, он мёртв, – отрезал Мел.

– Мне бы твою уверенность, – покачал головой Вольфзунд. – Смотри, как прекрасно гарцует Аркид. Возьми его в подмогу коням Хьёльда. Если хочешь, сам проводишь их до гавани.

– В гавань, – разочарованно протянул Мел. – А потом? В Птичьи Земли не ходят корабли.

– Скоро пойдут. Кое-кто из наших раньше держал небольшую флотилию в Птичьих Землях, помнишь? Валестрод решил возродить своё старое дело и наладить торговлю между древунами и столицей. С разрешения древунов, разумеется. Он купил небольшой парусник вместе с командой и нагружает его столичными диковинами, чтобы обменять их на шерсть, снадобья и другие товары древунов. Не знаю, как ему удалось уговорить хозяек-сиринов, но, думаю, им самим любопытно взглянуть, что же такое он привезёт из столицы Королевства. Женщины, что с них взять, хоть и пернатые наполовину.

– И что, Валестрод успешно прикидывается смертным? – усмехнулся Мел.

– Да нет. Зачем притворяться, если в этом нет нужды? Простолюдины не делают ровным счётом ничего, чтобы их считали обычными. Вот и Валестрод ничего не делает. Ничего такого, что могло бы выдать в нём не человека.

– А ты почему так не мог? – возмутился Мел. – Почему тебе нужно было показать весь свой пафос с летающими конями, балами, пугать людей в Биунуме, устраивать пожары? Почему именно мой отец так любит представления? О, Первый Волшебник, за что всё это мне?

– Будем считать, что любовь к представлениям – наша семейная особенность, – улыбнулся Вольфзунд. – Если ты всё-таки не хочешь упустить свою Лиссу, навести её чуть позже. Только не затягивай и сначала предупреди. Но и слишком навязчивым тоже не будь.

– Как всё сложно, – покачал рогатой головой Мелдиан. – Ладно, я постараюсь запомнить. И спасибо, что предупредил обо всём, пап.

Вольфзунд кивнул сыну и снова перевёл взгляд на лошадей. Мел постоял с отцом ещё немного, а потом развернулся и двинулся к замку.

* * *

Свежий вечерний ветер шевелил волосы Лиссы, и она закрыла глаза, с наслаждением вдыхая воздух, насыщенный ароматами трав и реки. Если бы не тряска кареты и не дорожный шум, она могла бы живо представить себе родную деревню, уютную и приветливую, наполненную щебетом птиц и запахами цветов.

Спускаться с горы, на которой гнездился Чёрный Замок, пришлось всё-таки верхом на летающих лошадях. Зато едва они пересели в простую карету и выехали на ровную местность, Лисса почувствовала, как тиски, сжимавшие грудь, начали расслаблять хватку и вскоре исчезли совсем. Лисса глубоко вздохнула и улыбнулась. Нет, она точно не станет жить в таком жутком месте, где чёрные стены обступают со всех сторон, сжимаются вокруг неё, будто туго затянутый мешок.

– Как красиво, мама, – выдохнула она, наблюдая, как могучие дубы шелестят кронами впереди, за рекой. – Я будто заново открыла глаза!

– А по мне, в замке было вовсе не плохо, – поджала губы Диньяна. – Просто немного душно, только и всего. Да и сад там просто изумительный.

– Девушки всегда сбегают под любым предлогом, когда их пытаются выдать замуж за чудовищ, госпожа Диньяна, – хмыкнул Хьёльд. Он сидел напротив них и – по мнению Лиссы – слишком уж пристально щурил серые глаза. – Не подумайте, я верен нашему Владыке и не имею ничего против его наследника, но с точки зрения юной прекрасной дамы Мелдиан, действительно, выглядит не слишком привлекательно.

– Откуда вам знать, что для меня привлекательно? – буркнула Лисса, покосившись на светловолосого альюда.

Хьёльд улыбнулся ей, и Лисса невольно отметила, что он-то точно хорош собой – рослый, широкоплечий, с мужественным лицом и густыми пшеничными волосами, собранными в низкий хвост. Она тихонько фыркнула и снова отвернулась, выглядывая в окно.

Кони шли резво, и Биунум быстро приближался. Былое облегчение вдруг сменилось непонятным щемящим чувством: Лисса остро ощутила, что, скорее всего, обидела Мелдиана своим поспешным и трусливым бегством. Она вовсе не хотела сказать, что ей противен его дом. И уж совсем не имела в виду, что ей неприятен сам Мел или претит мысль о замужестве. Лисса закусила губу, раздумывая о том, сколько ещё ошибок она совершила и сколько только предстоит совершить.

«Как сложно принимать решения. И как легко выбрать неправильный путь. Вот бы кто-то мог мне подсказать… но только не мама и не кто-то из альюдов. Кто-то добрый и мудрый, тот, кому со стороны виднее… Может, Алида? Жалко, что она ушла из замка. Она могла бы посоветовать, что мне делать. У неё уже есть какой-никакой опыт принятия решений. Нужно было дождаться её возвращения и спросить, как она поступила бы на моём месте».

Лисса действительно соскучилась по подруге. Хоть они и познакомились совсем недавно, но успели проникнуться друг к другу самыми тёплыми чувствами. А ещё Лисса восхищалась стойкостью и терпением маленькой травницы: потерять родной дом, близкого человека, жить в этом мрачном замке и с отчаянной решимостью бросаться за выполнение нового, не менее опасного задания – сама Лисса так не смогла бы.

– Ладно, если ты так уж не хочешь, то можешь выбрать другого жениха, – произнесла вдруг Диньяна, чем вырвала дочь из размышлений. Слова матери звучали так, будто она всю дорогу раздумывала о том, стоит ли пойти на поводу у дочери и разрешить ей отвергнуть ухаживания Мелдиана. – Жаль, конечно, что ты так и не привыкла к нему, но выбор у тебя довольно-таки большой.

– Мама! – воскликнула Лисса. – Я совсем не об этом думала! Но даже если я откажу Мелу, ты что, так горишь желанием поскорее отделаться от меня?

– Ну, просто я уже настроилась на твою свадьбу хоть с кем-то, – пожала плечами Диньяна и с самым невинным видом отвернулась к окну.

Лисса сердито заправила за ухо прядь, вечно падающую на глаза. Выбор у неё действительно был неплохой. В деревне она общалась почти со всеми парнями-древунами своего возраста, и многие из них считались хорошей партией. Например, Нордорд, крепкий и жилистый, с непослушными тёмно-пепельными волосами и белоснежной улыбкой. Или Кастер, сильный и ловкий смуглокожий брюнет, душа всех вечерних посиделок у костров. Да и Анденс, и Лорио, и Ньювал – каждый из них был по-своему хорош. И каждый молодой мужчина Птичьих Земель был прирождённым охотником, выносливым работником, отважным защитником. Так принято, иначе и быть не может. С младенчества мальчики-древуны обучались охоте, рыбалке, выживанию в глухих чащах и непролазных болотах, каждый умел разжигать костры, готовить пищу, ковать простое оружие, лепить посуду из глины, сражаться с дикими животными. Оттого и росли мальчики сильными, мускулистыми, выносливыми, в большинстве своём – высокими. Словом, совсем непохожими на субтильного Мелдиана, который мог похвастаться разве что острым языком. Но что-то заставляло мысли Лиссы вновь и вновь возвращаться к нему, вспоминать мягкие перья крыльев, а чёрные глаза, недавно так напугавшие её в замке, сейчас, вдали от магического жилища, представлялись загадочно-притягательными.

Возможно, она думала о нём так часто лишь потому, что он настолько отличался от всех парней, которые окружали её раньше?

– Вам придётся найти гостиничный номер в столице, – сказал Хьёльд. – Не знаю, сколько ещё времени понадобится Валестроду, чтобы закончить все приготовления и нагрузить судно товаром. Вы были когда-нибудь в Авенуме?

– Нет, – ответила Диньяна. – Пока не удавалось. Ну и отлично, посмотрим столицу Земель Короны. Правда, дочка?

– Угу, – отозвалась Лисса. Перспектива провести несколько дней в душном городе среди суетящихся людей её совсем не вдохновляла. Экипаж Вольфзунда мог бы доставить их прямо домой, без долгих переездов, но в этой чести им с матерью было отказано, и Лисса даже догадывалась, почему.

Перед самым отъездом Мел говорил что-то об отцовской карете и конях, об опасностях города и, конечно же, о коварстве и могуществе Магистрата. Лисса ему не поверила. Неужели альюды могут бояться престарелых шарлатанов, которые даже не умеют колдовать по-настоящему? Очевидно, Мелдиан просто захотел отомстить ей за непокорность. Показать, кто здесь принимает решения.

Отчего-то она не сомневалась, что он на это вполне способен. По крайней мере, стал способен после того, как магия вернулась в замок.

Когда в окошке кареты замелькали первые городские постройки, Лисса вжалась в сиденье. Ей показалось, что каменные дома, тесно жмущиеся друг к другу, настойчиво заглядывают в карету, будто хотят втиснуться внутрь, навалиться, раздавить своими исполинскими каменными телами, чтобы она уже никогда не вырвалась из их плена.

– Красивые здания, – произнесла Диньяна. – Было бы неплохо, если бы и у нас научились такие строить.

– Нет уж, пускай всё остаётся как есть, – проворчала Лисса.

Хьёльд насмешливо прищурился, но промолчал.

Они миновали жилые кварталы и улицы ремесленников, а когда выехали на главную улицу, ведущую к библиотечной площади, карета вдруг замедлила ход, и Лисса снова выглянула в окно. Кони зафыркали и заржали, переминаясь с ноги на ногу, и кучер пытался успокоить их, недовольных остановкой.

– Что случилось? – обернувшись, спросил Хьёльд.

– Тут какая-то очередь, господин, – отозвался кучер. – Карет десять собрали, не меньше.

– Так поезжай в объезд, Киго! Сверни на другую улицу!

– Не могу, господин. Для карет оставили только главную улицу, в проулки не свернуть.

– Будь проклят этот городишко, – процедил сквозь зубы Хьёльд и откинулся на спинку сиденья. – Представляю, что будет в столице, если даже здесь переполошились.

– А есть причины для переполоха? – спросила Диньяна.

– Противостояние Магистрата и альюдов, возрождение магии, аресты якобы колдунов – не, мам, всё в порядке, – проворчала Лисса.

– И кое-что ещё, – кивнул Хьёльд. – Недавно кто-то попытался убить короля Гиорта. А фермеры недовольны повышением налогов. Наверное, среди подозреваемых кто-то из достаточно богатых горожан, если решили проверять пассажиров карет. Только почему здесь, если королевский дворец в столице?

– А может, Магистры боятся, что к ним пожалует Вольфзунд? – предположила Лисса. – Главная улица ведь ведёт к Библиотеке, так?

– Может быть, – кивнул Хьёльд. – Нам не о чем волноваться: на моей карете нет герба, да мы и действительно ничего такого не замышляем. Просто едем через город.

Карета снова двинулась, медленно переваливаясь по горбатым булыжникам мостовой. Лисса отдёрнула шторку и взглянула в заднее окно. Ещё несколько карет присоединились к ожидающим, и вереница растянулась почти на целый квартал.

– Ну что там? – нетерпеливо окликнул кучера Хьёльд.

– Едем потихоньку, господин, – ответил Киго. – Впереди пункт досмотра, всех проверяют и пропускают по одному.

– До Сна такого не было, – нахмурился светловолосый альюд. – С каждым поколением люди всё подозрительнее. Вряд ли мы научимся жить с ними в согласии.

– А хотели бы? – спросила Лисса.

Хьёльд пожал могучими плечами.

– Лишь бы нам не мешали. Остальное решать Вольфзунду.

Карета прокатила ещё немного перед тем, как снова замереть, едва слышно скрипнув колёсами. Молодой худощавый парень в плохо сидящей на нём синей форме робко постучал в окно.

– Господа, центральный пункт проверки Биунума. Чтобы продолжить путь по городу, вам необходимо позволить нам взглянуть на вас и на то, что вы везёте.

Хьёльд нахмурил брови и нехотя открыл дверцу. Паренёк с важным видом заглянул внутрь и внимательно оглядел карету, в том числе и два чемодана под сиденьями, а потом пристально всмотрелся в лица путников, время от времени сверяясь с какими-то записями в блокноте.

– Похоже, всё в порядке, – слегка разочарованно сказал юный жандарм. – Извините за беспокойство. Можете ехать.

Едва голова служащего вынырнула из кареты, Хьёльд резко захлопнул дверцу. Жандарм махнул кому-то рукой, Киго хлестнул коней, и экипаж резво двинулся по освободившейся дороге в сторону библиотечной площади.

– Идиот, ты не спросил их имена! – донёсся до ушей Лиссы чей-то раздражённый голос снаружи.

– Но там точно не было никого с рогами! – оправдывался досмотрщик.

Лисса нахмурилась и открыла окно пошире, жадно вслушиваясь, но кони уже разогнались, и пункт досмотра быстро остался позади.

– Они что, ищут Мела? – потрясённо спросила она.

– Видимо, да, – нахмурился Хьёльд. – Но, полагаю, не он им нужен. Они хотят знать, как выглядишь ты.

Диньяна ахнула и прижала ладонь ко рту. Лисса почувствовала, как её бросает в жар. Она перевела взгляд на мать. Диньяна выглядела ошарашенной и напуганной, как попавший в ловушку зверёк.

– Зачем? – прошептала Лисса.

– Чтобы получить власть над Вольфзундом, – мрачно пояснил Хьёльд. – Через Мелдиана. Сынок уговорит папу сделать что угодно, лишь бы выручить свою девушку. Разумеется, если с тобой что-то случится.

У Лиссы закружилась голова, и она крепко вцепилась пальцами в край сиденья. За окном кареты снова мелькали дома, высокие и богато украшенные, со светлыми стенами и цветными крышами.

– Это каким же образом? – спросила Диньяна дрогнувшим голосом.

– Насколько я могу судить, – задумчиво произнёс Хьёльд, – им стало известно о готовящейся свадьбе. Скорее всего, это выяснили те люди, которые ворвались на праздник в Птичьих Землях. Должно быть, кто-то из древунов или альюдов им рассказал, что у сына Владыки завелась невеста. Может, в Птичьих Землях даже остался кто-то, способный пересылать письма Магистрам. Они знают – или просто догадываются, что после уничтожения Манускрипта ты приехала погостить в замке. И что рано или поздно ты отправишься назад. Они надеялись, что Мелдиан будет лично тебя провожать – а не узнать его, согласись, очень сложно.

– Ищут парня с рогами, чтобы узнать, как выглядит его невеста, – подумала вслух Лисса. – И что им это даст?

– Знания, – пожал плечами Хьёльд. – Не могу судить о дальнейших планах градоправителей, но что-то нехорошее у них на уме, это точно. Мелдиан далеко не дурак, раз не поехал с нами, и тебе не стоит на него обижаться. Оставшись в замке и не воспользовавшись фамильным экипажем, он обезопасил в первую очередь вас с Диньяной.

Лисса прислонилась головой к стенке кареты. Городские здания расступились, и теперь кони трусили по широкой площади, у дальнего края которой высилось величественное здание с куполами и несколькими высокими башнями. Позади Библиотеки зеленела рощица, и Лисса догадалась, что за деревьями, должно быть, протекает река, через которую они сегодня уже проезжали.

Злость на Мела растаяла, словно снег под первым весенним дождём. Выходит, он настоял на том, чтобы они с матерью ехали не в карете Вольфзунда не для того, чтобы отомстить за её резкие слова и отъезд, а ради их с Диньяной безопасности. Значит, не стоило ей его бояться? Значит, он всё-таки заботится о ней и нисколько не изменился из-за возвращения магии? И то, что она приняла за холодность в чёрных глазах, могло быть просто отголоском проблем, которые принесли эти неспокойные времена?

Ей вдруг до дрожи захотелось попросить развернуть лошадей и помчаться назад, попросить прощения за свою глупую мнительность, обнять Мела и, может, остаться в замке ещё на некоторое время, привыкая к каменным стенам и больше не выискивая опасности там, где их нет.

Но Хьёльд и не подумал приказать кучеру притормозить, а Лисса не отважилась просить об этом. Карета пересекла площадь и понеслась по широкой улице, залитой мягким светом фонарей. К утру они должны будут быть уже в Авенуме, столице Земель Короны, и Чёрный Замок со всеми его обитателями останется так далеко, что и думать о скором возвращении станет бессмысленно.

Глава 6, в которой худой мир лучше доброй ссоры

– Пропустите, пожалуйста, дайте пройти, мне очень нужно, извините, спасибо… – Алида с трудом протискивалась через толпу, плотно обступившую какое-то ветхое строение. Она и подумать не могла, что в Западном Доле столько жителей!

Кто-то отступал, пропуская миниатюрную девушку вперёд, кто-то был не настолько расторопным, и она нещадно толкалась локтями, наплевав на учтивость, лишь бы поскорее пробраться в первый ряд.

Едва поняв, что Ричмольд где-то застрял, она наспех оделась и уже хотела броситься на поиски, но услышала, как какая-то крупная птица бьётся в окно хлева. Сначала Алида подумала, что это бабушка или Герт вернулись с ночной охоты, но, присмотревшись, увидела сороку с белой головой, которая отчаянно пыталась привлечь её внимание. Алида недовольно поджала губы и открыла окно, впуская птицу. Была бы её воля, она сделала бы вид, что не замечает сороку, но появление Кемары могло говорить о том, что есть какие-то новости от Вольфзунда.

– Чего тебе? Говори быстро, мне надо идти, – скрестив руки на груди, нарочно недружелюбно произнесла Алида, едва сорока превратилась в беловолосую девушку. Она хотела, чтобы та поняла: дружбы между ними нет и никогда не будет.

– Дом на краю болот. Идти туда, – пролепетала Кемара, поправляя растрепавшиеся волосы и одежду. От быстрого полёта она тяжело дышала. Тёмный кулон-глаз поблёскивал на её шее.

– Зачем? – спросила Алида.

– Ричмольд там, – злобно, словно поражаясь глупости собеседницы, процедила Кемара. – И староста деревни считать его колдуном, скоро там быть вся деревня! Они ненавидеть его, но я постараться помочь, я доделать кукла, но их так много… Ты должна скорее его забрать. Одной мне не справиться.

В прозрачных глазах Кемары застыла мольба. Другой мало что понял бы из её косноязычной сумбурной болтовни, но Алида сразу сообразила, что к чему, и, не произнеся ни звука, бросилась на улицу. Она услышала шорох, сзади захлопали крылья, и в следующий миг над ней пролетела белоголовая сорока, показывая, куда идти.

Птица, стрекоча, взмыла высоко в небо и устремилась за посёлок, к темнеющим впереди лесам. Алида помчалась напрямик по влажной мшистой земле, не выбирая дороги и топча хилые кустики брусники. Сорока крикнула ещё раз и скрылась среди острых еловых вершин. Алида пробежала ещё немного, на ходу раздвигая ветви куманики и бересклета, и скоро услышала ропот недовольных человеческих голосов. Впереди виднелся старый заброшенный дом, и она решительно бросилась в толпу, толкаясь и упрашивая, чтобы её пропустили.

Протиснувшись, наконец, вперёд, Алида остановилась, переводя дух.

Толпа гудела, но никто не спешил входить в покосившийся дом. Люди переминались с ноги на ногу, настороженно переговаривались, а в их глазах читалось жадное любопытство.

Алида заметила, что на неё поглядывают с недоверием. Она порадовалась, что догадалась не брать с собой кресло – это навлекло бы ещё больше подозрений со стороны жителей Западного Дола, не привыкших к чужакам. Три пожилые женщины вполголоса обсуждали её неидеальные манеры, а мужчины и юноши, хмурясь и раздувая ноздри, оглядывались куда-то назад, словно кого-то ожидая.

Алида закусила ноготь на большом пальце. Чего все они ждут? И что ей делать? Попытаться разузнать планы людей или сделать вид, что она с ними заодно? Риск снова ошибиться был слишком велик, чтобы позволить себе эту роскошь.

К счастью Алиды, всё разрешилось само собой. К дому протиснулся крепкий бородатый мужчина средних лет, в руках у него полыхал самодельный факел из палки и намотанных на неё ветхих тряпок. Толпа одобрительно загудела, несколько парней вскинули вверх руки и заулюлюкали, подбадривая бородатого.

– Скорей б уж, – сказала одна старуха своей соседке. – Сжечь его, да и дело с концом.

Алида от души понадеялась, что старой женщине просто-напросто не угодил покосившийся дом, но её надежды рассыпались прахом, когда она услышала ответ.

– Не пойму только, чегой-то он туда залез? – беззубо причмокнув, произнесла другая старуха. – Небось хотел найти кого-то из своего племени?

– Угу, – со знанием дела кивнула ещё одна женщина. Её голову и плечи покрывал пушистый платок, по цвету точь-в-точь как шерсть Липучки, альпаки из Птичьих Земель. – Видать, совсем молоденький колдунчик, раз не знает, что мы всех таких давно поистребили. Сейчас староста ему задаст. – Она махнула на бородатого с факелом.

– Легар, чего ты ждёшь? – крикнул кто-то из мужчин.

Алида отвлеклась от подслушивания не обнадёживающего разговора и снова повернулась к входу в дом. Она заметила, что никто не отваживался подходить близко к двери, словно боясь, что оттуда может выскочить неведомое лихо и разорвать их на куски. Против воли Алида ухмыльнулась. Если есть страх, значит, на этом можно сыграть, придумать бы только что-нибудь. И хорошо бы, чтобы и Рич догадался что-то сделать для устрашения деревенских жителей. Тогда они выиграют время и…

И что? Кресло она оставила в сарае, а тащить Ричмольда на себе у неё точно не получится. На помощь рассчитывать нечего. Алида снова почувствовала, как воспрянувшая было надежда неумолимо угасает.

Бородатый мужчина с факелом, который так решительно приближался к дому, замер у самой двери, словно наткнулся на какую-то невидимую преграду. Повисла напряжённая тишина, жители недоумённо переглядывались, пытаясь понять, что такое замыслил староста деревни.

– Чего ты ждёшь? – выкрикнул высокий парень с пшеничными волосами и светлыми усами. – Давай, самое время!

Староста не пошевелился. Взгляд его стал каким-то странным: будто он сам совершенно искренне не понимал, почему остановился без движения, тогда как в душе росла решимость поступить так, как подсказывает светловолосый парень.

– Да что с тобой такое, Преисподняя тебя забери? – взревел из толпы другой мужчина, смуглый и косматый, похожий на медведя.

Алида с интересом наблюдала, что произойдёт дальше. На неё уже никто не смотрел, все взгляды были направлены на мужчину с факелом. В толпе недовольно зашептались. Алида догадалась, что это Кемара пытается повлиять на события – она ведь говорила, что делала чью-то куклу. Скрепя сердце, Алида согласилась, чтосорока правильно поступила, решив воздействовать на стаю через вожака. Несмотря на общее враждебное настроение, жители послушаются старосту, если он заявит, что ошибся и принял за колдуна обычного юношу, сбившегося с пути. Алида сжала кулаки и загадала Первому Волшебнику, чтобы всё так и получилось.

– Да на нём морок! – воскликнул светловолосый и одним могучим прыжком подскочил к старосте, едва не сбив с ног тех самых старушек, которые с упоением обсуждали сожжение колдуна.

Поравнявшись со старостой, он выхватил факел из его руки и, вышибив сильным ударом доски, которыми было заколочено окно, закинул факел внутрь дома.

Жители ахнули: кто восхищённо, кто испуганно. Алида в ужасе закрыла рот руками. Она от всей души надеялась, что факел просто погаснет, ударившись об отсыревший пол, но не решалась броситься посмотреть. Внезапно бородатый староста совершенно по-звериному заревел и накинулся на светловолосого, обрушивая на его бока и спину удары тяжёлых кулаков. Светловолосый яростно закричал и принялся отбиваться. Оба завалились на землю, сцепившись в клубок, как драчливые уличные псы.

Опомнившись, другие мужчины бросились разнимать дерущихся. Женщины заголосили. В поднявшейся кутерьме Алида совсем растерялась, не зная, что ей предпринять. Её толкали, наступали ей на ноги, но она так и продолжала стоять в бессильном ступоре.

Из дома всё явственнее слышалось потрескивание разгорающейся древесины, и через оконный проём показались оранжевые всполохи. Потянуло густым душным дымом, который клубится, когда занимаются сырые дрова. Дрались теперь не только двое: почти все мужчины с неистовством набросились друг на друга, колотя без разбора всех, кто попадался под горячую руку. Толпа деревенских жителей превратилась в настоящую свалку из человеческих тел. Женщины с визгами разбегались, желая оказаться как можно дальше от драки и дымящейся постройки.

Кто-то сильно толкнул Алиду, и она чуть не упала на землю, но в последний момент всё-таки удержалась на ногах. Алида проводила обидчика возмущённым взглядом. Этот парень со спины показался ей смутно знакомым, и Алида застыла в изумлении, когда поняла, что именно он собирается сделать. Подбежав к двери, юноша решительно отпер засов и, размахнувшись, выплеснул в дом ведро воды. Алида словно очнулась и, вздрогнув, крикнула:

– Тиль!

Парень с ведром обернулся, и Алида поняла, что не ошиблась. Он махнул рукой, подзывая её, и скрылся в помещении. Алида посмотрела по сторонам и убедилась, что до неё никому нет дела: каждый старался больнее ударить соседа, а в глазах дерущихся пылала такая первобытная ярость, что становилось страшно представить, за какие проступки можно настолько возненавидеть ближнего. Про дом с запертым там колдуном, казалось, все и думать забыли. Не теряя ни минуты, Алида кинулась внутрь.

Она боялась, что брошенный факел успел натворить непоправимое, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы хладнокровно осмотреть помещение. Пол действительно тлел, в углу комнаты вились красные язычки, но в целом всё было в порядке, не считая шума снаружи. Тиль принялся затаптывать оставшееся пламя.

На полу у дальней стены сидел Ричмольд, неуклюже разметав длинные ноги. Он с вызовом смотрел на дверь, видимо, решив ни за что не выдавать своего страха перед деревенскими жителями, но облегчённо выдохнул и опустил плечи, узнав Алиду.

– Ричик, ты в порядке? – Алида присела рядом. Он выглядел уставшим и напуганным, но при виде неё улыбнулся. – Ой, кажется, искорка всё-таки долетела…

Алида накрыла ладонями странный серебристый огонёк, который мерцал у него на плаще. Пламя слегка обожгло руки, но потом от ладоней к локтям разлилось довольно приятное покалывание.

– Ну вот и потушила, а то ты…

Алида встретилась глазами с Ричмольдом и замолчала на полуслове. Он смотрел на неё не то со страхом, не то с сожалением. В сердце Алиды шевельнулось смутное предчувствие чего-то нехорошего.

– Что ты наделала, – прошептал Рич и покачал головой.

Крики снаружи стали ещё громче. Тиль кинулся к выходу, но его тут же оттолкнул мужчина, похожий на медведя. Алида поднялась и скрестила руки на груди, стараясь выглядеть как можно более грозно.

– Отойди, девка, – пригрозил мужчина, потрясая отломанной от заколоченного окна доской. – Не заставляй с бабой бодаться.

Тиль обхватил мужчину сзади за плечи, но тот стряхнул его, как назойливое насекомое. Следом за «медведем» в дом посыпались другие деревенские мужики, разгорячённые недавней дракой. У многих на лицах блестела кровь и наливались багровые синяки, а одежда была изорвана и запачкана. У Алиды защемило под ложечкой: с таким количеством взрослых сильных мужчин им не тягаться. А от их яростных, жаждущих крови взглядов и вовсе холодели ноги. Выход был один: убегать, и как можно скорее. Но куда? К двери уже не подобраться, а окна заколочены, к тому же она не была уверена, что Рич и Тиль вообще смогут протиснуться в окна. Чем же занята эта глупая сорока? Почему не помогает им?

– Послушайте, вы ошиблись! – крикнул Тиль, пытаясь исправить ситуацию. – Никакой он не колдун! Этот парень даже ходить не может, его сестра в коляске возит! Посмотрите сами!

– Да, конечно, – оскалился молодой кривозубый парнишка из деревенских. – Только почему-то Легар сначала уговаривал нас пойти его казнить, а потом замер как вкопанный. Не колдовство, по-твоему?

– Вы дремучие люди! Никакого колдовства не бывает! – отчаянно пискнула Алида, понимая, что её голос звучит лживо и неубедительно.

Косматый ринулся прямо на неё, как камень, сорвавшийся с горы, готовый подмять под себя всех, кто встанет у него на пути. «Вот и всё», – подумала Алида и нащупала руку Ричмольда, изо всех сил стискивая его холодные пальцы.

Угасающее покалывание в руке вспыхнуло горячей волной боли, и Алида почувствовала, как что-то невидимое поднимается от их переплетённых пальцев. В следующий миг по воздуху пронёсся яростный порыв ветра, и косматый мужчина, а за ним и все остальные неуклюже завалились на пол, словно кто-то поставил им подножку.

– Вставай, живо! – крикнул Тиль Алиде прямо на ухо и дёрнул её за плечо. – Уходим!

Алида кинула последний взгляд на людей, нелепо валяющихся в дверях, как перевёрнутые жуки, и поспешно встала. Покалывание в ладони исчезло, как только она отпустила руку Ричмольда. Алида попыталась оттащить его, ухватив под мышками, но ничего не вышло. Ричмольд обречённо посмотрел на неё, словно брошенный пёс, и покачал головой.

– Уходи скорее, мне всё равно не выбраться.

– Да что за глупое геройство? – раздражённо воскликнул Тиль.

Он обхватил Ричмольда поперёк груди и, кряхтя от напряжения, взвалил себе на спину. Алида ахнула и ухватилась за ноги Ричмольда, желая хоть как-то облегчить ношу Тиля.

– Премного благодарен, так гораздо лучше, – язвительно пропыхтел музыкант и неожиданно быстро ринулся в соседнюю комнату. Алида поспешила за ним, то и дело оглядываясь на копошащихся на полу мужчин. Почему они никак не поднимутся? Интересно, что такое произошло? Может, это Кемара наконец помогла? Или Вольфзунд наколдовал что-то из замка?

В другой комнате размещалось что-то вроде небольшого кабинета, но, к досаде Алиды, окна здесь тоже были заколочены. Она посмотрела по сторонам, в надежде найти запасную дверь, но ничего такого не увидела. Они оказались в ловушке, ведь долго колдовство не продержится, а люди только разозлятся сильнее. Их запрут на засов и сожгут заживо. Всех вместе.

Тиль не слишком аккуратно сбросил Ричмольда на пол. Тот упал лицом вниз и охнул. Тиль подцепил мыском ботинка край полуистлевшего ковра, укрывающего пол, и победно воскликнул:

– Клари, смотри! Я так и знал!

Несколько половых досок были устланы в форме квадрата поперёк основных, а из центра торчала проржавевшая ручка.

– Тиль, да это же люк в подпол! – обрадовалась Алида. – Но как ты понял, что он здесь? И что мы будем там делать?

– Если дом будут сжигать, лучше укрыться там, – ответил Тиль. – Лестницу уберём, если она там есть, чтобы тем было труднее спуститься. Если повезёт, они вообще не поймут, куда мы делись. Да выкрутимся как-нибудь! Всё лучше, чем здесь сидеть. Помоги-ка.

Он схватил ручку и дёрнул на себя. Люк поддался, но совсем чуть-чуть. Алида сунула пальцы в образовавшуюся щель между люком и полом и изо всех сил потянула доски вверх, не обращая внимания на то, как больно обламываются ногти. Что-то треснуло, и крышка люка оторвалась от пола. Тиль отбросил его в сторону и снова взвалил Ричмольда себе на плечи.

– Постарайся закрыть люк, Клари, – сказал он Алиде и начал спускаться по шаткой лестнице, которая, к их везению, всё-таки обнаружилась в подвале и ещё не совсем сгнила от времени и сырости.

Алида с трудом подтащила люк обратно к отверстию и встала на верхнюю ступеньку. Внизу было темно и веяло холодом и влагой. «Мы спускаемся в могилу», – безрадостно подумала она. Когда Алида опустилась ниже и не без труда задвинула за собой тяжёлый люк, тьма стала совсем непроглядной. Она наткнулась на что-то и завизжала, успев представить, какие огромные крысы могут тут водиться.

– Да не ори ты, это мы, – проворчал Тиль. – Спички есть?

– У меня в этом платье даже карманов нет! – посетовала Алида, переводя дух. – Столько раз обещала себе больше не покупать платья без карманов, но тут такие милые синички вышиты…

– Проклятье, – выругался Тиль. – Надо как-то понять, это просто погреб или здесь есть где спрятаться.

Алида услышала, как он одной рукой убирает лестницу, по которой они спускались. Лестница жалобно хрустнула, ударившись о пол. Алиде стало не по себе: если лестница сломалась, то они даже не смогут выбраться отсюда.

На земле, служившей в погребе полом, у неё быстро замёрзли ноги. Алида понимала, что вряд ли положение стало намного лучше, чем было. Из одной ловушки они загнали себя в другую.

– Огниво в сумке, – подал голос Рич.

Послышалась возня. Тиль ругался сквозь зубы, видимо, копаясь в дорожном мешке астронома.

– На кой тебе эта тяжесть? – буркнул Тиль, видимо, наткнувшись на книгу. – Её хоть можно использовать для растопки?

– Нет! – с неожиданной яростью выкрикнул Ричмольд.

– Ладно-ладно… Да где же оно… А, кажется, вот.

Послышался сухой треск, будто кто-то сломал толстую ветку, затем звук разрываемой ткани, а через минуту, сопровождающуюся невнятным шуршанием, подвал озарился пляшущим светом импровизированного факела.

Алида огляделась. По центру стоял Тиль, и в руке у него горел факел, сделанный из выломанной лестничной ступеньки и обрывка плаща Рича. Астроном полулежал на земле, щурясь на свет. В стенах погреба Алида разглядела ниши, но все они зияли пустотой, только кое-где стояли прогнившие бочонки и пустые стеклянные банки. На стенах виднелись полустёртые руны, и Алида, приглядевшись к надписям, похолодела. Она узнала тот самый странный язык, знакомый по страницам Манускрипта.

– Сюда, здесь какой-то проход, – крикнул Тиль и указал рукой в сторону. Присмотревшись, Алида увидела что-то вроде тёмного тоннеля, ведущего из подвала дальше под землю.

– Ты уверен? – поинтересовалась она. – Там может быть обвал, и мы не уйдём далеко…

– Не узнаем, пока не посмотрим. Помогай. – Тиль снова взвалил Ричмольда себе на плечи и двинулся в тоннель.

Алиде совсем не хотелось идти туда, её страшили давящие земляные стены тоннеля и опасности, которые могли там таиться. Может, проход кишит крысами, а может, от близости болот земля размякла и обвалится прямо им на головы, погребая заживо. А ещё тоннели часто сужаются настолько, что передвигаться по ним можно лишь на четвереньках, и Алида не совсем представляла, как они в таком случае перетащат Ричмольда.

– Так ты идёшь или будешь ждать, пока тебя поймают? – Голос Тиля прозвучал гулко, и Алида поняла, что он уже прилично продвинулся вглубь тоннеля, пока она стояла и трусила.

Свет от факела неумолимо отдалялся, и, чтобы не оставаться одной в кромешной тьме, Алида, подобрав подол платья, побежала следом.

К её удивлению, тоннель вовсе не сужался, и спустя какое-то время они по-прежнему шли, выпрямившись в полный рост. Земляные стены кое-где были укреплены досками, и сквозь плесень и мох в свете факела можно было разглядеть те же символы, похожие на птичьи следы.

– Тут что, и правда жил колдун? – жалобно протянула Алида, ёжась от холода.

– Кажется, правда, – нехотя отозвался Ричмольд. Он висел на плечах у Тиля и прятал лицо. Алида догадалась, что он стыдился своего положения. Она и сама чувствовала бы себя неуютно, если бы её волокли на спине, как мешок.

– Думаю, вы лучше меня разбираетесь в этих вопросах, – прокряхтел Тиль. – Клари, просил же, держи его ноги!

Алида нагнала его и подхватила ноги Ричмольда, чтобы мыски его сапог не волочились по земле. Она охнула от тяжести, но стиснула зубы и приготовилась не ныть до конца пути. Тилю всё равно тяжелее, но он отчего-то решил помочь им скрыться. Или ведёт прямиком в ловушку?

– Тиль, – произнесла Алида. – Почему ты здесь? Ты искал нас?

– И да, и нет, – ответил он. – С одной стороны, мне хотелось снова вас встретить. А с другой, специально встречи я не искал, но Первый Волшебник опять направил меня к вам.

– Зачем это ты хотел нас встретить? – проворчала Алида. – Совесть замучила?

– Почти, – хмыкнул Тиль, поудобнее перехватывая Ричмольда. – Знаешь, Клари, я всю жизнь мечтал о чём-то таком. О приключениях, путешествиях. О колдунах. А тут вы попались мне на пути, такие загадочные и странные, но я сглупил и сбежал от вас.

– С моим кошельком, заметь, – напомнила Алида.

– Меня ты игнорировала, а с ним разговариваешь, – пробубнил Рич, не поднимая лица.

Алида фыркнула и отпустила его ноги. Рич и Тиль в один голос зашипели на неё, но Алида напустила на себя обиженный вид и чуть-чуть отстала, как раз на столько, чтобы держаться в стороне, но при этом оставаться в свете факела.

Тоннель изогнулся, а потом повёл вверх под небольшим уклоном. Земля здесь была утоптанной, но довольно скользкой. Ноги Алиды сильно замёрзли и намокли, и она мечтала поскорее очутиться на поверхности, под ласковым летним солнцем. Она ухватилась за подпорную доску, но тут же брезгливо отдёрнула ладонь, наткнувшись на склизкий слой плесени.

– Короче, Клари, я сейчас брошу твоего брата, если ты так и будешь плестись позади и делать вид, что нас не знаешь, – пропыхтел Тиль, и Алида наконец поняла, насколько они с Ричмольдом сейчас зависят от этого выскочки. Она нехотя приблизилась и снова приподняла ноги Рича.

Тиль вдруг остановился, светя факелом на стену.

– Тут какая-то дверь. Подержи-ка. – Он взвалил Ричмольда на Алиду, и ей пришлось прислониться спиной к стене, чтобы не упасть под тяжестью. Он вцепился пальцами в её плечи, как котёнок, которого хотят бросить в реку. Алида ухватила Ричмольда за рубашку, но ноги юноши безвольно подогнулись, и он тяжело осел на землю.

Послышались глухие удары: это Тиль колотил в дверь. Алида подумала, что снаружи, быть может, вход давно засыпало землёй или завалило камнями, и им придётся возвращаться обратно в дом колдуна. Ей хотелось захныкать от холода и усталости, но она сдержалась, чтобы не показаться слабой перед Тилем.

После каждого удара сверху сыпалась земля и маленькие камешки, застревая в волосах. Ричмольд, хмурясь, наблюдал за Тилем. Наконец очередной удар превратился в громкий треск, и в тоннель ворвался дневной свет. Радостно воскликнув что-то, Тиль погасил факел о стену, одним прыжком подскочил к Ричмольду, схватил его под мышки и выволок наружу. Алида выбежала из опостылевшего земляного тоннеля и облегчённо рассмеялась, щуря глаза на солнце.

Тоннель вывел их на цветущую лесную поляну, выходя из насыпного холмика, почти не заметного за зарослями папоротников и таволги. Тиль бросил Ричмольда на землю, а сам растянулся на мягкой лесной траве, потирая натруженную спину. Алида прислонила Ричмольда к берёзе, вытащила из рыжих волос камешки и корешки, упавшие с потолка тоннеля, и оправила на нём одежду. Она задержала взгляд на его лице: тонкая кожа, густо усеянная яркими веснушками, обтягивала острые скулы, под глазами темнели круги, бледные губы подсохли и растрескались. Алида убрала огненные пряди со лба Ричмольда и покачала головой:

– Ты просто отвратительно выглядишь.

Рич поднял на неё глаза, такие же синие, как лесные колокольчики, усыпавшие поляну.

– Приятно, что ты снова говоришь со мной.

Алида грустно улыбнулась.

– Я боялась, что не успею…

– Эй, Клари, – окликнул её Тиль. – Подойди-ка.

Алида ободряюще пожала пальцы Ричмольда и подошла к Тилю. Тот копался в своей небольшой дорожной сумке.

– Вот, – сказал он и протянул что-то Алиде.

Она непонимающе нахмурилась, но в следующий миг узнала свой кошелёк, расшитый цветами и птицами. Алида ахнула и жадно схватила кошелёк, стремительно расстегнула застёжку и высыпала монеты на ладонь.

– Но… Они все на месте, – ошарашенно произнесла она, пересчитав монетки. – Для чего же ты его украл?

Тиль покраснел пятнами и опустил глаза.

– Я хотел отдать всё маме и сестре, когда вернусь домой, но… Прости меня, Клари. Я нехорошо поступил. Вы были ко мне добры, а я повёл себя как городской воришка.

Алида смотрела, как он смущённо ерошит свои густые каштановые волосы, и злость понемногу отступала. В конце концов, стоит ли винить Тиля? Он всего лишь крестьянский сын, которому нельзя возвращаться домой. Музыкант-недоучка, не понимающий, куда ему идти и что делать дальше. Алида подумала, что она сама была точно в таком же положении, когда буря разрушила их с бабушкой дом. Это сейчас у неё появились цели, стремления, деньги и покровительство, а тогда она тоже была растерянной и испуганной, как овечка, отбившаяся от стада. Тиль украл кошелёк, она села в карету Вольфзунда – каждый совершил своё безрассудство, но, может, именно это стало ключом, открывающим дверь в новую жизнь?

– Я прощу тебя, Тиль, если ты сделаешь для нас кое-что ещё, – сказала Алида.

Тиль насторожился.

– Что именно?

Алида покосилась на Ричмольда.

– Мы не можем таскать его на себе всё время. Поэтому будь добр, забери кресло из хлева. Кажется, это третий дом по улице Медянок. Хозяин – худой стареющий мужчина. Ещё прихвати мою сумку, а Мурмяуз сам за тобой увяжется. Только из сумки ничего не брать! Иначе, – она вспомнила, что Тиль тоже считает их колдунами, и сделала страшные глаза, – превращу тебя в майского жука.

Тиль улыбнулся уголком рта, в грустных карих глазах заплясали искорки. Он явно почувствовал облегчение от этой просьбы.

– Слушаюсь, королева ведьм.

Он отвесил Алиде шуточный поклон и пошёл через лес, придерживаясь примерно того же курса, каким они прошли по тоннелю. Алида улыбнулась ему вслед и мысленно пожелала удачи.

– Надеюсь, в деревне его не запомнили, – буркнул Рич.

– А я надеюсь, что он умеет ориентироваться в лесу, – вздохнула Алида. – Хорошо, что он вернулся. Иначе ты бы погиб.

– Я должен благодарить вора? – Ричмольд скривил губы.

– Он нам помог. Нас обоих убили бы, Рич. И ты это знаешь.

Алида опустилась на траву рядом с другом и сорвала травинку, чтобы пожевать сочный стебелёк.

– И всё равно этот Тиль мне совсем не нравится. – Рич упрямо встряхнул головой. Рыжие волосы снова рассыпались по лбу, и Алида слегка улыбнулась, глядя, как солнце золотит его пряди. Может, она ещё злилась на него, но вовсе не так сильно, как прежде – сейчас она просто радовалась, что они оба целы.

– Хватит пока про Тиля. Лучше скажи, ты как?

Ричмольд пожал плечами.

– Ночью произошло много странного. И я всё думаю: почему они называют тот дом домом колдуна, если ничего магического не существовало много лет? И все жители Западного Дола так истово верят в колдовство, словно это для них так же обыденно, как солнце, встающее утром, и звёзды, сияющие по ночам.

– Не знаю, – вздохнула Алида, жуя травинку. – На свете существует множество поверий и чудачеств, в разных краях верят во что-то своё. Они тут странные. Злые и суровые. Если здесь скопилось так много тёмных сил, может, есть что-то, притягивающее их. Например, этот странный дом. – В лесу чудесно пахло листьями и цветами, и Алиде не хотелось сейчас говорить о чём-то странном, загадочном и мрачном. Ей хватало того, что они пережили за утро. Почему Рич не мог завести разговор о чём-то более приятном? – Кстати. Почему тебе не понравилось, когда я погасила огонь с твоего плаща? Я совсем не обожглась, вот, посмотри.

Она вытянула ладони, демонстрируя их Ричмольду, и вспомнила непонятное покалывание, которое разливалось по рукам от того серебристого огонька. Снова загадка…

Рич посмотрел на её руки, но отчего-то промолчал.

Лавируя между деревьями, над ними пролетела сорока с белой головой. Алида нахмурилась, а Ричмольд, напротив, расплылся в улыбке.

– Вот уж без кого нам точно пришлось бы худо, – сказал он. – Это Кемара увидела, что я, ну… повздорил со старостой.

Алида проводила птицу взглядом, радуясь в душе, что та решила не навязывать им своё общество. Когда сорока скрылась, Алида фыркнула. Она думала, стоит ли рассказывать Ричмольду о том поступке Кемары, который сделал его таким, какой он сейчас. Алида посмотрела на друга, пробежалась взглядом по его ногам, нелепо раскиданным по траве, как ветки, сорванные с дерева сильным ветром, и злость на Кемару поднялась в сердце чёрным облаком. Кемара постоянно появлялась тогда, когда Алида почти забывала о её поступке, и это раздражало. Алиде бы очень хотелось, чтобы Рич узнал правду и перестал видеть в сороке союзницу, но как эта правда повлияет на него? Вольфзунд предупреждал, что Чернокнижники – тем более неопытные – легко поддаются внушению, и резкая смена настроений может повлиять на перевоплощения. А значит, выполнение задания затянется, и неизвестно, когда бабушка вырвется из чужого тела. Поэтому Алида в очередной раз решила повременить с неприятным разговором.

– Эй, ты что, расстроилась? – обеспокоенно спросил Рич. – Да, я понимаю… Я совершил глупость, и тебе пришлось искать меня, чтобы не сорвать задание и не разозлить Вольфзунда… Ты ведь обещала ему, что присмотришь за мной, а я так подставил тебя. – Он посмотрел на неё долгим виноватым взглядом. – Прости меня, Алида.

– Рич, – произнесла Алида и стала завязывать травинку в узелок. – Не все поступки в мире держатся на выполнении заданий и страхе кого-то там разозлить. Точнее, правильно, мне было страшно, даже очень страшно, но вовсе не из-за того, что сделает или скажет Вольфзунд. – Она вздохнула несколько тяжелее, чем хотела, и продолжила: – Просто… Есть вещи намного хуже, чем ты перечислил. Потеря друга, например. Мне бы не хотелось тебя потерять.

– И мне тебя, – помолчав немного, ответил Ричмольд. – Спасибо, что ты снова со мной разговариваешь.

– Но это не значит, что я всё забыла и больше не обижаюсь. – Алида поспешила его разочаровать. Пусть не думает, что она такая отходчивая!

– Хорошо, что хотя бы так, – пожал плечами Рич. – Всё время молчать было тяжело.

– Мне тоже, – призналась Алида. – Так как у тебя дела с тёмной магией? Получается?

– Ну, вроде бы… Но я не всегда и не всё помню, потому что вроде как не я этим занимаюсь, а тот, кто появляется на моём месте. Это сложно объяснить, вроде бы становлюсь другим человеком, но так не бывает, правда? Если я – это я, то не могу быть кем-то ещё…

Он посмотрел вниз, на свои ноги, и Алида поняла, о чём именно он думает. Она покачала головой, и копна волос разметалась по плечам.

– Сейчас всё бывает, Рич. И тот, кто уходит в сумерках и приходит в полночь, – не ты вовсе, а кто-то чужой. Его я боюсь, а тебя – нет. И, кстати, пока не забыла: Импиор у тебя с собой? Ты же им уничтожаешь эти чёрные странички, или как они там называются?

– Нет, конечно, Вольфзунд не дал бы мне такую ценную вещь в долгий поход. А что, ты хочешь кого-то убить? – Алида готова была поклясться, что в глазах её вечно унылого спутника заплясали смешливые огоньки. – Для этих целей у меня есть кое-что получше заколдованного меча.

– Не сомневалась, что ты тот ещё опасный тип, – усмехнулась Алида. – Покажешь?

Астроном пошарил рукой в своей сумке и извлёк наружу пузырёк с мутной белой жидкостью. Алида потянулась было к пузырьку, но Рич не позволил ей прикоснуться.

– Нельзя. Это вещество посильнее любого холодного оружия. Несколько капель – и книги вместе с чёрной магией как ни бывало.

– Ты уже пробовал? – затаив дыхание, спросила Алида. Ей до смерти хотелось рассмотреть жидкость поближе. Настоящее колдовское зелье! Из каких ингредиентов оно, интересно, состоит? Наверняка в составе есть такие вещества, о каких она и в сказках не читала!

– Пока нет. Первая книга ещё не заполнилась, а Вольфзунд велел уничтожать их только целиком, а не по страницам.

– У-у, – разочарованно протянула Алида. – Я-то надеялась, что мы скоро пойдём за новыми томами. Это мы, кажется, надолго застряли.

– Кажется, – эхом отозвался Ричмольд.

Тиль вернулся неожиданно быстро. Он обвязал бечёвкой кресло и закинул себе за спину. На плече у него болталась сумочка Алиды, а около ног тёрся Мурмяуз, явно не совсем понимающий, для чего его потащили в лес.

– Котик! – обрадовалась Алида и раскрыла объятия навстречу питомцу.

– Ничего себе, наши с тобой отношения уже настолько близкие? – усмехнулся Тиль.

– Конечно, нет. Это я Мурмяузу, – ответила Алида, поглаживая кота, который с довольным видом устроился у неё на руках. – Но если из сумки ничего не пропало, то я могу попробовать простить тебя.

– На, проверяй. – Тиль протянул ей сумочку, и Алида принялась рыться в вещах, тщательно всё просматривая.

Тиль, кряхтя, поставил кресло перед Ричмольдом и сложил руки на груди, словно ожидая, когда тот самостоятельно туда заберётся. Рич презрительно вздёрнул бровь.

– Ну уж нет, никаких перепалок! – строго сказала Алида, когда буквально кожей почувствовала искры, сыплющиеся от обоих её спутников. – Тиль! Спасибо. Всё в порядке.

– Ну, хоть теперь угодил. Так мы идём?

– Мы? – скривился Рич.

– Мы? – переспросила Алида. – Ты что, снова решил нас обокрасть?

– Не будь такой злопамятной, Клари! – воскликнул Тиль, присаживаясь на траву рядом. – Я серьёзно. Можно с вами?

– Нет, – отрезал Ричмольд.

– А тебе зачем? – нахмурилась Алида. Ей не хотелось рассказывать Тилю о цели их путешествия, но, если он пойдёт с ними, то ему так или иначе станет что-то известно. Кто знает, может, он всё время им врал, а на самом деле работает на Магистрат? Она вспомнила его проникновенно рассказанную историю и по привычке закусила губу. Нет, вряд ли… Первый Волшебник, да что же им делать с этим приставучим мальчишкой?!

– Ладно, придётся, видимо, признаться, – сказал Тиль. – Не сочтите за оскорбление, но вы и правда очень похожи на колдунов. Да-да, я понимаю, это всё выдумки и так далее, но вы такие странные. В хорошем смысле. Я с детства любил слушать россказни про ведьм разных, про нечисть. И думал: как же мы, так и эдак, скучно живём в своей глуши! И мечтал, что за мной однажды придёт волшебник с седой бородой до пояса, да и утащит меня в безумное приключение. Получилось не так, как я загадывал. Да и бороды у моего волшебника нет. Но… Если ноги сами завели меня в Западный Дол, туда же, где остановились и вы, то не тот ли это самый случай, которого я так ждал всю жизнь?

Алида покачала головой.

– Нет, Тиль. Мы не такие, как ты, это правда. С нами опасно. За нами присматривают, пойми, и этот человек… очень рассердится, если узнает, что мы рассказываем о его делах каждому встречному-поперечному. Мы не возьмём тебя с собой. Ты нужен дома.

– А вы расскажите ему, что я дельный парень, – не унимался Тиль. – Должен же с тобой быть хотя бы один мужчина, стоящий на ногах? Иначе как ты будешь справляться с такими неприятностями, как та, что произошла сегодня? А дома у меня всё в порядке, я уверен. У мамки брат рядом живёт, он помогает. Я отправил ей письмо, что со мной всё хорошо, а отца, может, и выпустят скоро, когда поймут, что не покушался он на короля. Я взрослый, Клари. Мне уже восемнадцать. Многие в таком возрасте уже семьи заводят, так могу я совершить хоть что-то безрассудное, прежде чем остепениться?

Алида подумала, что, может, им удастся избавиться от него чуть позже, когда Тилю надоест скитаться по окрестностям, каждую ночь меняя жилища. Может, он испугается, когда поймёт, что они на самом деле занимаются чем-то опасным. Может, просто захочет домой. Она незаметно подмигнула Ричмольду, чтобы он не возмущался слишком громко, и сказала:

– Ладно, будешь нам помогать. Только никаких расспросов! Мы сами скажем то, что посчитаем нужным. Никакого нытья и тем более никакого воровства. Иначе – прокляну. И, кстати, у меня есть неплохая идея. Пойдём поищем, где бы перекусить.

Глава 7, в которой корона падает с головы

Когда Хьёльд вошёл в кабак через дверь с небольшим витражным окошком, он обнаружил, что в заведении почти безлюдно. Широкоплечий мужчина с угрюмым лицом, протирающий стаканы чистым полотенцем, приветственно кивнул ему. На кухне гремели посудой – очевидно, готовились к вечернему наплыву посетителей. Здесь пахло так, как обычно пахнет в подобных местах: жареным мясом, чесноком и хлебом, а иногда тянуло свежим хмелем и чем-то сладко-пряным, напоминающим джем со специями.

Хьёльд осмотрелся и выбрал столик у стены, прямо напротив двери. Отсюда хорошо был виден весь зал, и альюд, довольный своим местом, подозвал худого черноволосого паренька, который сегодня дежурил в зале.

Кабак «Полумесяц» был одной из многочисленных игрушек Вольфзунда, а по совместительству – одним из самых удобных, но далеко не самым роскошным местом в Авенуме для встреч альюдов. Попасть сюда можно было либо с улицы, либо пройдя через посудную лавку торговца Тагруса. В былые времена здесь собирались как альюды, так и смертные люди, ничего не подозревающие о соседстве. Хьёльд как-то раз пытался намекнуть Вольфзунду, что неплохо бы закрыть заведение для простолюдинов, но хозяин только отшучивался, что ему якобы приятно кормить и поить бедных наивных людей. Хьёльд подозревал, что у предводителя есть свои причины держать кабак открытым для всех и движут им далеко не легкомыслие или гостеприимство.

Щуплый официант поставил перед ним тарелку с мясом, приправленным брусничным соусом и веточкой тимьяна, а затем налил в высокий стакан тёмного пива. Хьёльд сунул в руки парнишке монету и принялся за еду, не забывая поглядывать на дверь.

Пиво оказалось отменным – густым и ароматным, но иначе и быть не могло. Вольфзунд просто не потерпел бы в своём заведении среднее пойло. Уж в чём, в чём, а в выпивке Владыка знал толк.

Будучи в столице, Хьёльд пытался выяснить всё, что можно, о нынешнем положении дел в Королевстве. Довольно сложно провести столетия в Небытии и вернуться к жизни: всё кругом кажется вроде бы знакомым, но таким новым и не до конца понятным. Последний король, которого он помнил, был высокомерным и эгоистичным, безмерно любящим золото и собственную персону. Это он разрешил тогдашнему Магистрату составить соглашение с альюдами, которое помогло Магистрам обрести магическую власть, а ему самому, таким образом, поиметь множество выгод, став покровителем человеческих колдунов.

Нынешний король, Гиорт, слыл безумцем.

Хьёльд узнал его историю, просто угостив пивом служащего министерства торговли. Мужчина поначалу был недоверчив, но, пригубив хмельного напитка, сделался более разговорчивым и не без злобного удовольствия поведал незнакомцу всё, что знал о своём короле.

Гиорту ещё не было и пятидесяти лет. Не стар по меркам человеческой жизни, а с точки зрения альюдов – и вовсе младенец. Но уже восемнадцать лет он не пускает к себе никого, кроме верной стражи, и не выходит из королевских покоев.

За несколько месяцев до своего тридцатого дня рождения Гиорт получил корону в наследство от своего отца. После коронации ему привезли невесту – редкостную красавицу родом с Южных Островов. Погоревав немного о почившем отце Гиорта, Земли Короны начали праздновать, и веселье длилось дюжину дней – сначала чествовали нового короля, потом отмечали свадьбу. Делегация Южных Островов завоевала полное расположение простолюдинов – крестьянам привезли несколько сотен бочек настойки из дивного южного плода адюжми, а детей угощали сладкими финиками и леденцами с ароматом фиолетовых ночных цветов.

Новоиспечённые король и королева поразительно смотрелись вместе – оба высокие, стройные, гибкие, с блестящими иссиня-чёрными волосами и глазами цвета крепкого чая. Парой монархов гордились все Земли, барды воспевали их красоту в песнях, художники превозносили на полотнах, а крестьяне просто с удовольствием рассказывали друг другу, до чего Гиорт с Жиевой хороши и как подходят друг другу.

Жизнь правителей стала для людей воплощением сказки, которая писалась прямо у них на глазах. Но скоро сказка начала превращаться в мрачную историю краха королевской семьи.

Спустя год у короля и королевы родилась дочь – черноволосая и кареглазая, как и оба родителя. Но малышка умерла от неизвестной хвори, едва ей исполнилась неделя от роду. Вскоре Жиева снова понесла, но на позднем сроке у неё случился выкидыш. В народе стали поговаривать, что во всём виноват придворный колдун – уродливый рыжий горбун хочет истребить королевский род, чтобы самому забраться на трон. Хьёльд спросил у рассказчика, откуда же у короля был колдун, если все они давным-давно сгинули? На что министерский служака, хмыкнув с видом знатока, заявил:

– Ты, господин, видимо, совсем нездешний, раз таких вещей не знаешь. Короли издревле держали колдунов при дворе, чтобы те предсказывали им победы и поражения, готовили чудесные зелья, гадали на костях летучих мышей и жабьей крови да берегли от страшных болезней. Стать придворным колдуном мог мальчик, рождённый во дворце, при условии, что от него отказались родители. Мальчика отвозили на обучение на север, в Мёртвые Земли, и возвращались за ним через двадцать один год.

Говорят, в Мёртвом Лесу прячется дикое племя, что-то вроде того, что обитает в Птичьих Землях. Не знаю, как уж их там обучают, только редко когда юноши возвращались оттуда живыми. Гиорту повезло – его отец позаботился о колдуне, отправив на север внебрачного сына прачки, и тот прошёл обучение, выжил и вернулся во дворец, чтобы служить своим господам. Магистрат, говорят, пытался выступать против этого обычая, но королевская семья не послушала его. Немногие верят в то, что колдовству действительно можно обучиться на севере. Скорее всего, мальчишек просто учили лечить травами и словами, показывали простые гадания да какие-то ещё старые премудрости, в которых волшебства – всё равно что в этой куриной ножке.

Мужчина оторвал ногу у запечённой курицы, которую, вообще-то, Хьёльд заказал для себя, и запустил зубы в ароматное мясо.

Хьёльд кивнул ему, прося продолжать.

Прошло ещё некоторое время, и, наконец, королева забеременела в третий раз. Гиорт отослал в Магистрат целую телегу золота, чтобы они не забывали возжигать благовония и повторять заговоры для благополучия и здоровья королевы. Придворному колдуну тоже было наказано внимательно следить за Жиевой и потчевать её отварами лун-травницы и благоматери. Так всё и было, и королева светилась от счастья, и король с нетерпением ждал рождения ребёнка, и всё Королевство только и обсуждало, что скорое появление наследника или наследницы.

В тот день громко звонили кракелы по всем Землям: Жиева родила мальчика. Однако короля не скоро пустили к сыну, отчего-то королева не хотела, чтобы он смотрел на младенца. И было из-за чего беспокоиться.

Когда Гиорта наконец пустили в покои и король взглянул на сына Жиевы, он заревел нечеловеческим голосом. Мальчик должен был быть черноволосым и темноглазым, как оба родителя. Но тот родился с рыжими волосами – совсем как у уродца-колдуна. Королева в слезах умоляла Гиорта не гневаться, клялась в верности, но король был непреклонен.

В тот же вечер Жиеву повесили на площади. Придворному колдуну отрубили голову. Мальчика приказали заживо закопать в лесу. А король с тех пор перестал узнавать своих слуг и с трудом мог вспомнить собственное имя.

Так король Гиорт стал безумным.

Хьёльд поморщился, вспоминая рассказ министерского служащего. Он допил пиво и попросил принести ещё. В кабаке стало больше народу, и шум людских голосов начинал раздражать. К тому же кто-то занял стол прямо перед Хьёльдом и почти загородил ему обзор. Дверь хлопала, впуская и выпуская посетителей, но Ленарда всё не было. Он и так не отличался пунктуальностью, насколько помнил Хьёльд, но такое опоздание заставляло его действительно беспокоиться. В эти тёмные времена случиться могло что угодно…

– Ну и что ты сидишь с таким видом, будто хозяин наслал на тебя заклятие вечной трезвости? – Молодой альюд с каштановыми волосами, одетый, по обыкновению, во всё зелёное, подсел на свободный стул, и Хьёльд выругался сквозь зубы.

– Преисподняя тебя забери, когда ты бросишь привычку подкрадываться как болотный моур?

– Тогда же, когда ты перестанешь пьянеть и терять бдительность от пары кружек пива, – самодовольно улыбнулся Ленард. – Закажешь мне тоже?

– Закажу, когда расскажешь всё, что разнюхал.

Ленард улыбнулся и расчесал пятернёй шевелюру. Потом расстегнул несколько пуговиц рубашки, закатал рукава и откинулся на спинку стула.

– Полный бардак тут без нас, – заявил он, потянувшись. – Не понимаю, почему хозяин не хочет устранить этих сумасшедших стариков? Они подослали к королю какого-то безумца с кухонным ножом. И как думаешь, зачем?

– Полагаю, чтобы убить Гиорта? – предположил Хьёльд. – Об этом покушении всем известно, говори только новое. Что тебе удалось узнать?

– Знаешь, кем был этот «убийца»?

– Меньше вопросов, Ленард! Кажется, это я должен тебя расспрашивать, а не ты меня! – вспылил Хьёльд.

– Ладно, ладно, не рычи. Малец был старшим сыном фермера Айленса из Либена. Знаешь, где находится Либен, Хьёльд? Всё-всё, отвечаю. Либен – городишко южнее Биунума. Там вся земля поделена на квадраты полей и пастбищ. Там каждый ребёнок знает, когда сеять рожь, а когда собирать хмель, и где лучше пасти коз, чтобы молоко у них было жирное, из которого получится лучший сыр в Королевстве. Они фермеры, Хьёльд, и тот налог, который ввели несколько дней назад, в первую очередь портит жизнь им, а не городским чиновникам и не солдатам.

– Так с чего ты взял, что это работа Магистрата? Этот Айленс сам мог устроить покушение на короля, – предположил Хьёльд.

Ленард наклонился ближе. Его тёмно-серые глаза сверкнули в тусклом свете, и Хьёльд понадеялся, что никто из простолюдинов, отдыхающих в кабаке, не заподозрит, что они – не люди.

– Крестьянам не придёт в голову самостоятельно отправиться во дворец. Это очевидно. Они копаются в земле и вздыхают о тяжёлой жизни, но что-то предпринять не могут. Проще жаловаться, чем действовать, – вот философия людей. Не знаю, какую награду ему предложили, а может, просто околдовали – и Айленс самым глупым и неосмотрительным образом попытался пройти через стражу в королевские покои. Конечно, его тут же поймали и упекли в темницу. Маятник качнулся: простолюдины возмущены, король – враг честных трудяг, и даже Магистры, которые ещё недавно казались людям страшными и опасными, сегодня могут оказаться желанными правителями.

Хьёльд хмуро поднёс стакан ко рту, но с досадой обнаружил, что на дне осталась только пивная пена. Ленард пристально смотрел на него, ожидая одобрения, и от его взгляда Хьёльду всегда становилось не по себе, хоть Ленард и был намного младше и значительно слабее его.

– И как это всё повлияет на нас? – спросил Хьёльд.

– Предсказания – не мой конёк, – пожал плечами Ленард. – Насколько я знаю, Дивидус тоже потихоньку охотится на магию. Не так успешно, как мы, конечно. Зато он не брезгует и тёмными материями. А это значит, что Магистры действительно смогут накопить кое-какие силы. Только сомневаюсь, что старики сумеют с ними совладать. Если Магистры захватят дворец, то получат ещё и боеспособную армию. Говорил же я Вольфзунду, что надо перебираться в Птичьи Земли!

– Хозяин сам решит, – осадил его Хьёльд.

Официант принёс им ещё пива и мяса. Ленард нетерпеливо отослал его обратно и снова впился в Хьёльда своим цепким взглядом.

– Весь такой верный, да? – хмыкнул Ленард и наклонился вперёд, почти обмакивая лацкан жилета в соус на тарелке. – Тогда зачем же ты просил меня об этой встрече? Зачем тебе знать всё это раньше него? Нет, можешь не отвечать. Только помни, что теперь ты мой должник, Хьёльд.

Не ярость, а скорее раздражение вспыхнуло в груди Хьёльда. Он мог бы прямо сейчас поставить на место этого наглеца, но не хотел привлекать лишнее внимание посетителей кабака. Ленард широко ухмыльнулся, приняв, должно быть, замешательство старшего альюда за его поражение. Хьёльд молча пригубил пиво, но не почувствовал вкуса. Пусть Ленард считает себя самым хитрым и ловким, хотя бы некоторое время. Потом он с ним разберётся.

Ленард встал, продолжая ухмыляться, оправил зелёную рубашку, пригладил волосы и быстрым шагом вышел из кабака, кивнув на ходу официанту.

Хьёльд посидел ещё немного, потом выложил из кармана на стол несколько монет и тоже покинул «Полумесяц».

* * *

– Всё-таки симпатичная у тебя сестрёнка, – протянул Тиль, когда маленькая фигурка Алиды скрылась за углом.

Ричмольд раздражённо нахмурился. Голос Тиля заставил его отвлечься от своих мыслей и заглушил другой голос, настойчиво шепчущий в голове. Рич не знал, кому принадлежит этот глухой, слегка хрипловатый мужской голос, от которого волосы на затылке вставали дыбом, но не мог не вслушиваться в него, несмотря на все дурные предчувствия.

Рич плотнее закутался в шерстяной плащ. Даже в такой тёплый безветренный летний вечер он чувствовал холод, прочно поселившийся под кожей с той ночи, которую он провёл запертым в доме колдуна. Сначала Рич думал, что его просто знобит от простуды, и Алида, заметив, что он стал вечно ёжиться, пыталась отпоить его какими-то горчащими травами, сдобрив настой купленным у бортника диким мёдом. Но ощущениехолода, казалось, навсегда впиталось в тело и ни в какую не желало отступать. К тому же у него с самого утра болела голова, и с каждой минутой становилось лишь хуже.

– Она мне не сестра, – буркнул Рич, пряча кончик носа в ворот плаща. Он едва удержался от злорадной ухмылки, увидев растерянность на лице Тиля. Пусть этот выскочка, наконец, поймёт, что почти ничего из того, что они ему рассказали о себе, не было правдой. Постоянный холод, чей-то голос в голове, навязчивое общество Тиля делали Рича озлобленным и резким.

– О, – глупо охнул Тиль. – Так, значит… Ты ну, это, имеешь на неё виды?

Рич фыркнул и отвернулся. Что за банальности лезут в голову этому фермерскому мальчишке? Он положил руки на колёса своего кресла и постарался откатиться чуть дальше, чтобы побыть немного одному, не отвлекаясь на бестолковую болтовню. Астролябия под рубашкой качнулась в такт движению кресла. Ричмольду показалось, что со временем она стала тяжелее.

Под колесо вдруг попал узловатый сосновый корень, и кресло жалобно скрипнуло, наткнувшись на преграду. Резкое движение отозвалось в голове усилившейся болью. «Интересно, как скоро придётся просить Вольфзунда раздобыть новое кресло? Если бы Алида обращалась с ним бережнее, оно бы не скрипело на каждом дорожном камне» – мрачно подумал Рич.

– Эй, ну и куда ты? Она меня придушит, если ты опрокинешься, увалень. – Тиль подбежал и положил ладони на ручки кресла, не давая Ричмольду отъехать ещё дальше. Рич зашипел от бешенства.

– Не суйся ко мне, деревенщина! Ты мешаешь… – Он хотел сказать «мешаешь слушать», но осёкся.

Тиль весело рассмеялся, и его звонкий, почти мальчишеский смех вызвал у Ричмольда вспышку настоящей ярости. Он до скрежета стиснул зубы, чтобы не вспылить окончательно, и попытался взять себя в руки.

– Скажешь тоже! Чем я тебе мешаю? Просто хотел узнать, нельзя ли немного приударить за твоей сестрой. Но, вижу, ты и сам хотел это сделать. С таким характером вряд ли стоит рассчитывать на взаимность, Ричик. Даже если Клари мирится с твоей, прости, неполноценностью, то недружелюбие наверняка не входит в список её любимых черт характера.

Рича так и подмывало сказать, что Алида даже не захотела назвать Тилю своё настоящее имя, и он уже открыл рот, чтобы раскрыть правду, но в следующий миг его виски словно обожгло огнём. Головная боль достигла пика, Ричмольд охнул и с ужасом понял, что теряет сознание.

Он увидел тьму, но тьма была живой. Не беспросветная чернота, в которой он томился после падения с башни, а плотная, беспрестанно шевелящаяся темнота, похожая на грозовую тучу.

«Открой книгу, – тот же глухой голос, ставший уже знакомым, зазвучал у самого уха. – Открой, и больше никогда не будешь зависеть от других».

Голос словно расшевелил чёрно-фиолетовые сгустки, из которых состояла темнота, и они начали расползаться в стороны, как заплаты на слишком сильно натянутом полотне. Откуда-то задул зябкий ветер, и между туч показался серебряный луч, сначала робко, но с каждым мигом настойчивее пробивающийся через тьму.

– Нет, – пробормотал Ричмольд, стараясь отвернуться от ослепительного света, бьющего прямо в лицо. Запахи ночных фиалок и жжёных спичек потянулись со всех сторон, дразнящим дурманом проникая в ноздри. В висках продолжала пульсировать боль, мешая думать.

«Разве ты не этого хотел? Разве не просил демона вернуть тебе то, что ты потерял? Не нужно никого просить. Не нужно унижаться. То, чего ты жаждешь, – всегда с тобой. Просто протяни руку и достань книгу».

Луч света окончательно разогнал грозовую тучу, и Ричмольд разглядел силуэт женщины, которая шла ему навстречу. Она показалась смутно знакомой, хотя он осознавал, что, скорее всего, никогда не встречал её раньше. Снова магия… Рич попытался выдернуть себя из этого непрошеного сна, но голова заболела ещё сильнее.

«Открой книгу, мой мальчик. Иначе выходит, что я умерла напрасно», – произнёс приятный женский голос с лёгким южным акцентом.

Под кожей закололо, совсем как тогда, когда он накрывал руками серебристые магические огоньки, и они впитывались в его ладони, как вода в иссохшую почву. Рич давно понял, что зря сбивал их с одежды незащищёнными руками – сгустки магии что-то сделали с ним в ту ночь. Влились в него, побежали вместе с кровью по жилам, стали им, а он стал ими. Когда появлялось покалывание, Рич ощущал, как его тело наполнялось новыми силами, неизведанными и могущественными, будто увядший цветок, вновь опущенный в воду. Это было странное, незнакомое, будоражащее чувство, но испытывать его было… приятно. Всё-таки приятно.

– Нет! – крикнул Ричмольд. – Оставьте меня! Прошу!

Что бы ни происходило, он не должен поддаваться. Чего бы эти люди ни хотели от него, кем бы они ни были, он не станет выполнять их просьбы. Что бы ни сделала с ним магия, он не может оступиться, не может вновь предать Алиду и Герта.

Рич вспомнил, что Алида тоже сбила один из огоньков с его плаща. Интересно, заметила ли она хоть что-то? Чувствовала ли покалывание в ладонях? Бродил ли под её кожей выстуживающий холод? Шептали ли незнакомые голоса в самом сердце? Он хотел бы, чтобы она не знала ничего из этого. Чтобы не просыпалась, как он, от настойчивого шёпота, чтобы не замерзала посреди лета, кутаясь в плащ. Он хотел бы, чтобы у неё всё было хорошо.

– Нет! – выкрикнул он снова.

Женский голос опять что-то заговорил, сплетаясь с мужским, но головная боль стала совсем невыносимой, и Ричмольда замутило. Он больше не слушал, что говорят незнакомцы.

– Рич, эй, Рич!

– Нет…

– Рич!

Он с трудом разлепил глаза и спустя мгновение замешательства различил прямо перед собой бледное лицо Алиды. Её серо-сиреневые глаза были полны тревоги. Поняв, что, наконец, очнулся, он выдохнул и глупо заморгал.

– Ох… Кажется, я заснул, – виновато произнёс Ричмольд.

– Не ври, – отрезала Алида.

Она скрестила руки на груди и повернулась к Тилю с самым угрожающим видом, какой только могла принять.

– Это твоя работа? Ты его донимал?

– Да нет же! Я вообще его не трогал! Он сидел, а потом отключился! – оправдывался Тиль.

Рич отметил, что ему весьма приятно смотреть, как Алида набрасывается на их непрошеного спутника.

– Ричик, что случилось? Спина болит? – Алида снова повернулась к нему и принялась рыться в своей сумочке.

– А ты как-то уж слишком беспокоишься о нём, хотя недавно вообще говорить с ним не хотела, – с досадой проворчал Тиль.

– Если с Ричем что-то случится, я не получу то, что хочу, – огрызнулась Алида. – Вот, понюхай. Что бы с тобой ни произошло, от мятной соли в голове прояснится.

Она сунула Ричмольду под нос маленький мешочек, и от ядрёного запаха у него защипало в глазах. Рич закашлялся, но, как ни странно, остатки клубящейся тучи из его полусна рассеялись, и мысли более-менее пришли в порядок.

– Всё хорошо, – хрипло сказал он. – Просто голова разболелась. Не беспокойся, я не умру раньше, чем закончу начатое. Постараюсь. – Он смущённо улыбнулся, наблюдая за реакцией Алиды.

Алида ещё немного хмурилась, но наконец тонкая морщинка между её бровей разгладилась, и она улыбнулась ему в ответ.

– Ну, хорошо. Я нашла женщину, которая сдаёт комнаты. Можем остаться здесь на несколько дней, если ты утверждаешь, что работы в окрестностях много. Пошли, покажу.

По её беззаботному тону Ричмольд понял, что Алиду, скорее всего, не беспокоит ничто неизведанное. Может, тот серебристый огонёк погас сам по себе, не причинив ей вреда; возможно, юная травница имела что-то вроде иммунитета против небольших магических сгустков – в конце концов, она успела гораздо больше пообщаться с магией, чем он сам.

А может, тёмная энергия просто не успела пустить корни под её кожей и теперь дожидалась подходящего момента, как зверь, затаившийся перед броском.

* * *

Столица восхитила Лиссу, но и напугала.

Они с матерью остановились в небольшой частной гостинице, и окна их комнаты выходили на оживлённую улицу. Поначалу от шума дороги и несмолкающих людских голосов у Лиссы портилось настроение и раскалывалась голова, но уже на второй день она немного привыкла и стала с большим любопытством разглядывать улицу из окна.

В Авенуме здания строили из белого камня, а крыши устилали цветной блестящей черепицей, и в погожий день город ослепительно сверкал, как рыцарь в сияющих латах верхом на белоснежном коне. Если присмотреться, вдалеке можно было заметить сияющее здание вокзала, и оттуда, с востока, частенько доносились пронзительные взвизги паровозных гудков.

В противоположной стороне, в самом центре города высился королевский дворец, и Лисса даже мельком увидела его, когда они проезжали в карете. Дворец мелькнул между домами, полыхнув медными огнями, и Лисса так и не поняла, был ли он действительно сложен из дивного красного камня или просто переливался под закатными лучами.

Но больше всего её потрясли наряды столичных жительниц. Алида рассказывала ей, что дамы в Авенуме носят какие-то потрясающие шляпки, но Лисса не могла представить ничего близкого к правде, потому что никогда не видела ничего подобного.

Древуны сами ткали ткани: изо льна, крапивы, конопли или из шерсти овец и альпак. Затем красили соками, отварами коры или цветными порошками, на готовых нарядах вышивали цветы, ягоды, зверей и птиц – но никогда их одежда не была такой яркой, никогда не струилась такими изящными складками, не облегала фигуры так заманчиво, как чудесные наряды женщин Авенума. От обилия фасонов и расцветок захватывало дух, хотя Лисса разглядывала их издалека, не всматриваясь слишком пристально.

Особенно её поразили шляпки: большие и маленькие, с полями и без, украшенные вуалями, перьями, фигурками, искусственными цветами и мастерски исполненными птичками, которые выглядели почти как настоящие, даром что не чирикали. Лисса думала, что Алида, должно быть, придёт от них в восторг, и решила, что непременно купит подруге шляпку с птичками, как только…

Как только что? Как только у неё появится достаточно денег? Для этого нужно найти работу в столице. «Или просто выйти замуж», – подумала Лисса. Работать ей не хотелось: мысль, что придётся целый день общаться с незнакомыми людьми посреди шумного города, внушала ей настоящий ужас.

«Значит, ты всё уже решила? Если первый из двух вариантов тебе не подходит, то остаётся только второй», – сказала она себе. И от ещё не принятого, но близкого решения на душе у неё стало хорошо и спокойно.

«Мне просто нужно съездить домой. Закончить дела, забрать вещи. Не обязательно навсегда прощаться с садом – Мел ведь разрешит мне ездить к маме. Да и у Вольфзунда был дом в Птичьих Землях. Значит, мы сможем иногда жить там», – подумала Лисса и улыбнулась. Вдали от замка альюдов, когда в мысли не прокрадывался страх, ей думалось легко и свободно, и многое из того, что пугало раньше, теперь стало казаться простым и очевидным.

– Я пойду на вокзал, – заявила Диньяна, и Лисса вздрогнула: она не заметила, как подошла мать. – Может, что-то стало известно об отплытии в Птичьи Земли. Потом забегу в лавку за пирожными. Ты со мной?

Диньяна повязала на голову платок с вышитыми маками – ей хотелось быть похожей на столичную жительницу, но тратить деньги на шляпку было жалко, они ведь скоро покинут город, а в Птичьих Землях такие головные уборы не носили. В отличие от дочери, она чувствовала себя вполне комфортно в шумном и многолюдном городе, а крошечные лавочки торговцев, кофейни и мастерские приводили её в восторг.

– Я не знаю, – замялась Лисса.

– Ты третий день сидишь и смотришь в окно! – воскликнула Диньяна. – Скоро станешь совсем серой без свежего воздуха. Пойдём, я покажу тебе очень красивые дома и познакомлю с Моной, которая печёт те воздушные пирожные с малиновым кремом. Может, даже решим примерить шляпки в лавочке Матиаса. Собирайся.

Лисса поколебалась ещё немного. С одной стороны, ей очень хотелось поближе рассмотреть наряды прохожих и понюхать розы в кадке перед кофейней, но она совсем не желала оказаться внизу, среди шумных снующих экипажей и множества говорливых людей. Но, посмотрев на весёлую и оживлённую мать, Лисса попыталась убедить себя, что город не так уж страшен. Она сунула в карман перо Мелдиана, которое задумчиво поглаживала, глядя в окно, и решительно зашагала к двери, не давая себе времени передумать.

Стоило ей очутиться снаружи, как страх вернулся. Каменные дома нависали над головой, и улица казалась похожей на тесное горное ущелье. Людей тоже оказалось намного больше, чем виделось из окна, и Лисса чуть не попала под копыта могучего коня-тяжеловоза, тянувшего телегу с овощами к рынку, но Диньяна успела вовремя отдёрнуть её в сторону.

Всю оставшуюся дорогу до вокзала Лисса старалась не отставать от матери, с ужасом представляя, как её унесёт толпой в незнакомый квартал, если она выпустит локоть Диньяны.

Солнце пекло, нагревая мостовые и каменные дома, и Лиссе быстро стало жарко. В Птичьих Землях никогда не было настолько тепло, потому что густые леса укрывали деревни от знойных лучей, а резвые ручьи наполняли воздух душистой прохладой. Платье прилипло к спине, но горожане, казалось, вовсе не страдали от жары, и Лисса завидовала им.

Белоснежное здание вокзала с позолоченной лепниной на фасаде возвышалось на фоне голубого неба, как огромное кучевое облако, залитое солнцем. Огромные часы, украшенные фигуркой петуха, мелодично пробили четверть часа после полудня. На просторной площади плескался фонтан, и вокруг него с визгом бегали дети, подставляя руки и лица освежающим брызгам. Лисса улыбнулась. Ей тоже захотелось умыться водой из фонтана, убрать налипшие ко лбу волосы, но она догадывалась, что мать этого не одобрит.

– Подожди меня здесь, только, ради Первого Волшебника, не натвори глупостей, – произнесла Диньяна. – Я взгляну на расписание поездов.

– Ладно, – кисло ответила Лисса и присела на скамью у фонтана. Как только мать отошла в сторону, шелестя новеньким платьем, чувство потерянности и одиночества снова навалилось на Лиссу, как будто только и ждало, когда она останется одна. Лисса вжалась в скамейку, стараясь сделаться совсем незаметной, и переплела разметавшиеся волосы в тугую косу, чтобы шее было не так жарко. Ей захотелось скинуть туфли, опустить ноги в прохладную воду фонтана, но она подумала, что мать осудит её легкомысленное поведение, и продолжила сидеть в обуви.

На площади перед вокзалом было многолюдно. Торговцы предлагали печёные каштаны, солёные орешки и дешёвые украшения, на углу здания гостиницы трое музыкантов репетировали какую-то весёлую мелодию, возничие соревновались в красноречии, зазывая к себе приезжих.

– Не желаете ли фотографическую карточку, прелестная незнакомка?

Лисса вздрогнула, услышав скрипучий голос за спиной, и резко обернулась. На неё смотрел низенький старичок с лихо закрученными кверху седыми усами, и морщинки, разбегающиеся от его светлых глаз, говорили о том, что за пышными усами прячется добродушная улыбка.

Лисса быстро окинула его взглядом и заметила, что в руках он держит странный тёмный ящик с застеклённой трубкой спереди и лоскутом плотной ткани сзади. Снизу от ящика расходились тонкие деревянные подпорки, чем-то напоминающие ножки табуретки.

Она недоверчиво нахмурилась, разглядывая незнакомца. Что ему от неё надо? Лучше с ним не говорить, несмотря на дружелюбный вид, этот странный тип может быть опасен.

– Вы будете очень хороши на карточке. Подарите её вашему воздыхателю. Или даже нескольким. Уверен, у такой красавицы много поклонников. Мм?

Старик порылся в нагрудном кармане и развернул перед Лиссой веер каких-то чёрно-белых картинок. Она невольно посмотрела на них и ахнула. На картинках были люди, а рисовал их, должно быть, художник, продавший не только волю, но и остальные части Естества. Иначе объяснить его колдовской талант было просто невозможно!

– Как живые… – заворожённо протянула Лисса. – Это что же, вы так рисуете?

Старичок озорно хохотнул и похлопал широкой ладонью по боку своего ящика.

– Не я, моя милая, а фотоаппарат. И не рисует, а просто запечатлевает всё, что попадает в его объектив. И вас запечатлеет. – Он подмигнул Лиссе. – Так что, попробуем?

Лисса представила, как протянет Мелу такую карточку с собственным изображением. Он, должно быть, будет поражён! Она вообразила, каким будет лицо альюда, когда он попытается разгадать, что за магия заставила её облик перейти на бумагу, и улыбнулась своим мыслям. Она почти согласилась пойти со стариком, как вдруг заметила какую-то знакомую фигуру.

Чуть вдали по площади крадучись двигалась черноволосая девушка в буром, видавшем виды платье. Лисса ахнула. Со спины было трудно разобрать, но девушка очень походила на Идрис, жительницу Птичьих Земель, которая пропала после набега людей со шхуны.

– Идрис! – крикнула Лисса и вскочила со скамьи. – Идрис, подожди!

Лисса не была уверена, что девушка различила её голос в вокзальном шуме. Как назло, сразу несколько поездов пыхтели и пускали клубы пара за основным зданием, словно гигантские чудовища, скрытые от посторонних глаз. Лисса бросилась через площадь, не переставая звать Идрис. В деревне считали, что девушку убили во время нападения. Её даже оплакали и сожгли пучок можжевеловых веток, чтобы душистый дым помог её духу найти путь в покои Первого Волшебника. Но её мёртвого тела никто не нашёл, а значит, была надежда, что она каким-то непостижимым образом пробралась на судно вместе с людьми и спаслась в городе.

Лисса пролетела через компанию ребятишек, прыгающих по нарисованным на мостовой клеточкам, наткнулась на дородную торговку леденцами и под её возмущённые возгласы помчалась дальше. Черноволосая девушка почти растворилась в толпе, и Лисса изо всех сил старалась не потерять из виду её поношенное платье. Как ей, должно быть, страшно одной в чужом городе! Надо скорее догнать её и привести к себе. Вместе они вернутся домой, и бедняжке больше не придётся бродить по людным улицам.

Наперерез Лиссе выкатился экипаж, запряжённый холёными гнедыми лошадьми. Лисса отскочила в сторону, лошади заржали, недовольные резкой остановкой. Кучер прикрикнул на Лиссу, чтобы не бросалась под колёса. Она испуганно заметалась, не зная, что ей делать: ждать, когда путь освободится, или любой ценой догонять Идрис.

Прибывший поезд загудел где-то за зданием вокзала, со стороны путей. Скоро толпа на площади станет ещё больше. Кучер стегнул лошадей, и экипаж двинулся к боковому корпусу. Когда карета, наконец, отъехала, Лисса принялась рассматривать людей, выливающихся на вокзал из главных дверей. Идрис куда-то исчезла. Лисса потеряла её в галдящей толпе оживлённых горожан, прибывших в столицу из других городов. Лисса замерла, растерянно озираясь. Фонтан отсюда не был виден, а площадь теперь казалась пёстрым колышущимся морем человеческих тел. Лиссу толкали локтями, задевали чемоданами, что-то ворчали, презрительно морщась при виде её простого платья. Лисса почувствовала себя заблудившимся котёнком, оказавшимся среди враждебных диких зверей.

– Мел, забери меня, – прошептала она, чуть не плача.

Вдруг воздух над площадью содрогнулся, словно расколотый яростным ударом грома. Грохот перерос в протяжный вой, и Лисса зажала руками уши. Этот надтреснутый, стонущий звук был ей не знаком, но внушал необъяснимый ужас. Где-то закричала женщина, кто-то ринулся сквозь толпу, толкаясь локтями. Дети начали плакать, испуганные громкими звуками и поднявшейся суетой. Лисса вскинула голову и наткнулась взглядом на то, что издавало этот страшный, холодящий сердце шум. В центре города, на холме возвышалась башня с несколькими странными блестящими сферами. Маятник, раскачиваемый едва различимыми отсюда фигурками, ударялся о бока сфер, и они издавали зловещий, нарастающий гул, похожий на трагический, полный скорби плач. Ничего хорошего этот звук не предвещал.

– Война!

– На нас напали!

– Что-то случилось, кракелы звонят!

– Прячемся, скорее!

Все, кто беззаботно прогуливался, совершал прогулки, встречал и провожал знакомых, теперь слились в сплошной бурлящий поток, готовый смести всё на своём пути. Женщины подхватывали детей на руки, мужчины прижимали к себе своих спутниц, и все старались как можно скорее покинуть открытое пространство вокзальной площади, чтобы затеряться в жилых кварталах.

Лисса не знала, почему звонят кракелы, не понимала, что это означает, но подозревала, что причиной поднявшейся паники могло быть только что-то ужасное.

Она тоже побежала, не разбирая дороги, подгоняемая всеобщим беспокойством. Если все спрячутся в каком-нибудь потаённом месте, вроде внутреннего двора ратуши, то она наверняка встретится там с Диньяной. Лиссе хотелось поскорее найти мать, но возвращаться на вокзал, превратившийся в сущую Преисподнюю, было очень страшно. Лисса мельком взглянула на небо: не летит ли за ней Мел? Может, он где-то поблизости, просто не знает, что она здесь, у вокзала?

Но в небе не было никого, кроме стаи растревоженных ворон. Толпа впереди остановилась, будто наткнувшись на какое-то препятствие. Послышались свистки городских стражей, и от их пронзительного визга Лиссе стало ещё страшнее, от жары и близости множества разгорячённых тел в глазах потемнело, и она замерла, судорожно пытаясь придумать, как отсюда выбраться. Кто-то налетел на неё сзади, и Лисса, не удержавшись, упала, прочертив ладонями по мостовой. Об неё кто-то споткнулся, и что-то тяжёлое, наверное, чужой чемодан, ударило по затылку.

Гул и звон всё нарастали, кракелы гремели уже по всему городу, наполняя воздух тревожным, невыносимо громким грохотом. Город стонал, заходясь в безудержном скорбном рыдании. Лисса мало что понимала в городских порядках, но, по её представлениям, о войне и грозящих опасностях должны оповещать какими-то другими звуками. Уж слишком горестно надрывались кракелы, будто оплакивая кого-то.

– Король убит! Гиорт умер! – выкрикнули в толпе.

– Сохраняйте спокойствие! Без паники! – Стражи пытались успокоить людей, но горожане, напуганные внезапным сигналом тревоги, продолжали метаться по улице в полнейшем беспорядке, как огромная стая перепуганных птиц. Большинство бросилось в сторону ратуши, как раз туда, куда занесло Лиссу.

Люди продолжали напирать сзади, не давая Лиссе подняться. Ей наступали на пальцы, на ноги, на растрепавшиеся волосы. Ужас затопил все её мысли; вязкий, как кипящий мёд, жар от нагретой солнцем мостовой мешал вдохнуть; шум и крики слились в безумный вой. Когда в очередной раз её ударили по голове, она окончательно положилась на волю Первого Волшебника и потеряла сознание.

Глава 8, в которой память крови сильна

Алида с ногами залезла на диван и разложила перед собой приобретённые на рынке богатства: свежие травы, кулёк сушёного кипрея, вяленую ветчину, походный чайничек из меди и огромную связку маковых сушек. Конечно, всё это она купила исключительно для себя, с наслаждением и не торопясь выбирала нужное среди пёстрого многообразия ярмарочных товаров. «Должно же хоть что-то приятное происходить в этом путешествии, – думала она. – А в компании вечно огрызающихся нытиков приятности необходимы вдвойне. Иначе недолго и в уныние впасть».

Для Рича и Тиля она специально не стала ничего покупать. Уходя, она оставила своих попутчиков в гостинице, попросив Тиля присматривать за Ричмольдом. Представляя, как они шипят друг на друга, оставшись в одной комнате, Алида испытывала особое сладко-мстительное удовольствие.

– Ну и на какую ерунду ты потратила наши деньги? – скривился Тиль. – Травки, баранки… Зачем это нужно? Купила бы лучше нож, верёвку, что-нибудь для самозащиты. А это, – он пренебрежительно махнул в сторону чайника, – чушь какая-то. Моя матушка тоже вечно норовила прикупить ненужных вещей. Поэтому на базар отец брал только меня, а женщины сидели дома. Каждому – своё дело, знаешь ли.

– С каких пор мои деньги стали твоими тоже? Думаешь, стащил однажды кошелёк у наивной девушки и теперь можешь считать себя пожизненным владельцем её денег? – возмутилась Алида. – Эй, сушки не тронь!

Она хлопнула Тиля по руке, и Мурмяуз, сидящий рядом на диване, тоже ударил его по пальцам пушистой лапой. Ричмольд фыркнул из своего угла.

– Почему бы тебе не взять свой кларнет и не сыграть местным на улице? Глядишь, сам заработаешь себе на что-нибудь «полезное», – предложила Алида.

– Вообще-то, это гобой, – проворчал Тиль.

С того вечера в таверне Алида так и не видела, чтобы он играл на своём инструменте, и, признаться, была даже рада тому, что не слышит его печальных мелодий.

– Я и так оплачиваю тебе комнату и еду, – напомнила Алида. – Исключительно по доброте душевной. Так что если будешь жаловаться на судьбу, Первый Волшебник тебя покарает и нашлёт самые настоящие испытания. – Она разломила руками три сушки и все сразу запихнула в рот. Крошки посыпались на платье, и Алида стряхнула их на пол.

По просьбе Ричмольда они не стали уходить далеко и остались в этих краях, продвинувшись совсем недалеко от Западного Дола. Деревенька, в которой они решили остаться, была маленькой и светлой, а туманы, к радости Алиды, обходили деревню стороной, предпочитая стелиться по болотам и оврагам. Невысокие домики с побелёнными стенами и крытыми соломой крышами были окружены просторными дворами с пёстрыми цветниками. По улицам прохаживались ухоженные куры с шелковистыми пёрышками, а за деревней, под холмом, журчала река, скрытая от глаз перелеском.

Кроме жилых домов в деревне было одно-единственное заведение, которое одновременно служило и библиотекой, и таверной, и клубом для праздничных танцев, и гостиницей. На первом этаже располагалось довольно просторное помещение, стены, пол и потолок которого были обшиты морёным дубом. На стенах теснились полки с несколькими, довольно обветшалыми, книгами о сельском хозяйстве, в центре зала стояло несколько столов с разномастными стульями и табуретками, а в углу, перед дверью, ведущей на задний двор, вилась лестница. На втором этаже размещались две небольшие комнатки для постояльцев.

Хозяйка, болтливая пухлая женщина ростом едва ли выше Алиды, радушно приняла путешественников, умилившись Мурмяузу и «ручным» птицам, и позволила занять сразу две комнаты за небольшую плату. Алида с Тилем не без труда затащили Ричмольда в кресле наверх, и Алида искренне надеялась, что они смогут остаться здесь подольше, а Чернокнижник будет сам спускаться и подниматься по лестнице, уходя и возвращаясь в свой срок.

Впервые поднявшись на второй этаж, Алида осмотрела обе комнаты и решила, что Тилю отдаст ту, что поменьше, а в той, которая побольше, они с Ричмольдом разместятся. Как она ни опасалась Чернокнижника, которым становился её друг по ночам, она не могла оставить его в одной комнате с Тилем. Юноши никак не могли поладить, а Алида к тому же чувствовала личную ответственность за Ричмольда и его задание. Но Тиль всё равно целыми днями ошивался в большой комнате, и Алиде порой доставляло неимоверное удовольствие представлять, как они ссорятся в её отсутствие.

– Эй, унывашка, угощайся. – Тиль бросил в Ричмольда кусочек сушки. Алида издала возмущённый возглас, оскорблённая таким непочтением к съестному.

Ричмольд поморщился и оставил без внимания «угощение» Тиля.

Алида сгребла оставшиеся сушки, пока и их не превратили в метательные снаряды, и закрыла на ключ в резном деревянном сундучке, который она нашла в серванте.

Выходка Тиля вызвала у неё куда большее раздражение, чем она сама от себя ожидала. Алида заметила, что уже несколько дней готова злиться по малейшему поводу. Поначалу она списывала всё на лунные дни – но потом поняла, что раньше таких приступов гнева у неё никогда не случалось.

К тому же у неё начали постоянно зябнуть ноги – и это в середине лета! Она даже подумывала о том, чтобы во время следующей вылазки на рынок присмотреть себе какие-нибудь ботинки из мягкой кожи, желательно тёплые и без жёстких подошв. Но, возможно, летом торговцы предпочитают предлагать плетёные лапти или тонкие сапоги – всё равно, сгодилось бы и это.

Рич и Тиль сварливо переругивались, как два старика, и Алида прислонилась лбом к прохладному дереву шкафа. Она несколько раз глубоко вдохнула и медленно выдохнула, стараясь погасить яростное пламя, горящее в груди. Так нельзя, надо держать себя в руках… Но кулаки сжались сами собой, и Алида, не выдержав, развернулась и крикнула:

– А ну, заткнитесь оба! Ненавижу вас!

Её голос прозвучал так громко и надрывно, что она сама устыдилась. Две пары глаз – карих и синих – недоумённо уставились на неё. Мурмяуз спрятался под стол, размахивая пушистым хвостом, а разбуженные птицы недовольно заворчали.

Ярость внезапно отхлынула, как Большая вода во время отлива, оставив вместо себя леденящую дыру в груди. Алиде стало так страшно и горько, что она прижала ладони к лицу и, не помня себя, бросилась прочь из комнаты.

– Вот ведь ненормальная, – произнёс ей вслед Тиль.

* * *

Голова болела жутко. Лисса подняла отяжелевшие веки, и от яркого света её затошнило. Она полежала несколько секунд не шевелясь, пытаясь вспомнить, где она находится и как сюда попала.

Она определённо была не на площади: над головой вместо неба нависал грубый дощатый потолок. В солнечном свете, льющемся через квадратные окна, кружили пылинки. В помещении было так тихо, что Лисса даже начала думать, не случилось ли что-то с её слухом. Но где-то рядом послышались приглушённые шаги, словно кто-то ступал в мягких тапочках, и Лисса облегчённо вздохнула.

Она попробовала пошевелить руками и ногами: каждое движение отдавалось болью в мышцах и костях. Должно быть, её изрядно помяли в той давке. Когда Лисса попыталась подняться, голова закружилась, перед глазами заплясали огненные вспышки, и она покорно опустилась обратно на подушку, пахнущую затхлым пухом.

От скуки Лисса продолжила разглядывать помещение. В комнате было много вещей, даже слишком много, и сосредоточиться на чём-то одном оказалось очень сложно. На грубых полках теснились миски, коробочки, ларцы, вазочки, сплошь покрытые резными изображениями животных и растений. В пыльных вазах стояли букеты высохших цветов, а по краям полок приютились керамические фигурки сов, выкрашенные цветной эмалью. Крупная мебель – шкаф, комод, сервант, тумбы и столики – тоже была полностью покрыта резными картинками, как лесное дерево – мхом. Лисса слабо улыбнулась: ей здесь нравилось. По крайней мере, это место не казалось враждебным.

За дверью послышались звуки шагов: первый звук – твёрдый и несколько грузный, второй – потише, шелестящий по деревянному полу. Лисса насторожилась, но не от страха, а от нетерпения.

Дверь открылась, и в комнату, прихрамывая, вошла старая женщина. Лисса с плохо скрываемым любопытством уставилась на неё. Лицо женщины было похоже на кору векового дуба: обветренное, смуглое, покрытое глубокими морщинами, но глаза женщины, цветом напоминающие сизоватый осенний мох, смотрели ясно и немного жёстко. Она остановилась посреди комнаты и пытливо взглянула на Лиссу.

– Здравствуйте, – произнесла Лисса, немного смутившись от такого явного разглядывания.

Женщина коротко кивнула вместо приветствия и похромала к комоду, уставленному вазочками с пучками сушёных трав. Лисса заметила, что ноги у старухи были распухшие, похожие на столбы, а стопы она замотала грубыми тряпками и перевязала бечёвкой – наверное, обычная обувь ей не подходила.

Женщина выдвинула ящик комода и начала рыться в нём, периодически вызволяя на свет какие-то баночки и приглядываясь к их содержимому.

– А где моя мама? – спросила Лисса.

Старуха дёрнула плечами, будто отгоняла приставучее насекомое, и продолжила молча рыться в ящике. В комнате остро запахло пряными травами.

– От тебя пахнет птицами, – скрипучим голосом бросила женщина, когда Лисса уже решила, что хозяйка немая. – Ворожбой.

– Это… плохо? – растерялась Лисса.

– Это опасно, – проскрипела женщина и, чиркнув спичкой, зажгла оплывшую свечу и поднесла к ней пучок каких-то сизых засохших цветов. В комнате запахло так, как пахло в жилищах лекарш-травниц.

Лисса осторожно села на кровати, поджав под себя ноги. Рёбра отозвались на движение ноющей болью.

Женщина обошла с тлеющим букетом комнату из угла в угол, пробормотала несколько неразборчивых слов, потом прохромала к окну и распахнула верхнюю створку. Травянистый лекарственный запах сразу пропал, устремившись на волю.

– Где моя мама? – повторила Лисса жалобно. – Она высокая, худая, с цветастым платком на голове…

– Знаю, знаю, – бросила старуха таким тоном, будто хотела, чтобы от неё скорее отвязались. – Видела. Похожа ты на неё. Очень. – Она снова зашаркала по комнате, ощупывая узловатыми морщинистыми руками свою резную мебель, будто хотела отыскать что-то, невидимое глазу. – Похожа, только мамаша поумнее будет. Не полезла в толпу, когда завыли кракелы.

– Завыли кракелы… – протянула Лисса. – Но почему все так испугались? От кого они побежали?

Женщина открыла створку одного из шкафчиков, заглянула внутрь и покачала головой, видимо, не обнаружив желаемого. Она повернулась к Лиссе, и от выцветающего взгляда мшистых глаз той стало не по себе.

– Кракелы плачут только к большой беде. Такой, как мор или война. И люди помнят об этом, хоть и не слышали такого перезвона уже много лет. Память крови – она сильна, девочка. Ох, как сильна. Короля нашего убили – вот и всё, что я знаю.

Старуха устало опустилась на табурет с ножками, вырезанными в форме лап какого-то крупного зверя. Она вздохнула, словно бесплодные поиски её сильно утомили, и сложила крупные смуглые руки на коленях. Лисса заметила, что пальцы у неё слегка подрагивали.

– Ну, тогда я пойду? – спросила Лисса.

– Куда? – поинтересовалась женщина.

– Домой…

– Нельзя, – отрезала старуха.

Лисса округлила глаза.

– Но почему? Там… Там же не началась война?

– Пока нет. Но может вот-вот начаться. Тебе нельзя выходить.

Лисса опустила ноги на пол и, держась за кровать, встала. Перед глазами всё поплыло, но она быстро справилась с головокружением и мельком взглянула в окно. На улице вроде бы всё было по-прежнему: люди ходили по мостовым, кареты катились вдоль дороги, лавочники и газетчики предлагали прохожим свои товары. Но всё равно что-то было не так. Люди ходили, озираясь, старались держаться группками, кареты почти не останавливались, лошади постоянно нервно всхрапывали, а лоточники держались поближе к домам и не поворачивались спиной к тёмным углам.

– Почему мне нельзя выйти? – повторила Лисса. Она только сейчас поняла, что вместо привычного льняного платья на ней надета только лёгкая ночная рубашка.

– Говорю же, – цокнула языком старуха. – От тебя пахнет птицами. Ты не ведьма и не альюд, но ворожба в твоей крови, в земле, на которой ты родилась и выросла. Ты впитала её, как корни дерева впитывают воду, и стала той, кто ты есть. Память крови – она сильна. Не ходи за дверь, девочка. Никогда не ходи.

Тут Лиссе стало по-настоящему страшно. «Вот так чувствует себя ласка, попавшая в силки», – подумала она. Что эта сумасшедшая старуха от неё хочет? Зачем держит здесь? Она затравленно заозиралась, и теперь ей казалось, что вырезанные на мебели зверьки озлобленно скалятся, а их тела напряжены перед прыжком.

Лисса рванулась к двери, но голова закружилась так сильно, что ей пришлось ухватиться за изножье кровати, чтобы не упасть. Лисса попыталась сжать кулаки, но мышцы не слушались, сделались будто ватными, и она поняла, что не смогла бы даже разбить окно… Старуха хмыкнула, глядя на её метания.

«Думай, – приказала Лисса себе. – Думай, что сделала бы мама? Что сделала бы Алида? Что сделал бы Мел?»

Мел. Вот тот, кто точно сможет ей помочь.

– Л-ладно, – заикнувшись, сказала она. – Хорошо. Я останусь с вами. Только… Только можно я отправлю письмо?

Старуха недобро прищурилась, покусывая изнутри щёку. Мшистые глаза сверлили Лиссу.

– Я не буду писать ничего такого, – немного приободрившись, продолжила Лисса. – Ничего опасного. И не скажу, что я у вас. Просто напишу, что я жива. Чтобы меня не искали. Сами понимаете, будет хуже, если мама обратится за помощью к городской страже, начнут обыскивать все дома в городе…

Женщина махнула рукой и грузно поднялась с табуретки.

– Пиши. Пиши, что хочешь. У дома всё равно нет номера. Сама я по себе. Сама. Пиши, бумага в столе. Перо там же. А голубя позовёшь – он к тебе прилетит. От тебя птицами пахнет.

Она вышла из комнаты и заперла дверь снаружи. Едва старуха ушла, Лисса скользнула к письменному столу, как кошка к дичи.

Лисса быстро настрочила письмо – даже не письмо, скорее, коротенькую записку, – и бросилась к окну. Она надеялась, что можно будет раскрыть створку настежь и выбраться наружу, пусть даже в одной ночной рубашке, но на раме не было даже ручек. Лисса зашарила руками, точно так же, как старуха обшаривала полки и ящики, будто где-то могла прятаться невидимая задвижка, но ничего не нашла. Она внимательно осмотрела раму. Стёкла в домике старухи были двойные, совсем как у них в Птичьих Землях, хотя обычно в Авенуме ставили одинарные. В столице редко наступали суровые зимы, Большая вода приносила сюда тёплые ветры, тогда как в Птичьих Землях, напротив, середина зимы могла быть студёной, как выжженное льдом сердце принца Сальрина из старой жуткой сказки. Странно, что старуха решила так утеплить своё жильё.

Лисса подняла взгляд выше и вздохнула от облегчения. Как она могла забыть, что всего несколько минут назад старуха открывала маленькую верхнюю створку! Дрожащими от спешки пальцами Лисса повернула ручку и распахнула форточку, а потом, потянувшись дальше, открыла и вторую, наружную створку.

Однако поспешная радость быстро сменилась разочарованием. Форточка была такой маленькой, что даже коту Алиды вряд ли удалось бы выбраться наружу. Лисса нахмурилась и сжала в кулаке записку. Коричневая бумага тихо хрустнула. Наверное, старуха посмеялась над ней, когда сказала, что она может отправить письмо. Как она это сделает, если ей нельзя выйти наружу? Лисса почувствовала, что ещё немного, и она впадёт в отчаяние.

Тут послышался мягкий шелест крыльев, и на раму сел рыжий голубь, протягивая Лиссе розоватую лапку с растопыренными пальцами. Лисса улыбнулась. В одном старуха не обманула: птица как-то поняла, что она хочет отправить письмо. Лисса быстро привязала записку к лапке голубя, стараясь, чтобы узел получился крепким, но не тугим, потом ласково погладила птицу по мягким пёрышкам на грудке и прошептала:

– Лети, мой хороший. К северо-западу отсюда будет большой город – а сразу за ним увидишь высокую гору с замком. Лети в замок, тут не так уж далеко, не заблудишься. Его отовсюду видно. Отдай письмо мальчишке с крыльями, – она тепло улыбнулась, – вы с ним почти родня. Сделаешь, как я прошу?

Птица посмотрела на неё умными оранжевыми глазами и осторожно клюнула в руку, словно говоря, что всё поняла. Голубь осторожно развернулся, расправил ржаво-бурые крылья и взлетел.

Лисса глядела ему вслед, пока он совсем не скрылся в небе, вздохнула и села на кровать. Кем бы ни была сумасшедшая старуха, в ней явно чувствовались сила и власть. Где-то в центре города снова зазвонили кракелы – не так страшно, как в прошлый раз, но всё же тревожно.

«Мел придумает, что делать, – сказала она себе. – А если не ответит через два дня, то я сама как-нибудь убегу. Побью старуху, но сбегу».

Она ощупала свои бока. Рёбра болели, мышцы рук и ног – тоже. Сейчас у неё вряд ли получится сразиться со своей тюремщицей и далеко убежать. Она подождёт, но недолго. А потом что-нибудь решится. Обязательно решится.

* * *

Вольфзунд повертел в пальцах кусочек пергамента и, снисходительно улыбнувшись, вернул бумажку на стол. Перстни на пальцах сверкнули в солнечных лучах, щедро заливающих террасу. Плющ, увивающий чёрные блестящие колонны, тихо шелестел листвой под тёплым ветром.

Мел нетерпеливо поёрзал на стуле, но спросить первым не решался. Лучше, если отец увидит, что он умеет проявить выдержку и ведёт себя как настоящий взрослый альюд.

– У тебя такое лицо, будто тебе налили лимонного сока вместо вина, – произнёс Вольфзунд и откинулся на спинку стула. – Учись владеть собой, Мелдиан. Зачем ты показал мне эту милую записочку?

Мел дёрнул ушами. Что отец хотел от него услышать? Он же сразу всё понял, так зачем спрашивает? Мел выпрямил спину, аккуратнее сложил крылья и непринуждённо взял в руку бокал. Вольфзунд едва заметно улыбнулся.

– Лисса застряла где-то в Авенуме, – осторожно сказал Мел и пригубил вино.

Вольфзунд изобразил на лице вежливое недоумение.

– Я это уже понял. И что с того? Уверен, не стоит делать из этого трагедию.

– Если она решила написать, значит, всё серьёзно, – заупрямился Мел.

Вольфзунд фыркнул.

– Девушкам только дай повод. Знаешь, сколько глупых писем написала мне твоя мать? «Ах, сегодня рассвет был похож на розовый бок яблока», «Небо плакало с самого утра, как брошенная возлюбленная», и всё в таком духе. Ей скучно, Мелдиан. Вот и решила поиграть.

– Нет, – покачал головой Мел. – Лисса не пустоголовая девчонка. Она не стала бы писать, не будь нужды. Ты сам слышал, что люди пытались убить своего короля. Что, если на этот раз у них получилось? В столице может быть опасно. Вдруг поднялись бунты? Тебе ли не знать, с каким кровожадным наслаждением люди развязывают войны? Им только дай повод, и они с радостью вцепятся в топоры, сорвут со стен мечи, вытащат из хлевов вилы, чтобы рубить, сечь и дырявить друг друга.

– Человеческие женщины не участвуют в войнах, – пожал плечами Вольфзунд. – Тем более Лисса – не жительница Авенума, она даже не гражданка Земель Короны. Ей нечего бояться. Расслабься. О, Элли, как раз вовремя, спасибо, милая.

Служанка принесла поднос с мясными рулетами и маслинами. Мел задумчиво проводил взглядом еду, но не положил себе ни кусочка.

– Превосходно, – промурлыкал Вольфзунд, откусывая от рулета. – Благодарим, Элли, можешь быть свободна. Так о чём мы там говорили, сынок?

– Война – это не только сражения армий, папа, – сказал Мел. – Это сожжённые города, разрушенные дома, покалеченные души. Я не хочу,чтобы Лисса это видела. Я хочу, чтобы она скорее попала домой. К себе или к нам.

– Ты видел всего одну войну на своём коротком веку, а она произвела на тебя такое неизгладимое впечатление, – прищурился Вольфзунд. – Для того, кому предстоит жить вечность и дольше, ты слишком милосерден. Это пройдёт. Я тоже был таким в твоём возрасте.

Мелу уже плохо удавалось скрывать своё раздражение. «Дерзить пока нельзя, – сказал он сам себе. – Терпи. Прояви сообразительность».

– Отец, – сказал он твёрдо. – Позволь мне взять лошадей. Я быстро, только заберу Лиссу с Диньяной и вернусь обратно. Никто меня не увидит. Если получится, я даже одолжу у Алиды зачарованный плащ для пущей безопасности.

Вольфзунд вскинул руку и замотал головой. В груди у Мела похолодело, будто сердце обернулось камнем.

– Нет, не стоит отвлекать Алиду и Чернокнижника. У них куда более важная цель, чем у тебя. Они заботятся не о себе, а обо всех нас. Если хочешь, оденься бедняком и возьми Сальвию, эта лошадка достаточно стара, чтобы сойти за крестьянскую клячу. Посмотри, что там в городе, раз тебе так интересно. Но я всё равно не советую тебе покидать замок, пока Магистры не успокоятся.

– Я имел в виду летающих лошадей, – мрачно произнёс Мел. – Не строй из себя идиота. Ты давно уже понял, что я хочу.

В глазах Вольфзунда мелькнуло что-то, очень похожее на гнев, но тут же погасло, словно искра, вылетевшая из костра и угасшая в черноте ночи. Он отставил бокал в сторону и чуть отодвинул от себя тарелку с едой.

– Этого не может быть. Я никогда не позволю тебе рисковать собой и моими лошадьми ради смертной девочки, с которой ты знаком пару месяцев. Этого не будет никогда. Ты меня услышал?

Мел хмуро уставился отцу в глаза. Ему никогда не удавалось переглядеть Вольфзунда: через несколько секунд становилось жутко, словно ледяной колодец затягивал его на самое дно. Но в этот раз нужно продержаться дольше. Пора показать, что он тоже чего-то стоит. Показать свою силу.

Вольфзунд неожиданно рассмеялся, и Мел растерянно заморгал, чувствуя себя глупее некуда. Отец щедро плеснул себе вина и выпил одним глотком, будто это внезапное веселье иссушило его горло. Мел ощерился, как обиженный щенок, и отодвинул свой стул чуть дальше от стола.

– Видел бы ты себя сейчас, – весело ухмыльнулся Вольфзунд. – Ни дать ни взять волчонок, оскаливший зубы на вожака. Стремление – это похвально. Только не бери на себя больше, чем можешь вынести. Вожак – я, и собираюсь оставаться им ещё долго. Своё слово я уже сказал. Ты никуда не едешь. И мои Ходящие по воздуху кони тоже никуда не скачут. Ты меня понял, малыш?

Вольфзунд перегнулся через стол, чтобы потрепать непослушные вихры сына, но Мел увернулся от отцовской руки.

В небе застрекотала сорока. Мел запрокинул голову и увидел, как к ним летит Кемара. Отец нахмурился. Белоголовая сорока, их верная городская шпионка, приносила только важные вести. Значит, весь город гудит о чём-то…

О покушении на короля отцу рассказал Хьёльд. Он отвёз Лиссу и Диньяну в Авенум, а сам скоро вернулся с вестями. По мнению Мела, Хьёльд как-то уж слишком быстро поспешил убраться по каким-то своим делам. Он решил сначала, что неплохо бы присмотреть одним глазком за старшим альюдом, но потом рассудил, что отец сам разберётся во всём лучше него.

Вольфзунд нетерпеливо взмахнул рукой, и птица, ещё не успев приземлиться, обернулась девушкой и немного неуклюже упала на мраморный пол террасы. Мел поморщился и постарался наградить её сочувствующим взглядом, но Кемара даже не взглянула на него.

– Окэлло, – встревоженно начала она, пытаясь пригладить растрепавшиеся волосы. – Может быть, вы уже знать… В городах только об этом и говорить… Если вы смотреть в амулет, вы видеть то же, что и я.

Вольфзунд нахмурился и подался вперёд на стуле. Мел повесил заострённые уши: Кемара появилась не вовремя и теперь отцу трудно будет вернуться к их прошлому разговору.

– Давай к делу, – поторопил девушку Вольфзунд.

Кемара наконец прекратила без конца теребить светлые пряди и, потерев руки так, будто они замёрзли, произнесла:

– Король Гиорт умер.

Мел рассерженно фыркнул. Он сам только что пытался сказать Вольфзунду что-то подобное. Отцу нет никакого дела до вечно суетящихся смертных. Помер один король, придёт другой, так было всегда. Не успеешь запомнить имя, как король умирает… Сорока только тратит время их разговора. Он собирался высказать Кемаре всё в лицо и отправить её обратно, клевать абрикосы в садах, но заметил, что отца эта новость заинтересовала. Он медленно откинулся на спинку стула, а взгляд у него стал таким, что Мел сразу понял: в его голове одновременно вспыхивает столько планов и помыслов, что хватило бы на целое население какого-нибудь человеческого городка.

– Это точно? И кто его убил? – спросил он.

– «Слёзы Тумана», господин. Его убить «Слёзы Тумана», – ответила Кемара.

Мел приоткрыл рот от изумления. Кто сумел изготовить «Слёзы Тумана» в городе? Рецепт этого яда издревле охранялся альюдами и древунами, а людям никак не удалось бы узнать секрет смертельного зелья. Яд нужно использовать только свежеприготовленным, ведь хранить его без волшебства невозможно. Но кто? Хьёльд? Симониса? А может, даже сама Лисса? Но зачем?

– Любопытно, – бесстрастно произнёс Вольфзунд. – И что наши почтенные друзья из Библиотеки?..

– Не знаю, – потупилась Кемара. – Я не выяснять, я сразу лететь к вам. Вы… вы же не злитесь?

В глазах Кемары промелькнул такой ужас, что Мелу стало её жалко. Отец так запугал несчастных шпионок, что они готовы из кожи вылезти, лишь бы не получить последнюю, третью метку.

– Ой, да расслабься ты, – сказал Мел, желая подбодрить девушку-сороку. – Не такое уж он и чудовище. Вот люди – те уже давно сожгли бы тебя и твоих сестриц на общем костре. А папа разрешает ошибиться. Трижды. – Он широко и, как ему казалось, приветливо улыбнулся, но Кемара почему-то побледнела сильнее и испуганно всхлипнула.

– Мелдиан, помолчи, – осадил его Вольфзунд. – Думается мне, это их рук дело. А люди? Уже знают?

– Да, хозяин, – отозвалась Кемара. – В столице зазвонить кракелы, все перепугаться и устроить переполох, а потом… потом все заметаться, прийти много стражи, но люди не успокоиться. Все волнуются, покоя больше нет.

– Грабежи, разбой, паника – всё из-за того, что стадо овец лишилось пастуха. Которого, по сути, и не имело… – задумчиво протянул Вольфзунд и отпил вина. – Занятно. Это ценные новости. Спасибо, Кемара. Ты неплохо поработала. Можешь идти.

Кемара просияла и, поклонившись на прощание, побежала в сад. Мел кашлянул, чтобы привлечь внимание отца, и Вольфзунд, моргнув, наконец-то посмотрел на сына.

– Ты тоже можешь отправляться по своим делам, Мелдиан. Мне нужно кое с кем поговорить. Но делай только то, что точно меня не разозлит.

Он встал из-за стола, но Мел схватил его за запястье, не позволяя уйти.

– Мы не договорили! – возмутился он. – Ты слышал, что творится в городе! Там теперь совсем не безопасно! Да и твой купец что-то не торопится в Птичьи Земли. Я еду за Лиссой, слышишь?

Вольфзунд дёрнул рукой, но Мел впился в отцовское запястье изо всех сил. Они снова встретились взглядами, словно воины, скрестившие мечи. Мелу показалось, будто он даже слышит звон стали о сталь.

– Ты похож на меня больше, чем думаешь, – покачал головой Вольфзунд и опустился на место. – Только ты уже знаешь, чем для меня закончилось противостояние с отцом.

– Знаю. Но ты не похож на своего отца, правда? Значит, ты понимаешь меня лучше, чем он понимал тебя.

– С одной лишь разницей, Мелдиан. Он заботился о себе. А я – о тебе. Поэтому ты знаешь мой ответ. И отпусти, пожалуйста, мою руку.

Мел разжал пальцы и хмуро посмотрел на Вольфзунда. Спорить с ним сейчас бесполезно, это видно по ожесточившемуся лицу. Значит, остаётся одно: изобразить покорность и послушание. Но только изобразить.

– Ты прав, отец, – сказал Мел, чуть прижав уши к голове. – Мне нечего делать в городе. Если можешь, передай Хьёльду или Ленарду, чтобы при случае забрали Лиссу. Понимаешь, мне будет спокойнее, если она покинет Авенум.

Вольфзунд посмотрел на него, словно пытаясь определить долю искренности в словах сына, но, видимо, удовлетворившись его покорным видом, кивнул.

– Я им напишу. Сим и Магрет тоже где-то неподалёку, занимаются кое-чем… Не беспокойся, Мелдиан. Я позабочусь, чтобы с твоей подругой ничего не случилось.

Мел улыбнулся довольно сдержанно, стараясь не выдать свою радость. Он с наигранной беззаботностью встал с места, оправил рубашку и сказал:

– Спасибо, отец. Я знал, что ты меня поддержишь.

Коротко поклонившись, он сбежал по ступеням в сад и свернул на аллею из сливовых деревьев. При свете дня и правда опасно появляться в небе на летающем коне, но ночью чёрный силуэт вряд ли заметят. Мел ухмыльнулся, радуясь своему плану. Надо будет сказать Элли, чтобы говорила всем, будто молодой хозяин слёг с жестокой мигренью. Тогда даже мать пожалеет бедняжку и не побеспокоит до самого утра.

* * *

Небо на западе окрасилось в золотисто-лиловый, как недоспелая слива, покрылось капельками редких звёзд, а потом подёрнулось мутной зеленовато-серой пеленой, и туман начал подниматься из низин, запутываясь в верхушках деревьев и повисая на ветках, похожих на гнёзда гигантских пауков.

Мел торопливо пробрался к конюшням, стараясь держаться поближе к стенам. На белоснежные крылья, которые могли выдать его в темноте, он предусмотрительно набросил тёмно-синий плащ.

В башенке конюха Дерва тепло горела лампа, из приоткрытого окна тянуло супом. Мел ухмыльнулся и вошёл в конюшню. Лошади зафыркали в темноте, почуяв его, но скоро узнали и успокоились. Мел зажёг фонарь и прошёл, шелестя, по устланному соломой полу, к дальнему стойлу, где отец держал своих любимцев.

Аргус, Кест и Ройос потянулись к нему мордами, и Мел погладил каждого по мягкому носу.

– Добрый вечер, ребята. Конечно-конечно, я не с пустыми руками. Вот, держите.

Мел угостил всех трёх волшебных коней сахаром, потом снял со стены седло и набросил его на спину Аргуса, самого быстроногого и ловкого из трёх отцовских коней. Конь довольно всхрапнул, предчувствуя приятную прогулку, а остальные двое возмущённо зафыркали и замахали хвостами, разочарованные, что их с собой не берут.

Мел вывел Аргуса наружу, провёл через сад, выбирая самые укромные уголки и от всей души надеясь, что конь не заржёт в самый неподходящий момент. Было так тихо, что цоканье копыт по дорожке казалось Мелу настоящим грохотом. Он то и дело оглядывался на замок: не следит ли кто? Не загорелся ли свет в ещё одном окне? Но чёрная громада беспристрастно взирала на него тёмными витражами окон, и замку не было никакого дела до того, что происходит снаружи.

Мел подвёл Аргуса к краю скалы и запрыгнул в седло. Конь нетерпеливо затоптался на месте, готовый в любой момент сорваться в пропасть, навстречу будоражащему простору. Тёплый вечерний ветер принёс со стороны рыбацких деревень запахи дыма и крестьянской еды. Отсюда огни далёких домов сияли, как волшебные звёзды, так никем и не собранные после звездопада.

Мел потрепал Аргуса по загривку и обернулся.

В сумерках, между кустами сирени, белела беседка, а в беседке виднелась женская фигура. Мел нахмурился. Как долго мать за ним наблюдает? И поняла ли, что он замыслил? Но Перинера, заметив замешательство сына, поднялась на ноги и махнула ему рукой. Мел моргнул, не веря своим глазам. Она не позовёт Вольфзунда? Не расскажет отцу, что он без позволения взял волшебного коня? Не попытается его остановить? Перинера махнула снова, и Мел понял: она позволяет ему сделать то, что он задумал. Он кивнул матери, не будучи, впрочем, уверенным, что она это заметит.

Аргус встал на дыбы и пустился вскачь, бросившись прямо со скалы. По воздуху он мчался даже быстрее, чем обычные кони по земле, и Мел широко улыбнулся, подставляя лицо ветру и чувствуя, как в груди разливается радость.

Они молниеносно пересекли влажные заболоченные поля, отделяющие гору от пригорода, и Мел направил Аргуса правее, чтобы пролететь вдоль южных границ Биунума, не попадаясь на глаза большому количеству людей. Прямо перед ними над горизонтом повисла яркая звезда, и Мел посчитал её ясный серебристый свет хорошим знаком.

Он снова мысленно перебрал все те скудные сведения, которые сообщила ему Лисса в своей сумбурной записке. Вокзал. Деревянный дом. Странная старуха. Больше похоже на бредовый сон, чем на правду. Ну, ничего. Он что-нибудь придумает по пути. Мел убедился, что Аргус скачет уверенно и плавно, и переложил поводья в одну руку. Он нащупал на шее цепочку и вытянул из-под рубашки компас, стащенный из отцовского кабинета. Конечно, астролябия тут справилась бы лучше, но и компас сойдёт, на худой конец. Мел встряхнул прибор в руке. Синяя стрелка закрутилась, как сумасшедшая, явно не понимая, чего от неё хотят. Мел подозревал, что компас может растеряться, ведь после уничтожения Манускрипта волшебство растеклось по воздуху, как пар от нагретого молока. Но он надеялся, что компас всё-таки обнаружит Лиссу с её врождённой магией древунов. К тому же у неё было его перо, которое определённо обладало частичкой волшебства.

Покрутившись ещё немного, стрелка медленно переползла справа налево и остановилась, указывая прямо, на самого Мела. Мел потряс компас, но стрелка замерла, упрямо указывая на альюда. Он выругался настолько витиевато, насколько хватило фантазии, и вдавил пятки в бока Аргуса. Конь заржал и пустился по воздуху во всю прыть.

Внизу проплывали пригородные посёлки, из печных труб вился дымок: в уютных домишках люди готовили поздний ужин. Правее виднелись шпили и крыши Биунума, поблёскивающие в свете бледной сонной луны.

То, что компас не оправдал возложенных надежд, здорово вывело Мела из себя. Теперь придётся как-то искать старухин дом самому… Он пожалел, что не послал Лиссе ответное письмо. Может, она смогла бы подать ему какой-то знак из дома. Он хмуро пригнулся к широкой спине Аргуса и плотнее запахнул плащ. На высоте было гораздо прохладнее, чем внизу, и пальцы у него начали мёрзнуть.

Город почти остался позади, как вдруг мимо уха Мела что-то просвистело. Он решил было, что это пролетела какая-то птица или крупная летучая мышь, но тут сбоку снова что-то блеснуло, и Мел с удивлением понял, что это толстая металлическая стрела. Аргус тоже заметил опасность, испуганно заржал и припустил ещё быстрее. Мел направил коня выше, чтобы стрелы не могли до них достать.

Кровь застучала в ушах. Несмотря на осторожность, их всё-таки заметили. Чёрные фигуры на тускло-синем небе. Мел взглянул вниз, но не увидел, откуда по ним стреляют. Он прижался всем телом к спине коня и каждый раз, когда мимо них пролетала стрела, не достигнув цели, благодарил Первого Волшебника за удачу. Скоро они исчезнут из поля зрения стрелков, и больше ничто не будет им угрожать. Надо продержаться ещё немного, ещё несколько раз увернуться…

Ветер донёс снизу людские выкрики. Стрел полетело больше, и Мел внезапно понял: стражу выставили по всему периметру города и стреляли сразу с нескольких точек. Значит ли это, что его тут ждали?

Ему показалось, что внизу зажглось больше огней. В городе что-то затевалось. Мел дёрнул поводья, пуская Аргуса в сторону холмов, дальше от Биунума. Пусть они сделают крюк и потеряют драгоценное время, но хотя бы останутся живы.

Он уже поверил, что они ушли достаточно далеко, чтобы стрелы их не достали, но в следующее мгновение Мел почувствовал сильный удар в левое плечо, который едва не выбил его из седла. Аргус громко заржал, а потом будто споткнулся и стал неуклюже заваливаться вниз. Плечо пронзила внезапно накатившая боль, и он с ужасом понял, что люди всё-таки добились своего. Мел набрался храбрости и посмотрел влево. Из плеча торчало блестящее древко, а плащ успел насквозь пропитаться горячей чёрной кровью, куда более густой, чем человеческая. Боль прокатилась огненным шаром по всей левой половине тела, такая сильная, что слёзы брызнули у него из глаз. Рука Мела тут же онемела, и поводья выскользнули из пальцев. Аргус тоже был ранен в заднюю ногу, выровнять бег у него никак не получилось, и теперь каменистые холмы, посеребрённые лунным светом, приближались к ним в каком-то безумном, головокружительном танце.

«Лисса, прости», – прошептал Мел и зажмурил глаза, чтобы не видеть, как они с Аргусом разобьются о камни.

Глава 9, в которой мёртвые места оживают

Стоило Идрис хоть на миг закрыть глаза, как все пережитые ужасы наваливались на неё с прежней силой, такие яркие и страшные, будто произошли всего несколько часов назад.

Выстрелы. Крики. Чьи-то мозолистые руки, зажимающие её рот, взваливающие её на потную спину, как мешок с кукурузой. Качка по волнам Большой воды. После – пожар. Ненасытный огонь, пожирающий всё вокруг. А что было дальше, она не помнила, потому что животный ужас заполнил всё её существо, наводнил мысли, притупил чувства и стёр воспоминания.

Она пришла в себя посреди поля, засеянного рожью. Просто обнаружила, что бредёт по грунтовой дороге, что очень устала и безумно хочет пить. На удачу, скоро её нагнала попутная телега. Идрис сперва перепугалась, но согласилась, чтобы её подбросили до города. Извозчик, обратив внимание на её крайне потрёпанный наряд и измазанное сажей лицо, благородно не попросил оплаты.

Так Идрис, ничем не выдающаяся девушка из Птичьих Земель, никогда раньше не стремившаяся к открытиям и путешествиям, оказалась в столице Королевства.

Когда первый страх прошёл, она стала думать, как быть дальше. Очевидно, надо как-то вернуться домой. Она видела в Авенуме вокзал, откуда поезда, эти пышущие паром железные чудовища, разбегались по другим городам. Только в Птичьи Земли, за Большую воду, поезда добежать не могли.

Идрис выяснила, что просить помощи у правителя бессмысленно – король давно выжил из ума и никого не принимает в своём дворце, на закате отливающим червонным золотом. Зато в другом большом городе, в Биунуме, заседают могущественные люди-колдуны, именуемые Магистратом. Они должны ей помочь.

На вокзальной площади Идрис насобирала монет – за некоторыми пришлось даже прыгать в фонтан – достаточно, чтобы купить билет. Она с большим трудом заставила себя войти во чрево поезда, но тоска по дому гнала её вперёд. Она поговорит с Магистрами, и они подскажут ей, как вернуться в Птичьи Земли. Может, снарядят небольшой кораблик. Не могут же они бросить её одну в беде? Тем более те люди с корабля были посланы ими… Значит, она по-прежнему может быть им полезной.

Раньше Идрис и помыслить не могла, что однажды окажется в чужих Землях и сможет вот так запросто путешествовать по городам, залезая в брюхо металлического чудовища, которое с грохотом несётся по своим железным тропам, никогда с них не сходя.

Но она смогла, как и многое другое.

Идрис вздрогнула, когда чья-то рука опустилась ей на плечо. Она так увлеклась своими воспоминаниями, что не заметила, как к ней подошли. Она резко обернулась и с облегчением выдохнула, узнав Кайла.

– Эта форма сидит на тебе так… странно, – произнесла она, слегка улыбнувшись.

– Чего ты так побледнела? Испугал тебя? Прости. – Юноша ухмыльнулся уголком рта, и Идрис почувствовала, как на щеках у неё начинает розоветь румянец. – Пошли? Он скоро приедет за нами.

– Пошли, – кивнула Идрис, и они зашагали к дороге.

Форма королевского посыльного действительно неважно сидела на Кайле – рукава были коротковаты, а на спине и груди ткань висела мешком, подчёркивая его угловатую, нескладную фигуру.

– У тебя получилось? – спросила Идрис.

Они встали в свете фонаря, и перед ними тут же остановилась карета с задёрнутыми тёмными шторками. Кайл помог Идрис забраться внутрь, залез сам, захлопнул за собой дверь и, устроившись на сиденье напротив, сухо кивнул.

– Ты и сама всё слышала. Кракелы выли на всё Королевство, разве не так?

Идрис судорожно выдохнула. Конечно, она слышала плач кракелов. Она видела, как всколыхнулась толпа на вокзале. Слышала, какие догадки строили люди: про войну, про мор и другие несчастья. Получилось. Значит, совсем скоро она получит то, что обещали ей Магистры за помощь. Скоро она вернётся домой.

– Какой ты молодец, – прошептала она, и Кайл кивнул без улыбки. В неровном свете Идрис показалось, что у него слегка дёргается нижняя губа.

* * *

Дождь монотонно стучал по крыше уже несколько часов кряду. Рич ёжился, прятал руки под рубашку, то и дело вздрагивал от холода, мучившего его с каждым днём сильнее. Он не решался попросить Алиду купить ему что-то тёплое: шерстяной плед или свитер.

– Давай, ходи, чего ты всё в окно пялишься, – проворчал Тиль.

– Да сейчас, сейчас… задумалась, – раздражённо ответила ему Алида.

Рич молча наблюдал, как они играют в лото, обнаружившееся в хозяйском шкафчике, но присоединиться к игре отказывался. Алида закусила губу и нахмурилась, смешно теребя пальцами кончик косы. Тиль хмыкнул, глядя на неё, и Ричмольд опустил взгляд. Ему было неприятно смотреть, как они проводят время вместе. Тиль, этот выскочка, его ужасно раздражал. Бесцеремонно вторгся в их маленькую компанию, разрушил их и без того хрупкий мирок.

Глаза слипались, а перестук дождя усыплял, забивая мысли своим назойливым однообразным шелестом. Ричмольд зевнул, прикрывая рот воротником рубашки. Уже давно он не спал нормально.

Стоило ему вернуться после полуночи, лечь в кровать и задремать, как он начинал слышать зов. Всё тот же мужской голос звал его по имени, просил подойти ближе, а потом тёмную пелену дремоты прорезали смутные образы: лес с поломанными деревьями, затянутые белёсым туманом болота, пустоши с редкими островками засохших серых трав… А за лесами и болотами, он чувствовал, было ещё что-то, что он пока не мог разглядеть. Изредка к мужскому голосу присоединялся женский.

В этих снах непременно стоял густой запах фиалок и жжёных спичек. И хотя ничего такого уж страшного там не было, на Ричмольда накатывала беспросветная жуть, а тоска сдавливала горло стальными пальцами, мешая даже вскрикнуть. Он просыпался по нескольку раз за ночь, обливаясь ледяным потом, и долго не мог отдышаться, глядя в темноту.

Кажется, Алида замечала его ночные страдания, и днём время от времени он ловил на себе её сочувствующие взгляды.

«Нечего меня жалеть, – думал Рич. – Это просто сны. А холод… Холодно мне от того, что я где-то простыл. Но если попрошу купить плед, она решит, что я совсем больной и немощный».

Тиль вдруг залился заразительным хохотом, и Рич смерил его презрительным взглядом. Алида тоже смеялась, и Ричмольда кольнула обида. Весёлый, крепкий, непосредственный Тиль резко контрастировал с ним самим, так что Рич понимал, что любое сравнение будет не в его пользу.

– Рич, тебе плохо? – спросила Алида, вдруг перестав смеяться.

Он пожал плечами.

– С чего ты взяла?

– На тебе лица нет…

– Да он всегда бледный, как жаба! – встрял Тиль. – Ты что, разве раньше не замечала?

Рич ощерился и подышал на замёрзшие руки. По телу пробежала дрожь. Алида это заметила и вскочила с места.

– Рич, – сказала она, присаживаясь рядом. – Что с тобой? Я же вижу, что-то не так. Ты заболел?

Она потрогала его лоб и изумлённо ахнула.

– Совсем ледяной! Что же ты молчишь? Давай заварю согревающего чаю. С шалфеем или с чабрецом?

– С гвоздикой, – сдался Рич. Он улыбнулся уголком рта, заметив, как у Тиля вытянулось лицо.

Алида сразу засуетилась, подхватила свой маленький чайничек и, тряхнув растрепавшейся косой, помчалась вниз, за водой.

– Как тебе это удаётся? – с досадой в голосе проговорил Тиль.

– Что именно? – холодно уточнил Рич.

– Ну вот, делать так, чтобы она тотчас бросалась выполнять любую твою прихоть. Это потому, что у тебя ноги не работают? Обычная женская жалость, да?

Ричмольд промолчал.

– Может, мне на себя шкаф уронить? Тогда и мне чуток внимания достанется. Почему жалеют только калек?

– Подумать только, ему мало внимания, – буркнул Рич. – Ходишь за ней, как пёс за хозяином. Косточку выпрашиваешь?

– Что ты сказал? – взвился Тиль. – Я-то пёс?! Да это ты вечно сидишь с глазами голодного щенка! Чего ты ухмыляешься? Утри свою рожу, смотреть противно!

Новая волна ледяной дрожи прокатилась по телу, и Рич едва не вскрикнул. Он вдруг почувствовал холод в обычно бесчувственных ногах. Астроном непонимающе уставился в окно. Из-за дождя было темнее, чем обычно, но ещё далеко не ночь… Тогда отчего же?

Тоска в груди постепенно сменилась окрыляющим чувством уверенности. Он ухмыльнулся шире и, с вызовом глядя на Тиля, поднялся на ноги.

– Эй, эй, ты чего? Ещё день, что ты творишь? Так ты что, всё время притворялся?!

Рич презрительно оттолкнул кресло, этот убогий трон с неуклюжими колёсами, и схватил фермерского сынка за грудки, презрительно глядя на него сверху вниз.

Тиль извивался, как угорь, но Чернокнижник с силой ударил его спиной о стену. Тарелки в серванте жалобно зазвенели.

– Да успокойся ты! Что я тебе сделал? Пусти!

Слепое, безжалостное отвращение заполнило собой всё. Как он вырывался, пищал, молил о пощаде… Чернокнижник медленно обвил пальцы вокруг горячей шеи деревенщины и слегка сдавил. Под кожей трепыхался чужой пульс, билась вся жизнь нахального юнца. Сожми руку – и он навсегда замолкнет. Не будет больше издеваться над ним, когда он слаб. Не будет смотреть на Алиду так, будто она обычная дочка мельника или рыбака, сосватанная ему ещё в детстве. Не будет таскаться за ними и задавать глупые, обывательские вопросы.

– Рич, ты с ума сошёл?! Что тут происходит? А ну отпусти его!

Алида с грохотом водрузила дымящийся чайник на стол и бросилась к ним. Чернокнижник смутно, словно сквозь полусон, почувствовал, как её тонкие ручки вцепились ему в плечо, пытаясь оторвать его от Тиля. Деревенский болван уже хрипел, вырываясь всё слабее. Ещё немного, и с ним будет покончено.

Алида укусила его за руку, и Чернокнижник, вскрикнув, разжал пальцы. Тиль сполз по стене, хватаясь пальцами за горло и со свистом втягивая в себя воздух.

– Пошла прочь! – взорвался Чернокнижник и наотмашь ударил Алиду по лицу. Она отлетела, как брошенная кукла, и упала на ковёр.

– Скотина, – прорычал Тиль и, схватив со стола металлический подсвечник, ударил его по колену. – Что ты за тварь такая? Убирайся, пока я не позвал поселковых дозорных!

Чернокнижник зашипел от боли. Перед глазами заплясали искры, но разум слегка прояснился. Он едва не убил Тиля, и ничуть об этом не жалел. Но вот Алида… Она так и лежала на ковре лицом вниз, и её узкие плечи тряслись от рыданий. Где-то глубоко внутри его обжёг огонь стыда, но Чернокнижник постарался заглушить это чувство.

Сейчас важно другое. Он больше не жалкий, прикованный к креслу юнец. Он сильный, могущественный, и его ждут. В голове тихо шелестели самые разные голоса, и все они звали его. В груди тянуло, но не так, как раньше, – сильнее, тревожнее, и кровь бежала по венам быстрее, разгоняя застоявшийся могильный холод. Он чувствовал себя куда более живым, чем несколько минут назад.

Надо идти скорее, пока он снова не стал жалким и беспомощным. У него есть неотложные дела, и неутолимая жажда гонит его вперёд – дальше от этих смертных, дальше от обуз, приковывающих его к прошлой, несовершенной и мерзкой оболочке.

И хорошо, что не придётся дожидаться первой звезды, – он надеялся, что это глупое ограничение на него больше не подействует. И зачем нелюдь придумал это нелепое правило? Чтобы сдержать его силу, ясно зачем! Он тоже его боится.

И правильно делает.

Он схватил свою сумку, быстро, почти бегом, спустился по лестнице и вышел наружу, не обращая внимания на удивлённые оклики толстой хозяйки, а затем, не сбавляя шаг, двинулся к лесу за деревней. Дождь хлестал по лицу, ветер надрывно выл, хватаясь за полы одежды, как бешеный пёс, но это было так приятно, так горячо обдавало трепетом жизни, что прятаться от непогоды совсем не хотелось.

Он позволял дождю омывать его лицо, насквозь мочить одежду, забираться под воротник и стекать струями по спине, хлюпать в ботинках, а ветру – трепать волосы, грызть кожу холодом, рвать плащ и хвататься невидимыми руками за тело, мешая идти. И это было в сотню, в тысячу раз лучше, чем мёрзнуть в духоте, разделяя деревянную конуру с фермерским сопляком и глупой девчонкой. Они – мелочные, недалёкие, совсем неподходящая компания для него. Без них он добьётся куда большего, почувствует, наконец, свободу, как корабль, снятый с якоря.

Теперь надо идти, идти не останавливаясь, пока есть силы, пока его тянет вперёд. Идти на север, туда, где топкие болота, где Мёртвые Леса, где сила бьёт из земли, готовая напитать его, напоить, приютить. Он возвращается домой, возвращается туда, где его ждут, идёт на зов, который так долго отгонял от себя.

* * *

– Больно? Дай посмотрю.

Алида почувствовала, как Тиль осторожно приобнял её за плечо, и подняла на него заплаканное лицо.

– Н-нормально, – всхлипнув, ответила она.

– Какая же сволочь, – процедил Тиль сквозь зубы. – Подумать только, на девчонку руку поднимать! Я это так не оставлю. Пусть только припрётся ночью обратно, он у меня сразу увидит…

– Тиль!

– Быстро научу хорошим манерам! Он у меня поймёт, как лапищи распускать, шакал недобитый.

– Тиль, он не придёт.

Едва она произнесла это, как слёзы вновь подступили к глазам, будто вся неотвратимость обрушилась на неё, ранее сдерживаемая только молчанием. Не придёт. Не вернётся. Откуда-то она знала это так же твёрдо, как знала, что за летом наступит осень, промозглая и серая, как знала, что за жизнью непременно последует смерть. Алида посмотрела на кресло, небрежно опрокинутое на бок, и разрыдалась от жалости к этой брошенной, не нужной больше вещи.

– Раз не больно, то что ж так ревёшь? – с грубой заботливостью спросил Тиль. – Дай посмотрю. Ну, красная щека, но ничего. Может, ты головой об пол ударилась? Трав заварить?

– Нет-нет, – замотала головой Алида, поражаясь, как можно быть таким поверхностным. Да разве от боли плачут? От боли кричат и стонут, а слёзы приходят совсем от другого. Совсем.

Она поднялась на ноги, и Мурмяуз, увидев, что с хозяйкой всё в порядке, выбрался из-под стола, где прятался, и с мурчанием принялся облизывать ей пятки. Алида посадила кота себе на плечи и плеснула чаю в две разноцветные чашки.

– А я ведь гвоздики ему купила. Он любил чай с гвоздикой, Тиль. И куда её теперь?

Тиль с кислой миной пожал плечами.

– Да чего ты начинаешь? Будто бы он умер. Этот сумасшедший постоянно днём прикидывался немощным, а по вечерам проваливал. Вернётся как миленький, не бойся. И его не бойся, я больше так не попадусь. Буду ждать у двери, а как придёт, так огрею по башке.

Алида невесело улыбнулась и покрошила в чай чабреца.

– Не надо никого бить. Он не придёт больше, я знаю. Сразу это поняла.

– Не реви, – повторил Тиль. – Хочешь, пойдём его поищем? Может, не успел далеко уйти. Догоним ещё.

Алида молча покачала головой, вытерла рукавом мокрые щёки и пригубила чай. Он показался ей жутко горьким: то ли от расстройства, то ли от того, что заварки она не пожалела.

– А ты сахару брось, – посоветовал Тиль, заметив, как она сморщилась. – Дать?

Алида не ответила. Последний раз она пила чай с сахаром тогда, когда Вольфзунд объяснял ей в замке, как он помогает продажникам раскрывать их способности. Кровь застучала молотами в висках, она отставила чашку и спрятала лицо в ладонях. Конечно. Вольфзунд. Теперь он её убьёт. Она упустила Чернокнижника, провалила задание, и бабушка никогда не станет человеком. Всё пропало.

– Меня Вольфзунд убьёт, – прошептала она.

– Чего? – не понял Тиль. – Кто-кто убьёт? Да кто он такой, этот Вольфзунд, чтобы тебя… – Он внезапно умолк, и карие глаза стали совсем круглыми. – Это тот, из сказок что ли? Так его же вроде не существует… Или ты… того?

Алида молча закатала рукав платья и сунула ему под нос руку с меткой. Тиль глупо заморгал, разглядывая красный рисунок на белой коже.

– Это шрам? Или ожог? Как ты умудрилась? А смотрится красиво.

– Не я умудрилась. Мне поставили. Вольфзунд. А тут другая. – Она задрала второй рукав, показывая метку за оплошность. – Пока первая, но когда их станет три, я больше не буду принадлежать себе. Точнее, уже сейчас не вполне принадлежу.

Тиль отхлебнул большой глоток чаю и поставил чашку на стол. Алида видела, что он не совсем понимает, о чём она говорит, но ей захотелось, чтобы он знал о ней хоть немного больше, и она набрала в грудь воздуха, чтобы продолжить.

– Всё правда, Тиль. И замок, что словно корона, венчает гору, и Владыка, чей взгляд забирает души, и звездопады, исполняющие желания. Всё правда, Тиль, и волшебство – тоже.

– И вы – одни из тех? – мрачно подытожил Тиль. Алида подметила, что теперь он относится к магическим проявлениям без прежнего энтузиазма. Отчего-то её это неприятно задело.

– Нет, – ответила Алида. – Всё не так. Всё куда сложнее. Мы служим ему, и не служить ему не можем. Если Рич не вернётся – всё пропало, Тиль.

Тиль посмотрел на неё долгим взглядом, потом поднялся, накинул куртку поверх рубашки и молча вышел за дверь.

– Тиль! – окликнула его Алида, но музыкант уже ушёл.

Она закусила ноготь на большом пальце и сдавленно застонала. Мурмяуз бросился облизывать её лицо шершавым языком. Алида прижала кота к себе и закачалась, сидя на кровати. Грохот дождя теперь казался оглушительно громким, и она почувствовала себя совсем одинокой и маленькой, как птичка, залетевшая в чужой и незнакомый лес.

Случившееся как-то связано с заданием Ричмольда, с его перевоплощениями. Он давно перестал быть самим собой, и кто знает, что с ним сделала магия, которую он вынужден собирать, как травник собирает целебные растения.

Он больше не придёт. Рич вернулся бы, но не другой. А раз он стал таким среди дня, значит, случилось что-то, не дающее ему больше чувствовать себя прежним. Он бесповоротно изменился.

Без Тиля комната показалась Алиде неожиданно пустой. Да и тишина, о которой она иногда так просила, стала гнетущей и страшной. Алида потрогала свою метку, тонкими линиями алеющую на белой коже, и серебристая искорка взметнулась под её пальцами. На мгновение её ослепила вспышка необъяснимой ярости, острая, как лезвие, сильная до скрежета зубов. Мурмяуз, словно почуяв перемену настроения хозяйки, спрыгнул с её колен и забрался на стол, недовольно размахивая хвостом.

Алида перевела дух. Она не поняла, что это было, и поспешно опустила оба рукава платья, закрывая метки. От страха у неё задрожали руки, и она быстро допила свой чай, надеясь, что крепкий напиток хоть немного её успокоит. Сердце стучало часто, как у синицы, а в голове бушевал вихрь самых разных мыслей. Что теперь ей делать? Искать Ричмольда или сначала честно рассказать обо всём Вольфзунду? Прогонять Тиля или позволить ему идти с ней, если он захочет? И что за вспышки ярости, охватывающие её без видимых причин?

«А ведь Рич тоже вышел из себя, прежде чем стал Чернокнижником, – подумала она. – Быть может, моя злость как-то связана с ним? С близостью этой его книги? Или из-за тёмной магии, которой тут полно?»

Алида вскочила, накинула плащ и бросилась вниз по лестнице. Она пробежала через нижнее помещение, чуть не сшибив по пути несколько стульев, и рывком открыла входную дверь. Потоки дождя бросились в лицо, подхваченные ветром, и Алида зажмурилась, чтобы вода не попала в глаза.

Она промокла вмиг, но упрямо продолжила бежать по раскисшей грязной дороге. В воздухе едва различимо пахло цветами и чем-то вроде потухшей свечи. Исполинские ивы, растущие вдоль дороги, стонали и тянулись к ней длинными тонкими ветками, похожими на волосы сказочных русалок. Борясь с порывами ветра, Алида добралась до конца улицы, обернулась и через серую завесу дождя разглядела мужскую фигуру, идущую к ней.

– Рич! – крикнула Алида, но ветер отнёс её оклик в сторону.

– Клари! – воскликнула фигура, и сердце Алиды разочарованно упало.

Тиль подбежал к ней и обхватил за плечи.

– Куда ты выскочила? Промокнешь, как собака дворовая. Нет нигде твоего друга, я уже половину деревни пробежал. Давай скорее в дом.

Они понеслись обратно, мокрые, словно выкупались прямо в одежде, серые и незаметные в бушующем мраке, как речные духи, выбравшиеся из воды, чтобы обрушить на людей страшную бурю. Небо полоснула яркая молния, и гром загрохотал так, словно все окрестные дома разом рассыпались. Алида поскользнулась на раскисшей грязи, но Тиль подхватил её под руку, не давая упасть. Стуча зубами от холода, они вбежали обратно в таверну-гостиницу.

Грета, хозяйка, с оханьем и аханьем провела их в кухню, где топилась широкая печка, и развесила их верхнюю одежду сушиться поближе к огню. Алиде и Тилю она всучила по большой чарке горячего вина, конечно, не такого густого и ароматного, как у Вольфзунда, но всё равно довольно вкусного.

– А я смотрю, куда это ваш мальчик побежал как оголтелый? – закончив возмущаться, спросила Грета. – Выздоровел, что ли? Проскочил мимо меня, как бес болотный, а глаза так и сверкают, будто в лихорадке. Значит, вам теперь и комната вторая не нужна?

– Не беспокойтесь, тётушка Грета, – заверила её Алида. Зубы у неё стучали, поэтому слова звучали отрывисто. – Я буду по-прежнему платить за две комнаты. На всякий случай.

Грета посмотрела на неё и покачала головой.

– Ждать будешь? Ну жди. Я в твоём возрасте тоже всё ждала, ждала, да так и осталась одна с сыном на руках…

– Принесите нам супу, пожалуйста, – спохватился Тиль, чтобы сменить тему.

Грета ещё недолго посмотрела на них, потом вздохнула, покачала головой и скрылась в подсобном помещении.

– Спасибо, – тихо сказала Алида, протягивая озябшие руки ближе к огню.

– Да не за что, – пожал плечами Тиль. – Бабы – они такие. Лишь бы языком потрепать. Мои мать с сестрой тоже вечно лишнее болтают. – Он тоже придвинулся поближе к печке, а потом добавил вполголоса: – Ты не бойся, Клари. Я не такой, как он. Совсем не такой.

– Вижу.

Она задумчиво запустила руку в копну волос. По-прежнему влажные. Ещё простудиться не хватало. Алида глотнула ещё вина, и от горячего напитка ей стало чуть теплее. Грета гремела тарелками за деревянной перегородкой, от промокшей одежды поднимался пар, и в комнатке сделалось душно. Алида покосилась на Тиля: его взъерошенные волосы так и высохли торчком, как перья у драчливого воробья.

И всё равно Алиде продолжало казаться, что солнце, затянутое плотными серыми тучами, больше никогда не взойдёт и не засветит ей. Она упустила свою возможность послужить Вольфзунду ещё раз, а без его покровительства у неё ничего не получится.

– Всё будет хорошо, – уверенно произнёс Тиль и, поколебавшись, осмелился положить ладонь ей на руку. – Не знаю, через что ты уже прошла, но, если то, что ты говорила, – правда, значит, тебе многое по плечу. Ты крепкая девчонка, Клари. Всё образуется. Я помогу.

Алида подняла на него взгляд. На лице Тиля плясали отблески огня, а карие глаза искрились участием. Она невольно улыбнулась.

– Спасибо, Тиль. Что-нибудь да будет.

* * *

Холодные капли дождя кололи лицо, как когти тысячи разъярённых птиц.

«Что же она не посылает мне вдогонку своих крылатых друзей? Приказала бы им выклевать мне глаза. Боится за них? Или не может до этого додуматься?» – с широкой ухмылкой думал он.

Шагалось на удивление легко. Так легко, будто под ногами была не размокшая грязь, а укатанная дорога. Он не думал, куда идёт, просто спешно шагал, будто опаздывал на важную встречу. В груди тянуло, мерзко и нетерпеливо, но он отмахивался от этого ощущения, наслаждаясь движением, наслаждаясь ветром, рвущим волосы, наслаждаясь тем, что живёт. Живёт по-настоящему, а не так, как в последний месяц.

Тяжёлая сумка привычно билась у бедра, астролябия холодила кожу на груди, и ощущение близости волшебных предметов вселяло головокружительную уверенность.

Он один. Ни девчонка, ни фермер больше не будут тяготить его своим обществом. Это было так восхитительно, так пьяняще, что он запрокинул голову и расхохотался в лицо дождю и тяжёлым набухшим тучам. Он прибавил шаг и пустился почти бегом. Где-то там его ждали, его звали, без него не могли обойтись. Где-то там его будут уважать, перед ним будут преклоняться, с ним будут считаться, и никто не станет над ним кудахтать, называть глупым старым именем «Ричик», не будет насмехаться и считать его немощным мальчишкой.

Нищие деревенские дома давно остались позади, и теперь перед ним расстилался только редкий перелесок. Ливень ослаб, словно устал, сменился вялым дождичком. Ноги несли его строго на север, через кусты и рощи, по пустырям и полянам, и скоро он потерял счёт часам, проведённым в пути.

Не останавливаться. Главное – не останавливаться. Он шёл быстрее и быстрее, то мчась во весь дух, то пускаясь рысью, и дорожный плащ реял за спиной, как тёмное знамя пиратского корабля. Ни один смертный человек не двигался с такой скоростью, никто из живых не мог покрыть такое расстояние всего за одну ночь. Он ещё ни разу не остановился, чтобы перевести дух, да и не хотелось. Он желал лишь одного: скорее прийти туда, где его ждут.

Ему казалось, будто он может обойти весь изученный людьми свет, дойти до тех дремучих земель, о которых когда-то очень давно – в далёкой прошлой жизни – рассказывал ему учитель.

А была ли она вообще, эта прошлая жизнь? Нет, наверное, не было. Он просто спал, долго и томно, а сейчас, наконец, проснулся. И явь оказалась прекрасной.

Полночь давно миновала, дождь успокоился, и тучи расступились, явив за своими серыми телами чёрное пространство неба с крупинками звёзд. Он по-прежнему был новым собой, свободным и могущественным, и ему хотелось, чтобы впредь так было всегда.

Он бежал ещё час или два, и небо по правую руку стало мутно-зелёным, как тина в заросшем пруду. Сапоги с чавканьем вгрызлись в сырую землю, и он вдруг остановился. Да, это здесь. Здесь его ждали, сюда его звали. Он перевёл дух и огляделся. Впереди стлалось сизое болото, похожее на крыло огромной птицы, а над зеркалами тёмных лужиц поднимались прозрачные облачка пара. Вокруг болота высились мёртвые деревья с обломанными верхушками, словно скошенные исполинской косойсказочного великана. Воздух был стылым, неподвижным и влажным, а впереди плотной пеленой висел туман, мешая разглядеть, где заканчивается болото.

– Я ждал тебя, – произнёс кто-то за спиной, и Чернокнижника бросило в холод. Впервые за это перевоплощение что-то поколебало его уверенность в себе и заставило действительно испугаться. Он узнал этот голос. Он уже давно звучал у него в голове, звал, убеждал, манил. Холодные градины пота выступили на лбу, и юноша медленно обернулся.

Перед ним стоял мужчина лет сорока, высокий, но сгорбленный. Его некогда ярко-рыжие волосы щедро усыпала седина, зато глаза горели живым энергичным огнём, как у азартного подростка. Он был очень худ – одежда висела на нём некрасивыми складками. В крупных руках он сжимал крепкую палку, на которую опирался. Шею укрывал широкий шарф, из-под которого выглядывал уродливый рваный шрам на горле. Зрелище было не из приятных. Увидев смятение Чернокнижника, мужчина улыбнулся.

– Я рад, что ты всё-таки пришёл. Я звал тебя, и наконец-то ты откликнулся. – Горбун сложил обе руки на палке и чуть наклонился вперёд. – Настало наше с тобой время.

– Кто вы? – сглотнув, спросил Чернокнижник.

Незнакомец повёл плечами и окинул безмятежным взглядом болота и погибший лес.

– Я – хозяин земель. А ты – мой преемник. Вместе мы добьёмся всего, что пожелаем.

– Хозяин? Ты староста деревни?

Мужчина сипло рассмеялся

– Какого невысокого ты обо мне мнения. Я – хозяин всего, что ты видишь. Точнее, стану им, если ты согласишься мне служить. Я знаю, пока что ты служишь Вольфзунду, но на многое ли он способен? Он даже не смог вылечить тебя, простого смертного мальчишку, хотя это было проще простого. Скажи, Чернокнижник, чего бы ты хотел?

Он нахмурился, глядя на мужчину, пытаясь разглядеть на его лице насмешку. Чего бы он хотел? Ходить, отомстить Кайлу, унизить Тиля, вернуть Герта, а ещё… Нет, эти мелочные желания остались в прошлой жизни, так далеко и глубоко, что он удивился, как они умудрились всплыть в его воображении. Сейчас ему хотелось другого, его цели стали более высокими. Власть. Могущество. Сила. Да, пожалуй, этого ему не хватает, чтобы почувствовать себя… счастливым? Нет, скорее, полноценным.

Мужчина снова улыбнулся.

– Ну вот. Мы все хотим этого. И мы это получим. Вместе. Я дам тебе всё что захочешь, только помоги мне.

– И чего ты хочешь? – Чернокнижник недоверчиво изогнул бровь, стараясь придать своему лицу пренебрежительное выражение. Нельзя, чтобы горбун подумал, будто его так легко уговорить. Пусть постарается предложить ему больше.

Мужчина втянул узкими ноздрями прохладный предрассветный воздух и выразительно обвёл глазами болото.

– Когда-то это место называли Мёртвым. Мёртвый Лес, Мёртвые Болота. Но парадокс в том, что тогда они были гораздо более живыми, чем сейчас. Теперь тут пусто, но люди по привычке селятся чуть в стороне, обходя мёртвые места дальними тропами. Для того чтобы стать сильнее, мне нужны все, кто жил здесь когда-то. А у тебя есть то, что может помочь им вернуться.

Незнакомец не выглядел безумцем, хотя в его речах определённо было что-то странное. Чернокнижник едва сдержался, чтобы не фыркнуть.

– Что же у меня есть?

Мужчина указал своей палкой на сумку, болтающуюся на длинном ремне. Чернокнижник инстинктивно схватился за ремень, вцепился, как коршун в добычу, защищая от странного незнакомца то, что было в сумке.

– Открой книгу, – вкрадчиво попросил мужчина.

Голову полоснуло болью. Перед глазами заплясали вспышки, в груди заклокотала ярость.

«Открой книгу», – произнёс женский голос в его голове.

«Открой книгу», – пронеслось дрожью по пальцам и отозвалось в охваченном огнём сердце.

Чернокнижник шумно сглотнул и почувствовал, как пот пополз по спине. От пульсирующей головной боли он почти не мог думать. Он не знал, что произойдёт, открой он толстый том, наполовину заполненный «птичьими» письменами, но подозревал, что случится что-то непоправимое.

По пути его окружал вездесущий запах магии, боковым зрением он замечал вспыхивающие серебристые облачка-огни, и они доверчиво тянулись к нему, как к спасителю, но он не останавливался. Сейчас, внимательнее осмотрев болото, он понял, что серебристый туман – не что иное, как целое облако магических сгустков, которые он привёл за собой. Воздух звенел, как натянутая тетива, словно все – и мужчина, и облака магии – ждали его решения.

По земле прошёл едва уловимый ропот, будто там, под толщей воды и ила, таилось что-то неведомое, какая-то сокрушительная сила, которая мечтала вырваться на свободу.

– Ты колеблешься потому, что ты ещё не подавил в себе нерешительного мальчишку, – произнёс мужчина с лёгким презрением. – Это колеблется Ричмольд Лаграсс. Он не отпускает тебя.

– Неправда! – яростно выкрикнул Чернокнижник. Упоминание его старого имени вызвало в нём новый взрыв слепой ярости.

– Правда-правда. Все противятся поначалу. Да, это тяжело, отпустить себя старого и принять себя нового. Но ты сильный, иначе ты сейчас не стоял бы передо мной, а лежал бы в кровати, страдал от холода и не мог бы даже пересесть самостоятельно в своё кресло. Твоя новая сила нуждается в применении. А Вольфзунд отвёл для неё какие-то жалкие часы от заката и до полуночи, потому что боится твоей новой сущности. Он боится тебя, ты понимаешь?

Голос горбуна – хрипловатый и убаюкивающий – обволакивал сознание, убеждал в своей правоте, усыплял бдительность, и Чернокнижнику приходилось прилагать немалые усилия, чтобы сохранять ясность ума и не покоряться ему безвольно. Помимо головной боли появилась тянущая боль в груди, которая то усиливалась, то ослабевала, словно что-то застряло у него под рёбрами и пыталось высвободиться. Его будто разрывало надвое: одна его часть желала беспрекословно слушать горбуна, а другая тянула назад.

– А ты? Разве ты не боишься?

Чернокнижника замутило от жути, когда он попытался представить, о какой силе говорит горбун. Как он может стать могущественнее Вольфзунда? Что он может сделать такого, что не по силам Владыке альюдов? Неужели эта мощь может принять его сторону, помочь ему исполнить всё, о чём он мечтает?

– Я был намного сильнее твоего прежнего хозяина, – тихо сказал мужчина. – Я оказался повержен много лет назад, но теперь готов подняться и вернуть себе всё, чего лишился. Я щедро вознагражу каждого, кто поможет мне. Я не обману. Просто открой книгу, и у тебя будет всё, о чём ты попросишь.

Чернокнижник погладил сумку. По пальцам снова пробежала лёгкая дрожь, словно книга сама не могла вытерпеть, когда же её откроют. Голову разрывало от боли, перед глазами всё плыло, сердце слишком сильно колотилось о рёбра, и единственное, чего он сейчас хотел, – это чтобы его оставили в покое. Голос горбуна снова ворвался в мысли, настойчивый и всепоглощающий. Чернокнижник почти перестал понимать, что делает. Он медленно расстегнул застёжку и скользнул ладонью внутрь сумки, осторожно ощупывая кожаный переплёт. Книга отозвалась на прикосновение радостной вибрацией, как мурчащий кот. Горбун одобрительно улыбнулся.

Земля под ногами дрогнула, будто где-то внизу ударили в огромный барабан.

Мёртвый Лес перед рассветом укутался в тишину. Не было слышно ни далёких голосов сельчан, ни перешёптывания ветра в кронах, ни воркования ворон. Всё застыло в звенящем нетерпении, замерло в предвкушении чего-то, что разобьёт эту гнетущую тишину, как старую ненужную вазу, расшевелит это место, вдохнёт в него новую жизнь.

Горбун нетерпеливо потирал руки, словно пьянчуга, которому пообещали налить рябиновой настойки. Чернокнижник колебался ещё несколько томительных мгновений, а потом рывком вытащил книгу и резко раскрыл её посередине.

Переплёт слегка хрустнул, а спустя мгновение над страницами взвился прозрачно-серебристый поблёскивающий пар.

Воздух дрогнул, земля под ногами покачнулась, со стороны леса подул ледяной ветер. Магический туман замерцал, будто серебряные угли, а со страниц раскрытой книги сорвались и потекли потоки бледно-серой мути. Запах фиалок и жжёных спичек затопил всё кругом.

Магические облака зашевелились, сплетаясь телами с новыми потоками, болотные лужи вспенились, как кипящий бульон, звонкий гул нарастал со всех сторон, и Чернокнижник выронил книгу и сжался на земле, зажимая руками уши. Его голова по-прежнему разрывалась от боли, а сердце сжимал необузданный страх. Он закричал, но в поднявшемся шуме его крик растворился, смешался с общим гулом.

Внезапно дрожь земли унялась, ветер стих, грохот смолк, и воцарилась неестественная тишина, какая бывает только в комнате, полной людей, каждый из которых отчаянно старается не шуметь. Чернокнижник осторожно отнял руки от ушей и медленно поднялся на ноги.

На болоте больше не было пусто. Между обломанных деревьев, среди мутных топей и хрупких лысых кустов стояли десятки, если не сотни странных существ. Их можно было принять за человеческих девушек, если бы не белые, слегка прозрачные тела и серебряные волосы, настолько длинные, что скрывали их наготу. Каждое из существ внимательно смотрело на Чернокнижника, словно ожидая его распоряжений.

– Кто… Что… Кто вы? – справившись с сухостью во рту, выдавил он.

В голове постепенно прояснялось, даже дышалось теперь легче.

– Это моуры, – ответил горбун. На него, казалось, всё действо не произвело никакого особенного впечатления, он был спокоен, как прежде, только хитрые глаза горели удовлетворением. – Болотная нежить. Они долго ждали, когда ты разбудишь их. Только самая чёрная магия могла вернуть их к жизни. Их и многих других, кто тоже ждёт тебя. Эти дамы – отличные стражи. И они теперь на нашей стороне.

Моуры закивали и заулыбались Чернокнижнику. Кто-то даже поклонился ему с благоговением, и он почувствовал, как уверенность возвращается к нему.

Он обернулся к горбуну, восторженно улыбаясь. Но только мужчины уже не было – исчез, растаял в воздухе, словно он был всего лишь плодом его воображения.

Зато в голове чётко прозвучал его голос:

– Ты всё сделал правильно, сынок.

Глава 10, в которой Алида боится самой себя

Идрис никогда не видела такого великолепного зала, и у неё перехватило дыхание от восторга, едва она ступила на блестящий узорчатый пол, выложенный из тысяч дощечек разных пород дерева. Потолок с позолоченной лепниной и тщательно прорисованными дубовыми ветками напомнил ей родные Птичьи Земли – там, когда стоишь у дома и смотришь вверх, дубы так же обнимают небо. Она повернулась к Кайлу, чтобы поделиться с ним радостью, но осеклась, когда увидела его угрюмое лицо и холодный взгляд.

Посреди зала стоял дубовый стол – такой огромный, что Идрис подумала, что люди, которые сядут на противоположных сторонах, будут не очень хорошо слышать друг друга. Стол покрывала тонкая тканевая дорожка золотистого цвета. Ни посуды, ни угощений на нём не было.

На стульях с высокими спинками восседали два старика – Магистры – так называли их здесь, в городе. Напротив них, занимая всю противоположную сторону стола, сидели девушки и молодые люди. Они называли себя Хранителями, но Идрис, хоть и тоже с недавних пор жила в Библиотеке, себя к ним не причисляла. Некоторые из Хранителей неловко ёрзали на стульях, другие сидели прямо и выглядели уверенными и спокойными.

Зеленоглазый старик – кажется, его звали Дивидус, – кивнул новоприбывшим. Кайл быстро прошёл через зал и сел на свободный стул. Идрис, немного помешкав, тоже прошла к столу и села слева от Кайла. Её стул неприятно скрипнул.

– Все в сборе, я полагаю? – произнёс Дивидус. Собравшиеся нестройно забормотали, Идрис просто кивнула. Магистр удовлетворённо улыбнулся.

– В таком случае, – продолжил старик, – уделите мне несколько минут вашего внимания. Тем более что делать вам пока что больше нечего.

Дивидус откашлялся и обменялся с Волхвоксом ироничными взглядами.

– Но не волнуйтесь, наши юные помощники. Скоро каждый из вас сможет внести свой вклад в общее дело. Позвольте поприветствовать вас на пороге новой эпохи. Эпохи колдовства. – Дивидус широко развёл руки, будто хотел обнять сразу всех собравшихся. Идрис чуть отстранилась. – Король Гиорт покинул нас. Кого-то это известие огорчило, кто-то, напротив, обрадовался. Бесспорно одно: монарх давно утратил власть, оставил свой народ и только мешал тем, кто мог принести пользу Королевству и позаботиться о людях.

При упоминании гибели короля у Идрис неприятно ёкнуло в груди. Она изо всех сил гнала от себя мысли, что это из-за неё Королевство осиротело. Да и можно ли считать её причастной? Она всего-навсего показала старику, как готовятся «Слёзы Тумана», самый сильный и смертоносный из всех известных ядов…

Дивидус склонил голову, разглядывая стол и свои руки. Морщины на его лбу проступили чётче, но он быстро согнал со своего лица выражение глубочайшей задумчивости и улыбнулся.

– Теперь мы свободны – мы все. Но свобода – это всегда необходимость принимать новые решения. И сейчас у нас нет права на ошибку. Ваши жизни теперь в ваших руках, как и жизни тысяч других жителей Земель Короны.

Идрис дёрнула плечами, будто от слов Магистра вдруг повеяло холодом. Старик тем временем всё говорил, и Идрис заставила себя слушать дальше не отвлекаясь.

– …От вашего сегодняшнего решения будет зависеть ваша дальнейшая жизнь. Когда-то вы были окружены заботой, у вас было всё, чтобы учиться ремеслу и не думать о завтрашнем дне. Злая воля врага уничтожила всё, к чему вы привыкли, и, если бы мы не отыскали вас и не дали приют в Библиотеке, лишь Первый Волшебник знает, что было бы с вами сейчас. Тогда вы приняли верное решение, и, надеюсь, сегодня вы тоже сделаете правильный выбор.

Он обвёл глазами Хранителей, и Идрис заметила, что многие поспешили спрятать взгляд. Дивидуса это не смутило, и он продолжил свою речь.

– Несколько месяцев назад вы все остались в трудном положении. Без семей, без домов, без наставников. Брошенные и потерянные. И тогда вы обрели пристанище здесь, за стенами нашей древней Библиотеки – без преувеличения, замка мудрости и знаний. Мы не держали вас здесь насильно, и те, кому было куда идти, покинули Библиотеку. Остались вы – те, у кого больше нет ничего, и мы не противились, давали вам всё, что нужно для жизни. Теперь мы хотим, чтобы вы отплатили добротой за доброту. Услугой за услугу. Благополучие Королевства во многом зависит от вас. Народ остался без правителя, а соседство альюдов грозит ужасными бедами. Вы согласны послужить нам, чтобы дворец в Авенуме вновь узнал сильного правителя вместо спятившего короля? Согласны помочь нам свергнуть Чёрный Замок вместе со всеми демонами?

Отчего-то он пристально посмотрел именно на Идрис, и она сглотнула. От взгляда старика у неё всегда портилось настроение – Дивидус умел смотреть так, что она мгновенно чувствовала себя глупой, никчёмной и безвольной.

Зал загудел тихими голосами, как молодая роща, перешёптывающаяся листвой. Худая девушка с чёрными косами – Идрис вспомнила, что её звали Эммой, – первая согласно кивнула. Следом за Эммой своё согласие с Дивидусом выразили и некоторые другие. Кайл тоже кивнул, но несколько неохотно и осторожно, словно прикидывал, можно ли будет потом передумать. Скоро все собравшиеся дали положительные ответы, и Идрис ничего не оставалось, как тоже согласиться. Дивидус с гордостью и удовлетворением взглянул на Волхвокса. Оба Магистра улыбнулись.

Свечи под потолком мигнули, золотая роспись переливчато блеснула, будто нарисованные ветви ожили и заколыхались на едва уловимом ветру.

– Все из вас проходили то или иное обучение, – вновь заговорил Дивидус. – Среди вас есть кузнецы, мастера фарфора, стеклодувы, летописцы, портные, оружейники и другие. И любой талант, любое знание сейчас нам необходимо. Потому что мы строим новое Королевство, строим новое государство на руинах старого и ничего из старого уклада не заберём с собой в новую жизнь.

Мы построим новое только тогда, когда от прежнего не останется ничего – ни единого воспоминания. Мы объединим под нашим знаменем все окрестные Земли, соберём лучших людей всего Королевства, чтобы воздвигнуть прекраснейшие дворцы, разбить великолепнейшие сады, наладить утерянное сообщение с дальними Землями и сделать наш край цветущим и могучим. Словом, займёмся всем тем, чем не считал нужным заниматься король Гиорт. И помогать нам будете вы.

Хранители переглядывались друг с другом. В свете множества свечей их глаза заблестели в предвкушении. Идрис не было дела до того, какими станут эти чужие человеческие Земли, но всеобщее возбуждение передалось и ей. Старик терпеливо подождал, когда всё внимание вернётся к нему, и продолжил.

– Как я уже говорил, мы давали вам кров, снабжали вас пищей, оберегали от всех угроз непостоянного мира. Думаю, будет справедливо, если мы попросим вас о небольших услугах в оплату за гостеприимство. Помните: мы строим новый мир, и вклад каждого – бесценен.

– Простите, – подала голос совсем юная девушка с тонкими светлыми косичками. – Там, откуда я родом, с гостей не просят оплаты. Их принимают просто так – потому что любят и уважают.

На девушку зашипели, и она смущённо уставилась в стол перед собой. Дивидус сделал вид, что ничего не слышал.

– Надеюсь, вам будет приятно послужить на пользу Магистрата, потому что совсем скоро именно нас будут именовать правителями, а вы сможете с гордостью говорить, что именно вы помогали сотворить справедливое, сильное и мудрое Королевство.

Идрис покосилась на Кайла. Старик говорил складно, если бы она выросла здесь, ей, наверное, очень понравились бы его слова. Но у Кайла был такой вид, будто его вот-вот стошнит.

– Вы станете новым королём? – спросила Эмма. Её голос прозвучал звонко, взлетая к сводчатому расписному потолку.

Дивидус и Волхвокс переглянулись, Дивидус спрятал ухмылку в бороду.

– Королём? Возможно, я позволю людям по привычке называть меня этим словом. Но по сути я стану Верховным Магистром, и моя власть протянется куда дальше, чем дотягивалась вялая королевская рука. С Волхвоксом мы станем настоящими пастырями для несчастных людей, забывших, что такое справедливый и мудрый правитель. Народ сам попросит нас занять королевский дворец, вот увидите. Сначала мы дадим людям успокоиться – такие перемены всегда пугают привыкших к тишине и покою мирных жителей. Они сейчас похожи на мышей, разбегающихся по амбару, когда убрали стог сена, под которым они прятались. Пусть успокоятся – а может, испугаются настолько, что совсем перестанут соображать, – и тогда я, так и быть, сжалюсь и взвалю на свои немолодые плечи груз власти.

Идрис мало смыслила в политических интригах, но в глазах Дивидуса она увидела столько жадности, они горели такой жаждой могущества, что Идрис подумала, что вряд ли он удовлетворится правлением в Землях Короны. Быть может, ему станет мало, и Птичьи Земли тоже окажутся под властью новых правителей?

– Работы предстоит много. Нам будет нужна сильная армия, чтобы противостоять врагам. Но помимо армии нам необходимо ещё одно оружие, которое стало доступно только недавно. Мы наконец начнём использовать магию во всей её силе.

– Но вы же презирали её! – воскликнул светловолосый парень. Идрис вспомнила его имя. Джер. – Разве не вы приказывали арестовывать всех, кто занимается колдовством?

– То было совсем другое, – мягко ответил Магистр. – Безусловно, магия очень опасна в неумелых руках. Ещё опаснее – во вражеских. Поэтому сейчас нам нужно сделать всё, чтобы эта новая стихия подчинилась нам, а не кому-то ещё. Мы не допустим, чтобы магию использовали против нашего народа, против нас самих и нашего будущего. В древние времена существовал особый орден Чернокнижников – колдунов, приручающих самые опасные магические материи. Обучить таких людей сейчас нет возможности – здесь нужны особые способности, да и многие знания безвозвратно утрачены. У нас нет времени, чтобы пытаться взрастить из кого-то из вас настоящего Чернокнижника. Но есть люди, у которых, определённо, может получиться что-то похожее.

Магистр замолчал. Идрис с ужасом заметила, что все взгляды теперь обращены на неё. От неё явно чего-то ждали. Но чего?

– Дети Птичьих Земель гораздо более тонко чувствуют магию, чем уроженцы Королевства. Нам повезло, что у нас есть одна из представителей этого древнего и таинственного народа.

Во рту у Идрис пересохло. Сперва слова Магистра повергли её в ужас, но скоро страх сменился злостью. Старик просто не понимает, что несёт!

– Чернокнижники никогда не были слугами людей-колдунов, – сверкая глазами, выпалила она. – Они всегда служили другому хозяину, и вам это известно! И если вы думаете, что научиться их мастерству может любой, кто вырос в Птичьих Землях или слышал о магии хоть немного больше простого землепашца, – вы очень, очень глубоко заблуждаетесь.

Зелёные глаза Дивидуса недобро сверкнули. Волхвокс фыркнул и подпёр ладонью голову, внимательно глядя на Идрис. Она почувствовала, как горят щёки.

– Мы не станем делать из тебя Чернокнижницу, – мягко проговорил старший Магистр. – Конечно, тебе не под силу отделить опасную тёмную магию от иной, заточить её в Книгу Тьмы и уничтожить – или сохранить для дальнейшего использования. Этот процесс требует полной отдачи, и часто в жертву приносится самое драгоценное – душа самого мага. Со временем в Чернокнижниках не остаётся ничего человеческого, так неужели ты могла подумать, что я желаю для тебя такой участи? Нет, милая Идрис, твоя задача будет намного проще. Ты станешь отбирать людей, которые смогут собирать для нас магию. Тёмную, светлую, смешанную – неважно. Мы сами разберёмся, что делать дальше, а ты оградишь несведущих простолюдинов от опасности. Только представь, что может произойти, если источник магии найдёт кто-то из простых горожан.

– Вы хотите собирать магию? Всю без разбора?! – ужаснулась Идрис. – Вы просто не понимаете, чего хотите! И как я смогу понять, кто для этого подходит? Да я… Да что же…

Она опустила плечи и вжалась в стул. Как объяснить этому спятившему старику, что она никогда в жизни не имела дела с настоящей магией? Что колдовство для неё – такая же далёкая сказка, как и для всех остальных? И пусть она умеет кое-что: изготавливать яды, неподвластные травникам Королевства, гадать по лунным цветам и прясть мягчайшие нити из шерсти альпак, но всё же это никак нельзя называть волшебством. Но что-то в лицах Магистров говорило ей: ты – не гостья. Ты – пленница. Лесная девчонка, привезённая на пиратском корабле. И никого не волнует, чего ты сама хочешь, никто не спросит, что в твоих силах, а что – нет. Хочешь жить – делай, что велено, а если откажешься – никто тебе не позавидует.

– Ты уже показала, что способна кое на что, – подбодрил её Волхвокс. Голос у него был более грудной и глубокий, чем у Дивидуса, и говорил он почти успокаивающе. – «Слёзы Тумана» – невероятно сложное зелье, однако ты помогла нам его составить. И составить верно. Не волнуйся, Идрис, всё получится. Магия – это оружие, очень нужное нам оружие, и ты поможешь нам его добыть. Мы тебя наградим, конечно. И все вы, – он обвёл глазами остальных учеников, – все вы найдёте применение своим талантам, и никто не останется без вознаграждения. Услуга за услугу – так начнётся новое государство, и наше правление будет справедливым.

Хранители зашумели, обсуждая, кто из них чем сможет послужить Магистрам. Идрис искоса взглянула на Кайла: он сидел, скрестив руки на груди и сжав челюсти. Она показала, как изготовить «Слёзы Тумана», исполнила то, о чём её просили. А поработав на Магистров ещё немного, сможет вернуться домой. Её желание было простым и понятным: вновь оказаться на родной земле. А пообещали ли что-то Кайлу? И что ещё он должен будет сделать для Магистров?

* * *

Алиде хотелось хныкать. Глупо, по-детски. Но ныть в присутствии Тиля она стеснялась.

«Я устала. Ноги болят. Зачем я наступила на шишку? Хочу булочку с корицей. И компот из облепихи. Может, обмотать ступни лопухами? Как тогда, в первый день. Нет, не буду. Мне жарко».

– Что ты так пыхтишь? – спросил Тиль.

– Ничего я не пыхчу, – насупилась Алида. – Просто думаю, правильно ли мы идём.

– То есть ты намекаешь, что мы три дня зря топчем ноги? Клари, не пугай меня.

Тиль был прав: уже три дня прошло с тех пор, как они покинули таверну-гостиницу Греты. Алида заплатила хозяйке больше, чем была должна, потому что её мучила совесть, ведь она обещала женщине, что они останутся в комнатах надолго. Кресло Ричмольда пришлось оставить там: катить его с собой было неудобно. Да и незачем.

Они шли назад, в сторону Чёрного Замка. Алида чувствовала себя просто ужасно. Чувствовала себя проигравшей. Она решила, что лучше скорее признаться Вольфзунду в том, что она упустила Чернокнижника, – может, альюд придумает что-то, пока ещё не поздно. Да и идти ей, по сути, больше некуда: не бродить же до старости по постоялым дворам.

Она не хотела, чтобы Вольфзунд видел Тиля. Представить этого простого деревенского парня в замке альюдов, обедающим за огромным блестящим столом в компании высокомерной Перинеры, рогатого Мела и разодетого в шелка и бархат Вольфзунда – что может быть нелепее?! Поэтому она решила во что бы то ни стало каким-то образом заставить Тиля остаться в какой-нибудь попутной деревне. А ещё лучше – всё-таки уговорить его вернуться домой.

Ещё её беспокоило, как она попадёт в замок. В первый раз она прибыла туда на летающей карете, второй – на летающем коне. Когда они с Элли ходили на рынок, то пользовались потайной лестницей, но она выводила к двери, которая открывалась только ключом Анса. Оставалась только бесконечно длинная и очень крутая лестница. Сейчас её никто не ждёт, ключа у неё нет, и от мысли, что придётся всё-таки покорять тысячу каменных ступеней, у Алиды начинали заранее дрожать коленки.

Сонные сова и козодой сидели у неё на плечах, спрятав головы под крыльями. Мурмяуз путался под ногами, жалобно мяукая. Алида давно поняла, что он устал идти и просится на ручки, но не могла постоянно нести кота, потому что сама ужасно устала.

Солнце поднялось на самую вершину синего неба и светило так яростно, словно хотело изжарить всё живое в округе. После прошедших дождей от травы и земли поднимался пар, делая воздух тяжёлым и влажным, как в бане.

– Отличная погода для созревания овощей, – заметил Тиль, срывая с куста несколько ягод дикой малины и отправляя в рот. – Если такое тепло продержится ещё пару недель, можно будет начинать снимать перцы и помидоры.

– Ну вот, так, может, вернёшься домой? – с надеждой спросила Алида. – Поможешь своим собирать урожай. Заработаете денег. К тому же никого больше не преследуют. Короля теперь нет, и никому нет дела до того, как именно его убили.

В пути они услышали много новостей. Короля действительно убили – кажется, отравили. Королевские стражи в большинстве своём покинули посты, ведь в пустом дворце гвардейцам больше нечего делать. Многие переметнулись на услужение Магистрату в Биунум. Подозреваемых в прошлом покушении отпустили. Какая разница, кто хотел зарезать короля, если в конечном счёте ему подлили яда в вино? Столичные жители вроде бы волновались – Алида не совсем поняла, что происходит в Авенуме, да особо и не интересовалась. «Охота на ведьм» тоже постепенно утихла – наверное, Магистры перестали искать прислужников альюдов и переключили своё внимание на что-то другое. Алида рассудила, что сейчас самое время Тилю подумать о возвращении в родную деревню. Она очень надеялась, что спутник оставит её и не попытается проникнуть следом в замок Вольфзунда.

– А как же ты? – удивился Тиль.

Алида подавила раздражённый вздох.

– Я знаю дорогу, Тиль, уж поверь. А вот тебе там вряд ли будут рады. Сам знаешь, Вольфзунд превращает любопытных людишек в восковые скульптуры и хранит их в тёмных подземельях.

– Ну, ты-то не превратилась в восковую скульптуру, – пожал плечами музыкант. – Почему со мной должно что-то случиться?

– Потому что ты – чужак. А чужаков в замке очень не любят. Что будет с твоими мамой и сестрёнкой? Они с ума сойдут, если узнают, что ты стал истуканом в замке демона.

– Клари, ты зануда! Тебя, случаем, рыжий не кусал?

Алида промолчала. Она устало опустилась в тень под раскидистой липой и осмотрела ноги. От долгого хождения босиком стопы загрубели, но в пятку всё равно вонзилось несколько неприятных заноз. Мурмяуз с радостью пристроился рядом и смотрел, как Алида вытаскивает занозы и разминает пальцы.

– У нас привал? – спросил Тиль, тоже усаживаясь на траву.

– Незапланированный, – пробурчала Алида. – У меня скоро кровь закипит, давай подождём, когда станет чуть прохладнее. И голова трещит.

Она потрогала свои тёмные волосы, нагретые на солнце так, что на её макушке, казалось, можно испечь пару-тройку оладий. Тиль хмыкнул.

– А ты подстригись. С такой гривой кто угодно запарится. Зато зимой, наверное, без шапки можешь ходить?

– Очень смешно, – огрызнулась Алида. – Так что ты решил? Если от этого тракта свернуть налево – попадёшь на дорогу, ведущую к твоей деревне. Я специально по карте посмотрела. Самое время вернуться домой.

Тиль лёг на спину и мечтательно заложил руки за голову, глядя на небо в обрамлении липовых ветвей. Алида поняла, что этот его романтический настрой не сулит ей ничего хорошего.

– Ах, Клари, – вздохнул он. – Скажи, как часто в жизни выпадают такие возможности? Сколько раз у тебя был шанс исполнить свою мечту? Пуститься в настоящее приключение? Я всегда напрашивался с отцом в город только для того, чтобы как дурак пялиться на лавки травников, воображая, будто там заправляют настоящие колдуны. И тут появились вы – мерзкий рыжий ворчун и симпатичная девчонка. И жизнь моя превратилась в сказку. Путешествия, тайны, волшебство – что может быть прекраснее для простого фермера, который не видел ничего необычнее сросшихся помидоров и слизняков-переростков?

Алида побрызгала немного воды из фляжки на ладони и умыла лицо и шею. Ей сразу полегчало, но голова по-прежнему гудела.

– Кстати, Клари, – вновь послышался безмятежный голос Тиля. – Почему мы идём сдаваться? Ты же боялась, что демон тебя убьёт. Может, лучше спрятаться от него? Пойти в город. Или путешествовать. Мм? Да нам все дороги открыты, можно и не искать рыжего, а начать новую жизнь!

«Идиот» – подумала Алида, но, вздохнув, вслух сказала другое:

– Всё непросто, Тиль. Разве ты не понимаешь? Чистосердечное признание своей вины может смягчить наказание. Когда я в детстве случайно отпускала просителям не те травы, я сама первая признавалась бабушке. Если, конечно, замечала свою ошибку. И мне влетало гораздо меньше, чем тогда, когда приходили рассерженные селяне, получившие, например, слабительное вместо снотворного. Так же и тут. А ещё я попрошу исполнить мою старую просьбу просто так. Взову, наконец, к его честности. Я уже несколько долгих недель выполняю его невыполнимые задания. И считаю, что могу рассчитывать на награду. Мне кажется, так будет честно.

Она дерзко вздёрнула подбородок, чтобы подбодрить саму себя. Последнее вырвалось у неё против воли – она никогда всерьёз не думала о том, чтобы ставить Вольфзунду свои условия.

Тиль присвистнул со смешком.

– Какая же ты всё-таки, Клари!

– Какая?

– Потрясающая, – хмыкнул он и принялся протирать свой гобой концом рубашки.

Алида покраснела и сделала вид, что очень занята переплетением спутавшихся кос.

* * *

На следующий день они, наконец, увидели замок. Казалось, будто он парит в сотнях метров над землёй, обложившись мягкими подушками облаков. Даже у Алиды захватило дух, хотя она видела обиталище альюдов не раз и не два. Сегодня её настроение было немного лучше – во многом из-за того, что жара отступила и ноги, смазанные на ночь кашицей из подорожника, перестали болеть.

Тиль вдруг притих и приглушённо крякнул. Алида с усмешкой обернулась на него.

– До последнего не верил, что я говорю правду?

– Преисподняя меня забери, – буркнул он. – Это действительно гнездо демона?

– И не только его, – беззаботно отозвалась Алида. – А уж что творится у него в подземельях! – Понизив голос и заговорщически прислонив ладонь ко рту, она добавила: – В некоторых темницах земля уже не может впитать кровь, и под ногами хлюпает от влаги…

Кадык Тиля подпрыгнул и снова опустился, и Алида, не выдержав, прыснула.

– Ну и взгляд у тебя. – Она толкнула Тиля кулаком в плечо. – Не смотри так, я немного преувеличила. Но всего лишь немного. Чёрный Замок – не уютный трактир в деревеньке. И смертному там, прости, не место.

К её удивлению, на этот раз Тиль не стал возражать. Алида двинулась дальше по дороге, подтянув сумку поудобнее, и музыкант, немного помедлив, пошёл за ней.

Она выбрала ту дорогу, которая вилась левее от реки, в обход деревень. Рыбацких домов отсюда совсем не было видно, их скрывали пушистые кусты и кряжистые ивы с серебристыми листочками, похожими на мелких рыб. Ветер приносил с реки запахи тины и берегового ила. От полевых трав поднимался густой медовый аромат, который даже в этот пасмурный день был душным и назойливым. Над дорогой сновали варакушки и ласточки, охотясь на насекомых.

Мурмяуз убежал в ивовые заросли ловить лягушек и землероек, а сова и козодой взволнованно кружили над головой, будто почуяли близость родных Земель. У Алиды заныло под ложечкой: где-то там, за замковой горой, когда-то был её дом. Интересно, как дела сейчас в деревне? Вернулся ли Ханер домой? Или за деревенскими лошадьми теперь ухаживает кто-то другой?

Замок так и притягивал взгляд, чёрным пятном выделяясь на фоне пасмурного молочно-пыльного неба. Было в этом зрелище что-то мрачное и гнетущее. Алида вздохнула: с каждым шагом тревога всё ощутимее ворочалась в груди, как клубок ядовитых змей, готовых вот-вот броситься и ужалить.

Она не была уверена, что поступила правильно, решив сдаться Вольфзунду, но не могла признаться в своей нерешительности Тилю. Хотя она отчётливо понимала, что Вольфзунд, скорее всего, уже обо всём знает. И, возможно, уже обдумывает наказание для неё.

При мысли о наказании по коже Алиды побежали мурашки, и она машинально потёрла метку на предплечье. Первую она заработала с удручающей лёгкостью, когда заказывала в городе кресло для Ричмольда и проговорилась, что живёт в замке. Кто знает, может, скоро к первой метке прибавятся ещё две?

Мурмяуз выскочил из прибрежных кустов, таща в зубах некрупную рыбёшку. Алида отвлеклась от размышлений и присела на корточки, протягивая руки навстречу коту.

– Это мне рыбка? Какой ты умничка!

Мурмяуз гордо распушил хвост и, прошествовав мимо хозяйки, устроился на траве и с довольным урчанием принялся за добычу. Тиль, понаблюдав за ними, хмыкнул.

– Видимо, рыбка не тебе. Но ты не расстраивайся. Пока ты пялилась на замок, я нарвал диких яблок. Держи.

Он протянул Алиде несколько мелких зелёных плодов, уместившихся у него в широкой ладони. Алида сунула одно яблоко в рот, а остальные ссыпала в сумку, про запас.

– Я вот думаю, – сказал Тиль. – Люди живут так близко от этого замка… И ничего не делают?

– А что они должны делать? – спросила Алида.

– Ну не знаю. Собраться, взять топоры, вилы, изгнать демонов со своей земли. Мир такой огромный, пусть проваливают куда-нибудь подальше. В Птичьи Земли, например.

– Ты хочешь, чтобы крестьяне воевали с альюдами? – удивилась Алида. – Нет, Тиль, этого никогда не будет. Люди боятся их. А альюды, в общем-то, ничем им не докучают. Из них, знаешь ли, совсем не плохие соседи – не устраивают танцы по ночам и не распевают громко похабные песни после двух кружек пива. Зачем с ними враждовать?

– Аргумент, – согласился Тиль. – Кстати, о песнях. Что-то поиграть захотелось. Не возражаешь?

– Давай что-нибудь повеселее, – попросила Алида.

Тиль улыбнулся и, настроив инструмент, заиграл мелодию, такую же безмятежную, как весенний ветерок. На удивление, у него даже недурно получалось.

Гора и замок с каждым шагом становились ближе. Алида уже узнавала места, где люди Магистрата разбивали лагерь, а дальше, после пустырей, можно было различить болота.

Внезапно мелодия гобоя оборвалась. Тиль остановился как вкопанный и вытаращил глаза. Алида обернулась на него.

– Ты чего?

– Н-не могу, – заикаясь, вымолвил он. – Ни шагу больше не могу ступить.

Алида фыркнула. Снова шуточки! Она подошла к нему вплотную и схватила за руку.

– Давай, Тиль, так и скажи, что испугался. Пойдёшь дальше или передумал?

Алида потянула Тиля к себе, вперёд, но, к её удивлению, не смогла сдвинуть его ни на волосок, словно невидимая стена останавливала музыканта. Невидимая стена, через которую Алида спокойно могла пройти.

На лице Тиля застыл беспомощный ужас.

– Не могу. Правда не могу!

Алида обошла его кругом. Она постаралась не улыбнуться, чтобы Тиль не понял, как она рада тому, что продолжит путь в замок без него. Она была озадачена не меньше самого Тиля. Наверное, Вольфзунд действительно воздвиг какую-то защиту вокруг замка – осторожность никогда не повредит, особенно в неспокойные времена.

– Я предупреждала. Туда просто так не попадёшь. Поэтому тебе надо было повернуть обратно ещё очень давно, – с притворной жалостью вздохнула она.

– Повернуть обратно? Ты серьёзно? После стольких дней пути? – вспылил Тиль. – Не знаю, что это за проклятое колдовство, но ты обязана проводить меня дальше!

– Ничем я тебе не обязана! – зашипела Алида. – Хозяин не хочет видеть тебя у себя в гостях, разве не понятно? Теперь проваливай!

Тиль посмотрел на неё не то обиженно, не то презрительно, фыркнул и развернулся. Деревянный футляр гобоя размашисто ударил его по бедру.

Алида дёрнулась было за Тилем, но он досадливо махнул рукой и быстрым шагом пошёл прочь.

Алида запоздало подумала, что, наверное, обидела его своей резкостью. Всякому терпению приходит конец, и сейчас, похоже, настал конец для терпения Тиля. Она бросилась догонять его, но музыкант шёл быстро, почти бежал, и скоро Алида поняла, что у неё ничего не получится. Он действительно уходил, всё дальше и дальше. Так же, как уходил Рич.

Внутри у неё что-то оборвалось.

«Ну и не нужно. Ну и пусть идёт. Не я ли гнала его с первого дня пути? Не я ли хотела, чтобы он скорее отвязался?»

Алида пнула камешек, попавшийся под ногу, и, обернувшись на Тиля последний раз, понуро зашагала к замку. Мурмяуз семенил рядом, как верный страж, и взволнованно мяукал.

Хмурый день становился всё прохладнее – не в пример вчерашнему, и ноги Алиды озябли. Впрочем, ей вообще стало удивительно холодно, а настроение вмиг испортилось настолько, что даже птицы, щебечущие в кустах, выводили из себя.

Она поняла, что её снова охватывает необъяснимая ледяная ярость – как в тот раз, когда она вспылила и накричала на своих попутчиков.

Алида никак не могла разобраться, рада она своему новому одиночеству или нет. С одной стороны, ей очень давно хотелось, чтобы музыкант оставил её в покое, не докучал глупыми вопросами и пустыми разговорами. А с другой стороны – что бы она делала в тишине и одиночестве? Показался бы путь в замок ей таким коротким и лёгким? Или мысли о гневе Вольфзунда и унизительном поражении давным-давно утянули бы её в болото отчаяния?

Страх и неуверенность опутали её, как цепкие лозы дикой ежевики. В глубинах души всколыхнулись все неприятные предчувствия, словно муть, поднявшаяся с речного дна. Алида будто только сейчас поняла, что на самом деле шла в замок, чтобы признаться в своём бессилии. Шла навстречу гневу самого страшного существа во всём Королевстве и даже за его пределами. Алида почувствовала, как задрожали похолодевшие руки, но сразу поняла, что дрожат они не от страха, а от ярости.

Гнев запульсировал у неё в висках, и мир вокруг окрасился красным. Топи на пустошах подёрнулись багровой дымкой, листья на ивах потемнели, словно их обмакнули в густое гранатовое вино. Алида стиснула зубы и сжала кулаки, из последних сил пытаясь изгнать этот разъедающий гнев из своего сознания.

Маленькая серая птичка выпорхнула из-под ног и доверчиво приземлилась ей на плечо. Алида вздрогнула от неожиданности, и кровавое марево, которое едва-едва начало рассеиваться перед глазами, нахлынуло с новой силой. Птица что-то прострекотала и выжидающе склонила головку. Алида разобрала, что она щебечет какие-то глупости о прекрасном дне и сытых летних месяцах, о сочных мушках и уютном гнёздышке.

– Глупая тварь!

Ярость билась в голове огненными молотами, взрываясь перед глазами кровавыми шутихами. Поля, пустыри, перелески поплыли в безумной агонии, и Алида на миг ослепла от неудержимой, страшной злости, которая заполнила всё её существо.

Она схватила беспечную птицу и сжала кулак. Птица затрепыхалась, как чьё-то нездоровое сердце, но Алида сдавила пальцы ещё сильнее, так, что побелели костяшки. Послышался неприятный хруст, писк оборвался. Она брезгливо разжала кулак.

Обмякшее тельце упало на землю.

Ярость отхлынула так же быстро, как и пришла. Алое марево рассеялось, деревья снова стали зелёными, гора – серой, дорога – бурой. Алида замерла, глядя на мёртвую птаху, серым комочком замершую в пыли. И только теперь настоящий ужас, выстуживающий все другие чувства, накрыл её с головой.

Слёзы хлынули из глаз, и Алида, подобрав юбку, бросилась бежать. Быстрее и быстрее, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Но на этот раз она бежала не от врага. Бежала от самой себя.

Глава 11, в которой приходится расплачиваться за ошибки

Мел с трудом приоткрыл глаза. От утреннего света в голове полыхнуло болью. Он застонал и попытался перевернуться на бок, но всё тело прошила острая боль, и он со стоном снова перевернулся на спину.

Чуть поодаль чернело тело коня. Аргусу повезло меньше, величественное животное безжизненно распласталось на камнях, беспомощно раскидав изящные ноги.

«Отец доведёт до конца начатое людьми», – без эмоций подумал Мел, представив, как отреагирует Вольфзунд на гибель любимого скакуна.

Он медленно повернул голову вбок. Затёкшая шея слушалась плохо. Из плеча торчало обломанное древко стрелы: наверное, сломалось во времяпадения. Одежда и камни потемнели от чёрной крови, которая успела схватиться уродливой коркой. Рука совсем онемела, и Мел, сделав над собой усилие, всё-таки ухватился за древко и, зажмурившись, дёрнул изо всех сил.

Его крик взлетел высоко к небу, перепугав ворон, уже слетающихся к телу коня. Свежая струя густой крови хлынула из раны, и Мел поспешил, наплевав на слепящую боль, крепко зажать её ладонью.

– Лучше б я оставался горгульей, – процедил он сквозь зубы.

А потом рассмеялся, скорее нервно, нежели весело.

Он всё-таки жив. Альюды не умирают от старости, пока сами того не захотят, да и оружием убить их непросто. А с возрастом сопротивляемость оружию усиливается, нарастает, как толстая кора на дереве.

Но эти стрелы были не простые. Мел ещё не разобрался, что с ними было не так, но они явно изготавливались для того, чтобы убивать не людей, а куда более выносливых существ. Таких, как он. Может, дело в каком-то особом сплаве, может, в заклинаниях, а может, в огне, закалившем их.

Мел оторвал полоску ткани от плаща и крепко перетянул плечо. Чёрное пятно моментально просочилось сквозь ткань, но он, стиснув зубы, всё-таки поднялся на ноги.

Видимо, стрелявшие решили, что он обречён, и не пошли проверять, куда упали они с Аргусом. Мел хмыкнул и покачал головой. Спустя даже тысячу лет люди останутся всё такими же: ленивыми, недалёкими, самоуверенными.

Он попытался развернуть крылья, но слишком много маховых перьев оказались сломаны, и о полёте не могло быть и речи. К тому же перед глазами у него всё плыло: должно быть, он потерял прилично крови. Мел сел на камни и сложил руки на коленях. Он помотал рогатой головой, чтобы мысли пришли в порядок.

Отец, несомненно, будет в бешенстве. Он-то надеялся быстро слетать за Лиссой и вернуться к рассвету, в таком случае никто и не заметил бы его отсутствия. И если бы летел сам, на своих крыльях, без коня, наверняка смог бы уйти от стрел. Но нет, ему хотелось появиться красиво, поиграть в благородного спасителя… Мел яростно ударил здоровой рукой по земле, проклиная свою глупость.

Удар тут же отозвался болью во всём теле. Мел застонал и привалился спиной к крупному валуну, запрокинув голову. Небо было похоже на мутно-серое полотно, будто кто-то затянул солнце старым выгоревшим покрывалом. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на своих ощущениях. Может, если хорошенько сконцентрироваться, получится переместиться в замок? Он же с лёгкостью перемещался по окрестностям, когда только-только очнулся от Сна, так что это вполне возможно.

Мел задышал глубже, нащупывая среди усталости и боли тонкие серебристые ниточки, вьющиеся из самой середины груди и расходящиеся по венам, как бегущие ручейки. Он мысленно прикоснулся к серебристому узелку, дрожащему где-то под сердцем. Магия отозвалась совсем слабой вибрацией, замурчала, извиняясь, как уставший кот, и затихла. Мелдиан понял, что сегодня договориться с собой не получится.

– Вот что значит: день не задался, – проворчал он себе под нос.

Высокие холмы и крупные камни закрывали от него обзор, солнца тоже не было видно, и он гадал, в какой же стороне замок. Мел нервно дёрнул ушами, когда представил, что было бы, упади он чуть левее, на острый каменистый выступ. Нет, он бы вряд ли погиб от падения, но точно не смог бы сидеть вот так и терпеливо ждать, когда ему станет лучше настолько, что можно будет взлететь.

Мел нетерпеливо потрогал повязку и зашипел от боли, которой отозвалась рана. Повязка уже стала чёрной и блестящей от крови: недобрый знак. Главное, чтобы люди не догадались отравить стрелы. Он помнил, как много лет назад, ещё до Сна, кое-кто из альюдов был ранен оружием, смазанным «Слезами Тумана». Обычный человек сразу умер бы, но Таген остался жив. Ослеп и спятил, почти лишившись магических сил, но выжил.

Послышался шум, поднялся ветер, тень накрыла Мела слева, и он дёрнулся, выругавшись. Неужели он настолько забылся, что потерял всякую бдительность?

Перед ним появился статный конь с всадником, закутанным в чёрный плащ. Мел сощурился, пытаясь разглядеть прибывшего. Всадник ловко спешился и в несколько размашистых шагов подлетел к камням, а Мел невольно вздохнул от облегчения, узнав отца.

– Мелдиан! – воскликнул Вольфзунд.

Мел прижал уши и попытался улыбнуться. Получился кривой оскал.

– Привет, пап. Тоже решил прогуляться?

– Что ты устроил? Где было твоё благоразумие? – Вольфзунд подошёл совсем близко и стремительным движением опустился на камень перед Мелом. Полы его плаща захлопали, как крылья огромного ворона. Лицо его оставалось непроницаемым, но глаза полыхали чёрным пламенем.

– Просто отдыхаю в тишине, греюсь на камешках, – проговорил Мел надтреснутым голосом. Он чуть отвернулся, чтобы отец не заметил чёрную от крови рубашку.

– Мой лучший жеребец погиб! – зарычал Вольфзунд. – Ты взял его без разрешения! Да ты и сам мог погибнуть!

– О, спасибо, что беспокоишься о сыне. После коня, разумеется.

– Мелдиан!

Мел прикусил язык. Пререкаться с отцом сейчас опасно. Вольфзунд не так часто приходил в настоящую ярость, а если приходил, то они с матерью старались не подливать масла в огонь. Служанки и вовсе забивались в свои комнаты, как перепуганные мыши, и тихо ожидали завершения бури.

Вольфзунд запустил руку в волосы и сокрушённо покачал головой. Конь, на котором он прилетел, беспокойно фыркал, почуяв рядом мёртвого соплеменника. Несколько томительных мгновений стояла зловещая тишина.

– Ладно, – процедил наконец Вольфзунд и втянул носом воздух. Мел настороженно наблюдал, как отец справляется со своим гневом. Если знаешь Вольфзунда достаточно хорошо, то прекрасно понимаешь, когда и что можно ему говорить. Надо только внимательно следить за его глазами. За искрами, которые пляшут в них.

– Вставай, Мелдиан. Вернёшься верхом на Кесте, а я перемещусь сразу в замок. Мать волнуется.

Мел усмехнулся. Конечно, отец рано или поздно узнал бы о том, что он всё-таки попался, что люди ранили его, как глупую неопытную лисицу, но всё же ему хотелось потянуть время. Вольфзунд только-только начал успокаиваться, и снова выводить его из себя очень опасно.

– А я есть в твоём завещании? – поинтересовался Мел.

Вольфзунд нахмурился.

– Я пока не собираюсь уступать своё место.

– Знаю, знаю. Ну, а всё же?

– Пока ты вёл себя разумно, я не думал тебя вычёркивать, – хмыкнул Вольфзунд.

– Значит, всё-таки придётся, – вздохнул Мел и, поморщившись от боли, развернулся к отцу.

Глаза Вольфзунда расширились, когда он заметил блестящую чёрную кровь на рукаве и боку.

– Мелдиан! – выдохнул он.

Мел с удивлением отметил, что отец скорее поражён, чем взбешён.

– Только обещай на этот раз не сжигать города со злости. Ладно? – Мел попытался пошутить.

– Ничего смешного! Они хотели убить тебя, разве ты не понимаешь?! За эти годы люди стали ещё более глупыми и жестокими, чем были раньше! Гнилой род. – Вольфзунд разгневанно ударил кулаком по камню. – Ты сможешь подняться?

Мел опёрся на здоровую руку и напрягся. Боль снова пронзила его раскалённым клинком, и он зажмурился. Отец подскочил к нему и осторожно помог встать. В глазах у Мела потемнело, и он всем весом навалился на Вольфзунда, чтобы не упасть. Отец был бледен, глаза его сверкали ярче, чем обычно, но ярости во взгляде больше не было.

– Сможешь выдержать перемещение? – спросил он.

– Один – нет, – просипел Мел.

– Не один. Со мной.

Мелдиан заглянул Вольфзунду в глаза и кивнул.

– С тобой смогу.

Вольфзунд обхватил его за пояс, но Мел чуть отстранился.

– Пап, ну ты что. Одежду запачкаешь. – Он криво ухмыльнулся.

Вольфзунд фыркнул и бережно прижал сына к себе. Его расшитый серебром камзол тут же пропитался кровью. Перед глазами у Мела всё закружилось, а в следующий миг они с отцом уже оказались в замке.

Мел не любил эту комнату. На его вкус, она была слишком… душной. Нет, её регулярно проветривали, широкое окно выходило на горы, но здесь было слишком много мягкой мебели, слишком плотные шторы обрамляли окно, слишком большой и мягкой казалась кровать. Обычно отец селил здесь гостей – особенно, если кто-то из них был слаб здоровьем. Про себя Мел прозвал эту комнату «лазаретом» и нахмурился, когда отец подвёл его к заваленной подушками кровати.

– Пап, а твой конь? Не хочешь за ним вернуться? – спросил Мел.

– Вернусь. Сможешь раздеться сам? Я пришлю Элли, она принесёт горячей воды. Потом разыщу Симонису. Не волнуйся, – вдруг добавил он. – Я всё для тебя сделаю.

– Эй, ты намекаешь, что я должен буду предстать в неглиже перед Элли? – возмутился Мел. Плечо и бок нестерпимо болели, но он храбрился из последних сил, только бы не упасть со стоном на глазах у отца.

– Снимешь только рубашку, – пояснил Вольфзунд. – Я скоро вернусь.

– Пап! Только матери не говори про меня, – попросил Мел.

– Само собой, – заверил его Вольфзунд и вышел из комнаты.

Когда дверь с лёгким щелчком захлопнулась, Мелдиан сполз на пол и перекатился туда, где каменный пол не был укрыт ворсистым ковром. Рана до сих пор кровоточила, и ему не хотелось прибавлять слугам забот ещё и с чисткой ковров. Больная рука почти не двигалась, и Мелу пришлось потрудиться, чтобы развязать повязку и снять рубашку. Хорошо хоть, что ткань не присохла к ране и не пришлось её отдирать. Мел поёжился, представив, как это могло быть неприятно.

Спустя пару минут в комнату вбежала перепуганная Элли. На её тележке вместо подносов с едой красовался большой медный таз, а на нижнем ярусе примостились мягкие полотенца, травы, горшочки с мазями и чистые бинты.

– Ох, господин, что с вами приключилось? – запричитала она. Мел попытался беспечно улыбнуться.

– Напоролся на ветку ночью. Замечтался о твоих жареных пирожках с куриной печенью. Кстати, что за безобразие? Почему я не вижу еды?

– Всё вы шутите, – покачала головой Элли. – Хозяин велел обработать вашу рану. А потом госпожа Симониса вами займётся, если ваш отец её разыщет. Дайте-ка взгляну…

Мел послушно повернулся к ней боком, показывая рану. Элли ахнула и прижала ладони к щекам.

– Никакая это не ветка! Не нужно быть чаровницей, чтобы понять, чем вас ранили, господин! Люди накличут на себя беду, это точно. Им не стоило так злить хозяина. Какие же они глупцы…

Элли намочила полотенце, отжала и принялась смачивать края раны. Мел закусил губу, чтобы не зашипеть от боли. Каждое прикосновение служанки отдавалось в теле огненными вспышками.

– Да что, твоё полотенце соткано из проволоки?! – возмутился Мел. – Осторожнее! Не то отправлю тебя на кухню за пирожными, а отцу скажу, что ты сбежала при виде крови.

Вода в тазу почти сразу окрасилась в чёрный. Элли тщательно промыла рану, обработала травяным настоем, наложила свежую мягкую повязку, и Мел с удивлением понял, что боль начинает отступать.

– Конечно, это далеко не то, что смогла бы сделать госпожа Симониса, – произнесла служанка. – Но всё равно лучше, чем было.

– Спасибо.

Мел осторожно пощупал повязку кончиками пальцев. От прикосновения плечо вновь заболело, но уже не так сильно, как раньше.

Элли стояла на месте и теребила кончик своего пояса. Мелу показалось, что она чем-то взволнована. Неужели боится за его жизнь? Глупышка, да такая рана нипочём не убьёт альюда! А если на стреле был яд, то Симониса сможет всё исправить.

– Ты можешь идти, – сказал Мел.

Служанка мотнула головой и закусила губу.

– Чего ты хочешь? – Мел нахмурился, предчувствуя что-то неладное.

– Господин, – набрав воздуха, выпалила Элли. – Поговорите с хозяином. Вы добрый. А он может снова обозлиться на людей. А они… не все плохие. Скажите, чтобы пощадил их. Пожалуйста.

Вот оно что. Боится за людишек.

– Пятьсот лет, Элли, – напомнил он ей. Слова отдавали горечью. – Прошло много времени. Люди столько не живут. И твоей матери тоже давно нет, Элли. Прости.

Девушка побледнела и уставилась в пол. Её плечи вздрогнули, а пальцы продолжали теребить поясок, словно в этой полоске ткани она могла найти успокоение.

– У меня всё равно есть семья, – наконец произнесла она, гордо вскинув голову. – Пусть мне вечно двадцать в этом замке, а за прошедшие годы сменилось не одно поколение людей, но я верю, что в городе ещё живут мои родственники. Я не хочу, чтобы они страдали из-за того, что сделали другие люди.

Мел вздохнул. Он устал и ослаб, ему хотелось отдохнуть. Но обнадёживать Элли он не хотел. Нечего питать пустые иллюзии.

– Она продала тебя, Элли. Едва тебе исполнилось шесть. Ты забыла? Продала в служанки моему отцу. Люди достойны всего, что он может с ними сделать, пойми. Люди готовы продавать всё, что у них есть, лишь бы выручить золота или исполнить другое низменное желание. Ты не помнишь, на что тебя обменяли?

Элли покачала головой. Мелдиан понимал, что, возможно, поступает с ней жестоко. Но иногда лучше сказать правду прямо, какой бы болезненной она ни была. Элли не могла не знать, что от неё избавились, так что же, страшилась спросить у Вольфзунда о причинах? Или он запрещал ей спрашивать, надеясь, что служанка обо всём забудет?

– Твоя мать хотела сбежать с любовником. С бродячим менестрелем из Аглоната. Он был так нищ, что не мог предложить ей ничего, кроме своих песен. Мой отец подарил им домик в Авенуме, а твоему отцу стёр память о неверной жене и шестилетней дочке. Плата за это была небольшой – по мнению твоей матушки, конечно. Всего-навсего невинная душа. Ты понимаешь, что ни одно животное не могло бы так поступить? Понимаешь, на какие страшные безрассудства способны люди?

Глаза Элли на миг подёрнулись болью, а потом вспыхнули упрямством.

– Понимаю, – ответила она. – Люди способны на всё, когда ими движет любовь.

Служанка развернула тележку и, неестественно выпрямив спину, вышла из комнаты. Мел с трудом перелез на кровать и откинул голову на подушки.

Она так ничего и не поняла.

* * *

Алида отыскала надёжную тропку, ведущую через болото, и потихоньку шла по ней, так медленно и осторожно, что казалась сама себе улиткой. Только вот у улитки всегда при себе дом – а у неё нет ничего. Невольно ей вспомнился глупый пустой панцирь, который Рич нашёл в песке перед тем, как она решила уплыть в Птичьи Земли. Алида никогда не задумывалась об этом, но именно тогда она в последний раз видела его стоящим на своих ногах.

Её знобило, как от сильной простуды, иногда возвращался гнев, застилая глаза багровым пологом и обволакивая мысли удушливым жаром. Недавно в груди снова начало противно ныть, вернулось то неприятное ощущение крюка, продетого сквозь сердце и тянущего её вперёд.

Алида прятала руки: за спину, в карманы плаща, в сумку – ей было невыносимо смотреть на собственные пальцы, так безжалостно отнявшие жизнь у беззащитной птицы. Она старалась не думать о том, что на неё нашло, потому что от размышлений становилось ещё страшнее, а мысли тянули в какую-то чёрную вязкую топь.

Алида сосредоточилась на своих шагах: один, второй, тридцатый, мимо болотистых луж, по узкой тропке. На миг тень закрыла мутное, затянутое плёнкой облаков солнце, и Алида встрепенулась, напуганная внезапной тьмой. Она посмотрела вверх, но увидела только чёрный силуэт, стремительно летящий в сторону замка. Она не разглядела, кто это был: конь Вольфзунда, птица сирин или другое невероятное существо.

Алида пожала плечами и двинулась дальше. Лестницу, уводящую отвесно вверх, уже можно было разглядеть на сером горном камне. Близость цели немного приободрила её дух, Алида прибавила шаг и уже через несколько минут стояла перед скалой, запрокинув голову.

«Ну, в общем-то, я сумею забраться наверх, – сказала она сама себе, ступив на первую ступень и глядя ввысь, на бесконечную ленту лестницы, взвивающуюся куда-то под облака. – Правда, мне придётся справить восьмидесятый день рождения где-нибудь между пятой и шестой тысячами ступеней».

Мурмяуз протяжно замяукал, когда понял, что им остаётся только один путь – наверх. Он оббежал несколько раз вокруг хозяйки, а потом находчиво вспрыгнул ей на плечи, как бы заявляя, что пешком он подниматься не собирается.

– Ах ты плут, – пожурила кота Алида. – Ладно, немного понесу тебя. Хорошо, что ты просто меховой, а не толстый. Ба, Герт, надеюсь, вы справитесь сами?

Птицы кружили метрах в трёх от земли и использовать Алиду как транспорт вроде бы не собирались. Алида легонько улыбнулась и, вздохнув, отважно зашагала вверх, изо всех сил стараясь не сбивать дыхание. Скоро мышцы ног заныли, пару раз Алида больно ударилась пальцами о каменные кромки ступеней, сбивая кожу.

Через четверть часа она дышала, как старый пекарь из их деревни, чьи лёгкие были так забиты мукой, что с трудом пропускали воздух.

Через полчаса она уговаривала себя подняться ещё хотя бы на десять ступеней.

А через три четверти часа Алида села на выщербленный ветром камень и была готова расплакаться от бессилия.

Смотреть вниз было страшно, земля виднелась так далеко, что казалась мутной, будто присыпанной сахаром или оплетённой тонкой паутиной. Смотреть вверх Алида не решалась, понимая, что проделала едва ли треть пути. Она уткнулась лицом в сгиб локтя, дыша медленно и глубоко. Темнота за сомкнутыми веками немного успокоила её. Она представила, что на самом деле лежит в уютной кровати, а бесконечная лестница и изматывающий подъём ей только снятся.

– Я ждал тебя несколько позже. И не одну, – произнёс хрипловатый голос совсем близко.

Алида вздрогнула, несколько камешков выскочили у неё из-под ног и покатились вниз. Она вцепилась пальцами в ступеньку, чтобы не упасть, и оглянулась.

Несколькими ступенями выше стоял Вольфзунд. На нём был плотный плащ из чёрного бархата, и хозяин замка придерживал его у горла, чтобы холодный ветер не забрался под ткань. Сердце Алиды подпрыгнуло в груди и застряло где-то в районе яремной впадины. Мурмяуз спрыгнул с её плеч, подбежал к Вольфзунду и начал тереться лобастой головой о его ноги.

– З-здравствуйте, – пролепетала Алида.

– Пойдём, – коротко бросил Вольфзунд и кивнул наверх. – Серьёзные разговоры на лестницах не ведутся.

Алида горестно всхлипнула и поднялась на ноги. Коленки предательски дрожали. Она ухватилась рукой за скалу, но камень, столетиями овеваемый ветрами, был почти гладким, и пальцы просто беспомощно скользнули по нему.

Мышцы ног едва не сводило от усталости. Она поняла, что при всём желании не сможет подняться к замку, и с вызовом взглянула на Вольфзунда.

– Я не могу, – призналась она. Щёки тут же залились краской.

В глазах Владыки промелькнуло удивление, но всё-таки он сделал несколько шагов и остановился на одну ступень выше Алиды. Отсюда он казался ещё выше, и Алиде приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо.

– Нет нужды идти пешком, – сказал Вольфзунд. – Пойдём со мной.

Он протянул Алиде руку, и самоцветы в его перстнях мягко блеснули в тусклом свете.

Мурмяуз снова вскочил на хозяйское плечо и подбадривающе лизнул Алиду в ухо. Она замялась, думая, что же Вольфзунд имеет в виду. Не пешком? Но как? У него же нет крыльев, как у Мела. И летающих коней поблизости не видно. Не потащит же он её на себе!

В груди заныло: у хозяина кончилось терпение. Невидимый крюк потянул Алиду вперёд, и она вложила свою руку в холодную ладонь Вольфзунда.

И мир исчез.

Закружился, растворяясь в молочно-серых вихрях, завыл диким зверем, запустил острые когти ей в шею и грудь. Алида вскрикнула от боли, разрывающей нутро, но в следующее мгновение всё кончилось.

Она упала на дубовый пол, хватая ртом воздух. Голова кружилась, и пол опасно раскачивался, как палуба шхуны. Дрожащими руками она убрала упавшие на глаза волосы и села на колени, осматриваясь.

Тёмные стены, в окнах – цветные витражи. Тяжёлые синие портьеры свисают до самого пола. Полки с приборами, напольные часы рядом с камином. Насыщенный дух можжевельника. Алида была здесь раньше. Она поднялась на ноги, держась за подлокотник кресла, и выпрямилась. Вольфзунд сидел на диване, закинув ногу на ногу и соединив кончики пальцев, – будто и не выходил никуда.

– Видишь, как просто, – произнёс он. – Бедные люди. Никогда не смогу понять, как такие беспомощные существа могли появиться на свет.

Алида что-то промямлила в ответ и, особо не церемонясь, завалилась в кресло. Ноги по-прежнему слегка дрожали, так что вряд ли будет лучше, если она не справится и упадёт прямо перед Вольфзундом. Возомнит ещё, что она выпрашивает у него прощения на коленях.

Мурмяуз запрыгнул ей на руки, а птицы устроились на полках, среди винных бутылок и старинных книг.

– Я жду объяснений, – напомнил о себе альюд.

У Алиды пересохло во рту. Все слова, которые она готовила для этой встречи, мигом вылетели из головы, как осенние листья, подхваченные свирепым ветром. Она беспомощно посмотрела на Вольфзунда. Тот терпеливо взирал на неё своими безучастными глазами-темницами.

– Я осталась одна, – выдавила она.

– Вижу, – кивнул Вольфзунд.

В комнате повисла тишина, но Алиде казалось, что биение её сердца слышно в самых отдалённых уголках замка.

– Я бы предпочёл выслушать более подробный рассказ. – Вольфзунд откинулся на спинку дивана, устраиваясь поудобнее. Алида, напротив, сжалась на краешке сиденья и зажала вспотевшие ладони между коленями.

– Он… ушёл.

– Сам?

Алида кивнула.

– Он и должен был уходить каждый вечер. Разве ты не знала?

Уши Алиды покраснели так же, как щёки.

– Знала. Но в этот раз всё было по-другому. Он… ушёл днём. Встал и ушёл. И не вернулся.

Лицо Вольфзунда стало совсем непроницаемым, словно превратилось в восковую маску. Он медленно поднялся и подошёл к её креслу. Алида съёжилась, ожидая справедливого гнева хозяина.

«Как собака, которую готовятся побить», – подумала она.

– Почему же ты не помешала ему? – спросил Вольфзунд, почти сочувствующе глядя на неё.

– Не смогла, – призналась Алида.

– Не смогла закрыть дверь? Перегородить ему выход? Не смогла справиться с калекой? Не смогла уговорить друга не творить глупостей? Не смогла уберечь его от беды? Что именно ты не смогла?

– А что я должна была сделать? – отчаянно воскликнула Алида. – Он стал таким угрюмым, таким неразговорчивым… И Тиль постоянно к нему цеплялся…

– Что ещё за Тиль?! Глупая смертная! – прорычал Вольфзунд и затряс её, схватив за локти. Алида закричала от страха. – Ты могла бы придумать что угодно, если хотела бы! Ты должна была выполнять любую его прихоть! Всё, что он пожелает, лишь бы не дать тьме завладеть им! Всё, абсолютно всё, лишь бы он остался на нашей стороне! Зачем я тебя отправил с ним? Зачем?

Алида всхлипывала и открывала рот, не зная, что на это ответить. Откуда она могла это знать? Как она могла бы уберечь его от влияния магии? Если бы Вольфзунд рассказал ей всё чётко, без полунамёков и загадок, она спохватилась бы раньше, смогла бы что-то придумать… Алида и так чувствовала себя глупее некуда, когда понимала, что таила обиду слишком долго, а теперь Вольфзунд и вовсе заставил её ощущать себя деревенской дурочкой. Она всхлипнула громче и испугалась, что Вольфзунд сейчас ударит её по лицу.

– Дура, – выплюнул он. – Глупая, эгоистичная девчонка. Нашла себе воздыхателя и забыла о главном? Пустоголовая, недалёкая…

– Прекратите, – пискнула Алида. – Прекратите меня оскорблять! У меня тоже есть честь и достоинство, я вам не игрушка!

– Для меня все люди – игрушки, – усмехнулся Вольфзунд, выпуская её локти из своих цепких пальцев. – Особенно те, кто уже продал мне кое-что. Признайся, ты давно прекратила попытки понять нашего милого Чернокнижника, верно? Ведь рядом был какой-то Тиль, наверняка куда более простой и понятный, так?

Алида закусила губу и опустила взгляд. В голове проносились воспоминания, как она играла в лото и шашки с Тилем, как болтала с ним, предоставив Ричмольду сидеть тихо в углу, хмуро погрузившись в свои мысли. Что тогда творилось у него в душе и голове? Как она могла не понимать того, что его нельзя оставлять наедине с собой и своей второй сущностью, дремлющей где-то внутри?

Вольфзунд прав, она выбрала то, что было проще и ближе. Малодушно побоялась того, кто делил тело с её другом. Испугалась неизвестности, поставив под угрозу всю их задачу. Поставив под угрозу своё будущее. И бабушкино.

– Вижу, ты поняла, – смягчился Вольфзунд. Он пригладил выбившуюся из причёски прядь и снова напустил на себя равнодушный, отстранённый вид. Алида подняла на него влажные глаза.

– Простите.

Альюд холодно улыбнулся.

– Нет, милая. На меня слова не действуют. Докажи, что всё осознала. Исправь, что натворила. Только подойди к заданию более ответственно, не так, как в прошлый раз. Приведи мне моего Чернокнижника, а себе – своего Ричика. Верни их. Верни обоих.

Алида сглотнула и медленно кивнула.

В следующее мгновение Вольфзунд резко метнулся к ней, как коршун, заметивший синицу. Он грубо схватил Алиду за руку, чуть не вывихнув ей плечо, резко дёрнул за рукав платья, надорвав тонкую ткань, и с силой прижал длинный палец к коже. Боль полоснула предплечье, и Алида закричала. Через несколько мгновений Вольфзунд отпустил её – отшвырнул от себя, едва не кривясь от отвращения.

Задыхаясь, Алида бросила быстрый взгляд на руку. На коже вспухла вторая метка – точно под первой, только куда более яркая, с воспалёнными красными краями. Алида исподлобья уставилась на Вольфзунда красными глазами.

– Не смотри на меня так. Сама понимаешь, что виновата. – Он сложил руки на груди и облокотился спиной о стену.

– Вы специально это делаете! – крикнула Алида.

– Делаю что? – Вольфзунд приподнял бровь. – Ошибаюсь? Нарушаю договоры? Не выполняю задания? Что я делаю, птичка?

– Это! – Она вскинула меченую руку. – Делаете всё, чтобы от меня ничего не осталось! Всё, чтобы захватить меня целиком!

Вольфзунд шагнул к Алиде и остановился совсем рядом с ней, внимательно и немного сочувствующе разглядывая её сверху вниз. Она снова заглянула в его глаза – чёрные, бездонные, холодные, как беззвёздная ночь, – и вздрогнула. «Не смотри ему в глаза» – гласило первое правило из старой сказки. «Интересно, хоть кто-нибудь устоял? – подумала Алида. – Или только меня так и тянет в этот ледяной омут? Меня, потому что я уже не принадлежу всецело самой себе…»

Долго она не выдержала и скоро отвернулась.

– Если бы я хотел, – проговорил он медленно, – то не церемонился бы со смертными, а сразу брал вас целиком. Моё милосердие – вот моя слабая сторона. Я даю шанс тем, кто его не заслуживает. Сам наживаю себе проблемы, когда начинаю верить в то, что кто-то из смертных лучше, благороднее, сильнее своих предшественников.

– Сильнее? – усмехнулась Алида. – Мне шестнадцать, я обычная ученица травницы. В чём я могу быть сильной?

Вольфзунд не ответил, только покачал головой.

Мутное солнце заглянуло через цветное стекло, бросив на стену узор из синих и золотых ромбов. В кабинете было так тихо, что звенело в ушах. Мурмяуз и птицы тоже притихли, затаившись на своих местах.

Алида медленно подняла глаза на Вольфзунда. Он стоял, не шевелясь, скрестив руки на груди, и о чём-то сосредоточенно размышлял. Она рискнула посмотреть ему прямо в лицо и вопросительно изогнуть бровь. Пусть скажет хоть что-нибудь! Это молчание невыносимо.

– Теперь наши проблемы умножились, – вымолвил он. – Честно признать, я не ожидал, что это случится так быстро. Должно быть, теряю хватку…

Его голос звучал тускло, и это удивительно контрастировало с недавней яростью.

– И что же, ничего нельзя исправить? – спросила Алида. – Что такого страшного произошло? Вы наверняка сможете найти Чернокнижника и привести его обратно.

Вольфзунд скривил губы.

– Я думал, ты справишься, и до такого не дойдёт. Признаюсь, ошибался на твой счёт.

Вольфзунд так посмотрел на Алиду, что ей стало невыразимо стыдно.

– Простите меня. Пожалуйста, – вымолвила Алида. – Вы разглядели во мне то, чего на самом деле не было. Я подвела вас. Наверное, вам нужны другие помощники.

– Да, – согласился Вольфзунд, – нужны. Но я не могу тратить время на поиски подходящих людей, так что в этом деле ты по-прежнему можешь мне помочь. У тебя есть то, что сильнее магии. То, что ещё может заставить Чернокнижника одуматься.

– Наверняка я снова вас разочарую, – вздохнула Алида, рассматривая узорный ковёр под ногами.

Вольфзунд повёл плечом. Он выглядел спокойным, даже уставшим, и трудно было поверить, что совсем недавно он до слёз перепугал Алиду своей яростью. Наконец Вольфзунд медленно пересёк комнату и остановился у двери.

– Пойдём, пташка. Я должен ещё подумать над этим. Договорим потом. Элли, должно быть, уже накрыла на стол.

* * *

Алида специально заняла место с краю стола, и, едва обед закончился, тихонько соскользнула со стула и прошмыгнула в коридор, стараясь не попадаться никому не глаза. После разговора с Вольфзундом ей было очень стыдно, и она хотела немного побыть одна. Она надеялась пробраться в комнату, в которой гостила раньше, и хорошенько обдумать своё положение.

Очутившись в коридоре, Алида сразу побежала к лестнице, но путь ей преградил Анс. Мальчик-ключник будто нарочно скрывался за углом, поджидая её. Алида резко затормозила, чтобы не сбить мальчишку с ног, и, грозно нахмурившись, спросила:

– Тебе чего?

Конечно, Анс ничего не ответил – никто не слышал от него ни звука. Зато цепко ухватил Алиду за локоть и повёл вверх по лестнице.

– Я и сама могу дойти! – возмутилась она. – Я помню, как попасть в свою комнату!

Но Анс не выпустил её руку. К удивлению Алиды, они поднялись на этаж выше, чем она ожидала, и свернули в другое крыло.

– Куда ты меня ведёшь? Мне приготовили другую комнату?

В душе Алида боялась, что ключнику поручили отвести её в темницу или запереть в какой-нибудь продуваемой всеми ветрами башне, чтобы наказать за провинность. На её взгляд, второй метки было вполне достаточно, но кто знает, как далеко может зайти Вольфзунд в своей мстительности?

Анс остановился перед одной из дверей и, не выпуская локоть Алиды, повернул ручку. Дверь приоткрылась, и Алида почувствовала запах ивовой коры и календулы. Анс впихнул её в комнату и как ни в чём не бывало отправился по своим делам, с детской непосредственностью подпрыгивая на одной ноге.

– Заходи, не стесняйся. – Алида услышала знакомый голос откуда-то из глубины комнаты. – И дверь прикрой. Не хочу, чтобы нас подслушивали.

Она закрыла дверь и шагнула вперёд, к широкой кровати с тканевым пологом.

– Мел, это ты? – спросила Алида, вглядываясь в ворох подушек. – Это ты за мной послал? Но как ты узнал, что я в замке? И… Почему ты лежишь?

– Человечишкины вопросики, – проворчал Мел. Его рогатая голова приподнялась над подушкой. Алида едва не ахнула, заметив, как он бледен. – На какой вопрос ответить в первую очередь?

– Ох, Мел, что с тобой? – всплеснула руками Алида. – Ну-ка давай, выкладывай всё с самого начала!

Она присела в кресло и приготовилась слушать. Алида и сама удивилась, как сильно, оказывается, скучала по Мелу. После общества Рича и Тиля его добрые насмешки казались чем-то вроде чашки крепкого чая в дождливый день: ободряющим, простым и жизнеутверждающим.

– С начала – так с начала. В тот день я проснулся, почистил зубы… а, нет, вру. Зубы-то я забыл почистить.

– Не с такого раннего начала! – Алида рассмеялась и почувствовала, как камень, лежащий на груди, становится чуточку легче.

– Ладно, ладно. – Мел забавно пошевелил ушами, чем развеселил Алиду ещё больше. – Значит, сразу к сути. Кажется, отец меня здесь запер.

Алида открыла рот от изумления. Неужели Вольфзунд так зол на неё, что досталось даже Мелу?

– О, – сказала она. – Я не думала… Я не хотела… Прости.

– Да ты тут при чём? – отмахнулся Мел. – Это всё я сам. Я взял Аргуса и полетел выручать Лиссу. Вот только люди нас заметили и… Аргус мёртв. Отец в ярости, хоть и не показывает этого. Ну и решил подстраховаться на всякий случай. Я не могу выйти из комнаты, я пытался.

– Значит, и я не смогу? – Алида испуганно оглянулась на дверь, будто надеялась увидеть там решётки или сети.

Мел закатил глаза.

– Ты и все остальные прекрасно могут входить и выходить, когда им вздумается. А я пока что пленник этой душной комнаты. Поэтому-то я и попросил Анса привести тебя. У меня есть дело, которое я могу поручить только тебе.

– Подожди. – Алида вдруг начала догадываться, почему в комнате пахнет травами. – Аргус мёртв, а ты… ранен? Люди пытались тебя убить?

Мел состроил жалобную мину.

– Пытались. Но куда им до меня? Царапнули легонько, а отец воспринял это как личное оскорбление. Конечно, Аргуса жалко – прекрасный был жеребец, и мне стыдно, что он поплатился жизнью за мою выходку. Но сейчас речь не обо мне. Я в безопасности, в родном замке, скоро прибудет Симониса, чтобы подуть на мои синяки, а вот Лисса… Лисса где-то в Авенуме. Тоже заперта, только не заботливым родителем, а какой-то странной старухой.

Он уставился на Алиду своими чёрными глазами, словно ожидал от неё каких-то действий.

– Лисса в Авенуме? Заперта? Что случилось? Что-то я не понимаю… – Алида заёрзала в кресле. Оказывается, не только у неё не всё гладко. Тяжесть снова навалилась на грудь, волнение за подругу разогнало всю радость, и настроение снова испортилось.

– Уже несколько дней, – мрачно подтвердил Мел. – Боюсь, ей угрожает опасность, и, скорее всего, это из-за меня. Не знаю, кто её пленил, но отец думает, что это ловушка для меня. Точнее, для него. Вроде как я должен заявиться выручать её, а он – меня. Поэтому он считает, что не нужно вмешиваться и идти на поводу у врагов. Как же, Манускрипт собран, магия вернулась, теперь есть задачи поважнее, чем спасение моей невесты.

Он попытался сесть повыше, но зашипел и снова откинулся на подушки. Алида вскочила с кресла.

– Так ты всё-таки серьёзно ранен! Мел, можно я посмотрю? Я кое-что смыслю в травах, если ты не забыл.

– Ну, знаешь ли, – оскалился Мел, – я как-то не склонен доверять человеческим врачевакам. Опыта у тебя, кхм, боюсь, маловато. Тренируйся на своих смертных друзьях, сколько душе угодно, а я планирую ещё пожить. Лет эдак… Пятьсот? Тысячу? Ну, ты меня поняла.

Алида села на место, пристыженная.

– Тогда зачем ты меня позвал?

– Да так, поболтать. Ты меня забавляешь. – Мел снова дёрнул длинными ушами, а потом вдруг улыбка пропала с его бледного лица, и он посмотрел на Алиду со всей серьёзностью, на какую был способен.

– Я слышал, ты вернулась одна, значит, не смогла сделать то, о чём просил отец.

Алида покраснела и опустила взгляд. Перед Вольфзундом ей хотелось оправдываться, а перед Мелом признавать своё поражение было невыносимо.

– Да не в этом дело, я не собираюсь читать тебе нотации!

– Тогда в чём?

Алида старалась говорить ровно, но голос всё равно прозвучал плаксиво, словно она была обиженной маленькой девочкой, которую снова собирались ругать за провинность.

– Ты свободна от того обещания, понимаешь? – вкрадчиво произнёс Мел, будто хотел, чтобы до Алиды лучше дошёл смысл слов. – Раз у тебя не получилось, значит, ты постаралась выполнить свою часть сделки, но потерпела крах. Ты больше не обязана следить за Ричмольдом, не обязана ему помогать. Скажи отцу, чтобы больше не взваливал на тебя такие задания. Попроси сделать то, что он тебе должен. Вряд ли ему есть выгода от того, что твоя бабушка до сих пор заперта в совином теле.

Алида смотрела на него, открыв рот. Конечно, она сама думала об этом по пути в замок, но лишь украдкой, не позволяя себе поверить, что такое возможно. Выходит, Мел сам предлагает ей взбунтоваться против Вольфзунда? Потребовать выполнения его обещания, не выполнив своё? Да Владыка тут же превратит всю её душу в восковую фигуру, а тело выбросит бродяжничать!

– Это невозможно, – выдавила она. – Ты не понимаешь, что говоришь, Мел. Твой разум помутился от беспокойства и ранения. Если я пойду против Вольфзунда, мне конец.

– Тебе конец, если будешь бездумно плясать под его дудку, – фыркнул Мел. – Отец ценит решительность. Будь не такой рохлей, покажи зубы сейчас, иначе он так и продолжит тебя использовать, пока твоё тело не истлеет от старости. А потом найдёт себе новых дурочек, которым запудрит мозги. Иди к нему и потребуй выполнить то, что ты хочешь.

Алиду бросило в жар. Может, в словах Мела есть здравый смысл? Может, так и поступить? Потребовать вернуть бабушке человеческий облик да уйти подальше отсюда, начать новую жизнь. И забыть всё как страшный сон. Но что-то внутри неё было против. Что-то поднялось со дна души, клубясь, как чёрный дым, и затмило искорку надежды, вспыхнувшую было в сердце.

«Ты лишишься покровителя. Кто ты без расположения Владыки? Не смей сбегать от него. Будь рядом, и он сделает тебя сильной, такой, какой ты никогда не станешь сама. Будешь сильной, сильной…»

– Хватит! – выкрикнула Алида. Шёпот в её голове затих, словно его и не было. В груди пекло огнём, а ноги, наоборот, стали едва ли теплее ледышек. Девушка обхватила себя руками и вздрогнула.

– Опа, – подал голос Мел, обеспокоенно выглядывая из-за горы подушек. – Так вот чей разум помутился, а всё на меня валишь. Мухоморов по дороге не ела?

– Не смейся надо мной, Мел, – попросила Алида. – Я не всегда понимаю, что со мной происходит. Иногда бывает очень холодно, будто на дворе зима, а потом грудь жжёт пламенем и такая злоба накатывает… я… я даже… – Она вспомнила, как хладнокровно убила птицу, и горло сдавило спазмом.

– Прости, – немного помолчав, сказал Мел. – Платочки в ящике, если нужно.

Алида послушно подошла к тумбочке, достала из ящика платок и шумно высморкалась. Мел снова завозился на постели.

– Ну, так вот. Я, между прочим, не закончил.

Алида подняла на него покрасневшие глаза и вздохнула.

– Эй, не смотри на меня так, иначе я почувствую себя извергом. И как отец это выносит? В общем, слушай. На этот раз у меня есть для тебя задание.

Алида застонала и упала в кресло.

– Ты даже не дослушала! – возмутился Мел. – Ничего сложного! Ты просто найдёшь Лиссу и вытащишь её из дома этой чокнутой бабки. Идёт?

– Просто соберу Манускрипт, просто помогу Чернокнижнику, просто найду Лиссу, – развела руками Алида. – Вот интересно: какие же задания у вас, альюдов, считаются сложными?

Мел пропустил её тираду мимо ушей.

– Да это легко, чего ты. Не надо тащиться на край света. Она всего-навсего в Авенуме, Алида! Не усложняй. Я бы сам давным-давно справился, если бы не заклятие, наложенное на дверь. К тому же Лисса тебя любит и не испугается, когда ты влезешь в окно. Ну, или испугается, если ты будешь смотреть на неё так же, как на меня сейчас. Пожалуйста!

Алида покачала головой. Нет уж, больше в игры альюдов она не играет. К тому же неясно, что Мел предложит ей взамен. Но, с другой стороны, Лисса была её подругой, и если она действительно в беде, а Вольфзунд не собирается ей помогать…

Дверь распахнулась, Алида резко обернулась и застыла с восторженным выражением лица.

Первой в комнату вошла Симониса, одетая в простое дорожное платье и с плетёной ивовой корзиной в руках, полной ароматных трав. Огненные кудри чаровницы волной стелились по плечам и спине, яркие глаза сверкали, как капли росы на траве. За ней вошёл Вольфзунд и прикрыл за собой дверь. Он равнодушно скользнул по Алиде взглядом, будто она была ещё одним предметом мебели.

– Здравствуйте, – пролепетала Алида, не сводя глаз с Симонисы.

– Привет, птичка, – улыбнулась чаровница. – Прости, но тебе нельзя смотреть, как я колдую над сыном господина. Не обижайся.

Алида разочарованно опустила плечи. Внезапно Вольфзунд сжал её локоть пальцами и стащил её с кресла. Алида сама не заметила, как оказалась в коридоре. Тяжёлая дверь закрылась перед самым её носом, запирая всё колдовство, которое должно было свершиться за ней.

Алида вздохнула и, постояв ещё немного, пошла искать Мурмяуза и птиц. Надо скорее добраться до своей комнаты, чтобы в одиночестве подумать над всем, что сказал ей Мел.

Глава 12, в которой всё труднее противостоять тому, что внутри

Звёзды густо испещрили чёрный небосвод: он будто покрылся инеем и сиял, маняще и загадочно мигая огоньками созвездий. Голые, лишённые коры и листьев узловатые ветви мёртвых деревьев, похожие на вздувшиеся вены на руке великана, тянулись вверх, словно хотели обхватить небо и задушить его в объятиях.

Трава под ногами хрустела, скованная холодом. Чернокнижник шёл быстро, изо всех сил стараясь не смотреть вверх. Звёзды глядели на него будто с укоризной, и ему стоило изрядных усилий не бросить им в ответ хотя бы мимолётный взгляд. Он знал, что воспоминания далёкой прошлой жизни обрушатся на него, стоит ему взглянуть на знакомые созвездия.

Тишина стояла такая, что звенело в ушах. Не кричали ночные птицы, не стрекотали кузнечики и сверчки, не переговаривались лягушки. Даже ветер не шелестел листьями – мёртвые деревья давно лишились своих одеяний и стояли голые, белёсые, словно скелеты существ, по колени увязших в густой болотистой земле.

После того как он открыл книгу, окрестности сковал холод: не слишком студёный, но всё же неприятный, и Чернокнижник никак не мог согреться. Особенно стыли руки, и когда он пытался их согреть, потерев друг о друга, от кончиков пальцев отлетали яркие вспышки серебристого света, похожие на крошечные молнии.

Он шёл уже довольно долго, сам не зная, чего ищет. Мёртвый Лес был полон сил, тёмных и недобрых, и они, закручиваясь серебряными вихрями, оседали на полах плаща, цеплялись к сапогам, а самые отчаянные забирались на плечи и гладили лицо бесплотными ледяными пальцами.

Тропы через лес не было. Болотистая, мягкая, чавкающая под ногами земля сменялась твёрдыми переплетениями древесных корней. Между бледными стволами зияла тьма. Он устал, хоть и старался не признаваться себе в этом. Без книги сумка стала легче, но астролябия неприятно оттягивала шею. Чернокнижник раздражённо сорвал бесполезный прибор, порвав цепочку, и зашвырнул в лысые заросли багульника. К чему она сейчас, когда магия сама плывёт ему в руки?

Впереди мелькнул огонёк. Сперва неясный и трясущийся, будто морок, навеянный болотником, с каждым мигом он разгорался, заманивая дальше в чащу.Чернокнижник прибавил шаг, не сводя глаз с огонька.

Остро запахло дымом. И это не был запах магии – так пахли обычные очаги человеческих жилищ. Скоро стали различимы очертания домов. На опушке, свободной от скелетоподобных деревьев, виднелись несколько приземистых хижин. Их стены были сложены из таких же серебристых, лишённых коры стволов. В некоторых окнах горел тёплый свет. Низкие крыши были покрыты хворостом и сухой болотной осокой. Двери многих домов украшали оленьи черепа с ветвистыми рогами, кое-где над входами висели глиняные и металлические амулеты-колокольчики, тонко бряцающие на ветру.

Чернокнижник почти бегом преодолел оставшееся расстояние до первого, самого обветшалого дома и нетерпеливо заколотил в щербатую дверь. Иней покрыл брёвна и доски, и они сверкали в тусклом свете звёзд, как припорошённые сахаром печенья.

Магические огоньки, облюбовавшие его одежду, больше не сверкали, притаились. Смутно он понимал, что, скорее всего, они успели стать частью его самого, впитаться в его сущность, умножая его силы, но почему-то он не ощущал никакого прилива могущества. Он уже несколько дней не ощущал ничего, кроме холода.

Тишина нарушалась только звуком его собственного тяжёлого дыхания. Облачка пара вырывались изо рта и вздымались ввысь, смешиваясь с дымком из печных труб. За закрытой дверью тоже стояла тишина, и Чернокнижника начало это раздражать. Свет горел в окне, значит, внутри кто-то есть. Так почему они ему не открывают?

Он захотел в сердцах пнуть ногой посеревшую дверку и пинать её до тех пор, пока ржавые петли не разлетятся на куски, пока эта преграда не уберётся с его пути. Он уже замахнулся, чтобы нанести первый удар, но тут послышался лязг задвижки, и по глазам неприятно ударил оранжевый свет, узкой лентой вырвавшийся из приоткрытой двери.

Сухонькая седая старушка, ростом примерно с Алиду, вопросительно посмотрела на него, потом, поправив на плечах шерстяную шаль, жестом пригласила его внутрь.

Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой низкий дверной проём. На него тут же дохнуло натопленным теплом деревянного дома, ароматом съестного, и голова приятно закружилась. Он и забыл, как это, оказывается, восхитительно – оказаться в человеческом жилище.

Старушка провела его через сени и жестом пригласила пройти в небольшую квадратную комнату.

Чернокнижник вошёл и осмотрелся. Стены были завешаны домоткаными ковриками с узорами и простыми рисунками. Посреди комнаты стоял укрытый узкой тканевой дорожкой стол со столешницей из целого спила широченного дерева. Вдоль стен ютились шкафы, серванты и полки с посудой и другими предметами, на маленьких окошках были задёрнуты тонкие занавески. За перегородкой спряталась печь. В комнате пахло чем-то вроде похлёбки, но из-за необычных специй запах был специфическим.

Он прошагал через комнату и опустился на стул. Вздох удовлетворения вырвался из груди. Старушка потеребила уголки шали и присела напротив.

– Так ты, значит, теперь хозяин наш… – задумчиво произнесла она.

Он подавил изумление и постарался придать своему лицу надменное выражение. Что она имеет в виду? Чей хозяин? Как она поняла?

– Не удивляйся, – сказала старушка, и Чернокнижник тихо фыркнул. – Думаешь, мы не почуяли ничего? Не видели моуров и стригоев? Нет, мальчик, мы не слепцы. Они приходят только на зов своего хозяина. А кто им хозяин, тот и нам.

Она встала, заглянула в шкаф и поставила на стол корзинку лепёшек и кусок вяленого мяса.

– В нашей деревне остались одни старики, – тихо проговорила она. – Как я, а то и старше. Путники к нам не захаживают – Мёртвого Леса боятся. Да и в болоте с непривычки увязнуть легко. Тут нужно знать, куда ступать. А тут ты: молодой, и волшбой от тебя за версту несёт. Сразу понятно, что старые времена начали возвращаться.

Старушка сняла с полки блестящий самовар, наполнила его водой из бочонка, достала из-под стола корзину с шишками, поместила шишки на решётку и принялась растапливать самовар. Тут же по комнате поплыл пряный хвойный аромат.

Чернокнижник хмуро наблюдал за старухой. Странные браслеты на её сухих запястьях позвякивали, сталкиваясь друг с другом. Кончики серой шали, похожие на пушистые кошачьи лапки, мягко скользили по поверхности стола.

Самовар запыхтел, выпуская первые прозрачные облачка пара. Чернокнижник откинулся на спинку стула, разглядывая обстановку старухиного дома. Взгляд заскользил по глиняной посуде на полках, по пучкам трав в дальнем углу. Хозяйка выставила на стол пузатые расписные чашки, и Чернокнижник, рассматривая их, неожиданно столкнулся взглядами со своим отражением в надутом боку самовара и едва не вздрогнул.

Его волосы из рыжих сделались тёмно-каштановыми, а глаза налились чернильной синевой ночи. Лицо стало очень бледным, щёки и глаза ввалились, губы потрескались и посерели. Он рассеянно провёл рукой по лицу, потрогал отросшие пряди, начинающие завиваться ниже скул. В своём воображении он видел себя куда более величественным…

– Как зовут тебя, мальчик? – вдруг спросила старуха, подпихивая в самовар ещё шишек.

– Р… Ч… – заикнулся он и покачал головой.

– Понимаю, – неожиданно сочувствующе отозвалась женщина. – Это тяжело. Особенно поначалу. Может, называть тебя просто хозяином? Или по имени старого хозяина?

– А кто был старым хозяином? – жадно спросил он.

– Я его не застала, – ответила старушка. – Те времена давно прошли, про моуров и их пастыря мне бабка рассказывала, а ей – её бабка. Мы и не думали, что доживём до того дня, когда они снова вернутся. Но последнего хозяина звали Маридос. Это у нас все знают.

Чернокнижник кивнул. Маридос так Маридос. Неплохое имя. Особенно для того, у кого с некоторых пор нет своего собственного.

– Серый ещё, значит, – сказала старуха, сощурив глаза.

– Серый?

– Ясное дело, что пока не Чёрный. Но и не Серебряный. Был бы Чёрным, у тебя было бы своё имя. Новое имя, а не то, чем тебя мамка кликала. Новый ты, молодой совсем. Наставник сказал, когда состоится твоё посвящение?

Чернокнижник задумчиво взял со стола лепёшку и откусил кусок. Оказывается, он и забыл, что давно не ел. В доме старухи было тепло, и он понял, что согрелся впервые за несколько дней. Мучительный холод, грызущий грудь, растаял, как снежинка, упавшая в костёр.

Наставник… Кто был его наставником? Герт? Вольфзунд? Нет. Они многое дали ему, но он не чувствовал себя их учеником. Даже неприятное ощущение, что Вольфзунд заставляет его делать то, что не хочется, давно его не беспокоило. Тот рыжеволосый горбун, чей голос направлял его и привёл сюда, который подсказал ему открыть книгу, – вот истинный наставник, а не алчный демон, ищущий свою выгоду во всём.

– Я не знаю, – ответил он старухе. – Он ничего об этом не говорил. А что за посвящение?

Женщина покачала головой, будто он был нерадивым учеником, не выучившим урок.

– Обряд перехода. Инициация, если угодно. В древности, чтобы стать настоящими колдунами, молодые люди прибывали к нам в деревню, постигали мудрость тёмной силы, учились быть терпеливыми и расчётливыми. У них отсекали имена, едва юноши ступали на Мёртвые Земли. А потом выдавали новые. Но только после обряда, когда мальчики доказывали, что достойны зваться настоящими колдунами и чернокнижниками, пастырями тёмной магии и тёмных существ.

– И что происходит во время этого обряда?

Его голос прозвучал хрипло от жадного желания узнать больше. Он достоин. Он готов. Он чувствовал, что справится, что сможет большее, чем просто собирать крупицы силы и бродить между благоговеющими моурами. Даже люди начали признавать в нём хозяина Земель, значит, он наконец-то нашёл свой путь.

Старуха метнула на него недобрый взгляд и налила в две чашки кипятку из самовара. Браслеты на её руке покачнулись, и парень разглядел, что они сделаны из каких-то серых камней и костей мелких зверьков.

– Убийства.

– Что?

– Жертвоприношения, если так тебе больше нравится. Кровавые и жестокие. Но бывает и иначе. Главное – отнять жизнь.

– У кого?

Он спросил просто так, чтобы уточнить. Наверняка надо убить оленя, кабана или другого зверя. Обычный старый дикарский обряд, ничего особенного. Даже смешно. Такая глупость поможет ему стать могущественнее? Почему же горбун ничего не говорил? Он бы давно прошёл этот обряд и получил бы больше силы.

– У того, кто тебе дороже всех.

Чернокнижник в замешательстве посмотрел на старуху. Кажется, она не шутила. Неприятный холодок пробежал по хребту. Плата за силу оказалась выше, чем он предполагал. Кто ему дороже всех? Герт? С Гертом и так произошло несчастье, вряд ли убийство птицы зачтётся. Тогда…

Алида.

Он беззвучно произнёс её имя. Пожалуй, так и есть. Незадачливая травница с котом успела стать ему другом. Он медленно кивнул. Пусть, если это необходимо. Плата за власть всегда была высокой. Но он готов. Он столько лет обходился без друзей, значит, и дальше сможет, особенно если это поможет взрастить его силу. Да только где искать Алиду? Шастает ли она до сих пор со своим фермером по деревням или подалась куда-то ещё?

В натопленном помещении стало душно, но в груди у него снова поселился стылый мрак. Наверное, так действует магия. Забирает крохи тепла, отдавая что-то куда более важное. Он пошевелил рукой, и на кончиках пальцев вспыхнули яркие серебристые искры.

– Что, уже думаешь, кого обменяешь на силу?

Насмешка в голосе старухи его разозлила, но он не подал виду. Здесь всяко лучше, чем в покрытом инеем лесу. Здесь было тепло, здесь была еда и крыша над головой, а не стонущие голые ветви. И здесь не видно звёзд, которые так и манили посмотреть на них и потонуть в беспомощном прошлом.

– Уже придумал. Но она далеко.

– Твой наставник легко всё устроит, – пожала плечами старуха. – Если она дорога тебе, значит, скорее всего, и ты ей тоже. Останется только заманить сюда. Обычно это не представляет сложности.

Старуха бросила в чашки по щепотке чёрных сморщенных листьев и синеватых цветов. Аромат чая, такой знакомый и уютный, наполнил домишко.

– Смотрю, ты с лёгкостью принял это условие, – сказала старуха, сверкнув глазами. – И так же легко убьёшь свою невесту?

– Не невесту.

– Сестру?

– Нет.

– Ты действительно готов стать Чёрным, – покачала головой старуха и вытащила из ящичка холщовый мешочек. – Серые колеблются, некоторые даже сбегают. А ты сразу согласился. Знать, и душа у тебя уже почернела, мальчик.

Он нахмурился и снова вызвал вспышки на кончиках пальцев, как бы невзначай оставляя подпалины на старухиной скатерти. Он спалит её гнилую избу, если ему у неё разонравится. Ощущать свою силу было очень приятно. Как, должно быть, прекрасно получить её всю без остатка!

Старуха сыпанула из мешочка на ладонь горстку специй и перебрала пальцами сморщенные семена и сухие соцветия. Пряный запах поплыл над столом. Женщина выбрала несколько тёмных гвоздиков и бросила гостю в чай. Запах сразу стал сильнее. Очень знакомый запах…

Он сделал глоток. Ну конечно, гвоздика! В той жизни он любил чай с гвоздикой. Он зажмурился, смакуя вкус.

Внезапно остатки холода покинули грудь, противное онемение поползло от поясницы вниз, сводя ноги. Пальцы его задрожали, и он со стуком опустил чашку на стол. Нет, только не это. Он замотал головой, выгоняя воспоминания, но картинки настойчиво всплывали перед глазами. Они пьют чай с Гертом в астрономической башне, а над ними простирается бесконечный купол неба, и крупные августовские звёзды время от времени срываются вниз. Они снова пьют чай, на этот раз сдобренный мёдом, и он, Ричмольд, едва может глотать от простуды, сковавшей горло. Он пьёт чай с Алидой, и она улыбается ему, а румянец играет на её обычно бледных щеках…

– Ведьма! – зарычал Чернокнижник, с трудом вырывая себя из омута воспоминаний. Надо убираться отсюда скорее, пока старуха не околдовала его, не опоила своими зельями. Гнев всколыхнулся внутри, как разбуженное чудовище, расправил огненные крылья и затмил разум. Чернокнижник поднялся, ухватившись одной рукой за стол, и понял, что ноги уже не так твёрдо держат его.

– Проклятая старуха!

Он выплеснул содержимое чашки прямо на женщину, с удовлетворением отметив, как она вскрикнула от неожиданности и боли. Спотыкаясь, он бросился к двери, распахнул её настежь, впуская ночной ветер в дом, и побежал прочь.

Каждый шаг давался тяжело, будто силы утекали из его тела, как вода из худого ведра. Чай, это всё проклятый ведьмин чай. Ну зачем он его пил?

Влажный ветер хлестал по лицу, и после тепла старухиного дома холод впивался в кожу больно, как осколки стекла. Травинки с хрустом переламывались под ногами, и кочки заставляли его спотыкаться всё чаще, всё крепче хвататься за обнажённые серебристые стволы.

В очередной раз споткнувшись, Чернокнижник упал, охнув от боли. Это не кочки мешали ему. Он сам стал обузой для себя. Он подтянулся к стволу и привалился к нему спиной, стараясь отдышаться. Воздух с хрипом вырывался из лёгких, устремляясь к небу. К звёздам.

Ноги не шевелились. Даже холода в них не было. Он снова не чувствовал ничего ниже поясницы. Снова стал сломанным, никчёмным. Слёзы злости и обиды обожгли щёки, и он яростно ударил по земле кулаком.

– Урод. Какой же я урод!

Ему стало страшно от того, что он говорил, о чём думал. Страшно от того, кем он успел стать. Может, ещё не поздно всё изменить? Позвать горбуна… Позвать Вольфзунда. Найти Алиду. Он схватился рукой за шею, нащупывая цепочку, но астролябии не было.

Не было пути назад.

– Алида… Герт… простите меня, – всхлипнул Ричмольд и уткнулся лицом во влажный, пахнущий сыростью мох.

Вокруг было тихо и пустынно, и никто ему не ответил.

* * *

Алида брела по саду, шурша камешками, устилавшими садовые дорожки. Одинаковые, гладко обтёсанные кругляши приятно перекатывались под босыми ногами, и это ощущение её успокаивало.

«Может, стоит выпить мятного чаю? – думала Алида. – Он помогает думать. Конечно, с мёдом. И с пряниками. А ещё лучше – съесть порцию жареной картошки, а потом – кусочек вишнёвого пирога или шоколадного торта. А может, и то и другое?»

В животе заурчало, будто желудок соглашался с мыслями хозяйки. Алида решила повернуть обратно в замок и наведаться вниз, на кухню, но вдруг услышала голоса. Слов было не разобрать, но сердце её затрепетало. Она узнала голоса говоривших и остановилась, покусывая ноготь. Это был её шанс. Сейчас, в цветущем саду, овеваемом тёплым летним ветром, она сможет спросить совета и поговорить с ними обеими наедине, без циничных насмешек Вольфзунда и хохм Мелдиана. Почему бы не попробовать? Кто поймёт её лучше, чем мудрые женщины?

Алида пробежала под аркой, увитой плетистыми розами с белоснежными цветами, свернула после фонтана с мраморной фигурой русалки и замедлила шаг, чтобы её заранее заметили. Она нарочно покашляла. Симониса и Перинера одновременно повернули головы в её сторону, и Алида восхищённо вздохнула, в очередной раз поразившись, насколько они обе красивы.

– Здравствуй, маленькая травница, – тепло улыбнулась Симониса. – Как твои дела?

– Хорошо, – немного смутившись, ответила Алида.

– Присоединяйся к нам. – Симониса мотнула гривой огненных кудрей, кивая на лавку. Перинера едва заметно повела плечами, и Алида поняла – жена Вольфзунда недовольна, что гостья своим появлением прервала их разговор.

Алида приблизилась к кованому столику, на котором стояли графин с лимонадом и несколько стаканов, и налила себе напитка. Дольки лимонов и какие-то красные ягоды бултыхнулись в стакан. Алида сделала большой глоток и сморщилась.

– Тут вообще хоть кто-то пьёт что-нибудь кроме вина? И зачем надо было маскировать его под лимонад?

– С фруктами вкуснее, – пожала плечами Симониса.

– Анс пьёт сок, – невозмутимо ответила Перинера.

Алида отставила стакан в сторону и помялась немного, не зная, с чего начать разговор.

– Как Мел? – наконец спросила она.

– Лучше, – ответила Перинера. – Симониса великая чаровница, и Мелдиану теперь ничего не грозит. Но, конечно, ему нужно отлежаться и набраться сил.

– Ты мне льстишь, – промурлыкала Симониса. – Но я действительно многое умею, не буду скромничать. И мне приятно, что Вольфзунд позвал на помощь именно меня.

– А Ричмольду поможете? – неожиданно для самой себя выпалила Алида.

Она помнила, что Симониса дала ей обещание вылечить Ричмольда, когда силы в полной мере вернутся к ней. Отчего-то Алиде захотелось снова услышать, что чаровница согласна. Это помогло бы ей поверить, что всё будет хорошо.

– Так где же твой дружок? – Симониса подмигнула ей и улыбнулась. – Я могла бы попробовать хоть сейчас. Недавно я была в Птичьих Землях – там обнаружились такие мощные магические источники! Мне кажется, сейчас я в отличной форме, не терпится испробовать свои силы.

– В том-то и загвоздка, – поникла Алида. – Он меня покинул.

– Она упустила Чернокнижника, – сухо заметила Перинера.

Искрящийся участием взгляд рыжеволосой чаровницы померк, улыбка сменилась озабоченным выражением. Алида почувствовала себя ещё хуже и повесила голову, как провинившийся подмастерье. Она села на лавку и уставилась вниз, на свои босые ноги.

– Плохо, – сказала Симониса. – Это действительно плохо. Он перестал сопротивляться чёрной магии? Воспользовался тёмной силой?

– Похоже на то, – ответила Перинера прежде, чем Алида открыла рот. Девушка почувствовала себя совсем ненужной. Должно быть, Вольфзунд уже рассказал всё жене, и они составили свою картину случившегося. Может, им теперь известно даже больше, чем самой Алиде.

– Что же ты, моя птичка, ничего не сделала? – участливо спросила Симониса.

– Да-да, я уже это слышала, – проворчала Алида. – Надо было пойти на всё, лишь бы он не думал оступиться. А вы бы справились? – Она вскинула голову, смотря прямо в глаза чаровнице. – Вы бы смогли всё сделать правильно?

Симониса села рядом и взяла руку Алиды в свою.

– Сегодня – наверное, смогла бы. Но если бы мне было всего шестнадцать лет… Если бы я была такой же напуганной девочкой, оторванной от дома… Нет, Алида, я бы не справилась. Скажу больше: я бы не стала даже пытаться. Если бы мне явился Вольфзунд, весь в шелках и бархате, сверкающий перстнями, сыплющий странными речами, то я бы просто испугалась и убежала от него. Вряд ли бы даже выслушала.

– Мой муж так страшен? – фыркнула Перинера.

– О, он прекрасен, Пери, – заверила её Симониса. – Роскошный мужчина. Но что бы ты о нём подумала, встреть его в шестнадцать?

– Я и встретила, – ответила она тихо. – Только тогда он был совсем другим. Да и я.

Ветер уронил на колени Алиды несколько грушевых листиков, и ей вдруг захотелось сделать ещё глоток вина. Она встала, наполнила свой стакан и, зажмурившись, выпила всё. Потом развернулась к своим собеседницам и посмотрела сначала на Перинеру, потом на Симонису.

– И как бы вы поступили на моём месте сейчас? Продолжили бы делать так, как хочет он, или рискнули бы постоять за себя?

– Если девочка намекает, что хочет играть по своим правилам, значит, она действительно храбрая, – заметила Перинера. – А может, просто безумная. Возможно, тёмная магия повредила её разум во время путешествия?

– Я действительно чувствую в ней волшебство, – согласилась Симониса. – И метки Вольфзунда тут ни при чём. Скажи, милая, с тобой происходило что-то необычное? Что-то действительно необычное, выходящее за рамки привычного? Не бойся, Пери ничего не расскажет своему муженьку.

Алида заглянула в глаза Симонисе. Ей очень хотелось рассказать про вспышки гнева, про холод в груди, про ярость, застилающую глаза и не дающую думать. Но ей было страшно. Страшно, что в ней могут увидеть врага. Страшно, что они решат, будто она тоже приняла неверную сторону. Страшно, что она может лишиться покровительства альюдов. Кто тогда у неё останется? Только кот и сова, которую некому будет расколдовать. В горле пересохло, и она очень осторожно произнесла:

– Я разозлилась… и убила птицу. Я не хотела. Я правда не хотела! – Дыхание перехватило, и слова поскакали безудержным галопом. – Я очень разозлилась, и вообще стала часто злиться. На всё, на всех. Но я по-прежнему с вами, клянусь! Просто иногда я злюсь, а потом мне так страшно…

Симониса обняла её за плечи и ласково поправила растрепавшиеся волосы. Алида покосилась на Перинеру. Хозяйка замка смотрела на неё подозрительно, но без осуждения. Алида слегка воспряла духом.

– Хорошо, что ты отважилась вернуться в замок, – сказала Симониса. – Ты всё сделала правильно. Но скажи… Ты не прикасалась к магическим источникам? Они выглядят как сгустки серебряного дыма или как… Что-то вроде переменчивых огней. Ричмольд должен был заключать их в специальную книгу. Если ты была с ним, может, ненароком задела источник?

Алида медленно покачала головой. Она никогда не ходила с Ричем на задания и даже не знала, что он делает, когда уходит. Наверное, в этом тоже была её ошибка…

Перинера и Симониса переглянулись. Симониса перекинула волосы Алиды на бок и начала заплетать их в сложную косу, разбирая спутавшиеся пряди тонкими пальцами.

– Ты уверена? Может, он приносил что-то с собой. В сумке. На одежде. На обуви. Магические сгустки коварны, они любят переходить на человека. Делать его своим обиталищем.

Алида упрямо покачала головой. Она бы сразу заметила это! Серебристые вспышки… Должно быть, это красиво. Хотя…

Заброшенный дом на окраине лесного болота. Беспомощный Рич ждёт, когда с ним разделается толпа местных жителей. И они с Тилем, подоспевшие на помощь. Ведь тогда на плаще Рича действительно был серебряный огонёк! И Алида потушила его своей рукой.

«Что ты наделала», – горько прозвучал в её голове низкий голос друга.

– Я потушила его голой рукой, – тихо призналась она. – А Рич уже тогда знал, что не надо было этого делать. Но почему-то не объяснил ничего.

– Наверное, не хотел тебя пугать. – Симониса вплела ей в косу несколько листочков. – Не переживай. Просто больше говори. Не держи в себе. Мы ведь не сможем помочь, если ты будешь что-то утаивать.

– Я… я стану такой, как он? – Алида подняла на Симонису испуганные глаза. Ей совсем не нравилось, каким становился Ричмольд, обращаясь в Чернокнижника: циничным, надменным, озлобленным. – Я этого не хочу.

Симониса и Перинера многозначительно посмотрели друг на друга. Алида жадно всматривалась в их лица, стараясь прочитать по ним правдивый ответ.

– Как глубоко она успела прорасти в тебя? – спросила Перинера. – Тебе не казалось, что ты сможешь пойти на всё, если магия тебе прикажет?

«Ты вернёшь свою бабушку, Стриксию Фитцевт. У тебя будет дом. И никто больше не сможет управлять тобой. Только доверься мне».

«Нет».

– Она мне не прикажет. – Алида вздёрнула подбородок и посмотрела прямо на Перинеру. – Я сильнее её.

Симониса облегчённо вздохнула и прижала юную травницу к себе. Алида почувствовала терпкий запах трав, которым пропитались её одежда и волосы. Перинера улыбнулась.

– Магия не поработит тебя, пока ты будешь с ней сражаться. Ты – человек, Алида. И тебе будет сложно. Но помни, что тьма для тебя – враг, с которым нужно бороться. Даже если будет казаться, что она стала частью тебя, – борись. Как только ты решишь сдаться – считай, что проиграла.

– Пери, не пугай девочку! Она же совсем птенчик! – пожурила Перинеру чаровница.

Но Алида была благодарна ей за заботу.

– Ты не станешь такой, как он, потому что ты – это ты, – заверила её Симониса. – Ричмольду предстояло стать Чернокнижником, потому что наш Владыка заложил в него особую силу. Ты сильна в другом. У тебя свой путь, и не стоит бояться, что ты повторишь чей-то чужой. В мире столько дорог, что невозможно точно ступать по чьим-то следам. Каждому предначертано своё. Если нить твоей жизни пересеклась с чьей-то ещё, то это не означает, что вы и дальше пойдёте бок о бок. Ты справишься со всем, что тебе выпадет, и мы тебе поможем.

– Спасибо.

От фруктового вина голову легонько повело, и Алида поймала себя на мысли, что ей не хочется вставать с лавочки, уходить от Симонисы и Перинеры, возвращаться в замок. Здесь было хорошо, и большие грушевые деревья так приятно перешёптывались над головой, словно вели неторопливую беседу о чём-то своём.

– Получается, раз я не справилась с заданием, то сделка разорвана? – снова спросила Алида, вспомнив, что говорил ей Мел про проваленные задания.

– У моего мужа были тысячи прислужников, – произнесла Перинера. – И далеко не все могли исполнить каждую его прихоть. Часто он играл: специально давал людям такие задания, которые не под силу было выполнить. Многим он так и не возвращал Аутемы из-за того, что люди не справлялись. Смертные мучились всю оставшуюся жизнь без части своего Естества. Им всегда казалось, что чего-то не хватает, чтобы ощущать себя полноценными. Это и немудрено – не представляю, как можно существовать, заложив волю. Но некоторых он отпускал. Если был в хорошем настроении.

– Возвращал волю тем, кто не выполнил задание? – не поверила своим ушам Алида.

– Говорю же: если пребывал в хорошем настроении. Ну, или если Аутем человека был настолько слаб, что не представлял для него интереса.

– А что тогда было с… с человеческими желаниями? – осторожно поинтересовалась Алида. – Можно ли всё равно рассчитывать на то, что он исполнит то, что я просила?

Перинера рассмеялась. Серьги в виде полумесяцев закачались в её ушах, и Алида залилась румянцем, подумав, что в очередной раз ляпнула глупость.

– Желания умеют исполнять синие звёзды и Первый Волшебник. Вольфзунд не исполняет желания. Он выполняет обещания в обмен на услуги. И не даёт тех обещаний, которые не смог бы выполнить. Знаешь, девочка, даже я не всегда могу предугадать его помыслы. Он всё просчитывает наперёд, исходя только из собственных интересов. Но ты можешь попробовать. Попроси, если хватит мужества. Но его ответ заранее не знает никто.

– Понятно, – пробормотала Алида. Она была разочарована.

«И с чего я решила, будто Перинера попросит за меня? Почему они должны относиться ко мне лучше, чем к предыдущим продажникам? С чего я взяла, что моё желание обязательно исполнится?»

Ей стало горько. Выходит, всё было зря и бабушка никогда не станет собой? Выходит, она так и не сможет ничем ей помочь?

– Пери! Зачем ты расстроила девочку? – воскликнула Симониса. – Алида, не слушай её! Нет, конечно, она сказала чистую правду, но попытаться всегда можно, правда? Поговори с хозяином, кажется, я видела его здесь, в саду. Ты ему нравишься, иначе он не позволял бы тебе гостить в замке.

Алида благодарно кивнула чаровнице и стала жевать апельсиновую дольку, вынутую из графина. Мел просил её найти Лиссу. Может ли он повлиять на решение отца? Надо попросить Мела что-то предпринять. Она поможет только если он поговорит с Вольфзундом и убедит его сделать то, что он обещал Алиде. Нет, так дело не пойдёт. Она уже рассуждает как альюд! Сделки, хитрости ради своей выгоды… Как она может думать об этом, когда Лисса, её подруга, в опасности?

«Ты уже не можешь поступать так, как вольна. Потому что давно связана узами клятв и обещаний. Со всеми. Ты опутала себя сетями, и избавиться от них можно лишь одним способом. Я покажу тебе выход, раз ты сама не можешь выбраться из замкнутого круга. Перестань делать вид, что ты меня не слышишь».

Сердце обожгло огнём, ноги свело от ледяного холода, и ярость, её новая знакомая, набросила чёрную вуаль на глаза. Алида сжала кулаки и стиснула челюсти так крепко, что заскрежетали зубы. Теперь она поняла, что встреча с колдовским огоньком не прошла для неё даром и где-то в глубине сердца всё-таки проросло зёрнышко зла.

– Что с тобой? – Голос Симонисы донёсся откуда-то издалека. Алида медленно повернула к ней голову. Образ травницы расплывался перед глазами, словно плавился на жаре, деревья и розовые кусты полыхали багровым пламенем.

– Не трогайте меня. Все меня оставьте! – процедила Алида. – Оставьте, оставьте! Как вы меня достали! Я устала от ваших козней! Отпустите меня! Отпустите, отпустите! – Она сорвалась на визг.

Алида заколотила по рукам Симонисы кулаками, отбиваясь. Ей казалось, что её сейчас схватят, скуют цепями, забросят в подземелье. Она вскрикнула, крутанулась вокруг своей оси и бросилась бежать по садовым дорожкам, не разбирая пути. Ярость кипела в ней, клокотала, как бурлящее зелье, но на этот раз она была приправлена острым, лишающим рассудка страхом.

Кусты хлестали её по лицу, цеплялись за платье, а замок бросал тень на её дорогу, словно огромное животное, засевшее в засаде. Ноги сами несли её куда-то вперёд, и Алида не смогла бы остановиться, даже если захотела бы.

Она так устала бояться, устала дрожать перед Вольфзундом, устала переживать за бабушку, за Ричмольда, за себя. Теперь ещё и чёрная магия готова превратить её в свою прислужницу, разъев яростью гноящуюся рану в её сердце.

Деревья впереди расступились, и Алида уже видела то место, где гора заканчивается, срываясь в пропасть. Сердце подпрыгнуло от страха, но ноги упрямо несли её прямо к обрыву, едва касаясь земли. Это было похоже на то бегство через Поле Птиц, когда она видела себя со стороны и никак не могла повлиять на события. Алиде осталось только крепко зажмурить глаза, чтобы не видеть страшный обрыв, и молиться Первому Волшебнику.

– Ну, и куда ты собралась?

Сильные руки подхватили её, как пушинку, и, крепко обняв, перенесли подальше от пропасти. Сердце колотилось громко и неистово, ярость куда-то делась, лопнув, как пузырь. Она вцепилась обеими руками в одежду Вольфзунда и зарыдала от облегчения, пряча лицо на его груди.

– Люди… – проворчал он. – Ну, полно. Не плачь.

Алида почувствовала, как рука Вольфзунда опустилась ей на голову, поглаживая по волосам, знакомый хвойный запах укутал её, и, несмотря на все страхи и сомнения, она почувствовала себя в безопасности.

* * *

Кругом эти дикие, дикие глаза. Поначалу Лиссе нравились резные изображения животных и расписные фигурки, которыми была заполнена комната старухи, но теперь ей казалось, что отовсюду за ней наблюдают горящие, злые взгляды.

Она уже едва могла передвигаться по комнате. При попытке встать голову кружило так, будто она кубарем летела с горы, а коленки подкашивались от слабости. Лисса давно поняла, что ведьма опоила её каким-то зельем, и перестала есть то, что старуха подсовывала под дверь. Однако вода тоже была колдовской: в тёмной миске нельзя было разглядеть её цвет, но жидкость пахла странными травами, а иногда на поверхности плавали сухие листочки и веточки.

Лисса пробовала отказаться и от питья, но испугалась, что без воды погибнет быстрее, чем от зелий.

Её никто не искал. За ней никто не пришёл.

Ни мать, ни Мел, ни кто-либо ещё. Все забыли о ней, будто её никогда и не существовало. Она просто исчезла, растворилась в воздухе, но, кажется, никого это не удивило.

Старуха с ней больше не заговаривала. Даже дверь не открывала достаточно широко. Лисса обессилела настолько, что уже и не думала выбраться отсюда самой.

«Что от меня хотят? Почему не скажут прямо? Зачем я здесь?» – думала она, но эти мысли быстро растворялись в тумане, заполнявшем голову.

И глаза, жадные звериные глаза смотрели на неё со всех сторон.

Дверь хрипло застонала, и Лисса встрепенулась на постели, наблюдая, как старуха вползает в комнату, словно гигантский паук. Старуха остановилась напротив кровати, с минуту посмотрела на девушку почти сочувствующим взглядом и медленно двинулась к выходу. Отчаяние придало Лиссе сил.

– Постойте! – Лисса с трудом выдавила слова из пересохшего горла. – Вы… Вы ведьма?

Старая женщина замерла в дверях, потом медленно развернулась и уставилась на Лиссу.

– Ведьма? – Она сощурила тусклые глаза. – А кто для тебя ведьмы, девочка? Гадалки? Умелые травницы? В старину ведьмы – те из смертных, которые смогли открыться колдовству – присягали хозяину-нечеловеку, чтобы получить всё, о чём можно только мечтать. Те, кто трусил, подчинялись Магистрату, который тогда был сильнее и мудрее, чем сейчас. Я не струшу, девочка. Я чувствую, что всё переменилось, и если он явится сюда, то отблагодарит меня за то, что я нашла чужеземку, от которой пахнет волшбой. Хоть и жалко мне тебя, да только ничего поделать не могу.

– Отпустите меня, – тихо попросила Лисса. – Пожалуйста.

Старуха вздохнула почти огорчённо и сцепила руки на животе поверх серого засаленного передника.

– Я бы, может, и рада тебя отпустить, девочка, да только не могу. Сейчас уже не могу. Тот, хозяин мой, он прямо вот сюда мне шепчет. – Старуха постучала себя скрюченным пальцем по виску. – И он обещал мне то, чего никто больше пообещать не сможет. Но коли найдёт тебя твой жених, то, так и быть, отпущу. Значит, на то воля Первого Волшебника. А сама – нет, прости, не выпущу.

– Вы тоже спали много лет? – спросила Лисса, лишь бы старуха не уходила. – А сейчас вернулись к жизни, да?

– Не понимаю, о чём ты, – нахмурилась старуха. – Просто в один день я услышала его. Хозяином назвался. Наверное, годы неведения можно назвать сном.

Лисса скользнула взглядом по фигуркам сов. Она чувствовала, что ответ где-то близко, но никак не могла понять, что происходит вокруг неё. Кто-то говорит со старухой… Она чувствует силу Птичьих Земель, но сама не альюд и не древун, тогда кто? Простолюдинка, восприимчивая к колдовству? Потомок колдунов прошлого, слышащая зов магии?

Старуха почти ласково провела рукой по резьбе на шкафчике.

– Как вы меня сюда принесли? – не унималась Лисса. Во рту было сухо, будто она наелась ваты, голова болела от каждого звука, но она не могла позволить, чтобы эта женщина снова оставила её. Если повезёт, она выведает, что ей нужно, или уговорит отпустить её в обмен на что-нибудь. – Вам было бы не под силу одной.

– Добрый человек помог. Сказала, что внучка перегрелась и потеряла сознание. Хорошо, хорошо всё-таки, что я учуяла твою волшбу. Хорошо…

Продолжая бормотать, она вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь. Лисса почувствовала, как по лицу катятся горячие слёзы, и мысленно взмолилась Первому Волшебнику, чтобы он помог ей выбраться отсюда.

Вырезанные на мебели зверюшки глумливо скалились на неё.

Часть 2

Глава 1, в которой Магистрат разжигает пламя

Идрис с тоской поняла, что никто не собирается снаряжать корабль, чтобы отправить её домой. Никому нет до неё никакого дела.

Библиотека была переполнена. Каждый день сюда прибывали новые люди, которые хотели быть полезными Магистрату. Они толпились в коридорах, ожидая приёма, отправлялись в город с разными поручениями или просто слонялись по этажам, наивно надеясь получить хотя бы часть силы, слухи о которой будоражили простолюдинов. Самих Магистров Идрис видела редко. Вместо себя они посадили двоих молодых мужчин, переметнувшихся к ним на службу из королевской гвардии. Гвардейцы принимали горожан, которые жаждали обогатиться, предложив свои услуги Магистрату, а Идрис потом отбирала тех, кто, по её мнению, мог работать с волшебством.

Она не была уверена, что всё делает правильно: у неё не было никаких приспособлений или зелий, способных выявить восприимчивость человека к магии, и ей приходилось доверять только своей интуиции. Кто-то действительно мог бы стать настоящим колдуном, обучившись у Магистров или альюдов, – от таких людей исходила незримая сила, и когда Идрис брала их за руки, чтобы убедиться в своих догадках, по её пальцам пробегала слабая дрожь. Некоторые были менее чувствительны, но всё же не глухи к магической стихии – Идрис считала их тоже пригодными для сбора магии. Остальные же были абсолютно бездарны и ужасно возмущались, что Магистрат не собирался давать им работу, которая принесёт больше денег, чем их привычное ремесло.

Перед кабинетом для приёмов толпилось человек пятнадцать. Идрис стала осторожно пробираться через толпу, стараясь никого не задеть.

– Эй, патлатый, сейчас моя очередь! – выкрикнул плотный светловолосый мужчина и схватил сзади за воротник юношу с длинными волосами, убранными в низкий хвост. – Куда прёшься?

– Нет-нет, он записывался перед вами, – покачала головой седеющая женщина в полинявшем платье из плотной ткани. На поясе у неё болтались связки ржавых инструментов, фляга для воды и холщовый мешок, от которого сильно пахло курительными травами.

– Да хоть бы и записывался, я не собираюсь тут до темноты торчать! У меня дети дома! – возмущался светловолосый. – Подождёт, я вперёд пройду!

В очереди на него зашипели, кто-то выкрикнул оскорбление. Идрис опустила голову и быстро зашагала прочь, подальше от этой части здания. К своей работе она приступит позже, когда гвардейцы решат, кто из этой толпы достоин её внимания.

Идрис понятия не имела, что происходит с теми, кого она признавала пригодными, но Кайл говорил ей, что прошедшие проверку отправлялись в разные части Королевства, а возвращались с бутылями, полными переменчивым сверкающим туманом.

Идрис перешла в другое крыло Библиотеки. Здесь было не так шумно, и она порадовалась возможности побыть в тишине. Её ужасно утомляли шумные толпы, суета, бесконечные ссоры и стычки, вспыхивающие в очередях на приём. Она слонялась по коридорам здания, как тень, и тоска по дому выстуживала её сердце. Иногда она развлекала себя чтением, но в стенных нишах коридоров хранились в основном скучные и сложные книги. Идрис пробовала их читать, но почувствовала себя только хуже. Пару раз ей попадались дневники астрономических наблюдений. Они были чуть интереснее, и девушка представляла небо над родными Птичьими Землями, исчерченное созвездиями, о которых в этих дневниках не было сказано ни слова.

Она старалась чаще думать о родных краях, потому что боялась, что воспоминания о них скоро начнут стираться. Город был так непохож на Птичьи Земли, что Идрис иногда казалось, будто размеренная жизнь в посёлке привиделась ей в долгом сне. Она остановилась посреди коридора и зажмурилась. Солнце красным маревом пробивалось сквозь сомкнутые веки, воздух здесь пропах книжной пылью и старыми кожаными переплётами. Она постаралась представить запах свежих лепёшек с семечками и сушёными ягодами, которые по утрам пекла мать, вспомнить, как пахнет наперстянковый садик, умытый росой, в час, когда рассвет только-только занимается где-то далеко за лесом…

– Почему ты не со всеми? Ты от нас бегаешь?

Недовольный голос оборвал её мысли, и образ милого дома так и не предстал перед её глазами настолько живым, насколько ей того хотелось. Идрис обернулась и увидела Кайла, который решительным шагом ступал ей навстречу.

– А сам-то? – огрызнулась она.

– У меня важное поручение. – Кайл гордо выпятил грудь. Идрис заметила объёмистый мешок у него за спиной.

– Что за поручение? – жадно спросила Идрис.

– Не твоё дело.

Кайл явно не был настроен болтать. Он посмотрел на неё подозрительно и поправил мешок.

– А Дивидус считает, что я намного полезнее большинства бывших Хранителей, которые тут болтаются. К тому же я думала, что мы с тобой почти друзья.

Идрис постаралась кокетливо взглянуть на Кайла из-под густых чёрных ресниц. В посёлке парни млели и едва ли не дрались за право пригласить её на танец, когда она смотрела на них вот так.

– Полезнее, ведьма, – хмыкнул юноша. – Тебе повезло, что тебя додумались использовать в своих целях, а не просто сожгли на площади. Всем известно, что вы там, в своих Птичьих Землях, развлекались с демонами.

– Хам.

Идрис развернулась и быстро зашагала прочь. Ей захотелось посидеть в тишине и одиночестве. Пусть тоска по дому снова обрушится на неё. Она позволит ей запустить свои холодные щупальца в свою душу. Это лучше, чем слушать оскорбления Кайла и выжидать, когда у него появится настроение.

– Стой!

Идрис остановилась. Здесь, в городе, она стала слишком послушной. Сорванный праздник, похищение, путешествие по Большой воде сделали её осторожной, пугливой, согласной делать всё, что ей велят. И она винила в этом альюдов. Почему им приспичило вернуться в мир именно сейчас? Почему они не могли подождать ещё несколько десятков лет? Она прожила бы спокойную и счастливую жизнь, если бы не их возвращение и глупые балы.

– Пошли, – буркнул Кайл. – Только Магистрам ни слова. Да и никому из наших лучше не болтай. Мало ли что.

Они быстрым шагом пересекли коридор и начали подниматься по лестнице, ведущей в восточную башню.

– Что в мешке? – спросила Идрис.

– Увидишь, – отмахнулся Кайл.

Идрис недовольно фыркнула. Кайл заслужил репутацию угрюмого и неразговорчивого типа, не многие из обитателей Библиотеки общались с ним. Говорили, что он убил какого-то паренька – схватил за шиворот и выкинул из окна башни, как котёнка. Только тела в тот раз так и не нашли. Ходили слухи, будто Кайл и сам умеет колдовать. Бывшие ученики сторонились его, словно боялись, что он снова взбесится и убьёт кого-то ещё. Но Идрис не боялась. Она не видела его разъярённым, не считала его безумцем. Обычный мальчишка, невоспитанный и грубоватый, не более того. Отчего-то Магистры были к нему снисходительны.

Винтовая лестница уводила всё выше и выше, и Идрис гадала, в какой же из башен они сейчас находятся. Должно быть, в одной из самых высоких, которые виднелись с дальнего конца города. Из узких окон в переплетении блестящих бронзовых рам лился прозрачный свет, бросая на ступени узоры из теней. Кайл поднимался первым, и в его мешке что-то позвякивало, будто он набил его винными бутылками. Идрис распирало любопытство, но она больше ничего не спрашивала. Если Кайл сочтёт её чересчур приставучей, то больше не захочет ничего рассказывать. А от него она успела многое узнать о городе, Библиотеке и жизни бывших Хранителей и надеялась, что когда-нибудь он подскажет ей, как вернуться домой.

– Не пыхти, ещё немного, – небрежно бросил он через плечо. В скрипучем голосе Кайла звучала насмешка. Идрис вспыхнула.

– Сам дышишь, как раненый медведь. В лесу бы ты не выжил!

– Не собираюсь становиться кормом для комаров, – откликнулся он.

– Конечно, зато собираешься всю жизнь бегать по пыльным коридорам и таскать мешки с бутылками. Это очень увлекательно.

Кайл неответил, но Идрис ощутила волны раздражения, исходящие от него. Она и правда запыхалась и винила в этом затхлый пыльный воздух Библиотеки, так не похожий на свежий лесной, которым она привыкла дышать. Дома она могла пробежать рысцой весь Мшистый лес, что к западу от поселения, и не сбить дыхание.

Лестница вывела на каменную площадку, и Кайл остановился перед мощной дверью со скруглённым верхом. Идрис обратила внимание на тяжёлые чугунные петли и полоски чёрного металла, которыми была обита дверь. Кайл опустил на пол мешок, и то, что было внутри, тревожно зазвенело. Он отряхнул руки и посмотрел на Идрис.

– Давай договоримся, лесная ведьма. Ты здесь не потому, что мы друзья или что-то ещё. Не потому, что я тебе доверяю. Просто я так захотел. Ты слышала местную байку о парнишке, которого я убил?

– Слышала, что ты поссорился с кем-то и выкинул его из окна. Но не очень-то в это верю.

– Напрасно. Мне ничего не стоит повторить этот трюк. Здесь полно башен. В некоторых даже нет стёкол в окнах. Если захочешь кому-то рассказать то, что ты здесь увидишь, то советую для начала вспомнить мои слова. Страшно? Можешь вернуться назад.

– Мне уже ничего не страшно, – ответила Идрис, но всё-таки незаметно поёжилась.

Кайл ещё немного посмотрел на неё, потом вытащил из кармана тяжёлый ключ, открыл дверь, снова забросил свой мешок на плечи и кивнул ей.

– Ну, тогда пошли.

Дверь вела в коридор. Идрис ожидала, что наверху башни будет ветрено и холодно, но, к её удивлению, на неё полыхнуло жаром. Она изумлённо посмотрела на Кайла, но тот невозмутимо шёл вперёд.

С каждым шагом становилось всё жарче. Идрис осмотрелась, ища глазами печные трубы или что-то ещё, чем можно было объяснить это тепло. Но стены были сложены из обычного серого камня, и в них не было ничего необычного. Внезапно ей стало страшно. Было в этом жаре что-то противоестественное, что-то жуткое, будто где-то впереди полыхал огонь, готовый выжечь всю жизнь из их тел. Должно быть, что-то похожее испытывали мотыльки, летящие прямо в костёр.

Кайл завернул налево и скрылся из глаз. Идрис остановилась, не доходя до поворота. Ей показалось, что там горит какой-то мощный факел: на полу танцевали красно-оранжевые блики, как от костра. Неужели там, впереди, был какой-то очаг? Или Библиотека горит? Перед глазами всплыл непрошеный образ горящей шхуны, и забытый ужас снова затмил её разум. Она не хотела, не хотела стоять здесь одна.

– Кайл? – позвала она.

– Иди сюда, – ответил он.

Идрис собрала всё своё мужество и осторожно заглянула за угол. В лицо ей полыхнуло жаром, таким сильным, что она зажмурилась. А когда Идрис открыла глаза, то невольно вскрикнула от страха и удивления.

В конце коридора размещалась огромная клетка с толстенными прутьями из какого-то жаропрочного металла. С боков не было стен – только решётки, и через них задувал ветер, который здесь, на высоте башни, был резким и злым, как хищная птица. Сначала Идрис показалось, что в клетке ярко горят три костра, разведённые прямо на каменном полу. Костры двигались и… издавали странные скрипучие звуки. От их движения жар полыхал ещё сильнее, больно обжигая глаза и кожу. Только присмотревшись, она поняла, что это не костры, а три огромные огненные птицы. Вместо перьев их тела обнимали непрестанно танцующие языки пламени, отчего силуэты птиц казались размытыми. Пол и задняя стенка клетки были частично покрыты чем-то, напоминающим толстые неровные наплывы льда.

Кайл стоял прямо перед клеткой и развязывал тесьму на мешке. Птицы смотрели на него сверкающими чёрными глазами и взволнованно вскрикивали. Одна из птиц клюнула другую, и они принялись шумно выяснять отношения. По клетке полетели искры и огненные всполохи, по форме напоминающие перья.

Одно из «перьев» пролетело между прутьями и упало недалеко от ног Идрис. Через миг огонь погас, и на полу осталась только щепотка серого пепла. Идрис во все глаза смотрела на странных существ, а Кайл, казалось, был абсолютно спокоен и ничуть не боялся огненных птиц.

– Кайл, кто это такие? – испуганно спросила Идрис. Здесь было жарко и страшно, как на пылающей палубе. Она вновь почувствовала себя растерянной и смертельно напуганной и еле сдерживалась, чтобы не броситься наутёк.

– Слышала про Священный Всполох? – Кайл наконец справился с тесёмкой и осторожно переложил мешок набок, расширяя его горловину.

– Огонь с пустошей? Конечно.

– Значит, теперь ты знаешь, каких красавцев можно «слепить» из его пламени. Не знаю, какие силы призвали старики, чтобы превратить огонь в птиц, но факт остаётся фактом. Сама понимаешь, что на воле таких пташек не встретишь. А теперь давай-ка покормим воробушков.

Он осторожно высыпал на пол содержимое мешка. С тихим дребезгом по камням пола раскатилось множество стеклянных бутылок и склянок, закупоренных пробками и воском. Внутри каждой бутылки плескались туманные магические сгустки, время от времени вспыхивая серебристым пламенем, а отблески огненных птиц окрашивали содержимое сосудов красным, будто внутри плескалась вязкая кровь.

Кайл усмехнулся, глядя на её испуганное лицо, поднял с пола три бутылки и, как следует размахнувшись, запустил их в клетку с птицами. Стекло с громким звоном разбилось, и птицы загалдели, жадно хватая изогнутыми клювами магические пары, высвободившиеся из сосудов. От жара птиц осколки стекла начали плавиться, и Идрис поняла, что за блестящие наросты покрывали пол клетки.

Кайл взял с пола ещё несколько бутылок и кивнул Идрис на мешок, подсказывая, чтобы она повторяла за ним. Идрис передёрнуло. Вот так брать и растрачивать магию на этих огненных существ? Не лучше ли забрать её себе? Она представила, что было бы, стань она сильнее и могущественнее. Она бы могла управлять намерениями и желаниями других людей. Она убедила бы торговцев взять её на корабль и сменить курс, поплыть прямо к Птичьим Землям. А может, могла бы наколдовать себе корабль с командой прямо из воздуха. Интересно, склянок, что были в мешке у Кайла, хватило бы для этого?

Звон и крики птиц заставили её вернуться к реальности. Кайл забрасывал в клетку всё больше и больше бутылок, и Идрис показалось, что огненное оперение птиц стало пышнее, а жар в помещении разгорелся ещё неистовее, опаляя кончики волос и ресниц.

Идрис вжалась спиной в стену, содрогаясь от ужаса. Кайл подошёл к ней и вложил в её руку бутылку. Птицы бесновались в клетке, стараясь захватить клювами как можно больше «угощения», их пронзительные крики неприятно резали по ушам. Идрис вопросительно посмотрела на Кайла, он махнул головой в сторону клетки и замахнулся, показывая, что ждёт от неё того же.

Идрис сделала несколько шагов по направлению к клетке и остановилась. Ей казалось, что от жара её кожа на лице вот-вот лопнет, а волосы загорятся. Она сжала пальцами горлышко бутылки и почувствовала, как по руке начинает подниматься дрожь. Чистая магия. Неукротимая, дикая стихия, о возвращении которой так мечтали древуны. Стихия, которая возродила демонов-альюдов и выгнала её из дома.

Идрис размахнулась и с силой запустила бутылкой в птиц. Стекло разлетелось, сверкнув россыпью плавящихся от жара брызг, и выпустило новое облако курчавого магического пара.

– Молодец! – крикнул Кайл и забросил в клетку оставшиеся три склянки. Идрис сильно разволновалась. В ушах у неё шумело, она часто дышала, а пальцы слегка тряслись.

Кайл отряхнул руки, вытер их о штаны, свернул опустевший мешок и зажал его под мышкой. Птицы продолжали метаться по клетке, наступая друг другу на ноги, хвосты и расправленные крылья. Последняя струйка серебристого тумана исчезла в клюве одной из птиц, и остальные две зашумели и набросились на неё. Птицы явно стали больше, чем были до «кормления».

– Вот и всё. Пойдём, – сказал Кайл и вытер пот со лба.

Идрис была рада уйти в более прохладный коридор, но никак не могла отвести взгляда от огненных птиц. Самое крупное существо внимательно посмотрело на неё блестящими обсидиановыми глазами, закричало и стало биться о прутья, требуя ещё бутылок с магией. Идрис вздрогнула и бросилась догонять Кайла.

Они закрыли за собой дверь, спустились на несколько пролётов ниже и завернули в боковой коридор. Идрис молчала, потрясённая. Кайл отвёл её на балюстраду наружной лестницы, и они остановились, облокотившись о перила. Так приятно было оказаться здесь после жуткой огненной тюрьмы! Сверху ещё доносились крики страшных птиц, но отсюда можно было подумать, что это ветер завывает под крышами башен.

– Ну, как тебе? – спросил Кайл.

– Зачем ты мне их показал? – вопросом на вопрос ответила Идрис.

– Девушки любят животных, – ухмыльнулся Кайл. – Подумал, что тебе понравятся эти птички.

Щёки Идрис зарделись, и на этот раз не от жаркого пламени огненных птиц.

– Так ты со мной заигрывал?

– Мечтай, – фыркнул он. – Просто решил, что тебе будет интересно. Знаешь, зачем старики растят этих птах?

– Зачем?

– А ты подумай. – Кайл посмотрел на свою руку, откусил заусенец на указательном пальце и сощурился, глядя на девушку. – Что делает Священный Всполох?

– Уничтожает магию, – ответила Идрис. – Но они же теперь собирают её! И… уничтожают, скармливая птицам? Но почему?

– Не совсем так, но ты мыслишь в правильном направлении. – Кайл занялся другими пальцами, ковыряя ногтями сухую кожу. Идрис поморщилась. – В бутылках была не «дикая» магия, которую собрали добровольцы, а уже, так сказать, «переработанная». Не знаю точно, что Дивидус с ней делал, он не посвящает меня в это. Но явно поработал какими-то заговорами. И эта изменённая магия кормит птиц. Да ты сама видела: они её жрут и растут. Две недели назад совсем мелкими были, а теперь скоро и клетка мала станет. Священный Всполох питается магией. И птицы, созданные из него, тоже. А теперь представь, что будет, если выпустить их размять крылья.

Перед глазами у Идрис снова пронеслась горящая шхуна, объятый пламенем порт и железнодорожная станция. Крылья птиц опалят крыши домов и деревья, они пролетят над городом стремительно, неся смерть и разрушения… Воистину, Магистрат вырастил мощное оружие.

– Наверняка они растят этих птичек не для того, чтобы воевать с людьми. Пастух не перебьёт своё стадо. А вот на волка можно и поохотиться.

Он чуть наклонил голову и хитро посмотрел на Идрис, словно ожидая её реакции. Она нахмурилась. Стадо? Волки? У него что, помутился разум? Вполне возможно, раз он не в первый раз ходит «кормить» птиц магией. Да ещё и эти слухи про то, что Кайл – неуравновешенный тип. Идрис стало страшно, и она на всякий случай отошла от перил, поближе к стене башни. Мало ли что ему стукнет в голову. Падать здесь высоко.

Но вдруг она всё поняла.

– Священный Всполох уничтожает магию. Значит, уничтожит и альюдов, если наслать птиц на замок.

– Умница, – ухмыльнулся Кайл. – По-моему, это гениально. Когда загорится замок, никто из простолюдинов не бросится звать пожарных. А Магистры избавятся от главных конкурентов и не запачкают свои белые ручки.

Идрис почувствовала, как её губы растягиваются в улыбке. Только что она сама помогла огненным птицам стать немного сильнее. Значит, приложила руку к свержению демонов, из-за которых она оказалась совсем одна, так далеко от дома.

В Птичьих Землях боготворили память об альюдах и с нетерпением ждали, когда сила вернётся в их края. Сильфа, её бабка, любила повторять, что благословение Первого Волшебника вернётся в Птичьи Земли, как только «хозяева» проснутся. Альюды проснулись, закатили никчёмный бал, больше похожий на обычную попойку, и что же? Заманили к ним чужих людей, и для Идрис это обернулось катастрофой.

Она никогда раньше всерьёз не задумывалась о том, что хочет отомстить Вольфзунду за всё, что с ней произошло. А сейчас вдруг поняла, что жаждет воздать ему со всей жестокостью за пережитый кошмар. Хочет, чтобы он тоже обезумел от ужаса, мечась среди пламени, задыхаясь от дыма, не понимая, в какую сторону бежать, где искать спасения. Она хотела, чтобы дорогие одежды Вольфзунда занялись, как пучок соломы, а белая кожа оплавилась, как воск. Если она никогда не сможет вернуться домой, так пусть и у него не останется ничего. Даже жизни.

– Можно, я теперь всегда буду ходить к птицам с тобой? – горячо прошептала Идрис и приблизилась к Кайлу, с надеждой заглядывая ему в лицо.

– Можно. – Он расплылся в полубезумной улыбке, и Идрис поняла, что не зря многие опасаются его.

* * *

В чашке плавали соцветия ромашки, горицвета, валерианы, кипрея и Первый Волшебник знает чего ещё. Алида крепко сжала ладонями тёплую чашку и глубоко вдохнула исходящий от снадобья ароматный пар.

– Может, добавить ещё чар-корень? – озабоченно спросила Симониса. – Если тебе по-прежнему неспокойно, просто скажи.

– Спасибо, не нужно. Мне уже лучше. А то засну прямо тут.

Чашка приятно грела руки, а успокаивающие травы сделали своё дело. Алида давно перестала трястись и всхлипывать. Глаза, правда, ещё пощипывало, но веки налились тяжестью и норовили опуститься.

В голове у неё была ватная пустота. Должно быть, Симониса добавила что-то ещё в снадобье, помимо знакомых Алиде трав. Ярость, страх и отчаяние отступили, словно дикие звери, которых разогнал вспыхнувший во тьме костёр. Вольфзунд отвёл её в беседку из белого камня, увитую душистой жимолостью. Элли, Лина и Анна принесли подушки, шерстяной плед и поднос со свежими пирогами, а Симониса сварила успокаивающее зелье, пока Перинера зорко следила за самочувствием гостьи.

– Как всегда, там происходит что-то интересное, а я сижу взаперти! – крикнул Мел, высунувшись из окна своей комнаты.

Алида выглянула из беседки и помахала ему рукой.

– Самое интересное не успело произойти. Твой отец поймал меня у края обрыва.

– Какая жалость! Такое зрелище пропустил! – притворно посетовал Мел и заломил руки.

Алида улыбнулась. Она была рада, что другу стало лучше.

День растворялся в сумерках, тихо догорал, как тлеющий уголёк в очаге. Откуда-то прибежал Мурмяуз: должно быть, девушки-служанки выпустили его из замка, когда ходили по поручениям. Кот трусил по дорожке, распушив хвост, и потерянно мяукал.

– Кис-кис, – позвала его Алида и, поставив чашку на столик, протянула руки навстречу коту. Мурмяуз увидел хозяйку и припустился к ней бегом. Из живой изгороди вылетело несколько испуганных птиц.

– Какое верное существо, – заметила Перинера. Она всё это время сидела с Алидой, не сводя с неё чутких тёмных глаз. – Давно он у тебя?

– Лет десять, – ответила Алида, почёсывая довольно урчащего кота за ушком.

– Солидно для простого кота. Он как-то изменился после того, как ты… начала общаться с нами?

Алида округлила глаза.

– Мурмяуз? Изменился? – Она издала нервный смешок. – Он-то ничего не закладывал! И не получал меток. Если бы он научился разговаривать по-человечески, я бы, наверное, сразу заметила.

– Между прочим, ничего смешного, – заметила Симониса. Она внимательно изучала молодые побеги жимолости, свешивающиеся в беседку. – Верный спутник почти всегда изменяется вместе с хозяином. Что, забыла свои сказки?

Она отщипнула несколько листочков с ветки, спрятала их в сумку и хитро улыбнулась. Перинере такая вольность по отношению к её саду вряд ли понравилась, но она ничего не сказала. Алида беспомощно смотрела то на Симонису, то на Перинеру.

Добрая волшебница Агадифа в сказке про замёрзшее солнце держала девятерых котов, и каждый из них умел делать что-то особенное: видеть невидимое, слышать истинные намерения, играть на гуслях… У ведьмы Везегды жила говорящая ворона, которая собирала сплетни в городе. Храбрый Сирхи-дровосек дружил с лесным барсуком. Но это всё сказки, выдумки давно живших людей. Алида поцеловала Мурмяуза в лоб и покосилась на альюдов. Вольфзунд явно шепнул им, чтобы они не отходили от Алиды, пока она не придёт в себя, а сам снова занялся какими-то, никому не известными, делами. Владыка нелюдей в замке на горе, травница-лисица – когда-то они тоже были просто героями с пожелтевших страниц. «И как я могу ещё чему-то не верить? – подумала Алида. – Я же давным-давно поняла, что в этом сошедшем с ума мире возможно всё».

– Ну что, малыш, заговоришь на древнесеверянском? – спросила она. Кот мурлыкнул и лизнул её в подбородок.

Алида улыбнулась и задумчиво посмотрела на громаду замка. Тёмная фигура спустилась по боковой лестнице и свернула в сад, в самую дикую его часть. Сонливость мигом исчезла, уступив решимости. Ей было необходимо поговорить с Вольфзундом с глазу на глаз, без свидетелей. Она чувствовала, что сумеет уговорить его сделать так, как она попросит.

– Спасибо вам за заботу, – сказала она Симонисе и Перинере и осторожно поставила Мурмяуза на пол беседки. – Простите меня, но я должна идти.

Симониса обеспокоенно посмотрела на неё.

– Допей хотя бы отвар. Ты ещё слаба, девочка. Дела подождут до завтрашнего дня, а сейчас тебе нужен отдых.

– Нет, – покачала головой Алида. – Некоторые вещи становится сложнее выполнить от того, что откладываешь их слишком долго. Мне правда пора. Извините.

Мурмяуз запрыгнул на колени Симонисе и ласково потёрся щекой о шею чаровницы. Она положила руку на спину коту и неохотно кивнула. Алида подобрала подол платья и бросилась по гравийной дорожке, догонять хозяина замка.

– Господин! – окликнула она. Исполинские деревья свесили свои узловатые ветви так низко, что высокий человек мог бы задеть их головой. На глянцевых листьях кое-где расселись светляки, мигая бледными огоньками в сгущающихся сумерках. – Вольфзунд, подождите меня!

Он обернулся, и по его лицу Алида догадалась, что он раздосадован её появлением.

– Рад, что ты здорова, – проговорил Вольфзунд. – Что ты хотела? Поблагодарить меня? Не стоит.

– Нет, – отрезала Алида, догоняя его. – Мне нужно с вами поговорить. Наедине.

– Что, неужели влюбилась в своего спасителя, как героиня сказки о принцессе из розового сада? – Альюд насмешливо скривил губы. – Увы, я женат.

– Кажется, в молодости вы были таким же невыносимым шутником, как и Мелдиан, – хмыкнула Алида. – Но нет. Не расстраивайтесь.

Вольфзунд издал низкий смешок.

– Что ж. Я как раз запланировал неспешный обход своих владений. Не составите ли мне компанию, милая леди?

Он подставил Алиде локоть, и она, немного поколебавшись, взяла его под руку. Они в молчании зашагали по дорожке, углубляясь в благоухающий свежестью сад. Алида никогда не заходила сюда, в эту часть замковых владений. Здесь было темнее из-за разросшихся деревьев и диких кустов, сверчки скрипуче стрекотали, невидимые в траве, в ветках угрюмо жужжали толстые жуки. Ей здесь нравилось больше, чем в парадной части сада с фонтанами и скульптурами.

– Я покажу тебе кое-что, – нарушил молчание Вольфзунд. – Идём. Тебе понравится.

Он прибавил шаг, свернул на узкую тропинку и повлёк Алиду в сторону тёмной горы, той самой, которая закрывала обзор из некоторых башен замка. Алида недоумевала. Что здесь может находиться? Первое дерево, трогательно выращенное Вольфзундом-мальчишкой? Или старое птичье гнездо, которое может ей понравиться?

Но скоро она различила странный блеск, пробивающийся между деревьями. Они подошли ближе, и Алида увидела, что прямо в горе выстроен грот, и стены его сверкают всеми оттенками лилового. К входу вела двойная лестница, разделяющаяся в разные стороны, как два притока одной реки. Вольфзунд шагнул на нижние ступени и остановился, выжидающе глядя на неё.

– Очень красиво, – вздохнула Алида, любуясь гротом.

– Чистый аметист, – сообщил Вольфзунд с гордостью. – Его соединили с горной породой при помощи чар, и теперь камень и гора – одно целое. Внутри тоже довольно интересно. Заглянем?

Алиде совсем не хотелось, чтобы он отвлекал её, решительность и так таяла с каждым мигом.

– Я собиралась попросить вас об одной услуге, – покачала головой Алида. Одной рукой она потеребила складку платья, чтобы справиться с волнением.

– Попросить? В самом деле? – Вольфзунд поднял брови в преувеличенном изумлении. – Что ж, маленькая смертная. Я готов выслушать твою просьбу.

Он присел на мраморный поручень лестницы и скрестил руки на груди, свысока поглядывая на Алиду.

Стены грота маняще поблёскивали за спиной Вольфзунда, но взгляд Алиды наткнулся на что-то, вмурованное в стену. Это что-то в сумеречном свете было очень похоже на человеческий череп. Алида дёрнулась и отвела глаза.

– Наша… Наша сделка… – Её дыхание вдруг сбилось, и вся уверенность исчезла, будто развеялась по ветру. Она потёрла пальцы, словно хотела согреть их. Вольфзунд с нескрываемой скукой наблюдал за её жалкими попытками собраться с мыслями.

– Наша сделка почти сорвалась из-за твоего легкомыслия, девочка, – процедил альюд. – И ты должна быть благодарна мне до гроба за то, что я раз за разом даю тебе новые шансы.

Он соскользнул с поручня, стряхнул со своей одежды видимые только ему пылинки и неторопливо зашагал к входу в грот. Алида растерянно открыла рот, не в силах подобрать нужные слова. Почему, ну почему он всегда делал так, что в итоге она чувствовала себя виноватой и неправой?

Вольфзунд небрежно взмахнул рукой, и дверь бесшумно отодвинулась в сторону, явив зияющий темнотой проход. Хозяин замка, не оборачиваясь, вошёл внутрь, и Алида обречённо зашагала за ним, покорно повинуясь тянущему ощущению в груди.

В гроте было темно, только тусклый вечерний свет сочился из четырёх высоких окон. Вольфзунд щёлкнул пальцами, и тут же сотни свечей замигали огнями в стенных нишах и причудливых канделябрах. Тёплые блики заплясали на резных аметистовых стенах и пыльных бутылках, расставленных в нишах. Таинственные и жутковатые тени залегли по углам.

– Зачем мы здесь? – решилась спросить Алида. В помещении, к её удивлению, было холоднее, чем снаружи, и она зябко поёжилась.

– Смотри внимательно. Ты всё увидишь, – загадочно ответил Вольфзунд и обвёл руками грот.

Свечи разгорелись ярче, и Алида смогла разглядеть, что здесь повсюду стоят человеческие скульптуры, теснятся вдоль стен, прячутся под столами, заставленными пыльными бутылями и склянками. Она потрясённо ахнула. Скульптуры были так же искусны и правдоподобны, как те, которые Алида видела в Зале Аутемов, только эти фигуры не сияли матовой восковой белизной, а были грязно-серыми, будто сделанными из пересохшей глины.

Алида медленно подошла ближе к одной из скульптур. Лиловые блики падали на напряжённое лицо неподвижной женщины, и с первого взгляда можно было подумать, что она живая, просто устало закрыла глаза. Алида протянула руку и дотронулась до лица скульптуры. По поверхности разбегалась сеть мелких трещин, и из-под пальцев осыпалось несколько чешуек, будто скульптура была готова рассыпаться в прах, ударь её посильнее.

Другие выглядели ещё хуже. У некоторых фигур не хватало пальцев, деталей застывшей одежды или даже целых частей тела. Алида заворожённо прошла вдоль всей этой чудовищной экспозиции, вглядываясь в испуганные, обречённые и тоскливые лица. У одной из скульптур, изображающей крупного широкоплечего мужчину, не хватало половины лица. Зрелище было настолько жуткое, что Алида поспешила отойти в сторону. Она вопросительно взглянула на Вольфзунда.

– Жалко выбрасывать. Всё-таки частицы их душ приносили мне пользу, – проговорил он.

– Это тоже Аутемы? Как в том зале? – догадалась Алида.

Вольфзунд почти с нежностью погладил одну из скульптур по застывшим волосам и сдул со своих пальцев гипсовую пыль. Алида незаметно шагнула ближе к выходу. Ей совсем не нравилось это место, а ещё больше не нравилось видеть, что Вольфзунд откровенно наслаждается, показывая ей свою страшную коллекцию погибших душ.

– В Зале я храню живые Аутемы – их владельцы служили мне верой и правдой, добросовестно выполняли все мои условия, а потом оставили частицы своего Естества в обмен на самое желанное. Их желания были куда более тщеславными и сложными, чем твоё. Ещё туда попадают Аутемы продажников, которые ещё не успели выполнить свои задания. Например, твой Аутем находится именно там. Я ценю их. Они – мои сокровища, моя сила, моя гордость. А здесь – Аутемы тех, кто разорвал сделку, так и не справившись с тем, что я от них ожидал.

Он многозначительно взглянул на Алиду, и она сглотнула комок, вставший поперёк горла. Вот, значит, что её ждёт? Или он намеренно пытается её запугать?

Алида метнула затравленный взгляд в сторону, моля о поддержке высшие силы. Свечи полыхнули чуть ярче: наверное, в окна задул вечерний ветер, всколыхнув пламя, и яркие отблески на стенах зашлись в дикой пляске. Свет упал на узоры, вырезанные в аметисте, на выложенные мелкими цветными камнями фигурки летучих мышей и драконов, и они затрепетали, как живые.

«Он силён, но ты тоже не так проста. Не давай себя напугать, добивайся своего», – шепнула магия в самом сердце.

Вольфзунд стоял близко, и Алида сделала ещё несколько шагов назад, пока не наткнулась спиной на противоположную стену. Бутылки в стенной нише зловеще зазвенели.

Магия возмущённо колыхнулась у неё в груди, обдавая знакомым холодом. Алида стиснула зубы и сжала кулаки, изо всех сил сопротивляясь её силе. Аметист подёрнулся багрянцем.

– Не подходите, – пискнула Алида. – Пожалуйста. Я… я могу на вас наброситься.

Вольфзунд остановился перед ней, в его глазах застыло недоумение. Алида вдруг подумала, что видеть его растерянность довольно приятно. Но ей не удалось насладиться зрелищем: в ту же минуту Вольфзунд запрокинул голову и рассмеялся.

– Ты? Набросишься на меня? И к чему это приведёт, девочка? Рассыплешься прахом, стоит мне только пожелать. Ты уверена, что твоя дорогая бабушка этого хочет?

– Не смейте, – прошипела Алида. Красная пелена на глазах расползалась, превращая аметистовые стены в гранатовые. – Не смейте говорить о ней! Первый Волшебник, да как можно быть таким? Вы отняли у меня всё, а теперь издеваетесь, смеётесь над моей беспомощностью! Если у вас есть хоть немного чести, если вы хоть немного уважаете всё то, что я делала для вас, то исполните мою просьбу! Что для вас это стоит? С вас не убудет, если крылья неясыти снова станут руками Стриксии Фитцевт! Да будьте вы хоть каплю человечнее!

Алида закрыла лицо руками и неровно вздохнула, стараясь успокоиться.

– Так, значит, – задумчиво протянул Вольфзунд, – ты точно намерена разорвать наше соглашение? Ты просишь от меня выполнения моего условия, не справившись со своим?

Алида оторвала ладони от лица и отвернулась. Взгляд наткнулся на Аутем юной девушки. Вольфзунд прав, всё так, только в её варианте развития событий это звучало не так изобличительно и бесстрастно.

– И тебя не пугают души этих несчастных, застывшие в вечном страдании? – Вольфзунд театрально махнул рукой на скульптуру безрукой женщины. – Ты не боишься присоединиться к ним, милая?

– Не боюсь. – Алида храбро вскинула голову, пряча за спину руки, чтобы Вольфзунд не увидел, как сильно они дрожат. – Я уже сделала для вас то, что ни один смертный до меня не делал. Я вернула вас к жизни, а вы платите мне угрозами?

– Можешь считать угрозы моей особенностью общения со смертными. Но знаешь, девочка, в чём-то ты права.

Он приблизился к ней вплотную, и Алиду окутал можжевеловый аромат. Она вжалась в стену и бросила полный отчаяния взгляд на дверь, прикидывая, можно ли отсюда убежать. Этот аметистовый грот казался ей настоящим склепом, ловушкой, плотно захлопнувшейся за её спиной. Алида метнула взгляд в сторону и в дальней стене различила вторую дверь, ведущую куда-то в толщу горы. Она удивилась, но голос Вольфзунда не дал ей как следует подумать о том, можно ли найти там укрытие.

– Выходит, ты не собираешься возвращать нашего оступившегося друга? Не пойдёшь за Ричмольдом?

– Нет, – выдавила Алида. – Он не нужен мне. Мне нужна бабушка. И дом.

– Не нужен? – Вольфзунд сощурил глаза. – Что ж, и такое бывает. Только я хочу, чтобы ты была в этом уверена. Поспешные решения, которые люди так любят принимать, могут очень усложнить мне жизнь. Поэтому будь добра, повтори это три раза.

Алида насупилась. Снова он хочет подловить её на чём-то! Но в этот раз у него не выйдет. Она точно решила.

– Скажи три раза: «Он мне не нужен». Медленно и разборчиво.

Вольфзунд улыбнулся ей почти дружески, будто желал подбодрить. Алида глубоко вздохнула и чётко произнесла:

– Он. Мне. Не. Нужен.

На последнем слове голос слегка дрогнул, но Вольфзунд одобрительно положил ладонь ей на плечо.

– Осталось только два раза. Самое сложное – начало – уже позади.

– Он. Мне. Не… – Алида заикнулась, но снова взяла себя в руки. – Не… – Отчего-то горло сдавило спазмом, и она не могла выдавить из себя ни звука.

– Ну же, – улыбнулся Вольфзунд. – Ты молодец. Ты была такой уверенной, такой твёрдой. Так скажи это снова, девочка.

– Не нужен, – пискнула Алида. Её решимость начинала рушиться, как плохо слепленные домики из тонких прутиков, которые она любила строить в детстве.

– Прекрасно. Остался всего один раз.

Алида судорожно вздохнула. Всего четыре коротких слова! Она тысячу раз повторяла их про себя, осталось произнести всего однажды. Она сможет. Сможет.

– Он, – начала она, не сводя глаз с лица Вольфзунда, как собака, ждущая похвалы хозяина. Альюд кивнул. – Мне… Он мне…

Неотвратимость этих слов душила её, Алида чувствовала себя предательницей, свернувшей с пути, когда стало тяжело двигаться дальше. Ей показалось, что, произнеся фразу до конца, она окончательно лишится чего-то очень ценного.

Она замолчала и беспомощно уставилась на Вольфзунда. Врать себе было сложно, но произносить ложь вслух, да ещё и таким образом – вовсе невыносимо. Алида шумно вздохнула и опустила взгляд.

– Вот видишь. – Вольфзунд осторожно взял её за подбородок и приподнял ей голову, чтобы заглянуть в лицо. – Я был прав. Как всегда. Я достаточно изучил людей, чтобы понимать, что к чему. Всего один разговор, милая. Просто попытайся. Найди его и поговори с глазу на глаз. И даже если из этого ничего не выйдет, клянусь, я выполню то, что давно должен был.

Глава 2, в которой Чернокнижник готовится принять силу

Было очень холодно, даже во сне, который урывками овладевал его разумом, отвлекая от тьмы. Сны приходили мрачные, чернокрылые, словно спетые страшной птицей с женской головой. Он видел таких, они кружили мимо окон в тот день, когда у стен замка Вольфзунда решалось столь многое.

Пахло спичками и ночными цветами. Ричмольд застонал, вырывая себя из зыбкой дрёмы. Ужасно хотелось пить, словно он провалялся здесь не один день.

– Раскрой свои очи усталые, молодец, – прозвенел колокольчиком девичий голос. – Возьмёшь меня за руку – станешь снова хозяином.

Он встрепенулся и ошалело уставился перед собой.

Прямо над ним стояла бледная девушка с длинными струящимися волосами и хитро улыбалась. Она была абсолютно нагой, и Ричмольд, закашлявшись, спрятал лицо в ладонях. Его уши и щёки запылали так, словно он сунул голову в печь.

– Ну вот, а раньше танцевал со мной и моими сёстрами, – разочарованно протянула моур. – Что ты здесь делаешь? Почему сидишь один под деревом?

Ричмольд дёрнулся, чтобы подняться и уйти, но у него ничего не получилось. Ноги его не слушались, а кресла поблизости не было. Он выругался.

– Говорю же, – надула губки девушка. – Возьми меня за руку. Станешь снова хозяином.

Рич недоверчиво посмотрел на неё, стараясь не пялиться на голое тело. Моур действительно протягивала ему руку, такую тонкую и бледную, будто сделанную изо льда. Её волосы казались застывшими водами ручьёв, а глаза сверкали, как тающие снежинки.

– Меня зовут Иви, – представилась она.

Ричмольд неуверенно протянул руку, и ледяные тонкие пальцы сомкнулись вокруг его ладони. С силой, неожиданной для такого изящного существа, Иви дёрнула его на себя. Он охнул, подаваясь вперёд, а в следующее мгновение уже стоял рядом с ней. По рукам юноши и моура пробежали серебристые язычки и замерли, впитавшись в кожу. Голова закружилась, приятная ночная прохлада омыла лицо, и он почувствовал, что улыбается.

– Маридос, – представился он.

– Прошлый тоже был Маридос! Так неинтересно, – сморщила белый носик Иви. – Но на первое время пойдёт. Потом что-нибудь придумаешь.

Она внимательно изучила его лицо своими цепкими глазами-льдинками и пожала плечами.

– Не красавчик. Жаль. Ну, ничего, привыкнем и к такому. – Она одарила Чернокнижника очаровательной улыбкой и крутанулась на месте. Светлые волосы взметнулись блестящей волной, открывая его взору её стройное тело. – Пойдём к нам, мы заждались.

Иви потянула его через лес, так легко переступая по болотным кочкам, словно её ноги вовсе не касались земли, а парили в воздухе. Он не запоминал дорогу. Неважно, сколько погибших деревьев они обогнули, через сколько топких луж перебрались и с какой стороны им улыбалась луна. Мёртвый Лес обнимал их костяными руками, и они сами были лесом.

Время текло незаметно, и Чернокнижник не мог бы ответить, бегут они третьи сутки или пустились в путь только минуту назад. В этом месте он не чувствовал ни времени, ни расстояния, словно Мёртвый Лес был колесом, постоянно вращающимся по кругу, увлекающим в колдовской танец любого, кто ступит на его землю. Ему было легко – так легко, как никогда не было в прошлой жизни, и он то и дело ловил себя на том, что запрокидывает голову и смеётся в черноту ночи.

Иви тоже смеялась, и смех её был похож на звонкий хруст ломающегося льда. Краем глаза юноша замечал, как из-под земли вырываются серебряные огоньки и, пританцовывая, пускаются за ними вслед.

Внезапно моур остановилась и повернулась лицом к Чернокнижнику, не выпуская его руку из своей. От бега её дыхание участилось, вырывалось изо рта морозными облачками. Она отвела с лица длинные белые волосы и взглянула ему в глаза, хитро прищурившись.

– Будешь всем нам братом, а мне – ещё и мужем.

Она быстро обвила его шею холодными гладкими руками и стремительно поцеловала в губы – будто боялась, что другие моуры могут их заметить.

От неё исходила такая манящая магическая сила, что Чернокнижник не удержался и прижал моура к себе, продлевая поцелуй. Голову заполнил сладостный туман – такой плотный, что мир покачнулся.

– Буду, – ответил он, с трудом возвращаясь к действительности.

Иви хихикнула и снова припустилась бегом, таща его за собой.

Из-за деревьев и голых кустов им навстречу выскакивали другие серебристые девушки и, хохоча, бежали рядом, игриво встряхивая длинными струящимися волосами, похожими на чистые горные водопады. Воздух зазвенел от их беззаботных голосов, зарябил от блестящих тел, сверкающих во мраке, как гладкие бока серебристых рыб в реке.

Чернокнижник смеялся вместе с ними. Он чувствовал себя так, будто вот-вот взлетит. Дикое, необузданное счастье распирало его грудь, и ему хотелось закричать во всё горло, чтобы всё живое вокруг знало, как ему хорошо.

– А хозяин-то весёлый, – подмигнула Иви другая девушка.

Толпа моуров обступила их плотным кольцом, девушки выстроились в хоровод и бросились танцевать, увлекая юношу за собой. Их волосы и кожу серебрила луна, их гладкие плечи и ключицы мерцали, будто звёзды подарили им свой манящий свет, и Чернокнижник с замиранием сердца признал, что никогда не видел существ настолько же прекрасных, как моуры. Они плясали не жалея ног, и почва под их стопами выравнивалась, как по волшебству: лужи тёмной жижи высыхали, кочки разглаживались, а там, где ступали ноги болотных существ, на земле зажигались бледно-жемчужные огоньки, похожие на застывшие капли лунного света.

Круг ширился, к хороводу присоединялись всё новые моуры, появляясь из ниоткуда, будто сотканные из воздуха. Уже сотни девушек, похожих друг на друга, как родные сёстры, плясали вокруг Чернокнижника, и серебристые всполохи тёмной магии обнимали их со всех сторон, наполняли грудь возбуждённой дрожью, напитывали тела будоражащей силой. Звуки голосов сливались в странную песнь, в ликующий вой большой и дружной стаи, и он взлетал высоко к ежевично-чёрному небу, заставляя мёртвые деревья трястись от жути.

Сердце выпрыгивало из груди от восторга. Прикосновения тонких пальцев, гладкой кожи и мягких волос моуров кружили голову, как крепкое вино. Сотни счастливых девичьих лиц мелькали перед ним, и он уже не мог отличить Иви от её сестёр.

Ветер завыл надрывно, загудел, застонал, яростно набрасываясь на мёртвые деревья и заставляя их жалобно, по-стариковски скрипеть. Послышался звон колокольцев: сперва невнятный и робкий, он набирал силу, наливался голосом, и скоро весь воздух над Мёртвым Лесом наполнился хрустальными переливами. Чернокнижник не мог понять, откуда доносится этот звук. Казалось, будто звенела сама земля, сам ветер, сами деревья и сами озёрца болотистой воды. Он завертел головой, ища глазами источник звука, но тут одна из моуров дёрнула его за руку и, смеясь, указала тонким пальцем наверх.

Юноша задрал голову и замер. Сразу несколько плясуний столкнулись с ним и захихикали, а потом тоже подняли лица и приветственно заголосили.

Со всех сторон по древесным стволам и обломанным веткам к ним приближались странные существа. Внешне они напоминали людей, но узкие вытянутые носы и редкие светло-коричневые перья, торчащие из костлявых локтей и плеч, делали их похожими на сов-сипух. Существа передвигались по деревьям так стремительно и свободно, словно никогда не спускались на землю и не пробовали стоять на ногах. В их выверенных, молниеносных движениях было что-то жуткое и противоестественное.

Чернокнижник раскрыл рот, заворожённо наблюдая за древесными людьми. В отличие от моуров, среди них были и мужчины. Глаза созданий сверкали медными огнями, в длинные, медовых оттенков волосы были вплетены круглые колокольчики, напоминающие кракелы на городских зданиях. Ветер, играя их космами, звенел колокольчиками, наполняя воздух хрустальной музыкой.

– Стригои пожаловали, – шепнула ему на ухо Иви. – Им ты тоже помог вернуться.

Стригои замерли в голых кронах, ухватившись за ветки тощими пальцами с длинными заострёнными ногтями. Их глаза, не мигая, уставились на Чернокнижника. Они все молчали, будто ждали от него каких-то действий. Звон колокольчиков утих, лишь изредка ветер тревожил волосы стригоев, и тогда тоненькое побрякивание нарушало тишину.

Чернокнижник нервно сглотнул. Под взглядами стригоев ему стало не по себе. Моуры тоже притихли. Одна из женщин-стригоев, с длинными спутанными седыми волосами и ожерельем из костей на шее, спрыгнула на землю и неживым, похожим на скрип старого дерева голосом проскрежетала:

– Мой народ приветствует нового пастыря Мёртвых Земель.

Спустя мгновение остальные стригои начали выкрикивать приветствия. У них были странные, будто одеревенелые голоса, мало похожие на человеческие. Некоторые решили спуститься вниз и теперь стояли, сгорбившись, держась за стволы деревьев, будто боялись, что новый порыв ветра подхватит их тщедушные тела. На стригоях не было одежды, так же как на моурах, но они явно питали слабость к украшениям. Помимо колокольчиков в волосах, на многих были каменные и костяные бусы, ожерелья из перьев и веток, пояса и браслеты, сплетённые из болотных трав и крысиных хвостов. Женщины, мужчины, немощные старики – все они были болезненно-худыми, а запавшие глаза блестели, словно в лихорадке.

Иви ощутимо ткнула Чернокнижника под рёбра, и он понял, что должен что-то ответить жуткой старухе. Он почтительно склонил голову перед стригоем, размышляя, насколько низким должен быть его поклон. Старуха зашмыгала узкими ноздрями, принюхиваясь, и ощерила коричневые зубы.

– Так он всего-навсего Серый! Совсем малец. Ты, смотрю, уже задружился с моурками, но наш народ не такой легковерный. Присягнём тебе, мальчик, когда истинно Чёрным станешь. А что делать для того, ты знаешь.

Ветер колыхнул седые космы старухи, и колокольчики в её волосах тихо брякнули, будто соглашаясь с ней. По спине Чернокнижника пробежал мерзкий холод, поднимая дыбом волосы на затылке. Он разозлился на себя, на свою слабость, сразу отозвавшуюся зловещим покалыванием в ногах. Собрав всю свою ненависть к своей былой беспомощности, он сплёл её в тугой комок и вытолкнул наружу кривой полубезумной ухмылкой.

– Не беспокойтесь, стригоева госпожа. Первый Волшебник привёл меня сюда, так кто же я такой, чтобы не исполнить его волю? Остался последний шаг, и я сделаю его с радостью. Моя сила станет вашей, а ваша – моей.

Стригои переглянулись, безмолвно спрашивая что-то друг у друга. Старуха задумалась, зажевав свою серую обветренную губу, а потом медленно и почтительно кивнула. Чернокнижник выдохнул с облегчением, стараясь внешне ничем не выдать напряжения.

– Вот тогда и поговорим по душам. Если в тебе, конечно, останется душа. А пока не тревожь мой народ, не зови по пустякам, и Земли эти напрасно не сотрясай.

Старуха погрозила ему скрюченным пальцем, словно расшалившемуся ребёнку, и неуклюже развернулась. Остальные стригои уже вскарабкались обратно на деревья и протягивали руки своей предводительнице, чтобы помочь ей забраться наверх. Старуха отвергла помощь соплеменников и ловко, как огромная костлявая птица, метнулась на ветки ближайшего дерева.

Стригои развернулись и побрели прочь, с лёгкостью перебираясь с дерева на дерево. Крохотные сверкающие снежинки закружили в воздухе, покалывая кожу и покрывая одежду блестящей пыльцой. На тёмной ткани плаща они сплетались в рисунки созвездий: Большого Змея, Охотника, Серебряной Рыбы. Чернокнижник и сам не заметил, что уже не смотрит в спины уходящим стригоям, а заворожённо разглядывает снежинки на собственном рукаве. В тусклом свете они мерцали, как настоящие звёзды, усеявшие небосвод, а потом начали таять, растекаясь слезливыми каплями. Он покачнулся на ослабевших ногах и вздрогнул, когда Иви схватила его за локоть.

– Устал плясать, Маридос? – смешливо шепнула она ему на ухо. – До рассвета ещё далеко. Успеем вытоптать ещё с десяток кругов. А если встретим болотников… – Она красноречиво взмахнула кистью, и на её ладони зажёгся сиреневый огонёк.

Чернокнижник несколько раз рассеянно моргнул. При упоминании о болотниках ему вспомнился тот день, когда они с Алидой пешкомдобирались из замка в город, и его колени снова едва не подогнулись. Иви обворожительно улыбнулась ему, остальные моуры тоже заулыбались и начали нетерпеливо приплясывать на месте в ожидании нового витка веселья.

Он встряхнул головой, натянуто улыбнулся и позволил серебряным девушкам снова увлечь себя в исступлённую круговерть дикого танца.

* * *

Он проснулся на рассвете. Всё кругом молчало, болота сковало хрупкой морозной коркой. Робкое солнце едва пробивалось сквозь молочный туман, серебря голые стволы деревьев. Моуров и след простыл, зато там, где они бесновались ночью, теперь красовались хороводы странных бледных грибов, светящихся бледно-лиловым сиянием.

Голова кружилась, будто накануне он перебрал ежевичного вина. На секунду в нём вспыхнул страх: а вдруг он снова стал ничтожным калекой? Но нет. Ноги хоть и затекли от сна в неудобной позе, но всё-таки без труда повиновались. Чернокнижник тяжело поднялся, стряхнул с одежды приставший мох и травинки и с наслаждением втянул стылый воздух.

Морозное утро занималось на востоке. Выпущенная из книги тёмная магия что-то сделала с этим краем, прогнав лето и навсегда сковав окрестности холодом.

Старуха-стригой сказала, что они будут ему служить, как только он станет достаточно силён. Все хотят, чтобы он стал настоящим Чёрным, но какая выгода от этого ему самому? Что смогут делать моуры и стригои, служа ему? Наверняка рыжебородый колдун знает ответ. Но как найти колдуна? Чернокнижник прислушался к сонной тишине, но уловил только далёкий крик выпи. Он закрыл глаза и позволил тьме опутать сознание вязкой паутиной, вслушиваясь в надрывное биение своего сердца. Где-то там он должен ждать его. Где-то там всегда звучит его голос.

Он нащупал колдуна через четверть минуты. Тот был занят разговором с кем-то. Чернокнижник удивился: кто, помимо него самого, достоин внимания наставника? Неужели в Мёртвый Лес пожаловали гости? Он втянул носом воздух, улавливая дух колдовства, тянувшийся из глубины болот, и решительно зашагал дальше на север.

Он шёл быстро, почти бежал, едва касаясь ногами земли, и это было так восхитительно, что сердце замирало от сладкого ощущения свободы. Он был будто опьянён своими возможностями, и серебряная магия бурлила в жилах, подогретая ночным шабашем с моурами.

Он забрёл в тёмную чащу, земля здесь была суше, чем в остальных частях Мёртвого Леса, и не чавкала под ногами от близости болот, а помимо скелетов погибших деревьев здесь росли могучие ели с совсем чёрной хвоей. Где-то впереди он уловил голоса. Разговаривали двое. Чернокнижник двинулся дальше, раздвигая чёрные еловые лапы.

Он узнал голос горбатого колдуна – густой и низкий, как раскат грома. Второй голос – молодой и энергичный – тоже показался ему смутно знакомым, но юноша пока не мог припомнить, где его слышал и как звали его обладателя.

Впереди он различил две фигуры: тёмную сгорбленную, принадлежащую колдуну, и другую, облачённую в изумрудный камзол. Он узнал молодого альюда, который гостил у Вольфзунда перед тем, как хозяин замка отправил их с Алидой на новое задание. Кажется, его звали Ленард.

– Поверить не могу, Эллекен… Не лучший образ для сильнейшего из Владык, не находишь?

Эллекен. При звуках этого имени что-то шевельнулось у Чернокнижника в груди. Словно вся та серебристая субстанция, которую он впитал, взбурлила разом, сплетаясь в плотный комок. Эллекен. Он никогда не слышал раньше этого имени, но сила внутри него считала иначе. Она потянулась вперёд, как верное животное тянется к хозяину, который вернулся из долгого путешествия.

Чернокнижник сделал несколько бесшумных шагов вперёд и спрятался за толстым еловым стволом, оставаясь скрытым от глаз Эллекена и Ленарда. Ему показалось, что они не захотели бы, чтобы их перебивали, и также не будут рады, если узнают, что он подслушивает.

Ленард оценивающе оглядел Эллекена с головы до ног и, прищурившись, спросил:

– У твоего тела рыжие волосы и голубые глаза. Уж не два ли сердца бьются под этими рёбрами? Как у древних стригоевых вождей, рыжих и голубоглазых.

– Ты так уверен, что вообще хоть что-то бьётся? – ухмыльнулся Эллекен. – Может быть, и два. А может, ни одного. – Он широко развёл руки в стороны, показывая Ленарду своё тело, и ухмыльнулся ещё шире. – Бывший владелец этой оболочки подарил её мне. Преподнёс, как жареного кролика на блюде. Ему определённо не стоило настолько увлекаться колдовством, если он хотел прожить спокойную человеческую жизнь. Но тщеславие и жажда могущества сгубили его, бедняжку, зато мне подарили возможность вернуть то, чего меня лишили.

– Тело смертного человека… Но разве это возможно? Ты был повержен! Я сам видел, как ты рассыпался в прах! Ещё и этот Сон длиной в столетия. Несомненно, ты всегда был сильнейшим из нас, но… Как тебе это удалось?

– Тебе, малыш, придётся пожить ещё пару тысяч лет, прежде чем ты наберёшь достаточно сил. – Эллекен был явно доволен тем, что Ленард ошеломлён. – Ты прав, Вольфзунд уничтожил моё прежнее тело, но моя сила, освобождённая от оболочки, затаилась здесь, в Мёртвом Лесу. И пока вы все сладко спали из-за происшествия, которое по наивности допустил мой сын, я всего-навсего дремал, лелеял крохи силы, готовый в любой момент воспользоваться ими. Магия была заперта, это так. Зато я отправился в Небытие задолго до того, как волшебство заключили в книгу, и унёс с собой крупицы своей мощи. За девятнадцать лет до истечения срока Договора я наконец-то сумел заполучить новое тело. Это был уже не очень молодой, но амбициозный мужчина. Рыжий, с растущим горбом на спине. Он служил королю – молодой Гиорт очень хотел иметь при дворе своего колдуна. Настоящим колдуном тот мужчина, конечно, не был. Но так отчаянно желал оправдать надежды своего господина, что выпросил у него месяц свободы и прибыл сюда. Он верил, что северные Земли хранят колдовские секреты, и надеялся обрести здесь настоящие магические силы. В какой-то степени ему это удалось. Только он перестал быть собой, отдав своё уродливое слабое тело мне.

И уже не колдун-самоучка, а великий Эллекен вернулся во дворец. Признаю, поначалу мне было трудно овладеть искусством управления этим бренным телом. Все вокруг списывали неуклюжесть колдуна на опьянившую его силу. Тогда магия ещё была заточена на страницах проклятой книги, но я чувствовал, что скоро время придёт. Я слышал, как стучит сердце нашей родной стихии, как тихо содрогаются Земли, дрожа от нетерпения. Мне оставалось подождать совсем немного.

И я не терял времени зря. Я давно понял, что из Вольфзунда никудышный наследник. Старший сын никогда не разделял моих взглядов. Он вырос слишком вальяжным, человеколюбивым, не стремящимся ни к чему, кроме собственного удобства. Его не волнуют судьбы нашего народа. Он не желает могущества альюдам, только возится со своими смертными игрушками. А мне нужен был наследник, способный разделить мою власть, желающий того же, что я сам. И он был нужен мне как можно скорее.

Конечно, смертная женщина – не лучшая партия для такого, как я. Но я выяснил, что в роду королевы Жиевы были древуны и ведьмы Южных Островов. «Вполне неплохо», – решил я. Ну, а соблазнить её не составило для меня труда.

– Так это из-за тебя король сошёл с ума? Из-за тебя повесили королеву? Но… Горбуна тоже казнили! Я знаю эту историю! И ребёнка убили, так что твой план, увы, провалился.

– Тут ты не прав. Точнее, прав лишь наполовину. Горбуна действительно казнили, и тело его давно сгнило в земле, источенное червями. Я цеплялся за него, пытался вновь заставить человеческое сердце биться – но, увы, жизнь не слишком-то охотно цепляется за их хрупкие тела. Я остался один на убогом деревенском кладбище. Без сил, без тела. Снова.

– На королевском кладбище в Авенуме? – недоверчиво спросил Ленард.

– Конечно, нет! Люди часто хоронят своих мертвецов там, где они родились и прожили большую часть жизни. Тем более король приказал отвезти тело колдуна дальше от столицы. Колдуна похоронили в болотистом лесу, рядом с его старым домом, где он начинал постигать магическую стихию. На его могиле возвели столб, как и положено. Но ночью пришли крестьяне и разнесли его в щепы. Дикари с топорами и факелами, они ревели, как раненые вепри, когда от столба остался лишь жалкий обрубок. Мне, лишившемуся тела, пришлось занять бывший дом колдуна и ждать, пока не придёт время. К счастью, на это не потребовались столетия. Вольфзунд, сам того не желая, сделал мне подарок: нашёл нового юнца, подходящего для должности Чернокнижника, и подтолкнул его в мою сторону. Я довольно быстро нашёл ключ к его новой сущности, той, что бродила вечерами, охотясь на тёмную стихию. А что было дальше, ты и сам знаешь.

Мальчик послушал меня и выпустил на волю всё, что так тщательно собирал для Вольфзунда. И это стало лучшим подарком за долгое время. Я пил выплеснувшуюся тьму, как самое сладкое вино, и она питала меня своей силой. Правда, этих сил хватило только на то, чтобы воссоздать облик последнего тела, давшего мне убежище. Конечно, я не получаю удовольствия от того, что у меня на спине горб. И эта борода… никогда не любил рыжих. Но тело королевского колдуна – наиболее подходящее для меня сейчас. Лишь жалкие крохи, тусклые искры волшебства я хранил в своём бесплотном духе. А тот человек оказался первым за долгое время, кто добровольно потянулся к колдовству, кто раскрыл своё сердце навстречу забытой, томящейся взаперти стихии. Мы с ним потянулись навстречу друг другу, мы были самыми одинокими существами во всём мире, жаждущими встречи. И даже смерть не смогла загасить эту искру.

Эллекен самодовольно повёл плечами и продолжил:

– Я найду себе новое тело, как только мой Чернокнижник добудет мне достаточно магической пищи. То, что сделал со мной Вольфзунд, не прошло бесследно. Я не могу быстро перемещаться, мне не хватает сил на долгие переходы, я не могу бродить по миру и впитывать магию сам. Но теперь у меня есть помощник. Мой наследник, которого я так ждал. За взрослением которого наблюдал издалека, ожидая, когда магия вернётся и поможет ему услышать мой зов.

– Мальчик погиб! Это уж точно! Гиорт приказал убить бастарда Жиевы! Ты что, успел завести запасного? – Ленард, казалось, не слишком охотно верил россказням горбуна.

– Так уж и погиб? Нет, Ленард. Мой младший сын не погиб. Его отнесли в лес, это правда. Но Первый Волшебник позаботился о нём и послал ему женщину, которая и нашла его посреди чащи. Потом мальчика перекупил астроном-недоучка. Мне было на руку, что мой сын стал учеником астронома. Звёзды, знаешь ли, гораздо больше располагают к магии, чем всё остальное, доступное людям для изучения. Затем Первый Волшебник помог мне снова, отправив моего младшего сына в гости к старшему. Вольфзунд сделал его ещё более восприимчивым к чарам. А потом и вовсе назначил Чернокнижником.

Чернокнижник судорожно сглотнул и тяжело прислонился спиной к еловому стволу. То, что он услышал, казалось невероятным. У него закружилась голова, и он ухватился за нижнюю ветку, чтобы не упасть. Перед глазами заплясали искры, к горлу подкатил липкий ком. Он – сын этого полумёртвого колдуна? Сын альюда Эллекена? Сын королевы? Брат… Брат Вольфзунда?! Нет, нет, такого просто не может быть. Колдун жил так долго, что его разум помутился. А может, давно умерщвлённое тело, поддерживаемое лишь толикой волшебства, уже пришло в негодность, отравляя его разум.

Ветка, за которую он держался, с громким хрустом обломилась, и юноша, потеряв равновесие, неуклюже вывалился на землю между деревьев. Эллекен и Ленард тут же замолчали и повернулись в его сторону. Чернокнижник едва не сгорел от стыда.

– Вот и ты, сынок, – заметил Эллекен.

Чернокнижник поднялся и угрюмо посмотрел на них. Ленард встретился с ним взглядом и растерянно моргнул. Должно быть, ему тоже было непросто принять то, что долговязый тщедушный паренёк – наследник величайшего правителя альюдов.

– Воспитанные молодые люди докладывают о своём прибытии старшим, – произнёс Эллекен. – Ничего, я ещё успею воспитать тебя. Иди к нам, мальчик, раз уж ты успел что-то услышать.

Он так властно посмотрел на Чернокнижника, что тому ничего не оставалось, как повиноваться. На слабых ногах он вышел из своего укрытия и встал перед двумя альюдами. Рядом с ними он снова чувствовал себя робким и застенчивым и прилагал все силы, чтобы не выпустить на волю того жалкого слабака, которого он запер внутри себя.

– Полагаю, ты встречался с Ленардом раньше? – спросил Эллекен.

Юноша кивнул.

– Удивительно, – пробормотал Ленард. – Это всё чёрная магия? Она сделала с ним это?

Эллекен с гордым видом кивнул и отступил в сторону, чтобы Ленард мог лучше рассмотреть Чернокнижника. Юнош ответил ему тяжёлым взглядом исподлобья.

– Я был прав. Вольфзунд – полнейший глупец, раз отказывается использовать эту силу.

– Не такой уж он и глупец, – возразил Эллекен. – Просто он не переоценивает себя. Даже если бы он мог, у него не хватило бы сил использовать её во благо себе. Сил, мужества и изобретательности. Он боится, что тёмная магия доберётся до людей и сделает их одержимыми. Боится, что Магистрат научится использовать её быстрее, чем он. Боится, поэтому сражается с ней. Но Вольфзунд не может сам иметь прямых дел с тьмой, ты знаешь это. Однако мне эта стихия знакома так же хорошо, как птице знакомо небо, а моуру – болотная топь. Если ты, Ленард, пришёл, чтобы помогать мне, я рад, что из двух правителей ты выбрал сильнейшего. Скоро многие поймут, что Вольфзунд не прав. Ты ведь раскроешь им глаза, Ленард?

Молодой альюд как-то растерянно посмотрел на горбуна, потом перевёл взгляд на Чернокнижника, и на его лице снова отразилось изумление. Было видно, что ему нелегко дать обещание служить новому предводителю, хоть он и пришёл сюда для того, чтобы увидеться с Эллекеном.

– Подойди ко мне.

Голос Эллекена звучал так убедительно, что Чернокнижник сам невольно сделал шаг вперёд, хотя и прекрасно понимал, что его просьба относилась к Ленарду.

Ленард, как заколдованный, подошёл к Эллекену. Горбун щёлкнул пальцами, и на его ладонях заплясали серебристые огоньки, так хорошо знакомые Чернокнижнику. Эллекен протянул одну руку Ленарду, и тот медленно, словно не совсем понимая, что делает, вытянул свою руку навстречу. Кончики его пальцев погрузились в магический огонёк, а потом и вся серебристая субстанция будто впиталась в руку Ленарда. Он вздрогнул, рассеянно заморгал, а потом осклабился в полубезумной улыбке.

– Я чувствую её внутри себя.

Эллекен удовлетворённо улыбнулся и произнёс:

– Теперь ты убедился, какой силы лишён Вольфзунд. В этих местах её много – целые сокровищницы силы. Надо только уметь отделять и приручать её. Я умею. И ты научишься, если захочешь. Мой сын тебе поможет. – Он повернулся к Чернокнижнику, по-прежнему держа серебристый огонёк на второй ладони. – Ведь правда? Маридос, не так ли? Это имя ты выбрал себе?

Он нервно кивнул, чувствуя, будто на затылок кто-то давит, заставляя его голову склоняться. Колдовской сгусток заманчиво мерцал в руках Эллекена, перетягивая взгляд на себя. Чернокнижнику нестерпимо захотелось коснуться его, поднести к губам, выпить без остатка, впитать в себя, принять его сущность. Кровь побежала по жилам быстрее, а где-то глубоко в груди тоскливо завыл ничтожный человек, которого он так старался забыть.

– Это твоё, бери, – почти ласково сказал Эллекен. Его седеющая рыжая борода, освещённая серебром, казалась выкованной из какого-то драгоценного металла, а голубые глаза сверкали, как отблески на тёмных болотных водах. – Возьми её до капли. Посмотри, кем ты станешь, сынок.

Чернокнижник жадно потянулся к манящему огоньку, стараясь не обращать внимания на крики смертного в своей голове. Его пальцы коснулись вожделенного пламени, и тут же по всему телу пробежала крупная дрожь. Магия впиталась в кожу, забурлила в крови, ударила в голову. Если раньше он просто чувствовал, что изменился, стал сильнее и властнее, то сейчас понял, что наконец-то бесповоротно стал другим. Он посмотрел на свои руки: кончики пальцев стали чёрными, как уголь, кисти – пепельно-серыми, и только бледные предплечья сохранили привычный цвет.

Он поднял взгляд на Эллекена и увидел на лице горбуна одобрительную улыбку.

– Теперь ты готов к новому воплощению, Маридос. Только представь, какая сила ждёт тебя. Чернокнижники прошлого не просто следили за магическими источниками, укрощая их тёмную мощь. Они повелевали созданиями тьмы, укрощали их и вместе с Волхвами, пастырями других волшебных созданий, обеспечивали мирное сосуществование смертных, альюдов и остальных существ. Ты будешь повелевать всей нежитью, а они будут с радостью выполнять все твои желания, как ручные псы. Вместе мы станем править всем сущим. Разве это не прекрасно?

– Я тоже! Тоже хочу быть с вами! – горячо заявил Ленард. – Я буду вам полезен! Я расскажу всем альюдам, как ничтожен Вольфзунд по сравнению с тобой, Эллекен!

Он едва не захлебнулся своим восторгом, и Чернокнижник бросил на него презрительный взгляд.

– Приятно слышать, что ты принял твёрдое решение, – сказал Эллекен. – А что же ты, Маридос? Почему молчишь? Скажи, ты готов к обряду?

Если сейчас он – Серый, то какое же бескрайнее могущество откроется ему, когда он станет истинно Чёрным? Восторг и пламенная жажда величия зажглись в его сердце.

– Ты во мне ещё сомневаешься? – ухмыльнулся Чернокнижник. – Конечно, я готов.

Голос человека в его голове наконец-то замолк, будто погребённый под снежной лавиной.

* * *

Крылья ловили ветер, внизу простирались тёмные хвойные леса с зеркалами озёрец и болот. С каждой минутой становилось холоднее, и изредка в воздухе начали попадаться мелкие снежинки, похожие на манную крупу. Кемара зорко просматривала сорочьими глазами местность: не шевельнётся ли где знакомая человеческая фигура? Не вспыхнет ли серебряный огонёк?

Хозяин послал её в путь, чтобы она разузнала вещи, закрытые для него самого. В голове Кемары не укладывалось: неужели было на свете что-то, неподвластное Окэлло? Что за лихо должно было осесть в северных болотах, чтобы сделать эти Земли недоступными для взора Вольфзунда?

Он не мог дотянуться туда взором или переместиться в Мёртвые Земли – что-то на севере противилось этому. Зато у сороки – обычной птицы – должно получиться. Ничего сложного тут не было, нужно просто слетать и посмотреть, что там происходит, чем занят Чернокнижник и не натворил ли он непоправимого.

Ей было странно думать о том, что Рич, всегда такой робкий и тихий, стал вдруг могущественным магом, которого остерегается сам Окэлло. А может, Вольфзунд боится вовсе не Чернокнижника, а чего-то – или кого-то другого?

Зато, если она выяснит что-то стоящее, хозяин может её наградить. А если повезёт и она принесёт на хвосте особо ценные сведения, то, может, этого будет достаточно, чтобы вырваться из его оков и зажить новой жизнью.

Её птичье чутьё безошибочно различило запах магии, разливающийся по студёному воздуху. Ничего хорошего это не сулило. Так резко и ярко могла пахнуть только самая чистая чёрная ворожба, смертельно ядовитая, отравляющая всё вокруг. Перья у сороки встали дыбом. Птичье сердце заколотилось от предчувствия беды. Если бы не приказ Окэлло, она сломя голову бросилась бы прочь, вспарывая воздух резвыми крыльями, и мчалась бы так долго, пока не выбилась бы из сил.

Чёрные еловые леса начали редеть, между деревьями всё чаще темнели болотистые участки, а вместо могучих елей из земли торчали уродливые, поломанные скелеты деревьев, до блеска обточенные злыми ветрами. По земле здесь клубился туман, похожий на пролитый яд, белёсый и густой, как маковое молоко.

Удивительно, но даже в этих краях жили люди. Кемара различила кособокие квадратики крыш и почуяла острый запах дыма, тянувшегося из печных труб.

Эти места казались ей больными. Кривые, источенные ветром остовы деревьев, мутные болотистые лужи, жухлые травы под ядовитым покровом колдовского тумана – будто какая-то смертельная болезнь настигла землю, и даже этот непривычный для лета холод походил на предсмертный озноб.

Зоркий птичий глаз выцепил человеческую фигуру, одиноко бредущую по редкому перелеску. Сорока взмахнула чёрно-белыми крыльями, ловя воздушный поток, и начала плавно снижаться.

Кемара опустилась на обломанную ветку и крепко обхватила её когтями, чтобы не упасть. Обточенная ветром древесина, к тому же без коры, была весьма коварным насестом. Сорока взмахнула хвостом, восстанавливая равновесие, и воззрилась сверху вниз на человека.

Сначала ей показалось, что это кто-то из местных жителей. Но потом она смекнула, что плащ юноши скроен по городскому фасону, а сапоги явно стоили слишком дорого для жителя забытой Первым Волшебником северной деревушки. Сорока взлетела с ветки и нацелилась на соседнее дерево, чтобы опередить юношу и взглянуть на него с лица. Птичьи когти скользнули по толстой ветке, и она возмущённо застрекотала, хватаясь лапами за твёрдую древесину. Когда Кемара, тяжело взмахивая крыльями, взгромоздилась на ветке, то поняла, что наделала слишком много шума. Юноша остановился и внимательно разглядывал её, чуть склонив голову набок.

Кемара недоверчиво уставилась на него. Лицом он походил на Ричмольда как брат-близнец. Но вот его осанка была совсем не похожа на осанку вечно зажатого, сутулого астронома. Волосы и глаза юноши были темнее, чем у её друга, и Кемара замерла в недоумении.

Незнакомец подошёл ближе и расплылся в ухмылке.

– Здравствуй, Кемара.

Он щёлкнул длинными пальцами, и сорока почувствовала, как её ноги начали расти, перья втянулись в кожу, а клюв стал уменьшаться. Когти втянулись в пальцы, и она, взвизгнув по-человечески, неуклюже упала вниз.

Кемара ударилась о поросшую мхом землю и замерла, тяжело дыша. Не может быть! Над её обликом властен только Окэлло, тот, чьей рукой было наложено колдовство! Так как же она смогла стать человеком сейчас, когда хозяин далеко от неё? Может, он решил, что именно сейчас ей лучше оставить птичий облик?

– Очень мило, что ты решила проведать меня. Больше никто из «друзей» сюда не добрался.

Юноша подошёл к ней и присел на корточки рядом. Кемара грузно перевалилась на спину и села, подтянув колени к подбородку. Как всегда после перевоплощения, голова у неё кружилась. Она недоверчиво взглянула на юношу.

Те же угловатые скулы, покатый лоб, сломанный нос со вздёрнутым кончиком и крупные тёмные веснушки по всему лицу. Это точно он. Только странно изменившийся и какой-то… злой. С его изящными кистями рук произошло что-то странное: они были будто покрыты слоем толчёного угля, который темнел от предплечий к кончикам пальцев.

– Кто ты? – хрипло прокаркала Кемара. Голос пока плохо слушался её, то ли от волнения, то ли от неумелого перевоплощения.

– Не узнаёшь? – с притворным сочувствием спросил он и покачал головой. – Как же так? Мы были друзьями в прошлой жизни. Мне даже казалось, что ты чуточку влюблена в меня. Да уж, поистине птичье легкомыслие.

– Нет, – возразила Кемара. – Ричмольд быть не такой. Ты – не он. Что ты с ним сделать?

– С унылым калекой? – хмыкнул юноша. – Посадил на цепь. Утопил на дне болота. Запрятал в подземелье. Думай как нравится. Только его больше нет. Есть я. Мои подданные зовут меня Маридосом. Если хочешь, можешь называть меня так же.

Кемара поняла, что худшие опасения Окэлло подтвердились. Чёрные силы сделали своё дело, превратив её друга в странного колдуна, который успел основать на болотах своё безумное королевство. Что за «подданные» присягнули ему? Густой дух волшбы, стоящий в воздухе, не предвещал ничего хорошего. Нужно скорее донести Вольфзунду, что Ричмольд превратился в опасного противника. Неизвестно, как он захочет использовать свою силу, что за тёмное колдовство совершит. Любое его действие может быть опасно для шаткого равновесия. Лучше, если хозяин поскорее пришлёт кого-нибудь из альюдов, чтобы разобраться с новоиспечённым магом, пока не стало совсем поздно.

– Превратить меня обратно, – зашипела она.

– Зачем? – удивился Чернокнижник. – Мне как-то больше нравится разговаривать с человеком, чем с птицей. Я же не чокнутый, как некоторые.

Он хохотнул, и Кемара прикусила язык, чтобы не поспорить с его последним утверждением.

Если уж она добралась сюда, нашла Чернокнижника и убедилась в его магической силе, то ей нужно узнать о его планах как можно больше. Если она всё вызнает и расскажет хозяину, он может щедро вознаградить её и сестёр.

– Что за подданные у тебя? – спросила она. – Старики из развалюх?

Он долго смотрел на неё немигающими тёмными глазами, под которыми залегли фиолетовые тени. Кемара заметила, что его щёки совсем ввалились, волосы спутались и отросли, а кости ключиц выпирали, как спицы на колесе. Кемара посочувствовала ему. Должно быть, тёмная магия так вскружила ему голову, что он даже забывал поесть и отдохнуть. Она нашла его бредущим по лесу. Только Первый Волшебник знает, сколько часов он брёл так, забыв обо всём на свете и улыбаясь своим безумным мыслям.

– Отнюдь, – выдохнул, наконец, Маридос-Чернокнижник. Облачко его дыхания обдало Кемару запахами ночных фиалок и жжёных спичек. Она поморщилась и отвернулась. – Надо вас познакомить. Женщины любят собираться в компании и болтать о всяких пустяках.

– О чём ты говорить? – спросила Кемара.

Юноша выпрямился во весь рост, сделал несколько шагов назад и, улыбнувшись ей, медленно развёл руки в стороны. Поднялся холодный ветер, и Кемара пожалела, что не надела перед превращением тёплое платье. Крупные снежинки закружили в воздухе, запах колдовства стал таким сильным, что от него щипало в носу.

Из земли позади Чернокнижника начали вырываться серебристые язычки пламени. Они плясали на ветру, разгораясь сильнее. Кемара во все глаза смотрела на них, пытаясь понять, что происходит. Ближайший серебряный костёр взвился на высоту человеческого роста, а в следующий миг обернулся стройной девушкой с длинными серебряными волосами. Второй, третий, десятый огоньки тоже стали девушками, и скоро их серебристые фигуры заполнили всё вокруг. Кемара вскрикнула от страха.

Она узнала моуров. Ими становились души тех, кто добровольно закончил жизнь, бросившись в воды реки или пучины моря. Отчего-то и мужские, и женские души принимали облик стройных молодых девушек, и от этого моуры пугали Кемару ещё больше. В давние времена Чернокнижники присматривали за ними, как и за другими порождениями тьмы, и следили, чтобы коварные дети болот не причиняли никому вреда. Моуры жестоки и кровожадны: Кемара слышала, что раньше они частенько воровали младенцев у смертных женщин и выпивали их кровь, угоняли из деревень скот, сжирая его заживо, и заманивали молодых мужчин, увлекая в свои опасные хороводы.

Моурам нужен сильный пастырь, которого они будут бояться. Тот, кто устоит против их колдовства и останется твёрд, даже когда сотни обнажённых красавиц предложат ему пуститься с ними в дикий танец под луной.

Рич явно не был таким.

Ему одному не совладать с таким полчищем моуров. А стригои? А болотники? И вся другая нежить, порождённая магией? Нужны десятки Чернокнижников, чтобы навести порядок. Десятки могучих опытных колдунов, обученных альюдами. А сейчас у Окэлло есть только этот мальчик, сбившийся с пути.

Моуры хихикали и откровенно кокетничали с Чернокнижником. Он лучезарно улыбался серебряным девушкам, свысока поглядывая на Кемару. Она медленно покачала головой.

– Это плохо. Рич бы так не поступить. Ты прятать его внутри себя, но знай, что он всё слышать. Я говорить ему. Рич, одумайся. Вернись.

Моуры визгливо захохотали, как стая развеселившихся галок. Чернокнижник скалился в злобной усмешке. Внимание моуров явно льстило ему, и он красовался перед ними, как актёр на сцене ярмарочного балагана.

Кемару передёрнуло от отвращения. Она поднялась с земли, оправила платье и гордо вскинула голову.

– Превратить меня обратно. Сей же час!

Чернокнижник обернулся на моуров и, с сожалением кивнув им, снова вздел руки. Девушки вновь обернулись кострами и исчезли, угаснув среди клочьев тумана. Юноша подошёл к Кемаре вплотную и приподнял её подбородок двумя пальцами. Кемара дёрнула головой и отвернулась.

– Раньше я тебе не говорил, что ты красивая, – сказал он. – Будешь моей?

– Что?! – возмутилась Кемара.

– Моей подданной. Ты ведь хочешь навсегда остаться человеком, не так ли? И твои сестрички тоже. Ты уже убедилась, что я достаточно силён, чтобы менять твой облик, Кемара. Останься со мной, и больше никогда не обернёшься птицей. Если сама того не пожелаешь, конечно. Перестань быть марионеткой демона. А я защищу тебя от него, если он узнает.

– Если, – горько усмехнулась Кемара. – Он уже знать. Наверняка знать. От него ничего не скрыться, Рич. Ты думать, он такой, как ты. Такой, как вы, люди. Но Окэлло совсем другой. Тебе его не понять. Он узнать, и он убить и меня, и моя семья.

– Так уж он и всесилен? – Глаза Чернокнижника странно сверкнули. – А что, если есть кто-то сильнее его? Нет, я сейчас не про себя. А про того, кто намного старше и опытнее Вольфзунда.

– Не может быть, – отрезала Кемара. – Он мёртв. Не может быть.

– Ну, допустим, – уклончиво улыбнулся Чернокнижник. – Тем не менее. Ты можешь остаться здесь, под защитой меня и моих моуров. Стригои тоже станут слушать меня, едва я обрету большую мощь. Только представь: что такое Вольфзунд и горстка его нелюдей против Чернокнижника и армии нежити? Неужели ты хочешь вечно быть на побегушках? Такая красивая, такая сообразительная! Обладающая магией кукольников! Ты станешь сильнее, Кемара, и, может, научишься управлять самим Вольфзундом. Твоя семья заживёт, как живут все люди. А всего-то нужно выполнить одну мою просьбу.

Кемара сглотнула ком в горле. Она знала, что не пойдёт против Окэлло. У неё не хватит духа. То, что предлагал Чернокнижник, было дурманяще-заманчиво. Прекрасные картины встали перед её глазами, расцвели красками, будто им суждено было стать явью. Да, она мечтала освободиться. Мечтала, чтобы её сёстры и родители обрели человеческую жизнь. Но она мечтала добиться этого сама, своей верной службой хозяину. Тем не менее она спросила:

– Какую просьбу?

Чернокнижник довольно улыбнулся. Всё равно теперь его лицо было отмечено печатью какой-то внутренней злобы. Рич никогда не смог бы так ядовито улыбаться. Магия изменила его, и Кемара боялась, что больше никогда не увидит его прежним.

– Сделай всего одну куклу. И заставь её прийти сюда. Это просто для тебя, я знаю. Ты даже не пойдёшь против воли Вольфзунда. Может быть, ему это даже понравится. Мне нужна она, чтобы взрастить свою силу.

Тёмный обряд. Кемара всё поняла. Она даже не стала спрашивать, кого именно он хочет заманить в Мёртвый Лес. Этот ритуал древен, как мир. Маг должен убить того, кем дорожит больше всех, и это сделает его истинно могучим, очернит его душу настолько, что его уже нельзя будет спасти. Такое не искупить, и это зло навеки срастается с душой самого колдуна, становится его проклятием.

Ревность кольнула её. Если бы он попытался прямо сейчас убить её саму, ей было бы не так больно. Почему именно Алида? Чем эта странная девчонка стала так дорога ему?

– Так что ты ответишь? Ты приведёшь мне Алиду Фитцевт?

Кемара промолчала. Всё-таки он просил от неё слишком многого.

Глава 3, в которой Алиде нужно собираться в путь

– Придётся вас оставить. По-другому не получится. – Алида старалась, чтобы её голос звучал жёстко, а взгляд был строгим.

Кот, сова и козодой расселись на кровати и не мигая смотрели на неё тремя парами круглых глаз.

– И не смотрите так на меня! Я уже объясняла. Ты, Мурмяуз, будешь путаться под ногами и подвергать себя опасности. Я буду за тебя переживать. Бабушка, господин Гертарт, я понимаю и ценю вашу заботу, но лучше мне поехать одной. Вряд ли на пути попадётся много гостиниц, вам нужно будет долго лететь… или сидеть в телеге… Не стоит, в общем. – Алида стушевалась. Она поняла, что её доводы никуда не годятся. Три пары глаз моргнули и продолжили смотреть на неё.

– Короче, я не знаю, куда меня занесёт на этот раз. Говорят, в тех краях не очень симпатично. И поэтому я хочу, чтобы вы все остались в замке. Если с вами что-то случится, то получится, что я всё-всё делала напрасно. Давайте договоримся по-хорошему, иначе я попрошу Вольфзунда запереть вас в башне.

Мурмяуз смешно растопырил пальцы на задней лапе и принялся вылизывать их розовым языком. Козодой издал скрипучий звук и отвернулся. Сова пренебрежительно зевнула и стала перебирать клювом пёрышки на своей груди.

– Господин Лаграсс, – с мольбой в голосе Алида обратилась к козодою. – Мы с вами путешествуем уже давно, и бабушку вы, наверное, неплохо узнали. Она пожилая женщина… Точнее, птица… Понимаете, я не могу взять её на север, она устанет и замёрзнет. Поэтому вам лучше остаться и присматривать за ней. Вам, конечно же, очень хочется найти Ричика и помочь ему, но вы же ничего не сможете сделать, вы просто козодой.

Козодой раскрыл клюв и возмущённо застрекотал. Алида услышала его негодующие мысли и смутилась.

– Герт, ну пожалуйста! Я не хочу брать с собой бабушку в эти опасные Земли, вдруг с ней что-то случится! А кто присмотрит за ней лучше, чем вы? Если я не буду переживать за вас, бабушку и Мурмяуза, то ничего не будет отвлекать от главного. Я быстрее найду Ричика, а когда он поймёт, что был неправ и вернётся, Вольфзунд превратит вас обратно. Вы ведь хотите стать снова человеком, господин Гертарт?

Козодой посмотрел на неё так, будто она сморозила величайшую глупость. «Естественно», – услышала Алида, как мелькнула птичья мысль. Юная травница воодушевилась и продолжила уговоры.

– Всего-то дней пять, не больше. Я быстро, туда и обратно, а вернусь уже с Ричем. Так что потерпите совсем чуть-чуть, Вольфзунд же поклялся вернуть вам облик. А может даже, я уговорю его подарить нам по домику где-нибудь недалеко от Биунума. Вы сможете продолжить свои астрономические наблюдения, да и вообще будете жить как раньше, и даже лучше. А у нас с бабушкой будет маленький, уютный дом, окошки с резными наличниками, флюгер-петушок на крыше, печка в изразцах и красивая скатерть из столичной ткани с вышивкой. Мы будем каждое утро печь свежий хлеб с травами и семенами, и больше никто никогда не потребует от нас ничего опасного и сложного. – Алида почувствовала, как глаза начинает щипать, и заморгала. – Только помогите мне, господин Лаграсс, присмотрите за бабушкой, и всё это станет правдой.

Он украдкой промокнула глаза. Неясыть вспорхнула и села ей на плечо, обнимая мягким крылом. Козодой поупрямился ещё немного, но потом всё-таки сдался, и Алида разобрала согласие в его мыслях.

– Спасибо, мои милые, – с благодарностью выдохнула Алида. Ей показалось, будто с её плеч сняли непосильный груз, который давил на неё вот уже несколько дней подряд. Она действительно очень боялась, что с бабушкой и Гертом в Мёртвых Землях может произойти что-то опасное.

Алида сгребла в охапку птиц и сжала их в объятиях. Сова недовольно фыркнула и легонько клюнула её в плечо.

– Сильно сдавила, да? – виновато спросила Алида. – Прости.

* * *

Она, тяжело дыша, ворвалась в кабинет Вольфзунда.

– Я опоздала? Простите, простите, – залепетала Алида. – Эти ваши лестницы… Длинные коридоры… Чуть не заблудилась.

Алида быстро прошагала к креслу и бесцеремонно уселась между двумя мягкими подушками. На столе она заметила тарелку с её любимыми маковыми сушками и вазочки с фруктовым желе. Алида ободрилась: по крайней мере, даже неприятный разговор можно скрасить вкусной едой. Вольфзунд изогнул бровь и слегка улыбнулся.

– Надо будет найти тебе преподавателя по этикету, когда вернёшься.

Алида покраснела и выпрямилась в кресле, чинно сложив руки на коленях.

– Ну, хотя бы так.

Альюд придирчиво осмотрел Алиду с головы до ног, и под его тяжёлым взглядом она почувствовала себя ужасно неуютно. Вольфзунд выглядел озабоченным, хотя и старался делать вид, что всё в порядке, – Алида достаточно изучила его, чтобы понять, что его что-то тревожит.

– Ты готова? – спросил он.

Алида сжалась в кресле и жалобно посмотрела на него.

– Если честно, то мне очень страшно.

– Не думаю, что путешествие на север станет опаснее всего, что тебе уже довелось перенести.

– Не в этом дело, – покачала головой Алида. – Я боюсь не опасности. Я боюсь быть одна. Со мной никого не будет, верно? Если бы только… Допустим, если бы вы отправились со мной…

«Что за чушь я несу?» – подумала она и смущённо опустила взгляд.

Вольфзунд грустно усмехнулся.

– Милая храбрая пташка, ты не знаешь и половины того, что знаю я об этих местах. Мне нельзя там появляться. Поверь мне на слово, я бы хотел тебе помочь, но увы…

– Получается, вы посылаете меня туда, куда боитесь сунуться сами? – Алида горько усмехнулась. Ну конечно, снова хитрости и недомолвки – Вольфзунд не умеет иначе. – Знаете, что я вам скажу? Иногда мне кажется, что я ошиблась в выборе. Лучше бы я отнесла страницу в Магистрат. С людьми иметь дела как-то проще.

– И навсегда потеряла бы Стриксию Фитцевт. Если тебя, конечно, не устраивает её пернатый облик. Не забывай, что каждое решение влечёт за собой последствия.

Вольфзунд заложил руки за спину и стал вальяжно прохаживаться по кабинету. Алиду раздражали его медлительность и хладнокровие, ей захотелось вспылить, чтобы хоть как-то растормошить его.

– Так расскажите мне то, что знаете! – потребовала она. – Я не ваша игрушка! Я ваша помощница! И имею право знать, на что вы меня обрекаете!

Вольфзунд взмахнул рукой, и Алида почувствовала, как её горло сжалось, не в силах больше выдавить ни звука. Она метнула на него взгляд, полный желчи и ярости, и воинственно скрестила руки на груди.

– Каждый раз кто-то из продажников – в основном, женщины – решает, что может мне дерзить и требовать от меня чего-то. Тебе всего шестнадцать, а ты уже пытаешься пристыдить Владыку альюдов – что же будет дальше, Алида?

Вольфзунд сокрушённо покачал головой и опустился в кресло напротив.

– Я не боюсь ехать с тобой. Я не могу. Между этими понятиями лежит глубочайшая пропасть. Чернокнижник не по своей воле отправился в Мёртвые Земли. Теперь я понимаю, что его туда призвали. Сомневаюсь, что он вообще давал себе отчёт в том, куда идёт и что делает. Тьма, пустившая ростки в его сердце, управляет им слишком властно. А она, в свою очередь, подчиняется другому хозяину.

Должно быть, ты никогда не слышала этого имени, Алида. Но когда-то оно было известно даже шире, чем моё собственное.

Я не всегда был правителем альюдов. Далеко не всегда. Этот титул пришёл ко мне с победой. С победой над собственным отцом.

Алида вытаращила глаза. Она никогда не задумывалась над тем, кем были родители Вольфзунда и были ли они вообще. Он казался ей таким древним, таким могущественным, как сами горы, как сам мир. Мысль, что и это существо было когда-то любимым ребёнком, наивным и непосредственным, никак не желала укладываться в голове.

Вольфзунд рассмеялся, когда заметил, насколько она поражена.

– Да-да, моя милая, и я был ребёнком. Моё детство было спокойным и счастливым. Наши разногласия с отцом начались, когда я решил жениться на смертной девушке.

Алида ушам своим не верила. Вольфзунд и смертная девушка? Не может быть! Она ещё сильнее вытаращила глаза, и Вольфзунд, снова рассмеявшись, взмахом руки вернул ей голос. Алида закашлялась и выдавила:

– Вы шутите?!

– Серьёзен как никогда. Перинера родилась обычным человеком. Настолько обычным, что моего отца это возмутило до глубины души. Как же так: наследный принц, будущий хозяин прекрасного северного замка, подающий надежды юный альюд волочится за простолюдинкой! Сначала Эллекен пытался меня отговорить. Потом грозил лишить наследства. А когда понял, что я не отступлюсь, объявил мне войну.

Вольфзунд на минуту задумчиво замолчал, будто воспоминания захлестнули его с головой, как мутная волна. Алида сгорала от любопытства. Ничего себе, у Вольфзунда, оказывается, интересное прошлое! И, выходит, он вовсе не такой сухарь, каким кажется? Она попыталась представить его юным и бесшабашным, спорящим с отцом из-за своей невесты. Действительно, для Эллекена – или как он его назвал? – такое решение сына должно было стать страшным ударом по самолюбию.

– А что дальше? – не выдержала Алида.

Вольфзунд поднял взгляд, и на миг на его лице отразилось удивление, будто он забылся и не сразу понял, чего от него хочет гостья.

– Дальше было многое, – вздохнул он. – Многолетнее противостояние. Я всё-таки женился на Перинере и нашёл способ сделать её такой же, как я сам. Мы воздвигли этот замок, перебрались подальше от Эллекена. Со временем всё больше альюдов тянулись ко мне, к моему пониманию жизни и справедливости.

– Погодите-погодите! – Алида затрясла головой, как щенок, попавший под дождь. – Не так быстро, пожалуйста! Вы говорите, Перинера была смертной, а потом стала альюдом? Но как? Разве такое возможно?

– Как смешно ты таращишь глаза, девочка, – хмыкнул Вольфзунд. – Это стало возможно моими усилиями. Как я и говорил, в юности я был довольно способным. Насколько я знаю, до меня никому не удавалось превратить смертного в альюда. По крайней мере, здесь, – он обвёл рукой древние книги, громоздящиеся на полках, – о подобном ни слова. Я потратил несколько лет, показавшихся мне вечностью, но всё-таки сумел получить нужное средство, соткав его из звёздного света, аромата ночных цветов, бликов на поверхности ручья и самых важных слов.

– И как, интересно, вы проверяли своё зелье? Много было неудавшихся опытов? – поинтересовалась Алида.

– Ты зришь в корень, маленькая травница. Конечно, были провалы. Я втайне экспериментировал над отцовскими продажниками. Над тем, что от них оставалось. Эллекен никогда не забирал какую-то одну часть Естества, как это делаю я. Он выпивал людей до дна, оставляя лишь бесчувственные скорлупки. Даже если всё шло хорошо и продажник получал то, что желал, он не испытывал удовлетворения и счастья, оставаясь безучастным и апатичным. Тогда мне казалось, что я поступаю с ними благородно. Лучше погибнуть от несовершенного зелья, чем влачить пустое существование, пока нерассыплешься от старости.

Алида сглотнула. Сколько всего она съела и выпила в замке, не задумываясь, что ей предлагают? Может, и на ней ставили какой-то опыт?

– Сколько страха в ясных глазах, – покачал головой Вольфзунд. – Я уже много веков не пробую ничего на людях. Зачем? Я добился того, что мне было нужно. Один из продажников стал альюдом, отведав сотый вариант варева. Я убил его, чтобы он не страдал целую вечность без воли и души.

– А что же Перинера? Она согласилась выпить непонятно что из ваших рук?

– Конечно. – Вольфзунд самодовольно хмыкнул. – Смертная малышка была так беззаветно влюблена в меня, что безропотно приняла странное зелье. Нет-нет, не думай, что я хотел использовать её для своей выгоды. Я действительно любил её, и люблю до сих пор. Мне непременно нужна была невеста-альюд, но я не мог смотреть ни на кого, кроме неё. Я надеялся, что, сумев сделать Перинеру альюдом, я получу одобрение отца, женюсь на любимой и заслужу уважение остальных древних семей. Мне пришлось жестоко разочароваться.

Эллекен рассвирепел. По его мнению, зелёному юнцу не пристало без одобрения Владыки затевать такие серьёзные опыты. Его больно задело моё упрямство. Перинера в глазах отца всё равно оставалась простолюдинкой, и ничто не могло переубедить его. Мать встала на мою сторону, пыталась образумить Эллекена, но жестоко поплатилась за это…

Вольфзунд поднёс пальцы к вискам, будто его внезапно сразила головная боль, и прикрыл глаза. Он замер в кресле, словно изваяние, и Алида забеспокоилась.

– Господин? – позвала она, когда тишина стала совсем в тягость.

Вольфзунд зашевелился и медленно, будто его тело затекло, поднялся и встал у окна, сложив руки за спиной.

– Извини, – проговорил он. – О некоторых вещах будет трудно говорить даже спустя тысячу лет. Но речь ведь не о моей матушке, верно? Напомни, Алида, на чём я остановился?

Алида посмотрела на него с недоверием и сочувствием. Не может быть, чтобы Вольфзунд потерял контроль над собой. Неужели ему так тяжело вспоминать о чём-то?

– Как случилось, что вы всё-таки стали Владыкой? – спросила она.

– Тоже нелёгкая тема, – вздохнул Вольфзунд. – Ах, Алида, почему я рассказываю всё это именно тебе? Почему ты не можешь просто отправиться в путь, как другие продажники? Неужели награда недостаточно высока, чтобы взяться за задание безропотно?

– Но вы же сами решили рассказать о вашей молодости, – пробормотала Алида. – И, если честно, это ужасно интересно! Я совсем ничего не знаю об альюдах. И о вас. А мне хочется узнать вас лучше, я ведь уже довольно долго живу с вами под одной крышей.

Вольфзунд скользнул по ней взглядом, и она почувствовала, что краснеет.

– В самом деле? Что ж. Пристальное женское внимание всегда приятно, моя милая. Я постараюсь не вдаваться в подробности, хотя эта история, несомненно, достойна того, чтобы посвятить ей целую книгу.

Отец отказался от меня. Не только из-за Перинеры. У нас было множество разногласий. Эллекен хотел, чтобы весь мир служил альюдам. Мечтал подчинить все людские города, сделать людей пустыми оболочками, продавшими всё ради исполнения низменных желаний и достижения богатства. Я видел его чертежи, Алида. Прекрасные города, в которых люди прислуживают альюдам. Я не хотел этого. Не потому, что я так люблю людей, вовсе нет. Просто я убеждён, что весь этот мир, все владения Первого Волшебника совершенны и прекрасны в том виде, в каком они существуют испокон веков и до наших дней. Нельзя убрать один элемент, не заменив его другим. Нельзя ничего трогать, не пустив при этом весь мир под откос, ты меня понимаешь?

Вольфзунд шагнул к Алиде, и в его глазах горел такой огонь, такое желание быть понятым, что она почти ощутила это пламя кожей. Она ответила на его взгляд и тихо сказала:

– Я понимаю вас. И я согласна с вами.

Вольфзунд улыбнулся ей и кивнул.

– Спасибо, Алида. Я рад, что ты меня слышишь. Каждый город, каждый край, каждый народ – бесценен. Мир полон сокровищ, и я не мог позволить, чтобы отец обокрал нас всех, поступив так с беспомощными людьми. Кто-то из альюдов поддерживал Эллекена, но многие всё же были против его замыслов. Знаешь, наш народ вообще не слишком жаждет великих завоеваний и громких побед. Мы дорожим другими ценностями: любим работы славных ремесленников, крепкое вино, красивых женщин, пляски под звёздным небом и колдовские песни у воющего костра. Поэтому альюды поддержали меня, когда я заявил, что имею полное право называться их властелином, когда Эллекен отойдёт от дел. Думай обо мне как хочешь, Алида. Неприязнь одной смертной девочки никак не повредит мне.

Спустя несколько лет наше противостояние накалилось до того, что всем стало ясно: это кончится лишь смертью одного из нас. Я был вынужден вызвать Эллекена на поединок.

Вольфзунд снова опустился в кресло. Величественная осанка изменила ему: он как-то разом сник, словно постарел не на одно тысячелетие. Уголки ухмыляющихся губ опустились, под глазами залегли тени. Алида почувствовала, какой груз непростых воспоминаний лежит на его плечах, сколько всего он помнит и хранит в себе. Ей вдруг захотелось погладить его по белой руке, утешить, насколько ей это под силу. Она подалась вперёд, навстречу Вольфзунду, но тут же остановилась.

«Он только посмеётся над моим глупым порывом, – подумала она. – Посмеётся и скажет какую-нибудь колкость, от которой станет только хуже. Лучше не лезть в его дела, а то сгорю от стыда».

Внезапно Алиду осенило. Она поняла, как отвлечь Вольфзунда от тяжёлых мыслей. Алида вскочила и метнулась к винному шкафчику. Наспех пошарив руками по ряду бутылок, она выбрала одну, с красивой этикеткой. С соседней полки она прихватила два бокала и штопор и, немного дрожа от волнения, с грохотом водрузила всё на столик.

– Вот, – объявила Алида, вытирая руки о платье. – Вы же сами говорили, что вино может решить многие проблемы. Давайте… Давайте выпьем.

Вольфзунд поднял на неё ошарашенный взгляд. Он долго смотрел на бутылку и бокалы, потом снова взглянул на Алиду и хрипло рассмеялся. Алида смущённо шмыгнула носом.

– Восхитительная идея, – отсмеявшись, сказал Вольфзунд. Он поднялся с места, повёл плечами, будто стряхивая с себя тяжёлые мысли, и откупорил бутылку. Из горлышка взвилось облачко мерцающего тёмно-фиолетового тумана и, приняв очертания двух танцующих мотыльков, рассеялось в воздухе. Хмельной аромат поплыл по кабинету, и Алида с готовностью приняла бокал из рук Вольфзунда. Ей было приятно, что её замысел удался.

– Наше противостояние было непростым, – продолжил Вольфзунд, вращая в руках бокал. – Непростым во всех отношениях. Но благодаря этому мир стал таким, какой есть. Эллекен отправился в Небытие – поверженный, можно сказать, мёртвый. Власть перешла ко мне, а вместе с ней – уважение народа. Постепенно все забыли, что Перинера когда-то была смертной, и стали относиться к ней так, как относились когда-то к моей матери. Можно сказать, что всё было хорошо.

Он допил вино и наполнил бокал снова. Алида тоже сделала глоток, и бодрящее тепло разлилось от груди до кончиков пальцев.

– И что же, какое отношение это имеет к Чернокнижнику и моему новому заданию? – спросила она.

– Самое что ни на есть прямое, – хмуро ответил Вольфзунд. – Отец всегда питал слабость к тёмным материям. Он считал, что именно в них кроется истинная сила. В начале нашего противостояния Эллекен наложил на меня проклятие. Я не могу использовать чёрную магию в её чистом виде. Я уязвим перед ней, податлив, как хлебный мякиш. Быть может, он боялся, что я вернусь на север, чтобы захватить родовой замок. Быть может, он просто меня боялся. Так или иначе, путь в те Земли для меня закрыт. Я не смогу взглянуть на руины отцовского замка, не смогу погулять там, где гулял в юности. Тьма опутает меня колючими ветвями, проберётся в самое сердце, заполняя его злобой и равнодушием, делая чёрным и холодным, как январская полночь. Если я поддамся, Алида, что будет со всеми вами? С альюдами, древунами, людьми? Это проклятие не снять, не стереть, не вырвать с корнями. Оно – часть меня, девочка, и я обречён всю жизнь мириться с ним. Теперь ты меня понимаешь?

Алиде стало жаль его. То ли подействовало вино, то ли сказалась её врождённая чувствительность, но она отставила полупустой бокал, шагнула к Вольфзунду и обняла его. Хозяин замка замер на миг, опешив. Алида испугалась, что он сейчас рассмеётся, застыдит её, но Вольфзунд медленно опустил одну ладонь ей на спину, а второй погладил девушку по волосам.

– Вы странный, – глухо пробормотала Алида, уткнувшись лицом в его бархатный жилет. – Странный, надменный, недобрый и циничный, но мне вас жалко.

– Спасибо, – неуверенно пробормотал Вольфзунд. Весь холод из его голоса куда-то исчез. – Быть может, ты – самая чуткая из всех людей, с кем мне приходилось иметь дело.

Алида улыбнулась и осторожно отстранилась. Вольфзунд тоже слегка улыбался, хоть и по-прежнему выглядел измученным и угрюмым.

– Я подозревал, что он может найти лазейку и выйти из Небытия. Я не смог убить его окончательно, да и никто не смог бы, наверное. Эллекен снова станет впитывать всю тьму, что выплеснулась наружу после уничтожения Манускрипта. Ему нужно снова завоёвывать уважение, набирать мощь и свиту верных слуг. Чернокнижники и раньше были уязвимы, особенно неопытные и слабые – поэтому их обучали долго и их подготовкой занимались сильнейшие альюды. Я рисковал, когда отправлял Ричмольда с этим заданием. Но я надеялся, что всё сложится удачно, что мне повезёт, а Эллекену потребуется гораздо больше времени, чтобы вернуться… Не повезло, как видишь. Тьма овладела слабым разумом мальчика, и он потянулся навстречу ей. Она настолько сильна, что я даже не могу повлиять на его волю. Он не зря пошёл в Мёртвые Земли, Алида. Его тянет туда, его туда зовут. Всё сошлось: Мёртвые Земли, скопления тьмы… Наверняка моуры, болотная нежить, уже пляшут по топям, и я почти уверен, что Эллекен в том или ином виде таится там, в сердце своего погибшего королевства. И мой Чернокнижник готов присягнуть ему, моему врагу. Нельзя, чтобы Эллекен снова набрал мощь. Мы не дадим ему подняться, и для начала вернём себе нашего Чернокнижника. Вернём Ричмольда Лаграсса.

– А если он не захочет? – вдруг спросила Алида. – Что, если… Если Ричик уже изменился настолько, что его нельзя вернуть?

Её голос дрогнул. Она не хотела думать о таком исходе, но слова сами сорвались с языка.

– Я думал об этом, – кивнул Вольфзунд. – И поэтому дам тебе с собой один предмет. Ты уже имела с ним дело.

Он шагнул к стене. Сердце Алиды покрылось корочкой льда, когда она поняла, какой предмет он имел в виду. Вольфзунд снял со стены Импиор и вручил Алиде. Она с неохотой взяла клинок. Пальцы хорошо помнили резьбу на его рукояти, но теперь вес клинка внушал не уверенность, а чистый ужас.

– Я должна буду убить Ричмольда? – всхлипнула она.

– Не Ричмольда. Чернокнижника, – поправил её Вольфзунд.

– Велика же разница, – пробормотала Алида.

– На самом деле, достаточно велика. Если он останется глух, не послушает твоих доводов и никак не проявит себя прежнего – увы, значит, от Ричмольда Лаграсса осталось лишь бренное тело. Импиор уничтожает магию. И он уничтожит тьму, захватившую твоего друга. Лишит Эллекена сильного слуги. Избавит Ричмольда от этого бремени. Поверь, Алида, ты поможешь всем. В этом случае смерть милосерднее жизни. Ты мужественная девушка, и я верю в тебя. Обещай мне, что сможешь это сделать, если поймёшь, что иного выхода нет.

Алида почувствовала, как по щеке покатилась горячая слеза, и быстро стёрла её рукавом. Вольфзунд прав, что толку сохранять жизнь тому, в чьём теле не осталось души? Если злоба и ярость загасили всё светлое, что было в нём, то не значит ли это, что тот Рич, которого она знала, уже умер?

Думать об этом было тяжело. Она почувствовала, что, возможно, навсегда потеряла что-то очень важное, что-то такое, о чём можно жалеть до самого конца.

– Я сделаю это, – твёрдо сказала она. – Конечно же, сделаю. Только что, если мне там встретится этот Эллекен? Что тогда? Вряд ли даже Импиор справится с ним.

– Не встретится. Не должен, – заверил её Вольфзунд. – Ты не зайдёшь так далеко на север, а он, думаю, пока не спешит покидать своё убежище – Эллекен пока что слаб. Будь осторожна, Алида, только и всего.

– Легко сказать, – проворчала она. – Вы не боитесь, что он и меня склонит на свою сторону? Я ведь тоже нахваталась тёмных сил, пока бродила с Чернокнижником.

– Признаться, немного опасаюсь. Но, увы, твои умения далеко не так ценны, как способности Чернокнижника. Так что даже если это произойдёт, я не многое потеряю. – Он развёл руками почти в извиняющемся жесте.

– Приятно знать, что тебя ценят, – невесело хмыкнула Алида. – Вам, наверное, было бы удобно, если бы я не вернулась. Не пришлось бы возиться с заколдованными птицами, да?

– Если бы я хотел от тебя избавиться, то давно сделал бы это любым способом. Я мог бы тебя отравить, проклясть, сбросить с горы или просто остановить твоё сердце движением руки. Так что не пытайся пробить меня на жалость, девочка. Тебе остался всего один шаг до исполнения твоего желания. Так сделай же его.

Алида с тоской посмотрела на Вольфзунда и тяжело вздохнула.

– А что остальные альюды? – спросила Алида. – Я же видела на балу, что вас немало! Они не хотят вам помочь?

– Может, хотят. Но я не желаю, чтобы они видели мои промахи, – пояснил Вольфзунд. – Пока это возможно, я управлюсь своими силами. Народ верит в сильного правителя, а любая ошибка может сослужить мне плохую службу. Я призову их, когда не останется иного выхода. А пока это касается только нас. Тебя, меня и Чернокнижника.

Алида закусила губу и задумчиво кивнула.

– Вы дадите мне карту тех Земель? Или что-то такое… Я же должна как-то искать путь.

– Я дам тебе кое-что более полезное, чем карта, – ответил альюд. – Протяни руку.

Алида послушно вытянула руку вперёд, и Вольфзунд с ловкостью фокусника вложил ей в ладонь небольшой округлый предмет. Алида ахнула: это была небольшая золотая астролябия, очень похожая на ту, какой пользовался Ричмольд. Прибор выглядел таким сложным, таким прекрасным, что у Алиды перехватило дыхание.

– Но я не умею этим пользоваться, – прошептала Алида, проводя пальцем по краю диска астролябии. – Наверное, нужно будет долго учиться…

– Умеешь, поверь мне, – произнёс Вольфзунд. – Я научу тебя основам, а дальше сердце само подскажет, что делать.

– Надеюсь, – буркнула Алида. – А я-то думала, просто придётся идти по волшебной тропе и никогда не оглядываться.

Вольфзунд вопросительно поднял брови.

– Ну, сказка такая, – поспешила объяснить травница. – Хотя вы вряд ли её читали. Ладно, ладно, поняла, никаких больше глупых сравнений. Вы проводите меня в путь?

– И не только я, – хитро сощурился Вольфзунд. – Спускайся вниз. Сама всё увидишь.

* * *

Алида спустилась по главной лестнице в парадную залу и обвела помещение взглядом. Было пустынно и очень тихо, только свечи в канделябрах едва слышно шипели, плавясь. Она тоскливо вздохнула. Вольфзунд намекнул, что кто-то тоже захочет её проводить, но, кажется, он просчитался. Алида понуро прошла через весь зал, намереваясь зайти на кухню и попросить у служанок чего-нибудь съестного в дорогу.

За спиной она услышала торопливые шаги, будто кто-то бежал вниз по лестнице. Алида замедлила шаг и обернулась.

– Стой, стой! – окликнул её Мел. Он торопливо спускался по лестнице, растопырив крылья, чтобы не упасть. Одну руку он держал за спиной, будто прятал что-то. – Погоди, а со мной попрощаться?

– Так свидимся ещё, – проворчала Алида, но улыбнулась другу. Он выглядел почти здоровым. – По крайней мере, я на это надеюсь.

– Ах, милая наивная смертная девочка, – притворно всхлипнул Мел, перепрыгнул через две последние ступеньки и подскочил к Алиде. – На твоём месте я бы питал некоторую неуверенность в завтрашнем дне. Может, тебе понравится на севере? Может, ты решишь обосноваться там? Может, проникнешься этим суровым краем…

– Мел! – Алида рассмеялась и пихнула его в бок. – Ну, хватит! Давай, говори что хотел, мне пора собираться. Погоди, как ты вышел из башни?

– Ох уж эти нетерпеливые смертные! – Мел покачал головой. – Вечно куда-то спешите, торопитесь, совсем не цените душевные разговоры. Да, кстати, отец снял заклятие с моей двери. Так вот, я о тебе позаботился. Лето кончается, на севере Королевства гуляют ветра похлеще, чем над Большой водой. Не хочу, чтобы ты замёрзла насмерть. Ледышки нам ни к чему.

Он выпростал руку из-за спины и развернул прекрасный пуховый платок цвета чая с молоком, сотканный из тончайших нитей, похожих на паутинку. Алида ахнула: платок украшали искуснейшие узоры, какие она видела только на дорогом кружеве.

Мел встряхнул платок и накинул его Алиде на плечи. Она тут же почувствовала тёплый аромат шерсти, похожий на запахи молока и рассыпчатого печенья, а ещё тонкий дух лесных цветов.

– Ох, Мел, – растроганно прошептала она. – Правда, не стоило… Он такой красивый! И тёплый! И пахнет как в Птичьих Землях!

– Он оттуда и есть, – с гордостью кивнул Мел. – Лисса оставила, когда уезжала. Я его сохранил…

Серые щёки Мелдиана порозовели. Он отвёл взгляд. Алида звонко рассмеялась.

– Значит, хранишь её вещи? Чтобы был повод встретиться и передать, да? Какой ты милый!

– Ни капли я не милый, – проворчал Мел, краснея всё сильнее и досадливо шаркая ногой по каменному полу. – Преисподняя, ну что такое?! Я отдал тебе единственное, что осталось от моей пропавшей невесты, а ты поднимаешь меня на смех?!

– Ни в коем случае, – заверила его Алида, зарываясь носом в тёплый душистый платок. – Обещаю тебе, что мы выручим Лиссу. Она обязательно вернётся к тебе, слышишь? Обязательно! Вот только разберёмся со всей этой тёмной магией и прочими неприятностями…

Мел улыбнулся ей, и Алида поразилась: почему в первую встречу он показался ей уродливым и злым?

– Конец твоему заточению? – спросила она. – Отец тебя простил?

– Не совсем, – кисло протянул Мелдиан. – Некоторую долю великодушия он всё-таки проявил: я могу бродить по замку, как рогатый призрак, но в сад – ни-ни. На мой взгляд, это глупейшее ограничение. Ужасно хочется размять крылья, тем более что плечо уже совсем не болит. Может, посадишь меня в мешок и возьмёшь с собой? Или попрошу Симонису превратить меня в кота… Как думаешь, отец заметит, что вместо одного кота у тебя стало два?

– Мел! – Алида рассмеялась и замахала на друга руками. – Конечно, я не возьму Мурмяуза с собой! Он будет ждать меня здесь. Да и запрет Вольфзунда, думаю, не получится обойти ни в виде кота, ни в каком другом. На обратном пути я постараюсь заскочить в Авенум и поспрашивать у местных о Лиссе. Может, что-то узнаю.

Мел заботливо завязал концы платка у Алиды на шее. Она не выдержала и крепко обняла друга. В самом деле, кто знает, когда им удастся встретиться снова?

– Первый Волшебник с тобой, – неожиданно серьёзно произнёс Мел.

Алида удивлённо посмотрела на него.

– Когда это ты успел так уверовать в высшие силы?

Мел снова нацепил маску веселья и поманил Алиду пальцем, а потом прошептал ей на ухо:

– Даже самый тёмный путь станет светлее, если позволить музыке озарить его.

– Чего? – не поняла Алида.

Мел закатил глаза.

– Иногда, чтобы мрак рассеялся, нужно просто сыграть простенькую мелодию.

Алида непонимающе посмотрела на него. Чего это он, спятил от долгого сидения в замке?

Мел хитро подмигнул.

– Просто вспомни мои слова, когда станет совсем худо. Может, я впервые в жизни выдал какую-то мудрую мысль, а ты смотришь на меня так, будто я заговорил на забытом языке Южных Островов.

* * *

Алида попрощалась с Мелом и решила заглянуть на кухню, чтобы выпросить у служанок чего-нибудь вкусного в дорогу. Она спустилась на нижний полуэтаж и, сразу почуяв аппетитные ароматы, вприпрыжку бросилась к кухне.

Элли, Анна и Лина хлопотали вокруг печей. В чугунных горшках томилось жаркое, золотистым соком исходил крупный окорок, жарящийся на вертеле, из-под полотенца выглядывали несколько буханок хлеба, которые положили на стол остывать.

– Добрый вечер! – поздоровалась Алида нарочно громко, чтобы служанки заметили её появление. Лина оторвалась от помешивания тушащихся овощей и лучезарно улыбнулась.

– Алида! Как здорово, что ты к нам заглянула! Проходи. Собралась в дорогу?

– Почти, – пробормотала Алида и стянула со стола сливочное печенье с шоколадной глазурью. – Мне бы только чего-нибудь съестного с собой… Не найдётся?

Она запихнула печенье в рот и обтрясла ладони от налипших крошек. Девушки-служанки переглянулись.

– Всё уже готово, – ответила Элли. – Разве хозяин не сказал тебе?

Алида захлопала глазами.

– То есть? Он дал мне только меч и астролябию. Я что, смогу ими подкрепиться?

Она представила, как астролябия покажет ей путь к ближайшей харчевне, а меч превратит любой несъедобный предмет в пышный каравай с орехами и сухофруктами внутри. А что, такие волшебные способности очень даже пригодились бы.

– Ещё днём мы собрали мешок с провизией, – подала голос Анна. – Там хлеб, печенье, копчёное мясо, вяленая рыба, сыр, сухофрукты, шоколад. Мешок и туески заговорены, конечно. Всё останется свежим и вкусным.

– О-о… – блаженно протянула Алида. – Звучит заманчиво!

– А ножи-то, ножи! – всплеснула руками Лина и бросилась к ящику. – Мы как раз говорили, что забыли о приборах. Вот, возьми хотя бы ножик и пару ложек. В пути не до приличий, дело ясное, но так как-то удобнее.

– Спасибо, – сказала Алида, принимая из рук служанки нож и ложки и пряча их в сумке.

Кусочек неба, который виднелся в узком окошке под самым потолком, налился синевой, как бочок спелой голубики. Алида спохватилась: ей пора! Наверное, Вольфзунд и остальные уже ждут её в саду.

– Спасибо за вашу доброту и заботу, – обратилась она к девушкам. – Мне будет очень не хватать вашей стряпни. Но я надеюсь скоро вернуться.

Служанки по очереди обняли её, и Алида поспешила к парадному входу. Вольфзунд предупредил её, чтобы она была на месте, едва сумерки опустятся на окрестности. Она пожалела, что не забежала в последний раз к бабушке, Герту и Мурмяузу, но тут же подумала, что долгое прощание испортило бы её боевой настрой.

Алида вернулась из кухни на первый этаж, миновала коридор и с силой навалилась на парадные двери. Створки скрипнули и лениво подались вперёд под её натиском, впуская в замок душистый вечерний воздух, пропитанный ароматами цветущего сада.

– У современных человеческих дам опоздание считается хорошим тоном, – пояснил Вольфзунд, обращаясь к Симонисе и Перинере, которые сидели на скамейке и явно кого-то ждали.

Алида, на ходу поправляя платье и приглаживая растрепавшиеся волосы, подлетела к альюдам.

– Простите, простите. Но не так уж сильно я опоздала. Сумерки – понятие растяжимое.

Вольфзунд смерил её снисходительным взглядом, и Алида замолчала, краснея до корней волос.

Симониса встала со скамейки и первая подошла к Алиде, разряжая обстановку. Широкие рукава её коричневого с зелёным платья летели за ней, похожие на птичьи крылья.

– Симониса! – взволнованно прошептала Алида. – Вы хотели меня видеть?

– Ну конечно. Как я могла отпустить тебя не попрощавшись?

Алида робко улыбнулась. Чаровница заключила её в объятия.

– Мы все пошли за ним, – вдруг тихо сказала Симониса на ухо Алиде. – За ним, а не за Эллекеном, который был тогда нашим правителем. Мы впервые предали того, кто был Владыкой по праву, впервые избрали нового вожака. Поверь ему и ты. Вольфзунд всегда знает, что делает. И если ты на его стороне, то у тебя всё сбудется.

Алида недоверчиво посмотрела на чаровницу.

– Вы предали старого Владыку, чтобы спасти людей?

– Чтобы спасти себя, моя милая. Если не будет людей, то мы потонем в пучине междоусобиц. Мир не будет прежним, если лишить его одной из частей. Можно жить без рук или ног, можно даже жить, заложив свою волю или другую часть Естества, – но разве так задумывал Первый Волшебник? Нет, лишь некоторые считали, что Эллекен прав. Они и последовали за ним до конца. А те, кто соображал быстрее, смекнули, что Вольфзунд мыслит здраво. Без простолюдинов и людей-колдунов мир лишится важного компонента, растеряет свою цельность и станет серым, как плесень на скисших грибах. Воздух застынет в неподвижности, загустев от нерастраченной магической силы. Ворожба станет чем-то настолько обыденным, настолько привычным, что утратит всю ценность. А мы, альюды, и вовсе заскучаем, если будем вечно общаться только друг с другом.

Она тепло улыбнулась Алиде, но в этой улыбке сквозила горечь. Алида неуверенно кивнула в ответ.

– Я верю, что альюды тогда сделали правильный выбор. – Алида понизила голос, чтобы её могла слышать только Симониса. – Если бы Эллекен был прав, вы бы остались с ним. Должно быть, он на самом деле предлагал что-то неприемлемое. Не могу сказать, что я доверяю Вольфзунду, но кто ещё может дать мне то, что я хочу? Я буду на его стороне до тех пор, пока он не сдержит своё слово.

– В таком случае, – тряхнула кудрями Симониса, – не говори ему самому об этом. Иначе он снова схитрит и выставит всё так, как будет выгодно ему. Пусть считает, что ты помогаешь ему из лучших чувств. Пусть верит, что ты прониклась к нему сочувствием.

Алида снова кивнула. Ей пришлось признать, что она правда сочувствует Вольфзунду и уже не совсем ясно понимает, что для неё важнее: добиться исполнения своего желания, вернуть Рича или помочь Вольфзунду.

– У меня есть кое-что для тебя, – спохватилась Симониса и сняла с плеча сумку. – Здесь – новый набор трав и других компонентов для самых разных зелий. А ещё вот это. – Она покопалась в сумке и извлекла пару тёплых шерстяных носков.

– Носки?! – удивилась Алида.

– Не совсем, – улыбнулась Симониса. – Они так выглядят до тех пор, пока ты их не наденешь. А на ноге сразу станут той обувью, которая лучше всего подходит в данный момент. Бальными туфельками, прочными ботинками, тёплыми сапогами. А ещё вот, смотри, полезная вещь.

Симониса показала Алиде толстую иголку с вдетой в ушко плотной нитью красно-коричневого цвета.

– Зашивает любые прорехи. А ещё поможет тебе сотворить одежду из всего, что угодно: например, из трав и листьев, и ткань будет мягкой и прочной, совсем как шерстяная. Только срок службы у таких одеяний недолгий: до следующего полнолуния. Кто знает, что пригодится в пути?

Алида с восторгом разглядывала самые настоящие волшебные подарки.

– Спасибо, – взволнованно произнесла она. – Спасибо вам огромное, Симониса. Это… это волшебно! Но куда я всё это положу? Моя сумка разорвётся. А ещё… Девочки сказали мне, что собрали в дорогу еду. Где же она?

Алида жадно огляделась по сторонам, ища глазами запасы провизии. Но сад был по-прежнему безупречно чист, его гармонию не нарушал ни единый посторонний предмет.

Вольфзунд закатил глаза, шагнул к ней и галантно взял Алиду под руку.

– Милая пташка, ты что, собиралась идти в Мёртвые Земли пешком? Да пока ты туда дойдёшь, луна не раз нальётся силой, пройдя путь от тоненького серпа до яркого светила, похожего на…

– На масляный блин, – вставила Алида.

– Допустим, – кивнул Вольфзунд. – Я подготовил для тебя транспорт. Телегу и отличную лошадь. Мой конюх позаботился об этом и купил прекрасную кобылу, потому что своих лошадей, понятное дело, я тебе не дам. Твой, с позволения сказать, экипаж давно нагружен и дожидается внизу, у подножия горы. Я доставлю тебя туда, не переживай.

– А ваш конюх поможет мне управляться с лошадью? – испуганно спросила Алида. Она никогда не пыталась управлять телегой и сейчас почувствовала, как у неё леденеют ноги.

– Увы, он нужен мне самому. А нанимать непроверенных людей слишком опасно.

– Вольфзунд! – возмутилась Симониса. – Ты посылаешь девочку в путь одну?! С ней может случиться всё что угодно! Такая долгая дорога, а она совсем малышка! Даже не сможет постоять за себя, встреться ей разбойники! Телега и лошадь – желанная добыча, знаешь ли. А с самой девочкой…

Вольфзунд вскинул руку, обрывая гневную речь чаровницы. Симониса замолчала, но её ноздри взбешённо раздувались, а зелёные глаза метали молнии.

– У этой девочки будет заговорённый плащ, холодное оружие и запас керосина для ламп. Если её не спрячет плащ, то она запросто заколет обидчиков Импиором, а тела сожжёт, облив горючим. На месте разбойников я бы держался от неё подальше. Но если тебе этого кажется мало, милая Сим, то вспомни, что она может заставить птиц выклевать глаза любому, кто ей не понравится. По-моему, список весьма внушительный. Признаюсь, иногда даже я её побаиваюсь, – добавил он со смешком. – Ну что, в путь?

Алида молча кивнула. Она ещё раз обнялась с Симонисой, а Перинера покровительственно пожала ей обе руки. Алида бросила тоскливый взгляд на замок. Мел махал ей из окна, и она помахала ему в ответ. Сейчас, в вечернем полумраке замок был особенно красив: чёрный, сверкающий, с изящными украшениями и страшными горгульями. В витражных окнах кое-где горел свет, такой манящий и тёплый, что Алида горячо взмолилась Первому Волшебнику, чтобы он позволил ей благополучно вернуться и погостить здесь ещё немного.

Она уже собралась взять Вольфзунда за локоть, чтобы переместиться с ним вниз, как вдруг увидела, что со стороны парадного входа к ним катится какое-то белое облако.

– Мурмяуз! – не веря своим глазам, вскрикнула Алида и побежала навстречу коту. – Малыш, как ты выбрался из башни? Ох, должно быть, я неплотно закрыла дверь…

Кот обиженно замяукал и бросился в объятия хозяйки. Алида взяла его на руки и зарылась лицом в мягкий мех. Мурмяуз примирительно замурлыкал.

– Без меня никуда? Да и я без тебя тоже, – вздохнула она. – Ладно уж. Где мы с тобой только не побывали. Вряд ли ещё одно путешествие навредит тебе, мой талисман. Только давай договоримся: при малейшей опасности ты дашь драпака и спрячешься где-нибудь, хорошо?

– Урр, – согласился кот и потёрся носом о её подбородок.

– Ведь можно? Можно? – спросила Алида, умоляюще заглядывая в глаза Вольфзунду. – Пожалуйста!

– Да какое мне, собственно, дело до твоего кота? – пожал плечами альюд. – Пусть едет с тобой, если хочет. Только давай прекращай возиться, тебе лучше выехать до того, как станет совсем темно. Ночевать будешь тоже в телеге – выбирай укромные места для остановок. В стороне от торговых дорог.

Алида довольно кивнула и ещё раз помахала на прощание Перинере и Симонисе. Вольфзунд взял её за плечо, она крепче прижала к груди Мурмяуза, и в следующий миг всё вокруг исчезло, закружившись в лилово-зелёном вихре, потонув в ароматах роз и можжевельника.

Глава 4, в которой у Алиды появляется попутчик

Алида открыла глаза и обнаружила, что они с Вольфзундом переместились к подножию горы, чуть дальше от того места, где начиналась каменная лестница. Внутри всё тянуще болело: не так сильно, как при первом перемещении, но всё равно неприятно.

– Ваш способ передвижения, конечно, быстрый, с этим не поспоришь, – проворчала она. – Но как-то это мне не по душе.

– Могу вернуть тебя обратно, чтобы ты не лишала себя радости пройтись пешком. – Вольфзунд указал наверх. – Нельзя запрещать женщине делать то, что ей хочется больше всего.

– Уж избавьте, спасибо, – ужаснулась Алида.

Она огляделась. Чуть поодаль стояла крытая телега, запряжённая светло-серой кобылой в яблоках. Какой-то мужчина – наверное, извозчик – стоял рядом и курил трубку.

– Отличное приобретение, Дерв, – похвалил Вольфзунд, приближаясь к телеге с лошадью. – Крепкая кобыла. Да и покладистая, как вижу.

Альюд похлопал лошадь по боку, и она смерила его равнодушным взглядом тёмных глаз. Дерв надулся от гордости.

– Да, господин. Хозяин долго не хотел её продавать, но я всё-таки уговорил. Морковкой звать. И масть такая, как вы и просили.

– Погодите, – растерялась Алида. – Мы только что переместились сюда по волшебству, а я должна буду проделать весь путь вот так, в телеге? Может, проще перенестись?

– Если ты знаешь точное место, где твой дружок стоит и ждёт нас, то я с удовольствием тебя перенесу, – процедил Вольфзунд. – Но лишь в том случае, если он не в Мёртвых Землях, а у меня прямо-таки противоположные сведения. Твоя задача заключается в том, чтобы найти его. А поиски подразумевают дорогу. И иногда сама дорога преподносит подарки. Кто знает, что – или кто – тебе встретится?

Вольфзунд снисходительно улыбнулся Алиде, показывая, что больше не собирается ничего объяснять, и заглянул под полог телеги.

– Всё на месте?

– Так точно, господин, – кивнул Дерв и выпустил из носа дым. Алида закашлялась от крепкого запаха табака. – Я сам всё клал. Уложил так, что никакая тряска мешки не перевернёт.

– Отлично, – довольно промурлыкал Вольфзунд. – Благодарю за службу, Дерв.

Он пожал руку конюху и повернулся к Алиде. Она обхватила себя за плечи: вечерний ветер вдруг показался ей слишком прохладным, и даже платка Лиссы и плаща было недостаточно, чтобы согреться.

– Вот и пришло время, моя маленькая помощница. Последний путь.

– Звучит как-то зловеще, – пожаловалась она.

– Не драматизируй, Алида! – замахал рукой Вольфзунд. – Я уже с десяток раз говорил, что это не сложно и не долго. Ты обернёшься быстрее, чем успеешь заскучать по замку.

– По блюдам Элли я уже скучаю, – вздохнула она.

Вечер опускался на окрестности стремительно, и со стороны реки наползал сизый туман, похожий на тягучий дым тлеющего костра. Зеленоватое небо осветил тонкий серебряный серп полумесяца. Мурмяуз уже запрыгнул в телегу и устроился там, умывая мордочку лапкой.

Алида в который раз вздохнула. Наконец-то она поняла, что готова отправиться в путь. Больше нельзя тянуть, заставляя бабушку и дальше оставаться в чужом теле.

Вольфзунд шагнул к ней, поцеловал свою ладонь и прижал ко лбу Алиды. Травница вспыхнула и опустила ресницы, а потом не то хмыкнула, не то хихикнула.

– И ваш поцелуй будет гореть у меня во лбу звездой. А может, даже защищать, как в сказке. Да?

– Гореть точно не должен, – усмехнулся Вольфзунд. – А там думай как хочешь. Иногда мысли о чём-то помогают не хуже волшебных артефактов. Кому, как не тебе, это знать?

– Да, – кивнула Алида. – Ладно. Я… пойду?

Вольфзунд отступил назад, и Алида поняла, что он благословил и отпустил её, как птицу, на волю. Она неуклюже помахала ему рукой, запоздало подумав, что такая фамильярность выглядит глупо. Алида накинула на волосы платок и побежала к телеге, не оглядываясь. Ей до смерти надоели прощания. Она только и делает, что бесконечно прощается и теряет. Не пора ли начать обретать?

Дерв помог ей забраться в телегу и передал поводья.

– Ну, управишься. Морковка лошадка мирная, вроде не лягается. Яблоки для неё в синем мешке, овёс – в сером.

– Погодите, – вымолвила Алида. – Вы… А вы?!

Почему-то она, несмотря ни на что, надеялась, что Вольфзунд приставит к ней помощника.

– А что я? – пожал плечами старый конюх. – У меня своих дел непочатый край. Справишься, не маленькая.

Алида беспомощно посмотрела туда, где минуту назад стоял Вольфзунд, но никого не увидела. Туман сгустился вокруг дороги, переливаясь серебром, а болота и вовсе стали неразличимы за его кружевом. Она посмотрела на Дерва так жалобно, как только могла, и пролепетала:

– Но я не умею управлять лошадью.

– О, так это дело нехитрое, – отмахнулся конюх. – Вот так, – он легонько потянул поводья, – пускаешь её шагом. Говоришь «тпру!» – и она стоит. Потянешь левый повод – пойдёт влево. Правый – вправо. Только держи вот так, – мужчина переложил поводья в руках Алиды по-другому, – и всё будет хорошо.

– А может, всё-таки…

Конюх хлопнул Морковку по крупу, и лошадь зашагала по дороге. Алида бросила последний умоляющий взгляд на Дерва, но конюх даже не помахал ей на прощание, молча развернулся и пошёл к горе.

«Да чтоб тебе пришлось подниматься по лестнице пешком!» – в сердцах подумала Алида.

Ладони её моментально взмокли от напряжения. Морковка действительно шла спокойно, но Алиде каждую секунду казалось, что лошадь почувствует её страх и решит выкинуть что-нибудь неприятное. Она изо всех сил сжимала поводья в кулаках, так, что пальцы скоро начало сводить, и неотрывно сверлила глазами круп Морковки.

Повозка неспешно закатилась на горбатую спину мостика, переброшенного через реку. Лоб Алиды покрылся нервной испариной, когда несколько досок моста жалобно скрипнули под весом лошади и гружёной телеги. Но всё обошлось, и они благополучно въехали в рыбацкую деревню.

Вечер был не поздний, и люди ещё не спали. Где-то прямо на улице мальчишки жгли костры и поджаривали на палочках свежепойманную рыбу. Из открытых окон доносились разговоры и звон посуды. Сытые собаки лежали у заборов, догрызая кости и лениво помахивая хвостами.

Алида почувствовала, как кончики пальцев ног начинают зябнуть. Её обдало холодком ужаса: неужели снова? Но почему сейчас? Как некстати! В замке она и думать забыла о своих вспышках ярости: после того случая, когда Вольфзунд поймал её у края скалы, она больше не чувствовала зловещего холода, предвестника слепой озлобленности. Но вдруг тут, вдали от замка, всё вернётся? Вдруг она снова… навредит кому-то?

– Спрячь меня, – буркнула Алида своему плащу.

Она надеялась, что чары плаща могут подействовать и на телегу с лошадью – хотя бы немного, не спрятать полностью от взглядов, но сделать их чуть менее заметными. Она чувствовала Импиор у себя на поясе, и близость заговорённого клинка внушала ей одновременно уверенность и страх. Что, если на неё действительно нападут разбойники? Вдруг отберут клинок? Что тогда сделает с ней Вольфзунд?

Кажется, волшебство подействовало: прохожие перестали глазеть на повозку. Холод отступил, огонь в груди угас, и Алида немного успокоилась. Правда, скоро ей пришлось снять защитные чары плаща, потому что прохожие натыкались на повозку и норовили попасть под лошадиные копыта.

Было уже довольно темно, когда они пересекли деревню и выкатили на дорогу, ведущую через перелесок на северо-запад. Алида отважилась переложить поводья в одну руку и немного размять одеревеневшие пальцы. Она кое-как разожгла лампу и пристроила её рядом с собой, так, чтобы свет падал на дорогу и освещал Морковке путь.

Дубы и липы склонили над дорогой чёрные ветви, похожие на толстых змей. Густая изумрудная листва заслоняла тускло-серое небо с первыми крупниками звёзд, и сумрак затягивал перелесок. Алида заволновалась: дорога всё круче уходила к западу, тогда как ей нужно на север Королевства. Она осмотрелась по сторонам и убедилась, что никаких боковых тропинок от главной дороги не отходит.

– Если бы у нас с тобой была только моя старая сумка, с которой мы покинули дом, – обратилась она к Мурмяузу, – мы бы точно пропали. Ну, или подумали бы, что пропали, и натворили бы каких-нибудь глупостей. Но теперь-то мы опытные путешественники, да, малыш? Даже если всё время будут тучи и мы не сможем сориентироваться по солнцу, то путь нам укажет кое-что другое.

Алида запустила руку в сумку, покопалась там, достала астролябию и повертела её, разглядывая.

– Ну что, Мурмяуз, проверим приборчик? Он должен показать нам, куда ехать.

Кот что-то мурлыкнул и свернулся клубком, приготовившись спать.

Алида поднесла астролябию к глазам, покрутила стрелку, но ничего не произошло. Она пожала плечами и подышала на диск, а потом протёрла его рукавом.

Разочарованию Алиды не было предела. Она-то надеялась, что стрелка прибора сразу покажет нужное направление. Или, что ещё лучше, из её острия вырвется лучик света, который покажет, куда надо ехать. Но на деле ничего не происходило. Алида цокнула языком и постучала по астролябии ногтём.

– Вольфзунд подсунул нам сломанный прибор! Ты представляешь, Мурмяуз? – раздосадованно протянула она.

Кот ничего ей не ответил, только всхрапнул и дёрнул белым ухом.

– Ладно, утром разберёмся. Если будет ясно, я сориентируюсь по солнцу, – утешила она сама себя. – Давай, Морковка! Проедем пару часов и остановимся передохнуть.

Внезапно чья-то фигура в простом дорожном плаще с капюшоном метнулась прямо поперёк дороги. Алида завизжала от неожиданности и рванула поводья. Морковка возмущённо заржала, поднялась на дыбы и потащила телегу куда-то вбок, к поросшей бурьяном обочине. Мурмяуз зашипел и вцепился когтями в бедро Алиды, чтобы не вывалиться из телеги.

Незнакомец бросился к лошади, схватил её за сбрую и зашептал что-то на ухо испуганному животному. Морковка тут же успокоилась и покорно остановилась, помахивая хвостом. Алида не на шутку перепугалась: кто этот человек и что ему от них нужно? «Морковка предательница, – с горечью подумала она. – Могли бы просто сбежать от этого типа, а теперь придётся выяснять, чего он хочет. Вдруг это разбойник?»

Алида потянулась к Импиору, но передумала: лучше ей не показывать ценный клинок, проще прикинуться бедной деревенской девушкой, с которой и взять-то нечего.

Она проворно вытащила из-за пазухи два маленьких ножичка, которые захватила, чтобы чистить яблоки, и грозно выставила их перед собой.

– Убрал руки от моей лошади! – как можно более сурово крикнула она. – Пошёл прочь, а то не поздоровится!

Незнакомец откинул капюшон. Свет фонаря упал на его лицо, и Алида изумлённо ахнула.

– Тиль?! – Ей едва удалось скрыть радость в голосе. – Но ты же ушёл домой! Что ты здесь делаешь?!

Юноша, казалось, был удивлён не меньше её. Вечно скорбные глаза смешно округлились, на губах заиграла глупая улыбка.

– Клари! Вот те раз! Но что… Погоди, так это… ты?!

– Конечно я! – оскорбилась Алида. – Не узнал меня, что ли?

– Нет-нет, я не про то. – Он растерянно провёл ладонью по лицу и потряс головой. Потом посмотрел на Алиду, которая по-прежнему сжимала ножики в руке, и широко улыбнулся.

– Подбросишь, красавица? – Тиль нахально запрыгнул в телегу, не дожидаясь приглашения, и красноречиво посмотрел на ножи. – Да ты опасная штучка, не правда ли?

Алида смутилась и убрала ножи. Она была рада видеть Тиля, но его развязное поведение выводило её из себя.

– Это далеко не всёоружие, которое у меня есть, – предупредила она и задрала подбородок. – Подумай трижды, перед тем как воровать мои пряники.

Тиль поднял руки вверх, как вор на задержании.

– Ох-ох, ну конечно же, я даже не притронусь к твоим припасам, смертоносная госпожа.

Алида хмыкнула и пустила Морковку шагом. На сердце у неё стало тепло и легко. Одиночество больше не давило на грудь, она могла не шарахаться от каждой тени, принимая её за вора или разбойника. Мурмяуз тоже успокоился и с урчанием тёрся о руку Тиля, напрашиваясь, чтобы его почесали за ушком.

– Так ты всё это время был где-то неподалёку? – спросила Алида, когда телега минула последние деревенские дома и покатила через поле. Воздух загустел от монотонного стрёкота кузнечиков, которые к концу лета стали петь всё громче.

– Ага. Посидел в деревне, нашёл работёнку кое-какую. Хоть ты меня и прогнала, я не мог просто так уйти домой, вернуться в эту серость. Не мог не увидеть тебя ещё раз.

Он посмотрел на Алиду тоскливым взглядом. Она испытывала странную смесь смущения и негодования. Ей было приятно, что Тиль к ней привязался, но его легкомыслие ужасно раздражало.

– И чтобы найти меня, ты бросался под копыта всем проезжающим лошадям? – спросила она.

– Да я вообще понятия не имел, что ты умеешь управлять лошадью, – хмыкнул Тиль, поудобнее устраиваясь в телеге и вытягивая ноги. – Я же знал, что ты ушла в замок, куда мне путь заказан. Я несколько раз ходил в город, надеялся встретить тебя у торговых лавок. Ещё частенько прохаживался вдоль той пустоши, где мы с тобой разминулись, поглядывал на гору. У меня в очередной раз закончились деньги, я сидел в трактире, ожидая, когда хозяин освободится, и тут-то мне встретился один богатый господин. Такой высокий, в дорогой одежде, перстни с самоцветами. Городской министр, должно быть. Он мне говорит: хочешь, мол, денег заработать? Ну а кто не хочет? – Тиль хохотнул. – И из кармана мешочек достал, бряцает золотом. Я заранее на всё согласился, уж больно жрать охота, а на медяки, что мне бабка за помощь по хозяйству платила, только тарелку каши купишь.

Алида напряглась, почуяв неладное.

– И что он попросил тебя сделать?

– Да плёвое дело. Говорит, в такой-то день, едва солнце зайдёт за гору, по этой дороге проедет телега, запряжённая светлой лошадью в яблоках. Хозяйка телеги – знатная дама, которая путешествует под прикрытием. Вроде намекнул, что она ему дорога, ну, я так понял. И, говорит, даме нужна защита. Кто-то вроде стража. Я удивился: я ж не жандарм и не гвардеец, да и оружия у меня при себе нет, разве что гобоем по башке огрею. А этот щёголь посмеялся и говорит, что дамочка сама за себя постоять может, только вот нужен ей спутник, чтобы никто не подумал, что она одна путешествует. Воры испугаются и не полезут, если с ней будет мужчина, вроде того.

– И ты согласился? – спросила Алида. – Тебе ничего не показалось странным?

– Ну, а что тут такого? – пожал плечами Тиль. – Богач заботится о своей девчонке, которая куда-то собралась. Я же не знал, что это будешь ты. Но погоди-ка… – Он ошеломлённо уставился на Алиду. – Это…

Алида медленно кивнула и задумчиво посмотрела на Тиля.

– Кажется, я знаю, кто тебя купил. Сам Вольфзунд, хозяин замка, что на горе. Так что, фермер из Зелёного Лога, ты теперь тоже повязан с ним.

На минуту воцарилась тишина.

– Что же это получается, – Тиль взволнованно сверкнул глазами, – я заключил сделку с демоном?

Алида весело хмыкнула.

– О, послушай меня, у меня как-никак есть опыт в таких делах. Сделки с демонами так легко не заключаются. Ты бы сразу понял, если бы твоя душа покинула тело. Приятного в этом мало.

Она вздохнула так тяжело, как только могла, и хитро покосилась на Тиля, наблюдая за его реакцией. Музыкант побледнел, это было заметно даже в сумерках.

– Прям так уж вся душа покидает тело? – с ужасом спросил он. – Но… Но как же тогда жить? Как ты живёшь, Клари?

– Живу наполовину, – снова вздохнула она. – Не вижу снов, не чувствую запахов, не могу насладиться музыкой или красотой природы. Ах, Тиль, как я унижалась, как умоляла демона оставить мне хотя бы ощущение вкуса! Если бы я ела пироги и не могла отличить их от соломы, я бы тут же умерла.

У Тиля было такое уморительно-несчастное выражение лица, что Алида не выдержала и расхохоталась.

– Ты правда поверил? Правда, Тиль?! Первый Волшебник, какой ты смешной!

Тиль глупо заморгал и сердито сдвинул брови.

– Ах ты, обманщица! А я-то думал, как ты живёшь без души? Хотя знаешь, Клари, кое-что демон у тебя действительно отобрал. Ты правда не получаешь удовольствия от музыки. Как иначе объяснить твою неприязнь к моей игре на гобое?

– Это очень просто объяснить, – тряхнула волосами Алида. – Ты плохо играешь. Уж извини.

– Спасибо за прямоту, – кисло протянул Тиль. – Но тебе всё равно придётся слушать мои песни. Уж извини.

За перелеском началась ещё одна деревенька, поменьше, чем та, у реки, но тоже людная и обжитая. У кособокого трактира хмельно шумели. Кто-то затянул пьяную песню, в ответ на неё раздался хриплый хохот. Загремели отодвигаемые стулья, послышался женский смех. У самого входа Алида разглядела ненавистные синие мундиры и, схватив Тиля повыше локтя, прошептала плащу:

– Спрячь нас.

– Да ладно тебе, они же просто отдыхают. – Тиль махнул рукой в сторону трактира. В руках жандармов действительно блеснули пузатые кружки с тёмным пивом, но у Алиды всё равно шумело в ушах от волнения.

– Не надо мне такого счастья, – проворчала она.

Они благополучно миновали трактир – к успокоению Алиды, городские стражники не заинтересовались путниками. Морковка тащила телегу ровно, послушно поворачивая туда, куда направлял её Тиль. Алида тихо радовалась, что ей не приходится больше держать поводья. Она удобно устроилась с краю и посадила Мурмяуза себе на колени, чтобы можно было перебирать его шёрстку пальцами.

На самой окраине посёлка Алида заметила свежевыкрашенный терракотовой краской дом, утопающий по самые окна в кустах белого шиповника. У крыльца дома двое черноволосых мальчишек гоняли потрёпанный мяч, и Алиде показалось, что она уже где-то видела этих близнецов.

– Гожо! Лоло! – окликнула она, не веря глазам.

Мальчишки как по команде подняли головы, но смотрели почему-то сквозь повозку, не замечая свою знакомую. Алида запоздало вспомнила, что плащ по-прежнему скрывает их, но Тиль, будто прочитав её мысли, осторожно тронул её за руку.

– Не стоит. Если мы вдруг появимся из ниоткуда, будет довольно странно, согласись.

– Да… наверное, ты прав, – с неохотой признала Алида. – Хотя я уже делала так, когда ехала через рыбацкую деревню! Правда, я подгадала момент, когда на улице почти не было прохожих, только какой-то выпивший старик развалился на лавке. Но он, кажется, не очень удивился.

Она проводила дом долгим взглядом, и, когда в окне мелькнули силуэты Лэцнэ и Шантии, не смогла сдержать улыбку. В груди будто стало тепло.

– Ты их знаешь? – полюбопытствовал Тиль. – Откуда?

– Эта семья спасла нас с Ричем. А мы накликали на них беду. Если их освободили и они смогли устроиться, то, быть может, для нас тоже не всё потеряно? Как думаешь, Тиль?

– Да что ты, Клари, снова пытаешься повергнуть меня в уныние? Конечно, всё будет хорошо. С твоим богатеньким покровителем вообще не о чем беспокоиться. Ну, так где остановимся на ночь? Можем вернуться к трактиру, наверняка у них нашлась бы комната.

Алида покачала головой. Ей хотелось отъехать подальше, чтобы не терять вечер и скорее добраться до Мёртвых Земель. Они катили ещё два-три часа, оставив деревни далеко позади, и поздно ночью остановились у кромки леса, который с одной стороны защищал их от ветра. В лесу журчал ручей – можно будет умыться и заварить чай поутру. Тиль расстелил свой плащ на земле и устроился под телегой, Алида привязала Морковку к дереву, накормила и напоила её, а сама легла в телегу, под навес. Мурмяуз свернулся у неё под боком и тут же засопел.

– На следующий день править Морковкой снова будешь ты, – пробормотала Алида, надеясь, что Тиль её услышал.

– Угу, – буркнул он снизу.

Она заснула сразу, как только закрыла глаза.

Глава 5, в которой тьма клубится под землёй

– У тебя такие глаза… – проговорил Тиль.

– Какие? – спросила Алида, приготовившись к нелепым и неловким сравнениям, которые, по словам её подружек из деревни, так любят парни.

– Как у моуров из сказок, – ответил он. – Необычные. Бабушка читала мне сказку, в которой мальчика забрали болотные девы с сиреневыми глазами. Я никогда не видел, чтобы у человека были такие.

Алида смутилась. Она-то рассчитывала услышать что-то вроде «твои глаза яркие, как звёзды» или «твои глаза похожи на два омута», но её, кажется, только что сравнили с нежитью. Она намотала на палец прядь волос, размышляя, обидеться ей на Тиля или посмеяться над ним.

– Не дуйся. Это красиво. В смысле, глаза у тебя красивые.

– Только глаза? – Алида повернулась к нему.

Второй день их пути догорел, вспыхнув на западе последним золотым всполохом, и небо стремительно наливалось густой синевой. За целый день им не попалось ни одной деревни – только луга медового разнотравья, берёзовые рощи и поляны дикой клубники.

– Нет, – ответил Тиль. – Ты сама вся красивая, Клари. Ты мне нравишься.

Алида вспыхнула до корней волос. Никогда ни один парень не говорил ей, что она ему нравится. Она так мечтала услышать это от Ханера. И услышала, в какой-то степени. Только притворство Ханера больно ранило её, оставило на сердце противную, ноющую рану. Она много времени провела с Ричем, но он тоже никогда не показывал, что она ему интересна как девушка. Алида нехотя признала, что ей было бы приятно осознавать, что Рич считает её красивой или хотя бы симпатичной.

В отличие от них, Тиль никогда не скрывал, что находит Алиду привлекательной. И вот, наконец, признался в этом прямо. «Ты мне нравишься» – звучало вполне неплохо. Алида оценивающе посмотрела на музыканта, на его простое, но приятное лицо, на большие карие глаза с пушистыми ресницами, на блестящие густые волосы. Он был таким понятным, таким земным, каким только может быть смертный юноша. Она представила, как он вскапывает землю, как смахивает тёмные пряди с потного лба, как несёт вёдра, полные воды, чтобы мать помыла посуду и заварила чай. В его облике не было ничего необычного и яркого. У него не имелось обворожительной улыбки Ханера, рогов Мела, цепкого взгляда Вольфзунда или веснушек Ричмольда. От Тиля не пахло ночными цветами и жжёными спичками, он был так далёк от опостылевшей магии, как рыба далека от полётов. И это в нём очень нравилось Алиде. Он был той последней ниточкой, которая связывала её с прошлой жизнью, в которой не было ни альюдов, ни магии, ни изнуряющих путешествий.

Ей вдруг остро, нестерпимо захотелось стать такой же простой, как он, позабыть обо всём, что было с ней в последнее время, и почувствовать себя самой обычной шестнадцатилетней девушкой, которой оказывает знаки внимания молодой фермер, к тому же умеющий играть на гобое.

Алида подвинулась ближе к Тилю и поймала взгляд его вечно грустных глаз. Она положила ладонь ему на плечо, приближая лицо к его лицу.

– Что ты, Клари? – спросил он.

– Алида, – сказала она. – Моё настоящее имя – Алида.

Тиль не успел удивиться. Она закрыла глаза и нащупала его губы своими губами. Тиль порывисто выдохнул, обнял её за талию и притянул ближе к себе, целуя жадно и слегка неуклюже.

Алида сама не заметила, как он повалил её на дно телеги. Ей в спину упёрлась пустая бутылка из-под молока, и травница засопела, стараясь одновременно принять более удобную позу и ненавязчиво оттолкнуть Тиля, который набросился на неё с совсем уж неожиданным пылом. Рука Тиля скользнула по её талии и наткнулась на рукоять Импиора. Музыкант на миг замер, и Алида поспешила отстраниться от него и села, опершись спиной на борт телеги. Ей показалось, что её губы стали в два раза больше и горели так, будто она поцеловала кипящий самовар.

– Совсем забыл про твоё оружие, – виновато произнёс Тиль, усаживаясь рядом. – С такой опасной девушкой надо быть осторожнее, да?

– Угу, – буркнула Алида, украдкой трогая горящие губы. Она уже жалела, что первая полезла к Тилю. Что за нечисть её дёрнула? Совсем разум растеряла! Всё-таки, если бы тут была бабушка, она вела бы себя благоразумнее.

– А всё же… – не унимался Тиль. – Значит, я хоть немного тебе нравлюсь? Ну нравлюсь же, да?

«Преисподняя тебя забери! – в сердцах подумала Алида. – Я только что открыла тебе своё настоящее имя, показала, что ты стоишь моего доверия, а ты лезешь с глупыми вопросами! Ну что за человек?!»

Она метнула на него сердитый взгляд и, неопределённо пожав плечами, отвернулась, рассматривая небо. Небосвод затянуло чернильное марево, и на нём набухли яркие звёзды, словно крупные капли росы на траве.

– Скоро начнётся звездопад, – с видом знатока заявила Алида.

– Что ты имеешь в виду? – Тиль подсел к ней и ненавязчиво приобнял. Алида досадливо фыркнула, но не стала стряхивать его руку со своего плеча. – Я видел, как с неба падают звёзды. Пш-шик – и белая чёрточка загорается и быстро гаснет. Красиво. Мама говорила, если успеть загадать желание, пока звезда летит, оно непременно сбудется.

– Не-а. – Алида хитро сощурилась. – Не видел ты настоящих звездопадов. Вон, смотри, той звезды не было видно вчера ночью. И этой тоже. Видишь, они наливаются разными цветами. Жёлтые, синие, красные. Скоро они упадут. И лучше нам с тобой беречь головы.

В повозку запрыгнул Мурмяуз, волоча в пасти дохлую мышь. Морковка зафыркала, принюхиваясь к застывшему воздуху. Быть может, лошадь почуяла близость чудес.

Первая звезда, ярко-жёлтая, как майский первоцвет, сорвалась с небесного полотна и закатилась куда-то за лес, вспыхнув сверкающим росчерком.

– Ты видела?! Клари, ты видела?! – завопил Тиль. – Какая крупная! Какая жёлтая!

– Я не Клари, – напомнила Алида.

– А мне нравится это имя. Я к нему привык. Пожалуй, продолжу так называть тебя. Можно?

Алида пожала плечами и молча указала ему пальцем на небо. Тиль поднял голову и замер с открытым ртом.

Весь небосвод усеяли огромные цветные огни, готовые вот-вот сорваться и рухнуть вниз. Зрелище было настолько прекрасное, что перехватывало дыхание, – Алида никогда не видела такого, ведь даже в те разы, когда она ловила звёзды, они падали редко, по одной, и небо оставалось обычным, не таким восхитительно-ярким, как сейчас.

Спустя миг началось настоящее представление, будто Первый Волшебник решил развлечься и запустил праздничные шутихи в своих чертогах. Тут и там вспыхивали ослепительные огни, и на поле сыпались жёлтые путеводные звёзды, закатывались в траву и подсвечивали землю. Алида шмыгнула под полог повозки, и Тиль, которому несколько звёзд успели больно попасть по голове и плечам, тоже залез в укрытие.

– Как здорово, Клари! – захлёбывался от восторга музыкант. – Это так красиво! Но почему я раньше такого не видел?

– Потому что смотрел только на перцы да на фасоль, – отозвалась Алида. – Помоги-ка.

Она выставила несколько освободившихся мешков в незакрытую пологом часть повозки, и, прикрыв голову руками, высунулась и набросила одеяло на Морковку, защищая лошадь от звездопада. С каждой минутой всё больше звёзд сыпалось с неба, и всё вокруг заливал густой золотой свет, совсем не похожий на солнечный. Тиль сложил несколько звёзд, упавших в телегу, в мешки.

– Зачем они нам?

– Жёлтые звёзды указывают путь, – пояснила Алида. – А ещё это неплохие светильники. Можно сэкономить на свечах и не бояться пожара. Жаль, отчего-то другие звёзды не хотят к нам наведаться.

Но вот среди бесконечного жёлтого потока промелькнула голубая искра, и волшебная звезда прыгнула прямо в руки Алиды, мерцая лазурью. Алида восторженно ахнула и засмеялась, не веря своей удаче.

– Звёздочка, милая, – горячо взмолилась она. – Умоляю тебя, пусть всё будет хорошо. Пусть у меня всё получится!

– Веришь в счастливые концы? – спросил Тиль. Он намотал плащ на руку и сидел, закрывая голову от падающих звёзд.

– Верю. – Алида вздёрнула подбородок. – Иначе зачем вообще делать что-то, если не веришь, что всё будет хорошо?

Тиль хмыкнул и отбил свободной рукой назойливую звезду, летящую прямо ему в лицо.

– Я бы сказал, что всё относительно. Плохих концов не бывает. Любой конец для кого-то будет считаться хорошим.

– Вздор, – ответила Алида, охапками запихивая путеводные звёзды в пустые мешки. – Если тёмная магия поработит всех вокруг, кто порадуется такому исходу?

– Твой сумасшедший дружок, которого ты зачем-то выдавала за брата, – процедил Тиль. – Он точно будет в полном восторге.

– Не путай Рича и Чернокнижника! – взвилась Алида. – Они совсем разные!

– Да-да, я это уже слышал. Только разве бывает такое, что в одном теле живут два человека? Да, я понимаю, волшебство вокруг и всё такое, но всему есть предел, Клари. Кто кроме него может похвастаться второй сущностью? И раньше такое было. Отец мне рассказывал, что бабка его друга свихнулась на старости лет и стала считать себя собакой. Бегала на четвереньках по двору и облаивала кур. Ей вызвали лекаря, но он не помог. Сказал, что нет лекарства для души. Сдаётся мне, у твоего Ричика тот же самый недуг. И ничем ему не поможешь, сколько ни вари зелий и не плети наговоров.

– А я помогу, – упёрлась Алида. – Сам увидишь, помогу! Спорим на шоколадный пряник?

– Ах, чтоб тебя… – проворчал Тиль, когда одна звезда всё-таки ударила его по носу. – Ладно. По рукам. Спорим на шоколадный пряник.

Они пожали друг другу руки. Звездопад постепенно стих, небо стряхнуло все цветные огни и снова стало матово-синим, покрытым привычными блёклыми точками. Но поле по-прежнему сияло желтизной, под кустиками душицы и коровяка спрятались никем не собранные звёзды, а из мешков в повозку лился яркий и тёплый золотой свет.

* * *

Хьёльд будет помнить этот день до тех самых пор, пока Первый Волшебник не призовёт его к себе.

Он был совсем ещё мальчишкой – даже по меркам смертных, не говоря уж об альюдах. Тогда он даже не понял, из-за чего всё произошло. Лишь потом, много лет спустя, мать рассказала ему эту историю – всё началось с того, что они первыми отважились в открытую не согласиться с Владыкой Эллекеном. Его жажда власти и бесконтрольное уничтожение несчастных смертных сильно беспокоили отца, Геварда, и однажды он, потеряв терпение, отказался участвовать в очередном кровавом набеге на город. Отец не видел смысла в этих нападениях – как, впрочем, и многие другие, которые просто не решались высказать недовольство.

Вечером их с родителями и сестрой выволокли на улицу – альюды с чёрными масками на лицах, приближённые Владыки. Отец пытался сопротивляться, но их было много, так много, что маленький Хьёльд испуганно расплакался, когда чёрные фигуры наводнили гостиную и принялись поджигать мебель и портьеры.

Всё, что он успел заметить, оглянувшись по пути, – это полыхающий особняк, который они считали своим домом.

Всю семью бросили в темницу. Если бы Эллекен был милосерднее, он поселил бы их в пустой башне, там, где он обычно держал провинившихся. Но поступок отца он расценил как предательство, а на предателей милосердие Эллекена не распространялось. Их упекли в сырой, совершенно тёмный подвал, кишащий крысами. Хьёльд помнил только, что беспрестанно заходился плачем и просился домой, а мать, Морриган, укачивала его, гладила по пшеничным волосам и шептала что-то успокаивающее.

Колдовская защита темниц была настолько сильна, что отец даже за два дня не смог разгадать, как её обойти. Но помощь пришла с неожиданной стороны.

На исходе второго дня они увидели свет факела перед решёткой и сперва подумали, что это стражи проводят обход. Но неровный свет выхватил из темноты одинокую фигуру, тонкую и высокую. Хьёльд узнал сына Эллекена и съёжился под боком у матери.

– Прошу, молчите, – прошептал молодой альюд. Длинные смоляные волосы падали ему на глаза – тогда Вольфзунд ещё не научился элегантно зачёсывать их назад и собирать в низкий хвост, причёску воинов и аристократов.

– Тебя прислал отец? – недоверчиво спросил Гевард.

– Нет.

Вольфзунд суетливо закрепил факел на стене, достал из-за пояса короткий кинжал и полоснул себя по запястью. На его белой коже выступила чёрная полоска крови, и он прижал раненую руку к стене темницы. Прошёл миг, два – и решётки со скрипом разъехались в стороны. Вольфзунд облегчённо вздохнул, будто сам не был до конца уверен, что его кровь подействует так же, как кровь Эллекена.

– Давайте за мной, тихо и быстро.

Он поманил пленников, махнув им рукой, и бросился по коридору, но совсем не в ту сторону, откуда приходили стражи. Мать и отец неуверенно переглянулись, но всё же вышли из своей тюрьмы. Морриган несла Хьёльда на руках, а Гевард взял за руку маленькую Жиеву. Стройная фигура Вольфзунда маячила впереди, освещая путь факелом. Он то и дело замирал, словно гончая в стойке, прислушивался к чему-то и, кивнув, снова вёл пленников вперёд, навстречу неведомому. Коридор сужался, уводил то влево, то вправо. Стены здесь не были отделаны даже камнем – просто ход, вырытый в земле. Хьёльд помнил, как было холодно: замок Эллекена стоял в суровых северных Землях, овеваемый ледяными ветрами и обдуваемый студёными метелями. Мать укрыла его своим плащом, а Жиева расхныкалась от холода.

– Немного осталось, – обнадёжил их Вольфзунд.

Сам он был в тонкой холщовой рубашке с короткими рукавами, в тёмных штанах до щиколоток и босиком. Эллекен любил простую одежду из обычных тканей и требовал, чтобы жена и сын одевались так же.

– Куда мы идём? – тревожно спросила Морриган.

– Увидите, – бросил Вольфзунд. – Я знаю, о чём вы думаете. Я не могу вас перенести туда. У меня не хватит сил, чтобы забрать всех вас сразу, к тому же отец почувствует, если кто-то воспользуется чарами перемещения в окрестностях замка. Придётся идти пешком. Но это лучше, чем погибнуть в темнице.

Они остановились перед глухой стеной. Морриган застонала, подумав, что сын Владыки завёл их в тупик. Гевард запыхтел, как разъярённый бык, и Хьёльд тогда подумал, что ещё чуть-чуть, и отец проклянёт черноволосого парнишку – всё равно они уже попали в немилость у Владыки, а страшнее этого ничего не может быть.

Но Вольфзунд снова провёл ножом по руке, вскрывая уже затянувшуюся рану, и мазнул кровью по стене. Земля задрожала, раздался гул, сверху посыпались мелкие камешки. В стене разверзся проход, в тоннель ворвался свежий морозный воздух. Вольфзунд повернулся к Хьёльду и его семье и самодовольно улыбнулся. В озорных чёрных глазах плясал огонь.

Он затушил факел о стену и повёл их наружу, по бескрайнему заснеженному полю. Жиева расплакалась сильнее, и Геварду пришлось тоже взять её на руки. Хьёльд жался к матери, с любопытством поглядывая на узкую спину Вольфзунда, которая маячила перед ними, то нетерпеливо переходя на рысь, то снова приноравливаясь к их усталому шагу.

– Я мог бы наколдовать огонь. Дети замёрзли, – предложил Гевард.

– Нельзя, – звонко отозвался Вольфзунд. – Пока нельзя. Прошу вас, потерпите, осталось недолго.

– Недолго до чего? – спросила Морриган, ступая всё тяжелее. Она устала, её магические силы истощились от заточения, а снег набился в обувь, мешая идти.

– Вы увидите, – пообещал Вольфзунд. – Верьте мне, прошу вас. Я не враг вам. Я не такой, как отец.

В то время его голос был чист и звонок, а лёгкая хрипотца слышалась лишь в минуты сильного волнения. Хьёльд поверил ему тогда всем своим доверчивым мальчишеским сердцем. И верил до сих пор.

Родители переглянулись, безмолвно спрашивая друг друга, стоит ли идти за сыном их мучителя. За сыном хозяина, которому они больше не служили.

– Мы идём в Мёртвые Земли? – испуганно пискнула Жиева.

– Конечно нет, малышка, – заверил Вольфзунд, обернувшись. – Всё будет хорошо. Скоро ты согреешься. И ночью будешь спать на кровати.

– С куклами? – оживилась сестра.

– Не обещаю. Но постараюсь кое-что для тебя сотворить.

Прошло не так много времени, и впереди замаячил огонёк. Скоро Хьёльд разглядел очертания небольшого домика, скрытого в еловом бору. Они поравнялись с деревьями и остановились у дома. Вольфзунд взбежал на крыльцо и нерешительно посмотрел на Геварда.

– Господин Гевард… Можно вашу руку?

Отец, видимо, сразу всё понял и с готовностью засучил рукав, протягивая руку Вольфзунду. Сын Владыки сглотнул и, кивнув для уверенности самому себе, сделал на коже Геварда тонкий надрез.

Отец подошёл к двери и начертил своей кровью несколько знаков. Тогда Хьёльд не понял, что он делает, но сейчас знал, что это были руны защиты. Они вошли внутрь: дом был натоплен, неброская, но добротная обстановка показалась едва ли не царской по сравнению с сырой холодной темницей. Вольфзунд остался снаружи, и Хьёльд видел из окна, как сын Владыки кружит под окнами в жуткой пляске, вскидывая длинные руки к звёздному небу.

– Обряд сокрытия, – пояснила мать. Она опустила Хьёльда на диван и укрыла его пуховым одеялом, а сама принялась растирать замёрзшие ноги Жиевы. Отец проверял шкафы и полки, выискивая посуду и съестное.

Снаружи дом озарила серебристо-сиреневая вспышка и тут же погасла. Вольфзунд вошёл в дом, отряхивая одежду от налипшего снега. Волосы растрепались пуще прежнего, под глазами залегли тени – видимо, колдовство отняло у него много сил.

– Вас никто не найдёт, – сказал он, устало опускаясь на стул. – Я довольно хорош в таких заклятиях. Дом надёжно спрятан, а пройти через дверь теперь могут только члены вашей семьи. Те, кто одной с вами крови, Гевард.

Отец нахмурился.

– Но ты-то сейчас прошёл.

– Я сотворил этот дом, – скромно улыбнулся Вольфзунд. – Дом не может не впустить своего создателя. Но вы можете дополнительно защитить его так, как посчитаете нужным. Теперь он ваш. До тех пор, пока я не придумаю, как упросить отца вернуть вам былое.

– Утерянного не вернёшь, – вздохнула Морриган. – Это куда лучше, чем сгоревший особняк и замковые темницы. Спасибо тебе.

– Спасибо, – вежливо повторила Жиева.

– Спасибо, мальчик, – немного стесняясь, пробубнил Хьёльд.

– Он не мальчик! – шикнула на сына Морриган. – Это наш господин! Его имя Вольфзунд, запомни!

– Ох, не нужно, – отмахнулся Вольфзунд. – Пусть малыш зовёт меня так, как захочет. Пока что единственный господин нашего народа – Эллекен.

– Зачем ты помог нам, позволь спросить? – угрюмо поинтересовался Гевард, подкладывая дров в печь и кроша в горшок найденные в подполе картофель и мясо. – Ты что, пошёл против отца? Или это какая-то уловка?

Вольфзунд, видимо, был готов к этому вопросу. Он выпрямился и сверкнул глазами. Хьёльд заворожённо уставился на него, углядев во взгляде и всём облике паренька царственную властность, которой только предстояло раскрыться в полную силу.

– Вы – не единственные, кому не нравится то, что делает Эллекен. И я в их числе. Я не разделяю взглядов отца. Я против порабощения смертных. Я против войн и захвата власти. Я не хочу разрушать человеческие города. Я не хочу, чтобы альюды стали единственными разумными существами в мире. Мир прекрасен в его многообразии, и я не хочу, чтобы хоть один народ покинул Земли Первого Волшебника.

– Долго готовил речь? – хмыкнул Гевард.

Щёки Вольфзунда зарделись румянцем.

– Долго, – нехотя согласился он. – Но я не сказал ни единого слова лжи. Я честен перед вами, господин Гевард. Я не хочу, чтобы древние семейства подвергали гонениям только из-за того, что они не согласны с правителем. Отец теряет силу, настраивая против себя других альюдов. Это неправильно. Так не должно быть. Мы должны держаться друг друга, множить общую силу. Жить… – Он запнулся. – Жить так, чтобы полнить гармонию мира.

Отец молча покачал головой. Скоро домик наводнили ароматы рагу, и Хьёльд нетерпеливо выбрался из-под одеяла, глотая слюну. Он осторожно подсел рядом с Вольфзундом, безмолвно спрашивая его разрешения, но тот хмуро смотрел в одну точку перед собой и, казалось, не замечал ничего вокруг.

Морриган достала из шкафчика миски и ложки и разложила их на столе. Хьёльд взял деревянную ложку и поднёс к глазам, разглядывая. Он впервые видел такую. В их родовом поместье пользовались изящными серебряными вилками с фамильным гербом на ручках. Неуклюжий деревянный прибор был ему в диковинку. Жиева презрительно морщилась.

– Фу, картошка, – закапризничала она. – А можно мне форель?

– Форель плавает в озере, малышка, – ответил Вольфзунд и легонько щёлкнул девочку по носу. – Сегодня у нас кролик. Тоже неплохо, а? Особенно после того, чем тебя кормили последние дни. Вряд ли это была форель, правда? Так что подождёшь ещё немного.

Жиева поморщилась, но всё-таки принялась за еду. Вольфзунд перевёл взгляд на Геварда.

– В лесу есть озеро. Там полно рыбы. В сенях вы найдёте лук и немного стрел, ножи и сети для рыбной ловли. Я принесу ещё стрел на днях. И всего, что ещё вам потребуется. Пока вам лучше не колдовать за пределами дома, так что придётся воспользоваться обычными средствами.

Вольфзунд подобрал с пола тонкую щепочку, выпавшую из ведра с растопочными дровами, подул на неё, что-то прошептал, и с улыбкой протянул Жиеве. На глазах щепка превратилась в куклу в красивом платье. Счастью Жиевы не было предела.

После еды глаза Хьёльда начали слипаться, и он уже не слушал, о чём толкует отец с их юным спасителем. Мать отнесла его в комнату, укрыла мягким одеялом, а вьюга за окном спела ему колыбельную, нежную, как первая весенняя оттепель.

* * *

В следующий раз он увидел Вольфзунда лишь спустя несколько недель. Сын Эллекена заколотил в дверь последним вечером зимы, и едва он вошёл, по его лицу Хьёльд понял, что что-то стряслось.

Вольфзунд проковылял на слабых ногах через комнату и рухнул на стул, закрыв лицо ладонями. С удивлением Хьёльд заметил, что плечи Вольфзунда дрожат от рыданий.

Хьёльд сполз со скамьи, на которой играл деревянной лошадкой, вырезанной отцом, и подсел к сыну повелителя, который выглядел просто-напросто жалким худым мальчишкой.

Хьёльд осторожно подёргал его за рукав. Вольфзунд вытер длинный нос и посмотрел на мальчика покрасневшими глазами. Мать вышла из кухни – её не привыкшие к работе руки были покрыты красными мозолями, которые она постоянно размачивала в отварах лечебных трав.

– Первый Волшебник, что стряслось? – воскликнула она.

– Госпожа Морриган, – шмыгнул Вольфзунд, выпрямляя спину. – Простите, что я без предупреждения. Я… Мне… Вы окажете мне огромную услугу, если позволите переночевать под вашей крышей.

Было заметно, что ему неловко просить об этом, но мать тут же заверила его:

– О чём речь, конечно, оставайся. Ты выглядишь не слишком здоровым. Тебе нужна помощь? Может, какие-то зелья, отвары…

– Пожалуй, я бы не отказался от травяного чая, – смущённо улыбнулся он. – С шалфеем.

– Что у тебя такое? – полюбопытствовал Хьёльд. Он заметил, что левый рукав рубашки Вольфзунда задрался, обнажая окровавленные символы, чернеющие на коже.

– Ничего, – быстро ответил Вольфзунд и поспешил опустить рукав, но Морриган тоже заметила знаки.

– Всевышний и Преисподняя! – воскликнула она. – Что у тебя такое, Вольфзунд? Кто это сделал?!

Он неохотно положил руку на стол и закатал рукав до локтя. Хьёльд подался вперёд, разглядывая несколько символов, вырезанных на его предплечье. Хьёльд узнал язык магии, он видел у родителей свитки, исписанные похожими рунами, но сам пока был слишком мал, чтобы начать постигать его. Морриган ахнула.

– Что тут написано? – не скрывая любопытства, спросил Хьёльд.

Вольфзунд не то хмыкнул, не то всхлипнул.

– Ренегат. Отступник. Предатель. Какое слово тебе нравится больше?

– Это… Это он? Эллекен? С родным сыном?! – ужаснулась Морриган. Она метнулась к шкафчику с травами и стала быстро крошить сухие листья в глиняную миску, что-то нашёптывая.

– Он, – подтвердил Вольфзунд. – По правде говоря, я думал, что он догадается раньше. Ломал-ломал голову, как вам удалось сбежать. Пытал стражей и всех продажников-слуг. Наконец, вспомнил, что темница открывается его кровью. Нашей кровью. Мы и раньше не слишком ладили, а сейчас он и вовсе спятил. Если бы не мать, то… – Вольфзунд на мгновение замер, глядя в печной огонь. Он сглотнул, острый мальчишеский кадык подпрыгнул вверх и снова опустился. – Ограничился только тем, что выкинул меня из замка на глазах всей прислуги и обещал убить, если вернусь раньше, чем через два дня. Думал, я буду унижаться и ползать вокруг замка на морозе, умоляя впустить.

– Мы твои должники, – сказала Морриган, ставя миску со свежей мазью на стол. От мази шёл сверкающий лиловый пар и пахло какими-то цветами. – Все мы обязаны тебе жизнью, Вольфзунд. Оставайся здесь столько, сколько нужно. И дай-ка мне свою руку.

Вольфзунд убрал волосы со лба, откинув назад, и послушно протянул Морриган руку с уродливыми запёкшимися ранами. Эллекен даже не постарался, чтобы надпись выглядела аккуратно: буквы прыгали, как напуганные зайцы, и смотрели в разные стороны, будто глаза запойного пьяницы. Хьёльд вздрогнул. Должно быть, это очень больно.

Морриган промыла раны тёплой заговорённой водой. Вольфзунд шипел, как разозлённая гадюка, и вода в миске почернела от его крови. Морриган щедро нанесла на раны травяную мазь и наложила повязку.

– Ну вот, – улыбнулась она. – Теперь всё пройдёт.

– Спасибо. – Бледный Вольфзунд закусил губу. – Только вот шрамы от магии не затягиваются, вы знаете. Я уверен, отец позаботился, чтобы эти отметины остались со мной на вечность и дольше. Ничего. – Его глаза полыхнули огнём, и маленький Хьёльд испуганно отпрянул. – Я буду прятать их под шелками и бархатом. И никто больше не увидит меня таким, каким видели сегодня вы. Я отстрою свой замок подальше от севера, где-нибудь поблизости от городов, чтобы жить среди людей Королевства. И я сделаю так, чтобы и нам, и людям жилось спокойно.

– Слова, достойные Владыки, – послышался голос Геварда. Хьёльд заглянул в прихожую и увидел, что отец принёс несколько крупных рыбин и три кроличьи тушки. Раньше он выезжал на охоту на своих прекрасных скакунах, и слуги-продажники подавали ему заговорённые стрелы, бьющие точно в цель.

– Дорогой, ты можешь себе представить? Эллекен заклеймил его! Собственного сына! – всплеснула руками Морриган.

Гевард вошёл в комнату, стряхивая липкий снег с сапог, и мрачно оглядел Вольфзунда и его повязку.

– Это скверно, – произнёс он. – Очень низкий поступок. На моей памяти такого не было. Что же будет, если мы перестанем уважать собственную кровь? Погрязнем в войнах, как люди? Впрочем, Эллекен этого и хочет.

Он вздохнул и присел на скамью. Однажды Хьёльд проезжал через деревню и видел смертных мужчин – бородатых, с красными натруженными руками и погасшими глазами. Отец сейчас был очень похож на смертного, и Хьёльду это не понравилось.

– Когда ты станешь Владыкой, ты поможешь нам вернуть дом и наших слуг? – строго спросил он Вольфзунда.

Молодой альюд рассмеялся и приобнял Хьёльда.

– Если когда-нибудь я стану Владыкой, то у тебя будет всё, что ты пожелаешь, малыш Хьёльд.

Мальчик деловито кивнул блондинистой головой.

– Хорошо. Тогда я буду за тебя.

И он остался верен своему слову.

* * *

Хьёльд поёжился от пронизывающего ветра и накинул на голову капюшон. Мёртвые Земли укрыл тонкий слой снега, воздух загустел от запаха злых чар. Когда-то давно, когда Эллекен ещё был у власти, эти места охраняла нежить. Моуры, стригои, болотники, люди-ведуны жили в тёмных лесах и на болотах, и плохо приходилось тому путнику, который случайно забредал сюда.

Тьма всегда влечёт за собой холод, а холод – тьму, вот почему Эллекен воздвиг свой замок на северных границах Королевства, где промозглые ветра кружат целыми ночами до рассвета, завывая вместе с нежитью.

Хьёльд не мог поверить, что Эллекен вернулся и правит Мёртвыми Землями, пока не увидит поверженного и воскресшего Владыку собственными глазами. Он допускал, что кто-то из альюдов, узнав об этом, захочет вернуться к Эллекену, предав Вольфзунда: и раньше были несогласные, те, кто привык, что нового Владыки быть не может, пока не доказана смерть предыдущего. Без сомнений, Эллекена победили, но он не рассыпался прахом, не погиб, оставив бездыханное тело, а просто исчез, найдя убежище в Небытии.

Он чувствовал, что Ленард был здесь. Худшие опасения Хьёльда оправдывались, и он тяжело вздохнул. Он давно следил за Ленардом и видел, как тот тайно встречается с другими альюдами, узнаёт, кто из людей интересуется колдовством и какими силами теперь обладают древуны. Ленард не нравился Хьёльду ещё до Сна: скользкий, ищущий свою выгоду во всём. Здесь, на севере, беспорядочно гнездились селения и одинокие дома – ветхие, кособокие, потемневшие, похожие на полусгнившие человеческие тела. И непременно их входы венчало что-то жуткое: череп животного или мёртвая птица. Жильцы были под стать жилищам: такие же древние, в поношенных тряпках, часто с отросшими ногтями и волосами. Ленард навещал и их.

Хьёльд понимал, что, по-хорошему, обо всех подозрениях надо сразу докладывать Вольфзунду, но на этот раз в нём взыграло какое-то почти мальчишеское упрямство, вспыхнул охотничий азарт. Привести к господину предателя, разузнать о силе и намерениях врагов – что может быть слаще, чем та благодарность, которую он услышит? Он ещё раз докажет свою верность и, возможно, увидит восхищение в глазах той, кем дорожил едва ли не так же, как своим Владыкой.

Несколько раз он едва не натыкался на Чернокнижника – тот брёл, нашёптывая что-то себе под нос, как безумец. Хьёльд мог бы убить его прямо сейчас, но Вольфзунд не желал мальчику смерти. К тому же, если он хочет, чтобы Эллекен поверил ему, этого делать не стоит.

Моуры держались от него подальше. Хитрые болотные девы чувствовали силу альюда, да и стригои только пару раз подбирались достаточно близко, рассматривая его с веток деревьев и позвякивая колокольцами в волосах.

На третий день пути он зашёл так далеко на север, что даже Мёртвые Болота остались позади. Здесь начинались истинные владения Эллекена. Хьёльд чуял, что Ленард и Эллекен где-то рядом: наверное, осматривают то, что осталось от замка старого Владыки. Его догадки оправдались. Он забрался на каменистый холм и втянул носом морозный воздух. Всевышний и Преисподняя, ну почему он не мог заколдовать своё поместье так, чтобы хотя бы летом тут не было так холодно?

Хьёльд замер, прислушиваясь. Перед ним простиралась пустошь, окружённая холмами и последними редкими лужицами болот. Земля здесь звенела, твёрдая и белёсая, будто отлитая из серебра. Замок Вольфзунда был надёжно защищён горами и небольшими, но глубокими топями – бледными тенями Мёртвых Болот, которые окольцовывали некогда величественный замок Эллекена. Но Вольфзунда никогда не охраняла нежить, разве что пара старых болотников могла припугнуть заблудившихся простолюдинов.

Посреди пустоши высились руины замка. Хьёльд помнил, каким он был огромным и страшно-прекрасным в своём зловещем великолепии. Поистине необъятный, с залами, в которых могли бы уместиться целые человеческие посёлки, сложенный из дымчато-белого камня, который сверкал, как свежий снег, едва солнечный луч, пробившись сквозь завесу облаков, поглаживал его шпили! Хьёльд приблизился к развалинам и не смог сдержать восторженного вздоха. Устрашающие украшения карнизов и колонн до сих пор сохранились, и на альюда взирали горгульи с козлиными рогами и оперёнными крыльями, танцующие скелеты опоясывали остатки цоколя, а на части уцелевшей галереи горельефы изображали людей, умирающих в страшных мучениях.

Хьёльд прикоснулся ладонью к одной из колонн. Белый камень сверкнул под его пальцами, и по руинам пробежала дрожь. Хьёльд стиснул зубы, готовясь встретиться лицом к лицу с врагом.

Через несколько мгновений Хьёльд почувствовал, что за спиной у него кто-то есть. Он ожидал волн мощи, которые чувствуются, когда рядом появляется Вольфзунд, но на деле сила была едва ощутимой. Он обернулся и увидел Ленарда с горбатым рыжим мужчиной. На лице Ленарда читалось потрясение. У рыжего не было настоящего тела – всего лишь умелая иллюзия. Хьёльд положил ладонь на грудь и учтиво поклонился.

– Что ты тут делаешь? – спросил Ленард. Его голос прозвучал звонко и суетливо.

– Приветствую, малыш Хьёльд, – без выражения произнёс горбун. – Узнаёшь своего прежнего хозяина?

«Ты убил моих родителей. Ты хотел убить и нас с сестрой. Ты никогда не был моим хозяином».

Хьёльд испугался, что его мысли прозвучали слишком громко.

– Узнаю вас, господин Эллекен. И приветствую.

Рыжий прищурил голубые глаза.

– А ты не лебезишь. Мне это нравится. Не люблю пустых разговоров, ты знаешь. Говори, зачем пожаловал. Мой сынок подослал? Хочет попросить у папочки прощения, но боится прийти лично?

Хьёльд сглотнул. Он надеялся на долгий разговор, из тех, в которых каждый говорит много, но, по сути, не говорит ничего. Эллекен захотел прямолинейности, и Хьёльд понял, что ему тоже придётся говорить прямо. Настолько прямо, насколько возможно, но при этом не выдать ни слова правды.

– Я услышал о том, что вам удалось вернуться. Это поистине удивительно. Я убедился, что вашу силу не так-то просто сломить.

– Верно. – Эллекен пригладил бороду, не сводя взгляда с Хьёльда. Хьёльд почувствовал себя глупым мальчишкой.

– Если вы собираете приспешников, то я готов служить вам.

Ленард вытаращил глаза. Хьёльд старался не смотреть на него, сосредоточившись на Эллекене. «Поверь, поверь, – он пытался навязать ему мысль так осторожно, как только мог. – Я буду служить тебе сейчас, когда у тебя почти нет союзников».

Эллекен долго смотрел на него, едва заметно ухмыляясь в бороду, а потом повернулся к Ленарду.

– Что скажешь? Возьмём его?

– Я… Господин… – Ленард растерялся, переводя взгляд то на одного, то на другого. Его зелёный камзол в тусклом свете пасмурного дня казался дымно-болотным, а каштановые волосы – пепельно-серыми. – Это странно. Хьёльд всегда был предан Вольфзунду.

– Вот именно, – кивнулЭллекен. – Очень ценное приобретение для наших пока немногочисленных рядов. Не находишь?

– Но… Он…

Ленард замолчал, замер с глупо открытым ртом. Хьёльд выдохнул, стараясь не показывать своего облегчения. «Спасибо, Первый Волшебник».

– Ты пришёл как раз вовремя, мальчик. – Эллекен махнул ему рукой, приглашая в руины замка. – Я хотел кое-что показать Ленарду. Чернокнижника мы с собой не взяли: он слишком молод и слаб для такого, пусть наберётся сил, общаясь с красавицами. Идём. Прекрасная чёрная магия помогла мне не только вновь предстать перед вами, но и вернула мне кое-что ещё.

Эллекен повёл их под арочный свод, готовый вот-вот обрушиться им на головы, но удерживаемый невидимой силой. У огромного зала не было потолка: он рухнул много столетий назад, когда Вольфзунд уничтожил отцовский замок, и чёрно-белый глянцевый пол почти полностью устилали руины верхних этажей. Хьёльду стало не по себе. Об этом месте ходило много толков, один зловещее другого. После того, как место Эллекена занял его сын, альюды предпочитали обходить развалины замка бывшего Владыки стороной. Кто-то боялся, что в руинах может ещё теплиться сила погубленного хозяина, кто-то думал, что на развалинах лежит проклятие. От замка действительно веяло мощью, тёмной и напористой до тошноты, и Хьёльду приходилось прилагать усилия, чтобы не отказаться от своего замысла и не покинуть это место.

– Меня приятно удивило одно обстоятельство, – бросил Эллекен через плечо своим сопровождающим. – Я не ожидал, что мальчик соберёт столько силы, чтобы излить её в моих владениях. Пока что младший сын дал мне куда больше, чем старший.

Когда-то это было отдельным крылом, даже стена частично сохранилась. Широкая лестница закручивалась вниз, вела в замковые подземелья. Эллекен начал спускаться, и Хьёльд с ужасом начал догадываться, что именно собирается показать им бывший Владыка с телом смертного горбуна. Не нужно было гостить во владениях Эллекена, чтобы слышать о его Неистовой Стае – своре диких колдовских волков и нескольких десятков безвольных людей-продажников, которые загоняли для хозяина дичь. Земля стонала под их лапами, воздух разрывался от лая, и всё живое жалело о том, что появилось на свет. Говаривали, будто Эллекен держит свою Стаю в подземелье, ниже яруса для пленников и провинившихся.

– Разве подземелья сохранились? – взволнованно спросил Ленард, когда они ступили на лестницу и начали спускаться. – Я думал, их засыпало.

– Тогда у меня будет для тебя много сюрпризов, – отозвался Эллекен. – Скоро ты всё увидишь. И ты, малыш Хьёльд, не отставай. Скоро узнаешь места.

Как не узнать? Прошло много времени, но Хьёльд прекрасно помнил, как их всей семьёй приволокли в замок с заклятием невидения на глазах и запрятали в сырые темницы.

Эллекен вёл их по лестнице ниже и ниже, и Хьёльда обуревали мрачные предчувствия. Если Неистовая Стая каким-то чудом уцелела и по-прежнему подчиняется Эллекену, то нужно скорее предупредить об этом Вольфзунда. Вряд ли ему понравится, что вместе с отцом из Небытия вернулось самое страшное его оружие.

Ступени лестницы кое-где были разрушены и выщерблены. Они спускались медленно и осторожно, держась за холодные каменные перила, выступающие прямо из стены. Наконец, лестница оборвалась, но так и не вывела ни в коридор, ни в подземную залу. Хьёльд подумал, что со временем последние ступени разрушились, но скоро понял, что ошибся.

Эллекен зажёг на своих ладонях по серебристому огоньку, и свет озарил бескрайнее подземелье. Сначала Хьёльду показалось, будто внизу бушует море, бьётся чёрными волнами о стены и нижние ступени лестницы, выплёскивая кверху белые гребешки, и блики серебристого света вспыхивают то тут, то там.

Но тут чёрная масса притихла, будто прислушиваясь, и через мгновение взорвалась оглушительным хриплым воем, лаем и рыком. По хребту Хьёльда пробежала дрожь, он инстинктивно пригнулся и замер.

– Помоги-ка мне осветить подземелье, – попросил Эллекен Ленарда.

Ленард, судя по выражению лица, был ошеломлён не меньше Хьёльда. Он вздрогнул и, не сводя глаз с воющего «моря», разжёг огни Эллекена ярче. Огоньки оторвались от ладоней горбуна и зависли над головами, разливая вокруг мерцающий серебряный свет.

Десятки огромных, размером с медведя, волков кружили внизу, щетиня холки и скаля зубы. Только они были не из плоти и крови, а казались сотканными из самой тьмы, изменчивой и клубящейся. Чёрные, как угли, с длинной шерстью цвета безлунной ночи и белёсыми глазами, горящими, как яркие звёзды. Между волками прохаживались человеческие скелеты и пустыми глазницами смотрели на хозяина, стоящего на лестнице.

Ленард издал приглушённый стон.

– Они стали даже лучше, чем были раньше! – гордо заявил Эллекен. – Интересная вещь произошла с продажниками. Они вроде бы и мертвы, но проклятие держит их здесь. Не терпится опробовать этих красавцев в деле.

Словно в ответ ему один из волков запрокинул голову и протяжно завыл басом, и остальные демонические звери тоже вскинули косматые головы и разразились кто скулежом, кто жутким воем. От этих существ разило такой мощью тьмы и зла, что Хьёльду было тяжело устоять на ногах. Всё самое страшное, самое низкое, что может натворить чёрная магия, воплотилось в них, и даже ему, достаточно сильному альюду, было трудно находиться с ними рядом и не задыхаться от волн ярости, исходившей от заколдованных волков.

– Когда у меня будет достаточно помощников, я наконец-то устрою настоящую охоту, – мечтательно произнёс Эллекен.

– Они… Они настоящие? – прошептал Ленард, во все глаза глядя на чудовищ. – Те самые? Неистовая Стая?

– Разве тут могут быть варианты? – ухмыльнулся Эллекен. – Видите, что с ними сделала чёрная магия? Удивительно, как это я раньше не догадался. Жаль, один из них не уцелел. То ли заблудился где-то ещё до того, как мой милый сынок отправил нас всех практически к самой Преисподней, то ли не вынес возвращения из Небытия. Ну что, малыш Хьёльд, нравятся тебе мои собачки?

– Они великолепны, – ровным голосом произнёс Хьёльд.

Эллекен сощурил глаза.

– Я мог бы кинуть тебя к ним прямо сейчас. Хочешь? Сожрав тебя, они станут только сильнее. Но я хочу другого.

Он вплотную приблизился к Хьёльду, и тот почувствовал, что не может пошевелить ни единым мускулом. Всё тело его будто сковало льдом, и липкий ужас навис над ним угрожающей волной. «Кинуть его к ним – спасибо за идею, – подумал Хьёльд. – Так и сделаю при случае».

– Они слушают только меня, – будто прочитав его мысли, усмехнулся Эллекен. – Представь, что будет, если эта Стая останется без хозяина?

Ленард растерянно моргал, переводя взгляд с Хьёльда на Эллекена и обратно. Он уже шагнул на ступень выше, чтобы при удобном случае обратиться в бегство, но Эллекен взмахнул кистью, и Ленард тоже замер как изваяние.

– Ты – домашняя собачка Вольфзунда, Хьёльд. И всегда останешься таким. Безвольным и глупым. Думаешь, я поверил, что ты хочешь служить мне? Я не настолько слеп. Я специально показал тебе мою стаю. Моё оружие. Конечно, ты тут же побежишь к Вольфзунду, и поэтому я хочу, чтобы ты рассказал ему всё, что видел здесь. Скажи ему, что я далеко не так слаб, как ему думается. Скажи ему, что я вернулся.

Он шевельнул пальцами, и ледяная хватка ослабла настолько, что Хьёльд смог кивнуть головой. Эллекен сжал одной рукой плечо Хьёльда, а другой схватил Ленарда за локоть. Он кивнул Ленарду, прося переместить их, и через миг все трое уже стояли снаружи, на промозглом снежном ветру.

– Беги. Беги сейчас же, – шепнул Эллекен. – Не то охота начнётся раньше, чем Вольфзунд этого захочет.

* * *

Алида всё ещё надеялась, что телега, подаренная Вольфзундом, скрывает в себе какие-то чудеса, и исподтишка ощупывала каждую её деталь, пытаясь отыскать хоть какие-то отголоски волшебства.

– Что ты там всё время елозишь? – проворчал Тиль.

Он играючи управлял телегой и лошадью, даже когда дорога становилась узкой и ухабистой. Морковка слушалась его с полуслова, и Тиль настолько сдружился с лошадью, что даже не предлагал Алиде попробовать взять поводья.

– Ищу сушки, – соврала Алида, обшаривая руками каждый сучок на гладких струганых досках.

– Ты уже все их уничтожила, – хмыкнул Тиль и выплюнул травинку, которую жевал уже долго. – Не боишься растолстеть?

– У меня наследственность хорошая, – огрызнулась Алида.

Тут она наткнулась на зелёный мешок, который раньше почему-то не замечала. Она издала возглас удивления и запустила в мешок обе руки. Пальцы нащупали что-то мягкое, и Алида запоздало вспомнила, что сунула в мешок носки, подаренные Симонисой. Она вытащила носки наружу, и они тут же превратились во что-то, похожее на скрученный шерстяной коврик. Алида разочарованно сморщилась.

– Валенки! Тиль, они надо мной издеваются!

– Отчего же сразу издеваются? – хохотнул Тиль, обернувшись через плечо. – Всегда мечтал натянуть на тебя валенки. У нас в деревне знаешь кто без обуви ходит? Нищенки да пацаны до десяти лет. Для девчонки в твоём возрасте вообще-то неприлично бегать босиком.

– А для парня в твоём возрасте неприлично путешествовать с девушкой, на которой не женат, – фыркнула Алида.

– Ну, вообще-то, это легко исправить, – тихо проговорил Тиль. Алида сделала вид, что ничего не услышала, но щёки её порозовели.

Валенки были сделаны из грубоватой, но очень тёплой серой шерсти и украшены вышивкой с синицами по голенищам. Алида сунула руку в один валенок и поразилась, как там уютно и тепло. Мурмяуз попытался залезть в другой, но позорно застрял, а когда хозяйка помогла ему выбраться, пристыженно уселся в дальнем углу телеги, обернув лапы хвостом.

– Вообще-то, полезная вещь, – снова подал голос Тиль. – Я слышал, в Мёртвых Землях ветрено и прохладно даже летом. А ещё там живёт Ледяной Государь вместе с Госпожой Студеницей, а за ними летят птицы-вьюжницы, бегут волки-метели и медведи-шатуны. Не самое подходящее место, чтобы разгуливать босиком.

– Птицы-вьюжницы? – недоверчиво переспросила Алида.

– Ага. Ну, это у нас такие сказки рассказывали. А там, на севере, легенды могут быть ещё страшнее. Но ты не бойся, Клари. Я с тобой.

Алида с сомнением посмотрела в его крепкую, но не самую широкую спину и остановила взгляд на футляре с гобоем.

– Да уж, только вот оружия у тебя нет, защитник.

– Зато есть у тебя, – весело заметил Тиль. – Отличный клинок, я бы с удовольствием такой носил.

– Нет! Импиор я тебе не отдам. Тебе нельзя доверять такие вещи.

– Я мог бы придраться к словам и обидеться. Но не стану этого делать, потому что мне просто нравится спорить с тобой. Ты очень милая, когда злишься, Клари.

– И ещё милее буду, когда опробую на тебе один из маленьких ножичков, которые у меня тоже с собой, – буркнула она, отворачиваясь.

– Не-а. Не опробуешь. Потому что тогда тебе придётся самой править лошадью, а тебе смерть как не хочется этого делать. Если я прав, то с тебя поцелуй.

– Ещё чего! – возмутилась Алида. – Тиль, ты меня, кажется, бесишь.

Противный холод охватил её босые ступни, поднимаясь выше, несмотря на тёплый день. В груди заклокотала тьма, и Алида сжала виски пальцами, сопротивляясь зреющей ярости.

– Я вот что хочу тебе сказать, Клари. Посёлков что-то не видать, всё перелески да поляны, а я жрать хочу похлеще этого самого волка-метели. Давай-ка привалимся, а?

Беззаботный голос Тиля вытянул её из ледяного омута, как вытягивают за шкирку тонущего котёнка из бурлящей реки. Алида несколько раз моргнула и глубоко вздохнула, с наслаждением чувствуя, как августовское тепло вновь наполняет её тело. Ей пришлось признать, что Вольфзунд был прав, когда попросил Тиля присмотреть за ней в пути.

Они распрягли Морковку и привязали её к толстому дубовому стволу, насыпав ей овса. Дорога тут сделалась совсем узкой, и по обеим сторонам от неё шумел редкий лиственный лес с просторными опушками, залитыми солнцем и усеянными ароматными цветами. Тиль с наслаждением потягивался, разминая мышцы. Мурмяуз гонялся за бабочкой-крапивницей, а Алида деловито копалась в запасах, выбирая, что и сколько они могут позволить себе съесть на обед.

Для Тиля она выделила кусок запечённого мяса из заговорённого берестяного туеска, в котором еда могла не портиться несколько месяцев, пирог с щавелем и ломоть плотного хлеба с орехами. Себе она выбрала кусочек зернового хлеба, пирожок с мясом, сдобное колечко с сыром и три шоколадных пряника. Немного подумав, Алида прихватила ещё и пару ватрушек с корицей и разложила всю снедь на траве.

Они ели молча и с аппетитом, подставляя довольные лица солнечным лучам, которые падали сквозь кружево дубовых листьев. Мурмяуз бегал от Алиды к Тилю и обратно, выпрашивая лакомые кусочки, и друзья щедро угощали кота, умиляясь его упитанным щёчкам. Морковка покорно жевала овёс, обмахиваясь серым хвостом, а лесные птицы беззаботно заливались в древесных кронах.

Алида наковыряла семечек из зернового хлеба и выставила ладонь, подзывая птиц. Несколько чечёток и щеглов спустились к ней и принялись клевать угощение. Тиль, наевшись, растянулся на земле и по привычке закусил травяной стебелёк.

– Как хорошо размяться после поездки. А то у меня уже хребет закостенел – сидеть постоянно скрючившись. И припасы твои – что надо. Отлично, должно быть, демоны в замке живут. Как думаешь, разрешат мне погостить, когда вернёмся?

– Даже не знаю, – ответила Алида. – Лучше сходи отыщи ручей и набери воды, будем пить чай. А я пока соберу трав.

Тиль нехотя поднялся, взял пустой мех для воды и углубился в рощицу. Алида вдохнула полной грудью ароматный воздух и даже порадовалась, что поблизости нет никаких городов и деревень: можно расслабиться, не укрываться заговорённым плащом и не прятать Импиор, опасаясь грабителей.

Она тоже поднялась с земли, потянулась, по-кошачьи выгнув спину, и окинула поляну взглядом опытной травницы. Уже скоро она набрала дикой мяты, душицы, чабреца и кипрея, а из сухих веточек сложила кострище и разожгла огонь с помощью огнива. Тиль вернулся быстро, и они заварили травяной чай, вскипятив воды в котелке.

– А теперь, думаю, неплохо бы развлечься, – улыбнулся Тиль, отставляя пустую керамическую миску, из которой он пил чай. – Где там мой дружок?

Он достал из футляра гобой и бережно протёр его уголком рубашки. Алида страдальчески застонала.

– Опять будешь фальшивить! Ладно, ладно, но только сыграй не балладу о несчастной любви, а что-нибудь весёлое.

Тиль подмигнул ей и заиграл простую бодрую песенку. Мелодия пришлась Алиде по вкусу: незамысловатая и привязчивая, из тех, которые остаются звучать в голове ещё долго после того, как стихнет последняя нота. Она сама не заметила, как ноги пустились в пляс, а музыка наполнила сердце радостью. Тиль играл песню за песней, и Алида кружилась по опушке, разгорячённая весёлыми мотивами, подол её платья колоколом раздувался вокруг ног, а волосы растрепались по спине, отливая на солнце цветом крепкого чая.

– Красиво танцуешь! – восхитился Тиль. Музыка оборвалась, растворилась в воздухе, рассыпалась над цветами золотарника, и без неё стало пусто и тихо.

Алида отбросила со лба прядь волос и, тяжело дыша, плюхнулась на землю. Ей хотелось ещё потанцевать, но гордость не позволяла просить Тиля сыграть снова: она ведь всегда возражала против его музыки.

– У меня есть один знакомый, – сообщила она, – у которого свирель играет сама собой. Только задаёшь ей мелодию – и всё, дальше она сама.

– Опять штучки демонов? – проворчал Тиль. – Но было бы неплохо, это точно. Представь: инструмент сам играет, а ты свободен и можешь, например, потанцевать с симпатичной девчонкой.

Он вскочил и дёрнул Алиду за руку, рывком поднимая её с земли. Она взвизгнула от неожиданности и засмеялась. Тиль обхватил её за талию и закружил в танце, напевая весёлую песенку без слов.

От него пахло чем-то тёплым, похожим на прогретое солнцем сено, а руки так ловко и крепко держали её, что Алида почувствовала себя под надёжной защитой. Она сама от себя не ожидала, что ей захочется просто забыть обо всём и безмятежно кружиться по лесной поляне в объятиях музыканта и наслаждаться погожим днём, как это делают все простые девушки, не знающие её бед. Ей подумалось: а не для того ли Вольфзунд нанял Тиля, чтобы он развеивал её мрачное настроение и сдерживал огонёк злобы, готовый полыхнуть в груди яростным пламенем?

«А ведь бабушка томится в пернатом теле, пока ты тут развлекаешься», – промелькнула непрошеная мысль. Алиде резко расхотелось танцевать, она вырвалась из рук Тиля и, подобрав подол платья, зашагала к телеге.

– Эй, Клари, ты чего? На ногу наступил, что ли? Ну, прости. Не такой уж я хороший танцор.

– Нет, – бросила она через плечо. – Ты прекрасно танцуешь, Тиль. Просто нам действительно нужно ехать. Нельзя забывать, ради чего мы здесь. Поедем дальше.

Тиль пожал плечами, но спорить не стал. Он отвязал Морковку и пошёл за Алидой.

– Учти, Клари. Танец остаётся за тобой. А может быть, и поцелуй.

Позже набежали пушистые облака, к вечеру собравшиеся плотным покрывалом туч, зарядил мелкий нудный дождик и вечер стал совсем серым, безрадостным и монотонным. Телега переваливалась по грунтовой дороге, которая уже начинала раскисать, и комья тёмной грязи налипали на копыта Морковки и приставали к колёсам.

Позади остались оранжевые огоньки Агстарда – среднего городишки, поменьше Биунума. Алида уже пожалела, что они не задержались там на ночь: в дождь было бы гораздо приятнее спать на постоялом дворе, но она сама настояла на том, чтобы эту ночь провести в пути. С каждым часом её нетерпение росло, в груди скреблось ощущение, что они едут слишком медленно, заставляя бабушку, Герта и Рича ждать её действий. Алида честно призналась себе, что в её представлении путь в Мёртвые Земли занимал меньше времени.

– Говорил я, туча идёт, надо было остаться, – ворчал Тиль. Он натянул капюшон так низко, что даже носа не было видно, и его голос звучал глухо.

– Ну и оставался бы, – буркнула Алида. Мурмяуз уютно устроился у неё за пазухой, от кота было так тепло, будто она обнимала печку. – Я не просила тебя тащиться за нами. Это Вольфзунд тебя купил.

– Ага, купил пажа для своей любимицы. Нет уж, молчи лучше. Когда вредные девчонки начинают ворчать, это невыносимо.

– А когда ворчат изнеженные музыканты, которым мешает дождик, это выносимо?

Морковка громко фыркала, отплёвываясь от капель, которые попадали ей в ноздри и повисали на ресницах. Алиде было жаль лошадку, но чувство долга гнало вперёд. Она вытащила из-под платья астролябию и в который раз попыталась договориться с прибором. Ничего не произошло, диск и стрелка оставались недвижимы, и никаких волшебных лучей, которых она так ждала, не показалось. Алида бросила раздосадованный взгляд на мешки с жёлтыми звёздами. Светила равнодушно сияли золотом, но отчего-то не слушались её и ни в какую не хотели вести в Мёртвые Земли.

– Давай повернём назад, мы недалеко отъехали от города, – предложил Тиль.

– Если хочешь, поворачивай. Только сначала высади меня.

Тиль громко вздохнул и покачал головой. Алида тихо порадовалась, что он хоть и ворчит, но верно и безропотно помогает ей. «Когда всё будет позади, я от души поблагодарю его. Попрошу Вольфзунда дать ему денег. Но сейчас ничего не скажу, а то ещё возгордится», – подумала она.

Ещё около часа они ехали молча. Дождь то переставал, то начинался снова, но полог телеги не промокал, а это значило, что и припасы, и спальное место Алиды оставались сухими, и это её обнадёживало. Город давно скрылся позади, и теперь по обе стороны от дороги тянулись пологие каменистые холмы с редкими чёрными соснами. Фонарь и мешки со звёздами Алида выставила поближе к краю телеги, и жёлтый свет лился на дорогу, отражаясь в мелких лужицах, и множился на мокрых стеблях травы. Алида задумалась. С другой стороны, если путеводные звёзды не бьются о стенки фонаря и не выпрыгивают из мешков, пытаясь указать другое направление, значит, они выбрали верный путь.

С каждой минутой ветер выл всё горестнее, а его порывы становились такими злыми и холодными, что Алида сдалась и натянула на ноги расшитые валенки. Подумав, она достала из сумки недовязанный шарф, который начала ещё во время путешествия с Ричем-Чернокнижником, и молча протянула Тилю. Жемчужные облачка пара поднимались изо рта и у неё, и у Тиля, и у Морковки, а иногда Алиде казалось, что в ветряных вихрях мелькают серебристые снежинки.

– Холодно, как в Преисподней, – пожаловался Тиль, заматывая шарф вокруг шеи. – Хочется верить, что мы уже близко к этим проклятым Землям.

– Хочется верить, – эхом отозвалась Алида.

Краем глаза она заметила какое-то движение слева и быстро повернулась, всматриваясь во мглу. Воображение живо нарисовало диких зверей и банды разбойников, и от предплечий к пальцам пробежала дрожь. Алида тронула Тиля за локоть.

– Тиль, там кто-то есть.

– Кто? – Он повернулся туда, куда она показывала, и сощурился, приглядываясь.

Морковка взволнованно всхрапнула, и беспокойство Алиды возросло: ведь если лошадь тоже что-то почуяла, значит, в темноте и правда таится какая-то опасность. Высоко в небе тревожно закаркали вороны.

По каменистому холму среди серого мрака двигалась какая-то тень: крупная, почти с медведя, и такая чёрная, какой не бывает самая тёмная ночь. Тень кралась между сосновыми стволами, ловкая и бесшумная, словно дым. Алида пискнула и подняла повыше фонарь со звездой. Тиль вырвал у неё фонарь и швырнул его под полог, но Алида успела заметить, как в темноте сверкнули хищные звериные глаза. Тень замерла, а в следующий миг рванулась в сторону дороги.

– Что ты наделала, Преисподняя тебя забери?! – зашипел Тиль. – Эта тварь нас заметила! Пустая твоя башка!

– Я не подумала! – всхлипнула Алида, дрожа от страха. – Я просто хотела посмотреть, что там такое!

– Замолчи и набрось что-нибудь на мешки со звёздами! Свет нас выдаёт! А я попробую пустить Морковку быстрее.

Порыв холодного ветра донёс до их ушей утробный рык. Тиль стегнул Морковку, лошадь встрепенулась, запрокинула голову и помчалась, набирая скорость. Алида судорожно затянула верёвки на горловинах мешков, но предательский свет всё равно пробивался через плотную ткань. Она подумала, что лучше бы выкинуть звёзды, но тут телегу замотало из стороны в сторону на скользкой дороге, и Алиде пришлось изо всех сил вцепиться в борта, чтобы не вывалиться. Тиль подгонял лошадь, и Морковка мчалась вперёд, но Алиде по-прежнему казалось, что они едут слишком медленно.

– Скорее, Морковка, миленькая! – крикнула она.

Алида высунулась из-под полога и завизжала от ужаса. Тень, похожая очертаниями не то на волка, не то на медведя, мчалась за ними огромными прыжками, глаза её горели, как упавшие звёзды, и расстояние от тени до повозки сокращалось так стремительно, что Алиду замутило от жути. Мурмяуз взвыл и вцепился когтями в хозяйку, до крови раздирая ей кожу на груди.

– Мы погибнем, Тиль! – запричитала Алида. – Оно нас сожрёт!

– Выброси что-нибудь! – крикнул Тиль. Он сосредоточенно подстёгивал Морковку, не оборачиваясь и не паникуя, и его невозмутимость придала Алиде сил.

– Что выбросить? – заламывая руки, спросила она.

– Что-нибудь тяжёлое! Тогда мы поедем быстрее! Сбрось эти проклятые мешки! Всё равно нам ни к чему столько звёзд.

Алида метнулась к ближайшему затянутому мешку. Звёзды блеснули ярче, будто чувствовали, какая участь их ждёт. Алида прихватила одну звезду и спрятала за пазуху, потом снова затянула мешок и, напрягшись, вывалила его за борт.

Морковка побежала быстрее, тень споткнулась о мешок и немного отстала. Звёзды рассыпались по дороге, разбросав по лужам сотни золотых бликов. Алида наконец разглядела, что для медведя у чудовищной тени слишком тонкие ноги и вытянутая морда.

– Это волк! – сообщила она Тилю, выбрасывая второй мешок со звёздами. – Только очень большой.

Телега подскакивала на ухабах, летя вперёд со всей скоростью, на какую была способна. Скрепя сердце, Алида выбросила свой матрас, а потом, едва не плача, и большой мешок с посудой и провизией. Волк, сотканный из тьмы, неутомимо гнался за ними по пятам, но уже не осталось ничего тяжёлого, что Алида могла бы выкинуть. Паника нарастала, сжимая когтями разум, и мысли Алиды беспорядочно закружились, как зимняя позёмка. Морковка уже начинала уставать, всё-таки она была не скаковой лошадью, и надо было срочно придумать что-то, что сможет отвлечь от них чудовище.

«Птицы небесные, – взмолилась Алида. – Пусть нам поможет что-нибудь! Хоть что-нибудь! Задержите его, дайте нам спастись!»

В вое ветра послышался новый звук: недовольное карканье ворон и шелест крыльев. Алида вскинула голову к небу и увидела, как стая чёрных птиц собирается над ними, кружа, словно стервятник над жертвой.

– Помогите! – закричала она воронам. – Ради Первого Волшебника!

Алида сосредоточилась на птицах, протянула к ним свои мысли, стараясь достучаться до пернатых. Они были высоко, но ей всё же удалось нащупать птичьи разумы. «Дайте нам уйти. Отвлеките это исчадие Преисподней. Прошу!»

Вороны сбились чёрным облаком в единое крылатое и каркающее тело и с гвалтом обрушились вниз. Алида прикрыла руками голову, но не отрывала взгляда от дороги. Птичья туча рухнула на чудовищного волка, сжимая его тисками когтей и клювов. Полетели перья, раздался рык, перерастающий в отчаянный визг, и Алида поняла, что волче-воронья свара уменьшается в размерах, отдаляясь. Значит, оторвались!

– Получилось, Тиль! – радостно завопила она. – Вороны его задержат! Надо продержаться ещё немного, и мы убежим!

Они мчались не оглядываясь до тех пор, пока впереди не замигали оконца какой-то деревеньки. Кроме воя ветра ничего не было слышно, и, когда Алида опасливо оглянулась, она не увидела ничего, кроме серой ленты дороги, вившейся за ними.

Тиль пустил уставшую Морковку шагом, и уже скоро они упёрлись в частокол, окружающий деревушку. Почти все окна были тёмными, и только в паре из них горел свет. Мурмяуз как ни в чём не бывало сел вылизываться, и Алида нервно усмехнулась.

– Всё-таки пронесло. Ты настоящий герой, Тиль!

Она притянула Тиля к себе и крепко расцеловала в обе щёки.

– Да ты тоже ничего, – улыбнулся он. – Всевышний и Преисподняя, угораздило же связаться с птичьей ведьмой!

Он восторженно выдохнул, и они оба рассмеялись с таким облегчением, какое наступает только после самых страшных минут.

* * *

Друзья не без труда убедили старика с длинной козлиной бородой пустить их переночевать в сени. Тиль договаривался о том, чтобы Морковку напоили, накормили и устроили в хлев, а потом ещё о чём-то беседовал с хозяином, но Алида почти ничего не слышала, свернувшись калачиком в обнимку с Мурмяузом. Она так утомилась, что уснула тут же, упав на мешок, набитый соломой.

Утром Алида проснулась от того, что что-то твёрдое мяло ей бок. Сонно повозившись, она поняла, что за пазухой у неё до сих пор лежит спасённая звезда. Она поморгала, окончательно прогоняя сон, и увидела, что все их оставшиеся вещи сложены тут же, на полу. Алида подняла крышку стеклянного фонаря и аккуратно поместила туда звезду, вместо фитиля. Фонарь она не без труда затолкала в сумку: путеводная звезда пригодится в дороге.

– Отведёшь меня к Ричику, – шепнула Алида.

От её возни проснулся Тиль, зато Мурмяуз продолжал сладко подёргиваться во сне.

Едва выйдя на улицу, они поняли, что телега им больше не понадобится. За деревней начинался тёмный еловый лес с подлеском из куманики и черники, и лошадь, не говоря уж о громоздкой телеге, ни за что там не пройдёт. Под ложечкой у Алиды неприятно заныло.

– Как же мы дальше? И что будет с Морковкой? Не прогоним же мы её.

– Прогонять не придётся, – успокоил её Тиль. – Я договорился. Наш хозяин, Огастер, купит её у нас вместе с телегой в обмен на кое-какую провизию и дорожные котелки. Мы же почти всё выкинули вчера.

– Без тебя помню. – Алида сразу помрачнела. – Но это же грабёж! Хорошая лошадь и телега стоят гораздо больше!

– А какой у нас выбор? Отпускать её в лес, на верную гибель? А телегу пустить на дрова? Так хотя бы на дело пойдёт. Скотина у старика ухоженная, сытая. На телеге будет ездить в Агстард. Так будет лучше. А гобой я не продам ни за что.

Алида помолчала немного, но потом неуверенно кивнула. В самом деле, выбора у них не было. Тиль рассказал, что, по словам Огастера, Мёртвые Земли начинаются сразу за этим еловым лесом. Значит, они уже близко к цели. Морковка и телега сослужили им хорошую службу, и настала пора расстаться с ними.

Алида не стала долго прощаться с лошадью, чтобы не расплакаться. Она подошла к Морковке, быстро чмокнула серый нос, шепнула «прости» в мягкое ухо и бросилась обратно к Тилю, который пожимал руку старику. За плечами у музыканта уже висела котомка с припасами и посудой.

Алида повязала свой пуховый платок поверх плаща, а под валенки надела носки. В деревне было зябко, и Огастер жаловался, что впервые в жизни застал такой холодный август. Алида догадывалась, что в непривычном холоде виноваты чары, но не стала пугать старика.

– Всё, малыш, больше не будем кататься, как богачи, – сказала она Мурмяузу, который явно был недоволен продажей телеги. – Дальше – пешком. Ты у меня кот-путешественник, можешь гордиться. Многие ведь никогда не покидали своего дома, а ты повидал пол-Королевства.

Кустики черники в лесу подёрнулись тонкой паутинкой инея и стали похожи на засахаренные веточки бузины, которыми обычно украшали дома под Средьзимовье. Алида упрямо шла вперёд, не обращая внимания на еловые лапы, которые больно царапали лицо и цеплялись за плащ, перешагивала через упавшие стволы и почти не жаловалась на колючий холод. Её гнало вперёд жгучее желание скорее расправиться с делом. Она-то думала, что Рич не успел уйти далеко, что они нагонят его где-нибудь по пути и быстро убедят вернуться назад. Алида ужасалась, когда представляла, сколько времени придётся ещё потратить на поиски и обратный путь. Иногда она думала, что после того, как вновь увидит бабушку, обрушит на Вольфзунда самую гневную из речей, которая может родиться в её голове, но потом признавалась себе, что у неё вряд ли хватит на это духа.

– Ух, ну и темень же тут, будто день никогда не наступает, – посетовал Тиль, когда они решили немного отдохнуть и перекусить, устроившись на замшелом поваленном дереве.

– И не говори, – согласилась Алида, вгрызаясь в сухарь. – У нас остался чай?

Тиль вытащил из котомки свёрток и с грустью вздохнул, оценивая на ладони его вес.

– Как-то не очень много. Да и костёр тут будет трудно развести. Сыро и холодно. Ой, Клари, да у тебя же все волосы в иголках!

Он принялся осторожно выбирать хвою из волос Алиды, а она кормила Мурмяуза кусочками вяленого мяса, которое припрятала в кармане плаща.

– Значит, сейчас чай пить не будем, – решила Алида. – Тебе очень холодно?

– В твоих силах меня согреть, – широко ухмыльнулся Тиль, и эта наглая ухмылка так странно смотрелась в сочетании с вечно грустным выражением глаз, что Алида не выдержала и улыбнулась.

– Посмотрю я, как ты согреешься, если я натравлю на тебя местных птиц. Я – птичья ведьма, ты же сам сказал. Наверняка здесь полно кедровок и клёстов, а клювы у них будь здоров! Так что думай сам.

Тиль в притворном ужасе вскинул вверх руки с раскрытыми ладонями, показывая свою покорность, и Алида шутливо толкнула его в бок.

– Ладно. Можешь сыграть глупую любовную балладу. Глядишь, и путь покажется короче. Что там наша звёздочка?

Алида заглянула в сумку. Звезда в фонаре спокойно мерцала, указывая точно вперёд. Значит, они на верном пути.

Глава 6, в которой Мёртвые Земли пугают живых

Рикита уже устала летать по всему городу, выискивая старые дома и заглядывая в окна. Приказ есть приказ, и она не может ослушаться, но в этот раз Окэлло придумал что-то уж совсем странное: найти в старом доме девушку, которую держит в плену старуха. Как, спрашивается, она её найдёт? Она сорока, а не домовая мышь, которая может влезть в любую щель и облазить все комнаты!

Она царапнула когтями по полусгнившему подоконнику и уцепилась за него, восстанавливая равновесие с помощью крыльев. Кажется, этот дом – последний. По крайней мере, она больше не знала ни одного подходящего строения в Авенуме – столица постоянно обновлялась, и после Сна город стал почти неузнаваем, так много новых великолепных домов выросло на улицах.

Сорока наклонила голову, вглядываясь в полумрак комнаты через стекло. Старая мебель, полки с каким-то хламом… лавка, стол со стульями – в общем, ничего необычного. Что ж, поиски не дали плодов. Хозяин будет недоволен, но чего он хотел?

Сорока взмахнула чёрно-белыми крыльями и взмыла в воздух, к конькам городских крыш, чтобы вернуться в замок и доложить Окэлло, что никто из жителей старых домов не держит у себя в плену светловолосую девушку.

* * *

Сквозь мутную полудрёму Лисса услышала скрежет снаружи. Будто чьи-то когти хватаются за подоконник. Она повернула голову: благо её кровать стояла вплотную к окну. Это простое движение далось ей так тяжело, что в глазах тут же потемнело.

Снаружи на подоконнике сидела крупная лоснящаяся сорока и глупо ворочала чёрной головой, будто хотела разглядеть что-то сквозь бликующее стекло. Сердце Лиссы заколотилось сильнее. Это же прислужница Вольфзунда! Мел рассказывал ей про трёх ручных сорок, которые оборачивались прекрасными девами!

– Я здесь, – одними губами прошептала Лисса. – Здесь же, посмотри.

Отчаянная надежда заискрилась у неё в душе, как ярмарочный огонёк. За ней пришли, её нашли, её сейчас спасут! Она попыталась протянуть руку, чтобы постучать в стекло и подсказать сороке, что она тут, прямо у неё под клювом, но рука, едва поднявшись, упала безвольной плетью поверх одеяла. Сил совсем не осталось.

Сорока посидела ещё немного, таращась круглыми глазами через стекло, отряхнулась и взмыла вверх. То ли за помощью, то ли…

«Нет, – с ужасом подумала Лисса. – Не может быть. Она не могла меня не увидеть! Я же тут, прямо под окном!»

* * *

– Тиль. – Алида взяла музыканта под руку. – Как думаешь, здесь водятся волки?

Ветер толкал её в спину, пробирался за шиворот, гоняя по телу стайки мурашек. В завывании ветра ей слышался чей-то протяжный плач, полный беспредельной тоски, и от этого ей самой хотелось сесть на мёрзлую землю, обхватить голову руками и завыть горько и безутешно, чтобы случайный путник, забредя в эти края, тоже потерял голову от страха.

К ветряному стону примешивался другой звук, то появляясь, то пропадая, растворяясь в холодных вихрях. Тонкий, необычный, чуждый для дикого леса. Будто тысячи крошечных колокольчиков вплели в бороду Ледяного Государя, и он летит над Мёртвыми Землями, высматривая, кого бы заключить в смертельные морозные объятия да превратить в куски бесчувственного льда.

– Волки? Не думаю, – покачал головой Тиль. Он натянул капюшон плаща так низко, что его лица совсем не было видно. – Им здесь неудобно охотиться. Слишком сыро. А вот рыси – эти да. Рыси могут быть, тут полно деревьев, им это нравится. Они любят забираться на ветки и смотреть сверху, не идёт ли кто. А потом – р-раз! И прыгать жертве на плечи. – Он шмыгнул носом от холода. У Алиды вырвался нервный смешок. – У нас в деревне один мужик, охотник, пошёл по осени на оленя. Далековато зашёл, в глухие леса. Спохватились только на четвёртый день. Наши пошли искать, а нашли всего обглоданного. Листьями так присыпало, что, если бы Кахтинг не наступил случайно на кости…

– Тиль! – не выдержала Алида. – Хватит! Лучше играй на гобое, пой дурацкие песни, только не надо этой жути! Пожалуйста!

– Ой, да не ори. – Он пожал плечами так, будто не сказал ровным счётом ничего неуместного. – Всё нормально. Я развлечь тебя хотел. А то идёшь вся такая притихшая.

С новым порывом ветра невидимые колокольчики зазвенели явственнее, отчётливее, будто кто-то в самом деле тряс целой связкой колокольцев, то отходя на шаг дальше, то приближаясь. Алида и Тиль закрутили головами, стараясь понять, откуда исходит звук.

– Видишь что-нибудь? – тихо спросил Тиль, подтягивая Алиду ближе к себе.

– Н-нет, – прошептала травница. Ей стало так жутко, что она едва смогла выдавить из себя это единственное слово.

Тиль быстро нагнулся и поднял с земли обломок толстой ветки – наполовину трухлявый, он вряд ли мог стать грозным оружием. Но Алиду это немного успокоило. Она нащупала Импиор и стиснула рукоять, готовая в любой момент выдернуть клинок из ножен.

Перезвон танцевал вокруг них, сплетался с ветром, и Алида подумала, что этот звук мог бы даже показаться ей красивым, если бы ей сейчас не было так страшно. Напряжение нарастало в груди, сердце колотилось так сильно, что мешало дышать. Она до рези в глазах всматривалась в серый мрак между деревьями, в чёрные еловые лапы и серые поломанные стволы, но не видела ничего, что могло бы так звенеть.

– Не нравится мне это, – шепнул Тиль у неё над ухом. – Давай-ка ноги в руки и бежим отсюда.

Перезвон раздался совсем рядом, будто кто-то затряс колокольчиками у путников перед лицами, а потом утих, словно отпрыгнул назад. Алида ощутила на своём лице чьё-то стылое дыхание с запахом стоячей воды. Ей стало так мерзко, так беспросветно жутко, что она, ничего не ответив Тилю, сломя голову бросилась прочь.

Деревья били по лицу хвойными лапами, хватали за одежду, будто не хотели выпускать из леса. Она слышала, как Тиль бежит сзади, тяжело топая по земле, слышала, как воет вьюга, как колотится собственное сердце, но даже всё это вместе не могло заглушить потустороннего ледяного перезвона.

«Это духи мёртвых зовут меня, – подумала вдруг Алида. – Мёртвые Земли хотят, чтобы я осталась с ними».

Белой стрелой перед ней метнулся Мурмяуз, тоже подгоняемый страхом. Тиль обогнал её, схватил за руку и потащил вперёд, заставляя бежать ещё быстрее. Алида испугалась, что вот-вот зацепится валенками за какой-нибудь корень и упадёт, растянется на земле, и тогда тревожный звон нагонит её, навалится всей тяжестью на спину и втопчет в замёрзшую грязь, затянет глубоко под землю. Но Тиль уверенно тащил её, поддерживая и не давая упасть, и ей ничего не оставалось, кроме как бежать быстрее, чем могли нести её ноги, и не вслушиваться в звон, которым дышал студёный воздух.

Тиль резко завернул в сторону, проскочил между толстенными серебряными стволами, увлекая Алиду за собой, как ребёнка. Они перескочили через упавшее дерево, поверженное в схватке с вихрем, и оказались в редком перелеске, заросшем кустами и тонкими, болезненно искривлёнными деревцами.

Мурмяуз деловито нырнул в кусты, друзья сбавили шаг, дыша громко и тяжело. Перезвон колокольчиков утих позади, и Алида позволила себе робко улыбнуться.

– Кажется, убежали. Чем бы это ни было, я жутко перепугалась!

– Да я и сам струхнул, – хмыкнул Тиль. – Когда оно начало бренчать прямо перед носом, аж сердце в пятки ушло. Ты неплохо бегаешь для девчонки.

– Ты ни за что не обгонишь девчонку, когда ей грозит опасность, – усмехнулась Алида. – Ух, передохнуть бы…

– Погоди, сейчас из кустов выйдем. Мало ли какое ещё лихо таится тут. Всё из-за веток. Вечно в них путаются какие-нибудь духи да нежить всякая. Впереди, кажется, просвет. Думаю, на пустоши будет безопаснее. Там и отдохнём.

Алида молча согласилась с ним, но не стала говорить, что, по её мнению, на пустоши тоже может водиться что-то странное. От мест, которых прозвали Мёртвыми, можно ожидать чего угодно. Она пошла за Тилем, который уверенно прокладывал себе путь в густом переплетении заиндевевших веток бересклета, и поискала глазами Мурмяуза. Кот трусил неподалёку, распушив хвост, как белый флаг. У него был такой невозмутимый вид, словно перезвон и бег по чаще совсем не вывели его из равновесия.

«В следующей жизни буду кошкой, – решила Алида. – Никаких волнений. Никаких сделок. Лежи себе на подушках да жди, когда нальют молока».

Бересклет постепенно поредел. Небо покрылось бледно-лиловой корочкой, стало похоже на огромную ягоду голубики в тонком слое сахарной глазури. Алида раздвинула руками кусты и ахнула. Впереди простиралась болотистая пустошь с редкими островками поломанных, искалеченных деревьев. Землю сковал мороз, и пушистый иней белёсо сверкал под серым небом. Было похоже, будто на землю набросили огромный пуховый платок.

Они с Тилем выбрали сухую крепкую кочку и устало опустились на землю. Алида пошарила в своей сумке, но нашла только половинку пряника, искрошенную и помятую. Она подняла на Тиля вопросительный взгляд, но он покачал головой.

– Будем беречь еду. У нас её не так много, чтобы перекусывать так часто, как тебе хочется. Может, найдём тут что-то съестное. Ягоды, например.

– Значит, самое время продемонстрировать твой талант, – хмуро произнесла Алида, бесцельно ковыряя палочкой мёрзлую землю.

– Какой? – не понял Тиль. – Ты вроде не любишь мою музыку.

– Нет, не музыка. Помнишь, ты не так давно хвастался, что в любом лесу можешь отыскать лисички? Так вот. Время пришло.

– Так это в лесу. А мы на болоте. Может, твой кот поймает нам что-нибудь поесть?

– Очень по-мужски перекладывать всё на котика, – фыркнула Алида. – Напомни-ка, кто решил идти налегке?

– Ладно, ладно. – Тиль встал, отряхнул штаны и с задумчивым видом огляделся. – Я ничего не обещаю, просто попробую.

Он отошёл на несколько шагов и скрылся за кустами.

– Эй-эй! – встрепенулась Алида. – А я? Куда ты? Я что, должна тут сидеть одна? А если эти колокольчики опять зазвенят?

– Всего один поцелуй, Клари, – откликнулся Тиль из кустов, – и я никому не расскажу, что ты, оказывается, боишься колокольчиков.

Алида вспыхнула. Что за человек! И надо всё так переврать!

– Тиль, ты мерзкий тип.

Она продралась сквозь кусты и увидела, что музыкант разглядывает явно несъедобные бледно-зеленоватые грибы, выросшие кольцом посреди торфяного холмика.

– Это не лисички, – заметила Алида.

– Вижу. Мне вообще вот что странно. Тут лютый холод, если бы мы что-то нашли, то грибы были бы побиты морозом. А этим – хоть бы хны.

Алида ощутила, как по пальцам пробежала мелкая дрожь. Ноги в тёплых валенкахпохолодели, сердце забилось часто и быстро. От земли медленно поднимался ненавистный запах магии.

– Тиль, давай уйдём отсюда, – прошептала она. – Мне здесь не нравится. Это… кажется, это ведьмины круги. Наверняка их здесь ещё много. Пожалуйста, пошли дальше.

Она потянула Тиля за рукав, но он упёрся ногами в землю, как упрямый телёнок.

– Погоди, – отмахнулся он.

Тиль поднял с земли ветку и ткнул в самый крупный гриб. Поганка тут же вспыхнула серебряным огнём, а через миг весь круг занялся колдовским пламенем. Тиль замер, заворожённо глядя на танцы магических сполохов.

– Тиль, нет! – закричала Алида и изо всех сил потянула его на себя. – Даже не думай! Не трожь это!

Она рванула Тиля за руку, и он, не удержавшись на ногах, упал на землю. Юноша ошеломлённо посмотрел на Алиду, будто впервые увидел.

– Что ты делаешь?

– Это я у тебя должна спрашивать! Ты что, совсем мозги растерял?! Это же тёмная магия! Она убьёт тебя, Тиль!

– Тебя же не убила, – проворчал он, поднимаясь.

Алида едва сдержалась, чтобы не ударить его. Её трясло, перед глазами стояла картина, как Тиль тянется к магическому огню. Ещё немного, и он дотронулся бы до него… Что бы она делала, стань он таким, как Рич? Что стало бы с ней, лишись она своего здравомыслящего и простого Тиля?

– Никогда, – процедила она, глотая слёзы. – Никогда, слышишь меня? Не смей даже близко подходить ни к чему такому. Ты мне нужен таким, какой ты есть, понимаешь? Я без тебя не смогла бы проделать и половину пути.

Она всхлипнула и затряслась в глухих рыданиях, спрятав лицо в ладонях. Усталость, страх, напряжение набросились на неё, как хищные птицы, и она не в силах была их отогнать. Алида опустилась на колени и согнулась, будто хотела стать совсем незаметной и маленькой.

– Ну, чего ты? – Тиль присел рядом и обнял её за плечи. – Со мной же всё хорошо. Значит, и с тобой будет.

Он снял свой плащ и укутал им Алиду, как замёрзшего котёнка. Мурмяуз ревниво мяукнул и стал тереться о её бок. Алида уткнулась лицом в грудь Тиля и замерла, чувствуя на своих плечах его крепкие руки. Недолго. Осталось потерпеть совсем недолго, и всё будет позади. Они справятся. Хищные птицы страха и сомнений неохотно полетели прочь.

– Успокоилась? – поинтересовался Тиль. – Если я тебе так нужен, то не желаешь ли кое-как меня воодушевить, милашка?

Алида притворно нахмурилась, сдерживая улыбку. Она обняла юношу за шею и крепко поцеловала в щёку.

– Неплохо, – ухмыльнулся он. – Но мне больше нравится так.

Тиль взял её лицо ладонями и поцеловал в губы долгим поцелуем. Алида не возражала. Тиль был таким тёплым, таким настоящим, что ей захотелось прижаться к нему и сидеть долго-долго, пока мороз сам собой не отпустит болота и жуткая тьма не уйдёт из этих краёв.

Мурмяуз тревожно замяукал. Алида подумала, что он просто требует внимания, но потом она скорее почувствовала, чем услышала низкое утробное ворчание, жуткую дрожь, доносившуюся откуда-то из-под земли.

– Что это? – насторожился Тиль.

– Понятия не… Смотри!

Алида с визгом вскочила на ноги. Перед ними, в выгоревшем ведьмином круге, земля зашевелилась, будто кто-то пытался выбраться наружу. Льдистая корка треснула, вода в болотистых лужах вспенилась, забурлила, словно закипая, заплевалась чёрным зловонным илом. Что-то серебристое мелькнуло среди торфяной гущи, и наружу показалось нечто, похожее на большого светлого паука.

– Всевышний и Преисподняя! – воскликнул Тиль. – Кажется, мы тут засиделись.

«Паук» ощупал землю вокруг себя и стал вытягиваться сильнее. Алида с ужасом поняла, что из земли торчит рука, очень похожая на человеческую, если бы не её мертвецкий прозрачно-серебряный цвет. Алида закричала и бросилась прочь. Тиль и Мурмяуз, недолго думая, побежали за ней.

Тут и там из луж и из-под земли вздымались белые руки, хватая воздух. Не помня себя от ужаса, Алида мчалась вперёд, перепрыгивая через торчащие кисти и подобрав полы одежды, чтобы костлявые пальцы не схватили её.

– Если бы ты не ткнул своей треклятой палкой в этот треклятый гриб, ничего бы не случилось! – выкрикнула она Тилю.

– Помни, что не дошла бы сюда без меня! Сама только что говорила!

– Не будь ты таким идиотом, мои нервы были бы целее.

Если бы не перебранка с Тилем, Алида сошла бы с ума от страха. Она только-только отошла от прошлого потрясения, а теперь ещё и эти жуткие руки откуда ни возьмись появились из-под земли. Что, если Тиль нечаянно призвал болотную нежить? Они же затянут их на самое болотное дно да сожрут с потрохами!

К счастью, руки показывались только недалеко от того места, где светились круги из поганок и вспыхивающих огоньков. Алида, Тиль и Мурмяуз скоро сбавили шаг, но всё равно оглядывались по сторонам, готовые к новым опасностям. Алиде совсем не хотелось встречаться с новыми сюрпризами Мёртвых Земель.

Они двигались вдоль кромки леса, не решаясь углубляться в болота, и Алида постоянно всматривалась в туманные топи, надеясь заметить знакомую долговязую фигуру. Внезапно мысок валенка ударился обо что-то твёрдое, и Алида ахнула, увидев на земле астролябию.

– Тиль, смотри! Это же прибор Ричика. Жалко, что он потерял её.

Она осторожно очистила астролябию от грязи и налипших травинок и поднесла к глазам.

– Выходит, этот увалень проходил тут, – сообразил Тиль. – Что ж, приятно знать, что мы хотя бы не забрели неведомо куда неведомо зачем. Интересно, тут живут люди? Может, кто-то видел его?

Алида принюхалась. Ей показалось, что откуда-то повеяло едва уловимым теплом.

– Ты чуешь? – оживилась Алида. – Кажется, пахнет дымом! Наверное, ты прав.

– Это твои волосы пропитались им, когда мы готовили завтрак. А ещё эта ваша чёрная магия воняет чем-то похожим.

– Ничего подобного! – Алида упрямо мотнула головой. – Я тебе точно говорю, человеческое жильё где-то недалеко! К тому же завтрака у нас не было, если ты забыл. Последний раз мы кипятили чай вчера вечером.

Она так воодушевилась, что обогнала Тиля и уверенно зашагала вперёд. Скованная морозом трава с хрустом ломалась под ногами, как подсохшая глазурь на несвежем прянике. Всё отчётливее пахло дымом, и этот сладко-острый аромат очага согревал, подбадривал и подгонял. Алиде чудилось, что найди они людей, их путешествие сразу обретёт ясность, сразу станет понятно, что дальше делать и куда идти. Исчезнет противное тягучее чувство неприкаянности, ей перестанет казаться, что Вольфзунд заманил её в эти гиблые места, чтобы она сгинула без следа и не путалась больше у него под ногами. Сейчас они найдут деревню, найдут людей и поймут, что и тут, среди болот, можно жить.

– Куда побежала?! А я? – возмутился Тиль. – Провалиться не боишься?

– А чего ты плетёшься, как полураздавленная улитка? Впереди деревня! Я точно знаю!

Она пустилась бегом, тихо радуясь, что мягкие валенки защищают её ноги от мороза. Вскоре Алида заметила, что сквозь болото ведёт довольно широкая утоптанная тропинка, и поняла, что ноги сами выбрали безопасный путь. Мурмяуз тоже ободрился и бросился в сторону, в заросли камыша: наверное, почуял землеройку.

Под ногами больше не хлюпало, с каждым шагом почва становилась всё тверже, чаще стали попадаться деревья. Алида обрадовалась, когда заметила, что кроме уродливых обломанных стволов без коры здесь растут хоть и кривые, но всё-таки живые ели с тусклой чёрно-серой хвоей.

Запах дыма усилился, к нему примешались ароматы съестного и каких-то специй. Алида обернулась и махнула Тилю. Он тоже прибавил шаг и, чуть сощурившись, внимательно всмотрелся вперёд.

– Вон там! – Музыкант вскинул руку. – Видишь?

Алида посмотрела туда, куда он показывал. Сперва она не разглядела ничего необычного: мрачные ели, серебристые стволы с отломанными верхушками, редкие кусты и темнота между деревьями. Но потом между стволами будто бы мигнул огонёк, и словно сами собой выступили бледные очертания приземистой избушки.

– А я что говорила! – обрадовалась Алида. Тиль широко улыбнулся. – Сегодня мы согреемся у настоящего очага и поедим что-то кроме твоих лисичек. Если бы ты, конечно, смог их найти.

Дом прятался под огромной разлапистой елью. Он был так стар, что осел на один бок, будто устал стоять прямо, и врос в землю почти до самых окон. Строение было таким же серебристо-серым, как голые стволы мёртвых деревьев вокруг, таким же заиндевевшим, как всё в этом неприветливом краю. Дверь домика перекосилась, крыша поросла синеватым лишайником. Над крыльцом белел череп оленя с раскидистыми рогами, зловеще мерцающий в матово-сером тумане, постепенно окутывающем болота и перелески. За избушкой виднелись покосившиеся заборы, а из тумана начали выступать очертания других домов поселения, тоже старых и кривобоких.

Алида сбавила шаг. Вид черепа остудил её пыл, посеял в груди зёрнышко ужаса. Она беспомощно оглянулась на Тиля. Юноша пожал плечами.

– Мне страшно, Тиль, – пожаловалась Алида, плотнее запахивая плащ. Она подумала, не попросить ли у плаща укрытия.

– Ну и что такого? – спросил Тиль. – У нас в деревне подвешивают над входом подкову или ветку рябины. У вас что, ничего не вешали?

– Ну не черепа же, – поёжилась Алида.

– Может, им больше нечего, – беспечно махнул рукой Тиль. – Расслабься. У всех свои поверья. У всех свои духи, Клари, свои барабашки в голове. Может, хозяина этого дома однажды лягнул олень, вот он и обозлился на этих копытных. Пойдём хотя бы постучимся.

Алида нехотя кивнула. Тиль решительно зашагал к дому. Из кустов выбежал Мурмяуз – довольный и сытый – и попросился на ручки. Алида подняла кота и уже без прежнего воодушевления приблизилась к дому.

Тиль заколотил в сверкающую инеем дверь. Из бокового окна на землю падал квадрат оранжевого света: значит, хозяева точно дома. Пахло чем-то вкусным, похожим на чечевичную похлёбку, и у Алиды заурчало в животе. Она мысленно уговаривала себя, что нет ничего предосудительного в том, чтобы напроситься на угощение и ночлег, но этот жуткий, обточенный ветром череп взирал на неё пустыми глазницами так, будто хотел сказать: «Что ты хотела от Мёртвых Земель, девочка? Тёплой постели и сытного ужина? Не питай напрасных надежд и не узнаешь боли разочарования».

Дверь открылась быстро, и на пороге появилась маленькая старая женщина, худая и седовласая, закутанная в большую тёплую шаль. Алиде она показалась похожей на гигантскую моль, которую зачем-то выманили из гнезда.

Глаза старушки сверкнули удивлением, когда она увидела путников.

– Она запечёт нас в пироге, Тиль! – пискнула Алида. Тиль бросил на неё негодующий взгляд, и Алида покраснела от стыда.

– Добрый вечер, – неуверенно произнесла женщина. Она впилась глазами в Алиду и рассматривала её так внимательно, будто старалась припомнить, где могла видеть её раньше. Алида опустила глаза.

– Здравствуйте, – бодрым голосом начал Тиль. – Не будете ли так добры приютить ненадолго двух путников? Мы, кажется, заплутали на болотах… Слава Первому Волшебнику, он вывел нас к вашему жилищу.

По лицу женщины было видно, что она растерялась. Её светлые глаза неотрывно следили за Алидой, а Тиля, казалось, не замечали совсем.

– Проходите, – вымолвила она и отступила в сторону, чтобы путники могли войти. Тиль задорно улыбнулся, подмигнул Алиде и без колебаний шагнул в дом. Алида неуверенно приблизилась к женщине, бросила очередной испуганный взгляд на олений череп и бесшумно прошмыгнула внутрь.

В хижине было жарко натоплено и пахло похлёбкой на терпком сале. Алида не удержалась и застонала от удовольствия, вдыхая ароматы жилья. Мурмяуз вырвался из её рук и с урчанием бросился греться к печи. Алида осторожно присела на деревянную скамью и устало вздохнула. Всё в этом доме было сделано из такого же серебристого дерева, какое сухостоем повсюду встречалось в Мёртвом Лесу. Обстановка чем-то напомнила ей жилища древунов. Ножки табуреток и основы столов здесь делали из выкорчеванных пней, и их толстые обрубленные корни служили и опорой, и украшением. На стене Алида заметила полку с чудесными фигурками сов: вырезанными из дерева, из камня, вылепленными из глины. Некоторые были простыми, а кое-каких расписали чем-то вроде цветных блестящих глазурей.

– Тиль, смотри, какая прелесть! – воскликнула она, указывая на сов.

– Тебе по вкусу эти безделки? – спросила хозяйка. Алида тут же прикусила язык: она-то думала, старушка ещё стоит снаружи и не слышит её.

– Простите, – смутилась она. – Я думала, вы ещё не вошли.

– Что же тут такого? – развела руками женщина. – Ты сделала комплимент моему старому дому. Спасибо. Это издельцы. Наши люди издревле мастерили их. Самые красивые – родом из прошлых веков. Видишь, вот эти, цветные. Они были сделаны ещё тогда, когда наша земля могла вскормить настоящих колдунов.

Тиль без лишних церемоний сел сразу за стол и сложил перед собой руки, как прилежный сын, который ожидает обеда.

Старушка достала с полки самовар и водрузила его на стол. Потом заглянула в печь и вытащила оттуда дымящийся чугунок. Женщина разломила большой каравай на несколько пышных ломтей с ноздрястым мякишем и разлила похлёбку по глубоким глиняным мискам.

Алида поспешила придвинуть миску к себе и выбрала с тарелки самый большой ломоть хлеба. Она быстро зачерпнула густое варево ложкой, запихнула, фыркая и обжигаясь, в рот, и скривилась: еда была щедро поперченной, но совсем не солёной.

– Мы солим потом, – пояснила женщина и подвинула Алиде круглую деревянную ёмкость с едко пахнущими слипшимися чёрными крупинками.

– Это… соль? – удивилась травница.

– На севере свои обычаи, мне отец рассказывал, – встрял Тиль. Он зачерпнул щедрую щепоть чёрной соли и присыпал похлёбку сверху. – Попробуй. Так действительно вкуснее.

Алида с сомнением сыпанула щепотку себе в миску и попробовала ложечку. Варево стало отдавать странным кисловатым ароматом, но, к её удивлению, на самом деле стало намного вкуснее. Она вытаращила глаза и набросилась на еду. Хозяйка дома заулыбалась.

– Ихвар, – сказала она. – Меня зовут Ихвар. Представляться, не накормив гостя, невежливо.

Алида, набив полный рот, стала жевать быстрее, судорожно размышляя, каким именем представиться старухе: назвать настоящее, придумать новое… или то, каким её называет Тиль, подойдёт?

– Я – Тиль Фабалт, – опередил её юноша. – А это Клари, моя подруга. Мы с ней путешествуем. Есть у нас одно дельце в этих краях…

– Вы сначала поешьте, а потом будете про ваше дело, – посоветовала Ихвар. – Ясно, что просто так сюда никто не приходит.

Старуха задержала взгляд на Алиде, и ей снова показалось, что Ихвар знает о ней гораздо больше, чем она успела о себе рассказать. Алиде было жутко неуютно под этим взглядом. Она стала нарочно громко стучать ложкой по миске, вылавливая из похлёбки кусочек мяса, чтобы угостить Мурмяуза.

– Так вы говорите, здесь обучались колдуны? – поинтересовался Тиль.

– Много веков, – кивнула Ихвар. – До тех самых пор, пока мощь Земли не иссякла. Но и потом приходили отчаянные: каждый думал, что он особенный, что для него-то север сохранил толику чародейства. Даже королевский придворный приезжал к нам лет девятнадцать назад. Говорят, тогда у него получилось что-то… Только я думаю, что с тех пор королевского придворного не стало.

– Почему? – тихо спросила Алида.

Ихвар поправила шаль на своих плечах и стала растапливать самовар.

– Наши края меняют людей, девочка. Даже ты отсюда не вернёшься прежней.

Алида едва слышно охнула. На дне миски ещё плавало немного бульона с крупой, но ей больше не хотелось есть. Она отодвинула посуду и вытерла рот рукавом. Тиль с готовностью подскочил и убрал пустые тарелки со стола. Ихвар показала ему, где достать чашки и заварку, и он засуетился, расставляя новую посуду на столе.

Смолисто запахло дымящимися шишками. Алида поняла, что окончательно запуталась в своих чувствах. С одной стороны, уютный дом, вкусная еда и тепло заставляли её разомлеть, забыть о трудностях и страхах. Но зловещий череп над входом, странные взгляды и речи старухи Ихвар держали в напряжении.

Мурмяуз, в отличие от хозяйки, ни о чём не волновался. Он бесцеремонно запрыгнул на печную скамью и зарылся в подушки, выставив наружу лишь розовый нос и толстые белые щёки.

– Я ведь знаю, зачем ты пришла, девочка, – проговорила вдруг Ихвар. Алида едва не выронила чашку с горячим чаем. – Точнее, за кем. Тебя позвал наш новый хозяин.

Алида нахмурилась.

– Никто меня не звал! Вы ошиблись. Я сама пришла сюда, чтобы найти друга.

– На север не приходят сами. Север зовёт. Мёртвые Земли зовут, – вздохнула Ихвар. Она так невозмутимо потягивала свой чай, что Алида задумалась: а не сумасшедшая ли она? Говорит какие-то странные вещи… Пожалуй, есть от чего сойти с ума: живёт одна на болотах, в компании лишь мёртвой оленьей головы!

– Это правда, – вмешался Тиль. – Мы ищем одного типа. Может, вы видели его? Он длинный, рыжий, конопатый и странный. Такой, знаете, с каким дел никаких не пожелаете вести. Ненадёжный, в общем.

Алида метнула на него гневный взгляд. Тиль развёл руками.

– Был тут один, – согласилась Ихвар. – Совсем мальчик, не старше вас. Только не рыжий – темноволосый и темноглазый, но кожа у него краплёная, что есть, то есть.

Алида разочарованно опустила плечи. Это не Рич. Темноволосым и темноглазым его точно нельзя назвать.

– Только он не простой, – продолжила вдруг старуха. – То хозяин новый. Как в прежние времена. Пастырь болот. Он силой напитался, хоть отжимай, и до нового подъёма ему всего лишь шаг остался.

Алида недоверчиво посмотрела на Ихвар. Это звучит уже интереснее.

– Как это – пастырь болот? – спросила она.

– Как в страшной балладе? – поморщился Тиль.

– Верно, – кивнула хозяйка. – Как в балладе о Ледяных Волхвах. Многие столетия назад эти места уже назывались Мёртвыми, но на самом деле кишели существами. Моуры, стригои, болотники – нежить, которая притягивала человеческих ведьм и колдунов, а ещё Других. Многие зелья наливались силой именно здесь, и тёмные чары крепли вблизи гнездовий нежити, питались дыханием смерти. А болотная нежить, милые мои, нуждается в крепких руках. Если дать моурам распоясаться, болота появятся не только здесь, а разрастутся по всему Королевству, как язвы по больному телу. Это с виду они – серебряные красавицы, а на самом деле – жестокие твари. Стригои тоже не лучше, но их больше боятся из-за неприглядной внешности. Тут-то и нужны пастыри, девочка. Волхвы и Чернокнижники, сильные колдуны, которые смогут совладать с нежитью и с тёмными силами, которые пропитывают здешний воздух.

Ихвар перевела дух, потеребила старческие, узловатые пальцы и со вздохом продолжила:

– Недавно мир переменился – снова стал таким, каким был раньше, столетия назад. И болота призвали нового пастыря, потому что оставлять их без хозяина нельзя. Признаться честно, я думала, что хозяином станет кто-то постарше, ведь здесь нужна недюжинная сила духа, да и жизненный опыт тоже. Но к нам пришёл мальчик. Объявил себя Чернокнижником. Я, конечно, спорить не стала. Может, кто сильнее потом придёт. Только чем дольше моуры без присмотра, тем больше дел могут наворотить. Поэтому я сказала ему, что нужно скорее набрать силу. Перейти на последнюю ступень. Он согласился.

– Что за ступень? – спросила Алида.

– Третья из трёх. Пастыри считаются Серебряными, когда приходят сюда, – это значит, что магия уже отметила их, но пока не сделала своими. Потом, когда постигают тьму достаточно, переходят в разряд Серых. И лишь пройдя последнее испытание и всецело отдав душу служению чарам, они становятся Чёрными. Это тяжкое испытание, и далеко не каждый способен его вынести, зато статус Чёрного даёт столько силы, что вся нежить болот стелется перед ними, как трусливые псы.

Алида сидела молча, разглядывая скатерть на столе. За окнами сгустился вечер, непроницаемый, как плотный тканевый полог грязно-серого цвета. Она с тоской вспомнила, какими бархатно-синими были вечера в родной деревне и какие ярко-багряные закаты заглядывали в окна замка Вольфзунда. В этих краях краски выцвели, умерли, как осенние цветы, скованные морозом. Ей стало ещё тоскливее, чем было прежде.

– А что за последнее испытание? – полюбопытствовал Тиль.

Глаза Ихвар недобро сверкнули. Она тяжело поднялась со своего места, и бахрома на её шали мазнула по столу. Хозяйка подошла к печи и принялась тормошить умирающие угли кочергой.

– Ты хочешь знать слишком многое, – проворчала она. – Не всех это доводит до добра.

Она помолчала, поджав губы, и Алида поняла – Ихвар злится на себя, что и без того открыла им многое. Вдруг усталость навалилась на Алиду ледяной глыбой, и она подпёрла голову рукой. Тиль посмотрел на неё и подбадривающе подмигнул.

– Госпожа Ихвар, – произнёс он. – Нельзя ли нам переночевать у вас? А наутро мы двинемся дальше. Мы точно знаем, что наш друг где-то здесь. Просто нужно отыскать его. Мы не доставим хлопот.

– Оставайтесь, – легко согласилась старуха. – Даже не на одну ночь. Мой вам совет: поговорите с хозяином. Если это не тот, кого вы ищете, то он всё равно должен знать обо всём, что здесь существует. Подскажет, где искать.

– О, – встрепенулась Алида. – Вы очень добры, госпожа Ихвар. Мы вам заплатим. У нас есть немного золота.

Она бросилась копаться в своей сумке, но Ихвар остановила её.

– Не нужно золота. Оно нам ни к чему. Отплатите мне… – Она покосилась на Тиля, а затем жадно уставилась на футляр у него на поясе. – Отплатите мне песней.

– Песней? – удивился Тиль. – Ну, это легко. О чём вы хотите послушать?

– Балладу о Ледяных Волхвах, – попросила Ихвар. – Холодные песни для холодных времён. А ты, – она указала сморщенным пальцем на Алиду, – будь осторожна с тем, что носишь на поясе. Даже я чую, как от этой вещи разит колдовством. Смотри, как бы на этот запах не сбежалась нежить.

Кожа Алиды покрылась мурашками. Она запахнула плащ, пряча Импиор.

– Вы не боитесь, что мой меч привлечёт нежить к вашему дому?

– Нет, – ответила старуха. – Мой дом защищён. Ты же видела череп над входом?

– Череп защищает от мёртвых? – недоверчиво нахмурилась Алида. – Разве такое возможно? Я знаю, что от нечисти спасают папоротник и ведьмина свеча, да ещё несколько растений, которых здесь не сыскать.

– Травки для земляных людей, – фыркнула Ихвар. – Мёртвые Земли защищаются смертью от смерти. Боюсь, вы здесь самые живые.

Алида и Тиль переглянулись. Тиль вытащил гобой, протёр его и, вопросительно взглянув на хозяйку, взял несколько пробных нот. Ихвар села на кушетку и сложила руки на коленях, склонив голову набок. Седая коса выбилась из-под платка, и она сейчас напомнила Алиде маленькую серую кошку, которая ждёт, чем вкусным её угостят.

Тиль заиграл медленную мелодию со странными переливами. От этой музыки буквально повеяло холодом. Алида и представить не могла, что в репертуаре Тиля есть такие необычные песни. Мурмяуз проснулся, разбуженный музыкой, и недовольно сощурил голубые глаза.

Выждав, когда мелодия трижды закружится северной вьюгой, Ихвар запела хрипловатым голосом:

Алида и подумать не могла, что однажды захочет услышать глупые деревенские песенки, которые обычно наигрывал Тиль, не попадая в ноты. От северной баллады её бросило в дрожь, но она не решилась выйти из дома и подождать снаружи, пока песня закончится. Ихвар пела и пела, её голос то взлетал высоко, то опускался до хрипотцы, выводя ни на что не похожий мотив.

Песня наконец оборвалась. Тиль молча убрал инструмент в футляр, сосредоточенно застегнул ремешки и как-то вымученно улыбнулся Алиде. Она постаралась улыбнуться в ответ, но по коже до сих пор бегали мурашки от странной песни. Может, ей не всегда нравилось, как Тиль играет, но она всегда с удовольствием наблюдала, как он возится с гобоем, как его пальцы уверенно ощупывают и протирают инструмент, будто гобой – живое существо.

– Час поздний, – сказала Ихвар, поднимаясь. – Мой дом невелик. Тиль, ты ляжешь в сенях. Не бойся, там довольно тепло. Девушке мы уступим комнату – что скажешь? А я посплю здесь.

– Хорошо, – согласился Тиль. – Помочь вам постелить?

Хозяйка кивнула, и они с Тилем скрылись в комнате. Алида слишком устала, чтобы предложить свою помощь. А северная песня, которую откуда-то знал Тиль, ещё больше растревожила её душу. Она обвела глазами комнату и снова остановила взгляд на полке с совами-издельцами. Алида встала и подошла ближе, разглядывая фигурки.

Они притягивали её. Может, из-за того, что изображали птиц, и её обретённый дар тянулся им навстречу. А может, в них дремало какое-то колдовство. Она протянула руку и взяла с полки одну из фигурок – маленькую керамическую сову, раскрашенную глазурями так искусно, что, казалось, ещё немного – и птица моргнёт.

Не отдавая отчёта в своих действиях, Алида сунула фигурку в сумку и села обратно на стул. Через минуту Ихвар позвала её, чтобы показать, где можно обмыться и постирать одежду. Алида тут же забыла об украденном издельце.

Комната, в которой ей постелили, была небольшой, тепло натопленной. Узкая кровать с мягкой периной и пуховыми одеялами манила в свои объятия, и Алида, переодевшись в длинную ночную рубашку, с наслаждением упала в постель. Мурмяуз прыгнул на неё сверху и принялся уминать одеяло лапками, громко урча.

– Малыш, какой ты громогласный! – рассмеялась она. – Но здорово всё-таки спать в настоящей кровати! Ты тоже рад?

– Мр-р, – согласился кот.

Она поворочалась, устраиваясь поудобнее и подтыкая одеяло под ноги. Из окошка падал тусклый свет, но ни звёзд, ни луны не было видно. Алида не стала снимать с шеи астролябию, и металл холодил её грудь, немного омрачая удовольствие от тёплой постели.

Сон не шёл, и Алида думала о своей астролябии и потерянной астролябии Ричмольда. Вольфзунд обещал, что прибор обладает своим волшебством и обязательно покажет путь к Ричу. Однако до сих пор она не почувствовала ни единого порыва, не увидела ни одного знака, который мог бы подсказать ей путь.

Алида вытащила из-под рубашки астролябию и с тоской повертела её в руках. Металлический диск поймал луч тусклого света и неярко блеснул во мраке. Без надежды на успех она настроила стрелку и поднесла прибор к глазам. Ничего не произошло. Она тяжело вздохнула и бессильно отпустила астролябию. Прибор упал ей на грудь.

– Знаешь, Рич, – тихо произнесла Алида, глядя в потолок, – Мне кажется, что ещё чуть-чуть, и я окончательно тебя возненавижу. Я спрашиваю себя: а для чего мне всё это? За что? Почему я должна рисковать жизнью ради тебя, тогда как ты не сделал мне ничего хорошего? – Голос её дрогнул, но она продолжила. – Да ровным счётом ничего. Не подарил мне ни единого счастливого дня. С того самого момента, как мы встретились, я только и делаю, что вытаскиваю тебя из передряг. А что сделал ты? Упал с башни да продался злу. И ударил меня. Да, я помню это. И, знаешь… – Она горько шмыгнула носом. В глазах начало щипать, но она продолжала смотреть в черноту, не позволяя себе плакать. – Знаешь, помню все обиды. Мне ужасно хочется сказать тебе это с глазу на глаз, но ты прячешься от меня, будто понимаешь, насколько виноват. Только я здесь не ради тебя. А ради бабушки. И твоего наставника. Да-да, я хочу спасти Герта больше, чем хотел ты. Он достойный человек. А ты, Рич, просто ничтожество. Низкий, мерзкий, неприятный…

Она хотела обратить подступающие слёзы в гнев, но горло сдавило спазмом, и из груди вырвался жалобный всхлип.

Яркий огонёк осветил комнату. Алида издала изумлённый возглас: из стрелки астролябии вырвался золотой луч и, пронизывая тьму, тонкой нитью взвился к окну. Алида вскочила с кровати и, держа астролябию прямо, подбежала к окну.

– Ричик, – шепнула она. – Ты услышал меня? Это правда ты? Где же… Где же ты? Ответь!

Золотой луч пробился через стекло, заструился дальше между искалеченными деревьями и начал медленно угасать.

– Нет! – взмолилась Алида. – Пожалуйста, не пропадай! Ты же слышишь меня? Слышишь? Рич, мы поможем тебе. Только дай нам найти тебя. Не прячься, и всё будет хорошо.

Луч окончательно растворился во мраке, и тьма вернулась в комнату. Алида рухнула обратно в кровать.

«Иди не к слабому, но за сильным. Станешь его королевой, и власть ваша будет простираться далеко за пределы Мёртвых Земель».

Голос шепнул прямо у неё в голове, и Алида подскочила на кровати. С ней снова заговорила магия, а она-то надеялась, что пока Тиль рядом, этот чужой голос не будет её донимать. Ноги похолодели. Алида стиснула зубы, борясь с растущей злостью.

– Ты меня не заберёшь. Я сама решу, как мне быть. Сама выберу. Так что поищи себе новую жертву, а я не твоя.

К её удивлению, холод быстро ушёл, огонёк ярости угас, мигнув напоследок красной вспышкой. Облегчённо вздохнув, Алида опустила голову на подушку. В следующий миг она уже крепко спала.

Глава 7, в которой моуры принимают жертву

– Зачем вы здесь живёте? Почему не переедете поближе к городам? – спросила Алида, приканчивая тарелку каши и заедая её добрым ломтём свежего хлеба с маслом.

Звонкое утро рассыпалось бликами на деревянном полу, душисто пахло чаем с чабрецом, и настроение у неё поднялось по сравнению с прошлым вечером.

Ихвар протирала полотенцем тарелку.

– Нам это не нужно. Мы не сбиваемся в стада, как остальные люди. Болота – наш дом, девочка. Наши предки поселились тут сотни лет назад, ими были младенцы, которых Чернокнижники отбивали у моуров. Колыбелью им служил сизый мох, а густые туманы заменяли материнское молоко. Дальше, глубже на север, лежат крупные поселения – они торгуют между собой и с другими городами. Раз в луну к нам приезжают торговцы, чтобы выменять городские товары на наши настои и корни редких болотных растений. Мы имеем всё, что нужно для жизни, и даже больше. У нас есть свобода, девочка, и её мы не променяем ни на что. Иногда кто-то всё же уезжает отсюда, но это происходит так редко, что я и не помню, уезжал ли кто на моём веку.

Алида пожала плечами и отправила в рот булочку с вареньем из шишек. По её мнению, аргументы были так себе, но она не стала спорить со старой женщиной. Ей виднее.

– Ох, не знаю, – подал голос Тиль. Он снова вызвался помочь хозяйке по дому и подметал пол. – Я бы не смог долго тут жить. Конечно, необычно и всё такое, но уж больно мрачно. Я люблю солнце, бескрайние поля и небо – такое, знаете, что выходишь, а оно висит над тобой, будто хочет обнять, синее-синее, и дышит теплом в лицо. А здесь слишком влажно, слишком холодно и зелени маловато.

– Ты – дитя полей, Тиль Фабалт, – согласилась Ихвар. – А мы – дети болот. Не будешь же ты ругать птицу за то, что она не умеет плавать, как рыба?

– Значит, так. – Алида со стуком поставила пустую чашку на стол. Тиль и Ихвар повернулись в её сторону. – Мы тут по делу, Тиль, не забывай. Госпожа Ихвар, вы не расскажете нам, как найти этого вашего… ну… хозяина?

– Это будет непросто, – предостерегла Ихвар. – Но если он захочет, то явится на ваш зов.

Она снова так странно посмотрела на Алиду, что травнице стало зябко и она отвернулась.

– Странные глаза у тебя, – заметила старуха. – Как у первых болотных людей.

– Глаза, глаза, – что все к ним вдруг прицепились? – проворчала себе под нос Алида. – Так как позвать вашего хозяина?

– Вам нужно углубиться в болота, – ответила старуха. – Чем дальше, тем гуще чары, тем больше моуров, а значит, он наверняка бродит там. У тебя на поясе опасная вещь, если я чувствую её силу, то он тем более. Он очень дорог тебе – этот друг?

Алида открыла рот от неожиданности и внезапно для себя самой покраснела. Что за странный вопрос? Если друг, значит, дорог. Или нет?

– Я… я не знаю, – промямлила она.

– Ты пришла сюда за много вёрст. Пришла, несмотря ни на что. В самое сердце Мёртвых Земель – не каждый отважился бы на такое. Стало быть, дорог, да ещё как.

Тиль недовольно скрестил руки на груди и уставился исподлобья на Ихвар и Алиду, ловя каждое слово их разговора.

– Быть может, я пошла на это не ради него, – пробормотала Алида, продолжая краснеть. – Может, у меня были другие причины. Например, обещание, данное другому человеку.

– Может, и так, – согласилась Ихвар. – Важно только то, что сердце твоё хочет встречи с ним, а какие на то причины – дело вторичное. Собери всё своё желание, девочка, собери в охапку да рассыпь по болотам. Позови его искренне, позови так, чтобы у него не осталось возможности не явиться. И он явится, главное – захоти этого сама. Быть может, он тоже ищет тебя. Зовёт и не может дождаться ответа.

Что-то в её тоне заставило Алиду поверить ей. Она вспомнила золотой луч, вырвавшийся из астролябии в ночном сумраке, и кивнула.

– Вот и хорошо. – Ихвар погладила её по руке. – Значит, всё у тебя получится. Если твой друг и тот, кто ко мне приходил, – один и тот же человек, то и нам поможешь – сильный хозяин сдержит пыл болотных дев, воспитает нахалок, и жизнь наша устроится так, как было в старые времена.

– Ладно, – согласилась Алида. – Мне будет приятно сделать для вас доброе дело. Только я не ручаюсь, что получится… – Она осеклась, поняв кое-что. Ихвар имела в виду, что им нужен сильный хозяин – Чернокнижник-колдун, а Алида, напротив, прибыла сюда, чтобы отвратить Ричмольда от тёмной магии. Значит, устроить так, чтобы угодить всем, не получится. Она горько закусила губу и покачала головой.

– Не переживай, – подбодрила её Ихвар. – У нас говорят так: происходит только то, что должно произойти. Первый Волшебник давно расписал мантию Судьбы, и единственное, что нам остаётся, – это следовать по контуру его рисунка.

Внезапно земля содрогнулась, и всё жилище Ихвар затряслось, как в лихорадке. Зазвенели стёкла, загремела посуда, задрожали издельцы на полке. Мурмяуз забился под скамейку, Алида инстинктивно закрыла голову руками. Через несколько мгновений всё закончилось, но где-то далеко всё равно слышался мерный грохот, похожий на ворчание первого весеннего грома.

– Это ещё что такое? – первым пришёл в себя Тиль.

– Понятия не имею. – Ихвар выглядела такой же испуганной, как и гости. – Наверное, моуры расшалились…

– Идём, – твёрдо произнесла Алида и потянула Тиля за рукав. – Пошли, чего уставился? Ты сам слышал, там происходит что-то неладное. Наверняка Рич в этом замешан! Нельзя медлить дальше, понимаешь? Давай, собирайся. Осталось совсем чуть-чуть. Последний шаг.

Тиль с сожалением посмотрел на свой недопитый чай и покорно пошёл собирать свои вещи. Алида обняла Ихвар за шею и быстро чмокнула в морщинистую щёку.

– Спасибо вам огромное, госпожа Ихвар. Мы не забудем вашу доброту.

Она подбежала к вешалке, набросила свой плащ, проверила содержимое сумки, потрогала, надёжно ли закреплён Импиор, плотнее повязала платок вокруг шеи, сунула ноги в валенки и сгребла в охапку кота.

Ей в лицо дохнуло вьюгой, мелкий колкий снег больно впился в кожу, а ветер вгрызся в голые пальцы. Алиде так не терпелось отправиться в путь, что она осталась ждать Тиля на улице, пританцовывая, чтобы не замёрзнуть.

«Если я заберу отсюда Рича, – подумала она, – то что же, выходит, здесь так и останется вечная зима, а моуры разойдутся настолько, что начнут каждый день трясти землю? А как же местные жители?»

Она помотала головой, напоминая себе, что всё делает правильно. Скоро из дома вышел Тиль, полностью одетый и собранный. Сумка его раздулась – наверное, выпросил что-то съестное у Ихвар.

– Пойдём, пойдём, – поторопила его Алида.

Ихвар махнула им рукой из окна, Тиль и Алида помахали в ответ и, пригнувшись, чтобы вьюга не кусала лицо, пошли между чёрных елей. Сквозь опущенные ресницы Алида всё-таки разглядела, что тут и там, спрятанные в голых кустах и за стволами мёртвых деревьев, вырастали дворики с простыми серыми домами, похожими на тот, в котором они гостили. У всех над дверями висели черепа – оленьи, медвежьи, рысьи. Из труб вились тонкие змейки дыма, однако ни одного человека на улочках деревни они так и не встретили, только несколько кошек шипели на чужака Мурмяуза, выглядывая из-под оград.

Путники быстро прошли деревню насквозь и вышли на седые заснеженные болота. Алида постоянно держала в руках свою астролябию, шептала ей, упрашивая указать путь, но прибор снова стал глух к её просьбам и так и не выпустил из стрелки ни единого луча.

– А звезда? – спросил Тиль, когда Алида отчаялась и спрятала астролябию под одежду. – Фонарь при тебе?

– При мне, – ответила Алида. – Первый Волшебник, Тиль, да ты прав! Какая я глупая, у меня в сумке лежит путеводная звезда, а я разговариваю с астролябией!

Алида хлопнула себя по лбу и полезла в сумку.

Звезда затрепетала внутри фонаря, едва его извлекли наружу.

– Отведи нас к Ричу. Пожалуйста. Ну, или к тому, кем он стал, – попросила Алида.

Звезда дрогнула и замерла в нерешительности. Алида потрясла фонарь, но ничего не изменилось: звезда продолжила ровно сиять, не склоняясь ни в одну, ни в другую сторону.

– То же самое, – разочарованно протянула Алида. – Она с самого начала никуда не ведёт, просто светит ровно. То ли мы на правильном пути, то ли она тоже не работает. Тиль, ну почему нам так не везёт?

– Ещё как везёт, – утешил её музыкант. – Мы дошли до Мёртвых Земель, и мы до сих пор живы. Если это не везение, то что тогда?

Алида понуро опустила плечи. Они побрели дальше, и скоро поселение северян осталось позади. Впереди простирались топи, а редкие деревья Алида старалась обходить стороной. Многие стволы так опасно накренились, что, казалось, дыхни – и упадут на голову.

Вдруг по земле пробежала тень, и над головой послышалось хлопанье чьих-то огромных крыльев. Алида вскинула голову и вскрикнула: над ней кружило какое-то страшное существо, лишь отдалённо напоминающее птицу. Мурмяуз испуганно замяукал и спрятался за хозяйку.

– Что это такое? – Тиль метнулся к ближайшему дереву и потянул за собой Алиду, пряча от летающего чудовища.

– Сама не знаю, – всхлипнула Алида, прижимаясь к Тилю, но искоса поглядывая вверх. – Похоже на сирина, но не сирин…

Существо издало громкий стрёкот, похожий на сорочий, и неуклюже опустилось на землю, будто никогда прежде этого не делало. Алида ахнула и закрыла рот рукой.

У птицы были человеческие голова и тело, а вместо рук и ног топорщились крупные, неуклюжие чёрно-белые крылья и когтистые птичьи лапы, но только слепец мог бы принять это нескладное, уродливое существо за сирина.

Мурмяуз с любопытством выглянул из-за дерева и задёргал носом, принюхиваясь.

– Кемара! – воскликнула Алида, узнав это тонкое невыразительное лицо с бледными глазами.

Девушка-птица нелепо завертела головой и застрекотала по-сорочьи. Она дёрнулась, но не смогла удержаться на лапах и повалилась на землю, хлопая крыльями. Её движения были нервными, неправильными, будто она не могла понять, как ей следует вести себя: как птице или как человеку.

– Погоди-погоди! – крикнула ей Алида. – Успокойся! Это я, Алида! Ты меня помнишь?

Она подбежала к Кемаре и помогла ей подняться на лапы. Тиль недоверчиво нахмурился и вышел из-за ствола, готовый в любой момент броситься на защиту подруги.

Кемара глупо моргнула и мотнула головой. Что-то с ней было не так. Она открыла рот, но вместо слов вырвался непонятный клокочущий звук.

– Ох-ох. – Алида заломила руки. – Что же с тобой случилось? Почему ты… такая?

Девушка-птица посмотрела ей в глаза, и перед Алидой пронеслась череда её мыслей, неясных и смутных, будто разум Кемары тоже принял неправильное, жуткое положение между человеческим и птичьим. Алида ясно почувствовала, как Кемара напрягла все силы, чтобы донести до неё всё, что ей было известно.

«Я нашла его. Он превратил меня в человека. Он хотел, чтобы я стала его слугой, но я отказалась, потому что Хозяин наказал бы меня. Я убежала от него дальше. Я пыталась обернуться сама, чтобы улететь к Хозяину. У меня не получалось. Я нашла магический источник – он плясал прямо на земле, маленькое туманное облачко. Я не должна была этого делать, но я не удержалась и потрогала его. А потом попыталась обратиться, и вот что у меня вышло».

В мыслях Кемара не путала окончания слов и не картавила.

– Ох, – повторила Алида, постаравшись вложить в свой вздох как можно больше сочувствия. Пусть она и недолюбливала девушку-сороку, но сейчас ей было очень жалко её.

Чёрно-белые крылья Кемары беспомощно влачились по бокам, похожие на переросшие рыбьи плавники, а длинные сорочьи ноги с острыми когтями, торчащие из человеческого тела, смотрелись настолько жутко и неестественно, что Алида намеренно отводила взгляд.

– Что за демон из Преисподней? – фыркнул Тиль, с отвращением разглядывая Кемару. Она возмущённо вскрикнула по-птичьи.

– Это Кемара, – пояснила Алида. – Она служит Вольфзунду. Она… на нашей стороне.

– Угораздило же связаться, – сплюнул Тиль.

– Это ты ещё Мела не видел, – хмыкнула Алида. – Вот уж кто точно тебе не понравится.

Она снова повернулась к Кемаре и ободряюще похлопала её по плечу.

– Я понимаю, о чём ты думаешь. Мне очень жаль, что с тобой так вышло. Если я попрошутебя кое о чём, ты мне поможешь? Да-да, я помню, у нас были недопонимания, но, кажется, сейчас мы хотим одного и того же.

Кемара подняла на неё свои водянистые глаза, и Алида впервые подумала, что её человеческие глаза действительно очень похожи на птичьи: блестящие и округлые, как стеклянные бусинки. Девушка-сорока кивнула.

– Спасибо, – благодарно выдохнула Алида. – Вот что, Кемара. Мы ищем Рича. Точнее – Чернокнижника, или кем он там себя теперь называет. Если ты знаешь, где он, то отведёшь нас к нему?

В мыслях Кемары пронеслись образы бескрайнего замёрзшего болота, обломанных мёртвых деревьев – всё, как всюду здесь. Только среди серебряной пустоши брела одинокая фигура в истрёпанном тёмном плаще. У Алиды сжалось сердце: не то от жалости, не то от какого-то другого чувства.

– Так ты знаешь, где это? – спросила она. – Отведи нас к нему. Пожалуйста. Вольфзунд этого хочет. Он отблагодарит тебя, если ты нам поможешь. Пожалуйста.

«Хорошо», – подумала Кемара, и Алида облегчённо вздохнула.

– Всё улажено, Тиль, – деловито сообщила она. – Кемара знает, где Рич, и отведёт нас прямо к нему. Больше никаких блужданий и бесцельных поисков. Управимся быстро.

– Ты уверена? – фыркнул Тиль. – Уверена, что она не заведёт нас в самую трясину? Уверена, что до места идти не несколько дней кряду?

«Тут не так далеко», – с укоризной подумала девушка-птица.

– Нет, он близко, – повторила за ней Алида. – Ты, может, и не слышал, но я её мысли прекрасно понимаю.

– Сумасшедшая, – пожал плечами Тиль. – Или ведьма.

Он всё же оправил плащ, подтянул котомку и принял вид человека, готового в любой момент отправиться в путь. Алида тепло улыбнулась ему.

– Радуйся, что я не обидчивая. Пошли.

Кемаре едва удалось взлететь, и она неуклюже парила над деревьями, показывая путь. Время от времени она громко каркала, предупреждая об особо глубоких топях и непролазных зарослях бересклета впереди.

До Алиды доносились обрывки её мыслей и чувств, и Алиде совсем не нравилось, что девушка-сорока, как ей показалось, испытывает смесь страха и вины. Чего боится? Перед кем чувствует себя виноватой?

Алида опасливо поглядывала на чёрные зеркальца воды, в которых отражалось мутное небо: не вскинется ли из ила скрюченная белая рука? Не вспыхнет ли колдовской туман-огонёк? Не подмигнут ли из камыша страшные глаза болотника?

– Ти-иль, как же здесь противно! Только и жду, когда что-нибудь дурное случится. Вечно кажется, будто вот-вот и схватит кто-нибудь за подол.

– Ну, могу я схватить, чтобы не томить тебя ожиданием, – усмехнулся музыкант.

– Да ну тебя, – проворчала Алида.

Дул мерзкий холодный ветер с колкими крупинками снега, и по земле уже начинали кружить белые вихри, собираясь горстками льдистой муки между торфяными холмиками. Алида хмурилась, пытаясь вспомнить какой-нибудь чудесный способ обезопасить себя. Что-то должно быть такое… Веточка полыни? Нет, это от русалок, а русалки на болотах не живут, хоть и родственницы моурам. Сплюнуть три раза через левое плечо? Вряд ли поможет. Даже сколько-нибудь сильных наговоров она не знала, которые могли бы развеять такой плотный мрак колдовских сил.

И тут она вспомнила кое-что.

– Даже самый тёмный путь станет светлее, если позволить музыке озарить его… – прошептала Алида. – Тиль, я, кажется, поняла. Мел сказал мне это, когда я покидала замок. Он был прав! Его свирель зачаровывает сиринов. А у тебя есть гобой. Музыка – то же волшебство, правда? Может, твоя игра заворожит моуров? Давай попробуем, Тиль!

– При случае попробуем, – беспечно отмахнулся музыкант. – Если нам снова будет угрожать опасность. Пока-то всё в порядке, верно, Клари?

– Верно, – неохотно согласилась Алида. – Но расслабляться нельзя. Нельзя, слышишь?

Тиль рассмеялся и заверил её:

– Конечно-конечно, грозная мышка, я напряжён как никогда. Вот, смотри, специально кладу руку на гобой, чтобы при первом удобном случае закатить концерт на все болота.

– Ты, видимо, сохраняешь присутствие духа даже в самых странных и сложных ситуациях, – хмыкнула Алида. – Знаешь, музыкант из Зелёного Лога, я даже завидую этому твоему умению.

– Значит, благодари Первого Волшебника, что я всё-таки не ушёл домой, а остался и не позволяю тебе унывать.

– А я и так благодарю, – серьёзно ответила Алида.

Ветер завыл с остервенелой яростью, покалеченные деревья надрывно заскрипели, и Алида испугалась, как бы влажная почва не изрыгнула из себя их перегнившие корни. Кемара с трудом справлялась с ветром – её грузное уродливое тело, застрявшее где-то посередине между птичьим и человеческим, несуразной фигурой темнело в небе. Алида беспокоилась, как бы она совсем не замёрзла в своём тонком платье, наброшенном на получеловеческое тело.

– Есть хочется, – посетовал Тиль, пряча нос в ворот плаща. – Может, ну его, рыжего? Устроимся под кустом, баранки твои погрызём.

– Подожди.

Алида внимательно всмотрелась ввысь. Ей показалось, что от Кемары полыхнуло сильным страхом. Девушка-сорока застрекотала, как безумная, и заметалась у Алиды над головой.

«Там, он там. Совсем близко. Я вижу, вижу его!»

Сердце Алиды подпрыгнуло, не то от радости, не то от страха. Она сильно сжала запястье Тиля, и он даже зашипел от боли. Алида повернулась к нему, чувствуя, как щёки начинают пылать лихорадочным румянцем.

– Тиль, он нашёлся! Ричик нашёлся! Бежим скорее, пожалуйста!

Тиль сокрушённо покачал головой, но Алида, не обращая на него внимания, помчалась вперёд, туда, куда указывала Кемара. В груди бушевала странная смесь радости, предвкушения встречи и затаённого страха. Скоро, скоро, уже сейчас! Она перепрыгивала через топкие лужи, пробиралась через кусты и заросли камышей. Мурмяуз отстал, недовольно заворчал и шмыгнул куда-то в сторону, должно быть, отыскивая более удобный и безопасный путь.

Кемара каркнула ещё раз и, круто развернувшись, устремилась к большому засохшему дереву. Алида поняла, что сорока предоставила ей возможность действовать самой. Алида оглянулась – Тиль упрямо шёл за ней, раздвигая руками последние камыши перед заиндевелой пустошью.

– Тиль, – позвала она. – Не ходи со мной. Пожалуйста. Ты разозлишь его.

– Но что, если он снова тебя ударит? – Обычно грустные глаза музыканта вспыхнули праведным гневом. – Кто защитит тебя?

– Милый Тиль. – Алида подошла к нему и взяла за руку. – Всё будет хорошо. У меня есть меч, забыл? Я грозный соперник.

Тиль улыбнулся уголком рта и притянул Алиду к себе.

– Только позови, и я примчусь, Клари. В любой миг. Я не сведу с тебя глаз. Будь осторожна, прошу тебя.

– Обещаю, – сказала она.

Тиль поцеловал её – по мнению Алиды, слишком крепко и пылко, будто она собиралась надолго покинуть его. С трудом вырвавшись из его рук, она побрела дальше, уже без спешки, продумывая каждый шаг.

Впереди простиралась пустошь – сизая, мёртвая, скованная морозом. Запах колдовства неподвижным маревом разлился в воздухе. Алида разглядела одинокую тонкую фигуру, замершую в сотне шагов от неё, и дыхание на миг замерло.

Он ждал её, и ей ничего не оставалось, кроме как покорно пройти это расстояние, чтобы встретить его лицом к лицу.

На нетвёрдых ногах Алида зашагала вперёд, стараясь не оступиться и не провалиться в топь. Чернокнижник угрюмо склонил голову и молча смотрел на неё, неподвижный, как одно из мёртвых деревьев.

– Здравствуй, – прошептала Алида, подойдя ближе. – Здравствуй, Ричмольд.

Она остановилась, вглядываясь в такое знакомое лицо, но не узнавая его. Всклокоченные волосы потемнели, когда-то ясные глаза затянула кромешная тьма. Одежда висела на нём мешком: тело истончилось, и с его высоким ростом он сейчас выглядел как сказочный палочник – человек, состоящий из веток и сучков. Плащ истрепался и сбился набок, его полы грязной бахромой колыхались на ветру. Алида поняла: Чернокнижник вскинул голову, пытаясь казаться величественным, но выглядел просто-напросто жалким. Сердце её кольнуло, будто ледяной ветер пробрался сквозь рёбра.

– Здравствуй. Я ждал тебя.

– Ты не Рич. Где он? – дрогнувшим голосом спросила Алида.

– Где Рич? – Чернокнижник в притворном изумлении оглянулся по сторонам, выискивая кого-то. – Его больше нет. Я его убил.

Он растянул губы в жутком подобии улыбки, и Алида содрогнулась.

– Ты помнишь меня? – Она судорожно думала, что можно сказать такого, что заставит его перестать гримасничать и поговорить с ней серьёзно. Почему-то раньше ей казалось, что разговаривать с Чернокнижником будет не так трудно. Она даже не придумала, что именно скажет ему, и сейчас проклинала свою глупость.

– Кажется, твоё лицо мне знакомо, – расплывчато ответил он. – Но внутри ты тоже другая. Не такая, какой хочешь казаться. Я чувствую в тебе силу.

Он шевельнул пальцами, и в груди Алиды проснулось что-то горячее, совсем не похожее на манящий зов Вольфзунда. Это чувство было тёмным, похожим на палящую ярость, ставшую её частой спутницей. Лёгкие сдавило. Она вздохнула, жадно хватая ртом воздух, и сложилась пополам.

– Клари! – закричал Тиль.

– Всё в порядке, Тиль, – через силу ответила Алида, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее. – Стой там!

– О, – притворно удивился Чернокнижник. – Кажется, я знаю этого недоумка. Что он здесь делает? Пришёл, чтобы мешать нам?

– Он защищает меня от тебя.

– Неужели? Прям так и защитит?

Он недобро сверкнул глазами, и Алида не на шутку перепугалась. Зря, зря она дразнит колдуна! Нужно скорее что-то придумать, но на ум, как назло, ничего не приходило.

– Не возражаешь, если мои слуги приглядят за ним? – спросил Чернокнижник как бы невзначай.

– Твои слуги? – не поняла Алида.

Не дожидаясь её согласия, он широко развёл руки в стороны, будто хотел обнять все Мёртвые Земли. В истрепавшейся одежде, с отросшими спутанными волосами он некстати напомнил Алиде пугало, какие часто ставили на кукурузных полях. Только вместо забавной намалёванной рожицы – зловещая ухмылка да безумные глаза, а вместо золотой кукурузы – покрытые инеем болотные кочки с чёрными лужами стоячей воды.

– Что ты… – начала Алида, но слова застряли в горле.

Сначала ей показалось, будто болото заволокло серебряным туманом, прозрачным, как кружевная занавеска. Потом туман стал клубиться, собираться тучами, тут и там запылали серебряные костры, и скоро болота заполнили существа, очень похожие на бледных длинноволосых девушек. Только от них веяло такой жутью, такой тоской, что лишь безумец принял бы их за живых людей. Вместо прекрасных лиц Алида видела сверкающие злобой глаза и хищные оскалы. «Моуры», – догадалась она. Он просто позвал их – вот так легко, взял и призвал, и они послушались своего пастыря, явились на зов, как верные слуги. Явились легко и свободно, а не карабкались из земли, как тогда, когда хотели поймать их с Тилем.

Алида повертела головой по сторонам и нервно сглотнула. Моуров было столько, сколько не могло присниться ей в самом страшном сне. Они стояли недвижимыми бледными фигурами, ни дать ни взять свечки белых люпинов в поле. Вокруг неё самой, Чернокнижника и Тиля словно кто-то очертил круги, за которые моуры не могли проникнуть. От запаха колдовства кружило голову и щипало в носу.

– Рич, – прошептала Алида.

– Что он сделает, если кто-то из них нападёт на тебя? – Он склонил голову набок, глядя на Тиля, и потемневшие волосы упали на заострившееся лицо.

– Рич! – бессильно повторила она.

– Отвечай! – зарычал он.

– Н-ничего. Ничего не сделает…

– Верно. А теперь подойди ко мне.

Алида беспомощно оглянулась на Тиля. Он метался в своём круге, но моуры шипели, тянули когтистые руки-лапы и не давали ему пройти дальше. Несколько болотных дев обнаглели настолько, что стали дразнить его, хватая за одежду.

– Играй, Тиль! – выкрикнула Алида. – Достань гобой и играй!

Она незаметно положила руку на рукоять Импиора и шагнула ближе к Чернокнижнику. Он едко улыбнулся.

– Хорошая девочка. Послушная. Сослужишь мне службу?

Ей захотелось врезать ему кулаком между глаз, чтобы он пришёл, наконец, в себя, но полчища скалящихся моуров удерживали её от этого поступка.

– Убери их, давай поговорим с глазу на глаз, – попыталась предложить она. Моуры так плотно обступили Тиля, что Алида уже почти не видела его.

Чернокнижник печально покачал головой.

– Они – моя свита. Я хочу, чтобы они видели мой триумф. Видели, как я вознесусь.

Моуры радостно зашипели. Одна из них сильно дёрнула Алиду за подол плаща. Алида испуганно вскрикнула и метнулась в сторону, угодив прямо в руки других моуров. Болотные девы визгливо расхохотались и толкнули её в другую сторону, навстречу подругам. Алида завизжала, а моуры хватали её за волосы и одежду, будто хотели оторвать себе кусочек на память.

– Тихо! – рявкнул Чернокнижник. – А ну, успокойтесь! Она моя, забыли?

– А ты-то пока ещё Серенький, – захихикала серебряная девушка, которая ближе всех стояла к нему. – Станешь Чёрным – будешь нами командовать. Хватит и того, что мы явились на твой зов.

Тут море моуров вздрогнуло, будто напуганное чем-то. Красивые лица исказились страхом. В следующий миг Алида различила неуверенную, нестройную мелодию, которая полилась над болотами.

«Тиль», – подумала она, и надежда воспрянула в груди. Моурам действительно не нравится музыка! То-то же, пусть понервничают!

Глаза Чернокнижника мигнули тревожным огнём: он тоже заволновался.

– Что там такое? Кого ты привела, дрянь? Уйми своего деревенского воздыхателя! Подохнете вместе!

В его голосе и взгляде было столько сокрушающей злобы, что Алида поняла: это точно не Рич, и достучаться до друга, пусть скрытого где-то в глубине этой чёрной сущности, невозможно. Существо, которое рычало на неё, не имело ничего общего с тихим застенчивым астрономом. Алида до последнего запрещала себе думать о том, что придётся воспользоваться клинком. Импиор уничтожает магию, уничтожает тьму, но что делать, если твой друг настолько сроднился с тьмой, что стал неотделим от неё?

С армией злобной нежити, умеющий укрощать чёрную магию и напитанный ею, он мог бы стать мощным оружием в руках Эллекена. Алида не могла этого допустить.

«Я спасаю его, – подумала она. – Спасаю Рича от того, чем он стал».

– Прости, Рич, – прошептала Алида. Сморгнув некстати подступившие слёзы, она приблизилась к нему вплотную и с силой вогнала Импиор ему под рёбра, направив остриё вверх, к самому сердцу. Горячая кровь хлынула ей на руки, и Алида не смогла сдержать рыданий.

Если бы он зарычал, завыл по-звериному, набросился на неё, Алида чувствовала бы себя лучше. Но юноша удивлённо ахнул, совсем по-человечески, и начал обмякать, заваливаясь на неё всем телом. Липкая кровь текла по её рукам, пропитывала одежду, капала на землю. В тусклом свете Алиде показалось, что она была совсем чёрной, как вода в гнилостных болотных озёрцах.

Музыка Тиля стелилась над болотами, гобой то пел ровно, то срывался на свистящий хрип. Моуры бесновались, как демоны в Преисподней, кишели серебристыми телами, как рыбы в реке, шипели и визжали, сталкиваясь друг с другом. Там, где играл Тиль, моуров стало заметно меньше.

– Играй, Тиль! – крикнула Алида. Она едва удерживалась на ногах под тяжестью Ричмольда, он тянул её к земле, но она понимала: стоит упасть, как лапы моуров тут же схватят её и утащат на самое дно гнилых болот, туда, откуда даже Вольфзунд её не спасёт. Надо скорее бежать к Тилю, где звучит гобой, под его защитные чары.

Она напряглась изо всех сил и сделала несколько шагов, поддерживая раненого. Ноги Ричмольда волочились по земле безжизненными плетями, кровь хлестала из раны, а лицо стремительно приобретало оттенок дешёвой серой бумаги.

– Нет-нет, – запричитала Алида ему на ухо, яростно продолжая ступать вперёд, подгоняемая ужасом. – Не вались на меня так! Я не оставлю тебя тут, пусть даже и мёртвого! Помоги мне хоть немного, а потом умирай, сколько влезет!

– Я здесь, Клари! – крикнул Тиль, на миг оторвав губы от инструмента. Мелодия прервалась, но потом началась снова с того же места. Алида не видела Тиля из-за полчищ моуров. Серебряные демоны болот обступили их с Ричем, шипели и извивались, и Алида поняла, что, пока он жив, они не посмеют забрать её. Часть его тёмных сил, которая ещё не вышла с чёрной кровью, оберегает и её саму.

– Подойди чуть ближе, Тиль! – взмолилась Алида. – Мне тяжело!

С гобоем стало твориться что-то неладное. Музыка рвалась на части, как ветхое полотно, расползалась, и вместо мелодии звучали лишь отдельные звуки, не желающие сливаться в песню. На какой-то холодящий душу миг Тиль вовсе перестал играть. Послышался испуганный вопль, и сердце Алиды ушло в пятки. Того мгновения, что не звучала мелодия, хватило, чтобы кто-то из моуров успел ухватить Тиля за щиколотку: сквозь мельтешащие тела она видела, как толпа нежити толкалась, напирала на музыканта и тянула к нему скрюченные руки.

– Тиль, держись! – крикнула Алида.

Ричмольд тяжелел с каждой секундой, и Алида уже едва тащила его, ухватив под мышками. Вместо густой черноты из раны теперь текли тонкие алые струйки, такие же стекали у него изо рта.

Тиль запнулся, музыка замолкла, и тут одна из дев с нечеловеческой силой дёрнула его за ногу. Послышался отвратительный хруст. Юноша закричал и упал, как подкошенный. Гобой откатился в сторону.

– Тиль! Тиль, нет! – завопила Алида.

Тут же на него навалилось несколько моуров. Страшные существа стекались с дальних концов болота, ползли, извиваясь, шипели, рычали, тянули к Тилю костлявые руки, словно хищные птицы, готовые разорвать добычу. Алида встретилась взглядом с Тилем. Он широко распахнул карие глаза и махнул ей рукой.

– Оставь его! Спасайся, Клари!

– Я без вас не уйду! – со слезами в голосе крикнула Алида. – Ни за что!

Моуры начали подбираться и к ней. Алида поддерживала Ричмольда за ворот одной рукой, а другую руку с Импиором выставила перед собой.

– Сгиньте, твари! Иначе я убью вас всех!

Она яростно взмахнула мечом, задев одну из серебряных девушек. Моур завыла и рассеялась серебряным дымом, вспыхнув напоследок россыпью ярких искр. Остальная нежить попятилась от Алиды, но вокруг лежащего на земле Тиля их по-прежнему было полно.

Алида едва не завыла от отчаяния. Она не могла отпустить Рича: ей казалось, что если его голова опустится на землю, то она уже не сможет его спасти. Лицо астронома стало совсем белым, глаза закатились. В глубине души Алида понимала, что уже сейчас вряд ли что-то его спасёт.

«Хотя бы похороню», – отчаянно подумала она.

Но помочь Тилю она тоже не могла, потому что ослабела настолько, что не могла больше ступить ни шагу, таща тяжёлого Ричмольда на себе. Алида разрывалась между ними, и это чувство было самым ужасным из всех, что она успела испытать за всю жизнь.

Она стояла, обливаясь слезами, и бессильно смотрела, как сразу две дюжины моуров облепили Тиля. Он кричал и отбивался, как мог, но у него не получалось подняться из-за сломанной ноги. Моуры обхватили его руками, обвили, как змеи свою жертву, и начали тянуть вниз, сквозь топкую грязь.

– Играй, Тиль! – из последних сил крикнула Алида. Она видела, что гобой лежит в стороне, втоптанный в землю, понимала, что Тилю не дотянуться до него, а другие моуры не дадут ей самой подобрать гобой и бросить другу, но всё же, всё же…

Тела моуров погружались в ил, сначала по колени, потом по бёдра, и музыканта они тянули за собой, всё глубже и глубже. Он упирался, пытался бороться, но кажущиеся бесплотными моуры неумолимо увлекали его на дно, и Тиль уже по пояс погрузился в хлюпающую чернотой топь. Одна из моуров уселась ему на плечи и яростно вдавливала его голову в трясину. Алида неуклюже отмахивалась мечом, рассыпая нежить огнями и искрами, но моуров не становилось меньше, и Тилю она помочь не могла.

Тиль вскрикнул в последний раз. Руки моуров мелькнули серебром и скрылись под слоем чёрной воды, и вместе с ними скрылся её друг. Её надёжный и весёлый музыкант с грустными глазами. На поверхности вспенилось несколько пузырей, а потом стало слишком тихо и пустынно.

– Ти-иль! – горестно закричала Алида. – Тиль! Тиль! Тиль!

Моуров больше не было. Они все словно растворились, забрав свою жертву. Отправились пировать. А может, их больше ничего не держало на поверхности, даже призыв своего хозяина. Ведь и хозяина больше не было.

Болота погрузились в равнодушную тишину. Тишина давила, такая ледяная и страшная, что хотелось кричать, выть, рычать, лишь бы разбить её. Алида стояла посреди болота одна, с окровавленным клинком в опущенных руках. У её ног лежал её первый друг, закрыв глаза, а от второго друга остался лишь гобой, покрытый пятнами грязи.

– Тиль, – всхлипнула Алида. – Зачем ты пошёл со мной?

Больше не сдерживаясь, она захлебнулась рыданиями и упала на колени. Холодно, как же ей стало холодно. Стыли руки, стыли колени, стыло всё внутри.

Едва слышный хрип вырвался из груди Ричмольда. Алида обернулась к нему и потянулась рукой к отросшим волосам, снова ставшим огненно-рыжими.

– Ричик, – шепнула Алида срывающимся голосом. – Если ты ещё меня слышишь… то постарайся протянуть ещё немного. Я не переживу, если ещё и ты…

Голова у неё шла кругом, перед глазами вспыхивали чёрные огни. Удушающая тошнота накатила волной, и последним чудовищным усилием Алида справилась с подступающим обмороком. Нельзя. Пока нельзя. Надо вытащить Рича отсюда и выбраться самой.

Молчаливые болота простирались вокруг, кое-где темнели перелески и светлели мёртвые деревья, но все они были похожи друг на друга, как яйца в корзине. Алида не могла вспомнить, с какой стороны они пришли, и понятия не имела, как отсюда выйти. Страшной фигуры Кемары тоже не было видно. Трусливая сорока наверняка улетела сразу же, как только сюда пришли моуры.

Алида отрешённо оглянулась. Землю позади неё заливал яркий жёлтый свет, и она медленно моргнула, соображая, что бы это могло быть. Из открытой сумки выкатился фонарь с заключённой в нём путеводной звездой. Алида ахнула и схватила фонарь в руки.

– Выведи, выведи нас! Прошу, заклинаю, укажи путь!

Звезда мигнула за стеклом, и фонарь завис в воздухе, слегка покачиваясь. Алида поднялась на слабые ноги, отгоняя мысли о Тиле, и снова попыталась взвалить на себя мокрого от крови Ричмольда. Как бы она ни устала, как бы ей ни было плохо, как бы ей ни хотелось просто сидеть и плакать до потери сознания, она ещё должна сделать последнее дело. Вытащить Ричмольда, пусть даже мёртвого, не дать моурам получить ещё и его. Она зарычала от напряжения, но не бросила свою ношу. Звезда словно почувствовала её решимость и медленно поплыла по воздуху, указывая путь.

Шаг за шагом, дрожа от тяжести и усталости, Алида ступала по болотам, не сводя глаз с жёлтого огонька перед собой. Слёзы сами собой текли по щекам, а из горла вырывались судорожные всхлипы. В голове не оставалось ничего: ни единой мысли, ни единого образа, только белый туман и тупая пульсирующая боль. Алида чувствовала одну только пустоту, и где-то на задворках её сознания мелькнула мысль, что эта пустота помогает ей не сойти с ума.

Ей казалось, что прошли долгие часы, но болота всё не кончались. Алида боялась, что моуры вернутся, едва закончат своё страшное пиршество. В глазах у неё троилось: помимо путеводной звезды виделось ещё два огонька, пляшущих во мгле впереди. Или ей не почудилось?

Послышалось лошадиное ржание, и Алида тупо моргнула. Лошади? На болоте? Откуда?

– Я вижу их! – донёсся до неё знакомый женский голос. – Вон там!

Огонёк вспыхнул ярче, вырывая из сумерек очертания двух вороных коней и всадников. Внезапно последние силы покинули Алиду, и она опустилась на землю, удивляясь, как её хватило на такой путь.

– Держись! – крикнул голос.

Всадники направили коней в её сторону, но Алида уже не смотрела. Ей было всё равно. Она легла на холодную землю рядом с Ричмольдом и подтянула ноги к груди, приготовившись не то заснуть, не то умереть.

– Алида! Алида, ты меня слышишь?

Из туманного молока выступило взволнованное лицо Симонисы. Алида заморгала, даже не пытаясь понять, что здесь делает чаровница.

– Скажите бабушке, что я не смогла, – прошептала Алида пересохшими губами.

– Молчи! – шикнула на неё Симониса.

Алида почувствовала, как руки приподнимают её голову, а на губы падают капли какого-то сладковатого зелья. Через мгновение она ощутила, как её приподнимают и ставят на ноги. Алида помотала головой, и с глаз будто сорвали пелену. Она увидела, как Симониса хлопочет над Ричмольдом. Она хотела сказать чаровнице, чтобы не тратила лекарства на того, кому уже ничто не поможет, но все силы уходили на то, чтобы хотя бы просто стоять. Она медленно повернулась и увидела, что её придерживает Перинера, такая же взволнованная и побледневшая, как Симониса. Испуганный Мурмяуз тёрся у ног Симонисы и, заметив хозяйку, с радостным мяуканьем бросился к ней.

– Прятался в кустах, а едва увидел нас, кинулся под ноги лошадям, – тускло улыбнулась Симониса.

Алида машинально подобрала кота на руки и невидящим взглядом уставилась на Перинеру. Красивое лицо расплывалось перед глазами, как наколдованное кем-то видение.

– Пойдём, я посажу тебя на коня, – поторопила её Перинера. – Сим справится.

Алида отрешённо кивнула и с помощью Перинеры забралась на спину вороного коня. Конь всхрапнул, почуяв незнакомого седока, но Перинера что-то шепнула ему на ухо, и он покорно замер. Над головой животного маячила жёлтая звезда, как и у коня Симонисы. Должно быть, именно звёзды указали им, где искать Алиду.

– Надо спешить. Эллекена здесь нет, он где-то далеко, должно быть, в своих руинах, но он может почувствовать наше присутствие. Вольфзунд и так едва позволил нам слетать сюда, так что не стоит задерживаться.

Симониса подхватила Ричмольда на руки, будто он ничего не весил, и усадила на своего коня, каким-то непостижимым образом поддерживая бесчувственного юношу в сидячем положении. Алида не могла поверить в происходящее. Они что, специально прискакали за ними?

Снежинки больно клевали её в лицо, безучастные и немые, посланники слепого ненастного неба. Веки закрылись сами собой, грудь затопила горячая волна облегчения. Она сделала всё, что могла. Теперь от неё ничего не зависит. Мурмяуз забрался ей за пазуху и с урчанием вылизывал уши хозяйки шершавым языком.

– Тиль. Рич. Что вы натворили? – прошептала Алида и позволила ватной бесчувственной темноте забрать её к себе.

Два чёрных, как ночь, коня легко взмыли в воздух, навстречу мутному серому небу. Три жёлтые звезды мягким сиянием указывали им путь. Зловеще притихшие болота остались внизу, неподвижные и молчаливые, скованные серебряным инеем, окутанные душным зачарованным туманом. Где-то в редком голом перелеске тревожно закричала сорока, и несуразное существо, лишь отдалённо напоминающее птицу, неловко захлопало крыльями, пытаясь успеть за всадниками.

Ночь плыла по небу медленно, купалась в одеяле облаков, присыпанных искрами звёзд. Чем дальше от проклятых болот, тем теплее становился воздух, будто время повернуло вспять и двинулось от зимней стужи обратно в негу последних тёплых летних дней. Под копытами вороных коней проносились глухие леса, синие реки и просторные поля, щедро усыпанные налитыми колосьями и початками.

На востоке зарделась заря, залив небо первым бледным румянцем, и внизу начали виднеться квадратные крыши людских жилищ. Сумка девушки, в полусне сидящей на летающем коне, соскользнула с плеча, раскрыв свой зев над непролазным лесом. Расписная фигурка совы, украденная из дома старухи Ихвар, вывалилась и, вращаясь в воздухе, устремилась куда-то в чащу.

Глава 8, в которой Алида надевает чёрное

– Я вас не предавать! Не предавать! – рыдала Кемара, съёжившись в углу. Она ожидала, что Окэлло вот-вот разозлится настолько, что ударит её, а потом ещё и ещё, пока её рёбра не треснут, как сухие веточки.

– Не предавала? В самом деле? Но думала об этом, так ведь? Тебе просто повезло, что в одном наши с ним желания совпали. Если бы я не послал Алиду в Мёртвые Земли, ты бы сама заманила её, не так ли?

– Она продажник! Вы бы не позволить ей уйти туда!

Вольфзунд пока держал себя в руках, но Кемара чувствовала его чёрную ярость, и её птичье сердце было готово выскочить из груди от страха.

– Значит, я ещё должен следить за тем, что одни мои продажники делают с другими? Я предупреждал тебя, Кемара. Я не терплю своеволия. Что тебе было приказано? Повтори.

– С-слетать на болота и посмотреть, что там происходит…

Кемара вытерла слёзы тыльной стороной ладони. Она боялась взглянуть на хозяина, боялась разозлить его ещё больше. Она провинилась, это правда, ведь почти поддалась соблазну. То ли чёрная магия Чернокнижника оплела её, то ли виновато было другое… Глупое, человеческое, мимолётное.

– А что сделала ты? – Вольфзунд шагнул к ней, и она снова сжалась в комок. – Ты завела разговор с врагом! Ты согласилась помочь ему! Знаешь, что я делаю с теми, кто соглашается служить моим врагам?

Он схватил Кемару за руку и дёрнул на себя. Она взвизгнула и глухо зарыдала.

– Я не соглашаться! Он хотеть, чтобы я сделать куклу Алида и привести её к нему, но я не сделать это!

– Потому что вовремя заметила, как девочка сама идёт к нему в лапы! Вот это везение, правда, милая? Сразу две проблемы решились сами собой: и выслужилась перед колдуном, и не пошла против меня. А хотелось, верно? – Он приблизил к ней своё лицо, и на Кемару повеяло терпким можжевельником. – Хотелось сделать что-то смелое, даже рискованное. Когда жизнь становится слишком сладкой, хочется чем-то её подкислить. А тут ещё спятивший астроном предлагает достать звезду с неба. Ведь ты в него влюблена, верно?

– Всё не так, не так! – закричала Кемара. – Пустить меня! Я не хотеть вас предавать. Он на самом деле просить привести её, но я не соглашаться! Я помогать Алиде, я на ваша сторона!

– Глупая каркунья, – скривился Вольфзунд и оттолкнул её. Кемара оступилась и завалилась на холодный каменный пол. Она не хотела, чтобы всё получилось так! Рич просил её об услуге, она чуть было не поддалась, но страх перед хозяином взял верх. Она хотела обернуться птицей и улететь в замок, но её сил на это не хватило. Окэлло ведь тоже хотел, чтобы Алида нашла Чернокнижника, так почему он не доволен, что Кемара помогла им встретиться?

– Пожалуйста, не… – Она мучительно подбирала слово. Как сказал бы человек? Как будет правильно? – Не злить… Не злитесь! Я помогла ей найти его, разве это плохо?

– Плохо, что ты стояла на грани неповиновения, моя милая сорочья подружка. Плохо, что поставила свои интересы превыше моих. Я такое не прощаю, ты знаешь.

– Нет! – завопила Кемара. – Нет, умоляю! Не ставить метка, не надо, не надо, не ставить!

Она заметалась по комнате, натыкаясь на мебель, роняя с полок приборы и книги. Вольфзунд скривился, когда на пол упала и разбилась початая бутылка вина. Он хочет поставить ей третью метку! Тогда и Креата, и Рикита, и родители навеки останутся птицами, лишившись прелестей человеческой жизни. Из-за неё! Из-за того, что она посмела на несколько минут представить, что было бы, встань она на сторону Чернокнижника. Она правда хотела бы, чтобы он искренне попросил её помочь. Она сделала бы всё для него. Но не для Чернокнижника. Для Рича, если магия оставила хоть что-то от него прежнего.

Вольфзунд схватил её за руку и крепко сжал. Кемара перестала биться и просто тихо плакала, всхлипывая. Он задрал рукав её платья, занёс ладонь над предплечьем с двумя красными метками и замер, задумчиво разглядывая её заплаканное лицо, но через мгновение медленно опустил руку. Не на предплечье Кемары, а просто отвёл в сторону. Кемара удивлённо посмотрела на него.

– Не-ет. Нет, я поступлю по-другому. Признаюсь, мне жаль терять моих птах. Тебя и Креату. А вот Рикита… Что Рикита? Не очень умная, не очень послушная. Смазливая девчонка из неё вышла, это правда. Но я, увы, женат.

– Нет, – прошептала Кемара. Она поняла, что он имеет в виду.

Вольфзунд отпустил её, замысловато взмахнул изящным запястьем, и посреди кабинета взвилась фиолетовая туча с ворохом кружащих чёрных перьев в центре. Через миг туча рассеялась, явив Рикиту. Кемара растерянно осмотрелась и удивлённо открыла рот, увидев сестру и альюда.

– Здравствуй, Рикита. – Вольфзунд насмешливо поклонился ей, но она приняла его фарс за чистую монету и довольно зарумянилась.

– Здравствуйте, Окэлло. Чем вам служить?

Кемара громко шмыгнула носом.

– Видишь свою сестрицу? – спросил Вольфзунд. Рикита кивнула. – Она очень провинилась. Настолько, что я был готов прямо сейчас поставить ей последнюю метку. Но я придумал кое-что более интересное. Можете обняться, девочки. В последний раз.

Рикита по-прежнему глупо моргала и робко улыбалась, не понимая, зачем её вызвали и чего от неё хотят. Кемара бросилась к сестре и с рыданиями заключила её в объятиях.

– Прости, прости, сестрёнка, – всхлипывала она по-сорочьи. – Я не хотела, честно не хотела!

Она могла бы ещё многое сказать сестре, но Вольфзунд снова взмахнул рукой, и Рикита опять закружилась в фиолетовом вихре, а в объятиях Кемары остался только воздух.

На полу кабинета сидела сорока. Самая обычная с виду, но Кемара не понимала, о чём она щебечет. Не могла уловить её мыслей. Будто у птицы не осталось ни души, ни чуткого сердца. Кемара истошно закричала.

– Ещё один звук, и станешь такой же, как она, – выплюнул Вольфзунд. – Будь добра, покинь мой кабинет. Не терплю предателей. Скройся с глаз хотя бы на пару дней.

Он открыл окно, и бездушная сорока, которая ещё недавно была Рикитой, беспечно улетела, поймав крыльями ветер. Потом Вольфзунд шагнул к Кемаре, схватил её за локоть и вытолкал за дверь, как провинившуюся кошку.

Кемара сползла по стенке, закрыла ладонями лицо и безутешно завыла.

* * *

– Как думаешь, смертные девочки умирают от огорчения? – небрежно спросил Мел.

Они с Вольфзундом медленно прохаживались по саду. Отец вдруг решил навестить лошадей в конюшне, а потом проведать свои любимые розовые кусты: крупные цветы на них пахли хвойным лесом, а от тёмно-фиолетовых бархатистых лепестков исходило чёрно-лиловое сияние.

– Что, наша гостья настолько плоха, что вызывает у тебя такие мрачные предчувствия? – насмешливо спросил Вольфзунд.

Мел знал, что их снисходительность была напускной. Они оба волновались за Алиду.

– Жар не проходит. Она плачет во сне и зовёт своих ухажёров – то одного, то другого. Сим зажигала лунные свечи и жгла пучки успокаивающих трав, но всё без толку. Ещё эти треклятые птицы как оголтелые кружат по всем комнатам. Хорошо хотя бы, пол не пачкают. Воспитанные. Может, уже превратишь их, пап? Она же вроде всё сделала.

– Есть ли смысл? – повёл плечом Вольфзунд. – Представь, как будет эффектно, если они обернутся на глазах у нашей крошки. Она будет боготворить меня до конца своих дней.

– Она и так готова ради тебя на всё! Ты ещё не понял?

– Разве? С чего ты решил?

Вольфзунд склонился над кустом и погладил тонкие лепестки. Цветок покачнулся и раскрылся навстречу хозяину.

– Ой, пап, давай не мути воду. – Мел шевельнул ушами, прогоняя невзрачного мотылька, который кружил у него над головой. – Ты сам всё видишь и понимаешь, уж не глупей меня. Девочка ради тебя полезла в болота, это чего-то да стоит.

– Не ради меня, – поправил Вольфзунд. – Ради своего Ричика. Ах, Мелдиан, какой ты всё-таки наивный.

Он снисходительно потрепал Мела по макушке, взъерошивая и без того растрёпанные волосы. Мел кисло улыбнулся и пригладил шевелюру пятернёй.

– Может, и так. Но она делала это по твоей просьбе. Так что, как ты думаешь, она может умереть?

– Умереть от разбитого дважды сердца. Как типично для человека. – Вольфзунд выпрямился и чопорно отряхнул руки, будто цветок мог их запачкать. – Знаешь, Мелдиан, всё-таки я надеюсь, что наша Алида более стойкая, чем остальные смертные. Она уже перенесла столько, сколько не снилось никому из её ближайшей родни. Астроном жив, а с фермером она была знакома совсем недолго – от чего же тут умирать? Полежит ещё пару дней, пострадает, а потом почует с кухни запах пирогов и прибежит. Никуда она не денется. Вот увидишь.

– Ну, не знаю, – пробормотал Мел. Назойливый мотылёк всё-таки сел ему на рог и победно пошевелил мохнатыми усиками.

Он не просто так завёл разговор об Алиде. Конечно, его беспокоило самочувствие его смертной приятельницы, но ещё это было отличным способом прочувствовать настроение отца.

– Ну а… что насчёт того, что я умру от разбитого – всего однажды – сердца, пап? Тебя это огорчит?

– О чём это ты, Мелдиан?

– О Лиссе, па. Ты же всё понял, зачем играешь в таинственность? Ты что-нибудь предпримешь, чтобы помочь ей? Или мне пора действовать самому?

– На твоём месте я бы радовался тому, что твоё заточение закончилось и тебе позволено гулять по саду. – Вольфзунд недовольно скривил губы. – Но кое-какие новости всё-таки есть. Одна из сестёр Кемары – признаюсь, я до сих пор путаю их имена… Та, что собралась замуж за первого мужчину, который с ней поздоровался, слетала в Авенум по моей просьбе. Она искала тот самый ветхий дом, о котором писала твоя Лисса. Сорока сказала, что заглянула в окна всех подходящих по описанию домов, даже заброшенных и нежилых. Но, увы, ни в одном из них не держат несчастную пленницу. Прости, Мелдиан. Я найду тебе новую невесту.

– Значит, плохо искала! – Мел сжал кулаки. Как отец может? Он и сам выбрал в жёны простолюдинку, он знает, каково это – жениться не на той, кого тебе сосватали родители. К тому же он не мог забыть о проклятии и том способе, которым его можно снять. Так почему упорно отговаривает его от свадьбы с Лиссой? Чем она не угодила ему? – А Диньяна? Известно, что с ней?

– Я думал насчёт Диньяны, – кивнул Вольфзунд. – Очень жаль, что она не может попасть домой. Хьёльд обещал найти её и отправить в Птичьи Земли, когда вернётся в наши края. Всё-таки это из-за нас она оказалась в таком трудном положении.

– Как и Лисса! – воскликнул Мел. – Почему тогда Лиссу ты не ищешь? Ответь, отец! Я не понимаю тебя!

– Ищу, я же говорил. Сорока летала в город. – Он улыбнулся Мелу тепло, как несмышлёному ребёнку, и вложил ему за ухо бутон кремовой розы. – Только её присутствие в замке может быть… как бы это сказать… нежелательным.

– Нежелательным?! – Мел в ярости вынул цветок и швырнул его на землю, под ноги отцу. – Что значит – нежелательным?! Лисса гостила в замке, и всех всё устраивало! Ты так же лицемерен, как людские колдуны, вот что я тебе скажу!

– Мел. – Вольфзунд положил руку ему на плечо, не давая уйти. Голос отца налился силой и властью. – Послушай меня. Я читал ту записку. И понял из неё больше, чем ты. Она пишет о старом доме и безумной старухе, о непонятном зелье и фигурках на полках. Ты знаешь, что стало символом Эллекена во времена нашей с ним войны? Может, забыл, что он вдыхал зло в издельцы – ритуальные статуэтки с изображениями сов? Да, прошло много времени, даже по нашим меркам, но, как видишь, его дело ещё живёт. Может, эта старуха – из древних альюдов, из тех, кто помнит Эллекена младенцем и видит в нём единственного правителя? Из тех, кто до сих пор хранит ему верность и ждёт, когда он вырвется из Небытия? Или потомок присягнувших ему много веков назад колдунов. Ты не знаешь, чем она опоила девочку, какие зелья сотворил её прогнивший от старости и злости ум. После этого Лисса может стать чем угодно: зеркалом, отражающим всё, что происходит в замке, источником тьмы, которая просочится в наши стены, или даже прибежищем для Естества Эллекена. Если на то пошло, Мелдиан, то старуха держит уже не твою милую невесту, а готовит оружие против нас. Ты понимаешь, насколько это может быть опасно?

Мел несколько раз моргнул и покачал головой.

– Ты параноик, пап. Владыка альюдов превратился в безумца – как-то остальным это понравится? Ладно. Я изменю свою просьбу. Сними с меня свой последний запрет. Разреши мне покидать территорию замка и летать везде, где вздумается. Как, по-твоему, я буду искать новую невесту? Не жениться же мне на садовой моли, а?

– Хитрец. И слепец, между прочим. У нас уже есть смертная девушка. Она сможет снять проклятие, если ты догадаешься позвать её под венец.

Мел непонимающе посмотрел отцу в лицо. Непохоже, чтобы Вольфзунд шутил… Но тогда это ещё страннее.

– Алида – мой друг. Она славная, это правда. Но чтобы жениться на ней… Нет, уж тут ты превзошёл сам себя и выдал самое безумное предложение за вечер.

– Иногда мне кажется, что ты свыкся со своим проклятием и совсем не хочешь его снимать. – Вольфзунд заложил руки за спину и пошёл по дорожке глубже в сад, туда, где белели беседки и фонтаны.

– Нет, пап, – пробормотал Мел. – Просто у меня есть Лисса. И я люблю её.

* * *

Алида открыла глаза и не сразу поняла, где находится. На неё смотрел тёмный потолок, расписанный под полог хвойного леса, а зелёные стены с нарисованными стволами можно было легко принять за настоящую дремучую чащу. Воздух сильно пах свечами и травами, а плотные шторы делали свет мягким и приятным для глаз.

Она медленно подняла голову с подушки и несколько раз моргнула. В голове гудело как от слишком долгого сна, но в теле боли не было. Напротив, Алида чувствовала себя хорошо отдохнувшей.

– Тиль, – вспомнила она и сморгнула тут же набежавшие слёзы.

Но страшные события, как ни странно, уже не терзали душу, а вспоминались как жуткий давний сон.

Только сейчас Алида заметила, что в комнате звучит светлая, немного печальная мелодия, такая естественная и тонкая, что, кажется, будто поют сами стены. Она повернула голову в сторону и удивлённо ахнула.

– Мел!

Парнишка сидел в кресле, скрестив ноги и со скучающим видом опустив рогатую голову на ладонь. Его свирель зависла в воздухе, выводя мелодию, а он лениво дирижировал пальцем. Увидев, что Алида пришла в себя, Мел встрепенулся и расплылся в счастливой улыбке.

– Алида! Вот те раз! Я-то не надеялся, что ты проснёшься раньше, чем через неделю. Ну, ты как?

– Воды бы попить, – вздохнула Алида. – Где я?

– Как это где? – Мел вскочил с кресла и суетливо, покачивая крыльями, подпрыгнул к столику с графином. – В замке,конечно. Просто я решил, что такая обстановка понравится тебе больше и поможет скорее прийти в себя. Вот, держи. – Он протянул ей стакан прохладной воды с веточками шалфея и чабреца.

– То есть, – нахмурилась Алида, принимая стакан, – это всё та же комната, в которой я гостила раньше?

– Ага, – довольно надулся Мел. – Твоя комната, только немного украшенная. Здорово, да?

– Здорово, – согласилась Алида, отхлёбывая ароматную травяную воду. – Спасибо, Мел. Ты молодец.

Повисла неловкая тишина, если не считать, конечно, тихой мелодии, которую продолжала выводить свирель. Алида погрузилась в печальные мысли, а Мел, видимо, не решался приставать с расспросами.

– Позвать Симонису? – осторожно предложил он.

– Нет. – Алида мотнула непричёсанной головой. – Не надо. Мел, сыграй мне что-нибудь бодрое. Пожалуйста. Иначе я задохнусь от тоски.

– О! – оживился альюд. – Это запросто! Сейчас сварганим что-нибудь весёленькое.

Он схватил свирель, и она, возмущённо крякнув, замолкла. Мел почесал в затылке, щёлкнул пальцами, будто придумал что-то невероятно интересное, и поднёс инструмент к губам.

Быстрая мелодия наполнила комнату, Мел защёлкал пальцами, задавая ритм, и осторожно отпустил свирель, подвешивая её в воздухе. Инструмент продолжил играть сам по себе, а Мел, хитро улыбнувшись, запел чистым красивым голосом:

Он смущённо замолчал и дёрнул ушами.

– В общем, это не самая лучшая песня, что-то я промахнулся с выбором. Там дальше не очень весело, да ты и сама, наверное, уже поняла.

– Да уж, – согласилась Алида. Немного помолчав, она добавила – Добудь мне чёрное платье, Мел.

* * *

Платье принесли в этот же день – простое, скроенное из чёрного, как глухое горе, льна. Элли дважды приносила ей подносы с едой, но к вечеру Алида решила, что и так слишком много времени потратила, валяясь в комнате. Её ждут Мурмяуз, бабушка и Герт. А ещё она и хотела, и боялась узнавать о Риче. Она надела платье, привела в порядок волосы и вышла за дверь.

– Алида! Ты уже встала, вот так да! – Навстречу ей по коридору спешила Симониса, шурша длинным платьем землистого цвета. – Мел сказал, что ты очнулась, но я думала, ты захочешь ещё отдохнуть. Как ты?

Чаровница остановилась перед Алидой и внимательно всмотрелась в её бледное лицо.

– Всё в порядке. – Алида попыталась выдавить из себя улыбку.

– Вот и славно, – обрадовалась Симониса. – Пойдём, я отведу тебя кое-куда.

Алида не успела даже решить, хочет она идти с ней или нет, как Симониса взяла её за руку и повела к лестнице.

– Вольфи обустроил мне целый кабинет, – с гордостью сообщила Симониса.

– Э-э… Кто? – переспросила Алида и только потом поняла, что чаровница так фамильярно назвала хозяина замка.

Они перешли в восточное крыло и поднялись в одну из самых высоких башен. Свет лился сквозь широкие окна, и Алида в который раз подивилась, насколько разнообразным может быть замок Вольфзунда: зловеще-мрачный в одних частях, он поражает великолепием витражей в других и залит приветливым светом в третьих.

У Симонисы было приподнятое настроение, и поначалу Алиду это раздражало, но потом она начала мучительно гадать: не означает ли это, что Тиль стал единственной жертвой той страшной ночи на болотах?

– Разве тут не славно? – воскликнула Симониса, проталкивая Алиду в просторную комнату. На неё обрушилась лавина густых травяных ароматов, и она едва не закашлялась.

Стены здесь были выкрашены в приятный мшисто-зелёный оттенок, а мебель из необработанного дерева выглядела и пахла так, будто её только что изготовили. На тяжёлых шторах красовалась вышивка с изображением летящих лесных птиц, а тёмно-зелёный ковёр на ощупь был очень похож на настоящий мох.

– Как красиво! – Алида не смогла сдержать восхищения.

Она подошла к стене, полностью занятой стеклянными шкафами с рядами бутылей, баночек, склянок и берестяных туесков с мазями, зельями и сухими ингредиентами для снадобий. Пучки трав и цветов висели под потолком, как стаи летучих мышей в пещере.

– Волшебно… – прошептала Алида, почти забыв обо всём на свете. – Настоящая мечта любой травницы!

– Это ещё что, – довольно улыбнулась Симониса. – Смотри, что у меня тут.

Она подвела Алиду к закрытому шкафу и распахнула деревянные створки. Цветное сияние затопило комнату мягкими переливами света, и Алида восторженно ахнула.

– Что это такое? И почему вы показываете мне все ваши богатства?

Симониса с гордым видом обвела рукой свои сокровища.

– Это волшебные элементали. Вот тут, – она махнула на шкатулку, из-под крышки которой сочился ровный серо-голубой свет, – дыхание росы, собранной в ночь новолуния. А здесь, – Симониса приоткрыла крошечный туесок, и Алиду едва не ослепил сверкающий золотой луч, – гордость матери, впервые увидевшей своего младенца. Я подумала, что моя коллекция компонентов отвлечёт тебя. Из них составляют очень сильные снадобья.

– Но это же невозможно! – прошептала Алида, разглядывая чудесные предметы.

– Теперь, моя милая, возможно всё, – хитро подмигнула Симониса и уселась на стол.

Робкая, хрупкая, как первый подснежник, надежда проклюнулась в душе Алиды.

– Что, и даже вернуть жизнь теперь можно?

– Удел смертных – умирать, – посерьёзнела рыжая чаровница. – Так решил Первый Волшебник, и никто, кроме него самого, не в силах менять законы мира. Мне очень жаль твоего друга, поверь. И жаль тебя. Человек – как хрустальный сосуд. И, покуда он не раздавлен рукой смерти, я могу его спасти.

Симониса замолчала, пытливо глядя Алиде в лицо, но Алида не решалась спросить в открытую. Ведь если чаровница скажет, что Рич тоже погиб, это будет невыносимо. Уж лучше неведение.

– Импиор уничтожил тьму, опутавшую сердце твоего друга, – произнесла Симониса, и Алида замерла не дыша. – Но он ещё цеплялся за жизнь, когда мы примчались сюда. Самыми кончиками пальцев. Ещё минута, и он сдался бы. Этот юноша на редкость вынослив, хоть и выглядит хрупким и несуразным.

Алида застонала от облегчения и опустилась в кресло, чтобы не упасть. Сквозь шум в ушах она слышала, как хлопочет Симониса:

– Давай-ка я заварю тебе травяного чаю. Бедная девочка, столько потрясений…

«Жив, – думалось Алиде. – Ох, Ричик, ну и напугал же ты меня!»

Глава 9, в которой сбываются мечты

Рич давно очнулся, но никак не решался открыть глаза. Тогда ему придётся отвечать за всё, что произошло по его вине.

Мертвецки бледные руки моуров, утаскивающие музыканта Тиля на дно болота, – эта картина будет сниться ему всю оставшуюся жизнь. Алида никогда не простит ему гибель друга. Да и он сам никогда не простит себя за то, что поддался тьме. Его сильно мутило, голова кружилась так, будто он решил прокатиться на ярмарочной карусели. Удивительно, но в груди, куда вошёл клинок, не осталось никакой боли.

Рядом кто-то завозился, и Рич понял, что он в комнате не один. Он с трудом разлепил глаза и, медленно моргая, повернул голову.

В кресле сидела Алида и сосредоточенно разглядывала собственные ногти. Сердце Ричмольда скакнуло в груди: она добралась до замка целой и невредимой. Он с нежностью разглядывал её потускневшие спутанные волосы и уставшее бледное лицо. Откуда в ней было столько силы? Вот уж в ком поистине целый кладезь светлого волшебства.

Алида подняла голову и посмотрела на него в упор. На миг её глаза озарила радость, но она тут же спохватилась, грозно сдвинула брови и напустила на себя суровый вид.

– Не стоило тебе меня спасать, – выдавил Рич.

– Соглашусь, – сказала Алида. – Но лучше тебе не пытаться заводить героические речи. Стоило, не стоило – какая разница? Ты уже здесь.

– Кажется, меня сейчас стошнит, – простонал Рич.

– Не в первый раз за утро, – ворчливо отозвалась Алида и подвинула ему металлический таз. Её интонации показались Ричмольду какими-то странными: не то осуждающими, не то наоборот виноватыми. Он потряс головой, силясь понять, что с ней происходит, но мысли не прояснились, зато тошнота ещё настырнее подкатила к горлу.

– Ты… видела меня в таком состоянии?

– И это – далеко не худшее из твоих состояний, виденных мной, – фыркнула Алида.

Рича шумно вырвало в таз, он вытер рукой рот и в изнеможении откинулся на подушку. Он чувствовал себя совершенно измотанным и телом, и душой, словно все его силы выжали, как сок из спелого плода.

– Ты, конечно, этого не достоин, но я ждала, когда ты придёшь в себя, чтобы просить Вольфзунда расколдовать наставников, – сообщила Алида. – Вставай, если получится, и пошли.

Рич подумал, что она сошла с ума. Или издевается? Как он, в конце концов, может встать и идти?

Алида бесцеремонно откинула его одеяло и изо всех сил ущипнула его за щиколотку. Рич вскрикнул от боли и ошеломлённо уставился на неё.

– Что это значит? Что за колдовство?

– Колдовство великодушия. Бедная Симониса растратила уйму сил на тебя. Ты едва дышал, когда мы прибыли, и уже то, что ты жив, можно считать настоящим чудом.

– Конечно, ты ведь метила в сердце, – проворчал Рич. Алида поморщилась, будто от боли, и отошла в сторону, скрестив руки на груди. Ричмольд тут же пожалел о своих словах.

– Она не только помогла твоей ране затянуться. Она ещё и занялась твоими ногами. Попробуй встать, если, конечно, не хочешь и дальше лежать и жалеть себя.

Ричмольд с недоверием оглядел свои ноги, потрогал колени сквозь пижамные штаны и, помогая себе руками, опустил ноги на пол. Алида исподлобья, но с нескрываемым любопытством и нетерпеливыми искорками в глазах наблюдала за ним. Рич рискнул улыбнуться ей, но травница сразу же отвернулась.

– Получается, – сказал он скорее себе самому.

Рич поставил обе ноги на пол и замер, неуверенно смотря на них. Он уже привык, что не стоит на них надеяться. А ещё это напоминало ему о тех днях, когда он собирал тёмную магию в книгу, выполняя задание Вольфзунда. Тряхнув головой, Рич решительно упёрся кулаками в матрас и рывком поднял своё тело, пытаясь удержать равновесие и устоять.

– Алида, смотри! Я стою! – воскликнул он.

– Вижу уж, – буркнула она, пряча улыбку.

Рич сделал один шаг, голова закружилась, тошнота вернулась. Он упал обратно на кровать и на всякий случай обхватил руками таз. Алида развела руками.

– Для начала неплохо. Чем скорее ты научишься ходить и спустишься в главный зал, тем скорее мы увидим наших наставников людьми. Так что поторопись, пожалуйста.

– Я научусь, – хрипло пообещал Рич, борясь с дрожью слабости, сотрясающей тело. – Почти получилось, ты же видела.

* * *

День хмурился, как капризная девица, и тяжёлые, налитые влагой тучи клубились над замком, цепляясь толстыми брюшками за шпили башен. Настроение Алиды было под стать погоде: хотелось грустить и валяться в постели до вечера. Дыра, разверзшаяся в груди после гибели Тиля, ныла и болела, но помимо этой тоски её терзали и другие неприятные чувства. Она то сидела на широком каменном подоконнике, попивая какао из неостывающей и самопополняющейся чашки и не чувствуя вкуса, печально глядя на сад, то заваливалась на кровать, позволяя подушкам и перине качать себя на мягких волнах. Мурмяуз спал в кресле, а птицы-наставники дремали на шкафу, нахохлившись, как большие сосновые шишки.

Алида рассчитала по странным часам, на которых не было цифр, что Элли должна вот-вот принести обед. За завтраком она сообщила служанке, что не спустится в зал к обеду, и попросила принести еду сюда.

– Боюсь, хозяин не одобрит, что вы целый день сидите затворницей и даже не хотите разделить с ним трапезу, – укоризненно покачала головой Элли.

– Пусть не одобряет. Скажи ему, что так я выражаю свой протест, – ответила Алида, даже не глядя на оладьи.

– Какой протест? – полюбопытствовала служанка.

– Так я напомню ему, что обещания нужно выполнять. Прошло уже несколько дней, даже Рич более-менее научился стоять. Вольфзунд очень занят, я понимаю, но неплохо бы расколдовать бабушку и Герта, а ещё вернуть мне мой Аутем… и, если возможно, дать нам с бабушкой хотя бы маленький домик.

Элли вздохнула и укоризненно покачала головой.

Алида и сама понимала, что ведёт себя неприлично, но заглушила голос совести, рассудив, что в её положении это простительно.

Она ещё несколько раз навещала Ричмольда, но отчего-то разговора между ними не получалось, будто их разделила внезапно выросшая ледяная стена. Рич на все её вопросы отвечал неохотно, смущался пуще прежнего, да и Алида не понимала, как себя с ним вести. В конце концов, она решила, что астроному неприятно её общество, ведь слишком свежи воспоминания о том, как она без раздумий вогнала клинок ему в грудь. С лёгкой горечью Алиде пришлось признать, что лучше пока оставить Рича в покое.

Когда пришло время обеда, дверь без стука отворилась, но вместо Элли в комнату вошёл Мел, одной рукой держа поднос с закрытыми крышками блюдами, а в другой неся какой-то чехол на вешалке.

– По неведомым мне причинам папаша стал настолько мягкосердечен, что не выковыривает тебя силком из твоей берлоги, – с порога провозгласил Мел. – На его месте я бы воспользовался твоим Аутемом и вытащил тебя вниз, чтобы хорошенько надрать твой ленивый зад.

– Я не ленивая. Мне так тоскливо, Мел. Я чувствую себя на все триста лет! – простонала Алида, уткнувшись лицом в подушку.

– Да? А выглядишь всего-то на девяносто девять, – пожал плечами Мел. Он поставил поднос на столик, а чехол повесил на дверцу шкафа. – Если бы ты спустилась в зал, то могла бы выбрать отбивные под сырным соусом, печёную картошку с заправкой из чесночного масла или любой из пяти видов пирогов – словом, всё, что ты любишь. Но я сам вызвался покормить гостью, так что выбора у тебя нет.

Он картинным жестом снял выпуклые крышки, и Алида с отвращением скривилась, разглядев, что было на тарелках.

– Варёная брокколи? Кабачки? И… суп из сныти?! Ме-ел, ты невыносим!

– Я ужасное чудовище, забыла? – оскалился он. – Наслаждайся. Ты не забыла, что тебе ещё нужно в Авенум за Лиссой?

– Не забыла. Но сначала я хочу видеть бабушку. – Алида почувствовала себя неловко оттого, что ставит свои интересы превыше желания Мела и спасения подруги, но уговорила себя, что сначала нужно добиться превращения Стриксии. Она рассеянно пошарила рукой по подносу и вздохнула. – Ты даже хлеба не прихватил! Настоящий изверг! Заморишь меня голодом.

– Да брось, с твоим аппетитом ты даже брокколи съешь. Поворчишь, но съешь ведь.

– А что остаётся, – скорбно вздохнула Алида, пробуя суп.

– Короче, давай к делу. – Мел энергично подскочил к шкафу и положил ладонь на странный длинный чехол, который приволок с собой. – От ужина отвертеться не получится, иначе отец тоже превратит тебя в какое-нибудь животное. Поняла? И не опаздывай, не зли его. У Владыки побольше дел, чем у страдающей от скуки смертной девочки, поэтому лучше делай так, как он велит. А ещё он хочет, чтобы ты надела это.

Мел расстегнул чехол, и Алида увидела, что под ним пряталось платье – такое изящное и красивое, что у неё вырвался восторженный возглас.

Платье было длинным, закрытым, сшитым из переливчатого чёрного бархата – в знак её скорби по Тилю, но сверху бархат прикрывала тончайшая паутинка серебристой органзы, сверкающая, как Млечный Путь. Алида отложила ложку и подскочила к наряду, чтобы потрогать ткань. Мягкий бархат был таким приятным на ощупь, что она радостно пискнула и зарылась в платье лицом.

– Сшито по твоим меркам, мелкая смертная, – хмыкнул Мел. – Если не растолстеешь, сможешь носить его когда захочешь. Не забудь! Ужин подаётся через минуту после заката.

* * *

Алида была заинтригована: зачем Вольфзунд так настаивал, чтобы она ужинала вместе со всеми, да ещё и в таком прекрасном платье? К тому же после овощного обеда у неё скоро начало урчать в животе, и она не могла дождаться, когда солнце, прятавшееся за покровом туч, начнёт катиться к горизонту.

Не в силах больше терпеть, она надела платье, посадила бабушку на правое плечо, Герта – на левое, подхватила на руки Мурмяуза и поспешила в главный зал.

Слуги накрывали на стол, ключник Анс зажигал свечи в роскошных канделябрах. В камине потрескивал огонь, а вместе с дровами там тлели ароматные травы, разнося по залу приятные пряные запахи. Алида заметила Симонису, которая стояла у небольшого столика с напитками и пробовала золотистое вино. Алида улыбнулась и подошла к чаровнице.

– Какая ты красавица! – воскликнула Симониса, разглядывая Алиду с головы до ног. – Это платье прекрасно оттеняет твою благородную бледность и подчёркивает сияние глаз. Но причёску я бы всё-таки сменила.

– Большое спасибо, – протянула Алида, слегка раздосадованная замечанием о её причёске. – Вы тоже очень красивая. Всегда.

Симониса переливчато рассмеялась и протянула юной травнице бокал. Алида опустила Мурмяуза на один из стульев и сделала глоток. Напиток оказался сладким и приятно согревающим. Птицы вспорхнули с плеч Алиды и, громко хлопая крыльями, расселись на спинках стульев. Симониса проводила их задумчивым взглядом.

– Как, должно быть, непросто: превратить человека в птицу. Это поистине великое колдовство. Только величайший колдун способен на такое, и я счастлива, что увидела это чудо.

– М-м, – промычала Алида. Восхищение Симонисы оставило в её душе неприятный осадок, ведь чаровница, выходит, радовалась, что бабушка Стриксия попала в такую беду. Алида развернулась и пошла обратно к столу.

– Ох, какая я неосмотрительная! – опомнилась чаровница. – Прости меня, малышка. Конечно же, я сочувствую твоему горю. И желаю, чтобы у тебя всё наладилось. Если чего-то очень хочешь, это обязательно случится.

– Конечно. Только не в том случае, если это обещал хитрейший демон, который всеми силами старается не выполнять свои обещания, – с горечью отозвалась Алида и тяжело опустилась на стул.

– О ком это ты судачишь? – послышался насмешливый голос со стороны лестницы. Алида резко обернулась и удивлённо округлила глаза.

По главной лестнице спускался Мел, но не один. Он поддерживал Ричмольда, который неуверенно и неловко шагал по ступеням, смущаясь и хмурясь.

– Я предлагал ему просто перенестись в зал, но он заладил: «Тёмное колдовство, тёмное колдовство» – будто сам никакого отношения не имеет к этому самому тёмному колдовству! Упёрся: «Хочу сам». Вот, пришлось вести под белы рученьки.

Рич покраснел и опустил глаза. Козодой Герт издал скрежещущий вскрик и перелетел своему ученику на плечо. Алида заметила, что Ричмольду тоже выдали новую одежду: на нём были тёмно-синие штаны, серая рубашка с тонким рисунком в виде древесных веток и бархатный синий жилет, который он умудрился застегнуть не на те пуговицы. Алида улыбнулась уголком рта.

Мел усадил Рича на стул напротив Алиды. Астроном нервно облизнул губы и, бросив короткий взгляд на Алиду, буркнул:

– Привет.

– Привет, – сдержанно ответила Алида. Она опустила глаза и принялась разглаживать складки на платье. Боковым зрением она заметила, что Рич всё-таки исподтишка поглядывает на неё.

– Если никто не возражает, я сяду туда, где будут стоять основные блюда, – громко заявил Мел и с рвущим душу скрежетом отодвинул стул. Алида и Рич одновременно вздрогнули и бросили на альюда негодующие взгляды.

– А что? Мой дом, веду себя так, как хочу, – пожал плечами Мел. – Это вы тут гости. Но мы к вам привыкли, вы забавные.

Лина принесла несколько бутылок самого разного вина, Анна расставила хрустальные бокалы, а Симониса, хитро подмигнув Алиде, бросила в свой бокал щепотку каких-то ароматных трав.

Последний закатный луч скользнул по полу и скрылся, растворившись за витражным окном. Свечи в огромных кованых люстрах зажглись сами собой, и на посуде заплясали золотые блики. Алида поёрзала на стуле: её сердце вдруг затопило предчувствие чего-то желанного и чудесного. Она посмотрела на Рича. Он беспрестанно мусолил веснушчатыми пальцами ворот новой рубашки и выглядел несчастным и потерянным, словно ребёнок, случайно забредший в чужой дом вместо родительского.

Сине-фиалковый свет вспыхнул в центре зала, остро запахло можжевельником, и в сверкающих клубах лилового тумана возникли статные фигуры Вольфзунда и Перинеры. Алида сначала сморщила нос: к чему представления? Но невольно залюбовалась хозяевами, высокими и красивыми, и ощутила, какая от них исходит сила. Перинера царственно прошествовала к столу и бесшумно заняла своё место, снисходительно кивнув собравшимся. Вольфзунд же отчего-то остался стоять посреди зала, оглядывая всех прищуренными чёрными глазами.

– Наши дорогие гости не опоздали, – довольно констатировал он. – Это прекрасно.

– Пап, может, не будем долго болтать, а просто поедим? Я есть хочу! – заявил Мел и громко постучал вилкой по пустой тарелке. Перинера шикнула на сына.

– Я подарю тебе эликсир терпения на праздник Средьзимовья, Мелдиан, – покачал головой Вольфзунд. – Сегодня у нас произойдёт кое-что важное. То, чего давно ждали наши гости. Признаюсь, мне жаль расставаться с их прекрасными Аутемами, чистыми и полными почти нетронутой силы. Но, в конце концов, они уже помогли нам вернуть утраченное и послужили на благо всем альюдам. Только отпустив старое, открываешься для чего-то нового, и я готов сдержать слово. У вас больше не будет повода говорить, что Владыка Вольфзунд не держит данных обещаний.

У Алиды перехватило дыхание, и она едва не подскочила на стуле. Сердце заколотилось в радостном предвкушении, а по коже пробежали колючие, но приятные мурашки.

Вольфзунд выудил откуда-то из карманов два пузырька с чем-то белым и клубящимся и протянул их Алиде и Ричу. Алида взяла свой пузырёк и с сомнением разглядела его содержимое на свет.

– Похоже на «Слёзы Тумана», – недоверчиво произнесла она.

– О, это было бы правда красиво – отравить вас вместо того, чтобы подарить свободу, – хмыкнул Вольфзунд, задумчиво потирая подбородок. – Достойно жуткой легенды. Или страшной песни, которой будут пугать смертных ребятишек. Я возьму твою идею на вооружение, Алида Фитцевт.

Алида с хлопком откупорила пузырёк и плеснула жидкость в свой бокал. Запахло ландышами, и над бокалом взвился сверкающий дымок. Рич, посмотрев на неё, тоже вылил зелье, и над столом поплыл терпкий запах гвоздики.

– Выпьем за свободную волю и горячие сердца! – торжественно провозгласил Вольфзунд и поднял бокал с вином густо-черничного цвета. Послышался мелодичный звон, и Алида тоже подняла свой бокал, чокаясь с Симонисой, Перинерой и – в последнюю очередь – со смущённым Ричем.

Зелье обожгло ей нос игривыми пузырьками, но, задержав дыхание, она всё-таки одним махом осушила бокал. Сильный аромат ландышей вскружил голову, и Алида удивилась, какой чудесный вкус был у напитка. Перед глазами проплыли прекрасные видения безмятежной жизни, ноги налились приятной тяжестью, а в груди вспыхнули фейерверки. Слёзы навернулись на глаза, сердце замерло на миг, а потом заколотилось так радостно, словно раньше не билось в полную силу. Алида судорожно втянула воздух и поразилась, как сладко он наполнил лёгкие, будто дыхание весны, сменившее, наконец, опостылевший зимний холод.

Алида сморгнула подступившие слёзы и посмотрела на Ричмольда. Он выглядел таким же ошеломлённым, и она с удивлением заметила, что лихорадочный блеск пропал из его синих глаз. Вольфзунд улыбался с довольным видом, словно кот, нализавшейся сметаны.

– Ваши Аутемы снова с вами, и вы вправе распоряжаться ими так, как подскажут ваши сердца. Больше я не властен над вами, вы – не мои продажники.

Алида поняла, что мерзкое ощущение крюка, продетого у неё где-то в центре груди, больше не побеспокоит её. Облегчение и благодарность затопили её с головой, и она едва не бросилась обнимать Вольфзунда.

– Это ещё не всё, – будто прочитав её мысли, заявил хозяин замка. Он вальяжно присел на краешек стола с винными бутылками, скрестив длинные ноги, и обвёл зал глазами, словно отыскивая что-то. – Господа пернатые наставники. Прошу вас.

Алида зажала рот рукой. Сердце билось уже где-то у горла, отдаваясь барабанной дробью в кончиках пальцев. Кровь прихлынула к лицу, а голову заняла только одна мысль: «Неужели сейчас?!»

Сова и козодой с готовностью вспорхнули со своих мест и уселись на пол перед Вольфзундом, как преданные подданные у ног господина. Альюд шагнул ближе к ним и вскинул руки. Алида затаив дыхание наблюдала, как Вольфзунд проделывает замысловатые движения кистями рук и шепчет что-то на странном неразборчивом языке, похожем одновременно на стон ветра в дубовых ветвях и грохот горных рек. Перстни на его пальцах вспыхнули, как разноцветные звёзды, и яркие искры заплясали, отражаясь от всех гладких поверхностей. Вольфзунд сложил ладони чашей, и между его пальцами заструился тёмный туман, затапливая зал ароматами можжевельника и фиалок. Повеяло холодом, будто где-то вдруг распахнулось окно, и туман сгустился, переливчато мерцая от чёрного до серо-лилового, затягивая и птиц, и Вольфзунда. Алида ахнула и стиснула пальцами край стола так сильно, что костяшки побелели. Мурмяуз забился под стул и спрятался за ногами хозяйки, стегая себя по бокам хвостом. Рич замер, распахнув глаза, и только ходящие на скулах желваки выдавали его волнение. Мел слегка побледнел, не сводя глаз с тумана, поглотившего его отца, и нащупал руку Перинеры, которая внешне оставалась совершенно невозмутимой. Симониса что-то шепнула, но Алида не расслышала: так сильно кровь шумела у неё в ушах.

Голос Вольфзунда, выводящий сложные переливы на неведомом языке, поднялся до замковых сводов и заполнил своей мощью весь зал, заставляя хрусталь позвякивать, а пламя свечей дрожать, как на ветру. Алида и сама почувствовала себя зачарованной его могучей силой. Туман склубился так плотно, что фиолетовые облака стали напирать друг на друга, рождая крохотные серебряные молнии между своими пухлыми телами. Наконец напряжение сгустилось настолько, что стало трудно дышать, будто колдовской туман набился в лёгкие, мешая сделать вдох.

А в следующий миг облако чар взорвалось с оглушительным грохотом, осыпав зал снегопадом мерцающих искр. Несколько свечей в люстрах погасли. Алида вскрикнула, но тут же увидела, что туман постепенно рассеивается и сквозь его пелену проступают очертания высокой фигуры Вольфзунда.

Следом за Вольфзундом она различила ещё два человеческих силуэта и снова вскрикнула, но на этот раз не от испуга, а от изумления и радости.

В сиреневой дымке стояла Стриксия Фитцевт, её любимая бабушка, точь-в-точь такая, какой она была в ночь страшной бури: чуть сгорбленная, но по-прежнему статная, с толстой седой косой, одетая в длинное зелёное платье и с серым шерстяным платком на плечах. Рядом со Стриксией появился высокий немолодой мужчина с седеющими пепельными волосами, чуть не доходящими до плеч. На его потрёпанном камзоле сияли вышитые звёзды, точно такие же, какие были на остроносых башмаках, которые отдал Алиде Рич.

Алида всхлипнула, вскочила с места и, опрокинув стул, бросилась к бабушке. К её изумлению, Стриксия сначала заключила в объятия Герта, а уже потом кинулась навстречу внучке. Алида вихрем налетела на бабушку и, рыдая в голос, сжала её в таких крепких объятиях, что у неё самой заныли руки. Стриксия зарылась лицом в копну Алидиных волос и затряслась в беззвучных рыданиях. Они вместе осели на пол, слившись в единое существо, сотканное из безраздельного счастья, горчащего после долгой разлуки. Сердце Алиды заходилось от радости, и она вдыхала родной бабушкин запах, состоящий из ароматов трав, дыма и шерстяной одежды. Мир вокруг перестал существовать, осталось только это мгновение, длящееся целую вечность, сладкое, щемящее, стоящее всего, через что ей пришлось пройти.

Через несколько бесконечных минут они расцепили объятия, чтобы посмотреть друг другу в глаза. По лицу Стриксии катились слёзы.

– Наконец-то ты со мной, – прошептала Алида и улыбнулась, вытирая глаза рукавом. – Наконец-то.

– Я всегда была с тобой, – ответила бабушка. – Хоть и не могла обнять тебя и сказать спасибо. Я горжусь тобой, девочка моя.

Алида всхлипнула и нервно хохотнула. Рядом с ними Герт обнимал Ричмольда, похлопывая по спине. Алида не разглядела выражение лица Рича, потому что он стоял к ней спиной, но глаза Герта совершенно точно блестели от слёз.

– Господин Вольфзунд, – шепнула Алида, повернувшись к хозяину замка. Он стоял, скрестив руки на груди, и, к её удивлению, выглядел уставшим от совершённого колдовства, но удовлетворённым. – Спасибо вам. Я была не права. У вас не чёрное сердце.

Она подошла к Вольфзунду и, встав на цыпочки, быстро чмокнула его в щёку. Вольфзунд ошеломлённо поднёс руку к месту поцелуя, но быстро опомнился и снова придал своему лицу непроницаемое выражение.

– Погоди с такими выводами, – усмехнулся он. – Рад, что не разочаровал тебя, моя первая продажница новой эпохи. Думаю, теперь нам пора к столу.

Он щедрым жестом пригласил их за стол, и служанки замельтешили, вынося всё новые и новые блюда. Мел с широкой улыбкой наложил себе полную тарелку отбивных, а Алида осторожно подвела бабушку и усадила рядом с собой.

Элли наполнила бокалы ароматным сливовым вином, Мел подвесил свирель в воздухе, и она выводила красивую сложную мелодию, от которой в глазах у Алиды снова защипало. Она то и дело трогала бабушку за руку, чтобы убедиться, что это не морок и Вольфзунд на самом деле сдержал обещание. На пятый раз Стриксия не выдержала и шикнула на Алиду, и пристыженной юной травнице пришлось успокоиться.

Все поданные блюда показались Алиде просто великолепными, а вино особенно сладко кружило голову. Ей захотелось закупорить этот вечер в стеклянный сосуд и всегда носить с собой, чтобы это ощущение бесконечного счастья не покидало её.

Герт откашлялся, привлекая к себе внимание, и нерешительно встал. Алида обратила внимание на то, что некоторые повадки Ричмольда очень похожи на поведение его наставника. Хоть Рич и не был родным сыном Герта, но всё равно так же втягивал голову в плечи, когда робел, сжимал и разжимал кулаки, когда волновался, и даже улыбки у них были немного похожи.

– Я бы хотел… Господа, если это уместно, уделите мне минуточку вашего внимания.

Голос у Герта был тихий и чуть хрипловатый, зато тёмно-серые, глубоко посаженные глаза смотрели твёрдо и ясно, что совсем не вязалось с его нерешительной позой. Альюды, Алида, Рич и Стриксия повернули к нему лица, и астроном приободрился.

– Продолжайте, господин Лаграсс, – величественно кивнула Перинера.

– Я считаю, – выпалил Герт чуть быстрее, чем можно было бы, – считаю, что мы должны выпить за эту девушку. Алида Фитцевт, я восхищён вами. Вашей силой и стойкостью, вашей мудростью и добротой. Вы сделали столько, сколько не под силу даже взрослому мужчине. Вы спасли моего сына, а теперь и меня самого, хотя мы совсем этого не достойны. Мы обязаны вам жизнями, и этот долг останется с нами до самого конца.

Он поклонился, положив ладонь на грудь, и поднял бокал.

Алида покраснела до корней волос и смогла вымолвить только что-то нескладное.

– Что вы… Господин Лаграсс… Гертарт… Не стоит, мне было совсем не сложно…

Мел не то хохотнул, не то хрюкнул, и Алида замолчала, уставившись в свою тарелку. Рич как-то странно кашлянул, но тут Симониса подняла свой бокал с золотистым вином и травяными листочками и бодро провозгласила:

– За Алиду Фитцевт, способную травницу и храбрую девушку!

Вольфзунд отсалютовал своим бокалом с чёрным вином, но Алиде показалось, что ему вообще безразлично, какие тосты звучат за столом: для распития любимого напитка Владыке повод не нужен. Зазвенели бокалы, свирель заиграла другую, нежную и чистую мелодию, дрова в камине уютно потрескивали, сливовое вино согревало до самых костей. Внезапно Алиде в голову пришла досадная мысль:

– А что, я больше не смогу понимать птиц? И… натравливать их на врагов? Вы ведь вернули нам заложенное, мы больше не продажники.

– И что? – Вольфзунд допил вино и щедро плеснул себе ещё. – Ты путаешь совершенно разные вещи, милая синичка. Да, я часто одариваю своих продажников, когда мне нужны помощники. Но одно от другого не зависит, и таланты, подаренные мной, остаются с людьми до самой смерти. Мир стал ярче, чем был всю твою короткую жизнь, и убежать от своей новой сущности уже не получится. Не пойму, ты расстроена или рада?

– Я и сама не пойму, – призналась Алида. – Наверное, всё-таки рада.

– Ну конечно, я и сам был бы в восторге, если б птицы бросались выклёвывать любому глаза по моей просьбе! – хохотнул Мел. – Оч-чень полезный талант. Пап, а можешь мне что-нибудь такое подарить на день рождения?

– А Ричмольд? – спросил Герт. – Что будет с моим мальчиком? Каким он станет?

– Кстати, да, – дёрнул ушами Мел. – Ты уверен, па, что из него ушла вся тьма? Вдруг сейчас Эллекен смотрит на нас его глазами?

Вольфзунд медленно покачал головой. Алида покосилась на Рича. Нет, сомнений быть не могло: это тот же Ричмольд Лаграсс, которого она впервые встретила в лесу у разрушенной башни. Она чувствовала, что больше не боится его и его общество её не тяготит. Даже жалко, что он избегает встречаться с ней взглядом и не может простить того, что она сделала для его же блага. Алида вздохнула и положила себе на тарелку кусок пирога с яйцом и луком.

– Импиор уничтожает любую магию без разбора, – заговорил Вольфзунд. – И тёмную, и ту, которая считается более безобидной и гармоничной. Мои дары, как вы могли догадаться, относятся ко второй. Трудно сказать, потерял ли господин Лаграсс дарованный мной талант. Пока он ещё не совсем восстановился: людям, понимаете ли, довольно трудно переступить через порог собственной смерти и вернуться туда, откуда едва не ушёл. Время покажет, что станет с ним. Я желаю вам благополучия, господин Лаграсс.

– Спасибо, – пробубнил Рич.

Алиде показалось, что сегодня он ещё более скован и напряжён, чем обычно. Она догадывалась, что ему неприятно находиться с ней за одним столом, и в её душу больно впивались когти горечи.

Остаток вечера прошёл уютно и спокойно, Алида почти не выпускала пальцев бабушки из своей руки, но, когда свирель заиграла весёлую быструю песню, всё-таки согласилась потанцевать с Мелом.

До поздней ночи в замке пировали и беседовали, танцевали и радовались, и Алиде показалось, что даже Вольфзунд рад тому, что вернул облик наставникам. Она понимала, что альюд всего-навсего выполнил условие сделки, но всё-таки была искренне ему благодарна.

Глава 10, в которой веление сердца сильнее страха

– С севера приходят дурные вести. Может, это просто слухи, но я склонен верить им.

– Ты прав. Очередной наряд сборщиков не вернулся. Говорят, их видели недалеко от Мёртвых Земель – совсем обезумевших и едва живых.

Идрис задремала было над скучной книгой, но встрепенулась, услышав шаги и голоса Магистров. Она быстро вернула книгу на полку и затаилась, прислушиваясь.

Старики шли прямо по коридору, а её надёжно прятал огромный шкаф из тёмного дерева, и девушка отчётливо слышала каждое слово.

– Немудрено сойти с ума, когда остаёшься один на один с такой стихией, – пробормотал Волхвокс. – Я ведь предупреждал тебя, чтобы ты тщательно перепроверял людей, которых она отбирает для этого дела. Чёрная магия – последнее в этом мире, с чем стоит шутить.

– Я знаю, что делаю, – огрызнулся Дивидус. – Отправлю новых простолюдинов. Они выстраиваются в очереди, чтобы служить мне.

– Нам, – поправил его Волхвокс. – Этот отряд далеко не первый из сгинувших. Уже скоро в городе поползут слухи, что сборщики магии гибнут. Народ будет недоволен. Что ты скажешь им, когда поднимется бунт?

– Что мы скажем, ты имел в виду? Они и пикнуть не посмели, когда мы искали среди них помощников демонов! А если что-то не нравится, то пусть продают свои души альюдам в обмен на исполнение мелочных желаний.

Шаги замерли. Идрис поняла, что Магистры остановились у панорамного окна с витражом в верхней части. Отсюда открывался завораживающий вид на город. Даже ей, жительнице дремучих Птичьих Земель, нравилось стоять тут и любоваться Биунумом.

– Ты думаешь, они уже готовы? – после минутного молчания поинтересовался Волхвокс.

– Ты о птицах? Конечно. Одной искры Священного Всполоха хватило бы, чтобы замок вспыхнул как спичка. Я не тяну, нет, не подумай. Я хочу, чтобы всё было красиво. Например, можно было бы пригласить демона на коронацию. А уже потом выпустить птиц – как привет от нового короля. Что скажешь? Если мы собираемся править Королевством, то должны обезопасить свой народ от такого соседства. Твоя идея с лучниками вдоль границ Биунума не принесла плодов: демоны стали слишком осторожны, чтобы летать на своих чудовищах рядом с городом.

Волхвокс что-то неразборчиво промычал в ответ. Идрис улыбнулась: Дивидус вырос в её глазах. Она осторожно вышла из своего укрытия и откашлялась. Магистры повернулись к ней, нахмурившись.

– А, та дикарка… – произнёс Дивидус.

– Прошу прощения, – Идрис пропустила оскорбление мимо ушей. – Я случайно услышала часть вашего разговора.

Магистры переглянулись. Лицо Дивидуса посерело.

– Что ты говоришь? Ты подслушивала разговор своих правителей? И, конечно, побежишь всё докладывать демонам?

– Дивидус! – одёрнул его второй Магистр. – Она никуда не денется, потому что верна нам. Мы дали ей кров и пищу, правда, девочка?

– Идрис, – напомнила она своё имя. Блестящая мысль родилась у неё в голове. Оказывается, Магистры до сих пор видят в ней угрозу. Может, попытаться договориться с ними?

– Я не пойду к Вольфзунду, – улыбнулась она, наматывая длинную чёрную прядь на палец. – Но и вы пообещайте мне кое-что.

– Пообещать? Ты и так обязана нам жизнью! Не зарывайся, иначе это плохо кончится! – вспылил Дивидус, но Волхвокс его осадил.

– Давай просто послушаем её.

Дивидус замолчал, но на Идрис смотрел недобро. Она шагнула поближе к Магистрам, чувствуя, что от волнения начинают потеть ладони.

– Коронация ведь пройдёт в столице? – спросила Идрис.

– Ну естественно, глупая ты… – каркнул Дивидус, но Волхвокс дёрнул его за локоть и кивнул.

– Продолжай. Он не в себе. Столько дел, столько трудностей… Ну, ты и сама всё понимаешь.

– Если вы уедете, то кто останется здесь? Сборщики доставляют целые мешки магии, кто-то ведь может попробовать воспользоваться ей. Библиотека станет опасным местом без вас.

– Мы выставим стражу. – Волхвокс погладил бороду. – Гвардейцы не будут пускать сюда сборщиков магии и всех остальных, пока кто-то из нас не вернётся.

– Гвардейцы – такие же простолюдины, – возразила Идрис. – Вы доверите им Библиотеку, до краёв наполненную силой? Что, если кто-то захочет воспользоваться магией для своих нужд? И я знаю про огненных птиц. Обычный человек с ними не справится. А вы, полагаю, захотите задержаться в столице, чтобы уладить многие дела, изучить дворец… не знаю, какие ещё дела бывают у королей. – Она заискивающе улыбнулась. – Я сама могу выпустить птиц. В любой день, когда вы того захотите: в вечер коронации или позже. Как вы правильно выразились, господин, я – «дикарка», а древуны гораздо лучше ладят с ворожбой, чем люди Королевства. Я присмотрю за Библиотекой, пока вас не будет.

– Исключено! – отрезал Дивидус.

Идрис почувствовала, как её планы рушатся с треском, похожим на рёв свирепой бури. Ей стоило огромных усилий сохранить вежливую улыбку на лице, тогда как на самом деле хотелось ударить старика, да покрепче.

– Отчего же, – задумчиво произнёс Волхвокс. – Это было бы разумно. Альюды, подданные Вольфзунда, наверняка знают, что Священный Всполох хранится у нас, в Библиотеке. Но про то, что огонь перерождён в птиц, почти никому не известно. Со стороны всё будет выглядеть так, будто Вольфзунд сам ошибся и навлёк на себя беду. Мало ли от каких его действий может вспыхнуть колдовское пламя. Если это случится в то время, пока мы сами будем в Авенуме, альюды не подумают на нас. Мы устраним главного противника, но не навлечём на себя гнев его народа. А потом постепенно расправимся со стаей, лишившейся вожака.

Идрис с сияющим лицом повернулась к Волхвоксу.

– Вы очень мудры, господин! Именно это я и пыталась сказать.

– Почему ты так легко веришь ей? – проворчал Дивидус. Его бледно-зелёные глаза горели подозрением, но в голосе звенела обида. Идрис догадалась, что его разум и чувства уже начинает отравлять магия, с которой он не в силах справиться.

– У меня есть свои причины ненавидеть Вольфзунда, – горячо заверила его Идрис. – Я желаю ему смерти. Самой страшной из всех смертей. Вы ведь уже постигли некоторые колдовские истины, господин? Так прочтите же мои мысли. Вы увидите, что я не обману вас.

Она не знала, способен ли Дивидус действительно прочитать её мысли, но старик наигранно морщился, выставляя себя прорицателем.

– Мне надо подумать, – сдался он. – Что ты хочешь взамен? Ты ведь не просто так предлагаешь мне услугу, верно? Тебе мало того, что мы уже для тебя сделали.

– Верно. Я хочу обратно, в Птичьи Земли. Вы обещали вернуть меня туда. Я просто прошу дать мне то, что обещано.

– Хитрая дикарка, – хмыкнул в бороду Дивидус. – Но мне нравится твой подход. Может, у нас с тобой что-то и получится. Я вызову тебя, когда что-то решу. Пойдём, Волхвокс.

Магистры пошли дальше по коридору, шурша дорогими мантиями, а Идрис осталась стоять, и на её лице сама собой заиграла лёгкая улыбка.

* * *

Алида никак не могла подгадать время, чтобы снова завести разговор с Вольфзундом об их новом доме. Владыка то пропадал в дальних Землях, разыскивая других альюдов, то запирался у себя в кабинете и до раннего утра гремел там чем-то, а из-под двери вспыхивал свет и доносились запахи грозы или январского ветра.

Если Алида и пересекалась с ним за ужином,то Вольфзунд был мрачен и неразговорчив и спешил покинуть зал до того, как Элли подаст десерт. Алиде начало казаться, что хозяин замка её избегает. Она и сама понимала, что ожидать от него ещё и подарка в виде дома по меньшей мере нескромно: их с бабушкой и без того не спешат выгонять из замка. Но, с другой стороны, он же обещал дать им жильё! Вряд ли жить в замке намного вежливее.

Алиду мучило ещё кое-что. Время шло, но она никак не могла понять, как вести себя с Ричмольдом. Они почти не пересекались в бесконечных замковых коридорах и комнатах, и ей упорно казалось, что он тоже избегает встреч с ней. Алида понимала, что он абсолютно прав, настроение её портилось, и поднять его не могли даже бабушка и Мел. Они с Ричем оба готовы были лишить друг друга жизней, и после такого невероятно сложно нащупать нити прошлой дружбы.

Стриксия полюбила прогуливаться по саду, особенно ей нравился уголок с беседкой, увитой бордовыми розами и белыми клематисами, похожими на крупные звёзды. За беседкой плескался небольшой прудик с россыпью жёлтых ирисов по берегу. Алида вызвалась проводить бабушку, хотя Стриксия, как обычно, уверяла, что с удовольствием пройдётся одна.

– Если будешь всё время так хмуриться, заработаешь к двадцати годам морщины, – предупредила бабушка, когда они прошли по вишневой аллее и свернули к белеющей впереди беседке.

– Мне всё равно, – заупрямилась Алида. – И пусть.

– Алидушка. – Стриксия оторвалась от локтя внучки и серьёзно заглянула ей в лицо. – Я понимаю, ты потеряла друга, да и вообще настрадалась за последнее время. Всё это очень тяжело, но теперь самое страшное позади и…

– Да что позади, бабушка? – взорвалась Алида. – Позади множество опасностей и бед, позади гибель Тиля, позади страх за тебя, и я счастлива, что мы снова вместе, но что будет с нами дальше? Вольфзунд хоть и вернул нам с Ричем Аутемы, но не отпускает нас от себя, будто боится, что мы выдадим врагам какие-то его секреты. Мы что, должны благодарить его за то, что он оставил нас в живых? Должны навсегда остаться пленниками замка, не имея ничего своего?

– Алида! – Серые глаза Стриксии яростно сверкнули. Она сразу будто стала выше ростом, и Алиде стало стыдно за свои слова. – Думай, что говоришь! Тебе хватило наглости просить ещё и дом, а теперь ты злишься, что твоя просьба не исполняется моментально? Имей совесть, девочка! Я и не догадывалась, что ты можешь быть такой алчной. Мир перевернулся не только у тебя. Господин Вольфзунд, между прочим, тоже испытывает трудности. И, сдаётся мне, у него куда больше проблем, чем у нас с тобой. То-то и делов: гостим в замке, как королевы, да спускаемся к столу по три раза на дню.

Алида попыхтела ещё немного, но была вынуждена признать, что Стриксия, как всегда, права.

Они молча вошли в беседку и присели на лавку. Ветер шелестел в листьях ирисов и клематисов, синицы и малиновки деловито сновали над прудом, охотясь на мошек. Алида обняла бабушку, уткнулась лицом ей в плечо и вздохнула.

– Я думала, что когда найду тебя, у нас всё будет хорошо. Я тебя нашла, но ты ещё не была собой. Я стала думать, что, когда ты превратишься обратно в человека, у нас точно всё будет хорошо. Но вот ты человек, а мне никак не станет легче.

Стриксия погладила её по плечам и поцеловала в макушку.

– Это всё потому, что ты слишком о многом переживаешь, девочка моя. Всё образуется, вот увидишь. Подожди ещё немного. Но для начала я предлагаю тебе найти кое-кого и всё-таки помириться.

Бабушка подмигнула ей, но Алида нахмурилась ещё сильнее.

– Ну а если невозможно наладить отношения, то надо набраться смелости и поставить точку, – развела руками Стриксия. – Не разговаривать друг с другом – не лучший выход. Выдёргивать занозу больно, но ещё больнее, когда она остаётся в коже и гниёт.

– И что я скажу? «Прости, что хотела тебя убить»? Я буду выглядеть глупо.

– Прятаться друг от друга, когда живёте под одной крышей, – вот что глупо. Ты ведь не хотела убивать Ричмольда. Ты хотела избавить его от той черноты, которая заполнила его сердце. Послушай свою старую мудрую бабушку, сделай так, как я советую.

В голосе Стриксии послышались суровые нотки – верный признак того, что спорить с ней теперь бесполезно. Алида горько вздохнула и снова крепко обняла бабушку.

– Давай не будем ни о чём думать, а просто посидим вот так. Как раньше.

– Ну, давай как раньше, – согласилась Стриксия.

* * *

Алида целый день раздумывала над словами бабушки и в конце концов решила наведаться к Ричмольду.

«Просто скажу ему, что мне очень жаль, что пришлось так поступить. Извинюсь. И на этом закончим», – уговаривала она себя, поднимаясь в башню.

Дверь в комнату была приоткрыта, но Алида всё равно постучала.

– Да? – немного удивлённо отозвался Рич, и она решительно вошла в комнату и опустилась в глубокое мягкое кресло.

Его комната тоже теперь выглядела иначе: на тёмно-синих стенах и потолке появилась роспись в виде звёзд и фаз лунного цикла. Мебель и шторы поменяли на чернильно-фиолетовые, и Алида едва сдержалась, чтобы не запищать от восторга. Вместо этого она сделала серьёзное лицо и сложила руки на коленях.

– Я пришла поговорить.

Рыжие брови Ричмольда поползли вверх. Он сидел на кровати с книгой в руках и, как ей показалось, ждал Герта. На столе теснились листы пергамента, исчерченные схемами и исписанные неразборчивым почерком.

Рич кашлянул в кулак и негромко пробормотал:

– Не думаю, что это хорошая мысль. Алида, послушай. – Он отложил книгу в сторону и взъерошил волосы. – О чём тебе со мной говорить? Я предал тебя. Дважды. По моей вине убили твоего друга. Я готов был… навредить тебе, чтобы стать сильнее. Лучше тебе держаться от меня подальше. Такое не прощают.

– А я чуть не убила тебя. Кажется, мы квиты. – Алида невесело хмыкнула. – Такое ещё сложнее простить. Но ты можешь даже не пытаться. Мы всё сделали, Рич. То, ради чего начинали наш путь вместе. Нас больше ничего не связывает. Просто хочется, чтобы не было недомолвок.

Всё-таки её голос дрогнул, и она сделала вид, что решила прочистить горло. Рич ничего ей не ответил. В давящей тишине Алида начала смущённо ковырять ногти, но через минуту не выдержала и подняла взгляд на Ричмольда.

Он сидел на кровати и хмуро смотрел на Алиду, сдвинув брови. Она поспешно встала с кресла.

– Я пойду. Удачи тебе.

Алида сделала несколько шагов к двери. Неприветливая тишина ложилась на плечи невыносимой тяжестью, и хотелось скорее оставить её позади. Умом Алида понимала, что всё закончилось, и закончилось далеко не так плохо, как могло бы. Но сердце её ныло и тянулось назад.

«Я просто привыкла к нему. Привыкла, что у нас одна цель на двоих. Привыкла думать, что он где-то рядом и нуждается во мне».

– Подожди, – окликнул её Рич. Алида замерла, не веря, что ей это не чудится. – Погоди, не уходи. Давай хотя бы попробуем.

Алида обернулась. Он умоляюще смотрел на неё большими глазами цвета васильков.

– Что попробуем? – спросила Алида.

Рич сжал пальцами ворот своей рубашки и нервно дёрнул подбородком.

– Попробуем простить друг друга.

Алида несколько раз растерянно моргнула. Ей показалось, что в комнате вдруг стало светлее, а в груди разлилось приятное тепло.

– Рич, – прошептала она растроганно. – Рич…

Он неуверенно улыбнулся, но смутился и опустил глаза. Алида подскочила к нему и села рядом.

– Я всегда верила, что в тебе есть свет и сила. Я бы не предложила это первая, но ты смог. Это… Это правда очень ценно, Рич. Если ты готов, то давай попробуем. Я вот тебя уже почти простила.

Ричмольд недоверчиво покосился на неё, будто не верил, что она не шутит. Алида робко улыбнулась ему, и он улыбнулся в ответ.

– Я не зол на тебя. Совсем. Наоборот, даже благодарен. Ты вернула меня, Алида. Не каждый смог бы это сделать. Спасибо. – Он взъерошил свои отросшие волосы и снова потеребил ворот рубашки. – Я понимаю, тебе нужно время. Если я что-то могу сделать, чтобы тебе было легче простить меня, то просто скажи.

Алида сощурила глаза, рассматривая его жалкую, сутулую фигуру, несчастное лицо и жилистые руки, которые он от волнения старался чем-то занять.

– Есть кое-что, способное смягчить моё сердце, – вздохнула Алида, наблюдая за реакцией Ричмольда. Он сразу воодушевился и шире раскрыл глаза, внимательно слушая каждое её слово.

– Что же это? – спросил он.

– Самая прекрасная вещь на свете, – продолжила Алида, болтая ногами. – Великолепнейшая. Для меня это желаннее всех драгоценностей мира.

Рич растерянно поник, должно быть, представляя что-то чрезвычайно редкое и недостижимое. Алида сделала знак рукой, прося его приблизиться. Рич склонил голову, и Алида прошептала в его веснушчатое ухо:

– Эта вещь – большой кусок шоколадного торта со свежей черникой. Только самый большой, какой только сможешь найти. Можно даже целиковый торт, так твои шансы только возрастут.

Ричмольд счастливо улыбнулся, и его лицо из напряжённого и угловатого стало открытым и даже приятным. Алида улыбнулась ему в ответ и почувствовала, как в её душе начинают расцветать ароматные ландыши.

– Тогда пойдём скорее на кухню! Я разобьюсь в лепёшку, но уговорю Элли испечь для тебя самый огромный шоколадный торт с целой горой черники! – воодушевлённо заявил Рич и вскочил на длинные ноги. – Преисподняя! – воскликнул он. – А я ведь ещё ни разу не был на здешней кухне! Как там, неплохо пахнет?

– Там восхитительно пахнет, – заверила его Алида. – Ты ещё шатаешься. Немудрено, я вообще не понимаю, как можно управлять таким долговязым телом. Держись за меня, только не наваливайся всей тяжёлой тушей. Я устрою тебе экскурсию на кухню.

Она взяла Рича под руку и украдкой шмыгнула носом. Как же Стриксия оказалась права! Алида прижалась к тёплому боку друга, радуясь, что все стены, выросшие между ними за недавнее время, начинают с грохотом разваливаться на части.

* * *

– Мел, – Вольфзунд обратился к сыну, сжимая в руке письмо, которое недавно принёс почтовый ворон, – позови мать.

– Зачем? – Мел сощурился и с неприлично громким хрустом откусил от своего яблока огромный кусок.

– Позови мать, – повторил Вольфзунд. – Мне нужно с ней поговорить.

– О чём?

– Мелдиан!

– Мне скучно, – сообщил Мел. – Я хочу тебя позлить. Это бывает весело. Отправь кого-нибудь на поиски Лиссы, тогда я стану шёлковым.

– Тебе будет весело, когда я запру тебя в башне ещё на неделю. А может, оставить тебя там на сотню-другую лет?

– Ой-ой, чуть что, быстрей кипятиться, – буркнул Мел. – Что ж сразу-то не сказал, что дело серьёзное?

Он забрался на подоконник, распахнул окно и, расправив могучие крылья, ухнул вниз.

Перинера, как он и думал, сидела в своей любимой беседке и читала книгу. Мел спикировал на дорожку, но неудачно приземлился и упал лицом вниз, наглотавшись пыли.

– Всё в порядке? – Мать уже спешила к нему, отложив книгу.

– Если не считать лёгкого голода и тоски по невесте, то у меня всё отлично, – хмыкнул он, поднимаясь и отряхиваясь. – Ма, там отец хочет прочитать тебе романтические стихи.

Перинера вопросительно вскинула бровь.

– Ладно, ладно. Ему пришло какое-то письмо. Наверное, кто-то прислал романтические стихи ему самому. Не удивлюсь, если это наша маленькая смертная подружка решила-таки признаться в своих чувствах.

Перинера негодующе махнула на сына рукой и поторопилась в замок.

Мел пожал плечами и полетел в кабинет Вольфзунда.

– Ладно, Мелдиан, можешь тоже послушать, – смягчился Вольфзунд, увидев сына. Перинера уже с чинным видом сидела в кресле, приготовившись слушать мужа.

– Я и не собирался уходить. Мне же скучно, – напомнил Мел и развалился на диване, сложа руки за головой.

– Это письмо от Главы Магистрата, – сказал Вольфзунд, пристально глядя на Перинеру. – Он приглашает нас на свою коронацию.

Ноздри Перинеры затрепетали от гнева.

– На коронацию? Да как он смеет?! Какое нам дело до их людских дел?

– Видимо, он считает, что дело всё же есть. С одной стороны, мы делим общие Земли, и, быть может, став королём, он захочет как-то наладить с нами отношения… Но нет, конечно, этому не бывать. Эти колдуны слишком горды, чтобы мириться с нашим присутствием. Подумать только, каким же наглецом надо быть, чтобы додуматься прислать такое!

Он в гневе швырнул бумагу на стол и отвернулся к окну. Перинера поднялась и осторожно взяла письмо.

«Досточтимый господин Вольфзунд, – начала она читать вслух. – Приглашаем Вас и всю Вашу семью на торжественную коронацию короля Дивидуса, правителя Земель Короны и хозяина всех живущих. Торжественная церемония состоится на закате двадцать седьмого августа одна тысяча двести девяносто восьмого года по летоисчислению Земель Короны, на площади королевского дворца в Авенуме…»

– Они даже не назвали тебя Владыкой альюдов! – возмутилась она. – Какое неуважение! Какой снисходительный тон!

– Хотят, чтобы я чинно смотрел, как на его старческую голову водружают корону. Вроде как кость собаке кинули: лежи и грызи у господских ног.

– Па, не драматизируй, – вздохнул Мел. – Человечишка захотел помириться. Что в этом такого? Может, вы вместе разопьёте бочку рома, да и станете закадычными друзьями. Такое тоже в жизни бывает.

Но Вольфзунд не слушал его.

– Если они ещё не поняли, кто я таков, то у них появится возможность узнать. В самом деле, отчего бы не посетить коронацию? Невежливо отказываться от приглашения.

– Вольфзунд, – осторожно окликнула его Перинера. – Ради Первого Волшебника, успокойся.

– Я всегда спокоен! – Он так резко повернулся к жене, что она вздрогнула. – Всегда хладнокровен и невозмутим, разве ты забыла? Только я не могу оставаться в стороне, когда в моём любимом Королевстве меняется власть, понимаешь? Не могу не поздравить нового короля, тем более когда он так учтив со мной!

– Ох-ох, – покачал головой Мел. – Сейчас начнётся. Со стороны этого Магистра разумнее было бы потыкать палкой в спящего медведя.

– Если вы с матерью не хотите, то можете не приходить. – Вольфзунд метнул на Мела не предвещающий ничего хорошего взгляд. – Уверен, найдутся те, кто захочет составить мне компанию.

– Значит, когда Лисса зовёт меня на помощь, то это непременно ловушка и провокация, а когда тебя люди приглашают на коронацию, то всё чинно-мирно? – всплеснул руками Мел. – А тебе не кажется, что они тоже могут заманить тебя для чего-то?

– Мел прав, – произнесла побледневшая Перинера. – Не отвечай ничего. Сделай вид, что ворон заблудился.

– Мелдиан, ты в десятки раз слабее меня! – зарычал Вольфзунд. – С тобой совладать гораздо проще, чем со мной! Люди уже пытались убить тебя, и если бы они метили лучше, им бы это удалось. Я не собираюсь ничем рисковать, я просто преподам им урок вежливости!

– Люди снова разбудили вулкан. – Перинера устало закрыла глаза рукой.

* * *

Алиду до глубины души возмутило, что Магистрат набрался наглости и пригласил Вольфзунда на коронацию, – новость рассказал ей Мел, и, несмотря на его вечные ухмылки и браваду, она заметила, что друга едва не трясёт от ярости.

– Но у них же нет никаких прав на власть! – возмущалась юная травница. – С чего они решили, что люди Королевства пойдут за ними?

– Смертные всегда были ведомым стадом, – произнёс Мел.

Они сидели на берегу садового пруда с жёлтыми кувшинками, свесив босые ноги в воду. День стоял тёплый, и Алида с удовольствием грелась на солнце, стараясь не вспоминать леденящий холод и жуть Мёртвых Земель. Стриксия читала книгу о травах, которую одолжила ей Симониса, а Рич и Герт второй день возились в башне с древним телескопом, пытаясь починить его с позволения Вольфзунда.

– Им ничего не остаётся, – продолжил Мел и швырнул камешек в пруд. – Король умер, не оставив наследников, слухи о нашем возвращении повергают людишек в ужас, а тут два старика, которые величают себя магами, предлагают им защиту. Довольно заманчиво, даже на мой взгляд. Но вот это приглашение отца – не лучшая идея. Несомненно, старики что-то задумали, и, признаться, я нервничаю. Но и папаня решил устроить им весёлую жизнь. Как бы он не разошёлся и не спалил весь город: тогда наутро у замка соберётся целая куча смертных с топорами и вилами. Ненужная возня нам ни к чему, да и жалко будет дурачков.

– Да уж, Вольфзунд может разозлиться не на шутку, – содрогнулась Алида, вспомнив, с какой лёгкостью он сжёг шхуну Пристенсена.

– Вот. И я про то же. Он обычно терпит, вынашивает планы, холодно обдумывает каждый шаг, а потом какая-нибудь мелочь играет роль зажжённой спички, брошенной в бочку с порохом, – и всё, катастрофа. Очень надеюсь, что ему хватит благоразумия не выкинуть ничего такого, что могло бы настроить остальных альюдов против него.

– Бедный Вольфзунд, – поёжилась Алида. – Может, на коронацию с ним поедет кто-то ещё? Например, сирины. Почему бы им не помочь? Они могли бы сделать, как в прошлый раз, если Магистры замыслят что-то против твоего отца.

Мел посмотрел на неё как на несмышлёного ребёнка.

– Хозяйки Птичьих Земель – не оружие. Они верны Владыке альюдов, но помогают только тогда, когда нужно им самим. Им было необходимо возвращение магии – и они нам помогли. А теперь они заняты своими делами на своей земле. Им нет разницы, кто правит в Королевстве и кто из альюдов зовёт себя Владыкой.

– Ясно, – разочарованно вздохнула Алида и тоже бросила камешек в воду. Из пруда высунулась лягушачья голова и рассерженно квакнула.

Рядом послышался чей-то неуверенный кашель. Алида подняла голову и увидела, что к ним приближаются Рич и Герт.

– Привет! – обрадовалась Алида и вскочила на ноги, оправляя платье. Вокруг щиколотки у неё обвилась водоросль из пруда, а в волосах застрял ивовый листик. – Вы тоже хотите покидать камешки в пруд? Вода очень тёплая, потрогайте!

– Вообще-то, – сконфузился Рич, – мы по делу.

– А-а, – протянула Алида, начиная чувствовать себя глупо. Она посмотрела на Герта. Его лицо тоже было серьёзным и сосредоточенным.

– Вольфзунд хочет видеть всех нас около основного входа, – сказал старший астроном. – Говорит, у него к нам что-то важное.

Алида встревоженно переглянулась с Мелом и перевела взгляд на Рича. Тот пожал одним плечом, будто отгонял комара от уха.

– Ладно, – согласилась она. – Пошли.

Вольфзунд со скучающим видом стоял в тени кряжистого вяза недалеко от главных замковых ворот и рассматривал свои холёные ногти. Чуть в стороне сиротливо жалась Стриксия Фитцевт, не решаясь подойти ближе к Владыке.

– Мелдиан, разве я звал тебя? – вскинул бровь хозяин замка.

– Не звал, но разве ты не радуешься любому поводу повидать сынишку? – Мел оскалил острые зубы в широкой улыбке.

Вольфзунд не ответил ему, молча шагнув навстречу Алиде и жестом пригласив Стриксию подойти ближе. Алида метнулась к бабушке и взяла её под руку.

– Надеюсь, вас обрадует то, что я вам сообщу, – лениво начал Вольфзунд, рассматривая то Алиду со Стриксией, то Рича с Гертом. Мел взлетел и уселся на нижней ветке дерева, замерев, как настоящая горгулья.

– О, мы тоже надеемся, что новости хорошие, – горячо согласилась Алида.

– Я нашёл вам новые дома, – без долгих вступлений заявил Вольфзунд. – В Биунуме, но в разных его районах. Для Алиды – у западных границ, там, где много парков и лесов. Для астрономов – на северо-востоке, там местность выше и лучший обзор неба. Внутри есть мебель и всё необходимое для людских нужд. Лучше, если вы уже сегодня соберётесь, и тогда завтра на рассвете я отправлю вас в новые жилища.

Алида открыла рот и беспомощно посмотрела на бабушку. Дом! У них будет настоящий новый дом! Они снова заживут вдвоём, будут сушить травы и готовить мази, печь пирожки и выращивать зелень на грядках. Как прекрасно! Она едва не захлопала в ладоши от радости.

– Спасибо, господин, – поблагодарила Стриксия. – Вы к нам очень добры.

– Спасибо, – восхищённо произнёс Герт.

Рич почему-то промолчал, только дёрнул воротник рубашки, будто он душил его, и помялся с ноги на ногу.

* * *

Комната Стриксии была в той же башне, что и комната Алиды, но этажом ниже. Бабушка стала рано ложиться спать, да и вообще довольно много времени предпочитала проводить одна в своей комнате или в саду. Симониса объяснила это тем, что она за короткое время дважды переходила из одного тела в другое, а в её возрасте такие превращения не могут пройти бесследно. Алида начала собирать вещи ещё до заката. Она как раз размышляла, можно ли забрать красивое платье, которое Вольфзунд велел ей надеть перед превращением наставников, как в дверь постучали.

С трудом оторвав взгляд от переливающейся органзы, Алида шагнула к двери. На пороге стоял Ричмольд.

– Можно? – спросил он.

– Да, заходи, – чуть рассеянно отозвалась Алида. Отчего-то её мысли блуждали, заставляя её думать то о новом доме, то о коронации, то о самом Вольфзунде.

– Уже собираешься? – тоскливо спросил Рич.

– Ага. – Алида всё-таки сняла платье с плечиков и стала аккуратно складывать. – А вы с Гертом как? Готовы к переезду?

– Да вот, в общем-то, я об этом и хотел поговорить… – Рич сглотнул и в упор посмотрел на Алиду. – Выходит, мы потом больше не увидимся, да?

– Не увидимся? – эхом повторила она и присела в кресло напротив Ричмольда. – С чего ты взял? Наши дома будут в Биунуме, просто на других концах. Мы сможем навещать друг друга. Я же не уезжаю в Птичьи Земли.

Рич невесело хмыкнул.

– Это ты сейчас так говоришь. Люди всегда обещают друг другу часто видеться, а на следующий день разъезжаются и ограничиваются лишь письмами на день рождения. У вас появятся покупатели и пациенты, нужно будет готовить снадобья и собирать травы, пока не наступила зима. Мы с Гертом начнём активнее наблюдать за осенними звездопадами, а потом составлять графики и всё такое. Сама знаешь, как это бывает: закручивается такой вихрь дел, что ничего не успеваешь. И ничего этого больше не будет.

Алида несколько раз моргнула, обдумывая услышанное. Когда мать покидала их, она тоже обещала, что будет приезжать едва ли не каждый день. Когда уезжал отец, он клялся забирать Алиду в город каждые выходные, а три раза в неделю слать письма и подарки. Они оба её обманули.

– Я тебя не забуду, – пообещала Алида.

– Через неделю забудешь, – упрямо настаивал Рич. – Люди всегда друг друга забывают, это нормально. Просто я думал… Просить дома чуть поближе друг к другу – это совсем нахальство, да?

– Думаю, да… Он не обязан возиться с нами. Честно, я даже удивилась, что он не забыл о наших домах. Это очень щедрый дар, Рич. Особенно от того, кто запросто мог бы отнять наши жизни вместо того, чтобы заботиться о нас. Я обязательно буду навещать тебя. Можем как-нибудь погулять по ярмарке, если захочешь. Нас ведь так многое связывает, верно? Первый Волшебник был бы не рад, если бы мы попрощались навсегда.

– Да, – прошептал Рич. Он смотрел на неё так, будто она сказала что-то очень страшное. Отчего-то Алида смутилась и поспешила снова закопаться в шкаф, делая вид, что ищет там что-то неимоверно важное. Она ненавидела прощаться, а Рич, кажется, пришёл именно за этим.

– Тебе помочь? – спросил он.

– Нет, спасибо. У тебя, наверное, и своих дел полно, – отозвалась Алида из глубин шкафа. Ей хотелось, чтобы он ушёл сейчас, пока она не смотрит. Она покосилась через щель между дверцей и стенкой шкафа. Рич сидел на краешке кресла, сложив руки на коленях, несуразный и потерянный, с выражением какой-то странной холодной решимости на лице. В тусклых сумерках его глаза казались тёмными, как ночное небо.

– Что ты хочешь ещё сказать? – не выдержала Алида, выныривая из шкафа с шерстяной шалью в руках. Волосы её всклокочились и липли ко лбу. Она дунула себе под нос, чтобы убрать прядь, навязчиво маячившую перед глазами.

– Многое. – Он с вызовом вздёрнул подбородок. – Алида, послушай меня. – Рич встал и шагнул к ней, как-то странно глядя ей прямо в глаза. На миг ей даже показалось, что тьма снова застилает его взгляд, и она попыталась отстраниться, но Рич поймал её руку и крепко сжал. По её пальцам будто пробежали невидимые молнии. Алида выдохнула.

– Ты столько сделала для нас. Я… Я всегда буду тебе благодарен. Всегда. Но есть ещё что-то, что сильнее благодарности и сильнее даже смерти. Я ведь тогда боялся, что умру и не скажу тебе этого…

– Рич, – прошептала Алида, вжимаясь спиной в дверцу шкафа. Он был слишком близко к ней, а его глаза, как синие звёзды, смотрели слишком пристально, слишком жадно вглядывались в её лицо. Алида почувствовала, что её щёки краснеют.

– Тук-тук, а почему это у тебя открыто? Ого!

Ричмольд отскочил от неё, будто ужаленный. Алида досадливо нахмурилась и повернулась к двери. Так она и думала. Мел с хитрющим лицом ввалился в комнату и плюхнулся на кровать, смотря прищуренными глазами то на покрасневшего Рича, то на растрёпанную Алиду. Из-под одеяла вылез Мурмяуз и возмущённо уставился на альюда, осмелившегося потревожить его сон.

– Простите, ребята, что помешал вам обжиматься, но я ведь мог бы и молча подглядывать, правда? Так что вам повезло, что я честный.

Алида одарила и Мела, и Рича одинаково разъярёнными взглядами. Что они, в самом деле, прицепились?

– Мальчики, мне нужно собирать вещи, – чопорно заявила она и поджала губы. – Предлагаю вам разойтись по своим башням.

– Не-не-не, – затряс рогатой головой Мел. – Рыжий может выметаться, а вот я пришёл по делу. Напомнить тебе кое-что?

Алида посмотрела него исподлобья.

– Я помню о Лиссе. Мы уезжаем завтра, и я обещаю, что как только бабушка обоснуется в нашем новом доме, съезжу в Авенум и загляну в каждый старый дом. А если получится, то договорюсь с местными птицами, и они посмотрят там, куда я не смогу проникнуть.

– Постарайся сделать это побыстрее. – Мел поёрзал на кровати, рассеяно взял в руки подушку и поковырял пальцем вышивку на наволочке. – Если они специально её похитили… если отец потеряет голову от ненависти к Магистрам, то город станет настоящей Преисподней.

– Но до коронации пара дней! – всплеснула руками Алида. – Вольфзунд развезёт нас по новым домам, а оттуда три дня пути до Авенума!

Мел задумчиво почесал рог. Рич бросил на него тревожный взгляд, а потом вопросительно поднял брови, повернувшись к Алиде.

– Но птиц-то можешь послать, – вздохнул Мел. – Остальное отдадим в руки Первому Волшебнику.

Алиде стало так жалко его и так стыдно за то, что она ничем не может помочь, что она села рядом и крепко обняла друга за костлявые плечи.

– Прости меня, Мел. Может, кто-то из других альюдов тебе поможет?

– Отец не позволит им рисковать ради смертной девушки. Да и какое кому дело? Нет, Алида, здесь я должен разбираться сам, если даже на твою помощь рассчитывать не приходится.

– Я сделаю всё, что смогу! – горячо заверила Алида. – Я пошлю целую стаю птиц! И Рич поможет! Правда, Ричик?

Она с нажимом посмотрела на астронома, и он поспешил кивнуть.

– А отец к вам привязался, – вдруг сказал Мел. – Дорожит вами. Раньше он не был таким сентиментальным.

– С чего ты взял? Снова шутишь?

– Какие уж тут шутки. Хочет уберечь вас от опасности – разве ты ещё не поняла? Возможно, Магистрат попытается вновь отправить армии на осаду замка, поэтому он отсылает вас в новые дома. В столице тоже может быть небезопасно, вот он и выбрал другой близкий город. Наверняка ещё снабдил ваши дома защитой – чтобы Эллекен не нашёл вас и не использовал ваши таланты. Отец готовится противостоять двум врагам сразу и не хочет, чтобы вы путались под ногами.

– Как мы можем путаться под ногами? – возмутилась Алида. – Мы столько для него сделали! И кое-что умеем, ведь правда, Рич?

– Да уж, проблем вы ему точно прибавили, – усмехнулся Мел. – Не скажу, что ему будет туго без двух смертных ребятишек, но на его месте я бы ценил каждую душу, что остаётся на нашей стороне.

* * *

Всю ночь Алида ворочалась, сминая простыни, и пыталась так обнять подушку, чтобы сразу стало удобно. Сон не шёл, голова гудела от мыслей, а луна как назло ухмылялась сквозь полог штор, заливая комнату мерцающим серым светом. Мешок с вещами смотрел на неё, разинув чёрную пасть, и казался каким-то толстым чудовищем, готовым сожрать всё, что приблизится к нему.

Алида перевернулась на спину и раскинула руки в стороны, уставившись в потолок, прорезанный лунным лучом. Она пыталась представить, как они с бабушкой въедут в новый дом, как заведут огородик и сад, как к ним начнут стекаться первые пациенты… То, что ещё вчера казалось самым желанным на свете, отчего-то сейчас виделось не таким уж прекрасным.

За последние месяцы с ней произошло столько всего, сколько ни за что не приключилось бы, оставайся она простой деревенской травницей. Эта спокойная обыденность, о которой Алида грезила всё последнее время, показалась вдруг душной и давящей, как слишком тугой корсет.

А ещё перед глазами то и дело появлялось растерянное лицо Мела, который явно не понимал, как вернуть невесту и сохранить добрые отношения с отцом. И Вольфзунд: красивый, статный, чуть высокомерный, но хмурый от забот, с тенями, залёгшими под чёрными глазами.

Алида моргнула, и вместо альюдов ей привиделся Ричмольд. Что он пытался ей сказать? Заходил просто попрощаться или зачем-то ещё? Своим появлением Мел испортил его настрой, и вечером Рич просто ушёл к себе, дёрнув плечом вместо пожелания спокойной ночи. Алида тяжело вздохнула. Она-то думала, что с превращением бабушки всё точно встанет на свои места, но на самом деле становилось только сложнее и сложнее.

Перед глазами некстати всплывали виды болот, подёрнутых инеем, страшные моуры, тень, похожая на волка, и даже будто чудился запах тёмного колдовства. Пальцы ног чуть обдало холодом, и Алида уже приготовилась к вспышке сокрушающей ярости, но ничего не произошло. Замок будто оберегал её, защищал от чар, дремлющих где-то внутри её самой.

К утру Алида нашла решение: такое прозрачное и простое, что она удивилась, как не додумалась до этого раньше. Она была уверена, что и бабушка, и Рич её поддержат.

* * *

Завтрак прошёл почти в полной тишине, не считая чавканья Мурмяуза, который лизал сметану из миски. От бессонной ночи у Алиды слипались глаза, Рич безучастно ковырял оладьи вилкой, Стриксия и Герт тоже были задумчивы. Никто из альюдов не составлял им компанию – должно быть, хозяева решили позавтракать чуть позже.

Герт помог им выволочь чемоданы и мешки из замка. Алида и не подозревала, что Вольфзунд разрешит им забрать кое-какие книги, одежду и даже астрономические приборы. Сейчас, когда до разлуки осталось совсем ничего, принятое среди ночи решение казалось ей детским и глупым. Подрагивающими руками Алида поправила волосы и оперлась спиной о дерево. Вольфзунд велел им ждать у обрыва, но Алида не рисковала подходить ближе к краю, помня тот странный и чуждый порыв, из-за которого она едва не рухнула вниз.

Свежий ветер теребил листья деревьев: тёмные, серо-зелёные, готовые уже скоро начать буреть и облетать с ветвей. По небу плыли плотные облака, то и дело закрывая солнце. Мурмяуз наблюдал за стрекозой, безмятежный и слишком обленившийся после плотного завтрака, чтобы поймать её. Неподалёку стояла карета, запряжённая двумя волшебными конями. Мел объяснил Алиде, что отец снарядил для них экипаж, потому что перенести сразу четверых людей, кота и целую кучу вещей будет сложно и отнимет много сил. С горы они спустятся на летающих конях, а внизу поменяют на обычных.

– Что-то ты бледная, – заметила Стриксия.

– Волнуюсь, – ответила Алида.

Вольфзунд появился неожиданно: просто возник в вихре ветра, закутанный в тёмно-серый плащ и с выражением мрачной усталости. Сердце Алиды сделало кувырок и забилось часто-часто в предвкушении. Ей вдруг стало страшно: что, если Вольфзунда разозлит её самовольное решение? Что, если он не разрешит сделать так, как ей кажется правильным?

– Все готовы? – хрипло спросил хозяин замка. – Давайте без лишней суеты. Чем быстрее, тем лучше. Экипаж уже ждёт.

Рич, Герт и бабушка кивнули.

– Господин Вольфзунд. – Алида сделала шаг вперёд. Все взгляды устремились на неё. Стриксия проворчала что-то насчёт несобранности внучки. – Я хочу вам кое-что сказать.

– Неужели слова благодарности? – скривился Вольфзунд. – Ты уже всё сказала тогда, когда я обратил ваших наставников. Боюсь, столько человеческих сантиментов мне не вынести.

– Нет. – Алида подошла ещё ближе, стараясь не обращать внимания на шумящую в ушах кровь. «Не получится, он выгонит всех вас. Видишь, с каким презрением он смотрит на тебя?» – шепнул в голове мерзкий голосок здравого смысла. – Я хочу сказать, что мы никуда не едем. Мы остаёмся с вами.

Брови Вольфзунда поползли вверх, Стриксия ахнула, Герт нахмурился, а Рич восхищённо уставился на Алиду. Сама травница залилась краской, но глаза не опустила.

– Это ты за всех нас решила? – спросила наконец бабушка.

– За всех. – Алида твёрдо посмотрела на Вольфзунда. – Потому что так будет лучше. Вам нужны наши таланты: вы сами наделили нас толикой волшебства, так не терять же помощников в трудные времена? Мы останемся с вами, чтобы помочь вам. Если вы успели заметить, я весьма успешно справлялась со всем, о чём вы меня… просили.

– Нет нужды, – холодно бросил Вольфзунд. – Ты вольна поступать так, как желает твоя людская душа. Ты больше ничем не связана со мной, мы ничего не должны друг другу. Ступай и живи так, как живут все смертные, Алида Фитцевт.

– В этом и есть моя воля, – упрямо повторила Алида. – Не всё на свете скрепляется сделками и диктуется долгом. Пора вам понять то, что у простых людей есть сердца и души, а не только Аутемы, которые можно коллекционировать в подземелье. Я хочу остаться, потому что вижу, как вам непросто ждать беды и от Магистров, и от Эллекена. Толку от меня немного, я всего лишь смертная, которая недавно научилась общаться с птицами. Но разве маленькая помощь – не помощь? Разве желание помочь – не ценность?

Стриксия тронула Алиду за плечо и прошептала: «Успокойся». Алида положила ладонь на бабушкину руку, безмолвно убеждая её, что знает, что делает.

– Я тоже остаюсь. – Ричмольд выступил вперёд. – Алида права. Мы нужны вам.

Алида посмотрела на него с благодарностью.

Вольфзунд недоумённо нахмурился. Алиде показалось, что он растерян, и её это растрогало. Она повернулась к бабушке и Герту. Наставники тоже выглядели растерянными и очень походили на нахохлившихся птиц, которыми ещё недавно были.

– Как же те сказки, которыми тебя пугали? – фыркнул Вольфзунд. – Ты понимаешь, что хочешь стать их частью?

– И так давно стала. Но теперь я буду не безвольной продажницей, а свободной девушкой, для которой решение остаться в замке – не необходимость, а веление сердца.

– Я не мастер красиво говорить, – подал голос Ричмольд, – но мне кажется, что в словах Алиды кроется истина. Я пока не могу понять, что за сила осталась во мне, но я готов направить её на то, чтобы служить вам. Я видел Эллекена. Я говорил с ним. Я знаю, на что способна его нежить, и мне страшно представить, что будет, если он и дальше будет собирать вокруг себя тьму. Пусть он и… и… – Рич густо покраснел, будто собирался признаться в чём-то постыдном, но махнул рукой и замолчал.

Один из коней нетерпеливо заржал. Мурмяуз зашипел на него и лёг на землю у ног Алиды. Алида почувствовала, что бабушкина рука исчезла с её плеча.

– Когда я была молодой, – медленно произнесла Стриксия, – то так же, как и ты, Алида, мечтала увидеть волшебство. Я верила, что магия – в словах, в чувствах и поступках, что нужно всего лишь высвободить её и направить туда, куда тебе нужно. Я специально искала книги, которые смогут рассказать мне, как это делается. Как почувствовать в себе силу и выпустить её в мир. Я думала, что волшебство поможет мне стать лучшей травницей, думала, что, постигнув неведомое, я буду спасать больных от смерти. Я ошиблась. Эта тяга принесла мне одно только горе. И я озлобилась. Пыталась всеми силами оградить тебя от этого, но Первый Волшебник уготовил для тебя такую судьбу. Я несколько месяцев провела в теле птицы – тесном, хрупком, и мне всё время казалось, что я сплю, и с великим трудом я заставляла себя мыслить, чтобы не потерять остатки человеческого. Я слышала других птиц, понимала их как людей, и все они щебетали о том, что рядом – птичья ведьма, сильная и мудрая. Они говорили, что полетят за тобой, Алида, если ты прикажешь. Вы щедро одарили мою девочку, господин, так что же, откажетесь от собственного дара?

Мурмяузу надоело лежать у ног Алиды, и он подошёл к Вольфзунду, чтобы ласково потереться лбом о его чёрные штаны. Альюд поднял кота на руки, и его одежда тут же покрылась слоем белых шерстинок. Мурмяуз заурчал и попытался лизнуть Вольфзунда в лицо.

– Котику вы нравитесь, – заметила Алида.

– А мой замок, похоже, слишком понравился четверым смертным, – сварливо пробормотал Вольфзунд. – Конечно, он гораздо роскошнее тех домов, что я вам приготовил, да и не нужно заботиться о пище и других насущных делах. Но я запомнил твою пламенную речь о велении сердца, Алида Фитцевт. Будь готова, что я решу воспользоваться твоим предложением.

Он поставил Мурмяуза на землю, махнул рукой с таким выражением, будто ему всё вкрай опостылело, и исчез, оставив Алиду, Ричмольда, Стриксию и Герта стоять у обрыва.

– Кажется, ты его убедила, – улыбнулась Алида бабушке.

Глава 11, в которой огонь готов жечь

Кайл обвёл глазами площадь, сидя на своём месте. Он никогда не видел столько народу одновременно, и гудящая, колышущаяся толпа душила его и пугала до мурашек. Шея у него вспотела, ворот рубашки давил слишком туго, и он раздражённо дёргал его, пытаясь расслабить.

– Прекратишь ты ёрзать или нет? – шикнул на него Виро. – Я пишу, а ты толкаешься!

– И что же ты записал? – огрызнулся Кайл. – О, это же поистине великая летопись! – Он вырвал из рук Виро пергамент и, откашлявшись, прочитал вслух: – «На площади очень много людей. Толпа собралась приветствовать нового короля. Ждём высоких гостей». Это каких таких гостей ты ждёшь?

– Господин Дивидус сказал, что на коронацию приглашён важный человек, – надулся Виро. Ветер ерошил его чёрные волосы, и парнишка походил на воронёнка ещё больше, чем обычно.

– Всё ясно, – отмахнулся Кайл. – Сам ничего не знаешь. Лучше скажи, ты помнишь, что делать, если вдруг простолюдины взбесятся?

Виро посмотрел на Кайла так, будто сомневался в его умственных способностях, и продемонстрировал набитую сумку, висящую у него на плече.

– Ещё бы не помнить.

Кайл кивнул и провёл рукой по волосам. Ему хотелось пить, солнце слепило глаза, рубашка давила на шею, а гул людских голосов назойливым потоком вливался в уши, делая мысли неповоротливыми и плотными, как загустевший сироп.

Они с Виро сидели на трибуне, тогда как основная масса людей колыхалась прямо на площади, как пёстрое море. Одна ложа – самая роскошная – оставалась свободной. Кайл нахмурился. Что за знатные гости могут быть в Королевстве, где единственные правители – Дивидус и Волхвокс? Магистры – это и знать, и правящая сила. Министры и богатые купцы занимали места на противоположной трибуне, значит, ложа предназначена не для них.

Кайл машинально ощупал свою сумку. Всё вроде бы на месте.

Накануне отбытия из Биунума Дивидус дал ему, Виро и нескольким другим Хранителям, которых отобрали для поездки, сумки с банками, наполненными колдовским порошком. Стоит кинуть такую банку с высоты трибуны, и порошок развеется по воздуху, а попав в лёгкие, сделает человека заторможенным и неповоротливым. Дальше будут разбираться королевские гвардейцы в мундирах медного цвета, которые уже стоят наготове и сжимают пики сильными руками. Кайл подумал, что жандармы Биунума теперь будут казаться ему несмышлёными детьми по сравнению со столичными воинами.

Посреди площади соорудили сцену, и осиротевший королевский дворец, сверкая в закатном солнце, бросал на неё огненные блики. Кайл знал, что по всему городу – особенно на центральных улицах, ведущих прямо к площади, – с самого утра идёт бойкая торговля выпечкой, сладостями, украшениями, фруктами и всем остальным, что обычно пользуется спросом на праздничных ярмарках. Менестрели уже слагали песни, прославляющие короля-колдуна, который явился в тёмный час, чтобы спасти Королевство. Но песни у них пока получались нескладные и чересчур напыщенные. В стороне от сцены примостились обозы: после заката будет фейерверк.

Виро продолжал что-то черкать в своём пергаменте, цепким взглядом буравя толпу и трибуну вельмож. Кайл подумал, что можно бы пока сходить за чаркой медовухи, но его внимание привлекло какое-то движение в пустующей ложе. Кайл готов был поклясться, что минуту назад там никого не было, но уже сейчас на сиденье возвышалась фигура, закутанная в дорогой чёрный плащ. Кайл нахмурился. Что-то в этом человеке было зловещее и настораживающее.

* * *

Идрис вдохнула полной грудью. Магистры уехали в столицу, Кайл оставил ей ключ от башни с огненными птицами, и уже завтра она подарит им свободу. Так напугавшие её поначалу птицы теперь виделись прекрасными и дикими, настоящими волшебниками, которые исполнят её мечты.

С отъездом Магистров из Библиотеки исчезло напряжение, и даже дышать стало как-то легче. По коридорам гулял приятный ветерок, врывающийся в распахнутые окна, в лучах мягкого солнца плясали золотистые пылинки, а корешки книг лоснились старой затёртой кожей и поблёскивали металлическими вставками.

Нетерпение Идрис возрастало. Ей захотелось ещё раз взглянуть на страшных птиц, восхититься их мощью, ужаснуться их красоте, чтобы поверить, что они – не сон, не фантазия, а грозная и прекрасная явь. Она повертела в руках ключ Кайла и улыбнулась себе под нос. Никто из обитателей Библиотеки и подумать не может, что за оружие в руках у девушки, которую они за глаза называют дикаркой.

– Что за вещица? – Эмма появилась так неожиданно, что Идрис едва не вскрикнула. Она поспешно сунула ключ в карман.

– Ключ от дома, – с вызовом ответила она.

– Мм… – протянула черноволосая Хранительница. – Слушай, как ты думаешь, с башни будут видны королевские фейерверки?

– В Биунуменаверняка тоже будут пускать огни, – равнодушно повела плечом Идрис. – И не только. Коронация – праздник для всего вашего Королевства.

– Скучаешь по Птичьим Землям? – Эмма сочувствующе посмотрела на неё. Идрис едва сдержалась, чтобы не фыркнуть: только жалости ей не хватало!

– Не надо меня жалеть, – бросила она. – Если Библиотека смогла стать твоим домом, то станет и моим.

Конечно, она лгала. Уже скоро она забудет о пыльных коридорах и тесной комнатке, вернётся под шумящие кроны вязов и лиственниц, чтобы ночами пить густой ежевичный воздух и слать молитвы предкам, живущим средь Млечного Пути.

– Ты не права. – Эмма грустно покачала головой. – Каждую ночь мне снится, что моя тётушка Леанца обращается пустельгой и с визгом вылетает, взрезая крыльями ночь. Что с ней теперь? Жива ли она? Библиотека стала нам прибежищем, но никогда не станет домом.

– Благодари Вольфзунда, демона с горы, – откликнулась Идрис. – Это его злоба, его проклятие сделали ваших невинных наставников птицами. Но скоро его время уйдёт, так и не начавшись. Вот увидишь.

Эмма с недоверием посмотрела на неё и чуть заметно нахмурилась.

– Ты говоришь с такой ненавистью, будто готова сама убить демона.

– Может, и готова, тебе откуда знать?

– Человек с ним не справится. Говорят, у него армии каменных рогатых чудовищ, волки, сотканные из страха и тьмы, а в замке прислуживают ведьмы, пьющие кровь краденых младенцев. Вот жуть, правда? – Эмма поёжилась и обхватила себя за плечи.

– Жуть, – согласилась Идрис. – Но его погубит не человек.

– Будто ты всё знаешь, – буркнула Эмма и побрела прочь, втянув голову в плечи.

– Не всё. Но это знаю точно, – бросила Идрис ей в спину.

Она знала, что ещё слишком рано, что срок наступит только завтра, но всё равно, едва сгустился вечер, решила подняться в башню, сжимая в ладонях нагревшийся от её тепла ключ. Она только посмотрит одним глазком, только улыбнётся чудовищам – и пойдёт в свою комнату готовиться ко сну, чтобы скорей наступил новый день.

Дверь скрипнула, и из каменных залов донеслись ужасающие крики: птицы снова дрались. Отблески пламени были видны даже отсюда, а жар сделал стальную дверную ручку тёплой, как недавно вынутый из печи чугунок. Идрис быстро захлопнула дверь, чтобы крики птиц не услышал никто другой, и крадучись двинулась в сторону клетки.

Птицы успели стать настоящими исполинами. Их огненные тела с трудом помещались в их тюрьме, и твари дрались и шумели, раздражённые теснотой. Сердце Идрис зашлось от страха, но уголки губ дрогнули в полуулыбке. Нет, далеко не человек уничтожит Вольфзунда. Его убьёт его же оружие: колдовство. Огонь из самой Преисподней, приумноженный тьмой, опоенный ядовитым зельем из страха и черноты.

Кайл рассказал ей, что в стене есть рычаг, который поднимет металлическую решётку со стороны улицы, и Идрис огляделась, высматривая его. Жар стоял невыносимый, и пот уже бежал струйками по её вискам, а от воплей птиц закладывало уши. Рычагов оказалось два: серые, как и стены, они почти сливались с камнем, и только резкие тени выдавали их.

Одна из птиц закричала громче, привлекая к себе внимание. Идрис повернулась на крик и сама едва не взвизгнула: тварь точила клювом один из прутов решётки, и даже заговорённый металл уже плавился от жара и напора чудовищ, как огарок свечи. Идрис попятилась к выходу, обливаясь потом. Кончики её кос и ленты на платье уже начали тлеть и дымиться.

Вторая птица боднула в бок первую, и они сплелись в комок, пиная друг друга ногами и ударяя мощными клювами. Третий огненный демон пытался расправить затёкшие в тесной клетке крылья, но пламенные перья ударялись о решётку, проходили сквозь неё, будто ограды не было вовсе. Искры и целые языки пламени выплёскивались на пол и стены, оставляя уродливые чёрные отметины.

Несколько прутьев не выдержали и с глухим шипением оплавились на пол, словно куски масла, брошенные на раскалённую сковороду. Птицы замерли, вращая блестящими глазами, и Идрис замерла тоже, будто вросла спиной в стену. Сердце колотилось, изнывая от жара и страха, и всё её тело умоляло её броситься бежать, но ноги не слушались, будто налившись свинцом. Самая склочная из птиц застрекотала противным голосом и шагнула из клетки. Огонь её оперения ещё ярче заплясал на стеклянных оплывах, невыносимым пеклом обдал Идрис, испуганно съежившуюся у стены. Птица расправила могучие крылья и с воплем ринулась вперёд. Идрис истошно закричала.

Её кости превратились в прах ещё до того, как она успела почувствовать боль.

* * *

– Красивый закат, – мечтательно заметила Алида.

– Угу, – буркнул Мел. Он пытался делать вид, что просто не в духе, но по его бледно-серым щекам Алида догадывалась, что он сильно волнуется за отца.

Коронация должна быть в самом разгаре, а потом, едва стемнеет, празднества начнутся по всему Королевству. Алида подозревала, что многие уже отмечают воцарение нового правителя в кабаках и пивнушках. Они с Мелом специально поднялись повыше, чтобы посмотреть на фейерверки. Точнее, на этом настояла Алида, подумав, что хоть так сможет поднять ему настроение. Рич и Герт отказались составить им компанию, заявив, что мечтали именно на закате понаблюдать восхождение звезды с каким-то непроизносимым названием, а Стриксия ни за что не желала подниматься так высоко. По её словам, после превращения в неясыть и обратно она стала недолюбливать высоту.

– Да ничего с ним не будет! – не выдержала Алида и хлопнула Мела по плечу. – Давай, улыбнись.

Мел криво оскалился, и Алида шарахнулась в сторону.

– Ну не так же…

– Уж как умею, – проворчал Мелдиан.

Алида пожала плечами и облокотилась на парапет, разглядывая персиково-лиловое небо с золотистыми овечками облаков. Со стороны реки доносилось едва слышное кваканье лягушек, резко покрикивали стрижи, и мир казался таким безмятежным, таким мудрым и спокойным, будто сам Первый Волшебник спустился этим вечером в Королевство и обнял его, прижимая к своей груди.

Она слышала души стрижей и сплюшек, вылетающих на охоту. Короткие, поверхностные птичьи мысли мельтешили, как мошки. Но откуда-то нарастал странный гул, похожий не то на шум Большой воды, не то на могучие порывы ветра. Алида замерла, вслушиваясь. Ей показалось, будто среди птичьих мыслей она улавливает что-то ещё. Что-то большое, нарастающее, пугающее… и злобное.

– Мел, – прошептала она. – Ты слышишь?

– Что-то странное слышу, – кивнул альюд. – Смотри!

Он указал на горизонт. Алида сначала ничего не заметила, но потом увидела, как среди облаков, со стороны Биунума к ним приближается какая-то красная точка.

– Это, наверное, та звезда, на которую так хотел посмотреть Рич, – с сомнением предположила она.

– Он вроде бы не упоминал, что этих звёзд будет три, – ответил Мел.

Алида ахнула. Точка действительно разделилась на три, и они стремительно приближались, похожие на…

– Мел, а бывают птицы из огня?

– Всё бывает.

Алида схватила Мела за руку. Это действительно были птицы: огромные, размером больше, чем сирины и летающие кони Вольфзунда. Они скрипуче визжали, разрезая пламенем небо, и их мысли пульсировали страшной, разрушающей яростью.

– Они летят сюда! – Мел побледнел ещё сильнее. – Бежим! Они спалят нас!

Но Алида не сдвинулась с места. Ноги налились знакомым ледяным холодом, но в груди разбушевался огонь. Кем бы ни были эти твари, какая бы Преисподняя ни изрыгнула их, они не посмеют приблизиться к замку. Алида вскинула руки и до крови закусила губу, распаляя жар в груди всё сильнее.

– Ну же! – Мел попытался потащить её к выходу, чтобы спрятать в башне, но Алида оттолкнула его.

Птицы были уже совсем близко, и на фоне блёкло-сиреневого неба их огненные перья сверкали, как драгоценные камни. Чудовища беспрестанно вопили и пытались клюнуть друг друга, а воздух вокруг них плавился от огня и чёрных мыслей, в которых Алида читала лишь жажду нести смерть и разрушения.

– Убирайтесь вон! – крикнула она, не совсем понимая, что её голос тонет в гвалте птиц и гудении их огня. – Убирайтесь к тем, кто вас сотворил, и несите гибель им, а не нам! Вон, отродья Преисподней!

Её голос налился мощью и властью, и она сама ощутила, как по рукам поднимаются волны силы, устремляясь к огненным тварям.

Птицы зашлись новым криком, но на этот раз в нём была не ненависть, а настоящий ужас. Первая из птиц неуклюже развернулась в воздухе, разбрасывая по небу всполохи пламени, и две другие последовали за ней. Алида чувствовала страх, затапливающий их примитивные умы, и ярость в её груди ликовала, взвивалась к горлу, как костёр, в который подбросили охапку дров.

Птицы захлопали крыльями ещё сильнее, обдавая шпили замка жарким и чадным ветром, и устремились назад, но не в Биунум, а немного южнее, в сторону столицы.

«Жечь, жечь, жечь красный город нашим огнём».

– Лисса… – одними губами прошептал Мел.

Огненные фигуры удалялись, снова превратившись в яркие точки на горизонте, и вместе с ними гасла ярость в груди Алиды, оставляя в груди только ноющую пустоту. Она опустилась на колени, обессиленная, и обхватила голову руками. Страшная мысль забилась о стенки черепа, жуткая до тошноты.

– Что я наделала? – с ужасом прошептала Алида.

Анастасия Андрианова Заклинатели

Часть 1

Глава 1, в которой тьма разгоняет пламя

Жаркое солнце закатывалось за громаду дворца, бронзово-красной горой нависающего над площадью. Кайл вздохнул с облегчением, когда остервенелые августовские лучи перестали обжигать его лицо и шею. Он отёр пот и болезненно поморщился: кожа стала горячей и воспалённой. Нужно будет приложить травяной компресс.

День тянулся тягостно, как патока. Кайл думал, всё пройдёт быстрее, без лишних слов и движений. Чего возиться, напялил старик корону – и готово, и по домам. Но, кажется, все, кроме Кайла, наслаждались неспешностью и зрелищностью торжества.

Сначала какой-то звонкоголосый юнец читал бесконечную и напыщенную речь о новых временах, наступающих в Королевстве, – несомненно, текст составили сами Магистры и они же указали юнцу, какие слова стоит произносить с нажимом, а где следует делать паузы. Кайл едва не вывихнул челюсть, зевая, зато простолюдины на нижних трибунах и те, кто просто толпился на площади, слушали, замерев. Наверняка они половину не услышали, а другую половину не поняли, но мудрёная и, по сути, пустая речь произвела впечатление.

К разочарованию Кайла, одной речью дело не ограничилось. Чтобы не слишком утомлять и как-то развлечь народ, на сцену поочерёдно выходили певцы, поэты, акробаты и жонглёры. Поток артистов не иссякал, народ ликовал, а Кайлу казалось, что этих чудаков сюда согнали со всего Королевства, потому что за всю жизнь он не видел сразу стольких людей, умеющих петь, играть на музыкальных инструментах, глотать зажжённые факелы и Преисподняя знает что ещё вытворять.

Виро тоже был поглощён зрелищем. Его обычно скептически сощуренные глаза светились полудетским восторгом, он весь подался вперёд, едва не вываливаясь в соседний ряд. Кайл наблюдал за ним с нескрываемым презрением: занимает солидный пост при Библиотеке, а ведёт себя как крестьянский мальчишка!

Трибуна вельмож пестрела и сверкала, как шкатулка с драгоценностями. Министры, мелкие градоправители, начальники ведомств и старосты крупных посёлков, приглашённые на коронацию, нацепили все самые яркие наряды, а их жёны, стремясь подражать столичной моде, навесили на себя безвкусные безделушки, намалевали губы алым и нарумянили щёки.

Но взгляд Кайла неизменно возвращался к противоположной трибуне, той самой, где восседал человек в чёрном плаще из дорогого переливающегося бархата. Стоило посмотреть туда – и сердце взволнованно щемило, ожидание чего-то неизвестного колыхалось в груди, а пальцы холодели, несмотря на изматывающий зной.

Внимательно оглядев толпу, Кайл насчитал ещё четыре фигуры в похожих тёмных плащах, с натянутыми на головы капюшонами. Волнение нарастало, постепенно закипало в нём, и голоса очередных певцов, завладевших вниманием публики, доносились до Кайла невнятно, будто из-под толстого слоя ваты. Он то и дело ощупывал сумку, поглаживал выпуклые бока банок с порошком и бросал взгляды на сумку Виро: помнит ли этот олух, какая на них возложена ответственность?

– Эй, Виро. – Кайл пихнул его в бок. Виро неохотно оторвался от зрелища и сморщил нос. – Как ты думаешь, вон тот тип в плаще – опасен? Может, стоит подобраться к нему поближе?

Виро сощурился, вглядываясь туда, куда показывал Кайл. Певец на сцене закончил выступление, выдав особенно высокую ноту, и зрители зашумели: кто недовольно, кто одобряюще. Виро пожал плечами.

– Да ну. Обычный богач. Одежда дорогая, сразу видно, ну а капюшон… Да кто его знает. Может, от солнца прячется. А может, не хочет, чтобы его кто-то узнал.

– Всё равно он мне не нравится. От него будто холодом веет, – упрямился Кайл. – Ты помнишь, что у нас в сумках?

– Как же, как же. – Виро махнул рукой. – Заколдованный порошок. Если начнутся волнения – мы тут же разбиваем склянки. Помню, не бойся.

Заверения Виро не придали Кайлу уверенности. Он недовольно фыркнул и принялся обгрызать кожу вокруг ногтя на большом пальце. Дворец бросал на площадь зловещую тень, отливающую багрянцем, и на закате становилось чуть прохладнее. Небо подёрнулось золотым, на востоке зажглась первая тусклая звезда. Кайл на минуту прикрыл уставшие глаза, но перед сомкнутыми веками продолжила кишеть толпа. Он всматривался в собравшихся на коронацию так долго и так пристально, что подозревал, что они будут видеться ему даже во сне.

По площади прокатился раскатистый гул, и Кайл вздрогнул, до боли вцепившись пальцами в сумку. На сцену прошествовали оба старика-Магистра, ропот на трибунах постепенно стих. На площадь опустилась плотная, душная тишина. Кайла снова бросило в жар, волнение усилилось. Он беспокойно привстал со скамьи, но Виро осадил его, потянув за рукав.

Старики заговорили: громко, чётко, по очереди. Снова те же слова о новом витке в истории Королевства, о непростых временах, о том, что Магистры пришли на помощь в самый подходящий момент… Народ молчал и слушал, министры и вельможи важно кивали, господин в плаще замер, как изваяние.

Кайла душило бездействие. Одинаковые слова, нудные формальности, шумные и пустые представления… В крови гудело напряжение, готовое в любой момент взорваться. Вскочить, крикнуть, сделать хоть что-то, чтобы расшевелить затхлое болото! По рукам пробежала дрожь нетерпения. Интересно, что будет, разбей он банки с порошком прямо сейчас? Нет, наверное, не стоит: люди и так вялые, раскисшие и довольные, вдоволь насмотрелись на акробатов, наслушались песен и наелись печёных каштанов. Сонный порошок сделает и без того скучный вечер вовсе невыносимым. Жаль, у него нет с собой шутих. А лучше – револьвера. Пальнуть в воздух, всполошить море ленивых тел, услышать, как они кричат. Увидеть, что они живые, а не бездумные куклы, готовые слушать всё, что скажут им со сцены. После случая с учеником астронома Кайла всё чаще посещали странные, рваные мысли, в которых он умышленно причинял кому-то вред.

– …новому времени – новый правитель. Мудрый и справедливый, надёжный и опытный – Магистр Дивидус, властитель Библиотеки Биунума!

Голос Волхвокса прокатился над площадью, и зрители радостно загалдели. Виро снова подался вперёд, не сводя глаз со стариков на сцене. Кайл тоже оживился. Ему уже хотелось, чтобы всё поскорее закончилось, чтобы небо расцветили фейерверки и можно было спуститься на площадь, размять ноги. А потом – попросить у Магистров заслуженную награду за верную службу.

– Смотри, смотри! – взбудораженно прошептал Виро.

На сцену к Дивидусу и Волхвоксу вышел королевский гвардеец в красно-коричневой форме. В руках он нёс открытый ларец. Кайл догадался, что там хранилась королевская корона.

За спиной послышались возбуждённые возгласы, а ещё дальше, со стороны жилых кварталов – крики. Кайл быстро оглянулся. Малиново-рыжее закатное зарево распускалось на небе, как огромный цветок.

– Да смотри же! – снова зашикал Виро. – Чего ты начал вертеться в самый интересный момент?

Кайл нехотя оторвался от тревожно пульсирующего заката. Дивидус на сцене ждал, когда Волхвокс торжественно водрузит ему корону на седую лысеющую голову. Зрители замерли в благоговейном ожидании.

«Неужели Волхвоксу никогда не хотелось самому стать королём? – подумал Кайл. – Почему он уступает власть другому? Они могли бы даже править вместе. Хотя проще, конечно, убрать выскочку. Отравить или пырнуть ножом за обедом – никто не будет горевать, если дряхлый Магистр вдруг скончается».

Крики послышались громче, явственнее, будто вопящих стало больше и они сбегались сюда с городских улиц. Это не было похоже на пьяные драки или ликование горожан, встречающих нового короля. Люди на трибунах начали приподниматься со своих мест, тянуть шеи, переглядываться. Даже издалека Кайл заметил: Магистры недовольны, что внимание народа переключается на что-то другое.

Оркестр грянул трубами и барабанами, но никто не оценил стараний музыкантов. Шум людских голосов начал заглушать странный зловещий гул, нарастающий с запада. Казалось, гудело само небо, зарево наливалось кровью, не гасло, а разгоралось ярче, жарче, будто солнце задумало повернуть время вспять и снова взойти над городом.

– Почему они так галдят? – сморщился Виро. – Неужели не понимают важность момента? Неотёсанные деревенщины, им выпала честь стать свидетелями коронации, а они…

Кайл дёрнул его за плечо и молча указал в противоположную от сцены сторону. Виро сначала хотел что-то ответить ему, да так и замер с раскрытым ртом, округлившимися глазами уставившись на небо.

Это определённо были не фейерверки. Фейерверки Кайл видел целых пять раз, и они были похожи на астры или георгины, распускающиеся на тёмном поле вечернего неба. То, что сейчас горело на воспалённом небосводе, скорее походило на три ярких костра, зажжённых рукой Всевышнего. Да и само зарево, как понял Кайл, было таким алым не только от закатного солнца. Где-то что-то пылало: неутомимо, нещадно, и красное брюхо неба уже начали перечёркивать курчавые столбы чёрного дыма.

– Всевышний и Преисподняя, – пробормотал Виро, бледнея. – Восстание? Погромы?

Первыми на трибунах завизжали министерские жёны. Подобрав длинные платья и придерживая шляпки, они бросились врассыпную, отнюдь не аристократично распихивая тех, кому не досталось мест на трибунах. Их вопли произвели эффект спички, брошенной в бочонок с порохом: многие повскакивали с лавок и тоже бросились с площади прочь, пропихиваясь через разволновавшуюся толпу. Гвардейцы Авенума и жандармы Биунума ринулись к людям, что-то выкрикивая.

На дальнем конце площади образовалась давка, люди пытались просочиться на узкую улицу, но только бестолково толкались, злились и кричали. Кайл облизнул губы, быстро откусил очередной заусенец и снова обернулся. Костры на небе заполыхали ближе и жарче, тяжёлый запах дыма дошёл и сюда, на дворцовую площадь. Пахло липко, горько, не простым костром, а именно пожаром – тем, что жрёт всё на своём пути, не жалея ни людских домов, ни самих горожан.

Кайл тоже вскочил на ноги. Кровь взбурлила от возбуждения, горячим потоком заструилась по венам, застучала в голове. Наконец-то хоть что-то стоящее! Наконец он чувствует, что живёт.

– Там толкучка! – сообщил Виро, разглядев, что творится. – Тебе не кажется, что…

Кайлу казалось. Дрожа от нетерпения, он сорвал сумку с плеча, нащупал пару банок с порошком и, от души размахнувшись, зашвырнул их во взволнованную толпу. Звука бьющегося стекла отсюда не было слышно, но площадь тут же заволокло ленивым жемчужным туманом. Кайл тут же вынул ещё несколько банок и принялся со злым наслаждением бросать их в разные стороны, замахиваясь широко, метя в спины и головы и радуясь, когда «снаряды» попадали в людей.

С неба раздался противный скрипучий вскрик. Ало-золотой свет заплясал на стенах и куполах дворца, разлился по сцене и площади, окропил лица и одежды. Запах гари заполнил площадь, и слева, из-за высокого здания ратуши с остроконечной башней, показалось огненное чудовище: огромная птица. Кайл на миг замер. Они же в Библиотеке! В Биунуме! Идрис должна выпустить их только завтра, так что же они делают здесь?

Люди не просто кричали. Люди вопили: долго, истошно, громко. Жемчужный туман обволакивал их, и крики постепенно смолкали, движения становились медленными, неторопливыми – горожане будто внезапно устали шуметь и метаться. К запаху гари примешался другой, чем-то похожий на запах пудры, и Кайл тоже почувствовал, как его голова наливается мутной тяжестью, а тело становится неповоротливым и сонным. Он медленно перевёл взгляд на Виро. Тот только что выкинул свою последнюю банку и так же медленно обернулся на товарища. Кайлу показалось, что даже движения огромной огненной птицы замедлились и её сородичи приближались к площади нехотя, не торопясь. Дым клубился над городскими крышами неспешно, стелился по воздуху крадучись, а люди на улицах стали похожими на сонных котов.

Магистры куда-то исчезли, оркестр собрал инструменты и, спотыкаясь, двинулся прочь. Кайл нашёл глазами трибуну подозрительного незнакомца в чёрном плаще. Тот спокойно сидел, откинув наконец капюшон, и, казалось, огненные птицы ничуть не пугали его. Кайл почувствовал обжигающую злость. Если это – тот самый демон из замка, то ясно, что он как-то заставил птиц покинуть клетки и броситься на город.

Все три крылатых чудовища достигли дворцовой площади, и от прикосновений их крыльев шпили дворца плавились, как свечки. С неба дышало жаром, лошади торговцев и возчиков ржали и вставали на дыбы – медленно, тоже отравленные сонным порошком. Сверху сыпались искры и падали сгустки пламени – птичьи перья, – поджигая лавки лоточников, перекидываясь на одежду горожан. Крыши зданий полыхали – казалось, тоже лениво и сонно. Кайл грузно осел на скамейку, хватаясь за голову, которая вдруг стала такой тяжёлой, что шея клонилась к груди. Перед глазами плыло, мелькало, вспыхивало, в ушах стоял невообразимый шум, сплетённый из птичьих и людских криков, треска горящих строений и далёкого гула, доносящегося со стороны городских окраин.

Одна из птиц пролетела совсем низко, огненное крыло чиркнуло по фасаду здания министерства торговли, и свежевыкрашенная деревянная обшивка занялась легко, как сухая шишка. К шуму примешался треск: шутихи в телегах, приготовленные к празднику, начали взрываться от жара, нелепо посвистывая и бросая россыпи разноцветных искр на брусчатку. Обезумевшие от ужаса лошади ржали и тянули в стороны, волоча за собой телеги с товарами и провиантом. Красное зарево теперь сияло со всех сторон, чёрный дым стелился по воздуху, забивая лёгкие, но из-за проклятого порошка Кайл не мог вырваться из этой Преисподней, ноги налились свинцом, руки безвольно опустились, а в голове бухали молоты. Виро даже не пытался подняться с лавки и глупо моргал, пялясь то на кружащих в небе птиц, то на людей, которые, кое-как передвигая ноги, всё-таки просачивались с площади на улицы.

– Это была плохая идея, – простонал Виро и уронил голову на грудь.

– Нас для этого и взяли, – огрызнулся Кайл. Язык с трудом ворочался во рту. – Начались волнения. Они орали и толкались. Надо было позволить им сорвать коронацию?

– Боюсь, она и без того сорвалась.

Кайл досадливо махнул на Виро рукой и прикрыл сумкой голову, чтобы искры от птиц не летели на волосы. Он хотел спрятаться под лавку, но не мог оторвать взгляда от человека в чёрном плаще.

Тот стоял прямо и совсем не страшился огненных чудовищ. Кайлу почудилось, что глаза человека горят, как звёзды. Незнакомец поднял руки, в огненном зареве сверкнули драгоценные перстни, а потом из его ладоней взвились клубы багрово-чернильного дыма, плотного и будто бархатного, совсем не похожего на тот, который поднимался от горящих строений. Кайл замер, заворожённый зрелищем. «Демон», – пронеслось в голове. Виро тоже во все глаза уставился на нижнюю трибуну.

Птицы сбились в стаю, воинственно покрикивая. Туман сонного порошка, дым горящего города, а теперь ещё и колдовские тёмные клубы заволокли площадь, и искры, сыплющиеся с птичьих крыльев, горели в этом мареве ослепительно ярко. Демон делал руками странные движения, будто ткал эту плотную тьму из самого воздуха, и дым подчинялся, разрастался, окутывал фигуру заклинателя и стелился по площади.

Откуда-то из толпы взвилось ещё четыре дымных столба. Кайл понял, что их наколдовали другие фигуры в тёмных плащах, которых он заметил ранее. Дым слился в одно непроницаемое облако и по мановению кисти демона двинулся в сторону птиц.

Огненные чудовища закричали, заметались над площадью, задевая хвостами и крыльями дворец и другие здания, опаляя и черня их копотью. Глаза птиц лихорадочно засверкали, из клювов вырывались невыносимо резкие и пронзительные крики, от которых болели уши.

Даже если бы Кайл захотел, он не смог бы оторвать взгляд. Было в высокой стройной фигуре, в движениях бледных рук что-то настолько притягательное и завораживающее, что ни о чём другом не хотелось думать. И от демона, и от его дымной тучи веяло властью, силой, необъяснимой манящей мощью. Кайл уже видел что-то похожее в тот день, когда произошла неразбериха в ресторане около Библиотеки, и тогда ему было жутко до дрожи в коленях. Но сейчас ему казалось, что это колдовство – другое, оно защитит и его, и всех вокруг. Несомненно, опасное, могущественное, но всё равно другое.

Умели ли Магистры так колдовать? И где они сейчас? Почему не разгоняют птиц, не тушат пожары? Не успокаивают горожан? Гвардейцы тоже оказались под чарами сонного порошка и грудились безвольно у сцены – от стражей сейчас оказалось мало толку. Что-то подсказывало Кайлу, что Дивидус и Волхвокс не смогли бы сотворить ничего подобного, принеси им сборщики хоть целую сотню мешков, набитых звонкими склянками с магией.

Дымовая туча разбухла, искрясь мелкими тонкими проблесками молний. Птиц будто заворожили, они глупо метались по кругу, не в силах вырваться и улететь дальше в город. Колдовская туча устремилась ввысь, к птицам. Кайл открыл рот: птицы созданы из Священного Всполоха, он же уничтожает магию! Они просто сожрут тучу и станут только сильнее! Надо предупредить демона. Кайл медленно, пытаясь сопротивляться действию порошка, двинулся к лестнице, чтобы спуститься с трибуны. Виро разволновался ещё сильнее.

– Кайл! Что ты задумал? Ты куда?

– Швырни чем-нибудь в того, в плаще, – посоветовал Кайл. – Он же только раскормит птиц, и тогда всему городу полыхать, как грешникам в Преисподней.

Виро вяло, неуклюже пошарил под лавкой, но не нашёл ничего, что можно было бы кинуть. Кайл фыркнул и махнул рукой.

В следующий миг небо взорвалось истошными криками трёх птичьих глоток. Искры посыпались дождём – Кайлу и Виро пришлось перекатиться под лавки, превозмогая сонную медлительность. Туча устремилась на птиц так решительно, будто была живым существом. Тьма окутала огненных существ, и их свет погас, на площади стало неожиданно темно. Крики стихли.

А ещё через мгновение туча сомкнулась, сжалась в комок, и из самого её сердца раздался грохот, напоминающий раскат грома. Снова вспыхнул свет, дождь искр и огненных перьев полился на площадь. «Вот и фейерверк», – заторможенно подумал Кайл. Искры прожигали чёрные дыры в скамьях и одежде тех, кто не успел спрятаться. Кому-то попало на кожу – люди вскрикивали: кто от боли, кто от страха, кто от удивления. Искры падали на брусчатку и гасли, таяли, будто первый несмелый снег.

Туча рассеялась, растворилась в воздухе. Вместе с ней растаяли и последние огненные всполохи. Небо над дворцовой площадью стало чистым, и только остатки сонного марева да дым городских пожаров говорили о недавнем происшествии.

Птиц не стало. Кайл не мог поверить глазам: туча уничтожила этих тварей? Как? Магия поборола то, что призвано бороться с магией? Он хотел взглянуть на демона, но того и след простыл. Никого в тёмных плащах не осталось на площади, люди стряхивали остатки оцепенения, приходили в себя и удалялись по улицам.

Виро выполз из-под лавки, ещё более взъерошенный, чем обычно.

– Чего это было?

– Сам не понял. – Кайл откусил кусочек ногтя, не замечая, что прихватил кожу до крови. – Монстры подохли. Туча их убила. Вроде того.

– Ну и дела, – выдохнул Виро.

Кайл был с ним согласен. Они осторожно спустились с трибуны на опустевшую площадь. Небо над ними мигало тусклыми огоньками, по бокам озаряемое багрянцем пожаров. Крики продолжали раздаваться с городских окраин: должно быть, птицы успели нанести приличный ущерб столичным улицам.

Коронация состоялась, но определённо прошла совсем не так, как мыслили старики. Кто выпустил птиц? Не сам ли демон из Чёрного Замка? Тогда зачем он защитил от них стольких людей? И куда потом делся? Кайл не мог всего этого понять. В его груди бушевало пламя – не пламя злобы или возбуждения, а пламя восторга. То, как ловко демон наколдовал этот магический дым, то, какая сила исходила от его фигуры, поразило Кайла настолько, что Магистры с их собранной в склянки магией казались просто детьми, заигравшимися в волшебников.

Он ещё постоял немного, пытаясь отыскать хоть что-то, оставшееся от демона, но на площади валялись только оброненные листки приглашений, перчатки, веера, перья с дамских шляпок – и ничего, что могло бы подтвердить, что странный человек в плаще действительно присутствовал на коронации.

Кайл разочарованно вздохнул и пошёл за Виро, искать Магистров.

* * *

Сил у Лиссы давно не осталось, но запах гари она чувствовала отчётливо. Сердце ускорило бег, разгоняя по венам застоявшуюся кровь. Вечер уже вполз в окно, погрузив комнату в сумрак, но сейчас ей начало казаться, будто на полках с фигурками животных пляшут отблески далёкого пламени.

За дверью послышались спешные шаркающие шаги, и в комнату ввалилась старая ведьма. Её глаза беспокойно бегали, крупные скрюченные руки подрагивали. Она скользнула по Лиссе равнодушным взглядом и принялась собирать в подол фигурки сов – издельцы.

– Что там? – прошептала Лисса.

Старуха на миг замерла, будто вспомнив о пленнице, и медленно обернулась.

– Город горит, девка. Ухожу я.

Лисса испуганно всхлипнула. Старуха уходит – а как же она?

– Извини, – бросила ведьма. – Я думала, он придёт и наградит меня за то, что я тебя нашла. Но, видно, не успеет. Не могу тебя взять с собой, бежать надо быстро. Первый Волшебник за тобой присмотрит.

Старуха быстро очертила пальцами над Лиссой восьмёрку и, подхватив с полок ещё несколько фигурок, резво потопала к выходу. Дверь хлопнула.

«Вот и всё», – подумала Лисса.

Пожар шагал по городу, перелетал с крыши на крышу, с фасада на фасад, и здания, почти все на этой улице деревянные, занимались быстро, как спички. От дыма становилось трудно дышать, люди кричали, обрушались балки и коньки крыш. Лисса не видела ничего, что происходило снаружи, и от нарастающего жара, криков, звуков, отблесков и запахов становилось ещё страшнее. Страх сжимал горло, давил на грудь, и Лисса поняла, что задыхается.

Совсем одна, и никто не знает, что она здесь. Оставлена на верную погибель. Чтоб Преисподняя забрала эту старуху! Слёзы злости затуманили взор, и Лисса зажмурилась, чтобы не видеть, как кровавое зарево ярче и ярче заливает её тюрьму.

Не будет больше дома. Не будет Птичьих Земель, мамы, свадьбы, Мела, ничего. Скоро будет ещё страшнее, ещё жарче, и Лисса взмолилась, чтобы Первый Волшебник был к ней милостив и позволил ей задохнуться от дыма раньше, чем огонь доберётся до дома.

Отчаяние и гнев вырвались глухим рыданием. Отчего жизнь была к ней так несправедлива?! Почему именно её нашла эта сумасшедшая старуха? Кому хотела отдать? Если бы что-то было способно её спасти, она бы ухватилась за эту возможность обеими руками, вцепилась бы зубами… Но даже руки не слушались, налитые ватной слабостью от ведьминых зелий. Зато воспоминания, как назло, ярким хороводом плясали в голове. Родной дом, посиделки с подругами у костра, богатое убранство замка, хитроватая улыбка Мела, пушистый кот Алиды, праздники в Птичьих Землях…

Лисса облизала сухие губы. Взгляд упал на что-то светлое, лежащее на полу у стула с её одеждой. Перо Мела! Пересилив себя, Лисса опустила руку и отчаянно потянулась за пером. На лбу выступила испарина, но она стиснула зубы и вытянулась из последних сил. Пальцы царапнули пыльный пол, сомкнулись на белом пере. В груди что-то отозвалось слабой дрожью, будто запела тонкая, туго натянутая струнка. Лисса затаила дыхание, прислушиваясь к полузабытому ощущению. Ну конечно!

Она сжала перо в кулаке, притянув руку к груди, и постаралась сосредоточиться на робком чувстве в груди, мысленно нащупать струну и заставить её откликнуться звонким голосом. Получилось плохо. Силы таяли, иссушая измученное тело и воспалённый разум. Дым уже стоял в комнате горькой завесой, и Лисса зашептала слова старого заговора, всплывшие в памяти.

Струнка в груди напряглась, прислушиваясь.

Струнка зазвенела, как тронутый умелыми руками инструмент, отозвалась на слова заговора. Лисса шептала и шептала, повторяя четыре строчки, запинаясь, срываясь на хрип. Из глаз покатились слёзы: то ли от едкого дыма, то ли от жалости к себе.

Сила в груди налилась, запела. Лисса и не подозревала, что в ней осталось что-то настолько живое. Все её чувства, все её мысли теперь были обращены только к этой тонкой серебряной ниточке, единственному, что могло её спасти. К спящей магии, которой был наделён каждый житель Птичьих Земель.

Лисса не слышала ничего, не видела, не чувствовала запаха дыма, сгущающегося вокруг. Всё её существо сосредоточилось в одной пульсирующей точке, вытянулась в струнку, робко звенящую от слов. Она уже не произносила заговор вслух: шептала одними губами, запинаясь, путая строки. Но струна в груди продолжала звенеть, впитывая последние силы.

Магия всколыхнулась, судорога изогнула тело Лиссы, и она со вздохом опустилась на чёрное дно, туда, куда не долетал ни один звук, не доходил ни один запах.

Лисса замерла на кровати, почти не дыша, и так и не увидела, как по ветхому старухиному дому пробежала волна серебристого сияния. Перо в её руке растаяло серым пеплом.

Пожар бушевал в Авенуме, но невзрачную избушку огонь теперь обходил стороной.

Глава 2, в которой травница и астроном сбегают из замка

Решение родилось сразу, едва прошло первое потрясение. Три огненные точки угасли на горизонте, растворились в сумеречном небе, и только мерзкий запах гари – крыша и балкон одной из замковых башен всё-таки были немного обожжены – напоминал о том, что страшные огромные птицы совсем недавно были здесь.

Мелдиан полетел к Перинере, чтобы рассказать о случившемся, а Алида бросилась по лестнице вниз. Её подгоняли стыд и желание поскорее хоть как-то помочь, ведь по её вине чудовища полетели в город. Сколько посёлков они сожгут на пути? Сколько людей погибнет в их магическом пламени? И главное: если птицы действительно полетели в Авенум к Магистрам, то и Лисса окажется в опасности! Алида давно обещала Мелу помочь найти его пропавшую невесту, и дальше тянуть просто невозможно.

Она сбежала вниз, промчалась по коридору и свернула на другую лестницу. Алида вскоре запыхалась, но не позволила себе остановиться передохнуть. Первый Волшебник, ну какой же этот замок огромный! Пока выбежишь в сад, сто лет пройдёт. И зачем Вольфзунду понадобилась такая громадина? У него всего-то одна жена и единственный сын!

Наконец ноги вынесли её к главному входу. Алида навалилась на двери и вылетела в сад. Под пологами деревьев и в тени высоких розовых кустов было темно, и Алида испугалась, что слишком много времени потратила на бег по замку. Она подобрала подол повыше и во весь дух пустилась по дорожке.

«Только бы Герт дал нам поговорить наедине!» – взмолилась Алида.

Она бросилась напролом через зелёные кусты сирени, чтобы срезать путь, и возмущённые вторжением птицы порхнули из ветвей во все стороны.

Рич и Герт собирались наблюдать какую-то звезду на закате и в кои-то веки вытащили телескопы в сад, а не стали запираться в душной башне. Алида догадывалась, что они могли быть где-то недалеко от фонтана, там, где деревья не мешают обзору.

Она выскочила из кустов, перепрыгнула через клумбу с хризантемами и остановилась, тяжело дыша. На лужайке, окружённой сливовыми деревьями, стояли Ричмольд и Герт, прильнув к одному исполинскому телескопу, принадлежавшему Вольфзунду: хозяин замка великодушно разрешил гостям пользоваться приборами для наблюдений. Алида нетерпеливо затопталась на месте и кашлянула в кулак, привлекая к себе внимание. Первым обернулся Герт и хлопнул Ричмольда по плечу, заставляя тоже отвлечься. В сумерках бледная кожа Рича будто едва заметно светилась, в волосах сидел крупный вечерний жук.

– Алида?

– Господин Гертарт, пожалуйста… – взмолилась она. Не хватало ещё, чтобы Герт услышал о её плане и рассказал всё Стриксии! Но старший астроном понимающе ухмыльнулся и махнул рукой.

– Иди поговори, я один справлюсь.

Не дожидаясь, пока Рич что-то сообразит, Алида схватила его за локоть и потащила по дорожке в сторону фонтанов.

– Рич, ты мне сейчас очень нужен. Мы срочно едем в Авенум.

Астроном несколько раз моргнул.

– Что стряслось? Ты какая-то странная.

– Магистрат сотворил птиц из пламени, они хотели спалить наш замок, но я отправила их обратно к своим создателям. А Магистры сейчас в Авенуме на коронации, и Вольфзунд там же, а ещё Лисса! Я натравила этих птиц на всех них, ты понимаешь? – Алида яростно откинула волосы со лба и обернулась на Рича. Он не отставал и сейчас смотрел на неё слегка подозрительно, но без издёвки.

– И что мы можем сделать?

– Всё что угодно! Только не оставаться здесь и не сидеть сложа руки! Я тысячу лет назад обещала Мелу найти Лиссу, а теперь из-за меня её могут сжечь птицы!

Рич резко остановился. Алида пробежала по инерции ещё немного, но заметив, что его нет, сжала кулаки и вернулась обратно.

– Алида, подумай. – Рич склонил голову набок. – Сколько твои огненные птицы будут лететь в Авенум? Уж точно быстрее, чем мы сами туда попадём. А наши наставники? Мы оставим их здесь? И сами поедем в горящий город? Зачем? Мы не сможем ничего сделать, никому не сможем помочь. Ты совершила ошибку, отправив птиц в город. Лучше было бы уничтожить их сразу. Или послать к Большой Воде, но подальше от порта, чтобы они никому не навредили…

Алида размахнулась и отвесила ему звонкую пощёчину. Рич ошарашенно поднёс ладонь к покрасневшей щеке и нахмурился. Алида едва сдержалась, чтобы не ударить его ещё разок.

– Рич, как тебе, должно быть, легко! Легко давать умные советы, когда всё уже произошло! Легко указывать на мои ошибки, не так ли? – Алида чувствовала, как утекают минуты, за которые птицы преодолевают расстояние от замка до столицы. Чувствовала, как от нетерпения и бездействия начинает противно зудеть в ступнях и ладонях. То, что Рич не поддержал её сейчас, не разделил её пыла, больно укололо.

– Вот и отлично! – Алида фыркнула. – Раз ты такой умный и рассудительный, сиди в безопасном замке и смотри на свои звёзды! Значит, я еду одна.

Она развернулась и бросилась к замку так быстро, как только могла. Надо найти Анса, попросить у него ключ от кухонного хода, взять кое-что из вещей да хотя бы горсть монет, и оставить записку бабушке, чтобы та не волновалась. Ехать одной не хотелось, но что поделать? Алида искренне рассчитывала на поддержку Рича, но раз так, то и одна справится.

«Как я могла забыть, какой он мерзкий и высокомерный зануда?» – думала она, подбегая к воротам.

– Постой! Алида, прости!

Алида на миг остановилась, сдерживая довольную улыбку, а потом обернулась. Долговязая фигура друга спешила к ней по дорожке.

– Я не пущу тебя одну, – заявил Рич, поравнявшись с ней. – Пусть твоя идея глупа и неосмотрительна, пусть я и не согласен с тобой, но одна ты никуда не поедешь.

Он сурово взглянул Алиде в глаза, и она ощутила, как радость разливается в груди. Щека у Рича по-прежнему была красной, и Алида виновато произнесла:

– Я погорячилась. Ты тоже меня прости.

Не дожидаясь, пока Рич что-нибудь ответит, она отворила двери и шмыгнула в замок.

Пока она бегала за Ричмольдом по саду, уже ощутимо потемнело, и в коридоре стояла непроницаемая чернота. Алида наощупь побрела по коридору к залу, ведя кончиками пальцев по каменной стене. Рич тяжело топал сзади, не отставая ни на шаг, и Алиде льстило, что он всё-таки решил не бросать её.

Ноги наткнулись на что-то мягкое, душераздирающий вопль пронёсся по коридору, и Алида сама закричала от неожиданности. Мягкое препятствие метнулось в сторону, Алида потеряла равновесие и полетела, выставив руки перед собой. Рич обхватил её за пояс, не давая растянуться на полу, Алида неуклюже замахала руками, восстанавливая равновесие, и всё-таки влетела плечом прямо в дверь. Дверь открылась, в коридор полился свет из гостиной, и Алида увидела, как мимо неё метнулась белая пушистая молния.

– Мурмяуз! – воскликнула Алида. – Так это на тебя я наступила? Прости-прости, малыш!

Она вырвалась из рук Рича и подхватила кота, утешительно почёсывая его за ухом и целуя в пушистый лоб.

– На лапку наступила? Бедный мой маленький котик, не злись, пожалуйста, – ворковала Алида над котом, расцеловывая его в щёки.

– Ну вот, а мне пришлось довольствоваться сухим «прости», – буркнул Рич.

– А на что ты ещё рассчитывал? – спросила Алида, чувствуя, что слегка краснеет.

Рич не успел ответить. По залу к ним семенила Элли.

– Элли! – обрадовалась Алида. – Как вовремя! Ты не видела Анса? Нам очень-очень нужен ключ! А ещё бумага и карандаш.

– Довольно странный набор, – заметила служанка. – Зачем?

– Потом всё-всё тебе расскажу, –заверила её Алида. – Пожалуйста.

Элли пожала плечами, но многолетняя служба Вольфзунду, видимо, научила её безропотно выполнять все прихоти хозяев и гостей, не задавая лишних вопросов. Она подбежала к каминной полке, вырвала из маленькой книжечки листок, а в кармане своего фартука нашла огрызок карандаша и передала Алиде.

– Анса я сегодня не видела, – покачала Элли головой. – Позови его, он должен услышать.

– Ладно. Спасибо.

Алида быстрым движением заправила выбившиеся пряди за уши, послюнявила кончик карандаша и принялась корябать записку для бабушки.

«Дорогая бабушка!

Не волнуйся, пожалуйста. Мы с Ричиком ненадолго отлучились в город…»

Алида решила не писать, в какой именно, чтобы Стриксия не волновалась особенно сильно.

«Передай, пожалуйста, Герту, что с нами всё будет в порядке. Мы вернёмся быстро, как только завершим одно дело. Если будет грустно – поболтай с Мелом, он славный.

Алида и Ричик»

– Какой ещё Ричик?! – зашипел Ричмольд, который заглядывал ей через плечо всё время, пока она писала. – Мне что, пять лет?

– Ладно, не ворчи.

Алида густо замазала карандашом две последние буквы имени друга. Получилось не очень аккуратно. Она наспех сложила записку и сунула Элли в руки.

– Вот. Передай бабушке утром. Не раньше! Не вздумай будить её и говорить, что мы куда-то собрались. Вообще ничего такого ей не говори. Тебе я тоже не расскажу, куда мы едем. Всё, спасибо, Элли, мы побежали искать Анса.

Мурмяуз невозмутимо устроился на плечах у Алиды. Наспех попрощавшись со служанкой, друзья побежали по лестнице наверх.

– Я, конечно, ничего такого не имею в виду, – пропыхтел Рич на бегу. – Но как, по-твоему, мы попадём в Авенум?

– На телегах, конечно, – ответила Алида. – Я уже была там, в отличие от тебя, и довольно быстро добралась. Всего-то пару дней пути.

– Пару дней, – фыркнул Рич. – Твои птицы будут всё это время ждать, пока ты не приедешь и не прикажешь им улетать из города?

Алида злобно посмотрела на Ричмольда.

– Что, щека уже не болит?

Он вскинул руки в жесте побеждённого.

Стараясь не шуметь, они поднялись в башню, где находились комнаты Алиды и Стриксии. Алида быстро сбегала к себе, забрала свою многострадальную сумку, которую так и не успела разобрать со времён последнего путешествия. Она заглянула внутрь: кошелёк с монетами и зелья Симонисы были на месте, а больше ей ничего и не нужно, остальное можно будет купить в городе, если понадобится. Алида повесила сумку на плечо и выскользнула в коридор, к Ричмольду.

– Позовём Анса? – предложил он.

– Нет уж, тут мы орать не будем, а то бабушка проснётся, и тогда мы точно никуда не поедем. Давай пройдём куда-нибудь ближе к кухне.

– Собралась стащить еды? – возмутился Рич.

– Ничего подобного! Там есть ход, через который можно спуститься к подножию горы, минуя ту ужасную лестницу. Мы быстро выберемся на дорогу, поймаем попутную телегу и скоро будем в Биунуме, а потом…

– Не хочу тебя расстраивать, но какова, по-твоему, вероятность, что ночью мы быстро поймаем попутку? Да и вообще, это очень спорная задумка. Мы можем попасть в полностью сожжённый город, и какой в этом смысл?

– Смысл такой, что мы хотя бы попытаемся найти Лиссу, если, конечно, она будет жива к нашему приезду. Мел не может перемещаться, он по-прежнему наказан. А вообще, я и сама понимаю, что план не очень, но… Нельзя сидеть и ничего не делать, Рич! Так что молчи лучше. – Алида в досаде махнула рукой и больно закусила губу.

В замковые окна заглядывала синяя бархатистая ночь. Алида снова ухватила Рича за локоть и потащила дальше по коридору, к переходу в другую башню. Светильники на стенах горели мягко, тускло, и Рич то и дело спотыкался, путаясь в ковровых дорожках.

– Не шуми так! – шикнула на него Алида. – Если бабушка узнает, что мы сбегаем в горящий город, то либо умрёт сама от волнения, либо убьёт нас.

– Всё равно узнает из записки, – буркнул Рич. – Скажи честно, ты просто соскучилась по приключениям, я прав?

– Ничего подобного. Приключений мне хватит на всю оставшуюся жизнь, ещё внуки моих внуков будут рассказывать, какая у них была пра-пра-пра… Ну, ты понял. Я не прощу себе, если хотя бы не попытаюсь помочь Лиссе. Она моя подруга, а её жених – мой друг. Я не могу бросить их в беде, Рич. Просто не могу.

– А если уже поздно помогать?

– На всё воля Первого Волшебника, Рич.

Алида произнесла это с горечью, какой не ожидала от себя. Мурмяуз тихонько похрапывал, свернувшись у неё на шее, и его пушистые бока согревали плечи не хуже пухового платка. Друзья перебежали в другую башню и остановились, тяжело дыша.

– Ну, и где твой Анс? – спросил Ричмольд. – С чего ты вообще взяла, что он будет где-то тут? Замок огромный, ключник может быть где угодно. Да и время позднее, маленьким мальчикам уже положено спать.

– Только не маленьким мальчикам, заложившим Аутем Владыке альюдов, – ухмыльнулась Алида. – Спорим, он явится на зов, где бы ни был до этого.

– Никогда не пойму, как это всё работает, – вздохнул Рич.

Алида хотела съязвить что-то насчёт его отношений с чёрной магией, но прикусила язык: если они сейчас поссорятся, то Рич останется в замке, а ехать одной в Авенум ей было страшновато. «Успеем ещё, – подумала она. – В дороге-то он точно никуда не денется».

Алида набрала побольше воздуха и крикнула:

– Анс! Анс, ты где? Нам нужна твоя помощь!

Её голос отразился эхом от стен и утих где-то в конце коридора. Мурмяуз недовольно фыркнул и выпустил когти, намекая хозяйке, что можно было бы так не шуметь.

– Ты уверена, что твоя бабушка не проснётся? – поинтересовался Рич.

Алида завертелась. Слева и справа по коридору были двери, уводившие в гостевые покои. «Неужели в замке когда-то собиралось столько гостей? Ведь и в башнях полно незанятых комнат», – подумала она. Рич присел на пол, вытянув ноги: должно быть, ему до сих пор было непросто подолгу стоять и бегать. Наконец Алида услышала чьи-то лёгкие шаги и обернулась. Немой ключник действительно пришёл на зов.

– Анс! – обрадовалась она. – Какой ты быстрый. Молодец!

Ключник остановился перед ней и вопросительно склонил голову набок.

– Анс, миленький, – затараторила Алида. – Дай нам, пожалуйста, ключ от кухонного хода, через который выходят служанки. Нам очень надо!

Анс подозрительно нахмурился и мотнул головой.

– Ну пожалуйста! Ради Первого Волшебника! Мы же не пленники, нам можно выйти прогуляться. Нам очень надо в город.

Анс поджал губы и положил руку на карман с ключами, будто боялся, что Алида отнимет ключ силой.

– Анс, – Рич поднялся с пола, оправил рубашку и шагнул к мальчику, – мы, наверное, ужасные гости. Встреваем в неприятности, создаём всем проблемы. И тебя вот подняли на ночь глядя и пристаём со странными просьбами. Алида немного не права. Можешь не отдавать ключ. Просто открой нам тот проход, а когда мы уйдём, закрой. Мы очень хотим сделать одно дело, твой хозяин не будет гневаться на тебя за то, что ты нас выпустил. Мы привезём тебе из города что-нибудь. Хочешь деревянных солдатиков?

Анс медленно вытащил нужный ключ из кармана, повертел его в пальцах, потом кивнул, махнул друзьям рукой и побежал к лестнице.

– Как тебе это удалось? – ошарашенно спросила Алида, бросаясь за Ансом.

– Учись добиваться своего не только эмоциями, – довольно хмыкнул Рич.

Они спустились на цокольный этаж, пробежали мимо кухонь и юркнули в тоннель, ведущий к подножию горы. Алида старалась не думать о том, добрались ли птицы до Авенума и сколько деревень сожгли по пути. Она пыталась дотянуться до них сознанием, нащупать яростные птичьи мысли, чтобы попытаться уговорить их лететь на юго-восток, к Большой Воде, но её сил хватало только на то, чтобы услышать вьюрков и варакушек, которые жили в ивах вдоль реки.

Они пробежали по тоннелю так быстро, как только могли. Анс открыл тяжёлую дверь, и Алида от души обняла его.

– Спасибо тебе! Когда мы вернёмся, я обязательно поговорю с Вольфзундом. Может, он сделает что-то для тебя.

Глаза мальчика взволнованно заблестели, на щеках выступил румянец. Он благодарно улыбнулся, и Алида с Ричем выбежали наружу, в мягкую летнюю ночь. Дверь за ними захлопнулась, а впереди темнели болота и вилась светлая лента тропы, восточнее перетекающая в грунтовую дорогу.

– Зря ты обнадёжила мальчишку, – произнёс Рич, когда они преодолели пологий спуск и ступили на тропу. – Не факт, что Вольфзунд будет в восторге от этой нашей вылазки. Да и Лиссу он недолюбливает. Так что вряд ли тебе удастся уговорить его сделать что-то хорошее для Анса.

– Ещё как удастся, – тряхнула головой Алида. Мурмяуз спрыгнул с её плеч и семенил рядом, прислушиваясь к ночным шорохам. – Вольфзунд не такой уж злодей, каким хочет казаться. А уж Мел точно будет вне себя от радости, если мы найдём Лиссу и вернём её в замок.

– Вот именно. Если найдём. Так что ты там говорила насчёт попутных телег?

Алида поджала губы. Ночь стояла тёплая, душная, деревья и травы замерли, не тревожимые ветром, тяжёлый дух поднимался над болотом. Огоньки рыбацких деревень мигали вдали, и у Алиды сжалось сердце, когда она подумала о том, сколько ещё времени они потеряют, если пойдут до Биунума пешком. Где-то поблизости крикнул сыч. Алида завертела головой и увидела упитанную пташку, спешащую по своим делам.

– Сычик! – окликнула Алида. Птица закружила над её головой, мягко шурша крыльями. – Сычик, милый, слетай к дороге, посмотри, не едет ли кто?

Сыч отрывисто ухнул и послушно полетел в сторону дороги.

– Птичья ведьма, – проворчал Рич.

– Не завидуй. – Алида гордо вскинула подбородок. – Всё-таки я умею не только насылать птиц на врагов и на города. Он скоро вернётся и всё нам расскажет. А пока, думаю, нам самим нужно выйти к дороге. Если что, пойдём пешком.

– Если что, то мы возвращаемся в замок и доверяем спасение Лиссы кому-то другому.

– Это кому, например? Рич, посуди сам. Я же говорила, Мел наказан – он не может покинуть замок, ты же знаешь, Вольфзунд слишком о нём печётся. Где находится Лисса, никто не знает, но точно где-то в Авенуме. Вольфзунд мог бы найти её, если бы захотел, но отчего-то он не в восторге от того, что Мел твёрдо намерен на ней жениться. Все её друзья остались в Птичьих Землях, от Диньяны никаких вестей. Кроме нас у неё никого нет. Если есть вероятность, что она ещё жива, то мы должны сделать всё, что сможем. Я обещала.

– Твои обещания могут однажды стоить нам жизней. Ладно, не спорю. Лисса милая девушка, мы не можем её бросить.

– Ты тоже иногда бываешь мил. Например, когда соглашаешься со мной.

Друзья обошли болота по узкой тропке. Темнота полнилась тихими звуками: в небе жужжали ночные жуки, птицы и мыши шуршали в кустах и траве, вдалеке едва слышно журчала река, тёплый ветер шептал в вышине, изредка принося эхо голосов из деревни. Над головой мерцали редкие звёзды в разрывах лиловых облаков. Рич то и дело вскидывал голову к небу, замирая, как олень на водопое. Алида прятала улыбку. Забавно было наблюдать, как её друг открывает в себе новые возможности, и как славно, что он теперь свободен от тёмной магии!

Сыч вернулся довольно быстро. Он крикнул, оповещая о своём возвращении, и спикировал Алиде на голову.

– Какой ты молодец! – всплеснула она руками. – Ричик, ты, конечно, не слышал, но сыч говорит, что по дороге едет запоздалая телега. Мы обязательно должны уговорить возчика взять нас с собой. Сделай лицо подобрее, иначе он решит, что мы разбойники.

Алида покопалась в сумке, достала кусочек маковой сушки и протянула сычу. Птица взяла угощение и улетела, громко вскрикнув на прощание.

В самом деле, довольно скоро на дороге показался силуэт гружёной повозки с красным огоньком фонаря. Алида дёрнула Ричмольда за рукав.

– Смотри, смотри! Что я говорила? Первый Волшебник на нашей стороне, он послал нам этого господина.

– Помнишь, что было, когда мы в прошлый раз решили сесть в экипаж к незнакомцу? – Рич красноречиво махнул на гору с замком. Алида замотала головой.

– В тот раз было совсем иначе! Теперь нам точно нечего терять. Я – птичья ведьма, как ты говоришь, а ты тогда кто? Колдун-астроном? Вряд ли нам стоит бояться одинокого путника.

Она вышла на дорогу и замахала возчику. Лошадь испуганно всхрапнула и остановилась, отказываясь идти дальше. Алида решительно зашагала навстречу. Мурмяуз семенил рядом, в ночном мраке похожий на пушистую луну, упавшую с неба.

– Доброй ночи, – поздоровалась Алида с возчиком. Вблизи она разглядела, что в телеге сложены мешки, испачканные чем-то белым – наверное, мукой.

– Доброй, – настороженно ответил мужчина, недоверчиво вглядываясь в Алиду. Рич стоял на обочине, скромно засунув руки в карманы и ссутулившись, словно старался сделаться совсем незаметным. – У вас что-то стряслось?

– Нам очень нужно в город, – сообщила Алида. – Если вы откажете, нам придётся идти пешком до утра.

– Какое мне дело до того, сколько вы будете идти? – нахмурился мужчина. – Времена сейчас непростые. Ты, может, и безобидно выглядишь, но твой рыжий дружок похож на заправского головореза.

Алида бросила взгляд на Рича и едва не расхохоталась. Тощий и нескладный, с отросшими волосами и в мятой рубашке, он выглядел не грознее щенка. Стерев с лица улыбку, она снова повернулась к возчику.

– Мой друг – учёный, а я – травница. Мы не разбойники, уж поверьте. А ещё у нас есть деньги.

Она хитро сощурилась и указала на сумку. Глаза мужчины алчно сверкнули, он оглянулся на свои мешки и покачал головой.

– Кляча у меня уже не молодая. Товару везу много. Боюсь, не выдержит ещё двоих.

Мурмяуз ловко запрыгнул в телегу и принялся умывать мордочку лапой.

– Троих, – поправила Алида. – Сколько стоит один мешок муки? Мы можем заплатить, чтобы вы оставили его где-нибудь тут. А на обратном пути заберёте.

Она демонстративно достала кошелёк и отсчитала несколько блестящих монет. Возчик почесал в затылке и кивнул.

– Так уж и быть. Полезайте в телегу. Но учтите: если захотите меня ограбить, у меня при себе маговский амулет, купил в лавке у Библиотеки, а там ерунды не продают. На воров и грабителей падёт страшное проклятие, так и знайте.

Алида и Рич многозначительно переглянулись и в один голос заверили возчика:

– Что вы, мы ни в коем случае не покусимся на ваше добро.

Лошадь потащила телегу резво, ветер заиграл в волосах, и Алида порадовалась, что им повезло встретить припозднившегося мельника. Пока всё шло так, как она хотела. Если они не будут останавливаться в гостинице, чтобы отдохнуть, то к следующему вечеру уже окажутся недалеко от столицы. Конечно, многое может произойти за это время, но она надеялась, что сумеет услышать огненных птиц и внушит им убираться подальше от городов.

– Я очень надеюсь, что ты не будешь храпеть, – Алида повернулась к Ричу, который никак не мог удобно устроить свои длинные ноги среди мешков с мукой. – Денег у нас не так много, чтобы снимать сразу две комнаты.

– Мы же ночевали под одной крышей, когда я собирал магию для Вольфзунда. Тогда тебя не заботило, храплю я или нет.

Он с такой силой вцепился в борта телеги, будто боялся, что лошадь вдруг понесётся галопом и он вывалится вместе с мешками на землю.

– Тогда ты делил своё тело с неприятным типом, порождённым тёмной магией. Откуда мне знать, может, настоящий, не-магический-ты храпишь, как паровоз?

Возчик покосился на них через плечо, и Алида прикусила язык. Не хватало только, чтобы их снова арестовали из-за причастности к магии! Хотя вроде бы Магистры уже перестали охотиться на всех, кого подозревали в колдовстве. По крайней мере, так показалось Алиде во время последнего путешествия.

– Она шутит, – обратился Ричмольд к возчику. – Не беспокойтесь, пожалуйста.

Астроном сурово взглянул на Алиду, и она больше не заводила опасных разговоров до самого Биунума.

В город они прибыли, когда поздняя ночь уже начала перетекать в занимающееся утро. На улицах было пустынно и тихо, и Алида даже удивилась, насколько спокойным и умиротворённым выглядит сейчас Биунум. Они расплатились с мельником и поспешили в юго-восточный район города, чтобы успеть на первую общественную телегу, отбывающую в Авенум.

Помимо Алиды, Ричмольда и Мурмяуза в телегу села только пожилая женщина в потрёпанной, но симпатичной шляпке. Алида сразу поняла, что это столичная жительница. Вид у неё был усталый и напряжённый: должно быть, до неё дошли какие-то вести об огненных птицах.

– А больше никто не поедет? – спросила Алида сонного возчика.

– На утренний рейс всегда мало народу. – Он повёл плечом, будто отгонял муху. – Да и говорят разное. Ночью видели зарево, воняло гарью. Что-то сгорело, наверное.

Алида и Рич многозначительно переглянулись. Женщина в шляпке достала из сумки веер и принялась обмахиваться, будто ей вдруг стало жарко.

В утреннем небе гасли последние, самые яркие звёзды. Алида только сейчас заметила, что на востоке небо становилось бледно-бирюзовым, предвещая рассвет, а словно укуталось плотной серой шалью. У неё неприятно засосало под ложечкой. Значит, птицы всё-таки достигли цели несмотря на все её немые мольбы Первому Волшебнику.

Рич осторожно тронул её за плечо.

– Все ошибаются. Я вернул к жизни болотную нежить и помог Эллекену. Ты отправила огненных птиц в столицу. Но главное ведь не то, что мы ошиблись, а то, что будем стараться исправить свои ошибки.

– Что же выходит: двое подростков устроили кавардак в целом Королевстве? – шепнула Алида, чтобы третья пассажирка и возчик не услышали.

– Что-то вроде того, – хмыкнул Рич.

Телега тронулась. Алида свернулась калачиком на дне, подложив под голову сумку. Только сейчас она поняла, как сильно устала за бессонную ночь.

– Когда я ехала в Авенум первый раз – помнишь, ты тогда остался в Библиотеке, – я всю дорогу думала, как было бы здорово, если б ты поехал со мной, – сказала она неожиданно для себя самой.

– Зачем я тебе понадобился?

Рич посадил себе на колени Мурмяуза, который долго обнюхивал его ладонь, прежде чем даться в руки. Алида улыбнулась: раньше кот упорно игнорировал астронома, а сейчас, видимо, решил, что тот достоин его доверия.

– Хотела расспросить тебя о созвездиях, которые сияют над столицей, – пожала плечами Алида. Не рассказывать же, что ей просто хотелось иметь хоть кого-то знакомого рядом, хотелось болтать о всякой ерунде, обсуждать увиденное в пути. Сейчас эти мелочи казались глупыми и незначительными.

– О… – Рич потёр пальцы, будто хотел их согреть. Его глаза засверкали так, будто он снова заложил Аутем Вольфзунду. – На самом деле от Биунума до Авенума не такое уж большое расстояние, этого недостаточно, чтобы сменилась небесная карта. Это значит, что созвездия там те же, что и у нас, кроме одной детали. Герт рассказывал о блуждающих светилах. Их редко можно увидеть, они подходят достаточно близко только через определённые циклы, и погодные условия в это время должны быть идеальные, чтобы светила можно было разглядеть. Мы надеялись разглядеть Форну, ближайшую к нам. И, кажется, видели что-то похожее… Лучше всего они видны осенью, когда испарения Большой Воды минимальны из-за сходных значений температур воды и воздуха. Ещё важно, чтобы над Птичьими Землями не было туманов, а на юго-западе Королевства уже стало достаточно холодно. Если все эти условия совпадут в нужный день планетарного цикла, то с наблюдательных башен на северо-востоке Авенума можно увидеть, как девять планет – Аро, Корпи, Форна… – Он покосился на Алиду и сморщил нос. – Ладно, вижу, тебе не очень-то интересно.

– Давай проще, – попросила она, чувствуя, что становится всё труднее держать отяжелевшие веки поднятыми.

– Они светятся необычайно ярко, – произнёс Рич тихо, уставившись куда-то в одну точку и будто вспоминая что-то невообразимо прекрасное. – Так ярко, что едва ли не затмевают луну. И их оттенки – как самоцветные камни: лиловый, пурпурный, тёмно-золотой, травяной… Представляешь? Девять огромных ярчайших звёзд висят на самом краешке неба, а раз в несколько десятилетий подходят ещё ближе, чтобы расцветить весь небосвод.

Он бросил на Алиду взгляд, полный восторга. Она не удержалась от улыбки.

– Если ты так мечтал это увидеть, почему вы с Гертом не поехали в Авенум?

Рич снова повесил голову, волосы упали ему на глаза, мешая Алиде разглядеть его лицо. Мурмяуз сладко заснул у астронома на коленях, телега неторопливо катилась по широкой дороге, вдалеке виднелись посёлки и деревушки, такие аккуратные и безмятежные, что даже не верилось, что в Авенуме бушуют пожары, а на севере властвуют кровожадные моуры.

– У нас никогда не было достаточно денег, чтобы осилить поездку в столицу с проживанием и питанием. Да и светила подходили близко лишь два раза за мою жизнь. Герт любит звёзды, но как-то… буднично, если можно так сказать. Иногда мне кажется, что процесс записей доставляет ему больше удовольствия, чем сами наблюдения.

– Жалко. А ты здорово про них рассказывал, даже не занудно. Мне понравилось.

Алида всё-таки закрыла глаза и быстро уснула под мерное поскрипывание колёс. Ей снились огромные звёзды, переливающиеся в небе, как драгоценные камни.

* * *

Проснувшись на полпути, Алида попыталась мысленно найти огненных птиц, но как ни старалась, у неё ничего не вышло. Она больше не ощущала их присутствия, а совы и другие ночные птицы, снующие над дорогами в поисках пищи, только мешали сосредоточиться. Решив, что чудовища улетели куда-то дальше, а может, даже погибли, она съела пирожок, который Рич купил у возчика, и снова заснула.

То, что Авенум серьёзно пострадал от огня, стало понятно ещё на подъезде к городу. Воздух пропах гарью, кое-где ещё тлели огни, от домов на окраине остались лишь обугленные остовы печей. Возчик отказался въезжать в город, лошадь испугалась и едва не повернула назад. Алида, Ричмольд, Мурмяуз и пожилая женщина спустились с телеги, расплатились с возчиком и немного постояли, привыкая к удручающему виду сожжённого Авенума. Мурмяузу не понравились сажа и пепел, устилавшие землю, и он попросился на руки к Алиде.

– Первый Волшебник… – выдохнула Алида. Всё выглядело ещё ужаснее, чем в её страшных фантазиях.

– Даже не знаю, что хуже: моуры или это. – Рич растерянно провёл пятернёй по волосам. – Пошли, что ли.

– Пошли.

Алида виновато опустила голову. Стыд и вина сжигали её изнутри так же, как птицы выжгли некогда величественный город.

Улицы окраин были густо усыпаны пеплом. Кое-где притихшие жители разбирали завалы, разгребали пепелища своих домов. Алида старалась не встречаться взглядом с местными: казалось, они непременно прочтут по её глазам, что это она виновата в их несчастьях. Рич тоже выглядел растерянным. Наверное, не ожидал, что урон будет настолько сильным.

– Ты думала, где её искать? – Он подстроился под мелкий шаг Алиды, и они пошли по городу рука об руку.

– Мел показывал записку. Она была в каком-то старом доме… – Алида повертела головой, приглядываясь. – Как ты думаешь, старых домов больше в центре или на окраинах?

Рич потёр подбородок и тоже поглядел по сторонам.

– Логично предположить, что город разрастался от центра, значит, там самые старые постройки. Слушай, ты уверена, что этих твоих птиц здесь нет? Может, попробуешь как-то связаться с ними? Не хотелось бы встретиться с такими пташками.

– Их здесь нет. Когда они подлетали к замку, я почувствовала что-то очень необычное. Как… – Алида помолчала, подбирая слова. – Как будто где-то шумит сильный ветер, только этот ветер сплошь состоит из птичьих мыслей. И надвигается так напористо, лезет не только в уши, а прямо в голову. Ох. – Она усмехнулась. – Прости, это, должно быть, ужасно глупо звучит.

Но Рич и не думал смеяться над ней.

– Ничего не глупо. Я тоже стал слышать что-то похожее. Когда ночи ясные, в голову словно музыка льётся. Никогда бы не подумал, что такое возможно.

К счастью, скоро среди сплошных пепелищ начали попадаться и уцелевшие дома. Алида заметила, что в северной части города целые кварталы остались нетронутыми, и расправила плечи. На лицах горожан читалась растерянность, они ещё не вполне понимали, как им теперь жить в полусожжённом городе. У каких-то построек обвалилась крыша, у некоторых сгорели террасы или балконы, многие отделались просто следами гари на фасадах. Алида приободрилась.

– А всё не так плохо. Если в центре тоже уцелели многие дома, то у нас неплохие шансы найти Лиссу. Может, разделимся, чтобы быстрее всё осмотреть?

Рич замялся, и Алида по-своему трактовала его молчание.

– Понимаю. Каждый раз, когда мы делали что-то раздельно, ты попадал в неприятности. Боишься и в этот раз во что-нибудь впутаться?

Рич слегка покраснел.

– Можно и так сказать.

Они ускорили шаг. Впереди блеснула громада дворца, и Алида решила, что они подобрались достаточно близко к центру города, чтобы начать обыскивать улицы, подмечая старые дома. Постройки здесь действительно выглядели солиднее, чем у окраин, но крепкие каменные особняки с мезонинами и рельефами на фасадах совсем не походили на описанную Лиссой ветхую избушку.

– Какой-то квартал богачей, – разочарованно вздохнула Алида. – Кажется, мы ошиблись. Нужно поискать в другой части города. Свернём сюда?

Она указала Ричу на узкую улочку, уводящую от основной к северу. Едва они завернули за угол, как Алиду кольнуло неприятное ощущение: где-то глубоко в груди вспыхнул и тут же погас огонёк ярости. Она сжала зубы.

– Что-то случилось? – спросил Ричмольд.

Алида привалилась спиной к стене особняка и несколько раз глубоко вздохнула. Рич стоял прямо над ней, раздражающе обеспокоенно заглядывая в лицо. Алида отвернулась, чтобы не нагрубить.

– Снова твоя проклятая чёрная магия. Я-то думала, она меня больше не потревожит.

Ярость снова кольнула её, на этот раз сильнее и настойчивее, будто куда-то звала. Мурмяуз зашипел и спрыгнул с рук.

– Ты не пробовала понять, когда и где у тебя это происходит? – Рич сделал шаг назад, поймав взбешённый взгляд Алиды, но всё же не стал отходить далеко. – В замке ты тоже её чувствовала?

– Реже, – процедила Алида. – Но если накатывало, то сильнее всего именно в замке. А когда мы путешествовали с Тилем, этих вспышек почти не было.

– И пока мы ехали сюда, тоже не было? – допытывался Рич.

Алида так посмотрела на него, что удивилась, как он не сгорел на месте. Багровая злость полыхала уже в горле, терзая нутро. Ей хотелось ударить Рича, лишь бы он не смотрел на неё так сочувствующе, ударить и сбежать куда подальше, но в пожаре злобы клубился чёрный дым ужаса, приковывая ноги к мостовой. Чёрный дым поднимался всё выше, застилал глаза, сжимал лёгкие, заполнял сердце, изгоняя багровое пламя ярости… Алида почувствовала, как у неё подгибаются колени, но Рич вовремя подхватил её, не давая упасть. Как только его руки обхватили её за плечи, мысли разом просветлели. Ярость и страх мгновенно улетучились, будто стая падальщиков, вспугнутая кем-то более сильным. Алида заморгала и выпрямилась, смущённо высвобождаясь из рук Ричмольда.

– Всё прошло, – удивлённо прошептала она. Мурмяуз с подозрением поглядывал на хозяйку, спрятавшись за водосточной трубой.

– Тогда всё понятно, – произнёс Рич. – В тебе говорит та самая сила, которая заставила меня броситься к Эллекену и выполнять его желания. Тёмная магия. Она в тебе, Алида. Хоть и малая часть, но всё же. Помнишь, Вольфзунд говорил нам, что сейчас волшебство перемешалось, слилось в одни потоки, вот и получается, что ты реагируешь на близость этого смешанного колдовства – точнее, на близость тёмных источников в основных потоках. Когда рядом был Тиль, совершенно лишённый волшебства, его простота помогала тебе держать себя в руках. Когда я до тебя дотронулся, наваждение тоже ушло, потому что во мне больше нет тёмной магии. Но как только ты подходишь близко к чему-то магическому, тёмная сила поднимается внутри, чтобы использовать тебя как оболочку для достижения каких-то своих целей.

Алида вспомнила ещё кое-что. Вольфзунд поймал её на обрыве во время самого сильного приступа. Позже Владыка говорил, что он не может иметь дел с чёрной магией в её чистом виде. Выходит, он подействовал так же, как Ричмольд? Вспугнул тьму, погасил её занимающееся пламя.

– Должно быть, ты прав. – Алида округлила глаза, поняв ещё кое-что. – Так, значит, где-то здесь находится сильный источник магии? Рич, как думаешь, это Лисса?

– Лисса не похожа на сильную колдунью, – с сомнением протянул Рич. – На самом деле может быть что угодно. Где-то здесь Магистры – уж у них-то больше магических сил, чем у простой девушки из Птичьих Земель. Или неподалеку живёт человек-колдун. Может, кто-то из альюдов здесь. Множество вероятностей.

– Нет, Рич, это точно не из-за Магистров. Здесь что-то сильнее. Мел говорил, Вольфзунд боится, что Лиссу похитили прислужники Эллекена, чтобы выманить Владыку или его сына. Что, если я чувствую магию того дома, где её держат? Что, если…

Алида не договорила. Её снова накрыла испепеляющая ярость, перед глазами поплыла багровая пелена. Она зашипела и почувствовала, как слабеют ноги.

– Нет-нет, даже не думай. – Голос Ричмольда донёсся будто издалека. Он ухватил её за пояс, и дома снова стали цветными, мостовые – серыми, а редкие деревья – зелёными.

– Далеко мы так не уйдём, – решил Рич. – Если ты так уверена, что чувствуешь обиталище сильных магов, давай поищем его, но я буду держать тебя за плечи.

– И тогда я вообще ничего не почувствую! Нет уж, надо оставить магии хоть какую-то лазейку. Давай попробуем так.

Алида переплела свои пальцы с тёплыми пальцами Ричмольда. В груди что-то шевельнулось, не похожее на огонь ярости, но и злоба не заставила себя долго ждать, всколыхнувшись слабым, будто уставшим язычком пламени. Алида уверенно кивнула.

– Вот, так лучше. Я чувствую её, но не сильно. Крепче сожми мои пальцы, Рич, и не отпускай.

– Не отпущу, – отозвался он и сжал её ладонь.

Алида двинулась по улочке, прислушиваясь к своим ощущениям. Пламя в груди горело ровно, но довольно слабо, не пытаясь поработить её разум. Она вдруг поняла, что совсем не боится, и зашагала смелее.

Ярость превратилась в тусклый огонёк, который увлекал вперёд, почти как путеводная звезда. Алида зашагала увереннее, еле сдерживаясь, чтобы не пуститься бегом. Чем ниже по улице, тем больше стало попадаться обожжённых домов, у самых высоких построек сгорели крыши – наверное, птицы летели так низко, что задевали их огненными крыльями. Алида зажмурилась. На удивление, так было даже лучше: что-то незримое вело её, и она тянулась за этим ощущением, как гончая, идущая на запах дичи.

– Всевышний и Преисподняя, – выдохнул Рич, и Алида открыла глаза.

Ведомые тем, что осталось от её ярости, они вышли в тесный переулок. Должно быть, ещё недавно здесь возвышались городские постройки. Теперь же брусчатку укрывал толстый слой пепла и углей, и только по каменным фундаментам и скелетам печей было понятно, где именно стояли дома.

Посреди пепелища выделялась ветхая избушка, совершенно не тронутая огнём, будто заговорённая против бед и несчастий.

– Как такое может быть? – изумилась Алида. – Почему?

Она на миг выпустила руку Ричмольда, но тут же снова ухватилась за его пальцы, потому что багровый туман незамедлительно заволок взор.

– В нынешнее время, как я понял, всё принято объяснять колдовством, – отозвался Рич.

Мурмяуз жалобно замяукал: ему не нравились ни слабый запах гари, ни пепел под лапами. К удивлению Алиды, он попросился на руки к Ричмольду, а не к хозяйке. Рич, не выпуская руку подруги, присел на одно колено, и кот запрыгнул ему на плечо. Рич широко улыбнулся.

– Наконец-то мы с ним подружились.

– Я счастлива за вас, – поджала губы Алида. Слабая ревность шевельнулась у неё в сердце, только она никак не могла понять, кого из них ревнует. – Этот дом выглядит по-настоящему старым. И странным. Смотри, тут на наличниках вырезаны ветки и звери, фундамент порос мхом. Кажется, мы у цели.

Алида пошла вперёд, стараясь не думать о том, какими были остальные дома на этой улице, кто в них жил и скольким удалось спастись в ночь пожара. Под ногами у неё что-то хрустнуло. Алида посмотрела вниз и вскрикнула. Среди пепла лежали сильно обугленные кости, а рядом валялся почерневший человеческий череп.

– Нет-нет-нет, это же не может быть…

Она зажала себе рот свободной рукой, её вдруг сильно замутило.

– Надеюсь, что это не то, о чём ты могла подумать, – пробормотал Рич. – Есть только один способ проверить, правильно ли твоя интуиция привела нас. Идём.

Он потащил Алиду в дом. «Первый Волшебник, хоть бы это были не кости Лиссы», – молилась Аида, пока они поднимались на крыльцо и проходили через сени в комнату.

В помещении было душно, и голову Алиды как тисками стиснула боль, а багровые вспышки то и дело плясали перед глазами, несмотря на то что она изо всех сил стискивала пальцы Ричмольда. Они прошли через первое помещение, пыльное и тёмное, заставленное странной мебелью и пахнущее одновременно травяным чаем, нестиранным бельём и сырым деревом. Рич шёл первым, недоверчиво осматривая помещение и презрительно морща чуть кривоватый нос.

– Здесь никого, – разочарованно произнесла Алида.

– Вижу. Тут ещё дверь. Пошли.

Рич толкнул низкую дверь, и они вошли во вторую комнату, которая была гораздо меньше первой.

Алида обвела глазами помещение. Полки вдоль серых деревянных стен были пусты, будто кто-то собрал вещи с них незадолго до пожара – пыль лежала только на краях, значит, раньше тут что-то стояло. Мебель украшала искусная резьба, похожая на ту, которая была на наличниках: ветки, звери и птицы, вырезанные с потрясающей достоверностью. Сквозь покрытое тонким слоем пыли и пепла окно в комнату падал тусклый утренний свет. Прямо у окна стояла кровать, застланная грязно-серым покрывалом с выцветшей вышивкой. Алиде показалось, что на смятых подушках виднеется странное пятно, но, присмотревшись, она ахнула.

– Лисса!

Алида, забыв обо всём, отпустила руку Рича и бросилась к кровати. Лисса лежала без движения и, кажется, не дышала. Её лицо стало бледно-серым, волосы разметались по подушке, тусклые и спутанные, щёки и глаза ввалились, будто её морили голодом. Перед глазами у Алиды вспыхивали красные шутихи, в груди наливалось знакомое недружелюбное тепло, готовое вот-вот вспыхнуть пожаром, но она изо всех сил боролась с ним. Рич подошёл сзади и положил руку ей на плечо.

– Она… мертва?

Алида прижала ладонь к шее Лиссы и на миг сама перестала дышать. Мгновения тянулись бесконечно долго, и ледяной ужас начал медленно ползти по позвоночнику. «Пожалуйста, пожалуйста, – думала Алида. – Я не смогу сказать Мелу, что ты…»

Кончиками пальцев она ощутила едва заметный толчок, затем – ещё и ещё. Слабо, неуверенно, но жизнь всё-таки билась под кожей Лиссы, и Алида счастливо улыбнулась.

– Жива!

Она повернулась к Ричмольду и на радостях крепко обняла его. Рич облегчённо рассмеялся.

– Поверить не могу! Алида, я до конца не надеялся на то, что наша вылазка в город увенчается успехом. Прости, что сомневался.

– Я и сама не была такой уверенной, какой хотела казаться, – призналась Алида и отстранилась. – Теперь нужно подумать о другом. Как мы вытащим её отсюда? Ты сможешь её поднять?

Рич оглядел Лиссу.

– Она совсем худенькая, довольно высокая, но пониже меня. Я, конечно, далеко не силач, но попробую.

Рич откинул покрывало с Лиссы. На ней оказалась только тонкая сорочка, посеревшая от пота. Мурмяуз недовольно спрыгнул с плеч Ричмольда и потёрся боком о лодыжки Алиды. Алида наблюдала, как Рич обхватывает хрупкое, будто восковое тело Лиссы и, сморщив от напряжения лоб, поднимает её.

– Получилось! – обрадовалась Алида. – Скорее вынеси её на воздух. Рич, – она суетливо заправила выбившиеся пряди за уши. – Послушай, я кое-что придумала. Её мать, Диньяна, тоже должна быть где-то здесь, правда? Нужно и её отыскать, а то она волнуется. Вынеси Лиссу на улицу, желательно куда-то, где не так сильно воняет гарью, а я сбегаю поищу Диньяну. Спрошу у гвардейцев, сколько в городе гостиниц, и оббегу их все.

– И на полпути сойдёшь с ума от своей магии, – фыркнул Рич. – Уж этот твой план точно никуда не годится.

Он с Лиссой на руках двинулся к выходу. Алида пошла за ними, упрямо опустив голову.

– Нет-нет, я чувствую, что всё будет хорошо. Чувствую, Рич, понимаешь? Когда мои предчувствия нас обманывали? Этот дом пропитан магией – это точно. Поэтому вблизи от него начались мои приступы. Если я заберусь подальше в город, то они должны пройти. А если что, я просто закрою глаза и представлю, что ты держишь меня за руку. Или что рядом – Вольфзунд. Или вспомню…

Алида запнулась. Перед глазами всплыло улыбающееся лицо Тиля, и в носу сразу защипало. Она вздохнула и потрясла головой.

– Поверь мне, Рич, Диньяна обязана узнать, что с её дочерью.

Они вышли на улицу. Рич повернулся к Алиде и пристально посмотрел ей в глаза. Алида постаралась придать своему лицу самое жалобное умоляющее выражение и с удовольствием отметила, что Рич перестал хмурить брови. Он неуверенно кивнул.

– Честно признать, мне не хотелось бы отпускать тебя. Но я надеюсь, ты уверена в том, что делаешь. Я буду ждать тебя вон там, – он указал подбородком в сторону, где виднелось не тронутое огнём здание с колоннами – администрация района или небольшое министерство. – Постараюсь вызвать для Лиссы лекаря.

– Лекаря! – Алида хлопнула себя по лбу и бросилась копаться в своей сумке. – Конечно, как же мы могли забыть! Надо хоть чем-то помочь.

Она вытащила снадобья Симонисы: баночку с мазью от боли, коробочку с шариками против жара и порошок для остановки кровотечений. Немного подумав, Алида вложила Лиссе в рот самый маленький шарик и присыпала её лоб щепоткой порошка. Она не рискнула давать больше снадобий, ведь неизвестно, что за чары навредили невесте Мелдиана. Алида рассудила, что этого вполне достаточно для того, чтобы Лиссе не стало хуже.

– Если я не вернусь к полудню, – сказала она, заглядывая в веснушчатое лицо Ричмольда, – пристрой Лиссу в лазарет, а сам иди ко дворцу. Не ищи меня по городу, а то заплутаем оба. Если я пойму, что заблудилась, то спрошу дорогу и буду ждать тебя на дворцовой площади. Ну а если меня не будет на площади, то возвращайся в замок. Может, Вольфзунд соблаговолит помочь.

– Можем вместе отнести Лиссу в лазарет и пойдём искать Диньяну вдвоём, – предложил Рич.

Солнце поднималось всё выше, выползало из-за крыш, поливая золотом запорошённые пеплом улицы. Алида покачала головой.

– Нет-нет. Не будем терять времени даром. Всё, Ричик. Не делай глупостей без меня. Встретимся на этом же месте.

Алида поспешила прочь, пока Рич не уговорил её изменить решение. Мурмяуз побежал за хозяйкой.

«Я всё делаю правильно, – убеждала себя Алида. – Со мной ничего не случится, если я быстро убегу подальше от этого странного дома. И с Ричем ничего не случится – он достаточно умён и справится с любой проблемой. Всё будет хорошо».

Она воскресила в памяти ощущение тёплых сухих пальцев Ричмольда, сжимающих её ладонь. Приятное тепло сразу затрепетало в груди, и у Алиды заметно прибавилось уверенности.

* * *

Наверное, эта уверенность действительно помогла ей, как помогла и усталость. Алида выбилась из сил, бегая по гостиницам и разыскивая Диньяну, но боль в ногах и жгучее желание найти мать Лиссы не давали красному туману заслонить её взор.

Она думала, что в Авенуме не больше пяти гостиниц, однако оказалось, что она ошиблась. Гвардейцы в красно-коричневых мундирах отправляли её то на одну улицу, то на другую, и Алида проклинала большие города.

Солнце уже прилично припекало голову, и Алида нервничала, что не успеет вернуться к Ричмольду до полудня. Собственно, у неё появилась ещё одна причина для волнения. Она прошла столько улиц, и на каждой улице было столько зданий, порой очень похожих друг на друга, что после четвертой гостиницы Алида поняла – она понятия не имеет, как вернуться к сожжённой улице с одним уцелевшим домом.

Наконец Алида подумала, что ей улыбнулась удача, но и этой надежде было суждено разбиться вдребезги.

– Диньяна? – переспросила усталая женщина за стойкой в очередной гостинице. – Да, кажется, у нас была такая постоялица. Гостит уже довольно долго.

Алида едва не заплясала на месте, забыв о стоптанных ногах.

– Но сейчас её нет, – продолжила женщина. – Ключ сдан на хранение, но в журнале она по-прежнему числится. Эта Диньяна довольно часто куда-то уходит. И надолго. Если хотите, можете подождать её в холле. Чаю вам не принесут, уж извините. Из-за этого пожара у нас перебои с поставками.

Видимо, лицо Алиды стало настолько несчастным, что женщина прониклась к ней сочувствием.

– Простите, но я действительно не знаю, чем вам помочь. Эта Диньяна – странная постоялица. Кажется, что-то случилось с её дочерью, и она то ли ищет её, то ли что-то ещё. Она всегда уходит утром, а возвращается то к обеду, то к вечеру. Подождите её, если она вам так необходима.

– Но я не могу ждать! – расстроилась Алида. – Ладно. Спасибо вам. Я вернусь к вечеру, чтобы точно застать Диньяну. И искренне желаю, чтобы у вас скорее всё наладилось. У всех вас.

Она развернулась и вышла из гостиницы. Мурмяуз не отставал от хозяйки ни на шаг.

Солнце золотило крыши, обитые цветным металлом, выбеленные стены сверкали, и только кое-где виднелись обожжённые башни и иногда доносился запах гари. Здесь жизнь текла своим чередом, и даже к цветочнику выстроилась небольшая очередь из желающих приобрести букетик. Алида глубоко вздохнула. По крайней мере, она выяснила, что Диньяна жива и остановилась в этой гостинице. Если Лиссе не помогут в лазарете, то они отправят Вольфзунду письмо с просьбой приютить Лиссу и Диньяну: Симониса точно знает, как лечить колдовские недуги. Вряд ли Вольфзунд выгонит их с несчастной больной девушкой. Ну а если даже выгонит, то они остановятся на постоялом дворе в рыбацкой деревне и пригласят Симонису, чтобы она помогла Лиссе.

Алида огляделась. Солнце стояло почти в зените, но всё же ещё немного отклонялось к востоку. Алида вспомнила, с какой стороны оно светило, когда они вынесли Лиссу из дома, и помчалась в том направлении.

Пешеходов стало больше, на дорогах появились даже кареты и телеги с продовольствием. Алида подумала, не попросить ли подвезти её, но поняла, что не знает адреса и вряд ли сможет объяснить, куда ехать. Онаметалась по городу, заглядывая в проулки и выискивая улицу с единственным уцелевшим домом.

Внезапно на миг перед глазами заплясали красные вспышки. Алида привалилась к стене, тяжело дыша. Ярость могла привести её в нужное место, но она боялась довериться этому ощущению, боялась, что может что-то натворить. Алида сцепила руки в замок, представляя, что это Рич держит её за руку.

– Мурмяуз, – Алида умоляюще посмотрела на кота. – Может, ты мне поможешь? Покажешь, где Ричик?

Кот прищурился. Алида и не надеялась, что он поймёт её – конечно, Мурмяуз был смышлёным, но такой связи, как с птицами, у неё с котом никогда не было. Запоздало Алида подумала, что могла бы попросить помощи у городских голубей, но тут Мурмяуз распушил хвост и сорвался с места. Охнув, Алида помчалась за ним.

Белой молнией кот пронёсся через дорогу, свернул на соседнюю улицу, промчался к западу и шмыгнул в переулок. Алида старалась не отставать, хотя в боку кололо, а ступни горели. Мурмяуз ещё несколько раз менял направление, выбирая самые узкие и забытые Первым Волшебником улочки. Запах гари стал сильнее, и Алида радостно вскрикнула, когда перед её взором выросло здание с колоннами, у которого она оставила Рича с Лиссой.

– Мурмяуз! С меня мисочка сметаны! – проговорила она задыхаясь.

Она замедлила шаг, ища глазами Ричмольда, но долговязой фигуры не было видно. Алида нахмурилась. Неужели не дождался? Или не вернулся из лазарета? Она посмотрела в сторону, на покрытую пеплом улицу, и замерла.

На пороге уцелевшего дома сидел Ричмольд, подперев голову руками. Лиссы не было видно, зато рядом с Ричмольдом возвышалась другая фигура, одетая в тёмный бархат. Алида сглотнула и на ватных ногах подошла ближе.

– А вот и наша пташка, – равнодушно заметил Вольфзунд. Его лицо было непроницаемым, зато глаза метали молнии. Мурмяуз подбежал приветствовать Владыку.

– Др-растуйте… – промямлила Алида.

– Лисса в доме, – будто оправдываясь, буркнул Рич.

– А Диньяна придёт вечером, – сообщила Алида, взволнованно теребя прядку волос.

– Милый обмен новостями закончен? – Вольфзунд скрестил руки на груди и шагнул к ней. – Могу я кое-что узнать?

Алида и Рич переглянулись, и оба потупили взгляды.

– Вот как бывает: впускаешь смертных в свой дом, разрешаешь им остаться, а они сбегают не попрощавшись. И поднимается сущий переполох: старшие смертные истерят и заламывают руки, мой единственный сын мечется, как оголтелый, а жена, оказывается, и не в курсе, что творится у неё под носом.

Вольфзунд сурово взглянул на Алиду, и она поняла, что он взбешён их самовольной отлучкой.

– Простите. Мы всё объясним!

Вольфзунд махнул на неё рукой и кивнул подбородком на дом.

– Мне не по нраву эта лачуга, но, пока ты гуляла по столице, я проверил её на наличие опасных чар. Магии здесь предостаточно, но нет ничего такого, что могло бы нам навредить или сообщить о наших действиях врагу. Лисса тоже свободна от заклятий – да-да, удивительно, но она не служит врагу, просто опоена чем-то довольно странным.

– Как вы нас нашли? – уныло спросила Алида. Ей было стыдно, но какая-то её часть радовалась, что Вольфзунд здесь, с ними, и наверняка поможет им вернуться. Если не злить его сильнее.

– Найти тех, кто однажды уже продался мне, не так-то сложно. Тем более тех, кого я наделил метками и дарами. Важно другое: зачем я вас нашёл. Поговорим об этом чуть позднее. В более приятной обстановке. Госпожа Фитцевт, будьте добры, заберите своё животное.

Алида подхватила Мурмяуза, который тёрся около Вольфзунда, и пробормотала:

– Мы должны сделать ещё кое-что… – Она виновато опустила голову.

– В твоих интересах быстрее сообщить, что же за дело у вас осталось, – процедил Вольфзунд, теряя терпение.

– Мы обещали купить Ансу солдатиков, – вступился Рич, закрывая собой Алиду. – Сами понимаете, будет бесчестно, если мы вернёмся ни с чем.

– Прекрасно, мой ключник продался за игрушки! – Вольфзунд вскинул глаза к небу, но тут же смягчился неожиданно для Алиды, которая уже приготовилась испытать на себе гнев Владыки. – Ваши длинные языки однажды заведут вас в ещё большие неприятности, чем уже завели. Будут ему солдатики, обещаю.

Алида просияла и шагнула к Вольфзунду, но тот предостерегающе поднял руку.

– Избавь от благодарностей. Идём, нам пора.

Альюд взял её под локоть, и всё закружилось в уже знакомом вихре.

Глава 3, в которой Стая готова выйти на охоту

– А вот здесь, – Ленард в который раз поднёс заточенный карандаш к пергаменту и уверенным движением нарисовал крест, – здесь разрослись прибрежные поселения. Их довольно много, они мелкие и жмутся друг к другу, как грибы на гнилом пне.

Он отложил карандаш и взглянул на Эллекена. Тот хмурился, вглядываясь в карту.

Ленард и сам не слишком хорошо изучил, какие изменения постигли Королевство за столетия, которые он провёл в Небытии, но всё же успел кое-что узнать. Например, что на юге и севере людских поселений стало намного больше, а Южные Острова и вовсе превратились в сильное самостоятельное государство. Эллекен же не знал ничего из этого, для него заточение продлилось куда дольше, чем для остальных альюдов, так что даже скудные сведения Ленарда были для него в новинку.

– Что здесь с дорогой? – спросил Эллекен, проводя ногтём от Мёртвых Земель до прибрежных поселений.

– Насколько мне известно, господин, здесь проходит широкий тракт. Он соединяет Сиеним, Гакрог и Агстард с восточными городами, а дальше ведёт на юг, к Авенуму и главному порту.

– Неплохо. – Эллекен ухмыльнулся уголком рта, и Ленард рассудил, что должен радоваться даже этой лёгкой недоулыбке.

– Вы двинетесь вдоль побережья?

Эллекен смерил его долгим взглядом синих глаз. Свечи в старых канделябрах мигнули от сквозняка, гуляющего по тому, что осталось от некогда величайшего замка в Королевстве. Вместе с ветром в помещение задувало снежинки: Ленард так и не мог привыкнуть к холоду, сковавшему Мёртвые Земли после того, как здесь выплеснулась чёрная магия.

– Мы двинемся, – поправил его Эллекен. – У тех, кто присягнул мне, нет пути назад. Помни это, малыш Ленард.

Ленард опустил голову. Каштановые кудри скрыли его лицо от Эллекена.

– Однажды Вольфзунд украл у меня кое-что, – протянул Эллекен, продолжая озвучивать свои планы. – Даже не одну вещь, а сразу несколько – мои перстни с душами могущественных колдунов, заключёнными в них. Я бы хотел вернуть себе эту силу.

Ленард оживился.

– Конечно, господин, негоже присваивать чужое. Он сейчас щеголяет с ними, как тетерев на току. Думаю, для меня не составит труда выкрасть их и принести обратно вам…

– Ты мне нужен здесь, – перебил его Эллекен. – Перстнями займётся Кристед.

Ленард сник, но спорить не стал.

– А как же ваш Чернокнижник? – отважился он спросить. – Он ушёл от вас. Его забрали. Вы не попытаетесь его вернуть?

Эллекен усмехнулся.

– Пока он думает, что ему удалось уйти. Но так просто я его не отпущу. Хочет он того или нет, но он – мой. Мой сын. В нём моя кровь, часть моей силы, на нём метка моего старшего сына. Мальчик скоро поймёт, как ошибся. Только вернуть доверие гораздо сложнее, чем потерять. Ему придётся постараться, чтобы убедить меня не делать того, чего ему совсем не захочется.

Ленард не стал переспрашивать, что это значит, но ему вдруг стало жаль неуклюжего некрасивого мальчишку, которому не повезло родиться сыном колдуна, чьим телом завладел Эллекен.

– Вы… Мы двинемся в Авенум? Но не проще ли перенестись? Да, я знаю, что ваших сил недостаточно, но я мог бы попробовать переместить вас, – предложил Ленард.

Эллекен снова одарил его намёком на улыбку.

– К чему спешка, малыш? Нет, так дела не делаются. Что я получу, просто переместившись в Авенум? Для этого визита необходимо накопить силы. И мы соберём их во время пути. Все эти посёлки, деревни, города, которые ты любезно нанёс на карту, – настоящие золотые жилы. Представь, сколько там смертных: тёплых и податливых, глупых и доверчивых. Они все станут нашими, малыш Ленард. Моими. Они сами этого захотят.

По коже Ленарда пробежал холодок.

– Но вы не можете не помнить о хранилище в Птичьих Землях, где находится множество сильных книг! Не лучше ли двинуться сразу туда?

– Я никогда не меняю принятых решений. – Эллекен фыркнул, не то рассерженно, не то презрительно. – Мне нужна сила, это верно. Но я не хочу спешить. Всему своё время, малыш Ленард. Пока я буду собирать армию и приманивать на свою сторону новых помощников, копить силы для перемещения в Земли. Для усмирения смертных у меня есть псы – думаю, Королевство быстро сдастся.

– Псы?..

Эллекен взмахнул рукой, словно кого-то подзывая. Через арку в помещение заглянула огромная чёрная голова со сверкающими глазами-звёздами. Ленард вгляделся пристальнее и с ужасом понял, что тьма в соседнем помещении состоит из множества чёрных тел. Владыка снова взмахнул рукой, и от сплошной темноты отделилось несколько исполинских волчьих фигур. Они задрали головы и издали густой трубный вой, а потом, развернувшись, бросились из развалин прочь, во вьюжный вечер.

Ленард судорожно вздохнул и присел на старинный стул с высокой спинкой. Единственное, чего он сейчас хотел, это чтобы хоть кто-нибудь сказал ему, что он принял правильное решение, примкнув к Эллекену.

– Господин, – проскрежетал странный голос.

Ленард подскочил на месте и обернулся. В дверях стоял человек. В руках у него был поднос с двумя чашками, от которых шёл густой пар.

Эллекен кивнул, прислужник нетвёрдой походкой прошлёпал к ним и опустил поднос на стол. Немного подождав дальнейших указаний, человек развернулся и скрылся в зале.

– Грог с северными специями, – Эллекен подвинул Ленарду одну из чашек. – Всегда любил аромат чиврицы – крохотная травка, растёт только здесь. У неё мелкие невзрачные цветки, зато коробочки с плодами очень ароматны.

Ленард взял в руки чашку и понюхал содержимое. Пахло резко и кисло, но он всё-таки отпил немного. Грог приятно согрел нутро и, как показалось Ленарду, даже прибавил каплю уверенности. Он откинулся на стуле.

– У вас стало больше слуг. Что это за мужчина? Северянин? Он присягнул вам?

– Отнюдь. – Эллекен вальяжно устроился в кресле, смакуя каждый глоток напитка. – Он проделал долгий путь из Биунума. Магистры из Библиотеки – милейшие старики. Они снаряжают людей, опоенных какими-то зельями, чтобы они стали более восприимчивы к магии и собирали её для нужд Магистрата. Их тянет сюда, в мои владения, как пчёл на цветущий луг. Я говорил тебе, что нашёл пропавшего волка из Стаи? Он бродил по окрестностям, пугая жителей деревень. Но бродил не бесцельно. Как я уже говорил, магия сделала волков сильнее и умнее. Сильнее настолько, что одно движение их челюстей может отделить душу человека от бренного тела. Сделать смертного ещё более безвольным, податливым, бездумным. Куклой без мыслей и чувств, без желаний и стремлений. Сборщики магии желали встретиться с колдовством, и они с ним встретились – мечты должны исполняться, как ты считаешь, малыш Ленард? – Эллекен отсалютовал пустой чашкой и со стуком поставил её на стол. – Без души они проживут недолго. Но мне и не нужно, чтобы они старели и теряли остатки смертной силы. Я не имею обыкновения привязываться к людям, как мой старший сын. Магистрат, сам того не желая, поставляет мне слуг, а моя Стая становится лишь сильнее, пожирая их естества. Пока что на свободе только три волка, но представь, что будет, если я выпущу всех?

Ленард вспомнил кишащую тьму в подземелье, оскаленные пасти и тяжёлый смрад, а ещё – мёртвых всадников на исполинских волчьих спинах. Он одним глотком допил свой грог и произнёс:

– Это поистине великая сила, господин. Весь мир покорится тому, кто повелевает ею.

– Мне нравится, в каком направлении ты мыслишь, малыш Ленард. Теперь я хочу послушать о тех, кто, по-твоему, готов шагнуть вместе с нами навстречу переменам. Покажи, что у тебя за списки?

Ленард с готовностью развернул перед Эллекеном ещё один пергамент, не такой большой, как тот, на котором он чертил карту. На пергаменте чернели столбики имён.

* * *

Алида густо намазала булку маслом и с унылым выражением лица запихнула её в рот.

– Ну, хотя бы Мел, надеюсь, нами доволен, – Рич постарался её утешить.

К обеду они опоздали, поэтому друзьям пришлось идти на кухню и просить Анну накрыть им какой-никакой стол. Вольфзунд, переместив в замок Лиссу, укатил в своём конном экипаже, отложив обещанный разговор на неопределённый срок. Герт и Стриксия, конечно, обрадовались, что с их близкими всё в порядке, но, не сговариваясь (а может, и сговорившись), объявили им немой бойкот. Алиду печалило, что бабушка всё-таки затаила обиду, но радовало, что план по вызволению Лиссы удался.

– Очень хочу, чтобы ты был прав, – промямлила она с полным ртом.

– Кажется, у нас появился шанс узнать всё прямо сейчас, – хмыкнул Рич, глядя куда-то ей за спину.

Алида обернулась и увидела Мела, вбегающего на кухню. Его глаза сверкали пуще прежнего.

– Привет. Ты уже был у Лиссы? – поинтересовалась Алида, стряхивая крошки с рук.

Мел обогнул стол и с размаху упал на табуретку. Он нервно, но широко улыбнулся и взъерошил волосы.

– Был. Первый Волшебник! Алида, поверить не могу. Ты всё-таки сделала это! – Он запрокинул голову и расхохотался как безумец. – Да чтоб я ещё хоть раз недооценил людишек?

– Если тебе так важна разница между нашими народами, называй меня хотя бы смертной, – насупилась Алида.

– Хрен редьки не слаще, – отмахнулся Мел. Он ёрзал на табуретке, барабанил пальцами по столу, кончики ушей и крылья непрестанно подрагивали. – Вы перекусили?

– Я ещё не закончила. – Алида многозначительно посмотрела на последнюю булочку у себя на тарелке. Мел ухмыльнулся и первым схватил её, отправив в рот.

– Теперь ж-жакончила, – сообщил он.

Алида возмущённо запыхтела. Рич засмеялся, но, встретившись с ней взглядом, сделал вид, что кашляет в рукав.

– Пора показать вам кое-что, – Мел вскочил с табуретки, едва не задев крыльями стеллаж со специями. – Давайте, давайте, я и так долго ждал, пока вы набьёте животы.

Алида и Рич переглянулись, но всё же встали и, поблагодарив Анну, последовали за альюдом.

Мел то и дело оглядывался, будто боялся, что они могут передумать и сбежать. Он прошёл через сад и остановился около уже известного Алиде аметистового грота. В дневном свете грот выглядел не так зловеще-загадочно, но был не менее прекрасен, чем в сумерках. Рич сдвинул брови.

– Что это? Я раньше тут не был.

– Конечно, не был, – пожал плечами Мел. – Ты валялся в башне, а потом бегал по болотам. У тебя были куда более важные дела, чем изучение замковых угодий. Зато твоя подружка, кажется, не впервые видит грот. Я прав?

– Твой отец устроил мне экскурсию, – ответила Алида. – И снаружи, знаешь ли, ещё ничего, а вот внутри…

– Да-да, испорченные Аутемы. Но это не то, что я хочу вам показать. Идём.

Алида немного поколебалась, собираясь с духом, прежде чем шагнуть за Мелом в фиолетовый сумрак грота. Рич удивлённо охнул, разглядев застывшие фигуры, но Мел стремительно повёл их к противоположной стене, где виднелась незаметная аметистовая дверь, которую Алида приметила ещё в первый раз, когда была в гроте с Вольфзундом.

Мел вынул изящный чёрный ключ из кармана жилета и бесшумно отворил дверь. Алида увидела ступени, уводящие вниз, в темноту.

– Ты хочешь, чтобы мы шеи свернули? – проворчал Рич.

– Ой, да ты-то что угодно себе свернёшь, с твоей-то природной грацией, – шикнул Мел. – Не бойтесь. Сейчас всё будет.

Он хлопнул в ладоши и дунул на пальцы. В воздух взмыло облачко жемчужной пыльцы и осело внутри старинных фонарей, подвешенных на стенах вдоль лестницы. Тёплое лиловато-золотистое сияние осветило путь, и каждую ступень стало ясно видно.

– Если почувствуешь, что падаешь, держись за меня, – посоветовала Алида, оборачиваясь к Ричмольду.

Мел припустился вниз по ступеням, держа крылья плотно сложенными, чтобы не задевать стены, и друзья поспешили за ним.

– Не знала, что под гротом есть подземелье, – Алида уже немного запыхалась.

– Древние замки устроены так, что почти везде найдётся подземелье-другое. Чтобы складировать припасы или что-то другое во время войн и осад, – ответил Рич.

– Или чтобы держать там пленников, – бодро добавил Мел. – Но вы не бойтесь. Я не буду показывать вам скелеты несчастных.

Подземелье оказалось не слишком глубоким, и прежде, чем Алида устала спускаться, лестница оборвалась, выведя в коридор. Жемчужная пыль, которая светилась в фонарях, снова собралась в облачка и перекочевала в коридорные светильники. Когда мягкий свет заиграл на стенах, Алида разглядела, что здесь полным-полно стеллажей с бутылками, наполненными вином и другими, куда более странными на вид жидкостями. Она остановилась, разглядывая покрытую паутиной и пылью бутылку с мутной тёмно-коричневой жижей, переливающейся от бордового до бирюзово-зелёного.

– Да-да, отец хранит здесь любопытные штуки. Но нам нужно пройти чуть дальше. Пошевеливайтесь, мои смертные друзья.

– Кажется, Вольфзунд отправляет сюда не очень нужные вещи, – скривился Рич, выбирая из волос паутину. По тому, как замигал свет, Алида поняла, что астроном вписался головой в настенный фонарь.

– Скорее, то, что слишком опасно хранить в замке. Мало ли кто-то из гостей глотнёт и упадёт бездыханным. – Мел невинно улыбнулся.

Алида отдёрнула руку от полки с бутылками и на всякий случай вытерла пальцы о платье.

Коридор резко свернул направо, и друзья остановились у запертой сводчатой двери. Мел извлёк из кармана другой ключ, маленький и ржавый и, заговорщически подмигнув Алиде, отворил дверь. Световые облачка втянулись внутрь и расположились на потолке. Помещение было небольшим, со стенами из необработанного камня. Тут и там сверкали вкрапления аметистовых жил. Алида недоумённо нахмурилась, осматривая комнату. Кроме стола из цельного куска камня, разномастных старых стульев и книги, покоящейся на столе, тут ничего не было.

– Ты хотел показать нам эту пещеру? Мел…

Алида задумалась, как бы помягче сказать ему, что в этом подземелье нет ничего примечательного и лучше бы он занялся больной невестой, чем водил их с Ричем по странным местам.

Мел подскочил к столу, распахнул книгу и гордо ткнул пальцем в страницу.

– Только прочтите!

Алида и Ричмольд неуверенно приблизились, заглядывая в книгу. Алида надеялась, что увидит там что-то настолько интересное, что сможет объяснить это странное взбудораженное состояние Мелдиана, однако все страницы были исписаны аккуратными, но совершенно непонятными рунами, похожими на птичьи следы. Алида разочарованно вздохнула.

– Ме-ел, – протянула она.

Возбуждённый огонёк в глазах Мела погас.

– Ах, Преисподняя! – выругался он и ударил себя по лбу. – Людишки, людишки! Вот раньше было образование, это я понимаю! А сейчас… – Мел досадливо махнул рукой и сел на один из стульев, поджав под себя ноги.

Рич склонился над книгой, морща лоб.

– Только не делай вид, что внезапно стал понимать язык магии, – предостерегла его Алида. – Не поверю.

Рич, не послушав её, потянулся руками к страницам, закрыв глаза, как ярмарочный предсказатель. Мел быстро хлопнул его по ладоням.

– Эй! Ничего не лапать. Ты в гостях, забыл, рыжий?

– Но я мог бы её понять! – принялся оправдываться Рич. – Она зовёт меня!

– Лучше б тебя девушки звали. И книги, и звёзды – не многовато интересов на одну смертную голову? Отойди. Кыш.

Он помахал руками, будто разгоняя комаров. Рич сделал шаг назад, но не сводил глаз с открытой книги. Алида мысленно согласилась, что довольно ветрено со стороны Рича сообщать, будто его всё «зовёт» – и звёзды, и книги, но вслух ничего не сказала.

– Это дневник моего отца, – сказал Мел. – О, нет-нет, тут нет записей в духе «сегодня я встал слишком рано, решил не чистить зубы и отправился на прогулку в сад». Это дневник одного из его величайших экспериментов. Шаг за шагом, строчка за строчкой, а в конце – рецепт, который действительно способен сотворить чудо.

– Рецепт его любимого вина? – догадалась Алида.

Мел сурово на неё посмотрел.

– Нет, маленькая любительница горячительных напитков. В этой книге сказано, как изменить саму суть жизни. Как сделать смертного человека альюдом.

В подземелье повисла звенящая тишина. Глаза Мела снова возбуждённо засверкали, он смотрел то на Ричмольда, то на Алиду, рассчитывая на их восторг. Однако Алида вовсе не разделяла радость друга. Ей вдруг стало холодно.

Она уже слышала от Вольфзунда эту историю. Перинера когда-то была смертной, но юный Вольфзунд настолько влюбился, что даровал девушке силу и бессмертие. Красивая история, достойная стать известной сказкой или балладой. Однако одно дело – слушать её, удивляться, но понимать, что всё это происходило давным-давно. Совсем другое – стоять тут, рядом с записями того, как именно Вольфзунд этого добился. Алида вспомнила о несчастных продажниках Эллекена, на которых Вольфзунд ставил свои эксперименты. Да, сейчас она поняла, что Вольфзунд поступил эгоистично – испортил жизни многих смертных ради своей прихоти, нарушил привычный ход вещей. Было бы куда естественнее выбрать новую невесту среди тех, кого предложил бы ему Эллекен, но он решил сорвать дикий цветок и сделать так, чтобы он никогда не увядал.

– И зачем нам видеть это? – спросил Рич. – Точнее, не совсем так. Подземелье и хранилища весьма занятны, книга тоже, но почему ты просто не принёс её, если так хотел показать?

– Попробовал бы ты, умник, сдвинуть её с места. Такие вещи просто так не вынесешь. Отец не хотел, чтобы его записи стали доступны всем подряд, поэтому книгу нельзя поднять с этого стола. Да и в подземелья попасть не так просто. Если б я не обещал Ансу целый год кормить его шоколадными пирожными…

– Но зачем? – спросила Алида. – Мы всё равно не можем прочитать, что здесь написано.

Мел встряхнул головой и пересел на стол, рядом с книгой.

– Да, с этим вышла незадача. Но я могу прочитать вам рецепт. Здесь описаны редкие ингредиенты, которые практически невозможно достать, а сам ритуал ещё сложнее и требует серьёзной подготовки. Но вы двое можете мне помочь. Добудьте мне склянку звёздного света и пробирку с ароматом фикларсии. Для звездочёта и травницы это должно быть легче, чем для остальных.

Медленно, как вечерний туман, на Алиду начало наплывать понимание того, что замыслил Мелдиан.

– Мел, – осторожно позвала она. – Мел, это неправильно. Ты хорошо подумал?

Она посмотрела на Рича, ожидая от него поддержки, но астроном, судя по всему, до сих пор не понимал, о чём речь.

– Неправильно? – переспросил Мелдиан. Его крылья чуть раскрылись, перья приподнялись, как шерсть на загривке у ощетинившегося зверя. Чернота в глазах стала почти такой же опасной, как у Вольфзунда. – Что сделала бы ты, если бы твой любимый медленно умирал? Думала бы о правильности? Или делала бы всё, чтобы его спасти? Ах да, маленькая смертная. Ты никогда никого не любила. Ты позволила умереть музыканту, с которым целовалась всю дорогу, а астроному загнала меч промеж рёбер.

– Ты целовалась с Тилем? – ошарашенно переспросил Рич.

– Мел, не надо сравнивать, – дрогнувшим голосом ответила Алида. Любые воспоминания о Тиле и его страшной смерти по-прежнему больно кололи в самое сердце. – Мне очень жаль Лиссу. Но не стоит спешить. Симониса сможет её вылечить. Разве нет?

Мел отвернулся. По тому, как он опустил голову, Алида поняла, что он знает куда больше неё.

– Симонисы сейчас нет в замке. И неизвестно, когда она вернётся. Не исключено, что отец намеренно не приглашает её – ждёт, когда Лисса… погибнет. Тогда он сможет выбрать мне невесту, которая придётся ему по душе. Естественно, он не предлагал мне воспользоваться зельем, которое дало возможность ему самому жениться по любви. Значит, он не изменил своих планов. И в этих планах моя жена – не Лисса. Она больше ему не нужна. Он перестал видеть в ней хорошую пару для меня сразу после того, как заполучил страницы Манускрипта. Безродная девчонка из Птичьих Земель. Не смертная принцесса. Не наследница хорошей семьи альюдов. Ты видела её, Алида? – Он выпрямился и тоскливо заглянул Алиде в глаза. – Видела, в каком она состоянии? Это какое-то страшное и древнее колдовство, которое высасывает из неё жизнь день за днём. Она и так уже почти прозрачная – пустая оболочка, и лишь тонкая ниточка удерживает её душу в теле. Каждый день, каждый час промедления могут стать для неё последними. Это страшно, Алида. Очень страшно. Мать подсказала мне, где искать дневник – не сказала прямо, лишь намекнула. Иногда мне кажется, что в этом замке только она одна понимает меня и мои желания.

Алида шагнула к Мелу и положила руку ему на плечо. Альюд чуть дёрнулся, будто хотел сбросить её ладонь, но вздохнул и пожал её пальцы.

– Не одна она. Я тоже волнуюсь за Лиссу и совершенно точно не желаю ей смерти. Если ты уверен, что это единственный выход… Что ж, мы с Ричем на твоей стороне. Правда, Ричик?

Она умоляюще посмотрела на Ричмольда, стараясь вложить в свой взгляд посыл: «Прости, что целовалась с Тилем, он был славным юношей, несмотря на ваши разногласия. Просто утешь сейчас Мела, не будь вредным занудой».

Рич долго смотрел на неё, хмурясь, но всё же кивнул.

– Правда.

– Но, Мел, – продолжила Алида, воодушевившись. – У Симонисы тоже есть в замке кое-что. – Она замялась, думая, насколько уместно распространяться о запасах чаровницы, но всё же решила, что Сим простит ей желание спасти жизнь подруги.

– Комната зелий и шкафчик с волшебными элементалями. Как же, мне об этом известно. И кое-какие ингредиенты обязательно позаимствую. Но звёздный свет и цветочный аромат должны быть самыми свежими. Только собрали – и сразу в котёл. И лучше, если они будут собраны на родине Лиссы.

– Тогда мы потеряем кучу времени, – ответила Алида. – До Птичьих Земель путь неблизкий, а Вольфзунд нас туда не переправит, если узнает, что мы затеяли.

– Так уж и узнает? – Мел хитро сощурился и усмехнулся. – Не обязательно посвящать его во все наши дела.

– Он позволил нам остаться в замке, – возразил Ричмольд. – Он мог бы обойтись с нами гораздо хуже. Более того, мог бы даже убить. Не превращать обратно в людей наших наставников. Но Вольфзунд, каким бы коварным ни был, никогда не желал нам зла. Да, он всегда действует только в своих интересах, судьбы смертных его мало волнуют, но всё же он не был с нами подлым. А мы развернём под его носом деятельность, которая вряд ли ему понравится. Правильно ли это?

– Вы больше не продажники, – напомнил Мел. – Вы свободные люди, которым он позволил остаться в замке. Отца больше не должны волновать ваши дела. Вы ведь не пытаетесь подорвать его авторитет или навредить ему и его семье. Напротив, вы спасаете невесту его сына. К тому же, – Мел соскочил со стола, отряхнул одежду от пыли и улыбнулся друзьям открыто и даже счастливо, – очень скоро он сам предложит вам кое-что, способное сыграть нам на руку.

Алида устало присела на стул. Видимо, она выбрала самый ветхий, потому что сиденье под ней крякнуло и едва не провалилось. Она обхватила голову руками и простонала:

– Первый Волшебник, и почему я отказалась от собственного дома?! Почему решила остаться тут и в который раз ввязалась в ваши нелюдские разборки? Когда же я наберусь ума и заживу тихо-мирно, как все порядочные девушки?

– Видимо, никогда, – обнадёжил Мел.

– Я согласен помочь, – выпалил Рич. – И тебе, и Вольфзунду, если понадобится. Если я могу быть чем-то полезен, то смело просите.

Алида посмотрела на него с недоверием. Рич редко о чём-либо говорил с такой горячностью, и по его покрасневшим ушам она поняла, что он пытается ухватиться за любую возможность, чтобы исправить свои ошибки. Алида не могла его судить, потому что догадывалась, что чувство вины может жечь похуже огненных птиц, и даже время не сразу гасит этот огонь.

Рич с вызовом взглянул на неё. Алида махнула рукой.

– Что поделаешь, если за нас уже всё решено? Совру, если скажу, что я ещё не привыкла к этому. Я не брошу Лиссу в беде, да и Вольфзунда тоже, хоть моя помощь и капля в море. Соберём тебе компоненты для зелья, не переживай.

Мел подлетел к Алиде и Ричмольду и сжал их обоих в таких крепких объятиях, что Алида едва не задохнулась.

Глава 4, в которой Владыка просит в последний раз

Вечером Элли отыскала Алиду и передала, что Вольфзунд ждёт их с Ричмольдом на балконе восточной башни, на шестом этаже.

Алида догадывалась, что разговор будет неприятным, поэтому поднималась неохотно. В животе уныло урчало: до ужина оставалась всего четверть часа, но что делать, если хозяин замка решил пригласить их с Ричем именно сейчас. Алида зашла за другом, и они вместе отправились искать нужное место.

После экскурсии по подземелью Алида так и не успела увидеться с бабушкой и мысленно просила у неё прощения, что не выкроила минутку и не объяснила, почему побег в Авенум был необходим. Зато Мурмяуз выскочил ей навстречу, едва она переступила замковый порог, и сейчас гордо поднимался в башню, не отставая от хозяйки.

– Как думаешь, мы успеем вернуться к ужину? – спросила Алида. Она остановилась на лестничном пролёте, разглядывая гравюру с изображением какого-то явно ядовитого растения.

Рич посмотрел на неё со смесью недоумения и снисхождения.

– Если разговор займёт всего пять минут, то зачем он звал нас в башню? Мог бы сказать за ужином. Я бы не рассчитывал освободиться до темноты. И, заметь: наверняка снова сообщит что-то тайное, касающееся только нас. Звучит странно. – Рич ухмыльнулся. – Он мог бы одарить талантами многих людей, куда более достойных и сильных, чем мы, но отчего-то продолжает делать ставки именно на нас с тобой.

– Либо доверяет только нам, либо нас не жалко потерять, – пожала плечами Алида. – Не обольщайся, астроном. Ну так что, ты идёшь? Или трудновато?

– Нормально. – Рич остановился и, чуть поморщившись, потёр колени.

Вольфзунд действительно ждал их на балконе – просторном, украшенном кадками с плющом. На овальном столе стояли блестящий чайник, бутылка вина, вазочка с печеньем и три столовых прибора. Вместо стульев тут были глубокие мягкие кресла с наброшенными на них шерстяными пледами. Алида подумала, что пледы придутся очень кстати: вечер выдался по-осеннему зябким, а тут, на высоте, дули промозглые ветра. Мурмяуз пробежал вперёд и запрыгнул на ближайшее кресло, с урчанием принявшись уминать лапами плед. Алида подняла кота на руки и сама села в кресло. Мурмяуз такой перемене не очень-то обрадовался, но смирился со своей участью и свернулся на коленках хозяйки.

Вольфзунд едва заметно кивнул, и Рич тоже сел. Алида фыркнула: ишь, будет теперь подлизываться, строить из себя образец воспитанности! Она осмотрела то, что было выставлено на стол, и не смогла скрыть разочарования:

– А что, ужина не будет?

– Я тоже приветствую тебя, Алида Фитцевт, – холодно произнёс Вольфзунд. – Не торопи события. Чаю? Или же вина?

– Ви… Чаю, – она столкнулась взглядом с Ричмольдом и отчего-то в последний момент изменила своё решение. Вольфзунд широко усмехнулся, заставив Алиду смущённо опустить глаза.

– Чаю так чаю.

Он поднялся с места и изящно разлил ароматный чай по чашкам. От напитка поднимался горячий пар, а когда на башню налетел порыв сурового ветра, Алида порадовалась, что предпочла чай вину. Она хлебнула немного, в животе заурчало от голода, и Алида придвинула к себе всю вазочку с печеньем.

– Вот видишь, к чему приводит скромность, братец? – обратился Вольфзунд к Ричмольду. – В следующий раз будь расторопнее, и тебе, может быть, тоже достанется что-то лакомое.

Рич побагровел и нелепо кашлянул в кулак.

– Так вы…

– Естественно, мне всё известно, – развёл руками Вольфзунд. – Мои осведомители стремительны и точны. Хьёльд сообщил, что ты сын Эллекена, то есть мой младший брат по отцу. Но это отнюдь не меняет моего к тебе отношения. Не думай, что я захочу окружить братца бесконечной заботой или, напротив, воспылаю к тебе неприязнью, порождённой ревностью.

Алида выронила чашку. Та с громким дребезгом разлетелась на куски, листочки мяты и кусочки лимона прилипли к каменному полу. Вольфзунд быстро воздел руку, что-то шепнул, и чашка срослась и сама прыгнула обратно на стол, целая и невредимая.

– Отчего вы так побледнели, госпожа Фитцевт? – притворно удивился Вольфзунд. – О, кажется, я догадываюсь. Господин Лаграсс не посчитал нужным раскрыть вам тайну своего рождения. Я прав? Что ж, теперь ты всё знаешь, Алида. Точнее, не всё. Но пусть он сам расскажет о своей матери. Это не менее интересно, чем сведения об отце.

– Почему? – дрогнувшим голосом спросила Алида, глядя прямо на Ричмольда.

Почему он скрыл это от неё? Это же так важно! Такое не скрывают от друзей. Обида мешалась с изумлением. Как может быть, что Вольфзунд и Ричмольд – братья? Разве Эллекен не был побеждён, разве не вернулся только сейчас, когда магия перемешалась и наполнила мир?

Рич выглядел пристыженным, он даже не решался поднять на неё глаза.

«Трус», – подумала Алида.

– Пауза затягивается, – констатировал Вольфзунд. – Лучше не берите чашку снова, госпожа Фитцевт, иначе я не обещаю, что смогу вновь её восстановить без единого скола – один и тот же фокус даже мне непросто проделать дважды с одинаковым результатом. Вдруг останется трещина? Тонкая, как ваш волосок.

Алида сложила руки на мягком боку Мурмяуза, чувствуя, как пальцы начинают подрагивать. Что же такое ей предстоит ещё узнать? Узнать о Риче, который стал ей самым близким другом, но отчего-то продолжал хранить свои секреты.

Вольфзунд взял бутылку вина и начал неторопливо откупоривать её. Алида следила за движениями его ловких длинных пальцев, унизанных неизменными перстнями, и злилась на то, что он тянет время. Пробка с тихим хлопком покинула горлышко, и хозяин замка стал медленно наполнять свой бокал.

– Мать Ричмольда – почившая королева Жиева, – бросил он будничным тоном и подвинул к себе бокалы друзей, чтобы наполнить и их.

Алида сглотнула ком в горле. Она была готова к чему-то ошеломляющему, и, наверное, только поэтому у неё не потемнело в глазах. Вольфзунд услужливо протянул ей бокал, и Алида с благодарностью приняла вино. На удивление, оно оказалось тёплым, будто подогретым на огне – и согревало не хуже чая. Она залпом выпила всё и снова задала Ричмольду тот же вопрос.

– Рич, почему? Как же так? Я думала, мы с тобой друзья.

Наконец он перестал разглядывать свои ладони и посмотрел на Алиду в упор. Синие глаза горели решительным упрямством.

– Мой отец – Гертарт Лаграсс. У меня нет ни матери, ни братьев. Я ничего не скрывал от тебя.

Рич осушил свой бокал и со стуком поставил его на стол.

– От такого родства отказываешься. Ну и ну, любой смертный был бы счастлив обрести такого брата, как я, – с притворной грустью вздохнул Вольфзунд. – Что ж, тем лучше. Не придётся всем объяснять, почему ты так не похож на меня.

Он быстро поведал Алиде, как вышло, что Эллекен завладел телом горбуна, желающего стать колдуном в мире, почти лишённом магии, и как король отреагировал на измену жены. Алида до подбородка закуталась в плед: от этой истории кровь стыла в жилах, и даже волшебное вино не помогало согреться. Мурмяуз высунул морду из пледа на уровне шеи Алиды.

– Но Эллекен примечателен не только своими сыновьями, – продолжил Вольфзунд. – Я уже рассказывал тебе о нём кое-что, и, надеюсь, ты поняла, что его приход к власти – один из самых нежелательных исходов, которые только можно допустить. К величайшему моему сожалению, он обладает бóльшими силами, чем я мог предположить. Ты слышала о Неистовой Стае? Или ты, Ричмольд? Ну же, включайся в беседу, твои пальцы не так интересны, как те вещи, о которых я собираюсь вам поведать.

– Нет, не слышала, – ответила Алида. Отчего-то ей даже перехотелось есть печенье.

Рич молча мотнул головой.

– Когда-то это были просто заколдованные волки. – Вольфзунд откинулся на спинку кресла, как сказочник, готовящийся поведать длинную и любопытную историю. – Три дюжины, если мне не изменяет память. Огромные, как медведи, свирепые, как северные бураны, чёрные, как самая долгая ночь, с глазами, горящими ярче полной луны. Некоторыми из волков управляли всадники – продажники, которые заложили не только волю, но разум и душу, лишившись всего естества, пустые яичные скорлупки, а не люди. Отец любил охоту – полагаю, и сейчас любит не менее страстно. Не буду описывать, какой шум поднимала его Стая при загоне дичи, ты и сама можешь прекрасно это представить, ведь воображения тебе не занимать. Но и подкрадываться эти чудовища умели превосходно, так, что ни одна лесная птица не вспорхнула бы, потревоженная.

Когда охота на лосей и кабанов надоедала Эллекену, он охотился на другую дичь. На смертных. Да, Алида, не смотри на меня с таким ужасом. Смертные для него – то же зверьё, что и лани. Только у смертных есть души, воли – то, что гораздо ценнее мяса и шкур.

Алида охнула. Ей вспомнилось страшное существо, такое чёрное, что мрак ночи по сравнению с ним казался тускло-серым. Она осторожно спросила:

– И что теперь стало с этой Стаей? Они сгинули за столько лет?

Из-за горы показался масляно-жёлтый краешек луны. Ночь теперь приходила гораздо раньше, чем летом, и ограждение балкона начало само по себе светиться мягким оранжеватым светом. В башню поднялись Элли и Лина с подносами, на которых аппетитно дымились рагу, картофель с хрустящей корочкой, печёные овощи и золотистые пироги. Вольфзунд подождал, когда они расставят блюда на столе, а потом жестом отослал служанок. Они молча поклонились и поспешили уйти.

– Увы, не сгинули, – сказал Вольфзунд, подцепляя вилкой рагу. – Чёрная магия сделала их лишь сильнее. Надеюсь, не стоит вам объяснять, насколько опасным оружием может быть стая заколдованных волков, голодных до людских душ.

– Это я помог им вернуться, – осипшим голосом произнёс Рич. Он так и не притрагивался к еде.

– Не думаю, что это не мог сделать никто, кроме тебя, – пожал плечами хозяин замка. – Я не снимаю с тебя ответственность. Но ты – далеко не единственный, кому это могло бы удаться. Так сложились обстоятельства, но на твоём месте мог бы быть кто угодно, а с тем, что предопределено, бесполезно бороться, особенно когда ты – смертный юнец, пусть даже и сын королевы и колдуна.

Рич чуть расправил плечи, но по-прежнему оставался смущённым. В Алиде боролись противоречивые чувства: с одной стороны, ей хотелось сказать что-то обидное, отомстить за то, что он скрывал от неё правду о своих родителях, а с другой – положить ладонь ему на руку и утешить, уверить, что он ни в чём не виноват. Вместо этого она произнесла:

– Кажется, я видела одного из этих волков. Недалеко от Агстарда, когда мы были там с Тилем. Он охотился на нас, но мы отбились.

Вольфзунд вскинул брови.

– В самом деле? Отбились? Но как вам это удалось?

– Птицы, – пожала плечами Алида.

Вольфзунд потёр подбородок и задумчиво улыбнулся.

– Птицы, значит… Что ж, это прелестно. В который раз напоминаю себе, что не стоит недооценивать ваш милый птичий дар, госпожа Фитцевт.

Алида была готова поклясться, что расслышала в его голосе неприкрытое довольство. Неприятное предчувствие заворочалось в животе.

– Он не навредил вам, этот волк? – взволнованно спросил Ричмольд.

Алида чуть слышно фыркнула.

– Напугал до полусмерти. А ещё из-за него мы выбросили почти всё, что было в телеге. Нет, что ты, он просто душка.

Рич заёрзал на стуле: должно быть, снова почувствовал себя не в своей тарелке.

– Как видишь, Алида, птицы – очень полезные существа, – заметил Вольфзунд. – И, что интересно, они могут быть опасным оружием. Как те, которых ты отправила в Авенум на коронацию.

Наступила очередь Алиды краснеть и чувствовать свою вину.

– Я не думала о том, что они сожгут город, – пробормотала она.

– Столица пострадала, но не так уж и сильно, – утешил её Вольфзунд. – После любого происшествия стоит думать о том, что последствия могли бы быть куда более фатальными. Город живёт, люди возвращаются к повседневным занятиям, скоро этот кошмар все забудут – кроме тех, конечно, у кого сгорели дома и погибли близкие. Но не забывай кое-что очень важное. Этих птиц создал Магистрат. Не мы. Пусть они попытаются свалить всё на нас, если народ потребует объяснений, только свидетели подтвердят, как Магистры разбежались при виде своих творений, а некий господин в чёрном плаще сотворил великое колдовство, оставив от чудищ лишь снопы искр. Получилось занятное импровизированное представление, и без твоей ошибки его бы не было.

Алида немного успокоилась и придвинула к себе тарелку с рагу. Аппетит возвращался. Рич скрестил руки на груди: наверное, ему было обидно, что её промах обратили во благо, а его ошибки никто не спешил оправдать.

– Так, значит, это вы уничтожили птиц? – спросила Алида, глотая угощение. Все тарелки в замке были заколдованы так, что пища в них всегда оставалась горячей, сколько бы студёных ветров ни проносилось над столом. – Я-то думала, они улетели к Большой Воде. Если я правильно понимаю, они сотворены из огня, уничтожающего колдовство. Так как же вам удалось с ними совладать? Почему они не убили вас?

– А тебе бы хотелось, чтобы они меня убили? – Вольфзунд приподнял одну бровь.

– Нет, – призналась Алида.

– Магия Магистрата далека от совершенства, – не без удовольствия протянул Владыка, наливая себе ещё вина. – Потренируйся они ещё немного – лет пятьдесят, а лучше сто, – и пташки получились бы что надо. Да, они могут сжечь всё на своём пути, они свирепы, как бесы Преисподней, но их ярости и запала вовсе не достаточно для того, чтобы уничтожить меня или помешать мне колдовать. Если бы они напали на замок и опаляли его достаточно долго, возможно, часть замковых чар была бы разрушена. Огня Священного Всполоха было бы достаточно, чтобы уничтожить Манускрипт, как они хотели вначале. Всполох уничтожил бы меня, не вернись магия. Он разрушил бы мой замок, если бы Магистры раньше создали птиц. Но они не могли бы сделать это без магии, а теперь магия питает и нас, так что почтенные старцы просчитались. Против сильных альюдов это оружие не помогло бы – ононедостаточно совершенно. Зато уничтожило бы тысячи людей, не останови я птиц.

Мягкий свет, исходящий от перил, зажигал в глазах Вольфзунда красноватые блики, но Алида вдруг поняла, что его взгляд больше не пугает её. Будоражит, заставляет волноваться, но не внушает ужас. Она сама пока не понимала, радоваться ли этой перемене в своём восприятии или нет.

Мимо пронеслась летучая мышь, борясь с ветром. Она пискнула и на лету поймала припозднившегося летнего жука.

– Вы спасли город, потому что не хотели гибели людей? – нахмурился Рич.

– Я не спасал город, господин Лаграсс. Я просто убрал опасных тварей, созданных магией, попавшей в неумелые руки.

Мурмяуз громко всхрапнул: он пригрелся за пазухой у Алиды и заснул, свесив щекастую голову. Алида почесала его между ушей и встрепенулась, вспомнив кое-что важное.

– Рич! – Она вытаращила глаза и постучала вилкой по тарелке. – Мы забыли про Диньяну! Она до сих пор не знает, что Лисса жива!

Рич захлопал ресницами и сглотнул. Он тоже, видимо, напрочь забыл о жительнице Птичьих Земель, которую они пытались найти в Авенуме.

– Если бы вы сначала спросили у меня, то избежали бы пустых волнений. – Вольфзунд лениво подпёр подбородок рукой и посмотрел на друзей. – Диньяна в замке. Так же, как и её дочь. В чём-то Эллекен был прав, когда называл меня мягкосердечным. Мне по-прежнему не нравится идея Мелдиана жениться на этой девушке, совершенно простой, пусть и бесспорно привлекательной. Я бы нашёл ему невесту более благородных кровей, даже пошёл бы ему навстречу и подыскал смертную девушку, чтобы его проклятие пало, но он упёрся рогом – простите за такую метафору. Иногда, чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки, достаточно пойти на небольшую уступку. Мелдиан действительно волновался об этой девочке, и когда я понял, что она на самом деле не представляет опасности для моей семьи, то решил, что лучше позволить ей остаться в замке ненадолго. Я даже переместил сюда её мать – бедная женщина едва не сошла с ума от радости, узнав, что её доченька жива и относительно невредима.

– То есть вы всё равно не допустите их свадьбы? – разочарованно спросила Алида. Она-то понадеялась, что Вольфзунд сдался и позволит сыну жениться по любви, тем более что сам Владыка когда-то был в похожей ситуации. – Отошлёте Лиссу обратно в Птичьи Земли?

На лице Вольфзунда на мгновение проступило замешательство, но скоро он снова привычно ухмыльнулся. Алида поняла, что упустила что-то важное.

– Я сказал «остаться в замке ненадолго» вовсе не потому, что она уедет домой. Милая Алида, твой взгляд на жизнь поразительно наивен, несмотря на все потрясения, перенесённые тобой. Но постарайся принять правду, какой неприятной она бы ни была. Лисса, твоя подруга, подверглась сильному магическому воздействию. Не знаю, кем была женщина, удерживающая её в плену: потомком ведьм прошлого, ожидающей возвращения Эллекена, или же просто истово верящей в колдовство и получившей кое-какую силу после освобождения магии, но она смогла неотвратимо навредить бедняжке. А ещё произошло кое-что, лично меня немало удивившее: молоденькая смертная девочка сумела призвать сильную магию древунов, которая спасла ей жизнь и защитила целый дом. Жители Птичьих Земель умеют заговаривать стихии и влиять на природные условия, но такой силы я от неё не ожидал, особенно если учесть, что она была серьёзно ослаблена. Эта последняя вспышка силы загасила огонёк её жизни, оставив лишь тусклую искру, которая, боюсь, погаснет очень и очень скоро.

Алида наконец поняла, что имел в виду Вольфзунд, и решение Мела сделать Лиссу альюдом предстало перед ней в другом свете. Мел не капризничал, не желал пойти наперекор отцу. Он действительно пытался спасти невесту от смерти, нисколько не сгущая краски и не драматизируя. Раз уж Вольфзунд говорит об этом, значит, Лисса правда настолько плоха.

– А Симониса? Она излечила Рича, почему бы ей не попытаться помочь Лиссе? Она же великая чаровница, величайшая из травниц! Любая хворь покоряется Симонисе, разве не так?

Алида под столом легонько наступила Ричу на ногу, чтобы он перестал хмурить брови и молчать, а сказал что-нибудь насчёт того, как ловко Симониса поставила его на ноги в самом прямом смысле.

Рич дёрнулся и кашлянул, выпрямляясь в кресле.

– Да, – глухо произнёс он. – Симониса действительно великая чаровница, она спасла мне жизнь и вернула возможность ходить. Вам ведь не обязательно продолжать идти на уступки Мелу, но можно хотя бы попытаться вылечить Лиссу.

Алида убрала ногу с ботинка Рича и взяла с тарелки пирожок.

– Симонисы нет в замке, – развёл руками Вольфзунд. – Она сейчас далеко и занята делами, которые куда важнее, чем лечение обыкновенной смертной девушки. Вы смотрите на меня как на чудовище, но разве я так жесток? Я позволю ей умереть в роскошном замке Владыки альюдов, рядом – мать и возлюбленный. Её участь могла бы быть в разы хуже. Она не прозябает в нищей лачуге, не страдает от боли, так что я проявляю к ней милосердие из уважения к чувствам моего сына.

Алида снова наступила на ногу Ричмольда, но совсем легонько, надеясь, что он поймёт её сигнал. Подмигивать в присутствии Вольфзунда она не решалась, но астроном бросил на неё быстрый взгляд и едва заметно кивнул. Алида едва сдержалась, чтобы не улыбнуться. Уж чего-чего, а смерти Лиссы они точно не должны допустить.

Позволив друзьям помолчать в притворной скорби, Вольфзунд поднялся, присел на балюстраду и скрестил руки на груди. Теперь его поза выглядела не расслабленной, а скорее решительной. Алида чуть отогнула плед: от тепла спящего Мурмяуза ей стало жарковато, несмотря на прохладу вечера. Рич чуть отодвинул своё кресло, развернув его к Вольфзунду.

– Разговор не окончен, я полагаю? – осведомился астроном.

– Естественно, я же позвал вас не для того, чтобы дружно пожалеть бедняжку Лиссу. Не буду ходить вокруг да около, подготавливая ваши юные умы к новым сведениям. Скажу сразу: я рассчитываю на вашу помощь. Помощь, а не исполнение задания в обмен на что-то. Я не стану предлагать вам сделку, я просто попрошу вас сделать кое-что. Для меня. Для себя. Для всех.

Алида едва не застонала. Мел был дважды прав! И насчёт Лиссы, и насчёт просьбы Вольфзунда. Но от того, что альюд не приказывает им, а именно просит, воссоздав, насколько возможно, обстановку дружеского приватного ужина, в её груди зародилось приятное тёплое чувство. Ей льстило, что Вольфзунд пытается разговаривать с ними как с равными – ну, или почти как с равными, полагается на них, обычных смертных. Но тут же вернулась тревога. Он с такой лёгкостью рассуждал о смерти Лиссы, так, быть может, и их с Ричем ждёт тот же исход во время выполнения этой «просьбы»?

– Что мы должны будем сделать? – хладнокровно поинтересовался Ричмольд.

– Прекрасный деловой подход, господин Лаграсс. Вы помните наш разговор о Книгах?

Рич кивнул. В Алиде проснулось любопытство: что это за разговор о Книгах? О каких именно Книгах? Не тех ли, в которые Рич собирал магию?

– Я упоминал о Книгах Величия, которые хранятся в надёжном месте. Ты, Алида, не слышала этого, но по пути наш астроном поведает тебе всё. Сейчас же просто скажу, что Книги Величия – средоточия мощнейших магических сил. Они находятся в книгохранилищах в сердце Птичьих Земель. Полагаю, Книги Величия пребывали в Небытии вместе со всеми нами, но они не могли исчерпать свою силу. Манускрипт был сильнейшей из подобных Книг, в нём хранилась вся волшебная сила, но после его уничтожения часть магии устремилась туда, где таилась многие века. Сейчас эти Книги – едва ли не сильнейшие магические источники на свете. То, что пытаются собрать Магистры, – ничто по сравнению с хранящимся в Птичьих Землях. К слову, там есть и Книги Тьмы – результаты трудов многих поколений Чернокнижников прошлого.

– Эллекен! – осенило Алиду. Она так распереживалась, что даже отставила чашку в сторону и забыла про пироги. – Он же наверняка захочет овладеть ими! Нет-нет-нет, это же значит…

Алида обхватила голову руками. Она представила, что будет, если отец Вольфзунда, беспринципный и кровожадный, доберётся до Книг, пропитанных силой. Ей стало действительно страшно. Раньше Эллекен и его господство казались чем-то далёким и маловероятным, Алида не задумывалась всерьёз о том, что он делает в Мёртвых Землях, запертый в смертном теле и почти без сил. Зато сейчас ей стало ясно, что у Эллекена на самом деле есть возможность не только вернуть свою силу, но и приумножить её.

– Так бегите скорее туда! – воскликнула она, глядя на Вольфзунда. – Возьмите эти Книги и примите их силу! Лучше вы, чем ваш отец!

– Взять всё и разорваться от распирающих меня сил? Что происходит с переполненным сосудом, госпожа Фитцевт? – Вольфзунд склонил голову набок, разглядывая Алиду. – Иногда жидкость просто переливается. Но ведь и сосуд может лопнуть.

– Тогда уничтожьте их! Пусть не достаются никому. Можно взять Священный Всполох с пустошей и сжечь это книгохранилище! Почему вы бездействуете? Вы хотите войны?!

Вольфзунд постучал ногтём по краешку бокала. Хрусталь отозвался мелодичным звоном.

– Именно поэтому я и позвал вас. Потому что не хочу войны. Но и уничтожать книгохранилище не собираюсь. Не я создавал Книги, не я собирал для них силу, и не мне решать их судьбу. Мы защитим их от Эллекена, а большего и не нужно. У любого вмешательства должны быть разумные границы, иначе кто знает, к чему оно может привести?

– Допустим, я не стану спрашивать, почему снова мы. – Рич с вызовом вскинул голову. – Спрошу другое. Как мы можем защитить книгохранилище от… от него? Нам кто-то поможет? Может, это прозвучит заносчиво, но я больше не позволю вам пользоваться Алидой в своих целях! Она уже делала для вас то, что не стал бы делать ни один человек, а вы пытаетесь напугать её близостью войны, разжалобить, чтобы снова забросить в самую Преисподнюю. Она же просто девочка!

Вольфзунд вскинул руку, прерывая внезапную горячую речь Ричмольда. Алида, вытаращив глаза, смотрела на друга, и чувствовала, как щёки начинают гореть румянцем.

– То, что ты мой сводный брат, ещё не даёт тебе права так вести себя в моём замке. Конечно, Алида будет не одна, разве я что-то говорил об этом? С ней будет сильный, надёжный и храбрый человек, не лишённый определённых ценных талантов. С ней будешь ты.

– Конечно, я тоже буду с ней! – воскликнул Рич. – Каким бы ни был ваш человек, я всё равно…

– Я имел в виду, что ты и есть тот человек, – вздохнул Вольфзунд. – Ты удивительно узко мыслишь, хоть и мнишь себя учёным.

Владыка опёрся о перила балкона и взглянул на небо, густо-синее, припорошённое мелким снегом звёзд. Внизу, со стороны леса доносились перекрикивания сов, а ветер выл, блуждая между башен замка.

– Первый Волшебник, почему я трачу столько времени, споря со смертными, которые ещё вчера были детьми? – проворчал Вольфзунд. – Пора прекращать это выматывающее и ни к чему хорошему не приводящее занятие.

Он развернулся и смерил Алиду таким взглядом, от которого у неё внутри всё покрылось тонкой корочкой льда. Алида сглотнула, понимая, что её ждёт что-то неприятное.

– Завтра же вы отправляетесь в Птичьи Земли, госпожа Фитцевт и господин Лаграсс. Ваши родственники уже знают об этом. Ваша цель – книгохранилище. Доберитесь до него, войдите внутрь и выберите себе по книге – любые, к каким потянутся ваши души. Проникнитесь ими, вникните в самую их суть, впустите их в себя, а дальше случится то, что должно будет случиться. То, чего захочет Первый Волшебник. Если вы сейчас зададите хоть один глупый вопрос, или начнёте возмущаться, или, что ещё хуже, заупрямитесь и откажетесь, то я превращу Стриксию, Гертарта и кота в румяные яблоки, которые скормлю своим лучшим жеребцам. Вы меня услышали?

– Мурмяуза-то за что?! – всплеснула руками Алида.

– Будем считать, что услышали. – Вольфзунд медленно скрестил руки на груди, продолжая сверлить взглядом друзей. – Отнеситесь к этой цели со всей возможной серьёзностью. Я не предлагаю вам сделок. Я не обещаю вам золотых гор. Вы сами сказали, что остаётесь, потому что чувствуете, что ещё сможете помочь мне. Так вот, это именно тот случай.

– Если вы просите о помощи, то зачем угрожаете? – насупилась Алида. – Люди так не делают с теми, кто им нужен. Попросите вежливо, и мы согласимся.

– Алида… – Рич предостерегающе протянул руку, но Алида отстранилась.

– Ничего вы нам не сделаете, – продолжила травница. – Ничего. Я уверена. – Ей самой стало не по себе от неожиданной смелости, но остановиться она уже не могла. – Так что прекратите нас запугивать и…

– И что ещё я должен сделать? Встать перед тобой на колени, дерзкая смертная? – Вольфзунд презрительно фыркнул и пригладил и без того идеально уложенные волосы. – Прекращай перечить мне по любому поводу, а не то я укорочу твой язык. А может, сделать твоего друга немым? Или слепым? Как ты думаешь, будет весело снова путешествовать с калекой?

Вольфзунд метнулся вперёд, и Алиде на миг показалось, что он сейчас схватит её за волосы и ударит, но альюд всего-навсего вернулся в своё кресло и снова наполнил бокал.

– Мы всё сделаем, чтобы остановить Эллекена, – решительно произнёс Ричмольд. – И не будем вам перечить. Потому что действительно хотим помочь вам, тому единственному, кто может уничтожить эту угрозу, нависшую над всеми нами. Я не одобряю очередного путешествия Алиды, но и она тоже повела себя не лучшим образом. Но … она девушка. – Рич слегка покраснел. – А девушкам иногда позволительно упрямиться и капризничать. Не слушайте её.

– И давно ты заделался знатоком девушек? – хохотнул Вольфзунд.

Рич опустил взгляд.

– Только что вы значительно подросли в моих глазах, господин Лаграсс, – продолжил Владыка. – Пожалуй, я оставлю вам и язык, и зрение. Чтобы пресекать нытьё госпожи Фитцевт, едва заметите, как её милый носик недовольно морщится.

Мурмяуз окончательно проснулся, вылез из-за пазухи Алиды и запрыгнул на стол, обнюхивая тарелки. Алида зашипела на него и потянулась руками, но кот шмыгнул к Вольфзунду и устроился на коленях Владыки. Вольфзунд с ухмылкой положил ладонь на широкий кошачий лоб.

– Кстати, не забудьте захватить с собой вашего милого питомца. Кто знает, быть может, он окажется вам полезен.

Вольфзунд весомо посмотрел на Алиду, и ей показалось, что он пытается сказать что-то своим взглядом. Алида подышала на озябшие руки, но вспомнила о дымящейся чашке и обхватила её ладонями. Она уже открыла рот, чтобы спросить, что Вольфзунд имеет в виду, но хозяин замка сделал вид, что невероятно занят разглядыванием вышивки на своём рукаве.

– Мурмяуз всегда сопровождал меня, – сказала Алида. – Я без него никуда. А он – без меня.

– Вот и славно, – улыбнулся Вольфзунд.

Алида тоже улыбнулась и задумалась.

– Выходит, вы снова хотите нам что-то дать? Точнее, чтобы Птичьи Земли и те книги нам что-то дали? Но почему тогда…

Вольфзунд поднял указательный палец, прерывая речь Алиды.

– Я не хочу, чтобы вы принимали. Я хочу, чтобы вы взяли. Между тем, что дают тебе, и что берёшь ты сам – существенная разница.

В тишине и прохладе сгустившейся ночи Алида вдруг поняла, как сильно устала. Голова налилась сонной тяжестью, и травница зевнула, прикрывая рукой рот.

– Мы всё поняли, – заявил Ричмольд. – Мы найдём книги и, пусть мне пока неясно дальнейшее, изучим их, как вы того просите. Не волнуйтесь, мы справимся, если вы решили возложить эту обязанность именно на нас. Но сейчас, – он покосился на Алиду, – сейчас мы хотели бы отдохнуть. Если позволите.

– Ваш подход к делам с каждым днём нравится мне всё больше и больше, господин Лаграсс, – довольно сощурился Вольфзунд. Мурмяуз так и задремал у него на руках, положив подбородок на краешек стола. – У вас есть все шансы заслужить моё прощение – и, что немаловажно, прощение госпожи Фитцевт.

Алида, которая уже начала клевать носом, встрепенулась, услышав свою фамилию. Рич быстро посмотрел на неё и тут же отвернулся, смутившись.

«Значит, он и передо мной чувствует себя виноватым, – подумала Алида. – Хочет угодить сразу и Вольфзунду, и мне. Что ж. Путь к лучшей версии себя не бывает простым. Может, теперь начнёт тщательнее взвешивать свои решения».

Она посмотрела на Ричмольда, и вдруг ей стало не по себе. Снова путешествовать? С ним, вдвоём? С бывшим Чернокнижником? С тем, кто уже предавал и делал больно? Алида убеждала себя, что давно простила его, да и сама была перед ним не безвинна, но сейчас отчего-то стало неуютно. Было ли это из-за цепких ветров или ночного затишья, она не знала. Алида решила разобраться со своими чувствами завтра, но по возможности постараться не думать ни о чём неприятном до тех пор, пока цель не будет достигнута.

– Если позволите, я бы пошла в свою башню, – произнесла она.

– Конечно. – Вольфзунд передал ей Мурмяуза и поднялся с кресла. – Я зайду за вами обоими завтра утром. Надеюсь, вы хорошо выспитесь и успеете собрать всё самое необходимое.

Он подставил Алиде локоть. Алида успела заметить, как Ричмольд стушевался и нелепо затоптался на месте – наверное, тоже хотел предложить подруге помощь, но альюд его опередил.

Алида еле заметно усмехнулась и позволила Вольфзунду отвести себя в башню.

* * *

Ветер надрывно выл, гнал тучи по ежевичному небу, и Симониса подышала на ладони. Они замерцали золотом, и по крови заструилось благостное тепло. Она обернулась на Хьёльда. Он стоял, скрестив руки на могучей груди и сдвинув брови, высокий и сильный. Сим обняла его за шею горячими ладонями, чтобы и он согрелся. Хьёльд растерянно моргнул и потянулся к ней губами, но Симониса отстранилась и погладила его по щеке.

– Не время. Владыка вот-вот явится.

Хьёльд с неохотой кивнул.

Они ждали уже довольно долго – по крайней мере, дольше, чем было условлено. Сим видела, что Хьёльд взволнован. По её мнению, он был слишком сильно привязан к Вольфзунду и чересчур беспокоился за Владыку, который, как казалось Сим, вовсе не нуждался в опеке Хьёльда и как никто другой мог постоять за себя и весь их народ.

– Не тревожься, – сказала она как можно мягче и заглянула в суровое лицо Хьёльда. – Он не мог забыть наш уговор.

– Конечно, не мог.

Вольфзунд возник, как всегда, без шума, просто в один миг между деревьями выросла высокая худая фигура в чёрных одеждах – Владыка редко изменял излюбленному цвету. Хьёльд тут же подался вперёд, положив руку на грудь и почтительно склонив голову. Симониса едва сдержалась, чтобы не фыркнуть. Конечно, она тоже благоговела перед предводителем, но Хьёльд иногда выглядел прямо-таки комично в своей безграничной преданности. Сим улыбнулась и вежливо поклонилась. Вольфзунд нетерпеливо взмахнул рукой, приказывая скорее оставить формальности и перейти к делу.

– Что на западе, Сим? – прохрипел Владыка, шагнув к соратникам.

– Старая Агнис желает говорить только с вами, – ответила Симониса с лёгкой обидой в голосе. – Она по-прежнему шипит на меня. Никак не может свыкнуться с мыслью, что ученица превзошла наставницу.

– Если старуха не располагает важными сведениями, отвечать за потерянное время будешь ты сама, – фыркнул Вольфзунд. – Хьёльд?

– Господин, Кристед… Кристед, увы, не с нами.

Могучий альюд покачал головой. Вольфзунд не выказал ни удивления, ни раздражения – лишь чуть приподнял подбородок. Чёрные глаза сверкнули в свете луны, как два обсидиана.

– Тогда идём к Агнис, – решил Вольфзунд и исчез так же незаметно, как появился.

Симониса переглянулась с Хьёльдом, обернулась лисицей и тоже переместилась к дому старой чаровницы.

Сим устала – ей даже не сразу удалось покинуть лисий облик. Тело ломило, в висках стучало, язык присох к нёбу: верные признаки того, что волшебные силы истощались. Частые перемещения утомили её, и чаровница мечтала выспаться.

– Подсчитываешь, у скольких смертных мужчин будешь красть силы? – шепнул ей Хьёльд.

Симониса не ответила.

Вольфзунд уже поднимался по ступеням дома Агнис – он всегда предпочитал перемещаться не в жилища, а чуть поодаль, чтобы дать хозяевам время заметить гостей. Дом старой чаровницы прятался среди чёрного ельника, квадратный и приземистый, но с высокой острой крышей и ржавым флюгером в виде петуха. Света в окнах не было, зато вокруг дома расползался запах жжёных трав и дикого мёда, и Сим поняла, что Агнис ещё недавно варила какое-то зелье.

Вольфзунд постучал в дверь. Несколько секунд в ельнике было тихо, так тихо, как никогда не бывает в обычном лесу – неподвижный воздух загустел, как остывшая карамель, не шелестели еловые лапы, не шуршали мыши в хвойном опаде, и Симониса даже не слышала собственных шагов.

В следующий миг тишина разбилась на сотни острых осколков. Визг, вой и скрежет слились в исступлённом вопле. Рванули вихри – и разбежались от дома, как круги от брошенного в воду камня, хватаясь за одежду и пытаясь свалить с ног. Хьёльд шагнул вперёд, загораживая собой Симонису, но она успела заметить, как Вольфзунд вскинул руку, и тут же ветер и вой оборвались. Дверь отворилась так резко, будто кто-то от души пнул её. Вольфзунд ухмыльнулся, стряхнул с плеча пару еловых иголок и шагнул в дом. Симониса и Хьёльд поспешили присоединиться к Владыке.

Изнутри дом Агнис выглядел запущенным – по крайней мере, прихожая оказалась совсем необжитой, углы обвили белёсые лоскуты паутины, пол укрывал слой песка, древесной трухи и пыли. Вольфзунд брезгливо подобрал полы плаща и шагнул в комнату.

– Госпожа Агнис, – торжественно произнёс Владыка, глядя в темноту перед собой. – Глубочайше извиняюсь за вторжение, но мои преданные соратники осведомили меня, что вы желали беседовать со мной лично. Однако сейчас, глядя на столь холодный приём, начинаю задумываться: не поздновато ли мы пожаловали? Увы, наступают времена, когда отлагательства…

В комнате вспыхнул свет. Свечи в подсвечнике зажглись сами собой, озарив жилище старой чаровницы и саму хозяйку дома. Агнис сидела в кресле, завернувшись в пёструю шаль, и выглядела точь-в-точь как гигантская моль. Русые с проседью волосы рассыпались по узким плечам, на сухом, изрезанном морщинами лице застыло слегка презрительное выражение. Симониса невольно вжала голову в плечи, когда встретилась взглядом со своей бывшей наставницей.

– Да уж, с тобой говорить всё толковей, чем с этими, – Агнис махнула рукой на Симонису и Хьёльда, словно они были нищими смертными, просящими у неё милостыню. – Ты хоть и тоже довольно молодой, но всё-таки поумнее будешь. Ну, что ты от меня хочешь? Давай, выкладывай всё.

Агнис поднялась, прошествовала к столу, подметая концом шали грязный пол, достала из шкатулки трубку и набила её пряно пахнущей смесью из табака и лесных трав.

Вольфзунд покосился на Симонису и Хьёльда, провёл рукой по волосам и тоже шагнул к столу, но остановился, заметив на стульях толстый слой пыли. Агнис раскурила трубку и фыркнула.

– Боишься запачкать щегольские одежонки? Не поверю, что у тебя не припасено никакого колдовства на этот случай. Ты садись, садись. Не бойся. Старая Агнис много повидала за свои четырнадцать? Пятнадцать? Ох, сбилась со счёту. Века то тянутся слишком долго, то пролетают, как один миг. Уж сумею очистить от пыли твои бархатные штаны. А коль волшбой не выйдет, так руками отряхну.

Агнис хрипло расхохоталась. Симониса почувствовала, как краснеют щёки – такое обращение с Владыкой её коробило, и она не понимала, почему Вольфзунд не осадит дерзкую старуху.

– Вы по-прежнему предпочитаете более чем скромное жильё, – заметил Вольфзунд, брезгливо поводя плечами. С низкого потолка свисала паутина, почти задевая его камзол. Симониса подумала про себя, что Агнис, пожалуй, предпочитала спокойно дремать в кресле и не утруждать себя уборкой: вряд ли такая грязь может объясняться любовью к скромности.

– Что мне ещё остаётся? К дому прикипаешь даже сильнее, чем к живым.

– Я мог бы решить вашу проблему. Устроить вам новое жильё или улучшить это, если уж дом вам так дорог. Я не оставляю тех, кто верен мне, и вы это знаете.

Старуха рассмеялась хриплым лающим смехом.

– Пытаешься купить меня, как купил остальных? Даришь дома, осыпаешь золотом, сулишь исполнение самых честолюбивых желаний. Ни дать ни взять, добрый волшебник из сказки для смертных. – Агнис подошла вплотную к Вольфзунду и почти с нежностью оправила лацканы его камзола. Старая чаровница едва доставала Владыке до груди, но он держался рядом с ней не так расслабленно, как со многими, в его позе и взгляде угадывалось почтение. – Подари мне кое-что другое. Подари мне молодость, мальчик.

Узловатые сморщенные руки, покрытые пигментными пятнами, выглядели ещё более бледными на фоне тёмного одеяния Владыки. Агнис жадно, алчуще заглянула Вольфзунду в глаза, и Симониса услышала, как участилось её хриплое дыхание.

Вольфзунд мягко улыбнулся уголком рта и плавно отстранился от Агнис.

– Вы сами прекрасно знаете, что я могу создать лишь иллюзию молодости, но разве вам это понравится? Разве вы почувствуете себя молодой лишь оттого, что в зеркале вам улыбнётся юная дева? Иллюзии – плохие союзники, особенно когда кроме них никого нет на вашей стороне.

Симониса было не очень приятно смотреть, что её наставница состарилась, как обычная смертная. Это напоминало ей о том, что даже долгая жизнь альюда подвержена изменениям, и когда-нибудь её нежные белые руки тоже покроются уродливыми морщинами и пятнами. Настанет это через сто, пятьсот, тысячу лет? Никто не знает, сколько ещё лет молодости и красоты подарит ей её магия, никто не знает, когда время изменит её облик настолько, что она сама с трудом узнает себя. Век альюда может быть сколько угодно долог, но в конце непременно ждёт одно: немощь и увядание. Вот то, что действительно делает их похожими на людей, и Сим не хотелось долго об этом думать.

– Вот именно, мальчик. Вот именно. Есть ли кто-то действительно на твоей стороне? Или тоже тешишь себя тем, чего на самом деле нет?

Вольфзунда нисколько не смутил язвительный вопрос чаровницы. Он лукаво сощурился и опустился в кресло. В воздух сразу взмыло облачко пыли из мебельной обивки.

– Я не привык тешить себя чем-либо, уважаемая Агнис. Я говорю только то, в чём твёрдо уверен. Так вот, я уверен, что большинство альюдов всё-таки на моей стороне. И я отнюдь не «купил» их доверие, как вам кажется. Вы сами мудро заметили, что далеко не всё можно купить. Я не могу обещать вам всего, что желает ваше сердце, но вот решить вопрос вашего жилища вполне мне по силам. Что скажете?

Владыка не разбрасывался красивыми словами, он действительно помогал всем, кто просил его об этом. Дома, связи, приносящие прибыль лавки и заведения в крупных городах – он мог устроить почти всё, чтобы угодно, чтобы каждая семья ни в чём не нуждалась. Кто-то просил его устроить их жизнь за пределами Королевства, в Птичьих Землях или на Южных Островах, и Вольфзунд охотно шёл навстречу. Самой Симонисе он обустроил лекарскую лавку в Авенуме и небольшой уютный особняк в Птичьих Землях. Лавкой она не пользовалась – до Сна сдавала её в аренду пожилому смертному травнику, да и в доме бывала редко, предпочитая спать под открытым небом в облике лисицы или гостить в замке Вольфзунда. Иногда она ночевала у Хьёльда и – чего скрывать – частенько оставалась у смертных мужчин.

Послышался грохот, всплеск и ругательство. Хьёльд случайно наступил в миску с молоком, стоявшую на полу.

– Но-но, недотёпа, ты что, под ноги не смотришь? – заворчала Агнис.

– Вы никогда не любили кошек, – заметил Вольфзунд. – В таком случае молоко на полу может означать только то, что вы по-прежнему верите в мелкую домашнюю нечисть. Или завели себе домушку, как древуны?

– В кого я верю – только моё дело, мальчик. И я ещё подумаю, верить ли тебе.

Вольфзунд и бровью не повёл, зато Хьёльд заметно напрягся, и Симониса сжала его руку.

– Давай, хватит юлить, хитрый лис. Рассказывай, зачем послал ко мне своих прихвостней. Если уж сам пожаловал, значит, действительно прижало.

Агнис выдохнула сизое облако едкого дыма, и Симониса едва не закашлялась. Старая чаровница не предложила гостям ни ужина, ни вина, ни даже чаю – непростительное проявление неуважения к Владыке. Симониса начала подозревать, что эта встреча может кончиться не так успешно, как они ожидали.

– Вы правы, – согласился Вольфзунд. – Не стоит тянуть. – Он сдул со стола пыль и крошки и сложил перед собой руки. Белые пальцы, унизанные драгоценными перстнями, серебряная вышивка на манжетах – всё это смотрелось настолько неуместно в грязном доме старухи, что Симониса чуть слышно фыркнула, совсем как лисица. – Госпожа Агнис, полагаю, вы слышали о том, что Эллекену удалось вырваться из Небытия, а что это за собой повлечёт, вы понимаете не хуже меня.

– Понимать-то понимаю. – Агнис причмокнула, сжимая трубку в зубах. – Да только какая мне разница, ты или твой отец нами правит? Мной-то уже никто распоряжаться не сможет, я старая, никому не нужная затворница. Скажи-ка, мальчик, вспоминал ли ты обо мне до того, как твоей власти начала угрожать опасность?

– Я никогда не забывал ни об одном из моих подданных, – оскорблённо произнёс Вольфзунд.

– Вот только я – не твоя подданная. Я не подчинялась твоему отцу, не подчиняюсь и тебе. Моё предназначение было в том, чтобы обучать юных чаровниц и чаровников, детей альюдов, желающих посвятить себя самой противоречивой из разновидностей магии – магии целительства, магии жизни. Я не обязана служить Владыке, да и ваши дела с людьми меня не волнуют, как не волнуют и междоусобицы. Перегрызите друг другу глотки, только не мешайте мне и не ломитесь в мой дом, как это сделал ты.

Агнис отложила трубку, достала из шкафчика бутылку с какой-то мутной настойкой и пригубила прямо из горла. Кашлянула, вытерла рот концом шали и уставилась на Вольфзунда блестящими бурыми глазами, похожими на сопревшие осенние листья.

– Если хочешь знать, то тебе я доверяю куда меньше, чем Эллекену. Ты виноват перед всеми нами, ох-ох как виноват. Это из-за тебя мы потеряли пять столетий, только из-за тебя, твоей глупости и самонадеянности. С трудом верится, что у тебя хватает совести приходить ко всем нам и просить помощи. Твой отец был жесток, но он никогда не позволял людям одержать верх, никогда не позволял унизить наш народ так, как унизил ты. Если ты ещё не понял, то скажу тебе, что я – далеко не единственная из старших альюдов, кто так считает. К кому ни сунься – никто не встретит тебя с почестями. Слышала, ты собирал молодёжь на балу, развлекал, поил и кормил, лишь бы упрочить своё положение. Но ты не мог не заметить, что большинство стариков отклонили твоё приглашение. Те, у кого своя голова на плечах, не побегут слепо за тобой. Если Эллекен позовёт нас, ты можешь остаться совсем один.

Слова старухи зловеще повисли в воздухе, по коже Симонисы побежали мурашки. Она посмотрела на Хьёльда. Он напрягся, тревожно глядя то на Вольфзунда, то на Агнис, готовый по первому приказу своего хозяина поставить дерзкую старуху на место.

Агнис и раньше была сварливой и резкой, как дикая росомаха – каждая чаровница чем-то похожа на животное, чей облик она научилась принимать. Когда Симониса была ученицей в этом доме, то, бывало, нарывалась на гнев наставницы. Агнис, уже в те времена старая, славилась сварливостью и вспыльчивостью, но за резким поведением чаровница скрывала накопленную мудрость и острый ум. Агнис так и не приняла то, что ученица стала искуснее её самой, совершеннее постигла волшбу врачевания, вникла в самую суть жизни, не ожесточившись и не озлобившись, как некоторые другие. Симониса испугалась, что Вольфзунд может разозлиться и навредить старой Агнис, но лицо Владыки по-прежнему не выражало никаких сильных эмоций.

– Один я не останусь. Не беспокойтесь за меня, – проговорил Вольфзунд как можно вежливее. – Даже здесь и сейчас я нахожусь в обществе величайшей из чаровниц и сильнейшего из воинов. Уверен, что Эллекену не удастся вернуть на свою сторону всех остальных. Хотя потеря вас, уважаемая Агнис, мне крайне неприятна.

– Увидишь ещё. Толки-то ходят уже, и если раньше тебе подчинялись за неимением лучшего, то теперь народ встанет перед выбором. И я готова спорить на свою коллекцию табака, что этот выбор будет отнюдь не в твою пользу.

Глава 5, в которой сирины просят плату

Авенум постепенно оживал. Люди больше не жались испуганно друг к другу в своих обгоревших домах, не втягивали головы в плечи, выходя на улицу, не боялись увидеть небо, объятое огнём, и чудовищ, сотканных из пламени. Жизнь возвращалась в привычное русло, улицы очистили от мусора, отмыли от копоти, перекрыли сгоревшие крыши, заменили испепелённые балки новыми, а то, что нельзя восстановить, принялись отстраивать заново.

Магистры осваивались во дворце, но Кайл слышал, что Волхвокс должен скоро отбыть обратно в Биунум, вернуться в Библиотеку и править там от имени короля Дивидуса. Из Биунума приходили письма: о том, что некоторые башни Библиотеки безнадёжно обгорели, белый камень и зелёные купола оплавились и почернели, вытягиваясь в небо угольными остовами, похожими на обожжённые молнией стволы деревьев. О том, что всё меньше сборщиков магии возвращались к воротам Библиотеки, о том, что всё меньше людей соглашались служить Магистрам даже за звонкое золото.

И Кайл с внутренним трепетом признавал, что отчасти эти люди правы. Ещё недавно Магистры виделись ему всемогущими колдунами, избранными среди смертных, которым подвластна магическая стихия. Но несколько дней назад эта иллюзия разбилась вдребезги, разлетелась дождём багряных искр, рассыпалась вместе с огненными птицами, которых демон уничтожил лишь мановением руки.

Перед глазами то и дело всплывала будоражащая картина: колдовские чудовища, уже спалившие половину города, взрываются красными брызгами, рассеивая по воздуху комья чёрного пепла и облака душного дыма, а в центре всего этого – статная, невозмутимая фигура, сила которой звенит и подрагивает, превращая площадь в колдовскую обитель.

Стоило Кайлу вспомнить это, как кончики пальцев начинало покалывать, дыхание перехватывало, а кровь будто быстрее бежала по жилам: неукротимая, горячая, подгоняемая волшбой. Ему больше не хотелось ни служить Магистрам, ни возвращаться в пыльные башни Библиотеки, ни встречать сборщиков магии с их никчёмными склянками, наполненными мутной субстанцией, вряд ли имеющей что-то общее с силой демона. Кайл не мог представить, каким образом эта странная, туманно-белёсая жижа трансформируется в ту мощь, что заставила птиц сгинуть и дрожью прокатилась по площади. Он понял лишь одно: что хочет, страстно хочет хоть на шаг приблизиться по могуществу к альюдам, жаждет хоть на день стать их слугой, постичь таинства их колдовства, прикоснуться к этой сокрушительной магии, впитать хоть каплю силы.

Магистры – люди, старые фокусники, а настоящее колдовство, пусть страшное и опасное, но влекущее и ставшее вдруг желанным – там, по другую сторону. Кайл боялся своих мыслей, боялся своих новых желаний, но больше не мог делать вид, что его ничто не беспокоит. Иногда ему казалось, что в тот роковой вечер какой-то невидимый яд проник в его сущность, заражая странными помыслами и отравляя разум. В висках теперь постоянно стучало, руки подрагивали, и даже Волхвокс заметил, что с юношей творится что-то не то.

– Волнуешься из-за всего этого, да? – Магистр подошёл к Кайлу и легонько потрепал его по плечу. – Немудрено. – Старик причмокнул, ковырнув большим пальцем между зубами: во дворце недавно подавали обед. – Не каждому выпадает такая честь: жить во дворце с коронованным правителем. Ничего. Привыкнешь. Если будешь хорошо служить, дворец станет твоим домом. Если нет – что ж, не буду пугать тебя раньше времени.

Старик ехидно ухмыльнулся в бороду и обвёл взглядом коридор. Дворец явно переживал не лучшие времена. Некогда величественный, он стоял, погрязнув в унынии и запустении. Гобелены и портьеры покрылись таким слоем пыли и паутины, что их цвет с трудом угадывался. Со светильников смахнули пыль, чтобы светили ярче, но лепнина под расписными потолками, скульптуры животных и воинов, массивная мебель, витрины с изящными безделушками – всё стало седым, словно скорбело вместе с обезумевшим королём, а теперь – скорбело по нему самому.

– Я не хочу… – попытался огрызнуться Кайл, имея в виду, что больше не жаждет оставаться у Магистров, но Волхвокс понял его по-своему.

– Конечно, мальчик, ты не хочешь жить в трущобах. Никто не хочет. Поэтому, чтобы не слонялся тут без дела, сходи-ка…

Волхвокс замялся, соображая, какое бы поручение придумать для Кайла. Юноша потряс головой. Что на него нашло? Нельзя сейчас перечить Магистрам. У него пока нет ничего – ни денег, ни дома, значит, нужно сохранить их доверие. А уж потом… Преисподняя знает, что может случиться потом, но Кайл уже догадывался, что вряд ли захочет связать своё будущее со служением слабым магам-людям.

– Сходи поищи, где купить тминного масла. Люблю, когда им заправляют свекольный салат.

Волхвокс улыбнулся, но Кайла эта улыбка заставила разозлиться. За кого он его держит? За кухарку? Почему бы не послать за проклятым маслом кого-нибудь ещё? В замке полно прислуги, а Кайл прибыл сюда на коронацию, он сопровождал Магистров, у него было особое поручение!

– Отварную свёклу порезать тонко, как соломку, добавить ломтики зрелого козьего сыра, орешки, немного трав и… – старик явно увлёкся, представляя излюбленное кушанье. Кайл стиснул зубы и сказал немного громче, чем рассчитывал:

– Я схожу за вашим маслом. Если вы мне заплатите.

Волхвокс замолк на полуслове и недоумённо сдвинул брови.

– Заплачу? Я? Тебе? Что ж… – Он накрутил кончик бороды на узловатый палец и вздохнул, глядя в потолок, на котором можно было различить выцветшую и местами осыпавшуюся фреску со сценой охоты на лося. – В общем, ты прав. Я заплачу тебе, но только если ты отыщешь для меня лучшее тминное масло во всём Королевстве.

– Как скажете. – Кайл кашлянул в кулак. Мимо них с хихиканьем пронеслась стайка девушек – простолюдинки, нанятые, чтобы выгрести всю грязь, вымыть полы да выбить перины во всём дворце.

– Вот и славно, – ободрился Волхвокс. – Пора за дело. И тебе, и мне. Когда становишься вторым человеком после короля, как-то особо некогда задерживаться за разговорами с простыми мальчиками. Иди.

Он снова похлопал Кайла по плечу – снисходительно, еле дотрагиваясь до его рубашки, словно брезгуя. Кайл фыркнул, развернулся на каблуках и поспешил прочь, сжимая кулаки так сильно, что ногти больно впивались в ладони.

«С простыми мальчиками» – эти слова горчили, когда Кайл повторял их одними губами, а лицо горело от стыда и гнева. Сам того не подозревая, Волхвокс надавил на самую больную рану Кайла Карло.

Седьмой ребёнок в семье, к тому же слишком болезненный и тщедушный, он никогда не был предметом гордости отца. Мать умерла, рожая Кайла на свет, старшие братья сумели поступить в Авенумский университет, Аяна, единственная сестра, удачно вышла замуж, ещё трое братьев, рослые и сильные, занялись земледелием и жили в достатке. Отец взял Кайла к себе на обучение, потому что слабый и вспыльчивый младший сын не годился для тяжёлой работы, да и не жаждал посвятить себя науке, поэтому засел за гончарный круг.

Кайл не любил ни отца, ни братьев. Лишь Аяна вызывала у него какое-то подобие тёплых чувств, но она уехала в Коргорт, едва Кайлу исполнилось одиннадцать. Братья задирали хилого младшего, а отец, хоть и не признавался в этом, всё же винил Кайла в гибели жены.

День, когда буря унесла отца, подарив ему птичьи крылья, а Кайлу – футляр со страницей, стал для младшего Карло счастливейшим в жизни: он обрёл свободу. Свободу от нелюбимого гончарного дела, свободу от собственной опостылевшей семьи, свободу от прошлого.

Кайл и помыслить не мог, что он, оказывается, потомок колдунов давно минувших дней. Он надеялся, что Магистры сделают Хранителей кем-то вроде собственных учеников: не зря ведь судьба привела их в Библиотеку! Не зря именно их семьи хранили страницы! Но старики думали лишь о собственной выгоде, о власти, о наживе, а к Хранителям относились почти как к слугам. Не гнали, не унижали, но смотрели сверху вниз, время от времени обременяя поручениями различной сложности.

Купить масла – пусть даже на стол новоявленного короля – разве это достойное поручение для бывшего Хранителя страницы Манускрипта, потомка древних колдовских семей? Когда Дивидус выбрал Кайла, чтобы растить огненных птиц, юноше казалось, что ещё немного, и Магистры сделают его своим приближённым, станут доверять более сложные поручения. Но после коронации на него совсем перестали обращать внимание. Да и о магии, казалось, старики думали всё меньше и меньше, упиваясь властью над простолюдинами.

Кайл вышел из дворца, свернул налево, не пересекая площадь, и двинулся мимо тополиной аллеи в сторону торговых рядов. Тополя ещё гордо зеленели, а кусты, остриженные в форме аккуратных кубов, уже начали менять окраску на охристую. С каждым днём темнело всё раньше, часы на ратуше едва пробили пять, а медный шар солнца уже катился к горизонту, раскрашивая свеженакрытые крыши в огненные цвета, словно потешаясь над городом, только-только отходящим от пожара.

Интересно, где сейчас демон? Вернулся в свой Чёрный Замок, засел в своей пещере? И чем он занят? Кайлу виделась тьма, которую демон пускал на Биунум, виделись огненные птицы, которых он развеял прахом, виделось, как он высасывает души из смертных, творя своё страшное и оттого манящее колдовство.

Людей на улицах было достаточно много – кто-то спешил по делам, толкая перед собой телеги с черепицей, побелкой, новыми оконными рамами и прочим; кто-то просто прогуливался; кто-то так же, как Кайл, держал путь в лавки и на рынки, сжимая в руках корзины и холщовые мешки для покупок.

Чем дальше от дворца, тем более простыми становились вывески магазинов, таверн и игорных домов. Улочки сужались, каменные дома сменялись наполовину сложенными из брёвен, от кафе тянуло запахом не роскошных блюд, а бесхитростной снеди.

Кайл сунул руки в карманы, втянул голову в плечи и двинулся быстрее, широкими размашистыми шагами меряя мостовую и хмуро поглядывая на прохожих и экипажи. Монеты, полученные от Волхвокса на покупку масла, чуть оттягивали карман. Сначала Кайл думал присвоить их и не возвращаться к старикам, заняться чем-то более стоящим, но денег было слишком малодаже чтобы пообедать в трактире, поэтому мысль о том, чтобы немедленно начать новую жизнь, пришлось отложить.

Он свернул в узкий переулок, который коричневые деревянные дома обступали с обеих сторон так плотно, что жители могли запросто заглядывать в окна соседям. Птицы здесь не пролетали, поэтому торговля в лавках на первых этажах шла бойко, из таверн пахло жареным мясом и чесночными гренками, а из игорных домов доносились возбуждённые голоса. Фонарщики уже зажгли огонь в фонарях, освещая вывески и входы в лавки, солнце укатилось за крыши, и длинные фиолетовые тени накрыли переулок. Вечер стоял прохладный, но душный. В небе собирались лиловые тучи, готовые вот-вот пролиться осенним дождём.

Кайл повертел головой, хмуро разглядывая вывески. Эта торговая улица располагалась недалеко от центра города, но в то же время находилась довольно близко к жилым кварталам простолюдинов, поэтому владельцы лавок и таверн, казалось, не могли договориться между собой, каких посетителей они ждут: аристократов или бедняков. Острый запах пряностей коснулся ноздрей Кайла, и он решительно зашагал к лавке под вывеской с изображением стручка перца и перекрещённых ступы и пестика.

Людей на улочке было немного: большинство всё-таки уже сидели в тавернах или развлекались по-другому, а может, и покупали что-то в кондитерских и чайных к ужину.

Вдруг Кайл ощутил кожей какое-то покалывание – воздух вокруг наэлектризовался, как перед сильной грозой. Юноша вскинул голову, насторожившись. Что-то было не так. Откуда-то доносился дух магии, почти неуловимый, но Кайл научился точно узнавать его среди привычных городских запахов.

– Иола! – властно крикнула какая-то девушка.

Кайл замер. По проулку быстро шагали две незнакомки, похожие друг на друга, как две капли воды: одна почти бежала, а вторая спешила за ней. Девушки были высокие, осанистые, необычайно красивые, с гладкими чёрными волосами, струящимися по спинам. Люди почтительно уступали им дорогу, и Кайл понял, что аура волшебства исходит именно от прекрасных девушек. Он спустился со ступенек лавки и пошёл за незнакомками, почти забыв о поручении Магистра. Колдуньи! А может, даже демоны-альюды? Кайла прошибла нетерпеливая дрожь. Что ещё можно считать провидением, если не эту случайную встречу на столичной улице?

– Иола, если ты продолжишь влюбляться в каждого смертного, с которым проведёшь время, хозяин останется ни с чем, – зашипела вторая девушка, поравнявшись с первой и схватив её за локоть.

– Ни в кого я не влюбляюсь! – возмутилась Иола и дёрнула рукой. – Просто он… такой милый. Можно использовать кого угодно, но Кимера оставить в покое…

– Если каждый из нас будет так подходить к делу, хозяин никогда не одержит верх!

Они пошли ещё быстрее, и Кайлу пришлось постараться, чтобы не потерять девушек из виду. Они свернули на ещё более узкую и тёмную улицу. Булыжники мостовой здесь были почти чёрными, кое-где покрытыми сизым мхом и чуть влажными: солнце заглядывало сюда только в полдень.

Сердце Кайла колотилось тревожно и радостно. Они говорили о каком-то хозяине, а кто может быть хозяином, как не чёрный демон, приглашённый на коронацию? Они связаны с ним, а значит, смогут и привести Кайла, если он изъявит готовность постигать их чёрную магию.

– Гвендэ, ты невыносима, – обронила Иола капризным тоном.

Гвендэ резко остановилась и дёрнула сестру за локоть. Обе девушки насторожились и замерли на тротуаре, загораживая немногочисленным прохожим путь.

– Вон тот юнец. Видишь? – произнесла Гвендэ, указывая белым пальцем прямо на Кайла. – Что-то с ним… не то.

Кайл приблизился к девушкам и криво улыбнулся. Он понятия не имел, как начать разговор, но чувствовал, что, если смалодушничает и пройдёт мимо, то упустит свой шанс. Иола и Гвендэ не были людьми. Их глаза сверкали, как поверхность озера в лунную ночь, а от стройных тел исходило незримое ощущение силы, которым не мог похвастаться ни один человек. Девушки переглянулись и едва заметно улыбнулись друг другу. В следующий миг Гвендэ шевельнула пальцами, и Кайл ощутил, как все уличные звуки исчезают один за другим, словно фонари, гасимые невидимым фонарщиком. На голову будто надели непроницаемый колпак. Мысли на миг растворились, как мёд в горячем чае, но скоро вернулись, став вялыми, медлительными, поверхностными. Не совсем понимая, что происходит, Кайл сделал несколько шагов вперёд и остановился прямо перед сёстрами. Девушки оказались почти на полголовы выше его.

– Пойдёшь с нами, красавчик, – небрежно произнесла Гвендэ. Они с Иолой зашли в кабак под почерневшей покосившейся вывеской, и Кайл поплёлся за ними, как привязанный.

В кабаке было тихо, Кайлу даже сначала показалось, что девушки-альюды снова что-то сделали с его слухом, но он убедился, что это не так, когда высокий широкоплечий управляющий с длинными волосами, убранными в хвост, распахнул объятия навстречу вошедшим.

– Гвендэ! Иола! Какая встреча! Не ждал вас раньше полуночи. – Мужчина чмокнул девушек в щёки и пожал обеим руки. – Кто это с вами?

Он сдвинул брови, рассматривая Кайла. Спустя несколько мгновений на лице мужчины проступило понимание, он сдержанно кивнул и указал на уединённый столик в дальнем конце помещения.

– Присаживайтесь, девочки. Стейк из тунца под картофельным соусом?

– И бутылку сливового вина, – кивнула Гвендэ.

Мужчина улыбнулся и скрылся за низкой дверью. Кайл присел на мягкое сиденье, сложил руки на чуть липковатой столешнице и рассеянно взглянул на своих спутниц. В голове у него гудело, как после стакана чего-то крепкого, зато нерешительность и нервозность ушли, уступив расслабленности.

– Что-то ты сильно его… – проворчала Иола.

– Ничего страшного, – отмахнулась Гвендэ. – Пройдёт. Зато легче согласится служить.

Девушка оправила тёмно-серое атласное платье так, чтобы вырез показал ложбинку на груди, перекинула волосы на одну сторону и заманчиво улыбнулась Кайлу.

– Ты ведь послушный мальчик?

Кайл машинально кивнул, не сводя глаз с красавицы.

– Тогда расскажешь нам, почему от тебя, смертного, так пахнет волшбой? Ты учишься колдовать?

Её голос был сладок, как дикий мёд, и лился плавно, как звонкий лесной ручей. Кайл мог бы слушать её вечно.

– Люди-колдуны пользовались моей помощью, – сказал он, распрямляя плечи. – Магистры. Я жил у них в Библиотеке, потом – во дворце. Без меня они вряд ли смогли бы прийти к власти в Королевстве.

– Маленький помощник колдунов! – притворно-восторженно ахнула Иола.

– Ну же, сестрёнка, какой же он маленький? – сощурилась Гвендэ. – Взрослый мужчина. Притом весьма привлекательный.

Иола едва слышно хихикнула, прикрыв рот рукой.

Кайл сонно поморгал. Он только сейчас заметил, что стены кабака выкрашены в тёмно-синий, вместо обычных светильников с потолка свисают бронзовые люстры с кристаллами из хрусталя, а свет свечей дробится в их гранях, рассыпаясь по стенам и потолку радужными отблесками. Сиденья и спинки стульев были обтянуты мягким плюшем, окно украшал витраж. Немудрено, что посетителей здесь почти нет: должно быть, с такой обстановкой и цены на выпивку соответствующие.

Владелец заведения довольно быстро вернулся с едой и напитками. Иола тут же вонзила вилку в тунца, но Гвендэ продолжала изучать Кайла.

– Тёмные материи, верно? Ты ведь имел с ними дело. Хозяину это понравится.

– Ему все нужны, – пожала плечами Иола, отпивая из бокала. – Доставим юнца хозяину. Кажется, пора отправить мальчишку на отдых. А то, чего доброго, захочет что-нибудь съесть или выпить. Я не собираюсь кормить смертных из своего кармана.

– Пожалуй, ты права, – кивнула Гвендэ. – Хозяин разберётся с тобой, смертный, пахнущий магией. А пока – поспи.

Она щёлкнула пальцами, и сознание Кайла заволок серый дурман. Последним, что он успел почувствовать, была смутная радость от того, что его приведут к верховному демону, который сможет, наконец, одарить его властью и силой – тем, в чём Кайл сейчас нуждался больше всего.

* * *

Алида уже несколько минут стояла, тяжело дыша, опёршись рукой о стол. Сначала перед глазами всё так вращалось, что пол и потолок готовы были поменяться местами, но теперь головокружение потихоньку унималось. Алида никогда не переносилась на такие большие расстояния, и за одно мгновение магического перемещения из замка в Птичьи Земли её успело ужасно укачать. Рич стоял рядом, его лицо приобрело оттенок весенней зелени, а волосы прилипли ко лбу. Мурмяуз спрятался под стул, чтобы его снова никуда не переправили, и раздражённо обмахивался хвостом. Только Вольфзунд оставался спокойным. Он присел на подоконник, скрестил руки на груди и с лёгким любопытством наблюдал за приходящими в себя путешественниками.

Алида сфокусировала взгляд на стрельчатом окне. В первую минуту ей показалось, что они почему-то вернулись в замок, но буйная лесная зелень за окном заставила её призадуматься. Алида опустилась на стул, под которым прятался Мурмяуз, и шумно вздохнула.

– Что это за место? – насупился Ричмольд.

– Моя уютная резиденция в Птичьих Землях, – будничным тоном пояснил Вольфзунд. – Скромная и небольшая. То, что нужно, когда хочется уединиться и подышать свежим воздухом.

– Мы будем здесь жить? И вы с нами? – спросила Алида.

Вольфзунд тихо фыркнул.

– Ну уж нет. Жить будете в деревне, я договорился, чтобы вам предоставили комнаты. А у меня по-прежнему остаются дела, которые никто, кроме меня, не разрешит, поэтому я вынужден покинуть вас, как только уверюсь, что вы меня правильно поняли и приступили к действиям.

– Всё-таки лучше бы мы полетели в карете, – буркнула Алида, расчёсывая спутавшиеся волосы пятернёй.

– Неужели? Пришлось бы трястись несколько часов кряду. С вашим слабым вестибулярным аппаратом, госпожа Фитцевт, это могло бы доставить уйму проблем. Мои кони, конечно, сильны и быстроноги, но не забывайте, что их осталось всего двое, а нас, не считая кота, трое – довольно ощутимая ноша для дальнего пути.

– Понятно, – вздохнула Алида.

– Давайте проговорим всё ещё раз, – встрепенулся Ричмольд и зашагал по комнате, которая служила одновременно и гостиной, и столовой. Алида закатила глаза.

– Охотно, – согласился Вольфзунд.

Он ещё раз кратко изложил, в чём заключается суть их пребывания в Птичьих Землях. По тому, как терпеливо Владыка альюдов объяснял дотошному астроному механизмы действия книг силы, было ясно, что исход мероприятия очень важен для Вольфзунда.

Алида и сама понимала, что от них снова многое зависит, и уже начала сильно волноваться. С другой стороны, доверие самого Вольфзунда придавало сил: если он рассчитывает именно на них, значит, они действительно справятся, иначе он не стал бы так рисковать.

– Значит, Эллекену не хватает сил, чтобы перенестись сюда, – кивнул Рич. – Но почему никто из его подданных не может переместиться и выкрасть книги для своего господина?

– Потому что мало кому известно о хранилище. Потому что туда нельзя проникнуть просто так. И – самое главное – потому что Эллекен не доверяет никому из своих шавок настолько, чтобы поручить им такую миссию. Это очень важно. Это то, что коренным образом отличает его от меня.

Вольфзунд по очереди посмотрел на Ричмольда и Алиду.

– А если мы погибнем? – спросила вдруг Алида.

На лице Вольфзунда проступило недоумение, но он быстро взял себя в руки.

– Не думай о худшем, маленькая травница. В Птичьих Землях столько растений, обладающих удивительными свойствами, что даже хрупкие смертные могут от многого вылечиться. Если хочешь, можешь остаться тут и даже перевезти сюда свою прародительницу, когда всё закончится и миру не будет ничего угрожать.

Вольфзунд бросил взгляд на настенные часы, корпус которых был выполнен в виде летящего филина, и цокнул языком.

– Надеюсь, вы уже достаточно пришли в себя и готовы приступить в ближайшее время. Книгохранилище находится в глубине Земель, к востоку от этого дома. Я предупредил сиринов, чтобы не трогали вас, но, знаете ли, эти красавицы отличаются своенравием. Если они начнут к вам приставать, спойте или сыграйте на чём-нибудь: они падки до музыки. Но не слушайте, если они сами начнут петь, иначе можете заснуть на несколько дней.

– Если я начну петь, Птичьи Земли сделают всё, чтобы я больше не издал ни звука, – предупредил Ричмольд.

– Значит, свисти, – посоветовал Вольфзунд.

Алиде было немного жаль, что Вольфзунд не разрешил им остаться в своей резиденции, но, с другой стороны, гораздо интереснее было пожить у древунов, поближе познакомиться с их бытом и привычками, а обстановка замка, очень похожая на обстановку этого дома, уже успела приесться.

Вольфзунд рассказал, что деревня, в которой Алида гостила у Лиссы – далеко не единственное поселение древунов, но их поселения, в отличие от человеческих, не имеют названий. Некоторые дворы, насчитывающие два-три дома, стояли особняком, в чащах и на полянах. Карта Птичьих Земель сейчас была у Рича, но Алида видела, что там по всем Землям разбросаны россыпи домишек, обозначенных неприметными квадратиками. Она и правда была не против остаться тут подольше, но снова надолго расставаться с бабушкой не хотелось.

Вольфзунд похлопал Алиду и Ричмольда по плечам на прощание, но не стал произносить долгие речи. Алида хотела попросить благословить их на путь, но замялась, потеряла момент и так и не решилась. Альюд покинул Птичьи Земли, оставив травницу, астронома и кота одних.

Они постояли несколько мгновений молча. Птичье многоголосье разливалось в древесных кронах, по земле плясали кружевные тени, а из оврага справа тянуло осенней сыростью. Алида взглянула на Ричмольда: друг чуть щурился на солнце, а заметив её взгляд, тепло улыбнулся.

– Тут легко дышится. Надеюсь, всё остальное тоже будет легко. Ты волнуешься?

– Немного, – призналась Алида. – Слишком много вопросов. Но если Вольфзунд решил так, значит, он точно знает, что делает. Мы быстро управимся. Правда?

– Правда. – Рич приобнял её за плечи, и Алиде действительно показалось, что они со всем-всем справятся, в Королевстве наступит мир и никто больше не узнает, как страшна бывает магия, попавшая не в те руки.

– Ты знаешь, куда нам идти? – Алида поправила сумку. Она собиралась впопыхах, но не забыла ничего из даров Симонисы: и волшебные носки-обувь, и аптечка, и игла были с собой.

– Да, – уверенно кивнул Рич. – Эта тропа пересекается с другой, более широкой, которая выводит в поселение. Оттуда мы продвинемся на восток. Хорошо бы заночевать где-нибудь в лесу, а не в доме. Не терпится увидеть местные созвездия.

Он улыбнулся так мечтательно, словно представил сладчайшее из блюд. Алида фыркнула.

– Ты как хочешь, а я буду искать семью древунов, которая пустит меня поспать на перине. Можешь прилечь в любом дворе, если звёзды дороже здорового сна.

– Прогрессом движут наблюдения и открытия, а отнюдь не здоровый сон. Будешь много спать – глаза слипнутся и однажды не раскроются. Так Герт говорит.

– Очень научное изречение, – рассмеялась Алида.

Тропа стелилась перед ними бурой лентой, деревья размахивали чуть желтеющими ветками, а небо разливало звенящую синь. Алида распрямила плечи и глубоко вдохнула хвойный воздух. Сейчас она ясно поняла, что хочет, чтобы они достигли книгохранилища как можно быстрее. Вольфзунду нужна их помощь, и они на самом деле постараются сделать всё, чтобы не подвести его.

– Как твои приступы? Больше не злишься? – спросил Рич.

Алида на секунду задумалась, но потом решительно мотнула головой.

– Нет. Совсем нет. Не пойму, – она сощурилась, глядя на друга. – Ты заботишься обо мне или о себе? Если я снова рассвирепею, тебе может не поздоровиться.

Рич улыбнулся.

– Думай как хочешь.

Лес густо зеленел, кое-где подёрнутый позолотой, высокие пушистые ели сизо-чёрными великанами вырастали вдоль тропы и тихо шелестели, будто были готовы вот-вот ожить и замахать руками-ветвями, прогоняя чужаков. Мурмяуз жался к ногам Алиды, не отваживаясь отправиться на охоту в этом душистом, полном шорохов лесу.

Иголки накололи стопы, и Алида натянула носки Симонисы, которые тут же превратились в мягкие, совсем невесомые тапочки из серой замши, отлично подходящие к её плотному серо-синему платью с узором из шишек по подолу.

– Что-то ветер поднялся, – поёжился Рич. – Слышишь?

Он вскинул голову, прислушиваясь. Алида замерла и тоже посмотрела вверх. Верхушки деревьев закачались, ветки заохали, загудели необъятные стволы. Охряные листья и бурые иглы посыпались на тропу, путаясь в волосах и оседая на плечах путников. Мурмяуз жалобно мяукнул, просясь на руки, и Алида с готовностью подхватила кота. Ветер гулял по макушкам леса как-то рассеянно, двигаясь по одной ему известной траектории. Алиде показалось, что где-то в вышине замелькали огромные пёстрые крылья, и она ахнула – испуганно и восторженно одновременно.

Прямо перед Ричем на землю спикировала полуженщина-полуптица, астроном вскрикнул и отступил назад. Алида вспомнила, что он ни разу ещё не видел сиринов, настоящих хозяек Птичьих Земель. Зрелище и правда было впечатляющим.

Огромная птица с женской головой перебирала исполинскими когтями дорожные камни, будто предупреждая, что не стоит её злить. Длинные тёмно-русые волосы были заплетены в тонкие косички у висков, а на концах чуть спутались и сбились колтунами. На голове сирина красовалась корона из сосновых шишек, замшелых веток и крупных кусков необработанного кварца. От шеи до живота её тело укрывало огромное колье из такого же кварца и мелкого янтаря, который подчёркивал золотистые искорки в карих глазах. Сирин сложила исполинские крылья, и в солнечном свете пёстрые перья отливали густо-фиолетовым и изумрудным.

Сверху послышались резкие скрежещущие звуки – не то карканье, не то человеческие вопли. На верхушках елей расселось ещё несколько сиринов, и с земли они выглядели, как гигантские шишки.

– Д-день добрый, – запнулась Алида. Суровое, но красивое лицо сирина так и притягивало к себе взгляд. Густые тёмные брови, длинный нос с острым кончиком, тонкие алые губы, недружелюбно поджатые.

– Будет ли он добрым для вас, чужаки? – грудным голосом произнесла женщина-птица. Алида бросила взгляд на её изогнутые когти и нервно сглотнула.

– Мы не чужаки, – возразил Ричмольд. – Мы посланники Вольфзунда. Он должен был сообщить вашему народу о нашем прибытии. Как ваше имя?

Сирин хищно сощурилась и облизнула губы красным языком.

– Слышала, как же. Но с вами нет вашего покровителя. Кто вступится за вас?

– Мы тут не просто прогуливаемся! – разозлилась Алида. – Мы по важному поручению. Если вы будете нам мешать, то Вольфзунду это не понравится!

Наверху захлопали крылья, и на тропу опустилась ещё одна женщина-птица: седоголовая, белокрылая, в короне из выбеленных солнцем костей и ожерелье из расколотых речных камней. Первая птица почтительно посторонилась перед старшей соплеменницей.

– Снова ты мелешь что ни попадя, Игварха, – проворчала седоголовая. – Ну?

Она воззрилась на путников мутно-серыми глазами. Алида покосилась на Ричмольда – пусть лучше он говорит, а то её эмоциональные речи скорее настроят сиринов против них.

– Мы должны попасть в книгохранилище, – произнёс Рич, чуть склонив голову перед сиринами. – В землях людей происходят страшные вещи. Старый владыка, Эллекен, готов залить Королевство кровью смертных, чтобы вернуть себе власть. Вольфзунд ищет способы победить его, а у нас есть собственное дело. Не менее важное.

– И что нам с того? – ощерилась Игварха. Перья на её шее чуть приподнялись.

Старшая сирин предупреждающе шикнула.

– Назови мне ваши имена.

Рич оглянулся на Алиду, и она, чуть поколебавшись, кивнула. Нет смысла скрывать истинные имена перед хозяйками Земель, особенно, если Вольфзунд уже рассказывал о них.

– Ричмольд Лаграсс, Алида Фитцевт и… Мурмяуз Фитцевт.

Алида хмыкнула. Ещё никто не присваивал коту её фамилию.

– Всё верно, – склонила голову старая сирин. – Вольфзунд называл те же имена. За исключением, пожалуй, кота. Я Гахрера, а эта склочная курица, как вы уже поняли, Игварха. Добро пожаловать в Птичьи Земли. Но сначала оплатите проход.

– Оплатить? – скривилась Алида. – Монетами?

Она уже полезла в сумку, но Гахрера хрипло, отрывисто рассмеялась и махнула крылом.

– Нет. Нам платят не так. Спойте нам и проходите дальше, идите в книгохранилище.

Алида сконфуженно замолчала и перевела беспомощный взгляд на Ричмольда. Этого-то они и опасались. Жаль, с ними нет Мела со свирелью! Вот кто может заставить сиринов позабыть обо всём на свете.

– И Мурмяуз тоже должен петь? – уточнила Алида.

– Может просто участвовать в представлении, – пожала плечами Игварха.

«Отлично, – мысленно застонала Алида. – Они ждут от нас не просто песни, а целого представления. От Мела они не требовали плясок!»

– Ладно, – сдалась она. – Я спою простенькую песенку, которой меня научила бабушка. Рич, помычи, пожалуйста. У тебя баритон, как раз то, что нужно.

– Помычать? – оскорбился Ричмольд. – Как корова?!

– Почти. Знаешь песню про травника, который отправился за цветком папоротника?

– Не уверен. Но подхвачу, если вспомню.

– Идёт.

Вверху снова зашелестело, остальные сирины спустились с макушек деревьев и расселись кто на земле, кто на нижних ветках. Под их цепкими взглядами Алида стушевалась, но всё-таки затянула песню:

К удивлению Алиды, Рич скоро узнал песню и стал подпевать красивым низким голосом. Алида почувствовала себя увереннее и даже улыбнулась сиринам, которые чуть покачивали головами в такт мелодии. Кажется, даже незамысловатые деревенские песни были им по нраву: так сильно хозяйки Птичьих Земель любили музыку.

Песня была довольно длинной: травник, отчаявшись найти нужное средство, отправился в самую тёмную чащу за цветком папоротника, который, по поверью давних лет, сулил исполнение желания. Травник прошёл через опасные испытания, нашёл цветок и спас жену, а заодно баснословно разбогател. Алида, разгорячившись, даже покружилась под конец, взметнув колоколом подол платья, а Мурмяуз протяжно мяукнул, завершая номер.

– Прелестно, – похвалила Гахрера, едва стихли голоса. – Не слишком изысканно, не слишком искусно, но весьма занятно. Это поют по ту сторону Большой Воды?

– Да. – Алида отбросила прилипшую к вспотевшему лбу прядь волос. – В деревнях.

– Любимцы Вольфзунда родом из деревень? – шепнул кто-то из сиринов.

– Травница и астроном, – уточнил Ричмольд, гордо вскинув голову. – Вольфзунду неважно, откуда мы родом. В Птичьих Землях, насколько я знаю, вообще нет ни одного города. Только деревушки.

Сирины замолчали. Гахрера махнула крылом, и остальные женщины-птицы взмыли ввысь.

– Благодарю, – произнесла старшая сирин. – Можете рассчитывать на благосклонность моих сестёр. Они бывают взбалмошными и невыносимыми, но посланникам Вольфзунда навредить не посмеют. Мягкого мха вашим ногам, а крыльям – попутного ветра.

– Спасибо, – Алида чуть присела. Ей показалось, что это будет выглядеть как проявление вежливости. – Если захотите послушать что-то ещё из деревенских песен – прилетайте.

– Обязательно.

Белым вихрем Гахрера взлетела и скоро скрылась в густом лесу, но в лохматых еловых ветвях ещё сидели две птицы с тёмным оперением и сурово сведёнными к переносицам бровями.

– Птица-Мать предрекала твой приход, – произнесла одна из птиц, пристально глядя Алиде в лицо. – Птица-Мать ждёт тебя.

От её слов повеяло холодом.

– Вы ошиблись, – поёжилась Алида. – Я здесь совсем для другого.

Ей совсем не хотелось выслушивать сейчас какие-то предречения сиринов и непонятной Птицы-Матери, о которой она и слышала-то впервые.

– Ты пока сама не знаешь, зачем ты здесь. И зачем ты вообще.

– Боюсь, она не понимает, о чём вы, – вмешался Рич. – Нам в самом деле пора. Если бы было какое-то – как вы сказали? Предречение? То Вольфзунд наверняка поставил бы нас в известность.

– Какой уверенный мальчик, – фыркнула сирин. – Ничего. Скоро ты увидишь, как твоя уверенность рассыпается прахом, развеивается по ветру, оставляя вместо себя лишь беспомощность и страх.

Рич что-то проворчал, но вовсе не выглядел напуганным или встревоженным. Алиде понравилось, как упрямо и открыто он отвечает на хитрые взгляды женщин-птиц. Сирины зашуршали могучими крыльями и скрылись среди переплетения ветвей, исчезли так ловко, словно вовсе растворились. Алида вздохнула и улыбнулась.

– Всё не так уж плохо. Как-нибудь справимся.

– Непременно, – заверил её Рич.

В залитой осенним солнцем роще, пахнущей грибами, мхом и поздними цветами, дышалось легко и свободно, и даже не верилось, что где-то за Большой Водой охотится Неистовая Стая и моуры топят путников в северных болотах.

Глава 6, в которой цветёт фикларсия

Мелдиан крался по замку со свечой в руке. Свеча горела серебряным – он специально зачаровал её так. Привычный оранжевый свет с недавних пор начал раздражать: вспоминалось зарево горящего Авенума и страх за Лиссу и отца, которые оказались тогда в городе.

Замок был почти пуст. Его и раньше можно было считать таким: два огромных крыла, не считая центральной части, десятки башен, сотни комнат и коридоров, а из жильцов всего-то отец, мать, сам Мел, ключник, три служанки, двое смертных продажников и их наставники. Симониса и Хьёльд тоже зачастили гостить, но сейчас их не было, продажники отправились в Птичьи Земли, а отец и вовсе стал редко появляться дома: вечно пропадал, пытаясь договориться со всеми альюдами, ещё не окончательно убедившимися в опасности затей Эллекена. Без хозяина замок осиротел, стал будто холоднее и темнее.

Прибавились, правда, Лисса и Диньяна. Лисса так и не приходила в себя, а Диньяна не решалась одна ходить по замку, в столовую и на прогулки её провожала Элли.

Хоть Мел и был наследником и, по сути, молодым хозяином замка, он всё равно чувствовал себя воровато, пробираясь ночью в чужую комнату.

Мел прокрался дальше по коридору и остановился перед нужной дверью. Как он и думал, та оказалась заперта. Мел выругался сквозь зубы и достал из кармана нож для конвертов, предусмотрительно стащенный из отцовского кабинета. Альюд поставил свечу на пол. На стене тут же заплясала его собственная рогатая тень, увеличенная до гротескных размеров.

В этом замке, как и в других поместьях знатных альюдов, можно было открыть любую дверь без ключа при том условии, если взломщик – сам хозяин или его близкий родственник. Стены замка знают хозяйскую кровь, повинуются ей, и Мелу не пришлось даже выпрашивать у Анса ключ.

Он проделывал этот трюк всего однажды, когда был мальчиком, ещё обычным, без крыльев, рогов и чёрных глаз, а кожа его оставалась нежно-персиковой, вовсе не серой, как сейчас. Тогда Мел пробирался в отцовскую библиотеку, подгоняемый жаждой чудес, ожидающих, как ему тогда казалось, на пыльных полках. Чудес не случилось: отец таки застукал его, карабкающегося по лестнице на верхний ярус, а после поставил в кладовой коленями на горох. Мел не сделал тогда ничего предосудительного, но Вольфзунда разгневало самоволие сына.

Мелдиан сделал маленький надрез на запястье. Тут же выступила чёрная кровь, и Мела впервые кольнуло сомнение: что, если его кровь больше не сработает? Не поменялось ли что-то из-за того, что с виду он – точь-в-точь каменная горгулья?

Мел протёр порез пальцем и мазнул кровью по двери между резной медной ручкой и замочной скважиной. На миг он затаил дыхание: казалось, ничего не произойдёт, и придётся всё-таки уговаривать Анса отдать ключ без разрешения отца. Но замок едва слышно щёлкнул, и Мел облегчённо выдохнул. Звук получился гораздо громче, чем он того хотел. Дверь приглашающе отворилась, Мел подхватил с пола свечу и шагнул в зеленоватый сумрак комнаты.

Сквозь стрельчатые окна лился тусклый лунный свет. Мелдиан шепнул свече, чтобы она горела ярче, и водрузил её на полку. Здесь пахло настоящим лесом, влажным и древним, свежестью искрящихся звёзд, сверкающими россыпями цветущей сныти и болиголова. Сначала Мел даже слегка растерялся и потряс головой, чтобы избавиться от странного ощущения. Он и не подозревал, что из обычной гостевой комнаты можно создать что-то настолько дивное – это ведь настоящий лес в стенах комнаты. Мшистый ковёр под ногами приятно пружинил, птицы на шторах едва заметно шевелились – то ли от чар, то ли от дуновения ветра, невесть откуда взявшегося в помещении с закрытыми окнами. Мел снова затряс головой. Лесные ароматы отвлекали от главного, морочили разум. Может, комната не признавала никого, кроме хозяйки? Как бы то ни было, лучше не терять времени. Мел решительно приблизился к огромному шкафу и распахнул настежь створки.

Цветные отблески хлынули с полок, едва не ослепляя. Мел прикрыл глаза рукой и чуть отшатнулся. Список необходимых компонентов он помнил наизусть, но, к его разочарованию, склянки и шкатулки с элементалями не были подписаны. Мел открыл наугад одну шкатулку и принюхался. От бесформенного комка, светящегося лиловым, пахло остро, как от перечного соуса. Мел выругался: он понятия не имел, что перед ним и как отыскать необходимые ингредиенты. Он махнул рукой и принялся перекладывать в сумку всё подряд, надеясь разобраться чуть позже.

С травами дело обстояло куда проще. Мелдиан без труда отобрал нужные ароматные пучки и развернулся лицом к двери. Из груди едва не вырвался стон досады. В дверях стояла Перинера.

– Мам, я думал, ты спишь, – выпалил Мел и прижал уши.

– То же самое я думала и о тебе. Но, оказывается, ты грабишь запасы Симонисы. Не знала, что вырастила вора.

Перинера величественно прошествовала к софе и присела, держа спину очень прямо. Мел сглотнул. Он ненавидел чувствовать себя виноватым, а строгий тон матери частенько заставлял его испытывать вину.

– Я не вор! – попытался оправдаться Мелдиан. – Мам, послушай. – Он провёл рукой по волосам, собираясь с мыслями. – Я… Преисподняя, даже не знаю, как это сказать.

– Скажи правду, – посоветовала Перинера. Она могла бы посоревноваться с Вольфзундом в умении делать непроницаемое лицо, и Мел не мог прочесть в тёмных материнских глазах ни осуждения, ни сочувствия, ни интереса.

Мел осторожно опустил сумку с компонентами на пол. Склянки легонько звякнули. Он перебирал в уме слова, которые могли бы склонить мать на его сторону, но, как назло, в голову лезли одни глупости.

– Я жду. Ты знаешь, Мелдиан, я обязана рассказать твоему отцу, за каким занятием застала тебя. Он и так не будет в восторге от того, что ты грабишь Симонису, так что будь добр, придумай себе убедительное оправдание.

Мел ощерился, готовый надерзить, но снова вспомнил, что в его интересах сохранить расположение Перинеры.

– Ладно. Мне нужно кое-что из элементалей и целая куча трав. Я… Я хочу спасти Лиссу. Сделать её одной из нас. Ты ведь сама намекнула мне, где искать записи отца.

Перинера вздохнула и покачала головой.

– Ты больше похож на него, чем тебе кажется. Такой же упрямец и авантюрист. Я не была до конца уверена, что ты на это решишься. Что ж, Мелдиан. Я подозревала, что ты не сдашься, и желаю тебе счастья. Ты совсем ещё юн, даже по меркам смертных, но уже умеешь принимать решения. Но скажи, Мелдиан, ты понимаешь, что, если всё пройдёт удачно, ты навсегда останешься… таким? Понимаешь, что никогда не снимешь проклятие? И, возможно, твои дети тоже будут…

– С рогами? – не выдержал Мел. – Что ж. Мне, допустим, рога очень даже к лицу.

Перинера улыбнулась.

– Как тебе известно, я проходила через этот обряд. Бедная девочка, ей предстоит суровое испытание. – Перинера поправила причёску и поднялась с софы. – С Вольфзундом я поговорю. Я смогу найти нужные слова. И, между прочим, я помню, как узнать нужные элементали. Давай помогу.

У Мела отвисла челюсть. Губы сами собой растянулись в улыбке, а вот в глазах противно защипало. Перинера шагнула к нему навстречу, и Мелдиан уткнулся лицом в материнское плечо.

– Мам, – шепнул он. – Ма-ам.

Перинера погладила сына по острому плечу. От её волос и платья пахло пряно-сладкими духами.

– Я с тобой, мой хороший. Что бы ты ни задумал. С тобой.

* * *

Диньяна сидела у кровати Лиссы, но смотрела в окно, а не на дочь. Мел понимал её. Ему самому было невыносимо видеть бледное безжизненное лицо и разметавшиеся по подушке тусклые спутанные волосы. Мел бесшумно присел рядом с Диньяной.

– Зачем вы нужны, если не можете остановить это? – надтреснутым голосом произнесла женщина. – Зачем вы привели меня сюда? Чтобы я каждый день наблюдала, как умирает моя дочь?

Мел промолчал.

– Если нет никакой возможности помочь, – продолжила Диньяна, глядя на гору, покрытую редкими желтоватыми свечками деревьев, – если ты не можешь её вылечить, то сделай так, чтобы она больше не мучилась. Пожалуйста.

– Диньяна, – вымолвил Мелдиан, – Лисса не будет мучиться. Дайте мне ещё немного времени.

Диньяна вздрогнула от звука имени своей дочери и злобно уставилась на альюда.

– Ты тянешь время. Не знаю, что за интерес у тебя, молодой демон, но знай, что тебе всё вернётся. Все страдания, которые она…

– Диньяна! – уже выкрикнул Мел, теряя самообладание. – Мне не легче, чем вам! Но я не позволяю себе опускать руки! Не надо смотреть на меня с осуждением! Вы постоянно жалуетесь, вместо того чтобы набраться терпения и довериться мне! Какой у меня интерес? Да такой, что она – моя невеста! Я люблю Лиссу, и с каждым днём, который она проводит вот так, я понимаю это всё яснее.

Он тяжело задышал, словно пламенная речь отняла много сил. Мел давно был на грани того, чтобы сорваться на кого-нибудь. Зелье подходило, но медленнее, чем он на то рассчитывал. Сложные заговоры приходилось заучивать наизусть и проговаривать много раз, чтобы запомнить и правильно воспроизвести все сложные звуки и интонации.

Перинера действительно помогла разобраться с элементалями, но два последних – звёздный свет и аромат фикларсии – до сих пор были ему недоступны. Фикларсия растёт в Птичьих Землях, но цветёт в начале лета. Будет чудом, если Алиде удастся обнаружить хотя бы один запоздалый цветок. Мел по нескольку раз на дню бегал к Лиссе и прислушивался к её дыханию. Каждый раз, когда он убеждался, что она ещё дышит, на него накатывало такое опустошающее облегчение, что Мел едва не оседал на стул, слабея в ногах. Долго так продолжаться не могло. Лисса держалась, но ниточка жизни, связывающая её естество с телом, истончалась час от часу.

– Поймите, Диньяна, – заговорил он уже спокойнее. – Я стараюсь. Я действительно стараюсь. У меня уже многое готово, остались последние штрихи. Есть способ спасти вашу дочь, и я непременно воспользуюсь им. Но… Есть один нюанс. Если всё получится, Лисса больше не будет человеком.

Последние слова прогремели, как камни, брошенные в пустой колодец. Диньяна медленно повернулась. Мел заметил, что она заметно состарилась в последнее время.

– Не будет человеком? – медленно повторила она, будто не понимая значение этих слов. – Что ты имеешь в виду?

Мел стиснул зубы, готовый к новой буре возмущения.

– Больше не будет смертной. Станет такой, как мы. Такой, как я.

Глаза Диньяны округлились, рот открылся в немом крике. Мел поспешил утешить её.

– Нет-нет, конечно, у неё не вырастут рога и крылья. Внешне Лисса останется всё той же. Ну если только глаза станут сильнее блестеть. Но у неё больше не будет человеческого естества. Кровь станет чёрной, как смола. А в груди – вот тут, где солнечное сплетение, – поселится то, что вы зовёте магической силой. Ну, и ещё она сможет долго, очень долго жить.

– Не смейся над убитой горем матерью, мальчик, – покачала головой Диньяна. – Собака не может стать волком, рыба не обернётся лебедем, а человеку не суждено стать альюдом. Пусть даже этот человек из народа древунов.

– Посмотрим, – Мел упрямо наклонил голову. – Я должен был вас предупредить, чтобы потом вы не проклинали меня за то, что я сделал. Понимаю, вам трудно принять это, Диньяна, но постарайтесь поверить мне. Прошу.

Мел заглянул ей в глаза, но женщина только брезгливо поморщилась. «Считает меня демоном, уродцем и лжецом», – удручённо подумал Мел.

– Мне уже есть за что проклинать тебя, – промолвила она. – Моя дочь умирает. Всё было бы хорошо, если бы ты не явился в нашу деревню и не вскружил голову моей девочке своим чёрным колдовством.

Мелдиану было неприятно, что мать его невесты даже не пытается скрыть неприязнь к нему, но он не стал дерзить. Диньяна была жалкой, сломленной горем смертной женщиной. Он – сын Владыки альюдов, наследник замка и тот, кто способен вернуть Лиссе жизнь, пусть и не человеческую, но даже более яркую. Диньяна ещё извинится перед ним и будет благодарить.

Мел не заметил, как Диньяна встала и вышла из комнаты, – настолько увлёкся мыслями о том, как всё будет, если у него получится. Лисса сейчас выглядела как больная уставшая девочка, но даже так она была очень красива. Мел погладил её по лицу и поцеловал в лоб.

– Всё будет хорошо. Скоро будет, слышишь? Ты боец. Поборись ещё чуть-чуть. Пожалуйста. Ради меня и матери.

Конечно, Лисса его не слышала. Но отчего-то Мелу стало легче. Он зажёг лампу, заправленную маслами мяты и лаванды, чуть приоткрыл верхнюю створку окна и тоже покинул комнату больной.

* * *

– Чужаков у нас уже тысячу лет никто не видел, поэтому вас вся деревня ждёт, – сообщил Кастер, юноша-древун, встретивший Алиду и Ричмольда на подходе к поселению.

Кастер был очень красив. Высокий, гибкий, хорошо сложённый, с гладкой бронзовой кожей, коротко остриженными чёрными волосами и искристыми медными глазами. Он двигался с ленивой грацией танцора, а простая льняная одежда настолько ему шла, что представить его в чём-то другом было бы сложно. Алиде он не очень понравился: слишком улыбчивый, слишком говорливый, слишком смазливый. Было странно смотреть, как они с Ричмольдом идут бок о бок: оба высокие, но совсем разные, как берёза и каштан. Неуклюжая походка Ричмольда, плохая осанка и застенчивая манера вести разговор как никогда раньше бросались в глаза. Слишком светлокожий, слишком рыжеволосый – астроном выделялся, как мотылёк в пчелином улье. Почему-то Алиду это беспокоило. Она боялась, что он чувствует себя посторонним.

– Эй, тётушка Аго, не пяльтесь, вас видно из-за занавески! – выкрикнул Кастер, когда они проходили по деревенской улице. Лицо сморщенной старушки исчезло в окне. – Все хотят на вас поглазеть, – сообщил он, поворачиваясь к гостям. – Ничего, ещё успеют. Это, кстати, наперстянковый садик. Из этих цветов мы делаем многие целебные снадобья. У вас растут такие?

Алида с сомнением покосилась на полянку, сплошь усаженную растениями с вытянутыми белыми и розовыми свечами соцветий.

– А у нас считается, что они ядовиты.

– Если выжать сок из целого стебля и выпить, то, конечно, отравишься. А если добавить в чашку с водой одну каплю вываренного сока, а потом каплю получившейся смеси добавить в котёл с лекарством, то пойдёт только на пользу.

Алида задумчиво почесала нос. У древунов явно были свои понятия о травничестве и свои старинные рецепты снадобий, и это взбудоражило её воображение. Сколькому можно было бы научиться, если остаться тут подольше! Сколько тайн, сколько удивительных секретов хранят травники и целители чужих земель! То, чем они занимались с бабушкой, теперь казалось только основой, первыми шагами в постижении науки врачевания.

Алида постояла ещё немного, разглядывая огородик с травами возле аккуратного дома из светлого дерева. Невзрачные, без ярких ароматных цветов, травы влекли её тонкими пряными ароматами. Алида вздохнула и погладила листок незнакомого растения.

– Пошли? – спросил Рич. Кастер уже ушёл вперёд и ждал их, облокотившись на невысокую ограду.

– Да, – согласилась Алида, поворачиваясь к другу. – Пойдём.

– Тебе нравится тут, верно? Эти маленькие дома, сады с цветами и травами…

Рич обвёл рукой дворик и украдкой улыбнулся.

– Нравится, – призналась Алида. – Наверное, я хотела бы здесь остаться. С бабушкой.

– Значит, останемся.

Рич развернулся и зашагал вперёд. Алида замерла на миг, думая, оговорился он или нет? И ей показалось или он действительно стал чуть сильнее сутулиться, смутившись? Алида покачала головой и поспешила за ним, догонять Кастера.

– А правда, что у вас, за Водой, дома строят прямо один на другом? – спросил Кастер у Рича, когда они поравнялись.

– Городские земли стоят слишком дорого, чтобы позволить людям строить одноэтажные дома, как у вас, – напыщенным тоном произнёс Рич. – Не один на другом, а в несколько этажей. Жилые дома – в два-три этажа, архивы, ратуши, библиотеки и другие государственные постройки ещё выше. А уж Библиотека Биунума славится своими высокими… – Рич кашлянул и неловко замолчал, но Кастер не заметил эту заминку.

– Как же вы наверх карабкаетесь? – с придыханием изумился Кастер. – По стене – и в окно?

– Лестницы. – Рич повёл плечом. – Слышал, в ратуше Авенума работает механический лифт, а столичные архитекторы вот-вот огласят проект самодвижущейся лестницы.

Кастер восхищённо присвистнул.

Алида вертела головой по сторонам, стараясь не упустить ни одной живописной детали, но всё-таки прислушивалась к разговору юношей.

Это была та же самая деревня, где Алида уже гостила, но осень раскрасила улочки совсем иначе, и дома теперь утопали в красной пене рябиновых гроздей, укрывались покрывалом золотистых яблоневых листьев с зелёными, жёлтыми и багряными яблоками на ветках. Рудбекии и астры доставали почти до подоконников, а чёрные семена подсолнечника были готовы лопнуть от спелости прямо в соцветиях.

– А Дрей?! – внезапно вспомнила Алида. – К вам приезжал мальчишка с альпакой по имени Липучка. Как они?

– О-о, хочешь посетить дворик альпак? Давай позже, ладно? Они не отпустят тебя, пока не дашь кусочекяблока каждому из них. Дрей тут прижился. Отличный малый, у него от девчонок отбоя нет – как же, чужестранец.

Кастер завистливо хмыкнул и остановился у широкой калитки. За низким забором из белых берёзовых стволов виднелся добротный дом, наполовину оплетённый краснеющими лозами дикого винограда.

– Ну вот, мы и пришли. Мой дом, – деловито сообщил Кастер и, отперев калитку, сделал приглашающий жест.

– Большой! – восхитилась Алида. – Твои родители – старосты?

– Что-то вроде того. У нас нет королей и владык, нет богатеев и нищих. Но нашу семью уважают в деревне, а уважение у нас ценится дороже, чем у вас – золото. Заходите, чего вы.

Земля у древунов тоже, видимо, не считалась чем-то особо ценным, оттого они не стремились отхватить себе участок побольше, а довольствовались скромными палисадниками и огородами на несколько грядок – именно такими, чтобы хватало на семью.

Семья Кастера была зажиточной, это сразу бросалось в глаза. Помимо основного дома на участке умещались сарай, курятник, два хлева и гостевой домик. По двору важно прохаживались упитанные куры и кролики. Алида на всякий случай схватила Мурмяуза в охапку, чтобы не дать ему поохотиться на чужое имущество.

Кастер показал им двор и сад с огородом, а потом подвёл к гостевому дому, не такому большому, как основной, но тоже крепкому и добротному. Алида разглядела, что резьба на фасаде изображает сиринов, сидящих на еловых ветвях, а наличники украшены росписью из желудей и дубовых листьев.

– Вы у нас важные гости. Можете оставаться сколько нужно. Если нравится основной дом, живите там. Но, может, вам больше по душе этот, гостевой. К нам иногда приезжают родственники из других поселений, иногда сестра с мужем гостят, но до Средьзимовья никого вроде бы не ждём, так что комнаты свободны. Решайте сами. В гостевом потише, если вы будете какие-то свои вопросы решать или… – глаза Кастера блеснули предвкушением чего-то потрясающего, – или опыты какие ставить.

– Мы не действуем такими методами, наша цель – изучение и наблюдение, – разочаровал его Ричмольд.

Кастер запыхтел.

– Да-да, мы со всем разберёмся, – вставила Алида, устраивая Мурмяуза поудобнее на плече. – Комнаты в основном доме нам вполне подойдут. Не хотим обременять твою семью ещё больше, так что так будет удобнее: вам не придётся носить обеды в гостевой дом. К тому же мы скоро двинемся в книгохранилище. Кстати, Кастер. Подскажи, фикларсия ещё цветёт? И что это вообще за растение такое? Если у нас оно и растёт, то называется как-то иначе.

– Фикларсия? – нахмурился древун. – А-а, это такие невзрачные двухцветные цветочки! Не знаю, не обращал внимания. Летом точно цвела… Тут недалеко была целая поляна. Хотите, покажу?

Алида вопросительно посмотрела на Ричмольда. Тот кивнул.

– Покажи. Но только после того, как мы подкрепимся с пути.

* * *

Родители Кастера были очень похожи на него – тоже стройные и гибкие, темноволосые и с озорными искрами в глазах. Мать приготовила восхитительное рагу с молодым картофелем, морковью и шалфеем, отец предложил крепкого домашнего пива и сыграл пару песен на старенькой лютне. Мурмяуза сначала неприятно удивило общество пары трёхцветных кошечек, но после миски варёной курятины он смягчился и даже позволил кошкам вылизать свой роскошный мех. Алида быстро расправилась со своей порцией еды, отложила деревянную ложку и взяла чашку травяного чая.

– Хотел бы я однажды повидать большие города, – мечтательно произнёс отец Кастера, Халео. – Говорят, они прекрасны.

– Ничего особенного в них нет, – одновременно произнесли Рич и Алида. Кастер рассмеялся.

Алида заметила, что Калия, мать Кастера, бросает на неё какие-то уж слишком внимательные взгляды. Алида вопросительно посмотрела на неё.

– Глаза, – призналась Калия, ставя на стол баночку абрикосового варенья. – Поразительные у тебя глаза. Такой цвет сейчас почти не встречается, но раньше многие древуны из дальних чащоб могли похвастаться этим оттенком.

Алида едва не поперхнулась чаем.

– Древуны? То есть вы не намекаете, что сиреневые глаза – признак нежити или что-то такое? А то мне уже говорили… разное.

– Какой уж тут признак нежити, – легонько улыбнулась Калия. – Скорее, признак древней и уважаемой семьи. Хотя слышала, что у моуров бывают глаза похожего цвета, но я, к счастью, никогда не встречалась с хозяйками болот. Скажи, твои предки, случайно, не выходцы из Птичьих Земель?

– Не знаю, – выдохнула Алида, едва скрывая восторг. – Было бы здорово.

– Поищешь записи о своих предках в книгохранилище, – посоветовал Рич, проглотив кусок мягкого хлеба с маслом. – Только сначала завершим все важные дела. Ты ведь помнишь…

Он выразительно и чуть строго посмотрел на Алиду. Алида махнула на Рича рукой: она и сама прекрасно понимала, что прежде всего – загадочное изучение книг и, что тоже очень важно, – сбор компонентов для зелья Мела. У Ричмольда сделалось такое упрямое лицо, что Алида догадалась – он настроен очень решительно насчёт обоих заданий от альюдов.

– У вас где-нибудь есть свободное место? Какая-нибудь площадь или просторная поляна в лесу? – Рич отодвинул тарелку с недоеденным рагу (чем вызвал тихое негодование Алиды) и выпрямился на стуле, пытливо глядя то на Калию, то на Кастера, то на Халео. Алида незаметно стащила кусочек мяса из его тарелки и угостила Мурмяуза.

– Есть кострищная площадь, – ответил Кастер. – Мы до неё немного не дошли, но она размером с пару обычных дворов. В роще за деревней прячется поляна, она побольше. А тебе для чего?

– Пойду собирать звёздный свет, – невозмутимо ответил Рич. Несмотря на то, что такое объяснение было сущей правдой, оно прозвучало как шутка из-за чересчур серьёзного тона.

Алида не знала, стоит ли рассказывать древунам о том, что Мел собирается обратить одну из жительниц деревни в альюда. С одной стороны, он спасает Лиссу, но с другой, вдруг их это оскорбит? Если кто-то помешает им собрать недостающие ингредиенты из-за того, что она сболтнёт лишнего, то Алида никогда не простит себе этого.

– Он просто жить не может без звёзд, – поведала Алида древунам.

Их это объяснение вроде бы устроило.

* * *

Кастер показал гостям дом и двор, уделив особое внимание гостевым комнатам, расположенным в противоположных крыльях-пристройках. В доме сильно пахло сосной, хлебом и травами, и этот запах навевал на Алиду странную смесь восторга и тоски по родной избушке.

Мурмяуз разомлел, развалившись на тахте в гостиной, и участия в экскурсии не принимал. «Предатель», – подумала Алида.

Кастер ещё раз объяснил, как устроены деревенские улочки, на чей флюгер ориентироваться, чтобы не заблудиться, и что делать, если лес решит пошутить и запутать чужаков. Алида нетерпеливо кивнула.

– Да-да, я тут уже была. Блуждать особо негде. Покажешь фикларсию?

– Фикла… А, те цветочки! – Кастер звонко хлопнул себя по лбу. – Да, конечно. Пойдём.

В сумерках уже пылали пунцовые костры, примешивая тёплый запах дыма к сладковатым осенним ароматам яблок, груш и грибов. Древуны сидели на крыльцах, низких скамьях или прямо на земле, разговаривали и угощали соседей пирогами и чаем в толстых глиняных кружках. Девушки звонко смеялись, юноши наперебой рассказывали разные небылицы, а старики только укоризненно покачивали головами. Завидев Кастера с чужеземцами, древуны замолчали.

– Глядите-ка, какая честь выпала Касту-ушасту! – воскликнул один из юношей и шагнул вперёд. Следом за ним ещё двое поднялись со скамейки и заулыбались, беззастенчиво разглядывая Алиду. – Ну, и как тебе высокие гости?

Кастер скорчил недовольное лицо и потрогал свои уши.

– Хватит дразниться, мои уши торчат не сильнее твоих, Норд. Знакомьтесь, парни. Это Алида и Рич. По пустякам не тревожить, глупые вопросы не задавать.

Норд махнул на Кастера рукой и поклонился, не сводя глаз с Алиды. Двое других древунов тоже слегка поклонились ей, а потом подошли к Ричмольду и крепко пожали ему руку. Он сдержанно улыбнулся, но сутулился сильнее обычного – наверное, чувствовал себя не в своей тарелке. Алида легонько пихнула его под рёбра.

– Нордорд, Ньювал и Лорио, – представил Кастер своих друзей. – У них ветер в головах, поэтому Вольфзунд счёл, что только я достоин принять гостей.

– Не желаете ли медовухи, иноземная красавица? – широко улыбнулся блондин Лорио. – Такой нигде не найти, кроме как в наших землях.

– Ой, спасибо, нет, – отказалась Алида. – У нас много дел. Но, может быть, как-нибудь в другой раз.

Она виновато улыбнулась и повернулась к Кастеру. Тот переминался с ноги на ногу и бросал пламенные взгляды на чарку медовухи в руках Лорио. Алида всё поняла.

– Вижу, мы тебе уже надоели. Можешь остаться с друзьями, просто объясни, как найти фикларсию.

Кастер радостно встрепенулся и пустился в торопливые разъяснения. Древуны расхохотались и заулюлюкали, дразня его то пирогами, то выпивкой.

Алида помахала им рукой, вежливо улыбнулась девушкам-древунам, которые настороженно смотрели на неё, и повлекла Ричмольда туда, куда показал Кастер. Рич отчего-то заметно помрачнел.

– Ты чего? – спросила Алида.

– Они все такие высокие, – буркнул Рич.

– Ты себя вообще видел? Выпрямился бы – и был бы даже повыше.

– Не в том дело, – замялся Ричмольд. – Они высокие и крепкие. Сильные, загорелые, весёлые. Красивые…

Алида подняла на него недоумевающий взгляд.

– И что?

– А я не такой.

Алида пожала плечами.

– Ну, не всем же быть красавцами. У всех свои яркие черты. Вот ты, например, неисправимый скучный зануда. Может, древуны как раз завидуют тебе.

Рич надулся и замолчал, и остаток пути они прошли в тишине, лишь изредка отвечая на приветствия местных кивком или взмахом руки. Поляну с фикларсией они нашли быстро: невзрачные жухлые стебельки переплелись причудливым ковром, и лишь кое-где виднелись жёлтыми огоньками запоздавшие цветы. Алида присела, разглядывая растения.

– Так это же филин-да-сплюшка! – удивилась она. – Откуда Мел взял такое название? Фи-клаар-сия! Не мог проще сказать? Но мне всегда казалось, что эти цветы совсем не пахнут…

Перед отбытием Мел отдал им несколько пузатых флакончиков из зелёного стекла, чтобы собрать компоненты. Алида нервничала, что у неё не получится: всё-таки это уже не простое травничество, а настоящее волшебство, пусть и несложное. У Симонисы или другого альюда, несомненно, всё вышло бы, но Алида не была ни альюдом, ни, если уж на то пошло, опытной травницей. Хотя ей льстило то, что Мел посчитал их с Ричмольдом подходящими кандидатурами для такого задания. Стал бы он рисковать жизнью Лиссы, если бы сомневался в их успехе?

Вечерняя роса унизала травинки и листья крошечными бусинками серебра, а с леса медленно наползал туман, укутывая деревню своим лиловым дыханием. Подол платья сразу промок от росы, ноги обдало прохладой. Алида достала из сумки один из пузырьков, вынула пробку и замерла с рукой, занесённой над цветами, чувствуя себя довольно глупо.

– Может, Мел пошутил? – предположил Рич.

– Такими вещами не шутят, – возразила Алида. – Ничего, тебе тоже это предстоит. Держи. – Она протянула ему другой пузырёк. Рич убрал его в карман: звёзды только-только начали зажигаться на серо-фиалковом небосклоне, и собирать их свет было явно рановато.

– Наверное, нужны какие-то слова, – снова подал голос Рич. – Какое-то… колдовство. Само по себе ничего не происходит. Для любого действия нужны…

Алида сморщила нос и перебила друга:

– Но когда ты собирал магию, всё происходило само по себе. Или я не права?

Рич опустил взгляд.

– Я был другим…

Алида едва не вскрикнула: пузырёк вдруг нагрелся в руке так сильно, что она чуть не разжала пальцы. Ближайшие к ней стебли фикларсии вздрогнули, словно живые, и склонились к пузырьку, будто влекомые чьей-то невидимой рукой. Внезапно поляна заполнилась резким цветочным ароматом, воздух загустел так, что стало труднее дышать. Молоко тумана, окутавшее поле, окрасилось фиолетовым и золотым, словно в него влились мельчайшие капли цветочного сока. Алида испуганно посмотрела на Ричмольда, но он тоже выглядел совершенно растерянным.

Стекло пузырька заиграло сиреневым, сделалось почти обжигающим, пробка вдруг сама собой прыгнула в пузырёк, прочно запечатывая горлышко. Всё стало как прежде: стекло остыло, стебли растений обмякли, вновь заплетаясь жухлыми косами, застелились по земле, склонив увядшие головы. Алида облегчённо рассмеялась и торжествующе показала Ричмольду пузырёк, наполненный прозрачно-лиловой субстанцией с золотистыми искрами.

– Ты видел? Получилось! Я даже ничего специально не делала, просто пожелала этого так сильно, как только могла. А ты не верил.

– Ну, со звёздным светом-то должно быть сложнее. – Рич взъерошил волосы и посмотрел в небо. – Смеркается. Скоро будет достаточно темно. Ты со мной?

Алида поднялась, отряхнула платье от налипших травинок и ухмыльнулась Ричу в лицо.

– Ещё спрашиваешь? Кто-то ведь должен будет тебе помочь, если ты так и не поймёшь, что нужно делать.

Уши Ричмольда порозовели. Он отвернулся и зашагал через поляну к лесу, туда, где, по словам Кастера, была просторная прогалина. Алида взглянула на его долговязую фигуру и вздохнула. В груди что-то неприятно шевельнулось. Не обижается ли он? Не чувствует ли себя одиноким и бесполезным? Она и сама не могла разобраться, чего ей хочется больше: подбежать и обнять его или снова сказать что-то язвительное. Алида опустила голову и побрела следом. Радость от успеха с элементалем вышла какой-то смазанной.

– Рич, – окликнула она, поравнявшись с другом и заглядывая снизу ему в лицо. Ричмольд выглядел слегка угрюмым, но кивнул ей, показывая, что слушает. – Рич, а ты думал о том, как мы передадим Мелу эти компоненты? Он говорил, что нужно спешить, аромат и свет лучше всего сразу добавить в зелье. Мы же… мы же не должны сами его варить, правда?

– Я думал, ты уже поняла. – Рич взглянул на неё и хмыкнул. – Если Вольфзунд что-то задумал, значит, у него просчитаны все шаги и учтены все возможные обстоятельства. Думаю, Мел придерживается отцовского подхода. Он далеко не простак, хоть и выглядит и ведёт себя как обычный мальчишка. Ну, кроме этого, – Рич помахал руками над головой, изображая рога. – Мел умён, образован, воспитан и хитёр, пусть и скрывает это за маской весельчака. К такому мероприятию, как спасение жизни любимой, он не мог подойти легкомысленно. Не волнуйся за Мела: уверен, у него припасён какой-то выход. Увидим, когда у нас всё будет готово.

– Да ты сегодня склонен мудрствовать, – заметила Алида. – Но, думаю, ты прав.

Слова Рича немного успокоили её, и дальше она пошла веселее, улыбаясь себе под нос.

– А здорово всё-таки, что с цветами так быстро получилось, – не выдержала Алида. – Правда же, я молодец?

Ричмольд посмотрел на неё долгим серьёзным взглядом, и за эти мгновения Алида уже успела подумать, что снова ляпнула что-то неподходящее. Но Рич, наконец, искренне улыбнулся и тронул её за руку.

– Ты молодец. Правда молодец.

* * *

Тусклая сине-лиловая мгла обняла их прохладными крыльями. Рич подумал, что, будь он один, темнота показалась бы ему неприветливой и жуткой, но сейчас, когда Алида сидела рядом, ему было спокойно и даже уютно.

Среди леса действительно оказалась просторная поляна, полог неба над которой выглядел поистине бескрайним. Они сидели уже достаточно долго: успело стемнеть и похолодать, крупные капли звёзд набухли на небосклоне, но ничего не происходило. Рич сжимал пальцами стеклянный пузырёк так крепко, что в какой-то момент даже испугался, как бы стекло не лопнуло. Алида присела рядом, подстелив себе мха, а потом, забывшись, слегка склонила голову Ричмольду на плечо. Он старался даже дышать потише, чтобы не спугнуть её и продлить это волнующее и тёплое чувство близости.

Рич наклонял пузырёк в разные стороны, подставлял звёздному свету то горлышко, то бока, то донце, но ничего не менялось. Стекло не нагревалось, сосуд оставался таким же пустым, но Рич продолжал упрямо ждать. Что-то должно произойти.

В ушах иногда звучали отголоски далёких прекрасных песен – они слышались дальше и тише, чем песни звёзд Королевства, и казалось, будто они поют совсем на другом языке. Рич сосредоточенно прислушивался, надеясь, что сможет расслышать хоть какую-то подсказку.

«Как ты там, сынок?»

От этого голоса, прозвучавшего прямо в голове, Рич дёрнулся и застонал. Только не это! Только не Эллекен снова!

– Изыди, – прорычал Рич так тихо, чтобы Алида не услышала. – Я уже не с тобой. И никогда не вернусь.

«Посмотрим», – услужливо ответил голос и замолк.

Рич выругался и отёр пот, выступивший на лбу.

– Чего-чего ты сказал? – спросила Алида.

– Тебе послышалось. – Ричмольд криво улыбнулся. – Всё в порядке.

Алида пожала плечами и снова прислонилась к нему головой.

Рич довольно быстро успокоился, убедив себя, что Эллекен отстанет, если не отвечать ему. Он вскидывал голову к звёздам, и сердце его восторженно замирало. Он много читал о восточных созвездиях, но никогда не мечтал увидеть их своими глазами. Изящный изгиб Серебряного Серпа, широкая фигура Хозяина Леса, размашистые крылья Лунного Витязя… Они нависали так низко над землёй, так ярко сияли потусторонней голубизной, что захватывало дух.

– Жалко, что Герт этого не видит, – прошептал Рич, не надеясь, что Алида его услышит.

– Очень красиво, – вздохнула Алида и сильнее запрокинула голову, коснувшись пушистыми волосами шеи Ричмольда. От этого прикосновения ему стало тепло-тепло. – Красиво, но я не могу понять, почему для вас с Гертом это настолько важно? Разве что вы сами откуда-то оттуда…

Она вытянула руку, совсем тонкую и белую в тусклом свете, и прочертила пальцем от третьей, самой яркой звезды Серпа до глаза Витязя.

– Нет. Увы. – Рич опустил голову, глядя на зажатый в руке пузырёк, такой же пустой и обычный, как и до этого. – Просто… Ох, это сложно объяснить. Наверное, такая тяга и впрямь выглядит странно, но для нас звёзды – самая главная любовь в жизни.

– Поэтому Герт не женат?

Рич усмехнулся, чуть смутившись, и сказал правду:

– Я не знаю. Я никогда не говорил с ним об этом. Вроде бы когда-то у него была возлюбленная. В юности. Не знаю, что произошло между ними, но на моей памяти Герт никогда не ухаживал за женщинами и никого не приводил к нам в башню. Я всегда считал, что это нормально – посвятить себя чему-то одному. Герт посвятил себя звёздам, а не женщинам.

– А теперь как считаешь?

Вопрос Алиды застал его врасплох. Рич задумчиво покрутил в руках стеклянный пузырёк, любуясь тем, как отблески света играют на его гладкой поверхности.

– Не думаю… – он начал осторожно подбирать слова. Преисподняя знает, что на уме у девушек и зачем Алида задала этот вопрос. Лучше быть аккуратнее, чтобы ненароком не поссориться. – Не думаю, что это правильно. На свете есть вещи, которые могут быть важнее звёзд.

Алида отстранилась и внимательно посмотрела на него. На фоне могучих чернолапых елей она выглядела совсем тоненькой и беззащитной, как бесплотный лесной дух, принявший человеческий облик.

– Это какие же, например? – поинтересовалась она с дразнящими нотками в голосе. – Защита Королевства от Эллекена относится к таким вещам?

– Относится, – согласился Рич, приближая лицо к Алиде. – И не только это.

Небывалая храбрость зарделась у него в груди, распаляясь ярче любой звезды, светящей с этого чужого неба. Мерный стрёкот кузнечиков, далёкое уханье выпей, тихий шелест ветра в вершинах елей – всё шептало ему об одном, прибавляя решительности. Он боялся вспугнуть Алиду, словно она была видением, туманным мороком, готовым рассеяться от любого неосторожного движения, но момент был слишком волнительно-прекрасен, чтобы его упускать.

Что будет с их дружбой, если он сейчас ошибётся, Рич не знал. Не позволяя себе больше сомневаться, Ричмольд подался вперёд, осторожно обнял Алиду за шею и несмело поцеловал в щёку.

Алида сперва вздрогнула, отстраняясь, и Рича кольнуло разочарование, но он решил не отступать и настойчиво притянул Алиду к себе.

– Пузырёк, – произнесла Алида. Рич не сразу понял, что она имеет в виду.

Алида извернулась и подняла с травы пузырёк. Рич и не заметил, когда успел выронить его. Глаза округлились сами собой: стекло в руках Алиды сияло, как снег январским утром.

– Звёздный свет! – воскликнул Рич, не веря своим глазам. – Но как? Когда?

– Должно быть, когда ты признал, что есть что-то важнее звёзд, – предположила Алида. Рич заметил, что она прячет смущённую улыбку и не смотрит ему в глаза. Он растерялся: считать это добрым знаком или он снова натворил дел?

Рич спрятал сверкающий пузырёк в карман и поднялся на ноги. Он чувствовал себя глупо и нелепо и нервно дёрнул подбородком. Момент был упущен, и он просто смущённо протянул Алиде руку, помогая встать.

– Кажется, одно из наших дел завершено, – сказала она. Стало ещё темнее, но Ричмольду показалось, что щёки Алиды всё-таки чуть порозовели. От радости или от стыда?

– Завершено, – повторил Рич. – Пойдём?

– Пойдём, – согласилась Алида.

Обратно в деревню они шли молча, бок о бок, но не касаясь друг друга и думая каждый о своём.

Глава 7, в которой нет жизни без смерти

В деревню Алида возвращалась в радостном возбуждении. Она уже давно не испытывала такую бурю противоречивых чувств, которые клубились в её груди, соревнуясь за её внимание, и мысли скакали с одного на другое, как лунные блики на неверной поверхности ручья. Всё же одно совершенно определённо приносило радость: вспышки ярости временно затаились.

Рич сегодня вёл себя странно, а потом даже… При воспоминании о его мимолётном, почти дружеском поцелуе в животе вспыхивали ярмарочные огни, но их искры быстро гасли в омуте вины и смятения.

Много лет она грезила о Ханере, но когда красавец-конюх её наконец поцеловал, её чуть не вывернуло от отвращения.

Целоваться с Тилем было довольно-таки приятно, но музыкант погиб страшной смертью у неё на глазах, и Алиде следовало бы скорбеть о нём дольше. Скорбь о Тиле действительно никуда не ушла – притаилась на дне души, чёрная и глубокая, готовая пролиться слезами в любой подходящий момент. Но Алида не думала о нём как о своём возлюбленном, и от этого чувствовала себя виноватой. Чувствовала себя предательницей.

С Ричем всё было иначе. Алида убеждала себя, что их связывает только дружба и общие дела, но отчего тогда так странно щемило в груди, когда он потерянно опускал плечи, задетый её не всегда добрыми поддёвками?

Алида встряхнула головой. Прохладная осенняя ночь отрезвляла, очищала мысли, выгоняя всё лишнее и оставляя лишь самое важное. Алида улыбнулась себе под нос и погладила стеклянный пузырёк, светящийся лиловым. Главное – то, что теперь у Лиссы есть шанс, а со своими чувствами она разберётся как-нибудь потом.

Рич повернулся к ней и вопросительно вскинул брови, заметив улыбку на её лице. Алида покачала головой.

– Я просто рада, что нам удалось. Всё-таки очень приятно понимать, что у тебя что-то получается. Вроде бы находишь верный путь. Сначала волнуешься, боишься заблудиться, а потом ноги набредают на нужную тропу, и дальше всё получается само собой.

– Хорошо сказала. Я так не умею. Я бы сказал, что одна случайная удача способна вселить уверенность.

– По-моему, то же самое. Ты тоже хорошо говоришь.

Рич дёрнул плечами: неопределённо, чуть смущённо, так, как умел только он. Алида снова улыбнулась.

Скоро показались плетёные изгороди огородов и садов. В лесу пахло хвоей, мхом и сырой землёй, а в деревне – спелыми яблоками, дымом и цветами. В каком-то из домов недавно сцедили фруктовое вино, и в воздухе витал кисловатый хмельной аромат. Головешки в кострищах мигали бордовыми отблесками, в некоторых окнах ещё горели свечи – наверное, кто-то беседовал перед сном или занимался спокойными домашними делами вроде плетения корзин или пошива одежды. Алида посмотрела вверх: лес обнимал деревню со всех сторон, и над ней темнела лишь узкая полоска неба, сплошь усеянного голубоватыми брызгами звёзд. Зрелище было настолько красивым, что она невольно прониклась пониманием к страсти Рича и Герта. Перед звёздами сложно устоять, когда они так заманчиво мерцают, храня свои недостижимые тайны.

– Алида?

Она только сейчас поняла, что Ричмольд окликает её, видимо, не в первый раз. Он стоял у калитки Кастера и дожидался её.

– Ой, прости. Я задумалась.

Алида подобрала подол и подбежала к другу. Рич сощурился, глядя на неё.

– Смотрю, тебя тоже начинают привлекать звёзды. Одолжить телескоп?

– Как-нибудь в другой раз. Научишь им пользоваться?

Рич довольно хмыкнул и кивнул. Они вместе вошли во двор, задвинули щеколду и двинулись к дому под мерный стрёкот сверчков. Судя по мягким оранжевым отблескам в окнах, хозяева ещё не спали, засидевшись в столовой допоздна.

Кастер встретил их в прихожей. Он выглядел странно взволнованным.

– Наконец-то! – воскликнул древун. – Почему так долго? Мы уже начали подумывать, не заблудились ли вы в лесу. Как всё прошло?

Алида гордо продемонстрировала свой пузырёк. Рич замешкался, выискивая свой по карманам, но внимание Кастера уже было приковано к сиреневому сиянию в руках Алиды.

– О-ох, – заворожённо протянул Кастер. – Магия! Преисподняя меня забери, Вольфзунд – мудрейший из живших и живущих, а вы – талантливейшие из его помощников. О вас сложат сказания. Я уверен.

Алида смущённо улыбнулась.

– Ой, да ладно тебе. Тут не было ничего сложного. Оно…

– Хватит, хватит оправдываться, – Кастер махнул рукой. – Пойдёмте скорее, вас уже давно ждут.

Он посмотрел на Алиду и Рича как-то загадочно, развернулся и быстро зашагал прочь. Друзья переглянулись и пошли за ним. У Алиды вдруг похолодели пальцы от странного предчувствия.

Кастер распахнул дверь, и Алида ахнула от неожиданности. За столом в домике древунов сидела Перинера, величественная и красивая, такая же неуместная в этой нехитрой обстановке, как экзотическая птица в курятнике.

– Здравствуйте, – пискнула Алида.

Перинера приподнялась и чуть склонила голову в приветствии. Калия и Халео, сидящие тут же за столом, выглядели немного растерянными и смущёнными, словно не могли поверить, что к ним пожаловала жена самого Владыки.

Рич не то крякнул, не то кашлянул. Перинера улыбнулась, и Алида с изумлением поняла, что впервые видит такую искреннюю улыбку на её лице. Кастер прокрался за их спинами и шмыгнул в дверь, ведущую на кухню.

– Для вас неожиданно увидеть меня здесь, не так ли? – произнесла Перинера. Её голос звучал как мурлыканье большой кошки.

– Это точно, – призналась Алида. – Вы… к нам?

Пузырёк с ароматом филина-да-сплюшки Алида спрятала за спину – конечно, по словам Мела, именно мать подсказала ему, где искать отцовскую книгу, но, быть может, она ещё не знает, что он всерьёз взялся за исполнение этих планов?

– К вам.

Перинера вышла из-за стола. На ней было прекрасное платье: чёрное с бордовым, из плотной переливчатой ткани, с вышивкой стеклярусом на рукавах и у ворота. Многие были бы счастливы облачиться в такой наряд на любое торжество, но для Перинеры оно считалось, видимо, повседневным.

– Меня бы здесь не было, если бы не просьба моего единственного сына. Мелдиан до сих пор лишён возможности покинуть замок, а Вольфзунд пока не торопится снимать с него запрет. Волнуется за мальчика, надо полагать.

По голосу Перинеры было трудно понять, как она относится к заточению Мела. По части самообладания она явно превосходила своего мужа, который всё равно оставался вспыльчивым, несмотря на внешнюю хладнокровность.

Перинера властным движением пригласила Алиду и Ричмольда за стол, словно именно она была тут хозяйкой, а не Калия, и сама вернулась на своё место. Каждый её жест был исполнен такой грации и величия, что Алиде хотелось не отрываясь любоваться ею. С кухни вернулся Кастер, неся поднос с тёплым хлебом, нарезанными колбасами и початой головой жёлтого сыра.

Калия бросилась подливать чай Перинере, а Халео поставил чашки сыну и гостям. Перинера вежливо улыбнулась и взяла с подноса кусочек хлеба.

– Мелдиан действительно сильно обеспокоен состоянием нашей гостьи, Лиссы, – произнесла она. – Так сильно, что я не могла остаться в стороне и предложила ему свою помощь.

– Лиссы? – встрепенулся Кастер. – Той самой? Нашей Лиссы?

Калия положила руку ему на плечо, безмолвно предостерегая от безрассудств, но Кастер стряхнул её ладонь и придвинул стул поближе к Перинере.

– Лисса родом из вашей деревни, – медленно кивнула Перинера и откусила крошечный кусочек хлеба. – Очень вкусно… Мельница на лесном ручье по-прежнему в строю?

– Погодите, – спешно перебил её Кастер. Его глаза взволнованно бегали. – То есть Лисса жива и сейчас гостит у вас в замке, за Водой? Преисподняя, я-то думал…

Он странно хохотнул, и Калия недовольно поджала губы. Алида заметила, что хозяйка комкает уголок скатерти: визит Перинеры явно заставлял её нервничать.

– Передайте Лиссе привет и пожелания скорейшего выздоровления, если она, как я понял, нездорова, – просиял Кастер.

– Непременно. Как только… – Перинера сверкнула чёрными раскосыми глазами и прищурилась, оценивающе оглядывая Алиду. Алиде показалось, что мать Мелдиана пытается заглянуть ей в мысли, в душу, прочитать в ней ответ на незаданный вопрос. Что-то похожее она испытывала, когда Вольфзунд сверлил её пытливым взглядом, но если глаза Вольфзунда напоминали ледяной бездонный колодец, то взор Перинеры полыхал тёмным пламенем.

Алида едва заметно кивнула и сжала в кармане пузырёк с ароматом фикларсии. Перинера улыбнулась ей: сдержанно, но тепло.

– Я осведомлена о затее Мелдиана. Не могу сказать, что мне она по душе. Но из некоторых ситуаций есть только один выход. – Перинера сделала глоток чая и изящно склонила голову, разглядывая чашку. – Очень тонкий букет. Чувствую не менее дюжины разных трав. Надо будет сказать Элли, чтобы составила похожий сбор.

Алида видела, что древуны пребывают в замешательстве. Им неясно, о чём толкуют гости, и они чувствуют себя неуютно, но не решаются встрять.

– Мы сделали, о чём просил Мелдиан, – сказал Ричмольд. – Всё необходимое у нас с собой.

Алида бросила на друга предупреждающий взгляд, но Рич, видимо, и так понял, что лучше не говорить лишнего. Он молча опустил руку в карман и выложил на стол светящийся пузырёк. Алида положила свой рядом. Пузырьки чуть перекатились и замерли, столкнувшись бочками. На скатерти серебристый и лиловый слились в один перламутрово-розоватый отблеск.

Перинера судорожно вздохнула. Алида заметила, как изменилось её обычно непроницаемое лицо: на нём отразились удивление, радость, возбуждение. Она протянула руку и осторожно взяла пузырьки, заворожённо разглядывая их.

– Вот как это выглядит… – прошептала Перинера. – Я видела многое, но аромат фикларсии, заключённый в стеклянный сосуд, – это что-то поистине впечатляющее.

Рич недовольно заёрзал, и Перинера обворожительно улыбнулась ему.

– Твоя работа тоже достойна восхищения, астроном. Я благодарю вас, а Мелдиан пусть думает, как расплатится с вами за эту неоценимую услугу.

– Друзья не просят оплаты, – возразила Алида. – Вы привыкли заключать сделки со смертными в обмен на их услуги или части естества. Но у нас с Мелом была не сделка, а простая просьба. Дружеская просьба.

– В таком случае моему сыну несказанно повезло, что Первый Волшебник послал ему таких друзей, – серьёзно сказала Перинера. – Благодарю за ужин. Ваши блюда просты, но очень вкусны. – Она поклонилась хозяевам, стремительно поднялась, сняла с вешалки свой плащ и спрятала пузырьки с элементалями во внутренний карман. Алида заметила, что плащ Перинеры был самым обычным: из добротной плотной ткани, с удобными карманами и глубоким капюшоном, ровно такой, какой и нужен в пути.

– Уже уходите? – опомнилась Калия.

– Мы-то надеялись, что вы погостите подольше, – согласился Халео.

– Увы, наше дело требует спешки, – покачала головой Перинера. – Ещё раз благодарю вас всех. Алида, Ричмольд, встретимся с вами позже.

Она надела плащ, плотно запахнула его, накинула капюшон и стремительно вышла во двор. Когда Алида выглянула в окно прихожей, Перинеры уже не было, лишь пара мотыльков кружила над дорожкой.

* * *

Лисса не видела снов, только бескрайняя тьма кружила перед глазами, взбухала грозовыми тучами и обволакивала сознание зловещей тишиной. Колдовство, сотворённое ею во время пожара, отняло последние силы, затащило её на самое дно безмолвного, беспросветного омута.

Ничего не хотелось. Ни о чём не думалось. Её тело ничего не ощущало, только грудь чуть приподнималась, дыша.

Лисса не чувствовала, как её губ коснулся прохладный бокал, как жгучее зелье наполнило рот и скользнуло в горло. Она не видела, с каким жадным вниманием следит за ней Мел, не слышала, как громко стучит его нечеловеческое сердце.

Тьма – её единственная спутница – куда-то исчезла, и не осталось больше ничего. Даже лёгкие перестали втягивать воздух. Кровь застыла в жилах, и мягкие крылья смерти коснулись лица.

* * *

Дыхание вернулось вместе с болью. Скользнуло в лёгкие, колючее, как утренний ноябрьский иней на жухлой траве. Кровь лениво потекла по венам, постепенно разгоняясь, обжигая и пронзая иголками все члены. Под закрытыми веками вместо темноты взрывались жёлтые пожары, страшные и слепящие, и некуда было спрятаться от них.

Лисса не могла шевельнуть даже пальцами, не могла моргнуть или вздохнуть поглубже, не могла выдавить из себя ни звука, и единственное, что ей оставалось, это лежать и ждать, когда колющая боль перестанет терзать её тело.

Ей казалось, что все её органы объяты огнём, кипят и плавятся, меняя форму, превращаясь во что-то иное, и сама она тоже становится кем-то совсем другим, как гусеница, запертая в коконе собственных метаморфоз. Время тянулось мучительно, как густая смола, секунды сливались в сплошной поток, и нельзя было понять, где день сменяется ночью и сколько времени прошло: сутки или целое столетие.

Боль ушла так же внезапно, как и пришла. Лисса глубоко вздохнула, наслаждаясь тем, как свободно и сладко воздух наполняет её лёгкие. Каждая мышца звенела от приятного напряжения, словно она не лежала без сил несколько недель, а бегала по утренней росе в родных Птичьих Землях. В груди росло ощущение уверенности, силы, свободы – такое прекрасное и желанное, полузабытое, окрыляющее.

Лисса открыла глаза. Стояла ночь или поздний вечер, и лунный свет заливал комнату, окрашивая стены серебристо-синим. Около её кровати в неглубоком кресле сидел Мел, сгорбившись и повесив голову. Луна чётко обрисовывала его точёный острый профиль, красивые отблески рассыпались по изогнутым рогам. В развороте его плеч и поникших крыльях читалась такая усталость и печаль, грусть и безнадёжность, что сердце Лиссы сжалось. Она незаметно повернула голову, молча разглядывая его.

Когда-то давно – настолько давно, что казалось, будто это было в прошлой жизни – Лисса побаивалась Мела, особенно когда вернулась магия. И замок, и альюды внушали ей страх своей необъяснимой силой. Теперь Мел вдруг показался ей таким близким, таким родным, что в глазах защипало. Как она могла сомневаться в нём? Как могла думать о том, чтобы отменить свадьбу? Перед ней сидел самый понятный, самый красивый, самый желанный из мужчин. Он не бросил её – отыскал и излечил, сидел рядом, в полной темноте, пока она лежала в беспамятстве.

– Мел, – позвала Лисса. Рот пересох, язык слушался плохо, но её голос прозвучал чисто и уверенно, отзываясь на ту силу, которая нарастала в груди.

Мел дёрнулся, будто от удара, и ошарашенно уставился на Лиссу, словно не понимая, что ему не померещилось и она действительно окликнула его.

– Лисса? Лисса… – Мел соскользнул с кресла и в одно движение пересел на край кровати, всматриваясь в полутьму удивлёнными блестящими глазами.

Лисса улыбнулась и протянула ему навстречу обе руки. Движения давались легко и свободно, с каждым мгновением силы нарастали, накатывали тёплыми волнами радости, и это новое чувство было таким восхитительным, что Лисса едва не рассмеялась.

Мел обхватил её правую руку прохладными ладонями и неуверенно улыбнулся, будто не верил своим глазам.

– Как ты себя чувствуешь? Ты очнулась! Поверить не могу… – Он встряхнул головой, и тёмные волосы рассыпались по бледному лбу. Растерянный и взбудораженный, бледный от волнения, с лихорадочно горящими глазами – для Лиссы он был красивей всех на свете. Её неудержимо тянуло к нему, хотелось обнять, прижать к себе, почувствовать вкус его губ, погладить рога и мягкие перья…

– Утром поговорим, – произнесла Лисса. – Сейчас просто иди ко мне.

Она приподнялась, обвила Мела за шею руками, вдыхая его тёплый и терпкий запах, и притянула к себе. Мел удивлённо ахнул, потом рассмеялся и рухнул к ней на кровать.

* * *

– Сегодня на ферме дежурит Лорио. Он хоть и не очень опытный, но вроде неплохо ладит со зверьём.

Кастер вёл Алиду и Ричмольда к Липучке. Мурмяуз в этот раз тоже был с ними: Алида решила взять кота, потому что допускала, что сразу после визита к старым знакомым они отправятся на поиски книгохранилища.

– А разве Дрей не проводит там каждый день? – спросила она, срывая на ходу бордовую рудбекию и вплетая цветок в волосы.

– Дрей-то? – удивился Кастер. – Не-е, чего ему там делать? Придёт, Липучку своего погладит, и всё. Он пристроился помогать старой Биале по хозяйству, вот, прижился, думает со временем дом свой строить. Глядишь, скоро женится на ком-нибудь. Наши девчонки на него поглядывают: как же, чужеземец. Но как по мне, он им не ровня. Ростом не вышел, да и это… – Кастер ухмыльнулся и похлопал себя по щекам, изображая неровную кожу Дрея.

– А что сирины? – спросила Алида. – Они разрешили чужаку жить в Землях? К нам и то пристали.

– Он и к хозяйкам сумел найти подход. Разрешили – то ли понравилось, как он насвистывает мелодии, то ли Дрей показался им забавным.

День стоял на удивление погожий, нахальные дятлы сновали по древесным стволам, совсем не боясь троих друзей и редких прохожих. Небо раскинулось над головами пронзительно-голубым куполом, таким ярким и звонким, что глаза начинали болеть, если долго смотреть на него.

Кастер свернул в проулок между домами, и уже скоро Алида разглядела низкие сарайчики и заборы, окружённые зарослями волжанки и таволги. Лорио, светловолосый друг Кастера, стоял в загоне, окружённый альпаками, и раздавал им капустные листья.

– Это и есть твой Липучка? – недоверчиво спросил Рич, когда они подошли ближе к загону.

– Кто-то из них… – Алида закусила губу, рассматривая несколько десятков разномастных потешных альпак, выпрашивающих капусту. – Кастер, а это единственная ферма? Когда я была здесь в первый раз, то встретила альпак в каком-то дворе. Точно не тут.

– Единственная. – Кастер пожал плечами. – Но некоторые держат несколько пар в собственных дворах. А это стадо – общее. Привет, Лорио! Можно посмотреть?

Кастер приветственно вскинул руку. Лорио отвлёкся от животных и помахал другу в ответ. Альпаки тут же окружили Лорио более плотным кольцом, вытягивая шеи и требовательно причмокивая губами.

– Привет! – откликнулся Лорио. – Привёл гостей поглазеть? Ай, Колючка, не кусайся!

– Алида хочет повидать друга. – Кастер приоткрыл калитку и вошёл в загон. Альпаки повернули к нему головы с маленькими заострёнными ушами, но, поняв, что у него нет ничего съестного, снова обратили всё внимание на Лорио и капусту.

– А-а, новенького? – усмехнулся Лорио. – Пусть заходит, если не боится.

Он нагловато посмотрел на Алиду. Светлые волосы искрились золотом на солнце, глаза лучились небесной голубизной – Лорио, пожалуй, был ещё красивее Кастера, как принц с картинки из старой книги сказок. Алида нахмурилась в ответ на его взгляд.

– Чего тут бояться? Альпак? – фыркнула она. – Даже Мурмяуз страшнее.

Алида открыла калитку и отважно шагнула в загон. Мурмяуз выгнул спину дугой и воинственно замахал хвостом, недоверчиво глядя на альпак. За хозяйкой он не пошёл, решив остаться в безопасности под кустом дудника. Кастер стоял в стороне, скрестив руки на груди и чуть насмешливо глядя на Лорио с альпаками и Алиду.

– Возьми морковку, – посоветовал Лорио, кивнув на ящик с овощами, закреплённый на стене сарая.

– Погоди, Липучку найду.

Алида принялась всматриваться в альпак, выискивая взглядом своего друга. Жалко, конечно, что Дрея сейчас нет, но лучше она повидается с ним потом, чтобы больше не затягивать путешествие к хранилищу.

– Липучка! Липучка, это я. Помнишь? Мы встретились на корабле.

Альпаки даже не смотрели на неё, поглощённые тем, как Лорио медленно отрывает листья от кочана и неспешно протягивает им. Алида подобрала подол, чтобы не запачкаться о россыпи чёрных катышек, и снова позвала Липучку. Кажется, альпака понимала Дрея, своего хозяина, да и вообще выглядела довольно смышлёной. Почему тогда сейчас не идёт на зов?

Наконец, Алида разглядела знакомую светло-коричневую шерсть Липучки: он стоял близко к Лорио, и другие альпаки закрывали его своими телами.

– Привет, Липучка!

Алида радостно подскочила к альпакам и протянула руку, стараясь дотронуться до Липучки.

– Он что, плохо слышит? – спросил Рич, решившись тоже войти в загон.

– Как тебе сказать, – подал голос Кастер. – Слышать-то слышит, но это ведь не собака, чтоб на имя своё бежать.

– То есть они глупые? – разочарованно спросила Алида, глядя, как Липучка отрешённо жуёт капустный лист, глядя куда-то мимо неё.

Кастер пожал плечами.

– Типа того.

Рич выбрал из ящика некрупную морковку и потряс перед собой, подзывая самую мелкую альпаку, которую толкали более крупные товарищи. Заметив морковь, животные тут же потеряли интерес к Лорио с капустой и гурьбой ринулись на Ричмольда, пихаясь и фыркая. Через несколько секунд астроном уже был окружён плотным кольцом из вожделеющих угощения альпак.

– Парень влип, – заметил Кастер.

– Основательно, – подтвердил Лорио.

Рич скормил морковь чёрно-белой альпаке, и остальные, поняв, что им не досталось угощения, начали разочарованно гудеть и блеять, всё ближе подбираясь к Ричу и уженаступая ему на ноги. Одна из альпак едва не цапнула его за пальцы, другая, подумав немного, плюнула, метясь в лицо. Плевок не долетел до цели, и вязкая пена осталась на воротнике рубашки. Алида хихикнула, но, поймав молящий о помощи взгляд друга, всерьёз забеспокоилась.

– Они же его затопчут! Кастер, Лорио, отзовите их как-нибудь!

– Как? Ты сама видела, на имена они не откликаются. Есть, правда, один способ…

Лорио взял ещё моркови из ящика, наломал её короткими брусками и разбросал по земле. Альпаки тут же переключили своё внимание с Рича на разбросанную морковь и принялись как ни в чём не бывало собирать овощи с земли. Рич облегчённо выдохнул.

– Спасибо. Я уж думал, и правда затопчут.

– Нелепая была бы смерть, – покачал головой Кастер и повернулся к Алиде. – Ну что, твоя миссия «поздоровайся-с-глупым-копытным» завершена?

– Да уж, – буркнула Алида. – Мне казалось, они сообразительнее и милее. Кажется, в моей жизни стало ещё одним разочарованием больше.

– На вот, вытрись, – Кастер протянул Ричу лист лопуха, когда они вышли из загона. – Хорошо, что не в волосы попали. Отмывался бы долго.

Рич покраснел и стал вытирать рубашку лопухом. Алида подобрала Мурмяуза, который успел задремать, пригревшись на солнышке, и бросила последний печальный взгляд на Липучку.

– Они больше похожи на людей, чем мне казалось, – изрекла вдруг Алида. – Забывают тебя, а потом ещё и плюются, если у тебя нет морковки для них. Ладно. Спасибо, Кастер. До свидания, Лорио. Рич, пойдём, кажется, Вольфзунд будет в ярости, если мы потратим впустую ещё хотя бы час.

Ричмольд мрачно кивнул, всё ещё протирая рубашку. Теперь на воротнике красовался зелёный след от сока лопуха. Алида вздохнула и покачала головой.

* * *

В ту ночь Алиде снились птицы, те самые, которых она всегда кормила дома, в своём саду. Она обрадовалась, будто встретилась со старыми друзьями.

По удивительному стечению обстоятельств, которое так часто случается во снах, в кармане у неё оказалась горстка пшена. Алида вытянула ладонь с пшеном, и руку облепили синицы, чечётки и корольки.

Мягкие невесомые птичьи тела приятно щекотали ладонь, зато коготки птах больно впивались в кожу. Алида поморщилась: боль чувствовалась даже сквозь сон.

Одна из синиц клюнула травницу в ладонь. Алида вскрикнула, но не отдёрнула руку.

– Осторожней! Больно ведь.

Но синица не остановилась. Она клюнула снова в то же место, а потом ещё и ещё, и остальные птицы тоже стали терзать мягкую плоть острыми клювами.

Алида проснулась от собственного крика и забила руками, прогоняя обозлившихся птиц.

– Успокойся!

Кто-то сжал её плечи, и Алида только сейчас поняла, что с воплями колотила безвинное одеяло. Она резко повернула голову и в полутьме увидела Ричмольда, который присел на её кровать. Мурмяуз так же безмятежно посапывал у неё в ногах, его-то точно никогда не мучили кошмары.

– Чего ты кричишь? Приснилось что?

Алида поднесла ладони к лицу. В неверном лунном свете она разглядела, что кожа была чистой и целой, без единой царапины. Боли тоже не было. Алида всхлипнула.

– Такая страшная ерунда приснилась… Ох. Прости, что разбудила.

Рич улыбнулся и осторожно погладил её по плечу.

– Ничего. Я испугался, что что-то действительно случилось. Сны – это не страшно. Но если хочешь, я посижу с тобой, пока ты снова не уснёшь.

Алиде до сих пор было не по себе из-за странного кошмара, и она была рада, что Рич сам предложил это.

– Пожалуй, да. Если не сложно.

– Чего уж тут сложного, – по-доброму буркнул Рич.

Алида порадовалась, что в темноте не было заметно, как зарумянились её щёки.

Она опустила голову на подушку и стала тихо рассказывать Ричмольду об этих самых птицах, что каждое утро ждали её в саду бабушкиного дома. Рич внимательно слушал о синицах и щеглах, о зябликах и корольках, о поползнях и чечевицах. Потом и Рич вспомнил какие-то приятные мелочи из прошлой спокойной жизни, и, сами того не замечая, они проболтали обо всякой ерунде до самого утра, а на заре собрались и отправились дальше, попрощавшись с гостеприимными древунами.

* * *

Кемара прислушивалась к голосам за стенкой, но, как назло, в кабаке говорили тихо, и она ничего не могла разобрать. Пальцы бездумно порхали над крохотным платьем, проделывая изящные стежки. На столе лежали только что отшлифованные детали будущих кукол, выкройки для одежды, парики из козьей шерсти и застывающие фарфоровые заготовки. Кемара печально осмотрела результаты своих трудов. Что в них толку? Пустые безделки, даром что хоть как-то занимали её время, отвлекая от тяжёлых дум.

Вольфзунд приказал ей ждать, а сколько – неизвестно. Кемара была уверена, что её талант кукольницы – едва ли не самое ценное, что есть у Владыки. Если бы он позволил ей развивать дар, научил колдовать, то она смогла бы управлять не только простыми людьми, но и колдунами и даже альюдами! Но вместо того, чтобы позволить ей оттачивать мастерство, он приказал ей сидеть в лавке, рассматривать посетителей да слушать вполуха, что творится в кабаке за стенкой.

Иголка соскользнула и больно кольнула палец. На коже тут же взбухла багровая капля. Кемара выругалась сквозь зубы и сунула палец в рот. Недошитое платье осенним листком опустилось на пол, беспомощно разметав рукава, как крылья.

Кемара встала и подошла к окну. С самого утра лил дождь, унылый, медленный, не прекращающийся ни на миг. По стеклу стекали капли, и город за окном казался размытым, как незаконченный акварельный этюд. Прохожих не было, в лавку никто не заходил и не любовался куклами на витринах. У Кемары заныло в груди: так тоскливо ей давно не было. Она чувствовала себя ненужной, незаслуженно оставленной, забытой всеми. Последний раз взглянув на безлюдную улицу, она решительно подошла к шкафу и сняла с полки куклу-ключницу.

Ключ, зажатый в фарфоровой руке, скользнул в замочную скважину потайной двери. Кемара шепнула нужные слова, и рука куклы ловко повернула ключ. Механизм замка был таким сложным, что рука простого человека – а тем более сороки, обращённой в человека, – не могла проделать такие точные движения. Пальцы Кемары были ловки только тогда, когда она обращалась к своему дару, мастеря куклы или колдуя над ними. Была бы воля Кемары, она бы и вовсе не запирала эту дверь, но Окэлло по-прежнему требовал, чтобы о входе в кабак через лавку было известно лишь избранным.

Кемара открыла дверь, поставила куклу на место и шмыгнула в полумрак кабака, за самый ближний столик. Никто из немногочисленных посетителей не заметил, как бледная девушка материализовалась за столом.

Пахло жареной птицей, и Кемару передёрнуло от отвращения. Она нащупала кошелёк у себя на поясе и заглянула внутрь. На дне блестело несколько монет. Окэлло позволял ей забирать выручку от продажи кукол себе: в конце концов, она сама создавала их, и деньги по праву принадлежали ей. Кемара подошла к стойке и положила монетку на деревянную столешницу.

– Чёрный кофе, пожалуйста, – попросила она.

Управляющий – сегодня в кабаке дежурил молодой черноволосый альюд с раскосыми голубыми глазами – радостно кивнул и смахнул монетку в ладонь.

Кемара огляделась. За столиками в основном сидели смертные – их сразу было видно по пустым, потухшим глазам, но Кемара узнала альюда Валестрода и его жену Килену, успешных торговцев. Она прислушалась к их тихому разговору.

– И всё-таки мне кажется, что книгохранилище нуждается в основательной защите, – говорил Валестрод, угрюмо покачивая в руке стакан с чем-то прозрачно-коричневым. – Посмотрим, конечно, что он скажет…

– Владыка отправил туда тех, кому доверяет. Тот юноша был его Чернокнижником, и если Владыка посчитал, что он достоин, значит, так и есть. И вообще, Валес, Владыка оказывает нам огромную честь. Он пригласил нас лично встретиться с ним и поговорить, значит, мы ему дороги.

– Посмотрим, – Валестрод пожал плечами.

Кемара насторожилась и даже не заметила, как перед ней появилась чашка с дымящимся ароматным кофе. Альюды говорили о Чернокнижнике и книгохранилище – значит, Вольфзунд отправил Ричмольда в Птичьи Земли? Она-то думала, Рич до сих пор в замке.

Кемара скучала по рыжему астроному. Она не решалась заявиться в замок, чтобы встретиться с ним, но если он в Птичьих Землях… Кемара с трудом сдержала улыбку. Кажется, она кое-что придумала.

Дверь кабака быстро открылась и так же быстро закрылась. В вошедшей фигуре не было ничего примечательного: тёмно-синий шерстяной плащ с капюшоном скрывал лицо, но осанка, походка и – самое главное – тонкий аромат можжевельника выдавали личность посетителя.

Вольфзунд откинул капюшон и цепким взглядом окинул помещение. Чёрные глаза на миг впились в лицо Кемары, брови хмуро сдвинулись к переносице, и Кемара тут же потупилась, будто была в чём-то виновата. Вольфзунд снисходительно кивнул альюду за стойкой и подсел к Валестроду и Килене. Кемара отвернулась, делая вид, что невинно наслаждается своим кофе, но сама обратилась в слух.

Как назло, Окэлло говорил с приближёнными так тихо, что ни слова не удавалось разобрать. А может, он специально навёл морок, чтобы никто не смог расслышать, о чём идёт речь. Кемара нетерпеливо ёрзала и поглядывала через плечо. Ей нужно было, чтобы Окэлло остался один или, на худой конец, просто отвлёкся от разговора.

Наконец, Валестрод и Килена откланялись. Вольфзунд устало откинулся на спинку стула и махнул управляющему, прося спиртного. Кемара вспорхнула и пересела на свободное место напротив Вольфзунда.

– Окэлло, – голос хрипел от волнения. Она изо всех сил вцепилась руками в поясной кошелёк, чтобы не было заметно, что её пальцы подрагивают.

Вольфзунд вопросительно вскинул тонкую бровь.

– Кажется, ты должна быть в лавке.

– Знаю. Но сегодня дождь, люди не ходить… Окэлло, отправить меня в Птичьи Земли. К книгохранилищу. Я вам послужить. Хорошо послужить.

Управляющий поставил на стол стакан джина. Вольфзунд обхватил его пальцами, не сводя прищуренного взгляда с лица Кемары.

– Ты знаешь гораздо больше, чем положено знать простой сороке. Уверена, что не подвергаешь себя опасности?

– Магия кукольников, – упрямо произнесла Кемара. – Это большая мощь. Но без… без разития… без разиви… – она запнулась, забыв слово.

– Без развития, – скривился Вольфзунд. – Продолжай.

Он одним глотком осушил свой стакан и подпёр рукой подбородок, приготовившись слушать. Кемара чуть приободрилась: всё-таки он не прогнал её тут же и не превратил в бессловесную птицу. Значит, у неё есть возможность.

– Я знать многое о книгохранилище. Я расти рядом. Мой дар станет крепче, если я взять нужную книгу. Я плохо уметь читать, но это ведь и не нужно. Если я сделать это, то смогу управлять куклы не только простых людей, но и Магистров, и других альюдов. И, может, даже вашего отца…

– Нет, – отрезал Вольфзунд. – Не льсти себе, сорока. Книги не дадут могущества больше, чем ты способна принять. Прочти ты хоть всё в хранилище, ты никогда не сможешь влиять на Эллекена. А вот Магистры или кто-то из слабых альюдов…

Кемара замерла, боясь вспугнуть удачу. Если всё сложится так, как ей хотелось, то она снова будет рядом с Ричмольдом, а ещё сможет оказаться поистине полезной Окэлло и, быть может, заслужит благословение для всей семьи. Пора перестать собирать городские сплетни, лавируя между крышами, и заняться, наконец, чем-то действительно важным.

Вольфзунд ухмыльнулся уголком рта и впился чёрными глазами в зрачки Кемары. Дыхание перехватило, голову заполнил ледяной туман, сердце забилось часто-часто, и на миг ей показалось, что он сейчас превратит её в сороку и навечно оставит в птичьем облике.

Но Вольфзунд быстро отвёл взгляд, и Кемара едва не расплакалась от облегчения.

– Я всё понимаю, – небрежно бросил он, рассматривая смертных посетителей, беззаботно попивающих ягодное вино. – Ты хочешь к своему астроному. Преисподняя, и чем он вам так нравится? Заурядный парнишка. Но ты права, сорока. Развитый талант кукольницы сложно переоценить. Я думал о том, чтобы наделить тебя большей силой, но ты меня опередила. Сложно отказать хорошенькой девушке, когда она так просит. Считай, тебе несказанно повезло, что твои собственные планы совпали с моими. Хоть я и не в восторге от того, что ты подслушиваешь мои разговоры, всё-таки я пойду тебе навстречу. Собирайся, скоро увидишь своего астронома. Только не слишком отвлекай его: он тоже должен раскрыть свои таланты.

Кемара просияла. Наверное, её лицо стало слишком счастливым, и Вольфзунд даже хохотнул.

– Кто бы мог подумать, что на моей стороне будут смертные и заколдованные птицы… – Он покачал головой, будто сам удивлялся тому, как всё складывается.

Глава 8, в которой Вольфзунд танцует с птицами

Утренняя роса промочила шерсть, лисий мех отяжелел и мешал быстро бежать. Симониса могла бы высушить шерсть, но для этого ей пришлось бы покинуть лисий облик, а потом ещё тратить силы на чары. Она решила, что согреется уже в замке.

Гора была уже близко, и в предрассветном тумане Чёрный Замок казался призраком. Симониса остановилась и села, обвив задние лапки хвостом. От болот поднимался тяжёлый смрад, дурманящий разум, и она решила подождать Вольфзунда здесь, у дороги.

Хьёльд сейчас вызнавал обстановку в прибрежных городах. Вольфзунд снова послал его слишком близко к Эллекену, и хоть это означало, что Владыка всецело уверен в своём преданном помощнике, Симониса всё равно волновалась.

– Хорошо, что в этом веке охота на лис не в моде.

Лисица резко обернулась, задрав ушастую голову. Вольфзунд стоял прямо за ней, насмешливо сощурив глаза и галантно протягивая руку. Его дорожный плащ был порван в нескольких местах, а на белых пальцах краснели ссадины, словно Владыка продирался сквозь ежевичные заросли. Симониса крутанулась, покинула лисий облик и вложила руку в ладонь Вольфзунда.

– Смотрю, у тебя не всё прошло гладко?

Она красноречиво взглянула на порванный плащ. Вольфзунд торопливо откинул пострадавший конец за спину, на его лице промелькнула досада.

– Не злорадствуй, лисичка. Лучше расскажи, чем закончились твои непродолжительные странствия. Сколько чаровниц всё-таки на нашей стороне?

– Шестеро, – с готовностью ответила Симониса. – Четыре чаровницы и двое чаровников. Настоящие знатоки, ничуть не уступающие мне мастерством.

– Неужели? – хмыкнул Вольфзунд. – Уверен, ты преувеличиваешь их достоинства из-за собственной скромности. Но, если это так, я буду только рад. Послушай, Сим. – Он устало потёр переносицу и тихо вздохнул. – Тут негде присесть, да и запашок от болот не слишком приятный. Не хочешь ли прогуляться по саду? Там гораздо красивее, да и, скажу честно, безопаснее.

– Согласна, – кивнула Сим.

Они перенеслись к замку. Розы до сих пор цвели, но сейчас их запах стал чуть горьковатым, отдающим увяданием и печалью. Симониса присела на скамью и взглянула на замок. Его величие всегда отзывалось трепетом у неё в груди, а от звериных оскалов горгулий захватывало дух.

– Люблю прогуляться по саду ранним утром, – произнёс Вольфзунд, присаживаясь рядом. – Перед рассветом всё замирает: и ветер, и звуки. Сад словно накрывается хрустальным куполом – такой величественный и невозмутимый.

– Что с Хьёльдом? – спросила напрямик Симониса. – Всё в порядке? А Магистрат? Ты простишь им приглашение на коронацию и огненных птиц?

Вольфзунд ответил ей долгим взглядом.

– Хьёльд в порядке. В опасности, но в порядке. Если я бы не был так уверен в нём, я бы отправился туда сам. А что касается Магистров… Я решил кое-что на их счёт. Как бы это ни было трудно, я предложу им сотрудничество.

Симониса не поверила своим ушам. Сотрудничество с колдунами-людьми? После всего, что было?

– Вижу, ты удивлена. Но скажи, Сим, не лучше ли сплотиться с одним врагом ради победы над другим? Я вижу в этом определённую выгоду. У них – поддержка смертного народа, несколько несильных Книг Величия и свободная магия, собранная добровольцами. Может, им даже известны способы уничтожать тёмные источники быстрее, чем это могут делать Чернокнижники. Полагаю, в существующих условиях вынужденное содружество продуктивнее, чем вражда.

Симониса не была уверена, что разделяет мнение Владыки, но спорить не стала. Небо из серого стало наливаться слабым румянцем, воздух задрожал, разгоняя стылый туман, где-то в яблоневых кронах робко запели первые птицы.

– А продажники? Что с ними? Алида и астроном уже в Птичьих Землях?

– Да, я перенёс их в Земли. Не стал слишком нянчиться с ними. Путь в книгохранилище они должны осилить сами, без помощников, слушая только свои сердца. Это непросто, небыстро, но только так они смогут добиться результата. Книги не открываются первым встречным, даже отмеченным моими дарами.

Симониса кивнула.

– Я понимаю. Я верю, что ты в итоге окажешься прав. А другие продажники? Другие альюды? Магистры наколдовали птиц из Священного Всполоха, так, может, нам тоже создать что-то такое? – Чаровница вздохнула. – Скажи мне, что у тебя точно всё просчитано. Что всё будет хорошо.

– Посоветую тебе две вещи: не торопить события и не волноваться. – Вольфзунд положил ладонь ей на руку, и Симониса почувствовала, как ей передаётся его сила и уверенность. Мурашки поползли по шее к затылку.

– Отец всегда недооценивал смертных, – продолжил Вольфзунд, немного помолчав. – Использовал их как ручных зверей. Магистры тоже не жалуют простой люд. Но я вижу, как они могут быть полезны. Я вижу огни, горящие в людских душах, вижу их стремления и порывы. И понимаю, что простой человек может перевернуть мир, если направить его должным образом. Скажи мне, как думаешь, на что способен смертный, наделённый талантом, подкреплённым магией? Он способен почти на всё. У нас будет оружие. У нас оно почти есть. Эллекен подчиняет себе нежить, а я подчиню живых.

Он говорил так твёрдо и уверенно, что Симонисе показалось, будто оковы тревоги, сковывающие её грудь, рассыпаются прахом. Уставший, с расцарапанными руками и в порванной одежде, Вольфзунд всё равно был их Владыкой. Её Владыкой. Он отпустил её руку и поднялся со скамьи.

– Если ты будешь в хорошей форме, у нас всё точно сложится удачно и мы снова оставим Эллекена ни с чем. Пойдём в замок, Сим. Я бы не отказался отдохнуть перед камином и пропустить стаканчик горячего вина.

* * *

Вольфзунд не стал будить слуг в ранний час и сам взял с кухни бутылку фруктового вина, холодный пирог с сыром и кусок ветчины. Они с Симонисой поднялись на третий этаж и расположились на балконе, выходящем на южную сторону. Вольфзунд внезапно помрачнел, словно заметил что-то, расстроившее его. Симониса обратила внимание, что в коридоре едва различимо пахло цветами.

Вольфзунд разлил вино по бокалам, подогрел его с помощью колдовства, но продолжал смотреть в сторону коридора, будто чего-то выжидал.

– Ты чем-то обеспокоен? – спросила Симониса.

– Много чем. И не в последнюю очередь меня волнует, что происходит в моём собственном доме.

Симониса отщипнула кусочек от пирога и тактично промолчала. Было бы невежливым лезть к Вольфзунду с расспросами сейчас, когда он выглядит таким измотанным.

В коридоре чуть слышно скрипнула дверь, донеслись чьи-то осторожные шаги.

– Мелдиан! – властно окликнул Вольфзунд и в два шага оказался в коридоре.

Симониса тоже встала и остановилась у стены. Одна из дверей была приоткрыта, а в коридоре застыл Мелдиан с совершенно растерянным видом. Он прижал уши и выдавил улыбку.

– Привет, пап. Не знал, что ты вернёшься так рано.

– Что ты здесь делаешь в такой час? Почему ты не у себя? И, будь добр, объясни, что это за запах.

Вольфзунд дёрнул Мела за рукав помятой рубашки и скривил нос. Запах цветов стал сильнее.

– Что ты накинулся на мальчика? Ты и так к нему слишком строг. – Симониса попыталась разрядить обстановку, но Вольфзунд жестом приказал ей замолчать.

– Всё в порядке, пап. Дай пройти, – огрызнулся Мел и дёрнулся вперёд, но Вольфзунд крепко держал его за локоть.

– Давай-ка ты сам покажешь мне, чем ты занимался в комнате нашей гостьи. Пошли.

Вольфзунд толкнул сына обратно в комнату. На миг Симониса увидела ужас в глазах Мела. Она шагнула вперёд, чтобы в случае чего остудить гнев Вольфзунда и встать на защиту Мела. Владыка вряд ли мог бы навредить своему сыну, но ей совсем не хотелось, чтобы сейчас они начали выяснять отношения.

– Нет, пап, лучше её не…

Вольфзунд рывком открыл дверь, и Симониса увидела Лиссу, которая сидела за туалетным столиком и расчёсывала длинные светлые волосы. На девушке была только полупрозрачная сорочка с кружевами на груди и подоле. Судя по смятым простыням, она совсем недавно поднялась с постели. Глаза Лиссы в зеркале не по-человечески блеснули.

– Господин Вольфзунд… Доброе утро.

Вольфзунд оглядел комнату, остановил взгляд на Лиссе, снова вытолкнул Мелдиана в коридор и закрыл дверь. Верхняя губа Владыки подрагивала от ярости.

– Что ты там делал? – рыкнул он, вжимая Мела спиной в стену.

– Навещал невесту, – ощерился Мел. – Ты и это мне запретишь?

– Объясни мне, каким таким чудесным образом твоя невеста почувствовала себя лучше? Ты что, успел стать великим чаровником? Даже Симониса не смогла исцелить Лиссу!

– Ты и сам всё понял. – Мел вырвался из отцовской хватки и вытянулся перед Вольфзундом, дерзко заглядывая ему в лицо. – Хочешь от меня признания? Да, я сделал её одной из нас. Нашёл твои рецепты и приготовил зелье. Лисса теперь альюд.

На миг лицо Вольфзунда приняло ошарашенное выражение, словно он никак не мог поверить в то, что сказал Мелдиан.

– Но это невозможно! Рецепты спрятаны!

– Плохо прячешь, пап. – Мелдиан нагло ухмыльнулся. – Я такой же упрямец, как и ты.

Вольфзунд потёр виски и не то глубоко вздохнул, не то глухо застонал. Он взглянул на Симонису поверх плеча Мела. Сим поняла, что и так задержалась, став невольной свидетельницей слишком личной сцены. Она чуть кивнула и поспешила прочь.

– Видеть тебя не могу, Мел. Иди. Поговорим потом, – донёсся голос Вольфзунда.

* * *

– Чем я могу помочь, Мел? Из-за меня ты поссорился с отцом. Нехорошо получилось.

Лисса потеребила кончик косы. Ей хотелось хоть как-то утешить Мела, который то злился, то садился в кресло с совершенно подавленным видом.

– Мы всегда ссоримся, – отмахнулся Мел. – Одним разом больше, одним разом меньше. Он поймёт меня, я знаю. Немного побесится и успокоится. Владыка Вольфзунд только хочет казаться бесстрастным, на самом деле он вспыльчивый, но отходчивый.

Лисса подошла к Мелу и крепко обняла его, вдыхая тёплый запах его волос. Никакие слова не могли бы выразить её благодарность и – как она поняла совсем недавно – её любовь.

– Не волнуйся. Если хочешь, я сама с ним поговорю.

Она чувствовала, что теперь ей по плечу даже долгий разговор с Вольфзундом. Сила наполняла её, где-то в груди теплился новый, незнакомый огонёк, час от часу становясь только сильнее. И к Мелу её тянуло неудержимее, словно он был другой её частью, чем-то, без чего она не могла больше существовать и дышать. Даже если эта любовь – морок, колдовское наваждение, она была готова дать околдовать себя снова и снова, опоить любым зельем, лишь бы ощущать эту силу и это тепло в груди.

В дверь робко постучали. Мел с Лиссой переглянулись.

– Господин Мелдиан, – донёсся до них голос Элли. – Хозяин просил передать, что ждёт вас в Птичьей башне. И не забудьте взять свою свирель.

– Я тебя услышал, Элли. Ступай, – крикнул Мел и проворчал: – Отец ещё ни разу не пытался убить меня свирелью. Как думаешь, у него получится?

– Надеюсь, ты будешь достойно обороняться, – серьёзно ответила Лисса. – Не давайся ему просто так. Удачи тебе, Мел.

* * *

Мелдиан сбегал за свирелью и поднялся в башню-клетку. Вольфзунд уже ждал его, с холодным безразличием разглядывая птиц, пристроившихся на насестах. Мел заметил, что птицы не летали и не голосили, а тихо сидели, сжавшись комочками, и в их потухших глазах не теплилось ни единой искры надежды.

– Ты их хотя бы кормишь? – спросил Мел. Гулкое эхо повторило его слова и затихло под куполом.

– Слуги приносят им еду. Пару раз я и сам угощал пленников. – Вольфзунд повернулся к сыну, но так и не посмотрел ему в лицо. – Лучше молчи, Мелдиан. Просто сыграй старый вальс, который традиционно звучит на осенних праздниках.

Мел вдруг понял. Отцу невыносимо видеть его не потому, что он сделал Лиссу альюдом, а потому, что, женившись на Лиссе-альюде, он лишит себя возможности снять проклятие. Мел захотел подбодрить отца – сказать какую-нибудь забавную ерунду про рога и серую кожу, но слова будто застряли в горле. Мел покачал головой и поднёс свирель к губам. Он понятия не имел, с чего это вдруг отец решил развлечь птиц музыкой, но перечить не стал.

Бузинная свирель была тёплой, гладкой и отозвалась на нежное прикосновение хозяина робкой трелью. По пальцам Мела пробежала приятная дрожь: он всегда радовался, когда появлялась возможность поиграть. Мел вывел начало мелодии чисто и безукоризненно и очень осторожно отнял инструмент от губ. Свирель узнала музыку, которую ей предстоит играть, но Мел вдруг понял, что хочет играть сам, хочет, чтобы его пальцы бегали по гладкой древесине, а сердце замирало, упиваясь музыкой. Он закрыл глаза, вдохнул поглубже и заиграл так страстно и проникновенно, что даже забыл о Лиссе, об Эллекене, о ссоре с отцом… Во всём мире остались только он и его свирель, преданная, трепетная, всегда готовая спеть для него.

Музыкальное колдовство укутало его мягкой шалью, закачало на волнах, укрыло от всего мира и зашептало о самых сладких снах. Скоро к звукам свирели присоединились другие, шелестящие и плавные. Мел приоткрыл глаза и замер, поражённый причудливым зрелищем.

В центре башни стоял Вольфзунд, повернувшись к сыну спиной. Его руки были вздеты кверху, а кисти вытанцовывали прихотливые пируэты. Вокруг Вольфзунда кружили птицы, множество птиц всех размеров и мастей, от синиц до филинов. Птицы не голосили, не суетились, роняя перья, а летали молча и величественно, то снижаясь почти до самого пола, то взмывая к стеклянному куполу, словно танцевали. Это выглядело настолько странно и фантастично, что Мелдиан едва не сбился, но свирель в нужный момент сама подхватила мелодию.

Звуки вальса, кружение целого сонма птиц вокруг Вольфзунда среди просторной, залитой светом залы – всё это напоминало какой-то причудливый бал, привидевшийся во сне.

И тут Мела осенило. Все эти люди, обращённые в птиц, прямо сейчас закладывали собственные воли ради того, чтобы выбраться отсюда и снова стать людьми. Птичьи глаза – жёлтые, оранжевые, чёрные, серые – больше не выглядели обречёнными. В них искрилась надежда.

По позвоночнику Мела пробежали мурашки. Он много раз видел, как смертные закладывали волю Владыке, но на его памяти никогда не заключалось столько сделок разом. Он заиграл ещё самозабвеннее, будто сила его музыки могла чем-то помочь продажникам.

Полы камзола Вольфзунда колыхались, он уже сам кружился в центре птичьего водоворота, двигаясь с грацией, неведомой ни одному смертному. Птицы окружили его так плотно, что Мел почти потерял отца из виду и волновался, что пернатые могут что-то сделать с ним, чтобы отомстить за проклятие и заточение.

Но свирель играла, заполняя своим звонким голосом башню, птицы летали всё быстрее, иногда вскрикивая от нетерпения, а Вольфзунд танцевал так неудержимо, что Мел не мог различить отдельных движений, только размытое тёмное пятно. Мелу чудилось, что помимо мелодии свирели откуда-то доносятся звуки других инструментов и даже голоса, выводящие песню без слов.

Некоторые птицы уже начали выбиваться из сил. Серая ворона неуклюже замедлилась и села на пол, чуть в стороне от Вольфзунда. Крачка и горлица задели друг друга крыльями и завалились, роняя перья. Вольфзунд медленно развернулся лицом к сыну и дал знак остановиться. Мелдиан нехотя отнял свирель от губ, мелодия затихла, последний раз прокатившись по башне нежным эхом.

Птицы расселись: кто на полу, кто на насестах, вопросительно склонив головы. Вольфзунд пристально оглядел всех птиц, и Мел заметил, что многие съёживались под его взглядом, будто боялись того, что он сделает с ними дальше. Вольфзунд поочерёдно указал на пять птиц: воробья, кукушку, пустельгу, тетерева и вяхиря. Они слетели со своих мест и устроились у его ног, мигая круглыми глазами. Другие птицы тихо заворковали, не то радуясь, не то возмущаясь. Мел убрал свирель и дёрнул ухом. Он уже разгадал, что задумал отец, но сомневался, что из этого выйдет что-то хорошее. Вольфзунд отослал остальных пленников-птиц на насесты, а сам принялся творить колдовство, то самое, с помощью которого расколдовал бабушку Алиды и наставника Ричмольда. Мел буквально кожей почувствовал, как магическое напряжение в помещении нарастает, становится осязаемым и плотным, клубится туманом и потрескивает невидимыми молниями. Несомненно, превращение пяти птиц потребует гораздо больше сил, чем превращение двух, и Мел соображал, сможет ли он хоть чем-то помочь отцу, если это потребуется.

Вольфзунд затянул заклинание. Сложное, состоящее из множества забытых слов, раньше оно казалось Мелдиану совершенно непроизносимым, но теперь он не без ликования понял, что чары, превращающие смертного в альюда, куда сложнее этих.

Камни в перстнях вспыхнули, сквозь пальцы Вольфзунда полился густой магический туман, и скоро Мел уже не видел ничего, кроме этого тумана и пронзающих его узких стрел солнечного света.

Волшебство закончилось быстро: взрыв был намного сильнее, чем во время превращения Стриксии и Гертарта, птицы испуганно заголосили и полетели вверх, к куполу, а Мел с трудом устоял на ногах. Дождь золотых искр хлынул сверху, а когда искры угасли и туман рассеялся, Мелдиан увидел, что рядом с отцом стоят пятеро незнакомых смертных. Птицы на насестах возмущённо галдели.

– Отпусти нас и убирайся обратно в Преисподнюю! – прохрипел густым голосом крупный бородатый мужчина. Скорее всего, именно он до недавних пор был тетеревом. – Отпусти всех!

Мел испугался, что смертный громила вот-вот бросится на отца с кулаками, и на всякий случай шагнул вперёд. Вольфзунд взмахнул рукой, и смертный замолк, хватаясь за горло.

– Я ловил ваши взгляды. Я давал вам пищу. Я прочёл ваши имена в ваших мыслях. Я танцевал с вами. Со всеми вами. – Он обвёл руками насесты с птицами. – Так что все вы теперь – мои. Но лишь пятерым из вас я оказал высочайшую милость, вернув вам утраченный облик, а это значит, что отныне вы обязаны мне услугами, равными по значимости той, какую я только что оказал вам. А что может сравниться с возможностью снова ходить, а не летать? Говорить, а не только думать? Быть человеком, а не птицей?

Смертные как-то съёжились, даже мужчина-тетерев сбавил пыл и опустил плечи, исподлобья косясь на Вольфзунда. Мел всмотрелся в их лица: седовласая старушка, высокая женщина лет сорока, щуплый мужчина среднего возраста и довольно крепкий юноша. Все они выглядели измождёнными, словно пребывание в птичьих телах выпило из них все соки и нарисовало тёмные круги под запавшими, неестественно сверкающими глазами.

– Почему мы? – спросил щуплый и задрал голову, осматривая своды башни. – Среди стольких пленников…

– На твоём месте было бы благоразумнее броситься передо мной на колени и целовать мои сапоги, Кечен Вейс, предводитель мятежников. Я выбрал вас пятерых не для того, чтобы вы задавали мне вопросы, а для того, чтобы повиновались в делах, порученных вам. Если кого-то из вас не устраивает служение мне, – Вольфзунд обвёл хмурым взглядом новоиспечённых продажников, – просто скажите об этом. И снова почувствуете крылья на месте рук.

– Почему мы должны верить тому, кто продержал нас столько месяцев в плену? – нахмурилась женщина, которая недавно была пустельгой. Верзила-тетерев приблизился к ней, будто хотел защитить от гнева Владыки.

«Глупые людишки. Если выведете его из себя – ничто вам мне поможет», – с горечью подумал Мелдиан.

– Потому что у вас нет выбора. – Вольфзунд вежливо улыбнулся. – Вы обязаны мне. И все другие узники этой башни – тоже. Только в моей власти расколдовать всех вас, но я начал с вас пятерых, потому что именно ваши навыки могут мне послужить. Остальными я займусь позже, пока поберегу силы. Идите со мной. Вам нужно заново привыкнуть к человеческим телам и прийти в себя, прежде чем вы возьмётесь за дело.

Вольфзунд кивнул Мелу и размашисто зашагал к двери. Новообращённые продажники нехотя поплелись за ним. Женщина-пустельга пялилась на Мела не то со страхом, не то с отвращением. Мел оскалился и показал ей заострённый серый язык. Продажница вздрогнула и отвернулась. Мел сложил крылья поудобнее и пошёл последним, чтобы продажники не медлили и не думали сбежать. Кажется, его внешность произвела на них сильное впечатление.

Вольфзунд прошёл по коридору, поднялся по лестнице, перешёл в одну из основных башен и остановился у дверей своего кабинета. Продажники тоже остановились, недоверчиво разглядывая картины на стенах.

– Мелдиан, благодарю за помощь. Теперь я попрошу оставить нас.

Мел хотел возмутиться, но вспомнил, что отец наверняка ещё злится из-за происшествия с Лиссой. Но всё-таки любопытство победило.

– Пап, а остальные? Зачем тебе понадобилось танцевать сразу со всеми птицами, если ты расколдовал только пятерых?

Вольфзунд возвёл глаза к потолку, будто Мел спросил что-то потрясающе глупое.

– Ради каждой птицы устраивать бал? Многовато чести. Пусть их воли дают мне силу, а когда мне понадобятся их человеческие тела, я воспользуюсь их услугами. А может, даже не человеческие. Как думаешь, не превратить ли кого-нибудь из них в нового Ходящего по воздуху жеребца?

Мел понял, что это было ещё одно указание на его провинности, которых за последние месяцы насчитывалось как никогда много. Он кисло усмехнулся и молча побрёл прочь, оставив отца наедине со своими новоиспечёнными смертными прислужниками.

* * *

– Леса, леса… Совсем нет простора. У них вообще есть поля? Они должны где-то выращивать пшеницу и рожь, пекут ведь хлеб… – ворчал Ричмольд.

– Не из пшеницы. Видишь эту траву? Она тут повсюду. – Алида указала на густые заросли лоснящейся тёмно-зелёной травы с тонкими стебельками желтеющих соцветий. – Это лученица. У неё толстые узловатые корни, которые под землёй сплетаются в плотные клубки. Эти корни выкапывают, сушат, а потом мелют муку. Мы видели небольшие мельницы на ручьях и реках. Из лученицы хлеб получается даже нежнее, чем из пшеницы – мы с бабушкой тоже иногда собирали корни и мололи их у деревенского мельника. Да и поля где-то должны быть, но не думаю, что древуны засеивают их. Наверное, в начале лета там колышутся бескрайние озёра люпинов и васильков.

– Вопиющая непрактичность, – покачал головой Ричмольд. – Но, с другой стороны, если им хватает этой лученицы, то почему бы не оставить люпиновые поля?

Алида просияла и хлопнула Ричмольда по плечу.

– Вот видишь, ты тоже можешь исправиться. Ещё немного, и совсем избавишься от занудства.

Рич что-то пробормотал, и Алида, испугавшись, что позволила себе лишнее, спешно отстранилась от него и побежала вперёд, слегка улыбаясь себе под нос.

Под ногами расстилался ковёр мха – такой мягкий и пружинистый, что заглушал шаги и, кажется, поглощал все остальные звуки. Лес безмолвствовал: влажный, угрюмый, подёрнутый осенним золотом.

Мурмяуз фыркнул и замахал хвостом. Потом задрал голову и повёл розовым носом, принюхиваясь. Алиде показалось, что ветер донёс до них лёгкий аромат дыма. Алида вздохнула. Она пыталась прочитать мысли толстых ленивых дятлов, снующих по древесным стволам у самой земли, и узнать, далеко ли осталось до следующего поселения древунов. Но птицы тут были настолько вальяжными и сытыми, что в их головах лишь изредка мелькали мысли о жирных личинках и жучках, таящихся под корой.

Кот встряхнул головой и уверенно потрусил чуть правее, сквозь небольшую рощицу из кряжистых толстоствольных берёз. Алида окликнула его, но Мурмяуз и ухом не повёл, промелькнул белой молнией и затерялся среди мшистых валунов и кустиков брусники.

– Несносный кот! – застонала Алида и бросилась ловить питомца.

Продравшись через кусты бересклета, она нашла Мурмяуза невозмутимо сидящим на поляне. Алида подхватила кота на руки и настороженно замерла.

У дальней кромки поляны виднелись дома, но из-за мха, покрывающего стены и крыши, рассмотреть их было не так-то просто. Плющ и дикий виноград укутали постройки, и только слюдяные окна поблёскивали, как маленькие озёрца.

– Вот мы и дошли до нового поселения, – констатировал Ричмольд. – Что скажешь? Пройдём мимо или познакомимся с местными жителями?

Алида поджала губы, разглядывая дома издалека. Соблазн был довольно велик: домики и гостеприимство древунов ей пришлись очень по душе.

– Пожалуй, не станем задерживаться. Наш путь всё равно пройдёт через эту деревню, но останавливаться тут не будем. Рич, сверься, пожалуйста, по карте.

Они прошли через поляну, приближаясь к деревне. Под ногами стали попадаться гладкие, обтёсанные сотнями шагов камни, вдавленные в землю. Скоро камни слились в широкую дорогу, между булыжниками выступали мягкие подушки изумрудного мха, а по краям расползались лютики и копытень. Людей на улице не было видно, но возле домов паслись козы и прохаживались белые и чёрные куры. Алида уже решила, что им так и не встретится никто из местных, как вдруг их кто-то окликнул.

– Посланники Владыки Вольфзунда, верно?

Алида обернулась и увидела, что их догоняет долговязый невзрачный парень. На спине у него громоздилась охапка хвороста.

– Верно, – ответил Рич, едва Алида открыла рот. – Мы просто пройдём мимо. Не стоит обращать на нас внимания.

– Отчего же не стоит? – парень говорил, как-то странно растягивая слова, да и взгляд его прозрачных серых глаз показался Алиде глуповатым, а движения – заторможенными. Она красноречиво взглянула на Ричмольда, предупреждая, чтобы тот не соглашался оставаться в деревне.

– Мы спешим, – отрезала она. – Спасибо.

Парень поравнялся с ними, поправил хворост и протянул Ричмольду руку.

– Я Илис. Не каждый раз встречаешь чужеземцев. Может, зайдёте на обед?

Алида протестующе замотала головой, хотя при мысли об обеде, как всегда, потекли слюнки.

– Нет, благодарю, но Алида права… Нам правда нежелательно задерживаться.

– Обед надолго не задержит. А ещё, – Илис повёл носом, как зверь, будто принюхивался, – скоро начнётся гроза. Промокнуть будет неприятно. Дальше – сплошные леса, густые, влажные. Одежда не просохнет. А ночи уже холодные. Так и простыть недолго. Посидите у нас недолго. Кстати. Я вот представился. А вы?

Рич быстро назвал их имена, не забыв и Мурмяуза, так что Алида не успела воспротивиться. Где-то в голове до сих пор сидел страх открывать настоящие имена, хотя она понимала, что теперь глупо бояться. Илис улыбнулся – тоже медленно, так же, как говорил, и повёл их по улице, выложенной камнями, свернув между третьим и четвёртым домом. Алида прислушалась: где-то вдалеке действительно гремел гром. В деревне заманчиво пахло готовящимся обедом, и она уговорила свою совесть, что ничего страшного не произойдёт, если они переждут непогоду под крышей.

– Главное, не оставаться на ночь. И не гостить в каждом встречном поселении, – сказала она Ричу. Он согласно кивнул, сосредоточенно ступая за Илисом.

Когда Илис привёл их в дом, густо увитый хмелем, небо уже заволокло чернильно-фиолетовыми тучами, поднялся пронизывающий ветер, и в воздухе закружились сорванные с деревьев листья. Почему-то Алиде было неспокойно. Она по привычке нащупала руку Ричмольда и ухватилась за его пальцы, опасаясь, что непонятная тревога может повлечь за собой приступ ярости.

Гроза разыгралась не на шутку и не закончилась ни после обеда, ни после ужина. Путникам пришлось остаться у Илиса и его родственников, выбрав для ночлега маленькую комнатку с единственным окошком. Рич уступил Алиде узкую кровать, а сам лёг на полу. Алиде было немного стыдно за то, что ей всегда достаются лучшие места, но поспорить с Ричмольдом не удалось: он молча устроился на полу и заснул в следующую же секунду.

Леса стонали так страшно, будто хотели повалиться и раздавить деревню. Гром яростно ревел над самой крышей, и Алида дрожала на своей кровати, вспоминая другую грозу, после которой вся её жизнь круто изменилась. Мурмяуз жался к её груди и подбадривающе лизал её в щёки, когда особенно яркие молнии освещали комнатку.

Где-то с грохотом падали деревья, отломанные ветки стучали по крыше, дробно громыхал ливень, а слюдяные пластины, терзаемые ветром, жалобно дребезжали в оконных рамах. Алида пыталась взять себя в руки: она в безопасности, бабушка ждёт её в замке, живая и здоровая, так что не стоит бояться обычной грозы. Она косилась на Ричмольда: в свете молний она видела его резко очерченный профиль и бледные руки, сложенные поверх одеяла. Ему, казалось, вовсе не мешал шум. Алида мысленно пожурила себя за свой страх и несколько раз глубоко вздохнула.

Постепенно гром откатился куда-то вдаль, уже не надрывно ревел, а бормотал в стороне. Молнии мелькали всё реже и тусклее, а яростный ливень сменился монотонным стуком спокойного дождя. Алида ещё немного полежала, глядя в матовую темноту комнаты, и незаметно для себя заснула, уткнувшись носом в тёплый бок Мурмяуза.

* * *

Алида вертелась, сбивая льняную простыню. Сон то вовсе не шёл, то накатывал тяжёлыми волнами, и ей снилось совсем не радостное. Серебряные искры. Испуганные крики птиц. Бледные руки из болотной топи. Тиль, бросающий на неё последний взгляд печальных карих глаз. Сирин внутри прогнившего древесного ствола. Чей-то голос, зовущий её по имени. Стриксия, лицо которой медленно превращается в совиное.

Алида рывком села на кровати, часто дыша. Лицо было мокрым от слёз.

– Бабушка, – прошептала она. – Как же мне без тебя плохо…

В окно стучался мелкий дождь. Алида отодвинула шторку и выглянула на улицу. За двором, у кромки леса плясали серебристые огни, то вспыхивая, то угасая. Магические сгустки пронеслись через лес и скрылись в чаще, унося тёмную магию дальше. Вздохнув, Алида свернулась на постели, подтянув колени к подбородку. Мурмяуз скользнул кней под бок, но тепла кота вряд ли хватило бы, чтобы унять тоску на душе. Новая волна душного сна накрыла её.

Птицы были повсюду. Снегири и синицы сидели на деревьях, соколы и лесные голуби парили в воздухе, трясогузки, вороны, чечевицы, зяблики ходили по земле, деловито приподнимая клювами листья в поисках жучков и букашек. Алида мысленно потянулась к ним, но запоздало поняла, что совсем не чувствует их, будто это были не живые птицы, а шевелящиеся картинки или искусно созданные игрушки. Алида замерла в недоумении. Что это? Её дар угас? Или с птицами что-то не так?

Один из зябликов вспорхнул с земли и пересел ей на плечо, серьёзно разглядывая её блестящими горошинками глаз. Алида погладила птицу по грудке. Странно, совсем никаких мыслей и чувств… Она попыталась дотянуться до вороны, что-то передать ей, но эта птица тоже осталась глуха.

– Эй, ну что же вы? – Алида сама расслышала в своём голосе лёгкие нотки обиды.

Несколько синиц слетели с веток и уселись вокруг её ног. Вороны, увидев это, тоже приблизились, и скоро все птицы, усеивающие двор, расселись вокруг Алиды. Некоторые начали шуметь: присвистывать и пощёлкивать клювами. Алида улыбнулась, хотя что-то начало её беспокоить. Это было как-то… неправильно. Эти глухие, неразумные птицы настораживали её.

– Угостить вас зерном? – спросила она.

Как и в прошлом сне, в кармане платья нашлась горстка пшена. Алида выставила ладонь с пшеном, и сразу целая стая бросилась к ней, вереща и отталкивая друг друга. Алида даже не могла разглядеть собственную руку, потонувшую в водовороте птичьих тел. Они задевали её крыльями, царапали коготками и больно клевали кожу, когда от пшена не осталось ни зёрнышка.

– Погодите, вы слишком быстро всё съели! – крикнула Алида, но почти не услышала собственного голоса за птичьим гомоном.

Птицы словно взбесились. Вороны спустились ниже, зяблики взмыли с земли, синицы и снегири сорвались с веток, чтобы кричать, кружить, пихаться, клеваться вокруг Алиды. Она закрыла руками лицо, когда крылья несколько раз ударили её по щекам.

Птицы окружили её, превратились в сплошную шумящую массу, от их криков болела голова, а от летящих перьев воздух стал густым и душным. Перья лезли в рот и нос, лапки путались в волосах, когти цепляли нежную кожу на руках и шее, клювы рвали платье. Алида попыталась убежать, но море мягких птичьих тел не позволило сделать ни шагу. Ей стало по-настоящему страшно.

Алида закричала и села на землю, но птичье море не отставало от неё, билось о голову и тело, кричало в самые уши, душило мягкостью перьев, терзало остротой когтей. Алида крикнула снова и задёргалась, пытаясь отогнать хотя бы часть из них, освободить себе хоть немного пространства, чтобы глотнуть свежего воздуха. Она открыла глаза и увидела вороньи когти, нацеленные прямо ей в лицо.

В груди поднялась стена багрового пламени, вздыбилась волна ярости, готовая вот-вот захлестнуть глупых тварей…

– Тише, тише! Всевышний и Преисподняя, да что с тобой?

Алида услышала, что кричит. Она открыла глаза уже наяву. Перед ней по-прежнему была комната в доме Илиса, скрытая предрассветным полумраком. Алида тяжело задышала. По щекам катились слёзы. Она только сейчас поняла, что Ричмольд держит её в объятиях. Она уткнулась лицом в его рубашку и замерла, ожидая, когда страшный сон окончательно развеется.

– Как же мне было страшно… – прошептала она.

– Это просто сон.

Глухой, спокойный голос Рича подействовал подобно чашке крепкого чая: ярость унялась, дрожь ушла, в голове прояснилось, последние остатки страшного сна развеялись, как туман под солнечными лучами.

– Всё из-за грозы, – твёрдо произнёс Рич. – Ты перепугалась. Сиди смирно, я принесу чего-нибудь попить.

«Давай просто посидим вот так ещё немного, ну пожалуйста», – хотела сказать Алида, но Рич уже ушёл.

Мурмяуз, напуганный криками, сидел в изножье кровати, но, едва Рич вышел из комнаты, снова полез хозяйке под бок. Алида обняла кота и осторожно опустила голову на подушку, боясь, что кошмар вернётся. Она вдруг остро ощутила, что стала бояться оставаться одна, без Ричмольда, который мог отогнать её ярость и унять страшные сны одним лишь звуком своего низкого голоса. Ей хотелось, чтобы он поскорее вернулся.

Глава 9, в которой Чёрный Замок пустеет

Кайл устало потёр переносицу. Ему казалось, что позади глазных яблок методично гремят молоты, высекая искры, застилающие взор.

В доме было сыро, со стороны Большой Воды задували почти зимние пронизывающие ветра. Кайл не понимал, почему его привели сюда, в забытый Всевышним прибрежный городок. Он не мог ошибиться: те девушки, несомненно, служат демону, но почему они не доставили его сразу в замок? Ладно, может, демон настолько честолюбив, что не желает никого видеть в своём жилище, но тогда можно было устроить его где-нибудь в Биунуме.

Помимо него в комнате находился ещё один парень: довольно высокий, стройный, черноволосый и черноглазый. Он сидел на скамье и непрестанно щёлкал пальцами, чем изрядно действовал Кайлу на нервы.

– Успокойся ты, ну! – не выдержал Кайл.

– Кажется, это тебе нужно успокоиться. Чего бесишься?

Парень ухмыльнулся, показав крупные белые зубы. Кайл уронил голову на стол.

Он так и не понял, каким образом девушки переместили его сюда. По правде говоря, он почти не помнил тот вечер: он увязался за двумя красавицами, обсуждавшими что-то странное, пошёл с ними в трактир, а утром проснулся уже здесь, в старом доме у Большой Воды. Наверное, выпивка была слишком крепкой. Но тогда сколько же дней прошло? От Биунума до прибрежных городов, по меньшей мере, два дня езды. Неужели он выпил столько, что проспал двое суток?

Головная боль мешала сосредоточиться. Что-то тут явно было не так. Кайл уже проклинал себя за то, что решил связаться с магией.

– Странно как-то получается, – пробормотал незнакомый парень. – Ты что тут делаешь? В смысле, знаешь, зачем тебя сюда привели?

– Ничего я не знаю, – буркнул Кайл. Ещё не хватало развлекать этого недоумка.

– Ханер, – бросил темноволосый.

– Кайл.

Они немного помолчали, думая каждый о своём. В оконные щели задувал солоноватый ветер, пахнущий водорослями и рыбьей требухой. Кайл, стараясь отвлечься от головной боли, встал и подошёл к окну.

Всё было серым. Кайл поначалу испугался, подумав, что ведьмы что-то сделали с его зрением, но успокоился: комнату-то он видел цветной. За окном стелилась мощённая серым булыжником улица, неровные ряды серых домов тянулись к мутному, подёрнутому туманом горизонту, серая вода плескалась о тёмные прибрежные камни. Даже редкие прохожие и те были одеты во всё серое. Кайл вздохнул:

– Ну, и как ты сюда попал? Поплёлся за красотками? Не думай, мне не интересно. Просто я хочу отвлечься и… Преисподняя, здесь есть что попить?

– Ты хотел сказать «выпить»?

– Что хотел, то и сказал.

– Не знаю. Не похоже, чтобы тут хранилось что-то из припасов.

– Так сходи и найди! Или считаешь, лучше сидеть и ныть? – Кайл резко развернулся. Молотки в голове застучали с новой силой.

– Во-первых, ныть начал ты. Во-вторых, попробуй сходить сам. Если найдёшь дверь.

Ханер обвёл комнату выразительным взглядом, и Кайл понял, что упустил из виду ещё одну странность. В этом помещении не было двери. Одну из стен закрывал шкаф, забитый всякой ерундой: книгами, сшивками старых газет, пустыми бутылками, и – совсем ни к месту – на одной из полок красовалась маленькая расписная фигурка совы.

– Наверное, дверь за этим шкафом, – пробормотал Кайл.

– Сдвинешь шкаф, силач?

– Заткнись.

Кайлу ужасно хотелось врезать этому упрямцу по челюсти, но он представил, что от этого только сильнее разболится голова, и сдержал своё раздражение. Да уж, положение у них незавидное.

– Я разговорился с мужчиной, – произнёс Ханер. – Он пообещал мне кое-что, если я соглашусь пройти с ним. Я согласился. А очнулся уже тут.

– Что же ты собирался у него просить?

Ханер промолчал.

Ветер усилился. Кайл наблюдал, как набрякшие тучи спускаются ниже к земле, готовые пролиться дождём. Вывеска трактира на соседнем здании жалобно трепыхалась на ветру, как пойманная в сети рыба.

– Ты как хочешь, – проговорил он. – Но я ухожу.

Кайл залез на подоконник и потянулся к оконной задвижке. Прямо под окном выступал козырёк крыльца, и Кайл посчитал, что сумеет спуститься.

– Далеко собрался?

Этот голос точно был незнакомым. Кайл обернулся и вопросительно поднял брови.

Посреди комнаты стоял мужчина: молодой, довольно красивый, с каштановыми волосами до плеч, одетый явно по последней городской моде. Вошедший отодвинул один из стульев, развернул его спинкой вперёд и сел на него верхом. Эта фривольная поза не слишком хорошо сочеталась с его холёным обликом. Кайл слез с подоконника и встал спиной к окну, скрестив руки на груди. У Ханера же вид был глуповато-изумлённый.

– Вижу, вы пришли в себя. Надеюсь, уже успели подружиться. Прошу вас, угощайтесь.

Мужчина лениво, но грациозно махнул обеими руками в сторону стола, и Кайл увидел, как сами собой появились бутылка медовухи, два стакана, свежий каравай хлеба и сырная голова.

– О, – протянул Кайл. – Кажется, я догадываюсь. Ты – слуга демона?

Мужчина чуть сморщил нос.

– Если ты хочешь сотрудничать с нами, то советую следить за языком.

– Представьтесь, – вдруг попросил Ханер.

– Справедливая просьба, – согласился мужчина. – Ленард. Правая рука хозяина. Именно со мной вы пока будете иметь дело, чтобы раньше времени не беспокоить господина. Угощайтесь.

Он протянул Кайлу и Ханеру по стакану медовухи. Ханер сразу принял угощение, а Кайл поколебался для виду. Он с трудом заставил себя не выпить всё залпом, а сделать единственный неторопливый глоток.

– Что же, твой хозяин считает, что мы недостаточно хороши, чтобы он лично удостоил нас своим вниманием?

– По сути, так и есть. – Ленард вежливо улыбнулся. – Увы, пока он слишком занят, чтобы лично принимать всех желающих поступить на службу, а его сил недостаточно для перемещений с места на место.

– Сомневаюсь, что этих желающих много, – фыркнул Кайл, делая ещё глоток. – Нас тут двое. Или вы каждому «желающему поступить на службу» выделяете комнату? Кстати, Ленард, ты не мог бы показать, где тут выход?

– Рано уходить собрался. Ты же хотел получить могущество магии, верно?

Ленард небрежным жестом поправил волосы и отщипнул кусочек хлеба. Кайл закусил губу, косясь на Ханера. Наконец-то этот Ленард перестал ходить вокруг да около и подобрался к делу.

– Хотел. – Кайл не стал кривить душой. – Но тогда выходит, мы – пленники? И как мы оказались тут, так далеко от замка? Почему твой хозяин не собрал нас где-нибудь поближе? И ещё. Почему он слаб, если магия вернулась? Я видел её. Видел то, что она делает. И видел, как он колдует. Если это – слабость, то что же он сможет сделать с миром, когда вернёт силу?

Ленард откинулся на стуле и скрестил ноги. Кайл отметил, что подошвы его сапог, скорее всего, никогда не ступали по грязным улицам и уж тем более не знали разбитых дорог.

– Боюсь, Кайл, мы с тобой говорим о разных хозяевах. Ты выследил волчонка. Я служу волку, старому и матёрому, которому требуется немного отдохнуть перед тем, как он вновь станет вожаком. И для этого ему нужны помощники. Вы можете неплохо подойти. Вы оба молоды, энергичны, воодушевлены, и, я уверен, сами нуждаетесь в помощи. Магической помощи. Хозяин щедро вознаградит всех, кто поможет ему на пути к власти. Но его помощь нужно заслужить.

– Почему именно мы с Кайлом? – спросил Ханер. – Неужели больше никто не захотел?

Ленард усмехнулся так самодовольно, что Кайл невольно сжал кулаки.

– О, поверь, с недавних пор сотни молодых людей и девушек мечтают, чтобы все их проблемы решились как по волшебству. Но наши прекрасные помощницы решили, что именно вы достойны служить господину. Дело в том, что… Как бы вам это сказать. Они почувствовали, что вы оба совсем недавно уже имели некоторые дела с магической стихией. Следовательно, вы представляете себе, как она действует и к каким последствиям может привести – словом, вы несколько более подготовлены, чем другие. Я прав?

Кайл пожал плечами. Конечно, он выполнял поручения Магистров и за последнее время смог убедиться в том, что магия может дать бесконечное могущество. Но как они об этом узнали? Неужели магия успела оставить в нём след? Кайлу нужно было обдумать это.

– Я был в ведьмовских землях, – вдруг обронил Ханер.

– В самом деле? Это интересно, – просиял Ленард. – Ну а ты, Кайл? Тоже принимал участие в празднике в Птичьих Землях?

Кайл громко хмыкнул. Нет. Он не просто бывал где-то. Он действовал.

– Я выкормил магией огненных птиц. Тех, что недавно сожгли половину столицы.

Ленард расплылся в довольной улыбке и отрезал себе толстый ломоть сыра. Кайл сглотнул: он был голоден, но ему не хотелось подходить к этому странному типу, у которого к тому же в руках откуда-то появился нож.

– Прекрасно, – проговорил Ленард. – Девочки не зря положили на тебя глаз. Ты понравишься Владыке, Кайл.

– Вы так говорите, будто собираетесь его подарить своему хозяину, – пробормотал Ханер. – Как лошадь.

– Да уж, – фыркнул Кайл. – Мне тоже не совсем нравится твой тон. Ты, Ленард, говоришь так, будто всё уже решено. Я действительно хотел бы увидеться с демоном, который присутствовал на коронации, но ты говоришь, что служишь кому-то другому. Почему я должен хотеть встречи именно с твоим хозяином? Если я ему зачем-то нужен, то что он сможет предложить мне взамен?

– Так-так-так… – Ленард постучал себя указательным пальцем по губам, будто пытался что-то вспомнить. – Дай-ка поразмыслить…

Он поднялся, шагнул к Кайлу и взял его за запястье. Кайл попытался вырваться, но Ленард вцепился мёртвой хваткой, хотя лицо его оставалось по-прежнему безмятежным. Кайл почувствовал странное покалывание, которое будто просачивалось под кожу и разливалось выше по руке, смешавшись с кровью.

– Кайл Карло, сын гончара. Седьмой ребёнок в семье. Недооценённый и обиженный. Действительно, что бы Владыка мог тебе дать?

– Я не обиженный!

Кайл яростно дёрнулся и всё-таки высвободил руку из пальцев Ленарда. Если бы не любопытство с лёгкой примесью страха, Кайл сломал бы наглецу нос. А после всё же сбежал бы через окно.

– Почему-то мне кажется, что любой из даров Владыки для тебя мог бы стать желанным. Ты хочешь богатства, Кайл Карло? Хочешь иметь власть над людьми? Хочешь стать незаменимым и нужным?

– То есть, – Кайл скрестил руки на груди и недоверчиво склонил голову, – твой Владыка может предложить то же, что демон из замка на горе?

– И даже больше, – с готовностью подтвердил Ленард.

– Он сможет научить меня колдовать?

Ленард медленно мигнул и так же медленно улыбнулся.

– О да. Именно это ему и нужно. Отважные смертные, готовые постигать магию. Те, кто готов протянуть руки и ухватить разлитое в воздухе волшебство, чтобы потом обратить его себе во благо. Ты уже знаешь, на что способна магия, Кайл. И понимаешь, что она может сотворить в умелых руках. Помоги нам, а мы поможем тебе.

Кайл перевёл взгляд на Ханера. Да уж, так себе соратничек. Ханер не внушал доверия: растрёпанный и какой-то помятый, он выглядел растерянным и не слишком решительным. От него явно не дождёшься поддержки.

– В общем-то, я уже рассказал всё, что вам положено знать. И даже больше. Владыке нужны не двое смертных юнцов, а гораздо, гораздо больше помощников. Представьте, сколько времени я потрачу, если всем буду растолковывать то же, что и вам? Не-ет, Владыка не станет столько ждать. Он поручил мне проверить вас на пригодность. Всего лишь посмотреть, действительно ли вы оба отмечены магией. Я мог бы вообще ничего не объяснять вам, а просто силой доставить во владения хозяина, а дальше он разобрался бы с вами самостоятельно. По большому счёту, даже ваше согласие не требуется: вы всего лишь смертные, и управлять вами не составит никакого труда. Нам пора, мои новые смертные друзья. Идём.

Ленард отряхнул руки и шагнул к Кайлу и Ханеру. С лица демона пропала улыбка, будто с него сорвали маску. От волнения у Кайла зашумело в ушах. Он рванул к окну: ещё можно успеть, надо быстро вытащить задвижку, а если заклинит, то разбить стекло… Этот Ленард с каждым словом нравился ему всё меньше, а его снисходительный тон вызывал отвращение. Кайл не знал, какой могла бы быть его встреча с демоном, уничтожившим птиц, но почему-то ему казалось, что он не стал бы спасать смертных, если бы относился к ним с таким презрением, какое сквозило в словах слуги этого другого «Владыки». Сердце почуяло опасность, и Кайл мгновенно решил уносить ноги. Он ловко запрыгнул на подоконник и уже схватился за прохладный металл задвижки, как вдруг почувствовал цепкую руку Ленарда, ухватившую его за лодыжку. Комната покачнулась, закружилась, расплылась перед глазами цветными пятнами, грудь взорвалась незнакомой болью, и Кайл понял, что стремительно летит куда-то сквозь время и пространство.

* * *

– Я к вам с ревизией, – с ходу заявил Мел, вваливаясь в кухню. На столе уже дымились только что вынутые из печи пироги, покрытые румяной сырной корочкой. Мел отковырял кусочек от крайнего пирога и забросил в рот. Лина замахнулась полотенцем.

– Хозяин будет недоволен, если мы поставим на стол порченые блюда!

– Присыпь зеленью, никто и не заметит. – Мел покрутил головой по сторонам. На кухне всё благоухало, кипело, шипело, пузырилось, остывало – словом, шло своим чередом. Мел удовлетворённо улыбнулся и присел на стол, болтая ногами.

– Да уж, отец подкинул вам работы. Ну, ничего. Раньше и с бóльшим справлялись, правда?

Анна сдула прядь со лба и недовольно взглянула на Мела. Её руки были до локтей обсыпаны мукой – девушка месила новую партию теста. Лина насухо вытерла сковороду и повернулась к Мелу.

– Да уж. Но не каждый день в замке проводятся праздники. Осень – отличное время для торжеств, а хозяин возлагает большие надежды на этих гостей, он очень просил сделать всё как можно лучше.

– Просил, а не приказывал? Стареет. – Мел сморщил нос. – Ладно. Продолжайте, у вас здорово выходит. В следующий раз приведу к вам Лиссу, хорошо?

Он соскользнул со стола, прихватил всё-таки одну из булочек, накрытых полотенцем, и вышел из кухни. Задорная улыбка сползла с его лица, сменившись сосредоточенным выражением. Мелу не нравилась новая идея отца – собрать в замке знатных альюдов и устроить для них приём, что-то вроде традиционного осеннего праздника, но чуть раньше, чем положено. Вольфзунд надеялся склонить на свою сторону сомневающихся, тех, кто мог бы перейти к Эллекену, если бы тот предложил им что-то ценное. Мел не знал, как именно отец выбирал тех, кого стоит пригласить, но верил, что отцовские осведомители проделали большую работу, да и вечные отбытия Вольфзунда не прошли даром и он точно понимает, кого можно, а кого нельзя приглашать в замок.

Мел поднялся к себе в башню и обнаружил, что новая выглаженная одежда уже лежит на кровати. Гости уже скоро начнут собираться, поэтому лучше приготовиться заранее и не злить отца. Лиссе, Диньяне и Стриксии с Гертом было велено оставаться в своих комнатах и не спускаться к ужину, чтобы не попадаться на глаза гостям. Мела жутко злило, что его невеста и её мать вынуждены сидеть взаперти, но всё-таки понимал, почему отец рассудил именно так. Сейчас, когда положение Владыки как никогда шатко, они не имеют права рисковать. Всё должно пройти безукоризненно.

Мелдиан переоделся и спустился в зал. У окна на диване сидели Симониса и Хьёльд, и Мелу показалось, что при его появлении Симониса встрепенулась и отскочила от здоровяка. Мел фыркнул. Им по нескольку сотен лет, а ведут себя как малолетние смертные! Будто никто не знает, что между ними что-то большее, чем товарищество и старая дружба. И будто никто не знает, что Сим время от времени захаживает к смертным мужчинам, заимствуя их силу. Как-то это нравится Хьёльду?

Мел подошёл к окну. Отсюда открывался вид на парадный въезд. На вымощенной площадке уже стояла карета семьи Валестрода, запряжённая двумя гнедыми Ходящими по воздуху. На дверцах кареты виднелись чёрные петухи – герб Валестрода. Хозяин вышел из кареты и помогал жене спуститься. Тёмно-рыжие кони обмахивались каштановыми хвостами, в свете садовых фонарей их шкуры отливали красным золотом.

Мел не знал, как будут добираться другие гости. Кто-то, несомненно, тоже воспользуется волшебными конями – естественно, не только Вольфзунд держал Ходящих по воздуху, хотя именно его летающие кони были самыми быстроногими, выносливыми и красивыми – без единого белого или коричневого волоска. Сегодня соберутся представители только самых древних и знатных семей альюдов, имеющих власть над другими, поэтому очевидно, что двор замка заполнят роскошные кареты, а в конюшнях станут отдыхать чудесные холёные кони.

Некоторые гости, возможно, воспользуются самым старым, но не самым удобным способом – помелом. Такой транспорт отчего-то больше нравился женщинам. Мел был уверен, что сёстры Иола и Гвендэ не станут изменять своим привычкам и прибудут верхом на крепких дубовых мётлах с длинными ивовыми прутьями. Наверное, кое-кто захочет переместиться в предместья замка, но тогда придётся преодолеть часть не самого лёгкого пути пешком, поднимаясь по лестнице или пробираясь по горам. Отец защитил замок таким образом, что перемещаться по его территории могут только члены его семьи, а всем остальным позволено лишь приблизиться, чтобы гостей можно было заметить издалека.

– Мелдиан, позволь на тебя взглянуть.

Властный голос Перинеры прервал раздумья. Мел повернулся к матери, развёл руки и медленно покружился, показывая новую одежду.

– Неплохо. Но причёску я бы всё-таки изменила.

Мел специально взъерошил волосы ещё сильнее и ухмыльнулся.

– Могла бы оценить, какие чистые у меня крылья. Или то, что я умудрился не измять эту тончайшую рубашку. Мам, ну почему ты во всём ухитряешься видеть только недостатки?

Перинера слегка улыбнулась. Мел был вынужден признать, что мать выглядела безупречно: гладкие чёрные волосы убраны в элегантную высокую причёску, в ушах покачиваются золотые серьги-полумесяцы, платье из тёмно-золотой парчи идеально подчёркивает женственные формы. Губы Перинеры алели ярче, чем обычно, глаза мерцали таинственным и манящим блеском, на щеках играл румянец.

– Ты не прав. Я вовсе не ищу в тебе недостатки. Но их будут искать те, кто не согласен с твоим отцом. Сейчас ты представляешь не себя, Мелдиан. Ты представляешь отца. Поэтому будь добр, приведи себя в порядок, чтобы они не смогли ни к чему придраться.

Перинера подошла к сыну и поправила воротник его рубашки. Мел махнул рукой, стараясь, чтобы мать не прочла тоску в его глазах.

– То, к чему можно придраться, не исправишь, сколько ни расчёсывай волосы. Как мне заставить их не обращать внимания на рога? На серую кожу? На глаза без зрачков? Мам, причёска ничего не исправит, уж поверь.

– Это твой выбор, – произнесла Перинера, понизив голос. – Ты сам закрыл себе обратный путь, так что гордись своим решением. Выше голову, Мел, и пусть рога станут твоей короной.

Мел чуть смутился, но не успел ответить матери. Старый дворецкий открыл двери первым гостям, и Анс ввёл в зал Валестрода и его жену Килену. Мел и Перинера вежливо встретили гостей и пригласили за стол. Скоро в зал спустился Вольфзунд: он надел лучший тёмно-фиолетовый камзол, расшитый серебром, а волосы перевязал бархатной лентой. Отец сиял: сверкали лукавым блеском глаза, искрилась вышивка на одежде, переливались неизменные перстни. Даже бледная кожа, казалось, едва заметно лучилась. Мел снова провёл рукой по волосам, в этот раз – чуть досадливо. Рядом с безукоризненно прекрасными родителями он чувствовал себя взъерошенным гусёнком, нечаянно забредшим в загон к королевским фазанам.

Скоро прибыли другие гости: красавицы Гвендэ и Иола, слегка растрёпанные, с возбуждённо горящими глазами: как Мел и предполагал, они выбрали свой излюбленный транспорт. Под их кокетливыми взглядами Мел неизменно краснел. Брат и сестра Немьял и Альвюра, высокие и крепкие, с глазами цвета чёрного чая, восхищались замком так громко, что даже рассмешили Симонису. Магрет, сестра Хьёльда, отчего-то вошла под руку с Кристедом, худощавым темноволосым альюдом, и от Мела не укрылось, как вытянулось лицо Хьёльда: он явно не одобрял увлечение сестры. Мел недоумевающе нахмурился, не понимая, зачем отец пригласил Кристеда – этот альюд всегда казался ненадёжным и мелочным. Почти одновременно с ними в зал вошли Габрис и Тенрер, а вот Витанел и Ахрис с дочерью Геньелой немного опоздали, и Элли подвела их к уже полностью накрытому столу. Геньела села напротив Мела, смущённо улыбаясь. Мел прекрасно понимал, почему девушка-альюд испытывает к нему, наследнику Владыки, интерес, но решил игнорировать её знаки внимания, чтобы не подавать ложных надежд.

Даже старшие альюды не отклонили приглашение Вольфзунда: Мел всегда трусил, когда видел их, таких древних что, казалось, они должны были помнить самое первое дерево, выросшее в Птичьих Землях, и первого человека, рождённого в Королевстве.

Старшие не принимали участия в праздниках и редко общались с остальными, предпочитая уединение и покой. Мел улыбнулся и тронул за локоть беловолосую высокую Тагниеду, облачённую, как всегда, в просторное платье с поясом, на котором побрякивали разномастные колокольчики.

– Позвольте, я провожу вас.

Тагниеда в упор посмотрела на него мутными подслеповатыми глазами.

– Благодарю, юноша.

Симониса оживлённо беседовала с другими чаровниками. Мел вежливо улыбнулся им, про себя молясь, чтобы Сим сумела ненавязчиво склонить могущественных целителей на сторону отца.

Слуги постарались на славу: Мел давно не помнил такого изысканного стола. Если бы не официальный тон вечера, он с жадностью накинулся бы на все блюда, положив себе в тарелку всего понемногу, но заставил себя сдержаться. Вряд ли отец одобрит, если наследник даст хоть малейший повод сомневаться в его благородном воспитании.

Элли и Лина откупорили несколько бутылок вина, и Вольфзунд поднялся со своего места, с лёгкой улыбкой оглядывая знатных гостей. Мела эта улыбка не могла обмануть: он чувствовал, что отец напряжён и только старается выглядеть непринуждённым радушным хозяином. Мел твёрдо решил, что сегодня не выпьет ни капли вина или другого горячительного. Лучше на всякий случай сохранить голову свежей.

– Как невыразимо приятно видеть вас всех за моим столом, – произнёс Вольфзунд вместо приветствия, обводя широким жестом зал. – Я счастлив, что вы, представители древнейших уважаемых семей, согласились провести этот вечер в моём обществе. Кажется, мы виделись с вами совсем недавно, на весеннем балу, но… – Он задумчиво покрутил бокал в руке и улыбнулся шире. – Но даже эта небольшая разлука показалась мне долгой.

– Ах, ну льстец! – засмеялась Симониса. Мел заметил, что зелёные глаза чаровницы горят чуть ярче, чем обычно, а бокал уже наполовину пуст. Хьёльд бросал суровые взгляды то на неё, то на Магрет, сидящую рядом с молчаливым Кристедом.

– Для нас это честь – ужинать в замке Владыки, – почтительно сказал Валестрод. Килена, Немьял и Магрет закивали. Кристед склонил голову и указал на бокал Магрет. Она покачала головой, и Кристед подлил вина только себе.

– Я рад, несказанно рад. – Вольфзунд положил руку на грудь и склонился в полупоклоне. Его чуть прищуренные глаза внимательно изучали всех, и со стороны могло показаться, что он просто искренне рад видеть старых знакомых, но Мел точно знал, что отец пытается прочитать по лицам гостей их мысли и намерения. – Давайте выпьем за этот вечер и нашу встречу.

Предложение было встречено одобрительными выкриками. Альюды подняли бокалы с вином, зазвенел хрусталь, и хмельные ароматы незримым облаком укутали зал.

– Как всегда, превосходный букет, – глотнув, заметила Иола. – Ежевика, черника, виноград с Южных Островов… Покажешь нам свои винные погреба?

– Уверена, там много интересного, – сладким голосом протянула Гвендэ.

– После ужина, если захотите, – согласился Вольфзунд.

– Говорят, в твоих погребах помимо бочонков с вином полным-полно скелетов несчастных смертных, – пробасил Габрис. Кто-то рассмеялся.

– Интересный слух. – Вольфзунд задумчиво провёл пальцем по ножке своего бокала. – Но ты уверен, что скелеты лежат именно в винных погребах? На мой взгляд, запах тлена может негативно сказаться на качестве вина. Поэтому для мёртвых у меня отдельные… помещения.

Поднялся одобрительный гвалт. Шутка про мёртвых людей показалась большинству альюдов забавной, и Мел тоже вежливо улыбнулся, чтобы соответствовать общему настроению. Наконец, Вольфзунд положил себе печёную куропатку и несколько картофелин: значит, остальным тоже можно приступать к трапезе. Мел с облегчением вздохнул и взял себе еды, но гораздо более скромную порцию, чем ему того хотелось.

– Вообще-то, Владыка редко держит пленников, и уж тем более не доводит их до смерти, – подал голос Хьёльд. Мел знал, что отец договорился с ним об этой реплике. Нужно аккуратно подвести разговор к различиям между Вольфзундом и Эллекеном, чтобы ненавязчиво подтолкнуть гостей к обсуждению.

– Конечно, Вольфзунд всегда любил смертных. Только непонятно, за что, – хмыкнул Тенрер.

Вольфзунд едва заметно нахмурился, но уже в следующий миг морщинка между его бровями разгладилась.

– Позволь напомнить, Тенрер. Именно смертной ты обязан тем, что сидишь сейчас в этом зале и наслаждаешься изысканным ужином. Бесспорно, не только ты, но и все мы. Магия вернулась стараниями простолюдинки.

Некоторые уважительно закивали, соглашаясь со словами Владыки. Мел поймал себя на мысли – ему приятно, что к Алиде относятся без враждебности и её подвиг не остался незамеченным. Он расправил плечи, чувствуя себя немного увереннее. Пока что всё шло не так страшно, как он себе представлял.

– Позволь напомнить, – звонко произнесла Гвендэ. – Именно тебе мы обязаны тем, что могли бы больше никогда не сидеть в этом зале и не наслаждаться изысканным ужином.

Мел снова напрягся. Такого открытого выпада в сторону отца он никак не ожидал. Если Вольфзунду и не понравились слова черноволосой красавицы, то он никак не показал этого.

– Всё верно. Но, милая Гвендэ, заметь, что всё-таки история сложилась по-другому. Мы здесь, мы сильны, мы радуемся жизни и больше никогда не позволим, чтобы этот уклад что-либо нарушило.

Гвендэ повела острым плечом, как кошка, недовольно махнувшая хвостом. Иола что-то шепнула ей на ухо, и та как ни в чём не бывало принялась за еду с таким видом, будто и не дерзила Владыке.

Вечер потёк своим чередом. Служанки подносили новые блюда и открывали бутылки с вином и коньяком, гости хвалили еду и убранство замка, а разговоры велись степенные и ничего, по сути, не значащие. Как Мел ни прислушивался, он никак не мог уловить в словах и интонациях гостей угрозу. Постепенно он снова успокоился и даже позволил себе сделать крошечный глоток согревающего вина.

– И что ты собираешься делать со смертными? Подчинишь их? – вдруг спросил Кристед. Его голос звучал ровно, будто он никогда не испытывал никаких эмоций. Мел быстро взглянул на него: сухопарый, с острыми скулами и невыразительными тёмно-серыми глазами. Кристед был довольно силён и умён, но выглядел нездоровым и хилым. И что такая яркая женщина, как Магрет, в нём нашла?

– Смертные живут, – спокойно ответил Вольфзунд. – Как и мы. И будут жить в мире и покое, пока я считаюсь верховным альюдом. По крайней мере, мы не станем угрожать им, а всё остальное зависит только от их собственного благоразумия.

Он глотнул вина – сразу половину бокала, и Мел понял, что отец сдерживается, чтобы не наговорить лишнего.

– Живут, но как-то… бесцельно. А могли бы послужить нам на пользу.

– Могут послужить. Если захотят. Продажниками становятся по собственному желанию или из великой нужды, а силой отнимать у людей естества я не намерен.

– Владыка всегда решает за всех нас, – сказала Иола, и Мел не понял, осуждает она отца или восхищается им.

– А как считает наследник? Мелдиан, как ты думаешь, смертные должны служить нам? – спросила Гвендэ.

Мел растерялся и по привычке посмотрел на мать. Перинера оставалась, как всегда, невозмутима. Казалось, она не произнесла ни единой фразы с тех пор, как отзвучали приветствия и все сели за стол.

– Я поддерживаю отца, – ответил Мел. – Я не считаю, что смертные чем-то нам обязаны. Конечно, они бывают полезны, но… но не стоит отнимать у них души и использовать как расходный материал.

– Мелдиан – смышлёный юноша, – согласился Валестрод.

Кристед улыбнулся уголком рта и покосился на Магрет. Она подложила себе креветок в соусе и жестом подозвала Элли, чтобы попросить чистую салфетку.

– Допустим, стоит забыть прошлые промахи, – проговорил Кристед. – Остаётся надеяться, что будущее принесёт нам процветание. Мы все на это надеемся.

– Мы все, – тихо повторила Иола.

Мелу показалось, что сейчас даже Хьёльд согласился с Кристедом.

– Что ж, – торжественно произнёс Вольфзунд и соединил ладони перед собой. – В таком случае, предлагаю поднять бокалы за процветание нашего народа. Как вижу, нам удалось прийти к согласию. – Он задержал взгляд на Кристеде, тот улыбнулся, но Мелу совсем не понравилось, какими холодными и сосредоточенными оставались его глаза. Впрочем, лицо Вольфзунда тоже не излучало радость: за внешним довольством и спокойствием Мелдиан чувствовал напряжённость.

– За процветание! – звонко повторила Симониса и подняла бокал.

Мел сжал пальцами прохладную ножку своего бокала, но не спешил присоединяться к торжествующим возгласам. Он весь собрался и подался вперёд, всматриваясь в лица гостей. Что-то тревожило Мела, заставляло искать подвох в словах, в жестах, во взглядах. Вольфзунд едва заметно дотронулся мизинцем до его запястья, то ли успокаивая, то ли обращая внимание сына на что-то.

Красавица Геньела робко улыбнулась ему поверх бокала, но Мел не ответил на заигрывание. Послышался мелодичный звон, заблестело стекло, альюды сделали по глотку вина. Мел заметил, как рука Кристеда незаметно скользнула куда-то под атласный жилет.

Следующие секунды растянулись для Мелдиана на целую вечность.

Кристед стремительно вынул из внутреннего кармана прямой кинжал с клинком из блестящего чёрного металла, рывком приподнялся со стула и с размаху рубанул по запястью Вольфзунда. Хлынула чёрная и густая кровь, заливая пурпурную скатерть. Блюда и бокалы с грохотом и дребезгом повалились на пол, от упавшего канделябра скатерть заполыхала, альюды повскакивали с мест, Витанел откуда-то достал длинный нож, Ахрис наколдовала искрящийся сгусток, похожий на шаровую молнию. Мел зарычал и бросился на Кристеда, но тот отпрыгнул в сторону, метясь кинжалом в Симонису. Хьёльд быстро закрыл собой Сим, и Мел, заметив движение сбоку, снова метнулся к отцу.

Вольфзунд, будто не веря глазам, смотрел на обрубок своей руки, заливающий кровью кружевные манжеты и бархатный рукав. Безжизненная кисть белела на скатерти, камни в перстнях погасли, словно глаза мертвецов. Кристед ринулся вперёд, но Мел тут же разгадал его замысел и первый накрыл своим телом стол.

Вдруг перед глазами закружился вихрь огня, мельтешащих шумящих тел, бьющейся посуды, пёстрых одежд. Звуки раздавались всё тише, будто стремительно отдалялись, краски поглощала тьма, и Мел понял, что его тянет прочь из замка.

«Нет, нет, сейчас нельзя!» – с ужасом пронеслось в голове. Мел сделал над собой усилие, чтобы удержаться в замке, но сила, которая тянула его, была в разы мощнее его собственной.

На миг Мелу показалось, что он потерял сознание, но темнота быстро рассеялась, и он узнал обстановку отцовского дома в Птичьих Землях. Мел тут же вскочил на ноги, разгорячённый и готовый в ту же секунду ринуться в битву, кинуться на врагов. Он покружился, шипя и скалясь, чувствуя, как взбудораженная кровь шумит в ушах.

– Мел! – ему навстречу бросилась Лисса и повисла у него на шее. Мелдиан ошеломлённо замер: как она тут оказалась?

Он потряс головой, окончательно приходя в себя. В гостиной помимо него находились Вольфзунд, Перинера, Лисса с Диньяной и – Мел снова удивился – Стриксия и Гертарт. Мать жалась к отцу, то ли утешая, то ли ища утешения. Вольфзунд зажимал салфеткой обрубок: ткань пропиталась чёрным, но кровь больше не шла. Отец выглядел постаревшим и измождённым, совсем как в те дни, когда магия утекала из замка. Взгляд Вольфзунда был устремлён в одну точку, угасший и заледеневший. Мел посмотрел на свой крепко сжатый кулак и нервно усмехнулся.

– Они у меня, пап.

Голос прозвучал хрипло и надорванно, словно он кричал несколько часов подряд. Вольфзунд с неожиданной быстротой метнулся к нему. В глазах зажёгся алчный огонь.

Мел медленно разжал кулак. На пол посыпался пепел, просачиваясь между пальцами, а на ладони, в горстке такого же пепла, поблёскивали четыре отцовских перстня.

Вольфзунд жадно сгрёб их стремительным движением и спрятал в карман. Губы искривила улыбка, больше похожая на оскал.

– Я успел раньше Кристеда. Сразу понял, что к чему. Твоя рука… – Мел судорожно сглотнул, стараясь не смотреть на то, что осталось от отцовского предплечья. – Она так быстро развеялась. Сразу, как только я схватил её. Я поспешил сцапать перстни, а потом сразу же почувствовал, что ты нас перемещаешь.

Он поднял глаза на Вольфзунда. Владыка порывисто притянул сына к себе и потрепал по голове.

– Ты молодец, Мелдиан. Я тобой горжусь.

Мел уткнулся лицом в камзол отца, вдыхая такой родной запах можжевельника, и горечь наполнила грудь. Их предали. Предали те, на чью помощь они так рассчитывали. Не просто перешли на сторону врага, а задумали подлое и низкое, осквернили их семейный замок, надругались над Владыкой, отняв ему руку ради перстней с заключёнными в них душами колдунов. Глаза Мела защипало от слёз.

– Мы их сохранили? – послышался взволнованный голос матери.

Вольфзунд шевельнулся, раскрывая объятия, и Мел отстранился.

– Мелдиан сохранил.

Вольфзунд вынул из кармана один из перстней и показал Перинере. Она поднесла руку ко рту и опустилась на один из стульев.

– Где мы находимся? – спросила Стриксия. Они с Гертартом выглядели самыми растерянными из всех и озирались по сторонам, пытаясь понять, куда их переместили.

– Моя резиденция, – глухо ответил Вольфзунд. Он поморщился и осел прямо на пыльный каменный пол, опустив голову почти к самым коленям и поддерживая окровавленный обрубок руки.

Сердце Мела сжалось: он ещё никогда не видел отца таким убитым и беспомощным. Сев рядом, он поднял целое облако пыли, но приобнять Вольфзунда за плечи не решался. Перинера тоже опустилась на пол, подобрав платье, и сжала здоровую руку мужа ладонями.

– Что произошло в замке? – спросила Диньяна. – Кто-то из гостей напал на вас?

– Именно, – ответил Мел. Он пристально посмотрел на Лиссу и едва заметно кивнул на закрытую дверь, ведущую к жилым комнатам. Она поняла его без слов, согласно кивнула и увела мать из гостиной.

– Убраться бы тут, – подала голос Стриксия. – Наверняка у вас припасено какое-то волшебство на такой случай, но я лучше по старинке. Где у вас кладовая? Швабру бы.

– Там. – Мел указал себе за спину, и Стриксия поспешила к двери. Герт повёл плечом – совсем как Ричмольд – и тоже пошёл в кладовую.

В наступившей тишине казалось, что настенные часы тикают слишком громко, и каждая секунда грохотом отдаётся в голове. Мел взъерошил волосы и уронил голову на сложенные ладони.

– Как же остальные, пап? – пробубнил он, не поднимая лица.

– Справятся. Они пришли за перстнями, им надо было действовать быстро. Сим, Хьёльд, Валестрод, Магрет – на нашей стороне по-прежнему много сильных альюдов. В замке всё будет… в порядке.

– Магрет заодно с ними. Ты же видел, как она держала за руку Кристеда! – выпалил Мел.

– Не стоило тебе так стараться, дорогой, – произнесла Перинера, бросив сыну предостерегающий взгляд. – Со смертными ничего не случилось бы, если бы ты оставил их в замке. – Она заботливо убрала прядь волос, прилипшую ко лбу Вольфзунда, и поцеловала его в щеку. – Я пойду поищу в шкафах, может, здесь осталось немного укрепляющих трав. Если нужно, возьми у меня немного силы.

– Нет уж, мам, – встрепенулся Мел. – Лучше у меня.

Вольфзунд протестующе замотал головой и отрывисто хохотнул.

– Успокойтесь. Возможно, всё обошлось бы, но если нет? Как я смотрел бы в глаза Фитцевт и Лаграссу?

– Сентиментальность, – закатил глаза Мел. – Отдыхай, пап. Надеюсь, на этом доме стоит надёжная защита?

Вольфзунд кивнул. Мел с Перинерой помогли ему подняться с пола и отвели в лучшую спальню. Стриксия преувеличила: в гостиной действительно было немного пыльно, но спальни и другие жилые комнаты оставались чистыми, а от балдахина даже шёл тонкий аромат цветочных благовоний. Мел щелчком пальца зажёг пахнущие мёдом свечи и, убедившись, что мать справится с остальным сама, почти бегом миновал гостиную и холл и вышел на воздух.

Бархатный вечер перерастал в ночь, по-осеннему зябкую, терпко пахнущую хвоей, мхом и сырой землёй. Звёзды мигали в небе, крупные, яркие, тяжёлые, как жемчужины. Одна из звёзд, выглядывающих поверх чёрных еловых макушек, сверкала пурпурным. Мел пересёк двор, прошёл за ограду с черепами. Несколько черепов приветственно щёлкнули челюстями.

– Не время для песен. Потерпите, ребята, – буркнул Мел.

Он сел на толстый ствол поваленного вяза, замшелый и поросший мелкими серыми грибами, чуть светящимися во мраке. Чья-то бледная фигура шмыгнула из калитки и приблизилась к нему. Мел напрягся, но облегчённо вздохнул, когда узнал свою невесту. Лисса взобралась на ствол и села так близко, что Мел плечом ощущал тепло её тела. Несколько минут они сидели молча, думая каждый о своём.

– Это огнелист, – промолвила Лисса, наклонившись за стебельком какого-то цветка. – Мы используем его, чтобы снять сильную боль. Он очень ядовит, но если употребить немного, не навредит. Сделать снадобье для твоего отца?

Она повернулась к Мелу лицом. Её серые глаза сверкали не хуже звёзд, бледное лицо было так прекрасно, а сама она – так хрупка и беззащитна, что Мелу захотелось крепко обнять её и целовать до самого утра. Он пожалплечами. Не время для этого.

– Сильный альюд умеет управлять своей болью. Вряд ли отец доверяет обычным снадобьям из трав, Симониса приготовит для него что-то особенное. Но пока он сам справится. Думаю, справится.

– Ты убеждаешь меня или сам себя? – Лисса чуть сдвинула брови. – А что, если Симонисе не удастся покинуть замок? Что, если она в такой же опасности, в какой были вы? Так и будешь надеяться на неё и отказываться от другой помощи?

Мел молча взял стебелёк огнелиста из пальцев Лиссы. Стебель, сплошь покрытый крошечными жёсткими ворсинками, слегка жёг кожу.

– Я поделюсь силой с отцом. Никто из нас не умирает от отрубленной руки. Сим – сильнейшая чаровница, она выберется. Да и на нашей стороне всё-таки довольно много альюдов. Всё образуется. Я хочу верить в это.

– Можно верить в лучшее, но готовиться к худшему. Если ты собираешься когда-нибудь принять власть над своим… нашим народом, то должен быть готов столкнуться с самым нежелательным.

Лисса мягко взяла его руки в свои тёплые ладони. Стебелёк упал на землю. Мел заглянул ей в лицо: решительное, уверенное, но светящееся сочувствием. В груди сразу стало светлее, и он глубоко вдохнул густой ароматный воздух. Лисса осторожно поцеловала его и слабо улыбнулась.

– Моя земля… Как я мечтала сюда вернуться! Когда лежала без сил там, в доме сумасшедшей старухи, мне снился дом. И ты… Я всё ждала, когда ты прилетишь за мной и мы вместе отправимся сюда: дышать лесом, ходить по росе и заваривать травы.

– Прости, – прошептал Мел.

Лисса потрепала его по голове и легко спрыгнула со ствола. Её серебристое платье мерцало в полутьме, и сама она была похожа на духа из людских суеверий, только что покинувшего родную непролазную чащу. Лисса погладила мох и легла на траву, не боясь ни росы, ни холодной земли.

– Я слышу её совсем по-другому, – тихо произнесла Лисса, поглаживая травинки.

– Кого? – устало спросил Мел.

– Нашу землю. Она… будто рада мне.

Мел не стал отвечать. Мыслями он был далеко отсюда: в родном замке, в котором сейчас оставались враги.

Отцовские перстни никогда не были простыми украшениями, хотя смотрелись по-щегольски. В каждом перстне – точнее, в камне, венчавшем его, – таилась душа сильного человеческого колдуна. Это придумал не Вольфзунд, и даже не Эллекен: перстни долгие десятки столетий принадлежали Владыкам, укрепляя и питая их силу, и теперь Эллекен дерзнул вернуть себе перстни, чтобы обрести их могущество. Что ж, это был неплохой план. Но он провалился. «Моими стараниями. Нравится тебе, дедуля?»

Мел ядовито улыбнулся, хохотнул и одновременно нервно всхлипнул. Мягкие руки Лиссы, чуть влажные от земли и мха, обвили его за плечи и прижали к себе. Мел втянул воздух сквозь сжатые зубы и позволил себе заплакать от злости и обиды, нисколько не стыдясь. Он знал: Лисса его поймёт.

Часть 2

Глава 1, в которой не рады гостям

– А у меня ведь завтра день рождения, – неожиданно для себя бросила Алида.

Они шли через тёмную чащу, под ногами влажно переминалась рыхлая земля, укрытая хвойным опадом, а листья редких берёз золотились в еловых лапах, как рассыпанные монеты.

– В самом деле? – без энтузиазма переспросил Рич и охнул. Еловая ветка саданула ему по щеке.

– Не волнуйся. Я не жду подарков и поздравлений. Не знаю, зачем я это сказала. Просто вдруг вспомнилось.

После вчерашнего кошмара она смогла крепко заснуть, а проснувшись, обнаружила, что Ричмольд перестелил постель поближе к ней. Алиде стало одновременно приятно и стыдно. С ней явно происходило что-то не то: приступы разрушительной ярости, иногда – способность видеть себя со стороны, теперь ещё и странные сны… она искренне надеялась, что кошмары окажутся простой случайностью и больше никогда не повторятся. Ей было стыдно перед Ричем за то, что он вынужден носиться с ней, как с маленькой девочкой. Но, с другой стороны, воспоминания о его крепких объятиях и глубоком шёпоте у самого уха вызывали у неё смутный, но приятный трепет в груди. Алида посмотрела на Ричмольда: он шёл впереди, поддерживая ветки, чтобы они не били её по лицу. Алида потрясла головой и решительно двинулась вперёд сквозь подлесок.

Они не стали злоупотреблять гостеприимством Илиса и двинулись в путь сразу после лёгкого завтрака. Алида заметила, что и родители, и сестра Илиса, и некоторые другие местные жители, которых им удалось повстречать, покидая деревушку, говорили и двигались чуть медленнее, чем другие люди. Алиду насторожила эта особенность: что, если поблизости – магические источники, повлиявшие на местных?

– Да уж, тут подарков не найдёшь. Но никто не мешает придумать оригинальное поздравление. Спасибо, что сказала. Сколько тебе исполняется, шестнадцать?

– Уже семнадцать. Если бы я по-прежнему жила в деревне, мне бы уже вовсю подыскивали жениха.

– Никогда не понимал этой спешки, – пожал плечами Рич. – Мне зимой исполнится девятнадцать, но Герт никогда даже не намекал на то, что мне неплохо бы обзавестись семьёй. Думаю, каждый должен сам решать, когда и с кем он…

– Потому что Герт сам не удосужился найти жену, – перебила Алида.

Рич обернулся на неё. Синие глаза блеснули недоумением.

– А ведь ты права. Удивительно, почему-то раньше я не думал об этом в таком ключе… Герт ведь и правда… ну…

Рич махнул рукой, не сумев связать слова, и, ссутулившись, пошёл дальше. Алида хмыкнула.

– Я уже говорил, что много лет назад у него была невеста, – справившись со смущением, проговорил Рич. – Ему тогда было лет девятнадцать-двадцать. Она не смогла смириться с тем, что его сердце занято звёздами, и ушла к другому. Наверное, её можно понять: не каждая девушка готова жить с мужчиной… со странностями.

– Если только у этой девушки нет своих, не менее странных странностей, – заключила Алида.

Ричмольд рассмеялся.

– Пожалуй, да, в твоих словах есть здравое зерно. Но, так или иначе, Герту не повезло, а больше он вроде бы и не пытался наладить отношения с женщинами. То ли по-прежнему любил свою бывшую невесту, то ли посчитал, что звёзды действительно больше достойны внимания. А потом у него появился я. Практически сын.

Пахло прелой листвой, поздними грибами, сырой землёй и мхом – так, как может пахнуть только в древнем и могучем лесу. Лес был похож на старика: длинные мшистые бороды свисали с разлапистых веток, стволы и корни кривились, как мозолистые пальцы, а седеющие кроны постанывали на зябком ветру. Всё тут казалось дряхлым, хрупким, истлевшим: и переросшие, пластинчатые шапки розовых мухоморов, и сгнившие изнутри и замшелые с боков поваленные стволы, и поникшие, будто уставшие кустики черники.

С печальным глухим стуком падали жёлуди, то тут, то там таинственно похрустывали сухие ветки, а если поднять голову, в переплетениях еловых и дубовых лап можно было разглядеть спящих сов, похожих на огромные шишки. Несколько раз Алиде казалось, что где-то в глубине чащи, между чёрными древесными стволами пляшут невысокие серебряные сгустки, похожие то на огоньки, то на облака. Она специально ничего не говорила Ричмольду о них, да и сама старалась скорее отвести взгляд. Мысль о том, что где-то поблизости могут находиться магические источники, пугала.

Лес будто дремал, то забываясь неровным сном, то встряхиваясь и ворочаясь, шурша жухлой листвой. Иногда Алиде казалось, что лес принимается петь: то низко и гулко, ворчливо похрипывая, то чисто и звонко, едва слышно, как дребезжащий ручеёк.

– Здесь очень странно, – заметил Рич.

– Да уж. Ты невероятно наблюдателен. Но было бы удивительно, если бы в Птичьих Землях не происходило ничего необычного… Кстати, что твои звёзды? Поют тебе?

– Поют, – немного замявшись, ответил Ричмольд. – Это ещё страннее, чем весь этот лес. Такого не должно быть, ты понимаешь? Это противоестественно. Но ещё более необычно то, что мне нравится их слушать. И это как-то… стыдно.

Алида громко фыркнула. Нашёл чего стыдиться!

Ветер перебирал невидимыми пальцами ветви древесных крон, и едва различимая лесная песнь полилась тонкими переливами, похожими на звон маленьких колокольчиков. Алиду мгновенно объяло холодом, и даже тепло прижимающегося к её груди Мурмяуза не смогло её согреть.

– Рич, – прошептала она, хватая друга за рукав. – Там, в Мёртвых Землях… Ты слышал колокольцы?

Рич мгновенно замер как вкопанный и посмотрел на неё со странной смесью настороженности и страха на лице.

– Слышал, – ответил он. – Если ты об этом спрашиваешь, значит, ты тоже с ними сталкивалась?

Алида внутренне содрогнулась: воспоминания о путешествии в Мёртвые Земли внушали ужас, и жуткие подробности той встречи вовсе не спешили стираться из памяти. Оставалось надеяться, что скоро воспоминания её отпустят.

– Сталкивалась. Что-то звенело, то ближе, то дальше, и было очень страшно оттого, что непонятно, откуда этот звон идёт. Будто в тёмной комнате находишься и не понимаешь, что вокруг. А потом что-то дохнуло мне гнилью прямо в лицо… Ох, Рич.

Алида зажмурилась и глубоко вдохнула. Песня леса переменилась, стала более печальной и холодно-торжественной.

– Это были стригои, – уверенно ответил Рич. – Странные твари. Я-то про них раньше вообще ничего не слышал, но… Тот, кто был вместо меня, знал о них кое-что. Они – представители древнейшей нежити, существа не живые, ни мёртвые, что-то на рубеже. Они питаются тьмой и подчиняются лишь тем, кто этой тьме продался. – Рич помрачнел.

– Они опасны? – выдохнула Алида.

– Думаю, да. Не так агрессивны, как моуры, но явно способны причинить вред. И если они появились где-то здесь, то…

– То это значит, что Вольфзунд послал нас с тобой прямо навстречу смерти, – мрачно подытожила Алида. – Ты больше им не хозяин, а я вряд ли смогу отпугнуть нежить птицами. Если где-то в этом лесу завелись стригои или другие тёмные твари, мы запросто погибнем от их когтей.

– Успокойся. Конечно, это весьма изящный способ избавиться от ненужных людей, но я уверен – Вольфзунд не стал бы скрывать, что хочет нашей смерти. У него какой-то свой причудливый расчёт. Я по-прежнему не склонен доверять ему, но у нас нет выхода. Я хочу, чтобы Эллекен сгинул, и если наш путь через эти странные земли хоть как-то поможет убить его, то я готов сделать всё, что прикажет Вольфзунд.

Он решительно сжал губы, глаза налились глубокой синевой.

Алида только сейчас поняла, что замерла с глупым видом, почувствовав прилив гордости за друга. Когда он успел таким стать? Когда перестал сомневаться во всём и научился принимать собственные решения? Она встрепенулась и поспешила за Ричем, бесшумно ступая по мягкому мху.

Скоро набухли тяжёлые тучи, повисли низко над лесом, почти ложась мягкими телами на верхушки деревьев. Алида сморщила нос: если снова пойдёт сильный ливень, да ещё и светром, то лесные кроны вряд ли их спасут. Придётся вымокнуть, ведь в этом лесу, сколько они ни шли, не встречалось ни одного двора или одинокого дома. Разве что спрятаться в дупло? Алида сразу же отбросила эту мысль, представив, какие огромные насекомые могут водиться в подгнившей древесине.

Тихо и лениво заворчал гром, а через минуту по листьям застучали первые капли. Лес наполнился мягким шелестом и перестуком, острее запахло мхом и землёй, с дубов валом полетели бурые и рыжие листья. Мурмяуз сердито зафыркал, когда несколько капель попали ему по носу, и Алиде пришлось поудобнее устроить кота под плащом.

Путники прибавили шаг и склонили головы. Потемнело, необъяснимые песни леса сменились прозаичными стонами ветра и грохотом дождя.

Алида мечтала о чашке горячего молока с корицей – дымящегося, сладко-ароматного, но гнала от себя все мысли о еде и уюте, чтобы не загрустить пуще прежнего. Мурмяуз заворочался за пазухой, начал вырываться и пинаться, норовя вот-вот вывалиться на землю.

– Тише ты! – зашипела на кота Алида. – Куда собрался? Вымокнешь!

Кот царапнул её по руке, вывернулся, спрыгнул и припустился сквозь чащу, лавируя между деревьями и перепрыгивая через поваленные стволы.

– Мурмяуз! – воскликнула Алида и бросилась за котом. – Постой! Заблудишься!

– Ненормальная, – проворчал Рич и помчался за ними.

Капюшон спал с головы, дождь заливал за шиворот, мокрые ветки хлестали по лицу и путались в волосах. Под ногами противно хлюпало, а из-за дождевых капель, повисших на ресницах, почти ничего не было видно, благо белый Мурмяуз выделялся среди мрачного леса, как капля молока на дубовом столе.

– Ну подожди же! Ты потеряешься! Пожалуйста!

Алида споткнулась о толстую ветку и растянулась на холодной раскисшей земле. Одежда и так была мокрой, а теперь ещё и покрылась слоем липкой грязи. Алида выругалась от досады. Рич нагнал её и помог подняться.

– Где Мурмяуз? Куда он делся? – всхлипнула Аида, вне себя от тревоги за питомца.

– Да вот же. Сидит и ждёт.

Алида круто повернулась. В самом деле, кот спокойно дожидался её, обмахиваясь хвостом. Мокрая шерсть уныло повисла, и сейчас он выглядел в два раза меньше, чем обычно.

– Ну, и что за беготню ты нам устроил? Несносный…

Стоило Алиде шагнуть к коту, как он снова понёсся по лесу. Алида застонала и двинулась за ним, но уже шагом: Мурмяуз оборачивался и ждал её, будто хотел куда-то отвести.

– Лучше бы Вольфзунд наделил меня даром общаться с кошками! – посетовала Алида.

– Есть множество куда более полезных даров. На мой взгляд, было бы предпочтительнее получить…

– Ого! Ты смотри!

Алида бесцеремонно перебила Ричмольда и указала вперёд, где сквозь чащу и пелену дождя виднелась ограда с горшками, надетыми на столбы. Мурмяуз стоял у ограды, а убедившись, что друзья видят его, шмыгнул куда-то вбок. Алида прибавила шаг и прошла через открытую калитку.

По обеим сторонам от широкой размокшей тропы высились дома – небольшие, с острыми коньками крыш и богато украшенными резьбой наличниками вокруг квадратных окон. Алида взбежала по ступеням на крыльцо первого попавшегося дома, радуясь возможности спрятаться от остервенелого дождя. Рич поднялся к ней и поджал губы, оглядываясь.

– Какой умница, котик, – улыбнулась Алида, наклоняясь, чтобы почесать Мурмяуза за ушком. Он довольно заурчал, подставляя широкий лоб.

– Наверное, не очень-то вежливо вот так врываться в чужое жилище… – пробормотал Рич, осматривая дом.

– Мы не врываемся. Мы просто пережидаем дождь на крыльце.

Алида повернулась лицом к дому. Окно, выходящее на крыльцо, было украшено пышными гроздьями спелой рябины, а по углам наличников свисали букеты из ярких осенних листьев. Алиде вспомнилось, как в её родной деревне по осени над дверями подвешивали веточку рябины с листьями и ягодами, чтобы весь год удача и счастье сопровождали жильцов.

Дверь скрипнула, приоткрываясь, и Алида с Ричем одновременно вздрогнули. На них недоумённо воззрилась невысокая пухленькая женщина с крупными деревянными бусами на шее. Алида потупила взгляд.

– Кто вы такие? – чуть нахмурившись, спросила женщина. – Вы… – она подозрительно оглядела их с головы до ног, – чужеземцы? Неужели к нам снова ходят суда из Королевства?

– Мы действительно из Королевства, – ответил Рич. – У нас есть дело в ваших краях. Простите, что так бесцеремонно вторглись, если бы не сильный дождь, мы бы ни за что не ступили на ваше крыльцо без позволения. Едва он стихнет, мы двинемся дальше. Не волнуйтесь, нам больше ничего не нужно. Только переждать непогоду.

Алида могла бы поспорить с ним насчёт того, что им ничего не нужно. Их одежда вымокла до нитки, а её – сильно испачкалась. Волосы тоже не мешало бы высушить у очага, иначе можно простудиться на осеннем ветру. К тому же навязчивая мысль о горячем молоке маячила всё назойливее…

– Ах, юноша, ну что вы такое говорите? – всплеснула руками хозяйка. – Отказывать путникам в тепле и трапезе – плохая примета. Раз кто-то стучится в твой дом, значит, рука самого Первого Волшебника привела к тебе гостя, и горе тому, кто прогонит его. Заходите, не мёрзните.

Алида едва сдержала ликующий возглас. Обрадованные, они вошли в дом следом за хозяйкой, сняли мокрые плащи (Алида немного поколебалась – всё-таки её плащ был слишком ценным, чтобы доверять его первому встречному, но, подумав, повесила его на деревянную трёхногую вешалку). Хозяйка устроила вешалку в комнате у очага и жестом пригласила гостей сесть рядом, на скамью. Сверху лился мерцающий свет, и Алида подняла голову. С потолочных балок свисало множество фонарей самых разных форм: обычные масляные, вытянутые, похожие на бутылки, округлые, словно банки, плетённые из тонких прутьев, спаянные из тусклого металла и даже что-то вроде обычных корзин. Внутри каждого фонаря сияла звезда. Конечно, больше всего было жёлтых, оттого и свет в комнате казался тёплым, но Алида насчитала как минимум дюжину синих и даже одну ярко-красную, мерцавшую неровно, словно бьющееся сердце.

– Как красиво! – восхитилась Алида. – Вы используете звёзды только для освещения? А как же их волшебные свойства?

– Одной семье столько волшебства ни к чему, – ответила хозяйка. – Зато может очень даже пригодиться другим. Вот вы – сколько бы вы заплатили за исполнение ваших желаний? У каждой звезды своя цена, выбирайте любую. Жёлтые – она махнула рукой на угол, сплошь увешанный светильниками с жёлтыми звёздами, – указывают заблудившимся путь…

– Мы знаем о свойствах волшебных звёзд, – отозвался Ричмольд. Хозяйка недовольно поджала губы и метнулась к печи: там что-то возмущённо зашкварчало, Алида почувствовала запах супа и свежего хлеба и блаженно зажмурилась, предвкушая сытный обед.

– Вы, наверное, пришли к провидцу? – спросила хозяйка, загремев мисками. Её голос прозвучал приглушённо, доносясь из-за печи.

– К провидцу? – встрепенулась Алида. – Эээ…

– Провидцы и провидицы – вот чем славится наша деревня, – важно кивнула хозяйка. – В былые времена сюда приезжали и из Королевства, и с Островов, чтобы получить предсказание. Людей-чужеземцев всегда тянуло к нам, да и альюды любили заглядывать в будущее. Правда, это не уберегло их от той ошибки – провидцы хоть и видят то, что сокрыто, но не всегда могут точно истолковать видения.

– Мы не можем надолго задерживаться. – Рич покачал головой. – И платить за предсказание нам нечем.

– Ну, – женщина заговорщически посмотрела на гостей, ставя на стол тарелки с супом. – Если вы вернётесь домой и расскажете всем своим знакомым, что наши провидцы дают лучшие предсказания, а в поселении кормят прекрасным супом, то, так и быть, я уговорю провидца не брать с вас платы.

– А разве провидцев много? – спросила Алида и потянулась к корзинке с мягкими булочками, которая появилась на столе вслед за тарелками супа.

Она вспомнила гадалку, которая пыталась предсказать ей что-то не слишком приятное на ярмарке.

– Каждый из нас по-своему провидец. И я, и ты, и твой друг. Каждый видит что-то, сокрытое от других. Но есть те, кому это дано свыше.

Мурмяуз отряхнулся, окропив водой половину помещения, запрыгнул на тёплую печь и тут же с истошным воплем свалился обратно. Алида подскочила к коту, но он, поджав хвост, бросился под стол и забился в угол, никого к себе не подпуская.

– Что такое случилось? Кто тебя обидел, малыш?

Алида тянула руки к Мурмяузу, но он шипел и недовольно обмахивался хвостом.

– О, так это домушка его спугнула, – будничным тоном ответила хозяйка. – Наши кошки уже привыкли, не суются на печку.

– До… кто?

– Домушка. Оберегает семью.

Женщина так удивлённо изогнула брови, словно во всём свете домушки были первым, о чём люди узнавали, только-только родившись. Алида снова уселась на скамью и с подозрением уставилась на печь, пытаясь разглядеть эту самую домушку. Рич беспокойно крутил головой, глядя то на хозяйку, то на Алиду, то на печь.

– Да не нападёт она на вас, чего переполошились! У вас за Водой что, домушек не было никогда?

– Даже в сказках нет, – обескураженно ответила Алида. – Они точно добродушные?

– Добрее не бывает. По крайней мере, для нашей семьи. Чужаков они побаиваются. Да вы не пугайтесь, совсем она не страшная! Как маленький сухонький человечек с острым личиком. Если повезёт, покажется вам.

Кожа Алиды покрылась мурашками, когда она представила, что может встретиться с «сухоньким человечком». Она поёжилась и решила сменить тему.

– У вас много рябины на окне. Чтобы отпугивать злых духов?

– Это украшение к завтрашнему празднику урожая. В ваших краях так не принято?

Входная дверь открылась, и внутрь, оставляя за собой грязные следы и лужицы дождевой воды, ворвался щуплый белобрысый паренёк. Его одежда настолько вымокла и испачкалась, что определить её истинный цвет уже было невозможно. Парнишка отряхнулся почти по-собачьи и широко улыбнулся. На щеках у него заиграли ямочки.

– Раздевайся скорее, милый! – заворковала хозяйка и помогла пареньку стянуть насквозь мокрый плащ и снять грязные сапоги. Казалось, она начисто забыла о гостях, а парень будто и вовсе их не заметил. Алида отвернулась, чувствуя себя так, будто подглядывает за очень личной семейной сценой.

– Имена, – шепнул вдруг Рич.

– Что с именами?

– Она до сих пор не представилась. И его не поприветствовала по имени. Может быть, обычное совпадение, а может, и нет…

Алида задумчиво нахмурилась. Светловолосый парень на минуту скрылся в соседней комнате, сменил одежду, достал из шкафчика пару сухарей и забросил на печь. Чья-то маленькая тонкая рука ловко сцапала угощение и снова исчезла, будто растворившись.

– Айка любит сухари, – сообщил парень и сел за стол напротив Алиды. – Ты, кажется, здешняя, хотя я тебя никогда раньше не видел. А вот он – нет.

– Ничего не скажу, пока не представишься.

Алида демонстративно запихнула в рот кусок булки и быстро глотнула с ложки суп, рискуя обжечься. Рич легонько толкнул её под столом, намекая на не слишком вежливое поведение. Алида хотела шикнуть на него, но поперхнулась и закашлялась.

– Кушай, сынок. Сильный там дождь?

Хозяйка поставила третью миску с дымящимся супом и наконец тоже села, вытирая руки о фартук. Её волосы растрепались, одна прядь запуталась в деревянных бусах.

– Первый Волшебник поливает землю кровью тех, кто в него не верит. Царица Вода бросает свои одеяния – одно за другим, одно за другим, превращая мир в сплошную топь. Моуры…

– Только не про моуров! – воскликнула Алида и залилась краской. Хозяйка и сын повернули к ней такие изумлённые лица, что ей впервые за этот вечер стало ужасно неловко.

– И без того достаточно красноречиво, – проговорила женщина. – Значит, вам придётся остаться до тех пор, пока дождь не перестанет. А после ужина, если пожелаете, сможете получить предсказания от провидца.

– Потому что провидец – это я, – просиял парнишка.

Алида почему-то представляла себе провидцев дряхлыми стариками с коричневыми, изрезанными морщинами лицами и волосами белыми, как лунный свет. Желательно, старики должны быть ещё и слепыми. А образ бодрого, пусть и тщедушного мальчика совсем не вязался в её голове с настоящими провидцами.

– А гостья права, – неожиданно произнесла хозяйка. – Нехорошо выходит. Я – Лиена. А это мой сын, Тёрн. Один из провидцев нашей деревни.

– Алида, – простодушно ответила гостья.

– Дживс.

Алида покосилась на Ричмольда. Его челюсти были решительно сжаты: когда у него такое лицо, спорить с ним бесполезно. Она запоздало вспомнила, что именно этим фальшивым именем наградила его в начале их совместного путешествия с Тилем.

Тёрн чуть сощурил один серый глаз, будто хотел подмигнуть, но передумал и беззаботно улыбнулся.

– Очень приятно.

Они молча доели суп, Лиена убрала тарелки и принялась протирать стол видавшей виды тряпкой, затем смахнула в ладонь крошки и недоеденные корочки хлеба и стрясла их за печь. Шустрая рука домушки сразу сцапала угощение.

– А если дождь до завтрашнего дня не кончится? – забеспокоилась Алида. – Ваш праздник сорвётся?

– Не погода управляет нами, а мы погодой. Нашим заклинателям ничего не стоит остановить этот ливень, если потребуется. Сейчас он нам не мешает, а завтра посмотрим. Не волнуйся, Алида, ничто не испортит наше веселье. И вы оба окажете нам честь, если тоже повеселитесь с нами.

Тёрн покосился на мать и неодобрительно хмыкнул.

– О, – растерянно протянула Алида, поглядывая на Ричмольда. – Это очень интересно и наверняка будет безумно красиво, но я не уверена, что мы можем потерять ещё один день…

– Потерять? – переспросил Тёрн. – Потерянным днём можно считать тот, который не оставил ни единого следа в твоей душе. Потерянный день – тот, после которого у тебя нет ни одного воспоминания, лишь серая невыразительная пелена. Я уверен, что праздник урожая ты ни в коем случае не посчитаешь потерянным днём.

Он улыбнулся, но Алида покачала головой.

– Мы были бы счастливы остаться у вас хотя бы на ночь, если позволите. Но целый день – это очень много.

– Оставайтесь, конечно, какой разговор. Тёрн переберётся сюда, а вам постелю в его комнате. Мой муж на охоте, его долго не будет, так что сможете разместиться с удобством.

– Спасибо! – обрадовалась Алида. Рич сдержанно кивнул. В приоткрытое окно задул влажный ветер, и в его мшисто-грибном лесном запахе Алиде почудились отголоски тяжёлого цветочного аромата. Лиена позвала гостей, чтобы показать им комнату, но за спиной что-то громыхнуло, будто упавшая на пол тарелка, и Алида обернулась. Тёрн продолжал сидеть за столом, уставившись в пустоту невидящим взглядом.

– Крылья уже почти не держат Птицу-Мать. Скоро, очень скоро она упадёт. И тогда – тогда всё переменится. И у нас, и за Водой, – вдруг отстранённым голосом произнёс Тёрн.

– Что ты сказал? – сглотнув, спросила Алида. Лиена тут же засуетилась.

– Тёрн иногда говорит странные вещи. Сила провидца – она как рябиновая настойка, чем старше, тем крепче. Тёрн ещё совсем молод, его предсказания могут быть неточными, сила-то ещё не созрела… Правда же, сынок?

– Я сказал то, что хотел сказать, – возразил Тёрн, встрепенувшись и лениво потягиваясь. – Птица-Мать стара. Мы все это знаем.

Рич взял Алиду под локоть и осторожно потянул, но она никак не могла отвести взгляда от юного провидца. Во рту стало сухо. Снова эта загадочная Птица-Мать…

– Кто она? Расскажите мне.

Лиена по-матерински обняла её за плечи и отвела в спальню, добродушно приговаривая:

– Что ты, что ты, не переживай, милая. Мы всё спросим у Тёрна, но потом, хорошо?

– Я сам спрошу, – вызвался Рич. Он отодвинул плечом Лиену и грозно шагнул к Тёрну. Провидец вскинул руки.

– Каждый толкует предсказания по-своему.

Рич сверлил Тёрна таким угрюмым взглядом, что Алиде стало стыдно.

– Рич, мы потом разберёмся! Всё хорошо, успокойся, пожалуйста.

– Вот тут у нас запасные одеяла, – громко объявила Лиена и затащила Алиду вглубь спальни, показывая сундуки с постельным бельём.

– А второй кровати у вас нет? – спросила Алида. – Я, конечно, понимаю, что нехорошо так пользоваться вашей гостеприимностью.

– Есть, – просияла Лиена и достала из шкафа свёрнутый тонкий матрас. – Сейчас всё устрою. Даже ширма есть, можете уединиться. Хотя, на мой взгляд, и так прекрасно.

Алида, должно быть, сделала такое кислое лицо, что Лиена сразу смолкла.

– В общем, жить можно. Ночуйте на здоровье.

Хозяйка собрала второе спальное место, отгородила комнату ширмой, вытащила из ящиков постельное бельё и ушла, оставив гостей устраиваться на ночь.

* * *

Вокруг кружили исполинские птицы. Алида съёжилась, вспомнив, чем оборачивались её последние сны, в которых она видела птиц.

Чутьё не подвело. Парящие птицы стали на лету превращаться в странных чудовищ, напоминающих Кемару, какой она была после своего неудачного обращения в Мёртвых Землях.

У некоторых вытянулись ноги, став человеческими, у кого-то вместо крыльев выросли руки, а клювы обернулись уродливыми огромными носами. Люди-птицы разом заголосили, надрывно и оглушительно, закружили над головой, роняя перья. Алиду обуял настоящий ужас. Она попыталась зажмуриться, чтобы не видеть чудовищ, но во сне это было невозможно. Ноги будто приросли к земле, и она не могла сделать ни шагу, чтобы спрятаться.

Птицелюди бросились вниз, метясь в Алиду когтями и клювами. Она открыла рот, но из горла не вырвалось ни звука, а может, это страшные вопли чудовищ заглушали всё вокруг. Одно из чудищ схватило её за руку, другое впилось когтями в грудь, третье клюнуло в бедро, ещё одно спикировало на голову, целясь в глаза… Боль пронзила Алиду. Её заживо рвали на части, и она даже видела, как из ран брызжет кровь.

Алида резко села на кровати, тяжело дыша. По спине ползли противные капли пота, волосы разметались по плечам. Сердце колотилось с бешеной скоростью, во рту пересохло. Сон, это всего лишь сон. Очередной кошмар. Алида вытерла пот с лица, несколько раз глубоко вздохнула, успокаивая сердцебиение, и тихо позвала:

– Ри-ич!

Наверное, она даже не кричала во сне, хотя ей было очень-очень страшно и казалось, что несколько воплей всё-таки вырвались из груди. Но Ричмольд не пришёл её успокоить, как в прошлый раз. То ли крепко спал, то ли она вела себя тихо.

Алида осторожно спустилась с кровати, зажгла свечку и заглянула за ширму.

К её удивлению, кровать друга была пуста. Отброшенное одеяло одним уголком касалось пола, подушка ещё хранила отпечаток головы. На маленьком столике были беспорядочно разбросаны листы бумаги, исписанные ровным почерком и исчерченные схемами, – перед сном Рич попросил у Лиены бумагу и несколько угольных карандашей.

Алида обхватила себя руками. Куда мог деться Рич? И зачем он ушёл?

Из приоткрытого окна дуло: со стороны леса тянуло ночным осенним холодом, и Алида совсем озябла в своей тонкой ночнушке. Она подошла к окну и замерла.

На поляне за домом сидела одинокая фигура, очерченная лунным светом. Руки Ричмольда были вскинуты кверху, запястья выводили плавные движения в воздухе. Крупные яркие звёзды нависли прямо над ним, и среди них Алида заметила несколько особенно больших: пурпурную и ярко-жёлтую. Она тут же вспомнила, с каким воодушевлением Рич рассказывал ей о светилах, и всё поняла.

Алида вернулась к своей кровати. Мурмяуз продолжал безмятежно храпеть у неё в ногах, и она не стала беспокоить кота. Алида надела платье, волшебные носки Симонисы, тут же превратившиеся в мягкие уютные ботинки высотой до щиколоток, и набросила шаль, подаренную Мелом. Бесшумно, как тень, она вышла из комнаты, прошелестела через столовую и выскользнула на улицу.

Прохладно дохнуло мятой и душицей, влажно – жухлой листвой и землёй. Алида пробежала через садик и присела на землю рядом с Ричмольдом, обхватив колени. Рич, казалось, не заметил её: продолжал самозабвенно водить руками по воздуху, глаза его были закрыты, а на губах блуждала мечтательная улыбка.

– Мне снова снились птицы, – глухо произнесла Алида. – Только на этот раз они превращались в людей и хотели убить меня.

Руки Ричмольда резко опустились. Он открыл глаза и растерянно заморгал, словно не мог понять, где он находится и как сюда попал.

– Не ожидал, что ты меня найдёшь.

– Ты и не прятался. Тебя видно из окна.

Рич пожал плечами и снова заулыбался, глядя ввысь.

– Смотри, какие они сегодня красивые. Они позвали меня, и я пришёл.

Алида закатила глаза.

– Ты простудишься. Сидеть на земле холодно, на тебе совсем лёгкая одежда. Да и ночью всё же лучше спать. У нас ещё много дел, понадобятся силы.

– Всё в порядке. За меня не волнуйся. Так что ты говоришь? Тебе снова приснился кошмар?

Алида терпеливо объяснила астроному, что именно ей приснилось. Он сочувственно посмотрел на неё.

– Извини, что меня не было. Но я не мог оставаться под крышей. Я многое понял за эту ночь. Они… Ох, не посчитай, что я не в себе, но они будто сами открывают мне свои тайны. Раньше я думал, что самое важное – это узнать, по какой траектории движется комета Траесса, разобраться со спектральным анализом и вычислить годичный параллакс какой-нибудь далёкой звезды. Цифры, схемы, таблицы. Раньше было и просто, и сложно, и интересно, но… Сейчас у меня в голове будто всё перевернулось. Мир выглядит совсем иначе, и я пока не могу понять, как с этим разобраться, что слушать: разум или сердце, которое поёт вместе со звёздами?

– Слушай, так, может, твой дар как-то преобразился из-за… всего? – предположила Алида. – Покажи-ка метку.

Алида довольно бесцеремонно схватила Рича за запястье и задрала рукав. Даже на внутренней стороне его предплечья было столько ярких веснушек, что круг метки с трудом проглядывал сквозь них. Алида склонилась ниже и чуть повернула руку к свету. Ей показалось, что изображение книги потускнело, словно истончилось под натиском веснушек.

– Что-то странное, – констатировала Алида. – Если пофантазировать, можно представить, что книгу поглотили звёзды. В принципе, это похоже на то, что с тобой происходит, да?

Астроном сердито вырвал руку и опустил рукав одним движением.

– Хватит с меня фантазий. Разберусь со своим даром сам.

Рич отвернулся и запрокинул голову. Алида погладила его по плечу.

– Извини. Конечно, разберёшься, а пока просто делай то, что нравится. Нравятся песни звёзд – слушай их и впитывай каждый звук. Иначе они обидятся и больше никогда тебе не споют. Кстати. Что это за звезда – вон та, малиновая?

– Аро. Одно из блуждающих светил. Если помнишь, я рассказывал тебе о них.

– По твоим рассказам я представляла эти светила более впечатляющими.

Рич скривился и молча пожал плечами. Алида поняла, что её замечание задело друга, и снова посмотрела на небо, желая разглядеть в этой крупной малиновой звезде хоть что-то, так притягивающее Ричмольда. Светило лениво переливалось разными оттенками, от нежно-розового до пурпурного, но сияло так далеко в черноте неба, что казалось холодным и непонятным. Рич снова зажмурился и принялся выводить странные движения руками – словно прял из воздуха. Это выглядело довольно нелепо, но Алида припомнила, что нечто похожее делал Вольфзунд, когда превращал наставников в людей. Алиде показалось, что Аро стало чуть крупнее и ярче, но, скорее всего, это разыгралось её воображение. Она зевнула и поднялась на ноги. Зябкий ветер дул с запада, и Алида решила вернуться в постель. Рич, должно быть, даже и не заметит её исчезновения, он слишком поглощён своим безмолвным «разговором». Оправив платье, она поспешила обратно в дом.

Мурмяуз по-прежнему спал в свете лунных лучей. Алида хотела быстро нырнуть под одеяло, но почему-то остановилась около кровати. Она боялась, что кошмар вернётся. Немного подумав, она сняла со стула дорожный плащ Ричмольда. Ей хотелось верить, что одежда хранит хоть немного тепла владельца: той самой незримой силы, которая бережёт её от вспышек ярости и чёрной злобы. Алида на мгновение прижала плащ к груди, но мгновенно устыдилась своего глупого порыва и небрежно набросила плащ в ноги поверх одеяла. Мурмяуз дёрнул ухом во сне и забавно всхрапнул. Алида сняла с себя всё, кроме ночной рубашки, залезла под одеяло, радуясь, что кот всё это время согревал постель, и спокойно заснула, почти уверенная в том, что в эту ночь страшные люди-птицы больше не потревожат её.

* * *

Утром Алиду разбудил шум, какого она никак не ожидала услышать в Птичьих Землях. Снаружи стоял гомон и доносились звуки музыки – это больше походило на людную городскую улицу, но никак не на тихую деревушку, затерявшуюся среди лесов.

Алида потянулась и повернулась в сторону кровати Ричмольда. Друг крепко спал, уткнувшись лицом в подушку и свесив руку из-под одеяла. Алида прислонилась щекой к изголовью кровати, наблюдая, как золотые блики и тени от листвы играют на рыжих волосах и веснушчатой спине. Рич выглядел таким беззащитным, что Алида вдруг ощутила смущение, поняв, что бесстыдно подглядывает за спящим. Покраснев, она отвернулась, встала с кровати и подошла к окну. Лес запылал яркими красками, будто за ночь кто-то расцветил бурые листья золотым, охряным и багряным. Она разглядела какие-то украшения в соседних дворах и нескольких местных жителей, складывающих камни на поляне, служившей, видимо, чем-то вроде площади. Других признаков подготовки к празднику урожая Алида не заметила.

Она надела платье, подумав мимоходом, что было бы неплохо выстирать его при случае, и огляделась в поисках Мурмяуза. Кот крепко спал на высоком комоде, устроившись в пустой корзине.

– Лежебока, вставай.

Алида потыкала Мурмяуза пальцем в пушистый бок. Тот фыркнул и приоткрыл один синий глаз.

– Да, знаю, тебе по душе человеческое жильё, но нам надо двигаться дальше. Если повезёт, мы скоро доберёмся до этого книгохранилища. Думаю, там найдётся тёплое местечко для тебя. Пошли, я попрошу воды для умывания, а тебе – молочка.

Алида ещё раз потрепала кота, надела сумку на плечо и осторожно, стараясь не разбудить Ричмольда, шагнула к выходу. Мурмяуз, наконец, решил, что пора вставать, и потянулся на комоде.

– Я сейчас вернусь, – бросила Алида коту и открыла дверь.

Послышался грохот. Алида резко обернулась и облегчённо выдохнула: Мурмяуз, к счастью, не разбил ничего из хозяйских вещей, просто скинул какую-то безделушку с комода. Вещица покатилась по полу, и Алида наклонилась, чтобы поднять её. Пальцы сомкнулись на гладкой эмалированной керамике, и из груди вырвался удивлённый вздох. В ладони у неё лежала расписная фигурка совы с ярко-жёлтыми глазами.

Сглотнув, Алида осторожно вернула фигурку на комод. Она гнала от себя мрачные мысли: быть может, это просто детская игрушка, предмет давно ушедшего времени, милое напоминание о предках или находка из дремучей чащи… Алида вытерла ладони о платье, словно они были чем-то испачканы после прикосновения к издельцу. Настроение у неё сразу испортилось, зашумевшая в ушах кровь напомнила о том, что не стоит расслабляться и забывать о том, какая опасность им всем грозит.

Птичьи Земли совсем не вязались у Алиды с чем-то опасным, хотя она прекрасно понимала, что эти места испокон веку хранили гораздо больше магии, чем земли Королевства. Алида решила пока не погружаться в мрачные раздумья, но и забывать о находке нельзя. Придётся быть начеку.

Она взяла полусонного Мурмяуза на руки и вышла в комнату, в которой они вчера ужинали. Лиена уже суетилась у печи, и до Алиды донёсся аппетитный запах хлеба, какой-то незнакомой каши и яблочного повидла.

– Доброе утро, – поздоровалась гостья.

– О, уже встали? – улыбнулась Лиена через плечо.

– Да, солнце ведь уже высоко… Я думала, проснусь раньше.

Лиена попробовала ложку каши и удовлетворённо кивнула.

– У нас хорошо спится. Свежий воздух, сытная еда. Наверняка у вас, за Водой, в городах воняет помоями, а людей набилось столько, что и не продохнуть.

– Почти, – усмехнулась Алида. – Госпожа Лиена, будьте так добры, подскажите, где я могу умыться?

Лиена перестала помешивать кашу и непонимающе взглянула на Алиду.

– Умыться? Утром?

– Ну… да.

– Что же, в городе умываются каждое утро?

Алида не сразу нашлась, что ответить. Что-то скажет Лиена, если узнает, что можно не только умываться, но ещё и принимать ванну по нескольку раз в день?

– Я давно не умывалась, госпожа.

– Что ж. – Хозяйка вытерла руки о фартук и подошла к Алиде. – В конце деревни есть помывочный дом, но его надо топить и наносить воды. Если днём разогреет, можешь искупаться в ручье.

Алида едва сдержалась, чтобы не скорчить гримасу.

– Понятно. Спасибо за подсказку.

Алида налила в чашку воды из кувшина, вышла на крыльцо и плеснула водой себе в лицо. Она сразу почувствовала себя бодрее и встряхнула волосами, чтобы спутанные со сна пряди свободно упали на плечи.

– Доброго конца и доброго начала!

Алида вздрогнула и подняла взгляд. Перед ней стоял улыбающийся мужчина с рыжеватой бородой и протягивал яркий кленовый лист. В другой руке он держал корзину, полную таких же листьев.

– Доброго… – неуверенно протянула Алида, не совсем понимая, что принято говорить в ответ на такие слова.

Мужчина настойчивее протянул ей лист, и Алиде ничего не оставалось, кроме как взять его из рук незнакомца.

– Провидец Тёрн рассказывал о том, что у них гости, но я и помыслить не мог, что настолько очаровательные.

Алида вежливо улыбнулась его неуклюжему комплименту и хотела быстро шмыгнуть обратно в дом, к ароматам хлеба и каши, но любопытство пересилило.

– А для чего эти листья?

– О! – радостно воскликнул мужчина. – Так вы ещё не знакомы с нашими обычаями? Что же, у вас и праздник урожая не справляют?

– Н-нет… – Алида немного запнулась, думая, не посчитает ли древун её непроходимой тупицей, которая и слыхом не слыхивала об их обычаях.

– Понимаю. Другие нравы, другие традиции. Сегодня мы будем славить прошедшее лето, которое было к нам благосклонно и подарило богатый урожай. Мы будем печь пироги с ягодами, жарить тыкву с мёдом и морковь. А чтобы отпустить невзгоды и войти в новый круг с чистыми помыслами, вечером каждый сожжёт по листку в общем костре. Носи листок весь день с собой и шепчи ему всё плохое, что случилось с тобой за последний год. Вечером отпустишь все свои беды, и на душе станет легче.

«Бедный листок. Сколько моего нытья ему пришлось бы выслушать?» – подумала Алида, а вслух произнесла:

– Благодарю вас, господин. Но я не смогу задержаться до вечера. Уверена, ваш праздник пройдёт просто замечательно, но нас с другом ждут дела.

Мужчина картинно хлопнул себя по лбу. Звук получился таким звонким, что Алиде самой стало больно.

– Болван! Я же не представился! Вот видите, как ваши глаза меня заворожили! Провидец Ясень, к вашим услугам, юная гостья.

– Ещё один провидец? – растерялась Алида. – Очень приятно. Я…

– Алида Фитцевт, конечно. Дочь Эрнеста и Азалии Фитцевт. Не бойтесь! – Ясень хмыкнул, прочитав изумление на лице Алиды. – Я не выпытывал у Тёрна сведения о вас. Чтение имён – моя провидческая особенность. Многие провидцы с возрастом приобретают дополнительные способности. У Тёрна всё только впереди.

– Потрясающе.

Алиде захотелось поскорее скрыться от взгляда его хитро прищуренных тёмно-медовых глаз. Кто знает, что ещё он может выведать с помощью этой своей способности? Не то чтобы она хотела что-то скрыть, но и мысль, что местные жители могут залезть ей в голову, как в свой карман, не очень-то прельщала.

– Благодарю. Былоочень интересно познакомиться, – бросила она через плечо и шмыгнула за дверь.

– С кем ты беседовала? – спросила Лиена, расставляя на столе тарелки. Тёрн уже сидел на скамье, потирая глаза.

– Со мной! – гордо объявил Ясень, протискиваясь в дом вслед за Алидой. Та едва не застонала: неужели и позавтракать спокойно не даст? Но Лиена и Тёрн радостно заулыбались непрошеному гостю. Что ж, они с бабушкой тоже с удовольствием угощали всех, кто заходил к ним, ведь в деревне все хорошо знают друг друга. Глупо было бы полагать, что Лиена и Тёрн прогонят соседа из-за того, что он может помешать почти незнакомой гостье.

– Что ж такое, брат Тёрн, – начал сетовать Ясень, по-хозяйски отломив себе краюху хлеба и намазывая её свежим джемом. Алида заметила, что он почти не обращал внимания на Лиену, общаясь с Тёрном. Наверное, у этих провидцев какая-то своя иерархия. – Почему твоя гостья не хочет отпраздновать вместе с нами? Куда она так спешит? Ты ведь знаешь, мы все знаем, как она будет полезна, если останется.

Тёрн сощурился и ничего не ответил. Лиена поставила всем по миске с кашей, сдобренной сливочным маслом, и тоже села за стол.

Алиде совсем не понравилось, как говорят о ней Тёрн и Ясень, а ещё их странные, будто заговорщические взгляды… она хмуро взялась за ложку и яростно хлюпнула её в вязкую массу каши.

– Вы так говорите, будто меня нет за этим столом! Я бы попросила объяснить то, что может как-то касаться меня лично. Пожалуйста. И простите… за резкость.

Послышался скрип открывающейся двери, и оба провидца взглянули на что-то позади Алиды. Ясень нахмурился: увиденное ему не очень понравилось. Алида обернулась и облегчённо вздохнула. К ним наконец-то решил присоединиться Рич. Он был полностью одет, но не успел причесаться: отросшие огненные волосы стояли торчком, на щеках краснели следы от подушки. Он насторожился, заметив за столом незнакомца, и сел рядом с Алидой.

– Доброго конца и доброго начала, – поздоровался Ясень и одарил Ричмольда кленовым листком из корзины.

– Я бы предпочёл, чтобы добрый конец наступил для меня не слишком быстро. Дживс. – Рич протянул руку для пожатия.

Алида задержала дыхание, когда Ясень понимающе хмыкнул. Рич только что назвался вымышленным именем, не зная о том, что старший провидец умеет читать настоящие имена!

– Конечно. Дживс Лаграсс. Сын… Ох, конечно-конечно, я сам обязан представиться. Провидец Ясень. И не бойтесь насчёт моего приветствия – понимаю, для выходцев Королевства это может звучать непривычно, но такая у нас традиция. Сегодня мы все выходим на новый круг, и каким он будет, во многом зависит от соблюдения ритуалов и верности помыслов. Кем вы приходитесь госпоже Фитцевт?

Рич подозрительно покосился на Алиду. Она кивнула.

– Мы путешествуем вместе. Ничего… никаких родственных отношений.

– Значит, ей не нужно спрашивать вашего позволения, чтобы задержаться до вечера? Вы тоже оставайтесь, господин Лаграсс. Будет занимательно.

– Мы уверены, что всё пройдёт замечательно. Но без нас. Мы выходим прямо сейчас, сразу после завтрака.

В последнее время Ричмольд научился придавать своему глухому невыразительному голосу такие твёрдые, не терпящие возражений нотки, что Алида против воли выпрямила спину. На месте Ясеня она бы не отважилась сейчас с ним спорить.

– Как угодно, – неожиданно сдался Ясень.

Алида выдохнула и едва не бросилась обнимать Рича. Какой он молодец, как быстро убедил провидца, а она уже бодалась с ним добрую половину утра!

Ясень сложил руки перед собой на столе и сосредоточенно уставился на свои пальцы. Алида непонимающе склонила голову. Почему-то аппетит сразу пропал, и ей захотелось подвинуться ещё ближе к Ричу, чтобы почувствовать себя защищённой.

Ясень забормотал какие-то слова, и прежде, чем Алида поняла, что к чему, провидец вскинул руки и выкрикнул несколько гортанных звуков. Между его сомкнутыми пальцами заструился плотный дым, собираясь в клубящуюся сферу. Ясень замахнулся, и сфера полетела прямо на Алиду. Она быстро пригнулась и потянула Рича за собой. Заклинание провидца ударилось в стену и, разделившись на части, срикошетило в потолок. Послышался оглушительный звон бьющегося стекла, сверху посыпались светящиеся осколки волшебных звёзд. Лиена закричала.

Пользуясь неразберихой, Алида вскочила, схватила Ричмольда за руку и потащила его к выходу. Их тут же обволокли крошечные светящиеся частицы разбитых звёзд, оседая на одежде и волосах. Перед носом Алиды навязчиво закружилась жёлтая пыль путеводной звезды. Каждая частичка тянулась в свою сторону, но спустя несколько мгновений они всё-таки определились и уверенно замерцали, указывая на дверь.

– Ну, спасибо за подсказку, – процедила Алида сквозь зубы.

В волосах Рича запутались фрагменты красной звезды и ярко пульсировали, показывая на Алиду. От их блеска лицо астронома тоже казалось красноватым.

– Не дай ей уйти! – крикнул Ясень.

Алида подхватила со стола миску и со всей силы метнула её в потолок. Разбилось ещё несколько светильников, осыпая комнату новым дождём золотых и синих брызг: из-за заклинания Ясеня почти все звёзды внутри фонарей превратились в горстки светящейся крошки.

Осколки синей звезды зависли перед лицом Алиды, попеременно принимая вид то чашек с молоком, то хоровода маковых сушек, то превращаясь в пирожки с голубикой. Алида отмахнулась от них и рванула к выходу.

Рич прыгнул вперёд, открывая дверь. Алида увидела, что Мурмяуз уже выскочил на улицу, и подумала о том, что будет, если другие жители деревни тоже отчего-то возжелают поймать гостей из Королевства. Мысль яркой вспышкой озарила её мысли: плащ! Пусть свёрнутый в кулёк, пусть спрятанный в сумке, но он же может помочь! Стоит хотя бы попытаться.

– Спрячь… – начала Алида, но тут же почувствовала тяжёлый удар в затылок.

В глазах потемнело, и последним, что она увидела, был дощатый пол, сплошь усыпанный звёздными осколками.

Глава 2, в которой проклятие оборачивается даром

– Пап?

Мел хотел, чтобы его голос прозвучал властно и требовательно, но на самом деле вышло жалобно и по-детски ревниво. Мел недовольно фыркнул и продолжил нарочито грубо:

– Куда ты собрался?

Вольфзунд медленно обернулся и взглянул на сына. Если раньше его хитро прищуренные глаза обжигали холодом, то теперь в них стыло непривычное безразличие.

Мел сразу понял, что отец собирается их покинуть. Вольфзунд надел дорожный плащ из тяжёлого чёрного бархата, тщательно уложил волосы, а в руке держал пару перчаток из тончайшей кожи. Правая кисть теперь выглядела необычно и завораживающе: Вольфзунд заменил отсечённую плоть искусным мороком, чистым воплощением магии. Что-то очень похожее на плотную фиолетовую грозовую тучу, пронизанную непрестанно вспыхивающими крохотными молниями, в точности повторяло форму и движения потерянной руки. Она была похожа на стеклянный сосуд, наполненный подвижной субстанцией пурпурных и тёмно-фиалковых оттенков, и Мел не всегда мог отвести от неё взгляд, хоть и понимал, что пялиться не очень-то вежливо.

– И где твои перстни? Надеюсь, в надёжном месте?

Вольфзунд ухмыльнулся и показал на тонкую цепочку, уходящую под воротник.

– В следующий раз им придётся отрубить мне голову. Но эта задача им, безусловно, не под силу.

– Но волшебные перстни дадут больше силы, если носить их на левой руке, чтобы ток крови нёс их силу к сердцу. Что, если ты ослабеешь?

– Сейчас они ближе к сердцу, чем когда-либо. Не беспокойся, Мелдиан. Я не ослабею, если сам не позволю себе этого.

Мел невесело улыбнулся. Снаружи начал накрапывать дождь, звонко дробясь о наружные подоконники и глухо барабаня по крыше и листьям. Мел боялся, что отец сейчас просто исчезнет, так ничего и не объяснив.

– Так куда ты?

– Отсиживаться в безопасности, когда в Королевстве творится такое… Ты знаешь, Мелдиан, я так не могу. Моё место – там, с теми, кто верен мне.

Мела словно окатили ледяной водой. По хребту пробежали противные мурашки. Разве можно отпускать отца сейчас туда, к этим безумным прихлебателям Эллекена? Разве он может так рисковать?

Вольфзунд, должно быть, всё прочёл по его лицу.

– Я отправляюсь туда один. Вы с Перинерой остаётесь здесь. Это не обсуждается. Береги мать. И Лиссу.

«Ты не можешь нас бросить! Это опасно! Не уходи, пожалуйста!» – хотелось крикнуть Мелу, но он понимал, что отец прав. Владыка не должен оставлять народ в тяжёлые времена. Владыка отвечает за благополучие каждого альюда, а когда чёрные крылья войн и других бед шелестят над головой, именно Владыка обязан заботиться о том, чтобы исход был благополучным для каждого из подданных.

– Кстати, о Лиссе, пап.

Вольфзунд склонил голову набок, показывая, что внимательно слушает. Он не выглядел раздражённым, и это воодушевило Мела.

– Я хочу побыстрее сыграть свадьбу.

– Но Лисса больше не смертная. Ты не можешь не знать, чем для тебя обернётся женитьба на ней.

Мел вдохнул поглубже. Он долго готовился к этому разговору, но не думал, что придётся говорить в прихожей их дома в Птичьих Землях, с трудом удерживая отца, готового в любой миг раствориться, переместившись куда-нибудь, где его ждут враги.

– Я знаю, пап. И всё равно я уверен, что хочу этого.

– Мелдиан. – Вольфзунд медленно шагнул к нему и положил на плечо свою наколдованную руку. По телу Мела пробежала едва заметная дрожь. – Ты ведь не обязан жить со своей женой. Никто не запрещает тебе жениться на смертной, а делить кров – с Лиссой.

Мел сморщил нос. Он ожидал подобного поворота разговора.

– Пап, ты же знаешь, что любой брак требуется закрепить. Свадьба – красивый обряд, праздник для близких, да пыль в глаза, в сущности. Гораздо важнее то, что происходит после торжества. Ну, то есть для снятия проклятия мало обменяться венками и кольцами, нужно ещё…

Мел почувствовал, как начинают гореть уши, и отвёл взгляд.

– Нужно провести вместе ночь. Я знаю, – закончил за него Вольфзунд. – И что же, ты не готов разделить свадебное ложе со смертной ради избавления от проклятия?

Мел насупился. Отцу легко говорить! На словах всё просто и понятно, но представить, что так всё и произойдёт на самом деле, решительно невозможно.

– Не думаю, что это будет честно.

– Нечестно по отношению к Лиссе или по отношению к смертной?

– Полагаю, что к обеим. И о какой смертной ты постоянно говоришь, пап? Кажется, я ясно дал понять, что Алиду даже не рассматриваю. Я не стану ею пользоваться, чтобы снять проклятие.

– Помимо Алиды в мире тысячи смертных девушек, Мелдиан.

Вольфзунд улыбнулся – не кривой ухмылкой, а настоящей улыбкой, немного неуместной для этого разговора, для этого времени, для всего, что происходило, но на Мела эта улыбка произвела то же впечатление, которое производит солнечный луч, прорезавший сплошной покров туч, или тепло камина в промозглый день.

Вольфзунд положил руку ему на плечо и ободряюще сжал.

– Я знаю, что есть ещё кое-что, заставляющее тебя упрямиться с рвением молодого бычка. Я могу ошибаться на этот счёт, поэтому предпочту, чтобы ты сам сказал. Давай, Мелдиан. Я готов к тому, что я услышу.

Ощущение тепла и уюта мигом пропало. По спине прополз холодок. Хоть Мел и готовился к этому заранее, десятки раз проговаривал фразы, предназначенные отцу, но всё равно сильно разволновался. В голове образовалась неприятная ватная пустота, во рту пересохло – всё-таки разговор с самим собой и разговор с отцом, который может прийти в ярость от его признания, – далеко не одно и то же.

Мел отвёл глаза: Вольфзунд слишком внимательно и слишком притворно-участливо смотрел на него. Дождь монотонно, уныло барабанил снаружи, густой серый туман укутал окрестности, так что из окна почти ничего не было видно. Мел слегка пошевелил крыльями, наслаждаясь тем, как на спине перекатываются сильные мышцы, а маховые перья взрезают воздух.

– Я хочу остаться таким, – медленно и чётко проговорил Мел, не глядя на отца. – Мне нравится мой облик и мои возможности.

Он слышал, как стучит собственное сердце: так тихо стало в помещении. Наконец Вольфзунд шумно вздохнул, и Мел не смог понять, какие чувства он вложил в этот вздох.

– Это то, о чём ты догадывался? – Мел решился поднять взгляд.

– Признаюсь, – вымолвил Вольфзунд, – я не испытываю восторгов по поводу того, что проклятие Эллекена обернулось для тебя даром. Если это твоё твёрдое решение, то я готов его принять. Просто дай мне время, Мелдиан.

Мел кивнул, глядя в глаза отцу. Он был ему благодарен. Вольфзунд взъерошил тёмные волосы сына, сделал шаг назад и бесшумно растворился в сумраке коридора.

* * *

Послание принесла сорока. Точнее, это даже нельзя было назвать посланием в привычном понимании слова: просто несколько символов, значение которых Симониса сразу разгадала.

Ветка можжевельника. Кленовый лист. Цветок золотомара.

Птица опустила свой импровизированный букет в руки чаровницы и улетела, расчерчивая небо чёрно-белыми крыльями.

Можжевельник – излюбленное растение Вольфзунда. Кленовые деревья окружают дарованный им Хьёльду дом. Цветы золотомара распускаются из бутонов на второй день и держатся на стебле ровно сутки, а на ветке, принесённой сорокой, были готовые раскрыться бутоны.

Вольфзунд назначает им встречу в доме Хьёльда. Завтра.

– Что хотела эта птица? Принесла что-то важное? – спросил Хьёльд.

Вольфзунд верно назначил место: они с Хьёльдом как раз находились в доме, утопающем среди старых кряжистых клёнов, расцвеченных всеми красками осени.

– Владыка будет здесь завтра. Он хочет нам что-то сказать.

– Жив, – выдохнул Хьёльд.

– Слава Первому Волшебнику.

Симониса прикрыла глаза от облегчения. Ночь и день, проведённые в неведении, обошлись ей дорого. Да и Хьёльду, наверное, тоже.

У неё до сих пор не укладывалось в голове, что Чёрный Замок захвачен предателями. Осквернить жилище кровью его владельца – ужасное преступление. И вдвойне ужасно, когда проливается кровь правителя. Сколько ненависти было в тех, кто пошёл на это предательство! Неужели они так твёрдо верят в правоту Эллекена?

В тот день Симониса не сразу поняла, что происходит. Они мирно – настолько мирно, насколько это было возможно, – беседовали, приходили к общим соглашениям и договаривались о будущем, как вдруг в руке Кристеда блеснуло оружие, хлынула чёрная кровь, а в следующий миг ни Владыки, ни Перинеры, ни Мелдиана не оказалось в зале. Симониса не знала, насколько серьёзно ранен Вольфзунд и жив ли он вообще. Едва поняв, что их предали, она бросилась к лестнице, проклиная свою недальновидность. Выпитое за ужином вино ослабило её силы, и Симониса не смогла мгновенно перенестись к комнате с элементалями. Она никогда не была настолько способной к перемещениям, как Вольфзунд или даже Мел.

За её спиной раздавались крики, грохот и звон, но Сим не обращала на это внимания. Она не воин. Она – чаровница. Пусть каждый спасает то, что дорого ему, пусть помогает тем, в чём силён. Валестрод, Хьёльд, Немьял – сильные альюды, которые справятся и без неё. Или кто-то из них тоже на стороне противника? Симониса запретила себе думать об этом, сосредоточившись на том, что ей нужно защитить.

Она быстро взбежала по лестнице в башню и бросилась к своей комнате. Бессмысленно пытаться забрать все сокровища, но можно сделать так, чтобы они не достались врагу.

Их много, они сильны, и той печати, что уже стоит на двери, может не хватить: нужно усилить заклятие, сделать всё, чтобы дверь не впустила чужаков.

Симониса бросилась к двери, мысленно проговаривая слова наговора, но вдруг с ошеломляющей ясностью поняла, что у неё ничего не получится. Она не захватила ни ножа, ни даже булавки, чтобы использовать свою кровь и запечатать помещение.

Чья-то рука обхватила её сзади за шею и дёрнула, стремясь свалить с ног. Симониса зашипела и обернулась лисицей, застигнув противника, а точнее, противницу, врасплох. Гвендэ покачнулась, выпустив лису, но удержалась на ногах и яростно завизжала.

– Треклятая лисица! Я сразу разгадала, что у тебя на уме!

Симониса впилась зубами в щиколотку Гвендэ, и та вскрикнула от боли.

Симониса опасалась, что у Гвендэ окажется с собой какое-то оружие, и не ошиблась. Гвендэ достала короткий нож из складок бархатной накидки и бросилась на Симонису.

– Ещё не поздно передумать, Сим. Смерть или верность Эллекену? Подумай хорошенько.

В лисьем обличье она не могла ответить, что, по её мнению, выбора вовсе нет. Симониса снова куснула Гвендэ и отскочила в сторону. Гвендэ бросилась на неё с кинжалом, но тут кто-то схватил лисицу поперёк туловища. Она затявкала и заизвивалась, как пойманная рыба, но мир закружился, сжался в одну точку, и через мгновение Симониса упала на дощатый пол.

Лисица вскочила на ноги, щетиня холку. Она была готова броситься на врагов, но в полутёмной комнате стоял один только Хьёльд. Его лицо расчерчивал длинный глубокий порез.

Сим вернула себе привычный облик и напустилась на Хьёльда.

– Что ты натворил?! Они же разграбят всё! Все элементали, которые Вольфзунд добыл для меня!

– Успокойся и посмотри правде в глаза, – вздохнул Хьёльд. – Из наших остались только мы и Валестрод. Все исчезли, едва началась потасовка в зале. И правильно сделали: больше половины приглашённых, как оказалось, уже присягнули Эллекену. Мы не отбили бы замок при всём желании. Вольфзунд сразу это понял, поэтому оставил нас.

– Он не мог нас оставить просто так. Он ранен, Хьёльд. Может, даже убит. Так что же, ты так быстро сдашь замок Владыки врагам?

– Нет, Сим. Я не отдал замок. Мы вернёмся, когда хорошо обдумаем, что делать дальше, и выгоним этих крыс. Но если мы вернёмся сейчас, то нас точно убьют. Их намного больше, они вооружены и злы, как цепные псы. Элементали – не самое страшное, что можно потерять на войне.

Симониса пригладила растрепавшиеся волосы и опустилась в пыльное кресло. Хьёльд редко бывал у себя дома, и уж точно не утруждал себя уборкой. Сим устало прикрыла глаза.

– Замок полон силы. Даже если Кристед, Гвендэ и остальные не смогут воспользоваться этой силой, Эллекен точно сможет. Мы должны вернуть замок до того, как он придёт. Что говорил бывший Чернокнижник? Эллекен не может перемещаться, а у Ленарда не хватит сил переместить их обоих? Значит, у нас есть время. Но сколько этого времени, никто не знает.

– Никто не знает. Да уж, Сим, влипли мы с тобой. Но двое – уже ощутимо, так? Кроме того, я уверен, что даже те, кто сбежал сегодня, присоединятся к нам, ведь все, кто хотел прихода Эллекена к власти, остались в замке. Подождём вестей от Вольфзунда.

Симониса подняла взгляд на Хьёльда.

– Ты уверен, что он жив и придёт за нами?

– Я уверен в том, что он не бросил бы нас и замок, не будь на то весомых причин. Помнишь, в чём мы клялись?

Симониса кивнула. Ей не нужны были формальные клятвы и обещания, чтобы идти за Вольфзундом, куда бы он ни позвал.

И сейчас, получив, наконец, послание, она впервые за много часов почувствовала облегчение.

– Ничего конкретного, – нахмурился Хьёльд, рассматривая ветки и листья, принесённые сорокой. – Ты уверена, что это не просто хлам?

– Сороки прислуживают ему, ты сам знаешь. А он управляет ими через амулеты. Наверняка он сообщил ей, какие растения нужно отыскать, чтобы передать зашифрованное послание. А сорока нашла нас. Выбор у неё был небольшой: замок, твой дом да моё жилище. Подождём до завтра, Хьёльд. Если он придёт, то у него уже должен быть продуман план.

– Ты веришь ему как никому другому.

– Ты тоже.

Они посмотрели друг другу в глаза. Решительное лицо Хьёльда по-прежнему пересекал порез, и Симониса спохватилась.

– Что же ты не напомнил? Садись, уберу это с твоего лица.

Но Хьёльд, к её удивлению, отмахнулся.

– Не стоит. Побереги силы. Война всегда приносит шрамы, и не от всех из них необходимо избавляться. Или ты считаешь, что он меня сильно портит?

– Нет, – ответила Симониса. – Не сильно.

– Но всё же я выгляжу менее привлекательно, чем он?

Симониса вспыхнула и промолчала, отвернувшись к окну.

* * *

Кайл уже не надеялся, что головная боль и тошнота когда-нибудь отступят. Ещё и этот деревенский идиот, Ханер, безмерно злил.

Ленард зачем-то вытащил их на улицу и вывел на пустырь позади последних домов. Кайлу не нравилось, что Ленард командует ими с выражением такого нетерпения и презрения, будто во всём мире не было никого важнее и величественнее его. Тем не менее Кайл рассудил, что сбегать не стоит: Ленард хотя бы действительно умел колдовать и обещал вот-вот представить их своему хозяину.

Рыбацкий посёлок тоже раздражал. Здесь тошнотворно воняло рыбой и водорослями, под ногами попадались тусклые чешуйки и рыбья требуха. Ветер дул слишком яростно и был таким холодным, что даже в домах носились сквозняки. Местные казались слишком апатичными, вялыми, их белёсые лица ничего не выражали, а в погасших глазах не теплилось ни единой живой искры. Кайлу хотелось сделать что-то, что растормошило бы их, заставило бы удивиться, испугаться, разозлиться – испытать хоть что-то, присущее живым. Он оглянулся на сонный вялый посёлок, окутанный дымкой из печных труб и коптилен. Что могло бы всполошить унылых рыбаков? Пожар? Погром в таверне? Порча рыболовецких судов? Если бы Кайл мог, он без раздумий совершил бы что-то из этого, лишь бы наполнить эту тишину воплями, воем, суетой, страхом, огнём… цветом и звуком, кровью и духом, самой жизнью.

Ханер громко шмыгнул носом, чем вызвал усмешку Ленарда.

– Озяб, смертный? Подожди ещё немного. Уверен, то, что тебе предстоит увидеть, стоит гораздо больше, чем ожидание и замёрзший нос.

– Мы наконец-то увидим твоего хозяина и убедимся, что ты не лжёшь? – фыркнул Кайл.

– Ты много в чём убедишься, – заверил Ленард. – И я ручаюсь, что твоя жизнь и твой мир перевернутся уже очень скоро.

Высокопарные фразочки Ленарда вызывали у Кайла острое желание сломать ему челюсть, но здравый смысл шептал, что спешить с этим не стоит.

Впереди простирались пустоши с побуревшими кустиками полыни и пижмы, за ними голубели в молочной дымке пологие холмы, а ещё дальше к северу высились горы, сейчас почти неразличимые за тучами и густой синеватой мглой.

Кайл заметил, что воздух над холмами будто подрагивает, как над каменной дорогой в жаркий полдень. Но сейчас было явно холодновато, и Кайл решил, что это терзающая его мигрень посылает такие видения.

– Что там? – спросил Ханер. Он тревожно вглядывался в серо-голубую даль, и от того, как беспокойно звучал его голос, Кайлу стало не по себе.

– Сейчас ты сам всё поймёшь, – многозначительно произнёс Ленард. – Почувствуешь, увидишь и услышишь. Будь внимателен, ничего не пропусти.

Тревога нарастала вместе с пульсирующей болью в висках. Позади – сонный посёлок, пропахший рыбой. Впереди – нежилые дикие земли, от которых так и веяло холодом и какой-то необъяснимой жутью. Единственным желанием Кайла было уйти отсюда, заняться чем-то более важным, чем торчание на ветру, но что-то заставляло его неотрывно вглядываться в горизонт.

– Кажется, поднимается туман…

– И это не просто туман, дорогой Ханер, – просиял Ленард. – Молчите оба и наслаждайтесь.

Кайл бросил недовольный взгляд на нелюдя, передёрнул плечами и хрустнул шеей. Ему показалось, что к рыбной вони примешался запах гари и чего-то цветочного, вовсе не вяжущегося с осенней сыростью.

Ханер был прав: с холмов действительно наползал туман, но не такой, какой обычно опускается с приходом сумерек. Этот туман был плотным и белёсым, как густое молоко, и искрил, будто грозовое облако. Он стремительно лился по пологим спинам и бокам холмов, похожих на огромных спящих зверей, затапливал пустошь, и от этой неестественной скорости захватывало дух.

Повеяло крепким холодом – не обычной осенней прохладой, а настоящей стужей, и воздух стал ещё более влажным, как после сильного дождя. Туман сгустился настолько, что даже холмов уже не было видно, только молочная пелена да покрывшиеся инеем кустики полыни.

Туман шевелился: помимо серебристых молний в нём было что-то ещё. У Кайла язык присох к нёбу. Он совершенно точно различил среди мглы человеческие силуэты: они выступали из белой завеси, вышагивали прямо и невозмутимо. Что за люди могли прийти оттуда? Почему они принесли с собой туман? И куда они держат путь? Кайлу не нравилось, сколько у него возникло вопросов и как мало находилось ответов. Он посмотрел на своих спутников. Ленард гордо выпятил грудь, словно это он позвал эту туманную армию и готов с минуты на минуту принять командование. Ханер, должно быть, обладал более острым зрением, чем Кайл, и уже разглядел что-то, отчего его глаза выпучились, как у глупой лягушки.

– Прикрой рот. Комары налетят, – посоветовал Кайл.

– Там женщины, – прошептал конюх. – И… на них нет одежды.

Кайл присвистнул.

– Вот это счастье привалило, да?

Он храбрился и старался ничем не выдать, как жутко ему стало. Нагие женщины в морозном тумане – звучит бредово, но когда безумная фантазия оборачивается явью, становится вдвойне страшнее.

Скоро Кайл тоже различил их: стройные длинноволосые красавицы, похожие друг на друга, как родные сёстры. Их тела были настолько бледны, что казались немного прозрачными. Их свита – туман и серебряные молнии, собирающиеся в сгустки, подходила им так же, как птице – небесная синь.

– Всевышний и Преисподняя, – пробормотал Кайл, делая шаг назад.

Нога соскользнула в лужу. Кайл выругался: он готов был поклясться, что минуту назад никаких луж тут не было. В воздухе закружились редкие колкие снежинки, ворот рубашки подёрнулся тончайшей корочкой инея.

– Всё, Ленард, пойдём в помещение, – осипшим голосом произнёс Кайл. – Посмотрели на баб, и достаточно. Тем более что с ними явно что-то не то.

– Моуры – далеко не самое интересное, что нам предстоит сегодня увидеть. – Ленард с довольным видом потёр подбородок и подмигнул одной из девушек, подошедшей ближе всего.

Кайл сделал ещё шаг назад. При взгляде на этих моуров у него всё холодело внутри, будто он выпил слишком много ледяного сидра. У них были странные глаза, похожие на осколки звёзд: жемчужно-серые, желтоватые, фиалковые, а в красивых лицах не теплилось ничего человеческого, лишь безразличные улыбки изредка пробегали по сероватым губам.

Туман заполнил всё вокруг, даже огней рыбацкого посёлка уже не было видно. Земля под ногами превратилась в болотистую слякоть, серебряные молнии сбились тяжёлыми тучами и зависли у земли, плюясь искрами и источая тяжёлый запах гари и ночных цветов.

Моуры перемигивались и улыбались Кайлу и Ханеру, но от их улыбок делалось только страшнее. Девы выстроились рядами, освободив место по центру, и жадно оглядывались назад, будто ждали кого-то.

По земле прокатилась дрожь, словно где-то катила исполинская колесница. Туман пошёл рябью, и вдалеке показалось какое-то шевелящееся пятно, слишком большое, чтобы быть всадником на коне или даже каретой.

– Знакомьтесь, – объявил Ленард. – Владыка Эллекен.

Тёмное пятно шевелилось, бурлило, вскипало в туманном бульоне, явственнее проявляя свои очертания. Многоногое, многоголовое, колышущееся чудовище напугало Кайла куда сильнее моуров, но истинный ужас он испытал, когда разглядел, что оно из себя представляло.

Сотни людей шли рука об руку, почти сплетаясь в единую массу. Несколько человек несли что-то вроде кареты без верха, в которой восседал худощавый рыжеволосый мужчина. С боков процессию охраняли шесть огромных чёрных волков с глазами, горящими, как газовые фонари, – настоящие демоны Преисподней.

Запах тлена резко ударил в нос. Люди шли спотыкаясь, не поднимая опущенных голов. Их одежда изорвалась и испачкалась, как у нищих. Кожа посерела и местами полопалась, обнажая тёмную плоть.

Люди были мертвы.

Какое-то лихо заставляло их двигаться, и Кайл, несмотря на ужас, жадно потянулся вперёд. Неужели этот жалкий горбун – и есть Владыка? Какая же сила заставила мертвецов и моуров идти за ним?

– Они мертвы? – прошептал Ханер.

– Большинство, – ответил Ленард. – Но некоторые ещё живы, просто одурманены. Магия, знаешь ли, слишком мощная стихия для смертных, и не все способны выдержать силу, которую она даёт.

Жуткая армия остановилась как по команде, немного не дойдя до Ленарда и юношей. Моуры оживились, хихикая и кокетничая, совсем как смертные девушки. Горбун прищурился, осматривая тройку встречающих.

– Мой господин, – раболепно произнёс Ленард. – Ваша свита восхищает. Как вы добрались?

– Сносно, – прохрипел горбун. – Это они?

Ленард суетливо выдвинул вперёд Ханера и Кайла. Кайл внимательно рассматривал Эллекена. Определённо, от горбуна исходила сила, но вовсе не такая, какую Кайл почувствовал тогда, на коронации. Сила Эллекена расходилась тлетворными волнами, бесспорно, мощными, но холодными и угнетающими. Кайл подумал, что, будь сейчас лето, вокруг Эллекена завяли бы все цветы и травы.

– Знакомьтесь, девочки, – хмыкнул Эллекен моурам. – Ваши новые Чернокнижники. Но не слишком к ним привыкайте: не думаю, что они долго протянут.

Эллекен широко развёл руки и зажёг на ладонях по маленькому серебристому огоньку. Он дунул, и огни сорвались с ладоней, плавно приближаясь к Кайлу и Ханеру.

– Примите мой дар.

– У нас нет выбора, верно? – занервничал Ханер, отступая назад. – Хотим мы того или нет, вы заставите его принять, так?

– Выбор между силой и смертью – мне кажется, здесь всё очевидно.

Эллекен вздел руки выше, и огни устремились прямо на юношей. Кайл не мог пошевелиться, ноги будто приросли к размокшей земле. Он сглотнул и хмуро уставился на подлетающие огни, приготовившись ко всему.

– Вы не убьёте нас? – спросил Ханер.

В следующий миг один из огней с силой ударил его в грудь и просочился сквозь одежду, впитываясь в кожу. Ханер закричал и упал на колени.

– Пока – нет, – равнодушно ответил Эллекен.

Кайл не успел броситься бежать: второй огненный сгусток обрушился на него. Внутри всё вспыхнуло, от холодной ярости свело зубы, изо рта вырвался крик злости и боли, и Кайл тоже не смог устоять на ногах.

– Расскажи им, что делать, Ленард. – Голос Эллекена звучал будто издалека.

«Добро пожаловать в свиту Владыки», – прозвучал тот же голос, но уже прямо в голове.

Глава 3, в которой Алида договаривается с магией

Сознание возвращалось медленно, накатывая тяжёлыми волнами. В нос ударила едкая вонь. Алида со стоном перевернулась на бок и с неудовольствием отметила сразу несколько проблем.

Во-первых, на ней не было одежды, если не считать тонкого нижнего платья. Сумка со всеми вещами тоже пропала.

Во-вторых, под головой у неё была грязная солома, вокруг слышалось сонное кудахтанье, а приглядевшись, Алида увидела ряды насестов с упитанными курами.

В-третьих, она находилась здесь совершенно одна, хотя точно помнила, что когда её ударили, Рич был рядом. Он бросил её в беде, а сам сбежал? Что ж, нельзя сказать, что это её сильно удивило, но на душе стало ещё горше.

Под низким потолком было крошечное окошко, не затянутое даже мешковиной. Из него веяло холодным сырым воздухом, а кусочек неба, виднеющийся в окне, был по-вечернему густо-серым.

Алида застонала и потрогала свой затылок. Волосы слиплись от крови, любое движение и прикосновение отзывались гулкой болью в голове. От мерзкого запаха курятника свербело в носу и мутило, по голым плечам бегали мурашки от сквозняка.

Алида отползла и прижалась спиной к не занятой насестами стене. От брёвен шло приятное тепло, да и дуло здесь меньше. Куры заворчали, уловив её движение. Снаружи доносились отголоски музыки и шум людских голосов: значит, праздник ещё не закончился. Тупая боль в голове мешала сосредоточиться и подумать, но ясно было одно: самой ей отсюда не выбраться.

Ей стало так горько и обидно, как давно уже не было. В глазах защипало, но Алида решительно похлопала себя по щекам, не позволяя себе раскиснуть и заплакать. Надо понять, что от неё хотят и за какие неведомые провинности её бросили в грязный курятник, ещё и отобрав все вещи.

Внезапно дверь открылась, и в курятник быстро, как тень, шмыгнул Тёрн. Алида не успела даже подняться на ноги, как дверь снова плотно захлопнулась. Куры переполошились и закудахтали.

– Очнулась? Замечательно. Наверное, ты…

– Отдай мои вещи! И выпусти меня отсюда! – зашипела Алида, прикрываясь руками, но провидца, казалось, ничуть не смущало её почти отсутствующее облачение.

– Ты возмущена, понимаю. Но если бы ты не попыталась сразу бежать, а осталась и выслушала нас с Ясенем, то нам не пришлось бы прибегать к таким мерам.

– Я бы не пыталась сбежать, если бы этот Ясень не запустил в нас заклинанием! У вас всегда пытаются заколдовать гостей?

– Не совсем. – Тёрн отбросил мыском сапога грязную солому с небольшого участка пола и присел напротив Алиды. – Мы не шутили, когда приглашали тебя на праздник. А ты отвергла наше приглашение. Это невежливо.

Голова отзывалась болью на каждое слово Тёрна. От парня сильно пахло костром и чем-то съедобным, и на фоне куриной вони это казалось настоящим благоуханием.

– Где мой кот? И где… Дживс?

Тёрн передёрнул плечами.

– Кот, наверное, выпрашивает корки от пирогов. А Ричмольд Лаграсс – да-да, солнышко, не удивляйся, Ясень поведал мне и его настоящее имя, и то, кто его родители, – Ричмольд Лаграсс бросил тебя, скрывшись в лесу. У него, я уверен, есть какие-то свои дела, невероятно важные. Может, даже идущие вразрез с твоими планами.

Он едко ухмыльнулся, ожидая от Алиды какой-то реакции, но она только сильнее нахмурилась. Наверняка, Тёрн пытался вывести её из себя, но она так просто не поддастся на провокации. Она обещала верить Ричмольду и не позволит какому-то полузнакомому провидцу одним своим словом разрушить эту хрупкую веру.

– Где мои вещи?

– У ритуального костра. Отбросить старое, выходя на новый круг, понимаешь? Мы сожжём их, а с тобой поступим иначе.

– Чем я вам не угодила? Вместе с моими вещами. Мы просто попросились переночевать и ничего такого не совершали. Если мы как-то нарушили ваши законы или оскорбили кого-то – скажи, и я извинюсь. Нам правда нужно попасть в одно место, и если кое-кто нас опередит, то последствия ощутят все. Я не шучу, Тёрн. Давай ты бросишь свои игры, вернёшь мне одежду и сумку, и мы больше никогда не заглянем в вашу деревню.

Тёрн покачал головой: почти печально, будто его самого расстраивало так, как приходилось поступать.

– Птица-Мать тебя ждёт. Давно ждёт, Алида. Но я не хочу, чтобы она дождалась. Ты помешаешь и мне, и всем нам. – Он задумчиво постучал указательным пальцем по губе, будто прикидывая, что стоит ей рассказать, а что утаить. – Если ты дойдёшь туда, куда держишь путь, то постигнешь силу, которую тебе не стоит постигать. Больше я, увы, ничего не могу тебе сказать. Извини.

– Ты ничего и не сказал. Один невразумительный бред. Перебрал медовухи, провидец? – Алида буквально задыхалась от возмущения. Всё это время она пыталась нащупать ниточки вялых мыслей дремлющих кур и, кажется, преуспела. – Интересно, провидец, можешь ли ты предсказать, что сейчас тебе расклюют лицо?

Она сосредоточилась и послала птицам мощный мысленный импульс. Куры мгновенно встрепенулись, истерично заголосили, заквохтали, захлопали неуклюжими короткими крыльями и, теряя пушистые белые перья, сорвались с насестов и устремились на Тёрна, целясь в него когтями. Алида ощутила мрачное удовлетворение, когда провидец завопил и вскочил на ноги, отбиваясь от куриного нападения.

Алида приготовилась подгадать момент, когда Тёрн откроет дверь, и выскользнуть наружу вместе с ним, но поняла, что у неё ещё слишком болит и кружится голова. Она не без труда поднялась с пола, держась за стену, и рванула к выходу, туда, где кричал и отбивался от кур провидец.

Всё новые и новые упитанные несушки срывались с насестов, чтобы помочь соратницам, и кутерьма в курятнике поднялась просто невообразимая. Какая-то глупая птица попыталась сесть Алиде на плечо и своими мельтешащими крыльями совсем закрыла обзор. Алида зашипела на курицу, пытаясь сбросить её, и тут послышался грохот затворяемой двери.

Тёрн улизнул, курицы успокоились, и только в воздухе кружило несколько белых перьев. Алида выругалась так яростно, как только сумела.

Она снова устало осела на пол, выбирая из волос перья. Куры рассаживались по своим местам, словно и не было никакой потасовки с их участием.

Тёрн ловко сбежал и теперь точно будет с ней осторожнее. Алида кляла себя за глупость, кляла Тёрна за мнительность, кляла Ричмольда за трусость. В груди, пониже ключиц, стало обжигающе горячо, а серые стены курятника вдруг налились тёмно-красным. Липкой жаркой волной накатила ярость, душа мысли и вытесняя все другие чувства. Алиде показалось, что ещё чуть-чуть, и она сможет воспламенить соломенную подстилку одним-единственным взглядом.

«Позволь мне попытаться вытащить нас обеих, – шепнула магия, от которой Алида мечтала избавиться. – Доверься мне, и станешь сильна».

«Почему бы и нет? – неожиданно для себя самой подумала Алида. – Раз это поможет мне выбраться».

Ярость в груди вскипела до предела, а потом, достигнув пика, вырвалась, обретя, наконец, свободу. Голова Алиды взорвалась болью и странным облегчением, будто лопнул старый гнойный нарыв. Она рассмеялась: тело стало словно чужим, сердце рвалось из груди, и ощущение вседозволенной силы разлилось по венам, сотнями раскалённых иголок покалывая кожу изнутри.

Алида не знала, что ей делать, но сила сама шептала, как поступить. Она поднесла ладони к груди, а потом вскинула руки. С кончиков пальцев сорвалась невидимая мощная волна, воздух заискрился серебром, и одна из потолочных балок с жутким грохотом обвалилась, снова всполошив кур, многих из которых уже успели задремать. Алида поспешила увернуться и прикрыть голову руками.

«Неплохо, – подумала она. – Если повезёт, я смогу обрушить свою тюрьму до того, как за мной придут».

Алида решила не останавливаться. В груди горячо билось и пульсировало, но не сердце, а что-то новое, малознакомое и волнующее – наливаясь силой, накапливая жар. Она знала, что во второй раз магическая волна станет даже мощнее и нанесёт более серьёзные разрушения. Алида прикрыла глаза, сосредотачиваясь, как вдруг дверь резко открылась, впуская в провонявший курятник волну живительного осеннего воздуха.

Копящаяся магическая сила вдруг снова обернулась испепеляющей яростью, окрасив всё в оттенки крови. Алида злобно зарычала на того, кто отвлёк её от упоительного колдовства, и бросилась, готовая растерзать чужака на куски.

– Тихо ты!

Чьи-то руки крепко обхватили её за голые плечи, а в следующий миг красная пелена спала с глаз и нахлынувшая сила угасла, как свеча под дождём. Алида изумлённо заморгала и увидела обеспокоенное лицо Ричмольда, склонённое над ней.

– Рич? – выдохнула она.

– Я. Тихо, что ты тут шумишь? Выбираемся, быстро.

Он вытащил её наружу. В темноте Алида различила лежащего ничком Тёрна, рядом безмятежно прогуливалось несколько кур.

– Они заклевали его насмерть? – всхлипнула она.

– Это я, – буркнул Рич.

– Ты его убил?!

– Просто ударил по голове и забрал ключ. Тише, говорю же.

Они бесшумно, как тени, проскользнули мимо сараев и хлевов и скрылись в лесу. Со стороны деревни доносились голоса и музыка, небо было подёрнуто рыжим маревом костров. Алида вдруг заметила знакомый ремешок на плече Ричмольда и изумлённо прошептала:

– Моя сумка?!

Рич довольно хмыкнул.

– Она самая. Пришлось проявить терпение и смекалку, чтобы выкрасть её: они забрали её себе, наверное, понравилась. А вот одежду, извини, спасти не удалось. Зато я стащил каравай хлеба и приличный кусок сыра: будет чем перекусить в пути.

Алида вспомнила про волшебную иголку, подаренную Симонисой, и махнула рукой.

– Преисподняя с ней, с одеждой. Сделаю новую. Ты молодец.

– Погоди. Вся в мурашках ведь.

Рич убедился, что деревья надёжно скрывают их от взоров, и спешно расстегнул рубашку. Алида невольно скользнула взглядом по его груди. На коже розовела узкая полоска шрама, свободная от веснушек.

– Это… – выдохнула Алида и потянулась рукой к шраму.

Рич покраснел, быстро протянул рубашку Алиде и отвернулся, поджав губы. Алида смутилась. Между ними зазвенела напряжённая тишина.

– То есть твои мурашки лучше моих? – проворчала Алида, одеваясь. – Давай уйдём подальше от этой деревни, как-то мне не по себе. Когда окажемся в безопасности, я испробую подарок Симонисы, а рубашку верну тебе. И… спасибо. Правда спасибо.

Рич прижал палец к губам, веля Алиде замолчать. Она обернулась и похолодела от страха. В тишине отчётливо слышалось, как кто-то шёл через лес, шелестя листьями и похрустывая ветками. Их нагнали.

Рич мужественно шагнул навстречу невидимому преследователю, но обнажённый до пояса, бледный и худой астроном совсем не выглядел угрожающе. Алида приготовилась распалить свой внутренний огонь и позволить магии совершить хоть что-то, что могло бы им помочь, но одна вещь показалась ей странной. Ветки шевелились очень низко, будто пробирающийся через лес полз по земле или был очень мал ростом. В кустах промелькнул белый хвост, и Алида облегчённо выдохнула.

– Мурмяуз! Ты нас так напугал!

Кот, вопреки ожиданиям Алиды, не бросился ей на руки, а осторожно приблизился, обнюхал рукав чужой рубашки и презрительно сморщил нос.

– Я не забыла о тебе, честно! Я знала, что ты ждёшь меня где-то здесь, – принялась оправдываться Алида.

– Хватай кота и давай всё-таки спрячемся где-нибудь в чаще, – недовольно напомнил Рич. Он уже начал дрожать от холода, и Алида догадалась, что он заодно намекает на то, чтобы она всё-таки что-то придумала со своей одеждой. Алида кивнула.

– Да, прости.

Мурмяуз пытался вырваться и ревниво шипел, недовольный, что от хозяйки пахнет по-другому, но Алида прижала его к груди, и они бегом бросились дальше в лес.

Стремительно темнело и холодало, с веток падали редкие капли – то ли оставшиеся после вчерашнего дождя, то ли снова начало накрапывать.

* * *

Мел удивился, застав внизу бабку Алиды. Стриксия заваривала чай с каким-то неимоверным количеством пахучихтрав. Мел кашлянул: отчасти от запаха, отчасти чтобы обозначить своё присутствие.

– Маешься, об отце думаешь? – хмыкнула Стриксия и отодвинула второй стул, приглашая Мела сесть. – Похожи мы с тобой. Больше, чем тебе кажется, мальчик.

Мел не стал спорить с тем, что смертная женщина считает его мальчиком, и из вежливости присел рядом со Стриксией, не зная, как вести себя с ней.

– Чем же так похожи?

– Сам подумай. Ты за отца беспокоишься, а я – за внучку. И Гертарт тоже, хоть и держит в себе. Такой он, мужчины часто замыкаются в трудные минуты, думают, что так они кажутся сильнее. Только ты не замыкайся. Расскажи, коли хочешь. Я никому не скажу.

Стриксия, чуть согнувшись, прошла к шкафчику и поставила перед Мелом кружку. Из чайника полился душистый янтарный чай: настоявшись, он пах уже вовсе недурно.

Мел взял кружку и задумчиво постучал ногтём по ручке.

– Я гораздо старше вас, Стриксия. Не стоит думать, будто я – глупый юнец.

Стриксия хмыкнула и шумно отпила глоток.

– Думай не думай, а я вижу, каков ты. Юнец он и есть юнец. Какая разница, сколько лет ты землю топтал? Вон, посмотри на собаку в два года: натасканная зверюга кого хочешь порвёт. А человек в два года? Хорошо, если не падает и сопли свои умеет сам вытирать. И ты такой. Мальчишка, и не спорь больше, даром что Владыкин сын.

Мел обескураженно замолчал. Ему ещё не доводилось вот так общаться со Стриксией или другими пожилыми смертными.

– Не волнуйтесь за Алиду, – наконец решил он подбодрить старую травницу. – Она выбиралась из заварушек посерьёзней. В Птичьих Землях безопасно. Отец специально отправил их к хранилищу, потому что бережёт их и знает, что они хотят быть полезными. Пусть лучше занимаются поисками, чем лезут на рожон.

Стриксия подлила себе ещё чаю. Свечи на столе мерцали, где-то было открыто окно, и ночной осенний воздух гулял по столовой. Особняк казался непривычно тихим и пустым: мать, Герт и служанки спали, Лисса с Диньяной ночевали в своём доме, и Мел чувствовал себя гостем в собственном особняке, когда пил чай с бабкой Алиды. Он глотнул из кружки. Напиток оказался довольно приятным, хоть и сладковатым от трав.

– Что-то совиное осталось во мне, – призналась Стриксия, подливая себе из чайника. – Я сплю днём, чаще встаю ночами. Вот и подумала: раз моя девочка умеет колдовать с птицами, так, может, я смогу к ней обратиться как-то, узнать, как она там да что… сердце-то болит, сам понимаешь. Но не вышло ничего. Тянулась-тянулась мысленно, а ответа никакого не обрела. Не слышит меня Алидушка.

Такие разговоры никогда не нравились Мелу, а уж делиться со смертной старушкой своими волнениями по поводу отца ему вовсе не хотелось. Он залпом допил чай, взял кружку, чтоб отнести служанкам в кухню, и насмешливо отдал честь Стриксии.

– Не беспокойтесь, госпожа Фитцевт. У вашей внучки самый скучный сопровождающий из всех возможных – любого врага заговорит до смерти. А древуны не дадут ей погибнуть от нехватки сушек в организме. Всё будет хорошо.

Мел похлопал Стриксию по плечу и вразвалку вышел из столовой. Спать не хотелось, да и тревог после разговора со смертной не убавилось.

* * *

В этих лесах пахло тревогой. Рич не стал сразу признаваться Алиде в том, что с каждым шагом ему всё меньше нравится здесь. Особенно в этом поселении провидцев. Попросту сказать, ему было здесь страшно, и как он ни гнал прочь неприятные мысли, мурашки всё равно ползали по спине, стоило ему вглядеться в силуэты деревьев, машущих ветвями за окнами, или заметить у печи быстрые тени этого странного существа, домушки.

Он буквально кожей ощущал, что эти места таят магический след, но отчего-то молчал. Его молчание обернулось бедой.

– Он приходил ко мне, этот Тёрн, – проговорила Алида. – Говорил что-то странное. Снова про какую-то Птицу-Мать. Мне страшно, Рич. И, Преисподняя, как холодно!

Рич не стал расписывать, насколько холоднее ему без рубашки.

– Дай сумку, – попросила она.

Рич молча протянул сумку Алиде. Она, не сбавляя шаг, покопалась в содержимом и вытащила изрядно помятый плащ. Рич удивился, как он вообще там поместился. Алида набросила плащ себе на одно плечо, а оставшийся угол протянула Ричмольду.

– Набрось хоть немного.

Рич был рад возможности согреться.

– Спрячь нас, – шепнула Алида плащу.

– Вроде за нами никто не гонится. Но ты права, осторожность не повредит.

– Не гонятся, потому что, возможно, ещё не поняли, что я сбежала. Этот Тёрн говорил, что они не хотят, чтобы я что-то сделала… – Алида покачала головой, и её спутанные волосы приятно защекотали Ричу предплечье. – Они хотели меня убить, ты представляешь? За что? Что я им сделала, Рич?

Он не знал, что ей ответить. Всё это путешествие с каждым днём всё больше походило на бессмысленное, безумное времяпрепровождение, теперь ещё и ставшее смертельно опасным. Рич слышал обрывки разговоров Ясеня и Тёрна, когда пытался спасти вещи Алиды, и то, что он услышал, совсем ему не понравилось.

Ясень каким-то образом узнал, что Рич связан с Эллекеном, и, судя по тону, его это радовало. Зато их отношение к таинственной Птице-Матери разгадать никак не удавалось. Они что-то говорили о том, что она не должна упасть, – и для этого они хотели избавиться от Алиды. В чём тут связь, Ричмольд так и не понял. Да и не хотел понимать – что толку вникать в бредни двух безумных провидцев? Лучше унести отсюда ноги да поскорее завершить дело.

– Где твоя обувь? – буркнул Рич, заметив в темноте бледные голые ступни Алиды.

– Там же, где и одежда, умник. Больше всего мне жалко именно носки Симонисы.

Алида поминутно оборачивалась, тревожно вглядываясь во мрак, чем немало раздражала Ричмольда. Он шикнул, дёргая её за руку.

– Ты больше шумишь, когда оборачиваешься. Иди спокойно, но быстро. И не вздыхай так.

– Но что, если они за нами гонятся?

– Двое сумасшедших провидцев? – Рич фыркнул. – Вряд ли вся деревня пустится за нами в погоню. А от двоих как-нибудь уйдём.

– Этот Ясень – умелый колдун. Ты видел, что он может…

– Послушай, – Рич почувствовал, что ещё немного, и окончательно вспылит. Ему не больше Алиды нравилось то, что им приходится убегать ночью по лесу, да ещё и без одежды. – Ты – птичья ведьма, или как там тебя называли. Тут полно сов, я уверен, а у них крепкие когти и клювы – чем тебе не защита? Я тоже помогу, чем смогу. И, вообще-то, мы услышали бы, если б кто-то за нами гнался. Ты слышишь шорохи и хруст? Я – нет. Расслабляться, конечно, ещё рано, но и паниковать не стоит.

Алида повздыхала ещё немного, но больше ничего не говорила.

Из-за облаков выплыл масляно-жёлтый ломтик луны. Иногда в разрывах между облаками мелькали крупинки звёзд и яркие огни светил, и тогда Рич чувствовал волнительную дрожь, пробегающую вдоль позвоночника. Раньше эта открывшаяся связь со звёздами вызывала смутные приятные ощущения, но сейчас почему-то больше беспокоила.

Они решили остановиться только тогда, когда от усталости начали слипаться глаза. Друзья отыскали поляну, заросшую мягким мхом, и с наслаждением опустились на сырую подстилку. Алида укуталась в заколдованный плащ, а Рич уже даже не старался скрыть, насколько ему холодно, и громко стучал зубами.

– Погоди, – попросила Алида. – Сейчас попробуем.

Она сорвала два жухлых папоротниковых листа, достала из сумки толстую иглу и нахмурилась, вертя «материал» в руках. Рич против воли улыбнулся: так забавно выглядело её сосредоточенное лицо. Алида сложила два листа, закрыла глаза, и игла заблестела в лунных лучах, ловко заплясала в тонких девичьих пальцах. На глазах два бурых листа превратились в толстый шерстяной свитер с высоким воротником. Алида улыбнулась и с ликующим видом протянула свитер Ричмольду.

– Получилось, ты представляешь? Надевай скорей, а то уже губы синие.

Она подошла и набросила свитер ему на плечи. Рич поспешно натянул одежду и с блаженством ощутил, как долгожданное тепло разливается по телу.

– Спасибо.

– Тебе спасибо. И прости, что я так нагло забрала рубашку, а потом и плащ. Правда, прости.

Ещё недавно он, наверное, выговорил бы ей за все мучения, но у Алиды был такой виноватый вид, что Рич не мог по-настоящему злиться. Да и что такого страшного было в том, чтобы немного помёрзнуть?

– Садись рядом, – предложил он. – Вместе теплее. Я сейчас не только про то тепло, которое даёт одежда. Просто… теплее, вот и всё.

Рич смущённо отвернулся, потому что не думал говорить ничего такого, и вылетевшие слова показались глупыми и ничего не значащими. Но, к его удивлению, Алида серьёзно кивнула и без колебаний села рядом, прижавшись к нему боком. К ней на колени запрыгнул Мурмяуз, видимо, посчитав хозяйку самым сухим местом на поляне. Алида подняла несколько листков и принялась работать иглой. Рич молча наблюдал, как листья вытягиваются, меняют плотность и цвет, превращаясь в коричневое платье с длинными рукавами. Отчего-то он даже задержал дыхание: так заворожила его эта тихая, спокойная и невероятная магия.

– Почему бы тебе не наколдовать для себя штаны? – спросил он. – Удобно.

Алида посмотрела на него как на умалишённого.

– Девушки носят платья и юбки, Рич. Я думала, тебе не нужно это объяснять.

Рич пожал плечами.

– Кому тут нужны общепринятые приличия? Ты среди холодного осеннего леса. Кто тебя видит, кроме меня и кота? А нас уже ничем не удивишь.

– Вот давай я наколдую тебе платье, и ты убедишься, что так тоже тепло и удобно.

Алида хитро сощурилась, и Рич понял, что она и в самом деле готова это сделать.

– Побереги свой разум, у нас ещё есть незаконченное дело, – хмыкнул он. – Мужчина в платье – зрелище, способное лишить рассудка.

– Будто ты видел мужчин в платьях, – рассмеялась Алида.

Рич махнул на неё рукой и расхохотался.

Они смеялись долго и самозабвенно, сами не понимая, смеются ли над шуткой или от облегчения, от того, что наконец-то снова остались одни посреди дремучего ароматного леса, от того, что никакое лихо не крадётся за ними по пятам. Отсмеявшись, Рич засмотрелся на Алиду: от веселья её щёки красиво разрумянились, губы заалели, а в глазах появился живой блеск. Рич осторожно поправил её растрепавшиеся волосы и спохватился: точно, у неё ведь сегодня день рождения! Но что же… Рич спешно оглянулся, сорвал несколько тонких цветов, притаившихся среди мха, и протянул Алиде.

– С днём рождения, Алида. Прости, больше ничего нет. Но в следующий раз я подготовлюсь лучше. Обещаю.

Алида приняла маленький букет из его рук и, очень серьёзно кивнув, пристроила цветы в волосы. У Ричмольда перехватило дыхание, и он сделал вид, что закашлялся.

– Здорово. Тебе идёт.

– Спасибо, – улыбнулась Алида. – Спасибо, Ричик.

Они молча прижались плечами друг к другу, слишком уставшие, чтобы идти дальше, и слишком встревоженные, чтобы заснуть. Над головами раскинулся усеянный звёздами небесный шатёр в обрамлении дубовых и еловых ветвей, вдалеке ухали выпи, иногда совсем близко заводил трель припозднившийся сверчок.

* * *

– Кажется, это всё было так давно, будто в какой-то другой жизни, – прошептала Алида, глядя в бесконечную небесную синь. – Я хотела просто найти бабушку, потом – чтобы она снова стала человеком. Теперь это кажется таким глупым… Точнее, нет. Не глупым. Просто каким-то мелким, эгоистичным. Ну, понимаешь, вроде бы я хотела всего этого только для себя, чтобы только мне было хорошо и спокойно.

– А сейчас? Разве сейчас ты не хочешь, чтобы у тебя всё было хорошо?

Алида оторвалась от неба и посмотрела на Ричмольда. Он лежал на спине, и звёзды отражались в его глазах, таких же синих, как небо. Она задумчиво покачала головой.

– Нет. Не так. Я хочу, чтобы вообще всё было хорошо. У всех, понимаешь? Не только у меня. И не только у тебя. Вообще у всех людей. Чтобы не было войн, переворотов, чтобы простые люди не страдали из-за противостояний правителей.

– Это не в твоих силах, ты же знаешь. Ты травница. Повелительница птиц. – Рич хмыкнул. – Не ты развязываешь войны, и не тебе их пресекать.

– Зато я могу сделать так, чтобы Эллекен не победил и не утопил всё Королевство в крови. Мы вместе поможем Вольфзунду сохранить власть, а значит, потом точно всё будет хорошо.

– Существует множество вероятностей, что что-то пойдёт не так. Вольфзунд уже обманывал нас, может обмануть снова. Не обольщайся, но всё может обернуться вовсе не так, как ты себе нафантазировала.

Алида строго взглянула на друга.

– Тогда зачем ты тут, если так настроен? Сам-то ты чего хочешь?

– Того же, что и ты. Покоя. Я здесь, потому что это наиболее подходящий вариант. И потому что ты согласилась помочь Вольфзунду. Я хочу, чтобы Эллекен проиграл. Чтобы перестал шептать у меня в голове. Знаешь, это крайне неприятное чувство. От магии меня избавили, но от своей крови, крови Эллекена, я никуда не денусь. Значит, пока мы оба живы, он не отстанет от меня.

– Упрашивает тебя захватить трон? – Алида хихикнула. Уж кто-то, а Ричмольд вовсе не вязался у неё с образом короля.

– Да, – мотнул головой Рич. – Это не смешно. Он постоянно шепчет. Можно постараться не обращать внимания, но так недолго и сойти с ума. Если Эллекен сам захватит дворец, народ не станет так просто ему подчиняться. А если на трон взойдёт наследник королевы Жиевы – это может сработать. В конце концов, больше никого из королевской семьи не осталось в живых.

– А ты сам хотел бы стать королём? Ох, как же это странно звучит! – Алида обняла себя за плечи и чуть вздрогнула. Как так могло получиться, что застенчивый и нелюдимый астроном – прямой наследник трона, а по совместительству – брат Владыки альюдов?

Рич пожал плечами.

– Нет. Это совсем не то, к чему меня тянет. Пусть трон достанется тому, кого выберет народ. Или дальнему родственнику короля Гиорта. Не может же такого быть, чтобы у него не осталось двоюродных братьев или каких-нибудь дядек. Южные Острова тоже могут претендовать на Авенум. Я не единственный, это уж точно.

– А я бы посмотрела на тебя в королевской мантии и короне…

– Для этого не обязательно по-настоящему короновать меня. Помнишь лавочку Кемары? Наверняка там есть и костюм короля. Можем поиграть в переодевания на досуге. Когда вернёмся в город.

Он насмешливо прищурился, глядя на Алиду, но она печально уткнулась носом в колени и пробормотала:

– Если нам будет куда возвращаться.

* * *

Он появился вечером, вырос в сиреневых сумерках, мрачный, как самая тёмная ночь. Симониса едва сдержалась, чтобы не броситься ему навстречу. День, проведённый в томительном ожидании, горчил на языке и отдавался тяжестью в висках.

Вольфзунд вошёл в дом без стука и опустился на стул, поприветствовав Симонису и Хьёльда сухим кивком. Дом наполнился резким хвойным запахом.

– Ты жив, – выдохнул Хьёльд.

– А ты бы хотел, чтобы вышло иначе?

Симониса не выдержала и издала странный смешок.

– Мы ждали тебя, вздрагивая из-за каждого шороха. Мы гадали, что с тобой случилось и где ты сейчас. Мы волновались, что сорока что-то перепутала или вообще прилетела случайно. А ты язвишь и даже не подаёшь виду, что рад нас видеть. Почему ты вообще был так уверен, что мы тоже живы?

По уставшему лицу Вольфзунда скользнула лукавая улыбка.

– Потому что для того, чтобы убить вас, нужно что-то посильнее, чем десяток шавок Эллекена. Вы умны, а значит, не стали бы оставаться в захваченном замке. Тем более в меньшинстве.

– Откуда ты…

– Потому что остальные не обладают и некоторой долей вашей храбрости. Или вашего безрассудства. Я знал, что если произойдёт что-то незапланированное, все поспешат скрыться, и только вы двое останетесь до конца. До того, что вам покажется концом. Я прав?

– Как всегда, – буркнул Хьёльд и достал из шкафчика бутылку коньяка и три низких стакана. Вольфзунд вскинул бровь.

– Хороший выбор.

– Что они сделали? Они тебя ранили? Я видела кровь. – Симониса жадно рассматривала Вольфзунда, стараясь заметить хоть что-то непривычное, но с виду он был всё тем же, только под глазами Владыки темнели круги.

Вольфзунд криво усмехнулся и показал руки в кожаных перчатках. Симониса нахмурилась, не понимая, что он хочет этим сказать. Вольфзунд стянул перчатку с левой руки: она была бледной, с красивыми длинными пальцами. Он снял перстни, которые обычно носил, и пальцы без них выглядели непривычно голыми. Медленными движениями он потянул вторую перчатку за кончики пальцев, и она плавно соскользнула с правой руки. Симониса и Хьёльд ахнули одновременно: рука Владыки оказалась похожей на прозрачный сосуд в форме кисти, заполненный чем-то вроде грозовой тучи, пронизанной крохотными молниями.

– Это морок, – пояснил Вольфзунд, не дожидаясь вопросов. – Функционирует, но почти не чувствует. Мне пришлось потратить изрядно сил, чтобы наколдовать его.

Симониса прижала пальцы к губам, сдерживая тошноту. Они не просто пролили кровь Владыки. Они лишили его руки! Чудовищное предательство, унизительное и не заслуживающее прощения.

– Перстни? – догадался Хьёльд.

Вольфзунд кивнул и снова надел перчатки.

– На правой руке я носил перстни, содержащие частицы естества могущественных колдунов. Вот эти. – Он потянул за цепочку, висевшую у него на шее, и вытащил её из-под одежды. На цепи посверкивали четыре кольца с крупными камнями. – На левой были простые безделицы, красивые, но не несущие в себе ничего, кроме внешнего блеска. Эллекен не мог об этом не знать, ведь когда-то перстнями владел он сам. Заполучи он их снова, его сила могла бы возрасти. На это и рассчитывал Кристед: принести перстни своему хозяину и заслужить его расположение. Но мой сын оказался проворнее и умнее, чем я считал. Мелдиан сохранил перстни, а мы сохранили их силу и не позволили Эллекену шагнуть вперёд.

– Мел будет рад узнать, что ты считал его идиотом, – хмыкнул Хьёльд.

– Не идиотом. Незрелым юнцом, не способным проявить смекалку и силу характера. Я рад, что ошибся на его счёт.

– Позволь мне взглянуть.

Симониса потянулась к Вольфзунду, но он убрал руки со стола.

– Не стоит растрачивать силы, милая Сим. Я ценю твой благородный порыв, но будь честна сама с собой. Разве твоего колдовства будет достаточно, чтобы вырастить мне новую руку? Да, ты сильнейшая из чаровниц. Ты умеешь сращивать кости и ставить на ноги искалеченных смертных мальчиков, можешь залечивать гноящиеся раны и возвращать зрение слепцам, но взрастить новые кости и плоть Владыке – увы, даже ты с этим не справишься. Своим телом управляю только я, и мне удалось направить свою магию в нужное русло. Больше ничего нельзя поделать. Тело альюда – не дом, который можно отремонтировать, если потекла крыша.

– Что будем делать? – резко спросил Хьёльд и опрокинул в себя порцию коньяка.

Вольфзунд покрутил в руках свой стакан, внимательно изучая жидкость.

– Мы не хотим тебя отравить, – заметила Симониса.

– Разумеется. Иначе сделали бы это более хитроумным способом.

Вольфзунд сделал глоток и задумчиво посмотрел в окно. Симониса знала, что на самом деле у него всё давно придумано, а сейчас он просто красуется и тянет время, чтобы подогреть их и без того живейший интерес. В этом был весь Вольфзунд, каждый его жест и каждый взгляд неизменно вызывали у неё мурашки.

– Порой те, кого мы считаем друзьями, оборачиваются нашими врагами, – вкрадчиво произнёс Вольфзунд. – Но что, если кое-кто из врагов обернётся другом?

Он обжёг Симонису пристальным взглядом чёрных глаз, и она ахнула, мгновенно всё поняв. Хьёльд помрачнел ещё сильнее и снова плеснул себе в стакан.

– Шрам тебе к лицу, прости за каламбур, – хмыкнул Вольфзунд. – Так что, будете делать вид, что ничего не слышали? Отлично. Наведаюсь к Магистрам один.

– Ты не можешь так рисковать! – Симониса вскочила с места, не в силах усидеть. – Да что с тобой такое, Преисподняя тебя побери?! Приглашаешь одних врагов в свой замок и теряешь его! Идёшь в логово других врагов – и что дальше? Теряешь жизнь?!

– Как приятно, что за меня волнуется обворожительная женщина, – промурлыкал Вольфзунд.

– Я волнуюсь не только за тебя, а за всех нас! За себя, за Хьёльда, за твою семью!

– От этого не менее приятно. Сядь, Сим, а то я начинаю чувствовать себя неловко.

Симониса опустилась на стул и скрестила руки на груди.

– Ты не озвучиваешь непродуманных решений, – произнёс Хьёльд. – Раз уж говоришь что-то, значит, долго над этим размышлял. План с праздником в замке провалился, но это не значит, что остальные тоже провалятся. Ты знаешь, я с тобой.

Вольфзунд и Хьёльд обменялись долгими взглядами, и Симониса вдруг почувствовала себя лишней. Вольфзунд встал и шагнул навстречу Хьёльду. Тот тоже поднялся, и Симониса залюбовалась ими. Рядом с могучим широкоплечим Хьёльдом стройный Вольфзунд смотрелся особенно утончённым и аристократичным, а Хьёльд, напротив, казался ещё более крепким и мужественным. Альюды постояли несколько мгновений, прямо глядя друг на друга, а потом крепко обнялись.

Симониса отвела взгляд и залпом выпила свою порцию коньяка, поморщившись. Хьёльд даже не позаботился о закуске, и у неё защипало в горле.

– Сим? – хрипло спросил Вольфзунд, когда они с Хьёльдом, наконец, оторвались друг от друга.

– Да, – буркнула она. – С вами, куда же я денусь?

Глава 4, в которой хранилище распахивает двери

«Если ты позволишь, я приведу тебя».

– Нет.

– Что ты сказала? – переспросил Рич.

– Ничего, – буркнула Алида.

Она не могла признаться другу, что тогда, в курятнике, позволила тёмной магии занять прочное место в своей груди. Они брели наугад – по памяти, без карты, надеясь, что ноги сами выведут их к книгохранилищу. Наверное, Ричмольд тоже сомневался в том, правильно ли они идут, но вслух не сказал ничего, что могло бы усугубить уныние. Сумка Ричмольда вместе с картой Земель осталась в доме Лиены и Тёрна, и остаток пути им пришлось преодолевать по памяти.

Вдруг что-то твёрдое хрустнуло под ногами Алиды: звонко, с надрывом, как не могла бы хрустеть ни одна ветка или кость мёртвого зверька. Алида наклонилась и различила проблеск стекла под слоем изумрудного мха.

– Здесь что-то есть, – сообщила она Ричмольду.

Алида присела на корточки и вытащила из мха довольно большой осколок помутневшего от времени стекла. Кое-где на нём разрослась плесень, налипли жухлые травинки и земля, но было ясно, что это стекло стоит намного дороже, чем слюда, которой чаще всего закрывали окна в деревнях древунов. Но кому пришло в голову строить что-то в этой чащобе?

– Определённо. Подними голову.

Алида хотела фыркнуть в ответ, но послушалась и присмотрелась. Впереди, между деревьями, ясно просматривался силуэт большого полуразрушенного здания с частично обвалившейся крышей, выбитыми окнами и стенами, густо оплетёнными хмелем.

– Это…

Алида перевела растерянный взгляд на Ричмольда. Он с довольным видом кивнул.

– Вот мы и дошли.

Алида облегчённо рассмеялась и обняла друга.

– Не так уж это было и сложно, – пожал он плечами. – Ты что-то чувствуешь?

Алида отстранилась от Ричмольда и прислушалась к своим ощущениям. В груди шевелилось что-то тёплое, но не радостное, а волнительно-враждебное. Временами будто издалека волнами накатывали звуки – манящие и напевные, резкие и глубокие, а временами среди пряных лесных ароматов ощущался тот, который источала самая чистая магия.

– Я чувствую чары. Но Птичьи Земли и есть зачарованные места. Откуда мы можем знать, что это разрушенное здание – то самое книгохранилище?

– Вывод очевиден. Нужно проверить, – пожал плечами Рич. – Пойдём внутрь.

Алида молча согласилась. Они не спеша приблизились к зданию, разглядывая развалины. Размеры строения впечатляли, и даже то, в каком упадке оно сейчас пребывало, делало книгохранилище ещё более притягательным. Тяжёлые гроздья хмеля и красные лоскуты дикого винограда плелись от фундамента до самого верха, заползая в провалы окон и превращая ступени в мягкие травянистые подушки. Алида уловила едва различимый шелест: то ли ветер запутался в балдахине хмеля, то ли что-то шептало и вздыхало за стенами. Она шагнула ещё ближе, уже протянула руку, чтобы убрать свешивающиеся буро-зелёные лозы, как вдруг произошло что-то странное.

Алида моргнула, а в следующее мгновение поняла, что стоит посреди чащи и никакого книгохранилища перед собой не видит. Она закружилась на месте, пытаясь понять, что случилось. Здание ушло под землю или её саму куда-то отнесло? Но Алида не чувствовала ничего похожего на то, что обычно происходит при перемещении с альюдами…

– Рич, ты где? – отчаянно позвала она. Эхо пронеслось по лесу и вернулось к ней.

– Я здесь, – спустя несколько мгновений отозвался Рич. Его голос прозвучал откуда-то справа. Алида облегчённо выдохнула и пошла в ту сторону.

– Понятия не имею, что произошло, – опережая её вопрос, произнёс Рич. Они вышли навстречу друг другу и недоумённо замолчали. В волосах Ричмольда белела паутина – наверное, его «отнесло» в какие-то заросли.

– Это удручает. Я надеялась, ты сможешь найти объяснение. Ну так как? Куда нам теперь идти?

Рич сосредоточенно обернулся по сторонам и уверенно махнул рукой на рощицу молодых осин.

– Я видел эти осины, когда мы стояли около хранилища. Идём.

Алида послушно двинулась за другом. Мурмяуз у неё за пазухой зашевелился, просясь на волю, и ей пришлось отпустить кота. Скоро они действительно вернулись к книгохранилищу, но теперь вокруг него, как показалось Алиде, отчётливее пахло магией, а воздух напряжённо дрожал, как в лютый мороз.

Второй раз подходить к зданию было немного боязно. Вдруг их забросит куда-нибудь совсем далеко? Или, чего доброго, выкинет в волны Большой Воды?

Алида сделала ещё шаг и почувствовала, будто кто-то невидимый схватил её за шиворот, сильно встряхнул, как непослушного котёнка, и швырнул о землю. Она ахнула, больно ударившись спиной, и, кажется, прикусила губу: во рту стало солёно от крови. Алида убрала с лица растрепавшиеся волосы и увидела, что Ричмольд тоже лежит на земле, зато Мурмяуз как ни в чём не бывало вылизывает грудку, сидя у самого входа в книгохранилище.

– Что за козни Преисподней? – простонала Алида. – Вольфзунд не предупреждал о том, что хранилище попытается нас избить!

– Может быть, для него это в порядке вещей, – пропыхтел Рич, поднимаясь и отряхиваясь. На скуле у него наливался багровый кровоподтёк.

– Что-то я не хочу больше пытаться. Вдруг в следующий раз на нас просто упадут деревья? Рич, надо хорошенько подумать. Не всё так просто.

Алида села на земле, подогнув под себя ноги, и осторожно ощупала повреждённую губу. Спину до сих пор ломило после удара.

Ричмольд угрюмо посмотрел на хранилище ещё с минуту, сверля стены таким мрачным взглядом, что Алиде стало не по себе. Наконец он кивнул и сел рядом с Алидой.

– Ты права. Надо подумать. Ты заметила, что Мурмяуз беспрепятственно прошёл? И вот ещё что. Ты не сможешь никак связаться с хозяйками Земель? Я уверен, сиринам многое известно об этом месте. Они точно должны подсказать, как попасть внутрь.

Алида грустно покачала головой.

– Я не чувствую их, как обычных птиц. Да и птиц здесь, если ты заметил, почему-то нет. Они облетают хранилище стороной. Но я вот о чём думаю, Рич. Крыша. Она почти полностью обвалилась. Да и окон нет. Как здесь могут храниться книги? Ещё и такие могущественные, как говорил Вольфзунд. Что, если мы просто пришли не туда, куда нужно? Мы вполне могли ошибиться.

– Ну-ну, не начинай. Ты права, книги здесь нельзя хранить. Но, может, там есть подземные помещения. Не спеши с выводами. Пока мы не попали внутрь, мы не можем утверждать, что это не то, что нам надо. Будет глупо уйти сейчас, так и не поняв, куда пришли. И я… глупо звучит, но я уверен, что это как раз то, что мы искали.

Они замолчали. Мурмяуз продолжал вылизываться на ступенях и бросал на друзей хитрые взгляды, словно дразнясь.

Рич вздрогнул и вскочил на ноги, будто его кто-то ужалил. Его ноздри гневно раздувались.

– Я пойду туда. Хотя бы попытаюсь.

– Эта развалюха тебя убьёт, – развела руками Алида.

– Я не могу просто так сидеть и ждать, пока Эллекен доберётся сюда! Он уже совсем рядом с большими городами! Моуры плодят болота по всему Королевству, и серебряный туман ползёт по городам!

Алида округлила глаза и прижала ладонь ко рту.

– Он снова с тобой говорил? Он показал тебе что-то?

Рич удручённо кивнул.

– Если мы не поторопимся, будет поздно. Сиди тут. Я сам попробую.

– Ну уж нет. Шататься по лесам – вместе, а самое интересное будешь делать ты один? Я на такое не подписывалась.

Алида поднялась и охнула: грудь обожгло знакомым пламенем, перед глазами заплясали первые багровые искры. Она метнулась к Ричмольду, нащупывая его руку.

– Я точно чувствую, магия совсем близко, – шепнула Алида, зажмуриваясь и глубоко вдыхая лесной воздух. Зарождающийся приступ постепенно уходил, так и не захватив её целиком. – Не простая магия Птичьих Земель, а куда более сильная. Я почти уверена, Рич, что даже если это здание – не книгохранилище, то оно где-то совсем рядом.

Мурмяуз спрыгнул со ступеней, воинственно задрав хвост. Алиде показалось, что ветви хмеля заколыхались, но отнюдь не от ветра. Чья-то фигура выступала из-под опутывающих камень листьев, словно выходила из тумана. Алида уже приготовилась шепнуть плащу, чтобы он их спрятал, но тут фигура шагнула в сторону.

– Кемара? – недоверчиво спросил Рич. – Что ты здесь делаешь?

Кемара остановилась за несколько шагов от них, со странным выражением разглядывая Рича. Алида нахмурилась: она понимала, что у этих двоих какие-то свои, не касающиеся её счёты, и ей было неприятно и неловко стоять между ними, будто только её присутствие мешало им сказать друг другу что-то важное. Рич первый отвёл глаза.

– Я помочь вам пройти, – вымолвила Кемара и с вызовом мотнула головой в сторону развалин. – Вы видеть не то, что есть. Чтобы хранилище открыться, вы должны быть честны с ним. А затем – отдать кое-что за проход.

– Что мы можем отдать? – спросила Алида. – Части естества? Не слишком ли дорогая плата?

– За волшебство нужно платить волшебством, – туманно ответила Кемара. – Попроси хранилище поговорить с тобой. Оно тебя прочитать. И если ты достойна, озвучить свою цену за проход.

– Какие-то руины будут решать, достойна я или нет? – вспылила Алида. – А ты, я смотрю, точно достойна всего, что могут предложить Птичьи Земли? И что же ты дала взамен?

Рич дёрнул её за рукав, но Алида не успокаивалась. Кемара раздражала её одним своим видом, а тут ещё оказалось, что она попала в книгохранилище раньше их и разузнала то, что Вольфзунд не посчитал нужным сообщить своим доверенным посланникам.

Кемара тронула одну из своих цепочек. Алида вспомнила, что раньше тут висел камень с изображением глаза, но теперь цепочка была пуста.

– Твой хозяин будет в восторге, – съязвила Алида.

– Обязательно будет. Когда я закончить.

Алида хотела съязвить, но вовремя одумалась. Рич строго посмотрел на неё, прося помолчать, и обратился к Кемаре.

– Что же, мы должны просить книгохранилище, чтоб оно нас впустило?

Кемара кивнула.

– И заплатить.

– Но у нас нет ничего, что могло бы сойти за оплату. Разве что Алидин волшебный плащ…

– Нет. Не то. Она, – Кемара не слишком вежливо указала пальцем на Алиду, – она отдать за вас двоих то, что есть только у неё.

Ричмольд и Алида переглянулись.

– Я больше не могу сказать. У каждого своя дорога. Я идти. С вами не случиться ничего плохого, если вы быть честны. Удачи вам.

Кемара так быстро скрылась в чаще, что друзья даже не успели окликнуть её. Алида сердито засопела.

– Ох уж эта сорока. Лучше бы ничего не говорила! И как только она здесь оказалась? Неужели Вольфзунд переместил её, но отказался перемещать нас?

– Она родилась и выросла здесь, – напомнил Рич. – Должно быть, Кемара знала короткий путь. И уж точно не заходила в то жуткое поселение с провидцами.

Он немного постоял, вглядываясь туда, где исчезла девушка-сорока. Алиду снова кольнуло ревностью, и она отвернулась, чтобы не видеть, как Рич задумчиво смотрит в чащу. Может, он просто размышлял о том, как попасть внутрь, но мнительность Алиды шептала ей, что он жалеет об уходе Кемары.

– Рич! Давай вместе решать. – Она нарочно окликнула его несколько грубо, чтобы он перестал витать в облаках и пораскинул мозгами.

Алиде было страшно. «Она отдать за вас двоих то, что есть только у неё» – это звучало жутко, и, несмотря на то что они с Кемарой не особо ладили, не было похоже, что сорока просто хочет напугать.

Алида ещё раз посмотрела на развалины книгохранилища и закрыла глаза. Лес не пел, не галдели птицы, лишь ветер почти бесшумно касался ветвей, да с тихим шорохом опадали листья. Что ещё говорила Кемара? Нужно поговорить с хранилищем? «Что ж. Говорить со зданием не намного более странно, чем говорить с птицами. Я попробую».

Алида почувствовала, что Рич вернулся и встал рядом, а ещё через пару мгновений ощутила, как мягкая шерсть Мурмяуза трётся о её ноги. Она мысленно потянулась к хранилищу – так, как если бы здание было огромной спящей птицей. Представила, что между ней и развалинами протягивается тоненькая, почти прозрачная ниточка. В груди что-то шевельнулось, но тут же затихло, зато пальцы тронула судорога. Алида прерывисто вздохнула: ей показалось, что именно так должно рождаться колдовство. На миг она потеряла концентрацию, и невидимая нить безвольно провисла, словно её перерезали на дальнем конце.

– Не выходит, – пожаловалась Алида и повернулась к Ричмольду. – Наверное, со зданием не получится. И вообще, получается только с птицами. Я ведь даже с Мурмяузом не могу говорить. Зато ты слышал голоса книг, а их тут должно быть видимо-невидимо. Может, тебе стоит попробовать?

Рич грустно улыбнулся и мимолётным движением поправил непослушную прядь Алиды.

– Во мне больше нет магии. Бессмысленно даже пытаться.

– Попробуй так, как выходит со звёздами, – не сдавалась Алида. – Магия и дары Вольфзунда – разные вещи. Ты ведь не мог этого забыть. Ты ничего не забываешь.

Рич мрачно замолчал и опустил взгляд. Алида заметила метку с книгой, выглядывающую из-под закатанного рукава свитера. Она медленно прикоснулась к веснушчатой коже. Ричмольд вздрогнул, но не отвёл руку.

– Твоя сила тоже осталась с тобой, и её уже не отнять. Я тоже ведь не колдую, когда слушаю птиц. Ушла тёмная магия, из-за которой ты потерял себя, ушло проклятие, но остался дар.

– Дар тоже может обернуться проклятием.

– Зависит только от личности одарённого. Попробуй.

Ричмольд колебался. Было видно, как ему непросто решиться вновь обратиться к своей силе: растоптанной, спящей, почти изгнанной вместе с ядом тьмы. На его метке ведь была изображена книга, а вовсе не звёзды, и Вольфзунд одарил его именно возможностью слышать и чувствовать книги. Может, этот дар и вывел их к хранилищу? Алида и сама боялась часто пользоваться своим птичьим даром здесь, в напитанных чарами землях, боялась, что жар в её груди возьмёт верх и красно-чёрная пелена навсегда заслонит её взор, особенно после того, как она позволила магии прочно поселиться у себя в груди. Она переплела свои пальцы с пальцами Рича, поддерживая его и ища поддержки для себя. Он сжал её руку неожиданно крепко, до боли, и кивнул.

– Будем стараться. Не зря же мы проделали этот путь. У Кемары вышло, следовательно, у нас тоже есть все шансы.

Они поднялись с земли, не расцепляя рук, и Алида поймала себя на мысли, что чувствует себя гораздо увереннее и сильнее, чем раньше.

– Где-то там все эти книги, о которых говорил Вольфзунд. Чёрные книги. Поговори с ними. Пусть впустят нас.

На миг ей показалось, что сейчас-то уж точно всё получится: таким уверенным выглядел Ричмольд. Но стоило Алиде выдохнуть, как он выдернул свою руку и, ссутулившись сильнее обычного, бросился прочь. Алида ошарашенно замерла с приоткрытым ртом.

– Рич, ты куда? Что случилось?

Он отмахнулся на бегу, сделав знак, что не нужно его догонять. Алида машинально шагнула за ним, ещё не совсем понимая, что происходит, а в следующее мгновение на неё сразу обрушилось всё.

Грудь взорвалась жаром Преисподней, перед глазами разлился густой багровый туман, руки и ноги сковало холодом. Алида упала на землю, закрывая голову руками, а в ушах уже нарастали скрежет и вопли людей-птиц из кошмара, которые слетелись, чтобы порвать её на куски. Морок и явь слились воедино, мысли переполнились страшными образами, замельтешили когти и клювы, искажённые яростью незнакомые людские лица и поломанные перья. Крики и визг раздавались прямо в голове, уничтожая все мысли и сея бесконечный, неистовый страх. Тело пронзало болью, будто изогнутые когти чудовищ терзали, впиваясь глубоко в мышцы. Алида закричала, но не услышала своего голоса, голова разрывалась от боли и звериных воплей. В неё метились клювами, её драли когтями, но она не могла пошевелиться, не могла встать, лишь беспомощно лежала на земле и задыхалась от ужаса.

Та сила, что заставляла её временами сгорать от ярости, сжалась и испуганно заметалась, то вспыхивая обжигающим пламенем, то угасая до маленького тревожного огонька. Боль стала настолько невыносимой, что Алида уже не понимала, что происходит на самом деле, а что – лишь наваждение, игра пугающих колдовских сил.

«Отдай это мне», – послышалось сквозь страшный гул и крики. Голос звучал высоко и звонко, но не принадлежал ни женщине, ни мужчине.

«Что? Что тебе отдать, чтобы это закончилось?» – хотела воскликнуть Алида, но не смогла совладать ни со своим голосом, ни со своими мыслями. Она видела только тела людей-птиц, мелькающие в кровавом мареве, но даже это зрелище время от времени прерывалось вспышками непроглядной тошнотворной тьмы.

«Отдай», – настойчиво повторил странный бестелесный голос.

Если бы Алида могла, она бы горько рассмеялась – она не только не была в состоянии отдать что-либо, ей было трудно даже думать о том, чего от неё хотят. Она почти сдалась: настолько изматывающими стали шум, злость и боль.

«Не могу».

«Можешь, но не хочешь».

«Скорее, не знаю как».

Боль немного отпустила, тьма выцвела до серой мути, зато образы людей-птиц вырисовались чётче, их движения стали более плавными, а лица из злых сделались напряжённо-сосредоточенными.

«Кто ты?» – придирчиво спросил тот же гулкий бестелесный голос.

Одна из птиц с телом молодого мужчины, чёрно-серыми вороньими крыльями и крупным изогнутым клювом на человеческом лице нацелилась когтями прямо в шею Алиде, и та сразу поняла, что увернуться или укрыться не получится, ведь даже пошевелиться не удавалось.

Холодные когти сомкнулись на её коже, сжимаясь так туго, будто хотели задушить. Раньше Алиде казалось, что хуже страха и боли ничего не может быть, но теперь она поняла, как глубоко заблуждалась.

Прикосновение когтей будто разбудило всё то жуткое и сокровенное, что спало внутри. Чёрной волной всколыхнулись все полузабытые, запрятанные, таившиеся на дне души воспоминания и чувства, умноженные стократ.

«У меня никогда ничего не получится», – горько подумала Алида. Весь её страх не смочь, не успеть, не справиться, подвести удушливо сдавил горло. Не оправдать надежд. Не сделать то, что было велено, – вот чего она на самом деле всегда боялась. Простая девочка из деревни, нисколько не грезившая подвигами… почему от неё все чего-то хотят? Почему именно она должна выполнять всё самое жуткое и трудное?

«Уходи, если ты слаба. Уходи, если не чувствуешь в себе силы», – шепнул голос.

«Я никогда не чувствовала в себе силы, – мысленно ответила голосу Алида. – Но знаешь что? Я не отступлюсь».

На миг взор застлала ослепительная вспышка, и мерзкое, тянущее чувство неуверенности в своих силах исчезло, оставив лишь пустоту. Но тут же сердце Алиды заняло что-то иное.

Чёрная тоска навалилась на грудь, когда перед глазами всплыли безмятежные образы прежней жизни: светлые, яркие, милые сердцу, но какие-то неживые, ненастоящие, словно картинки из книжки, выдаваемые за реальность, и от этого ощущение неискренности становилось в разы горше и печальнее. В глазах защипало от воспоминаний о доме, безнадёжность и грусть сдавили голову тугими обручами. Ей стало так плохо, так невыносимо тоскливо, что хотелось закрыть глаза, перестать дышать и позволить чёрным липким щупальцам тоски утащить себя на самое дно отчаяния.

«Нельзя. Нужно сделать последнее дело. Последнее – и я точно вернусь домой», – с усилием подумала Алида, вырывая себя из зыбкой пучины.

Снова полыхнуло белым, и вслед за неуверенностью и тоской накатила ледяная волна разочарования. В душе стало пусто и холодно, как в комнате, в которой разом задули все свечи. Алиде стало ещё хуже – так одиноко, как никогда не было раньше. В водовороте обескураживающих воспоминаний обо всех неудачах и несбывшихся надеждах особенно ясно всплывало одно, самое последнее, которое Алида ещё не успела пережить и обдумать. Воспоминание о том, как несколько минут – или часов – назад Ричмольд брезгливо высвободил свою руку и побежал прочь. Снова бросил её. Оставил, опять выбрав вместо их общей цели что-то своё, мелочное и эгоистичное. В любой другой момент Алида бы разозлилась на него, но сейчас, на удивление, злости не было, только щемящая горечь, от которой першило в горле.

«Кто ты?» – повелительно спросил голос.

«Травница. Бывшая продажница. Да, в сущности, никто», – захлёбываясь жалостью к себе, мысленно ответила Алида.

«Врёшь. Скажи мне, кто ты».

Голос был непреклонен.

«Оставьте меня!»

Всё, что ей сейчас хотелось, это свернуться на земле и заснуть, надеясь, что вся эта душащая чернота, все эти тёмные и сокровенные чувства улетят вместе с людьми-птицами и перестанут её мучить.

«Не оставлю, пока не ответишь».

Птицы снова появились перед её взором, то ли наяву, то ли убедительным ярким мороком. Они меняли обличие, становясь то сиринами, то крылатыми людьми, то самыми обычными лесными птахами. От их мелькающих перьев кружилась голова, от криков мутило, а на грудь по-прежнему давило так тяжело, что каждый вдох давался ценой неимоверных усилий.

«Скорее бы всё закончилось, – взмолилась Алида. – Если мне суждено погибнуть вот так, нелепо съёжившись у каких-то развалин, вдали от родного дома, брошенной всеми, даже Ричем, то пусть будет так. Только поскорее».

«Ответь, и всё закончится».

«Я уже сказала! Сказала всё, что знаю о себе. Я была травницей – так давно, будто в прошлой жизни. Была продажницей Вольфзунда. А теперь… Теперь я не знаю, как себя назвать».

«Знаешь».

Голос был таким обескураживающе уверенным, что, не будь Алида так измотана, она непременно бы разозлилась на него самой чёрной яростью – той, что заставила её убить невинную птаху, той, что пугалась только мощной магии Вольфзунда и отступала перед лишёнными магии прикосновениями Ричмольда.

«Не знаю. Оставьте меня. Пожалуйста».

«Знаешь. Просто скажи».

Снова перья, когти, клювы, невыносимые вопли и скрежет, хлопанье крыльев – и тяжесть, такая тяжесть, которую почти невозможно было отличить от тупой боли. Перед Алидой проносились несвязные образы: уходящий Рич, бабушка-сова, сирины, рвущие людей, сирины, слушающие песни, пожары и погони, поцелуй Ханера, поцелуй Тиля, последняя мелодия Тиля и его последний взгляд, заиндевевшие болота и обнажённые болотные девы, разговоры с Вольфзундом за неизменным бокалом вина и бесцельные скитания по Птичьим Землям… Травница. Продажница. Путница. Птичья ведьма. Алида Фитцевт.

«Алида Фитцевт! Я – Алида Фитцевт».

Птиц-людей подхватил лютый вихрь, они обратились в бесформенные комки перьев и растворились, разметались во мгле, будто их никогда не было. Крики смолкли, от тишины зазвенело в ушах. С груди словно упал камень, горло больше не стискивали когти, и Алида, едва не расплакавшись от облегчения, глубоко вдохнула. Ей стало так легко и светло, как давно уже не было. Она хотела открыть глаза, но вместо этого потеряла сознание.

* * *

Рич шёл быстро, почти бежал, подгоняемый ужасом. Это точно был голос Эллекена, и звучал он так близко, будто альюд шептал ему прямо на ухо, презрев расстояние. Он не может, не может увидеть их здесь, не должен понять, что они собираются сделать! Но его присутствие стало таким очевидным, таким осязаемым, что на минуту Ричмольду показалось, будто он сам смотрит на мир глазами Эллекена, что он становится Эллекеном, наполняется его дремлющей мощью и жаждой власти.

Он отбежал дальше, чтобы не видеть ни книгохранилище, ни Алиду, и молил Всевышнего, чтобы она не побежала за ним: он ревностно, жгуче не желал, чтобы Эллекен видел её, слышал её голос, чувствовал прикосновение её рук.

«Ты жалок, когда пытаешься вот так убежать от меня. Ты – мой сын. Моя кровь. Я внутри тебя. Ты – это я. А от себя не убежишь, как ни старайся».

Вспышка свирепой боли пронзила голову, и Рич упал на колени, хватаясь за шершавый осиновый ствол. Дыхание сбилось, словно он бежал целый час, по лицу поползли капли холодного пота.

– Не знаю, как ты это делаешь, – процедил он сквозь зубы. – Только не надейся, что запугаешь меня. Ты – демон, не имеющий даже собственного тела. Я – Ричмольд Лаграсс. Ученик астронома.

Откуда-то налетел порывистый ветер, с деревьев посыпался ворох бурых листьев и мелких веток. Ледяные пальцы ветра забрались под одежду, растрепали волосы, вихрь стал таким яростным, что Ричмольду с трудом удалось встать. Сзади послышался жалобный крик, и Рич похолодел, узнав голос Алиды.

Он резко обернулся. Маленькая скрюченная фигурка лежала на земле, и опадающие листья укрывали её пёстрым погребальным саваном. Вокруг метался верный Мурмяуз, не зная, чем помочь хозяйке. Рич рванулся было обратно, но заставил себя замереть и прислушаться к своим мыслям. Голова больше не болела, будто этот внезапно налетевший ветер прогнал боль, а вместе с ней пропал и ненавистный голос. Рич больше не чувствовал присутствие Эллекена, не слышал его, словно недавнее наваждение оказалось миражом, галлюцинацией, навеянной колдовскими Птичьими Землями и близостью книгохранилища. Рич встряхнулся, как мокрый пёс, и, спотыкаясь о бугрящиеся из земли древесные корни, бросился к Алиде.

С ней творилось что-то неладное. Спина выгнулась дугой, глаза закатились под прикрытыми веками, она дышала тяжело и часто, постанывая и всхлипывая. Ричмольд растерялся: он понятия не имел, что делать в таких случаях. Кажется, она была без сознания… Он схватил Алиду за руки, изо всех сил желая, чтобы его прикосновение, как раньше, помогло отогнать терзающую её тьму. Ничего не изменилось. Паника противным липким туманом начала заволакивать его мысли. Рич понял, что все его знания и умения сейчас абсолютно бесполезны.

– Чего стоишь? – в отчаянии крикнул он Мурмяузу, будто кот мог его понять и, что ещё более невероятно, помочь. – Сделай что-нибудь!

Мурмяуз зашипел и хлестнул хвостом по сумке, которая лежала рядом с Алидой. Рич хлопнул себя по лбу.

– Преисподняя! Ну и идиот.

Он принялся обшаривать содержимое сумки дрожащими пальцами, пытаясь интуитивно определить, что же может пригодиться. Склянка со странным зельем? Засохший крошащийся пучок мяты? Туесок с чем-то пахучим?

– Преисподняя!..

Ветер мешал сосредоточиться, завывая в ушах и бросая новые пригоршни листвы в сумку и на руки. Рич ругался сквозь зубы, судорожно припоминая всё, что когда-то читал и слышал о припадках, вызванных самыми разными телесными и душевными расстройствами.

Жалобный хрип Алиды прозвучал неожиданно громко. Рич метнул на её лицо затравленный взгляд и ахнул от облегчения. Алида открыла глаза, её тело расслабилось, на щёки начал возвращаться румянец. Ричмольд обнял её и порывисто прижал к себе, мысленно благодаря Всевышнего за то, что она пришла в себя.

– Ты снова ушёл, – проговорила она.

– Я… Что? Нет, нет, всё было совсем не так…

Рич вдруг ясно понял, как со стороны выглядело его намерение уберечь Алиду от взгляда и помыслов Эллекена. Ричмольд проклял свою глупость и уже начал придумывать, как понятнее всё объяснить ей, но тут Алида произнесла:

– Рич. Оглянись.

На миг ему стало страшно, но голос Алиды звучал с усталым спокойствием, и никакой тревоги в нём не слышалось. Тут же Рич понял, что ветер унялся. Он медленно повернул голову и замер, чуть не забыв дышать.

Никаких развалин, заросших хмелем, больше не было. Среди лесной чащи сияло великолепное величественное здание, выстроенное полукругом, с множеством плавных выступающих балконов и террас. Сферический купол и многочисленные окна сверкали чистейшим тонким стеклом, от белого камня стен, казалось, исходило бледно-золотое сияние. Из глубин хранилища словно поднимались волны невидимой мощи, настойчивые и всеподчиняющие, но совсем не похожие на силу тёмных источников, коварную и непредсказуемую.

– У меня получилось, – выдохнула Алида.

Рич почувствовал, как его губы расползаются в улыбке.

– Не представляю, что с тобой произошло и как это повлияло на местность, но, кажется, действительно получилось. Ты молодец, Алида. Ты молодец.

Алида неровно вздохнула, отстранилась и внимательно заглянула Ричмольду в глаза. Между её густых бровей залегла тонкая сосредоточенная морщинка.

– Ты не покидал меня. Нас с Мурмяузом. Скажи, что не покидал, и я смогу тебе поверить.

В груди у Ричмольда стало легко и тепло. Алида произнесла это так твёрдо, что он понял: она действительно хочет доверять ему.

– Я не покидал вас. Всего лишь хотел защитить.

Алида с серьёзным видом кивнула. Её волосы растрепались, в них застряли жёлтые листья, а большие глаза были пусть грустными, но доверчивыми. На бледных щеках заиграл нежный румянец, и Ричмольду до дрожи захотелось прижать её к себе – не по-дружески утешая, а трепетно и горячо, и поцеловать в губы, но он не решился.

– Пойдём посмотрим, – неуверенно произнёс Рич, ероша волосы. – Не зря ведь мы сюда добирались, правда?

– Пойдём.

Перед книгохранилищем даже не осталось опавших листьев, словно время здесь начало течь по-другому, вернулось к беззаботной весне, а то и вовсе ступило на иной, особенный круг, в котором год не делится на четыре сезона, как пирог – на четыре куска. Рич привычным движением протянул руку Алиде, но она отчего-то помотала головой и спрятала руки в карманах. Алида выглядела настолько глубоко погружённой в собственные мысли, что Рич решил не приставать с расспросами, а просто держаться поближе, чтобы в случае чего прийти на помощь.

Они поднялись на ступени, расходящиеся широким полукругом от входных дверей, и Мурмяуз присоединился к друзьям, перестав наконец приводить в порядок свою шубку. Рич прикоснулся к дверной ручке, некогда блестящей, но теперь покрытой зеленоватой патиной. Ему подумалось, что двери не откроются: не может же такое здание стоять среди чащи незапертым, но, стоило ему обхватить пальцами ручку, как металл потеплел, что-то едва заметно щёлкнуло, и дверь плавно подалась вперёд, приглашая проникнуть внутрь. Рич ощутил приятное возбуждение, отдающееся дрожью в кончиках пальцев. Он толкнул дверь и решительно вошёл в книгохранилище.

Он представлял себе что-то, похожее на Библиотеку Магистрата: длинные коридоры, стенные ниши и стеллажи, сплошь уставленные книгами, запах пыли и старой бумаги, полумрак и пляски пылинок в редких солнечных лучах. Однако книгохранилище Птичьих Земель в корне отличалось от всех привычных библиотек.

С первого взгляда Ричмольду показалось, что они ошиблись и никаких книг здесь нет. Под ногами оказался мягкий тёмно-зелёный мох: он рос таким неестественно плотным и ровным ковром, что даже не верилось в то, что он настоящий. Отовсюду лился чистый бледно-золотистый свет, падая из огромных окон и струясь сверху, несмотря на пасмурное небо снаружи. Рич поднял голову, разглядывая необъятный стеклянный купол в ажурном переплетении тонких рам, и с затаённым восторгом подумал, как здесь прекрасно ночью, под взглядами бесчисленных звёзд.

Книги были повсюду, хотя на первый взгляд могло показаться, что их здесь нет вовсе. Книги стояли в узких нишах, пристроившихся между многочисленными окнами, колонны из книг возвышались тут и там, поднимаясь чуть ли не к самому куполу. Воздух дрожал от затаившейся силы, и Ричмольду не терпелось взять первый попавшийся фолиант и заглянуть под переплёт.

– Ой, – выдохнула сзади Алида, и Рич только сейчас понял, что они в хранилище не одни.

Прислонившись спиной к одной из заставленных книгами ниш, на мху сидела Кемара и что-то сосредоточенно шила. Иголка быстро мелькала в её пальцах, а на коленях лежала раскрытая книга с пожелтевшими от времени страницами и чуть обтрёпанным корешком.

– Ты ведь не умеешь читать, – напряжённо протянул Рич.

– Привет, – как ни в чём не бывало произнесла девушка-сорока и сунула недошитую игрушку в карман. Рич заметил, что это было что-то, похожее на животное с тёмной шерстью. – О, для Книг Сил необязательно уметь читать. Они сами прыгать прямо тут. – Кемара постучала себя по виску и снова взялась за шитьё.

– Ты же была… Как ты здесь…

– В хранилище вести не одна дверь. Много ходов. И если оно показать вам вход, значит, вы всё сделать правильно.

– Что там у тебя? – требовательно спросила Алида и шагнула к Кемаре, протягивая руку. – Дай посмотреть.

– Ничего, – буркнула сорока. – Отойти. Ты загораживать мне свет.

– Ты что-то шила. Покажи, и я отойду.

Рич раздражённо покачал головой. Не хватало только, чтобы девушки начали выяснять отношения, когда они только-только наконец-то попали в книгохранилище и должны скорее приступить к самому неясному из всех заданий Вольфзунда.

– Алида, – произнёс он как можно ровнее. – Может, оставим Кемару в покое? Пусть делает что хочет. Пойдём, нам пора приступать.

Рич мягко потянул Алиду за рукав в сторону одной из книжных колонн. Он задумался: как же брать книги из этой колонны так, чтобы не обрушить всё себе на головы?

Алида ещё постояла немного, сверля Кемару хмурым взглядом из-под густых бровей, но всё-таки согласилась пойти с Ричмольдом.

– Ты прав. Давай хотя бы осмотримся для начала. Мне кажется, те книги, которые имел в виду Вольфзунд, должны как-то отличаться от остальных. Или храниться в особых тайниках… Что-то не верится, что они могут лежать вот так, на виду. Так что пойдём посмотрим.

Рич хмыкнул.

– После такой речи ты тоже можешь гордо зваться занудой.

Алида скорчила ему рожу и подошла к первой нише, внимательно вглядываясь в пыльные корешки томов.

* * *

Дор Гербор – оружейник, который до недавнего времени был тетеревом и сидел в башне Вольфзунда вместе с остальными заколдованными птицами – Хранителями страниц Манускрипта, даже по меркам Хьёльда был настоящим здоровяком. Широкоплечий, рослый, с сильными руками и простым лицом, наполовину скрытым густой каштановой бородой, он производил впечатление спокойного и сильного человека. Достойного уважения, несмотря на то что он смертный.

– Господин Гербор, сколько времени и людей вам потребуется, чтобы изготовить сто тысяч пуль? – поинтересовался Вольфзунд, катая на ладони несколько металлических шариков. Их состав не отличался от состава клинка Импиора, даже наговоры были прочитаны те же. По всем расчётам, пули обязаны уничтожать магию и её порождения так же, как Импиор. Но вот проверять совсем не хотелось.

Смертный здоровяк вальяжно повёл плечами.

– Неделя. И сотня помощников. Найдётся столько?

Вольфзунд недовольно поморщился.

– Хорошо бы обойтись меньшими силами. Я даровал вам талант изготавливать непревзойдённое оружие в короткий срок. Вы до сих пор не научились владеть этим даром?

– Без дара было бы ещё дольше, – невозмутимо откликнулся Гербор. – Раз вы там одариваете всех, кого пожелаете, так почему не возьмёте все эти дары себе?

– Увы, этого удовольствия я лишён. Но было бы действительно полезно. Скажите, Дор, вы можете порадовать меня чем-то ещё? Мне нужно что-то, что могло бы усилить силу Священного Всполоха. Что-то, что не только смогло бы преобразовать огонь, как это сделает магия, но распалит его ярость настолько, что сможет за мгновения уничтожить, допустим, целое поселение. Или гору.

– По правде говоря, кроме пороха больше ничего не приходит на ум.

– Простого пороха?

– Так уж и простого…

Дор Гербор снова пожал плечами, будто разминал мышцы, подошёл к шкафу и достал невзрачную шкатулку. Внутри оказался чёрно-фиолетовый порошок, вовсе не внушающий опасения. Вольфзунд с нескрываемым скептицизмом наблюдал, как Гербор насыпает щепотку порошка на металлический стол и зажигает спичку.

– Лучше вам отойти к дальней стене, Владыка, – посоветовал оружейник. – И тебе, Хьёльд, тоже.

Хьёльд отпихнул Вольфзунда к стене, прикрывая его собой. Что бы ни затеял смертный, лучше быть осторожнее. И Вольфзунд ещё хотел идти в оружейную в одиночку!

Гербор отошёл на несколько шагов и бросил горящую спичку в щепоть пороха. Миг – и на столе с громким хлопком вспыхнул ослепительно-зелёный костёр.

Вольфзунд оттолкнул Хьёльда и алчно уставился на пылающий стол.

– Вы и правда успели овладеть даром, – одобрил Владыка. – И сколько у вас этого порошка?

– Несколько десятков бочек. Думаю, можно устроить что-то интересное.

– Ещё как можно! – оскалился Вольфзунд, возбуждённо потирая подбородок и не сводя хищно блестящих глаз с тлеющих зелёных искр на столе. – Мы усилим его, используя запасы Магистров. Так же, как усилим Всполох, раздув пожар из одного пёрышка. Огонь и порох впечатляют только в тандеме, так разделим их, но чем-то хрупким… Я уверен, вам это под силу, Гербор.

– Под силу, – кивнул смертный, немного поразмыслив. – Так что насчёт помощи? Один я не справлюсь.

– У вас будет помощь. Молодчики Кечена Вейса. Не так давно они мутили воду среди простолюдинов, затевали восстание против короля. Вы знакомы с Кеченом, он летал с вами. В облике воробья.

Дор задумчиво почесал бороду и кивнул.

– Надеюсь, у них мозги и руки на месте.

– Не сомневаюсь.

* * *

Исполинские чёрные волки двигались стремительно, танцевали во мгле, как осенние тени на предгрозовом ветру: выпад в сторону – рывок – и безвольное тело человека пропадало в огромной пасти. Люди сами шли к ним, заколдованные, одурманенные, настолько потерянные, что готовы были сгинуть во чреве чудовищ.

Кайлу нравилось наблюдать, как Стая жрёт простолюдинов.

Его сердце стучало так сильно, что он наконец-то ощущал себя живым. В кончиках пальцев толчками пульсировала кровь, она же шумела в ушах и приливала горячим потоком к лицу. Кто-то мог бы сказать, что это страх, но Кайл ни за что не согласился бы. Это жизнь, это азарт, это страсть!

Один из волков метнулся к пожилому бородатому рыбаку. Старик поначалу вскинул руки, но они тут же опустились, безвольно повиснув вдоль тела. Волк сомкнул челюсти на поясе мужчины и тряхнул головой. Послышался громкий хруст, и без единого звука тело рыбака сгинуло в пасти.

Моуры тоже не отставали, внося свою лепту в уничтожение городка. Они вырастали из тумана, зловеще бледные, ясноглазые, и с пронзительным шипением обвивали людей руками. Простолюдины, одурманенные сизым туманом, спотыкаясь, брели в объятия нежити. Под стройными ногами моуров чернела вязкая грязь, болота ползли от их стоп, расширяясь и углубляясь, затапливая зловонной чернотой улицы и дворы. Город превратился в чёрное зеркало, окутанное искрящимся, вспыхивающим то тут, то там магическим туманом, наполнился радостными визгами моуров, рычанием волков и редкими глухими вскриками умирающих людей.

Так могла бы выглядеть Преисподняя, но в этой Преисподней Кайл чувствовал себя как никогда живым.

По каменным стенам домов и других городских построек расползалась паутина инея. От холода кололо в носу и щипало уши, но больше всего неудобств доставляла постоянно гудящая голова. Кайл скрипнул зубами: если бы только моуры могли визжать не так громко, затаскивая очередную жертву в топь!

После того как Эллекен одарил их с Ханером частицами тёмной силы, у Кайла ни на миг не переставало жечь грудь от ярости, но эта ярость, как понял юноша, была абсолютно бесполезна. Несмотря на её явно магическое происхождение, она не давала никаких особенных сил или способностей, и даже моуры не слушались его, когда он шипел на них, плюясь от злобы. Они вообще не ставили его ни во что, хотя Эллекен среди прочего обещал, что они с Ханером смогут влиять на болотных дев.

– Хороши, если смотреть с безопасного расстояния. – Ленард восхищённо цокнул языком. – Но я бы не хотел оказаться сейчас там, внизу. – Он кивнул на улицу, вид на которую открывался с балкона. – Ты как? Они по-прежнему не признают в тебе хозяина?

– Я им не хозяин, – процедил Кайл и повернул лицо к Ленарду. – Скажи, Ленард, почему? Почему он взял нас? Зачем мы ему, если он даже не наделил нас никакой силой?

– Так уж и никакой. Те, кого он ничем не наделил, погибают сейчас в пастях Стаи и захлёбываются в болотах. А ты отсиживаешься в ратуше. Моуры не трогают тех, в ком плещется тьма. Могут напугать, пригрозить, но никогда не затащат к себе в топь. Если попрактикуешься, сможешь добиться некоторого уважения с их стороны и, может, даже послушания. У Ханера уже получается, поэтому он сейчас в гуще событий.

Кайл стиснул челюсти. Конечно, Ханер, этот смазливый ублюдок, нравился красоткам-моурам. Кайл бы с удовольствием посмотрел, как они утягивают вечно лыбящегося деревенщину в вонючую жижу.

– Они станут меня слушать, если не останется других хозяев. Скажи, Ленард, Эллекен говорил что-нибудь о нашем посвящении? Или… как ты называл тот обряд?

Глаза Ленарда мигнули.

– Лучше поговори с ним сам. Тогда, когда он будет меньше занят. Например, при переходе в следующий город. Владыка не любит, когда его отрывают от дел.

С улицы послышался душераздирающий вопль. Кайл выглянул в окно: моуры перетягивали за руки и ноги молодого паренька, почти мальчика. Под их стопами расползались смрадные лужи болот, а прозрачный серебристый туман заволок уже добрую половину города. Волки Эллекена вскинули головы, заголосили – и вдруг рванули прочь, словно повинуясь чьему-то далёкому зову. Через минуту на улицах почти не осталось волков. Кайл ошеломлённо повернулся к Ленарду.

– Куда это они?

– Понятия не имею… – Ленард, казалось, был изумлён не меньше Кайла. – Все сразу… Надеюсь, это и есть план Эллекена.

Глава 5, в которой Птица-Мать зовёт птичью ведьму

– Да провались оно всё пропадом! – воскликнула Алида, захлопнула книгу и громко чихнула от облака пыли, поднявшегося от страниц.

– Будь здорова, – буркнул Рич из-за стопки книг едва ли не в его рост.

– Серьёзно, Рич. Я так больше не могу.

Она отложила книгу, которую листала, и села на пол рядом с Ричмольдом. Он сосредоточенно и неотрывно изучал какой-то рассыпающийся от старости фолиант и даже не поднял взгляда на Алиду.

– Здесь книг видимо-невидимо, но в руки даются только некоторые. И они какие-то… неживые. Где-то совсем стёрлись слова, какие-то рассыпаются в труху прямо под пальцами, какие-то слиплись от влаги. Это не хранилище, а бардак. У нас на чердаке и то было чище и приятнее, чем тут. Рич, ты вообще меня слушаешь?!

Она пихнула Ричмольда локтём под рёбра, но он только отмахнулся, продолжая водить пальцами по страницам и хмуриться, будто действительно нашёл что-то стоящее внимания. Алида громко фыркнула и отошла в сторону.

Перед ней высились колонны фолиантов, поднимающиеся к самому куполу. Книги выцвели от старости, покрылись слоем пыли, их страницы пожелтели и слиплись, и казалось, будто переплёты давным-давно приросли друг к другу, как слои коры на древнем дереве. Алида погладила корешки и задумчиво склонила голову набок. Неужели так хранят ценные Книги Силы? Неужели могущественные артефакты просто свалены в кучи и оставлены гнить посреди леса? Быть такого не может. Что-то здесь не так. И ответ – она чувствовала – был где-то рядом, надо лишь хорошенько сосредоточиться и поразмыслить…

Метку на руке Ричмольда обожгло огнём. Магия, дар Вольфзунда – Рич уже не надеялся разобраться, что за сила у него осталась, но чем бы то ни было, оно отозвалось на книгу, словно живое существо.

Он нетерпеливо пролистал страницы, ожидая найти что-то полезное, но на жёлтом пергаменте виднелись лишь рисунки и «птичьи» руны, истёртые и выцветшие.

«Какая-то ерунда», – подумал Ричмольд, но нечто внутри него пульсировало и наливалось жаром, тянулось к ветхому тому. Рич отлистал обратно, к первым страницам и, терпеливо вздохнув, положил ладонь на разворот.

Его снова обожгло – на этот раз не только руку, а всё тело разом, тепло полилось от сердца к пальцам, и перед глазами начало расплываться. Рич помотал головой: должно быть, переутомился, вот и лезет в голову всякое… но в следующий миг его словно ударили по затылку, и в мыслях отчётливо, напористо замелькали картинки, вгрызаясь в мозг так, словно были там всегда. Рич попытался отбросить книгу, но его руки будто приросли к пергаментным страницам. Он видел светила – видел и знал, что они тоже видят его…

Рич вскрикнул; послышался грохот, будто несколько книг из стопки рухнули на пол.

– Эй, ты там жив?

Алида подскочила к другу, который действительно лежал на полу в окружении нескольких толстых томов, распластавшихся корешками вверх и похожих на мёртвых птиц. Ричмольд потрясённо смотрел на свои пальцы.

– Я, кажется, нашёл… Я нашёл!

Алида недоверчиво сдвинула брови.

– Что именно ты нашёл?

Рич облизал губы и сел, сложив длинные ноги. Он выглядел таким ошарашенным и возбуждённым, что Алида сама невольно разволновалась.

– Та книга. – Он указал на чёрный том в потрескавшемся кожаном переплёте. – Она будто обожгла меня.

Алида закатила глаза.

– И поэтому ты решил, что это то, что мы ищем? Рич, это немного странно.

Но астроном и не думал соглашаться с ней, а продолжал таращиться на лежащую книгу.

– Нет, ты не понимаешь. – Он рывком поднял своё долговязое тело на ноги и принялся мерить помещение шагами. – Ты не слышала голосов страниц, ты не чувствовала те книги в Библиотеке. Не была Чернокнижником. И ты не можешь понять, что это за чувство, когда книга обращается к тебе. Она как друг, которого ты встретил после долгой разлуки, который хлопает тебя по плечу и говорит: «Эй, парень, да ты совсем не изменился…»

Алида хотела было сказать, что вряд ли у Рича случались такие встречи с давними друзьями по той простой причине, что и друзей-то у него не было, но промолчала. Рич посмотрел на неё с укоризной.

– Не веришь мне?

– Ты устал. А ещё тебе очень хочется, чтобы хоть что-то произошло. Чтобы дело хоть немного сдвинулось с мёртвой точки. Поэтому ты так среагировал на какую-то ерунду. Я тоже хочу поскорее управиться, Рич. Но я не нахожу ровным счётом ничего.

– Мы поменялись местами, – ухмыльнулся он. – Я убеждаю тебя в чудесах, а ты ищешь объяснения и отговорки. Пожалуйста… Ты можешь сделать то, о чём я тебя попрошу?

– Ну, допустим…

Рич потёр щёки ладонями и улыбнулся, будто извиняясь.

– Оставь меня ненадолго с этими книгами. Погуляй по хранилищу. Пожалуйста.

Алида пожала плечами, делая вид, что её нисколько не задела эта просьба. Почему бы ему не взять свою драгоценную книгу и не уединиться с ней? Но умом она понимала, что если он просит, значит, на то есть причина. Она неохотно кивнула и поджала губы.

– Ладно. Пойду поищу Мурмяуза. Наверное, он где-то ловит мышей.

Алида развернулась, чтобы уйти, но Рич схватил её за руку.

– Спасибо, – горячо произнёс он. – Правда, спасибо тебе.

Алида хмыкнула и покачала головой. Злиться на Ричмольда не получалось: то ли из-за его искреннего упоения находкой, то ли из-за того, что тусклое солнце золотило веснушки и делало его резковатое лицо непосредственным и милым. Она сжала пальцы Ричмольда и, подхватив юбку, поспешила в коридор, ведущий в другую часть хранилища.

Дальний флигель внушал Алиде какие-то смутные неприятные ощущения – что-то среднее между страхом и необъяснимой тревогой. И чем дальше она двигалась по коридору, тем тяжелее становилось на сердце. Конечно, это обстоятельство не помешало им с Ричем просмотреть каждую книгу, хранящуюся там, но друзья ничего не нашли и снова взялись за первый зал, решив начать поиски заново.

Алида остановилась на середине коридора. Идти дальше совсем не хотелось, будто впереди поджидало какое-то неведомое чудовище. Но в то же время Алида поймала себя на том, что её тянет туда против желания и воли. Это было похоже на то, что она испытывала, когда Вольфзунд управлял её Аутемом и заставлял делать что-то, что она не желала.

– Мурмяуз, ты тут? – позвала она.

Голос отразился от каменных стен эхом.

– Малыш, выходи. Это не смешно.

Алида прошла дальше, толкнула дверь в конце коридора, и оттуда подул ветер. Вокруг завздыхало, зашелестело, заохало, будто кто-то большой и невидимый заворочался во сне, потревоженный шагами. Из открытой двери закружили вихри жухлой листвы и сухого мха, остро запахло сырой землёй. Алида растерянно заморгала: она точно помнила, что в прошлый раз, когда они с Ричем осматривали все помещения хранилища, здесь находилась тесная тёмная комната, похожая на кладовую, а сейчас дверь открылась в просторный двор. Алида осторожно вышла, продолжая высматривать Мурмяуза.

Земля во дворе была плотно устлана бурыми листьями, там вздымались необъятные чёрные стволы, а кроны деревьев уходили так высоко, будто хотели оцарапать небо острыми ветвями. Страх тут же охватил Алиду, она словно вдохнула его вместе с пряным воздухом, но в то же время в груди всколыхнулось что-то, похожее на любопытство. Что-то ждало её там, звало и хотело, чтобы она пришла.

Алида осторожно пошла дальше, и сухие листья захрустели под её стопами. Воздух сгущался, становился более насыщенным и студёным, пахло будто бы хорошо знакомыми лекарственными травами, а иногда в голых ветвях стонало и вздыхало, то печально, то почти угрожающе. Мгновение мелькнуло вспышкой, и Алида увидела себя со стороны: маленькую, со спутанными волосами, бледную и большеглазую, робко замершую среди буро-чёрного леса. Она испугалась, но видение тут же исчезло, рассеялось, как предрассветный сон. Она пожала плечами и пошла дальше, изредка зовя Мурмяуза.

Время текло неуловимо, и Алида вдруг поняла, что и думать забыла о Ричмольде и его книге, о долгих тщетных поисках и книгохранилище.

В тусклом свете она различила очертания толстого сломанного дерева, а когда подняла взгляд выше, рассмотрела что-то небольшое и светлое.

– Мурмяуз, вот ты где! – всплеснула руками Алида.

Кот гордо восседал на вершине старого обломанного древесного ствола, выделяясь в полумраке приметным белым пятном.

– Спускайся оттуда, только осторожно, не упади, – попросила Алида, с тревогой осматривая дерево.

Ствол выглядел так, будто вот-вот рассыплется в труху: толстенный, с ободранной корой, источенный жуками и потемневший, с огромным дуплом, начинающимся у самой земли и постепенно сужающимся кверху до узкой щели. Внутри дупла виднелось что-то, похожее на гниющие древесные грибы.

Мурмяуз в упор посмотрел на Алиду, сверкнув глазами, но не бросился к ней, а лишь обернул хвост вокруг лап и выпрямил спину.

– Мурмяуз? Малыш, не бойся, спускайся…

Внутри ствола что-то шевельнулось, и Алида подавила судорожный вздох. То, что показалось ей древесными грибами, ожило, блеснуло в тусклом свете изумрудом и аметистом и развернуло исполинские, чёрные с переливом крылья.

Это была полуженщина-полуптица, поистине огромная и зловещая. Она парила в воздухе, её когтистые птичьи лапы не доставали до земли, длинные седые волосы окутали её голову, как тонкая паутинка, а грудь украшало ожерелье из грубых камней с самоцветными прожилками, вставленными в пустые глазницы. Лицо сирина не казалось ни молодым, ни старым – оно будто застыло, не выражая абсолютно ничего, лишь сомкнутые веки слегка подрагивали.

– Первый Волшебник, – прошептала Алида и сделала шаг назад.

Она разрывалась между желанием подойти ближе, чтобы схватить Мурмяуза, и животным страхом, противно расползающимся от солнечного сплетения и становившимся всё ледянее с каждым мгновением, пока она смотрела в лицо сирина, не то живой, не то мёртвой.

Мурмяуз открыл рот и издал низкий протяжный звук, совсем не похожий на привычное мяуканье.

Женщина-птица шумно втянула воздух узкими ноздрями и распахнула глаза – ярко-фиалковые, влажно поблёскивающие, как первые сумеречные звёзды. Алида зажала рот рукой, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от жути. Она не могла понять, что именно её так тревожит, но весь облик этого гигантского существа вызывал настоящий ужас. Алида почувствовала, как её ноги слабеют, а колени подкашиваются под пронизывающим взглядом сиреневых глаз.

– Алида, ты в порядке?

Рич подхватил её за локти и помог выпрямиться. Он напряжённо замолчал, завидев существо в стволе.

– Мы не хотели вас беспокоить, – пробормотал он, не сводя глаз со страшной птицы. – Мы…

– Птичья ведьма и колдун-астроном, – прошелестела сирин. Её голос был слабым, как ветер в ивовой листве, хриплым и журчащим, отчего слова было трудно разобрать. – Я – Птица-Мать.

«Птица-Мать ждёт тебя…», «Крылья уже почти не держат Птицу-Мать…».

– Не бойся. Я собираюсь показать тебе кое-что, – промолвила Птица-Мать и впилась в глаза Алиды пронизывающим взглядом, от которого нельзя было спрятаться. Алида охнула, не смея пошевелиться.

Слова и образы хлынули в мысли неконтролируемым бурным потоком, и Алида почувствовала себя так, будто её бросили в бурлящую ледяную реку, захлестнувшую её с головой. Перед глазами быстро, до тошноты, мелькали картинки, сливаясь в сплошное цветное пятно. В ушах гремело, стонало и завывало, но постепенно буря утихла, образы заструились спокойным ручьём. Алида увидела себя, замершую перед мёртвым стволом, недоумевающего Ричмольда, увидела купол книгохранилища, бескрайние густые леса, тянущиеся до самого горизонта, и дымные туманы, укутывающие Птичьи Земли. Ей стало так хорошо и спокойно, как не было уже очень давно, и Алида умиротворённо выдохнула.

«Теперь ты видишь то, что станет твоим, – прошептал голос Птицы-Матери. – Я покажу тебе».

«Хорошо», – легко согласилась Алида. Ей не хотелось ни спорить с Птицей-Матерью, ни сопротивляться её видениям, ни возвращаться в своё тело, к надоевшим обязательствам и проблемам. Всё, что ей сейчас было нужно, – это парить где-то над Птичьими Землями и видеть себя со стороны, осознавать себя маленькой частицей большого и гармоничного мира.

В какой-то глухой чаще несколько сиринов как по команде повернули красивые головы к солнцу и взмыли с веток, расчертив небо длинными яркими хвостами. Их оперение переливалось медным и золотым, на головах и шеях тускло мерцали украшения из грубого кварца и кусочков коры. Алида залюбовалась грациозными движениями женщин-птиц.

«Сирины – хозяйки Земель. А их хозяйка я – Птица-Мать. Но я всю жизнь была не на своём месте – там, где не должна была. Я заняла это место, потому что никто больше не решился, а без хозяйки Земли бы одичали и сгнили. Во мне – всё знание сущего, во мне – сила и мудрость, и я – то, что хранит Земли и их хозяек.

Но это неправильно. Я не создана для этой цели, я занимаю место птичьей ведьмы, которая так и не пришла в назначенный час.

Мой век был долог, и я рада, что скоро моё время истечёт».

Алида почти ничего не понимала из её слов, но низкий хриплый голос завораживал, его хотелось слушать дольше и дольше и не заботиться ни о чём.

«До того, как магия заснула на много лет, Землями правили птичьи ведьмы. Наверное, „правили“ – неверное слово, потому что наша земля не признаёт ни королей, ни цариц. Птичьи ведьмы – мудрые чародейки, для которых щебет самой крохотной пташки понятен, как стук собственного сердца. Их долг – защищать Земли, их дар – чувствовать всех их обитателей, их проклятие – неотвратимость судьбы. Став птичьей ведьмой, уже невозможно свернуть с пути.

Последняя птичья ведьма погибла вскоре после того, как заснула магия. Она чувствовала дыхание смерти за своей спиной и незадолго до гибели пришла в сердце самой угрюмой чащи, чтобы спросить совета у сиринов. Ей нужно было передать кому-то свою силу и свои знания, но у неё не было ни дочерей, ни сестёр, ни племянниц. Альюды сгинули в Небытии, человеческие волшебники разучились колдовать, да и тихая природная магия древунов угасла из-за заключённого Договора. Сирины постепенно глупели, будто погружались всё глубже в дрёму неведения, и мало кто из них остался восприимчив и способен к речи. Последняя птичья ведьма отчаялась и решила было, что Земли останутся без покровительницы, и тут я сжалилась над ней и над нашим народом. Тогда я была сирином, как все мои сёстры, но ещё сохранила ясный ум и способность к речи. Я убедила птичью ведьму передать все знания мне. Она колебалась, не зная, можно ли мне довериться, но, в конце концов, разве у неё был выбор?

Так я получила власть над Землями и увидела всё, чем дышит мир. Я не увидела прошлого, не заглянула в будущее, но стала ведать то, что есть на самом деле и как оно устроено.

Я не стала птичьей ведьмой. Я стала Птицей-Матерью, потому что никогда не была человеком, но взвалила на себя человеческую ношу.

Шли годы, и груз истины, которая росла и множилась, давил всё сильнее. Я запоминала в мельчайших подробностях каждый день, и не только своей жизни, но и жизни всех других. Я знала всё, что творится не только в Землях, но и за Водой – во всём мире. Это тяжело, моя милая, очень тяжело – знать всё, что есть, но не знать того, что может быть».

Сирин тяжело вздохнула и продолжила:

«Но и моё время не бесконечно. Магия вернулась, и я почувствовала, что вот-вот вернутся птичьи ведьмы – родятся ли в обычных семьях девочки с тонкой птичьей магией, захочет ли кто-то из альюдов принять на себя это бремя или случится иначе, но Земли снова обретут покровительниц. Я ждала, я звала, и я услышала, что ты пришла».

Ленивая нега Алиды пошла рябью, грозя вот-вот развеяться.

«При чём здесь я? Я ничем не могу вам помочь».

Птица-Мать тихо посмеялась.

«В том-то и дело, что только ты и можешь помочь. Помни, я – ведунья. Мне известно всё. Нынешний Владыка одарил тебя редким талантом слышать и понимать птичий народ. Чёрная магия отметила тебя однажды, но ты не поддалась её власти и сумела остаться собой, отдав тьму хранилищу и усилив его защиту от чужаков. Где-то далеко в твоём роду были не простые люди, а заложники чар – это видно по твоим глазам. Они такие же, как у меня. А может, это были даже не люди – кто знает, что происходило в прошлом? Мне доступно лишь настоящее, а оно говорит, что ты – та, кого Земли так долго ждали».

Алида не на шутку перепугалась и дёрнулась, как во сне, чтобы проснуться и прервать эти странные разговоры, странные видения, странное ощущение беспричинного блаженства, но лишь снова увидела себя со стороны, стоящую, как статуя, и Ричмольда, взволнованно трясущего её за плечи.

«Вернуться не удастся, пока мы не закончим разговор».

«Вы держите меня силой?»

«Я вообще не держу тебя, милая. Просто ты сама не хочешь уходить».

Алиде стало жутко от своей беспомощности. Со стороны она выглядела почти как изваяние из Зала Аутемов в замке Вольфзунда, но как ни старалась, никак не могла пошевелиться. Наверное, так чувствует себя человек, умерший во сне? А что, если она тоже… умерла?

Внезапно Алида ощутила, как Мурмяуз ободряюще уткнулся ей в ногу пушистым лбом. Мягкое прикосновение успокоило. И как коту удалось пробить брешь в этом странном колдовстве?

«Нет-нет. Мне точно надо вернуться. Я ещё должна найти свою Книгу в хранилище, получить силу и помочь Вольфзунду победить его отца!»

Птица-Мать снова рассмеялась, и Алиду это покоробило.

«Книгу? Ты всё уже нашла. Нашла меня. Я – твоя сила. И пока ты медлишь, вершится страшное».

Перед глазами Алиды стремительно пронеслась стальная рябь Большой Воды, замелькали деревушки и посёлки, и чем дальше к северу, тем труднее было их разглядеть из-за плотного тумана. Кое-где среди жухлой травы блестели зеркала чёрной воды, а на земле плясали серебряные огни.

От селения к селению туман сгущался, превращаясь из лёгкой дымки в плотный сизый саван, и серебряные вспышки сверкали прямо в тумане, уже не держась за землю.

Впереди замаячило что-то похожее на медленно ползущее гигантское насекомое размером с деревенский дом. Алида мысленно приблизилась и вздрогнула от ужаса. Несколько десятков людей с потухшими мёртвыми глазами и посеревшими лицами несли паланкин, сооружённый из тонких голых серебристых стволов и искрящийся магическими молниями. Вокруг паланкина и носильщиков сновали моуры, как голодные шакалы, а чуть дальше рыскали, опустив открытые пасти, два огромных чёрных волка. Там, где проходила жуткая делегация, земля покрывалась топями и завитками густого, как простокваша, тумана. Алиду затошнило.

Её взор отдалился, и Алида увидела деревни, через которые прошёл Эллекен со своей свитой. Дома стояли обугленные, с выбитыми стёклами, дворы покрылись сажей и серебряным искристым туманом. Двери скрипели на петлях, ветер выл в пустых оконных проёмах, но не было в поселениях, вставших на пути Эллекена, ни единой живой души.

«С каждой деревней его свита становится больше. И он идёт к большим городам. Представь, сколько ещё мертвецов и заворожённых примкнёт к нему, когда он дойдёт до столицы?»

«Но я не могу ничего сделать! Точнее, могла бы хоть немного помочь, если бы вы меня отпустили и дали доделать то, что просил Вольфзунд».

«Он просил тебя защитить хранилище. И ты уже это сделала, отдав магическую силу, черневшую у тебя в груди. Я предлагаю тебе другую силу, ту, что не будет пытаться подчинить тебя, а станет истинно твоей и истинно тобой. Эллекен доберётся до Птичьих Земель, когда пройдёт через половину Королевства, обращая всё в прах и оставляя после себя гнилостные болота. С ним идут моуры, а за ними стелется магический морок, выжигающий людские сердца. Чем больше людей погибнет от рук болотных дев, тем многочисленнее станет их армия. Они множат свои тёмные чары, отравляя всё вокруг, и им выгоден союз с Эллекеном, а ему выгодна их неживая магия».

«Так отпустите меня. Я буду гораздо полезнее, если отыщу свою книгу».

«Я – твоя книга, девочка. Неужели ты ещё не поняла?»

В голосе Птицы-Матери прозвучало раздражение, смешанное с безграничной усталостью. Алида устыдилась своего упрямства: сирин явно была стара, и долгий разговор, да ещё и с видениями, отнял у неё слишком много сил. Алида понимала, что в словах Птицы-Матери кроется больше правды, чем ей показалось на первый взгляд, но что-то мешало ей безоговорочно принять их. Она боялась подвести Вольфзунда и ослушаться его, нарушить своё обещание и сделать только хуже.

Наверное, она колебалась бы ещё долго, не зная, как перестать смотреть на мир со стороны и вернуться в своё тело, но терпение Птицы-Матери, по-видимому, вышло, а может, высыпались последние песчинки времени, отпущенного ей Первым Волшебником. Алида ощутила сильный толчок, и ей в голову снова хлынул поток знаний и образов, сокрушительно сильный и невыносимо яркий. Алиде показалось, что её голова вот-вот разлетится на части, не выдержав этого напора, но в следующий миг всё закончилось, и она открыла глаза.

Перед ней было испуганное и ещё более бледное, чем обычно, лицо Ричмольда. Алида смутилась, поняв, что обмякла в его руках, и поспешила выпрямиться, но перед глазами помутилось, и ей пришлось ухватиться за его свитер, чтобы не упасть.

Мурмяуз потёрся о её ноги как-то по-хозяйски, уверенно и успокаивающе, почти как человек, который хотел бы ободрить и сказать слова поддержки. Алида обернулась на полый ствол и ахнула: вместо Птицы-Матери на земле тлела лишь горстка пепла да белело колье из черепов.

– Преисподняя знает что тут творилось, – буркнул Рич. Его до сих пор потряхивало. – Что с тобой происходило? Я испугался, что эта птица как-то заколдовала тебя.

– Заколдовала, – согласилась Алида. – Только я сама толком не пойму, что со мной стало. Мне кажется… Мне кажется, Рич, что это и было то, что я должна была найти.

– Птица вместо книги? – Ричмольд нахмурился.

– Вроде того. – Алида не была уверена в своих словах, но не стала отводить взгляд: всё же ей казалось, что Птица-Мать не стала бы говорить ей неправду. – А ты? Что с твоей книгой?

Рич взволнованно облизнул губы.

– Книгу-то нашёл, кажется. Но и видел кое-что. Наверное, это снова видение от Эллекена, но, как мнепоказалось, достаточно важное. Я видел его чёрных волков – огромных, как кони. И, кажется, они идут сюда. Без хозяина.

Алида недоверчиво уставилась на него, но не успела ничего сказать: откуда-то сзади раздалось вежливое покашливание. Она резко обернулась, успев вообразить себе всё самое ужасное и невероятное, и расплылась в счастливой улыбке, увидев Мела.

– Мел! Вот уж не ожидала! Как ты тут очутился? Ты же наказан! Вольфзунд сжалился над тобой? И как Лисса?

Мел вскинул руку, прерывая вопросы Алиды.

– Важные разговоры не ведутся второпях. Для начала предлагаю хотя бы поздороваться.

От внимания Алиды не скрылось, что глаза у Мела были озабоченные и потухшие, хоть он и пытался шутить.

Рич выглядел до смешного растерянным и ничего не понимающим. Мел приветливо похлопал его по плечу и, широко разведя руки для объятий, шагнул навстречу Алиде.

– Вовремя я, да? Смотрю, ещё чуть-чуть, и вы бы тут совсем одичали. У астронома такой вид, словно он никогда не видел живую горгулью.

– Ну, можно сказать, вовремя, – пробормотала Алида, косясь на кучку пепла, оставшуюся от Птицы-Матери. Явись Мел минутой раньше, он увидел бы ужасающую сцену! Алида боялась, что сделала что-то не так. Вдруг нельзя было подходить к сирину? Вдруг она переняла не силу птичьей ведьмы, а что-то, с чем вновь не сможет справиться?

– Заждались? Ну, я специально потянул ещё парочку дней, чтобы вы уж точно успели завершить все дела… А может, даже нашли себе какие-то другие интересные занятия.

Он задорно подмигнул Ричмольду, и тот смущённо кашлянул, опустив глаза.

– Ладно, ладно. Я, между прочим, еле уговорил отца, чтобы забрать вас. Он заладил: «Путь – лучший способ познать свои силы…» И всё такое. Ну, вы его знаете: сплошное пустословие и загадочные недомолвки. Вы как вообще?

– Алиду едва не убили, – буркнул Рич. – Мы несколько раз чуть не заблудились. Я слышал голос Эллекена, который убеждал меня вернуться к нему. А в остальном – прекрасно. Просто прекрасно, Мелдиан. Но было бы лучше, если бы вы с отцом хоть как-то помогли нам в пути. Было бы лучше и безопаснее! Для Алиды, для меня, для всех! Я так понимаю, у вас принято насмехаться над смертными? Бросать в водоворот и смотреть, выплывут или нет?

Рич сжал кулаки и шагнул к Мелу. Синие глаза под медными бровями горели злостью.

– Не нервничай. – Мел сердобольно похлопал Ричмольда по щеке. Тот опешил, но стал и правда выглядеть более спокойным. – Вы ведь живы, зачем теперь вспоминать плохое? От злости портится цвет лица. А он у тебя и без того не очень. Радуйся, астроном, вот он я! Спляши, и я переправлю тебя первым.

– Вот ещё, – фыркнул Рич.

Алида прикусила кончик языка, чтобы не рассмеяться. На самом деле, она была почти согласна с Мелом. Кроме одного.

– Но Рич прав, меня действительно чуть не убили. Если честно, это было неприятно. Эти провидцы – настоящие безумцы. Что с ними не так?

Мел задумчиво склонил голову и почесал левый рог.

– Провидцы, говоришь? Как это вас к ним занесло?

Алида с Ричмольдом переглянулись и одновременно пожали плечами.

– Сбились с пути. А Мурмяуз почуял жильё – он вообще часто помогал нам и совсем не капризничал. Кто же знал, что в этом поселении так не любят чужаков?

– Это довольно странно, – согласился Мел. – Но у меня есть кое-какая догадка. Быть может, недалеко от их поселения залегли источники тёмной магии? Это могло помутить их разум. Вышло бы довольно неловко, если бы тебя убили… Нам пришлось бы придать твой облик другой девушке, чтобы госпожа Фитцевт ничего не заподозрила. Погоди, а ты – это точно ты?

Мел бесцеремонно ощупал Алиду за плечи, пропустил между пальцами прядь волос и обошёл её кругом, придирчиво осматривая с головы до пят.

– Что-то колдовское всё-таки есть, – заключил он.

– Это платье, – рассмеялась Алида. – Оно из папоротника.

– А-а, решила опробовать подарок Симонисы? На твоём месте я бы наколдовал что-то потеплее. И куда более изящное. Но для первого раза и так сойдёт. Ладно, что мы всё о тряпье? Решайте, кого переправить первым. Тебя или астронома? А может, так полетим? Но только по очереди, двоих я не потяну.

– Может, лучше пешком… Или на лошадях… – стушевался Рич.

– Сдаётся, обратно такой же путь ты не сдюжишь, астроном. И сомневаюсь, что ты умеешь ездить верхом. К тому же где ты тут видишь лошадей, умник? Так что иди, обниму.

Мел крепко обхватил Ричмольда за пояс, и они оба исчезли в вихре, закружив несколько опавших листьев. Мурмяуз удивлённо мяукнул и побежал обнюхивать землю на том месте, где они только что стояли.

Алида бросила последний взгляд на дерево, в котором обитала Птица-Мать, на горстку серого пепла, на величественные стены книгохранилища и горделиво сверкающий стеклянный купол. Взяв Мурмяуза на руки, она присела на большой серый камень – наверное, обломок старой стены, – и стала дожидаться Мела, который вернёт её к бабушке.

Долго ждать не пришлось: Мел вернулся буквально через минуту, и Алида, перехватив кота под мышку, обвила Мела свободной рукой, мысленно готовясь к неприятным ощущениям, которые влекут за собой перемещения с альюдами.

Она-то была уверена, что Мел отправит её сразу в замок, к Стриксии, и недоумённо нахмурилась, когда увидела перед собой заросший сад и дремучий лес.

– Но мы же остались в Птичьих Землях! Мел, это что, шутка такая?

Обернувшись, Алида увидела забор, украшенный черепами, а за ним – дом из тёмного кирпича с острой крышей и цветными стёклами в сводчатых окнах.

– Совсем забыл предупредить! – Мел звонко хлопнул себя по лбу. – Тут произошли кое-какие изменения. В общем, теперь мы все живём тут. Пошли, сама увидишь.

Алида послушно поднялась по ступеням следом за Мелом и прошла в гостиную. За столом уже сидел Рич, блаженно щурясь на тепло горящего камина.

– Тебя что, совсем не смутило, что мы оказались здесь, а не в замке? – возмутилась Алида, подсаживаясь рядом.

– Сейчас-сейчас, – захлопотал Мел и побежал по лестнице на второй этаж. Рич равнодушно пожал плечами.

– Я подумал, что Мелу сложно перемещать нас сразу на такие расстояния. Здесь тоже неплохо, по крайней мере, тепло. Я, если честно, уже находился по лесам на всю оставшуюся жизнь.

На лестнице послышался топот: Мел спускался не один, за ним торопился Герт. Рич вытаращил глаза и, чуть не опрокинув стул, кинулся навстречу наставнику.

– Госпожа Стриксия, увы, спит, – развёл руками Мел. – Некоторые совиные привычки стали частью её натуры. Но она тоже тут, так что трогательное воссоединение не за горами.

Алида с улыбкой наблюдала, как Рич и Герт тепло обнимаются, и удивлённо ахнула, когда Герт заключил в объятия её саму, стиснув так крепко и радостно, будто она была его родной дочерью. На глаза невольно навернулись слёзы, и Алида украдкой вытерла их рукавом. Всю дорогу она скучала по Стриксии, но не смела жаловаться Ричмольду, а теперь поняла, что разрыдается в голос, если в ближайшее время не обнимет бабушку.

Мел откуда-то вытащил блестящий чайник и четыре чашки, посуетился над ними, и скоро в чашках плескался обжигающий крепкий чай с ягодами шиповника. Алида встала, чтобы помочь, но Герт знаком велел ей сидеть и поставил на стол сахарницу и корзинку с булочками.

– Так что у вас произошло? – спросила Алида, разламывая булку и делая глоток горячего чая. – Почему вы все оказались в Птичьих Землях?

Мел и Герт мрачновато переглянулись, и у Алиды, несмотря на выпитый чай, похолодело в животе от нехорошего предчувствия.

– А бабушка точно здесь? – осторожно поинтересовалась она. – И Вольфзунд? А… а Лисса не…

– Все живы, – успокоил её Мел. – Но нам пришлось оставить замок. Его заняли соратники Эллекена.

Алида едва не уронила чашку.

– Замок?! Чёрный Замок? Как? Разве это вообще возможно?

– Оказалось, возможно, – хмуро качнул головой Мел. – Я раньше тоже думал, что замок отца – самое незыблемое, что может быть в мире. Покинуть его? Замок, захваченный врагами? Немыслимо. Тем не менее пока мы прячемся здесь, а шавки Эллекена хозяйничают в моих родных стенах.

Мел взял свою чашку и подошёл к шкафчику. Открыв створки, он недовольно щёлкнул языком: на полках одиноко колыхалась паутина, но ни одной бутылки не осталось.

Тут дверь открылась, и Алида вздрогнула: теперь ей мерещилось, что в любой миг могут нагрянуть враги, но, к счастью, это были три верные служанки Вольфзунда с корзинами, полными снеди. Увидев гостей, они радостно заверещали и кинулись обниматься.

– Элли! Анна! Лина! – только и пыхтела Алида, душимая тремя девушками сразу.

Наобнимавшись, они принялись раскладывать покупки. На столе появились копчёные окорока, хлеб из лученицы, свежие овощи, яблоки, сыр и несколько бутылок брусничной и черничной настойки. Мел заметно приободрился.

– Мы обязательно вернём замок, Мел, – пообещала Алида, хлопая друга по плечу. – Что-нибудь придумаем. Вольфзунд обязательно придумает! Правда же, Гертарт?

Герт пригладил седеющие волосы и вздохнул.

– Всё сложнее, чем тебе видится, Алида. У Эллекена оказалось больше приспешников, чем мы могли вообразить.

– Мы, – фыркнул Рич. Он до сих пор не допил чай и без особого энтузиазма ковырял булку, выбирая из теста изюм. – От нас не так много толку.

– Увидим, сколько толку от тех, кто черпнул сил книгохранилища, – хмыкнул Мел. Он сделал знак рукой, и служанки побежали на кухню. – Отец лишился кисти. Предатели хотели завладеть его перстнями, но не удалось. Боюсь, потеря замка и руки сильно ударила по уверенности отца. Такого унижения он не ожидал даже от Эллекена.

За столом стало очень тихо. Алида была потрясена: у неё в голове не укладывалось, как можно было так поступить с Вольфзундом – конечно, он опасен и полон коварства, но его благородство и честность никогда не позволили бы сделать что-то подобное даже с заклятыми врагами. Неужели договориться было бы сложнее? Хотя о каких договорённостях могла идти речь, если Эллекен даже собственного внука обратил в камень?

– Это ужасно, – покачала головой Алида. – Просто отвратительно. Я надеюсь, Вольфзунд в порядке? Как он себя чувствует?

– Приложил подорожник и наколдовал себе новую руку. Без шуток. Держится, храбрится, но брызжет на всех ядом. Как обычно, в общем. Так что, я считаю, весьма неплохо. Он в Королевстве, если тебе интересно. С каждым днём замышляет всё новые авантюры, и я боюсь, как бы он не перехитрил сам себя.

– А что Магистрат? – спросил Рич, выбрав, наконец, весь изюм и запихивая булку в рот. – Они собираются воевать против Эллекена? Он ведь и им угрожает, не только Вольфзунду.

– Вот ими-то отец и хочет заняться. У них накопились целые кладовые магии. Нельзя, чтобы Эллекен добрался до них.

– Ох-ох, – простонала Алида. От всех новостей у неё начала болеть голова. – Мне срочно нужна порция хороших вестей. Лучше скажи, что с Лиссой, Мел? У тебя получилось?

– Ага, – просиял Мел. – У меня ведь были потрясающие помощники. Если бы не вы, ничего бы не вышло.

– И где она? – спросил Рич. – Вы хоть забрали её из замка?

Мел презрительно фыркнул.

– Ещё бы. Вот тебя я бы не забрал. Лисса с Диньяной у себя дома. У древунов так принято, чтобы перед самой свадьбой жених и невеста не виделись какое-то время.

Алида радостно взвизгнула и притянула Мела к себе, целуя в серые щёки.

– Так вы всё-таки поженитесь! Как я рада! А нас пригласите?

– Считай, что уже пригласили, – смущённо отмахнулся Мел. – Почти все Земли будут. Ну и альюды, конечно.

– Надеюсь, лишь те, в чьей верности Вольфзунду не приходится сомневаться, – заметил Рич. – Так, значит, ты уже точно решил не снимать своё проклятие? Я имею в виду, ты ведь женишься не на смертной, значит, рога и крылья останутся с тобой навсегда? Вольфзунд знает, что ты задумал, или это твоя тайна?

– Готов спорить, ты завидуешь! – воскликнул Мел. – Вот всё на твоей веснушчатой физиономии написано. Ничего, может, тебя тоже Эллекен проклянёт. Попроси его при встрече. Может, ты захочешь ослиные уши? Или телескопы, встроенные прямо в глаза? Ох, простите, господин Гертарт, я вовсе не хотел оскорбить вашего прелестного ученика. – Он потрепал Рича по волосам, и тот зашипел, почти как Мурмяуз.

Мел покрутил головой по сторонам, будто боялся, что его могут услышать, и, поднеся ладонь ко рту, склонился к самому уху Алиды.

– По правде сказать, у отца есть тайны пострашнее моих. Он спит в ночном колпаке.

– И всё?! – ужаснулась Алида.

– Нет. – Мел сощурился. – В шёлковом балахоне. Расшитом бисером.

Алида не успела даже посмеяться над шуткой: вдруг что-то незримое и неслышимое снова напомнило ей о том, что волки Эллекена движутся к Птичьим Землям.

– Его Стая скоро будет тут, – промолвила она упавшим голосом. Аппетит и хорошее настроение развеялись, будто их и не бывало. – Я знаю это.

За столом воцарилась тишина.

* * *

Бархатный плащ Вольфзунда играл разными цветами: от чёрного до оттенка свернувшейся крови, подкладка отливала тёмным золотом. Заметив пристальный взгляд Симонисы, он криво улыбнулся.

– Решил одеться по-королевски. Мы ведь ищем аудиенции у короля.

– Значит, ты считаешь, что я выгляжу слишком скромно?

Вольфзунд придирчиво оглядел её с макушки до пят и хмыкнул.

– С твоими данными ты могла бы произвести неизгладимое впечатление даже на этих дряхлых смертных. Если бы выбрала правильное платье.

Симониса закрыла глаза и сосредоточилась. Её дорожное платье из мягкой шерсти было очень удобным и приятным к телу, так что чаровница решила не менять наряд, а только создать иллюзию. Это было несложно осуществить. Серую шерстяную ткань сменил струящийся тёмно-изумрудный шёлк. Воротник исчез, сменившись довольно откровенным декольте, на широких рукавах появилась вышивка в виде белых лилий. Симониса развязала ленту в волосах и взбила пышные локоны, перекинув их на одну сторону.

Хьёльд кашлянул в кулак, а Вольфзунд просто коротко кивнул, и Симонису немного расстроило, что выражение лица Владыки нисколько не поменялось.

– Разве мы не перенесёмся прямо к Дивидусу? – спросил Хьёльд, не отрывая взгляда от Симонисы.

– Не думаю, что он будет в восторге. Где твоя вежливость, Хьёльд? К тому же дворец был построен задолго до Сна, когда короли держали придворных колдунов. Вероятно, внутри стоит запрет на перемещения извне. Нет, Хьёльд, я хочу, чтобы Дивидус видел, что мы идём. И что мы идём с миром.

– Так что сделай более добродушное лицо, – посоветовала Симониса и чмокнула сурового Хьёльда в щеку. Великан смягчился.

– Хорошо. Но на всякий случай я припрятал несколько ножей.

Вольфзунд сморщил нос.

– Варварская привычка. И всё же они могут пригодиться, тут я не стану спорить.

Симониса никогда не видела дворец так близко, и он её поистине заворожил. Огромный, сплошь состоящий из башенок и причудливых куполов, отделанный множеством металлических пластинок багряных и огненных оттенков, он выглядел странно, но впечатляюще. И уж точно не уступал величием и эффектностью Чёрному Замку Вольфзунда. Симониса украдкой посмотрела на Владыку, но по нему нельзя было сказать, поражён ли он красотой королевского дворца, завидует ли Дивидусу или, напротив, испытывает неприязнь.

– Ни шагу дальше!

Двое гвардейцев преградили им путь, скрестив секиры. На ступенях, ведущих к воротам, стояли ещё несколько стражей, которые тоже обнажили оружие.

– О, не беспокойтесь, мы просто хотели посмотреть на дворец поближе, – обворожительно улыбнулась Симониса. Она прошептала несколько фраз, и ближний к ним гвардеец опустил секиру. Суровое лицо расслабилось, на губах заиграла лёгкая улыбка.

– Да, конечно… Всё в порядке, ребята! Это послы с Южных Островов, у них запланирована аудиенция у короля!

Второй стражник согласно кивнул, и те, кто был наверху, расслабились, неуклюже затоптались с ноги на ногу. Симониса знала, что это ненадолго и скоро к солдатам вернётся обычная бдительность, но она надеялась, что Вольфзунд придумает что-то более действенное.

– Вы, наверное, уже долго служите королю? Ваш мундир исшит золотом на плечах, у нас на Островах вышивки удостаиваются только самые преданные и хорошо зарекомендовавшие себя… – Вольфзунд сделал вид, что необычайно заинтересован мундиром стражника. – Видно, что вы – достойный представитель королевской гвардии. – Он повернулся к другому стражнику, кивнул ему и снова взглянул на первого. – Я бы хотел узнать ваши имена, чтобы выделить вас в разговоре с королём.

– Офицер королевской гвардии Мито Аберкен, – стражник выпятил грудь, представляясь. Второй тоже надулся, хотя золота у него на мундире было меньше.

– Офицер Гедер Кивенер.

Вольфзунд довольно сузил глаза и скользнул ладонью в карман.

– Приятно, невыразимо приятно. Может… – Он чуть нахмурился, глядя на то, что обнаружилось в кармане плаща, но тут же вернул на лицо ухмылку. – Может, сушек?

Симониса заволновалась. Импровизации Вольфзунда всегда убедительны, но разве он не мог подготовиться получше? Неужели не знал, что у Дивидуса есть стража? Но гвардейцы, кажется, всё ещё были под воздействием её заклинания и без колебаний приняли угощение Владыки. Тот продолжил импровизировать, да так, что у Симонисы волосы на голове зашевелились.

– В такую погоду на душе так легко, что хочется танцевать, не находите?

Вольфзунд взял недоумевающих гвардейцев под руки и элегантно покружил. Симониса беспомощно взглянула на Хьёльда, но тот, как и Вольфзунд, явно испытывал удовольствие от происходящего.

– А теперь заставьте ваших друзей пропустить нас.

Он отпустил гвардейцев, взмахнув руками, словно выпускал на волю хищных птиц. Те послушно двинулись к парадному входу, покачивая секирами.

– Мальчики, что вы устроили? Вольфзунд, почему нельзя было просто сказать, что мы записаны на приём? К чему представления? А если бы на площади толпились простолюдины? – зашипела Симониса.

– Не злись, лисичка. Всё, что я делаю, в итоге сработает на меня, а не против. Смотри и запоминай, чего достойны присягнувшие не тому королю.

Аберкен и Кивенер подошли к двум другим стражникам и, не смотря друг на друга, одновременно занесли секиры. Через пару мгновений два тела, разрубленные от плеч до пояса, рухнули на гранит, поливая ступени кровью. Симониса отвернулась.

– Ты сошёл с ума?! Зачем? Ещё и средь бела дня! И после этого ты будешь говорить, что Дивидус или Эллекен жестоки? Ты же хотел защитить смертных от своего отца!

– Простолюдинов. Но не цепных псов, переметнувшихся от Гиорта к Дивидусу. Я, понимаешь ли, не склонен доверять тем, кто бежит от павшего короля к другому, забывая, кому присягал. В моей свите таких нет. Вернее, у меня и свиты нет – только верные последователи. Я бы даже сказал, любимые.

С широкой усмешкой он шагнул к лестнице, и негодующая Симониса, пропустив вперёд Хьёльда, всё же двинулась за ним.

Во дворце им навстречу бросился смертный мальчишка с растрёпанными чёрными волосами. Под мышкой у него виднелся толстый блокнот.

– Вы на аудиенцию? – звонко окликнул он. – Будьте добры, сообщите ваши имена и цель визита…

Симониса быстро шепнула наговор, и взор мальчишки тут же подёрнулся дымкой. Он с готовностью кивнул и повёл альюдов по широкой лестнице.

По коридорам дворца сновали смертные – совсем ещё молодые, едва не дети. Кто-то начищал светильники, кто-то полировал перила и мебель, кто-то вешал на стены гобелены и картины. Черноволосый мальчишка важно кивал всем встречным и наконец остановился перед тяжёлой дубовой дверью и что-то шепнул гвардейцу, скучающему рядом. Гвардеец мрачно взглянул на гостей, но всё же отошёл в сторону. Вольфзунд поклонился мальчишке-провожатому, затем гвардейцу и отворил дверь.

Дивидус, не отрываясь от бумаг, прокряхтел:

– Кого ты ко мне впускаешь, Виро? Я же ясно обозначил приёмные часы по гражданским воп…

Он поднял голову и, судя по изменившемуся выражению лица, сразу понял, кто перед ним. Симониса ожидала, что король-Магистр впадёт в ярость, станет звать гвардейцев или выкинет какую-нибудь магическую глупость, но Дивидус приятно удивил благоразумием. Старик стрельнул глазами в сторону двери, замер на миг, прислушиваясь к тишине в коридоре, и, приняв своё не самое выгодное положение, сложил руки на столе.

– Может, вам было бы удобнее пройти в тронный зал?

– Я вполне неприхотлив и удовлетворюсь креслом. Присяду, с вашего позволения, господин король.

Вольфзунд насмешливо поклонился и опустился в глубокое кресло с золочёными деревянными подлокотниками, расположенное прямо напротив массивного дубового стола Магистра. Хьёльд прислонился спиной к стене, не отходя далеко от своего Владыки, а Симониса с нарочитой небрежностью присела на краешек стола.

– Осторожно, это важные бумаги, – предупредил Дивидус.

– В самом деле, Сим. Не сминай списки фермеров-должников.

– Это сведения о ликвидированных магических источниках. На их основе я должен принять решение о дальнейших действиях сборщиков и назначить им вознаграждение, так что это действительно важно.

– Неужели кто-то из ваших сборщиков возвращается? – удивился Вольфзунд. – Я-то думал, они все обращаются в длинноволосых болотных дев.

– Боюсь, я совсем вас не понимаю.

Симониса покачала головой. Магистр и Владыка сверлили друг друга неприязненными взглядами, и казалось, что воздух вот-вот заискрит.

– Вообще-то, мы пришли по делу. Не будем тратить время на выражение презрения друг к другу, Дивидус. Я – Владыка альюдов, ты – пусть и самопровозглашённый, но всё же правитель людей. Нам есть что обсудить и, более того, есть чем друг другу помочь.

– Чем ты можешь мне помочь? – Старик склонил голову набок и стал похож на сонного сыча. – От вашего рода нельзя ждать ничего, кроме коварства и подлости. Но я оценил то, что ты пришёл сам и пока что даже не попытался меня убить. Право, я ожидал, что рано или поздно ты назначишь мне встречу, но не думал, что пойдёшь по цивилизованному пути. Что ж, я готов тебя выслушать. Чего ты хочешь, демон?

Симониса знала, что Вольфзунд ненавидит, когда люди в глаза называют его демоном. Владыка терпеливо вздохнул.

– Тебе кажется, будто я пришёл просить помощи. Будто без тебя у меня что-то не получится. Это не так. Я в любом случае добьюсь своего, просто хочу, чтобы ты сберёг трон, столицу и своих людей. Я смогу это устроить, если ты дашь мне кое-что взамен.

Дивидус хмыкнул, и его белая борода затряслась.

– Это звучит как угроза, демон. Лучше скажи, что будет, если я не пойду у тебя на поводу.

– Ты прослывёшь глупейшим из королей. И, к сожалению, последним.

Они снова сцепились пристальными взглядами. Дивидус печально покачал головой.

– Значит, я не ошибся. Ты пришёл мне угрожать. И мои гвардейцы наверняка уже мертвы, я прав? Никто даже не придёт на мой зов, подними я тревогу.

– Сначала выслушай Владыку, а потом делай свои мелочные выводы, – не выдержала Симониса. – Иначе я потеряю терпение и отравлю тебя. Одним только взглядом.

Хьёльд широко улыбнулся Симонисе, но Дивидус этого не заметил. Кажется, он поверил чаровнице и разом присмирел, осознав, что трое альюдов в самом деле намного сильнее одного пожилого смертного, пусть и умеющего немного колдовать.

– Спасибо за помощь, Сим, – произнёс Вольфзунд, откидываясь на спинку кресла и вытягивая длинные ноги в остроносых сапогах. – Давай говорить чётко и по делу. Поверь, Дивидус, мне не очень-то приятно находиться в твоей душной норе, пусть и отделанной чистым золотом. Дома меня ждут жена и полные погреба отменного вина. Чем быстрее мы договоримся, тем быстрее ты сможешь снова заняться своими архиважными документами.

– Давай, излагай условия своей сделки, – буркнул старик без прежнего запала.

– О нет, я бы не назвал это сделкой. – Вольфзунд лениво отмахнулся. – С некоторых пор я, понимаешь ли, зарёкся вступать с людьми в подобные отношения. Особенно с представителями Магистрата. Так что назовём это дело… соглашением? договорённостью? Неважно. Перейду сразу к сути. Итак, король-смертный. Нам нужна магия, которую смогли добыть твои сборщики. Вся без остатка.

Воцарилась такая тишина, что Симониса слышала дыхание каждого из собравшихся. Дивидус дышал беспокойнее всех, а потом скрипуче рассмеялся.

– Отдать магию? Тебе, демон? И в следующий миг распрощаться с жизнью? Я всего лишь человек, но я не глупец.

– Если бы я желал тебе смерти, я бы уже давно убил тебя. Так что тут ты ошибся. Я не собираюсь убивать вас с Волхвоксом или применять магию против простолюдинов. Наоборот, я хочу уберечь вас от опасности, поэтому мне нужна магия, собранная твоими людьми. Ты ведь отправлял целые отряды, верно? Где-то должна храниться такая мощь. И если ты согласишься передать её мне, то мы избежим гибели многих и многих.

– Если я сделаюсь безумцем и отдам тебе магию, то ты сотрёшь нас всех в порошок. Я не допущу заката человеческого рода, демон. Убивай меня прямо сейчас, только я ни за что не скажу тебе, где она хранится. И Волхвокс не скажет. Никто из смертных.

– Это благородная речь, Дивидус. – Вольфзунд почтительно, без насмешки склонил голову. Тонкая чёрная прядь выбилась из хвоста и упала на алебастровый лоб. – Власть всё же пошла тебе на пользу, хоть я думал об обратном. Заботиться о своём народе – первейшая обязанность любого правителя, здесь наши взгляды схожи. Но ты должен понять, что я отнюдь не желаю гибели людям. Зато есть тот, кто желает. И он может вот-вот стать сильнее меня.

Дивидус недоверчиво сдвинул брови и принялся деловито перекладывать бумаги и свитки. Симониса подозревала, что он хочет встать и пройтись по кабинету, но опасается сурового Хьёльда, неподвижной громадой застывшего у стены.

– И кто он таков, позволь поинтересоваться? Назови его имя, если не врёшь.

– Эллекен, – глухо отозвался Вольфзунд. – Его имя – Эллекен.

Дивидус перестал бесконечно выравнивать стопку бумаг, постукивая их о стол разными краями, и уставился на Вольфзунда. Морщины на лбу старика стали ещё глубже, и Симониса посочувствовала смертным, чей и без того смехотворно короткий век омрачается немощью и уродством.

– Где я мог его раньше слышать…

– Вероятно, прочитать в одной из очень древних книг. Эллекен – мой отец. И терпение, милосердие и сговорчивость я явно унаследовал не от него. Он был повержен мною долгие столетия тому назад, но возвращение магии всё спутало, истончило основу мира, и он смог выбраться из нижнего уровня Небытия… Возможно, для тебя это слишком сложные подробности, поэтому, опустив их, повторю: Эллекен вернулся и он опаснее, чем ты считаешь меня. Если и есть на свете кто-то, желающий смерти человеческому роду, то это как раз мой отец, а не я.

Дивидус устало провёл ладонью по лицу и всё-таки встал, сложив руки за спиной.

– Эллекен, – проговорил он. – Эл-ле-кен… Хорошее имя. Цельное. От него веет мощью.

– Не только от имени, к сожалению.

– Так, значит, ты мечтаешь разделаться с отцом и просишь меня посодействовать?

Симониса цокнула языком, ядовито глядя на Магистра. Снова он пытается измерить всё своими мелочными человеческими мерилами!

– Если тебе так проще понять, то да. Мечтаю. Прошу.

Дивидус снова стал возиться с бумагами и часто качать головой, будто у него начался нервный тик. Симонису выводило из себя то, как он тянет время, но она догадывалась, что Магистру нелегко так, сразу, принять условия Вольфзунда. На его месте она тоже, должно быть, старалась бы оттянуть принятие решения.

– Мне будет непросто простить тебе всё, что ты и твои демоны вытворяли, охотясь на страницы Манускрипта…

Симониса знала, что терпение Вольфзунда отнюдь не безгранично. И понимала, что ему вот-вот придёт конец. Вольфзунд молниеносно вскочил с кресла. От показной вальяжности и спокойствия не осталось и следа.

– Я простил тебе попытку убить моего единственного сына, – зарычал Владыка. – Я простил тебе коронацию. Я простил тебе охоту на магию. Как видишь, я невероятно великодушен. Но любому великодушию рано или поздно приходит конец. Вообще, всему в жизни приходит конец, и вдвойне обидно, если он наступает незадолго после начала. Сколько недель ты называешь себя королём? Четыре? Восемь? Даже для человека это ничтожно!

– На что ты намекаешь, демон? – вскрикнул Дивидус.

– Ты не король. Не законный наследник трона.

– Всё равно нет другого кандидата!

– Мальчик, сын королевы, – жив. И зимой ему исполнится девятнадцать лет – превосходный возраст для коронации. Если об этом узнает царь Южных Островов… напомни, сколько копий насчитывает его войско? Да и флотилия, помнится, не была слабой.

Дивидус побледнел и затрясся.

– Ты не посмеешь! Тебе не нужна война в Королевстве!

– Война – это крайний случай. Мы ведь не дикари. Должны договориться.

– Тебе никто не поверит, – фыркнул Магистр. – У тебя нет доказательств!

– О, поверь, в мире нет никого, кроме меня, кто мог бы доказать всё, что угодно. К тому же люди охотно верят слухам. А чтобы распустить эту заразу, мне достаточно лишь внушить простую мысль нескольким смертным. Дальше они справятся сами, и совсем скоро весть о выжившем принце-бастарде распространится до края света. Сомневаюсь, что тебе это нужно, мой смертный друг.

Вольфзунд ухмыльнулся себе под нос, звонко щёлкнул по хрустальному графину на маленьком столике и вновь развернулся к Дивидусу, скрестив руки на груди.

– Знаешь, чем мы похожи друг на друга, Магистр? У нас обоих нет хозяев. Мы сами – и есть хозяева.

Поверь мне, Дивидус, я бы ни за что не обратился к тебе, не будь в том крайней нужды. Не мы выбираем времена, а времена выбирают нас, и нам обоим выпало далеко не самое безмятежное. То время, в котором не выжить порознь, сколь бы могущественными мы не считали сами себя. Ты не представляешь, во что превращаются города и деревни, через которые проходит Эллекен. Ты не представляешь, кто входит в его свиту. Это не простолюдины, не колдуны и даже не альюды. Это нежить, Дивидус, жестокая, беспощадная и беспринципная, не знающая ни жалости, ни сострадания. Все земли под их ногами оборачиваются мёртвыми топями, а души смертных становятся такими же, как они, коварными тварями, отродьями болот. Впереди рыщет Стая – колдовские чудовища, подчиняющие себе воли смертных. И чем дальше они продвигаются, тем сильнее становится Эллекен, питаясь магическими источниками. Хаос, разрушения и смерть – вот что оставляет Эллекен после себя.

Дивидус задумчиво прислонился спиной к книжному шкафу. Зелёные глаза смотрели устало, но на удивление ясно.

– Вы с Волхвоксом смогли создать птиц из Священного Всполоха, – продолжил Вольфзунд. – Это была неплохая затея. Только врага вы видели не в том.

– Ты сам уничтожил наших птиц, – развёл руками Магистр. – Мы могли бы использовать их иначе.

– Если бы я их не остановил, боюсь, этот разговор бы не состоялся. Они уничтожили бы половину города и, скорее всего, тебя тоже. Скажи, твоих запасов магии хватит, чтобы повторить этот опыт?

Дивидус погладил бороду и медленно кивнул.

– Даже больше.

– Отлично, – оживился Вольфзунд. – Я могу достать новую порцию Всполоха, а ты подготовь магию… ты ведь применял заговоры, верно?

– Не гони лошадей, демон. Я ещё не сказал, что буду на твоей стороне.

– Ты будешь не за него! – воскликнула Симониса и вскочила со стола. Волосы рыжей волной рассыпались по плечам, и она яростно откинула их на спину. – Не за него! А за себя! За своих людей! За всё Королевство! Неужели ты до сих пор не понял? Вольфзунд заботится не о себе. И не о нас. Он хочет, чтобы Королевство жило спокойно, только и всего.

– Остынь, Сим. Иначе в следующий раз я пойду один, – тихо предостерёг Вольфзунд.

Симониса пристыженно отошла к Хьёльду, но не свела грозного взгляда с Дивидуса. Ей не удалось бы внушить что-то старику, как она внушила тем гвардейцам: от него исходила сила, не присущая простолюдинам. Магистр явно преуспел в колдовстве.

– Я поразмыслю, – неохотно ответил Дивидус.

– Три дня, – согласился Вольфзунд. – Я вернусь через три дня. Поговори с Волхвоксом. И вот ещё. Не все из твоих сборщиков вернулись, так? Знай: если они живы, то служат Эллекену. И источники, которые они обнаружили, тоже.

Дивидус развёл руками, показывая, что всё услышал и берёт перерыв, чтобы принять своё решение. Несмотря на неприязнь к смертному старику, Симониса уважала его выбор. Такие решения могут потребовать времени, нельзя стать союзниками по принуждению, да ещё и после такой долгой вражды.

Вольфзунду действительно было за что ненавидеть Магистров, а им, в свою очередь, можно было опасаться и ненавидеть альюдов, но Эллекен явно представлял собой бóльшую угрозу, чем Вольфзунд и Магистры представляли друг для друга. Симониса взяла Хьёльда под руку, прижимаясь боком к его крепкому телу.

Вольфзунд встал, небрежно поправил свой роскошный плащ, пригладил выбившуюся прядь и склонил голову, безмолвно прощаясь с Дивидусом.

– Я тебя услышал, – проговорил старик, явно желая, чтобы непрошеные гости поскорее покинули дворец. – Буду ждать через три дня. Мы тебя примем, каким бы ни было наше решение.

– Надеюсь на королевское благоразумие. До встречи.

Вольфзунд шагнул к двери, делая знак Симонисе и Хьёльду идти за ним. Дворец излучал совсем лёгкое колдовство и, как оказалось, не был защищён от чар перемещения – по неосмотрительности или легкомыслию. Альюды вышли в коридор, закрыли за собой дверь кабинета Дивидуса и одновременно исчезли.

* * *

Костёр потрескивал и сыпал искрами, бросая резкие тени на измождённые лица. Их было больше дюжины – молодых, когда-то самоуверенных, дерзких, но теперь уставших и напуганных… Кайл по привычке сел рядом с Ханером – как ни раздражал его черномазый конюх, всё же он знал, чего от него ожидать, тогда как новобранцы вызывали недоверие.

Ханер чаще, чем Кайл, уходил с моурами: контролировал их перемещения, следил, чтобы они не забегали далеко вперёд и не сеяли панику в городах раньше времени. Эти дежурства давались ему нелегко. Конюх осунулся, стал выглядеть болезненным и уставшим, белозубая улыбка всё реже появлялась на его лице.

На костре булькал котелок с куриной похлёбкой. У костра и в компании людей было теплее, и Кайл тянул руки к огню. От одежды почти сразу пошёл пар: иней на рукавах таял и испарялся.

– Чего он не наколдует нам нормальную хату? – проворчал один из новичков, крепкий парень с выпуклым лбом и растрёпанными волосами цвета соломы. Его щёки и нос были пунцовыми – то ли от холода, то ли он, наоборот, уже запарился, сидя у костра. – Говорил, что может всё. А мы ныкаемся по чужим дворам да кур воруем.

Некоторые согласно закивали.

– Это всё из-за глупых девок, – поддакнул тощий длинноволосый мальчишка. – Наплодили болот и хохочут. А вокруг дома оседают, в топь проваливаются, даже заночевать негде.

– Хватит молоть чепуху, – рыкнул Кайл. – Видели, что делают моуры с местными? Того же хотите?

За костром затихли. Из темноты послышалось девичье хихиканье – нежить всегда подслушивала, о чём говорят сборщики и непосвящённые Чернокнижники.

– Радуйтесь, что Владыка оставляет вас в живых. И даёт пищу и кров. Пока куриная похлёбка, костёр и сарай с худой крышей, но дальше будет лучше. Прекратите ныть и осмотритесь внимательно. Авенум уже близко, скоро мы будем ночевать в королевских палатах и жрать фазанов в шоколаде, – процедил Кайл, зло разломал хворостинку и швырнул в костёр.

– Не уверен, что фазаны в шоколаде – это вкусно, – проворчал Ханер.

Кайл подобрал толстую ветку и тоже отправил в огонь. Целый фонтан алых искр взвился в чёрное небо. Кайлу понравилось, как послушно все замолчали. Послушно или испуганно – без разницы. Пусть боятся и затыкаются, когда он этого хочет, а хозяин пускай видит, что без Кайла у него бы ничего не получилось.

Моуры бесновались в темноте, окружённые мерцающим туманом. Они прошли уже множество деревень и посёлков, везде оставляя заиндевевшие покосившиеся дома, увязшие в расползшихся болотах. Жильцов моуры утаскивали в чёрную жижу, и это происходило так стремительно, что каждая деревня заходилась криком буквально на несколько минут, а потом воцарялась тишина. Самая жуткая тишина на свете – безмолвие мёртвых.

Некоторых моуры оставляли в живых. Точнее, не по своему желанию, а по приказу Кайла и Ханера. Эллекену были нужны молодые и сильные юноши, способные сослужить ему службу. Кайл сначала опасался, что мальчишки не станут повиноваться тому, кто оставил их без семей и домов, но тёмная магия быстро делала своё дело. Эллекен дарил им силу – совсем немного, лишь один язычок серебряного пламени, который за мгновения выжигал из их сердец всю боль, всю тоску и всю любовь. И когда армия нежити перемещалась от одного разорённого городка к другим, ещё дышащим, ещё полным ничего не подозревающих смертных, служки Эллекена разбегались по окрестностям, чтобы принести ему охапки магических сгустков.

– Придём в Авенум, и хозяин выделит каждому хоромы, – мечтательно протянул Гежед, нескладный парнишка с вечно сопливым носом. Он что-то чертил палочкой на земле и тут же яростно стирал ногой. – Он может, да? Он всё что хошь может. Вон девок голых наколдовал – и дома, значит, наколдует.

Послышались смешки. Агор, ответственный за похлёбку, деловито помешал варево, пригубил и довольно кивнул – мол, готово. К нему сразу потянулось множество рук с мисками, тарелками и суповыми чашками – с тем, что находилось в домах и присваивалось.

– Дома посложнее устроены, чем голые девки, – произнёс Агор, разливая похлёбку – сначала каждому по половнику, стараясь выловить одинаковое количество курятины и крупы. – Но раз обещал, значит, исполнит. Вы же уже поняли, кто наш хозяин? – Он обвёл собравшихся у костра заговорщическим взглядом и продолжил, понизив голос: – Наш хозяин – самый сильный демон из Преисподней. Сильнее даже тех, о ком в сказках говорится. И сильнее нашего короля, так что мы всё правильно сделали.

Загремели ложки по мискам, зачавкали рты и захлюпали носы. От горячей похлёбки в носу у Кайла тоже стало мокро, и он потёрся лицом о рукав. Хотелось только скорее доесть бурду Агора и сбежать куда-нибудь от этих болванов, да хоть бы к моурам, танцевать посреди болот и высекать пятками из земли серебристые искры.

В котелке Кайл видел смазанные, нечёткие отражения: своё, Ханера и длинноволосого Бека. Все трое выглядели очень похожими друг на друга: у каждого тёмные волосы и чёрные точки глаз. В одном из осиротевших домов Кайл долго разглядывал себя в зеркало, пытаясь понять, отчего его русые волосы потемнели, а серые глаза налились свинцом закатных туч, но так и не придумал объяснения. Незнакомец в отражении смотрел насмешливо и совсем чуждо, и Кайл бросил в зеркало подсвечник, чтобы раскроить это странное лицо на тысячу осколков, и бросился прочь из страшного дома.

Скоро они закончат ужинать и устроятся на ночь в кособокой избе. Будут храпеть, а некоторые – звать матерей, которые уже стали моурами и забыли всё, чем жили. Кайла затошнило при мысли о том, что придётся провести ещё одну ночь под одной крышей с грязными, глупыми мальчишками, мечтающими только о домах в столице. Разве они не видят, что Эллекен способен на большее? Разве не понимают, что единственное, ради чего стоит жить, – это сила, которой он способен одарить? Узколобые, недалёкие идиоты, не видящие ничего дальше собственных прыщавых носов.

Во мраке запели стригои. Пением это можно было назвать с большой натяжкой. Нежить перекликалась, затягивая скрипучие, гортанные крики, переливающиеся от низкого гула до визга, похожего на стон пилы. Этот звук вгрызался в мозг, доставал до зубного скрежета, а сливаясь с разговорами за костром, становился вовсе отвратительным. Перед глазами у Кайла всё подёрнулось багровой мутью. Он отбросил миску и вскочил на ноги.

– Ты уходишь? – спросил Ханер.

– Заткнись и никогда не говори со мной таким плаксивым тоном, – процедил Кайл. – Я не обязан постоянно нянчиться с тобой.

Гежед рассмеялся, и Кайл бросился прочь – дальше от смеха, дальше от этих лиц, дальше от жилья и еды. К моурам, к их танцам, к огням, к топям и морозу, к магии и к власти. К свободе.

Глава 6, в которой балом правит любовь

Алида была рада вернуться в первое поселение древунов, несмотря на гостеприимство каменного дома Вольфзунда. Она упросила Мела переместить их в деревню, чтобы повидаться с Лиссой и лично убедиться, что с подругой всё в порядке. Немного поворчав, он всё-таки выполнил просьбу, но сам вернулся обратно – невесту он должен был увидеть только в день торжества.

Алида присела около кустика шалфея с листьями необычной окраски, как вдруг Рич сжал её плечо и кивнул на дорогу: к ним приближалась женская фигура, и Алида, приглядевшись, радостно ахнула.

– Лисса! Ты цела!

Девушки бросились навстречу друг другу и закружились в объятиях.

– Как же вы вовремя! Я-то переживала, успеете вы или нет. – Лисса сощурилась, глядя на Ричмольда. – А ты изменился, Рич. Будто похорошел.

Астроном зарделся и потупил взгляд, как юная девушка, впервые получившая комплимент. Лисса рассмеялась.

– Пойдём скорее! Вас все ждут.

– Так Мел не соврал? У вас действительно сегодня свадьба? Вот именно сегодня?

Лисса замотала головой, и русые волосы рассыпались по её плечам.

– Мел сказал правду. И как же здорово, что вы успели вернуться!

Лисса выглядела счастливой, но от Алиды не укрылось, что подруга нервничает. Она слишком громко смеялась, слишком суетливо двигалась, часто моргала и оправляла одежду. Алида посочувствовала ей, но и немного позавидовала.

Они пошли по дороге, и Алида с восторгом разглядывала осеннее убранство посёлка: калитки и крыльца обвили гирлянды из листьев и гроздей рябины, в садиках пышно распустились рудбекии и астры, а там, где было что-то вроде площади с кострищами, соорудили огромный стол. Лисса провела их в свой дом, украшенный богаче других. Даже изнутри комнаты были обвиты гирляндами из цветов, на столах тлели ароматные свечи, а пол устилали разноцветные листья.

Лисса тут же выдвинула ящик комода, выискивая в нём что-то.

– Наденешь это, – произнесла она и подала Алиде свёрток.

Развернув шуршащую бумагу, Алида обнаружила там новое платье цвета какао с рисунком из сине-фиолетовых ирисов.

– Спасибо, оно прекрасно!

– Благодари Вольфзунда. Это он всё устроил, хоть и не признаётся. Я ине видела его тут ещё ни разу, но Мел уверяет, что его отец взял на себя все хлопоты. Немного странно, учитывая сложившиеся обстоятельства… Но я очень признательна ему.

– На твоём месте я бы не очень-то верила Мелу, – протянула Алида, прикладывая к себе платье. – Но, наверное, это действительно Вольфзунд. Больше некому. А покажи своё платье!

– Нельзя, – посерьёзнела Лисса. – Увидишь вечером.

Алида вздохнула, но согласилась потерпеть до вечера, тем более что не так уж долго и осталось.

– В помывочной готова горячая вода. Можешь вымыться и переодеться, если хочешь.

Алида с радостью согласилась.

Едва коснувшись пола, старое платье снова превратилось в несколько жухлых папоротниковых листьев, видимо, поняв, что в нём больше не нуждаются. Алида долго мылась в горячей воде с ароматными травами, вымыла волосы мягким мылом и едва не задремала, пригревшись и разомлев.

Выйдя во двор, Алида столкнулась нос к носу с Ричмольдом. Он тоже переоделся: теперь на нём была серая рубашка, тёмно-синие штаны и такая же куртка. Алида заметила, что эти цвета очень ему шли, оттеняя яркие глаза и цвет волос.

Рич удивлённо выдохнул.

– Ты выглядишь… очень хорошо.

– Скупой комплимент, – поморщилась Алида. – Ты тоже ничего.

Астроном улыбнулся и хотел ещё что-то сказать, но их окликнула Диньяна.

– Не помешала? Думаю, нам всем стоит помочь с украшением площади и столом. Пойдём.

* * *

К вечеру всё было готово, и Алида устало опустилась на стул из берёзового пня с прибитой дощатой спинкой. На её взгляд, всё получилось великолепно. К деревьям подвесили осенние плоды: яблоки, ягоды и мелкие тыквы со свечками вместо вынутых сердцевин. С ветвей свисали ленты и блестящие нити, похожие на летний дождь. На составленных вместе длинных столах расставили букеты и ароматные восковые свечи. Для каждого гостя – а их ожидалось, наверное, не меньше сотни, – приготовили тарелки и бокалы, и Алида не могла дождаться, когда там появятся угощения.

Ричмольд присел на соседний стул и вытер капли пота, выступившие на лбу. Он хмуро поглядывал куда-то в сторону, и Алида, проследив за его взглядом, увидела Кемару, которая подвязывала к сосновой ветке сушёное яблоко. На колени Алиде прыгнул Мурмяуз, и она передумала ворчать.

– Погоди, котик, я и сама жду, когда нас накормят.

Постепенно собирались гости: жители поселения и альюды. Алида радостно помахала Перинере, Симонисе и Хьёльду, а остальных она не помнила по именам, но вежливо улыбалась всем, с кем встречалась взглядами. Стриксия и Герт сели чуть поодаль, рядом с Диньяной и семьёй Кастера, будто у них была какая-то договорённость насчёт распределения мест.

Сиреневые осенние сумерки плавно опустились на деревню, и свечи зажглись сами собой, отбрасывая блики на посуду и подсвечивая лица собравшихся мягким оранжевым светом.

– Интересно, где Лисса? И Мел? И как вообще тут проходят свадьбы? – ёрзая от нетерпения, спросила Алида у Ричмольда. Он пожал плечами.

– Понятия не имею. Никогда не интересовался свадебными традициями. На мой взгляд, это совершенно бесполезное мероприятие, приносящее только затраты. А ты разве не знаешь? Разве та птица не наделила тебя способностью знать всё?

Алида грустно закусила губу и покачала в руке удручающе пустой бокал.

– Я не знаю всё на свете. Наверное, чтобы узнать, надо как-то обучаться или прожить полтысячи лет, как Птица-Мать. Иногда бывают озарения, такие, знаешь, будто вспомнился старый сон. И то такое было только пару раз. Вот, например, когда я Стаю увидела. А так я, к сожалению, не стала умнее и тайные знания мне не открылись.

Рич внимательно посмотрел ей в лицо и хмыкнул, как Алиде показалось, с некоторым облегчением.

– Я рад, что ты останешься собой.

Алида хотела спросить, что это значит, но к столам подбежала гомонящая толпа юношей и девушек-древунов. В руках у них были корзинки с маленькими бумажными свитками и угольные карандаши, а волосы украшали тонкие венки из брусничных веток. Компания разделилась, подбегая к гостям.

– Пожелания для молодожёнов, – объявил Дрей, подскочив к Алиде и положив перед ней бумажку и карандаш. – Напиши что-нибудь, только не проклятие.

– Тебе идёт венок! – похвалила Алида. Дрей просиял, и Алида заметила, что рябинки на его лице будто бы сгладились за то время, что он провёл в Птичьих Землях. – Сейчас напишу.

Она быстро настрочила полные банальностей пожелания – ничего другого на ум не шло, и Алида рассудила, что поздравит друзей как следует как-нибудь потом, при личном разговоре. Рич тоже что-то накарябал и слегка покраснел. Алида усмехнулась: что же такого он пожелал?

Стайка девушек и юношей, оббежав весь стол и собрав все записки, так же бодро убежала прочь, напевая что-то весёлое.

Скоро появились музыканты, заняв террасу одного из ближайших домов. Алида узнала нескольких друзей Кастера и девушку, которую видела на весеннем балу Вольфзунда. В руках у древунов были свирели и лютни, и Алида мысленно спросила себя, не привлечёт ли Мел свой оркестр черепов.

Музыканты заиграли тихую нежную мелодию, на взгляд Алиды, как нельзя лучше подходящую для свадьбы. Она была всего на одной свадьбе, но тогда устроили просто застолье на открытом воздухе, мужчины напились, кто-то подрался, едва не начался пожар из-за костра, оставленного без присмотра, но больше ничего интересного не происходило. В больших городах, она слышала, соблюдались какие-то интересные традиции и проводились обряды, но что именно они из себя представляли, она не знала.

Раздались радостные возгласы, и, выгнув шею, Алида увидела, что по дороге к площади медленно и степенно шагают Лисса и Мел, держась под руки. Алида восторженно захлопала в ладоши и закричала вместе со всеми: она никогда не видела своих друзей такими важными и красивыми! Мел будто стал шире в плечах и выше ростом и выглядел не костлявым подростком, а статным молодым мужчиной. Алида подозревала, что тут не обошлось без колдовства. Серо-голубой камзол необычайно шёл ему, подчёркивая блестящие чёрные глаза и острые скулы. На плечах красовались вышитые белые лилии, по рукавам спускалась россыпь серебряных звёзд, но вышивка казалась такой тонкой и ненавязчивой, что разглядеть её можно было лишь тогда, когда нити ловили отблески костров и свеч. Рога и крылья тоже выглядели великолепно, и Мел смотрелся с ними органично и даже царственно, будто иначе и быть не могло. Только причёску он не стал приводить в порядок: короткие тёмные волосы по-прежнему торчали в разные стороны, как перья выпавшего из гнезда воронёнка. Алиде показалось, что глаза Перинеры влажно блестели, когда она смотрела на сына.

При взгляде на Лиссу захватывало дух. Свои роскошные русые волосы она заплела в толстую сложную косу, выпустив несколько свободных прядей у лица. Длинное платье с прозрачными рукавами, сшитое из тончайшего шёлка и расшитое серебряными нитями и стеклярусом подчёркивало точёную фигуру. На щеках играл румянец, серые глаза сверкали колдовским блеском, и вместе с Мелом они смотрелись удивительно гармонично, как два разных цветка, удачно совмещённые в одном букете.

Симониса поднялась со своего места, оправила тёмно-мшистое платье и, взметнув огненными кудрями, подошла к жениху и невесте. Музыка смолкла.

– Приветствую вас на пороге новой жизни, Мелдиан, сын Вольфзунда, и Лисса, дочь Адонера. Примите от меня в дар венцы, что помогут вам сегодня достойно пройти испытания и защитят ваш брак в будущем.

Симониса подула на свои пальцы, и у неё в руках появился венок из можжевельника, брусники, наперстянки и чабреца. Чаровница с улыбкой надела венок на рогатую голову Мела и сотворила ещё один такой же, для Лиссы.

– Наперстянка защитит вас от тёмных сил и поможет всегда оставаться такими же красивыми, какими мы видим вас сегодня. Чабрец сделает ваш дом уютным и гостеприимным для всех, кого вы захотели пригласить на ваше торжество. Брусника поможет вам завести здоровых и сильных наследников, а можжевельник символизирует бессмертие и верность. Да будет благословен ваш союз, да пройдёте вы с достоинством все испытания.

Симониса по очереди поцеловала молодожёнов в лоб и хитро сощурилась, обернувшись на столы с гостями.

– Мы ведь не позволим им так просто взять и пожениться, правда?

Гости загудели, громче всех шумели молодые древуны. Кто-то из парней засунул два пальца в рот и оглушительно засвистел. Симониса снова повернулась к Мелу с Лиссой и махнула рукой на старый клён, увешанный сухими и свежими яблоками на верёвках и лентах разной длины.

– Первое испытание для тебя, Мелдиан. Одно из этих яблок повесила на дерево твоя невеста. Все остальные яблоки принадлежат другим девушкам и даже юношам. Если сможешь отыскать нужное яблоко, то отдадим тебе Лиссу. Если нет – придумаем новое испытание, ещё сложнее. Или придётся жениться на той, чьё яблоко ты выберешь. Готов?

Мел притворно вздохнул и оскалил острые зубы в хищной улыбке.

– Что ж, так и быть. Попробую, если вы все, – он указал тонким пальцем на стол и подмигнул, – если вы все меня поддержите.

Гости зашумели ещё сильнее, и Алида тоже ободряюще закричала и замахала обеими руками. Мел улыбнулся ещё шире, встряхнул плечами и развязной походкой приблизился к клёну.

Он подошёл к ближнему яблоку, жёлтому в тонких красных полосках на кожице, но не стал даже рассматривать плод, а сразу же шагнул к следующему. У второго яблока он провёл чуть больше времени, внимательно разглядывая его, но скоро покачал головой и подошёл к другому. Третье яблоко он чуть тронул пальцем, раскачивая на простой серой бечёвке, а вот четвёртое приподнял пальцами за румяный бок и повернул на свет. Это яблоко ему тоже чем-то не понравилось, как, впрочем, и пятое, и шестое. Девятое яблоко Мел разглядывал особенно долго, мял в ладони, даже понюхал. Гости нетерпеливо ёрзали и тянули шеи, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. Кастер и несколько других древунов даже поднялись с мест и встали позади Мела, выкрикивая советы. Лисса всё это время стояла там, где её оставил жених, и вежливо улыбалась. От внимания Алиды не ускользнуло, что её грудь беспокойно вздымается, хотя больше никак нельзя было понять, что она волнуется.

Наконец Мел отвязал маленькое светло-зелёное яблоко и поднял высоко над головой, чтобы все смогли его рассмотреть.

– Я выбираю вот это!

Лисса по-прежнему выглядела невозмутимой, и Алида даже заволновалась: что творится с её подругой, обычно такой живой и энергичной?

– Сейчас мы проверим, – произнесла Симониса и взяла яблоко из рук Мела. Она подошла к столу, что-то прошептала и провела ладонью над яблоком. Пару мгновений ничего не происходило, но потом от плода поднялся белёсый дымок и на нём, как на листе бумаги, проявилось изображение девушки, привязывающей ленту к дереву. Все затаили дыхание. Изображение постепенно становилось чётче, и Алида радостно рассмеялась, когда узнала в девушке Лиссу. Весёлый гомон и рёв поднялись над площадью. Мел сиял, и Лисса тоже позволила себе рассмеяться.

– Что ж, Мелдиан, ты оказался прав. Не знаю, что тебе помогло: проницательность, смекалка, чары или же кто-то из гостей подсказал? – Симониса сощурилась, внимательно оглядывая стол, будто хотела найти подсказчика. – В любом случае я засчитываю это испытание. Ты справился.

Мел и Лисса обнялись, но Симониса не дала им долго наслаждаться объятиями.

– Теперь – испытание для невесты. Здесь, за деревней, течёт небольшой ручей. На том месте, где вы обычно стираете одежду, Мелдиан спрятал камешек. Дело в том, что камешков на берегу – сотни, к тому же каждый юноша деревни принёс туда свой. Если ты, Лисса, найдёшь верный камешек, мы разрешим тебе взять в мужья Мелдиана. Если ошибёшься – выдадим тебя за того, кому принадлежит выбранный тобой камень. Ты согласна?

Лисса чуть побледнела, но кивнула, продолжая улыбаться.

– Я готова.

Симониса махнула рукой, делая знак всем встать и пойти за ними. Алида отодвинулась на стуле и взяла задремавшего Мурмяуза на руки. Ричмольд встал и тронул её за локоть, то ли помогая подняться, то ли приглашая взять его под руку. Алида вопросительно посмотрела на него, но между ними протиснулся долговязый темноволосый древун, и Алида поспешила присоединиться к процессии, двинувшейся с площади мимо деревенских домов.

Симониса и Хьёльд зажгли по факелу, чтобы освещать путь до ручья. За деревней было прохладнее, чем на площади, ноги лизал голубоватый туман, от ручья поднимался стылый влажный воздух. С еловых ветвей вспорхнула сова, разбуженная шумом и светом факелов. Алида по привычке поискала глазами бабушку, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Стриксия шла, опираясь на руку Герта, и Алида задержалась, чтобы поравняться с ними.

Ручей поблёскивал внизу, как атласная лента, свет факелов множился и дробился в шустрой воде. Гости остались стоять на склоне, чтобы не пачкать ноги влажной землёй, а Лисса, подобрав подол платья, спустилась к самой воде. Симониса шагнула к ней, держа факел высоко и освещая каждый гладкий камешек.

– Давай выбирай быстрее! – крикнул кто-то.

Девушки-древуны рассмеялись.

– Может, выберешь мой камень? – бойко выкрикнул Кастер.

Мел сделал вид, что замахивается на него кулаком, но древун резво скакнул в сторону, прямо в руки трёх девушек.

– Если вы будете шуметь, то помешаете невесте сделать правильный выбор! – шикнула Симониса. – Давайте помолчим, и тогда сами звёзды помогут Лиссе выбрать.

Звёзды и правда уже зажглись, крупные и яркие, похожие на яблоки, среди которых выбирал Мел. Алида заметила любимые светила Ричмольда, которые стали ещё ближе и крупнее, бросая разноцветные блики на макушки деревьев.

Лисса присела и провела ладонью над камнями, устилающими берег и русло ручья. Тёмная вода плескалась почти у самых её стоп. Она водила руками так долго, что у Алиды успел замёрзнуть нос. Некоторые начали нетерпеливо топтаться на месте и громко сопеть. Рич, задрав голову, смотрел на небо, и казалось, что ему совсем не интересно наблюдать за свадебными испытаниями. Алида возмущённо дёрнула его за рукав, и Рич встрепенулся, как спящий, которого внезапно толкнули в бок.

– Ты чего…

– Веди себя прилично! Смотри на Лиссу.

Рич пожал плечами и послушно перевёл взгляд на берег ручья.

Наконец Лисса выбрала гладкий чёрный камушек и подняла его высоко над головой. Алида даже занервничала: подруга, казалось, вовсе не сомневалась, в отличие от Мела, который чуть ли не облизал добрую половину яблок, прежде чем сделать выбор. А что, если она ошиблась? Неужели это оказалось так просто? Камни были очень похожи, и Алида подумала: будь она на месте Лиссы, выбор затянулся бы до рассвета. Мимолётная мысль о том, что когда-то и ей самой предстоит выйти замуж, заставила её щёки и уши запылать.

– Наша невеста сделала выбор, – провозгласила Симониса. – Давай-ка теперь проверим, действительно ли именно этот камень спрятал Мелдиан.

Лисса немного смущённо протянула чаровнице блестящий камень и поднялась по склону к остальным. Мел подал ей руку, помогая взобраться. Все притихли, жадно глядя на Симонису. Кто-то из парней нетерпеливо засвистел.

Симониса поводила ладонью над камнем, и от него повалил сиреневый дым, который, закружившись, принял отчётливые очертания рогатой головы. Друзья Кастера разочарованно загудели, но скорее с безобидной насмешкой, а не со злой досадой. Алида громко захлопала в ладоши, и скоро весь перелесок зазвучал аплодисментами и восторженными криками. Мел и Лисса закружились в объятиях, такие счастливые и утончённо-красивые, будто созданные из лунных бликов с поверхности ручья… Древуны обступили их дружной галдящей толпой и начали шутливо подталкивать обратно к площади.

Алиде было так легко, так радостно в компании молодых, шумных и весёлых древунов, что хотелось, чтобы этот беззаботный вечер тянулся как можно дольше.

– Как ты думаешь, угощение подадут скоро? – шепнула она Ричмольду, когда они вышли из перелеска и направились к столу – к разочарованию Алиды, по-прежнему пустому.

Рич тряхнул головой, убирая волосы с глаз.

– Не знаю. Мне, в общем-то, всё равно.

Мурмяуз выбился вперёд и первый запрыгнул на стул, на котором раньше сидела Алида. Она сгребла кота в охапку и фыркнула: дашь ему волю, так он вообще не будет слезать с кресел и стульев!

Постепенно все расселись, жених и невеста устроились во главе стола, и едва они заняли свои места, как тарелки наполнились едой, а бокалы – вином и медовухой. На тарелке Алиды появилась утиная грудка с брусничным соусом и листочками тимьяна, золотистые кругляши картофеля и салат из печёного редиса, зелени и ломтиков хрустящего огурца. В бокале зазолотилась медовуха: Алида сделала глоток, и у неё чуть не свело зубы от пряной сладости.

Свечи зажглись ярче, источая густой медовый аромат, и на их свет слетелись бесцветные мотыльки с мохнатыми усиками и крупные бурые бражники с чёрными черепами на спинках.

Алида ждала, когда кто-нибудь – Перинера или Диньяна – произнесёт первый тост, но все молча начали пить и есть, даже не переговариваясь и не поздравляя молодожёнов. Алиде это показалось странным, но она, пожав плечами, тоже принялась за еду: кто знает, как принято праздновать свадьбы у древунов?

Ей постоянно казалось, что не хватает какого-то очень важного элемента, чего-то, что сделает праздник законченным и цельным. И только когда она допила свою порцию медовухи до половины, её осенило: здесь не было Вольфзунда. Без его холодного прищуренного взгляда, без колких реплик и блеска перстней за столом было пусто и тихо, словно Владыка альюдов привносил настоящую жизнь в любое застолье и одним своим присутствием зажигал невидимые свечи, освещающие мысли и сердца. Алиде стало тоскливо, и она невольно задумалась: только ей отсутствие Вольфзунда так бросается в глаза или остальные тоже понимают, что его очень не хватает? И где он сейчас? Неужели настолько занят, что пропустит свадьбу единственного сына? А может, это открытое выражение неодобрения этого брака?

Она искоса посмотрела на Перинеру, но лицо той, как всегда, оставалось величественным и непроницаемым, как у какой-нибудь царицы на картинке из книжки. С трудом верилось, что она когда-то была влюблённой смертной девушкой, пожертвовавшей обычной человеческой жизнью ради любимого-альюда.

Наверное, кто-то всё же испытывал схожие с Алидой чувства. Сидели тихо, даже с какой-то неуместной серьёзностью. Смолкли шутки и хохмы, даже вилки особенно робко стучали по тарелкам. Наконец, Хьёльд поднялся и произнёс нараспев:

– Нехорошо выходит, что наши молодые, пройдя испытания, так и остаются не обручёнными. Они до сих пор не муж и жена, но уже и не жених с невестой, застряли где-то между. Так не годится. Если кто-то считает, что они не должны обручиться, пусть встанет и выскажется.

Тут же парни-древуны оживились, начали пихаться и галдеть, стараясь спихнуть товарищей со стульев. Их щёки раскраснелись, волосы растрепались, и гнетущая тишина разбилась вдребезги, будто её и не было. Девушки захихикали, подбадривая их, а некоторые из старших чопорно поджали губы. Стриксия наблюдала за вознёй со снисходительной улыбкой.

И тут Алида всё поняла. И почти скорбная тишина, и кислые лица – всё было частью церемонии, обычаем, о котором знали почти все приглашённые. Никто не печалился из-за отсутствия Вольфзунда, и Алиде стало немного стыдно за то, как тоскливо было ей самой.

Тут Мел медленно поднялся и обвёл гостей задумчивым – немного не подходящим торжеству, по мнению Алиды, – взглядом.

– Раз никто не возражает против брака, значит, должен найтись тот, кто захочет его закрепить. Есть ли среди вас, – он сделал паузу, будто хотел потянуть время, – есть ли среди вас кто-то достаточно мудрый и опытный, кто чувствует себя достойным закрепить наш союз?

Он посмотрел на Перинеру, но она отвела глаза. Тогда Мел перевёл взгляд на Симонису и Хьёльда, потом – на Стриксию, Диньяну и Герта. Все они тоже опускали глаза, даже немного неловко, словно Мел просил их о чём-то странном, сложном и невыполнимом. Алида отложила вилку: еда не шла в горло, этот вечер уже заставил её испытать множество разных чувств, и она уже не знала, чего ожидать в следующую минуту.

Мел дёрнул острым ухом. Лисса осторожно потянула его за рукав и улыбнулась, извиняясь, но Мел так и продолжил стоять, вглядываясь в каждое лицо.

– Надеюсь, я не опоздал?

Алида вздрогнула и выдохнула с облегчением. Все как по команде повернули головы к силуэту, возникшему на дальнем конце площади. Он стоял там, куда не доставал свет свечей со стола, и в первые мгновения было трудно различить очертания фигуры, почти слившиеся с тёмным осенним вечером.

– Отец! – радостно воскликнул Мел и бросился к Вольфзунду, едва не опрокинув стул и задев крылом свой бокал с вином. Бордовое пятно растеклось по столу, и Лиссе пришлось отодвинуться, чтобы вино не закапало её платье. Вольфзунд, вальяжно приобняв Мела за плечо, шагнул на свет и обвёл всех собравшимся холодным прищуренным взглядом.

Алида поняла, что глупо улыбается, и, застеснявшись, напустила на себя нарочито серьёзный вид.

«Он приносил тебе одни только проблемы. В последний раз дошёл до того, что бросил нас посреди Птичьих Земель без чёткой цели! А ты радуешься его появлению?» – со стыдом подумалось ей.

Вольфзунд знаком попросил Лиссу подойти к нему и элегантным движением оправил свою одежду. Алида заметила, что его тонкие кисти скрыты перчатками.

– Вынужден признать, сегодня ты ослепительна, – медленно произнёс он и поднёс руку Лиссы к губам. Невеста улыбнулась и немного покраснела: Вольфзунд смотрел на неё так, будто сам собирался на ней жениться. Мел слегка сморщил нос.

– Вижу, ваши руки ещё не связаны золотыми нитями, – заметил Вольфзунд, отпустив ладонь Лиссы. – Не значит ли это, что вы ждёте обручителя?

– Ждём, – согласился Мел. – И если бы ты не поторопился, то мы попросили бы быть нашим обручителем какого-нибудь незначительного людишку… Вон Лаграсса, например.

Уши Ричмольда стали бордовыми, и он уткнулся в свою тарелку.

Вольфзунд хмыкнул, потирая подбородок.

– Так что ты явился весьма вовремя. Признайся, давно следил за нами из-за кустов и ждал нужного момента, чтобы появиться эффектнее всего?

– Прекрати, Мелдиан. Я вижу тебя насквозь, и ты сейчас говоришь вовсе не то, что хотел бы сказать. Позволь.

Он стянул перчатки, одну за другой, и гости изумлённо зароптали. Алида зажала рот рукой, чтобы не крикнуть.

Когда Мел говорил, что Вольфзунд потерял кисть, она не могла до конца в это поверить. Владыка всегда казался всемогущим и неуязвимым, самым расчётливым, самым хитрым, с ним никогда не могло произойти ничего непредвиденного, и уж тем более он не мог пострадать или получить ранение.

Заколдованная рука выглядела завораживающе и зловеще одновременно. Алиде даже показалось, что в этом чернильно-сверкающем мороке, может быть, заключено больше силы, чем в здоровой руке.

Вольфзунд взял Мела и Лиссу за руки и выразительно взглянул на гостей. Первой захлопала в ладоши Перинера, потом Симониса с Хьёльдом, и вскоре раздались дружные аплодисменты. Вольфзунд ухмыльнулся, а вот Мел, как показалось Алиде, выглядел таким нервным, каким она никогда его не видела.

– Властью, дарованной мне моим народом, и властью, что имеет отец над сыном, благословляю этот брак. Пусть Мелдиан, сын Вольфзунда, и Лисса, дочь Адонера, станут перед Первым Волшебником одним целым, мужем и женой. Да соединятся их сердца, души и воли, да будут все присутствующие на этой церемонии свидетелями.

Из пальцев его заколдованной руки вырвались тонкие золотистые лучи и прочными нитями обвили запястья Мела и Лиссы. Лучи затянулись, вспыхнули ярким светом и погасли, будто впитавшись в кожу.

Первым закричал Кастер, приложив ладони к губам, через мгновение торжествующе заголосили его друзья и другие древуны. Диньяна украдкой вытерла слезу, и даже Перинера, как показалось Алиде, была близка к тому, чтобы расплакаться. Мел и Лисса вернулись на свои места, и со всех сторон на них сыпались поздравления и пожелания. Музыканты заиграли сказочный витиеватый мотив, тарелки вновь наполнились ароматными яствами, бокалы – напитками, свечи заполыхали ярко и радостно, как маленькие солнца, взошедшие над столом.

Алида и сама почувствовала, что у неё щиплет в глазах, и она украдкой уткнулась в шерсть Мурмяуза.

Вольфзунд занял место за столом и перекинулся многозначительными взглядами с Симонисой и Хьёльдом.

Вечер обрёл совсем другое настроение: ели и пили много и с аппетитом, произносили громкие и весёлые тосты, шутили и дурачились, и даже всегда холодная и невозмутимая Перинера много улыбалась и беседовала с Диньяной. Вскоре после обручения прилетели сирины: некоторые расселись на ветвях и на земле и склонили изящные головы, слушая музыку.

Древуны пустились в пляс. Юноши выдёргивали девушек из-за стола и принимались с хохотом кружить по площади, танцуя с такой пугающей скоростью и страстью, как никогда не танцевали в Алидиной деревне. За столом оставалось всё меньше гостей: разудалая музыка всех увлекала в пляс. Симониса пригласила Герта, Вольфзунд кружился с Диньяной, Перинера – со статным русобородым древуном, а Стриксия, к удивлению Алиды, согласилась потанцевать с красавцем Хьёльдом. К Ричмольду, отчаянно краснея, подскочила совсем молоденькая девушка-древун, хорошенькая, как весенний первоцвет. Астроном, допив свою медовуху, лихо вскочил и обнял незнакомку, пытаясь двигаться в такт музыке. Алида нахмурилась и налила себе вина. Кажется, за столом остались только они с Кемарой.

После пряной медовухи вино показалось кислым и сильно ударило в голову, но Алида всё равно залпом выпила бокал и налила ещё. Одна из сиринов спустилась к ней, испугав задремавшего Мурмяуза, и Алида узнала Игварху, для которой они с Ричем пели в первый день пребывания в Землях.

– Птичья ведьма, – прошелестела сирин и почтительно склонила голову.

– Ой, ну не надо, пожалуйста, – смутившись, пробормотала Алида. Сирин укоризненно покосилась на бутылку вина.

– Скромность – хорошая черта. Она украшает. Но скромность плохо вяжется с выпивкой.

– Я не всегда. Только по особым случаям. Сегодня – как раз такой.

Игварха проследила за взглядом Алиды и понимающе улыбнулась, чем ещё сильнее смутила её.

– Понимаю. Тот рыжеволосый юноша. Очень яркая внешность.

– Ну, у него необычно яркие глаза, – неохотно согласилась Алида.

– Я имела в виду веснушки. Их больше, чем звёзд на небе.

Алида почувствовала себя совсем уж неловко и не нашлась, что ответить полуженщине-полуптице.

– Колдун-астроном наберётся силы, – сказала вдруг Игварха, продолжая смотреть на Ричмольда и девушку-древуна. – И ты сможешь обуздать его силу, приручить и направить. Больше никто не сможет. Так что не противься себе, птичья ведьма. Он нужен тебе, а ты нужна ему.

Игварха взмахнула крыльями и села на толстую дубовую ветвь. Алида фыркнула, подливая себе вина. Сирины вечно говорят загадками. Впрочем, как и все, кто её окружает. Древуны, альюды… никто из них не может просто сказать как есть. Все они вечно хотят, чтобы она бесконечно решала загадки, догадывалась обо всём сама и принимала решения.

Алида любовалась на цветущую, сияющую Лиссу и не могла поверить: как она ещё недавно могла быть на грани смерти? И как, практически умирая, ей удалось отвести пожар от старухиного дома?

– Я только недавно это поняла, – послышался над ухом бархатистый голос Перинеры. Алида резко обернулась: Перинера стояла над ней, небрежно покачивая в руке бокал с чем-то тёмно-золотым. – У нас в замке Лиссе было плохо, потому что её магия древунов соперничала с магией замка.

– Ох-ох, – выдохнула Алида. В присутствии Перинеры она всегда чувствовала себя неспокойно, и особенно непривычно было разговаривать с женой Владыки, всегда немного высокомерной и отстранённой.

Перинера хлебнула из бокала и опустилась на свободное место рядом с Алидой. От неё терпко дохнуло розами и какими-то южными пряностями.

– Когда Вольфзунд доставил её в замок в последний раз, почти неживую, в ней уже не было магии древунов, я почувствовала это. Говорят, дом, в котором её держали, огонь обошёл. Древуны умеют заговаривать стихии и природные явления, и я полагаю, что это усилие отняло у неё последние силы, магия покинула её тело, оставив лишь пустую, высосанную оболочку.

Перинера задумчиво посмотрела на танцующую Лиссу, но по её взгляду нельзя было понять, как она относится к невесте сына. Алида ощутила себя неуютно и поёрзала.

– Пустота стремится быть заполненной. И теперь сосуд её тела наполнен новой силой. Той же, что питает меня. Силой обращённого альюда. Я помню, какое это было непривычное чувство: не ощущать себя больше смертным человеком. Непривычно, немного страшно, но в целом – приятно.

Алида притихла. Она прислушалась к себе: не меняется ли в ней что-то после путешествия к хранилищу и встречей с Птицей-Матерью? Перинера, будто услышав её мысли, слегка засмеялась.

– Нет-нет, девочка. Ты умрёшь. И очень скоро. О, не пугайся, по нашим меркам – скоро. Птичьи ведьмы никогда не получали бессмертие и уж тем более не становились альюдами. Но, может, твоя жизнь будет длиннее, чем у большинства других смертных.

– Что вы, я вовсе не имела в виду ничего такого, – смутилась Алида и уткнулась в тарелку, где одиноко лежал недоеденный пирожок.

Она не ожидала, что слегка насмешливый тон Перинеры и категоричность её слов способны так раздосадовать. В самом деле, не могла же Алида надеяться на то, что все её волшебные приключения и связи с альюдами смогут подарить ей нечеловеческую жизнь. Или всё же могла? Признаться в том, что робкая надежда на чудесные изменения в собственной жизни всё же жила в её сердце, было немыслимо сложно даже самой себе.

Скоро Хьёльд пригласил Перинеру на танец, а Алида так и сидела одна, размышляя над этим коротким разговором. Несколько раз её пытались пригласить местные парни, весёлые и румяные от танцев и выпивки, но настроения у Алиды совсем не было.

– Ты хочешь с ним танцевать? – вдруг спросила Кемара с противоположного конца стола, кивнув на Ричмольда.

Рука Алиды дрогнула, и несколько тёмных капель пролилось мимо бокала.

– Уж ты-то точно хочешь, – буркнула она в ответ.

– Хочу, – просто ответила Кемара. – Но не буду.

– Почему? Ты вечно пялишься на Рича так, будто он самый красивый юноша в Королевстве.

– Красивый в моих глазах. И в твоих, вижу, тоже. Но если я быть с ним близко, то могу передумать. И всё пойти не так, как я хотеть.

Алида недоверчиво посмотрела на Кемару. Девушка-сорока была бледна и сосредоточена и задумчиво покачивала в руке бокал с медовухой.

– Ты о чём? Что ты задумала?

– Тебя это не касается. Но с тобой ничего не случится. И с ним тоже.

– А с кем тогда…

Целая стайка девушек окружила Ричмольда, смеясь и бросая на него кокетливые взгляды. Он, кажется, был не против, и даже позволил одной из них чмокнуть себя в щеку.

Алида и Кемара одновременно осушили свои бокалы.

– Ты… его любить?

Алида поперхнулась вином. Голова сильно закружилась от выпитого, но она всё-таки развернулась и пересела на стул рядом с Кемарой.

– Послушай, сорока. Разве тебя это касается? Мы с Ричем друзья. Точнее, я думаю, что всё-таки друзья. Мы не сразу поладили и несколько раз были в шаге от того, чтобы разрушить свою дружбу, но всё-таки сумели её сохранить. И я дорожу Ричем. Он один из немногих, кого я могу назвать другом, не хочу терять это ощущение. Ощущение того, что у меня есть друзья.

– Мелдиан и Лисса тоже твои друзья. Не только Рич. Он может стать и не другом. Я тебе завидовать.

– Вы с ним тоже в неплохих отношениях, так что завидовать нечему: шансы у нас равны.

Кемара улыбнулась краешком рта и покачала головой.

– Я не думать так. Он бы выбрать тебя. Если надо будет выбирать из нас двоих. Первый Волшебник привёл вас друг к другу, так что другого пути уже просто нет. Проверим?

Алида уже открыла рот, чтобы громко возмутиться и поставить Кемару на место, но то ли на неё подействовала бойкая ритмичная музыка, то ли вино окончательно затуманило разум, но так или иначе Алида вскинула подбородок и ответила:

– А давай.

Она осторожно положила Мурмяуза на соседний стул и, подождав, когда Кемара тоже встанет, решительно двинулась к танцующим.

Древуны продолжали кружиться вокруг Ричмольда: наверное, он привлекал их необычной для Земель внешностью и стеснительностью, соседствующей с желанием веселиться наравне с местными. Завидев Алиду и Кемару, девушки прыснули от смеха и вежливо отошли, но лишь на то расстояние, с которого можно было бы подслушать разговор.

– Привет, Рич, – проговорила Алида, глядя ему в лицо. Ричмольд, казалось, слегка удивился, но вдруг весь подался вперёд, притянул Алиду к себе и поцеловал долгим поцелуем. Алида ахнула и хотела отстраниться, но руки Ричмольда обвили её за талию и крепко прижали. У неё закружилась голова, а сердце застучало так тяжело и громко, будто ему вдруг стало тесно в груди.

– Рич, что ты… – прошептала она, едва он оторвался от её губ.

– Пойдём, – сипло бросил он и, схватив Алиду за руку, потащил с площади.

Алида быстро огляделась. Кемары уже не было видно. Музыканты теперь играли что-то плавное и пронзительное, и пары кружились в темпе падающих осенних листьев. Лисса положила голову на плечо Мела, хоть и была немного выше новоиспечённого мужа. Стриксия, увидев, что Алида и Рич куда-то направляются вдвоём, отодвинулась от импозантного пожилого древуна, с которым беседовала, и погрозила внучке пальцем.

– Всё хорошо, ба, – пискнула Алида.

От вина и волнения у неё так рябило перед глазами, что она умудрялась спотыкаться на ровном месте и точно упала бы, если бы не Рич.

Астроном протащил её между двумя деревенскими домами и прижал к стене хозяйственной пристройки, целуя с таким пылом, какого от робкого Ричмольда точно нельзя было ожидать. Его руки держали её так крепко, что Алида даже не пыталась вырваться.

– Рич, постой, – проговорила она. – Что на тебя нашло? Ты не в себе!

– Я люблю тебя, Алида, – прохрипел он, глядя на неё каким-то странным незнакомым взглядом. – Сразу, едва увидел…

Алида поняла, что он мертвецки пьян.

– Когда ты успел так набраться? Девчонки-древуны напоили?

Явно не того она ждала, когда согласилась проверить теорию Кемары. Вместо радости она вдруг почувствовала досаду. Вырвавшись из объятий Рича, Алида отошла в сторону, к ухоженному небольшому пастбищу, за которым начинался лес. К ночи заметно похолодало, отголоски разговоров и музыки звучали здесь приглушённо, будто во сне. Алида вскинула голову к небу и удивилась, какими яркими и огромными стали светила. Они горели ярче самых крупных драгоценных камней, притягивая взгляд и наполняя грудь трепетным восторгом.

– Какие красивые, – прошептала она.

– Теперь ты меня понимаешь? – Ричмольд подошёл и встал сзади, держась чуть поодаль. Наверняка ему было ужасно стыдно.

– Понимаю.

Алида развернулась к нему и взяла за веснушчатую руку. Рич молчал. И непонятно, что было более искренним и настоящим: пылкие поцелуи и признание в любви или сменившая их зажатость.

– Я тебя обидела? Извини, я вовсе не имела в виду, что ты мне неприятен или что мне нравится кто-то другой… Просто мы с Кемарой поспорили, и ты так неожиданно…

– Это ты прости. Я не должен был. Тем более при всех… При Герте и твоей бабушке… Вышло ужасно неловко.

– Да, – согласилась Алида. – Неловко. Но знаешь, мне даже понравилось.

Она смущённо улыбнулась, а Рич и вовсе просиял.

– Но тут ведь никого нет, правда?

Он снова обвил её руками, уже гораздо сдержаннее, и Алида прильнула к его груди.

– Это всё местная медовуха. Уж очень крепкая, – сказала она, желая, скорее, оправдаться перед самой собой.

– Крепкая. Но если бы не она, я бы ещё долго не решался ничего сказать. Алида…

– Нет-нет, не говори. Твои долгие речи всё только портят.

Она сама потянулась к его губам, зажмурив глаза. Они целовались под яркими светилами, и руки Ричмольда всё увереннее и крепче обнимали, блуждали по спине и талии. Алида никогда не испытывала такой смеси восторга, свободы и счастья: перед ней будто открылся ларец с сокровищами, ключ от которого она так долго искала. Все ссоры, недомолвки и даже предательства вдруг показались мелкими и глупыми по сравнению с горячей волной, захлестнувшей всё её существо. Не было больше страха, неуверенности, проблем, были лишь тёплые губы Ричмольда Лаграсса, сладко пахнущие медовухой.

«Я тебя тоже, Ричик, – подумала она. – Я тебя тоже».

Алида потянулась к нему, но лицо Ричмольда вдруг исказилось тревогой. Он отстранился от Алиды и сжал голову руками.

– Рич? Что-то не так?

Он поднял на неё взгляд, полный страха.

– Стая уже на подходе. Я видел их языки, свешивающиеся почти до самой воды, и глаза, горящие ледяным огнём… Шерсть топорщится, из-под лап сыплются искры и молнии, а на спинах – мёртвые люди. Их точно больше дюжины, точнее не успел сосчитать. И уже скоро они будут в Птичьих Землях.

Алида ахнула.

– Нужно сказать Вольфзунду! Он поверит тебе. Если боишься, я сама скажу. Пошли.

Она схватила Ричмольда за руку и потащила обратно на площадь.

Веселье в деревне продолжалось, но многие уже вернулись на свои места, чтобы отдохнуть и съесть что-нибудь ещё. Стриксия, как показалось Алиде, облегчённо выдохнула, увидев, что внучка быстро вернулась. Вольфзунд устроился между Перинерой и Симонисой, развалившись на стуле и не выпуская бокал с вином. На руках у него снова были перчатки.

– О, мои любимые смертные малыши, – протянул Владыка. – Где вы пропадали вдвоём? И… чем вы занимались?

Алида изо всех сил старалась не покраснеть, чтобы Вольфзунд не догадался о том, что происходило между ней и Ричмольдом.

– Рич кое-что видел. И мы хотели бы это с вами обсудить.

Вольфзунд остановил на Алиде пронизывающий взгляд и, прочитав в её лице что-то, понятное только ему, резко встал из-за стола.

– Пойдём. Надеюсь, у вас что-то действительно важное.

Он стремительно взлетел по ступеням ближайшего дома и по-хозяйски вошёл внутрь. По щелчку пальцев в доме зажглись все светильники, рассеяв плотную темноту.

– Но это же…

– Не мой дом? Ты невероятно наблюдательна, синичка. И что с того? Хозяева были бы против?

Вольфзунд расселся на деревянной скамье и выжидающе уставился на Алиду. Они с Ричем опустились на стулья. Дом внутри был похож на другие виденные Алидой жилища древунов: деревянные стены и полы, потолки в толстых балках, резная деревянная мебель и пучки трав, подвешенные в каждом углу. Успокаивающе пахло травами и смолой, и Алиде было стыдно перед хозяевами за то, что они ворвались сюда без разрешения.

– Рич видел Неистовую Стаю, – сказала она, постаравшись, чтобы её слова прозвучали как можно более весомо. Алида смело взглянула Вольфзунду в глаза: не снизу вверх, а как равному. Она хотела, чтобы он всё понял сам – что она нашла Птицу-Мать и дала обещание защищать Земли, как птичьи ведьмы прошлого.

– Видел, значит… – Вольфзунд погладил подбородок и, казалось, нисколько не удивился. – И далеко они? Эллекен с ними?

Ричмольд выступил вперёд.

– Над Водой. Эллекена с ними не было. Я не уверен, что он не подослал мне ложное видение. Не знаю, стоит ли вам воспринимать это всерьёз…

– То есть вы отвлекли меня ради какой-то ерунды? – фыркнул Вольфзунд. – Если бы я не знал тебя так хорошо и не вложил бы столько сил в вас обоих, то уничтожил бы на месте. Но Мелдиан уже рассказал мне о том, что вы достигли определённого успеха. Нет оснований вам не верить. То, что открывается в Землях тем, кто прошёл через книгохранилище, не может быть неправдой. Не знаю, для чего Эллекену понадобилось отправлять сюда Стаю. В Землях нет простолюдинов, кроме вас двоих и ваших наставников, чтобы пополнять свои ряды… Древуны так просто не дадутся.

– Чего спрятались? – в комнату протиснулся Мел. – И не закрылись. Мало ли кто подслушает?

– У всех других хватит такта не подслушивать, – фыркнул Вольфзунд. – Почему ты оставил свою жену?

– О, Лисса в надёжных руках. Танцует со старшим Лаграссом. Если честно, я не ожидал, что ты придёшь, пап. Спасибо.

– Потом, Мелдиан.

Альюдам явно было что сказать друг другу, но Вольфзунд не собирался откровенничать при посторонних. Алида почувствовала себя ужасно неловко и послала Мелу извиняющийся взгляд.

– Как всё прошло? – спросил Мел. Алида была уверена, что он спрашивает мнение отца о свадьбе, но Вольфзунд заговорил о чём-то совсем другом.

– Почти неплохо. Они сопротивлялись меньше, чем я думал, но в итоге остались настроены более непреклонно, чем я рассчитывал. Ещё один визит может их напугать, значит, надо более аккуратно подтолкнуть их к принятию верного решения.

Глаза Мела сверкнули, будто он понял какой-то скрытый отцовский намёк.

Они замолчали все вчетвером – задумчиво, каждый о своём, но в то же время – об общем. Снаружи доносились звуки музыки и весёлые голоса. Небо за окном помутнело, подёрнулось молочной плёнкой, от которой звёзды потускнели, будто устав. Внезапно Алида поняла, как сильно ей хочется спать: день выдался долгим, полным самых разных переживаний, а в мягком кресле было так хорошо и уютно, что она с трудом сдержалась, чтобы не забраться в него с ногами и не задремать.

– Пап, ты ведь останешься?

Вольфзунд медленно покачал головой.

– Не сейчас. И, что самое страшное – больше не могу ручаться, что здесь вы с матерью будете в безопасности. Ричмольд видел Неистовую Стаю, которая движется сюда. Конечно, не всю Стаю, лишь её часть, но этого вполне достаточно, чтобы посеять смятение и в Землях. Я скоро вернусь, Мелдиан, но сейчас мне снова нужно в Королевство.

– А как же книгохранилище? – ужаснулась Алида. – Что, если Стая до него доберётся? Они станут ещё сильнее? Да и вы сами говорили, что в Птичьих Землях полным-полно магических источников, которыми мечтает завладеть Эллекен. Разве Стая не может их использовать?

– Без своего хозяина это просто глупые псы, которые сами не знают, чего хотят, – повёл плечами Вольфзунд. – Ты приписываешь им то, чего они на самом деле лишены. Их, безусловно, будет тянуть навстречу магии, но лишь потому, что они сами рождены ею. К тому же хранилище защищено, ты и сама это знаешь, но источники, ты права,могут их подпитать. В любом случае я не собираюсь допускать, чтобы эти звери долго хозяйничали в Землях. Стадо без пастыря становится уязвимым, и мы обязаны воспользоваться этой уязвимостью.

– Мы остановим их, – уверенно ответил Мел. Казалось, он даже не удивлён. – Не знаю как, но что-нибудь придумаем. Это же просто животные, так? С ними нет нежити, альюдов или самого Эллекена. Мы сможем что-то изготовить. «Слёзы Тумана», например. Просто надо всех предупредить и… Когда они будут здесь? Скоро?

– Они уже здесь, – хмуро буркнул Рич, держась за голову.

Глава 7, в которой звёзды разгоняют тьму

– Конюх, Владыка желает тебя видеть, – произнёс Ленард, многозначительно ухмыляясь. Ханер поднял на него мутный взгляд.

– Я?

– Ты, ты. Кто же ещё. Пошевеливайся. И ты, Кайл, тоже понадобишься. Идём.

Кайл, ворча, поднялся на ноги. Ханер ещё возился на земле, и Кайл рывком поднял его.

– Да что с тобой творится, в самом деле?! Совсем как варёная рыба стал. Жрёшь как все, хозяин даёт нам отдыхать, так чего еле ноги волочишь?

Ханер ответил Кайлу блуждающим взглядом.

Они прошли за Ленардом через замёрзшее поле к избушке, занятой Эллекеном. Утро только занималось мутной зеленоватой дымкой, в разлитых по окрестностям болотах лениво плескались моуры, хихикая и маня длинными пальцами Кайла, Ханера и Ленарда. Что Кайлу определённо нравилось в Эллекене, так это полное отсутствие тяги к роскоши и удобству. Он не торопил своих смертных помощников, пока они собирали для него магию, разрешал отдыхать и пользоваться всеми благами опустевших домов, а сам при этом не гнушался самыми нищими и кособокими избушками.

Каждый набег на очередную деревню проходил молниеносно, иногда моуры с позволения Эллекена проносились вперёд, тихо и стремительно нападали на поселение, превращая дворы в зловонные топи, а жителей утаскивая на дно, так что Владыка и смертные слуги вступали уже в полностью безлюдные места.

Конечно, люди сопротивлялись. Пусть моуры не оставляли в живых никого, каким-то чудом жители соседних деревень понимали, что идёт беда, и встречали моуров с топорами и вилами. Это оружие было единственным, что напоминало о простолюдинах: наполовину утопленное в болотах, наполовину вмёрзшее в землю.

От Стаи осталось всего с полдюжины волков, и Кайл замечал, как сильно это беспокоит Эллекена. Один из его помощников, альюд Кристед, пытался выследить Стаю, сёстры-близнецы Гвендэ и Иола тоже искали по всему Королевству, но, увы, так ничего и не нашли. Волки не хотели возвращаться даже на зов своего хозяина, а это могло означать только то, что их призвала чья-то могучая сила.

Кайл перешагнул через порог избы и сразу увидел Эллекена, который стоял у окна, сложив руки за спиной. Горбун даже не обернулся, когда Ленард громко объявил, что привёл Чернокнижников. На скамье у стены сидела Гвендэ, скрестив ноги и невозмутимо перебирая пальцами чёрные локоны.

В доме затхло пахло плесенью, внутри он выглядел невообразимо грязным и ветхим, и даже не верилось, что всего несколько часов назад здесь жили люди. Ханер присел на скамью, постоянно потирая ладонями лицо и виски, будто у него сильно болела голова. Кайл скривился, глядя на жалкого, похудевшего и измождённого конюха.

– Ничтожное зрелище, правда? – спросил Эллекен, поворачиваясь. Кайл понял, что он имеет в виду именно Ханера.

– Наверное, ему тяжело даётся контроль над магией. Многие жалуются на головные боли и слабость. Это трудно, когда на тебя внезапно сваливается такая сила.

Гвендэ издала холодный смешок.

– Сила не свалилась. Это я вас одарил, – напомнил Эллекен.

– Конечно, – пожал плечами Кайл, борясь с желанием презрительно скривить губы.

«Одарил, да только не научил справляться с ней. Не стал проводить посвящение. Так откуда тебе знать, что чувствует обычный смертный, получивший твой чёрный дар? Дар, который не может даже развиться в полную силу».

– Поначалу он неплохо справлялся с моурами. Лучше тебя. Но, наверное, слишком часто соприкасался с тёмными источниками. Это-то его и подкосило. Будет печально, если его тело просто истлеет, – протянул Владыка, разглядывая Ханера так, словно он был предметом мебели. Кайл сперва не понял, куда клонит горбун.

– Ты сам видишь, ему недолго осталось, – продолжил Эллекен. – Я неплохо разбираюсь в смертных. Если они начинают болеть и слабеть, то вскоре умирают.

– Поразительная наблюдательность.

– Мальчик по-настоящему красив.

Эллекен подошёл к Ханеру и пропустил его чёрные волосы между пальцами с таким видом, словно выбирал себе коня или гончего пса. Ханер поднял взгляд, и по бледному лицу пробежала тень ужаса.

– Не бойся меня. Я твой хозяин. Забыл?

Эллекен почти нежно погладил Ханера по щеке и посмотрел на Кайла.

– Он выглядит лучше, чем я. Ты согласен?

В голове у Кайла будто что-то щёлкнуло. Он начал догадываться, к чему клонит Эллекен.

– Определённо, лучше. Но в деревнях, которые мы разоряем, наверняка есть ещё более красивые парни. Более сильные и выносливые, чем этот.

Эллекен скупо улыбнулся.

– Зачем мне сила и выносливость смертного? Они всё равно бесследно уйдут с последним ударом сердца. Мне нужен всего-навсего сосуд. Красивая бутылка для вина. Ханер достаточно молод и привлекателен, мне подойдёт его тело. Разве что взгляд я бы изменил. В нём маловато величия.

Эллекен провёл пальцами по шее конюха и задумчиво поправил ворот его рубашки, обнажая сероватое горло. Кайлу показалось, что Эллекен сейчас обхватит шею конюха и переломит, как сгнившую ветку, но горбун резко отступил и жестом пригласил Кайла подойти ближе.

– Думаю, ты справишься лучше.

Кайл сглотнул.

– С чем?

– Не будь тугодумом! Мне нужно его тело, разве не ясно? Смертные любят переодеваться, а я предпочитаю менять обличия. Мне мешает это дряхлое тело колдуна, мешает его горб и его старость. Если бы мне просто не нравилось лицо, я сменил бы его иллюзией – на это мне уж точно хватит сил, пусть вы и приносите не так много магии, как я рассчитывал. Мне не нужны иллюзии, мне нужна новая оболочка, и я не могу занять её, пока там властвует естество смертного. Убей его, и пусть он наконец-то послужит мне на благо.

Ленард попытался ободряюще улыбнуться Кайлу, но в его глазах явно читалась зависть. Гвендэ с жадно горящим взглядом подалась вперёд, чтобы ничего не пропустить.

– Кайл, не надо, – прохрипел Ханер. – Прошу. Мне нужно в Авенум. К матери. Она больна.

– Ты всеми силами избегал своей матери, – проговорил Эллекен. – Иначе зачем искал меня? Зачем ушёл так далеко от неё?

– Мне нужна была сила, которую вы обещали. Разве не очевидно?

– Ты надеялся, что я одарю тебя способностью излечивать смертельно больных? – Эллекен рассмеялся. – Я и так дал тебе больше, чем ты заслуживал. Но ты не оправдал надежд. Добрые сказки никогда не сбываются, жаль, что ты понял это слишком поздно. Давай, Кайл. Я не передумаю на его счёт.

Кайл попятился к стене. Он не ожидал, что ему станет так страшно от просьбы Владыки. Не ожидал, что сердце забьётся так часто, а ладони вспотеют. Убить человека – что в этом сложного? Он не думал, когда сталкивал астронома с башни. Не думал, когда растил магистратских птиц. Да и Ханер временами раздражал его настолько, что он сам представлял, как его утаскивают моуры или разрывают волки Стаи. Но чтобы вот так… сейчас…

Эллекен медленно сжал кулак, и Кайл едва не задохнулся: из его груди будто выкачали воздух. Он хрипло вдохнул и ощутил, как кровь начинает бурлить огнём. Хижина, Эллекен, Ханер, Ленард – всё налилось багровым, горло обожгло душащей яростью. Он шагнул к Ханеру, повинуясь немому приказу хозяина, не в силах его ослушаться. В груди всё полыхало, голова разрывалась от пульсирующего приказа: «Убей, убей». Он видел, как Ханер попытался встать, но Ленард тут же нажал ему на плечи, не давая подняться.

Кайл сомкнул руки на шее Ханера и сдавил изо всех сил. Ненависть захлестнула его с головой. Слабый, беспомощный, хнычущий, отчего-то одарённый тьмой Эллекена, но не заслуживающий её. Красивое лицо Ханера исказилось, побагровело, он глупо открывал рот, хватая воздух, но руки Кайла налились такой силой, кровь так кипела от ярости, что шансов у конюха не было.

Он обмяк, тёмно-карие глаза закатились, и Кайл разжал пальцы, открывшие синие кровоподтёки на бледной шее Ханера. Ленард осторожно опустил тело конюха на скамью. Кайл медленно обернулся к Эллекену и увидел, что Владыка улыбается в бороду.

– Неплохо.

Горбун подошёл к скамье и, что-то бормоча, сжал ещё тёплую ладонь Ханера. Его окутал искрящийся серебристый туман.

Прошла всего минута, и рыжий горбун грузно завалился на дощатый пол, обернувшись полуистлевшим немощным телом. Ханер зашевелился, дёрнулся, пошевелил руками, размял шею, будто привыкая к новому телу, и поднялся на ноги, сверкая прежней белозубой улыбкой. Только глаза изменились. Из тёплых и живых стали пустыми, лицо приняло надменное и величественное выражение. Ленард зааплодировал, Эллекен развёл руки в стороны, самодовольно демонстрируя новое тело.

– Великолепно, Владыка, – восхитилась Гвендэ, разглядывая хозяина со всех сторон. – Не сочтите за оскорбление, но сейчас вы даже напоминаете своего старшего сына.

– Высокий брюнет – мой любимый типаж, – оскалилось лицо Ханера. Жутко, но голос у него теперь был другой: более низкий, более сиплый. – Так что тут нет никакого оскорбления. Рад, что тебе нравится.

Эллекен склонил голову, желая поймать взгляд Кайла, но того била крупная дрожь, и он никак не мог разобраться в чудовищной буре эмоций, закружившей его душу. Он попытался растянуть губы в подобии улыбки, но его слишком сильно тошнило.

– Завари чаю нашему Чернокнижнику, Гвендэ, – попросил Эллекен. – И добавь коньяка. Он только что прошёл своё посвящение.

* * *

– Кемара, стой! Погоди.

Мел едва нагнал сороку: она будто специально стремилась скрыться в чаще, значит, его догадки подтверждались и Кемара действительно причастна к тому, в чём он её заподозрил.

– Кемара!

Она наконец остановилась и, не оборачиваясь, буркнула:

– Что тебе?

– Отзови Стаю. Мне всё известно.

На лице Кемары отразилась краткая борьба с самой собой: недоверие и сомнение довольно быстро уступили покорности. Она опустила глаза, и Мел задумался: не слишком ли суровый вид он на себя напустил? Хотя, впрочем, это только на руку: отцу будет проще, если Кемара сейчас не станет упрямиться и быстро исправит свою оплошность.

– Я не могу, – бросила она.

Раздражение заклокотало в горле.

– Что значит «не можешь»? Хватит говорить ерунду. Ты знаешь, что он всё видит.

Мел бросил взгляд на бусы Кемары, привычно оплетающие шею девушки и каскадом покрывающие грудь, но не увидел самого важного, амулета в виде чёрного глаза. Может, потеряла где-то?

– Где глаз?

– Сила требует оплаты. Я отдать амулет. Владыка сам сказать сделать так.

– Слабо верится. Так что со Стаей? Почему ты говоришь, что не можешь её отозвать? Это ведь ты привела её в Птичьи Земли? Если не отнекиваешься, значит, я прав.

Кемара помолчала, без выражения разглядывая Мела, будто решая, можно ему доверять или нет. Мела злило это безучастное выражение светлых сорочьих глаз, унижало, будто он был простолюдином, решившим спросить, который час, а не сыном Владыки.

– Я расколдовать куклы и выбросить их. В огонь. Пока ты танцевать с невестой.

– Так сделай новых! Отвадь этих тварей, пока я не рассказал обо всём отцу, – заскрежетал зубами Мел.

Кемара гордо вскинула голову.

– Не стану. Я не хочу больше ему служить.

– Тогда скажи это Вольфзунду. Или у тебя не хватает мужества?

Поднялся пронизывающий ветер, где-то вдалеке что-то загромыхало, и Мел был уверен, что это не гроза. Схватить бы за горло эту дерзкую птицу и заставить исправить всё, что она натворила! Но отец бы точно это не одобрил. Надо учиться добиваться желаемого словами и использовать весь свой природный дар убеждения… Преисподняя, как же быть?

– У меня на всё хватить мужества. На всё, слышишь? И если ты думаешь меня запугать, то извини, Мелдиан. Я научиться ничего не бояться. И никого.

– Хватит. Кемара, пожалуйста. Я не хочу тебе вредить. Ты мне не враг, пусть и придумала себе что-то. Зачем, Кемара? Скажи, зачем?

– Тебе не понять, наследный принц, – усмехнулась Кемара, гордо задирая подбородок. – Твоя жизнь никогда не зависеть от решений другого. Твоих близких не лишать души и мыслей. Ты не знать, что я и моя семья переживать ради твоего отца. Я хотеть мстить за сестру, и мои родители тоже хотеть, но они сами никогда не решиться. Зато я решиться.

– Ты слишком быстро забыла то, что отец дал вам, но предпочитаешь помнить только наказания, которые никогда не были несправедливыми.

– Я не сделать больше куклы Стаи, – произнесла Кемара, вскинув подбородок выше. – Это так… непривычно. Не люди – звери, ещё и порождённые колдовством. Я не повторить, как ты ни проси. Это слишком сложно даже после того, как я обрести свою книгу в хранилище. И у меня нет их шерстинок. У них вообще ничего нет – кроме злобы и тьмы. Я не повторить, извини.

– Тогда ты можешь помочь другим образом. Я догадывался, что ты откажешься. Если хочешь уничтожить свою родину – что ж, пожалуйста. Пусть Стая бродит в лесах, превращая цветущие Птичьи Земли в ночной кошмар. Я ведь не желаю тебе зла, Кемара. Ты невыносимо упряма и узколоба, совсем как простолюдины, но я не хочу вредить тебе. И раз уж ты… – Мел замялся, собираясь с мыслями. – Раз ты не можешь отослать Стаю обратно, так и быть, мы попробуем справиться сами. Но не жди, что я прощу тебе это. Ты поможешь нам иначе. Отцу необходимо заручиться поддержкой Магистров, чтобы уничтожить Эллекена. Если управлять людьми проще, чем чудовищами, то сделай куклы двух стариков.

– Магистров? – Кемара удивлённо приоткрыла рот.

– Магистров, Преисподняя их забери, Магистров! Ты сможешь? Кемара, пойми, это очень важно. Не только для меня или для отца, для всех. Если у тебя получится, я позабочусь, чтобы у тебя и твоей семьи всё было хорошо. Всегда. И отец не узнает о том, что ты привела Стаю в Земли.

– Ты говорить как Владыка, но ты не он. У тебя нет той власти, Мелдиан. С чего мне тебе верить?

Мел зашипел и дёрнул ушами. Почему дар кукольника достался этой глупой птице?

– С того, что я – сын Владыки. Это что-то да значит. Серьёзно, Кемара, хватит уже. Я хочу договориться по-хорошему, а ты что делаешь? Зачем всё портишь? Если хочешь служить Эллекену, то пожалуйста, никто тебя не держит. Лети на все четыре стороны и не жалуйся, когда он использует тебя по полной и выкинет твоё тело. По большому счёту, отец справится и без тебя. Но если ты поможешь, то не останешься без награды. Понимаешь, что я имею в виду? Я не желаю тебе зла. Да и никому, в сущности, не желаю. Даже Магистрам, даже Эллекену. Просто хочу, чтобы нас не трогали. Чтобы отец наконец вздохнул спокойно.

– Я надо подумать, – прокаркала она. – Когда это нужно сделать?

– Через два дня, – ответил Мел. – Поторопись, пожалуйста, Кемара. Тебе хватит этого времени, чтобы сделать куклы?

– Хватит, если я согласиться. Но мне нужно что-то от них. Волосы хорошо. Ты добыть мне их волосы?

– У тебя была шерсть волков Эллекена? Да брось, у них даже шерсти нет. Они все состоят из одной только тьмы, ты сама только что это говорила. Значит, есть другой способ.

– Переместись в город и добудь их волосы. С подушки, может. – Кемара дёрнула плечами, и бусы на её груди забренчали, ударяясь друг о друга. – Или попросить отца. Это ведь ему нужно, чтобы они стать сговорчивы.

Мел закусил ноготь на большом пальце и снова дёрнул ушами.

– Не факт, что получится. Они могут разозлиться, если отец снова заявится к ним. Не знаю, Кемара. Скажи, если не достанем волос, точно ничего не выйдет? Или всё-таки будет шанс?

– Будет, – неохотно призналась Кемара. – Но лучше всё-таки…

– Отлично, – просиял Мел. – Два дня, договорились? Я зайду.

Он похлопал Кемару по плечу и, не говоря больше ни слова – чтобы сорока снова не придумала каких-нибудь отговорок, – расправил крылья и взмыл в небо.

* * *

Уже полностью рассвело, но до сих пор не было никаких признаков того, что волки Эллекена всё-таки ворвались в Птичьи Земли. Алида покусывала ноготь, лелея надежду, что видения каким-то чудом не сбудутся.

Праздник давно закончился, древуны постепенно убирали столы и украшения. Вольфзунд отправился в свою резиденцию за какими-то вещами, которые могли бы помочь одолеть Стаю, Мел выскочил из дома, словно ошпаренный, по одному ему ведомому срочному делу, а Рич поплёлся искать снадобье от головной боли. Алида стояла посреди деревенской площади, окутанная последними завитками утреннего тумана, и растерянно теребила пояс платья. Ей до смерти был нужен кто-то, кто выслушал бы и утешил…

– Бабушка?

Алиде на миг показалось, что платье и накидка Стриксии совсем сливаются с лесом, что ели слишком крепко обнимают её лапами, тянут в чащу, растворяют в своём тёмно-зелёном море. Алида моргнула, и всё встало на свои места: Стриксия просто нагнулась над замшелым пнём, разглядывая какие-то тонкие стебельки.

– Бабушка, всё в порядке?

Алида подбежала к Стриксии и обняла её, уткнувшись лицом в родное мягкое плечо, пахнущее чем-то душно-сладким, таким знакомым и любимым. На секунду ей стало так хорошо и спокойно, будто она никогда не покидала своего дома. Но только на секунду.

– Это ты мне расскажи, – попросила Стриксия, мягко отстраняясь. – Ты будто сама не своя, Алидушка.

Серые прозрачные глаза, как всегда, смотрели так, будто уже знали всё на свете, а вопросы были лишь для того, чтобы оправдать своё всеведение. Алида вспомнила глаза Птицы-Матери, вздрогнула и покачала головой. Она поняла, что не сможет расстраивать Стриксию рассказами о том, как ей на самом деле непросто.

– Всё хорошо. То есть неплохо. А скоро… скоро точно будет хорошо. – Она постаралась улыбнуться. – Вольфзунд и его помощники уже совсем скоро договорятся с Эллекеном, и мы вернёмся в город. В наши дома. Они ведь ждут нас.

– Ты никогда не умела заговаривать мне зубы, – пожурила Стриксия внучку. – Что-то случилось во время вашего путешествия. Что-то, что изменило тебя. И нет смысла увиливать, Алида. Я вижу.

Под ногами расползался ковёр потемневшего к осени мха, тонкие стебельки, которые разглядывала Стриксия, оказались длинными ножками слегка светящихся поганок с мелкими круглыми шляпками. Алида опустилась на влажноватый пень и спрятала лицо в ладонях.

Как облечь всё в слова? Как объяснить, что с ней стало, когда она сама не могла до конца это понять? Но разве Стриксия не была с ней почти всё время? Разве не знала, что происходило с Алидой и с миром вокруг? Может, побывав в теле совы, запертой, зачарованной, она тоже впитала часть волшебства?

– Мы не просто нашли книгохранилище, бабушка, – выдавила Алида. – Точнее, Вольфзунд отправил нас не в простое книгохранилище. С Ричем всё проще, он на самом деле нашёл сильную книгу, но для меня книги не было. Меня ждала Птица-Мать. Сирин, призвавшая новую птичью ведьму для защиты Земель. Она отдала мне свою силу. И теперь… Теперь я должна беречь Земли, но я не знаю, как, и не знаю, смогу ли вернуться обратно в Королевство, не знаю, что будет со мной и, что ещё хуже, – с тобой.

Рука бабушки осторожно коснулась её волос.

– Так, значит, ты сделала ещё один шаг. От ученицы травницы к птичьей ведьме – это солидно, моя маленькая.

Стриксия осторожно присела на пень рядом с Алидой и ободряюще тронула её за руку. Тёплая шершавая ладонь старой травницы приятно успокаивала.

– Ни о чём не тревожься. Первый Волшебник ведёт тебя и всех нас, а что от тебя зависело, ты уже сделала. В твоём возрасте я грезила колдовством, милая. Искала любые упоминания о нём во всех старых книжках, которые могла достать. Но ты знаешь, что для меня это не кончилось хорошо и я потеряла любимого мужа. Наверное, мне стоило родиться на несколько веков раньше, зато тебе повезло больше. Не упусти своего, Алидушка. Ничего не упусти. Если магия выбрала тебя как свой сосуд, так будь им. Если Земли нуждаются в тебе, не оставляй их. Если молодой человек предлагает тебе…

– Бабушка! – Алида покраснела. – Не надо дальше.

– Как хочешь. Только я долго отвергала всех ухажёров, а с твоим дедом Эйнаром прожила всего ничего. Не желаю тебе такой же участи.

Алида шмыгнула носом и кивнула, глядя в доброе лицо Стриксии. Ей действительно стало чуточку легче.

* * *

Древуны, по мнению Ричмольда, довольно странно отреагировали на весть о том, что часть Неистовой Стаи Эллекена наведалась в их земли. Некоторые, конечно, встревожились и наглухо закрылись в своих домах, наведя на двери и окна какие-то нехитрые чары, но большинство ничем не выдали испуга, только пожали плечами и посоветовали «перетерпеть». Что можно ожидать от тех, кого не впечатляют колдовские чудовища, бродящие где-то неподалёку?

Мел настоял, чтобы они все снова вернулись в резиденцию – по его мнению, каменный особняк Вольфзунда был гораздо более надёжной защитой, нежели домишки древунов.

Нервно дёргая ворот новой серой рубашки, Рич постучал в дверь. Вольфзунд вернулся из Королевства ранним утром, но сразу заперся и велел не беспокоить его, но к вечеру астроном всё же не выдержал. Ему было необходимо поговорить с Владыкой.

Дверь распахнулась не сразу. На Ричмольда дохнуло сухим теплом и странными благовониями. Ему пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть в оранжево-багровом полумраке Вольфзунда.

– Надеюсь, у твоего визита очень веские причины, – возвестил хриплый голос. – Заходи, Лаграсс. Недолго и по существу.

Рич переступил через порог и едва не закашлялся от едкого дыма, которым чадили толстые желтоватые свечи. Под взглядом Вольфзунда ему стало так неловко, что он едва не выбежал, придумав какую-нибудь глупую отговорку. Он сделал ещё пару шагов вперёд, оказавшись прямо напротив дубового письменного стола, и, сглотнув, выдавил:

– Это не я.

Вольфзунд недоумённо вскинул бровь.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не я призвал Стаю в Земли.

– Я заинтригован. Продолжай.

Вольфзунд отложил перо и воззрился на Ричмольда не то с настоящим интересом, не то с издёвкой.

«Это не я, не я!» – хотелось вопить, оправдываясь, как в детстве, когда он проливал чернила на записи Герта или нечаянно бил посуду. «Не я, это не я! Я не виноват». Хотелось, чтобы он верил, чтобы смотрел сочувствующе, а не снисходительно. Хотелось, чтобы он понял и помог. Подсказал, что делать с этой виной, гложущей нутро, подсказал, как оправдаться перед самим собой.

– Почему я должен думать, что ты в чём-то виноват?

Рич опешил. Он ожидал разной реакции: насмешек, упрёков, неверия, даже гнева, но не искреннего недоумения. Рич нахмурился и поджал губы. Как можно ответить на этот вопрос? Разве не очевидно?

– Я однажды уже помог ему. Я… его сын.

– Как и я. Разве наше происхождение должно как-то влиять на наши поступки? Разве ты не показал, что достоин доверия?

Рич сконфуженно опустил голову, разглядывая красивый каменный пол. Блики свечей дробились и множились, растекаясь цветными всполохами по камням.

– Присядь.

Рич давно уже не был продажником Вольфзунда, но голос альюда полнился такой властью, что Ричмольду будто надавил на плечи кто-то невидимый, и ему ничего не оставалось, кроме как опуститься на массивный неудобный стул.

Вольфзунд, напротив, легко встал и достал из ящика стола бутылку и два низких стакана. Рич хмыкнул: он не удивился бы, достань Вольфзунд выпивку из какого-нибудь дупла в самой дремучей чаще.

– Выпьем, братец?

– Я ещё вчера… ещё утром… – Рич почувствовал, как к щекам приливает жар.

– Болела голова? – Вольфзунд сочувствующе моргнул. – Ничего страшного. Мои напитки, можно считать, целебные. Не то что простое пойло древунов. Не отказывайся, братец.

В стаканы плеснулось что-то густое и тёмно-коричневое, пахнущее лесом и ягодами. Рич сделал глоток и кашлянул: на вкус напиток напоминал ежевичное вино, но был гораздо крепче.

– А теперь начнём сначала, неторопливо и обоснованно. Ты же любишь, когда всё чётко и ясно. По крайней мере, раньше любил, если малышка Фитцевт окончательно не закружила тебя вихрем волшебства. – Вольфзунд осушил стакан и плеснул себе ещё, жестом подбадривая смутившегося Ричмольда. – Давай. Откройся мне. Выплесни всё, что тебя томит. Старший брат готов выслушать и поддержать.

Ричмольд допил напиток, посетовав про себя, что Вольфзунд не позаботился о закуске, встряхнул головой и перевёл взгляд на окно, за которым покачивала ветвями косматая ель, похожая на огромного медведя, пытающегося влезть в дом.

Вольфзунд смотрел слишком пристально, слишком испытующе, его взгляд угнетал и давил, будто заглядывал в душу, выискивая в ней самые тёмные, самые потаённые струны. Ричмольд разрывался между порывом уйти и спрятаться и желанием по-настоящему открыться. Он поймал себя на мысли, что всего раз или два беседовал с Вольфзундом наедине, и то никогда не обходилось без унизительных колких реплик. А как хотелось, чтобы выслушал кто-то мудрый, понимающий и проницательный! Не Герт, нет. При всей любви Ричмольда к наставнику он не мог представить, как расскажет ему о голосе Эллекена, о сомнениях и страхах, которые не покидали его со дня той проклятой бури. Не представлял, как можно говорить с Гертом о магии. Да и сам Герт теперь казался чужим и непонятным. В голове не укладывалось: как можно остаться прежним, если провёл несколько месяцев в чужом теле? Даже не в человеческом. Рич стыдился этого чувства, но не мог заставить себя смотреть на Герта по-прежнему, хоть и безгранично доверял ему. А вот Вольфзунд представлялся подходящим собеседником. К нему тянуло, как тянет к самому глубокому омуту, как тянет в холодную зимнюю полночь. От него веяло опасностью: ледяные взгляды, колкие слова, нечеловечески точные движения, но в то же время что-то заставляло верить, что за всем этим прячется нечто совсем иное, большое и могучее, готовое принимать, прощать и любить. И этому-то могучему и хотелось открыться, показаться, скинуть лишнее и ненужное, предстать перед ним, наконец, вместе со всеми своими сомнениями. Рич подозревал, что отчасти в этом порыве виновен странный напиток, но от осознания такой возможности только прибавилось решимости.

Вольфзунд щёлкнул пальцами, и половина свечей в комнате погасла. Полумрак сгустился, налился кровавым багрянцем, бросил резкие тени на фигуру и лицо Владыки. В таком свете его скулы и подбородок казались острее, а крупный нос очерчивался особенно чётко и походил на вороний клюв. Ричмольду стало не по себе, и он снова принялся теребить рубашку.

– Темнота раскрепощает, – пояснил Вольфзунд. – В темноте мы можем говорить о том, о чём никогда не стали бы говорить при свете. Чтобы тебе было легче, я спрошу первый. Итак… ты до сих пор общаешься с Эллекеном?

– Н-нет. То есть не совсем… Я не хочу этого, честно! Он сам… иногда…

В горле встал ком, мешая говорить, но проглотить его не получалось. Глаза Вольфзунда сверкнули искрами.

– Он говорит с тобой? И что он предлагает?

– Силу… Он предлагает мне всё.

– Какой огромный соблазн для смертного мальчика. Но ты не простой мальчик, Ричмольд Лаграсс. Ты – колдун-астроном. Или ты забываешь об этом, привычно сбегая в воспоминания о прошлой жизни? Думаешь, что скоро – совсем скоро – всё вернётся на круги своя и ты заживёшь как прежде?

Рич молчал, не зная, что ответить. Тогда Вольфзунд щёлкнул пальцами второй раз, и темнота стала полной.

Ричмольда сковало крайне неприятное ощущение: словно чьи-то ледяные пальцы перебирали самую его душу, гладили сердце и копались в мозгу. Рич сглотнул. Он понял, что это какое-то тёмное колдовство альюда, но решил, что будет терпеть, что бы ни случилось.

Незримые пальцы добрались до чего-то неведомого, стали будто перебирать тонкие струны, тянущиеся из солнечного сплетения. Рич и не подозревал, что у него в груди, где-то под сердцем, трепещут и звенят невидимые нити.

Пальцы обожгло, но не жалящим пламенем, а спокойным теплом. Струны зазвенели, и Рич почти услышал ту самую неуловимую мелодию, какую напевали ему звёзды.

Вольфзунд ухмыльнулся.

– Не пугайся, Лаграсс. Это твоя сила, дар, которым я наделил тебя, и она не имеет ничего общего с тьмой, которая напитала тебя во время прошлого путешествия. Не бойся того, что дремлет внутри тебя.

– У Алиды тоже есть такая сила?

– Может, даже более мощная. Раз уж ты заговорил о ней… Послушай меня, Лаграсс, и не перебивай. Люби её. Так, как она любит тебя. Это единственное, что люди могут подарить друг другу. Я не зря отправил вас сюда вдвоём. Не зря просил тебя держать её за руку, когда ей плохо. Не зря просил её спасти тебя от тьмы. И – ты удивишься – не зря пригласил именно вас в свою карету в тот вечер. Первый Волшебник лишь немного помог мне, когда вывел тропку Алиды к разрушенной башне.

Рич заморгал, пытаясь уложить в голове слова Владыки. Это он свёл их с Алидой? Заранее всё предвидя? Но разве такое возможно?

– Пошли, – вдруг приказал Вольфзунд.

В его голосе было столько власти, что Рич даже не подумал ослушаться, и только едва не наткнувшись на стену в полной темноте, спросил:

– Куда?

– В чащу. В самое её сердце. Теперь я вижу, что ты готов.

– Готов к чему?

Ричмольду стало страшно и холодно, но из Вольфзунда больше не удалось вытянуть ни слова. Они быстро миновали двор и скрылись среди еловых ветвей, опущенных так низко, что некоторые хвоинки царапали землю.

Лес тяжело дышал, со всех сторон доносились шорохи и стоны, хаотичные порывы ветра будоражили деревья, заставляя их дрожать и скрипеть. Светила сияли в небе, огромные и тяжёлые, будто налитые соком ягоды, невыразимо прекрасные и такие близкие, что не верилось в расстояние, отделяющее их от земли.

Вольфзунд вскинул руку вверх, и на его ладони заплясал сиреневый огонь. Воздух вокруг Владыки будто замер на миг, чтобы снова всколыхнуться с ещё большей силой. Где-то вдалеке раздался утробный вой, и скоро со всех сторон ему ответили низкие волчьи голоса. Рич сглотнул. Горло пересохло от страха, но он не позволил себе впадать в панику, напротив, выпрямил спину и требовательно посмотрел на Вольфзунда, освещённого холодными лиловыми отблесками.

– Что вы задумали? Объясните!

– Мы с тобой немного поохотимся, астроном, – усмехнулся Вольфзунд с пугающим азартным блеском в глазах. – Если повезёт, оба останемся живы. Но чтобы повезло, ты тоже должен постараться. Слушай звёзды, пока я заманиваю нашу дичь.

Вольфзунд бросился вглубь леса так стремительно, что Рич не сразу понял, куда тот исчез, и помчался следом лишь когда заметил лиловый огонёк, маячащий между древесными стволами.

Пронизывающий ветер щипал кожу, в уши заползал навязчивый неприятный голос, только уже не говорил ничего, а просто смеялся – с холодной издёвкой и неприязнью. Рич представил, что останется один в кромешной холодной темноте, наедине со смехом Эллекена в голове, и содрогнулся.

– Не бросайте меня! Подождите!

Он метнулся к сиреневому огоньку, стремительно тонущему в черни синего леса, задыхающемуся в налетевших ледяных вихрях.

– Испугался, астроном? – послышался насмешливый голос Вольфзунда. – Тем лучше. Но не забывай слушать звёзды. Не забывай!

Рич понятия не имел, зачем ему слушать звёзды в этой кромешной страшной ночи, но верил, что Вольфзунд не станет раздавать бессмысленных советов. Ричмольд прижал ладони к ушам, надеясь, что это заглушит мерзкий хохот, и, сосредоточив мысли на светилах, кинулся через чащу.

Сиреневый огонёк появлялся то впереди, то сбоку, двигался прыжками, исчезая в одном месте и тут же проявляясь чуть поодаль, путая, зазывая – и в чёрной осенней ночи больше не было ни единого источника света. Над головой так густо переплелись ветви, что даже без листьев создавали непроницаемый шатёр.

Земля тревожно подрагивала под ногами, воздух звенел от холода, магии и тонких голосов звёзд, но Рич не был уверен, звучат они на самом деле или только мерещатся ему, вплетаясь в ночные шумы. Вспученные из земли корни бросались под ноги, ушибали стопы, кусты царапали лицо и путали волосы, но Ричмольд продолжал гнаться за неуловимым огоньком, лишь бы не оставаться одному.

Со всех сторон хрипело и выло, топот множества лап всё приближался, стекаясь к сиреневому отблеску, загущавшему воздух в чаще. Наверху раскричались сирины: то ближе, то дальше, будто кружили над деревьями, не в силах решить, сразиться им или сбежать.

– Рич!

От этого оклика внутри всё похолодело. Ричмольд обернулся и едва не зарычал от досады: перепрыгивая через корни, с фонариком в вытянутой руке к нему приближалась Алида.

– Что ты здесь делаешь?! Немедленно возвращайся в дом!

– Я видела, как вы выбежали, и подумала, что что-то случилось. Рич, что вы задумали? И где Вольфзунд?

Фонарь осветил её бледное лицо с нахмуренными бровями и сжатыми в нитку губами. Рич понял: спорить сейчас бессмысленно, она никуда не пойдёт.

– Мне кажется, он решил приманить сюда Стаю…

Глаза Алиды округлились, изумлённо сверкнув.

– Сюда?! Так близко к своему дому? Но зачем?

– Полагаю, чтобы уничтожить. Послушай, Алида, – он схватил её за локоть, но, видимо, не рассчитал силы: она болезненно поморщилась. Земля дрожала всё явственнее, и сердце пускалось вскачь. – Алида, будь благоразумнее, тебе нельзя быть здесь. Вероятно, я не смогу тебя уберечь, а то, что здесь сейчас опасно, ты и сама знаешь.

Алида дёрнулась.

– Не нужно меня защищать! Я пришла помочь, неужели непонятно? Я обязана защищать Земли!

– Ничем ты не поможешь, для твоего дара здесь нет работы. Иди в дом, позаботься о Стриксии и Мурмяузе… Всевышний и Преисподняя!

Из-под накидки Алиды показалась белая усатая морда, и тут Рич по-настоящему разозлился.

– Когда ты научишься думать головой и не совершать необдуманных поступков?! Зачем ты взяла с собой кота? Мало того что подвергаешь себя опасности, так ещё и ни в грош не ставишь жизнь Мурмяуза! Ты вообще понимаешь, что…

Алида показала Ричу язык и шмыгнула мимо него, под полог сизых ветвей. Мурмяуз спрыгнул на землю и, чудом не путаясь под ногами Алиды, след в след пошёл за ней.

– Алида! – Рич ринулся за подругой, проклиная её глупость. Вокруг громыхало всё с большей силой, и Рич так боялся за Алиду, что даже перестал злиться. На удивление, смех Эллекена больше не звучал в голове, зато потусторонний звёздный звон выводил нестройную мелодию.

В темноте, перед фонариком Алиды вспыхнуло сиреневым, и из ниоткуда появился Вольфзунд.

– Ну здравствуй, Фитцевт. Так и знал, что ты не можешь без нас. Помогай, раз пришла.

Алида бросила на Рича гордый взгляд.

– Что я говорила?

По небу прокатился мощный раскат, похожий на гром, и ночь взорвалась оглушительным хриплым воем, доносящимся сразу со всех сторон. Алида испуганно отшатнулась к Ричу, но больше ничем не выдала свой страх.

– Слушай звёзды, – напомнил Вольфзунд. – И проси, чтобы они встали на нашу сторону.

Больше ничего не объясняя, он замер, широко расставив ноги и подняв высоко над опущенной головой руку с огоньком, разгоревшимся сильнее и ярче. Губы Вольфзунда беззвучно зашептали заклинание, и от огонька начал постепенно подниматься плотный лиловый туман, обволакивая чащу и путаясь в колючих ветвях.

Алида деловито подхватила Мурмяуза и крепко прижала к груди. Рич заметил, что её лицо стало таким решительно-сосредоточенным, будто она точно знала, что делать. В отличие от него.

Вой Стаи кружил, уже не доносясь отовсюду сразу, а передвигался справа налево, звучал то за спиной, то сбоку, то где-то впереди, жутко переливаясь в унисон множеством волчьих голосов. Круг сужался, несмотря на заговор Вольфзунда и сгущающийся туман колдовства. Рявкнуло, захлебнулось воем где-то совсем близко, и Рич будто очнулся от сна. Он встал так, чтобы в случае чего сразу закрыть собой Алиду, и сосредоточился изо всех сил, напряжённо вслушиваясь в звёздный перезвон, льющийся сверху.

Вольфзунд сказал просто: «Слушай звёзды». Но что делать дальше? Как это может помочь справиться со Стаей, с чистым тёмным колдовством, необъяснимым и оттого таким пугающим?

Из клубов тумана прорывались оскаленные пасти, щёлкали челюстями, разрывая сиреневый морок в клочья, но их тут же заволакивало новыми облаками. Глубокий голос Вольфзунда не мог заглушить лай и рык, топот и гром, но всё же внушал небольшую уверенность и успокаивал скачущее сердце.

– Они изменились, – шепнула Алида. Голос её дрожал. – Я видела одного такого, но он был мельче ростом и более… настоящим. Его заклевали вороны, а этим явно не навредишь никаким обычным оружием. Колдуй, Рич! – она вцепилась пальцами в его рукав. – Пожалуйста, колдуй. Я знаю, ты можешь.

– Ещё бы знать, как. И если бы было меньше отвлекающих факторов…

Алида потупилась и отпустила его рукав, но это не принесло облегчения: он по-прежнему не имел ни малейшего представления, что делать и как помочь Вольфзунду, а ощущать на локте тонкие девичьи пальцы было всё-таки приятно.

– Аро, – прошептал он. – Форна, Корпи, Киркинус, Бенер… – Рич облизал пересохшие губы и продолжил звать девять блуждающих светил по именам. – Вули, Гетор…

Он и сам не понимал, откуда пришла эта затея, но где-то в груди билась уверенность, что именно это поможет сейчас. Обратиться по именам, позвать, попросить, заклясть – разве в этом нет магии? Разве Вольфзунд не упоминал о власти имён над предметами и существами?

Сверху затеплился свет: совсем не такой, каким поливает землю луна, более яркий, более тёплый, более живой… Рич закрыл глаза, чтобы не видеть тумана, волчьих пастей, врывающихся в него с разных сторон, и не видеть Алиду, маленькую и отважную, во все глаза глядевшую по сторонам и тоже шепчущую что-то побледневшими губами.

Он глубже погрузился в звуки. В могучие, древние заклинания Вольфзунда, в остервенелые рыки Стаи, в собственный сбивчивый шёпот. Мир сузился, сжался в одну точку, и казалось, что кроме этой тёмной чащи и их троих никого больше не существует, что вокруг – злое, кипучее, яростное, и только им дано обратить это бурлящее чёрное нечто в привычное и безмятежное.

Продолжая исступлённо повторять имена светил, Ричмольд с теплом вспомнил о Герте и их тихом быте в башне, со стыдом – об Эллекене и моурах, о несчастном музыканте Тиле и об Алиде, которую он готов был принести в жертву как самого дорогого ему человека.

Рич вдруг осознал, насколько безоговорочно ему доверяет Вольфзунд, раз позвал с собой в эту ночь – его, едва не присягнувшего Эллекену, мечущегося на перепутье, предателя и труса. Доверяет и заставляет Рича почувствовать это доверие к самому себе.

– Аро, – произнёс он уже громче. – Форна, Корпи…

Даже сквозь закрытые веки он увидел, что свет вокруг изменился: к сиреневому примешивались пурпурные, золотые и бирюзовые всполохи, льющиеся сверху. Перезвон в голове стал таким громким, что заглушил все остальные звуки, слился в стройную завораживающую песню, и Рич, не выдержав, распахнул глаза.

Всё словно замерло, как в странном сне, в котором пытаешься бежать, но стоишь на месте, врастая отяжелевшими ногами в землю. Туман Вольфзунда окутал всю чащу плотным покрывалом, через которое чёрные пасти прорывались уже с трудом. Алида и Мурмяуз смотрели вверх, откуда лились широкие полосы света.

Распоров сиреневый морок, цветные лучи смешались с ним, окрасив клубы тумана густо-фиолетовым, а через миг воздух в чаще взорвался мириадами серебряных брызг. Рич упал на колени, сбитый ударной волной, Алида вскрикнула и завалилась на него, не выпуская из рук Мурмяуза, зато Вольфзунд стоял как ни в чём не бывало, вскинув лицо навстречу дождю из искр и спрятав руки в складках плаща.

Рык за туманным пологом превратился в испуганное тявканье, вовсе не пугающее, разом лишившееся всей жути и могущества. Вольфзунд медленно повернул голову и прищурился, глядя на Алиду.

– Твой выход, Фитцевт.

Алида будто сразу всё поняла.

– Сирины, – звонко произнесла она, спрятав нос в мех Мурмяуза. – Сирины, пожалуйста. Я, птичья ведьма… – Тут её голос прервался, будто сама Алида не могла поверить в искренность своих слов. Она потрясла головой и продолжила, возвращая голосу твёрдость: – Прошу вас изгнать врагов из наших с вами… из наших с вами Земель. Не повелеваю. Прошу. Если вы меня слышите…

Алида говорила негромко и робко, но так убедительно, что Рич подался вперёд, будто сам был сирином, у которого она просила помощи.

Ответ не заставил себя ждать. Сверху послышался шорох многих пар могучих крыльев, воинственные хриплые крики полуженщин-полуптиц вспороли небо, а совсем скоро к ним примешались визги испуганных псов.

Вольфзунд самодовольно ухмыльнулся.

– Мы разрушили их магический облик, Лаграсс. А для больших птиц не сложно прогнать обычных псов, ведь правда? Пусть даже этих псов многие и многие дюжины.

Крики сиринов и псов отдалялись, туман оседал клочьями на еловых лапах, снова показавшихся из колдовской мглы. Алида округлившимися глазами всматривалась вдаль, на бледных щеках выступили красные пятна, выдавая её волнение.

– А те люди, которые скачут у них на спинах? Что с ними? Мы их… убили?

– Они и без того были мертвы, – ответил Вольфзунд, подходя ближе. – Полагаю, они рассыпались прахом, когда подействовало наше с астрономом колдовство. Стали тем, чем должны были стать столетия назад.

Он осторожно вытащил из волос Алиды сухую хвою и одобряюще сжал плечо Рича.

– Ты хорошо постарался, колдун-астроном. Я рад, что всё-таки не ошибся в тебе.

Последний вопль стих в тишине, и Алида, всхлипнув, уткнулась лицом Ричмольду в грудь. Рич обнял её и погладил по спутавшимся волосам.

– Вот бы сейчас молока с корицей, – пробормотала Алида.

Глава 8, в которой Кемара делает всё возможное

Мел уселся на толстую дубовую ветку, поджав ноги под себя. Было безветренно и довольно холодно, мороз пощипывал нос, но альюд улыбался. Ему всегда нравилась такая погода и это время года. Осень ещё властвует, всё вокруг окрашено в приятные коричнево-серые тона, на деревьях ещё держатся самые стойкие из листьев, но по ночам повсюду вырастают сверкающие кристаллики инея, аветер пригоняет бодрящие колючие холода.

Мел достал из кармана свирель и бережно погладил. Он сам не мог понять, что на него нашло: вдруг захотелось поиграть в одиночестве, вплести свою мелодию в тихий шёпот уснувшего леса. Он уже придумал, про что сыграет. Про серые глаза Лиссы, так похожие на предзимнее небо, про дом, оставшийся далеко за Водой, про надвигающиеся холода и про смертных, которые спят в своих кроватях и не ведают о болотной нежити. Он закрыл глаза, вдохнул полной грудью и поднёс свирель к губам. Мел уже представил, какая прекрасная получится мелодия, и у него приятно зачесались кончики пальцев от предвкушения.

– Мы можем поговорить?

Мел чуть не свалился с ветки от неожиданности. На земле стоял Вольфзунд и скептически разглядывал сына, чуть склонив голову.

– Ну да.

Мел убрал свирель обратно, стараясь, чтобы на лице не слишком явно отображалось разочарование. Вольфзунд ухватился руками за ветку, подтянулся и сел рядом с сыном. Мел округлил глаза.

– Пап, ты чего? Плохо себя чувствуешь?

– Между прочим, мальчишкой я тоже любил лазить по деревьям. – Вольфзунд повёл плечами и отряхнул штаны. Мел широко улыбнулся.

– Тебе идёт. Пригласи как-нибудь художника, чтобы написал тебя сидящим на дереве. Маме понравится. Ты смотришься… романтично.

– Ненавижу позировать для портретов. И этот запах масляной краски… – Вольфзунд сморщил длинный нос.

– Так о чём ты хотел поговорить?

Вольфзунд вмиг посерьёзнел. Мел даже пожалел, что спросил: он давно не видел отца весёлым, а тот даже выглядел моложе, когда улыбался.

– Я хотел кое-что тебе передать. – Вольфзунд пошарил в кармане бархатного жилета. – Вот.

Мел взял протянутый ему предмет. Это оказался кулон в виде чёрного глаза на длинной цепочке.

– Как у Кемары.

– Как у Кемары, – подтвердил Вольфзунд. – Я хочу, чтобы ты носил его не снимая. Хотя бы следующие несколько недель. Это очень важно, Мелдиан.

Мел тут же надел кулон на шею и покладисто кивнул.

– Хорошо, пап. Как скажешь.

Вольфзунд коснулся пальцами своей груди. Там, под одеждой, выступала связка перстней. Мел яростно замотал головой.

– Нет-нет, отец. Только не перстни.

Вольфзунд быстро убрал руку. Чересчур быстро и немного стыдливо: так, будто дотронулся до перстней неосознанно и его смутило, что Мел это заметил.

– Когда-нибудь мне всё равно придётся передать их тебе.

– Через пару тысяч лет, когда тебе надоест плести интриги и похищать человеческие воли?

– В любом случае не прямо сейчас. Я снова отлучусь в Королевство, Мелдиан. У меня уже почти всё готово. Не спрашивай пока ничего, прошу. Я всё расскажу, когда придёт время. Ты сможешь обращаться к амулету, чтобы знать, как идут дела. Только не перегружай его: у таких вещей ограниченный срок действия, они не выдерживают постоянного напряжения.

– Понятно. Спасибо, пап. Занятная вещица.

Мел покрутил в пальцах амулет-глаз и снова спрятал под рубашку. Вольфзунд потрепал сына по волосам.

Они посидели молча на ветке, соприкасаясь коленями и думая каждый о своём. Мел достал свирель и вопросительно посмотрел на отца. Вольфзунд согласно кивнул. Мел заиграл песню – не такую, о какой мечтал, но тоже спокойную и нежно-печальную. Поплыла тягучая музыка, сплетаясь с тонкими ветками осин, путаясь в колючей еловой хвое и будто загущая звенящий прохладный воздух. Мел зажмурился, продолжая играть, сильнее закручивая мелодию, делая её более сложной, полной и узорчатой. Он понял: флейта поёт о благоухающих розовых садах, о потрескивающем в камине огне, о комнатах с бархатными портьерами, о башнях и балконах. Она поёт о доме.

Послышался тихий шорох крыльев. Мел приоткрыл глаза и тихо хмыкнул: на деревьях расселись сирины, нахохлились гигантскими серо-коричневыми шишками и легонько качались в такт мелодии. Вольфзунд тоже внимательно слушал, вглядываясь куда-то вдаль.

Мел твёрдо решил, что сделает всё, чтобы порадовать отца и снова увидеть его улыбку.

* * *

Мелдиан долго стоял у окна, собираясь с мыслями. Лисса спала – тонкая, очаровательно-бледная, и Мелу жутко не хотелось, чтобы она проснулась.

Особняк в Птичьих Землях никогда не был Мелу настоящим домом. Дом – там, за Водой – занят врагами. Невыносимо даже думать о том, как по-хозяйски ходят по замку Кристед, Ленард, Иола и другие, все те, кто переметнулся на сторону Эллекена, едва прежний Владыка поманил костлявым пальцем. Но было кое-что, с потерей чего смириться оказалось сложнее всего.

Несколько дней назад Мел отправил письмо их конюху Дерву и теперь надеялся, что старик всё прочёл и понял.

Лисса приподняла голову с подушки, но Мел поднёс палец к губам, прося молчать.

– Что-то случилось? Мел, куда ты?

Опустившись на кровать, он погладил Лиссу по плечу.

– Я быстро. Ты и опомниться не успеешь, как я вернусь.

– Я не понимаю…

Мел вздохнул и попытался беспечно улыбнуться. В ночном мраке Лисса, скорее всего, не могла разобрать выражение его лица, но по бодрому голосу точно поняла бы, что он не замышляет ничего опасного.

– Всё в порядке. Не беспокойся. Я ненадолго перемещусь за Воду, а потом – сразу обратно. Только обещай, что не успеешь никому ничего сказать. Мать может разозлиться и поставить меня коленями на горох – ты же не хочешь, чтобы твоего мужа подвергали таким унижениям?

Лисса села и порывисто взяла лицо Мела в ладони.

– Если я тебя и отпущу, то только взяв обещание, что ты вернёшься этим же утром, целый и невредимый. Ты ведь обещаешь? Обещаешь, что больше не оставишь меня?

Она шептала сбивчиво и горячо, так, словно до сих пор находилась в полудрёме и не отдавала себе отчёт в том, что говорит. Мел мягко отстранил её руку от своей щеки и поцеловал в ладонь.

– Обещаю. Ложись спать. Я не оставлю тебя дольше, чем на несколько часов. Больше никогда.

Лисса обняла его за шею и уткнулась лицом в плечо. Мел посидел ещё немного, покачивая её в объятиях, но скоро осторожно отстранился, вышел из комнаты и переместился в Королевство.

Замок всё так же высился на горе, и можно было даже помечтать, что там, как прежде, отец сидит в своём кабинете, потягивая вино, мать читает у камина, а на кухне Анна, Лина и Элли хлопочут над лучшим в мире ужином.

Но мечтать не получалось. Свет горел в каждом окне, даже в самых крошечных. Мел горько хмыкнул. Вон то круглое окошко – в кладовой, рядом с его комнатой. Туда почти никогда не заходили, там хранились вещи, которыми очень редко пользовались. Кому понадобилось зажигать там такой яркий свет? И что светит: обычная лампа или колдовской огонь?

Замок смеялся над ним, подмигивая рыжим светом в окнах, и Мел печально покачал головой. Это место больше не было его домом, больше не казалось родным, чернело враждебной, холодной громадой, насмехалось, дразнило, безмолвно кричало: подойди! Сразись с тем, что пожрало моё нутро, и посмотрим, кто из вас победит.

– Мы сразимся, – сказал Мел тихо, чтобы ничто его не услышало, если только болотник, наблюдавший за ним из рогоза ещё одной парой горящих огней-глаз. – Обязательно сразимся, но только не сейчас.

Мел достал свирель и тщательно протёр уголком тёплого плаща. Оставалось только надеяться, что всё сложится как надо. Что старый конюх Дерв получил послание, принесённое почтовой птицей. Что смог оставить на эту ночь конюшни открытыми. Мел не боялся, что письмо перехватят: если бы оно попало в чужие руки, то чтец не увидел бы ни слова – только расплывчатые кляксы.

Болотник зашуршал сухими стеблями. Мел грозно зыркнул на него и прижал палец к губам. Дух тяжело вздохнул и спрятался. Если б на месте Мела был смертный, болотник закружил бы его и запугал до полусмерти, но на альюдов такое примитивное колдовство не действовало.

С неба плавно закружился снег. Мелкие редкие снежинки кололи лицо, мороз пощипывал кончики ушей. Мел потихоньку заиграл. Он выбрал тихую, охающую песнь-призыв, кружевную и невесомую, как зимний туман. Пальцы привычно бегали по тонкому телу свирели, сердце сладко замерло. Мел закрыл глаза и отдался музыке.

Приди, приди, сорви свои оковы.

Смети всё на своём пути.

Только будь со мной, вернись, вернись.

Услышь мой зов, поддайся ему.

Не противься, не упрямься.

Иди ко мне, будь снова со мной.

Приди, приди, сколько бы земель не разделяло нас.

Приди и будь со мной.

Свирель то заходилась жалобным плачем, то вздыхала, томилась неведомой страстью, мелодия время от времени спотыкалась, всхлипывала и хрипела, но от этого становилась только прекраснее. Неправильная, шероховатая, необузданная и своенравная, мелодия звала и манила, и те, кому она предназначалась, не могли не поддаться ей.

Приди, молю, заклинаю.

Услышь мой зов и не противься ему.

Иди ко мне, мы будем одним целым.

Я отведу тебя туда, где луна пляшет на водах ручьёв.

Только услышь.

Только приди.

Приди.

Последний звук затих в морозной ночи. Болотник поохал и снова замолчал. Мел напряжённо прислушивался к наступившей тишине и облегчённо вздохнул, различив вдалеке фырканье и храп скакунов.

Они сливались с ночью, почти невидимые в бархатистой черноте, лишь шумное дыхание выдавало отцовских Ходящих по воздуху. Мел улыбнулся, когда мокрые носы Кеста и Ройоса ткнулись ему в лицо с двух сторон.

– Привет, мои хорошие. – Он похлопал коней по бокам. Скакуны оставались упитанными: смена хозяев не сказалась на их рационе, а Дерв по-прежнему хорошо ухаживал за конюшнями. – Пойдём домой? Нет-нет, не туда. В другой дом. Вы нужны папе. Скучаете по нему?

Один из коней тихо ржанул в знак согласия. Ноги скакунов чуть не доставали до земли: они уверенно стояли прямо в воздухе, не осмеливаясь ступить на неверную почву болота, окружающего гору с замком.

Мел тоскливо посмотрел в сторону Биунума. Небо над городом было не густо-чернильным, а слегка подсвечивалось снизу тёплым светом уличных фонарей. Он слишком хорошо помнил, чем закончилась последняя конная прогулка по небу над Биунумом. В плече противно заныло, напоминая о зажившей ране, но больнее кололо воспоминание о гибели третьего и самого сильного скакуна, Аргуса. Мел прислушался: со стороны замка вроде не доносилось никаких звуков, значит, пропажу коней пока не заметили. Нужно спешить, пока рассвет не начал перекрашивать небо в серый, на котором чёрные силуэты будут сильнее заметны. Мел запрыгнул на спину Кесту и кивнул Ройосу.

– Поскачешь прямо за нами. Не отставай, но и не забегай вперёд. Потом я пересяду на тебя. Я постараюсь, чтобы с вами ничего не случилось в пути, но и вы тоже будьте осторожны, ребята. Будем заботиться друг о друге. Хорошо?

Кест ободряюще боднул Мела в плечо, и альюд ловко вскочил коню на спину. Без седла было неудобно, но Мел надеялся, что над Большой Водой он сможет просто полететь рядом с конями. Расправлять крылья сейчас было слишком опасно: белую точку заметят, ненароком выглянув из замкового окна, поэтому Мел плотнее запахнул тёмно-серый плащ, чтобы ни одно перо не выдавало его.

– Давайте, ребята. Скачем во весь опор.

Он толкнул Кеста пятками в бока, и оба коня сорвались с места, истосковавшись по вольному галопу.

«Да убережёт нас Первый Волшебник», – подумал Мелдиан.

* * *

Лисса с самого рассвета сидела на скамье-бревне, вглядываясь в небо. Алида тронула подругу за плечо. Лисса вздрогнула, но, обернувшись, слегка улыбнулась.

– Если ты просидишь тут целый день и совсем замёрзнешь, ничего не изменится, – сказала Алида. – Мел не вернётся быстрее, даже если ты откажешься от обеда.

Из дома пахло супом, свежим хлебом и тушёными овощами. Скамья, на которой сидела Лисса, трава и деревья поседели от инея. Воздух кололся и щипал за щёки, но тёплая альпаковая шаль согревала Алиду, даже наброшенная на простое платье.

– Конечно… – Лисса вздохнула и расправила складки на платье. – Но разве ты бы не ждала? Разве смогла бы спокойно сидеть в доме?

Алида промолчала и села рядом с подругой на скамью. Небо хмурилось, время от времени бросая на землю пригоршни снежной муки. Макушки елей чёрными пиками устремлялись вверх и покачивались от ветра. Подруги молчали, всматриваясь вдаль, и эта тишина между ними была уютной и тёплой, словно наброшенный на плечи пуховый платок.

Лисса схватила Алиду за руку и вытянулась в струнку.

– Там! Смотри!

Из мутного небесного молока выступили три тёмные точки: две крупные и одна поменьше. Точки приближались, то выплывая из сероватых облаков, то снова ныряя в них, и скоро не осталось сомнений, что это Мелдиан и два вороных Ходящих по воздуху.

Алида с Лиссой радостно завопили и бросились обниматься. Сверху послышалось ржание, один из коней шумно ударился копытами о землю и проскакал немного галопом, обогнул дом и остановился перед Лиссой, всхрапывая и рыхля копытом землю. Следом за ним приземлился второй конь, а потом и Мел.

– О, поистине королевский приём, – оскалился Мел, стряхивая иней с перьев и одежды. Он хотел добавить что-то ещё, но Лисса и Алида стиснули его в самых крепких объятиях, на какие были способны.

– Алида, пообещай мне, что не выйдешь замуж за раздолбая, – всхлипывала Лисса, уткнувшись в плечо Мелдиана.

Мел обнял девушек крыльями и рассмеялся.

– Да вы что, серьёзно волновались, что ли? Да ну бросьте, нашли из-за чего!

Лисса пихнула его в живот, и Мел шутливо согнулся, изображая смертельно раненого. Алида вытерла подруге слёзы уголком своего платка. Лисса встряхнула головой и рассмеялась.

– Мел, ну какой же ты всё-таки…

– Неотразимый? Обаятельный? Потрясающий?

– Мелдиан!

Друзья разом обернулись и увидели, что к ним спешит Перинера. Алида впервые видела жену Вольфзунда такой встревоженной. Чёрные локоны рассыпались по плечам, на щеках горел яркий румянец. Мел дёрнул ушами и нацепил самую широкую из своих улыбок. Подбежав, Перинера прижала сына к груди.

– Ну мам!

Мел вырвался из материнских объятий, смущённый и растрёпанный.

Алиде стало легко и радостно на душе. Мел вернулся живым и здоровым, ещё и привёл отцовских коней – Алида не ожидала от друга такой отваги. Перинера похлопала себя по щекам, перекинула волосы на одну сторону и властно произнесла:

– Становится морозно. Элли накрывает на стол, идём в дом. Мелдиан, срочно прими горячую ванну, простынешь.

– Нет уж, сначала обед!

Перинера смерила сына строгим и не терпящим возражений взглядом, как вдруг откуда-то донеслось:

– От обеда я бы тоже не отказался.

Алида узнала этот голос, едва он произнёс первый звук. Вольфзунд появился у самой тёмной кромки елового леса, выступил из укрытия хвойных лап, и по какому-то неведомому совпадению снег закружил сильнее, оседая белыми искрами на чёрных волосах и плаще цвета ночного неба. Следом за ним появились Симониса и Хьёльд, изрядно вымотанные и вовсе не такие холёные, как Владыка. Их не было всего один день, но обитатели особняка успели изволноваться.

Мел разом сник, прижал уши и попытался незаметно спрятаться за спину матери.

– Мелдиан, подскажи, может, мне поставить тебя коленями на горох? Не думал, что твоё воспитание настолько затянется, но раз уж ты до сих пор не понимаешь, как себя вести…

– Он привёл ваших коней! – вступилась Лисса.

Вольфзунд недобро сверкнул глазами. Алида сама невольно сжалась, хоть этот взгляд предназначался и не ей.

– Вижу, моя милая, вижу.

Вольфзунду не дали продолжить. Перинера, повинуясь не свойственному ей порыву, подбежала к мужу и крепко его обняла. Алида прикрыла рот платком, чтобы никто не видел, как она хихикает. Обычно восково-бледные щёки Вольфзунда тронул румянец, он несколько раз рассеянно моргнул и, будто очнувшись, обнял Перинеру в ответ.

Мел взял под руки Лиссу и Алиду и стал осторожно подталкивать в сторону дома.

– Пойдём-пойдём, не будем мешать. Да и супом пахнет в самом деле умопомрачительно.

Хьёльд увёл коней, негласно взяв на себя заботу о скакунах. Симониса, бросив быстрый взгляд на Вольфзунда и Перинеру, с улыбкой подошла к Алиде.

– Как поживаешь, маленькая травница?

– Все разговоры – после обеда, – насупился Мел, не выпуская локти девушек. – Кое-кто, между прочим, летел через всю Воду на этих вот крыльях, а не перемещался в пространстве по щелчку пальцев.

* * *

Ричмольд нёс стопку тарелок. Увидев, что Алида и Лисса вернулись не одни, он наткнулся на стол, и тарелки с грохотом повалились на пол. Рич побагровел до корней волос и присел подбирать осколки. Алида бросилась помогать.

– Астроном, тебе что, нельзя доверить ничего, кроме деревянной посуды? – скривил губы Вольфзунд. – Не утруждайся. Займись чем-нибудь полезным.

Вольфзунд лениво взмахнул рукой, и осколки срослись сами собой, целые тарелки выстроились на столе.

Служанки вынесли блюда, радостно поглядывая на вернувшихся хозяев. Перинера и Симониса сели по обеим сторонам от Вольфзунда, Мел устроился поближе к блюду с печёным мясом, Алида заняла ближайший стул, а Мурмяуз, разбуженный шумом, привычно прыгнул ей на колени. Сверху спустился Герт и на немой вопрос Алиды ответил:

– Стриксия спит. Не волнуйся за неё, она в порядке. Просто след колдовства не может исчезнуть сразу, особенно в её почтенном возрасте…

– Я понимаю, – вздохнула Алида и опустила голову.

– Так что там в Королевстве, пап? – Мел задал вопрос, волнующий всех. Алида насторожилась и даже отложила вилку, чтобы не отвлекаться на еду и ничего не пропустить.

Вольфзунд медленно стянул перчатки. Алида вздрогнула: она никак не могла привыкнуть к виду его колдовской руки. Элли мгновенно подскочила к хозяину и поднесла ему бокал вина. Вольфзунд кивнул, отпил и только тогда удостоил Мелдиана ответным взглядом.

– Ты же сам только что оттуда. Может, лучше ты расскажешь?

Мел стушевался и проворчал:

– Между прочим, мог бы спасибо сказать. Сам-то ты почему-то не спешил забирать коней.

– Я предпочитаю не рисковать по пустякам, а тратить время с большей пользой. Мы с тобой ещё поговорим об этом наедине, Мелдиан. Ты же не хочешь, чтобы я отчитывал тебя при всех.

– Считай, уже отчитал.

Мел надулся, но не сводил с отца любопытного взгляда, ловил каждое его движение в ожидании новостей.

– Дело осталось за малым, – наконец протянул Вольфзунд. – Нужно всего лишь суметь договориться с Магистрами, и тогда всё пойдёт так, как нужно.

– То есть ты нашёл оружие против Эллекена? – недоверчиво буркнул Мел.

– Оружие нельзя найти, это же не гриб в лесу, – заметила Алида.

– Верно, – усмехнулся Вольфзунд. – Не нашёл, но постарался всё продумать. У меня было достаточно времени. В Королевстве жутко, Мелдиан. Просто жутко. Я был в прибрежных городах после того, как Эллекен прошёл сквозь них. Вместо процветающих торговых городов остались только болота и остовы разрушенных домов. Они не оставляют убитых лежать на земле – все загубленные смертные обращаются в моуров или поднимаются вновь, становятся безвольными мертвецами. Не представляю, что Эллекен планирует делать с этими болотами потом. Сороки всюду летали по моей просьбе. Они подтверждают: везде, где он прошёл, царят разрушение и смерть.

– Ты осушишь эти болота, и всё станет как прежде, – подала голос Перинера.

Вольфзунд посмотрел на неё как-то странно и не стал ни соглашаться, ни отрицать.

Ричмольд опустил глаза в тарелку и сидел так неподвижно, будто мечтал сделаться невидимым. Алида раздражённо цокнула языком. Ну сколько можно! Неужели он не понимает, что таким поведением только лишний раз напоминает остальным, что это он виноват во всём случившемся?

В гостиную вошёл Хьёльд и занял свободное место рядом с Симонисой. Чаровница улыбнулась другу и подвинула к нему бокал с вином.

– Лисса, мне понадобится твоя помощь, – вдруг произнёс Вольфзунд.

Лисса опешила.

– Моя? Вы уверены, что я хоть чем-то могу помочь?

– Я не говорю и не делаю то, в чём не уверен. В отличие от твоего мужа. Мне понадобятся «Слёзы Тумана». Поможешь Симонисе и другим чаровникам собрать необходимые компоненты?

Лисса согласно кивнула, и стала такой же багровой, как Рич, и точно так же потупилась.

– Я решил использовать сразу все доступные средства, разрушающие магию как стихию. «Слёзы Тумана», Священный Всполох и заговорённый металл, сродни тому, из которого выкован клинок Импиора. Если Магистры согласятся нам помочь и предоставят ту магию, что собирали их помощники, нам удастся многократно увеличить разрушительную силу яда, огня и металла.

– Сожжёшь город? В который раз? – невинно поинтересовался Мел.

Вольфзунд удостоил сына уничижительным взглядом.

– Если использовать запасы магии Магистров, можно изменить состояние «Слёз Тумана» и обратить яд в некое подобие отравленного воздуха. Я вооружу им королевскую гвардию и отправлю отряд на сражение с моурами.

– Налицо первые признаки сумасшествия, – всплеснул руками Мел. – Пап, ты возомнил себя королём? С чего это вдруг гвардейцы станут выполнять твои приказы?

– У меня свои методы воздействия, – туманно улыбнулся Вольфзунд. – Они будут выполнять не мои приказы, а приказы своего командующего. А его в этой необходимости убедит жена. Моя продажница.

– Люди погибнут, – возразила Перинера. – Либо от яда, либо от рук моуров.

– Симониса попробует изготовить противоядие, которым мы снабдим гвардию. Моуры будут заворожены. Они падки на музыку, если ты помнишь.

Алида смертельно захотелось зажать себе руками уши, лишь бы не слышать про музыку, завораживающую моуров.

– Я могу подыграть, – вызвался Мел.

– Ни за что, – шикнула Лисса и вцепилась ему в локоть. – Я больше никуда тебя не отпущу!

– Если ты помнишь, Мелдиан, – продолжил Вольфзунд, – я выбрал пятерых продажников и наделил их особыми силами. Дал каждому то, с чем они справятся лучше всего. Среди них есть талантливая певица – пожилая женщина, обратившаяся в кукушку, помнишь её? Я усилил её природные способности. Она споёт моурам так, что они не смогут устоять. Подружки Эллекена растеряют свою прыть, сначала их поразят люди Кечена Вейса, а потом – гвардейцы с ядом. Конечно, чтобы уничтожить всех моуров в городе, понадобится много времени и сил, но основной удар их армии будет нанесён. Поэтому я позволил Эллекену двигаться дальше: будет проще напасть на них в Авенуме, когда там, у дворца, соберётся вся его нежить, чем выслеживать посреди полей.

– Один вопросик, пап. Что за Кечен Вейс? Я его знаю? И что у него за люди?

– Продажник-воробей, – пояснил Вольфзунд. – Он руководил бунтовщиками, недовольными королевскими налогами. Они готовили восстание, но вот незадача: предводитель обратился воробьём. Пришлось отложить бунт. – Вольфзунд хмыкнул. – Зато сейчас у них есть шанс вволю побунтовать. Кечен соберёт своих молодчиков на крышах Авенума, а я вооружу их кое-чем, что приготовит Дор… Это бывший тетерев, он талантливый оружейник, – пояснил Вольфзунд, заметив недоумевающий взгляд Мела. – Конечно, я не надеюсь, что все простолюдины останутся живы. Вероятно, именно из того отряда, который будет вооружён ядовитым газом, не выживет никто. Но это наименьшие потери, которые возможны в подобной войне. Если бы не моуры, всё было бы куда проще. Но эти твари безжалостны, особенно когда распробуют смерть. Если не пожертвовать несколькими, погибнуть могут все. Некоторые жертвы оправданы хотя бы тем, что не допускают более страшных последствий.

– Я всё равно в деле, – упрямо повторил Мел. – Одна певичка, пусть даже твоя продажница с даром, не заворожит столько моуров.

– Вам нужны сирины! – воскликнула Алида, взбудораженная своей догадкой. – Если слово птичьей ведьмы хоть что-то значит для них, я попробую их уговорить! И древуны! Они могут помочь! Не одна Лисса ведь должна готовить яд. А ещё есть те странные провидцы… может, и их подключить?

– Провидцы мечтают, чтобы Эллекен занял моё место. Так что лучше им ни о чём не знать. А в целом я ценю твой пыл, Алида Фитцевт. Сирины действительно могут быть полезны. Я поразмыслю.

Алидины щёки порозовели от похвалы Владыки.

– Я тоже готов сражаться, – вдруг произнёс Ричмольд. Он наконец перестал пялиться в свою пустую тарелку, решительно вскинул голову и впился в Вольфзунда упрямым взглядом. – Я должен быть там! Должен изгнать моуров и Эллекена, должен позаботиться о людях Королевства! Я не буду отсиживаться в Птичьих Землях, зная, что творится по моей воле!

Вольфзунд медленно зааплодировал, высекая фиолетовые искры из колдовской ладони. Рич снова покраснел, но не опустил взгляд.

– Моё почтение, братец. Эта пламенная речь останется в истории. Позволь спросить, чем ты можешь помочь? Светил почти не видно из Королевства, колдун-астроном может привлечь лишь падающие звёзды, но какой от них прок? Будешь обстреливать моуров звёздами, исполняющими желания? Боюсь представить, во что тогда превратится Авенум.

– Чем угодно! – Ричмольд вскочил со стула и сжал кулаки. Его крик испугал Мурмяуза, кот спрыгнул с колен Алиды и спрятался на софе, стегая себя хвостом по бокам. – Даже если ничем не смогу помочь, я хочу быть там! Хочу видеть, как всё кончается!

– А я, по-твоему, должен заботиться о твоей безопасности? – сощурился Вольфзунд. – Ты уже сделал всё, что мог. Ты уничтожил Стаю – один из козырей Эллекена. Твоя роль на этом заканчивается. Смирись, астроном.

– А что будет с самим Эллекеном? – спросил Герт. – С моурами разобрались, но как же их пастырь?

– Не беспокойтесь, господин Лаграсс, – промурлыкал Вольфзунд, допивая вино. – У меня остаётся запасное оружие, созданное специально ради папаши. Священный Всполох, подкреплённый чудесным порохом нашего оружейника Дора.

Алида ахнула.

– Но ведь Всполох на каких-то пустошах! Вы что, снова отправите нас с Ричиком на новое задание? На этот раз за огнём?

Вольфзунд рассмеялся.

– Не бойтесь, не отправлю. Всполох уже у меня. Вернее сказать, лишь его искра, из которой я, разумеется, сумею раздуть костёр. Помните коронацию? Я прогнал магистратских птиц. Но не удержался и прихватил себе одно маленькое пёрышко. Было бы глупо полностью уничтожать такую мощь. А господин Дор Гербор любезно продемонстрировал мне, как меняются привычные вещи в умелых руках, наделённых моим даром. Я остался впечатлён. Мы с ним сотворим милейшую вещицу, которая не оставит от Эллекена и следа. Будет просто чудесно, если удастся заманить Эллекена к Чёрному Замку и устроить взрыв именно там. Тогда чары замка, моё собственное колдовство и элементали из коллекции Симонисы вступят в сокрушительный союз со Священным Всполохом. Не уверен, что это не разнесёт половину Биунума, но, как я говорил, некоторые жертвы вполне оправданны. В этот раз нам недостаточно отправить Эллекена в Небытие. Мы должны уничтожить его так, чтобы у него не было шансов вернуться снова. Поэтому мы не станем привлекать больше альюдов – я уже переговорил с главами семей, они готовы переждать в Птичьих Землях. Некоторые, конечно, рвутся на помощь, но я всё же надеюсь, что им хватит благоразумия остаться в стороне. С отцом я сам расправлюсь.

Перинера и Мелдиан недоумевающе уставились на Вольфзунда. Он невозмутимо положил себе на тарелку кусок печёного мяса и принялся разрезать его с самым хладнокровным выражением лица.

– Ты уничтожишь наш замок? Наш дом? – выдавил Мел. – Пап, ты уверен?

– Более чем. Умение побеждать подразумевает многие составляющие, одно из которых – способность расставаться даже с тем, чем дорожишь. Безусловно, мой замок значит для меня очень многое, но я не смогу вернуться туда после всего, что там произошло. Это как вернуться к женщине, которая однажды уже предпочла тебя другому. Я думаю, что в душе ты со мной согласен, Мелдиан.

Мел неопределённо передёрнул плечами.

– Даже не знаю, пап. Мне надо об этом подумать. Может, всё-таки уничтожишь Эллекена в другом месте? У развалин его старого замка, например. Или в самом Авенуме.

– Насколько мне известно, Эллекен с трудом перемещается, – возразил Вольфзунд. – Может, он уже скопил достаточно сил, но вряд ли согласится отступать так далеко от уже занятых городов даже для того, чтобы сразиться со мной. Он не будет возвращаться назад. Это не в его правилах. Он может подождать, чтобы стать ещё сильнее, но я не собираюсь давать ему на это время. Чем быстрее всё закончится, тем лучше.

У Алиды стало тяжело на сердце. Она успела побывать в замке пленницей, гостьей, даже считала его чем-то вроде своего дома. Замок пугал, восхищал, наполнял надеждой, в нём ей было и тревожно, и страшно, и спокойно, и радостно. Каждый день, проведённый там, наполнялся особым смыслом, Алида относилась к замку так, словно он был живым существом со своим характером, своей силой и своим духом. Конечно, она понимала, что не имеет права рассчитывать на то, чтобы вернуться туда, но планы Вольфзунда повергли её в глубокое уныние. Представить окрестности Биунума без гордой короны шпилей, венчающей гору? Невозможно!

– Очень жалко, – прошептала она. – Очень…

Все молчали, наверное, соглашаясь со словами Алиды. Пока за столом скорбели о замке, служанки принесли десерт: свежие бисквиты и вазочки варенья, но Алиде даже не захотелось попробовать сладкое. Она встала, пересела на софу, где дремал Мурмяуз, и задумчиво погладила кота по длинной шерсти.

– Я не могу обещать, что вы все выживете, – хрипло произнёс Вольфзунд. Алида подняла голову: её удивил тон Владыки. В нём не было ни холода, ни насмешки, ни высокомерия. Так говорят обычные люди, когда сильно устали и хотят искренне о чём-то попросить. – Я думал, это будет только моё сражение. С моим отцом. За мою семью. Около моего замка. У меня есть продажники, которые мне помогут. Но я не рассчитывал, что кто-то ещё захочет присоединиться. Даже ты, Мелдиан. Уж извини, если недооценивал тебя, но мне всегда казалось, что ты лучше отсидишься в безопасности.

Мел булькнул в чашку с чаем и подёргал ушами, как недовольный кот.

– Хорошенького же ты обо мне мнения, пап.

– Вы говорили, что вам понадобится магия, собранная Магистрами, – напомнил Герт. – Вы так уверены, что они встанут на вашу сторону? Они уже дали своё согласие?

– Магистры обещали подумать, – ответила за Вольфзунда Симониса. Они с Хьёльдом весь обед оставались тихими и не принимали участия в беседе, хотя Алида подумала, что было бы неплохо послушать их мнение.

– Как же вы, должно быть, ужасно себя чувствуете! – воскликнула Алида, глядя на Вольфзунда. Краем глаза она заметила, как напрягся Мелдиан – так, словно только что догадался о чём-то или придумал какой-то выход. – С одной стороны – Эллекен и моуры, с другой – старики-Магистры…

– Как я себя чувствую? – переспросил Вольфзунд и усмехнулся. – Честно? Как свеча, которую подожгли с обоих концов. И в которой осталось мало, очень мало воска.

Вопреки уговорам Мела и Перинеры Вольфзунд покинул резиденцию почти сразу после ужина. Мел помогал служанкам убирать со стола, и Алида видела по его лицу, что он обдумывает что-то важное.

– Чего ты такой? – спросила она, сделав вид, что обнаружила на тарелке пятнышко, которое необходимо стереть полотенцем.

– Я понял, как помочь отцу уговорить Магистров помочь, – шепнул Мел. – У нас есть кукольница.

* * *

– Кемара! – Мел заколотил в дверь, сбивая костяшки и молясь про себя, чтобы сорока была дома. – Кемара, открой скорее!

На улице моросило. После случая со Стаей Вольфзунд не позволил Кемаре оставаться дольше в своём особняке, и той пришлось гостить в старом доме Лиссы – Диньяна по-прежнему часто там ночевала, но не стала возражать против гостьи.

Несколько томительно долгих секунд ничего не происходило, и Мелу оставалось только тихо беситься, варясь в бульоне страха, гнева и нетерпения. Он чувствовал, как тянутся мгновения. Именно сейчас отец должен вести переговоры с Магистрами, и была только одна возможность помочь ему.

Наконец дверь приоткрылась, и Мел увидел Кемару в её обычном светлом платье в пол. Не дожидаясь приглашения, Мел втиснулся в дом, прошёл за Кемарой в комнату и взволнованно заметался, натыкаясь то на стулья, то на стол, то на диван. Кемара без выражения наблюдала за ним, сложив руки на груди, и безучастный взгляд бесцветных глаз раздражал ещё сильнее.

– Зачем ты прийти?

– Сколько ещё времени уйдёт на куклы Магистров? – выпалил Мел. – Сможешь сделать их прямо сейчас? Ты вообще начинала их? Я же просил!

– Это требовать несколько дней. День, если очень спешить. – Она склонила голову набок и мигнула водянистыми глазами.

Мел подскочил к Кемаре и сжал кулаки, едва сдерживаясь, чтобы не схватить её за горло и не встряхнуть хорошенько.

– У тебя же усиленный дар! Мне нужны куклы сейчас же, или я позабочусь о том, чтобы и ты, и вся твоя семья навеки остались тупыми бездушными птицами! Кемара! Неужели ты никак не можешь понять, насколько это важно?!

Лицо Кемары дёрнулось. Она скользнула вдоль стены, обходя разгорячённого Мела, подошла к шкафу и достала две небольшие куклы, одетые в цветные лоскуты-мантии. Их головы украшал белый альпачий пух, изображая седые волосы и бороды.

– Ты не спросить, сделать ли я куклы. Ты спросить, сколько дней это занять. Всё уже готово, Мелдиан.

Спокойный, даже слегка укоризненный голос Кемары подействовал на Мела отрезвляюще. Ему вдруг стало ужасно стыдно за свою порывистость и за ненужные угрозы. Мел сел на тахту, зажав нетерпеливо подрагивающие руки между коленями. Каждое утекающее мгновение отдавалось стучащей кровью в ушах, ему до зубовного скрежета хотелось вырвать из рук кукольницы фигурки стариков и попробовать заколдовать их самому, но он не мог так рисковать.

– Садись, – выпалил он. – Скорее, пожалуйста. Сделай так, чтобы они провели отца в свои хранилища магии.

Кемара уставилась на Мела, по-птичьи склонив голову.

– Они слишком далеко. И нет волос в куклах. Я не могу знать, что получиться, а что нет.

– Так постарайся, Преисподняя тебя забери! Изо всех сил постарайся! Если сейчас ничего не получится, то следующего раза может не быть. Магистры снова запутаются в своей хитрости и не подпустят отца так близко. А ещё Эллекен уже совсем рядом с городами, пока они будут думать, он уже сам захватит собранную людьми магию! Кемара, ну пожалуйста! Это нужно не только мне и отцу, это нужно всем, кто не хочет жить под властью моего сумасшедшего и жестокого деда!

– Моих сил может не хватить. Я хотеть помочь, но я не альюд и не ведьма. Я птица в теле человека, которой выпал особенный дар. Этого и так много для птицы. Ты понимать?

– Хотя бы попытайся! Хоть что-то можно им навязать, какие-то мысли, сомнения… Лучше бы ты не болтала, а уже что-то делала!

Глазами он видел всё то же: деревянные стены, резную мебель, кровать со скомканными одеялами, отдалённо напоминающими небрежное воронье гнездо, одежду, выглядывающую из шкафа, и шкатулки со всякими мелочами, бесцветную хозяйку комнаты, на фоне тёпло-рыжеватых стен кажущуюся бесплотным духом, и две нехитрые куклы, зажатые в её тонких руках. Но другим взором, открывшимся после того, как отец собственноручно повесил ему на шею амулет в виде глаза, Мел видел совсем иную картину. Два разодетых смертных старика юлили, отговаривая Вольфзунда от его затеи, не желая расставаться с накопленной силой, – и, что самое жуткое, они, кажется, вообще не верили в приближение Эллекена и не представляли, какая опасность им грозит.

Кемара накрыла куклы ладонями и закрыла глаза. Она начала что-то шептать одними губами и плавно раскачиваться взад-вперёд. Мел замер: ему показалось, что откуда-то повеяло прохладным ветром, сердце стало стучать спокойнее, будто его тоже заговорило колдовство кукольницы.

– Слишком далеко, – покачала головой Кемара.

Мел взбешённо фыркнул.

– Не верю, что ты не можешь их достать! Старайся! Давай, Кемара!

Она снова сосредоточилась, склонившись над куклами. На лбу у Кемары выступила испарина.

Время тянулось, но Мел не решался поторопить Кемару. Наконец куклы в её руках шевельнулись, будто кто-то дёрнул невидимые нити, и фигурки Магистров застыли в напряжённых позах. Лицо Кемары взмокло от напряжения, но она победно улыбнулась.

– Я достать. Было трудно, так трудно. Теперь пробовать дальше. Но без волосков…

– Да слышал я, слышал! Давай скорее. Ещё немного, и отец уйдёт ни с чем.

Кемара кивнула и, взяв куклы поудобнее, зашептала быстрее. Её дыхание шевелило одежду и пух на голове кукол, и казалось, что они в самом деле живые.

– Давай скорее, – зашипел Мел.

Воздух в комнате будто уплотнился, стал душным и тягучим, готовым вот-вот затрещать от магии. Вокруг руки Кемары закружили прозрачно-серебристые вихри, но она всё шептала, закрыв глаза, и её голос стал глухим и хрипловатым. Наконец куклы вздрогнули, едва заметно засветились серебром, и Кемара пробормотала спёкшимися губами:

– Дотянулась.

Её лицо выглядело сильно уставшим, волосы прилипли к мокрым вискам. Мел заломил руки в нетерпении.

– Ну! Дальше! Пусть отведут отца к хранилищу магии! Или хотя бы расскажут, где оно.

– Мне надо отдохнуть.

Кемара в самом деле выглядела неважно, но она просила о чём-то совершенно невозможном. О каком отдыхе речь, если она только-только нащупала путь к волям Магистров? Если сейчас остановиться, то в чём был смысл этой попытки?

– Нет-нет, о чём ты? Связь же прервётся!

Кемара высокомерно взглянула на Мела.

– Ты ничего не знать о магии кукольников, Мелдиан. Связь не мочь прерваться, если кукольник не пожелать того. Я стать сильнее, чем раньше, но расстояние сильнее меня. К тому же ты кое-что забыть. Магистры не простолюдины. Я не могу управлять тобой или твоим отцом, потому что ваше колдовство не желать моего колдовства. Магистры не так могучи, как вы, но в их крови тоже есть магия. А магия не желать воздействие другой магии. Она не покоряться, и всё, что кукольник смочь сделать, это взывать к смертной сущности, к той части естества, что пока не напитана колдовством. Я никогда так не делать. Я… могу не мочь. Не получаться.

– Могу не мочь! – всплеснул руками Мел. – Уж мочь как-нибудь, Кемарушка! Ты ведь не хочешь умереть глупой птицей? Или я что-то путаю?

– Не становиться жесток, как твой отец, Мелдиан.

– Тогда, пожалуйста, поторопись.

Кемара положила куклы Магистров на покрывало и склонилась над ними, выводя руками одной ей ведомые узоры. Волосы девушки-сороки белым саваном закрывали от Мела кукол, и он нервничал ещё сильнее, боясь, что Кемара наколдует что-то не то. Хотя он и так был несведущ в магии кукольников, и любое её действо выглядело загадочно и совершенно непонятно.

Амулет-глаз на шее у Мела нагрелся от того, что он беспрерывно к нему обращался, заставляя безостановочно показывать то, что происходит в Авенуме.

Кемара зарычала от напряжения, её руки забила крупная дрожь.

– Я потратить много сил на Стаю, – призналась она, поворачивая лицо к Мелу. – Слишком много. Я не ожидать, что будет так.

Мел не понимал, что сейчас творится в городе: голосов он слышать не мог, а по выражению лиц Магистров ничего нельзя было понять.

– Они не хотеть, – прошептала Кемара. – Они передумать…

– Нет! – выкрикнул Мел. – Так не должно быть! Нам нужно, чтобы они согласились на все условия отца! Кемара, пожалуйста!

Кемара всхлипнула и стиснула в кулаках две куклы. Её плечи тряслись, лицо раскраснелось. Она принялась снова шептать свои наговоры и слегка шевелить куклами. Со стороны могло показаться, будто она просто играет, если не присматриваться к выражению лица и не брать в расчёт явно не подходящий для игр возраст.

Мел видел, что Дивидус разводит руками и морщится, но тут Волхвокс тронул его за локоть и что-то зашептал на ухо. Неужели подействовало?

Грудь опалило жаром – амулет не выдержал и разлетелся на дюжину острых осколков. Мелдиан яростно выругался и метнулся ближе к Кемаре.

– Ну что? Что там? Выходит?

– Я чувствовать сопротивление, – пропыхтела Кемара сквозь зубы. По виску скатилась крупная капля пота. – Если бы я отдохнуть пару дней… Если бы быть волоски… Всё могло бы быть иначе.

Она подалась вперёд, стиснув зубы и напрягшись так, что на шее вздулись вены. По красному лицу градом катился пот, с губ срывались хриплые стоны, будто Кемарой овладело страшное чёрное колдовство, терзающее её изнутри.

Вдруг Кемара вскрикнула почти по-сорочьи и, отбросив куклы, неестественно обмякла. С лица сразу сошла вся краска, белёсые глаза закатились, грудь часто вздымалась.

– Что? – снова спросил Мел. – Почему ты их бросила? Что-то пошло не так? Они… они…

– Я больше не мочь, – прохрипела кукольница, опуская веки. – Не мочь.

– Кемара, – позвал Мел. – Посмотри на меня, Кемара!

Он похлопал её по щекам, но дыхание Кемары с каждым мгновением становилось всё более поверхностным и частым. Мел схватил её за руки и обомлел: они стали холодными, как студёный ручей.

– Прости, – шепнула она и быстро облизнула губы. – Прости, Мелдиан.

– Нет-нет, давай не прикидывайся! Ты сейчас отдохнёшь и попробуешь снова! Сейчас, я заварю чаю…

Мел вскочил и заметался по комнате в поисках чайника. Как назло, ничего подходящего не оказалось, даже фляжки с водой, которую можно было бы подогреть с помощью колдовства. Он и сам осознавал всю бессмысленность своей задумки, потому что где-то в затылке билось: «Не старайся, ты ей уже не поможешь, не поможешь, не поможешь…»

– Мелдиан, – тихо позвала Кемара, и он снова бросился к сороке. Теперь она выглядела почти прозрачной, как моур, жалкой и беспомощной, и Мел мысленно проклял себя за то, что довёл кукольницу до такого состояния. – Мелдиан, обещай мне, что скажешь Ричмольду, что… Что я его любить. Может, не так, как любить человек, но так, как может любить птица. Ты сказать?

Она закашлялась почти беззвучно, затряслась, и Мел прижал её к груди, удивившись, какая она, оказывается, тоненькая и хрупкая, почти бестелесная. В глазах и носу сделалось горячо.

– Я скажу, Кемара, обязательно скажу, – Мел постарался говорить уверенно и жизнеутверждающе. – Прости меня, дурака. Я и помыслить не мог, что всё обернётся так. – Он качал Кемару, как ребёнка, и заметил, что она расслабилась и уже перестала дрожать. – Только у меня есть идея получше. Давай-ка ты сама ему это скажешь, идёт? Эй, идёт?

Холодный склизкий ком встал в горле. Мел медленно отстранил от себя Кемару и уложил на диване. Светлые ресницы замерли, запёкшиеся губы приоткрылись.

Кукольница не дышала.

Тяжело вздохнув исгорбив плечи, Мел поднялся, поудобнее устроил её холодеющие ноги, сложил руки Кемары у неё на груди и, запихнув злополучных кукол в карман, замер в тишине. Тело девушки съёжилось, и на диване теперь лежала мёртвая сорока.

Глава 9, в которой Эллекен преподносит людям урок

Симонисе уже казалось, что Магистры согласятся со всем, что предложит им Вольфзунд: последние минуты непростого разговора Дивидус и Волхвокс вели себя на редкость покладисто, хотя поначалу даже её наговоры не помогали и Магистры норовили пойти на попятную.

Они вчетвером медленно шли по мостовой вдоль почти безлюдной улицы. Справа возвышались дома богатых купцов с лавочками на первых этажах, слева тянулась широкая улица, освещённая тусклым светом фонарей, растворяющимся в молоке сумеречного тумана. Крошечными каплями туман оседал на одежде и коже, делая без того холодный вечер неприятно-сырым. Почти все прохожие исчезли с улиц, зато кабаки были забиты под завязку.

Симониса оглянулась на четверых гвардейцев, сопровождавших Магистров. Стражи выглядели невозмутимыми и сосредоточенными, но чаровница ощущала исходившую от них тревогу.

– Немыслимо представить, что эти прекрасные особняки могут оказаться разрушены, а их жильцы и вовсе мертвы, – протянул Вольфзунд, обращаясь к Дивидусу. Оба старика-Магистра согласно покивали. Их длинные бархатные мантии тихо шелестели о брусчатку и мягко переливались в свете фонарей: тёмно-зелёная у Дивидуса и бордовая у Волхвокса. В своих одеяниях Магистры были похожи на огромных ночных мотыльков, даже седые бороды отдалённо напоминали мохнатые мотыльковые усики.

– Жаль, что Магистрат скоро тоже перестанет существовать, – вдруг произнёс Волхвокс. – Тысячелетиями Магистры собирали и укрепляли магические знания, доступные смертным, а затем передавали своим ученикам. Мы, к сожалению, остались последними, кому доступна хоть крупица этих знаний, но мы не успели подготовить достойных преемников.

– Не спешите хоронить себя раньше времени. Я ведь предлагаю вам условия, при которых весьма высока вероятность, что всё завершится благополучно и вы успеете воспитать столько учеников, сколько посчитаете нужным.

Вольфзунд снисходительно улыбнулся.

– Вероятно, сегодняшний туман и есть отголосок колдовства Эллекена и его армии, – вставила Симониса.

– Ужасно, ужасно, – покачал головой Дивидус.

– Мы согласны, – проговорил Волхвокс. – Давайте не будем тянуть и сразу отправимся в Биунум, к нашим магическим запасам. Я прикажу снарядить карету. Или вы привыкли путешествовать другим способом?

– Для начала я бы хотел закрепить нашу договорённость, – хищно оскалился Вольфзунд.

Он остановился посреди улицы и шагнул за угол, куда почти не доходил свет фонарей.

– Предпочитаю, чтобы у сделок не было случайных свидетелей, – пояснил он.

Симониса, Магистры и их безмолвные стражники обступили Вольфзунда, как дети – торговца сладостями, с той лишь разницей, что их лица не сияли радостью, а выражали некоторую тревогу.

Вольфзунд стянул перчатки, и Дивидус удивлённо приподнял брови, увидев колдовской морок на месте левой кисти. Волхвокс тихо кашлянул в кулак.

– Протяните же мне ваши руки, соратники, – чересчур торжественно промолвил Вольфзунд. «Рисуется перед смертными, как же иначе», – подумала Симониса.

Дивидус и Волхвокс подошли ближе к Владыке, и Вольфзунд обхватил их узловатые пальцы обеими ладонями. Дивидус слегка вздрогнул, когда его коснулась колдовская кисть, Волхвокс же отреагировал почти спокойно. Гвардейцы напряглись и положили руки на оружие.

– Клятвы, принесённые при заключении этой сделки, нерушимы и необратимы. Все условия, озвученные обеими сторонами, незыблемы и обязательны к исполнению. Во имя Первого Волшебника, звёздного неба и серебряных ручьёв. Во имя народов…

Симонисе редко доводилось слышать эту клятву, и каждый раз торжественные слова будоражили в ней самые разные чувства: от восторга до страха. По спине пробежали мурашки, и она подышала на свои пальцы.

На её взгляд, Вольфзунд правильно сделал, что не стал заключать с ними письменных договоров – магическая сделка, скреплённая словесной клятвой, древнее и в некоторой степени даже надёжнее. Разве что бумага не становится свидетелем её заключения: лишь наблюдатели смогут подтвердить, что колдовство состоялось.

Руки Магистров обвила полупрозрачная вуаль, сотканная из миллионов сверкающих золотом пылинок. Симониса заметила, что взгляд Дивидуса вдруг стал жёстче. Магистр чуть скривил губы и в упор посмотрел на Вольфзунда, который только начал озвучивать свои условия:

– Отныне король-Магистр Дивидус и Магистр Волхвокс, отрёкшиеся от смертных имён и имён семейных, посвятившие всю жизнь служению Магистрату и именуемые сильнейшими из людей Королевства, клянутся передать Владыке Вольфзунду всю накопленную ими магическую энергию, чтобы обратить её против врага, угрожающего всем Землям. Отныне…

– Отныне Владыка Вольфзунд, – перебил вдруг Дивидус, – клянётся убраться из моего Королевства и увести всех своих демонов, именуемых альюдами, как только устранит нависшую над нами опасность в лице своего отца. Во благо всех живущих и будущих сыновей и дочерей Земель Короны.

Золотая вуаль чуть дрогнула, но не растаяла. Дивидус самодовольно улыбался, Волхвокс тоже не выглядел сколько-нибудь озадаченным: значит, старики давно замыслили поставить такое условие! Симониса беспомощно замерла, не зная, что делать: ударить по сцепленным рукам, разорвать не скреплённый пока договор? Или не вмешиваться? От волнения она почувствовала, как против воли начинает оборачиваться в лису, но сосредоточилась и не позволила превращению случиться.

Лицо Вольфзунда, как назло, не выражало эмоций: Владыка снова надел свою излюбленную маску ледяного безразличия. Золотых пылинок вдруг стало больше, и они быстро завращались вокруг рук Магистров и Вольфзунда.

– Отныне король-Магистр Дивидус и Магистр Волхвокс обязуются предоставить мне, Владыке Вольфзунду, полную и всеобъемлющую власть над Землями и народом Королевства на шестидневный срок и клянутся не вмешиваться в мои дела и дела моего народа. Сделку считаю свершённой.

Он резко выпустил узловатые стариковские пальцы, словно они вдруг покрылись ядовитой слизью. По трепещущим ноздрям Вольфзунда Симониса поняла: он всё-таки взбешён.

– И что это было? – прорычал он. – Что за новые условия во время заключения сделки?

– То же самое я могу спросить у тебя, – затряс бородой Дивидус. – Отдать тебе Королевство на шесть дней? Чтобы ты со своим папашей превратил его в царство мертвецов и болот?

Симониса глухо зарычала по-лисьи.

– Моё условие имеет ограниченный срок. Тогда как твоё – бессрочное. Ладно, Магистр. Мой народ покинет эти гнилые земли, которыми правят выжившие из ума самозванцы. Но лишь до твоей смерти. Мы ведь заключили сделку именно с тобой и Волхвоксом, а не с орденом Магистров. Ваши ученики и последователи не смогут препятствовать, если кто-то из альюдов пожелает вернуться.

– Ты мне угрожаешь! – вскинулся Дивидус. – Стража!

Гвардейцы ринулись вперёд, обнажив клинки, но Вольфзунд брезгливо взмахнул рукой, и мужчины остановились, не в силах сделать ни шагу дальше.

– Отзови своих псов, король. Если ты уже забыл, ты обязан передать мне свои хранилища. И ещё: власть над Королевством теперь полностью моя. Так что… Стража, свяжите им руки и не спускайте с них глаз. Молись на моё милосердие, Дивидус. Я ведь могу сделать так, чтобы твоё правление оборвалось если не сейчас, то в ближайшие дни… – Вольфзунд сощурился, с наслаждением наблюдая за тем, как гневно дёргается лицо Магистра. – Сим, пришли за каретой с моими скакунами. Мы выдвигаемся в Биунум.

– А разве перемещение… – начала Симониса, но Вольфзунд её оборвал.

– Я хочу посмотреть, как обстоят дела на главных дорогах. Мы домчимся куда быстрее, чем на обычных лошадях, не волнуйся. Но иногда просто осмотреть свои владения и означает править ими, не находишь?

* * *

Карета остановилась напротив Библиотеки – величественного, поистине царственного здания с высокими белоснежными башнями и зелёными куполами. Правда, сейчас, когда тяжёлые серые тучи затянули небо, стены Библиотеки казались грязными, а купола – тусклыми. Одна из башен чернела, выжженная огненными птицами.

После целой ночи, проведённой в бесконечной бешеной гонке по полям, разделяющим два крупнейших города, Симонисе везде мерещилась опасность, и даже в тёмных застеклённых окнах Библиотеки чудились вражьи взгляды.

– Прошу, господа, – насмешливо протянул Вольфзунд. – Помогите нашим дорогим Магистрам выйти.

Гвардейцы вывели бывших хозяев из кареты. Симониса тоже поспешила спрыгнуть на булыжники площади и сосредоточенно огляделась по сторонам.

Конечно, город не обещал безопасности, но всё-таки высокие каменные здания давали чувство защищённости. Как Симониса ни любила простор и свежий ветер, скачка по заиндевевшим полям под куполом беззвёздного свинцового неба заставила чаровницу изрядно понервничать.

Они с Вольфзундом защитили карету и лошадей чарами, но ей всё равно чудились голоса моуров в каждом вздохе ночных птиц, виделись предатели-альюды в тревожимом ветром серебрящемся ковыле. И пусть вороные кони неслись, будто подстёгиваемые всеми демонами Преисподней, храпя и развеяв по ветру иссиня-чёрные гривы, пусть роскошная карета с золочёным гербом летела, едва касаясь колёсами земли, Симониса продолжала каждый миг ожидать нападения.

И как же не хватало Хьёльда! Спокойного, могучего, надёжного. Того, кто успокоит одним уверенным взглядом. Рядом с которым почти ничего не страшно. Вольфзунд поручил ему проверить готовность людей Кечена, а к Магистрам взял только Симонису – может быть, опасался, что вид Хьёльда запугает стариков и окончательно отвратит их от сотрудничества.

Ночь пролетела быстро, полная тревог и сомнений, шорохов и хруста ломающихся подмёрзших трав, хрипов коней и вскриков охотящихся сов. Ночь пролетела, но они с Вольфзундом не увидели ни новых болот, ни серебряных туманов, ни магических огоньков-сгустков. Окрестности Биунума оставались такими же, как всегда, несмотря на то что мир вокруг них непрестанно менялся.

Сонные улицы Биунума, подёрнутые розоватым маревом, были пустынны. От реки, у берегов уже скованной ломкой корочкой льда, пахло сыростью и водорослями. Симониса достала из сумки крошечный стеклянный флакон и, выдернув пробку, прошептала наговор. Лиловая дымка закружилась за прозрачным стеклом, и чаровница удовлетворённо кивнула. Новый элементаль в её коллекции: студёное утро на городской площади. Симониса продолжала надеяться, что слуги Эллекена не успели воспользоваться её запасами из замка, и мечтала скорее вернуть свои компоненты, необходимые для сложных ритуалов и сильных заклятий. Она приметила метёлки соцветий у моста и решила позже вернуться за ними: эти растения встречались нечасто и использовались для составления зелья, стирающего память.

Симонисе вспомнилась Алида: юная ученица травницы, сейчас вовсе не думающая о травничестве. У Симонисы никогда не было учениц, а она и не думала о том, чтобы взять кого-то под опеку, но, может быть…

– Снимите защиту с Библиотеки, господа Магистры, – произнёс Вольфзунд, и его бесстрастный хриплый голос прервал размышления Симонисы.

– Это сложнее, чем тебе кажется, – ответил Дивидус, разминая затёкшие в дороге плечи и шею. – Защитные чары воздвигались вокруг Библиотеки в несколько этапов, и снять их вот так, одним махом, невозможно.

– Снимай, я сказал! Я должен войти внутрь, и ты это знаешь.

От Библиотеки в самом деле исходили сильные чары, похожие на душный жар натопленной печи. Альюдам вход туда заказан. Что, если Магистры не смогут снять защитные чары, и Вольфзунду так и не удастся использовать запасы Библиотеки?

Дивидус и Волхвокс озабоченно посмотрели друг на друга.

– Если хотите поговорить с глазу на глаз, можете отойти, – махнул рукой Владыка. – Но только под присмотром стражников. И ещё. Скажите мне, вы оставили Библиотеку с её Книгами Величия без присмотра? Там хоть кто-то есть?

– Есть наши работники, – оскорблённо откликнулся Дивидус. – Потенциальные ученики. А Книг там давно нет: мы вывезли их во дворец, как и другие ценные вещи.

– Кроме скопленной магии. Разумно, что ещё сказать.

Дивидус и Волхвокс отошли в сторону, сопровождаемые гвардейцами, а Вольфзунд, недовольно хмурясь, подошёл к Симонисе.

– Как бы я ни относился к смертным, они не устают удивлять меня своей глупостью. Есть ли предел у легкомыслия? У упрямства? У эгоистичности? Нет, думаю, нет. Люди способны сами строить себе ловушки, рушить собственное будущее и отравлять настоящее, лишь бы не признавать свои ошибки.

– Нам достались непростые союзники, – согласилась Симониса. Она осторожно положила ладонь на плечо Вольфзунда, ожидая, что Владыка в любой момент сбросит её руку, но он стоял неподвижно. – Хотя почему «нам»? Что-то я зарываюсь. Тебе, конечно, тебе.

Вольфзунд приподнял бровь, обернувшись к чаровнице.

– Ты всё верно сказала. Не мне. Нам.

Магистры вернулись к альюдам.

– Защитные чары были возведены очень давно, – покачал головой Дивидус. – И после Сна только окрепли. Мы с Волхвоксом будем пытаться, но, увы, не можем поклясться, что наших сил окажется достаточно. Если не выйдет – мы готовы предоставить королевскую гвардию и жандармов, чтобы перенести запасы магии в другое место.

Вольфзунд ухмыльнулся.

– Позвольте, это я готов предоставить гвардейцев и жандармов. У меня к вам встречное предложение. Быть может, вы слышали о заимствовании магии, когда силы передаются от одного колдуна к другому. Наверное, это звучит несколько сложно или даже пугающе, но, поверьте, ритуал безопасен, если проводится опытным колдуном или, в нашем случае, альюдом. В моём опыте, надеюсь, никто не вздумает сомневаться.

Его ухмылка стала ещё шире, тогда как старики, напротив, заметно растерялись.

– Но защита работает именно против магии альюдов, – напомнил Дивидус. – Да и ваши силы совсем другие, если сравнивать с нашими, человеческими. Магия как энергия преобразуется сосудами-телами, выливаясь в индивидуальную силу…

– Я знаю, как работает магия, – перебил короля-Магистра Вольфзунд. – Ты, в общем-то, прав: наши силы очень различны, если брать их по отдельности. Но я предлагаю не свою силу, а силу Симонисы. Магия женщин-альюдов не такая жёсткая и бескомпромиссная, как магия альюдов-мужчин. К тому же ты верно подметил, что тело – сосуд, преобразующий энергию. Как винная бочка, как горшок для жаркого. То, что в него входит, выходит совершенно другим, так что преобразованная вами, людьми-колдунами, магия Симонисы не будет магией альюдов, и защита Библиотеки пропустит её.

– Мог бы сначала меня предупредить, – возмущённо шепнула Симониса.

– Ты ведь на всё согласна, я же знаю, – небрежно ответил Вольфзунд, продолжая сверлить взглядом Магистров.

Симонисе стало немного горько, и даже не от снисходительного тона Владыки и не от того, что он не посвятил её в этот план, а скорее от осознания, что она действительно была готова на всё. Вольфзунд снова оказался прав.

Минуту Дивидус и Вольфзунд сверлили друг друга взглядами, и, конечно, Магистр сдался.

– Всё равно ведь будет как захочешь, демон. Колдуй, пусть всё скорее закончится.

Вольфзунд достаточно бесцеремонно выпихнул Симонису к Магистрам, взмахнул руками и обрисовал в воздухе круг. Симониса взяла Дивидуса и Волхвокса за руки, крепко, чтобы они не вздумали вырваться. Их окружило чем-то вроде прозрачного поблёскивающего купола, который почти сразу же растворился. Симониса почувствовала воодушевление и закрыла глаза, сосредотачиваясь на сухих тёплых человеческих пальцах, лежащих в её ладонях. Она ощущала, как кровь бежит по их венам, как вместе с кровью струится живая, яркая энергия, слишком импульсивная и горячая для дряхлых смертных тел. Симониса потянулась к ней своими чарами, и магия Магистров зазвенела, бросилась навстречу, будто всегда ждала прикосновения силы альюда. Чаровница зашептала наговор: долгий, древний, сложный, известный практически всем альюдам. Делиться силой ей приходилось нечасто, но слова сами срывались с губ, будто кто-то невидимый нашёптывал прямо на ухо. Слова отзывались в её теле, дрожали в груди, растекались вместе с кровью, чтобы слиться с теплом людей-колдунов и наделить их новой силой на то время, пока их руки будут соприкасаться.

Скоро к ней присоединились два мужских голоса: Дивидус и Волхвокс затянули гортанное заклинание, чужое и незнакомое, от которого по коже побежали мурашки. Симониса начала слабеть, сила покидала её, уходя в смертные тела и смешиваясь с их тихо звенящей магией.

Она перестала ощущать время, будто увязла в липкой смоле, и понимала: сейчас ей не удастся отпустить руки Магистров, даже если она очень этого захочет. Их магические силы, соединившись, опутали всех троих незримой паутиной, которая прочнела с каждым мигом, сплетаясь вокруг них тугим коконом.

Даже звуки извне перестали проникать под невидимый кокон: Симониса слышала только свой шёпот и голоса смертных стариков, но ни шумы просыпающегося города, ни задорный пересвист синиц у реки не доносились до её ушей.

Всё изменилось в одно мгновение. Кокон лопнул, и на Симонису обрушилась лавина звуков: фырканье коней Вольфзунда, шелест ветра, перестук копыт и колёс на окрестных улицах, приглушённые человеческие голоса, но громче всего звучал печальный, протяжный звон, похожий на медленный дождь, если бы с неба вдруг вместо воды посыпались мелкие осколки стекла.

Дивидус и Волхвокс высвободили руки. Симониса открыла глаза и повернулась лицом к Библиотеке. Звон затихал, и здание больше не внушало ей страха и тревоги. Защитное заклятие было снято.

– Я знал, что мы с вами сможем договориться, если потребуется, – довольно провозгласил Вольфзунд. – Ведите.

* * *

Пригород Авенума уже был усыпан человеческими телами. Моуры пресытились и теперь просто душили смертных, оставляя мёртвых на земле. «Нам больше не нужны новые сёстры», – хихикали девы, и под их босыми стопами разливались новые чёрные зеркала болот.

Ленард много раз видел эти деревни: всегда чистые и ухоженные дворы, дома из дерева или белого камня и сытые, счастливые смертные. Теперь постройки увязли в бурой жиже, покосившиеся, с болтающимися на петлях дверьми. Мёртвые смертные распластались на ступенях собственных домов, на дорогах и в огородах. Среди мирных жителей было несколько городских служащих в форме, один из них до сих пор сжимал в руке арбалет, так и не спасший жизнь владельцу.

Ленард обернулся на Эллекена. Мертвецы опустили паланкин, и Владыка ступил на землю, удовлетворённо осматриваясь. В теле молодого конюха он выглядел куда более величественным, чем в теле рыжего горбуна. Моуры радостно заголосили, приветствуя хозяина, но Эллекен только сдержанно кивнул.

– Даже немного скучно, – бросил он, перешагивая через руку жандарма, сжимающую арбалет. – Я думал, они будут хотя бы немного сопротивляться.

– Они кричали, господин, – заметила Гвендэ. – Не просите многого от простолюдинов. Если король достаточно глуп, он вышлет армию. Это будет зрелищнее, чем минутный бой с мирным людом.

– А если король умнее, чем нам кажется? Он может попытаться создать оружие против магии, – предположила Иола.

– Пусть пытается. – Эллекен остановился и сложил руки за спиной, устремляя взгляд к сияющим вдали шпилям дворца. – Пока это оружие будет готово, мы уже справим новоселье в королевских хоромах. Вы волновались, что с потерей Стаи я стану слабее. И, как видите, ошиблись. Я взращу новых щенков из огня и тьмы, и они снова станут топтать волчьими лапами Земли, обращая людей в моих преданных помощников.

Он глубоко втянул носом воздух и белозубо улыбнулся.

– Мы пойдём медленно. Дадим им время подготовиться. Иначе я посчитаю, что всё это затеял зря. Мне неинтересна дичь, на которую не надо охотиться, женщины, которых не надо добиваться, и города, которые не надо захватывать. Пусть они видят. Пусть всё видят.

Он развёл руки в стороны, поднял над головой и медленно сомкнул ладони. Моуры, мертвецы-продажники, оставшиеся смертные юнцы и альюды выстроились за своим хозяином, ожидая его приказов.

На ратуше кракелы зашлись горестным плачем.

Эллекен выждал вечер и ночь, позволив моурам вдоволь резвиться в предместьях Авенума, а утром приказал двигаться дальше, сквозь обезлюдевшие окраины к центру.

Кайл послушно ковылял вместе с остальными: замёрзший, злой и смертельно уставший.

– Прикажи им, – повелительно произнёс Эллекен, оборачиваясь.

Кайл вздрогнул. Он никак не мог привыкнуть к новому облику Владыки. Кайл взглянул в глаза, когда-то принадлежавшие Ханеру: колкие и бесстрастные, теперь они совсем не напоминали открытый взгляд конюха.

– Что приказать? – спросил он, ёжась от холода.

– Пусть начинают топить город.

От этих слов Кайлу стало ещё страшнее и холоднее. Хотя ему теперь всегда было страшно и холодно, а не унимающаяся в груди ярость только усугубляла эти два состояния. Мысли путались, и только голос Эллекена мог хоть немного развеять их прихотливую круговерть, только его приказы вырывали Кайла из лап тяжёлых, постоянно сменяющих друг друга образов.

– Зачем вам топить город? Разве вы не хотели править во дворце?

Ленард ощутимо ударил Кайла в бок.

– Не спорь с хозяином.

Эллекен рассмеялся и самодовольно погладил подбородок.

– Пусть спорит, пока живой. Всё равно он не сможет сопротивляться. Иди к моурам, Кайл. Прикажи им начинать топить город.

Кайла будто с силой ударили в грудь. Он на миг задохнулся и едва устоял на ногах. Голова разрывалась от боли: её переполнял приказ Эллекена, пульсировал его словами, не давая больше ни о чём думать. Кайл бездумно побрёл вниз с холма, к зловеще тихим чёрным озёрцам.

В голове не осталось ни одной собственной мысли – только кипящий гнев, леденящий страх и голос Эллекена, гудящий, как огромный пчелиный рой: «Прикажи, пусть топят город, пусть топят город, топят город, город…»

Когда Кайл мечтал о силе, он представлял совсем другое.

«Магия – крылья, магия – свобода», – думалось ему. Оказалось, магия – это оковы, боль и запах смерти.

Из тумана и чёрных луж начали проступать бледные фигуры моуров. Они смеялись и тянули к нему костлявые руки, из-под босых ног вырывались облачка серебряных искр. Моуры были прекрасны, но от них веяло жутью, как из самой глубокой и холодной бездны.

– Пришёл к нам, хозяин? – спросила одна из дев. Она подошла совсем близко и запустила холодные пальцы в волосы Кайла. Удивительно, но её звонкий голос немного развеял багровую дымку, застилающую взор, и даже слова Эллекена зазвучали так, словно Владыка был далеко-далеко, а не сзади, на холме. Кайл схватился за запястье моура – так, словно неживая дева могла ему помочь.

«Прикажи топить город».

Впереди величаво белели каменные дома, чуть дальше виднелись шпили и купола богатых особняков и административных зданий, ещё дальше отливала медью крыша дворца. Авенум, столица Королевства… Кайл уже видел, как город едва не сгорел. Это было страшно.

«Прикажи!»

Голову сдавило тисками, и Кайл ещё крепче ухватился за моура. Дева рассмеялась, к ней присоединились подруги. Они кружили около Кайла, похожие на изящных рыбок в пруду, кокетливо играли своими волосами, улыбались бледными губами и бросали манящие взгляды из-под густых серых ресниц.

– Заберите… – прошептал Кайл, проталкивая слова сквозь плотную пелену морока. Мысли ворочались тяжело, как огромные камни, но он напрягался изо всех сил, чтобы воспротивиться влиянию Эллекена. – Заберите меня. К себе.

Всё тело тут же полыхнуло болью: Владыка, должно быть, узнал, что Кайл произнёс не то, что следовало. Кайл вскрикнул и упал бы, но его подхватили руки моуров.

Болотные девы нежно гладили его по лбу, по спёкшимся губам, по щекам и шее. Их прикосновения были успокаивающе холодны, чуть влажны и пахли мокрой землёй.

– Заберите. Прошу.

Моуры переглянулись. Третий раз просить не пришлось.

Под ногами у Кайла разверзлась тягучая топь, и он почувствовал, как плавно погружается в льдистую жижу. Моуры навалились ему на плечи, потянули за руки и ноги, утягивая на дно, в своё мёртвое царство. В царство, где не придётся никому подчиняться. В царство, где не придётся отдавать страшные приказы.

– Мы будем тебя любить, – прошептала одна из дев ему на ухо. – Мы всех любим, кто к нам приходит.

Её сильные тощие руки сомкнулись на шее Кайла. Перед глазами вспыхивало кровавым и багровым, от приказов Эллекена гудело в ушах, но Кайл уже не смог бы ничего сделать, даже если бы перестал сопротивляться Владыке. Моур резко рванула руками в сторону, и шея Кайла переломилась с жалким хрустом.

* * *

Ленард боялся, что Эллекен будет разъярён из-за утонувшего Чернокнижника. Мальчик не справился со своей ношей, даже пройдя посвящение, – так бывает, когда нечаянно делаешь ставку на слабого смертного. Но Эллекен только развёл руками.

– Что ж. Жаль, конечно, но с моурами недолго потерять голову. Наверное, эти красотки слишком настойчиво звали его к себе. Как думаешь, Ленард, они послушают мой приказ?

– Не посмеют ослушаться, Владыка, – раболепно промолвил Ленард.

Эллекен довольно улыбнулся, поднял руки над головой и с силой сомкнул ладони.

– Начинайте, мои милые. Авенум перед вами. Делайте с ним всё, что вам заблагорассудится.

Кругом вспенились болота, заклубился туман, и с отчаянным визгом из топей вырвались тысячи бледнокожих дев. Ленард тяжело вздохнул и пошёл за паланкином, который мертвецы понесли прямо в Авенум.

Город притих, лишь изредка хлопали ставни, когда смертные в ужасе запирались, увидев на улицах страшную процессию. Несчастных, которые попадались на пути, моуры охватывали костлявыми руками и если не тащили к себе на дно, то душили и терзали на куски.

Остаток пути они провели в молчании, если можно считать молчанием хлюпанье болот, шипение моуров и далёкие завывания стригоев. Скоро впереди показался дворец – потускневший под мглистым небом, но всё же величественный и торжественный, как застывшая в камне и металле песнь.

– Стойте, – приказал Эллекен моурам и мертвецам. Процессия послушно замерла. – Хочу взглянуть на дворцовую площадь. Переместимся, друзья?

Он кивнул на крышу одного из самых высоких зданий.

– Охотно, Владыка, – поддакнула Гвендэ.

С плоской, покрытой инеем крыши открывался превосходный вид на площадь. Удивительно, но тут простолюдины продолжали жить повседневной жизнью. По мостовой ползли телеги и кареты, запряжённые лошадьми, прогуливались прохожие, торговцы громко зазывали в свои лавки. Ленард покосился на сестёр: не проскользнёт ли тень сожаления на красивых лицах? Не уговорят ли они Владыку пощадить несчастных смертных и не рушить красивый город?

– Дворец короля-Магистра, несомненно, прекрасен, – проговорил Эллекен, не сводя взгляда с дворца. – Но я никогда не был поклонником подобного архитектурного стиля. Он слишком блестящий, слишком вычурный, от него так и веет дурновкусием простолюдинов. Да и я не уверен, что захочу остаться в Авенуме. Мне больше нравится север Королевства. Так что просто покажем смертным, что у короля больше нет над ними власти.

Он поднял руки, и вся площадь пришла в движение. Брусчатка провалилась, на её месте выступили маслянистые чёрные топи, из которых вырастал частокол бледных костлявых рук моуров. Они цеплялись за воздух скрюченными пальцами, вытаскивая наружу свои нагие тела, и туман закручивался спиралями, поднимаясь от топей и заволакивая медный сверкающий дворец дымкой тления.

Люди кричали, бросались врассыпную. Ржали кони, гремели колёса спешащих экипажей, но моуры не обращали внимания на смертных: они были сыты и не нуждались в пополнении, их и без того было много, так много, как никогда. Эллекен довольно улыбался, наблюдая, как болотная нежить пляшет по площади и камни под их ногами оборачиваются илом и грязью.

Скоро всё пространство вокруг дворца превратилось в сплошную вязкую топь. Дворец глухо застонал, как могучий дуб, терзаемый бурей. Моуры радостно заголосили, схватились за руки и бросились в хоровод, сталкиваясь и падая друг на друга, но тут же поднимались и возобновляли бешеные пляски, хохоча и визгливо вскрикивая. Дев стало столько, что между их телами уже почти не было видно земли.

Дворец ухнул снова, и на этот раз стало отчётливо видно, что он кренится на левый бок. Сноп серебряных огней взвился от моуров ввысь, и одна из башен с сухим треском откололась. Рушась, она задела другую башню, и вниз посыпались медные пластины и камень.

Новый сноп пламени заставил все стёкла во дворце лопнуть и, звеня, рассыпаться дождём. Здание всё больше оседало, заваливаясь на бок, будто старик, решивший присесть на отдых.

Вслед за дворцом начала оседать и ратуша. Сферические кракелы горестно запели невпопад, ударяясь округлыми телами друг о друга, и город наполнился их предсмертным плачем. Болота ползли от площади к торговым кварталам и жилым улицам, и везде здания начали вжиматься в землю, захлёбываясь илом. Торговцы бросали свои лавки и выскакивали наружу, но почти все увязали в болотах и тонули в считанные секунды даже без помощи моуров. Извозчики оставляли кареты и телеги, из окон тонущих домов выпрыгивали люди прямо в чём были, не переодевшись в зимнее, и в панике бросались бежать, находя смерть в топях или под обломками рушащихся зданий. Лишь посольство, на крыше которого устроились Эллекен, Ленард, Гвендэ и Иола, твёрдо стояло, а брусчатка вокруг него даже не думала обращаться болотом.

Башня с кракелами, переломившись у самого основания, рухнула. Кракелы взревели последний раз, ударившись о крышу здания министерства торговли и проломив её. Ратуша развалилась на части и сгинула в трясине, подняв фонтан чёрных брызг.

Дворец, наконец, тоже не выдержал и с душераздирающим грохотом разломился пополам. Он медленно, даже торжественно входил в маслянистую топь, поблёскивая шпилями – будто хотел сохранить королевскую стать даже в момент гибели. Иола прерывисто вздохнула и схватила сестру за руку. Дворец уходил гордо, как поверженный гигант, и от этого величественного и печального зрелища захватывало дух.

Постепенно все звуки стихли. Почти все здания сгинули, словно их и никогда не было, оставив лишь обломки цоколей, похожие на пеньки сгнивших зубов во рту нищего. Моуры вернулись в родные топи, смертные разбежались кто куда, не прихватив даже самого необходимого. Гвендэ оглянулась по сторонам. Разрушений было много, но Эллекен не стал уничтожать весь город, сосредоточившись в основном на центре Авенума.

– Неплохая работа, – довольно произнёс Эллекен. – Согласен?

Ленард, казалось, забыл, как говорить. Он прокашлялся, расслабил ворот и несколько раз встряхнул головой.

– Это было… впечатляюще, – наконец выдавил он.

– Я надеялась, что вы сотрёте весь Авенум, – протянула Иола не без разочарования в голосе.

Эллекен насмешливо приподнял бровь.

– К чему столько кровожадности, милая Иола? Такая красивая женщина, как ты, обязана быть милосердной. Я вовсе не желаю смерти простолюдинам. Просто их нужно приручить. Показать, кто их хозяин и кому стоит служить. Я надеюсь, этот урок они точно усвоят…

Глава 10, в которой Мел даёт клятву

Алида поднялась с кровати, набросила халат и наспех заплела волосы. Она надеялась, что Рич не спит и сможет её выслушать.

Осторожно, чтобы никого не разбудить, она открыла дверь и прокралась в коридор, к спальне Ричмольда. Алида уже занесла над дверью сжатый кулак, чтобы постучать, как вдруг дверь сама открылась и навстречу вышел Рич – взъерошенный со сна, с решительно сжатыми губами.

– Алида?

– Рич, я…

Он быстрым движением втянул её в комнату и прикрыл дверь. Несколько секунд было тихо, где-то в дальнем углу горела лампа, и комнату укутывал мягкий тускло-жёлтый свет.

– Алида, нам нужно в Королевство, – выдавил Рич.

– Я и сама хотела то же сказать.

Рич облизнул губы и продолжил. Алида заговорила одновременно с ним:

– Не знаю, магия это или нет, но та сила, что есть в нас, может принести пользу.

– Я не могу больше смотреть, как Вольфзунд и Перинера мотаются туда-сюда, постоянно заботясь о чём-то!

– Он не мог просто так отправить нас в хранилище за силой. Мы уже видели, на что способны, когда прогнали Стаю.

– Это ведь не только их дом, но и наш тоже! Мы обязаны помочь хоть как-то, чем сможем!

Замолчали они тоже одновременно. Алида глупо улыбнулась себе под нос.

– Я рад, что мы говорим об одном и том же, пусть и разными словами, – промолвил Рич. – Предлагаю утром найти Мела. Убедим его в своей пользе, а он пусть уговорит Вольфзунда взять нас с собой.

Алида кивнула.

– Да, точно, Мел нам поможет. Птичья ведьма и колдун-астроном. – Алида хмыкнула. – Мог себе когда-нибудь такое представить?

– Не мог бы даже во сне. Ничего из того, что есть у меня сейчас…

Молчание стало неловким. Алида встала на цыпочки, чмокнула Ричмольда в нос и побежала обратно к себе, краснея до корней волос.

* * *

С тех пор, как Вольфзунд и Симониса отправились в Королевство заключать договор с Магистрами, от них не приходило никаких вестей. Перинера рвалась за Воду, и Мелу стоило больших усилий уговорить её остаться и не соваться пока в людские земли. Он обещал отцу беречь мать и старательно держал обещание.

Внезапная странная смерть Кемары не укладывалась у Алиды в голове. Как сорока-кукольница могла так быстро обессилеть и буквально сгореть? Это было страшно и нелепо, и Алида сопереживала сорочьей семье, несмотря на то что сама частенько злилась на кукольницу. Рич тоже был ошарашен и подавлен.

Всех сковывала томящая неопределённость, отягощённая страхом и скорбью. Лисса буквально силком вытолкала Алиду, Мела и Ричмольда во двор, подышать свежим воздухом и развеяться. Мел с мрачным остервенением бросился протирать свои поющие черепа на ограде, которые щёлкали челюстями в опасной близости от его пальцев, не угрожая всерьёз.

Алида с тоской осмотрелась по сторонам. Деревья уже сбросили пёстрые наряды, обнажили чёрные ветви, и вокруг совсем не осталось красок, лишь белёсое небо да серые леса. В груди у Алиды ныло от тоски и неизвестности.

– Астроном, что там Эллекен? Не посылал тебе ничего? Ты не видел, что творится в городах?

– Я не позволяю ему влезать мне в голову, – отозвался Рич. – Видел только, что у него новый облик. Теперь он выглядит как черноволосый юноша.

Алида чувствовала себя жалкой и бесполезной.

– Тогда зачем Вольфзунд хотел, чтобы мы нашли свои силы в книгохранилище? Зачем, если нам всё равно не позволяют ничего делать? – воскликнула она, приблизившись к Мелу.

– Что ты можешь сделать? Ты так рвёшься в бой? – хмыкнул Мел, не отворачиваясь от черепов. – Где же наша зарёванная трусишка-продажница? Что за отважная воительница заняла её место?

Его голос стал бесцветным и надтреснутым, а невесёлые шутки всё больше походили на простое ворчание.

– На самом деле, я тоже этого не понимаю, – покачал головой Рич. – Я уже пытался привести разумные доводы в пользу того, чтобы использовать наши силы, но Вольфзунда, как всегда, трудно понять.

Мел посмотрел на Ричмольда как-то странно. Алида заметила, что он уже несколько раз будто порывался ему что-то сказать, но останавливал себя.

– Ты пытался закатить истерику во время обеда, а не привёл разумные доводы, астроном. Ладно, ребятки. – Мел отряхнул ладони от инея и облокотился об ограду. – Это ж очевидно. Причины просты: отец больше не хочет вами рисковать. Да-да, ещё недавно он отправлял Алиду на смерть только из-за того, что её не было жалко, но теперь всё изменилось. Только не раздувайтесь от гордости, он не дорожит вами как личностями, просто было бы глупо получить птичью ведьму и колдуна-астронома и сразу отдать их на растерзание врагу. Вы хоть и нахватались магии и знаний из Книг, а всё равно остаётесь зелёными юнцами. Ну не воины вы, что с вас взять.

– Он просто боится, что мы перейдём на сторону врага.

– И небезосновательно, догадливый астроном.

Рич отвернулся.

– Мел, хватит ему об этом напоминать! – зашипела Алида. – Лично я считаю, что это глупо. Вольфзунд ведь не боялся, что я перейду на сторону Магистров и отдам им последние страницы Манускрипта? Так почему мы должны переметнуться к Эллекену?

– Тогда твоя воля была заложницей отца. Ты не могла бы сделать ничего серьёзного без его ведома и одобрения. А сейчас ты – вольная пташка.

– Моя воля не слушалась Вольфзунда, когда я был Чернокнижником, – возразил Рич.

– Твою волю тогда поглотила тёмная магия, не забывай. И есть ещё пара нюансов. – Мел задумчиво закусил губу, словно размышляя, стоит говорить дальше или нет. – Птичьи ведьмы – хранительницы Птичьих Земель. Рич – пусть незаконнорождённый, но всё же сын королевы. Силой, что вы владеете, вы обязаны отцу, и тут не поспоришь. Он позаботился о том, чтобы и в Королевстве, и в Землях власть досталась его приближённым. Альюды, люди, древуны – все будут, можно сказать, под его крылом. При том условии, если вы двое примете свою власть и не погибнете от рук Эллекена и моуров. А если вы ещё и поженитесь, то между Королевством и Птичьими Землями установится куча важнейших связей. Выгодно, как ни крути.

– Это чудовищно! – с отвращением воскликнула Алида. – Он хочет захватить весь мир нашими руками?

– И это будет далеко не худший вариант развития событий, – кивнул Мел. – Да не бойся ты! Птичья ведьма не делает ничего сложного. Это, скорее, формальный титул. А вот человеческий король…

Мел многозначительно замолчал. Рич тоже сначала молчал, а потом нервно рассмеялся.

– Ни за что! Мне безразлично, какими регалиями обладали мои родители. Мой отец – Гертарт Лаграсс, а он простой астроном. Я никогда не стану править людьми. Да и они меня не примут. Кто я такой для них? Самозванец, который даже внешне не отличается величием и королевской статью. Я не нужен Королевству, а Королевство не нуждается во мне. Я буду там, где будет Алида. Но сначала мы вместе выстоим против общего врага, иначе не будет ни Птичьих Земель, ни Королевства, и некому будет править людьми и защищать древунов.

Алида дотянулась до его веснушчатых пальцев и крепко сжала, показывая, как многое для неё значат его последние слова. На большее в присутствии язвы Мела она не осмелилась: засмеёт, придётся краснеть.

– Мда. – Мел пожевал губу, обречённо глядя на друзей. – Сложные вы товарищи. Бедный отец, как ему с вами непросто! Ох уж этот прогрессивный мир: с каждым веком молодёжь всё труднее провести. Скоро никто и не согласится закладывать волю в обмен на исполнение желания. Хорошо, давайте так. Я выслушаю вас, если вы настаиваете на том, что сумеете принести пользу и при этом выжить. Если я посчитаю ваши рассуждения разумными, то смогу убедить отца в том, что вы необходимы в этой битве. Выкладывайте что хотите.

Мел сел прямо на землю, скрестил ноги и подпёр кулаком подбородок, приготовившись внимательно слушать. Алида и Ричмольд переглянулись, и Алида начала:

– Светила и сирины изгнали Стаю из Земель. Это чего-то да стоит. Может, по отдельности мы и не сильны, но наши силы способны на многое, если использовать их вместе, Мел. Магия звёзд и магия птиц… Странное сочетание, которое может быть настоящим оружием, если воспользоваться им с умом.

– Есть одна загвоздка, – ощерился Мел. – Светила появляются только над Птичьими Землями. Они видны из Королевства, но висят именно в этом небе. От обычных звёзд, боюсь, мало толка.

Рич сглотнул и глухо пробормотал:

– Они готовы идти за мной. Если я позову.

Алида умоляюще сложила ладони, и Мел, посмотрев на них с Ричем, досадливо отмахнулся.

– Делайте со своими жизнями что хотите! Так и быть, скажу отцу, когда он вернётся, что вам надоело топтать землю. Но не обещаю, что он согласится.

Алида обняла Мела за шею и чмокнула в запавшую щёку.

– Мелчик, ты лучше всех!

– Ну-ну, – проворчал альюд, но отталкивать Алиду не стал.

* * *

Симониса искоса поглядывала на Перинеру – как всегда, собранную, невозмутимую, одетую так, будто она пришла не в пропахшее гарью и зельями магическое хранилище, а на весенний бал.

– Дать тебе ещё часть сил? – шепнула Перинера Вольфзунду, но Сим всё равно услышала её.

Вольфзунд приобнял жену за талию, и Симонисе захотелось стыдливо отвернуться, но она не отвела взгляда, лишь мельком взглянула на варево в котле и помешала черпаком на длинной ручке.

– Последний раз, – категорично ответил Вольфзунд. – Потом сразу переместишься в Птичьи Земли. Ты и так внесла более чем значительный вклад.

– Не могла же я стоять в стороне.

Перинера обвила шею Вольфзунда руками, Владыка наклонился к жене за поцелуем, и вокруг них заискрила магия. Симонисе стало горько: Вольфзунд дорожил Перинерой так, как не дорожил никем из альюдов. Это и понятно, да и сама Перинера ощутимо помогала, делясь с Вольфзундом магией, но Симонисе самой хотелось услышать подобные слова заботы от кого-то. Чаровница сдула волнистую прядь со лба и принялась усерднее мешать зелье. Её заботы подождут, а вот оружие против Эллекена и его армии нужно готовить уже сейчас.

Послышался стук: защиту магического хранилища что-то упорно пыталось пробить, по воздуху шли удары и волны.

– Ты слышишь? – спросила Симониса, отвлекаясь от побулькивающего зелья. «Слёзы Тумана», пусть ещё и не готовые, представляли опасность, и Симониса на всякий случай прикрыла котелок крышкой.

– Слышу. – Вольфзунд отвлёкся от кованой жаровни, в которой потрескивал Священный Всполох, выращенный из птичьего пера, одновременно усиленный и усмирённый могучими чарами. – Это наши гости. Нужно их впустить. Но сперва… Пери, дорогая, думаю, тебе пора.

Он коснулся локтя Перинеры и посмотрел на неё совершенно по-особенному: властно, повелительно, но с заботой и нежностью. Она сразу поняла, что он имеет в виду.

– Не задерживайся. И будь осторожен.

Перинера поцеловала Вольфзунда в щёкуи исчезла в фиолетовом вихре. Стук раздался снова.

– Впустить их? Ты уверен, что…

Симонисе не удалось озвучить свои опасения. Вольфзунд одним прыжком подскочил к стене и приложил ладони к камню. Он молчал несколько мгновений, напряжённо прислушиваясь, потом нахмурился, сорвал перчатку и отворил спрятанную дверь. В помещение ворвались три сороки, подняв целый вихрь магической энергии, и расселись на полу. Вольфзунд небрежно взмахнул рукой, обращая сорок в людей: мужчину, женщину и девушку. У всех них были водянистые серо-голубые глаза и светлые волосы.

Люди-сороки часто дышали после быстрого полёта и обращения, на их лицах ясно читалась тревога.

– Я жду, – нетерпеливо бросил Вольфзунд.

– Эллекен уже в Авенуме, – жёстко произнёс мужчина. – Он зайти с севера.

Вольфзунд едва заметно побледнел, но тут же хищно, полубезумно улыбнулся. Мурашки пробежали по спине Симонисы. Если Вольфзунд так реагирует, жди беды.

– И что он? Займёт дворец?

Сороки стушевались.

– Я видеть, он рушить город… – промолвила сорока-женщина. – Дворец тоже рушить. С севера всё в топях, каждая деревня по пути стать кладбищем. Если бы вы видеть… – Сорока передёрнула плечами. – Они оставлять трупы на земле, и иней застывать на ресницах мёртвых. Страшно смотреть. Пир для воронья.

– Довольно жути, – прервал её Вольфзунд, повелительно подняв руку. – Благодарю.

Он повернулся к Симонисе и нетерпеливо ударил ладонью о ладонь.

– «Слёзы» готовы, Сим? Не терпится встретиться с папенькой.

Симониса покосилась на побулькивающий котелок.

– Через пару часов будут готовы, Владыка.

Эти слова дались ей нелегко. Хотелось ещё немного оттянуть тот момент, когда выступление против Эллекена превратится из планов во что-то близкое и неизбежное.

Вольфзунд потёр руки и метнулся к жаровне, в которой трещало и искрило, разливая по помещению калёный жар.

– Осторожней! – воскликнула Симониса, когда Владыка довольно низко склонился над огнём.

Вольфзунд широко ухмыльнулся и подмигнул чаровнице. Симониса сокрушённо покачала головой. В таком возбуждённом состоянии он совсем ей не нравился, привычнее было видеть Владыку холодным и собранным, точно рассчитывающим каждый свой шаг, а не мечущимся по подземелью с полубезумной улыбкой и лихорадочно горящими глазами.

– Успокойся наконец. – Симониса шагнула к Вольфзунду и тронула его за плечо. – Мы справимся, не нервничай так.

Вольфзунд странно посмотрел на Симонису и расхохотался. Семейство сорок испуганно жалось в углу, явно не понимая, что им делать.

– Я не просто спокоен, моя милая, – промурлыкал Вольфзунд, приобнимая Симонису за талию и кружа в импровизированном танце. – Я счастлив!

Симониса вырвалась, не позволяя себе насладиться его объятиями и резким пряным ароматом можжевельника, который вдруг стал таким сильным, что затмил даже запахи готовящихся зелий.

– Один момент, – вдруг спохватился Вольфзунд и снова повернулся к семье сорок.

Он запустил руку в карман и вынул связку самых разных ключей: больших и маленьких, ржавых и блестящих, простых и украшенных резьбой. Симониса вспомнила, у кого уже видела эту связку.

– Это же ключи Анса!

Вольфзунд повернулся к ней, приподняв бровь.

– Верно, лисичка. Отныне я сам себе ключник.

– А что с мальчиком? Ты не переместил его вместе со служанками в Птичьи Земли?

– Он сам сбежал, – улыбнулся Вольфзунд. – Горжусь им до безобразия. Представляешь, сколько мужества в немом смертном мальчишке? Улизнул из замка, не желая повиноваться захватчикам. И унёс все ключи с собой. – Вольфзунд довольно хохотнул. – Надеюсь, этим он доставил массу проблем отцовским прихвостням.

Симониса порадовалась, что Ансу удалось целым и невредимым выбраться из замка, но следом пришла какая-то неприятная мысль.

– Погоди, и где он сейчас? Он жив?

– Жив, не волнуйся, – успокоил её Вольфзунд. – Я освободил его от службы. Вернул его Аутем. И даже устроил на новую работу. Анс теперь прислуживает на кухне «Полумесяца», и, кажется, ему там нравится. Ну так вот, – Вольфзунд снова повернулся к угрюмым сорокам, жавшимся у стены. Судя по взглядам, они не питали к Владыке тёплых чувств, но долг заставлял их выполнять любую его прихоть.

– Что нам делать? – спросил мужчина.

Вольфзунд отделил от связки маленький изящный ключ и протянул сороке-матери. Она неохотно взяла ключик, рассмотрела и спрятала за пазухой.

– Слетай к замку, – обратился к ней Владыка. – Там, в высокой стеклянной башне, томится множество птиц. А на самой вершине башни есть окно, отпирающееся снаружи этим самым ключом – так, на всякий случай. Оно достаточно широкое, чтобы туда протиснулась даже самая крупная из запертых в башне птиц. Слетай туда ночью и отвори окно. Я не хочу, чтобы отцу достались мои продажники.

– Хорошо, – проговорила женщина-сорока.

Вольфзунд удовлетворённо кивнул и подскочил к стене, некогда заполненной сосудами с клубящимся туманом магии. Почти все ниши уже зияли пустотой, но кое-где ещё оставались поблёскивающие серебром бутыли. Вольфзунд схватил две бутылки и закинул их в огонь Всполоха. Симониса успела пригнуться и закрыть голову руками: вверх взметнулся сноп алых искр, и Вольфзунд ловко отскочил, продолжая странно ухмыляться.

– Я тебя сейчас выгоню! – разгневанно зашипела Симониса. – Что ты вытворяешь?! А если бы Всполох взорвался?! Мы бы все тут погибли, а Эллекен умер бы от смеха, узнав, что мы самоустранились глупейшим образом!

– Успокойся, лисичка. Разве твой повелитель когда-нибудь давал повод усомниться в нём?

Симониса уже открыла рот, чтобы перечислить все промахи Вольфзунда, но тот нетерпеливо отмахнулся и принялся с остервенением шептать наговор над огнём, заволакивая всё ежевичным дымом.

– Полагаю, это означает, что вы свободны, – вздохнула Симониса, поворачиваясь к сорокам. – Отдыхайте, пока Владыка не придумал вам новое задание.

Они закивали, по-птичьи склоняя головы набок, и поспешили прочь. Дверь за ними закрылась сама собой и словно растворилась в стене, став совершенно неразличимой на фоне каменной кладки, но тут же раздался требовательный стук, который доносился, казалось, сразу со всех сторон, будто колотили одновременно во все стены.

– Что ещё? – сварливо осведомился Вольфзунд. – Сим, проверь, что там.

– Всё равно открывать придётся тебе, – напомнила чаровница, но всё-таки послушно подошла к стене.

Никто не должен был знать, что происходит на цокольном этаже Библиотеки – никто из тех, кто мог бы сообщить об этом пособникам Эллекена. Но Симониса всё же рискнула, без ведома Вольфзунда отправив птицу той, кто ещё могла помочь.

Сим приложила руки к стене и прислушалась. Стук раздался снова. Она послала сквозь толщу каменной кладки слабый импульс силы, и тут же получила ответ, не на шутку её взбудораживший.

– Открой, – осипшим от волнения голосом попросила Симониса. – К нам гостья. Одна.

Вольфзунд пытливо заглянул Симонисе в глаза, будто хотел прочитать, не лжёт ли она. Сим выдержала его взгляд, он хмыкнул и отпер дверь.

– Агнис? – фыркнул Владыка.

Старая чаровница проковыляла на середину помещения и остановилась, разглядывая содержимое котлов. Бахрома шерстяной шали волочилась за ней по полу, собирая пыль. Симонисе стало стыдно от того, что бывшая наставница даже не удосужилась поздороваться с Вольфзундом.

– Чему обязаны таким пристальным вниманием? Насколько я помню, вы не спешили поддерживать наши планы. Неужели что-то изменилось?

Агнис обернулась и уставилась на Вольфзунда влажными бурыми глазами. Симонисе на миг показалось, что от старой чаровницы пахнет землёй и гниющими листьями – таким странным, мудро-лесным и древним был её взгляд.

– Мне не нравится, как скрипят стригои за моими окнами. И от звона их колокольчиков кожа покрывается мурашками. Не самое приятное ощущение, когда тело и так уже дряхло и измучено. В моём возрасте хочется покоя, мальчик. А вы со своим отцом мутите воду в колодце. Мне это отнюдь не по нраву.

Вольфзунд чуть наклонил голову, будто ощущал свою вину, но в целом держался властно и невозмутимо, ясно давая понять, что не собирается уступать гостье.

– Вам придётся потерпеть ещё немного, госпожа Агнис. Скоро всё разрешится, и выжившие стригои отправятся восвояси. Никто больше вас не потревожит.

Агнис помахала рукой у себя перед носом, принюхиваясь, и усмехнулась, облизывая желтоватые зубы.

– Ты готовишь «Слёзы Тумана», я узнаю этот запах. Если вдыхать слишком долго – сойдёшь с ума, даже не пробуя ни капли. Что ты станешь с ними делать? Угостишь своего отца?

– Немного не так. – Вольфзунд положил руки на плечи Агнис и осторожно отстранил её подальше от котлов. – Яд предназначен не для него, а для его нежити. И мы усовершенствовали его форму, Сим обещает превратить жидкость во что-то вроде настоящего тумана. Не сочтите за бестактность, Агнис, но даже если вы решите принять сторону Эллекена, я не стану жалеть о том, что открыл вам свои планы. Потому что это лишь малая их часть, и, признаться, я был бы даже рад, узнай отец хоть что-то о тёплом приёме, который я ему готовлю.

Агнис подвинула к себе один из стульев, теснившихся вдоль стены, и тяжело присела, сложив руки на коленях.

– Он прислал мне свой талисман. Расписную фигурку совы. Милая безделица, если не знать, что это призыв к войне. Я сначала приняла её. А потом растоптала, размолола в глиняную пыль. Я стара для войн, мальчик. И некоторые другие тоже. Мы не станем встревать между вами, но я кое-что сделаю для тебя. С позволения старших.

Вольфзунд сощурил глаза, жадно ловя каждое слово старой чаровницы.

– Я так полагаю, ты уже позаботился о тех, кто будет травить нечисть «Слезами»? – продолжила Агнис. – Уж не сам же ты станешь разливать яд, скача по воздуху на одном из своих жеребцов. Кто эти несчастные? Продажники-смертные?

– Отнюдь. Я решил привлечь другую силу.

– Но сегодня ты больше не собираешься откровенничать, так? – проворчала Агнис.

Она пошарила по карманам и достала свою неизменную старую трубку и кисет с табаком. Вольфзунд звонко ударил ладонью о ладонь.

– Можете раззвонить во все концы, что Владыка Вольфзунд – негостеприимный хозяин. Представьте себе, в этой конуре даже нечего выпить.

– Вот уж действительно непохоже на тебя. Зато куча пустых бутылок в нишах. Не припрятал ничего для меня?

– Если поверите, то признаюсь, что в бутылках было вовсе не вино. Магическая стихия, закупоренная в стекло. Её собирали смертные ради денег, которые платил им Магистрат. Ну а я использовал эту силу во благо.

Вольфзунд улыбнулся одной из своих самых лукавых улыбок. Симониса поймала себя на мысли, что сама вряд ли поверила бы словам, сказанным с такой улыбкой.

– Забрал себе? Что ж. разумно. Я бы сделала так же, – одобрительно кивнула Агнис, набивая трубку.

– Глупец сразу растрачивает богатства, тогда как мудрец найдёт способ их приумножить. Я использовал магию для создания и усовершенствования своего оружия. Священный Всполох – жуткая вещь, не так ли? И жар от него должен быть невыносимый. Что уж говорить о том, что одна искра способна уничтожить магический источник… можете ли вы себе представить, что Всполох сейчас, скажем… вот в этой жаровне?

Агнис раскурила трубку и недоверчиво покосилась на котлы.

– Не морочь мне голову, мальчик. Конечно, будь тут Всполох, ты не был бы таким резвым и не скакал бы, как горный козёл. Тебя бы тут вообще не было. Ты ведь не растратил остатки здравомыслия и осторожности.

– А я есть, – развёл руками Вольфзунд. – Как и Священный Всполох. Магия, много магии. А ещё светлые головы и умелые руки. Узнай Эллекен, что он упустил такое сокровище… Тысячи бутылей с чистой энергией волшебства. Отец недооценил старых Магистров и предпочёл перехватывать сборщиков магии в пути, не зная, что колоссальная мощь уже собрана и хранится в стенах Библиотеки, защищённой сильным заклинанием. Даже если он решит развернуться и наведаться сюда – пусть. Всё равно найдёт лишь пустые сосуды, тогда как я уже готов к встрече с ним.

– Где же сами Магистры? – фыркнула Агнис, выпуская изо рта плотный пахучий дым. – Ты и их превратил в птиц? Я бы обрадовалась, будь это действительно так.

– Им пришлось покинуть роскошный королевский дворец и снова обосноваться здесь. Во имя собственной безопасности, конечно. Видите, каково моё доверие к вам, госпожа Агнис? Я почти ничего от вас не скрываю.

– Конечно. Просто я не выйду отсюда живой, если ты что-то заподозришь, правда?

Вольфзунд не ответил, сделав вид, что чрезвычайно заинтересован вышивкой на собственном камзоле. Симониса знала: это означает, что Агнис права.

Старая чаровница долго курила, многозначительно и тягостно молча. Симониса чувствовала растерянность, не зная, что ей можно делать в присутствии Агнис, которая так до сих пор никому и не присягнула. Вольфзунд замер, словно элегантно одетая статуя, и пристально наблюдал за каждым движением гостьи.

– Пусть так, – прохрипела, наконец, Агнис. – Пусть ты рубишь сплеча, мальчик, но я помогу тебе чем смогу. Ты посылаешь на смерть тех, кто пойдёт на нежить со «Слезами Тумана». Но я могу изготовить противоядие, которым они воспользуются. Спасутся не все. Смертные слишком хрупки. Но кто-то из них получит шанс. Ты позволишь мне остаться и поработать здесь?

Агнис посмотрела на Симонису – впервые за всё время своего визита.

– Оставайтесь, – равнодушно повёл плечами Вольфзунд.

– Покажи мне, как ты работала со «Слезами». Это ведь твоих рук дело, девочка?

– Не только моих, – вскинула подбородок Симониса. – Мне помогали чаровники – ваши ученики, такие же, как я. Но не такие искусные. И Лисса. Она из семьи древунов. Помогала собирать нужные компоненты, – Симониса постаралась взять себя в руки и не робеть перед бывшей наставницей. – Располагайтесь. Я покажу вам, где хранятся все компоненты. И у нас осталось немного запасов магии, которые могут понадобиться для усиления вашего противоядия.

Она встряхнула волосами и протянула руку Агнис, чтобы помочь ей встать. Вольфзунд одобрительно хмыкнул.

– Вот так, Сим. Ты мне больше нравишься, когда становишься такой властной. Один момент, госпожа Агнис. Сюда не только входят с моего позволения. Выходят – тоже.

Владыка подмигнул чаровницам и открыл дверь в соседнее подземелье, где прятались последние несколько сосудов с магией.

Симониса выдохнула с облегчением. Агнис сохранила остатки чуткости и не стала говорить Владыке, кто пригласил её в Библиотеку.

* * *

Мелдиан углубился в лес и ходил по прогалине взад-вперёд, сложив руки за спиной, не замечая ни холода, ни резкого ветра. В груди ворочались мрачные тучи, тяжёлые и набрякшие, готовые вот-вот разразиться если не бурей, то тоскливым дождём.

Он не знал, что творится в Королевстве, не знал, где сейчас Эллекен, чем занят отец и его помощники, не знал, сколько ещё продлится это мучительное выматывающее неведение. Ему до дрожи хотелось перенестись за Воду – но он боялся, что может всё испортить.

Магия внутри него трепетала, как рыба, пойманная в сеть, тянулась сразу во все стороны, дрожа от смутных недобрых предчувствий. Мать тоже волновалась, но совсем иначе: закрывшись в комнате на верхнем этаже и поглощая обжигающе горячий чёрный чай с брусникой.

Предчувствие, которое выгнало Мела на улицу, не обмануло. Воздух на миг сгустился, словно сжался в комок, и рядом возник Вольфзунд. Мел замер, впиваясь в отца глазами: что-то было не так.

– Мелдиан! – нарочито весело воскликнул Вольфзунд и заключил сына в объятия, слишком крепкие, по мнению Мела. – Рад тебя видеть. Как вы тут? Похолодало ощутимо, да?

– Пап, – буркнул Мел, выворачиваясь из отцовских рук. – Это точно ты? Что за пустословие? И что с тобой, Преисподняя разверзнись, такое?

Он всмотрелся в отцовское лицо, одновременно обеспокоенное и взбудораженное. Даже обычно бледные щёки Вольфзунда покрылись лихорадочным румянцем.

– Остался последний шаг. У нас всё готово, – произнёс Вольфзунд. – Я не мог не сказать вам. Сказать лично. Мать в доме?

– Погоди. – Мел схватил отца за локоть, останавливая. – Ты прямо сейчас снова исчезнешь? Отправишься к Эллекену? Вот так просто, без всякой помощи?

– Помощи более чем достаточно, и ты прекрасно это знаешь. Я же не собираюсь махать кулаками, как люди, у нас всё давно продумано, яд и другое оружие готовы, продажники выучили свои роли, гвардия готова к наступлению.

– Ты хотел взять ведьму и астронома.

– Разве?

Мел тряхнул головой.

– Они очень просили, пап. И мне кажется, они действительно могут быть полезны. Ну, я имею в виду, что им уже удалось расправиться со Стаей, а это неслабое достижение, не считаешь? Они сильны, пап, пусть и смертные. И у них действительно есть что-то вроде плана, сам послушай, что они говорят. И, – Мел набрал в грудь побольше воздуха, – я тоже иду туда с тобой. Можешь беситься и запрещать сколько угодно, но я не мальчик, отец. Я в состоянии принимать осознанные решения и нести ответственность за свою жизнь и свои поступки. Я не стану отсиживаться за Водой, пока в Королевстве мой отец сражается с тем, кто угрожает всему миру. Я должен быть с тобой. Пусть я пока не настолько силён, как ты, но всё же смогу сделать хоть что-то. Хоть что-то большее, чем сидеть в уютном доме и смотреть, как ветер колышет дремучие леса.

– Ты не отсиживаешься, Мелдиан. Ты защищаешь мать и свою жену. Защищать близких не менее почётно и важно, чем сражаться в самом сердце битвы, поверь мне.

Мел надулся.

– Защищать мать? Ты серьёзно? Да она сама способна разнести половину деревни, если кто-то к ней сунется! Мог бы, кстати, и её задействовать.

Вольфзунд нахмурился.

– Женщинам нет места на войне. Я ни за что не стал бы рисковать Перинерой, и ты это знаешь.

– Но тем не менее Симониса вовсю помогала тебе.

Вольфзунд не ответил.

– Отец, просто позволь мне. – Мел решил подступиться с другой стороны. – Я хочу проявить себя. Хочу показать, что не беспомощный уродец, не просто заколдованный сын Владыки, а что сам способен на большее. Что хотя бы не трус. И не думай накладывать свои бессмысленные ограничивающие проклятия, как в прошлый раз. Я взрослый мужчина и больше не позволю такого.

Мелу пришлось призвать на помощь всю свою храбрость и всё упрямство, чтобы достойно выдержать уничтожающий взгляд Вольфзунда. Наконец, Владыка вздохнул и медленно опустил голову.

– Ты не трус, а упрямец и глупец. Ты поможешь мне тем, что останешься здесь, Мелдиан, разве это неясно? Больше всего на свете я дорожу не властью, а… тобой. И оставшись, ты покажешь мне, что слышишь меня и тоже дорожишь тем, что я от тебя прошу. А прошу я немногого.

Его голос прошелестел тише, чем ветер в ветках, и у Мела сжалось в груди. Он нерешительно дотронулся до отцовской руки, а когда понял, что Вольфзунд не ёрничает и не отстраняется, крепко сжал его пальцы. Чувство долга боролось с желанием угодить отцу, и Мел наконец выдавил:

– Так… Так и быть. Но поклянись мне вернуться. Поклянись, отец, что ты переместишься в Птичьи Земли, едва приведёшь в действие оружие из Священного Всполоха. Едва заметишь первую алую искру – беги без оглядки. Не оставайся в Королевстве – мало ли что может пойти не по плану. Перемещайся сразу сюда, к нам. К матери.

Губы Вольфзунда сжались в нитку, и Мел вздрогнул от тревожного предчувствия. Разве он просил о чём-то трудновыполнимом? Почему отец молчит?

Наконец, Вольфзунд тихо ответил:

– Клянусь.

– И если ты соврал, то тотчас превратишься в вонючую жабу.

Губы Вольфзунда тронула улыбка.

– Я же сказал. Я клянусь тебе, Мелдиан. Чем только пожелаешь.

– Ладно. Тогда и я клянусь остаться здесь. Первым Волшебником и Преисподней, майской ночью и луной, сотнями звёзд и… Чем там ещё обычно клянутся?

– Ничем из этого, – фыркнул Вольфзунд. – Я, в свою очередь, прошу не формальной клятвы, а той, что идёт от сердца. Поклянись Лиссой, Мелдиан. И вашими нерождёнными детьми.

Мел нахмурился и отвёл взгляд. Отец действительно просил от него серьёзной и нерушимой клятвы. Что ж, он постарается собрать всё своё терпение и не покидать дома до тех пор, пока отец не вернётся или… пока не придут любые другие вести. Мел горячо попросил Первого Волшебника проследить, чтобы у Вольфзунда всё получилось.

– Я клянусь, отец, – медленно проговорил Мелдиан. – Клянусь Лиссой и нашими нерождёнными детьми.

Вольфзунд удовлетворённо кивнул и с улыбкой обнял сына за плечи. Напряжённое лицо расслабилось, он заметно оживился, но в его жестах и словах уже не было того лихорадочного возбуждения.

– Превосходно. Спасибо, Мелдиан, я всегда знал, что ты станешь мудрым и благоразумным. Таким, каким и должен быть Владыка альюдов. Пошли к матери, расскажем ей новости.

Глава 11, в которой всё заканчивается

Алида и Рич помогали Анне месить хлебное тесто, как вдруг в кухню вошёл Вольфзунд, собранный и суровый, на его плечи был наброшен тёплый дорожный плащ. Он сделал Анне знак рукой, и служанка, быстро вытерев мучные руки о фартук, выбежала за дверь. У Алиды возникло неприятное предчувствие.

– Что ж, госпожа птичья ведьма и господин колдун-астроном, – усмехнулся Вольфзунд. – Мелдиан говорил, вы рвётесь в бой. Он прав?

Алида потупила взгляд.

– Мы бы не хотели оставаться в стороне, – ответил Рич.

– Похвально, хоть и рискованно. Вы поможете очистить Авенум от нежити. Идём.

Алида и Рич взволнованно переглянулись и со стучащими сердцами вышли во двор вслед за Вольфзундом. Алиде не верилось, что Владыка на самом деле решит позволить им помочь. Ей стало страшно, но она быстро постаралась запрятать свой страх в самую глубь: ещё не хватало, чтобы что-то помешало им.

Алида бросила последний взгляд на особняк, моля Первого Волшебника о том, чтобы с бабушкой и Мурмяузом ничего не приключилось во время её отсутствия. Рич тревожно косился в вечереющее небо.

– Они ведь придут на мой зов, верно?

Вольфзунд ободряюще положил руку ему на плечо.

– Одежду можно перекроить, астроном. Можно вырезать клочок из мантии Первого Волшебника – любой, где вышита звезда или целое созвездие, – и перешить его куда угодно. Ты сможешь стать этим портным, я уверен. В тебе больше силы, чем ты сам можешь вообразить. Просто зови их, начинай уже сейчас, и сам поймёшь, на что способен.

– И ещё один вопрос. – Рич замялся. – Эллекен… Отчего он перестал говорить со мной? Вдруг он вернётся в мою голову в самый важный момент и всё испортит?

Не убирая руки с плеча Ричмольда, Вольфзунд улыбнулся уголком рта.

– Вы оба отдали чужеродную магию для защиты книгохранилища, остались лишь те дары, что дремали в вас всегда. Алида перестала видеть страшные сны, а ты – слышать Эллекена, потому что ему сейчас труднее до тебя достучаться. Не волнуйся, астроном. Сейчас Эллекен будет занят мной, а до тебя, я надеюсь, ему не удастся добраться.

Рич вяло улыбнулся, до конца не веря в себя. Алида сжала его руку, а Вольфзунд взял другую её ладонь, и они втроём перенеслись в Авенум.

* * *

Алида не знала этот городской район – по правде говоря, она вообще едва знала столицу, – но от вида полуразрушенного города у неё защемило сердце. Рич тихо охнул у неё за спиной.

– Нежить развлекается в центре, – промолвил Вольфзунд голосом, который сейчас звучал ещё более хрипло, чем обычно. Его, наверное, тоже впечатлил ущерб, нанесённый моурами. – Но они могут появиться и здесь. Посмотрите внимательно на крыши.

Алида обернулась и пригляделась. На вершинах уцелевших зданий она различила людей.

– Гвардейцы, продажники и стрелки Кечена Вейса, – пояснил Вольфзунд. – Колдуйте, но старайтесь не попасть под обстрел. Они ждут моуров и стригоев, но болты и пули из заговорённого металла могут оборвать и смертную жизнь.

– Хорошо, – поёжилась Алида.

– Алида Фитцевт, Ричмольд Лаграсс, – с некоторой торжественностью произнёс Вольфзунд. – Признаюсь, мне приятно иметь дело с вами. Вы вернули мне веру в простолюдинов настолько, что я готов прилагать все усилия для спасения людских земель. Я рад, что вы встретились на моём пути.

Вольфзунд обнял Алиду так, как она никак не могла ожидать: крепко, искренне, по-отечески. Алида уткнулась носом в расшитый жилет и обняла Владыку в ответ. В груди разлилось тепло, будто Вольфзунд в самом деле стал ей кем-то вроде отца.

Вольфзунд отстранился, погладил её по щеке и заключил в объятия Ричмольда. Взъерошив астроному рыжую шевелюру, он кивнул друзьям, сделал шаг назад и спустя мгновение исчез. Алида мысленно пожелала ему удачи.

– Смотри! – воскликнул вдруг Рич, молчавший всё это время.

Алида встрепенулась и посмотрела вверх. В густо-сером небе рассыпались крупные синеватые звёзды, а ярче всего сияли те самые светила – странные, потусторонние сгустки света, ослепительные и величественные.

– Ох, Ричик! – восторженно вздохнула Алида. – У тебя получилось! Какой же ты молодец!

Она чмокнула Рича в щёку. Он просиял и снова уставился в небо.

Где-то в самом сердце Авенума полилась песня, выводимая обычным человеческим голосом, стократ усиленным магией. Алида неуверенно улыбнулась: значит, старушка-продажница начала своё дело, скоро, уже совсем скоро моуры замрут, заслушаются песней, а гвардейцы короля и наёмники Вейса смогут открыть по ним огонь.

– Давай поможем ей, Рич, – Алида нетерпеливо подёргала Ричмольда за рукав. Тот сосредоточенно хмурился, глядя в небо, где ярко пылали светила, и их пульсирующие тела, зависшие над городом, пугали уже самим фактом своего присутствия.

– Поможем, – медленно выговорил он, не отводя глаз от звёзд. – Мы ведь для этого здесь.

Он перевёл на Алиду рассеянный, плохо сфокусированный взгляд. Алида вздохнула. Ей бы его терпение! Она сама уже успела сгрызть пару ногтей и завязать маленькими узелками несколько прядок волос, не считая того, что ноги непрестанно отбивали суматошный ритм.

В этой части города пока что было спокойно, хотя Алида прекрасно понимала, что это затишье – временное. Никто не может предугадать, когда мостовые вспучатся зловонными болотами, когда здания оденутся в серебристый искрящийся туман, а улицы заполнятся длинноволосыми болотными девами. Вдалеке слышался шум: крики и грохот напоминали Алиде о битве на болотах, под стенами Чёрного Замка.

– Рич, ты уверен, что знаешь, что делать? – спросила она.

– Знаю. Светила знают. Ты сама видела, на что они способны. Я притяну их так близко, как смогу. Настолько, насколько они сами согласятся приблизиться.

Алида цокнула языком. Разговаривать со звёздами – вот верх странности, на её взгляд! Ладно, птицы: они ведь живые и по-настоящему всё понимают, а это… Просто какие-то светящиеся шары, которые почему-то умеют кататься по небу.

– Ладно, давай.

Рич снова отгородился от неё, взгляд стал стеклянным и мутным. Алида принялась грызть третий по счёту ноготь.

И вдруг стало тихо. Где-то по-прежнему звучал шум битвы, ветер так же свистел вдоль безлюдных улиц, Светила едва слышно искрили в вышине, но песня продажницы резко смолкла. Холодный ужас медленно пополз от затылка вниз по спине. Алида снова дёрнула Ричмольда за рукав.

– Почему она не поёт, Рич? Они что, уже справились со всеми моурами? Так быстро?

Вместо ответа перед ней медленно засочилась чёрная лужа. Со стороны соседней улицы пополз мерзкий туман. Алида вскрикнула и попятилась к каменной стене ближайшего здания.

– Зови своих птиц, – сквозь зубы процедил Ричмольд. – Я не смогу притянуть светила ближе.

Алида постаралась успокоить пустившееся вскачь сердце и не обращать внимания на болота, появляющиеся на улицах, как язвы на теле больного. Она сосредоточилась на вибрирующем ощущении в груди и направила его вверх, к светилам, закрыв глаза и представив, что в небе кружит стая ворон. Ничего не произошло.

– Не получается…

– Давай ещё! – зашипел Рич. – Я не смогу удерживать их вечно.

Алида кивнула и попробовала снова. Она пыталась ещё и ещё, но ничего не выходило – слишком далеко были светила, да и представить, что вместо застывших звёзд в небе – крупные птицы, оказалось гораздо сложнее, чем она предполагала. Алида с отчаянием посмотрела на них: висят себе, искрят над старой водонапорной башней… Над башней?

Решение пришло само собой.

– Никуда не уходи, – шепнула она Ричу и бросилась вперёд, не обращая внимания на его оклики.

– Алида, беги! Беги не оглядываясь! – закричал Ричмольд, и по его голосу она поняла, что за её спиной творится что-то страшное.

Послышалось мерзкое хлюпанье топей, шелест, хрипы и свист: моуры карабкались из своих болот. Алида взмолилась, чтобы у Рича хватило смекалки спрятаться куда-нибудь, откуда его не достанут костлявые руки нежити.

Морозный воздух обжигал горло и лёгкие, ноги то ударялись об уцелевшие камни мостовой, то проваливались в ледяную топь по самые щиколотки. Алида спотыкалась, сбивала дыхание, падала, расшибая в кровь ладони, но упрямо поднималась и неслась вперёд, не обращая внимания на колющую боль в боку. «Беги. Беги не оглядываясь!» – крикнул ей Рич, и она будет бежать, пока остаются силы.

Она не смела ни обернуться, ни посмотреть вверх – так страшно, немыслимо страшно было думать о том, что у них ничего не выйдет. От этого страха её тошнило, но он же и подстёгивал её, словно сзади стоял кто-то и хлестал плетью по пяткам. Вот же она, водонапорная башня с полуосыпавшейся стеной, через которую видны остовы, как рёбра у обглоданной туши. Вот же, кажется – рукой подать, а на самом деле ещё бежать и бежать, вытягивая саму себя из болот, разъедающих тело города.

Сзади громыхнуло так, что заложило уши, и в спину будто толкнуло сильным порывом ветра. «Не оглядывайся. Не оглядывайся, что бы ни происходило», – молила себя Алида.

Дохнуло гарью, и всё бы ничего, если бы к ней не примешивался до душного стойкий запах цветов. Алида охнула и остановилась прямо перед завесой тумана, выросшей на её пути.

Из тумана выступили фигуры: две, десять, тридцать… За несколько мгновений вокруг Алиды сомкнулось плотное кольцо моуров. Алида заметалась, загнанная в ловушку, испуганная до полусмерти, но не намеренная сдаваться. Она сжала кулаки и бросилась напролом, надеясь пробить стену моуров, но те лишь визгливо захохотали и с силой оттолкнули её обратно, в центр круга. Алида споткнулась и растянулась посреди лужи чёрного вонючего ила.

– Не хочешь быть нашей сестрицей? – проворковала одна из болотных дев. – Боишься расстаться со своим платьем? Не переживай, ты его уже испачкала. Если хочешь, я сделаю так, чтобы ты скорей привыкла обходиться без него.

Моур подошла к Алиде, рывком подняла её на ноги и дёрнула за рукав. Ткань поддалась с неприятным треском, оголяя худую белую руку. Алида вскрикнула.

Моуры загоготали и придвинулись ещё ближе, сжимая круг. Алида зашипела от злости.

– Дайте мне пройти! Пожалуйста! – выкрикнула она, чуть не плача.

– Ещё чего! – фыркнула ближняя дева. – Думаешь, мы не знаем, на чьей ты стороне, птичья ведьма? Думаешь, мы простим убийство наших сестёр?

Она сжала цепкие пальцы на горле Алиды так, что стало невозможно вдохнуть. Алида захрипела, царапая серые руки нежити, но моур только насмешливо смотрела ей в глаза, склонив голову, и отстранённо улыбалась.

– Тащи её на дно! – кричали в призрачной толпе. – Пусть пляшет с нами! Нам снова нужны новые сёстры, свежая кровь!

Перед глазами у Алиды замерцали вспышки, похожие на распускающиеся цветы. Грудь была готова разорваться без воздуха, а моур всё сильнее сжимала пальцы, будто хотела не только задушить, но ещё и переломать шейные позвонки.

Миг – и Алида увидела всё со стороны, будто вышла из собственного тела, слабого, взятого в плен, как бабочка, пойманная в банку. Она видела моуров – не так много, как казалось, когда они обступали со всех сторон, загораживая бледными телами обзор. Видела и знала, что нужно делать.

Алида напряглась изо всех сил, сосредоточилась на крохотной тёплой точке, пульсирующей в груди, и постаралась раздуть это тепло в настоящий костёр. Моур взвизгнула и разжала руку. Алида рухнула на заболоченную брусчатку и тут же вернулась в своё тело.

Болело всё, каждая клеточка, внутри и снаружи, будто её не душили, а переехали телегой несколько раз. Моуры сделали шаг назад, расширяя круг. Алида медленно поднялась на ноги и громко шмыгнула носом. Пусть они утащат её в болото, пусть утащат прямо сейчас, раз так суждено, это лучше, чем быть задушенной или валяться тут с переломанной шеей. Пусть набрасываются на неё всем скопом, пусть топят – если нет другого выхода, она готова погибнуть сейчас, зная, что уже сделала всё, что от неё зависело, и понимая, что спасения ждать неоткуда.

Холодные пальцы обвились вокруг щиколотки. Алида вскрикнула и всё-таки упала, больно ударившись о мостовую. Она обернулась и ахнула.

Лицо моура было перекошено от первобытной злобы, но глаза… Ошибиться было невозможно. Такие скорбные карие глаза с опущенными уголками были только у одного человека. И в девичьем неживом лице просматривались знакомые черты. Это выглядело настолько жутко, что Алиду скрутил спазм тошноты. Знакомое лицо, словно втиснутое в чужое тело, наделённое чужими эмоциями и этой необъяснимой яростью, просто немыслимой для живого человека.

– Тиль, – всхлипнула Алида. – Это же я.

Моур перестала скалиться и уставилась на Алиду глазами мёртвого музыканта. Бледные пальцы разжались, и Алида тут же вскочила, обхватывая себя дрожащими руками и отчаянно трясясь от страха и холода. Моур наклонила голову вбок, не сводя глаз с лица Алиды.

– Тиль, – повторила она. – Ты помнишь? Ты слышишь?

Моур плавно прошествовала мимо и рывком бросилась на своих сестёр, распихивая и кусая их. Алиду не пришлось уговаривать, она и так всё поняла и понеслась прямиком туда, где толпились и визжали болотные девы. Она протискивалась между их гладкими ледяными телами, морщась от боли отвращения каждый раз, когда её хватали за волосы или когда длинные ногти царапали её кожу. Моуры хватали и кусали друг друга, стараясь поймать сестру-предательницу с карими глазами музыканта, но та стремительно и ловко распихивала их, помогая Алиде выбраться.

В поднявшемся гвалте не было слышно выстрелов. Моуры начали падать, вскрикивая изумлённо и отчаянно, когда понимали, что пули разрушают их нечеловеческую сущность. Алида вырвалась из кольца извивающихся серебристых тел и устремилась прямиком к башне, не обращая внимания на неистово колотящееся сердце, шум и неразбериху вокруг. Несколько пуль просвистели в опасной близости от неё, но она остановилась только у самого подножия башни, вспомнив о Тиле-моуре, и обернулась.

Моур стояла там же, глядя на Алиду до боли знакомыми скорбными глазами. Вокруг плескались чёрные лужи, но тел погибшей нежити не было видно: они просто развеялись, превратившись в зыбкий серый туман, стоило заговорённым пулям пронзить их. Несколько других моуров остались в живых и спешили скрыться в топях.

Стало тихо – так тихо, как только может быть в городе, содрогающемся от сражений. И в этой зыбкой, нечистой тишине отчётливо и безразлично прозвучал выстрел. Один-единственный выстрел, который Алида выделила среди бесконечного гвалта и пальбы.

В груди пошатнувшегося Тиля-моура разверзлась чёрная точка, стремительно расширяющаяся. От раны поднимались завитки тумана, развеиваясь на ветру, дыра ширилась и росла, так мучительно медленно, что Алида успела разглядеть каждую туманную паутинку.

– Тиль, – прошептала она, протягивая руку в сторону моура. – Прости меня.

Моур медленно опустила карие глаза на дыру в собственной груди, потом так же медленно снова посмотрела на Алиду. Всё тело уже рассыпалось, закружилось вихрями и истлело, остались только смутные очертания ног, рук и головы. Ещё миг – и этого тоже не осталось, и самый последний взгляд музыканта из Зелёного Лога растаял среди мелких кружащих снежинок.

Алида вытёрла нос уцелевшим рукавом, не позволяя себе разрыдаться. Мотнув головой, она решительно развернулась и бросилась вверх по лестнице, на вершину водонапорной башни.

Тиль умер ещё в конце лета. Наверное, ей стоит поблагодарить стрелявшего гвардейца, ведь он оборвал неестественное, жуткое существование, передав душу Тиля Первому Волшебнику. Она потом обязательно поблагодарит их всех. Если переживёт этот день.

Алида бежала вверх по винтовой лестнице, хватаясь за холодные ржавые перила. Переместиться бы сейчас, как альюды, презрев расстояние, но будь ты хоть трижды птичьей ведьмой, впитай хоть всю магию мира, человеческая сущность не обретёт этот дар.

По щекам, оказывается, текли непрошеные слёзы – Алида поняла это только тогда, когда солёная капля скользнула в уголок губ. Она зло размазала слёзы и постаралась снова нащупать у себя в груди тот незримый сияющий узелок, от которого отходят серебристые нити и тянутся во все стороны. Надо начинать уже сейчас, не терять времени даром… Как там Рич? Выходит ли у него со светилами? Что, если моуры и до него добрались? «Потом, всё потом, – убеждала себя Алида. – Сначала нужно подняться наверх. А по пути попытаться наколдовать птиц… Первый Волшебник, помоги!»

Едва дыша от усталости и страха, она наконец выбралась на вершину башни и вскрикнула. Над головой искрило и сверкало, будто звёзды сошли со своих проторенных троп и шагнули туда, куда их позвали. Наверху было тепло – это оказалось неожиданно и приятно, и совсем не пахло тёмной магией, как внизу, среди моуров.

В груди Алиды ровно забилась сила, её рывки совпадали с ударами сердца. Сила вместе с кровью разливалась по венам, пульсировала в руках, согревая кончики пальцев… Сердце полнилось уверенностью: у Ричмольда всё получилось, вот же они, колдовские звёзды, не то настоящие небесные светила, не то сгустки чистой магической энергии, готовые послужить им, а значит, и у неё сейчас всё получится, не зря же всё тело так и звенит от наполнившей его силы.

Она закрыла глаза и представила, как её сила расправляет крылья и взлетает, покидает её тело, начинает жить своей жизнью, сплетается с могучими и необъяснимыми звёздами, льющими неукротимый, но ласковый свет.

Откуда-то вдруг донёсся мерзкий скрежещущий вопль – казалось, что он звучит сразу отовсюду. Алида вздрогнула и распахнула глаза. Светила спустились чуть ниже, протянули лучи-щупальца, извиваясь и принимая причудливые очертания. Ей остро не хватало Ричмольда – его глухого голоса и долговязой фигуры, неизменно маячившей где-то поблизости. От колкого чувства одиночества ей стало ещё хуже. Она обернулась и увидела, что на башню со всех сторон карабкались уродливые существа – костлявые, несуразные, с узкими длинноносыми лицами. Алида отпрянула назад.

– Уходите, – пролепетала Алида, во все глаза глядя на страшных пришельцев. – Я не вас звала! Сгиньте!

Двое чудовищ забрались на постамент, хищно скаля редкие острые зубы. Тонко, почти неслышно позвякивали колокольцы, вплетённые в их волосы, и Алиде вспомнился тот всеобъемлющий ужас, который она испытала, когда услышала похожий звон в Мёртвом Лесу. Сейчас ей тоже было страшно настолько, что леденели ступни, но она не могла позволить страху завладеть собой полностью. Алида сжала кулаки, снова закрыла глаза и медленно выдохнула. Если она сейчас не сможет собраться, то всё испортит.

Внешнее зрение не заставило себя ждать. Время замедлилось, так что даже звёзды стали сыпать искры неторопливо, словно бросали их не в воздух, а в густой мёд. Кривобокие костлявые чудовища ползли прямо по стенам башни и взбирались на плоскую вершину, окружая Алиду, маленькую и одинокую, но решительную. Она даже остановила взгляд на собственном лице, удивившись тому, как сильно оно изменилось. Морщинка между бровей стала глубже, скулы очертились резче, губы казались ещё тоньше из-за того, что были крепко сжаты. Перед ней была уже не наивная девочка, истово верящая в волшебство, а отважная и сильная девушка. Пусть не могущественная птичья ведьма, познавшая все грани своего волшебства, пусть не великая воительница, вставшая на защиту Королевства, но в ней явно чувствовалась внутренняя сила и светлая мощь.

Чудища окружили её со всех сторон, совсем как моуры несколькими минутами ранее. Только сейчас среди них не было Тиля, который мог бы спасти. Не было гвардейцев, альюдов, Ричмольда – никого, только она сама, бледная, худая, с копной тёмных спутанных волос.

И тут Алида с обескураживающей ясностью поняла: эти минуты, должно быть, последние в её жизни. Но от того, справится ли она сейчас, зависят тысячи других жизней. Пусть её растерзают когти жутких существ с колокольчиками в редких волосах, пусть сбросят вниз, в лапы оставшихся моуров, пусть размозжат о землю, но в эти несколько растянутых мгновений она должна выдать всё, на что способна.

Алида напряглась изо всех сил, распаляя жар в груди в полную мощь. Всему телу стало невыносимо горячо, словно смертная оболочка едва могла вынести такой напор колдовства. Колени задрожали, но каким-то неимоверным усилием Алида заставила себя устоять на ногах.

Воздух вокруг Алиды задрожал, пошёл рябью, и звёзды заискрили ещё сильнее, заливая всю башню ярким холодным светом. Ослепительные лучи вздрогнули, втянулись, снова вытянулись, сплетаясь и расплетаясь, – и вдруг все три звезды слились в один горящий шар, огромный, раскалённый и переливающийся.

Одно из чудовищ, самое нетерпеливое, прыгнуло на Алиду, выставив когти.

Раздался взрыв, и звёзды разлетелись стаей бестелесных светящихся птиц, крупных и остроклювых, как вороны. Со страшными криками, похожими на хриплые громовые раскаты, они бросились на окружившую Алиду нечисть.

Стригои заверещали, кинулись врассыпную, но птицы опережали их, с немыслимой скоростью хватая тварей и сбрасывая с башни на землю. Алида рывком вернулась в своё тело и распахнула глаза.

Небо рвалось на части, вспыхивая так, что больно было смотреть. Птицы мельтешили, сталкивались друг с другом, выбивая снопы искр, надрывно кричали, ныряли вниз и взмывали вверх, словно небо было их озером, а они сами – рыбами.

Алида чувствовала смертельную усталость, каждая её клеточка словно налилась свинцом и пылала от мучительной тянущей боли, но она рвалась сюда не за тем, чтобы просто прогнать стригоев, которых сама же и приманила на башню.

– Птицы, –выдохнула она, стараясь вложить в свой ослабевший голос как можно больше силы и властности. – Пойте, птицы. Заворожите нежить, повелеваю.

На глазах звёздные вороны начали менять свою форму, вытягивались, сливались друг с другом и снова разъединялись, и скоро небо заполнили существа, которых можно было бы принять за сиринов, если бы не их сияющие, сотканные из звёздного света тела.

Определившись с формами и размерами тел, они закружили хороводом, рассекая небо могучими крыльями и протягивая за собой шлейфы магических звёздных искр.

Хриплое карканье сменила песнь. Всеобъемлющая и прекрасная, она не была громкой, но звучала будто внутри головы, а не доносилась извне. Её восхитительные переливы ласкали, баюкали, утешали, и казалось, в мире не было ничего более сладкого, чем их голоса.

Алида опустошённо опустилась на колени, не в силах больше не произнести ни звука. Единственное, что ей хотелось, – это чтобы пение звёздных сиринов не смолкало, чтобы их чудесные голоса исцелили её, прогнали усталость и боль и подарили надежду.

Птицы-сирины разлетались в стороны, и их песня лилась над городом, сильная и убедительная, как живительный ливень после долгой засухи. У Алиды не осталось сил подняться и посмотреть, что происходит внизу, но она уже слышала новые выстрелы. Значит, нежить замерла, заколдованная чародейскими голосами, и гвардейцам стало значительно легче стрелять и не промахиваться. Значит, скоро в городе почти не останется порождений тьмы…

Песня нежно укутала её мягким коконом, и Алида сама ощутила себя пойманной в эти волшебные сети. Пусть поют. Пусть поют дольше и громче, пусть поют столько, сколько магия сможет удерживать их здесь. Пусть изгоняют вражьих помощников, а затем рассыпаются звёздной пылью и занимают свои места на небосводе.

* * *

Мел ненавидел такие вечера: тяжёлые и тягучие, пасмурные, влажно-холодные, но понимал, что до весны других не будет.

Оставаться дома было просто невыносимо. Пробежав пальцами по выпуклым бокам бутылок в шкафчике, он вытянул одну наугад и по рисунку на этикетке понял: ежевичное вино, отцовское любимое. Мел вытянул бутылку, и на полке что-то звякнуло.

– Успокойся. – Лисса неодобрительно кивнула на бутылку. – Ты никому не поможешь, даже если напьёшься.

Но Мел почти не слышал её. На освободившемся месте между бутылками поблёскивала связка перстней. Стремительным движением Мел сгрёб перстни и поднёс к свету.

Так и есть. Они самые. Отец никогда не расставался с ними, так почему же…

– Мелдиан! – крикнула Лисса в спину, но Мел уже выскочил за дверь.

Сырой ветер трепал перья на крыльях, деревья клонили ветки едва не до земли… штормило ли так же в Королевстве? Мел поднял голову, вглядываясь в небо, и тут же разозлился на себя.

– Чего ждёшь? – прошипел он себе сквозь стиснутые зубы. – Трусишь?

Подумав ещё немного, Мел спрятал перстни в глазнице одного из черепов на ограде, а сам крутанулся на месте и перенёсся на крышу замка.

Внизу по саду кружили предатели, отрёкшиеся от своего Владыки, как волки, поглядывая наверх и не смея напасть. Среди них Мел заметил и Магрет, сестру Хьёльда, неотступно следующую за предателем Кристедом. Мел презрительно оскалился.

Вольфзунд послал Эллекену птицу с письмом, в котором настаивал на личной встрече на территории Чёрного Замка. Мел был настроен скептически, однако ответ пришёл очень скоро. К его удивлению, Эллекен не только согласился, но ещё и пообещал, что его подданные, удерживающие замок, никак не станут мешать.

Выйдя из-за башни, Мел увидел отца и облегчённо вздохнул.

Вольфзунд вальяжно прислонился спиной к стене одной из башен, скрестив руки на груди, и, казалось, совсем не волновался и ни капли не мёрз, несмотря на ветер, опутывающий полы плаща вокруг длинных ног.

Увидев Мела, он ошарашенно приоткрыл рот, но тут же на его лице появилось возмущённо-озлобленное выражение.

– Мелдиан! Что за своеволие?! Мы же…

– Договаривались, ага. Только если хочешь что-то спрятать, прячь подальше от винных бутылок. Слишком велика вероятность случайно обнаружить.

В одно мгновение Вольфзунд подскочил к сыну, будто хотел ударить его или встряхнуть за шиворот. Его глаза страшно сверкнули.

– Не лучшее время для шуток. Мелдиан, я требую, чтобы ты сей же миг вернулся к матери!

Мел стоял прямо, не моргая и вглядываясь в отцовское лицо.

– Если ты забываешь свои обещания, то и я забуду свои. Что ты задумал, пап? Вернее… что ещё ты задумал? Почему оставил их? Потому что…

Мел так и не смог произнести: «Знал, что не вернёшься». Слова слиплись в горле холодным комком, будто сами не хотели быть сказанными. Мел мотнул головой и отвернулся, зло кусая губу.

– Я никуда не уйду. Я буду с тобой. В конце концов, имею я право взглянуть в глаза тому, кто обратил меня в горгулью?

– Мне нельзя тобой рисковать. Ты не можешь не понимать этого, – хрипло ответил Вольфзунд. – Я не хотел никого брать с собой, мы с Эллекеном должны поговорить с глазу на глаз, а дальше – как сложится.

Мел покачал головой. В глазах Вольфзунда плясали огни Преисподней, и Мел больше всего боялся этого безумного азарта, в котором его хладнокровный и невозмутимый отец может натворить что угодно.

– Держи себя в руках, пап.

Это было странное ощущение: стоять на крыше своего дома, не имея возможности попасть внутрь. Будто смотришь на свою одежду, которую когда-то очень любил, но из которой безнадёжно вырос. Мел знал, что у отца в кармане лежит невероятно опасная вещь – крошечный стеклянный шарик, внутри которого спрятан поглощающий магию огонь, стократ усиленный заговорами и заклинаниями, отделённый от заколдованного пороха хрупкой стеклянной перегородкой. В таком виде, в каком он существует сейчас, Священный Всполох неопасен, но стоит Вольфзунду разбить заговорённое стекло, раздавить его пальцами или уронить, как освободится неукротимый, невероятно могущественный огонь, способный уничтожить всё вокруг, включая саму магическую сущность замка и альюдов.

Мел поёжился. Уж больно жутко всё это звучало, и он от всей души надеялся, что отец и Эллекен смогут договориться и им не придётся использовать это оружие.

– И ещё… Отец, главное, сам успей переместиться, как только этот шарик даст трещину.

Вольфзунд ухмыльнулся и погладил карман камзола.

– Считаю до трёх, Мелдиан. У тебя есть последняя возможность показать своё благоразумие и убраться отсюда. Не вынуждай меня хватать тебя в охапку и насильно переносить в Птичьи Земли. Ты ведь взрослый мальчик.

– Эллекен. Взгляну хоть одним глазком на этого… На того, по чьей воле мы не можем даже войти к себе домой.

Вольфзунд послал ему уничтожающий взгляд.

У Мела от волнения сосало под ложечкой, и если бы не присутствие отца, он давно бы стал заламывать руки и нервно ходить по крыше взад-вперёд, потряхивая крыльями, а то и вовсе выдирая из них мелкие пушистые пёрышки.

Что-то шевельнулось сбоку, и Мел резко развернулся. На замковой крыше возник черноволосый смуглый юноша, его лицо показалось Мелу смутно знакомым. С виду ему нельзя было дать больше человеческих восемнадцати-девятнадцати, но Мел сразу ощутил, как вокруг того сгущается и потрескивает от чар воздух. Отвратительно запахло тёмной магией. Мел оскалился и прижал уши, не сводя глаз с пришельца. Тот белозубо улыбнулся, но вовсе не радостно, а как-то неприятно.

– Кого я вижу! Мои милые мальчики.

Вольфзунд оттолкнулся спиной от стены и медленно сделал шаг навстречу Эллекену. Мел крутил головой, стараясь ничего не упустить.

– Что за тело, отец? – протянул Вольфзунд. – Мне кажется, или я где-то его видел?

– Милое приветствие. Может, и видел – ты столько возишься со смертными, что непросто упомнить каждого в лицо.

Эллекен с насмешливой медлительностью изучил облик Вольфзунда и перевёл взгляд на Мелдиана, чуть улыбнувшись уголком рта. Мел оскалился.

– Нравится ловить крыльями ветер? Так поблагодари же меня, своего благодетеля, Мелдиан.

– Ни за что, – рыкнул Мел.

Эллекен пожал плечами и снова обратился к Вольфзунду. Мел заметил, что отец скользнул ладонью в карман.

– Выглядишь неважно, сынок. Как твоя рука? Слышал, с ней что-то стряслось. – Эллекен сверкнул зубами и почти сочувствующе склонил голову. – Ты в тупике, я же вижу. И ты сам себя в него загнал. Но всё ещё можно исправить, мой мальчик. Ты довольно силён, не скрою. Мне нужны такие помощники. Мы могли бы забыть прошлые разногласия и объединить усилия. Я не хочу тебя убивать, Вольфзунд. Мне будет жаль потерять такого пособника. Зато вместе мы могли бы привести альюдов к небывалому величию. Что скажешь, сынок?

Эллекен протянул руку Вольфзунду, но тот даже не пошевелился.

– Ты говоришь, что не хочешь меня убивать. Но боюсь, что я не могу сказать тебе того же самого.

– Конечно-конечно. – Эллекен сделал шаг назад, будто уступая нежеланию Вольфзунда налаживать отношения. – Ты ведь однажды уже пытался убить собственного отца. Как по мне, это страшнейшее желание, какое только может возникнуть у любого живого существа.

– О нет, – покачал головой Вольфзунд. – Поверь мне, ты не прав. Есть вещи гораздо более страшные… Предательство, например. Я не знаю, какое зло должно источить сердце, чтобы предать собственного ребёнка. Убить не тело – убить доверие, вот что страшно. Страшно и больно, отец.

– Ты давно не мальчик, – возразил Эллекен. – И пора бы тебе забыть юношеские обиды, если ты хочешь зваться Владыкой.

Мел не выдержал и громко фыркнул. Казалось, ещё чуть-чуть, и его раздражение породит настоящие искры. Вольфзунд бросил на сына предостерегающий взгляд и снова обратился к Эллекену.

– Память можно стереть заговорами и зельями. Но что делать с этим?

Вольфзунд снял перчатку с правой руки, обнажив бестелесную наколдованную кисть, и медленно закатал рукав камзола. На белой коже предплечья чернели уродливые, неровные символы, как стая ворон, беспорядочно рассевшаяся на снегу. Знаки безобразно портили красивую руку, казались чем-то настолько чуждым и неестественным, что Мел отвёл взгляд. Он знал, что отец стыдится этой метки и старается, чтобы никто о ней не знал. Символы уродовали его кожу так же, как грубый шов уродует тонкий шёлк, как рваный порез уродует художественное полотно, а неровный скол – статую. Сколько времени прошло, а они даже не потускнели.

– Если ты захочешь, я сотру и это, – небрежно бросил Эллекен.

Вольфзунд на мгновение поднял взгляд и посмотрел Эллекену прямо в лицо.

– Раньше хотел. Страстно хотел, отец. Но сейчас – нет. Я не хочу забывать, каким жестоким ты был со мной и матерью. Если у меня не останется этого, то кем буду я сам? Я стал тем, кто я есть, во многом благодаря тебе. Благодаря желанию не быть похожим на тебя. Так что оставь мне мои шрамы.

– Как хочешь. Мне, в общем-то, всё равно. Так что скажешь, Вольфзунд? Ты ведь позвал меня не для того, чтобы поговорить о старых ранах? Повторюсь: я буду рад, если ты забудешь о юношеских обидах и присоединишься ко мне. Я прощу тебе даже твою любовь к смертным. Отчасти я разделяю её: эти покладистые существа слабы, но очень полезны. Я вовсе не собираюсь убивать их всех. Я просто отдал их столицу на растерзание нежити – как урок на будущее. Надеюсь, другие города не станут мне противиться, и даже старые Магистры не учинят мне неприятностей. Кстати, как они? Не жалуются на здоровье?

– Они собрали неплохие запасы магии, – ухмыльнулся Вольфзунд. – Которые ты прозевал из-за того, что на Библиотеке стояла защита. Отчего-то даже твои верные помощники не сообщили тебе об этом. Не хотели, чтобы ты стал сильнее? Не знаю. Да теперь и неважно. Твою нежить уже почти уничтожили. Как и твою Стаю. Это сделал я.

Лицо Эллекена вытянулось, глаза из насмешливых сделались разъярёнными. Он сделал шаг вперёд, но Вольфзунд повелительно вскинул руку, останавливая отца.

– Тебя ждут дома. Незамедлительно.

Голос Вольфзунда стал звучать неестественно, слишком напряжённо, и только по мимолётному взгляду, брошенному в его сторону, Мел наконец понял, что эти слова адресованы ему. Могильный холод расползся от груди к кончикам пальцев…

– Отец!

Вольфзунд стремительно вытащил из кармана шарик со Священным Всполохом и швырнул его под ноги Эллекену.

– Мелдиан! Сейчас!

Меньше чем через мгновение раздался оглушительный рёв стихии и багряный, как кровь, огонь заполнил своим жаром всё вокруг.

Мел успел крутануться на месте: пламя опалило ему крылья, но не добралось до его тела…

* * *

Симониса перенеслась на крышу здания вокзала. Теперь гвардия была снабжена противоядием, и после того, как «Слёзы Тумана» отравят моуров, люди Авенума будут спасены.

Вскоре рядом с ней появился Хьёльд.

– Магрет с Эллекеном! – задыхаясь, прокричал он. За грохотом и гулом его голос терялся, и Симониса не сразу разобрала все слова. – Я должен забрать её!

– Они у замка?

Хьёльд закивал.

– Я был там. Вольфзунд не велел приближаться, но я отдал значительную часть своих сил камню и незаметно заложил его у основания замка. Вольфзунд был бы против, но пусть хоть чем-то помогу… Магрет, Сим! Она с этой тварью, Кристедом. И не знает, чем для них может закончиться этот день. Я должен вернуть её!

– Так отчего не забрал сразу? Ты только что оттуда, – разозлилась Симониса. – Разве Магрет не сделала свой выбор, Хьёльд? Почему ты очнулся только сейчас?

– До последнего не верил, – бросил он, и его голос потонул в грохоте. Целый городской квартал ухнул в болото, разверзающееся вместо мостовых. – Не думал, что она решит навсегда переметнуться… Это же Магрет! Если бы не Вольфзунд, её бы не было в живых!

Симониса не ответила. Вольфзунд уговорил большинство альюдов не вмешиваться: сил продажников и гвардии должно быть достаточно, чтобы не ставить альюдов под удар. Некоторых трудно было уговорить взять семьи и укрыться в Птичьих Землях, но всё же они согласились, когда Вольфзунд уверил их, что они могут помочь, частично передав ему силы. Эллекен не сделал ничего подобного – не дорожил своими приспешниками или так был уверен в том, что с ними ничего не случится?..

– Я никуда тебя не пущу, – произнесла Симониса после паузы. – Если ты не сразу вцепился в сестру, а сперва отыскал меня, значит, пришёл проститься? Боялся не вернуться больше? Я и так едва сдерживаюсь, чтобы не броситься к замку, а если и ты…

Симониса вцепилась в локоть Хьёльда. Альюд обнял её, прижав даже крепче, чем было необходимо. Они замерли, а небо со стороны замка вдруг окрасилось кровавым багрянцем.

* * *

Мел открыл глаза уже в Птичьих Землях, и безмятежный покой, царивший здесь, показался ему глумливой насмешкой.

Он закричал, срывая голос и исступлённо колотя кулаками мёрзлую землю. От одежды, волос и обгоревших перьев воняло гарью, въедливо, до тошноты. Перед глазами стояла ослепительная багровая завеса огня, в котором ничто и никто не могло уцелеть.

Ни Эллекен.

Ни замок.

Ни отец.

Если бы Вольфзунд стоял чуть дальше от Эллекена, он мог бы переместиться за ту долю секунды, за которую успел Мел. Если бы… Если бы. Вдруг вспомнились отцовские слова, что для сокрушения Эллекена он использует силу замка, элементали и… собственное колдовство. Неужели он уже тогда знал, что будет так?..

– Мел!

Голос Лиссы звучал будто издалека. Мел почувствовал, как она обнимает его, но прикосновения тоже были далёкими, словно их разделяла крепчайшая броня. Мел зажмурился, и перед глазами всё стало мутно-белым, звуки умерли, а время замерло.

– …Ты меня слышишь, Мел? Что с твоими крыльями? Что произошло, ответь, наконец!

Лисса сорвалась на всхлип. Мел понял, что она трясёт его за плечи, и нехотя открыл глаза, неимоверным усилием возвращая себя в реальность.

Он заторможенно обернулся. Там, где раньше белели два огромных крыла, торчали чёрные обломки перьев и костей. Воняло гарью. Странно, но он даже не чувствовал боли. Вернее, чувствовал, но только в груди. Она была такой тяжёлой, душной и всепоглощающей, что мешала мыслям шевелиться в голове.

– Не знаю, – прохрипел он, с трудом оторвав пересохший язык от нёба. – Наверное, всё кончилось.

– Пошли.

Лисса помогла ему подняться с земли и, поддерживая за плечи, повела к дому. Черепа на ограде с интересом взирали на них пустыми глазницами, и Мел снова зажмурился, чтобы не видеть ни их, ни каменный дом, ни лицо матери, когда они встретятся…

* * *

Искры всё сыпали и сыпали с неба там, где ещё недавно кипели наколдованные звёзды. От диких песен волшебных птиц болела голова и закладывало уши – пусть, если эти звуки помогут расправиться с нежитью. Алида поднялась на ноги. Её потрясывало от напряжения и усталости, а от мысли, что придётся ещё спускаться по крутой лестнице, сводило ноги.

– Алида! Алида, ты в порядке?

– Ох, Рич…

Ей стало одновременно и легче, и тяжелее. Радостно увидеть друга живым и здоровым, пусть и с глубокой ссадиной на щеке, приятно услышать его обеспокоенный голос, но страшно представить, как он пробирался через запруженную моурами и стригоями площадь, ещё и в то время, когда наёмники Вейса и гвардейцы открыли по нежити огонь.

Алида уткнулась Ричмольду в грудь, он зарылся лицом ей в волосы, и они замерли на вершине водонапорной башни, осыпаемые сверху редкими жгучими искрами. Внизу не прекращались крики, хлопки и пальба, протяжное пение колдовских птиц звучало то ближе, то дальше, но для Алиды это всё уже не имело значения. Они оба живы. У них получилось. Они справились вместе. Алида шмыгнула носом и крепко стиснула пальцами плечи Ричмольда.

– Эй, больно, – пожаловался он. – Успокойся. Ты справилась. Ты молодец. Давай спускаться, а то есть вероятность, что башня разрушится: и так уже дрожит и пошатывается. Внизу, конечно, настоящая Преисподняя, но гвардейцы погнали нежить к западным окраинам, так что здесь уже не так опасно.

– Давай ещё подождём, – попросила Алида, вытирая нос. – Видел бы ты их вблизи… Совершенно жуткие. Пусть всё кончится. А башня не упадёт, не такие уж мы тяжёлые.

– Болота подтапливают фундамент, мы тут ни при чём. Я тебе помогу.

Рич взял Алиду за руку и мягко подтолкнул к лестнице, но Алида замерла как вкопанная. Её внимание привлекло странное багровое зарево с чёрными подпалинами закручивающихся облаков. Всё небо со стороны Биунума затянула сплошная завеса, страшная и мерзкая, от одного вида которой на спине выступил липкий пот, а ноги похолодели.

– Рич, там что-то случилось, – прошептала Алида.

Ричмольд обернулся и тоже застыл, вглядываясь вдаль. Зарево разбухало, как кровоподтёк, растекаясь по телу неба, дымные клубы сталкивались, наползали друг на друга, и казалось, что скоро багровая туча накроет собой и столицу. Вместе с заревом нарастал низкий утробный гул, как отдалённый громовой раскат, с каждым мгновением становясь всё свирепее и громче.

Алида испуганно посмотрела на Ричмольда. Почему он молчит? Почему не объяснит ей ничего? Пусть скажет, что это какой-то особый вид грозы или какое-то другое погодное явление! Пусть скажет хоть что-нибудь, лишь бы прогнать это жуткое предчувствие беды.

– Случилось, – глухо подтвердил он, и у Алиды похолодело в груди. – Что-то очень нехорошее. Давай скорее убираться отсюда. Вот-вот сюда доползёт газ из «Слёз Тумана». Нужно спрятаться.

Рич потащил Алиду к лестнице, как вдруг перед ними возникли Хьёльд и Симониса в облике лисицы. Хьёльд могучей рукой обхватил Ричмольда за плечи, Симониса ухватилась зубами за подол Алиды, и спустя пару мучительных мгновений все четверо оказались посреди заснеженной лесной опушки. Сквозь склонённые еловые лапы виднелся особняк Вольфзунда.

– Что там произошло? – выпалила Алида, едва исчезло ощущение, что грудь сдавливают обручами, выжимая весь воздух из лёгких. – Что это было? Там, на западе…

Хьёльд смерил её странным взглядом. Он словно не мог собраться с мыслями и блуждал где-то очень далеко отсюда. Симониса-лисица нервно кружилась, пытаясь поймать себя за хвост. Наконец Хьёльд медленно моргнул и произнёс осипшим голосом:

– Это наш Владыка. Его больше нет.

Алиду будто ударили по голове чем-то тяжёлым. Что такое с Хьёльдом? Он сам не понимает, что говорит! У них же всё так хорошо шло! Всё, как и планировал Вольфзунд! Не считая, конечно, гибели продажницы-певицы…

– Глупая шутка, Хьёльд, – проворчала Алида.

– Правда порой звучит глупее, чем худшая из шуток. Я сам видел, как от замка остаётся только пепел, как горы обращаются в прах и как красное рокочущее облако накрывает всё вокруг и ползёт дальше. Не знаю, что происходит со смертными, попавшими под него, но у альюдов, сотканных из магии, шансов точно не может быть. Боюсь, что и Мелдиан…

– Нет! – воскликнула Алида. – Хватит! – Она зажала уши и замотала головой, лишь бы не видеть сурового, чересчур серьёзного лица Хьёльда. Как он может такое говорить? Зачем? Когда он уже, наконец, улыбнётся и скажет, что всё в порядке? И почему Симониса ведёт себя как дикое животное, а не как мудрая покровительница травниц?

– Первый Волшебник, какое счастье, что вы вернулись!

Со стороны дома к ним спешила Лисса, на бегу заворачиваясь в тёплую шаль. Длинные волосы растрепались и в тусклом свете казались почти седыми, тонкое бледное лицо заострилось от волнений. Алида, спотыкаясь, бросилась обнимать подругу.

– Где Мел? Прошу тебя, скажи, что знаешь, где он, – взмолилась Алида, крепко стискивая в объятиях хрупкое тело Лиссы.

– Мел в доме, – ответила Лисса, и Алида облегчённо охнула. – Пришлось дать ему трав, чтобы он заснул. Вы в порядке? Рич, что с твоим лицом?

Ричмольд рассеянно провёл по щеке ладонью и недоумевающе уставился на кровавый след. Он выглядел донельзя потерянным и несчастным, постоянно переминался с ноги на ногу и втягивал голову в плечи.

– Наверное, стригой поцарапал…

Лисса, не отцепляя от себя Алиду, шагнула к нему, и они втроём сплелись в тесном объятии. С неба посыпал снег, мелкий, колкий, который в считанные минуты обратился настоящей метелью.

Эпилог, в котором цветы пробиваются сквозь пепел

Большинство альюдов предпочли перебраться в Птичьи Земли: магия, вспыхнув на короткое время в Королевстве, так и не смогла расцвести в полную силу. Даже Агнис и другие старшие мелькнули в деревне: Алида видела их издалека из окна, но они быстро скрылись в чаще. Кто знает, может, в глубине Птичьих Земель таится ещё немало дворцов и старинных замков, прячась так же, как книгохранилище?

За последние три дня Хьёльд чаще других бывал за Водой, и именно он приносил вести. Жизнь постепенно, но всё-таки налаживалась.

Половина Биунума оказалась разрушена взрывом неимоверной силы. Даже Библиотека не устояла: её главный купол обрушился, лопнули и колонны у главного входа, белый камень обуглился, большинство книг оказались уничтожены. Старики-Магистры тоже погибли, не успев спрятаться в подземельях. Зато в Авенуме Кечен Вейс взял на себя труд навести порядок в городе. Люди, во второй раз за короткое время лишившиеся короля, приняли предложение с воодушевлением. Как знать, может, из Кечена выйдет неплохой правитель. Во всяком случае, лучший, чем вышел бы из слишком робкого и закрытого Ричмольда.

Противоядие чаровниц смогло спасти множество смертных. До взрыва в замке их разносили продажники в птичьих телах, а когда с гибелью Вольфзунда их проклятие пало, они вновь обернулись людьми.

«Слёзы Тумана» и заговорённые пули уничтожили почти всю нежить, которую Эллекен привёл с собой, оставшиеся моуры и стригои убрались обратно на север, в Мёртвые Земли, туда, где и раньше властвовали. Хьёльд не знал, как взрыв Священного Всполоха скажется на северных землях: вполне возможно, что именно там и останутся места, где сохранится магия. Мертвецы Эллекена и уцелевшие волки Неистовой Стаи развеялись по ветру, не оставив никакого следа: ни горстки пепла, ни искорки тёмной магии.

Люди налаживали быт. Заново отстраивали дома и лавки, покупали друг у друга зерно, договаривались о поставках леса из Агстарда и камня из юго-восточных городов…

Алиду беспокоило, что теперь станут делать провидцы, когда узнают, что Эллекена больше нет. Не нарушится ли покой в Птичьих Землях? Не станут ли они бороться против Мелдиана, не потребуют ли власти приспешников Эллекена? Впрочем, большинство тех, кто примкнул к Эллекену, погибли вместе со своим Владыкой, а среди тех древунов, которые жили в ближайших деревнях, не было его последователей.

«Совиное» проклятье наконец-то отпустило Стриксию, и бабушка снова в полной мере стала сама собой, больше не погружаясь в сон днём.

– Тебе бы хотелось вернуться? – спросила как-то Алида. Они со Стриксией пили чай со смородиной, укрывшись ото всех в комнатке на верхнем этаже, а за окном бушевал ветер, напоминая о той давней буре.

Стриксия повела плечами, укутанными в альпачью шаль.

– Я же вижу, как тебе здесь нравится. И потом, сирины просили тебя остаться. Ты приняла от них какое-то волшебство, верно? И как же ты теперь сможешь вернуться в Королевство, милая?

Алида вздохнула.

– Я-то никак, вероятно. Но я спрашивала о тебе. Чего бы хотелось тебе?

Стриксия сипло рассмеялась и ответила:

– Я хочу спокойно дожить свой век. Так, чтобы больше никто не посмел превратить моё старое тело в птичью тушку. Если Первый Волшебник будет добр, однажды между землями наладятся торговые пути, и мы с тобой сможем торговать снадобьями. Оттуда закупать травы, которых нет здесь, а людям отправлять лекарства древунов. Так, глядишь, ты сможешь скопить и на свой угол. Не всё же по чужим домам мыкаться.

Алида немного поразмыслила и кивнула. План бабушки ей определённо понравился.

– Да, будет неприлично оставаться здесь надолго. Мы и в замке пробыли больше, чем следовало.

При воспоминаниях о замке на глаза навернулись слёзы, и Алида вытерла нос рукавом.

– А Ричмольд что? – спросила Стриксия. – Женишок-то без заработка?

– Ба! – воскликнула Алида и стыдливо закраснелась. – Да ну тебя!

Они обе рассмеялись, зная, что ни птичьей ведьме, ни колдуну-астроному не нужны человеческие богатства, чтобы заслужить уважение в Птичьих Землях.

* * *

После смерти Вольфзунда Перинера утратила свою стать и высокомерие, сделалась больше похожей на смертную женщину, но по-прежнему оставалась ослепительной красавицей, пусть и с тонкими морщинками вокруг глаз и горестно опущенными уголками губ. Её старались поменьше беспокоить, но Алиде казалось, что Перинере вовсе не повредит общество, и частенько специально звала Ричмольда, Стриксию и Герта пить чай тогда, когда Перинера спускалась из своей комнаты. Даже служанки больше не сновали по особняку резвыми птахами, тоже сникли и старались делать всю работу незаметно.

Мелдиан молчал чаще, чем когда-либо. Лисса беспокоилась за него, но не докучала, также сделалась тихой и тревожной. Порой в особняке становилось настолько горько и напряжённо, что Алида уговаривала Ричмольда сбежать оттуда в чащу, и они подолгу стояли, обнявшись, вдыхая осенний сырой воздух или глядя ввысь, на звёзды, среди которых больше не виднелось светил. И, решив вот так сбежать однажды днём, они наткнулись на Мела, хмуро сидящего посреди двора.

– И не думайте, что я не замечаю, как вы используете любую минуту, чтобы уединиться, – буркнул он. – Не желаете прошвырнуться куда-то подальше?

– Куда, например? – спросил Рич.

– В Королевство. – Мел небрежно повёл обугленными обрубками, оставшимися от некогда прекрасных оперённых крыльев. Алиде было больно смотреть на это, и она опустила взгляд. – Я понял, чего мне не хватает. Хочу увидеть, что осталось от моего дома. И…

Алида поняла, что Мелу хотелось навестить отца. Быть может, в нём ещё жила отчаянная надежда на то, что Вольфзунду удалось каким-то чудом уцелеть. Алида подбежала к Мелу и взяла его под руку.

– Мы с тобой, конечно же. Один ты никуда не пойдёшь.

Мел шевельнул ухом и слабо улыбнулся.

– Спасибо.

Рич взял его за второй локоть, и через долгий миг головокружения они оказались в Королевстве.

Алида помнила, что горы, когда-то окружавшие Чёрный Замок, тоже возникли однажды сами собой, выросли посреди негустого леса, но с тех пор так привыкла к изменившемуся пейзажу, что сердце тоскливо защемило, стоило увидеть, какой теперь стала местность.

Горы исчезли – взрыв, уничтоживший магию вокруг, обратил их кучами песка и серой пыли. Но хуже всего было то, что осталось от величественного замка и его прекрасного сада.

Пепел укрывал всё кругом: чёрный, маслянистый, разлетающийся хлопьями от дуновений ветра. Болото теперь плавно перетекало в пустошь, а та сливалась с перелеском, и обширное тёмное пятно пепла страшно выделялось среди пыльных насыпей – бывших гор. В пепле громоздились оплавленные камни и куски почерневших горгулий – больше ничто теперь не напоминало о Чёрном Замке.

Мел прошёл вперёд и упал на колени. Вокруг него взвились облачка праха. Алида всхлипнула: среди пепелища Мел походил на одну из замковых горгулий, которой оплавило и обожгло крылья. Алида ухватилась за руку Ричмольда и стиснула изо всех сил.

– Мы нужны ему, – шепнул Рич и шагнул к Мелу. Алида засеменила следом.

Мел запустил руки в пепел, словно что-то искал, потом обернулся на друзей и растянул губы в страшной ухмылке. На ладони у него лежал чёрный кругляш, между пальцами сыпался пепел.

– Смотрите, – хрипло произнёс он. – Такая мелочь уцелела…

Алида присела к Мелу и ахнула: в почерневшем комке с трудом узнавался перстень Вольфзунда, который он носил на левой руке – простой, без магической силы, с изображением летучей мыши. Навек потускневший, словно мёртвый.

– Мел, это же…

Алида потянулась к перстню, но Мел быстро сжал его пальцами и медленно надел на мизинец левой руки – так, как носил его отец. Чёрный металл не расплавился и не распался на куски – Алиду это поразило. На серой коже Мелдиана тусклый перстень смотрелся зловеще.

– Вот ты и мой, – шепнул Мел, сгибая и разгибая пальцы. – Ничей больше.

Он резко выпрямился, развернул то, что осталось от крыльев, и прищурил глаза – такие же глухо-чёрные, как обугленный перстень, без прежних задорных искорок. И прищур Мелдиана теперь нельзя было назвать шутливым. Не знай его Алида, она бы решила, что перед ней злобное существо, одержимое местью.

– Мелдиан, я думаю, тебе пора вернуться. Не стоит на это смотреть, может быть, потом, когда пройдёт больше времени…

Ричмольд положил руку на плечо Мела. На миг Алиде показалось, что Мел сейчас ощерится и оттолкнёт Рича, но тот вдруг вздрогнул и сник, опустил плечи, делаясь похожим на себя прежнего. Алиде и самой уже хотелось вернуться. Это место наводило на неё больше тоски и ужаса, чем она могла предположить. Но всё же ей хотелось кое-что сделать, прежде чем они вернутся в Птичьи Земли.

– Время не способно ничего изменить, – глухо ответил Мел. – Я должен был побывать здесь, пока пепел не разнесло ветром по всему Королевству. И видишь, не зря. Не знаю, поймёшь ли ты меня, астроном, но я рад. Теперь отец всегда будет со мной. На вечность и дольше.

Он пошевелил пальцами, но перстень не блеснул в свете – остался матовым, как уголь из печи.

Рич кивнул.

– Я понимаю. И я знаю, что ты со всем справишься. У тебя есть что-то, чего не было у твоего отца.

– Но у меня остаётся то, что у него как раз таки было. Птичья ведьма и колдун-астроном.

Он протянул Ричмольду руку для пожатия, но Рич стиснул Мела в крепких объятиях. Всхлипнув, Алида обняла их обоих, но быстро отстранилась и отбежала на середину пепелища.

Сильно пахло гарью, но не той, что пахла чёрная магия, а простым, приземлённым и страшным запахом унявшегося пожара. Не верилось, что разбросанные обломки камней ещё недавно были частью величественного замка. Алида споткнулась о горгулью: одно её крыло было обломано, лицо и руки оплавились, как свеча.

С каждой минутой становилось всё тяжелее. Алида сморгнула слёзы и села посреди пепла. Ветер растрепал её косы, и Алида выдернула у себя несколько волосков, свернула колечком и зарыла в пепле. Она задержала ладонь на пепле: на миг ей показалось, что произойдёт что-то волшебное, что-то, после чего ей станет легче. Но ничего не произошло.

Алида обернулась: Рич и Мел расцепили объятия и выглядели пусть подавленными, но смущёнными. Рич приблизился к Алиде и замер рядом, не находясь, что сказать.

– Я оставила тут прядь волос, – произнесла Алида, чувствуя необходимость объяснить свою отлучку. – Решила, что должно остаться что-то от меня. Не знаю, как лучше сказать…

– Всё правильно, – кивнул Рич. – Я согласен с тобой.

Он присел рядом, выдернул у себя волосок и тоже закопал в пепел. Алида грустно улыбнулась.

– Теперь мы оба останемся здесь.

Глаза заволакивала пелена слёз, но сквозь неё Алида заметила что-то странное. Среди чёрно-серого пепла пробивалась буро-зеленоватая былинка. Алида сморгнула слёзы и протянула руку, не веря глазам. Сквозь толщу пепла к свету тянулся слабый росток с фиолетовым бутоном на конце – филин-да-сплюшка или, как называл это растение Мел, – фикларсия.

– Чего вы тут в пыли возитесь, – пробурчал сзади голос Мела. – Вставайте, что ли.

– Сам сядь и посмотри, – предложила Алида, не пряча улыбку.

Мел неохотно присел и нахмурился, глядя на колышимый ветром росток.

– Скоро и памяти не останется, – проворчал альюд. – Всё зарастёт.

– На то она и память, чтобы навечно оставаться с нами, – возразила Алида. – Цветущее поле на месте пепелища – разве это не прекрасно?

Рич подавал ей знаки, чтобы она была осторожнее с тем, что говорит Мелу, но Алида делала вид, что не замечает. Она взяла Мела за руку – за ту, на которой не было мёртвого перстня, – и переплела серые пальцы со своими. Мел хмурился, но довольно скоро кивнул, освободил руку, поднялся и отошёл в сторону.

– Нам тоже пора, – произнёс Рич. – Больше здесь нечего делать.

Алида не стала уточнять, имел ли он в виду пепелище или всё Королевство. Она тоже встала и, окинув то, что осталось от замка, последним взглядом, ответила:

– Больше нечего.

* * *

Церемония прощания до боли напоминала весенний бал, тот самый, на котором Алида когда-то заложила собственную волю. Те же столы с яствами расположились на лесной поляне, такие же свечи горели в канделябрах, и почти все лица собравшихся были уже знакомыми. Даже черепа снова пели, но на этот раз что-то ритмичное и невыразительное. Алида подумала, что, будь музыка печальнее, она бы залила всё слезами. Глаза и без того постоянно щипало.

Кресло Владыки пустовало. Все прекрасно понимали, что Мелдиан слишком чтит память отца, чтобы уже сегодня занять причитающийся ему трон. Мел сидел за обычным столом наряду с гостями и не показывал своего горя, но всё же его настрой выдавали безжизненно опущенные острые уши, а обгоревшие обломки, оставшиеся от крыльев, придавали его облику величественную мрачность.

Перинера сидела рядом с сыном, гордая и горестная в прекрасном чёрном платье. Алида так и не смогла разгадать, что на душе у вдовы Вольфзунда, но вряд ли ей было легко.

Симониса, Хьёльд, Валестрод с семьёй, Лисса, Диньяна, Стриксия, Герт – все удручённо молчали, не зная, что можно сказать. С мягким шелестом сирины расселись на земле и нижних ветвях, скорбно склонив красивые головы.

Алиде было дико осознавать, что она больше никогда не увидит красивого, насмешливого лица Вольфзунда, не услышит его хриплый голос, не ощутит терпкий аромат можжевельника, всюду сопутствующий ему… Страшный демон, случайно встреченный ею на лесной тропе и предложивший отдать часть души, оказывается, занял значительное место в её жизни и сердце. Тот, кем издревле пугали детей, пожертвовал собой ради спасения человеческих земель.

Алида тяжело вздохнула. Неужели Вольфзунд просто не успел перенестись? Неужели всё могло быть иначе, если бы Эллекен стоял чуть дальше? А что, если он задумал это специально? Что, если всё как раз таки соответствовало его плану? Ей не узнать этого никогда. И никому уже не узнать.

Алида встала из-за стола, не в силах больше выносить это давящее скорбное молчание. Она скрылась среди еловых стволов и замерла, закрыв глаза. Здесь пахло хвоей, и Алиде хотелось верить, что это Вольфзунд шлёт ей прощальные весточки. Думал ли он о них в тот страшный день? Волновался ли о ней самой так, как она волновалась о нём? Интересно, есть ли что-то в том Небытии, где он оказался? И есть ли оттуда выход? Симониса говорила, что большинство альюдов пожелали остаться в Птичьих Землях – пока новый Владыка не решит вернуться в Королевство или другие земли за Большой Водой. Алида старалась отыскать в словах чаровницы хоть какой-то отголосок надежды на то, что Вольфзунд сумеет выбраться оттуда, где оказался, и ей даже показалось, что Симониса почти дала ей какой-то намёк… Алида вызвала в памяти этот момент и решила, что непременно расспросит чаровницу, благо времени на разговоры у них будет предостаточно.

– Ты как? – спросил Рич, с шуршанием продираясь вслед за ней через осенние безлиственные кусты.

Алида открыла глаза и обернулась. По сравнению с тонким снежным покрывалом и чёрной одеждой астронома волосы Рича пылали просто-напросто неуместно ярко, но ему это шло. Даже измождённая бледность шла, делая глаза синими, как осколки льда. Алида вяло улыбнулась.

– Скажи, Ричик, как ты думаешь, мы сможем прижиться здесь? Альюды остаются, и Мел пока тоже. Как-то не хочется возвращаться в Королевство после всего… Или ты хочешь обратно?

– Я останусь там, где ты, – твёрдо ответил он. – Всё будет хорошо. Эллекена уже нет, моуры и его армия мертвецов нам больше не грозят. Королевство восстановится, но не сразу, а сейчас наш дом – Птичьи Земли. Всё будет хорошо, если мы станем держаться друг друга. Мы ведь станем, правда?

Рич приобнял Алиду и поцеловал в макушку. От него шло успокаивающее тепло, а низкий голос вселял уверенность, что и правда всё не так плохо, как ей кажется…

– Станем… – Вдруг в уме всплыло выражение, которое она когда-то слышала из уст Вольфзунда. – На вечность и дольше? – спросила Алида, доверчиво заглядывая Ричмольду в глаза.

– На вечность и дольше, – улыбнулся он и прижал её к себе.

Немного постояв, они побрели обратно, к поляне со столами, и с каждым шагом Алида всё яснее понимала, что её мир, перевернувшийся с ног на голову, постепенно возвращается в привычное положение. Вскинув голову, Алида посмотрела на небо, и ей почудилось, что одна из туч сверкнула магическими искрами.

Анастасия Андрианова Сквозь топь и туман

© Андрианова А. А., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1 Русалий день

У всего есть конец. И даже этот день, растянувшийся вялой мутной рекой, обязательно когда-то закончится.

Мавна доплетала венок: веточка пижмы, стебелёк полыни, невзрачный колосок мятлика. Пальцы уже стали зеленоватыми и липкими от травяного сока, венок пах горьким и свежим. Скрепив края травинкой, Мавна откусила длинный кончик стебля и уложила венок себе на колени.

Он вышел неказистым, тусклым, даже не мог ровно лежать: постоянно чуть заваливался набок. Сизо-зелёные стебли, будто покрытые пылью, небрежно сплетались, словно давно не чёсанные волосы, из украшений – только нераспустившиеся мелкие бутоны пижмы, бледно-жёлтые искорки в зелёной оправе. Мавна удовлетворённо вздохнула. Она того и добивалась: сплести такой венок, чтобы привлекал как можно меньше взглядов.

Берег реки полнился запахами: илистая прель, дым костров, доцветающая липа. И сладкие, принесённые из деревни ароматы выпечки, первого весеннего варенья и девичьих венков.

До заката было ещё далеко, но небо уже наливалось розовым и серо-лиловым, облака окрашивались в цвет спелых груш, и ветки прибрежных ив выделялись особенно чётко. Мавне показалось, что они похожи на кривые когти, тянущиеся к воде.

– Всё-таки ты не стала стараться? – разочарованно протянула Купава, склоняясь над Мавниным венком. – Ну как знаешь.

Мавна вяло улыбнулась подруге и повела плечом, разглядывая свой некрасивый венок.

– Я же говорила. Никто не должен захотеть его поймать.

Купава попыталась надеть на голову Мавны свой венок, пышный и воздушный, похожий на кружево из лютиков и колокольчиков. Мавна осторожно увернулась.

– Не надо.

– Ты была бы красавицей, если бы надела его. Подойдёт к твоим каштановым волосам.

– К чёрным всё-таки лучше. – Мавна устало поджала губы, скрывая раздражение. – Я не хочу об этом, перестань, пожалуйста.

Купава хмыкнула и как ни в чём не бывало надела свой венок. Он и правда ей очень шёл: золотые лютики горели светлячками среди гладких тёмных волос, а колокольчики оттеняли синеву глаз.

Мавна поднялась на ноги и огляделась украдкой. На неё посматривали: кто с жалостью, кто с плохо скрываемой злостью, а иные оценивающе, с любопытством. Кругом шумели: кто пел, кто смеялся, кто просто громко разговаривал.

Русалий день всегда казался Мавне странным праздником. В этот день вспоминали заложных покойников, тех, кто умер не своей смертью. А вечером девушки пускали венки, чтобы парни, стоя ниже по течению, их ловили. По обычаю парень, поймавший венок, должен начать ухаживать за той девушкой, которая его сплела, но это условие уже давно не соблюдалось: самые глазастые запоминали, как выглядит венок их ненаглядной, и вылавливали именно его. Иногда за венки разгорались нешуточные сражения. Мавна помнила, как несколько лет назад один юноша даже захлебнулся в реке, и уже в следующий раз его поминали на Русалий день. Такой уж обычай: память о мёртвых смешивалась с радостью живых.

Но сегодня ей больше всего хотелось вернуться домой, уткнуться лицом в подушку и выть, вспоминая Раско…

Рука Купавы легла Мавне на плечо.

– Ты не обязана была приходить. И ещё можешь уйти домой. Скажи, что плохо себя чувствуешь. Или что забыла вынуть из печи хлеб. Или… да мало ли причин?

Мавна обернулась на подругу и качнула головой.

– Нет. Останусь до конца. Не нужно, чтобы обо мне и о родителях шептались.

Она опустила ресницы, чувствуя, что щёки начинают краснеть от досады. И без того шепчутся. Уже год как шепчутся.

– Подумаешь! Пусть себе шипят. А как хлеба свежего захотят, так сразу к вашей лавке побегут. Ты в следующий раз так и скажи:будете волками смотреть – плюну в опару и не будет мне совестно! Прежняя Мавна так бы и поступила.

Последние слова Купава произнесла с отчётливой горечью. Мавна взяла её за руку и стиснула пальцы. Как жаль ей стало подругу. Как жаль, что она сама стала лишь тенью себя прежней. Когда-то весёлая, громкая, смешливая, полнотелая, а теперь – притихшая, осунувшаяся, с заметно впалыми щеками… Даже ходить стала крадучись, будто боялась, что лишний раз привлечёт чей-то взгляд.

– Прости меня. Я не хотела.

Купава усмехнулась:

– Никто бы на твоём месте не хотел. Ясно как день.

У самого большого костра затрубили в рог, запели свирели. Купава вытянула шею, с прищуром вглядываясь в даль, и потянула Мавну в ту сторону.

– Идём. Раз решила остаться, сделай вид, что тебе весело и ты ещё можешь плясать.

Купава будто хотела сказать что-то ещё, но осеклась и мотнула головой. Мавна поняла, что могла бы добавить подруга: «Раско бы это понравилось».

Раско любил танцевать. И праздники тоже любил. А ещё больше музыку и сладости, которые приносили на любое торжество. Мавна зажмурилась до рези в глазах и позволила Купаве увлечь себя к костру.

* * *

Тогда, накануне Карачунова дня, все деревенские девки собрались в светёлке у старухи Малицы – гадать на женихов. Даже восьмилетние дочки духовника, которым ещё бы учиться да взрослеть, прибежали и с затаённым восторгом забились в уголок, стреляя блестящими чёрными глазами: страсть как хотелось послушать про других, да и о своих суженых узнать.

В тот вечер Мавне было не до гаданий: всего шесть лун прошло с того дня, как пропал брат, и она сидела как тень, почти не шевелясь, прижавшись боком к боку Купавы. Но не прийти было нельзя, даже мать наставляла: иди и сиди вместе со всеми, покажи, что мы не поникли головами и живём так же, как вся деревня. Найдётся Раско, и мы встретим его горячими пирогами и свежим мёдом, примем в убранной избе и затопим баню, а для того нужно, чтоб день за днём проходили как прежде, в рутинных заботах.

Но нет-нет, да и мерещился тонкий голосок: «Ма-а-авна!», зовущий с болот, и Мавна вздрагивала, беспокойно озиралась по сторонам и с горечью понимала: нет Раско, давно уж нет, и это она недоглядела, а родителям так и не призналась.

Девки в светёлке загалдели, повскакивали с лавок и столпились вокруг Малицы. Все нарядные, румяные, косы до пояса, на шеях и ушах лучшие украшения из разноцветных глиняных бусин. Купава потянула её за руку, Мавна вяло шевельнулась и поддалась, они пересели поближе, чтоб на них не шипели, но и в толпу лезть не стали.

Старуха поставила на стол ушат воды и подожгла свечу – настоящую, восковую, сберегла для девичьих гаданий. Да что там – после сегодняшнего вечера ей столько медяков дадут, что купит себе ещё дюжину свечей. Девушки зашумели пуще прежнего, повизгивая в предвкушении, затолкались.

– Так любопытно, – шепнула Купава.

– Шу, курицы говорливые! – шикнула Малица и притворно спрятала свечу за спину. – Не успокоитесь – никому гадать не стану! Себе жениха напророчу, а вам – шиш.

Старуха показала девушкам кукиш и беззубо улыбнулась. Шум поутих, сменился возбуждённым перешёптыванием. Почти все собравшиеся были младше Мавны – от восьми до семнадцати лет, и смотрели на старшую соседку с жалостью, от которой становилось тошно и горько во рту. Купава была одного с ней возраста, но ей не доставалось сочувствующих взглядов, все и так знали, что красавица Купава найдёт себе любого мужа, какого пожелает.

Мавна с тоской повернулась к окну: в тёмном проёме, расписанном морозными узорами, виднелись точечки-звёзды. Скорей бы всё закончилось. Вот бы Малица позвала её первую держать свечу, да не дадут ведь, будут толкаться и пихаться, требовать, чтоб им первым погадали – а то ведь нужно ещё бежать петь по дворам и гулять с парнями, пока ночь не опустилась. А Мавне на что? Мавна не торопится, всегда сидит, будто варёная. Ей с парнями не гулять, ей домой нужно, чтоб грустить и молчать, как привыкла.

– Ну, ласточки? – Малица обвела глазами девок, наслаждаясь тем, как они млеют и быстро дышат от нетерпения. – Кто первой будет?

Она нарочно томила, тянула, пока не указала смуглым сморщенным пальцем на чернокосую красавицу Тану. Никто не стал спорить: Тану в деревне уважали за её красоту, за богатство отца-купца, за крутой нрав. И так всем было ясно, выйдет она замуж за Касека, с которым гуляет уже второй год, потому что Касек высоченный, широкоплечий, весь в коричневых веснушках, а отец у него – умелый бортник, который устраивал такие глубокие дупла, что внутри уместился бы пятилетний ребёнок.

Тана нетерпеливо выхватила свечу из рук Малицы. Огонёк дрогнул, но не погас. Тана наклонила свечу над ушатом, и воск закапал в воду. Девки ахнули, вытянули шеи, всматриваясь: похожа фигурка на Касека? Или хотя бы на пчелу? Но только Малица умела читать по восковым каплям, съёживающимся на воде.

– Говори, – тихо потребовала Тана.

Старуха склонилась над ушатом, едва не окунаясь в него носом. В светёлке стало неестественно тихо, только иногда шуршали платья и срывался вздох у какой-нибудь особенно нетерпеливой девушки.

Мавна не знала, сколько времени прошло. Ей было скучно, даже тоскливо, и мгновения казались непомерно растянутыми. Наконец Малица вскинула голову и произнесла:

– За богатого выйдешь. И красивого.

Тана вздёрнула нос и села на место, свысока глядя на подружек. Они загалдели, стали льнуть к ней, будто бы впервые слышали такое предсказание и невероятно обрадовались. Мавна не удержалась от вздоха.

– Давай ты теперь.

Малица поманила Купаву. Та чмокнула Мавну в висок, разъединила их сплетённые пальцы и осторожно, почти ласково взяла свечку. Капнула.

Наклонившись над водой, Малица снова стала всматриваться в комок воска. Катала ушат и так, и так, пока не подняла голову на Купаву.

– Вижу красивого мужа. Скоро. Будете сидеть под чёрным деревом, и ветки у него будут доставать до земли.

Купава повела плечами, и даже у Мавны пробежал по спине холодок.

– Какая-то глупость. – Купава смешливо сморщила нос, снова садясь рядом. – Не собираюсь я скоро замуж. Не за кого мне.

Мавна хотела напомнить, как Купава вздыхает по её брату Илару, весьма красивому, между прочим, но не успела.

– Ты следующая, подходи.

Два десятка пар глаз повернулись к Мавне. Она и не поняла, что Малица подзывает именно её.

От взглядов – снова чужих и сочувствующих – в груди набухла тяжесть. Мавна встала, оправила платье и безучастно взяла свечу из протянутой руки.

Ей было всё равно, кого ей напророчат. Всё равно, будет он бедняком или богачом, хромым или ловким, старым или молодым. Всё равно, если ей вообще не видать замужества. Какая из неё получится жена – вечно тоскующая и будто замёрзшая? Что за жена, вскакивающая на кровати в холодном поту из-за того, что вновь приснился крик брата?

Воск потёк по пальцам, горячий, но не обжигающий. Закапал медовыми каплями в воду, скорчился и застыл на поверхности. Девушки снова приподнялись, заглядывая в ушат: про Мавну-то интересней было узнать, чем про Тану, с той и так всё ясно.

– Ши! – Малица пригрозила девкам и сама склонилась над водой. – Не галдите, сорочата.

Вновь потянулись мгновения, тягостные, тяжёлые. Мавна переступила с ноги на ногу: отпустила бы уж домой, лечь бы в постель и забыться гнетущим чёрным сном…

– А твой… – протянула с сомнением Малица после минуты молчания. – Будет твой…

– Рыбаком? – почему-то пискнула одна из младших девочек, и на неё зашипели, чтоб молчала.

– Не-а, – отрезала Малица и подняла на Мавну влажный, полный тревоги взгляд. Она помолчала ещё немного, вглядываясь в лицо Мавны, будто силилась разглядеть в ней что-то неведомое. Наконец, шмыгнув носом, Малица тяжело изрекла: – Твой будет утопленником.

В светлице поднялся визг, все пуще прежнего уставились на Мавну, но уже не с мрачным сочувствием, а со сладостным ужасом. Мавна медленно повела закостеневшими плечами. Ей вдруг стало ещё холоднее.

– Утопленником так утопленником, – равнодушно проговорила она и вышла из светёлки. Купава тоже встала и побежала за подругой, а вслед им понеслись ахи и шепотки.

* * *

У костра гремела музыка, в вечернее небо то и дело взмывали искры и взрывы хохота. Как, должно быть, прекрасно каждый вечер вот так выходить из домов и делать то, что вздумается, а не сидеть по дворам… Мавна сама удивилась этой своей мысли: наоборот, мечтала же поскорее очутиться дома. Но мрачное колдовство этой ночи, приправленное вдруг острой радостью пляшущих, хмельных парней и девушек, словно очаровало и её тоже. Купава засмеялась, глядя на подругу.

– Вот видишь, тут здорово! Давай, потанцуй с кем-нибудь.

Эти слова подействовали на Мавну как ушат холодной воды. Она остановилась и выпустила руку Купавы.

– Ну уж нет.

Купава пожала плечами:

– Насидишься ещё дома. Все мы насидимся.

Она была права. Лишь несколько ночей можно было не боясь проводить вот так: всем вместе, на улице, под небом. Но уж если кто отважится выйти завтра, то с наступлением темноты в нежное людское горло вопьются когти и зубы упырей, и никто не станет жалеть глупца, который не думает своей головой. В черте деревни ещё спасла бы стена-ограда, но вот за околицей, как сейчас, точно никто бы не спасся, и не было бы весёлого празднества.

Мавна зажмурилась, представляя черноту – она всегда так делала, когда нужно было изгнать из мыслей всё лишнее. На неё налетела танцующая пара и, извинившись, со смехом убежала дальше. После этого танца нужно было пускать венки, и только сейчас Мавна вспомнила, что до сих пор сжимает свой, а руки у неё пропахли полынью.

Когда всех позвали к реке, Мавна позволила другим девушкам пройти вперёд: они понеслись, только пятки засверкали. Купава задержалась, чтобы пойти вместе с Мавной. Мимо них с достоинством прошествовала Тана, гордо неся на голове роскошный венок из нераспустившихся кувшинок, веточек мяты и тугих спиралек орляка.

– Хорошо, что ты всё-таки пошла с нами, – тихо сказала Купава.

Мавна не ответила.

Они пропустили всех, кто рвался пустить свой венок по речному серебру. Парни, вооружившись длинными палками, галдели ниже по течению, а когда вылавливали что-то, горланили и смеялись так громко, что закладывало уши. Девушки визжали от радости, если их венки ловили. Пару раз даже слышался оглушительный плеск: кто-то падал в воду, но, к счастью, совсем рядом с берегом.

Мавна подождала, пока Купава опустит в воду свой венок, и тогда бросила свой. Последний раз в нос ударил резкий полынный запах, и нечто, больше похожее на гнездо из зелёных стеблей, поплыло по реке, неуклюже цепляясь за камыши. Мавна вздохнула: вот сейчас застрянет и пойдёт на дно. Ей не хотелось смотреть, как венок тонет, пусть даже она намеренно сплела его таким несуразным.

– Пойдём, – сказала она Купаве. – Посмотрим, кто выловил твой.

– Да мне как-то всё равно. Илар сидит дома сычом, – пожаловалась Купава. – Он ещё невыносимее тебя.

Мавна посмотрела на неё с укором, но ничего не сказала. Неужели Купаве правда нравился её старший брат? Хотя многие девушки наверняка считали его красавцем. Да только нравом уж больно крут.

Остаток праздника Мавна провела в стороне, на краю поляны. Угощалась, слышала музыку, наблюдала за красивыми танцующими парами и вежливо отказывала, когда кто-нибудь приглашал её на танец. Купава вроде бы не сильно расстроилась из-за того, что Илар так и не пришёл, и даже потанцевала пару раз с Мальвалом, который выловил её венок, а потом, извинившись перед ним, ушла помогать тётке собирать оставшуюся снедь.

Попрощавшись с подругой, Мавна поднялась и встала лицом в сторону реки. Наблюдать, как опускается мглистый вечер, перерастающий в студёную ночь, было упоительно настолько, что у Мавны защемило в груди. Она запрокинула лицо, жадно вдыхая воздух, весь сотканный из вечерних запахов: дым, река с волглыми берегами, свежая трава, нежный аромат цветочных венков и – если принюхаться – что-то дикое, терпкое, отдающее землёй и незнакомыми пряностями. Что-то опасное, от чего лишь сильнее захватывало дух. Вот бы Раско тоже сейчас сидел рядом с ней…

Голоса замолкали, праздник угасал, люди удалялись обратно в деревню. Многие – парами, держа в руках венки, с которых ещё капала речная вода. Коротко обернувшись, Мавна вздохнула: в иной год она бы подивилась, насколько таинственно-чудесны сумерки, но теперь мысли вились сплошь мрачные, как стаи ворон.

Подол платья отяжелел от росы и прибрежной влаги. Река журчала сбоку, тихая, робкая, петляющая между опушками сизых трав и острыми стеблями молодого рогоза. Мавна задумчиво, как во сне, шагнула вдоль берега. Ещё бы минутку вот так постоять, в тишине вдыхая сладко-прелые ароматы…

Вспомнился собственный венок, нарочито неказистый, неприглядный. Никто так и не выловил, хотя Мавна точно знала, что в деревне нашлось бы по крайней мере трое парней, которые могли бы попытаться добиться её внимания. Она того и хотела, но отчего-то – вопреки голосу разума – стало обидно за свой венок, от которого ногти до сих пор отливали зеленцой, а пальцы чуть слипались, если их сжать посильнее.

Взгляд сам заскользил вдоль берега, по мерцающим дрожащим дорожкам речного течения. Может, венок где-то зацепился и замер, слившись цветом с травой? Или унесло его дальше, к другим деревням… Зачем-то хотелось взглянуть на него ещё разок, напоследок.

В заводях реку затягивал ковёр ряски, а мимо неслись, кружась, водовороты и вихри течений. От воды тянуло холодом: речка узкая, перепрыгнешь, если захочешь, а до дна далеко, оступишься, и утянут омуты, хлынет в грудь ледяной поток. Счастье, что сегодня никто не захмелел настолько, чтоб свалиться в воду.

Воздух впереди дрогнул рябью: не то туман, не то зябкий ветер. Послышался лёгкий плеск, будто мелькнула серебристым боком крупная рыбина. Мавна обернулась и замерла, стиснув пальцами платье у бёдер.

Заросли молодого рогоза шевельнулись, и оттуда с плеском показался парень. Мавна сперва подумала, что это кто-то из их деревни: мало ли, загулялся так же, как она сама. Но парень шагнул в сторону, так что острые листья больше не мешали его разглядеть, и Мавна поняла: незнакомец. Не очень высокий, стройный, как ивовый прутик, совсем молодой. В сумерках его волосы, едва закрывающие уши, казались серебристыми, нос, скулы и подбородок резко очерчивались тенями. С одежды парня стекала вода, штаны и рубаха до пояса промокли так, хоть выжимай. Но больше всего Мавну удивило то, что он держал в правой руке. Её венок.

Заметив её, незнакомец дёрнул уголком рта и выставил перед собой свободную руку, будто хотел успокоить. Мавна и сама поняла: наверняка она выглядит напуганной.

– Добрый вечер, – мягко произнёс он. – Не поздновато для прогулок?

Мавна сделала полшага назад, не сводя глаз с парня.

– Я тебя не знаю.

Он усмехнулся:

– Как и я тебя. Видел лишь мельком на празднике. Я оттуда. – Он махнул рукой за реку, к холму.

– Из Ежовников? – недоверчиво спросила Мавна.

– Скажешь, что не стоило приходить?

Мавна вглядывалась в его лицо, пытаясь припомнить, видела она его на празднике или нет. Черты лица парня были невыразительными, светлые волосы, бесцветные глаза, на щеках ни кровинки. Худой, с узкими плечами, такого не приметишь в толпе. Хотя Мавна и не пыталась никого приметить, весь праздник только и думала о том, как бы поскорее оказаться в тишине. Наверное, он и правда плясал вокруг костров, не воспрещено же…

– Отчего же. Мне нет до того дела. Ходи куда хочешь.

Взгляд вновь вернулся к венку, который незнакомец продолжал крепко сжимать. Вода капала с растрепавшихся пижмовых стеблей, на листья намотались комочки ряски с тонкими белыми корешками.

Проследив за её взглядом, парень хмыкнул и приподнял венок повыше.

– Твой?

Мавна сглотнула и поспешно мотнула головой.

– Губы поджимаешь. Точно твой. Что кривишься? Не понравился?

– Доброй ночи, – грубовато ответила Мавна и развернулась. Почему-то сердце заколотилось громче, почти у самого горла.

– Я зайду на днях? Где ты живёшь?

Не отвечая, Мавна прибавила шаг. Хоть бы не стал догонять…

Не стал.

* * *

– Отчего ты так поздно? – Не успела Мавна тихонько прикрыть за собой дверь, как перед ней вырос Илар. – Уж хотел искать идти.

Мавна насупилась, зыркнула на него из-под опущенных ресниц.

– Не маленькая. Нечего искать.

Илар скрестил руки на груди и будто бы стал ещё выше ростом. Он и так был широкоплечим, высоченным, с тяжёлым пронзительным взглядом серых глаз. Мавна не могла его винить за настойчивость, хотя и очень хотела поспорить. Илар тогда первый бросился искать Раско, облазил все болота, сам едва не потонул… От него потом с месяц несло тиной, и до сих пор Мавна, бывало, слышала, как брат за стенкой просыпается с криком, а потом, полежав минутку в тишине, идёт в сени греметь ковшиком и плескаться холодной водой.

– Все уже вернулись, – буркнул Илар.

– И я вернулась. Пропусти.

Мавна проскользнула мимо брата, коротко стукнула в родительскую дверь и ушла к себе.

Через окна, выходящие на две стороны, в покои заглядывала ночь. Летом небо даже в полночь оставалось серым, не то что в тёмные зимние времена, и звёзды сверкали яркими точками там, где мглистый сумрак переходил в зеленоватое послезакатное марево.

Сразу за деревней виднелись чёрные пики елей, упирающиеся макушками в небо, а за ними в просвете – бескрайние болота с морошкой и клюквой… Смотреть туда Мавне было больно, и она отвела взор.

Со всех сторон деревню окружала стена из высоких заострённых брёвен, кое-где на них висели козлиные черепа, иные уже истёртые ветром, дождём и временем так, что остались одни рога. Этому местных научили чародеи удельного отряда, мол, нежити неповадно будет бросаться на ограду. Почему козлиные черепа могут напугать нежаков и нежичек, Мавна не понимала, да и никто в деревне, должно быть, не понимал. Бортник Греней говорил, будто даже от костей козлиных несёт так, что у нежити издали свербят носы, но с ним мало кто соглашался: черепа всё-таки совсем не пахли. Хотя кто эту нежить знает, всё у них не как у людей…

Выдохнув, Мавна отвернулась от окна. На сердце было тяжело, и, медленным движением стянув ленту с кончика косы, она принялась готовиться ко сну, хотя знала, что, даже если заснёт, ей почти наверняка приснится Раско.

Глава 2 По дороге в сумраке

В лавке едва ощутимо пахло закваской, сладко – сушёной клюквой, пряно – тмином, но сильнее всего был запах свежеиспечённого хлеба и румяных, с коричневыми округлыми верхушками, караваев.

Мавна вытерла руки о передник и устало привалилась боком к стене. Сегодня торговля пойдёт бойко: после праздников люди всегда выстраиваются за хлебом. А едва она продаст последний каравай, как нужно будет вновь месить тесто и плести толстые булки-косицы, чтобы везти завтра на торг.

Перед лавкой уже собрались люди, гомонили и переговаривались. С утра, как всегда, деревенские жаждали свежего хлеба и сладких булок, а иные чего поизобретательнее – на этот случай Мавна всегда пекла пару дюжин зарумяненных до корочки, политых блестящей глазурью печатных пряников.

Мать занималась хозяйством, готовкой да скотиной, отец мастерил бочки и корзины на продажу, и так вышло, что в пекарской лавке чаще всего работали Мавна с Иларом. Брат с помощницей Айной принесли полные подносы сдобных венков, усыпанных маком и ореховым крошевом: вчера отмечали Русалий день, пуская венки, а сегодня надо заесть такими же венками, вспоминая умерших и непременно оставив им в углу кусочек.

Мавна похлопала себя по щекам, чтобы они стали хоть чуточку румянее, и натянула на лицо вымученную улыбку. Нужно продать скорее всю свежую выпечку, чтобы успеть приготовить новую для торга.

Шагнув из сеней на открытое крылечко, Мавна обомлела. Перед лавкой выстроились сплошь парни, и лишь несколько стариков, сбившись в кучку, неодобрительно зыркали на шумную молодёжь.

При виде Мавны голоса притихли.

– Чего замолчали? – рыкнул Илар, с грохотом поставив поднос со сдобными венками. Несколько колотых орешков осыпались на пол.

– На сестрицу твою залюбовались! – нагло ответил долговязый рыжий Гард, самодовольно ухмыляясь. Раздался гогот, кто-то даже присвистнул.

Мавна замерла, как белка на ветке. Первое, что ей захотелось, – это юркнуть обратно в избу, спрятаться от глаз и переждать, пока сердце не уймётся. Щёки сами собой стали горячими и, конечно, красными.

– Так покупай караваи и любуйся исподтишка, – буркнул Илар, и Мавне показалось, что его голос прозвучал чуть мягче.

– Гард просто хочет проверить, правда ли то, что к ней ночью нежак приходил, – выкрикнул с дальнего ряда Мальвал. Смешки сразу стихли, у лавки повисло напряжённое молчание.

Мавна вскинула руки к груди и уцепилась пальцами за бахромчатые завязки, спускающиеся с воротника рубахи. Сердце заколотилось как бешеное, захотелось скрыться с глаз, но ноги не слушались, будто приросли к полу. Айна ускользнула, кинув последний любопытный взгляд на собравшихся парней, а лицо брата медленно и страшно побледнело. Он стиснул челюсти так, что заиграли желваки. Взгляд померк, остекленел, пальцы сжались в кулаки. Мавну замутило: ничего хорошего эти перемены не предвещали.

– Нежак? – хрипло переспросил Илар, спускаясь по ступеням к парням.

– Ну так… – Мальвал сразу растерял половину своего запала, заёрзал, но ему не дали отступить, подтолкнули в спину.

– Нежак был, Мальвал говорит! Венок её поймал. Или чем другим приманила? Теперь все болотники жениться сбегутся!

Илар напрягся, собрался в комок, а через мгновение в один прыжок кинулся на Мальвала и размашистым ударом в челюсть повалил того с ног.

Мавна прижала ладонь ко рту. Крика и так не получилось, только сдавленный писк: она давно разучилась кричать, а иногда ей казалось, что никогда и не умела.

Парни бросились разнимать: схватили Илара за плечи, но он с таким лютым остервенением вбивал Мальвала в грязь, что вытоптанная земля у хлебной лавки уже окропилась кровью. Мальвал хрипел, сучил ногами, рвал рубашку на Иларе, но тот будто озверел, и даже трое смельчаков не могли оттащить его.

– Илар, – осторожно позвала Мавна. Наконец-то она смогла пошевелиться, будто вид крови и разъярившегося брата смог её растормошить. – Илар! Прекрати. Не надо. Они же шутят!

Брат перестал колотить Мальвала. Парень стремительно вскочил на ноги и, сплюнув на землю сгусток крови, в котором почти наверняка был зуб, ядовито процедил:

– Урод ненормальный.

– Кто ещё? – выкрикнул Илар, сжимая окровавленные кулаки. – Ну?

Старики, недовольно поджав губы, двинулись прочь от лавки. Мавна взмолилась, чуть не плача:

– Илар, миленький, успокойся! Всех нам распугаешь. Кому караваи продавать?

Брат быстро обернулся, смерив Мавну презрительным острым взглядом, и вновь повернулся к парням, которые продолжали насторожённо стоять, будто всем было просто любопытно поглазеть, что будет дальше.

– Что ещё скажете? – Илар с вызовом вскинул подбородок.

– Так правда кто-то нежака видел, – буркнул Гард. – С венком. Чем это твоя Мавна его привлекла? А с деревенскими парнями не гуляет, всё нос воротит.

– Ничего я не… – ахнула Мавна и залилась краской.

Илар вновь на неё обернулся:

– Иди в дом.

Уходить Мавне теперь не хотелось: при ней Илар хоть как-то держит себя в руках, а стоит ей уйти, как бросится цепным псом. Мало того, если сильно кого-то изобьёт, но так ведь и собралось тут полдеревни, как бы его самого не покалечили. Мать этого точно не переживёт. Да и сама Мавна тоже.

– Я-то пару раз пытался с ней договориться, – обиженно прищёлкнул языком Алтей, высокий кудлатый парень. – Сестрица твоя красива, но как ни подойдёшь – она ни жива ни мертва.

В горле у Мавны стало горячо и сухо. Алтей и правда часто приходил за хлебом и караваями, заводил с ней отвлечённые разговоры, но разве можно было догадаться, что он не просто языком чешет, а приходит как парень к девушке… Мавне он никогда не нравился. Да и другие тоже. Выросли высоченные, мосластые и широкоплечие, а ума так и не нажили: как были мальчишками, так и остались.

Илар сжимал и разжимал кулаки, его ноздри раздувались, как у быка. Мавне было страшно: за брата, за этих глупых деревенских парней, за себя… И за мать, которой непременно расскажут, о чём толковали утром у лавки – о родной дочери. И о каком-то нежаке, которого она видеть не видела.

Или всё-таки видела?

Кто-то заметил её с незнакомым парнем, ясное дело. Но что за разговоры про нежить? Где это видано, чтобы нежак разговаривал с человеком? Да ещё и в белёсых сумерках Русальей ночи, когда все без страха могут выходить за околицу и гулять допоздна. Нет, тот вчерашний незнакомец совсем не походил на упыря, так, обычный тощий мальчишка. Кто-то наверняка даже назвал бы его симпатичным. Но спутать его с нежаком… Кому такое вообще могло прийти в голову?! Разве что сослепу. Или кто-то захотел ей, Мавне, насолить и распустить о ней слухи?

– Идём в дом, – процедил Илар сквозь зубы, резко развернувшись.

– Ч-что?

В несколько шагов подойдя к Мавне, он больно ухватил её за запястье и потащил в сени. Беспомощно обернувшись, Мавна увидела только, что деревенские, не дождавшись больше ничего интересного, начали разочарованно расходиться.

Дверь захлопнулась за спиной. После яркого дневного света в полумраке сеней ничего нельзя было разглядеть, но Мавна слышала, как тяжело дышит Илар.

– Больно, – шикнула она.

Илар отпустил её запястье.

– Это правда? – спросил он.

– Ты о чём? Что ты на меня набросился?

Илар рыкнул и ударил кулаком в стену.

– Не прикидывайся! О нежаке. Правда? Ты видела кого-то за деревней? И говорила с ним?

Мавна издала сдавленный смешок:

– Ты глупец, если так думаешь, Илар.

– Моя сестра даёт поводы для пересудов. Что я должен думать?

– Хотя бы мог не верить первым встречным. – Мавна обиженно скрестила руки на груди и привалилась спиной к стене. Наедине с Иларом ей было куда спокойнее. Конечно, брат ярился, но ей он всё равно ничего не смог бы сделать. Только не ей.

– Они не первые встречные. Я знаю их много лет. Да и ты тоже.

– Что с того? Все любят почесать языками.

Илар шагнул к Мавне так, что едва не столкнулся с ней, и навис, всматриваясь в веснушчатое, побледневшее лицо сестры. Мавна сглотнула, но продолжила упрямо смотреть на Илара.

Он заскрежетал зубами и отвернулся.

– Не веришь мне? Вот так сразу и готов прислушаться к ерунде? Подумай лучше сам, откуда тут нежаки? Да и… Я бы сразу убежала, если бы увидела хоть одного. Они ведь страшилища. И говорить не умеют. Это глупости, Илар.

Мавна протянула руку и осторожно стиснула запястье Илара. Тот прерывисто вздохнул и прижал ладонь к глазам. На костяшках виднелась засохшая кровь Мальвала.

– Ладно… Ладно, хорошо. Ты права. Нежака не спутаешь с человеком. Наверное, кто-то вчера выпил лишнего на празднике, вот и привиделось.

Мавна слабо улыбнулась. Ей было неприятно думать, что брат с такой лёгкостью принял на веру небылицу о ней и нежаке. По коже пробежали мурашки: кому такое вообще могло прийти в голову? Какая нелепая, злая шутка.

– Иди помоги Айне напечь караваев на торг. Я постою в лавке, – буркнул Илар и оставил Мавну в сенях одну. Она заметила, что уши брата стали алыми – не то от злости, не то от смущения.

* * *

Едва рассвело, ко двору заехал Греней. Мавна помнила его ещё худым и безусым – лет так пятнадцать назад бортник качал её на коленках, а десятилетний Илар бегал показывать ему фигурки, которые пытался мастерить из глины и палок. Сын Гренея, Касек, был на пару лет старше и презрительно фыркал, глядя на поделки Илара.

Увидев зевающую Мавну, бортник усмехнулся, сверкнув дыркой вместо зуба – как сам говорил, свалился с сосны, но вся деревня знала, что зуб ему выбили в пьяной драке. Мавна всегда удивлялась Гренею: они жили богато, дети и жена Гренея ходили в лучшей одежде, а сам он постоянно носил одну и ту же льняную рубаху да грубые штаны. Увидишь такого в толпе на торгу и сунешь в руку медяк, приняв за нищего.

– Давай, грузи свои караваи.

Греней махнул рукой на телегу, где для товара Мавны предусмотрительно оставил место – среди своих бочонков с мёдом, бутылок медовухи и ящиков, полных восковых свечей.

Всю дорогу до города Мавна куталась в платок. Весна затянулась, и сейчас, в самом начале лета, ночи всё равно стояли студёные. С болот тянуло сырым землистым духом, вдоль дорог стелились туманы, и даже жерлянки^[1] пели неохотно, будто через силу.

День выдался прохладным, но солнечным. Мавне нравилось приезжать в Берёзье: людей тут было много, и торговля шла бойко. Отец каждый месяц платил за место на торгу в хлебном ряду, а по соседству торговали сладостями: пастилой, повидлом, мочёными ягодами – где-то там стоял и Греней со своим мёдом. На излёте лета на сладкое слетелись бы осы, но сейчас дул зябкий ветер, и Мавна даже пожалела, что не захватила платок потеплее.

Обратно выехали уже поздно, день перевалил за половину, и Мавна пошла поторапливать Гренея: тревожилась, как бы ночь не застала в пути. Греней отшучивался, мол, лошадка сейчас понесёт налегке так быстро, что ветер засвистит в ушах.

Мавна распродала все караваи и ехала, спрятав за пазухой кошель, плотно набитый монетами, но у Гренея осталась пара бочонков с мёдом: цену он заломил нешуточную, мёд-то последний оставался, а до нового урожая ещё далеко.

– Солнце-то как быстро под горку катится, – вздохнула Мавна, тревожно провожая взглядом город.

– Ничего-ничего, не переживай, девочка. Управимся до темноты. А коль что, так чародеи подсобят.

Мавна только снова вздохнула.

Когда нежить только-только начинала лютовать вокруг сёл, люди пытались защищаться как могли: наговорами и оберегами, ходили к знахарям, в дорогу с собой брали ножи или хотя бы заточенные колья. Быстро поняли: от оберегов нет никакого толка. Тогда стали собирать дружины, которые стерегли деревни с наступлением темноты. Нежить после этого и правда присмирела, несколько лет почти не докучала, зато потом вновь наплодилась и осмелела.

Тогда и появились в удельных землях чародейские отряды. Говорили, что и раньше они патрулировали дороги и окрестности, но в основном наблюдали за землями, где больше всего водилось нечисти. Но когда нежить распоясалась до того, что стала кидаться на людей и бродить по деревням, заглядывая ночами в окна, чародеи начали появляться и у сёл тоже. Они и научили людей обносить все поселения высокими заборами, но ни оружия, ни оберегов не дали. Мавна нередко злилась: что за чародеи-защитники такие? Сами-то как-то справляются с нежаками, а простым людям не могут подсказать. Мало ли народу погибает? Кого-то, как маленького Раско, утаскивают на дно болот и прудов, у иных просто выпивают всю кровь в жилах, до последней капельки.

Лошадка тянула телегу вовсе не так скоро, как обещал Греней, но бортника это, казалось, нисколько не беспокоило. Он бубнил под нос какую-то песенку, гоняя травинку из одного угла рта в другой. Мавна снова вздохнула.

После торга совсем не осталось сил. Горло ныло от целого дня болтовни, голова налилась тяжестью, а сгущающийся сумрак нагонял тревогу. Песенка Гренея вовсе не вязалась с невесёлым настроением Мавны. Ей хотелось подстегнуть его: как-то пару раз она ездила на торг с Касеком, и сын бортника быстро правил своим ретивым конём, при этом телега у него совершенно не вихляла и не подпрыгивала на кочках.

Лошадка Гренея вдруг зафыркала и замедлилась, а потом и вовсе попятилась, упершись крупом в телегу. Греней вскинул поводья и прицокнул языком, но на лошадку это никак не подействовало.

– Чего это с ней? – Мавна затянула концы платка и вытянула шею, вглядываясь вперёд.

– Ума не приложу… – пробормотал бортник.

Дорога вилась бледно-серой лентой, с двух сторон подступал редкий лес, а небо в просветах между ветками казалось прозрачной ручьевой водой: разбелённое, голубовато-зелёное, высокое. И тут Мавна поняла, что солнце уже зашло.

Со стороны леса послышались зычные свистящие звуки, затрещали ветки. Мавна сжалась в комок, в ушах заухало – так колотилось сердце, что кроме его ударов ничего нельзя было разобрать.

– Да что ж… ещё ж не ночь глухая, – крякнул Греней, натягивая вожжи. – Н-но!

Лошадь испуганно заржала и понеслась быстрее, телега стала подпрыгивать, попадая колёсами в дорожные лужи. Мавна вцепилась в свой платок изо всех сил, будто именно он мог её спасти от падения и от того, что завывало в чаще.

– Сейчас проскочим, девочка, – успокаивающе бурчал Греней. – То волки, наверное. А быть может, просто ветер разбушевался.

Мавна только сдавленно хмыкнула в ответ. Слова застряли в пересохшем, горячем горле: нет, это не волки и не ветер. Как Греней вообще мог такое думать? Наверное, просто так брякнул, чтобы она не визжала и не пугала лошадь ещё сильнее. Конечно, он же не дурак и не первый год живёт на свете. Волки воют иначе. И ветер не может свистеть так надсадно и злобно, что в жилах стынет кровь. Только одни существа издают такие звуки: яростные, ледяные, пронзительные. Иногда они подбираются к околице совсем близко и завывают до рассвета, то прищёлкивая, то заливаясь свистом. Тогда и собаки и петухи замолкают, не в силах пошевелиться от ужаса, а матери шепчут над детьми защитный наговор, зная, что он вряд ли поможет.

Упыри.

Стремительная тень кинулась на дорогу со стороны перелеска, а за ней ещё три или четыре. Лошадь заржала громче. Греней ловким движением отстегнул постромки – Мавна даже не поняла, как это произошло, должно быть, бортник предусмотрел и такую возможность. Телега прокатилась пару мгновений сама, а лошадь галопом кинулась дальше по дороге.

– Под телегу! Живо!

Греней, растрёпанный, с расстёгнутым воротом, тяжело дышал и протягивал Мавне руки.

Упыри не бросились за лошадью – на что им животное, когда рядом сладко пахнет человечьей кровью? Четыре твари окружили телегу и медленно приближались, разевая зубастые пасти и издавая жуткие скрипучие звуки.

Мавна сжалась в комок. Её колотило, она не могла даже протянуть руку в ответ Гренею. Тело будто задеревенело и отказывалось слушаться.

Упыри двигались медленно, как звери, окружающие жертву. Кожистые костлявые тела выглядели отвратительно, угловатые конечности – не то лапы, не то искорёженные руки и ноги – передвигались рвано и неправильно. Из разинутых пастей капала слюна, и до Мавны доносился её запах – смрад крови и порченого мяса.

Ближайший упырь не выдержал и прыгнул Гренею на грудь. Греней упал на дорогу, и остальные нежаки будто сорвались с цепи. Мавна закричала и скинула на упырей пустую бочку, но та отскочила от тощей спины и покатилась по дороге прочь. Упырь поднял уродливую голову: не то человечье лицо, не то собачья морда с крошечными злыми глазами и остриями зубов. Оскалившись, он собрался, чтобы броситься на Мавну, но тут его горло прошила горящая стрела. На дорожную пыль брызнула чёрная вонючая кровь, упырь упал и задёргался, захлёбываясь рыком.

Другие упыри бросились врассыпную, но один за одним падали от стрел. Последнему всадник размозжил голову ударом кистеня, и все четыре твари замерли в дорожной пыли. Мёртвые.

Мавна, тяжело дыша, всхлипнула и перегнулась через борт телеги.

– Г-греней?

Телегу окружили всадники на резвых разгорячённых конях. Мавна растерянно подняла голову: все незнакомцы были мужчинами, а о конские бока бились привязанные к сёдлам козлиные черепа.

«Чародеи», – поняла Мавна.

– Порядок, – прохрипел Греней и показался из-за телеги.

– Вам нужна помощь? – спросил один из чародеев, подавая Гренею руку. – Девушка не пострадала?

– Можно было спросить это у меня, – проговорила Мавна. – Нет. Не пострадала.

Чародей повернулся к Мавне, будто впервые по-настоящему ясно её увидел. Глаза у него были странные: без зрачков, сплошь лунно-серебристые, будто выгоревшие на солнце, и Мавна поспешила отвести взгляд.

– Почему-то её не тронули, – заметил второй чародей, помоложе. – Обычно упыри выбирают самую сладкую кровь. А тут – предпочли возницу. Странно.

– Странно, – подтвердил белоглазый.

Греней наконец-то взобрался обратно на телегу. Мавна кинулась его осматривать – нет ли ран? Одежда бортника была местами потрёпана, на рубахе виднелись распоротые дыры от когтей, на коже – ссадины, но в остальном вроде бы Греней остался цел, не считая испуга.

– Вот же ж твари, – повторял он, отряхиваясь. Короткие пальцы, испачканные в пыли и земле, дрожали, усы возмущённо топорщились. – Чуть только стемнело… Тут как тут…

– Будьте впредь осторожнее, – предупредил старший чародей таким тоном, будто отчитывал провинившихся детей. – Никаких поездок после заката. Ночуйте на постоялых дворах. Вам повезло, что мы оказались поблизости.

– Да ясное дело… Благодарю. Шкуру мою спасли. И девочкину. Возьмите вот мёда. Дорогущий нынче.

Греней суетливо потянулся к бочке, но чародей остановил его, тронув за плечо.

– Не стоит. Где ваша лошадь?

Греней закрутил головой, будто только сейчас понял, что они остались в телеге посреди дороги, ещё и в сумерках.

– Я… отпустил её.

– Зачем?

– Чтобы… отвлечь их. Думал раньше, ремни пристегну к шлее, такие, чтоб быстро отстегнуть можно было, самому на спину прыгнуть, а телегу оставить и быстрей умчаться. А тут… девчонка, как оставить одну? – Он положил руку на затылок, растерянно заморгав, и добавил уже совсем беспомощно: – Ну… хоть лошадку спас. Сглупил, признаю.

Младший чародей хохотнул, но белоглазый прервал его.

– Больше так не поступай. Упырям не нужны животные. Они питаются человеческой кровью. И только ею. Как теперь вы будете добираться домой?

Греней обернулся к Мавне.

– Добираться? А и правда… Ох, старый я дурак…

Мавна положила руку ему на плечо.

– Не переживай. Доберёмся.

Старший чародей вздохнул, молча спешился и впряг своего коня в телегу, а сам устроился на облучке.

– Откуда вы?

– Так… из Сонных Топей, – пробормотал Греней.

Мавна сжалась в углу, спрятала ладони под мышками. Греней сел рядом, покряхтывая и растирая руки. Костяшки у него были содраны, одежда местами разорвалась. Мавна хотела бы его приобнять и пожалеть: досталось старику, тут и молодой бы перепугался до смерти, но сама не могла даже пошевелиться, будто оледенела. Из головы не шли вопли нежаков, стоило моргнуть – и перед глазами вставали чёрные брызги упырячьей крови. Если бы хоть капля её попала на кожу, получился бы гнойный нарыв. Ещё и этот чародей, тоже страшный и молчаливый, с козлиным черепом у седла…

Мавна разглядывала его прямую широкую спину и затылок. Волнистые светло-каштановые волосы свисали до плеч, одежда во мраке казалась то ли тёмно-бурой, то ли грязно-багряной. Трое других чародеев окружили телегу и, не спрашивая ничего, двинулись следом за своим предводителем.

«Что будет, если мы так заявимся в деревню? – с тоской подумала Мавна. – Сколько дней все будут это обсуждать?»

Глава 3 Свидание

Обсуждали и правда долго. Но Мавна с удивлением поняла: ей всё равно. Она почти привыкла к тому, что за её спиной постоянно доносятся шепотки, а стоит ей обернуться, как все поспешно отворачиваются, будто и вовсе не смотрели в её сторону.

Охрану деревни усилили. Помимо привычных дозорных выставили дополнительные отряды: с вечера мужчины по очереди уходили к ограде – не за околицу, просто стояли у границ деревни и слушали до рассвета: не послышится ли за переливами жерлянок и пением соловья мерзкий скрежещущий упырячий вой?

Мавна привычно провожала Илара в дозор. Брат собирался молча, стиснув зубы. Резким движением забросил лук за спину – на миг под рубахой проступили крепкие мышцы, сунул за пояс нож и охотничий рожок. В груди у Мавны сжалось: если придут упыри, разве успеет подойти подмога? Что толку дуть в рог? Она видела их: стремительные свирепые тени, отвратительные, не люди и не звери, сплошные сгустки ярости.

– Осторожнее, пожалуйста, – попросила Мавна.

Илар замер и обернулся. Его губы дрогнули в улыбке, на щеках, покрытых светлой щетиной, выступили ямочки.

– Не волнуйся, сестрёнка. – Илар с нежностью приложил ладонь к лицу Мавны, и она ощутила, какая грубая кожа у него на руке. – Не впервой же. С пятнадцати лет хожу – и ничего, живой.

Он кивнул на крынку молока, накрытую свежим, ещё тёплым ломтём каравая. Мавна засуетилась: чуть не забыла отдать, хороша сестрица.

– Держи, держи. – Она поспешно сунула ужин Илару в руки. Каравай качнулся, и было слышно, как плеснулось молоко, ударяясь о стенки крынки.

– Спасибо. Ну, спи крепко, сестрёнка. Я посторожу.

Илар снова ободряюще улыбнулся, а у Мавны от его бравады сжималось сердце. Одно хорошо: Илар не увидит во сне Раско и не вскочит с криком, потому что вовсе не будет спать.

– Сразу зови подмогу, если что.

– Непременно.

Илар поправил лук и шагнул с крыльца. Мокрая от росы трава прильнула к его ногам, оставляя влажные полосы на штанах. Несколько шагов – и широкоплечую фигуру брата скрыл туман.

Вздохнув, Мавна поёжилась: из-за тумана вечер был особенно влажный и студёный. Она уже и не помнила, когда были тёплые вечера. Наверное, прошлым летом всё-таки были… Но с тех пор минули осень, долгая зима и затянувшаяся весна, и нос Мавны, казалось, постоянно мёрз.

Развернувшись к двери, Мавна оступилась. На крыльце сидела лягушка и пристально смотрела на неё золотистыми глазами. Лягушка как лягушка: буро-землистая с крапинами по бокам. Тельце едва заметно вздымалось от дыхания.

– Иди домой, – шепнула Мавна. – Тут тебе не болото. Болота за околицей.

Лягушка не пошевелилась. Мавна огляделась – не видит ли кто, что она беседует с лягушкой? – и присела рядом.

– Или ты тоже боишься выходить за околицу? Да ну нет. Чародеи говорили, упыри не едят зверей. Им нужна человечья кровь. Чтобы жить. Но разве это жизнь? Носиться стаями и вопить, выслеживая добычу.

Её передёрнуло от отвращения. Лягушка издала короткий звук, напоминающий смешок, ипрыгнула, скрываясь в зарослях сныти.

Мавна постояла ещё немного. Воздух был плотным, душным, пропитанным влагой, будто не стоишь на улице, а плывёшь. Вдалеке послышался свист: дозорные собирались вместе и обменивались короткими фразами. В избах горел свет – все сельчане закончили вечерние дела и спрятались по домам. Наверняка пряха Гина сейчас укладывает своих детей и рассказывает им сказку про полуночницу, которая скребётся в окна и забирает тех, кто не спит по ночам…

Мавне захотелось сходить к Купаве, посидеть у свечки и поговорить о всякой ерунде, может, даже выпить чаю с сушёной земляникой. Она вздохнула: наверное, мама будет переживать, что и Илар, и Мавна ушли на ночь глядя. Лучше потерпеть до утра или сходить в другой вечер, когда Илар останется дома.

Мавна собралась вернуться в дом и лечь спать, как вдруг что-то шевельнулось сбоку, в кустах. Замерев, она повернулась и едва не ахнула: перед ней стоял тот самый юноша, который поймал её венок в ручье.

В сумерках его кожа казалась молочно-белой, даже голубоватой, глаза нездорово поблёскивали. Мавна недоверчиво нахмурила брови.

– Откуда ты взялся?

Юноша улыбнулся – так же блёкло, как выглядел сам.

– Я тут давно. Просто не хотел мешать.

Мавна нахмурилась ещё сильнее. Она точно знала, что, кроме них с Иларом, тут никого не было. Зачем он врёт? И как смог так бесшумно подкрасться?

– Ты мне не нравишься, – проговорила Мавна. – Лучше уходи. Иначе я подниму крик.

Юноша примирительно поднял ладонь, а потом провёл пятернёй по светлым волосам, взъерошивая их ещё сильнее, прямо как Илар. Мавна чуть смягчилась: всё-таки незнакомец выглядел почти мальчишкой, вполне себе безобидным, хоть и чудны́м.

– Не нужно кричать. Я ничего тебе не сделаю. Просто хотел увидеться.

Мавна обрадовалась, что в сумерках он не увидит, как на её щеках загорелся румянец. Она осторожно спросила:

– Для чего это тебе со мной видеться?

– Так может, ты мне понравилась.

Мавна поперхнулась и кашлянула в кулак.

– Довольно шуток. Уходи. Не стоит шататься по дворам ночами. Я уже иду спать.

Юноша шумно вдохнул носом и заозирался по сторонам, будто впервые осознал, где находится. Мавна искоса рассматривала его лицо: чуть курносый нос, впалые щёки, бледные губы. Не красавец, конечно, да и слишком худой. Но что-то в его облике притягивало взгляд. Он двигался резковато, то щурил, то широко раскрывал глаза, будто хотел приметить в деревенских видах что-то новое. Мавна хмыкнула: точно чужак, свой бы так не пялился. Только откуда он такой тут взялся?

– Ты чей? – спросила она. – Я не видела, чтобы ты приходил за хлебом.

– Так я… у Журков гощу. Брат я… троюродный.

– Откуда?

– Так из… Береговки.

– Я думала, в прошлый раз ты говорил про Ежовники.

Мавна склонила голову и задумалась. Да, вполне вероятно, что к соседям вдруг приехал кто-то погостить. Тогда понятно, почему она раньше не видела этого парня.

– И всё равно уже поздно. Тебе лучше уйти.

Он кисло кивнул:

– Я зайду завтра?

Мавна поколебалась. Рука так и тянулась к двери, но разворачиваться спиной и прятаться в доме было бы неприлично: парень вроде бы неплохой, только странный. К тому же знает, где она живёт, вдруг разозлится и в следующий раз что-то сделает?

– Ну… посмотрим.

Парень кивнул, серьёзно, без тени улыбки, развернулся и зашагал прочь. В полумраке Мавна разглядела, что у пояса у него висел какой-то тёмный лоскут, вроде сухого листа, не рассмотреть. Скрипнула и закрылась калитка, ухнула в вышине сова. Мавна немного постояла, вдыхая влажный душистый воздух. Дозорные молчали, спящую деревню окутала тишина, значит, по крайней мере, сейчас всё спокойно и хорошо.

* * *

– Неужели правду говорят про твой венок? – протянула Купава и перекатилась на живот.

Мавна недобро покосилась на подругу, но та была такой безмятежной, так мечтательно жевала травинку, а лютики в чёрных волосах так ярко горели искорками, что ворчать перехотелось. Мавна неохотно ответила:

– Не знаю, что говорят. Наверное, какую-то ерунду.

– Ну как же ерунду? Про женишка-а… – Купава хитро протянула последнее слово и подпёрла кулаком щёку, глядя на Мавну с прищуром. Тень от длинных ресниц расчертила её лицо тонкими полосками. – Расскажи сама. Кто таков? Откуда?

Мавна обхватила плечи руками, ёжась, будто в солнечный день вдруг озябла. Ей совсем не было весело, как Купаве. Наоборот, по шее пробежали противные мурашки.

– Всё-таки про женишка? А про н… нежака… говорили что-то?

Купава отмахнулась:

– Да какого нежака. Откуда тут нежак? Наши мужики никого в деревню не пустят, разом голову снесут. Это мальчишки напридумывали ерунды.

– Но всё-таки я слышала… – вяло возразила Мавна.

– И я слышала. Много кто слышал. Но Илька им пригрозила не болтать попусту и не говорить такие жуткие вещи, а то дети услышат и спать перестанут. Кому нужна полная деревня неспящих детей?

Мавна стиснула губы. Ей не понравилось, как Купава уводила разговор в сторону.

– Илар побил Мальвала. За то, что тот при всех сказал о нежаке.

Она внимательно посмотрела на Купаву. Подруга иногда гуляла с Мальвалом, но скорее просто от скуки и когда была в подходящем настроении.

– О-ой, видела я, какой он стал некрасивый. – Купава разочарованно вздохнула. – Пришёл тут, а у самого глаз заплыл и зуба нет. Я даже рассмеялась: себя-то видел? А пришёл, пошли гулять, мол. Как же. Засмеют, если с таким «красавцем» увидят.

– И ты отказала? – Мавна издала смешок.

– Ещё бы. Отказала, конечно. Ну ещё и потому, что сплетни о тебе распускает. Хуже девки склочной. Так что Илар правильно поступил.

Мавна вздохнула, вновь вспомнив брата, яростно кидающегося в драку. Она не могла согласиться с Купавой: вряд ли такое поведение можно было назвать правильным.

– С чего он вообще взял, что тот парень – нежак… Ничего не понимаю.

Купава снова махнула рукой:

– Ой, да не слушай. Ты что, мальчишек не знаешь? Позавидовали, стали трепаться. Они-то наверняка все хотели бы, чтобы ты с ними погуляла. А ты ни в какую.

Мавна шутливо ткнула Купаву пальцем в бок:

– Прекрати! И вовсе они такого не хотят. Мало в деревне девчонок, что ли? Зачем им я? Они ко мне за хлебом приходят.

– Ну давай посмотрим. – Купава перевернулась на спину и выставила вверх руку, загибая пальцы. – Красавица – раз. Печёт лучший на много весей хлеб – два. Спокойная, умная – три.

– Купава! – Мавна схватила её за руку. – Прекрати. Пожалуйста. Это ты красавица и умница, а я самая обычная. Ещё и нелюдимая. Таких не очень жалуют. Так что здесь какая-то другая причина. Может, они правда видели нежака, пока я говорила с обычным парнем? Где-то в кустах, например, мог затаиться. Да ну, ерунда какая-то.

– Так лучше расскажи, какой он. Красивый? Высокий? А плечи широкие?

Мавна слегка улыбнулась: такой забавной стала Купава, так засуетилась, подсаживаясь поближе. Но вспомнила незнакомца и вновь поёжилась.

– Не особо. Бледный, худой.

Купава хихикнула:

– Так может, его кормят плохо? Отъелся бы на твоих караваях. В другой раз угости женишка.

Мавна хмуро взглянула на подругу и опустила глаза.

– Ну уж нет. Не хочу я никого угощать. Кому нужно хлеба – те пускай покупают. Мука нам тоже не даром достаётся.

Купава сморщила красивый нос с веснушками – бледными, как капли морошкового сока, тогда как у самой Мавны с приходом лета веснушки на щеках стали яркими, рыже-коричневыми.

– Какая ты скучная. Неужели тебе самой неинтересно?

– Что неинтересно?

Купава заговорщически сощурилась. Её живое лицо ни на миг не оставалось неподвижным, она постоянно то улыбалась, то хмурилась, то забавно поджимала губы. Мавна искоса любовалась ею, такой настоящей и красивой. Стан у Купавы тоже был загляденье: тонкая талия, крутые бёдра и высокая грудь. И Мавна в былые времена завидовала ей, потому что сама всегда была полноватой и вялой, но уже год у неё совсем не оставалось сил для зависти.

– А вот своими глазами увидишь, – сказала Мавна и сама себе удивилась. – Он обещал прийти сегодня. И ты приходи. Посидим у меня до вечера, а потом, глядишь, и… придёт.

Мавна покраснела и отвернулась. Впервые она заговорила и подумала о ком-то так: о том, что хорошо бы, чтобы он пришёл и Купава его увидела. Притом она не была даже уверена, что тот юноша ей хоть сколько-нибудь нравится. Бледный, болезненный даже, какой-то нервный и странный… Нет, и вовсе даже такой не может никому понравиться. Мама бы сказала: ни кожи ни рожи. И всё же… что-то заставляло думать о нём вновь и вновь, и Мавна злилась на себя за это.

Купава едва не взвизгнула от радости и кинулась обнимать подругу. Мавна поначалу противилась, но наконец засмеялась и в ответ чмокнула её в щёку.

– Как здорово! Поверить не могу! Мне так любопытно, так любопытно!

– Да брось. Сама поймёшь, что смотреть там не на что.

Купава цокнула языком:

– Ой да пря-ям уж. Ко мне-то Вейка пытался ходить. Спровадила я его, конечно. Но пару дней забавлялась. Вот уж где точно смотреть не на что.

– Помню, помню! – Мавна усмехнулась себе под нос. Вейку уж точно нельзя было назвать красавцем, даже её бледный вечерний гость смотрелся бы рядом с нескладным и прыщавым гончаром, который к тому же ещё и заикался, настоящим царём.

Неохотно, но всё же согласившись, она взяла Купаву под локоть, и они вместе пошли к дому.

* * *

Вечер наползал на деревню медленно, неспешно укутывал мягкой мглистой шалью. Небо сперва позолотело, затем позеленело, а потом с болот поднялся такой плотный туман, что огоньки в окнах соседских домов казались размытыми, будто глядишь на них из-под полуопущенных век.

На столе чадили свечки, толстые, пахнущие мёдом. Греней знал толк в свечах и варил для соседей только самые лучшие: поставишь несколько таких, и гореть будут долго, освещая всю комнату. О потолок с глухим стуком бился мотылёк.

Купава в который раз нетерпеливо выглянула в окно.

– Ну, когда он там?

Мавна пожала плечами. Чай в её кружке уже остыл, и она успела десять раз пожалеть о своём решении. Конечно, сидеть за пастилой с подругой было приятно и уютно, но какой-то незнакомец, которого они ждали, мог вдруг разрушить весь этот хрупкий уют и сделать тёплый дружеский вечер… непонятным. Мавну пугали неизвестность и собственная смелость. Показать красавице Купаве безымянного доходягу? Что с того, что он поймал венок? Может, случайно выловил посмотреть, приняв клубок стеблей за сбитое сорочье гнездо.

– Потише, – устало попросила Мавна и украдкой обернулась на дверь, ведущую в родительские покои.

Если мать встанет и увидит, что Мавна с Купавой разговаривают во дворе с незнакомым парнем, да ещё и после заката… Конечно, мать может обрадоваться: в кои-то веки дочь заинтересовалась свиданиями, но, скорее всего, просто надерёт ей уши и запретит встречаться с подругой ближайший месяц. После пропажи Раско настроение матери менялось так быстро и резко, что нельзя было предугадать, расплачется она или разозлится.

– Ла-адно. – Купава вновь села на место. – Но всё же… Ай! Идёт кто-то! Он?

Настала очередь Мавны подниматься и выглядывать в окно.

У плетня маячила одинокая фигура. Туман размывал очертания, разбелял молоком все цвета, и парень казался сотканным из сумрачного света. По коже Мавны отчего-то пробежали мурашки, и она засуетилась.

– Да, будто бы он.

– Пошли.

Подруги, стараясь не шуметь, выскользнули за порог.

Парень, завидев Мавну, подался вперёд, но когда заметил Купаву, остановился, чуть сгорбился, сунул руки за пояс.

– Привет, – хитро сощурилась Купава, а Мавна не успела и рта раскрыть.

– Вечера, – странно поздоровался парень.

Мавна осталась топтаться чуть позади, не выходя за плетень. Так и стояли: парень – снаружи, подруги – во дворе. Повисла тишина, только за околицей привычно заливались лягушки.

Мавне показалось, что сегодня её новый знакомый выглядит получше, чем в прошлые разы: глаза сияли бледной зеленью и уже не казались запавшими, на щеках вроде бы даже заиграл румянец. Может, он болел, а сейчас поправился?

– Что молчишь, женишок? – едко протянула Купава, и Мавна едва сдержалась от стона. Вот умеет же она всё портить!

– Же… Кхе-кхе, – парень закашлялся в кулак.

– Купава просто ветреная. Не обращай внимания, – подала голос Мавна.

– Я-то ветреная? А ты тогда глупая, даже имя у него не можешь спросить. – Купава толкнула подругу в бок и мило улыбнулась парню. – Как тебя зовут? А то ходишь тут, ходишь, а имени не говоришь. Не положено так у нас. Раз понравилась девушка, то будь добр и представься.

Мавна прижала ладони к щекам: горели, конечно же. Ей было так стыдно за Купаву, что она думала потихоньку спрятаться в доме и не выходить до утра.

Парень хмурился, поджав губы, и стрелял недовольным взглядом то в Мавну, то в Купаву.

– Я бы хотел поговорить с тобой, – с нажимом произнёс он, указывая на Мавну.

– Ах, какой деловой! А ты знаешь, что у неё есть старший брат? Который свернёт твою цыплячью…

– Купава, прекрати! – взмолилась Мавна. – Вы, оба. Не смейте собачиться. Если мама проснётся, то поднимет шум на всю деревню. Пойдём лучше в сторонку отойдём. Не нужно под окнами ругаться.

Парень удовлетворённо кивнул, а Купава, фыркнув, перекинула толстую косу на спину и гордо прошла за оградку.

Вечер густо пах крапивой, дикой мятой и болиголовом – ничего нового, но каждый раз Мавна не могла надышаться. Туман лип влагой к волосам, от росы подол платья быстро намок и стал приставать к ногам. По улице мигали огоньки: горели у оконцев свечи, чтобы отпугивать полуночниц и мелкую пакостную нечисть.

– Далеко не пойдём, – спохватилась Купава, когда они дошли до пустыря, поросшего кипреем: в середине лета тут колосятся розовые цветы высотой в человеческий рост, а пока только поднимались зелёные ростки. За пустырём начинался забор с козлиными черепами.

– Имя скажи, – напомнила Купава парню, скрещивая руки на груди.

Он сглотнул, покосился на Мавну и наконец выдавил:

– Варде.

– Хоть что-то из него вытянули, – фыркнула Купава.

Мавна ободряюще кивнула парню:

– О чём ты хотел поговорить?

Купава, задрав нос, отступила на два шага назад, будто сделала одолжение: говорите, мол, так и быть, но буду смотреть в оба. Без неё Варде осмелел, тронул Мавну за локоть и повернул так, чтобы Купава не видела их лица. Мавна засмущалась, и, заметив это, Варде отдёрнул руку.

– Я… поймал твой венок, – напомнил он.

«Вот так, с наскока», – недовольно подумала Мавна.

– Поймал.

Варде усмехнулся, в глазах заплясали искорки.

– Значит, теперь ты можешь стать моей невестой.

– А могу и не стать, – отрезала Мавна.

– Можешь не стать, – согласился Варде и чуть склонил голову, рассматривая Мавну. – Но мне было бы приятно видеться с тобой. Хотя бы изредка.

– Ты пытаешься за мной ухаживать? – прямо спросила Мавна.

Она надеялась, что парня смутит этот вопрос и он отстанет, но Варде мигнул и спокойно ответил:

– Может быть.

Мавна раскрыла рот, но не смогла ничего сказать. Такого ответа она точно не ожидала: думала, стушуется, начнёт мяться, как все другие парни, а этот говорил прямо и совсем без стеснения, будто ему было не двадцать, а по меньшей мере вдвое больше. Она потупила взгляд, собираясь с мыслями, но скоро вновь посмотрела на Варде. Кажется, он ждал ответа. И выглядел… снова лучше, чем в прошлый раз. Сумеречный свет окутывал его светлые волосы, заставлял лицо сиять, а в уголках глаз затаились смешливые морщинки. Он не нервничал, просто терпеливо ждал.

– Ну… – Мавна едва не закашлялась. Собственный голос показался ей противным и скрипучим. – Я могу подумать? Да и ты… Может, не станешь спешить?

Варде пожал плечами:

– А я и не спешу.

– Может, тогда придёшь днём… Застанешь брата…

Мавна лепетала всё подряд в надежде, что Варде наконец-то струсит и передумает.

– Постараюсь, – уклончиво ответил он.

«Сработало», – подумала Мавна.

– Эй, ребята! Темнеет уж, – напомнила Купава. Наверное, ей надоело ждать в стороне, переминаясь с ноги на ногу, или же любопытство стало совсем нестерпимым. – Пойдём по домам, Мавна.

– Был рад встретиться, – быстро произнёс Варде и протянул Мавне руку.

– Тогда… Увидимся?

Она сжала протянутую ладонь и удивилась: кожа была прохладная.

Они разошлись по разным сторонам, и сколько Мавна ни оглядывалась, не могла рассмотреть тот момент, когда Варде свернул на соседнюю улицу.

– Ты видела? – зашипела Купава прямо на ухо, едва Мавна поравнялась с ней.

– Что видела? – заторможенно переспросила Мавна.

– На поясе! Ну!

Мавна снова обернулась, но уже никого не увидела. На поясе?.. Кажется, там было что-то бесформенное, похожее на крупный сухой дубовый лист. Больше она ничего не запомнила.

– Это лягушачья шкурка! – горячо зашептала Купава, увлекая подругу дальше по улице.

– И что с того?

– Как что? Шкурки… Кто носит лягушачьи шкуры? Ай, пустая твоя голова! С утра пойдём к тётке Ильке. Вот уж кто расскажет тебе про лягушачьи шкурки!

Купава ещё долго ворчала и возмущалась, но Мавна вновь ушла в себя. Ей не было дела до того, что там носит этот чудной Варде – и так ни с того ни с сего прибавил ей головной боли. Ну, сегодня она хотя бы узнала его имя.

Глава 4 Три обличья смерти

Ночью Мавна ворочалась. Никак не шли из головы эти проклятые лягушачьи шкурки. Почему Купава так переполошилась? Хотя это всё-таки странно: носить такое сомнительное украшение. Но с другой стороны, носят же чародеи козлиные черепа. Вдруг Варде тоже из какого-то чародейского отряда? Их же множество, на каждый удел по два-три, а сколько всего в государстве уделов, Мавна понятия не имела: точно больше, чем пальцев на обеих руках.

Утром, едва управившись с тестом, Мавна сняла передник и вышла из пекарской. Заглянула на кузнечный двор за Купавой, и подруги деловито отправились к деревенской окраине.

Тётка Илька жила в конце улицы, прямо у околицы. Про неё всякое болтали, например, будто нежить унесла её ребёнка и мужа и с тех пор она тронулась умом. Мавна никогда не спрашивала, но к Ильке относилась с теплом: она всегда исправно платила за хлеб, не прося в долг, и к тому же покупала маленькие булочки с сушёной черникой и зёрнами, чтобы кормить диких птиц.

Вероятно, Илька могла знать что-то про лягушачьи шкурки – у крыльца у неё часто лежали птичьи перья, а над калиткой висели камушки со сквозными дырками, надетые на бечёву: таких оберегов больше ни у кого в Сонных Топях не водилось. Да Купава уверенно посоветовала идти именно к ней.

Илька сидела на скамье, сбоку от своей избы. Прямо над ней склонялась калина, вся усыпанная белыми шапками цветов, и накрывала Ильку словно пологом. Из-за теней на лице и руках Мавне на миг показалось, будто вместо кожи у Ильки чешуя, но видение тут же растаяло, стоило ветру колыхнуть ветки. Тени перебежали на стену избы, расчертив её узорами.

– Тёту-ушка-а, – лукаво пропела Купава и присела к Ильке на скамью. Мавна осторожно проскользнула к скамейке, чтобы не поломать соцветия калины, которые так и льнули к плечам.

– Проходите, родимые.

Илька дружелюбно похлопала по скамейке, приглашая и Мавну сесть. От улыбки Ильки на душе стало теплее: будто она сидела тут и только их двоих ждала.

– Как караваи, Мавнушка? Пекутся?

– Пекутся, тёть Ильк.

– Это хорошо. – Она кивнула и повернула остроносое, как у маленького зверька, лицо к Купаве. – А ты? Всё хвостом вертишь?

– Ой, куда уж мне, – смущённо мурлыкнула Купава и запустила пальцы в толстую косу. – Я-то скромная девушка. А вот к Мавне вчера женишок приходил.

Мавна возмущённо шикнула на подругу. Скажет тоже! И зачем трепаться на всю деревню?

– Наш парень? Хороший? – взволнованно спросила Илька.

Мавна опустила глаза. Купава сболтнула, Купава пусть и разбирается.

– О-ой. – Подруга притворно вздохнула и почти положила голову Ильке на плечо. – Такой парень чудной… Не пойму, что с ним не так.

– Если не поймёшь, стало быть, что-то и правда не так. – Илька достала из передника горстку семечек и с хрустом раскусила одну. Предложила девушкам, но они одновременно замотали головами. – Ну-ка, Мавнушка, что такое Купавушка говорит? Правду или брешет? Если брешет, мы её быстро за ноги в колодец опустим, чтоб неповадно врать было.

Купава сразу отстранилась от Ильки, а Мавна усмехнулась.

«Брешет», – хотелось ей сказать, но вслух Мавна сказала другое.

– Правду говорит. Пришли к тебе спросить.

Илька сыпанула семечек под калину, птицам на угощение, отряхнула руки и встала со скамьи.

– Тогда идём в избу. Заварю вам чаю, и там потолкуем, чтоб никто не подслушал.

* * *

Ароматный чай из морошкового листа с сушёной черникой приятно согревал желудок. В избе Ильки всегда хорошо пахло: сухими листьями, сосной и солнцем. Мавна с Иларом часто забегали сюда детьми, а потом и Раско… Глазам, как обычно при мыслях о младшем брате, стало горячо, и Мавна часто заморгала.

– Давай нос утри, – тут же сказала Илька, заметив слёзы Мавны. – И про своего женишка выкладывай. От тебя же не дождешься никаких вестей. А тут – жених. Ну и ну!

– Да не жених он мне, – сдалась Мавна. – Так, приходил пару раз. Венок мой поймал.

– На Русалий день?

Мавна молча кивнула.

– Говорю же, жених, – встряла Купава.

– Тихо ты, стрекоза, – буркнула на неё Илька. – Давай, Мавна, говори, чем он странный.

Мавна крепче сжала кружку. Пальцам стало горячо – даже слишком, но она не спешила их убирать. Перед глазами встал образ Варде: такого нездешнего и загадочного, будто сотканного из сумеречного света. Как о нём рассказать? И стоило ли? Мавна удивилась сама себе, но сейчас она, кажется, впервые пожалела о том, что в тот вечер позвала с собой Купаву. Может, было бы правильнее оставить его только своей тайной?..

– Он не наш, – тихо проговорила Мавна, глядя куда-то поверх чашки, туда, где воздух дрожал от пара. – Я не знаю, где он живёт. Он бледный и тонкий, бесцветный будто. Но тихий и… наверное, вежливый.

– Это ещё что! – не выдержала Купава и заговорщическим тоном объявила: – У него на поясе висит лягушачья шкурка.

Илька отставила свою кружку и внимательно посмотрела на подруг.

– Шкурка, говоришь?

– Ага. Только Мавна никак не разглядит, дубовый лист это или шкурка.

– А ты глазастая и разглядела?

Купава довольно зарделась:

– Разглядела, конечно. Самая настоящая шкурка. Может, не лягушачья, а жабья, но точно шкурка. Наверное, он из заболотских? Они там все с причудами, мне матушка рассказывала, как в юности познакомилась с одним, а он землянику прямо с ветками ел.

Взгляд Ильки вдруг сделался тяжёлым, брови сдвинулись к переносице. Мавна вяло повернулась к ней и похолодела: такой она Ильку никогда не видела. Под ложечкой затаилось неприятное предчувствие.

– Что? – спросила Мавна упавшим голосом.

Илька моргнула несколько раз, будто прогоняя дремоту. Купава жадно подалась вперёд, приоткрыв рот: приготовилась слушать.

– Нехорошо это, – заявила Илька.

– Шкурка – нехорошо? Почему? – оживилась Купава.

– Да потому. Честный человек не станет носить лягушкину кожу. На что она ему? Спросили бы первые.

Илька засуетилась, поднялась из-за стола, поправила скатерть и убрала свою чашку. Купава разочаровано протянула:

– То есть ты не зна-аешь?

– Не знаю. И вам носы совать не советую. Коли такие любопытные – сами спросите, но лучше не ходи с ним никуда, Мавна. Особенно по вечерам.

– Я не…

– Без меня не пойдёт, – заверила Купава. – Но всё же: что не так с этой шкуркой? Я как увидела, тоже подумала, что это неспроста. Чародеи же носят козлиные черепа. Стало быть, этот тоже из чародеев? Но откуда тут у нас чародей? Ещё и один, без своих побратимов.

– Нет, – отрезала Илька. – Тут другое. Пока не могу сказать, сама не уверена, но и вы не лезьте. Молодцы, что сказали. А ты, Мавна, запомни мои слова и не ходи с ним. Поняла?

Илька смерила Мавну таким тяжёлым взглядом, что почти пригвоздила к стулу. Мавна сглотнула и нерешительно кивнула:

– П-поняла.

Илька мигнула и удовлетворённо улыбнулась:

– Вот и умница. Мало твои родители страдали, чтоб ещё из-за тебя…

Она так и не договорила. Махнула рукой: уходите, мол, и стала что-то переставлять на полках с посудой и туесками.

– Идём, – мрачно сказала Купава и потянула Мавну за рукав.

– Я не понимаю…

Мавна семенила за подругой по двору мимо калин и белых цветов сныти. На тропинку опадали лепестки. Купава стала странной: хмуро поджимала губы и будто крепко о чём-то задумалась.

– Я и сама не понимаю, – призналась она. – Но мы ещё узнаем. Чувствую, что-то здесь есть такое… Мы доберёмся до правды.

– А может, не стоит? – жалобно протянула Мавна. – Чего мы так пристали к этой шкурке, в самом деле? Ну не буду я с ним гулять, если вам с Илькой он не нравится.

Купава резко остановилась посреди улицы и повернулась к подруге. Мавна чуть не налетела на неё.

– Нам с Илькой? А ты сама что думаешь?

– Что я думаю?

Мавна запыхалась и с трудом дышала.

– Тебе самой он нравится?

Мавна смогла только захлопать глазами. Купава так прямо это спросила, что ответ будто застрял в горле. А нравится ли он ей? Да и правда, что они все так носятся с этим непонятным Варде? Ну парень как парень, приставучий только. Не надо было вообще к нему выходить! Нажила проблемы на свою голову. Один раз вышла, и все переполошились.

– Н-нет. Нет, конечно. Ты же его видела.

Купава хмыкнула:

– Да уж. Смотреть там особо не на что. Но я подумала, вдруг…

– Вдруг я в него влюбилась? – к щекам Мавны прилила кровь. – Скажешь тоже!

– Ну, ты же всё нос воротишь. Никто из наших парней тебе не нравится. А тут – пришлый, загадочный, ещё шкурку эту навесил. – Купава хитро сощурилась и толкнула подругу в плечо. – Вдруг как влюбилась!

– Тише ты!

Мавна боялась, что их кто-то услышит. Правда, никого не было видно. И то хорошо.

– В общем, думай сама. – Купава стала серьёзной и вздохнула. – Не хочешь – не выходи к нему больше. Честно скажу, он мне не понравился. Странный. Ну а если тебе интересно встречаться с чужаком – попробуй, что уж. Только будь осторожна. А я что-нибудь да выясню.

Мавна молча обняла Купаву и шепнула ей на ухо:

– Спасибо. И давай не будем сегодня больше о нём. Надоело.

– До ужаса надоело! – подхватила Купава. – Аж зубы сводит.

* * *

Остаток дня Мавна провела в пекарне: выпекала пироги и месила тесто на завтра. К ужину они собрались все вместе: сосредоточенный отец, притихшая мать, хмурый Илар и задумчивая Мавна.

– Я рада, что ты сегодня выглядишь лучше, – сказала Мавна матери, разливая горячий сбитень по кружкам.

Мать кротко улыбнулась и поджала губы, будто устыдившись своей улыбки.

– Ты тоже становишься бодрее. Мы все…

Отец кашлянул в кулак, и мать замолчала. Мавна ненавидела, когда у них случались такие неловкие разговоры: вот-вот будто бы всё стало чуть легче, чуть подтаял лёд, сковавший их сердца после гибели – нет, пропажи! – Раско, как вдруг какая-то мелочь рушила это хрупкое ощущение прошлой жизни. В такие моменты её охватывал стыд за то, что хотя бы на минуту она осмелилась подумать о том, что матери могло стать лучше. Будто бы они могли забыть Раско и однажды сделать вид, что его не было.

– Скажи нам, что на дозоре, Илар? – прокашлявшись, буркнул отец. Он промокнул густые длинные усы и уставился на Илара немигающим водянисто-голубым взглядом. – Бьём мы этих тварей? Когда они сгинут?

Илар сухо сглотнул. За последние месяцы он, как заметила Мавна, стал ещё крепче: раздался в плечах, на руках выступили жилы и мышцы. Илар коротко стриг светлые волосы, и черты его лица становились от этого резче и красивее. Только сейчас Мавна подумала, что по брату, должно быть, вздыхает половина девушек деревни. Странно, они с Купавой никогда всерьёз это не обсуждали, хотя Купава, кажется, не раз намекала, что Илар ей симпатичен… Но брат не то чтобы стремился плясать на праздниках, да и под окнами девушек не прохаживался, как любили делать другие парни. Кажется, он с бо́льшим удовольствием затачивал ножи и прилаживал наконечники стрел к отшлифованным древкам.

– Бьём, но меньше их не становится. Я тут давеча услышал… Ребята говорят всякое. Гьор, он из другой веси к нам приехал упырей стрелять и повидал разного, сказал одну вещь…

Илар сцепил руки в замок перед собой и смотрел на стол, будто размышлял, стоит говорить дальше или нет. Отец допил сбитень, шумно откашлялся и со стуком поставил пустую кружку. Мавна украдкой покосилась на мать: она сделалась бледной и внимательно слушала Илара.

– Говори, чего мнёшься, – пробурчал отец.

Илар снова сглотнул и побарабанил пальцами по столу.

– Ходят слухи, будто наша нежить учится принимать третье обличье.

Мавна вздрогнула. Мать прижала ладони к глазам, а отец подался вперёд, ближе к Илару.

Каждый ребёнок знал: нежить прошла многолетний путь, прежде чем научилась превращаться в упырей и начала питаться человеческой кровью. Сперва докучливые, но в общем-то безобидные болотники (а их в этих краях водилось больше всего) лишь тоскливо выли в топях и иногда заманивали к себе случайных путников. Затем всё чаще стали говорить об обескровленной скотине или о пьяницах, обнаруженных поутру в поле с разодранной шеей.

Мавна помнила, как пошли первые слухи о новой нежити. Ей было пять лет, и её, как и других детей, уводили по домам, когда возвращались дозорные: нечего слушать истории про то, как снова кто-то сгинул в болоте, не уснут ещё. Мать тащила их с Иларом за руки, брат упирался, выворачивал шею, а Мавна подсматривала украдкой, скосив глаза. Дозорные тогда казались ей могучими и рослыми, как дубы, и хотелось разглядывать их высокие сапоги и тугие луки за спинами. Мавну с братом уже почти увели, когда она услышала, как кто-то из дозорных сказал: «Мало им наших душ. Теперь хотят крови».

– Какое такое обличье? – нахмурился отец. – Хуже упырей? Что же, они стали чудищами о трёх головах?

Илар хмыкнул и покачал головой:

– Нет. Наоборот. Теперь у них всё меньше от чудовищ. Они уже могут становиться похожими на людей.

Мать прижала ладони к лицу, будто человекоподобная нежить была для неё страшнее, чем горбатые упыри с пастями, полными кривых зубов. Мавна осторожно спросила:

– Насколько похожими на людей?

– Да не отличить. Встретишь вечером на дороге девушку, а она – нежичка.

– Обернётся упырём и откусит чего-нибудь? – невесело пошутил отец.

– Смешно. Нет, но войдёт в село, а потом приведёт братьев. Обернутся ночью упырями, а к утру найдут всех без единой капли крови. Если найдут. А то и останется мёртвой целая деревня, и никто о том не узнает, пока через полгода не нагрянет заезжий путник.

– Хватит страшить на ночь глядя, Илар! – упрекнула его мать.

– Не страшу, – огрызнулся брат. – Говорю как есть. Людьми они становятся. Только повадки как были упырячьи, так и остаются.

– Так они и раньше были людьми. Заложные покойники и становятся нежитью. По-моему, для них вернуть человеческий облик – это как сделать круг, – неожиданно для себя сказала Мавна.

– Бессмертие? – Илар вскинул брови. Кружка сбитня перед ним так и оставалась нетронутой и исходила тоненькими струйками пара. – Вот так ты рассуждаешь? Не ожидал.

Мавна смутилась:

– Я не имела в виду ничего такого… Наверное, пойду спать.

Она поднялась из-за стола, собрала пустые кружки, наспех ополоснула их в ведре, взбежала по лестнице и шмыгнула к себе в комнату. Прислонившись спиной к запертой двери, она поняла, что сердце стало колотиться быстро-быстро, как у птички. Мавна прижала руки к щекам, совсем как мать недавно за столом. За окном привычно тянули песню жерлянки, с болот наползал туман – плотный, влажный, с запахом крапивы и тины.

«Они становятся людьми, – билась в висках единственная мысль. – Но людьми ли?»

В дверь осторожно постучали. Мавна вздрогнула и вцепилась в засов, не решаясь, открыть или, наоборот, придержать, чтобы не потянули с той стороны.

– Можно к тебе?

Голос Илара звучал глухо и мягко. Мавна облегчённо выдохнула и приоткрыла дверь.

– З-заходи.

Илар вошёл и заполнил собой всё пространство – так показалось Мавне. Она не привыкла видеть брата, высокого и широкоплечего, в своей комнатушке.

– Я знаю, о чём ты подумала, – сказал он и шумно выдохнул. – Прости. Я не должен был так говорить.

– Как?

– Прямо. Я сказал лишнее. Те слова, которые могли прозвучать для тебя слишком резко.

– В слове «человек» нет ничего резкого, Илар, – вздохнула Мавна и шагнула к брату. Она взяла его руку и перевернула ладонью кверху. На коже виднелись рубцы и свежие ссадины. Мавна осторожно провела пальцем по самому большому шраму. Илар слегка вздрогнул.

– Щекотно.

Мавна улыбнулась:

– Потому что ты человек.

– А были сомнения?

Мавна шутливо замахнулась на Илара, но тот ловко увернулся.

– Позволишь?

Он указал на кровать. Мавна закивала и сама уселась первой. Илар присел рядом.

– Я знаю, о чём ты подумала, – повторил он мягко, осторожно подбирая слова. – О том, что… заложный мертвец может вернуться, пройдя путь от болотника и упыря до снова живого человека.

Мавна хмуро посмотрела на Илара. И как он так смог… То же самое крутилось у неё в мыслях, но никак не шло на язык, будто перерезало ниточку, по которой слова добирались из головы в рот.

– Но так не бывает, – продолжил Илар, глядя не на Мавну, а прямо перед собой, будто сестры здесь вовсе не было. – Люди умирают. Кто-то становится нежитью, но это существование – не человеческая жизнь. Что-то иное, новое. Другое. И та нежить, которая способна оборачиваться в упырей, ещё дальше от человека, пусть даже мёртвого. Стало быть, и людское обличье упыря не имеет ничего общего с настоящим, живым человеком. Это ошибка, Мавна, считать, что так они приходят к бессмертию. Напротив, это – новая форма смерти. Третье её обличье, если угодно. Я не понимаю пока, насколько страшное и отвратительное, да и никто не может понять. Мы даже не знаем, правда ли это или раздутые слухи. Но не думай о Раско, когда слышишь вой упырей. Он не станет таким. Он бы не хотел.

Илар стиснул ладони Мавны так крепко, что у неё заныли пальцы – будто не только хотел поддержать сестру, но и сам искал для себя поддержки. Мавна всхлипнула и уткнулась Илару в грудь. От его рубашки пахло костром и какими-то горькими травами, а от самой Мавны – свежим хлебом. Илар обвил её руками, с каждым мгновением сжимая всё сильнее.

Если бы Мавна могла, она просидела бы так до самой ночи.

Глава 5 За околицей

Прошло чуть больше месяца после пропажи Раско, и в деревне всё чаще говорили: надо отчитать мальца, нехорошо получается. Мужики предлагали послать в соседнюю весь за чтецом и отсидеть ночь, как положено, но Мавна помнила, что отец прогнал их, пригрозив вилами. Нельзя бдеть над мертвецом, которого нет. Не положено. Не нашли тело, не погребли – значит, нечего и отчитывать. Илар тогда всё порывался снова (раз, должно быть, в сотый) сходить на болота и хорошенько поискать с парнями, но отец не пустил, едва не запер в бане. Мавна не знала, что будет хуже: найти Раско мёртвым или не найти вовсе.

Она смутно помнила те дни: всё казалось покрытым туманом, и сама Мавна двигалась так, будто плыла в молоке – медленно, с трудом, через силу. Зато мама, наоборот, сделалась ещё более деятельной и подвижной. То пекла пироги, какие любил Раско, с творогом и морошкой; то прибиралась в его светёлке и взбивала подушки; то суетливо выглядывала в окно и всматривалась в даль, в болота, словно ждала, что младший сын вот-вот вернётся.

Видеть её такой было невыносимо. Мавна задыхалась, на грудь постоянно что-то давило, словно сердце превратилось в тяжеленный, неповоротливый камень. Когда она моргала, то видела бесконечный ковёр болотного мха, а в тишине нет-нет, да и чудился тонкий голосок, зовущий по имени.

Как-то под вечер, когда Мавна уже заворачивала в тряпицы последние непроданные караваи, к лавке подошла старуха Малица, воровато обернулась по сторонам и сделала Мавне знак наклониться. Не совсем понимая, чего от неё хотят, Мавна склонилась к старухе.

– Я свечку зажигала по мёртвым, – шепнула Малица. – Говорила с ними. Со всеми из Сонных Топей говорила, со своим стариком даже. И сказали они, что вашенского мальчишки среди них нет.

Мавна отшатнулась, мотнула головой и продолжила заворачивать каравай. Мрак какой, послышится же такое.

– Мавна! – окликнула Малица.

– Ты, верно, каравай хотела купить? – с трудом проговорила Мавна. Горло было сухим и горячим. – Вот, как раз два последних осталось. Вечером за половину цены отдам.

Малица всплеснула руками и покачала головой. Мавна протянула ей завёрнутый в тряпицу каравай, но та мягко положила ладонь ей на руку, останавливая.

– Девочка моя, ты слышала, что я сказала?

Мавна недовольно поджала губы. Пришла тут на ночь глядя, какую-то ерунду говорит и слушать заставляет!

– Прости, но я не могу это выслушивать, – возразила она. – Мне пора закрывать лавку. Поздно уже, темнеть скоро начнёт.

– Закрывай, а сама слушай. Я не просто так на больных ногах через всю деревню приковыляла. – Малица недовольно причмокнула губами. – Говорю же тебе, бестолковая, по мёртвым я зажигала. И мне сказали, что не слышали и не видели вашего Раско.

Имя брата резануло по ушам, грудь встрепенулась болью, будто полоснули ножом по рёбрам. Мавна зажмурилась, переводя дыхание, и ответила:

– Прошу, Малица, тебе лучше пойти. Вот, бери каравай, я его и так отдам, Покровители с тобой. Только, прошу, больше не говори того, что сейчас сказала. Особенно маме. И Илару. Да и отцу лучше не говорить.

Мавна торопливо сунула каравай старухе в руки и, пока та не начала снова говорить свои жуткие вещи, поспешила убрать второй каравай и запереть лавку на засов.

* * *

Мавна уже собиралась лечь спать, как вдруг её внимание привлёк звук закрывающейся двери. Айна давно должна была уйти домой – помощницу никогда не просили оставаться на ночь. Отец вышел покормить скотину? Да нет, кормили до наступления темноты. Очередь Илара снова идти в дозор пока не подошла…

Мавна выглянула в окно и обомлела: по двору суетливо двигалась щуплая женская фигурка, платок растрепался по плечам, вот-вот упадёт на землю.

– Мама! – позвала Мавна. Приоткрыла окно и повторила: – Мама!

Но та не обернулась. Быстро накинув душегрею, Мавна вышла из комнаты и, на ходу стукнув в дверь Илара, выскочила на улицу.

Снаружи было влажно, но уже теплее, чем в предыдущие вечера, и от духоты трудно дышалось. Мавна замерла, присматриваясь. Фигура матери стремительно отдалялась – глядя на неё, и не подумаешь, что она способна так быстро и уверенно семенить по улице. Кругом больше никого не было, только свет из окошек падал на дорогу и дробился в росинках, повисших на сизых стеблях полыни.

– Мама! – снова окликнула Мавна, уже требовательнее. Зыбкая темнота давно окутала деревню, и спускаться с крыльца ох как не хотелось. Мавна помялась, потёрла плечи, укрытые в этот раз не платком, а рассыпавшимися пушистыми локонами. Мамины очертания теряли чёткость, она уходила всё дальше, и Мавна, вздохнув, кинулась следом.

«Где же Илар, – злилась она, – дрыхнет, что ли? Мог бы и выползти из кровати, наверняка же слышал, как я стучу».

Оставаться ночью на улице было страшно. Небо затянули тучи, и лунный свет, с трудом пробиваясь сквозь них, рассеивался серебристой дымкой. Остро пахло зацветающими травами, а впереди, в конце улицы, уже виднелась стена из частокола.

– Мам, ну правда! Что на тебя нашло? Спать уже пора, – проворчала Мавна и прибавила шаг, бегом пустившись по дороге.

Мать остановилась почти у самой ограды, задрала голову и смотрела вверх, не замечая окликов. Догнав, Мавна тронула её за плечо.

– Мам, пошли уже.

– Там Раско! – вдруг крикнула мать, обернувшись. Мавна застыла: её глаза сверкали от злости и застывших слёз. Мавна отшатнулась и убрала руку. – Он меня зовёт. Ты что, оглохла? Как в тот раз, да?

Голову заволокло туманом.

Снова тот летний день, гул комаров и мошкары, ленивое кваканье лягушек. Болотный мох светится золотом от росы и яркого солнца, а в ложбинках между кочками россыпи медовых капель. То тут, то там слышатся песни и смех – половина деревни вышла по ягоды с корзинками и туесками: девушки, парни, дети. Раско то забегает вперёд, то крутится около Мавны, дёргая за рукав и заглядывая в лицо. Мавна зло зыркает на него – вертлявого, тощего, с пятнами ягодного сока на щеках. Ворот рубахи расстёгнут и сбился набок – мама тут же отчитала бы за неряшливость, надо лбом торчит непослушный русый вихор. Тогда Мавна отметила: Раско, когда подрастёт, будет больше похож на Илара, потому что у неё самой лицо круглое и щекастое, с веснушками, а у братьев – угловатое, и кожа гладкая и бледная.

– Отстань, – шикает Мавна. – Иди, сам собирай. Вот тебе туес. Пока полный не наберёшь, не докучай мне.

Раско шустро выхватывает туес из её рук и скачет куда-то по кочкам, а Мавна оборачивается на Касека: вон он, красивый, высокий, как всегда, ходит рядом с Таной. Они смеются и собирают ягоды, Тана больше кладёт себе в рот, чем в корзину. Смотреть на неё противно, но всё-таки взгляд сам собой к ним возвращается. Жалко, Купава не пошла, а то затянули бы вместе песню, стало бы веселее.

Время летит быстро, в погожий день приятно побродить среди мшистых кочек. Если обернуться, то можно рассмотреть деревню: серой лентой вьётся высокий забор с козлиными черепами, но в солнечном свете вовсе не верится, что с вечера тут могут бродить нежаки.

Кто-то уходит с болота, кто-то садится передохнуть – Касек и Тана как раз устраиваются на земле, подстелив платок, и со смехом едят ягоды. Мавну одолевает мошкара, лезет прямо в глаза, и она отирает пот со лба рукой, липкой от ягод.

– Ма-авна! – кричит Раско.

– Давай сюда, – ворчливо откликается Мавна.

Она ссыпает горстку ягод в туес. Набралось уже прилично, но нужно собрать ещё. Ах, как раздражающе смеётся эта Тана! Убраться бы от неёподальше, да только глаза сами собой косят в сторону Касека.

– Ма-авна!

Тут она понимает, что брата рядом нет. Оборачивается, ищет его глазами, но Раско не видно, да и голос его звучит издалека.

«Какой дурачок, – в сердцах думает Мавна. – Убежал куда-то, а теперь я должна его искать по всем болотам».

Когда Раско зовёт её в третий раз, его голос звучит будто бы ещё дальше.

– Там брат твой, – окликает Мавну Касек, оторвавшись наконец-то от Таны. – Хочешь, сходим посмотрим, вдруг случилось что.

Мавна удивлённо приподнимает брови, распрямляется во весь рост, с наслаждением потягивается.

– Сама схожу. Спасибо.

Она оглядывается, пытаясь понять, с какой стороны кричал Раско. Но больше никто её не зовёт, на болотах стоит сонная тишина, только комары пищат над ухом да лениво поквакивают вдалеке лягушки.

Несмотря на тёплый день, по спине у Мавны пробегает холодок. Так тихо…

– Раско! – зовёт она.

Но никто не откликается.

Сглотнув ком в горле, Мавна снова вцепилась в плечо матери.

– Не смей так говорить! И дальше идти не смей. Возвращайся домой!

– Отвяжись от меня! Он зовёт. Не слышишь? Маленький мой, иду!

Мать вывернулась, оттолкнула Мавну и со всех ног бросилась к воротам. Мавна растерянно посмотрела наверх: забор высокий, каждый кол остро заточен, ворота заперты изнутри на засов, в одиночку не отпереть. Дозорных отсюда не было видно: они ходили снаружи, за околицей, спустившись с обзорных площадок, но Мавна всё-таки крикнула:

– Помогите!

Мать кинулась на ворота, толкнула изо всех сил. Створки пошатнулись, загремели, но засов прочно держал их.

– Раско! Маленький мой, иду!

Мать рыдала, ругалась и расшатывала ворота, в бессилии бросаясь на них снова и снова.

– Раско!

Мавна схватила мать за запястья, но ей не хватало сил удержать. Мать всё билась, косынка упала с плеч, пушистые косы растрепались. Мавна мысленно взмолилась: ну пусть хоть кто-то придёт на помощь, пусть хоть кто-то уведёт их домой!

В избах гасли окна: деревенские тушили свечи, чтобы было лучше видно, кто расшумелся на улице.

– Мамочка, милая, – зашептала Мавна голосом, ломким от слёз, – пожалуйста, успокойся, послушай меня. Раско там нет, давно уж нигде нет, никто тебя не зовёт…

Она сглотнула, и в горле стало больно, будто что-то застряло.

– А вот нас с тобой – позовут. Папа и Илар. Может быть, уже зовут, а ты плачешь и не слышишь… мамочка!

Ночь прорезал визг: высокий, скрежещущий, переходящий в мерзкий хрип. Мавна замерла, тело будто онемело. Она уже слышала похожий клич. Совсем недавно.

Закричали дозорные. Свистнула стрела, сорвавшись с тетивы, затем ещё и ещё. Ворота задрожали, будто кто-то ломился с той стороны. Упырячий вой повторился.

– Ра-аско-о! – простонала мать и грузно упала на колени прямо перед воротами. Между створками разверзлась щель, и Мавне показалось, что там мелькает что-то тёмное.

– Мам, пойдём домой, ну пожалуйста!

На ворота снова что-то бросилось, на этот раз ещё сильнее. Дерево затрещало, засов едва не выпал. Упырь завизжал где-то совсем рядом, прямо за забором. Короткий вскрик дозорного, а после глухой удар.

– Стра-ад! – закричал второй дозорный, и по тому, как страшно прозвучал его голос, Мавна поняла: убили Страда.

Щель между створками разболталась от ударов, и мать, рванувшись вперёд, выбила плечом расшатавшийся засов. Ворота распахнулись. Сразу стало светлее, будто в деревню хлынул молочно-серый туман, который сгущался у болот. Мавна окаменела: фигура матери так быстро уносилась туда, в эту страшную густую мглу, что сердце замерло ледяным комком, а ноги приросли к земле.

– Мама!

– Тамина!

Одновременно раздались оклики Илара и отца. Окоченение отпустило Мавну, и она со всех ног бросилась за ворота, навстречу упырячьему вою.

Туман обволок её со всех сторон. Матери уже не было видно, только чьи-то тени мелькали во мгле – не разберёшь, упыри или нет. Просвистела стрела, ещё одна. Что-то метнулось рядом, чуть не сбив. Взвизгнуло, колыхнулось, ударилось о землю. Зарычало чуть дальше.

Кровь шумела в ушах, перед глазами плясали чёрные точки. Так страшно Мавне не было даже тогда, на телеге с Гренеем. Сейчас её страх был совсем другим – не за себя, за маму.

– Раско!

Голос прозвучал так близко! Мавна кинулась в сторону и едва не споткнулась о мать, которая сидела на коленях в росистой траве. Мавна обняла её, закрыла собой и прижалась щекой к макушке. Только теперь она поняла, что у неё самой лицо, горячее от слёз.

– Мамочка, нет тут Раско. Тут… эти. Пойдём скорее, пока не сожрали, – прошептала Мавна, но она не знала, слышит её мать или нет.

Сзади кричали, Мавна вся сжалась в комок, в любой момент ожидая удара и резкой боли в шее. Говорили же, что упыри часто метят прямо в горло, где кровь чище и слаще…

– Вставайте!

Мавну кто-то с силой дёрнул за плечо, поднимая на ноги. Перед глазами появилось суровое лицо Илара. На брате не было рубахи, через всю грудь тянулось разбрызганное пятно крови, и на коже уже проступали алые ожоги. Следом за Мавной он поднял мать и, прижав к себе обеих, потащил обратно в деревню.

Ворота оставались распахнуты. У ограды лежали тела двух дозорных. Тошнота скрутила нутро Мавны: упырь лакал кровь, жадно приникнув к разорванной шее одного из убитых.

– Не смотри туда, идём, живо!

Мать всё всхлипывала и причитала, и Илар забросил её себе на плечо, а Мавну так и прижимал к боку. Быстро проскочив мимо занятого упыря, они вбежали в деревню. Отец и несколько других мужчин тут же рванули створки ворот, запирая, но одна створка уже слетела с петель и висела, открывая огромную щель.

– Веди их в церковь! – крикнул отец.

Илар кивнул на ходу. Ему было тяжело, Мавна слышала, как он надрывно дышит. За спиной продолжали выть в тумане упыри, будто бы их всё больше сбегалось с болот к открытым деревенским воротам.

Если сейчас же их не прогнать, быть беде, ох, быть беде…

* * *

В церкви собралась едва ли не вся деревня. Многие в ночной одежде, как были, со сна. Хныкали дети, взрослые испуганно шептались. Кто-то даже вскрикнул, когда Илар рывком отворил двери, но быстро успокоились. Мавне в лицо ударил спёртый воздух, пропахший дымом и пчелиным воском. К ним, растолкав толпу, подбежала Купава.

– Мавнушка! Где ты была? Я чуть с ума не сошла, говорили, ты за околицу побежала.

Мавна с трудом отстранилась от Илара и протянула руку к подруге. Купава стиснула её в объятиях.

– Илар, у тебя кровь, – заметила Купава.

Илар отмахнулся:

– Не моя. Упырячья.

– Жжётся?

Илар молча мотнул головой и осторожно усадил мать на свободное место, прислонив боком к стене.

– Как ты? – спросил он, присаживаясь рядом.

Мать прикрыла глаза и несколько раз мелко кивнула.

Илар поднялся, вытер руки о штаны и крикнул:

– Принесите воды!

Затем повернулся к Мавне и пытливо заглянул ей в лицо.

– Ты не ранена? Побудешь с мамой?

Мавна постаралась выдавить улыбку, но у неё ничего не вышло. Сердце по-прежнему колотилось как бешеное, из-за духоты мысли путались. У неё до сих пор стояла перед глазами пелена тумана, в которой мелькали неразборчивые тени, а в ушах звенели вопли упырей, и непонятно было, ей мерещится или действительно они уже в деревне, рыщут вокруг церкви, но не могут войти внутрь.

– Побуду. А ты?

Илар потёр лоб, но морщинка между бровями так никуда и не делась, наоборот, стала резче. Привычным движением он взлохматил волосы и глухо произнёс:

– Я пойду помогать. Упыри в деревне, ты же видела.

– Дай хотя бы рану обработаю! – упрямо воскликнула Купава.

Духовник поднёс им лохань с водой и три кружки. Илар поблагодарил его, зачерпнул воды и протянул матери.

– Там нет раны. Только чужая кровь, – бросил он Купаве как-то скованно.

– И что? Кровь упырей оставляет ожоги! Шрамы будут.

Купава решительно стянула с волос платок, намочила в лохани и принялась с неожиданным рвением оттирать пятна крови с груди Илара. Тот оцепенел, продолжая хмуриться. Мавна краем глаза заметила, как Мальвал, бросив на Илара уничтожающий взгляд, протиснулся к выходу.

– Прекрати. – Илар перехватил руку Купавы и мягко отстранил. – Не стоит. Успокойся.

Купава замерла с мокрым платком в руках. Мавна тронула её за плечо, та медленно развернулась, глядя на подругу невидящими глазами. Обнявшись, они обе разрыдались.

Илар стряхнул с груди последние капли, поцеловал мать в лоб и вышел из церкви. Глядя, как за братом закрываются тяжёлые двери, Мавна зарыдала ещё сильнее.

«Да помогут Покровители нам в нашей беде, да отведут неживых от домов, да пошлют нам свою благодать. Просим Старцев о скором рассвете, просим беречь наших мёртвых и наших живых, наших детей и стариков, наших матерей и отцов…»

Монотонный голос духовника звучал будто бы сверху, упрямо перебивая всхлипы и шепотки. Так сильный дождь стучит по крыше, перекрывая все другие звуки. Мавна с Купавой сели на пол, не разрывая объятий, и свободной рукой Мавна нащупала ладонь матери, чтобы сжать её дрожащие пальцы.

Глава 6 Сплетни о шкурке

Рассвет наступил довольно скоро, но время до него тянулось для Мавны бесконечно. Не переставая хныкали дети, вздыхали женщины, старики ворчали и молились, а духовник семенил между собравшимися и каждому дарил слова утешения, так и не присев ни разу за ночь.

Мавна не сводила глаз с матери – та тревожно дремала, прислонившись к стене. Купава тоже прикорнула, устроив голову на плече у Мавны. Монотонные голоса сливались в сплошной гул, прислушиваться к ним не хотелось, чтобы не бередить сердце, которое и без того стучало громко и часто, до боли в рёбрах.

«Старцы и Покровители, пусть папа и Илар скорее вернутся… Старцы и Покровители, верните их живыми и невредимыми…»

Слова молитвы путались в голове, поэтому Мавна просто мысленно просила благополучия для родных. Мама говорила: главное, чтобы слова шли от сердца, а в каком порядке они идут, не имеет значения. Мама… Неужели она и правда слышала зов Раско? Имя брата, всплыв в голове, больно обожгло. Мавна стиснула зубы: неужто эта боль никогда не станет тише? Целый год прошёл, но каждый день всё так же тянуло в груди, будто камень положили.

К утру так или иначе почти все забылись зыбким сном, и когда в деревне прокричали петухи, в церкви стояла тишина. Мавна осторожно тронула Купаву за плечо, та сонно охнула и разлепила глаза.

– Рассветает, – шепнула Мавна, поводя затёкшим плечом. – Значит, упыри ушли. Я иду искать Илара с папой.

– На вас с Гренеем напали в сумерках, – напомнила Купава. – Нежаки стали наглее. Погоди немного, твои вернутся.

– Да сколько уж годить. Вдруг что случилось. Надо поискать.

Двери громыхнули, разъехались с тяжёлым скрипом, и в церковь вошли мужчины: староста Бредей, Мальвал, Греней с Касеком, а следом и отец с Иларом. Тана сонно вскрикнула и бросилась обнимать Касека, а Мавна подскочила на ноги и кинулась навстречу своим.

– Вы целы?

У Бредея были рассечены лоб и бровь, Греней сильно хромал, а на груди Илара выступили красные волдыри, несмотря на все старания Купавы стереть упырячью кровь, но в остальном все были в порядке.

– Упырей больше нет, – сказал Илар, с внимательным прищуром осматривая церковь. Люди начали просыпаться, некоторые уже поднялись и собирались выйти, иные выкрикивали с мест, выспрашивая о своих родных. – Всё в порядке! – крикнул Илар уже громче.

– Убитых почти нет, – попытался подбодрить Бредей, но всё равно раздались испуганные возгласы. Мавна закатила глаза: ну как так можно, сейчас снова все переполошатся. – Некоторые дома сгорели. Ограда разрушена, начнём выправлять сегодня же. Кто хочет помочь – милости просим.

Женщины, кто причитая, кто хмурясь, потянулись к выходу. Мавна покосилась на мать – она так же спала, бледная и уставшая, маленькая, съёжившаяся и жалкая. Отец пошёл к ней, а Илар склонился к Мавне и тихо спросил:

– Как она?

– Спит.

– А ты?

Мавна повела плечами. Всё тело ныло от ночи, проведённой в неудобной позе.

– Я просила Покровителей, чтобы вы с папой вернулись живыми.

Илар улыбнулся: в полумраке его лицо казалось тусклым и уставшим. Купава прищёлкнула языком.

– Ну говорила же, надо смыть хорошенько кровь. А теперь что? Волдыри вон какие. Поди жжёт.

Илар опустил взгляд на свою грудь, будто впервые задумался о волдырях, и развёл руками.

– Да ну. Я и не заметил.

– Шрамы будут, – пробурчала Купава и отвернулась, чтобы помочь Малице переступить через порог.

– Давай и мы выйдем, – предложила Мавна. – Подышать хочется. А ты отдыхай. Идите с папой домой.

– Да, умыться не мешало бы. И подремать. – Илар зевнул в кулак и тряхнул головой. В волосах у него запеклась кровь и застряли хлопья пепла.

Мавна догадывалась, что снаружи их не ждёт ничего хорошего, но не ожидала, что вид деревни после нападения упырей повергнет её в такое уныние. Прохладный утренний воздух пропах гарью: Мавна не стала спрашивать, из-за чего случился пожар, молча взглянула на обгоревшие избы и сглотнула горький ком в горле. Должно быть, вечером оттуда выбежали, не погасив свечи, а может, упырей пытались отпугнуть кострами и факелами.

Ворота совсем слетели с петель, многие колья оказались выбиты, и ограда стояла щербатая, прозрачная, в дырах виднелись болота и далёкие леса. Мавна неуютно поёжилась: деревня стала что дом с выбитыми окнами, будто разом растеряла свой дух. Словно в насмешку рядом валялся раздавленный козлиный череп.

– Проклятые твари, – пробормотала Купава. – Что им от нас надо?

– Крови, – прошептала Мавна. – Чего же ещё.

– Смотри! – Купава схватила её за рукав и кивнула в сторону. – Вон, твой.

Мавна сперва не поняла, какой такой «твой», но, проследив за взглядом Купавы, увидела Варде, который вместе с двумя другими парнями помогал тушить тлеющий угол избы.

– Подойди хоть, спроси, как он себя чувствует, – посоветовала Купава. – Позови пирогами угоститься.

Мавна шикнула на подругу:

– Скажешь тоже! Домой звать? А кто про шкурку мне все уши прожужжал?

Купава махнула рукой:

– Ай ты! Хоть поздороваться можешь? Или сбежишь?

Мавна не успела подумать. Варде сам их заметил и, бросив пару слов своим товарищам, двинулся в сторону церкви.

– Доболталась, – буркнула Мавна.

– Доброе утро. – Варде не улыбнулся, просто подошёл и впился в Мавну бледно-зелёными глазами. – Ты не пострадала?

«Я страдала, когда пыталась вытащить обезумевшую мать из тумана, кишащего упырями», – хотелось ей ответить, но тут встряла Купава:

– Она была за околицей, но цела, как видишь.

Варде на миг потемнел лицом.

– За околицей, говоришь? Мавна, это правда?

Мавна неопределённо повела плечами:

– Не хочу об этом говорить. Кто-то слишком много болтает. Ну а ты… Как сам?

Она спросила это больше из вежливости. Мавна так устала, что ей не было никакого дела до Варде. Но кое-что она всё-таки приметила: раз Варде работал вместе с деревенскими парнями, то, выходит, и правда приходился родственником кому-то из них. А ещё она разглядела шкурку, которая в самом деле висела у него у пояса. В блёклом свете утра можно было рассмотреть и плоские высохшие лапки, и тёмные крапинки на лягушачьей спине.

– Всё хорошо. И… если ты тоже в порядке, я пойду. Нужно чинить ограду.

Варде чуть согнулся в нелепом полупоклоне и зашагал прочь, к воротам. Мавна проводила его взглядом, а Купава задумчиво протянула:

– Нет, ну какой-то он всё-таки чудной. То хвостом вился, то прочь побежал.

Мавна цокнула языком:

– Да посмотрите на неё! Половина деревни разрушена, ограды нет, а она всё о свиданиях думает.

Вдруг кто-то из парней закричал:

– Это он! Нежак! Снова к ней приходил!

Мавна видела, как бросают вёдра и долота, как поворачиваются к ней и смотрят, хмуря лбы. Всё это, казалось ей, происходило медленно, как в дурном сне.

– Держи нежака!

Деревня забурлила, зашумела. Где-то недалеко завизжала женщина, будто улицу снова заполнили упыри, но нет же, никто не приходил с болот, никто не свистел страшным свистом, а тела убитых упырей лежали уродливыми грудами плоти.

Мавна почувствовала, как её ноги слабеют.

– Ишь, подруга, ты чего удумала? – Купава подхватила её за локти. – Что за ерунду они мелят? Эй, вы! Хватит сплетни разводить! Нечего тут! Делом займитесь!

– Давай уйдём, пожалуйста, – шепнула Мавна. – Не хватало ещё, чтобы Илар услышал.

– Да уж. – Купава быстро обернулась по сторонам и, пока их не окружили, поволокла Мавну за церковь.

– Это они про Варде, точно ведь?

– Ну не про меня же, – буркнула Купава. – Боишься за него?

– Я не понимаю, – призналась Мавна и остановилась. За ними вроде бы не гнались, но отчётливо слышался топот по направлению к бывшим воротам – как раз там, куда ушёл Варде. – С чего они это взяли? Из-за шкурки этой? Надо честно спросить. Чтобы не ходили всякие слухи. Я не хочу слухов.

– Ясное дело, не хочешь. Спросишь, когда все успокоятся. Нам ещё решать, как ночевать без ограды, забыла?

Снова послышались голоса. Тут, на заднем дворе, не было видно, что стряслось, но Мавна расслышала:

– Сбежал!

– Как сквозь землю провалился, нежак проклятый…

– Повадился к девкам нашим хаживать!

Мавна осторожно выглянула из-за угла. Парни возвращались, некоторые озирались по сторонам, будто ждали, что Варде выскочит на них из-за любой избы.

– Нет уж, я так всё-таки не могу…

– Куда?!

Купава потянулась, чтобы схватить Мавну за локоть, но та уже вышла на улицу.

– Если вы считаете, что это я привела нежака в деревню, то скажите мне это в лицо, – твёрдо проговорила она и скрестила руки на груди.

Сердце стучало быстро-быстро, к щекам от волнения прилила кровь.

Парни дружно повернулись к Мавне. Видок у них был неважный: у кого-то на одежде сажа, у иных и кровь. Мальвал смотрел на неё злее всех, но смягчился, когда к Мавне вышла Купава.

– Это Вейка сказал первый, – с неохотой бросил Мальвал. – Пришёл к нам и говорит: «Мавна опять с нежаком милуется».

Парни закивали. Алтей досадливо сплюнул на землю, и Мавна вновь вспомнила, что он, оказывается, пытался добиться её внимания.

– И вы Вейке поверили? – фыркнула Купава. – Он же дурачок! И всё равно с этим «нежаком» избу тушили.

– Так не знали мы, как он выглядит! А тут Вейка пришёл и как заголосит.

– И вы дурачьё. – Купава вышла вперёд Мавны, чтобы заслонить собой подругу. – Хуже баб говорливых! Поверили в глупую сплетню. Стал бы нежак ходить при свете, да ещё и помогать людям? Он бы упырём обернулся и пожрал бы вас всех.

Она красноречиво кивнула на мёртвого упыря, пронзённого стрелой.

Парни замолчали. Алтей задумчиво тёр острый подбородок, Мальвал не сводил хмурого взгляда с Купавы. Мавна молилась, чтобы Илар их не увидел, а то снова бросится в драку, а сейчас, когда все вымотанные и напряжённые, драки никому не нужны.

– Нужно поговорить с Вейкой, – выдавила Мавна. Слова давались ей с трудом, ноги привычно сковало тяжестью.

– Зачем он тебе?

– Про нежака спросить, зачем ещё. С чего-то он ведь это придумал…

Купава понятливо кивнула и крикнула парням:

– Вейку нам приведите, бестолочи!

Мальвал тут же подвинул плечом Алтея и пошёл куда-то за избу. Купава удовлетворённо вздохнула.

– Вот и научим его не трепаться.

Мавна не заметила, как перед ними появился староста Бредей: широченный, с окладистой каштановой бородой с проседью, уже пожилой, но с горделивой осанкой и глубоким грохочущим голосом.

– Поди в церковь, Мавна, – мягко велел он, но таким тоном, что никому не пришло бы в голову ослушаться. – А вы, парни, займитесь-ка делом.

Алтей вновь потёр подбородок, украдкой бросил взгляд на Мавну, и парни, тихонько ворча, начали расходиться. Бредей подождал немного и положил тяжёлую ладонь Мавне на плечо.

– Лучше обожди в церкви. Мы с тобой всё обсудим. Но людям на глаза не попадайся: видишь, треплют уже всякое.

Мавна беспомощно закивала, до боли прикусив губу.

– Вот и славно, – удовлетворённо буркнул Бредей.

– Погодите, – вмешалась Купава. – Её же не будут судить?

Бредей собрался было уходить, но замер вполоборота.

– Судить? – намозоленные пальцы нырнули под бороду. – Погоди стращать подругу, она и так ни жива ни мертва. Всему своё время.

Он зашагал быстро, будто боялся, что Купава его догонит, и на ходу начал раздавать приказы.

– Мавна, прости! – Купава отвела её в церковь, закрыв за ними тяжёлые двери. Её голос казался здесь звонче, чем обычно: отражался от каменных полов и стен, привыкших к тишине. – Я такая дурочка. Брякнула про этот суд. Не бери в голову, конечно же. Не будет никакого суда. Сейчас бы всех судить из-за того, что идиоту Вейке что-то там померещилось.

Она усадила Мавну на скамейку, и только сейчас Мавна начала выходить из оцепенения.

Снова крики о нежаке.

Староста.

Суд…

И Варде, за которым наверняка теперь будет охотиться половина деревни.

– Нужно будет найти Варде, – выдавила она. Купава держала её за руку, заглядывая в лицо. – Зря мы сразу у него всё не спросили. И зря он ушёл. Сказал бы Вейке, что, когда кажется, нужно нырять в колодец.

– Спросим. Неужели ты думаешь, что кто-то поверит Вейке? – Купава презрительно фыркнула. – Да ни за что. Всё будет хорошо, вот увидишь. Я посижу с тобой?

Мавна поджала губы и кивнула. Духовник поджигал свечи у алтарей – загорались огоньки в полумраке, и только по тому, какими размытыми они казались, Мавна поняла, что её глаза мокрые от слёз.

– Что с нами будет? – тихо спросила она. – Что дальше?

Купава присела на скамью, поближе к Мавне.

– Ограду починят. Пожарища уберут. Всё будет как прежде.

– Быстро не починят. Нужны брёвна. Как мы будем ночевать без ограды?

Купава пожала плечами и принялась ковырять края ногтей. Мавна легонько стукнула её по рукам – прекрати, мол.

– Парни пойдут валить лес. Будут брёвна. Они не позволят нам ночевать с упырями под окнами.

– Болота кругом. Вдруг кто-то погибнет?

– Всякое может быть. Но давай хотя бы верить, ладно?

Мавна стиснула ткань платья. Верить – вот то немногое, что она могла сейчас сделать. Верить, что ночь пройдёт спокойно. Верить, что её не будут судить. Верить, что Варде – обычный парень. Верить, что Раско жив.

Двери вновь отворились, всколыхнув свечное пламя, и внутрь вошёл Бредей с тремя мужчинами. Сердце Мавны ёкнуло: все они входили в совет деревни.

– Купава, поди на улицу, душа. – Бредей махнул рукой, указав за спину.

Купава подозрительно сощурилась и вопросительно вздёрнула подбородок. Мавна, поймав взгляд подруги, кивнула:

– Иди. Со мной всё будет хорошо.

Купава ещё немного постояла, желчно впиваясь глазами во всех четверых мужчин, а потом, видимо, решив что-то для себя, развернулась и зашагала к выходу.

* * *

Мавну отпустили уже за полдень. Под строгим взглядом молчаливого духовника мужчины старались быть нарочито вежливыми, но всё же несколько раз настойчиво спрашивали об одном и том же. Выйдя наружу, Мавна с минуту стояла, глупо моргая и щурясь на солнце. На улице прибавилось народу: будто с солнечными лучами ночь стала казаться лишь далёким кошмаром.

«Кто напечёт им хлеба, пока я тут мотаюсь без дела?» – подумалось Мавне.

Она осмотрелась. Тела упырей оттащили, но там, где они лежали, остались тёмные пятна. Мальчишки дрались на палках, вымазав лица в саже. Собаки радостно носились за мужчинами, которые таскали брёвна для ограды. В кузнице слышался стук молота о железо. Всё как всегда – почти как всегда, – но после ночи, после полумрака и холода церковных стен, после десятков похожих вопросов Мавне казалось, что переменилось нечто большее, чем разрушенная ограда. Переменились сами Сонные Топи. Переменилась сама она.

«Как часто вы виделись? Что это за парень? Как, говоришь, его зовут? Ты уверена? Откуда он? Для чего ты с ним встречалась? Сколько раз? Что ещё ты о нём знаешь? Как он выглядит?»

Она столько раз описывала им Варде, что его лицо будто размылось в её голове, и если бы сейчас Мавну вновь спросили, карие у него глаза или зелёные, она не смогла бы ответить.

Под ногами сыро чавкала грязь, дорогу за день сильно раскатали повозками и копытами лошадей: их в деревне было четыре, и всех привлекли к работе. Спотыкаясь и несколько раз чуть не наткнувшись на встречных прохожих, Мавна добрела домой.

В лавке привычно пахло тёплым хлебом – Айна, как всегда, пришла помогать, а перед избой выстроилась очередь. От вида деревенских – всех таких знакомых, пусть и уставших до смерти, – в груди у Мавны потеплело, будто оттаяло что-то, успевшее за ночь и утро покрыться корочкой льда.

Отец перетаскивал в пекарскую мешки с мукой. По полу тянулся белый след, и Мавна отметила про себя: вымою полы попозже.

– Как мама? – спросила она.

Отец остановился и провёл рукой по лицу. Брови и усы покрылись белым мучным налётом. Он чуть нахмурился, будто не ожидал увидеть Мавну.

– Лежит. Заходил лекарь. Дал ей чего-то… Отвара какого-то. Ну, ты знаешь, что там у них. – Отец коротко вздохнул и присел на мешок. – А ты что? Где была?

Мавна повела плечом:

– Да так. Неважно. Что Айна? Справляется? Пойду помогу.

Отец покивал – как-то растерянно, непривычно. Мавна заметила, что глаза у него покрасневшие, должно быть, мука попала, не мог же он плакать из-за мамы… Стало как-то неловко смотреть на потерянного отца, на его безвольно сложенные на коленях руки, слышать приглушённый голос. Мавна попятилась, чуть не наткнулась на сундук с вещами и двинулась к двери.

Отец махнул ей рукой, тяжело поднялся на ноги и снова поволок свой мешок.

В пекарской пахло домом. Мавна разом ощутила нахлынувшую усталость, в носу защипало: вот же, вот же её место, никакие не болота с упырями, никакая не полутёмная церковь. Здесь она становится собой, здесь она знает, что делать.

На длинных подносах тесно жались друг к другу коричневые караваи и пышные булочки. Было много простого хлеба, а вот пряников и сладкой сдобы меньше, чем обычно. Айна доставала из печи новую порцию ржаных хлебов с крестообразными разрезами на горбатых спинках.

– Вернулись? – спросила она, мельком взглянув на Мавну. – Ай!

– Не обожгись. Давай помогу.

Мавна обернула руки полотенцем и ухватилась за другой конец судка, и вместе с Айной они поставили хлеба на стол.

Айна сдула со лба светлую прядку, выбившуюся из-под платка, и устало оперлась спиной о стену.

Мавна знала, что ей не терпится расспросить обо всём, что случилось ночью. Страшно представить, какие слухи успели разнестись по деревне…

Дверь в пекарскую с грохотом отворилась и ударилась о стену. Айна подпрыгнула.

– Иди и сам расскажи всё моей сестре! Давай! Хренов сплетник.

Илар втащил в помещение Вейку – красного, пыхтящего и отчаянно упирающегося. Мавна отступила назад, и Илар швырнул Вейку так, что тот покатился по полу.

– Илар! Осторожнее!

Брат расправил плечи и скрестил руки на груди. Он запыхался и выглядел хоть и злым, но всё-таки больше потрёпанным.

– Говори, – рыкнул он так грозно, что Айна неодобрительно покосилась на него и шмыгнула к столу: проверять горшки с закваской.

Вейка жалобно всхлипнул, прикрыв лицо локтем. Он так и лежал на полу, в изодранной рубахе и с кровоподтёком на щеке. Мавне стало перед ним стыдно.

– Не хнычь! – Илар шагнул вперёд, нависая над Вейкой. Тот пополз к столам, нелепо перебирая ногами в пыльных сапогах. – Вот моя сестра! Встань и говори, глядя ей в глаза, слышишь, ты…

Он схватил Вейку за грудки и рывком поднял на ноги, так что на миг его стопы оторвались от пола. Вейка был чуть ли не вдвое меньше Илара: тщедушный, низкий, с несуразными длинными руками и лицом, покрытым крупными оспинами. Он скривил рот, будто вот-вот разрыдается, и угрюмо покосился на Мавну.

– Ш-шкурка, – выдавил Вейка, и у Мавны в груди снова стало холодно. – Ля-лягушачья.

– Ты знаешь, что это означает?.. – ахнула Мавна.

Вейка неохотно кивнул и вытер нос тыльной стороной руки.

– З-знаю. Их носят бо-болотники. Неж-жаки.

Илар торопливо тронул Айну за плечо и указал на выход. Она недовольно фыркнула, любопытно обернулась на Мавну с Вейкой, но всё-таки не стала спорить и вышла из пекарской, захватив с собой поднос с хлебами.

– Продолжай, – велел Илар.

– Ну, я ув-видел эт-того парня… Сра-азу понял, не наш-нашенский. А п-потом смотрю, шкур-ра эта… висит.

Мавна вспомнила, как впервые встретила Варде: вечером, в сумраке, у реки. Она даже не разглядела как следует его самого, какое уж там – заприметить шкурку. Да и в прошлые встречи она ничего не замечала, пока Купава не указала: смотри, мол, что-то на поясе. И то Мавне сперва казалось, что это дубовый лист. Она нахмурилась.

– Как ты его увидел? Следил за Мавной?

– Н-нет. Случайно. – Вейка быстро облизнул без того влажные губы. Под взглядом Илара он горбился, будто хотел стать ещё меньше. – На праз-зднике. От-тошёл… Ну… в к-кусты. Слы-ышу, го-голоса. Смотрю, п-прямо из-з воды вы-ылезает, ве-венок в руках в-вертит. И свет та-так упал, что я с-сразу ув-видел на п-правом бок-ку у пояса ш-шкурку эту.

Илар устало провёл ладонью по лицу и медленно выдохнул. Мавна так и прижималась спиной к столу, не произносила ни слова – язык будто присох к нёбу, в голове стоял гулкий звон. Ей не хотелось ничего больше слушать, не хотелось, чтобы Илар продолжал задавать свои вопросы, а Вейка – отвечать. Замолчали бы лучше оба и ушли, оставили бы её в покое…

– И что с того? – фыркнул Илар. – Если я нацеплю жабью шкуру, ты тоже обзовёшь меня нежаком?

Вейка отчаянно замотал головой:

– Нет-нет-нет-нет. Ты с-свой. Тебя я з-знаю. А тот… Дух у не-его н-нечеловечес-ский. Бо-олотом от нег-го пахнет. Т-тиной и… мерт-мертвяками.

«Ничем таким от него не пахнет», – подумала Мавна, но вслух ничего не сказала.

– Мало ли от кого тут пахнет болотами! Живём не в чистом поле, сам за околицу выгляни. Ты что-то ещё знаешь. – Илар сощурился и шагнул к Вейке. Тот всхлипнул, вжимаясь в столы, и завертел головой, ища выход, но Илар встал так, что никуда не денешься: с одной стороны – горячая печь, с другой – ряды столов.

– Слышал я! – вскрикнул Вейка. – На т-торгу в пр-рошлом го-оду слышал. Гов-ворили там б-бабы, что у-упыри научи-ились людьми перек-кидываться. А чтоб вер-вернуться об-братно в с-свой облик, нос-сят свой д-дом на с-себе. Болотники, вот, ляг-гушачьи ш-шкуры тас-скают.

– Баб. Послушал. На. Торгу. – Слова вырывались изо рта Илара с шипящим придыханием. Мавна поняла: если она продолжит молчать, брат перестанет держать себя в руках, и что тогда будет с Вейкой, никто не знает. – Наслушался сплетен и решил испортить жизнь моей сестре?

Он медленно занёс руку. Вейка заскулил, сжался в комок, закрывая руками голову. В висках у Мавны застучало, она сделала шаг вперёд и тихо сказала:

– Илар. Перестань.

Её голос прозвучал так слабо и хрипло, что его не было слышно за Вейкиными всхлипами. Набрав в грудь побольше воздуха, она попробовала ещё раз:

– Пожалуйста, Илар!

Кулак застыл. Брат медленно развернулся, глядя на Мавну с немым вопросом.

– Не надо. Он же… дурачок. Все знают. Померещилось.

– Если мерещится, то молчи и попроси травок у лекаря, – процедил Илар, но руку всё-таки опустил. – Он подвергает тебя опасности своими россказнями. Я этого не прощу.

– Он больше не будет. Правда же, Вейка?

Вейка осторожно выпрямился и отнял руки от лица, неверяще покосившись на Мавну.

– Н-не буду?

Мавна шагнула к нему, осторожно встала между ним и Иларом. Илар недовольно фыркнул у неё над ухом.

– Не будешь. Зачем тебе это? Сплетни распускают только подлые люди. А ты не подлый. Ты наш. И я тоже своя. Разве ты мало меня знаешь?

Лицо Вейки смягчилось, он почти перестал дрожать.

– Теб-бя д-долго знаю. Но неж-жака т-твоего…

– Нет никакого нежака! Слышишь меня?! – рявкнул Илар, и Вейка снова сжался, спрятал лицо.

Мавна тронула брата за локоть и продолжила:

– Варде гостит в деревне. Он странный, но не злой. И он… – слова с трудом протискивались через горло, будто застревали, – он не мой жених. Мы просто случайно виделись пару раз. А про шкурку я сама спрошу. Только ты больше никому не говори и не кричи, хорошо?

– Кому уж ещё, и так вся деревня знает, – проворчал Илар.

Вейка медленно поднял красные глаза на Мавну, а потом ещё медленнее кивнул:

– Х-хорошо.

С груди словно сняли холодный камень. Дышать стало легче. И пусть все уже знают, главное, больше никто не крикнет про нежака, когда Мавна выйдет на улицу. Или всё-таки крикнут?.. Сколько всего он успел рассказать? И что из слухов успело укорениться в умах? В Сонных Топях редко происходило что-то новое, и весть о «женихе-нежаке», бесспорно, всполошила всех, кто об этом слышал. А усилиями Вейки слышали почти все. Мавна сдержала стон.

– Если ещё раз хоть кто-нибудь скажет, что слышал от тебя вздор про мою сестру… – Илар сжал пальцы на Вейкином плече так, что парень вскрикнул, – если ты хоть когда-нибудь косо посмотришь на Мавну… Я не стану жалеть тебя, потому что ты деревенский дурень, не-ет. – Он склонился к самому уху Вейки и хрипло прошептал: – Зубы свои в пыли собирать будешь, понял, недоумок?

Вейка задрожал, мелко закивал, несколько раз жалобно всхлипнул. Мавна протянула к нему руку: ну жалко же, дурачок беззлобный, хоть и попортил ей крови, но Илар хмуро хмыкнул и покачал головой.

– Нечего его жалеть. Купава бы на твоём месте сама ему лицо расцарапала.

Вейка заскулил. Илар продолжал стискивать его плечо.

– Да понял он. Отпусти, – попросила Мавна.

Илар швырнул Вейку на пол, тот перевернулся и ударился боком о ножки стола. Мавна успела придержать караваи, чтобы не упали. Вейка на четвереньках прополз к выходу, поднялся на ноги и, согнувшись пополам, вывалился наружу. Илар с грохотом захлопнул за ним дверь, подвинул караваи и сел на стол. Мавна подошла к нему, тронула за руку.

– Зачем ты так?

Илар поднял на неё хмурый взгляд.

– Затем. Из-за его сплетен тебя могли отправить под суд. Кто знает, чем обрастут слухи? Хотя бы перестанет визжать, когда в следующий раз увидит тебя с этим… – Илар подозрительно сощурился и одёрнул руку. – Как его? Варде? Покровители, если он настолько сумасшедший, что действительно носит эту проклятую шкуру, то надо бы мне и его вразумить.

– Не нужно. Пожалуйста.

Илар хмыкнул и вытер лицо ладонью. Стол был присыпан мукой, и на щеках остался белый след.

– Мавна, – произнёс Илар неожиданно мягко. – Во что ты ввязалась? Что теперь с тобой будет?

– Что теперь со всеми нами будет, – исправила Мавна и тоже присела на стол. Мать и отец накричали бы на неё: порядочные девушки не запрыгивают на столы и не болтают ногами, но сейчас, кроме брата, её никто не видел, а он не стал бы её упрекать. – Если упыри разломали ограду однажды, могут разломать и снова. Вы починили ворота?

– Стараемся. – Илар передвинул ладонь так, чтобы их с Мавной мизинцы соприкоснулись. – Но такую работу быстро не сделаешь. Нужно больше сильных рук, больше брёвен и лошадей. На ночь хватит, а там попросим помощи. Ночью будем нести дозор все вместе.

– Ты снова не выспишься. – Мавна украдкой взглянула на грудь Илара, виднеющуюся в вырезе рубахи. – Ожоги болят?

Он отмахнулся:

– Будто в крапиву упал. Переживу. Нам нужно заботиться о другом. Эх, Мавна, вышла бы замуж, уехала бы в другую деревню, куда не добрались упыри. Уезжать тебе отсюда надо.

Мавна едва сдержала смех:

– Да за кого я бы замуж вышла? Оказывается, на меня только Алтей засматривался. И то… я поняла это год спустя. Не очень-то решительно он был настроен, получается.

– Получается, он просто дурень. Может, переждёшь несколько дней в Берёзье? Караваев возьми, продашь, будут деньги на жильё. Или устроишься в местную пекарню. В больших городах всё безопаснее.

– И бросить вас?

Мавна спросила и поняла, что на душе скребут кошки. Её-то саму упыри не тронули – ни тогда, ни сейчас. И Варде ходит только за ней… Вдруг это она сама привлекла упырей в деревню? Вдруг из-за неё все сейчас в опасности? Во рту стало горько, а в животе – холодно.

– Мы с отцом разберёмся, а маму отправим с тобой.

– Но что если со мной опаснее?

Слова сами сорвались с языка, и только сказав это вслух, Мавна ощутила, как голос дрогнул от слёз. Илар потрясённо развернулся к ней.

– Мавна… Что ты говоришь? Как с тобой может быть опаснее? Ты… знаешь что-то, чего не знаю я?

Мавна покачала головой и всхлипнула не хуже Вейки.

– Ничего я не знаю. Вот именно, что ничего. Меня не тронули упыри. А мама слышала… слышала чей-то голос. – Она не смогла сказать «слышала голос Раско». – И про Варде тоже не знаю, а Вейкины слухи только вонзаются в голову и бередят разное. Мысли страшные лезут. Не знаю, что и думать, Илар.

– Узнаем. – Он сказал это с такой уверенностью, что Мавна и сама немного воспряла духом. – Непременно всё узнаем. Если не хочешь уезжать, то просто не выходи из своей комнаты, что бы ни случилось. Хорошо?

Илар обвил её руками и прижал к широкой груди. Мавна уткнулась носом в рубаху, которая пахла гарью и ещё чем-то таким привычным, горько-травянистым. По щекам побежали слёзы, и ткань быстро стала мокрой.

– Х-хорошо, – пообещала она, а про себя решила: нужно отыскать Варде и расспросить его первой. Только как его разговорить и, что немаловажно, заставить говорить о себе правду, Мавна пока не придумала.

Глава 7 Зов на болотах

Весь день люди шли за хлебом, уставшие и раздражённые. Мавна не решалась торговать, боялась услышать о себе что-то неприятное, но подсматривала из пекарской, как торгует Айна. Утешало, что никто не стал обходить их лавку стороной – уже добрый знак.

Мавна засучила рукава по локти и погрузила обе руки в тягучее тесто. Тёплое, липкое, воздушное, оно мягко обволакивало кисти, и мысли уносились далеко-далеко, пока руки совершали монотонные, мерные движения. Вверх, вниз, подцепить мягкий уголок, завернуть сверху, подцепить другой уголок…

Кисловатый аромат, уютное тепло – чтобы тесто поднималось и не простужалось, тончайший слой муки, который даже после уборки чересчур быстро покрывал все поверхности в пекарской, – без всего этого Мавна не мыслила дома.

Разговор с Варде она трусливо отложила на «когда-нибудь попозже» – как же чудесно просто месить тесто вот так, как будто всё по-прежнему, и не думать ни о чём неприятном! Но противное тянущее чувство долга никуда не девалось, как Мавна ни старалась его отогнать или перебить другими ощущениями.

– Мавна-а…

Слабый голос послышался за стенкой. Мавна замерла, не вынимая руки из теста. Почудилось? Или нет?

Зов повторился. Мавна оставила в покое тесто, обтёрла руки о передник, сняла его и положила на стол. Наверное, маме что-то понадобилось, нужно бы посмотреть.

– Мам?

Дверь в родительскую была приоткрыта. Мавна тронула её и прошла внутрь.

Мать полулежала на постели, всё такая же бледная и несчастная, как с утра. Мавна потянулась к кувшину и кружке.

– Водички? Или сбитня принести? Может, есть хочешь?

Мать слабо улыбнулась и помотала головой:

– Нет. Присядь ко мне, пожалуйста.

Мавна послушно села у изножья. Её одежда была немного испачкана в муке, наверняка тесто засохло и в волосах, когда она вытирала лоб. Обычно мать не терпела такие мелкие проявления неряшливости, но сейчас даже не нахмурилась.

– Всё хорошо?

Мавна и сама знала, что вопрос неуместный и глупый. Люди, у которых всё хорошо, не лежат весь день в постели. И не слышат голоса давно умерших… Исчезнувших. Но не спросить она не могла. Это было бы признание самой себе: вся их семья уже год как больна, а теперь больна и деревня. Кто знает, может, и мир за околицей ещё больнее.

– Мавнушка… Ты прости меня за то, что я тебе сказала.

Слова матери ударили по больному.

«Оглохла, как в тот раз?»

Мавна постаралась скрыть судорогу, пробежавшую по лицу, и вымученно улыбнулась.

– Всё в порядке. Главное, чтобы ты хорошо себя чувствовала.

Мать поджала губы. Было видно, что её что-то беспокоило, но она никак не могла сказать, что именно.

– Мавна… – начала она медленно. – Не пойми меня неправильно. И не посчитай сумасшедшей.

– Что ты!

– Выслушай, пожалуйста. Вчера я не просто так вышла из дома. И за ограду пошла не потому, что я сошла с ума. Просто… я действительно слышала его. Слышала нашего Раско. Как… как живого.

В голосе задрожали слёзы. Мавна поспешила схватить мать за руку – маленькую, тёплую и сухую – и прижала к своей груди.

– Мамочка, ты только не плачь. – Сердце застучало быстрее. Не может же быть, чтобы и вправду Раско… – Точно слышала? Нет-нет, я не думаю, что ты… что ты… – Мавна густо покраснела и неловко замолчала.

– Мать знает, когда её зовёт ребёнок. Точно знает. И я его слышала. Нашего Раско.

– Как это может быть? – прошептала Мавна. От слёз она плохо видела лицо матери, будто смотрела сквозь запотевшее оконце. – Он на болотах?

– Не знаю. Но он звал меня из-за околицы. Быть может… он возвращается домой?

В её голосе вдруг прозвучала такая надежда, какой Мавна не слышала уже год. Это было невыносимо.

– И раз уж он там… Не могла бы ты, Мавнушка, сходить, поискать его ещё разок?

– Хорошо, – тут же согласилась Мавна. – Хорошо, я схожу. Прямо сейчас и пойду. Только Илара найду.

– Нет. – Мать крепко сжала пальцы Мавны. – Ему не говори. Пускай помогает мужикам с оградой. И выспится. А то ночью опять пойдёт в дозор. Нет, Илара не трогай, пожалуйста.

Мавна кивнула:

– И то верно.

Мысли стали неповоротливыми, вялыми. Язык сам собой согласился: да, конечно, пойду, конечно, не скажу Илару. Будто невозможно было ослушаться мать, особенно когда она такая слабая, уязвимая и верящая в то, что это Раско звал её.

– Ты только до заката сходи, пожалуйста. По темноте не суйся. Хорошо?

Мавна едва заметно улыбнулась:

– Хорошо, мам. Сейчас схожу. В пекарской только управлюсь и пойду. Давай подам тебе водички?

– Давай, Мавнушка. Принеси.

* * *

Разговор с матерью поселил в душе Мавны смутные чувства. Она поставила тесто, слепила несколько калачей, послушала, как дела у Айны, но всё время думала о том, что пообещала сходить на болота. Быть может,она своим согласием подкрепила в матери ложную надежду? Но если бы отказалась, то окончательно разбила бы ей сердце. Или сердце матери разобьётся, когда Мавна вернётся с болот ни с чем? Тогда её вновь назовут никчёмной дочерью, которая не только упустила младшего брата, но ещё и не смогла привести его домой, когда он звал и просился.

Действительно звал и просился? Или матери почудилось? Или это так зло пошутила нежить? Мавна мотнула головой. Что бы там ни было, а обещание она сдержит. Никто не тянул её за язык.

В пекарской не осталось дел. Закваска на завтра заправлена, новые караваи сформованы, сплетены плюшки-гнёзда и ждут отправки в печь, но Мавна всё равно тоскливо огляделась по сторонам: вдруг что-то забыла? Идти на болота не хотелось, но и тянуть больше нельзя было, а то стемнеет, тогда и не успеет обернуться.

Она спрятала выбившиеся пряди под платок, вымыла руки и, вздохнув, вышла наружу. Взгляд сразу устремился в сторону ограды: на месте выбоин появились новые брёвна, но вовсе не такие толстые и высокие, какие должны быть. Сил и рук деревенских мужчин явно было недостаточно, чтобы сделать работу как следует, но и это выглядело лучше, чем дыры.

Мавна спустилась с крыльца. Ветка черёмухи погладила её по плечу, сбросив последние лепестки, уже подпёкшиеся на солнце. Вдоль дороги раскрывался шиповник: белый, с золотистыми тычинками, и его бутоны беззаботно переливались на свету. Мавна провела по ним кончиками пальцев – Раско нравились эти цветы. Он утыкался в них лицом, не боясь наткнуться на шипы, или выискивал между лепестков толстых зелёных жуков.

В толпе Мавна заметила фигуру Илара: он был едва ли ни выше всех. «Вот ведь кабан, и в кого только вымахал?» – с щемящей нежностью подумала она и шмыгнула на смежную улицу, чтобы брат не заметил, куда она идёт, и не забросал вопросами.

– Ах вы посмотрите, кто крадётся! Куда собралась?

Навстречу ей шла Купава, недовольно подбоченившись. В любую другую минуту Мавна была бы рада её увидеть, но не сейчас.

– Как твои дела? Что в церкви говорили? Как раз иду тебя искать, – продолжила подруга, не дождавшись ответа на первый вопрос.

– Всё хорошо. – Мавна натянуто улыбнулась. – Не беспокойся за меня.

– Не нравится мне твой ответ. – Купава фыркнула. – Давай подробнее. Что выпытывали? Быстро отпустили?

Мавна едва не застонала и украдкой взглянула на небо. Успеет вернуться до темноты, если не будет долго болтать. Но разве можно с Купавой недолго?..

– Прости, пожалуйста, – сдалась она, – но я не могу сейчас разговаривать.

Брови Купавы поползли вверх.

– Чего это? Какие у тебя дела? Давай помогу.

– Не нужно. – Мавна тронула подругу за руку. – Мы потом поболтаем, ладно? Меня мама послала сходить в одно место.

– Я с тобой пойду.

– Не нужно.

Купава закатила глаза:

– Ма-авна-а! Если ты правда до сих пор думаешь, что я тебя отпущу куда-то одну, то ты совсем меня не знаешь. Только если… – она сощурилась. – На свидание? С Варде?

Мавна в ужасе отшатнулась:

– Ты что, нет, конечно!

И только потом подумала, что надо было соглашаться: Купава бы тогда оставила её одну. Ничего больше не оставалось, кроме как признаться.

– Да уж, – вздохнула Мавна. – Мама попросила сходить на болота.

– Зачем?

Сердце затрепыхалось. Если она сейчас скажет «поискать Раско», будет ли это означать, что сама Мавна тоже безоговорочно верит в то, что брат может быть где-то рядом? А если соврёт, то ей самой покажется, что она выставляет мать сумасшедшей, раз не может признаться даже лучшей подруге.

– Мама слышала голос Раско. И просила поискать его. Ещё раз.

Купава замерла и ничего не ответила. Мавна тоже оцепенела. Ковырнула мыском камешек на дороге и тут же одёрнула себя. Подняв голову, она молча прошла мимо Купавы.

– А ну-ка постой! Куда? Я тебя одну не пущу.

Мавна не оборачивалась, но краем глаза заметила, что Купава не отстаёт. Солнце вроде бы ярче полоснуло лучами по серым стенам домов, но, может, Мавне просто так показалось.

* * *

Им повезло: Илар не заметил, что сестра с подругой вышли за ограду. А если бы кто-то ему передал, что видел Мавну, то её бы и это устроило: просьбу матери она всё-таки выполнила и вышла на болота.

Пахло нагретым на солнце мхом и влажной землёй. Небо заволокла тонкая пелена прозрачных белых облаков, но на открытом пространстве всё равно было теплее, чем в деревне, где вязы и ели сплетали ветвями кружевную тень.

Под ногами зыбко трепыхались мшистые кочки. Купава шла следом, но ничего не спрашивала, и Мавне было непривычно идти с подругой, но в тишине. Впрочем, за последний год Купава научилась молчать тогда, когда это требовалось, и Мавна была ей за это благодарна.

Ещё не стрекотали кузнечики – их время настанет позже, в конце лета, ближе к жатве; лягушки тоже молчали, спрятавшись от дневного солнца, и только ветер легонько шевелил макушки редких берёз и хилых сосен, выросших на болотной земле. Мавна слышала собственное дыхание и быстро колотящееся, как у птички, сердце. И больше ничего.

– Раско? – неуверенно позвала она. Дыхание спёрло, во рту стало сухо, и Мавна сглотнула.

«Глупость. Какая же отчаянная глупость. Тут никого нет и не может быть, с чего ты вообще взяла, что будет иначе?»

Но в памяти всплыло уставшее, бледное лицо матери, и Мавна вновь набрала в грудь воздуха и снова позвала, уже громче:

– Раско!

С берёзы вспорхнула сорока, напуганная криком, обиженно стрекотнула, и снова всё стало тихо. Мавна почувствовала, как Купава осторожно тронула её за локоть.

– Не знаю, что ты пытаешься сделать, но лучше тебе перестать. Пойдём. Только душу травить.

Мавна повела плечом и прислушалась. Кругом всё так же тихо.

– Погоди. Мне нужно удостовериться.

– В чём?

Мавна приложила палец к губам. Болота окутывала какая-то сонная дымка, и солнечные лучи, проходя сквозь неё, казались густо-медовыми.

Вдруг вдалеке что-то тонко вскрикнуло. Может, птица. Или…

С холодеющим нутром Мавна расслышала долгое:

– Ма-авна-а!

Крик звучал где-то далеко и был таким отчаянным, тоскливым и горестным, что сердце Мавны замерло на несколько мгновений. Она помнила, как её звал Раско, и тогда это был совсем другой крик: требовательный и докучливый, как ей казалось. В нём не звучало ни тоски, ни страха, как сейчас.

– Раско! Где ты?

Мавна кинулась вперёд. Купава что-то крикнула за её спиной, но какое это имело значение? Там Раско, и он правда звал её.

– Ма-авна!

Снова высокий, тоскливый крик, в последнюю секунду срывающийся на визг. В груди Мавны всё подёрнулось льдом, и тут же запылало пожаром. В висках застучала кровь, ноги понеслись дальше по кочкам, соскальзывая в топь.

Что-то схватило Мавну за руку, и она чуть не упала, резко остановившись. Развернув её к себе лицом, Купава пропыхтела:

– Что на тебя нашло?! Ты с ума сошла? Утопиться решила?

Мавна откинула с лица волосы, налипшие на вспотевший лоб.

– Там Раско! Ты же слышала.

Купава непонимающе мотнула головой:

– Не слышала я ничего. Успокойся. Нет там никого, даже лягушки не квакают. А ты побежала, как синица ошалелая.

– Синицы летают, – буркнула Мавна.

Она растерянно оглянулась по сторонам. Снова стояла давящая тишина, а зов Раско так и звучал в голове отголосками, такой жуткий, что сердце щемило до боли. Неужели Купава не слышала? Но как…

Из-под ног выпрыгнула лягушка и ускакала по своим делам. Мавна вздрогнула и только сейчас поняла: руки и ноги дрожат, а перед глазами от тревоги плывут серебристые точки.

– Успокойся. – Купава притянула её к себе и обняла. – Тише. Всё хорошо. Тебе почудилось. Немудрено, после такой-то ночи, ещё и в церкви трясли столько времени. Пойдём, поешь и поспишь. Чего мы по болотам бегаем, как…

– …как синицы ошалелые, – подхватила Мавна и всхлипнула.

– Именно. Так дело не пойдёт. Тут и правда тихо, поверь мне. Если хочешь, вернёмся с тобой попозже, когда ты отдохнёшь и поешь. И будем ходить столько, сколько захочешь. Договорились?

Тёплый палец Купавы мягко прошёлся по щекам Мавны, вытирая слёзы. Она медленно закивала. Ей хотелось, чтобы Купава увела её отсюда и убедила, что никакого голоса не было. Но ведь…

За спиной послышалось шуршание и лёгкий хруст, будто кто-то наступил на сухую ветку. Мавна вздрогнула, вырвалась из объятий Купавы и затравленно обернулась, успев чего только не подумать.

– Прошу прощения. Напугал?

Со стороны редкой рощицы из кривеньких берёз вышел бледный парень. Он прижимал к груди охапку хвороста – да что там охапку, скорее горстку, будто наспех собрал веток. На болотах хворостом не напасёшься, нужно идти в лес, неужели он не знал?

И только сморгнув слёзы, Мавна узнала Варде.

– Ты?

Он украдкой улыбнулся. Светлые волосы падали на лоб и поблёскивали в тусклых солнечных лучах, и Мавна поняла, что впервые видит его при ярком свете дня. Ей показалось, что на щеках Варде даже играл лёгкий румянец.

– Я. Отправили за хворостом. Уже возвращаюсь. Проводить?

Купава возмущённо запыхтела у Мавны над ухом, и Мавна запоздало поняла: вот оно, вот подходящий случай, чтобы разговорить Варде. Но как назло, у неё не осталось ни решимости, ни настроения.

Она хмуро покосилась на Варде. Он быстро поравнялся с ними, подстраиваясь к девичьему шагу. У пояса действительно висела злополучная шкурка, и теперь Мавна чётко увидела её, близко, ещё и на свету. Горло сжал спазм, в ушах помимо криков Раско зазвучали вопли Вейки. Ей показалось, что она вот-вот сойдёт с ума. Грудь начала затапливать уже знакомая липкая чернота – дай волю, и захлестнёт с головой.

– Купава. – Мавна остановилась и резко выдохнула. – Подожди, пожалуйста. Но не отходи далеко. Хорошо?

Купава нахмурила брови:

– Куда ты ещё собралась?

– Никуда. Я пока побуду здесь. Мне нужно поговорить с Варде.

– Наедине?

Мавна сухо кивнула. Варде опустил свой хворост на землю, из-под ног выполз маленький уж и скрылся под веточками клюквы.

Отсюда хорошо была видна ограда и даже люди, работающие над ней: кто-то держал брёвна стоймя, другие крепили их сверху. Мужчины двигались слаженно, но ни одежду, ни лиц нельзя было разглядеть. Мавна понадеялась, что её саму также никто не узнает, особенно Илар. А что ещё лучше – никто не станет отвлекаться и вообще не заметит троих людей на болотах. Ведь на тускло-зелёном безграничном пространстве они, должно быть, ох как выделялись – ну, кроме Варде, который сам предпочитал носить серое и зеленоватое. Мавна поёжилась в своём тёмно-красном платье с чёрной оторочкой.

Если бы они отошли за кривую сосну, которая широко раскинула по сторонам свои редкие ветви, словно руки для объятий, а Купава подождала бы у сломанной берёзы, то, скорее всего, их одинокие фигуры не привлекли бы внимания даже при беглом взгляде с ограды. Но тем не менее голос могли бы услышать, если бы Мавне понадобилось позвать на помощь.

Окинув Варде придирчивым взглядом, Купава сухо кивнула и, как Мавна того и хотела, отошла к берёзе. Сложив руки на груди, прислонилась к стволу спиной и тяжело вздохнула.

– Спасибо. – Мавна слабо улыбнулась и робко обернулась на Варде. Тот стиснул челюсти, и его взгляд стал до предела серьёзным. – Отойдём?

– Что ж. Можно. Если не боишься.

Мавне показалось, что Варде попытался уколоть её последними словами, а может, ей просто почудилось.

Солнце ярче разгоралось за пеленой облаков, Варде неодобрительно на него сощурился и встал с той стороны сосны, где было больше тени. Мавна замерла в двух шагах от Варде и, набрав в грудь воздуха, указала на шкурку.

– Зачем ты это носишь?

Варде с удивлением опустил взгляд, будто сам только что вспомнил о том, что висело у него на поясе.

– О, это… – Он тронул шкурку пальцем, хмыкнул себе под нос и поднял голову, уставившись Мавне в лицо. – Давай угадаю. Тебе сказали, что я нежак?

У Мавны перехватило горло, сердце застучало быстрее. Вот так, с ходу. Она хотела подготовиться к этому вопросу, а Варде сам первый произнёс это жуткое слово. Нежак. Мавна подняла руки, чтобы прижать ладони к лицу, но спохватилась и не стала: Варде поймёт, как сильно она волнуется. Ей вдруг стало душно, но что она могла сделать? Не убегать же. Хотя очень хотелось.

– Сказали. Вся деревня говорит.

Варде медленно выдохнул и провёл пальцами по волосам, зачёсывая их назад. Несколько прядей всё равно упрямо упали на лоб, но это ему очень шло.

– Мавна, – произнёс он с осторожностью. – Ты видела нежаков?

Она вскинула подбородок, желая казаться увереннее.

– Видела. Упырей. И не единожды.

– И что скажешь? Похож я на них?

Варде развёл руки в стороны, будто хотел, чтобы она получше его рассмотрела. Мавна сглотнула. Ну, утверждать, что он похож на упыря, было бы глупо: парень как парень, в серых штанах и светлой рубахе. Худоват, бледноват, но на караваях отъелся бы и стал красивее. Да и солнце сейчас высоко, а нежаков стоит бояться лишь после заката.

– Говорят, они научились притворяться людьми, – упрямо проговорила Мавна. – И притворяются так ловко, что и не отличишь. Только по шкурке.

Варде хмыкнул:

– По шкурке. И зачем она им?

– Возвращаться в изначальный облик. Болотники раньше являлись людям только в образе лягушек. Сам ведь знаешь, если живёшь неподалёку.

– Ну да. Как не знать.

Мавне показалось, что из голоса Варде пропала уверенность. Она покосилась на Купаву – та стояла и выглядывала из-за берёзы, не сводя с подруги внимательного взгляда. Слышала их разговор или нет? Со стороны деревни послышались окрики, и Мавна испугалась, что это её зовут, но нет: поднимали тяжеленное бревно.

– Тогда выбрось её, – попросила Мавна. – Или не появляйся у нас больше.

Варде вскинул брови:

– Только два пути?

– Да. Выбирай. Одно из двух. Либо шкурка, либо… я.

Она показалась себе такой глупой: ставит условия почти незнакомому парню, с которым виделась всего-то несколько раз в жизни. Кто она ему? Почему он должен делать то, что она говорит? Но снова слышать о себе шепотки было бы невыносимо.

– Мой брат убьёт тебя, если снова увидит рядом со мной. И если при тебе будет нежачья шкурка, – добавила Мавна, краснея. Будто бы угроза от Илара точно должна была склонить Варде к выбору.

– Что ж. Твой брат – надёжный мужчина. Береги его.

– Больше ничего не скажешь? И не сделаешь?

Покровители, как же Мавне хотелось скорее завершить этот разговор! Но исход тут мог быть только один: убедиться, что Вейка всё-таки слабоумный и всё напридумывал. Но Варде будто бы не спешил её переубеждать и что-то доказывать: стоял, просунув большие пальцы за пояс, и, чуть склонив голову, изучал лицо Мавны водянисто-зелёными глазами. Сколько раз она описывала лицо в церкви, и каким неуловимым оно ей казалось! Невзрачные, будто смазанные черты быстро забывались, но всё же на него отчего-то хотелось смотреть.

– Скажу, – наконец ответил Варде. – Но не сейчас. Приходи, как стемнеет, во двор за кузницей, там будет тихо. И про брата твоего скажу.

– Что ты можешь сказать про Илара?

Варде грустно качнул головой:

– Не про него. Про другого.

– Про… – Мавна осеклась, в груди внезапно закончился воздух. Она беспомощно обернулась на Купаву, будто ища поддержки у подруги, и почувствовала, как ноги начинают слабеть. Варде осторожно тронул её за локоть, помогая устоять.

– Не волнуйся, – произнёс он с неожиданным теплом. – Просто приходи.

– Ты тоже его слышал? – шепнула Мавна, разлепив пересохшие губы. – Слышал ведь?

Варде грустно улыбнулся – тонкие губы растянулись ещё тоньше, на одной бледной щеке появилась едва заметная ямочка.

– Не знаю, о чём ты. Но выглядишь встревоженной.

Мавна растерянно опустила глаза. Под ногами скользнула медяница, сверкнув бронзовыми чешуйками на боках. На секунду показалось, что мир стал зыбким, шатнулся, чтобы вновь встать на своё место. Дурочка. Бестолковая дурочка. Зачем спросила про Раско? Но ей же не могло показаться… Мавна всхлипнула. Она совершенно не понимала, о чём ей думать. Что она сходит с ума? Как мать. Чернота в груди разбухла до таких размеров, что казалось, вот-вот хлынет изо рта.

– Пойдём, – позвал Варде, вырывая её из полусонного марева. – Подруга волнуется. А мы ещё встретимся позже. Главное, успокойся.

Мавна кивнула и вытерла нос рукавом. Пусть думает, что она неотёсанная деревенская девка, – плевать. Но Варде ведь правда сказал про Раско? Снова в голове всё начало мешаться. Мавна махнула Купаве рукой.

* * *

Вечер наступил неожиданно быстро: Мавна вернулась в деревню, перебросилась парой слов с Иларом, проведала мать, зашла в пекарскую к Айне, а выглянув в окно, увидела, как свет тускнеет, превращаясь из мутного золота в серую хмарь.

Накинув душегрею, Мавна крадучись спустилась с крыльца и подумала: «Дурочка, чего крадёшься? Подними голову да иди». Но плечи сами собой приподнимались, спина сутулилась, а ноги хотели семенить скорее, лишь бы скрыться за поворотом и никому не попасться на глаза.

Варде ждал у кузницы, как и обещал. Крапива тут так разрослась, что доходила ему до плеч, и парня почти не было видно: хорошо, никто не должен заметить. Да и кузнец, отец Купавы, уже должен быть дома. Мавна мельком взглянула в оконце под самой крышей: так и есть, не горит свет в мастерской, значит, можно не переживать так сильно. Сбавила шаг, а то Варде ещё подумает, что она спешила к нему… Сердце начало колотиться быстрее: а вдруг правда про Раско расскажет?

– Хорошо поработали. – Вместо приветствия Варде кивнул подбородком в сторону ограды. Выбитые брёвна и правда все успели заменить, но почему-то Мавну это не успокаивало. Она-то помнила, с какой лёгкостью вылетали старые, куда более крепкие и толстые, а эти, только-только ободранные от коры и ещё не посеревшие, выделялись как юнцы в строю матёрых вояк.

– Н-да. – Мавна сплела пальцы и поднесла руки ко рту, чтобы хоть чем-то занять. Давно она так не суетилась, словно в ожидании вестей о Раско куда-то вдруг подевалась та заторможенная Мавна, которая была весь последний год.

Варде указал рукой за угол и скрылся в плотной тени за кузницей. Поколебавшись, Мавна шагнула за ним. Искоркой вспыхнула злость: он что, играть с ней вздумал?

– Говори, зачем звал, – недовольно отрезала Мавна. – Что ты знаешь о Раско? Зачем носишь шкурку? Я устала.

Варде завёл длинные руки за спину и несколько раз неспешно прошёлся вперёд-назад по двору. Отсюда был виден угол дома Купавы и хлев для скота. Мавна недовольно шикнула и стянула потуже концы платка. Поднимался ветер, темнело, и ей становилось ещё более неуютно.

– Почему ты молчишь? – спросила она.

Варде остановился и поднял на неё взгляд:

– Что я должен сказать?

В груди Мавны шевельнулся гнев – забытый слабый огонёк, который тут же угас в болоте привычной тоски.

– Правду про себя. Откуда ты такой взялся. Что ты – нежак. И… Про Раско.

Глаза Варде сверкнули – растерянностью, даже страхом, а потом он медленно моргнул, и этот блеск пропал. Он остановился, не подходя ближе к Мавне.

– Суровое начало разговора. Но так даже лучше. Только прошу, хотя бы не называй меня нежаком. Мы – помнящие.

Вот так. Даже не стал ничего отрицать. У Мавны подкосились ноги. Она отступила, едва не споткнувшись, и вошла спиной прямо в заросли крапивы, но даже не почувствовала, когда жгучие стебли хлестнули её по щиколоткам.

– Не бойся, – взмолился Варде. – Пожалуйста. Выслушай меня. Я расскажу про Раско, обещаю.

В голове билась лишь одна мысль: бежать, скорее бежать, пока он не превратился в упыря и не выпил её кровь. Ноги не слушались, приросли к земле, сердце заходилось в череде глухих ударов. Мавне показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Она едва видела, как Варде сделал шаг ей навстречу. Хотела закричать, но не смогла произнести ни звука.

– Тише. – Пальцы сжались на её локте. – Не надо. Прошу. Разве я был с тобой жесток?

«Не трогай меня. Исчезни. Убирайся из деревни», – хотелось крикнуть, но слова терялись где-то на полпути. Мавна с ужасом представляла: прямо сейчас на улицах играют дети, девушки собираются друг у друга в гостях, чтобы обсудить прошедший день за самоваром, а у них под носом ошивается упырь. Тот, который смог прикинуться человеком. Как она вообще могла пойти с ним?!

Лицо Варде оказалось так близко. Мавна с ужасом всматривалась в его черты, но так и не могла пошевелиться, словно окаменела. Чуть кривой нос, тонкие губы, впалые щёки, большие влажные болотные глаза. Светлые волосы, которые так трогательно падали на лоб, как Варде ни старался их зачесать назад. Худой бледный юноша, неловкий и странный, но человек, разве нет? Как он может быть упырём? Упыри страшные, с клыкастыми оскалами и выпирающими острыми хребтами… Они визжат, а не просят не бояться их.

Немыслимо.

Щекам Мавны стало горячо от слёз. Она видела, как Варде поднял руку, но спохватился и опустил её. Будто хотел вытереть ей лицо, но передумал, чтобы не перепугать ещё сильнее. Участливый взгляд потускнел.

– Мавна, – проговорил он с неуклюжей лаской. – Послушай, пожалуйста.

Голос Варде дрогнул так по-человечески сочувственно, что у Мавны перехватило дыхание. Она перестала пятиться, замерла, только сердце стучало быстро-быстро, так, что его грохот, должно быть, слышали по всей деревне, как колокольный звон.

– Я поймал твой венок, – продолжил Варде, не встретив возражений. – Потому что почувствовал твою тоску. От него так безудержно веяло… пустотой. И эта тоска была мне знакома. Я уже встречал такую. Очень похожую. Будто… будто вы одной крови.

– Ты про Раско? – шепнула Мавна.

Варде потёр подбородок и задумчиво кивнул:

– Да.

Мавна чудом устояла на ногах.

– Где он? Ты приведёшь его?

Легонько усмехнувшись, Варде откинул волосы со лба.

– Ты не произносила это вслух, но я понял, что ты хотела бы, чтобы я исчез и больше не появлялся. Но теперь просишь привести твоего брата. Определись, Мавна, чего ты хочешь.

От его тона, ставшего вдруг притворно-насмешливым, Мавне стало тошно. Тот ли Варде робко смотрел на них с Купавой? Тот ли просил встречи? Казалось, сейчас перед ней стоял совсем другой человек. Она одёрнула себя: нет, не человек.

– Я хочу, чтобы Раско вернулся домой, – выдавила Мавна.

– Но его нет среди людей. Он на нашей стороне.

Мавна сухо сглотнула. Неимоверным усилием воли она решила: будет изо всех сил сохранять ясность разума и не позволит себе поддаться ужасу.

– Что за ваша сторона? Как привести его домой?

Рука Варде скользнула к шкурке на поясе. Бледный месяц выполз на серое небо – ещё не вечернее, но опасно темнеющее. Мавна горько задалась вопросом: что было бы страшнее, остаться ночью одной на улице или стоять прямо сейчас с нежаком?

– Ты можешь прийти к нему сама, – проговорил он, а потом понизил голос: – Если станешь моей женой.

На этот раз удержаться на ногах было ещё сложнее. У Мавны закружилась голова, в глазах ненадолго потемнело. Ей показалось, что она больше ни слова не сможет из себя выдавить, но всё-таки справилась:

– Как это поможет? Почему я?

– Ты слишком много спрашиваешь. – Варде погрустнел. – Если согласишься, я проведу тебя к отцу, и он отведёт тебя к брату. Мы сможем его отпустить, но ты останешься на той стороне.

– Кто твой отец?

Варде чуть повернул голову, и его глаза в свете месяца сверкнули яркой зеленью. Сердце Мавны вновь зашлось от страха – нет, ну как она могла поверить в то, что он человек?

– Мой отец – болотный царь. Но ты вряд ли о нём слышала.

– Не слышала, – тихо согласилась Мавна.

– Ну вот. Человеку к нему не войти – только по приглашению. А его детям – в любое время. И жене моей будет можно.

В глазах медленно расплывалось, разбредалось неровными очертаниями, а потом снова обретало чёткость. Мавна стиснула зубы. Сперва – вопросы, потом – переживания.

– А если откажусь выходить за тебя?

Варде пожал плечами – как Мавне показалось, немного обиженно, с напускным равнодушием.

– Твоё право. Но брата тогда не увидишь.

– Что, если ты врёшь?

Варде усмехнулся:

– Вот и проверишь. Жду ответ завтра на рассвете. Здесь же.

Он тронул Мавну за руку, будто хотел поцеловать, но передумал, и в крапиву уже ускакала неприметная лягушка – бурая в крапинах точь-в-точь как шкурка на поясе.

Глава 8 Под защитой

Мавна не помнила, как добрела до избы Малицы. Одеревеневшие ноги сами донесли её, а в голове всё это время разбухала и давила на виски страшная чернота, в которой не было ни мыслей, ни чувств.

«Твой будет утопленником», – сказала Малица тогда, во время гаданий на Карачунов день.

Если человек тонул в болоте, ручье или реке, но его тело не вылавливали, то его могла забрать нежить – болотники или ручьевики. Нежить всегда имела два облика. Первый – почти незримый, бесплотный дух, который можно было увидеть как постоянно движущийся сгусток тумана. Второй – рыбье, лягушачье или жабье тело. Плоть существ, которые ближе всех к воде. Но стать по-настоящему опасным нежак мог лишь нарастив себе новое тело.

Никто не знал, когда болотник впервые попробовал людскую кровь и почему не смог остановиться. У Сонных Топей они появились относительно недавно, но говорили, в иных весях набеги упырей длятся десятки лет. Постепенно вся нежить научилась охотиться на людей и с лёгкостью принимать новую форму: устрашающую, стремительную, смертоносную.

Мавна замерла на пороге дома Малицы, глубоко вдохнула и коротко стукнула в дверь. Старая серая собака на цепи лениво подняла голову, повела мохнатым ухом, но не стала шуметь и снова легла спать. Не дожидаясь ответа, Мавна потянула на себя дверь и вошла в дом.

– Малица? – тихо позвала Мавна, комкая пальцами ткань на платье.

Она уже пожалела, что не успела захватить угощение из пекарни – самой Малице и её домовому. «И когда ты поумнеешь?» – подумала про себя.

Послышался глухой стук – будто чашку или тарелку поставили на стол, а потом:

– Проходи.

Почти не дыша, Мавна миновала сени и вошла в избу. За столом сидели Малица с Илькой и пили взвар вприкуску с пирогами: пахло размоченными в кипятке сушёными яблоками, брусникой и малиновым листом. По лицам женщин было заметно, что они только-только прервали разговор, и им не то чтобы это нравилось.

– Прошу прощения, – бесцветно проговорила Мавна. – Я не вовремя?

Малица сощурила полуслепые глаза и махнула рукой.

– Раз уже пришла, значит, вовремя. Садись. Что стряслось?

– Совсем бледная, – печально согласилась Илька.

Мавна послушно опустилась на скамью и сложила руки на коленях. Пальцы были совсем холодные, и чтобы скрыть их дрожь, Мавна сжала кулаки.

Она поняла, что по пути растеряла все слова. Мысль о том, что придётся рассказать им о Варде, обдавала сердце льдом.

– Взварчику выпей, девочка, – добро проворчала Малица и налила Мавне ароматного напитка. Илька, чуть склонив голову, с любопытством наблюдала за гостьей.

Мавна вцепилась в кружку, как в спасительно протянутую руку. Она чуть не обожгла озябшие пальцы, но эта боль немного помогла Мавне прийти в себя. Она жива. Варде ушёл сам. Ей не пришлось его прогонять или звать на помощь. Он не вцепился ей в горло и не выпил всю кровь. Это уже хорошо.

– Малица, – робко начала она. – Ты помнишь гадание на Карачуна?

Малица хмыкнула:

– Как не помнить. Набились все в мою светёлку, как сороки, глазищи вытаращили.

– Ты тогда сказала мне… – Мавна пригубила взвар и вздохнула. Нужно было спросить Малицу, да только Илька смущала, не сводила тёмных глаз. – Сказала, что мой суженый…

– Я помню, – прервала её Малица. – Я всё помню. И от слов своих не откажусь. Что увидела, то увидела, время вспять не воротишь.

В животе у Мавны стало пусто, и даже горячий взвар перестал согревать нутро. Она-то надеялась, Малица скажет, что пошутила, или признается, что вовсе не умеет гадать. Но вот как, значит.

– И что ты имела в виду?

– То, что показала свеча. Твой жених будет утопленником.

– Мертвецом?

Малица мотнула головой:

– Ты не мути, девка. Что узнала, то и говорю. Как за мертвеца замуж пойдёшь? Так не бывает. Но свечи никогда не лгут. А их-то я понимаю.

Мавна беспомощно посмотрела на Ильку. Та продолжала сидеть, склонив голову. Вспомнился разговор про шкурку. И кажется, не одной Мавне.

– Ты про того, который из заболотских? – спросила Илька. – У которого шкурка на поясе? Он – твой жених-утопленник?

Мавна молча кивнула, уставившись в стол. Она бы рассказала всё, будь Малица одна – или Илька одна, но двоим сразу… Нет, это было слишком тяжело.

– Не тяни уж, самой же хуже, – буркнула Малица, пододвигая к Мавне миску с пастилой – тёмно-красной, из зимней клюквы. – Сидишь вся бледная, дрожишь. Про мертвецов говоришь. Про шку-урки.

Шкурки.

Такое безобидное слово, но после него у Мавны сильнее затряслись руки. Она зажмурилась и проговорила:

– Я привела в деревню упыря.

Она ожидала вскриков, возмущения, обвинений. Ожидала, что Малица схватит её за воротник и выволочит из избы. Но ничего такого не произошло.

– Как привела, так и уведёшь, – спокойно ответила Малица. – Пастилу-то ешь.

– Как… уведу?..

К Мавне подсела Илька и заговорщически – вовсе не враждебно – склонилась к уху.

– Сожги шкурку, – шепнула она. – Тварь и издохнет.

Мавна медленно, будто во сне, подняла на Ильку глаза.

– Издохнет?

Ей не хотелось, чтобы Варде издыхал. Ушёл, оставил её в покое и больше не появлялся рядом – да, конечно. Но желать ему смерти… Она ведь даже не видела его упырём и не могла точно ответить, насколько он опасен. Или могла? Ещё недавно у неё подкашивались ноги от страха, когда тусклый месяц подсвечивал белёсые волосы и зелёные глаза.

Малица поняла её вопрос по-своему. С кряхтением подвинув поближе вторую скамью, уселась по другую сторону от Мавны и сложила перед собой пальцы в замок.

– Если он упырь, тот, кто из болотника вырос, то без шкуры промучается и сдохнет. Как и всякая тварь. А если простой парень, который просто решил цену себе набить, то ничего с ним не сделается. Вот и проверишь.

Мавна беспомощно уставилась на Малицу, не зная, что ей возразить. Отобрать шкурку? У Варде? Каким же, интересно, образом…

– Ты думаешь, он может врать?

– Мужчины часто врут, – пожала плечами Илька, и Мавне пришлось повернуться к ней, отвернувшись от Малицы. – Может, приукрасил, а ты сидишь ни жива ни мертва.

«Но может же быть, что это из-за меня упыри пришли в деревню», – хотела сказать Мавна, но ей не хватило духу. Она уцепилась за эту мысль: Варде солгал, он может быть пусть странным, но всё-таки человеком. Но тут же всё рассыпалось, как истлевший осенний лист: Варде говорил про Раско, про болотного царя, звал замуж. Ради забавы такое не скажешь.

– Ты не переживай, – добродушно прошамкала Малица. – Наши мужики тебя в обиду не дадут. Ночью все будут в дозоре, ни один упырь не проскочит, даже если хоть красавцем писаным прикинется. Всё образуется. Ты слишком переживаешь в последнее время, смотреть больно.

Тёплая рука легла на плечо, и Мавну захлестнуло чувство благодарности. Кем и чем бы ни был Варде, она сможет с ним разобраться. И может, даже выяснить всю правду о Раско.

– Я пойду. Спасибо, – проговорила она ломким от слёз голосом, поднимаясь с лавки. Ещё немного, и снова расплачется, а показываться в таком виде перед Малицей и Илькой не хотелось. Они и так наслушались от неё всякого – про упырей, про мертвецов, про шкурки. Достаточно с них. И с Мавны тоже.

* * *

В деревне брехали собаки, только толстый пёс Малицы лениво водил носом и бурчал, не вплетая свой голос в общий гвалт. Мавна обхватила себя за плечи: из-за лая стало неуютно, будто, пока она сидела у Малицы, успело что-то случиться. Хотя люди уже заперлись по домам и выходить вроде бы не спешили, да и летний вечер хоть и пробирался сквозь одежду промозглыми пальцами, но всё же был спокойным. Она опасливо обернулась по сторонам, но не заметила ничего, что могло бы побеспокоить собак. Ветер шевелил кусты, от шиповника пахло тонко-сладким, а от окраин, наоборот, тянуло сырым деревом ограды и илисто-мшистым духом болот.

– Мавна, – тихо позвали из-за крушинового куста.

Мавна остановилась. Сердце подпрыгнуло к горлу. Дурной знак – услышать своё имя в вечерний час, вдруг полуночницы нагрянули раньше и заманивают к себе?

– Подойди. Прошу.

Она огляделась по сторонам. Никого не было видно на улице, в соседнем дворе возились в коровнике, в доме напротив зажгли свет. Мавна не сдвинулась с места.

– Покажись.

Из-за куста выступил Варде, суетливо поправляющий рубашку у ворота, будто она его душила. Он выглядел бледнее обычного. Мавна протяжно выдохнула и нахмурилась.

– Снова ты?

– Снова я. По делу.

– Но мы же условились…

– Про утро, да, я помню. – Варде воровато огляделся и кивнул на проход между домами, заросший полынью. – Отойдём.

– Я не могу постоянно прятаться с тобой по углам, – начала отпираться Мавна. – Хватит за мной ходить! Продыху не даёшь.

– Последний раз. Быстро скажу и уйду, – пообещал Варде, проходя боком между двумя плетнями. Он придержал жёсткий стебель, чтобы не стегнул Мавну по лицу, и свернул за хлев. Отсюда была видна деревенская ограда и открытый клочок неба – более розовый, чем ему полагалось быть вечером.

Варде прошёл дальше, рукой дав Мавне знак стоять на месте. Вытянулся в струнку, всматриваясь в даль.

– Что-то случилось?

– Вот-вот случится… Послушай меня. И смотри.

Мавне показалось, будто ограда загорелась. Но стоило присмотреться, и стало ясно: полыхает за околицей, и марево разливается злого, кровавого цвета.

Она украдкой взглянула на Варде – тот весь разом подобрался, будто приготовившись к прыжку. В глазах плескался страх с отблесками огня.

– Чародеи, – хрипло выдохнул он.

Резким движением Варде отстегнул лягушачью шкурку с пояса и торопливо стал совать Мавне в руку – она даже не поняла, что произошло, только вздрогнула от омерзения.

– Возьми. Подержи у себя, – забормотал он так быстро, что слова сливались в неразборчивую кашу.

– Зачем?

Наверняка Варде не услышал вопрос. С ограды раздались крики дозорных, ворота с грохотом распахнулись, будто их точно и мощно ударили между створок, метя снаружи, и в деревню хлынул огненный поток.

Всадников было не очень много – около дюжины, но каждый держал в руках нечто вроде флага: длинное древко с широким полотном, сотканным не из нитей, а из бурлящего пламени.

– Иди к болотам. К моему отцу, – продолжал Варде. – Я тебя догоню. Некогда ждать.

Мавна с трудом оторвала взгляд от огненных чародейских стягов. Шкурка шершаво и сухо лежала в ладони – Мавна и не заметила, как взяла её. Варде попятился, оскалил зубы, сверкнувшие в бликах пламени, развернулся и скрылся за домами. Его так быстро поглотила тень, что Мавна не успела понять, растворился ли он в туманном мороке, преодолел ли расстояние одним прыжком или вовсе встал по-звериному на четвереньки. Она выдохнула и спрятала шкурку в поясном мешочке, мимолётно подумав: а не выкинуть ли?..

Мавна прошла мимо двора и вышла к задворкам церкви. Отсюда было лучше видно и ворота, и площадь, а сама она оставалась в тени.

Чародеи въезжали в ворота и со свистом разделялись: один – налево, другой – направо, кружа по площади перед церковью. Огненные стяги трепетали на ветру, размазываясь алым и янтарным, кони всхрапывали, высоко поднимали тонкие ноги. Люди выходили из своих домов, привлечённые шумом и заревом, и Мавна понимала: будь то не чародеи, никто бы не посмел сунуть носа наружу в такой поздний вечер.

Она осторожно прокралась ближе к площади, держась за церковную оградку. Чародеи кружили, свистели и высоко держали древки флагов, так что пламя смазывалось перед глазами в единое огненное колесо. Мавна щурилась: слишком ярко полыхало зарево на фоне глубокого вечернего неба.

Она посчитала: чародеев было двенадцать. Все мужчины, в основном возраста Илара и старше, но один казался совсем юным. У каждого к седлу был подвешен козлиный череп с острыми рогами, чуть загнутыми назад. Отсветы пламени падали на черепа, и иногда казалось, что они залиты кровью.

Один из чародеев проскакал прямо напротив Мавны, и стяг осветил его лицо янтарём. Белёсые глаза вспыхнули серебряными искрами, каштановые волосы с проседью всколыхнуло ветром, и Мавна вспомнила его лицо: это он помог им с Гренеем на большаке, отбил у упырей.

Галоп коней замедлялся, огненная круговерть переставала быть неистовой, но так же завораживала. Любопытство перебороло страх, и по улицам стекался люд, посмотреть, что там за переполох у церкви. Мавна видела, как впереди всех, выпрямившись во весь рост, но чуть прихрамывая, спешил Бредей. Видно, годы всё-таки брали своё над старостой, и почему-то его уязвимость отозвалась в груди тревогой.

В толпе Мавна разглядела отца, Ильку и Алтея, покрутив головой, вдалеке заметила и Илара, но он быстро куда-то переместился. Купавы не было видно.

Чародей с белыми глазами отделился от соратников и выехал на середину площади. Остальные остановились, образовав круг. Свет от их пламени горел так ярко, что заливал всё вокруг алым – тревожными, пульсирующими цветами пожара, даром что дымом не пахло.

– Да не опалит вас пламя! – поприветствовал чародей, обращаясь к деревенским.

В ответ послышалось неразборчивое бурчание. Мавна смотрела, как все неловко переминаются с ноги на ногу, как прячут руки и поглядывают на чародеев с неприкрытой опаской – конечно, непонятно, чего ожидать, а ведь ворота так и оставались распахнутыми.

Несколько парней скользнули в темноту, к воротам, и скоро послышался глухой стон затворяемых створок.

Бредей вышел вперёд – все почтительно расступались перед старостой – и остановился напротив белоглазого чародея. Тот смотрел на него, не спешиваясь, сверху вниз, и от его стеклянного взгляда Мавне делалось жутко: вдруг он видит что-то, чего не видят другие?

– Приветствую тебя, господин чародей, – пророкотал Бредей и почтительно, но коротко поклонился. – Моё имя Бредей, и я здесь старший. Однако был бы рад говорить с тобой на равных.

Мавна заметила, как ближайший к ней чародей с тонкой чёрной бородкой и длинными гладкими волосами, собранными на затылке в узел, насмешливо сверкнул зубами.

Белоглазый медленно потёр подбородок, оглядел Бредея с головы до ног, а потом резким движением воткнул древко стяга в землю и спешился – с ленцой, будто неохотно. Плечи Бредея ещё чуть расправились, словно он до последнего не понимал, уважит чародей его просьбу или нет.

– Боярышник, – представился он и протянул старосте руку в перчатке. Сбоку от Мавны кто-то хихикнул, наверное, дети, но остальные деревенские стояли молча, только сопели и тянули шеи, разглядывая отряд. – М-да, гнильцой у вас тянет порядочно.

Мавна не могла ручаться, но ей показалось, что Бредей нахмурил густые брови.

– Не замечал.

Боярышник хмыкнул:

– Ну да. Упырей не видал? Не поверю.

– Упырей видал, – согласился Бредей.

Ветер рванул стяг Боярышника, всполох мелькнул прямо над конём, и тот дёрнулся, но чародей крепко держал поводья. Мавна быстро оглядела деревенских: многие жались друг к другу, пугаясь и нагрянувших чародеев, и позднего часа, и разговора об упырях. В толпе она видела отца, но подходить не решалась: растолкаешь собравшихся, привлечёшь к себе внимание, а ведь хотелось слиться с тенью, она же совсем недавно говорила с живым упырём… Поясной мешочек вдруг показался тяжёлым, будто там лежала не иссохшая шкурка, а булыжник.

– Так что же, – продолжил Боярышник, поглаживая коня по морде, – по нраву тебе упырячий вой?

– Не по нраву, – согласился Бредей и запустил пальцы в бороду.

– А, – Боярышник кивнул подбородком в сторону деревенских, – бабам твоим по нраву? Детям их?

– Никому не по нраву.

По тону Бредея было ясно, что он вот-вот вскипит.

– Упырей нынче много расплодилось на болотах, – продолжил чародей. Его соратники молчали, но не спешивались, смотрели будто сразу и на народ, и по сторонам. Мавна разглядывала их одежду и снаряжение: чёрные с алой подбивкой кафтаны, на поясах у всех кривые острые серпы, у кого-то кистени, у иных тонкие сабли, почти у всех ещё и лёгкие луки со стрелами. – Чуть ли не каждый болотник выучился перекидываться и пить людскую кровь. Что ими движет? Жажда или месть?

– Не ведаю, – отрезал Бредей.

– То-то. – Боярышник развёл свободной рукой. – И я не ведаю, а хотелось бы. Только смертью их и ведаю.

– Что тебе надо? Говори прямо.

Боярышник криво усмехнулся:

– Кто-то приманивает к вам упырей. На чей-то зов они идут.

Мавне показалось, что Бредей побледнел. По толпе прокатился изумлённый вздох, кто-то даже вскрикнул, а сама Мавна незаметно отступила глубже в тень. Церковная оградка под ладонью вдруг показалась обжигающе-холодной – и правда, Покровителям бы не понравилось, если б они узнали, что она смеет общаться с нежаками, а потом прикасаться к святому пристанищу. Отдёрнув руку, она прижала ладонь к ключицам, чувствуя, как дышать становится труднее из-за колотящегося сердца.

– Умышленно? – спросил Бредей.

– А это ты сам лучше знаешь. Да не суть как. Суть в том, что теперь мы за вас всех в ответе.

– Слышали, ка-ак же, как вы отвечаете! – крикнула Малица. – После ваших ответов в доме не то что цацек, ложек потом не отыскать.

Мавна испугалась, что сейчас чернобородый чародей кинется на Малицу, но он лишь ухмыльнулся себе под нос. Видать, привык слышать что-то такое от строптивых старух.

– Лучше без цацек, да остаться в живых. – Боярышник повернул лицо к Малице, и его странные глаза сверкнули совсем уж жутко. – В деревне останутся трое чародеев моего отряда. Раз в луну будут заезжать другие, чтобы собирать плату – по кувшину ценностей с каждого двора, а если не наберётся – по сундуку снеди. Шкуры, ткани и оружие тоже подойдут. – Он усмехнулся и потёр большим пальцем краешек губы.

– А если не соберём столько? – выкрикнул Алтей.

– Соберёшь, – подал голос чародей с тонкой бородкой. – Сам-то на упырей с голыми руками, поди, не набросишься.

– Да мы всю жизнь в дозоре стоим! И Страда недавно упыри убили! Сами себя защищаем.

Мужчины принялись согласно бормотать. Мавна пыталась уследить сразу за всеми, но не могла: слишком тревожно полыхали флаги,хмельно плясали тени и алые блики, и казалось, будто вот-вот случится что-то плохое. Она мотнула головой: накрутила себя, ничего ведь ещё не произошло, ну поворчали немного… Рука потянулась к бусам на груди. Быть может, уже в следующий месяц придётся их отдать чародеям в уплату за защиту. А дальше чем платить? Свежим хлебом и медовыми пряниками? Они-то с семьёй, может, расплатятся. А остальные?

– Раз защищаешь, может, подкинуть прямо сюда живого упыря? – выкрикнул стройный чародей с коротко остриженными светлыми волосами. – Посмотрим, какой ты резвый.

Боярышник никак не ответил на дерзость своего соратника, а Бредей развернулся грудью к светловолосому.

– Не стоит грозить в моей деревне, даже если ты чародей с полным колчаном стрел.

– А то что, старик? – чародей ощерил зубы.

Из толпы вышел кузнец, отец Купавы, за ним Мальвал и, к досаде Мавны, Илар.

– А то сбросим тебя с коня и не посмотрим, что ты чародей, – пригрозил Илар.

Чародей бесшумно соскочил на землю и прижал лезвие серпа к шее Илара – так стремительно, что Мавна даже не заметила, как он двигался.

– Так и сбросишь? А если я тебя первый?

– Пусти мальчишку, – прикрикнул Греней.

Чародей хохотнул и дёрнул подбородком: подходи, мол, и ты, если смелый.

Илар попытался вывернуться, но чародей, хоть и был ниже и тщедушнее, новым молниеносным движением заломил ему руки и ударил куда-то в область поясницы. Илар упал на колени, серп черкнул по шее, вспарывая кожу, и на рубашку потекла тонкая струйка крови.

Мавна попятилась. В ушах у неё зашумело, в горле стало сухо. Она не могла кинуться к брату – ноги будто приросли к земле, и собраться с духом никак не получалось, даже крикнуть.

– Успокойся, Лыко, – холодно приказал Боярышник.

Белобрысый Лыко фыркнул, помедлил, но не решился ослушаться. Резким движением выпустил Илара, словно отшвырнул от себя, и тот моментально вскочил на ноги, полыхая от ярости.

– Только попадись мне один на один! – прорычал Илар. Кровь пропитала рубаху у шеи, но в резком свете пламени казалась просто тенью. К нему подбежал отец, и вместе с Мальвалом они придержали Илара за плечи.

– С нами вы будете под защитой, – нехотя процедил Лыко и обвёл рукой собравшихся. – Но знайте, что тот, кто зовёт упырей, прячется где-то среди вас. Если мы уйдём, то что произойдёт скорее: вас перегрызут упыри или вы перегрызёте друг друга, стремясь уличить предателя?

Мавна отпрянула ещё дальше, совсем скрываясь в густой тени. Ей пришлось сжать руки в кулаки, чтобы унять их дрожь. Она шарила глазами в толпе, выискивая Вейку: вот-вот он заголосит, что это Мавна привела в деревню нежака, и чародеи тотчас найдут её, осветив флагами двор за церковью. Как они убивают упырей? Быстро пронзают стрелами или рассекают саблями – так было тогда, когда на них с Гренеем напали на большаке. А что сделают с ней? Распорют тело серпом от шеи до живота? Сожгут в неестественно-алом пламени? Или кинут в болото на растерзание упырям?

Мавну колотило от озноба. Ей бы бежать, скрыться поскорее, но тело перестало слушаться, даже язык онемел – но это, скорее, было даже на руку. А главное, сейчас она согласилась бы и с Вейкой, и с чародеями – привела же Варде, нет ей оправдания, и сейчас держит при себе его сухую уродливую шкурку.

Дослушивать она не стала. С трудом заставила себя сделать шаг, за ним ещё и ещё. Всё тело била дрожь, руки стали ледяными, но холоднее всего было от страха. Из-за неё чародеи пришли в Сонные Топи. Из-за неё будут забирать все ценности у местных. Но если Мавна уйдёт, перестанут ли упыри бросаться на ограду? Если перестанут, то и чародеям не будет нужды оставаться.

Пройдя между избами, Мавна бросилась бегом к дому. Отец с Иларом на площади, мать вряд ли услышит, если бесшумно прокрасться к себе и собрать вещи. Хорошо бы оставить записку, чтобы не волновались и не искали почём зря… А Купава? Как объяснить Купаве? И что будет с лавкой? Справится ли Айна? Ещё и эти чародейские поборы… Хотя если Мавна уйдёт, чародеи тоже должны скоро уйти.

К счастью, никто не встретился ей по пути, и мать вроде бы не услышала, как Мавна вошла и прокралась наверх – так тихо, что ни одна ступенька не скрипнула. Не давая себе опомниться, Мавна схватила дорожный мешок, с которым обычно ездила на торг – на дне даже оставался с прошлой поездки маленький туесок с недоеденной сушёной клюквой; бросила кошель с монетами, наспех затолкала тёплый платок, пару нижних и верхних платьев, гребешок и мази. Потянулась к бусам на шее – оставить бы тут, пусть пойдут в уплату чародеям, но передумала. Тут же мысленно назвала себя жадной трусихой, но так и не смогла снять.

Торопливо, но тоже тихо пробравшись в пекарскую, Мавна уложила в мешок несколько булок и небольшой каравай, завернув их в тряпицы. Проверила – хватает ли места? Не слишком ли тяжело? Обернулась по сторонам, не зажигая ни свечи, ни лучины, и добавила к вещам ещё кулёк сушёных ягод, кружку и тонкий нож, каким делали насечки на караваях, чтоб не лопались в печи.

Мавна не могла понять, что за шум постоянно стоит в ушах, и только перестав суетиться, догадалась, что это грохочет её сердце. Мавна оперлась спиной о стол, на котором уже стояли караваи к завтрашнему дню, и вцепилась в столешницу ладонями. Дыхание сбилось, волосы растрепались от спешки, отяжелевший мешок стоял на полу – наверняка испачкается в муке, ну да ладно, отряхнёт.

Медленно охватывало отчаяние. Мавна ощупала свою одежду: плотная верхняя юбка, рубашка с широкими рукавами с вышивкой на манжетах и по высокому вороту, мягкий шерстяной жилет, на голове платок. Через плечо небольшая расшитая сумочка, где спряталась лягушачья шкурка. Хватит ли одежды, чтобы не мёрзнуть ночами? Не привлечёт ли она лихих людей? Да и как идти – просто пешком, молясь Покровителям, чтобы нежить не затащила в болота? Хотя шкурка Варде должна помочь. При мыслях о Варде Мавну только сильнее затрясло. Она несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. Допустим, Варде не соврал, и Раско действительно сейчас жив и находится у болотного царя. Как она попадёт в его владения? Варде говорил, что придётся самой остаться у нежити.

Мысли разбухали в голове, а грудь сжимало от ужаса. Мавна до боли закусила губу, похлопала себя по щекам, подхватила мешок и, опустив голову и не оглядываясь, вышла во двор.

– А я тебя ищу! – прошипел кто-то над самым ухом.

Мавну подхватили за талию и утянули за кусты шиповника – тот угол не просматривался даже из окон соседних изб. Она сдавленно вскрикнула от неожиданности. Мавна не сразу узнала Купаву – голова была слишком занята другими вещами.

– З-зачем?

Купава хмыкнула:

– Разве нужен особый повод, чтобы беспокоиться о подруге?

Мавна с трудом различала её лицо в темноте и, конечно, понимала, что Купава тоже почти не видит её, но по привычке благодарно кивнула.

– Спасибо.

– Чародеи приехали. Ты слышала?

Мавна насторожилась:

– Слышала.

– Говорили, что кто-то манит упырей в деревню.

– И Вейка снова сказал про меня?

Купава изобразила неопределённый жест – вроде бы качнула плечом: в темноте не разобрать.

– Набрался ума и стоял молча. Но лица у многих сделались такие, будто им гадюк в сапоги набросали. Но ты… не переживай, ладно? Никто не сказал о тебе дурного.

Купава взяла Мавну за руку – её ладонь была тёплой-тёплой, и только теперь Мавна поняла, насколько холодными стали её собственные дрожащие пальцы. Она задумчиво стиснула кисть подруги. Обманывать Купаву не хотелось, но надо было как-то объяснить свою спешку: вот-вот вернутся отец с Иларом, и если увидят её с мешком, то точно никуда не пустят.

– Я так люблю тебя, – тихо произнесла Мавна. – И не хочу, чтобы из-за моей глупости у тебя под окнами ходили упыри.

– Чародеи обещали нас защитить. Правда, за это они немного ограбят нас, но… Лучше ведь быть живыми, правда?

Мавна шмыгнула носом:

– Правда. Но пока мне придётся уйти. Не только из-за упырей, нет. Варде рассказал кое-что о Раско и… я попробую его найти.

Свободная рука Купавы метнулась ко рту.

– Что ты говоришь?! Куда ты одна собралась? Я не пущу тебя никуда.

– Другого ответа я не ждала.

Мавна замерла, прислушиваясь. Шумели голоса – люди возвращались по домам и переговаривались. Где остановились чародеи? В тереме у Бредея? Или у кузнеца? Вряд ли рядом с церковью, Покровители не пустили бы к себе тех, кто молится огню.

Купава сжала её ладони обеими руками, впилась так сильно, что Мавне стало страшно: вдруг правда не разрешит уйти? Как тогда быть? В животе заныло противное тянущее чувство: может, ей в самом деле не нужно верить Варде, лучше остаться дома, со своими… Пусть чародеи оберегают их от упырей, они в этом явно преуспеют лучше, чем все дозорные.

«Малодушная дура, – обругала она себя. – Ты привела упыря в деревню, и чародеи знают это. Хочешь остаться дома, а по улицам пускай бегают нежаки? Чем раньше уйдёшь ты сама, тем раньше уйдёт необходимость в чародейской защите».

– Прости. – Она подалась вперёд, высвободила руку, сжала лицо Купавы ладонями и расцеловала её в щёки и лоб. – Если ты меня любишь, то не говори папе и Илару, где я. Не в первый день. Пускай не ищут. Я вернусь потом, обещаю. И Раско приведу.

Купава порывисто стиснула Мавну в крепких объятиях – ещё немного, и стало бы нечем дышать. Всхлипнула над ухом.

– Ты дурочка. Но если ты просишь, то я сделаю так. Только береги себя, пожалуйста. Обещаешь?

– И ты тут тоже берегись. Будь осторожнее с чародеями. И за Иларом присмотри, чтобы он ни с кем не дрался. Хорошо?

Купава хмыкнул сквозь слёзы:

– Да разве за ним уследишь? Шальной он у нас.

Мавна боялась совсем раскиснуть, поэтому сжала напоследок Купаву, быстро отстранилась, подхватила мешок и побежала, не оглядываясь, дворами к околице.

Глава 9 Нежичка

В южных уделах люди боялись не только ночей – днём тоже старались спрятаться, потому что летом по полям разгуливают полудницы и выкашивают косами тех, кто не бережётся в самый жаркий час. Мавна не раз слышала похожие истории на торгу, когда перекидывалась новостями с торговками из дальних весей. Говорили, как неделей раньше где-то южнее от топей в поле отыскали разрубленного косой мужчину, а иной раз целые семьи пропадали, и под вечер их находили с перерезанными серпом шеями.

Но здесь лето если и разгоралось, то вовсе не так, как нравилось полудницам, и они не забредали в эти вечно сонные, хмурые места – хотя бы днём можно было не бояться каждого шороха.

Мавна остановилась перевести дух. Сердце только-только успокоилось и перестало колотиться как сумасшедшее, а ведь деревенской ограды уже даже не было видно позади. Выскользнула она чудом: дворами прошла к воротам, подождала, пока почти никого не останется, и попросилась у дозорного выйти – гребешок, мол, обронила на болотах, и прежде чем он спросил про заплечный мешок, поспешила прочь из деревни.

Она долго бежала, не оглядываясь и не прислушиваясь – очутиться бы подальше, прежде чем её хватятся. Удалось: теперь, остановившись посреди дороги, которая вела к городу, огибая болото, Мавна не слышала звуков погони и не видела ничего, что могло бы её напугать.

Небо застыло, нависло над головой: вот-вот заморосит. Изо рта вырывался пар. Да уж, какие тут полудницы. Мавна огляделась. Справа изумрудным ковром стелились мхи, в них, как рассыпавшиеся бусины, алели прошлогодние ягоды клюквы. Перелесок сперва начинался с чахлых кривых елей, но подальше разрастался густым лесом, и в макушках, цепляясь за шишки, плыл туман. В этой стороне земля была плотной, ноги не проваливались в топи, и наезженная дорога шла полумесяцем, огибая зыбкие участки. Мавна потёрла плечо: прошла не так много, а лямка уже натёрла. Надо было меньше скарба с собой набирать. Хотя и так вроде бы лишнего не положила.

Она запустила руку в сумку и осторожно вытащила шкурку: хрупкая, как бы не поломать.

«Сожги, тварь и издохнет», – посоветовала Малица.

Мавна повертела шкурку, рассматривая. Ну лягушка и лягушка, что с ней дальше-то делать? Варде так настойчиво сунул её в руку, но не сказал, как поступить. Может, шкурка укажет путь к болотному царю? Мавна обернулась по сторонам, убедилась, что её никто не видит, и, чувствуя себя странно и глупо, положила шкурку на дорогу.

На вытоптанной земле сухая лягушачья кожа почти не отличалась по цвету: если забыть, что она тут лежит, можно не заметить и наступить.

«Интересно, если раздавить, она разломается и Варде тоже… издохнет?»

Мавна разволновалась, затаила дыхание. Представила, как шкурка вдруг превращается в настоящую лягушку и скачет по дороге, зазывая за собой. Но спустя несколько минут пришлось сдаться: ничего не происходило.

– А ты что думала? Правда оживёт и поскачет? Ой, дурочка, – процедила она сквозь зубы, утёрла озябший нос и стыдливо подобрала шкурку. Стряхнула налипший песок и моховые веточки – представила, как неловко будет возвращать Варде с грязью, и убрала обратно.

Сбоку что-то просвистело, и в землю рядом с Мавной воткнулась стрела.

Мавна медленно обернулась, ничего не понимая. По дороге к ней приближался всадник, и одна за одной мимо пролетели ещё три стрелы. Подхватив мешок, Мавна кинулась бежать.

До леса было далеко, и Мавна свернула к болоту, надеясь, что всадник не повернёт коня в топь. Следом за стрелами мимо пролетел нож, едва не задев плечо. Ужас стиснул горло: кем бы ни был её сумасшедший преследователь, он не может долго промахиваться и однажды всё-таки попадёт в цель. Не так уж быстро она бегает и не такая уж она маленькая.

За спиной Мавна услышала топот копыт, который резко прервался. Мавна боялась оглядываться, но поняла: всадник спешился, оставив коня на дороге. Не решился скакать через болото, всё верно.

Что-то ударило её сзади по щиколоткам, Мавна сделала несколько неуклюжих шагов и упала на живот, прочертив руками по земле.

Она не успела подняться: чужое колено упёрлось ей в спину, руки заломили и крепко перевязали запястья. Щекой Мавна чувствовала мягкую прохладу мха, но не могла повернуться и рассмотреть того, кто на неё напал, – на затылок легла ладонь, не давая пошевелиться.

– Больше не сбежишь, нежичка, – буркнул незнакомый мужской голос над ухом, и вокруг щиколоток тоже обвились верёвки.

– Я не…

Мавне грубо затолкали в рот кусок мешковины, так, что она едва могла дышать.

Рывком её поставили на ноги. Мавна резко вдохнула и поперхнулась – воздух с трудом проходил в горло, но кашлять тоже не получалось. Глаза заслезились.

Мавна сморгнула. Перед ней стоял мужчина – довольно высокий, худощавый, с длинными чёрными волосами ниже лопаток, на висках заплетённых в тонкие косицы, одетый в простую дорожную одежду, но с красной вышивкой на рукавах и груди. Мавна не разглядела его лицо – он подобрал мешок Мавны, быстро развернулся и пошёл к коню, держа в руках конец верёвки, которая связывала её ноги, – но кажется, он был не намного старше Илара. У седла Мавна рассмотрела привязанный козлиный череп с одним обломанным наполовину рогом. Значит, незнакомец – чародей.

Верёвка натянулась, вынуждая Мавну сделать шаг. Мужчина недовольно обернулся и кивнул на коня.

– Шевелись, нежичка.

Мавна покорно зашагала обратно на дорогу. В голове шумела кровь, дышалось тяжело, но мысли её были ясными и спокойными. Мужчина привязал верёвку к седлу, собрал свои стрелы и ножи и вскочил на коня, перебросив через седло Мавнин мешок с вещами. Верёвка натянулась, Мавне пришлось сделать несколько шагов вперёд. Связанные ноги плохо слушались, шаги получились неуклюжими и короткими, а из-за тряпки во рту трудно дышалось. Чародей обернулся на неё, презрительно скривил губы и тронул бока коня пятками. Тот пошёл шагом, и Мавне больше ничего не оставалось, кроме как побрести по дороге.

Она надеялась, что им кто-то попадётся по пути и скажет чародею: «Что же ты пленил несчастную девушку? Привязал и гонишь, как скотину». Но дорога стелилась вдоль болот, конь неспешно шагал, Мавна спотыкалась и кое-как ковыляла, а по пути так никто и не попадался.

* * *

Илар провёл рукой по шее. Кожу слегка жгло, через горло шла кривая засохшая царапина. Не столько больно, сколько унизительно. Он скрежетнул зубами. Как звали того чародея? Лыко? Наверняка подвернётся случай отплатить ему за унижение. А если не подвернётся, то Илар сам всё устроит.

Он проснулся рано, солнце ещё не выползло из-за леса. В комнату лился серый свет, небо казалось белым из-за сплошных тонких туч. Все ещё спали, и Илар, чтобы не шуметь, осторожно прокрался во двор, не надевая ни рубахи, ни обуви, в одних штанах.

Трава блестела от росы, заборы тоже стояли словно облитые, тёмные от влаги. Пахло сырой землёй и мокрыми углями – наверное, ещё с тех пор, как тушили избы после нашествия упырей.

На углу дома стояла бочка для сбора дождевой воды. Илар не помнил, чтобы она когда-либо пересыхала, даже в самые жаркие лета воды было по крайней мере на две трети – так часто лило в Сонных Топях. Илар набрал воды в ладони и плеснул на тело. Недовольно фыркнул по-кошачьи, растёр капли по коже и умылся уже тщательнее, едва сдержавшись, чтобы не сунуть голову и шею целиком в бочку. Поскрёб засохшую корку на царапине и хмыкнул: если останется шрам, будет стыдно рассказывать, откуда он. Придумать бы героическую историю, которую бы с удовольствием слушали девушки… Да только в придумывании историй он никогда не был силён.

В пекарской стояла тишина. Илар накинул чистую рубаху, но так и остался босиком. Пахло закваской и мукой, в печи тлели угли, подброшенные с вечера, и в тепле подходило в бочках тесто для утреннего хлеба. Ни Айны, ни Мавны пока не было, а через пару часов начнут выстраиваться деревенские за свежими караваями и булками для детей.

Илар засучил рукава, перевязал волосы тесёмкой – чтоб не лезли в глаза и не падали в тесто. Растопил печь: пусть разгорается, пока он будет возиться с тестом. Запустил руки в бочку по локти и даже глубже и начал перемешивать тесто, подтягивать вверх и опускать. Лопались дрожжевые пузырьки, сильнее запахло тёплым хлебным духом, и тесто слушалось его, поддавалось умелым сильным движениям, становилось гладким и совсем не липким.

Сформовав две дюжины караваев, Илар отправил их в разгорячённую печь и отёр лоб мучной рукой. Взял корыто с другим тестом, послаще, на булки и не успел выложить на стол для вымешивания, как в дверь постучали.

– Айна? – буркнул он. – Входи.

«Чего это стучать удумала», – подумал ворчливо.

Но стук повторился. Значит, всё-таки не Айна. Илар обтёр руки об рушник и распахнул дверь.

На пороге стояла Купава с крынкой в руках. Платок почти сполз с её головы и не прикрывал густые чёрные волосы, заплетённые в свободную толстую косу, перекинутую через плечо. На бледном лице горел румянец, да и нос покраснел – от утренней прохлады, наверное. Хотя глаза были ещё чуть припухшими со сна: вряд ли Купаве понравилось вставать так рано.

– Мавна ещё спит, – сказал Илар вместо приветствия. – Проходи.

Купава мельком улыбнулась и вошла в пекарскую. Крутанулась, отряхнула от муки край стола и встала, прислонившись спиной.

– Я тебе вот молока принесла. Козу подоила. – Она протянула Илару крынку, покрытую тряпицей.

– Да не стоило. – Илар растерянно принял подарок, приподнял тряпицу и вдохнул тёплый запах. – Скоро хлеб будет готов. Хочешь, подожди Мавну тут.

Он старался не смотреть на Купаву, снова отвернулся к тесту и начал катать сладкие кругляши-заготовки для булок. За спиной послышался тихий вздох.

– Илар, – мягко произнесла она. – Мы с Мавной виделись прошлым вечером.

– Ну, вы же подруги.

Купава ненадолго замолчала, а Илар не мог взять в толк: для чего она это сказала? Разве он не знает, что они с сестрой каждую свободную минуту проводят вместе?

Руки утопали в тесте, более мягком и тёпло-золотистым от желтков и масла. Потянуть, сложить, ударить об стол. Перевернуть, потащить, сложить…

– Мавна плохо себя чувствовала. У неё… болела голова. И она сказала, что хочет отоспаться до обеда.

– Так и сказала? – Илар обернулся на Купаву через плечо. Та по-прежнему стояла, прислонившись к столу и чуть опустив голову, будто провинилась. Наверное, просто сонная…

– Да. Сказала, что устала и хочет отдохнуть. Да ты и сам подумай: все эти упыри. Она с ними уже много раз сталкивалась. Любой захотел бы отвлечься. А уж Мавна – да что Мавна? Девчонка. Я бы на её месте неделю пластом лежала, умирала от страха.

– Тогда схожу, проведаю. Может, трав каких надо. – Илар отложил тесто и протянул руку за крынкой с молоком. – Отнесу ей.

Купава испуганно вскинула голову:

– Не надо. Пускай полежит. Захочет есть – сама спустится. – И добавила уже мягче: – Дай ей выспаться, Илар. Не тревожь.

В голосе Купавы разлился мёд и рассветное солнце. Илар хмуро посмотрел на свои руки, испачканные мукой, и на разделённое на несколько частей тесто. Да он бы и на пустой стол уставился, лишь бы не встретиться взглядом с Купавой. Отчего-то её присутствие жгло спину, и Илар не мог понять, мешает она ему или помогает.

– Ладно, – ответил он без уверенности. – Пусть спит. Тогда зачем сама пришла?

– Предупредить. И угостить тебя. Наверняка ты ещё ничего не ел.

Угадала. Не ел – глотнул только студёной воды из той самой бочки. Он повёл плечами и украдкой обернулся.

– Не стоило беспокоиться. Спасибо.

Купава всё стояла. Молчание становилось тягостным, но Илар не знал, что ей сказать, и надеялся, что скоро придёт Айна и они смогут обсудить работу хлебной лавки так, будто Купавы тут вовсе не было.

Так и сложилось. Не успел он заплести венком все маленькие булочки, как дверь распахнулась, и Айна – как всегда собранная и деловитая – впорхнула в пекарскую. Купава тут же засобиралась.

– Ну, я пойду. Покровители в помощь. И Мавну зря не буди.

Илар хмуро покивал и открыл ставни окошка, из которого вели торговлю. Снаружи уже стояли первые покупатели.

* * *

Сзади послышались свист и топот копыт. Мавна хотела бы оглянуться, но понимала: чуть замешкается, и верёвка натянется, повалив её на землю. Если упадёт, то встать уже не получится, руки-то тоже связаны. А конь и его хозяин не станут оборачиваться и уж тем более ждать, когда она справится. О помощи и говорить нечего.

Оклик вселил в неё надежду. Вдруг тот человек окажется умнее и поймёт, что она не нежичка? Нельзя же вот так связать незнакомую девушку и тащить куда-то. Найдётся и на этого чародея управа.

– А ну-ка, кто это тут у нас? Ба-а, Смородник, да это же ты!

Их обогнал всадник, изо всех сил изображая притворное удивление. Мавна узнала его – он был в деревне вечером, тот самый чародей с тонкой бородкой и чёрными волосами, стянутыми в узел на затылке.

«Смородник», – повторила она мысленно имя своего пленителя. Тот обернулся с кислым лицом и остановил коня.

– Ирник, – хмуро поприветствовал он.

– Что же, ты завёл себе невесту? – Ирник кивнул на Мавну, хитро щурясь. Он с трудом сдерживал злорадную улыбку, то и дело сверкал белыми зубами. – Но она, кажется, не твоего рода. Вам так не положено.

– Это нежичка, – буркнул Смородник, мельком глянув на Мавну. Он постукивал пальцами по своему бедру: наверное, не терпелось снова тронуться в путь, а Мавна тихо радовалась передышке.

Ирник склонился над ней и втянул носом воздух.

– М-м… Чую нежицкий дух. Но на упырицу она не похожа. Как бы снова не ошибся.

– Не ошибусь.

Ирник спрыгнул на землю и дотронулся до лица Мавны. Его рука была в перчатке, но прикосновение всё равно получилось холодным, и Мавна вздрогнула. Он внимательно всмотрелся ей в лицо, потом осмотрел всю спереди и сзади. Потёр бородку.

– Странная у тебя деваха, Смородник. Что не то – не пойму. Но ты давай, попытай удачу. Не думаю, чтобы этого было достаточно для твоего прощения, но вдруг.

Смородник цокнул языком:

– А ты-то сам чего один в дороге? Неужто Боярышник выгнал?

Ирник рассмеялся:

– Погнал, да не так, как тебя. Мы закольцевали Топи – весь удел под нашей ратью. Скачу обрадовать Матушку Сенницу. А то в последнее время её чаще расстраивали.

Последнее слово он произнёс с нажимом. Смородник сдвинул чёрные брови и сделался ещё мрачнее, чем был.

– Ты-то это, – Ирник крутанул пальцем в воздухе у своего рта, – тряпку у неё вытащи. От жажды помрёт ведь. Со всех сторон будет жаль. Мёртвую нежичку не покажешь, а с мёртвой девкой не развеешься.

Он вскочил на коня, насмешливо кивнул Мавне и поскакал вперёд, обгоняя Смородника.

– Скажу Сеннице, что видал тебя. Ну, удачи с нежичкой, Ми-ирча.

Ирник хохотнул и пришпорил коня так, что у того из-под копыт взметнулась дорожная пыль. Минута – и всадника почти не было видно.

Мавна смотрела, как напряглась спина Смородника и как он сперва хотел стегнуть коня, но передумал; потом как-то суетливо потянулся за ножом и снова остановил себя. Наконец он спешился, размашистым шагом подошёл к Мавне и выдернул тряпку у неё изо рта. Язык и дёсны словно обожгло, стало сухо-сухо, и Мавна закашлялась.

– Держи, – буркнул Смородник, протягивая ей свой бурдюк.

Вспомнив, что руки у неё связаны, он вынул пробку и сам плеснул Мавне в рот. Вода пахла шалфеем и свежим сеном, холодная, будто только что из ручья. Мавна чуть не захлебнулась, но Смородник стал лить осторожнее и даже не отнял бурдюк, пока она сама не отвернулась, напившись. Платье на груди и жилетка теперь стали мокрыми.

– Пожалуйста, – процедил Смородник, не дождавшись благодарности.

Мавна зыркнула на него с ненавистью.

– Было бы за что благодарить.

– За жизнь стоило бы. Хотя можно ли назвать тебя живой? – Он вновь забрался в седло и слегка сдавил бока коня пятками. – Но если будешь кричать или звать своих, снова заткну рот.

– Я не нежичка, – беспомощно выдавила Мавна, но Смородник либо её не услышал, либо решил не верить ни единому её слову. Повторять она побоялась: всё-таки угроза звучала весомо, а идти с тряпкой во рту совсем не хотелось.

Конь пошёл шагом, и Мавна вновь поплелась по дороге, уже приноровившись к своим связанным ногам. Оставалось надеяться, что следующим встречным на пути будет не чародей, а простой человек, которому не чуждо сострадание.

* * *

– Я сейчас вернусь, – бросил Илар Айне и вытер руки.

Близился обед, а Мавна так и не спустилась в пекарскую. Надо бы проверить, как она. Хотя Купава очень настойчиво просила не беспокоить…

На его стук никто не открыл. Илар недоумённо хмыкнул и толкнул дверь плечом.

Мавны не было. Ни в постели, ни где-то ещё. Как и части её вещей.

Илар растерянно замер посреди комнаты. Крутанулся вокруг себя. Ещё раз осмотрел кровать. Заглянул в сундук. Зачем-то выглянул в окно. Запустил пятерню в волосы.

– М-Мавна, – выдавил он сквозь зубы.

В сердцах пнул сундук и выскочил во двор.

У пекарской стояла очередь, но Айна бойко справлялась.

– Илар? – окликнул его Мальвал. – Мы хотели договориться о дозоре.

– Потом.

Казалось, голова разорвётся от всех мыслей: возмущённых, злых, негодующих. Как она могла? Как они обе могли?!

Илар пробежал улицу насквозь и бросился дальше, через пустырь, ко двору кузнеца.

– Купава! – яростно окликнул он.

Пробежал мимо курятника, сшиб полупустое ведро и, не оглядываясь, вбежал в коровник.

– Купава!

– Ошалел? – к нему вышла мать Купавы. – На речке она. Бельё стирает. – И окинув Илара озабоченным взглядом, спросила: – Случилось что?

Он отмахнулся и кинулся к реке.

К воде вёл крутой спуск, обычно утоптанный, но сейчас размокший от влаги и скользкий, как ледяная горка зимой, но стирали бельё всей деревней именно здесь: тут было достаточно глубоко и не мешала водная растительность, не цеплялась тина, как в других местах. Илар издали заметил, что Купава была не одна, с ней пошли ещё несколько девушек, и у реки стоял гам: то тянули песню, то хохотали, то взвизгивали, ступив в холодную воду глубже, чем хотели.

Илар остановился, не доходя до спуска, чтобы не поскользнуться на грязной тропке. Сердце грохотало в ушах, и он несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Нельзя говорить с Купавой в такой ярости. Ярость дурманит мысли – так часто повторяла мать. Если Купава соврала, он поймёт это и укажет ей. Но только когда успокоится.

– Илар, иди к нам! – крикнула одна из девушек и помахала рукой. Кажется, Илар пару раз видел её на улице с Мавной, да и за хлебом приходила – если он ничего не перепутал, её звали Ива.

– Позови Купаву, – попросил он и отошёл под ракитовый куст.

Он слышал, как Ива что-то говорит, как смеются девушки, как плещется вода. Илару хотелось занять себя чем-то, хоть бы бесцельно ходить кругами или ударить несколько раз кулаком в берёзовый ствол, но он сдерживался. Глубоко вдыхал сквозь сжатые зубы, отсчитывал до трёх и медленно выдыхал. Если Купава что-то знает, она может сбежать, пройдя вдоль берега. И даже если поднимется к нему, то испугается и не станет говорить, когда увидит ярость Илара. Он хмыкнул: про него и так говорили всякое – что слишком горяч и скор на расправу, что сперва машет кулаками, а потом думает головой. Купава может решить, что и ей перепадёт. Илар крепко прижал ладони к лицу и тряхнул головой. Хватит. Нужно успокоиться.

– Илар?

Он убрал руки и увидел Купаву. Она поднималась по тропке, подперев бедром корзину с выстиранной одеждой. Купава двигалась осторожно, с опаской, то ли чтобы не поскользнуться, то ли боялась самого Илара.

– Где Мавна? – глухо спросил он.

Купава поднялась на берег и остановилась чуть в стороне, насторожённо и внимательно вглядываясь ему в лицо. Илар заметил, что она была бледнее обычного.

– Мавна?

– Не прикидывайся. Её нет дома. И не было с утра. Ты знала, так? Когда приходила.

Купава перехватила корзину, сильнее выгнув бедро. Платье она туго подпоясала на талии, и Илар вспомнил, что эту ткань – тёмно-синюю в мелкий жёлтый цветок – его отец привозил с торга по просьбе кузнеца.

Купава быстро обернулась на реку и прошла дальше, за деревья, где их точно не услышали бы. Илар рванулся следом. На миг ему захотелось схватить её за локоть и развернуть к себе лицом, чтобы не смела отворачиваться и сказала всё как есть, но смог сдержаться.

– Я просила не ходить к ней, – напомнила Купава, остановившись. Корзину она поставила на землю и вытерла лоб, заодно поправив выбившиеся пряди. – И ты обещал.

– Она моя сестра. И её не было до обеда, – процедил Илар. – Я что, должен был выжидать целый день и не беспокоиться о ней? Где она? Ты всё знаешь. Говори.

Купава вздохнула и подошла ближе. Вскинула голову – Илару она доставала макушкой только до плеч.

– Выслушай меня, только пообещай, что уймёшь свой норов и не станешь рубить с плеча. Хорошо?

Голос Купавы прозвучал мягко и успокаивающе, и даже против воли хотелось согласиться с ней. Илар встряхнул головой и стиснул кулаки.

– Хорошо.

Купава кивнула и опустила глаза.

– Мавна ушла. Она решила, что из-за неё к нам пришли сперва упыри, а потом и чародеи с их поборами. Посчитала, что без неё упыри отойдут от деревни и колдунам не будет нужды нас защищать. И… – Купава посмотрела на Илара влажными синими глазами, – про Раско тоже говорила. Хочет найти его в болотном краю.

Илар рыкнул и от бессилия рванул ветку. Купава отшатнулась, но продолжала твёрдо смотреть на него – как ему показалось, с раздражающим сочувствием.

– И ты ничего не сделала? Не отговорила её? Да что ты…

– Хочешь сказать, что я неважная подруга, поняла. Но Мавна просила меня не говорить тебе сразу, и я не сказала.

– Куда она ушла? Как давно? Утром?

Купава замялась.

– Отвечай!

Илар стиснул ветку, и та с хрустом переломилась. Купава вздрогнула и замотала головой.

– Она просила не искать её. Я не знаю, куда она пошла. Правда не знаю!

В ушах шумела кровь, и голос Купавы теперь звучал будто из-под воды или откуда-то издалека. Илар развернулся, вышел на дорогу – сперва шагом, пусть и внутри всё кипело. Потом бросился бегом.

– А ну стой! – кричала сзади Купава. – Илар! Я не пущу тебя!

Надо спешить, пока Мавна не ушла далеко. Куда она вообще могла пойти? По дороге в город? Больше некуда. Вряд ли она взяла с собой много денег, и было бы хорошо, если б никто не согласился подвезти её. Пешком бы не ушла далеко, всегда можно догнать. Особенно если она ушла всего лишь утром, несколько часов назад. Сейчас бы попросить у кого-нибудь лошадь, да хоть бы у Гренея, хотя лучше бы у чародеев, их кони выглядели куда лучше.

– О матери подумай! И об отце!

Хотелось зажать уши, чтобы не слушать эту лживую девку. Пришла с утра, делала вид, что ей не всё равно. Надо было плеснуть тем молоком ей в лицо и выставить за дверь.

Илар пробежал через деревню, не обращая внимания на изумлённые взгляды. Мысли о коне вылетели из головы: хотелось поскорее оказаться на дороге, увидеть, что, может, она уже возвращается… Он выскочил за ворота, пронёсся напрямик на болота и, сложив ладони у рта, прокричал:

– Ма-а-авна!

Крик ответил протяжным эхом. Вскинулись с веток вороны и, каркая, полетели к пролеску.

– Ма-авна-а!

Илара кто-то потянул за рукав, но он отмахнулся. Жадно всмотрелся вдаль: нет? Не идёт? От напряжения перед глазами замелькали тёмные мушки, в ушах шумело от бега. Илар повернулся в другую сторону. Не могла она далеко уйти. Может, пошутила. Или просто отошла ненадолго, сейчас погрустит и вернётся. Не могла же бросить их. Не могла бросить его. Что же она, в самом деле, как Раско…

– Илар, – позвали совсем рядом и снова взяли за локоть. – Послушай, прошу.

Он медленно обернулся. За ним стояла Купава, с трудом переводя дух после бега. Корзину с бельём она всё так же прижимала к себе.

– Ты…

Илар резко вырвался. Купава качнулась, уронила корзину и сама упала на бок, оступившись на мягкой почве. Постиранное бельё вывалилось в мох.

– О матери подумай, дурак, – зло проговорила Купава и вытерла глаза запястьем. – Раско пропал, Мавна ушла, а ты куда? Одну её с отцом оставишь? Так ты хочешь с ними поступить?

Болота молчали. Укрывались привычно туманами, бурели мхами, зеленели мелкой листвой. В груди Илара вдруг стало тесно, будто весь воздух выкачали, а вместо него наполнили чем-то вязким и тёмным, холодным, как снег. Он схватился за голову, стиснул волосы так сильно, что стало больно. Сквозь сжатые зубы вырвался стон.

– Мать тоже после болот заболела. Думаешь, отцу твоему легко? Думаешь, сейчас вот так убежишь непонятно куда и станешь для него героем? Не станешь, Илар. А отец твой один не справится. Ты один теперь у них. Так и замени сразу троих детей. – Купава поднялась на ноги, отряхнулась и снова – в третий раз – дотронулась до локтя Илара. – А Мавна вернётся обязательно. Если повезёт, то ещё и с Раско. Она бы не ушла, если бы не была уверена, что поступает правильно. И мы её дождёмся. Вместе будем ждать.

Подул промозглый влажный ветер. У леса набухали тучи – серые и тяжёлые, несли в себе дождь. Илар сухо сглотнул.

Представил себе лицо отца: осунувшееся, смотрящее с упрёком. Они с мамой пока не знают. Кто им расскажет? Наверное, нужно самому. Так будет лучше всего. Так будет по совести. Вспомнил, как мать лежала у себя на кровати и как Мавна носила ей всё, что попросит. А мать ворчала, винила её за Раско. Да что там, Илар и сам иногда винил, хоть вслух никогда не упрекал. В пекарне одна Айна тоже не справится: хлеба покупают много. На торг же ещё возить…

Когда он бежал сквозь деревню, в голове было пусто. А теперь словно разом все мысли решили разбухнуть, как доброе тесто, да так, что череп стиснуло болью.

Илар пошатнулся, его нога соскользнула с кочки на участок мягкой почвы. Купава присела на землю и собирала своё бельё, суетливо отряхивала от налипшего мха и мелких веточек, но где-то всё равно виднелись пятна от земли. Илару стало стыдно.

– Прости, – буркнул он и сел рядом. – Давай помогу.

Он поднял ближайшую к нему вещь и подал Купаве. Только когда она взяла, понял, что это было платье для сна. Илар ругнулся про себя.

– Всё в порядке, – ответила Купава. – В порядке. В поря…

Она всхлипнула и снова стала вытирать глаза запястьями – той стороной, где под кожей проступали голубоватые венки. Сквозь плотную завесу тяжёлых мыслей до Илара вдруг дошло понимание: она плачет.

– Купава?

Она отвернулась и мотнула головой. Коса после бега расплелась у затылка, мягкими блестящими волнами спускалась по плечам, а привычный платок, должно быть, вовсе где-то обронила. Всё из-за него. Но он непременно найдёт и вернёт – раз Мавну не сможет, то хотя бы платок.

Илар осторожно тронул Купаву за плечо и пожалел, что у него всё равно это движение вышло грубым, вовсе не так его локтя касались маленькие Купавины пальцы. Вовсе не так.

– Прекрати. Не плачь. Я виноват, я тебя толкнул, вот и стирать заново придётся. Давай мне. Сам на речку схожу.

Купава не то издала смешок, не то икнула сквозь слёзы.

– Парень – да на речку? Тебя ж русалки сманят.

– Днём не сманят. Не дурак.

Купава обернулась на него, недоверчиво глядя из-под сведённых бровей. Глаза у неё покраснели, нос припух, и Купава вдруг стала казаться младше, чем была.

– Обещай, что не побежишь за Мавной. Думаешь, мне легко было её отпустить? Но она попросила. И я поверила ей. Вот и ты верь.

– Что тебе до моих обещаний?

– Как что? А с кого Мавна спросит, когда вернётся? Не простит ни мне, ни тебе, если ваши родители одни останутся. Почему ты не понимаешь, Илар?

Илар снова тряхнул головой, поднялся на ноги, взял корзину и протянул Купаве руку.

– Пойдём обратно. Зря ты за мной выбежала. Меньше мороки было бы.

Глава 10 Искры в ночи

Смородник пустил коня не по большаку в сторону города, как надеялась Мавна, а по узкой дорожке, которую можно было узнать лишь по примятой траве и которая вела куда-то сквозь перелески. Высокая трава с метёлками-семенами цеплялась за подол, к лицу склонялись стебли крапивы, полыни и дикой малины, а Мавна могла только морщиться и отворачиваться то в одну, то в другую сторону.

Прошло ещё минут сорок, но по ощущениям отъехали они недалеко. Смородник остановился у берёзовой рощицы с россыпью белых цветов звездчатки и спешился. Мавна замерла, тяжело дыша. Отдых пришёлся бы кстати, неплохо было бы съесть чего-то, но с этим чародеем уже удача дожить до следующего утра.

– Ты еле шевелишься, – бросил Смородник. – Так дело не пойдёт.

Мавна хмыкнула и осмелилась посмотреть ему в лицо. Левый глаз у него был странным, с белым проблеском среди тёмной радужки, и часть левой брови тоже была белая, будто обсыпанная мукой. На впалых щеках ни следа щетины, как и на подбородке. Нос у Смородника был крупный, с небольшой приятной горбинкой, а вот губы он кривил так, будто его вечно что-то не устраивало.

– Со связанными ногами быстро не побегаешь, – ответила она.

«Да и с развязанными тоже». Не дай Покровители ему придёт в голову срезать её верёвки и пустить коня рысью.

Смородник махнул рукой и задумчиво потёр половинчатую бровь. Осмотрелся по сторонам и недовольно поджал губы.

– Ты можешь сделать для меня волочуги из ветвей, – подсказала Мавна. – Раз так боишься развязывать.

– Без тебя знаю.

Мавна пожала плечами. Руки ныли, плечи сводило от неудобного положения, мышцы ног горели, а уж стоп она вообще не чувствовала. Смородник приподнял упавшую ветку, будто правда подумал над предложением Мавны, но, повертев в руках, презрительно откинул в сторону.

– И как тебя привязывать к волочугам? Как мешок? А не привяжу – сбежишь. Знаю я ваши нежицкие хитрости. Скатишься в кусты, переждёшь – и на болота, к своим.

Мавна устало вздохнула и опустилась на землю. Она представляла, как тяжело будет вставать, если никто ей не поможет, но стоять дольше уже не было сил.

– Я не нежичка. Я из Сонных Топей. И видела, как к нам приехали чародеи. И этот Ирник.

Смородник фыркнул, плеснул себе на руки воды из бурдюка и тщательно протёр пальцы.

– Ты услышала это название от Ирника. Да и поймал я тебя в тех краях, а ты ведь знала, где охотилась. Так что можешь врать дальше, я тебе не поверю. Пить будешь?

Мавна вяло кивнула. Убедить его в чём-либо, видимо, невозможно – и за что он ей такой глупый и упёртый попался? Повела плечами, пытаясь хоть как-то размяться. Потянулась к щиколоткам и потёрла места, перевязанные верёвками.

Смородник поднёс бурдюк к её рту и плеснул воды.

– А есть хочешь?

– Хочу. В мешке у меня припасы.

Сказала и пожалела. Вдруг выкинет? Вдруг себе всё заберёт? Но Смородник не спешил снимать её мешок с лошади.

– И зачем они тебе? Ты ешь человеческую пищу?

Мавна фыркнула и отёрла капли воды с подбородка.

– Ем. Потому что я человек, говорю тебе.

– Ладно, ладно, упрямься, не упрямься, а даже Ирник подтвердил, что от тебя пахнет упырицей. Позже разберёмся. Некогда.

Мавна не успела спросить, где и когда Ирник научился обнюхивать упыриц. Смородник подошёл к ней с ножом. Мавна вздрогнула, попыталась встать, но упала. Смородник присел и перерезал верёвки на её ногах.

– Поедешь в седле, впереди меня. Вздумаешь звать своих – убью. Вздумаешь бежать – тоже убью. Поняла? Есть будем позже. И так много времени потеряли.

Мавна уныло кивнула в знак согласия. Он помог ей сесть на коня и запрыгнул сам. На Мавну дохнуло кисловатым терпким запахом, и правда похожим на смородину. К горлу подкатила тошнота от смятения и страха, кожа покрылась мурашками. Не видеть чародея, но ощущать его совсем близко, за своей спиной, было хуже, чем плестись за конём. Она вспомнила его колено на своей спине и тяжёлую руку на затылке, вжимающую голову в мох. Мавна замерла, даже дышала едва-едва. Вдруг чем рассердит? Кто знает, что ему стукнет в дурную голову, уже ведь стрелял ей в спину.

Ехать верхом тоже оказалось тягостно. Тело болело, краем глаза Мавна пыталась следить за руками Смородника – боялась, что он вытащит нож и перережет ей горло. Или он сделает это серпом? А может, и не горло вовсе: воткнёт клинок или стрелу в бок… Что сделает с телом? Выкинет в болото? Тогда Мавна и правда станет нежичкой, всем упрямым чародеям на радость.

– Кто такая Матушка Сенница? – тихо спросила она, не поворачивая головы.

Широкая тропка вилась меж берёз и осин, у подножия стволов спутывались тонкие травы, и с каждой минутой путники отдалялись и отгорода, и от болот. Мавна с тоской понимала: вряд ли тут кто-то встретится им по дороге, а если наткнутся на какого-то селянина, вышедшего в лес за сморчками, то он тут же спрячется в роще, испугавшись чародея при полном оружии.

– Глава нашей рати, – ответил Смородник после заминки.

Мавна слышала, что чародейская рать состоит из дюжины отрядов – вот таких, какой приехал в деревню. В отряде дюжина чародеев, значит, эта их Матушка Сенница командует дюжиной дюжин. Властная, стало быть, женщина.

– Она тоже чародейка?

– Тоже. И с нежичками у неё разговор короткий.

По коже пробежал мороз. Мавна надеялась разговорить Смородника и смягчить его, вдруг удалось бы убедить, что она обычная девушка из деревни. Но из самой Мавны не выходило хорошей собеседницы: она хотела спросить о многом, но вопросы никак не выстраивались стройно, мешал страх. А чародей отвечал неохотно и грубо, выталкивал слова сквозь стиснутые зубы.

– Далеко ещё? – Мавна тоскливо взглянула в вечереющее небо.

– Завтра днём доедем, – бросил Смородник.

Внутри у Мавны всё сжалось. Значит, придётся с ним где-то ночевать, и вряд ли на постоялом дворе – вокруг только леса да поля. Скоро стемнеет, и хоть чародей наверняка справится с упырями, а всё равно уже сейчас ноги холодели от ужаса.

– Завтра днём, – прошелестела она и опустила голову. – Как долго.

* * *

– Эй, парень.

Илар хмуро повернулся в сторону оклика, не успев даже подумать, что звали, может быть, не его вовсе. Но чародей – тот Боярышник, что с белыми глазами, – указывал прямо на него. Илар тронул Купаву за плечо.

– Иди домой.

Она подняла на него вопросительный взгляд, но, что-то сообразив за пару мгновений, поджала губы, кивнула и спешно зашагала к дому кузнеца. Боярышник проводил её взглядом – медленно повёл головой, как сова, и из-за белых глаз это смотрелось особенно жутко. Илар дёрнул плечами, чтобы прогнать мурашки.

– Слушаю.

Боярышник приблизился к нему и встал напротив, потирая двумя пальцами подбородок.

– Как твоё имя?

– Илар.

– Давно здесь живёшь?

– Всю жизнь.

Илар вновь повёл плечами. Ему было неуютно смотреть в лицо чародея, хотя, если бы не глаза, оно показалось бы ему вызывающим доверие: широкоскулое, но не пухлое, с крупным носом и покрытым каштановой щетиной подбородком. На лбу и щеке чародея виднелись тоненькие белые шрамы, как от острого лезвия.

– Это хорошо. В дозор ходишь?

Невесело хмыкнув, Илар указал на ограду.

– Видишь её? Как думаешь, стали бы мы возводить заборы и оставлять их без присмотра?

– Но оружия при тебе нет.

– Так без надобности сейчас. Когда пойду в дозор, тогда и возьму.

Боярышник снова потёр подбородок. На них косо смотрели прохожие, и Илар переминался с ноги на ногу: ему бы сейчас бежать к отцу и думать, как рассказать про Мавну, а не с чародеями лясы точить.

– Вот что скажу тебе, Илар, – произнёс Боярышник. – Парень ты крепкий, здоровый. Нам такие нужны. Поможешь следить моим людям за порядком, отыщем в тебе искру и научим, как из неё пламя разжечь. Сможешь отбиваться от упырей не одними только ножами. Пойдёт?

В ближайшем дворе закричал петух, и последнее слово Боярышника почти утонуло в петушином крике. Илар с досадой посмотрел туда, где скрылась Купава. Эх, пойти бы домой, ничего не отвечая, да не хотелось навлекать на себя ещё больший гнев чародеев. Оставалось надеяться, что и этот скоро отвяжется.

– Нет в нас искры. Ни в ком. Сырые мы тут насквозь, на болотах. Сырые и холодные.

Боярышник широко ухмыльнулся – даже скорее оскалился.

– Не-ет, парень. Горит искра, раз живой. Только в мёртвых не горит. Гаснет и больше не разгорается. А мы их этой искрой разим.

– Раз в каждом есть, то на что мне ваши учения? Сам справлюсь. Благодарю.

Илар развернулся, чтобы уйти, но Боярышник положил руку ему на плечо – тяжеленную, как кузнечный молот.

– Не справишься. Если б всё было так просто, никто бы нас не собирал в рати и помощи бы нашей не просили. Коль хочешь – приходи вечером, расскажу. А пока думай, парень, ратной Матушке ты бы понравился.

Чародей убрал руку, и Илару показалось, будто с плеч сняли ни много ни мало мешок муки. Он попятился, хмуро глядя на Боярышника, но тот развернулся и, ничего больше не сказав, пошёл к ограде, будто хотел взглянуть на обереги у ворот.

* * *

Когда Смородник остановил коня и спешился, Мавна от усталости готова была вывалиться мешком из седла. Всё тело одеревенело и болело, в животе тянуло от голода. Темнело, а в рощице, куда они свернули, и вовсе уже стоял густой синеватый сумрак.

Чародей неспроста выбрал это место для ночлега. В роще не было подлеска, землю укрывал мягкий толстый мох, в котором ноги тонули по щиколотку, а среди берёз вился неглубокий ручей – можно было набрать воды. Как бы только костёр разжечь…

Смородник присел у ручья и долго мыл руки, закатав рукава до локтей. Мавна, кисло сморщившись, наблюдала, как он перемывает каждый палец по отдельности, потом ладони, запястья и, наконец, предплечья. Она никогда не видела, чтобы с таким рвением мыли руки, даже они с Иларом перед тем, как месить тесто, делали это быстрее и не настолько тщательно. Глядя же на Смородника, могло показаться, что он вовсе хочет содрать с себя всю кожу.

В конце он плеснул себе водой в лицо – Мавна на миг испугалась, что он начнёт так же долго намывать нос, уши и шею, но всё обошлось. Он обернулся на неё и качнул головой, и Мавна тоже подошла к ручью.

Вода была ледяной, но её это не испугало – они дома частенько умывались из бочки во дворе даже самой ранней весной, едва стоило растаять снегу. Напоив коня, Смородник насыпал ему овса, присмотрел открытое место и разложил вещи: плащ, котелок, свой мешок и мешок Мавны. Молча походил поблизости, то и дело бросая на Мавну насторожённые взгляды, и собрал немного веток.

– Ты так косишься, будто ждёшь, что я убегу, – буркнула Мавна, усаживаясь на мох.

– Но ты точно об этом думаешь.

Мавна вздохнула:

– Если захочу быть сожранной упырями, то непременно сбегу.

Смородник ничего ей не ответил. Уложил ветки в середину поляны, сел на расстеленный плащ и тронул свой лоб кончиками пальцев. Затем поднёс руку над ветками – ладонью вниз – и встряхнул пальцами, будто солил пищу. С руки ссыпались искры, и ветки загорелись алым пламенем.

– Не хватит на ночь. Дрова нужны, – подсказала Мавна, с хмурым любопытством наблюдая, как полыхают ветки: гораздо ярче и злее, чем положено бы.

– Чародейского огня хватит.

Смородник украдкой посмотрел на неё, как показалось Мавне, с любопытством. Она поёжилась.

– Что, нежичка? Боишься?

– Боюсь, – призналась Мавна. – Но не оттого, что нежичка. Упыри придут – что делать будем?

Смородник разложил что-то из своего мешка и взял в руки котелок. Не поднимая глаз, произнёс:

– Тебя не пугает пламя?

– Н-нет.

– И с этим тоже Матушка Сенница разберётся.

Он поднялся, подошёл к ручью и черпнул воды. Соорудил из веток потолще подпорку для котелка, подвесил его над костром и накрошил в воду чего-то из маленьких мешочков, коробков и туесков. Мавна наблюдала.

– Что это?

От котелка тут же потянуло съестным.

– Нежички едят человеческую пищу?

– Уже спрашивал. Нежички, может, и не едят. А я – да.

Смородник добавил что-то ещё, из самого маленького коробка. Соль, как поняла Мавна.

– Сушёное удобно носить с собой, – пояснил он будто бы с неохотой. – Найти воду – и готов ужин.

Мавна поёрзала на мху. Хотелось поближе рассмотреть, что там у него такое. У них в деревне никогда ничего не сушили, погода не позволяла, да и Смородник вряд ли мог сам где-то высушить припасы: во всей округе царило влажное прохладное лето и ветреная холодная зима, куда уж тут.

– И что там у тебя?

Он помешал варево деревянной ложкой. Косички у висков колыхались прямо над котелком, и Мавна подумала, как отчитал бы её Илар, если бы она пришла в пекарскую с непокрытой головой. При мысли о брате в груди кольнуло. Как они там? Справилась ли Купава? Раз никто до сих пор за ней не примчался, значит, верно всё рассчитала. А теперь выходит, и зря затеяла: от владений болотного царя наверняка уже далеко ушли. Как его найти? И как Варде без своей шкурки? Мавна одёрнула себя: всё равно надо было уходить, чтоб не привлекать упырей и не давать чародеям повода оставаться дольше. А всё-таки тоскливо.

– Тут грибы, немного мяса, лук, морковь. Травы. Соль. Ничего необычного. Иногда беру рыбу или овощи подиковиннее. Если есть деньги. В общем… – Смородник хлебнул из ложки и посмотрел на Мавну поверх костра, – попробуешь, коль правда согласна.

– А мой мешок мне можно? – осторожно спросила Мавна.

Смородник обернулся, нашёл сзади себя вещи Мавны и перекинул ей. Поймать она не смогла, и мешок тяжело плюхнулся рядом на мох. Мавна тут же расширила горловину и запустила туда руки.

Покровители, хлеб! Булочки!

Хотелось всего и сразу, но Мавна сдержалась и достала только одну булочку с клюквенным вареньем. Смородник хмуро за ней следил, помешивая своё варево из сушёных порошков.

– И даже хлеб нежички едят? – хмыкнул он, сосредоточенно разглядывая содержимое своего котелка.

Мавна не ответила, набила рот сдобой так, что пришлось прикрыть ладонью, чтобы крошки не вываливались. Смородник черпнул варево, подул на ложку, попробовал немного и бросил быстрый недовольный взгляд на Мавнин мешок.

Смеркалось, и вместе с темнотой крепчал страх. Мавна отряхнула руки от крошек, вытерла их о мох и обхватила коленки, подтянутые к подбородку. В макушках деревьев прошелестел ветер, и казалось, что вот-вот к нему примешается упырячий вой.

– Своих боишься? – спросил Смородник, поднимаясь на ноги.

Мавна из упрямства ничего не ответила, только шмыгнула носом. От костра шло мощное тепло, как от огромной печки, и Мавна заметила, что веточки и не сгорали вовсе, пламя просто поселилось на них и горело само по себе, яркое и буйное, а вот дыма совсем не было, и над поляной разливался только аромат похлёбки. Довольно приятный, несмотря на странную сушёную снедь.

Смородник засучил рукава – только сейчас Мавна заметила, что на правом предплечье у него темнел какой-то узор. Поднёс руки к лицу – Мавне показалось, что даже поцеловал подушечки пальцев – потом сложил ладони так, будто боялся что-то расплескать. Крадучись шагнул в сторону, туда, куда почти не доставал свет костра. Встряхнул пальцами, словно сбрасывал брызги, потом снова и снова, и среди мха загорелись алые огоньки: не то крупные искры, не то звёзды. Мавна наблюдала за ним, приоткрыв рот.

Закончив, Смородник снова прислонил ладони к лицу и вернулся на своё место. Посмотрел на Мавну исподлобья.

– И ты не сбежишь, и друзья твои к нам не заявятся.

Мавну утешило только второе.

Смородник снова сходил к ручью, вымыл руки («Когда успел испачкать?» – подумала Мавна), достал из своих вещей деревянную миску и налил себе похлёбки. Принялся пить прямо через край, без ложки. Сильнее запахло едой, и Мавна отвернулась, чтобы не смотреть глазами, полными зависти. Булочка – это, конечно, хорошо, но от горячего она бы не отказалась. И пусть, что там накрошено непонятное сухое нечто.

– Ратная Матушка разберётся, что ты такое, – задумчиво протянул Смородник. – Но у тебя есть хлеб. Предлагаю обменяться. Я тебе похлёбку, ты мне хлеба. Идёт?

Мавна недоверчиво обернулась и убрала пряди, упавшие на лицо. Смородник второй раз наполнил свою миску и протянул ей. Мавна замешкалась. Сделка с чародеем – притом что он считает её нежичкой, – чем это может обернуться? Пусть и предмет сделки пустяковый, всего-то кусок хлеба в обмен на жидкое варево, но всё равно по спине пробежали мурашки.

– Ты меня не отравишь? – спросила Мавна и тут же прикусила язык. Ну кто же в этом признается?

Смородник молча глотнул из миски, не моргнув. На его резком худом лице горели алые блики, и белое вкрапление в глазу выглядело особенно зловеще, как яркая звезда в ночном небе. Утёр рот и поставил миску на мох.

Мавна потянулась за мешком. Достала каравай, отломила приличный кусок и тоже положила на мох рядом с миской. Смородник хмыкнул.

– Ты не очень щедрая.

Мавна дёрнула плечом:

– Хлеба не много. Всё на тебя, что ли, тратить?

Она осторожно взяла горячую миску ладонями и шмыгнула к своему месту, стараясь не пролить ни капли. Уселась и глотнула, едва не обжёгшись. С первого глотка даже не успела понять вкус и тут же снова приникла к краешку миски. На удивление варево оказалось недурным. Мясо и овощи напитались влагой, разварились, и если бы Мавна не знала, никогда бы не подумала, что готовили из высушенного до хруста. Но и Смородника можно было теперь понять: с таким супом хорошо бы куснуть хлеба. Мавна тоже потянулась отломить горбушку от каравая.

Ночь обещала быть неспокойной. После еды Мавна наспех умылась в ручье и легла на мох, подтянув колени к груди. По спине бродили мурашки, и расслабиться никак не получалось, да она и не старалась. Знала ведь, что ни о каком покое нельзя и мечтать, когда ночуешь под открытым небом.

Поэтому, когда раздался первый вой, она всего лишь вздохнула. Ночь показалась бы ей странной без этих звуков, и всё равно, что рядом оказался чародей.

Костёр всё горел, а вокруг всё так же мигали алые искры, запутавшись в траве и во мху. Мавна глянула на них из-под опущенных ресниц, и они показались ей глазами диковинных хищных зверей. Была бы она помладше, придумала бы, как эти звери будут оберегать её сон от упырей. Но нет, никакой зверь, конечно, тут не поможет.

Украдкой взглянув на Смородника и убедившись, что он ничуть не взволнован, а продолжает сидеть у костра, Мавна снова закрыла глаза. Выть будут всю ночь. Но если она не поспит, то завтра промучается целый день. Да и устала настолько, что каждая косточка ныла от тянущей боли.

Под закрытыми веками тоже вспыхивали искры и пылали огни – наверное, слишком долго глазела на костёр. Мавна поёрзала, пытаясь устроиться так, чтобы ничего не болело, но не получалось. В спину дул прохладный ночной ветер, но отвернуться от костра она не могла. Вернее, не хотела – Смороднику она вовсе не доверяла.

Заверещали совсем близко. Визг поднялся до отвратительного тонкого скрежета, потом, будто захлебнувшись, перешёл в хрипящий крик. Мавна вжалась в мох, жалея, что даже это не сделает её невидимой. Открывать глаза было страшно, сердце билось тяжёлыми глухими ударами.

Зашуршали чьи-то шаги. Хрустнула ветка. Прямо за ней, со стороны головы. Снова вой – подальше и с другой стороны. Ему в ответ ещё несколько голосов. Целая стая.

Мавна медленно поднесла ладони к голове и плотно прижала к ушам – так сильно, что заныл череп и в ушах зашумела кровь. Стиснув зубы до скрежета, она вжималась в мох, напрягая каждую мышцу до дрожи.

«Покровители здешние и нездешние, защитники рода, деревни и удела, спасите живую от неживых, не дайте сгинуть вдали от дома. Покровители здешние и нездешние, отведите нежить от живой крови, защитите…»

Что-то искристо затрещало, вспыхнуло, и визги зазвучали иначе – испуганно, обиженно. Раздался топот – сначала вблизи, потом по сторонам. Убежали.

Мавна всхлипнула, закусив согнутый палец. Её трясло, но тепло от костра будто бы разрослось, согревая. Больше упыри не приближались, и скоро она задремала, а к полуночи провалилась в глубокий сон.

Глава 11 Матушка Сенница

Чародеев в деревне осталось четверо: Боярышник, Лыко, самый младший парень и ещё один, крупный мужчина с тёмной щетиной – Илар пока не знал всех имён. Они обосновались в тереме у Бредея, а алые стяги так и остались гореть на площади у церкви. По верху ограды теперь тоже мерцали огни – небольшие, округлые, но такие же кроваво-красные. Илар бросил на них хмурый взгляд – если что и могли сделать эти огни, так только обозначить границы деревни и привлечь упырей. И за это нужно благодарить чародеев?..

Он добрёл до «хмельной избы» – так Греней называл свой домишко, стоящий поодаль от основного жилого терема. Там подавали медовуху – в деревнях покрупнее были свои трактиры и харчевни, а в Сонных Топях только пекарская да вот это местечко. Илька приносила свои наливки и травяные настойки, а Греней потом платил ей за проданное. Жена Гренея пекла пироги с сытными начинками – приучилась после того, как в хмельной избе начали вспыхивать пьяные драки: медовуха на пустой желудок так распалила парней, что Касеку пригрезилось, что кто-то сказал дурное о Тане, а кто на кого первый кинулся с кулаками, уже было не разобрать.

С появлением чародеев стало неясно, как быть с дозором. Насколько деревню сможет защитить колдовство? И защитит ли? Большинство парней уже собрались внутри: сдвинули вместе несколько столов и сидели, хмуро уставившись в свои кружки. Илар присел на скамью рядом с Алтеем и коротко кивнул вместо приветствия. Подавальщицей тут подрабатывала Лата, дочка Кочука, мрачного мужика с соседней улицы, который рано остался вдовцом. Говорили, что он пристрастился к выпивке после гибели жены, но Илар ничего дурного за ним не замечал. Лата подбежала к ним с пирожками – тонкая, длинноногая, ещё почти по-детски сложённая. Мальвал взял себе два, а Илар отмахнулся. После разговора с родителями кусок в горло не лез.

Сперва сидели молча. Мальвал крутил в пальцах нож, с которым всегда ходил в дозор, – слишком тонкий и с коротким лезвием, на вкус Илара. Таким от упырей неудобно отбиваться. Первым подал голос Алтей.

– Как дела дома?

Илар сухо сглотнул и кивнул, глядя на стол.

– Пойдёт.

Не говорить же, что после новостей об уходе Мавны у матери усилился жар, а отец со злости так ударил его под дых, что до сих пор дышалось с трудом.

– Вот что скажу, – буркнул Касек, – пока не увижу, что чародеи упырей отвадили, сам буду ходить в дозор. Каждую ночь.

Остальные согласно закивали.

– Кто сегодня с Касеком? – Мальвал обвёл парней глазами. – Я вчера ходил. Не мой черёд.

– Будем тянуть веточки? – предложил Алтей и потянулся к карману.

Илар его прервал.

– Не стоит. Я пойду сегодня с Касеком. И буду стоять столько ночей, сколько понадобится.

Алтей облегчённо вздохнул:

– На том и решим. Потом поменяемся.

Илар взъерошил волосы и хлебнул медовухи. Сладкий вкус не порадовал – ему было всё равно, хоть бы воды из лужи в кружку налили. Не хотелось никому говорить о предложении Боярышника, поэтому Илар пытался понять по лицам: подходил ли к кому-то из них чародей? Вдруг не его одного позвали на помощь? А если его одного, то так недолго прослыть врагом в родной деревне.

– Чего такой хмурый? – Мальвал толкнул его в плечо. – Ещё ничего не случилось. С чародеями, может, и правда под защитой все будем. Не время киснуть.

Илар выдавил ухмылку:

– Твоя правда. Поживём – увидим.

Он сделал вид, что как ни в чём не бывало наслаждается медовухой, но надолго его не хватило. Пойло стекало по горлу безвкусной жижей, виски стягивало тугими обручами, а сердце глухо грохотало о рёбра. Хотелось вскочить на ноги и бежать – только куда и зачем, непонятно. Илар вскоре распрощался с товарищами, сославшись на то, что хочет немного передохнуть перед дозором. Вышел, повернул за угол хмельной избы, дошёл до двора Гренея и там уткнулся лицом в корыто с водой для полива.

– Чего ты удумал? Бешеный, что ли?

Вода стекала по шее под одежду, и Илар запрокинул лицо. Встряхнул волосами, отёр глаза и обернулся. Греней смотрел на него без осуждения – с какой-то грустной заботой, будто правда считал его больным.

– Не бешеный. – Илар выпрямился, вытирая мокрой ладонью шею. – Прости, если напугал. Мне нужно было освежиться.

Греней покачал головой:

– Не извиняйся. Мать-то как?

Илар неопределённо махнул рукой:

– Пойдёт.

«А когда в деревне заметят, что Мавны нет несколько дней, ты так же отвечать будешь?» – шепнул мерзкий голосок в голове.

Греней будто подумал о том же:

– Сестрицу твою давно на торг не возил. Поедет со мной через пять дней? Спроси.

Сухо сглотнув, Илар соврал:

– Спрошу, Греней. Спрошу.

У хмельной избы становилось всё веселее. Изнутри раздавались крики и смех, свет лился из окон тёплыми медовыми полосами и ложился на влажную от вечерней росы траву. Илар увидел, как внутрь вошли Лыко и темноволосый чародей – при виде сухопарого и белобрысого Лыко в груди загорелось от злости, а на шее будто снова стал ощущаться его острый серп. Илар стиснул кулаки. Не сейчас. Он отплатит ему, но не сейчас.

Вечерело, и, не дожидаясь темноты, Илар сбегал за оружием, наполнил мех водой и пошёл к ограде задворками, чтобы никому не попадаться на глаза. Все слова будто запечатались у него в горле, не доходя до рта, и хотели там остаться подольше – хоть бы никто с ним не заговорил, хоть бы не спрашивали ни про Мавну, ни про мать.

Забраться на ограду изнутри было несложно – если ты высокий парень с сильными руками. Всего-то взяться за перекладину над головой, подтянуться, поставить на неё ноги, а руками ухватиться за следующее бревно. По всей ограде изнутри шли поперечины шириной в мужскую стопу, и по ним можно было добраться до уступов пошире, откуда открывался обзор на окрестности. Зато снаружи цепляться было не за что: все брёвна гладкие, а концы их остро заточены, даже если уцепишься, то заметят дозорные и выстрелят.

Илар забрался наверх и осторожно, ставя ноги строго одну перед другой, прокрался к деревянному настилу. Доски скрипели под его весом, но он двигался легко: сказывалась многолетняя привычка. Замер, упершись руками в колья, и обвёл цепким взглядом болота. Позади, в деревне, шумела мирная жизнь: готовились ко сну, прощались со знакомыми, смеялись в хмельной избе, наливали на ночь воды скотине. Лениво побрёхивали псы, вскрикнул разок чей-то шальной петух. Зато впереди, на болотах, стояла такая тишина, что казалось, будто она поднимается от топей и надвигается на деревню стеной. Такая тишь обычно становится предвестницей грозы, да и в воздухе будто бы пахло дождевыми тучами.

Илар вздохнул. Где сейчас Мавна? Правда ушла в неведомые владения нежити? И кто за неё постоит? Где ночевать собралась? Неужели под открытым небом? А если дождь начнётся? Пойти бы за ней, отыскать и помочь в пути – только права Купава, мать того точно не переживёт.

На вершинах заточенных кольев мягко мерцали алые огоньки – небольшие, размером со свечное пламя, но горели так ярко, что их было видно с другого конца деревни. Илар хмыкнул, глядя на ближайший к нему огонёк, и протянул руку. Тепла почти не ощущалось, но кончики пальцев стало покалывать, когда они оказались близко к огоньку.

– Лучше не трогай.

Голос прозвучал снизу, прошелестел полушёпотом. Илар обернулся. Ловко подтянувшись, к нему забрался чародей – тот, что выглядел самым юным. Илар подвинулся, освобождая место на помосте.

– Иначе что?

Чародей слабо улыбнулся:

– Ничего особенного, если ты не нежак. Но я бы не советовал. Ты ведь не чародей. Не управляешь своей искрой.

Илар убрал руку:

– Ладно. Как скажешь.

Он посмотрел чародею в лицо. Тот оказался ещё юнее, чем думал Илар, – лет шестнадцати, не больше. На гладком лице пробивалась совсем прозрачная щетина, на щеке – пара выбоин от оспы или прыщей. Глаза прозрачные и печальные, и весь он сам казался совсем тонким, робким, чуть сутулился и избегал смотреть на Илара. Зато на поясе у чародея висело сразу несколько ножей и серп – пусть совсем мальчик, пусть вовсе не похож ни на Лыко, ни на Боярышника, а непрост.

Илар отметил всё это за пару мгновений и повёл подбородком.

– Недавно в отряде?

Чародей просунул большие пальцы за пояс и покачнулся с пяток на мыски, будто колебался. Илар скучающе отвернулся. Не он к нему влез на ограду. Не он к нему пришёл в деревню. Не он завёл разговор.

– Пять месяцев, – ответил чародей.

Илар не знал, много это или мало по их чародейским понятиям, поэтому пожал плечами, но решил, что лучше знать всех чужаков по именам.

– Как тебя зовут?

– Сип.

– Илар.

Он протянул руку, и Сип с готовностью её пожал – неожиданно крепко.

– Сип, значит. Как птица?

Чародей робко улыбнулся, пряча глаза:

– Да если бы. Я когда к Сеннице в терем попал, совсем осипший был. Простыл так, что еле выходили. Голос долго ко мне возвращался. Лет восемь мне тогда было. С тех пор и повелось. Сипатый, Сип.

Хмыкнув, Илар потёр щёку. Он старался смотреть на болота, но и на чародея всё-таки бросил пару взглядов. Нужно ведь знать, кто заявился оберегать твою деревню.

– Но в отряде ты всего несколько месяцев.

– Верно. – Сип встал рядом с Иларом, тоже глядя в сторону болот. – Я учился. Мы все учимся. Нельзя прийти к ратному главе и сразу попасть в отряд. Обычно места в отрядах заняты, и чародеи ждут, когда… – Сип замялся и сглотнул. – Когда освободится место.

Илар сдвинул брови, повернув голову к чародею. Алый огонёк на стене резко очерчивал скулы и острый нос Сипа, а оспинки казались больше и глубже из-за теней.

– Что это значит? Как оно может освободиться?

Сип заметно смутился, опустил голову – видно, пожалел, что начал говорить с деревенским парнем. Мельком оглянулся, будто хотел спуститься, и Илар прицокнул языком.

– Не беги. Вы к нам пришли, не мы к вам. Я хочу знать, что вы за люди. Раз уж поднялся ко мне – будь добр, говори.

Сип был ниже его почти на голову, щуплый и хрупкий, правда как птица; русые волосы собраны в низкий хвост, глаза с длинными ресницами, тонкие запястья и узкие ладони – Илар точно победил бы, если бы они сошлись в драке. Только нападать на такого юнца не хотелось: за чародеями стоят рати и ратные главы, найдут управу на буйного деревенского парня. Да и ножи – раз шестнадцатилетний юнец разит упырей, то точно сможет шустро взяться за оружие. Илар подумал всё это за пару мгновений и поморщился.

– Твоя правда, – согласился Сип. – Будет мне урок – молчать, когда не спрашивают. Но… Знаешь, Илар. С Боярышником особо не поговоришь. А иногда хочется.

– Суров ваш предводитель?

– Скорее сух. Но Боярышник справедливый чародей. Матушка Сенница его любит.

– Как ты попал в отряд? Кроме тебя не было желающих? Кого-то… постарше?

Сип вспыхнул, возмущённо взглянул на Илара, но смутился ещё больше – подумал, наверное, что глупо отрицать свой юный возраст.

– Меня поставили на место Дивника.

– А с ним что?

Сип пожал плечами и ответил бесцветно:

– Убили.

Илар коротко кивнул. И то ладно. Не бывает неуязвимых чародеев, значит. И на Лыко найдётся управа, раз кто-то сумел даже убить члена отряда.

– И ты в отряде меньше всех?

– Есть ещё Кандык. Он старше, но вступил вместе со мной. Но он уже уехал, Боярышник его отослал.

– На чьё место встал Кандык?

Илар не мог объяснить, почему его заворожило то, что места в чародейском отряде могут меняться – один придёт на место другому, как сырой каравай в печи сменит тот, что уже зарумянился или вовсе подгорел. Тем не менее чародеев в отряде всегда останется дюжина – ни больше ни меньше, таков порядок. Ему нравилось, как Сип произносит их имена своим тихим голосом, звучало как заговор: Боярышник, Дивник, Кандык…

– А Кандык… Его взяли вместо изгнанного.

Илар молча кивнул, переваривая услышанное.

– Значит, покинуть отряд можно, только если умрёшь или тебя изгонят? А если надоест скакать по уделам и весям? Можно уйти?

– Все хотят в отряд. Мало кто хочет его покинуть, – ответил Сип. – Но те, кто не входит в отряд, могут остаться в ратнице. Служить отрядам и ратям. Или уйти из поселения вовсе. Что, тебя звал к нам кто-то?

Вопрос застал Илара врасплох. Он качнул головой, но тут где-то вдалеке раздался протяжный хриплый вой, а следом за ним ближе, среди болот. Илар перегнулся через пики стены, всматриваясь в даль, и потянулся за стрелой.

– Не стоит, – шепнул Сип.

Он отщипнул от алого огонька – так, как щиплют от комка теста. Огонёк не стал меньше, только замерцал, словно подули на свечу. Молниеносным размашистым движением, какого Илар не ожидал от щуплого Сипа, тот отправил огонёк в сторону болот. На мгновение осветилась топь, и стала видна сгорбленная фигура ползущего упыря; вспышка – и голова твари взорвалась алыми искрами. Илар ошеломлённо повернулся к Сипу.

– Вот так? Но зачем вам оружие?

Сип слегка улыбнулся – не без самодовольства.

– Нужно быть готовым ко всему.

Снизу кто-то коротко свистнул. Сип вытянулся в струнку, у стены стоял Боярышник, и его широко распахнутые белёсые глаза отражали свет огоньков – так что казалось, будто на месте зрачков плещется кровь.

– Завтра первый обход, парень, – произнёс он, и Илар понял, что это относится к нему. – Приходи. Поможешь. А мы потом тебе.

Сип посмотрел на Илара с уважением и отступил в сторону, освобождая ему место на помосте. Кивнув, Илар сделал шаг – чтобы быть прямо напротив Боярышника.

– Я приду, – глухо пообещал он.

* * *

Мавна никак не могла понять, почему это утро кажется ей таким странным. Вернее, она понимала, что ночёвка под открытым небом рядом с чародеем, вызвавшим искры для защиты от упырей, – это что-то совсем новое и неожиданное для неё, но было что-то ещё.

«Петухи», – осенило Мавну. Она ещё ни разу в жизни не встречала утро без петушиного крика. Посёлки отсюда были так далеко, что ни единый отголосок не долетал. Ни собачьего лая, ни пения петухов. Только вялый щебет лесных птах, ветер в кронах и шелест ручья.

Они съели немного хлеба: Мавна поделилась с неохотой, но знала, что лучше съесть сейчас, чем дожидаться, когда зачерствеет и покроется плесенью. Смородник отдал ей чуть-чуть сушёных ягод, собрал свои огоньки – провёл рукой над поляной, и снова пошёл намывать руки в ручье. Мавна тоже умылась – наспех, холодная вода ей не нравилась, да и простыть в пути было бы неприятно.

Утро занималось над лесом, сонное солнце подсвечивало стволы берёз золотисто-розовым: в кои-то веки небо не затягивало серой пеленой, а румянилось в просветах между деревьями.

Дорога вывела из рощи и к полудню свернула к малиннику. С обеих сторон клубками спутывались плети дикой малины – на невзрачных белёсых цветах жужжали пчёлы, и Мавна даже приспустила платок, так разогрело.

– Долго ещё? – в который раз спросила она.

Вместо ответа Смородник направил лошадь по дороге, отходящей вправо, в сосновый бор. Болота остались уже позади, и укатанная дорога пылила песком из-под копыт – Мавна сморщилась, представив, каково ей было бы идти за лошадью.

Сосновый бор разбавляли стройные можжевельники, у их изножья стали попадаться черничники и раскидистые папоротники. В тишине они проехали ещё час или два – мерная поступь лошади убаюкивала, и без разговора Мавне трудно было понять, сколько времени прошло.

Наконец им стала попадаться начисто вытоптанная земля – копытами и людскими ногами. Подлеска тут не росло, под соснами всё укрывал ковёр из опавших рыжих хвоинок и шишек, а между стволами Мавна заметила изгородь – тоже высокую и глухую, как вокруг деревни, но гораздо более величественную. Чем ближе они подъезжали, тем больше Мавна видела: брёвна были подогнаны друг к другу безукоризненно, и сами стволы казались похожими как две капли воды: одной толщины, одного янтарного оттенка, одной высоты – не то что у них в деревне, порубленные кое-как, лишь бы защищали. А уж какое расстояние тут отгородили! Ограда уходила в лес далеко, тянулась в обе стороны так, что терялась меж сосновых стволов, и нельзя было понять, где брёвна ограды, а где стволы деревьев.

Смороднику открыли ворота – неохотно, на лицах здешних дозорных промелькнуло что-то, похожее на отвращение. На саму Мавну поглядывали с любопытством, и она опустила голову, натянула ниже платок, стараясь стать незаметнее. Ничего. Сейчас тут убедятся, что никакая она не нежичка, и если получится, она попросит кого-то отвезти её снова к болотам, а там… и до логова болотного царя недолго. Наверное.

– Матушка Сенница у себя? – Смородник остановил коня и повернулся к первому стражу. Тот уже потянул за цепь, закрывая свою створку ворот.

– У себя, – буркнул страж после заминки. – Только вряд ли тебе обрадуется.

– Это уж не тебе решать. – Смородник расправил плечи, и Мавну это насторожило. Он стал выглядеть воодушевлённым, будто теперь-то точно добьётся чего-то своего. И сколькими бедами ей ещё обернётся его упрямство…

За оградой оказался целый городок – назвать это деревней язык не поворачивался. Вся земля здесь была ровно утоптанной, ни травинки, ни кустика – только толстый покров сосновых игл. В середине поляны стоял огромный терем. В таком уместилось бы навскидку две-три сотни людей – в разы больше, чем жило во всех Сонных Топях. Терем не тянулся вверх, а расползался по сторонам, как подовый каравай по столу. Первый ярус невысокий, но широченный, зато второй поменьше, более лёгкий, с башенками-светлицами, в которых наверняка были спальные помещения.

Вокруг терема-каравая гнездились другие, небольшие – как нарядные терема, так и постройки попроще. Вдалеке Мавна рассмотрела скотный двор и кузницу.

У одного здания юноши лет четырнадцати дрались на палках под присмотром пожилого мужчины. Смородник спешился, помог Мавне спуститься и потянул её по тропе правее, дальше от огромного терема-каравая.

– Разве твоя Матушка Сенница не живёт вон там? – Мавна качнула головой на терем.

– Смотри под ноги. Тут корни, – хмуро посоветовал Смородник и толкнул Мавну в спину, направляя по тропе. – Кругом тын и чародеи. Дёрнешься – пристрелят.

Убегать Мавна и не думала. Если эта Сенница хоть на каплю умнее Смородника, она мигом поймёт, что тот зря прокатал Мавну через столько лесов и болот.

Среди сосен и елей стоял небольшой, потемневший от времени дом – так, избушка в один ярус, с парой узких окошек и щербатой печной трубой. Крыша поросла мхом, в окнах не горел свет, и Мавна засомневалась, жил ли здесь хоть кто-то в ближайшие годы? Может, Смородник сейчас заведёт её в тёмный угол и просто убьёт? Стало труднее дышать, будто на шею уже набросили петлю.

Смородник толкнул Мавну на крыльцо и сам зашёл следом, дыша ей прямо в затылок. Несколькими короткими ударами постучал в дверь и замер в ожидании.

Ничего не происходило. В верхушках сосен раскаркались вороны – одна прогоняла другую, в стороне слышались удары палок друг о друга и радостные крики юношей. Громко стучало сердце Мавны, и она ощущала себя зависшей между чем-то одним и чем-то другим: между тем, что было, и тем, что будет. Словно мушка, увязшая в густом меду.

Она так и не услышала ответа, зато Смородник вдруг встрепенулся и быстро, но с безмерной осторожностью потянул дверь, впихивая Мавну вперёд себя.

На неё хлынул тёплый золотистый свет, как самым нежным летним утром, какого в Сонных Топях и не дождёшься. В избушке было тепло, но не жарко, и пахло как-то по-родному: выпечкой, сухой ромашкой, цветами, свежим сбитнем. Мавна услышала, как сзади неё вздохнул Смородник.

– Матушка? – неожиданно смирно произнёс он, без тени ворчливости, даже с благоговением.

Они прошли в помещение, которое оказалось просторнее, чем можно было предположить, глядя на избушку снаружи. У окна за прялкой сидела женщина: со спины она показалась Мавне старухой – плотно сложённая, с седыми волосами до поясницы, слегка спутанными. Комната была полна вещами, причём почти все выглядели новыми и дорогими: резные сундуки, скамьи из блестящей дубовой древесины, расшитые платки, шубы, ларцы с украшениями и стеклянными пузырьками… Всё это совершенно не вязалось с невзрачным внешним обликом избушки и её обитательницы.

Женщина замерла, чуть выпрямила согнутую спину и медленно обернулась. Мавна скомкала ткань на своём бедре, когда рассмотрела лицо женщины: её глаза были совершенно белыми, как у Боярышника.

– Я велела тебе не приходить больше, – тихо сказала она.

Мавна обернулась на Смородника. Тот, не моргая, смотрел на женщину, и такого выражения на его лице она ещё не видела – он разом присмирел, вытянулся в струнку.

– Я привёл нежичку. – Смородник переступил с ноги на ногу, будто хотел подойти ближе, но ему мешало что-то незримое. – Ту, что выглядит в точности как человек.

Женщина повела носом, принюхиваясь, и осторожно поднялась со скамьи. Мавна отступила назад и наткнулась спиной на Смородника. Он ухватил её за локоть – гораздо крепче, чем было необходимо.

– Нежичку? В самом деле, Смородник?

– Да, Матушка. – Его голос чуть дрогнул, но всё равно прозвучал уверенно.

Сенница приблизилась к Мавне, обдав её сильным и приятным ароматом: сухие ягоды, цветы и мёд. Одежда на ратной Матушке была хоть простая, но опрятная и чистая, цвета жухлой травы и осенних листьев. Мавна опустила глаза. Сердце взволнованно стучало, в горле пересохло, и она прошептала то, что уже устала повторять Смороднику:

– Я не нежичка.

Сенница оглядела Мавну с головы до ног – белые глаза совсем не двигались, и проследить за её взглядом можно было только по повороту головы. Мавна не дышала, и Смородник сзади неё, казалось, тоже.

– Мирча, выйди. – Сенница небрежно махнула рукой к двери.

– Что? – Смородник опешил. – Я? – Он прочистил горло и возразил уже спокойнее: – Матушка, я привёл нежичку и хотел бы услышать, что ты думаешь о ней.

Мавна не выдержала и раздражённо фыркнула. В его голосе было столько обиды, что последние слова прозвучали немного странно, будто бы с каким-то чужим говором. Сенница снова махнула рукой, даже не поднимая на него головы, и осторожно взяла Мавну за запястье. Прикосновение чародейки обдало жаром, но вовсе не жгучим, скорее приятным.

Смородник потоптался на месте, крутанулся на пятках и в несколько широких шагов двинулся к выходу. Дверь за ним захлопнулась с более громким хлопком, чем должна была.

Где-то с минуту стояла тишина. Сенница подвела Мавну к резному сундуку и, набросив сверху крышки шубу, усадила гостью, а сама села на свою скамью. Шерстяная нить в прялке поблёскивала в солнечном луче, падающем из окна, и Мавна сосредоточенно смотрела, как на свету танцуют пылинки – лишь бы не встречаться взглядами с ратной Матушкой.

– Ну, – проворчала Сенница, – говори.

Мавна сглотнула:

– Я не нежичка.

Сенница усмехнулась:

– А другие слова ты знаешь?

Жар залил шею и щёки. Сцепив пальцы в замок, Мавна шмыгнула носом.

– Ну, вот только не надо. Поди крепко обидел тебя этот обалдуй. Говори, что за вещица нежицкая при тебе?

Мавна мигом позабыла свой страх и, приоткрыв рот, посмотрела прямо в лицо Сеннице. Та улыбалась и выглядела не такой уж старой, какой показалась со спины, – и вовсе не страшной, если бы не белые глаза.

– Думаешь, я такая же глупая, как он? – продолжала Сенница. – Не отличу запаха самого упыря от запаха его вещи? Ты девка живая, он бы понял, будь у него хоть на горстку больше мозгов или хоть на щепоть меньше упрямства. Но Свет обделил его первым и сполна наказал вторым – так что имеем то, что имеем.

Мавна сдержала смешок, превратив его в отрывистое покашливание. Вот уж чего не ожидала – но ей становилось легче, будто ослабили узел, стягивающий грудь. Наконец-то нашёлся человек, кто понял её и не принялся убеждать в обратном.

Рука потянулась к поясу – к сумке, и замерла на полпути. Если отдать шкурку, то как потом попасть к болотному царю? И что станет с Варде? Она не хотела, чтобы он из-за неё попал в беду – хоть и упырь, а не сделал ей ничего дурного, напротив, рассказал про Раско и то, где его искать.

Сенница склонила голову набок, как птица.

– Ну-ка? Чего замешкалась? В сумке твоей что? Да не бо-ойся, не обижу. Показывай.

Мавна поколебалась ещё немного, а потом вспомнила огромный терем, наверняка полный чародеев, и то, с каким трепетом Смородник говорил о Матушке Сеннице. Сильнейшей чародейке ничего не будет стоить отнять шкурку силой – а может, и испепелить саму Мавну вместе с нежицкой вещичкой.

Нехотя Мавна расширила горловину сумки и осторожно вытащила шкурку: всё такую же маленькую и сморщенную, как раньше. Сенница протянула руку, и Мавна бережно вложила шкурку ей в ладонь.

– Вот и разгадка, – улыбнулась Сенница. – А Смороднику почему не показала?

Дёрнув плечом, Мавна отвернулась. Во рту горчило.

– И правильно сделала, что не показала. Он дурной, бешеный. Одному Свету известно, что сделал бы – и с тобой, и со шкуркой.

Сенница поднесла шкурку на свет, держа её в ладонях, и принюхалась. Мавна подалась всем телом вперёд, боясь потерять шкурку из виду – будто бы кто-то попросил посмотреть драгоценность, да взял не слишком бережно.

– Откуда это у тебя? – спросила Сенница.

Мавна потянулась рукой к шкурке, но Сенница будто не замечала её, продолжала рассматривать каждый бугорок.

– Один человек отдал.

– Упырь?

Мавна замешкалась, но кивнула.

– Да, упырь.

Сенница быстро на неё обернулась, сверкнув бельмами.

– И что, дорог он тебе?

Ответ слетел с губ без заминки и раздумий.

– Нет. Виделись пару раз всего. Обещал брата помочь найти. Шкурку вот дал.

Мавна передёрнула плечами. Что тут рассказывать? Так всё и было, нигде не соврала. Как тут привязаться за несколько встреч, во время которых Варде рассказал всего чуть, а уж сколько бед принёс.

– Упырь дал шкурку… сам. Занятно. А, – Сенница снова обернулась на Мавну, – с братом твоим что?

– В болоте сгинул, – прошептала Мавна, и от своих слов ей стало холодно. Так непривычно рассказывать это кому-то – да ещё и такими жестокими, тяжёлыми словами! Дома-то последняя коза во дворе знала, что случилось с Раско, и ни разу не приходилось говорить это вслух. – Маленький был. Год уж прошёл.

Сенница причмокнула губами:

– Во дела. А упырь твой был на человека похож?

Подняв на Сенницу глаза, Мавна медленно кивнула:

– Очень похож. Не отличить.

Сенница ткнула шкурку длинным ногтем, и Мавна сама сморщилась, как от боли – что, если старуха как-то навредит? Как тогда быть?

– Это занятно. Хорошо, что ты пришла. – Сенница протянула Мавне ладонь с лягушачьей шкуркой, и Мавна неверяще схватила её – слишком быстро, чтобы показаться достаточно вежливой, но вдруг иначе чародейка передумала бы? – Теперь приведи мне Смородника. А сама иди в ратницу. Иди, иди.

Сенница встала, взяла Мавну за локоть и мягко подтолкнула к выходу. Солнце мигнуло, скрывшись за облаком, и вновь заглянуло через окно. Комнату облило прозрачным золотом.

Глава 12 Расплата и прощение

style='spacing 9px;' src="/i/93/787193/i_005.png"> – Да неужто с бортника больше нечего было взять? – бурчал Лыко, перебирая в мешке восковые свечи, от которых пахло мёдом не хуже, чем от небольшого свежезапечатанного бочонка.

– Погоди ещё. Не всё сразу. – Боярышник хлопнул его по плечу и кивнул Илару, сплюнув остатки прожёванных сот. – Ну, что притих, парень?

Илар держался в паре шагов от чародеев. Они только что покинули дом Гренея – вошли туда хозяевами, прошерстили всё от пола до потолка, сунули нос во все сундуки и ящики, даже под скамьи не побрезговали заглянуть. Что-то брали сразу, иное примечали на будущее. Греней был дома один с женой, Касек ушёл в лес проверять ульи, и Илар понимал, что чародеи не просто так выбрали именно этот день для обхода Гренеевого дома. Всяко проще совладать со стариком, чем с молодым сильным парнем.

Вместо ответа Илар мотнул головой и взъерошил волосы пятернёй. Ему не хотелось ни с кем говорить. Особенно с чародеями.

В горле стоял горький до тошноты ком. Во время обхода Греней с женой смирно сидели за столом – даже предложили чародеям чаю, но те отказались. Боярышник стоял, прислонившись спиной к стене и постукивая пальцем по подбородку: смотрел по-ястребиному, как его люди справляются. Лыко же словно взбесился, а может, всегда таким был, но сдерживался на людях. Сновал по избе диким зверем, едва ли не рыча, рылся в сундуках, сметал вещи с полок, заглядывал во все кувшины и кружки, будто думал, что там спрятали золото. Илару тошно было смотреть на него, да и присутствовать при обходе тоже. Он пытался безмолвно показать Гренею, что не рад в таком участвовать, но скоро смирился и бросил попытки. Всё равно бортник не смотрел на него – наверное, тоже было стыдно, а все ужимки и многозначительные взгляды стали казаться Илару глупыми и бестолковыми. Лучше он потом объяснится, наедине.

Сип перебирал добро тонкими пальцами, внимательно рассматривал и складывал подходящее в мешок, попутно записывая всё на куске толстого пергамента, а Соболь, четвёртый чародей из оставшихся в деревне, стоял прямо за спиной Гренея, на всякий случай положив руку на ножны.

Илар несколько раз порывался выйти. От мельтешения Лыка у него кружилась голова, изба казалась тесной, душной и жаркой, и места будто бы не хватало, но у дверей его возвращал Боярышник и мягко направлял обратно в комнату.

Теперь, на воздухе, ему стало чуть легче, но в груди всё равно противно тянуло и скручивалось, будто затягивали шершавый верёвочный узел.

– Ничего страшного. Взяли всего чуть. – Боярышник попытался успокоить Илара. – В следующий раз будет легче. Привыкнешь.

– Не привыкну своих людей обирать, – процедил Илар.

Боярышник лениво пожал плечами:

– Ну, не привыкнешь так не привыкнешь. Вместо тебя будет кто-то другой. За защиту нужно платить. Сначала он, потом другие. Эй, парень, – Боярышник свистнул Лыку. – Снеси старосте в терем. Потом Матушке Сеннице отвезу.

Лыко вернул свечи обратно в мешок и оскалился.

– Так говоришь, будто я порядков не знаю.

Илар отступил на шаг назад. Эти люди не были ему друзьями. Он даже не испытывал к ним симпатию – лишь что-то, похожее на уважение к Боярышнику и, пожалуй, Сипу. Он огляделся по сторонам. Сонные Топи оставались прежними: действительно сонными, с серыми маленькими домишками, а вот сам Илар будто бы вышел из дома Гренея уже другим.

– Улизнуть собрался? – Лыко усмехнулся, закидывая мешок на спину. – Не понравилось, поди? Да ладно, не сахарный. Не поверю, что никогда ни у кого ничего не брал.

– Мне отсюда не улизнуть, – буркнул Илар. – Я здесь родился. Тут мой дом.

Илар развернулся и пошёл прочь. В груди всё закипало, и если бы он остался хотя бы ненадолго, точно бросился бы на Лыко – так невыносимо раздражала его ухмылка с щербинами между зубов.

Его кто-то окликнул по пути, но Илар почти бежал не разбирая дороги. Если бы не нужда, он бы ни за что не согласился смотреть, как грабят тех, с кем он бок о бок прожил всю жизнь. А ведь скоро и до их двора дойдут…

Река блестела впереди чёрно-серебристыми искрами, сверкала в сумерках – где-то за облаками солнце клонилось книзу, подсвечивая облака неясно-розовым, и на ветру шумели травы – шептались зловеще о чём-то своём.

Сбросив одежду, Илар ринулся вниз по берегу. Вечерний ветер обдал тело колючим холодом, от реки потянуло сыростью и тиной. Зажмурившись, вбежал в воду и, не дав себе опомниться, нырнул с головой. Дыхание перехватило, в груди стало тесно, будто сердце разбухло, как дрожжевой калач, лодыжки свело холодом, и прежде чем не выдержать и глотнуть воды, Илар вытолкнул себя на поверхность.

Он с хрипом втянул в себя воздух и открыл глаза. Вода стекала по лицу, заливалась в уши, течение пыталось сбить с ног, а впереди меркло последнее зарево заката – розовое, как лепестки шиповника. Илар кашлянул. Голову заполнила блаженная пустота: хоть на минуту забыть об обходе.

Рядом с шумом что-то бултыхнулось в воду, и скоро на поверхности появилась голова Лыка. Отфыркавшись, чародей провёл ладонью по лицу, убирая мокрые волосы со лба и воду с ресниц. Его губы растянулись в привычной едкой ухмылке.

– А я думаю, куда ты дёру дал. Знаешь, что мне показалось, а?

У Илара не было ни малейшего желания разговаривать с Лыком. Он подгрёб ближе к берегу, но, чтобы отвязаться, буркнул:

– Что?

– Что ты побежал жаловаться к старосте. Всё стоял, губы дул, как девица обиженная. Не нра-авилось тебе, да?

– Кому ж понравится людей честных грабить.

Лыко лающе хохотнул и ударил рукой по речной поверхности. Брызнуло Илару в глаза.

– Да разве грабить? Это ты, малец, ещё грабежей не видел. Привык жить в достатке, жизни не нюхал. То не грабёж, то плата. На торгу бывал? Что, там тебя грабили? Не-ет, сам монеты отсыпал.

Илар, не отвечая, двинулся к берегу. Щиколотки тронула скользкая тина, по коже мазнула мелкая рыбёшка – холодным вертлявым тельцем, будто кто-то пальцем пощекотал.

– Чего молчишь, парень? Эй! Где твой бравый дух? Обещал ведь меня с коня скинуть, когда одни будем. – Лыко не отставал, тоже погрёб следом, к берегу. Илар выругался сквозь зубы, подобрал рубаху и стал вытирать мокрое лицо и волосы. – Вот он я, и никого нет вокруг. Что, передумал драться? Только перед девками красоваться горазд?

– Уймись. – Илар с трудом натянул штаны на мокрое тело и тряхнул головой. – Будет за что – выбью щербатые зубы, и моргнуть не успеешь.

– Ах. Значит, на попятную? – Лыко тоже вышел на берег и, продолжая ухмыляться, подошёл ближе, бесстыдно разглядывая шею Илара. – Быстро заросло, как на собаке.

Лыко мерзко прищёлкнул губами, проводя большим пальцем у своей шеи. Илар до последнего пытался сделать вид, что не замечает его, но теперь в висках жарко застучала кровь. Развернувшись, Илар ударил чародея кулаком в челюсть. Голова Лыка мотнулась в сторону, тело качнулось, он переступил ногами по скользкому берегу и не удержался, упал на одно колено. Сплюнул кровавый сгусток, а потом, пощупав щеку, и выбитый зуб. Держась за лицо, поднялся на ноги и зыркнул бешеными глазами.

– Ах ты сучёныш…

– Ты же любишь говорить про расплаты. – Илар тоже сплюнул на землю, но от омерзения. – Вот, держи свою.

Он развернулся и пошёл обратно, ожидая, что в любой момент Лыко бросится на него со спины. Но сзади всё было тихо, никто его не догонял и не окликал, и от этого становилось даже жутче.

* * *

Большой чародейский терем называли ратницей – Мавна услышала это слово от тоненькой черноволосой девушки, которая проводила её, усадила за стол и вскоре принесла миску с горячей кашей, приправленной грибами.

Мавна охнула, попробовав первую ложку: так приятно было съесть горячее, и не суп Смородника, а что-то привычное и знакомое. Но уют и тепло не погасили в ней бдительности: всё равно хмуро озиралась по сторонам, чтобы не пропустить ничего важного.

В середине общего зала было сдвинуто множество столов, так, что они казались одним огромным столом, сделанным из цельного ствола – такого большого, что это дерево могло бы накрыть собой сразу несколько домов в Сонных Топях. Как только Мавну привели и усадили, в зал ворвались суетливые юнцы – те самые, которые дрались на палках во дворе. Они заняли дальний конец стола и время от времени кидали на Мавну любопытные взгляды.

Мавна взяла миску в руки, накрыла ломтём хлеба и постаралась незаметно выйти наружу – через несколько минут ей стало казаться, что взгляды чародеев становятся плотными, осязаемыми, обволакивают и душат, как тяжёлое покрывало, которым накрываешься с головой.

Свободно вздохнула она только на крыльце. Древесина нагрелась на солнце и пахла терпко-смолисто, стволы сосен пылали ярко-рыжим и терялись где-то в вышине. Мавна стряхнула хвоинки и села на край нижней ступеньки.

На земле, поджав под себя ноги, сидел Смородник с такой же миской, только уже пустой. Мавна хмыкнула себе под нос:

– Внутрь не зайдёшь?

Смородник обернулся и нахмурился:

– Теперь ты будешь надо мной насмехаться?

Мавна пожала плечами и положила в рот ещё каши:

– Да нет. Просто спросила.

Смородник повозил куском хлеба по миске, собирая остатки грибной подливки.

– Никто меня не пустит.

Мавна с трудом расслышала, что он говорит, – так тихо прозвучало, будто Смородник разговаривал с миской.

– Я бы тоже тебя не пустила. Ты не умеешь общаться с людьми.

Смородник пересел так, чтобы видеть Мавну, не оборачиваясь. Мавне стало неуютно под его острым взглядом: в чёрных глазах нельзя было различить зрачков, да ещё и этот белый проблеск – будто начинали расти бельма, как у Матушки Сенницы. Лицо у него было худое и резкое, неприветливое, с острыми скулами и крупным носом. Мавна уткнулась в миску, чтобы он подумал, что она очень занята пищей. Вдруг ляпнула что-то не то? Конечно, она сказала чистую правду, но не хотелось бы иметь врага-чародея. Пусть лучше они расстанутся ровно, без ссор и обид, хотя сама Мавна ещё не простила его стрелы, верёвки и тычки в спину. Да перед ней никто и не думал извиняться.

– Ты даже не представляешь насколько, – проговорил он с неожиданной горечью.

К ратнице приблизились ещё трое чародеев – они выглядели куда старше тех, кто обедал вместе с Мавной, и, судя по пыльной одежде, только что вернулись в поселение.

– Смотри-ка, это не тот? – Один из чародеев с короткой льняной бородой ткнул в бок другого, худого и осунувшегося.

Сощурившись, тот сухо кивнул:

– Он. К людям и не пускают, скоро на псарню жить пойдёт.

Смородник отставил миску и поднялся с земли.

– А может, к тебе в свинарник пойду.

Чародей приблизился к Смороднику и сплюнул ему под ноги. Светлобородый положил руку на плечо товарищу.

– Да пойдём, не связывайся ты с этим райхи.

– Пусть свяжется, раз так хочет. – Смородник лениво расправил плечи и вытащил нож. Мавна прижала ладонь ко рту: да что же они в самом деле, на пустом месте!

– Ты-то ножичек спрячь, – беззлобно посоветовал светлобородый чародей. – Второй-то раз прощения не заслужишь, раз даже первое никак не вымолишь.

Смородник крутанул нож между пальцами – ловко и быстро, лишь сверкнуло лезвие на солнце, но всё же убирать не торопился. Они стояли друг напротив друга: трое чародеев с одной стороны и Смородник с другой, но никто не спешил начинать драку. Мавна подумала: а если бы не близость ратной Матушки, бросились бы друг на друга?

– Ребята, чего вы не поделили? Ну-ка, остыньте!

К ратнице подбежала девушка – совсем юная, тоненькая, как молодая ива, темноволосая и черноглазая. Её волосы отливали красивым красновато-каштановым блеском, и она повязывала их так, как никогда не повязывали в Сонных Топях: широкие пряди у лица убраны назад и стянуты на затылке узлом, а остальная копна свободно лежит на спине.

Смородник при виде девушки побледнел и скривился. Тут же нож нырнул обратно в ножны, а худой чародей сам отступил назад, потирая уголок рта большим пальцем, будто хотел снова плюнуть в Смородника, но передумал.

– Мирча! Кулик, Иссоп, Тойко! И не стыдно вам? У Матушки Сенницы под боком драки затевать! Она ведь не любит такое. А тебе, – девушка кивнула на Смородника, – и вовсе нужно быть тише воды, а не ножом махать.

Удивительно, но при её появлении чародеи присмирели, все как на подбор стали выглядеть пристыженными – как псы, на которых вылили ведро воды. Мавна хмыкнула: чудно.

Девушка повернулась к ратнице, поджала губы и склонила голову набок.

– Ты, что ли, гостья Матушкина?

Мавна отставила пустую миску с недоеденной корочкой хлеба и утёрла рот ладонью.

– Наверное. Не знаю.

– Та, которую Смородник подобрал?

– А. – Мавна покраснела. Не хотелось бы, чтобы её все знали исключительно из-за того, что её кто-то «подобрал». – Ну тогда да. Это я.

Девушка облегчённо улыбнулась, впервые за всё время. Улыбка у неё была красивая и открытая, но будто бы опасливая и угасла слишком быстро. Серьёзно сдвинув брови, она подозвала Мавну взмахом руки.

– Пошли. Пускай тут мужики выясняют отношения, а мне Матушка Сенница велела тебя принять.

– Что значит принять?

Смородник хмурился, глядя то на Мавну, то на черноволосую девушку, а трое чародеев прошли по ступенькам в ратницу, поочерёдно кивнув Мавне в безмолвном приветствии.

– Да ты вставай и узнаешь. Не бойся.

Мавне пришлось нехотя подняться с нагретых ступенек и подойти к девушке. Та протянула руку.

– Я Варма.

– Мавна.

– Вот и хорошо. – Варма быстро пожала руку и деловито махнула в сторону. – Пойдём, если уже поела. С дороги вымыться нужно. Да и тебе, – она окинула Смородника оценивающим взглядом, – тоже не мешало бы. Но позже.

Не дождавшись его ответа, она повела Мавну по вытоптанной дорожке между соснами к другому строению, размером куда меньше, чем ратница. Только сейчас Мавна заметила запах дымка, который шёл от бани.

Когда они отошли от ратницы, Варма с любопытством повернулась к Мавне.

– Матушка Сенница велела за тобой присмотреть. Правда, что Мирча тебя за нежичку принял?

– Это ты так Смородника называешь? – уточнила Мавна.

– А. – Варма осеклась и снова улыбнулась украдкой. – Прости. Да, Смородника. Но это ведь не настоящее его имя. Но настоящее ему не нравится. Так что да.

Мавна пожала плечами. Ей не было никакого дела до того, какое из имён ему нравится, пусть придумает себе хоть дюжину да меняет каждый день.

Варма притихла, поджала губы и остаток пути до бани прошла молча, только оборачивалась, чтобы посмотреть, поспевает ли за ней Мавна, а Мавна задумалась: вдруг и её обидела чем-то случайно? Но быстро отогнала от себя эти мысли. Что делать, если она не любительница болтать, а с этой девушкой видится в первый и, вероятно, последний раз? Мавна так устала, что даже ради приличий не могла бы поддержать беседу.

– Ну, – Варма откашлялась, прочищая горло, – вот баня, мы истопили для тебя. В женской половине никого не будет, мойся спокойно. Если нужна помощь, скажи. Там всё есть, и даже одежда новая. А вечером приходи к костру, мы будем молиться и киселя наварим.

Мавна поблагодарила Варму, а та ушла не сразу, всё ждала чего-то и с любопытством глазела, а может, сама хотела что-то спросить.

Заперев за собой дверь парной, Мавна прислонилась лбом к стене – из толстенных коричневых брёвен, между которыми топорщился сухой мох. Её окружила такая непривычная тишина, что в ушах звенело. За закрытыми веками расплывались алые пятна, похожие на цветы, и Мавна на какое-то время вовсе растерялась, забыла, где она и зачем. Она помнила, как испугалась Варде и чародеев, как решила уйти и как спешно собирала вещи. Вспомнила Купаву – голос подруги звучал в голове издалека, глухо и вовсе не так, каким был на самом деле. А дальше… Что случилось дальше? Как так вышло, что она не ищет Раско в чертогах болотного царя, а собирается вымыться в бане у чародеев?

Сначала в груди стало горячо, а потом холодно. С трудом оторвавшись от стены, Мавна посмотрела на свои пальцы. Они дрожали, как в лихорадке, и саму её бросало то в гневный жар, то в стужу страха. Вот так. Едва выйдя за околицу, она умудрилась сбиться с пути. Вернее, не сама сбилась, а её сбили – подхватили, как никчёмную ветошь, и увезли туда, куда ей вовсе не нужно было.

Если бы её злость могла проклясть Смородника, она бы давно его прокляла.

Стянув с головы платок, Мавна распустила волосы. Сняла жилетку, сложила на скамье. Затем верхнее платье. Присев, стянула обувь и чулки. Оставшись в одном нижнем платье, обхватила плечи ладонями.

Поколебавшись, Мавна сняла и исподнее тоже. Сложила поверх другой одежды и замерла, положив руки на бёдра.

Когда-то они были ощутимо круглее. Живот, грудь, плечи – всё было другим. Полным, мягким, округлым, румяным, как каравай. Мавна медленно щипнула себя за щёку и поняла, что на лице тоже почти ничего не осталось – кожа, а под ней мякоти чуть.

Она, конечно, оставалась шире, чем Купава. Плечи, запястья, щиколотки, скулы – её тело никогда не выглядело худым, и даже сейчас, лишившись былой мягкости, Мавна не казалась тонкой, но она хорошо помнила себя прежнюю. Округлую, красивую, с улыбкой на лице и смеющимися глазами.

А потом пропал Раско, и прошлая Мавна сгинула вместе с ним. Растворилась туманным утром, оставив вместо себя вот эту: хмурую, молчаливую, похудевшую и медлительную.

Но самое страшное было то, что Мавна уже не могла вспомнить, как ей жилось в прежнем теле и с прежним настроем. Она плеснула воды на угли и села на лавку, пытаясь вспомнить, как двигалась, когда была полнее и шустрее, когда тяжесть вины не давила на плечи… Не вышло. Жар парной никак не мог проникнуть в окостеневшее тело, размять кожу, мышцы и кости – Мавна сидела, распустив волосы и сложив руки на коленях, и дышала мелко, неглубоко, а в ушах всё звенело тишиной.

Тогда она ущипнула себя за бедро. Пальцы плохо слушались, а кожа всё равно казалась холодной, как у лягушки. Мавна ущипнула снова, уже сильнее. На бедре расплылось красное пятно. Хорошо.

Она вновь распалила в себе гнев на Смородника. Представила, как ударила бы его, будь хоть немного смелее и быстрее. Как схватила бы его за шею. Как могла бы выдернуть стрелу из земли и воткнуть ему в ногу… Как ударила бы в чёрную с белой полоской бровь. Как радовалась бы, увидев его кровь: он сбил её с пути, помешал пойти за Раско, унизил её, вдавливал щекой в землю и связывал заломленные за спину руки…

Мавна очнулась только тогда, когда поняла, что всё её тело покрылось синяками. Под кожей разливалась ноющая боль. Противная, но пройдёт. А вот Раско страдал куда больше.

Медленно поднявшись, она зачерпнула пальцами мягкого можжевелового мыла, посмотрела, как мыльная гуща тянется из маленького бочонка за её рукой, и принялась намыливать волосы – сначала едва-едва шевелясь, словно во сне, но постепенно всё быстрее и быстрее взбивая сероватую пену до тех пор, пока не покрыла все волосы и всё тело.

И пока намыливала и смывала пену, пока подливала горячей воды на угли, пока, зажмурившись, вдыхала густой смолисто-травяной пар и ощущала, как горячие струи стекают по свежим синякам, Мавна думала лишь одно: «Что я делаю?»

Быть может, стоило попросить Варде больше не приходить? Не брать у него шкурку и не выходить к нему вечерами. Не слушать, что он говорит. Просто забыть о нём как не бывало. Но кто тогда рассказал бы про Раско?

Мысли завихрились и перепутались, и Мавна плеснула себе в лицо из другого ведра с холодной водой.

Она уже выбрала. И возвращаться в деревню точно не станет – пока не убедится, что Раско никак нельзя вернуть.

Ей действительно приготовили новую одежду. Мавна вообще заметила, насколько тут всё странно устроено: снаружи – ничего особенного, едва ли не рухлядь, особенно Сенницына избушка, зато внутри – богатая резьба под потолком и вокруг окон, красивые предметы и множество дорогих вещей. Видимо, всё то добро, которым веси платили за защиту, чародеи свозили сюда.

Вот и чистое платье было скроенным из хорошей шерстяной ткани, тёплое и мягкое, с вышивкой по рукавам и вороту, а душегрея и того краше: вишнёвая, с меховой оторочкой и крупными цветами, нашитыми из кусочков другой ткани.

Одевшись, Мавна укрыла волосы платком и хмыкнула себе под нос. В других краях такое носили бы зимой или ветреной осенью, а тут – пожалуйста, лето на дворе, но изволь носить шерсть и мех, если не хочешь замёрзнуть вечером.

Снаружи её вновь встретила Варма – ждала, поди, у выхода. Ухватила её за локоть, но неловко, будто вполсилы, и указала за деревья.

– Пойдём к костру. Ты видела когда-нибудь, как молятся чародеи?

Мавна видела, как молятся у них в деревне – украдкой, шёпотом, прося Покровителей о чём-то своём. Да и сама так же молилась, будто стыдясь и не подыскивая нужных слов. Но Смородника перед костром она тоже видела, и он её удивил – смотрел неотрывно в пламя, безмолвно шевелил губами и прикасался кончиками пальцев ко лбу и груди.

– Да, – ответила Мавна. – Однажды.

До неё донёсся шум: смех и приглушённые расстоянием разговоры. Скоро деревья расступились, и Мавна увидела круглую поляну, вытоптанную множеством ног и так же покрытую толстым слоем опавшей хвои, как и всё тут, в чародейском поселении. Посреди поляны горел костёр; видно, его лишь недавно развели, и огонь только разгорался, лениво переползая с хвороста и кусочков коры на ветки побольше, а с них на брёвна, поставленные наподобие остроконечной крыши.

Вокруг костра собирались люди. Юные девушки и парни возились у бочек, помешивая черпаками какой-то напиток, и над поляной пахло сладко-хмельно, смолисто и дымно. Другие садились вокруг костра, собирались по нескольку человек. Мавна узнала тех чародеев, которые чуть не устроили драку у ратницы, а ещё того чернобородого, который приезжал к ним в деревню. Кажется, Смородник называл его Ирником.

– Тут будут все отряды? – Она повернулась к Варме.

Варма растерянно повела плечом.

– Да нет. Всегда кто-то на объезде или охоте. Все отряды не могут собраться вместе. Кто сейчас в поселении, те и придут к костру.

– А Матушка Сенница придёт?

Варма стояла чуть поодаль, будто дошла до невидимой границы, и растерянно потирала локоть. Мавна мотнула головой в сторону костра – пошли, мол, но Варма быстро улыбнулась и опустила глаза.

– А Матушка Сенница как захочет. Она у нас всё делает по сердцу. Захочет – придёт, нет так нет. Но у костра ей каждый будет рад.

– А ты? – Мавна догадалась, что Варма не хочет приближаться к чародеям. – Не пойдёшь?

По лицу Вармы пробежала тень. Она попыталась вновь выдавить из себя улыбку – вежливую, немного заискивающую, но её губы дрогнули.

– Если только с краешка присяду.

Она обернулась, высматривая кого-то, и осторожно шагнула вперёд, к скамейкам из широченных брёвен, распиленных вдоль. Варме махнул рукой какой-то парень и похлопал по скамейке рядом с собой и друзьями, но она сделала вид, что не заметила, и отвела Мавну к самой дальней и пока пустой скамье.

Мавна обрадовалась, что не придётся быть у всех на виду. Ей бы переночевать да дальше идти – она бы хотела скорее покинуть чародейское поселение, но боялась, что без ведома Сенницы ничего не получится. Надо бы поговорить ещё раз со старой чародейкой, на холодную голову, когда прошёл первый испуг. Может, что-то посоветует.

На них то и дело поглядывали, и Мавна жалела, что не может стать ещё незаметнее. Хорошо хоть заговорить не пытались. Шкурку Мавна обернула тряпицей и спрятала на дне поясной сумки. Была уверена, что от неё по-прежнему сильно пахнет нежитью, что сбивает с толку чародеев, но оставить шкурку нигде не могла. Общество Вармы, наверное, немного отводило подозрения, но лишь разжигало любопытство.

Костёр разгорался, вместе с тем на поляне собиралось всё больше народу. Мавна поглядывала на них исподлобья, с недоверием. Вот громкие девушки принесли несколько корзин пирогов. Парни добавляли дров в костёр и кидали охапки трав. Двое мужчин прикатили бочку с чем-то хмельным. Мальчишка подобрался вплотную к костру, сунул туда палку, за что мигом получил нагоняй от невысокого коренастого мужчины.

– Они все чародеи? – с сомнением спросила Мавна. Подумав, добавила: – И ты тоже?

Варма теребила кончик чёрной пряди, всё высматривая кого-то.

– А? Не все, нет. Чародеи лишь те, кто пожелал разжечь искру. Матушка Сенница всех пригреет и накормит, кто в ней нуждается. А дальше каждый волен выбирать свою дорогу сам.

– Так ты не чародейка?

Мавна не могла представить Варму в отряде, с грозным козлиным черепом, привязанным к седлу. Не станет же эта девчонка убивать упырей и собирать добро с деревень? Хотя, быть может, не каждому чародею положено непременно вступать в отряды?..

– Я райхи, – ответила Варма с неохотой и тише, чем говорила до этого. На её щеке выступили розовые пятна, а глаза, напротив, заблестели с вызовом.

– А, – только и смогла выдавить Мавна.

О райхи она слышала в городе, на торгу: там их боялись и называли нечистым народом. Смотрели, как бы не появилось на улице такое семейство, а то ведь женщины заговорят до потери памяти, а детишки умыкнут товар. О райхи часто судачили на торговых площадях и почти не вспоминали в деревнях. Говорили, будто они тоже владеют своими особыми чарами: умеют гадать на крысиных костях и птичьих внутренностях, знают слова от всех болезней на свете, а от других ещё и цедят крепкие травяные отвары, густые и чёрные, как кровь; про кровь тоже говорили, только совсем уж понизив голос до свистящего шёпота – будто иные райхи так жаждут обрести больше чародейской силы, что нападают ночами на путников и выпивают их досуха, совсем как упыри.

Мавна поёжилась и едва сдержалась, чтобы не отодвинуться подальше от Вармы. Тоненькая черноволосая девчонка теперь воспринималась совсем по-другому, и в тёмных глазах её будто плескалось неукротимое жгучее колдовство.

– Не стоило говорить, наверное, – вздохнула Варма.

Мавне стало стыдно. Наверное, по её лицу несложно было догадаться, какое впечатление произвело одно-единственное слово, обронённое Вармой. Нащупав её ладонь, Мавна подняла глаза.

– Стоило. Спасибо, что сказала. Ну а… – Мавна пыталась вспомнить, о чём они говорили до того, как страшные обрывки слухов о райхи заполнили её голову, – как сюда попадают? Стоит просто прийти и попросить убежища? И что бывает с теми, кто не пожелает, как ты говоришь, разжигать искру?

Варма мягко высвободила ладонь из пальцев Мавны и снова обернулась по сторонам.

– Одни приходят. Других приводят. Говорят, когда Матушка Сенница была моложе, она выискивала брошенных сирот для своих отрядов. Тех, кто не мог за себя постоять. Давала им новые имена, на свой вкус, воспитывала их и обучала чарам. А потом они стали учить новых чародеев. Так и повелось. Кто не хочет вступать в отряд, тоже может стать чародеем и остаться тут либо найти себе жилище в другом месте. А кто и чародейством заниматься не хочет, тот волен остаться тут и помогать. Видела тех девочек? – Варма указала на стайку девушек у бочонков с напитками. Около них вились парни и мужчины постарше, и каждый старался рассмешить, чтобы девичий хохот ещё громче разносился над поляной. – Они готовят еду для отрядов. Не только они, конечно, им помогают. Есть те, кто стирает. Кто обучает ремёслам и боям. Тут есть свои кузнецы, конюхи, охотники – как в настоящем городе.

Мавна слушала и рассматривала всё, что могла приметить. Вдали между соснами виднелись другие постройки и избушки, прямо как в деревне. У ратницы лаяли собаки и кудахтали куры. Смеялись девушки, кричали мальчишки, и если закрыть глаза, можно было представить, что находишься на торгу. Не в Сонных Топях, нет – там было куда тише.

Мавна вспомнила, как к ним въехали чародеи. Всхрапывающие скакуны, алое пламя стягов, козлиные черепа и угрозы. Серп около шеи Илара. Глядя на мирное сборище у костра, не верилось, что отряд воспитало это самое место.

Медленно-медленно, так, что сразу и не заметишь, сверху опускались сумерки. Закатывалось алое солнце за рыжие стволы, а с другой стороны уже надвигался сизый туман, подползал, укрывая собой землю. По ногам тянуло холодом, и Мавна порадовалась, что ей дали новую тёплую одежду.

– В отрядах чаще всего заняты места, – продолжала говорить Варма. – Большинство парней-чародеев хотят туда вступить, чтобы гонять упырей и красоваться перед девушками.

Она осеклась, прокашлялась, будто вдруг перехватило горло. Мавна обеспокоенно на неё посмотрела, но Варма махнула рукой – ерунда, мол. К ним подскочил юноша с двумя кружками и протянул одну Варме.

– Попей.

Варма вздрогнула и посмотрела на него широко распахнутыми блестящими глазами, но даже не шевельнулась, чтобы взять кружку, будто окаменела.

– Спасибо. – Мавна сообразила взять обе кружки и поставила их на скамейку рядом с собой.

Парень виновато улыбнулся и ушёл обратно: разносить напитки другим собравшимся, а Варма наконец глотнула напитка.

– Всё хорошо? – спросила Мавна.

Варма кивнула:

– Да. Прости. Иногда становится… непривычно. Я не так давно тут.

– Понимаю. – Мавна пнула мыском сосновую шишку, свалившуюся к ногам. – А уйти не хотела?

Варма обернулась на Мавну, посмотрела на неё странным долгим взглядом и, хмыкнув, снова повернула лицо к костру. Мавна видела, как у неё дрогнул уголок рта и как красиво разгорающийся огонь подсвечивал её чёрные волосы. Кружку Варма зажала между ладонями и опустила на колени.

– Всем, кто здесь остаётся, больше некуда идти.

Мавна и сама поняла это за миг до того, как Варма ответила. От собственной глупости стало горько во рту, пришлось глотнуть из кружки. Там оказался густой брусничный кисель на меду, кисло-сладкий и пряный настолько, что в носу защипало.

– Прости.

Варма в который раз отмахнулась. Мавна корила себя за то, что сама испортила себе вечер и теперь вряд ли даже узнает что-то ещё. У костра собирались танцевать: кто-то заиграл не то на свирели, не то на флейте. Народу прибавлялось, теперь пришли настоящие чародеи из отрядов – их было видно издалека по безупречной выправке и уверенности, сквозящей в движениях, да и держались они вместе, по нескольку человек рядом. Девушки у стола с пирогами приосанились, а две с краю принялись шутливо пихать друг друга кулаками в бока.

Мавна задумалась. Могла бы она остаться тут, если бы знала, что никогда не вернётся домой? Наверное, всяко лучше печь пироги и караваи и знать, что кому-то делаешь доброе дело. Если она не найдёт Раско, то стоит ли возвращаться домой? Как смотреть в глаза матери? А Илару? Уж он наверняка сгорал от ярости и досады, особенно когда понял, что не сможет сам пойти следом за Мавной. Она почувствовала, как краешек губы сам собой ползёт в сторону, но глазам стало горячо, будто жар костра добрался и сюда тоже.

– Ты всё высматриваешь своего спасителя? – к ним вдруг подсела незнакомая девушка, крупная, высокая, с толстой каштановой косой. На девушке были мужские штаны и алый кафтан с богатой вышивкой – настолько красивый, что носили бы и в столице. С ней подошли ещё три девушки в похожей одежде, но садиться не стали, а дождавшись её одобрения, пошли дальше, к костру.

Варма засмущалась, подвинулась, освобождая больше места, но ничего не ответила. Мавна поздоровалась, а незнакомка с прищуром оглядела её от макушки до пят.

– Новенькая, что ли?

– Это гостья Матушки Сенницы, – объяснила Варма. – Мирча привёл.

Девушка усмехнулась и покачала головой.

– А ты-то будто бы и не ревнуешь, сидишь такая смирная и говоришь еле-еле.

Мавна приоткрыла рот от удивления. Варма должна ревновать? К ней?.. Конечно, оправдываться ей было не за что, но Варма вдруг опалила девушку гневным взглядом и гордо задрала подбородок.

– Пока не за что.

– Я не понимаю… – Мавна растерянно стиснула пальцами свою кружку. – Я вовсе не…

– Не оправдывайся. – Девушка с косой положила руку – по-мужски тяжёлую – ей на плечо. – Разберётесь ещё. Что тут, мужиков, что ли, мало? На всех хватит.

Она хитро улыбнулась, сощурив глаза – густо-зелёные, как речная тина. Щёку с россыпью тёмных родинок пересекал шрам, а ладони, как заметила Мавна, были покрыты следами не то от чьих-то зубов, не то когтей.

– Ты из отряда? – недоверчиво спросила Мавна.

Девушка хохотнула, запрокинув лицо к небу и сверкнув белыми зубами. Она была очень красива, но не той красотой, как Купава или Варма, а громкой, бросающейся в глаза, почти мужественной и непривычной.

– Это мои девчонки из отряда. А я – их командующая. Мой черёд. Почему от тебя так разит нежаками?

Щёки Мавны запылали и, она готова была поклясться, стали алого цвета. Её бросило в жар, а вот Варма, наоборот, повернулась к ней с холодным любопытством. Мавна уже потянулась к ремешку сумки, но передумала и снова стиснула обеими ладонями кружку. Однако чародейка-командующая это заметила.

– Что у тебя в сумке? Покажешь?

– Нет. – Мавна стиснула губы. – Извини. Если так хочешь узнать, сходи к Сеннице.

– Ого. – Чародейка понимающе кивнула. – А ты молодец. Я думала, квашня очередная. Ладно уж. Секретничайте. А ты знай, тут полно хороших парней, получше Мирчи, так что разберётесь. Пойду к своим.

Она легко встала – будто вспорхнула – и плавно, но быстро ушла к костру, двигаясь с кошачьей непринуждённостью. Мавна хлебнула ещё киселя и, сдвинув брови, развернулась всем телом к Варме. Раз кто-то начал судачить, значит, надо пресечь сразу, пока Варма не успела ничего себе додумать.

– Послушай, пожалуйста. Мы знакомы совсем мало и почти ничего не успели рассказать друг другу, поэтому я понимаю только наполовину. Но знай, если тебе нравится Смородник – забирай всего до подошв, мне он не нужен. Он пленил меня и заставил идти пешком за лошадью. Если это поступок мужчины, с которым ты хотела бы прожить жизнь, – то я тебе не завидую.

Варма слушала её, открыв рот и краснея с каждым мгновением. Замолчав, Мавна перевела дух – такая дерзкая и долгая речь далась ей с трудом.

– Я не… Это… – Варма суетливо заправила за уши выбившиеся прядки. – Он… Ничего такого, нет. Просто мы оба райхи, и мне было важно иметь здесь друга. Хоть кого-то, похожего на меня. А о его поступках не тебе судить. – Варма вдруг переменилась, вскинула голову и твёрдо посмотрела Мавне в лицо. – Ты его не знаешь. А меня он однажды спас. Вот.

– Хорошо, что хоть с кем-то он был милосердным, – проворчала Мавна, поднимаясь со скамьи. – Я пройдусь.

Сидеть больше не хотелось. Если Варма всё это время думала, что у Мавны какие-то виды на Смородника, то пусть думает дальше. Настроение вконец испортилось: все тут, выходит, успели услышать о ней и придумать что-то своё, не имеющее никакого отношения к правде.

Вокруг костра собралось уже не меньше сотни людей. Дети, юные парни и девушки, статные чародеи, пожилые женщины и старики – они выглядели как жители самой обычной деревни, сидели на скамьях-брёвнах, угощались у столов, черпали кисели и медовуху из бочонков, разговаривали и плясали под свирель. Мавна держалась под соснами, не выходя к костру, но кожей чувствовала на себе чужие взгляды.

Высокий молодой чародей с каштановыми кудрями едва не свернул себе шею, глядя на неё, и Мавна до боли сжимала пальцы на ремешке сумки. Ей казалось, будто шкурка тянет вниз, к земле, а то и вовсе под землю, во владения всех нечистых сил. Прислонившись спиной к сосновому стволу, она перевела дух. Отсюда хорошо была видна поляна, но сама Мавна спряталась в тени. Она видела, как Варма продолжает сидеть одна на скамье и никто не спешит к ней подсаживаться.

Скрывшись с глаз, Мавна почувствовала облегчение. На неё перестали пристально и недобро смотреть, гадая, что с ней не так. Все понимали, что незнакомка – гостья ратной Матушки, и раз её пригласили к костру, значит, были на то причины. Но наверняка все замечали, что Мавна странная – недаром и Смородник, и Ирник, и та девушка говорили, что от неё пахнет нежитью. Другие чародеи из поселения не могли этого не заметить.

Землю укрыла роса, туман всё плотнее расползался между деревьями, белыми крыльями цеплялся за стволы. На поляне смолкла свирель, затих смех, и все потянулись к костру, выстраиваясь кругом. Кто-то положил ладони на лоб, кто-то на грудь: одну или обе. Иные остались как были, не присоединялись к молитве. Мавна посмотрела немного, как чародеи молчаливо подносят ладони к огню, торжественно и безупречно выпрямив спины, стоят кругом – это было красиво, но вместе с тем немного пугающе. Алые искры взмывали вверх и терялись в молоке тумана, на лица ложились огненные отблески, и Мавна вдруг отвернулась – по спине пробежала дрожь, руки похолодели, и захотелось поскорее уйти.

«Отпрошусь у Сенницы сейчас, а с рассветом пойду, – подумала она. – Пускай сама отпустит, чтобы без недомолвок».

Мавна пошла прочь от поляны с костром, в сторону избушки Сенницы – если она правильно запомнила, то нужно двигаться на запад, к ограде и ратнице. Сумрак скрывал тропку, но то тут, то там мелькали огни в окошках, и на мгновение Мавне показалось, что она снова находится дома, в родных Сонных Топях, и деревенские попрятались по домам, а она одна возвращается, припозднившись.

Вскоре показались очертания невысокой избы, совсем тёмной и почти незаметной среди деревьев. В окне горел тусклый огонёк: такой оставляют, когда выходят во двор, чтобы возвращаться не по тёмному. Значит, Сенница ещё не спала – это ободрило Мавну, и она прибавила шаг. Неизвестно, насколько прилично будет заявляться без приглашения, но Мавна рассудила, что ещё хуже было бы просто сбежать поутру, не попрощавшись. К тому же Сенница могла бы побольше рассказать о шкурке…

На крыльце сидела, чуть сгорбившись, фигура, и Мавна хотела окликнуть Сенницу, но поняла, что та не одна. Перед ней ещё кто-то был: сидел на ступенях, уткнувшись лицом ей в колени. Сенница гладила его по голове, перебирала распущенные длинные волосы и – Мавна ясно это увидела – пропускала между пальцами тонкие косицы, заплетённые у висков.

Мавна выдохнула и спряталась за елью так, чтобы её не было видно. Если это и правда Смородник, то он точно не обрадуется, если она застанет его таким. Чего доброго, снова возьмётся за свои стрелы и в этот раз сможет как-то убедить ратную Матушку, что поймал нежичку…

– Ты пойми меня, милый, – говорила Матушка Сенница вкрадчиво, виноватым голосом, объясняла, как ребёнку, – ты мне как сынок. Но ведь и Дивник тоже был мне сыном.

Послышался сдавленный вздох – а может, и стон. Мавна притаилась, чтобы ни единая ветка не колыхнулась.

– Что мне сделать, чтобы ты меня простила? Я всё отдам, клянусь.

Голос Смородника звучал глухо и снова со странным выговором – Мавна вспомнила, что говорила Варма. Он тоже райхи. Наверняка и родился в сотне вёрст отсюда, а чем дальше, тем чуднее говорили люди, это было понятно на торгах.

– Не надо мне отдавать. Я сама вам всё даю, что от меня нужно. Как детей своих обирать? – Сенница тяжело вздохнула, не прекращая гладить Смородника по голове и худым плечам, а он жался к ней, как пёс. Мавна не верила своим глазам, но отвернуться тоже не могла. Ей было стыдно подсматривать за ними, но тело, как назло, окаменело, а может, она на самом деле не желала ничего упускать. – Ты лучше помоги.

– Чем угодно, Матушка, клянусь, чем угодно! – Смородник вскинул голову и потянулся за рукой Сенницы, и в его движении было столько беспрекословной преданности, что Мавна никак не могла понять, жалеет она его или испытывает отвращение.

– Ты слишком далеко зашёл, дорогой мой. Благодари Свет, что ты ещё жив и что я впустила тебя в этот раз.

– Благодарю, Матушка, бесконечно благодарю…

Смородник перехватил руку Сенницы и припал к ней губами. Мавна поморщилась и подумала, что она точно тут же вырвала бы свою ладонь, но Сенница позволила ему целовать свои руки.

– Изгнание можно искупить, а ты продолжаешь обижать других. Девочку вот обидел… Поможешь ей – сотру метку.

– Матушка… – Смородник вдруг отстранился, не вставая. Его голос неверяще дрогнул. – О чём ты? Какую девочку? Варму? Да я…

– Не Варму, глупый. Она-то тут при чём? Ту девочку, которую ты за нежичку принял. Ещё привёл такой довольный, словно фазана подстрелил. Тьфу ты, дурачок.

Сенница разочарованно покачала головой, на миг блеснули бельма – когда она чуть повернулась в сторону окошка с тусклым светом. Мавна незаметно пригнулась пониже, чтобы пушистая ветка точно скрыла её.

Смородник вскинул руку и прижал ко лбу, будто у него разболелась голова.

– И что ты хочешь?

– Помоги ей брата найти. Извинись перед ней и искупи вину. Заодно на нежаков настоящих посмотришь.

Сенница медленно повернула голову и устремила взгляд прямо туда, где пряталась Мавна. Захотелось провалиться сквозь землю или сбежать, но ноги приросли к земле, и даже пошевелиться не получалось. Мавна слышала, как часто стало стучать её сердце. Если Сенница поймёт, что она подслушивала, то что сделает с ней? И новое озарение вспыхнуло в голове: неужели она думает, что Мавна согласится на помощь Смородника? Она больше всего была рада избавиться от него, зачем он ей нужен?

– Чем я ей помогу? А что до нежаков… Я видел их, мне нет нужды знакомиться с ними.

В голосе Смородника появился звенящий лёд. Сенница вновь протянула к нему руку, но он больше не ласкался, не утыкался лбом ей в колени, а просто сидел напротив неё, на ступенях, ниже, чем сидела Матушка.

– Ты будешь рядом. Будешь защищать в пути и покажешь дорогу. Проследишь, чтобы с девочкой ничего не случилось. И сделаешь всё, чтобы она вновь встретилась со своим братом. А когда доберётесь до болотного царя, ты запомнишь, где он прячется, каков он и что у него за свита. Всё разузнаешь для меня, а потом расскажешь, и мы решим, что с этим делать.

Смородник помолчал, обдумывая её слова.

– И я буду прощён?

Матушка Сенница ответила уклончиво:

– Посмотрим. Всё лучше, чем от безделья маяться и выплёскивать злость на невиновных людей. А пока ступай, мальчик, ступай. Поутру ещё поговорим.

Она похлопала его по плечу, и Смородник повиновался, не стал спорить. Поднялся и, поклонившись, ушёл куда-то прочь. Где будет ночевать, раз даже на порог ратницы не пускали? Мавна мотнула головой. Не её это дело.

Сенница проводила его взглядом, а потом медленно повернула голову и снова посмотрела прямо туда, где пряталась Мавна.

– Ну, выходи, девка.

Глава 13 Чары неживых

На крыльце Сенницы было светло – чародейские огни парили у крыши, свет – пусть тускловатый, но тёплый –лился и из оконца. Когда Мавна пряталась за деревом, огоньков не было, но стоило ей выйти из укрытия на негнущихся ногах, как по мановению чародейкиной руки избушка озарилась огнями.

– Ну, и долго ты подслушивала?

Матушка Сенница упёрла кулаки в бока и грозно сверкнула бельмами. Мавна испуганно качнула головой.

– Н-нет. Я никому не расскажу, обещаю.

Сенница хмыкнула, вновь уселась на верхнюю ступеньку и похлопала рядом с собой, приглашая Мавну присесть.

– Да что там. Всё равно ты должна была узнать. Я думала, утром скажу, а ты вон как пришла.

– С утра уже уйти хотела. Шла попрощаться.

Сенница прицокнула губами и недовольно протянула:

– Попроща-аться. А разрешил тебе кто?

– Никто, – призналась Мавна, усаживаясь.

– Вот. – Матушка Сенница выставила вверх палец. – То-то и оно. Без моего позволения тут ничто не случается. Птица не пролетит. А ты уходить собралась. Я тебя впустила, но пока не выпускала. Поняла?

Мавна кивнула, глядя в сторону ратницы. Смотреть в лицо ратной Матушки она стеснялась, а ещё всё-таки боялась белёсых глаз.

– Вот и умница. Пойдёшь завтра утром. Дам тебе попутчиков.

– Смородника. – Мавна скривила рот, будто съела незрелую ягоду.

– И его тоже. А ещё хороший отряд. Проводят вас до половины пути, дальше сами. Дай на шкурку твою ещё разок взглянуть.

Мавна послушно расширила горловину сумки, скользнула пальцами и нащупала шершавую сухость шкурки. Бережно вытащила и, поколебавшись немного, передала старухе.

Сенница распластала шкурку на ладони и поднесла к свету. Мавне показалось, будто в алых огнях сверкнули лягушачьи глаза, но такого, конечно, не могло быть.

– Удивительно, – пробормотала Сенница, осторожно проводя пальцем по бугоркам на лягушачьей спине. – Сбросил, а за существование своё не побоялся.

Мавна поёрзала и повернулась к Сеннице. Любопытство шевельнулось под кожей.

– Как это происходит? Вы знаете, почему упыри носят шкурки?

Сенница тихонько посмеялась, и бусы на её груди забренчали, ударяясь друг о друга.

– Твой приятель сам отдал тебе такую вещицу, саму суть свою, а ты будто бы и не знаешь?

– Не знаю…

Сенница хмыкнула, потешаясь над Мавной, а той не было ни обидно, ни грустно от насмешек – только хотелось, чтобы кто-то наконец разъяснил.

– Ну даёшь. Эта шкурка болотника. Нежити. Помнишь времена, когда только болотники выли на болотах, а водная нежить копошилась в ручьях и прудах, и упырей никто ещё не видел?

Мавна кивнула:

– Помню, как же. Хорошо было. Не страшно.

– То-то. Хорошо. А потом нежить захотела большего. Захотела к людям приблизиться. И те мертвецы, которых земля не принимала, сослужили им помощь. Сущность нежицкая в мёртвое тело легко входит и начинает жить там, как жена в мужниной избе. Такие у них чары неживые.

В их болотистом уделе и правда считали, что не всех мертвецов примет земля – тех, кто умер не своей смертью, ей не отдавали, а относили за ограды, обкладывали ветками, сооружали домовины прямо над телом. Мавна много раз видела такие погребения.

– Чем старше тело, тем проще, – продолжила рассказывать Матушка. Она смягчилась и больше не выглядела рассерженной, наоборот, старалась говорить нараспев, будто Мавна была маленькой девочкой, а рассказанная таким тоном страшная правда превратится просто в жутковатую сказку. – Так они стали упырями. Нежицкий дух, войдя в истлевшее тело, повелевал им, как заблагорассудится. А напившись крови, упырь наращивал себе мяса. Немного, конечно, но лучше, чем бегать и костями греметь. Сразу воплотиться в человека – тяжело, поэтому после лягушки следующий их облик – упырь, бегающий на четвереньках. Не зверь и не человек, а что-то между. Болотники хитрые, берутся из самых земных недр, а метят в людские поселения. Хотят стать людьми, только у них нет ничего людского, лишь пытаются нам подражать.

Мавна вспомнила Варде – бледного, всклокоченного, волнующегося. Она не стала спорить с Матушкой Сенницей, не стала говорить, насколько он был похож на живого, что говорил и двигался совсем как человек, нервничал и поправлял волосы, как любой другой парень из плоти и крови.

– А потом? – спросила она. – Что с ними происходит потом?

– Потом становятся жаднее. Вот тут они похожи на нас: чем больше мы получаем, тем больше нам хочется. Когда-то болотная нежить довольствовалась малым: выла, кричала, заманивала путников в топи да испивала там, как паук мушку. А переселившись в тела покойников, они стали злее, им мало было крови случайно заблудших. Нужно стало охотиться. И чем дальше, тем больше. Теперь вот научились вселяться в тела недавно погребённых. И растить себе другие тела – обращаться кем-то похожим на человека. Был один облик – лягушачий, стало три – лягушачий, упырячий и человечий. Могут менять их, как девка платья, но чтоб дольше держаться в людском, надо больше пить крови. Такой вот расчёт.

– Шкурка тогда зачем? – у Мавны в горле стало сухо, и вопрос прозвучал жалко, хрипло. Неужели Варде пил кровь, чтобы выглядеть парнем?.. Но где же брал жертв? Из деревни никто не пропадал.

– А шкурка, – Матушка Сенница покрутила ладонь, подставляя шкурку под свет и так, и эдак, и бурые бугорки то отбрасывали тени, то ярко освещались, – это вроде их якоря. Начало и конец всего. Начали с того облика, им и закончат. Не сможет нежак долго продержаться без неё. Он должен возвращаться к своему первому облику, отдыхать и набираться сил. Потом охотиться в упырячьем. Человечий облик требует больше всего сил, в нём они пока не могут долго находиться. Потому Смородник с такой яростью тащил тебя сюда: учуял нежицкий дух и думал, что ты из новых, самых сильных и злых, так напившихся крови, что могут по многу дней не перекидываться и полностью вести себя по-человечьи.

«Сожги, тварь и издохнет», – прозвучал в голове голос Малицы. Мавна вздрогнула и спрятала ладони у себя под мышками: становилось прохладнее, да и от таких разговоров мурашки бегали по коже.

– Если уничтожить шкурку, то что станет с нежаком? – спросила она.

Сенница шевельнула пальцами другой руки, и один из огоньков спустился ниже, замерев на уровне её лица. Она повернулась к Мавне и улыбнулась, но в красном свете улыбка вышла зловещей.

– Давай сейчас проверим.

Огонёк приблизился к шкурке – ещё немного, и лёг бы на бурую спинку.

– Нет, – прошептала Мавна. – Пожалуйста.

– Тю. – Сенница разочарованно присвистнула. – Что же, за брата отомстить не хочешь?

– Хочу. Но не мстить. Домой вернуть. Без шкурки я его не найду.

– Это твой упырь тебе так сказал. – Сенница понимающе кивнула. – Ясное дело. Не будет шкурки – не будет дороги. А знаешь, что теперь он не сможет вернуться в первый облик и начнёт от ярости метаться по весям? Знаешь, что теперь озвереет и имя своё может забыть? Долго уже без шкуры, поди. А зверьё без шкуры не живёт. Как и человек без кожи. Погубит многих. А ты – всего его одного, и без тебя уже неживого.

Мавна в который раз поёжилась. От слов Сенницы веяло такой жутью, что даже вечерний ветер не так сильно холодил.

– Зачем тогда он мне её отдал?

Матушка Сенница положила шкурку на ступеньку рядом с собой, склонила голову, будто любовалась диковиной.

– Поди ж его разбери. Выяснишь. Не поверю, будто нежак по доброте душевной помочь захотел. Скорее, его самого шкурка тяготила – а как, это я тоже разгадать не могу. Вдали от шкурки станет мучиться, это ясно. Сколько протянет, не скажу. Но если её сжечь или изрезать, то он не сможет вернуться к своим истокам, к болотнику, потеряет сон, покой и отдых, растеряет разум, а в конце концов умрёт.

– И как я должна дорогу найти? Правда поможет?

Мавна коснулась пальцем шкурки, подцепила за лапку и положила себе на колени, как котёнка. Ей было странно, что нежицкую вещь можно вот так показывать чародеям, да ещё и в самом их логове, но рядом с Матушкой Сенницей она не боялась. Да, опасалась и не слишком доверяла, но верила, что ничего плохого ни ей, ни шкурке здесь не сделают. Быть может, она пожалеет потом о своей беспечности, но пока хотелось просто сидеть вот так подольше, да хоть всю ночь, а с утра пойти обратно к болотам.

– Свет его знает. – Сенница помолчала, пожёвывая губу. – Может, нежак за шкурой своей вернётся и дорогу укажет. Может, как-то иначе отведёт. Это хорошо, что ты мне попалась, девка. Мы с твоей помощью много чего про новых нежаков узнаем. Про тех, которых от людей не отличишь. Так-то они недавно появились, мои молодчики всё больше по упырям стреляют, а того нежака как распознать? Такой заберётся в деревню да и будет каждую ночь по одному утаскивать. Очухаются, когда от села одни куры живыми останутся. Ты-то нам и поможешь.

Мавна задумчиво вертела шкурку, никак не решаясь убрать её в сумку. Как так может сложиться, что эта вещица выведет её к Раско? Выведет, а потом… Говорить вслух об этом не хотелось, но надо было предупредить Матушку, чтоб не обольщалась.

– Я обещала остаться у болотного царя вместо брата. А он домой пойдёт. Так что, боюсь, я мало чем смогу помочь.

– Никто не знает, как будет. И про болотного царя тоже. С чего ты взяла, что твой нежак к нему приведёт? Почему поверила, что твой брат у него? Как ты оставаться собралась? Ай, девка, веришь непонятно чему. Ухо востро держи, всё на ус мотай, но никому не верь. Поняла меня? А если правда сгинешь в болоте, то Смородник вернётся и всё мне расскажет.

Мавна горько хмыкнула, опустив взгляд. Вот так: с ней может что угодно случиться, зато чародеи всё равно её используют и нисколько не станут горевать. Вместо неё расскажет Смородник – будто он неуязвимый и точно вернётся сюда. Ощущение безопасности и беспечности сразу рассеялось, Мавна поднялась на ноги и наконец-то убрала шкурку в сумку. Захотелось назло Матушке обхитрить всех нежаков и вернуться, да не одной, а с Раско, и самой рассказать всё наперёд какого-то Смородника.

– Куда это собралась?

Матушка Сенница запрокинула голову, глядя на Мавну снизу вверх.

– Да пойду я. Утром рано вставать.

– Тю. Обиделась, поди? Зря. Не стоит. Знаешь, сколько людей упыри утаскивают или сжирают? Не одного твоего брата. Они столько горя принесли, что ты и представить себе не можешь. Потому что за всю жизнь не видела так много людей, как они сгубили. А за каждым погубленным его семья стоит – ждёт, горюет, плачет. Сама, поди, знаешь, чего это я тебе рассказываю.

Мавна замерла на крыльце. Колени не гнулись, ногам стало ещё холоднее, и в груди разрастался противный ледок, как в бочке морозным весенним утром. Она знала. Слишком хорошо знала и хотела бы вырвать из себя всё это, но отчётливо понимала, что никогда не избавится ни от тяжести вины, ни от горя. Они навечно с ней, до самой смерти.

– Если станет больше людей, готовых нам помогать, то скоро справимся с упырями, – продолжала Сенница. – И никто больше не будет плакать от того, что чьего-то сына, брата, жениха или невесту выпьют досуха эти твари.

Привычным движением пальцы скомкали и стиснули ткань платья. Слова слишком глубоко вонзились в неё – до боли царапнули сердце, так, что стало труднее дышать. Сенница внимательно смотрела на Мавну: неспроста сказала именно так, ждала, что теперь Мавна ответит.

– Раско не выпили досуха, – выдавила Мавна. Голос дрожал. – Раско вернётся.

– Да кто ж спорит. Хорошо, коль вернётся. Ты всем поможешь, если сумеешь его вернуть. Так что теперь твой долг – суметь.

Сенница тоже поднялась на ноги, и Мавна запоздало пожалела о том, что не догадалась подать ей руку. Теперь они стояли друг напротив друга, Матушка Сенница смотрела на Мавну, чуть приподняв подбородок – удивительно, роста она была невысокого, но это вовсе не бросалось в глаза.

Тут Мавне вспомнилось кое-что из слов Варде. Прочистив горло, она спросила:

– Что значит «помнящие»? О чём они помнят? Мне такое хозяин шкурки сказал.

Выражение лица Сенницы переменилось: не слишком резко, но всё же заметно. Она сдвинула брови и сжала губы в нитку.

– Голову заморочить тебе решил. А ты и не верь всему, что нежаки плетут.

– Но неспроста же он…

Матушка Сенница подняла ладонь, пресекая разговор. Мавна запнулась на полуслове. Спорить ей не хватило бы ни смелости, ни сил. Бельма тускло сверкнули, как две луны, пальцы легли на дверной засов.

– Спать иди, девка. Я тоже иду. Тебе завтра рано выезжать. Может, успеем свидеться.

Мавна кивнула в безвольном согласии. Сенница, не попрощавшись, открыла дверь и скрылась в своей избе. Ещё немного потоптавшись на крыльце, Мавне пришлось признать: больше с ней никто не будет сегодня разговаривать, утомила своими расспросами.

Что ж, может, пора снова разыскать Варму, попросить прощения за резкие слова и выяснить, пустят ли в ратницу переночевать.

* * *

Илар утёр пот со лба и вышел во двор. В пекарской было жарко натоплено, с самого утра он то доставал из печи дюжины зажаристых караваев, то отправлял туда новые, бледные и мягкие. Утренний поток покупателей иссяк, и можно было воспользоваться передышкой.

Теперь ему ещё больше нравилось месить тесто и заниматься хлебами – даже Айну отпустил домой, отдыхать. Когда руки по локоть опущены в тёплую мякоть теста, а в воздухе парят облачка муки, в голове становится блаженно-пусто, все мысли сосредотачиваются только на хлебе, а чем хуже и злее на душе, тем сильнее можно мять, бить и растягивать – тесто от этого станет только пышнее, зато на сердце будет легче.

День снова не обещал быть солнечным. Небо затянуло привычно-серым, вот-вот закрапает дождь. Илар мрачно взглянул на свои руки, покрытые мукой и тонкой потрескавшейся корочкой из засохшего теста. Эх, не догадался хорошенько вытереть, пока ещё не застыло. Тем не менее он всё равно попробовал оттереть пальцы концом передника. Эти простые и монотонные движения позволяли не погружаться в свои мысли. Сиди себе и делай что-то бестолковое, будто в мире нет ничего важнее…

– Привет.

Илар поднял голову. К нему шла Купава – как всегда свежая, с безупречно-гладкой чёрной косой, переброшенной через плечо. Синее платье она подпоясала коричневым ремешком с цветными бусинами-подвесками, и при ходьбе они едва слышно гремели, ударяясь друг о друга, а подол обвивался вокруг тонких лодыжек. Сдвинув брови, Илар вздохнул:

– Привет.

– Можно?

Купава, не дожидаясь позволения, присела рядом на скамью и поставила на колени корзинку, укрытую тряпицей. Илар чуть отодвинулся.

– Я тут подумала, что ты весь день смотришь на хлеб. – Купава сняла тряпицу с корзины и покосилась на Илара. – Принесла вот. Закоптили окорок, получилось вкусно. Мочёная морошка. И козья простокваша, свежая, только утром сквасила. Держи.

Илар несколько раз моргнул, с трудом понимая, чего она от него хочет. Молча принял из рук Купавы крынку с простоквашей и глотнул.

– Морошки прямо туда добавь. Мне так нравится. – Она подала другую крынку, сняв с горлышка кусочек мешковины, перевязанный бечевой.

– Мавна любила так делать, когда ей было… лет шесть, – пробормотал Илар.

Весь разговор казался ему бессмысленным и глупым, но тоже неплохо отвлекал от других мыслей. Только вот Мавна сама собой вспомнилась, но без грусти, наоборот, от этого воспоминания стало теплее в груди.

– А я до сих пор люблю. – Щёки Купавы чуть порозовели, и Илар задержал на ней взгляд дольше, чем следовало. – Ну как?

– Вкусно. Спасибо.

Купава заулыбалась и разгладила складки платья на коленях.

– Ну вот. А то я сижу и думаю: хлеб, конечно, здорово пахнет, и от тебя тоже пахнет хлебом, но ведь если весь день его нюхать, то…

– Зачем ты пришла?

Купава резко замолчала и повернула лицо к Илару. Сзади неё цвёл белый шиповник, и казалось, будто крупные звёзды пытаются вплестись в её чёрные волосы. Илар допил простоквашу одним долгим глотком и вернул Купаве крынку.

– Тоскливо мне, – неохотно призналась Купава. – Девки то на речку, то за травами зовут, а мне их глупые лица и пустые разговоры опостылели. С Мавной всё лучше было. С ней о чём угодно поговорить можно, а не только песни петь.

– Думаешь, со мной веселее?

Купава не смутилась, ответила прямо:

– Не веселее. Но лучше. – Она опустила глаза, глядя Илару на грудь. – Как ожоги? Прошли?

– Прошли. Но показывать не стану, тебе придётся поверить мне на слово.

Деловито кивнув, Купава снова указала на корзинку:

– Окорок с собой заберёшь. Хоть будет что на хлеб положить.

Илар провёл ладонью по лицу, протёр глаза, чувствуя, как на пальцах поскрипывает мука, осевшая на ресницах. Ему было лестно, что Купава пришла его проведать, но он не знал, о чём с ней говорить. Наверняка не просто так гостинцев собрала, задумала что-то – кто же их, девок, разберёт? Вечно недомолвки да хитрые слова, а правду не скажут.

– Купава, – вздохнул Илар, отряхивая ладони, – я ведь не одним хлебом питаюсь. Более того, за день столько его повидаю, что к вечеру и вовсе от этого запаха тошно становится. Мы не голодаем, спасибо за заботу. Но мне было бы лучше, если бы ты сразу сказала, зачем пришла.

– Ах, значит, ты так? – Илар боялся, что Купава обидится, но она усмехнулась, сверкнув белыми, как жемчуг, зубами, и хитро сощурилась. – Ты молодец, что честный. Знаешь ведь, как тебя за глаза называют?

Илар хмыкнул:

– Как не знать. Бешеным называют.

– То-то. А теперь с чародеями по домам ходишь. – Купава вдруг переменилась, стала серьёзной. Протянула к Илару руку, но передумала и убрала. – Я слышала на речке, девки тебя бояться стали. Говорят, ты теперь тоже чародеем станешь, а когда они уедут, продолжишь обирать дворы и отправлять добро в города, чародейским главам.

– Вздор, – процедил Илар сквозь сжатые зубы. – Не слушай их, поняла? Никого я обирать не стану.

– Ну а насчёт чародейства? Про него ты не сказал.

– Купава… – Илар снова потёр руки: на предплечьях ещё оставалось присохшее тесто, но оно цеплялось за волоски и отдирать его было неприятно. Придётся размочить. – Я согласился с ними ходить, чтобы нашим людям стало проще. Проще, когда видишь среди чужаков знакомое лицо. И я подумал, что смогу усмирить, разнять, если придётся.

– И неужели тебя не манит их сила? Сам посуди, с виду простые люди, как мы с тобой, а внутри у них, говорят, огоньки пылают…

– Так уж и пылают. Может, прикидываются просто.

Илар сам понял, как жалко прозвучала эта отговорка. Все ведь видели огненные стяги, которые до сих пор трепетали у церкви. Такие не зажжёшь простым огнём. Но в остальном… Илар ещё не обсуждал это с парнями-дозорными, но сам думал: если чародеи защищают от упырей с помощью обычного оружия, то действительно ли деревенские не справились бы сами? У них тоже есть луки, ножи и зоркие глаза. А ещё горячие сердца и негасимая жажда отгонять упырей от родных домов. И отдавать ничего бы не пришлось.

Нет, его привлекало другое. Искра, о которой говорил Боярышник, несомненно, важна – иначе откуда их огни? И мысль о том, что, умей он управляться с искрой, разжигать и направлять её, смог бы помочь Мавне, не выходила из головы.

– Ну уж нет. – Купава уверенно вскинула подбородок. – Ты думаешь, все кругом глупцы? Чародеи много лет защищают все веси и города. Если бы от них не было толку, люди перестали бы пускать их за ворота.

– Я не думаю, что люди глупцы. Но чародеи всё равно могут быть хитрее. Убеди себя в своей незаменимости, и рано или поздно все тебе поверят. Я буду рад ошибиться. Но, Купава, – Илар повернулся к ней всем телом, не вставая со скамьи, – я хожу по дворам не ради наживы и не чтобы стать одним из них. Если чародеи преувеличивают свою необходимость и лишь подпитывают слухи о своей силе, я это выясню. Но если они правда знают и умеют что-то неподвластное нам, я буду рад использовать эти знания, чтобы помочь Мавне. Думаю, ты меня поймёшь.

Купава смотрела на него, недоверчиво сощурив глаза – густо-синие, в обрамлении пушистых ресниц. Только сейчас Илар заметил, что на бледных щеках у неё есть несколько почти прозрачных веснушек.

– Ты хочешь разжечь искру, это они тебя надоумили? Илар, если бы всё было так просто, кто стал бы прибегать к помощи чародеев?

– Я не знаю, просто это или нет. Быть может, важность чародеев и правда преувеличена. А может, и нет. И у меня нет никакого другого способа узнать, кроме как испытать всё самому.

– Илар. – Купава несколько раз вздохнула, собираясь с мыслями. Илар понимал, что снова смотрит на неё слишком долго, дольше, чем требовали приличия, и отвёл взгляд. – Ты никогда не думал, что чары – это не только то пламя, что приносят с собой отряды? У нежити нет искры, потому что они давно мертвы. Но они умеют… многое. Не такое, как чародеи, но я и не знакома близко ни с одним видом колдовства. Просто… может быть, ты смотришь не в ту сторону?

Купава проговорила это быстро, даже слегка запыхалась, может, отчего-то разволновалась. Похлопав себя по порозовевшим щекам, она вскочила, ещё раз указала Илару на корзинку с окороком и, убегая, бросила:

– Крынки и корзину потом занесёшь. Я пойду, засиделась тут.

Подобрав подол, чтобы не забрызгать дорожной грязью, она кинулась по улице, распугав стайку кур. Илар сложил крынки в корзину: одна была пустая, а во второй ещё перекатывалась тягучая мочёная морошка, солнечная и ароматная, как мёд.

– Парень!

Подняв голову, Илар увидел Боярышника и Лыко – тот едва ли не шею сворачивал, глядя вслед Купаве.

– На рассвете я уезжаю, – предупредил Боярышник. – Вечером в твою избу идём. Будь на месте.

Илар молча кивнул, стиснув челюсти. Он не мог понять, что ему нравится меньше: новость о скором обходе или то, как Лыко смотрел на Купаву.

Глава 14 Два сердца

Перед вечерним обходом Илар заглянул в хмельную избу, прихватив с собой несколько сладких хлебов с сушёными ягодами, предварительно завернув их в мягкие белые полотенца. Такая оплата всегда принималась едва ли не охотнее монет, и можно было выменять не одну порцию медовухи, а то чего крепче.

В медовуху ему всё-таки подлили браги, даже просить не пришлось, и после первой кружки в голове расползся такой же туман, какой опускался на болота. Даже за стенами хмельной избы и за разговорами было слышно, что сегодня за околицей поднимается вой.

Скребутся, твари, да внутрь попасть не могут.

Выпив столько, чтобы ноги ещё держали, но совесть унялась, Илар двинулся в сторону дома, не обращая внимания на оклики знакомых.

Отец ещё днём уехал в город за мукой. Предлагал и Илару, но тот отказался – пускай отец ищет других помощников, а оставлять дом и больную мать наедине с чародеями никак нельзя.

Матери, к слову, лучше не становилось. Илар уже приучал себя к мысли, что скоро они с отцом останутся вдвоём – хмурая, молчаливая, неправильная семья, которой год назад сломали хребет, а теперь окончательно растащили по кускам.

Соболь, Сип и Лыко стояли у забора, а Боярышник уже дожидался около входа. Илар мрачно открыл им дверь, сам первый вошёл внутрь, показывая, как лучше пройти между мешками с мукой, которые занесли в сени, спасая от сырости.

Дверь в пекарскую он запер на замок, чтобы не было соблазна заглянуть и туда. Вряд ли чародеям понадобились бы закупленные на торгу продукты – всё же скорее забирали то, что производили тут же, в деревнях, но было бы худо остаться без орехов, сушёных ягод и дорогого изюма. Отцу уже не скажешь, чего докупить, а это означало бы, что до следующей поездки на торг пришлось бы печь только самые простые безыскусные хлеба, а с них и выручка крохотная.

Лыко тут же приметил сундук у входа в комнату и поднял крышку. Илар потёр горячий лоб, растрёпывая волосы. Злость уже начала вскипать где-то под ключицами, даже хмель не затмевал её, но надо бы как-то смириться. Раз так положено, значит, положено. Он не станет затевать драку в родном доме, да ещё и при больной матери.

– Ого! Ты посмотри! – Лыко развернул платье Мавны – праздничное, она его давно не надевала. Жёлтое, как цветы пижмы, с широким расшитым поясом. Платье было куда больше, чем нынешняя Мавна, – сейчас бы утонула в нём, если бы надела.

– Не трожь, – шикнул Илар.

Лыко прищёлкнул губами и ухмыльнулся, показывая дыру на месте выбитого зуба.

– Чья красота такая? – Он обернулся по сторонам. – Не мамкино. Больно по-девичьи выглядит. Что же ты, парень, сеструху-красавицу от нас прячешь? Так я ведь найду…

Лыко бросил платье Соболю, и тот убрал вещь в мешок. Лыко метнулся дальше, в комнату, и стал заглядывать в каждый угол, под скамьи и за печь.

– Красавица, выходи! Чего прячешься?

– Нет её, – рявкнул Илар. – Ушла.

– Куда это? – обернулся Лыко через плечо.

– Замуж пошла в другую деревню. Не найдёшь уже.

– Так а приданое что не забрала с собой? Врёшь, чую.

Лыко схватил с полки ларец – там хранили какие-то специи, но использовали настолько редко, что даже не держали под рукой, – и кинул Соболю. Тот поймал на лету и спрятал к платью.

– Не зверейте, – предупредил Боярышник. Он, как обычно, тенью стоял в углу, ничего не трогал и не брал, молчаливо блестел белыми глазами и слушал разговоры, изредка недовольно кривя рот. – Наверх.

Лыко будто бы только и ждал команды: кинулся по лестнице на второй ярус, и Илар бросился за ним, оттолкнув Сипа.

– Ох ты ж! – Первым делом Лыко вошёл в покои Мавны. Тут всё оставалось таким, каким было в день её ухода: заправленная постель с расстеленным цветастым платком в ногах, столик с тёмным зеркальцем, подарком отца; даже крышка большого сундука оставалась открытой. Илар сухо сглотнул. Нужно было хотя бы навести порядок, чтобы казалось, что тут уже давно никто не живёт.

Лыко по-пёсьи повёл носом и ухмыльнулся.

– Сдаётся мне, ты, парень, врёшь. Чую, пахнет девкой. Духа-ами всякими.

Он подошёл к столику и рывком выдвинул ящик. Загремели склянки с духами и мазями – раньше, когда Раско был с ними, Мавна очень любила душить запястья и за ушами. Илар ворчал: душно, мол, от тебя пахнет, как от лавки со сладостями, а она смеялась. И щёки у неё тогда становились румяные-румяные, пухлые, как два яблока…

Лыко схватил несколько склянок и сунул Соболю в мешок.

– Вот это возьмём. Матушку порадуем или девчонок Желны. А может, тут кто-нибудь на них позарится? – Он мерзко причмокнул губами. – Видел я одну. Черноволо-осая. Глядишь, и легла бы со мной за пару таких вещиц. Как думаешь, парень?

Лыко с таким вызовом посмотрел на Илара, что у него не оставалось сомнений: говорит про Купаву, видел их вчера вместе. Илар заскрежетал зубами, изо всех сил сдерживаясь.

– С тобой и за целый сундук золота не ляжет.

– А ты, стало быть, проверял уже?

Боярышник шагнул к Лыку и хлопнул по плечу.

– Всё, довольно, идём отсюда.

Лыко дёрнулся, будто отгоняя муху.

– Погоди, пусть Сип хоть запишет, что тут у них ещё напрятано. Полные закрома небось в этой девичьей опочивальне. Где сестра-то, говоришь? Уж недавно ушла, чую. И вещиц столько оставила. Неужто прячется? Краса-авица?

Лыко заглянул под кровать, а потом, глумясь, и под крышку сундука.

– Слышал старшего? – рыкнул Илар. – Проваливай. Не твой дом. У тебя никакого нет. Бродишь от деревни к деревне.

Лыко побледнел, ухмылка сменилась оскалом. Медленно поднеся пальцы к груди, он зажёг на ладони алый огонь.

– Дом твой деревянный, парень, – прошипел он. – Как и вся ваша деревенька. Тряпок тут много. Им заняться – что мне моргнуть. Не успеешь на помощь позвать, как всё ваше жилище полыхать будет. А знаешь, как горит мука? Пш-ш-ш! – Лыко хлопнул в ладоши, и огонёк взорвался снопом искр, которые погасли, долетев до пола. В плетёном коврике остались крошечные дырки с обугленными краями.

– Ты не посмеешь грозить моей семье. – Илар шагнул вплотную к Лыку, едва не касаясь грудью его груди. Лыко был ниже и совсем худой, юркий, но вблизи от него исходило ощущение необъяснимой силы. Илара это не пугало – если бы не Боярышник, он прямо сейчас разбил бы ухмыляющееся лицо о крышку сундука.

– Иначе ты станешь грозить мне?

Боярышник снова хлопнул их обоих по плечам и хмуро указал на лестницу.

– Я сказал, идём. И чтобы в моё отсутствие никаких стычек не было. Лыко, ты знаешь, что Матушка Сенница не щадит нарушителей. Илар, я могу рассчитывать на твоё благоразумие?

Илар неохотно кивнул и отошёл. Покровители, ну почему уехать должен Боярышник, а не Лыко?

– Можешь на меня положиться.

Во дворе Сип виновато показал Илару список.

– Ты извини. Но положено так, нужно в каждом доме записывать, чтобы добро не попрятали. А то знаешь, как бывает, иной раз придёшь, а хозяева говорят: всё, мол, забрали, ничего не осталось. Тут-то и пригождаются записи.

Сип сунул пергамент чуть ли не в нос Илару, и он сердито отпихнул руку.

– Не нужно мне показывать. Я и сам знаю, что у меня дома есть. Не отверчусь уж от вас.

Соболь поправил на плече мешок. Унесли не много – гремело только где-то на дне. Из дома Гренея вынесли куда больше, и Илар не понимал, как к этому относиться: вроде бы задобрить его решили, чтобы уговаривал местных о том, что чародеи не причиняют зла, а с другой стороны – ставят его особняком, как на такого не обозлиться?

– Проведаю, что вокруг творится, – сказал Боярышник. – Может, задержусь где-то. Раньше новой луны не ждите меня.

– Всё будет спокойно, – заверил его Соболь, и будто в противовес его словам на болотах раздался скрежещущий вой.

Лыко присвистнул:

– Смотри не попадись им, один не отобьёшься. А нового юнца наш отряд не вынесет, и так слишком часто молодчики меняются.

Он засмеялся отрывистым смехом, показывая щербатые зубы. Сип смущённо сунул свои записи за пазуху и ссутулился – видать, задели слова про юнца.

– Не надейся. – Боярышник похлопал Лыка по плечу – нарочито сильно, у кого-то другого могли бы и ноги подкоситься. – Тебе во главе отряда не встать. Ты слишком резок, пусть и толковый чародей.

Лыко увернулся в сторону, притворно потеряв интерес к разговору. Илар не сводил с него глаз. Как же закипала кровь при виде Лыка – с каждым днём всё горячее становилось под рёбрами, когда он попадался на глаза. Заживший порез на шее будто бы сам собой начал зудеть, Илар потянулся к нему пальцами, но лишь сделал вид, что прихлопнул комара у ворота. Не хватало ещё, чтобы Лыко заметил и порадовался.

За оградой снова завыли, целой перекличкой из нескольких голосов. Илар тоскливо посмотрел на красные огоньки: теперь они мерцали, как звёзды в морозную ночь. Пойдёт ли кто-то из парней сегодня в дозор? Наверняка после таких воев вызовется Касек или Алтей. Дай Покровители, отец сейчас не в пути и переждёт вечер и ночь под крышей в какой-нибудь тёплой корчме.

Боярышник пожал руку Илару, и они с Соболем и Сипом пошли со двора. Лыко потоптался на месте, переждал, пока они отойдут достаточно далеко, и со свистящим хрипом прошептал Илару на ухо:

– Про сестрицу-то ты темнишь, это и дураку ясно. Я тебе обещаю, парень, что выведаю всё, как оно на самом деле было. Не скроешь ничего от меня, не-ет.

– Проваливай, – процедил Илар сквозь зубы.

Дважды повторять не пришлось. Лыко охотно, будто и не хотел задерживаться, перемахнул через оградку и потрусил по улице, лишь раз с ухмылкой обернувшись.

* * *

Утреннее небо покрывалось позолотой поверх набрякших серых туч. Мавна подавила зевок: ночью ей не удалось выспаться. Хоть под крышей и в тепле, а всё равно в ратнице было непривычно, слишком много людей рядом. И встали чуть свет – Варма сказала, отряды отъезжают едва ли не затемно.

Ей дали лошадь: коротконогую, приземистую и послушную. Мавна выпытала у конюха, что её звали Ласточкой, и у неё была дурная привычка объедать малину с кустов, если случится проезжать через заросли.

Держаться в седле было всё ещё непривычно, но гораздо удобнее и приятнее, чем сидеть впереди Смородника. К тому же к платью ей дали плотные штаны, чтобы поддеть вниз вместо чулок. Мавна вытерла заспанные глаза костяшкой и встряхнула головой, убирая выбившиеся непослушные пряди.

– Что, девка, не выпадаешь из седла?

С белозубой улыбкой к ней обернулась Желна – та самая чародейка, возглавляющая отряд. Помимо Желны с ними ехали ещё четыре девушки и трое парней, не считая Мавны и Смородника.

– Да нет. – Мавна тоже ей улыбнулась. Ей нравилась Желна: прямая, открытая, не по-девичьи крепкая, но всё равно красивая. Помимо козлиного черепа на её седле висело нечто вроде лука, но короче и по-другому устроенное. Мавна кивнула на оружие. – Что это у тебя?

– О! – Желна быстро проследила за взглядом Мавны и гордо приосанилась. – Если повезёт и нам попадутся упыри, увидишь в деле.

Мавна задумчиво покивала, поняв, что представления о везении у них совершенно разные.

Они ехали не той дорогой, какой её вёз Смородник. Тут было гораздо более сыро и мрачно, дорога вилась мимо мелкого ручья, и всё вокруг размокло настолько, что, будь у них телега, на каждое колесо непременно налепилось бы по пуду чёрной грязи. Пахло тиной, землёй и отсыревшей древесиной: вокруг ручья было много поваленных деревьев с размытыми корнями, и упавшие стволы гнили по берегам, покрывшись мхом и толстым слоем сизых лишайников.

Когда у воды заквакала лягушка, Мавна вздрогнула и, не будь её руки заняты поводьями, по привычке тронула бы сумку со шкуркой.

– Я за тобой присматриваю, – без обиняков призналась Желна. – Матушка Сенница мне рассказала, что у тебя какие-то дела к нежакам, будто братца своего хочешь из их плена вызволить. Ты мне нравишься, девочка, только знай: сколько живу, ещё ни разу не видела, чтобы эти твари кого-то назад отдавали. Коли взяли, так сразу и выпили. У них нет погребов, чтобы там запасы хранить. А человек для них – бурдюк с кровью, сладость, и больше ничего.

По спине Мавны пробежал холодок. Она беспомощно обернулась на Смородника: тот ехал чуть позади, сосредоточенно глядя вдаль. Его челюсти были так сильно сжаты, что скулы очертились особенно резко, и всё лицо казалось суровым и жёстким. Мавна поспешила отвести взгляд. Не хватало ещё, чтобы отряд Желны подумал, будто она ждёт от Смородника одобрения.

– Матушка Сенница мне дороже всех, – продолжала Желна. Её безупречно-белая кобыла изящно вышагивала рядом с Мавниной Ласточкой, встряхивала длинной гривой, и казалось, будто к её тонким ногам даже грязь липнет меньше, чем к остальным. – Она нам дороже всех. И если ты как-то её обманешь, то будешь иметь дело со всей ратью, учти.

Мавна едва не рассмеялась Желне в лицо, но сдержалась, только горько хмыкнула.

– Я? Пойду против чародеев? Да ты посмотри на меня. Куда мне? В седле едва держусь.

Желна нахмурилась, её красивое лицо стало суровым и хищным. Мавне хотелось, чтобы её оставили в покое со своими подозрениями: ну какие козни она может строить? Они что, не видят, какая она? Но понимала, что, конечно, выглядит до крайности странно со своей нежицкой ношей в сумке. Мавна попыталась представить: как чародеи чуют шкурку? Это запах или просто общее ощущение вроде дуновения ветра? И если запах, похож ли он на то тинисто-травяное, чем тянуло от ручья?

Ей бы заполучить Желну если не в подруги, то хотя бы не во враги. Но Мавна не умела набиваться в друзья, она и дома-то растеряла всех подружек, кроме Купавы, и то иногда казалось, что их дружба продолжается только благодаря Купавиному упрямству и непривычке терять своё.

– Я правда не замышляю ничего дурного, – пробормотала Мавна, ненавидя себя за оправдывающийся тон. – Иначе Матушка Сенница не приняла бы меня с теплом, верно? И с упырями у меня нет никаких общих дел, я лишь хочу убедиться, что мой брат либо жив, либо мёртв. Можешь не верить мне, но я тебе не вру.

Желна ничего ей не ответила, и некоторое время они ехали молча. Чародейки из отряда о чём-то переговаривались, но ехали впереди, и до Мавны долетали лишь обрывки фраз и редкие смешки.

– Матушка Сенница ведь вам не мать. Но вы любите её больше жизни. Варма говорила, что всем из чародейского поселения больше некуда идти. Вы правда все с самого детства выросли там? – Мавна попыталась завязать разговор, но чувствовала, что Желна может не ответить, если подумает, что Мавна недостойна её доверия. – Если не хочешь, не говори ничего. Мне просто любопытно. Кое-что я уже знаю, но хотелось бы послушать тебя.

Иногда на другом берегу ручья мелькали крыши, поросшие мхом: перелесок прятал от глаз какую-то маленькую деревеньку, но нет-нет, да и виднелась улочка между деревьями. Мавна поёжилась, когда поняла, что оградка тут совсем ветхая и низкая – должно быть, некому чинить и охранять. Желна проследила за её взглядом и пояснила:

– Эта деревня под нашей защитой. Тут трое чародеев рассыпают ночами огни. В деревне остались в основном одни старики, когда все помрут, тогда и отзовём своих. – Желна немного поколебалась, решая, отвечать ли на вопрос Мавны. – Что до Матушки, то Варма не соврала. Наш дом – ратница, другого не знаем. Кто-то может уходить, селиться в других местах, но мы всё равно остаёмся семьёй. Нас всех Матушка Сенница привела, а кого-то и принесла. Потерявшихся, изгнанных, сирот. Чьих-то родителей убили упыри. Кто-то сам сбежал из дома. Уж не знаю, каким чутьём она чует, но никогда не ошибается. Если поймёт, что где-то нужна её помощь, сразу туда идёт. – Желна поправила перевязь с серпом. – Сейчас, конечно, реже – старая стала. Но юнцы всё равно прибавляются, кто сам приходит, кого привозят.

Мавна снова украдкой обернулась, и Желна истолковала это по-своему.

– Если хочешь спросить про Смородника, то это без меня, сами разбирайтесь. Он только выглядит угрюмым и окаменевшим, на самом деле тронешь – и обожжёшься. Он не из моего отряда, я не стану его тормошить.

– Да нет. – Мавна резко отвернулась. – Просто подумала, откуда его такого вытащили.

– Из выгребной ямы, – хохотнул молодой чародей, обогнав Мавну с Желной.

Желна рассмеялась, и Мавне тоже хотелось, но пришлось сжать губы: скоро им придётся остаться вдвоём со Смородником, а уж он наверняка бы припомнил ей насмешки.

Дорога извилась вкось, оставляя ручей течь дальше, и вывела на поле, окружённое берёзовыми рощами. Под копытами коней расползалась земляника: крупные, с монету, белые цветы сулили щедрый урожай, и если прислушаться, сквозь птичий стрёкот можно было различить гул пчёл и шмелей.

Желна вдруг остановилась и вскинула руку. Разговоры разом стихли, и до слуха Мавны донёсся неразборчивый протяжный стон где-то вдалеке.

– Они?.. – шепнула Мавна.

Глаза заметались, привычно ища ограду, но её не было. В чистом поле, средь бела дня встретить упырей, пусть и в обществе чародеев, – от одной мысли ноги холодели от ужаса. Мысленно Мавна ругала себя: пошла одна из деревни, неужели думала, что такого никогда не будет? На шкурку всё надеялась?

– Далеко же, – неуверенно протянула светловолосая чародейка из отряда, тонкая, с почти детским лицом, но с двумя саблями на перевязи. – Нас много. Справимся.

– Не сомневаюсь, – согласилась Желна. – Но хорошо бы знать, что они поблизости, чтобы успеть подготовиться.

Мавна подумала, что её лицо наверняка побледнело до зелени. В горле стояла горечь, сердце колотилось как бешеное – а ведь выли где-то вдали.

«Дура, – подумала она. – А ещё к болотному царю собралась. Таким трусихам только дома сидеть да хлеб печь».

– Ты боишься? – Желна приподняла бровь, повернув лицо к Мавне. – Не стоит. Будь ты хоть с одним чародеем, он бы смог отвести сразу нескольких упырей.

Поджав губы, Мавна послушно кивнула. Что ещё оставалось? Только надеяться, что всё будет хорошо. По правде говоря, Желна и её отряд выглядели надёжными защитниками.

На первый взгляд в отряде всё оставалось по-прежнему, но если присмотреться, можно было заметить изменения: кто-то вынул нож из ножен, кто-то положил руку на серп, кто-то достал первую стрелу из колчана, но лица и движения у всех оставались непринуждёнными, будто ничего и не происходило.

Дорога вилась широким вытоптанным полотном, поле просматривалось далеко, то и дело из травы у обочин вспархивали потревоженные птицы. Мавна всматривалась в даль. Ей одновременно было страшно кого-то увидеть и страшно не увидеть – быть может, упыри подкрались к отряду со спины. Конечно, Желна могла бы учесть и это, но всё равно по спине пробегали мурашки, стоило представить, что визг раздастся где-то позади.

– Там, – указала одна из девушек отряда.

Мавна едва не задохнулась от волнения. Впереди по дороге двигалась фигура – не упырь, судя по виду, простой человек. Без лошади, без телеги, брёл пешком по полю, чуть прихрамывая. У Мавны отлегло от сердца. Слава Покровителям, повезло, не попался упырям.

– Мужичок какой-то, – пожал плечами кудрявый чародей.

Желна молчала, внимательно щурилась на путника. Затем обогнала впереди идущих и встала во главе отряда.

– Путь добрый, – поприветствовал отряд мужчина, когда они приблизились. Махнул рукой и слегка поклонился. – Кого оберегать едете?

Он щурился и поглядывал на козлиные черепа, привязанные к чародейским сёдлам. Мавна выглянула из-за спины впередистоящего чародея. Путник казался бедняком: в грязной поношенной одежде, с бородой, испачканной чем-то тёмным. Кобыла Мавны недовольно всхрапнула.

– Оберегаем людей, всё как всегда, – с нажимом процедила Желна. – А ты чего один бродишь?

Мужчина облизнул сухие губы и растерянно улыбнулся:

– Так эт, дочка у меня в соседнем селе. Там, за ручьём. Замуж вышла недавно, вот проведать иду.

Чародеи молчали, только Желна вела разговор. Мавна снова обернулась на Смородника – тот тоже не встревал, хоть и не был членом отряда.

– И ради встречи с дочкой даже не вымылся?

Кони перебирали копытами, начинали нервничать. Мавна и сама ощутила, как у неё холодок пробежал по затылку. Вопросы Желны были отнюдь не теми, какие задашь случайному прохожему, да и тон выдавал недружелюбный настрой. Что-то тут нечисто…

– Так эт… Баню не топили мы, – принялся оправдываться мужчина. – Дороги сами видите какие, госпожа чародейка. Где поскользнёшься, там в грязь и упадёшь. Мне бы… – он осторожно заглянул за кобылу Желны, но увидел лишь сплошь перегороженную чародеями дорогу, – мне бы пройти как-нибудь. Пустите, а?

– Сперва расскажи, где твоя стая, – отрезала Желна.

До Мавны не сразу дошёл смысл этих слов. Мужчина замер, переминаясь с ноги на ногу. Прикидывал, должно быть, получится ли уйти в обход дороги, через поле. Постоял немного и кинулся бегом, высоко задирая колени и локти, прямо по цветущей землянике, да с такой прытью, какую и не заподозришь в дряхлом теле.

Желна резко развернула кобылу,щепотью дотронулась до груди, вскинула свой странный короткий лук, зарядила алым огнём и выстрелила. Мужчина вскрикнул и упал навзничь, распластав руки по земле. Мавна ахнула, прикрыв рот рукой.

Желна размашистым движением спрыгнула наземь, тронула щепотью серп – лезвие засветилось, будто его только что нагрели в кузнечной печи. Подошла к лежащему старику, размахнулась – и воткнула остриё в грудь мужчины.

Двое чародеев-парней спрыгнули с коней, чтобы помочь своей предводительнице, но она будто не замечала их. Сосредоточенно вскрыла грудную клетку – зачарованный серп справился с этим без малейшего труда, словно резал не кости и плоть, а свежий хлеб. Мавну едва не стошнило, когда вместо крови на землю хлынула чёрная болотная жижа с застоявшимся запахом гнили. Она вспомнила, как Илара обожгла кровь упыря, но у этого существа, по всей видимости, внутри было нечто иное – уже не кровь, а перегнившее и зловонное. А может, чародеям, укротившим искру и молящимся огню, никакие ожоги не страшны?

– Это упырь? – светловолосая чародейка тоже спрыгнула с коня и подбежала к телу. – Но как ты поняла?

Желна продолжала орудовать серпом. Её одежда забрызгалась грязью, руки и вовсе чуть не по локоть вымазались в чёрном. Смородник подогнал своего коня поближе и теперь стоял почти вровень с Мавной, жадно наблюдал за Желной.

Запустив руку в жижу, Желна вытащила что-то из груди мужчины. Потом, порывшись, – ещё. Сложила два несуразных комка на траву, брезгливо сплюнула, отёрла лоб и мотнула головой.

– Идите сюда. Полюбуйтесь.

Чародеи стали спешиваться. Смородник первым спрыгнул с коня – видать, не терпелось посмотреть, что же там. Поколебавшись, он обернулся на Мавну и сухо бросил:

– Помочь?

Мавна хмыкнула:

– Нет уж.

Он пожал плечами и отошёл в сторону.

Спустившись, Мавна осторожно приблизилась к мёртвому мужчине – а можно ли его теперь называть так? Тело выглядело странно, разом усохло, будто его напитывала изнутри вылившаяся грязь. Желна подняла с травы один из съёженных комков и показала чародеям.

– Видите? Это сердце. То, что стало с его человечьим сердцем.

Кудрявый чародей осторожно взял его из рук Желны, покрутил, хмуро рассматривая, и передал дальше. Желна тем временем подняла второй комок.

– А вот это – второе сердце. Нежицкое. То, что он сам себе вырастил. Смотрите сами, как от людского отличается.

Мавна наблюдала, не подходя совсем близко. Сердца передавали по рукам: одно – маленькое и сморщенное, почерневшее, другое – тоже чёрное, но крупнее и будто напитанное чем-то, водянистое, как раздутое лягушачье брюхо.

– Как тебе пришло в голову? – сморщила нос чародейка со светлыми косами. – Мужик как мужик.

– Мужик как мужик? – хмыкнула Желна. – Вайда, ты меня удивляешь. С такими речами недолго вылететь из отряда.

Вайда снова сморщила курносый нос и пожала плечами:

– Просто так не выгонишь, меня же Матушка как-то назначила.

– Я сразу почуял, как от него разило, – встрял кудрявый чародей. Быстро глянул сначала на Вайду, потом, красуясь, – на Желну. – Неживым. Как от этой девчонки, но сильнее.

Он небрежно махнул рукой на Мавну, и той захотелось провалиться сквозь землю. Некоторые чародеи обернулись на неё, скользнули безучастными взглядами – хорошо хоть не обращали на неё много внимания, так, иногда косились не то с презрением, не то с любопытством.

– Хоть у кого-то в этом отряде нюх не отбило, – проворчала Желна. – Запах – это полдела. Грязный мужик посреди дороги, без лошади, без телеги – уже всё это вызывает подозрения. Кто пойдёт пешком из деревни в деревню? Старик запряг бы телегу или подождал бы, когда кто-то поедет в эту сторону. Тут до ближайшей деревни далековато, чтобы старые ноги трепать. А видя дорогу, по-хорошему дождался бы сухой погоды, когда ручей вернётся в русло и земля подсохнет.

В поле снова раздался визг упыря. Желна вскинула голову, всматриваясь в даль, осторожно забрала оба сердца из рук и сложила себе в мешок. Запрыгнула в седло, пока другие чародеи тоже взбирались обратно на коней.

– Держите оружие наготове, – скомандовала она. – Стая неподалёку. Старик разведывал – если ему встретились бы случайные путники, он либо сожрал бы их сам, либо приберёг для товарищей. Если нам повезёт и эти твари сильны настолько, что выходят днём, то встретим их в поле. В противном случае придётся выслеживать по лесам, в тени.

– Да уж сами бы поняли, – проворчал кто-то из отряда.

Чародеи двинулись дальше, уже без разговоров, держа оружие наготове. Мавна обернулась на тело упыря: из стариковского оно сделалось высохшим, серым, будто вросло в землю – быть может, к вечеру и вовсе тут останутся одни кости.

В груди тоскливо защипало. Тело старика использовал нежак, чтобы пить больше сладкой людской крови, – вселился в мертвеца, научил вновь ходить, вложил в него своё второе нежицкое сердце, чтобы качало по венам болотную грязь вместо крови. А если бы родственники старика увидели его вновь вставшим? Позволили бы они убить его второй раз, даже зная, что его телом завладел упырь?

Мавна представила, как увидела бы Раско таким же грязным, оборванным, с жадным блеском в глазах. Если бы он вернулся домой, матери и в голову не пришло бы ничего дурного. Впустила бы в дом, а дальше? Пришли бы чародеи и упросили отдать его им? А потом убили бы и оставили вот так лежать в чистом поле? Но скорее всего, упыри нагрянули бы первыми.

– Может, похоронить хоть? – спросила Мавна, не обращаясь ни к кому конкретно.

Желна обернулась.

– Что ты, девка, говоришь? Земля не принимает упырей. Сам истлеет к утру.

– А если болотник другое тело найдёт?

Хмыкнув, Желна крутанула в руке серп, который продолжал мерцать алым, но уже тускло, как последний всполох вечерней зари.

– Не найдёт. Искра убивает сам их дух. Нет больше ни болотника, ни упыря, в которого превращался, ни старика, которого он избрал своим жилищем. Никого из них нет. А сердца я Матушке покажу, если от них что-то останется.

– Ты так говоришь, – подал голос Смородник, – будто уже не единожды встречала таких, похожих на людей.

Желна тихо рассмеялась:

– Я бы подумала, что ты ревнуешь. Встречала, и уж почаще, чем ты.

Едва договорив, Желна вскинула руку, призывая к тишине. Наверное, упыри тоже чуяли чародеев, больше не выли. Поле погрузилось в зловещую тишину, даже птицы умолкли.

– Хмель, Вайда, пошлите снопы, – шепнула Желна.

Чародеи прислонили ладони к груди, подержали недолго, а потом резким движением выбросили руки вперёд. От тел в воздух взвились густые снопы искр и полетели вперёд, рассеиваясь вокруг. Желна сделала то же самое, но её сноп был мощнее остальных и летел стремительным плотным потоком.

Мавне показалось, что сумка стала тяжелее. Сунув ладонь, она дотронулась пальцами до шкурки: та нагрелась, словно полежала на печи.

Желна остановила отряд и вновь прислушалась. Искры разлетелись по полю, завихрились у земли и устремились в перелески. Скоро послышались визги – не жуткие, а испуганные. На дорогу высыпали несколько упырей – Мавна от страха не сумела сосчитать, было их больше шести или нет.

– Бей! – выкрикнула Желна и зарядила своё странное оружие огнями. Один за другим огни полетели в упырей. Чародеи вскинули луки и, быстро осенив стрелы искрой, выстрелили.

Первый упырь, которого настиг огонь, завизжал, перекувыркнулся через голову и замер, распластавшись по земле. Его тело резко почернело, сморщилось, стало меньше размером. Следом за первым упали другие упыри. Последний метался по полю дольше всех, будто ослеп или перестал понимать, где верх, где низ, но Желна зарядила лук снова, и спустя миг последний упырь упал замертво.

Мавна поняла, что её сердце колотится как бешеное.

– Всегда бы так удачно, – буркнула Желна, убирая оружие. – Все молодцы. Едем дальше, вдруг в кустах ещё кто засел?

Глава 15 Разные дороги

Кладбище за оградой было совсем маленьким, будто никак не хотело разрастаться вширь. Конечно, деревня стояла у реки многие годы, и умирали тут не так уж редко, но кого-то вовсе не хоронили, а иных ушедших и не находили – тех, кого забрали болота или река. Могилы теснились одна на другой, и кое-где вовсе не оставалось проходов между рядами.

На кладбищенской оградке – низкой и далеко не так хорошо защищающей, как ограда вокруг деревни, – устроились сороки. Илар не гнал их: пускай клюют яблоки, сладости и булки, оставленные в подношение.

Мать умерла тихо. Не проснулась наутро после обхода, и всё. Лежала в своей постели маленькая, пергаментно-бледная, но лицо её было таким спокойным и безмятежным, что Илар утешал себя: теперь ей легче. Теперь она не переживает о детях и не слышит зова Раско. Быть может, они даже вместе. И оба счастливы.

Днём вернулся отец, и Илар встретил его у самых деревенских ворот.

Они сходили в церковь, где духовник отправил письмо могильщику в Сырой Ольшак.

Дома до самых похорон было тихо-тихо, холодно-холодно, и Илар даже растопил печь.

Мать давно не занималась домом, да и не говорила толком, но с её уходом будто бы погасла последняя лучина, треснуло последнее окошко, и в избу хлынул серый туман. Он залегал по углам, пропитывал простыни, попадал в чугунки и миски, проникал с дыханием в лёгкие, чтобы выстудить и обездвижить нутро.

Пока ждали могильщика и чтеца, Илар старался ещё больше времени проводить в пекарской, поставив Айну торговать, но дверь запер изнутри, чтобы никто ему не мешал, даже Купава со своими крынками. Чем занимался отец, он не знал: они почти перестали говорить после ухода Мавны.

Мавна…

Илар вынул изо рта травинку и кинул на кладбищенскую землю. Как сказать ей про мать? Куда слать письмо? Ждать, что сестра сама вернётся? А вдруг правда Раско приведёт… Как сказать им двоим, что мамы больше нет? Не дождалась. Быть может, совсем немного.

Он похлопал себя по бокам, проверяя, не найдётся ли где бумаги. Знал же, что не найдётся, но всё равно. Да и писать было некуда. Не болотному же царю, в самом деле.

Илар хотел вспомнить лицо Мавны таким, каким оно было до ухода из деревни, но воспоминания словно заволокло туманом – тем самым, который запустил свои стылые пальцы в дом, да так там и остался непрошеным хозяином. Вместо этого вспоминалась прошлая Мавна, круглощёкая, смешливая, с озорными искорками в глазах. И солнце будто бы золотило её сзади: да разве когда-то над Сонными Топями светило такое яркое солнце? Илар встряхнул головой, взъерошил волосы. Какой вздор. Не было такого. Зачем разум подшучивает над ним, рисует прошлое ярче, чем оно было на самом деле?

Он сидел на кладбище так долго, что от холодной земли заныла спина. Могильщик привёз с собой камень, на котором выбил имя и годы – в иных деревнях на могилах ставили деревянные столбы, но тут дереву долго не продержаться, сгнило бы, пришлось бы менять. Сейчас камень нельзя было разглядеть, весь покрыли подношениями. Прошлогодние лежалые яблоки, травяные и цветочные венки, кульки орехов и сладостей, но больше всего свежего сладкого хлеба с сушёными ягодами. Илар сам его пёк, до изнеможения избивая тесто в деревянных корытах. Удар – за Раско, удар – за сбежавшую Мавну, удар – за озлобившегося отца, удар – за их бедную маму, удар – за ухмылку Лыка. Будто тесто одно было во всём виновато.

Купаву за эти дни он видел лишь на похоронах. Подошла, хотела что-то сказать, и нос у неё был красный, а глаза – мокрые, но Илар покачал головой и молча отмахнулся. Не до неё. И сказать-то ей нечего. Станет сочувствовать, а не спросит, нужно ли ему её сочувствие? Нужно ли видеть жалость в её глазах? Нет уж. Лучше один посидит.

Сорока спрыгнула с оградки и принялась клевать сладкую булку. Зыркнула умным чёрным глазом, набила крошками клюв и перелетела на ветку. К ней подскочила вторая сорока, и со стрёкотом попыталась отнять добычу. Илар цокнул языком. От птичьего гвалта болела голова, каждый звук впивался в висок занозой.

Хорошо, что мама умерла вот так, своей тихой смертью, дома. Жаль, конечно, что ни Мавны, ни Раско не было с ней, но её хотя бы похоронили на кладбище, в земле, а не завалили гроб ветками за деревней. Теперь её телом хотя бы никто не сможет… воспользоваться.

По затылку пробежали мурашки, а в груди стало так холодно, будто выкачали всю кровь, вынули сердце и заменили булыжником, качающим по венам талую воду. Илар пошарил по земле вокруг себя, но заранее знал, что ничего не найдёт. Не заходил в хмельную избу и не взял с собой браги, а следовало бы. Он поднялся на ноги.

Оградка кладбища щерилась кривым частоколом, скалилась единственным козлиным черепом. Тут не стояли дозорные, не горели чародейские огни – кому нужны спящие под землёй? Да, говорили, что болотники сами и есть плоть и кровь от топкой грязи, вылезают из недр и долго привыкают к воздуху, но до похороненного человека им всё равно не добраться. Похороненных оберегают Покровители, а тех, кто лежит за чертой, не оберегает никто. Но стоило бы.

Илар вздохнул. До тех пор, пока не появились упыри, никому и в голову бы не пришло, что свои же покойники могут стать такой бедой. В городах, наверное, умерших не своей смертью тоже стали закапывать, чтобы не плодить упырячьи стаи, но может быть, что все нежаки остались бегать между деревнями, где нет каменных стен и гвардейцев. Что им брёвна и горстка мужчин?.. Но обычаи оставались сильнее страха, и поверья, что Покровители рассердятся и обрушат гнев на людей, если в землю положить безвременно ушедших, до сих пор пугали духовников, деревенских старост и могильщиков куда крепче, чем упыри. Упыри появились не так давно, а про гнев Покровителей говорили ещё прабабки – шептались и целовали костяшки стиснутых кулаков, приговаривая имена защитников удела.

Однажды этот порядок изменится. Согнётся слишком сильно и треснет, как ветка под весом снега, но скольких упырей должны породить старые обычаи и сколько людей погибнет от их зубов? Погибнут, чтобы, быть может, дать жизнь новым упырям.

Илар погладил камень на могиле матери – тот его свободный от подношений кусочек, который показался, когда сорока унесла булку. Наверное, отец тоже хотел бы посидеть тут один, так что нужно дать ему такую возможность и уйти.

Завтра он придёт снова. А может, успеет и сегодня, до темноты.

* * *

Мавна проснулась резко, будто её пнули в рёбра. Но не подскочила, хватая ртом воздух, а лежала, свернувшись калачиком. Всё её тело было так напряжено, что мышцы застыли как каменные. На спине выступил холодный пот, в голове стучало. Определённо, это был отвратительный сон.

К ней пришёл Варде – как живой. Но можно ли его было называть живым? Как в тот самый первый раз, стоял по пояс в реке, и с его одежды стекала вода, а на рукавах зеленели листики ряски, похожие на крохотных бабочек. Он держал венок – не Мавны, а красивый и ладный, с белыми кувшинками и васильками, которые поникли и слиплись от речной воды.

– Мавна. – Он улыбнулся и протянул ей венок. – Возьми. Он твой.

Во сне Мавна не могла пошевелить ни пальцем – совсем как сейчас. Лишь опустила голову, посмотрела на свои ноги и увидела, что стоит в чёрной воде, юбка облепила её колени, и рядом, касаясь ножками воды, кружатся комары. Ей было холодно, ветер дул в спину, кажется, она даже дрожала, и зубы стучали друг о друга.

– Ты меня боишься? Я всюду тебя ищу, – печально говорил Варде, продолжая держать венок в вытянутой руке.

Луна серебрила его волосы, красиво высвечивала бледные ресницы, а вот глаза никак нельзя было разобрать: бурые? Зелёные? Светло-карие с крапинками? Иногда казалось, что вовсе чёрные, без зрачков, и будто в одном глазу мелькает белый проблеск.

Мавна мотнула головой и поняла, что волосы у неё тоже мокрые, облипают щёки, уши и шею, как склизкие стебли речных растений.

– Я тебе отдал свою вещицу. Самую дорогую вещицу. Ту, что держит меня. А теперь рассыпаюсь по частям. Скорей бы найти тебя, Мавна.

– Зачем ты её отдал? – Она наконец-то разлепила губы. Слова прозвучали глухо, будто из-под воды.

Варде бессильно опустил руку с венком, склонил голову набок.

– Я думал, ты будешь её беречь и отнесёшь отцу. Думал, она тебе поможет, а потом мы встретимся, и я её заберу. Я хотел понять, кто я без неё. Но ты ходишь где-то далеко. Слишком долго. Мне плохо без неё, Мавна.

Рука потянулась к ремешку, но сумки на плече не было. На ней вообще ничего не было, кроме тонкого исподнего платья, которое ветер прижимал к телу. Мавна беспомощно посмотрела на Варде.

– У меня её нет. Прости.

Варде не шелохнулся. Он чуть задрал подбородок, и на губах блеснуло что-то тёмное. Ещё миг – и изо рта Варде хлынула чёрная жижа. В воздухе запахло тиной и гнилью.

Мавна хотела закричать, но не смогла. И отвернуться тоже.

Болотная грязь потоком лилась изо рта Варде, заливала подбородок, шею, рубаху. Пальцы разжались, и венок поплыл по реке. К кому-то, кто снова его поймает.

Издав булькающий хрип, Варде опустился на колени. Вода теперь доходила ему до груди, пуговицы на рубахе разошлись, рёбра треснули, будто их раздвинул кто-то огромный и невидимый. Мавна хотела хотя бы зажмуриться, но и это не вышло: оставалось только смотреть во все глаза, как в груди Варде бьются два сердца. Одно – крохотное и сморщенное, как сушёная слива, и билось оно неохотно, редко, трепетало воробьиным крылышком. А второе – раздутое до того, что сквозь чёрный покров просвечивали синюшные сосуды.

Оба сердца одновременно лопнули, брызги грязи долетели до Мавны и холодными зловонными каплями запачкали лицо. Варде окончательно ушёл под воду, ряска сомкнулась над его головой дрожащими кругами.

Мавна открыла рот, чтобы закричать, но вместо этого проснулась.

Утро едва-едва занималось, солнце ещё не встало. Костёр догорел, тлели угли, ещё давая немного тепла, но его не хватало. Траву густо окропило росой, будто ночью прошёл дождь. Одежда и волосы тоже были влажными – Мавна выяснила это, медленно выпростав из-под щеки одеревеневшую руку.

Лошади щипали траву, обмахиваясь хвостами от комаров. Мавна с трудом повернула голову, чтобы осмотреться. То ли у неё затекла шея от сна на земле в неудобном положении, то ли сон так заморозил её, но даже простейшие движения никак не давались.

Чародеи спали. Девушки держались вместе, укрывшись двумя покрывалами на четверых. В полутьме ярко выделялась белобрысая макушка Вайды. Двое парней спали поодаль, кудрявый Хмель стоял на дозоре, спиной к Мавне. Желна полулежала, опершись плечами о ствол. Вокруг мерцали красные защитные огоньки. Чуть повернув голову, Мавна увидела Смородника. Он тоже не спал, сидел на земле, поджав под себя ноги, и бережно протирал свой нож. Рукава были закатаны до локтей. Рядом лежал бурдюк с водой, и Мавна хмыкнула, вспомнив, как Смородник постоянно намывал руки – ну точно, и сейчас можно было заметить, как на пальцах блестят невысохшие капли.

Желна открыла глаза, зевнула, прикрывая рот кулаком, размяла плечи и встала. Недовольно прищёлкнула языком, подбросила в костёр веток и разожгла огонь, тронув щепотью грудь. Мавна испугалась, что взмывшие искры опалят чародейке волосы, но Желна даже не моргнула. Нашла котелок, наполнила водой из бурдюка и повесила над огнём.

Смородник вскинул голову, хмуро глядя на Желну. Отложил нож, плеснул водой себе на руки и тщательно растёр каждый палец.

Желна вздохнула, наблюдая за ним, и шепнула почти с заботой:

– Не отмоешься.

Смородник ещё сильнее нахмурился, чёрные брови почти сошлись на переносице. Его ноздри гневно раздулись, но он промолчал.

– Ай, обижаешься, что ли? – Желна хитро улыбнулась, кроша в котелок травы. – Я же напраслину на тебя не возвожу. Сам знаешь. Сколько руки ни мой, прошлого не вернёшь.

Мавна боялась пошевелиться. Вдруг чародеям не понравится, что она проснулась и подслушивает? Но Желна, кажется, сама всё поняла.

– Эй, девка. Вставай, вижу, моргаешь. Раньше встанешь, быстрее умоешься без толкотни.

И то верно. Мавна не стала делать вид, что ещё спит. С трудом села, потянула плечи и спину. Тело так одеревенело, что захрустели косточки и суставы. Желна протянула ей бурдюк, и Мавна смогла умыться холодной водой, уединившись за деревьями.

Стоило плеснуть себе в лицо, как снова накатили странные чувства – как тогда, в бане. Дома они умывались тёплой водой, а вот Илар всегда любил сунуть голову прямо в бочку – дурной, что с него взять.

От мыслей об Иларе по телу пробежала тоскливая дрожь. С острой ясностью Мавна поняла, как скучает, как ей не хватает его крепких объятий и широких мозолистых ладоней, которые всегда оставались с ней ласковыми и заботливыми. Он обнимал её, когда она грустила. Вытирал тёплыми пальцами слёзы с её щёк. Ободряюще хлопал по плечам – но несильно, чтобы не было больно. Он даже тесто месил так, что Мавна втихую восхищалась: с такой силой, но с такой нежностью, что караваи потом выходили на зависть, пышные и ноздрястые, долго не черствеющие.

Эх, Илар, простишь ли?

Мавна снова плеснула в лицо, и перед глазами мелькнули обрывки сна. Варде в реке. Чёрная жижа течёт из его рта. Лопаются сердца в разорванной груди. Вода смыкается над его головой.

Шкурка. Нужно проверить шкурку.

Мавна убрала за уши тонкие прядки, которые намокли и прилипли к щекам, повязала платок, просунув концы под волосами и, похлопав себя по лицу, вернулась к костру.

Чародеи потихоньку просыпались. Вайда переплетала свои косы, парни потягивались и кряхтели. От котелка Желны пахло горькими бодрящими травами: варево почти кипело, и пар разносился над костром.

– Сюда садись.

Желна махнула рукой и указала на бревно рядом с собой. Мавна кивнула, но сперва проверила свою сумку. Сделав вид, что ищет что-то личное, сунула руку и с трудом сдержала облегчённый вздох: шкурка была на месте. Чтобы ничего не заподозрили, пришлось вытащить баночку с мазью и нанести немного на щёки.

– Да хва-атит прихорашиваться, – хохотнула Желна. По её взгляду Мавна поняла: мазь не провела главу отряда. Чтобы не злить сильнее, пришлось вернуться и сесть рядом. Тут же ей подали деревянную кружку, куда Желна зачерпнула из котелка.

– Вот теперь точно проснёшься.

Чародеи подходили по одному и тоже наливали себе напиток. Мавна покачала кружку в руках. Наконец-то пальцы начинали теплеть, согретые жаром. Кровь побежала быстрее. В кружке плавали брусничные листья, какие-то стебли и разварившиеся ягоды – клюква и морошка. Мавна глотнула. Горько-кислый, обжигающе горячий напиток действительно заставил глаза раскрыться шире.

– Можно? – буркнул Смородник, указывая на землю рядом с Желной. Та сделала глоток и пожала плечами.

– И без твоей рожи кисло, но садись, раз хочешь.

Смородник присел и небрежно тронул одним пальцем лук Желны, старательно отводя глаза – будто его это совсем не интересует.

– Что это за вещь?

Шумно хлебнув ещё, Желна ответила:

– Так самострел. Бьёт точнее и дальше лука. И пробивает дыру пошире. Хорошая вещь.

– Где взяла?

Смородник отвернулся, хмурясь, будто разглядывать деревья ему нравилось куда больше. Мавна присмотрелась к нему: на скулах под лёгкой щетиной выступили неровные красные пятна. Неужели смущался?

– Всё тебе вынь да положь, хитрый какой, – встряла Вайда. Она лукаво улыбнулась и со своими раскосыми глазами стала похожа на лису. – Сам поезди по торгам да поищи, поспрашивай.

– Ай, да что ты его оговариваешь. И так видишь, тяжело ему с людьми говорить и не бросаться на них, – отмахнулась Желна. – Диво дивное, со Смородником по душам поболтать. Мне даже забавно. – Немного понаблюдав за Смородником, который стал выглядеть ещё более досадливо-смущённым и недовольным, она снисходительно ответила: – Купила в Кленовом Валу, на Золотых рядах. Мно-ого денег отдала, но ни разу не пожалела. Знаешь, сколько упырей он убил?

Смородник быстро обернулся, спросил с жадностью:

– Сколько?

Желна снова шумно хлебнула, покатала напиток во рту и лениво протянула:

– Да я и сама не считала.

Вайда прыснула со смеха. Мавна и сама уткнулась носом в кружку: надо было видеть, как разочарованно вытянулось лицо Смородника и как ярко запылали пятна на бледных щеках. Чёрные глаза блестели с завистью – прямо как у девиц на Русальем дне, когда Касек для всех танцев выбирал только Тану.

– Про сердца откуда узнала? Сама или сказал кто?

Желна ласково протёрла самострел краешком мягкого плаща, полюбовалась блеском металлической дуги, которая отходила от основания из тёмного дерева.

– Да, – подхватила другая чародейка, худенькая и высокая. Мавна слышала, как её называли Малиной. – Я тоже про это думала перед сном.

Хмель и другой юноша рассмеялись.

– Вот до чего твоё командование доводит, Желна! Девки ночами про нежицкие потроха думают!

Желна тоже улыбнулась, на щеке мелькнула ямочка. Мавна искоса любовалась ею и думала: какой бы она была, если б не чародейская служба? Были бы её плечи у́же, а руки мягче? Уж точно она не получила бы свои шрамы. Да и волосы, наверное, умасливала бы так, чтобы сухие прядки не топорщились из косы.

– Ай, до чего вы все любопытные, оказывается, как цыплята. Что, Смородник распалил ваш пыл своими вопросами? Ишь, а так и не скажешь. Сидит тут хмурый, цедит что-то сквозь зубы.

Смородник, не выдержав, поднялся на ноги, и Мавна испугалась, что он сейчас сделает что-то не то – неспроста же многие намекали, что с ним лучше не связываться. На миг она даже увидела в нём Илара: тот же решительный разворот плеч, те же полусжатые кулаки, и даже желваки на челюстях выступили точно так же. Смородник разве что был не таким крепким: стройнее и гибче, чем брат. Злобно сверкнул глаз с белым пятном, грудь несколько раз поднялась и опустилась. Смородник разжал кулаки и пошёл к своим вещам, достать что-то из припасов, но всё время держался насторожённо и поглядывал на Желну, будто ждал, что она выстрелит в него из своего самострела.

– Да какая тут особенная тайна. Хмель, ты же помнишь, был в тот обход со мной.

Хмель мотнул головой:

– Ага. Ты тогда так мощно зарядила самострел, что болт пробил дырищу о-го-го.

– Да, не рассчитала немного, только привыкала к такому оружию. – Желна покачала головой. – Подошла болт забрать, смотрю, меж рёбер что-то странное. Ну, я серпом и поддела. Вывалились прямо в руку два комка. Я сначала не поняла, что это такое, но потом сообразила.

– А про то, как они их себе выращивают? – протянула Вайда, глядя не на Желну, а на припасы Смородника.

– Тут уж не сама додумалась, признаюсь. Заезжала в Алоречье, там встретилась с Бражником.

– Он до сих пор глава отряда? – удивился черноволосый парень с хитрыми светло-карими глазами и родинкой прямо на кончике носа. – Пфф. Чего их ратный Батюшка таких стариков в отрядах держит, построили бы ему курятник, пускай бы делом занимался.

– Деряба! – Желна пригрозила ему пальцем. – Ни о ратных главах, ни о главах отрядов так не стоит отзываться. Никогда не знаешь, как жизнь обернётся. Да и Бражник не так уж стар, ему не больше пятидесяти.

Деряба почесал в затылке. Чародеи потихоньку возились, доставали из мешков припасы, допивали утреннее варево. Мавна заметила, что от напитка у неё будто и правда прибавилось сил. Мышцы и кости больше не казались деревянными, в голове прояснело, и будто бы даже настроение какое-никакое появилось. Она подумала про еду и тоже расширила горловину своего мешка. Хорошо хоть в ратнице снабдили съестным. Она достала булку с изюмом, и в груди кольнуло: похожие узелки плела она сама. А изюм откуда? Уж не покупали ведь… Наверняка привезли чародеи после обхода очередной деревеньки. Мавна поймала себя на мысли, за которую тут же себя застыдила: ей бы хотелось знать, что этот изюм – из их пекарской. Но ведь тогда это означало бы, что разорили их запасы, которые они так тщательно выбирали на торгах, подолгу нюхая, сжимая пальцами и пробуя на зуб.

– Да, Бражник глава, и ещё какой. – Желна причмокнула, откусывая от пирожка. – Такого чародея грех потерять, а некоторые и за всю жизнь к нему не приблизятся. – Она выразительно посмотрела на Дерябу с Хмелем.

– Да чего я-то? – возмутился Хмель. – Молчу же вообще!

Мавна покосилась на Смородника. Он сидел на земле – а мог бы на поваленном стволе, но привык так, видимо. Хмурился, как всегда, но внимательно слушал, вертя в пальцах какую-то чёрствую корку из мешка. Близко не подходил, слушал издалека и насторожённо: спина его была напряжена, будто он был готов сорваться с места в любой момент. Мавна покачала головой. Да уж, наверное, складка между его бровями и во сне не разглаживается.

– Молчи, молчи лучше, – усмехнулась Желна. – Вон Мирча молчит, грызёт себе калач. А Бражник мне тогда сказал, что его отряд давно за такими следит. Много упырей они перебили, да не простых, а кто прикидывается человеком. Полезные вещи рассказал.

– Так а зачем ему делиться? – Деряба закинул ногу на ногу так, чтобы было удобно поставить миску с едой. – Сам бы потихоньку истреблял их, и вся бы слава и все деньги шли бы его отряду и их ратному Батюшке. Все веси, поди, платили бы втридорога.

– Ты дурачок, – шикнула Малина. – Мы все на общее дело трудимся. Как тебя ещё такого бестолкового в отряд взяли?

Мавне показалось, что взгляд Смородника стал тоскливым и даже завистливым.

– Вот девка дело говорит. – Желна дотянулась до Малины и погладила её по макушке. Та довольно зарделась. – Отряды хоть и ходят отдельно, а рати всё равно должны друг с другом знаться. Ты думаешь, ратные Батюшки с Матушками не встречаются на советах? Встречаются, а то как же. Как в мире жить, если жизни не знаешь?

Мавна молча согласилась.

* * *

Днём отряд остановился на перепутье. Одна дорога отходила левее, навстречу солнцу, а вторая продолжала стелиться прямо, но становилась чуть поуже. Желна сначала замедлила свою кобылу, а потом вовсе остановила.

– Мы едем дальше, – сказала она. – А ваш путь – туда.

Мавна встрепенулась. Солнце лениво припекало из-под пелены облаков, и монотонное покачивание в седле погрузило её в лёгкую дрёму. Путь казался бесконечным, разговоры чародеев доносились будто издалека, и новость о том, что настала пора им разделиться, обрушилась неожиданно.

– Уже? – переспросила она.

Желна улыбнулась краешком рта.

– Уже. Не ты ли больше других хотела этого? Но я бы на твоём месте подумала о том, чтобы сменить попутчика.

Мавна посмотрела на Смородника. Тот, как обычно, делал вид, что не слушает и чужие разговоры вовсе его не занимают. Но пусть лучше так. Она и сама справится, пусть Сенница и думает, что ей непременно нужен помощник. Хотя…

– Я не могу выбирать попутчиков, – вздохнула Мавна. – Спасибо, что проводили. Я была рада защите вашего отряда.

Желна пожала Мавне руку – чудно́, по-мужски. В Сонных Топях девушкам и в голову бы не пришло так прощаться друг с другом. Следом за Желной другие чародеи тоже протянули руки либо просто кивнули – кому было неудобно разворачивать коней, чтобы приблизиться. Но Смороднику так никто ничего и не сказал.

Чародейский отряд поскакал дальше, и на дороге стало тихо и тоскливо. Мавна стянула концы платка на груди, не зная, прерывать ли неловкое молчание.

Смородник прищёлкнул губами, и его конь пошёл дальше, по прямой дороге. Мавне ничего не оставалось, кроме как двинуться за ним следом.

Она пыталась прикинуть, далеко ли топи. Пока что местность была незнакомой, должно быть, они огибали удел с другой стороны. Бесспорно, двигаться по широким дорогам было куда удобнее, чем ехать напрямик через болотистые рощи, но и времени уходило больше. Эх, карту бы.

– Надеюсь, ты знаешь, куда мы едем, – осторожно произнесла Мавна, глядя в спину чародея.

Тот полуобернулся:

– Уж точно лучше, чем ты.

Мавна закатила глаза, радуясь, что Смородник её не видит.

Они проехали ещё какое-то время в гнетущей тишине, и тогда Мавна не выдержала, подогнала Ласточку ближе, чтобы ехать бок о бок, пока позволяет ширина дороги, и начала:

– Послушай, я понимаю, что ты не в восторге от всего этого, но и я ведь тоже. Мне пришлось оставить дом, и всё ради того, чтобы видеть твоё отвращение? Давай хотя бы попытаемся не мешать друг другу. Мы ведь оба сейчас хотим одного и того же.

Смородник быстро повернулся к ней – как всегда хмурый, молоко бы скисло от такого лица.

– Тебе пришлось оставить тёплый дом, ну и жертва. Если ты об этом жалеешь, то может, лучше отвести тебя обратно?

Если бы словами можно было отравить, Мавна бы уже упала замертво. Будь она той, какой была до пропажи Раско, непременно ответила бы что-нибудь язвительное, но сейчас на ссоры не было сил. Да и лук за спиной Смородника не стал менее грозным, а ножи – менее острыми. Пусть Мавна нечасто общалась с новыми людьми, а в последнее время её круг общения и вовсе ограничился семьёй и Купавой, но всё равно она думала, что лучше постараться договориться по-хорошему.

Промелькнула мысль: он охотнее разговаривал с ней, когда думал, что она упырица. А к Мавне-человеку, по всей видимости, испытывал полнейшее равнодушие.

– Нет, – ответила она, погасив слабый огонёк раздражения. – Я не жалею и не спешу домой. На первом месте мой брат. И я не настроена против тебя, хоть ты и напал на меня первым. Предлагаю… – она осеклась: всё-таки неприятно говорить, не слыша ничего в ответ и даже не видя глаз собеседника, – предлагаю забыть обиды, если ты из-за чего-то на меня зол. А я забуду, как ты пытался меня убить.

Смородник наконец-то посмотрел на неё – не хмурясь, а с лёгким удивлением.

– Я не пытался тебя убить. Все, кого я пытался убить, уже мертвы.

– Охотно верю. Ну так что? Сделаем вид, что мы только что встретились и не знаем ничего друг о друге? Я Мавна.

Она протянула руку, но быстро снова уцепилась за поводья, боясь упасть.

– Смородник, – процедил тот.

– Уже хорошо. – Мавна чувствовала себя глупо, но попыталась улыбнуться. – Я из Сонных Топей. А ты?

Он сморщил нос:

– Если скажу, что из ратницы, это сойдёт за ответ?

– Ну, мы не договаривались, что ответы обязательно должны быть честными. Так что вполне.

Смородник удовлетворённо кивнул без тени улыбки:

– Тогда вот так. Смородник из ратницы.

Мавна промычала «угу» и задумалась, можно ли спросить, почему в этой самой ратнице его даже не пускают на порог, или лучше не стоит.

Не стала.

– На этом закончим. Слишком много вопросов на первый раз, – бросил Смородник и подогнал коня рысью, а Мавне пришлось постараться, чтобы не отставать.

Глава 16 Вода и огонь

После дня на кладбище и ночи в дозоре голова была тяжёлой, как чугунок. Замесив пару бочек теста и разложив по пекарской готовые караваи, Илар понял, что устал. Тело двигалось медленнее, чем обычно, мышцы стали неподатливыми, а туман в голове загустел настолько, что приходилось несколько раз моргать, чтобы чётко увидеть ряды румяных булок.

Взгляд наткнулся на два тёмных предмета в углу стола. Проморгавшись, Илар понял: Купавины крынки. Одна давно пустая, а во второй была морошка, но Илар про неё забыл, и ягоды засохли на дне, покрывшись блестящей сладкой корочкой. Под столом стояла корзина, задвинутая ногой.

Илар поднял корзину, вытащил из неё льняную тряпицу, сложил обе крынки и снова накрыл тряпицей. Подумал: надо бы вернуть.

Во дворе сообразил, что хорошо бы отмыть грязную крынку. Свернул к бочке, сперва плеснул себе ледяной воды за шиворот, потом черпнул в крынку, прополоскал, оттёр пальцем донышко. Воду с ошмётками морошки вылил на землю.

С неба начал накрапывать дождь. У Илара за шиворотом и без того расползались холодные потёки воды, так что мороси он даже обрадовался, подставил лицо. Капли падали на горячие веки, остужали голову, и Илар думал, что со стороны, вероятно, видно, что от него идёт пар, как от остывающего котелка.

Навстречу ему пробежали девушки, с визгом прячась от дождя под платком, растянутым над головами. Илар рассеянно обернулся им вслед: нет, Купавы среди них не было. Странно. Купава всегда казалась ему весёлой и компанейской, в противовес ему самому. На праздниках ходила плясать одной из первых, шустро бежала к костру, плела красивые венки, громко смеялась, показывая ровные белые зубы. А уж какими хохотушками они раньше были с Мавной… Но теперь стал понимать: исчезновение Раско повлияло и на Купаву тоже. Она стала реже смеяться, хотя, быть может, это Илар стал реже выходить из дому. Где уж ему слышать девичий смех? Точно не в пекарской и не ночами в дозоре.

Он свернул на соседнюю улицу. Дорога под ногами становилась скользкой от дождя. Деревья и кусты влажно блестели, будто их только что отмыли в бане. Куры, петухи и собаки затихли, попрятались, деревенские все тоже забились под крыши. Илар хмыкнул: «Один я как полоумный тащусь по улице с какой-то корзинкой».

Ручка корзины шершаво щекотала ладонь, и мысли почему-то всё равно возвращались у Купаве: наверное, потому что он нёс её вещи и шёл к её дому, почему же ещё. Думалось: а странно всё-таки, что Мавна никогда не рассказывала про парней подруги. Не может же быть, чтобы такая красавица, как Купава, ни с кем не гуляла. Да Илар и сам видел, как парни шеи сворачивали, глядя на неё. Лыко и тот глаз положил, да и немудрено. Хотя с чего это Мавне про неё рассказывать? Наверняка у них были свои тайны, в которые никого не посвящали. Илар разозлился на себя. Прилезут же в голову такие глупости, как девчонка, в самом деле.

Он прошёл между дворами, где просвет почти полностью зарос смородиновыми кустами. От прикосновения к веткам воздух наполнился острым кисловатым запахом мокрых смородиновых листьев, а рубаха стала ещё мокрее, собрав на себя все капли с кустов. Тут сильнее пахло дымом: кузнец, отец Купавы, может, и не топил сегодня печи, но за много лет гарью пропиталось всё вокруг, даже косые оградки и кусты.

Дождь то затихал, то падал с неба крупными каплями. Илар смахнул влагу с ресниц и отчего-то усмехнулся. Тяжесть в груди будто бы стала легче, когда он понял, что скоро увидит Купаву.

Сквозь шум дождя доносились какие-то звуки. Илару показалось, что кто-то ссорится – надо же, не сидится дома в такую погоду. Хотя если так рассуждать, то в Сонных Топях только и пришлось бы, что сидеть по домам: то дожди, то ветра, то холод, то туман, а там и солнце зайдёт.

Кусты кончились, и впереди показалась кузница, а чуть поодаль и двор кузнеца за отдельной оградой. Илар прибавил шаг. Чуть не поскользнулся на жидкой грязи и едва не рассмеялся: упал бы в лужу, и как в грязной рубахе идти? Пришлось бы возвращаться, а потом ещё объяснять, почему не смог раньше принести крынки с корзиной. Хотя Купава наверняка не стала бы спрашивать.

Голоса стали громче. Хрипло прикрикнул мужчина, и его голос показался Илару знакомым – да как иначе, все в деревне свои. Только вот с ходу и не мог понять, кто же это был.

Вдалеке сухой веткой треснул первый гром. Илар мельком посмотрел на небо: непроглядно-серое, наверное, зарядит на целый день, пожалуй, и правда гроза разыграется. Главное, чтобы ни в какой дом не ударила молния. Если Купава увидит его такого промокшего, может, и сбитня выпить предложит. Хорошо бы.

Снова кто-то крикнул. На этот раз голос был женским. Послышался какой-то грохот, вовсе не похожий на грозу. По загривку Илара пробежали мурашки, кулаки стиснулись сами собой. Что-то неладное.

Он осторожно поставил корзинку под куст. Если где-то затеяли драку, то корзину в пылу могут помять, потом и Купаве не вернёшь. Привычным движением ощупав себя, Илар прицокнул языком: выбежал из дома только с крынками, даже ножа не прихватил. Может, и к лучшему: разнимет стычку по-хорошему.

Когда снова раздались крики, Илар кинулся уже бегом. Оставшееся расстояние он преодолел быстро, в несколько прыжков, и на миг замер, вслушиваясь.

У стен кузницы никого не было видно. Илар обогнул строение. С торца сгущалась тень, недалеко за забором начинался лес, бросающий на двор тени.

Илара ослепила ярость, будто по голове ударили.

Сперва он увидел спину Лыка и его взъерошенный белобрысый затылок. Лыко кого-то вжимал в бревенчатую стену, и Илар не сразу узнал Купаву. Её платье было высоко задрано, и бёдра казались совсем белыми в пасмурном свете. Одной рукой Лыко зажимал Купаве рот, она вырывалась, но он с силой ударил её затылком о стену, и Купава обмякла.

Мурашки перестали бегать по спине Илара, мышцы напряглись, даже сердце стало стучать размереннее, откуда-то появились собранность и ясность. Он подскочил к ним, схватил Лыка за плечи и с силой отбросил на землю. Купава сползла по стенке и быстро, на четвереньках, перебралась в сторону.

Лыко зарычал – другому от такого удара вышибло бы дух, – но тот тут же вскочил на ноги и, вынув серп, кинулся на Илара. Остриё метилось прямо в шею, но Илар извернулся, обхватил Лыка за пояс и ударил коленом в живот. Чародей громко охнул.

– С-сука, – прохрипел он, обращаясь не то к Купаве, не то к Илару.

Рывком Илар поставил его на ноги и ударил кулаком в бровь. Лыко упал в грязь, на лицо хлынула кровь.

– Ты сдохнешь, – пообещал Лыко хрипло.

На кончиках пальцев вспыхнули алые огни, в глазах мелькнули серебряные искры. Илар успел увернуться, и пламя ударило не в него, а рядом с колодцем. Быстро оглядевшись по сторонам, он увидел косу, прислонённую к стене кузницы ближе к углу. Рядом сидела Купава, уткнув лицо в колени и сложив руки на затылке. Илар кинулся к косе, на ходу отрывисто бросив Купаве:

– Цела? Спрячься куда-нибудь, прошу.

Он успел заметить, как она мелко закивала и переползла подальше.

Илар схватил косу и уже разворачивался к Лыку, как почувствовал острую боль в бедре. Лыко метнул серп, и тот воткнулся Илару выше колена. По ноге потекла горячая кровь. Илар с рыком размахнулся, но Лыко обеими руками ухватил косу за древко. Перед лицом оказалась кривая ухмылка, залитая кровью.

– Что? Обиделся? Думал, только ты можешь кузнецову дочку мять? А я тоже попробовал. Тё-ёпленькая…

Илар резко ударил Лыка лбом в лоб. Чародей покачнулся, ослабил хватку, и этого оказалось достаточно, чтобы стряхнуть его руки с косы. Сердце грохотало в ушах, кровь распалилась как кузнечная печь, но мысли оставались предельно ясными – такое тоже бывало, когда приходилось отгонять упырей. Только с упырями вот так один на один драться не приходилось.

Размахнувшись, Илар хотел опустить лезвие на Лыко, но тот снова что-то сделал: полыхнуло алым, икоса раскалилась так, что стало больно держать. Илар всё равно не отпускал: чувствовал, как на ладонях вспухают ожоги, да и пусть. Заживут. А без оружия перед этим ублюдком он не останется.

Ничего не видя из-за алой вспышки, Илар вскрикнул и наугад опустил косу. Остриё вошло в землю, а к горлу Илара прижалось что-то холодное и до отвращения знакомое.

– Попался, сучёнок, – прохрипел Лыко прямо на ухо. – Думал, самый умный? Да ты только с пьяными мужиками можешь драться, деревенщина.

Илар зашипел сквозь стиснутые зубы. Коса оставалась в мягкой земле, но чтобы вырвать её, нужно было распрямиться во весь рост – и тогда серп легко вошёл бы в его горло. Мёртвым он не защитит Купаву, значит, нужно придумать что-то ещё.

Он с силой наступил пяткой на мысок Лыку, но тот лишь рассмеялся.

– Ты тяжёлый, но меня этим не запугать. Скажи-ка, а сестра у тебя такая же сладкая, как кузнецова дочка?

На миг Илар едва не подумал: если серп перережет горло, будет ли у него хоть миг, чтобы разрубить Лыка косой? Но вдруг серп сам собой выпал из руки, и Лыко осел на землю.

Илар моментально вырвался. Вновь под рубашку затекала кровь, и новый порез, кажется, был точно на месте старого. Лыко сидел на земле, держась за затылок, а сзади стояла Купава с кочергой в руках. Мокрые чёрные волосы растрепались, змеями легли на грудь – платье было порвано, и Илар отвёл глаза, когда понял, что смотрит на голую кожу. Щёки и глаза Купавы пылали, но некогда было любоваться. Через мгновение Лыко поднялся, рыча и отплёвываясь.

– Не хотите, значит, по-хорошему…

Он размахнулся и послал в кузницу сгусток алого пламени. Он попал в крышу, и та мгновенно занялась, несмотря на дождь. В небе загремело.

Купава успела отскочить, когда Лыко снова схватил серп и размахнулся. Илар наконец-то выдернул косу из земли; лезвие серпа в руке Лыка пылало алым, будто тоже стало сотканным из пламени. Илар присел, уворачиваясь от броска, и с силой ударил Лыко древком косы по рёбрам. Вскочил на ноги, размахнулся ещё, но Лыко ловко перекатился и снова ударил Илара серпом. Лезвие прошло по руке, вспарывая одежду и кожу, – удар ощутился совсем иначе, теперь боль была сильнее и жарче, а от острия посыпались искры, гаснущие на влажной земле. Илар вскрикнул. У него в груди стало тесно, будто сердце и лёгкие разбухли и распирали рёбра. Ладони и пальцы накалились, коса в руках задрожала, и её лезвие вдруг вспыхнуло красным.

Кузница полыхала, огонь разгорелся так быстро и зло, что уже перекинулся и на деревья в саду, и на ограду, и на сарай. Купава куда-то делась. Илару было некогда искать её глазами, но он понадеялся, что она побежала предупреждать домашних о пожаре. С улицы слышались крики: наверное, увидели зарево.

Лыко метнул в Илара огненный сгусток – такой же, как в кузницу. Огонь пролетел мимо и ударился в старую яблоню, которая тут же распалилась с сухим древесным треском, как дрова в печи. Дождь полил сильнее, но не тушил чародейское пламя.

– Теперь всю твою семейку вырежут, – шипел Лыко, плюясь кровью, – и семейку твоей бабы. Чародеи не прощают нападения на своего. Тронул одного – все твои ответят.

Он попытался перехватить косу из рук Илара, вцепился в древко и рванул на себя. Илар не устоял на скользкой грязи, и они с Лыком вдвоём упали на землю. Лыко потянулся к шее Илара и стиснул пальцы на его горле.

– А вот мне ничего не будет за то, что я тебя убью.

Из пореза снова хлынула кровь, дышать стало тяжело. В груди так же распирало, перед глазами потемнело, и в голове грохотало так, будто она должна была вот-вот лопнуть, как перегретый горшок. Коса и серп валялись где-то рядом, свет от их лезвий бросал вокруг алые блики.

Илар упёрся коленом в живот Лыка и рывком сбросил его с себя – от дождя и крови шея Илара стала скользкой, и хватка Лыка ослабла. Хватая ртом воздух, Илар нащупал рядом со своей рукой чародейский серп.

Лыко откуда-то выхватил нож: должно быть, прятал в голенище. Илар не успел ничего разглядеть, дождь заливал глаза, только увидел искажённое яростью лицо чародея и замах руки, метящий прямо в грудь.

Миг – и Илар с размаху всадил серп куда-то в область ключиц Лыка. На руки хлынула кровь, Лыко захрипел и обмяк, и Илар вскочил на ноги, пока выпала такая возможность.

– Купава! – крикнул он. В небе гремело, и голоса деревенских стали громче.

Горел уже весь кузнечный двор. Кто-то открыл ворота хлева, и куры с козами разбежались, спасаясь от огня. Отпущенный с цепи пёс лаял на огонь, поджав хвост, но убегать не спешил. Илар шуганул его на ходу: спасайся, мол.

– Купава!

Она выскочила прямо на него, держа охапку вещей. Её глаза казались огромными от страха, волосы и одежда были мокрыми, хоть выжимай. Илар быстро обхватил её за плечи.

– Ты цела?

Купава быстро закивала:

– У тебя кровь.

Илар мельком взглянул на свои руки и грудь. Рубаха потемнела от бурых и красных пятен грязи и крови, ткань изорвалась – теперь только на выброс. Илар отмахнулся.

– Ерунда.

Голоса послышались совсем рядом. Купава испуганно заозиралась.

– Они убьют нас теперь. Он предупреждал. Надо бежать.

Илар схватил её за локоть и потащил по двору. Увидев коня, помог Купаве забраться, и сам вскочил на спину. Оставалось надеяться, что они смогут доехать без седла и узды хотя бы до дома.

По улице бежал народ, многие с вёдрами. Сзади трещал огонь, красные отблески окрасили пасмурное небо, с которого уже лило не на шутку. Несколько раз полыхнула молния, а следом за ней ударил такой гром, что все другие звуки потонули в его раскатах.

Значит, Купаве он сказал то же самое. Чародеи не простят, если жители защищаемой деревни навредят хоть одному из отряда. А Илар не просто навредил. Если он хоть что-то понимал в жизни, то сегодня он убил человека. Чародея из отряда. И ничем хорошим для деревни это закончиться не могло. Оставалась одна надежда отвести от остальных чародейский гнев…

– Отец! – он крикнул, едва спешился у своего двора. – Собирайся! Мы уходим. Отец! – Илар постучал кулаком в окно, не обращая внимания на боль в бедре, взбежал на крыльцо и распахнул дверь, пропуская Купаву вперёд себя. – Собирай вещи! Они придут за тобой.

Отец с недовольным видом выглянул из пекарской. Увидев Илара и Купаву, он скрестил руки на груди.

– Откуда такие красавцы?

Илар ощутил запах браги, исходящий от отца. Глаза его были красными и опухшими, да и ноги нетвёрдо держали.

– Я убил чародея. Они подожгли кузнецов двор. Ты сказала своим? – бросил он Купаве на ходу, собирая по сеням оружие.

Она закивала.

– Сказала, что кузница горит и что скот выпустила.

Илар проверил ножи, рассовал по ножнам, закрепил пояс. Вновь взглянул на отца.

– Я останусь тут. Тут мой дом, – упрямо буркнул он. – Твою кашу расхлёбывать не стану.

– Доедем до Берёзья, там останешься. – Илар пересчитал стрелы, закинул колчан за спину. – Чародеи с тебя спросят.

– Пусть спросят, я им ничего не делал. А о сестре ты думал? Куда она вернётся? Хоть раз бы о ком-то кроме себя позаботился.

Илар замер, вглядываясь в лицо отца. Оно не выражало ничего, кроме упрямой враждебности: брови сошлись на переносице, губы сурово сжаты, у висков вздулись вены. Внутри у Илара всё пылало, но теперь вдруг из огня стала вырастать тоска. Отец тоже смотрел на него, прямо в глаза, и с каждым мгновением что-то между ними истончалось, а когда вовсе исчезло, Илар встряхнул головой, закинул за плечо лук и надел пояс с мешком – там был кошель с деньгами.

– Ладно, как хочешь. Просто говори, что ты не знаешь, где я.

В ответ отец что-то промычал, вернулся в пекарскую и захлопнул за собой дверь.

Илар с Купавой вышли с заднего хода и пошли задворками. Слышалось, как в деревне нарастал переполох. Илар оглянулся, только когда родной дом остался позади, – и показалось, что зарево расползлось куда больше.

– Много горит, – просипела Купава.

Илар ничего не ответил – иначе взорвался бы от ярости. Он гнал от себя мысли о том, что произошло, и думал только, что делать дальше.

Пригнувшись, они перебежали ещё пару дворов. Илар дал Купаве знак подождать его у низкого забора, спрятавшись среди густых кустов, а сам пробрался в хлев. Ему повезло: Алтей прибирался внутри, напевая что-то себе под нос. Илар осторожно свистнул, Алтей обернулся и, увидев его, отложил вилы в сторону.

– Что случилось? Что с твоей одеждой?

Илар выложил из кошелька несколько монет.

– Послушай, мне больше не к кому обратиться. – Он опёрся боком о стену, боль в бедре нарастала горячими волнами, и стоять становилось всё труднее. – Твой двор ближе остальных, и у тебя есть лошадь. Продай мне её вместе с телегой.

Алтей насторожённо всматривался в Илара, будто не узнавал.

– Что ты натворил?

Илар усмехнулся:

– Всего-то убил чародея.

Алтей выругался и сплюнул на пол. Запустил пальцы в волосы, приподнял несколько прядей, будто захотел вырвать. Провёл ладонью по лицу.

– Зачем?

Илар повёл плечом.

– Так вышло. Я увожу отсюда Купаву. Ей нельзя оставаться. Да и мне тоже.

Он замер, прислушиваясь. Снаружи кто-то громко засвистел. Илар узнал голос Мальвала:

– Алтей, горим!

Илар прислонил палец к губам.

– Не говори, что видел меня. Тебе же хуже будет.

Алтей недоверчиво повёл подбородком, выглянул за дверь и махнул рукой.

– Пойдём.

Они прошли до конюшни. Алтей велел Илару подождать. Тот убедился, что Купава на месте, и вернулся, когда Алтей вывел ему ухоженную каурую лошадь.

– Деньги потом вернёшь. Тебе сейчас нужнее. Чародеи ведь не навечно с нами. Ты только береги и себя, и Купаву. Мавну найдёшь – скажи, что мы её тоже ждём.

Илар сглотнул ком в горле. Глаза пекло, боль во всём теле становилась сильнее и ярче. Он боялся, что ещё немного, и не сможет править телегой, но старался не подавать виду. Быть может, довериться Алтею было плохой затеей, но он не доверял никому так, как парням, с которыми ходил в дозор. Если чародеи заставят Алтея рассказать, куда отправились Илар с Купавой, то, значит, точно так же они могли бы заставить любого другого. И ничего с этим не поделаешь. Но сидеть в кустах и дожидаться, когда их найдут, он не собирался.

– Спасибо тебе.

Илар обнял Алтея, и тот крепко стиснул его в ответ. Рёбра заныли. Илар похлопал Алтея по плечу и негромко окликнул Купаву.

– Погоди.

Алтей снял с себя поношенный шерстяной плащ и накинул на Илара так, чтобы прикрыть и тело, и голову. Купава уже надела что-то из прихваченной одежды и спрятала волосы – издалека и не узнаешь.

– Теперь поезжай, – сказал Алтей. – Но обещай, что вернёшься.

Илар устало улыбнулся:

– Обещаю.

Дождь лил не переставая, и когда они выезжали за ворота, на улице никого не было видно – вся деревня сбежалась к горящей улице. Очутившись на дороге, Илар быстрее погнал лошадь. Если крепко повезёт и Покровители того пожелают, к ночи они доберутся до какой-нибудь из соседних деревень. И по пути он не выбьется из сил.

* * *

На небе цвета раздавленной черники выделялся остророгий месяц, ярко-белый, как молоко. Вокруг него рассыпались звёзды, и за гребёнкой леса наконец-то показались болота, тускло-серые в сумраке. От лягушачьего гвалта звенело в ушах.

Последний час пути Мавна постоянно трогала сумку. Ей казалось, что с каждой минутой она тяжелеет, а шкурка нагревается. Где-то далеко визжали упыри, но Смородник сказал, что не стоит придавать этому особого значения: как подберутся ближе, тогда и придёт пора беспокоиться.

Она посмотрела на Смородника. Тот едва заметно кивнул.

– Доставай.

По спине Мавны пробежала дрожь.

– Уже? Но мы ведь…

– Могила его знает, где твой болотный царь и есть ли он вообще, – нетерпеливо фыркнул Смородник. Он говорил, почти не разжимая челюстей, и часть слов звучала неразборчиво. – Если в этой шкуре есть толк, то самое время узнать.

Над их головами бесшумно пролетела сова. Мавна дёрнулась, когда ширококрылая тень скользнула низко над деревьями.

– Скоро стемнеет, – недовольно напомнил Смородник.

Мавна стряхнула оцепенение. Сколько раз ей хотелось достать шкурку? Но сейчас стало страшно. Что, если ничего не произойдёт? Как тогда быть? Но мысль о том, что шкурка могла действительно на что-то указать, была едва ли не страшнее.

Расширив горловину сумки холодными пальцами, она вытащила шкурку, потянув за лапку. Положила на ладонь и вопросительно обернулась на Смородника. Тот молчаливо наблюдал, наклонив голову вперёд, точно ястреб.

– Что делать дальше?

Болота прорезал крик. Мавна вздрогнула и едва не выронила шкурку, Смородник схватился за лук.

– Пока не близко. Не бойся.

Мавна ушам не поверила. Смородник побеспокоился о том, что она боится? В самом деле?

– Иди вперёд.

Он наложил стрелу на тетиву, но не стал подсвечивать её чародейским пламенем, да и лук высоко не поднимал – так, скорее ради предосторожности. Мавне не понравилось, что ей придётся идти первой, но она понимала, что прикрытие со спины не будет лишним. Она осторожно подогнала Ласточку, которая не переставая дёргала ушами, отбиваясь от комаров и мошкары.

Шкурка, зажатая в руке, нагрелась гораздо сильнее, чем могла бы нагреться от тепла ладони. Под копытами лошади хрустнули последние ветки, и скоро впереди расстелился привычный болотный простор. Мавна не могла понять, те ли это места, которые виднелись из окна её спальни в Сонных Топях – в сумерках всё казалось другим. Широкой дороги вроде бы не было, да и деревенской ограды тоже – это Мавна подметила с горечью.

Она полуобернулась: Смородник так же держался позади, и месяц подсвечивал его, выделяя серебром белую половину брови. Держась в седле прямо и уверенно, он выглядел грозным, если не сказать зловещим – с козлиным-то черепом у седла. Мавна будто бы успела забыть, кем был её попутчик, но сейчас с ясностью поняла: он действительно мог бы её убить, если бы захотел. Оставалось надеяться, что упырей он убьёт с такой же лёгкостью.

Вой раздался уже ближе. От этого звука у Мавны каждый раз появлялось ощущение, будто по рёбрам проводят тупым ножом. Шкурка в руке стала ещё горячее. Опустив на неё взгляд, Мавна увидела, что от лягушачьей кожи исходит красноватый свет. Заметив это, Смородник процедил:

– Лучше отдай мне.

Мавна выдохнула. Облегчение смешалось с недоверием. Стоит ли? Смородник протянул руку, и Мавне не понравилось, что он больше не держит стрелу на тетиве. Если она помедлит, то он не успеет снова вскинуть лук в случае чего. Быстрым движением, чтобы не передумать, она сунула шкурку Смороднику в ладонь.

Тот взял её – вовсе не так осторожно, как брала Мавна или Сенница, – что-то буркнул, и красный свет стал ярче. Шкурка взмыла в воздух над головой коня и замерла, отбрасывая на землю блики.

– Что ты сделал? – Мавна недовольно нахмурилась.

– Зачаровал. – Смородник повёл плечом, прежде чем вновь подготовить лук. – Так будет лучше. Для всех.

Он поднял лук повыше, и шкурка медленно полетела вперёд, будто звала куда-то за собой. Мавна подчинилась и пошла за ней.

В темноте было плохо видно, где по болоту стелется безопасная тропа. Ласточка уже однажды оступилась, попав копытом в топкую жижу. Испуганно заржала, и Мавна не сразу её успокоила. Темнело, и крики упырей звучали всё чаще: иные где-то далеко, а иные совсем близко. Быть может, они чувствовали чары на шкурке, поэтому боялись подходить ближе?

– Лучше оставить лошадей, – признал Смородник, когда и его конь ступил одной ногой в топь. – Для них это небезопасно.

– И проверять путь самим? Вдруг провалимся?

Он хмыкнул, спешиваясь:

– Ты ведь как раз туда и спешишь. – Указал на землю. – Вниз. Но вообще можно взять палку и прощупывать трясину.

Мавна прицокнула языком. У неё и так зуб на зуб не попадал от волнения, обязательно нужно было ей напомнить, ещё и так грубо.

– Но вдруг это не то болото? Вдруг тут нет болотного царя?

– На месте нежицкого царя, – прокряхтел Смородник, подводя коня к чахлому деревцу, – я бы знал всё, что творится на моих землях. Да и нагрелась шкурка у тебя неспроста. Царь почует чары и придёт прогонять чародеев, даже если живёт в другом болоте. Ну, это я так предполагаю. Увидим.

Мавна нехотя согласилась и тоже слезла с лошади. Смородник закончил привязывать своего коня и взялся за Ласточку. Упырь закричал совсем близко, и краем глаза Мавна заметила метнувшуюся по краю болота тень.

– Иди. – Смородник кивнул на болота.

У Мавны едва не отвисла челюсть.

– Ты видел? Там кто-то бегает.

Вместо ответа Смородник поджёг остриё стрелы чародейским огнём и вскинул лук. Прочертив по воздуху алым, стрела пропала в темноте. Послышался визг, а после него тишина.

– Больше не бегает.

Мавна поёжилась, потёрла плечи и привычным движением затянула концы платка. К ночи похолодало так, что захлюпало в носу. Шкурка висела в воздухе чуть поодаль, послушно дожидаясь. Убедившись, что Смородник наложил новую стрелу на тетиву, Мавна шагнула к шкурке.

Почва под ногами была твёрдой, но пружинистой от мха. Сделав несколько шагов, Мавна обернулась. Всё было по-прежнему.

В сторону прыгнула лягушка – болотник или простая тварь? Шаг – и под пяткой чавкнуло сыростью. Ещё шаг – и Мавне пришлось подпрыгнуть, чтобы не промочить ноги.

Она закачалась на кочке, восстанавливая равновесие. Снова обернувшись, Мавна успела увидеть, как новая тень подкрадывается сбоку к Смороднику.

Она не успела предупредить: тень бесшумно набросилась, метя чародею в лицо, и в тот же момент что-то крепко обхватило её лодыжку и резко дёрнуло вниз. Мавна вскрикнула, стремительно погружаясь в ледяную топь. В рот хлынула пахучая вода, залилась в лёгкие и сомкнулась над головой непроглядной чернотой.

Глава 17 Чужаки

Дождь лил ещё какое-то время, но вскоре стих, превратился в водяную взвесь в воздухе, а потом и вовсе перестал. Одежда на Иларе давно промокла насквозь, но его то бросало в жар, то колотило от холода. Купава кое-как наспех перевязала рану на его бедре, оторвав лоскут от какой-то прихваченной из дома одежды, и повязка тут же пропиталась кровью. Рану всё сильнее жгло, а другая, что на руке, и вовсе как-то нехорошо горела.

Лучше всего было бы спрятаться в Берёзье – город большой, с богатым торгом, и там мало кого волнует, что за чужаки прибывают из дальних весей. Бездомных и нищих тоже хватало, что уж там – можно было бы легко затеряться в толпе. Но до Берёзья они не добрались бы до темноты, да и сил у Илара становилось всё меньше, так что он понимал: придётся заночевать в какой-то деревне.

Волосы липли к мокрому лбу, перед глазами вспыхивали звёзды. Илар сжимал поводья так сильно, что сводило запястья. Иногда он оборачивался – Купава сидела в углу телеги, сжавшись в комок и укрывшись шалью. Она была бледнее обычного, даже румяные щёки ввалились, и при взгляде на неё Илара охватывала такая всевоспламеняющая ярость, что хотелось гнать сильнее, очутиться дальше от Сонных Топей, а потом…

Что «потом», Илар никак не мог связать. Его охватывал жар, поэтому мысли всё сильнее путались. Отыскать Мавну? Привести её домой? Будет ли у них дом? Смогут ли они туда вернуться? А Лыко? Действительно ли он его убил?

Как же жарко полыхал двор кузнеца от чародейского алого огня… И как мерзко скалился Лыко – казалось, эта ухмылка никогда не сойдёт с его лица. Но потом что-то произошло. Произошло ведь? Вспышки горящего серпа, затем и горящей косы, взмахи рук, боль в мышцах, размах, удар, запах чужой крови…

– Илар!

Он понял, что Купава уже с минуту тормошит его за плечо. Встряхнув головой, Илар прогнал противную тягучую дрёму. Перед глазами всё расплывалось.

Он заснул, и лошадь остановилась посреди дороги, пощипывая мокрую траву.

– Давай лучше я поведу. Отдохни.

Илар провёл ладонью по лицу, с силой надавил на глаза. Ладонь показалась ледяной, а лоб, наоборот, горячим, как печь.

– Нет. Даже не думай.

Купава недовольно сжала губы в нитку. Илар задержал взгляд на её лице – уставшем, измождённом, но таком красивом. Только сейчас он осознал, что за всё время пути ни разу не спросил, как она себя чувствует.

– Как ты? – прохрипел он.

Купава сильнее закуталась в шаль и неопределённо мотнула головой.

– Сойдёт.

– Он не…

– Не успел. – Купава кисло скривила рот в подобии усмешки. – Но ты подошёл вовремя. Спасибо.

Илар рассеянно кивнул. Протянул руку к Купаве, но подумал, что ей, наверное, сейчас было бы неприятно прикосновение. Вновь ухватился за поводья, и телега тронулась с места.

– Как твоя нога?

Илар успел на миг вновь погрузиться в противное, липкое полузабытьё, и вопрос Купавы вытянул его, как будто поддев крючком, – тоже не самое приятное ощущение. Он пробурчал:

– Пока не отвалилась.

Хотелось, чтобы никто не тревожил. Голова гудела, перед глазами всё ярче плясали искры, бедро и рука уже почти не чувствовали боли, только онемение и жар.

– Так дело не пойдёт.

Купава решительно отодвинула Илара, отобрала у него поводья и легонько толкнула в бок.

– Давай ложись. Я поведу.

– Никуда я не лягу.

– Не упрямься. Из-за твоей глупости нас могут нагнать. И… день не будет длиться вечно. Лично я не хотела бы ночевать под открытым небом, а ты как знаешь.

Илар сдался. Купава была, конечно, права: он с трудом сидел, и поводья с лёгкостью выскользнули из одеревеневших рук. Неуклюже перевалившись на бок, он отполз в дальний угол телеги. Снова начал накрапывать дождь, и Илар никак не мог устроиться так, чтобы ничего не болело и капли не стучали по лицу.

Веки стали тяжёлыми, глаза сами собой закрылись. Волнами накатывали то жар, то холод, Илар натянул плащ до подбородка, но всё равно дрожал от озноба. Телега катилась неровно, подскакивала на кочках, и скоро Илар перестал понимать, куда они едут. Он никогда ещё не ощущал себя настолько беспомощным – никогда и не допускал этого, но сейчас накатила такая слабость, что оставалось только удивляться вполсилы и позволять везти себя куда-то.

Илар не заметил, как заснул. В тревожном чёрно-красном мареве лихорадочного сна он видел Мавну – испуганную и потерянную, но тут же её лицо сменялось ухмыляющейся щербатой гримасой Лыка. В следующий миг Лыко уже не ухмылялся, а захлёбывался собственной кровью и оседал на раскисшую землю.

Илар проснулся от того, что телега остановилась. Он резко сел, ногу и руку прострелило болью, голова закружилась. Небо закрывали еловые ветви, но сквозь них виднелись плотные синие тучи, понемногу начинало темнеть. Купава остановила лошадь перед бревенчатой оградой – почти такой же, как в Сонных Топях, но чуть ниже. Ворота были приоткрыты, и Купава, сунув в рот два пальца, свистнула – неожиданно громко для измотанной девушки.

Ей навстречу вышел молодой мужчина с короткой светлой бородой. Он выглядел неприветливым – Илар разглядел его нахмуренные брови даже сквозь пелену дрёмы, застилающую глаза.

– Доброго вечера, – поздоровалась Купава. – Не могли бы вы нас пустить?

Мужчина покосился на Илара, задержал взгляд на Купаве. Увиденное ему явно не нравилось.

– Откуда такие?

– Из Сонных Топей. – Купава махнула рукой назад. – Вы можете нас впустить?

Мужчина хмуро погладил бороду и мотнул головой.

– Нет. Чужаков не впускаем.

Купава растерянно обернулась на Илара и облегчённо выдохнула, увидев, что он пришёл в себя. Илару стало её жалко – весь день правила телегой, в дождь, не передохнув после происшествия с Лыком, а теперь должна договариваться с привратником. Илар кашлянул в кулак.

– Отчего не пустишь? Соседи ведь. – Голос прозвучал слабо и хрипло.

– А если вы упыри?

– Да какие же мы упыри? – возмутилась Купава, но без злости, скорее с усталостью и опаской. – Вон, смотри сам, кровь у нас не упырячья, а красная. Потрогай – ожогов не будет.

Привратник внимательнее присмотрелся к ней и к Илару. Лицо стало совсем мрачным.

– Что с вами произошло? Откуда такие? Говорите правду.

– Мы… – начал Илар, но Купава его прервала.

– Ко мне свататься приходили. А я уже с ним, – махнула на Илара, – была. Жених увидел, ну и началась драка… А ты знаешь, какими бывают ревнивые мужчины. Я уж подумала, убьют друг друга. Еле-еле сбежали.

Илар закрыл рот. Купава сообразила быстрее, чем он: выложил бы ведь про ссору с чародеями, и тогда их точно не впустили бы. Кому нужно навлекать гнев чародеев на свою деревню?

– А если явится твой жених? Погоди, кажется, я видел тебя на Русалий день. – Привратник снова задумчиво погладил бороду. – Ты Купава, верно?

Купава закивала:

– Да, правильно.

– Тогда мне говорили, что ты не сосватана.

– Так недавно сватов заслали. Я даже сама удивилась.

Купава растерянно обернулась. Илар признал: на месте привратника он бы поверил, что она боится погони. Хотя это и на самом деле было так.

– Только не говори никому, что видел нас. Прошу. Мы спрячемся где-нибудь в сарае, нам нужно отдохнуть и подлечить раны Илара. Мы не задержимся, уедем в Берёзье, как только сможем.

– Нам не нужны распри с соседями. Слыхал, вас теперь оберегают чародеи. А если они заявятся?

– Не заявятся, – горячо заверила Купава. – Какое им дело до сбежавших влюблённых? О, Покровители, Илар!

Илар не сразу понял, почему она так жалобно вскрикнула, и только потом догадался, что Купава решила сделать вид, что он при смерти. Впрочем, он в самом деле чувствовал себя настолько плохо, что едва сидел.

Купава кинулась к нему, приложила ладонь ко лбу.

– Он горячее печки. – Обернулась на привратника и крикнула уже злее: – Либо ты впустишь нас и поможешь, либо он умрёт прямо у ворот. Спроси своего старосту, нужен ли ему мертвец на входе в деревню?!

Привратник наконец сдался.

– А, болото с вами. Староста разберётся.

Он потянул за створки, и ворота разошлись в разные стороны. Илар увидел, как Купава пустила лошадь шагом, и снова его поглотила горячая темнота.

* * *

Илар открыл глаза только на следующий вечер. Сперва всё расплывалось, но вскоре он понял, что смотрит на дощатый потолок. Взгляд сполз на тёмные бревенчатые стены, скользнул по маленькому окошку. Уже хорошо: он под крышей и, видимо, всё-таки не в сарае. Илар попытался сесть. Под ним была настелена солома. Кто-то разрезал штанину напротив раны, чтобы обработать как следует. Рука и бедро были перевязаны и вроде бы не так уж сильно болели. В помещении стояла травянистая духота: пахло мазями и настоями.

Илар с кряхтением прислонился спиной к стене и осмотрелся. Купаву он не увидел, и его это насторожило. Помещение, как понял Илар, было баней, которую несколько дней не топили. На скамье лежали пучки трав, стоял кувшин с водой и кружки. При виде кувшина нестерпимо захотелось пить. Илар с трудом поднялся на ноги: голову повело, и пришлось упереться рукой в стену, чтобы не упасть. Перевязанное бедро заныло, в руке снова начал разливаться сильный жар. Илар вспомнил: руку ранили горящим серпом, а ногу – ещё до того, как лезвие распалилось чародейским пламенем.

Наполнив водой кружку, Илар вылил её себе на голову: привычка умываться холодной водой никуда не делась даже после дороги под дождём. Была бы тут бочка, он бы и в бочку нырнул. Вторую кружку он выпил залпом. Плеснул из кувшина третий раз, как в баню вошла Купава.

– О, ты проснулся? – Она мельком улыбнулась. – Хорошо. Как себя чувствуешь? Я принесла поесть.

Она развернула тряпицу с хлебом и сыром. Илар жадно посмотрел на еду и прохрипел:

– Что ты отдала взамен?

Купава стянула платок с головы и опустилась на пол, поджав под себя ноги. Солома зашуршала.

– У тебя был кошель с деньгами. Теперь там на одну монету меньше.

Илар отломил горбушку от каравая и протянул Купаве. Хлеб был что надо: пышный, с ещё тёплым мякишем и хрустящей коркой. Не хуже, чем дома, надо отдать должное местному пекарю.

– Ты как?

Купава взяла кусок из рук Илара, и он удивился, какие у неё тонкие и маленькие пальцы, ну прямо птичьи. Раньше даже не замечал.

– Меня не ранили чародейским оружием. И я не дралась. Так, молотила руками. Так что… сойдёт.

Она откусила хлеб и прикрыла глаза – от наслаждения или от облегчения, Илар не понял.

– Про нас что-то говорят? Как мы вообще сюда попали? Ты разговаривала со старостой?

Купава прислонилась спиной к лавке и кивнула.

– Разговаривала. Ты заснул, пришлось оставить тебя на улице, уж прости. Моросило, вечерело, и я всё время… боялась, как бы ты не разболелся. – В тусклом свете было видно, что её щёки стали розовее. – Староста – добрый человек. Не то что этот дозорный. Увидел, что мы не похожи на разбойников или чародеев, посмотрел на красную кровь. Сказал своим, что мы не упыри. В сказочку про ревнивого женишка вроде бы поверил. По крайней мере, не стал возражать.

Купава наломала сыр – он был зрелый и легко крошился. Пододвинула на тряпице Илару.

– Но предупредил, что ему не нужны ссоры с нашим Бредеем. Мы можем остаться, пока ты не поправишься, но потом должны будем ехать дальше.

– Ожидаемо. – Илар положил в рот кусочек сыра, солёного и сладкого одновременно. – Здесь мы не останемся. Скоро Боярышник всё узнает, если уже не узнал. А там и другие отряды подтянутся. Все станут нас… меня искать.

– Нас, – мрачно поправила Купава. – Лыко лежал в моём дворе. И когда он пришёл в тот день, говорил, что предупредил Соболя о том, куда и зачем идёт.

Она опустила глаза и ссутулила плечи, стала ещё меньше, чем обычно. Илар робко тронул её за плечо. Вспыхнула злость на Соболя, но он отогнал её прочь: успеет поквитаться, надо бы утешить Купаву.

– Не думай о нём. Чародеи не навечно пришли. Скоро им не будет необходимости оставаться в Сонных Топях.

– Но то, что ты сделал, навсегда оставит тебя их врагом.

Илар молча кивнул.

– Ты вернёшься домой, когда всё уляжется. А я найду Мавну и отвезу её куда-нибудь подальше от болот. Мне тут больше не за что держаться.

Он хотел добавить: «разве что за тебя», но подумал, что это напугает Купаву. По глупости Илар рассказал Алтею, что убил чародея, а ведь можно было бы настаивать на том, что Лыко повздорил с кем-то другим… Да нет, ерунда какая, все чародеи знали, что Лыко с Иларом чуть в глотки друг другу не вгрызались. Ни на кого другого и не подумали бы.

– Вернусь ли, – вздохнула Купава. – Вдруг с моими что-то сделали?

Илар переложил кусок хлеба в другую руку, удобнее устраивая раненую на коленях – рана разболелась, будто жгли огнём.

– Наши бы не позволили, а чародеи не полезли бы втроём против всей деревни. Пожар потушили. Всё с твоими хорошо.

Илар говорил уверенно, но сам вовсе не был уверен в своих словах. Главное, чтобы Купава успокоилась.

– Хотелось бы. – Она тяжело вздохнула. – Как твоя нога? Я взгляну?

Купава потянулась к повязке на бедре. Илар отодвинул ногу, не обращая внимания на боль.

– Давай я лучше сам.

Купава слегка нахмурилась, но тут же хитро усмехнулась:

– Чего уж тут стесняться? Ты думаешь, кто тебя перевязывал?

– Местная знахарка? – буркнул Илар.

– Не угадал. Староста впустил нас, но сказал никому не говорить, что мы тут – иначе вся деревня соберётся поглазеть на чужаков, и кто-то точно растрезвонит до Сонных Топей. Вошёл в наше положение. – Купава хмыкнула. – Так что давай, развязывай. Пора промыть отваром.

Она кивнула на пучки трав и небольшую чарку, которую Илар не сразу заметил. Он замялся.

– Всё-таки лучше я сам. Да и вообще чего тут разлёживаться? Сидеть могу, до телеги дойду. Поехали.

Купава всплеснула руками.

– Шустрый какой! Себя видел? В могилу краше кладут. Нет уж, с таким я никуда не поеду, лучше прятаться в чужой бане. Отлежишься ещё денёк, а там посмотрим.

Илар в душе был с ней согласен: всё-таки и нога, и рука чувствовали себя неважно, а в пути и в сырости точно быстро снова разболятся. Он размотал повязку, которая успела прилипнуть к коже. Края раны были воспалены, но в целом всё выглядело не так уж плохо. Купава подала чарку с отваром и пучок мягкого сена. Илар промыл рану, вновь обвязал бедро чистым отрезом ткани и взялся за вторую рану, на руке. Тут всё было иначе.

Рана походила на ожог – вокруг расплывались тёмные пятна, вроде кровоподтёков. Кожа горела, и прикасаться было больно даже к плечу.

– Выглядит неважно, – скривилась Купава. – Позвать знахаря?

– Староста тебя за это не похвалит. Не нужно никаких знахарей. Сразу поймёт, что тут замешаны чародеи. Плесни-ка.

Он стиснул зубы, чтобы не зашипеть, когда отвар вылился на разгорячённую кожу. Ничего. Потерпит. Отсидеться бы тут хоть пару деньков, молясь Покровителям, чтоб не нашли, – а там и двигаться в путь дальше.

* * *

Холод – и больше ничего. Мавна закричала бы, если могла, открыла рот, и туда хлынула ледяная вода с запахом земли и тины. Ноги и руки сводило от холода, сердце колотилось как обезумевшее. Ничего не было видно, кругом сомкнулась кромешная темнота. Мыслей тоже не было – только ужас.

Она барахталась в черноте, молотила пустоту руками и ногами. Воздуха не хватало, вдохнуть не получалось, в лёгкие будто впились тысячи иголок.

Её тянуло вниз. Одежда намокла, в обувь налилась вода, волосы вздыбились тяжёлыми прядями и опутывали лицо и шею, как гадюки. В груди совсем не осталось воздуха, только холодная вонючая жижа, кровь стучала в висках так гулко, будто голова была готова лопнуть.

Тело отяжелело, сил больше не осталось. Мавна замерла и пошла на дно. Она опускалась так долго, будто никакого дна не было вовсе, но когда ноги коснулись чего-то твёрдого, перед глазами вдруг вспыхнул свет.

Замерцало молочно-туманным, извилась мерклая тропка. Мавна рухнула на землю и вдруг поняла, что может дышать. Кашель засвербел в груди, изо рта полилась вода, но быстро стало лучше. Холод больше не пробирал до костей, лишь дуло сырой прохладой, как по весне. Мавна испуганно села и обхватила свои плечи руками. Одежда была влажной, волосы тяжёлыми прядями легли на спину и грудь. Кругом сгущалась темнота, но туманная дорожка разбавляла мрак. Ничего не было видно: ни земли, ни неба, ни кустов, ни дорог – лишь полоска тумана вилась в никуда. Мавна шмыгнула озябшим носом, поднялась на ноги и осторожно пошла навстречу туману.

Ничто не шумело. Не шелестела листва, не кричали птицы. Не слышались людские голоса. Всё тут замерло в бездвижной тьме, и если бы под ногами не ощущалась явственно твёрдая почва, Мавна в тот же миг сошла бы с ума.

Она не могла понять, что будет, если она окликнет – кого ей окликнуть? Смородника, что остался наверху? На него прыгнул упырь, и она, вероятно, осталась без попутчика. Илара, что остался в деревне? Как глупо, он точно её не услышит. А может, окликнуть Раско, что сгинул без вести год назад? Кого звать тут, в кромешной пустоте, как не пропавшего брата?

Впереди мелькнул красный огонёк. «Чародеи», – подумала Мавна, и сердце трепыхнулось в тревоге. Но скоро очертания яснее проступили сквозь туман, и Мавна поняла: это шкурка Варде светится, зависшая в воздухе.

Шкурка поплыла дальше, по туманной реке, и Мавна поспешила за ней. Она не думала, как будет отсюда выбираться и будет ли. Не думала, куда попала и куда делась вода. Не думала, что станет с ней самой и увидит ли она вновь деревья и бревенчатые дома.

Туман сгущался. Теперь он был повсюду, тьма отступила, будто утонула в молочных вихрях. Постепенно свечение шкурки угасло. Она упала на землю, полежала так с минуту – Мавна успела подумать, что больше её никуда не выведут, но вдруг шкурка ожила и поскакала по невидимой тропке, как настоящая лягушка.

С каждым прыжком шкурка будто напитывалась силами и всё больше походила на живое существо. Кожа больше не была иссушенной, натянулась на тельце, лапки упруго сгибались и разгибались, а глаза влажно блестели в туманном мареве. Лягушка скакала быстрее и быстрее, и скоро Мавна запыхалась, пытаясь поспеть за ней.

– П-погоди, – взмолилась она. Голос прозвучал чужеродно, слишком громко, разрезал туманную мглу. – Не успеваю.

Лягушка послушно замерла, дожидаясь её. Мавна, тяжело дыша, подбежала к ней и остановилась, переводя дух.

– Слышу голос живого человека, – произнёс вдруг кто-то.

Мавна завертела головой, силясь разглядеть говорившего, но туман сгустился так, что темнота теперь сменилась плотным белым покрывалом. Стало страшно – страшнее, чем было раньше.

– Кто тут?

Голос ответил не сразу. Мавне показалось, что он мог бы принадлежать мужчине – тучному, средних лет, с окладистой бородой.

Лягушка смирно сидела у ног Мавны, надувалось легонько горло в такт дыханию.

– Ты искала меня. – Туман впереди постепенно рассеялся, и перед Мавной оказался мужчина, в точности такой, какого она представляла: высокий, широкоплечий, с объёмистым животом и густой русой бородой. – Пришла ко мне сама. Это я должен спрашивать, кто ты.

Во рту у Мавны пересохло, несмотря на то, что на языке и в носу всё ещё стоял илистый привкус болотной воды. Сердце забилось быстро-быстро, как у маленькой птички. Это он! И он знает, где Раско.

– Мне Варде сказал искать тебя. Если ты – болотный царь, то Варде – твой сын.

Мужчина погладил бороду и хмыкнул:

– Называй как хочешь. Они все мне сыновья. – Указал на лягушку. – Каждый болотник, каждый ручьевик. Этого я узнаю, этого я помню. Славный болотник вышел, толковый. И упырём многого добился, раздобыл себе тело. Он послал тебя?

Мавна сглотнула:

– Он… сказал, что ты поможешь мне вернуть брата.

Болотный царь продолжил тереть бороду.

– Бра-ата? А что с твоим братом?

– Не знаю. Пропал на болоте.

– Сколько ему было лет?

Мавна прикрыла дрожащие веки.

– С-семь…

– Се-емь. Сладкий возраст. А кто тебе сказал, что я отдаю то, что принадлежит мне?

Болотный царь говорил спокойно, обстоятельно, как купец на торгу, не желающий уступать в цене. Мавна представляла его не так. Думала, встретится с чудищем, созданным из грязи и ила, – с огромной жабой или упырём. Вокруг него сгущалась темнота, перемешанная с мерцающим туманом – ни слуг, ни царского трона, только безмолвная пустота. Может, Мавне всё это снится? Может, она всё-таки утонула?

– Варде сказал, – начала она ломким голосом, – что я могу остаться, а Раско пойдёт домой. Обменяй нас. Я буду хорошо служить.

Болотный царь издал густой смешок, напоминающий рык.

– Ва-арде сказал. Ты сама пришла мне в руки, оставалось только дёрнуть посильнее, и топь тебя приняла. Зачем мне кого-то отдавать? Нам нужны свежие души и тела. Мои дети хотят есть. Проходи, оставайся.

Он повёл рукой, и сзади, сквозь туман, выступили очертания деревни: без ограды, с ладными избами и дворами. В садах зрели яблоки и цвели цветы. Мавна отшатнулась.

– Ты морок наводишь? Только что ничего не было видно.

Болотный царь невесело усмехнулся. Его глубоко посаженные глаза сверкнули зеленью – как у Варде.

– Ты точно знаешь, что морок, а что явь? Быть может, чернота – морок? А вдруг вся твоя жизнь – тоже морок?

Мавна куталась в платок, теребила его концы. Деревня за спиной болотного царя принимала всё более явственные очертания: стали видны и куры во дворах, и птицы на ветвях, и занавески в окнах – как в Сонных Топях, только безмятежнее и спокойнее. Тут не надо было выстраивать высокие заборы и ходить в дозор при полном оружии. Не надо было звать чародеев и платить им за защиту. Не от кого защищаться.

– Вы, людские отродья, хорошо устроились, – продолжал болотный царь. – Выжгли и высекли наш род, а теперь делаете вид, что ничего не произошло. Забыли, и всё. Строите деревни на наших старых землях, а потом плачете, когда мы забираем своё по праву.

– Что мы забыли? – Мавна всё косилась на деревню. Она её манила – покоем и безмятежностью, яркими красками, неуместными среди тьмы и тумана.

– Обо всём забыли. – Голос болотного царя стал низким и глухим, как у рычащего пса. – Обо всех бедах, что вы нам принесли. О своём людском и чародейском бесчестии. Но расплата настигнет. Не может быть такого, чтоб не настигла. А помнящие пытаются вам рассказать – так, как могут, но вам, конечно, удобнее прозябать в неведении.

Сверху полыхнуло алым, будто сверкнула красная молния. За ней целая череда других, короткими вспышками. Болотный царь задрал голову. Его глаза сузились, лицо потемнело от злости. Тело стало меняться – и перед Мавной стоял уже не дородный деревенский мужик, а чудовище, напоминающее огромную жабу, как в самых страшных вымыслах.

Чудище распахнуло полную кривых зубов пасть и взревело:

– КОГО ТЫ КО МНЕ ПРИВЕЛА?!

Мавна отшатнулась и зажмурилась. Земля под ногами задрожала: чудище начало метаться, как пёс на привязи, било конечностями по земле. Над головой гремело, и вспышки были видны даже сквозь сомкнутые веки.

– Проваливай! Чародейское отродье! – бушевал болотный царь. – Не будет чародейских тварей на моей земле! Не бывать!

«Смородник, – подумала Мавна. – Живой».

– Отнеси моему сыну, что принадлежит ему! То, что притащила, забирай с собой! Оно не твоё! Отдашь ему! Отдашь!

Из пасти чудовища повалила бурлящая пена, глаза вытаращились, налились кровью. Его облик снова стал меняться: из похожего на жабу оно становилось бесформенным, уродливым, покрытым бородавками и буграми. Деревня позади него пропала, вновь затянулась мглой и туманом, какие-то очертания взмывали вверх, как птицы. Чудище продолжало бушевать.

Поднялся ветер, сырой и промозглый, пронизывающий до костей. Мавна сперва куталась в платок, но холод стал таким обжигающим, что и это не помогало. Наверху всё так же полыхало, рыки чудовища становились неразборчивыми. Сквозь рёв и влажные хрипы она слышала:

– Отдай… Сыну… Уведи… И не возвращайся.

– Но как же мой брат?! – в отчаянии крикнула Мавна, и не надеясь, что болотный царь её услышит. – Я пришла за ним!

Чудище взбрыкнуло, ударило оземь перепончатыми лапами. От его рыка заложило уши. Мавну что-то подхватило, подбросило вверх. Миг – и в рот снова хлынула вода с запахом гнили. Из груди выжали весь воздух, одежда отяжелела, волосы облепили лицо.

Мавну протолкнуло сквозь землю и грязь, и она закашлялась, выплёвывая чёрные сгустки. Ночь ещё не закончилась, тонкий месяц серебрил болота. Убрав волосы с лица и вытерев рот тыльной стороной ладони, Мавна подняла глаза.

Посреди болота стоял Смородник. В его руках был зажат полыхающий кривой кинжал. Огонь был повсюду: жарко плясал по кругу, а за ним визжали и корчились упыри, не решаясь напасть. Мавна сообразила, что её, к счастью, выплюнуло изболота прямо посреди огненного круга.

– Смородник! – окликнула она.

Он быстро обернулся и коротко кивнул:

– Не натвори глупостей. Они не тронут огонь.

Хотелось бы верить. Мавна пошарила руками по земле, ища свою сумку, и замерла.

Рядом с ней лежала уже привычная шкурка Варде, а ещё – поджав под себя длинные ноги – чёрный козёл с витыми рогами.

Глава 18 Горящие угли

Нога ещё болела, и каждый шаг давался с трудом, но Илар, стиснув зубы, вышел во двор – за баню, чтобы не попадаться на глаза никому из местных. Посидел немного на лавке: Купава ушла в деревню, раздобыть обед, поэтому можно было, не таясь, поморщиться от боли, недовольно пофыркать и заглянуть под повязку.

Рана на ноге выглядела лучше, но мышца ещё не зажила. По-хорошему нужно было бы зашить, но Илар твёрдо сказал: к знахарю не пойдёт, а Купаве не позволит. Да и пора бы двигаться дальше, и так уже засиделись. Скоро баню растопят, как всегда к концу недели, и придётся освобождать насиженное место.

Илар тронул бедро. Вокруг раны воспаление стало меньше, но всё равно дотрагиваться и ходить было больно. Промыв и перевязав заново, он осторожно стянул вторую повязку, с руки.

Эта рана волновала его куда больше.

Рука с трудом поднималась и постоянно горела, но Илар не говорил об этом Купаве, делал вид, что всё в порядке. Под повязкой и вовсе всё было худо. От раны расползлись чёрные разводы, как при скверной хвори, но Илар надеялся, что в рану не попала зараза, а жар и пятна связаны лишь с тем, что его ранили зачарованным клинком.

За баней начинался поросший ивами и ольховником овраг – оттуда тянуло прохладой и пахло почти как дома: влагой, крапивой да сладкими цветами болиголова. В ветвях сновали птицы, какие-то мелкие и до того невзрачные, что походили на мышей, зато пели вполне сносно. Илар прикрыл глаза и откинулся спиной на стену бани.

Жаль, что нельзя остаться здесь. Ещё хуже, что нет пути назад, домой. Как парни? Справятся в дозоре? Что чародеи? Не обозлились ли на все Сонные Топи из-за него? Что за проклятие, хотел как лучше, а получилось, что навлёк беду на всех разом. Илар в сердцах ударил кулаком по лавке, и тут же удар отдался болью в бедре и другой руке. Да уж, толку от него не много – ни тут, ни в пути, только головная боль Купаве. Остаться? И привести взбешённых чародеев. Хватит в округе и одной деревни, впавшей в немилость.

Илар попробовал наколоть дров: не задарма же баню занимать. Хромая, установил чурбачок на пень, взвесив топор в здоровой руке, примерился для размаха. Но раненую руку припекло такой болью, что верного замаха не вышло, и удар получился слабый, от него только противно звякнуло в голове и сильнее разнылась рука. Да уж, помощник. Только забот Купаве прибавил. Вздохнув, Илар стыдливо убрал полено вниз, а топор прислонил к стене дровника, где ему и место.

– Вот ты где! – Купава, стягивая на ходу платок, вышла из-за угла. Вздохнув, присела на лавку, спиной к стене. Изо рта у неё клубился пар – промозглое утро никак не хотело разгораться летним днём, хотя небо наконец-то было ясным и таким синим, что резало глаза. – А я уж сунулась внутрь, смотрю, нет тебя.

– Куда ж я денусь, – прокряхтел Илар и сел рядом, стараясь не морщиться и не выдавать, как ему больно. Запоздало понял, что треснутый, но не расколотый чурбак у пня расскажет об этом красноречивее всего.

Купава не смотрела на пень, возилась с корзинкой – как показалось Илару, с нарочитой деловитостью. Вытащила крынку ещё тёплого молока, половину каравая, соты с мёдом и кусок сыра – на этот раз не твёрдо-крошистого, а мягкого, с тонкой корочкой. Щёки и губы у Купавы обветрились, покрылись румянцем, тонкие чёрные пряди выбились из косы, обрамляя бледное лицо по бокам. Илар протянул руку, чтобы убрать прядь, но вместо этого взял себе кусочек сыра.

– Там в деревне уже шепчутся, – призналась Купава и недовольно сжала губы. – Напридумывали всякого, будто я гулящая да брюхатая, а тебя родня прокляла за то, что от прежней невесты сосватанной отказался. Ещё говорили, что я ведьма и приворожила в своей деревне половину мужиков, а их жёны меня погнали вилами.

Она подняла на Илара взгляд и испуганно вскинула брови.

– Ты что так зло смотришь? Зря я это сказала… Ты не думай, не нужно меня ни от кого защищать. То просто языками треплются, это пустое всё. Трепаться любой может, собаки тоже брешут. Мы молча уйдём, и всё. Как твоя нога?

Илар прожевал сыр и мотнул головой. Наверное, у него и правда сделался такой грозный вид, что Купава перепугалась. Но новости в самом деле его разозлили. Жаль, в чужой деревне сплетников не проучишь, это не Вейка, которого за уши оттаскать – и готово.

– Сегодня же и поедем. Собирайся.

Он встал, вытер руки о штаны и, стараясь не хромать, пошёл по двору, ко входу. Купава встрепенулась, быстро убрала еду в корзину и спешно повязала платок.

– Сейчас? Но ты совсем недолго отдыхал! Дай хотя бы посмотреть на рану, вдруг там что-то не то?

Она подбежала к Илару сзади и ухватила за локоть раненой руки. Илар дёрнулся от боли, но ответил ровным голосом:

– Всё в порядке. Раз мы так мозолим местным глаза, то пора ехать дальше. Собирай вещи.

Благо вещей у них с собой было немного, да и большинство так и оставалось лежать по мешкам. Илар передвигался медленно, старался делать вид, что просто никуда не торопится, но нет-нет, да и морщился, когда переносил вес на ногу, а особенно если задевал раненое плечо.

Дольше всего пришлось думать над оружием. Илару не хотелось вешать лук за спину, чтобы не выглядеть слишком грозно – хотя как уж тут будешь выглядеть грозно, когда припадаешь на одну ногу. Закрепив пояс с ножом, он выпустил сверху рубаху, чтобы прикрыть ножны, а лук всё-таки убрал в мешок, с глаз долой.

Купава сложила травы и наспех составленные мази, потянулась за лоскутами для перевязок и замерла. Медленно повернув голову к Илару, шепнула побледневшими губами:

– Ты слышал?

– Слышал что?..

Он прислушался. В бане стояла тишина, густая и душная, которая казалась ещё гуще из-за полумрака: потемневшие брёвна сруба проглатывали любой свет, и тут даже днём хотелось зажечь пару лучин. Снаружи шумел ветер, раскачивая деревья, щебетали воробьи в овраге, но никаких других звуков вроде бы не было слышно. Илар мотнул головой.

– Тебе показалось. Отдохни.

Купава упрямо нахмурилась и подошла к окну – маленькому, пыльному и мутному.

– Вот снова… Тихо.

Она прижала палец к губам и указала Илару на окно. Тот замер, даже дышать перестал, и наконец услышал, про что говорила Купава.

Где-то за деревней выли упыри.

По спине Илара пробежали ледяные мурашки. Он обернулся на Купаву: на ней лица не было, синие глаза покраснели и наполнились слезами.

– Ну что ты? – Он тронул её за плечо. – Не бойся. Мы в деревне. С тобой ничего не случится.

Купава замотала головой и стала ожесточённо заталкивать перевязочные лоскуты в мешок, будто они провинились. Волосы растрепались, она так сильно прикусила губу, что выступила кровь.

– Я не за себя боюсь. А за них. – Купава махнула в сторону выхода.

Илар перехватил её руку в воздухе и осторожно стиснул пальцы – тонкие и холодные, словно льдинки. На миг у него перехватило дыхание: надо же, какие маленькие, даже сжимать страшно, вдруг сломаются, как стебельки подснежников? Купава тихо всхлипнула и удивлённо на него посмотрела.

– Не стоит ни за кого бояться, – вкрадчиво произнёс Илар, глядя на Купаву. – Тут ограда. И много мужчин. Они не первый год живут бок о бок с упырями и знают, что делать. Как у нас, в Топях. Разберутся.

Он говорил тихим низким голосом, успокаивая Купаву. Погладил большим пальцем её костяшки. Крики упырей повторились, уже гораздо ближе, и вместе с ними заголосили люди на улице.

Купава осторожно высвободила свою руку и продолжила спешно собираться.

– Ты останешься в бане. – Илар достал из мешка лук, пересчитал стрелы. – А я пойду помогать. Не должно быть такого, чтоб среди бела дня упыри людям житья не давали.

Он не был уверен, что сможет стрелять с больной рукой, и от ощущения своей никчёмности злобно пекло в груди. Отсиживаться в бане Илар точно не собирался, как бы ни было тяжело, нужно помочь, чем получится. Ещё одно осознание больно впилось остриём в грудь: там же Мавна. Где-то там… Если упыри кружат днём у деревни, то одинокая путница для них и вовсе лёгкая добыча.

– Куда ты пойдёшь? Тоже мне, помощник!

Купава дёрнула его за руку, пытаясь удержать.

– Пойду помогать, – упрямо повторил Илар. – Я не могу сидеть, пока все будут отбиваться.

Он увернулся от Купавы, пробежал, хромая, через предбанник и рванул дверь наружу, которая, в отличие от другой, вела прямо на улицу. Солнечный свет ослепил глаза, гомон оглушил: люди высыпали со дворов, кто с оружием, кто с вилами, кто просто с палками. Некоторые кидали на Илара удивлённые или враждебные взгляды, но большинство не обратили никакого внимания.

– Илар!

Купава продолжала настойчиво окликать его сзади. Визги сразу нескольких упырей послышались совсем рядом, где-то прямо за околицей. В той же стороне закричала женщина.

– Илар, мы можем поговорить?

– Нашла время! – сердито буркнув, он попытался отодвинуть Купаву и закрыть дверь, чтобы отсиделась в бане. Что с ней теперь делать? Выходит, и днём нельзя больше чувствовать себя в безопасности. Как идти дальше? – Они сейчас ворвутся в деревню, и ты должна быть в укрытии. Я не прощу себе, если ты…

– Илар! – в глазах Купавы стояли слёзы. – Пожалуйста, послушай. Я должна уйти. Мне нельзя тут оставаться.

Со стороны ворот послышались крики мужчин, вой, а следом яростные вопли, упыриные и человеческие. У Илара чесалось под кожей, так хотелось кинуться на помощь, позабыв о боли разить этих тварей чем придётся: за Мавну, за Купаву, за Раско и за все Сонные Топи. Он снова попытался закрыть дверь, но Купава не давала, вцепилась одной рукой в его руку, а другой упёрлась в дверной косяк. Её лицо исказилось, словно от боли, по бледным щекам текли слёзы. Илар замер, когда понял, что не видел её такой даже тогда, когда спасал от Лыка…

– Что с тобой?

Купава всхлипнула, но так и не выпустила руку Илара, чтобы растереть по лицу слёзы. Быстро обернулась по сторонам и, убедившись, что никто из местных её не слышит, сказала:

– Это не Мавна привела упырей в Топи. Это… Это была я.

Илар не сразу понял услышанное. Его будто по голове ударили, раненая нога чуть не подкосилась.

– Что ты такое говоришь? – Он со злостью сплюнул под ноги, на дощатый пол крыльца. – Успокойся! Спрячься, как вернусь, так поговорим.

Купава так яростно замотала головой, что платок снова сполз на плечи, а волосы растрепались. Илар с досадой обернулся: по улице бежали всё больше мужчины, а женщины запирали дворы и дома.

– Баню закрой, парень! – окликнул пробегавший мимо пожилой мужчина с топором в руке.

– Слышала? – Илар потряс Купаву за плечо. – Потом поговорим. Иди внутрь и закрывайся на засов. Окно ставнями прикрой. Выйдешь, только когда убедишься, что всё тихо. Поняла меня?

Купава громко всхлипнула.

– Да не будет тихо, пока я тут! Чем дома закончилось, помнишь?

– Чародеями закончилось, а они в обиду не дадут, хоть и оберут до нитки. Хватит, я сказал, позже.

Он пихнул Купаву внутрь бани, достаточно сильно, чтобы она не смогла сопротивляться. Чувство вины скрутилось в груди: не ушиб ли? Не больно ей? Но размышлять было некогда. Захлопнув дверь бани, Илар спрыгнул с крыльца и вынул нож.

В ту же минуту ворота слетели с петель, и в деревню хлынула стая визжащих упырей.

* * *

Мавна сидела на сырой холодной земле, сжавшись в комок. Она крепко прижимала к себе сумку – будто в ней было спасение. Зажмурить бы глаза, чтобы не видеть ни козла, ни огня, ни опостылевших болот, да не выходило.

Козёл дёрнул ушами, мотнул бородатой головой и поднялся на ноги. Мавна отшатнулась от него.

Смородник скрутил петлю на конце верёвки, размахнулся и закинул её куда-то за стену огня. Упыри по-прежнему визжали, но теперь раздался совсем другой крик, испуганный. Смородник отклонился назад, дёрнул верёвку, наматывая на согнутую в локте руку. Рывок – и из-за стены показался силуэт. Упырь извивался, пытался выкрутиться, хватался за шею, вокруг которой туго стянулась верёвка, шипел и плевался, но ничего не выходило. Смородник рванул снова, и упырь упал на четвереньки.

Мавну заколотила крупная дрожь.

– Что ты делаешь?!

Козёл отскочил в сторону, учуяв упыря внутри круга, и заблеял. Мавна мельком обернулась на него. Ужас подкатил к горлу. Что, спасите Покровители, это значит?

Упырь захрипел, вцепился пальцами в верёвку на шее, но она обвилась слишком туго. Развернулся лицом к огню, и Мавна увидела, что упырь не был чудовищем – что-то среднее между человеком и нежаком.

Смородник обмотал другой конец верёвки вокруг своего пояса, убедился, что его пленник не сможет убежать, и поднял обе руки. Сжал кулаки, и языки пламени взмылись выше, затрещали, осыпали небо искрами. Поднялся ветер, Мавне полыхнуло жаром в лицо. Волосы Смородника развевались чёрными лентами, алые отсветы резко очерчивали лицо: сведённые брови, сжатые губы, искры отражались в глазах.

Смородник подтянул руки к груди, а потом выбросил их вперёд. Стена огня понеслась по болотам, разбегаясь кругом дальше и дальше. Страшно заверещали упыри и тут же замолчали, поглощённые чародейским огнём.

Пламя расползлось по топям, на ходу становясь ниже и тусклее, а потом и вовсе погасло, впитавшись в болотную почву последними алыми огоньками. Остался лишь костерок недалеко от Мавны, для освещения.

Смородник подтянул пленённого упыря к дереву. Нежак уже почти не сопротивлялся, только хрипел и сучил ногами по земле, взрыхляя мох. Крепко привязав верёвку к стволу, Смородник достал из мешка туес, вынул из ножен нож и широким шагом подошёл к ближайшему мёртвому упырю, скорченному и почерневшему.

– Ты точно не хочешь убить этого? – удивилась Мавна. – Я… Не хочу, чтобы он тут был. Что ты вообще собрался делать?

Смородник не удостоил её даже взглядом, процедил сквозь зубы:

– Погоди.

Он зажёг лезвие ножа алым, сильным ударом всадил в грудь мёртвому упырю и рывком разломал рёбра, хрупкие после чародейского огня и ещё дымящиеся. Мавна сморщила нос. Смородник запустил руку в грудь упыря и, не обнаружив желаемого, прищёлкнул губами. Резко поднялся на ноги, подошёл к следующему. С руки капала чёрная илистая грязь.

– Что ты делаешь?

Второй упырь не разочаровал Смородника. Вынув из развороченной груди два тёмных комка, он бережно переложил их в туес и довольно кивнул.

– Может, ответишь мне?

Мавна так и сидела на земле. Было холодно: и от сырой почвы, и от ветра, да и ночь стояла промозглая. Ей бы подняться на ноги, но тело привычно окаменело. Перед глазами стояло чудовище, беснующийся болотный царь, страшно молотящий лапами и захлёбывающийся рёвом.

Не оборачиваясь, Смородник бросил:

– А ты не видишь?

От пренебрежения в его голосе стало горько. Мавна, конечно, не надеялась, что её попутчик вдруг станет вежливее или начнёт справляться о её самочувствии, но это уже было чересчур.

– Я только что вернулась оттуда, откуда обычно не возвращаются. – Слова обожгли горло, пальцы сжались в кулаки. – Я видела болотного царя, а он отдал мне козла. Вместо брата, понимаешь? – Она сглотнула и продолжила: – Ты спалил половину болот и притащил к нам упыря, а теперь собираешься потрошить нежаков до рассвета, но не можешь ни слова мне сказать? Ты даже не спросил, цела ли я!

Мавна выкрикнула это громче, чем хотела, и ей стало стыдно за свой порыв.

Смородник сложил ещё два сердца в туес, оттёр нож и наконец-то повернулся к Мавне, смерив её задумчивым взглядом.

– Я увидел, что ты в порядке. Мне этого достаточно.

– Достаточно?! Убей этого, – Мавна, не глядя, махнула в сторону привязанного упыря, – он же сожрёт нас обоих! Я не для того возвращалась, чтобы за спиной у меня сидел невредимый нежак! И что мне делать с козлом? Может, удосужишься подсказать?

– Мне нужен тот упырь. Он шёл за нами.

– За нами?

Смородник подошёл ближе и кивнул подбородком на дерево.

– Смотри сама. Он выглядит почти как человек. Думаю, это тот, кто отдал тебе шкуру. Другой бы не стал тащиться молча, а напал бы сразу.

Мавна сглотнула и нехотя повернула голову в сторону связанного упыря. Он лежал на земле, поджав под себя ноги. Не хрипел, но и не выглядел мёртвым. На упыре была одежда – вернее, остатки человеческой одежды: изодранная льняная рубаха и чёрные от грязи штаны. Что-то в нём показалось Мавне знакомым… тонкие запястья, длинные ноги, разворот плеч, светлые волосы.

– Варде, – прошептала она. – Ты?

Подобрав юбку, Мавна кинулась к упырю, но в ужасе замерла на полпути, опомнившись. Что, если он правда на них бросится? Но вроде бы верёвка Смородника что-то делала с нежаком, оставляя его без сил. Козёл послушно семенил рядом.

– Дурная? – окликнул Смородник. – А ну, назад.

– В отряде покомандуй, – огрызнулась Мавна и едва удержалась, чтобы не добавить едкое: «если примут обратно в отряд».

Упырь повернул лицо и открыл глаза – угольно-чёрные, с тёмными разводами вокруг. Пряди на лбу слиплись от грязи и пота, подбородок чуть вытянулся, напоминая звериную морду. Руки и ноги тоже были длиннее, чем у человека, ладони у́же, пальцы тоньше и гибче. Сомнения Мавны ушли: это Варде, застрявший где-то между обликами.

– От-дай, – прошептал он, разлепив спёкшиеся губы.

– Варде, Варде, – повторяла Мавна бессмысленно, будто одно только имя могло помочь ему. – Как же ты… Ты шёл за нами?

Она протянула руки и тут же убрала сперва за спину, потом стиснула подол. Ни шагу ближе не решилась бы ступить, но так хотелось получше его рассмотреть и убедиться, что огонь и чары не слишком навредили ему.

– Хватит болтать с нежаком, – рыкнул Смородник. Он сидел недалеко, спиной к Мавне, но, судя по повороту головы, внимательно слушал. – И лучше бы мне…

Мавна спохватилась: где же шкурка? Отдать её Варде? Он же мучается без неё! Пошарила руками по земле – нет… Вдруг козёл сжевал? Поборов смятение, она посмотрела на козла: тот действительно что-то ел, но изо рта торчала всего лишь травинка, а не лягушачья лапка.

Смородник отпихнул ногой очередную выпотрошенную тушу (в которой вовсе не оказалось сердец, лишь грязь) и ринулся к тому месту, где ещё недавно сидела Мавна. Пошарив по земле, он с быстрой ухмылкой поднял шкурку за лапку.

– И лучше бы мне оставить это у себя.

Варде зашипел, оскалил зубы – по-звериному острые и серые.

Мавна задохнулась от обиды и возмущения.

– Это не твоё!

– И не твоё. – Смородник пожал плечами и покрутил головой, выискивая целые упырячьи тела. – Кажется, вот этот остался…

– Смородник! Обернись и посмотри на меня!

Варде позади Мавны издал свистящий хрип, и она не сразу поняла, что он так смеётся.

– Ты обещал помочь мне! – Мавна крикнула, срывая голос, глядя в спину Смородника, согнувшегося над мёртвым упырём. – А теперь я стою тут среди болота, вся в грязи и иле, а вместо… – дыхание перехватило, прежде чем она произнесла это вслух, – вместо брата со мной теперь козёл, но ты как ни в чём не бывало занимаешься своими неведомыми делами! Даже посмотреть на меня не можешь, не то что помочь.

Она замолчала, тяжело дыша, и на болотах повисла гнетущая тишина, нарушаемая только свистящими вдохами Варде. Неторопливо разделавшись с последним нежаком, Смородник выпрямился, размял плечи и повернулся к Мавне. Его лицо выглядело недовольным, и, глядя на нож, с которого капала чёрная грязь, Мавна вдруг пожалела, что не молчала терпеливо.

– Как только ты провалилась, этот, – он махнул ножом в сторону Варде, – напал на меня сзади, как крыса. И привёл своих братцев. Мне пришлось разжечь искру, чуть не спалив, к мраку вечному, все болота, а всё ради того, чтобы сдержать упырей и позволить тебе спокойно вернуться, не попав им в лапы. Знаешь, чем опасна моя искра?

Склонив голову, Смородник вопросительно уставился на Мавну, ожидая ответа.

– Нет, – сипло ответила она.

– Тем, что я уже выпускал её. Терял самообладание. И кто знает, когда потеряю вновь?

Смородник многозначительно постучал пальцем по наполовину белой брови.

– Держать такую стену из пламени непросто. И я не пытаюсь хвастаться, просто говорю как есть. Потом я отправил огонь в стороны, чтобы убить всех тварей, которые сбежались в предвкушении пира. Молоденькая неуклюжая девушка, должно быть, очень привлекательно пахнет для них. К их разочарованию, рядом с ней оказался чародей. Да, Мавна, я старался для себя. После того как обеспечил твою безопасность. И в пути, и пока ты барахталась под водой у царя. Если бы не я, тебя разорвали бы и выпили досуха сразу, как только ты вошла бы на болота. И вправе думать, что ты потерпишь некоторые неудобства ради меня, как я терпел ради тебя. Что ты там говорила про козла?

Мавна поняла, что её сердце колотится мелко и часто. Слова Смородника жгли нутро, словно искры чародейского пламени. Они почти не разговаривали – весь путь больше молчали, и Мавна думала даже, что Смородник не способен говорить длинными фразами. Вовсе не из-за скудоумия или чего-то такого, просто ему будто бы привычнее всегда молчать или отвечать парой слов. Но оказалось, даже его можно вывести на долгую речь, и эта речь была Мавне неприятна.

Она никогда не думала, что следует только своим целям, но послушать Смородника, так и вовсе можно было решить, что она ведёт себя как самолюбивая ослица.

– Я говорила, – пробормотала Мавна, – что со мной вернулся козёл. Но я просила вернуть моего брата.

Смородник повернулся к козлу и нахмурился, будто впервые его увидел.

– Арх’дарэ, – выругался и сплюнул на землю. – Дай-ка взглянуть.

Козёл отшатнулся, когда Смородник схватил его за рога, а потом тронул кончиками пальцев свою грудь и приложил ладонь ко лбу животного.

Мавна наблюдала за ними затаив дыхание. На болотах царила жуткая тишина – тьма окутала и небо, и землю, только мерцали красные огоньки. Сзади изредка всхрипывал Варде, корчась на земле. Мавна быстро обернулась на него: жив, крепко привязан, не пытается убежать. Голова шла кругом.

– Что там? – голос прозвучал сипло.

– Плохо дело. – Смородник снова сплюнул на землю.

Он ещё сильнее нахмурился, наконец увидев, что его руки по локоть в грязи и крови, отыскал свой мешок и достал бурдюк с водой. Вытащил зубами пробку и начал яростно отмывать ладони.

– Было бы хорошо, если бы ты и сейчас говорил так же долго, как перед этим.

Мавна пошла следом за Смородником, и козёл засеменил за ней.

Молча отмыв руки, Смородник плеснул воды себе на лицо, по-собачьи встряхнул головой и фыркнул.

– Человек, – обронил он. – В козле.

Сердце Мавны подпрыгнуло к горлу, чтобы упасть куда-то к желудку, и глухо загрохотало.

– Раско? – она беспомощно обернулась на козла. Тот ничем не показывал, что узнавал её.

– Почём мне знать, имени не называл. – Смородник раздражённо повёл плечами и подошёл к Варде, проверить верёвку. – Кого-то выплюнуло из болота. Чья была душа – не скажу, но царёк знатно над тобой посмеялся, девка.

Усевшись прямо на землю напротив костерка, Смородник устало провёл по лицу ладонью, ещё мокрой от воды.

У Мавны пересохло во рту – ещё недавно она захлёбывалась, болотная жижа распирала изнутри её лёгкие, но теперь вдруг захотелось пить. Она покосилась на бурдюк, но не решилась попросить.

– То есть… Ты хочешь сказать, что это может быть Раско?

– Заладила одно и то же, – огрызнулся Смородник. – Раско да Раско. Говорю же – не знаю. Нужно снять чары, там видно будет.

– Ты ведь чародей, – осторожно подсказала Мавна.

– Что с того?

– Ты… сумеешь расколдовать его?

Сухо кашлянув, Смородник хмуро сверкнул наполовину белым глазом.

– Нет.

Мавна сглотнула, вновь покосившись на козла.

– Тогда… Матушка Сенница?

– Нет. – Смородник сморщил нос, будто попробовал кислое. – Мы не можем. Чародеи не работают с такими… случаями. Мы не превращаем людей в животных и животных в людей. Наша сила берёт начало в огне и в солнце, а тела, кровь и всё, что с ними связано, под строгим запретом. Этим занимаются нежаки – переносят свои бесплотные сущности в чужие тела и меняют их. Но ещё…

Он осёкся и глотнул из бурдюка. Мавна села на землю, наплевав на сырость. Козёл подошёл ближе, и она, вздрогнув, всё-таки решилась погладить его жёсткую шерсть между витых рогов. Козёл доверчиво прижался к её ладони, и на глаза навернулись слёзы.

– Раско, неужели ты? Быть того не может…

Она перебирала окоченевшими пальцами грубую чёрную шерсть, а в груди туго затягивался узел из смятения, неверия и слабой надежды.

Может быть такое, что в теле козла и правда очутился её задорный младший брат? Слышит ли он её? Узнаёт ли? По жёлтым глазам с горизонтальными зрачками ничего нельзя было прочесть. Обвив шею козла руками, Мавна шмыгнула носом.

Хотелось бы верить, что да, что вот он – Раско, живой и здоровый, пусть и не человек. Но в то же время Мавна боялась. Вдруг она сейчас поддастся слабости, убедит себя в том, что перед ней родной брат, а справится ли потом, если нахлынет горькое разочарование?

Может, царь пошутил и вытолкнул на поверхность первого попавшегося утопленника, обратив его в животное?..

Мавна посмотрела в сторону Варде. Тот лежал, наблюдая за ней и Смородником из-под полуопущенных век, и выглядел вовсе не пугающим – странным, измотанным, но не опасным. У Мавны защемило в груди от жалости. Прижавшись щекой к морде козла, она снова погладила его между рогов, поднялась на ноги, забрала у Смородника бурдюк, глотнула сама и с опаской поднесла Варде.

– Попей.

Он приподнял голову и протянул руки к бурдюку. Мавна бросила бурдюк на землю рядом с ним и отступила назад, чтобы Варде не достал её. Смородник хмыкнул.

– Храбрячка. Украла мою вещь, отдала упырю, а сама боишься.

Мавна откинула волосы с лица и снова села на землю, между ними двоими. Подняла веточку и задумчиво, без всякой цели, начала чертить что-то по влажной земле.

– Боюсь. И его, и тебя, и болота. – Шмыгнула замёрзшим носом. От земли остро пахло сыростью, мхом и прелой корой. – Так может, мне повезёт, и Варде сможет помочь Раско?

Мавна с надеждой покосилась на Варде, но он ничего ей не ответил, зато Смородник фыркнул с досадой.

– Лучше вовсе остаться без помощи, чем принять её от такого.

Мавна несогласно мотнула головой.

– Я не позволю своему брату прожить жизнь в теле козла.

– Ты не знаешь, что это твой брат.

– Но если хоть кто-то поможет мне это узнать, то я не стану смотреть, чьи это чары – твои или нежицкие. – Мавна с вызовом вскинула голову. – Иди к своей Матушке. Неси ей собранные сердца. Пускай она озолотит тебя или примет обратно.

Смородник снова болезненно поморщился.

– Я обещал ей другое. Обещал помочь тебе. И… так уж и быть. Не только нежаки не гнушаются возиться с телами. Колдуны-райхи тоже могут кое-что.

Он сжал губы, будто тут же пожалел о сказанном. Мавна замерла. Смородник никогда не говорил о своём роде, а Мавна знала о них только то, что слышала на торгах, произнесённое украдкой, переиначенное и окутанное страхом. Теперь она боялась настойчивее спрашивать – как бы не спугнуть Смородника.

– И ты…

– И я отведу тебя к ним. – Он потёр руки, дыхнул на них и послал в костерок больше согревающего пламени. – Что уж делать. Придётся.

– А что делать с Варде?

Смородник кинул на него неприязненный взгляд.

– Пойдёт с нами.

– Упырь?!

Варде вновь зашипел, недовольный её словами, и прохрипел:

– Я не пойду с вами. Я не чародейский пёс.

– И что? Позовёшь папашу? – оскалился Смородник. – И где он? Мы прямо у него над головой, но он не спас ни твоих братцев, ни тебя. Он никто, пока сидит в болоте и не решается сунуть нос наружу.

– Может, его лучше отвести к Матушке Сеннице?.. – неуверенно протянула Мавна.

– Ты говорила, что сперва твой брат, – напомнил Смородник. – Я ведь предлагал.

Мавна поджала губы, думая, как лучше поступить. Смородник мог бы отнести сердца Сеннице, но что она скажет, когда он приведёт живого упыря? Вряд ли похвалит: в поселении множество женщин, необученных подростков и даже детей. Да и прощение он получит при другом условии – если поможет Мавне. Вероятно, он всё продумал и решил, что лучше прийти сразу с победой: рассказать про Раско и поход к болотному царю, принести ещё больше сердец упырей и привести Варде. Тогда-то у Сенницы не останется сомнений, что он достойный чародей.

– Где живут райхи?

– О, – тихо выдохнул Смородник, – везде. Но те, что нам нужны, – в Озёрье, на Чумной слободе.

Мавна недоверчиво нахмурилась. Она слышала о райхи, что их народ больше всего в жизни ненавидел несвободу: обзавестись домом и остаться в городе для райхи должно быть смерти подобно. Почему тогда их нужно искать в Озёрье, да ещё и на какой-то одной слободе?

– Они приезжают туда торговать? – спросила она.

Смородник достал из мешка хлебец и бросил Мавне. Она поймала на лету, и козёл тотчас потянул к еде губы. Пришлось делиться корочкой.

– Они там живут. Торгуют тоже. И оказывают другие услуги. Конечно, удельный князь их не жалует, да и озёрский городской глава тоже, но они решили, что лучше позволить райхи спокойно жить на Чумной слободе, чем вылавливать их по всем городам и торгам. Даже дозорные туда не заглядывают. Все делают вид, что их и вовсе нет – слободу ведь зачистили тридцать лет назад, после чумного мора. И отдали на откуп райхи, без которых, к слову, с чумой бы не справились.

Он откусил хлеб, а Мавна снова посмотрела на Варде, гадая, нужна ли ему пища, и если да, то какая. Он ощерился, показывая заострённые зубы.

– Как райхи согласились на это? Почему остановились жить в определённом месте?

Смородник хмыкнул, жуя:

– Не все согласились. Большинство райхи рассыпаны по разным местам и уделам. В Озёрье живёт небольшая община, в основном те, кто занимается колдовством, кто гадает и продаёт обереги. Они не ходят на торг, чтобы не злить горожан, но каждый знает, что если понадобятся тёмные услуги райхи, то нужно идти на Чумную слободу. Они платят подати в казну, так что мало кого волнует, чем они там занимаются, лишь бы не мешали.

– А если… – Мавна вспомнила, что слышала от матери однажды, – если нашлют мор или проклятие на город?

Смородник посмотрел на неё долгим мрачным взглядом, и она поняла, что лучше бы помалкивала.

– Даже если мор придёт сам собой, виноваты всё равно будут райхи. И они сумеют быстро покинуть город – если, конечно, слободу на спалят быстрее, чем райхи услышат о беде.

Повисла неприятная тишина. Мавне хотелось спросить ещё о многом: как Смородник оказался в отряде, почему решил стать чародеем, а не колдуном-райхи? Почему не живёт вместе со своими? Но глядя на его хмурое лицо, резко очерченный нос и скулы, плотно сжатые губы и вечно сведённые к переносице брови, ей становилось не по себе. То, что Смородник рассказал ей так многое, уже было достижением. Они никогда не говорили настолько долго, лишь перебрасывались короткими фразами. Если она сейчас будет слишком настойчивой, то он может и вовсе отказаться вести её в Озёрье, придётся возвращаться домой не с братом, а с козлом.

При мысли о доме вдруг защемило в груди. Как там мама? Как Илар? А Купава? Что там чародеи? Не обижают ли местных? Хлеб во рту показался пресным и невкусным, как глина. Совсем не такой, какой они пекли дома. Скорей бы вернуться…

Козёл лёг рядом с Мавной. Она скормила ему остатки хлеба и погладила по шее, прислушиваясь к своему сердцу. Ёкнет ли, почуяв родную душу? Или даже если под козлиной шкурой Раско, она всё равно не поймёт?

Вдалеке послышался отголосок петушиного пения, и у Мавны едва не навернулись слёзы на глаза. Где-то там деревня – её или чужая, без разницы, но там живут люди и занимаются своими повседневными делами. И они рады, что пережили ночь – скоро наступит утро.

Она вопросительно посмотрела на Смородника.

– Когда мы пойдём?

Подавив зевок, тот встряхнул головой. Длинные волосы были взлохмачены после схватки с упырями, косички у висков наполовину расплелись, и, посмотрев чуть внимательнее, Мавна поняла, что Смородник выглядел не только хмурым, но и очень уставшим. На предплечье виднелась рана, которая уходила под закатанный рукав. На виске налился кровоподтёк, под глазами залегли тени. Смородник не просто сидел у костра – он тянул время, чтобы передохнуть после долгого и изматывающего чародейства. Наверное, он и говорил так много, чтобы скрыть усталость и не показаться уязвимым.

– Ты разве не хотела бы поспать? – спросил он тихо.

– Думаю, тебе тоже не помешало бы. Я не боролась с упырями.

Смородник протестующе вскинул ладонь.

– Нет-нет. С нами теперь нежак, забыла? – он кивнул на связанного Варде. – Так что мы не можем оставлять его без присмотра. Да и ты, боюсь, не сможешь помешать, если он однажды захочет нас сожрать или позвать родственников…

Смородник задумчиво почесал шею, сощурившись на Варде.

– Может, тогда стоит его отпустить? – Мавна присмотрелась к вещам Смородника, выискивая среди них лягушачью шкурку. – Он привёл меня к болотному царю. Значит, мы можем отдать ему шкурку, правда?

Варде поднял голову, как цепной пёс, услышавший чужаков. Повёл вытянувшимся наполовину упыриным лицом и сверкнул потемневшими глазами, блестящими, как болотная топь. Смородник со вздохом поднял шкурку с земли и положил себе на колени, задумчиво водя пальцами по бугоркам. Костёр отбрасывал на неё блики, и Мавне в который раз показалось, что у шкурки настоящие лягушачьи глаза.

– Можем, – согласился он. – Но я предложу кое-что получше. Он сам отдал её тебе, и вряд ли из благородных побуждений. Хотел избавиться? Кто ж знает. Ты ведь не ответишь, верно?

Варде клацнул зубами.

– Не ответишь, – продолжил Смородник и положил шкурку на ладонь, будто пытался определить её вес. Варде заёрзал на привязи. – Ну и не надо. Сам до всего дойду. А чтобы ты был смирным и не выл по ночам, сделаю это.

Смородник поднял шкурку за лапку, посмотрел на неё в последний раз и, размахнувшись, бросил в костёр.

Глава 19 «Под месяцем»

Торговый путь от болотистых деревень до Озёрья вёл напрямик через поля с влажными перелесками. Сгущался вечерний туман, на ветру раскачивались сизые травы и цветы донника, призрачно-белые в пыльно-голубом полумраке. Над полем раскинулось небо: бесконечное, тёмно-синее, удивительно ясное. Огромные звёзды, как яблоки на блюде, сверкали в вышине, а ярче них сверкал месяц: тонкий, будто кто-то прорезал когтем небесный полог.

Корчму «Под месяцем» Мавна видела каждый раз, когда проезжала мимо на торг в Берёзье, но никогда не заглядывала внутрь. От таких мест всегда веяло чем-то опасным, может, даже грязным, и Мавне представлялись пьяные мужики, немытые и всклокоченные, которые тянут непристойные песни за миской вонючей похлёбки. Лучше быстрее доехать до города, чем терять время по корчмам – хотя, конечно, это смотря сколько дней проводишь в пути.

Теперь Мавна так устала, что не побрезговала бы и корчмой, лишь бы слезть с лошади и посидеть на простой скамье, выпить чего-нибудь горячего и лечь спать под крышей.

Смородник привязал Варде к лошади, козёл тоже шёл на своих четверых. Мавне было жаль обоих: вдруг внутри козла Раско? Но не брать же крупного зверя к себе в седло. Варде после сожжения шкурки едва плёлся, спотыкался и выглядел неважно, и Мавне даже стыдно было встречаться с ним глазами, поэтому она поглядывала на него лишь украдкой.

Перед корчмой Смородник спешился и достал два мешка.

– Полезай, – приказал он и подал Варде один мешок.

Мавна осталась стоять в стороне и теребила концы платка.

Второй мешок Смородник надел на голову Варде, скрыв остальное его тело, перевязал верёвкой на поясе и ударил под колени. Варде упал, с глухим стуком ударившись о землю.

– Корчмарю скажу, что везу свинью в подарок брату, – сказал Смородник, обмывая руки из бурдюка. – И козла.

– Он… не умрёт? – усомнилась Мавна, глядя, как неподвижно лежит Варде.

Прополоскав рот и сплюнув на землю, Смородник презрительно повёл плечом.

– Посмотрим.

Корчмарь ему вроде бы поверил – а может, только сделал вид и решил не спрашивать лишнего, особенно когда Смородник будто между делом запалил огоньки на кончиках пальцев.

Лошадей, козла и Варде устроили на конюшне. Смородник отправил Мавну в корчму, а сам пошёл устраивать упыря так, чтобы не развязался и не перепугал животных.

В основном зале было тихо и немноголюдно, только двое мужчин пили что-то из высоких глиняных кружек за дальним столом. Пахло недавно вымытыми дощатыми полами, квасом и простой едой – не так уж плохо. Мавна осторожно выдохнула.

Договорившись о комнатах для ночлега и ужине, она села за стол у окна. Сквозь мутное стекло внутрь затекал синеватый полумрак и украдкой заглядывал месяц. Мавна подпёрла щёку кулаком и вздохнула, глядя в окно. Платок сполз, волосы рассыпались по плечам и спине, но она слишком устала, чтобы переплетать косу: в сумраке корчмы всё равно никто не заметит.

За стол сел появившийся будто ниоткуда Смородник, и тут же перед ними поставили две большие кружки кваса. Мавна пододвинула к себе свою кружку, быстро понюхала – пахло морошкой – и вопросительно кивнула.

– Ну что? Как Варде?

Смородник отряхнул руки и поморщился, будто глотнув чего-то горького. Его одежда – серая рубаха с неброской красной вышивкой – удивительным образом сочеталась с убранством корчмы, словно он всю жизнь тут провёл или подбирал наряд с каким-то умыслом. Быстро темнело, и корчмарь принёс им свечу на оловянном подсвечнике, а чуть погодя и еду.

– Устроил на конюшню. Лежит, не орёт. Сколько протянет, не знаю, но хотелось бы, чтоб дожил до Матушки.

Мавна глотнула кваса:

– Зачем тогда шкурку сжёг? Спрятал бы у себя, и всё.

Смородник хмыкнул, впиваясь зубами в горбушку тёмного хлеба, покрытую какими-то крупными семенами.

– Ты видела, на что он способен при шкурке. Вопил, насобирал вокруг себя братьев и сестёр, набросился на меня со спины. Если бы я её не сжёг, упыриные стаи так и тащились бы за нами по пятам и сейчас уже наверняка осадили бы корчму со всех сторон так, что никто бы не вышел до рассвета.

Мавна снова вздохнула. Спорить с чародеем ей, конечно, не хотелось: и так хорошо, что он перестал фыркать и делать вид, что просто не замечает ни её, ни её вопросы. Не спугнуть бы такого говорливого Смородника, а то вновь останется в неведении.

Какое-то время они молча ели перловую кашу с жареной курицей, сдобренную чесночным маслом и посыпанную свежей зеленью дикого лука, да попивали из кружек. Квас тут варили на совесть: крепкий и ядрёный, какой не дашь попробовать детям, не то захмелеют с третьего глотка. Если бы не сытная еда, у Мавны и самой закружилась бы голова, хотя, чего таить, мысли наполнились лёгкостью, и мышцы наконец-то расслабились.

Она покачала в руках кружку, наклонила к окну, ловя на поверхности отражение месяца и звёзд. Казалось, будто месяц со звёздами переселились в квас, и такой напиток уж точно должен быть волшебным. Мимолётом Мавна подумала, что в былые времена она бы загадала желание, прежде чем сделать глоток, и верила бы, что оно непременно сбудется. Но теперешняя Мавна отучилась думать о глупостях.

Оторвавшись от отражения в кружке, она осторожно подняла взгляд на Смородника. Тот доскребал миску куском хлеба, собирая жир и крошево из зелени. Ему поднесли следующую кружку кваса, но чародей вовсе не выглядел сколько-нибудь захмелевшим.

– Будет жалко, если Варде умрёт, – вздохнула Мавна. – Может, отнесём ему поесть?

Смородник снова сморщил нос и тоже повернулся к окну, вглядываясь в сизое туманное поле. Свет месяца и свечей очерчивали его профиль так резко, что он казался вырубленным из дерева.

– Ты знаешь, что он ест? Может, человеческую плоть и запивает кровью. И если ты придёшь к упырю, тёплая и молодая, то он предпочтёт угоститься тобой.

Мавна побледнела и опустила глаза к дощатому столу:

– Но без еды он точно умрёт.

– Мы мало знаем о теперешних упырях. Я отнесу ему хлеба, – сдался Смородник, и Мавна удивлённо подняла на него взгляд. – Не хотелось бы таскать с собой мёртвую тушу.

– Но живому упырю твои… те райхи из Озёрья тоже будут не рады.

Смородник привычно повёл плечом:

– Что нам остаётся делать? Селение Матушки в другой стороне. До Озёрья осталось недолго. Вновь скажу, что это свинья. Надеюсь, управимся с твоим козлом быстро.

Мавна покрутила в руках шершавую глиняную кружку. Ей очень хотелось спросить, но она думала: а не разозлится ли Смородник? Хотя сейчас он вряд ли смог бы выйти из себя и сделать что-то с ней, всё-таки тут были люди. Спрашивать наедине в лесу было бы в разы страшнее. Она вспомнила, каким видела его тогда, когда не должна была: беспомощным и просящим, стоящим на коленях перед Сенницей. Совсем не таким, каким он был рядом с ней. Особенно тогда, когда стена огня защищала их от стаи упырей. И когда вскрывал их тела, выискивая двойные сердца.

– За что могут изгнать из отряда? – спросила Мавна и на миг зажмурилась, чтобы было не так страшно.

Смородник медленно отвернулся от окна и посмотрел на неё в упор, не мигая. Огонёк свечи плясал в наполовину белом глазу, и странное бельмо казалось каплей расплавленного золота.

– Я расскажу о себе, – поспешила добавить Мавна. – А ты о себе. Раз уж мы идём вместе дальше, чем оба хотели бы. Идёт?

Смородник фыркнул:

– Что ты можешь мне рассказать? Про тихую жизнь в деревне? Такие россказни – как каша без соли и масла.

Мавна сглотнула. Сдаваться было бы глупо, она и так взбесила чародея вопросом, поэтому оставалось только упрямо стоять на своём.

– Про брата, – уверенно проговорила она. – Про шкурку. Я вышла на болота, чтобы поговорить с болотным царём. Он увёл моего младшего брата год назад. Мы… собирали морошку, я пообещала матери последить за Раско, но засмотрелась на красивого парня. – Лицо и уши запылали от стыда, но Мавна не прекращала. – Раско звал меня, я слышала, но думала, он дурачится, как всегда. А когда перестал звать, я поняла, что уже слишком поздно. Мы искали его всей деревней. Сперва я с теми, кто был на болоте в это же время. Потом родители и другиедеревенские. И Илар, мой старший брат. Илар искал дольше всех. Нырял даже, ты представляешь? Все леса облазил. До зимы не успокаивался. И сейчас, думаю, тоже не успокоился. Стал диким и нервным, бросается в драку по любому поводу и без. Мы все будто остались в этом болоте, ты понимаешь?

Глаза наполнились слезами. Она посмотрела в лицо Смороднику с вызовом: видишь, мол, говорю тебе то, что мучит целый год.

– Я себя виню, что недоглядела. Знаешь, каково просыпаться ночью с этой виной? Слышать в голове его крик и задыхаться, что ничего не сможешь сделать. Лучше бы меня упыри утащили, чем его. Лучше бы меня.

– Не говори так, – буркнул Смородник, и Мавна сперва не поверила своим ушам. – Успеется. Если ничего к тому времени не переменится и мы не выжжем эту мразь со своих земель.

Он разломал подгоревшую корку хлеба на несколько частей и задумчиво жевал кусок. Мавна шмыгнула носом. Кто ж такие корки ест? Курам крошат. Если правильно хлеб испечь, у него горелого и вовсе не останется. Эх, хлеба хорошего, что ли, не видал?

– Не ешь горелое, – хмыкнула она, размазывая слёзы по щекам. – А то дождь неделю будет идти. Так мама говорила.

Смородник замер, на миг перестав жевать.

– Будто бы он без меня не идёт. Или ты наконец-то нашла виновного в вашей вечной непогоде?

Смородник странно стрельнул глазами и быстро отвернулся к окну. Мавна поняла, что его смущают её слёзы, только когда он буркнул:

– Не плачь. Расколдуем твоего брата. Если это он.

Последняя часть фразы не придавала уверенности, но Мавна дотёрла последние слёзы и кивнула.

– Хорошо. Но теперь скажи, что у тебя с отрядом. – И добавила тише: – Пожалуйста. Я должна знать, с кем делю дорогу. Вот ты теперь всё обо мне знаешь.

Один из посетителей корчмы за дальним столом уронил голову на стол и громко захрапел. Его приятелю пришлось быстро убрать кружку, чтобы квас не вылился на пол. Корчмарь вышел из-за стойки, и за ним побежала откуда-то взявшаяся упитанная курица. Смородник проследил за происходящим и сжал щепотью переносицу.

– Ты не можешь расспрашивать с утра? И не в такой… обстановке.

Мавна качнула головой, тоже разглядывая происходящее за столиком. Уснувшего мужика пытались поднять на ноги, но он, с грохотом опрокинув стул, растянулся на полу, чуть не придавив курицу.

– Нет. Расскажи сейчас. Пожалуйста.

Мужика наконец-то подхватили под мышками и за ноги и поволокли к выходу под громкий храп. Задумчиво закинув в рот ещё один кусочек горелой корки, Смородник бесцветно произнёс:

– Я убил чародея из своего отряда.

Мавна была готова к тому, что он скажет что-то подобное, но её поразило, как равнодушно прозвучали эти страшные слова. Она нахмурилась, вглядываясь в лицо Смородника: он так стиснул челюсти, что скулы очертились ещё острее.

– Ты жалеешь об этом?

Пальцы Смородника потянулись к краю миски, пошарили, отыскивая ещё один кусок горелой корки, но ничего не нашли. Он разочарованно посмотрел на пустую миску и положил руки на колени.

– Жалею о том, что за этим последовало. Дивник – сволочь, каким не место под солнцем.

Разобравшись с пьяным, корчмарь вернулся и убрал пустую посуду со стола. Мавна попросила принести им ещё кваса и, отсчитав монеты, заказала сладких пирогов с брусникой. Не всё же корки грызть.

– Чем он провинился? – спросила Мавна, подперев щёку кулаком.

Смородник медленно поёжился и, не глядя на неё, произнёс:

– Ты, наверное, помнишь Варму из чародейского села. Она ведь недавно к нам пришла. Вернее… я привёл.

Смородник отодвинул стул и встал. Отвернулся к окну – всё ещё не глядя на Мавну. Им принесли новые порции кваса, и Мавна вцепилась в свою кружку обеими руками. Пузырьки пены тихонько лопались, пока Смородник собирался с мыслями, а Мавна боялась его спугнуть.

– Мы как-то с отрядом наткнулись на деревню, полностью разорённую упырями, – сказал он тихо. – Жуткое место. Избы пустые, калитки сорваны с петель. Скотина и та разбрелась кто куда. Когда мы вошли, нам навстречу кинулись несколько упырей. Мы их подожгли, и пустые избы заодно, чтоб никакой нежак там больше не прятался. И когда нам навстречу выбежала девчонка-райхи, некоторые в отряде насторожились. Знаешь ведь наверняка, что про таких говорят.

Он мельком обернулся на Мавну, но поспешил снова уставиться в окно, когда понял, что она неотрывно на него смотрит. Мавна смутилась и уткнулась в кружку с квасом, от которого пахло сразу и мёдом, и морошкой, и – совсем как дома – хлебной закваской.

– Ну и… Лыко предложил девчонку тоже сжечь на всякий случай. Зато Дивник, ещё один наш чародей из отряда, не согласился с ним. Я подумал было, что хоть кто-то тут ещё оставался в своём уме, но ошибся. Дивник решил надругаться над ней прямо на глазах у всего отряда, и никто, кроме меня, не попытался помешать ему. Кто-то смеялся, кто-то отворачивался, кто-то проверял, чем поживиться в пустых домах. Сперва я пытался отговорить его, потом просто ударить, но искра во мне решила иначе.

Смородник покосился на Мавну, будто проверял, верит ли? Мавна сидела смирно, ничем не показывая одобрения или осуждения. Она уже поняла, куда клонит этот рассказ, и заранее не соглашалась с тем, что это искра «решила» что-то за чародея. Нет, так не бывает. Хвост не виляет собакой.

– И что сделала твоя искра? – спросила она осторожно.

Смороднику вопрос не понравился. Нахмурившись, он сухо обронил:

– Я сжёг Дивника заживо. Силой искры.

Мавна на мгновение прикрыла глаза. Да, к такому ответу она давно была готова – ну а за что ещё можно понести такое наказание, как изгнание? Хмурая молчаливость Смородника, его желание вымолить прощение у Сенницы, которая говорила, что и Дивник тоже был её сыном, – конечно, это указывало на серьёзную ошибку. Вспомнилась Варма и её привязанность к Смороднику, а ещё то, как она сторонилась других людей, в особенности парней.

– И тебя изгнали за убийство, – закончила за него Мавна.

Смородник переступил с ноги на ногу, вглядываясь в окно так, будто ждал с поля полчищ упырей.

– Убийство чародея другим чародеем, ещё и искрой – непростительное преступление, – проговорил он с неохотой. – Да и Дивник был давним другом Боярышника. Глава отряда сразу сказал, что не убивает меня только из уважения к Матушке, которая тяжело перенесёт гибель сразу двоих.

– Но ты надеешься на прощение. Для чего тебе отряд?

Смородник стремительно развернулся, с грохотом отодвинул стул и снова сел напротив Мавны. Её испугал его неожиданный порыв, Мавна отшатнулась и едва не пролила на себя остатки кваса.

– Для чего мне отряд? – Смородник сузил гневно сверкающие глаза. – А для чего тебе семья? Зачем ты вцепилась в этого козла и хочешь вернуть брата?

– Отряд, который не вступится за беззащитную девчонку, – это не семья.

– Семью не выбирают. Особенно когда родной давным-давно нет.

Мавна открыла рот, чтобы поспорить, но их прервал корчмарь.

– Прошу прощения, но зал закрывается для посетителей, – пропыхтел он, косясь на оружие на поясе Смородника. – Вы люди мирные, спокойные, но мне ведь тоже пора корчму закрывать, кухню прибирать и всякое такое…

– Конечно, – успокоила его Мавна. – Мы уже уходим. Пойду умоюсь перед сном. Спасибо.

Смородник вскинул брови, проводив её подозрительным взглядом, а Мавна протиснулась между рядами столов, прихватив незаметно ножик, и выскользнула на улицу. Хорошо бы, чтобы за ней не сразу кинулись – побыть бы одной и сделать бы кое-что.

Мавна твёрдо решила: выпытала ответы у Смородника, значит, пора прояснить и другое.

* * *

Калитка скотного двора протяжно скрипнула. Месяц стал ещё ярче, где-то вдалеке раздавалось переливчатое кваканье лягушек. Мавна прикрыла калитку обратно и поёжилась. Как корчма защищалась от упырей? Неужели спасал козлиный череп над дверью? Или усатый корчмарь знал какие-то уловки?

Пахло сеном, свежей крапивой и липовым цветом. Мавна с опаской подошла к чёрному козлу, которому приготовили отдельное стойло. Козёл жевал стебель, заканчивающийся какими-то белыми цветами. Мавна со вздохом присела напротив и погладила жёсткую шерсть между рогами.

– Откуда ты такой у меня взялся? Ох, горе, горе…

Козёл мигнул, и стебель вместе с цветами окончательно исчез во рту.

Мавна всматривалась в жёлтые глаза с вытянутыми зрачками, в чёрную жёсткую бороду и витые рога. Вспоминала Раско: белобрысого, как Илар, с круглыми розовыми щеками и блестящими карими глазами. Нет, только сумасшедший мог бы сказать, что тот мальчишка превратился в чёрного козла.

– Эх, сказал бы хоть словечко, – вздохнула Мавна.

Козёл молчал. Сердце тоже молчало. Когда она выходила из корчмы, то думала: может, если прислушаться к ощущениям, она почует родную душу? Признает в козле заколдованного Раско? Но нет, ничего не менялось: козёл как козёл. И не угадаешь, вести его к чародеям или оставить эту затею.

Снова вздохнув, Мавна прошла к дальнему углу хлева.

Там, по-прежнему, с мешком на голове и связанный, лежал Варде. Подходить к нему было страшнее, чем к козлу, и Мавна подкралась на цыпочках, почти не дыша.

Хорошо, что, кроме упыря и козла, никого не было, чужие кони наверняка испугались бы, и в байку про свинью никто бы не поверил.

Постояв немного перед стойлом, набираясь храбрости, Мавна рывком стянула мешок с головы Варде и отскочила на шаг назад.

В наполовину упыре было трудно узнать парня, который ловил венки и скромно ждал её у околицы в деревне. Варде будто разом иссох, кожа обтянула мышцы и кости, щёки и глаза ввалились, на лице выступила сеть тёмных сосудов. Мавна не удержалась и прикрыла рот ладонью.

– К-как ты?

Варде медленно повёл головой, дыша приоткрытым ртом. Взгляд почерневших глаз остановился на Мавне.

– Еды, – прохрипел он.

Мавна торопливо развернула платок, который принесла за пазухой. Вытащив пирожок, она поднесла его ко рту Варде.

– Вот. Поешь. С брусникой.

Варде впился зубами и откусил половину пирожка. Почти не жуя, сухо проглотил и попросил:

– К-крови.

Мавна деловито кивнула. Она подозревала, что упыря не накормишь человеческой едой. Достала предусмотрительно утащенный ножичек и проткнула себе кожу – на руке, там, где можно прикрыть рукавом и никто не заметит ранку. Капнула несколько капель на половину пирожка и снова сунула Варде в рот.

– Другого предложить не могу, извини.

Варде в миг заглотил пирожок и по-звериному заурчал. Кожа на его лице стала выглядеть чуть здоровее, глаза алчуще сверкнули.

– Ещё.

– А вот это, – Мавна качнула головой, – после того, как ты кое-что скажешь. Прости. Что ты знаешь про козла? Это правда мой брат? Ответишь, и дам ещё поесть.

Варде сощурился, пытаясь разглядеть, есть ли у Мавны ещё еда. Она приоткрыла уголок платка, показывая пирожки и порез на руке: говори, мол, и всё твоё. Варде дёрнулся, но верёвки держали его крепко, даже руку не выпростаешь. Он досадливо шикнул.

– Сволочь твой чародей.

– Ты не болтай. Говори про Раско. Пожалуйста.

Будто услышав её, козёл издал короткое «ме-е».

Варде сухо сглотнул и облизнул губы. В полумраке Мавне показалось, что язык у него тоже стал чёрным. Вспомнились сердца, которые доставал Смородник, – стало ли сердце Варде таким же сморщенным и чёрным?.. Ей ведь снилось что-то похожее.

– От него пахнет почти так же, как от тебя, – подумав, признался Варде. – Тоской. От животных так не пахнет. Это человек, похожий на тебя. Вероятно, твой брат, если он остался жив. Точнее не могу сказать.

Мавна поджала губы. Такой ответ не то чтобы устроил её, но, с другой стороны, на что она рассчитывала? Чтобы Варде тут же признал в козле заколдованного незнакомого мальчика? Как ни расспрашивай, а всё равно придётся искать райхи на Чумной слободе. Ну ничего.

Капнув ещё немного крови на половину второго пирожка (на этот раз с капустной начинкой), Мавна сунула еду в рот Варде.

– Спасибо и на этом. Скажи теперь, будь добр, зачем ты всё-таки отдал мне свою шкурку? Это было… опрометчиво.

Ей хотелось попросить прощения за то, что не сберегла, за то, что не уследила за Смородником, но она могла бы просить прощения у прежнего Варде: кроткого парня с венком в руках. У Варде-упыря с чёрными глазами, у Варде, жаждущего крови, у Варде, чьи братья утащили Раско, она не смогла бы просить прощения. Как не могла и в полной мере осудить Смородника за сожжение шкурки. Да и за убийство Дивника, впрочем, тоже.

Лицо Варде исказила судорога, и Мавна не сразу поняла, что он ухмыляется.

– Я хотел понять, кто я.

– Прости?

Варде вновь облизнул губы. Второй пирожок с кровью придал ему сил, теперь он выглядел чуть больше похожим на того юношу, который приходил в Сонные Топи, – хотя бы щёки налились бледным румянцем, а глаза посветлели.

– Ты не поймёшь, в тебе только одна сущность. Одно сердце. Тогда как такие, как я, вечно мечутся между двумя крайностями. Я болотный дух. Но я и человек, чьё тело занял дух. Кого во мне больше? – Варде повёл затёкшими плечами и повернул заострившееся лицо к оконцу, куда заглядывал месяц. – Я решил, что если отдам шкурку надёжному человеку – не навсегда, на время, – то она сослужит службу и мне, и тебе. К сожалению, надёжных людей я не нашёл.

Мавна не стала отвечать на упрёк, всё-таки в словах Варде была своя правда. Она отступила чуть назад – упырь набирался сил, и его движения становились более резкими и размашистыми, несмотря на верёвки. Ух, взгреет же её Смородник, если узнает, что она сделала.

– И решил, что, если при тебе не будет шкурки, ты сможешь стать настоящим человеком? Не упырём?

Варде молча кивнул, подставляя лицо лунному свету. Светлые волосы казались серебряными – или жемчужными? На глазах он начинал больше походить на человека: действовали те крохи полученной крови. Тут, в хлеву, он выглядел совсем чужим, ему бы больше подошли речной берег и звёздный блеск на тёмной воде.

– Я бы хотел снова стать человеком. Не наполовину. Тем, чьё тело я занял.

– Но ведь дух-то у тебя болотный… – усомнилась Мавна.

– И что с того? Я всё помню, что было в жизни у него… у меня. У духа по имени Варде. И помню, что было до того, когда я умел лишь принимать облик лягушки.

– Ты что-то говорил про помнящих. Ты имел в виду, что помнишь жизнь того парня, чьё тело занял болотный дух?

Варде не успел ответить. Мавну грубо оттолкнули, а самому Варде в голову ударила вспышка огня. Пошатнувшись, упырь упал навзничь, и Смородник снова надел на него мешок.

– Убирайся отсюда. Живо, – прорычал Смородник, поворачиваясь к Мавне.

– Я говорила с ним о брате! – Кулаки сжались сами собой, в горле закипело возмущение. – Ты не должен был нас прерывать!

– Это ты не должна была приходить сюда. Ещё и ночью. С ума сошла? Хочешь оставить брата одного? Учти, если с тобой что-то случится, я продам козла и не подумаю тащить его в Озёрье, не хватало ещё выставить себя полным идиотом. Иди спать. Живо.

– Ты не можешь мне приказывать. – Мавна зашипела от обиды. – Ты должен мне помогать.

– Трудно помочь той, кто лезет на рожон.

Смородник захлопнул стойло, схватил Мавну за локоть и повёл к выходу. Она успела на ходу сунуть оставшийся пирожок козлу и, спотыкаясь, поспешила за Смородником обратно в корчму.

* * *

В один миг деревня превратилась в бойню. Илар хорошо запомнил, как кинулся в самую гущу: будто бы разом прошла боль в ноге и плече, грудь заполнил незнакомый прежде огонь. В руках у него был всего лишь нож, но он двигался так быстро, что упыри падали один за другим с распоротыми шеями.

Деревенские бились, как могли. Кого-то сразу повалили на землю, кто-то разил упырей, несколько раз помогли самому Илару, но чаще он. Бросался на нежаков с рыком, бил, резал, колол…

Пламя в груди распалялось всё сильнее и сильнее, клокотало в горле, горело на кончиках пальцев, бурлило в венах, и когда упырячьи зубы впились сзади ему в шею, всё вокруг вдруг озарила вспышка, такая яркая, что ослепли глаза. Огонь заполнил Илара целиком, и что было дальше, он не знал.

Поскрипывали колёса телеги, так привычно и спокойно, что сперва он не понял, где находится. Раны снова болели, и кажется, к ним прибавились новые – всё тело ныло и горело, как в жару. С трудом сев, Илар убедился: он снова в знакомой телеге, вечереет, и лошадью правит Купава.

Купава…

– Ты цела? – хрипло спросил он. Во рту было шершаво и сухо.

Полуобернувшись, Купава улыбнулась:

– Вот и очнулся. Я-то цела, а вот ты…

– Что произошло? – Илар стиснул ладонями голову, которая с каждой кочкой и каждым поворотом болела всё сильнее. – Помню упырей. Их прогнали?

– Прогнали, как же. Ты и прогнал. Без тебя всех загрызли бы.

– Что ты… Что это значит?

Купава многозначительно хмыкнула и отвернулась лицом к дороге.

– Ты вызвал огонь. Не знаю как, но полыхнуло знатно. Все упыри и полегли. Хорошо хоть избы не загорелись, только стена чуть обгорела, но быстро потушили. Ты… Кажется, ты чародей, Илар.

Илар громко хмыкнул, сдерживая смех:

– Не говори ерунды. И… Останови телегу, пожалуйста. Голова болит.

Купава свернула на обочину. Догорал день, солнце клонилось книзу, пробиваясь сквозь ажурную берёзовую листву. С противоположной стороны поднимался тонкий месяц, уже яркий, как пламя свечи.

Выбравшись из телеги, Илар глотнул воды из бурдюка, потёр шею с раной, полученной в драке, а обнаружив в рощице ручей, с облегчением плеснул холодной водой в лицо. Стало гораздо лучше.

Купава сидела на траве, среди белых звёздочек мелких цветов, и расчёсывала длинные чёрные волосы, отливающие на солнце. Илар подошёл к ней и сел рядом.

– Я создал огонь? Ты видела это?

Купава отложила гребень и долго посмотрела на Илара.

– Видела, как же. Ты ведь не думаешь, что я не выбралась из бани? Ты бился как дикий зверь. Упыри отлетали один за другим, а у тебя всего-то был один ножик в руке. А потом нож вспыхнул красным, и когда на тебя бросились сзади, от тебя посыпались искры, и воздух вокруг вспыхнул. – Купава повела рукой по кругу. – Пронеслось волной пламя, и кто-то из людей загорелся – нет-нет, не надо делать такое лицо, просто одежда задымилась, а вот упыри все вмиг обуглились. А ты упал.

– А я упал, – задумчиво согласился Илар.

– Тебя немного подлечили, – продолжила Купава непривычно осторожным тоном. – И мы поехали. Потому что я уже говорила, что не могу дальше подвергать этих людей опасности.

Илару словно ушат воды за шиворот вылили. Он вспомнил про их разговор перед нападением упырей и слова Купавы про то, что это она привела беду в Сонные Топи. И раз сейчас она вновь напомнила об этом, то, стало быть, готова говорить дальше?

– Говорила, – повторил Илар. – Но…

Купава накрыла его руку своей ладонью. Она так и не заплела косу, и волосы мягкими волнами спускались почти до самой травы, задевали белые головки цветов. Как красива она была в медном свете, не описать. Илар понял, что уже с минуту неотрывно любуется, и смутился.

Купава набрала в грудь воздуха и сказала:

– Это не за Мавной пришёл тот нежак. Это он почуял моё неуклюжее колдовство. Я ведь ходила перед тем на болота. Не было больше сил смотреть на то, во что превратилась моя лучшая подруга. Ты помнишь, какой Мавна была раньше? – Купава подняла на Илара взгляд, полный боли. – Какой она была весёлой, смешливой. Как любила танцевать и гулять. А из-за этих тварей превратилась в тень самой себя. Думаешь, мне не хотелось её вернуть? Не хотелось, чтобы ваша семья зажила по-прежнему? Хотелось, Илар. Очень хотелось.

– И ты позвала упырей? Не понимаю…

– Я не думала, что так получится. Но на торгу я вызнала у одной райхи, что если хочешь чего-то просить у нежаков, то нужно дать им крови. И я сходила на болота, разрезала руку и окропила мох. Попросила вернуть вам Раско, а вместе с ним и мою Мавну. Представляешь, какая дура?

Жар в груди Илара сменялся ледяной стынью. Он смотрел на Купаву и ничего не понимал – кроме того, что она была нечеловечески красива.

– Ты не дура, – прохрипел он.

Купава горько улыбнулась:

– Дура, каких поискать. Решила, что нежаки примут честную сделку. А они не купцы. Они убийцы. Охотники на людей. И моя сладкая кровь их приманила. Тот парень, Варде, просто шёл на зов людской крови. Мавна показалась ему знакомой, потому что мы все связаны – Раско, Мавна, я со своей просьбой вернуть Раско для Мавны. Попробовав моей крови, они не смогли отказаться от угощения. А я будто бы показала: идите сюда, тут настоящий пир, тут много людей. Выбирайтесь из болот, гости дорогие. Ну а кто не примет такого приглашения?

У Илара защемило под рёбрами. Он должен был разозлиться, но смотрел на Купаву и глупо думал: «Да, кровь у тебя, в самом деле, должно быть, сладкая».

– Прости меня, Илар, – понизив голос, прошептала Купава. – Я принесла столько горя. Я глупейшая из деревенских девок, и из-за меня ты раненный в каких-то неведомых далях, а Мавна вообще неизвестно где…

– Не говори так, – попросил Илар. – Ты тут ни при чём. И ты не хотела. Я больше тебя виноват. Не убил бы Лыко, ты оставалась бы дома.

– Оставаться в одной деревне с тем ублюдком, если бы он был жив? Нет уж, благодарю. Я лучше с тобой.

«Лучше с тобой».

Илару больше ничего не нужно было слушать. Будь они все трижды прокляты: упыри, чародеи, Лыко, все остальные. Ничего не имело больше значения.

Порывисто подавшись вперёд, он прильнул к губам Купавы в жадном поцелуе. Растерявшись, она вскинула руки, но тут же обвила шею Илара, целуя его в ответ.

Солнце катилось ниже, а месяц, напротив, поднимался, ярким серпом взрезая небо.

* * *

Когда телега выехала снова на болота, Илар подумал, что видит сон.

Знакомые места затягивал вечерний туман, а когда покров тумана разрывался, разгоняемый ветром, вместо привычных болот казалось, будто глаза видят что-то совсем другое.

Сожжённые дома. Обугленные печные трубы. Разрушенные и растоптанные частоколы оград. Человеческие кости, чёрные от сажи.

Он моргнул, и страшное видение растаяло, снова затянувшись тускло-зелёным и мшистым. Кое-где алели бусины прошлогодней клюквы, а в следующее мгновение вновь клочья тумана, густо-серого и похожего на дым, брызги крови вместо красных ягод.

– Что за наваждение, – буркнул Илар, проводя ладонью по лицу.

– Что? – с ленивым зевком спросила Купава.

Илар обвёл рукой болота.

– Да ерунда какая-то. То привычный вид, то какая-то разруха, будто тут были деревни, а потом прошли войска и всё сожгли. Наверное, у меня жар. Не обращай внимания.

На него и правда накатывали волны жара, отдаваясь колющей болью в пальцах. Сердце стучало тяжело, лениво, будто кровь загустела и погорячела.

«Война, – понимание вспыхнуло в голове колючей правдой. – Тут была война – когда-то давно».

Они вновь вкатились в плотный серый туман, такой, что даже дорогу плохо было видно. Илар досадливо вздохнул, потёр повязку на шее, взъерошил волосы, а когда положил руку на колено, посреди ладони зажёгся маленький огонёк.

Анастасия Александровна Андрианова Через пламя и ночь

© Андрианова А. А., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

Глава 1 Корчма у грани ночи

Агне приоткрыла дверь своей комнаты, прислушалась и сморщила нос. Где-то поблизости явно был чародей. Они всегда воняли чем-то горячим и липким, душным, и хотелось распахнуть все окна в корчме, впустить свежий воздух с болот.

Наказать бы этого наглеца как следует, прокрасться в съёмные покои и впиться спящему в горло, выпить, морщась и отплёвываясь, жаркую чародейскую кровь и отомстить за погубленных братьев и сестёр. Но нельзя. Тогда о корчме будут говорить разное, а Агне меньше всего хотела, чтобы из-за неё у отца начались неприятности.

Она и всегда была осторожна, насколько могла. Ещё ни разу в «Под месяцем» не случалось ничего дурного, и даже с другими упырями удалось договориться, чтоб не бродили вокруг корчмы и не трогали путников на этой дороге. Нечего и о чародея руки марать. Не сейчас.

Гораздо больше Агне привлёк другой запах. Едва почуяв чародейский дух, она прикинулась больной и сказала отцу, что не сможет помогать в зале. Отец никогда не спрашивал лишнего, поэтому согласился, но Агне всё равно было немного стыдно.

Второй запах был куда приятнее и свежее, напоминал мох, болотный ил и речную заводь. Запах нежака. Чародей привёл с собой упыря? Звучало как что-то невиданное. И Агне решила разобраться во всём, пока вместе с этой компанией в корчму не пришла беда. Кто знает, может, чародей хочет, чтобы упырь убил кого-то прямо здесь? Эти огнепоклонники же все бешеные, кто их разберёт.

Агне могла бы выскользнуть через окно – тело упырицы позволяло двигаться ловко и бесшумно, так, как человеческая девушка не смогла бы. Но ночь стояла светлая, тонкий месяц ярко сиял в серо-синем небе – и у отца точно прибавилось бы головной боли, если бы случайный путник увидел, как его дочь по-паучьи выбирается из окна верхних комнат.

Пришлось бесшумно спуститься по лестнице и, полагаясь на чуткий нюх, двинуться на скотный двор.

Упыря спрятали в дальнем стойле. Агне сначала шла на запах, а потом, увидев нежака, замерла, вглядываясь в полумрак.

– Что с тобой сделали? – тихо спросила она.

Нежак повернул голову – слишком по-звериному вытянутую для человеческой, но непохожую на упыриную. Что-то между двумя обликами, странное чудовище. По хребту Агне пробежал холодок.

– Сам попался, – прохрипел он. – Шкурку сожгли.

Агне обхватила плечи руками. Ну и жуть… Против воли она представила, что было бы с ней, если бы кто-то сжёг её шкурку, и неосознанно потянулась к поясу, где под нижним платьем, в маленьком мешочке, прижатом к голому телу, пряталась лягушачья шкурка.

– Чародей? Тот, который остался в корчме?

Упырь кивнул.

Агне прислушалась к своей болотницкой сущности. Когда-то они все хорошо знали друг друга: вышли из одной топи, вместе начали растить себе тела. Но потом дух болотника подселился в человеческое тело и ушёл в тень, стал не главным, а лишь тонким голоском на задворках сознания. Агне знала, что не у всех так: у кого-то болотницкая душа руководила телом и не давала человеческим воспоминаниям взять верх; у других, наоборот, человеческий разум вытеснял воспоминания о жизни во владениях болотного царя.

У Агне же воспоминания о человеческой жизни почти полностью затмевали воспоминания нежити, и ей потребовалось напрячься до головной боли, чтобы узнать этого упыря.

– Варде? – спросила она с сомнением. – Кажется, ты, как и я, держишься за то человеческое, что досталось тебе вместе с телом.

Варде снова кивнул.

– Да. А ты…

– Агне. Дочка корчмаря.

– Ты нежичка, а не дочка корчмаря.

Агне раздражённо шикнула. Ещё чего, какой-то полудохлый упырь без шкуры будет насмехаться над ней! Нежицкой сущности в ней – капля, сухая шкурка и жажда людской крови. Всё остальное – своё, родное, и она ни на что не променяет свою жизнь.

– Замолчи. Я дочка корчмаря, уяснил? Ну а ты что будешь делать? Так и просидишь на привязи у чародея?

– Принеси крови, – попросил Варде. Губы у него были сухие и слипшиеся. Агне даже стало его жаль.

– Ещё чего, – фыркнула она. – Чтобы он обнаружил тебя утром полным сил и понял, что тебе кто-то помог?

– Мне уже помогли, – отмахнулся Варде, – девчонка, что с ним. На пироги кровью капала. А чародей видел её у меня. Подумает, что она дала мне больше, чем на самом деле.

Агне с сомнением повела носом. У неё в комнате хранилось кое-что про запас, но стоит ли тратить своё на этого упыря?

– Вокруг твоей корчмы начали охотиться упыри, несмотря на ваш уговор. Я прав? – хрипло спросил Варде.

Агне услышанное не понравилось.

– Прав, – с неохотой буркнула она.

Агне давно заметила, что стаи стали подбираться всё ближе и ближе. Кружили сначала по полям, потом подошли к самой дороге. Иногда всё было тихо, но в иную ночь выли так, будто окружили саму корчму. Становилось жутко.

Возвращаясь из владений болотного царя, Агне просила одного: чтобы её отцу дали спокойно вести дела и жить той жизнью, к которой он привык. Не убивать путников, несущих деньги в корчму. И выходящих из неё – тоже. Хотя бы некоторое время. Что случится с ними дальше в дороге, Агне не волновало. Но вокруг корчмы должно быть спокойно.

Она по крупицам собирала свою жизнь, слепляла и сращивала из разных кусков. Нельзя, чтобы всё вновь расползлось по швам.

– Ладно. – Агне отряхнула руки и отступила от стойла. – Покровители с тобой. Сейчас принесу.

– Покровители, – тихо рассмеялся Варде. – Нам никто уже не покровительствует. Хватит цепляться за прошлое.

Агне зажала бы уши, лишь бы не слышать его хриплый голос и эти жестокие слова, но тогда Варде понял бы, что задел её, а показывать слабость было нельзя. Агне резко развернулась и, взметнув косами, пошла прочь.

В своих закромах Агне отыскала колбасу, припасённую на крайний случай, – с кровью одного разбойника с дороги. Она гналась за ним несколько часов, прежде чем поймала и покарала за то, что отдал отцу лишь половину платы за постой.

Вернувшись и сунув кусок колбасы в руку Варде, она опёрлась локтями о дверку стойла. Человеческим зрением в полумраке она ничего бы не разглядела, но зрение упырицы ночью было не менее острым, чем днём, и Агне отметила про себя, что Варде порядком досталось.

– Как у тебя шкурку-то отняли? – с любопытством спросила она. Нечасто удаётся поговорить с упырями. Как бы Агне ни старалась прикидываться человеком, всё равно половина сущности в ней теперь нежицкая, и сердца бьются два. Если перед сном затаить дыхание, можно услышать, как первое, человеческое, делает «тух», а другое вторит ему потише: «ту-тух».

Варде с урчанием вгрызся в колбасу и, почти не прожевав, жадно проглотил.

– Сам отдал, – ответил он.

– Зачем это? – фыркнула Агне.

Варде повёл худым плечом, откусывая ещё кусок.

– Проверить себя захотел. Человек я или нет. Сама знаешь, как с двумя сердцами нелегко.

– Не думаю, что это была хорошая мысль. С таким же успехом раскроил бы себе грудь и вынул одно из сердец. Шкурка – наше первичное естество. Ты не мог этого не знать.

Варде неопределённо хмыкнул. Агне продолжала его разглядывать: странного, уставшего, непонятно зачем натворившего глупостей и прибившегося к чародею.

– Ты сейчас можешь сбежать. Хочешь, развяжу? Никто и не узнает.

Агне облокотилась о дверку, и та жалобно скрипнула. От ноги Варде тянулась верёвка – наверняка зачарованная, и, если Агне попытается её развязать, пальцы будет жечь, как от свежих крапивных стеблей. Но можно просто перерезать, и всё. Упырь на привязи у чародея – это унижение, которое нельзя спустить с рук.

– Нет, – ответил Варде, и Агне возмущённо ахнула.

– Как это – нет?! Я предлагаю тебе своё великодушие, а ты думаешь отказываться?

Руки сами собой сжались в кулаки, обида полыхнула в груди, сразу в обоих сердцах.

Варде вздохнул и устроился поудобнее: вытянул связанную ногу, опёрся спиной о стену и заложил руки за голову. Теперь, подкрепившись, он уже совсем не походил на чудовище: обычный парень, бледный и измождённый, только и всего.

– Я устал, – выдохнул он, глядя на Агне. – Быть и тем, и тем. Болотный дух жил, растил себе оболочку и охотился, но когда занял человеческое тело, стал кем-то совсем другим. И этот другой теперь говорит громче первого. Требует того, о чём раньше и помыслить не мог. Подбрасывает воспоминания, в которых я не нуждаюсь. А они падают камнями в нутро и тянут, тянут…

Варде с кряхтением потянулся, разминая затёкшие руки. Агне промолчала. Она слишком хорошо понимала, о чём он говорит.

Её болотный дух умолк почти сразу, стоило ему занять тело недавно умершей девушки. Она помнила свою жизнь так, словно никакого духа, никакой смерти вовсе не было: жила у отца в корчме, вышла замуж, уехала. Умерла. Снова вернулась к отцу, но уже втайне.

Слишком много тайн.

Она не могла признаться отцу, что умерла и воскресла упырицей. Не говорила, что нелюбимый муж забил её до смерти. Сказала, что надоели ссоры и сбежала, чтобы скрыться под родной крышей. Отец поверил и даже не удивлялся, когда шло время, а муж не приходил за сбежавшей женой. Наверное, думал, что и его утомили размолвки в семье. Пускай. Так всем лучше.

– У тебя сильны оба духа, но это не повод расставаться с одним из них, – тихо сказала Агне. – Я считаю себя человеком, но без шкурки боюсь умереть. Второй раз умирать не хочется. Это… больно.

– Я думаю, вдруг упыриное сердце отомрёт? – Варде хмыкнул сам себе, взъерошил волосы пятернёй. Мелькнула и пропала робкая улыбка. – Стану обычным человеком. Как раньше. Вспомню остальную жизнь, человеческую, и вернусь в родные места. Тебе-то хорошо, ты всё помнишь и живёшь со своими. Спишь на своей кровати. Знаешь, я ведь слышал о тебе, нет-нет да обмолвится кто-то из болотного рода: живёт, мол, в корчме красавица-упырица, которая установила свои законы. Вокруг корчмы никого не трогать, на подходе тоже, а дальше – пожалуйста. Иные смеются над тобой, но, чувствую, уважают. Ты будто выше многих себя поставила. Молодец.

Агне едва заметно улыбнулась. Услышать похвалу, пусть неуклюжую, было приятно.

– Но твой болотный дух сильнее людского. Ты, наверное, даже из помнящих?

По лицу Варде пробежала тень. Он закусил губу и отвернулся к стенке, будто резко захотел спать.

– Что с того, – буркнул он. – Заставить людей покаяться – хорошая мысль. Отец того добьётся, я знаю. Но сам для себя хочу не великого, а мелочного: всего-то вернуться в свой угол, каким бы он ни был.

Агне не стала спорить: слишком уж желания Варде совпадали с её собственными. Стоило бы уйти и дать ему отдохнуть, но хотелось остаться. Когда ещё выпадет возможность вот так поговорить с сородичем, да ещё и не покидая родной корчмы?

Хорошо, что, кроме упыря и козла, никого не было, чужие кони наверняка испугались бы, и в байку про свинью никто бы не поверил.

– Ладно, – сказала она с неохотой. – Отдыхай. Попозже зайду. Если не помрёшь без шкурки.

Варде, кажется, уже спал.

Агне вышла во двор. Стояла тихая ночь, только издалека слышалось кваканье лягушек и вздыхал ветер, пролетая над полями. Шелестели метёлки трав, и откуда-то тянуло речной сыростью. Агне прошла ещё дальше, к дороге и краю некошеного поля. Замерла, обхватив себя за плечи, укрытые мягким вышитым платком – отец выменял его у заезжего купца за бутылку морошковой браги.

Вдалеке несколько раз взвизгнули упыри. Выли от голода или загоняли добычу? С тех пор как большинство болотников научилось перекидываться в чудовища, люди почти перестали путешествовать по темноте. Выросло число постоялых дворов и кабаков, но только вдоль основных дорог. Деревень же по уделу рассыпано столько, что не хватит дельцов для того, чтобы поставить корчму на каждом пути.

Второе сердце Агне забилось часто-часто, затрепыхалось, разгоняя густую чёрную кровь. Обернуться бы длинноногим чудищем с выпирающим хребтом, встать на четвереньки и помчаться быстрее ветра вдоль болот, вдыхая пьянящий родной воздух…

Но нет. Она не чудовище. Она – Агне, дочка корчмаря.

Впереди по полю пробежала рябь, но вовсе не от ветра. Травы зашевелились, и скоро к Агне вышла давняя знакомая, упырица Луче.

– Не боишься полуночниц? – Луче хитро прищурилась и кивнула на месяц.

– Быть может, для иных мы и есть полуночницы. – Агне слабо улыбнулась, приветствуя подругу. – Охотишься?

Луче потеребила кончик длинной светлой косы. На груди у неё висели бусы в несколько рядов: красные, коричневые, белые. При ходьбе они позвякивали, но Агне знала, что Луче охотится не в облике упырицы, а вот так, в облике красивой статной девушки. Ей и бегать за жертвами не нужно, только помани пальцем – сами станут виться вокруг и просить внимания.

– Охо-очусь, – протянула Луче. – Только в последние дни что-то аппетита нет. Ты слышала новости?

Агне насторожилась.

– Какие именно?

Луче быстро обернулась на поле, повела плечом, будто разминалась.

– Наши парни сильно обозлились на чародейских мразей. Одна их крыса сегодня выжгла целую стаю. И мало того – осквернила тела. Вырвала сердца, ты представляешь? – Луче горько хмыкнула. – И кто тут нелюди? Мы хотя бы просто пьём кровь. Даже не всегда убиваем.

Агне пробрал озноб. И раньше всё было неспокойно, но сейчас чародейские отряды стали действовать решительнее. Их можно понять: упыри тоже перестали скромничать и всё чаще окружали целые деревни. Агне это не нравилось. Не удастся построить мир, когда сам несёшь только горе. Если болотный царь прознает о гибели многих своих детей, людям не поздоровится. Одно зло плодит другое, и как бы снова не случилось большой войны. Тогда и отцовской корчме не выстоять в бурю.

– Что говорит царь?

– Я была сегодня в Туманном городе, – ответила Луче. – Царь в ярости. Болотники в ужасе – ну, те, кто научился принимать новый облик. Духам-то без разницы, они всегда довольствовались малым: в лягушачьей шкурке много крови не выпьешь. А вот остальные насторожились.

– Выходят на охоту?

– Собираются. Чтобы нападать на чародейские отряды, нужно хорошо подготовиться. В упырином теле плохо соображаешь – да ты и сама должна знать. Жажда, красная пелена перед глазами, запах тёплой крови – всё, что тебя заботит. А в человеческом облике так уж быстро не убежишь.

Луче втянула носом воздух, принюхиваясь, и оскалилась.

– Чую запах гари. Скажи-ка, подруга, а нет ли чародеев среди постояльцев твоего отца?

Агне постаралась придать своему голосу как можно больше безразличия.

– Да почём мне знать? Они не представляются. Почти никого сейчас нет. Может, поохотимся? Пойдём на большак.

Но Луче продолжала принюхиваться. Агне мысленно выругалась и попыталась взять подругу под локоть, отвлечь и увести от корчмы, но не удалось.

– Чую упыря! Ещё одного. Что, женишок к тебе пришёл? А ещё… чую болотную кровь. – Зрачки Луче расширились, из стиснутых зубов вырвалось шипение. – А-аш! Упыриная кровь и чародей – не тот ли это самый, что отобрал сердца у наших братьев?! Пошли-ка, Агне!

– Стой! – Агне бросилась вслед за Луче, но та почти бегом кинулась к корчме через высокую траву. – Людей перебудишь! А если сожрёшь кого?

Луче на ходу обернулась, сверкнув оскалом.

– За дурочку меня держишь? В корчме не сожру – не безголовая какая-то.

Наконец Агне догнала её и схватила за локоть, резко рванув на себя. Коса Луче метнулась белой змеёй, загремели бусы.

– Говорю же тебе, не ходи! – прорычала Агне одновременно просяще и с угрозой. Луче куда дольше неё была упырицей и накопила много сил, так что в бою Агне не победить. Но можно попробовать уговорить. – Если там чародей, он сразу поймёт, кто мы. Начнётся бойня. И если он и впрямь тот сумасшедший, который выжег целую стаю, то что он сделает с нами двумя? К тому же, даже если мы убьём его первые, делу моего отца придёт конец. Ты можешь подумать о ком-то, кроме себя?

Луче зашипела и вырвалась из хватки Агне.

– Вообще-то только о других и думаю. О тех ребятах, которые сгорели заживо. Как считаешь, весело им было? А ты… – Она оглядела Агне с головы до ног и презрительно скривила губы. – Деревенская дурёха. Всё цепляешься за мирскую жизнь. Куры, козы, коровы. По-твоему, вытирать с полов блевотину в кабаке лучше, чем охотиться на болотах?

– Не лучше. – Агне попыталась снова ухватить Луче за локоть, но та увернулась. – Но пока моя жизнь может оставаться мирной, я сделаю всё, чтобы так и было.

Луче оскалила белые зубы в горькой усмешке.

– Всё это выдумки, пойми ты. Не будет мирной жизни, пока мы жрём людей, а чародеи нас убивают. Либо мы их, либо они нас. Пошли, я должна взглянуть на этого чародея хоть одним глазком. Обещаю, в корчме твоего папаши не прольётся кровь. Выманю его как-нибудь.

* * *

Мавна честно пыталась заснуть, но никак не удавалось. Комнатка в корчме была совсем маленькой: узкая кровать да столик с дешёвым мутным зеркалом. В окне виднелся месяц и бескрайние поля, укрытые таким плотным туманом, что казалось, будто это стелется дым от огромных костров.

Она злилась на себя: когда ещё удастся лечь под крышей? Высыпайся на здоровье. Сонной и разбитой она никак не поможет Раско, будет только огрызаться на Смородника. Но как раз из-за Раско сон никак не шёл.

В голове роились мысли: Раско-козёл, Чумная слобода, владения болотного царя, рассказы Смородника о Варме и его изгнании, Матушка Сенница, грядущий поход в Озёрье, Варде без шкурки, все эти странные и опасные дни, так не похожие на прежнюю жизнь.

Мавна не выдержала, встала, оправила нижнее платье, подошла к столику и плеснула воды из кувшина в кружку. Глотнула, намочила пальцы и слегка протёрла глаза, лоб и шею. Вспомнился Илар: он никогда не упускал случая умыться из бочки или вовсе нырнуть туда по плечи. В груди разлилось тепло, и Мавна улыбнулась. Как он там? Как Купава? А мама с отцом? Сколько добра уже унесли чародеи? Забрали ли её красивый платок, который она надевала только на праздники? А баночки с духами и пахучими мазями для губ и щёк?

Мавна встряхнула головой, и распущенные волосы, наконец-то ничем не перевязанные, свободно рассыпались по плечам и спине волнистыми прядями. Глупости какие. Ей завтра снова идти с хмурым чародеем в Озёрье, к райхи, которые смогут расколдовать человека, которого болотный царь превратил в козла. И вовсе не обязательно, что этим человеком окажется Раско. Но что ей ещё делать? Она вернулась со дна болот, и единственное, что ей досталось в награду, – козёл. Ну, хорошо хоть жива осталась.

Наверное, она неправильно сделала, что вечером сбежала к Варде и козлу. Надеялась, что почует родную душу, глупая. Только разозлила Смородника. А он и так потратил слишком много сил на схватку с упырями, вечером сидел совсем никакой. Наверное, ему и без того непросто: один, без отряда и семьи, скитается по болотам и убивает упырей, а теперь ещё должен следить, чтобы она, Мавна, не попала в беду. Не стоило добавлять ему проблем.

За дверью скрипнула половица. Мавна прислушалась: кто-то ходил мимо её комнаты. Должно быть, Смородник встал за водой. Мавна прислонилась к двери и замерла. Раз ему тоже не спится, может, выйти и извиниться, что сбежала на скотный двор? Хотя это он должен извиняться за то, что пленил её и оскорблял, называя нежичкой.

Мавна выдохнула и всё-таки приоткрыла дверь. Во всяком случае, пускай увидит, что ей тоже не спится. Может, они ещёдо рассвета соберутся в путь, чтобы скорее попасть в Озёрье.

Дверь в комнату Смородника была приоткрыта, но за дверью стояла незнакомая девушка, красивая, высокая, со светлой косой и в простом платье, зато грудь украшали несколько рядов бус. Девушка заметила Мавну и приложила палец к своим губам: молчи.

Мавна отступила на шаг назад, в свою комнату, но дверь не закрыла, оставила щёлку. Эта девушка была красива, гораздо красивее её самой, и Мавна приняла это осознание спокойно: ну что ж теперь. Не хотелось мешать – мало ли для чего красивые женщины заходят в спальню сильного молодого чародея. Но что-то тут всё равно было не так.

Незнакомка скользнула в комнату и бесшумно закрыла за собой дверь. Мавна снова вышла и прислушалась. Если что-то случится, она сможет позвать на помощь корчмаря. Ну а если нет, вернётся к себе и постарается заснуть.

Скоро послышались другие шаги, на лестнице. Мавна растерялась, не зная, оставаться на месте или спрятаться у себя. Но ничего решить не успела: к ней поднялась ещё одна незнакомая девушка, русоволосая, ростом пониже той, которая скрылась в комнате у Смородника.

– Привет, – тихо произнесла незнакомка. – Тут… Ты не видела мою подругу? Она немного не в себе, ей может потребоваться помощь.

Девушка заметно нервничала. Было темно, Мавна даже подумала взять свечу, но даже света, падающего из приоткрытой двери, хватало, чтобы разглядеть бледное лицо и лихорадочно блестящие глаза. Незнакомка поправляла ворот платья, будто не могла найти покоя своим пальцам.

– Д-да… Вроде бы. Я слышала шаги.

Мавна почувствовала, как начинают гореть уши. Она не смогла сказать, что подруга незнакомки зашла в комнату к её попутчику – даже в мыслях это звучало смущающе.

– Где она?

Незнакомка с неожиданной прытью распахнула дверь в комнату Мавны, но, никого там не увидев, вернулась и с силой толкнула дверь в комнату Смородника.

– Луче! – зарычала она. – Ты же обещала!

Дверь распахнулась ещё шире, и Мавна увидела Смородника, лежащего на кровати. Над ним склонилась та самая девушка со светлой косой: так низко, как склоняются для поцелуя.

Луче вскинула голову. С губ стекали тёмные струйки и капали на грудь Смородника. Она ощерилась, показывая окровавленные зубы, быстро вытерла рот рукавом платья и стремительно кинулась к окну. Громыхнули ставни, задребезжало разбивающееся стекло, и Луче исчезла, словно её тут и не было.

Глава 2 Невеста крови

До Берёзья они не доехали – у самой широкой дороги лишь злее выли нежаки, поэтому свернули раньше, и путь вывел к другому посёлку, к Сырому Ольшаку.

Здесь стена вокруг селения протянулась куда мощнее, чем в Сонных Топях. Высоченная, из толстых сосновых стволов, безукоризненно подогнанных друг к другу и с широкими площадками, обнесёнными крепкими перилами. По таким площадкам можно свободно пробежать из одного конца стены в другой, обстреливая окрестности. Илар завистливо хмыкнул. Такую ограду бы домой, и никакие упыри не пробились бы.

«Домой».

Илар мотнул головой, выгоняя мысли о доме. Больше у него ничего нет. Только немного вещей, лошадь с повозкой и Купава.

Они приехали в Сырой Ольшак прошлым вечером, успели как раз до сумерек. Дозорный задал несколько вопросов, осмотрел вещи и с неохотой пропустил за ворота. Купава переживала, озиралась и шептала, что снова накличет беду, но Илар красноречиво кивнул на могучую ограду. Уж за это селение можно не так бояться, как за другие. Если упыри придут, то не смогут быстро пробиться внутрь. А там и дозорные добьют. Лучше отсидеться тут хотя бы пару-тройку дней.

Илару очень нужен был отдых от дороги. Не трястись по колдобинам, не жариться на солнце и не мёрзнуть по ночам. Не вслушиваться в вечерние звуки, не сжимать нож и не видеть, как тень вины пробегает по красивому лицу Купавы.

Он позволил зашить себе раны на руке и ноге и принял другую помощь от местного лекаря, потому что понимал: если та загноится, Купаву некому будет защитить. Илар успел возненавидеть свою беспомощность и начал с тоской вспоминать дни, когда всё тело не терзала боль, а голова была свободна от тяжести и тумана.

После того сражения в деревне и вспышки света, о которой ему рассказала Купава, ему стало ещё хуже. В груди пекло, а руки и ноги, наоборот, стали слабыми. Постоянно хотелось спать, и если бы в пути на них напали упыри, Илар смог бы только кинуть нож наугад, в темноту – и будь что будет. Такое положение его не устраивало.

В Сыром Ольшаке их приютила местная семья: позволили занять сарай, пристроили лошадь с телегой, даже пустили вымыться и дали мешки, набитые соломой, чтоб мягче было спать.

У забора примостилась лавка среди разросшихся кустов калины, и Илар выбрался подышать воздухом. Ему удалось удобно устроить ногу, оперев её на крупный камень так, что она почти не болела. Купава ушла отнести молочнице деньги за сыр, который покупала утром, и должна была вот-вот вернуться. Илару хотелось встретить её не лежащим на тюфяке, а хотя бы сидя перед двором.

Сейчас снаружи было непривычно многолюдно. На главной улице собралась едва ли не вся деревня: жители столпились по обеим сторонам дороги, будто для чьих-то проводов. Илар нахмурился и, встав, проковылял к старику, которого уже видел пару раз.

– Что тут у вас происходит?

Старик поднял на него водянистые глаза.

– Так это, невесту… провожают.

Илар понимающе хмыкнул.

– Свадьба, значит.

Старик сперва кивнул, но тут же прошептал:

– Не-а, не свадьба. На тот свет проводы.

Илар слышал, что в некоторых деревнях свадьбы и правда сравнивают со смертью и обряды проводят соответствующие: девушка умирает для своей семьи, чтобы воскреснуть в семье мужа. Но сейчас многие и правда плакали и выглядели совсем не радостно, да и слова старика сквозили безнадёжной жутью. По спине пробежали мурашки, Илар передёрнул плечами. Вечер стоял прохладный, и рубаха влажно приставала к коже.

– Ты ходишь? – через толпу к Илару пробралась Купава, строго разглядывая его. – Полежал бы. Куда понёсся? А что тут?..

Илар притянул Купаву поближе к себе, чтоб не затолкали местные, и молча указал на дорогу.

Вдалеке послышался тонкий звон бубенцов. Все вглядывались в начало улицы, вытягивая шеи, и скоро откуда выкатилась повозка. Илар всматривался вместе с другими, постепенно различая белую лошадь, телегу, возницу и девушку. Скоро Илар разглядел, что и лошадь, и телегу убрали по-праздничному: украсили венками и лентами, бубенцами и охапками цветов.

Повозка ехала медленно, и когда она проезжала мимо дворов, под колёса кидали веточки полыни и каких-то тонких белых цветов. Когда повозка ещё приблизилась, Илар увидел, что в телеге сидела совсем юная девушка, лет четырнадцати, не больше: с красным носом и опухшими глазами. Рыжие волосы ей заплели в тонкую косу и украсили лентами, а платье и правда напоминало свадебное.

– А кто жених-то? – Купава тоже обернулась к старику.

Тот повёл плечом и утёр нос рукавом.

– Так это… Нежакам отдаём на откуп.

Илар не поверил своим ушам.

– Что?

Старик моргнул несколько раз, сосредоточенно глядя на повозку, будто боялся взглянуть прямо на Илара, который навис над ним грозовым облаком.

– Раз в месяц спровадим невесточку, зато до следующей луны свободны. И нас больше не трогают. Всем хорошо, – пробормотал он, будто оправдываясь.

– Вы отдаёте своих людей? – зашипела Купава. – Вместо того, чтобы защищаться всем вместе?

Повозка почти сравнялась с ними. Рядом громко всхлипнула женщина, но все остальные молчали, глядя кто с сочувствием, кто с пугающим равнодушием. Илар вгляделся в лицо девушки: заплаканное, несчастное, с яркими веснушками на щеках. Она чем-то напомнила ему Мавну. Такая же веснушчатая, с покатыми плечами и мягкими руками, разве что волосы у сестры темнее. В горле встал ком. Что, если бы Мавну так же «спровадили» упырям? Нарядив красиво, убрав венками и лентами, словно дорогой подарок. Нет, он без раздумий убил бы любого, кому такое пришло бы в голову.

– Ты, сынок, не суди нас, – прошамкал старик, опустив взгляд. – Ты не знаешь, как мы страдали и сколько наших парней полегло на болотах. Что им девка? Лишний рот, двенадцатый ребёнок в семье. Некрасивая, замуж такую не скоро отдашь. А родной деревне службу сослужит, выкупит месяц спокойной жизни. Всё лучше, чем отправлять парней на бойню. А мужики пусть на стеночку лазят и смотрят – раз какая мразь осмелится раньше срока полезть, так её быстро и застрелят.

Все слова застряли в горле. Илар шумно втянул воздух и сглотнул. В голосе старика сквозила обречённость, но вместе с тем он будто оправдывался за то, что говорит. Прожил немало лет и понимал, конечно, что так нельзя, но уверил себя, будто иначе сейчас невозможно.

Купава тронула Илара за локоть и горячо зашептала на ухо:

– Мы же не можем этого допустить? Мы же поможем ей? Правда?

Старик покряхтел и отвернулся от Илара – то ли услышал слова Купавы, то ли самому надоело объяснять местные порядки чужакам. Повозка проехала мимо них, лошадь ступала медленно и всхрапывала; из её ноздрей вырывался пар, в котором можно было разглядеть моросящий дождь, взвесью кружащийся в воздухе. Бубенцы на повозке звенели тонкой трелью, и теперь в ней Илару слышалась похоронная песнь.

Он не отвёл глаза, как другие, когда обречённая девушка подняла на него заплаканное лицо – встретил её взгляд спокойно и едва заметно кивнул.

– Попробуем, – шепнул он Купаве на ухо, не отворачиваясь от «невесты».

Купава просияла.

Илар украдкой прижался губами к её макушке – всего на миг, да так, чтобы никто не заметил. С того поцелуя между ними ничего не изменилось, Илар всё ещё не понимал, как вести себя с Купавой, но ясно знал одно: она до жути ему нравилась уже много лет. Но сперва казалось, что как-то нехорошо засматриваться на лучшую подругу сестры, а потом, как пропал Раско, так и вовсе думалось: не до девушек, нужно заботиться о своей семье.

Нравился ли он Купаве так же? На поцелуй она вроде бы ответила, но быстро засмущалась. От неловкости оба не знали, куда себя деть, потому решили просто продолжать ехать куда глаза глядят. Глаза глядели на Сырой Ольшак.

С натужным скрипом медленно открылись створы ворот. В деревню сразу пополз туман, будто так и ждал под стеной, когда его впустят. Те, кто стоял ближе к воротам, отпрянули, словно он мог их отравить.

– Как думаешь, упыри теперь станут приходить днём? – Купава обернулась к Илару.

Он тихонько шикнул на неё.

– Не пугай людей. Вдруг придумают что-то ещё.

Повозка медленно выехала за ворота, скрываясь в белом тумане. Ещё шаг, два – и яркие ленты полностью поглотила мгла, только бубенцы ещё позвякивали, тонко и тихо.

Люди стали расходиться. Кто-то бросил на дорогу цветы, неуместно яркие на грязи с бороздами от колёс и следами копыт. Снова раздался скрип: ворота закрывались. Илар осмотрелся и взял Купаву под локоть, чтобы её не снесло толпой.

– Пошли, поговорим со старостой.

– И мы не пойдём сейчас за ней?..

Илар качнул головой.

– Ворота закрываются. Снова откроют, наверное, когда вернётся возница. Мы не станем просить выпустить нас сейчас же, это будет выглядеть подозрительно.

Они прошли через улицу вместе с деревенскими. Люди расходились по своим делам и по домам, будто ничего и не случилось. Кто-то, конечно, вытирал слёзы, но никто не пытался спорить с происходящим. До ушей Илара доносились обрывки разговоров:

– Ну, ещё месяцок покоя выменяли…

– …А что поделать, кто-то должен был пойти.

– Болота ей станут домом.

Илар чувствовал, как с каждым мгновением всё сильнее, до боли в переносице хмурится. «Так не должно быть. Это не обмен души на месяц покоя. Это наивный самообман, лишь отвод глаз».

– Кто у вас тут главный? – Он схватил за руку проходящего мимо мальчишку.

Мальчишка испуганно вытаращил глаза и мотнул головой на сутулого старика.

– Вон, вот тот.

– Эй! – Илар отпустил мальчишку и окликнул старосту, который хромал чуть в стороне от толпы. – Погоди.

Хорошо, что не пришлось прибавлять шаг, потому что нога и так болела. Староста остановился, пригладил седую бородку и с прищуром осмотрел Купаву и Илара – с ног до головы, подмечая каждую деталь.

– Гости дорогие? Что угодно?

Илар кивнул на двор хмельной избы.

– Поговорить с тобой хочу. Мы издалека приехали, сам знаешь. А у тебя тут порядки такие… необычные. Глядишь, научишь нас от упырей спасаться.

Староста недобро сощурился и втянул воздух узкими ноздрями, принюхиваясь. Глаза у него были такие чёрные, что не видать зрачков. Он перевёл взгляд на Купаву и, подумав ещё немного, сдался.

– Пойдём. Больно прыткий ты парень. Дельные люди всегда нужны.

Илар не выпускал локоть Купавы, боялся, что она отстанет, но сейчас вдруг понял: старик хромает из-за своего возраста, Илар – из-за раны, и Купава, получается, наоборот, самая быстрая из них. Захотелось посмеяться над собой, но после всего увиденного в горле по-прежнему стояла горечь.

Староста провёл их внутрь хмельной избы, почти как у Гренея в Сонных Топях, только просторнее и богаче. Народу в ней набилось уже прилично: после проводов «невесты» многим захотелось выпить или просто посидеть в компании. Завидев старосту, все подняли кружки и выкрикнули приветствия на разные лады. Деловито кивнув, староста указал Илару и Купаве на стол в тихом углу, под навесной лампой.

Всё это время Илару что-то не давало покоя: какое-то непонятное ощущение исходило от старика. Не то запах, не то предчувствие… Он встряхнул головой, отодвинул стул для Купавы и сел сам, с наслаждением вытягивая раненую ногу.

Подавальщик тут же прибежал с кувшином кваса и тремя кружками. Налил так быстро и ловко, что Илар подумал: старосту, должно быть, не только уважают, но и боятся.

– Я Илар, – представился он на тот случай, если слухи ещё не разнесли их имена по всему селению. – А это – Купава.

Сказал и понял, что поспешил. Может, стоило бы придумать себе новые имена, раз они скрываются от отряда Боярышника?..

– Стевро, – скрипнул староста и сделал большой глоток кваса. Пена осталась на седых усах тонкой окантовкой. Илару не нравилось, как он смотрел на Купаву, но ничего не поделаешь, не бить же за косые взгляды.

– Мы тут ненадолго, – произнёс Илар, не притрагиваясь к своей кружке. – Но скажи, я слышал, вашу деревню упыри не трогают? Всё из-за подарков, верно?

Стевро поставил кружку и наконец-то утёр усы от пены.

– Верно. Доброе слово и кошке приятно, а уж упырю как приятно подарочек получить. Чем они не люди? Даром что мёртвое тело на болотном духе держится.

– И давно вы такой порядок себе завели?

Стевро ухмыльнулся.

– Что, в своей деревне тоже хочешь такому научить?

Илар дёрнул плечом, не показывая, как его возмущает хладнокровие старика.

– Может быть. Расскажешь, как додумались? И народ твой что? Все с этим порядком согласны?

Перед Стевро поставили тарелку жареной рыбы и хлеба. Подавальщик спросил Илара, чего они хотят, но он отмахнулся.

– От угощения не отказываются, – прокряхтел Стевро, выгрызая у рыбины побелевшие глаза. – Принеси им того же.

Юноша убежал, угодливо опустив голову. Илару показалось, что Стевро ведёт себя тут как хозяин и наверняка ничего не платит ни за выпивку, ни за еду. Конечно, у них в Сонных Топях уважали Бредея, но тот, в свою очередь, уважал и чужой труд: всегда оставлял Гренею даже чуть больше, чем тот просил за свою медовуху. Да и приветствовали дома старосту иначе: радостно, светло… А может, Илар просто настолько истосковался по родной деревне, которую никогда надолго не покидал, что стал придумывать себе всякое и рисовать её в мыслях лучше, чем было на самом деле.

– Поначалу, может, и не все были согласны, – начал говорить Стевро с ленцой, растягивая слова. – Но куда денутся? Упыри убивали больше дозорных, чем по человеку в месяц. А кто в дозор шёл? – Он ткнул в Илара рыбьим хребтом. – Такие вот парни, как ты. Здоровые, плечистые. Сильные и молодые. Они и гибли.

– Но, – Купава прокашлялась и подала голос, – вы не думаете, что каждая жертва становится новым упырём? Вы лишь плодите их стаи. Чем больше «подарков», тем больше упырей. И скоро им не будет хватать одного человека в месяц.

Вытерев жирные руки о скатерть, Стевро потряс пальцем перед лицом Купавы.

– А ты умная, девка. Но тут я оставлю подробности в тайне, с твоего позволения. Считай, что пока меня это не волнует. Пускай плодятся стаи – другие упыри погонят их прочь, чтобы не делить добычу. А нас так и не будут трогать.

– Но как же другие деревни?

Подавшись вперёд, Стевро дыхнул на Илара с Купавой запахом жареной рыбы и, как показалось Илару, чем-то ещё: тёмным, илистым. Волоски на руках зашевелились от неприятного предчувствия.

– Меня не волнуют другие деревни, – проговорил староста. – Только мои люди. И я сам. Я считаю, что это справедливо. Другие пусть продаются огнепоклонникам, раз те так охотно их защищают.

Купава опустила глаза и отстранилась, чуть откинувшись на спинку стула. Подавальщик принёс им рыбу с хлебом, но Купава к еде не притронулась.

– Не проще ли было тоже заплатить чародеям? – нахмурился Илар.

Стевро допил квас и закинул в рот последний кусок – хрустящую хлебную корку, обжаренную в масле. Усы его снова блестели от жира и питья, а сквозь ароматы еды настойчиво пробивался другой запах, которого не исходило больше ни от кого в хмельной избе. В голове Илара билась какая-то мысль, но он никак не мог её уловить.

– Ограбленным быть всегда просто, – ответил Стевро. – Просто, да глупо. Я сразу сказал, что чародейская мразь не получит ни единой монеты с Сырого Ольшака. И всем запретил с ними якшаться. Пускай грабят доверчивых дурачков, которые понадеются, что те не сожгут их дома. А я не дурак и цену себе знаю. Наши дозорные теперь готовы пристрелить любого, кто покажется на дороге с козлиным черепом у седла. Это в них надо стрелять, а не в нежаков.

Купава быстро посмотрела на Илара, а он стиснул её ладонь под столом: молчи, мол, не нужно спорить. В груди кольнуло и будто вспыхнуло, заворочалось что-то горячее. Чем дальше они сидели, тем тяжелее становилось дышать и сильнее болели раны. Илар склонил голову, делая вид, что соглашается со Стевро.

– Я услышал, что ты хотел сказать. Спасибо. Сырой Ольшак – гостеприимное и надёжное место, я буду его помнить.

Стевро развёл руками.

– Что мне с того, что ты будешь помнить? Гостите и поезжайте дальше, главное, не приносите лиха с собой.

Илар тронул Купаву за плечо, и они вышли из хмельной избы, так ничего и не попробовав. Заведя Купаву за угол, Илар прислонился спиной и затылком к бревенчатой стене, чувствуя, как в груди продолжает разгораться жар, а горло пересыхает – даже пожалел, что не захватил с собой кружку кваса.

– Ты чего? – Купава осторожно положила руку ему на предплечье.

Волосы прилипли ко лбу от пота. Сглотнув, Илар выдавил:

– Стевро – упырь.

Купава приоткрыла рот.

– Ты почуял? Как?

– Запах. От него воняет гнилым болотом. Ты не заметила?

– Н-нет… Но то, что он ублюдок, это и без вони ясно.

Илар осмотрелся в поисках воды – дождевой бочки или колодца, но, как назло, ничего не нашлось. Он выругался сквозь зубы и взъерошил взмокшие волосы.

– Не знаю, сжирает он сам этих жертв или действительно дарит своим братьям, но оставаться здесь я больше не собираюсь. Идём.

– Но как же твоя нога? – Купава обеспокоенно пошла следом.

– А что нога? Не ты ли просила спасти ту девчонку?

– Я… – Купава осеклась, но тут же продолжила: – Я надеялась, придумаем что-то… Давай хотя бы ещё денёк отлежишься. Ты что мне обещал? Что будешь лечиться и отдыхать! А сам бегаешь по деревне и собираешься уехать, не отдохнув как следует.

Илар отмахнулся от неё. Глупости, он и так позволил зашить себе раны. Некогда разлёживаться, да ещё и в этом гнилом болоте, где каждый житель безмолвно позволил заморочить себе голову.

Как они до такого дошли? Постепенно или сразу? Может, Стевро запугал всех? Попросил упырей чаще и злее кружить у ограды? Или сам убил несколько человек для острастки? А может, всё заняло несколько лет, и местные, доведённые до отчаяния упыриными стаями, согласились на такую жестокую сделку?

В голове крутились мысли. Если бы кто-то в Сонных Топях сказал отдавать людей на убой, что бы с ним сделали? Побили или выслушали? Илар бы точно кинулся с кулаками, как кидался на Вейку, защищая Мавну от слухов.

– Тут безопасно. И если за мной придут, то Сырой Ольшак точно не тронут, останутся за оградой, – не сдавалась Купава. – И чародеи здесь тебя не найдут. Мы могли бы остаться подольше. Нужно, чтобы ты отлежался. Вдруг чего – в такую-то сырость. Ну прошу тебя.

Купава схватила Илара за плечо и развернула лицом к себе. В синих глазах блестели слёзы, но вовсе не беспомощно-жалобные, наоборот, настойчивые и упрямые. Щёки у неё раскраснелись, губы были приоткрыты, будто она хотела сказать что-то ещё, но не решила, стоит ли. Платок, как обычно, сполз с гладких волос и упал на плечи. Илар поправил складку мягкой ткани и едва заметно – словно нечаянно – коснулся согнутым пальцем щеки Купавы. От прикосновения к её тёплой коже по телу пробежали приятные мурашки.

Выше по улице послышался уже знакомый звук. Бубенцы с повозки «невесты». Илар и Купава, не сговариваясь, одновременно повернулись в ту сторону.

Возница возвращался, конечно, один. Убранство повозки и звук бубенцов теперь казались ещё более жуткими, ленты развевались на воздухе безвольными птичьими крыльями. Возница спешился напротив хмельной избы, а через некоторое время вышел через задний ход – не один, а со Стевро.

Илар увлёк Купаву за угол, чтобы не попасться на глаза, а сам прислушался.

– Там она, господин, – пробубнил возница. – Никуда уж не денется.

Судя по звуку, Стевро похлопал возницу по спине.

– Славно, Родеш. Держи. Заслужил.

Звякнули монеты, переходя из одной ладони в другую. Возница шмыгнул носом и прочистил горло.

– Благодарю. Ну, это… Всего вам хорошего.

– И тебе не хворать.

В голосе Стевро слышалась насмешка.

– Ночи подождёте?

Стевро ответил не сразу.

– А то как же. Подожду.

Илар тяжело сглотнул и закрыл собой Купаву, чтобы Стевро не увидел её, даже если зайдёт за угол.

– Идём. За телегой.

– За телегой?

Илар быстрым шагом двинулся по улице, на ходу обернувшись к Купаве.

– Мне кажется или ты хотела помочь той девочке?

– Хотела. Но не ценой твоего выздоровления. Мы же можем потом вернуться? Просто спрятать её. Или…

Илар завернул за угол, ко двору, где им позволили оставить лошадь с телегой. Вздохнув, он принялся впрягать лошадь.

– Нет, Купава. Не можем. Мы сами тут на птичьих правах, где нам прятать девчонку? Снова занимать чью-то баню? Или укрывать её в овечьем стойле? Под кроватью? Или в смородиновых кустах? Стевро тут каждый уголок знает, от него не скроешь. У упырей отличный нюх. Мы не можем привезти её обратно и остаться здесь. Ты неглупая девушка и сама всё понимаешь.

Купава упрямо сжала губы. Она всё теребила концы платка, пока Илар впрягал лошадь.

Небо затянуло тучами, и Илар обеспокоенно посмотрел наверх: стемнеет рано. Как бы не начался снова дождь…

Он признался себе: покидать Сырой Ольшак было бы неправильно. Ему действительно нужен отдых, да и Купаве тоже. Они нашли на своём пути безопасное селение, где им позволили остаться, а теперь он решил всё бросить и снова уезжать в никуда, через болота и туманы, не зная, придётся ночевать под крышей или без, вслушиваясь в вопли упырей.

Может, стоило оставить тут Купаву? Илар мотнул головой, отметая эту мысль. Нет. Ей не место в деревне, где во главе стоит упырь, прикидывающийся человеком. Жалко, конечно, но что поделать? Недалеко уже и до Кленового Вала, там должно быть проще задержаться надолго.

Наверняка снова поднимался жар: голова налилась тяжестью, в висках стучало, и кожа покрывалась противной испариной. Илар загрузил вещи, припадая на ногу, несколько раз скрипнул зубами от боли и подал здоровую руку Купаве, усаживая её в телегу.

Им открыли ворота по первой же просьбе – Илар уже успел надумать себе, что в Сырой Ольшак могут впускать, но не выпускать, раз уж в селении царят такие нравы. Но всё обошлось, и телега спокойно выкатилась на дорогу.

Впереди простирались пустыри, укрытые густым туманом, и тёмная лента дороги растворялась в нём вместе с редкими деревьями. В прошлый раз Илар чувствовал себя совсем паршиво и не понимал, мерещится ему или нет: местами виделось, будто на месте пустырей и болот вырастают очертания разрушенных городов и деревень, будто из трав торчат остовы печей, стелется по земле дым, а под колёсами хрустят чьи-то кости.

Теперь, когда телега выкатилась на открытую местность, Илар понял: нет, ему не казалось.

Болота за Сырым Ольшаком выглядели как отражение в потемневшем зеркале. Моргнёшь – и всё по-старому, моргнёшь вновь – и видишь обломки стен. Кое-где из земли будто бы торчали древки стрел. В груди Илара горячо кольнуло и стихло.

– Что такое? – спросила Купава.

Илар мотнул головой.

– Ничего. Ты не видишь ту девушку? Они не должны были отвозить её далеко. Иначе упыри не поняли бы, что это дар Сырого Ольшака.

Купава покрутила головой по сторонам.

– Вон там, кажется, что-то светлое.

Илар повернул голову туда, куда она показывала. Среди холмов и кривых деревьев действительно выделялось белое пятно, различимое даже в тумане. Кинув взгляд назад, Илар прикинул, видно ли их с ограды. Должно быть, да: стена была высокой, и очертания дозорных легко можно было разглядеть. Он задумчиво закусил щёку. Телега может завязнуть в болоте, значит, нужно оставить на дороге. Но что про них подумают? Увидят же со стены, что пошли к «невесте».

Другая мысль, ещё более неприятная, отозвалась мурашками за шиворотом: выходит, дозорные видят и слышат, как кончается жизнь каждой жертвы. А если это сам Стевро, то как он скрывается? Оборачивается чудовищем и скачет через топь на четвереньках?

– Оставайся здесь, – велел Илар Купаве, постаравшись сказать это как можно твёрже. – Я мигом.

– Один?

Илар выдохнул и сдвинул брови, грозно глядя ей в лицо – такое же упрямое, как у него самого.

– Один. Иначе никак. Присмотри за лошадью, я обещал Алтею вернуть её целой.

Не дожидаясь новых возражений, он спрыгнул на дорогу. Ногу тут же резанула боль. Илар поморщился и побежал через пустырь, стараясь не обращать внимания на рану и то, как тяжело становилось дышать.

Быстро темнело, так что дозорные наверняка и не видели его среди мхов и чахлой травы, спасала тускло-серая рубаха. Зато белое платье «невесты», должно быть, лишь ярче бросалось в глаза со стены.

Пустырь не хлюпал топью под сапогами – уже хорошо. Дыхание с хрипом вырывалось изо рта, в груди жгло. Всё-таки слабость и жар делали Илара куда слабее, чем он был до драки с Лыком, и это ощущение беспомощности его постоянно злило, а сейчас особенно.

Девушка сидела на кочке и, опустив голову, разглядывала свои руки. Илар подобрался к ней сбоку и тихо окликнул. Она ответила не сразу – повернула опухшее от слёз лицо, скованное страшным безразличием. Илар подумал, что её, должно быть, опоили чем-то, чтобы безропотно приняла свою участь.

– Пойдём со мной. Я не упырь. Не враг тебе.

Девушка не шелохнулась, только шмыгнула красным носом.

Платье на ней уже не было таким свежим и чистым. Она комкала ткань, и спереди, и на подоле остались заломы-вмятины. На груди не хватало бусин и кусочков тесьмы: оторванные, они валялись тут же, у ног девушки. К белому платью пристали травинки и веточки мха, волосы девушки тоже не походили на праздничную причёску. Видимо, она пыталась вырвать ленты из косы, но ничего не вышло.

Сзади неё Илар увидел очертания призрачного разрушенного дома. Девушка снова так напомнила ему Мавну, что у него до боли сжалось в груди. Быть может, она сидит сейчас вот так же, потерянная и заплаканная? И ей совсем некому помочь.

Сглотнув спазм в горле, Илар протянул ей руку.

– Пошли со мной. Пожалуйста.

Наверное, что-то в его голосе наконец-то убедило её. Девушка поднялась и, не говоря ни слова, всё с таким же отрешённым выражением лица шагнула к Илару. Он подхватил её под руки и, стараясь закрыть своей спиной от дозорных, торопливо, спотыкаясь, повёл к телеге.

Со стороны леса раздались визгливые вои. Ещё один вой – уже ближе – прозвучал за спиной. Илар выругался.

Он попытался бежать быстрее, но девушка, как назло, едва переставляла ноги, путаясь в длинном подоле.

– Ты ведь не хочешь, чтобы тебя сожрали? – зашипел он ей на ухо. – Прошу тебя, помоги мне. Я не хочу умереть вместе с тобой.

Она что-то прокряхтела в ответ, чуть ли не заваливаясь на Илара. Взгляд у неё был блуждающий и мутный, точно после отвара, который иногда давали тем дозорным, кого кусали упыри.

– Осторожно! – окликнула Купава. – Илар!

Краем глаза он видел, как сбоку на них с «невестой» бежит упырь. Наверное, Стевро. Со стены послышались возбуждённые выкрики. Собрались наблюдать за пиршеством нежаков? Илар издал грубый смешок.

– Не дождутся. Мы ведь не позволим им такое развлечение?

Он взвалил девушку на плечо и, собрав остатки сил, со всех ног бросился к телеге. Купава уже взяла вожжи и направила лошадь ему навстречу.

Нога обещала вот-вот подкоситься, лёгкие горели, раненая рука пульсировала горячей болью. В голове стучали кузнечные молоты, но Илар последним усилием забросил девушку на телегу и – едва ли поняв, как, – запрыгнул сам.

Лошадь заржала и побежала галопом. Отвратительный скрежещущий визг раздался совсем рядом, и упырь ударился всем телом о борт телеги. Телега пошатнулась и накренилась, чудом не перевернувшись. Разъярённый упырь верещал, кидаясь снова и снова. Слюнявая пасть щёлкала у самого бока Илара.

– Да чтоб тебя!

Илара захлестнула злость. В груди стало совсем тесно, будто сердце разбухло в два раза. Он вскинул руку, не понимая, зачем, – и в упыря ударила огненная вспышка. Нежак заверещал, объятый алым пламенем, и скорчился на дороге.

Только сейчас до дозорных дошло, что происходит что-то не то. Они закричали короткие команды, и на дорогу посыпались стрелы.

Купава подгоняла лошадь, а Илар, чувствуя, как начинает задыхаться, медленно сполз на дно телеги, к «невесте». Вспышка забрала его последние силы, изо рта вырвался нервный смешок.

– Кажется, мы убили старосту…

Телега подскочила на ухабе, стрела вонзилась в деревянный борт, и Илар закрыл глаза, теряя сознание.

Глава 3 Туманный рассвет

Ступор прошёл почти сразу. Мавна подбежала к Смороднику и затрясла его за руку.

– Ты меня слышишь? Смородник!

Кровь стекала из ранок на шее и впитывалась в простыни. На столе ещё горела свеча на блюдце – наверное, не успел погасить перед тем, как лечь. Мавна стиснула его запястье, нащупывая, бьётся ли жилка под кожей. Билась.

Беспомощно обернувшись к двери, она не увидела там никого. Странная девушка исчезла так же внезапно, как появилась. В разбитое окно задувал сырой ветер, и если бы Мавна своими глазами не видела, как оттуда выпрыгнула упырица, она бы не поверила.

– Ох, да неужели можно так крепко спать… От кваса так захмелел, что ли?!

Мавна легонько ударила Смородника по щеке. Отчего-то она постеснялась бить сильнее, да и вообще не хотелось касаться его лица или шеи. Нижняя рубаха на чародее была расстёгнута, чуть открывая грудь, покрытую шрамами, и Мавна старалась не смотреть туда.

Он всё никак не просыпался. Мавна огляделась, схватила со стола кружку с водой и выплеснула всё до капли Смороднику в лицо.

Он вскочил, молниеносно выхватив из-под подушки нож. Мавна вскинула руки и отскочила на шаг назад.

– Я никак не могла тебя разбудить. Тут была упырица. И… укусила тебя.

Взгляд Смородника стал совсем страшным и на миг задержался на Мавне.

– Это не я! – на всякий случай уточнила она.

Смородник будто только сейчас понял, что по его шее течёт кровь. Он быстро ощупал рану и посмотрел на свои окровавленные пальцы.

– Арх'дарэ… Где эта тварь?

– Выпрыгнула в окно.

Он кинул быстрый взгляд на разбитое стекло, скривил рот и тронул щепотью сперва грудь, потом нож. Лезвие на мгновение ярко вспыхнуло, а потом засияло ровным красным светом.

– Что ты будешь делать?

Мавна топталась у изножья кровати, продолжая сжимать пустую кружку. Её потряс вид такого Смородника – сперва беспробудно спящего, с кровью на шее, беспомощного, теперь – растерянного.

Смородник, ничего не отвечая, закрыл себе рот тыльной стороной ладони и резким движением плашмя прижал пылающий нож к ране. Сквозь стиснутые зубы раздался приглушённый рык, запахло палёной плотью.

Расправившись с раной, Смородник погасил нож, так же тронув его щепотью и затем дотронувшись до груди. Нашарил под кроватью свой мешок, быстро вынул оттуда чистый отрез ткани, промочил какой-то мазью и обмотал вокруг шеи. Всё это он проделал так ловко и быстро, что Мавна не успевала следить за его движениями.

– Ты как? – спросила она и смутилась. Конечно же, глупый вопрос. Как можно быть после укуса упырицы? От мысли, что из Смородника могли выпить всю кровь, да ещё и в соседней от Мавны комнате, подкашивались ноги. Выходит, не так уж и безопасно путешествовать с чародеем.

– Если ты думаешь, что я стану упырём, то нет. Не стану. – Он поправил повязку и хмуро посмотрел на Мавну в упор. Черты его лица сильнее заострились, тени под глазами стали ещё темнее, будто вместо заслуженного отдыха он лишь вымотался ещё больше. – Но как-то в чужом отряде одного чародея покусали упыри. Не просто напали, а стали пить кровь, приняв человечье обличье.

– И что с ним стало?

Мавна наконец-то поставила кружку на место, слишком неуклюже и громко громыхнув донышком о стол.

Смородник досадливо повёл одним плечом, будто муху прогонял.

– Он умер.

Мавна тихо охнула и попятилась к окну.

– На зубах у нежаков куча заразы. Как, впрочем, и у любого существа. – Смородник мрачно усмехнулся и наконец-то поднялся с кровати. Только сейчас Мавна заметила, что его привычные косицы у висков были расплетены и длинные чёрные волосы свободно лежали на плечах и спине. – Собирайся. Ты тоже не одета.

Спохватившись, Мавна обхватила себя за плечи: в самом деле, она так и осталась в нижнем платье, вот стыд-то…

Но убегать, на удивление, не думала. Она всматривалась в Смородника: как он двигается, что говорит, блестит ли белая искра в глазу. Хотелось убедиться, что он сможет сопровождать её, несмотря на укус. Одна она не осилила бы дорогу – приходилось это признавать.

– Я не собираюсь падать замертво, – буркнул он, заметив внимательный взгляд Мавны. – По крайней мере, не сейчас. Я сделал всё возможное. Поэтому нам лучше скорее выехать. Если в кровь попало что-то нехорошее – а оно, скорее всего, попало, потому что упыри, как ты знаешь, не совсем живые, – то райхи на Чумной слободе смогут помочь. Надеюсь, – он затянул горловину мешка, – ты хотя бы выспалась.

Мавна фыркнула. Уж кто из них дрых, так это точно не она.

* * *

Агне притаилась за углом. Оба сердца колотились, и волнение только нарастало с каждой минутой ожидания.

Искать Луче было бессмысленно: эта сумасшедшая носилась так, что никто бы её не поймал. Агне со злости сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Проклятая, и не жилось ей спокойно! Просила же по-хорошему – нет, надо было всё испортить. Сдался ей этот чародей!

И как теперь всё исправлять?

Ожидание тянулось и тянулось. Вдруг ничего не выйдет? Вдруг они уже всем рассказали? Тогда в корчму скоро нагрянут чародейские отряды, и хорошо, если её не сожгут и не убьют отца…

Чародей появился позже, чем Агне ожидала, но всё-таки пришёл – тут она не просчиталась. Значит, заберёт сейчас Варде и уйдёт из корчмы. Это хорошо. Подождав, пока чародей войдёт в хлев, Агне шмыгнула следом.

– Привет, – тихо произнесла она, встав позади. Голос от волнения прозвучал тоньше, чем обычно.

Чародей обернулся. Лицо у него было хмурое и уставшее, на шее – повязка. Чувство вины кольнуло Агне. Пусть не она его укусила, а Луче, да и всё равно любой чародей заслужил куда большее, но было неприятно смотреть на перевязанную рану, полученную в оберегаемой ею корчме. Ей было жаль отца, а не этого незнакомца.

– Это ты меня кусала, нежичка?

Агне фыркнула.

– Ещё чего. Нет.

– Тебя Мавна спугнула?

Его упрямство только злило.

– Говорю же, это не я. Я предупредила твою подружку, когда увидела, что Луче побежала к тебе. Я не хотела этого. Извини.

Чародей подошёл ближе, держа руку на ноже у пояса. Агне сглотнула, но не отступила.

– Ого. Нежичка извиняется за то, что пьёт кровь. Ты в самом деле ждала меня, чтобы извиниться?

В темноте у чародея поблёскивало белое пятно в глазу. Искра. Сила, однажды вырвавшаяся, оставила на нём след. Что он делал? Участвовал в прошлой войне? Вроде бы слишком молод для этого. Тогда убивал упырей целыми стаями? Страх начинал сковывать ноги, холодил пальцы и заставлял оба сердца биться ещё сильнее. Он может убить её одним движением руки. Но ведь и она его – тоже.

– Я ждала тебя, чтобы попросить об одном. Не говори никому, что на тебя напали в корчме. Пожалуйста.

Чародей шагнул ещё ближе, склонив голову, рассматривал Агне. От него пахло чем-то жарким, дымным и душным, но будто бы с примесью каких-то ягод. Смородина, поняла Агне. Кислая и терпкая, как растёт по берегам ручьёв.

– Надо же. Нежичка просит. Даже вежливо просит. Ну а если я не пообещаю тебе ничего, то что ты сделаешь?

Агне боялась его. Боялась и ненавидела, а от этого запаха просто воротило. Если бы не отец и его корчма, она бы давно убежала, лишь бы не видеть это жестокое лицо и глаз с отметиной искры. Глаз убийцы. Раз уж начала, надо идти до конца.

– Тогда я пойду за вами следом. Буду скрываться и, когда ты потеряешь бдительность, убью твою подружку.

Сказала и сама удивилась своей смелости. Её слова прозвучали в полной тишине и показались слишком громкими и самонадеянными. Да уж, Луче, подкинула ты проблем.

Чародей внимательно выслушал её и невесело хмыкнул.

– Я никогда не теряю бдительность. А ещё я могу прямо сейчас убить тебя, нежичка. И это доставит мне удовольствие.

Он тронул свой нож, и лезвие вспыхнуло алым, осветив помещение. Агне отпрянула. Ужас охватил её, почти вынудив бежать со всех ног, лишь бы оказаться дальше от этого пламени, но она должна была ещё попытаться.

– Чего ждёшь? Я прямо сейчас могу вынуть оба твоих сердца. А ты останешься тут почерневшей грудой костей. Уходи, нежичка, пока я тебя отпускаю.

Агне не сдавалась.

– Тебе ведь ничего это не стоит. Просто промолчи, если спросят. Или скажи, что напали в пути. Я ведь по-хорошему тебя прошу, почему вы все такие озлобленные?

– Давай подумаем. – Чародей крутанул горящий нож в руке. – Потому что вы убиваете путников? Нападаете на деревни? Утаскиваете детей в болота? Выпиваете кровь у людей? И даже покушаетесь на спящих? В самом деле, отчего это мы такие озлобленные.

– Ты говоришь про всех разом. А я прошу только за себя. Ради отца, корчмаря. Если ты расскажешь, никто больше не остановится у него. Пожалуйста.

Агне умоляюще смотрела в лицо чародея, невольно отметив, что он выглядел куда лучше, чем её ублюдок-муж.

Он недовольно нахмурился – одна бровь тоже несла отметину искры и была наполовину белой.

– Нежичка – дочь корчмаря? Быть может, это не повредит ему, если закончится лишь твоим изгнанием.

В словах чародея уже не было прежней непреклонности, только упрямая ворчливость – или Агне так показалось, потому что она надеялась это услышать.

– Пожалуйста, – повторила она. – Я не хотела, чтобы тебя укусили. Мне жаль.

Они неотрывно смотрели друг на друга, не подходя ближе, но и не отдаляясь. Агне продолжала сжимать кулаки, готовая к одному из двух: либо кинуться и впиться в уже раненную шею, либо спасаться самой, если горящий нож всё-таки полетит в неё. Напряжение до боли билось в висках, ещё немного – и она бы сдалась.

– Ладно. – Агне не поверила своему счастью, когда чародей, снова тронув лезвие пальцами, погасил пламя на ноже. – Хорошая корчма у твоего отца. Но тебе стоит лучше оберегать её от своих мёртвых сестёр.

– Спасибо тебе. – Она едва не кинулась целовать ему руки, но вовремя вспомнила про страх и отвращение. – Ты достойный человек.

Будь она живой, а он – простым мужчиной, Агне на радостях чмокнула бы его в щёку. Но вместо этого Агне просто быстро улыбнулась и чуть не бегом пошла к выходу. В дверях она встретила девушку – ту самую, которую видела наверху у комнаты. В руках девушка держала мешок с вещами, а вид у неё был самый несчастный и разбитый из всех возможных. От неё пахло куда приятнее, живой свежей кровью, но Агне давно научилась усмирять свою жажду.

– Тебе повезло, – бросила Агне на ходу. Брови девушки изумлённо поднялись. – Твой чародей – не сволочь.

Она прибавила шаг, пока не посыпались вопросы. Если чародеям можно хоть изредка верить, то корчма отца пока что спасена.

А с Луче она ещё поговорит по душам.

* * *

Мавна удивилась, когда поняла, что вместе со Смородником на скотном дворе была красивая девушка – та самая, которая искала подругу. Незнакомка сказала ей что-то странное, загадочно улыбнулась и игриво убежала прочь – это насторожило Мавну ещё сильнее. Поправив тяжёлый мешок, она осталась терпеливо ждать снаружи.

Скоро вышел Смородник с Варде на привязи и с козлом. Мавна отметила, что и Варде, и козёл выглядели неплохо и, наверное, успели выспаться. В отличие от неё.

– Вижу, ты сегодня собираешь вокруг себя девиц, – буркнула Мавна.

– Девиц-упыриц, – хмыкнул Смородник.

Мавна приоткрыла рот.

– О, так она…

– Нежичка, дочь корчмаря. Очень просила не говорить никому, что меня тут укусили. Иначе дело отца рухнет.

– И ты согласился? – спросила Мавна с сомнением. – Не знала, что у тебя мягкое сердце.

Смородник красноречиво поддел повязку на шее.

– Сердце, может, и не мягкое. – Он подался вперёд, к Мавне, и сказал на ухо, так, чтобы Варде не слышал: – Только сил, увы, потратил много. Она сожрала бы меня быстрее, чем я мог бы её убить. Проще было согласиться.

Мавна хотела сказать что-то поддерживающее, но он прислонил палец к губам и, взяв у неё мешок, взвалил себе на плечо. Чтобы не думала, что он совсем уж беспомощный?

Мавна хмыкнула и пошла следом.

Ночь была ещё вразгаре, широкая дорога уводила вдаль через поле, и огромные звёзды мигали на чёрном небе. Мавна с тоской вздохнула, сидя в седле Ласточки: эх, вечером, приближаясь к корчме, она так надеялась на отдых… Но проснуться солнечным утром в мягкой постели так и не удастся. Будет хорошо, если до рассвета они не встретятся с упырями.

– Эй, Варде! – Она окликнула упыря, плетущегося за конём Смородника. – Ты хочешь есть?

Варде слегка улыбнулся. Мавна с любопытством заметила, что он выглядел лучше, чем вечером: уже не походил на упыря, был тем же парнем, который приходил к ней в Сонных Топях.

– Благодарю. Меня угостила новая подруга Смородника.

– О. – Мавна отчего-то засмущалась. Значит, та упырица и к Варде заходила. Шустрая. – И… чем она тебя угостила?

– Ты не захочешь знать. – Варде опустил голову. – Но было вкусно.

– Ладно-ладно. Как себя чувствуешь без шкурки?

– Были бы мы одни, я бы рассказал. А так – не хочу, чтобы враги слышали и доносили своим ратным главам.

Мавна загрустила. Мало того что ночь не задалась, так ещё и разговорами нельзя отвлечься. Так недолго и заснуть прямо в седле. Не хватало ещё свалиться.

Но Смородник, видимо, тоже нуждался в разговоре, чтоб не уснуть. Он, проверив, поспевает ли Варде за шагом коня, спросил, старательно скрывая любопытство:

– Как получилось, что вы познакомились?

Пока Мавна подбирала слова, Варде с готовностью выдал:

– Я пришёл к ней свататься. Поймал венок на празднике.

Смородник кашлянул и повернулся к Мавне.

– В самом деле?

Мавна порадовалась, что темнота скроет её покрасневшие щёки. Ну Варде и ляпнул! Да какой он ей жених? Просила же, чтоб перестал про это говорить.

– Нет. Он поймал мой венок, а потом сказал, что если я хочу вернуть Раско, то надо выйти за него и попасть к болотному царю.

– О, ну это совсем другое, – холодно фыркнул Смородник.

Мавна выругалась про себя. А ведь она и правда, взяв шкурку, отправилась искать царя, чтобы сделать так, как сказал Варде… Жаль, что нельзя сейчас заставить его наконец-то всё объяснить от и до. При Смороднике он и слова больше не скажет про себя и свои цели. Поговорить бы с ними обоими с глазу на глаз, но как?..

Ещё некоторое время они проехали в тишине. В перелесках начинали петь птицы, и небо светлело, предвещая восход. Хоть что-то хорошее.

– Ну и чем ты занималась в своей деревне? – спросил Смородник, едва заметно обернувшись к Мавне. – Помимо свиданий с упырями, конечно.

Она раздражённо фыркнула. И обязательно постоянно припоминать редкие встречи с Варде? Какие уж это свидания.

– Я пекла хлеб, – сухо ответила Мавна. – И не только хлеб.

– Значит, ты умеешь растопить печь?

– Каждый умеет. Иначе замёрзнешь. Зачем спрашиваешь?

Смородник ответил не сразу, будто замялся, но голос прозвучал вполне беспечно.

– Просто хочу знать, что, если я умру, ты сможешь развести костёр и сожжёшь меня. Не собираюсь доставаться упырям.

Мавна поперхнулась.

– Даже не знаю, что хуже: новость, что ты собираешься умереть, или что мне придётся возиться с твоим трупом.

– Она не умеет разводить костры, – подал голос Варде. – Я наблюдал за вами, это ты разжигал огонь своей мерзкой искрой, а чтобы сжечь человека, нужна куча брёвен. Так что не обольщайся, я тут помогать не собираюсь. С удовольствием посмотрю, как в тебя вселится кто-то из наших.

Смородник выругался и дёрнул верёвку, к которой был привязан Варде.

– Как я мог забыть о тебе, чудовище? Ладно, больше ни слова при тебе не скажу.

– Но ты же предупредишь, если всё-таки соберёшься умирать? – Мавна на самом деле забеспокоилась. – Я, упырь без шкуры и козёл… Мы без тебя не дойдём.

– Укушенный чародей – такой себе помощник, – злорадно заметил Варде.

Смородник отмахнулся, как от комара.

– Осталось недалеко. Упыря отпустишь, так и быть, а с козлом дойдёте до Озёрья. Обратно тогда уж как-нибудь сами.

Мавна заметила, что Смородник едва заметно улыбается. У неё немного отлегло: непонятно, умел ли он шутить, но хотелось бы, чтобы все разговоры о смерти и сожжении оказались просто неуместной шуткой.

– Ему просто льстит, что ты считаешь его ценным попутчиком, – буркнул Варде, будто прочитав её мысли. – Чародеи ужасно заносчивы, ты не могла это не заметить.

Они незаметно свернули с основной дороги на другую, тоже широкую, но убегавшую через молодой ивняк. Мавна уже и не пыталась запомнить путь и прикинуть, далеко ли они от Сонных Топей – только надеялась, что Смородник достаточно хорошо знает эти места и точно приведёт их в Озёрье.

Ласточка щипала ивовые листья, пока проезжали через рощицу, а Мавна кормила её и козла кусками булок, переваливаясь в седле то в одну, то в другую сторону.

– Ты бы поберегла хлеб, – проворчал Смородник, заметив, чем она занята. – Когда ещё купим?

– Так Озёрье недалеко, ты же говоришь.

– А денег у тебя настолько много, что можешь позволить себе быть такой щедрой?

Ивняк постепенно закончился, и дорога снова вывела к полю – огромному, почти бескрайнему, сизому от росы и тумана.

– Если придётся, заработаю в Озёрье. Ты бы своего коня тоже угостил.

Мавна протянула Смороднику булку. Он быстро взглянул на неё, фыркнул, но вдруг осёкся, тихо охнул и замер, уставившись на пустырь. Его глаза расширились – будто он смотрел на что-то, чего Мавна никак не могла увидеть. Для неё пустырь оставался обычным топким полем, влажным и поросшим сорной травой.

– Да чтоб вас…

Козёл заблеял, натянул верёвку, стремясь убежать. Мавне пришлось спешиться и дать ему краюшку хлеба, чтоб успокоить.

– Что там такое? – спросила она. По спине ползали мурашки: она никогда не видела Смородника настолько ошарашенным.

– У него, должно быть, просыпается совесть, – едко заметил Варде. – Тут был наш город.

– Чей город?

Она и так догадалась. Город упырей. Но почему она ничего не видит, кроме поля?

Травы затягивал туман, белёсый и плотный. Наползал из низин, поднимался выше, окутывал каждый стебелёк. Ветер совсем перестал дуть, и от влажности стало душно, как если бы она вновь провалилась в самую топь.

– Ничего не делай. Не шевелись. Держись за мной, – тихо бросил Смородник.

Мавна видела, как он пытается незаметно приготовить оружие. Нож и стрелы слабо замерцали алым, но самое жуткое было не это.

Глазницы козлиного черепа у седла чародея тоже загорелись алыми огнями.

– Можешь не стараться, – хмыкнул Варде. – Всё равно не поможет. А о Мавне я позабочусь.

– Да о чём вы говорите?! – У Мавны заканчивалось терпение. – Может, объясните?

– Лучше прячься, – посоветовал Смородник, поворачиваясь к ней. Он сорвал повязку с шеи, собрал волосы в хвост и закатал рукава, чтобы ничего не мешало. Но чему? Битве? Страх растёкся по телу и стиснул горло, перекрывая воздух. Мавна тяжело сглотнула.

– А ты?

– Чародеи не прячутся.

Туман стал ещё плотнее. Мавне показалось, что она различает в нём какие-то фигуры. И правда: скоро стало понятно, что на поле собралась целая толпа.

Но не людей. Это были упыри.

Глава 4 Защита без огня

Комнату заливало солнце, это чувствовалось даже с закрытыми глазами. Илар со стоном перевернулся на бок и разлепил веки.

Тело ощущалось словно набитый соломой мешок. Илар по очереди ощупал свои руки и ноги, особенно – места, где были раны. Удивительно, но боль почти ушла, остались только неприятные ощущения, как после хорошей драки. Усталость по-прежнему давила и кружила голову, но в целом всё казалось куда лучше, чем в последний раз, когда Илар был в сознании.

Солнце играло на стенах и потолке, переливалось на блестящих боках крынок и кружек. Комната была небольшой, но чистой и опрятной, свежо пахло цветами и травами. На столе стоял кувшин с букетом цветов и тарелка с хлебом и сыром, а внизу, у кровати, – ведро воды и ковш.

От облегчения сильнее закружилась голова. Значит, Купаве всё-таки удалось уйти от погони и привезти их в безопасное место. Ай да Купава! В памяти всплыло её лицо, и губы Илара растянулись в невольной улыбке.

Он лежал ещё некоторое время, то впадая в дрёму, то просыпаясь и вновь осматриваясь: не верилось, что всё-таки вокруг жилая изба, а не туманная топь. Скрипнула дверь, и в комнату осторожно заглянула Купава. Илар снова улыбнулся: казалось, будто сбывается счастливый сон.

– Проснулся? – обрадовалась она. – Можно?

– Ещё спрашиваешь. Заходи.

Илар сел на кровати, зачерпнул воды из ведра и протёр лицо. Купава пристроилась рядом, с тревогой разглядывая Илара.

– Ты как? Как нога? А рука? Два дня лежал.

Илар кашлянул, поперхнувшись водой.

– Два дня?! А ты… А та девушка…

Купава положила руку ему на плечо.

– С нами всё хорошо. То есть как… Сначала было не очень. Мы едва оторвались от упырей, довольно долго ехали, потом ещё и дождь пошёл. Ты был без сознания, Сана тоже ни жива ни мертва. Но потом мне помогли, люди возвращались в деревню и забрали нас. Так что будем считать, что повезло.

– Ты цела? Хорошо себя чувствуешь?

Купава опустила глаза и чуть ссутулилась.

– Хорошо. Но постоянно думаю о доме.

Голос дрогнул. Илар дотронулся до её пальцев и легонько сжал. Глупый вопрос, конечно. Как она может себя чувствовать? Убежала из дома после того, как её чуть не изнасиловал чародей, знает, что водит за собой упырей, потеряла близкую подругу и вынуждена ещё заботиться о нём. О том, кто должен был защищать, но только прибавил проблем. Захотелось сгрести Купаву в охапку и долго целовать и просить прощения, обещать впредь оберегать от всего, но Илар не решился: она казалась такой грустной и хрупкой, что не хотелось её тревожить. Вместо этого Илар только поправил ей волосы и легонько чмокнул в висок.

– Ты умница. Спасибо тебе.

Щёки Купавы вспыхнули, как цветы мальвы. Она повернула лицо к Илару и тихо сказала:

– Это тебе спасибо. Без тебя у меня совсем ничего не осталось бы.

– Но это из-за меня тебе пришлось бежать.

– А без тебя я бы уже утопилась в колодце.

Илар покачал головой.

– Не надо так говорить. Не шути этим.

– Какие уж тут шутки…

Купава со вздохом придвинулась чуть ближе. Илару хотелось притянуть её теснее, но что-то подсказывало: не стоит, они же не у себя дома. Да и вдруг Купаве будут неприятны его прикосновения после происшествия с Лыком? Лучше подождать.

Он кивнул на букет цветов.

– Красивые. Ты собирала?

– Что?

Купава, засмущавшись, поправила волосы и отстранилась.

– Цветы, говорю, нравятся.

Поджав губы, Купава помотала головой.

– Не я. Сана для тебя притащила. По двадцать раз на дню о тебе спрашивала. Влюбилась, наверное.

– Она в порядке?

Купава смешливо фыркнула и встала с кровати.

– Привести её тебе?

– Да нет. – Илар потянулся, разминая плечи, взъерошил волосы и черпнул ещё немного воды из ведра, растёр по лицу и шее. – Сам схожу.

– Лежи уж. Приведу её. Илар, ты, безусловно, спас нас, но побереги себя, не нужно тебе сейчас вставать и бегать. Где бы мы были, если бы не ты? Что было бы с Саной? И что было бы со мной?

Купава поправила цветы в вазе и развернулась, прислонившись поясницей к краю стола. Руки она скрестила на груди, будто собиралась строго отчитывать Илара. Он удивился такой смене настроения, но виду не подал.

– Ты пытаешься меня пристыдить? Не стоит.

– Нет. Я просто хочу, чтобы ты больше думал о себе. Без тебя мы бы не спаслись, а ты сейчас собираешься куда-то бежать, ещё даже не поев и не проверив повязки. Ты можешь хоть немного успокоиться, Илар? А о Мавне… – голос Купавы осёкся, – о Мавне ты думал? Ты ей тоже нужен. И нужен здоровым.

Ещё бы он не думал о Мавне…

Илар часто пытался вспомнить, когда и какой видел её в последний раз. Ему до сих пор было больно думать о том, что она просто сбежала, даже не попрощавшись. Ничего не сказав ему, тому, кто с детства был рядом, оберегал от всего и был готов убить даже за косой взгляд в её сторону. Разве он заслужил такое? Разве не стоило быть с ним честной?

И чего она добилась? Хорошо, если она жива. Илар и сам увидел, как устроена жизнь между деревнями: получится проскочить до темноты – повезло. Заночуешь в поле – жди беды. Если раньше упыри появлялись лишь изредка, то сейчас казалось, что все веси заполнены ими, куда ни плюнь.

Хорошо бы, если бы Мавне попался на пути надёжный чародейский отряд, где не было таких ублюдков, как Лыко. Есть ли отряды женщин-чародеек? Надо бы отнести свежий каравай Покровителям, чтоб Мавне попались такие защитницы.

И тут же закралась противная мысль: раньше надо было молиться, голубчик.

– Как я могу о ней не думать? Каждый день. – Илар встал, пробуя сильнее опереться на больную ногу. Вроде бы почти не болело. Это хорошо. Дельные лекари попались в этой деревне. – И боюсь за неё. Что, если ей встретились непорядочные люди? Какой-нибудь мразотный чародей. Или, ещё хуже, нежак… Говорили же в Сонных Топях про неё разное.

– И ты за эти слова бил без разбору. Я тоже беспокоюсь, Илар. – Купава сделала шаг вперёд и взяла его за руку. От её прикосновения в груди у Илара потеплело и будто бы даже тревога за сестру притупилась. – Но для Мавны будет лучше, если ты восстановишься и продолжишь путь здоровым. Тогда мы поедем быстрее, сможем отбиваться от упырей и спрашивать у встречных, не видели ли они незнакомую девушку. Ради Мавны ты должен потерпеть.

Илар склонил голову. В душе он был согласен с Купавой: раненый, забывающийся, теряющий сознание в пути – да уж, ну и помощник. Но хотелось скорее убедиться, что с Мавной всё в порядке, и любое промедление тяготило. Но как её искать? Ездить по всей округе? Да и ноге всё же было ощутимо лучше. Чего разлёживаться.

Высвободив руку, Илар тронул кончиками пальцев щёку Купавы.

– А как же ты? В последние разы ты рвалась ехать дальше, потому что боялась, что приведёшь упырей.

Купава смотрела на него в упор, в глазах читалась тревога, и Илар пожалел, что напомнил ей про это. Лучше бы молчал, в самом деле…

– И сейчас боюсь, – ответила она. – Придумаю что-нибудь. Ты, главное, поправляйся.

– Я уже придумал за тебя. – Стоило бы убрать руку от её лица, но вдруг нестерпимо захотелось ощутить всей ладонью мягкую кожу щеки. Илар осторожно выпрямил пальцы и чуть не задохнулся от радости, когда Купава не отстранилась, а наоборот, прильнула к его ладони. – Пускай идут за тобой, сколько хотят. Пускай все приходят. Я убью всех до единого, лишь бы ты больше не беспокоилась.

– Ой, простите! – пискнул кто-то сзади и, обернувшись, Илар увидел в дверях Сану, ту самую «невесту» из Сырого Ольшака. Теперь, без украшений и свадебного платья, она выглядела как самая простая деревенская девчонка и казалась ещё младше, чем в прошлый раз. Веснушчатые щёки залила краска.

– Проходи. Спасибо за цветы. – Илар улыбнулся, а Купава поджала губы и потёрла щеку – там, где только что были пальцы Илара.

– Да нет, я на минуточку. Посмотреть, живой или нет…

Сана покраснела ещё сильнее и шаркнула ногой по полу. Илар подошёл к ней, приветливо протянул руку, попутно рассматривая девчонку. Хорошо, что она выглядела здоровой и более-менее счастливой. А могла бы давно стать пищей упырям…

– Ты в порядке? Где будешь жить? Хочешь, поедешь с нами?

– Скитаться по болотам и убегать от нежаков. Не советую, – подала голос Купава.

– Ой, ну ты что, – отмахнулась Сана. – У меня тут старшая сестра с мужем и детьми, у них останусь. Их двор за углом, а вас пока разместила у себя сестра мужа сестры… Я правда так сильно-сильно тебе благодарна! Вам обоим.

Она переводила взгляд с Илара на Купаву и обратно. Глаза блестели восторгом, щёки горели, совсем не так, как в день «свадьбы». У Илара отлегло. Хоть тут они не прогадали. Вдруг Покровители увидят и сделают так, что Мавне тоже кто-то поможет?

– Я рад, что мы подоспели к тебе вовремя. Скажи, есть у вас тут хлебная лавка? Хочу размяться. Давно не работал с тестом.

Он подмигнул Купаве, которая уже сдвинула брови и открыла рот, чтобы возразить.

– Конечно-конечно. Сейчас отведу. Пойдём.

Сана хотела взять Илара под локоть, но застеснялась и неуклюже засеменила к выходу.

– Ну хоть воздухом подышать мне можно? – шепнул он Купаве с улыбкой. Та ответила строгим взглядом. – Обещаю идти медленно, беречь ногу и тесто сделаю самое воздушное, чтобы рука не болела. Иначе совсем ходить разучусь.

Она неохотно, но всё же согласилась.

Выйдя вслед за Саной, Илар прикрыл глаза рукой: солнце светило непривычно ярко, даже слепило. Привыкнув к свету, он спустился с крыльца и осмотрелся. Деревня была совсем маленькой, едва ли не меньше Сонных Топей, но все дома выглядели ухоженными, садики пестрели цветами, а стена вокруг деревни ещё пахла свежими сосновыми брёвнами.

После скитаний по болотам Илар чувствовал где-то подвох.

– Как тут необычно, – сказал он Сане.

Сана только развела руками.

– Так это солнце выглянуло, вот и кажется, что необычно. Деревня молодая, а стену недавно обновили.

Должно быть, дело и правда оказалось всего лишь в солнце, а Илар так накрутил себя за последние недели и дни, что никак не мог расслабиться. Хотелось верить, что и Мавне светит это же солнце. И что она ещё может ему порадоваться.

Лавку пекарей Илар узнал сразу. Сана вошла первой, договориться с хозяевами. Дождавшись приглашения, Илар вошёл внутрь, и от вида караваев и пряников тоскливо защемило на душе. Кто теперь печёт хлеб в Сонных Топях? Айна с отцом? Справляются ли? Хватает ли хлеба на всех? И испекут ли они его с Мавной снова, вместе, как в старые времена?

Илар стиснул щепотью переносицу, чтоб не щипало в глазах. Не хватало ещё показать слабость перед девчонкой. Хотя что уж там, она уже видела, как его везли по колдобинам.

– Ну, я пойду, чтоб не мешать? – спросила Сана, хотя по ней было видно, что уходить ей не хочется. Солнце падало из окна и золотило её рыжие волосы, а веснушки на носу горели, как искорки. Илар усмехнулся.

– Да оставайся уж. Научить?

– Да уж умею маленько. Но посмотрю потихонечку, если ты не будешь злиться.

Илар взял горсть муки, пересыпал из ладони в ладонь, проверяя, мелко ли смолена. Ссыпал на стол, а белым пальцем мазнул Сане по носу.

– Не буду злиться. Смотри на здоровье.

Он засучил рукава выше локтей и понял, что тут нет тесёмки, которая поддержала бы волосы. Отщипнул готовой закваски, положил в деревянное корыто. Щедро добавил муки и принялся вымешивать, как привык: взять за уголок, вытянуть, подтянуть к другому углу, сложить, перевернуть. Повторить.

Тесто и правда получалось воздушным, в лучах плясали белые пылинки муки. Руки почти не напрягались, но мышцы приятно отзывались на слишком знакомые движения. Илар чувствовал, как начинает приходить в себя: знакомые запахи, виды, действия – всё то, к чему привык парень-пекарь, а не беглец с неуправляемой искрой. Так пах его дом: закваской и мукой, печными углями и свежим хлебом. Не болотами, не кровью и не горелой плотью. Нет.

Сана всё крутилась рядом. Илар краем глаза видел, как она то смущённо отходит, то со стеснительным вздохом вновь приближается и заглядывает ему через плечо, не в силах сдержать девчоночье любопытство. Они с Мавной, когда были младше, тоже так крутились в пекарской и пробовали сырое тесто, а мать отгоняла их рушниками и ставила мучные следы на носах.

– А это правда, – робко начала Сана, в очередной раз подобравшись ближе, – что ты – бродячий чародей?

Последние два слова она произнесла с восторженным придыханием и резко замолчала. Илар медленно повернулся к ней.

– Что? Какой ещё бродячий чародей?

Щёки Саны раскраснелись, как свёкла.

– Я слышала, мне подружка рассказывала, как какой-то чародей без отряда спас целую деревню к востоку от нас. Туда пришли упыри, а он р-раз! И сжёг всех. А западнее, говорили те, кто приезжал с торга, нашли целую кучу убитых упырей. И у всех, – она понизила голос до сиплого шёпота, – были вырезаны сердца. Это был ты? Ты же чародей, я видела. Хоть меня и напоили отварами, но я помню, как ты из ничего разжигал огни.

Илар сформировал караваи, накрыл их влажным рушником и задумчиво вытер руки. Вот как, значит. Слухи быстро ползут по весям, но его удивило, что он сам стал героем слухов. Насчёт упырей с вырезанными сердцами он ничего не мог бы сказать, но про случай с деревней смутно помнил. Купава тоже не раз тогда говорила, что в Иларе проснулась чародейская искра, но он ещё никогда всерьёз не думал о себе как о чародее. Выходит, проклинал Лыко и Боярышника, а сам неумышленно стал таким, как они.

Илар кашлянул в кулак. Сана жадно ждала от него ответа, но что ей сказать?

– Я не чародей, – проговорил он, наблюдая, как на широком лице проступает разочарование. – Я пекарь. Дозорный. Я убивал упырей, но никогда не учился чародейству. Не стоит верить всему, что ты слышишь.

– Но я своими глазами видела, – не унималась Сана. – Видела, как ты послал пламя в упыря. И он умер. – Она содрогнулась, вспоминая тот вечер. – Ты спас меня. Зачем?

Илар со вздохом взъерошил волосы. Знать бы самому, зачем. Потому что Купава попросила? Да нет. Сам не позволил бы упырю сожрать девчонку.

– Я привык помогать людям. Особенно если им грозят нежаки.

– И ты не побоялся, что будет дальше?

Илар пожал плечами и вернулся к своим караваям. Надрезал поднявшиеся макушки крест-накрест и отправил в печь. Он не думал о том, что будет дальше. Только о том, что есть сейчас.

– Спасибо тебе, – тихо прошелестела Сана, не дождавшись от него ответа. – Я никогда тебя не забуду.

– Ну, уж этого не надо. – Илар закрыл дверцу печи и ободряюще улыбнулся. – Сказала спасибо – и ладно. Не смущай меня.

– Это тот самый чародей-спаситель? Какой скромный!

В пекарскую вошли девушки. Одна, самая высокая, была очень похожа на Сану – должно быть, та самая старшая сестра. Пятеро других, кто старше, кто младше Саны на вид, выглядывали у неё из-за спины и рассматривали Илара с любопытством.

– Такой хорошенький, – шепнула одна, и остальные захихикали.

Сана засмущалась и отскочила от Илара, хотя и без того не решалась подходить слишком близко. Илар обтряс руки и оперся спиной о стол.

– День добрый. Не чародей, но иногда выручаю.

Он приветливо улыбнулся девушкам. Не хотелось подкреплять и плодить слухи о себе, и повышенное внимание скорее досаждало, чем приносило удовольствие. Жаль, что девушки загородили выход, не то Илар непременно ушёл бы, оставив караваи на совести Саны.

Сестра Саны окинула его оценивающим взглядом и кивнула.

– Я Талана. Сана – моя младшенькая сестричка. Спасибо тебе. Приходи сегодня к нам домой, отблагодарим. И подругу свою приводи.

Услышав о подруге, две девушки сделали кислые лица.

– Придём непременно. Спасибо.

Покрутившись в пекарской ещё немного, девушки ушли, оставив Илара ждать, пока не испекутся караваи.

* * *

Тем не менее всё в деревне казалось Илару неправильно-непривычным. Солнечный день, приветливые местные, цветы в садах. Он постоянно прислушивался: не завоют ли упыри за оградой? Принюхивался: не запахнет ли от случайного прохожего илом и тиной, как от Стевро? Присматривался: вдруг готовится что-то нехорошее вроде свадьбы в Сыром Ольшаке?

Но ничего страшного не происходило, не слышалось и ничем не пахло.

– У тебя нога болит? Или рука? Какой-то ты напряжённый, – заметила Купава.

– Да нет. Всё неплохо. Просто странно, всё так спокойно…

Купава рассмеялась.

– Ты слышишь себя? Спокойная жизнь уже кажется тебе неправильной. Так не должно быть, Илар. Ты ведь помнишь, на самом деле у нас в Сонных Топях тоже всё было хорошо и мирно. До тех пор, пока я не…

Он поспешно схватил её за руку, чтобы отвлечь. Не надо ей постоянно вспоминать. Пусть хотя бы этот вечер проведёт в гостях и не думает о своей вине.

– Ты права. Я слишком привык нервничать. Иногда тяжело, знаешь ли, отвыкать. Да и не нужно. Лучше быть настороже, я считаю.

Купава замолчала, глядя на свою руку в его руке.

– Но расслабляться тоже надо. – Она подняла на него взгляд и улыбнулась. – Тебе полезно сходить на праздник. Всё будет хорошо, вот увидишь.

Праздником это можно было назвать лишь с натяжкой. В доме Таланы, сестры Саны, и её мужа собралась семья: человек десять, не больше. Зато хозяйки – Талана и мать её мужа – постарались на славу, и на столе не было пустого места от тарелок, мисок и чаш.

Муж Таланы, смуглый и чернобородый мужчина по имени Рдан, усадил Илара и Купаву рядом с собой, прямо напротив Саны, которая розовела от удовольствия и смущения.

– Как у вас обстоят дела с дозорами? – спросил Илар, выпив сладкого клюквенного кваса. Хотелось понять, может ли Купава не бояться, защитит ли себя деревня в случае чего? – Алых огней на стене не видел. Чародеи к вам не заезжали?

Рдан, такой здоровенный, что занимал сразу два места и нависал даже над высоким Иларом, поставил свою кружку и зачерпнул печённых в сливках грибов.

– Мы этих сволочей к себе не подпускаем, не-ет.

– О.

Илар вежливо замолчал, не зная, говорила ли им Сана, что её спас «бродячий чародей». Но Рдан и сам, видимо, понял оплошность, крякнул и поёрзал на скамье, отчего она жалобно заскрипела.

– То есть не все они сволочи. Но те, что верховодят отрядами, – в большинстве своём. Ты ведь не из отряда, верно?

– Да и вообще не чародей.

Старший сын Таланы и Рдана, мальчишка лет трёх на вид, скорчил разочарованную рожицу и перестал глазеть на Илара, полез ложкой в горшок со сладкой кашей.

– Да как же. – Талана всплеснула руками, и мальчишка снова повернул вихрастую голову. – Сана сказала, ты упыря сжёг. Чародей самый настоящий.

Черноволосая кудрявая девушка, очень похожая лицом на Рдана, принесла большое блюдо с печёной гусятиной и села на краешек скамьи, около Купавы. Подперев кулаком щёку, тоже стала слушать.

Илар опустил глаза в свою тарелку. Если в этом доме – и в деревне – не жаловали чародеев, то не стоило говорить про свою искру. Но раз Сана уже всё рассказала, то отпираться было бы глупо.

Он ощутил, как Купава легонько тронула его колено под столом.

– Не буду лукавить, – вздохнул он и распрямил плечи. – Пару раз я прибегал к чему-то вроде искры. Но я никогда не учился. И чародеев сам не жалую. Они пришли грабить нашу родную деревню и вели себя как последние свиньи.

Он встретился глазами с взглядом Рдана, чёрным и оценивающим. Хозяин дома не был похож на местных: слишком тёмные волосы и смуглая кожа. Таких людей рождает горячее солнце, а в туманных болотистых краях люди сами часто похожи на туман: бледные и светлоглазые.

– И что твоя искра? Как проснулась? Расскажи.

Илар не был готов к таким расспросам, но отказать хозяину было бы невежливо. К тому же он подумал, что Рдан запросто мог бы проломить ему голову хоть кружкой, хоть просто кулаком. С таким дозорным и упыри, наверное, не решаются подходить к околице. Если только ограда его выдерживает.

– Сам не знаю. Всё было слишком быстро. Я был ранен, а потом в минуту опасности полыхнуло. Так, что я сам впал в беспамятство. А как чуть очухался – так снова получилось, когда Сану спасал. Больше ничего не знаю, проснулся в вашем дворе. Спасибо за лекарства. Не ожидал, что так хорошо поможет.

Рдан хмыкнул и довольно погладил бороду. Они с Таланой переглянулись.

– Все райхи знают толк в лечении, – прогудел он. – И я в том числе.

– Райхи? – удивлённо переспросила Купава. – О, извините. Я не должна была…

– Отчего не должна? Я себя не стыжусь, как некоторые мои братья и сёстры. Только иные скажут, что я неправильный райхи, раз мы с родителями обосновались в деревне вместе с местными.

– Но разве райхи не занимаются чародейством? – осторожно уточнил Илар и тут же добавил, чтобы скрыть неловкость: – Пироги выше всяких похвал. Тебе прекрасно удаётся тесто, Талана.

– Занима-аются. – Рдан тоже потянулся за пирогом и сунул в рот сразу весь, не откусывая. – Но не тем. Мы не огнепоклонники и не разжигаем искру. Мы действуем тоньше, красивее. И умеем больше. Сила огня слишком яростна и груба, чтобы лечить людей, она может лишь убивать и калечить. Такое мы не одобряем.

Илар молча согласился. Он сам успел дважды встретиться со своей искрой, которая, получается, притаилась диким зверем где-то у него в груди, и каждый раз после этих встреч он долго не мог прийти в себя. Наверное, до сих не пришёл – и как чародеи могли направлять её в стяги, в маленькие огоньки, в оружие? Она вырывалась мощным вихрем, как река, выходящая из берегов, и разделить её на отдельные потоки, чтобы управлять каждым из них, казалось чем-то запредельным.

– Это вы меня вылечили? – спросил он глухо. – Спасибо.

Рдан махнул огромной ручищей.

– Не люблю хворых. Ты спас сестру моей жены, а уж залатать дырки – это меньшее, что я мог для тебя сделать. Пусть ты и огненный чародей, человек всё равно хороший.

– А как у вас дела с защитой деревни? – Купава глотнула кваса и выглянула из-за плеча Илара, чтобы лучше видеть Рдана. – Простите, что так дерзко обращаюсь сразу к хозяину дома, просто…

– Не стесняйся, – успокоила её Талана. – Все свои. Не люблю тихих мышек, женщина должна уметь подавать голос.

– Мы видели всякое, – подтвердил Илар. Он не знал, можно ли говорить о старосте-упыре, поэтому решил не уточнять.

– С деревней, – Рдан потянулся к гусиной ножке и оторвал её, чуть не забрызгав жиром Купаву, – всё у нас в порядке. Лучше, чем у соседей. До нас доходят вести, как в других сёлах упыри прорываются за ограды и пьют столько крови, что лопаются, как надутые комары. Ещё говорят, что теперь эти твари умеют прикидываться людьми. Встретишь на большаке красавицу, захочешь подвезти, а она тебе в шею ц-цап! – Рдан рявкнул так, что его сын ойкнул и сполз под стол. – И повезёт, если перед смертью успеешь её пощупать.

Он рассмеялся, а Сана ещё сильнее покраснела, не вовремя кинув скромный взгляд на Илара.

– Как вы защищаетесь без чародеев? Вы их не впускаете? Тогда что сдерживает нежаков?

Илар попытался вспомнить, видел ли козлиные черепа на кольях. Вроде бы нет…

Рдан вдруг посерьёзнел и понизил голос, облокотился на стол и склонился ближе к Илару. В бороде блестели капли кваса, а глаза вблизи казались ещё чернее, и не разберёшь, где зрачок.

– Хитрость в том, что упыри не чуют нашу деревню. Чары райхи чем-то похожи на их, нежицкие. Ну, ты и сам, парень, наверняка слышал, как нас обвиняют едва ли не во всём зле на свете: будто это мы наслали нежаков на веси, будто мы сами не прочь попить тёплой кровушки… Только брехня это всё. – Рдан потряс гусиной костью у Илара перед лицом. – Слышишь? Брехня. Никого мы не выпиваем и мор не насылаем. Это огнепоклонники распускают слухи, чтоб к нам за помощью не шли, а только к ним. Их ратные сволочи-батюшки да матушки много денег с того имеют. Иные золотые хоромы себе отстраивают, знаю. Но в одном они правы: наши чары могут лечить и создавать, менять. И у нежаков так же, болотная вода своим духам дала такой дар. Так мы свою ограду зачаровали по-своему, и за ней не слышно запаха людей. Нежак, когда в упырином облике, он что зверь: идёт на запах и тепло, а бежит мимо нас и чует только брёвна. На что ему брёвна? Так и повелось, что мимо проскакивают и идут к другим, где вкуснее пахнет.

– Почему вы не расскажете это соседям? – спросила Купава с тоской. – Многим могли бы помочь.

– Ми-илая моя! – Рдан сочувствующе склонил голову. – Ты бы пошла за помощью к райхи?

Купава смущённо опустила ресницы.

– Нет.

Илар нащупал под столом её руку и ободряюще сжал. Конечно, у них никто бы не пошёл. Что они знали о райхи? Что бродят большими семьями, продают странные травы, меняющие сознание, что презирают всех остальных людей, а иногда на местах их стойбищ находят путников с перерезанными шеями… Если бы не упыри, чародеи боролись бы с райхи.

– Ну и вот. Про что я и говорю. Никто бы не стал. Если б я пришёл в вашу деревню, вы бы выгнали меня. Ещё и напридумывали бы, якобы хочу проникнуть втихаря и привести за собой упырей. Правду говорю? Не стесняйся, голубка.

Купава молча кивнула головой. Самое страшное, что Илар понимал, насколько же Рдан прав.

– Так, значит, упыри не пройдут сквозь ограду, даже если… если их будет что-то манить? – спросил он.

– А должно манить?

Взгляд Рдана стал таким пристальным, что Илару сделалось жутко. Сболтнул лишнего?.. Но через мгновение брови хозяина шевельнулись, и под бородой появилась лёгкая улыбка.

– Не бойся, парень. Вокруг куда больше привлекательных целей. В наших полях они редко появляются. А если попробуют – я сам заберусь на стену и пристрелю каждую тварь, пусть только попробует напугать моих детей. Но и ты свою искру пока придержи. Договорились?

Остаток обеда они провели в мирных разговорах, в которых не было места ни упырям, ни чародеям. Илар не сразу и вспомнил, что так может быть. Оказалось, может.

Глава 5 Угли райхи

«Сон. Это всё просто страшный сон», – пыталась убедить себя Мавна, но очертания, явственно проступающие сквозь туман, убеждали в обратном.

Кто-то из нежаков стоял на четвереньках, иные – на двух ногах, с горбатыми спинами. Издалека нельзя было разглядеть подробностей, но она была почти уверена, что у многих – оскаленные пасти со слюной, стекающей с острых зубов.

– Ты ещё здесь? – тихо спросил Смородник.

– Здесь, – ответила Мавна, удерживая Ласточку, которая начала трясти головой в попытках вырваться.

– Уходи.

– Я тебя не оставлю.

Смородник быстро обернулся, и на его лице мелькнуло удивление.

– С чего это вдруг?

– Я так не могу.

– А умирать можешь?

Ласточка ещё раз мотнула головой, сильнее прежнего, и поводья чудом не выскользнули у Мавны из рук.

– Погаси свои огни, – хрипло посоветовал Варде.

Смородник только фыркнул.

– И остаться беззащитным? Спасибо, нежак. Тогда ты первый нас и сожрёшь, верно?

– Ты только привлекаешь их. Может, до этого вас и не видели, но теперь точно заметят.

Мавна издала нервный смешок. Отлично. Может, поддаться рвению Ласточки и поскакать назад? Она бы с радостью, только от страха ноги привычно онемели. Да и не бросила бы Смородника с Варде. Какой смысл спасаться одной? Не сожрут сейчас, так сожрут чуть позже.

– Я не собираюсь прятаться. – Смородник держал верёвку Варде внатяг и постоянно одним глазом поглядывал на него. – Знаешь, лучше тебе заткнуться. Обычно я не разговариваю с такими тварями, как ты.

– А я – с такими, как ты, – огрызнулся Варде, падая на землю от рывка верёвки. – Но с нами девушка. Я не хочу, чтобы её разорвали. Так что лучше послушай меня, лупень.

– А мы можем просто найти обходной путь? – Мавна не стала заострять внимание на том, что Варде говорил так, будто её тут не было. Она успеет попереживать об этом – если выживет. – Ну, пойти назад по дороге, откуда приехали. И как-то по-другому прийти в Озёрье. Нет?..

– Конечно, можем. Только уже привлекли их внимание. Вернее, огни привлекли, – проворчал Варде.

– Поэтому уходи. – Взгляд Смородника стал предельно сосредоточенным, лицо ожесточилось. – Я разберусь.

– А меня ты не хочешь отпустить? – спросил Варде.

– Если захочу, чтобы у меня за спиной был несвязанный нежак, то непременно.

Мавна неотрывно смотрела, как упыри на пустыре начинают шевелиться. Кто-то из них вскинул голову и издал ледяной вопль, протяжный и высокий. Кожа покрылась мурашками.

– Пошла вон! – рыкнул на неё Смородник. – Ну же!

Желание сбежать и правда было велико – как и желание жить. Она беспомощно обернулась на козла, который решил занять себя обгладыванием ивовых веточек. Упыри расправятся со Смородником быстро, это точно: что он один сделает против огромной стаи? Лишь разозлит их своими огнями, которые раз от раза будут пылать всё слабее. А что потом? Конечно, кинутся за ней. Мавна видела, как бегают упыри: стремительно перебирая конечностями и брызжа слюной из отвисших пастей. В прошлый раз, на болотах, их с мамой не тронули – потому что от неё пахло Варде? Быть может, и в этот раз повезёт? Но тут она вспомнила: у Варде больше нет нежицкой болотной шкурки, спасибо Смороднику. Ей бы разозлиться на него – добрая половина бед именно из-за его поспешных действий, но было не до того. Когда на тебя вот-вот нападут, злость – не самое сильное чувство. Страх куда сильнее.

И если это конец, то она не станет сбегать.

– Мне некуда идти, – прошептала она. – Простите меня.

От обиды сжалось горло. Они оказались здесь из-за неё. Спасётся ли хотя бы Варде? Хотелось бы верить. Мавна вытерла мокрый нос и хмыкнула: надо же, желает спастись упырю.

Было бы здорово услышать извинения в ответ. От Смородника – за их первую унизительную встречу, от Варде – за то, что использовал её в каких-то своих целях, о чём так и не рассказал.

Но оба её спутника, казалось, и не услышали, что она там промямлила себе под нос.

Несколько упырей вырвались вперёд и понеслись через поле, разрывая туман. Мавна хотела кричать, но могла только смотреть во все глаза. Её настолько сковало оцепенение, что не было сил даже отвести взгляд или зажмуриться. Ласточка заржала, встала на дыбы и вырвала поводья из рук. Вместе с привязанным козлом они кинулись через кусты.

«Хотя бы Раско не сожрут», – подумала Мавна.

Смородник зажёг огни на каждом пальце и, встряхнув руками, послал вперёд. Не теряя ни мгновения, зажёг стрелу и зарядил лук.

Упыри, в которых попали огни, вспыхнули с жалобным визгом.

Варде натянул верёвку, вырываясь вперёд. На миг Мавне показалось, что он развернётся и первый вцепится Смороднику в шею, чтобы не отдавать никому добычу, но он крикнул:

– Они со мной! Не трогайте!

Видимо, поняв, что человеческая речь мало повлияет на упырей, он упал на четвереньки и, выгнув спину, зарычал. Лицо вытянулось в уродливую зубастую морду, глаза запали, и из пасти вырвался резкий скулёж.

Но и это не помогло. Упыри, разозлённые искрами, взвыли и кинулись в их сторону – уже не один-два, а большой стаей. Смородник заряжал стрелы одну за другой, но с каждым разом огни получались всё хуже и гасли, не долетая до целей. Сквозь стиснутые зубы вырывались незнакомые Мавне проклятия.

Самый быстрый упырь кинулся на Варде и сбил его с ног. Они сцепились и клубком покатились по земле, визжа и терзая друг друга. Смородник с усилием зажёг на ладони сгусток пламени и швырнул – Мавна сморщилась, представив, как Варде вот-вот погибнет прямо перед ней, но, к её удивлению, вспыхнул только другой упырь.

Следом разом трое упырей бросились на Смородника, метясь в лицо и шею. Мавне показалось, что она видела, как брызнула кровь, но не могла понять, чья именно. Она сжалась на дороге, закрыв ладонями уши. Сил хватило только на это.

Неровно вспыхнуло пламя, мерцая, погасло. Затем снова – дрожащая вспышка. Потом ещё одна – куда более яркая, и прокатилась по полю сильнее, чем предыдущие. Та самая искра, если её отпустить, – догадалась Мавна.

Смородник сорвал с седла козлиный череп, у которого продолжали гореть глаза, и ударил себя им по груди. Огни погасли, осыпав Смородника снопом искр, и следующие огни на ладонях получились уже лучше, вытянулись хлыстами и ударяли дальше. Воспользовавшись небольшой задержкой, ещё один нежак рванулся вперёд, но конь заржал, встал на дыбы и размозжил ему голову ударом копыта.

Другой упырь проскочил между ног коня Смородника и прыгнул на Мавну. Она слабо вскрикнула и перекатилась на спину, попыталась ударить нежака ногами. Он ухватился зубами за её подошву, с рыком рванул – и упал как подкошенный с горящим ножом в затылке.

Ещё одного остановил Варде, разорвав ему шею. Затем, развернувшись, кинулся к Смороднику и стянул другого упыря, пытавшегося разодрать ему спину. Мавна отползла по скользкой грязи, стараясь не думать, что скользкая она не только от дождей, но и от нежицкой крови. Забилась под куст, дрожа с головы до ног. Она спрятала лицо в сгибе локтя, чтобы ничего не видеть. Жаль только, от звуков не получалось отгородиться.

Рык, шипение огня, визг. Короткий вскрик. Топот копыт. Треск ветвей.

Сумка, которую Мавна носила через плечо, вдавилась ей в живот чем-то твёрдым – достаточно больно, чтобы сложно было не заметить. Мавна медленно просунула руку между собой и сумкой. И тут вспомнила: она взяла с собой из дома хлебный нож. И это его рукоятка впивается в её тело.

Что-то прояснилось в голове. Земля дрожала от топота упырей – ещё довольно далёкого. Мавна скользнула ладонью в сумку и стиснула пальцы на рукоятке.

Конечно, это не кривые ножи чародеев с их широкими клинками, а всего лишь пекарский ножичек, годный лишь чтобы надрезать верхушки хлебов. Но его лезвие было острым и холодным, а рукоять – надёжной и твёрдой. Это чего-то да стоило.

Мавна вынула нож и с колотящимся сердцем выглянула из укрытия.

Смородник лежал на земле и пытался скинуть с себя упыря. Ещё двоих рвал Варде: они не сразу сообразили, что опасность может исходить от своего же, поэтому он застал их врасплох. Мешок с упыриными сердцами сорвали с коня, и часть сердец валялась растоптанная. Смородник сдерживал упыря луком, вжимая рукоять тому в горло. Упырь изловчился, вывернулся и перекусил оружие одним щелчком челюстей – только щепки полетели.

Мавна никогда не метала ножи. Тем более – в живую цель. Она разделяла тесто на одинаковые кусочки, надрезала караваи и булки, протыкала ножом готовые хлеба, чтобы проверить, пропеклись ли. Ей нравилось смотреть, как парни кидали ножи в деревянные мишени или в землю – Илар часто выигрывал какие-то мелочи, чтобы подарить ей. Но сама она пробовала лишь несколько раз, и ножи падали плашмя, пролетев всего ничего. С другой стороны, в прошлые разы от неё не зависела ничья жизнь…

Не раздумывая больше, Мавна размахнулась и метнула нож. Тут же зажмурилась, чтобы не видеть, если вдруг попадёт в Смородника. Хотя, вероятнее, вообще ни в кого не попадёт. Но она ведь пыталась?..

Раздался визг и сразу стих. Мавна распахнула глаза: упырь завалился на бок, и рукоять её ножичка торчала у него из глаза.

Смородник перекатился со спины, вскочил на ноги и откинул с лица слипшиеся от крови волосы. Увидев Мавну, он быстро кивнул ей, рывком вытащил нож из глазницы упыря и метнул в следующего.

С горькой ясностью Мавна поняла: он не продержится долго. Движения стали скованными и неуклюжими, одежда и лицо – мокрыми от крови, своей и чужой. Пусть Варде тоже отбивался, сумел даже порвать свою верёвку, но что двое против огромной стаи? Её ножик лишь отсрочил смерть – всего на несколько мгновений.

Сердце сталоогромным и тяжело билось под ключицами. Вот и всё. Вот сейчас. Вот ещё один упырь прыгнет и точно разорвёт Смороднику горло, а потом примется за неё саму.

Варде загрыз ещё одного нежака, но сам тоже едва держался на ногах, качался и хромал, весь покрытый липкой чёрной жижей. Рык стих, но топот стал громче.

Мавна не сразу поняла, что именно переменилось. Новые упыри не нападали на них, но визжали где-то рядом. А помимо этого кто-то гикал на пустыре и пересвистывался, как свистели дома дозорные.

Топот копыт нарастал, фыркали чьи-то кони. Мавна вся сжалась: вот-вот из тумана выскочат ещё упыри, разозлённые смертью родичей. Но вокруг всё было усеяно телами нежаков, которые прямо на глазах превращались в бесформенные чёрные груды, а другие твари отчего-то не спешили нападать. Но их же там были сотни! Мавна сама видела, сколько их стояло там, в тумане…

– Хэй! Есть кто живой? – раздался звучный мужской голос.

– Есть, – хрипло откликнулся Смородник.

Наконец Мавна увидела их: несколько всадников на конях объезжали поле по кругу, и у каждого в руке было кадило на длинной цепи – почти как у духовника в их церкви, только крупнее. Внутри что-то едва заметно чадило, и в сыром воздухе запахло дымом и травами.

В висках стучало от страха и напряжения, и вид всадников, двигающихся по кругу и насвистывающих какую-то протяжную мелодию, казался похожим на сон. Мавна поняла, что её всю колотит.

Цепочки и кадила взлетали, делали круг в руках мужчин и поблёскивали в тусклых рассветных лучах, пробивающихся сквозь завесу облаков. Упыри виднелись вдалеке, шныряли смутными тенями и раздражённо вскрикивали, но не приближались. Варде со стоном осел на землю и вновь принял облик юноши – с трудом, не сразу, изменяя каждую часть тела по отдельности. Перекинувшись, он замер в грязи, тяжело дыша.

Смородник тоже опустился на дорогу, такой грязный, что Мавна не могла понять, где у него раны и сколько их. Длинные волосы рассыпались по спине и слиплись грязными прядями, на лице и одежде не осталось ни единого чистого пятнышка, только кровь и грязь. Он бессильно разжал ладонь, и последний неброшенный нож скатился в лужу упыриной крови.

Один из всадников подъехал ближе, и Мавна смогла разглядеть, что это был крупный мужчина с короткими чёрными волосами и бородой. Он свистнул, увидев их, размахнулся и кинул верёвку на Варде.

– Нет! – каркнул Смородник. – Не тронь его.

Верёвка обвилась вокруг плеч Варде и стянулась. Мужчина пристроил кадило на луку седла и спешился, наматывая на локоть другой конец верёвки.

– Это упырь, прикинувшийся человеком, – прогудел он.

– Мы знаем, – подала голос Мавна.

– Он свой, – тихо обронил Смородник.

Незнакомец нахмурил густые брови. К нему приблизились ещё двое всадников и остановились, оглядывая место битвы. Кадила, подвешенные к сёдлам, продолжали ароматно чадить.

– Это ж скольких вы положили… Вдвоём? – удивился другой мужчина, коренастый и с седой бородой.

– Втроём, – поправил Варде.

Мавна смутилась и поспешно вытерла взмокшие ладони об юбку. Она-то что сделала… Пряталась под кустом и жалела, что не может сбежать. Подумаешь, ножик кинула. То, что он попал в цель, было чистой случайностью.

– Втроём, – рассмеялся другой всадник, молодой красавец с серьгой в ухе. – Это ж надо.

Он мазнул по Мавне любопытным взглядом и тоже спрыгнул на землю.

– А может, девка тоже упырица? – протянул он, делая шаг вперёд.

Смородник незаметным движением подобрал свой упавший в лужу нож.

– Нет. Только я, – спокойно признался Варде. – Они оба люди.

Сквозь облака пыталось пробиться солнце. Туман рассеивался, упыри мелькали где-то позади всадников, но всё реже, разбегались, будто поняли, что добычи им тут не получить – или скрывались от света наступающего дня.

Первый мужчина подошёл к Смороднику и протянул свободную от верёвки руку. Смородник ухватился за его ладонь, встал на нетвёрдые ноги – Мавна даже подумала, что вот-вот вновь упадёт, но он удержался, только прикрыл на миг глаза.

– Шир'де ар, – проговорил он, глядя на незнакомца.

Тот приподнял брови.

– Вот оно что. Ну пожалуйста, брат.

– Неужто это Мирча? – воскликнул тот, что был моложе. – Ты, что ли?

– Я.

Мавна и забыла, что у Смородника было другое имя, которое, по словам Вармы, он не очень любил. Неповоротливые мысли наконец соединились: черноволосые всадники, которых не удивила благодарность на странном языке и знающие настоящее имя чародея, – тоже из народа райхи.

– Помнишь меня? Я Лируш, а это, – парень указал на того, кто держал верёвку Варде, – Ражд. Наш старший – Сишан.

– Ты не болтай, не видишь, он еле на ногах держится, – буркнул Ражд, всё никак не решая, отпустить верёвку или оставить. – Поехали к стоянке, там и поговорим.

* * *

– А я вижу, бежит кобылка, да такая хорошенькая, ухоженная. И козлик за ней, – хохотал Ражд, пока Мавна гладила по очереди то Ласточку, то козла, не веря, что им удалось уйти от упырей живыми. – И тогда сразу понял, что кто-то попал в засаду. Говорю парням: поехали, посмотрим.

– И если бы помедлили, некому было бы помогать, – заметил Сишан. У Мавны от правдивости его слов потемнело в глазах.

– Спасибо вам, – сказала она. Уже раз десятый.

– У нас принято говорить шир'де ар, – сверкнул белыми зубами Лируш, облокотившись о бок Ласточки. – Повтори.

– Ш-шир'де ар, – легонько улыбнулась Мавна.

К счастью, стоянка райхи оказалась недалеко – где-то с версту к востоку от пустоши, где на них напали. Ражд с другими дозорными объезжали окрестности, когда наткнулись на Ласточку с козлом. Лируш ловко успокоил лошадь, и Мавна смогла вновь сесть в седло – правда, держать поводья было трудновато в трясущихся руках. От упыриной крови на кистях и ладонях появились болезненные язвы с красными краями.

Шатры и крытые повозки притаились на поляне среди прилеска и с трёх сторон были защищены молодым ельником. Горело несколько костров, и на поляне хозяйничали женщины и подростки. Ещё несколько мужчин сидели вокруг большого дымящегося котла с едой.

Варде тоже взяли на коня, но с неохотой: Сишан долго ворчал и плевался, но согласился взять с собой нежака, правда, крепко связав по рукам и ногам. Мавна постоянно оборачивалась на них: Варде ведь тоже крепко досталось, вдруг он упадёт?

Но обошлось. Приехав, ему развязали руки, и он тут же отполз к поваленному бревну, подальше от костров. Лируш помог Мавне спешиться, а Смородник неуклюже вывалился из седла, и мужчины отвели его в один из шатров.

– У вас есть вода, мази и повязки? – спросила Мавна, поглядывая на Варде, съёжившегося в стороне.

– Тебе для нежака? – Лируш приподнял бровь.

– Для Варде, – тихо поправила Мавна.

Ражд и Сишан недоверчиво переглянулись, но Мавна уже решила: если откажут – пойдёт искать сама, начерпает воды: должен же тут быть ручей, иначе они не остановились бы. И трав хоть каких-то наберёт, не оставлять же раненого Варде без помощи.

– Есть у нас всё, – неохотно согласился Ражд. – Сейчас девочки принесут. А вашим нежаком я сам займусь, негоже девке на мужике раны шить. Но учти: потом мы всё равно его свяжем. Нежак есть нежак.

– Спасибо, – горячо поблагодарила Мавна и тут же исправилась, как учил Лируш: – Шир'де ар.

Ражд и правда взял что-то у женщин, а потом подошёл к Варде. Тот сначала отстранился, но Ражд что-то тихо сказал ему, и Варде с неохотой позволил разрезать на себе рубашку. Мавна отвернулась и отошла к костру, чтобы не мешать им.

Женщины-райхи частенько поглядывали в её сторону. Одна девушка лет пятнадцати на вид поднесла Мавне деревянную плошку с отваром и села рядом, обернув длинную юбку вокруг ног.

– Выпей, это успокоит. Я вижу, как у тебя пальцы дрожат.

И правда, Мавну до сих пор трясло, и сердце колотилось часто-часто.

– Знаю, как страшно, когда с упырями встречаешься, – продолжила девушка. – Сама пару раз видела их, потом до утра уснуть не могла. Но теперь вой их слышен почти каждую ночь.

Мавна поблагодарила её и сделала несколько глотков. Напиток напоминал жидкий кисель с мёдом и ягодами.

– Скоро будет мясо готово. Палеш, мой брат, вчера вечером зайцев наловил. На сегодня тоже хватит.

Пусть от котла и исходили приятные запахи, Мавне совсем не хотелось есть. Всё тело ломило, голова была тяжелее чугунка. Лечь бы и попытаться поспать… Но она не могла, пока не убедится, что со Смородником и Варде всё в порядке – настолько, насколько может быть.

Козёл свернулся около её ног, изо рта у него торчала травинка, которая скоро исчезла между губами. Мавна погладила жёсткую шерсть на шее. Где-то в горле сдавило спазмом, в носу стало мокро. Скоро Мавна поняла, что по щекам у неё текут слёзы. Она уткнулась лицом в рукав и услышала, как девушка молча встала и отошла.

– Эй, – снова раздался голос Лируша рядом. – Ты бы сходила умылась. Полегче станет. Я тебе воды нагрел. Там за шатром речка маленькая, и я корыто поставил. Одежду там девчонки дали.

Мавна подняла голову и убрала волосы с мокрого лица. Да, было бы неплохо… Её платье всё было покрыто засохшей грязью и кровью, а ещё наверняка на теле обнаружится множество ссадин. Надо бы промыть. Лируш истолковал её взгляд по-своему и с извиняющейся улыбкой закинул руку на затылок.

– Да ты не бойся. Мы всё вокруг своего стойбища охраняем. В речке нет нежаков. Там наши обереги висят, мы все там купаемся, и ничего. Даже лягушки не квакают. И подглядывать не буду, честное слово!

– Хорошо. – Мавна растёрла слёзы по холодным щекам и потрогала растрепавшиеся волосы, заскорузлые от грязи. – Спасибо.

У пологого берега реки на вкопанных жердях висели кадила. Угольки в них едва тлели, но Лируш не обманул, Мавне не встретилось ни лягушек, ни жаб, ни ужей, и даже мелкие рыбёшки не заплывали на мелководье. Раздевшись, Мавна ступила на каменистую отмель и, задержав дыхание, вошла в холодную воду.

Тут тоже Лируш оказался прав: стало легче. Вынырнув из реки, она вернулась на берег и окатила себя горячей водой, черпнув ковшом из корыта, вымыла волосы, осмотрела все синяки и царапины, подсчитав новые, затёрла пахучей мазью разбитые в кровь коленки и ранки на руках, натянула приготовленное платье. Тёплое, из мягкой тонкой шерсти, красное с вышивкой, похожей на вышивку по вороту рубахи Смородника.

Мавна ещё раз осмотрела кадила, поудивлялась, но не решилась трогать их и даже подходить слишком близко. Мало ли что… Выстирав свою одежду, Мавна взяла её в охапку, чтобы повесить сушиться у костра, и вернулась на поляну.

Первым делом она убедилась, что козёл так же мирно пасся, потом бросила взгляд на Варде и поискала глазами Смородника. Для Варде постелили тюк, набитый соломой, но всё же, как обещал Ражд, связали – от его ног верёвка вела к дереву. Сердце Мавны сжалось, но Варде хотя бы выглядел умиротворённым и спал, подтянув к груди колени. Смородника не было видно, и Мавну это расстроило.

– А я тебя жду. – Навстречу вышел Лируш с миской густой заячьей похлёбки. – Пойдём, поешь.

Они устроились на том же месте, где Мавна сидела раньше. Райхи рассаживались вокруг костров, взяв себе еду, и на Мавну почти не обращали внимания. Ей это даже нравилось. Чем меньше её замечают, тем меньше она доставит хлопот.

– А ты откуда вообще? И куда шла? Я уж не спрашиваю, почему с этими двумя.

Лируш сел рядом, но не слишком близко, вытянул длинные ноги и достал из кармана веточку с ножиком.

Похлёбка оказалась такой вкусной, что Мавна зажмурилась.

– Мм… Я из Сонных Топей. И мы шли в Озёрье… Ох, это долгая история.

– Так расскажи.

Мавна посмотрела на Лируша. Он сосредоточенно и ловко вырезал что-то из веточки. Кудрявые волосы длиной до ушей закручивались красивыми колечками, на смуглой щеке, повёрнутой к Мавне, темнела крупная родинка. Он не настаивал, просто предлагал – и это подкупало. В конце концов, она должна будет как-то объясняться в Озёрье. Значит, надо привыкать рассказывать о себе, пусть даже больше всего хочется просто сидеть и молчать. Да и вдруг эти райхи тоже могут помочь?

Мавна ещё немного поковыряла кусочки зайчатины, выпила жижу и сама не заметила, как вкратце выложила Лирушу всю свою историю. Рассказанная вслух, она походила на лихорадочный бред больного, но Лируш ни разу не посмеялся, только кивал и слушал.

– Оу, – сказал он, когда Мавна замолчала, чувствуя, как краснеет от неловкости. – Что ж. – Лируш посмотрел на неё с озабоченностью и взлохматил кудри. – Скажу две вещи. А может, и три. Мы, к сожалению, не такие мастера, как наши братья и сёстры на Чумной слободе. Тебе нужна мама Царжа, вот если уж у неё не получится, то ни у кого больше. Может, тогда твой братец и встанет на обе ноги. В смысле… на человеческие…

Он тоже покраснел, но тут же улыбнулся, извиняясь, и быстро посмотрел на козла, будто никак не мог поверить, что Мавна в самом деле считает его своим зачарованным братом.

– А ещё две вещи какие? – кисло спросила Мавна.

– Вторая – тебе не повезло встретить упыря. Третья – повезло наткнуться на Мирчу.

Мавна скривила рот.

– Наверное, с обоими не очень повезло.

– Ну, не скажи. – Лируш вернулся к своему ножику. – Мирча дельный парень. Мы с ним встречались считаное количество раз, но я его знаю. Правда, из него всегда всё клещами приходится вытаскивать, лишнего слова не скажет. Но как-то раз мы выпили… Не спрашивай, сколько. И мне стало многое о нём понятно. Он, конечно, выглядит как головорез с дороги и часто ведёт себя как последний ублюдок, но это всё потому, что у некоторых язык впереди мозгов, а у него – руки. Хватается за ножи прежде, чем подумает.

– Но было бы хорошо пользоваться головой почаще, – заметила Мавна.

– Согласен. Но кто мы с тобой такие, чтоб его переделывать? Главное, что он по сути своей не сволочь. И что ты с ним всё-таки под защитой. Жалко, конечно, что он выбрал чародейскую искру вместо наших родных чар, но тут уж ничего не поделаешь, там своя история. И прости, но я не уверен, что могу её рассказать.

Мавна махнула рукой.

– Да ладно уж. Захочет – расскажет. Главное, чтобы с ним всё было в порядке.

– Тут уж постараемся. Подлечим. Упыря вон подлечили, теперь будет спать. Как проснётся – сразу вскочит. – Лируш хмыкнул под нос. – Сказали бы кому из наших, что они будут нежака латать, так не поверили бы. Но когда райхи просит, нельзя отказать. А Мирча за него вступился.

– Без Варде мы бы, наверное, погибли, – подтвердила Мавна.

Она замолчала, глядя на шатёр, куда увели Смородника. До стоянки он вроде бы доехал, пусть криво, но держась в седле. Но потом почти упал, и внутрь его проводили двое мужчин, держа под локти. Что, если сейчас оттуда выйдут и скажут, что он умер? Как она доберётся в Озёрье? Попросит Лируша проводить? Да ну, никто не станет рисковать ради незнакомой девушки со странной историей. Смороднику приказала Матушка Сенница, и ему это нужно для того, чтобы вернуться в отряд, поэтому хочет он или нет, а должен проводить Мавну. Согласится ли кто-то без необходимости? Да нет, конечно. Она знала только одного человека с неуёмной жаждой помогать, и это был Илар.

Больше она никому не нужна.

Утро разгоняло прочь завесу тумана. Небо приподнялось, подул свежий ветер, но тут совсем не пахло прелым, как на болоте: дым от костров укрыл поляну своим острым ароматом.

Доев похлёбку, Мавна хотела вымыть свою миску, но к ней быстро подбежала девушка и забрала посуду. Мавне стало неловко. Ну вот, пользуется гостеприимством, ест задарма, ещё и не убирает за собой. Она шмыгнула носом и сложила руки на коленях, не зная, что ещё делать. Ходить без цели и мозолить всем глаза? Нет уж. Попроситься в шатёр отдохнуть? Ей не предлагали, не стоит наглеть. Было бы здорово поработать с тестом, замесить хлеба и булки – вспомнить дом и отвлечься. Но это значило бы озаботить кого-то своей просьбой. Поэтому Мавна так и осталась сидеть.

Лируш продолжал сосредоточенно строгать свою ветку, и даже не обращал внимания на локон, упрямо застилавший глаз. Мавна косилась на него, борясь с желанием самой поправить его волосы. Вдруг ему это не понравится? Или подумает, что она на него засматривается.

Козёл свернулся у неё в ногах и прижался тёплым боком.

– Всё дудки свои строгаешь? – строго спросил Сишан, приблизившись к Лирушу. Подтянув штаны на бёдрах, он сел на корточки напротив Мавны и подпёр кулаком поросшую седой щетиной щёку. – Ну, девка, ты как?

– Хорошо. – Мавна улыбнулась старику. – Надеюсь, я вам не мешаю.

– Девочки нам только помогают. – Сишан шутливо подкрутил один ус и подмигнул Мавне. – Своей красотой. Лируш, вот взял бы в жёны, а то всё дудки стругаешь. А то кто-то, кроме тебя, возьмёт. Парней у нас мно-ого, девчонок куда меньше.

Мавна вспыхнула, но расслабилась, когда поняла, что Сишан всё-таки шутит – в чёрных глазах плясали смешинки.

– Оставайся, если хочешь, – бросил он уже серьёзно.

– Нет, простите. – Мавна покачала головой. – У меня вот – козёл. И дома лавка хлебная. Пироги, караваи. Старший брат. Я не могу их бросить.

– Ну, ещё подумаешь. У нас безопасно. Наши угольки хорошо защищают. И не сожгут ненароком деревню, как чародейские искры.

Он задумчиво посмотрел в сторону спящего Варде и прищёлкнул языком.

– М-да, сказал бы кто, что приючу у себя нежака – ни за что не поверил бы.

Мавна боялась, куда может повернуть этот разговор. Вдруг Сишан сейчас прикажет убить Варде?

– Почему вы не научите других оберегаться вашими угольками? – спешно спросила она первое, что пришло на ум – а может, то, что уже давно вертелось на языке, да только нельзя было вызнать так, чтобы это не прозвучало как обвинение. – В нашу деревню приехали чародеи и приказали собирать добро с каждого двора. Если бы у нас были ваши кадила, мы бы сами защитились от упырей.

– Так научили бы, – с грустью вздохнул Сишан, – если бы кто-то взялся послушать. Но мы не пойдём по деревням навязывать свои чары. Как-то мужики пытались, и многих убили ваши сельские. Больше не будем. Мы теперь сами ото всех защищаемся, потому что больше нас никто не защитит.

– И что за угли в кадилах?

Но Сишан не ответил, покачал головой и ушёл по своим делам. Мавна почувствовала себя ужасно неуместной, ещё больше захотелось стать невидимой или молча убежать куда глаза глядят. Наверное и убежала бы – если б вокруг было меньше упырей, как в старые времена. Лируш заметил её смущение и легонько толкнул локтем в бок.

– Эй, от твоего лица молоко скиснет. На вот, держи.

Он взял свежевыструганную дудочку в рот и тихонько подул. Вышла красивая лёгкая трель, похожая на птичью. Козёл вдруг повернул к нему голову и заблеял, отзываясь на мелодию.

– Это тебе.

Лируш вытер конец дудочки и вложил её Мавне в ладонь.

– Я подумал, что у тебя мало каких-то приятных мелочей. А долгую дорогу без них не осилишь, верно?

Мавна растроганно заморгала, глядя на дудочку в руке. Лируш задержал пальцы на её костяшках, и от него сейчас горько пахло свежей ивовой корой.

Наверное, Раско такая дудочка понравилась бы. Хотелось думать, что козёл радуется, обнюхивая её и дотрагиваясь мягкими губами.

– Спасибо, – проговорила она.

Лируш улыбнулся и взъерошил волосы – совсем как ерошил их Илар. Интересно, это у всех парней их возраста заводится такая привычка?

– Да ерунда. Не стоит благодарности.

Он продолжал улыбаться, глядя на Мавну с теплом, которого она, как ей казалось, не заслужила. Она тоже не отворачивалась, хотя уже становилось неловко. Краем глаза заметила, как зашевелился полог ближайшего шатра. Мавна обернулась на шатёр и увидела выходящего оттуда Смородника.

Позабыв о Лируше, она вскочила на ноги.

Смородник осмотрелся по сторонам, сперва задержав взгляд на спящем Варде – на напряжённом лице появилось облегчение, а потом наконец заметил Мавну. Кивнул и, хромая, подошёл к ней.

– Я думала, ты… – начала Мавна и прикусила язык.

– Умер? Не в этот раз. – Он криво усмехнулся, но тут же сморщил нос от боли.

– Садись уж.

Мавна хотела поддержать его за локоть, но Смородник не позволил и неуклюже опустился на землю рядом с Лирушем. Тот подвинулся, освобождая место, и оценивающе осмотрел чародея.

– Ну как тебе?

Смородник задумчиво потёр разбитую в драке губу и повёл одним плечом.

– Пойдёт. Ваши дело своё знают.

Он был одет в чистую одежду из некрашеного льна – непривычно светлую. Мавна не могла рассмотреть повязки, видела только ту, что закрывала шею, но понимала, что их должно быть много. С него смыли всю грязь, мокрые волосы он зачесал назад, и если не знать, то о схватке с упырями можно было догадаться лишь по ссадинам на выбритых щеках и костяшках да по опухшей нижней губе.

– Что Варде? – спросил он, кивнув Мавне.

Мавна тоже присела рядом, не без радости отметив, что Смородник не назвал его «упырём» или «нежаком».

– Спит. Тоже лечили, Ражд сам им занялся.

– Хорошо. Ну… А ты?

Бельмо в глазу строго сверкнуло, и Мавне показалось, что белый участок стал чуть больше. Мавна покрутила в руках дудочку и замялась. Было стыдно говорить про себя: да что с ней было? Валялась в грязи и неловко кинула хлебный ножик, хороша воительница.

– Я хорошо. Только спать хочется.

Смородник снова кивнул, глядя на её дудочку. Он сидел сгорбившись и вытянув ноги, было заметно, что даже после целебных чар райхи раны причиняют боль и не дают выпрямиться.

– Я могу сходить попросить чего-нибудь, – засуетилась Мавна. – Что-то попить, или принесу похлёбки. Надо?

– Нет. От их зелий во рту горечь. – Смородник хмыкнул, обернувшись на Лируша. – А ты всё так же обхаживаешь девок, даря им безделушки, я посмотрю.

Мавна стыдливо спрятала дудочку в рукав. Безделушка или нет, она сама решит, а всё-таки Лируш был прав: приятно иметь с собой что-то такое.

– Да я это, ничего такого не думал… Тебя отвести в шатёр? – Лируш тоже покраснел, вскочил на ноги и протянул Смороднику руку, но тот помотал головой.

– Хочу подышать, там мазями воняет так, что в носу свербит.

– Ну ладно. Потом, как оклемаешься, расскажешь про это. – Лируш слегка оттянул себе нижнее веко, намекая на бельмо Смородника. Мавна поняла, что в последний раз они виделись, получается, когда отряд Боярышника был в полном составе и тот чародей – кажется, Дивник – не пытался напасть на Варму. Что ж, им будет о чём говорить, если Смородник пожелает рассказать.

– Непременно.

По тону нельзя было понять, насмехается он или правда соглашается. Лируш, махнув Мавне, побежал к костру.

Райхи занимались привычными для себя делами: несколько мужчин, оседлав коней и прихватив кадила, выехали куда-то – не то на охоту, не то на объезд; женщины перебирали коренья в корзинах и тихо переговаривались, дети играли во что-то, по очереди кидая палку в стенку крытой телеги. На гостей никто и не обращал внимания, но Мавна была уверена, что это лишь напускное. За ними всё равно наблюдают исподтишка, оценивают и подмечают всё. Зато если что-то понадобится – принесут или помогут.

– У меня была такая же. В детстве, – тихо сказал Смородник, указав подбородком на рукав, в котором Мавна спрятала дудочку. – Отец вырезал.

– О, – только и смогла произнести Мавна. – А… что с ней стало?

Смородник жестом попросил у неё дудочку, осторожно зажал губами и выдул несколько переливчатых звуков. Провёл пальцами по свежей древесине и вернул её Мавне.

– Хорошая работа. А с моей ничего хорошего не стало. Потерял.

– Жалко. – Мавна подумала, что могла бы подарить свою, но посчитала, что это глупый подарок для взрослого мужчины. Да и с чего бы ей ему что-то дарить? Захочет – сам вырежет. Да хоть бы Лируша попросит, ей без разницы.

Но Смородник с отсутствующим видом смотрел на ближайший костёр, ссутулившись ещё сильнее.

– Сегодня утром ты напомнила мне меня самого. Шестнадцать лет назад. Я тоже прятался, но под деревом. Это был персик, и ветки, все в цвету, клонились до земли. И ножик у меня был. Не хлебный, а обычный, мальчишеский, от старшего брата.

Мавна притихла, не зная, стоит ли говорить что-то в ответ или лучше сидеть безмолвно и неподвижно. Кажется, лекарственные отвары были слишком сильны, раз развязали язык даже Смороднику.

– В нашей деревне не знали ничего про кадила и искры. Да и про упырей мало что слышали. Они появились внезапно, дождливым вечером. Целая стая. Мы жили южнее ваших уделов, и там поселения оседлых райхи – не редкость. Никто ничего не успел понять. На людей нападали на улице, вытаскивали из домов. Первым напали на отца. Потом на мать. И на брата. Я бросил нож в упыря, который драл Мануша, как собака игрушку. Упырь заметил меня и прыгнул мне на спину. Не помню, сколько он рвал меня – помню только, что всё время было горячо. Думаю, из-за того, что вечер стоял прохладный, а кровь текла тёплая. А потом что-то взорвалось – и упырь упал. Остальные твари тоже горели заживо, и многие дома загорелись. Воняло знатно… Персиковое дерево тоже занялось. Я видел – меня из-под него и достали. В общем, – Смородник вздохнул и потянулся, но сморщился от боли и снова скрючил спину, – меня отбили чародеи. И через какое-то время привезли к Матушке Сеннице.

Мавна, поддавшись порыву, стиснула его руку и подумала, что он тут же отстранится, но нет, Смородник не пошевелился. Его пальцы были горячими и сухими, с мозолями и подсохшими царапинами. Кое-где под короткими ногтями ещё оставалась кровь. Пара ногтей почернели – от удара или прищемлённые чем-то.

– М-да. Лучше бы я молчал. – Он повернул к Мавне лицо и только сейчас с удивлением увидел её руку на своей. Осторожно высвободил и сложил ладони на коленях. – Ну что, поехали в Озёрье?

Мавна хотела возмутиться, но с облегчением поняла, что Смородник, прикрыв рот кулаком, легонько усмехается.

Глава 6 Туманный город

Агне редко бывала в Туманном городе – старалась всё время проводить с отцом в корчме, выходя на охоту в случае острого голода. Но другие упыри заходили туда довольно часто.

В этот раз болотный царь позвал почти всех. Его зову невозможно сопротивляться, он гудит изнутри головы, жжётся в венах, тянет в нежицком сердце, и ноги сами несут в глухое болото. Агне сказала отцу, что сходит к подруге в деревню, а сама обернулась лягушкой и поскакала по полю. Отыскав место, где твёрдая земля сменилась сырой топью, она тронула зыбкую грязь лапкой и тут же почувствовала, как её затягивает вниз.

Из маленького лягушачьего тела выдавили весь воздух, коже стало мокро и холодно, глаза закрылись – а потом её ударило о что-то твёрдое, и Агне почувствовала, как нежицкий дух становится свободным от тесной оболочки. Лягушачья шкурка, пустая и сухая, лежала рядом. Агне подобрала её и спрятала за пазухой.

Попав во владения болотного царя, многие из упырей продолжали выглядеть так, как люди, чей облик они переняли, – с той лишь разницей, что без тела образ мог становиться зыбким, чуть прозрачным, а у некоторых разваливался на клочья тумана и собирался вновь, кружил, словно дым от костра.

Агне прошла немного по влажной тропе. Сперва было тихо, но она понимала: тут – будто прихожая, и нужно сначала привыкнуть к миру под болотами, наслушаться тишины, насмотреться на темноту, и только тогда обстановка начнёт меняться.

Так и получилось. Скоро среди лоскутов тумана стали проявляться частоколы заборов с цветами во дворах, низкие избы с резными коньками, рябины, склоняющие ветки от тяжести ягод. Тут было неважно, в каком именно месте затянет топь: всё равно окажешься в Туманном городе. Иногда царь встречал здесь же, у начала улицы. Агне полагала, что это – место для быстрых разговоров, на которые он не хотел тратить время. Иные рассказывали, что заходили с ним в какую-то избу и оставались надолго, пили туманный сбитень из бестелесных кружек, но Агне никогда такой чести не оказывали. Зато сейчас, кажется, царь ждал где-то на городской площади.

Мимо проходили другие нежаки. Появлялись из тумана, кто ближе, кто дальше, быстро осматривались и шли вперёд. Некоторых Агне знала и с ними здоровалась, но большинство видела впервые.

Ей так и не удалось встретиться с Луче после той ночи в корчме. Наверное, это и к лучшему: попадись ей Луче под горячую руку, может, и взгрела бы по-настоящему. А за пару дней успела подостыть. Царь бы точно не одобрил драку между своими дочерями – склоки он никогда не поощрял.

Болотный царь ждал там, где все улицы города пересекались – на площади у церкви. В Туманном городе все дома стояли в один-два яруса, как деревенские избы, но улиц было так много, что они сплетались в паучью сеть – никому не пришло бы в голову назвать это деревней. Тут был торг, на котором почти никогда не торговали. И церковь с заколоченными окнами – в которой никогда не вели служб.

Здесь было душно. Агне по привычке хотелось вдохнуть глубже, даже нежицкая душа просила воздуха – но получала только вязкую сырость, обволакивающую со всех сторон.

Она думала, болотный царь выступит на площади, как властный староста: стоя прямо, собрав вокруг себя толпу. Но он сидел за длинным столом, обликом походил на нечто среднее между мужчиной и огромной жабой и выглядел опечаленным.

На длинных скамьях уже сидело несколько нежаков: кто-то, как Агне, в человеческом обличье, а иные, как были, лягушками и змеями. Агне присела на краешек скамьи и сложила руки на коленях. С тоской осмотрелась: маленькие дворы и переулки, заборы с чугунками на столбах, дома с резными наличниками, пёстрые ковры цветников… Она знала, что многие нежаки называли это место своим домом, но Агне, хоть и помнила Туманный город нежицким сердцем, никогда не любила сюда приходить.

За столом всё прибавлялось народу, а сам стол и скамьи, казалось, росли вместе с количеством прибывших. Скоро пришла и Луче, села рядом с Агне как ни в чём не бывало и нагло ей улыбнулась. Агне покачала головой: было боязно затевать ссору под носом у царя.

Когда место за столом всё-таки закончилось, из тумана сам собой возник ещё один стол, а потом – другой. Скоро вся площадь заполнилась столами, а когда и там не осталось мест, новоприбывшие нежаки оставались стоять. Агне не задумывалась о том, сколько их бродит по весям, и сейчас цепенела: скоро почти все улицы оказались запружены упырями и лягушками.

– Видите, скольких не хватает? – скрипнул болотный царь с кривой усмешкой. – Обернитесь. Все ли ваши братья и сёстры откликнулись на зов?

Все закрутили головами. Агне тоже ещё раз осмотрелась и снова удивилась: сколько же их! Но вероятно, должно быть ещё больше. Многие горестно кивали, и Луче тоже.

– Не все, – подтвердил упырь с обликом молодого крепкого мужчины с короткими усами и бородой.

– А много ли чародеев бродит по нашим землям? – В этот раз царь не ждал ответа, обвёл собравшихся золотистыми жабьими глазами и прищёлкнул уголком рта. – То-то.

Некоторые потупили взгляды. Да, до Агне доходили слухи, что чародеи не остались в стороне. Как только упыри стали чаще нападать на деревни, так огнепоклонники будто взбесились, опутали своей огненной сетью все веси и убивают их братьев стаями.

– От меня ведь ничего не скроешь. Потому что я – это вы. А вы – это я. Вот ты, Луче. – Царь указал длинным коричневым пальцем рядом с Агне. Луче приосанилась, в серых глазах мелькнул страх. Агне и сама успела испугаться. – Я знаю, что ты отпустила чародея. Я чувствовал вкус его крови на языке – горький, дымный, липкий. Ты же могла не пить его, а просто разгрызть горло. Почему не сделала? Пожалела?

Луче вскинула голову.

– Вовсе нет. Ты знаешь, отец, во мне нет жалости к этим тварям. Меня… – Она покосилась на Агне, и та поняла: если Луче не придержит язык за зубами, царь может разозлиться и отменить их уговор. Агне легонько наступила на мысок Луче. – Меня спугнули. Другие чародеи. Не оставили своего. Ты же знаешь, они как вороны: кружат вечно вместе и налетают стаей.

Луче пожала плечами, изображая досаду, и в ответ слегка толкнула Агне коленкой. Агне медленно выдохнула.

Царь задумчиво погладил подбородок.

– М-да. Было бы жалко, если б тебя убили. Но ведь ты сама могла бы быть шустрее. Не мне тебя учить, дочка, как убивать, ты и сама лучше меня это умеешь. Принесла бы пользу всей нашей семье. В другой раз будь решительнее.

– Непременно буду, отец. Прости.

Болотный царь отчитал ещё нескольких упырей, но как-то беззлобно, скорее с горечью. Агне было здесь неуютно. Душно, влажно и тоскливо. С улиц наползал туман, клубился на площади и таял, чтобы вновь вернуться. Она украдкой поглядывала на соседей по столу, стараясь ни с кем не встречаться взглядам – Агне не хотела, чтобы её запоминали. Пускай остаётся молчаливой упырицей, которая ни с кем не заводит знакомств.

Но всё равно о многих она знала: вон сидел Корше с живой человеческой невестой, которую привёл к себе в Туманный город. Его невеста – нежная красавица с испуганными карими глазами – вцепилась маленькими белыми пальцами в его локоть и не выпускала ни на миг. Мало у кого из упырей были смертные пары, но всё же царь позволял приводить сюда людей – только по особому приглашению топи расступались перед людьми и пропускали их под болота в целости. Приглашённую пару не имел права трогать ни один нежак. Но были и те, кого заманивали потехи ради и просто выпивали…

Близко к царю сидели Цирхо и Алила, вроде бы одни из сильнейших и первых, кто обзавёлся человеческим телом. Агне слышала, что они вдвоём могли за ночь выпить небольшую деревню, а под утро сжечь избы, чтобы не оставить следов.

А рядом с Луче вальяжно развалился черноволосый Калех, наглый молодой нежак, ещё не насытившийся крови, жестокий и дикий, и Агне знала, что они с Луче любят проводить время вместе.

– Вы ведь помнящие, – прокряхтел царь, поёрзав на своём месте. Всё-таки сегодня он совсем не походил на властного хозяина болот, и его голос, обычно звучный и басовитый, сейчас звучал как голос разочаровавшегося в жизни старика. – Вы не могли забыть, сколько мы боремся за своё место. Вы должны помнить все разы, когда нас пытались уничтожить – и все разы, когда мы снова поднимались из самых низин. Неужели вы хотите, чтобы нас снова выжгли дотла их проклятой искрой?

Повисла тишина. Агне не любила вспоминать, она вообще не хотела бы быть помнящей – оставаться бы дочкой корчмаря и не знать ничего о нежицких городах. Но когда её телом овладел нежицкий дух, воспоминания хлынули в голову.

Будучи живой девушкой, она думала, что к востоку от корчмы лежат пустыри, но нежицкий дух показал: это не пустырь, а разрушенный город. И таких городов и деревень, некогда принадлежавших упырям, по всем весям – многие дюжины. Везде раньше жили и разводили скот, торговали с людьми и занимались домашними делами, но все эти поселения объединяло одно: однажды туда пришли чародеи и решили, что нежицким городам не место в тех уделах. Дома поджигали чародейской искрой, а упырей убивали горящими стрелами и не отступали, пока на месте города не оставались лишь угли.

Дух нежака способна убить лишь искра и оружие, осенённое ей. Потому после таких набегов почти не оставалось выживших, а те, кого лишили тел, надолго уходили под болота, в Туманный город, восстанавливаться и набираться сил. Потому и утаскивать людей стали чаще: выпитый под болотом останется тут и станет новым нежаком.

– Нас дважды выжигали почти полностью. Дважды я делил себя на куски, чтобы породить каждого из вас. Но с каждым шагом сам становился лишь слабее и надеялся, что мои дети смогут подняться и напоят меня свежей кровью. Вы хотите, чтобы всё повторилось в третий раз? Чародеи заставили людей позабыть, как мы когда-то жили бок о бок. Навели морок и сделали наши старые города невидимыми. Чтобы никому и в голову не пришло, будто можно быть с нами соседями. И чтобы скрыть следы своих мерзких преступлений. А пока мы зализывали раны, огнепоклонники заставили людей зависеть от своих чар. Теперь они заодно, а нас вновь пытаются вытеснить, даже больше – сделать так, чтобы мы и носа не показывали со дна болот. Неужели вы всё спустите им с рук? Неужели будете смотреть, как ратные батюшки и матушки, – царь брезгливо сплюнул, – жируют, получая любые богатства за убийство наших братьев и сестёр?

– Не будем, – подтвердил Калех.

– Не будем, – пронеслось шёпотом над площадью.

Болотный царь приосанился, довольный ответом.

– Сегодня нас много. Больше, чем было два года назад. Но нас убивают быстрее, чем мы пополняем свои ряды. Если так продолжится до зимы, то в третий раз чародейские сволочи запрут нас тут, в нашем Туманном городе. Они никак не смирятся с тем, что мы тоже вольны ходить по земле. Что мы не хуже их. Вспомните, разве мы убивали людей просто так, когда чародеи ещё не заморочили им головы?

– Нет, – ответила Луче.

Нет. Когда-то упырям отдавали преступников, ожидающих казни. А в деревнях и городах поменьше кормили сами: старосты и взрослые мужчины отдавали немного крови, и того хватало. Теперь же многое изменилось, и, когда люди заключили уговор с чародеями, царь позволил своим детям пить столько крови, сколько удастся. С тех пор вспыхнула и угасла последняя война с чародеями, такая сильная, что ратным батюшкам и матушкам пришлось наложить чары на погубленные города. И теперь, когда упыри вновь начали подниматься и занимать тела, их жажда крови лишь распалилась – не только ради насыщения, но и ради мести. Люди ведь поддержали чародеев и тоже убили многих упырей: не искрой, а простым оружием. Не сгубив нежицкий дух, а лишь отправив его под болота – заново учиться перекидываться в простую лягушку, а затем, спустя время, в чудовище-упыря и, наконец, занимать людское тело.

Агне думала иногда: почему бы упырям, охочим до крови, не оставаться всегда в образе чудовища? Быстрые ноги, длинные зубы и вытянутая пасть позволяли рвать плоть и пить кровь удобнее и скорее. Но понимала, что так им вовсе никогда не видать мира: люди не станут делить веси с чудовищами, а сознание чудовища не позволит соседствовать с людьми. Хочешь жить спокойно – будь добр выглядеть как человек.

– Думаю, пора забыть обо всех ограничениях и уговорах. – Болотный царь подпёр голову кулаком, как старик. – Чего ради нам осторожничать и быть вежливыми? Не нападайте днё-ём, не трогайте пу-утников, не проходите за сте-ены… Тьфу! – Царь брезгливо сплюнул. – Довольно всего этого. Сколько там человек в чародейском войске? Двенадцать ратей по двенадцать отрядов, в каждом из которых по двенадцать чародеев. И двенадцать ратных батюшек. Вернее, некоторые из них – матушки, но меня это не волнует. Меньше двух тысяч выходит. А нас сколько? – Он махнул рукой с тонкими жабьими пальцами. – В разы больше. Сдюжим.

У Агне застучало в висках. Значит, и её уговору – выцарапанному, вымоленному – пришёл конец. Но при чём тут она? Она даже не считает себя упырицей. И вовсе не ненавидит ни людей, ни чародеев. Да, в прошлом с упырями обошлись несправедливо. Но есть ли справедливость для тех, кто убивает ради еды?

– Что нам делать, отец? – Калех вскинул голову. В его глазах была грусть – такая же густая и терпкая, которая всюду ощущалась в Туманном городе. Всё-таки убийства братьев и сестёр давали о себе знать, и теперь Агне ясно видела, как сильно горевали многие упыри. – Выслеживать их по одному? Это долго. Один чародей может спалить целую стаю. Нападать стаей на отряд? Тогда стая должна быть огромной. И нужно знать передвижения отрядов. Как ты это видишь, отец?

Упыри зароптали, поддерживая Калеха. Луче тоже согласно кивала, да и сама Агне понимала, что любые нападения, скорее всего, будут обречены на провал. Ну убьют они нескольких чародеев – и что с того. Только разозлят ратных глав.

– А нам больше ничего не остаётся. – Болотный царь поднялся со своего места, и стоявшие вокруг него нежаки сразу почтительно расступились. – Когда умрёт достаточно чародеев, они будут вынуждены выслушать нас. Мы будем погибать. Но я – порождать новых. – Он постучал себя кулаком в грудь. – Как порождал вас и всех, кто были до вас. Они поблуждают душами по Туманному городу и выучатся со временем. Сперва станут лягушками, потом нарастят плоть и в конце обретут человеческие тела. И будет, как было уже не раз. Если мы не начнём сейчас, завтра мы уже исчезнем.

– Так может, лучше просто залечь на дно и подкопить силы? – спросила красивая упырица, которая сидела за вторым столом. – Мы можем жить как раньше. Выходить наружу, лишь когда голод станет невыносимым. Или не выпивать людей досуха. Или же вовсе постараться жить с ними в мире.

Болотный царь замер, глядя на упырицу. Агне стало страшно от его взгляда, застывшего и ледяного. Повисла пугающая тишина.

– Жить в мире? Мо-ожно. А они хотят жить в мире с нами? – Царь подошёл к столу и остановился напротив замолчавшей упырицы. Она потупила взгляд – уже, наверное, и пожалела о своих словах. – Они хотя бы пытались нас понять? Чародеи шлют искры вперёд себя, убивая нас. Даже если ты просто выйдешь посмотреть на свет, тебя убьют, не дав ни слова сказать. Это ты называешь миром? Сидеть под болотами и бояться выйти. И ведь всё из-за них. Из-за сволочей, поклоняющихся огню. С простыми людьми мы бы поладили. Жили ведь как-то. Соседи всё-таки. А эти псы…

Болотный царь задумчиво замолчал, глядя в туман. Агне хотелось уйти, сидеть здесь было неуютно, и, как обычно под болотами, ей очень хотелось наверх, к воздуху и свету. К корчме и отцу.

– Послушайте свои сущности. Не те, которые прячутся за человеческими личинами. Сущности болотных духов. Сущности помнящих. Вспомните, что искра сделала с вашими братьями. И придите ко мне с решением. А пока… Почтим память погибших.

На столах появились чаши и кубки с прозрачной жидкостью. Агне сначала побоялась, что там будет чистая человеческая кровь, но нет – простая вода. Упыри молча подняли кубки и сделали по глотку. Болотный царь осушил свою чашу, не отрывая от жабьих губ. Упырям в лягушачьих телах помогли соседи по столам: наклонили кубки и поднесли лягушек к воде.

Луче что-то быстро шептала на ухо склонившемуся к ней Калеху. Другие тоже переговаривались, и только Агне сидела одна, и никто не поделился с ней своими мыслями. Более того: она знала, что так и останется в одиночестве, каким бы ни было решение остальных.

Не станет воевать ни против людей, ни против чародеев. Жаль только, уговор про корчму больше не действует. Но она придумает что-нибудь ещё. Обязана придумать.

* * *

Рдан и Талана настояли, чтобы Купава и Илар остались на ночь в их доме, освободили две комнаты: собственную спальню уступили Илару, а в комнате старших детей постелили Купаве. Детей временнопереселили в общий зал, где обедали, а те и были рады – носились, выбирали себе места получше.

Илару не нравилось занимать чужое место. Но что поделать, раз у него больше нет дома, в который можно вернуться. Только пока в это до сих пор с трудом верилось, и нет-нет да проскакивало в мыслях: «Вот, сейчас вернёмся и…»

Никакого «и». Никакого «вернёмся». И от этого осознания становилось куда больнее, чем от ран.

Илар растянулся на спине. Он обещал Купаве отдыхать, но уже не терпелось отправиться дальше. И время, как назло, с наступлением вечера стало тянуться мучительно медленно, казалось, будто он упускает все возможности, пока просто лежит и смотрит в потолок. Илар попытался собраться с мыслями.

Мавна ушла искать Раско… Куда она могла направиться? Наверняка недалеко, обошла бы окрестные болота и вернулась. Илар сам не раз проверял окрестности и каждый раз управлялся за день, от утра до заката. Пусть у Мавны ушло бы больше времени, потому что она никогда не отличалась силой и проворством, но всё же.

Что там насчёт её странного знакомого? Может, сперва отыскать его? Не будет ли это проще?

Илар со вздохом перевернулся на бок. Да уж, из-за своих ран он потерял столько времени… Дурак. Стоит ли теперь возвращаться назад, ближе к Сонным Топям? А может, Мавна уже вернулась домой и волнуется за него самого?

Бессилие душило. Илар привык во всём полагаться на свои силы и решения, но сейчас его будто связали по рукам и ногам и кинули в холодный омут. Он всегда стоял за свою семью – но, выходит, оступился где-то? Раз от семьи остались лишь они с сестрой и отцом, да и то – порознь.

Илар ударил кулаком в стену.

Потом по очереди надавил на раны, проверяя, достаточно ли зажили. Рука на удивление наконец-то почти перестала беспокоить. Та, что на бедре, ещё сильно болела, но он совершенно точно мог ходить. Значит, нечего больше ждать. Купава просила отдохнуть – ну, вот он и отдохнёт эту ночь. Достаточно.

Все звуки постепенно стихали. Не скрипели половицы в доме, замолкли последние приглушённые разговоры за стенкой. Не пели птицы, только скрипнул несколько раз сверчок.

Дверь бесшумно открылась – Илар понял это только по дуновению воздуха и тонкому запаху цветов. Кто-то мягко прошёл в комнату, и Купава опустилась на краешек кровати. Илар тут же сел, с удивлением глядя на неё.

– Что-то случилось?

Купава вздохнула и повернула к нему лицо – немного уставшее, но от этого ещё более красивое. Вечерний свет делал её кожу почти прозрачной, а глаза – тёмными и блестящими.

– Мне стало так тоскливо. И тревожно. Хоть плачь.

– Не надо плакать. – Илар подался вперёд. – Ты хочешь уехать отсюда? Тебя кто-то обидел? Можем собраться и отправиться хоть сейчас.

Купава замотала головой и грустно улыбнулась.

– Нет, что ты. Хозяева очень радушные. Просто… Понимаешь, я никогда не ночевала не дома. А теперь… Каждую ночь всё дальше. И не вернуться, пока у нас в деревне остаётся отряд. Но я бы так хотела к своим.

Илар протянул руку и погладил её по волосам. От Купавы едва уловимо пахло цветами – наверное, Талана и Сана поделились с ней каким-то особенным мылом. Купава подняла на него глаза, и дышать стало труднее.

– Я отведу тебя домой. Обещаю. Я ошибся. – Илар тяжело вздохнул. Рука так и замерла у щеки Купавы. – Я был не в себе. Всё это время. Я струсил. Испугался, что меня убьют. И тебя заодно. А нужно было сражаться. – Он сглотнул и помедлил, подбирая слова. Было тяжело смотреть в лицо Купавы и говорить складно, но он пытался. – Пусть со всеми ними, но сражаться. Я бы справился. Их осталось всего трое, и тот, Сип, – совсем мальчишка. Надо было выкинуть их из деревни вместе с мёртвым Лыком. Показать, что нечего к нам соваться. Я был не прав с самого начала. Очаровался их речами. Надеждой, что искра поможет Мавне. Но она никому не поможет. Только распалит, сожжёт и задушит в дыму.

Купава чуть склонила голову, прижимаясь щекой к ладони Илара, и прикрыла глаза. Он прерывисто вздохнул и придвинулся ближе. На Купаве было только нижнее платье и платок, наброшенный на плечи. Вряд ли она выбрала такой наряд случайно, но Илар выкинул эти мысли, чтобы окончательно не туманили голову. Он должен был выговориться, выплеснуть свою беспомощность – чтобы вновь обрести уверенность.

– Ты думаешь, что ошибся, – мягко поправила его Купава. – Но я считаю, ты всегда был прав. Прав в нужном моменте. Никогда не знаешь наперёд, как обернётся. Ты был ранен и точно не выстоял бы против чародеев. Они сожгли бы деревню, вот и всё. Думаешь, им мало встречается таких строптивых умников? – Купава хмыкнула, поднимая глаза. Теперь она смотрела прямо в лицо Илару, и он понимал: она не утешает его, а честно говорит то, что думает.

– Я не должен был сдаваться, – прохрипел он.

– Ты не сдался. Ты всё сделал правильно. Благодаря тебе мы оба живы и готовы идти дальше. Если захочешь, мы вернёмся. Но лучше не лезть в пекло, а немного переждать. Мы ведь не можем ничего изменить, можем лишь смотреть, что будет дальше. Да, я скучаю по дому. Но ты ведь позволишь мне эту слабость?

– Позволю. – Взгляд то и дело соскальзывал с её лица к ключицам, слишком бледным в вечернем свете. Илар сглотнул и мотнул головой. – Купава, возвращайся к себе, пожалуйста. Тебе нужно отдохнуть.

Она снова улыбнулась – нежно, почти с жалостью.

– Я же вижу, как ты винишь себя. Как думаешь, что от тебя зависит всё на свете. Но нет, Илар, не зависит. Ты не мог ничего изменить. Я хочу, чтобы ты перестал грызть себя. Хочу, чтобы стал беззаботным мальчишкой, каким я тебя помню.

– А я был беззаботным? – усмехнулся Илар.

– Был. Пару лет назад. До того, как решил, что несёшь ответственность за всех вокруг. До того как начал бросаться на людей за косые взгляды в сторону вашей семьи. Я помню тебя другим. Конечно, ты повзрослел, да и сейчас уже нельзя быть легкомысленным. Но всё же. Позволь себе расслабиться. Хотя бы иногда. Это поможет всем.

Купава протянула обе руки и обхватила ладонями лицо Илара. Он дёрнулся, положил пальцы на её запястья, но она не позволила отстраниться. Илар почувствовал, как горит кожа от её прикосновений.

– Купава…

– Ты слишком много говоришь. И не всегда правильные вещи. Можно теперь я скажу?

Ему ничего не оставалось, кроме как кивнуть.

Купава приблизила лицо, опустила глаза, взмахнув ресницами. Илар ощутил её дыхание на своей коже, и мурашки пробежали вдоль позвоночника.

Медленно склонив голову, Купава осторожно дотронулась мягкими губами до его губ, словно пробуя, разозлится или нет? Илар замер, и Купава крепче прижалась губами. Её прохладные пальцы скользнули по его затылку, ниже по шее, вызывая новые волны мурашек. Выдохнув, Илар перехватил её губы своими, и тогда Купава будто перестала сдерживаться. Она углубила поцелуй, обхватила руками плечи Илара. Купава всем телом прижалась ближе, и его бросило в жар. Он обхватил её за талию, целуя так жадно, как мечтал поцеловать уже очень давно. В голове бились мысли: это неправильно, они в чужом доме, Купава недавно пережила ужасное от ублюдка-чародея – но Илару не хватало сил остановиться. Слишком долго он этого хотел, пусть и боялся признаться даже самому себе.

Рука Купавы скользнула под одежду, прошлась по груди Илара. Он спешно стянул рубаху через голову и бросил на пол. В комнате будто бы стало жарче, словно натопили печь. Купава немного отстранилась, глядя на Илара горящими глазами.

– Всё-таки осталось немного шрамов. После того случая.

Она провела пальцами по мелким ожогам, которые вспухли на мышцах после ночной битвы с упырями в Сонных Топях. Покровители, как давно это было… Да и с тех пор на его теле явно прибавилось самых разных отметин.

– Купава…

– Если ты собираешься снова всё портить, то я не позволю. – Она перекинула ногу через колени Илара и села ему на бёдра. Платье задралось, обнажая нежную кожу. Илар положил ладонь на её колено, и Купава улыбнулась.

– Не собираюсь, – хрипло прошептал он. – Ты лучше знаешь, что делаешь. Надеюсь, что знаешь.

– Знаю. – Купава перебросила волосы на одну сторону и, подхватив подол, сняла платье. Платок тоже упал, и теперь её тело совсем ничего не скрывало, а сумерки лишь подчёркивали плавную округлость груди, острые ключицы и покатые плечи. Илар как заворожённый положил руки ей на талию, а Купава направила их выше.

– Знал бы ты, Илар, как давно я тебя люблю.

Она снова поцеловала его, жарко и властно, больше не робея. Илару казалось, будто весь мир перевернулся с ног на голову, в очередной раз. Тело горело, в голове тяжело стучало. Что сказала Купава? Ему послышалось или нет? Не может же такого быть… Но он всё-таки ответил:

– И я тебя. Много лет.

– Что же ты молчал, сухарь?

Она оторвалась от его губ и провела пальцами по лицу, обводя спинку носа и очертания скул. Склонила голову, рассматривая каждую чёрточку. Коснулась едва заметного шрама на брови и нежно поцеловала в зажившую ссадину на лбу.

– Я не…

Купава снова приникла к нему с поцелуем и качнулась вперёд. Между ними совсем ничего не оставалось – ни одежды, ни расстояния, ни самообладания. Илар обхватил её за талию и бережно подался навстречу. Купава замерла, вдохнула, чуть откинув голову, и медленно опустилась на его бёдра.

– Ты точно…

– Ш-ш-ш… – Палец Купавы прижался к его губам.

Желание слишком сильно горячило кровь, в вены будто плеснули чародейского огня – а может, это их проклятая искра так отзывалась на тело Купавы. Илар выдохнул и припал губами к её груди. Купава обхватила его спину, заскользила пальцами, будто искала шрамы и там.

Они опустились на кровать, чёрные волосы Купавы разметались по подушке.

– Я к тебе и так, и так, – прошептала она. – Хожу вокруг уже столько. У Мавны спрашивала, нет ли кого у тебя. Иначе почему ты меня не замечал? Но она сказала, что никого нет. Просто одни упыри на уме.

– Глупая. Как тебя не заметить? Всегда замечал. Но боялся.

Илар навис над ней, не в силах отвести глаз. Как же она была прекрасна – вся, от чёрных бровей и припухших губ до тонких щиколоток. И вся она решила достаться ему. Купава закинула ногу ему на пояс и притянула голову Илара снова к своей груди.

– Такой суровый дозорный, гроза упырей, а девку испугался. Ну не дурак ли.

– Дурак, – подтвердил Илар, окончательно растворяясь в жару её тела.

Сумрачный вечер сменился тёмной беззвёздной ночью, и где-то за деревней жутко завывали упыри, которые никак не могли подобраться к ограде, защищённой чарами райхи Рдана. Купава дрожала, когда вопли раздавались особенно громко, но Илар прижимал её к себе, целовал в лоб, щёки, подбородок, в мягкие губы – и делал всё, чтобы она дрожала не от страха.

И утром, едва небо за окном зарозовело и первые петухи выдали хриплые крики, решение пришло само собой. Илар заворочался – осторожно, чтобы не разбудить Купаву, перевернулся на спину, убрав её мягкую руку со своего пояса. Мысль разрасталась, становилась чётче и понятнее. Теперь Илар понимал: если Мавна хотела уйти в болота, то и ответ нужно искать там же. Не ездить по весям, не ночевать по деревням. Нужно отыскать Купаве безопасное место, а самому – нырнуть на самое дно. Если там есть что-то помимо темноты и смерти, если Мавна не сошла с ума и правда была уверена в своём решении, то и он должен попытаться.

Илар полюбовался лицом спящей Купавы – румяным, нежным, с едва заметными веснушками на щеках. Легонько поцеловал обнажённое плечо.

Только главное – устроить всё так, чтобы Купава ни о чём не догадалась.

Глава 7 Вестник

Мавна не просила, но Ражд дал им в дорогу немного остывших зачарованных углей: отсыпал из кадила в глиняную миску, а Мавна завернула её в несколько слоёв ткани и привязала к седлу – получилось нечто вроде чародейского козлиного черепа, но не такое зловещее. Хотелось надеяться, что оберег райхи защитит от нежаков. Варде долго принюхивался, несколько раз чихнул, но всё-таки признал, что почти перестал чувствовать запахи крови и человеческого тепла. Это немного успокоило.

Они провели у райхи день и ночь. Мавна сомневалась, стоит ли так скоро отправляться в путь, и волновалась за Смородника и Варде, но они в один голос настояли на том, чтобы ехать дальше и не рассиживаться. Обоим, казалось, было неуютно оставаться здесь – по своим причинам, и Мавна жалела обоих своих попутчиков, притихших и хмурых, поэтому спорить не стала.

Они выехали ранним утром, но к полудню неожиданно разогрело, сквозь облака выглянуло солнце. Мавна уговорила, чтобы они взяли передышку именно сейчас: и Смородник, и Варде всё ещё выглядели неважно, несмотря на старания райхи, и ей не хотелось, чтобы они свалились ближе к вечеру, когда особенно нужны силы для поиска безопасного места для ночёвки.

«Хорошо, что у меня есть старший брат и я умею убеждать упрямых мужчин», – подумала она.

Смородник, едва привязал коня, растянулся на прогретой земле под ивой и положил на глаза отрез плотной ткани, не пропускающей солнце. Повозился немного и скоро заснул. Мавна хорошо видела рану на шее: он снял повязку, как только они выехали со стоянки райхи, и сейчас на коже подсыхала корка от ожога со скверными тёмными краями и углублениями от зубов в середине.

– Если бы ты правда была моей невестой, я бы расстроился, увидев, как пристально ты разглядываешь чужих мужчин, – хмыкнул Варде, подходя к ней.

Варде слегка трясло, как в лихорадке, и он выглядел бледнее обычного – хотя куда уж бледнее? Мавна волновалась за него, но совсем не понимала, что тут можно сделать. Предложить выпить крови? Пока Смородник спит, как-то боязно. Вдруг Варде выпьет больше, чем она будет готова отдать…

Мавна тряхнула головой.

– Никого я не разглядываю. Просто оцениваю рану.

– Погребальный костёр разводить так и не научилась?

Мавна скривила губы.

– Не смешно.

Она прошла к обрывистому берегу речки и села на траву. Сняла обувь, опустила ноги в воду. Вода оказалась чуть холоднее, чем можно было ожидать в жаркий день, но эта прохлада была приятна. Корявая ива склонила тонкие ветки в реку, и солнечные блики плясали на её листьях и коре. Мавна сорвала несколько стебельков и по привычке стала плести венок: пальцы сами заработали, без её воли.

Варде прихромал и сел рядом, тоже свесив ноги в воду. Мавна повернула к нему голову.

– Ты не связан, – заметила она.

Варде дёрнул худым плечом.

– Наш чародей забыл, наверное.

– Не думаю. Решил, что тебе можно доверять. Но на твоём месте я бы сбежала.

– Так сбеги.

– И куда я с этим, – Мавна со вздохом указала на козла, со счастливым видом щиплющего траву около спящего Смородника, – побегу? А ты можешь. К своим.

Варде немного помолчал. Наверное, разговор давался ему с трудом – он сильнее горбился и дышал неровно.

– А где мои-то? – наконец спросил он и тоже сорвал травинку. – Куда бежать? Да и, знаешь ли, немного не в состоянии.

Он указал на перевязанный бок, но Мавна знала: дело не только в ранах после битвы, а конечно, в сожжённой шкурке. Каждый раз, когда она вспоминала про это, ей хотелось ударить Смородника чем-то тяжёлым, желательно по голове. Может, хоть тогда он научился бы думать.

– С тобой что-то не так. Помимо прочего. Я права?

Варде поджал бледные губы и неохотно кивнул.

– Отец зовёт. Я слышу и чувствую, как тянет, но не могу к нему попасть.

– Из-за шкурки?..

– Точнее, из-за её отсутствия. – Он вымученно улыбнулся и сглотнул. На шее выступили капли пота. – Надо как-то отвлечься, иначе этот зов сведёт меня с ума. Будто чешется везде под кожей, но нельзя почесать.

Мавна сорвала ещё несколько травяных метёлок, переплела их с бледными мелкими цветами и парой молодых ивовых веточек. Ей хотелось отодвинуться – мурашки бегали по спине, когда она понимала, что говорит с упырём о зове болотного царя. Становилось неловко при мысли: она ведь едва не согласилась уйти с ним под болото. Вернее, уже согласилась и даже пошла, просто планы расстроил случай.

– Он ведь не зовёт просто так. Значит, что-то случилось?

Варде лёг на бок, прижимаясь к земле, и прикрыл глаза. Бледные ресницы казались золотистыми в солнечных лучах, на лицо падали блики и тени.

– Случилось. Нас убивают чародеи. И я сам убивал упырей. Может, отец хочет отчитать меня за это. Или даже проклясть и лишить мой дух тела. Но не может.

Мавна вздохнула. Почему Покровители не послали ей кого-то другого? Полумёртвый упырь и изгнанный чародей – просто чудесно. Она ещё раз оглянулась на козла. Иногда ей казалось, что она сходит с ума, когда надеется уловить в его повадках черты Раско, а иногда – что сойдёт с ума, если всё-таки козёл окажется простым козлом. Мавна устало потёрла лоб и вздохнула.

– Если тебе нужно подкрепиться, – она постучала Варде по плечу, чтобы он точно понял, что она обращается к нему, – я могу дать тебе немного крови. Но только немного. И… я отойду в сторону, чтобы капнуть на хлеб. Не хочу колоть пальцы при тебе. Прости.

Варде открыл глаза и тоскливо посмотрел на неё. Мавна едва не застонала, ощущая себя несправедливо жестокой. Но что делать? Разливать кровь перед упырём? Всё равно что трясти костью перед собакой. Уже то, что Варде не был связан, добавляло волнений. Может, самой связать? С трясущимся и слабым должна справиться.

– Вот мои руки, – сказал Варде и выставил перед собой кисти ладонями вверх. Будто прочитал её мысли. – Свяжи, если тебе так спокойнее. Если видишь во мне только дикое чудовище. Но чудовища не умеют разговаривать. Только убивать.

– Та упырица, которая укусила Смородника, не была похожа на чудовище, – стыдливо буркнула Мавна.

– Тем более. Вяжи, раз твой друг решил, что его сон важнее твоей безопасности, и не стал со мной ничего делать.

– Он мне не друг, и я не знаю, что он там решил. – Мавна начинала волноваться из-за того, что не понимала, куда уйдёт разговор и – самое главное – представляет ли Варде для неё опасность.

– Ладно. Я могу отойти от тебя. Отдыхай спокойно. Не буду смущать.

Варде тяжело поднялся, но Мавна остановила его.

– Сиди уж. В конце концов, мы уже много раз вот так оставались наедине. Ну, или почти. И я пока жива. Вроде бы.

Варде улыбнулся.

– Вроде бы.

Мавна сорвала ещё несколько цветов и продолжила плести венок. Речка приятно журчала, у берега иногда плескалась рыба, и травы спускались к самой воде. Почти как дома, только там речка была меньше и не такая быстрая, с заводями, полными кубышек и ряски…

– У нас как-то говорили, будто в самом глубоком месте завёлся огромный сом и утащил какого-то ребёнка, – сказала Мавна, не обращаясь ни к кому, глядя на венок в своих руках. – Теперь я думаю, что, наверное, это был нежак. Бывают нежаки-сомы?

Она подняла глаза на Варде. Тот задумчиво потёр щёку.

– Бывают. Кому как удобно. Но я бы рыбой не стал. Слишком много трудностей. Лягушка поскакала куда хочет, а рыба сидит в воде.

Он грустно вздохнул, тоскуя о утерянном обличье. Мавна неловко погладила его по плечу.

– Прости. Ты совсем никак не можешь раздобыть себе новую? Это, наверное, не сложнее, чем получить человеческое тело и заставить его слушаться.

Варде помотал головой, с грустью глядя на речку.

– Шкурки крепнут в Туманном городе. Отец приращивает их к нашим душам, и просто так отсоединить шкурку не получится. Только с частью естества. Тем более если сжигать искрой. Так что… я мог бы попросить новую шкурку. Мне стало бы лучше, я снова стал бы цельным. Но для этого нужно как-то попасть под болота. А… я не вполне уверен, что хочу этого.

Мавна повернулась, рассматривая Варде: худого и дрожащего, с тонкой изящной шеей и острыми скулами. Со времени их встреч в Топях он сильно похудел, и рубаха висела на нём мешком. Светлые волосы слиплись от пота, и если бы она не знала, никогда бы не подумала, что он упырь. Просто болезненный парень, дрожащий от лихорадки.

– Но ты звал меня с собой под болота. – Мавна почувствовала, как щекам становится жарче, и вовсе не из-за солнца. – Тогда ты знал, чего хочешь?

Варде поднёс свои пальцы к глазам, разглядывая ногти и полузажившие ссадины на костяшках. Казалось удивительным, что эти руки могут становиться когтистыми лапами, а когда-то – ещё и лягушачьими.

– Нет. Только чувствовал, что что-то тянет в вашу деревню. Будто какой-то зов. Слабее, чем зов отца. А когда увидел тебя, то понял, что на сердце у тебя тоска. Как у… мальчишки. Я видел там мальчика. Но в Туманном городе много детей. Но твоя тоска показалась мне очень похожей на тоску одного мальчишки. Будто вы связаны.

Перед глазами у Мавны всё начало расплываться. Блики на речной поверхности размылись, в носу стало горячо. Она зажмурилась и шмыгнула носом. Варде обнял её за плечи и притянул к себе.

– Ну что ты. Отец отдал тебе козла, ты ведь была у него. Я провёл тебя, пусть и не сам лично, а только своей шкуркой. Ты смогла вернуться обратно. И до Озёрья всего ничего. Какой путь уже проделан, и ты отлично держишься. Всё образуется. Не плачь.

Мавна хотела уткнуться ему в рубаху, как уткнулась бы Илару, но не смогла. Вместо этого, наоборот, отстранилась и вытерла глаза.

– Ну а что за разговоры про замужество? Зачем ты это говорил? Ты знаешь, что нельзя так поступать с девушками? Нельзя просто так разбрасываться такими словами. Тем более что ты не помнишь прошлое своей человеческой сущности. Быть может, тебя ждёт невеста или даже жена.

Варде немного разочарованно поправил волосы со лба и сморщил нос.

– Не знаю. Думаю, это я бы вспомнил. У меня есть смутные ощущения: что я жил в деревне, что у меня были родители и, кажется, сестра. Я не помню имён, названий и лиц, но я бы знал, если бы оставил жену. Так что… у нас под болотами некоторые приводят невест и женихов с поверхности. Это не запрещено и позволяет оставаться в Туманном городе. Я не лукавил. Отец вряд ли отпустил бы твоего брата просто так, без оплаты. Сделал бы нежаком или не отпустил бы вовсе. Но если бы ты стала моей женой, с ним можно было бы договориться.

Мавна застонала и закрыла лицо руками. Мало ей других бед, так ещё и это.

– Ну почему ты так решил? Ты хоть понимаешь, что я чувствовала? Или ты совсем забыл, каково это – быть человеком со своим сердцем и чувствами? Нельзя так играть людьми, Варде. Ты ни в чём не был уверен, но с чего-то решил, что сможешь мне помочь. Не стоило этого делать. Я ведь какое-то время правда надеялась, что ты знаешь ответы.

Варде посидел молча, болтая босыми ногами в речной воде. Мавна надеялась, что пробудит в нём хоть какое-то подобие вины, хотя и без того было его жалко: дрожащего от озноба в солнечный день.

Как же ей не хватало Илара! Единственного, кто не пытался что-то ей навязать, решить за неё, а просто выслушал бы и поддержал. Того, к кому не страшно прижаться и выплакаться. Оставалось надеяться, что он не сильно злится на неё и при встрече обнимет так же крепко, как раньше.

– Согласен, – наконец выдавил Варде. – Извини. Не стоило так поступать.

«Хотя бы от одного дождалась извинений», – подумала Мавна и мельком обернулась на Смородника, проверяя, вздымается ли от дыхания грудь.

– Я просто думал, что хотя бы так стану ближе к людям. Может, даже вспомню себя. Помогу хорошей девушке, заодно отдам на время шкурку и попробую пожить без нежицкой сущности. Но не вышло. Я ошибся.

– Так, хватит. – Мавна снова вытерла глаза и нос. Что толку рассыпаться в извинениях и сожалеть о прошлом, когда это ничего не изменит. Да и Варде выглядел таким жалким, что она сама готова была взять его за руку и повести искать его прошлый дом. – Все мы наворотили дел. Ну, кроме Раско… А теперь надо из этого выбираться. Скажи, ты правда готов вот так спокойно идти с нами в Озёрье, а потом ещё и к Матушке Сеннице?

Варде задумчиво соскользнул с берега к воде, сорвал несколько качающихся у заводи кувшинок и, перевязав их травинкой, протянул Мавне. Она приняла подарок и пристроила цветы в волосы.

– Может, и неспокойно, но пойду. Что ещё делать? Там, глядишь, по пути что-то знакомое и встречу. А если нет – умру. Какая разница? А буду без вас бродить, так всё равно чародеи убьют. Этот хотя бы не тронет, я ему нужен живым.

– Не говори про то, что умрёшь. Я бы не хотела этого, – вздохнула Мавна и надела на голову Варде законченный венок. Сиди тут. Я сейчас.

Она поднялась, отряхнула платье от травинок, на ходу погладила козла по голове. Достала из своего мешка кусок лепёшки, который райхи дали в дорогу, и порыскала в поисках хлебного ножика, но не нашла его. Наверное, Смородник так и забыл отдать. Или выкинул. Мавна выругалась. Она огляделась по сторонам. Чем бы порезать кожу? Наверняка у Смородника куча всего, но вряд ли удастся незаметно его ограбить. А спросонья вообще без разборок вдавит лицом в землю, заломит руки и назовёт нежичкой, как в прошлый раз. Нет уж, с такими вспыльчивыми лучше не связываться, пусть спит себе.

Мавна подняла с земли ветку и разломила так, чтобы заострился один конец. Закусив губу, процарапала кожу на руке до крови – получилось неважно, выступило только несколько капель. И больнее, чем острым ножом. Кое-как вымазав лепёшку в крови и прикрыв царапину листком, она отнесла угощение Варде и села рядом с ним.

– Держи. Чем богаты, как говорят.

Он поблагодарил её и сунул лепёшку в рот. Проглотил и улыбнулся.

– Я тебя не заслужил.

Он посмотрел на Мавну с такой теплотой, что она засмущалась. Венок очень шёл Варде, делал его лицо мягче и оттенял зелень глаз. Мавна неловко улыбнулась в ответ и вспомнила, что у неё в волосах тоже цветы.

– Да ладно тебе. Не хочу, чтобы при мне кто-то умирал.

Солнце припекало, у ног плескалась река, и Мавна вдруг с удивлением поняла: впервые за долгое, очень долгое время она не чувствует на сердце холодной тяжести и даже может улыбаться. Пусть опасения никуда не делись, пусть тревога скреблась в груди, но всё-таки что-то в ней переменилось.

Варде потянулся рукой к её волосам, склоняясь ближе. Мавна засмущалась: отодвинуться или нет? Но взгляд Варде вдруг метнулся в сторону и потемнел. Поджав губы, он отстранился и сел как раньше, глядя куда-то позади Мавны.

– Да вы продолжайте, – буркнул Смородник и обошёл их подальше, спустился к реке, черпнул воды котелком и стал усердно намывать руки. Мавна торопливо вытащила цветы из волос и положила на траву рядом с собой.

Варде поднялся на ноги, протянул Мавне руку, чтобы помочь встать. Венок он оставил на голове, и теперь Мавне почему-то стало неловко на него смотреть.

– Как шея? – Она повысила голос, чтобы Смородник её услышал.

Не оборачиваясь, он рассеянно провёл по подсохшему ожогу рукой и посмотрел на ладонь.

– Печёт немного.

Он размял плечи, потянулся и вернулся на берег. Мавна подметила, что движения всё равно были скованными и неуклюжими. Оставалось надеяться, что до самого Озёрья им больше не попадутся упыри, а угольки сделают своё дело, второй раз ведь на помощь райхи рассчитывать не приходилось.

Собрав веток, Смородник зажёг костёр, как обычно, стряхнув искры с пальцев. Молча устроил котелок с водой и накрошил свои сухие припасы. Мавне стало стыдно: она ведь могла бы сама позаботиться об обеде, а вместо этого просто сидела, плескалась в речке, плела венки и болтала с Варде.

– Нам же Ражд дал немного еды с собой, – виновато напомнила она. – Можно не варить эту твою… похлёбку.

Смородник молча достал из мешка лепёшки райхи и поломал их в котелок. Мавна раскрыла рот.

– Ты умом тронулся?! Хлеб в воду!

– Будет гуще.

Мавна поморщилась, представив, что за месиво придётся есть на обед. Ну хотя бы не впроголодь… Варде хмыкнул за спиной и прошёл мимо, тяжело опустился на траву около козла и почесал его между рогами. Мавна тоже села к козлу и обняла его за шею.

Со стороны дороги послышался топот копыт. Мавна повернула голову, вглядываясь через редкий березняк. Одно хорошо: упыри верхом не ездят, значит, просто какой-то путник. Может, если остановится, удастся что-то вызнать нового. А то и про Сонные Топи что-нибудь расскажет – кто знает, издалека ли он едет.

Топот замедлился: путника, наверное, привлёк дым от костра. Свернув на тропу, всадник приблизился к костру, и у Мавны вытянулось лицо. Она узнала этого человека.

Волнистые каштановые волосы до плеч, короткая бородка и – самое главное – полностью белые глаза. Этот чародей спас их с Гренеем по пути с торга. И он был среди тех, кто принёс алые стяги в Сонные Топи. Глава отряда.

– Смородник, неужели ты? – удивился чародей, спешиваясь. – Вот уж не ожидал, не ожидал. Кто-то говорил, что ты уже умер. А ты здоровёхонек.

– Боярышник? – Смородник поднялся, стараясь не показывать, что резкие движения даются ему нелегко. Его голос прозвучал слишком сухо для встречи с давним знакомым.

Они не стали жать друг другу руки, а просто остановились на расстоянии пары шагов. Боярышник быстро осмотрел и поляну, и костёр, и Мавну с козлом и особенно задержал жуткий белый взгляд на Варде. Тот сгорбился ещё сильнее и отвернулся.

– М-да. Любопытная компания у тебя. – Погладив подбородок, Боярышник усмехнулся. – Я догадывался, что однажды ты заведёшь дружбу с нежаками.

– Я ни с кем не завожу дружбу. – Смородник вскинул голову. Он был выше Боярышника, но тот смотрел на него с таким снисхождением, что сразу было понятно, кто в чародейском отряде главнее.

– Да неужели? А я вижу, что ты прекрасно проводишь время и совсем не страдаешь в изгнании. У тебя тут и упырь, и девушка, – Боярышник положил руку на грудь и слегка поклонился Мавне, – и даже живая козлятина с собой. Ну не чудесно ли?

– Хватит. Я всё сказал.

Смородник вернулся к своему вареву и стал помешивать содержимое котелка. Боярышнику такое непочтение, очевидно, не понравилось.

– В таком случае я вынужден убить эту тварь. Раз уж ты совсем потерял хватку.

Он выбросил руку вперёд, и совсем рядом с Варде в землю ударился огненный сгусток. Мавна вздрогнула, а Варде с рыком вскочил. Козёл заблеял и отбежал в сторону.

– Не трогай их, – прошипел Смородник.

– Ну вот, я ведь знал, что ты врёшь. – Боярышник снова поклонился Мавне и извинился: – Прости, если напугал, красавица.

Этот человек был опасен – даже без последней выходки от него веяло чем-то грозным. Мавна и при первой встрече об этом догадывалась, а теперь поняла ещё яснее. А уж если их стравить с Варде и Смородником, беды не миновать. Она слышала, как в горле Варде бурлит низкий рык. Только бы не обернулся упырём, Покровители, пусть у него не хватит на это сил. Мавна стиснула ткань платья на бёдрах, пытаясь унять волнение.

– Ты был в Сонных Топях? – выпалила она.

Брови Боярышника приподнялись, но губы тронула не то улыбка, не то усмешка.

– Откуда ты знаешь про эту деревню?

– Я… я там живу.

Боярышник задумчиво покивал, не торопясь с ответом. Сердце Мавны стучало всё быстрее. Так хотелось услышать что-то о доме – и одновременно её пугала задумчивость чародея. Неужели что-то случилось?

– Выходит, давно ты не была дома. – Мавна замерла и почти не дышала, а Боярышник продолжил: – Наш отряд там остановился. Остановился бы и ты, если бы не твоя оплошность. – Он с притворным сочувствием кивнул Смороднику, а тот коротко оскалился, скривив губы. – Мне жаль, красавица, но в Сонных Топях сгорело несколько улиц. От деревни мало что осталось.

Мавна тяжело сглотнула. Варде положил руку ей на плечо, и она не задумываясь накрыла его холодные пальцы своими. Колени стали слабыми, воздуха в груди не хватало. Осталось ли что-то от их двора? А как же мама? Как отец, Илар, Купава? Вряд ли Боярышник знает их всех…

– А Илар?.. – выдавила она. – Мой брат. Ты мог его видеть. Он высокий, крепкий, с короткими светлыми волосами…

Мавна заметила, что Смородник не сводит с неё внимательного хмурого взгляда.

– Илар? – спросил Боярышник, и Мавна быстро закивала, ещё не зная, радоваться или тревожиться. – Так из-за него всё и началось. Парень он толковый, но больно вспыльчивый. Он убил моего человека. А мы такое не прощаем. Да, Смородник?

У Мавны поплыло перед глазами. Она сбросила руку Варде и села на траву. Она слышала, как Смородник что-то глухо спрашивает, но в голове стоял такой шум, что до неё донёсся только ответ Боярышника, и то будто сквозь туман.

– Лыка убил. Словно кто-то проклял мой отряд, теряю лучших людей. Сперва Дивник, за ним вот Лыко. Теперь в деревне ещё больше наших. А того парня и след простыл. Сбежал, наверное. Уж прости за дурные вести, красавица.

Руки сами собой опустились плетьми на колени. Козёл тыкался в плечо лобастой головой, но не было сил даже посмотреть на него. Голову заполняла только одна мысль: Илар стал убийцей. Мавна давно боялась, как бы это ни произошло, уж слишком легко брат бросался в драки, слишком сильно бил и мало думал. Как всё случилось? Чародей сказал что-то о нём? Или это была, не приведи Покровители, пьяная драка? Или Илар сам стал задирать этого Лыка? И где теперь Илар? Что с ним? Его же сожрут упыри, одного, да ещё и такого дурачка…

– Как это было? – спросила Мавна, не узнавая свой голос. Прочистила горло и спросила громче: – Как он убил чародея? За что?

– Меня там не было, – ответил Боярышник. – Я оставил часть отряда в деревне, но сам не видел и не знаю. Сип сказал, что какой-то двор подожгли искрой, и Лыка нашли там же, с распоротой шеей. Когда начали спрашивать местных, поняли, что Илара не хватает. Он помогал нам с обходами, а после исчез без следа. Вот и всё, что мне известно. Извини.

Мавна кивнула – вернее, только безвольно опустила голову. Боярышник сказал, будто его отряд прокляли, но уж кого прокляли, так это её семью. Раско, она сама, теперь Илар… Как там родители? Как лавка? Печётся ли хлеб? И Купаве, должно быть, стало совсем одиноко.

Козёл успокоился, перестал бодаться и свернулся у её ног. Мавна запустила пальцы в жёсткую шерсть. Покровители, хоть бы это оказался Раско… Хоть что-то было бы хорошее. Она опустила лицо к козлиной спине и прижалась к нему, безучастно наблюдая за двумя чародеями.

Боярышник вальяжно прошёлся по поляне и приподнял мыском горловину мешка, в котором Смородник держал упыриные сердца. После битвы не всё уцелело, да и многие сердца превратились в бесформенные чёрные комья, и Мавна удивлялась, зачем Смородник упрямо тащит с собой этот дурнопахнущий хлам, но не отваживалась спросить.

– Что это у тебя? Вещицы для грязных чар райхи? Наводишь мор на деревни? Или травишь колодцы?

– Убирайся.

– Ох, я же глава твоего отряда. Ты же хочешь вернуться, так что лучше будь вежливым.

Боярышник понюхал содержимое мешка и вздохнул.

– Так я и думал. Останки нежаков. Ты хочешь принести их Сеннице, чтобы она смогла через них лучше узнать природу упырей. Если я прав, то ты ещё более жалкий и предсказуемый, чем я думал. Прости, но это тебе не пригодится. – Он отшвырнул мешок в сторону, и Смородник поморщился, будто от боли. – Потому что Желна и её отряд уже привезли столько упыриных тел, сколько ты в жизни не видел. Свежих. И вроде бы даже привели живого упыря.

Боярышник с ухмылкой обернулся на Варде, а потом небрежно стряхнул с пальцев искры и поджёг мешок с сердцами.

– Освобожу тебя от лишней ноши. Тебе это не понадобится. Если убийцу ещё могут худо-бедно простить, то предателей точно не прощают. А ты ведь предатель, Смородник. Я расскажу Матушке, как видел тебя с упырём. И как ты просил не трогать его. Так что забудь о прощении. Я не приму тебя в свой отряд. Будь свободным от клятв и любых обязательств. Не попадайся мне на глаза, и тогда я забуду о тебе и оставлю в живых.

Смородник с рыком бросился на Боярышника. Блеснуло какое-то лезвие, но Боярышник увернулся, ударил Смородника под дых и под колени. Тот упал в дорожную пыль, откашливаясь, а Боярышник пошёл к своему коню.

– Прости ещё раз, красавица. Хочешь – поехали со мной. Тебе не место с таким сбродом.

Мавна молча покачала головой. Боярышник развёл руками – нет так нет – пришпорил коня и поскакал прочь, поднимая пыль.

– Кажется, похлёбка кипит, – заметил Варде и взялся за ложку.

Мавна подошла к Смороднику и помогла встать. Он сплюнул, что-то буркнул и сел на траву, сложив локти на коленях. Мавна села рядом, плечом к плечу. В голове до сих пор звучали слова Боярышника про Илара, и она, чтобы занять чем-то руки, принялась отряхивать Смородника от грязи.

– Мне жаль. Насчёт брата, – глухо бросил он.

– А мне – насчёт всего. Боярышник сволочь.

Смородник согласно кивнул.

– Ещё какая. Иногда мне кажется, что они там все сволочи.

– Зачем тогда так хочешь к ним вернуться?

– Потому что я тоже сволочь.

Мавна фыркнула.

– Ну уж нет. Разве что… иногда.

Он быстро и недоверчиво посмотрел на неё – сверкнуло белое пятно в глазу.

Они сидели молча, пока Варде хлопотал у костра и разливал густое варево по мискам. Кажется, после пары капель крови он немного пришёл в себя. Козёл блеял и мешался, норовя боднуть под руку. Варде сдался и налил ему тоже немного.

Похлёбка пахла неплохо, но показалась Мавне безвкусной – голова была занята совсем другим. Сыт ли Илар? Цел ли он? Что с ним будет за убийство чародея? И как он сам теперь живёт с этим? Душит ли его вина или он считает, что был прав? Как же хотелось снова увидеть его лицо, услышать голос, прижаться к его груди и знать, что он точно никогда не обидит и не скажет грубого слова…

В носу стало мокро – от горячей еды или от подступающих слёз. Мавна утёрла лицо рукавом.

– Всё-таки лепёшки надо было есть вприкуску, – буркнула она, доскребая ложкой со дна. – Получилось так себе.

– В другой раз готовишь ты.

Варде забрал пустые миски и сел напротив Мавны, поджав ноги. Неодобрительно посмотрел на то, что осталось от сгоревшего мешка, взъерошил волосы и неуверенно протянул:

– Слу-ушай, Смородник… Да чего тебе эти чародеи сдались? Раз у вас самих против нас есть свои чары.

Мавна не сразу поняла, что он имеет в виду чары райхи, но Смородник угрожающе подобрался – был бы зверем, ощетинился бы.

– Не суй свой нежицкий нос куда не просят.

Варде вскинул руки.

– Я не собираюсь учить тебя жизни, сам разберёшься. Но всё же. Был бы со своими, и никто бы не упрекал. Неужели охота так унижаться?

Смородник закипал, Мавна поняла это по тому, как опасно сощурились глаза и приподнялась верхняя губа, обнажая зубы. Не было сил пытаться его успокоить, как и не было сил смотреть на очередную драку.

Мавна снова отошла к реке и устало села на берег. Пусть разбираются сами.

Руки в который раз нащупали и сорвали стебельки каких-то бледных цветов, невзрачных и печальных. Привычно переплели, потом – сорвали снова. Мавна не заметила, сколько прошло времени, очнулась уже со вторым готовым венком в руках. Позади неё не слышалось ни шума, ни криков – раз смогли не подраться, то это уже хорошо. Она невесело хмыкнула: не хватало им покалечить друг друга, тогда и никаких упырей не понадобилось бы. Хороши оба…

Мавна посмотрела на венок в руках. У Варде уже есть. Дарить Смороднику – ох, нарвёшься ещё. Надевать самой не было настроения.

Что-то толкнуло её в бок. Обернувшись, она увидела козла и слабо улыбнулась.

– Ох, братишка. Даже если это не ты, всё равно спасибо тебе. За то, что ты крутишься перед глазами и отвлекаешь.

Мавна надела венок на рог козла, похлопала по спине, в последний раз посмотрела на речку и пошла собираться. Сиди не сиди, а нужно ехать дальше. Какая разница, как грустить – сидя на берегу или в седле? Лучше уж двигаться к цели, не то весь день просидеть можно.

Глава 8 Сквозь топь

Илар поднялся рано, Купава ещё спала. Он осторожно, чтобы не разбудить, перелез через неё, но, как только ступил на пол, Купава завозилась и открыла заспанные глаза.

– Куда ты?

Её голос был тихим и хрипловатым, приятным, как парное молоко.

– Пойду разомнусь. – Илар постарался улыбнуться. – А потом – к пекарям. По тесту скучаю. Ты спи.

Утреннее солнце падало на её лицо, делало розовым и нежным. Одеяло сползло, обнажив плечо, и Илар не сдержался, поцеловал белую кожу.

– Иди сюда, дурачок. – Купава потянулась к нему, обхватила лицо руками и притянула к себе, медленно и глубоко целуя в губы. Илар подался вперёд, чуть не упал обратно на кровать, вовремя выставил вперёд руки и с огромным трудом оторвался от Купавы. Если он помедлит, то ничего не получится. Пора выходить.

– Спи, ещё рано. – Он тронул пальцем кончик её носа. – Мне правда нужно проветрить голову. Увидимся позже.

Купава перевернулась на бок, положила под щёку руку и прикрыла глаза. На губах играла лёгкая улыбка, из-под одеяла выглядывала стройная лодыжка, и Илар едва отвёл от неё взгляд. В груди у него стало тепло-тепло, не хотелось никуда уходить, лежать бы с ней вот так целый день, любуясь лицом и телом, гладить нежную кожу, целовать в губы, пропускать длинные локоны между пальцами… Но ради сестры он должен был попытаться. Пока они с Купавой нежатся в чужом доме, Мавна, быть может, блуждает по сырым болотам и вздрагивает от воплей упырей.

Больше не задерживаясь ни на миг, Илар оделся и бесшумно вышел во двор. Откуда-то тянуло влажностью – хороший знак, значит, он сможет найти болота. По пути ему ведь не удалось рассмотреть окрестности, и если бы кругом были сухие поля и леса, то это усложнило бы ему задачу.

Со стороны хлева слышался негромкий шум. Поколебавшись, Илар решил всё-таки заглянуть: вдруг удастся что-то вызнать? Он понятия не имел, может ли человек попасть на дно болот и вернуться оттуда, в родной деревне о таких случаях не говорили. Но если есть хоть малейшая возможность, нужно было попытаться.

Рдан наливал козам воды в корыта. Илар тихо свистнул, привлекая внимание, и хозяин, заметив его, поставил ведро на землю и остановился в дверях, опершись боком о стену.

– Чего в такую рань встал? – буркнул беззлобно. От Рдана пахнуло сеном, шерстью и навозом.

Илар со вздохом взъерошил волосы.

– Поговорить хочу. Может, ты хоть знаешь.

– Ну? Не тяни тогда. Скотина пить хочет.

Илар замялся, чувствуя себя глупо. У них в деревне редко говорили о болотном царе, а что говорили, то всегда шёпотом. Да и не верили особо, так, передавали как страшную быличку для самых непослушных детей. Говорили, будто огромная тварь с жабьей головой сидит под болотом и изрыгает упырей изо рта. А ещё – что все, кто сгинул в болоте, уходят жить в его сумрачное царство. Быть может, он совсем сошёл с ума, если решил говорить с суровым райхи о детских сказках, но больше у него ничего не оставалось – только глупая надежда.

– Как думаешь, что там, под болотами? Есть ли кто-то главный над упырями? И какой тудапуть?

Рдан задумчиво посмотрел на него исподлобья, и Илару стало неуютно под этим взглядом. Захотелось махнуть рукой и пойти уже разбираться самому, но Рдан хмыкнул в ответ:

– А то как же. Есть у них главный. Царь.

В горле у Илара пересохло от волнения. Неужели?

– И как к нему попасть?

– А тебе зачем?

Илар сперва хотел отшутиться, бросить что-то небрежное, но по лицу Рдана понял: такое с ним не пройдёт. Либо говори начистоту, либо не стоило и заводить разговор. Илар сдался.

– Сестра у меня есть. Младшая. Год назад нашего семилетнего брата утащили на дно болота. Мы с сестрой так думаем. И недавно она решила уйти искать его, никого не предупредив. Придумала себе, что это из-за неё упыри стали чаще ходить вокруг деревни. И теперь я думаю: если она как-то попала… – Он передёрнул плечами, ещё раз взлохматил волосы и мотнул головой. – Если как-то можно… Если вдруг она не сошла с ума и правда…

В горле встал ком, и Илар не смог договорить.

– Ну-ну, парень, чего ты, – голос Рдана смягчился. Шагнув вперёд, он похлопал Илара по плечу. – Я понял, о чём ты. Пойдём присядем.

Он сперва налил скотине воды, а потом провёл Илара к скамье, сделанной из распиленного вдоль бревна. Они сели рядом, Рдан – откинувшись спиной на стену хлева, Илар – подавшись вперёд и уперев локти в колени. Здесь, в тени, ещё лежала утренняя роса, и густая трава мигом намочила ноги. Утро золотило двор, вовсю пели петухи, и Купава, наверное, тоже скоро встанет и пойдёт к Талане за молоком и хлебом…

– Вот я что тебе скажу, – прогудел Рдан, глядя перед собой. – Говорят, и вправду есть под болотами нечто, что породило болотников, которые затем переродились в упырей. Про город их тоже слышал. Последний из городов нежаков. И будто бы попасть туда можно из любого места, болота сами направят. Но я знаю всего одного человека, который побывал на болотном дне и вернулся оттуда. Это мама Царжа из Озёрья, старая чародейка-райхи.

Рдан оттолкнулся спиной от стены и заглянул Илару в лицо, направив указательный палец ему в грудь.

– Только ты, парень, не забывай. В тебе теперь горит искра, значит, вернуться оттуда не удастся. Даже если ты такой же везучий, как Царжа. Чародеев болото не выпускает. И не впускает. Это как коса на камень. Нельзя бросить горящую головню в реку и ждать, что она так и продолжит гореть. Так и тебе туда нельзя. Ты никому не поможешь, только девке своей горе принесёшь. И родителям, если они тебя ждут. А сестре не поможешь, нет. Лучше сиди и жди, когда она сама вернётся. Молись, неважно, кому. Если тому суждено, то вы ещё встретитесь. А если нет… У Покровителей потом все встретимся.

От слов Рдана у Илара внутри похолодело. Конечно, он был прав – чародея не впустят в упыриное царство. Но может, как-то удастся поговорить с этой тварью? Может, удастся выяснить хотя бы, была ли Мавна под болотами? У кого-то ведь получилось.

– Из любого места, говоришь… – Илар взглянул Рдану в лицо и хмыкнул. – А далеко ли тут болота?

– Да повсюду кругом. Как выйдешь за ограду, так после дороги сверни и… Ох, дурная твоя голова. – Рдан поднялся на ноги, махнув на Илара рукой. – Ты плохо закончишь, парень. Я предупреждал, но свой ум в твою башку не вложу. Не мальчик, решишь сам. Но девку твою жалко. И так много слёз льётся из-за упырей и чародеев. Нет нашим людям покоя и не будет ещё долго.

– Спасибо! – на ходу бросил Илар. – Только прошу, не говори Купаве, что видел меня сегодня. Пускай не беспокоится до вечера. Я мигом обернусь, обещаю.

Рдан снова махнул рукой и скрылся в хлеву. Илар пересёк задворки, решил не брать лошадь – раз болота недалеко, лучше доберётся пешком. Почти бегом добрался до ворот и попросил сонного дозорного открыть ему.

Перед деревней всё было до боли похоже на вид возле Сонных Топей – настолько, что Илар удивлённо выдохнул, очутившись за оградой. От ворот тянулась широкая дорога, а дальше – поля, переходящие в редкие пролески, кустарники и поросшие высокой травой кочкарники. Над полем поднимался туман, но солнце заливало его тягучим золотом, и вид вовсе не казался зловещим. Илар хмыкнул себе под нос: выбрал время, когда лезть в болото. Не мог дождаться привычного моросящего дождя.

Осмотревшись, Илар понял: нужно забрать правее, чтобы выйти к болотам. Пожав плечами, он пошёл по дороге. В груди щемило: наверняка Купава ищет его в пекарской, но его там и не было. Она умная девушка и сразу поймёт, что он её обманул. Разозлится? Или подумает, что он бросил её? Илар вспомнил, что почувствовал, когда понял, что Мавна без предупреждения ушла из дома. Но он ведь уходит не навсегда. А Мавне наверняка было ещё хуже…

Илар поймал себя на мысли, что думает о сестре так, словно её уже нет, и выругался.

Дорога обогнула поле, и впереди стали видны озёрца стоячей воды, окаймлённые порослью камышей. Илар свернул к голому еловому стволу: дерево давно погибло и теперь походило на скелет, без коры и почти без веток, лишь серый ствол и несколько обломанных ветвей, как распростёртые руки. Впереди зеленели затянутые ряской заводи, и Илар решительно двинулся к ним. Скоро ноги начали проваливаться в трясущиеся зыбкие лужи, но это лишь раззадоривало: он на верном пути.

Вдалеке виднелись туманные развалины какого-то города. Илар уже привык, что такие видения стали попадаться там, где раньше он увидел бы только просторы и пустоши, но каждый раз смотреть на это было жутко и будто бы даже примешивалось чувство вины – только неясно, за что.

– Эй, болотный царь! – крикнул Илар во всё горло. У него из-под ног вспорхнула испуганная птица и с криками села на кривую сосну. – Не хочешь посмотреть на меня? Я топчу твои земли! Я убивал твоих ублюдков! У меня тут, – он ударил себя кулаком в грудь, – горит треклятая искра, которую ты ненавидишь. Выходи, чудище!

Плотные мшистые кочки перемежались лужами темноватой воды, которые сливались в небольшие озёрца. Илар хорошо помнил такие у себя, чуть вдали от Сонных Топей: там росли кривые берёзки, а на кочкарниках летом спели целые россыпи ягод – морошка и клюква удавались особенно сочными, и именно за ягодами мать отправила Мавну и Раско в тот злополучный день.

Илар остановился у края озерца и заглянул в гладь воды, силясь разглядеть хоть что-то. На поверхности отражалось небо: синь да облака, а глубже, как ни вглядывайся, ничего не было видно.

– Болотный царь! – снова крикнул Илар. – Покажись хоть ненадолго! Неужели трусишь?

Он попробовал ногой край берега – хорошо, пока ещё не зыбко, можно нырнуть. Больше не раздумывая, Илар сел на землю и осторожно спустился в воду – сперва по грудь, потом по шею и, глубоко вдохнув, погрузился с головой.

Под водой он открыл глаза. Тело сковало неожиданным холодом, кругом была лишь темнота – точно как в те разы, когда он раз за разом нырял, пытаясь найти Раско.

Что происходит с людьми, которых болотный царь забирает к себе?

С Иларом не происходило ничего. Он терпел до последнего, пока лёгкие не начали гореть, и вынырнул на поверхность, хватая ртом воздух.

– Болотный царь! Ну что же ты? Вот он я, сам иду тебе в руки!

Илар попытался ещё несколько раз, выбирая новые заводи. Но каждый раз он просто погружался под воду, ждал и выплывал, ничего не получив. Злость и досада разгорались жарким пламенем, а вот сил оставалось всё меньше. От холодной воды уже сводило ноги, и он решил пройти подальше, где заводи сменяются дрожащими трясинами.

Вдалеке раздавались слишком знакомые вопли. Илар сплюнул и утёр рукавом мокрое лицо – конечно, стало лишь хуже.

– Мерзкие твари, – выругался он. – Что, царь, пришлёшь своих детей меня сожрать? А как же твоя честь? Или её у тебя давно нет, раз забираешь маленьких детей и незамужних девок?

В животе у него неприятно тянуло. Конечно, он сознавал, что делает отчаянную глупость – но должен был попытаться. Мавна ведь ушла так же, но у неё не было ничего: ни силы, ни опыта битв, ни ловкости дозорного, ни чародейской искры. Но крики упырей давали понять: если его захотят растерзать, то никакая искра ему не поможет.

Илар ускорился, ступая на кочки осторожно, полной стопой. Заводи здесь были мельче и уже не походили на озёра, под ногами дрожали мягкие толщи мха, и пришлось сломать тонкий берёзовый ствол, чтобы прощупывать путь.

– Болотный царь!

Со следующим шагом нога провалилась по колено, и Илар едва не упал. Удержав равновесие, он зло хохотнул.

– Как там, в твоём городе? Захаживала ли моя сестрёнка?

На болотах снова повисла тишина, только каркнула ворона где-то высоко.

– Эй, царь! – не унимался Илар. Идти становилось всё сложнее, он то выбирался на кочки, то соскальзывал глубже. Одежда по самую шею забрызгалась чёрным илом, на штанины налипла тина и ряска. – Не хочешь передать приветы от моей сестры и маленького братишки? Не хочешь? А я им – хочу!

Боялся ли Раско, когда тонул? Или он ничего не понял? Соскальзывали ли его ноги так же в топь? Ох, Покровители, каким же он был крошечным – не доставал Илару даже до пояса, а везде совал нос. Мавна говорила, что тогда он её звал – значит, точно всё произошло небыстро.

Ну а Мавна? Его родная сестрёнка, которую он оберегал, как мог. Невысокая, когда-то смешливая, с красивыми светло-карими глазами и тяжёлой копной каштановых волос… Утонула ли она сразу? Или заблудилась в бесконечных полях и болотах? Убили ли её упыри? Или подобрали добрые люди?..

Илар размазал по лицу горячие слёзы и оскалился. Болотная тварь хочет получить их всех, всех без остатка, с потрохами, но он так просто не дастся. У него тяжёлый удар – его кулаки выбили немало зубов, а стрелы и ножи пробили десятки упыриных глоток. Он поборется. Покажет этой твари, что будет, если он задумал по одному стащить всех из их семьи.

– Мавна… Раско, – прошептал Илар, проваливаясь по пояс.

Он убьёт тварь, породившую упырей, и тогда хотя бы Купава сможет спать спокойно.

– Купава…

Имя сухим листом сорвалось с губ. Если бы он признался ей раньше, сколько бы ночей у них было? Наверное, уж точно не единственная. Илар чувствовал себя таким разбитым, но так злился на всё вокруг, что в груди становилось горячо. Искра ворочалась, недовольная близостью топей.

Вблизи послышался вой – знакомый и ненавистный до зубовного скрежета. Илар метнул бешеный взгляд в сторону, но увидел только тень. Тварь стремительно пронеслась – кажется, их было двое – и скрылась за кустами.

– Выходите, – прорычал Илар. – Посмотрим, кто кого.

В груди стало жарко до боли. С руки сорвался алый язык пламени и с шипением погас, прикоснувшись к воде.

Покровители, да как же чародеи умеют направлять свою силу туда, куда нужно?

– Какой красивый мальчик, – прозвучало совсем близко. Илар обернулся – к нему шла молодая светловолосая девушка в простом платье, а с ней – чернобородый крепкий парень. «Упыри», – мелькнуло в голове.

– Завидуешь, нежичка? – огрызнулся Илар.

С пальцев сорвалось ещё несколько искр, и упырица поморщилась.

– Ох, как жаль, что он чародей. Я недавно пила одного – гадость ужасная, никому не советую. Будто пепла нализалась. – Она высунула язык и шевельнула пальцами в воздухе, будто пыталась смыть что-то со своего рта.

Илар попытался направить искру в сторону упырей, но сгусток огня взорвался прямо у его головы – вовремя успел пригнуться. От резкого движения его засосало ещё глубже, почти по грудь. Мужчина-упырь засмеялся, показывая белые зубы.

– Луче, смотри, да он совсем дурачок!

Луче поджала губы, разглядывая Илара.

– Ты прав, Калех. Дурачок. Но красивый. А плечи какие широкие, гляди! И высоченный, наверное. – Она мечтательно вздохнула. – Ай, забрал бы кто-нибудь такое тело, я бы с ним дружила, ой, как дружила…

Луче игриво намотала на палец кончик длинной косы и хищно улыбнулась.

Они рассматривали его, как диковинку, и потешались, а Илар только скалился и постепенно уходил глубже.

– А где же твой отряд, малыш? – Луче наклонилась к нему, уперев ладони в колени. – Вы ведь всегда ходите отрядами. Бои-итесь нас, бедные. Смотри-ка, Калех, он совсем неумёха! – Луче звонко рассмеялась, когда с руки Илара упало несколько огненных капель и с шипением погасли в болотной воде. – Кто же тебя так учил? Кто твой ратный глава?

– Да не учил его никто, – фыркнул Калех. Он стоял со скучающим видом, будто ждал, когда Луче утолит своё любопытство. – Налюбовалась? И всё-то тебя на белобрысых тянет.

Калех сплюнул, отёр губу большим пальцем и подошёл ближе, разглядывая Илара.

– Давай, кончай с ним, а то отец опять нагоняй устроит. Хватку потеряла, только мужиков разглядываешь, а жрать не жрёшь.

– Ничего я не…

– Отведите меня на дно, – хрипло попросил Илар. Упыри сразу замолчали. – К вашему отцу. Я хочу с ним поговорить.

Луче снова рассмеялась.

– Что ты такое говоришь? Чтобы отец – и говорил с чародеем? Он тебе голову откусит и разгрызёт череп, как семечку. Не неси ерунды, красавчик. Лучше дай мне своей крови. Пусть она наверняка воняет пеплом, но я потерплю.

Луче протянула руку и коснулась шеи Илара, сперва нежно погладила бьющуюся под кожей жилку, а потом с неожиданной силой стиснула горло. Илар захрипел, забил руками по илистой жиже, из ладоней брызнули искры: некоторые попали под ноги Калеху, заставив его отойти, а другие опалили руки Луче. Она зашипела и отпрянула.

– Бешеный!

– Отведи на дно, – упрямо повторил Илар.

Он уходил всё глубже, и с каждой пядью в груди жгло всё сильнее, будто искра боялась болотной воды и металась, как испуганный зверь, раздирая когтями рёбра изнутри. Воздуха не хватало, в голове стучало, а насмешливо-равнодушные взгляды упырей злили. Если Илара сейчас затянет топь, попадёт ли он к болотному царю или просто утонет? Как же выйдет глупо, если второе…

– Так ты и сам туда скоро попадёшь. На дно.

Калех снова сплюнул и подобрался, ноги и руки вытянулись, голова превратилась в полузвериную, с вытянутой зубастой пастью. Упырь опустился на четвереньки и завизжал, брызжа слюной. Луче тоже припала к земле, присела на колени, готовясь обратиться. Илар понял: он, дурак, сейчас станет едой для упырей, и ни Мавны, ни Купавы ему больше не видать никогда.

По болоту вдруг пронеслись снопы алых искр – словно где-то рядом полыхнул большой костёр. Упыри завизжали уже совсем по-другому, не злобно, а испуганно, завертелись, ужаленные искрами, и бросились прочь. Вслед за искрами по земле покатились огни крупнее. Один прошёл прямо по плечу Илара, оставив на рубахе выжженный след, но не задев кожу.

Илар понял, что где-то поблизости чародейский отряд. Он заскрежетал зубами: если его одного, необученного чародея, ещё можно было бы пропустить на дно болот, то теперь та болотная тварь точно затаится и не примет к себе никого.

– Пусти меня к себе! – рыкнул Илар. – Прошу! Всего на один разговор, и я не буду больше трогать твоих детей. Или верни мою сестру, если ты забрал её.

Топь хлюпнула, насмешливо качнулись кочки вокруг Илара. Чародейские огни с шипением гасли, и в тех местах от земли и озёрец воды клубился белый пар, смешиваясь с золотистым утренним туманом.

Послышался топот копыт, земля задрожала, и на дороге, через перелесок, показалось несколько всадников. Впереди скакала высокая девушка на ухоженной кобыле, и, вскинув руку, она снова послала по болотам охапку огней.

– Здесь были упыри, – донёсся до Илара женский голос. – Больше никого не вижу.

Сквозь кривые берёзовые стволы он видел, как отряд замедлился, некоторые и вовсе остановились. Кто-то спешился. Невысокая девушка оставила коня и прошла в глубь болот.

– Илар! – крикнул слишком знакомый голос, и в груди стало ещё теснее. – Ила-ар!

Илар провёл по лицу ладонью, мокрой от тёмной болотной воды. Покровители, как она догадалась, где искать? Что она вообще тут делает? Хотелось сразу злиться, радоваться и провалиться от стыда – хоть к болотному царю, хоть просто под землю. Илар попытался выбраться: наклонился вперёд и обхватил руками твёрдый участок почвы с кустами морошки. Лёг грудью, напряг плечи, выталкивая тело из топи. Получилось не сразу, трясина выпускала его неохотно, но спустя некоторое время Илар всё-таки выбрался почти полностью. Дышалось тяжело, но он набрал в грудь воздуха и откликнулся:

– Купава!

– Илар!

Он наконец поднялся на ноги – весь в грязи и тине – и пошёл навстречу, к редким деревьям. Купава выбежала к нему, но Илар подал ей знак, чтобы не ходила дальше в топь, и она остановилась, сложив руки на груди.

К Купаве подошла незнакомая девушка: высокая, плечистая, с каштановой косой и одетая по-мужски, в кафтан и штаны. Илар удивился, но виду не подал – он не задумывался, как выглядят чародейки в отрядах, видел-то только мужчин.

– Вот этот? – спросила она.

Купава хмуро кивнула.

Илар, прихрамывая, приблизился к ним и остановился, не зная, как оправдываться перед Купавой. Он ещё никогда не чувствовал себя настолько глупо, а по лицу Купавы были ясно, что она не только огорчена, но и разочарована – худшее из возможных сочетаний. Илар тяжело вздохнул. Да уж, заварил кашу.

– Откуда ты узнала? Рдан рассказал?

Вместо ответа Купава крепко обняла его и уткнулась лицом в промокшую рубаху.

– Милый мой, у тебя всего один недостаток: ты совершенно не умеешь врать.

– Я бы добавила, что глупость – тоже недостаток, – хмыкнула девушка-чародейка.

От тепла Купавы по коже побежали приятные мурашки. Покровители привели ему помощь, и его не сожрали. Жаль, что не удалось ничего выяснить, но он ведь может попытаться снова?..

– Прости меня, – прошептал Илар, прижимаясь подбородком к макушке Купавы. – Я не хотел тебя оставлять. Но должен был попытаться. Ради Мавны. Не мог не попробовать.

– Знаю, что не хотел, – пробормотала она, и Илару стало легче. Всё-таки Купава не подумала, что он испугался и бросил её. Он крепко обнял её и приподнял над землёй. Купава засмеялась.

Постепенно, оставляя коней на дороге, к ним присоединялись другие чародеи из отряда и останавливались у березняка, разглядывая Илара.

– Я Желна, – представилась девушка в кафтане и протянула Илару мозолистую ладонь. – А это – мой отряд. Мы встретили твою жену на дороге, и она попросила помочь тебе.

– Жену?..

– Я сразу поняла, что ты собираешься пойти куда-то один, – перебила его Купава, глядя с укором. – Решила сперва подождать. Вдруг тебе нужно было просто побыть одному. Но в пекарской тебя не видели, а Рдан сказал, что ты заходил к нему утром. И тогда я поняла, что ты мог либо пойти дальше один, либо наделать глупостей. Я взяла нашу лошадь – ну, лошадь Алтея – и поскакала по дороге. Скоро мне встретился отряд, и я попросила о помощи. Они послали искры, чтобы прощупать местность.

– Ты поехала одна?! К болотам?

Купава фыркнула.

– А что я должна была делать? Ждать, когда тебя сожрут и выплюнут кости? Нет уж, спасибо.

Илар застонал сквозь зубы. На лицах чародеев читалась насмешка – снова, как и на лицах нежаков. Если бы не Купава, он бы точно нагрубил кому-нибудь – хотя бы вон тому кудрявому худому парню.

– В общем, так. – Желна ударила в ладони. – Ты, как я поняла, владеешь искрой, пусть и необученный чародей. Так?

– Так, – признался Илар. Ему не хотелось, чтобы она начала спрашивать, откуда у него взялась эта искра – пришлось бы рассказывать, что он убил Лыка, а за это чародеи мигом сдали бы его Боярышнику.

– Значит, едешь с нами.

Илар нахмурился. Он ведь покинул Сонные Топи ради того, чтобы скрыться от чародеев, а тут, выходит, они зовут его с собой.

– Мы с Купавой ищем мою сестру, – ответил он уклончиво. – Я не могу всё бросить и уехать с тобой.

– Ещё как можешь, – нахально усмехнулась маленькая светловолосая чародейка.

– Твоя сестра пропала в болотах? – заинтересованно спросила Желна.

Илар кивнул.

– Ушла на болота искать нашего младшего брата. Перед этим ходили слухи, будто она связалась с упырями.

– Значит, поможем найти. Мы едем в Кленовый Вал, там Батюшка Неясыть собирает глав отрядов и ратей. Каждый чародей на счету, и нам скоро пригодятся все, в ком есть проснувшаяся искра. Поехали с нами, парень. Вижу, ты и без искры можешь неплохо гонять упырей.

Желна окинула фигуру Илара оценивающим взглядом и широко улыбнулась. Купава снова крепко обняла Илара за пояс и прижалась к нему боком.

Он сомневался. Они покинули дом, чтобы скрыться от чародеев, а тут, выходит, и сам Боярышник может встретиться. Но, с другой стороны, лучше проделать часть пути с чародейским отрядом, главное, не говорить им лишнего. А если Желна действительно поможет отыскать Мавну? Может, ради этого стоит даже рискнуть встречей с Боярышником? Что же он, в конце концов, не справится с ним? С Лыком ведь разобрался, а Боярышник старше и, наверное, уже не такой ловкий в бою. Илар мотнул головой: ну и дела, уже думает, как во второй раз убить человека. Так нельзя, иначе чем он лучше упырей?

Мокрая одежда неприятно облепляла тело, и, даже несмотря на тёплый день, Илар давно замерзал – ещё после погружений в заводи его начало знобить. Он повёл плечами, взъерошил волосы и обтёр звёздочки ряски с руки о штаны.

– Как ты поможешь мне найти сестру?

Другой чародей презрительно фыркнул.

– Торговаться на рынке будешь, парень. С главой отряда так не говорят. Ты либо едешь с нами, либо остаётесь оба тут, среди болот. Выбирай.

Купава задрала лицо, и Илар склонился к ней. Она зашептала:

– Посуди сам, мне так повезло, что встретился отряд. Одна я бы тебя не нашла. И если кто знает об этих местах и болотном царе, так это чародеи. Поедем с ними хотя бы немного, глядишь, и с искрой управляться научишься. В любой момент ведь сможем передумать и поехать одни. А так хотя бы под защитой.

– Тебе не хватило защиты отряда Боярышника? – буркнул Илар, всматриваясь в её лицо. Его остро кольнула жалость: бедная Купава, он заставил её волноваться и бегать одной по деревне. Злость на себя разгорелась с новой силой, смешанная с виной: он поступил с Купавой неправильно и жестоко, но и Мавне ничем не помог. Ради чего это всё было? Неохотно Илар перевёл взгляд на чародеев. Те стояли вокруг своей командующей, глядя на него кто с любопытством, кто с враждебностью. Илар подметил, что тут, в отличие от отряда Боярышника, примерно половина – девушки.

– Они вроде бы не такие. – Купава дёрнула плечом. – Тут много женщин. Значит, у здешних мужчин есть головы на плечах. Глава женщина, значит, справляется. И опять же: сможем поехать по своим делам, если что. Это в Сонных Топях мы были заперты внутри ограды и своих дворов, а чародеи делали, что хотели. Тут мы поедем наравне. И они признали в тебе своего. Частично, но всё же. Значит, ты тоже им нужен. Давай попробуем. Если твои раны, конечно, перестали болеть.

– Перестали. – За этот день Илар даже ни разу не вспомнил о ранах и теперь по привычке сжал бедро, а затем и руку, проверяя, болит или нет. Он колебался. Но куда бы они пошли одни? Так и ездили бы от деревни к деревне, и он даже не смог бы по-настоящему защитить Купаву, если бы на них напали такие, как Луче и Калех. А здесь – целый отряд молодых чародеев. Ох, не проговориться бы про Лыко и не ввязываться в драки… Звучит несложно, но Илар себя знал и знал свою несдержанность.

– Хорошо. – Илар сдался. – Мы едем с вами.

Купава посмотрела ему в глаза и провела рукой по щеке.

– Грязный какой, ужас. – Она цокнула языком. – Надо будет найти тебе речку. Я с таким грязным рядом не поеду.

Он перехватил её руку и поцеловал пальцы – тонкие, совсем холодные от волнения. Под рёбрами разлилось такое тепло, что он даже забыл про мокрую одежду и озноб.

– Давайте, голубки. Мы вас ждём.

Желна развернулась и пошла к оставленным на дороге лошадям. Другие чародеи из отряда, ещё немного посмотрев на Илара, двинулись за ней.

Илар с Купавой стояли, глядя друг на друга. Купава молчала, только всматривалась в его лицо, и синие глаза блестели сильнее обычного.

– Ты меня напугал, – наконец прошептала она.

– Знаю. Прости.

Он склонился, чтобы поцеловать её в губы и попросить прощения поцелуем, показать, как она дорога ему, но Купава отстранилась и решительно сдвинула брови.

– Куда такой лезешь? Я же сказала: сначала – речка.

Илар покладисто кивнул. Речка так речка.

Глава 9 Озёрье

Мавна долго ждала, пока Смородник закончит седлать своего коня. Она заметила, что после разговора с Боярышником обычно хмурый взгляд стал пустым и погасшим и, осторожно выглянув из кустов, увидела, что конь давно осёдлан, а Смородник что-то тихо говорит ему, гладит чёрную морду и скармливает сушёные яблоки из кармана.

– Стемнеет скоро, – недовольно напомнила она. – Поехали уже.

Не ему одному Боярышник принёс дурные вести. И, если уж на то пошло, куда хуже узнать, что твой дом и твой брат куда-то сгинули и неизвестно, увидитесь ли вы ещё.

Ласточка давно была готова, конь Варде, доставшийся от райхи, – тоже, и даже козёл, на совесть привязанный к седлу кобылы, уже нетерпеливо ковырял копытом траву.

– Не переживай, – неловко подбодрил её Варде. – Я был в вашей деревне. Она довольно большая. И вы быстро подправили дома после того пожара. Так что всё будет хорошо. И брата твоего видел – крепкий парень, такой отовсюду вы…

Он осёкся и замолчал, встретив недовольный взгляд Мавны. Поправил рубаху и с трудом, даже не с первой попытки, забрался в седло.

Мавна уже хотела снова напомнить Смороднику о том, что пора выдвигаться, но тут он сам вывел коня на поляну и свистнул Варде.

– Эй, ты. Свободен.

Варде удивлённо обернулся.

– Ты со мной разговариваешь? Ничего не попутал?

Смородник раздражённо закинул мешок на седло и отряхнул ладони.

– С кем же ещё. Я больше не собираюсь везти тебя к Матушке. Так что иди на все четыре стороны.

– Хватит так с ним говорить! – вспылила Мавна. – Варде не виноват, что ты не смог поставить на место этого Боярышника. И он сам решит, куда ему идти.

– Нет-нет, погоди-ка. – Варде развернул коня так, чтобы смотреть прямо на Смородника, и сдвинул брови. – Ты указываешь мне, что делать? Верно? Ты?

Смородник, не оборачиваясь на него, продолжал затягивать ремни на мешке и проверять оружие. Плеснув из бурдюка, вымыл руки. «Раз пятый», – подумала Мавна.

– Я. Я тебя пленил. Я тебя вёз к Матушке. Я сжёг твою шкурку. – Он с вызовом вскинул подбородок, глядя на Варде в седле снизу вверх. – И я тебе говорю: иди, нежак. Свободен. На все четыре стороны.

– А ну хватит! – Мавна не выдержала и легонько ударила Смородника кулаком в бок. Тут же пожалела, потому что он сперва согнулся пополам, а потом посмотрел на неё с таким возмущением, что она поняла: попала по ране. Смутившись, она всё-таки шикнула: – Извинись перед Варде! Немедленно. Никто не виноват, что тебя нигде не хотят видеть. Только ты сам. На месте Боярышника я бы тоже не захотела принимать тебя в отряд.

Варде зашёлся кашляющим смехом.

– Ну ты даёшь, чародей. Это я первый нашёл Мавну. И рассказал ей о брате. И провёл под болота. И сражался против своих же – прикрывая твою неблагодарную спину. И, в конце концов, мне нужно узнать, что там с козлом. Брат от Мавне или нет. Так что это ты иди, куда хочешь. А я иду с Мавной в Озёрье.

Варде слегка кивнул Мавне, показывая взглядом, что он её не оставит. Мавна кивнула в ответ, молча благодаря его.

Смородник долго смотрел на него, стиснув челюсти, но, к облегчению Мавны, всё-таки процедил сквозь зубы короткое извинение, больше похожее на ругательство, и забрался в седло.

– Смотри-ка, слушается, – хмыкнул Варде.

Мавна прижала палец к губам.

Почти всю дорогу они молчали. Быть может, разговор отвлёк бы от бесконечной вереницы повторяющихся мыслей, которые доводили до головной боли: дом, мама, Илар, убитый им чародей, Сонные Топи, Купава, отец, Раско, дом, мама, Илар… Но Мавна привыкла, что спутники у неё не самые общительные, а уж сейчас и вовсе лучше молчать, чем ссориться. Подогнав Ласточку, она поравнялась со Смородником, который горбился в седле сильнее обычного.

– Больно ударила? Прости.

Он криво усмехнулся.

– Даже не заметил. – Помолчав, он добавил скованно: – Надеюсь, ты в порядке.

Мавна приподняла брови. Неужели он справился о её самочувствии? Удивительно.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, но отвечу: вполне.

Спустя время дорога резко повернула, и из-за ельника показалась ограда – да такая, что у Мавны открылся рот.

Снизу, на высоту два или три человеческих роста, стена была выложена из огромных булыжников, скреплённых глиной. Выше начинался бревенчатый ярус, да не такой, как у них в Сонных Топях, а шириной не меньше избы. Если бы стена была пустой изнутри, там можно было бы разместить целую улицу. По верху шли башни, посты дозорных с удобными заграждениями и бойницами – вот бы такое домой… Весь верхний ярус пестрел светлыми вкраплениями, и лишь приглядевшись, Мавна поняла, что это – бесчисленные козлиные черепа. На стене прохаживалось столько дозорных, сколько бывает посетителей на торгу в погожий день.

– А нас сейчас не убьют? – спросила она слабым от волнения голосом.

– Со мной – нет, – ответил Смородник, и ей снова захотелось его ударить. Хотя бы легонько.

– Свяжи мне руки хотя бы, – предложил Варде. – Кто-нибудь точно поймёт, что я не человек. Не боишься вести упыря к людям?

Смородник быстро окинул его взглядом и мотнул головой.

– Ты умеешь сдерживать себя. Если нужно – попьёшь моей крови. Что поделать, раз ты решил, что тебе непременно нужно смотреть на превращение козла. Нельзя отказывать тебе в таком удовольствии.

– Не хочу, чтобы у тебя были неприятности. И без меня хватает, как посмотрю.

Варде пробормотал это так трогательно, что Мавна умилилась.

Смородник велел им подождать в стороне, а сам пошёл беседовать о чём-то с дозорными у ворот. Ворота тоже внушали трепет: шириной с добрые две избы, они были украшены широченными балками с вырезанными из дерева изображениями козлов.

Варде задумчиво потёр подбородок.

– М-да. Вряд ли меня пропустят, конечно. Как-то, знаешь ли, страшновато вот так стоять тут, у всех на виду.

– Да мы все подозрительно выглядим, – выдавила Мавна и поёжилась. – Меня уже однажды принимали за нежичку, больше не хочу.

Она наблюдала, как Смородник отдаёт дозорному что-то из своего мешка, а потом зажигает на ладони алый огонь. Видимо, это убедило дозорного, и он наконец мотнул головой. Ворота медленно разъехались, Смородник махнул рукой Мавне и Варде: проходите, мол.

Пустив коней шагом, они прошли сквозь ворота, наконец-то очутившись в Озёрье.

Город внушал Мавне странные чувства. Ей было страшно от того, насколько всё огромное. И горестно – будь дома так, они никогда не разлучились бы с семьёй. И упыри не отважились бы нападать на местных. Она думала: а если бы они жили здесь? Раско уже исполнилось бы восемь, и он помогал бы в пекарской. Они не ездили бы на торг в Берёзье, а покупали бы и продавали всё тут же. Раско бы не пропал, Мавна бы не замкнулась в своём горе и вине, Илар был бы спокойнее, а мама… Мама не сошла бы с ума. Всё сложилось бы иначе.

Она смотрела во все глаза: на невыразимо огромную и давящую стену вокруг города, на дома в несколько ярусов, на мощёные широкие улицы, на толпы людей, которым не было дела до троих незнакомцев с козлом. Она сперва волновалась, что в Варде быстро опознают нежака, но никто даже не смотрел на них, все торопились по своим делам. Было боязно – а вдруг Варде правда как-то себя выдаст? Но Смородник держался так близко к нему и так напоказ вывесил свой козлиный череп, что со стороны казалось, что они оба – чародеи из одного отряда.

Вечерело, и на сером небе расцвели розовые с рыжим всполохи – у Мавны захватило дух от красоты, когда улица вывела на главную площадь и глазам открылся простор. Загорались огни – в окнах непривычно больших домов и даже на улицах зажигали лампы. Мавна видела, как какой-то мужчина – конечно, чародей – взмахнул рукой, и целая улица оказалась освещена округлыми красными огоньками, зависшими в воздухе над головами прохожих.

– Невероятно, – прошептала Мавна.

– Красиво, – согласился Варде. Он ёжился, когда они проезжали близко от чародейских огней, но всё равно выглядел почти счастливым, и бледное лицо казалось розовым от бликов.

Мавна и подумать не могла, что можно так долго ехать и при этом оставаться в одном городе. Более того – она теперь нигде не видела стену, только бесконечные улицы и вереницы домов. В Сонных Топях ограду было видно почти отовсюду, а тут – и не доберёшься. Заблудиться можно. От этого осознания слегка кружилась голова.

Скоро Мавна поняла, почему город назвали Озёрьем. Улица вильнула, и сбоку стала видна огромная водная гладь, почти чёрная в стремительно сгущающихся сумерках. На берегу качались рыбацкие лодки, волны дробили и разносили отсветы уличных огней. Над озером кричали птицы, и тянуло сырой прохладой, но тумана тут совсем не было, не то что дома. Мавна даже хотела замедлить шаг Ласточки, чтобы немного полюбоваться, но побоялась отстать и потеряться.

– Раско, ты видишь, какая красота кругом? – спросила она, обернувшись на козла. Тот равнодушно плёлся позади – кругом не было ничего интересного и вкусного, чтоб сорвать и жевать по пути, только каменные улочки и дороги.

Но хорошенько разглядеть город не удалось. Скоро Смородник повёл их не по широким улицам вдоль озера, а свернул в узкий проулок, и через некоторое время дорога вывела к новой стене. Конечно, не такой величественной, какая отрезала город от полей и болот, но всё равно довольно высокой. Брёвна тут почернели от времени, кое-где виднелись обугленные участки, будто ограду пытались поджечь. Мавна разглядела и какие-то вырезанные на древесине знаки, похожие на обереги. Смородник снял козлиный череп и устроил его на луке седла, чтобы привлекал меньше внимания. Провёл рукой по волосам – как-то рассеянно, без прежней самоуверенности. Несколько раз ударил кулаком в ворота.

Скоро ему отперли – ворота немного приоткрылись, и в щели показался мужчина средних лет, с густой бородой. Смородник что-то сказал ему, но Мавна не поняла ни слова. Они переговаривались ещё несколько минут, и мимолётом Мавна отметила, что ей нравится, как звучит этот язык – сухо, грубовато, но по-своему красиво, как далёкие раскаты грома перед грозой.

Мужчина долго и хмуро разглядывал Варде и козла, затем что-то снова принялся спрашивать. Смородник отвечал с почтением, в его голосе в кои-то веки не слышалось ни издёвки, ни холода.

– Покажи уголёк Ражда, – попросил он Мавну.

Мавна торопливо сняла с седла подарок райхи и протянула Смороднику. Тот бережно развернул ткань, а постовой заглянул в свёрток, поглаживая бороду.

Они ещё о чём-то поговорили, и Мавна начала волноваться. Она совсем не думала о том, что может не попасть в Чумную слободу – а что тогда будет? Вдруг не пропустят? Неужели тогда всё окажется зря и придётся ехать обратно ни с чем? Дунул вечерний ветер, и по коже побежали мурашки.

– Не переживай, – тихо сказал Варде. – Тут много райхи. И других людей. Всё будет хорошо.

– Тебе-то откуда знать, – вздохнула Мавна. – Сам-то ничего не помнишь.

Варде развёл руками с извиняющейся улыбкой. Мавне не хотелось слышать беспочвенные утешения ради утешений – лучше уж подумать о том, что делать в случае неудачи. Жаль, что она только сейчас спохватилась.

– Пойдём. – Смородник махнул им, и постовой открыл ворота шире, чтобы могли пройти лошади. У Мавны отлегло: пропустили! Она поблагодарила постового, припомнив слово на языке райхи, которому её научили на стоянке, и тот вроде бы с неохотой, но кивнул.

После основной части Озёрья Чумная слобода казалась задворками. Дома тут были вовсе не такие высокие, как в Озёрье, а только в один-два яруса. Кое-где даже встречались деревенские дворы со скотниками и огородами – у Мавны кольнуло в груди, когда она увидела садик с шиповником и подсолнухами, почти как дома.

Она уж испугалась, что тут придётся ехать так же долго, но скоро Смородник остановил коня напротив странного дома и спешился.

– Вот здесь живёт Царжа.

Дом Царжи был трёхъярусным, длинным, явно рассчитанным на много семей. Уже со двора слышался шум голосов: кто-то кричал, кто-то ругался, кто-то смеялся. Узел в груди Мавны стянулся туго-туго. Она смотрела на этот вытянутый дом и понимала: вот же оно, вот то, ради чего она покинула родную деревню, и тут ей либо помогут, либо… Либо всё было зря.

Спешившись, она отвязала козла. Присела к нему, погладила между рогами, обняла за шею.

– Потерпи, маленький мой. Уже дошли. Скоро всё узнаем.

Мавна посмотрела на Варде и Смородника поверх головы козла.

– Вы… не ходите со мной. Я одна схожу, – попросила она тихо, чувствуя, что краснеет. С чего она вообще взяла, что они собираются провожать её до Царжи? Наверняка найдут себе другие дела да хотя бы отдохнут с дороги. Тут же должны быть кабаки и разные другие увеселительные места.

Варде серьёзно кивнул.

– Как скажешь.

Смородник молча нахмурился.

Мавна погладила Ласточку по морде, взяла верёвку козла и дошла через двор до крыльца. Потянула на себя дверь – оказалось не заперто. Козёл упёрся у порога, опустил голову, жалобно заблеял, будто понимал, что тут с ним будут что-то делать. Мавна вздохнула.

– Миленький, ну пошли, пожалуйста. Если ты Раско, мы с тобой снова будем вместе. Ну а если нет… Тогда с тобой тоже не случится ничего плохого.

Дом встретил их полумраком. Пройдя что-то вроде предбанника, Мавна с козлом попали в длинный узкий проход, где по обе стороны вели двери в другие помещения. Пахло деревом, травами и немного – дымом.

– Здравствуйте, – позвала Мавна, справившись с волнением. – Как я могу найти маму Царжу?

Из закрытых комнат доносились голоса и другой шум. Копыта козла гулко стучали по дощатому полу, и Мавне вдруг стало слишком душно – одна в незнакомом городе, в чужом доме, с козлом на привязи, зовёт женщину, которую она никогда не видела – и никого рядом. Она уже пожалела, что не позволила Смороднику и Варде пойти с ней. Хотелось бы взять кого-то за руку – было бы не так страшно.

Ближайшая дверь открылась, и к Мавне вышла молодая женщина в сиреневом платке на плечах.

– Царжу ищешь?

Мавна закивала.

Женщина с ухмылкой осмотрела козла и махнула рукой.

– Пойдём, отведу. Деньги-то есть?

– Е-есть…

Они прошли через весь узкий проход и завернули в пристройку. Запах трав и дыма стал сильнее. Женщина толкнула дверь и крикнула:

– Мама, к тебе!

Пропустив Мавну, она пошла обратно к себе, лишь раз обернувшись на козла с удивлённой улыбкой.

Мавна боязливо шагнула за порог и отодвинула занавеску, отделяющую основную часть комнаты. В помещении было достаточно светло, горели сразу несколько масляных ламп – Мавна видела такие в Берёзье, но у них в Сонных Топях их почти не использовали. За круглым столом сидела пожилая женщина и чистила чеснок, напевая что-то себе под нос. Перед ней стояли маленькие деревянные миски с какими-то семенами, мазями и травами, а зубчики чеснока она складывала в небольшую корзинку. Заметив Мавну, подняла глаза, совсем чёрные, в обрамлении пушистых ресниц.

– С'дар варэ? – тихо спросила она.

– Здравствуйте, – смущённо произнесла Мавна.

– Ах. Поняла.

Женщина отряхнула руки от чесночных плёнок, встала и подошла ближе. Роста она была совсем невысокого, даже ниже Мавны, но смотрела так цепко, что хотелось за что-то оправдываться – непонятно, правда, за что.

– С чем пришла?

Мавна неловко потянула верёвку, и козёл вышел вперёд. Мавна указала на него рукой.

– Это… Мой брат.

Залилась краской, злясь на себя. Дурочка, надо было заранее придумать, как расскажет обо всём. Сейчас Царжа решит, что она над ней смеётся, и не станет помогать. Выгонит – как тогда смотреть в лицо парням, которые подвергали себя опасности, ведя её сюда?

Но Царжа не стала злиться или смеяться, а присела и, что-то приговаривая, обеими руками взяла козла за голову, заглядывая ему в глаза. Козёл мотнул рогатой головой, заблеял, но скоро успокоился. Мавна не переставала поглаживать его по спине.

– Давно так?

– Не очень.

Царжа деловито кивнула и приподняла козлу веки, разглядывая белки глаз. Потом прижалась ухом к груди.

Она долго щупала, слушала, разглядывала. Гладила рога, дула в нос, осматривала копыта, выдернула несколько шерстинок. Наконец, снова отряхнув руки, села обратно за стол. Сердце Мавны гулко стучало.

– Вот что скажу, – наконец начала Царжа. – Это человек. И чары не наши, а нежицкие. Но я с таким работаю. Чем ты со мной расплатишься?

Мавна была готова к тому, что придётся что-то отдать. Она бы вовсе отдала всё, что имела – но имела-то ведь немногое. Особенно сейчас, вдали от дома, когда нельзя было вынуть из сундуков украшения, ароматные масла и другие ценности, которые привозили ей отец и Илар.

– У меня есть деньги. – Она суетливо полезла в сумку, отыскивая монеты. – И вот это. – Рука потянулась к груди, к бусам.

Царжа поджала губы и покачала головой.

– Ла-адно, девка. Вижу, ты сильно переживаешь. Плата у тебя не ахти какая, но мне и такое сойдёт. Побереги пока. Вернёшься через несколько дней, тогда и отдашь.

– А Раско?

– Животину я у себя оставлю. Тут нужно долго чары наводить. Пробовать и так и эдак. Вытащить человека из зверя – непростая задача. Будет у меня тут спать и есть, а ты лишний раз не ходи, себе душу не трави и мне не мешай. Тебе не понравится, если ты увидишь его посреди превращения. Лучше гуляй, забавляйся, на торг сходи, поглазей. Ты одна сюда приехала?

Мавна мотнула головой.

– Нет. Не одна.

– Вот и славно. Вместе время быстрее пролетит. Ночевать-то есть где?

– Нет…

– Тоже ничего. Есть у меня одна комната, последняя. Проведу, как попросишь. А пока ступай. Отдыхай. Город посмотри. Ты ведь не местная, верно?

Мавна слушала успокаивающее хрипловатое бормотание Царжи, видела козла, который принялся жевать конец скатерти, а в ушах нарастал шум. Неужели вот так всё и закончится? Никто не удивился её просьбе. Не выгнали с позором вместе с козлом. Не попросили отдать кровь, слёзы или душу в обмен на колдовство райхи. Неужели вот эта маленькая седеющая женщина и есть та, кто вернёт в её жизнь покой и снимет груз вины, из-за которого она уже год не может дышать полной грудью?

Колени ослабли, и Мавне пришлось опереться рукой о стену.

– Милая, – всплеснула руками Царжа, – давай сразу в комнату провожу?

– Нет, – снова повторила Мавна, едва ворочая сухим языком. – Просто хочу… на воздух. Здесь душно. – Она подняла наЦаржу глаза и ухватила её за руки. – Спасибо. Спасибо большое. Не знаю, как я…

Царжа осторожно, чтобы не обидеть, освободила свои ладони и мягко улыбнулась.

– Не за что пока, девочка. Ничего не обещаю. Ты заходи потом. Потом заходи.

Мавна не помнила, как вернулась по длинному проходу – наверное, держалась за стену и едва переставляла ослабшие ноги. Голову распирало от странных ощущений и мыслей, они роились, не до конца понятные и оформившиеся, сталкивались и искрили. Хотелось просто выйти, сесть и не думать ни о чём. Хотя бы некоторое время.

В дверях она столкнулась с кем-то и не сразу узнала Варде. Он подхватил её под локти.

– Всё хорошо?

Мавна закивала, а потом тут же замотала головой.

– Не знаю. Он останется там. А ты…

– Тоже хочу поговорить. – В темноте прихожей было непонятно, но, судя по голосу, Варде был напряжён. – Вдруг удастся что-то узнать. Вспомнить. И насчёт шкурки…

– Ох. Только не говори ей лишнего о себе, пожалуйста. Хорошо?

Мавна чувствовала, как от него пахнет прохладой и рекой – так знакомо, так свежо и приятно, будто этот запах был чем-то, чего ей так не хватало в этом странном доме и в жилище Царжи. Всхлипнув, Мавна крепко обняла Варде. Он уткнулся лицом ей в шею, и они простояли так всего немного, прежде чем одновременно смущённо отстранились.

– Удачи. И будь осторожен.

– Я никому не скажу, что пью кровь. – В полумраке мелькнула улыбка. – А дальше… Как получится.

Варде пошёл дальше, а Мавна, проводив его взглядом, вышла наружу.

Вечер сгустился настолько, что небо стало совсем тёмным, с крупинками звёзд. Мавна сделала несколько шагов, пересекла двор и остановилась на мостовой. Медленно вдохнув, она почувствовала, как грудь наполняется прохладным воздухом. Вокруг витали запахи: свежесть, что-то съестное, что-то сладкое, снова дым… Она вдохнула снова, ещё глубже. Тугой узел в груди расправлялся. Удивительно, но теперь, без козла на поводке, ей стало легче. Будто она передала его Царже, а вместе с ним – все свои заботы и свою вину.

Тот день на болотах, будто растянувшийся на целый год, давно закончился. Она не уследила за братом. Илар не смог его найти. Но Варде дал ей надежду, а она не побоялась нырнуть в топь и вернулась оттуда с козлом. Смородник довёл их до Озёрья живыми и целыми. И Мавна сделала всё, что могла: теперь остаётся ждать и надеяться. Теперь она будет молиться Покровителям о том, чтобы у Царжи всё получилось. Не о том, как добраться сюда живыми. Не о том, чтобы болотный царь её выпустил. Не о том, чтобы не утонуть в болоте. Не о том, чтобы Илар нашёл Раско. Теперь – только о силах Царжи.

Глаза раскрылись шире. Мавна только сейчас по-настоящему рассмотрела Чумную слободу: площадь с церквушкой, улочки и дворы, гуляющих людей и торг за другом конце площади, а чуть дальше – танцующих вокруг жаровни людей. Услышала смех и музыку, разговоры сразу на двух языках. В кожу впитывался ночной ветер, её всю наполняли запахи, цвета, звуки – будто весь год она была запечатанным сосудом, который наконец-то решили наполнить. В груди что-то скреблось, но не тоскливо, как обычно, а приятно. С удивлением Мавна поняла, что снова испытывает радость – слабую, бледную, омрачённую множеством горьких вещей, но всё-таки радость.

Она прошла ещё немного, и на мостовой увидела Смородника. Он сидел прямо на камнях, скрестив ноги, и задумчиво смотрел куда-то в сторону костра, покачивая в ладонях кружку с чем-то дымящимся. Мавна постояла немного, разглядывая его: серая с красной вышивкой рубаха, латаная-перелатаная после драки с упырями, длинные чёрные волосы с косицами у висков, резковатое лицо с крупным носом, багровый ожог и след укуса на шее – сейчас он сидел так, что не было видно глаз и бровь со следами искры, и казался просто уставшим молодым райхи, который не дошёл до праздника у жаровни.

Мавна украдкой улыбнулась. Не будь он таким ворчливым и скорым на расправу, показался бы ей даже неплохим парнем. Она подошла и села рядом, обернув подол платья вокруг ног.

– Ну что Царжа? – Смородник повернулся, сверкнув наполовину белым глазом.

– Оставила Раско у себя. Приду через пару дней. Тогда видно будет.

Мавна поджала губы. Дошла бы она до Озёрья одна? Конечно нет, даже не узнала бы дорогу – да и упыри сожрали бы раньше, чем она приняла мысль, что её брат может быть заколдованным козлом. Пусть никто не спешил извиняться перед ней за летящие стрелы и обидные слова, но что мешает ей испытывать благодарность, не прося ничего взамен?

Ветер взметнул её волосы, с которых снова сполз платок. Больше не колеблясь, она сжала Смородника в крепких объятиях – но так, чтобы не сделать больно.

– Спасибо тебе, – шепнула она и, осмелев окончательно, поцеловала его в щёку. – За дорогу и помощь. Ты ведь не обязан был.

Смородник ошарашенно посмотрел на неё и, привычно нахмурившись, поднялся на ноги, собираясь уйти.

– Только попробуй, – буркнула Мавна, краснея. – Не смей уходить. Или ты считаешь, что можно привезти девушку в незнакомый город и оставить одну среди чужих людей? Ты так не поступишь.

Передёрнув плечами, Смородник неохотно сел обратно.

– Не поступлю.

Мавна спрятала улыбку, сделав вид, что поправляет платок под шеей.

Они посидели молча, глядя в одну сторону. Мавна с удовольствием подставляла лицо ветру и слушала далёкую музыку. Тени пляшущих у костра причудливо падали на мостовую, вытянутые и чёрные, изгибались и сливались, чтобы снова разъединиться.

– Почему ты не пойдёшь к ним? – спросила она.

– Не люблю танцевать.

– Я не про танцы. Просто. К ним. Вместо этого мерзкого Боярышника. Он же тебя ненавидит. Неужели хочется унижаться и бегать за ним?

Смородник кашлянул и глотнул из кружки. Спохватившись, нашарил что-то на камнях и протянул точно такую же Мавне. Мавна удивилась, но с благодарностью приняла напиток.

– Я же отрёкся от райхи, – тихо произнёс Смородник, глядя на свои ноги. – В тот момент, когда решил остаться у чародеев и разбудить искру.

– Но чародеи всё равно не считают тебя своим. Так может, ну их?

Смородник скривил губы, снова делая глоток из кружки. Пахло чем-то знакомым, и Мавна вспомнила: у Ражда варили что-то похожее.

– Не могу. Я чародей, и моя искра уже никуда не денется. Мне нужно знать, что Матушка меня прощает. А райхи точно не примут после всего. Они не любят искру. И особенно тех, у кого она видна на лице.

Мавна будто случайно подвинулась так, чтобы прикасаться плечом к плечу Смородника. Ей не хватало объятий – и с Иларом, и с Купавой они каждый день держались за руки, обнимались, дотрагивались друг до друга, и только теперь она поняла, как холодно и пусто ей было всё время в пути из дома до Озёрья. Жаль, что оба её попутчика оказались такими закрытыми. А может, и к лучшему…

– Мне кажется, ты слишком много думаешь, – тихо сказала она. – Попробуй поговорить. Наверняка здесь можно было бы остаться. Кровь-то никуда не денешь, она сильнее искры. Вот я всегда буду девчонкой из Сонных Топей. С туманом и ручьевой водой в венах. И никакая искра это не убьёт, даже если я по нелепой случайности стану чародейкой.

– Остаться. – Смородник фыркнул. – Для чего? Завести кур? Или печь хлеб?

Он с беззлобной усмешкой покосился на Мавну. Она пожала плечами.

– Печь хлеб здорово. Он живой, тёплый и дышит. И никогда не обидит. В отличие от людей.

– Тогда, пожалуй, хлеб молодец.

Они одновременно рассмеялись: Мавна – неожиданно звонко, как не смеялась уже давно, Смородник – бархатисто и хрипло. Мавна ахнула.

– Ты улыбаешься!

– Неожиданно, правда?

Улыбка исчезла, будто Мавна смутила его своим удивлением. Допив свой напиток, Смородник утёр рот рукавом и вздохнул.

– Ты извини меня. Я был неправ. Тогда, на болотах, когда стрелял в тебя и называл нежичкой. Ещё и связал. – Он сморщился, будто от боли. – Не стоило так с тобой обращаться. Это было ошибкой.

Мавна открыла рот, не веря своим ушам. Неужели дождалась?

– О-о… – растроганно протянула она. – Хорошо. Я тебя прощаю. Мир?

Она протянула руку ладонью вверх и стала ждать. Смородник колебался, но всё-таки пожал её руку со слишком решительным видом.

– Вот видишь. Люди не кусаются. Я уж точно. Не все такие, как Дивник и Боярышник. Если только не кусать их первыми.

Мавна не решилась снова обнять Смородника да и боялась, что это будет странно: сидеть на земле в чужом городе и второй раз обнимать малознакомого мужчину, который к тому же наверняка старше лет на пять-семь… Смутившись, она немного отодвинулась и взялась обеими руками за кружку.

– Перед Варде тоже извинись обязательно. За шкурку, – напомнила она.

Лицо Смородника вытянулось.

– Ты слишком на меня давишь, полегче.

Мавна не стала уточнять, шутит он или нет. Решила, что нет – столько веселья за один вечер Смородник не смог бы выдать.

С наступлением ночи тут всё равно было тепло – от нагретых за день камней, от костров и жилищ. Да и лето в последние дни наконец-то распогодилось. Мавна допивала странный напиток райхи: со специями, травами и ягодами, он одновременно и согревал нутро и холодил язык. Зато в голове после него становилось светло и спокойно.

– Как бы я хотела, чтобы Раско это всё увидел, – тихо сказала она сама себе, покачивая в ладонях кружку. – Ему бы тут понравилось. И Илару, наверное, тоже. А уж Купаве бы как…

Она представила, как они с Купавой бы обошли тут каждый проулок, обязательно держась за руки. Непременно глазели бы на торг целый день, пробуя угощения и примеряя украшения. Смеялись бы громко, во весь голос, как в старые времена. А вечером долго сидели бы у костра, глядя, как танцуют местные парни, и ждали бы, что их тоже позовут танцевать… И Раско бы бегал кругами и путался бы под ногами, а они бы ругались на него и ворчали – беззлобно, любя. Он бы выпросил яблоко в сахаре или кулёк орехов, а Мавна непременно купила бы ему всё, что захочет, да ещё и пряник в придачу.

– Увидит. Не плачь.

Только теперь она поняла, что по щеке скатилась слеза. Стыдливо утерев лицо платком, Мавна шмыгнула носом.

– Хочешь, пройдёмся? – Смородник кивнул в сторону торгового ряда, который даже издалека пестрел флажками, светильниками и яркими безделушками, отражающими свет огней.

Мавне хотелось, но рука сама потянулась к сумке, где лежал кошель. Ей понадобятся деньги, чтобы расплатиться с Царжей. А на торгу она, падкая на всё красивое, непременно потратится на что-то ненужное.

От выбора её спас Варде. Вышел со двора дома Царжи, быстро осмотрелся и подошёл к ним. Тоже сел на мостовую, с другой стороны от Мавны, поджал ноги и провёл пятернёй по волосам.

– Что тебе сказали? – спросила Мавна.

Варде неопределённо мотнул головой.

– Царжа долго меня рассматривала, как зверушку. Спрашивала разное. Я боялся, но вроде бы она обещала никому не рассказывать, что я упырь. Ну, а я обещал никого тут не трогать. Если она не поверит и проболтается – вы найдёте меня с распоротой шеей.

Он сухо сглотнул, и кадык скользнул по горлу. Под глазами у Варде снова сгустились тени, и Мавна поняла: он голоден.

– Дать тебе крови? – засуетилась она.

Смородник молча вынул нож и проткнул себе запястье, развернувшись так, чтобы со стороны никто ничего не понял.

– Меня попей, девчонку не трогай.

– Ты пахнешь дымом. – Варде сморщил нос.

– Потерпишь.

Накапав крови в свою кружку, Смородник протянул её Варде.

Мавна тревожно обернулась по сторонам, но тут до них тоже никому не было дела. Трое людей сидели на площади и пили что-то – такое тут было повсюду. Подумаешь, что один убрал нож в голенище сапога – может, яблоко резал. В Сонных Топях долго осуждали бы девушку, сидящую ночью с двумя мужчинами, которые ей не родственники. А здесь сиди всю ночь хоть с чародеем, хоть с упырём – никто и не заметит. Мавна поёжилась. С одной стороны – хорошо, никому не нужно ничего объяснять. С другой – не всем так везёт, как ей: на кого-то могут напасть, а на помощь никто и не придёт…

Варде глотнул и удовлетворённо выдохнул. Вытянул ноги, размял плечи.

– Царжа сказала, чтоб я приходил каждый день. Будет творить свои чары и поить отварами. Глядишь, и вспомню что-то. А может, даже человеком обратно стану.

– Как-то ты слишком веришь в светлое будущее, – фыркнул Смородник.

– Не начинай. – Мавна легонько толкнула его в бедро. – Хорошо, что Царжа пообещала помочь и мне, и Варде. Как ваши раны, мальчики? Если нужно, я попрошу каких-нибудь трав. Вы сможете заснуть? Ничего не болит?

Она по очереди посмотрела то на одного, то на другого, с сожалением отметив, что оба до сих пор выглядят потрёпанными после битвы с упырями. Подсохшие ссадины, светлеющие кровоподтёки, осунувшиеся уставшие лица. Эх, напечь бы караваев да откормить получше, а то оба казались худее, чем могли бы быть.

Смородник потрогал свой бок и развёл руками.

– Бывало хуже. Я купил трав. Нежак, если хочешь, возьми.

Варде мотнул головой.

– Да нет. Спасибо. И правда уже поздно. Мавна, наверное, устала. Надо бы на покой.

– Царжа говорила про комнату, – вспомнила Мавна. – Пойдёмте посмотрим, что там.

После ночёвок под открытым небом под вой упырей Мавне казалось странным остаться на ночлег в помещении. За время пути она научилась засыпать гораздо быстрее, чем дома, в своей постели. Ей реже снился Раско, а по утрам чаще болела спина, но всё же теперь она более стойко переносила любые лишения. Сказал бы ей кто раньше – не поверила бы, что можно спокойно засыпать вне дома.

Съёмная комната Царжи оказалась совсем маленькой, на одного-двух гостей. И кровать тут стояла одна, самая обычная, из тёмного дерева и с шерстяным покрывалом. Смороднику пришлось пригнуть голову, чтобы войти в дверной проём. Мавна подумала, что, будь тут Илар, он бы и вовсе не смог выпрямиться во весь рост. Они молча постояли, думая об одном и том же.

– Да уж. Пойдём, нежак.

Смородник похлопал Варде по плечу, и тот с готовностью вышел обратно в общий проход.

– Куда вы пойдёте? – спросила Мавна. Она уже села на кровать и, только опустившись на мягкое, поняла, как безумно устала. Не хотелось даже спорить – просто повалиться прямо поверх покрывала и заснуть.

– Вымоемся в речке, тут недалеко она течёт к озеру. А на ночь – в амбар. Есть у меня знакомый в соседнем дворе, прямо напротив Царжи. Я у него лошадей оставил.

Смородник будто бы неохотно признался в том, что водит знакомство с местными, но ни Мавна, ни Варде ничего не стали спрашивать.

Закрыв за собой дверь, они оставили Мавну одну.

Сначала она просто сидела, сложив руки. Но потом заглянула помощница Царжи, та женщина, которую она встретила внизу и которая проводила их в комнату. Спросила, не хочет ли Мавна зайти в мыльню. Мавна хотела, пусть и чувствовала себя уставшей.

Вымывшись горячей водой, она переоделась и вернулась в комнату. Зажгла свечку, как могла, закрыла дверь – тут не было ни замка, ни засова, и, как ни старайся, всё равно оставалась щёлка. Мавна забралась под одеяло, но быстро уснуть не получилось.

В доме было слишком много людей, с наступлением ночи это стало отчётливо ясно. В каждой комнате и за стенкой сильно шумели. Где-то ругались, где-то тянули пьяную песню, где-то плакали дети. Снизу тоже доносились голоса – кто-то громко ссорился и чем-то гремел.

Мавна закрыла голову подушкой, но подумала, что лучше слышать, что происходит.

По проходу кто-то ходил и ругался. Несколько раз Мавне казалось, что в её комнату вот-вот ворвутся, и ноги холодели от ужаса. Что она сможет сделать? Как защитит себя? Вдруг её захотят выгнать? Или даже убить? У неё и ножика-то теперь нет.

Дверь громыхнула, будто снаружи кто-то навалился на неё, перепутав комнаты. Ещё несколько раз вздрогнув от громких голосов и топота, Мавна не выдержала. Накинула платье и платок, захватила сумку с кошелём и, дождавшись, когда шаги перед комнатой стихнут, быстро выбежала на улицу.

Костры уже догорели, больше никто не плясал, все разошлись по домам. На торгу загасили огни. Улочки Чумной слободы затихли, только за стенками дома Царжи продолжали ругаться постояльцы. На чёрном небе мигали звёзды, по ногам потянуло сырой ночной прохладой с озера. Мавна огляделась по сторонам и заметила небольшой дом со двором и хозяйственными постройками.

Пройдя через низкую калитку, она тихонько потянула на себя дверь амбара. Оттуда пахнуло тёплым сеном и зерном, и в полосе лунного света, падающего из окна, она увидела Варде и Смородника, спящих на сенных тюках.

Мавна бесшумно, чтобы не разбудить, закрыла за собой дверь, прокралась в глубь амбара и устроилась на сене между парнями. Варде шевельнулся во сне и перевернулся на бок, освобождая побольше места, а Смородник так и лежал на спине, как убитый, только грудь чуть вздымалась.

Мавна свернулась калачиком, уткнувшись лицом в сгиб локтя. Тут было тихо, тепло, над головой крыша, а самое главное – она ощущала себя в безопасности. Едва закрыв глаза, она тут же уснула.

Глава 10 В Кленовом Валу

Илар и Купава заглянули к Рдану – попрощаться с его семьёй и Саной. Забрали телегу и свои вещи, чтобы примкнуть к отряду Желны. Денег за кров и еду Рдан не взял – Илар предлагал, но тот сказал, что не примет ничего от них.

Путь до Кленового Вала занял неполных два дня. Пока ехали через лес, чародеи по очереди отправляли вперёд потоки искр. Желна показала Илару своё диковинное оружие и немного объяснила, как работает искра. Он попробовал зажечь искрой свой нож, и у него получилось – попытки с шестой. Желна хвалила Илара и несколько раз повторила, что Матушка будет рада ему, а Купава поджимала губы и щурила глаза, когда Илар снова просил рассмотреть поближе самострел Желны.

Ночью на них пыталась напасть упыриная стая. Чародеи разожгли высокие костры вокруг места ночлега, а нежаки злились и визжали за пределами огненного кольца. Купава переживала, что это из-за неё, но Илар как мог успокаивал: чародейский отряд справится, тут ей точно не стоит винить себя – кругом и без неё полным-полно упырей, а искры и костры их только злят. Чародеи спали по очереди, а Купава заснула только к утру, убаюканная объятиями Илара.

Кленовый Вал притаился прямо среди густого леса, между двумя большими оврагами. Город окружала стена – втрое выше, чем в Сонных Топях, и гораздо крепче. Илар с нескрываемой завистью смотрел на стену с алыми огнями поверху, на ворота со следами упыриных когтей и на бравых дозорных в невысоких башенках-бойницах. Да уж, в деревне такое не построишь, не хватит сил и людей. Хорошо жить в городах, надо было давно взять семью да и перевезти сюда, под надёжную защиту. И самому в дозор ходить тут было бы приятнее.

– Здесь ратница одного из ратных глав, Батюшки Неясыти, – пояснила Желна, когда их пустили за ворота и лошадиные копыта застучали по дощатым настилам, которыми здесь были выложены улицы. – Он позвал нашу Матушку Сенницу с отрядами на совет. На наших с ним землях больше всего упырей, поэтому другим ратным главам просто выслали вести с гонцами.

– Главное, чтобы гонцы добрались целыми, – хмуро хмыкнул Хмель, поравнявшись с Иларом. – Наша Матушка сперва не хотела ехать, здоровье уже не то, но не замечать засилье упырей уже просто невозможно. Люди из окрестных деревень теперь почти не выезжают за свои стены – ни на торги, ни по другим делам. Сидят за оградами и вздрагивают от каждого звука. Чародеев на все деревни не хватает, и даже если двое-трое чародеев берутся сопровождать путников, то нежаков налетает столько, что не всем под силу справиться.

– Есть же удельный князь, – поёжилась Купава, оглядываясь по сторонам. Илар замечал, как она притихла и нахмурилась, въезжая в город, – наверное, её тоже одолевали мысли о том, насколько это место отличается от дома. – Почему он ничего не делает? Должны же быть войска… Что-то ещё. Это же в его землях завелись упыри, убивают его людей.

Желна презрительно фыркнула, обернувшись на Купаву с сочувствием.

– Милая девочка, думаешь, мы ни разу ему не писали? В столице – лучшие чародейские ратницы, сразу две, и чародеи там все как на подбор. Но князь отгородился огромными стенами и окружил себя лучшими чародеями. В его землях почти нет нежаков, так, забегут один-два, но столицу берегут как главную драгоценность. А на наши отряды сваливается защита остальных земель. Иногда мне кажется, что ему было бы спокойнее, если бы упыри всех тут перебили.

– Но тогда упыри пойдут в сторону столицы – за едой. – Купава снова зябко поёжилась.

– Кто их знает. – Желна мотнула головой и отвернулась, глядя вперёд, на дорогу. – Быть может, тогда он и сделал бы что-то. Глядишь, стал бы больше ценить чародеев и выделять нам средства из казны.

– Но я надеюсь, на совет приедут не все. – Илар сдвинул брови. – Иначе многие деревни останутся без чародейской защиты.

– Не ты ли… – начала Купава, но смущённо осеклась. Илар благодарно ей улыбнулся.

Как бы ему ни было отвратительно ходить в обходы изб с Лыком и остальными, всё же не хотелось бы оставлять Сонные Топи вовсе без защиты. Раз дела обстоят так плохо, то без чародейского пламени им не справиться, пусть даже все жители встанут в дозор. Ему трудно было это признать, но всё же хотелось бы видеть родную деревню целой, и если чародеи смогут в этом помочь – что ж, так тому и быть.

– Многие остаются на местах, – ответила Желна. – На совете будут те, кто объезжает окрестности, и те, кто до этого оставался в ратницах. Матушка отправила людей собирать по весям блуждающие отряды и отдельных чародеев, вышедших из-под её крыла.

Улицы города разветвлялись, деревянные настилы переходили в широкие мосты, приподнимающиеся над влажными скосами оврагов и мелких ручьёв. Перед чародейским отрядом все расступались, почтительно склоняя головы, и Илара это поразило: в иных деревнях плевались бы в спины, а тут… Что ж, раз в Кленовом Валу заседает один из ратных глав, то тут всё должно быть совсем по-другому.

Чародейская ратница гордо возвышалась на холме, окружённая высоченными старыми елями. В другом городе на этом месте стоял бы терем городового главы или церковь, но здесь – огромное бревенчатое здание, которое шириной занимало бы добрую половину улицы в Сонных Топях.

Навстречу им вышла пожилая женщина. Её седые волосы были заплетены в толстую свободную косу, а глаза сверкали белым, как у Боярышника. Чародеи спешились перед ней – от Илара не ускользнуло, как изменились их лица, став благоговейными и смирными. Чародеи по одному подходили к женщине, кланялись, а некоторые даже вставали на колени и целовали смуглые руки.

– Как добрались, девочка? – спросила женщина у Желны после того, как та поцеловала ей руку.

– Хорошо, Матушка. Благодарю. – Она снова поклонилась, положа руку на грудь. – Как остальные наши отряды? Все, кого ты звала, уже прибыли?

– Не все. – Матушка вздохнула. – Сыч, Окопник и Жабник поехали втроём, и Чубушник принёс дурную весть, что нашёл их мёртвыми. От некоторых так и нет вестей. Боярышник где-то задержался, я велела ему отыскать и привести Смородника, но обоих всё нет и нет.

По лицу Желны пробежала тень.

– Ох. В самом деле, дурные вести. Но я привела нового парня с искрой. Может, взглянешь на него?

Илар кожей ощутил, как белёсый взгляд Сенницы вперился в него. Конечно, она прекрасно знала всех своих чародеев в лицо и сразу заметила чужака.

– Ты должен подойти и высказать своё почтение, – подсказала Вайда, светловолосая стройная чародейка из отряда Желны.

– Иди, – вздохнула Купава. – А то нехорошо получится. Но будь осторожен.

Илар поцеловал её в висок и спрыгнул с телеги. Подошёл к Матушке – она едва доставала ему ростом до груди. Поклонился низко, вставать на колени и целовать руки не стал, всё-таки он ей не служил.

– Хранит вас свет, – сказал он, вспомнив, что чародеи молятся не Покровителям.

Сенница удовлетворённо кивнула.

– И тебя, мальчик. Как зовут, откуда?

Илар кратко представился, умолчав, правда, про Сонные Топи. Сенница сама поймала его руки и стиснула. Илар замер. Ладони чародейки были сухими и горячими, как печные угли. Хотелось вырвать свои пальцы, но он не посмел.

– Лицо у тебя будто бы знакомое… – проговорила Сенница. – И искру чую. Такие ребята мне всегда нужны. Особенно сейчас, когда отряды редеют. Пойдёшь учиться? Староват, правда. Сколько тебе?

– Двадцать три.

За спиной кто-то из чародеев разочаровано присвистнул.

– Многовато. Ко мне обычно лет до тринадцати идут. Потом тяжелее. Кто в двенадцать пришёл, у тех уже частенько искра не слушается, до десяти удачнее всего. Но ничего. Пригодишься.

Она чуть подняла голову, и Илар понял, что она смотрит позади него, на Купаву.

– А что она? Тоже с искрой или без?

– Без, – ответила Купава.

– Разбудим, коли захочет.

– Не надо её, – хрипло попросил Илар. – Пускай спокойно живёт.

Сенница фыркнула.

– Раз с тобой связалась, искрой меченным, уже не будет ей покоя. Так и придётся думать: где ты, жив ли, не ранен… Но такая уж у нас доля. Я вот тоже всегда сижу и детей своих жду. Кто вернётся, а кто нет…

Она отпустила руки Илара и вздохнула.

– Пойдём поговорим, если хочешь.

Сглотнув, Илар обернулся на Купаву. Та уверенно кивнула:

– Я с Желной пойду. Ты иди.

Матушка взяла Илара под руку, и они прошли по дороге вокруг терема. За елями и высокими кустами открылся берег неширокой речки, тихой, неглубокой, с заводями, полными цветущих кувшинок. Отсветы красных огней мигали на водной ряби – словно течение подхватило снопы чародейских искр и перекатывало, то притапливая, то выбрасывая на поверхность. На другой стороне реки начинались дома, и люди спокойно гуляли по улицам, несмотря на поздний час.

– Как тут спокойно, – вырвалось у Илара с горечью.

Сенница посмотрела на него снизу вверх своими белёсыми глазами.

– Потому что мы трудились над этим покоем. Взращивали и лелеяли его. А теперь нежаки вновь хотят его разрушить. Из какой ты деревни, парень?

Илар шумно вдохнул носом ночной воздух, пахнущий рекой, крапивой и невзрачными вечерними цветами.

– Из Ежовников.

– Недалеко. Слышала, вас плотно упыри обложили. Выучишься у меня, сможешь защищать свой дом и родных.

– К нам приезжали чародеи. – Он повернул голову, чтобы видеть лицо Матушки. – И стали грабить нас. Разве это защита?

Она невинно пожала плечами.

– Отчего не защита. За защиту нужно платить. Вряд ли барахло стоит дороже жизни. Дай получше почуять искру твою. Скажу, будет ли от тебя толк. До меня доходили слухи о бродячем чародее, который в одиночку разбрасывает целые стаи. Нам бы пригодился кто-то похожий, я бы сумела твою искру направить. Но не сразу, конечно.

Они остановились на берегу реки. От воды тянуло прохладой, мокрая от росы трава липла к щиколоткам. Илар бы с удовольствием искупался – здесь, кажется, не боялись ни нежаков, ни неведомую нечисть, которой пугали детей. Дома говорили – больше в шутку, чем всерьёз, что по вечерам парней сманят русалки и утянут на дно, но все понимали: если кто и утянет на дно, то нежак, прикинувшийся сперва лягушкой, рыбой или ужом. И ему будет всё равно, парня тянуть или старика, ребёнка или женщину.

– Я не умею её показывать, – буркнул Илар. Он надеялся, что Сенница не заметит охватившее его смущение. – Она как-то сама…

Сенница встала напротив него и взяла его ладони. Положила себе на ключицы и вскинула голову, заглядывая прямо в лицо.

– Представь, будто я нежичка. Будто хочешь меня убить. Направь всю свою силу мне в грудь. Да не бойся, я отражу. Ничего не случится.

Илар сомневался. Чародейка выглядела маленькой и хрупкой, едва ли не ниже Мавны – как такую не убить ненароком? Кругом – полный город чародеев, и половина из них – «дети» Сенницы, готовые разорвать ради своей наставницы. Что будет с Купавой, если он убьёт ратную главу?..

– Не бойся, – повторила она мягче. – Давай, сынок. Я всех их так проверяла. И жива, как видишь. А в отрядах есть чародеи куда сильнее тебя, уж не обижайся.

Руки Сенницы крепко сжимали ладони Илара и постепенно становились всё горячее, наливались жаром так, что стало больно держать. Илар дёрнулся, но Сенница не отпускала.

– Давай, мальчик.

– Не могу.

– Мо-ожешь. Давай.

Илар с силой оторвался от Сенницы, и что-то ярко полыхнуло, окатив землю под ногами огненными брызгами. Сердце заколотилось быстро и тяжело, словно после долгого бега.

– Умница. – Сенница затоптала сапогом огоньки, рассыпавшиеся по траве. – Видишь, как просто. Хорошая искра у тебя. Крепкая. Без гнили. Выучишься, станешь сильным чародеем, мне такие нужны. Дадим тебе новое имя.

– Это обязательно? – спросил Илар, отдышавшись. – Я к своему привык.

Сенница развела руками.

– Ну, милый мой, тут уж кому как нравится. Чаще всего ко мне попадают юнцы, для которых новое имя означает новую жизнь. Так они входят в чародейское общество и становятся его частью. Мало кто желает оставить прежнее имя, но такие тоже есть, хотя в большинстве своём они потом тоже придумывают себе прозвище – если я не дала раньше. Я бы назвала тебя… – Она сощурилась, разглядывая Илара, – Коровяком.

Илар кашлянул.

– Коро…

Расслабился, когда понял, что Сенница смеётся.

– Шучу, шучу. Ты, главное, просто приходи учиться, никто тебе насильно имя менять не станет. А девчонка твоя будет помогать на кухне и по другим делам. Но если захочет стать чародейкой и пойти в отряд – мы и её выучим. Решение за ней самой.

– Но если даже из Купавы можно сделать чародейку, значит, каждый способен разбудить в себе искру?

Матушка Сенница медленно пошла в сторону ратницы, и Илар за ней.

– Каждый. Кто пожелает. В каждом живом искра спит. В ком-то сильная, аж полыхает, в ком-то едва теплится. Но если её разбудить и не приручить, будет много горя, и прежде всего – для хозяина искры. Так что пусть лучше не трогают. А всех обучить ратные главы всё равно не смогут, да и не нужно столько чародеев на наши веси. До недавнего времени не нужно было. Пусть пока всё остаётся так, как есть. А там решим.

«Конечно, они не захотят расширять свои ряды, чтобы не приходилось делиться собранным с деревень добром», – горько подумал Илар.

Если бы искрой владели все люди в Сонных Топях, нападали бы на них упыри? Ушла бы тогда Мавна? Утащили бы Раско?

Вряд ли.

Они с Сенницей вернулись к воротам ратницы. Чародеи рассёдлывали коней, но без своей главы внутрь не заходили, ждали. На Илара теперь поглядывали с недоверием, и ему хотелось крикнуть: «Не трону я вашу Матушку! Не отберу у вас её расположение и ваше награбленное добро – тоже».

– Ладно, пойдём уж в ратницу, – позвала Сенница. – Устали с дороги, поди. Желна, дочка, спасибо тебе, что довела всех в сохранности. Умница моя.

Желна приосанилась, расправила плечи.

– Не за что благодарить, Матушка.

Ратницу снаружи так освещали огнями, что терем казался выкрашенным в красный. Еловые ветви свисали у самых стен, скреблись в окна, как когти неведомых тварей. Илар пропустил Купаву вперёд себя и с тоской задрал голову, разглядывая высокие стены терема и зависшие в воздухе огни. Местные точно спят каждую ночь спокойно и если и слышат крики упырей, то где-то далеко, на полях. Что уж говорить про столицу и другие дальние города… Повезло же там родиться. И не повезло его брату и сестре. Вернуть бы время вспять, можно было бы уговорить отца собраться и всем вместе переехать хотя бы сюда, в Кленовый Вал, и тогда они не разлучились бы.

Внутри ратницы было не протолкнуться. Посреди зала стоял огромный стол, во главе которого сидел старый чародей с густыми седыми бровями и бородой, но совершенно лысой макушкой. Сенница обошла вокруг стола и заняла своё место там же, рядом со старым ратным Батюшкой.

– Это Батюшка Неясыть, – шепнула Желна, проходя мимо. – Главы отрядов и их приближённые займут места за столом, а вам лучше не злить старших и послушать стоя.

Илар обнял Купаву за плечи и согласился. Они отошли к стене, чтобы не мешать чародеям проходить и рассаживаться. С одной стороны, Илар хотел бы быть подальше от этого места – во всяком случае, не среди толпы чародеев. Он ведь слышал, что Боярышника тоже ждут… Как не ждать, если тот – глава одного из отрядов? Но, с другой, Илар понимал, что ради Мавны, Раско и Купавы должен постараться выяснить всё, что возможно. А кто знает об упырях больше чародеев? Разве что сами упыри, но с ними – тогда, на болотах – разговор не клеился.

В ратницу продолжали входить другие задержавшиеся чародеи. Уверенным шагом мимо прошёл Боярышник, и Илар отвернулся к стене. Конечно, вряд ли Боярышник затеет расправу во время совета, на глазах у ратных глав, но лучше бы ему вообще не знать, что Илар здесь. После совета нужно бы как можно незаметнее выйти и озаботиться ночлегом, найти для Купавы удобное жильё… Оставаться в ратнице Илар не собирался, даже если предложат.

– Ты один, – с тихой горечью заметила Матушка, когда Боярышник подошёл поцеловать ей руки. – Не нашёл?

– Лучше бы не находил, – вздохнул Боярышник. – Смородник предал нас, Матушка. Он заодно с нежаками. Я видел его с упырём и чужой девушкой – он выглядел вполне довольным жизнью и уже и не думал о том, чтобы вернуться к нам.

– Ты убил предателя? – живо поинтересовался Неясыть.

Боярышник склонил голову.

– Убил.

Матушка Сенница закрыла лицо ладонями и замерла. Боярышник развернулся и занял место за столом недалеко от неё.

– Мои дети убивают друг друга. За что Свет так ко мне жесток? – пробормотала Сенница и обвела белыми глазами собравшихся. – Пообещайте мне, что никто из вас не поднимет руку на брата или сестру. Пообещайте, что ничто не заставит вас пойти на убийство чародея. Пусть вокруг всё рушится и горит, пусть вы ссоритесь и ненавидите друг друга, пусть ваш брат будет тысячу раз неправ – но, прошу, цените чародейские жизни. Не гасите искры. Мы не сможем разжечь пламя, если будем своими руками гасить каждую искру.

Боярышник сложил перед собой руки в замок и постукивал большими пальцами друг о друга, опустив лицо к столу. Хорошо, хотя бы не смотрел в сторону Илара.

– Я соболезную твоей утрате. – Неясыть кивнул Сеннице. – И другим утратам в твоей рати. В моей тоже не без потерь. Мы почтим память погибших детей, но после, у большого костра. Если не решить, что делать с нежаками, скоро нас и вовсе не станет.

– Нечего тут решать, – подал голос широкоплечий могучий чародей, чем-то напомнивший Илару их старосту Бредея – такой же крепкий, с густой кудрявой бородой и тёмными волосами. Но его глаза тоже были белыми, как у Сенницы, Неясыти и Боярышника – и некоторых других чародеев, но только у тех, кому на вид было больше сорока лет. – Надо жечь всё, как в прошлые разы. И наводить морок. Делали ведь уже не единожды, и всё хорошо было.

Тишина стала ещё гуще. Чародеи помоложе переглядывались между собой, старшие задумчиво тёрли шеи и подбородки. Наконец Неясыть кашлянул и поднялся, чтобы лучше видеть собеседника.

– Бражник, дорогой мой, я знаю, что ты любишь рубить с плеча. Ты прав, мы дважды выжигали под корень нежицкий род, но в этот раз всё несколько сложнее. В этот раз нежаки ещё больше похожи на людей, чем в прошлые. Мы ведь не теряли времени и наблюдали за ними. Нам привозили их тела и части тел. Мы многое поняли: на этот раз болотный царь превзошёл сам себя, и его дети научились не просто быть похожими на людей, но и по-настоящему завладевать их телами. Они помнят свои прошлые жизни и стремятся к ним вернуться. Оттого во многих городах и деревнях упыри уже живут наравне с людьми. Возвращаются в свои семьи, и их принимают.

– Может, пусть и живут? – тихо спросила Вайда.

На неё шикнул Хмель.

– Жить-то живут, – хмыкнул Неясыть. – Если это можно назвать жизнью – вместо крови-то у них всё равно болотный ил. Да только не все способны спокойно жить. Жажда бывает сильна, и каждый нежак хотя бы иногда должен оборачиваться и охотиться. Будь ты хоть весь месяц человеком, а на день всё равно обернёшься чудовищем и сожрёшь кого-нибудь ненароком. Ты же видишь, девочка, что вокруг творится. Они живут, а люди и чародеи – нет.

– Они нас выкашивают по половине отряда! – рявкнул на Вайду Бражник и ударил кулаком по столу. – Моих парней сожрали аж троих разом, напали стаей. И никакое пламя не помогло, только деревню дотла сожгли. А мы их жалеть должны? Как бы ты, девка, запела, если бы тебя стали терзать на части? Или, вон, – он указал на Хмеля, который сидел рядом с Вайдой, – мужика твоего по кускам бы разнесли. Понравилось бы тебе? Жалела бы их? Не-ет. Первая бы заверещала, чтоб мы жгли без разбору.

Вайда замолчала, опустив глаза. Хмель погладил её по плечу и вскинул голову, глядя на Бражника.

– Если жечь сейчас, то сожжём многие деревни. С людьми. Все погибнут: и нежаки, и местные. С женщинами и детьми. Ты сам говорил, что упыри живут среди людей. Не все, конечно. Но в этот раз не получится так, как в прошлые. Тогда упыри жили в своих деревнях, в стороне.

Бражник отрывисто хохотнул и поскрёб бороду.

– Откуда ты знаешь, как было в тот раз, молокосос? Тебе твоя Матушка сказала, что всех щадили? – он обернулся на Сенницу. – Что, обелила себя перед деточками? А они всё и проглотили. А не говорила, как кричали горящие заживо? Не выли по-упырячьи, не-ет. Звали матерей и своих Покровителей. Но Огонь жрёт всех. Это была наша жертва Свету, и он благословил нас тем, что сильнее распалил искры.

– Мы не затем собрались, чтобы ты отчитывал меня и мою рать, – холодно осадила его Сенница. – На твоих глазах отметина искры, принёсшей смерть, ты участвовал в последнем сожжении, но это не даёт тебе права ставить себя выше других. Успокойся, Бражник. Сядь. Будем говорить все наравне.

Она тяжело посмотрела на Бражника, так, что даже Илару стало неуютно, и тот, фыркнув, всё-таки опустился на место.

Илару до жжения под кожей было неприятно тут находиться. Чародеи обсуждали явно какие-то страшные вещи: выходит, чародеи несколько раз выжигали упырей вместе с обычными деревнями… И те обломки, что он стал видеть на полях, это остатки сожжённых поселений. Искра в нём давно шептала, что по их землям прокатилась война – но какая именно, Илар понял только сейчас. Но что сделали с теми людьми, которых не коснулось сожжение? Почему старики никогда не рассказывали о том, что когда-то упыри жили с ними бок о бок, но пали жертвами чародеев?

– У меня есть живой упырь, – сказала Сенница. – Моя дочь Желна привела его половину луны назад. Мы пытали его, и он признался. Болотный царь в ярости и отменил все прошлые соглашения. Теперь его отродья вольны нападать хоть на нас, хоть на людей, и он не станет этому противиться. Приведите упыря.

Она махнула рукой, и двое чародеев покорно вышли из ратницы.

– Как можно пытать того, кто уже мёртв? – спросил Неясыть.

Сенница склонила голову.

– Мы сожгли его шкурку и не давали крови. Жажда стала настолько сильна, что он выдал своего отца с потрохами. Всё просто, Неясыть.

Скоро двери снова открылись, и чародеи, которые стояли ближе к выходу, отпрянули в сторону. Кто-то вскрикнул, но не испуганно, а с отвращением. Илар повернул голову и скривился. В груди шевельнулась искра, вспылила пламенем и подобралась к горлу – до горячей тошноты.

Чародей вёл на цепи нежака – не человека, не чудовище, нечто среднее. Одежда висела на упыре лохмотьями, он шёл на четвереньках, подволакивая задние ноги и выгнув спину с выступающим позвоночником. Кожа обтягивала вытянутый череп, иссохшие губы обнажали желтоватые клыки, торчащие в разные стороны.

Сенница и Неясыть отодвинулись подальше, чародеи расступились, освобождая место. Тот, кто привёл упыря, ударил его под колени и натянул цепь так, чтобы упырь не мог выпрямиться и прижимался телом к полу, согнувшись. Чудовище захрипело с присвистом, до мурашек: из такого звука потом вырастал вой, целыми ночами не дающий спать. Купава прижалась к Илару и уткнулась лицом ему в рубашку. Он стиснул её – крепко, надеясь унять её дрожь. Поцеловал в висок и шепнул на ухо:

– Если хочешь, уйдём отсюда. Тебе не нужно на это смотреть.

– Я не смотрю. Не смотрю, – глухо пробормотала Купава, шмыгнув носом. – Всё хорошо. Я ведь уже видела их. Вокруг чародеи. Он никому не навредит, правда?

Илар не ответил, только тяжело вздохнул. В голове снова звучал заикающийся голос Вейки, который рассказывал, что его сестра привела в деревню нежака. Вдруг она сейчас рядом с ним? С таким же истекающим слюной чудовищем… Но нет, скорее всего, в таком случае её уже давно нет в живых, чудовища не щадят людей. Илар встряхнул головой и с нажимом провёл ладонью по лицу. Не стоит об этом думать. Не сейчас.

Сенница медленно встала и подошла к упырю, остановившись на безопасном расстоянии. Зажгла на ладони алый шар огня и перекатила из одной руки в другую – так дозорные крутили ножи, разминаясь перед ночью у ограды.

– Ты можешь говорить, нежак?

Чудовище вскинуло голову – напоминающую одновременно и человечью и собачью. Оскалилось и щёлкнуло зубами, рванувшись вперёд. Цепи загремели, натягиваясь, но держащий его чародей тут же ударил ему в спину потоком огня – длинным и узким, как хлыст. Упырь завизжал, завертелся, одежда на спине задымилась, на коже вспух сочащийся чёрной жижей порез.

– Говори, сколько вас ещё в топях? Много ли болотников породил ваш царь? – Сенница говорила с презрением, будто выплёвывала каждое слово.

– Больш-ш-ше, – прошипел упырь хрипящим шёпотом, – много больш-ше, чем вас-с. И породит ещ-щё, сколько надо.

Сенница с Неясытью переглянулись.

– Где ваш отец сейчас? Прячется в своём Туманном городе? – спросил Неясыть.

Упырь защёлкал пастью, будто уже забыл человеческую речь. Упал на пол, забился в судорогах, изо рта полилась тягучая чёрная жидкость.

– Он рассказал всё, когда ещё походил на человека, – сказала Сенница, гася огни на ладонях. – Я хотела, чтобы ты увидел и услышал своими глазами, но… Тварь сейчас издохнет, увы.

Упырь забился ещё сильнее, жалобно заскрежетал, впился когтями в пол, оставляя длинные царапины на досках. От его воплей закладывало уши, а сердце сжималось от отвращения и страха. Купава прижала ладони к ушам.

Боярышник поднялся с места и метнул в упыря сгусток пламени. Нежак моментально вспыхнул, крикнул последний раз и затих, съёжившись бесформенной чёрной грудой. Конец цепи упал на пол, больше не обвивающийся вокруг ничьей шеи.

– Он уверял, что болотный царь готов изрыгать всё новых и новых болотников, которые будут наращивать тела и убивать нас до тех пор, пока не останется ни одного чародея, – сказалаСенница, усаживаясь обратно на своё место. – Или пока мы не оставим их в покое. Нужно запретить людям хоронить мертвецов в земле – и особенно оставлять на поверхности. Пусть зовут нас сжигать тела. Огонь не оставит ничего, что мог бы забрать нежицкий дух. Только так мы их сдержим.

– Мы их сдержим, если сейчас прокатим огонь по болотам, – упрямо буркнул Бражник. – Попомните мои слова, в конце концов так и будет. А вы сейчас просто тянете время и смотрите, как наших ребят убивают. Если сжигать тела, то упыри просто не смогут становиться похожими на людей. Это не остановит чудовищ.

– Я могла бы лично съездить к удельному князю и попросить его рати нам в помощь, – вызвалась Желна. – Я сумею его убедить. Напугаю, что если убьют всех нас, то пойдут на столицу, и на подходе к ней ему никто не сможет помочь. А жечь или нет – решим. Если будет необходимо, наше пламя увидят и за морем.

Илар замечал, что даже среди чародеев двух ратей нет единства. Он гладил Купаву по спине, а во рту сводило от горечи. Они в деревнях ждали, что чародеи смогут их защитить, но даже ратные главы на совете не знают, как поступить. Ему показалось, что на всех – и на него с Купавой, и на ратницу с чародеями, и на город – надвигается что-то чёрное и неминуемое, что не оставит выбора и просто убьёт их.

Совет продлился ещё недолго. Желне позволили съездить в столицу, взяв с собой нескольких сильных чародеев. Остальных разделили по направлениям и поручили уничтожать всех упырей, которых они смогут распознать.

Но прежде, чем ратные главы отпустили всех из ратницы, дверь вновь распахнулась, впуская запыхавшегося чародея, а вместе с ним – и прохладный ночной ветер, всколыхнувший зависшие под потолком огни.

– Нежаки берут в кольцо Озёрье, – прохрипел чародей, держась за грудь. – Мы были рядом. Едва оторвались.

По ратнице пронеслись вздохи.

– Зачем им это? – нахмурился Неясыть.

– Там нет ратных глав, – напомнила Сенница. – Только люди-дозорные и отдельные чародеи, которые туда заглядывают. Много пищи. И широкий тракт, ведущий через весь удел. Если в городе начнётся бойня, болотный царь и его дети получат свежие тела. – Матушка прикрыла глаза рукой. – Спасибо за вести, Берёзец, хоть они и дурные.

Чародею-гонцу вынесли воды и усадили за стол. Сенница и Неясыть посовещались ещё немного, низко склонив головы, а среди чародеев вспыхивали бурные споры.

– Пойдём на улицу, – попросилась Купава. – Что нам за дело до какого-то Озёрья? Это не так уж близко. Я устала.

– Пойдём.

Илар положил руки ей на плечи и вывел из ратницы, обернувшись лишь раз: Боярышник что-то яростно обсуждал с Бражником, Желна и Вайда спорили с Хмелем, и стоял такой гул, что не получалось разобрать отдельные слова. Боярышник так его и не заметил в толпе – слава Покровителям, хоть в этом повезло.

За ратницей, у берега реки, уже развели большой костёр. Проходя мимо, Илар слышал, как чародеи шепчут имена погибших братьев и сестёр – странные, птичьи, звериные, растительные… С каждым именем в костёр летел пучок трав, и искры вздымались в чёрное небо – не чародейские, а самые обычные.

Сколько ещё таких костров понадобится, чтобы вспомнить всех, кому только предстоит погибнуть? А сколько простых людей падёт?

Илар тряхнул головой. Сперва нужно найти ночлег и позаботиться о Купаве. Остальное – потом.

Глава 11 Хмельной вечер

Тусклый рассвет заглядывал в пыльное окно, когда Мавна открыла глаза. Она потянулась, повозилась в сене и огляделась по сторонам. Варде нигде не было, а Смородник ещё спал, зарывшись лицом в стог.

– Где Варде? – шикнула Мавна, потормошив его за плечо.

– Почём мне знать… – буркнул Смородник. Поднял голову, разлепил глаза и нахмурился. – Что ты тут делаешь? Мы тебе комнату оставили.

Мавна засмущалась. Теперь в самом деле это показалось глупой блажью: дали же место, чего она себе придумала… но ночью ей и правда было там очень страшно.

– Там кто-то ломился в дверь, – начала оправдываться она. – Я испугалась. Вдруг что-то случится… Подумала, что с вами уж точно лучше.

Ей показалось, что Смородник спрятал ухмылку под притворным зевком.

Мавна вынула из волос застрявшие соломинки, отряхнула платье, разгладила складки на юбке и всё-таки не удержалась: вытащила колосок из волос Смородника. Пока он не начал ворчать, поспешила к выходу, предупредив на бегу:

– Пойду поищу Варде. А то мало ли что, вдруг поймут, что он упырь.

Смородник проводил её странным взглядом и провёл рукой по волосам, вычёсывая пальцами оставшийся мусор.

– Это Чумная слобода, если ты забыла, – сварливо напомнил он. – Здесь только ты одна – не отброс. Так что упырём больше, упырём меньше – никому нет дела, пока он не начнёт бросаться на людей. А начнёт – всё равно никому не будет дела. Главное, чтоб не выходил в город. А то всем достанется.

Смородник поднялся, взял свой бурдюк и, плеснув сначала на лицо, начал мыть руки. Мавна толкнула скрипучую дверь, но услышала за спиной тихий оклик.

– Мавна, одна тут далеко не ходи. Нежака у реки поищи, он должен быть там.

– Хорошо…

Мавна постояла ещё несколько мгновений, думая о том, как же странно, что Смородник обратился к ней по имени, а ещё, кажется, беспокоился о ней. Тряхнув головой, она набросила платок и вышла наружу.

Варде и правда обнаружился у реки, которая текла недалеко за двором с амбаром. Мавна выдохнула с облегчением: не увидев Варде в амбаре, она успела подумать разное. И что он ушёл, обратившись чудовищем, и что его убили местные, узнав в нём упыря, и что без шкурки ему стало совсем худо.

Варде сидел на берегу в одних штанах, и по худой спине стекали капли воды. Светлые волосы намокли, прилипли к шее и казались сейчас темнее, чем обычно. Мавна обошла его по берегу и села рядом.

– Ты чего так рано ушёл? – спросила она вместо приветствия.

Варде спешно схватил лежащую на траве рубаху и попытался натянуть, но она не наделась на мокрое тело. Виновато улыбнувшись, он остался как был. Мавна заметила, что Варде слегка дрожал, да и лицо не казалось здоровым – щёки впали, вокруг глаз расползались тёмные круги.

– Ты был у Царжи?

Варде почесал шею и провёл рукой по волосам, отжимая капли влаги.

– Был. Потому и поднялся раньше вас. Она велела до рассвета к ней прийти, выпить отваров.

– И тебе стало лучше?

Варде вдохнул через нос и задумчиво посмотрел на реку. Вряд ли он перестал страдать без шкурки, всё-таки выглядел неважно, да и два отвара от райхи – не такая уж серьёзная помощь, но всё-таки Мавне хотелось верить, что Царжа справится. И с Варде, и с Раско. Тогда и самой ей станет намного лучше.

– Ты хочешь спросить про брата, – догадался он и перевёл взгляд на Мавну. – Извини. Царжа не велела ничего тебе говорить. Да я и не видел его, честно.

– Понятно. – Мавна со вздохом разгладила платье на коленях. Ковырнула ногтем вышитый по подолу цветок. – Но за тебя я тоже волнуюсь.

Варде улыбнулся, протянул к Мавне руку, но передумал, упёрся ладонью в траву сбоку от себя.

– Я пока жив. Уже хорошо. И знаешь, вот смотрю сейчас на речку и понимаю: я тоже жил у реки. И у нас была коза. – Он хмыкнул. – Непохожая на твоего козлика, белая. Ещё помню, что я упал в ту реку. Удочка запуталась в траве, я хотел её вытащить. И… Больше ничего не помню.

Он потемнел лицом. Мавна поняла, что Варде тяжело копаться в обрывках воспоминаний, а то самое падение в реку, вероятно, и было последним. Она молча обняла Варде за худые плечи, не обращая внимания на то, что её платье тоже немного намокло.

– Я рада, что ты начинаешь вспоминать. Не всё будет приятным, верно? Но ты ведь хотел вспомнить. Лучше так, чем ничего.

Варде положил руку ей на спину и легонько погладил, уткнувшись лицом в волосы, переброшенные через плечо. Издал тихий смешок.

– Я называл себя помнящим. Тем, кто помнит прошлые жизни болотного духа – и то, как в разные времена нас сгоняли с земель. Но это была только половина меня. Понимаешь, это всё равно что смотреть одновременно на две картинки. И обе – моя жизнь. Человека и болотника. Знаешь, чем память болотника отличается от памяти человека?

Он отстранился, и Мавна тоже. К её щекам прилила кровь.

– Чем?

Варде снова взял рубаху и всё-таки надел её, пусть кривовато. Воротник завернулся с одной стороны, и Мавна едва сдержалась, чтобы не поправить – всё-таки объятий было достаточно, вдруг Варде посчитает, что она слишком навязчивая?

– Человек помнит только своё. А болотник – всё, что помнит болотный царь. Поэтому я помню, как чародеи сжигали наши деревни. Помню, как мы жили среди топей, а после сожжения наших городов опустились в Туманный город, к отцу. Вернее, только те, кто не попал в пекло. Ты ведь знаешь, искра убивает наш дух, и спаслись тогда немногие. Мы – части отца, и каждый раз, когда он нас порождает, вспоминаем всё, что творилось с нашим родом.

– О. – Мавна не знала, что ответить. Когда она напоминала себе, что Варде – не просто милый парень, но ещё и упырь, вероятно, от чьего воя она просыпалась в холодном поту, на неё накатывал ужас, такой, что холодели ноги. Она неосознанно отодвинулась дальше. Поняв свою ошибку, Варде поднялся и сунул руки за пояс.

– Прости. Нельзя тебе это рассказывать. Но, знаешь, иногда хочется.

– Всё в порядке. – Мавна утёрла нос и тоже встала, пряча похолодевшие пальцы у шеи, под платком. Река тихо бурлила, Чумная слобода понемногу просыпалась: в петушиных криках, в возне во дворах, в хлопанье закрывающихся дверей – везде начинала слышаться жизнь. – Я к тебе привыкла. И ты хороший парень, правда. Я боялась за тебя.

– Боялась? – Варде вскинул бровь. – Не стоило.

Мавна вновь мысленно поругала себя за глупость. Нельзя такое говорить мужчинам, особенно таким гордым, какие попались ей на пути.

– Не так, как ты подумал, – буркнула она, оправдываясь. – Тебя могли бы схватить. Если бы поняли, кто ты. Так что лучше не ходи один.

Она нахмурилась, когда поняла, что неумышленно повторила просьбу Смородника, высказанную для неё самой. Да уж, наверное, им и правда нужно держаться втроём, раз так вышло, и они подобрались такие неприкаянные: упырь, девушка без дома и изгнанный чародей.

– Знаешь, – бросил Варде через плечо, двигаясь обратно к амбару, – я решил: если схватят, значит, так тому и быть. Всё равно без шкурки не вернуться к отцу. А другой жизни не помню, да и не будет её уже у меня. Так что… Будь что будет. Пока могу – хожу. Только жаль, что ты за меня замуж не пошла напоследок.

– Варде!

Но он рассмеялся, и у Мавны отлегло: ну, хотя бы шутит и не ставит ей в укор.

* * *

Мавна боролась с навязчивым желанием зайти к Царже и хотя бы что-то выспросить про Раско – ну, а если не зайти, то заглянуть в окошко и попытаться что-то разглядеть. Но боялась, что Царжа в гневе выкинет к её ногам козла и отправит скитаться дальше – а кто тогда поможет? Идти в столицу? Смородник точно проклянёт её и не станет больше с ней возиться – у него же своих трудностей хватает. А на одного Варде надежды мало. Приходилось терпеть и кусать костяшки пальцев.

Ещё и мысли об Иларе, как назло, крутились мрачнее и мрачнее. Если прошлым вечером и этим утром она почти уговорила себя, что её высокий, сильный и умный брат точно не пропадёт, то сейчас понимала: упыри не разорвали их только благодаря помощи Ражда и других райхи. Что уж сделают с одним – пусть плечистым и высоченным – парнем, не владеющим искрой?

Она сидела на скамейке перед забором того двора, чьи хозяева пустили их в амбар. Отсюда был виден только кусочек площади, а в основном – улочка, уходящая к речному берегу. Мотыльки бились в окна, постепенно загорающиеся к вечеру, от стрёкота кузнечиков закладывало уши, но Мавна так накрутила себя переживаниями, что громче всего слышала грохот крови в своих ушах.

– Мавна?

Кто-то окликнул её, и она сперва подумала, что ей послышалось. Подняв голову, Мавна растерянно огляделась. Со стороны площади к ней шёл высокий парень, радостно ухмыляясь.

– Лируш? Как ты здесь оказался?

– Вот уж точно не ты должна у меня это спрашивать. – Он сверкнул задорной улыбкой и присел к Мавне на скамейку. – Нам пришлось свернуть с дороги и остановиться тут. – Улыбка погасла, Лируш опустил голову, и чёрные кудри наполовину закрыли его лицо. – Упыриных стай стало слишком много. Такое чувство, будто они всё вылезают и вылезают из тумана, без конца и без края. Сишан побоялся, что даже наших чар скоро окажется недостаточно, чтобы отпугивать их, и велел переждать на Чумной слободе. Вот, устроили женщин по знакомым, и сами угол нашли. Побудем здесь, пока вокруг городов не станет спокойнее.

Мавна повернула к нему испуганное лицо.

– Всё так плохо?

Сердце сжалось в тревоге за Илара. Где же он? Покровители, пусть будет в каком-нибудь городе, за такой же крепкой стеной, как она сама.

Лируш запустил пальцы в волосы, взъерошив их ещё сильнее, и откинулся спиной на стену дома.

– Страшно. Я такого не помню. Ох, извини, что напугал. – Он подмигнул Мавне и снова улыбнулся, но уже более вымученно. – Как дудочка, не потеряла?

Мавна хмыкнула под нос.

– В сумке лежит. Берегу.

– Ну, а твои ребята как? Где они? Лучше себя чувствуют? Козёл ваш где?

Отчего-то от этого вопроса у Мавны чуть потеплело в груди.

– Получше. Варде у Царжи, козёл… Раско тоже там, а Смородник велел далеко не отходить и сказал, что пошёл за деньгами. Давно уже нет, вот сижу, жду.

Лируш присвистнул.

– Ого, вот это делец. Пусть потом расскажет, откуда деньги берёт. А то у меня к нему давно вопросы.

Мавна хихикнула в кулак. От Лируша веяло какой-то тёплой заботой: в его улыбке, в насмешливо-мягком тоне, в том, как расслабленно, но не нахально он сидел. Так спокойно она чувствовала себя разве что с Иларом – не боялась выглядеть нелепо, сказать что-то не то или показаться скучной.

– Слушай. Я знаю тут местечко, где можно хорошо посидеть. – Он кивнул в сторону улицы, уходящей к реке. – Тебе нужно отвлечься, слишком ты грустная. Красивые девушки не должны грустить, по крайней мере, я себе не прощу такого. Пойдём заглянем?

Мавна с подозрением вытянула шею, разглядывая вывески на некоторых домах.

– Не то ли местечко, где ты напоил Смородника?

Лируш прищёлкнул губами и потёр шею.

– Н-да-а… то самое. Но мы его не позовём, ты же не хочешь слушать его слезливые истории про тяжёлую юность? А теперь, наверное, ещё будут рассказы про обиду на братьев по отряду. От его рожи молоко во всех дворах киснет, нам и вдвоём весело будет.

– Лируш! – Мавна едва удержалась от смешка. – Не говори так. Он хороший, но хочет, чтобы все думали иначе. Я даже видела, как он улыбается!

– А тебя не провели будто бы его старания?

Мавна легонько толкнула Лируша в плечо.

– Ты же сам мне это говорил. Я тебе и поверила.

Лируш ловко перехватил её ладонь и вскочил со скамьи, увлекая Мавну за собой. Она ойкнула и поднялась на ноги, едва не уронив на землю платок.

– Вот и умница, теперь тоже поверь. Пошли.

Он потащил её за руку по улице, не обращая внимания на её возражения. Мавна переживала: вот вернутся Варде и Смородник, а её нет. Если начнут грызться и обвинять один второго, пооткусывают друг другу головы. Но Лируш будто бы почувствовал её сомнения и остановился, глядя Мавне в лицо.

– Послушай, – мягко сказал он, убирая растрепавшуюся прядь с её лба, – тебе нужно хотя бы ненадолго развеяться. Я приезжаю и что вижу? Такая красавица сидит совсем одна, брошенная двумя здоровенными лбами, и грызёт ногти от волнения. Ты же вся дрожишь, хоть и не замечаешь. – Лируш положил ладонь ей на плечо и, поняв, что Мавна не отстраняется, осторожно погладил. – Я не знаю, какие у вас отношения в вашем крошечном отряде, но думаю, что им следовало бы беречь тебя. Но упырь – не человек, а Мирча слишком привык быть сам по себе. Поэтому этим вечером я о тебе позабочусь, если позволишь. Будет им урок. Договорились?

Мавна посмотрела ему в лицо: открытое, приятное, с улыбающимися чёрными глазами. У Смородника тоже были чёрные глаза, но холодные и всегда напряжённо прищуренные, а глаза Лируша лучились теплом. Ей хотелось кому-то довериться. И ощущать чужую руку на своём плече было приятно – этого ей давно не хватало, а осторожные, вымученные прикосновения к Варде – не в счёт. Хотелось, чтобы её тоже кто-то ободрял, обнимал и говорил, что всё будет хорошо.

Мавна выдохнула и медленно кивнула.

– Договорились. Но только ненадолго. И я не буду много пить, буду сидеть и смотреть по сторонам.

Лируш просиял, широко улыбнулся и вприпрыжку побежал вниз по улице. Мавна, ухмыляясь в платок, двинулась за ним.

Снова откуда-то на мощёную дорогу падали блики костров, пахло едой, отовсюду слышались разговоры: где-то тихие, где-то взрывающиеся хохотом, где-то переходящие в ругань. Должно быть, в одной только Чумной слободе жило больше народу, чем у них в Сонных Топях, а уж если выйти в само Озёрье… Интересно, Лируш смог бы провести её в город? Было бы любопытно посмотреть.

– Мавна!

Второй раз за вечер её окликнули сзади. Мавна узнала голос и со стоном развернулась к Смороднику. Сдвинув брови, он широким шагом шёл к ней.

– Ты всегда делаешь такое суровое лицо, что я уже почти тебя не боюсь, – съязвила она, но он будто бы пропустил мимо ушей.

– Куда ты идёшь? Одна?

– Не одна. Лируш здесь. Позвал сходить в одно место.

Смородник с прищуром вгляделся в улицу. В следующий миг его глаза непривычно расширились, на щеках выступили красные пятна.

– Нет!

– Я не спрашивала твоего позволения. Извини.

Мавна заметила, что он снова перевязал чистой тканью укушенную шею – выходит, опять стало хуже. Смородник устало потёр бровь, тяжело вздохнул и, поколебавшись, мотнул головой.

– Ладно уж. Иди, куда хочешь. Я схожу за Варде и тоже приду. Только не пей. Там что-то подмешивают в пиво, потом звёзды в глазах увидишь.

– В твоём, смотрю, так одна и осталась, – буркнула Мавна, указав на проблеск искры. Спохватилась, поняв, насколько нелепо это прозвучало, и, развернувшись, молча пошла за Лирушем.

В кабаке было тепло, даже жарко, довольно светло и очень шумно. Пахло приятно: жареным мясом, хлебом и крепким квасом, и Лируш уверенно потащил Мавну мимо столов, к стойке с длинной общей лавкой, за которой уже сидело несколько мужчин.

– Эй, Гожо, плесни-ка девушке пива! – Лируш окликнул крупного мужчину за стойкой, протирающего кружки тряпкой. – Твоего лучшего. За мой счёт.

У Мавны в голове зазвучал предостерегающий голос Смородника, но она решительно прогнала эти мысли. Наверняка Лируш так просто от неё не отстанет, а от глотка ведь ничего плохого не случится, необязательно выпивать целое озеро.

Лируш облокотился о стойку и развернулся лицом к Мавне, глядя на неё с лукавством. Мавна улыбнулась ему.

– Слушай. – Лируш потёр подбородок и склонился ниже. – Вы уверены, что приводить сюда упыря было хорошей задумкой?

– Не знаю, – ответила Мавна, поведя плечом. – Он отказался уходить к своим. И не привлекает тут лишнего внимания, тихо ходит себе к Царже, в город не высовывается. Думаешь, ему тут не место?

Перед Лирушем поставили две большие кружки пива, и он передал одну Мавне – такую тяжёлую, что она с трудом удержала обеими руками. Жидкость внутри была не золотистой, как дома, а необычного серо-сиреневого цвета и пахла цветами и травами.

– Упырю, – понизив голос, Лируш склонился к уху Мавны, – если честно, нигде не место. Только под болотами. Хорошо, если ты ручаешься, что он никого тут не тронет. Но даже если не тронет, а кто-то узнает, что среди райхи затесался нежак, то вам со Смородником придётся худо. Точно выгонят из слободы, слухи поползут дальше, и из Озёрья тоже придётся уйти. А вокруг на полях знаешь что… Особо не погуляешь. Так что будьте осторожны, все трое. Да и мама Царжа женщина непростая, не станет помогать без своей выгоды, и я никогда бы не подумал, что она пойдёт навстречу нежаку…

Лируш провёл рукой по волосам, встряхнул кудрявой головой и снова улыбнулся Мавне – так широко, как ещё не улыбался за этот вечер. Указал на кружку в её руках и приподнял свою повыше.

– Извини, что я вот так тебе настроение порчу. Теперь буду только поднимать. Предупредил, и ладно, ты меня услышала. Давай выпьем за встречу.

Он ударил боком своей кружки о кружку Мавны и залихватски запрокинул голову, выпивая пиво долгими глотками под одобрительные возгласы окружающих. Вздохнув, Мавна задумчиво отвернулась.

В самом деле, Варде зря сюда пришёл, она и сама не раз об этом думала. Но где он мог остаться? На болотах? Не захотел ведь. Но только теперь Мавна поняла, что этим он мог навлечь беду и на неё саму, и на Смородника.

Тихо выругавшись, она глотнула из кружки и чуть не закашлялась. Напиток оказался крепким и терпким, горьким, с кисло-сладким привкусом каких-то ягод и трав. Кто-то рассмеялся, кто-то закричал, подбадривая – Мавна заметила, что была тут единственной девушкой, и не каждый мужчина пил из такой же большой кружки, выбрав что-то другое.

– Ну как? – полюбопытствовал Лируш.

Мавна утёрла рот рукавом и молча глотнула ещё.

– Отлично.

Кто-то рядом захлопал в ладоши, и Лируш присоединился, звонко ударил рукой о руку и расхохотался.

– Ай да девка! Не промах! Ну, Гожо, давай ещё!

Мавна хотела сказать, что ей больше не нужно, но её кружка тут же вновь наполнилась до краёв. В кабаке заиграла музыка, народу заметно прибавилось, теперь даже на их скамье почти не оставалось места. Мавна разглядывала их: старые и молодые, уставшие и весёлые, в обносках и опрятно одетые – наконец-то и женщины тоже начали появляться среди посетителей, и Мавна больше не чувствовала себя настолько чужой.

– Хорошо играет Наирча, – похвалил Лируш. – Гожо, ты много ему платишь?

Мавна не слышала, что ответил Гожо. В ушах волной поднимался мягкий шум, мысли о том, что из-за Варде у них могут неприятности, как-то растворились, и даже про козла думалось без тревоги: Царжа знает, что делает, и у неё обязательно всё получится, а как иначе? Ну а Илар наверняка нашёл безопасное место, не дурак ведь. Всё хорошо. Всё должно быть хорошо.

Мавна развязала платок и сняла, положив на скамью. Стало жарче, захотелось расстегнуть и ворот платья. Вокруг было столько огней, столько приветливых весёлых лиц, что даже казалось, будто чего-то не хватает: какого-то другого лица. Может, Илара? Да, ему бы тут понравилось…

– Пошли танцевать! – Лируш ухватил её за руку и потянул, не дождавшись согласия. Мавна сползла со скамьи и, едва не споткнувшись, протиснулась за Лирушем поближе к музыканту с цимбалами.

Здесь было шумнее всего. Люди танцевали – поодиночке и парами, отбивая ногами замысловатые движения, вскидывали руки и крутились, смазываясь в пятно перед глазами. Мавна побоялась, что Лируш будет слишком настойчиво притягивать её к себе, но он не стал даже дотрагиваться, когда убедился, что она ещё твёрдо стоит на ногах.

– Как у вас в Топях танцевали? – Он сверкнул белыми зубами. – Танцуй, как можешь, а я – как сам могу. Главное, чтобы было весело, правда?

Лируш положил одну руку себе на затылок, а другую – на пояс и закружился, едва не столкнувшись с другим развеселившимся райхи. Мавна рассмеялась и захлопала в ладоши. У них дома девушки танцевали медленно, степенно, а уж парни пускались вприсядку вокруг высоких костров. Нет, здесь такие танцы не подойдут, зря, что ли, Наирча старался чуть ли не искры высекать из своих цимбал?

Мавна распустила косу, встряхнула головой и закружилась на манер Лируша. Не так ловко, конечно, но кровь побежала по венам быстрее, разогрелась, и хотелось смеяться от неожиданной лёгкости, наполнившей голову. Как давно с ней такого не было!

Оступившись, она чуть не упала, но Лируш вовремя подхватил под локти, одобрительно улыбаясь.

– Умница! Видишь, как весело, а ты идти не хотела.

– Да уж.

Слегка повернув голову в сторону двери, Мавна увидела Варде и Смородника, настороженно осматривающихся. Она помахала им рукой и хотела крикнуть что-то весёлое, но только фыркнула, когда поняла, что они оба не обрадовались, увидев её танцующей с Лирушем. Смородник, скривив губы, похлопал Варде по плечу и указал на место на лавке.

– Забудь ты сегодня про них, – шепнул Лируш ей на ухо. – Скоро я верну тебя в это болото вечного уныния, но ты ведь хочешь отвлечься, правда?

Мавна проводила их взглядом и кивнула Лирушу.

– Немного. Но давай, может, без танцев?

По его разочарованному лицу Мавна поняла, что ему такой ответ не понравился. Она едва удержалась, чтобы снова не фыркнуть. Да что ж такое! Танцуешь – видишь недовольные лица, не танцуешь – то же самое. Всем не угодишь.

Цимбалы зазвенели ещё неистовее, пары образовали круг и пустились в пляс, от которого пол кабака дрожал, будто вот-вот несколько досок проломятся. Грохотали ударяющиеся друг о друга кружки, звучали взрывы грубого хохота, в углу что-то уронили, и, взвизгнув, звонко рассмеялась девушка.

– Да чтоб вас всех!

Мавна взяла Лируша за широкую тёплую руку и потянула в круг танцующих.

Они кружились, натыкались на другие пары, смеялись и помогали друг другу встать, если оступались. Сердце колотилось быстро-быстро, хмельно и весело, вовсе не так, как колотилось в тревоге и страхе. Жар кабака распалял кровь, и Мавна не могла вспомнить, когда в последний раз ей было так тепло, так легко, так весело. Точно до пропажи Раско бывало несколько раз – на праздниках у самых больших костров, когда парни из соседних деревень так же брали её за руку и вели танцевать, украдкой шепча на ухо, как она красива. Пару раз после таких танцев Мавна даже целовалась за ракитником – не в щёку, а иначе и ощущала чужие руки на своей талии и бёдрах.

Кружась, она то и дело поглядывала в сторону лавки. Обычно обзор закрывали чужие спины и затылки, но Мавна всё-таки разглядела, что и Варде, и Смородник сидят вполоборота, тоже глядя в её сторону, только им почему-то не было так весело, как ей.

– Давай их позовём! – крикнула она Лирушу, перекрикивая музыку и чужие голоса. – Сидят киснут, бедняги.

Лируш расхохотался.

– Нашла кого звать! Со мной танцуй, я точно не хуже! Тут полно весёлых парней.

Он широко улыбался ей, отбивая ногами бешеный ритм, сверкала золотом серёжка в ухе, и через лёгкую дымку хмеля Мавна отметила, что Лируш был даже чем-то похож на Касека, такой же смуглый, красивый и весёлый, с пухлыми губами и ямочками на щеках. Наверное, прошлая Мавна была бы счастлива запросто танцевать с ним…

– Пойдём всё-таки. Мне их жалко.

– Ах, женщины! – с досадой усмехнулся Лируш и издалека помахал рукой Гожо, показывая, чтобы налил им ещё по кружке.

С трудом протиснувшись через толпу к лавке, Мавна приняла из рук Лируша кружку и приникла губами к холодному напитку. Снова горечь, сладость и кислота – но как же приятно после бурных-то танцев! Перекинув растрепавшиеся волосы за спину, она довольно вздохнула.

– Хорошо-то как! Мальчики, вы как тут?

– Да отстань ты от них! Мавна, замуж за меня пойдёшь? – Лируш, снова залпом выпив свою кружку, приобнял Мавну за талию и притянул к себе.

Смородник, который только что глотнул из своей кружки, поперхнулся, и брызги пены вылетели у него из носа. Варде заботливо похлопал его по спине, с неодобрением глядя на Лируша.

– Я так сразу не могу, – отшутилась Мавна, отстраняясь. – Мне нужно подумать, хорошо?

Звуки сливались в один сплошной шум: непрекращающийся кашель Смородника, смех Лируша, топот ног, музыка, разговоры, пьяные выкрики… Мавна поняла, что у неё кружится голова, но присесть было некуда. Сделав ещё несколько больших глотков, она всё-таки расстегнула верхние пуговицы на платье.

– А знаешь, что ты точно можешь? – Лируш крепче стиснул её талию. Не то чтобы это было неприятно, но стоять с ним вот так было неловко, а почему, Мавна никак не могла сообразить, мысли стали слишком неповоротливыми. – Можешь поцеловать самого лучшего парня в этом кабаке!

Он подставил ей щёку и замер в ожидании, но Мавна выскользнула из его рук и, допив своё пиво, утёрла рот запястьем.

– Самого лучшего, говоришь? Конечно, могу.

Крутанувшись, она слегка неуклюже втиснулась на лавку между Варде и Смородником, задев обоих бёдрами. Раскинув руки в стороны, она притянула к себе их обоих и поцеловала в щёку сперва Варде, а потом, повернув голову, и Смородника.

Лируш кашлянул в кулак, отчего-то краснея, кто-то одобрительно засвистел, а у Мавны улыбка сама собой расплылась по лицу.

– Мавна… – растерянно протянул Варде.

Смородник только смущённо потёр щёку, сильнее сгорбился и попытался отодвинуться подальше, но было некуда.

Только теперь, сидя рядом с ними, Мавна поняла, чего ей так не хватало и почему она никак не могла полностью отдаться веселью.

– Выйдем? – предложил Варде, шепнув ей на ухо, и Мавна согласно кивнула. В самом деле, что-то уж больно жарко стало, надо бы подышать. Да и с Лирушем она провела уже достаточно времени, а парни пришли сюда ради неё и сидят брошенные. Жалко их.

Варде ухватил её за запястье, и после Лируша его рука показалась слишком холодной. Мавна обернулась на Смородника, но тот отвернулся к Гожо и подал знак, чтобы ему снова налили.

– Вот тебе и звёзды в глазах, – пробормотала она, пока Варде выбирал свободный путь к двери.

Протиснувшись к выходу, они выскочили на улицу. Вечерний ветер обдал прохладой вспотевшую кожу, взметнул пряди волос и подол платья. Мавна вдохнула полной грудью, чувствуя, как приятно пахнет с реки, а со стороны домов – чем-то съестным. В животе у неё заурчало: конечно, Лируш же только пиво ей заказывал, про еду и не подумал. Поэтому и в голове было так туманно, ну прямо как на болотах.

Варде завёл её за угол кабака и остановился, тяжело дыша и вглядываясь в её лицо. Он слегка дрожал – вроде сильнее обычного, но перед глазами у Мавны всё расплывалось и кружилось, и лицо Варде казалось таким тонким, таким красивым… И почему раньше, в Сонных Топях, она говорила Купаве, что он ей не нравится?

– Мавна, – тихо произнёс он, склоняясь ниже. – Зачем ты так с нами?

– Как?..

Она попыталась улыбнуться, но будто что-то мешало. Выражение лица Варде было слишком непонятным – не для такого весёлого вечера.

– Зачем так со мной? Я же сразу говорил, что ты мне…

Он замолк на полуслове. Ветер хлестнул по щиколоткам, забрался под расстёгнутый ворот, и по коже пробежали мурашки. Мавна упёрлась спиной в стену кабака, чувствуя шершавые брёвна, нагретые за день. От Варде пахло крапивой, оврагами и туманом, так же, как пахло дома, в Сонных Топях, если выглянуть вечером из окна, и от этого запаха голова кружилась только сильнее.

Склонившись ниже, Варде осторожно положил холодные пальцы ей на шею и, выдохнув, нежно поцеловал в губы.

Мавна подалась вперёд, медленно отвечая на поцелуй, необычно мягкий и прохладный, с привкусом росы, мха и морошковых листьев. Варде задышал чаще, прижался к ней телом, его вторая рука легла на бедро Мавны поверх платья. Мавна обхватила его за шею, зарылась пальцами в мягкие короткие волосы, в туманных мыслях шевельнулось: а у Смородника волосы такие же мягкие? Наверное, нет…

Сердце гулко колотилось под рёбрами, в груди приятно щемило, и если бы Варде не прижимал её так крепко к стене, ноги бы подкосились. Не стоило пить вторую кружку, ох, не стоило…

Вдруг Варде резко прервал поцелуй и отстранился. Мавна, тяжело дыша, хотела снова потянуться к нему, но поняла: что-то не так.

На губах появился затхлый илистый привкус, мерзкий, как болотная жижа на пути во владения болотного царя. Она непонимающе посмотрела на Варде, и крик застрял в горле.

Варде трогал пальцами свой подбородок, а изо рта у него толчками текло что-то чёрное и вязкое. Испуганно вытерев рот, Мавна с отвращением поняла: на её губах тоже осталась чёрная зловонная жижа.

Варде закашлялся, выплёвывая чёрные брызги. Глаза закатились, он осел сперва на колени, потом упал навзничь, и из его рта на траву хлынул чёрный поток.

Глава 12 Вместе в путь

Илар проснулся рано. В комнате было ещё почти темно, разбелённые сумерки закрашивали всё одинаковым тускло-серым цветом: и стены, и потолок, и занавески, и руку Купавы, лежащую у него на груди. Он медленно, чтобы не разбудить, переплёл её пальцы со своими и поцеловал, едва касаясь губами.

Они провели в Кленовом Валу весь следующий после совета день. Им определили отдельную комнату при ратнице, совсем маленькую, с узким окошком, и по утрам тут доносились звуки из стряпной.

Чародеи после совета так и не смогли прийти к общему решению. Кто-то с пеной у рта доказывал, что необходимо жечь всё, что стоит и живёт на болотах, другие – что в таком случае пострадает слишком много людей. Всё реже обсуждения походили на обычные разговоры, и всё больше – на вспыхивающие ссоры. Чародеи и ссорились с искрой – горячо, громко, лаялись, как собаки, и Илару думалось: вот-вот зарычат друг на друга по-звериному или бросятся в драку.

Матушка Сенница пару раз показала Илару, как можно лучше почувствовать искру. Конечно, два занятия – ничто по сравнению с многолетним обучением чародеев, но всё-таки Илару стало чуть понятнее, как быть с этим новым жгучим чувством в груди. У него даже получилось поджечь груду веток – и не спалить целую улицу. Сенница сухо похвалила его, а Илар считал это неплохим достижением.

Неплохим, но недостаточным, чтобы противостоять упырям.

Новую встречу она назначила утром. Пора было идти – как бы хорошо и тепло ни лежалось рядом с Купавой.

Речка за ратницей призывно переливалась серым полотном, над ней стелился туман: едва заметный, как пар над кружкой горячего сбитня. Улицы Кленового Вала просыпались, люди выходили во дворы, в рощице у оврага несколько чародеев сражались на ножах – старший, крупный мужчина с длинной бородой, учил молодых девушек и юношу отражать удары.

Илар не смог устоять перед блеском реки: кинулся в воду, нырнул с головой, и всё тело сладко закололо от пронизывающего холода. Даже в голове стало пусто-пусто, будто мысли унесло течением. Проплыв под водой столько, что в лёгких начало жечь, он вынырнул и, громко отфыркиваясь, вышел на берег.

У ратницы прибавилось чародеев. Илар собирался обойти её вдоль реки, чтобы не привлекать к себе лишние взгляды и не запоминаться: оставаться тут надолго он не хотел. Хорошо бы найти какое-то жильё в другой части города, оставить там Купаву, а самому уж сесть и решить, станет он помогать чародеям бороться с упырями или нет. Как бы ни были ему неприятны чародеи, всё же упыри приносили больше бед и терзали деревни куда дольше – если необходимо примкнуть к одному врагу, чтобы выстоять против другого, то он был на это готов.

Илар не сразу заметил, как со стороны ратницы к нему приблизился мужчина.

– Утро доброе, парень, – произнёс низкий голос. – Свет с тобой.

Илар обернулся и замер. Перед ним стоял Боярышник, поглаживая свежеподстриженную бороду, и пристально смотрел на него ничего не выражающими белыми глазами. Мысленно выругавшись, Илар бросил:

– Доброе.

В голову сразу хлынул поток мыслей. Эх, не стоило всё-таки сюда приезжать. Как теперь уберечь Купаву? Сбежать прямо сейчас вместе с ней? Или отвести Боярышника к реке да и утопить, пока никто не видит? Нет, против такого чародея он не выстоит. Просто ударить? Или прикинуться, что впервые его видит? Как же глупо было надеяться, что его никто не узнает…

– Да ты не нервничай так, – хмыкнул Боярышник. – Как там тебя? Илар, кажется?

Илар молча кивнул. Челюсти сжимались так, что зубы начали скрипеть.

– Что там у вас с Лыком произошло? Это в самом деле ты его убил?

Илар развернулся к Боярышнику всем телом и скрестил руки на груди. Соврать или сказать правду? Но ведь правды он и сам не знал. Ударил в шею, а умер тот или нет – кто ж его теперь разберёт.

– Не знаю.

Боярышник усмехнулся.

– Убил-убил, я знаю. Крепким ударом. Но ты меня не бойся. Лыко мне никогда не нравился. Убийство чародея – страшный проступок. За такое изгоняют или убивают. Зато если кто-то тут прознает про твой промах, то могут и прирезать ночью вас с девчонкой.

Илар хмурился. В груди пекло, и он думал, что вот-вот искра вырвется наружу – убьёт ещё и Боярышника на глазах у всех, точно тогда не оправдается.

– Мы уедем, – тяжело сказал он. – Сегодня же. Ты казался мне неплохим чародеем – уж порядочнее Лыка. Могу я попросить тебя промолчать хотя бы до завтра? Позволь нам с Купавой уйти. Хоть я и не вправе просить о таком.

Боярышник медленно почесал щетину на шее, прищёлкнул языком, будто что-то застряло у него между зубов.

– У меня есть мысли получше. Ты парень крепкий, кулаки у тебя наверняка тяжёлые. Ещё и с искрой. Помнишь, что я тебе говорил тогда, в Сонных Топях? Звал ведь искру распалить. Почуял, что ты непрост, горяч. Что, Лыко, видать, ранил тебя чародейским клинком?

Илар вспомнил, как полыхал серп Лыка – и как воткнулся в руку. А ведь верно, с тех пор всё и поменялось, в груди стало горячее, и он смог разить упырей вспышками света… По выражению его лица Боярышник, должно быть, догадался, что прав.

– То-то и оно, – довольно протянул чародей. – Его искра распалила твою. Нашла в тебе новое жилище. Мой отряд потерял искру Лыка, но искра Лыка нашла тебя. Настоящего чародея из тебя уже не воспитать, слишком взрослый, да и нет у нас времени учить тебя годами. Но твои кулаки, твоя злоба на упырей и твоя искра нам пригодятся. Пойдёшь ко мне?

Илар хмурился, не зная, верить Боярышнику или нет. И как можно проверить его намерения? Доверяться чародею не было никакого желания. Он ведь не один, а с Купавой. Был бы один – пошёл бы хоть с Боярышником, хоть с Желной, хоть с самим Лыком, лишь бы порвать больше упыриных глоток за брата с сестрой. Но теперь нельзя ошибаться. Он и так слишком часто думал не головой, а сердцем и пылающей в нём яростью.

– К тебе не пойду. Но если ты соберёшься к Озёрью бить нежаков по полям, то я с вами пристроюсь. Не в отряде, а так. Как дозорный. На подхвате.

Боярышник удовлетворённо кивнул. Он рассматривал Илара, как козла на торгу: движения белых глаз трудно было уловить, но Илар мог поклясться, что он оценивал его плечи, руки, постановку ног, решимость на лице.

– Славно. Никто ведь не знает, как выглядит деревенский парень, убивший Лыка. Не узнают и впредь – пока я сам того не захочу. Мне, знаешь ли, совсем не хочется устраивать разборки под носом у Матушки Сенницы. А в битве любой сослужит службу. Только одного чародея я не потерплю рядом – ты о нём не слышал, он друга моего убил. А ты, хоть с таким же грехом, но всё же больше мне нравишься.

Боярышник задержал взгляд на Иларе и задумчиво постучал себя по подбородку, будто хотел сказать что-то ещё, но передумал. Пришлось Илару самому спрашивать:

– Твой отряд едет к Озёрью? Что вы решили?

– Мы говорили всю ночь. Если отобьём упыриные стаи перед Озёрьем, удельному князю это понравится. Сможем просить больше денег. Так что попробуем. Соберём несколько сильных отрядов и покажем гадам их место. Давай с нами, Илар. И поможешь, и деньжат для своей девчонки заработаешь. Чем ты дома занимался? Хлеб пёк? Н-да, – Боярышник щёлкнул губой, – пекари – народ небогатый, куда уж там семью поднимать. А станешь уважаемым человеком.

Илар мог бы поспорить: во многих деревнях чародеев как раз таки не считали уважаемыми людьми, но он ведь не вступает в отряд, а остаётся дозорным… пусть и с искрой в груди. На его седле не будет козлиного черепа, его оружие не загорится зловеще-алым, он не станет ездить среди одиннадцати таких же чародеев и собирать подати со дворов. Он просто поедет делать то, что умеет лучше всего – после выпечки хлеба, конечно. Станет убивать упырей, мстить за Раско и Мавну – разве не этого он добивался, ночь за ночью оставаясь в дозоре?

Осталось уговорить Купаву остаться и подождать его в Кленовом Валу. Он вернётся ведь совсем скоро – тут недалеко до Озёрья, они освободят дороги и поля от упырей, и всё будет хорошо.

– Меня Сенница ждёт, – вместо ответа бросил Илар. – Найди меня вечером, если не передумаешь к тому времени. И у меня будет время обмозговать.

Боярышник согласился – пусть с явной неохотой. Думал, наверное, что Илар с радостью примет его предложение – или испугается угроз. Тряхнув мокрыми волосами, Илар поспешил к Сеннице, и от лёгкости, которая заполняла голову после речки, не осталось и следа.

* * *

К вечеру споры среди чародеев снова переросли в стычки. Илар сам видел, как несколько молодых членов одного из отрядов сцепились, осыпая друг друга искрами, и с какой яростью их раскидал Бражник, пригрозив изгнать обоих. Парни присмирели, как псы, на которых вылили ведро воды.

– Ты смотри-ка, как они все боятся изгнания, – сказала Купава, лениво щурясь в их сторону. – За выгоду, что ли, держатся?

Илар пожал плечами.

– Не думаю. Всё свозят в ратницы ведь, себе ничего не берут. Посмотри сама, у них только оружие дорогое. Скорее всего, боятся остаться без пристанища и семей. Как мы с тобой остались.

Вечер стоял тёплый и погожий, на прозрачном небе проглядывали первые неяркие точки звёзд. Все высыпали из домов – проводить закат, послушать соловьёв в ракитнике, подышать речной свежестью. Илар до полудня занимался с Сенницей, и до сих пор тело ломило, а в груди жгло, и даже ладони с пальцами горели, будто он держал их в углях. На одежде остались прожжённые дыры от неосторожно выпущенных искр. Он никогда не мог бы подумать, что несложное чародейство утомляет сильнее, чем целый день тяжёлой работы или ночь в дозоре.

Купава откинулась назад, устроив плечи и голову у него на коленях. Илар бездумно перебирал её волосы, пропускал пряди между пальцами – плевать, что многие смотрят. Некоторые чародеи тоже устроились парами в березняке и даже целовались у всех на глазах.

– И всё это ведь из-за нежаков, – тихо сказал Илар. – Если их не станет, что будет с чародеями?

– Ой, будто тебе не всё равно.

Купава прижалась щекой к его колену и вздохнула.

– Всё равно, – согласился Илар. – Если я кого-то ненавижу так же сильно, как упырей, так это чародеев. Каждый на себя одеяло тянет, наши веси поделить не могут, а страдают простые люди. Вот бы болотного царя убить – как думаешь, помрут тогда все упыри? Не станут нас мучить?

– Наверное. Не знаю. – Купава задумчиво вздохнула и вывернула голову так, чтобы смотреть в лицо Илару. – Меня пугают такие твои мысли. – Протянув руку, она погладила его по щеке. – Надеюсь, ты не станешь придумывать, как его убить. В болото ведь так и не смог попасть. Кудатебе до царя. Пускай чародеи сами разбираются. Не лезь, хорошо?

Отсюда, с берега реки, было видно, как чародеи у ратницы собираются вместе – те, кто решил ехать к Озёрью. Загорались алым стяги и пустые глазницы в козлиных черепах. Издалека, в полумраке это выглядело по-настоящему зловеще, и даже у Илара по спине пробежали мурашки. Он думал: смог бы вступить в отряд? По-настоящему, не так, как предлагал Боярышник. Дали бы ему бесстрашного боевого коня и череп в придачу? Научили бы чародейским клятвам и молитвам? Стал бы он считать отряд своей единственной семьёй?

Он слышал от Желны, что чародей не обязан всю жизнь провести с отрядом: многие заводили семьи и оставались в чародейских селениях или в простых городах, и ратные главы до смерти помогали им жить безбедно. Если он примет участие в освобождении Озёрья, то Боярышник намекнул, что им с Купавой тоже помогут…

– Купава, – ласково позвал Илар, положив руку ей на плечо. – Ты могла бы переждать некоторое время? Скажем, дней пять. Если бы знала, что потом всё будет хорошо.

Купава нахмурилась и села на траву. Чёрные пряди рассыпались по груди, платок соскользнул на траву.

– К чему ты клонишь?

Илар набрал в грудь воздуха и привычным движением взъерошил волосы. Помогите, Покровители, с Купавой было сложнее говорить, чем с Боярышником. Правильно поступила Мавна, когда молча ушла, никому ничего не сказав. Может, тоже так надо было?.. Но он уже пробовал. И понял, что для него лучше всего – честность. Он не смог бы закрыться, как сестра.

– Ты мой свет, – прошептал он, мягко проводя пальцем по щеке Купавы. – Моя жизнь. Всё, что у меня есть теперь. Нет в жизни ценности большей, чем ты. И я бы пошёл в когти упырям ради тебя. Но ещё – ради Мавны и Раско.

Купава слушала, и с каждым словом её глаза блестели всё сильнее.

– Не надо идти им в когти. Пожалуйста.

Илар грустно улыбнулся.

– Конечно. Не надо. Но ты представь: меня не будет некоторое время, а когда вернусь, наши веси будут свободны от упырей, а мы с тобой сможем выбрать любое местечко и остаться там. Ты бы хотела?

– Я бы не хотела, чтобы ты уходил.

Илар кивнул.

– Ну а… жить со мной? Как семья? Купава, ты бы согласилась пойти за меня замуж?

Из глаза Купавы пробежала блестящая дорожка. Шмыгнув носом, она улыбнулась и повернулась к реке, и закатный розовый свет разрумянил щёки.

– Какой ты дурачок. Не только замуж, но и в упыриные пасти, и к Покровителям в руки – я всюду пойду за тобой, Илар. Только не думай, что можешь оставить меня и вернуться тогда, когда тебе будет удобно. Раз вместе – то вместе. Ты понял меня?

Илара захлестнула такая нежность, что он едва не задохнулся. Мягко обхватил ладонями плечи Купавы – такие худые, что чувствовались косточки. Бережно прижал её к своей груди. И как её брать с собой? Такую маленькую, стройную, как ивовая веточка, – сожмёшь крепче, и переломится. Ну куда её?..

– Купава, Купава… Как я могу? Осталась бы ты здесь, мне было бы спокойнее, – шептал он, утыкаясь носом ей в шею, вдыхая запах мягких волос. – Я без тебя не смогу. Сожгу всё первым, и никакие чародеи мне не указ. Я и брата потерял, и сестру, и мать. Как я смогу убивать упырей, когда каждый миг буду думать, что с тобой и цела ли ты?

– А ты не думай. – Она приблизила лицо к Илару, заглядывая в глаза. – Ты просто знай. Ничего со мной не может случиться, когда я знаю, что ты, мой отважный и сильный дозорный, стоишь на страже. – Пальцы Купавы перебирали волосы у него на макушке, легонько и ласково, как утренний ветер. – И ты так же думай: пока ты борешься, я жду тебя.

Она поцеловала его подбородок. Потом – щёку. Медленно коснулась губами его губ. Илар с трудом отстранился.

– Ты не понимаешь, что говоришь. Посмотри на них. – Кивнул в сторону готовящихся отрядов, где алели стяги и черепа, всхрапывали холёные кони и сверкала сталь начищенных клинков. – Они все – воины. И мужчины, и женщины. Посмотри на Вайду: девчонка девчонкой, а одним ударом упыря положит. Они с детства не знают другой жизни. Их тела – жилы и мышцы, их руки тяжелы, а глаза метки. У них даже имён человеческих нет – птичьи, звериные, травяные и ягодные. Это не деревенские жители, как мы с тобой. Это пристанища для искры, убийцы и поборники. Ты слышала, что нежаки перекрыли дороги и поля. Представляешь, сколько их там? Всяко больше, чем мы видели в Сонных Топях. Тебе не будет места в походе. Прости, родная.

– Так неужели эти бравые вояки не смогут защитить одну-единственную не-воительницу? Грош им цена, выходит. А одна как останусь? Чтобы какой-нибудь новый Лыко пристал? Нет уж.

Купава обвила руками шею Илара и припала губами к его губам. Он обхватил её за талию, чувствуя тепло сквозь одежду, и, подвинув ладони выше, – биение сердца.

– Ты ещё безрассуднее меня, – выдохнул он. – Я хотя бы умею стрелять.

– А я – готовить обед и зашивать раны. Стрелять и любой мальчишка сможет.

Они не заметили, как к ним приблизился Боярышник. Хмыкнул, посмотрев на растрёпанную Купаву, и мотнул головой в сторону ратницы.

– Ну что, попрощались? Коня тебе оседлали, парень. Иди, выбери оружие, и поедем.

* * *

Мавна сидела на крыльце дома Царжи. Не плакала, не дрожала – замерла, сложив руки на коленях. Как по щелчку вернулось привычное оцепенение, а вместе с ним накатило тоскливое чувство вины, разверзнувшись в груди сосущей пустотой. Будто кто-то решил напомнить: никакого тебе веселья, девочка, никаких танцев и поцелуев, не забывай, кто ты есть, и не присваивай то, что тебе принадлежать не может. Свою чёрную тоску она приняла как должное, как старую подругу – такое знакомое ощущение, которое она посмела забыть в последнее время.

От приятного хмельного головокружения не осталось и следа.

Смородник и Лируш перенесли Варде к Царже и остались там, Мавну не пустили: чтобы не видела козла и не смотрела лишний раз на чёрные потоки болотного ила, вытекающие изо рта Варде. Но она и без того их видела. Закрывала глаза и видела: Варде с лицом, шеей и грудью, залитыми чёрным. Как в страшном сне, приснившемся, когда они шли с отрядом Желны.

Она несколько раз прополоскала рот, но так и не избавилась полностью от болотистого привкуса. Тёрла-тёрла губы до боли, даже когда на руках вовсе не осталось ни единого тёмного пятнышка. Но вот сейчас, опустив глаза, понимала: на рукавах всё-таки засохла грязь. Но идти стирать сил уже не было – оставалось только неподвижно сидеть и дышать неглубоко, поверхностно, будто оцепенение сковало даже лёгкие.

Не стоит ей думать о глупостях. Засмотрелась на Касека – упустила Раско. Убежала с Варде – и что с ним теперь, одним Покровителям известно.

«Дура, – подумала Мавна и со злостью впилась ногтями в своё запястье. – Дура, дура, дура…»

Ногти впивались всё глубже, царапали кожу, оставляли красные ссадины, но боли она не чувствовала. Только пустоту.

Люди входили в дом Царжи и выходили из него, обходя Мавну, сидящую на верхней ступеньке. Она не смотрела на них. Замечала, только когда чья-то нога случайно задевала её бедро или плечо. Наверное, надо было пересесть с прохода, но подняться не было ни сил, ни желания.

Вновь скрипнула дверь, кто-то вышел, но не прошёл мимо, а сел рядом. Краем глаза Мавна заметила серую рубаху и длинные чёрные волосы. Терпко пахнýло дымом.

– Теперь мы перекрыли выход, – бесцветно сказала она.

Смородник обернулся и пожал плечами.

– Ну и пусть. Лично мне плевать. Обойдут, кому понадобится.

Мавна ничего не ответила. Она боялась спросить про Варде. Да и вообще боялась говорить. Когда Смородник вышел к ним из кабака, он точно заметил ил на губах Мавны и понял, чем они с Варде занимались, – на его лице тогда проступило что-то вроде отвращения. И когда Мавна думала об этом, пустота в груди загоралась стыдом.

– Послушай. – Смородник почесал рану на шее и опять пошевелил плечами, будто разминаясь. – Царжа сказала, что так и должно быть. Его нежицкая сущность покидает тело. Он пока останется под присмотром, утром можно будет зайти. Не переживай.

Последнее прозвучало неловко и как-то деревянно. Мавна мельком глянула на Смородника: сидел так, чтобы не касаться её, сложив локти на коленях.

Кто-то попытался пройти мимо, но не вышло. Пришлось спрыгивать со ступеньки. Мавна поняла, что это был Лируш. Почесав в затылке, он пьяно покачнулся.

– Ну, вы это… Спокойной ночи. И тебе, красавица. Хорошо танцуешь.

Мавна махнула рукой: иди уж. Смотреть на Лируша тоже было стыдно. Не стоило идти с ним в кабак. Лучше бы она продолжала сидеть на лавке и волноваться. Это было как-то привычнее.

Нетвёрдой походкой он удалился. Смородник проводил его долгим взглядом и повернул лицо к Мавне.

– Мавна. Не переживай. Тут нет твоей вины. Я ведь помню, что ты говорила тогда, в корчме. Про брата. Будто винишь себя. Так вот… Ни в тот раз, ни в этот ты ни в чём не виновата. Так что не надо… сидеть вот так…

Он кашлянул, не найдя нужных слов, и снова отвернулся в сторону улицы. Мавна перестала ковырять кожу на запястье, глубоко вдохнула – до боли в груди – и медленно выдохнула.

– Спасибо, – шепнула она. – Прости, что так вышло.

Они посидели молча какое-то время. Мавна хотела придвинуться ближе, ощутить тепло и убедиться, что рядом – живой человек, а не такой же застывший камень, каким вновь стала она сама. Но что-то мешало: стеснение, стыд, боязнь показаться навязчивой. Она снова принялась бездумно царапать кожу, как вдруг Смородник медленно, будто сомневаясь, протянул руку и приобнял её за плечо. Сначала едва касаясь, не разгибая пальцев, но потом, не встретив возражений, мягко положил всю ладонь.

Мавна чуть наклонилась к нему. Будь это Илар или Варде, без раздумий положила бы голову на грудь, но подумала, что такое для Смородника будет чересчур, слишком уж он дорожил своей свободой.

– Ты не подумай ничего, – выдохнула она, оправдываясь. – Всё из-за пива получилось. Ты был прав, когда отговаривал. Прости, что вас обоих поцеловала. Не стоило. А с Варде потом… мы поцеловались в губы разок. Или два…

– Мавна, – буркнул он тихо. – Я не хочу знать подробностей. Вы взрослые люди, к тому же почти сосватанные, если не ошибаюсь. Так что вольны были делать всё, что пожелаете.

От этих слов стыд стал только жарче, горечью отдался во рту. Снова вспомнился болотный привкус – Мавна только-только перестала его ощущать, и вот опять.

– Ничего мы не…

Она осеклась, заметив, что у дома Царжи остановилась незнакомая девушка: высокая и стройная, с длинными рыжими волосами, одетая по-мужски, как Желна. Недоумённо склонив голову, девушка спросила:

– Смородник, ты ли?

Он вскинул голову и, помедлив, ответил:

– Я.

– Сто лет тебя не видела. – Девушка скользнула по Мавне равнодушным взглядом, будто та была не более чем утварью. – Про тебя уже говорят всякое. Что бродишь где-то один, даже что погиб. Я волновалась.

Смородник кашлянул и мягко отстранился от Мавны.

– Ну и что. Пусть говорят. Всем рты не заткнёшь.

– Тебя Сенница ищет. По весям искать послала. Ты сильный чародей и нужен ей. Чего тут рассиживаешься? Поехали со мной.

Услышав имя Матушки, Смородник вскочил на ноги. Мавна заметила, что с рыжей девушкой они были почти одного роста, а уж лицо чародейки было таким красивым и выразительным, что, будь Мавне не так паршиво на душе, она непременно начала бы сравнивать себя с ней и впала в уныние.

– Матушка? Ищет? Ты не врёшь, Лунница?

«Вот и всё, – подумала Мавна бессильно. – Сейчас уедет с этой красавицей, и останусь я одна с козлом и больным упырём».

– Зачем мне врать. Сейчас ратные главы собирают самые дельные отряды, готовится что-то серьёзное. – Лунница откинула рыжие волосы за спину и прищурила раскосые зелёные глаза. – Как сам? Выглядишь не очень, но может, зайдёшь ко мне? Как в старые времена.

Она протянула руку к лицу Смородника, и он на миг позволил дотронуться до своей щеки – но быстро отступил на шаг назад.

– Нет, извини. Не смогу.

– Жалко. Я скучала.

Лунница посмотрела на Мавну – снова с равнодушным недоумением. Мавна понимала, как выглядит в глазах чародейки: уставшая и разбитая, растрёпанная, с красными глазами, но её вовсе это не заботило. Хотелось уйти, чтобы не слушать их разговор, потому что казалось, что всё это слишком личное.

– Я приду к Матушке, – горячо пообещал Смородник, скорее сам себе, чем Луннице. – Если она и правда меня звала.

Лунница мягко улыбнулась, снова попытавшись приобнять его, но он увернулся.

– Звала, конечно. Ты ведь всё равно её сын, пусть и непутёвый. Ты не ранен? Какой-то бледный. Тебе есть где ночевать? Пошли ко мне. Ребята не будут против.

Смородник упрямо мотнул головой.

– Нет, спасибо. Лучше скажи, как тебя занесло в Чумную слободу?

Лунница недовольно поджала губы.

– Да так. Купить кое-чего хотела. Эх, в старые времена, помню, ты был рад меня видеть. Помнишь, как мы…

– Помню, – перебил он, не дав договорить. – Я рад узнать, что ты в порядке. Спасибо за весть о Матушке. Но на этом всё.

– Всё так всё, – вздохнула Лунница, подождав с минуту. Молча кивнув Мавне, она пошла дальше по улице, к цветастым табличкам на домах – где райхи продавали травы и зелья.

Смородник снова сел на ступеньку к Мавне, но уже на самый краешек, чтобы точно не касаться.

– Ты не рассказывал про неё, – сказала Мавна ровно, без упрёка. – Красивая. Невеста?

Это слово было так странно произносить применительно к Смороднику – оно казалось таким чужим и неподходящим ему. Но Мавна почти не удивилась. Она не спрашивала, есть ли у него любимая женщина, а сам он не говорил, поэтому Мавна даже не задумывалась об этом. Стало ещё более стыдно за свои неловкие поцелуи в щёку и попытки обнять. Но ведь она делала это из благодарности и чтобы ощутить чьё-то тепло рядом, правда?.. По-дружески.

– Какое уж там. – Смородник дёрнул плечами и провёл рукой по волосам, зачёсывая их назад. Несколько прядей упали обратно, свесившись по бокам. – Так, коротали ночи изредка.

– А сейчас почему с ней не пошёл? Она очень красивая. И хорошо к тебе относится.

Смородник ничего не ответил, сильнее сгорбился, и Мавна поняла, что он не собирается ей открываться. Может, считает, что недостаточно хорош для красавицы Лунницы? Что ей не стоит связывать жизнь с убийцей? Что сперва он должен заслужить прощение Матушки? Или однажды она предпочла ему другого мужчину?

Мавна вздохнула. Она подумает о них, если будет желание и настроение. Пока ни того ни другого не было.

Сгущалась ночь. В кабаке ниже по улице по-прежнему шумели, но Наирча уже наверняка убрал свои цимбалы, и вместо музыки и смеха чаще доносилась громкая ругань. Из дома Царжи больше никто не выходил, ступени стали мокрыми от росы, и сидеть становилось холодно. Только теперь Мавна поняла, что пуговицы у неё до сих пор расстёгнуты до ключиц. Страшно представить, что подумала про неё эта Лунница… Торопливо застегнувшись, она вытерла мокрый от холода нос и осипшим голосом спросила:

– Пойдём в амбар?

Смородник вздрогнул, как от удара, и обернулся – будто бы задумался и забыл, что она всё время сидела рядом.

– Ты в комнату иди. Что, зря деньги за неё платили, что ли?

Мавна подумала было, что он решил всё-таки пойти к Луннице – иначе зачем отправлял её одну? Но Смородник добавил, зевнув:

– А я – в амбар. Спокойной ночи.

Он поднялся на ноги, хрустнул затёкшей шеей и выдавил подобие улыбки на прощание. Мавна представила, как снова вернётся в ту тесную комнатушку с незакрывающейся дверью, и по спине пробежали мурашки.

– Я боюсь одна, – беспомощно сказала она и обхватила себя за плечи. Подняв глаза на Смородника, тихо попросила: – Только если ты пойдёшь со мной.

Он остановился, непонимающе глядя на Мавну.

– Там развернуться негде, как ты себе это представляешь?

Мавна развела руками.

– Тогда оба в амбаре.

Смородник задумчиво посмотрел на окна дома, прислушался к звукам: сегодня там хотя бы не дрались. Мавна ждала. Ей было всё равно, где ложиться, главное, не одной: всё равно не уснёт, будет думать про Варде, Раско и Илара. А может, и про Лунницу…

– Ладно. Пошли. Хватит тебе на сене валяться, простынешь ещё.

Она не поверила своим ушам, особенно последним словам. Было бы ей получше, удивилась бы вслух, но сейчас просто тяжело поднялась и пошла за Смородником в дом.

В этот раз комнатушка даже показалась уютнее, чем была. Мавна устало опустилась на кровать и поняла, как сильно болит голова. Смородник вымыл руки над корытом, плеснул в лицо, отфыркался и устроился на полу у двери, положив под голову бурдюк с водой. Он повозился, удобнее раскладывая длинные ноги, которые никак не хотели умещаться у стены. Мавне было его жаль, но сил не осталось даже предложить что-то другое. Да и что предложить? С кровати уходить на пол не хотелось.

– Спокойной ночи, – шепнула она, закрывая глаза.

– Угу.

Мавна уже засыпала, как Смородник тихо буркнул:

– Чтобы тебе не думалось: она выбрала другого чародея. А когда снова увидела меня, как ни в чём не бывало бросилась на шею. Но я считаю, что это неправильно. И по отношению к нему, и ко мне. Так что… давно уже всё.

Мавна покивала, с запозданием сообразив, что в темноте никто её не увидит. Сил хватило только на то, чтобы стянуть верхнее платье и собрать волосы в неряшливую косу – и скоро Мавну накрыл неспокойный сон.

Глава 13 Козлиные шкуры и черепа

Мавна спала урывками и ещё до рассвета окончательно проснулась, не понимая, что с ней происходит. Сердце колотилось тяжело и быстро, бухало в ушах и в горле, больно распирало рёбра. Воздуха не хватало, но глубже вдохнуть не получалось, в груди становилось больно до рези. Комнатушка Царжи казалась тесной, тёмной, душной, грязной. В окно проникал свет, но такой тусклый, что волнами накатывал беспричинный страх.

Дома всё было не так. Дома было просторнее, светлее, приветливее. Дома стояла печь в пекарской, мешки с мукой и туески с сушёными ягодами для булок. Дома пахло едой и духами. Дома кровать была шире и мягче. Дома всегда можно было прийти к Илару, если не спалось, и уткнуться лицом ему в рубаху.

Мавна приподнялась на локте, вглядываясь в густой пугающий полумрак.

Смородник спал у двери, на боку, подтянув колени к груди. Приоткрытая дверь упиралась ему в поясницу, бурдюк выскользнул из-под головы. Мавна хотела окликнуть Смородника: за разговором ей стало бы легче. Но пожалела. Прошлым утром она и так рано растолкала его, пристав с расспросами про Варде.

Перевернувшись на спину, Мавна обхватила себя руками. Сердце так же гулко грохотало в груди, отдаваясь дрожью разом во всём теле. В голове будто кружились вихри, один другого чернее.

Представлялся их дом, сожжённый дотла. Илар, убитый не то упырями, не то чародеями. Раско, которого она так никогда больше и не увидит. Козёл, который навсегда останется просто козлом. Варде с рубахой, залитой упыриной кровью.

Ничего уже не будет как прежде. Она ушла, и с тех пор всё посыпалось, как домик из прутиков. Всё из-за неё. Она никому не принесла ни радости, ни пользы. Даже Смороднику жизнь испортила: если б не она, он бы давно добился прощения Сенницы и вернулся в отряд.

Мавну колотило уже так, что зуб на зуб не попадал. Лучше бы она утонула тогда в болоте. Лучше бы болотный царь её не возвращал.

Никчёмная, глупая, ветреная девчонка. Домашняя плюшка, которая вообразила, что может кому-то помочь, а, по сути, делает всем лишь хуже.

Хотелось провалиться в черноту своих мыслей насовсем: так, чтобы закружило, поглотило и не выпустило, как болотная топь.

Каждый поступок, совершённый в последние дни, казался глупым и постыдным. Венок для Варде, поцелуй в щёку Смородника, попойка с Лирушем… Дура, дура, ну какая же безмозглая…

Скорее бы Царжа наколдовала над козлом: увериться бы, что ничего путного не вышло, да пойти бы… куда?

Да хоть на болотное дно. Больше некуда.

Страх, бессилие и отвращение к себе сменялись, накатывая волнами, и Мавна тонула в них, до головной боли думая по кругу об одном и том же.

Интересно, Царжа могла бы дать ей какое-то зелье, от которого её просто не стало бы?..

Постепенно в комнате становилось всё светлее. За круговертью мыслей Мавна и не заметила, что наступило настоящее утро – с ярким солнцем, с птичьим щебетом, с голосами за окном. Тяжело вздохнув, она опустила ноги на пол и торопливо, пока никто не видит, натянула верхнее платье и кое-как разобрала пальцами на пряди спутанную косу.

Скоро Смородник зевнул, лениво потянулся, встал на ноги и поднял бурдюк. Будь Мавне немного получше, она бы закатила глаза: сейчас начнёт намывать руки. И точно.

– Дать воды? – хриплым со сна голосом спросил он и долгим взглядом оглядел Мавну, наверняка заметив и её покрасневшие веки, и разбитый вид.

Мавна вяло кивнула.

– Спасибо, – сказала она, умывшись и перекусив последними припасами, – что остался тут. И за всё остальное тоже. Одна я бы давно сдалась.

Смородник чуть приподнял бровь.

– Тебе так только кажется. Ничего бы не сдалась. Ты же сама решила уходить из деревни. И в болото сама нырнула. А уж видела бы ты себя вчера… Такая и горы свернёт.

Его голос звучал, как всегда, ворчливо, но у Мавны стало теплее на душе. Голову по-прежнему распирало от мрачных мыслей, сердце заходилось от тревоги, но она смотрела, как Смородник, сидя на полу, переплетает свои косицы, и понемногу успокаивалась. Протянув руку, она дотронулась до его плеча.

– Я рада, что ты есть.

Она хотела сказать «есть у меня», но в последний момент осеклась, подумав, что это будет звучать слишком самонадеянно. Не у неё. Сам по себе.

Смородник посмотрел на неё с хмурым недоумением, но, поняв, что Мавна не шутит, усмехнулся.

– Странно это слышать, но спасибо. Ну что, пойдём проведаем нашего упыря?

– Пойдём.

Царжа открыла не сразу, пришлось подождать. Через приоткрытую дверь Мавна мельком увидела комнату, наполовину завешанную пологом – и Варде, сидящего за столом. В руках у него была кружка с чем-то горячим и дымящимся. Он сутулился, лицо было бледным и печальным, но, заметив гостей, он улыбнулся.

– Девка, нельзя тебе пока, – шикнула Царжа. – Завтра приходи!

Она замахнулась на Мавну полотенцем, беззлобно, как сама Мавна замахивалась, бывало, в пекарской на Раско или других детей, забегающих украсть горсть сушёной брусники.

– Уже поняла, – быстро ответила Мавна.

Выйдя за дверь, она выдохнула с облегчением и прислонилась лбом к стене, тяжело дыша. Спасибо, Покровители. Варде жив. И даже улыбается.

Скоро Смородник вывел Варде, поддерживая его за плечи. Мавна вытерла успевшие выступить слёзы и улыбнулась. Подумать только, сказал бы ей кто-нибудь раньше, что эти двое смогут вот так запросто ладить и не бросаться друг на друга, – не поверила бы.

– Варде, – выдохнула она. – Как ты?

Снова слабо улыбнувшись, он приобнял Мавну одной рукой за плечо.

– Прости, что напугал. Я… В порядке, наверное. Если это можно так назвать. Расскажу, в общем. А ты сама?

Мавна хотела уткнуться ему в грудь, но постеснялась – после прошлого вечера почему-то стало стыдно так навязчиво трогать Варде. Она похлопала себя по горящим щекам и деловито кивнула:

– Я тоже в порядке.

Переступив с ноги на ногу, Смородник указал подбородком в сторону выхода.

– Пошли. Подышим. Расскажешь всё, нежак.

Если бы не узкий проход, Мавна бы пошла рядом, но пришлось пропустить вперёд парней, потому что Варде без помощи едва переставлял ноги.

Они дошли до той самой лавки у забора, на которой Мавна встретила Лируша, и сели: Мавна и Варде рядом, бок о бок, Смородник – подальше, на краешке. Варде успел запыхаться за короткий путь – всего-то надо было пересечь улицу, и Мавна сочувствующе погладила его по предплечью.

– Мне так жаль, – прошептала она, не зная, должна ли извиняться перед ним.

Варде прислонился головой к стене дома и выдохнул.

– Всё хорошо. Царжа сказала, она надеялась на такой исход. Это… Этот ил… – Он махнул рукой, не зная, как лучше сказать. – То от моего упыриного сердца. Оно лопнуло.

Мавна поднесла ладонь ко рту.

– Ох, Варде…

– Звучит страшнее, чем ощущалось. Я просто почувствовал, как что-то сдавило в груди, а потом стало сыро и холодно. Царжа сказала, от её зелий погибает упыриная сущность. Не болотный дух, нет. Он никуда не денется. Но я не смогу больше оборачиваться чудовищем. И пить кровь тоже, наверное.

Мавна заметила, что Смородник слушает внимательно, наполовину повернув к Варде лицо. Подумалось: что же, расскажет всё своей Матушке при случае?

– Без шкурки и без упыриного облика? Стало быть, ты теперь человек? – недоверчиво спросил он.

Слабая улыбка Варде погасла.

– Человеком я был раньше. А теперь – болотник в людском теле. – Он передёрнул худыми плечами и поморщился. – Ни то ни сё. И был-то чем-то непонятным, а теперь ещё и от упыриной сущности избавился. Зато… Я вспомнил.

Он устало прикрыл глаза. Утренний свет золотил его волосы, мягко подсвечивал лицо – тонкое и невзрачное, каким оно казалось Мавне при встречах в Сонных Топях.

– Я из Ежовников. И всё соединилось: всё то, что я помнил как сны. Как рос в деревне, с отцом, матерью и сестрой. Как вёл хозяйство. Как гулял на праздниках. Ходил на речку с парнями из деревни. Как провожал старших в дозор. Как… – голос дрогнул, – утонул.

Мавна схватила его за руку и крепко сжала – наверное, до боли. Она видела, как Смородник встал с лавки и, заложив руки за спину, с равнодушным видом отошёл, давая им время поговорить наедине.

– Потом болотный дух занял моё тело. И мы стали одним. Я и он. Я и я. В человеческом теле выросло второе сердце. Я научился перекидываться: дух – в лягушку, лягушка – в упыря. Охотиться в одном теле и отдыхать в другом. Человек во мне затаился, почти растворился, осталась только внешность.

Мавна продолжала держать его за руку. В груди было холодно – тоскливо и страшно за Варде, но всё же она была рада видеть его живым.

– Так ты не упырь больше? Но и… не человек? Я не понимаю. Что это значит для тебя?

Варде открыл глаза и посмотрел ей в лицо – пристально и открыто.

– Я и сам не знаю. Но главное – Царжа вытянула мои воспоминания. Я ведь только ради этого и пришёл к ней. Человек-то я мёртвый. А что дальше будет с этим мёртвым телом, в котором живёт болотник, – увидим.

Он снова улыбнулся и погладил большим пальцем руку Мавны. Она засмущалась и осторожно высвободила свои пальцы. К щекам прилила кровь.

– Варде, – проговорила Мавна и заправила за уши выбившиеся прядки. – Я так боялась за тебя. Прости меня, пожалуйста. Я думаю… тот вечер…

Горло пересохло, слова никак не шли на ум, зато чувство вины снова стискивало колотящееся сердце – ошиблась, теперь расхлёбывай. Главное – не ранить Варде.

Он покладисто кивнул, опустив светлые ресницы.

– Я понимаю. Это я должен просить прощения. Извини меня, Мавна. Я был сам не свой. Эти зелья Царжи, эти воспоминания, хлынувшие вдруг… – Он потёр висок и встряхнул головой. – А тут ты – такая весёлая, какой я никогда тебя не видел. И красивая. Нет, не морщи нос, пожалуйста, ты правда всегда казалась мне красивой. Не зря же я тебя замуж звал.

Варде мягко хохотнул. У Мавны шумело в ушах от волнения, и она не могла разделить его веселье.

– То есть ты хочешь сказать… – промямлила она.

– Хочу сказать, что не должен был целовать тебя. Я позволил себе лишнего и повёл себя не как порядочный мужчина. Прости меня. Ты не достойна такого обращения.

– Это я не должна была. Поддаваться тебе. Да и пить с этим обалдуем Лирушем. Мне так стыдно… Просто кошмар.

Мавна приложила холодные пальцы к горящим щекам и отвернулась. Смородник слонялся по улице и пинал камни от безделья, изредка кидая настороженные взгляды на лавку.

– Не надо. Ты не виновата. Это я должен был держать себя в руках. Представляю, как ты перепугалась. Бедная.

Мавна немного успокоилась. Варде не настаивал ни на чём – и не думал, что теперь она обязана быть с ним.

– Ты мне дорог, – призналась Мавна. – Мы с тобой будто бы уже сто лет знакомы – через разное прошли. Но я не знаю тебя. Недостаточно знаю. Ты хороший парень и нравишься мне, Варде. Но я бы пока не хотела давать тебе какие-то надежды… Если они тебе, конечно, были нужны.

– Нет. Всё в порядке. Мне нравится проводить с тобой время. С вами обоими, если уж быть честным. Так я чувствую себя снова полноценным человеком – будто парень из Ежовников выбрался с друзьями посмотреть Озёрье и немного приболел. Если в следующий раз мне захочется кого-то поцеловать, то я…

Мавна уже было испугалась, подумав, что он скажет «я выберу для этой цели Смородника».

– …Найду девушку, чья честь от этого не пострадает.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Мавна. – Я с радостью буду тебе другом. И ты, надеюсь, тоже.

– Конечно. Обещаю, больше никаких предложений о замужестве, поцелуев и всего такого. Ты мне нравишься, но я буду видеть меру.

Мавна кивнула.

– Если я тебя обниму, это будет прилично? Не повредит твоей и моей чести?

Варде рассмеялся.

– Думаю, нет.

Они обнялись – мягко и осторожно, едва касаясь друг друга. На Мавну накатило облегчение, такое долгожданное и мощное, что она едва не расплакалась.

Где-то в стороне вдруг зазвонили колокола. Мавна растерянно посмотрела на Смородника, и он махнул им с Варде рукой, чтоб шли на площадь.

С улиц стекались люди. На первый взгляд и не скажешь, что в Чумной слободе жило столько народу. Райхи выходили из общих домов, как у Царжи, со дворов, высыпали из лавок и питейных заведений. Площадь постепенно наполнялась шумом, голосами и недовольными выкриками, а колокола так и продолжали звонить. В толпе Мавна рассмотрела и Лунницу с её ярко-рыжими волосами, и Лируша, и нескольких явно забредших по делам жителей «основного» Озёрья – с гружёными телегами, они продавали или закупали товары.

У церкви стоял всадник с козлиным черепом на седле и хмуро ждал, пока соберётся больше людей. Тревога Мавны вновь застучала в висках и под рёбрами, пальцы похолодели. Вряд ли чародей скажет что-то хорошее…

– Да не тяни уж! – выкрикнул старик рядом с Мавной. – Чего явился, говори.

Люди начинали громче возмущаться. Кое-кто даже плюнул на площадь, выкрикнув проклятие. Мавна боялась, что сейчас чародей метнёт огнём в наглеца, но он смиренно ждал, ничем не показывая недовольства.

– Это Крапивник из отряда Бражника, – буркнул Смородник, потирая подбородок. – Примазался к Озёрскому наместнику. Надменный гад. Вон, как спокойно сидит.

– А ты бы, наверное, уже стал огнём плеваться? – поддел его Варде.

Мавна шикнула на обоих. За перебранками и вестей не услышишь, а тут и так шумно. И вороньё, вспугнутое колокольным звоном, с громким граем кружило над слободой.

Конь Крапивника перебирал копытами, а у козлиного черепа медленно загорелись глазницы – будто кто-то раздул тлеющие угли.

Наконец Крапивник вскинул руку в перчатке, и гам на площади поутих. Когда стало достаточно тихо, он кашлянул в кулак и обвёл площадь мрачным взглядом.

– Попрошу внимания, – произнёс он звучным низким голосом, от которого у Мавны мурашки побежали по телу. – Я пришёл с вестями.

На площади наконец сгустилась тяжёлая тишина. Мавна боялась даже дышать полной грудью, казалось, что грохот её сердца слышат все вокруг. Она стиснула кончики платка.

– Озёрье окружено нежаками. Пути перекрыты. В основном городе уже пошли слухи, сегодня там выступит городской глава, а я доношу до вас. Если кто-то собирался выезжать в ближайшие дни – то не выйдет. Оставайтесь в городе, ведите свои дела. Скоро к стенам прибудут несколько чародейских отрядов и разгонят нежаков. Дозорные справляются, причин для беспокойства нет. Уличные дружины будут усилены.

– Если нет причин для беспокойства, то чего ты велел в колокола бить? – выкрикнул тот старик, который стоял рядом с Мавной. Она вспомнила, как точно так же отряд заявился к ним на площадь и как многие тоже начали возмущаться, а один из чародеев приставил серп к горлу Илара… По спине пробежала дрожь, и Мавна почувствовала, как чья-то ладонь успокаивающе опустилась ей на плечо. Она не стала оборачиваться. Не всё ли равно?

– Городской глава приказал мне донести до вас новости, – рыкнул Крапивник, разворачивая коня в сторону старика. Мавна сухо сглотнула, захотелось скрыться от глаз чародея, но толпа обступала слишком плотно. – Я доношу. Ваше дело, как распоряжаться сведениями. Хотите быть сожранными упырями – езжайте на все четыре стороны. Но вряд ли вам откроют ворота. Пока вокруг Озёрья крепкая и высокая стена, вам нечего бояться. Но не ждите в ближайшее время новых товаров на торгах и сами не собирайтесь проведать тётушек в соседних деревнях. Ну и если обнаружится, что среди вас затесались нежаки, то глава будет карать жестоко и споро.

Мавна видела, как Лунница пробралась к Крапивнику и стала о чём-то с ним говорить. Он закивал и снова вскинул руку.

– Если среди вас есть чародеи или те, кто желает помочь дозорным, – приходите к терему городского главы, вас распределят в зависимости от способностей. На этом всё. Можете расходиться.

Последнее совсем не понравилось Мавне. Она обернулась на Смородника. Тот задумчиво смотрел в сторону Крапивника и Лунницы, сдвинув брови к переносице, и покусывал губу. Нетрудно было догадаться, что у него на уме.

«Покровители, – подумала Мавна, взглянув на церковь, – пошлите ему разума».

* * *

Корчма пустовала уже несколько дней. Агне с тоской поглядывала в окно, на дорогу, которая оставалась безлюдной. Ни единый путник не появлялся вдалеке, хотя в погожие дни, она помнила, вереницы тянулись в обе стороны до самого вечера. И в «Под месяцем» яблоку негде было упасть, отцу приходилось ставить лавки даже на улице и выносить туда еду и напитки. Как шумно, как весело тогда было… Как громко звучали взрывы грубого смеха, как звонко ударялись боками пивные кружки, как спорили торговцы о своём товаре и том, у кого лучшие свечи в округе…

Сейчас всё заволокло туманом, и даже воспоминания, оставшиеся из той, прошлой, жизни, казались выцветшими и посеревшими.

Агне протирала кружки – бессознательно, не задумываясь. Просто тёрла тряпкой снаружи и внутри. Вдруг заедет кто-то? А посуда в пыли. Не годится. Нужно встречать гостей как положено.

– Воют-то жутко как, твари, – посетовал отец, тяжело усаживаясь за стол. Не было сил смотреть, как он страдает – не из-за денег, у него было припасено достаточно, чтобы протянуть по меньшей мере год, – а без привычного шума и суеты.

Упыри и правда кружили по полям и болотам. Агне на днях видела некоторых из них, и они жаловались, что вести разнеслись слишком быстро и люди совсем перестали покидать свои деревни. Приходилось нападать, перелезая через стены. Но это было опасно: дозорные ведь не спали.

Сама Агне тоже страдала от голода. Сперва она думала, что если не будет обращать на него внимания и продолжит питаться человеческой пищей, то вовсе не вспомнит про кровь. Но нет. Нутро жгло, в венах тянуло, и упыриное сердце стучало всё громче, тяжелее, с оттяжкой. Поставив очередную кружку, Агне прислонилась лбом к деревянной балке, разделяющей стойку для напитков.

Многие нежаки сейчас собирались вокруг Озёрья, и Луче звала её туда. Они решили, что город, в котором нет ни одного ратного главы и ни одного постоянного чародейского отряда, может стать лёгкой добычей – пока что. И если к окрестностям Озёрья съедутся чародеи, это будет нежакам только на руку: чем больше отрядов пострадает, тем вероятнее, что кто-то из ратных глав захочет выслушать болотного царя и его требования.

Агне не хотела ничего решать: кому жить, а кому нет, договариваться с чародеями или убивать – пускай решают другие. Пускай решает царь. Лишь бы её отца не трогали. Но сейчас уже поздно надеяться на благополучный исход.

– Пап? – Она перегнулась через стойку, чтобы лучше видеть отца. Он повернул голову в её сторону. – Пап, обещай мне, пожалуйста, что, если упыри подойдут близко к корчме, ты спрячешься в подполе и хорошенько запрёшься.

Сказала – и оба сердца заколотились быстро и часто. Конечно, он сейчас спросит. Спросил.

– А ты куда-то собралась?

Агне глубоко вдохнула и постаралась, чтобы её голос звучал как можно мягче и ровнее.

– Пап, я ненадолго. Со мной ничего не случится, поверь, пожалуйста. Я…

Она прикрыла глаза. Нет, никогда не хватит смелости признаться отцу, что она тоже упырица. Такое же чудовище, которым пугают все веси. Да что там пугают… Они теперь всюду, а не только в страшных байках путников, которых ночь застала в дороге.

– Я пойду к подруге. У неё ребёнок заболел, а на торг съездить не могут. Принесу немного мёда из наших запасов. Того, который на шалфее настоян. Со мной ничего не случится, я возьму обереги, что нам чародеи давали. Помнишь, в последний раз чародей заезжал? Такой угрюмый, черноволосый. Он отдал мне новый оберег и научил, что делать для защиты.

Агне врала на ходу. Конечно, никто не давал ей никаких оберегов.

Отец смотрел на неё с недоверием, а Агне жалела, что она молодая и несильная упырица: кто-то из них умел туманить разум людям и мог бы заставить поверить в любую ложь – или наслать видение перед смертью. Агне же могла лишь надеяться, что отец и так ей поверит.

– Я не могу запереть тебя, – вздохнул он с горечью. – Ты же всё равно пойдёшь, да?

Агне молча кивнула с виноватым видом.

– Только быстро. Пока упырей нет вокруг. И обереги свои не забудь.

Отец сказал это так тускло, бесцветно, что Агне поняла: он ей не поверил. Но отпустил.

– Спасибо. – Она подошла и поцеловала отца в седой висок. – Я мигом. Но если придут – прячься. Договорились?

Выйдя в поле, она обернулась лягушкой. Прыжок, другой – и лапки угодили в топь. Ещё немного усилий, и её затянуло, закружило холодной чернотой, сдавило со всех сторон, а потом ударило о землю Туманного города.

Снова приняв облик девушки, Агне отдышалась, осмотрелась вокруг и прошла дальше, к заборам и рябиновым кустам, окутанным туманом. С земли вспорхнули какие-то серые птицы и с гвалтом расселись на ветвях.

Она не знала, как позвать болотного царя и где его искать. Бродить по городу? Спросить у кого-то, если встретится по пути? Кожу будто покрыла мелкая туманная изморось, одежда стала тяжелее и холоднее, волосы липли к вискам и ко лбу, но упыриное сердце наконец забилось спокойнее, словно обрадовалось, попав под болота. Зато второе стучало мелко и быстро.

– Отец! – выкрикнула Агне. – Болотный царь!

Птицы снова взлетели и пропали в густом мареве. Золотистые цветы на длинных ножках поникли от влаги, перевалившись через заборы, и чем дольше Агне тут находилась, тем ярче становились цвета: не серо-зелёный, а изумрудный, не тускло-коричневый, а рдяно-кровавый. С каждым шагом город будто оживал, и вот уже слышались детские голоса, петушиные крики и лай собак где-то вдалеке.

«Забрать бы отца и жить бы тут с ним», – подумалось вдруг.

Побродив ещё немного, Агне вышла на площадь, где болотный царь в прошлый раз собирал своих детей. Сейчас тут было пустынно и тихо, встретилось лишь несколько упырей, но Агне их не знала и не стала ничего спрашивать.

– Не меня ли ищешь? – раздалось за спиной.

Вздрогнув, Агне обернулась. Туман сзади неё сгустился, оформившись в седого старика, похожего на её отца. Она растерянно кивнула.

– Тебя.

– Пойдём тогда.

Болотный царь свернул в один из дворов и по-хозяйски вошёл в дом, провёл Агне через сени, заваленные хламом, и сел за стол у давно не топленной и отсыревшей печи. Зелёные занавески колыхнулись, тусклым огоньком сама собой загорелась свеча.

– Ну?

Агне села напротив него. Волнение прошло, осталась только усталость – и решительность.

– Отец, – начала она. – Возобнови наш уговор. Запрети охотиться вокруг корчмы моего человеческого отца. И вели оставить дороги. Что получится, если твои дети станут убивать без разбору? Так не наладишь мир. Люди не перестанут нас ненавидеть, а чародеи – убивать.

– Будто бы перестанут ненавидеть и убивать, если вокруг твоей корчмы будет тишь да гладь. – Царь хмыкнул, погладив бороду. Его глаза сверкнули янтарём, а на лице выступили пятна, похожие на рисунок на лягушачьей коже.

– Я ведь была на совете и слышала все разговоры. Не перестанут, но хотя бы будет лучше, чем сейчас. И… извини, что пришла в этот раз вот так, без приглашения.

– Да уж, удивила, – согласился царь. – Ты всё делала вид, что не с нами, а тут явилась. Я вот даже решил тебя выслушать, настолько изумился. Но ты говоришь про то, чему не суждено сбыться.

Агне пропустила мимо ушей его колкое ворчание. Не пререкаться же пришла.

– Ты знаешь, что сейчас творится. Кому будет лучше от того, что твои дети утопят в крови все веси? Мёртвые станут новыми упырями. Чародеи обучатся. Дойдёт до того, что вовсе не останется простых людей, только мы с чародеями, и всё вокруг погрязнет в пламени и тумане. Они будут жечь нас, мы – убивать их. Ради чего, отец?

Болотный царь покряхтел, совсем как обычный старик. Агне не знала, насколько можно верить его печальным глазам и уставшему голосу – всё-таки перед ней – воплощение топей и смерти, то, что порождало болотников и другую нежить и утягивало к себе людей. Одни Покровители знали, что у него на уме.

– Доченька, – проскрипел он. – И я о том же думаю. И каждый раз надеюсь, что будет лучше, что мы сможем договориться. Но становится лишь хуже, затягивается узел всё крепче, уже не распутаешь. Если б только от меня зависело – я бы вернул своим детям города и мир с людьми. Но чародеи того не хотят. Они хотят убивать нас и показать нам, что наше место – только тут, под болотами. Я-то посижу, сколько уж сижу. А детям своим хотел бы другой жизни. Чтоб ходили по земле и дышали настоящим воздухом. Чтоб болотные духи почувствовали себя живыми, а не просто клочками тумана где-то под ковром из ряски и тины. Да как это объяснишь тем, кто может только запугивать, грабить и сжигать заживо? Потому и решили многие, что сперва нужно избавиться от чародейской заразы – вот тогда-то с людьми и можно будет поговорить.

Агне молча опустила глаза на стол.

– Если затянуть их в топь, искры в них погаснут?

Царь кивнул.

– Погаснут, дочка. Останутся одни головни.

– Так отчего ты не затянешь?

Болотный царь вздохнул тяжело и протяжно, будто заскрипело дерево в бурю.

– Когда-нибудь – обязательно затяну. Но видишь, какой я – до последнего верю, что само образуется, пусть и безмерно устал от своей слепойверы.

Агне посмотрела на него – древнее существо, непонятно откуда взявшееся на дне болот. Она хотела бы спросить, был ли он сам когда-то человеком? Но не осмелилась. Верно, не ей решать, что ему делать, но стоило хотя бы попытаться попросить за отца. Быть может, что-то и выйдет, если упыри выманят чародейские отряды к городу. Может, тогда и царь что-то решит.

– Погоди пока, – сказал он ей. – Толку не будет, если я запрещу охоту у корчмы. Всё равно на дороги сейчас никто старается не выезжать. А если каждый помнящий свою прошлую жизнь захочет защитить? Тогда станется, что вовсе нигде нельзя будет охотиться. Давай посмотрим ещё немного. Потерпи.

Агне ничего не оставалось, кроме как согласиться.

* * *

Царжа позвала к себе Мавну на другой вечер.

Мавна едва уговорила Варде и Смородника не идти с ней, а подождать да хотя бы в кабаке – она не знала, чем всё обернётся, и не хотела, чтобы её видели горюющей или расстроенной. Это было дело только её семьи – дело её и Раско, и не стоило туда никого впутывать. К тому же парни и так стерпели от неё разное: то оцепенение и молчаливость, то хмельные поцелуи. Хватит с них, пускай отдохнут.

У дверей Царжи ноги едва не подкашивались от волнения, но Мавна глубоко вздохнула, замерла, теребя ремешок сумки и отсчитывая удары сердца, и решительно постучала. Тяни не тяни, а никуда не деться. Лежать и мучиться неведением ещё целую ночь она бы не смогла – умерла бы от тревоги. Или напилась бы райхианского пива и натворила ещё больше глупостей, чем в прошлый раз.

Царжа открыла дверь и кивком пригласила войти. От волнения Мавна плохо соображала, но заметила, что воздух в комнате колдуньи стал ещё гуще и тяжелее, сильно пахло каким-то сладким дымом, шалфеем и цветами, а ещё… кровью.

Половина помещения по-прежнему была завешена плотным пологом. А на полу у того полога лежала чёрная козлиная шкура.

При виде её у Мавны потемнело в глазах. Ноги подкосились, но Царжа подхватила её под локти и мягко усадила за стол, и сама села напротив.

– Водички выпьешь, девка?

Мавна не могла даже кивнуть. Глаза сами собой возвращались к шкуре и, как назло, замечали на досках пола какие-то тёмные пятна. Ещё немного, и Мавну бы стошнило, но Царжа сунула ей в руку кружку с прохладным напитком.

– Пей. Разум прояснится. С помирающей я говорить не стану.

Она сказала это так твёрдо и строго, что Мавна послушалась и сделала несколько глотков холодного и кислого питья, от которого слегка защипало в носу.

– Это… Он…

Слова терялись где-то по пути. Мавна вдруг пожалела, что оставила Смородника и Варде, их присутствие помогло бы ей не рассыпаться вот так, в первую же минуту. Она бы сжала их пальцы – холодные у одного и горячие у другого, а парни сказали бы ей что-то – может, не очень умное, но поддерживающее.

– Да ты не трясись, – прицокнула языком Царжа. – Иди. За пологом твой мальчик.

Мавна подняла на Царжу круглые глаза.

– Мальчик?.. Он не…

– Да не смотри ты на шкуру эту! – Царжа досадливо поправила свою косу, в этот раз почти расплетённую. – Дура я, убрать не успела. А ты думаешь, куда б она делась? Нежаков-то сама видела, у них шкура при себе всегда. Вот и на мальчишке была надета.

Мавна сползла со стула – если бы не удержалась за край стола, то упала бы. Дрожащей рукой поставила кружку, расплескав напиток. Шатаясь, добрела до полога и, задыхаясь из-за разбухшего в груди сердца, одёрнула ткань.

Всхлип вырвался из горла. Закрыв рот руками, Мавна опустилась на колени перед кроватью.

Она боялась, что за год забыла, как выглядит Раско. Боялась не вспомнить его лицо и не суметь отличить, кто перед ней: родной брат или незнакомый мальчик. Но теперь смотрела на него и понимала: вот же родной, любимый, такой же, как в тот летний день на болотах.

На льняных простынях, укрытый до груди одеялом, спал Раско. Курносый нос, светлые до желтизны локоны, длинные ресницы и бледные веснушки, которых не было на лице, но зато густо усыпающие тонкие руки, – это точно был он, будто ни дня ни прошло. Она не могла ошибиться. И какой же дурой была, когда думала, что сможет забыть… Покровители, какие же у него маленькие ладони! И какой он сам маленький, почти прозрачный, пусть и с румянцем на щеках.

Мавна протянула руку и тихо, срывающимся голосом, шепнула:

– Раско, маленький мой.

Царжа стояла позади, Мавна слышала, как она подошла.

– Громче позови. Спит он. От зелий сон крепкий.

Мавна утёрла нос и произнесла уже отчётливее, но так ласково, как только могла:

– Раско. Ра-аско. Это я. Мавна.

Коричневые ресницы дрогнули. У изголовья горела масляная лампа, отбрасывая золотистый свет, и Раско казался таким красивым, таким милым, что перехватывало дыхание.

Он открыл глаза, приподнял голову и слабо улыбнулся.

– Ма-авна.

Услышав его голос – тот голос, который звал на болотах, тот голос, который снился ночами, тот голос, на который мама среди ночи выбежала за ограду, – Мавна разрыдалась.

Порывисто подавшись вперёд, она обхватила Раско за плечи и прижала к себе – маленького и хрупкого, тёплого и сонного. Поцеловала крепко в макушку, пахнущую травами, потом – в лоб, в висок, в ухо, в щёку. Раско хихикнул и попробовал отстраниться.

– Ты чего, щекотно.

Мавна издала смешок сквозь слёзы и прижала к себе Раско так сильно, что даже испугалась, что сейчас раздавит. Он пискнул и выкрутился.

– Где мы? – спросил, оглядываясь. – А это кто? Где мама?

Мавна снова зажала себе рот ладонью, сдерживая рыдания.

– Почему ты плачешь, Мавна?

Царжа кивнула на её немой вопрос.

– Верно. Помнит только то, что было до.

Мавна мысленно поблагодарила Покровителей. Хорошо, что Раско не вспомнит ни тот страшный день, ни болотного царя, ни то, как был козлом и скитался по дорогам.

– Милый мой, – проговорила она севшим голосом и поправила непослушный вихор, вечно падающий Раско на лоб, – мы сейчас не дома. Только мы с тобой. Но скоро туда пойдём. Когда можно будет.

– А почему мы не дома? – хныкнул Раско. – Я хочу домой.

Мавна не могла придумать ответ, но Царжа пришла ей на помощь. Присела на краешек кровати и ласково сказала:

– Тебе рассказывали сказку про чародейскую лампу? Ту, что горит сама по себе.

Раско кивнул.

– Помнишь, как в неё затянуло князя-чародея Кречета?

Снова кивок.

– Вот и вас с сестрой так же затянуло в лампу, пока вы спали. А сестра твоя отважная и упрямая, поэтому принесла тебя ко мне, когда проснулась. Я немного поколдовала, разбудила тебя, а потом вы вместе вернётесь домой.

– И далеко мы?

– В Озёрье, – ответила Мавна. – Не очень далеко. Но сейчас нельзя идти, мой дорогой. Мы попозже пойдём, а ты пока отдохнёшь.

– А Илар где? Его в лампу не затянуло? Он не пролез?

Мавна мотнула головой.

– Не пролез. Но мы скоро к нему придём. И к маме, и к папе. – Она осторожно сжала руки Раско. – А пока отдыхай. Поспи.

Раско недовольно сморщил нос и хныкнул:

– Пить так хочется.

– Сейчас, сейчас дам водички.

Мавна встала и засуетилась, глаза заскользили по комнате: полки, столы, сундуки, посуда, много непонятной утвари и связок с травами…

Но Раско протянул за спиной:

– Не водички. Кро-ови бы.

Мавна замерла, словно ей за шиворот высыпали ушат снега. Медленно обернулась на Царжу, но та только развела руками.

– А ты что думала. Тяжело вот так со дна тащить. Когда возвращаешься, нужно снова человеческого жара набираться, болотный ил из вен вытеснять. Пройдёт скоро, не переживай. Несколько деньков кровью попоишь, и расхочет.

Мавна выдохнула.

– Ну, раз так…

По привычке сунула руку в свою сумку, но вспомнила, что хлебного ножа у неё теперь нет с той самой стычки с упырями. Потерялся, наверное. А жалко, хороший был, маленький, и в ладони так удобно лежал. Надо бы купить при случае похожий.

Взяв нож со стола Царжи, она обтёрла лезвие о рукав, сделала надрез на запястье и, переступив через козлиную шкуру, поднесла руку ко рту Раско. Тот припал к ране губами, которые тут же жутковато окрасились в красный и, пару раз причмокнув, с улыбкой откинулся на подушки.

– Спасибо, Мавнушка. Я посплю пока, хорошо? Ты не уйдёшь далеко?

Он заснул быстрее, чем Мавна ответила. Поцеловав его в лоб, она вернулась за стол и подняла влажные глаза на Царжу.

– Спасибо, – и прибавила по-райхиански: – Шир'де ар.

Вспомнив про оплату, Мавна поспешила достать кошель из сумки и честно выложила оттуда всё, что было. Монеты с тяжёлым стуком высыпались на скатерть – немного, но уж что есть. Царжа тут же сгребла их в шкатулку. Мавна потянулась к бусам на шее, сняла их через голову и тоже оставила на столе. В свете ламп красные гранёные бусины блестели, как капельки крови. Царжа полюбовалась украшением и убрала тоже – в последний раз мелькнула дорогая сердцу безделушка, но Мавне совсем не было жаль расставаться.

– Мальчик пока у меня останется, – тихо, чтобы не будить Раско, сказала Царжа. – И шкура козлиная тоже. Он сейчас будет много спать и иногда – просить крови. Так и должно быть. Я сама с болотного дна возвращалась, прожив там год. Это тяжело. Тебе повезло, девка, если царь тебя просто выплюнул, не прожевав. Ты его благодарить за это должна.

Голова у Мавны кружилась всё сильнее – от переживаний, от наступившего облегчения, от радости за Раско. Она поняла, как смертельно устала за всё это время – как устала волноваться, тревожиться, идти неизвестно куда, не зная, что будет дальше. Наверное, попади она снова домой, заперлась бы в своей комнате и не выходила целый месяц – ну, разве что в пекарскую, месить, нюхать и гладить мягкое сдобное тесто и ловить солнечные лучи на своём лице. Подперев щёку кулаком, она спросила:

– Можно с Раско остаться на ночь?

Царжа, поджав губы, мотнула головой.

– Не нужно. Будешь ему мешать. Завтра лучше зайди. Да не переживай, он ещё спать будет. После болот сон крепкий и тягучий, без сновидений.

– А шкура? Он будет превращаться в козла? Что мне делать, если превратится?

Мавна хоть и привязалась к чёрному козлу, но теперь испытывала странные чувства. Ей было стыдно: всё-таки в козле оказался Раско, а она сперва отталкивала его, потом вела на привязи и обращалась с ним пусть дружелюбно, но вовсе не так, как следовало обращаться с пропавшим и вновь обретённым братом. Вспомнит ли Раско, что она была недостаточно заботлива с ним тогда? Простит ли? И как теперь она сама будет смотреть ему в глаза? Обнадёживало хотя бы то, что Раско вроде бы ничего не помнит. Зато Мавна помнит. И снова – знакомое тягучее чувство вины, прежде успокоившееся где-то под ложечкой, разрослось и заполнило собой всё внутри от живота до горла. Опустив голову на руки, Мавна вздохнула.

Царжа задумчиво обернулась на шкуру и пожала плечами.

– Не знаю пока, что там с превращениями. Но шкуру берегу. Думаешь, я каждый день мальчиков из козлов вытягиваю? Впервые такое.

Они посидели недолго в тишине, поразмышляв каждая о своём. Мавне хотелось ещё расспросить о всяком, но пока она подбирала слова, Царжа поднялась из-за стола и убрала кружки на полку.

– Ну, ступай, девка. Я тоже утомилась, голова трещит. Сама отдохнуть хочу.

Мавна спохватилась. В самом деле, пристала к бедной Царже. Взяв в руку её смуглую ладонь, Мавна поцеловала пальцы с кольцами и снова благодарно прошептала:

– Спасибо тебе. Спасибо. Шир'де ар.

От рук Царжи пахло железом и мазями.

Мавна не помнила, как прошла по проходу, но у крыльца снова так закружилась голова, что она чуть не упала. От волнения, смешанного с облегчением, слегка тошнило. Как теперь объясняться с Раско? Как донести ему, что они не смогут попасть домой? Как сказать, что Илар пропал? Стоит ли говорить с ним об упырях? И где теперь жить? Нужно же и брата кормить, а денег у неё больше не осталось, и путь до дома закрыт нежаками…

Только выйдя на улицу и глотнув свежего вечернего воздуха, она ощутила, как в голове немного просветлело. Мавна будто сама снова выплыла со дна: после душной колдовской комнаты Царжи её сперва удивила и улица с горящими окошками, и звёзды над крышами, и человеческие голоса.

Смородник и Варде ждали через дорогу, на уже знакомой лавке, и смотрели в сторону дома Царжи с одинаковым угрюмым напряжением. Мавна не сразу их заметила, думала, они веселятся в кабаке, но не тут-то было. Увидев её, они одновременно поднялись на ноги, а Мавна бросилась к ним почти бегом и с наскока сгребла в объятия сразу обоих.

– Живой, – выдохнула она и замерла, ощущая на спине и плечах приятную тяжесть рук и чувствуя уже такие привычные запахи – речной прохлады и земли, дыма и чего-то травянисто-ягодного.

Смородник обронил какое-то незнакомое короткое слово, и Мавна понадеялась, что это не было ругательство, – по тону и не разберёшь. Варде довольно хмыкнул.

– А я говорил, чувствовал, как вы похожи. Не обманул ведь, а?

Мавна подняла на него лицо.

– Не обманул.

И прижалась щекой к льняной рубахе.

Она стояла бы так полночи, но Смородник первым разомкнул объятия и отошёл на шаг, кивнув в сторону кабака.

– Не хочешь чего-нибудь? Угощаю. Раз такое дело.

Мавна разулыбалась от умиления. Тревога отступала, даже голова вроде бы перестала кружиться. Шмыгнув носом, она усмехнулась.

– Я давно знала, что ты душка. – Взяла Смородника за руку и прижалась к его плечу головой. – Но побереги деньги. Пригодятся.

– А я бы выпил, – заявил Варде. – Давай, уголёк, выворачивай карманы. И девчонку покормим.

Глава 14 Искры на рассвете

Мавне достался сочный пирог с сыром и зеленью, а к нему – большая миска куриной похлёбки. От пива она сама отказалась, предпочла ягодный сбитень, зато Варде взял себе кружку – помимо дорогущих печёных раков в масле, которых, как подозревала Мавна, он выбрал, только чтобы позлить Смородника.

Гожо за стойкой перебросился несколькими фразами со Смородником, после чего достал откуда-то большую непрозрачную бутылку, обвитую бечевой, и плеснул в невысокую кружку густую тёмную жидкость. Запахло так резко, остро и пряно, что Мавна замахала рукой перед носом и поморщилась.

– Ты собрался это пить? Дурной.

– Восемьдесят трав и сок чёрных ягод, – пробурчал Смородник, будто оправдываясь. – Но если поднести к свече, то загорится.

– Вот и убирай от этого свои искрящие руки, – посоветовал Варде, обсасывая панцирь рака. – Пожара нам тут не хватало.

– Ой, мальчики… – вздохнула Мавна, черпая похлёбку ложкой.

Ей стало так уютно, так тепло сидеть между этими двумя. От их безобидных подначиваний она постоянно улыбалась, а когда они наперебой спорили, что ей лучше заказать из еды, она могла только с умилением смотреть то на одного, то на другого и надеяться, что никто не заметит её горящие щёки.

Тревога за Раско успокаивалась, теперь Мавне казалось, что она со всем справится – может, не сразу, а постепенно, но как-то всё сумеет сложиться, пусть не лучшим, но сносным образом.

Смородник выдохнул и одним глотком опрокинул в себя содержимое кружки. Мавна сунула ему в руку кусок пирога и снова отмахнулась от едкого запаха.

– За твоего… брата… – кашлянул Смородник в кулак.

В кабаке сегодня было тихо. Не играли задорные цимбалы, не было плясок и шумных застольных разговоров. Некоторые столы и вовсе пустовали, а там, где сидели люди, говорили приглушённо и серьёзно. Мавна пару раз огляделась по сторонам и больше не захотела. Хмурые лица, сведённые к переносицам брови, тихие речи на языке райхи – наверняка обсуждали вести Крапивника и решали, кому идти биться, а кому нет. По спине бежали мурашки, хотелось пусть только этим вечером, но не думать о плохом и оставить переживания на будущее, поэтому Мавна смотрела то на Варде, то на Смородника.

– Ты, парень, – сказал вдруг Гожо, перегнувшись через стойку к Варде, – лучше к нам пореже ходи.

Он говорил полушёпотом, виновато пряча глаза. Но Варде покладисто кивнул.

– Я понимаю. Не беспокойся.

Сказал что-то ещё, шепнув на ухо Гожо, – Мавна не расслышала, ковыряла пирог и удивлённо наблюдала, как Смородник со странной блаженной улыбкой растекается по стойке: сперва уложил на столешницу руки, потом положил сверху голову и расслабленно вытянул ноги под лавкой.

– Вот тебе и восемьдесят трав, – хмыкнула Мавна.

Он смотрел на неё мягким затуманенным взглядом, и даже морщинка между бровями совсем разгладилась. Мавна отчего-то смутилась.

– Совсем забыл, – шепнул он и, порывшись в складках одежды, протянул Мавне какой-то маленький предмет, зажатый в кулаке.

Мавна не поверила своим глазам: то был её хлебный ножик, только с новенькой отполированной рукояткой из красивого тёмного дерева. Выдохнув, она осторожно взяла его из ладони Смородника и растроганно поблагодарила.

Гожо занёс бутылку, чтобы плеснуть Смороднику ещё этой густой тёмной остро пахнущей жидкости, но Варде накрыл кружку своей рукой.

– Э-ге, брат, ему больше не наливай. Сейчас заснёт, как мы его домой потащим? Он весит, должно быть, как мы с девчонкой вместе взятые.

Гожо понимающе хмыкнул, а Варде, запустив пальцы в волосы, доверительно шепнул Мавне на ухо:

– Он что-то к вечеру совсем разнервничался, будто туча грозовая. За брата твоего переживал, наверное.

Мавна грустно улыбнулась. Конечно, Раско тут был ни при чём – ну, или в меньшей степени. Смородника, вероятно, расстроила речь Крапивника и та её часть про чародеев. Вздохнув, она лёгким касанием убрала с лица Смородника упавшую прядь волос. Он широко улыбнулся и протянул:

– Ма-авна-а…

От его мягкого голоса по коже пробежали мурашки. Мавна невольно подумала, что, улыбайся он чаще, она бы считала его даже красивым.

Варде допил своё пиво, разделался с раками, убедился, что Мавна тоже сыта, и, отряхнув ладони, потянул Смородника за плечо, пытаясь оторвать от столешницы.

– Всё-всё. Вставай. Пошли. Сейчас руки помоем – и спать.

Мавна прыснула от смеха, но легонько толкнула Варде под руку, чтобы не слишком уж жестоко шутил.

– Что за дрянью вы тут поите, – возмущался Варде под смешки Гожо. – Помоги хоть.

Кое-как вдвоём подняв Смородника на ноги, они вывели его из кабака. Гожо вернулся обратно за стойку, но Смородник и сам вроде стоял, правда, пошатываясь.

До амбара они шли медленно, и Мавна представляла, что просто гуляет по красивому городу с двумя нравящимися ей мужчинами. Ну и что с того, что один из них болотник, а второй немного пьян? Она шла и думала: вот бы сюда ещё Илара, Купаву и маму с отцом – тогда и жизнь её стала бы совсем уж счастливой.

Смородник скинул с себя поддерживающую руку Варде, но шатался так сильно, что Мавне пришлось ненавязчиво взять его под локоть: если падать, то вместе. Вроде бы помогло, и идти он стал уже ровнее.

Мавне хотелось, чтобы они как можно дольше шли вот так: втроём, молча, по пустынной улице, глядя на звёзды и круглую луну. Чтобы ветер приятно шевелил её волосы, чтобы ладонь то и дело нащупывала то вернувшийся к ней ножик в сумке, то руку кого-то из парней. Чтобы всё навсегда осталось в этом мгновении: Раско вернулся и мирно спит в тёплой кровати под присмотром колдуньи Царжи, а тревога в груди Мавны, усмирённая, свернулась где-то глубоко внутри и почти не беспокоит.

Поэтому, когда впереди показался двор с амбаром, Мавна разочарованно вздохнула. Что ж. День выдался долгим и нервным. Задержав руку на шершавой оградке, она закрыла глаза и несколько раз глубоко втянула носом воздух, запоминая ощущения этого вечера.

Варде открыл дверь амбара и пропустил вперёд Смородника. Тот вошёл и с размаху упал в сено – так грузно, что Мавна испугалась, как бы ничего себе не сломал.

– Я схожу на реку, – обронил Варде, подойдя к Мавне. – Тебе воды согреть? Придётся костёр разводить, наша живая печь, увы, вышла из строя.

– Не надо. Я после тебя в речку окунусь.

Варде кивнул и ушёл со двора через заднюю калитку. Мавна устало зевнула, прикрыла за собой амбарную дверь и свернулась в сене – под боком у спящего Смородника, почти прижимаясь к нему спиной и ощущая его тепло. Ей стало так мягко, так спокойно и уютно, что сил встать уже не осталось, и сквозь дрёму она слышала, как чуть позже вернулся Варде, накрыл её чем-то, а потом тоже лёг в сено – гораздо ближе к ней, чем лежал в прошлый раз.

* * *

От Кленового Вала до Озёрья около дня пути напрямик по топям, в объезд дорог, если знать безопасный путь. Чародеи, конечно, знали – каждую кочку и каждое озерцо, знали, как пустить коней и каким шагом, чтобы нигде не увязнуть и не утонуть. Илару достался чародейский скакун из конюшен Неясыти, и конь лучше всадника понимал, куда ему можно ступить, но Илар всё же осторожничал и старался скакать шаг в шаг с конём Вайды.

Отряд опоясывали снопы искр, кольцом замыкающиеся вокруг всадников, но Бражник и Боярышник, ехавшие впереди, то и дело выпускали новые вспышки пламени, в которых нет-нет да слышались вскрики упырей.

Озёрье стояло на топких полях, как и большинство поселений в этом уделе, но дорога подходила к нему через мшистый ельник, густо пропахший грибами. Здесь царила тишь, от которой закладывало уши, и в тёплый пасмурный день туман так и оставался висеть среди деревьев, в ветвях, а макушки елей терялись в густой серой мгле.

Оттого Озёрье и показалось Илару жутким. Городские стены начинались за лесом, на небольшом холме, но из-за тумана их почти нельзя было рассмотреть: нечто необъятное и тёмное тянулось во все стороны, насколько хватало глаз. А выше сквозь туман пробивались алые огоньки: по одному или целыми россыпями, побольше и поменьше, кое-где – наверное, в башнях, так сразу и не разглядишь – взвивались высокими кострами.

Отряд остановился у границы ельника, закольцевав место стоянки огнями. Разбили два шатра, устроили лошадей. Илар видел, как впереди, на дороге и у городских стен, клубятся болотники – невнятные мглистые сгустки – и прохаживаются нежаки, мелькая тенями. Увидев чародейскую защиту вокруг стоянки, они стали шипеть и завывать, но ближе подходить побоялись.

– Так, может, и дорогу огнями оградим? Люди хоть доезжать до городов смогут.

Деряба из отряда Желны кружил у Боярышника, проверяющего костры, и пытался чем-то помочь. Илар заметил, что с отъездом Желны в столицу многие чародеи из её отряда слонялись неприкаянными сиротами – видать, уважение к командующей было таким сильным, что без неё даже взрослые и опытные чародеи растерялись, как птенцы без наседки.

Илар подошёл поближе – послушать ответ.

Боярышник молчал, пока вытягивал из своих пальцев огненные струи и обвязывал ими по кругу костры, чтобы образовать что-то вроде непрерывной огненной цепи. Деряба переминался с ноги на ногу и покашливал, привлекая к себе внимание. Наконец Боярышник дунул на руки, отпустив с ладоней последние искры, и повернулся к нему.

– Что, все дороги будем обвязывать вот так? И сколько чародеев на это понадобится? Всех двенадцати ратей не хватит.

– Ну а… если сейчас хотя бы вот этих тварей сжечь? Я могу помочь.

Деряба махнул в сторону стены, под которой кружили нежаки, не решаясь подходить ближе.

Боярышник почесал бороду, проследив белым взглядом за рукой Дерябы, и кивнул, заметив Илара.

– Эй, ты, деревенский. Что ответишь?

Илар смутился. Он не собирался встревать в разговор, надеялся незаметно послушать и пойти проведать Купаву, которая осталась с несколькими чародеями и чародейками готовить ужин на отряд.

Он задумался.

– Сжечь-то можно. Но сдаётся мне, нежаков в разы больше, чем нас, и придут ещё на подмогу. Если сейчас напролом к нам кинутся – кто знает, чьи силы верх возьмут.

Боярышник кивнул.

– Правильно говоришь. А ты, Деряба, подумай, пожалеет раздутое чародейское пламя городскую стену? Скажут нам спасибо, если стену вместе с дозорными сожжём?

– Не скажут, – пристыженно буркнул он.

– То-то и оно. Не спеши. Сейчас приценимся, посмотрим. Кого-то убьём, но с другими можем не справиться. Наше дело – помочь местным дозорным, они тоже не просто так на стене стоят. Глядишь, проберёмся понемногу к городу и вместе с ними что-то и сделаем. Надеюсь, за стенами есть ещё чародеи.

Илар подавил тяжёлый вздох. Хорошо бы Купаву в Озёрье пристроить, раз в Кленовом Валу не захотела оставаться. Для этого нужно, чтобы чародеи продвинулись подальше и расчистили подъезд к воротам от упырей…

Купава сама его нашла. Подкралась сзади и обняла – Илар даже вздрогнул, хорошо хоть нож не выхватил – было бы стыдно.

– Можно тебя ненадолго?

Он улыбнулся.

– И надолго – тоже можно.

Купава провела его мимо котлов с кипящей едой, к кромке ельника. Постепенно начинало смеркаться, и стволы деревьев казались совсем чёрными, но с бликами алых огней.

Только сейчас Илар заметил, что в руках Купава держит два венка и какие-то ленты.

– Ты вчера меня замуж звал или мне показалось? – спросила она прямо.

– Не показалось. Звал. – Он недоверчиво покосился на венки. – Что ты задумала? Без духовника нельзя, Покровители не услышат. Сама знаешь.

В груди стало тепло-тепло и, сжав Купаву в объятиях, он прошептал, касаясь губами её макушки:

– До дома уж потерпи. Чего ты задумала-то?

Купава отстранилась и, привстав на цыпочки, надела Илару на голову венок.

– Ещё чего. Чтобы до дома такого парня у меня кто-то увёл?

Она пыталась шутить, но Илар явственно слышал горечь и печаль в её словах. Не о том она тревожилась. Не о соперницах, уж точно.

– А Покровители, – продолжила Купава уже тише, – они ведь всюду. И видят всё без духовников. Что мы, сами не справимся? Или ты, – она ущипнула Илара за бок, – передумал и пытаешься придумать отговорку?!

Илар снова сгрёб её в охапку – так, чтобы уже не вырвалась, – и подхватил на руки. Взвалил себе на плечо, как мешок, – Купава весила совсем ничего. Она вскрикнула и заколотила кулаками по его спине. На них оборачивались чародеи, кто-то с усмешкой, кто-то недобро хмурился, но Илару их одобрение и не требовалось. Пускай себе глазеют.

Он отпустил её под большой елью, развесившей тёмные ветви почти до земли. Усадил на мягкий мох и поцеловал в лоб. Купава раскраснелась, синие глаза сияли, отражая свет костров, – и если бы Илару сказали, что где-то на свете есть девушка прекраснее, он бы рассмеялся в ответ.

– Иди сюда.

Купава потянула его за руку и заставила сесть лицом к себе. Надела свой венок и достала ленты.

– Давай руку.

Илар послушно протянул ладонь, которая рядом с рукой Купавы казалась огромной и широкой, как лопата.

Купава деловито обвязала их руки лентами – дыша чуть приоткрытым ртом, и затянула узелок зубами. Подняла взволнованный взгляд на Илара и растерянно произнесла:

– Правда, тут не все положенные травы для венка нашлись. Я заменила тем, что было. Ты же не станешь из-за этого любить меня меньше?

– Глупая, – с нежностью ответил Илар. – Мне вовсе никакие венки не нужны. Была бы ты рядом.

Они замерли, глядя друг на друга. Взгляд Купавы скользнул за плечо Илара, к кострам и чародеям.

– Как думаешь, у них есть свои обычаи? Раз ты теперь почти с ними, может, надо и по-чародейски свадьбу сыграть?

– Дай угадаю. Что у них могут быть за обычаи? Принести в жертву чёрного козла и спалить пару деревень на счастье? Не нужны мне такие обычаи. Мне наши милее.

Купава быстро облизала губы и снова посмотрела в глаза Илару.

– Тогда… Ты готов стать мне мужем?

Он протянул свободную руку и погладил раскрасневшуюся щёку – мягкую и гладкую. Тронул пальцем подбородок и нижнюю губу.

– Готов. С этого мгновения и до конца. А ты? Ты готова стать мне женой?

– С этого мгновения и до конца.

Илар целовал Купаву и не знал, услышали их Покровители или нет – в самом деле, какая разница? Он догадался: она боялась, что он погибнет раньше, чем они доберутся домой. Оттого и спешила.

– Вот Мавна удивится, – хихикнула Купава, когда они наконец оторвались друг от друга. Но тут же погрустнела – наверное, лицо Илара слишком болезненно дёрнулось при упоминании сестры.

– Да уж, – сказал он.

– Извини. Просто… для меня она всегда будто где-то рядом. Будто вот сейчас встану и пойду сплетничать на крылечко.

– Купава…

Слышать о Мавне с каждым днём становилось лишь больнее. Илар знал, сколько людей каждый год пропадает в болотах – это было тогда, а уж сейчас… Сейчас и шагу не ступишь. Мавна, Мавна – ну как же она так могла? Подумалось: если бы Купава не прикрывала её, он остановил бы её. И они все были бы вместе. Илар провёл ладонью по лицу, с силой нажимая на глаза. Не надо думать так о своей – теперь уже – жене.

Но вдруг им встретится упырица с лицом Мавны? Сможет ли он её убить? Нет, конечно же нет.

– Я не так представляла себе нашу свадьбу. – Купава уткнулась лицом в шею Илара. – Думала, соберётся вся деревня. И гулянье дня на три. И будут веселье, тёплое лето, много медовухи Гренея, и прыжки через костры, и песни…

Илара поразило, что она вообще представляла их свадьбу – он-то до такого не додумался, только поглядывал на Купаву, когда ему казалось, что никто не видит. И удивлялся её красоте.

– Сыграем потом как положено. Непременно сыграем. Я тебе обещаю.

Последнее он сказал с такой твёрдой решимостью, что точно понял: теперь он обязан сделать всё, чтобы остаться целым. Не убегать на болота, не бросаться на упырей, не задирать чародеев – ради Купавы. Чтобы у неё была та свадьба, которую она заслужила, а не грустные посиделки под ёлкой в тумане.

– Пойдём, спросим у чародеев чего-нибудь поесть.

Он осторожно снял ленту, опутывающие их руки, и помог Купаве встать. Над стоянкой разносились запахи дыма и еды, но что-то заставило Илара насторожиться. Чародеи больше не сидели у костров, переговариваясь, – почти все встали на ноги, многие держали руки на оружии, готовые выхватить ножи и натянуть тетивы в любой момент.

– Что случилось?.. – шепнула Купава.

Илар тихо шикнул и велел ей подождать у шатра.

Туман с наступлением темноты стал будто гуще – теперь даже костры, окружавшие место стоянки, казались размытыми и бледными.

Зарычало и взвизгнуло – на многие голоса – совсем рядом. Ответили – подальше. Один из опоясывающих костров зашипел, выплюнул в небо охапку искр, и упырь завизжал от боли.

– Встаньте по краям! – загремел голос Бражника. Из-за тумана Илар с трудом различил очертания командующего, хорошо были видны лишь чёрные еловые стволы и белые горбы шатров. Чародеи тенями расчерчивали туман, перемешанный с алыми отсветами пламени, и выстраивались, как приказали. У многих на ладонях зажглись огни.

– Парень, ты не лезь, – бросил Илару Боярышник, проходя мимо. – Оставайся у шатров.

Один из защитных костров погас. Раздались вопли – яростные и визгливые, полные ненависти. Через получившуюся брешь на поляну хлынули упыри, как в той деревне, когда выбили ворота, – ползли друг другу по головам, по костлявым спинам, свивались в клубки уродливыми телами, щелкали пастями. Илар видел, как по месиву из тел прокатилась огненная волна. Визг стал ещё страшнее, взмыл в небо, полный боли.

У шатров оставались в основном женщины-чародейки, но все они зажгли оружие и были готовы биться. Илар понимал: они здесь не прятались, а защищали стоянку и прикрывали спины других членов отряда. Ему стало спокойнее, когда он увидел, как Малина увела Купаву в шатёр и задвинула полог, чтобы той ничего не было видно.

Огненные вспышки рассекали воздух, на мгновения освещая всё алым. Поверх сожжённых тел нежаков лезли другие, и скоро погас ещё один пограничный костёр. На поляну устремились новые упыри, и к их воплям добавились другие, человеческие.

Сразу двое нежаков набросились сзади на Дерябу. Он закричал, из перегрызенной шеи хлынула кровь. Илар выхватил нож, попытался зажечь, как учила Сенница, – искры сыпались на землю, но лезвие оставалось глухо-стальным. Боярышник кинулся на упырей с пылающим палашом и снёс им обоим головы, но Деряба уже был мёртв.

Полыхнуло сильнее, пламя прокатилось через костры дальше, по полю. Илар пытался сосредоточиться на ощущениях в груди, разжечь искру – что-то сыпалось белым и алым на землю, вспыхивало всего на миг, но мешали крики упырей и команды чародеев. Илар злился на себя, по лбу катился пот – наконец у него получилось направить силу из груди в руку, и с пальцев сорвался огненный шар. Прокатившись по земле, он вспыхнул за сухим кустом полыни, но на этом всё. Выругавшись, Илар схватил нож и кинулся на помощь просто так, безо всякой искры.

До рассвета упыри пытались прорвать охранные костры и утащить к себе как можно больше чародеев. К счастью, им это не удалось. Чародеи посылали по полю и до самых городских ворот волну за волной, и Илар подозревал в них вовсе не то пламя, которое дважды выжигало весь нежицкий род. Упыри визжали от ярости и боли, но вскоре поняли, что им не прорваться. Чародеи тоже вымотались – силы были наравне. Вот прибыло б несколько отрядов на подмогу…

Наконец попытки нежаков сошли на нет. Несколько десятков упырей так и остались у городских ворот, где-то на полях появлялись из тумана новые, но больше не нападали, только смотрели издалека и иногда открывали пасти, чтобы издать зловещий шипящий вой. Чародеи тоже не посылали новые волны пламени. Измотанные столкновением, они восстановили защиту стоянки и расселись прямо на земле, отдохнуть и съесть уже остывшую похлёбку.

Дерябу сожгли утром. Развели высокий костёр, алый до кровавого оттенка, и каждый добавил туда часть своего пламени. Даже Илару наконец удалось стрясти с пальцев несколько слабых искр. Он не хотел делать ничего, что обозначило бы его причастность к чародеям, но всё же не мог не почтить память храброго парня.

И пока разгорался огонь, над Озёрьем пылал рассвет, такой же красный. И неясно было, где искры от костра, а где – всполохи нового солнца.

* * *

С утра Мавна заходила к Раско – он проснулся, поел у Царжи, встав с кровати, поболтал с Мавной, немного поразглядывал диковинную посуду и склянки с настойками, потом снова попросил крови и, устав, лёг спать. Мавна не разрешила Варде и Смороднику идти с ней – побоялась, что Раско их испугается. Да и как ему объяснить, кто они и зачем пришли? Он и так не понимает, как оказался с сестрой в доме колдуньи в чужом городе. Лучше пусть больше отдыхает и набирается сил.

День стоял душистый и тёплый, небо было таким бескрайним и завораживающим, с широкими росчерками облаков, подсвеченными розовым и медовым, – Мавна во все глаза смотрела на него и не могла наглядеться. Приставала к Варде: «Ты видишь? Смотри, как красиво!» – но Варде сидел тихо и задумчиво, пусть и послушно вскидывал лицо, когда она снова дёргала его за рукав. Приставать к Смороднику было бессмысленно: после своей настойки из восьмидесяти трав он с мрачным видом сжимал переносицу, прикрывал ладонью глаза, что-то ворчал вполголоса и чаще обычного прикладывался к бурдюку с водой. Сколько бы Мавна ни трясла его за плечо, красóты неба его не впечатляли.

Они втроём наконец-то выбрались из Чумной слободы в само Озёрье – побродить с краешка, недалеко от стены, отделявшей поселение райхи. Мавна едва уговорила Смородника пойти с ними, ненадолго, одним глазком посмотреть на город. И успела пройтись по ближайшим улицам, вовсе не таким многолюдным, какие встретили их в первый день. Но Мавне всё равно понравилось до дрожи, и если бы удалось забежать на торг, она была бы совсем счастлива. Но Варде попросил остаться рядом, сесть на траву у небольшого ручья и поговорить. И, заметив её разочарование, выпросил у лоточника медовое яблоко на палочке – не диковина большого торга, конечно, но она всё равно была рада.

– Я не вернусь в Ежовники, – вдруг сказал Варде, тяжело сглотнув.

Мавна, доедая яблоко, удивлённо повернулась к нему.

– Почему?

Варде смотрел на небо, и в золотистом свете зелёные глаза слегка отливали янтарём.

– Я ведь умер для них. Наверняка меня отчитали и оплакали. Сколько времени уже прошло… Будет жестоко вернуться. И сказать, что теперь я не то нежак, не то просто болотник. Пусть лучше продолжают считать меня мёртвым и живут себе дальше.

Смородник перестал тереть переносицу и недоумевающе посмотрел на Варде.

– Ты дурной? Всегда лучше быть живым. Даже если все думают, что ты мёртв.

Мавна быстро обернулась на него и подумала: что, если он когда-то тоже ждал, что его погибшие родные вернутся хотя бы в облике упырей? Или в то время упыри ещё не могли завладевать телами людей? Спросить она не решилась. Но, быть может, однажды отважится.

– Я так не считаю, – серьёзно сказал Варде. – Зачем рвать душу? Я сам не знаю, как теперь буду жить без нежицкого сердца. Удержит ли тело болотный дух? Представь, если я умру для них во второй раз. Это было бы жестоко: сперва дать надежду, а потом отобрать.

Смородник с неохотой кивнул.

– Пожалуй, тут ты прав.

– И куда ты пойдёшь после того, как можно будет выйти из Озёрья? – спросила Мавна.

Она старалась не думать, что будет потом. Раско расколдован, и им, по сути, больше нечего делать вместе. Но при мысли о том, что она останется одна в чужом городе, а потом должна будет как-то добраться домой, внутри всё холодело от ужаса.

Варде положил ладонь поверх её руки.

– Нет. Не после того. Я пойду сейчас.

– Сейчас?

Он говорил тихо, но твёрдо, тщательно подбирая слова.

– Вы же слышали, что сказал Крапивник. Да и Гожо в кабаке повторил мне почти то же самое. Ты, Смородник, не хуже меня знаешь, что будет, если в городе поймут, что в Чумной слободе скрывается нежак.

– Они всё спалят дотла, – глухо подтвердил Смородник.

– Вот именно. А что будет с вами обоими? А с мальчишкой? Вас тоже могут схватить, если узнают, что вы провели меня в Озёрье и покрывали всё это время. Я больше не могу подвергать вас опасности. Я получил то, что хотел. Вспомнил прошлое. И теперь должен избавить вас от угрозы. Без того уже задержался.

Мавна стиснула его холодные пальцы.

– Варде… Но ты ведь не упырь больше?

Он слабо улыбнулся ей.

– Я не пью кровь. У меня одно сердце. Но внутри мёртвого тела – болотный дух. Быть может, этого достаточно, чтобы чародеи обвинили райхи в укрытии нежака.

– Болотом от тебя по-прежнему несёт, – ворчливо согласился Смородник.

– Не хуже, чем от тебя – дымом.

Мавна ещё сильнее сжимала пальцы. Голова начинала кружиться, и небо уже не казалось таким пронзительно-красивым – наоборот, в набухших облаках виделось что-то зловещее, будто они вот-вот упадут ей на голову.

Варде почувствовал её волнение и ласково погладил по плечу.

– Ну, чего ты? Я ведь находил тебя дважды. Думаешь, не найду в третий раз? Надо просто переждать, пока не станет спокойнее. И лучше вам ждать без меня. Мало ли что.

– Но как ты пройдёшь через город? Тебя не схватят? А ворота? Никого ведь не выпускают. Варде… Я не понимаю.

Мавна была готова расплакаться. Не таким она представляла себе новый день, когда проснулась в тепле, так близко и к Варде, и к Смороднику, что, узнай об этом в Сонных Топях, её тотчас заклеймили бы легкомысленной – по меньшей мере.

Варде достал что-то из кармана и показал Мавне. Она ахнула – это была лягушачья шкурка.

– Ты знала, что Царжа была женой болотного царя?

– Н-нет…

– Она вырастила её для меня. Новую. С частичкой чар Туманного города. И теперь я могу вернуться под болота. Переждать. Думаешь, лягушке будет трудно проникнуть под ворота?

Смородник подался вперёд и жестом попросил передать ему шкурку. Варде нахмурился, поджал губы и всё-таки покачал головой.

– Прости, но тебе не дам. Смотри из рук. Нет тебе доверия, уж извини.

– Да больно оно мне нужно…

Он наклонился, почти касаясь носом шкурки, и хотел ковырнуть её ногтем, но Варде не дал.

– Царжа выращивает шкурки… Занятно. – Смородник выпрямился, задумчиво почесав бровь. – Нужно будет поговорить с ней.

– Тоже захотел? Тебе не положено, извини. В неё только душа болотника может войти, а у тебя, видимо, никакой нет.

Мавна неподвижно сидела между ними и слушала беззлобную перепалку, уже такую привычную, как дыхание. Конечно, Варде прав: кто-то из чародеев мог бы его заметить, а там и беды не миновать. Притом расхлёбывать пришлось бы всем райхи из слободы. Это если они сами не выгонят его раньше. А там и Смороднику достанется: мало того, что чародей с отметиной искры, так ещё и привёл нежака. Она знала: чем дольше они остаются вместе, тем хуже для всех троих, но отчаянно старалась об том не думать.

– Но как тебя примут другие нежаки? Вдруг тоже выгонят? Вдруг с тобой что-то случится? Я не хочу тебя отпускать, – проговорила она.

– Тут уже я сам разберусь. Не маленький ведь. Об этом ты не переживай, я справлюсь. Главное – от вас отвести беду.

Варде говорил успокаивающе, и Мавна понимала: он бы не хотел, чтобы она волновалась. Но как иначе? Разве она могла вот так отпустить его и не переживать? Она беспомощно посмотрела на Смородника: ну пусть хотя бы он что-то придумает, чтобы Варде остался! Но тот молчал.

– Мы ведь ещё увидимся? – спросила она слабым голосом. – Ты обещаешь?

Варде ненадолго задумался.

– Я постараюсь. Никто не знает, что будет дальше. Но у меня есть шкурка, и с ней я смогу попасть в Туманный город. Полагаю, туда ещё не приходили такие, как я, – чью упыриную сущность изгнали колдовством, так что я буду первым. Нужно немного переждать, и всё решится.

Мавна обняла его за худые плечи. Сколько бы правды ни было в его решении, а прощаться не хотелось до рези в груди.

– Береги себя, Варде, – прошептала она.

– И ты себя. И братишку. И нашего уголька – не давай ему больше напиваться.

Они просидели несколько минут, крепко цепляясь друг за друга. Мавна чувствовала, как под рёбрами у Варде бьётся сердце – одно, правильное, не нежицкое, и в ином случае наверняка порадовалась бы за него: он сделал то, ради чего приходил, и готов продолжить свой путь. Но сейчас было слишком тревожно: и упыри, и чародеи могли посчитать его врагом. Ох, Покровители, хоть бы с ним не случилось ничего дурного.

Мавна смотрела, как Варде обнимает Смородника, как они тепло хлопают друг друга по спинам и о чём-то шепчутся – и не верила, что это происходит с ней. Не верила, что вот так внезапно заканчиваются их совместные дни в Озёрье – тяжёлые, нервные, но наполненные светлыми моментами и милыми мелочами. В её жизни никогда не было ничего подобного – за двадцать один год бесконечных туманов, дождей и тусклой зелени вокруг Сонных Топей эти несколько дней сияли ярче ночного костра: волнения за Раско и за Варде, долгие разговоры, походы в кабак, ночёвки в амбаре и у Царжи, чувствообщности с двумя такими разными, но уже такими близкими мужчинами. Дышать стало тяжело, перед глазами замерцала пелена.

Варде улыбнулся ей, махнул рукой, прошёл ещё немного и, убедившись, что прохожие не смотрят, обернулся лягушкой. Бурым комочком она поскакала по мостовой, вниз, к центру Озёрья, чтобы оттуда добраться до городских ворот.

Мавна повернулась к Смороднику и уткнулась лицом в его рубаху. Он с готовностью обнял её, прижимая к себе.

– О чём вы шептались? – спросила Мавна, шмыгая носом.

Смородник хмыкнул.

– Он сказал: «Береги нашу девчонку».

Мавна приподняла лицо, чтобы убедиться, что Смородник говорит серьёзно.

– А ты?..

Он повёл плечом.

– Сказал, что буду стараться.

Скоро Мавна отстранилась, когда подумала, что Смороднику неприятно так долго сидеть в обнимку. Она долго смотрела на улицу, где исчезла лягушка, и молилась про себя Покровителям, чтобы это всё скорее закончилось и чтобы они с Варде снова могли встретиться – все втроём, живые и невредимые.

Глава 15 В алом зареве

Раско оставался ещё очень бледным, как после долгой болезни, и у Мавны сердце сжималось при взгляде на него – но потом она вспоминала, что его могло бы вообще не быть, и тогда, наоборот, грудь распирало от радости.

На следующий день после ухода Варде Царжа разрешила выйти погулять немного – Раско и сам рвался, засидевшись в душных стенах. Чтобы немного его успокоить, Мавна сунула ему в руки дудку, подаренную Лирушем, и теперь Раско беспрестанно выдувал душераздирающие звуки.

– Девочка, – позвала Царжа, когда они уже развернулись к выходу.

– Да?

Царжа, чуть прихрамывая, подошла ближе.

– Ко мне скоро новые люди придут лечиться. Да и не могу я так долго одним мальчишкой место занимать. Он сил набрался, сама видишь. Спит уже меньше. Освободились у меня покои наверху, там две комнаты за пологом и две кровати. Могу поменять тебе ту комнатушку, будете там с братом жить. И мальчишку с собой берите, если хотите.

– Какого мальчишку? – не поняла Мавна. Она держала Раско за руку, чтоб не убежал вперёд неё, а он всё пыхтел в дудку, пытаясь добиться от неё хоть какого-то подобия музыки.

Царжа отмахнулась.

– Да нашего мальчишку. С метиной на лице. Вы и так всегда вместе ходите.

– О. Пожалуй, возьмём.

Мавна смутилась, когда поняла, что Царжа говорит о Смороднике.

После ухода Варде они снова переночевали в амбаре, но почему-то на этот раз оставаться вдвоём ей было неловко. Мавна долго крутилась в сене, а когда вышла подышать ночным воздухом, видела малиновое зарево за городскими стенами – что-то горело на болотах, принося с собой едкий запах дыма, и скоро ей стало жутко смотреть на алеющее небо.

Она поблагодарила Царжу и пообещала позже посмотреть комнаты. Хотелось ещё поговорить про то, что случилось с Варде, и про время, проведённое Царжей под болотами, в качестве жены царя, но Раско слишком настойчиво тянул вперёд. Пришлось пойти.

– Какие дома-а! – восхитился он на улице. Мавна боялась, что сейчас потащит её по переулкам, а потом они заблудятся и не смогут вернуться. Не выпуская руку Раско, она направила его в сторону конюшни.

– Пойдём лучше я тебя с лошадкой познакомлю. Её зовут Ласточка.

Раско вырвался и, продолжая выдувать из дудки что-то неблагозвучное, вприпрыжку побежал к стойлам.

В конюшне царил мягкий обволакивающий полумрак и было тихо, пока туда не вбежал Раско. Мавна погладила Ласточку по морде, заметив, что грива у лошадки тщательно расчёсана. Раско мельком посмотрел на лошадь, оглушительно дунул в дудку и побежал к соседнему стойлу, которое привлекло его гораздо больше – там Смородник чистил своего коня. Мавна сунула Ласточке булку, захваченную из своих вещей, и молча встала между двумя стойлами.

Раньше она не замечала, насколько красив конь Смородника: безупречной вороной масти, с длинной блестящей гривой, всегда ухоженный и вычищенный. Раско замер около коня и чародея, заворожённо глядя на них снизу вверх. Мавна переминалась с ноги на ногу. Вдруг Смородник сейчас скажет Раско что-то грубое? Этот может ведь…

Но он отложил щётку, поправил упавшие на лицо волосы и присел перед Раско.

– Что это у тебя? – спросил так дружелюбно, что Мавна приоткрыла рот.

Вместо ответа Раско выдал отвратительную трескучую трель. Смородник сморщил нос.

– Нет, парень, так дело не пойдёт. Дай-ка покажу.

Он протянул руку. Раско поколебался, обернулся на Мавну, спрашивая её разрешения. Она кивнула, и тогда Раско решился отдать дудку Смороднику.

Тот взял инструмент и стал терпеливо объяснять, как правильно вдыхать и выдыхать, как её держать и как зажимать отверстия, чтобы получился красивый звук. Раско покладисто кивал, глядя во все глаза, а когда Смородник сыграл короткую красивую мелодию, и вовсе завопил от восторга.

– Ну, теперь сам.

Смородник вернул дудку и потрепал Раско по голове, взъерошив ему волосы. Выпрямившись, он только теперь заметил Мавну, и улыбка сменилась странным, будто смущённым выражением.

– Это твой брат? – спросил он.

– Да. Спасибо, что был к нему добр.

Смородник хмыкнул и вновь поднял щётку.

– А ты думала, я ему голову откушу или что?

Раско радостно принялся снова издавать звуки, которые не стали ни каплей лучше.

– Нет, конечно. Ты никому не откусишь голову, особенно моему брату.

Мавна неуверенно сделала полшага ему навстречу, но тут Раско наконец вытащил дудку изо рта и завопил на всю конюшню:

– Там череп! Это твой?! Ты чародей? А коня твоего как зовут?

Смородник вздрогнул и резко развернулся к Раско. Оттащил его от козлиного черепа и подержал сзади за воротник, чтобы не лез под копыта коню.

– Я чародей. Коня зовут… Никак не зовут. Просто конь. Иди лучше к сестре.

– А откуда ты знаешь, что она моя сестра? А тебя как зовут? Тоже никак? Просто чародей?

– Раско, это Смородник, – вмешалась Мавна и взяла брата за руку. – Он мой друг. Мы проделали большой путь вместе.

– А-а, тоже в лампу засосало, значит…

Смородник кашлянул в кулак и вопросительно посмотрел на Мавну.

– Потом объясню, – шепнула она одними губами и улыбнулась. – Там Царжа что-то про новую комнату говорила. На троих должно хватить. Посмотрим потом?

Раско потянул к выходу, заявив, что устал и хочет пить. Мавна на ходу махнула рукой Смороднику, он тоже помахал ей и ответил вслед:

– Посмотрим.

С одной стороны, Мавне было спокойнее знать, что Раско всегда находится под наблюдением Царжи. А с другой, она давно хотела больше времени проводить с братом, и его болтовня отвлекала от нарастающей тревоги за Варде. Где он сейчас? Добрался ли до болот? Не раздавил ли кто-нибудь случайно лягушку? А если добрался, то как его приняли упыри? Не обижают ли?..

В проходе на пути к покоям Царжи Мавна достала свой вновь обретённый нож, в который раз порадовавшись, какая удобная и ладная получилась рукоятка, и, убедившись, что никто не видит, дала Раско немного своей крови. Попив, он стал хныкать, попросился спать. Мавна осторожно приоткрыла дверь и попросила показать новые комнаты.

Царжа проводила их наверх: новое жильё располагалось прямо напротив того помещения, где Мавна однажды ночевала со Смородником, но тут и правда было намного больше места, с лихвой достаточно для троих.

– Ну, братишку тут уложишь. – Царжа указала на кровать недалеко от двери. – А сама уж решишь, с ним ложиться или нет.

– С ним, конечно. – Мавна вздохнула, проверила постель и откинула одеяло, показывая Раско, чтоб залезал. Он сбросил башмаки и с готовностью забрался в постель. – Спасибо тебе. Я найду деньги. Нам бы переждать, пока пути откроют, и поедем домой. Надолго не задержимся.

Царжа кивком указала на дальнюю комнату, за пологом. Они прошли туда: там тоже стояла кровать, но поуже, был и сундук для одежды, и окошко, и стол с одним стулом. Царжа села на кровать.

– Я твоему упырьку сказала, чтоб скорей от вас уходил. – Она пожевала губы и задумчиво кивнула сама себе. – Нечего беды притягивать. Пускай к отцу пока идёт и там посидит. А на быстрый исход ты, девочка, не надейся. Никто не знает, что теперь будет. Сиди тут, пока места освободились. Мужчины сейчас уходят кто в дозор, кто на улицах помогать. Боятся за город. Я-то сама со слободы не хожу, а вести мне приносят. В Озёрье волнения разные. Если людей закрыть в одном месте, они все перессорятся. Вот так и происходит. Кто-то приехал из других городов и застрял тут. Кто-то потратил последние деньги и не может сбыть товар в Кленовом Валу. Кто-то боится за семьи, оставленные в деревнях. Не ровён час, и на улицах начнут биться друг с другом.

Мавна слушала её и чувствовала, как в груди привычно холодеет, дыхание становится поверхностным и тело сковывает оцепенение. Выходит, скоро выехать домой не удастся… Но к оцепенению примешивалась новая тревога, ощущение, что скоро всё будет только хуже. Она тяжело вздохнула.

– Да не вздыхай. – Царжа, вероятно, надеялась её приободрить, но её голос всегда звучал грубовато-ворчливо. – Не в худшем положении. Крыша над головой есть, братец целёхонек, сама жива-здорова. Считай, приехала погостить.

– Домой хочется, – призналась Мавна тихо.

Она зажмурилась, и перед глазами будто наяву показалась её старая комнатка, залитая солнцем. Видение сменилось на пекарскую, где Илар месил тесто, такой высоченный и широкоплечий, что занимал собой половину помещения. Вспомнились запахи свежего хлеба и мешков с сушёными ягодами, гомон в очереди у лавки и голос Купавы, со смехом шепчущий на ухо какую-то очередную сплетню.

Царжа села на кровать рядом с Мавной и потрепала её за плечо.

– Ничего-о, девочка. К нам такие, как ты, нечасто захаживают. В основном местные райхи, озёрские, да чародеи тайком ходят зелья просить. А ты пришла чуть живая от страха, глаза на всё таращила. Теперь другой стала. Бойчее. Так незаметно привыкнешь и перестанешь по дому тосковать. Потерпи немного. Оно ведь, знаешь, как: то плохо-плохо, а там, глядишь, потихоньку, по ложечке и налаживается. В этот раз тоже наладится.

Мавна вздохнула и открыла глаза. В этой комнате было чуть темнее, чем в первой, где сейчас спал Раско, но всё равно намного лучше, чем в спальне с незакрывающейся дверью.

– А с Варде что будет? Новая шкурка поможет ему пройти под болота?

– Должна помочь. – Царжа поколебалась, прежде чем продолжить: – Я и сама так хожу иногда. Шкурку наколдовала, вырастила из настоящей лягушки, пришептала к себе и хожу. Ему ещё легче должно быть, дух-то в нём болотный, только тело человечье.

Мавна посмотрела на неё с любопытством. Подумала: стоит ли спросить сейчас или как-нибудь в другой раз? С одной стороны, было неловко, но никто же не тянул Царжу за язык.

– Ты правда была женой болотного царя? Варде сказал.

На удивление, она легко согласилась.

– Была, какая уж тут тайна. Вся слобода знает. Лет тридцать уже прошло. Тогда нежаки не такими были, как сейчас. А под болотами всё так же осталось.

Царжа, конечно, никак не изменилась внешне с того момента, как Мавна впервые её увидела, но теперь казалось, будто в облике колдуньи-райхи и правда проступает что-то нездешнее, словно пряди седины в её чёрной косе – это струи тумана, а родинки на шее – брызги болотного ила. Даже глаза теперь будто бы отливали зеленцой – как у Варде. Мавна поёжилась.

В дверь кто-то вошёл, и Мавна сперва испугалась, услышав тяжёлые шаги, но успокоилась, когда увидела Смородника. Он деловито огляделся и удовлетворённо кивнул.

– Здесь лучше. Первая кровать шире, поэтому я буду тут.

Он сунул Царже несколько монет в ладонь, и Мавне стало спокойнее, что жильё не останется без оплаты.

– Я тебе верну, когда домой приеду. Хлеба продам, – пообещала она, но Смородника это обещание не впечатлило – он вовсе оставил её слова без внимания, а Мавне стало стыдно: выходит, не верит, что на хлебе можно заработать.

Пока Раско спал, они, стараясь не шуметь, перенесли в новые комнаты все свои вещи и, на всякий случай, козлиную шкуру.

* * *

С утра среди чародеев вспыхивали ссоры. Бессонная ночь никому не пошла на пользу, все стали ещё раздражительнее, чем были, и Илару с Купавой пришлось взять на себя приготовление еды, потому что за выяснением отношений котлы остались брошенными.

Вокруг города ещё тлели остатки костров, прокатившихся по полям. То тут, то там чернели съёжившиеся тела упырей, и хорошо, что ветер немного разогнал неприятные запахи.

Купава крошила в котёл морковь, плотно сжав губы. Илар понимал, что во время битвы она волновалась за него едва ли не больше, чем он за неё, – надо скорее что-то придумать и устроить её в Озёрье, но упырей будто бы не стало меньше, всё так же бродили костлявыми чудовищами вокруг городской стены.

Кто-то из дозорных выстрелил в одного из упырей – обычной стрелой. Нежак забился и упал, исторгая из пасти чёрное месиво, и это вывело из себя его собратьев: завизжав, несколько упырей бросились на стену, цепляясь когтями и карабкаясь по камням и выше, по брёвнам.

– Помоги им, – не выдержала Малина и окликнула Боярышника. – Сейчас перелезут ведь.

Со стены сыпались стрелы и звучали выкрики дозорных. Боярышник равнодушно наблюдал, привычным движением поглаживая бороду.

– Сами виноваты. Я предпочту поберечь силы для ночи. Вдруг снова нас возьмут в кольцо.

После ночного сражения он чуть раздвинул костры, и стоянка стала пошире. Илар надеялся, что однажды они смогут расширить круг настолько, что он сомкнётся с городскими воротами – тогда Купава могла бы скрыться в Озёрье, а сам он пошёл бы к дозорным, делать то, что у него получается лучше всего после выпечки хлеба – высматривать, стрелять и убивать. Не соревноваться с чародеями и не смешить их бесплодными попытками направить искру в нужную цель.

Малина и Вайда сами зажгли искрой свои стрелы и убили тех упырей, кто уже забрался на городскую стену. Поднялся страшный вой, несколько нежаков кинулись в сторону чародейской стоянки, но и тут их настигли горящие стрелы. Илар хмуро думал: сколько это будет продолжаться? Целыми днями и ночами придётся вот так отбиваться друг от друга, без конца и без края?..

– Мы поедем охотиться, – крикнул светловолосый чародей из отряда Бражника, Лунь. Он седлал коня, и рядом с ним ещё несколько чародеев готовились выезжать. Илар помешивал варево и мрачно наблюдал за ними.

– Ну и дураки, – ответил им Хмель. – По одному вас будет проще сожрать, чем всех вместе за кострами.

– А ты сиди тут, в тепле, и не жалуйся, что вокруг слишком много нежаков. Пока ты задницу греешь, мы пару десятков перебьём, – фыркнула на него Крапива, которая всюду следовала за Лунем. – Дерябу и за кострами сожрали.

– Эй, Бражник! – Хмель свистнул. – Твои там чудят. Собрались выезжать к упырям. Ты бы приглядел за ними, что ли.

Бражник вышел из шатра, сонно щурясь и почёсываясь. Посмотрел, куда указывал Хмель, и махнул рукой.

– Ай, да и в добрый путь. Не маленькие, чтоб я с ними мамкался. Перед Неясытью будут отчитываться, если помрут.

Он хрипло захохотал. Боярышник недовольно скривился, глядя на него.

– Ты настолько не дорожишь своим отрядом? У Неясыти в ратнице много непристроенных выученных чародеев?

Бражник перестал смеяться и пригрозил Боярышнику кривым пальцем.

– Ты бы помолчал. В моём отряде много лет не было ни смертей, ни изгнаний, ни новобранцев. А у тебя что творится? Так что мои поумнее твоих. Потому что я позволяю им делать то, что они сами решат. Ты бы поучился у старших.

Илар втянул голову в плечи, чтоб лишний раз на него не смотрели, а то припомнят убийство Лыка. Не стоит ему нервировать чародеев, которые и так лаются, как собаки, с рассвета.

– Ты сиди молчи, – предостерегла его Купава. – Пускай сами разбираются. И лезть не смей за огни. Если тебя упыри не убьют, то это сделаю я.

Она так грозно сверкнула глазами, что Илар понял: не шутит. Он усмехнулся.

– Ножик под рёбра воткнёшь? Или в котле с похлёбкой утопишь?

– Дошутишься! Задушу.

Купава пихнула его острым локтем в живот – достаточно ощутимо.

Ветер снова подул с полей, принося неприятный запах гари, смешанный с землёй, болотной прелью и вонью от мёртвых упырей. Когда Илар попробовал похлёбку, ему показалось, что от еды теперь тоже воняет затхлым илом и мертвечиной.

Лунь, Крапива и несколько других чародеев с гиканьем ускакали в поля, рассыпая во все стороны горсти искр. По полям покатились алые шары, вновь завизжали упыри, но Илар настолько привык к этим звукам, что они больше не пугали, только будто царапали уши назойливыми иглами. Он прижал к себе Купаву и окликнул остальных, чтобы шли к котлам.

Ближе к вечеру опустившийся туман вдруг окрасился густо-малиновым. Зазвучал рог – протяжно, хрипло, и чародеи вскинули головы.

Со стороны ельника к ним приблизился новый отряд или даже два – Илар не сосчитал. Новые чародеи несли огненные стяги, у каждого всадника череп на седле мигал горящими глазницами. Илар не видел в Кленовом Валу никого из них, но Бражник с Боярышником встали поприветствовать отрядного главу.

– Иволга, и ты с нами решила? – с довольной ухмылкой Бражник подал руку, помогая главе спешиться. Иволга – высокая крепкая чародейка с золотистыми волосами, заплетёнными в две тугие косы, – сделала вид, что не заметила его ладонь, и спрыгнула на землю размашистым движением.

– Решила. – Она сдунула с лица тонкую прядь волос и с прищуром осмотрелась. – Подумала, что вас тут сейчас всех сожрут. Да и поглазеть любопытно.

Чародеи Иволги тоже спешивались, здоровались с отрядами Бражника и с Боярышником, вежливо кивали Илару с Купавой. А когда обе чародейские стоянки соединились и разожгли общие огни, поля вокруг Озёрья взорвались воплями, и прямо через костры со всех сторон хлынули упыри.

* * *

К ночи воздух над слободой сгустился, стал горьким и рыжеватым от дыма. Мавна плотнее закрыла окно: не хватало ещё, чтоб Раско надышался и начал кашлять во сне.

Они лежали вместе, как когда-то давно дома: Раско любил приходить к Мавне под бок и болтать, пока глаза не закроются сами собой. Сейчас он молчал – вымотался за день и тихо сопел, отвернувшись к стене.

Из второй комнаты послышался какой-то шум – будто что-то упало – и тихая ругань на райхианском. Мавна прислушалась. Смородник возился у себя, и эти звуки ей совсем не нравились: будто бы он собирался куда-то среди ночи.

Мавна осторожно, чтобы не разбудить Раско, откинула свой край одеяла и ступила босыми ногами на пол. Хотела идти так, но постеснялась и накинула поверх ночного платья платок, запахнув его на груди.

Из окна падал тревожный свет, не просто серебристые отсветы луны, а смешанные с красным заревом. Полоска неба над городом в эту ночь была ещё алее, словно рассечённое горло. Мавна оглянулась на спящего Раско: на его худое плечо, выглядывающее из-под одеяла, тоже падали красные блики.

Она прокралась через комнату и ухватилась за полог, но замерла в раздумьях. Можно ли вот так врываться среди ночи без особых на то причин? Что он подумает про неё? Станет ругаться, разбудит Раско. Во рту стало сухо от волнения, но Мавна всё-таки отодвинула полог и заглянула в комнату.

Смородник стоял лицом к окну, без рубахи, и алый огонёк на столе слегка освещал комнату. Блики падали на спину Смородника, и Мавна сперва испугалась: вся кожа от плеч до поясницы была изрыта глубокими уродливыми шрамами. Но она быстро вспомнила, что он говорил ей тогда, у костра райхи. Про упыря, который напал на мальчишку шестнадцать лет назад.

Наверное, услышав её шаги, Смородник повернулся. Мавна успела разглядеть, что его грудь, плечи и руки тоже покрыты шрамами: тонкими – от чужих ножей, бугристыми – от ожогов, неровными – от когтей и зубов.

– Мавна? – Он нахмурился и быстро схватил рубаху с кровати. Натянул кое-как, не оправляя. – Что случилось?

Она растерянно посмотрела на перевязь с оружием, лежащую на кровати, и на дорожный мешок с распахнутой горловиной. На столе заметила пучки трав и какие-то туески. Горло сдавило от нехорошего предчувствия.

– Ты уходишь?

Смородник сжал щепотью переносицу и тяжело вздохнул. На полу перед ним лежал нож – наверное, это стук упавшего ножа заставил Мавну прислушаться.

– Иди в постель. Спи, – буркнул Смородник.

Мавна обернулась на Раско и, задёрнув за собой полог, прошла к Смороднику. Остановилась прямо перед ним, задрав голову, чтобы видеть его глаза – в тёмной комнате беспросветно-чёрные, будто опустевшие колодцы.

– Ты правда хотел уйти, ничего не сказав?

Она говорила тихо, чтобы Раско не проснулся. Голос дрогнул от обиды.

Смородник смотрел на неё не то с неодобрением, не то с отвращением. Мавна и сама понимала: вторглась в его пространство без приглашения, растрёпанная со сна, с распущенными волосами, одетая кое-как, ещё и лицо наверняка было опухшим и сонным – теперь только разозлит сильнее. Он поднял с пола нож, отвернулся и стал с ожесточением протирать его концом рубахи.

– Я должен. – Мотнул подбородком в сторону окна и зарева от пожаров. – Хватит сидеть.

Мавна видела рану на шее – оставленную упырицей и потом прижжённую раскалённым клинком. Отчего-то здесь исцеления не случилось, и по краям тянулись неприятные тёмные кровоподтёки.

– И что ты собрался делать? – Она стиснула концы платка, затягивая туже. Хотелось ударить Смородника, чтобы он хотя бы набрался смелости посмотреть ей в лицо, а не прятаться. – Думаешь, тебя там кто-то ждёт? Тебя изгнали. Боярышник ясно сказал, что не потерпит рядом.

Смородник перестал остервенело тереть нож и быстро обернулся на Мавну – мельком приподняв верхнюю губу, будто был готов зарычать.

– Плевать, пусть не ждут. Я должен это сам себе.

Мавна слушала его отрывистый голос и холодела внутри. Это снова был тот мужчина, который стрелял в неё на болотах: резкий, грубый, с ожесточённым лицом и рваными движениями. Куда девался тот Смородник, который расслабленно по-кошачьи ложился на стойку в кабаке? Тот, к чьему тёплому боку она прижималась украдкой в амбаре? Тот, который по-дружески обнимал и подначивал Варде? Тот, который ещё утром учил её брата играть на дудочке?..

Она протянула руку и коснулась его спины. Вжала пальцы сильнее, чтобы почувствовать под рубахой рытвины страшных шрамов. Провела ладонью по напряжённым мышцам. Он замер и медленно выдохнул.

– Смородник, – тихо позвала Мавна. – Посмотри на меня. Пожалуйста.

Стиснув челюсти, он неохотно развернулся к ней. Окно подсвечивало его очертания тревожно-красным, алым сверкал огонёк на столе – шарик, подвешенный в воздухе, горящий сам по себе.

Они стояли какое-то время молча, глядя друг другу в лицо. Рука Мавны замерла, приподнятая в нерешительности.

– Сядь, – наконец бросил Смородник, с тоской полуобернувшись на окно.

Мавна сделала шаг назад и, наткнувшись на кровать, послушно села, запоздало подумав, что, наверное, лучше было бы дойти до стула.

Смородник отложил нож и присел перед Мавной: их лица оказались почти на одной высоте. Свет упал так, что Мавна разглядела тонкий шрам, тянущийся у него от виска к нижней челюсти – раньше и не замечала. Наверное, плохо смотрела. Закатав рукав, Смородник показал ей предплечье с меткой изгнанника.

– Что скажешь? Красиво?

Мавна с трудом оторвала взгляд от его лица и посмотрела на руку. Бледную кожу с выступающими венами уродовали чёрные письмена – непонятные и неправильные, будто какое-то оскорбление писали впопыхах. Раньше ей казалось, что это какой-то рваный узор, но теперь она отчётливо видела переплетающиеся незнакомые буквы. Она коснулась пальцем метки – края надписи были выпуклыми, шершавыми и будто бы горячее окружающей их кожи.

– Нет, – согласилась она. – Некрасиво.

Смородник резко опустил рукав обратно.

– Вот и я так думаю. Мне нужно избавиться от этого. И услышать, что я прощён. Не для отряда. Не для кого-то. Для самого себя.

– Но ведь только Сенница может тебя простить.

Он кивнул.

– Верно. Я должен доказать ей, что стою её прощения. Что я не убийца, а достойный чародей. Ты понимаешь? – На последних словах жёсткий голос дрогнул. Смородник сглотнул и продолжил уже мягче, и Мавну порадовала эта перемена – наконец он говорил, как живой человек. Как знакомый ей человек. – Я не смогу идти дальше, пока не закончу с этим.

Мавна с неохотой кивнула. Тяжёлые пряди рассыпались по плечам и груди. После бани от неё ещё пахло травяным мылом с бузиной, и она сама удивилась, когда поняла, что этот густой запах исходит от её сыроватых волос.

– Зачем тебе она? Зачем они все?

Смородник дёрнул уголком губы в печальной усмешке.

– Она – моя мать. Матушка. Одна из немногих, кто проявил сочувствие ко мне. Мне нужно знать, что я для неё больше не предатель. Не убийца. А прощённый сын.

Мавна не выдержала и, вытянув руку вперёд, тронула кончик косицы, заплетённой у виска. Ей давно хотелось это сделать. Волосы Смородника оказались такими же, как она и думала – жёсткими, и её пальцы стали едва заметно пахнуть дымом.

– Я думаю, она и так прощает тебя. Сенница тебя любит, поверь.

Мавна не решилась говорить, что видела его тогда у ног Матушки – просящего и несчастного. Но тогда ей правда показалось, что Сенница разговаривала с ним ласково – с горечью, но не без любви.

Смородник медленно качнул головой.

– Это всё не то. Мне нужно, чтобы она сказала это при всех. Чтобы стёрла метку. Своими руками. Так же, как и нанесла. Чтобы все видели, что я прощён. Все ведь видели, как меня изгоняли.

– Зачем тебе их одобрение? – Мавна была готова тряхнуть его за плечо, но могла только возмущённо шептать. – Они никогда тебя не примут. Я слышала этого Боярышника. Если все чародеи такие, как он, то они не стоят тебя. Ты лучше их. Я это знаю.

– Мне не нужно их одобрение, – фыркнул Смородник. – Я просто хочу знать, что Матушка меня не проклинает. Я виноват перед ней, Мавна. Действительно виноват. Дивник тоже был её сыном, и я не должен был его убивать. Подраться, выбить зуб, сломать нос – да. Но не лишать жизни. – Он запнулся, подбирая слова. – Она выхаживала меня, когда я лежал с разорванной спиной. А когда меня представили в поселении, то я видел, как на меня смотрят – тощий черноволосый мальчишка-райхи среди золотокудрых удельских чародеев. Они сразу сказали, что раз я не похож на них, то никогда не стану одним из них. Но знаешь, как я старался? Знаешь, чего мне стоило учиться с ними наравне? Всё ради того, чтобы порадовать Матушку. Ту, которая ни разу не говорила, что я хуже, потому что у меня слишком чёрные глаза или горбатый нос. Ту, которая верила в меня наравне с остальными детьми. Ради неё я буду до конца доказывать, что она не зря на меня надеялась.

Мавна слышала, как его голос становится всё более сиплым, а на жёстком лице появляется непривычное выражение – просящее, тоскливое, как тогда, на крыльце Матушкиной избы.

– Они говорили ей, что я отравлю колодцы. Что нашлю мор на всё поселение. Что из-за меня дети будут плакать ночами, а женщины – терять молоко. Знаешь, кого обвинили, когда на скотном дворе сдохло несколько коз? – Смородник хрипло усмехнулся. – Конечно, мальчишку-райхи. Чёрного колдуна. Того, чья искра темна и порочна, не то что чистые алые искры других чародеев. Я никогда не обращался к нашему кровному колдовству. Никогда. Похоронил его глубоко в себе. Взращивал только искру, а она горела вспышками, будто огрызалась. Но я бы скорее умер, чем сдался.

У Мавны сжималось сердце. Ей хотелось обнять его, прижать головой к своей груди и шептать что-то ласковое, перебирая длинные волосы, чтобы он понял: не нужна ему никакая Матушка, не нужны никакие чародеи, для которых он всё равно не станет равным – даже если разобьётся насмерть.

– Тогда я останусь одна, – шепнула она бессильно. – Сначала потеряла Варде, а теперь и тебя.

– Не одна. – Смородник нащупал её руки и сжал в своих. Мавна вздрогнула: так неожиданно это было. – Ражд и Лируш пока остаются в слободе. Ты всегда можешь обратиться к ним, если вам с Раско что-то понадобится. Ты вернула своего брата, как и хотела. Завершила то, ради чего вышла из дома. Теперь и я должен завершить начатое. Я не могу отсиживаться в тепле, пока там, – он кивнул в сторону окна, – пока там упыри рвут людей, а чародеи раздувают костры. Я должен им помочь. Моя искра выросла сильной и может принести пользу. Должна принести пользу. Я не смогу сам простить себя, если останусь сейчас.

Мавна шмыгнула носом. В глазах начинало щипать.

– А если тебя убьют? Свои же. Этот проклятый Боярышник. Что тогда будет со мной?

Смородник подался чуть вперёд, протянул руку к волосам Мавны, но так и не решился дотронуться. Разглядывал её лицо, и Мавна смущённо опустила глаза. Нашёл на что смотреть, она ведь совсем некрасивая сейчас, с красными глазами и опухшим носом.

– Тогда я умру, попытавшись завершить своё дело. Это лучше, чем не пытаться вовсе.

От его упрямства под рёбрами тянуло и сжималось. Она совсем никак не сможет убедить его остаться – бесполезно говорить. Сейчас он соберёт остатки вещей, и они с Раско останутся одни. Увидятся ли когда-нибудь ещё? Мавна снова взглянула Смороднику в глаза – печальные, но горящие неистовой решимостью.

Вдруг ей подумалось: а есть ли что-то, кроме слов?..

Высвободив свои руки из горячих пальцев Смородника, она медленно обхватила его лицо ладонями и чуть подождала – не отстранится? Не стал. Провела пальцами по брови с белым пятном. С нежностью заметила: надо же, пара ресниц на этой стороне тоже были белыми, а она раньше и не видела. Опустила руку на скулу, очертила линию нижней челюсти. Смородник прерывисто выдохнул.

– Мавна…

Платок Мавны соскользнул, но она не стала хвататься и поправлять. Сидела на кровати как есть: в тонком нижнем платье, босая, с распущенными волнистыми волосами, и надеялась, что Раско не проснётся. Сердце отсчитывало глухие удары, и кровь приливала к щекам.

– Смородник, – позвала она тихо. Хотела произнести его настоящее, не чародейское имя, но не стала: вроде бы ему это не нравилось. Что ж, пускай остаётся это – любое, какое он сам захочет.

Одну ладонь она оставила у него на лице, а второй скользнула ниже – по шее, мельком проведя по часто бьющейся жилке и дальше, к выступающим ключицам. Здесь уже начинались росчерки шрамов, убегающих под рубаху. Мавне хотелось огладить каждый из них, увидеть все – чтобы он перестал прятаться и стыдливо одеваться при её появлении. Хотелось лучше рассмотреть изувеченную упыриными когтями спину и донести: если тебя не принимали чародеи, то приму я – уже принимаю…

Мавна подалась вперёд и прижалась губами к губам Смородника. Сначала думала, что он оттолкнёт её и тотчас вскочит на ноги, но он замер – всего на миг.

А потом её словно снесло огненным вихрем. Смородник запустил руки в её волосы и поцеловал: жарко, настойчиво, с такой силой и жадностью, что Мавне резко перестало хватать воздуха. Он опрокинул её на кровать, навалившись всем телом – тяжёлым, твёрдым, горячим. Мавна обхватила его за плечи, прижимаясь крепче, и целовала так, как могла и чувствовала: с нежностью и мольбой, вкладывая в каждое движение столько тепла, сколько могла отдать.

Губы Смородника не давали вдохнуть полной грудью, его руки сжимали её тело, и Мавна казалась самой себе слишком мягкой, слишком маленькой, слишком неуклюжей и бестолковой по сравнению с ним: неожиданно стремительным и сносящим с ног, как стихия. Голову заполнял горячий туман, сердце колотилось как бешеное, и хотелось снова и снова ловить его губы своими, прижиматься крепче, снять с него рубаху и чувствовать кожу обнажённой кожей.

Внезапно Смородник перекатился на бок, поднялся с кровати и встал, прижавшись лбом к стене. Его грудь тяжело вздымалась.

Мавна непонимающе села, стыдливо одёрнула платье и заправила волосы за уши. Горячий туман в голове вновь сменился звенящей тревогой. Нашарив упавший платок, она набросила его на плечо, стараясь закрыться как можно плотнее.

– Что случилось?

Она понимала, как глупо звучит. Конечно, он не собирался отступать от своих целей ради неё – нелепой деревенской дурёхи. Раз уж такая красавица, как Лунница не смогла его удержать, то куда уж Мавне…

Смородник молча мотнул головой, рассеянно провёл рукой по шее – там, где совсем недавно его гладили пальцы Мавны.

Наспех побросав травы, туески и оружие в мешок, он широким шагом вышел за полог – даже не взглянув на прощание и ничего не сказав.

– Угли хотя бы возьми, – глухо бросила Мавна.

Она пошла следом, к кровати Раско, и, покопавшись в своих вещах, достала давно остывшие угли Ражда, завёрнутые в тряпицу, и не глядя сунула в руки Смородника.

– Мавна! – позвал Раско и сел на своей постели. – Мы куда-то идём?

– Никуда мы не идём, – ответила она резко и вытерла глаза. – Спи давай.

Смородник взял свёрток – тоже не глядя на неё, так быстро, словно боялся обжечься, ненароком коснувшись её пальцев. Не оборачиваясь, прошёл к двери, на ходу мельком кивнув Раско, и вышел.

Стало так тихо, что голос Раско казался слишком громким и звонким, до головной боли.

– Куда он пошёл? Мы ему не понравились? Он больше не вернётся? А мы с ним не пойдём?

– Спи-спи, – шикнула Мавна. – Ещё ночь. Утром поговорим.

Раско повертел ещё головой и снова лёг, недовольно пыхтя.

Мавна не сразу заставила себя пошевелиться. Приятного жара в теле как не бывало: она снова казалась себе замёрзшей и неповоротливой. Доковыляв до окна, она прислонилась лбом к стеклу.

Как назло, отсюда прекрасно был виден двор, и она смотрела, как Смородник, закончив запрягать своего коня, ненадолго замер, уткнувшись лицом в гриву. Затем резким движением вскочил в седло, на котором белел козлиный череп с отломанным рогом, и кинул быстрый взгляд в сторону окна. Наверное, ему было видно лишь неясное красное свечение от огонька, который так и остался гореть на столе. Мавна задержала дыхание, и слеза скатилась по щеке.

Решительно отвернувшись, Смородник пустил коня галопом в сторону ворот.

Глава 16 Отголоски старого колдовства

Упыри лезли на поляну, бросаясь прямо в защитные костры – визжали, корчились, сгорали заживо, заполняя всё вокруг смрадным чёрным дымом, но продолжали кидаться к чародеям. Илар схватил Купаву под локти и бегом оттащил в шатёр – самый большой, что был посередине стоянки: сюда упыри доберутся в последнюю очередь, сперва им придётся продраться через костры и чародеев, выстроившихся в кольцо.

– Обещай, что даже за полог не выглянешь, – сказал он, сжав лицо Купавы в ладонях. Она кинула быстрый взгляд за его плечо, где сквозь приоткрытый полог виднелись костры, и снова посмотрела на Илара с упрямством, которое совсем ему не нравилось. – Прошу тебя. Сиди тихо.

Она кивнула, поджав губы. Только сейчас он заметил, какая Купава уставшая и бледная – она никогда не жаловалась вслух и не говорила, как боится или переживает, но теперь он ясно увидел: ни один день после того, как они покинули дом, не прошёл для неё спокойно. Илар поцеловал её в лоб, прижал к себе – на минуту, не дольше, схватил из чародейских запасов короткий меч и выбежал обратно, под дым, вопли, пламя и смрад.

Если он ещё способен убивать упырей, то он будет делать это – до тех пор, пока все эти твари не сдохнут, – ради покоя его жены, ради пропавшей сестры и памяти погибшего брата.

Вокруг шатра чародеи замкнули кольцо, запалив огни на оружии. Упыри с воплями носились по лагерю – когда одних поражало пламя, сквозь бреши в кострах прорывались другие. Чародеи заметно выдыхались, и костры у многих уже не получались высокими и жаркими. Илар зарычал и направил все усилия, чтобы разбередить искру, но не полыхнуть без цели, а разжечь клинок. Чародеи складывали пальцы в щепоть и трогали сперва лоб, потом грудь, а затем – оружие. Илар попробовал так же – в первый раз просто метнулась красная молния и погасла, ударив в землю. Вокруг него всё визжало, кричало, взрывалось и падало, упыри набрасывались на чародеев, метясь в шеи и лица, чародеи рубили палашами, метали живое пламя и горящие ножи со стрелами.

Со второй попытки ему удалось зажечь меч – лезвие полыхнуло белым, осветив землю вокруг, а потом загорелось ровным красным светом.

Рядом с Иларом закричал и упал чародей: когтистая лапа упыря схватила его за щиколотку, высунувшись прямо из-под земли. Илар рубанул по лапе, и кисть с когтями покатилась, чернея и сморщиваясь на глазах.

На Илара тоже набросились, сбили с ног. Он упал, ударившись спиной, и махнул мечом по плечу упыря. Нежак завизжал, Илар перекатился под ним и вспорол ему брюхо. На руки брызнула чёрная жижа – не будь у Илара разбуженной искры, кожа покрылась бы болезненными волдырями.

Боярышник бился сразу с целой стаей, окружившей его, и неплохо справлялся: пламя взвивалось, кружило вихрем, и упыри с воплями сгорали в нём. Илар поднялся, ударил мечом бежавшего навстречу упыря, затем – ещё одного и ещё…

Он махал, рубил, сёк, падал, перекатывался по земле, вскакивал на ноги, чтобы снова биться. В ушах всё сливалось в единый монотонный шум: рокот пламени, треск искр, звук раздираемой плоти и ломающихся костей, крики чародеев, вопли упырей, предсмертные хрипы и тех и других. От дыма щипало в глазах и в носу, огонь вспыхивал повсюду, мельтешили тела – и непонятно было, в какой стороне лес, в какой – городская стена и где защитные костры вокруг стоянки, а где полыхает от того, что искра ударила в землю.

Кровь неслась по венам, стучала в висках, в груди клокотало, и с рук Илара нет-нет да срывались непрошеные всполохи. Он боялся, что попадёт в чародеев – не знал, какой вред способен причинить им этот огонь, и не собирался проверять. Зато меч пылал ровно и яростно, и упыри от его ударов съёживались чёрными комьями, едва успев взвизгнуть и обдать лезвие своей кровью.

Те чародеи, которые днём ускакали охотиться, так и не вернулись. Илар понимал: упырей больше в сотни раз, и двум отрядам тяжело им противостоять. От зажжённых стрел костры теперь пылали и вокруг стоянки, на полях и болотах, ещё немного – и дойдёт до городской стены. Дым всё гуще затягивал Озёрские предместья, всё краснее и ярче светилось вокруг, и дышать становилось труднее и труднее.

Илар потерял счёт времени. Наверняка они бились уже не один час, но легче не становилось. Упыри всё бежали и бежали откуда-то, по меньшей мере шестеро чародеев лежали на земле убитые. Сил у многих почти не оставалось.

– Сжечь бы всё! – взревел Бражник, отбиваясь сразу от нескольких тварей. – Боярышник! Давай! Зови Иволгу!

– Нас троих не хватит! – откликнулся он откуда-то через дымную завесу. – Если жечь, то всем! Нужны ещё отрядные главы! И ратные.

Они перекрикивались сквозь вопли и шум, в перерывах между ударами. Полыхнуло, потом снова и снова – вдалеке, под городскими воротами, громко завизжали на дюжину голосов.

Илар кашлял, горло саднило от дыма, одежда вся покрылась чёрными брызгами. Волосы слиплись и падали на глаза, по лбу градом катился пот. Мышцы на руках сводило от бесконечных замахов и ударов, рёбра ныли от падений, где-то на плечах пекло от упыриных когтей. Спустя время нежаков наконец-то поубавилось, новые стаи перестали ломиться через костры, но всё равно их ещё немало носилось по лагерю.

Илар едва держался на ногах. С горящего лезвия стекала вязкая чёрная жижа, лёгкие горели. Узнать бы, как там сейчас Купава? Он обернулся на шатёр – вроде бы цел и невредим…

Сбоку на Илара кинулся упырь, метясь жёлтыми зубами в лицо. Илар замахнулся, ударил мечом ему по плечу, но упырь только развизжался до рези в ушах.

Краем глаза Илар видел, как прямо сквозь стену костров на поляну ворвался всадник, подняв ворох искр. На ходу метнул в упыря огненный хлыст, раскроив нежака пополам вдоль хребта – тот почернел и обмяк поверх Илара. Прокатил несколько пылающих шаров, которые поразили ещё троих упырей, – те резко смолкли, осыпавшись на землю грудами чёрной съёжившейся плоти. Всадник спрыгнул с коня и остановился, тяжело дыша, а на ладонях у него ещё пылали сгустки пламени, мерцающие неровно, от алого до белого. Илар перекатился на бок и поднялся на ноги.

Стало гораздо тише, чем было раньше. Последнего упыря убил Бражник ударом топора, и на поляне остались только чародеи. Некоторые переглядывались, кто-то смотрел на пришлого чужака откровенно враждебно.

– Нежак! – крикнул Хмель.

– Он же умер!

– Покажи свою кровь!

Незнакомец молча вынул нож и полоснул себя по предплечью. Илар заметил какую-то чёрную метку у него на руке, выше которой полилась кровь – красная, как у всех живых людей.

– Довольны? – хрипло выкрикнул он.

– Боярышник же говорил, что убил тебя, – усомнился Хмель, глядя на новоприбывшего чародея с недоверием. – И Матушка тебя оплакала.

Чародей неверяще сдвинул брови, сжал кулаки и, оскалившись, подался вперёд. Длинные чёрные волосы упали ему на лицо, и он отбросил их за плечи резким движением руки.

– Что он говорил? Он сказал Матушке, что убил меня?

Илар повернулся, чтобы видеть и Боярышника: тот невозмутимо стоял около двух мёртвых упырей, скрестив руки на груди.

– Сказал. Потому что лучше прослыть мертвецом, чем предателем.

Черноволосый чародей с рыком кинулся к Боярышнику, и Илар едва успел встать между ними. Схватил чужака за жилистые плечи, удерживая на месте, – чародей был чуть ниже Илара и стройнее, но рвался так неистово, что чуть не повалил на землю.

– Тише ты! А ну, успокойся!

Илар обхватил его поперёк тела, испачкав рубаху в чужой крови, текущей из порезанного предплечья.

– Уйди с дороги, пока я тебя не…

Вывернувшись, чародей бросился под ноги Илара, и они оба упали на истоптанную землю, покрытую сажей и кровью.

– Да уймись ты уже!

Илар схватил чародея за плечи и с силой ударил о землю. Тот кашлянул, сбив дыхание, дикий взгляд немного прояснился. Выскользнув из хватки Илара, он вскочил на ноги, снова откинул с лица длинные волосы и стиснул кулаки, готовый кинуться на Боярышника, который со скучающим видом развернулся и пошёл к шатру. Илар тоже поднялся, но с трудом, чуть не поскользнувшись.

– Да откуда ж ты такой бешеный взялся? – проворчал.

– Откуда надо. – Чародей сплюнул на землю и оттёр пальцем кровь с разбитой губы – видимо, где-то Илар переусердствовал.

Бросив очередной испепеляющий взгляд в сторону Боярышника, чародей рыкнул и похромал к краю стоянки. Никто его не поприветствовал и не поблагодарил за помощь, но гнать не стали – посмотрели с недоумением и презрением иразбрелись: кто убирать тела упырей, кто тушить лишние костры и разжигать новые для сожжения погибших и для приготовления пищи.

Илар же побежал к шатру. Ворвавшись внутрь, он увидел, как Купава сидит среди расстеленных спальных мест: ладони прижаты к ушам, глаза зажмурены. Он упал перед ней на колени и обхватил обеими руками, прижимая к груди.

– Всё закончилось, я здесь. Не переживай.

Купава, дрожа, припала щекой к его грязной рубахе. Он целовал её в макушку, в висок, в холодную щёку – и чувствовал, как усталость отступает, а сердце уже колотится не так быстро и тяжело. С Купавой всё в порядке, упыри не добрались до шатров, пламя не сожгло её убежище, а значит, всё было не напрасно.

– Ты весь в крови, – всхлипнула Купава. – Я чуть с ума не сошла. Боялась за тебя.

Илар хотел бы утешить её, сказать, что она зря волновалась и с ним не могло случиться ничего плохого, но промолчал. Он не стал бы врать, да и она не глупая. Она видела, как упыри убивали опытных чародеев, как рвали плоть и лакали кровь из ран. Видел, как пробирались прямо через костры, и даже страх смерти их не останавливал.

Илар тоже запросто мог оказаться в числе погибших.

– Но всё уже закончилось. Посидишь тут или выйдешь?

Купава вытерла нос и посмотрела ему в лицо. Убрала со лба грязные пряди волос. Провела кончиками пальцев по подбородку с редкой светлой щетиной.

– Я не хочу сидеть одна. Пойдём. Может, там надо чем-то помочь. Поесть сготовлю.

Не глядя в сторону убитых чародеев, Купава прошла к костру, где уже ставили котлы. Илар оттащил несколько обуглившихся упыриных тел за пределы стоянки и устало сел на еловое бревно.

Он видел, как новоприбывший черноволосый чародей возился ото всех в стороне, в самом дальнем конце стоянки, изредка оглядываясь в сторону городских стен. Сев прямо на землю, чародей устроил перед собой маленький костерок, снял с коня мешок и бурдюк с водой. Умылся, встряхнул головой по-собачьи и стал сосредоточенно мыть руки, палец за пальцем, будто это было самым важным занятием в его жизни.

Поколебавшись, Илар подошёл к нему и присел рядом – но не слишком близко.

– Извини, если помял, – буркнул он, указав на разбитую губу.

Чародей быстро стрельнул по нему недобрым взглядом с белым проблеском и хмыкнул.

– Бывало и сильнее.

– Я тут недавно. Да и не в отряде. – Почему-то захотелось оправдываться за то, что он, деревенский парень со слабой искрой, находится здесь наравне со всеми, а сильный чародей отсиживается в стороне. – Спасибо, что помог.

Опустив голову, чародей тщательно отмыл каждый ноготь, плеснул ещё на ладони и снова умыл лицо. Отвечать Илару он не собирался, да и вообще не выглядел приятным собеседником, но Илар подумал: если сейчас уйти, он так и будет сидеть тут один, как бродячий пёс, и никто не пригласит его к общему костру. Это казалось несправедливым.

Скоро приготовился ужин: чародеи наспех покрошили в котлы то, что было с собой. Илар сходил к кострам и поцеловал Купаву:

– Побудь пока здесь, хорошо?

Купава с подозрением покосилась на незнакомого чародея.

– Кто этот человек? Я его раньше не видела.

Илар взял две миски и наложил в обе еды.

– Он помог мне отбиться, но ему здесь, кажется, не особо рады. Хочу его поддержать.

Одна из стоящих рядом чародеек презрительно фыркнула себе под нос.

– Осторожнее, пожалуйста, – попросила Купава.

Илар снова поцеловал её и вернулся с двумя мисками: для себя и для чародея. Сунул миску ему в руки – тот удивлённо вскинул бровь.

– Чего это ты такой добрый?

Илар пожал плечами.

– Привык кормить людей. Дома хлеб пёк.

Чародей вновь мельком обернулся на городские стены, уходящие в туман, рыжий от огненных отблесков. Илару показалось, что озлобленное лицо стало тоскливее.

– Я Илар, – представился он и протянул руку.

Чародей впервые посмотрел на него в упор, внимательно и открыто.

– Смородник.

Они пожали руки и принялись за еду. Сначала ели молча, но через несколько минут Смородник, отставив миску в сторону, тихо спросил:

– Скажи-ка, Илар, у тебя, случайно, нет сестры?

Илар насторожился. Под рёбрами щекотнуло от странного предчувствия.

– Есть, – ответил он осторожно.

– Как она выглядит?

Илар задумался. Ну как можно описать Мавну? Девчонка как девчонка.

– Она небольшого роста. – Он растерянно постучал ребром ладони по своему плечу, отмеряя, докуда примерно доставала ему макушка Мавны. – Медленная. Кареглазая. Волосы у неё красивые, длинные и волнистые. Темнее, чем у меня. Девка как девка, что тут скажешь.

Смородник фыркнул под нос.

– Да уж, ты не мастак рассказывать.

– А сам-то. Откуда про сестру знаешь? Ты её видел? Отвечай.

Смородник чуть отодвинулся, будто напор Илара был ему неприятен.

– Видел. Довёз в Озёрье.

Илар вскочил на ноги.

– Мавну?! Ты видел её? Что ты с ней сделал?

Смородник посмотрел на него снизу вверх, сидя на земле. Он чуть сутулил плечи и выглядел сейчас донельзя уставшим, с тёмными кругами у чёрных глаз, но Илар был готов схватить его за рубаху и встряхнуть, чтоб скорее ответил – и ничего не утаил.

– Сядь ты. Всё с ней хорошо. Братца вашего нашла. Расколдовала.

Сердце Илара ухнуло вниз. Он смотрел во все глаза на этого человека и не понимал – неужели он настолько жесток, чтобы шутить такими вещами? С другой стороны, откуда он узнал про сестру и про брата? Разве что выведал у кого-то… у Боярышника? Да нет, они чуть не убили друг друга. Тогда… Откуда?..

– Ты врёшь.

– Раз вру, тогда иди к своим. Я устал от твоей болтовни.

Смородник снова взял миску и стал доскребать остатки. Ссутулился ещё сильнее, будто хотел закрыться или слиться с тёмной землёй. Илар не понимал, как его разговорить и чего от него ожидать – недавно он рвался в драку, как дикий пёс, а сейчас сидит в одиночестве и ершисто огрызается. Ну не бить же его?..

Илар выдохнул и сел рядом.

– Извини. Я долго её ищу. Просто не могу поверить… – Он провёл ладонью по лицу, с силой нажимая на глаза до цветистых разводов под веками. Встряхнул головой. – Фух. Ты правда нашёл Мавну? И… Неужели Раско? Быть не может.

– Да успокойся ты. Всё с ней хорошо. Жильё есть. Денег оставил. Брат был козлом, но Царжа расколдовала. Твоя сестра молодец. За тебя вот только переживает.

Илар расплылся в глупой улыбке. Так хотелось, чтобы этот чародей говорил правду! Звучало, конечно, невероятно, но вдруг Мавна и Раско на самом деле совсем рядом, за Озёрскими стенами? Лучше верить в это, чем искать их на болотном дне и раз за разом – каждую ночь – представлять мёртвыми.

Он снова украдкой посмотрел на Смородника – хмурого, нелюдимого, похожего скорее на убийцу, чем на того, кто оставил девушке денег. Внезапно от неприятной догадки по спине пробежали мурашки.

– Ты её трогал? – Кулаки сжались сами собой, от гнева забурлило в крови. – Что ты сделал с моей сестрой, пёс?

Илар с силой схватил его за плечо и встряхнул. Замахнулся для удара, но Смородник ловко вывернулся, толкнул Илара в грудь и рявкнул:

– Не смей так о ней говорить! – тяжело дыша, он едва не кидался на Илара, с пальцев сорвалось несколько искр. – И думать так даже не смей!

Илар вскинул руки. Этот чародей выглядел таким разгневанным, как чистое пламя, – оставалось только ему поверить.

– Ладно-ладно, остынь. Извини.

Смородник устало выдохнул и потёр переносицу.

– Ну и дурак же ты. Говорю ведь: всё с ней хорошо. Мавна пьёт пиво в Чумной слободе, Раско играет на дудочке райхи, у них покои из двух комнат и присмотр колдуньи. – Усмехнулся себе под нос, будто вспомнил что-то тёплое.

Илар не верил своим ушам. Это звучало, как злая шутка, – но в то же время так светло и прекрасно, как его самые смелые мечты. Сколько раз он мечтал о том, чтобы с Мавной всё было хорошо? А о Раско? Уже и надеяться перестал, почти смирился с его гибелью, хотя вслух себе не признавался.

Долго выдохнув, он снова сел на землю.

– Как ты прошёл от ворот? Как тебя выпустили привратники и не тронули упыри?

Смородник задумчиво обернулся на Озёрье, будто только сейчас понял, что для других выйти из города было непростой задачей. С неохотой он снял какой-то свёрток с седла – висел рядом с козлиным черепом – и осторожно развернул, показывая Илару.

– Что это?

– Угли райхи. – Смородник сказал это тихо, будто стыдясь. Илар и без того догадался, что тот либо сам из народа райхи, либо наполовину, и удивился, что он решил использовать искру, а не их кровное колдовство. Но промолчал.

– И что ты с ними делаешь?

Илар протянул руку, но Смородник снова завернул угли – давно холодные – в тряпицу и спрятал за пазухой.

– Ничего. Они делают меня невидимым для нежаков, только и всего. А как вышел из города… – Он дёрнул плечом. – Скажем так: угрозы всегда действуют.

Глядя в сторону шатров, Илар видел, как у общих костров ходит Купава, собирая пустые миски. Она отнесла их к краю стоянки, к мелкому ручью, почти незаметному за заросшими травой берегами. Илар махнул рукой, чтобы она видела, где он. Кивнув, она подобрала юбку на бёдрах и подбежала к нему.

– Доброй ночи, – настороженно поздоровалась со Смородником. Тот натянуто улыбнулся уголком рта.

– Купава. – Илар встал, приобнял её за плечи и качнул головой в сторону чародея. Тот ещё сильнее ссутулился, словно такое пристальное внимание было ему неприятно. – Этот парень знает Мавну. Она в Озёрье, ты можешь себе представить? И Раско с ней. У него есть угли, которые сбивают с толку нежаков.

Глаза Купавы расширились. Она неверяще посмотрела на Илара, потом – на Смородника – и снова на Илара.

– Ты шутишь? Мавна? В Озёрье? Ты уверен?

Смородник недовольно вздохнул и хмуро зыркнул на них исподлобья.

– Вы в ваших Сонных Топях все такие упёртые? Я, по-вашему, очень похож на шутника?

Он оскалился – беззлобно, скорее устало и вымученно. Склонился над своим костерком так низко, что кончики длинных волос едва не касались пламени, и сцепил руки перед собой в замок.

– Отвези нас, – попросила Купава. Она присела напротив Смородника и протянула руку, будто хотела дружелюбно коснуться его, но он отодвинулся подальше. – Ты можешь?

Илар и сам хотел попросить о том же – конечно, он не стал бы отпускать Купаву одну с этим чародеем, да и слишком уж – до дрожи во всём теле – хотелось собственными глазами убедиться, что он не врёт. Обнять Мавну и Раско – узнает ли его братишка? Убедиться, что с ними всё хорошо. Звучало невероятно, до головокружения невероятно. Илар решил: если чародей обманывает, он его убьёт.

Красное зарево вокруг города бледнело, рассеивалось в предрассветном сером мареве. Илар потёр нос – он так привык к вони гари и упыриных тел, что удивился, когда подул свежий ветер.

– Позже, – отрезал Смородник. – Вы хотите заявиться к ней в такую рань? Головами подумайте. – Он постучал себя по виску, будто Илар и Купава без этого уточнения не могли бы понять. – Ещё почти ночь, они с Раско спят. А тут – вы. Она знать не знает, где вы. Распереживается, не выспится. Утром отвезу, так и быть. Терпите.

Купава радостно завизжала и чуть не кинулась расцеловывать Смородника, но тот не дался. Илар выдохнул. Если этот чародей соврал, то горько пожалеет о своей лжи. Если сказал правду – значит, они увидятся с Мавной и Раско, а у Купавы появится возможность остаться под защитой городских стен.

Покровители, пусть будет так.

* * *

Той ночью Раско скоро успокоился и заснул, а Мавна лежала на краю кровати и безучастно смотрела, как за окном алеет зарево, с каждым часом становясь всё бледнее.

Ей хотелось сгрести Раско в охапку, уткнуться лицом в его волосы, пропахшие мазями Царжи, но она боялась, что тогда он не выспится и выздоровление пройдёт хуже. Хватит им одной неспящей.

Смородник был прав: она вышла из дома, чтобы найти брата. И она его нашла – сопит себе под боком, живой и тёплый, настоящий мальчишка, не козёл. Тогда почему ей кажется, что всё равно что-то потеряно?

И думалось: а вспоминал ли Смородник своего брата так же часто, как Мавна вспоминала Раско?..

Лежать без одеяла становилось прохладно, но Мавна не находила в себе сил, чтобы укрыться. Она кляла себя за глупость: ну почему посмела вообразить, что Смородник может оставаться с ней всё время, пока она не вернётся домой? Он ведь не её собачка. Конечно, он помогал ей только из-за наказа Сенницы. И тут же уехал обратно – когда закончил начатое. А Мавна, деревенская пекарка, полезла со своими глупостями…

Хотелось ненавидеть себя за все нелепые вольности – все прикосновения, которые ему всегда были неприятны. За глупые поцелуи в щёку – ну разве её кто-то просил? Зачем надо было лезть? Что она себе возомнила? Что может кому-то понравиться? Что её внимание будет кому-то приятно? Нет, конечно. Точно не Смороднику.

Но, с другой стороны, на тот, настоящий, поцелуй он ответил с неожиданным жаром. От воспоминаний Мавну бросило в дрожь, она будто снова ощутила на себе его руки и губы – горячее, чем у тех парней, с кем она целовалась раньше.

«Наверное, он просто вспомнил, как его целовала та красивая чародейка, – горько подумала Мавна. – Представил, что я – это она».

В мыслях, как назло, нарисовались непрошено-яркие картины: Смородник и Лунница в соседней комнате, на узкой постели, и звёздный свет падает на их тела.

Мавна протяжно выдохнула. Ухватила себя за кожу на предплечье и щипнула, выворачивая до тянущей боли.

Покровители с ней, с той чародейкой. А что, если Смородника убьют? Или уже убили?.. Там упыри, там чародейские отряды. И те и другие с удовольствием лишат его жизни.

От бессилия хотелось тихо выть, но нельзя было будить Раско – поэтому Мавна щипала и щипала себя, пока из глаз не полились слёзы.

Если бы она поехала со Смородником, смогла бы его защитить?

Конечно, нет. Но могла хотя бы увидеть его в последний раз.

Было бы ей от этого легче?

Вряд ли.

А Варде? Что там с бедным Варде? Неужели и с ним больше никогда не увидятся? Его ведь тоже могут убить и упыри, и чародеи. И даже люди – дозорные.

Ведь и Илар, получается, тоже бродит где-то неприкаянный. У него нет ни искры, готовой спалить всё вокруг, ни лягушачьей шкурки, которая проведёт под болота. У него ничего нет – даже мозгов, только крепкие кулаки и много ярости.

Покровители, да что же за мужчины достались ей в жизни?

Она медленно повернулась, чтобы посмотреть на Раско. Он безмятежно спал, пока ещё такой маленький и безобидный – без искры, без шкурки, без оружия и кулаков. Просто мальчик, ни разу в жизни ещё не встрявший в драку, не державший в руках ни ножей, ни луков. Не разжигавший искру в груди. Не убивавший упырей или других людей.

«Покровители, пошлите ему счастливую жизнь. Пусть на его долю не выпадет ни войн, ни несчастий. Пусть он найдёт своё место и всегда будет там, пусть у него будет дом и крепкая семья, пусть не тревожится за близких так, как мы тревожились за него…»

Она помолилась за Раско. Потом – за Илара, за Варде и за Смородника. И снова – за Раско. Уткнувшись в простыню, шептала по кругу одни и те же слова, меняя лишь имена. Шептала до тех пор, пока слова не начали казаться полнейшей бессмыслицей.

Небо за окном сперва порозовело, потом стало светло-серым и, наконец, золотым.

Наступал новый день, и ещё никогда Мавна не чувствовала себя такой потерянной. Одна, в чужом городе, с больным маленьким братом. Шмыгнув носом, она подумала, что нужно было бы ещё попросить у Покровителей сил для самой себя, но в голове стоял такой густой туман и так звенело от пустой беспомощности, что она просто закрыла глаза и перевернулась на другой бок, осторожно прижавшись к Раско.

* * *

Раско проснулся бодрым и весёлым, перво-наперво попросил крови и только потом соскочил с кровати. Мавна так и не сомкнула глаз, и сейчас голова казалась просто чугунной. Кое-как она переплела волосы и умылась, надела платье под неунывающий щебет брата.

– Мавна-а! А отсюда так улицу видно! Мавна-а! А мы пойдём гулять? А где моя дудочка?

– Давай сегодня без дудочки. – Мавна присела напротив Раско и взяла его за руку. – Пойдём к Царже сходим. Тебе, наверное, надо отвар выпить. Как себя чувствуешь?

Раско попытался вывернуться, смешно сморщил нос, который начал слегка покрываться веснушками.

– Пусти! Я – хорошо. Хочу гулять. И дудочку.

Мавна сдалась, достала ему дудочку из мешка, приготовившись весь день слушать звуки, похожие на чьи-то предсмертные хрипы. Раско радостно дунул – ну, конечно, урок Смородника не пошёл его игре на пользу.

У Царжи сидел посетитель – незнакомый молодой райхи, который тут же ушёл, собрав какие-то мази в узелок. Кивнул в дверях Мавне с Раско и что-то сказал – Мавна не поняла слов.

– Можно?

Прежде, чем Царжа ответила, Раско забежал в комнату и с размаху плюхнулся на кровать, где он спал в первые дни. Царжа стояла у полок и перебирала туески, по очереди заглядывая в каждый и решая, что высыпать, а что оставить. Обернувшись на Мавну, она указала за стол.

– Садись, девочка. Как поживаешь?

Мавна села на краешек стула, охватив себя за плечи. По правде говоря, не хотелось разговаривать с Царжей – да и ни с кем, кроме Раско, но молчать было бы невежливо.

– Хорошо, спасибо, – бесцветно выдавила она.

– Чай будешь?

– Буду, спасибо.

Царжа закончила с туесками и принесла с печи котелок. Мавна безучастно наблюдала, как она достаёт кружки и разливает душистый отвар. Несколько капель упали на скатерть, расплывшись желтоватыми разводами. Запахло брусничным листом, шалфеем и морошкой – так до боли знакомо, как пахло дома. И у Купавы, если вечерами они собирались посплетничать с тарелкой пряников и пастилы.

– О, мама такой же варит! – воскликнул Раско и подбежал к столу.

От его слов сильнее закололо в груди. Мавна судорожно вдохнула, ухватившись обеими ладонями за подвинутую к ней кружку.

Царжа внимательно посмотрела на неё, разбавляя чай для Раско холодной водой и кроша туда ещё какие-то травы, спрессованные в тёмные бруски.

– Чего ни жива ни мертва? Домой хочешь? Потерпи, девочка.

Мавна подняла на неё взгляд – как сама думала, наверняка совершенно безжизненный. Она видела себя в мутном зеркальце перед выходом и сама заметила, что глаза у неё были красные и потухшие.

Царжа протянула руку и коснулась её руки. Мавна замерла, не зная, что говорить – да и стоит ли?

– А пряники у тебя есть? – громко спросил Раско. – Я люблю сладкое. Доставай, если есть.

– Раско! – шикнула на него Мавна. – Что надо говорить?

– Пожа-алуйста.

– Есть, всё есть.

Царжа копалась в шкафчиках, доставала всего понемногу: мёд, пастилу, орешки в сахаре, баночки с мочёной морошкой, пряники и сладкие хлебцы. Мавна подумала, что не удивилась бы, если бы у колдуньи нашлись там и лягушачьи шкурки, и оружие, и Покровители знают что ещё.

Раско занялся сладостями, деловито пробуя всего по кусочку. Дома так не разрешили бы: мама сказала бы, что заболят зубы, но Мавна обычно позволяла, и сейчас просто с нежностью смотрела на брата: живого, бойкого, с каждым днём набирающего румянец и будто бы цвет: сейчас и щёки были розовее, и волосы золотистее, и глаза ярче. Прижав его к себе, Мавна поцеловала его в кудри на виске.

– Не мешай, – хихикнул он, вывернувшись.

– Для него-то будто бы совсем времени не прошло, – кивнула Царжа, тоже пристально глядя на Раско. Только её взгляд был похож на взгляд лекаря, наблюдающего за больным. – Хороший мальчишка. Крепкий. Крови много просит?

Мавна стыдливо опустила рукав платья, закрывая свежий порез.

– Нет. Чуть.

– Ты-то пряники ешь. Растаяла совсем. Что, обидел тебя чародей?

Мавна вздрогнула и чуть не пролила на себя горячий чай. Отвела глаза.

– Не обидел. Уехал. Биться с упырями.

Царжа зацокала языком и покачала головой.

– Ай, мужчины. Хлебом не корми, дай кулаками помахать. Я иногда думаю: чего им всем так не терпится на тот свет отправиться? Разума бы им, вот и всё. – Царжа вздохнула и добавила уже тише: – Теперь на этих проклятых болотах все и погибают. Молодые и сильные, жить бы и жить.

Мавна подпёрла голову кулаком, разглядывая узоры на скатерти. Слова Царжи никак не помогли ей почувствовать себя лучше – наоборот, затянули сердце такой туманной тоской, что хоть на стену лезь.

– Так, может, с болотами этими что-то и можно сделать? Царя бы убить. Тогда и погибать никому не придётся.

Однажды ей приснился Варде с чёрным илом, льющимся изо рта, – это и повторилось потом наяву. Теперь, когда она думала о болотах, то невольно представляла Илара и Смородника – бледных до серости, мокрых, залитых чернотой. Эти видения так пугали, что не хватало воздуха, хотелось выйти и, как любил делать Илар, сунуть голову в бочку с дождевой водой – прогоняя все мрачные мысли. Но как без мрачных мыслей, когда вокруг – смерть и все близкие ей люди так спешат этой смерти навстречу?..

«Твой будет утопленником», – сказала ей Малица прошлой зимой.

От этого воспоминания обдало холодом.

Подумать только, ещё несколько дней назад она веселилась в кабаке и легкомысленно целовала в щёку Варде и Смородника – какими родными и красивыми они казались ей тогда и какими далёкими – сейчас.

Но хуже всего было вспоминать прошедшую ночь – жар от тяжёлого тела, от губ и от рук – и понимать, что если бы Смородник не прервался, сама Мавна была готова зайти куда дальше поцелуев.

Мавна шмыгнула носом и понадеялась, что этого не было слышно за хрустом и причмокиваниями Раско, который разделывался с угощением.

– Царя, говоришь, убить? – Царжа хмыкнула в свою кружку. – Думаешь, кроме тебя, никто такого не хотел? Это и понятно, девочка. Вам кажется, будто он – причина всех бед. Но всё не так. Его нельзя убить, потому что он и так давно мёртв. Да и нет, по сути, никакого единого царя – не цельный он. Состоит из тысяч душ, загубленных чародеями. Рассыпается на них снова и снова, даруя жизнь своим детям. А когда тела умирают, души возвращаются к нему. Его можно было бы уничтожить, подарить всем душам вечный покой, если бы чародеи смогли проникнуть под болота и сжечь царя искрой – но такого не может быть, потому что болотная вода погасит искру. Не было ещё чародея, который сможет нырнуть в болото и остаться живым.

– И это знают ратные главы? Или только ты?

Слова Царжи потрясли – она сказала это так спокойно и просто, будто повторила то, что знал каждый человек в Уделах. Но нет. Очевидно, далеко не каждый.

– Конечно. Как не знать. Про царя все знают, они же его и породили. Это про новые тела упырей не знали, потому что каждый раз они находят что-то иное, чтоб выжить. В прошлые разы наращивали себе тела, похожие на человеческие, но всё же не в точности такие. А теперь вот научились в мёртвых вселяться. Потому главы сперва так и переполошились – как же так, болотный дух вошёл в людское тело и научился им управлять! Шуму-то было. Даже до меня в моей чумной яме долетало.

Царжа вздохнула и тоже подпёрла щёку кулаком. Теперь они с Мавной сидели в похожих позах друг напротив друга, пожилая и молодая, колдунья и пекарка.

– Что значит – они породили царя? Давно?

Мавна пересела так, чтобы боком касаться бока Раско. Хотела обнять его за плечи, но он заёрзал и засмеялся, увернулся от её рук, а, допив чай одним долгим глотком, заявил, что устал. Разговор взрослых будто бы совсем его не занимал: он даже не слушал, ковырял себе сладкое и с громким хлюпаньем втягивал в себя чай.

Царжа не успела ответить на вопрос Мавны: вошла девушка-райхи и попросила что-то на их языке. Царжа стала собирать бутылёчки и заворачивать в пергамент кусочки каких-то сушёных тёмных корней, от которых пахло пряно и остро. Мавна понимала, что она тут засиделась. Выпили чаю, и хватит, нечего мешать. Раско прижался к её боку и зевнул, она притянула его к себе, перебирая золотистые волосы, но медлила с уходом. Не хотелось возвращаться в комнату – что там делать? Просто сидеть и грустить, пока Раско спит? Уложить Раско и пойти прогуляться? Одной не хотелось – кто знает, сколько на улицах лихих людей, для которых одинокая девушка может стать лёгкой целью? С Царжей хотя бы можно было узнать что-то о царе и упырях – кто ещё рассказал бы такое? Самой говорить не хотелось, но послушать Царжу она не отказалась бы.

Девушка-райхи, расплатившись, забрала снадобья и ушла. Раско положил голову на колени Мавне, развалился на своём стуле и зевнул, едва не вывихнув челюсть. Мавна понимала, что, конечно, должна отвести его наверх и уложить спать – пускай отдыхает, бедный. Но на плечи будто бы давила непомерная тяжесть, и даже встать не было сил.

– Ты его тут положи. – Царжа проводила посетительницу, закрыла дверь и указала на кровать. – Ко мне сегодня до вечера никто не придёт. Не должен, по крайней мере. Оставайся, девка. Вижу, тяжко тебе одной с братом, только что с болотного дна вернувшимся. Посидим.

Мавна заморгала, тронутая теплом в голосе Царжи. Комнатка колдуньи никогда не казалась ей уютной, наоборот, пугала: полумрак, ткани и пологи, ковры и скатерти, душный воздух, пропахший травами и мазями, маленькое окошко, выходящее на тёмную сторону улицы и лампы с закопчёнными стёклами. Но сейчас она с радостью осталась бы здесь, среди запахов, тканей и тяжёлого тепла печи, чем пошла бы в свои светлые, но звенящие тишиной и пустотой комнаты.

Раско радостно побежал к уже знакомой кровати. Мавна с жалостью смотрела на него: раньше-то никогда не любил спать днём, и не заставишь. А сейчас сам просится. Бедный её малыш. И не спросишь ведь, каково ему было, простил ли её, помнит ли тот день… Вдруг распереживается, не хотелось его пугать.

– Кашу будешь? – спросила Царжа.

Раско замотал головой и устроился на кровати, свив себе гнездо из одеяла и подушек. Царжа кивнула Мавне.

– А ты?

Есть не хотелось, но из вежливости она согласилась, чтобы не расстраивать хозяйку.

– Что ты там, девка, спрашивала?

Царжа поставила себе и Мавне по миске с пшеничной кашей, сдобренной сушёными персиками. Вспомнилось, что Смородник говорил про персиковое дерево в своей деревне, и в горле встал ком.

– Про порождение царя, – вспомнила Мавна. – Ты говорила, чародеи сами его породили. Как это?

– А вот так. – Царжа черпнула каши и стала жевать. Пахло сладко: молоком, сахаром и персиком, а ещё – какой-то пряностью. Мавна пыталась вспомнить, что это, но так и не поняла. Вроде бы встречала такой запах на торгу, это был мелкий коричневый порошок, но он стоил дорого, и они не брали его для пекарни: в Сонных Топях хлеб задорого не продашь, положи туда хоть крупинки золота. – Давно это было. Уже и нет живых, которые помнят.

Она покосилась в сторону Раско – тот уже спал. Мавна была ей благодарна: конечно, не хотелось, чтобы он слышал разное о болотах.

– Чародеи тогда не собирались в рати, и не было ратных глав. Жили повсюду, разжигали в себе искру и учились друг у друга, младший у старшего, глупый у умного. Искра тогда умела больше: в её огне ковали крепкое оружие, обжигали зачарованную посуду, пекли живой хлеб, а печи, ею растопленные, не чадили и без дров давали тепла на многие месяцы. Это теперь искра умеет только убивать и приносить горе, а тогда она служила людям во всех уделах.

– Звучит неплохо, – вздохнула Мавна. – Я бы не отказалась от печи, для которой не нужны дрова. Можно было бы печь хлеб и не следить постоянно за топкой.

– Неплохо, – согласилась Царжа. – Но с тех пор много воды утекло, и чародеи стали совсем иными. Жадными до власти и денег, вспыльчивыми и жестокими. Они не смирились с тем, что у нашего народа тоже были свои чары – мы всегда умели обращаться с искрой, но не так, как они. Мы её не распаляем, а, наоборот, приручаем, гасим и поддерживаем в ней жизнь – не разрушительную, а мягкую. Наша искра как уголёк, который тлеет и греет, но не сжигает. Колдовству райхи обучиться труднее, чем простому чародейству, тут не всякая кровь подойдёт. Только наша.

– А угольки? – спросила Мавна. – Те, что отпугивают нежаков. Это из вашей угасшей искры? Как их добыть? Может, они всем бы помогли.

– Те угольки добываются из костей сильных колдунов-райхи, – тихо пояснила Царжа, и у Мавны по спине пробежали мурашки. – Так просто их не получишь. Их берегут и передают в случае крайней нужды.

– Ох, – только и сказала Мавна. При мысли, что всё это время у неё при себе были чьи-то сожжённые кости, стало дурно.

– Так вот. – Царжа снова принялась есть кашу и говорить – медленно, тихо, мягким голосом с грубоватым говором. Мавне вспомнилось, как она захаживала в Сонных Топях то к Малице, то к Ильке побеседовать, и они тоже рассказывали что-то такое, от чего у неё непременно леденели ладони, – но тогда страх был приятным, щекочущим в груди, а сейчас наползал душным облаком и сдавливал сердце. – Чем больше становилось чародеев-огнепоклонников, тем сильнее им хотелось, чтобы за чудеса платили только им одним. Подумаешь, какой-то народ слишком много о себе возомнил. – Царжа хмыкнула. – Сжечь их, да и дело с концом.

– Сжечь?..

– А ты как думала. Не сразу, конечно. Вражда тянулась долго, десятки лет. Сперва просто ворчали друг на друга. Пытались отбить тёплые местечки на торгах. Потом начались стычки. А закончилось всё тем, что чародеи собрались и сожгли целый город райхи. С тех пор мы не любим задерживаться на одном месте. Бывают, конечно, разные общины, но чаще всего ездим по южным уделам, где теплее. И подальше от болот. Потому что сожжённый город как раз стоял в болотном уделе, недалеко от Озёрья.

Мавна окаменела, даже дышала неглубоко. Несмотря на духоту, ей становилось всё холоднее. Догадки начинали выстраиваться в голове, но все они были такими жуткими, что лучше бы она вовсе разучилась думать. Хотелось уйти и спрятаться – но наедине со своими мыслями стало бы только хуже. Да и не для того ли она пришла к Царже? Чтобы услышать от неё что-то важное. А эта женщина, по ощущениям, знала всё.

Мавна обернулась на Раско. Он спал, безмятежно и самозабвенно, и его щёки стали ещё розовее, чем были утром.

– Когда чародеи кого-то сжигают, их глаза становятся белыми, да? – севшим голосом спросила Мавна – тихо, чтобы не тревожить сон Раско.

Царжа покивала так буднично, будто они обсуждали затяжные дожди или цены на муку.

– Правильно. Когда искра вырывается и убивает человека, она выжигает след на глазах хозяина. Иногда – когда искра дикая и плохо приручённая – выжигает и другие отметины на лице. Задевает брови или волосы. А те, у кого полностью белые оба глаза, – выжигали целые города.

Мавна отодвинула миску с кашей – нетронутой и покрывшейся плёночкой застывшего масла. Желудок скрутило, будто она проглотила змею. Вспомнились глаза Матушки Сенницы – той самой милосердной благодетельницы, на которую с таким благоговением смотрели чародеи из её ратницы. Выходит, никакая она не благодетельница, а убийца… И Смородник ещё валялся у неё в ногах, дурак…

– Что-то мне дурно, – призналась Мавна.

Перед глазами заплясали чёрные пятна, и комната Царжи куда-то покачнулась. Царжа встала, достала что-то из шкафчика и сунула Мавне под нос. Запахло ядрёным и едким, до слёз.

– Надеюсь, это не снова чьи-то кости, – закашлялась Мавна.

– Всего лишь корень хрена с чесноком. Лучше?

Мавна кивнула. В кружке ещё оставался остывший чай, и она допила последние глотки, чуть не подавившись разваренной брусникой. Жила бы себе спокойно в деревне, думала бы, что чародеи – их защитники и опора. Нет же, потянуло дурочку за околицу.

– Если хочешь, сходи прогуляйся. – Царжа смотрела на неё озабоченно. – Подыши воздухом. Зелёная вон вся.

– Нет уж, – упрямо проворчала Мавна. – Рассказывай до конца. Я про царя вообще-то спрашивала.

Она уже подумала, что обязательно должна будет сходить в кабак и выпить тот чёрный настой из восьмидесяти трав – может, хоть после него заснёт крепким сном без страшных сновидений.

– Про царя так про царя. – Царжа скрылась за печью, завозилась с новыми котелками. Снова запахло травами: мятой, ромашкой, чем-то ещё, и продолжила: – Тот город был непрост. Почти все райхи там сызмальства учились превращать свою искру в источник колдовства. Ребёнок десяти лет и тот умел колдовать помаленьку. Город был большой, стоял прямо на болотах, потому что колдуны научились договариваться с землёй и строили прочные бревенчатые настилы, которые держали на себе и улицы, и дома, и дворы.

Мавна ясно представила себе его: ещё больше и величественнее, чем Озёрье, живой шумный город с вытянутыми невысокими домами, как тут, в Чумной слободе. Представила и дворы со скотом, петухов, прогуливающихся перед калитками, цветы за низкими заборами, гроздья рябин, свешивающиеся по осени. И людей, конечно, тоже представила: шумных и весёлых, как Лируш, хмурых и замкнутых, как Смородник, пожилых и мудрых, как Сишан, юных и красивых, как Варма…

– Всех их поглотил огонь, – с тяжёлым вздохом сказала Царжа, ставя на стол новый котелок и разливая свежий отвар по кружкам. – А потом то, что осталось после пожара, затянуло болото. Чародеи-огнепоклонники поняли, что бороться с неугодными очень просто: стоит просто распалить свой огонь до небес – и никто больше не встанет у тебя на пути. А у райхи с тех пор зазорно разжигать искру для чар. Только гасить в самом начале, чтоб дымок тлел, и уж из дымка выпрядать тонкие чары. Кто из наших обратится к огню, тот для своего рода навеки проклят. Не положено у нас так.

– Город, ушедший под болота, – это Туманный город? – тихо спросила Мавна, уже догадываясь, каким будет ответ.

– Это Туманный город, – подтвердила Царжа. – Души погибших застряли на дне – и отстроили свой родной город таким, каким помнили его. Из чар. Дым тлеющего колдовства воссоздал и дворы, и улицы, и площади. А когда прошло время, болотные души окрепли и научились выходить на поверхность. Теперь только второе сожжение может их уничтожить и подарить забвение. Первый огонь убил тела. Второй – то, что осталось кроме них.

Мавна вспоминала, как её затянуло в топь. Как сперва она не видела перед собой ничего, кроме шкурки Варде, а потом начала различать очертания дворов. Как её встретил мужчина, потом обернувшийся чудовищем… Он говорил, что люди уничтожили его род – но что он имел в виду? Сожжение города или убийство упырей спустя многие годы?

– Упыри – это убитые колдуны-райхи? – бессильно спросила она, пригубив чай.

– Не совсем. Это не одно и то же. Нежаки – не колдуны. Много времени утекло, девочка, не забывай. Это я рассказываю быстро, а на самом деле… Всё было долго. Души томились под болотами и, конечно, не остались неизменными. Они собрались все вместе, так долго там пробыли, что пропитались водой, гнилью и илом – а соединившись, обрели единство. Так появился болотный царь – единение всех погибших, сгусток колдовства и тысячи душ в одной. Потом чародеи сжигали и другие города райхи, до которых могли добраться. И каждая душа, попадая в болото, питала болотного царя. Но что будет с мешком, в который собрать слишком много зерна?

– Он порвётся, – шепнула Мавна.

– Он и порвался. Болотный царь – это множество несчастных душ, собравшихся вместе, переваренных, перемолотых, спаянных и разъединённых так, что уже не поймёшь, где одна заканчивается и начинается другая. Однажды они начали распадаться, и царь отделял их от себя, отпарывал по кускам. Каждый кусок становился болотником – духом, который смог выходить на поверхность. Остатки колдовства позволяли им вселяться в мелких гадов: лягушек, жаб, змей, рыб. В Туманном городе шкурки крепли, напитывались силами, взращивались настоящими пристанищами для души. А дальше ты сама знаешь. Получив первый облик, душа начинала охотиться и пить кровь – одним полумёртвым колдовством сыт не будешь. Растила новое тело – как уж умела. Некрасивое, зато способное охотиться ещё больше и лучше. У душ не осталось ни разума, ни человечности – это только отголоски прошлого колдовства, давно уже не люди. Нежицкие сущности. Так повторялось несколько раз, и с каждым разом болотники учились больше походить на людей, почти возвращали себе жизнь. Многих сжигали: ты ведь должна была уже слышать про сожжённые города упырей. Но многие и спасались: успевали покинуть своё тело и скрыться на дне болот. Сгорали лишь оболочки и отстроенные города. А строить заново всегда сложнее – и растить тело тоже.

– Потому чары нежаков сродни чарам райхи, – вспомнила Мавна. – Потому что когда-то давно чародеи своими руками породили нежаков, погубив ваши города.

– Вот видишь, как ты догадалась, – хмыкнула Царжа без веселья. – Всё так.

Мавна потрясённо замолчала. В груди было так тяжело, что даже дышалось с трудом. Ещё и духота мешала вдохнуть… Мавна медленно встала, и голову повело.

– Царжа? – Кто-то постучал в дверь и нетерпеливо открыл. В помещение просунулась кудрявая голова Лируша. Завидев Мавну, он широко улыбнулся – будто солнце увидел. – Девчонка, пошли со мной. Да не пиво пить! Тебя там ищут. Детина здоровенный, говорит, брат твой. Сколько ж их у тебя? А с ним девка – загляденье!

Он чмокнул свои пальцы, собранные в щепоть, и со смешком махнул Мавне рукой, показывая, чтоб шла за ним.

– Иди, иди, – пробормотала Царжа. – Подыши. С Лирушем нестрашно хоть куда. Я за братцем твоим послежу. Потом ещё поболтаем, если не побоишься.

Ничего не понимая, Мавна беспомощно побрела к выходу.

Глава 17 Встреча

Небо над Туманным городом не переставало переливаться от багрового до белого – бурлило, вспенивалось, сверкало вспышками и молниями. Всполох – кровавый, всполох – ослепительно-белый. Смотреть было жутко, но Агне не могла отвести взгляд.

Это продолжалось уже несколько ночей, но Туманный город давал хоть какую-то защиту – по сравнению с тем, что творилось на поверхности. Днём – передышка, а ночами всё заливал огонь, и его жар будто бы просачивался сквозь топь к самому городу, отбрасывая кровавые отблески на улицы и крыши домов.

Ей пришлось забрать отца и провести с собой под болота – царь пообещал, что отец ничего не вспомнит, когда вернётся потом домой. Хотелось бы верить, потому что отец теперь всё время сидел в одной из изб и тосковал, но царь и некоторые нежаки говорили, что новоприбывшие живые всегда поначалу так привыкают к болотам.

Оставив отца в уютном полумраке дома, Агне с удивлением обнаружила Варде – того самого упыря, которого повстречала в корчме, когда у него сожгли шкурку. Варде сидел на скамье у одного из пустых дворов и наблюдал, как на улице играют дети – нежицкие и те, которых утянули сюда живыми. Агне подошла ближе, с любопытством разглядывая его. Варде больше не был похож на помесь человека и чудовища, как в прошлую встречу, глаза из чёрных сделались бледно-зелёными, и в целом, если не знать, он с лёгкостью сошёл бы за простого деревенского парня, присевшего отдохнуть.

– Как ты сюда попал? – спросила Агне, усаживаясь рядом.

Варде вздрогнул и повернул к ней голову.

– А, дочка корчмаря. Привет.

Агне улыбнулась себе под нос. В прошлый раз он пытался убедить её, что она всё равно упырица, пусть и цепляющаяся за человеческое прошлое.

Молча приподняв край рубахи, Варде показал шкурку, которую он закрепил на тонком пояске и спрятал под одеждой. Что ж, видимо, стал предусмотрительнее. Новая шкурка показалась Агне какой-то мелкой и слишком зелёной, будто ненастоящей, но главное, чтобы самому Варде подходила.

– Где ты её взял?

– У тебя своя есть. – Варде хитро улыбнулся.

– Ой, ну и не говори. Больно надо.

Они посидели молча. Улицы были почти пусты – Туманный город стал тоскливым и заброшенным, большинство нежаков ушли на поверхность – охотиться на чародеев, окружать людские города и сеять смерть на дорогах. Агне холодела при мысли, что всё, что она любила при жизни, теперь стало опасным и жутким. Нет больше просторных дорог, по которым можно спокойно проехать до темноты. Нет беззаботных деревень, где частокола и пары крепких мужчин достаточно для защиты. Нет больше шумных торгов, куда съезжались со всех весей. Нет больше хмельных праздников у высоких костров, таких, какие разжигали на Русалий день, – и вся нечисть тогда повиновалась, давала людям передышку.

Вокруг корчмы тоже постоянно бродили нежаки, и никто не мог пообещать ей, что отец будет в безопасности. Агне теперь думала: а стоило ли так держаться за жизнь, если она вся настолько перевернулась и больше не похожа на прежнюю? Спросить бы Варде. Он вроде бы тоже хотел вернуться к своим. Но, кажется, так и не решился.

– Мне помогла колдунья-райхи, – тихо сказал Варде, опережая её вопрос. – В Озёрье. В Чумной слободе. Вырастила мне новую шкурку. И убила мою нежицкую сущность.

Агне посмотрела на него, как на умалишённого.

– Разве так бывает?

Поведя худыми плечами, Варде протянул руку и задумчиво сорвал ветку бузины. Повертел, обрывая листочки.

– Я и сам не знал. Но, оказывается, бывает. Я могу больше не охотиться. Просто душа болотника, занявшая тело погибшего парня. И его воспоминания. Вперемешку со своими, болотными… – Он протяжно вздохнул, откинувшись затылком на стену дома. – Колдунья взяла с меня обещание. Она мне помогла, чтобы и я кому-то помог, если в том возникнет необходимость. Со шкуркой я могу проводить под болота – так же, как все вы.

Агне заворожили его слова. Если вся эта заварушка с чародеями закончится и она выживет, то, может, тоже сходить к этой райхи?.. Избавиться от облика кровожадного чудовища. Это уже похоже на жизнь человека. Пусть останется болотный дух в теле, хранящем воспоминания, – всё лучше, чем считать себя виновницей всего творящегося в уделах ужаса.

Они тогда с Варде поговорили недолго – и скоро разошлись. И сколько же всего изменилось за пару дней…

Сегодня Агне тоже застала Варде в городе. Но улицы уже не были пустыми и тихими: всюду стоял тревожный ропот, а на площади и вовсе голоса сливались в протяжный вой.

Небо над площадью стало цвета свежей крови – наверняка и болота над городом все пропитались ей, чёрно-нежицкой вместе с чародейской. Нежаки отдыхали после битвы – если это можно было назвать отдыхом. Они сидели или лежали на площади, измотанные, израненные, с ожогами от чародейского пламени и ранами от простого оружия. Сейчас они выглядели как люди, но Агне знала, что ещё недавно большинство из них оставались в обликах смертоносных чудовищ с клыкастыми пастями. А сколько не вернулось? Не счесть.

Многие нежаки оплакивали своих погибших – выли, подняв головы к небу. От протяжного плача оба сердца пропустили удар. Агне съёжилась, боясь представить, что происходиттам, над болотами.

Кто-то бросился к ней, прижался к груди и зарыдал – Агне так погрузилась в свои мысли, что не сразу узнала Луче.

– Калех?.. – выдохнула Агне.

Луче не ответила, но по её рыданиям и так всё было ясно.

Варде тоже был здесь, но стоял в стороне, задумчивый и бледный. Агне обняла Луче за плечи и отвела её к скамейке у плетёного забора. Усадила и прижалась лбом к её лбу.

– Не ходи туда больше. Не бейся. Если все прекратят биться и останутся здесь, никто из нас больше не погибнет.

Луче подняла на неё глаза: не дикие, как обычно, а красные от слёз и полные горя.

– Они сожгли его заживо, Агне. После этого я должна перестать биться? Не должна отгрызть голову каждой огненной сволочи? Что ты говоришь?

Агне сжала её плечо и мотнула головой в сторону площади.

– Посмотри вокруг. Нас стало так мало, как никогда не было. И если чародеи перестанут ссориться и соберутся вместе, то нас вовсе не останется. Все погибнем.

– А вот он убивал нас тоже! Он заодно с чародеями! – выкрикнул кто-то из нежаков. Агне быстро развернулась и увидела, что нежак указывает пальцем на Варде. Многие вытягивали шеи, чтобы разглядеть, о ком речь.

К удивлению Агне, Варде не стал огрызаться или оправдываться. Сунув руки в карманы, он вышел вперёд, ближе к церкви.

– Я никогда не нападал первым. И вы, в свою очередь, тоже пытались убить меня – своего. Но могли бы не трогать нас и дать спокойно пройти.

Несколько ближайших нежаков ощерились, развернулись к Варде, готовые наброситься. Во рту у Агне стало сухо, оба сердца часто застучали: не хватало ещё сцепиться прямо тут, друг с другом…

– Успокойтесь, дети.

Со стороны церкви со вздохом показался болотный царь – в облике пожилого мужчины с короткой тёмной бородой. Он шёл и говорил тихо, но по площади будто прокатился прохладный ветер, забираясь под одежду. Нежаки замолчали, теперь слышались только всхлипы скорбящих.

Тяжёлой поступью царь вышел на площадь и обвёл помутневшим взглядом собравшихся. С неба полыхнуло сильнее, и он поднял кверху осунувшееся лицо, на которое падали блики, алые с белым.

– Если мы начнём биться сами с собой, то кто будет биться за нас?

Он спросил это с горечью, мигом отразившейся на лицах нежаков. Луче перестала дрожать, приникла к Агне всем телом – напряжённая и настороженная, как настоящая хищница.

– Помолитесь за погибших. – Царь указал на церковь с заколоченными окнами, где никогда не проводились службы в честь Покровителей. – Они теперь спокойны. Они не чудовища больше. Не обречённые на сожжение. Им больше не нужно убивать, чтобы жить. Я мог бы породить ещё тысячи болотников – разделить себя на мелкие части. Они прошли бы тот же путь, что и вы, – чтобы всё повторилось вновь. Вы желали бы своим братьям и сёстрам погибать в пламени?

– Не желаем. Потому и убиваем чародейскую заразу, – злобно выкрикнул рыжеволосый нежак, имени которого Агне не знала.

Болотный царь вновь перевёл взгляд на своих детей, прошёл вперёд и тяжело, надсадно вздохнул. Агне показалось, что от его вздоха по городу прокатился холодный ветер.

– Люди за это время вырастят в себе столько искр, что чародейских ратей станет не двенадцать по двенадцать отрядов, а сотня по сотне. Не останется удельских простых людей, всё сольётся в бойню без конца.

Рыжий нежак не унимался. На плече у него чернела рана с обожжёнными краями, а глаза пылали яростью, точно угли.

– Нам осталось немного, отец! Мы их убиваем. Позволь довести дело до конца, ещё недолго. И чародеев не останется вовсе.

– Не останется тех, что служат в отрядах. А сколько юнцов, начавших обучение, прячутся по ратницам? Сколько в деревнях живёт горячих голов, готовых вырастить в себе искру? Вы ведь знаете, в уделах многие на это способны. Пламя не стихнет, пока не выжжет нас под корень. До самого конца.

Будто в подтверждение его слов с неба посыпались искры. Толща воды над Туманным городом словно раскололась, как стекло, впустив резкий запах дыма. Нежаки с шипением вскочили – кто мог – и разбежались к дальним краям площади, а искры, упав на мостовую, оставили на ней обугленные следы.

Царь задумчиво посмотрел наверх. Агне уже испугалась, что брешь останется навечно, но разлом затянулся, как края раны, и всё снова стало по-прежнему: только вспышки и отголоски бушующих на поверхности пожаров.

Она беспомощно повернула голову и встретилась взглядом с Варде. Тот стиснул челюсти и едва заметно кивнул – будто сам своим мыслям.

* * *

Мавна вышла за Лирушем и спустилась с крыльца, туго стягивая концы платка. В голове всё перемешалось, и после бессонной ночи услышать от Царжи всё то, что та поведала, было тяжело, а ещё тяжелее – осознать и принять. Мысли путались, кровь шумела в ушах. Хотелось сидеть где-то в сторонке и чтобы никто не мешал, но Лируш так настойчиво её подгонял, что оставалось только послушно перебирать ногами и не отставать.

Оказавшись на улице, Мавна на минуту перестала понимать, кто она и где находится. В глазах потемнело, и она не сразу услышала, что Лируш мягко зовёт её по имени.

– А? Прости. – Мавна смутилась.

– Всё в порядке? Ты хорошо себя чувствуешь? Может, в кабак пойдём? Если не хочешь, я скажу им, что тут нет никакой Мавны.

Лируш легонько тронул её за локоть и участливо заглянул в лицо. Мавна сжала губы и помотала головой. Чувствовала она себя ужасно: была бы её воля, упала бы на кровать вниз лицом и пролежала так до следующего утра. Или до тех пор, пока не закончится битва с упырями. Но что подумает Лируш, если Мавна сейчас покажет, какая она нелепая и слабая? И так наверняка уже успел посмеяться над её глупостью и неуклюжестью, когда они танцевали.

– Не надо никому врать. Пошли.

– Я сразу их попросил подальше отсюда подождать. – Лируш сверкнул белыми зубами. – Подумал, может, ты не захочешь идти.

– Спасибо. Ты чудо.

– А то. Замуж за меня пойти не надумала?

Мавна застонала.

– Лируш! Ну хватит.

– Ладно-ладно, шучу. Я понял, что тебе весёлые не нравятся. А зря.

От его пустой болтовни на удивление постепенно прояснялось в голове. Мавна остановилась, несколько раз вдохнула и побрела дальше.

Они дошли до двора с амбаром, и Мавне снова показалось, что она сходит с ума – или спит. А может, всё вместе.

У калитки стояли Илар и Купава. Вместе. Живые. Целые и невредимые.

Дыхание резко закончилось, будто из лёгких выдавили весь воздух, как тогда, когда она нырнула на дно болота. А сердце, наоборот, так громко стучало в висках, что ничего не было слышно, кроме этого грохота.

Она сделала шаг. И ещё.

Они что-то говорили, но Мавна не слышала.

Её сгребли в охапку сильные руки и прижали к груди. Другие руки обняли сзади, и Мавна, так до конца и не осознав, что произошло, разревелась навзрыд, пряча лицо в рубахе Илара.

Они простояли так долго – очень долго, от рыданий у Мавны заболело в груди. Она с трудом оторвалась от брата и подняла голову. Лицо Илара тоже было мокрым – она и не помнила, когда в последний раз видела его плачущим. Купава же смеялась сквозь слёзы, вытирая глаза запястьем.

– Вы дураки, что ли? – всхлипнула Мавна. В горле начинало щекотать. – Как вы сюда попали?

Щекотка превратилась в дрожь, дрожь – во что-то странное, и Мавна не сразу поняла, что тоже смеялась. Плакала и смеялась одновременно, и все чувства, так давно переполнявшие её, вырывались из груди вместе с колотящимся нервным смехом.

– Нас чародей привёл, – хрипло ответила Купава. – Твой друг.

Мавна встрепенулась, заозиралась по сторонам. Но никого знакомого больше на улице не было, даже Лируш, взъерошив волосы, смущённо ушёл.

– А сам он…

– Не поехал дальше. Указал дорогу и где тебя искать. И вот… мы здесь.

Илар присел напротив Мавны и ощупал её лицо, плечи и руки, будто не верил, что она настоящая. Прижал ладони к своим глазам, встряхнул головой и тоже рассмеялся.

– Сестрёнка моя. Покровители, я уж думал, что ты…

Мавна понимала. Мавна всё понимала. Если бы её сестра вышла на болота и не вернулась домой, она бы тоже посчитала, что её уже нет в живых. Как думала о Раско – целый год, но боялась себе признаваться.

– И я про вас так же думала, – прошептала она. – Слышала, ты убил чародея и сбежал из дома. Успела уже представить, как тебя убивают либо чародеи, либо упыри. Что у вас там? Как дома? Как мама? Купава, почему ты приехала с ним?

Купава обхватила Мавну руками, стиснула крепко-крепко, и они снова застыли, обнявшись посреди улицы. Как же хорошо было снова видеть их, трогать их, знать, что они живы. Мавна нащупала руку Илара – Покровители, она и забыла, какие огромные у него ладони, – и сжала так крепко, как только могла. Лишь бы никогда больше не разлучаться и не отпускать.

– Даже не знаю, как всё рассказать, – хмыкнула Купава в нос.

Мимо ходили люди, скользя по ним равнодушными взглядами, а Мавна не знала, куда себя деть от нежданной радости, и сердце колотилось как сумасшедшее.

– Пойдёмте куда-нибудь сядем, что ли.

Они разомкнули объятия, но Мавна, продолжая цепляться за ладонь Илара, взяла в свободную руку пальцы Купавы и мотнула головой в сторону кабака. Лучше говорить сидя, а посетителей с утра не должно быть много, так что их никто не подслушает и не помешает. Да и кому по большому счёту какое дело?

– Погоди, а про Раско – правда? Чародей не соврал? – спросил Илар.

– Правда, – ответила Мавна, не веря, что может говорить об этом, да ещё и прямо с Иларом – живым! Сколько раз она втайне мечтала, что скажет родным: «Вот же Раско, я верила, что он вернётся, и я его нашла!» Ради этого она и вышла из деревни, пересиливая себя и своё безволие. Неужели настало это время? Неужели она говорит о живом Раско с живым Иларом?

– Ты отведёшь меня к нему? – Голос Илара стал осипшим.

– Он сейчас спит у Царжи. Он теперь много спит. Чуть-чуть попозже обязательно отведу, хорошо?

И всё-таки внутри стало намного легче, счастливее и спокойнее. Без сражений под городскими стенами, без смрада костров, без колющей под рёбрами тревоги.

Она представляла, как вернётся с Раско домой: войдёт через ворота в Сонные Топи, которые уже освободятся от чародеев. Будет держать Раско за руку, чтоб не бежал впереди и не торопил события. Думала, как они войдут в калитку – на свой родной двор, поросший белым шиповником и тяжёлыми охапками подсолнухов. Поднимутся на крыльцо. Толкнут дверь, и на них дохнёт теплом и запахом выпечки – всем тем, чего Мавне до дрожи не хватало в пути. Навстречу им выйдут Илар и мать с отцом, а Мавна, пока они будут стоять с открытыми ртами, гордо скажет: «Смотрите, я упустила его на болотах, но я искупила свою вину, не побоялась нырнуть на самое дно, не испугалась, когда мне вернули козла, дошла до колдуньи в Озёрье и вернулась домой – с Раско. Мы теперь снова будем счастливой семьёй, и никто не посмеет косо на нас смотреть».

Вдруг перед самым кабаком Илар резко остановился. Мавна непонимающе обернулась на него.

– Мавна… – произнёс он рассеянно и запустил пальцы в волосы. – Я должен сказать. Пока мы одни.

Тяжёлое предчувствие холодным илом осело в животе. Мавна смотрела то на Илара, то на Купаву, подмечая, какие странные у них лица и как они изменились: Илар будто стал старше, отрастил короткую щетину на щеках, а всегда румяная Купава побледнела и осунулась.

– Говори… – пробормотала Мавна бесцветно.

Илар присел перед ней, чтобы их глаза оказались почти на одном уровне. Несколько мгновений вглядывался в её лицо своими серыми глазами. Наверняка тоже подмечал какие-то перемены, но сама Мавна не могла понять, изменилось ли в ней что-то – наверняка взгляд стал потухшим и уставшим, с щёк сошла последняя полнота, зато веснушки проявились ярче на бледной коже. Ну что ж, трудно быть красавицей, когда каждый день только и делаешь, что переживаешь. Не беда.

– Мавна… Сестрёнка. – Илар погладил её по щеке, поправил сползающий на плечи платок. Тронул её волосы и пропустил между пальцами, грустно улыбнувшись. Но его улыбка тут же погасла, сменившись сочувствующим выражением. – Мавна. Мамы больше нет.

– Что… – Губы перестали слушаться. В глазах потемнело, и, если бы Илар не держал её за руки, она бы села прямо в дорожную пыль.

– Не из-за твоего ухода, нет. Она не мучилась. Всё произошло спокойно. Во сне.

Мавна застыла, даже моргать не смела, а улица позади Илара кружилась и темнела, словно подхваченная вихрем. Илар прижал Мавну к себе, обхватил обеими руками так, что не пошевелиться, и прислонился губами к её макушке.

Наверное, по лицу снова текли слёзы, но она ничего не чувствовала. Только росла и захлёстывала дрожью пустота внутри груди – бескрайняя, ледяная, как болотная топь. Будто бы эта весть стала последним камешком, который перевесил, прорвал нервно натянутое полотно и потянул всё за собой.

Она не помнила, как очутилась в помещении. Казалось, будто моргнула – и картинка сменилась. Заторможенно оглядевшись, Мавна узнала обстановку кабака: полумрак, столы со стульями, длинная скамья и стойка Гожо.

– Как ты? Ты нас будто не слышишь.

Мавна поняла, что Купава держит её за руки и озабоченно заглядывает в глаза. Илара за столом не было, и Мавна дёрнулась: первым порывом было побежать на поиски, но Купава её успокоила.

– Он пошёл за чаем. Ты совсем не говорила и будто бы ничего не видела. Мы так испугались.

Пересев на соседний стул, Купава обняла её за плечи и прижалась щекой к щеке. Волосы щекотнули губы и нос. От прикосновений Купавы к Мавне постепенно возвращались ощущения. Она чувствовала её тепло и нежный запах, чувствовала жёсткий стул и поверхность стола, и дыхание Купавы – тоже.

Но сильнее всего чувствовала дыру в груди и жжение в глазах.

– Дорогая моя, – вздохнула Купава. – Как я боялась дня, когда придётся тебе это сказать. Но как мечтала снова тебя увидеть. Знала бы ты, как я соскучилась, милая.

Мавна вяло кивнула. В других обстоятельствах она непременно сказала бы Купаве, что скучала ещё сильнее, как тосковала по их постоянным милым прикосновениям и объятиям, по болтовне и сплетням, по ощущению, что можно просто сидеть рядом молча – и всё равно становиться только ближе.

– Я тоже, – всхлипнула она. – Я тоже безумно скучала.

Они переплели руки, прижались боками – словно стали одним целым, и, слушая, как бьётся сердце Купавы, Мавна понемногу успокаивалась.

Илар вернулся с тремя большими кружками травяного райхианского чая. Протянув руку, Мавна ухватила Илара за ладонь.

Они говорили долго – так долго, что в кабак начали стекаться посетители, а на стенах и потолке зажгли светильники. Мавна больше слушала: про то, как чародеи начали собирать поборы со дворов, как Илар сперва помогал им, как один из них напал на Купаву, а Илар убил его – защищая себя и подругу. Как сам был ранен, и Купава возила их обоих по деревням. Как узнал, что из-за ранения зачарованным оружием пробудилась искра. Как сражался огнём с упырями, как они встретили чародейский отряд и с ними прибыли сперва в Кленовый Вал, потом – к предместьям Озёрья.

Мавна слушала, но временами не слышала – проваливалась мыслями в тёмную трясину, из которой с трудом себя вытягивала. Ясно было одно: эту ночь она тоже промучается без сна, оплакивая мать.

Чай давным-давно остыл, Мавна лишь пригубила его и отставила кружку. Ничего не хотелось, только сидеть с Иларом и Купавой, слушать их и ощущать пустоту в собственной груди.

– Раско, наверное, проснулся, – тихо выдохнула Мавна. Свой рассказ она так и не начала: вяло отмахнулась рукой. Потом, мол, да и слушать там нечего.

– Тогда идём.

Илар со стуком поставил свою кружку. За окнами день перетекал в тягучее тёмно-медовое предвечерье – ещё не сумерки, но длинные тени от домов падали на улицу. В Чумной слободе, как казалось Мавне, вообще темнело быстрее и гуще, чем в основной части Озёрья, потому что дома тут подходили близко друг к другу.

Мысли ворочались с трудом, но Мавна решила, что не станет вести Илара и Купаву к Царже – там тесно и душно, все не поместятся, а Раско будет лучше выйти и погулять. На его месте она бы предпочла встретиться с братом на свежем воздухе, чем в пропахшей снадобьями каморке колдуньи.

– Подождите тут, – попросила она, оставляя Илара с Купавой на крыльце – том самом, где она сама сидела бок о бок со Смородником, когда Варде отнесли к Царже.

Удивительно, каким далёким теперь казался тот день: сейчас у неё нет ни Варде, ни Смородника, ни матери. Но зато есть Раско, Илар и Купава.

У дверей Царжи Мавна остановилась, прижавшись к стене лбом. Голова кружилась, и казалось, что вот-вот – и она сойдёт с ума, если уже не сошла. Слишком многое навалилось за два дня: грустное, страшное, радостное, неожиданное, непонятное, скорбное – и сердце не переставая стучало часто-часто, мешая дышать.

Раско тут же схватил свою дудку и, пока Мавна вела его к выходу, засыпал её вопросами: «А куда мы идём? А зачем мы идём? А мы пойдём смотреть на лошадей?», но она вела его молча, в душе злясь на себя. Как же так? Так давно мечтала вернуть его, а теперь даже поговорить с ним не находит сил, когда он живой, громкий и непосредственный, тёплый и настоящий, доверчиво цепляется за её руку.

Увидев Илара, Раско радостно завизжал на всю улицу и кинулся ему на шею. Мавна стояла у крыльца, снова схватив под локоть Купаву, и с замирающим сердцем смотрела, как Илар кружится с Раско, подняв его на руки. Как же они были похожи! Последний солнечный луч, проходя между домами, золотил их светлые волосы, и прохожие с улыбками оборачивались на счастливо смеющихся чужаков.

По щекам Мавны покатились слёзы.

– Ну ты чего? – Купава вытерла её лицо и поцеловала в висок.

Мавна помотала головой, не сводя глаз с братьев. Губы дрогнули в лёгкой улыбке, будто наконец-то оцепенение начало спадать.

– Ради этого я и пошла из дома. Верила, как дурочка.

– И не зря.

Илар щекотал Раско, и тот заходился от смеха, кричал так, что из окон высовывались любопытные лица. Только теперь Мавна заметила, с какой нежной улыбкой Купава смотрит на Илара. В голове шевельнулась догадка, немыслимая, но такая ослепительно-светлая, что самой тоже захотелось улыбнуться – пусть сквозь пустоту и печаль, но по-настоящему порадоваться хоть чему-то. Попытаться порадоваться.

– Купава! – Мавна отцепилась от её руки и заглянула подруге в глаза. – Вы с Иларом – не просто ездили вместе? Вы…

Она не знала, как лучше сказать, чтобы не обидеть. Видела ведь много лет, как Купава смотрит на брата, да та и не отнекивалась никогда, всегда прямо говорила, что он ей нравится. Зато Илар в последний год стал таким закрытым, что замечал только хлеб и упырей да бросался на всех при каждом удобном случае. Неужели её уход сплотил этих двоих? На душе стало светлее. Выходит, не зря ушла: не только ради Раско.

Бледные щёки Купавы налились румянцем, и она снова стала похожа на себя прежнюю: на ту беззаботную красавицу Купаву, которую Мавна так любила. Тряхнув головой, она хитро прикусила губу и, смущаясь, шепнула Мавне на ухо:

– Мы поженились недавно, под ёлкой. Среди чародеев.

Мавна несколько раз моргнула, никак не веря в услышанное. Но у Купавы было такое довольное лицо, что сомнений не оставалось: она не врёт. Мавна громко шмыгнула носом и по-настоящему улыбнулась, стискивая Купаву в самых крепких объятиях, на какие была способна.

– Дорогая моя, – выдохнула Мавна. – Как я за вас рада! Покровители, ну хоть кто-то счастлив.

– Только волнений ещё больше. – Купава издала смешок, но тут же вздохнула. – Иногда кажется, что лучше бы вовсе никого не любить.

Мавна не стала отвечать, слишком много горькой правды было в словах Купавы. Разомкнув объятия, они смотрели, как здоровенный Илар возится с маленьким и юрким Раско, как ощупывает его с ног до головы, ерошит волосы и с умилением слушает ужасную игру на дудочке.

– Хоть бы на его долю не выпало никаких нежаков, – прошептала Мавна, едва шевеля губами. – И хоть бы он не разжигал в себе искру.

Купава переплела их пальцы и согласно кивнула. Мавна успела отвыкнуть от того, чтобы постоянно к кому-то прикасаться – а ведь раньше они с Купавой всегда ходили за руку или сидели, прижавшись плечом к плечу.

Раско, перестав выдувать хрипы из дудки, заявил:

– Ну, как тебе? Меня чародей научил! Как там его звали? Малинник, кажется. Он с нами жил.

Широкая улыбка Илара дрогнула, и он вопросительно глянул на Мавну. У неё тут же запылали щёки.

– Раско, ну что ты говоришь! Всё не так было.

Настало время Купавы с прищуром толкнуть Мавну в бок.

– А я его видела! Хотела обнять, но не дался. Ты правда с ним общаешься?

Мавна хмыкнула про себя, представив, как участливая Купава тянется к Смороднику, а тот привычно горбится и отодвигается от неё боком. Увидит ли она их когда-нибудь рядом на самом деле? Хотелось бы – всех их вместе.

– Без него не было бы ни меня, ни Раско, – призналась Мавна. – Без Варде я бы не вышла из дома, а без Смородника не дошла бы до болот и до Озёрья. Они оба спасли наши с Раско жизни.

Купава задумчиво потеребила кончик своей косы и обернулась на Мавну, смерив её долгим понимающим взглядом.

– Он вас привёл, но не поехал дальше? – не выдержав, с тоской спросила Мавна. – Да?

Хотелось узнать ещё много всего: как себя вёл, что говорил про неё, как выехал из города и не пострадал ли от нежаков и чародеев, пригодились ли защитные угольки. Но все слова застревали в горле, когда она вспоминала: мог бы сейчас быть вместе с ними, но не захотел. Не захотел снова её видеть.

Илар, обняв Раско за плечо, подошёл к ним. Дудку он взял в другую руку – чтоб Раско перестал мучить ею их уши.

– Он попросил нас подождать до утра. Не хотел, чтобы приезжали слишком рано. Добился, чтобы нам открыли ворота. Знаешь, даже я бы с таким не стал спорить, себе дороже. Провёз через город, указал это место. И описал дом, где тебя искать. Дальше не поехал, вернулся в лагерь.

– Понятно, – ответила Мавна бесцветно.

– А я когда вырасту, тоже хочу стать чародеем! У них красивые кони, а ещё – ужас! – козлиные черепа, это так здорово! Я жуть как хотел потрогать, но этот Земляничник мне не дал, стал ругаться. – Раско состроил кислую гримасу.

– Не надо тебе чародеем, – отрезал Илар. – Пекарем будешь. Или бортником. Да хоть молочником, только не лезь к огнепоклонникам. Обещаешь?

Раско заныл, что всё равно хочет стать чародеем и носить козлиный череп, а Илар снова привлёк к себе Мавну и глухо проговорил, прижимая её к груди:

– Мы с ним сначала немного подрались. По-мужски. Но он говорил о тебе с улыбкой. И оборачивался на город. Наверное, я бы тоже так говорил о Купаве.

Мавна спрятала лицо, утыкаясь в рубаху Илара, и тяжело вздохнула.

– Только он бешеный. Смотри, пожалуйста, чтобы он никого не убил. И чтобы его никто не убил. И сам никого не убивай. И не умирай…

– Сколько условий! Сестрица, когда ты стала такой строгой?

Мавна легонько ударила его кулаком в бок.

– Мы пусть бешеные, но не безголовые, – добавил Илар уже серьёзно. – То, что нравится тебе, нравится и мне. И раз уж ты замолвила словечко, то так и быть, привыкну. Только я хотел идти в дозор на городскую стену, а не в лагерь. Дозорным мне как-то привычнее.

Мавна согласилась. Пусть хотя бы Илар не кидается в самое пекло – ей будет спокойнее.

Они долго обнимались вчетвером – посреди улицы, не обращая внимания на то, что их все обходят. Трепали друг друга по волосам, целовали в щёки. А потом Илар и Купава, отойдя в сторонку, целовались в губы, и Мавна с Раско отвернулись, чтобы не мешать.

Илар забрал лошадь и ускакал прочь с Чумной слободы. Мавна, Купава и Раско, утирая носы, смотрели ему вслед до тех пор, пока он не скрылся за поворотом улицы. Наступил настоящий вечер: тёмный, густой, с отблесками костров во дворах, с ароматами готовящейся пищи и крепких травяных чаёв. Небо вновь начало наливаться оттенком малинового – и с окрестностей снова тревожно потянуло дымом.

– Пойдём, покажу наше жильё. – Мавна оторвала взгляд от жутковатого неба и потянула Купаву в дом. – Покровители, какое же счастье, что ты снова у меня есть.

Глава 18 Летящие стрелы и тёмные вечера

Чтобы Чумная слобода скорее осталась позади и он не успел обернуться, Илар всё сильнее подгонял коня – он ясно понимал, что, стоит ему ещё раз взглянуть на Купаву, на живых Мавну и Раско, тогда и ему, и им расставание дастся ещё тяжелее.

Пару раз он малодушно подумал: а что, если всё-таки остаться с ними? Он не воин и не чародей, он – простой пекарь из маленькой деревни. Его дело – месить тесто и печь хлеба с поджаристыми корками, а потом продавать их мирным людям. Ну какой из него убийца упырей?

Но Илар одёргивал себя: нет, сейчас он не пекарь. Он сильный молодой мужчина с проснувшейся искрой, умеющий сражаться и защищать близких. Если все вспомнят свои мирные занятия, то даже дозорных не останется, а паре чародейских отрядов не выстоять под натиском нежаков. Тогда стены города падут, сражения перетекут на улицы, а простым людям не под силу справиться с таким количеством упырей.

За пазухой, завёрнутый в клочок тряпицы, ощущался твёрдый уголёк. Что ж, чародей не обманул: угольки на самом деле помогли добраться до города. Выходит, он помог спрятать Купаву за городскими стенами – не говоря уж о том, что и про Мавну с Раско не врал…

Илар хотел сразу свернуть к постам дозорных и попроситься к ним, но в последний момент передумал и погнал коня к городским воротам. Его выпустили неохотно, приоткрыв створки ровно настолько, чтобы мог проехать всадник, и тут же ворота снова захлопнулись за спиной.

В этот раз уголёк тоже скрыл. Нежаки сновали в рваной шали тумана между городом и чародейским лагерем, окружённым стеной из костров. У городских ворот теперь тоже пылали высокие костры, не давая нежакам подобраться слишком близко. Нижняя часть стены, сложенная из булыжников, обуглилась от пламени, но до бревенчатой части огонь всё-таки не доставал.

Проскакав через неширокую полосу поля, Илар замедлил коня и окликнул Вайду, чтоб она пригасила костёр и позволила ему войти. Упырей вокруг лагеря стало меньше, но Илар понимал: пока вечер только сгущается, и к ночи набегут ещё. Небо затягивало дымной пеленой, серо-рыжей, тяжёлой и душной, и дышалось здесь гораздо труднее, чем в городе.

Илар спешился, прошёл через всю стоянку и устроил коня у перелеска, вместе с остальными лошадьми. Лагерь жил своей жизнью, но по настороженным разговорам, по резким движениям чародеев, по оружию, которое теперь почти всегда тускло горело и не гасло, чувствовалось, как все устали и напряжены. Илар прошёл мимо костров с булькающей похлёбкой, мимо нескольких козлиных черепов, разбитых и лежащих на земле – Боярышник рассказал ему, что при вступлении в отряд каждый чародей закладывает в череп часть своей искры, чтобы воспользоваться в битве, когда своих сил останется слишком мало. Что ж, в этих разбитых черепах больше не горели искры – отслужили своё, вернули силы хозяевам. А некоторые и вовсе принадлежали уже убитым чародеям.

Он дважды обошёл всю стоянку, прежде чем наконец-то нашёл Смородника. Тот стоял прямо за кострами, снаружи защитного круга, и сосредоточенно вглядывался в сторону болот, держа руку на ноже.

– Пропустишь? – кашлянул Илар.

Смородник, быстро обернувшись, взмахнул ладонью, будто разрубая воздух: между кострами образовался проход, через который шагнул Илар.

– Я хотел сказать спасибо, – глухо проговорил он.

Чуть склонив голову набок, Смородник всмотрелся в него настороженным вопросительным взглядом. Илар усмехнулся про себя. Ну, раз собеседник молчит, он будет говорить один.

– Спасибо, что дал мне надежду. Теперь сражаться будет проще. Есть ради кого. Я и не верил, что с сестрой и братом всё хорошо. Спасибо, что позаботился о них. Я этого не забуду.

Он похлопал Смородника по плечу – так, как похлопал бы товарища по дозорной службе – или старшего брата, будь он у него.

– Она что-то спрашивала? – с сомнением буркнул Смородник.

Илар заметил, как жадно сверкают чёрные глаза. В белом проблеске отражалось пламя, почти так же временами алели глазницы чародейских черепов, и если бы он сейчас видел этого человека впервые, то точно решил бы, что от такого стоит держаться подальше. Илар просил Покровителей защитить Мавну от лихих людей, упырей и чародеев – и представлял кого-то вроде Лыка, с мерзкой ухмылкой и хитрым взглядом. Но этот Смородник выглядел едва ли не опаснее – и казалось шуткой Покровителей то, что именно он вернул Илару брата с сестрой.

– Просила присмотреть за тобой, – хмыкнул Илар. – Чтоб не умирал.

Смородник опустил лицо, переступив с ноги на ногу. Задумчиво потёр бровь и усмехнулся.

– Это на неё похоже. А… больше ничего?

Илар пожал плечами.

– Мне показалось, она расстроилась, что ты сам не приехал. Хотела тебя видеть. Наша мать погибла в Сонных Топях, и я рассказал Мавне про это. Мне было жаль уезжать, потому что она теперь очень расстроена всем, что произошло. Но вдвоём с Купавой им будет проще. И Раско тоже отвлекает, конечно.

– Соболезную. – Смородник помолчал, но потом добавил с теплом в голосе: – Раско – хороший парень.

Они затихли, стоя плечом к плечу и глядя в одну сторону. На небе пробивались звёзды – если ветер сдувал клубы дыма, вспарывая сплошную завесу.

– Что у тебя на шее? – спросил Илар, разглядев мокнущую незаживающую рану.

Смородник рассеянно провёл ладонью и посмотрел на свои пальцы.

– А. Упырица укусила.

Илар цокнул языком.

– Ты ведь был у райхи, чего не попросил вылечить? Мне они и не такое вылечили. Были глубокие раны, теперь уже и не осталось ничего.

Покосившись на Илара исподлобья, Смородник фыркнул.

– Не захотел.

– И не болит?

Смородник отшагнул чуть подальше от Илара и досадливо шикнул:

– Вы в Сонных Топях все такие сердобольные? Тебе какое дело?

Илар вскинул руки в примирительном жесте.

– Да ладно тебе, ладно. Просто спросил.

* * *

Мавне казалось, что она не заснёт, но стоило лечь в постель, как голову заволокло чернотой. Она проснулась лишь к полудню, когда солнце уже вовсю заливало комнату – так ярко, что Мавна сперва не поняла, что происходит.

Тут же вернулась тяжесть в груди. Мама… Как же хотелось привести ей живого Раско! И услышать слова прощения, чтобы никто больше не попрекал, что упустила брата в тот проклятый день. Но ничего уже не получится.

– Ты проснулась?

Из соседней комнаты выглянула Купава. Только сейчас Мавна поняла, что Раско в постели нет – значит, давно уже встал.

Она вытерла глаза уголком одеяла и перекинула волосы на одну сторону, осторожно разбирая спутавшиеся пряди пальцами.

– Да. Прости. Я что-то…

Купава строго сдвинула брови.

– Ты извиняться удумала? И не смей. Отдыхай. Чего ещё делать? Лежи сегодня весь день. Я посижу с Раско.

Мавна растроганно поджала губы и вытянула руки. Купава, смягчившись, села к ней на постель и позволила крепко себя обнять.

– Что бы я без тебя делала… – прошептала Мавна, пряча лицо в волосах Купавы.

– Давай угадаю. Ты бы грустно сидела у окна и корила себя за всё на свете, даже к чему совершенно не имеешь отношения. Да?

Из соседней комнаты донеслись звуки дудки – но уже не такие отвратительные, как раньше. Мавна усмехнулась.

– Так! – воскликнула Купава, резко подскочив. – Ты же вчера совсем ничего не ела! Я следила. Сейчас принесу.

Она деловито побежала к столу, где лежали какие-то свёртки. Мавна со вздохом опустилась обратно на подушку – и провалилась, как в мягкое облако. Ей было стыдно, что Купава, которая столько всего пережила, суетится вокруг неё, но сил сопротивляться не было: последние дни будто бы выжали её, как выстиранное бельё, вывернув все чувства наизнанку. Зато Купава, кажется, наоборот, успокаивалась, пока хлопотала вокруг Раско и Мавны.

Раско забрался к Мавне в постель, Купава принесла им пирожки с повидлом и разлила по кружкам остывший, чуть тёплый сбитень, и тоже залезла с ногами на кровать. Они с трудом поместились все втроём, но так Мавне даже больше нравилось: лежать, спутавшись клубком, в гнезде из подушек и одеял и жевать пирожки, роняя крошки на простыни.

Они говорили о пустых глупостях: просто болтали без смысла. Вернее, Мавна больше молчала, а вот Раско не замолкал ни на минуту, и Купава с радостью поддерживала разговор. Хотелось замереть и слушать их вечно, позволяя каждому звуку их голосов падать в огромную дыру в своей груди – и заполнять её долгожданным теплом.

Так прошёл целый день. Купава водила Раско гулять и заходила с ним к Царже, а Мавна только лежала и старалась сосредоточенно думать лишь о мимолётной незначительной ерунде: вот солнечный луч ползёт по потолку и перемещается на стену; вот Раско оставил на столе надкусанный пирожок; вот во дворе разлаялись собаки; вот из одеяла торчит пёрышко, надо бы вытянуть.

Если она отвлекалась, то мысли тут же затягивало мрачным туманом, из которого росли печаль и тревога, крепкие и сильные, захлёстывающие с головой – и ей казалось, что она снова тонет в болоте, там, где нет ни единого проблеска света, где холодно и страшно, и в груди так сдавливает, что не получается вдохнуть.

К своему счастью, Мавна снова заснула рано и проспала тяжёлым сном до следующего полудня.

– Ты совсем тут исхудала, – сетовала Купава, щипля её за руку. – Никто о тебе не заботился. Ну ничего, теперь я с тобой. Буду следить, чтобы ты всё съедала, – и только попробуй отказаться!

Купава водила Раско к Царже, несколько раз выходила за едой и напитками – и как-то умудрялась находить настолько вкусные угощения, что Мавна даже откусывала больше, чем один кусочек.

К середине дня Купава настояла, чтобы они вышли прогуляться. Мавна, конечно, не хотела, но позволила стащить себя с кровати.

– Пошли-пошли, я видела краем глаза, что тут есть свои торговые ряды. Небольшие, конечно, но лучше посмотреть на них и отвлечься, чем пялиться второй день в стенку, как ты.

Но когда Мавна оделась и набросила на плечи платок, Купава обняла её сзади, положила подбородок на плечо и шепнула тихо, чтобы не услышал бегающий вокруг Раско:

– Ты, конечно, можешь и должна грустить о маме. И обо всём, о чём пожелаешь. Но мы не знаем, что будет с городом и с нами завтра. Так что давай так: полдня мы грустим, а другие полдня – пытаемся делать вид, что живём свою жизнь. Так, как хотим. Будет сложно, но предлагаю попробовать прямо сейчас.

Купава потёрлась носом о шею Мавны и отстранилась. Мавна немного подумала над её словами. Утешало, что мать перед смертью её не винила и не страдала из-за ухода Мавны – или Илар так сказал, чтобы Мавна не переживала? Хотелось бы верить, что он не лукавил. Обычно он всегда так и делал – Илар был прямой, как палка, и просто не умел хитрить. Ему куда легче побить кого-то, чем сочинить правдоподобную ложь.

Зажмурившись, Мавна встряхнула головой. Она старалась не думать о том, что всё это время мамы уже не было, а она ходила по кабакам и заглядывалась на мужчин. Становилось тошно от самой себя.

– Идём?

Раско уже убежал к дверям, а Купава вопросительно смотрела на Мавну, держа её за кончики пальцев.

Предложение лежать половину дня, а другую половину пытаться жить свою жизнь звучало привлекательно. Чувство вины, скорби и страха за близких никуда не денется – от него нет лекарства, и сколько ни спи глубоким чёрным сном, оно всё равно вернётся. Мавна поколебалась, представляя, а сможет ли она когда-то по-настоящему снова жить? Что-то шептало: наверное. Если с Иларом и Смородником ничего не случится и они вернутся. Если Варде тоже будет цел. Если Озёрье не сгорит вместе со всеми домами и жителями. Если нежаки не превратят всех удельских людей в пищу и оживших мертвецов.

– Я точно знаю, что она бы хотела, чтобы все трое её детей были счастливы и жили так, как подсказывает сердце. Если бы у меня были дети, я бы желала для них такого, – тихо сказала Купава, поглаживая холодную руку Мавны.

Раско завопил в дверях, что ему скучно и что он хочет скорее пойти. Купава осторожно потянула, и Мавна послушно шагнула за ней.

Мавна только один раз видела торговые ряды в Чумной слободе – мельком, когда они сидели бок о бок со Смородником на местной площади и пили райхианские травы, – сердце сжалось, когда она вспомнила, что Смородник тогда предусмотрительно взял напиток на её долю, а потом ещё и попросил прощения. Тогда она осмелилась обнять его – было страшно, но он не откусил ей ни голову, ни руку, а потом даже шутил…

Тогда от торга падали отсветы и палатки с прилавками казались таинственными и нарядными, как сундучок с сокровищами. При солнечном свете же торговая улочка смотрелась не так загадочно, но Раско всё равно пришёл в восторг.

– Мавна, Мавна, купи мне нож! Ой, или лучше… Мавна, что это? Мавна, тут кто-то мёртвый!

– Раско-Раско, ну-ка отойди! – Купава оттащила его от прилавка с птичьими костями для гаданий и мягко направила в другую сторону, где на свету поблёскивали связки бус и подвесок, – Мавна зацепилась взглядом за нитку бус, которые были похожи на те, что она надела, уходя из дома, но эти сильнее блестели ярко-алыми огранёнными боками и сверкали, как клюква среди мшистых болот.

Мавна сперва волновалась, что на торгу к двум одиноким девушкам будут навязчиво приставать и хватать за руки, предлагая товар, – такое было не раз, когда она, приезжая с хлебом в города, решалась прогуляться. Но к ним с Купавой все относились либо с равнодушием, либо с уважением, и в голову закрались подозрения: уж не Лируш ли подсуетился?..

Они купили по кульку орешков в сахаре – один для Раско, один – им с Купавой. Купава забрала деньги, оставленные на столе в другой комнате. Мавна боялась их тратить: это же Смородника, вернётся и заберёт, надо поберечь, но Купава пообещала, что возьмёт всего чуть, а потом, если понадобится, они непременно вернут. Мавну это немного успокаивало.

Незаметно за прогулками и разговорами подкрался вечер. Мавна не призналась Купаве, но и правда почувствовала себя чуть более живой – и даже с сожалением поняла, что пора возвращаться, когда Раско захныкал и заявил, что устал.

* * *

Вернувшись в город из чародейского лагеря, Илар заглянул к городскому главе и командующему озёрскими войсками – попросился отправить его на помощь дозорным и, напрягшись, рассыпал пригоршню искр, чтобы показать, что кроме крепких кулаков он ещё самую малость умеет колдовать.

Вблизи городские стены Озёрья производили ещё большее впечатление, чем издали и снизу: со стороны улиц было обустроено множество лестниц и помостов для удобства, а верхняя часть стены шириной не уступала просторной мостовой: наверное, тут и телега запросто могла бы проехать, а то и две.

Илару достался не лук, а тяжёлый самострел с короткими снарядами – впрочем, он сам выбрал себе оружие из склада в башне, посчитав, что самострел будет бить дальше, а луки лучше оставить совсем юным дозорным с длинными и тонкими руками. Таких юнцов здесь было множество – как и других мужчин, крепких и коренастых, высоких и не очень, пожилых и молодых. Илар не мог даже близко представить, сколько всего людей живёт в Озёрье – судя по всему, намного больше, чем в Кленовом Валу, и в сотни раз больше, чем в Сонных Топях.

В первую ночь дозорные бились до утра, без передышки. Стоило Илару занять своё место у башни прямо над воротами, как внизу началось движение.

Со стены всё выглядело иначе, будто бы даже не так страшно, как там, на чародейской стоянке. Перелесок, переходящий в ельник, смотрелся просто сплошным чёрным пятном. Чародейские костры горели алыми кругами, и дым шёл вверх, оседал в горле и порой застилал глаза. Кое-где на болотах тоже горели костры, но не такие высокие – то, что занялось и никак не хотело гаснуть после предыдущих битв. Упыри виделись серыми тенями, снующими в тумане, и сверху их узкие спины были похожи на собачьи.

Илар встряхнул головой. Нет, нельзя так думать. Он же совсем недавно был там, внизу. Его самого едва не убили нежаки, он видел смерть, кровь, убивал и смотрел, как убивают. Чувствовал отвратительный запах горящих тел и чёрной илистой крови. Внизу – не собаки и не какие-то чужие люди. Внизу – чудовища, которые скоро могут броситься на стены.

Чародейский лагерь казался совсем маленьким по сравнению с бескрайними полями и болотами, раскинувшимися вокруг Озёрья. У Илара неприятно ныло в груди: крошечный кусочек земли, обнесённый кострами, а вокруг всё затянуто туманом, кишащим тварями – а ведь они с Купавой совсем недавно были там. Что же, Купаву защищал только тонкий шатёр, который отсюда был похож на перевёрнутую светлую миску? По коже пробежала крупная дрожь.

Он обернулся, силясь разглядеть за чередой улиц и крыш Чумную слободу, но в череде проулков, кварталов и дворов, можно было только примерно понимать, в какой она стороне.

– Приготовились! – гаркнул пожилой командующий. Дозорные вскинули луки и самострелы.

Илар сосредоточился на своей искре, на ощущении жара в груди. Напрягся, пытаясь нащупать этот огонёк, взять его под контроль и направить туда, куда ему нужно. Лишь бы не поджечь случайно стену… Покровители, как у Смородника так ловко получалось выпускать целые огненные волны и хлысты прямо из своих ладоней? Ещё и направлять с той силой, как нужно. Илару казалось, что если он сейчас выдавит огонь для своего оружия, то в его груди уже не останется никакой искры, а у того чародея внутри горел будто бы неиссякаемый запас. И ведь он даже не глава отряда, что уж говорить про Боярышника и ратных батюшек с матушками…

Искра в груди суетливо шевельнулась, обдала жаром голову – даже перед глазами всё побелело на миг. Самострельный снаряд вспыхнул и погас.

Наверное, слишком мешало волнение за родных. Когда Купава была позади, в опасной близости от упырей, искра полыхала от безумной ярости и зажигалась гораздо проще. Или это встреча с Мавной и Раско сделала его таким рассеянным?

– Не получается – стреляй так, – посоветовал ему стоящий рядом лучник. Это был худой молодой мужчина, чем-то напоминающий Сипа из отряда, что остался в Сонных Топях. – Не трать силы. Пригодятся.

Илар недобро посмотрел на него, но в душе согласился. Что, если он вообще зря сюда пришёл? Не лучше ли было остаться внизу, с чародеями? Бить кулаками, топорами и ножами, а не прятаться на высоте.

– Пускай!

Командующий махнул рукой, и со стены полетели стрелы. Илар тоже выстрелил – снаряды самострелов полетели дальше и поразили тех упырей, которые подобрались ближе всего кчародейскому лагерю, а из луков убили тех, кто кружил у ворот.

Стоял жуткий шум: выкрики команд, вопли упырей – яростные и полные боли, треск костров, оклики чародеев, но Илар научился не слышать всего этого. Он сосредоточенно заряжал и стрелял, метясь в уродливые вытянутые головы и узкие спины, и с чёрной яростью радовался, когда нежаки, захрипев, падали на землю. С каждым выстрелом он представлял, как мстит за год, что их семья провела без Раско, страдая и мучая друг друга, за своеволие чародеев в деревне, за уход Мавны и всё, что ей пришлось перенести, за каждый день, наполненный страхом, и каждую ночь, раздираемую нежицкими криками.

– Там, у ворот! – закричал дозорный у привратной башни. – Стреляй!

Илар перебежал к краю стены и перегнулся за ограждение. Нежаки прорвались через чародейский костёр и карабкались по воротам, цепляясь когтями за брёвна. Задрав головы, они щёлкали пастями, и отсюда было видно, как с зубов стекает серая пена.

Илар зарядил самострел и выстрелил, но промахнулся – снаряд улетел слишком быстро и вошёл в землю, вспученную упыриными когтями. Он выругался сквозь зубы и зарядил снова, но другие дозорные уже засыпали нежаков стрелами.

В двух упырей попали сразу: один издох, а второй только развизжался сильнее, получив стрелу в плечо и заливая брёвна чёрной кровью. Ещё с дюжину карабкались вверх, к краю ворот, и у них это получалось так быстро и ловко, что даже стрелы не мешали – либо перелетали, либо втыкались в ворота и не попадали в вертлявые тощие тела.

– Стреляй больше! – взревел командующий.

Новые лавины стрел полетели вниз, осыпая нежаков.

Краем глаза Илар видел, как захлёбываются чародейские костры под натиском упырей, как взрываются алые шары – далеко от ворот, чародеи наверняка и не видели, что нежаки полезли к городу, им своих проблем хватало.

Он ещё несколько раз пытался разжечь искру – получалось, но не всегда. Горящие снаряды пробивали нежаков и оставляли вместо них обугленные груды костей и почерневшей плоти. Как-то удалось даже воспламенить целый колчан стрел, и дозорные по очереди брали стрелы оттуда – командующий похвалил Илара и велел почаще так разжигать. Но чем темнее сгущалась ночь, тем меньше времени оставалось на искру, успевать бы заряжать и спускать, заряжать и спускать.

Стреляли без устали до утра. Нежаки всё бежали и бежали, будто бы их порождал и выдавливал из своих недр густой туман, который становился чем дальше от города, тем плотнее. Полыхали костры: несколько раз Илар видел длинные огненные всполохи, рассекающие упырей пополам, и был почти уверен, что это дело рук Смородника. Прокатывались шары из пламени, летели зажжённые стрелы и целые взрывы мелких колючих искр – в глазах рябило, иногда даже упырей трудно было разглядеть.

К утру со стороны леса заалели новые алые стяги. Ещё один чародейский отряд примкнул на помощь к имеющимся, и до восхода солнца по болотам одна за одной вспенивались огненные волны, а со стены дождями сыпались стрелы.

Лишь с рассветом всё стихло. Упыри убрались восвояси – зализывать раны, дозорные выпустили оружие из уставших рук. Можно было перевести дух – но ненадолго.

Днём Илар наблюдал, как расширяется лагерь чародеев: прибыло сразу несколько свежих отрядов, и это вселяло надежду. Если чародеи перестали спорить и решили в большинстве своём примкнуть к стоящим у Озёрья, то это будет всем на руку. Кроме нежаков.

* * *

Раско заснул, и Мавна тоже была готова лечь: распустила волосы, сложила платок в изножье кровати. Дома она бы непременно нанесла немного ароматных мазей на запястья и за ушами: ей особенно нравились духи, которые отец привёз пару лет назад из Кленового Вала, пахнущие розой, вишнёвой косточкой и мёдом. Под эти ароматы и засыпалось легче – до тех пор, пока Раско не пропал.

Она обернулась на спящего брата со странной мыслью. Раз она снова вспомнила про духи перед сном, раз Раско снова с ней, то, выходит, можно больше не испытывать гложущее, сосущее в груди чувство вины? Можно ложиться спать без страшного тянущего ужаса? Не просыпаться ночами в поту из-за того, что приснился звонкий оклик брата?

Ей очень хотелось бы верить, что однажды – когда уйдёт скорбь по маме и когда тревога перестанет мерцать в груди, словно свеча на ветру, – она просто ляжет и наконец-то уснёт спокойно, как в той, прошлой, жизни, до пропажи Раско; опять украсит свою комнату кружевными столешниками, повесит новые занавески, купит что-то милое и бесполезное, греющее душу. Уложит в ноги покрывало, сшитое из цветных лоскутков. Завяжет волосы красивой лентой. И ночное платье из мягкой светлой ткани тоже украсит вышивкой.

Мавна замерла, прислушиваясь к этим забытым и оттого странным ощущениям. Кажется, Купаве за пару вечеров удалось невозможное: расшевелить её желания.

– Ты уже ложишься? – В комнату заглянула Купава – она ещё не снимала верхнее платье и даже платок. – Пошли посидим. Царжа говорила, тут можно попасть на крышу.

Мавна уставилась на неё с открытым ртом.

– Ты говорила с Царжей? И… на крышу? Тебе жить надоело?

Купава отмахнулась.

– Не будь занудой. Там невысоко и красиво. С Царжей говорила, конечно. Я же Раско к ней водила, ты чего?

Мавна мотнула головой. В самом деле. Глупо думать, что Купава молча приводила Раско и ждала за дверью, пока он выпьет снадобье. Конечно, они разговаривали.

Она ещё раз посмотрела на младшего брата. Вдруг проснётся, а их нет? Испугается. Купава подошла ближе и взяла её за руку, другой рукой дотянувшись до сложенного на кровати платка.

– Я его предупреждала, что мы можем выйти. – Купава встряхнула платок и накинула на плечи Мавны. – Он пообещал, что не будет бояться. Мы недолго ведь. Попьём чаю и вернёмся. Ты запахнись поплотнее, а то ветер прохладный.

Мавна с молчаливым восхищением позволила Купаве увести себя. Как бы ей хотелось стать такой же, как подруга: уметь заранее всё продумать и решить, быть уверенной и всегда находить нужные слова…

Купава сходила к Царже за чаем, а выход на крышу правда оказался очень простым: короткая лестница за поворотом возле комнат Мавны, дверка – и готово.

Они вышли под тёмное небо, и у Мавны перехватило дыхание. Сверху всё казалось совсем иным, будто кукольным: надо же, это их улица вьётся широкой серой лентой, вон там – светятся огни кабака, в противоположной стороне – низкий забор и кусты перед амбаром, крыши других домов и редкие прохожие, а за поворотом виднеется кусочек площади, и огни от торговых рядов выглядят как строй зажжённых свечек.

– Красиво, – восхитилась Купава, усаживаясь на дранку. Крыша дома Царжи была плоской, с несколькими выходящими из неё печными трубами. Мавна тоже осторожно села, боясь поскользнуться и свалиться вниз. Купава протянула ей руку, помогая. – Ты мне, подруга, расскажи, как тебе удалось Раско заполучить? Царжа говорила, он был козлом. Неужели правда?

Мавна замялась, вцепилась пальцами в горячую кружку. Купава осторожно погладила её по плечу и сказала мягко-мягко, ласково:

– Прости, пожалуйста, если прозвучало резко. Я не должна была так давить. Просто подумала, ты захочешь поделиться. Но если тебе трудно – давай помолчим.

Мавна сначала хотела согласиться, но задумалась. В самом деле, отчего не рассказать? Купаве-то точно можно. Там, глядишь, и самой легче станет.

И она начала говорить. Сначала медленно и неохотно, вытягивая из себя каждое слово. Потом – всё оживлённее. Вспоминала всё: как вышла, как испугалась, встретив Смородника, – он и правда тогда был с ней так несправедлив, что она до сих пор немного злилась в глубине души. Рассказала, как шкурка провела её под болота. Как думала, что утонет и погибнет – и как увидела на дне мужчину. Как её вытолкнуло на поверхность вместе с чёрным козлом, а вокруг бушевало пламя и визжали упыри.

Мавна говорила и говорила, начиная дрожать. Она вспоминала всё, как сон – далёкий, страшный, невероятный. Если бы кто-то другой рассказал ей такое, она непременно подивилась бы: и как можно перенести столько ужаса и не сойти с ума? Но теперь понимала: это она сама прошла и сквозь топь, и сквозь туман, и через пламя – чтобы быть сейчас здесь, с Купавой, и пить успокаивающий травяной чай.

Лишь дойдя до той части, когда они с Варде и Смородником обосновались в Озёрье, Мавна начала запинаться. Щекам становилось всё жарче. Что же можно рассказать, а о чём лучше промолчать? Говорить ли, как убегала ночевать в амбар, потому что с упырём и чародеем чувствовала себя лучше, чем в одиночестве? А про поцелуи – чуть больше, чем дружеские – в щёку, – и совсем не дружеские?..

Всё-таки рассказала. Осторожно подбирая слова и поглядывая украдкой на Купаву – не осуждает ли? Не злится? Но Купава участливо кивала, охала и улыбалась, и Мавна всё сильнее приободрялась.

Теперь ей стало казаться, что те дни, проведённые втроём в ожидании Раско, – тоже сон, но уже счастливый. Мавна задумалась: если всё это сон, то где была её настоящая жизнь? Может, начинается сейчас, когда она осталась без своих парней и понемногу привыкает жить без чувства вины за брата?

Купава положила голову ей на плечо, прижалась боком, как кошка. Мавна поставила кружку на дранку и переплела их с подругой пальцы.

– Какая же ты у меня храбрая, – вздохнула Купава. – Я бы умерла от страха.

Мавна едва сдержала смешок.

– Я? Храбрая? Ничего подобного. Это ты у меня умница.

В носу стало мокро, да и Купава тихонько всхлипнула. Они немного помолчали, глядя на улицу, а вечернее небо уже привычно окрашивалось в кровавые тона, и ветер приносил помимо ароматов еды совсем другие запахи, пугающие и отвратительные.

– Знаешь, я у этой Царжи спросила про болота. Не могла не спросить. – Купава села прямо и повернула голову к Мавне. В мягком вечернем мраке Купава казалась ещё красивее, чем обычно, и Мавна залюбовалась ей. Ах, Илар, какой же дурак, если ему понадобилось сбежать из деревни, чтобы наконец-то разглядеть её. – Она была женой болотного царя, представляешь? А царь… это души тех, кто погиб много лет назад в городах райхи-колдунов. – Купаву передёрнуло. – Жуткая история.

– Чудовищная, – согласилась Мавна. – Я знаю. Она мне тоже всё рассказала.

– Ты видела царя в облике мужчины?

Мавна кивнула.

– Это городской глава того самого города на болоте. Царжа сказала, основной облик царя – это облик самого сильного колдуна, которого поглотило пламя. Облик главы. Иногда он берёт себе жён и детей с поверхности, когда начинает скучать по живым людям. Вот и Царжу так же взял, но отпустил через год. И Раско, выходит, тоже…

Мавна зябко повела плечами.

– Ого. Я не догадалась расспросить про жену и других людей.

– А мне вот стало любопытно. И про то, как ты под болота попала. То есть можно быть человеком, но попасть туда… Если болотники захотят. А можно – по приглашению. Через шкурку. Или другие вещи, оставленные нежаками.

– То есть? – Мавна с недоверием покосилась на Купаву. – Если нежичка подарит, скажем, бусы, то это будет считаться за шкурку? Тогда Варде зря так жертвовал? И я могла бы попасть туда как-то иначе?

Купава мотнула головой.

– Нет. Царжа сказала, не предмет. А что-то связанное с сутью нежака. Шкурка лучше всего. Или если нежак оставит рану на человеке. Укусит, например, или когтями порвёт. То, что затрагивает суть упыря или суть человека. Что-то… телесное.

– Укусит?..

Сердце Мавны снова упало. Она потянулась за кружкой, но передумала – в горле встал ком.

– Ты чего? – Купава заглянула ей в лицо. – Я что-то не то сказала? Просто говорю, что сама узнала. Если тебе неприятно про болота вечно слышать, то прости, больше не буду.

Город больше не казался сверху чудесным – скорее, страшным. Неприятные предчувствия сдавили горло, мешая вдохнуть, и хоть Мавна понимала, что Купава ни в чём не виновата, всё равно досадливо злилась – и на неё, и на Царжу, и на всех вокруг.

– Пойдём лучше. Холодает.

Мавна встала, прижала ладони к щекам – холодные к холодным. Дунул ветер, и смрад от горящих полей и тел стал ещё гуще.

* * *

Туманный город трудно было узнать. Небо нависало прямо над головами – будто протянешь руку, царапнешь ногтями, и сверху польётся живое пламя, прожигая плоть до костей. Агне не выводила отца из избы, чтобы не пугать ещё больше, и почти всё время он сидел за столом, уставившись на свои руки, – даже не говорил. Агне уже проклинала себя за то, что утянула его, провела через топи, но утешалась: так ведь он точно выживет, правда? Тут же гораздо безопаснее, чем дома, да?

Нежаки приходили сюда умирать. На площади лежали погибшие – те, кого ранили в битве и кто понял, что не сможет больше восстановиться. Теперь здесь громоздились тела людей: они уже были мёртвыми, когда их заняли духи болотников, и сейчас смерть застигла их второй раз.

Болотники, убитые и раненные не чародейским огнём, а простым оружием, метались клочьями тумана. Они найдут себе новые тела, в этом не оставалось сомнений, и снова отправятся на поверхность рвать плоть, выпивать кровь, сеять ужас…

Агне прижалась спиной к углу дома, когда мимо неё пронеслась целая стая нежаков – на четвереньках, в упыриных обличиях, скаля зубы. Сверху доносились раскаты, похожие на гром, но она понимала, что это – взрывы чародейских огненных шаров, и далёкий гул, от которого под болотами закладывало уши, – шум бушующего пламени.

Ей было так страшно, как не было даже перед смертью. У неё не оставалось близких людей, кроме отца: ни матери, ни сестёр, ни подруг. Но всё же она боялась за людей, за деревни и городки, за такие же, как их с отцом, корчмы и таверны, разбросанные по дорогам. Скорее бы, скорее бы всё завершилось – хоть как-нибудь, но наступил бы конец.

Новый раскат вновь раскроил небо над улицами Туманного города, внутрь ворвалось пламя. Агне вскрикнула, сжалась в комок у стены, в полынном кусте.

– Ты в порядке? Эй, дочка корчмаря!

Кто-то тронул её за плечо. Подняв голову, Агне увидела Варде и посмотрела мимо его плеча, на небо. К счастью, пламя погасло, не дотянувшись до крыш домов.

– Всё хорошо. А ты? Живой?

Варде помог ей встать и хмыкнул.

– Живой, если про нас можно так сказать.

Агне тоже усмехнулась. И правда, она и не подумала, когда говорила.

Снова затрещало, где-то ниже по улице раздались крики. Варде ухватил Агне под локоть и затащил за угол, во двор.

– Не надо тебе по улицам шататься, – сказал он серьёзно, утерев лоб.

– Я к отцу ходила.

– Так и сиди у него.

Агне вырвала локоть из его пальцев.

– Сама решу. А ты? Я слышала, на тебя многие точат зуб. Говорят, ты наших убивал.

Варде покачнулся с мыска на пятки, сунув большие пальцы за пояс.

– Пусть точат, пока не до этого. Видишь, как завертелось. Никто из нежаков не станет сейчас убивать нежака. Потом – как знать. Послушай, Агне. Я тут думаю…

Он обернулся на улицу, тёмную, с сыплющимися с неба искрами, наполненную воем и страхом. Агне и сама понимала: так не должно быть, раньше было не так. Раньше тут во дворах цвели цветы, вечерами ложился душистый влажный туман, гуляли куры и живые дети – пусть она мало раз сюда спускалась, но всё же это место никогда нельзя было назвать страшным.

– Люди, – выдохнул Варде. – Надо отвести их к своим.

– Но на поверхности их быстрее сожрут. – Агне снова пригнулась, когда наверху загромыхало, но, к счастью, на этот раз без разрывов. – Как ты себе это представляешь?

– На поверхности тоже всё меняется. Я выходил. Я смотрел, что творится у Озёрья. Туда стекаются все нежаки, которые стояли вдоль дорог и других поселений. И чародеи тоже. У дальних деревень почти пусто. А что будет здесь завтра – только Покровители знают. Я бы хотел увести отсюда живых, особенно детей. Хотя бы попробовать.

Агне едва удержалась, чтобы не наброситься на него. Она с таким трудом привела сюда отца, полагая, что Туманный город – единственное место, где упыри не тронут человека, а он пытается её убедить, что живым здесь не место?!

– Я привела сюда отца не просто так, – огрызнулась она. – Не для того, чтобы ты приходил и убеждал меня, что на поверхности лучше.

– Я никого не убеждаю, – фыркнул Варде. – Просто решил поделиться. Каждая улица тут выводит в определённое место на поверхности. Самые окраинные переулки ведут в дальние Уделы. Там-то точно меньше всего нежаков. Все сейчас у Озёрья и вдоль дорог, ведущих к нему. Вместе с чародеями. Просто пришла мысль: если чародеи решат всё спалить, что станет с живыми, утащенными в болото? А я немного знаю чародеев. Их хлебом не корми, дай чего-нибудь сжечь.

– Всё горюешь о старой шкурке? – Агне так и хотелось снова ощетиниться, но Варде говорил с такой серьёзной задумчивостью, так озабоченно оглядывался по сторонам, что она поняла: она ему верит. Или хочет верить. Очень похоже на то, что он правда стремился сделать как лучше. В конце концов, даже старые нежаки с шипением разбегаются от сыплющихся с неба искр, что уж говорить о бедных людях, которые даже не смогли смириться с тем, что их привели под болота?

– Из огня да в полымя, – буркнула она уже спокойнее. – Ладно. Моего отца тогда тоже отведём, хорошо?

Варде кивнул со всей серьёзностью, плотно сжав бледные губы.

– Хорошо. Пошли.

Глава 19 Пусть горит

Следующим утром Мавна оставила Купаву валяться в кровати и сама отвела Раско к Царже. Он всё реже просил крови – всего лишь один раз в день, и Мавна привычно резала руку своим хлебным ножичком. Но теперь, когда она обхватывала новую рукоятку, пальцы будто приятно покалывало и в груди теплело от воспоминаний. Какой хороший и счастливый был вечер, и каким далёким теперь кажется…

– Можно? – Мавна заглянула за дверь, пропуская Раско вперёд себя.

Царжа заправляла постель. Казалось, она вообще никогда не покидает свою комнату, постоянно сидит тут в духоте, перебирает травы, замешивает снадобья и что-то готовит. Теперь Мавна подумала: что, если она стала домоседкой после времени, проведённого в чертогах царя? После тёмного сырого города под болотами, конечно же, хотелось чего-то тёплого, человеческого и уютного.

– Заходи.

Едва проснувшись сегодня с колотящимся сердцем, Мавна решила, что пойдёт к Царже и поговорит с ней серьёзно, даже жёстко: она ведь давно заметила, что Смородник залечил все свои раны, кроме укуса упырицы на шее, только не думала, что в этом мог быть какой-то особый умысел, даже спросить не догадалась. Царже не составило бы труда залечить и укус тоже – она умеет вытаскивать мальчиков из козлов и выращивать лягушачьи шкурки, что ей какой-то укус? Но после вчерашнего разговора с Купавой Мавна поняла: наверняка Царжа не одной Купаве рассказала про то, что не только шкурки могут служить проводниками для прохода под болота. И от понимания, что старая колдунья пользуется положением и толкает людей на сомнительные решения, в груди разгоралась ярость – непривычная, растапливающая лёд на сердце и заполняющая пустоту ярким огнём.

Раско вприпрыжку пробежал к столу и с размаху забрался на стул, поджав ноги. Дудку он сегодня не взял, вроде бы охладел к ней, поняв, что не очень-то получается на ней играть.

– Как братишка? – спросила Царжа, вынимая для него из печи кружку с дымящимся отваром.

– Хорошо. Почти перестал пить кровь.

Мавна ответила холодно, не сводила взгляд с Царжи, пыталась по её смуглому лицу понять, кто же она? Благодетельница? Интриганка? Простая колдунья-райхи?

– Вот видишь. Всё хорошо, девочка. Всё хорошо.

Мавна села за стол и сглотнула, опустив голову. Волосы рассыпались прядями по обеим сторонами от лица, но поправлять пряди она не спешила. Хорошо ли всё было? Нет. Вовсе не хорошо.

– Купава сказала мне про то, что укус упыря может провести человека под болота. Это правда?

Раско с прихлёбыванием начал пить своё ароматное зелье. Царжа замерла, настороженно повернулась к Мавне и села напротив – на то место, где и всегда сидела.

– Это правда. Болота принимают только тех, у кого есть приглашение. А приглашением служит не всё.

– Ты поэтому не стала лечить укус Смородника?

Мавна подняла на Царжу взгляд. От произнесённых слов сдавило горло и стало горячее в глазах, будто ярость не смогла разгореться и выплеснуться на старуху, а трусливо решила обратиться в слёзы.

– Девочка моя. Я всё бы стала лечить, если бы меня просили. Но я посчитала, что лучше сперва предупредить.

«Предупредить». Всё ясно, красиво наговорила ему, что укус пропустит к царю, – а он, дурак с горячей головой, поверил.

– Ты всем это говоришь? Или только если видишь, что человек готов на любые дикие глупости?

Царжа не стала делать вид, что не понимает, о чём речь. Вздохнула и сцепила руки в замок.

– Я сказала то, что должна была. Я тоже хочу положить всему конец и пожить спокойно. И чтобы наши дети из слободы жили спокойно. Не всё ли равно, кто мне в этом поможет?

У Мавны потекли злые слёзы.

– Не всё равно! Ты не видишь, какой он? Сколько натерпелся? Зачем ты с ним так?

Царжа пожала плечами.

– Все мы натерпелись. Не он, так другой. А ты что же? Собралась спасать? Успокойся, девочка. Мы уже ничего не сделаем.

– Но ты сделала. Сидишь в своей комнате и плетёшь сети. Убеждаешь других творить глупости.

Царжа медленно поднялась и разлила чай по кружкам – так привычно и спокойно, будто вокруг ничего не происходило.

– Я не убеждала. Просто сказала, что знала. Каждый думает своей головой и принимает свои решения. Я просто знаю чуть больше, чем другие. А что с этими знаниями делать? Вот ты теперь – что будешь делать?

Мавна опешила. Что она могла сделать? Царжа умышленно издевалась, чтобы она почувствовала себя ещё хуже – ещё более беспомощной и никчёмной. Кулаки сжались в ярости. Наверное, вот так ощущал себя Илар, когда набрасывался на обидчиков. Только Илар – здоровенный парень, а Мавна…

– Угомонись. Всё, что будет, – будет как должно. Покровители смотрят. Это дело быстро не решается. И один чародей ничего не изменит. Да, что-то он сможет сотворить – увидим, станет ли. Но для всех это будет лишь один шаг. Пусть значительный, но не меняющий всё целиком. Будем ждать. Впереди много работы для всех.

«Не изменит, зато погибнет», – хотелось ответить Мавне. Но ещё больше хотелось разбить кружки Царжи, рассыпать её никчёмные травы, перевернуть стол и проклясть её поганый язык.

Вместо этого Мавна уронила голову на стол и разрыдалась.

А Варде? Что теперь будет с ним? И не сиделось обоим дуракам тут, в тепле и спокойствии!

Рука Царжи опустилась ей на макушку, перебирая пряди волос. Хотелось вскочить, стряхнуть её – но не было сил.

– Почему ты не можешь сварить всем то зелье, которым поила Варде? – глухо спросила Мавна, не поднимая лица. – Чтобы ушли упыриные сущности. Чтобы не осталось чудовищ – только болотные души внутри человеческих тел. Чародеям было бы некого жечь. И всё стало бы хорошо.

– Ми-илая моя. – Царжа протянула слово ласково и будто бы с жалостью. Мавну это только злило. Не надо её жалеть и разговаривать с ней, как с дурочкой. Надо жалеть тех, кто сейчас бьётся и погибает – со всех сторон. – Так разве же их заставишь? Что я сделаю? Буду своими старыми руками ловить упырей и лить им отвары в глотки? Разолью бочку снадобий по болотам? Ничего не поможет, девочка. Твой упырёк сам ко мне пришёл и сам попросил помочь. К тому же без шкурки он ослаб, и работать с ним было просто. Вот если бы они все так стали приходить, то я бы каждому помогла. А насильно – не выйдет, милая. Насильно ничего не выйдет, только горе и смерть.

– А как же про то, что чародей не может оказаться под болотами? – Мавна с надеждой подняла лицо, уцепившись за эту возможность. – Он же чародей. У него не получится, несмотря на укус. Да? Скажи, что не получится. Пожалуйста.

Царжа с тихим вздохом продолжала перебирать её пряди, заботливо и ласково, как могла бы перебирать мать.

– Он не просто чародей. Он наш по крови. Райхи. Пусть не будивший свою кровную силу, но всё равно. Такой же, по сути, какими при жизни были болотные сущности. Да, теперешние нежаки всё равно кидаются на простых райхи, не колдунов, потому что не чуют в них знакомого колдовства. Смородник огненный чародей, но с кровью райхи. С приглашением под болота в виде укуса. Мы с тобой не можем заглянуть ему в голову и понять, что он решит. Но он мог бы туда попасть. А что будет с ним и его силой дальше – одним Покровителям известно.

Мавна захлёбывалась слезами. Если Покровителям известно, то она сегодня же пойдёт в церковь и зажжёт столько свечей, на сколько хватит денег. Пусть помогут ему. Пусть пошлют разума. И вернут его ей. Да пусть даже не ей – просто помогут ему вернуться живым. Как помогут и Илару, и Варде, и всем другим, кто не по своей воле оказался втянут во всё это.

* * *

Упыри лезли по городским стенам снова и снова. Луки уже мало спасали – нежаки прыгали прямо на дозорных, метя в лица и шеи. Парень рядом с Иларом закричал, брызнула кровь. Илар рубанул по упырю топором, развернулся и ударил ещё одного. Он уже не пытался поджечь оружие искрой, полагался только на свою силу и скорость. Удар, второй, ещё – в воздух взлетали струи вонючей чёрной крови, которая обжигала простых дозорных, тех, что без искры. Крики, вопли, скрежещущий визг, резкие запахи крови, болотной жижи и дыма – всё вокруг превратилось в страшный котёл, в котором плавились люди, упыри, кровь, оружие, смрад…

Вооружившись мечами, палашами и топорами, дозорные бились за себя и за других, сбрасывали упырей вниз, рассекали им шеи, разрубали рёбра и позвонки. Дощатый настил и стены башен уже не были светло-древесными, их густо покрывала липкая чёрная кровь – нежицкая, и человеческая, красная. Убитые дозорные лежали тут же, и уже с трудом удавалось передвигаться, не наступая на раскинутые в стороны руки и ноги.

Развернувшись всем телом, Илар разрубил ещё одного нежака – удар получился таким сильным, что чудовище развалилось почти пополам, заливая всё густым илом. На помост выпали два сморщенных комка-сердца.

Дым от горящих внизу костров резал лёгкие, дышать становилось всё тяжелее. Откинув ещё нескольких нежаков, Илар перегнулся через заграждение, жадно хватая ртом воздух. В голове и в груди стучало, пот катился со лба и шеи, все мышцы болели, по плечу текла кровь.

В голове поплыл красный туман. Илар вцепился в ограждение, чувствуя, что вот-вот упадёт со стены. За его спиной кипела битва, но самого его упыри не трогали – уголёк за пазухой уберегал. Илар подумал: будь у каждого из дозорных по такому угольку, лезли бы упыри на стену? Или остались бы кружить у ворот? Всё-таки в обличье чудовищ у них вовсе не человеческое сознание, наверное, угольки бы спасли… Но, как говорил Рдан, никто не принял бы помощь от райхи. Да и где набрать столько угольков?

Внизу что-то сильно грохотало, будто в стену ударяли чем-то тяжёлым. Илар не сразу понял, откуда идёт звук – вокруг раздавались крики, команды, вой и гул, сливаясь в один бесконечный монотонный шум. Повернув голову в сторону ворот, Илар обомлел, не веря своим глазам.

Нежаки почти выломали городские ворота – бросались на них снова и снова, выбивая чудовищно сильными телами брёвна и терзая крепкими, как камень, когтями.

– Внизу! – закричал Илар и закашлялся, глотнув дыма. На глазах выступили слёзы от едкой рези. – Ворота!

Он оттолкнулся от ограды и побежал к противоположному краю стены, чтобы видеть, что происходит с внутренней стороны.

Привратники там рубили прорвавшихся в город нежаков, тела опадали на мостовые чёрными бесформенными грудами, но было заметно, как от них тут же поднимались клочья тумана и утекали обратно, в сторону болот.

Ратные воины, которые всё это время стояли под стенами, кинулись на оставшихся упырей. Несколько стрел полетели вниз – Илар успел выругаться, не хватало ещё ненароком застрелить или ранить своих.

Он снова бросился на ту сторону стены, откуда были видны болота. Дорога, ведущая через лес к городу, теперь казалась сплошным огненным потоком – насколько хватало глаз, тянулась вереница ярчайших огней. Илар сморгнул слёзы, выступившие от дыма, вытер кулаком пот со лба. Ему показалось, или?..

Чародейский лагерь по сравнению с новым потоком казался совсем крошечным и уязвимым, а защитные костры – низкими, захлёбывающимися. Сколько их там осталось за несколько ночей непрерывных битв? Наверняка многие погибли, и на поддержание костров оставалось всё меньше сил, успевать бы отражать нападения нежаков.

Болота белели от затягивающего их тумана, и каждый огненный всполох прорезал туман яркой вспышкой, от которой становилось больно глазам. Илар повернул голову в другую сторону, и то, что он увидел, ему совсем не понравилось.

Дальше от города, среди топей, из-под болот растекались струи густого молочного тумана, который, расстилаясь по земле, разделялся на отдельные клочья. Наверняка чародеям на земле этого не было видно, только сверху открывался подходящий обзор. Клочья тумана, подползая к убитым, кружили рядом, и скоро тела начинали вновь шевелиться.

Илара прошибло холодом. Тяжело дыша, он сильнее перегнулся за ограждение, чуть не вываливаясь.

С одной стороны к городу приближался огромный чародейский отряд. Что там отряд – целое войско! Такое, наверное, было только у удельного князя – как раз прошло достаточно времени, чтобы Желна вернулась с подмогой. С другой стороны из-под земли поднимались болотные души, готовые бесконечно вселяться в тела погибших и снова рвать, кусать, убивать… Смогут ли они перекидываться в чудовища? Какая разница, ведь и в таких телах тоже можно убивать.

Пока люди бьются простым оружием, этому не будет конца. Но если чародеи выпустят свои искры из-под контроля и начнут по-настоящему сжигать болота – никакого Озёрья больше не станет. И окрестных деревень тоже.

Илар, расталкивая других дозорных, кинулся к башне, где хранилось оружие. Вновь схватил самострел, а к нему – запас снарядов. Недолго думая, забросил на плечо второй. Топор он заткнул за пояс, пощупал, на месте ли защитный уголёк. Метнулся к лестнице и, перескакивая через несколько ступеней, спустился на улицу.

– Эй, боец! Ты куда?

Он не обращал внимания на оклики командующего. На ходу снёс половину головы упырю, вбегающему в ворота. С разворота ударил ещё по двоим. Мышцы давно одеревенели и плохо слушались, но Илар понимал: сейчас все ощущают себя примерно одинаково. Некогда отдыхать. Они отдохнут потом – если выживут.

Он пробежал к конюшням, запряг коня так быстро, как только мог. Сосредоточившись, зажёг лезвие топора искрой. Вскочил в седло и погнал за ворота под окрики привратников, на скаку размахивая топором по упырям, бегущим в сторону города.

Внизу было ещё страшнее, чем казалось сверху. Если кто-то спросил бы Илара, как выглядит чёрное царство, в которое Покровители отправляют грешные души, он сказал бы: вот так.

Болота затягивало сплошной серой завесой из дыма и тумана. Горящие костры обжигали глаза, упыри выскакивали прямо под копыта коню, но на Илара не бросались, словно не замечали – с воплями пробегали мимо, и он старался рубить по ним горящим топором – тогда упыри, взвизгнув, падали обугленными комками из пепла и костей.

Проскакав по взрыхлённой когтями чёрной влажной земле, он свернул в сторону чародейской стоянки. Кольцо костров захлёбывалось, густо-красное, как кровь, больше не яростное, будто угасающее. Чародеи держались не вместе, рассыпались по болотам кто по двое, кто по трое – будто уже не было сил держать оборону и следить за стоянкой.

Но Илару был нужен всего один чародей – самый неистовый, который не станет долго размышлять и спрашивать.

Вспыхивали языки пламени, катились огненные шары, искры прорезали мглистый воздух, густой от смрада и дыма. Повсюду кричали и визжали ещё громче, чем на стене, из-под копыт коня взлетали брызги болотной грязи, и несколько раз лошадиные ноги чуть не увязли в топи. Илар подгонял коня, старался выбрать верный путь, но только ругался сквозь зубы. Мимо летели стрелы с горящими наконечниками, мелькали вспышки – алые, белые, рыжие – рассекали туман зачарованные клинки, носились четвероногие визжащие тени, и всё перед глазами смешивалось в сплошной серо-красный визжащий поток.

Объехав лагерь по кругу, он наконец заметил того, кого искал.

Два алых потока пламени схлёстывались, как кнуты, разъединялись и с громкими хлопками рассекали загустевший воздух. Подогнав коня ближе, Илар увидел тёмную фигуру, окружённую полудюжиной упырей. Нежаки визжали от ярости, припадали на передние лапы, пытались броситься вперёд, но со скулежом отскакивали, стоило огненным хлыстам схлестнуться у них перед мордами.

Илар вскинул самострел и убил двоих, попав обоим в головы. Потоки пламени закружились вновь, вытекая прямо из ладоней чародея. Он резким движением выбросил руки вперёд – и оставшиеся упыри упали обуглившимися грудами.

Крутанувшись вокруг своей оси, Смородник с рыком поманил ещё нескольких упырей и свистнул, сунув пальцы в рот. Нежаки кинулись к нему, визжа высоко и протяжно, так, что кровь стыла в жилах.

Илар застрелил нескольких на бегу. Остальных огненные струи разрезали пополам, оставив изуродованные тела дымиться и тлеть.

– Смородник! – окликнул Илар, пока тот не бросился к очередной упыриной стае.

Он удивлённо обернулся, взметнув волосами, покрытыми сажей и чёрной кровью. Вся его одежда тоже была такой грязной, что ни цвета, ни вышивки уже нельзя было различить. Ладони и пальцы почернели от сажи, и, откинув волосы с лица, он оставил у себя на лбу и щеке чёрные полосы.

– Илар? Какого…

– Там! – Илар прохрипел, указывая за лагерь. – И там. Чародеи идут – огромная рать. А из болот выползают новые души.

Смородник вздёрнул верхнюю губу, обнажая зубы. Метнул быстрый взгляд туда, куда указал Илар. Ударил в ладони, высекая плотное облако искр, и направил его к приближающимся упырям.

– Идём, – бросил он.

Илар подал ему руку, на ходу помогая запрыгнуть на коня. Лагерь был недалеко, и скоро Смородник так же на ходу, не дожидаясь остановки, спрыгнул на землю и перекатился, по-кошачьи ловко вскакивая на ноги. Илар фыркнул: как ещё до сих пор ничего себе не переломал, носится как сумасшедший по болотам.

Движением руки Смородник расширил проход между защитными кострами, чтобы Илар мог зайти за них. Быстро вывел и подготовил своего коня. Проверил оружие и закрепил козлиный череп на седле.

– Угольки-то остались? – хрипло спросил Илар, снова закашлявшись от дыма.

Смородник сунул руку в мешок и достал свёрток. Пристроил у себя за пазухой.

– Остались.

– Так ты без них дерёшься? Жить надоело?

Илар так вымотался, что хотелось ворчать хоть на кого-то – ну а тут уж сами Покровители велели. Где это видано – иметь защиту, но не пользоваться ей?

– А как меня упыри тогда увидят, умник?

– Главное, что ты их будешь видеть.

– Я не бью беспомощных, – фыркнул Смородник и легко вскочил на своего тонконогого высокого коня. – Веди, пекарь.

Илар спохватился и кинул Смороднику один из самострелов со снарядами. Он поймал и с восхищением осмотрел оружие.

– Откуда богатство?

– Взял в башне. Я, конечно, понимаю, что ты слишком горяч для металла, но, подумал, пригодится.

Позади лагеря разгоралось ярчайшее зарево, словно солнце всходило с неправильной стороны. Илар пытался понять, где именно он видел разлом в болотах. Кажется, если стоять лицом к лагерю, то это примерно…

– Туда, – мотнул он головой и вдавил пятки в бока коня.

Они обогнули городские стены по полю и поскакали дальше, к топям. Чем дальше от города, тем меньше встречалось упырей, но тем гуще затягивал туман.

– Там!

Илар указал на белёсую завесу. Наконец-то стало видно, как туманный столб выползает из-под топкого озерца – длинного и узкого, будто бы бурлящего.

Резко остановив коня, Илар спрыгнул на землю. Смородник спешился рядом и первым делом сунул грязные руки в лужу, отмывая пальцы от сажи.

– Зажги мне стрелы, – попросил Илар. – Я пойду на дно.

Смородник посмотрел на него с замешательством.

– Ты? На дно? Каким образом?

Илар мотнул головой на озерцо с выходящим столбом тумана.

– Я уже пробовал. Нырну к царю. И убью его. Это он плодит новые души. И старые через него проходят. Бесконечно. Мы зря проливаем кровь и тратим силы. Это никогда не закончится, если не сжечь все Уделы. Или если не убить царя.

Смородник сидел на земле, переводя дух. Наконец-то Илар увидел своими глазами, что и он тоже может устать. Острые скулы очертились резче, чёрные глаза по-прежнему дико сверкали, но выражение уже было затравленным, а не решительным. Илару стало стыдно: он со своей искрой едва зажёг пару стрел, весь вспотел, а тут – столько ночей изливать из себя бушующие потоки пламени и оставаться в строю. Должно быть, это невероятно изматывает.

– Это не закончится, – хрипло согласился Смородник. – Все друг друга перебьём. Кто-то раньше, кто-то позже.

– Не хотелось бы, – буркнул Илар.

Он тоже присел на землю. Это было так странно – сидеть на мокрой топкой земле и не биться, когда позади всё грохочет и взрывается – криками, вспышками, рыком. Мимо них проплывали болотные души – дальше, к месту битвы. В нескольких из них Смородник стрельнул горстями искр, но новые потоки тумана стали облетать выше по небу, смешиваясь со стелящимся дымом.

– Ты не сможешь попасть вниз. – Смородник хлопнул Илара по плечу. – В тебе есть искра, но нет того, что туда проведёт. Спасибо, что увидел и показал. А то я всё думал, где лучше проникнуть. И за самострел тоже спасибо. Давно мечтал.

– Но что-то ведь могу сделать. Если выстрелить прямо в этот туман? Если царя позвать на битву? Он же мужчина. Должен откликнуться.

Смородник отрывисто хохотнул.

– Серьёзно? Мужской разговор с чудовищем? Ты меня поражаешь, пекарь.

Илар хотел обидеться и попросить Смородника называть его по имени, а не «пекарем», но не стал.

– Ну так давай ты меня прикроешь от нежаков, а я его позову. У меня вот это есть. – Илар весомо подкинул в руке топор с пылающим лезвием. – А если не получится, ты своей искрой мне поможешь. Она у тебя сильная.

Смородник смотрел на него с замешательством, как на ребёнка, говорящего чушь. Илар ещё раз показал ему свой топор и самострел.

– Ладно. – Смородник фыркнул, обтёр мокрые руки о штаны и поднялся на ноги. – Береги угли. Понадобятся.

Он достал свой свёрток и протянул Илару. Илар взял тряпицу с углями, ничего не понимая.

Он смотрел, как Смородник отвязывает от седла череп и крепит на своём поясе. Как, погладив коня по морде – с неожиданной нежностью, вовсе не похожей на порывистые неистовые движения рук, когда он колдовал, – шепчет что-то на чёрное ухо и мягко улыбается.

– Я что-то не понял. – Илар взъерошил волосы. – Что ты делаешь? И раз я не смогу туда попасть, то зачем…

– Зато я смогу. – Смородник потёр рану на шее, подошёл к Илару и вновь хлопнул его по плечу. Хмурое лицо стало сосредоточенным и серьёзным. – Береги Мавну. Она у тебя чудесная. И Раско тоже.

Илар не успел ничего ответить. Отвернувшись, Смородник с разбега прыгнул в топь, прямо в середину вытекающего туманного облака. Чёрная вязкая жидкость сомкнулась над его головой, задрожала кругами и вспенилась. Илар окликнул его, но было поздно.

* * *

Купава молча согласилась, когда Мавна глухим от тревоги голосом предложила им зайти в церковь, что стояла на площади в начале слободы. Сперва уложили Раско спать – в церкви ему стало бы скучно, а смущать прихожан его игрой на дудке и постоянными вопросами было бы неловко – они все втроём и без того тут чужие, им бы сидеть тихо и не раздражать никого лишний раз.

Купава завязала под подбородком концы своего платка – синего с белыми и жёлтыми цветами. Мавна тоже набросила свой, красный с горчичным. В комнате, где спала Купава, до сих пор горел на столе округлый алый огонёк – Мавна не разрешила его тушить, но и старалась не смотреть на него, когда, как сейчас, полог оставался приоткрыт.

До церкви шли молча. На улице уже привычно стоял отвратительный запах: дым вперемешку с горелой плотью. Из окон доносились ароматы еды, но они вплетались в дымный смрад и тоже становились тошнотворными. Мавне казалось, что она слышит шум и крики со стороны городских стен и болот. Она думала: действительно ли отсюда так слышно или она уже сходит с ума? А может, это просто кровь так гулко шумит в ушах?

По пути она зашла проведать Ласточку. Хозяева дома хорошо за ней ухаживали, но Мавна всё равно захватила с собой сушёных яблок и груш. Стараясь не смотреть на пустующее стойло, где ещё несколько дней назад стоял холёный вороной конь, Мавна погладила свою кобылку по лбу и прижалась щекой к бархатистой тёплой шее. Купава деликатно ждала у выхода.

На улицах было мало людей. Стоило выйти из конюшни, и снова будто бы слышался шум. Мавна вздохнула.

– Мне кажется, сегодня совсем всё плохо, – тихо сказала она и тут же пожалела, поймав блестящий взгляд Купавы. Мавна нащупала руку подруги и сжала крепко-крепко.

– Мне тоже так кажется, – шелестом отозвалась Купава.

Мавна понимала: Купаве так же страшно и холодно внутри, так же давит на грудь неизвестность и так же стучится в висках тревога. Только Мавна замирает, застывает и цепенеет от холода, как листик, тронутый морозом. А Купава, наоборот: много говорит, действует, занимается бытом – но это не значит, что она не переживает.

Мавне стало приятно, что Купава волнуется за её брата – казалось, будто бы это может как-то помочь Илару, и Покровители увидят, что за него просят сразу двое.

В церкви стояла тишина, но не было пусто. Внутри молились местные женщины со слободы, пожилые и совсем юные. Одна девушка очень напомнила Мавне Варму – такая же стройная, с большими карими глазами и тонкими косами, собранными на затылке. Встретившись с ней взглядом, Мавна смущённо отвернулась.

Церковь оказалась намного больше, чем в Сонных Топях, и на стенах даже были нарисованы сцены из жизни местных Покровителей. Мавна никого из них не знала – в каждом уделе были свои, а у райхи и вовсе собственные. Присмотревшись к росписям, уходящим в темноту под высокий свод потолка, она поняла, что именно тут нарисовано: снизу, ближе к полу – простые колдуны-райхи в своих городах, занимающиеся привычными делами. Выше – те же колдуны, но уже бьющиеся с чужаками. А ещё выше были нарисованы алые языки пламени, в которых терялись очертания города.

Купава тоже стояла, запрокинув голову, и рассматривала картины, приоткрыв рот.

– Я могу вамчем-то помочь?

К ним бесшумно подошёл старый духовник – такой седой, что его тонкие волосы и борода казались серебряными. Он сложил руки и почтительно склонил голову набок, дожидаясь ответа.

Густо пахло медовыми свечами, ладаном и дымом – но не тем, которым тянуло с болот, а мягким и приятным.

– Прости, – тихо сказала Купава. – Мы не местные. Но хотели бы попросить Покровителей. Это возможно?

Духовник развёл руками.

– Конечно, никто не запретит. Молитесь своим Покровителям или, если пожелаете, нашим.

Купава смущённо указала на росписи.

– А это… Разве они не…

Духовник без слов её понял. Тоже взглянул наверх, будто тоже впервые увидел рисунки, и кротко улыбнулся.

– Мы не молимся чудовищам-упырям. Наши Покровители ушли на небеса гораздо раньше, чем чародеи сожгли тот город. Но мы помним, сколько безвинных душ тогда прокляло пламя. Прошло много времени, и в болотниках почти не осталось ничего человеческого. Но это случилось с нашим народом. Мы просим Покровителей о том, чтобы их души нашли покой и больше не терзали Уделы. И верим, что однажды Покровители примут их к себе.

Купава смущённо поблагодарила духовника за разъяснение. Он постоял с ними ещё немного и, убедившись, что они справятся самостоятельно, отошёл к другим прихожанам.

Первую свечу Мавна поставила в память о матери. Свеча загорелась ровным спокойным пламенем, у фитиля заслезились прозрачные капли воска, стекая и застывая снизу наплывами. Мавна шептала молитву, какие шептали у них, – просила Покровителей принять и успокоить мамину душу, просила послать ей сон без тревог. А когда молитва закончилась, беззвучно заговорила своими словами: попросила прощения и рассказала, что с Раско всё хорошо. По щекам текли слёзы, затекая в уголки рта, и на губах чувствовался солёный вкус.

С каждым словом Мавне становилось легче. Один из узлов в груди расслаблялся, и она верила: мама простила её и больше не злилась. Мавна не была виновата. Если бы нежаки захотели, они бы утащили Раско даже на глазах у всей деревни. Она не виновата, что посмотрела на Касека. Более того – она вернула Раско и готова привести его домой, как только получится.

Размазав слёзы по щекам, Мавна с удивлением поняла: теперь ей намного спокойнее. Она простила сама себя. Больше не винит за легкомыслие. Больше не видит себя глупой безответственной сестрой, которая годится лишь на то, чтобы сидеть дома и печь хлеб.

Следующие свечи она ставила за своих близких. За отца, за Раско, за Илара, за Варде, за Смородника. И молилась за каждого – как могла. Может, не слишком правильно выбирая слова, но горячо и от всего сердца. И с каждым словом что-то в ней менялось, пустота в груди затягивалась, холод сменялся теплом, когда она вспоминала, как любит каждого из них: всех по-разному, но искренне, как умеет.

Любовь к отцу привычно теплилась уважением. Любовь к Раско грела надеждой и нежностью. Любовь к Илару горела мощным пламенем, согревающем её всю жизнь. Любовь к Варде – ласковый тёплый огонёк, трогательный и полный благодарности. Любовь к Смороднику пылала совсем иначе, пугающе ярко, горячо, и была для Мавны чем-то незнакомым, но тем, что хотелось ощущать как можно дольше.

Закончив молиться, она обернулась в поисках Купавы. Та стояла недалеко, тоже с мокрым лицом, и смотрела на три свои зажжённые свечи. Мавна догадалась: две – для родителей, одна – для Илара.

– Моему брату повезло больше всех, – сказала она, подойдя к Купаве и мягко беря её под руку. – Целые две свечи.

– Если б они спасали, я бы скупила все, какие есть, – отозвалась Купава.

– Я тоже, – согласилась Мавна.

Они вместе сели на скамейку и, не сговариваясь, задрали головы, разглядывая росписи. В церкви стало больше людей, зажглось больше свечей, заливая всё мягким медовым светом, и Мавна думала: а сейчас ведь в разгаре лето, время тёплых ночей и золотых закатов. Время слушать птиц на рассвете, собирать цветы и плести из них венки, время купаться в прохладной речке, лежать на лугах и щуриться на солнце, пробивающееся сквозь берёзовые ветви. Время ходить за земляникой и есть её, не донося до корзины: душистую и пьянящую, пачкая губы и нос. Время разговаривать о мелочах, сидеть у берегов ручьёв, свесив босые ноги в воду. Время жечь костры – простые, низкие, не чародейские, слышать запах крапивы с оврагов и целоваться до утра…

Прекрасное время, которое никто не замечает. Которое с каждым днём ускользает, поглощённое дымом, огнём и туманом, страхом, болью и кровью.

Мавна ещё ни разу не целовалась у реки до утра, но сейчас остро, со сжимающимся сердцем поняла, как сильно ей бы этого хотелось. Пусть он сидит и молчит, пусть хмурится и быстро отстраняется, но как бы хотелось снова погладить бровь с белой полосой, прижаться губами к губам, ощутить на себе горячие ладони…

Щёки обдало жаром, и Мавна со стыдом опустила глаза. Нельзя думать о таком в церкви, нужно молиться и надеяться. Пока что больше ничего им с Купавой не остаётся.

* * *

Агне остановилась перевести дух. Затея Варде казалась ей безумной: разве можно отыскать по всему Туманному городу всех живых людей? Но за последние два дня они уже несколько раз отводили гостей царя на поверхность – перебегая от двора к двору, скрываясь от других нежаков, пробираясь через самые дальние улицы и выше, протаскивая через топь.

Один раз им на пути встретился сам болотный царь. Агне вела за руку двоих детей, ещё троих – Варде, и, когда за поворотом пустынной улицы показался царь, у Агне оба сердца ушли в пятки: как он накажет их за самоуправство? Но царь равнодушно взглянул на них и просто прошёл мимо. Не верилось, что всё так легко обошлось. Будто сам царь уже устал противиться и бороться – будь что будет – и принял всё как есть.

Дальние улицы Туманного города оставались пустыми, нежилыми и выглядели так, будто их забросили давным-давно. Дворы здесь поросли бурьяном и лебедой, частоколы заборов прогнили и покосились, поросшие сизым лишайником. Окна, покрытые толстым слоем пыли, слепо таращились в пустоту. Сюда не захаживали нежаки, предпочитая собираться на основных улицах, расходящихся паутиной вокруг площади, но все дворы и дома сохранились точно такими же, какими были до сожжения. Когда город ещё существовал на земле.

Варде и правда отыскал неплохой путь – через длинную узкую улицу, заросшую кустами бузины и калины, мимо покосившихся старых домов, наполовину вросших в землю, через овраг – и по тонкой тропке вверх. Закрыв глаза и задержав дыхание, нужно было оттолкнуться ногами, и дальше топь сама подхватывала, кружила и выдавливала на поверхность – Агне сама так делала много раз, когда возвращалась из города.

Эта дорога выводила в дальний конец удела, к северной части болот, и у могучих еловых лесов тут приютилось село: небольшое, за невысокой оградой, спокойное и тихое.

– Ну, смелее, – подгонял Варде перепуганных детей, мокрых и вымазанных в болотном иле. – Видите дома? Бегите к ним. Там вас примут.

Агне понятия не имела, что думали селяне о том, что второй день к их воротам прибегают чужие дети. Надеялась лишь, что принимают их без враждебности – да и лучше всё-таки им прибиться к людям, чем оставаться у нежаков.

– Как думаешь, они потом вспомнят, где их настоящие дома? Попадут к родным?

Варде легонько подтолкнул последнего мальчишку, самого младшего, и повернулся к ней.

– Если выживу, то я их не брошу. Мне удалось вспомнить, и я знаю, как помочь. Надеюсь, Царжа не откажет. А развезти по деревням будет нетрудно. Главное, чтоб те деревни остались целы.

Агне задержала на нём задумчивый взгляд. Он говорил твёрдо и уверенно, с упрямством, которого она не ожидала от парня на несколько лет младше себя.

– Я тебе помогу, – пообещала она. – Если останемся живы.

Они постояли немного среди дороги, ведущей в село, и ветер трепал стебли полыни, растущей по обочинам.

– Спасибо, – серьёзно сказал Варде.

Они отдышались от бега, жадно глотая свежий, напоенный росами и ветрами воздух – совсем не похожий на стоячий и влажный дух Туманного города. Агне думала: как было бы прекрасно навсегда остаться с людьми, на поверхности, и каждый день дышать только так, полной грудью…

Но скоро ветер принёс запах гари, и она с раздражением подумала: нет, пока не время.

Обернувшись лягушками, они с Варде нырнули обратно в болото.

Оставалось забрать отца Агне, и вроде бы живых людей в Туманном городе больше не будет. Но, уже подходя к основным улицам, Агне понимала: что-то не так.

Небо раскраивали вспышки, со всех сторон гремело, и отсветы пламени плясали на стенах домов и отражались на дорожных настилах и мостовых. Сильно пахло гарью, и этот запах даже перекрывал привычные землисто-мшистые запахи Туманного города. Сердца Агне заколотились быстрее, она мельком оглянулась на Варде: тот тоже был насторожен и озадачен.

– Может, они всё-таки начали жечь?.. – прошептал он.

Болотный дух Агне помнил прошлые сожжения и пережил их: когда чародеи раздували пламя, поглощающее все болотные земли вместе с выстроенными заново нежицкими городами, оно прокатывалось по поверхности смертоносной алой волной. И лишь те, кто успевал проникнуть под болота, могли спастись – без тел, с одной только надеждой заново их заполучить.

Но пламя никогда не попадало под болота. Гасло, не пробиваясь сквозь топи, шипело и захлёбывалось. Каким бы яростным ни был чародейский огонь, это – всего лишь огонь, который гасит вода.

В этот же раз горело где-то в городе, и чем дальше они с Варде проходили, тем сильнее горло Агне сжималось от ужаса.

Она всегда избегала битв, но пару раз краем глаза видела их, когда отваживалась высунуться на поверхность. Слышала, как визжат нежаки и как страшно гудит огонь. Сейчас со стороны площади доносились похожие звуки.

– Не лезь вперёд, – сказал Варде.

– А сам? У тебя даже упыриного тела нет, только дух и облик мёртвого человека, – огрызнулась Агне.

Надо как-то пробраться к избе, в которой она оставила отца. Как-то вывести его оттуда – иначе всё, что она делала, будет напрасно.

Агне кинулась вперёд, не обращая внимания на окрики Варде. Пробежала по улице, уворачиваясь от сыплющихся с неба искр, и прижалась к углу крайнего дома. Мимо ограды пронеслось несколько нежаков – в упыриных обличьях, щёлкая пастями. Скоро и Варде присоединился к ней и выглянул за угол.

– Да чтоб вас… – выругался он.

Агне видела, как округлились его глаза. Набравшись смелости, она высунулась, глядя туда, куда смотрел он, и обомлела.

Дома вокруг площади полыхали, объятые высоким алым пламенем. От огня чадил густой чёрный дым, вздымаясь к крышам, и пламя так быстро переползало от дома к дому, что от ужаса по спине пробежали мурашки.

Нежаки собрались по кругу на площади и бросались на кого-то, но каждый раз их откидывала волна пламени. Они визжали, объятые огнём, и за считаные мгновения превращались в прах. Следующие уже не спешили набрасываться, ходили кругами и рычали, пригнув головы.

Сквозь дым Агне рассмотрела мужчину – чародея с огненными потоками, вырывающимися из ладоней, и с удивлением поняла: она уже видела его раньше. Тогда, в корчме. Его укусила Луче, а потом он пообещал Агне, что не расскажет никому… Как давно, кажется, это было!

Чародей окружил себя огненным кольцом и, резко выкинув вперёд обе руки, отправил кольцо катиться по площади. Нежаки завизжали, кто-то бросился врассыпную, кто-то, наоборот, прыгнул вперёд, за огненное кольцо, к чародею.

По улицам бежали и бежали новые нежаки – в разных обличиях, стягивались к площади. А огонь перебегал всё дальше и дальше по домам.

Агне пригнула голову и побежала к площади. Варде что-то крикнул, но она не расслышала. Её чуть не сбил с ног нежак, в которого попали пламенем, – он покатился, визжа, и затих, обуглившись. Сгусток огня взорвался совсем рядом с Агне, чуть не обдав её шквалом брызг. Агне вскрикнула, метнулась в сторону. Ей в бок ударилась нежичка в людском обличье, которая тоже бежала, но в другую сторону, к чародею. Её тоже опрокинуло пламя, и со страшным криком нежичка забилась на мостовой.

Дом, в котором оставался отец, уже горел, пылали угол и крыша. Агне закашлялась от едкого дыма, который окутывал всю площадь и душил, не позволяя глубоко вдохнуть. Она рванула на себя дверь и вбежала внутрь, в густой полумрак. Здесь пока почти не пахло дымом, но слышался треск горящей крыши.

– Пап? – Агне вбежала в комнату. – Пап, уходим!

Отец всё так же сидел за столом, пристально глядя на светящуюся лампу. Агне схватила его за локоть и потянула, пытаясь оторвать от скамьи. Не вышло.

– Пап, дом горит. Мы отведём тебя в хорошее место. Скоро тут всё сгорит. Там что-то страшное творится. Пойдём, пожалуйста, пап.

Она говорила быстро, отчаянно, путая слова. Но отец даже не взглянул в её сторону.

Агне повернула голову к окну. Сквозь стену огня было видно, как чародей отвязал козлиный череп со своего пояса и, с силой ударив им по груди, обдал себя снопом ярких искр. Затем он резко откинул череп, и тот раскололся пополам, упав на мостовую. Она видела оскалившиеся пасти нежаков, окруживших чародея, и отсюда казалось, будто они окружили и её дом тоже, вот-вот готовые наброситься.

Стена огня стала темнее, уже не алой, а скорее кровавой. Агне видела чародея только со спины, но от его резких неистовых движений бросало в дрожь. Он метался в стороны, выбрасывал вперёд длинные руки, и огненные ленты взвивались выше стены, хлестали по крышам, поджигая новые и новые дома, а потом рывками стегали по нежакам. И там, где прокатывалось пламя, оставались только угли и дым.

– Пап, прошу тебя…

В комнату ворвался Варде. Один рукав у него дымился, на одежде остались выжженные дыры от искр. Он первым делом кинулся к окну, с отчаянием разглядывая чародея, и севшим голосом изрёк:

– Покровители, какой же он сумасшедший…

Варде разбил окно кулаком и выкрикнул:

– Что ты творишь?!

Стена из огня не дрогнула. Чародей резко обернулся, и Агне стало ещё страшнее: его взгляд был безумным, в нём читались чистая ярость и какое-то дикое отчаяние, и правда граничащее с сумасшествием.

– Уходи! – рявкнул он и мотнул головой. – Скоро тут ничего не будет. Клянусь.

Агне всхлипнула и снова потянула отца за плечо. За что этот чародей так жесток? Что они ему сделали?

Вернее, она догадывалась, что. Много лет нежаки мстили людям за прошлые столкновения, за сделки с чародеями и пили столько крови, сколько позволяла жадность. Но что станет с Туманным городом? И где, Покровители его забери, болотный царь? Почему не убьёт чужака? Как он вообще сюда попал? Его искру должно было давно погасить болото. Или она ещё угаснет, когда его вытолкнет на поверхность? Но тогда он правда успеет всё здесь спалить.

– Тебя тут убьют, Смородник! – крикнул Варде. – Уходи скорее! Хватит!

Но чародей вновь отвернулся. Несколько нежаков прыгнули к нему сквозь кольцо и пытались наброситься, вцепиться в руки или в горло. У Агне закружилась голова, она больше не хотела смотреть на эту безумную битву. Хотела только забрать отца и скорее увести его, тем более что треск пламени становился всё громче, и дым заволакивал комнату.

– Варде, помоги, – попросила она.

Варде с трудом оторвался от окна и подхватил отца Агне под второй локоть. Вдвоём они кое-как выволокли его наружу под рык упырей и гул огня.

Все дома вокруг площади были объяты пламенем, небо почернело от дыма, Туманный город затянуло темнотой и удушающей гарью. Площадь устилали сморщенные угли и пепел – всё, что осталось от нежаков. Агне видела, как по улице пробежала Луче, на ходу перекидываясь в чудовище, и с гневным воплем бросилась в сторону огненного кольца.

Отец едва переставлял ноги, заваливался то на Агне, то на Варде, и они вели его с трудом, понемногу, а внутри Агне всё клокотало, хотелось кинуться бегом, лишь бы спастись самой и спасти отца. Она беспомощно озиралась: кругом всё пылало алым и кровавым, затягивало чёрным, глаза слезились, а в горле першило от дыма, и она ясно понимала: если не поторопиться, они все погибнут здесь.

Нежаки будто обезумели от ярости. Им бы сбежать и спрятаться на поверхности. Но Агне их понимала: её собственный болотный дух будто тянулся к яркому пламени, тоскливо просился к нему, но другая сущность ревела: нет, не смей, не суйся, не то погибнешь – в этот раз уже навсегда. Если бы не необходимость спасать отца, она, быть может, тоже встала бы на четвереньки и кинулась на чародея, раздираемая бурей чувств.

Церковь тоже запылала, камни начали чернеть и будто бы плавиться. Стоял такой дикий жар, что платье липло к телу, а волосы – к шее. Агне сильнее потянула отца, чуть не плача.

– Ну пожалуйста, пап! Мы выберемся и будем жить с тобой в деревне. Там хорошо и тихо. А потом вернёмся в корчму. Ты помнишь «Под месяцем», пап?

Он рассеянно посмотрел на неё – наконец-то осмысленно перевёл взгляд. Агне улыбнулась сквозь слёзы.

– Пап, прости меня. Может, я была не права и не стоило тебя сюда приводить. Но я хотела как лучше. Боялась, что тебя сожрут упыри. А здесь… Здесь тоже упыри, но они не трогают гостей города. Но теперь тут всё горит, и мы знаем, как тебя вывести. Только помоги нам немного, пожалуйста.

Отец смотрел на неё – и только на неё, не по сторонам. Через несколько томительных мгновений он кивнул и сделал шаг самостоятельно. Агне всхлипнула.

Со стороны церкви раздался оглушительный треск, перекрывающий все остальные звуки. Агне и Варде пригнулись, вскинув головы.

Купол рушился, почерневший и оплавившийся от пламени. Но из открытых дверей вышел человек – высокий и крепкий, с благородным лицом и густой бородой – болотный царь, каким Агне видела его в их последний разговор.

Он медленно вышел на середину площади, обходя горстки пепла и тлеющие пожары. Варде чуть голову не выворачивал, стараясь одновременно и помогать Агне вести отца и наблюдать за происходящим.

Агне думала, что царь сейчас уничтожит чародея. Что-то сделает, и чужак исчезнет из их города. Но царь просто стоял, и лицо его было спокойным – даже отрешённым.

Чародей вскинул самострел с горящим снарядом. Выстрелил – и в груди болотного царя запылала алая дыра.

Агне вскрикнула.

Болотный царь не упал. Он задрал голову к чёрному небу, и его тело стало медленно меняться, будто превратилось в туман. Туман клубился, собирался плотными белыми завитками, разбухал – и в нём можно было различить очертания множества других людей.

Агне смотрела как заворожённая. Огонь пожирал всё вокруг, скорее бы нужно бежать, но туманная сущность так и притягивала к себе взгляд. Плотное белое облако поднималось вверх, неестественно-яркое среди дыма и пламени.

Чародей опустил плечи, выронил из рук самострел, упал на колени, а потом закрыл глаза и рухнул лицом вниз. Варде рванулся в его сторону, но, с досадой махнув рукой, вновь подхватил отца Агне и потянул вперёд уже настойчивее.

Они побежали по улице, а за спинами у них огонь окончательно поглощал Туманный город – с шумом и гулом, с запахом гари и грохотом и треском рушащихся домов.

Земля под ногами вспучивалась, с дальних улиц хлынула чёрная жижа, густая и пахнущая гнилью. Огонь схлёстывался с потоками грязи, шипел, бушевал, а Агне с Варде бежали, поддерживая отца, и с каждым шагом в груди всё больнее рвалось от дыма, от страха, от двух бешено колотящихся сердец.

Они едва успели выскочить на поверхность – недалеко от того села, куда отводили детей. Топь за их спинами сомкнулась с грохотом бушующей бури, выплеснула из земли волну чёрного ила и затихла, застыв покровом простой влажной земли.

* * *

Илар до боли в глазах вглядывался в холодную поверхность озера. Туман перестал вытекать из-под болот, а в толще воды, казалось, что-то бурлило и вспыхивало красным – а может, это уже мерещилось.

Что он мог сделать? Выстрелить в озеро? Глупо. Кинуть туда топор? Попытаться полыхнуть искрой? Привести чародеев на подмогу?

Несколько раз Илар порывался вскочить на коня и поскакать хоть за кем-нибудь, но не решался уйти с места. Если Смородник попросит о помощи, а его здесь не будет? Нет, так нельзя.

Прошло много времени – вечер накатывал синими сумерками, в которых каждый костёр пылал лишь ярче. Илара злило собственное бессилие, он бродил вокруг, схватившись за голову, рычал, ударял кулаками себе по бедру и по земле. Хотел тоже нырнуть в воду, но каждый раз его останавливала мысль: его ждут Купава, Мавна и Раско. Нельзя. Ради них.

Наконец что-то начало меняться. Земля содрогнулась, из топей хлынули вода и ил, будто что-то выдавливало их изнутри. Илара обдало чёрной жижей, он отбежал от озерца, но увяз ногой в грязи и упал навзничь. Перекатился на бок, неуклюже отполз, отплёвываясь от ила, попавшего в рот. Кони тревожно обмахивались хвостами и перебирали ногами – хорошо, что Илар нашёл чахлые деревца и привязал коней, а то не хотелось бы остаться посреди болот без лошадей.

Позади продолжалась битва. Чародеев стало заметно больше, и людские голоса слышались уже громче упыриных визгов. Несколько раз по полям прокатывался волнами огонь, лишь немного не доходя до городских стен, и каждый раз у Илара обрывалось сердце.

Тряхнуло ещё сильнее. Земля будто хотела сбросить с себя и Илара, и чародеев с упырями, и города. Заворчало, как далёкий гром, откуда-то снизу. Поток тумана, успокоившийся было, вдруг хлынул с новой силой и густо покраснел – будто налился кровью, от алой до багряной, сгущаясь до чернильного цвета. Туман поднимался выше и выше, выстреливал к небу и уже больше походил не на туман, а на дым.

Клубы закручивались вихрями, уплотнялись, сбивались вместе, и Илару стало казаться, будто он видит в них чьи-то очертания. Воздух наполнялся гулом – сперва невнятным и тихим, но чем дальше, тем чётче слышалось, что гул состоит из множества отдельных голосов. Они кричали, плакали, стонали, рычали, шептали – на тысячу ладов, сливаясь в один, так что нельзя было разобрать ни слова.

Горло Илара сдавило ужасом – он не понимал, что происходит. Он привык к простым вещам: месить тесто, печь хлеб, убивать упырей, а сейчас чувствовал себя совершенно растерянным и беспомощным. Он видел множество упырей: страшных чудовищ и похожих на людей. Он убивал их: оружием и искрой. Он спасал от них чужих и родных людей. Но что он может сделать прямо сейчас, чтобы защитить близких и спастись самому. Сбежать? Нет, сбежать он бы точно не смог.

Туман сплотился ещё сильнее, и Илар разобрал очертания мужчины – высотой до небес, но всё же человека. Мерцая от белого до багряного, он становился будто бы осязаемым, в его облике проступали мелкие черты: окладистая борода, печальные глаза, крупный крючковатый нос. Мужчина развернулся к Илару и остановился. Голоса стихли.

Илар теперь слышал только своё бешено колотящееся сердце. Ему казалось – ещё минута, и он сойдёт с ума. Сможет ли узнать Купаву, Мавну и Раско, если лишится разума? Было бы нелепо закончить вот так.

Мужчина шагнул к нему – огромный, выше городских стен, такой без труда перешагнёт целую реку. Остановился, разглядывая лежащего на земле человека, цепляющегося за самострел.

Илар поджёг искрой снаряд и зарядил самострел. Но стрелять не спешил.

Он думал: если туманная нога наступит на него, что он почувствует? Умрёт ли он сразу? Или его вдавит в болотную топь, на дно, в грязь и чёрную воду? А может, туман просто пройдёт через него и ничего страшного не случится?

Мужчина сделал шаг к нему. Затем – ещё. Огромные стопы были так близко, что следующий шаг должен был прийтись точно на то место, где лежал Илар.

Он не мог пошевелиться. Застыл, вцепившись в самострел. Он бы выстрелил – уже почти спустил снаряд. Но чудовище сделало шаг, тяжело вздохнуло, подняв порыв ветра, и прошло мимо, будто вовсе не заметило человека под ногами.

Илар задыхался, глядя, как рядом с ним проходит и отдаляется туманная глыба с обликом мужчины. Кони ржали и пытались порвать привязи, зато земля успокоилась и уже не качалась под ногами.

Чудовище прошло чуть дальше, чернея гуще и гуще. Упало на колени, будто кто-то ударил по ногам. Огромная голова зашевелилась, вспучилась, страшно изменилась, превращаясь во что-то невероятное. Илар смотрел во все глаза, но в то же время больше всего на свете хотел отвернуться и не видеть этого. Ему было страшно – так, как не было ни в одной битве с упырями. Ужас сковывал тело, леденил душу, и хотелось закричать, но горло тоже стиснуло, словно чьими-то сильными пальцами.

Голова чудовища разделялась на отдельные силуэты. Они отрывались от него, рассыпались, как крошки от разорванного каравая, и разлетались, просто растворяясь в небе, как дым. Снова поднялся шум – вновь зазвучали голоса, но в них больше не было отчаяния и страха. Туман рассыпался на тысячи очертаний, и, взлетая к небу, они истончались, навсегда смолкая.

Скоро от туманного чудовища ничего не осталось – лишь горстка пепла на мшистой земле.

Озерцо рядом с Иларом вспенилось, забурлило, как кипящий котёл. Вздыбилась чёрная волна, и на поверхность вытолкнуло человека. Илар вскочил на ноги, всматриваясь в наползающий полумрак. Человек лежал на воде лицом вниз, но Илар всё равно узнал его – да больше это никто и не мог быть.

Сняв сапоги, Илар бросился в воду и вытолкал Смородника на мель, потом, выбравшись сперва сам, не без труда выволок его на берег, ухватив поперёк груди.

Переложив Смородника на спину, Илар опустился рядом с ним и потряс за плечи.

– Эй, парень! Очнись. Ты меня слышишь?

Мокрые грязные волосы чёрными змеями облепляли бледное до серости лицо – теперь не жёсткое, а спокойное и уставшее. Будто бы острее очертились нос и скулы, под глазами сгустились тени, а белая полоса на брови, запачкавшись илом, перестала быть видна. Илар прижался ухом к его груди, но ничего не разобрал из-за шума битвы, бушующей в стороне лагерей.

– Парень, ну ты чего? Эй, ну-ка посмотри на меня!

Илар похлопал Смородника по щекам – неприятно холодным и мокрым. Приподнял его и положил голову себе на колено. Убрал с лица волосы, неуклюже запутавшись пальцами в длинных прядях. Снова хлопнул по щеке.

– Если ты сейчас не очнёшься, я тебя убью. Серьёзно говорю.

Конь Смородника фыркал и натягивал верёвку – чуял близость хозяина. Илар мягко отпихнул чёрную морду, чтоб не мешал, и снова потряс Смородника.

– Послушай меня, парень. Я не знаю, что ты там делал, но у тебя всё получилось. Тут из болота вылезло нечто из тысяч душ, и все они ушли в небо. Не стали болотниками. И чудищами тоже уже не станут. Пусть сейчас по земле ещё бегают упыри, но новых топь не сможет породить. Больше не повторятся сожжения и долгие войны. С оставшимися мы как-нибудь разберёмся – уже разбираемся. И будет совсем здорово, если ты поможешь. – Илар шмыгнул носом. – Знаешь, когда я видел, как ты ловко управляешься с искрой и какие костры зажигаешь, даже немного завидовал. Это восхищает. Такой ты неукротимый, аж страшновато становилось. А теперь что? Лежишь спокойный, даже не щеришься. Непорядок.

Смородник молчал. Сколько Илар ни вглядывался в его лицо, никак не мог различить ни движения ресниц, ни дыхания. В голове стучала страшная мысль, которую Илар гнал всеми силами и не позволял звучать громче. Он со злостью ударил кулаком по земле.

– Нет, ну а Мавне я что должен сказать? Как ей объясню? Ты о ней подумал? Я хочу видеть свою сестру счастливой. Слишком давно не видел. И если ей для счастья нужен такой бешеный пёс, как ты, то я ни слова не скажу. Только очнись, парень. Пожалуйста.

Он хотел добавить ещё много чего, но красноречие закончилось. Илар склонил голову, качая Смородника на своих коленях, как спящего ребёнка. Он был тяжёлым, этот сумасшедший чародей, да и ростом лишь чуть уступал Илару, но сейчас казался хрупким и беззащитным, будто бы стал меньше и тоньше. В горле у Илара запершило, и он снова бессмысленно повторил:

– Очнись. Пожалуйста.

Илар только сейчас догадался стереть грязь с лица Смородника своим мокрым рукавом. Оттёр бровь и лоб бережно, представляя, что старается для Мавны. Она бы, наверное, не хотела увидеть его таким.

Топь продолжала бурлить, исторгая из себя обломки домов и разную утварь. На поверхности воды то там, то тут всплывали наличники, кухонные горшки, крышки сундуков, вырванные с корнем кусты рябин и жёлтые цветы. Илар смотрел вдаль, на город и горящие костры, и видел, как души болотников, вылетая из убитых упырей, растворяются в пыльно-сиреневом небе, чтобы никогда больше не вернуться.

Битва шумела яростно: грубыми криками, гулом огня, свистом стрел, рыком и воплями. Отсюда чародеи и упыри казались маленькими, но вовсе не было похоже на то, что всё скоро закончится. Станет легче, да, но сколько времени понадобится, чтобы убить всех оставшихся упырей и обустроить жизнь бок о бок с теми, кто захочет жить в деревнях в своём человеческом обличье?

Рядом раздался странный клокочущий звук. Затем – ещё. Илар непонимающе опустил взгляд.

Изо рта Смородника толчками выливалась чёрная жидкость, заливая подбородок и шею. Илар с колотящимся сердцем перевернул его на бок и уложил на землю. Смородник зашёлся кашлем, затрясся всем телом, исторгая из себя потоки воды и грязи.

– Покровители… – радостно прошептал Илар.

Смородник встал на четвереньки, продолжая захлёбываться страшным кашлем. Болотная жижа всё лилась и лилась, выходила сгустками и брызгала на землю чернотой. С хрипом втянув в себя воздух, он отфыркался, вытер губы и обернулся на Илара.

– С-спасибо, – прохрипел он неразборчиво.

Илар кинулся к нему, помогая подняться на ноги.

– Ну ты и напугал меня, парень. Я уж думал, не очнёшься. Что бы я Мавне сказал?

Смородник стрельнул по нему взглядом – уставшим, но по-прежнему знакомым и диким.

– Нашёл бы слова.

С неожиданной для Илара прытью он бросился к коню, отвязал его и неуклюже, но с первого раза вскочил в седло. Откинул со лба волосы, обернулся, яростно сверкнул глазами и, с силой вдавив пятки в лошадиные бока, сорвался с места.

– Ты куда?! Угли хотя бы возьми!

Но Смородник зычно свистнул, подстегнул коня, и несколько упырей с болот с воплями кинулись за ним по пятам. Он взмахнул рукой, но вместо привычного огненного хлыста с пальцев сорвалось только несколько тусклых искр, которые погасли, не долетев до нежаков.

Илар поражённо посмотрел ему вслед и с досадой сплюнул на землю.

Глава 20 Ночь, шутихи и рассвет

Третий день подряд Мавна и Купава жили так, как и договорились: долго ленились по утрам, валялись в постелях и разговаривали о чём угодно, кроме упырей и битв за стенами. Мечтали, какие платья хотели бы себе купить, и обсуждали, какие безделушки приглянулись в торговом ряду. Мавна пыталась почаще вспоминать пекарню и рассказывала Купаве, что хотела бы печь, когда вернётся домой.

– Мне, знаешь, нравится с пряниками возиться, – говорила она, глядя в сторону окна. – Их разные можно делать. Какие захочешь. И с разными ягодами. С повидлом тоже. Надо будет новые доски попросить выстругать. С рыбками, например. Хотя булочки печь мне тоже нравится, там тесто такое доброе и будто бы дышит в руках.

Она осеклась, когда сбилось дыхание. Покровители, как хотелось закрыться в пекарской, увидеть привычные мешки с мукой и корзинки с сушёными ягодами! Как хотелось опустить руки в тёплое тесто, месить его долго-долго и не думать ни о чём… Чтобы солнце ласково заглядывало в окошко, и с улицы слышался птичий щебет. Скорее бы так всё и было…

– А я бы хотела достать сундучок с цветными нитками и вышивать, – со вздохом поделилась Купава. Они втроём с Раско валялись на постели, её голова лежала у Мавны на коленях, и распущенные волосы красиво струились по одеялу. – Вышила бы подушки. С птичками. И рушник красивый. Тебе бы подарила, ты бы хлеб им прикрывала, когда вынимаешь горячий из печи.

Мавна растроганно погладила Купаву по щеке.

– Спасибо тебе, милая моя. Рушника пока нет, но всё равно спасибо.

Раско возился, строя дом из подушки и одеяла, но у него всё сваливалось на пол – на кровати было маловато места.

– Будет, – пообещала Купава. Помолчала немного и с тяжёлым вздохом произнесла: – Ты прости меня, подруга. Это из-за меня тогда упыри в деревню полезли.

Мавна перестала перебирать волосы Купавы и настороженно замерла.

– Как это так? Они пришли, потому что чуяли, что Варде ко мне ходит.

Купава подняла голову и села на постели, глядя Мавне в лицо.

– Нет. Может, Варде тоже, но я ходила на болота и просила вернуть… – Она покосилась на Раско и не стала произносить его имя вслух. – Кровь свою предложила взамен. Мне так старуха-райхи однажды посоветовала. И почуяли, видимо. Вот и стали настойчивее лезть в наши ворота. А дальше сама знаешь. Чародеи и твой побег. Но я ради тебя просила. Чтоб ты перестала быть такой застывшей. Чтоб вернули мне мою дорогую подружку – такой, какой я тебя люблю.

Купава шмыгнула носом и взяла Мавну за руку. Мавна не знала, что сказать – поэтому просто обняла Купаву.

– Дурочка ты у меня. Разве можно нежакам кровь показывать? Но они бы и без тебя пришли. Днём раньше, днём позже. Сама же видела, что потом закрутилось и сколько их везде стало. Но… спасибо, что волновалась.

У Мавны сдавило горло. Она догадывалась, конечно, что Купаве скучно с такой подругой, какой она стала в последний год. Но то, что она, оказывается, ходила на болота просить за Раско, тронуло до слёз.

Наленившись в кровати вдоволь, после полудня они ходили за едой. Мавна теперь избегала Царжу и её комнатушку, поэтому снадобья для Раско забирала Купава. А еду покупали в кабаке, благо ходить недалеко.

Но вечерами они втроём выходили в основную часть Озёрья, за пределы Чумной слободы, и долго шли к площади у озера. Раско креп с каждым днём и почти не уставал, наравне с подругами проделывал весь путь и даже не жаловался. У площади располагался настоящий городской торг, намного больше, чем в слободе у райхи. Торговля шла не особенно бойко, купцы не приезжали с новыми товарами, поэтому половина прилавков оставались пустыми. Зато тут всегда можно было подслушать разговоры или даже начать свой – если встретится подходящий собеседник.

Конечно, каждый раз, выходя в город, они надеялись услышать добрые вести. Что дозорные справились и упыри отошли от стен. Что чародеи освободили дороги и снова можно ездить между сёлами. Что битвы закончились и скоро всё станет по-прежнему, а все, кто сражался, вернутся домой живыми.

Но вестей не было. Небо за стенами светилось цветом спелых рябиновых ягод, и если бы не знать, что это зарево пожаров, то можно было бы залюбоваться. К запаху гари на улицах все уже почти привыкли и даже не морщили носы. Иногда среди прохожих встречались городские ратники в строгих красных кафтанах, и каждый раз Мавну так и подмывало подбежать и спросить: «Ну что же там?» Но она понимала: простой девчонке никто ничего не скажет, да и набежит толпа желающих послушать.

А ещё ей было очень страшно получить ответ, к которому она не готова.

Лишь в последний день они услышали, как несколько мужчин говорили, что упырей стало гораздо меньше и новые стаи не стягиваются по дорогам и вокруг города, а удельный князь прислал войска, и чародеям стало гораздо легче. Появилась надежда.

– Купишь мне яблоко в меду? – выпрашивал Раско.

Мавна с трудом оторвала взгляд от красного неба.

– Конечно.

Её всегда удивляло, что Озёрье не замерло, а продолжало жить. За стенами творилось что-то жуткое, а внутри города люди – правда, притихшие – ходили на торг, разговаривали, продавали яблоки и орехи, заглядывали в кабаки, пекли пироги и хлеб, варили сбитень и водили детей гулять на набережную.

Они купили по яблоку и сели на берег, выложенный серыми булыжниками. Прямо на камни, как сидели каждый вечер, не боясь испачкать платья или показаться глупыми. Мавна поняла, что она уже давно не волнуется о том, что о ней подумают другие. Она гуляла под руку с двумя мужчинами, убегала к ним в амбар, пила пиво с третьим и целовала первых двух у всех на глазах – и вспоминала те дни с теплом и нежностью. Если бы она не позволила себе всего этого, то в её воспоминаниях за последний год и вовсе не было бы счастливых проблесков.

Озеро мирно плескалось у ног, тихие волны накатывали на булыжники и блестели, отражая огни торга и свет уличных фонарей. От воды пахло свежестью и водорослями, а с торга шли вкусные запахи жареных пирогов, сбитня и яблок. Не будь перебивающей всё вони гари, оседающей тонкой мерзкой плёнкой на нёбе и языке, то вечер вовсе был бы чудесным.

Раско с довольным видом занялся своим яблоком, а Мавна смотрела на него и немного завидовала: он не знает всей правды, просто неплохо проводит время с сестрой и её подругой в большом красивом городе. Интересно, вспомнит ли он когда-нибудь о том, что жил под болотами? О том, когда был козлом? Покровители, хоть бы не вспомнил. Мавна подняла лицо к небу, где в другое время непременно светились бы звёзды. Покровители, защитите его и не давайте просыпаться от кошмаров, как целый год вскакивали они с Иларом.

Сзади них стоял лоток торговца какими-то безделушками. Проходя мимо, Мавна заметила бусы, подвески и серьги, а ещё – крошечные шкатулки, деревянные игрушки и какую-то другую мелочь. Сейчас же, сидя спиной к лотку, Мавна замерла, словно бы услышав чей-то знакомый голос.

Обернувшись, она застыла с приоткрытым ртом.

У прилавка стоял Илар – живой и вроде бы невредимый. Чуть сдвинув брови, он с необычайно серьёзным видом рассматривал шкатулки, а свет фонаря хорошо освещал его лицо: уставшее, покрытое щетиной, но такое родное.

Мавна дёрнула Купаву за локоть, и они, одновременно завизжав, кинулись к прилавку – и Раско с ними.

Илар опешил, когда на него налетел вихрь, едва не сбивающий с ног. Лоточник заворчал, что его товар чуть не уронили, а Мавна с Купавой ухватились за Илара с обеих сторон и сжали крепко-крепко. Его одежда была в пятнах и прожжённых дырах, от него пахло гарью, копотью и болотом, но Мавна всё равно прижималась лицом к его груди и не верила, что её сильный и красивый брат стоит тут, в Озёрье, живой и здоровый.

Раско кругами носился рядом, радостно вопя. Илар поймал его за плечо и тоже прижал себе, растрёпывая светлые вихры на макушке.

– Что вы здесь делаете? – растерянно спросил Илар.

– Гуляем. – Купава подняла на него мокрое лицо и широко улыбнулась. – Ты-то сам как тут? С тобой всё хорошо?

Илар расплатился с лоточником и сунул в руки Мавне и Купаве по маленькому резному сундучку – совершенно бесполезному. Мавна растроганно поблагодарила брата, но подумала, что ей и хранить там нечего – разве что ножик. Раско тоже досталась безделушка – благо не издающая никаких звуков, просто красивая деревянная лошадка.

Они отошли к набережной и снова сели на камни – теперь уже вчетвером. Мавна вцепилась в локоть Илара и прижималась к его плечу, но то и дело оборачивалась, вглядываясь в прохожих. Не может же быть, чтобы он один вернулся с болот… Должны же быть ещё…

Мавна растроганно наблюдала, как Купава льнёт к Илару, трётся щекой о плечо, а он гладит её по щеке и целует в макушку, и его серые глаза из жёстких становятся ласковыми. Илар стал будто бы старше выглядеть. Впали румяные щёки, на руках прибавилось ожогов и шрамов. Но всё равно он оставался очень красив, и Купава рядом с ним смотрелась ещё тоньше и нежнее – как ландыш у подножия дуба. Мавна хмыкнула, смеясь над своим невольным сравнением.

– Сегодня часть дозорных отпустили переночевать дома, – сказал Илар. – Завтра снова пойду за город, работы ещё много. Упыри больше не появляются. Многих перебили, многие сбежали. Но отлавливать будем ещё долго. Хорошо, что князь прислал подмогу. Его чародеи как на подбор, злые и сильные, теперь им нет нужды жечь болота, так что будем все вместе бороться.

Мавна снова обернулась в сторону торга. Всматривалась в прохожих, силясь увидеть знакомое лицо, но то ли плохо смотрела, то ли действительно никого не было…

– А чародеи пока все остались там? – спросила она робко.

Илар посмотрел на неё как-то странно, будто заранее хотел за что-то извиниться.

– Мавна… – сказал он тихо, и у неё упало сердце.

– Что?

Илар взъерошил волосы и взял Мавну за руку.

– Ты на меня не сердись. Я не мог ничего сделать, даже не понял ничего. Там такой норов, что бороться с ним – как с сотней нежаков разом. Убежал твой чародей. Куда – не знаю. Но это благодаря ему новые упыри больше не появятся.

Мавна вглядывалась в серьёзное лицо брата. На него падали отсветы фонарей, и из-за них тени вокруг глаз и под носом сгущались резче. Илар казался непривычно взрослым – впервые она подумала о нём не как о вспыльчивом мальчишке, а о вдумчивом мужчине. Он говорил ласково, бережно подбирая слова: наверное, боялся её расстроить. Но всё равно в душе поднималась чёрная волна.

– Что это значит? Он был под болотами?

Илар кивнул, закусив губу.

– Был. И вернулся живым.

Мавна со вздохом прикрыла глаза. Ну, раз вернулся оттуда живым, то всё не так плохо.

– Он что-то говорил? Куда едет, когда вернётся?

Мотнув головой, Илар ответил:

– Нет. Но перед тем, как нырнуть, просил тебя беречь. И Раско тоже.

Мавна фыркнула, улыбнувшись под нос. Варде тоже просил её беречь – и Смородник пообещал ему, хотя сам уже тогда знал, что скоро сбежит к чародеям. Не мог не знать, потому и напился в кабаке в тот вечер. И теперь сам просил того же самого, только у Илара. Ну, Илар хотя бы простой и прямой. И тайн у него никаких нет, он весь как на ладони: светлый и бесхитростный, как каравай.

– И что теперь с Туманным городом?

«А с Варде?» – пронеслось в голове.

Илар пожал плечами.

– Думаю, больше нет ни города, ни царя. Все болотные души, которые ещё оставались в царе, погибли. А другим некуда возвращаться. Этот парень сделал большое дело. Пусть он со странностями, но молодец.

Мавна ткнулась лбом в плечо Илара. Тревог не стало меньше, но в груди потеплело.

Они сидели у озера так долго, что Мавна замёрзла, даже прижимаясь к боку Илара. И ей, и Купаве наверняка тоже очень хотелось расспросить, как всё было, как дозорные с чародеями убивали нежаков и что сейчас происходит за городом и на дорогах, но Мавна лишь поглядывала украдкой на сосредоточенное лицо брата и понимала: не стоит. Не сейчас. Придёт время, и он сам всё расскажет.

* * *

Илар переночевал в комнате Купавы, на полу: Царжа отыскала свободное одеяло и тюк, набитый соломой. Мавне было жалко брата, но он наотрез отказался забирать кровать, а вдвоём с Купавой они и непоместились бы, да и, видно, смущались. Мавна шутливо отмахивалась: ой, да ладно, всё равно уже поженились под ёлкой, чего теперь отпираться? Но они ни в какую не соглашались.

А ближе к полудню Илар снова уехал. Но теперь ждать его обратно было светлее и легче, ведь они обе знали, что он жив и что самое страшное позади.

Мавна с Купавой за два следующих дня вымыли обе свои комнаты до блеска, постирали на реке занавески и скатерти, даже отмыли полы в проходах – немногочисленные другие жильцы ухмылялись, глядя на них, таскающих вёдра. Пару раз приходил помогать Лируш и всё вился вокруг, рассказывал разные сплетни. Они наливали ему чаю и расспрашивали, а он и рад был стараться, говорил всё, что услышал в городе – а слышать, или, вернее, подслушивать, он умел очень хорошо.

Так они узнали, что удельный князь пообещал выплатить по двести монет золотом всем дозорным и чародеям, которые помогли отбить Озёрье от упырей, а ещё позвал тех из них, кто пожелает, к себе на службу: носить парчовые кафтаны и жить в богатых теремах. И некоторые уже собирали вещи в столицу.

– Надо было мне дозорным пойти, – сетовал Лируш, в притворном горе качая кудрявой головой. – Был бы сейчас богатым! Девчонки бы не отворачивались.

Мавна легонько стукнула его по плечу.

– Лучше бедным, да живым. Тебя бы, дурака, убили. А девчонки ещё вешаться будут, ты у нас красавчик хоть куда.

В воздухе всё меньше пахло гарью: свежий ветер разносил застоявшуюся вонь, и закаты с рассветами снова стали чистыми, звонкими и прекрасными – Мавна с Купавой ещё несколько раз выходили на крышу, чтобы смотреть на небо, и Раско тоже брали с собой, но Мавна боялась его отпускать и постоянно держала за нижнюю часть рубахи, а то свалится.

На третий день Илар вернулся уже окончательно. Пришёл прямо к дому Царжи, чистый и довольный, в новой одежде: синей рубахе, которая очень ему шла, и серых штанах. Мавна и Купава мгновенно промочили рубаху слезами радости, а Илар смеялся над ними и прижимал к себе крепко обеих, а Мавна думала: какое же счастье, что её брат снова смеётся.

– Ну, теперь вам новые платья пойдём покупать, – усмехнулся он и подбросил на ладони несколько монет, так ярко сверкающих золотом, что стало больно глазам. Мавна никогда такие не видела, только медяки и реже – потемневшие серебряные.

– Да не надо нам ничего, – бросилась отговаривать Купава, но Мавна видела, как у неё заблестели глаза и порозовели щёки, – уж кто-кто, а Купава никогда не отказывалась от нового наряда или отреза красивой ткани.

Конечно, Илар их не послушал. Повёл в лавку к портным, и они выбрали себе из готовых платьев: Мавна – густо-брусничное с большими жёлтыми и оранжевыми цветами, широкими рукавами и вырезом, открывающим ключицы. Мавне сначала казалось, что это слишком: привыкла к вороту под горло, но Купава с Иларом в один голос заверяли, что это очень красиво. Пришлось поверить. Платье Купавы было тёмно-синим, как ночь, украшенное вышитыми ягодными веточками, и подвязывалось пояском под грудью.

– Я тебе верну, когда дома хлеба продам, – обещала Мавна, когда Илар отсчитывал деньги, но он только смеялся над ней.

Раско тоже купили обновок и сладостей, а потом они пошли в город – медленно гулять, много смеяться, есть калачи с сахарной посыпкой, пить некрепкую горячую медовуху и глядеть во все глаза на улицы, на дома и сады, на местных людей, которые будто бы оттаивали и тоже всё чаще улыбались.

Мавна ощущала, как Купава с Иларом стараются, чтобы они не думала о неприятном: никаких разговоров об упырях и болотах, ничего, что могло бы вновь до предела разжечь её тревогу. И она была им за это благодарна, потому что сама без конца вглядывалась в лица прохожих и вздрагивала, когда слышала хотя бы немного похожие голоса.

Ближе к вечеру городской глава созвал всех желающих на площадь к своему терему. Уже днём было ясно, что готовится какое-то торжество: городские фонари украсили цветными лентам, на торгу даже появились новые нехитрые вещички – обозы с товарами ещё не доехали до Озёрья, но несколько купцов на быстрых конях довезли всякие мелочи вроде сушёных цветов для чая и можжевеловых подставок под кружки – ерунда, а люди всё равно рассматривали и покупали.

Красиво вечерело, заливало город сливовыми сумерками с проблеском густо-золотого уставшего солнца, и это золото светилось в волосах прохожих, мягко ложилось на лица и плечи, отражалось в неспокойной поверхности озера. Мавна пыталась вспомнить, какой сейчас месяц. Пора собирать урожай или ещё рано? А лесная малина уже сошла или ещё можно будет набрать туес-другой? В голове всё смешалось, но, судя по тёплым вечерам, до осени оставалось время.

Взяв по пирожку с грибами, они уселись на полоску травы, отделяющую площадь от набережной. Толпа собралась у терема, шумела и ждала городского главу, но ни Мавне с Купавой, ни Илару не хотелось лезть в толчею. Зато Раско хныкал и просился к людям. Мавна боялась, что его затопчут, и откупилась пряником с повидлом. Съев, он вновь вспомнил про свою дудку и задудел.

Толпа встретила городского главу выкриками, кто-то – радостными, кто-то – нет. Глава говорил долго. Мавна не видела ни его, ни терем за спинами – только крышу с резными украшениями – но вроде бы с главой было несколько чародеев из столицы.

Сперва почтили память погибших и обещали, что в каждой церкви этой ночью будут молиться об их душах. Потом рассказали, что большинство дорог сейчас открыты и безопасны, упыри не собираются в стаи, а на оставшихся охотятся чародеи. Мавна слушала всё это вполуха, устроив голову на плече Илара, а сама всё разглядывала людей. Не будет ли среди них высокого черноволосого чародея?.. Мелькали похожие, и каждый раз в груди ёкало, но тут же она понимала: нет, не он, кто-то чужой.

Хотелось бы, конечно, и Варде увидеть, но тут Мавна точно знала, что ещё не время, не стоит ему соваться в Озёрье. Попозже.

После речи глава объявил, что этот день будет считаться Днём свободы Озёрья, и пообещал, что в следующем году устроит большие гулянья и пригласит на торг купцов со всех уделов и весей.

В тёмно-сливовое небо с треском полетели шутихи и рассыпались кружевом золотых огней, на мгновение напомнив Мавне капли морошкового варенья или расколотый леденец-петушок. Пошла бойкая торговля медовухой, пивом и брагой, довольный народ окружал лоточников с напитками и едой, и казалось, что никто в Озёрье не сидит по домам, все вышли на улицы радоваться, что городу больше не грозят нежаки.

– Слава дозорным!

– Слава чародеям!

– Слава ратным батюшкам и матушкам!

– Слава главе! – доносилось отовсюду.

Купава ткнула Илара под бок.

– А вот они радуются и не понимают, что один из их спасителей сейчас прямо тут сидит такой скромный.

Илар, смущённо улыбнувшись, провёл ладонью по затылку.

– Да не такой уж я спаситель. Так, несколько нежаков убил. Как и дома.

Купава крепко поцеловала его в щёку.

Где-то заиграла музыка, некоторые танцевали, и галдёж поднимался такой, что было ясно: Озёрье в эту ночь не будет спать. Ну и пусть. Мавна радовалась за этих людей, для которых всё осталось позади.

– Пойдёмте в наш кабак, – предложила она неожиданно для самой себя. – Там райхианское пиво и Наирча, наверное, уже играет на цимбалах. – Там уютнее. Только Раско спать уложим, а то он уже носом клюёт.

* * *

В кабаке всё было так, как Мавна и представляла: райхи тоже отмечали хорошие вести, но не так широко, как в городе. С трудом отыскался свободный стол, Гожо только и успевал подливать пива и чая, несколько людей заказали то тёмное зелье из трав, но никто из них не упал после первой порции. Мавна грустно хмыкнула в свою кружку.

Они втроём взяли пива, но попросили немного разбавить – Мавна предупредила, что с непривычки оно уж слишком сильно ударяет в голову, хотя Илар в хмельной избе Гренея и не такое пил, и всё ему было нипочём.

Наирча и правда играл на цимбалах, и люди танцевали и пели, как могли – пусть не очень стройно, но искренне и красиво. Дверь открывалась и закрывалась, и с каждым хлопком Мавна смотрела, кто вошёл. Купава накрыла её руку своей ладонью.

– Хочешь, пойдём потанцуем?

Со стороны стойки их окликнул Лируш – щёки у него уже были подозрительно свекольными – и, улыбнувшись во весь рот, показал жестами, что хочет танцевать с обеими.

– Да нет. Вы с Иларом идите.

Мавна подпёрла кулаком щёку и со вздохом облокотилась о стол. Пахло ягодно-травяным и кислым – от пива, терпким – от других напитков, тёплым и вкусным – от еды, дымом и воском – от светильников. Играли цимбалы, стучали по полу ноги танцующих, с грохотом двигались стулья и скамьи, но весь этот гвалт был приятным, живым, обволакивающим, и хотелось сидеть и сидеть в тепле и полумраке, радоваться, что хоть у кого-то больше нет тревог.

За шумом Мавна и не слышала, как вновь открылась дверь. Только краем глаза уловила, как кто-то стремительно прошёл мимо лавки с поющими пьяными парнями и сел за дальний стол – так тихо, что никто и не заметил. Мавна подняла голову и с волнением всмотрелась в полумрак.

Сердце забилось часто-часто, во рту стало сухо. Быстро допив своё пиво, Мавна торопливо встала.

– Ты куда это? – строго спросил Илар.

Не ответив, она прошла мимо Наирчи с цимбалами, обогнула танцующих, чуть не столкнувшись с особенно ретивой парочкой, и бесшумно опустилась на последний незанятый стул в кабаке.

– Я боялась, – сказала она севшим голосом.

Смородник вздрогнул – слишком задумчиво вглядывался в танцующих и, наверное, правда не заметил, как она подкралась. На его лице проступило удивление, смешанное с облегчением, и Мавна чуть не расплакалась, глядя на него: живой, целый, такой же, каким она его запомнила, – только ещё лучше.

– Не стоило, – ответил он и слегка улыбнулся.

Мавна положила руки на стол – так, чтобы мизинцем дотронуться до пальцев Смородника. Он, поколебавшись пару мгновений, накрыл её кисть своей ладонью, и от тепла его руки по коже побежали крупные мурашки, а в животе разлилась приятная согревающая дрожь.

Всхлипнув, Мавна порывисто обняла его и уткнулась лицом в шею. Хотелось замереть так надолго – пока не настанет рассвет, пока всех не выгонят из кабака, пока не успокоится бешено колотящееся сердце, но Смородник хмыкнул:

– Давай выйдем. Твой брат смотрит.

Оторвавшись, Мавна обернулась и увидела, что Илар и правда выглядывает поверх головы Купавы и хмурится, силясь разглядеть, куда делась Мавна.

– Давай, – согласилась она, украдкой вытирая слёзы тыльной стороной запястья.

Смородник взял её за руку, крепко переплетя их пальцы – впервые в жизни, и осторожно провёл к выходу, закрывая собой от особенно развеселившихся празднующих. Когда они проходили мимо Илара с Купавой, Мавна махнула им рукой. Илар сразу расслабился и откинулся на спинку стула, но Купава схватила его за локоть и со смешком утащила танцевать.

Улица дохнула на Мавну прохладным ночным ветром, чистотой звёзд и запахами цветов, спящих по дворам. Она потянула Смородника за угол, во дворик между домами, и остановилась.

В висках стучало. Она столько ждала этого мгновения и до холодеющих ладоней боялась, что оно никогда не наступит, а сейчас растерялась и совсем не понимала, что делать, – просто смотрела во все глаза.

Даже в полумраке летней ночи, освещаемой фонарями, она не могла не заметить новую рубаху – охристую с чёрной вышивкой: по вороту и рукавам переплетался узор из веток. Смородник стоял напротив, чуть склонив голову, и тоже молча смотрел на Мавну – каким-то странным взглядом. Выдохнув, Мавна решила, что пора что-то сказать.

– Я боялась, что у тебя оба глаза станут белыми.

Смородник ухмыльнулся – не едко, как обычно, а мягко.

– Белые глаза только у тех, кто убивал искрой много людей. Я этого не делал. Лишь отпустил болотные души.

В груди резко закончился воздух. Мавна думала: если она обнимет его снова – это будет слишком? А если скажет глупость? Уже, наверное, сказала. А если…

– Мне нравится твоя бровь, – тихо произнесла она и, ненадолго замявшись, протянула руку, проводя пальцем по белым волоскам. Смородник чуть подался навстречу её руке. Мавна тут же смутилась. Хотелось бы сказать что-то большее, что-то красивое и глубокое, но уж что сказала, то сказала. Назад не вернёшь. Дурочка.

– А мне – твоё всё, – ещё тише отозвался Смородник.

Он подхватил её и усадил на одну из бочек, которые стояли вдоль стены кабака, и зарылся лицом в волосы. Мавна хотела смущённо отстраниться: от неё же наверняка ужасно пахнет кабацкой едой и свечным дымом, а ещё и пивом… Да и этот вырез на платье, от которого весь вечер и без того было стыдно. Но не смогла. Подняла руки и сомкнула на затылке Смородника, мимолётом отметив, что его волосы сейчас гораздо мягче, чем были, и косицы переплетены по-новому, более тщательно. Скользнула ладонью по шее – наконец-то от укуса упырицы остался всего лишь небольшой шероховатый след вместо незаживающей раны.

Она чувствовала тёплое дыхание на своей шее – приятное до дрожи. Мавна подалась вперёд, чтобы быть ещё ближе. Руки Смородника обвили её талию – сперва едва касаясь, а потом, почувствовав, что Мавна сама прижимается теснее, стиснули крепче. Мавна уткнулась лицом ему в грудь, в мягкую ткань рубахи. Голова приятно кружилась: от облегчения, от радости, и от Смородника пахло так по-особенному терпко, пряно и горько, стеблями полыни, листвой прибрежных кустов, сухими травами, дымом и пылью далёких дорог.

Подняв голову, Мавна положила ладони ему на плечи, вглядываясь в лицо. Заметила только ссадину у виска – а так всё, к счастью, осталось прежним. Она легко, едва касаясь, провела пальцем по его лбу, через бровь с белой метиной, по горбинке на носу и, чуть задержавшись, опустила палец на губы. Смородник смотрел на неё затуманенным взглядом, в котором не было привычной озлобленности или напряжения. Его руки поднялись выше по её талии, он склонил лицо, и Мавна почувствовала его дыхание уже на своих губах.

– А у нас в деревне за такое носы ломают, между прочим! – раздался совсем рядом грозный голос Илара.

Мавна встрепенулась и спрыгнула с бочки, суетливо поправляя платье и волосы. Щёки горели, кровь шумела в ушах.

Смородник резко развернулся, сжав кулаки, но, увидев Илара, опустил плечи.

Мавна во все глаза смотрела, как они дружески хлопают друг друга по плечам и улыбчиво здороваются, правда, улыбка Смородника была чуть натянутой.

Илар склонился над Мавной, и она поняла, что от него пахнет той самой чёрной настойкой из трав.

– Сестрица, не ожидал от тебя!

Мавна опустила глаза, перебирая в уме всевозможные слова оправданий, но Илар прошептал ей уже на ухо:

– Да шучу я, хороший он парень, особенно если поспокойнее станет.

Откуда-то выскочила возмущённая Купава и с ворчливыми причитаниями увела Илара, на ходу подмигнув Мавне.

Дворик снова опустел, только слышалась музыка, голоса и взрывы хохота из кабака. Сердце Мавны продолжало колотиться слишком сильно – наверное, даже были слышны его глухие удары. Она мягко взяла Смородника за руку и увидела, что рукав задрался, а на предплечье больше нет никакой метки – просто бледная кожа, пусть изрезанная шрамами, но без уродливых чёрных знаков. Она нежно погладила его руку, едва дыша от радости.

– Она простила тебя?

Смородник присел напротив Мавны, снова так пристально вглядываясь в её лицо, что становилось неловко.

– Простила.

– Расскажешь мне?

– Непременно.

Он поднялся и шагнул вперёд, а Мавне пришлось отступить и вжаться спиной в стену кабака. Руки Смородника легли ей по обеим сторонам лица, и он поцеловал её – легко, едва касаясь губами, словно боялся показаться слишком настойчивым. Мавну бросило в жар. Она прижалась к нему всем телом и ответила на поцелуй так, как могла, вкладывая в него каждый день, который она провела в неведении и страхе, каждую минуту, когда молилась и ждала, каждый миг, когда её сердце жаждало снова его увидеть.

Из кабака выходили люди, тянуло дымом и тушёным мясом с кабацкой кухни, цимбалы Наирчи играли какой-то неистовый танец, а Мавна просто растворялась в этом ощущении свежей летней ночи, в хорошо знакомых запахах, в тёплых руках Смородника, скользящих по её телу, и в его губах, не дающих вдохнуть. Она больше не чувствовала ни смущения, ни неловкости, ни неуместности – была такой, какая есть, и не пыталась показаться лучше.

Судя по тому, что Смородник слишком долго не пытался вырваться из её объятий, его тоже всё устраивало.

– Прости, что уехал тогда, – прошептал он, отрываясь от неё и снова глядя в лицо. – Мне нужно было. Для себя.

Мавна кивнула и погладила его по щеке, совсем недавно выбритой. Покровители, как же ей не хватало прикосновений, и как сейчас трепетало в груди, когда можно было касаться его сколько угодно – и он не зажимался и не скалил зубы. Будет ли так всегда?

– Я понимаю. Но какое-то время думала, что дело во мне.

– Глупая. – Смородник улыбнулся. – Больше всего я хотел бы остаться.

Тёплая радость затопила Мавну. Она прижалась щекой к плечу Смородника и с улыбкой произнесла:

– Как хорошо, что Покровители вернули тебя. Пойдём погуляем?

Смородник серьёзно кивнул.

– Ты видел Варде? – спросила она на ходу. – Он жив?

– Видел в Туманном городе. И потом, по пути. С ним всё хорошо, но я посоветовал ему пока держаться в стороне от городов и скоплений людей. Хотя бы какое-то время.

– Покровители… – только и шепнула Мавна с облегчением.

Они вышли из Чумной слободы – впервые вдвоём – и медленно пошли по улицам в сторону озера. Смородник подстраивался под шаг Мавны, и её это так умиляло, что всю дорогу она улыбалась.

По пути встречалось много прохожих – Озёрье и правда готовилось праздновать до утра. Звучали музыка и весёлые голоса, лоточники бродили с напитками и сладостями, где-то ещё продолжали взрываться шутихи – не те, которые были у городского главы, а поменьше и не такие красивые, но всё равно для Мавны они казались сейчас самыми прекрасными шутихами на свете.

– Погоди. – Смородник вдруг остановился, зашарив по карманам. – Забыл.

– Странно видеть тебя без набитого мешка, – фыркнула Мавна.

– В конюшне оставил.

– Сухих грибов купил?

Смородник зыркнул на неё с притворным раздражением, и Мавна расхохоталась. Давно ей не было так пьяняще-легко и хорошо, а может, снова пиво райхи ударило в голову?

Наконец Смородник нашёл, что искал. Вытянул нитку бус и протянул Мавне. Она узнала: это были те самые бусы, которые приглянулись ей на торгу: алые и огранённые, ярко блестящие, как ягодки клюквы.

– Это мне? – растроганно прошептала она.

– Ты думаешь, я себе оставлю, а тебе только покажу?

Щёки Смородника приятно порозовели – видно, нечасто он дарил девушкам подарки и не умел делать это красиво. Мавна сжалилась над ним, взяла бусы и тут же надела на шею. Они легли точно на два пальца выше выреза платья, и с ними она не чувствовала себя раздетой.

– Спасибо. – Она приподнялась на цыпочки и чмокнула Смородника в щёку. – Кстати, раз уж ты упомянул конюшню. Твоего коня, между прочим, никак не зовут – я считаю, что это ужасно несправедливо с твоей стороны. – Мавне очень захотелось его подразнить. Когда ещё выпадет возможность? – Давай придумаю ему имя. Скажем, Горелыш – как тебе?

Мавна шла впереди, то отходя подальше, то почти вприпрыжку возвращаясь, и наблюдала, как меняется лицо Смородника. Сначала он привычно нахмурился.

– Нет.

– Тогда… Ворона?

– Нет.

– Чернозубка?

Смородник растерянно моргнул.

– При чём тут зубы?..

Мавна ухмыльнулась.

Они шли всё дальше, и она придумывала всё более и более нелепые имена, а Смородник, поняв, что она шутит, расслабился и посмеивался. Мавне так нравилось смотреть, как он улыбается, как мягко щурит чёрные глаза, что она старалась изо всех сил – пусть смеётся во весь голос, пусть хотя бы сегодня побудет таким беспечным. Наверняка ещё будет и злиться, и хмуриться, и огрызаться, и уходить куда-то один, но, Покровители, дайте один вечер посмотреть на такого Смородника, какой он сейчас.

Они дошли до озера и, отсмеявшись, сели на траву недалеко от берега. Уютное молчание не было тягостным или неприятным, и иногда они поглядывали друг на друга, а когда встречались взглядами, то мельком улыбались. Мавна немного смущалась и думала, что Смородник тоже. Она всё время боялась, как бы не показаться слишком навязчивой, поэтому не стала больше брать его за руку или трогать как-то ещё – и так уже много раз прикасалась за сегодня.

– Знал бы ты, как я переживала и ждала тебя, – вздохнула она. – И каким бесконечным казался каждый день. Я слишком к тебе привыкла. Что ты всегда рядом и ворчишь. Но на самом деле следишь, чтобы все были под защитой и в порядке.

– Я понимаю, – глухо и серьёзно отозвался Смородник. – Илар… что-то говорил?

Он внимательно посмотрел на Мавну, будто старался понять по лицу, как много она знает. Мавна сорвала несколько длинных травинок и принялась заплетать из них венок.

– Говорил, что ты прыгнул в болота. А потом ускакал куда-то. И всё. Но, знаешь, – она подняла на Смородника взгляд, – я и так понимала, что ты туда полезешь. Ты же бешеный. И Царжа рассказала про укус. Вот я и сложила одно к одному.

Смородник сухо сглотнул.

– Про болота я потом расскажу. А долго меня не было, потому что до Кленового Вала – приличный путь. И обратно тоже. И, знаешь, стыдно, но где-то на полпути я без сил свалился в овраг и проспал там не меньше суток. – Смородник хмыкнул. – Удивительно, как ещё упыри не сожрали. Наверное, после болот от меня сильно несло нежицким духом, вот и приняли за своего. А в Кленовом Валу я нашёл Матушку. Прискакал весь в саже и засохшем иле, с чумными глазами. Так торопился, что даже не смог вымыться, так, побултыхался в ручье. Она подумала, призрак явился. Ей ведь Боярышник сказал, что я погиб. Но потом поняла, конечно, что тот ей соврал. Почти одновременно со мной туда прибыли другие чародеи и доложили, что кто-то проник в Туманный город и отпустил души. И что упырей стало гораздо меньше. Я сказал, кто это был.

– И она восхитилась тобой?

Смородник фыркнул.

– Знаешь, что сказала? Что я должен был просто отвести тебя к болотному царю. Чтобы ты вернула брата. А сжигать болота она не просила. Но, мне кажется, она сказала это без зла. Просто с той мыслью, что я… слишком много на себя беру и стараюсь там, где это не нужно.

– Но это ведь было нужно.

Мавна плела венок и то и дело поглядывала на Смородника, на то, как меняется его лицо – не грустит ли он? Не злится?

– Было нужно, – согласился он. – Иначе прибывшие из столицы чародеи могли бы сжечь Озёрье. Я не мог стоять в стороне, зная, что в силах всё исправить. Но Матушка Сенница простила меня. Сказала, что я бедовый сын, но она мной гордится. И стёрла метку. Теперь я могу сам выбрать себе отряд, если захочу. Оставшейся искры должно хватить.

Мавна настороженно замерла. Она-то уже было подумала, что Смородник вернулся насовсем и будет рядом, но, с другой стороны, он и правда не обязан…

– И ты хочешь?

Он задумчиво смотрел, как ветер гонит рябь по поверхности озера.

– Нет. Уже не хочу.

Мавна выдохнула.

– Оставайся с нами. В Сонных Топях тебе найдётся место.

– В лавке пекарей?

Мавна смешливо ударила его травинкой по плечу.

– Да где угодно. Парни помогут тебе дом построить, если захочешь. А там со временем поймёшь, к чему у тебя душа лежит.

Смородник повернулся к ней и посмотрел долгим взглядом, от которого у Мавны снова побежали мурашки.

– У меня лежит душа к тебе.

Мурашки превратились в приятную дрожь.

– И у меня к тебе, – призналась она. Чуть задумавшись и присмотревшись к Смороднику, уточнила: – Скажи честно, ты пил? Поэтому такое говоришь.

Он расслабленно повёл плечом.

– Только успокаивающий чай.

Они расхохотались и смеялись долго, а потом одновременно потянулись друг к другу. На этот раз поцелуй вышел нежным и вдумчивым, медленным, и Мавна всё отчётливее понимала, что не хочет останавливаться. Никогда.

Небо из сливового становилось брусничным, а потом сменилось на цвет лепестков шиповника. Гуляющие понемногу разбредались по домам и успокаивались, просыпались первые утренние птицы, а Мавна и Смородник так и сидели у берега озера, то разговаривая, то замолкая, то прикасаясь друг к другу, и Мавне хотелось, чтобы эта ночь, переходящая в утро, никогда не заканчивалась.

Эпилог

Царжа выделила ещё комнату – для Илара и Смородника, и им не пришлось ночевать в амбаре на сене. С каждым днём становилось теплее, будто лето наконец-то очнулось и вступило в полную силу, и с каждым днём приходили вести, что нежаков отгоняли дальше и дальше от дорог – и Илар стал говорить, что неплохо бы попробовать вернуться домой.

Одним утром Мавна, выйдя в слободу за пастилой для Раско, так и замерла, обомлев.

– Варде! – окликнула она.

Парень, идущий по улице, повернулся к ней – без сомнений, это был Варде. Такой же, как всегда: взлохмаченный и тонкий, щуплый, в серо-зеленоватой крапивной рубахе. Мавна кинулась к нему и обняла крепко-крепко.

– Мавна… – нежно выдохнул он, прижавшись щекой к её щеке.

Удивительно, но от него больше не пахло землёй и болотом – просто чем-то травяным.

– Ты как? Зачем пришёл? Не побоялся?

Мавна отошла на шаг, чтобы разглядеть его во весь рост, и только сейчас заметила, что позади него стояла девушка, которая показалась Мавне смутно знакомой. Варде смущённо указал на неё.

– Это Агне. – Он понизил голос. – Она упырица. Но хочет избавиться от нежицкой сущности. Стать как я. Вот и веду её к Царже.

Мавна приветливо улыбнулась Агне, и та протянула руку для пожатия.

– Я тебя помню, – сказала Агне. – Ты была в корчме с чародеем.

– А ты потом ходила к нему в конюшню! – вспомнила Мавна. – Точно. А я-то думаю…

Агне постоянно озиралась, было видно, что ей тут неуютно. Мавна ещё раз обняла Варде, порадовалась, что с ним всё хорошо, и отпустила – провожать знакомую к Царже.

А возвращаясь с торга с кульком пастилы под мышкой, заглянула в конюшню.

Смородник чистил коня. Мавна подкралась незаметно и наблюдала за уверенными движениями рук, обратив внимание, что лицо у Смородника сосредоточенное и даже могло бы показаться суровым, но конечно, он уже просто по привычке хмурился тогда, когда этого не требовалось. Косицы он в этот раз не стал заплетать – может, просто не успел – и собрал волосы в хвост.

– Вороний Глаз, – буркнул он, не оборачиваясь. Мавна поняла, что он давно заметил, как она стоит и молча пялится. Стало стыдно.

– Что? – переспросила она рассеянно.

Смородник положил щётку и развернулся.

– Имя для коня. Чёрное и ягодное. Как и моё.

Он посмотрел на Мавну с напускной суровостью. Она хмыкнула: ей до жути нравилось, когда он пытался шутить с серьёзным лицом.

– Хорошее имя.

– Лучше, чем Чернозубка, или как там.

Они одновременно рассмеялись, а потом Мавна, вспомнив, что Раско ждёт пастилу, быстро чмокнула Смородника в щёку, извинилась и убежала.

Ещё несколько раз они видели Варде. Он тоже поселился в доме Царжи и ждал, когда Агне поправится, – обещал сопроводить её до села, где теперь жил её отец, чтобы потом всем вместе вернуться в корчму. Мавна звала его в Сонные Топи, но Варде качал головой и отвечал, что это слишком близко к родным Ежовникам – боялся, что его узнают. Но пообещал заглядывать почаще. Мавна взяла с него пламенную клятву, что он приедет на чай сразу же, как появится возможность.

Когда настал день отъезда, Мавну накрыла тревога. Она боялась, что после долгого пути выяснится, что нет больше Сонных Топей, – как тогда быть? Куда возвращаться и где теперь её дом? Но Илар и Смородник, заметив, как она переживает, изо всех сил подбадривали её – как умели, неловкими глупыми шутками и серьёзными размышлениями. С ними, как она давно поняла, любой путь будет нестрашен.

Мавна взяла Раско к себе на Ласточку, Илар запряг коня в телегу, чтоб уместились вещи – их было немного, но всё же. Мавна слегка грустила, что будет неудобно болтать с Купавой, сидящей в телеге, но куда деваться? Смородник то и дело уносился на своём Вороньем Глазу вперёд, огибал круги по полям и возвращался, размеренная езда была ему не по нраву. Несколько раз подстреливал нежаков из самострела – от его искры после болот мало что осталось, и Мавна старалась не говорить с ним об этом, боясь разозлить.

На половине пути они свернули к чародейскому поселению Сенницы. Смородник сначала не хотел забирать свои положенные монеты, но, подумав пару дней, с неохотой согласился.

За забором чародейской деревни всё было как в прошлый раз: суетились и играли дети, подростки обучались биться деревянным оружием, девушки шли к ручью с корзинами белья. На крыльце ратницы стоял Боярышник, и Мавна сперва распереживалась, но Смородник прошёл мимо него, даже не взглянув, высоко подняв подбородок, и Мавну взяла гордость.

– Ну здравствуй. – Боярышник пожал руку Илару и чуть сощурился, увидев Мавну, но кажется, так и не вспомнил, где её видел.

– Я рад, что ты цел, – произнёс Илар вместо приветствия.

Мавна помотала головой. Уж кого-кого, а этих двоих она не ожидала увидеть мирно общающимися.

– Что теперь с этим всем? – спросил Илар, обводя рукой ратницу и двор.

Погладив бороду, Боярышник неохотно пожал плечами.

– Посмотрим. Упыри ещё бегают. Есть и те, кто в людских телах прячутся по деревням. Таких тоже предстоит выследить. Если они не собираются жить в согласии с людьми – то убить. Слышал, князь хочет оставить чародейские рати по Уделам и взять на своё содержание, но теперь мы будем следить за порядком и вершить суд. А дальше – как жизнь повернёт. Никто наперёд не знает. Но ратницы убирать никто не спешит, мы продолжаем обучать молодняк и помогать тем, кто не знает, как быть с проснувшейся искрой. Она ведь у любого может разгореться, и если не направить в нужное русло, то жди беды.

Раско визжал от восторга, разглядывая цыплят, Мавна и Купава прогуливались под руку во дворе, обходя пасущихся кур, а сами вполуха слушали разговор Илара и Боярышника. Звучало правдиво: неизвестно, как будет дальше, и на месте удельного князя действительно лучше бы сохранить чародейскую силу. Пусть они натворили много бед и не всегда были правы, но могли сослужить службу для всех уделов.

Смородник не стал задерживаться у Сенницы. Широким шагом спустился со ступеней и мотнул головой.

– Ласточку свою можешь не возвращать. Я договорился.

Он протянул Мавне мешочек – а когда она хотела взять, цокнул языком и убрал себе за пазуху.

– Нет уж. Тяжёлый, уронишь ещё.

Он усмехнулся, подмигнул ей наполовину белым глазом и вскочил в седло. Мавна, подняв сосновую шишку, запустила ему в спину.

Ещё через пару дней они въехали в Сонные Топи.

С колотящимся сердцем Мавна подъезжала к деревне, но с каждым шагом волнение понемногу отпускало.

Ограда вокруг деревни ещё стояла. Местами обожжённая, местами истерзанная когтями, но всё та же, какой была в день её ухода. И козлиные черепа висели на привычных местах.

Улицы пострадали больше. Некоторые дома полностью выгорели, у иных обгорели только отдельные части, и теперь то и дело слышался стук молотков и долот. Завидев чужаков, люди останавливались, но, узнав Илара, Купаву, Мавну и Раско, приветственно махали руками. У одного из домов к ним выбежал Алтей, и они с Иларом долго обнимались.

– Я ж обещал лошадь вернуть! Вот, забирай. С телегой! – смеялся Илар.

Алтей тоже смеялся.

– А я уж простился с вами со всеми. – Его глаза округлились, когда он увидел Раско. – Быть не может! Это же твой братец!

– С такой сестрой всё может быть, – гордо ответил Илар.

Чем дальше они шли по улице, тем больше народу выходило поздороваться, и Мавна едва не прослезилась, глядя, как все рады возвращению Илара – пусть по его вине чародеи сожгли несколько домов, но он, видимо, всё равно был для них героем. Мавне и Купаве тоже радовались, на Раско смотрели, как на чудо, и несли ему пряники, а вот на Смородника косились с опаской. Мавна видела, как он неуютно ёжится и кривит губы, будто хочет показаться ещё грознее, и незаметно дотрагивалась пальцами до его руки, когда он был готов стиснуть кулаки.

Их дом стоял нетронутый и целый, и пекарская с торговым окошком тоже оставалась как была. Увидев родное крыльцо с кустами шиповника и пекарскую, в которой Айна выставила нехитрые караваи, Мавна не выдержала и расплакалась. Смородник тут же молча сгрёб её рукой, прижав к себе, и некоторое время она простояла, рыдая у него на груди.

Отец сначала долго не хотел верить своим глазам. Он очень постарел за эти недели, похудел и осунулся, и долго стоял на крыльце, глядя на троих своих детей, которых потерял по очереди. И только когда все сели за одним столом, уронил голову на руки, и затрясся, и долго просил у всех прощения – особенно у Илара. Мавна не знала, что за разговор состоялся у них перед отъездом Илара, да и не хотела знать, просто гладила отца по спине, а потом, спохватившись, побежала к печке греть чай.

А вечером попросила показать могилу матери и долго просидела там одна, договорившись, чтобы никто её не тревожил.

* * *

Ближе к осени, когда Сонные Топи вновь отстроились и засияли новенькими светлыми домами, сыграли настоящую свадьбу Купавы и Илара – не где-то под ёлкой, а со столами во всю площадь, с пирогами и расстегаями. Греней принёс столько мёда и медовухи, что каждому хватило бы залиться с головой. Несмотря на протесты Мавны, Греней влил в Смородника огромную кружку медовухи, и тот скоро сполз под стол, а потом проспал мертвецким сном до следующего полудня. Целый день после этого Мавна отпаивала его отварами от головной боли и ужасно ворчала.

Купава после свадьбы перебралась к ним домой. Отец оставил родительскую спальню для сына с женой, а сам занял комнату поменьше. Илар чесал в затылке и повторял, что обязательно нужно пристроить к дому ещё часть – благо земли вокруг было много, да и рук в деревне – тоже. А с монетами от князя и вовсе можно было строить хоть терем, но всё чаще они говорили о том, что было бы неплохо перебраться куда-нибудь в Озёрье.

Мавна постепенно обставляла свою спальню так, как и мечтала. Покупала, когда выбиралась на торг, вязаные скатёрки и новые занавески, расставляла на полках красивые берестяные туески и деревянные сундучки.

Они со Смородником виделись почти каждый день – его приютил Алтей, и Мавна водила его гулять по Сонным Топям, но понимала, что ему тут всё кажется тесным и душным. Она не говорила ни слова против, когда он вскакивал в седло и уезжал на день-два – добивать упырей, которые нет-нет да и поднимали вой. Только просила возвращаться – и он каждый раз держал обещание.

Она видела, что ему тоскливо без прежней силы – теперь его искра стала угасшей, едва теплящейся и годной, лишь чтобы разжигать печь и небольшие костры. Саму Мавну это устраивало: пусть лучше так, мирная искра, о которой говорила Царжа, чем неукротимая сила, готовая сжечь целый город. Но постепенно Смородник становился терпимее, реже огрызался даже на чужих людей, а Мавна понимала: ей до жути нравятся обе его сути – и вспыльчивая, и мягкая. Он будто бы наполнял её забытым теплом, разогревал ту, застывшую и замёрзшую, Мавну, снова приводя её к прежней себе. А Мавна, в свою очередь, немного гасила его горячий нрав, успокаивала и без слов говорила: «ты там, где должен быть, и ты тот, кто ты есть».

Варде тоже нередко заходил. Они с Агне пока остались в корчме её отца, и Мавне показалось, что Варде такое положение более чем устраивало – об Агне он говорил с трепетом и теплом. Они помогали детям, спасённым со дна болота, вернуться по домам и к осени пристроили почти всех.

Каждое утро Мавна заходила смотреть, как Илар месит тесто в больших кадках, погружая сильные руки по локти. Солнце, заглядывая в пекарскую, поливало золотом его волосы и лицо, и её сильный брат выглядел таким счастливым, умиротворённым и сосредоточенным, что хотелось смотреть на него и смотреть.

А когда однажды она выехала со Смородником на лошадях за околицу показать ему красивый пруд, то они оба с удивлением заметили, что болота отступили дальше от деревни и вокруг стало не так топко – обычные поля, поросшие травами и ягодными кустами.

И осеннее солнце в тот день светило им так ярко, как не светило в начале лета, на Русалий день.

Руслан Агишев Ай да Пушкин, ай да, с… сын!

Глава 1 Встреча с давно минувшей историей, которая оказалась вполне даже себе настоящим

Пролог.

Невысокий пожилой мужчина брел по улице. Видно было, что немного пьяненький. Шаг неровный, на лице блуждающая улыбка, бормотал что-то себе под нос. В руке у него зажат пышный букет, под мышкой — большая красная обложка с красивой надписью «Почетная грамота», которые многое объясняли. Выходит, не выпивоха, а с официального мероприятия идет.

— Вот и все… Эх, пятьдесят лет, как один день пролетели, — вздыхал он, то и дело поправляя выскальзывающую грамоту. Поэтому время от времени и останавливался, чтобы перехватить обложку поудобнее. Жалко, ведь, если выскользнет и упадет. — А молодцы ведь… По-человечески проводили…

Иван Петрович вспомнил про бывших коллег, что после торжественной официальной части устроили учителю литературы и ее неофициальную часть. Он ведь даже не ожидал того, что все пройдет так душевно, по-семейному.

— Молодцы, — остановившись у скамьи, положил букет. Слезы на глазах выступили, а платок по-другому было не достать. Руки ведь заняты. — Девчонки все сами приготовили, мастерицы они у нас…Все на столе было — и закуски, и горячее. Все аппетитное… Настоящие мастерицы.

Вытер слезы, положил аккуратно сложенный платок на место, и пошел дальше.

— И РОНО не забыло, грамотой отметило… В прошлом году Заслуженного дали, теперь к пенсии прибавка пойдет. Спасибо, не забыли…

Вроде бы все хорошо, а слезы все равно снова и снова выступали в уголках глаз, инет-нет да и раздавался очередной вздох.

— Жаль… Эх… Я ведь еще поработал бы, — Иван Петрович качнул головой, словно соглашаясь со своими словами. — Силы еще есть, с головой тоже порядок, да и с ребятишками язык вроде нахожу.

Конечно же, про «голову и общий язык» он немного слукавил, не стал себя хвалить. Скромность, несомненно, украшает человека, но в некоторых случаях лучше от нее немного отступить. Ведь, таких, как он, давно уже называют учителями от Бога. И дело было не только в глубоком знании предмета, оригинальной увлекательной манере подачи материала, потрясающей коммуникабельности, но и в особой любви к литературе. Последние ощущали и малыши начальной школы, которых приводили на его необыкновенные вечера живой поэзии, но и ученики постарше, остро чувствовавшие неравнодушие педагога. Свое особое слово у него находилось и для самых старших ребят, зарождающийся цинизм и жестокость которых тоже удавалось поколебать.

«Старая школа» — не раз повторяли те, кто приходил на его открытые уроки. Всякий раз при этом вспоминая про свою юность, во время которой была и трава зеленее, и люди добрее, отзывчивее. «Настоящий педагог» — кивали проверяющие из РОНО или министерства, ставя в свои блокнотики очередные плюсики. «Клевый чувак» — шептались между собой десятиклассники, когда учитель зачитал им собственноручно сочиненный рэповский трек. «И кто теперь будет готовить и вести мероприятия?» — хваталась за голову завуч, вглядываясь вслед уходящему пенсионеру. И вот все кончилось.

— … Хоть на четверть ставки бы… Пару уроков бы оставили, мне и хватило бы, — Иван Петрович продолжал вести то ли с собой разговор, то ли с директором или может быть даже с сыном. Все пытался кого-то уговорить не увольнять его, а дать еще немного поработать. — А то как теперь? В четырех стенах сидеть?

Очень уж он страшилась возвращаться в пустую квартиру, и обязательно последующего после забвения. Ведь, так всегда и случалось. Ты живешь работой, делами, у тебя не остается ни единой свободной минутки, ты всем нужен, всех знаешь. Но в какой-то момент все заканчивается — болезнью, пенсией, переездом или еще чем-то. Постепенно о тебе забывают: все реже звонит телефон и приходят в гости товарищи и знакомые, тебя перестают узнавать на улице. А ты все равно ждешь, с надеждой прислушиваешься к шагам за дверью, смотришь на телефон, который уже давно не звонит. Тебя, словно не получившийся рисунок, взяли и стерли ластиком с листа бумаги. Ты остаешься совершенно один.

Вот этого он боялся больше всего…

— Может все-таки позвонят? Кирилловна [директриса] обещала что-то придумать. Она женщина пробивная, деловая, неужели ничего не получится? Должно, обязательно должно получиться, — он попытался улыбнуться, но вышло не очень хорошо. Лицо приобрело какое-то ждущее, виноватое выражение, словно вот-вот должно случится что-то страшное, нехорошее. — Кирилловна точно что-нибудь придумает…

Так шел он и разговаривал сам с собой по-стариковски. А что еще оставалось делать? Дома ждала пустая квартира, со стен которой смотрели давно умершие родственники. Единственный сын с семьей жил на дальнем востоке, почти за тысячу километров отсюда, оттого и навещал редко. Звонил в основном. Словом, нечего было делать в квартире. Лучше вот так побродить, погулять на свежем воздухе, подумать о своем, о стариковском.

— Вот здесь перейду, а там и до парка рукой подать, — кивнул Иван Петрович сам себе, подходя к перекрестку. Светофор еще красным горел, осталось совсем немного подождать. — Поброжу, на лавке посижу…

Снова, уже в какой раз, тяжело вздохнул. По привычке огляделся по сторонам, чтобы, не дай Бог, кого-нибудь не задеть. Бывало уже, сослепу не заметишь, локтем заденешь, а тебя в ответ по матери обложат. Скандал.

— А чего ругаться-то? Задел и задел, ничего страшного ведь не произошло. Эх, люди…

Красный цвет на светофоре чуть мигнул. Значит, еще секунд пятнадцать — двадцать осталось. Здесь ведь чудный перекресток, не как в других районах города. Вторая неделя пошла, как режим работы светофора поменяли. Теперь он не поочередно по дорогам пропускал пешеходов, а сразу на весь перекресток открывал проход. Кто был не местный и этого еще не знает, всегда вперед норовит шагнуть. Вот и сейчас, какой-то мальчишка в капюшоне и наушниках вперед рванул. Видимо, решил, что сейчас желтый загорится, а его сразу же сменит зеленый цвет. Тольконевдомек ему, что зеленого еще долго не будет.

— Стой! — крикнул старик, вмиг трезвея. — Стой!

Тот, уткнувшись в телефон и пританцовывая в такт музыке в наушниках, уже шагал через дорогу. Не слышал, да и похоже толком не видел ничего. Громкая музыка в ушах оглушала, глубоко надвинутый на глаза капюшон мешал обзору, а возня в телефоне вдобавок скрадывали внимание и снижали реакцию.

— Назад! Мальчик, назад!

Холодея от ужаса, Иван Петрович услышал характерный свист автомобильных покрышек. В этот самый момент из-за поворота вылетела иссиня черная приора, салон которой едва не разрывали оглушающие ритмичные басы.

— Мальчик! Машина!

Не раздумывая ни секунды, мужчина рванул за пацаном. В разные стороны от него полетели цветы, грамота.

— Маль…

Он все же успел до него дотянуться и с силой толкнуть в спину, выбрасывая мальчишку к тротуару. А сам уже нет– не успел ни отбежать назад, ни проскочить вперед.

Вновь оглушающее засвистели тормоза. Воздух заполнил оглушительный звук мощных бумбоксов. Следом раздался резкий удар, и тело учителя отбросило на десятки метров вперед.

Все, свет в глаза померк. Занавес.

1. Встреча с давно минувшей историей, которая оказалась вполне даже себе настоящим

* * *

27 января 1837 года, № 5, газета «Литературное прибавление».

«Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща! Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава! Неужели, в самом деле нет уже у нас Пушкина! к этой мысли нельзя привыкнуть!».

* * *

29 января 1837 года, дневник А. В. Никитенко [отрывок].

'… Мы понесли горестную, невознаградимую потерю. Последние произведения Пушкина признавались некоторыми слабее прежних, но это могло быть в нем эпохою переворота, следствием внутренней революции, после которой для него мог настать период нового величия.

Бедный Пушкин! Вот чем заплатил он за право гражданства в этих аристократических салонах, где расточал свое время и дарование! Тебе следовало идти путем человечества, а не касты; сделавшись членом последней, ты уже не мог не повиноваться законам ее. А ты был призван к высшему служению'.

* * *

11 февраля 1837 года, письмо В. А. Жуковского С. Л. Пушкину [отец А. С. Пушкина].

«… Россия лишилась своего любимого национального поэта. Он пропал для неё в ту минуту, когда его созревание совершалось; пропал, достигнув до той поворотной черты, на которой душа наша, прощаясь с кипучею, буйною, часто беспорядочною силою молодости, тревожимой гением, предаётся более спокойной, более образовательной силе здравого мужества, столько же свежей, как и первая, может быть, не столь порывистой, но более творческой. У кого из русских с его смертию не оторвалось что-то родное от сердца?».

* * *

26 января 1837 года.

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Едва кареты въехали во внутренний двор, как там начали собираться люди. Привлеченные страшными известиями о смертельном ранении поэта, которые в панике распространяли секунданты, петербуржцы стекались к дому на набережной Мойки. Переговаривались с тревогой в голосе, то и дело понижая голос до напряженного шепота. Причем речь у всех шла об одном и том же — о недавней дуэли Пушкина и Дантеса, и ее последствиях.

— … Ранило в живот, — высокий дворянин с роскошными бакенбардами кутался в плащ. — Примерно сюда.

— Зачем вы показываете на себе, Серж? Это же плохая примета! — хмурился его товарищ, неосознанно касаясь своего живота. — Если в живот, то это очень плохо… Очень плохо, — повторил он несколько раз, горестно качая головой. Похоже, ранение Пушкина считал своим личным горем. — Известно, что сказал врач? Не слышали, уже объявляли?

Чуть дальше с жадностью в голосе сплетничали две неопрятные бабенки, кухарки с виду:

— … Страсть, как страшно, Матрена. Крови натекло, просто ужас. Весь пол в карете кровяной…

— Прямо так и кровяной? — охала ее товарка, застывая с широко раскрытым ртом. — Откуда же столько крови-то?

— Знамо дело, из брюха. Дохтур сказал, что «внутреннее кровотечение», — медленно произнесла явно незнакомое слово кухарка, морща при этом сильно лоб. — Поняла? Нутро все порвало.

— Ах! — вскрикнула первая, судорожно начиная креститься. Раз за разом клала крестное знамение, словно это сейчас могло как-то помочь. — Господи, господи…

Укрывшись от пронизывающего ветра за колонной, степенно беседовали двое мужиков — пожилой истопник с чумазым лицом и полный кучер стеганном потертом армяке. От одного разило отвратительной сивухой, что, наверное, и объясняло его синюшний цвет лица, а от второго — ядреным табаком.

— … Нежто, прямо в голос кричал от боли? — дивился истопник, страдальчески держась за голову. — Как так?

— А вот так! Просто дурниной орал! — сказал, как отрезал кучер. — Исчо матерился при том, как последний сапожник. Каков я матерщинник, а то половину словов не разобрал.

Первый заинтересованно дернул лицом, густо измазанным сажей. Видно, интересно стало, как господа при смерти ругаются.

— Значит-ца, поначалу какого-то японского городового поминал, — начал вспоминать кучер, донельзя довольный таким вниманием. — Потом про кузькину мать начал орать. Я мол, вам покажу кузькину мать, всю харю ботинком измочалю… Також обещался всех на британский флаг порвать, и глаз натянуть на ж… Ой, дохтур едет!

Во двор едва не влетела карета. Громко покрикивая на взмыленную лошадь, кучер правил прямо к крыльцу:

— Расступись, задавлю-ю!

Карета еще катилась, а на подножку уже выскочил полноватый мужчина в черном сюртуке нараспашку. Весь бледный с пылающими огнем щеками. Крепко прижав к себе внушительный саквояж, он спрыгнул на мостовую и легко вбежал по ступенькам.

— … Сам Арендт Николай Федорович! Да, да, он самый! — человека, только что прибывшего в карете, конечно же узнали. Это был Николай Федорович Аренд, самый знаменитый профессор медицины и хирургии Петербурга, к которому не раз обращались и сам император Николай I Павлович. — А кто же еще? Он самый.

Николай Федорович ничего этого не слышал. Дверь за них громко хлопнула, полностью отрезая звуки улицы.

— Николай Федорович, дорогой мой, что вы так долго? — к доктору бросился высокий офицер, Константин Данзас, секундант Пушкина на этой злосчастной дуэли. — Почти три часа прошло, а кровь все идет и идет. Пытались перевязать, а все бес толку. Думал, уже все…

Из его спины выглядывало страдальческое лицо «дядьки» поэта — крепостного Никиты Козлова, с трудом сдерживавшего слезы. За невысокой матерчатой перегородкой раздавались сдавленные женские рыдания, убивалась супруга поэта. Прямо под ногами на зеленой ковровой дорожке тянулась бурая дорожка из кровавых капель. Все говорило о горе, пришедшем в этот дом.

— Приготовьте горячей воды и корпии, — бросил Арендт, быстро проходя в гостиную, а оттуда и в кабинет. — Поспешите, пока я проведу осмотр.

Входя в кабинет, сразу же почувствовал тяжелый запах крови. Значит, ранение тяжелое, и дело может идти на часы, если не на минуты.

— Раздвиньте шторы, мне нужно больше света! –махнул он рукой в сторону горничной, приткнувшейся у окна. — И где горячая вода⁈

За спиной раздался треск ткани, и сразу же яркий свет залил комнату, выхватывая высокий стеллажи книг, небольшой чайный столик, и главное, большой кожаный диван с застывшим на нем телом.

— Так…

Арендт сразу же отметил необычайную бледность, почти мертвенность кожи Пушкина, что говорило о большой потери крови. Увидел он и большое красное пятно на его белоснежной сорочке.

— Низ живота, — качнул головой доктор, уже понимая, что сейчас увидит. Такое ранение, особенно пулей из дуэльного пистолета, считалось почти гарантированной, причем мучительной смертью. Тяжелая пуля, попадая в живот, превращала внутренние органы в настоящую кровавую кашу, с которой ничего нельзя было поделать. Уж лучше сабельный удар.

— Доктор, Николай Федорович, дорогой, что же вы стоите? –со спины вынырнул Данзас и вцепился в рукав врача. — Я принес воду! Возьмите!

Благодарно кивнув, врач тщательно ополоснул руки. Знал, что любая грязь, оставшаяся на коже, может принести еще больший вред.

— Отойдите от него, — Арендт подошел к дивану. — Александр Сергеевич, вы слышите меня?

Если больной в сознании, то дело врача существенно облегчалось. Ведь, кто лучше больного мог все подробно и обстоятельно рассказать о боли.

— Александр Сергеевич? Я доктор, Арендт Николай Федорович.

Поэт лежал на боку и не двигался. Если он и дышал, то внешне этого было совсем не заметно. Его грудь была неподвижна. Значит, все.

— Александр Сергеевич…

Арендт коснулся его шеи, нащупывая яремную вену. К сожалению, биение сердца не чувствовалось.

— Дайте кто-нибудь зеркало.

Нужно было еще проверить дыхание. Вдруг, не все потеряно.

Через мгновение в его руку кто-то вложил небольшое зеркальце с длинной изящной ручкой из слоновой кости. Явно женская вещичка и притом очень дорогая.

— Тихо!

Доктор наклонился ниже, опустив зеркало к посиневшим губам поэта. Затаил дыхание, надеясь на чудо. Но ничего не произошло — поверхность зеркала осталась чистой, совершенно не запотевшей.

— Господа…

Арендт положил зеркало на чайный столик и медленно повернулся. На нем тут же скрестились взгляды присутствующих, в которых уже плескался ужас. Его сердце только сжалось от боли.

— Я вынужден сообщить, что Александр Сергеевич Пушкин скончался. Закатилось солнце русской поэ…

И тут за его спиной хрустнула кожа дивана, и раздался удивленный возглас:

— Что это еще за школьная самодеятельность? Спектакль ставите «Пушкин на смертном одре»? А кровь откуда? Я спрашиваю, откуда здесь столько крови?

У присутствующих лица в один момент вытянулись. Кто-то начал истово креститься, только правая рука летала.

На их глазах из окровавленных тряпок самым натуральным образом восстал поэт, которого только что признали мертвым. Сел на диване и белыми белками глаз крутит, во все стороны смотрит, как безумный.

— Господи, — рядом с доктором закатила глаза горничная и начала оседать на пол. — Мертвяк восстал…

— Живой, живой, батюшка наш! Живой, милостивец! — тут же дико заорал личный слуга Пушкина, с грохотом рухнув на колени. — Боженька, смилостивился над нами! С небес нам послал благодать…

Глава 2 Здравствуйте, я ваша… Пушкин!

* * *

Письмо Н. Н. Пушкиной [супруга А. С. Пушкина] Н. И Гончаровой.

'… Матушка, эти дни я совсем не спала. Ты даже не представляешь, как мне было страшно. Я боялась сомкнуть глаза, все время представляла, как он смотрит на меня. У него такой взгляд, что оторопь берет. Смотрит, будто понять ничего не может…

Я его совсем не узнаю. Все стало другим — походка, взгляд, повадки. Ты ведь помнишь, как он меня раньше называл? Ташей, как и ты в детстве. Теперь же только Наташей и никак иначе…'.

* * *

Из подслушанного разговора на базаре.

— … Вот тебе крест, наш барин из ума выжил! Как его на дуэли приложило, вот с такенными глазищами ходит. Ничаво не помнит, не знает. Вчерась вон ему до ветру захотелось, а куда идти не знает…

— Гы-гы-гы! Нежто, прямо в портки наделал? Гы-гы-гы! Барин и в портки…

— А седня все про какую-то щетку талдычал. Я ему для ковра несу, а он меня по матери обложил. Мол, ему щетка для зубов нужна.

— Гы-гы-гы! Чудно как! Щетка для зубов! А скребок для задницы ему не нужон⁈

— Скребок? Откуда знаешь? Только барин не скребок, а бумагу спрашивал. Как, говорит, особливой бумаги для подтирания не придумали?

— Гы-гы-гы!

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Его пробуждение в этой ипостаси было далеко не эпичным, за что Ивану Петровичу, педагогу с многолетним стажем, было бесконечно стыдно. Подумать только, он, заслуженный учитель России, лауреат десятков всероссийских и областных конкурсов педагогического мастерства, признанный знаток поэзии Золотого и Серебряного века, позволил себе обложить по матери, пусть и малоизвестных, но все же классиков русской литературы! Послал во всем известное место сначала друга и однокашника Пушкина поэта Константина Данзаса, а потом и самого известного врача Петербурга Николая Арендта. И только чудом «под огонь» не попала сама супруга великого поэта, красавица Натали, которой вселенец из будущего уже был готов объяснить, кто она, кто её родственники, и куда им всем нужно срочно спешить. Позор и стыдоба на его седую голову!

Правда, было и то, что извиняло Ивана Петровича. Первое, это несусветная боль внизу живота, выворачивающая все его внутренности наизнанку, и через несколько мгновений пропавшая каким-то чудом. Второе, совершенно непривычная окружающая обстановка, напоминающая то ли антикварный салон, то ли музейные декорации. Словом, старика было за что извинить. Хотя теперь и не старика, вовсе…

* * *

Первые сутки, без всякого преувеличения, Иван ходил с открытым от постоянного удивления ртом. Естественно, пытался закрывать, чтобы родные перестали на него коситься, но все было бес толку. Челюсть упрямо тянулась вниз, а с лица не сходило восторженное выражение. От этого даже лицевые мышцы начали болезненно ныть. А как же иначе?

— Ведь, я Александр Сергеевич Пушкин, — тихо-тихо повторял он, не вставая с дивана в своем кабинете. Пришлось, перед близкими и друзьями симулировать контузию, чтобы хоть как-то оправдаться за необычное поведение. Попросил оставить его в тишине и спокойствии, чтобы немного оправиться.–Господи, просто поверить не могу, что это произошло… Я, наше всё! Я солнце русской поэзии! Я Пушкин! Самый настоящий Пушкин!

Снова покосился на большое зеркало у секретера, в котором отражалось столь знакомое ему по гравюрам лицо с характерным выдающимся носом и густыми бакенбардами. Сильно зажмурился и снова открыл глаза, но картина не изменилась. Из зеркала на него, по-прежнему, смотрело то же самое лицо.

Весь этот день он прикладывал просто адские усилия, чтобы хоть как-то привыкнуть к новому состоянию. Чтобы окончательно не прослыть умалишенным, ему было нужно, как можно скорее прийти в норму. Только как, черт побери, это сделать, если его то и дело пробирал восторг от фантастического ощущения сопричастности⁈

Куда бы он здесь не бросал взгляд, все «дышало» историей, все буквально «кричало» о великом человеке — титане русской литературы, который для страны и ее народа стал больше чем гениальный поэт, талантливый литератор, прозаик. Пушкин стал частью ее культурного кода. И как со всем этим смириться? Как к этому привыкнуть? Как можно без благоговения сидеть за письменным столом, где поэт создавал свои великие произведения? Как без дрожи можно брать книги, которых касался он?

— … Бог мой, это тот самый кабинет, где он написал «Медный всадник»! Да, да, здесь… Вот перья для письма, здесь его заметки… — дрожащими руками он разбирал листы с какими-то заметками, на которых среди неровных строк виднелись разнообразные рисунки. Ведь, великий поэт нередко на полях своих произведений оставлял рисунки всяких лиц, человеческие фигуры. — А это… Это что-то новое… Господи, я не читал такого, — на очередном листке с фигурной цифрой один было написано начало какой-то поэму, еще неизвестной читателям. — Это его новое произведение… Он его только начал писать, но, получается, из-за дуэли не должен закончить.

Иван почувствовал, что сейчас грохнется в обморок. Ноги ходили ходуном, едва держа тело. В глазах двоилось. Испытываемые им чувства были сродни восторгу первооткрывателя новых земель, куда еще не ступала нога человека. Он, Иван Петрович Купцов, учитель литературы из самого обычного подмосковного городка, нашел новую поэму Пушкина!

— А если это продолжение Евгения Онегина? — от нахлынувших эмоций задрожал голос. — Он ведь согласился его написать. Кажется, некий Юзефич в своих воспоминаниях писал, что Александр рассказывал некоторые подробности из продолжения поэмы своему брату. А ведь это было в тридцать седьмом году! В этом году…

Он без сил рухнул на диван, откинувшись на его спинку. Весь дрожал, спина мокрая от холодного пота. В глаза отражалось что-то совершенно шальное.

— Я нашел начало второй части Евгения Онегина, — прошептал с каким-то мистическим ужасом и тут же закрыл себе рот ладонями, чтобы сдержать вопль. — Это же как найти Трою…

Именно так Иван себя и ощущал. Подобно великому археологу-самоучке Генриху Шлиману, раскопавшего легендарную Трою, родину Елены Прекрасной, он открыл новую планету в пушкинской вселенной.

— Значит, он начал писать продолжение. Точно, это продолжение, — осторожно разглаживал пальцами листок, боясь лишний раз его коснуться. — А вдруг уже все написано?

На него нахлынула уже не волна, а самое настоящее цунами восторга. Захлестнуло его с пальцев ног и до самой макушки головы.

— Ведь, мог успеть. Вполне мог… Значит, нужно искать.

Иван оглядел сначала письменный стол, заваленный листами, потом перевел взгляд на секретер. Наконец, еще оставались высокие книжные полки, на которых стояли сотни книг: от карманных сборников стихов и до громадных фолиантов об истории Троянских войн. Драгоценная рукопись, должная взорвать литературный мир страны, могла быть в любом из этих мест.

— Это же, как найти второй том Мертвых душ… Как отыскать потерянные пьесы Шекспира… — жадно разглядывая стол, он повторял названия книг, рукописей, произведений, которые были утрачены, и в истории мировой литературы считались подобны затерянному ковчегу завета. — Как разыскать украденный багаж Хемингуэя с его ранними рукописями… Господи, я верну миру такое сокровище…

Если бы в этот самый момент в кабинет заглянул кто-то из слуг, или не дай Бог, супруга Наталья, то они окончательно бы уверились в его безумии. А как иначе⁈ Иван сейчас выглядел самым настоящим сумасшедшим, одержимым какой-то дикой идеей. Широко раскрытые глаза блестели, зрачки бегали. В непрестанном движении находились руки.

— Сначала стол, — прошептал он, облизывая пересохшие губы и медленно подбираясь к столу. При этом смотрел на него так, словно перед ним была жертва, которая была в любой момент рвануть с места. — Это самое верное место для рукописи. Александр Сергеевич писал здесь, а значит, и готовые листы с текстом скорее всего хранил тоже здесь. Ведь, так удобнее всего…

И следующие полчаса Иван методично осматривал бумаги на столе и его двух ящиках. Ничего не пропуская, изучал каждый лист, каждый клочок бумаги. Внимательно вчитывался в написанное, стараясь найти следы драгоценной рукописи. Что казалось интересным, сразу же помечал в небольшом блокнотике.

— … Так… какой-то список… имена, фамилии, в сторону пока, — попадалось много совершенно непонятных документов, или их обрывков, в которых он ничего толком не понимал. Такие бумаги складывал отдельно, надеясь разобраться в них со временем. — Это еще что за квитки? Векселя, похоже… Тоже в сторону. Потом поглядим.

Когда закончил со столом и перешел к поискам в секретере, то стопка непонятных документов уже превратилась в папку весьма внушительной толщины.

— Где же ты, моя прелесть? — в ящичках было все что угодно, но только не рукопись. Попадались, разные записки, много писем, какие-то бухгалтерские записи, и много всякого другого. — Неужели, и здесь ничего нет? Что же ты, старина Сергеич, так ленился? Где же она?

В конце концов, Иван выдохся. Разбор всех этих бумаг, которых у Пушкина оказалось просто неимоверное количество, его окончательно вымотал.

— В книгах, может спрятал?

Опустился прямо на пол, со вздохом уставившись на внушительные книжные стеллажи. Если их перебирать, то о сне этой ночью можно было забыть. Дел здесь как раз часов на восемь — девять, то есть до утра.

— Не-ет, хватит. Что я, в самом деле, как какой-то юнец? Ясно же, что нет ни какой рукописи. Если Пушкин и собирался писать продолжение Евгения Онегина, то скорее всего просто не успел. Не успел…

Тяжело вздохнул, и с пола перебрался на диван, на котором с облегчением и растянулся. Эти поиски рукописи, превратившиеся в полноценный обыск рабочего кабинета, сильно его утомили.

— Хвати дурить, Ваня, — бормотал он, смотря в зеркало. Человек в отражении выглядел не очень хорошо: осунувшееся лицо, обострились скулы, мешки под глазами. — Соберись, наконец. Возьми себя в руки. Теперь все изменилось. Твое прошлое, это их будущее. Вот так-то…

Замолчал, пытаясь переварить эту мысль. Правда, получалось не очень хорошо. Мысли в голове метались из стороны в сторону, звон стоял такой, словно звонарь от души в колокол бил.

— Теперь ты Пушкин, и тебе здесь жить. Понял?

Кивнул, и отражение в зеркале ответило тем же.

— Ну, а раз так, то придется немного поработать…

Вместо поисков мифической рукописи, нужно было разобраться в бумагах поэта. Ведь, пока он, вообще, ничего не знает о частной жизни Пушкина. И сейчас вопросов у него было больше чем ответов.

— Поглядим, чем вы дышите, господин Пушкин.

Раскрыл папку и взял лежавший сверху большой желтоватый лист с какими-то расчетами. Начал, разбираясь в почерке, внимательно изучать строчку за строчкой.

— Как курица лапой, честное слово. Ни чего толком не разберешь. Что вот тут написано? А, расходы на туалет… Тысяча четыреста рублей! Ни хрена себе! Ой! — Иван тут же легонько шлепнул себя по шубам. С матом нужно было завязывать. — Подожди-ка, это же гардероб для бала: платья, носочки, чулочки, как говориться…

Еще раз подивившись на расходы, перевернул листок. На оборотной стороне оказалось продолжение с еще более любопытным содержанием — расходами на аренду этой самой квартиры, обучение детей, питание для всей семьи, содержание кухарки и дворника.

— Не слабые расходы, — присвистнул Иван, вчитываясь в текст и цифры. — Шесть тысяч за год — это аренда квартиры на одиннадцать комнат. Полторы тысячи рублей за бал в октябре, еще полторы тысячи за бал в ноябре, почти столько же за декабрь. Что я так жил, как говорят в Одессе… Черт, а теперь я так и живу.

Судя по его подсчетам, расходы у семейства Пушкиных были не просто большими, а фантастически большими. Если верить вот этой бумажке, то за прошлый, 1836 год, ими было потрачено почти двадцать тысяч полновесных николаевских рублей. Двадцать тысяч рублей! Сумма выглядело еще более жутковатой, если представлять себе примерные цены этого времени.

— Кажется, на одном из уроков мы делали похожее сравнение, — начал он припоминать один из открытых уроков. — Доход губернатора мог доходить до четырех тысяч рублей, а писаря в губернской управе — около двадцати рублей. Крепостного крестьянина можно было купить примерно за двести — триста рублей, если он был здоров и силен. Неплохой каменный дом в столице мог стоить восемь — десять тысяч рублей. Такое чувство, что Пушкины денежные ассигнации использовали в качестве туалетной бумаги…

Впечатленный размерами расходов теперь уже своего семейства, Иван следующие пару листочков даже смотреть не стал. Взял и переложил.

— Чего это я? Поглядим и это.

Невзрачные серые квитки, которые он только что отложил в сторону, оказались долговыми расписками на весьма приличные суммы. Мелькали суммы в пятьдесят, шестьдесят и даже сто рублей. Пара расписок была, и вовсе, на внушительные пятьсот рублей.

— Я читал, что он играл в карты, но так…

Судя по датам на расписках, Пушкин играл и проигрывал с завидной регулярностью. Это случалось минимум раз в неделю, а иногда и чаще.

— Еще расписка, и еще, и еще, — бумажек с суммами, которые поэт обязывался выплатить, становились все больше и больше. На некоторых из них вдобавок к суммам появлялись еще и условия — например, права на какое-нибудь из стихотворений. — У него, похоже, точно зависимость, и причем самая настоящая, от которой нужно лечить.

На одном из квитков Иван наткнулся на какие-то расчеты. Очень было похоже на то, что Пушкин пытался прикинуть, насколько велики его долги. И полученная цифра, без преувеличения, впечатляла.

— Мать вашу…

Он сглотнул вставший в горле ком и печально пробормотал:

— И как тут не материться? Это же чертова туча денег.

Снова и снова смотрел на листок, словно пытался убедиться, что ошибся. Однако, дикая цифра в сто сорок тысяч рублей никуда и не думала исчезать.

— Саня, б…ь, ты дурак⁈ Ответь мне, ты полный дебил⁈ — возмущенно крикнул Иван своему отражению. Накипело, честно говоря. — Ты что же творишь⁈ Ешь что ли пачками эти деньги…

Картинка в его голове, и правда, складывалась просто возмутительной. Великий русский поэт, отец четверых детей и супруг одной из красивейших женщин Петербурга, оказался в долгах, как в шелках. Общая сумма долга при этом была неподъемной даже для него, получающего весьма неплохие гонорары.

— Ты же банкрот! Натуральный банкрот, у которого в кармане вошь на аркане повесилась. У тебя даже имение два раза заложено, перезаложено! Ты, вообще, как собирался все это выплачивать? Органы продать? Каждую неделю по поэме в стихах писать? Или может банк ограбить? Хотя, сейчас банки-то есть или нет… Запамятовал.

Естественно, все эти вопросы были риторическими и не требовали ответа. Все было и так понятно — самостоятельно семейство Пушкиных не могло «погасить» все эти расписки в срок. Следовательно, они были банкротами.

— Получается теперь это и мои долги? — ответ был очевиден, что, собственно, и подтверждала постная физиономия в отражении зеркала. — Ладно, ладно, — он сдвинул все эти расписки, векселя и банковские билеты в отдельную кучку, чтобы сложить потом в отдельный ящик. Со всем этим следовало разобраться быстрее всего. — Вроде бы все. Осталась пара бумажек.

Большой белый пергамент с витыми вензелями и гербами Российской империей, который он взял в руки, оказался свидетельством о создании газеты «Современник».

— Точно, у меня ведь есть своя собственная газета. Я газетный магнат, — грустно улыбнулся Иван, вспоминая, что, вообще, такое. — Кажется, Пушкин хотел с помощью ее немного подзаработать, распространяя по подписке. Там печатались самые известные поэты и писатели империи, а выхлоп, к сожалению, оказался пшик, да маленько…

Гербовая бумага с императорской подписью казалась внушительной и рождала в его голове очень интересные мысли о своем будущем.

— А ведь идея-то хорошая, — кивнул он сам себе. Да что там хорошая, идея гениальная! Просто Сергеич не самый хороший бизнесмен и выбрал не тот формат для газеты. Нужно было работать иначе, тоньше, хитрее…

Вот теперь уже Иван улыбнулся шире. Если его задумки получится реализовать, то газета сможет не просто кормить все его многочисленное семейство — его самого, супруг, четверых детей, сестры жены с детьми и кучу кухарок с горничными, но и неплохо их одевать.

— Хорошо, очень хорошо, — документ о создании газеты лег в другую сторону, и, наконец, в папке остался лишь пара бумажек, густо исписанных какими-то пронумерованными фамилиями. — Так, это что это такое? Наталья I, Катерина I, Катерина II, Кн. Авдотья, Катерина IV, Пульхерия, Анна. Что-то я не пойму, чего это такое…

Его взгляд сместился к самому началу списку, где по логике должно быть некое наименование всего этого. И правда, там было что-то написано, что с трудом было разобрать.

— Донжуанский список А. С… Мать твою, — опять вырвалось у него. — Он написал список любовниц и держал его прямо у себя в столе⁈ Александр б…ь-Сергеевич, а не охренел ли ты в край? Простите за мой французский.

Иван, конечно, был знаком с исследованиями пушкинистов о довольно богатой и разносторонней личной жизни великого поэта, но в некоторые вещи и истории старался не сильно вдаваться. Скорее даже пытался отстраняться от них, чтобы сохранить цельное и возвышенное представление о Пушкине. Но сейчас Александр Сергеевич раскрывался перед все с какой-то совершенно неприглядной стороны, что не могло не шокировать.

— Ай да, Пушкин, ай да с… сын! Вот тебе и солнце русской поэзии, на которое полторы сотни лет молилось четверть русскоязычного мира… Ты у нас, оказывается, заядлый игроман — раз, неисправимый бабник — два, — Иван укоризненно качал головой, загибая пальцы. — К этому еще нужно прибавить твою невероятную задиристость и обидчивость, из-за которых ты по любой пустячной причине вызываешь на дуэль…

Мужчина откинулся на спинку и уставился в стену. Все это следовало хорошенько обдумать. Ведь, он не готов и не мог так жить. Просто не мог и не должен.

— Я тебя, с… сын, воспитаю настоящим человеком, — наконец, он прервал молчание, заговорив с жаром и злостью. Глаза при этом сузились, лоб прорезали глубокие морщины, а лицо приобрело неприятное угрожающее выражение. — Это я слегка копнул в твоем грязном белье, а что вылезет наружу, если по–настоящему поискать? Я сделаю из тебя настоящего русского поэта, чтобы потомкам было не стыдно…

Вскочил с дивана и подошел к зеркалу. С силой ткнул пальцем в свое отражение.

— Понял меня? Обязательно сделаю из тебя настоящего человека. Обязательно, и не сомневайся, — у отражения почему-то был довольно скептический вид, отчего Иван разозлился еще больше. — Я в училище почти десять лет отработал, и такого повидал, что с таким чумазым негритенком точно справлюсь. Будь уверен.

Угрожающе кивнул отражению, и шагнул к столу. Сел, подтянул к себе чистый лист, и схватился за перо.

— Итак, дано великий поэт, бабник, изменник, должник, игроман, обидчивый тип, и похоже, любитель побаловаться с политикой. Вдобавок ко всему этому отец четырех детей и супруг очень ветреной красотки, от которой у одной половины Петербурга текут слюни, а у второй стоит… И из этого нужно сделать настоящего человека, — он в сомнениях покачал головой. — Неслабая задачка, честно говоря… И кстати, Ваня, ни какой ты больше не Ваня. Ты теперь Александр, Саня, Санек, Санечек…

Вот, пожалуй, с этого дня и началась новая страница в жизни великого русского поэта и писателя Александра Сергеевича Пушкина.

Глава 3 Не то бордель, не то ссудная касса

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

В это утро он проснулся еще затемно. Несмотря на ощутимую прохладу [истопник, собака, еще дрых, похоже], резко откинул одеяло и вскочил на ноги.

— Ух ты, как бодрит! — Александр аж запрыгал от обжигающе ледяного пола. — Срочно нужен теплый пол… Ну, что Сандро, готов к подвигам во имя будущего русской литературы? И, конечно, во имя нашего тоже…

Из зеркала, висевшего на стене рядом, на него с сомнением глядело заспанное лицо Пушкина. Весь взъерошенный, волосы торчком стоят, нос синий, как бы не простудился во время вчерашних приключений.

— Что за сомнения, Александр свет-Сергеевич? — ухмыльнувшись, подмигнул он отражению. Настроение было на все сто процентов. Его буквально переполняло желание всколыхнуть окружающее его болото, перестроить и перекроить жизнь поэта так, чтобы все сверкало и блестело, как у кота… — Прочь все! Новая жизнь началась!

Его взгляд скользнул по мятой ночной рубахе и замер на внушительно вздувшемся внизу бугорке.

— Ого! Похоже, у нас обозначился еще один животрепещущий вопрос… Причем, животрепещущий в прямом смысле этого слова.

Как пенсионер со стажем, он, честно, говоря уже и отвык от такого. А тут сюрприз и подарок, пробуждающий уже давно забытые ощущения.

— А про это-то я и не подумал — жжение в паху усилилось, словно намекая, что тут не думать нужно, а действовать. — Кстати, а где Наталья? — недоуменно оглядел смятую постель. Устоявшаяся вмятина на пуховом матрасе подсказывала, что спал он, как правило, в одиночестве. — Странно, а как же четыре ребенка? Прямо загадка для Шерлока Холмса…

Чтобы унять возбуждение [не бродить же по дому с возбужденно топырившимся естеством], основательно размялся. Хотел по-стариковски, как привык, сделать зарядку, но новое тело неожиданно запросило большего. Пришлось, выложиться как следует. Поприседал до приятного гудения в бедрах и коленях, наотжимался так, что руки повисли плетьми.

— Вот и ладно, для здоровья хватит, — бросил мужчина, накидывая халат на плечи. На ноги нашлись большие мохнатые то ли тапки, то ли чуни, несмотря на неказистый вид прекрасно согревшие ноги. — А теперь не грех немного откушать.

Он потянул носом, пытаясь уловить запах готовящейся пищи. Кухарка, наверняка, должна уже была приступить к готовке. Однако ничем соблазнительным со стороны кухни не тянуло.

— Они что тут до обеда спят⁈ — желудок раздраженно пробурчал, тоже выражая свое несогласие с таким положением дел. Александр недовольно сжал губы. — Сейчас разберемся, почему это солнце русской поэзии никто не собирается кормить.

И сам не заметил, как в голосе появились недовольные барские нотки. Видимо, эпоха и личность реципиента сказываются.

— Так…

Дом его встретил мертвой тишиной. Значит, его догадка верна: здесь никто особо не привык рано вставать.

— Хотя, вроде, кастрюлями кто-то гремит, — ухо уловило вдалеке какое-то позвякивание, очень напоминающее возню с кухонной утварью. Желудок тут же снова возбудился, выдав в животе оглушительную трель. — Ну-ка, посмотрим.

Кухня с печью, большим разделочным столом располагалась в самой дальней части одинадцатикомнатной квартиры. Пока туда добрался, несколько раз вспотел.

— Барин, что же вы ни свет ни заря! — чересчур эмоционально встретила его кухарка, стоя в дверях. Крупная бабища, кровь с молоком, про которых говорят, что она и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, причем с этим же конем на руках. — Всегда допоздна почивать изволите. Будить вас приходится…

А дальше случилось то, чего Александр ну никак не ожидал.

— Или вас опять зуд одолел, как на третий день? — он молча пожал плечами в ответ. Сразу и не понял, о каком таком зуде шла речь. — Только нонче поспешайте, а то делов многась.

Убрав сковородки, она повернулась к нему спиной, задрала юбку, и улеглась телесами на стол. Повела из стороны в сторону белыми ягодицами и затем деловито буркнула:

— Готовая я. Давай, барин, наддай. Барин?

С Пушкиным же случился самый натуральный ступор. Встал, как столб, с выпученными глазами и широко раскрытым ртом, не в силах и слова сказать. Прямо на него смотрело такое

— Барин, заснули? — нетерпеливо вздохнула бабища, задирая юбку еще выше и еще призывнее дергая тазом. Мол, начинай. — Мине исчо тесто ставить нужно. Барыня вчерась про блинчики с вареньем сказывала.

— Что? — с трудом выдавил из себя мужчина, стараясь не смотреть вперед. Открывшееся его глазам ошеломительное зрелище в один момент выбило из головы все мысли. Раз, и так пусто стало внутри черепной коробки, хоть шаром покати. — Блинчики… Какие еще блинчики…

Та изогнулась в его сторону, пустив по своим телесам настоящую волну. При таком ракурсе задранная чуть ли не до головы юбка уже совсем ничего не скрывала. И зрелище было такое, что беги и падай.

— Барин, дык я про блинчики толкую, — дебелое лицо у кухарки стало откровенно обиженным, словно ее дразнили нехорошими словами. — Что же вы не слышите⁈ Наталья Николаевна, матушка, сказывала, что блинчиков хочетца. Сказываю, теста бы поставить, а вы, барин, даже портки не снявши. Как же с неснятыми портками-то? Давайте подмогу вам…

Ее чуть хриплый голос, снова и снова талдычащий про «неснятые портки», «блинчиков хотца», «супружница ваша», «уд», словно гвозди в его голову вбивал. Александр даже морщится начал.

— Пушкин, б…ь, ты совсем оху?!. — выдохнул он, наконец, возвращая себе способность более или менее связно мыслить и говорить. Снова заговорил, обращаясь к себе в третьем лице. — У тебя жена красотка, хоть сейчас на подиум… А ты, сукин кот, кухарок на кухне тра…

Бормотал, едва не срываясь на крик, отчего казалось, что его сейчас удар хватит. Перед глазами сразу же встал тот злосчастный донжуановский список с покоренными красавицами, что он нашел вчера в секретере.

— Вот, оказалось, что это за Верки, Машки и Катьки шли отдельным списком, прямо напротив графинь, баронесс и фрейлин…

И такое зло его взяло на развратника-поэта, на эту развалившуюся на столе кухарку, на царившие в этом времени нравы, что в глазах потемнело.

— Никитка! Козлов, твою налево, бегом сюда! — вдруг заорал он во весь голос, зовя своего личного слугу. Тот всегда где-то рядом держался, а, значит, и сейчас был поблизости. — Никитка, живо сюда!

Через минуту на кухню влетел полуодетый слуга, высоченный мужик с ручищами, как совковая лопата. Лицо при этом было такое, что не приведи Господь в темноте увидеть. Глаза бешенные, рот скалился, как у злобного пса. Видать, сильно испугался, что с его барином что-то плохое случилось.

— Всыпь-ка ей ремнем за неуважение! — рявкнул Пушкин, с яростью тыча в сторону испуганной кухарки. — Что встал? Оглох⁈

— Так, срам же какой, — ошарашенно пробормотал слуга, несказанно удивившись такому. Стоял, мялся, не зная что и делать.

— Вот по этому сраму и врежь хорошенько раз пяток! Ну⁈ — мужик кивнул, сразу же потянувшись за ремешком с брюк. — Б…ь, куда я, вообще, попал⁈ Это что за время такое? Слов даже нормальных нет…

Кухарку тем временем снова нагнули на стол и всыпали, как следует. Кожаный ремешок только свистел, поднимаясь в воздух и опускаясь на белые ягодицы. Они же при каждом ударе начинали заманчиво колыхаться, словно сами собой соблазнить пытались.

— Ладно, ладно, хватит, — наконец, Александр махнул рукой. Отвернулся, услышав приглушенные всхлипы. — Черт, что же за утро такое?

Злость, как корова языком слизала, а на душе еще хуже стало. Гадкое, такое мерзкое ощущение. Ведь, понимал, что зря бедную женщину наказывал. Она что, от большой радости тут своими белыми телесами «светила»? По принуждению, конечно же: крепостной крестьянкой была с рождения, оттого и делала, что прикажут.

— Ну, хватит, — виновато буркнул он в сторону женщины. — Погорячился я. Слышишь, не прав, говорю. Ты только больше так не делай. Поняла? — та насупилась, косясь на него исподлобья. — На вот тебе пять рублей, чтобы обиды не держала.

Покопавшись в кармане халата, нащупал горстку крупных монет. Пять кругляшей вроде бы было.

— Вот, держи, — высыпал перед ней на стол. — Не прав я был, не прав.

Тяжело вздохнув, Александр вышел из кухни. Настроение после всего этого такое поганое было, что даже во рту горечь ощущалась. Столкновение с реальностью оказалось еще хуже, чем ожидалось.

— Ну, солнце русской поэзии, ну ты и даешь, — шептал, еле-еле сдерживаясь, чтобы не выругаться. — Я даже боюсь представить, что ты там в своем поместье устроил. Гарем, поди… Б…ь, да вы тут совсем охренели. Я, конечно, читал, но чтобы вот так запросто…

Словом, к нему сейчас лучше было и не подходить вовсе. Советские устои, что вбивались еще с пионерских времен, и позже крепились книгами, фильмами и духом эпохи, буквально вопили от негодования. Все внутри него жаждало действия.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Лоснящийся черной краской экипаж лихо развернулся во дворе дома и встал прямо у широкого крыльца. Непростое умение, много говорящее о немалом опыте кучера и хорошей выучке его жеребца. Хлопнула дверь, и на мостовую соскочил молодой человек в плаще нараспашку.

— Держи рубль! Заслужил, каналья! — широко улыбнувшись, пассажир бросил вознице монету.

Детина, заросший по самые брови густой черной бородой, тут же принялся кланяться и благодарить, то и дело поминая Бога. Еще бы не радоваться, целый рубль заработал вместо гривенника.

— Знай мою доброту!

Брат поэта, Лев Сергеич Пушкин, был не мот и откровенный транжира, как некоторые господа из состоятельных семейств. Его скорее можно было считать очень увлекающимся человеком, легко поддающимся соблазнам и очень склонным к широким эффектным жестам. Если гулять с компанией, то старался удивить друзей самым дорогим шампанским или брался оплатить общие расходы. Если снимать квартиру в Петербурге, то она непременно обязана быть шикарными апартаментами вблизи дворцовой площади, с новомодным клозетом. Если был приглашен в модный салон к известной всем графине М., то на нем обязательно должно быть платье от самого известного портного в столице. Визит к дамам тоже не проходил без дорогого подарка, а нередко и очень дорогого подарка. Словом, расходов было столько, что их не покрывали никакие доходы, а от того и копились долги, которые самому было никак не выплатить.

— Слава Богу, с Александром все обошлось, — застыв на крыльце, Лев размашисто перекрестился. Старший брат часто помогал ему, и случись с ним какая-нибудь беда, Льву пришлось бы непросто. Сегодня как раз пришел срок оплаты одного из многочисленных кредитных векселей, которые он набрал. — А не то я этому французишке шею бы…

Что он сделал бы с Дантесом, опытным офицером и прожжённым бретером, Пушкин-младший договорить не успел. Двери перед ним распахнулись и на пороге появился слуга, тут же склонившийся в поклоне.

— Что там мой разлюбезный братик? — Лев кивнул слуге, словно старому знакомому. Никита Козлов служил в семействе Пушкиных уже пятый десяток лет, оттого его каждый здесь знал. — Поговаривают, вчера был немного не в себе. Так это простительно для человека, побывавшего у самого края.

— Гневен седни, — угрюмо буркнул слуга, пропуская гостя в дом и сразу же закрывая за ним дверь. — Сильно гневен, батюшка.

Лев, усмехнувшись, махнул в ответ рукой. Такое уже бывало, но всегда проходило.

— Ничего, Никитка, ничего. У меня есть пара занятных сплетен про одну даму, которой Саша не так давно интересовался, — мужчина заговорщически понизил голос, подмигивая при этом. — Уверен, это его развеселит. Больно уж сплетни горячие…

Хохотнув, Лев быстро зашагал по коридору. Если бы он оглянулся в этот момент, то обязательно бы заметил укоризненный взгляд слуги и, возможно, насторожился из-за этого. Но не обернулся, а, соответственно, ничего и не заметил.

— О, Сашенька и Катенька,свет моих очей и услада моего сердца! — при виде старших сестер Натальи Пушкиной, проживавших здесь же на полном иждивении поэта, мужчина аж засветился. Улыбка стала как у чеширского кота, если не шире. С губ начли сами собой срываться куртуазные дамские комплименты, на которые он был особенно горазд. — Как же я рад вас видеть! Признаться, намедни не раз думал о вас, вспоминал наши прогулки по набережной. Сашенька, Катенька, вы обе были необыкновенно хороши в ваших соболиных манто. И признаюсь вам, мне было очень тяжело идти рядом с вами, — сделав многозначительную паузу, он закончил. — Ведь, вся мостовая была усыпана осколками мужских сердец, разбитых вашей красотой…

Ну и кому не понравится такой поток комплиментов от весьма недурного собой, импозантного молодого человека? Естественно, обе особы, бывшие еще не замужем и вдобавок на третьем десятке лет, млели от такого отношения. Обе брюнетки, краснея и отчаянно стреляя глазками, смотрели на Пушкина-младшего, как кошки на сметану. Дай им волю, набросились бы на него и вцепились своими коготками.

— Ну что вы такое говорите…

— Боже, оставьте, Лев Сергеич. Вы смущаете нас…

Льва уже было не остановить. Он немедленно приложился к ручкам обеих дам, задержавшись чуть дольше положенного. Обе вновь зарделись, даже, не думая убирать руки.

— Мы непременно должны повторить нашу прогулку. Пройдемся по набережной, посетим салон мадам Анет. Прошу вас, не говорите нет! — Лев прижимал руку к сердцу, вздыхал, показывая, как он будет огорчен отказом. — Как можно прятать такую красоту от людей? Это настоящее преступление! Я не позволю.

— Мы непременно…

— Мы с радостью, — сдалась и Екатерина, теребя в руках кружевной веер. — Только наша модистка снова требует оплаты за новые туалеты, а мы пока немного стеснены в средствах.

Сестры проживали на пенсию, которую им выплачивал старший брат. Естественно, двум молодым особам, отчаянно ищущим себе достойную партию в столичном городе, средств не хватало. От того они часто обращались к своей сестре Наталье, прося ее взять денег у мужа.

— Не нужно об этом беспокоиться, — беспечно махнул рукой Лев, «под крылом» старшего брата привыкший именно так и решать все свои проблемы. — Я уверен, что Саш[А] обязательно войдет в ваше положение и с радостью поможет. Если позволите, то я с большой охотой попрошу за вас.

Обе особы тут же радостно захлопали в ладоши, в избытке награждая своего спасителя благодарными взглядами. Еще бы не радоваться, кавалер их освободил от весьма неприятной обязанности просить деньги.

— Ждите, и я пренепременно вернусь… Только переговорю с нашим Сашенькой.

Едва не приплясывая от хорошего настроения, Лев покинул гостиную. Брат скорее всего был в своем рабочем кабинете, а, значит, и ему нужно было туда.

— Мой любимый братик! Александр, а ты все в трудах, аки пчела! — он не сдержал радостного крика при виде брата, сгорбившегося над листом бумаги у стола. — Так нельзя! Человеку обязательно нужно отдыхать! Посмотри на себя, осунулся, круги под глазами! Тебе нужно больше гулять, больше радоваться жизни. Ты стал похож на затворника. Кстати…

Небрежным движением Лев выложил на стол долговой лист, небольшая серая бумажка с долговым обязательством. Причем это выглядело так, словно какая-то забава.

— До тебя небольшая просьба есть. Меня, Сашенька, опять кредиторы одолели, как блохи старого пса, — жизнерадостно рассмеялся, кивая при этом брату. Похоже, предлагал и ему посмеяться над этой немудреной шуткой. — Представляешь, со всех сторон обложили. Владельцу квартиры — дай. Я ведь говорил тебе, что снял такую шикарную квартирку о семи комнатках прямо у Дворцовой площади. Бакалейщику — дай, портному — дай. А я ведь прошу их совсем немного подождать…

Пушкин с тяжелым вздохом взял долговой билет, и, бросив на него беглый взгляд, убрал в папку. Значит, все оплатит.

— Сашенька, дружочек, ты просто чудо. Я ведь уже и не знал что делать.

— Работать пробовал? — сразу же отозвался поэт. Причем его голос оказался неожиданно холодным, а тон издевательским.

Но Льва так просто был не смутить, а тем более не обидеть. Мгновение, и он заливисто рассмеялся.

— Ха-ха-ха-ха! Саш[А], ты просто чудо! Я всегда говорил, что твои остроты необычно остроумны и точны. Ха-ха-ха-ха, предложил поработать! Всем же известно, что я и работа несовместимы!

Пушкин-младший, действительно, не страдал трудолюбием. Влиятельные родные, конечно, пытались его помогать, устраивая на очередное «теплое» местечко. Но, походив несколько месяцев на службу в присутственное место, Льву все быстро наскучивало, и он немедленно подавал в отставку. За спиной уже была работа в Министерстве духовных дел и народного просвещения, в Министерстве внутренних дел, в Отдельном кавказском корпусе, и нигде он особо не задерживался, всякий раз выставляя себя откровенным праздным повесой, гулякой и большим любителе дамского общества.

— Ты же знаешь, Саша[А], что мне нужен вольный воздух, просто для деятельности и конечно же общество прекрасных дев или даже гурий. Кстати, я разузнал про ту даму, про которую ты меня просил. И хочу сказать, она совсем не против встречи, — Лев наклонился, многозначительно подмигивая при этом. Явно намекал на что-то, известное лишь им. — У меня есть даже послание для тебя, — в его руке появился небольшой конвертик из белоснежной бумаги, от которого благоухало очень тонким цветочным ароматом. — Только прежде, пообещай мне, что поможешь нашим прелестным чаровницам — Катеньке и Сашеньке. Ты даже представить не можешь, в какой беде они оказались. Наглая модистка посмела поднять для них плату вдвое против прежнего и требует всю сумму за платья вперед. Неужели какие-то жалкие четыреста рублей стоят слез наших очаровательных созданий? Ты ведь согласен со мной?

Лев вновь широко улыбнулся и… требовательно вытянул руку. В глазах даже сомнения не было, что ему могут отказать. Ведь, старший брат всегда оплачивал его долги и расходы. Неужели откажет и в этой незначительной просьбе?

— Сколько? — тихо переспросил Александр, медленно поднимаясь из-за стола. — Четыреста рублей на бабские тряпки? Почти три тысячи рублей тебе за квартиру?

Улыбка у Льва начала гаснуть. Что-то настрой брата ему совсем не нравился. И взгляд стал каким-то колючим, а от всей фигуры отчетливо повеяло холодом. Таким чужим его еще никогда не видел.

— А не охуе… ли ты, братец⁈ — практически выплюнул Александр в лицо ошарашенному брату. — Я тебе, что банкомат? Или может деньги печатаю, рисую? Вроде нет, не рисую и не печатаю.

Стало нехорошо. По спине побежали мурашки, к горлу подступила тошнота. Родной брат, которого он в детстве за малый рост любил дразнить «карлой» (карликом), вдруг словно раздался в плечах и подрос на две, а то и три головы. С трудом сглотнув подступивший к горлу ком, Лев непроизвольно отступил назад.

— Вас же тут целая орава — почти полтора десятка человек, и никто даже пальцем о палец не удосужился ударить! Все на мое загривке сидите! — Пушкин с хрустом сгреб кучу бумаг со стола и со всей силы швырнул их в брата. — Ты знаешь, сколько твоих бумажек я оплатил за этот год? Б…ь, почти на десять тысяч рублей! Десять, мать его, тысяч рублей! Ну-ка, иди сюда…

Словно телок на закланье, Лев сгорбился и бочком пошел вперед. Брат его сейчас пугал до коликов в животе, чего, вообще, никогда не было.

— Теперь забудь о моих деньгах от слова «совсем». Хочешь денег, зарабатывай. А нужна будет работа, так я найду. Понял?

Пушкин-младший, насупившись, кивнул.

— А этим великовозрастным кобылам я сейчас сам все объясню, — бросил Александр, направляясь к дверям. — Расскажу, каким трудом зарабатываются деньги…

От автора. Друзья, большое спасибо за внимание к истории. Очень приятно. Думаю, в результате совместной с вами работой может получиться нечто довольно «вкусное», годное не только для любителя попаданческого чтива, но и альтернативной истории. Попробуем написать Александру Сергеевичу ого-го какую биографию

Глава 4 Как вернуть семейную идиллию и заработать немного денег?

* * *

Са нкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

После вчерашнего скандала в квартире Пушкиных царила тишина. В воздухе витала тревога, заставлявшая обитателей ходить на цыпочках и говорить полушепотом с оглядкой на окна и двери. Катерина и Александра Пушкины, после устроенного им разноса, обиделись и закрылись в своей комнате. Кухарка, не в пример обычным дням, почти не гремела кастрюлями, дворник на улице подметал двор так, что его было едва слышно. Даже дворник, которого никогда прежде не видели трезвым, был подозрительно свеж. Присмирели и дети, остро чувствовавшие атмосферу: совсем не шалили, сидели в своей комнате и тихо возились с игрушками и книгами.

Пожалуй, лишь один человек в квартире, в отсутствие главы семейства вел себя, как обычно. Наталья сидела в своей комнатке, что примыкала к рабочему кабинету супруга, и занималась вышивкой. Иголка мелькала в ее пальцах, тянулись разноцветные нити, а на белоснежном батистовой платке постепенно появлялась причудливая анаграмма.

— … По милому по дружку ноченька не спится,

По милому по дружку ноченька не спится,

Ох, во сне милого видала,

Ох, во сне милого видала.

Тихо напевала молодая женщина старинную русскую песню, что очень любила ее старая кормилица. Пела, и улыбаясь своим мыслям. Со щек не сходил румянец.

— Ты воспой, ты воспой в саду, соловейка,

Ты воспой, ты воспой в саду, соловейка!

Наконец, последний стежок лег на свое место, и анаграмма была закончена.

— Тебе, любимый дружочек, — прошептала Наталья, прижимая платочек к груди. Причем сжимала так сильно, словно хотела насытить его теплом своего сердца. — Чтобы всегда хранил тебя от всех невзгод и напастей.

Что и говорить, крепко любила она своего мужа. Оттого и прощала, пусть и с болью в сердце, его поразительную ветреность, обидное внимание, а то и прямо интерес, к чужим дамам. Знала она про его похождения, про тот список с его амурными победами, дать испорченным нравам Петербурга. Всей душой понимала, что ее Санечка, как мотылек, вечно летит на яркое, праздничное, сверкающее, чего между ними было все меньше и меньше. Чувствовала, что охладевать к ней стал, хотя на людях еще звал «ясным солнышком» и «ненаглядной зазнобушкой», целовал кончики пальчиков и нежно касался ее волос…

— Пусть мой платочек защищает тебя от плохих людей.

Но вчера все изменилось, словно вновь они оба на шесть годков назад вернулись. Видела она, что опять все между ними вспыхнуло.

— Любый мой, — шептали припухшие с жаркой ночи губы, а в глазах вновь игривый огонек. — Береги себя.

Нежно гладила платочек, а мыслями снова и снова возвращалась в прошлый вечер и ночь. И еще ярче расцветал на щеках румянец, в груди и животе разгорался сладостный жар, отчего становилось совсем хорошо.

— Только возвращайся, обязательно возвращайся.

Вчера, как в русской народной сказке было. Поначалу, страх и ужас. Ее Санечка так гневался, что прямо беги и прячься. Разве только молнии из глаз не летали. Он, конечно, и раньше любил острое словцо, но в этот день сам себя превзошел. Братца своего, Льва, добрых пол часа костерил на чем свет стоит. Вспомнил и про его безудержные траты, и про его безалаберность, и про его амурные похождения, и про его непостоянство. Бедного Леву едва удар не хватил.

С лихвой и моим сестра досталось. Сашенька им выдал по первое число. Не обращая внимание на их слезы, припомнил им и разгульную жизнь, и беспечность, и лень.

— Очень грозен был, — шептала она, робко улыбаясь.

Не могла в своих мыслях не признаться, что таким он ей особенно нравился. Что-то в нем, всегда покладистом и учтивом, тогда появлялось первобытное, неистовое, варварское. Сашенька точь в точь начинал походить на одного из героев ее любимого французского романа, капитана королевской гвардии Француа де-Бережон, отчаянного гуляку, авантюриста и защитника слабых.

— Прямо очень грозен, — лукаво облизнула губки язычком и сразу же оглянулась по сторонам, а вдруг кто-то догадался о ее мыслях.

В мыслях снова вернулась в тот вечер, когда он прижал ее у комнаты. Она тогда аж оторопела, не ожидая такого напора и горячности. Сердечко так сильно забилось, что жарко стало.

— Что-то мне душно…

От будоражащих фантазию картин в груди вновь появилось томление. Грудь задышала чаще. Тонкие пальчики мяли только что вышитый платочек.

— Совсем душно…

Сашенька зарычал, как дикий зверь, заставив ее вскрикнуть. Вдруг подхватил на руки, занес в комнату и бросил на кровать, как охотник свою добычу. А потом такое начал вытворять, что и вспомнить…

Наталья, и правда, не знала, что и думать, испытывая странные, противоречивые чувства. С одной стороны, все случившееся вчера в спальне между ними было настолько странным, незнакомым, что при одной только мысли об этом заливалась краской. С другой же стороны, ей никогда еще так хорошо не было. Стыдно даже вспомнить, но она так кричала, так кричала…

— Ой, кто там?

В дверь комнаты робко постучали. Тихо скрипнул петли, и на пороге появились сестры. Видно было, что устали дуться и пришли за новостями.

— Ну, сестричка, ты вчера устроила, — слева присела Александра и сжала ее ладони в своих.

— Рассказывай все, без всякой утайки, а то мы обидимся, — справа села Катерина, приобняв уже за плечи. — Мы же тебе по-сестрински все рассказывали. Теперь твоя очередь…

Наталья дернулась была, но держали ее крепко. Глубоко вздохнула и счастливо улыбнулась.

— Ой, девочки, что было, что было…

Дверь в спальню от сквозняков начала медленно закрываться, скрипя плохо смазанными петлями. Голоса в комнате становились все тиши и тише. Хотя некоторые, особо эмоциональные, возгласы еще можно было разобрать:

— Да ты что⁈ Прямо как кролики сделал…

— А кричала так, что весь дом слышал. Что, прямо так сладко было? Только не ври нам, слышишь? Поклянись…

— А потом прямо туда… Ну, туда, туда…

— Как? Туда?

— И что?

— Ой, мамочки, как было…

На некоторое время женские голоса превратились в шепот, которые было никак не разобрать. Но когда эмоции вновь стали брать верх, голоса опять стали громче.

— … И Сашенька сказал, что прикажет сшить мне особые маленькие кружевные панталончики для этого самого…

— Какие такие панталончики? Их же снимают…

— Сказал, что полураздетая я еще желаннее… А еще обещал сделать кружевные мешочки дли них… Вот такие примерно…

— Не поняла, для чего? Чего в них класть-то?

— Какая ты непонятливая, Катенька! У тебя, что впереди выпирает?

— А сиськи что ли? Так бы и сказала…

— Эх, какая же ты Таша [именно так близкие называли Наталью Гончарову-Пушкину] счастливая! Прямо белой завистью тебе завидую… Ташенька, поклянись нам, своим сестрам, что сразу же покажешь эти обновки! Клянись, иначе тебя из комнаты не выпустим и защекочем до полусмерти! Клянись.

— Да вы что, девочки⁈ Как можно? Мне же совестно будет…

— Не покажешь, ты нам не сестра!

* * *

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рыно к

Несмотря на середину февраля, мороз выдался слабеньким. День был скорее промозглым, чем морозным. На мостовой многочисленные прохожие и экипажи намешали отвратного цвета снежную жижу, в которую и неприятно было даже смотреть, а не то что ступать. Но приходилось, идти-то нужно.

Александр Сергеевич застыл на подножке остановившегося экипажа, с отвращением разглядывая грязь под ногами. С мостовой пахнуло тошнотворной вонью.

— Черт, у нас, вообще, когда-то были нормальные дороги? — вопрос был скорее риторическим, чем практическим. Просто вырвалось, накипело. — Никита, ты иди по торговым рядам и слушая во все уши. Как и договаривались, ищи мне купца-прощелыгу, что хочет денег заработать. После ищи нас в трактире.

Слуга, Никита Козлов, молча кивнув, пошел в сторону рынка. Пушкин же вернулся в экипаж.

— Человек, давай в трактир на Пятницкой! — хлопнул по стенке, подавая сигнал кучеру. — А теперь, Левушка, будем думать над нашим делом, — младший брат поддакнул, сидя напротив. — Хорошенько думать. Ведь, на кону неплохие денюжки.

Собственно, с попыткой заработать и решить тем самым все свои финансовые проблемы была и связана их сегодняшняя поездка. Еще вчера ему в голову пришла идея выпускать газету, которая бы всем пришлась по душе. У Александра Сергеевича, насколько он знал, уже был подобный опыт, связанный с выпуском журнала «Современник». Плохой, если честно, опыт. Великий поэт оказался совсем никудышным бизнесменом, откровенным издателем-неудачником, который не знал ни сферы, ни законов экономики. Свой журнал печатал на отличной глянцевой бумаге, стоимости просто запредельной. Гонорары для авторов установил бешенные, а продажи оказались с гулькин нос. В итоге, вся затея ушла в откровенный убыток.

— Ставлю задачу. Нужно придумать газету, чтобы стоила копейку и в то же время всем нравилась. Никитка сейчас нам найдет такого компаньона, что у нас за простой народ будет думать. Ну как тебе идея?

Лев, несмотря на кажущуюся ветреность и недалекость, сразу же схватил суть.

— Раз копейку будет стоить, значит, каждый купить сможет. А людей у нас ого-го, — он махнул рукой в сторону окошка экипажа. — О чем писать будем?

Пушкин многозначительно покачал головой. Чего-чего, а тем для газеты он мог столько набросать, что рука устанет записывать. Ведь, газета для пенсионера была и оставалась лучшим другом и в конце двадцатого века, и в начале двадцать первого века. Он в свое время десятками их выписывал, в киосках покупал. Сотни названий — «Вечерний город», «Спутник», «Новости», «Слухи и сплетни» и множество других, которых уже и не вспомнить. Словом, ему сам бог велел популярную газету сделать.

— Вот сейчас я тебе и расскажу. Только, Лева, слушай так, чтобы не пришлось по нескольку раз повторять. Ведь, издавать ее тебе придется. Что рот раскрыл? Хотел заработать, вот и будешь зарабатывать. Так что готовь лопату.

— Какую еще лопату? — не понял шутки Пушкин-младший.

— Такую… Деньги грести.

Отсмеявшись, начали.

Лев во время разговора едва успевал записывать идеи, воспринимая их чуть ли не как откровения. По листам блокнота стремительно порхал карандаш, заполняя одну страницу за другой. Время от времени, когда слышал нечто удивительное, не выдерживал и удивленно фыркал.

— … Сплетни⁈ И будут читать? Ах да… Я и сам до сплетен и слухов большой охотник. Вот, к примеру, слышал про баронессу Гагарину…

— … Это что еще за анекдоты такие? Ты русским языком объясни… Смешная история про ежика? В смысле, научил ежик попой дышать, а после сел на пенек и задохнулся? А-а…

— … А вот амурные знакомства это очень хорошо, это мне нравится! Так ведь можно с любой дамой познакомиться. Считай, как записочку передать, оставшись никому не известным…

Приехав на место, братья продолжили разговор уже в трактире. Место здесь было не простое, а для состоятельных господ и купцов с капиталами. Чисто, опрятно, без всякой голытьбы и пьянства. Самое место для серьезной беседы за хорошим столом, чем, собственно, посетители и занимались.

— Кстати, можно еще коротенькие рецепты всяких необычных блюд печатать, — кивая на хрустящих жаренных карасей в сметане, предложил Александр. В своем времени он с большим удовольствием покупал кулинарные книги карманного формата и смаковал описания разных кушаний. — Например, напечатаем рецепт особенной вишневой наливки или капустного пирога и укажем, что прислал их какой-нибудь барон С. скажем из Калужской губернии. Вдобавок, напишем, что барон назвал его рецептом наилучшей наливки. Знаешь, какой шум поднимется…

Лев, кусая этот самый капустный пирог, кивнул. Отзывы точно будут, можно было и не сомневаться. Здесь чуть ли не каждый помещик наливку самолично делает, и именно свой рецепт считает наилучшим. Говорили, что даже дуэли по такому поводу случались.

— А еще можно про клады печатать…

У Пушкина-младшего чуть кусок из рта не выпал. Так и замер с выпученными глазами и половинкой пирога, зажатого в зубах.

— О каких таких кладах? — давясь, быстро выпалил он. — Ты и о кладах знаешь? Откуда?

Пушкин же в ответ расхохотался, обратив внимание на столь «живую» реакцию брата. Ясно теперь, как другие среагируют.

— В каждом из нас, Левушка, считай с самого детства заложено стремление к чему-то необычному. Хочется приобщиться к какой-нибудь таинственной тайне, извиняюсь за каламбур. А зарытые кем-то сокровища, спрятанные клады, вообще, заставляют нас слюной исходить.

Все это Александр знал, как никто другой. Являясь учителем литературы «в прошлом», прекрасно помнил, какое впечатление на учеников оказывали подобные истории из классики. Класс в один момент превращался в галдящую и жадно сверкающую толпу, едва только при разборе какого-нибудь произведения заходила речь о спрятанном кладе. Даже в целом не особенно примечательный отрывок про Тома Сойера и найденную им горстку серебряных долларов в пещере он с учениками обсуждал почти целый урок.

— Вот, к примеру, что ты слышал о библиотеке Ивана Грозного? — Пушкин-младший в ответ недоуменно пожал плечами. — Получается, ничего не слышал. А между тем, она считается крупнейшим собранием древнейших книг Европы, а может и мира, о котором сохранились достоверные свидетельства. Стоимость их сейчас составляет просто баснословные деньги.

— Ну да, — пробурчал младший брат, похоже, выражая сомнения.

— И даже если отбросить культурную и историческую ценность этой библиотеки, то цена книжных окладов все равно будет впечатляющей. Согласно сохранившимся описаниям, сделанным современниками, обложки книг были настоящими произведениями ювелирного искусства, представляющими изделия из золота, серебра, драгоценных камней. Вот об этом можно и делать короткие заметки в газете, добавляя разные сладкие подробности о безуспешных поисках…

Лев уже и про еду забыл. Надкусанный пирог так сиротливо и лежал рядом с ним, забытый и брошенный.

— Так это же… — он пытался сформулировать свою мысль. — Люди же всю Москву перекопают.

— Зато как будут газету раскупать, — подмигнул с улыбкой Пушкин. — Печатать не будем успевать… Кстати, похоже, и наш компаньон нашелся. Не все же нам одним газету издавать. Вон, Никитка в дверях трактира стоит с каким-то купчиной. Сейчас поглядим на него.

Александр привстал с места и махнул рукой, призывая обоих.

— Мое почтение, судари! — купец, весьма худой мужчина средних лет с ярко рыжей шевелюрой и отчаянно пройдошистым лицом, тут же стянул с головы картуз. Расплылся в улыбке, словно встретил самых близких ему людей. — Позвольте представиться,Рукавишников Прохор. Торгую всем понемножку. Никитка сказал, что вам расторопный, знающий человек для нового торгового дела нужен. А что за дело-то?

Сел на краешек скамьи и, словно хорошая ищейка, начал глазами рыскать. Успел и стол взглядом обшарить, и самих господ, и их одежду. Точно пройдоха, понял Пушкин, но такой ведь и потребен для выпуска народной газеты.

— Хочу народную газетку выпускать, — сразу же взял быка за рога Александр, отслеживая каждое движение будущего компаньона. Решил, что, если почувствует у купца гнильцу, то сразу же с ним распрощается. — Чтобы стоила копейку, и чтобы каждый там что-то свое видел. Мой брат, Лев Сергеич, будет для благородного сословия писать, а ты, если договоримся, — для всех остальных. Ну, чего думаешь?

Тот задумался, но ненадолго. С пару минут повертел головой по сторонам, и сразу же созрел для ответа.

— Дык, всем сложно угодить. Господам подавай новости про балы и дамские шляпки, торговым людям — про виды на урожай и законы, а голытьбе — про дармовое угощенье. И как все это в одну газетку вместить?

Зацокав языком, Александр закивал. Купчина все в точку сказал. Нужно из газеты не винегрет делать, а что-то попроще, целевое.

— Вот ты, господин хороший, назвал газету народной, значит, и о простом писать нужно…

После того, как формат будущей газеты стал более или менее понятен, разговор уже пошел о конкретных деталях.

— … О газете должен каждый сопливый мальчишка в Петербурге знать, каждый бродяга и нищий на паперти должен о ней слышать. По такой цене она всякому по карману будет.

— … Эмоции нужны! Чтобы читали и смеялись, ругались или плакали! Чтобы читали, а потом в драку лезли! Нужно писать про скандалы, про преступления, про ссоры! Коротко, ярко и живо!

Пушкин-младший и купчина слушали Александра с открытыми ртами и натурально выпученными глазами. Еще бы иначе было! До такого агрессивного маркетинга, который мало только не гипнотизировал покупателя, было еще много-много лет.

— Это низко, некрасиво и может быть даже не очень достойно, но… — Александр поднял вверх указательный палец, привлекая внимание к своим словам. — Заработанные деньги пойдут на благие дела. Немного встанем на ноги, и начнем выпускать газеты для торгового люда отдельно, для школяров отдельно, для благородных отдельно, и, конечно же, для милых дам отдельно.

Кстати, обращаю ваше внимание на пару-тройку историй о Великой войне — драйвовые, резкие и необычные

Лирик против Вермахта - поэтом борется с немцами — https://author.today/reader/318440/2908317

Физик против Вермахта — физик раздает люлей немцам — https://author.today/reader/314768/2871650

1941 год. Друид. Второй шанс. — друид строит лесную империю — https://author.today/reader/262130/2357408

Глава 5 В семейных и финансовых заботах

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Трое сестер толком и не спали эту ночь. Кое-как до утра дотерпели, очень уж им хотелось посмотреть на эти женские обновки, о которых рассказывал поэт. Воображение после Натальиных объяснений только лишь разыгралось, рисуя им нечто совершенно потрясающее, волшебное, что придаст им невообразимый шарм.

— И чего она там возится? — недовольно бурчала Катерина, время от времени заглядывая в комнату к портнихе. Александра и Наталья тоже ерзали от нетерпения, но терпели. — Третий час уже пошел. Еле платье за такой срок можно сшить, а здесь две кружевные тряпочки только…

— Может она чего не поняла? — предположила Александра. — Ткань только испортит.

— Подождите, девочки. Сашенька же ей все объяснили, а и даже нарисовал. Вот видите, — Наталья показала им листок с черно-белыми зарисовками женского нижнего белья. — Видите, подписал даже… Эти назвал танго… Эти бразильяно. Из Бразилии, наверное.

Обе сестры тут же обступили ее.

— А это что?

— Это просто шортики, как панталончики, только короче.

За этим занятием они и не заметили, как распахнулась та самая дверь и на ее пороге не возникла модистка, сухонькая дама невыразительным вытянутым лицом, обшивавшая туалеты знатных дам.

— Сударыни, все готово, — громко произнесла она. Привлекая к себе внимание. — Примерять будем?

Троица лукаво переглянулась и, не сговариваясь, закивала головами. Через мгновение они уже были в комнате, где только что работала портниха.

— Ой, батюшки родные! — ахнула Катерина, первая оказавшаяся у стола с изделиями.

— Красота-то какая, — прижавшись к ней слева, восхищалась Александра. — Таша, гляди, какое чудо!

Вставшая рядом, Наталья от восторга, и вовсе,все слова растеряла. То, что получилось, ни в какое сравнение ни шло с теми новомодными шелковыми панталончиками, что привозили из Франции и Италии. Кружевные белоснежные, они казались невесомыми паутинками, которые и в руки-то взять страшно. Но так хотелось их коснуться, взять и любоваться затейливым кружевом.

— Ташенька, родненькая, такие же хочу! — Катерина вдруг с силой вцепилась в рукав Натальи. Держала, не оторвать, и смотрела глазами, как у преданного пса. И голос стал просящий, грудной, аж до самых печенок пробирающий. — Слышишь?

— И я! — в другую руку вцепилась уже Александра, смотревшая не менее жалобными глазами. — Ты ведь не пожалеешь для родных сестричек такую красоту? Ташенька, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Наталья схватила кружевные панталончики и прижала их к груди. При этом глянула на сестер таким взглядом, что сразу стало ясно — не отдаст.

— Я спрошу у Саши, — Катерина и Александра сразу же насупились. — Сначала он посмотрит на них, — сказала и тут же замолчала, порозовев лицом. Поняла, как это двусмысленно прозвучало.

Она опустила глаза вниз и погладила нежную узорчатую ткань. Прикусила губу, во рту змейкой мелькнул алый кончик язычка. В голове всплывали сладостные картины, где она была в этих кружевных панталончиках, а он…

— Какая же ты, Таша, жадная, — насупилась Катерина, а следом за ней скривилась и средняя сестра. — Забыла, сколько всего мы для тебя сделали? Чего не попросишь, делали… А ты…

— Совсем о нас не думаешь, — в тон ей вздыхала и Александра, демонстративно отвернувшись от Натальи. — Сама себе мужа отхватила, а мы вот старыми девками остались. А с такой обновкой…

Всхлипнула сначала одна сестра, а следом за ней и вторая.

— Катенька, Сашенька, вы что? — у Натальи тоже выступили слезы. — Что вы такое говорили? Я же завсегда с вами… Хорошо, хорошо. Я скажу Саше, чтобы он и про вас не забыл с этими панталончиками. Слышите?

Через мгновение уже вся троица счастливо ревела, обнимаясь, смеясь.

* * *

Петербург, Сытнинская улица, вблизи от Сытного рынка

Наверное, странное это было зрелище, если посмотреть со стороны. По улице шли двое господ, один из которых болтал без умолку, а другой молчал и блаженно улыбался.

— … Саш[А], ты совсем меня не слушаешь, а витаешь где-то в облаках,-Лев пытался обидеться на брата, но получалось у него не очень. Характер такой, серьезно даже обидеться не мог. — Я тебе уже битый час рассказываю о своих идеях. Если все получится, то у нас будет так много денег. Ты слышишь меня? О чем ты, вообще, думаешь?

Продолжая улыбаться, Александр мотнул головой. Молча. В самом деле, не скажешь же на всю улицу, что безумно влюбился, причем не в кого бы то ни было, а в свою собственную супругу.

— Саша[А]⁈ Я тебе тут душу изливаю, а ты… — насупился брат. —

Это было какое-то наваждение, охватившее его в тот вечер и до сих пор никак не отпускавшее. Тот момент, когда его «накрыло» впервые, Александр прекрасно помнил. Он сидел в своем кабинет и едва только от злости не трясся, понимая, что лубочный красиво-парадный образ великого поэта, созданный в литературе, оказался не более чем ярким фантиком. Реальный Александр Сергеевич, вокруг которого «водили хороводы» тысячи и тысячи учителей и которым «тыкали» своим ученикам, был совсем другим: исключительно злопамятным, неимоверно обидчивым, особенно безрассудным и крайне непостоянным. Понимание того, что гений слова и рифмы, являлся так себе человеком, стало для него особенно болезненным.

— Саша[А]… — болтовня Льва продолжала звучать неразборчивым фоном, который он по-прежнему пропускал мимо ушей.

Но едва в тот вечер Она зашла в кабинет и коснулась его плеча, как гнев и злоба исчезли. Словно прозвучал божественный щелчок пальцами, и тяжесть на душе испарилась, как ее никогда и не было. Он смотрел на нее и никак не мог отвести взгляда, получая физическое наслаждение от одного лишь созерцания. Что, как и почему это происходило, ответов на эти вопросы у него не было.

— Саша[А], ты меня начинаешь пугать, — не унимался брат, пытаясь достучаться до Пушкина. — Что это за глупая улыбка? Ты похож на сопливого юнца, впервые попавшего на бал. Но им-то это позволительно, а ты-то, ты-то…

Александр отмахнулся, словно от назойливой мухи. Его душа пела — «она моя, только моя»! Наталья Гончарова, муза великого поэта, в честь которой создавались величайшие поэтические произведения русской литературы, его! Еще недавно он рассказывал о ней на своих уроках, показывал иллюстрации из учебников, а сейчас слушал ее голос, любовался походкой, и не только…

— Да, что с тобой такое⁈ Саша[А]⁈ Очнись, в конце концов! Ты забыл, зачем мы здесь⁈ — Льву, похоже, все это окончательно надоело, и он принялся тормошить брата. — Сегодня же выходит в свет наша газета, и мы хотели своими глазами увидеть, что вышло из этой затеи. Забыл? Мальчишки-разносчики уже с утра по рынку бегают…

Пушкин поморщился, сбрасывая наваждение. Его так за рукав дергали, что поневоле очнешься. Вскинул голову и удивленно огляделся. Глубоко погруженный в свои мысли, и не заметил, как они оказались на месте. Торговые лавки Сытного рынка начинались в паре десятков шагов.

— А вот, кстати, и они. Слышишь, как вопят? Во! Орут слово в слово, как ты и учил, — Лев уставился в сторону ворот. — Эх, прямо заслушаешься! Чую, братишка, что теперь только глухой и слепой не будет знать про нашу «Копейку».

Замерев на месте, Александр стал вслушиваться в звонкие мальчишеские голоса. Разносчики газет, которых они специально отобрали из уличных беспризорников, в самом деле оказались чрезвычайно голосистыми.

— Хорошо работают, с огоньком, — пробормотал он, ковырнув в ушах. — Орут так, что стекла звенят. Надо будет еще по гривеннику им накинуть.

Переглянувшись с братом, шагнули вперед. Пришло время посмотреть на тех, кто покупает их газету.

— Посмотрим, посмотрим, — бормотал Пушкин, заходя за ворота рынка и тут же замирая в самой людской толчее. — Матерь Божья…

Шедший за сразу же за ним, Лев то же встал, как вкопанный. Челюсть даже, как у древнего деда, вниз упала. Забавное зрелище, если со стороны глянуть.

— Господи, что же это такое… Ты посмотри, посмотри, — Пушкин-младший ошарашенно тыкал пальцем то в одного прохожего, то в другого, то в третьего. — У каждого же, у каждого…

К сожалению, не каждый был с газетой — небольшим сероватым листком с крупной витиеватой надписью «Копъйка». Преувеличение, но совсем не большое. У большей части в руках точно была, прикинул на глаз Александр.

— … Новости, сенсации и скандалы в новой газете! — разносились звонкие голоса разносчиков слева, справа. — Всего одна копейка! «Копейка» за копейку! Узнайте виду на будущий урожай!

Мальчишки, не смотря на довольно сильный мороз, носились нараспашку. Потные, раскрасневшиеся, только пар идет, как от лошадей после скачки.

— … Последние новости с Кавказа! Казаки взяли аул Устар-хан, освободили сотни наших пленных! Все самое интересное и свежее в «Копейке»!

С легким шоком Александр наблюдал, как «худеет» на глазах толстая пачка с газетами в руках у разносчиков. Пацаны только успевают раздавать серые листки и принимать обратно монетки.

— Гляди, Саш[А], гляди на это, — никак не мог успокоиться Лев, принимаясь тянуть за рукав шинель брата. Дергал так, что уже начала жалобно трещать. — Просто сметают…

— Хорошо, очень хорошо, — пробормотал Александр, шагая вперед. — А теперь послушаем, что говорят… Обратная связь, едить ее…

Заложив руки за спину, медленно пошел вдоль торговых рядом. С виду, прогуливается, воздухом дышит. Вид меланхоличный, лениво скользит взглядом по людям. На самом же деле с жадностью прислушивался к разговорам, пытаясь оценить настроения. Ведь, разговоры велись занимательные.

— … Кто сказал? — грозно хмурил кустистые брови торговец в бобровой шубе и внушительной бородищей. С виду крепкий купчина, а не коробейник какой-то. — А я говорю, хлеба много будет. Зима снежная, воды на полях будет вдосталь.

Его товарищ, полная противоположность — болезненно худой, бороденка куцая, поповская, нос крючком, глаза навыкате. Стоял напротив и держал в руке серый газетный листок.

— Так пишут вот, Модест Ерофеич, — уважительно настаивал худой, показывая в газетке нужное место. — Вот здеся, черным по белому. Видите?

— Где? — подслеповато щурился первый, все еще имея чрезвычайно недовольный вид. — Не вижу. Чиркни мне ногтем.

— Вот, вот, — длинный палец с черным ногтем коснулся листка. — Сам Федор Павлович Савин сказал, что на юге снега-то мало выпало, морозы очень сильные были. Мол, поэтому виды на урожай в Малороссии весьма плохи.

Услышав им одного из богатейших купцов первой гильдии, занимающихся продажей зерна за рубеж, дородный торговец в миг присмирел. Пожевал губы, почмокал, словно хотел что-то возразить, но не смог подобрать нужных слов.

Услышав то, что было нужно, Александр пошел дальше. Где-то впереди тоже то ли ругались, то ли просто так громко спорили.

— … Ты, сукин кот, совсем головкой плохой? Сказано же тобе, на Кавказе война идет, а не с турками! В газете зря писать не будут! — прямо посреди толпы ругались двое мужчин, мастеровые, похоже. Один, помоложе, в засаленном тулупе, а второй, постарше, в драном армяке. Причем оба хорошо выпимши, еле на ногах стояли. — Понял, пьяная ты кочерыжка⁈

— Дык, надо так наподдать магометянам из туретчины, чтобы до самой тундры летели, — старый, похоже, совсем не слышал молодого или может быть не хотел слышать. Все продолжал про свое талдычать, думая, что в газете написала про русско-турецкую войну. — Вот мой дед ходил турок бить, все рассказывал… И я тоже пойду, — храбрился мастеровой, грозя куда-то в небо жилистым кулаком. — Ух, я им всем задам по первое число! Они у меня попляшут… Прямо с сынами, дядьями соберемся и пойдем на Стамбул, все там пож…

Договорить не смог. Громко икнул и свалился прямо в грязный снег.

— Вот тебе и сила газетного слова, — хмыкнул Александр, перешагивая через храпящее и пускающее газы тело. — Как его проняло-то.

Чуть прибавив шаг, пристроился позади двух господ. Судя по газетному листку в руках у каждого из них и активной жестикуляции, говорили они также о новой газете. Осталось лишь послушать, о чем шла речь.

— … Анатоль, в самом деле, это же полная безвкусица. Мужицкая бумажка, — кривился молодой дворянин с густыми бакенбардами, держа газету оттопыренными пальцами. Всем своим видом показывал, какое у него при этом возникает отвращение. — Погляди, как мерзкая бумага. Такую зазорно даже в руки брать. А эти так называемые новости? Что это, вообще, такое? Вот, будучи в Лондоне, я видел тамошнюю газету…

Его товарищ, тоже одетый с претензией на иноземный шик, похоже, был полностью с ним согласен.

— Там настоящая газета, которую и благородному человеку не стыдно взять в руки. А эта, фи, настоящая портянка…

Услышав достаточно, Пушкин отстал от них. Палитра мнений уже получилась довольно неплохая, и можно было делать уже выводы.

— Значит, первый блин все-таки не комом, — улыбнулся Александр. — Ведь, я даже не рассчитывал на такой успех. А получилось, что с первого хода и в дамки. Большая удача, что и говорить.

Газета, и в самом деле, получалась массовая, то есть интересная большой массе самого обычного населения. Среди читателей, он обратил внимание, были и крестьяне, и мастеровые, и монахи, и купцы. Причем газету покупали даже местные евреи, что уже о много говорили. Те выгоду и пользу за версту чуяли.

— Хм, интересно, а сколько уже продано экземпляров? Лев? — Александр тут же развернулся и стал искать взглядом брата. Вопрос о распроданном тираже нужно было выяснить как можно быстрее. Ведь, это и будет показателем их работы, и главное, показателем перспективности всего мероприятия. — Где Рукавишников?

Пушкин-младший, как оказалось, держался рядом. Услышав вопрос, стал вертеть головой.

— Саш[А], а вон и Прошка. Легок как на помине, только-только ты о нем спрашивал, — Лев уставился направо. — Видишь, чешет как?

Рукавишников, и правда, пробирался через толпу, как ледокол, мощным телом раздвигая людей в стороны, а иногда и руками себе помогая. Видно, что спешил. Бороденка торчком стоит, дышит, как загнанная лошадь. Неужели, что-то плохое случилось.

— Александр Сергеевич, Лев Сергеевич! — задыхаясь от бега, закричал он, едва только заметил обоих братьев. И такая радость на его лице появилась, что даже чудно. — А я к вам собрался бежать, а вы тута…

Добежал до них и стал с хрипом кашлять. Неудивительно, с таким пузом бегать.

— Чево твориться, божечки! — отдышавшись, заголосил Рукавишников. — Все сметают! Глядите, ничего не остается! Вона опять за новой пачкой побежал! — ткнул в сторону мальчишки, тянувшего с воза газетную пачку. — Так ведь и не хватит, вовсе.

— Хватит причитать. Сколько уже продано? — Александр кивнул на телегу с газетными пачками, обернутыми рогожей от непогоды. — Подсчитал уже?

Купчина кивнул, но отвечать сразу не стал. Еще некоторое время молча шевелил губами, в уме, похоже, считая.

— Ну? — нетерпеливо подгонял его Александр.

Его журнал «Современник», насколько он помнил, из истории выходил тиражом в тысячу — тысячу двести экземпляров. Для толстого литературного журнала, выходящего исключительно для высокообразованного ценителя русской литературы, это были довольно неплохие цифры. Для издателя же, желающего заработать, — очень и очень скромно. Словом, Александр рискнул и напечатал газету пятидесятитысячным тиражом, а теперь переживал, окупится ли все затраты и получится ли заработать.

— Скоро там?

Наконец, Рукавишников перестал шевелить губами. Закончил, значит, считать.

— Дык, почти все распродали. Вот, три пачки осталось.

— Что? Почти все пять десятков тысяч распродали? Ты уверен?

Купец снова кивнул, но уже горазда решительнее. Мол, все именно так есть, как он сказал.

— Значит, пятьсот рублей, заработали за сегодня, — подытожил Александр, расплываясь в улыбке. — Пятьсот, мать его рублей только за один день.

Улыбка появилась не спроста на его губах. Доход в пятьсот рублей только лишь за один день при копеечных расходах был не просто победой. По-хорошему, этот результат был самый настоящий задел на будущее, причем на очень и очень обеспеченное будущее. Ведь, никто не запрещал газету сделать ежедневной или, на худой конец, еженедельной. Можно было расширить географию продаж, начав продажи в соседних городах.

— Так… — Пушкин многозначительно повысил голос, привлекая внимание и купца, и младшего брата. — Компаньоны, это победа! Невероятная, неоспоримая победа, но главное сражение впереди. Поэтому…

Рукавшников и Пушкин-младший напряглись.

— Лев, Прохор, э-э-э как тебя по батюшке?

У купца аж глаза от удивления на лоб вылезли. Естественно, не привык, чтобы его господа с отчеством величали. Полным именем сейчас только торговцем с большими капиталами прозывали, а остальных просто по именам.Словом, поэт оказывал Пушкину большое уважение.

— Я… я… это… — от сильного волнения он не сразу смог назвать свое отчество. — Филимоном батюшку звали. Значит-ца, получается Прохор Филимонович Рукавишников.

— Лев Сергеевич и Прохор Филимонович, — внушительно и абсолютно серьезно произнес Пушкин, скрывая улыбку про себя. Купец при этом приосанился, став даже немного выше, чем есть на самом деле. — Ставлю новую задачу. Мы ведь хотим еще заработать много денег? — оба синхронно кивнули, выражая при этом полную готовность броситься хоть с крыши, хоть в колодец. — Значит, хотим. Отлично! Тогда, ты, Лев, срочно готовь новый тираж еще тысяч на пятьдесят и организуй его продажу по соседним городам. Ты, Прохор, занимайся следующим номером. С тебя новости, слухи. И я тебе с этим подмогну, есть у меня еще задумки. А теперь ни грех и по стаканчику винца за это опрокинуть, а?

Рукавишников тут же громко сглотнул слюну. Чувствовалось, по жадному взгляду, что выпить он не дурак.

— А чего же по стаканчику-то? Дело-то ведь большое, — растерянно пробормотал он. — Может и поболе…

Глава 6 В высоких кабинетах и не только…

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Малый кабинет в Зимнем дворце оттого и назывался малым, что в нем было особо не развернуться. Чуть больше десяти шагов в длину и в половину меньше этого расстояния в ширину. Большую часть свободного места занимали письменный стол с тремя стульями, кушетка и софа. Сужая комнату, со стен глядели большие картины в массивных золоченых рамах. Несмотря на все это императору здесь особенно нравилось, оттого и предпочитал проводить в малом кабинете большую часть своего времени.

— А как там поживает ваш вольнодумец, Александр Христофорович? — вот и сейчас он медленно прохаживался по кабинету, скользя взглядом по картинам. У стола примостился на стуле граф Бенкендорф, глава III-го отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, высшего органа политической полиции России, который по личному поручению императора и осуществлял надзор за поэтом. — Слышал, что на дуэли его изрядно поранило.

— Да куда там, государь, — махнул рукой граф, называя императора без полного титулования, что было признаком особого положения. — Поначалу думали, что в живот попали, уже и слух пошел, что рана смертельная. По приезду в город оказалось, что рана пустяшная. Пуля, наверное, только скользнула по телу, оттого и крови натекло. Вот только…

Император настороженно вскинул голову. Ведь, Пушкин далеко не рядовой придворный, отсутствие которого никто и не заметит. Александр Сергеевич особая фигура, имя которой на слуху у очень и очень многих. С ним водят знакомства и в высшем свете, и в военной, и в торговой среде, где многие за честь считают встретиться и перекинуться парой слов с поэтом. Его поэтические произведения давно уже перестали быть просто литературной историей, как стишки и поэмы других. По силе воздействия на человеческие умы они далеко превзошли силу оружия.

Сильно все усложняла и откровенно фрондирующая позиция поэта. В кругу друзей он нет-нет да и высказывал вещи, которые явно «попахивали» крамолой, а не то и являлись ею. В произведениях с присущей ему гениальностью и язвительностью настолько удачно высмеивал власть и высокопоставленных чиновников, что его стихи и поэму тут же расходились на цитаты, обретали бешеную популярность. О чем говорить, если стихами, где жандармский корпус выставляется сборищем держиморд и глупцов, зачитывались и сами жундармы. Слава вольнодумца вдобавок привлекала к не нему других людей с близкими взглядами, что, вспоминая двадцать пятый год и Сенатскую площадь, вряд ли могло окончиться хорошим.

— Поговаривают, что Пушкин немного умом тронулся…

Как Бенкендорф осторожно не подбирал слова, Николай Первый все равно изрядно впечалился. Только что вышагивал по кабинету, а тут резко остановился, словно на стенку наткнулся.

— Что? — император повысил голос, и, нахмурив брови, уставился на Бенкендорфа. — Как это так немного умом тронулся? Разве можно немного тронуться? Или одно, или другое…

Граф пожал плечами, то ли соглашаясь с государем, то ли, просто не зная, что ответить, и продолжил:

— После ранения сначала никого не узнавал. Глаза, говорят, при этом были бешенные, все порывался куда-то бежать. После начал так ругаться, что впору было записывать.

Присев напротив, император заинтересовано прищурился. Ведь, он, как и его великий предок, Петр Великий, считал себя знатоком матерной брани и иногда позволял себе «выдать» очередной бранный загиб.

— Один момент, государь, — у придворного появилась небольшая записная книжка, в которой он тут же начал искать нужную страницу. — Вот, например, японский городовой, волки позорные, конь педальный, шибздик. Каково?

В ответ ни звука. Император задумчиво скосил глаза в сторону стены, явно «пробуя на вкус» новые слова. И суля по оживившемуся лицу, на котором заиграли эмоции, кое-что ему определенно понравилось.

— И это не все, мой государь.

Николай Первый кивнул. Мол, продолжай рассказ.

— На следующий день Пушкин в пух и прах разругался с родными. Как мне донесли, он такой разгон устроил своему младшему брату, Льву Сергеевичу Пушкину, что тот вылетел из кабинета, словно пушечное ядро из ствола пушки. Был весь красный, взъерошенный и с оторванным рукавом сюртука. Вроде как за мотовство и игру в карты отчитывал. Сильно досталось и сестрам супруги, которым тоже хорошо досталось. Видно, что у Пушкина серьезные финансовые неприятности, раз случился такой срыв. Думаю, государь, скоро можно ждать от него новое прошение о выделении помощи…

— Без моего ведома не давать никаких займов и выплат. Надеюсь, теперь до него дойдет как нужно себя вести.

Легкая ухмылка раздвинула губы императора. Все происходило как нельзя лучше и полностью отвечало его желаниям, тем более он и сам приложил к финансовым неприятностям семейства Пушкиных руку. Ведь, именно по его личному распоряжению последние три — четыре года Пушкину отказывали в печати его произведений, отчего поэту пришлось тратить на это свои личные средства. Одновременно, ему было пожаловано почетное звание камер-юнкера, которое накладывало обязательство являться на балы Высочайшего двора, а соответственно, и изрядно тратиться на праздничные туалеты для себя и супруги. Суммы получались весьма большими, что также не способствовало финансовому благополучию. Как доносили императору, Пушкин несколько раз специально брал в Дворянском банке займы, чтобы пошить для супруги новое платье.

— Он должен проявить должное уважение, — в голосе Николая Первого звучал лед и удовлетворение тем, как все складывается. — И все должны узнать об этом, Александр Христофорович. Понимаете меня?

Пришла очередь Бенкендорфа кивнуть. Распоряжение императора было более чем понятно и совершенно оправдано, в чем у него не было ни малейшего сомнения. Пушкин — вольнодумец, который считает чуть ли не своей обязанностью смущать людей возмутительной писаниной, пусть и талантливой писаниной. Если же он официально признает свою неправоту, то это станет для многих настоящим откровением. Многие из тех, кто считает его своим нравственным авторитетом, отвернутся.

— Вот пусть хорошенько и покланяется. А чтобы ему лучше думалось, пусть ему вышлют напоминание о скором бале, где он и его супруга должны непременно присутствовать. Пусть попробует за оставшиеся четыре дня справить достойные своего положения туалеты…

Очень непростую задачу он ставил перед Пушкиным. Согласно негласному правилу на торжественные мероприятия Высочайшего двора было не принято ходить дважды в одном и том же наряде, за чем следили специальные слуги. Пошить же новый туалет, особенно приличествующий для такого высокого мероприятия, стоило баснословных денег и вдобавок занимало месяц и более времени. Вдобавок, известных модисток, готовых взяться за такую работу, в Петербурге было наперечет, что еще больше усложняло подготовку к балу.

— Если же откажется посетить бал, то подумаем о запрете издания его книг. Да, именно так и следует сделать. Каждый, в том числе и господин Пушкин, должен знать свое место в моем государстве. Каждый, Александр Христофорович, слышите, каждый подданый. Государство — это император.

Николай Первый подошел к окну и замер там. Лучи солнца падали прямо на него, создавая эффект величественной статуи одного из греческих богов.

— Вы совершенно правы, государь, — поклонился Бенкендорф. Причем делал это без всякого подобострастия, а исключительно по велению сердца. Он, и правда, считал именно так, и никак иначе.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Раннее утро. Истопник только-только затопил голландку, оттого спальня еще не прогрелась, и воздух изрядно бодрил. Одеяло чуть подвернулось, наружу выглянула точенная женская ножка, но тут же юркнула обратно.

— Бр-р, как холодно… Гнат опять проспал… Видно снова ему от Сашеньки достанется…

Наталья поежилась, сворачиваясь калачиком и наворачивая на себя все одеяло. Теперь наружу торчали лишь ее слегка покрасневший носик и темная прядь волос.

— Еще немного полежу.

Вставать в эту холодину никак не хотелось, да вроде бы и не зачем. Судя по алеющей зорьке за окнами, было еще очень рано.

— Подремлю.

Глаза сами собой стали закрываться. Она немного поерзала, устраиваясь поудобнее, но вдруг настороженно дернулась.

— Что это еще такое?

Из под одеяла высунулась рука с какой-то узорчатой тряпочкой, и Наталья тут же зарделась. Память сразу же ей услужливо воскресила то, что творилось здесь этой ночью. Перед глазами быстро промелькнули те ночные безумства, что они с Сашей вытворяли.

— Ой… — в груди разлилось очень странное ощущение, которое Наталья даже назвать не смогла. Ей было одновременно и стыдно за него, и в то же время очень хорошо. — Сашенька, — шептала она, краснея и мягко улыбаясь. Рука при этом с силой сжимала те самые кружевные панталончики, которые еще недавно были на ней надеты. — Милый мой…

Раскраснелась еще сильнее. Тяжело задышала, то и дело облизывая пересохшие губы. Жутко захотелось снова ощутить его руки, жадно скользящие по ее телу.

— Сашенька, — грудным голосом промурлыкала она, переворачиваясь на другой бок и пытаясь нащупать рукой супруга. — Саша⁈

Пусто. На второй половинке кровати осталась лишь вмятина в матрасе.

— Саша? — позвала она, вскакивая с постели. — Сашенька?

В ответ была тишина, что встревожило ее сильнее. Что так рано могло понадобиться супругу? Неужели что-то снова случилось? Не просто так ведь он был так занят в последние дни.

— Что же могло случиться?

Наталья быстро накинула на себя халат, на ноги — тапки. Сна уже не было ни в одном глазу.

— Вдруг что-то плохое? — женское сердечко с силой забилось от нехорошего предчувствия. Сразу же вспомнился встревоженный вид супруга — его морщины на лбу, грусть в глазах. — А если снова кредиторы?

Их финансовое положение, в самом деле, было весьма шатким. По-хорошему их семейство каждый месяц балансировало на грани банкротства, нередко беря в долг в банке или у знакомых для погашения очередного кредитного векселя. Правда, Александр ей почти не рассказывал обо всех этих делах, и вообще, крайне редко посвящал в такие проблемы. Однако, сестры, знавшие больше, регулярно делились с ней.

С этими тревожными мыслями Наталья вышла из спальни и пошла по коридору, вслушиваясь в звенящую тишину раннего утра. Дом, по-прежнему, спал, из комнат, мимо которых она проходило, не доносилось ни звука. Лишь в одном месте ей послышался чей-то разговор.

— Что это? — замедлила шаг, а потом, и вовсе, остановилась. Стала вслушиваться в едва различимый голос. — В детской? У Машеньки? — удивилась Наталья. Ведь, дочери было неполных шесть годков, и поспать она любила. Кто же там был?

Дверь в детскую была чуть приоткрыта. Видимо, ранний посетитель забыл ее захлопнуть, оттого ей и слышались голоса, поняла она.

— … В далеком, далеком отсюда месте жила девочка Эля…

Наталья замерла, узнав голос супруга. Осторожно толкнула дверь вперед, чтобы видеть и слышать больше.

— … Ее батюшка охотник Федор целыми днями пропадал на охоте, а матушка занималась хозяйством. Жили они бедно, в небольшом покосившемся домишке со старой печуркой, столом, тремя стульями и двумя кроватями. Эля была веселой, часто играла со своими куклами. Когда же ей становилось скучно, то она завала своего песика Тотошку и отправлялась гулять…

Похоже, Александр рассказывал дочери какую-то сказку, решила она. Причем никогда раньше она ее не слышала.

— … Тотошка с лаем прыгал по степи, гонялся за воронами и был бесконечно доволен собой и своей маленькой хозяйкой. У Тотошки была чёрная шерсть, остренькие ушки и маленькие забавно блестящие глазки. Тотошка никогда не скучал и мог играть с девочкой целый день.

Сама и не заметила, как стала с большим интересом слушать эту сказку, переживая за ее героиню, маленькую девочку по имени Эли и ее шустрого и непоседливого пса Тотошку.

В открывшуюся щель было видно и супруга, сидевшего у кровати дочери, и саму Машеньку, с жадностью ловившую каждое слово отца.

— Смотрю, егоза, ты, вообще, спать не собираешься, — Александр вдруг на самом интересном месте прервался и начал поправлять одеяло у дочери. — Так не пойдет, — строго покачал он головой. — Еще очень рано, а ты уже вскочила. Зато днем будешь носом клевать.Давай укладывайся.

— Не хочу. Нет, — девчушка, поблескивая глазенками, недовольно насупилась. — Хочу сказку. Еще расскажи про Элю и Тотошку.

— Нет. Сейчас ложись, а как выспишься еще немного расскажу. Ложись.

Через дверную щель было видно, что маленькая Мария не сдавалась и явно не собиралась укладываться. Губки вытянула, глазки прищурила, просто не тронь ее. Честно говоря, Наталья и сама была не прочь послушать продолжение этой сказки. Больно уж необычной она оказалась, совсем не похожей на те, что она в детстве слышала от своей кормилицы и няньки. Там это были что-то пресное, обыденное. Даже чудеса, о которых шла речь, казались не чудесами, а легкими фокусами. Здесь же все было иначе.

— У меня ведь еще одна сказка есть в запасе, еще лучше этой, — ее супруг, похоже, решил зайти с другой стороны. — Она про маленького волшебника Гришку Потера, который еде учиться в магическую академию. Там он познакомиться со своими лучшими друзьями, которые точно слушались своих родителей, — улыбчивой девочкой Гермионой и рыжеволосым мальчиком Роном. В сказке будет много, очень много приключений, неожиданных встреч с сказочными существами, сражениями со страшными злодеями. Он и его друзья встретятся с магическим единорогом, добрым великаном, который станет помогать ему в его приключениях. Но я тебе не буду рассказывать эту сказку. Ты ведь неслушница. На своего папу вон обижаешься, шалишь.

До Натальи донеслись недовольные бормотания, даже, кажется, всхлипы в попытке разжалобить отца, но тот был непреклонен. И вскоре за дверью все затихло, а затем раздалось осторожное поскрипывание паркета.

— Ташенька, а ты что в такую рань встала? — Пушкин только переступил порог и тут же наткнулся на супругу. Непонимающе уставился на нее. Ведь, та очень любили понежиться в кровати и ее никак нельзя было назвать ранней пташкой. — Случилось что-то?

Та мотнула головой, не сводя с него глаз. На нее снова нахлынуло недавнее возбуждение, не давая сказать и слова. Только стояла и смотрела.

— Ты так смотришь… — явно растерялся Александр, не зная что и сказать. — Знаешь, я вот хотел сказать… Мы все за завтраком соберемся и я скажу… Понимаешь Ташенька, так жить нельзя. Нам нужно…

Но она больше не могла ждать. Не слушая его, шумно выдохнула и жадным поцелуем впилась в его губы. Руки, словно канаты, притянул его тело к ней.

— Таша, Таша, — шептал он, пока она не накрывала его губы своими.

— Сашенька, мой милый, — в свою очередь шептала она, когда их губы отрывались друг от друга. — Я ведь порвала те панталончики, когда снимала… Или ты их порвал… Ты так набросился… Прямо как дикий зверь…

— К черту их, — задыхаясь от желания, фыркнул он. — Я тебе, вообще, бикини сошью. Черные или может красные… Вот увидишь…

Наталью охнула, когда ее подхватили сильные руки и понесли по коридору. Что это за такие новые панталончики или что-то совсем другое, она уже и не думала. Возбуждение окончательно накрыло ее с головой, полностью лишая способности разумно мыслить.

И если бы кто-то сейчас совершенно случайно оказался в коридоре в такую рань, то непременно бы покраснел от увиденного. Ведь, не каждый день увидишь, как двое среди бела дня творят самое настоящее безумие. Теряя одежду, они сплелись телами в единое целое. Рычали, стонали…

Глава 7 О стратегии и тактике

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Старинные английские часы из мореного дуба, стоявшие в столовой, мерно отбили десять. Несмотря на ранее время [обитатели дома, как и многие аристократы Петербурга, встали ближе к полудню или далеко за полдень] на завтрак явились все. У окна за большим столом сидели Екатерина и Александра, кидавшие на сестру взгляды, полные жадного любопытства. Явно, хотели подробностей о вчерашней ночи. Та же, словно и не замечая этого, отчаянно зевала и, вообще, имела совершенно невыспавшийся вид. Рядом сидел Лев, тоже явившийся спозаранку, что вносило еще большую интригу во все это собрание. Пушкин-младший никогда еще не появлялся у них в такую рань.

— Молодцы! Все явились, и это очень хорошо! — наконец, двери в столовую распахнулись, и на пороге показался тот, ради кого все и собрались с самого утра. Поэт сел во главе стола и обвел всех внимательным взглядом, время от времени останавливаясь то на одном, то на другом. Видно было, что он пребывал в превосходном настроении: улыбался, шутил. — Итак… Объявляю, что с сегодняшнего дня в жизни нашего большого семейства начинается совершенно новая глава, — постепенно из его голоса исчезли шутливые нотки, на лбу определись морщины. — Нас всех ждут трудности и испытания, но, в конечном итоге, каждый получит то, о чем всегда мечтал. Лев!

В столовой повисла тишина. Лица у членов семейства в напряжении вытянулись. Такого странного и многообещающего вступления, похоже, никто из них не ожидал. Даже с его супруги мгновенно слетел весь сонный вид, а в глазах застыл испуг.

— Ты у нас человек творческий, сильно увлекающийся, и склонный к легкости в жизни, — Пушкин-младший с готовностью кивнул. Данная ему характеристика, конечно, была приукрашена, но, в целом, соответствовала действительности. — Насколько я помню, ты всегда желал о хорошем капитале, который бы позволил тебе и дальше испытывать эту легкость и беззаботность. Так ведь? — тот вновь кивнул. Причем сделал это так энергично, что длинные локоны волос закрыли лицо. — Обещаю, будет тебе внушительный капитал для осуществления всех твоих желаний. Теперь перейдем к нашим дорогим сестрицам.

Александра и Екатерина застыли в ожидании, сверкая глазами с того края стола.

— О ваших мечтаниях, милые дамы, догадаться не сложно, — улыбнулся поэт, при этом так лукаво подмигивая им, что те аж зарделись. — Даю слово, что довольно скоро у вас не будет отбоя от претендентов на ваши хорошенькие ручки. В нашей парадной буду стоять толпы «блестящих» молодых людей из самых благородных семейств, и умудренные опытом мужи, ослепленные вашей красотой. Дворник замучается мести осколки их разбитых сердец…

У девиц уже затуманились взгляды от таких многообещающих слово. Девичьи лица приобрели такое особенное мечтательное выражение, свойственное лишь влюбленным особам. Без слов и откровений было видно, что они находились уже не здесь, а где-то совсем в другом месте. И там их, совершенно определенно, кружили в танце красивые молодые люди, шептали им комплименты.

— Милая Ташенька, о твоих мечтах я тоже знаю, — теперь пришла очередь Натальи вспыхнуть, как маков цвет. — Обещаю, все будет… А теперь верну вас всех с небес на землю!

Переход «волшебных» обещаний был так резко, что у всех за столом вытянулись лица.

— Для всего этого прежде придется хорошенько поработать. И это касается всех, кто здесь за этим столом. Предлагаю, заключить договор. Вы слушаете меня и делаете то, что велю, а взамен ваши мечты становятся явью. Согласны?

Поэт медленно обвел глазами свое семейство. Останавливался на каждом из них взглядом и ждал реакции. Когда же все так или иначе ответили утвердительно на его вопрос, он продолжил:

— Каждый из вас будет помогать мне в деле, на которое я укажу. Если хотите перемен в своей жизни, то будете стараться так, как никогда раньше. Для кого-то я уже нашел такое дела, — Пушкин подмигнул младшему брату, что не укрылись от остальных. — Вот Лев уже получил такое дело и очень неплохо справляется. Скажу большое, он подошёл к делу с такой энергией, что я премного удивлен, — Пушкин-младший тут же приосанился. Как говорится, доброе слово и кошке приятно, что уж тут говорить о человеке. — По вам, наши милые дамы, я еще в поисках, но некоторые мысли уже есть…

Собственно, весь завтрак и прошёл в таком приподнятом жизнеутверждающем настроении. Лев, заразительно улыбаясь, не умолкал. В красках рассказывал, как они придумывали новости для их новой газеты, как искали разносчиков газет, как ругались и даже бросались друг на друга с кулаками читатели. Без умолкая, трещали и сестры Натальи, гадая, что за дело достанется им, и когда появится обещанные женихи. При этом бросали такие взгляды на самого Пушкина, что иногда кусок в горле застревал.

В какой-то момент их завтрак оказался нарушен. Дверь в столовую в очередной раз распахнулась, и вместо кухарки с новым блюдом на пороге появился слуга. Найдя глазами своего барина, Никитка коротко поклонился и, чуть заикаясь, доложил:

— Дык, пришли к вам, барин. К вам хотят, что-то сказать. Гутарят, что т самого амператора.

За столом в один момент все разговоры стихли. Слово «амператор» оказалось, по истине, магическим словом, заставив исчезнуть, заодно, и улыбки.

— Зови, зови, чего встал, как столб! — нахмурившись, прикрикнул на него Пушкин. Предчувствие у него было нехорошим по поводу этого визита. Видно, снова какие-то неприятности. — А ведь только-только все начало налаживаться…

Слуга живо исчез, но уже через минуту явился вновь. Снова поклонился, пропуская вперед себя высокого офицера в мундире Преображенского полка с большим серым конвертом, на котором красовалась большая сургучная печать. Фельдъегерь Его Величества, сразу же дошло до всех.

— Барон Феербах, честь имею! — громко и четко произнес офицер, резко кивнув головой. — Александр Сергеевич, вам пакет из канцелярии Его Величества.

— Благодарю, господин барон, благодарю. Может, откушаете с нами? — Пушкин принял письмо, показывая рукой в сторону стола. Барон Феербах же покачал головой. Мол, с удовольствием бы, но на службе и должен сейчас же возвратиться обратно. — Тогда не буду задерживать.

Дверь за фельдъегерем закрылась и взгляды всех, кто сидел за столом, скрестились на письме.

— Принесла же нелегкая, — недовольно бормотал Александр, вскрывая особым ножичком конверт. Бумага была плотной и просто так не собиралась поддаваться, заставляя потрудиться. — Так… И что тут у нас? Ух ты! Оказывается, мы приглашены на бал, мать его!

У женщин тут же к верху взлетели брови. Приглашение на бал — это целое событие, которого ждут с нетерпением, к которому долго и тщательно готовятся.

— Вот же, б…ь! — выругался Пушкин, заставив поморщиться супругу. Явно, не привыкла к такому. А он просто сдержаться не смог, читая письмо дальше. — Бал ровно через четыре дня! Через четыре чертовых дня! Они там совсем что ли ошалели⁈

Он уже на скорую руку прикинул, во сколько ему обойдутся туалеты его супруги и ее сестер. Прикинул и ужаснулся. Получалось, что все его недавние барыши от задумки с газетой уйдут на женские тряпки. А ведь все свободные деньки были уже учтены и заочно потрачены на дальнейшее развитие.

— У нас опять проблема с деньгами, — растеряно пробормотал он, отрываясь от письма. — Черт…

— Сашенька, может тогда не явимся. Я скажусь захворавшей, а ты останешься ухаживать за мной, — предложила супруга, беря его за руку и начиная ее поглаживать. Знала, чертовка, что это всегда успокаивало ее в минуты сильных эмоций. — Давай, пропустим этот бал. Их еще много будет, — улыбнулась Наталья. — На наш век точно хватит.

Александр встретился с ее глазами и тоже улыбнулся, прекрасно понимая, как нелегко ей далось такое предложение. Красивая, статная, невероятно изящная, Наталья никогда не была затворницей. Очень любила шумные веселые мероприятия, заслуженно «блистая» на них и буквально «купаясь» в комплиментах и мужском внимании. Отказаться от посещения бала, причем добровольно, ей было очень и очень непросто.

— Ташенька, девочка моя, — не обращая внимания на остальных, он притянул ее к себе и крепко обнял. Затем, зарывшись в ее густые волосы, нежно поцеловал в шею. Он у себя дома, и к чему стеснятся своих чувств. — Как же мне повезло с тобой… Только нельзя. Все равно придется идти.

Со вздохом показал ей приглашение, на котором была приписка — «присутствовать непременно». Рядом красовалась узнаваемая подпись самого императора Николая Первого.

— Ты же знаешь, что я камер-юнкер и обязан присутствовать на мероприятиях, которые посещает Его Величество.

— Что же делать? — тревожно всплеснула она руками. — Наши с сестрами платья никуда не годятся. В том же самом туалете, что и в прошлый раз, нас не пустят. Это будет самый настоящий скандал.

Качнул головой и поэт, подтверждая ее слова. Действительно, будет скандал и позор, если кто-то узнает их прежние платья. Сразу же пойдут слухи об их финансовой несостоятельности. Напридумывают такого, что легче будет застрелиться.

— Да, именно так… Нужно все новое… платья, перчатки, туфельки… — в задумчивости бормотал он, даже боясь представить масштаб затрат. — Может еще и белье новое? Белье? Что?

Вдруг его взгляд окаменел. Прекратилось бормотание. В голове промелькнула одна интересная мысль, которую он вновь судорожно пытался воспроизвести. Почему-то показалось, что это и есть решение их проблем.

— Так, так…

Пушкин снова начал выстраивать ассоциативную цепочку, надеясь наткнуться на ту самую идею.

— Новый туалет — новые платья, перчатки, туфельки — белье. Мать-то вашу! Есть! Это оно самое…

Медленно поднялся из-за стола. На лице появилась довольная улыбка, не хуже чем у чеширского кота.

— А вот, дорогие дамы, и для вас нашлось дело, — его голос буквально звенел от предвкушения. Родившаяся идея обещала не просто решение этой проблемы, но и решение многих других. — Мы пойдем на бал и… утрем всем носы. Дамы при взгляде на вас буду шипеть от зависти, а господа таять от восторга… Мы сошьем такие туалеты, что век нас буду помнить.

В свое время он неспроста был учителем высшей категории, лауреатом многочисленных конкурсов профессиональному мастерству и участником десятков весьма непростых грантов. И все, что составляло жизнь поэтов и литераторов Золотого и Серебряного веков, знал на зубок. Словно открытая книга, были для него их интересы, занятия, кухня этого времени и конечно же мода. А благодаря бурным девяностым, когда приходилось заниматься и портным делом, он наверняка сможет произвести фурор в местной индустрии моды.

— А давайте-ка, запустим новые Fashion-тренды…

— Что? — испуганно спросила Наталья, до сих пор еще не пришедшая в себя. Видимо, решила, что ее супруг снова выругался.

— Ничего плохого, Ташенька. Это, значит, начало! — Пушкин нежно накрыл ее ладошку своей. — Таша, ты сейчас пошлешь кого-нибудь за модистской. Есть на примете, кто-нибудь помоложе, поживее, с перчинкой и ясной головой? — супруга растерянно кивнул. — Пообещаешь ей золотые горы за работу. Пусть берет с собой все нужные инструменты и живо едет к нам. Выделим ей одну комнату под мастерскую. Иди, Ташенька, распорядись. Лев, пожалуйста, сопроводи Ташу.

Едва они вышла из столовой, Пушкин нацелил свой взгляд на ее сестрах.

— А к вам, сестрички, у меня особое дело. Подойти ближе.

Сев рядом с ним, девушки в выжидании замерли. При этом поглядывали явно с опаской. Слишком уж сильно переменился в последние дни поэт, что не могло не настораживать. Раньше он больше в облаках витал и растерянно разводил руками, сталкиваясь с трудностями. Сейчас же он стал чрезвычайно деятельным, излишне собранным, ни минуты не оставаясь на месте. Вообще, казалось, у него на все было свое мнение, ответ на любой вопрос.

— Таша проговорилась, что вы положили глаз на известные вам панталончики?

Катерина и Александра сначала покраснели, потом побледнели. Поджали губки, переглядываясь друг с другом. Прямо чувствовалось, как им сильно неловко от этого вопроса. Конечно же, такое не принято было обсуждать вслух даже в кругу близких.

— Вижу, что вам они понравились. Так ведь?

Первой решилась Катерина. Глубоко вздохнув, она решительно кивнула. Причем вид у нее в этот момент был такой, словно она на эшафот всходила.

— А тебе?

Глядя на сестру, кивнула и Александра, покраснев еще сильнее. — Отлично, и нечего было это скрывать. Теперь вопрос: думаете, такие кружевные панталончики другим дамам из высшего света понравятся?

Конечно, же он знал ответ на свой вопрос. Какой из женщин, так падких на модные новинки из своего гардероба, не понравится такое кружевное чудо, больше похожее на плетеную драгоценность? Но Александр хотел услышать это от них самих.

— Да, — первой вновь пискнула Катерина.

— Понравится, — подтвердила Александра, опуская голову и пряча глаза.

— Это же отлично! — потирая руки, воскликнул поэт. — Вот это и будет вашим личным делом, или проектом. Я хочу открыть в Петербурге особый салон, где будут продаваться изящные вещи исключительно для дам. К примеру, шарфики, перчатки, и… всякого рода кружевные панталончики. Готовы взяться за это дело?

Идея про салон, где продаются всякие эксклюзивные дамские штучки, родился только что. Благодаря воспоминаниям из будущего времени он живо, в деталях и красках, представил себе, как все этого могло выглядеть. Скорее всего, салон будет напоминать модный бутик, рассчитанный на очень и очень состоятельного покупателя. Должно быть много света, много зеркал, много хрусталя и много манекенов. Это должен стать дворец, в полном смысле этого слова, разнообразными деталями женского туалета, где с каждой посетительницей обращались бы словно с королевой. Стандарт обслуживания из будущего, когда потенциального покупателя буквально облизывают с ног и до головы, будет просто выстрелом в упор.

— Но сразу предупреждаю, — продолжал «давить» Пушкин, смотря прямо на притихших сестер. — Управляя салоном, вы станете так знамениты, что проходу не будут давать. Вашего внимания будут искать почтенные матроны, невинные девицы, жадно желающие новомодных дамских новинок и готовых платить за них просто сумасшедшие деньги. Готовы на все это?

Девицы, не сговариваясь, резко махнули головами. В глазах такой огонек зажегся, что не по себе становится. Сестрички явно «созрели» для дела.

— Пока салон будет открываться, у вас будет особое задание. Нужно будет осторожно пустить слух о новомодной новинке из Парижа или лучше Мадрида — кружевных панталончиках и особом маленьком поддерживающем корсете. Будете говорить, что такие предметы туалета шьют себе самые знатные дамы при испанском королевском дворе. Запомните, это сшито по заграничным лекалам и только для очень знатных дам…

На него явно нашло вдохновение, и еще где-то около часа он подробно рассказывал обо всех уловках и секретах ненавязчивой рекламы. И пусть многое им будет непонятно, но усвоенное точно станет откровением. Обе девицы хваткие, напористые, и, главное, отчаянно жаждут денег и замуж. Ради своей мечты они весь мир перевернут, и не один раз. Словом, лучшие люди для этого дела.

— Мы тогда пойдем? — судя по горящим глазам, они горели желанием обсудить все эти новости. И получив кивок Александра, быстро покинули столовую.

— Ну, вроде бы все устаканилось, — с облегчением выдохнул он, оставшись один. — Теперь осталось лишь придерживаться плана, и все будет хорошо.

С этой успокаивающей мыслью Пушкин с аппетитом и закончил свой завтрак. Кофе, правда, уже остыло, но зато омлет оказался просто божественным.

— Все будет хорошо…

С чувством сытости вновь вернулась тревога. А получится ли у него все, что было задумано? Смогут ли они выбраться из этой финансовой ямы? И не сделал ли он, в конце концов, лишь хуже своим появлением здесь? Вдруг, Пушкину, настоящему Пушкину, было, действительно, суждено умереть, а он сделал лишь хуже?

— Вдруг…

Погрузился в размышления, заново оценивая все свои действия последнего времени. И, честно говоря, выходило не очень. С одной стороны, в личине Пушкина он очень живо начал, буквально заново перекраивая прежнюю жизнь поэта. Довольно много добился, укрепляя положение семейства Пушкины. С другой стороны, все его усилия привели к тому, что он начал превращаться в самого настоящего торгаша!

— Черт, и правда ведь! Был великий русский поэт, а стал торгаш, готовый удавиться за лишний грош. Позор.

И такое мерзкое чувство появилось внутри него, что даже подташнивать стало. Очень погано.

— Считай, в самую душу плюнул… в душу тысяч и тысячи тех, кто придет после меня, после нас всех… Был властитель дум, а стал властитель кошелька. Какой же я молодец, б…ь. Не-ет, нет, так нельзя. Так не правильно. Слышишь, Ваня⁈ — впервые за эти дни он назвал себя по имени из своего будущего. — Нельзя так. Ты Пушкин, а не какой-то барыга, мечтающий об очередном миллионе. Понимаешь? Ты не барыга! Не барыга!

УВАЖАЕМЫЕ ЧИТАТЕЛИ, история про Александра Сергеевича продолжает развиваться. Его дальнейшая дорога не будет простой, не во всем будет сопутствовать удача, враги и завистники станут строить козни, а то и в открытую грозить бесчестием и смертью. Но великий поэт, промышленник, меценат, первооткрыватель, ученый и прочая, прочая, прочая, конечно, же всем им даст достойный ответ. И, возможно, где-то ему даже придется засучить рукава и пересчитать чьи-то зубы.

Глава 8 Подготовка к балу

* * *

Среди мужчин бытует устойчивое мнение, что женские разговоры слишком эмоциональны, полны излишней сентиментальностей, и, вообще, скучны и не интересны для «сильной» половины человечества. Руководствуясь именно этим убеждением, господа во время светских мероприятий оставляли своих дам и уединялись в курительных комнатах, где беседовали о войне, охоте, азартных играх и конечно же амурных похождениях. Однако в эти дни аристократам Петербурга было бы весьма интересно послушать, о чем, краснея и прикрываясь веерами, шептались почтенные матроны и ветреные девушки.

— … Милочка моя, только прошу вас, никому, совсем никому, об этом не рассказывайте, — жеманно вздыхала дама средних лет, усиленно обмахиваясь «китайским» веером. — Я говорю об этом только вам и никому больше, — ее подруга, дама чуть моложе, но все равно отчаянно молодилась, судя по толстому слою пудры на лице и откровенному декольте. — В Петербурге только-только появились особые кружевные панталончики для… Ну вы меня понимаете, для амурных дел. Боже, какая это красота! — рассказчица даже закатила глаза, показывая, насколько это было красивое зрелище. — Сделанные по испанским меркам, как при мадридском королевском дворе. Одни беленькие, другие черненькие, а третьи, и вовсе, красненькие. А, главное, каков результат…

— Какой? — подруга с жадностью ловила каждое ее слово. Прямо чувствовалось, как ей захотелось себе такие новомодные предметы туалета.

— Ого-го какой результат. Кавалер, как такое увидит, аж копытом бьет, как заправский жеребец… Я вам говорю, моя дорогая, это настоящая Европа. Разве наши лапотники такое придумают? Куда там.

— Прямо так и жеребцы⁈ — вроде бы сомневалась, но в женских глазах играли крошечные бесята. Похоже, в мыслях уже примеряла эти самые кружевные панталончики. — Мне бы на них хоть одним глазком глянуть, а?

— Только больше никому о том, — рассказчица сделал грозное лицо, словно доверяла подруге великую тайну. — Приезжай вечером ко мне, и все увидишь. Мужу скажи, что будем обсуждать новую пьесу, что дают в театре…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Весь этот день Пушкин просидел в своем кабинете с хмурым видом, недовольно оглядывая высокие книжные шкафы. Бродил от стены к стене, время от времени беря с полки очередной книжный том, бездумно перелистывая его и ставя обратно. Мысль о предательстве великого поэта и его наследия, по-прежнему, не давала ему покоя. С самого утра так и не мог успокоиться, мучая себя бесплодными размышлениями.

— … Не-ет, нельзя, никак нельзя, — наверное, уже в сотый или даже тысячный раз, повторял он, убеждая себя, что нужно что-то менять. — Я же на самом деле не спасаю Пушкина, а убиваю его…

Вздыхая, Александр опустился в кресло. Блуждающий взгляд остановился на многочисленных бумагах на столе, массивной бронзовой чернильнице, гусином пере с обломанной верхушкой.

— Он же поэт, гениальный поэт, а я… я за эти дни даже строчки не написал.

И это была абсолютная правда, что вызвало у близких недоумение, а то и прямые вопросы. Ведь, тот Александр Сергеевич, которого знали они, жил поэзией, прозой, творчеством, и это проявлялось буквально во всем. Поэт мог резко вскочить посреди обеда и, найдя клочок бумаги, огрызком карандаш начать строчить на нем только что придуманные строки. Или, прервав разговор с собеседником, погрузиться в молчание, обдумывая что-то свое. Все это создавало поэту ореол неусыпного гения, который творил всегда и везде. Естественно, теперь всего этого не было, что казалось довольно подозрительным.

— Так нельзя, никак нельзя. Это просто предательство.

Эти слова и мысли его особенно уязвляли, ранили, вызывая едва ли не физическую боль. Ведь, он педагог «до мозга костей», много лет с упоением рассказывавший ученикам о русской поэзии и прозе, декламировавший на уроках стихи Пушкина, Лермонтова, Блока. А теперь своими же собственными руками «уничтожал» эту легенду, фактически целый мир.

Как бы ни казалось, но это его состояние не было ни истерикой, ни эмоциональным кризисом. Это было объективно осознаваемой насущной потребностью. Он просто понимал, что больше так жить не сможет. Не психологически, а физически не сможет.

— Да, это предательство, настоящее предательство.

Осознание этого простого посыла привело его к другой такой же совершенно простой и ясной мысли — нужно меняться или хотя попробовать это сделать.

— Красть чужие стихи не буду, — сразу же решил он, едва только это пришло в его голову. — Нечего Пушкина ещё и этим марать… А что же тогда?

Задумался, принявшись перебирать варианты. Перед глазами проносились десятки, сотни наименований стихов, пьес, повестей и романов, лица поэтов и писателей с фотографий и гравюр.

— Попробовать самому?

Он ведь тоже пробовал писать стихи. Пожалуй, баловался, шалил, если сравнивать с таким гигантом, как Александр Сергеевич. Зазорно даже сейчас выдавать свое рифмоплетство за пушкинские «вирши».

— Не-ет, не хорошо. Нужно что-то другое, попроще что ли, легче…

И тут его осенило!

— Конечно! Что может быть проще и легче, чем сказки⁈ И ведь Александр-свет Сергеевич писал сказки! Вот и выход!

Можно начать со сказок, а потом уже приступить и к более серьезным вещам. Тем более на сказках и заработать можно.

— Господи, это же одним выстрелом двух зайцев можно убить. Да, какой там двух зайцев, тут тремя, четырьмя, а то и пятью зайцами пахнет! С одной стороны, выходом оригинальных сказок поддержу реноме гениального творца; с другой стороны, заработаю много-много, очень много-много рубликов.

Александр уже воочию представлял внушительные фолианты с красочными иллюстрациями, которые будут лежать на прилавках и радовать глаза покупателей. Русские, татарские, украинские, чувашские, мордовские, чеченские сказки, иллюстрированные настоящими художниками. Со страниц глядят сказочные богатыри в серебристых шлемах и с булатными мечами, русоволосые красавицы в сарафанах до пят, огнедышащие драконы с золотистой чешуей, злые лешие в болотной тине и ряске.

— Золотое дно, — выдохнул он. — Если грамотно дело выстроить, то, вообще, о проблемах с деньгами можно забыть. Так, сейчас прикинем на скорую руку, с чего начать…

Задумался было, но почти сразу же нашелся.

— «Волшебник изумрудного города» и «Буратино»! Переделаю на свой лад, чтобы было побольше движения и яркости.

Пусть идея и позаимствованная, но к ее воплощению он решил подойти творчески. Сделает так, что не стыдно было бы и настоящим авторам показать.

— Замахнуться на целую серию с красочными рисунками, и все самым натуральным образом ахнут, — размышлял он, «рисуя» в уме нужную картинку. — Сейчас так никто не просто не делают, а даже не думают делать. Это будет очень свежо… Родители сами станут читать, забыв про детей, — улыбнулся, представив только, как здоровенный бородатый дядя в военном мундире и с орденами отбирает у плачущего ребенка книжку со сказками. — Жутко… хорошо.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Вообще, дни, что остались до бала, напоминали настоящий калейдоскоп быстро стремительно сменяющих друг друга событий, наполненных бесконечным числом гостей, встреч, разговоров. Все так «спрессовало», словно семейство Пушкиных проживало не сутки, двое или трое, а сразу неделю, а то и две разом.

— … Сашенька, миленький, ты же обещался посмотреть на наши платья! Мы уже битый час ждем! — недовольно морщила прелестный лобик супруга, заглядывая в его кабинет. Александр в этот момент что-то непонятное гугукал, даже не поднимая головы. Строчил пером так, что брызги туши в разные стороны летели. — Сашенька…

Видя,что ничего не помогает, молодая женщина подошла к супругу и осторожно обняла его плечи. Наклонилась к уху и стала шептать разные милые слуху слова, особенные лишь для них двоих.

— Хорошо, хорошо, только еще одну главу допишу, — умоляюще бормотал Пушкин, стараясь не поддаваться на женские чары. — Совсем чуть-чуть осталось.

— Нет, Сашенька, нет. Поднимайся и пошли, — не сдавалась Наталья, начиная его щекотать. Знала, негодница, что тот боится щекотки и по-другому просто не встанет со своего места. — А то твой братец прибежит и вы снова убежите по делам своей газеты. А как же наши платья? Ты же обещал сделать…

Все равно не успела. Резко дернулась, заслышав громкие шаги в коридоре. Голову недовольно вскинула и руки в бока воткнула.

— А вот и Левушка, легок как на помине! — фыркнула она, разворачиваясь к двери.

— Саша [А]! Милейший братик! Саш[А]! Где ты⁈ Ты даже не представляешь, сколько мы продали! — его радостный рев и топанье в коридоре напоминали слоновий гон. — Три тысячи за два дня! Понимаешь, три тысячи!

Он влетел в кабинет, как камень, выпущенный из пращи. Пахнущий табаком и вином, с широкой улыбкой на лице, сразу же бросился обниматься. Причем и Наталье досталось, когда Пушкин-младший, задыхаясь от избытка чувств, схватил ее в охапку и начал подбрасывать. Визгу-то было…

— А-а-а-а! — заголосила та, размахивая руками. — Сашенька, спаси меня! Сашенька, миленький!

— Никто тебя не спасет! Потому что я страшный серый волк! — шутливо рычал Лев, которого просто «разрывало» от радости и восторга. Видно было, что невероятный успех в деле, которое он мог считать по-настоящему своим, его просто ошеломил. — Сейчас я тебя…

— Хватит! — не выдержал, наконец, поэт, который в таком бедламе никак не мог сосредоточиться. — Детский сад, в самом деле. Лев, поставь Ташу на пол! Немедленно! Вот так, а теперь рассказывай, какие успехи с нашей газетой. И побыстрее, а то на еще наш бальный гардероб.

— Чего тут рассказывать⁈ Тут кричать нужно! Это успех, Саша[А]! — едва не приплясывал на месте Лев. — Вот, смотри, смотри!

Он вытащил из внутреннего кармана сюртука толстую пачку ассигнаций, сложил их наподобие веера и стал трясти.

— Три тысячи рублей за несколько дней! Ты же гений! Мой брат гений! — не выдержав, Лев снова облапил старшего брата. — Прошка, уже договорился по печати нового выпуска. Нашу «Копейку» мы повезем в соседние города…

Не скрываясь, заулыбался и поэт. Его задумка с массовой газетой, по-настоящему, «выстрелила. Удалось 'подстрелить» даже не двух, а дюжины зайцев за раз. И если поднатужиться как следует, то количество этих самых мифических зайцев может вырасти до немыслимого количества. Нужно лишь масштабировать бизнес, как говорил один из родителей его ученика.

— Но, Лёва, не время почивать на лаврах, — Пушкин спрятал улыбку, придав лицу максимальную серьезность. Брат должен не расслабляться, а скорее наоборот, проявить еще большую собранность и целеустремленность. — Несомненно, мы добились очень серьезного успеха. Наше начинание принесло очень внушительные средства и определенную известность. И сейчас нужно это упрочить, чтобы нас не смогли догнать. Понимаешь меня?

Пушкин-младший заторможенно кивнул. Похоже, немного растерялся. Ведь, только все вокруг радовались, а теперь уже все серьезны. Поневоле, насторожишься.

— Нельзя упускать время и напор. Набирай еще людей, договаривайся с новой типографией, тормоши Прохора. Ваша задача сделать так, чтобы у нас в ближайшее время не возникло конкурентов, — наставлял он начинающего издателя и бизнесмена, у которого, похоже, ступор случился. — Газетные новости должны просто кричать — «купи меня!». Добавь что-то из моих придумок, чтобы у людей кровь в жилах начала кипеть. Я же тебе список набросал…

Лев тут же стал мять в руках тот самый листок с идеями для газеты. Там были расписаны задумки с простенькими кроссвордами, денежными конкурсами, анекдотами, и даже знакомствами.

— Понял? — Пушкин-младший в ответ пробормотал что-то невразумительное, но очень похожее на утвердительный ответ. — Значит, понял. Тогда вперед, на битву! — пропел на манер боевого горна, призывающего воинов к сражению. — Лев, соберись. Ты прекрасно справляешь, — Александр придал голосу уверенности и убежденности, чтобы поддержать растерявшегося брата. Видно было, что Лев из тех людей, которым время от времени нужна поддержка и напоминание, что они идут по верному пути. Вот и следовало ему дать эту уверенность, чтобы горы свернул. — И я абсолютно уверен, что Лев Сергеевич Пушкин добьется еще большего успеха в этом деле. Еще увидим, как люди будут уважительно показывать на тебя пальцем, как самого известного и влиятельного в империи издателя. Вперед…

Вроде удалось вдохнуть уверенность в брата. Лев расправил плечи, с лица исчезла растерянность, во взгляде появилась твердость. Словом, настоящий орел, готовый расправить крылья.

— А мы, Ташенька, теперь займемся бальным туалетом…

* * *

С анкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

В комнате, которая была выделена под импровизированную мастерскую, царил самый настоящий погром. Кругом — на стульях, на мягкой софе, кофейном столике и даже на полу — лежали множество отрезков ткани разных цветом и видов. В одном месте они уже были сшиты вмести, и в них можно было угадать какую-то деталь платья. В другом месте, напротив, ткань подозрительно напоминала бесформенную кучу, выброшенную за ненадобностью. Вдобавок, под ногами валялись клубки с нитками, тянувшиеся между ножками стульев.

— Прежде здесь нужно убраться, — недовольно пробурчал Пушкин, разглядывая этот «свинарник». — И чего стоим, кого ждем?

Модистка со своей помощницей, которым платили просто «бешенные» деньги, переглянулись и принялись убираться. Он-же встал напротив манекенов с заготовками будущих бальных платьев и задумался.

— Гм…

Внимательно разглядывая то платья, то гравюры с изображениями женских и мужских нарядов в специальном альбоме, Александр совсем не обольщался. Его знания о том, как будет развиваться женское платье в будущем, хоть и было эксклюзивным, но, к сожалению, оставалось совершенно бесполезными. Ничего радикального в женском туалете поменять он не мог, ибо существовали строгие требования к бальному гардеробу. Императорская канцелярия ежегодно выпускалаособые предписания, в которого подробно прописывались все элементы бального дресс-кода. Нарушение правил было нонсенсом, преступление всех писанных и неписанных правил, что обязательно повлекло бы не только осуждение со стороны высшего света, но и совершенно материальные санкции.

— Значит, Зайцева из меня пока не получится, — пробормотал он себе под нос, продолжая стоять у одного из манекенов. — Жаль, конечно, но разве дело только в одежде? Не-ет, дорогие мои…

Внезапно для супруги, ее сестер и модистки с помощницей, все это время не сводивших с него напряженных взглядов, Пушкин широко улыбнулся. Резко взмахнул рукой, привлекая всеобщее внимание.

— Платье это лишь обрамление, оправа для того бриллианта, которым являетесь вы, милые дамы, — он обвел глазами женщин, вызывая их смущение. — Ташенька, девочка моя! Подойди ко мне.

Александр, правда, ею восхищался, чего было не скрыть. Любовался ее стройностью, скользя глазами по соблазнительной фигуре. Отмечал удивительную грациозность, больше подходящую для балерины.

— Думаю, одень тебя в рубище, и ты все равно будешь сражать наповал своей красотой, — Наталья, хоть и привыкшая к комплиментам, явно такого не ожидала. Глубоко задышала, краснея лицом, а через мгновение бросилась ему на шею. — Таша, Ташенька, ты чего, плачешь что ли? Не плачь, перестань. Давай, посмотри на меня. Вытри слезы…

Сейчас ему стало совершенно ясно, что ничего необычного и интересного с бальными платьями он не сделает. Для этого не хватит ни времени, ни, самое главное, знаний. Может быть позже, что-то и можно будет сделать. Сейчас, если в его силах что-то и можно изменить, то это лишь детали. Как говориться, наметить акценты…

— Успокоилась, а теперь покажи-ка мне свою косметику, — все еще шмыгая очаровательным носиком, Наталья недоуменно поджала губы. В глазах просто «пылал» вопрос: а зачем? — Будем экспериментировать с макияжем.

Дело было в том, что с макияжем, то есть искусство нанесения косметики, чтобы подчеркнуть красоту лица и, одновременно, скрыть его недостатки, в этом времени было не очень хорошо. Искусство украшение лица здесь и сейчас все еще находилось в плену уже от живших представлений о женской красоте, что бытовали в прошлом и позапрошлом веках. Главным, по-прежнему, считались аристократическая бледность лица, нарумяненные щеки. В глаза для придания взгляду глубины и проникновенности предпочитали капать ядовитый сок белладонны. Про губы же, веки, брови и ресницы все благополучно забыли, словно они были совсем не причём.

— Сейчас мы кое-что попробуем…

Тайна его же познаний, недавнего пенсионера, в этом очень и очень специфическом вопросе объяснялась весьма просто. Причем дело было отнюдь не в частом просмотре женских программ или посещений модных фэшен-показов. Просто его внучка, старшенькая из трёх других, проходила курсы по обучению визажистов, мечтая открыть салон красоты. Неимоверно гордая этим, Полинка прожужжала ему про это все уши. Мало того, больше двух месяцев водила к нему на квартиру своих подруг и с азартом тренировалась на них. Словом, почти каждый вечер он проводил под аккомпанемент девичьих криков о айдефайнере, бустере, глиттере, гоммаже, дрейпинге, контуринге и многом-многом другом тому подобном.

Оттого понемногу и нахватался.

— Не бойся, моя девочка, не бойся. Ты себя просто не узнаешь…

Александр мягко коснулся руки супруги, показывая на дверь.

— Все будет хорошо.

Ему не нужно быть опытным бьюти-мастером, нужно всего лишь кое-что знать.

Глава 9 Бал удался, если так можно сказать

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Высокий черный экипаж с небольшой баронской короной на дверце проехал ярко совещенную мраморную лестницу Зимнего дворца и остановился чуть дальше. Двое крупных лакеев, больше напоминавших грузчиков с порта, живо спрыгнули с запяток и встали рядом. Лица каменные, кулаки пудовые. Стояли так, чтобы ни у кого и мысли не было подслушать разговор своих господ в экипаже.

— … Удивительно, что ты промахнулся. До сих пор не могу понять, как это случилось, — качал головой пожилой господин, откинувшись на спинку кожаного кресла. Его взгляд был полон упрека, чего он и не думал скрывать.–Ты же отменный стрелок. В своем полку лучший был. Как же так вышло?

У мужчины напротив лицо было скрыто полумаской, оставлявшей открытым волевой чисто выбритый подбородок и небольшие усики.

— Это совершеннейшая случайность. Мой выстрел был точен, как и всегда, — его рука дернулась к поясу, где у офицера обычно располагалась кобура с пистолем. — Думаю, у него было что-то под сорочкой. Возможно, это тонкая кираса. Ведь, я попал в него. Точно по…

Прерывая его, старик повелительно махнул рукой. Мужчина сразу же замолчал и опустил голову.

— Хватит. Мне все равно, что и как произошло. Ты должен доделать дело, — взгляд у него стал тяжелым, давящим. — Или наполнить о твоих долговых векселях? Поведешь себя неправильно, и тебя не станет. Я раздавлю тебя, а заодно всю твою семейку. Не веришь? Забыл, что бывает за растрату полковой кассы? Тебя будет ждать офицерский суд чести, а потом пуля в висок. Сестра станет шлюхой, чтобы выплатить долги.

— Я понял, понял, — глухо пробормотал мужчина, скрипнув зубами. — Я все сделаю, как надо.

Старик самодовольно причмокнул. Хорошо видно было, привык, что все решалось по одному его слову.

— Пусть все будет, как в прошлый раз, но уже с другим результатом. Ссора у всех на глазах, затем дуэль. Все должно быть открыто, на виду. Рифмоплета нужно наказать. И…

Он было задумался, но сразу же продолжил:

— Передай ему, что он больше не рыцарь розы и креста.

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Вот и наступил этот день, который принёс семейству Пушкиных столько забот. Четверг, стрелка часов перешагнула десять вечера. Большая часть гостей уже прибыла, и дефилировала в парадном зале в ожидании выхода императорской четы.

— Сашенька, ведь все уже началось, — с ужасом в глазах шептала Наталья, видя перед парадной лестницей дворца огромное число экипажей. — Мы никогда раньше не опаздывали, и теперь все будут смотреть на меня. Сашенька, миленький, скажи, что все будет хорошо. Ой…

Едва они пересекли порог и оказались в сверкающем холле, как на них устремились все взгляды. Если дамы и их кавалеры еще сдерживались, то слуги даже не пытались скрывать свой шок. Было очень занятно видеть, как у них отвисали челюсти при виде Натальи.

— Ташенька, дружочек, полноте, — шептал Александр, склоняюсь к её ушку. — Не обращай ни на кого внимания. Пусть завидуют…

А ей, и правда, завидовали, чего было не скрыть ни презрительными смешками, ни отстраненным видом, ни равнодушными ухмылками. Настоящее отношение все равно «лезло» наружу, как его не прячь и не маскируй.

— Забудь, их никого нет рядом. Они даже рядом не стоят с тобой. Никто из них…

Шептал, а сам никак не мог поверить своим глазам. Ведь, у него все получилось! Он, ни разу толком не державший корректирующий карандаш или кисточку для нанесения тона, сумел создать такое, что у людей глаза на лоб лезут. И лезут, следует сказать, самым натуральным образом.

Больше того у пары девиц на выданье, что явно переборщили с пудрой, закрашивая прыщи, вообще, истерика случилась при виде Натальи. Контраст [спасибо огромным ростовым зеркалам и яркому освещению в залах]между ними был столь разительным, что этого просто нельзя было не заметить. Молоденькие девицы по сравнению с Натальей, к этому времени, на минутку, матерью четверых детей, выглядели внезапно постаревшими бабехами в возрасте хорошо за сорок или того хуже, просто плохо намалеванными куклами.

Наталья же предстала совсем иной. Точеное лицо дышало свежестью. Едва намеченные тоном скулы и огромные глаза вкупе с длинными ресницами придавали лицу особую выразительность, которой так славятся девушки на юге. Еще больше усиливали эффект выделенные контуром губы, особенно притягивавшие взгляд.

— Сашенька… они же все на меня смотрят, — сдавленно шептала Наталья, еще сильнее цепляясь за локоть супруга.

Она, числясь одной из записных красавиц Петербурга, конечно же, привыкла к восхищенным взглядам и шквалу комплиментов, но к происходящему сейчас явно оказалась не готова. Бравый генералы при виде нее молодцевато втягивали животы и лихо подкручивали кончики усов, за что тут же получали тычки и упреки от своих жен. Блестящие кавалеры в возрасте и только что оперившиеся безусые юнцы норовили оказаться рядом, чтобы поймать ее взгляд и выразить свое безграничное восхищение ее красотой. Они толпились, мешая друг друга, сдавленно шипели, кидали в сторону соперников гневные взгляды.

— Мне душно, — у Натальи от такого внимания заалели щеки, что придало ее образу еще больший шарм и неотразимость. — Саша, давай выйдем на балкон.

— Давай.

Александр кивнул, сворачивая в сторону скрытого за роскошными портерами закутка. Там располагался выход на широкий балкон, где гости могли насладиться тишиной после шумного зала, немного освежиться. Стоявшие в ожидание, слуги сразу же предложили теплые меховые мантии, чтобы их не прихватил морозный ветер и стужа.

В этот момент торжественно взревели фанфары, предупреждавшие о выходе императорской четы. Конечно же, теперь ни о каком балконе речь и не шла. Как камер-юнкер, то есть придворный Свиты Его Императорского Величества, Пушкин обязан быть в этот момент в зале и приветствовать императора.

— Тогда позже, — слабо улыбнулась Наталья, кивая в сторону балкона.

Они вернулись в зал и заняли место рядом с другими придворными. Сейчас императорская чета по традиции должна была совершить небольшое дефиле по кругу, чтобы у всех гостей была возможность их поприветствовать.

— Многие лета, Ваше Величество! — по старинке приветствовал императора какой-то старик в мундире, увешанном орденами. Государь чуть задержался рядом, бросил в ответ несколько слов, чем сразу же привел в истовый восторг старого ветерана. — Многие лета…

— Мы просто восхищены, Ваше Величество! Такое великолепие кругом! — перед Николаем Первым склонился плешивый барон с большим пузом, проталкивавший вперед себя нескладного паренька в мундире Преображенского полка. — Ваше Величество, позвольте представить моего сына, Алешеньку, поручика Апшеронского пехотного полка, — этот самый Алешенька, отчаянно выпячивая цыплячью грудь, тянулась перед императором. — Служит, как и его батюшка во славу Отечества…

— Ваше Величество, как вас неимоверно стройнит этот белоснежный мундир! — доносился чей-то восхищенный голос с другой стороны. Императору пришлось чуть наклонить голову и туда, приветствуя очередного придворного.

Вскоре императорская чета оказалась и возле супругов Пушкиных, которые были едва видны за спинами других гостей. Они уже собрались было пройти мимо, как государыня, до этого хранившая полное молчание и не изъявлявшая ни к кому особого интереса, вдруг встрепенулась и дернула супруга за руку. Причем это оказалось столь заметно, что насторожились и остальные члены Свиты. Ведь, внимание императрицы, как известно стоило очень дорого. Вот свитские внимательно и вслушивались в разговор.

— Посмотри…

— Что же привлекло твое внимание…

— Это просто невероятно…

— Гончарова⁈

— Мне непременно нужен тот же самый мастер…

— Хорошо, хорошо, я разузнаю…

Пушкин, уже предчувствуя дальнейшее развитие событий, повел плечом и сделал шаг вперед. Внимание императора, учитывая его грандиозные планы, ему совсем бы не помешало.

— Ваши Величества, для нас большая честь, — Пушкин поклонился, супруга сделала книксен. — Присутствовать здесь.

Император же ответил не сразу, застыв рядом с ними. На его лице появилось довольно странное выражение — эдакая смесь восхищения, удивления и растерянности. Ясно чувствовалось, что он хотел что-то спросить, но не знал, как это сделать.

— Господин Пушкин? — неопределенно произнес Николай Первый, продолжая разглядывать Наталью. — Э-э-э… Наталья Николаевна, пусть простит меня супруга, но вы просто обворожительны!

Та смущенно опустила глаза. император, конечно, оказывал ей знаки внимания, но так явно и открыто еще не случалось.

— Надеюсь, вы откроете секрет, иначе вашему императору грозит настоящий бойкот, — шутил Николай Первый, явно намекая на неудовольствие супруги. — Неужели в наших пенатах объявился какой-нибудь гениальный мастер, о котором мы и слыхать не слыхивали? Француз? Или может вы выписали его из Испании?

Пушкина покачала головой, показывая на, стоящего рядом, Александра.

— Это полностью заслуга моего супруга, Александра Сергеевича. Он самолично помогал мне готовиться к сегодняшнему торжеству.

У императора едва только ступор не случился. На лице застыло выражение крайнего удивления, которое редко у кого увидишь. Видно было, что государь с трудов верил, что поэт мог такое сотворить.

Чуть кашлянув, Александр широко улыбнулся. Теперь, когда почва была подготовлена должным образом, пришел его черед выходить на сцену.

— Ваши Величества, — обращаясь разом к императорской чете, начал он. — Я полностью к вашим услугам. Увиденное вами, действительно, моих рук дело и, как это ни странно, связано с моими литературными изысканиями. Как вы знаете, я пишу историю Пугачевского бунта…

Александр даже не думал импровизировать. Пытаясь предстать перед императором в наилучшем свете, сейчас он выдавал довольно необычную историю, призванную все объяснить.

— В процессе исторических изысканий через мои руки прошло бесчисленное число старинных бумаг из запасов церквей, монастырей и частных архивов, где удалось наткнуться на весьма интересные записи индийских целителей…

Как говориться, чем невероятнее [в данном случае сказочнее] история, тем легче в нее поверить. Главное, не забыть ее густо сдобрить порцией правды, чем сейчас Пушкин и занимался.

— … Древние индийские мастера указывали на умеренность, как важнейшее правило в искусстве украшения. Косметические мази, предупреждали они, должны лишь помогать, но ни как не вредить…

Тут уж он, в свое время прочитавший уйму исторической литературы про Екатерининские, Петровские и более ранние времена, «оседлал своего любимого конька». Ошарашенным придворным во главе с императором, рассказал про то, как в XVII-XVII вв. в погоне за красотой девушки и женщины травили себя свинцовыми белилами, помадой из ядовитой сурьмы и настойками с мышьяком. Причем делал это в красках, с живыми примерами, чем буквально заставлял цепенеть, а то и ахать от ужаса, некоторых впечатлительных дам.

— … Вы только подумайте, некоторые дамы до сих пор для отбеливания кожи используют свинцовые белила, страшнейших яд, приводящий к болезням, а главное, бесплодию. Еще более страшна киноварь, которой подкрашивают губы. Это же ртуть, яда страшнее, вообще, сложно придумать…

Тут чуть в стороне раздался слабый вскрик, а затем глухой грохот. Похоже, кто-то не выдержал таких историй и потерял сознание.

— Однако я готово поделиться тем, как с пользой следить за своей красотой, — и в этот момент Пушкин показал на супругу. Мол, вот и доказательство моих слов. Если же нужно еще подтверждение, то можете посмотреть в зеркало. — Очень скоро я представлю на суд общественности мою особую книгу для милых дам и их кавалеров. Ваши Величества, конечно, же вашему внимаю моя книга будет представлена в самое скорейшее время.

Взгляды собравшихся тут же скрестились на императорской чете, отчего те почувствовали себя довольно неуютно. Ведь, смотрели на них отнюдь не с великой радостью, с острой, нескрываемой завистью. Так голодные псы смотрят на своего собрата, где-то урвавшего кость.

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Время уже было за полночь. Кое-кто из гостей только-только начал подумывать об уходе. Седовласые придворные вздыхали, покряхтывая от усталости. Чей не молодые, чтобы полночи бодрыми козликами скакать.

Поднявшийся ажиотаж понемногу спал. Многие из дам успели добежать до особых туалетных комнат, где горничные им помогли смыть с лица разнообразные мази. Их примеру, как оказалось, последовали и некоторые из мужчин, которые тоже злоупотребляли такими средствами.

Пушкину к этому времени заметно подустал, и захотел немного освежиться. Морозный воздух сейчас точно бы оказался кстати.

— Ташенька, может прогуляемся? — он показал в сторону балкона, куда устремилось еще несколько пар. Получается, не одному ему стало душно. — На улице сейчас диво, как хорошо.

Их путь лежал рядом с группой шумной молодежи, что-то живо обсуждавшей. Значит, Наталье вновь стоило ожидать и восхищенных взглядов, и бросаемых комплиментов, и сальных улыбок.

— Таша, потерпи, — понимающе улыбнулся Александр, не отпуская ее руку. — Совсем немного осталось. Скоро все закончится, и мы поедем домой.

— Да, Сашенька. Что-то я сегодня особенно притомилась.

Так, беседуя в полголоса, они пересекли зал, оставили позади молодежь. Осталось повернуть, и окажешься перед дверьми на балкон.

Вдруг до уха Александра донесся чей-то презрительный голос. Причем говоривший и не думал шептать, а нарочно делал это довольно громко.

— … Господа, вы не думаете, что у некоторых карликов бывают просто божественной красоты дамы? Разве есть большая несправедливость на белом свете? Карлик и богиня…

Тут же раздался громкий издевательский хлопот.

— Браво, Жорж, браво! — кто-то даже захлопал. — Карлик и богиня…

Пушкин почувствовал, как у Натальи сбился шаг, а её рука с силой стала его локоть.

— Таша, ты че…

И тут до него неожиданно доходит, что это его только что оскорбили, и в этом не было никаких сомнений. Ведь, всем без исключения было известно, как болезненно поэт относился к своему невысокому росту. Он специально заказывал высокие цилиндры на голову, башмаки и туфли с внушительными каблуками, чтобы казаться выше. На балах же избегал стоять рядом с супругой, которая была почти на голову выше его.

— … Карлик, мнящий себя атлантом, что может быть нелепее? Так ведь, господа? — незнакомец и не думал прекращать, хотя и так уже балансировал на самой грани между злостной шуткой и открытым издевательством.

Совершенно очевидно, что Пушкина намеренно хотели оскорбить. И если фразу про карлика и богиню можно было еще пропустить мимо ушей, то остальное было уже никак нельзя не заметить. Только глупец не поймет, что именно Пушкина сравнивают с карликом и атлантом. И если это спустить без всяких последствий, то эта некрасивая история уже к вечеру будет известна всем, кто явился на балл. К завтрашнему утру об этом уже будет судачить весь Петербург. Как такое стерпеть?

Кровь бросилась Александру в лицо, заставляя то бледнеть, то краснеть.

— Сударь, вы не могли бы повторить это мне в лицо?

Пушкин медленно развернулся и нашел глазами говорившего, которым оказался молодой мужчина в зеленом мундире французского кавалергарда. Незнакомец был статен, роскошные эполеты прибавляли ширины в плечах, а тщательно завитым иссини черным волосам позавидовала бы иная модница. Известной мужественности ему прибавляли и небольшие усики, хранившие следы особой заботы. Словом, оскорбитель оказался франтом с довольно яркой мужской внешностью.

— Или отсутствие чести и совести вам не позволяет это сделать? — Александр говорил медленно, с ленцой, словно ему скучно и неинтересно даже рядом стоять. Хотя внутри него пылал даже не огонь, а самый настоящий пожар. Честно говоря, он и сам не ожидал от себя, что все это примет так близко к сердцу. Видно, взыграло что-то от «прежнего» Пушкина. — Итак…

Незнакомец тоже развернулся в его сторону, их взгляды скрестились. У Александра тут же холодок побежал по спине. Ощущение было, так сказать, совсем не из приятных.

— Повторю, почему не повторить? Барон Геккерн всегда готов отвечать за свои слова.

Теперь стало окончательно ясно, что здесь не было никакой случайности. Ведь, барон Геккерн — это никто иной, как Жорж Дантес, с которым они уже стрелялись полторы недели назад. И вот «на носу» новая дуэль, которая просто обязана была закончиться смертью одного из них. Естественно, это не случайность. Кто-то совершенно определенно пытается убить поэта.

— Я сказал, что карлик, который мнит себя атлантом, выглядит в высшей степени нелепо, — Дантес произнес это медленно, с издевкой смотря в глаза Пушкину. — Нужно ли мне это повторить еще раз, сударь, или вам все понятно с первого раза? Думал, что рыцарь розы и креста более понятлив.

За их спинами тем временем начала собираться толпа. Привлеченные громкими голосами на повышенных тонах, гости слетались со всех концов бального зала, словно пчелы на мед. В таких условиях игнорировать оскорбление было никак нельзя.

— Еще я говорил о противоестественной связи карлика и…

Дантес еще больше повысил голос, оглядывая собравших вокруг них. Явно привлекал внимание.

— Боги…

И тут Александра «накрыло»: в глазах «встала» кровавая пелена, заложило уши, изнутри стал подниматься звериный рык. Не помня себя от ярости, он рванул вперед и со всей силы ударил в челюсть Дантесу, прямо в его презрительную ухмылку.

Глава 10 Не поймешь: то ли явная, то ли скрытая угроза

* * *

Бал прошел и высший свет «загудел», напоминая потревоженный улей с пчелами. О случившемся происшествии с Пушкином заговорили в блестящих салонах аристократии Петербурга, на званных ужинах в дворянских поместьях, в офицерских кабаках, и даже в барских домах богом забытых сел и поселков. И все, как один, задавались лишь одним вопросом — что это такое было?

— Позор! Порушение самых основ священной традиции! — кричали горячие головы из офицеров, увидевшие в этом посягательство на освященные веками ритуал поединка, дуэли. — Нет никакого прощения!

— Нехорошо, право слово, — неодобрительно качали головами степенные мужи из чиновников, которых больше смутило не нарушение ритуала, а сам факт дуэли. Им гораздо ближе была бы судебная тяжба об оскорблении чести и достоинства. В таком случае они точно бы все одобрили. — Как-то это все по-мужицки выглядит, не благородно. Совсем не хорошо. Вот к стряпчему бы обратиться, да засудить французика за его мерзкие слова…

Старики же, особенно из заслуженных ветеранов Отечественной войны с Наполеоном, войн с турками, напротив, одобрительно посмеивались, когда речь заходила об этой стычке на балу. Подкручивая кончик уса, они воздавали должное хорошему удару, снова и снова разбирали, как далеко, как высоко и как быстро отлетел француз. Нынешняя молодежь, ворчали старики, уже и забыла, что иногда для офицера и аристократа не зазорно и кулаками поработать.

Дамы же, напротив, большей частью были в смятении, то вставая на сторону поэта, то на сторону его обидчика. Одни жалели статного красавца Дантеса, живое воплощение мужской стати и мужественности, охая и ахая при перечислении его увечий. Другие, правда, гораздо тише, восхищались Пушкиным, не испугавшимся встать на защиты чести своей супруги.

Словом, «бурление» с каждым днем лишь усиливалось, в скором времени грозя захлестнуть всю империю. Само собой напрашивалось продолжение этого происшествия, которое и должно было положить конец всей истории. Со дня на день высший свет ждал официального объявления о дуэли между Пушкиным и Дантесом, которого почему-то все не было и не было. А дело, как оказалось, было в следующем…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

На следующее утро Александр уже в десять часов сидел в своем кабинете и медленно отхлебывал из чашки крепкий кофе. По-другому было никак не проснуться; поспал хорошо, если четыре часа, а скорее всего и того не было.

— Лев, ну, наконец-то! — с радостью воскликнул он, едва в дверях показался младший брат. Выглядел тот тоже не очень, напоминая скорее вурдалака из плохих французских книжонок, чем живого человека: глаза красные, воспаленные, лицо осунувшееся, протянувшиеся морщины по лбу. — Какие новости, не томи?

После вчерашней драки [настоящей драки, собственно, и не было, а был один хорошо поставленный удар прямо в лицо, после которого Дантес сразу же отправился в глубокий нокаут] вопрос о случившемся для него был едва ли не самый главный. Ведь, последствия его несдержанности могли быть очень и очень серьезные. По-хорошему, тут «пахло» серьезным преступлением, если учитывать нанесенные увечья и родство Дантеса с французским посланником.

— Чего кривишься? — Пушкин никак не мог понять, что за гримасы гуляли по лица брата. Если посмотреть так, то он улыбался, если эдак, то вроде и хмурился. — Понять толком не могу.

— Хорошая новость в том, что дуэли, похоже, не будет, — наконец, выдал Лев, заставив Александра с облегчением выдохнуть. Снова стреляться, памятуя о недавнем, никак не хотелось. — А причина этого есть и плохая новость. Своим ударом ты, милый братец, раздробил этому негодяю челюсть. Красавца Дантеса больше нет. По слухам, ему пол года, если ни больше, придется есть через трубочку. Ему крупно повезет, если челюсть удастся собрать. Такие увечья, как ты понимаешь, весьма и весьма дурно пахнут.

Вместе с братом потемнел лицом и Александр, прекрасно понимая, что ему может теперь грозить. Если попадешь в жернова государственной машины, то можно и не уцелеть. Не спасет ни известность, ни расположение друзей и знакомых. Все эти мысли в один момент промелькнули в его голове, резко стимулируя мыслительный процесс. Выражение «зашевелились мозги» вдруг наполнилось вполне понятным и реальным смыслом.

— Ничего, Левушка, понюхаем, что там и где пахнет, — кивнул Пушкин, решая «бить на опережение». Как говориться «поздно пить боржоми, когда почки отвалились». Теперь нужно лишь действовать, причем, как можно энергичнее и жестче. — Ты лучше послушай, что тебе сейчас нужно сделать.

Александр был дитя весьма непростого двадцатого века, который привнес в повседневную жизнь человека столько всего необычного, странного и страшного, что впору было за голову хвататься и объявлять это время проклятым. Неужели с помощью такого наследия он не справится с каким-то непонятным французом-бретером, совсем потерявшим берега?

— У тебя ведь на носу выход очередной газеты?

Пушкин-младший кивнул. Действительно, их небольшой бизнес постепенно набирал обороты, достигшие довольно приличных цифр. На серебре и золоте, конечно, не ели, но свои пять -шесть тысяч каждый месяц имели, не особо напрягаясь, что позволило начать выплату долгов.

— Вот и отлично. Лева, большая часть нового номера должна быть посвящена этому наглецу. Чего глазами хлопаешь, бери перо и записывай.

В лучших традициям «черного» пиара Александр решил погубить репутацию Дантеса, «опустив ее ниже травы». Ни у него, ни у его друзей и знакомых, даже мысли не должно возникнуть хоть как-то мстить Пушкину. И он, пережив «веселые» выборы девяностых и начала двухтысячных годов в своем время, прекрасно знал, как все это провернуть.

— Для начала остановись на его прошлом. Намекни читателям, что Дантес самый обычный искатель легкого заработка, которого выперли из Франции за разные «темные» делишки. Напиши, что по слухам на своей родине он промышлял заказными дуэлями за деньги. У нас это сильно не любят. После такого он точно, как уж на сковородке запляшет…

Грязновато, конечно, получалось. Пожалуй, даже немного душком от таких методов отдавало. Но сейчас Александру было совсем не до морализаторства. Ведь, было ясно, что Дантес не просто так второй раз пытался затеять ссору. Француз был просто «заряжен» на убийство, замаскированное под дуэль. И если в первый раз все обошлось, то во второй раз можно было и не спастись.

— А через пару дней в новом выпуске крупными буквами напечатаешь несколько весьма занимательных вопросов, — Лев замер в ожидании. — Первый вопрос: почему господин Дантес так отчаянно искал ссоры с господином Пушкином? И второй вопрос: а не тридцать ли серебряников заплатили ему? Записал? Хорошо. А теперь, в бой…

Когда младший брат закрыл за собой дверь кабинета, Пушкин начал писать письмо знакомому чиновнику в Министерство юстиции. В борьбе с Дантесом и теми, кто стоял за ним, он решил не ограничиваться нападками в газетах. Ведь, могло и не сработать. Ему же нужен был гарантированный результат, чтобы от него хотя бы на некоторое время отстали. А через год — полтора, когда он развернется как следует, пусть лезут.

— Нужно первым выдвинуть обвинение об оскорблении чести и достоинства. Пусть закопается в бумажках… Зная наши суды и их особую любовь к подаркам, наше дело можно рассматривать до морковного заговенья. Вот примерно так…

Письмо, составленное в лучших традициях крючкотворства и бюрократии, буквально пестрило красивыми фразами об особой ответственности аристократии перед императором и Богом, о необходимости соблюдения закона, об опасности неуважения и презрения к своему ближнему, об анархии в головах у некоторых господ. Начнешь читать, точно прослезишься сначала от умиления, а потом от гнева. Ведь, выходило, что на высочайшем бале при участии самой императорской фамилии какой-то иностранец позволил себя оскорбить камер-юнкера из свиты Его Величества. По всем неписанным законам оскорбление свитского [член императорской Свиты] трактовалось, как оскорбление самой высочайшей особы, за что можно было запросто получить обвинение по «политической статье».

— Ты у меня, граф Монте-Кристо недоделанный, еще ответишь за смерть нашего дорого Александра Сергеевича. Если тебе повезет, то как пробка из бутылки вылетишь из России. А если нет, то пеняй на себя.

Капнув несколько капель расплавленного сургуча на конверт с письмом, Пушкин вызвал слугу и отправил с ним послание, наказав беречь его, как зеницу ока. Письмо должно было попасть в руки именно того, кому адресовано, а то могли возникнуть дополнительные проблемы.

— А теперь перейдем к сладкому…

Он расположился в любимом кресле и подтянул к себе ближе толстую пачку листов, будущую книгу с очередной сказкой. Взял перо, макнул его в чернила и… задумался.

— Не рано ли я замахнулся на магию, фэнтези? Церковь ведь еще никто не отменял. Меня же поедом съедят.

Желание писать о юном волшебнике Гришке Поттере сразу же пропало. Не учитывать реальность было глупо, да и опасно. Можно было таких проблем огрести от церкви и власти заодно, что сам в петлю полезешь.

— Переделанный «Волшебник изумрудного города» должен проскочить. Как напечатают с рисунками, я его и запущу в продажу… Но следующей партией нужно что-то совсем другое, — в голове крутилась какая-то мысль, но он никак не мог ее сформулировать. Все время ускользала от него. — Это должно быть что-то очень красочное, яркое, близкое людям, желательно эпическое… как романы про пиратов, золото, приключения… Черт, да!

В голове, словно что-то щелкнуло. Нужная мысль, наконец-то, оформилась в очень даже симпатичную идею.

— А не подвинуть ли мне господина Дюма? Насколько я знаю, место короля авантюрно-приключенческого романа еще свободно. Почему бы этим не заняться мне? Реноме великого поэта, правда, немного пострадает. Но…

Его вновь стала грызть вина за такое сползание к откровенное «попсе» и предательство наследия великого поэта. Пришлось договариваться с самим собой.

— Часть заработанных денег пущу на народное образование. Школы для крестьян и ремесленников открою. Чем не благое дело? По крайней мере Пушкин на такое и не замахивался…

Червячок вины, что только что с чавканьем грыз его изнутри, затих. Похоже, идея со школами для простого люда оказалась весьма неплохой.

— Тогда решено, Александр Сергеевич Пушкин откроет эру русского авантюрно-приключенческого романа, — с пафосом провозгласил Пушкин, даже ради такого дела привстав с кресла. — Графа Монте-Кристо и мушкетеров трогать не будет. «Святое» же… А вот что-то эдакое пиратское, с сокровищами, с путешествиями по неведомым землям, с победами над страшными врагами придумать можно. Например, про Садко-морехода, отчаянного новгородского купца, возжелавшего посмотреть на неведомые земли и показать свою молодецкую удаль!

Прозвучало с одной стороны внушительно, а с другой стороны — очень свежо и оригинально. Единственное, его немного смущало имя главного героя.

— Нужно что-то русское что ли… — сморщился Александр, несколько раз просклоняв это старинное имя. — Может Иван⁈ Иван-Мореход?

Произнес и сразу же замер. Понял, что снова попал в самую точку. Кто может быть более русским, чем человек с именем Иван⁈

— И будет череда небольших историй про приключения Ивана-Морехода…

Ему тут же вспомнились романы, а потом и фильмы, про Синдбада-Морехода, которые так любил его младшенький внучок. Словом, это был самый подходящий образец, заготовка для его нового литературного детища.

— А эти истории, чтобы подогреть к ним интерес, можно на базарах читать. А что такого? Устроить эдакое общественное чтение самых ярких отрывков, чтобы у народа слюни потекли.

Не откладывая дела в долгий ящик, Пушкин с жадностью начал писать. В его голове, словно уже давно ждали этого, живо проносились сюжеты эпических приключений отчаянного храбреца, тверского купца Ивана по прозвищу Мореход. Герой оживал на глазах, представая перед поэтом в виде статного молодого мужчины с ясным орлиным взором, аккуратной русой бородками и вьющимися волосами. Стоял на носу юркого кораблика и с тревогой всматривался в даль, где из морской пучины поднимались берега далекой земли.

И все это было настолько ярким, осязаемым, что остро захотелось оказаться там, в этой картинке. На какое-то мгновение он даже почувствовал характерный запах соленого моря, пропитанных дегтем канатов. На зубах заскрипела соль.

— Вот же черт! Это у него всегда так? Сила визуализации просто невероятная. Понятно теперь, почему у него все таким живым выходило. Они же для него были настоящими… Ай да Пушкин, ай да с… сын, — чтобы избавиться от наваждения, ему даже пришлось хорошенько тряхнуть головой. — Ну, начали, с богом…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Время клонилось к ночи. Наталья в ниспадающем до самых пят белоснежном пеньюаре уже несколько раз заглядывала в его кабинет, при этом загадочно улыбаясь. Похоже, готовила что-то.

— Вот же чертовка, — с улыбкой вздыхал Александр, всякий раз провожая ее долгим взглядом. — Чувствую, тут уже пятым ребенком пахнет…

Ему бы уже идти «на боковую», но он все продолжал корпеть над книгой о похождениях Ивана-Морехода. Хотелось поскорее закончить первую часть и «пустить ее в свободное плаванье».

— Еще немного и все… Заждалась поди.

Но за работой его почему-то никак не покидало очень странное чувство. Пушкину казалось, что он забыл про что-то очень и очень важное. Ощущение, словно назойливая муха, постоянно было где-то рядом, время от времени выбираясь «наружу» и напоминая о себе.

— Хм…

Наконец, Александр отложил перо в сторону. Выдохся.

— Давай, Ваня, отложи-ка пока свой поединок с псом-рыцарем до завтра, — пробормотал поэт, окидывая взглядом только что написанные кусок про ссору Ивана-Морехода и немецкого рыцаря. — Завтра посмотрим, чем все закончится. Пока отдыхай, и ты, Ваня, и ты, рыцарь…

И тут его взгляд окостенел, словно наткнулся на что-то.

— Рыцарь… Рыцарь… Подожди-ка, он же так и сказал: «рыцарь розы и креста»!

Выходит, ему не давали покоя те странные слова про рыцаря розы и креста, который произнес Дантес.

— Что это еще за бред? Какой еще рыцарь розы и креста?

* * *

Петербург, Сытнинская улица, вблизи от Сытного рынка

Прошло не больше недели, а Прохор Рукавишников так изменился, что и не узнать. По базару теперь ходит по самой середке, а не жмется к торговым рядам, какраньше. Голову к верху задирает, бороденка вперед торчит, как копье. Ярко-рыжая шевелюра на голове, еще недавно торчала в разные стороны, как ее не причесывай. Сейчас же все пристойно, гладко уложено, особым маслом напомажено. Костюм на нем справный из дорогого английского сукна, пальто с роскошной серебристой лисой на воротнике.

Глянешь со стороны, и не скажешь, что мелкий торговец идет. Подумаешь, что перед тобой большой человек, купец, что великими капиталами ворочает. Рот не поворачивается его звать, как раньше, Прошкой. Сам собой начинаешь «Филимонович» прибавлять.

— Гм, пустая то идея, как есть пустая, — Рукавишников шел вразвалочку, никуда не спеша. Это раньше он, как серый волк носился в поисках лишней копейки. Сейчас же в кармане не то что копейка с алтыном, многие сотни рубликов стали водиться. Оттого и уверенности в нем прибавилось. — Зря с этими книжонками барин связался. От них одна морока только. Читать и писать научился, с тебя и довольно…

Прохор Филимонович все никак не мог про новую задумку своего компаньона забыть. Тот решил для простого люда сказки писать, а потом и продавать их.

— Баловство это! — Рукавишников даже сплюнул под ноги, словно показывая свое отношение к задумке. — Для сопливых детей это, а как они платить будут? У карапузов грошей-то нема. Вот газета — это настоящее дело!

При этих словах прихлопнул по груди, где у него во внутреннем кармане лежал пухлый кошель с ассигнациями. Заработанные на газете деньги грели сердце и, чего тут греха таить, душу. За это время Рукавишников и с долгами более или менее расплатился, и дорогой супружнице новую шубу справил [та при этой новости чуть пряником не подавилась].

— Хм… — купец вдруг встал прямо посреди рынка, приложил руку ко лбу и с удивлением стал вглядываться в большую толпу у своей лавки. Там еще утром он своего работника, парня с зычным горлом, оставил, чтобы тот проходящему люду барскую сказку читал. — Смотри-ка, народ-то просто дуром прет. У лавки яблоку негде упасть. Неужто нравится?

Пока шел к лавке, отметил, что проходящий народ почти все товары с прилавка смел. Всего ничего осталось. Выходит, прав был барин. Мол, люди будут слушать сказку, а заодно и на товары поглядывать. Глядишь, что-то и прикупят.

— Реклама — двигатель торговли, — Рукавишников важно произнес фразу, которую не раз слышал от компаньона. Специально ее запомнил, чтобы при случае перед другими купцами щегольнуть заграничными словечками. — Вот оно как.

Люди тем временем у его лавки все прибывали и прибывали, создавая на рынке самый настоящий затор. Необычная история о вечно неунывающем молодце, который с улыбкой пройдет и огонь, и воду и медные трубы, привлекала и сопливых мальчишек, и степенных пузатых мужчин, и седобородых стариков, и торговок-женщин.

В толпе раздавался звонкий смех, когда Иван-Мореход пробирался в глубокую пещеру с сокровищами и скидывал на разбойников улей с дикими пчелами. Слышались печальные вздохи, когда его корабль врезался в морские рифы и в морской пучине тонули его верные товарищи. Кто-то даже принимался матерно лаяться на рассказчика. Мол, зачем Ваньку-Морехода, свойского парня, гнобишь и житья ему не даешь⁈ А ну живо все вертай назад, а не то…

Рядом со всеми застыл и Рукавишников с блаженной улыбкой на лице. Смотрел вокруг себя, а в глазах стояли деньги — серебряные рубли, червонцы и ассигнации.

— Господи, это сколько же на этом заработать можно…

Глава 11 Волна пошла, и мало никому не покажется

* * *

Петербург

Петербург вновь «тряхнуло», и ни чета переполоху, поднявшемуся в прошлый день. Шум поднялся основательный, напоминая быстро крепнущий ветер на море и готовый вот-вот превратиться в штормовой. Статья в газете «Копейка» оказалась вовсе не 'ударом на копейку, а скорее на рубль, или даже на полновесный николаевский червонец.

О произошедшем на балу уже не просто судачили, как две старые кумушки, когда нет другой темы для разговора. Драку и ее вскрывающиеся подробности обсуждали так, как еще не случалось. Кто постарше и в разуме, наблюдая все это, просто на просто разводили руками. Мол, во времена Отечественной войны про оставление Москвы и самого Наполеона меньше говорили по сравнению со свороченной челюстью какого-то нищего, как церковная мышь, французика.

Пушкин и Дантес, их ссора, ее причины, а также много и многое другое в этой связи, стали не просто темой для разговоров. Люди стали биться об заклад, гадая о будущем. Ставились просто какие-то несусветные деньги на результат будущей дуэли, в проведение которой никто даже не сомневался. Ходили слухи, что кто-то из дворня Калужской губернии на выигрыш господина Пушкина поставил своей поместье в триста с лишним крестьянских душ. Его же сосед, ярый франкофил, напротив, точно такое же поместье пообещал отписать, если победит господин Дантес.

К середине этого дня стало известно уже, как минимум, о двух состоявшихся дуэлях и почти десятке договоренностей о таких дуэлей. Во всех случаях все случалось словно под копирку: зашел разговор о произошедшем на императорском балу, один встал на защиту господина Пушкина, а второй высказался в пользу господина Дантеса, двое повздорили, бросили друг в друга перчатку, а секунданты в итоге договорились о месте и условиях дуэли.

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец. Малый императорский кабинет

Произошедшим на балу и, собственно, поднявшимся после этого ажиотажем император был чрезвычайно недоволен, хотя и пытался это скрыть. Все равно неудовольствие, гнев давали о себе знать, вырываясь из него к месту и не к месту. Нескольким министрам, что прибыли с утра на доклад, уже досталось. Из императорского кабинета вырвались, как пробка из бутылки. Оба пунцовые, трясущиеся, слова толком сказать не могли.

— … Это просто возмутительно!

Злополучная газета из плохонькой серой бумаги и с незатейливым названием «Копейка» смятым комом полетела в сторону книжного шкафа, в полках которого благополучно и застряла.

— Что скажет французский посол? Тоже будет трясти этой газетенкой?

Николай Павлович мерил Малый кабинет шагами, резкими порывистыми движениями напоминая запертого в тесной клетке тигра. Время от времени останавливался и бросал ненавидящий взгляд на очередной выпуск той самой газету, что и вызвало его неудовольствие.

— И как ведь пишут: шаромыжник, без гроша за душой, приехал покорять Россию, а сам творит возмутительное непотребство…

В душе он, конечно, не мог не признать правоту газеты [с Европы столько всякого рода проходимцев и мошенников приезжает, что впору было на границе ставить пятиметровый забор], но произнести такое вслух никак нельзя было. Не поймут-с.

— Посла, и правда, удар может хватить.

Устав, наконец, метаться по кабинету, император встал у окна. Любимое место, откуда открывался прекрасный вид на строгие линии окружающих дворец домов. Созерцание этой архитектурной гармонии, которой так не хватало ему в обычной жизни, всего восстанавливало его душевное равновесие. Хотя сейчас и это не помогало.

— Д, что же с вами такое случилось, господин поэт? Право слово, я не узнаю вас. Позавчера вы были завзятым картежником и мотом, едва не пустившим свое семейство по миру. Вчера играли роль прирожденного ловеласа, соблазнявшего ветреных светских красавиц. А сегодня решили нас поссорить с Францией⁈ Завтра, я слышал, вам будет интересно торговое дело. Вы может больны, господин Пушкин?

Действительно, все эти безумства, как это дико не звучало, имели связь лишь с одним человеком — с Александром Сергеевичем Пушкиным, камер-юнкером Свиты, поэтом и литератором. Сейчас же у него стало столько личин и ролей, что всех было и не упомнить.

— А к чему вам торговля⁈ А эта мерзкая газетенка?

Пушкин, как докладывал ему глава III-го отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии граф Бенкендорф, совершенно неожиданно для всех вдруг занялся такими занятиями, который среди дворян не то чтобы не любили, а но и откровенно презирали. Подумать только, торговое дело! А если ему еще что-то в голову взбредёт⁈

— … Как хорошо было в стародавние времена, при Великом Петре, — тяжело вздохнул император, высматривая где-то вдалеке золотую маковку церкви. — Можно было и барона, и графа, и даже какого-нибудь камер-юнкера за вихры оттаскать или по бокам отходить. А лучше бы розгами по причинному место пройтись хорошенько, — и так живо представил, как одного наглого поэта с курчавой головой и густыми бакенбардами порют розгами, что даже на душе потеплело. — Эх…

В этот момент от двери раздался знакомый звук: то ли кто-то тихо постучался, то ли осторожно поскребся. Император, улыбаясь, пошел на встречу. Лишь его супруга стучала в дверь таким своеобразным способом.

И, действительно, дверь тихонько пошла вперед, пропуская вперед Александру Федоровну.

— Душа моя, я же сказал, что у меня всегда есть для тебя время! — молодая женщина тут же прильнула к нему, как голубица под крыло голубя. — Проходи, присаживайся. Может быть распорядиться подать чаю?

Он так смотрел на нее, что и без всяких слов было понятно: император за все эти годы так и не растерял того сердечного огня, что когда-то давным давно возник при их первой встречи. Улыбался по-доброму, забыв обо всем, что только что так его заботило.

— Думал с тобой встретиться позже, а ты пришла сейчас, — Николай Павлович ее приобнял, с нежностью касаясь выбившегося из укладки длинного черного локона. — Чудесный сюрприз… А это что у тебя такое?

Только сейчас обратил внимание на книгу в ее руках. Средним размеров, с красивой тесненной золотом обложкой и ярким необычным рисунком, которым никак нельзя было не заинтересоваться.

— Гм, любопытно, весьма любопытно, — когда книга оказалась в его руках, император буквально прикипел взглядом к рисунку. Ничего подобного он еще не встречал, честно говоря. Изображение статного доброго молодца в старинном красном кафтане, с кривой саблей за поясом и двумя пистолями там же, выглядело невероятно живо, словно вот-вот сойдет с книги на землю. — Невероятные приключения Ивана-Морехода в Тридевятом царстве-государстве…

Затем как-то так случилось, что Николай Павлович неожиданно увлекся. Вроде бы только-только открыл первую, вторую, третью страницу, и вдруг «погрузился» в глубину увлекательного текста с невероятно сочными оборотами, живыми образами и ярким языком. В голове, словно из неоткуда, сама собой возникла фигура широкоплечего громогласного купчины, который одной левой или правой побеждал сотни врагов.

Это было какое-то волшебство. Ничем другим никак нельзя было объяснить происходящее с императоров. Словно сомнамбула, мужчина уткнулся в книгу, медленно подошел к креслу, в него опустился и снова замер.

— … . Николя, милый! Николя! — откуда-то издалека послушался родной женский голос, который очень настойчиво пытался до него докричаться. — Николя!

— А, что? — император встряхнулся, оторопело огляделся, отрываясь от книги. Оказалось, он уже не стоял, а сидел в кресле с книгой на коленях. — Надо же, как увлекся. Сашенька, — его удивления не было предела. — Так написано, что аж забыл обо всем…

Он нередко позволял себе уединиться с книгой, с удовольствием погружаясь в хитросплетение какого-нибудь романа или повести, наслаждаясь глубоким содержанием очередной греческой элегии. Но случившееся сейчас не шло ни в какое сравнение, даже «рядом не стояло». Необычная история захватила его сразу же, с каждой страницей все сильнее и сильнее взвинчивая темп повествования. Император буквально проглатывал глазами строки, абзацы, страницы, пребывая в постоянном предвкушение дальнейшего развития событий. Едва завершалась страница, а он уже ее переворачивал, гадая, что его ждет дальше.

— Подожди, а кто автор? — Николай Павлович вернулся к обложке, где, к его удивлению, красовалось фамилия того самого поэта, которого он не так давно костерил. — Пушкин, значит… Талантлив, стервец, этого у него не отнять.

— Николя, я как раз о нем и пришла поговорить.

— Хм, — нахмурился император. Слишком уж часто за последние дни ему приходится думать о господине Пушкине. — И о чем же ты хотела поговорить?

— Господин Пушкин знал, что ты сильно зол на него. Поэтому попросил испросить своей аудиенции за него. Николя, ради бога, будь к нему снисходительнее, — на ее лице появилось уморительное просительное выражение, на которое просто никак нельзя было смотреть строго и хмурясь. Естественно, Александра Федоровна знала об этом свойстве и прекрасно им пользовался, чтобы в нужный момент сердце супруга смягчилось. — Николя, ты даже не представляешь, как его книга понравилась детям. Даже Саша [а цесаревичу почти исполнилось двадцать лет]прочел ее от корки до корки, хохоча над проделками Ивана-Морехода. А про младших и говорить нечего. Сидели и слушали, как мышки.

Николай Павлович все еще хмурился. На поэта он, и правда, был очень зол, и соглашаться на аудиенцию ему никак не хотелось. Но как отказать любимой женщине, причем смотревшей на него таким умильным взоров? Ответ очевиден: никак.

— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы господина Пушкина известили о моем решении, — кивнул император. — Душа моя, ты еще что-то хочешь сказать?

Александра Федоровна на мгновение замялась, вроде, и правда, что-то хотела добавить. Однако промолчала, и с улыбкой захлопнула за собой дверь.

— А книгу остави…

Но она уже покинула кабинет, не услышав его просьбу.

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец. Малый императорский кабинет

Выйдя из кабинета, Александра Федоровна подошла к окну. Коснулась рукой спинки одного из кресел, и замерла, задумчиво рассматривая площадь за окнами. При это с ее губ не сходила легкая улыбка, а в глазах «скакали бесята».

— А может стоило и рассказать, — еле слышно прошептала она, глубоко вздохнув при этом.

Рукой дотронулась до высокого ворота платья, плотно, по последней моде, стягивающего шею. Ей было жарко, лицо пылало от будоражащих ее нескромных мыслей.

— Может и стоило…

Ей, действительно, было что добавить. Только предмет разговора было столь интимен, что и затевать о нем беседу казалось странным. Ведь, вчера одна из ее фрейлин раздобыла нечто, о чем редко разговаривают с мужчинами.

— Да, это скорее им показывают…

Лицо молодой женщины вспыхнуло еще сильнее при мыслях о тех кружевных панталончиках восхитительного вида, что показывала фрейлина. Статс-дама такое про них рассказывала, что и вспомнить неприлично, а тем более произносить вслух. Хотя было что-то в этих мыслях запретно сладкое, что все равно хотелось подсмотреть или подслушать.

— Решено, — она упрямо кивнула, словно только что вступила в спор сама с собой. — Одену…

Императрица никогда не была ханжой, чему подтверждением было семь деток, с завидной регулярностью рождавшихся в монаршей семье. Отдавалась супругу со всей страстью, на которую только был способен любящий и любимый человек. Но с некоторыми вещами в амурных делах не сталкивалась и даже понятия о них не имела. Вот и вчера, слушала свою фрейлину, с трудом сдерживая удивление. Оказалось, к этим панталончикам прилагались и другие не менее чудесные женские вещички — необычные ремешки, корсеты, даже целые костюмы.

— Ох, о чем я думаю…

Быстро оглянулась по сторонам, словно кто-то ее мог подслушать. Качнула головой, прогоняя из головы лукавые мысли. Распрямила плечи и с строгой миной на лице пошла в свои покои.

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

В огромной гостиной, где в свое время бывший владелец дворца князь Волконский любил принимать гостей, расположились двое. Сам барон де Барант, мужчина еще не старый, но рано располневший, обрюзгший, и его секретарь, сидел почти у самого окна. Рядом его секретарь, совсем еще юный парень с женственными чертами лица и изящным телосложением, которого с легкостью можно было принять за очаровательную девушку-подростка. И наблюдая за общением посла и его секретаря — особым словечками, жадным бросаемым взглядам и поведению — можно было понять, что их связывают далеко не только деловые отношения.

— … Мон шер, это же просто голодранец. Известно же, что кроме баронского титула у него за душой больше ничего и нет. Зачем из-за него ссорится с северным варваром? А если бы я попал в беду, тоже бы так было? — молодой человек говорил капризным тоном, более приличествующим избалованной девице, но никак не мужчине. Черты его лица скривились, словно он только что откусил кислую дольку лимона. — От чего к этому Дантесу такая забота? У него на лице даже прыщи. Фи…

Секретарь, развалившись в кресле изящно изогнулся, и словно невзначай провел ладонью по своему лицу, горделиво оттопыривая губы. Похоже, уловка, чтобы продемонстрировать свою нежно молочного цвета кожу, очень похожую на кожу младенца.

— Что ты такое говоришь, Эммануэль? — всплеснул руками барон, аж подпрыгивая на месте. На лице проявилась столь явная печаль, что впору было ему посочувствовать. — Ты обиделся? Не отворачивайся, прошу тебя! Вижу, что обиделся.

Со вздохом наклонился вперед и схватил ладонь секретаря, став ее нежно наглаживать.

— Не надо на меня обижаться. Ты же знаешь, как я переживаю от этого, — взмолился де Барант, но юнец был непреклонен. На его лице, по-прежнему, держалась каменная мина и сам он весь излучал едва ли не холодное презрение. — Эммануэль, я же посол Франции, а господин Дантес поданный Его королевского Величества. Мне никак нельзя оставить все произошедшее без внимания. Меня просто не поймут. Понимаешь?

Секретарь даже отвернулся, резко вывернув шею в сторону. В добавок, демонстрирую глубокую обиду, несколько раз попытался выдернуть свою ладонь из цепких рук барона.

— Эммануэль, чего ты хочешь? Я все сделаю! Хочешь, куплю тот медальон с камнями, что вчера так тебе понравилась? — вздыхал де Барант, предлагая явно не дешевый подарок [уж больно вздох был характерно тяжелым, печальным]. — Мало? А еще золотой браслетик? Помнишь, как он чудесно смотрелся на твоем запястье?

Судя по тяжело задышавшему секретарю, «крепость должна была вот-вот пасть». Однако в этот самый момент с грохотом распахнулась дверь и в гостиную быстро вошел высокий господин в длинном плаще до самых пят, глубокой шляпе с перьями и дорожной маске, которую нередко одевают состоятельные аристократы, чтобы сохранить инкогнито. И единственное, что могло бы его выделить из безликой массы таких же, как он, было массивный золотой перстень с необычной гравировкой в виде розы на кресте.

— А ну, пшёл отсюда! — не глядя на секретаря бросил незнакомец. Причем тон его был таким, с каким обращаются к грязным бродячим псам, что бродят по улицам.

Испуганно пискнув, юнец вскочил с кресла и рвану в сторону двери, за которой тут же и исчез.

— Приветствую тебя, брат-магистр, — барон де Барант с удивительной для своего грузного тела скоростью поднялся и встал на одно колено. — Я не ожидал твоего визита, иначе бы устроил достойную встре…

Тот, кого назвали магистром, предостерегающе поднял руку.

— Ты слишком много говоришь, брат-рыцарь, — сказано это было с таким укором, что барон с громким клацаньем закрыл рот, едва не прикусив себе язык. — Как ты догадываешься, мой визит имеет отношение к персоне отступника, точнее предателя.

Де Барант энергично кивнул, потом еще раз кивнул, словно одного раза было совсем не достаточно.

— Надеюсь, ты уже договорился об аудиенции у императора? — вновь последовал кивок со стороны барона. — Ты должен убедить его наказать предателя. Ссылайся на уложение о законах Российской империи, о нанесенной обиде французскому подданному, о нарушении неписанных правил дуэльного кодекса, наконец, но добейся жесткого наказания. В конце концов, пригрози гневом Его Величества короля Луи-Филиппа. На отступника должен быть наложен такой штраф, чтобы у него ни ломанного пени не осталось в кармане. Ты меня хорошо понял?

Барон кивнул еще сильнее.

— Я же займусь им лично…

Глава 12 Благими намерениями вымощена дорога на х…

* * *

Петербург, дом полковника Энгельгарда, где снимал квартиру Лев Сергеевич Пушкин

В дверь спальни постучали. Через мгновение стук повторился, но уже громче.

— Кого там еще черти принесли?

Лев с трудом приподнялся, с недоумением оглядываясь вокруг. По комнате были разбросаны разнообразные предметы мужского и, внимание, женского туалета. Со спинки стула свисали ажурные чулки, у его ножек — лежал корсет. Чуть дальше были брошены уже его вещи: смятый сюртук, брюки.

— Ух-ты! — он оторопело уставился на пухлую женскую ножку, неожиданно лягнувшую его из-под одеяла. — Баронесса⁈ — под приподнятым краем обнаружилась сначала обнаженная спина, а затем чрезвычайно знакомая кудрявая голова одной знатной особы. — А говорила, никогда…

С удовлетворенной ухмылкой разглядывая соблазнительные очертания женщины, едва прикрытые одеялом, Лев начинал вспоминать вчерашний вечер. Судя по всему, он, наконец-то, добился взаимности от неприступной баронессы Саваж и на радостях устроил знатный загул с шампанским, ананасами, красной икрой и жареными рябчиками [один из них, похоже, и валялся в его туфле]. Он почти три месяца 'волочился за этой жгучей брюнеткой, оказывая ей самые недвусмысленные знаки внимания. И вот, когда у него завелись деньги, неприступная крепость все же сдалась.

Отвлекая, в дверь опять постучали, причем сделали это с особенной настойчивостью и энергией. Видимо, придется вставать, понял Лев.

— Ну? Кто там?

— Ляв Сяргеич, это Марфа, — скрипнул дверь и внутрь спальни просунулась дорожная горничная, с любопытством «стреляя» глазами по углам. — Сами же строго настрого запретили входить. Тама важный господин до вас пришел. Есеев али Елисаев…

Почесывая волосатый грудь, Пушкин-младший морщился. Вроде бы фамилия знакомая, а кто таков припомнить не мог никак: может человек с улицы, а может и нет.

— Может Елисеев? — в его голове, наконец, всплыло более или менее известная фамилия. — Елисеев⁈ — а тут Лев уже икнул от удивления, вспоминая, что это за фамилия. — Ты что, дура⁈ Это сам Григорий Петрович Елисеев?

— Я-ж грю,что важный господин до вас, — горничная пожала плечами, продолжая «пожирать» глазами то, что приоткрыло одело.

— Пошла прочь, дура деревенская! Кофею мне живо! — заорал мужчина, спрыгивая с кровати, и начиная натягивать попадающие под руки вещи. — Стой! Прежде скажи Григорий Петровичу, только со всем уважением, что я сейчас буду. Мол, господин с утра разбирает почту и вот-вот будет.

Едва штаны не порвал, пока пытался их натянуть. Узкие, по последней моде, брюки требовали бережного обхождения, а не как не такой спешки. Только как не спешить⁈ Ведь, Григорий Петрович Елисеев не просто купец первой гильдии, но и один из главных займодавцев самого Льва Сергеевича Пушкина. Тот Льву столько раз деньги ссуживал, что со счета можно сбиться.

— Черт, чего это он пожаловал? Вроде уже со всем расплатился, — прыгая на одной ноге, Лев пытался вытрясти обглоданные птичьи кости из туфли. Потерял равновесие, и только чудом не растянулся на полу. — Погулял же я…

Прилагая энергичные усилия, мужчина все же оделся. На мгновение задержался у зеркала, повязать шейный платок.

— Черт, черт… — платок никак не хотело ложиться на место, всякий раз напоминая нечто совершенно непотребное. И как в таком появиться перед таким гостем? — А ну его! — раздосадованный, с силой зашвырнул его в окно. — Так пойду. Скажу, что душно в квартире.

Старательно растирая лицо, чтобы оно выглядело не столь распухшим, Лев поспешил в гостиную. Марфа [горничная] скорее всего именно туда пригласила гостя.

— Григорий Петрович, дорогой, как же я рад! — в гостиную он влетел с такой радостью на лице, что ему мог бы позавидовать самый гениальный актер. — Что же вы заранее не предупредили? Вы так часто меня выручали, что я бы тоже не ударил в грязь лицом при встрече…

Елисеев выглядел именно так, как и должен был выглядеть настоящий старорусский купец и какими их еще любят изображать заезжие иностранцы. Григорий Петрович был дороден, но это была не болезненная полнота, а именно природная стать, придававшая его и без того немалому росту еще большей представительности и внушительности. Лицо широкое открытое с крупными чертами может принадлежать лишь человеку, не привыкшего скрывать свои чувства, а готового всегда к открытому, без обмолвок, разговору. Дополняла купеческий образ густая борода, правда, аккуратно, со знанием дела, подстриженная.

— Приносим, значит, извинения, что без приглашения, — торговец говорил с достоинством, не спеша. — Поделу к вам, Лев Сергеевич, по взаимоустраивающему, надо думать, делу.

Пушкин-младший удивленно кивнул. Давно к нему не захаживали такие люди и с такими предложениями. Еще несколько недель назад скорее можно было ожидать кредиторов или судебного исполнителя.

— Видел я вашу придумку, Лев Сергеевич, которая «Копейка», — в его руках появился серый газетный листок с кричащим названием «Копейка». Похоже, до этого газетку под мышкой прятала. — Думаю, что это очень добрая придумка, полезная для торговых людей, а не для какого-нибудь баловства. Так и все обчество думает.

Упомянув «обчество», гость сделал небольшую паузу. Явно, давал понять, что понимал под этим весьма и весьма уважаемых людей, а точнее богатейших промышленников и торговцев Петербурга.

— У меня ведь на такое глаз наметан. Сразу выгодное дело чую, нутром прямо, — в голосе купчины послышалось плохо скрываемое довольство. Видно было, что гордился своим чутьем. — Так вот, от газеты тоже может быть великая выгода и большие барыши, которых всем хватит.

Пушкин сглотнул внезапно вставший в горле ком. Когда сам Елисеев заводит разговор о больших барышах, то можно не сомневаться, что он имеет ввиду именно большие барыши, а не что-то иное.

— Обчество, понимаешь, тоже хочет в это дело свою лепту внести. Мы готовы немало поспособствовать развитию газетного дела. Главное, чтобы газеты делу помогали, о наших промыслах, товарах расс…

И пока Елисеев, степенно поглаживая бороду, рассказывал об общей выгоды от развития газетного дела, Лев судорожно вспоминал один из недавних разговоров со старшим братом. Насколько он помнил, тот именно об этом, кажется, и рассказывал. Рассказывал о десятках самых разных газет и журналах только в одном городе, которые будут рекламировать товары и услуги. Точно об этом, получается, говорил и его гость.

— Хорошо, Григорий Петрович, очень хорошо. Я разве против? Наоборот, рад, что такие уважаемые люди понимают важность и серьёзность задуманного дела, — вспомнив, что ему рассказывал брат, Лев это и стал «выкладывать» с невероятно важным видом. — Я уже кое-кто придумал. Думаю, прежде газетку сделаем потолще на несколько листков, чтобы все самое важное смогло уместиться. Добавим рекламы товаров, расскажем о ее пользе и выгоде. Станем давать советы по правильному хозяйствованию, чтобы юнцы не проматывали свои состояния. Ведь, поможете добрым советом, Григорий Петрович? Расскажете, как грамотно торговлей заниматься, как копейку беречь…

Гость все это время важно бороду оглаживал. Вида, конечно, не подавал, но чувствовалось, что доволен.

— Прибавим больше новостей. Чей, людям интересно будет и про Францию, и про Италию, и про Испанию почитать. Пусть знают, как тамошние жители живут, чем дышат, — Пушкин-младший разошелся, вспоминая все новые и новые детали из разговора с братом. — Еще хорошо бы, Григорий Петрович, лотерею устроить. Представляете, объявим, что каждый, кто купить газету, станет участвовать в лотерее с призом в сто, а то и в тысячу рублей.

Елисеев же шумно задышал, глаза заблестели. Сразу почувствовал, что от этого дела можно очень даже неплохие деньги заиметь.

— Лотерея, говоришь? — хрипло произнес он, наклоняясь вперед. — И ведь можно и по другим городам продавать? А если кто выиграет, то все равно при великом барыше остаться можно…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Александр Сергеевич же в этот самый момент и не догадывался, что где-то совсем рядом его брат додумался до идеи организации всероссийских лотерей, беспроигрышном способе делать огромные деньги буквально из воздуха. Пушкин был занят подготовкой к визиту, исход которого мог провернуть его жизнь с ног на голову. Очаровав государыню своей новой книгой об Иване-Мореходе, он заручился ее поддержкой перед императором, ее супругом. И теперь его ждала высочайшая аудиенция, где он мог сделать что-то по-настоящему правильное. Не «заколачивать копейку», используя знания будущего, а попытаться изменить окружающий его мир к лучшему.

— Это шанс все изменить, дорогой поэт, — он стоял прямо перед зеркалом и внимательно всматривался в лицо своего же отражения. В какие-то моменты ему начинало казаться, что с той стороны что-то даже хотели ответить. — Пришло время… Хватит, побесился, денег заработал, пришло время по-настоящему потрудиться на благо родины.

Он не страдал ни манией величия, ни мессианским комплексом, прекрасно понимая, что из него не получится ни Петра Великого, ни Ленина, ни Сталина. Глупо сейчас, вообще, мечтать о каком-нибудь «великом» переломе, после которого Россия с сохой станет Россией с ядерной бомбой. Не того он калибра человек, и это Александр давно уже понял. Но кое-что другое всё же можно было бы попробовать сделать.

Теперь, когда финансовое положение семейства более или менее устаканилось, Александр решил «отдать долги» стране. Он всегда знал, и в этом его было не переубедить, что строить новую сильную державу нужно не с солдат, пушек и танков, а с образования. Фраза Бисмарка «войны выигрывают не генералы, а школьные учителя» казалась ему как никогда верной для сегодняшнего дня.

— … Девяносто процентов населения ни читать, ни писать не могут. Крестики в бумагах ставят напротив своей фамилии. Думают, что земля плоская и стоит на трех китах. Боже, а они тут о Третьем Риме рассуждают, о богоизбранности, о нашей исключительности.

Уже несколько дней он думал только об этом. За две ночи подготовил для императора целый доклад, где подробно и с разнообразными схемами расписал, как, по его мнению, нужно реформировать систему образования в империи. На бумаге все было очень и очень прогрессивно, и даже инновационно — обучение девочек в школах и университетах, свободный допуск к образованию людей всех сословий, равное наполнение учебного плана гуманитарными и техническими предметами, индивидуальный поход, единая и непрерывная система образования и воспитания. Привел кое-какие подсчеты по грамотности среди населения, среди отдельных сословий. Прикинул, как это может повлиять на промышленность, науку, сельское хозяйство, торговлю.

— Император, говорят, мужик умный, должен понять, что Россия без нормальных школ далеко не уедет. Я же могу все так устроить, что…

Честно говоря, о том, что случится после претворения в жизнь его идей, он еще не думал. Ведь, в этом был скорее теоретиком, чем практиком. Он прекрасно помнил, как все было устроено и работало в его время. Знал плюсы и минусы современной ему системы образования и воспитания. И был уверен, что многие его задумки при должной реализации принесут много хорошего для страны и народа.

— Главное, начать с обустройства школ для детей крестьян, мастеровых, работных людей. Грамотные люди принесут больше пользы, страна шагнет вперед, станут развиваться технологии. Словом, со всех сторон хорошо. Государь обязательно поймет.

С верой в правильного «царя», который всегда и во всем разберется, Пушкин и добрался до дворца. Папка с докладом была подмышкой, вид решительный, а настрой боевой. Мысленно снова и снова повторял свою речь, полную убедительных аргументов и стройных доказательств. Не было никаких сомнений, что Николай Первый сразу же проникнется его идеями и все поймет. Ведь, Александр предлагал совершенно правильные и нужные вещи, тем более проверенные веками.

Аудиенция была намечена в малом кабинете, где император его и принял. Сухо поздоровался, показал на соседнее кресло и застыл в ожидании.

Ничуть не смутившись такому приему, Александр почтительно поклонился. Набрал в грудь воздуха и начал излагать то, ради чего, собственно, сюда и явился.

В той жизни он никогда не жаловался на отсутствие ораторских способностей. Скорее даже наоборот, ему было чем гордиться. Как опытный педагог, прекрасно знал, как можно завладеть вниманием учеников и, конечно же, взрослых. Необходимые для этого приемы и методы ему были более чем известны. Немалый опыт имелся и в отношении официальных мероприятий, во время которых доводилось много выступать перед школьным, городским и даже губернским руководством.

Словом, убедить императора в своих идеях не представлялось тяжелой задачей. По крайней мере, именно так Александр думал во время своего выступления.

— … А вы, сударь, точно хорошо себя чувствуете? — вот так просто и в то же время совершенно дико отреагировал император на пространную речь Пушкина. Причем лицо государя в этот самый момент было совсем далеко от восторженного и преклоняющего. — Точно ли та дуэль прошла без следа для вашего здоровья? В последние недели вас просто не узнать. Вы ведете себя в высшей степени странно. То вдруг ударились в коммерцию, что многие находят крайне предосудительным занятием для человека вашего положения. Потом, забросив стихотворчество, неожиданно занялись написанием сказок. Это занятие в свою очередь сменилось изданием газеты совершенно непонятного толка. И теперь это…

Слово «это» прозвучало с откровенно презрительным оттенком, напоминая собой что-то грязное, нехорошее, что и в руки-то взять неприятно.

У Александра от такой отповеди даже руки опустились. Несколько листков из папки, которую он так и продолжал держать, выпали и медленно спланировали на пол.

— Что это за прожекты такие? Откуда вы только нахватались таких идей? — император и не думал скрывать свое раздражение. — Какое еще всеобщее образование? Предлагаете посадить в одной комнате отпрыска благородного человека и чернь?

— Как же так, Ваше Величество? — растерялся Пушкин. Он все никак не мог взять, чем была вызвана такая реакция императора. — Это же просто жизненно необходимо… Для процветания державы нужны грамотные образованные подданные, а не забитые… — все его аргументы просто вылетели из головы под ледяным взглядом государя. — Сегодняшнее положение тормозит развитие промышленности, науки…

Николай Первый вдруг резко махнул рукой, заставляя Пушкина замолчать.

— Хорошо. Допустим, ваши прожекты осуществились. А что потом? — вдруг император огорошил его совсем простым вопросом. — Что потом будут делать, куда пойдут эти сотни тысяч, миллионы грамотных людей? Что им, вообще, придет в голову? Не знаете, господин Пушкин? А я скажу вам, что тогда будет! А случится…

Зрело что-то совсем нехорошее, судя по злому тону Николая Первого. У него даже лицо переменилось, судорогой скрутило.

— Случится, как при якобинцах! Эта чернь голову поднимет, а потом и оружие. Этого хотите? Да, вы сами якобинец, господин Пушкин! Вижу, вы совершенно не исправились и продолжаете выдавать совершенно антигосударственные проекты! Вы понимаете, что продолжаете находиться под особым надзором господина Бенкендорфа? Захотели вновь отправиться в ссылку, подальше от Петербурга⁈ Я могу это устроить…

* * *

Петербург. Дворцовая площадь

По брусчатке важно вышагивали дамы с кавалерами под ручку, кутаясь в меховые манто и шинели от влажного пронизывающего ветра с Невы. Маршировали строем солдаты с красными обветренными лицами, выбивая из камня под ногами равномерный звук. Цокали копытами лошади, нетерпеливо покрикивали извозчики.

Посреди всего этого движения, словно каменный перст, стоял мужчина в развевающемся плаще и высоком черном котелке, сжимая обеими руками папку с бумагами. И вся его фигура выражала такое неприкрытое отчаяние, что прохожие невольно обходили стороной, лишь бросая сочувственные взгляды.

— Вот тебе и облагодетельствовал Отчизну…

Пушкин оглянулся на Зимний дворец, прекрасный символ великой мощи и роскоши Российской империи. Оценил взглядом гармоничную симметрию фасада со стройными рядами колонн, статуй, за которыми скрывалось роскошное убранство внутренних залов и многочисленных покоев с бесчисленными зеркалами, сверкающей позолотой и мрамором.

— Души прекрасные порывы посвятил… Ха-ха, — рассмеялся, но смех и улыбка вышли откровенно жалкими. — А это никому не нужно… Вообще, никому не нужно… Они в болоте по самую шею, и не замечают этого. Их все устраивает…

Мысль о болоте, затхлом, дурно пахнущем месте, как иллюстрации окружающего его мира, показалась настолько аллегоричной, что поэт вновь рассмеялся.

— А меня не устраивает! — он вдруг скрипнул зубами, с непривычной для себя злостью оглядываясь по сторонам. — Слышите⁈ Меня так не устраивает!

Взял папку со своими бумагами и со всей силы запулил ее над головой. Она мелькнула темной птицей, теряя листья-перья.

— Сам все сделаю… Не хотите по-хорошему, будет…

Глава 13 Почти План

* * *

Петербург. Дворцовая площадь.

Господин в черном шел стремительно, целеустремленно, рассекая толпу прогуливающихся на площади на две неровные части. Голова в длинном цилиндре наклонена вперед, за спиной развиваются полы длинного плаща, делая человека похожим на раскинувшего крылья черного ворона.

— … Саш[А], старина, — на него буквально налетел молодой мужчина, радостно раскидывая руки в стороны. — Куда ты пропал?

Но господин, мазнув по приятелю ненавидящим взглядом, уже вышагивал дальше.

— Ты чего, Саш[А]? — растерянно бормотал прохожий, оставленный позади. — Это же я, Арка…

Еще через полсотни шагов со спешившим мужчиной пытался раскланяться важный господин с юной спутницей, которая что-то восторженно при этом щебетала.

— … Э-э-э, Александр Сергеевич, позвольте представить свою д…

Вновь без толку: никто перед ними не остановился, не кивнул, не произнес ни слова. Перед глазами махнул черный плащ, и толпа сомкнулась.

— Юленька, доченька, господин Пушкин просто очень спешить. Ты должна его изви…

Девица, вставая на цыпочки, все всматривалась в спины людей, пытаясь рассмотреть фигуру известного поэта.

— Батюшка, я же просто хотела показать свои стихи…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Пушкин толком не помнил, как добрался домой. Пусть из дворца превратился в непрерывную мешанину из каких-то людских фигур, скрипучих экипажей, ржущих лошадей, невнятных голосов и непонятных звуков. Голова казалась квадратной и едва не лопалась от переполнявших ее мыслей.

Мысль о ссылке уже не казалась ему столь простой и понятной, как вначале. Уверенность в силах и бесстрашие, переполнявшие только что, исчезли без следа. Словно специально в мыслях всплыли воспоминания о прошлой ссылке, длившейся целых шесть лет. Только чудом [благодаря ходатайству друзей и милости императора] его не отправили в Сибирь, откуда он со своей непоседливой натурой мог и не вернуться. А что теперь будет⁈

— Кто знает, куда он меня теперь «законопатит»? На юг, север? Или все-таки снова в Михайловское?

Можно сколько угодно храбриться, но пример с декабристами был исключительно показательным. Отпрысков знатнейших семей империи запросто сослали в Сибирь с пометкой «навечно» в сопроводительных бумагах. Выжившие сидельцы вернулись обратно лишь через три с лишним десятка лет. И их судьба Александра совсем не прельщала.

— … Я вам покажу, покажу… Только как? Что покажу? С кем? Кому, черт побери, покажу? Императору? Жандармам? Городовому с площади⁈

И с такой яростью выкрикнул это, что дворник в шаге от него с испугу выронил метлу, а через мгновение, и вовсе, на задницу шлепнулся. Глаза выпучил, рот раскрыл, ни слова выдавить из себя не может. Больно уж его слова про императора и жандармов впечатлили. По лицу видно было, что испугался до усёру. Ведь, за «полоскание» имени императора можно было отправиться в такие места, где лета, вообще, не бывает.

— А я тоже хорош, — Александр со вздохом стал подниматься по лестнице, даже не покосившись на барахтавшегося на льду дворника. — Благодетель нашелся… Лавры великого реформатора, твою за ногу, не давали спать спокойно. Решил всех спасти…

По всякому склоняя себя, он прошел в дом. Тянувшиеся из кухни соблазнительные запахи, запросто вышибали слюну. Но, скрипнув зубами, свернул направо, в сторону своего кабинета. Настроение такое, что никак не до чревоугодия.

— Ладно, старик, ладно, соберись, — Александр, вышагивая по кабинету, пытался собраться с мыслями. — Не девка, слезами и истерикой здесь не поможешь. Голова должна быть холодной…

Нужен был тщательно разработанный план на следующий год, как минимум. Ведь, ровно столько император и потребовал не появляться в столице. Осталось дождаться официального распоряжения на этот счет, и понять, куда ему придется отправиться.

— Сибирь все-таки не будет, — рассуждая, мотнул он головой. — Провинность вроде бы не подходящая для такого наказания. Вот, если бы что-нибудь замышлял против императора, тогда бы другое дело. Скорее всего снова в Михайловское отправит. А в родном доме, как известно и стены помогают…

Если сурово не придираться, то Михайловское, родовое село Пушкиных, могло стать неплохим местом для нового старта. Место, конечно, глухое, удаленное от городов и дорог, но в этом для него был большой плюс — никто мешать не будет его начинаниям.

— При желании в этом глухом углу можно ракету для полета в космос собрать, а после и улететь в ней…

Улыбка чуть тронула губы. Немудреная шутка немного развеселила. Казалось, дурное настроение начало постепенно отступать. Еще немного, эмоции совсем отступят, можно будет обдумать свое положение с холодной головой.

Но не тут-то было.

Входная дверь квартиры громко хлопнула, и кто-то затопал по паркету коридора. Тяжелая походка инепринужденность, граничащая с наглостью, не оставляли сомнения в личности гостя. Семейство Пушкиных снова навести его младший брат, которого всякие условности никогда не смущали.

— Саш[А]! Саш[А], мой любезный брат⁈ Я знаю, что уже вернулся! — громыхал голос Льва из-за неплотно прикрытой двери. — Ты опять закрылся⁈ Надеюсь, ты там ничем предосудительным не занимаешься? Ха-ха-ха!

Шутки у Льва были так себе, что, тем не менее, совсем не мешало ему над ними смеяться.

— Саш[А], я должен срочно поделиться с тобой одной просто изумительной идей! Она касается нашей газеты, и просто восхитительна!

Дверь кабинета распахнулась, и на ее пороге появился невероятно довольный Пушкин-младший. И лицо у него едва не лучилось от счастья.

— Подожди, подожди, ничего не говори! — поэту и рта не дали раскрыть. — Прежде я должен с тобой поделиться этой мыслью, или меня просто разорвет! Ха-ха-ха!

Громко расхохотавшись, он вытащил из-за пазухи очередной номер их газеты и с силой тряхнул им в воздухе. Причем сделал это с такой гордостью, словно держал в руке, как минимум собственноручно написанную американскую конституцию.

— Помнишь, ты как-то рассказывал, что можно проводить лотереи? — Пушкин молча кивнул. Действительно, примерно неделю назад он поделился с братом таким способом заработка. Правда, ничего конкретного не рассказывал, обошелся больше полунамеками. — Я решил, что нам срочно нужно этим заняться! Вот, принес на твой суд, Саш[А].

В руках у Александра оказалась газета, а глаза тут же наткнулись на статью с броским названием «Кто хочет стать миллионером?».

— Каково? — у уха звенел горделивый голос младшего брата. — Моя самоличная придумка! Теперь номера слету брать станут. Думаю, сразу сто тысяч напечатать, а может еще больше, — глаза у Льва горели так, что никаких свечей не нужно. — Представляешь, как простой люд набросится? Все скупят и еще попросят. О нашей «Копейке» после того каждая собака знать будет! Со всей России приезжать будут, а может еще и с Европы за газетой…

Прямо какие-то Нью-Васюки получались, мелькнуло в голове у Александра. Осталось еще вспомнить про Марс, на котором скоро будут яблони цвести.

— Да, Лев, идея, и впрямь, хороша, — задумался Пушкин, кивая. Взгляд продолжал скользить по серому листку, останавливаясь то на одной статейки, то на другой. Особо не вчитываясь, отмечал что-то новое — рекламу каких-то товаров, новых салонов, коротенькие объявления. Его детище явно развивалось, что не могло не радовать. — Лотерея в разы повысит узнаваемость и популярность газету, отчего ее можно сделать побольше, и цену чуть поднять. Люди все равно с руками станут отрывать.

Пушкин-младший с довольной улыбкой на лице яростно закивал. Слова про «с руками отрывать, и цену сделать побольше» ему определенно понравились.

— А какой это рупор, то есть площадка, получается…

Признаться, эта мысль у Александра уже случайно вслух прозвучала. Как-то сама собой выскочила, но тут же потянула за собой и другие мысли, которые уже точно не следовало произносить в чьем-то присутствии, да и перед собой то же. Чревато.

— Это же четвертая власть… За этими деньгами о самом главном забыли… Как говорить с водой и ребенка выплеснули.

И правда, как ему это раньше в голову не пришло⁈ Видно, совсем уже в местную жизнь врос, стал забывать о том, каким оружием может быть информация. Ведь, сейчас печатное слово совсем не то, чем оно станет в его время. Газета в конце двадцатого, а особенно в начале двадцать первого века, не стоила и той бумаги, на которой ее печатали, поэтому нередко и использовалась по самому прямого ее предназначению. Совсем веры не было, скорее даже напротив, отторжение присутствовало, едва только какая-нибудь газетенка в руках окажется.

— Здесь же совсем другой коленкор, — на время выпав из реальности, бормотал Александр. Даже сравнивать нельзя.

В этом времени сила печатного слова была такова, что смело можно было приравнивать к силе закона. Крестьяне, не умея читать и писать, почитали каждую бумажку с печатными буквами, в особенности с двуглавым орлом, не хуже, чем священное писание. Заворачивали в чистую белую тряпицу, прятали в самое сухое надежное место. Среди дворян пиетет к печати был меньше, но тоже огромен. Газеты, особенно зарубежные, отличавшиеся нерегулярностью выхода, тщательно собирались, подшивались, их часто перечитывали, передавали соседям.

— А я все про деньги, деньги… С Дантесом вон догадался газету использовать…

С французом его задумка, действительно, удалась на все сто процентов. Размещенные в газете пасквили и откровенные слухи весьма изрядно подпортили имидж Дантесу и его сторонникам. Слухи по столице такие про него пошли, что к больному напрочь забыли дорогу многие из его друзей. Никому не хотелось прослыть записным содомитом или кем-нибудь похуже.

— Только нужно действовать не спеша, медленно… Шаг за шагом, а то снова вляпаюсь…

В голове уже начал выстраивать план, как нужно развивать газету. Из самой простой, балаганной, для обычного люда, она постепенно должна превратиться в нечто гораздо большее и существенно влиятельнее. Сейчас у нее, честно говоря, и формата-то не было. Пока присутствовал самый настоящий «винегрет», мешанина из статей разнообразного содержания, множества броских заголовков, каких-то шуток и деловых рекламок.

— Ничего, ничего… Москва тоже не сразу строилась. «Копейка» — это проба, на которой можно очень многое отработать. Позже или параллельно можно и что-то более серьезное запустить… Главное, оставаться в рамках… Пока, по крайней мере… Постепенно встанем на ноги, обрастем жирком, накопим капиталец, а вот потом уже можно и с общественным мнение поработать, как следует…

Многообещающе улыбнулся, вспоминая, как нечто подобное происходило на его глазах в девяностые годы. Правда, тогда никто особо не старался что-то маскировать, в газетах, журналах и телевидении «топили» так, что люди диву давались. В какие-то годы в информационном поле прямо самые настоящие войны велись со всеми необходимыми атрибутами — наступлением, отступлением, основными сражениями и, конечно, же потерями. Со временем, естественно, медиа-махинаторы научились все делать искуснее, незаметнее, влияя на людей так, что и комар носа не подточит.

— Вот этим опытом и нужно воспользоваться. Неужели литератор с таким стажем, как у меня, не справится? — качнул головой, признавая, что вполне потянет. — Обязательно справлюсь…

В этот самый момент в его размышления грубо вмешались, как не раз уже бывало. По всей видимости, его брату надоело «вещать» о своих гениальных идеях в пустоту, и он возмутился.

— Саш[А]⁈ Ты снова за свое⁈ Опять меня не слушаешь! — Лев обиженно топнул ногой, пытаясь привлечь к себе внимание. — Закопаешься в своим мысли, и до тебя никак не достучаться.

Пушкин на это с извиняющим видом развел руками. Мол, простите ради бога, задумался о делах, о жизни. Виновато улыбнулся брату и кивнул, прося продолжать.

— Точно слушаешь? — Пушкин снова кивнул, но уже с максимально серьезным видом. Льва лучше выслушать, иначе он просто не успокоится. Характер такой был с самого детства. — Так я все о лотерее рассказываю. Говорю, что уже подсчитал. Лучше тысяч двести напечатать. Каждая газетка и будет этим самым лотерейным билетом. Представляешь. Сколько можно будет за раз заработать, — в глазах у новоявленного газетного магната «стояли» не просто деньги, а самые настоящие деньжищи. Похоже, золотые червонцы он уже в повозках возил, а ассигнации — в мешках. Или даже наоборот. — А главное, милый братик, никакого миллиона-то не будет. Приз сделаем сто рублей или даже пятьдесят рублей. Им и этого хва…

Поэт с улыбкой продолжал кивать, пока не «споткнулся». Очень уж сильно его зацепила фраза про «миллиона-то не будет». Последовавшее следом объяснение, и вовсе, все расставило по своим местам. Придуманная его младшим братом затея очень сильно напоминала банальный обман, мошенничество, а еще лучше «кидалово». Пусть для бывшего педагога «ботать по-фене» и не приличествовало, но больно уж слово было фактурным и, главное, очень точно отражала суть явления.

— Подожди-ка, Лёва, — поэт поднялся с кресла и медленно подошел к брату. Настроение в одно мгновение испортилось. Откуда-то изнутри начала подниматься злость. — Ты хочешь сказать, что лотерея будет называть «Кто хочет стать миллионером?», а победителю мы выплатим в лучшем случае сто рублей, или даже пятьдесят рублей. Я правильно тебя понял?

Сказано это было нарочито спокойным тоном, но Лев все равно забеспокоился. Похоже, стервец, почувствовал, что брату его идея не пришлась по вкусу.

— Ну, почему сто рублей? Давай заплатим сто пятьдесят или двести рублей? А может пусть будет триста, — всякий раз предлагая новый вариант, Пушкин-младший заглядывал в глаза брату. — Целых триста рублей, Саш[А]? Это же очень хорошие деньги для какого-нибудь полового или горничной. Заплатили копейку, а получили триста рублей. Хорошо же?

Играя желваками, поэт сделал в его сторону еще шаг. Слушал молча, не отвечая ни слова. Хотя на его лице все и так было «написано» черным по белому.

— Саш[А], ты чего? — Лев непроизвольно отступил на шаг назад, коснувшись спиной двери. — Триста рублей ведь…

Продолжая молчать, Александр буравил его глазами. Просто слова в горле застряли от услышанного. Ведь, этот пустозвон и гуляка в одном лице предлагал самым натуральным образом «похерить» такой гениальный проект. По сути, решил обмануть с этой лотереей множество людей, которые, не будь дураками, рано или поздно поймут суть надувательства. Однако, заработав один раз, на всегда потеряет доверие людей и к себе, и к этому проекту. Можно было не сомневаться, общество такое надолго запомнит.

Главное же, брат Лёвушка невольно разрушит и его собственные планы на использование газету в далеко идущих целях. И все из-за лишних десяти — пятнадцати тысяч в месяц.

— Са…

Лев только рот раскрыл, как ему тут же «прилетела» оплеуха. Смачная, так хорошо легла, что грузного мужчину аж с ног сбило и в коридор выбросило. Он с грохотом шлепнулся на задницу и оторопело затряс головой.

— Ты, сукин сын, что творишь? Тебе денег мало? Опять за старое взялся? В карты играешь? Пьешь, по бабам шляешься? — Пушкин навис над ним, явно готовясь еще добавить. Тот же глаза выпучил, все еще, похоже, не веря в случившееся. — Что из этого⁈ Я тебе второй шанс дал, чтобы ты собственное дело заимел и перестало по людям с протянутой рукой бегать. А ты решил все в унитаз спустить?

Александра едва не трясло от злости. Слова уже не подбирал, какие пришли на ум, теми и «прикладывал».

— Ты же всех нас на десятки лет ославишь своей прекрасной идеей! Думаешь, никто не увидит в этом мошенничество, обман? Завтра же все подсчитают и начнут об этом болтать. Мол, обещали одно, а вышло другое. Собирают многие тысячи, а платят шыш да маленько. Ты людей за дураков не считай! Словом, слушай меня внимательно, Лёвушка, братик мой разлюбезный!

Детское прозвище «Лёвушка», которым Льва так любили звать близкие и знакомые, сейчас прозвучало совсем не весело, а скорее даже жутко.

— Лотерее быть, но с другим названием — «Кто хочет выиграть тысячу рублей⁈». Собрать особую комиссию для проведения розыгрыша из уважаемых людей — торговцев, промышленников, чиновников, в конце концов. Они и будут случайным образом выбирать победителя, что сделать нужно будет широко и открыто. Например, на том же самом рынке при все народе. Ты внимательно слушай!

Пушкин-младший быстро-быстро закивал, смотря откуда-то исподлобья. И судя по глазам, сейчас готов был не просто слушать, но и записывать услышанное… кровью на своей же руке. Слишком уж напугался этой вспышкой бешенства у брата.

— Сделаешь из этого всего большой праздник, чтобы все видели. Выплатишь тысячу рублей, копейка к копейке! Понял меня⁈ И не дай бог, что-то пойдет не так и не туда…

— А ты, Саша? Может быть сам все это как-нибудь?

Пушкин покачал головой.

— Вряд ли я все этой успею сделать. В ссылку отправляют…

И произнес это так буднично и спокойно, словно про поездку в соседний город рассказывал. Перегорел, похоже, просто.

— Кстати, свяжешься с нашим Прошкой и достанешь мне почтовых голубей для связи. За любые деньги, понял? А то без меня здесь наворотите дел… И еще раз предупреждаю…

Глава 14 В путь-дорогу

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Отправиться в ссылку оказалось не так просто, как Александр себе представлял. В черном воронке-экипаже, в полосатой робе и с кандалами на руках и ногах аристократы сейчас не ездили. Все оказалось гораздо прозаичнее.

В Михайловское, а местом годичной ссылки для поэта император, к счастью, избрал именно родовое гнездо Пушкиных, собирались так, словно в знакомое путешествие. Наталья, едва узнав о высылке супруга из Петербурга,сначала грохнулась в обморок, а потом закатила натуральный скандал с битьем тарелок, кувшином и бокалов. Решила, что должна обязательно сопровождать мужа и, как верная спутница, терпеть все лишения и невзгоды. Сразу же начала собирать вещи в многочисленные узлы, посуду складывать в ящики, книги — в мешки. Набиралось столько, что нужно было не экипаж готовить, а их целую вереницу.

— Солнышко, цветочек мой, — Пушкин привлек ее к себе, начиная покрывать ее ладошки поцелуями. Уже понял, что никак иначе ее яростный порыв не унять. — Когда волнуешься, ты просто божественна… Фурия…

Та дернулась в его объятиях, затрепетала, как пойманная голубка, и, наконец, затихла. Он же продолжал шептать ей на ушко всякие нежные глупости, надеясь «притушить» ее порыв. Ведь, на этот год в Михаловском у него было просто громадье планов, которые у непосвященного могли вызвать культурный шок, если не хуже.

— Зачем тебе ехать? Скоро распутица и дороги превратятся в болото. Ты только подумай, что тебя и детишек ждет там, в Михайловском? — уговаривал ее, в том числе «помогая» себе и руками. «Ручная дипломатия», как известно, тоже весьма способствовала успеху в переговорах с дамами. — А у меня для тебя здесь особое занятие есть, Ташенька. Неужели, ты не согласишься помочь в важном для нашей семьи деле?

Она только что пихалась острыми локотками, и вот уже затихла. Чувствовалось, что ей очень любопытно стало. Ведь, никогда раньше Пушкин такого не говорил. Скорее даже наоборот, старался ее оберегать от всех возможных забот. Мол, живи птичка в золотой клетке и пой. Ей же, явно, хотелось большего.

— Поможешь, галчонок? — птенчик в его объятиях вновь затрепетал, показывая, что согласен. — Это очень важное дело, от которого в том числе зависит и благосостояние нашей семьи. Ты ведь знаешь, что мои сказки про Ивана-морехода очень благосклонно приняли Его и Ее Величества. Цесаревны и цесаревич тоже прониклись. Понимаешь, что это означает?

Наталья медленно кивнула. Что теперь поднимается среди аристократов, она, естественно, понимала.

— Представляешь, сколько людей теперь захотят себе и своим детям точно такую же книгу, как у монаршей фамилии? — она в ответ робко улыбнулась, догадываясь, к чему он ведет. — И они все придут к нам с деньгами… Ташенька, хочу, чтобы ты взяла на себе все эти хлопоты. На Льва в этом надежды нет. Ты же, моя девочка, очень ответственна, хозяйственна и…

Она так смотрела в его глаза, что Александр вынужден был закончить фразу единственно возможным способом.

— Необыкновенно мила…

Разве можно было после такого продолжать разговор, как ни в чем не бывало? Вокруг его шеи тут же обвились ее руки, к губам прильнули губы. Споры, дела, разговоры на какое-то время ушли, уступив место тем занятиям, о которых редко принято говорить вслух.

— Ташенька, подожди, давай договорю…

Оба раскраснелись, тяжело дышали. Оторваться друг от друга было весьма не просто.

— Яподготовлю тебе подробный список дел, которыми нужно будет заняться. Ни о чем не беспокойся, будет с тобой держать регулярную связь. Я куплю столько почтовых голубей, сколько понадобиться.

Упомянув голубей, Пушкин тяжело вздохнул. Стоимость пернатых почтальоном оказалась такой высокой, что он едва вовсе не отказал от покупки. Однако потом все же решился. С его планами остаться без регулярной связи было просто смерти подобно. Поэтому и пришлось платить любые деньги.

— Главное, обещай всем, кто ни придет, что эта книга только начало. В самом скором времени будет продолжение про приключение Ивана-Морехода. Намекни, что будет книга для более взрослых читателей…

Он ей так подмигнул, что Наталья в момент зарделась. Естественно, она знала, что в своей время поэт «баловался» очень даже интимной поэзией и прозой. По Петербургу до сих пор «ходили» его эротические рассказы о похождениях бравого гусара, которыми зачитывались не только, собственно, сами гусары, но недавние гимназисты, пожилые отцы семейств и даже почтенные матроны.

Похоже, нечто подобное она сейчас и вспомнила. От того и глаза заблестели, руки потянулись…

— Ташенька, подожди, дослушай. Тебе придется найти хорошего художника, а лучше троих или даже четверых. Эти сказки непременно должны быть с цветными рисунками. Пока с цветной печатью не получается, будем кое-что просто подкрашивать. Слышишь?

Получалось, конечно, не идеально, с огрехами, но на безрыбье и рак рыба. Сейчас его «Иван-мореход» был все равно вне конкуренции. Книг такого формата и содержания в России, да и в мире, пока еще нет. Во Франции, правда, Дюма-отец подбирался, но именно что подбирался…

— Еще, обязательно спрашивай, что им понравилось, а что не понравилось в сказке. Все тщательно записывай, мне потом с почтой отправишь.

Обратная связь с читателями тоже лишней не будет. В его деле сейчас каждая мелочь на вес золота. Никогда не знаешь, чем все это может в будущем откликнуться.

— А вот теперь, и займёмся делом!

Наталья от неожиданности взвизгнула, когда ее вдруг схватили в охапку, и как пиратскую добычу, понесли в сторону спальни.

— И что ты там говорила про кружевное…

Сексуальное просвещение в одной отдельно взятой семье явно набирало обороты, со временем грозя вылиться и за пределы спальни семейства Пушкины. Тем более сестры Гончаровы — Александра и Катерина — с невероятной дотошностью выпытывали у сестры все «спальные» подробности, всякий раз делая жалостливые лица. Эти «секретные» беседы постепенно обрастали какими-то фантастическими подробностями, в виде неправдоподобных слухов и сплетней распространяясь среди высшего света Петербурга.

В результате, реноме Пушкина, как завзятого ловеласа и соблазнителя, еще больше стремилось к зениту. Знающие люди с таким пониманием бросали косые взгляды на его брюки, чуть ниже пояса, что становилось страшно за сохранность этих самых предметов одежды. К счастью, принятые в обществе нормы приличия еще сдерживали особенно чувственных особ…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

В крытый возок Пушкин садился с таким чувством, словно на войну отправлялся. В самом деле предстояло долгое, утомительное путешествие, с длинными перегонами между почтовыми станциями, и не менее длительными ожиданиями свободных повозок и лошадей[1].

— Точно, в поход…

Мысль показалась настолько удачной и соответствующей духу, что он даже начал тихо напевать нечто героическое, военное из своего далекого-далекого прошлого, а точнее будущего.

— Слышали братья,

Война началась!

Бросай свое дело,

В поход собирайся.

В голове всплывали строчки какой-то старинной то ли военной, то ли еще революционной песни. Звучало ритмично, напористо, сразу же слышался стук боевых барабанов, звонкий призыв трубы.

— Смело мы в бой пойдем

За Русь Святую

И, как один, прольем

Кровь молодую!

Чуть позже, заглушая ржание лошадей, крики ямщика и скрип снега, Пушкин уже пел во весь голос. Громко, с чувством, прямо физически ощущая, как из него уходят все страхи и опасения.

— Смело мы в бой пойдем

За Русь Святую

И, как один, прольем

Кровь молодую!

Еще через пару часов, когда боевой настрой уступил месту усталости и тревоге, он затянул совсем другую по настрою песню:

— … В углу заплачет мать-старушка,

Смахнет слезу старик отец.

И молодая не узнает,

Какой у парня был конец.

Словом, отвел немного душу в дороге, пока на привал не встали.До почтовой станции еще ехать и ехать, а лошадям нужно было немного роздыху дать.

— Ляксандра Сергеич, батюшка, — с козел спрыгнул слуга Архип. Малый пусть и не очень сообразительный, но зато высокий, в кости широкий. В путешествии обязательно пригодится. У него в этот момент было такое восторженное лицо с подозрительно красными глазами, что Пушкин тоже вышел из кареты.- Это что же за песню так знатно спивали? Вот прямо за душу взяло, вывернуло, а после отпустило. Никогда раньше не слышал.

Поэт же смотрел на него совершенно невинными глазами, и мысленно костерил себя последними словами. Догадывался же. что могут услышать, но наплевал на эту опасность.

— Знамо дело про войну, будь она неладна, пели. А что за танк такой? — слуга недоуменно почесал затылок. — Пушка такая что ли? Навроде единорога? Не слыхал.

Александр неопределенно махнул рукой. Мол, понимай, как хочешь.

— Ты бы лучше про обед распорядился. Так хочется есть, что мочи никакой нет.

От таких слов Архип чуть не подпрыгнул на месте. При этом сделал такое виноватое лицо, что его жалко стало.

— Чичас, батюшка, моментом! Все, Ляксандра Сергеич, сделаем!Чичас, расстараюсь…

И, в самом деле, расстарался. Мигом дорожный сундук на снег сбросил, накинул на него особую дорожную скатерку, которую тут же принялся заставлять разными припасами.

— Вотбуженинку Марфа в дорогу дала, — из короба достал невероятно духовитый кусок в чистой тряпице. — Здесь пироги. Кушай, батюшка, еще теплые, — рядом с бужениной появился небольшой чугунок, закутанный в полотно. — Тута хлебушек, сырок, молочко…

Пока все раскладывалось, Александр шустро работал ножом, готовил себе «сиротский» бутерброд на скорую руку. Еще в той жизни по холостяцкому делу очень приноровился делать: то бутерброды, то сэндвичи на западный манер. Сытно и быстро, а что еще нужно.

На большой, с ладонь ломоть, хлеба лег толстый кусок сыра, который в свою очередь был сразу же накрыт здоровенным слоем буженины. Середку между слоями густо намазал хреновиной, от которой сразу же заслезились глаза.

— Хороший бутерброд, — куснул бутерброд, от наслаждения зажмурившись. На свежем воздухе оголодал так, что кулинарный монстр прямо на глазах таял. — Прямо чудный бутерброд.

— Ляксандра Сергеич, что як за чудный такой бутрабрад? — рядом уже стоял слуга и с вожделением смотрел на невиданное здесь угощение. А бутерброд, и правда, смотрелся так, что слюни текли. Большой с толстыми ломтями желтого сыра, красноватой буженины. Весь ум отъешь. — Чай кушанье из заграниц? Нашенских таких никогда не видел.

Пушкин с чувством снова куснул, а после протянул бутерброд Архипу. Мол, ешь, я себе еще сделаю.

— Благодарствую, барин! — тот аж прослезился. — М-м-м, как же скусно. Цельными днями бы такое ел и ел, ел и ел.

Не каждый господин так к своему крепостному относится, как к нему относились. Большей частью за собак не считали, говорящими лопатами называли. Ему же вон какая честь оказана — из господских рук заморскую еду ест. Кому расскажешь — никто не поверит.

— Как же сие чудо правильно готовить? — мужик с любопытством рассматривал остаток бутерброда, копаясь пальцем в ломтях сыра и буженины. — А если не буженину, а сала положить? Али дичинки?

Александр на это пожал плечами. Он как раз был занят салом, кромсая шмат на куски по мельче. Резанул очередной ломоть и замер.

— Понравилось, говоришь такая кулинария? — слуга тут же яростно закивал. Еще и гукнул вдобавок. — Интересно, а что бы тогда по поводу бургеров с котлетой, корейской морковью, сыром и зеленью сказал…

Это уже был не вопрос, а скорее приглашение к размышлению. Пушкин довольно хмыкнул, понимая, что еще кое-что интересное «нащупал». Глядишь, и тема с кулинарными новинками из будущего здесь и «выстрелит». Разве плохо, например, кулинарную книгу со всякими необычными рецептами издать? Ее же с руками оторвут, особенно, если к маркетингу грамотно подойти.

— Хм… К примеру, купят книгу с таким названием, как «Рецепты особых кушаний для романтических вечеров»?- и сам же хохотнул в ответ, понимая, что падкие до всяких новинок аристократы с руками все оторвут. — Или интересные салаты для ослепительно белой кожи? Ха-ха!

Картина с обезумевшими от желания рубенсовскими дамами и субтильными девицами тургеневского вида, несущимися в книжный магазин, вызвала у него просто гомерический хохот. И самое страшное, что все это более чем реально. Ведь, история многократно доказывает, что люди в погоне за модой делают просто безумные вещи.

Для России же с ее вечным, и подчас просто необъяснимым, преклонением перед чужим, в особенности западным, нарисованная в мыслях картина была более чем реальна. Александру как некстати вспомнились многочисленные истории, как государи, придворные превозносили заслуги, талант и трудолюбие иностранцев — многочисленных немцев, испанцев, и в особенности англичан. Мол, наш народ почти поголовно неумытые лапотники, а они цивилизованные интеллектуалы (слова от века к веку могли и меняться, но их смысл оставался совершенно неизменным). Причем иногда это принимало просто гротескные формы, которые даже в голове не укладывались.Достаточно вспомнить отечественного самородка Михаила Ломоносова, научных достижений которого хватит на две, а то и три жизни. Его же, уже известного и заслуженного ученного, иностранцы в Российской академии наук так «гнобили», как шавку подзаборную со двора не «гнобят»…

— Значит, будем наше общество кулинарно просвещать. А пока проверим кое-какие рецепты, — Пушкин с любопытством оглядел Архипа, который все еще облизывал пальцы и с печалью вздыхал. Бутерброд, похоже, оказался слишком мал для такого богатыря. Ему трехэтажный делать нужно. — Архип, а слышал ли ты что-то о роллах?

— Ась? — слуга приложил руку к уху. — А это еще что за зверь такой? Тоже бутрабрад?

Похоже, не получится у них толкового разговора, решил Пушкин. Архип все никак понять не мог, зачем так рыбу портить. Мол, для чего ее в рулон сворачивать и сарацинским зерном [рис] набивать? Не хорошо же.

— Все с тобой понятно, ретроград, — махнул на слугу рукой. — Ладно, давай сворачиваться. Лучше на почтовой станции по-человечески отдохнем, с банькой…

— А почто лаешься, батюшка? За что ретрымгадом зовешь? Обидно же, когда ни за что лаются. Вот если бы за дело, то можно и плетей стерпеть…

Скрывая улыбку, Пушкин полез в возок. Эта история с глуховатым и простоватым слугой его весьма и весьма повеселила.

— Поехали, глухая тетеря! А ретрым гадом больше звать не буду. Уговорил. Ха-ха-ха.

Отсмеялся, и постепенно «залип» у крошечного окошка. За стеклом тянулась бесконечная белая хмарь, изредка прерываемая темными пятнами деревьев.

— Просторы… Ледяная пустыня на десятки километров, — шептал, кутаясь в медвежью шубу. Угли в небольшой печурке уже остывали, оттого и холодком потянуло. — Земля обетованная… Моя земля… Пусть не ухоженная, неприветливая, но родная, близкая…Моя…

Повозка мерно раскачивалась на полозьях, успокаивающе скрипел снег. Состояние самое подходящее для неторопливых размышлений, чем Пушкин, собственно, и занялся. Ведь, впереди был целый год, который ни за что нельзя было упускать.

— … Все эти глобальные прожекты, конечно, хороши и неплохо тешат самолюбие, — хмыкал он, мысленно примеряя на себя лавры спасителя Отечества, Великого реформатора, Отца и Вождя народов или даже Нравственного идола. — Но пока они всего лишь прожекты без крепкого фундамента. Мне нужен мощный тыл, который позволил бы делать то, что я должен. А это значит что⁈

Со вздохом он качнул головой, прекрасно зная ответ на этот вопрос. Собственно, и этот вопрос, и тем более этот ответ известны едва ли не каждому человеку. Можно с абсолютной уверенностью утверждать, что они уже многократно звучали.

— Нужны деньги, финансовая независимость, которая и даст возможность перестроить сначала себя, семью и друзей, потом близкий круг, дальше общество, страну… Вопрос лишь в деньгах, в очень больших деньгах.

Вопрос поставлен, ответ на него озвучен. Правда, толком не понятно, откуда появятся эти деньги.

— Хм… Есть несколько общеизвестных способов… К сожалению, наследство от старенького дядюшки-миллионера из Америки мне не грозит. Воровать и грабить кого-то тоже не собираюсь. Значит, будет зарабатывать еще больше, быстрее.

Проект с газетой оказался невероятно прибыльным и его развитие, скорее всего, позволит получать еще больший доход. Пока не появились конкуренты (а они обязательно появятся, как только огромная доходность нового дела окажется известна другим), можно снимать сливки. Однако этого мало, слишком мало для реализации его планов. Нужно было запустить еще один, два, три проекта, а лучше несколько десятков проектов, протекающих независимо друг от друга.

— Итак, Александр Сергеевич Пушкин, великий русский поэт, а также многодетный отец, а также ловелас, а также газетный магнат, и прочая, и прочая играет против… э-э-э, — он на мгновение задумался над тем, а кого же он пытается переиграть, кто все это, в конце концов, с ним сотворил. Может Бог, дьявол, зеленые человечки, духи? — Пожалуй, против судьбы, против естественного порядка вещей, против старого мира, где гениальный поэт умер от ранения, где одни люди могли владеть другими людьми, где страшные войны забирали миллионы жизней.

Ставки в этой игре, действительно, велики. Ведь, естественный порядок вещей несоизмеримо могущественней государей и императоров, духов и богов, все вселенной. Он устанавливает и диктует самый главный закон, которому подчиняются все — закон бытия.

— И все же сыграем…

[1] Для справки. На всех трактах устраивались особые почтовые станции с ямщиками, лошадьми и повозками. На станциях при предъявлении специального документа можно было получить лошадей и повозку для езды до следующей станции, где все повторялось. Если же лошади были заняты, то приходилось ждать, когда освободятся. Путешествие на своем транспорте(лошадях, повозке) могли позволить очень обеспеченные люди.

Глава 15 Лотерея

* * *

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рынок

Честно говоря, поначалу никто толком и не понял, что это за лотерея такая. Конечно, в газетке «Копейка» все и было обстоятельно расписано: чуть ли не аршинными буковицами и простыми словами. Мол, для вашего увеселения проводится особая лотерея, суть игра. Покупаете за десять копеечек газетку, а, если повезет и удача будет с вами, то получите при выигрыше целую тысячу рублей.

Вроде бы просто и понятно, но люди все равно спрашивали, чесали затылки, хмурили лбы, спорили, конечно же, до хрипоты и битья. Вот для таких случаев прямо на Сытинском рынке, чуть поодаль от калачного ряда, и поставили особую лавку с большой яркой вывеской — «СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ». За ней с самого утра и до позднего вечера стоял разбитной приказчик, который целыми днями обо всем и рассказывал.

— … Я так и не могу понять, — у прилавка, как привязанный, стоял уже битый час плешивый дядька в стареньком армяке, штопанных брюках и совсем плохоньких сапогах. Лицо такое вытянутое, скучное. Такой всю душу своими разговорами вынет, собственно, чем он и занимался. — Как же так получается, что за гривенник можно целую тысячу рублей получить? И почему газетка прозывается «Копеечка», а стоит цельных десять?

И при этом смотрел так хитренько, с ухмылочкой. Мол, знаю я вас мошенников, что хотят честного человека обдурить и его заработанный гривенник себе забрать.

— Дядя, что тут мудрёного? — у приказчика к концу дня уже язык заплетался от бесконечных разговоров и бессмысленных споров. Чуть ли не лежал на прилавке, то и делая растирая снегом разгорячённое лицо. — Я тебе уже в который раз говорю, а ты все никак в толк не возьмешь. Ничего здесь такого нет. Вот тебе газетка «Копейка» с разными новостями, вот у нее в уголочке специальный нумер, — парень поднял газету и ткнул пальцем в небольшой номер в самом углу листка, 127 371. — Платишь гривенник и газетку забираешь. А завтра к полудню прямо на этом месте особливая комиссия будет кости кидать, чтобы счастливый нумер вызнать. Цена же такая не спроста, дядя! Больно уж много охотников до этой тысячи стало…

Наконец, плешивого мужичка оттеснили от прилавка, и его место занял внушительного вида мужчина с окладистой бородой и кустистыми бровями. Видно, что человек серьезный, степенный, языком лишнего молоть не будет.

— Ты, малый, ответь, как на духу, — прогромыхал он внушительным басом, как у настоящего протодьякона на утренней службе. — Обман это все? Лжа?

И красные волосатые кулаки, размером чуть ли не с голову младенца, на прилавок положил. Мол, измордую, если хвостом вилять станешь.

— А что сразу обман? — приказчик аж сморщился, словно горький лимон надкусил. Но быстро опомнился и в один миг принял позу невинно оскорбленного: насупился, глаза вылупил, того и гляди слезу пустит. — Вы, уважаемый, лучше посмотрите на комиссию, которая будет победителей определять. Чай, грамотные?

Протянул здоровяку большой лист, на котором было большими буквами написано — «Состав особой комиссии по проведению лотереи 'СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ», а ниже уже меньшими буквами — внушительные должности и фамилии членов комиссии.

— Грамотные, — недовольно буркнул мужчина, оглаживая бороду. Затем важно поднял указательный палец и добавил. — В нашем торговом деле без грамоты никак нельзя. Так… Яго высо-ко-благо-родие капи-тан Лев Сер-гее-вич Пушкин…

Знание грамоты купчина явно преувеличил. Читал он весьма и весьма скверно: по слогам, то и дело возвращаясь назад, запинаясь, проглатывая целые слога, оттого местами получалось совершенно непонятно.

— … Яго высо-ко-благо-родие надвор-ный совет-ник при Минис-терстве Духов-ных дел и народ-ного прос-веще-ния Игорь Пав-ло-вич Мышкин… Ух, вспотел даже…

Тяжело вздыхая, приказчик мягко забирает бумагу себе.

— Почтенный, может я прочитаю? Еще у нас есть его преподобие иерей Свято-Афанасьевского монастыря отец Сергий, — парень оторвал глаза от документа и строго посмотрел на купца. — Надеюсь, к духовному сану у вас почтение имеется? Или тоже не верите?

Того аж пот пробил от такого обвинения. Это ведь не простая провинность. За оскорбление святой церкви можно и в Сибирь отъехать, причем вместе с семьей.

— Ах ты, вша подзаборная! — красный, как помидор, купец замахнулся своим кулачищем. — Да я тебе пришибу, как му…

И такой бедлам уже третий день творился. Как этот номер газеты начали продавать и о лотерее стало известно, так все и началось. На рынке у прилавка с газетами чуть ли не каждый час драка. Одному газеты не хватило, у другого сдачи не нашлось, у третье оказался кончик газеты надорван. И каждый норовит другого облаять по матушке, плюнуть прямо в лице или того хуже нос расквасить.

Оттого было поручено у прилавка с газетами полицейский пост с тремя околоточными поставить. Дюжие полицейские ножнами быстро порядок навели. Чуть кто начинает шуметь, его хвать по спине или по шее. Если с кулаками лезешь, то могут и в зубы дать, а то и в кутузку на хлеб и воду посадить.

Теперь вот осталось субботы ждать, когда будет объявление победителя. С надеждой ждать. А вдруг мой номер выиграет? Это же какие тогда деньжищи будут…

* * *

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рынок

Тот самый день…

Небо над городскими крышами Петербурга заалело, мороз с ночи еще кусался, а уже чувствовалось что-то эдакое, непонятное. Городские старожилы, что еще французских фуражиров Наполеона помнили, нутром такое чуяли. Что-то слишком тихо стало на главном проспекте. Куда-то пропали извозчики-ухари, что устраивали скачки на проспекте. Нищих, побирушек и бесноватых богомольцев, что на паперти сутками отирались, как водой смыло.

Когда такое было? Вспоминается лишь день коронации государя Николая Павловича больше десяти лет назад. Вот так тогда и было. Все, кто живой и даже полуживой, на дворцовую площадь пошли, поприветствовать нового императора. читай, весь город там собрался. Детей на руки поднимали, чтобы они хоть одним глазком на государя посмотрели, а потом про то и своим детям рассказали. А сейчас что?

— Батюшки, свят, свят, — у замызганной парадной стояла невысокая девица и испуганно озиралась. Во дворе не было ни души, из арки просматривалась совершенно пустая улица. — Где же люди-то? Нежто праздник какой-то случился, али горе? –ничего не понимая, шептала она. — Божечки, чего же делать-то?

Авдотья Котельникова была из казенных крестьян, здесь у тетки жила и прачкой у купца Вешникова трудилась. Целыми днями в холодной воде с бельем возилась, оттого и с горячкой почти трое суток в своей комнатенке и провалялась. Сейчас же вышла и замерла, как оглашенная. Стояла посреди двора, не знала, что и думать.

— Ой, страшно-то как…

Худую шубейку поплотнее запахнула, чтобы теплее было. Ведь, ее еще знобило, кашель толком не прошел. Но валяться в постели больше никак нельзя было. Ведь, тетка прямо сказала, что грязной тряпкой на улицу погонит, если она на работу не выйдет.

Выйти-то она вышла, а что дальше? На улице страшно.

— Война что ли?

Вдруг за аркой мелькнула темно-серая шинель полицейского. Похоже, десятский по их улице идет.

— Ерофей Палыч⁈ Ваше благородие⁈ — тоненько крикнула она, бросаясь бежать к арке. — Постойте, ради Христа! Ерофей Палы…

Бодрый звук шагов с подковками на каблуках стих. Похоже, услыхал.

— Ерофей Палыч⁈

Авдотья вылетела из-за поворота, как ядро из пушки, и едва не свалила с ног дюжего полицейского. К счастью, тот устоял, одним махом заключив ее в крепкие объятья.

— Авдотья⁈ Ты чего так носишься? «Зашибешь еще кого», — строго спросил десятский, нахмурив брови. Правда, строгость была напускной, что пусть и не явно, но чувствовалось. — Отвечай, как есть.

Хмурится, а сам кончик уса подкручивает. В уголках глаз хитринка прячется. Точно не злится. Скорее наоборот, веселится. Известно ведь всей улице, что бывший драгун, а ныне полицейский десятский Котельников, к Авдотье не ровно дышит.

— Ерофей Палыч, миленький, я же с горячкой слегла. Почитай, уже три дня из комнаты носа не высовывала…

Авдотья опустила глаза к земле. Пальчиками же край шубейки теребила. Чай не слепая, тоже такое отношение к себе чувствовала.

— А седни вышла, и обомлела. Людей-то почти и не видно, — она показала рукой сначала в одну сторону улицы, а потом в другую. Там, где вчера, позавчера и всегда тянулся нескончаемый поток людей, сейчас был едва ли тоненький ручеек — десяток, может меньше, прохожих. — Чего же творится? Нежто что плохое случилось?

— Что ты такое говоришь, Авдотьюшка-красавица! — полицейский, явно красуясь, выпятил широкую грудь, которую ладно обтягивала серая шинель. Шашка на одном боку придавали еще большей внушительности. Орел, словом.- Ничего плохого не случилось! Чего у нас может быть⁈ Столица, чай! Санкт-Петербург! А происходит вот что…

Чуть приобняв девицу за худенькие плечики, он начал ей рассказывать про невиданное для города событие. Мол, действо, что сейчас проходит, называется лотерея «Счастливый случай». Любой может купить газетку «Копейка» за гривенник и получить шанс выиграть тысячу рублей.

— Целых тысячу целковых? — чуть не задохнулась Авдотья. — Божечки, спаси и сохрани…

Такое количество денег она не то, что в руках не держала, а даже представить не могла. Для нее все, что больше сотни рублей, было просто несусветными деньжищами.

— Это сколько же денег-то?

— Много, Авдотьюшка, очень много. Можно ладный домик с садом под городом прикупить, да с милым другом жить припеваючи, — полицейский лихо подмигнул ей, снова заставив покраснеть. — Вот бы столько денег получить, Авдотья? Купила бы тогда такой домик?

Та сглотнула вставшей в горле ком и медленно кивнула. Чего спрашивать, если и так ответ известен. Конечно же, ей сиротке при живых родителях, что мяса вдоволь никогда не ела, хотелось и домик, и денег. Да и от милого друга она бы не отказалась. Только кто же ее такую замуж позовет?

— А что же вы тогда, Авдотьюшка, не на Сытнинском рынке? — девушка недоуменно вскинула голову. — Так сегодня станут выбирать того самого счастливчика. Чай, тоже газетку прикупили?

Она сунула руку за пазуху и, правда, нащупала листок. Она, ведь действительно, три дня назад купила «Копейку» для тетки, но по болезни забыла отдать.

— Тогда может на рынок? Мне все равно туда по служебной надобности нужно. Готов такую красавицу сопроводить.

С этими словами Котельников предложил ей руку, чтобы, значит, вместе пойти. Несмело улыбнувшись, она осторожно коснулась его локтя. Никогда еще с таким важным кавалером не ходила.

— А нравятся ли вам, Авдотьюшка, малиновые монпансье? Очень они уж вкусные и, главное, полезные. Сам господин Арнцглольд, поставщик Его Величества, рекомендует.

Откуда-то достал крохотную жестяную коробочку с красивой картинкой и протянул ей. Крышечка откинулась, а там, словно драгоценные камушки сверкнули. Монпансье…

— Берите, берите. Очень вкусные, — широко улыбнулся кавалер, двигая коробочку ближе.

Девушка взяла леденец, положила его в рот, и тут же почувствовала такую сладость, какую никогда не чувствовала.

— М-м-м-м, как же вкусно, — у нее заблестели глаза от восторга. — Благодарствую за доброту и заботу, Ерофей Палыч! Очень вкусные! Никогда такой вкусноты не ела!

— А то! — полицейский уже в который раз крутанул ус, и так уже имевший весьма и весьма залихватский вид.

Посасывая уже третий леденец, девушка украдкой косилась на полицейского. Чего греха таить, любовалась. Ведь, из Ерофея Павловича кавалер самый что ни на есть первостатейный. Сам из себя весь видный, степенный. Такого за одни усы полюбить можно. В конце концов, он при важной должности, получает зарплату. За такого замуж выйти, всю жизнь будешь, как за каменной стеной.Только, кто же ее возьмет-то?

— Что же вы вздыхаете-то, Авдотьюшка? — ее тихие вздохи не остались незамеченными. — Али что-то не так де…

Договаривать Котельников не стал. Они свернули на улицу у Сытнинского рынка и встали с разинутыми ртами. Людей перед ними было столько, что и словами не описать. Целое море, которое грозно громыхало, накатывалось на стены домов и грозило выплеснуться дальше, на другие улицы.

— Божечки, — пискнула девушка, испуганно прижавшись к мужчине.

— Вот тебе и раз! — и у того улыбка с лица исчезла. — Сколько народу-то… Настоящая тьма!

— Я боюсь, Ерофей Палыч, — прошептала Авдотья, еще сильнее прижимаясь к полицейскому. — Затопчут же.

Котельников в ответ снисходительно хмыкнул. Приосанился, повел плечами.

— Не трусь, Авдотьюшка! Я в драгунах и не такое видал, — он завел ее за спину и решительно шагнул в толпу. — А ну, православные, посторонись! В сторону, сказал! Али не видишь, что полицейский перед тобой! Ну⁈

Вида он был столь грозного, решительного, что люди тут же с готовностью расступались и пропускали их дальше. Были, конечно, и тех, кто мешкал или просто упирался. Но после внушительного кулака, что незамедлительно появлялся у носа наглеца, тут же сдавались.

— Говорю же, Авдотьюшка, что нечего бояться, — он вновь приобнял девушка. — Смотри вон туда! Вон, где деревянный помост! Видишь?

Та привстала на цыпочки, пытаясь что-то разглядеть за спинами впередистоящих. Вроде что-то и увидела.

— Это особливая комиссия… Сейчас будут определять, кто выиграл тысячу целковых…

На помост, что возвышался над брусчаткой рынка, тем временем что-то вещал худой, как слега, священник. Голос у него, несмотря на худобу и невзрачность, был внушительным, зычным. Сразу видно, что привык псалмы петь.

— … Сие мероприятие есть благопристойное действие, важное и ползительное для обчества, — священник важно поднял указательный палец к небу, подчеркивая серьезность своих слов. — Его высокоблагородие Пушкин Лев Сергеевич, чьим усердием мы и собрались здесь, лично пожертвовал две тысячи рублей на нужды нашей обители и насельников. Також пообещал, что и впредь, с каждой лотереи нашей православной церкви будет жертвоваться своя толика, чтобы, значит-ца, храмы росли, вера крепла. А таперича приступим…

На помосте появились еще трое важных господ — двое в партикулярных шинелях, а один в военному мундире. Комиссия по определению победителя, получается.

— Итак… — раздался зычный голос иерея, запустившего руку в мешочек с самыми обычными игральными костями.

И рынок замер. Тысячи и тысячи людей, что пришли сюда, затаили дыхание. Ведь, прямо на их глазах совершалось самое настоящее священнодействие. Вот-вот кто-то из них получит столько денег, сколько никогда за свою жизнь не видел.

— Нумер один!

По рынку тут же прошла волна, тысячи людей вздохнули с облегчением, другие тысячи — с печалью и злостью. Зашелестели газетные листки, словно тьма болотных гадов поползли по земле.

— Нумер чатыре!

Каждый игральную костью священник поднимал высоко над головой, и даже несколько рас встряхивал, словно в подтверждении своих действий. Остальные члены комиссии важно кивали головами, показывая, что за всем следят. Рядом стоявший секретарь быстро что-то записывал в огромную амбарную книгу.

— Нумер один! Исчо, братья и сестры, три нумера осталось!

Вновь на толпу опустилась мертвая тишина. Люди так смотрели, что страшно становилось.

— Нумер…кхе-кхе… — иерей вдруг раскашлялся, так и не сказав, как именно выпала игральная кость. — Кхе-кхе… Нумер… Нумер… кхе-кхе-кхе.

В толпе кто-то не выдержал напряжение и громко рявкнул:

— Ну⁈ Мочи уж нет терпеть…

Наконец, священник откашлялся и смог продолжить.

— Нумер семь! Нумер три!

В мешке осталась самая последняя игральная кость. Тишина стала, и вовсе, невыносимой. Казалось, можно было услышать, как сердце бьется.

— Нумер… э-э-э, — иерей вытащил кость, подслеповато на нее щурясь. — Пять!

Еще какое-то время раздавался газетный шелест. Даже члены комиссии и те разглядывали свои газетные листки. Что уж тут про простой люд говорить…

Прошло еще немного времени, но так ничего и не происходило. Никто не кричал о выигрыше, никто не прыгал от радости. Люди в толпе вертели головами, оглядывались, снова и снова заглядывали в свою газетку.

— Православные, есть ли тот, у кого все циферки сошлись⁈ — иерей махнул рукой, привлекая всеобщее внимание. — Может кто не слышал⁈ Нумера один, чатыре, один, семь, три и пять! И кого Господь сподобил?

В стороне от помоста, где стояли Котельников с Авдотьей, тоже никто ничего понять не мог. Никто вперед не выходил, не кричал.

— Авдотья? А ты чего цифры-то не посмотрела? — до полицейского, наконец, дошло, что девушка так газету и не достала. Просто стояла и жадно по сторонам смотрела. — Доставай скорее!

Девушка заторможенно кивнула. Похоже, даже и не думала, что может выиграть.

— Давай, давай!

Вытащила, развернула и стала разглядывать, ища цифры.

— Вот, здеся, — полицейский ткнул пальцем в верхний правый уголь, где в черной рамке располагалось шесть цифр. — Так… Один, четыре, один, семь… Матерь Божья!

Котельников ахнув, начал креститься. Рядом стояла старенькая бабулька, которую, вообще, непонятно как на рынок занесло, тоже стала шустро осенять себя крестом.

— Авдотьюшка, я тебя же все циферки совпали! — с глупой улыбкой говорил полицейский, не отрывая глаз от газеты. — Видишь⁈ Вот, вот же! Ты тысячу рублей выиграла! Понимаешь, Авдотьюшка⁈ Теперь сможешь себе домик купить и даже со скотиной!

А девушка с широко раскрытыми глазами вдруг икнула и разом брякнулась в обморок.

Глава 16 Долгая дорога

* * *

Около ста верст от Пскова

Какой уже час за заиндевевшим окошком тянулась одна и та же уже порядком опостылевшая картина. Пушкин клевал носом, скользя взглядом по бесконечным заснеженным полям. Изредка серо-голубая хмарь прерывалась видом небольшой рощи или леса. Через какое-то время все вновь скрывалось в снежной пелене поднявшейся метели.

— Архипка, скоро уже⁈ — устав от монотонного пути, Александр с силой стукнул кулаком в стенку возка. Слуга сидел наверху рядом с кучером и следил за дорогой. — Архипка, заснули там что ли⁈ Заблудились, поди⁈

Про «заблудились» сказал не для красного словца. Здесь такие просторы на сотни и сотни верст во все стороны тянутся, в метель с легкостью потеряешься. На почтовой станции рассказали, что только на прошлой неделе тут целый обоз в сильную метель пропал. Вчера нашли, а там уже кто замерз, кого волки обглодали.

— Архипка⁈

Словно в ответ на окрик, возок начал притормаживать, пока, и вовсе, не остановился.

— Дошло, наконец, — пробурчал Пушкин, запахивая медвежью шкуру. К вечеру стало ощутимо холодать. — Не дай Бог, заблудились. Окочуримся ведь…

Наружи тем временем что-то явно происходило. Хрустел снег под ногами. Слышались приглушенные голоса и… кажется, удары.

— Архип?

Нахмурившись, Александр привстал с места, потянулся к двери. На улице, похоже, что-то происходило.

— А ну, назад! — вместе с хриплым голосом из-за двери показался сначала здоровенный ствол древнего мушкетона, а затем бородатая харя.

Незнакомец в своих обносках — рваной солдатской шинели, женском пуховом платке на плечах, латанных-перелатанных портах — напоминал одного из солдат Наполеона, бегущего из сожженной Москвы. Правда, рожа все же выдавала в нем своего, русского, из Рязанской или Тверской губернии.

По-хозяйски расположился внутри. Свой самопал, в ствол которого с легкостью влезали два, а то и три пальца, не выпускал из рук.

— Пожрать есть че? — пробурчал и тут же принялся шарить вокруг руками. Медвежья шкура полетела под ноги, туда же отправились подушки, на которых сидели.- Пожрать, грю, где? А, вот…

Добравшись до дорожного короба под сиденьем, жадно рыкнул. Крышку короба в момент смял, отбрасывая в сторону. Мушкетом, внушительный короткоствол для стрельбы картечью, вмиг был забыт, брошенный к стенке.

— Господи, мяско! Хлеб!

Обмороженными пальцами с шелушащейся багровой кожей он разорвал вареную курицу и с жадностью вцепился в нее зубами. Похоже, два — три дня толком ничего не ел.

Умирающего от голода, ведь, сразу видно. Выдает и блеск в глазах, и ненасытность, и спешка. Незнакомец именно так себя и вел. Чавканье, хруст разгрызаемых костей заполнили весь возок. В стороны летели жир, слюни. Пока вгрызался в куриную ножку, рукой уже рвал крылышко. Хватался за ковригу хлеба, кусал ее, бросал и тянулся за кулебякой.

Насыщаясь, начал рыгать. То и дело закатывал глаза от наслаждения сытостью. В рот не закидывал все подряд, а выбирал лакомые куски. Верный признак, что уже через силу ест.

— Что глядишь, как на вошь? — осоловело икнув, грабитель, наконец, оторвался от еды и поднял глаза на Пушкина. — Клянешь, адских мук желаешь?

Александр, покачал головой, продолжая смотреть на него с нескрываемым интересом. Честно говоря, поэт давно уже мог бы выхватить из угла мушкетон и выстрелить в него. Грабитель, занятый едой, ничего бы и сделать не успел. Вопрос был лишь одном — зачем? Этот оборванец совсем не был похож на жестокого грабителя-убийцу, а, значит, ничем и не угрожал.

— Любезный, может вина? — Пушкин вытащил с встроенной нищи небольшой кувшин с запечатанной крышкой. — После такого перекуса, наверное, мучает жажда. Здесь же очень неплохое рейнское из Франции. В меру сладкое, духовитое.

Пушкину было неимоверно скучно. Те, кто много проводит в дороге, прекрасно поймут его состояние. Ум поэма, привыкший к напряженной деятельности, просто изнывал и требовал занятия — размышлений, разгадки какой-нибудь загадки. А что может быть лучше, чем беседа с незнакомым попутчиком, встреча с которым произошла вдобавок таким странным способом⁈ По этой причине Александр решил ничего особо не предпринимать, а просто подождать. Сытная пища и хорошее вино должны были разговорить преступника.

Собственно, так и случилось…

— Думаешь, я родился таким? Грабителем, разбойником? — после нескольких хороших глотков оборванца ожидаемо потянуло к откровенности. Он по-хозяйски откинулся на спинку сидения, чуть приобнял кувшин. — Не-ет, господин хороший. Если хочешь знать, то разговариваешь сейчас с поручиком Дороховым Михаилом Викторовичем, награжденного за отчаянную храбрость золотым оружием.

На что Пушкин не удержался и удивленно присвистнул. Не раз слышал о таком отличии для тех, кто проявил особенную храбрость и самоотверженность. Наградное золотое оружие невероятно ценилось в военных кругах и давалось за исключительные заслуги, в чем не помогали ни богатство, ни родовитость. Император лично утверждал списки награждаемых офицеров, попасть в число которых случайных человек просто физически не мог. Тем удивительнее и невероятнее поверить, что этого оборванца наградили золотым оружием.

— Вот шашка…

Из длинного свертка, который Пушкин до этого и не замечал, появилась сабля со сверкающим золотом эфесом. Несмотря на полумрак различалась хорошо выгравированная надпись «За храбрость».

— За штурм аула Гоцатль в малой Чечне дали. Первый в крепость ворвался, в сшибке дошел до порохового погреба и подорвал его, — прохрипел грабитель, с гордостью оглаживая золотой эфес. — Если бы от пороха не избавились, ни в жисть бы не взяли аул. Они хорошо укрепились…

Александр осторожно принял саблю, понимая, какую ценность для Дорохова она представляла. Тяжелая, длинное широкое лезвие, которое столько «попило» крови, что и представить сложно.

— Но как все это⁈ — Пушкин выразительно кивнул на лохмотья грабителя. Мол, каким же образом такой герой, дворянин оказался в этом весьма незавидном положении грабителя, разбойника. — Что же случилось?

Проговорил, и замолчал с предвкушение хорошей истории. А то, что сейчас она последует, не было никакого сомнения.

— Это около года назад случилось, — задумчиво начал бродяга, отхлебнув еще вина. Взгляд уткнулся куда-то в сторону, в стенку, и там завис. — Я как раз золотое оружие получил, и уже третий день товарищей поил. Из Тифлиса почти пять дюжин бутылок вина выписал. Тоже рейнского…

Снова приложился к кувшину, который, похоже, скоро совсем опустеет.

— Был у нас полку такой поручик Вельяминов. Дрянной человечишка, если честно. Поговаривали, что генерал-лейтенант Вельяминов, командующий войсками Кавказской линии, специально его сюда устроил, чтобы тот скорее золотое оружие и новый чин выслужил. Оттого поручика здесь так опекали, как никого другого. Чуть за речку в горы выйдет, ему сразу же благодарность. Шашкой два — три раза махнет, командир полка его золотым медальоном жалует. Словом, не за горами было и золотое оружие.

Пушкин хмыкнул. Обыкновенная история, как сотни и тысячи случаются чуть ли не каждый день. Как сказано у классиков, как не порадеть родному человеку.

— А тут, какая незадача, золотой шашкой меня за храбрость отметили. Вот Вельяминов с цепи и сорвался. Чуть вина выпьет хамить начинает, задирает. В тот день, вообще, особенно напился. Кое-как встал из-за стола и прилюдно объявил, что не заслужил я золотой шашки. Мол, ничего геройского не совершил, а получил награду за компанию.

— И? — Александр подался вперед, уже догадываясь, что случилось дальше. — Дуэль?

К его удивлению разбойник покачал головой.

— Дуэль была потом. В эту ночь я один ушел в горы. Молодой, дурной, хотел всем доказать…

Потянулся к кувшину, но тот уже опустел. Жалобно огляделся, но так и не найдя ничего похожего на новый кувшин, продолжил рассказ:

— Решил пробраться в горский аул и выкрасть одного из курбаши [предводитель отряда]. После такого никто бы и слова про мою храбрость не сказал. Вот с этой шашкой и пошел, — он с нежностью касался шашки, медленно обнажая лезвие. Видно, что немало для него значила. — Видно, меня, безголового дурня, господь пожалел, — печально улыбнулся при этом. — Без единого выстрела все чеченские посты, где прошел, где прополз на собственном брюхе. После еще день и ночь около нужника пролежал, и за домами следил, искали дом наиглавнейшего курбаши. Таких ведь сразу видно. Такой считается большим и важным человеком, у которого должны быть все наилучшим: оружие в серебре, кинжал и шашка из персидского булата, позолоченный ремень, жеребец южных кровей.

Рассказывал, а у самого глаза горели. Рука к шашке тянулась, пыталась привычным хватом за эфес ухватиться. Привычка, что лишь у опытных воинов заметна, когда всегда начеку стараешься быть.

— На второй день я такого человека приметил. Это был горец в возрасте, но еще не старик. Знаю я такую породу: шашкой может пол дня махать, на жеребца взлетит одним махом и сразу же вскачь понесется. Опасный противник, взять которого в плен немалая честь и почет, — Дорохов при рассказе, как-то собрался. Похоже, к самому главному подбирался. — Под вечер я пробрался в его дом и спрятался в одной из комнат. Когда же тот вошел, то набросился на него. Знатная получилась сшибка, еле-еле одолел. Думал, что вот-вот и он мне брюхо вспорет. С той встречи мне подарок на память остался.

Засучил рукав на правой руке, показывая страшный неровный шрам.

— Одолев курбаши, я не знал, с кем только что схватился. А как узнал, то похолодел весь, — рассказывая, грабитель скрипнул зубами, скривился. Значит, и впрямь, непростые воспоминания, получались. Его аж корежило при рассказе. — Оказывается, моим пленником стал не простой курбаши, обычный командир сотни воинов, а сам имам Шамиль, предводитель всех непокоренных горцев на Кавказской линии и наш наиглавнейший враг…

Случая исповедь, Пушкин с нескрываемым интересом присматривался к поручику. Не раз и не два ловил себя на мысли, что такой человек мог бы ему пригодиться. При его планах нужен будет расторопный и сообразительный помощник, на которого можно будет положиться, в том числе, в довольно щепетильных ситуациях. Едва не нутром чувствовал, что у него скоро появятся немало завистников, недоброжелателей и откровенных врагов. В одиночку с ними точно не справиться.

— … Когда же на своем горбу дотащил его до перевала, то отпустил, — мужчина вздохнул, опустив глаза. — Понял, что неправильно сделал. Влез в его дом ночью и напал, как разбойник. Не так нужно свою доблесть доказывать… А он взамен подарил свой дедовский кинжал, да к себе позвал. Сказал, что такому отчаянному храбрецу самое место подле него. Обещал осыпать золотом, целую княжну в жены и тысячу воином под мое начало.

У Александра аж в горле запершило от такого поворота. Выкрасть вражеского командующего и потом запросто его отпустить. Его же за поимку имама Шамиля, фанатичного врага Российской империи на Кавказе, на руках стали бы носить. Про награды и очередной чин и говорить было нечего. Самому императору бы доложили. В самом деле, русская душа, необъяснимая, до ужаса жестокая и в то же время бесконечно милосердная. И как такое могло в ней сочетаться? Огонь и вода, черное и белое.

— … Вернувшись в крепость, я вызвал Вельяминова на дуэль, на которой и зарубил его шашкой. После этого все и пошло под откос, — он махнул рукой, глаза откровенно заблестели. — Со службы отправили в отставку, считай, что выгнали. Грозились золотое оружие отобрать, да я не дал. Дома младший брат на дверь показал. Сказал, что родовое поместье ему завещано, а меня там никто не ждал. Кинул мне в зубы сто рублей и кивнул на дорогу… Вот такая моя исповедь, — голос дрогнул. — А теперь зови своих слуг. Я их немного пристукнул, должны уже очухаться. Пусть мне руки вяжут и везите в город. Устал я, как пес неприкаянный бегать. Покоя хочу, хоть и в кандалах.

И тряхнув, вытянул руки вперед. Мол, вяжи их веревками.

Но Пушкин покачал головой. Что он дурак, такого человека терять? Это же боевой офицер, отличный стрелок, с обостренным чувством справедливости. Такой точно никогда и ни за что не продаст. Нападут, костьми ляжет, но никого не пропустит.

— А, знаешь что, друг любезный, — заговорщической улыбкой улыбнулся Александр. — Пошли-ка ко мне на службу. Деньгами не обижу, работа интересная, добрая.

Не видя в глазах особого энтузиазма от предложения, Пушкин продолжил:

— Может придется и шашкой помахать, и из пистолета пострелять в нехороших людей, в очень нехороших людей.

— А ты кто таков есть? — прищурился несостоявшийся грабитель. Похоже, серьезно раздумывал, а не согласиться ли ему на такое предложение. — Может сам такой же разбойник?

Пушкин улыбнулся так, что в возке светло стало. Давно ждал этого вопроса.

— Я? Я, любезный, Александр Сергеевич Пушкин. Может слышал? Ты челюсть-то подбери…

* * *

Почтовая станция, около ста верст от Пскова

Уже опустилась ночь. Постояльцы, приезжие уже давно спали: одни, побогаче, в комнатах, остальные в гостиной вповалку. Изредка начинали брехать псы во дворе, чуя, кружащих рядом, волков. В конюшне тихо ржали кони.

Несмотря на утомительный путь Пушкин никак не мог заснуть. Ворочался из стороны в сторону, утопая в пуховой перине. Из головы никак не шел этот поручик и его история.

— Вот уж в самом деле, очарованный странник Лескова! Мятежная душа покоя ищет, находит лишь скитаний путь… Какой-то блокбастер, в самом деле.

Он медленно поднялся с постели и замер. Его фигура, освещенная лунными лучами, напоминала, погруженного в свои думы, мыслителя.

— Это же готовый сюжет для хорошего романа! Есть все, что нужно: мечущийся герой, трагедия, драма, вопросы жизни и смерти, много и очень много пафоса. Получится просто конфетка для этого времени. Лермонтов своего «Героя нашего времени» порвет на мелкие кусочки от зависти и выбросит. Саня, садись и пиши. Чего раздумывать-то⁈

Честно говоря, руки откровенно «зачесались». Внутри поднялся «писательский зуд», нередко называемый более красиво, аристократично — вдохновение, посещение музы. Голову переполняли яркие живые картины, слова сами собой складывались в диалоги. Перед глазами проплывали герои будущего романа — мрачный имам Шамиль на фоне гор, опьяневший поручик Вельяминов в расхристанном виде, верные друзья с ружьями. Конечно же, где-то здесь рисовалась точеная фигурка черноглазой горянки, закутанной в, расшитый серебром, шелковый платок. Она казалась неприступной, чуждой, но в то же время невероятно желанной.

Его глаза остекленели, а губы шептали уже готовый строки этой истории. Словно нити у опытной вязальщицы, слова складывались в предложения, те в абзацы, а они в целые страницы.

— Александр, выходит, это и есть твой секрет? В этом твой гений? — на столике у кровати лежало небольшое походное зеркальце, в которой он сейчас и всматривался. Отражение ожидаемо молчало, никак не реагируя на все эти вопросы. Правда, в глазах проскальзывало что-то лукавое, или ему это просто показалось. — Да?

Это ведь настоящая магия, способная превращать мысли, образы, картины в нечто цельное, потрясающе ёмкое и поражающее до глубины души. Великий поэт писал так, что его Слово обретало множество оттенков. Им можно было исцелить мечущуюся душу, заставить от души смеяться, почувствовать безмятежную легкость, уязвить до глубины души, и даже убить. Истинная магия, с которой ничто другое не сравниться.

— Роман станет откровением… Я дам вам такого героя, о котором заговорит весь Свет. А потом и его самого покажу…

Благодарю за пристальное внимание. История лишь набирает обороты.

Наш герой постепенно обрастает помощниками, планами и… конечно же, врагами.

Глава 17 Первые ростки нового…

* * *

Почтовая станция, около ста верст от Пскова

За окном мороз, стекло покрылось замысловатыми узорами. Но от натопленной с вечера печки еще тянуло теплом, отчего постоялец во сне откинул одело, раскинул в стороны руки.

Столик, придвинутый прямо к кровати, завален листами, исписанными неровным почерком. Опрокинута на бок опустевшая чернильница, рядом лежат сломанные писчие перья. Следы долгой и плодотворной работы.

На самом краю столешницы бросался в глаза листок с весьма любопытным текстом, который постороннему человеку, правда, не особо был понятен.

' … Представляется весьма важным подумать о поддержке молодых дарований от литературы, математики, физики и тому подобное, которые нередко претерпевают финансовые трудности и не имеют даже крыши над головой. Если же вовремя протянуть им руку помощи, то государству будет лишь великая польза.

Прежде нужно устроить общественный совет из достойных человек, достигших больших высот в своем деле. В совет по литературе следует включать известных поэтов, писателей, в совет по математике — тех, кто известен своими трудами в математических науках. Указанным образом потребно поступить и в отношении общественных советов по остальным наукам — физике, химии, астрономии и тому подобное.

В статуте [положении о структуре] совета нужно подробно обозначить, каким образом и на каких основания будет оказываться финансовая поддержка. Предварительному и беспристрастному рассмотрению подлежат работы, материальное положение кандидатов, чтобы необходимая помощь досталась не только достойнейшему из них, но и самому нуждающемуся.

Для финансового обеспечения возможно привлечение пожертвований от промышленников, заводчиков и иных неравнодушных лиц, которые всей душою радеют за состояние русской культуры, науки и искусства…'.

Если же вчитаться повнимательнее, то многое становится ясным и понятным.

* * *

Почтовая станция, около ста верст от Пскова

Кофе был отвратительный — откровенно кислый, с плохо промолотыми крупинками зерен. Пьешь, а на зубах скрипит. Борешься с собой, чтобы все это обратно не выплюнуть.

— Помои, видит Бог, — Александр скривился, со стуком ставя чашку на стол.

Вчера засиделся допоздна, и оттого совершенно не выспался. Голова, словно дубовая. Мысли тягучие, грузные, и настроение хуже некуда. Хорошая чашка крепкого кофе бы помогла взбодриться, но принесли, к сожалению, откровенную бурду.

— А ведь сейчас нужно головой поработать, — тяжело вздохнул, с отвращением делая еще один глоток. Без кофеина, пусть и такого, голова, вообще, отказывалась работать. — Может «придумать» капучино? — тут же поморщился, ощутив на языке характерный вкус вспененного молока, ярко оттенявший вкус чуть горьковатого кофе. — Надо взять на заметку для книги кулинарных рецептов, а потом разослать по почтовым станциям. Глядишь, научатся нормальный кофе готовить.

Делая новый глоток, Пушкин повернулся к двери. Со двора в общий зал почтовой станции, как раз входил его новый помощник, еще вчера пытавшийся его ограбить. Вот так все в жизни и случается: вчера был разбойником с большой дороги, а сегодня — уважаемый человек.

— Ну, наконец, — и окончание слова Александр благополучно проглотил. Вид у вчерашнего оборванца оказался таким, что впору было и под венец. — Ничего себе сходил в баню!

К столу подошел помолодевший лет на двадцать с хвостиком молодой мужчина, одетый как провинциальный дворянин. Костюм, сапоги, пальто на плечах, были не новыми, но сидели отлично, выглядели опрятно, достойно.

— Прямо жених! — не скрывая восхищения от такого преображения, воскликнул Пушкин. Встав, и крепко пожал руку Дорохову. — Вот что с человеком русская баня и хороший цирюльник делают! Вы, сударь, себя хоть в зеркало видели? Прямо не узнать! Два совершенно разных человека!

Тот смущенно кивнул. Похоже, никак оправиться не мог от произошедших перемен. Все еще никак не мог привыкнуть к новому внешнему виду: то и дело оглаживал одежду, касался лацканов пиджака, водил плечами, пытался потрогать бородку.

— Я… я отдам, — он сделал шаг ближе, встав так, чтобы их никто не услышал. — Я все отдам, до самой последней копейки, что на меня потратили. Поручик Дорохов всегда платит свои долги.

Говорил глухо, едва слышно. Чувствовалось, что эти слова не просто ему давались. Ведь, он был дворянином, для которого отдать долг было делом чести.

— Отслужу… Я же, как пес был, — голос у него окончательно дрогнул. Пальцы с такой силой вцепились в столешницу, что побелели костяшки. Кажется, еще немного и здоровенная доска треснет. — Все от меня отреклись — друзья, знакомые, невеста… Родной брат и тот на дверь показал, знаться не захотел… Батюшка в церкви бродягой назвал и выгнал из божьего дома, — говорил тяжело, с трудом выталкивая из себя страшные слова. Чувствовалось, что давно уже никому ничего подобного не говорил. — Хотел уже с жизнью счеты свести. На разбой пошел, думал, что кто-нибудь пристрелит… А тут снова человек себя почувствовал. На чистых простынях спал, в баню сходил, к цирюльнику, — в глазах показались слезы, но почти сразу же исчезли. Пушкин чуть повел головой, сделав вид, что не заметил этой слабости. Нехорошо, когда мужчина плачет. — Клянусь, отслужу.

Пушкин сочувственно покачал головой, с трудом представляя, какие испытания выпали на долю этого человека. Считай, мужчину просто на просто раздавили, как таракана под ногами. Понятно же, что князь Вельяминов, мстя за гибель сына на дуэли, обрушил на него всю мощь своих связей, положения и огромного состояния. Лишил службы, наследства, запугал друзей, заставил родителей невесты отказаться от свадьбы. Сделал так, что ни одно учреждение Петербурга не брало его на службу. Словом, неуклонно и методично толкал его в пропасть. Просто чудо, что поручик еще топтал эту землю, а не валялся где-нибудь в лесу с пробитой головой или дырявым брюхом.

— Клянусь всеми святыми, не забуду, — достав из котомки горский кинжал, поцеловал его лезвие. Ведь, для настоящего воина оружие это и есть библия, на которой можно клясться. — Только скажи…

Александра снова качнул головой. Клятвы и обещания его, конечно, впечатляли. Он даже готов в них поверить, но не сразу, а после проверки. Ведь, задуманные им дела были столь обширны и серьезны, что даже одна паршивая овца в стаде его сторонников могла все испортить.

— Хорошо, Михаил Викторович. Есть у меня к тебе одно дело для начала, дело нужное, полезное, но опасное, — неторопливо начал поэт, внимательно вглядываясь в лицо своего помощника. Пытался эмоции «прочитать», если получится. — Если, что не так пойдет, то можно и на каторгу отправиться. Хорошенько подумай, прежде чем соглашаться.

Пушкин еще вчера задумал это дело. Решил проверить его самым банальным образом — «ловлей на живца». Для этого приготовил послание для Михаила Лермонтова, известного в Петербурге своими вольнодумными стихами. Дорохову же сказал, что письмо ни в коем случае не должно оказаться в чужих руках и стать оружием против Лермонтова и самого Пушкина. Между строк этой просьбы легко читалось, что за письмом могли охотиться полиция, жандармы и «почтальону» могло весьма крепко достаться.

— Если откажешься, не обижусь, — добавил, чтобы посеять еще больше сомнения в душе бывшего поручика. — Опасное это дело, а я сам в опале. Как понимаешь, тебе тоже не поздоровится, если что-то пойдет не так.

— Все сделаю, как надо, — Дорохов, словно невзначай положил руку на рукоять кинжала. — Послание дойдет до адресата в целости и сохранности. Где само послание?

На столе появился большой серый пакет из плотной бумаги с толстой сургучной печатью. И судя по толщине послания, было никак не меньше двадцати — двадцати пяти листов.

— Не спросишь, что здесь?

— Мне все равно. Кому передать?

Содержание пакета между тем было довольно любопытным. Естественно, ничего антиправительственного там не было. Александр еще не выжил из ума, чтобы так глупо подставлять себя и свою семью. В послании Лермонтову находились его собственные соображения о будущем русской литературы, ее роли в формировании культуры, ее проблемах и успехах. Это было нечто вроде приглашения к философскому диспуту, пусть и заочному, в который поэт надеялся позже вовлечь большую часть русских писателей. Лермонтову предлагалось в ответ написать о своих соображениях, который можно было бы опубликовать в журнале «Современник». Со временем почти захиревший журнал мог бы превратиться во влиятельнейшее издание не только и не столько литературного, но и общественно-политического направления.

Еще в пакете лежала небольшая записка с проектом совета по помощи российским поэтам и писателям, оказавшимся в затруднительных обстоятельствах. Пушкин рассуждал о финансовых грантах, об образовательных кредитах, и даже о всероссийских премиях, предлагая Лермонтову тоже высказать свое мнение.

* * *

Петербург, Царское Село, место расположения лейб-гвардии Гусарского полка

Служба в лейб-гвардии Гусарском Его Величества полку, одном из самых «блестящих» полков русской армии и охранявших императорскую фамилию, была особенно престижной, и оттого неимоверно дорогой. Гусары щеголяли невероятно роскошной униформой, от которой рябило в глазах. Так, только на расшивку офицерского парадного алого доломана (гусарской куртки) уходило около четырнадцати метров золотого шнура, более шести метров золотого галуна, почти пять метров золотого шейтажа. Столько же требовалось на расшивку парадного ментика — отороченной мехом верхней куртки. Золотой шнур и золотые ленты шли на доломан и ментик для повседневного ношения, и на вицмундир и сюртук. Словом, состоять в гусарах могли себе позволить лишь очень обеспеченные дворяне — такие, как корнет Михаил Лермонтов.

Естественно, юного Лермонтова прельщала тянущаяся за гусарами слава лихих рубак, отчаянных удальцов, покорителей дамских сердец и, конечно же, беспечных кутил. Единственный внук богатой помещицы Елизаветы Арсеньевой и не думал отставать от своих товарищей по полку в кутежах и попойках. Гулял так, что слава о нем по всему Петербургу гремела. За один присест за карточным столом мог тысячу, а то и две тысячи рублей проиграть. После одни махом бутылку вина опорожнить и сразу же выдать какую-нибудь злую остроту, на которой тут же будут все ухахатываться.

Но вечерами, когда оставался в пустой квартире, все менялось. Лихость, показная веселость и гусарская пошлость уходили, уступая место утонченности, невероятной живости восприятия и чувствительности. Накрывало странное ощущение какой-то никчемучности, словно не здесь его место, не тем занимается. Жуткое, если честно, чувство, съедающее изнутри, заставлявшее метаться из угла в угол, снова лезть в бутылку. Он с хрустом срывал с себя гусарский ментик, и бросал его на пол, словно старую, отжившую кожу. Туда же отправлял и щегольские рейтузы, расшитые яркими шнурами.

В такие часы Лермонтов вытаскивал из секретера заветную тетрадь со стихами и прозой и время, словно останавливалось. Он забывал обо всем на свете, погружаясь совершенно иной мир — мир чистых эмоций, желаний. На чистых тетрадных листах выплескивались его переживания, мечты. Слова складывались в призывы, лозунги, воззвания, которые не мог или боялся высказать вслух. Он поэт, и сейчас был готов кричать во весь голос.

— Кого еще там принесла нелегкая?

Лермонтов оторвал голову от подушки и недовольно посмотрел в сторону двери. Сейчас у него было именно то самое настроение, когда он никого не хотел видеть, а желал лишь одного — уединения со своей тетрадью.

— Пошли к черту!

Грубо рявкнув, корнет отвернулся к стене. Все равно никого не ждал в гости. Истопник, дворник или еще кто-то могли смело идти к черту.

— Специально же сказался больным, хотел посидеть в тишине… Идите к черту!

Но стук повторился, причем сделавшись громче. Кто-то настойчиво хотел войти, а, значит, придется вставать.

— Иду, черт вас дери, иду.

Зло отбросил тетрадь. Рывком поднялся и направился к двери. Сейчас он выскажет все, что думает.

— Ну?

Лермонтов резко распахнул дверь, уверенный, что увидит глуховатого истопника с дровами.

— Что вам, сударь?

За дверью стоял крепкий незнакомец в партикулярном платье, держа в руке большой серый пакет.

— Корнет Лермонтов Михаил Юрьевич? — поэт настороженно кивнул. — Вам просили передать пакет.

Незнакомец протянул посылку.

— Мне? Пакет? От кого?

Корнет взял пакет, с недоумением оглядывая его. Лермонтов не ждал никаких посылок или извещений. Рукопись с новой поэмой «Бородино» тоже ещё никому не отправлял. Может из полка прислали какие-то бумаги? Тогда почему их принёс какой-то штафирка [презрительное наименование сугубо гражданского человека, никогда не носившего военную форму]?

— От кого сей пакет? — ещё раз и уже с нескрываемым нетерпением спросил Лермонтов. — Что же молчите, сударь? Если вы пришли с какими-то глупости или иными малоприятными намерениями, то берегитесь…

Незнакомец в ответ насмешливо фыркнул, что было более чем странно.

— Меня прислал господин Пушкин Александр Сергеевич, — наконец, ответил гость, назвав всем известную фамилию. — Вы удовлетворены ответом?

Лермонтов ошеломленно кивнул.

— Что? От самого Пушкина? Мне? — бумажный пакет мял руками с таким видом, словно ребенок подарок от Деда Мороза. — Это точно?

Поднял взгляд на незнакомца, на того уже не было. Незаметно вышел.

— Мне… самолично Пушкин написал…

На губах поэта появилась глупая улыбка, придававшая его лицу какое-то детсковатое выражение.

— Подумать только, сам Пушкин?

Лично ни разу не встречавшийся с великим поэтом, Лермонтов конечно же слышал о Пушкине, и с восхищением читал все, что издавалось или появлялось у друзей и знакомых. Тот же «Евгений Онегин» давно уже стал его настольной книгой, а её главный герой, Онегин, немало повлиял на его Печорина из «Героя нашего времени».

— Господи, не поверит же никто… Сам Пушкин…

Тряхнул головой, сгоняя оцепенение. Жадно схватил пакет, разрывая его верхушку и осторожно доставая оттуда пачку листков, заполненных неровным почерком.

— Доброго здравия, дорогой друг. Я ведь могу вас так называть? Ведь, снова и снова перечитывая ваши творения, я все больше убеждаюсь в нашем духовном родстве, — медленно, то и дело останавливаясь, читал Лермонтов, чувствуя как его охватывает небывалый восторг. Ведь, его, по сути дела только-только делавшего первые шаги на литературном поприще, признал своим сам маэстро, сам великий Пушкин. — Боже, я должен об этом написать бабушке. Немедленно…

Лермонтов уже повернулся к столу, но так и остался стоять, с головой погрузившись в чтение.

Проходили секунды, минуты, а он, забыв обо всем, продолжал читать.

— Это же настоящий человечище! — с фанатично горящими глазами бормотал поэт, отрываясь лишь на мгновение, чтобы растереть уставшие глаза. — Предложить такое…

И правда, удивительно. Его кумир думал не о том, как заработать больше на своих стихотворениях и поэмах. В послании Пушкин подробно излагает свои соображения о том, как поддерживать поэтов и писателей в тяжелой ситуации. Более того, Александр Сергеевич сообщает о готовности пожертвовать в своеобразный фонд свои собственные средства.

— Настоящий атлант… На своих плечах держит целый мир а не как эти…

Его взгляд упал на валявшийся на полу гусарский ментик, расшитый сверкающими золотыми шнурами. Богато украшенная и бесполезная по сути куртка прямо кричала о неуемной роскоши, обвиняла в расточительстве и стяжательстве.

В памяти тут же услужливо всплыли воспоминания о вчерашней попойке, больше похожей на древнегреческую оргию с вином и гетерами. Перед глазами проплывали яркие живые картины с льющимся рекой шампанским, гогочущими пьяными гусарами, визжащими цыганками в цветастых сарафанах, кучей мятых ассигнаций на игральном столе. Лицо у Лермонтова в один момент вспыхнуло.

— А он обо всех нас думает, — стиснув зубы, прогудел Лермонтов. — О судьбе русской поэзии, о будущем…

И совсем «добила» его последняя страница послания, где Пушкин предлагал организовать всероссийскую премию по литературе и присуждать ее самым лучшим из лучших. Причем делать это нужно было в торжественной обстановке, с приглашением репортеров, важных персон столицы, чтобы премия особо ценилась.

— Грандиозно! Соберутся лучшие литераторы империи и совершенно открыто выберут того, кому и будет присуждена премия по литературе.

И чем больше поэт обо всем этом думал, тем больше у него захватывал дух от открывающихся перспектив.

— Это по-настоящему честно, справедливо.

Лермонтов облизнул внезапно пересохшие губы. Теперь-то он точно знал, чего хочет больше всего на свете. Хочет не эти гусарские золотые тряпки, не эту показную пьяную лихость и продажную любовь, а эту самую премию.

— Хочу… сам… всем докажу…

Глава 18 И где тут мой парадиз? Что это за ды…

* * *

с. Михайловское, Псковская губерния

Чем ближе оказывалось Михайловское, тем большее нетерпение охватывало Пушкина. Ведь, это было не просто село, место его повторной ссылки. Любой мало-мальски знакомый с русской поэзией знал, что именно здесь великим поэтом было написано более ста самых разных произведений, составляющих золотой фонд русской классической литературы. Среди них такие жемчужины, как драма «Борис Годунов», поэма «Граф Нулин», поэма «Цыганы», несколько глав романа в стихах «Евгений Онегин», стихотворения «Деревня», «Я помню чудное мгновение», «Пророк», «Под небом голубым».

— Господи, я же в Михайловском, — улыбка сама собой появилась на его губах. С каким-то мальчишеским нетерпением он метался от одного окошка повозки к другому, с жадностью вглядываясь в открывавшиеся виды. — Не будь его, не было бы и Бориса Годунова, Евгения Онегина бы не закончили. Про «Я помню чудное мгновение» и говорить нечего… Это же настоящие пушкинские места…

У него внутри все отзывалось детским восторгом, милыми сердцу воспоминаниями. В памяти проплывали такие пасторальные картинки, что аж слезу прошибало. Вот из трубы баньки к небу тянется узенькая струйка сизого дыма, пахнет горьковатым дымком, березовыми дровами, ароматным кваском. Где-то внизу у холма извивается синяя лента речушки, берега густо заросли ромашками, здесь же бродят пятнистые буренки.

На какое-то мгновение Александр стал тем самым Пушкиным, у которого с Михайловским были связаны очень светлые, теплые, а подчас и интимные воспоминаний. Устав метаться от окошка к окошку, откинулся на спинку сидений. Закрыл глаза, вновь накатили воспоминания… Дурманящий аромат пирожков с капустой, только что вынутых из печи. Необычный вкус теплого парного молока, белой каймой остававшегося на губах. Негромкий говор няни, что-то бормочущей у старинной закопченной иконы. Мягкие губы сенной девицы Ольги, обнимавшей его с неумелой страстью влюбленного. Гордый профиль Анны Керн, мелькавший в ветвях сирени. Пухлый блокнот с истрепанными страницами, густо исписанными обрывками стихов, рисунками.

На него опустилось какое-то наваждение, не поддаться которому было никак нельзя. Из головы уже давно вылетели те тщательно разработанные планы о будущем, которые он лелеял в дороге. Его грандиозные проекты о переустройстве России, о создании более справедливого общества, о воспитании «нового» человека просто растворились в воздухе. На миг все это затмилось прошлым, пусть и канувшим в Лету, но все еще таким живым, ярким и чувственным.

— Пошла, итить твою мать! — вдруг до него донесся громкий окрик откуда-то снаружи, тут же разрушивший все это наваждение. — Пошла! Пошла!

Повозка, мгновение назад катившаяся ровно, спокойно, внезапно взбрыкнула. Резко дернулась вперед, и сразу же встала колом, словно наехала на препятствие. Затем вновь дернулась, и с такой силой, что Александр кубарем полетел на пол.

— А-а… — простонав от боли, Пушкин встал на колени. Дотянулся до ручки, и, толкнув дверь, вывалился наружу. — Черт…

Хорошо руки успел вперед выставить, а то прямо лицом бы в грязную жижу воткнулся.

— Черт!

Ладони обожгло ледяной грязью! Пальцы иголками закололо.

От грязи вмиг намокли щегольские сапоги, место которым не здесь, а больше на блестящем паркете бального зала. В разные стороны летела черная жижа, покрывая пятнами и брюки, и полы пальто.

— Черт! — чертыхался снова и снова. — Черт. Февраль же… был.

Ошарашено оглядывался по сторонам, дико удивляясь переменам в погоде. Утром, как с почтовой станции выехали, мороз еще щипал лицо, на дороге была ледяная корка в три-четыре пальца. Сейчас же солнце глаза слепило, грело так, что впору было пальто скидывать. Под ногами грязная жижа чавкала, полозья повозки едва видны из лужи.

— Весна, господин, идить ее к лешему, — к нему подошел Архип, только что спрыгнувший с козел. Слуга с тяжелым вздохом пнул ледяной ком, и едва не грохнулся при этом в лужу. — Немного не успели. В ночь бы выехали, уже у печки пузо грели. Эх…

Вот такие гримасы весенней погоды. Сейчас чуть ли не по всей России на добрый месяц, а то и два, на дорогу не выехать. По такой грязи ни на карете, ни на санях, ни конному, ни пешему не пройти, не проехать. Все в болото превратилось, в момент увязнешь за милую душу.

— Архип, командуй тут, а я пешком пойду. До села всего ничего осталось, — Александр махнул рукой в сторону видневшегося на холме господского дома и креста над часовенкой рядом. — Мужиков на помощь пришлю.

Кивнув слуге, потопал по узкой тропке рядом с дорогой. Видно, что натоптали, оттого и не проваливался толком. Похоже, сельчане здесь за водой к роднику ходили.

— Точно, за водой, — пробормотал он, заметив в паре десятков шагов слева хлипкий навес из дранки. — А родниковая водичка — это очень хорошо. Проверить бы нужно, вдруг нарзан местный.

Шутки шутками, а зарубку себе в уме сделал. В его положении каждая мелочь важна, ничем разбрасываться нельзя.

— Обязательно загляну.

Бросив внимательный взгляд в сторону родника, Пушкин развернулся к деревне. Отсюда как раз хороший вид на Михайловское открывался.

— Михайловское… Райский уголок… — его шаг сбился. Он прошел еще немного и совсем остановился. — Б…ь!

Александр криво усмехнулся. Открывшееся его глазу совсем не походило на те пасторальные картины, что он себе только что воображал. Не походило от слова «НИКАК».

— Это Михайловское?

Он даже оглянулся, сначала в одну сторону, затем в другую. Может где-то в стороне находилось то самое село, где ему предстояло почти год «куковать» в ссылке?

— Точно?

В ответ молчание.

Лишь лицо обдувал теплый ветер. Под ногами хлюпала вода. Где-то над головой весело чирикали птахи, предвестники весны.

— Черт, как Мамай прошел.

Да, очень похоже, кивнул Пушкин, вышагивая дальше.

Рядом с дорогой в оплывшем сугробе утопало пепелище — обугленные остатки сарая. В сером снегу вывороченными ребрами чернели бревна, над которыми торчали остатки обвалившейся крыши.

— Может заблудились, и просто не доехали?

Стал коситься по сторонам в поисках таблички-указателя. Больно уж разительно все увиденное отличалось от его воспоминаний из прошлого, да, собственно, из будущего. Ведь, в другом времени он уже был в Михайловском, посещая эти места туристом.

— Настоящая же разруха…

Дорога под ногами потянулась вверх, на холм. По обеим сторонам начали появляться первые крестьянские избы. Небольшие, черные, косившие на один край, они сильно напоминали осиротевших галчат, сидевших под дождем. Солома на крышах изб повыдергана, во все стороны торчат кривые слеги. Чернели провалами окна, без единого намека на стекло, где-то затянутые рваным холстом, где-то закрытые доской.

— Нищета… Какая же нищета, вашу-то мать, — матерщина вырывалась сама собой от увиденного, и даже усилий к этому не пришлось прилагать. Слишком уж страшная открывалась картина безнадеги и беспросветного отчаяния. — Как они тут, вообще, живут-то?

Не слышно было звуков, без которых сложно было представить сельскую жизнь крестьянина. Пушкин даже замер, вслушиваясь в тишину. Может просто не услышал мычания коров, блеяния овец. Нет, тишина…

— А вот и жители.

У околицы первой избы появилась сгорбленная фигура, с испугом таращившая на него глаза. И едва Александр повернулся к ней, как человека тут же, словно ветром сдуло.

— Чудно…

Прошел еще немного. Избы стали чуть посправнее, добротнее что ли. Крыши уже не были похожи на разворошенный строг, солома лежала ровно, слои плотно перевязаны, сгнившие куски заменены на новой, оттого и блестят. Появились сараюшки, похоже, для живности.

Словно предупрежденные кем-то, к дороге начали выходить мужики. За ними с опаской брели женщины. Где-то в сторонке «роилась» ребетня, сверкая голыми чумазыми пятками… на снегу.

Снимали шапки и молча кланялись. Серые изнеможённые лица при этом у всех были настороженные, вытянутые, словно опасались чего-то, ждали плохого. У женщин это особенно было заметно: горбились, смотрели исподлобья, кутаясь в темную одежку. Видно, жизнь тут далеко не сахар, раз в воздухе витает такое.

— Как зомби, в самом деле…

Он, конечно, совсем не поклонник такого кинотворчества, рожденного, несомненно, каким-то больным разумом. Однако, кое-что успел посмотреть одним глазом, чтобы иметь представление о современном кино. Словом, все сейчас вокруг него до боли напоминало декорации для одного из таких фильмов — мрачные покосившиеся избенки, звенящая тишина с угрожающими зазываниями воздуха, угрюмые люди с лицами землистого цвета. Как есть зомби-апокалипсис в одном отдельно взятом селе.

Уже чувствуя, что впереди его тоже не ждет ничего хорошего, Пушкин тяжело вздохнул. Махнул рукой крестьянам, и пошел дальше. До барского дома — одноэтажного вытянутого строения — осталось всего ничего.

— Как там говорилось в одной рекламе — хорошо иметь домик в деревне… Ха-ха-ха, — зло хохотнул, вспоминая приторную до ужаса телевизионную рекламу из конца 90-х — начала 2000-х годов про молочную продукцию. Там добродушная бабуся с румяными щечками с улыбкой наливала молоко в глиняный кувшин, а рядом за столом сидели пухленькие довольные детки с ложками и «наворачивали» сметану и творог. После видеоряда слащавый голос за кадром объявлял, как хорошо иметь домик в деревне. — Я бы вытащил всех этих заочных любителей села и ткнул рожами прямо в эту жижу, а лучше вон в ту навозную кучу. Потом бы послушал про домик в деревне. Чертовы инфантилы…

Когда до дома осталось не более двух — трех десятков шагов, на крыльцо вылетел какой-то мальчишка в полотняной рубахе, задрал ее и прямо оттуда пустил желтую струйку. Но увидев Александра у околицы, тут же рванул обратно.

— Ну сейчас начнется представление, — вздохнул Пушкин, прибавив шаг. Жутко хотелось стянуть с ног мокрые насквозь сапоги, натянуть на ноги что-то шерстяное и сесть у огня с кружкой горячего чая. — Встреча любимого «барина»…

И правда, через пару минут на крыльцо высыпало с десяток человек дворни самого разного возраста. При виде него зашушукались, задергали головами, прикладывая к глазам ладони. Наконец, кто-то осенило.

— Барин… — вскрикнул один голос.

— Господин… — сипло подхватил другой.

— Ляксандр Сяргеич… — выдохнул третий.

Один момент, и к Пушкину рванул сразу трое мужиков. Впереди всех, спотыкаясь и едва не падая, бежал пухленький мужичок без шапки и в тулупе нараспашку.

— Ляксандр Сяргеич, батюшка! — кричал он, задыхаясь от бега. — Милостивец! Родненький, что же ты пехом-то? Али разбойники напали?

Подбежал, и брык в ноги вцепился, словно повалить хотел борцовским приемом. Оказалось, обнимал.

— Мы же и не ждали… Как же так? Самолично по полям, по грязи своими белыми ноженьками, — квохтал он, словно наседка возле птенца. В ноги так вцепился, что и шагу сделать нельзя. — Сапожки мокрые! — жалобно с надрывом причитал, хлопая по голенищам сапог своего барина. Лицо при этом такое горестное сделалось, что впору было в церковь идти, и священника звать. — Ведь так и до хвори совсем недалеко. Ой, что я, старый дурень, такое говорю⁈ Совсем из ума выжил! Эй, Митька с Петькой, берите нашего батюшку на руки и несите в дом, к печи. Что встали, буркалы вылупили? Живо Ляксандра Сяргеича взяли!

Пушкин и опомниться не успел, как его на руках внесли в дом. Правда, от усердия парни на своем пути едва косяки с дверью не своротили.

— Сюды, сюды, нашего милостевица, кладите! — покрикивал пухлый мужичок, тут же бросаясь стаскивать с Пушкина сапоги. — Вот, Ляксандра Сяргеич, все ужо будет хорошо. Чичас все высушим, на ноженьки валенки оденем. А чтобы быстрее согреться, пуншу сделаю. Батюшка вам, Сяргей Львович, очень уже охоч до пуншу. Как приедет, так обязательно прикажет нести. Мол, живо неси, Михайла, пуншу…

Наконец, мужичок с мокрыми сапогами куда-то умчался, оставив Александра одного и давая ему осмотреться.

— А в комнате бодрит… Похоже, не во всех комнатах топят. Дрова экономят… Точно, полы ледяные, стены влажные, да и в воздухе сыростью тянет, — поэт недовольно потянул носом. В воздухе, действительно, отчетливо пахло грибами. — Тут бы протопить все хорошенько, прежде чем спать.

Качнул головой, разглядывая обстановку в комнате. Все ему более или менее было знакомо. Вон его письменный стол, подвинутый ближе к печи. У самой стены стояла книжная полка с его любимыми книгами. Чуть дальше аляпистый диван с фигурными ножками в виде львиных лап. На седушке промятое место, похоже, его любимое место.

— Бр-р-р, холодновато все же… Как бы, и правда, не простыть, а то с местной медициной запросто туда отправишься, — с этими словами скосил взгляд на потолок. — Хм, честно говоря, с нашей медициной тоже лучше не болеть… Черт, не таким я себе представлял Михайловское, совсем не таким. Вот тебе и пушкинский парадиз. Да тут дыра дырой! Если не от простуды, то от скуки точно помрешь.

Зябко кутаясь в плащ, Пушкин недовольно качал головой.

— А планов-то громадье… Как бы не надорваться.

* * *

с. Михайловское, Псковская губерния

Михайла Калашников, приказчик в Михайловском, уже с ног сбился. Почитай уже цельный день носится по дому так, как и в молодости не бегал. Сам в мыле, спина мокрая до самых порток. Присесть бы на минутку, чтобы дух перевести, а нельзя. Ведь, барина надо привечать, чтобы ничего лишнего не спросил, ничего плохого не увидел.

— … Принесла же его нелегкая, — шепотом бурчал мужичок, с хрипом вдыхая и с таким же хрипом выдыхая воздух. В сенях встал, где никого не было, и дух переводил. Еще вдобавок в дверной косяк вцепился, чтобы не упасть. — Чево же в самую грязь приперся-то? Чичас никто же ездит. Грязищи по пояс, а этот поперся… Не дай бог, чаво теперь заметит. Эх…

Метнув взгляд в сторону икон [из сеней их, конечно, не видно, но находились они где-то там], приказчик шустро перекрестился. Подумав немного, еще раз перекрестился. Ведь, провинностей за все время столько накопилось, что лучше и не вспоминать.

— Спаси и сохрани, — рука опять потянулась перекреститься, чего он тут же и сделал. — Не дай господь, барин про дела прознает…

И правда, грехов и грешков хватало. Как год назад барыня, матушка Ляксандра Сяргеича, дух испустила и в землице упокоилась, так он, Михайла Калашников, и стал тут полновластным хозяином. Барин далеко, никакого надзора от него нет. Что хочешь, то и делай.

— А может и пронесет, — опасливо шептал мужичок, перебирая в памяти самые большие свои провинности. Получалось слишком много, отчего он в сердцах сплюнул прямо на пол. — Дай-то господь, дай-то господь.

Сельцо, маленькое, на два десятка дворов и почти девяносто душ, дохода вроде бы особого не приносило. Однако, к рукам у него все равно денюжка прилипала. В одном месте урожай яблок и груш с господского сада продаст заезжим торговцам, в другом месте крестьяне на базар лапти, корзины, ложки и всякую такую дребедень свезут, в третьем месте пару возов рыбы с речки наловят. Постепенно рублики и набирались, пополняя его заветный сундучок.

— А ведь будет спрашивать… Как пить, будет, — мрачнел Калашников, все еще прячась в сенях. Все никак не мог успокоиться, снова и снова себя накручивал. — Или все расскажут, доброхоты…

Место под ним ощутимо зашаталось. Михайло, мужик тертый, многое за свои почти шесть десятков лет испытавший, прямо шкурой почувствовал неприятности.

— Спаси и сохрани, — рука уже заученно положила крестное знамение, потом еще одно и еще одно. — Богородица, спаси и сохрани… Чаво же делать-то? Эх, дела мои скорбные…

Кряхтел, сопел, все думая, что теперь делать. Каким бы барин не был далеким от всего сельского и земного, но рано или поздно все равно задаст нужные вопросы или ему подскажут. Тайное все равно станет явным, как не скрывай это.

— Подожди-ка…

Жалобное постанывание вдруг стихло. Скрюченный мужичок шустро разогнулся и, словно ищейка вставшая на след, куда-то в сторону уставился. Возбужденный. Ноздри раздуваются. Рот кривится. Придумал, как от себя угрозу отвести.

— Богородица, заступница, оборонила… Матушка, надоумила, — горячо зашептал, быстро-быстро осеняя себя крестом. — Надо скорее дочку вызвать. Чай, Оленька, по-своему по бабье-то все решит, все как надо сделает. Барин вмиг про мои прегрешения забудет…

Быстро выбежал во двор в поисках одного из дворовых мальчишек. Нужно было срочно послать кого-нибудь за дочкой, что теперь жила в соседнем селе. Давняя зазноба барина точно бы отвлекла его от ненужных и опасных мыслей и дел.

— Пусть лучше милуются, как раньше, — ухмыльнулся мужичок, потирая руки. — Оленька моя шустрая, быстро его в оборот возьмет. Помнится, раньше как за течной с…ой за ней бегал…

Глава 19 В заботах, в непрестанных заботах. Мне может за работу молоко бесплатно давать нужно

* * *

с. Михайловское, Псковская губерния

С наступлением утра Михайле Калашникову впору было выдохнуть. Почитай, почти два дня с приездом барина, словно по лезвию ножа ходил. Боялся лишний раз вздохнуть, рот раскрыть, чтобы чего-нибудь эдакого не сказать.

Цельными днями вокруг Ляксандра Сяргеича прыгал, стараясь каждому желанию угодить. Зябко в доме — сейчас печи как следует протопим. Хочется чего-нибудь солененького — их кадки молоденьких груздей вытащил. В спину вступило — значит, баньку затопим и веничком березовым как следует отпарим. Совсем, барчук, его заездил. Аж ночами спать перестал, все про свои грешки думал.

— Вот и моя кровиночка едет, — с облегчением выдохнул приказчик, завидев на пригорке всадника на знакомом вороном жеребце. Такой на все окрестные сёла только один был, да и то у его дочки. — Таперича пойдет дело. Хоть выдохну немного.

Кряхтя, спустился с крыльца, и пошел к ней на встречу. Хоть и дочка родная, а теперь стала птицей совсем другого полёта. Ведь, Ляксандр Сяргеич, как прошлый раз миловался с ней, так Олечке вольную выправил и замуж за цельного дворянина выдал. Теперь она дворянка, замужняя женщина с настоящим домом в городе. Словом, поговорить с ней с особой вежливостью нужно, в ножки хорошенько покланяться.

— Олечка, солнышко, приехала! Светло сразу стало, ясно, — несколько раз поклон ответил. Знал, что дочке нравится такое обхождение. — Ты уж, кровиночка, папке родному подмоги, поспособствуй в его беде. Займи Ляксандра Сяргеича, как ты можешь, по-бабьи…

Та бросила на него внимательный взгляд, прищурилась, словно прицеливалась, и следом расхохоталась.

— Опять воровать вздумал, старый черт! Когда-нибудь тебя точно прищучат, закроят в холодную, и сгниешь там. Ха-ха-ха.

— Хи-хи-хи, — угодливо подхихикивал мужичок, заглядывая дочке в глаза. — Чай, поможешь папке, не бросишь одного. Помоги, доча. Христа ради, помоги.

Ольга снисходительно фыркнула. Бросила ему поводья, и легко спрыгнула на землю. Гибкая, фигуристая, кожа чистая, белая, притопнула сапожком, с довольной улыбкой оглядела себя. Хороша чертовка, как была спелой ягодкой, так и осталась.

— Веди, а то я поиздержалась немного. Вот пусть Ляксандра Сяргеич и потрясет мощной ради своей девочки.

Михайла быстро-быстро закивал головой. То и дело кланяясь, шел рядом. Рукой показывал на дверь. Мол, милости просим.

— Ну и славотя господи, — перекрестился Михайла Калашников, когда дочь скрылась за дверью. — Таперича и чарочку принять можно. У Олечки-то хватка ого-го. Коли вцепится, никогда и ни за что не отпустит.

Чуть выждав для верности, он юркнул в людскую избу — длинное одноэтажное строение, где проживали дворовые люди. Там у него всегда хранился запас сладкой наливки, которую еще для старого барина делали.

— Так-то лучше, — опрокинув несколько рюмочек, приказчик заметно повеселел. — Уж Олечка-то подмогнет… Так подмогнет, что Ляксандра Сяргеич точно про все забудет. Как говориться, по-своему, по-бабьи все сладится…

Потянулся за третьей рюмкой, но так и застыл с ней в руках. На его глазах с силой хлопнула дверь барского дома и с крыльца пулей вылетела его ненаглядная дочка, «секретное» оружие для барина. Следом на крыльце появился и сам барин с красными лицом, выражение которого явно ничего хорошего не предвещало.

— Ой, — у которого Калашникова все внутри упало от нехорошего предчувствия. — Не сладилось, видать… Спаси и сохрани…

* * *

с. Михайловское, Псковская губерния

Выскочив из дома на крыльцо в одном халате, Александр, и правда, выглядел не очень. Не очень добрым, точнее злющим, как сто чертей! Лицо кривилось, заставляя двигаться бакенбарды, словно живые. В глазах плескалась злость. В правой руке дергался ремень, будто бы в нетерпении.

— Вы, что совсем меня за дурака держите⁈ — от его крика с недовольным карканьем сорвалась с деревьев стая ворон. — Отец тут в конец проворовался, а его дочка решила одним местом подзаработать. Совсем ошалели⁈ Семейка, черт вас дери…

Да все он про местного приказчика понял еще в день приезда. Достаточно было одного взгляда на деревню — на едва теплящиеся хозяйства, на исхудавших, черных от недоедания крестьян, на заброшенный барский дом, в конце концом, чтобы сложилась вполне понятная и однозначная картинка — воруют!

Окончательно уверился в этом Пушкин уже при встрече с приказчиком — Михайлой Калашниковым. Этот пухлый, розовощекий колобок, с пузиком, с бегающими из стороны в сторону глазками, стоя перед ним, так нещадно потел, что не было просто никакой возможности не заметить этого. Логическая цепочка сразу же выстроилась: потеет — волнуется, переживает — боится — ворует.

Не в пользу Калашникова был и его внешний вид по сравнению с остальной дворней, одетой чуть ли не в рубище. На нем же прекрасно сидел серый костюмчик из теплой дорогой материи, не перешитый из чужого платья, не перелицованный, не штопанный, а явно пошитый на заказ у хорошего портного. Такой гардероб даже для дворянина обходился в большую копеечку, а что тут говорить про приказчика из крепостных людей. Не прибавила доверия к мужичку и торчащая из нагрудного кармашка серебряная цепочка от часов, которые ему должны были быть и по карману, и по статусу не положены.

— Что встали, как вкопанные! — рявкнул Пушкин на парочку парней, что с испугом выглядывали из дворницкой. Видно, ничего понять не могли. — Держите этого вора! Да не пса, черт вас дери! Оставьте собаку в покое! — один из слуг тут же бросился ловить здорового лохматого кабысдоха, решив почему-то, что пес что-то с кухни украл. — Приказчика ловите! Уходит же гад! К забору, к забору!

Мужичок же удивил, так удивил. Не смотря на довольно почтенный возраст несся по двору, как самый настоящий сайгак. Брызги грязи, ледышек летели в сторону фонтаном, разбегались в стороны перепуганные свиньи, визжала Ольга, дочь приказчика.

— Молчать! — от женского визга аж уши закладывало. Скривившись, Александр махнул в ее сторону рукой. Мол, ее тоже хватайте.

Честно говоря, именно приезд этой визжащей бабенки, его бывшей «музы», и стал для Пушкина последней каплей. Похоже, давние чувства, знаки внимания со стороны поэта, ей изрядно вскружили голову. Ольге почему-то втемяшилось, что бывший барин, едва ее увидев, снова потеряет рассудок от чувств и бросится к ее ногам. То-то она сильно удивилась, когда этого не случилось. Вся изогнулась, задрала головку, носик и изображая, по всей видимости, невероятное сладострастие и возбуждение. Даже язычок из рта вытащила.

Непонятно было, что между ними когда-то случилось, но ему нынешнему такая вольность нравов не особо пришлась по вкусу. Калашникова, конечно, была хороша, но, кто знает, что от нее было ждать. Александр ни на грамм не верил во внезапно проснувшуюся любовь, с которой она вновь к нему воспылала. И оказался прав…

— А ты чего устроила⁈ Совсем чувство меры потеряла? Какие еще деньги, крестьяне? — Ольга от такой отповеди и визжать перестала. Рот закрыла и удивленно хлопала ресницами. — Ты кем себя возомнила⁈ Барыней с сотней крепостных⁈ Может тебе за красивые глазки еще и дарственную на поместье отписать?

У нее хватило наглости и ума просить у него не просто денег, а еще и крепостных крестьян в придачу. Это было просто поразительно, если не сказать больше! Сама бывшая крепостная, на своей шкуре испытавшая весь ужас рабского состояния, тоже захотела владеть людьми. Каково⁈

— Вот уж, и правда, яблоко от яблони не далеко падает, — удивленно качал головой Пушкин, поражаясь таким нравам. Ведь, даже подумать не мог, что бывшая крепостная крестьянка с такой лютой силой захочет помыкать людьми. — Барыня, б…ь! А-а-а, поймали!

Двое мордастых парней все же изловили приказчика, которого и вели через двор. Присмиревший, тот уже, похоже, смирился со своей участью. Даже не вырывался.

— А всыпьте-ка ему ремня, как следует! По заднему месту, да чтобы пару дней сидеть толком не мог! — Александр кинул свой ремень. — С ним закончите, и ей пару раз отвести для памяти и перевоспитания. Ну⁈

С Калашникова живо стянули портки, порвав между делом дорогой пиджачок. Разложили на колоду и начали.

— Что за страна? Веками ничего не меняется, — качал головой поэт, все еще поражаясь происходящему. — Ворье и шалавы, ворье и шалавы… Наверху и внизу, наверху и внизу… Только названия другие, а содержание то же. И смех, и грех, черт побери.

* * *

с. Михайловское, Псковская губерния

То, что он здесь за целый год с тоски руки на себя наложит, Александр уже понял. Следовательно, нужно было «нагружать» себя по-максимуму. Каждый день должен был стать кирпичиком в фундаменте его нового будущего, а не просто еще одним обычно прожитым днем в северной сельской глубинке. Вот и старался, из кожи вон лез, чтобы претворить в жизнь все свои идеи.

— … Я настоящий жаворонок, оттого в утренние часы лучше заниматься романом. Если как следует поднатужусь, то и за месяц справлюсь. Не на «Войну и мир» же замахнулся. Вместо романа в некоторые дни утром можно газетой и журналом заниматься. Например, поработать над стилем, структурой журналов, сделав их поинтереснее, необычнее. Моя печать должна быть такой, чтобы все на нее, как на сладкое подсели, — Пушкин размашисто чиркал гусиным пером, планируя свой график. — Все оставшееся светлое время суток лучше всего заниматься хозяйством. Кто-то должен же село из болота поднимать. И кто, если не я⁈

Это его увлечение экономическими проектами тоже взялось не с потолка. Александр, как человек старой, еще коммунистической закалки, совершенно искренне считал, что одним лишь искусством искоренить зло, победить бедность, жестокость в мире нельзя. Ведь, голодный, разутый и раздетый человек вряд ли проникнется красотой слога гениальных стихов, глубиной переживания героев прекрасного романа. Вот и надо было прежде дать бедному крестьянину поесть досыта, одеться, обуться, вздохнуть немного. Словом, нужно дать подзаработать.

— … Ясно, что в этих местах пшеницу на продажу выращивать не получится. Землицы мало, да и не того она качества. Чернозема почти нет. Со скотом тоже ничего не выйдет. Чтобы разводить скот на мясо, нужны богатые травой пастбища и еще раз пастбища. А взять их, как можно понять, не откуда.

Наследство у него, и правда, было скудноватое. Крестьяне в Михайловском жили, как «при царе Горохе», то есть ничем особо не отличаясь от своих предков сто и двести лет назад. На тридцать — сорок дворов было лишь десять или пятнадцать коров, что прямо совсем скудно. Земляные наделы крошечные, с них едва-едва прокормиться одной семье можно. О каких тут излишках, вообще, можно было вести роль? Естественно, ни о каких.

— Для крестьян нужно придумать какое-то дело, небольшой, пусть и кустарный бизнес. Например, плетение лаптей, резьбу ложек, сундуков и тому подобное, — раздумывая, он то и дело покусывал кончик гусиного пера. Дурная привычка, от которой, как выяснилось, страдал и о прошлый Пушкин, и нынешний. — При этом дело должно быть необычное и, главное, невероятно прибыльное. Ведь, плетением тех же лаптей еще пол страны занимается. Таким особо не заработаешь, только пальцы в кровь сотрешь. Нужно что-то другое… Черт, не проституцией и торговлей наркотиками же заниматься⁈ Одна шалава уже есть, конопля, похоже, тоже найдется…

Насколько Александр помнил, в его настоящем именно проституция и торговля наркотиками были одними из самых прибыльных и быстро окупаемых занятий. Там, каждый вложенный в дело рубль давал тысячу, а то и две-три тысячи рублей дохода.

— Черт, что за глупости в голову лезут⁈ Какая проституция, какие наркотики? Бред же, в самом деле! Нужно что-то совершенно другое, полностью выходящее из пределов обычного для этого времени! Так…

Ясно было, что дело для крестьян Михайловского должно быть эксклюзивным, брендовым. С той же самой газетой у него ведь все получилось. Ее необычность, невероятная дешевизна и доступность сделали свое дело, мгновенно сделав ее сверхпопулярной. Теперь оставалось лишь поддерживать ее на самой вершине некоторыми косметическими мазками. Значит, и здесь должно все получиться.

— Сначала разберемся с тем, что имеем, — в его голове, наконец, определились некоторые действия. План на следующие пару дней постепенно начал вырисовываться. — Посмотрим для начала, а кто и что у нас умеет. Собственно, от этого и будем плясать. Проведем, как там по-модному звучит, свот-анализ Михайловского и его жителей…

Хитро улыбнувшись, Пушкин громко хлопнул блокнотом и встал с кресла. Пришла пора действовать. За работу, значит…

* * *

с. Михайловское, Псковская губерния

Воскресенье, а в Михайловском опять переполох. Не успели люди от прилюдной порки самого приказчика Михайлы Калашникова и его дочки Ольги отойти, как случилась новая напасть. Мужики, бабы, старики со старухами, что еще ходить могли, только в церковь собирались, к службе, а тут какой-то непонятный «обход» объявили.

— Чего рты раззявили⁈ Сказано же вам, что ваш барин Ляксандра Сяргеич будет по домам ходить, на ваше жилье — былье смотреть, — приказчик, все еще прихрамывавший и изредка постанывавший, ковылял между крестьянами и размахивал руками. — Сказывал, что будет про ваши занятия, про какое-то хобби спрашивать…

Народ, и вовсе, рты разинул. Про жилье-былье понятно, про занятие тоже все ясно. А что с этим «хоббей» делать? Что это за неведомый зверь такой? Мужики переглядывались между собой, чесали затылки, ничего не понимая. После все как один дружно уставились на приказчика, который и сам выглядел донельзя обескураженным.

— А черт его знает, что энто такое, — развел Калашников руками. — Может насекомые такие, а может хворь какая-нибудь. Господа ведь жутко всякие хвори боятся… Словом, хоть рожи немного сполосните и полынью сушеной оботритесь, чтобы нормальным духом от вас пахло.

Так напуганные сельчане и сидели по домам в ожидании прихода барина. Одни полынью обтирались, другие на иконы молились, не переставая, третьи и, вовсе, в сарае попрятались. Последних, смех и грех, потом пришлось искать и на белый свет вытаскивать.

Вот так и начался этот чудный «обход» и поиск неведомого зверя «хоббей»…

— Милости просим, батюшка, — приказчик, потирая поясницу [до сих пор от порки «горела»], показывал на косые ворота ближайшего двора. — Тут Васька Ерофеева сын проживает. Прозывается Васька Кривой с тех пор, как после лихоманки окривел. Пьянь подзаборная, пьет, как лошадь цельными днями. Гонит, окаянный, да не поймать никак…

Барин почему-то «стойку сделал». Напрягся, как охотничий пес при виде добычи.

— Совсем бестолковый он, Ляксандра Сяргеич, — Калашников махнул рукой в сторону неказистого мужичонки с всклоченной рыжей бородой, стоявшего у столба с покинутым видом. — Продать его нужно, чтобы воду не мутил.

Хорошее же дело предлагал. Бестолкового Ваську Кривого продать, а пару молодых девок купить. В поле смогут работать или в хозяйстве за скотом приглядывать. Барин же заблажил, не пойми что говорить начал:

— Подожди, подожди! Чего сразу продавать⁈ Слушай, Вася, хорошее вино гонишь? Чего мычишь? Покрепче можешь сделать? Чтобы потом голова не болела? Очищаешь чем-нибудь?

И как пошел Ляксандра Сяргеич словами «бросаться»: одно, второе, третье, четвертое. У приказчика даже глаза на лоб полезли от того, сколько всего барин знает.

— Значит, можешь⁈ Хорошо, Вася, хорошо. Будет у меня для тебя одно задание. Справишься — совсем другая жизнь начнется, а не справишься — пеняй на себя, — барин все продолжал загадками говорить. Совсем ничего не понятно. — Держи три червонца. Держи, держи. Купишь хорошего зерна, нормальную посуду, чтобы продукт на уровне вышел. Смотри, Васятка, не подведи меня… Мы с тобой такой бейлис сделаем, что весь Питер в очередь встанет, чтобы заморское чудо попробовать. Бейлис кофейный, сливочный…

Калашников толком так ничего и не понял, а барин уже ко второму дому пошел.

— Это Прошка Сиплый, знатный по дереву мастер. Почитай, всю мебель в барском доме своими руками сделал, — приказчик ткнул пальцем в высокого худого мужика, что, не переставая, им кланялся. — Почти все соседи хотели Прошку выкупить, большие деньги предлагали. Вот каков…

Ляксандра Сяргеич снова о непонятных вещах разговор завел. Подошел к мужику ближе, наклонился, о каких-то чудных коробочках завел разговор:

— И для тебя, Проша, есть хорошее, нужное дело. Только работа непростая, тонкая, кропотливая. Небольшие коробочки с отделениями нужно сделать. Покрыть черным лаком так, чтобы сверкали, чтобы в руки приятно было взять. Сможешь?

Прошка Сиплый что-то мычал, сопел, в носу ковыряясь. Руками в воздухе всякие фигуры показывал, словно эти самые коробочки собирал.

— Смогем, барин, смогем, коли усе для того будет, — наконец, мужик просипел. Голос у него, и в самом деле, был необычный. — Досочки ровненькие, сухонькие потребны всякие жалезные штучки — замочки, петельки. Самолично такое и не сделать. Купить надоть. А лак-то я сам могу сварганить такой, что все ахнут.

Приказчик лишь смотрел на них во все глаза, не зная как и свое слово вставить. Барин и сиволапый мужик, которого Калашников ни во грош ни ставил, о чем-то о своем беседовали.

— Ты сделай, Проша, обязательно сделай, как следует. Мы с тобой такие косметички будем делать, что очередь за ними от сюда и до самого Парижа выстроится. Аккуратненькие, хорошенькие, маленькие шкатулочки с веселенькими рисунками, где будет самый минимальный набор для женской красоты. Понимаешь? Чего мычишь? Поймешь, обязательно поймешь. Осталось лишь понять, как хорошую пудру, румяны сделать. С помадой, кажется, я уже определился… И заживете тогда так, как никогда раньше не жили. Ананасов, конечно, каждый день есть не будете, но рябчиков обещать могу. Готовы рябчиков каждый день есть?

Калашников в этот момент даже икнул от удивления. Какие еще рябчики этим бездарям⁈ Вон пусть репу едят! А ананасы еще что такое? Дичь что ли?

КСТАТИ, есть целая серия про вселенца в бедного, забитого ГНОМА-ИЗГОЯ, который прокачивается до местного ИМПЕРАТОРА. Целая серия книг — три бесплатно, четвертая платная. Можете заценить

https://author.today/reader/122704/977200

Приятного чтения

Глава 20 Все идет своим ходом, копейка капает,

* * *

Санкт-Петербург, Большой Гостиный двор

Играли блики на ярко начищенных бронзовых ручках, застыли резные двери из ореха. Новый дамский салон в Большом Гостином дворе вот-вот должен был открыть свои двери для посетителей.

Замерли в ожидании хозяева салона, не сводя взглядов с дверей. Лев Пушкин то и дело облизывал пересохшие губы. Бледность Катерины и Александры Гончаровых не могла скрыть никакая пудра. Переживали, как все пройдет с их задумкой, что, собственно, ничуть не удивительно. Ведь, в новый салон они вложили не только свои деньги, но и часть заемных.

— … Ой, Лёвушка, как страшно-то, — тяжело вздыхала младшая из сестер, Катерина, повернувшись к Пушкину. — Дышать даже тяжело. Как будто воздуха не хватает.

Говоря это, девушка усиленно обмахивалась небольшим бамбуковым веером.

— А если ничего не получится? — ничуть не лучше чувствовала себя и Александра, которую в отличие от сестры знобило. — Мы же все вложили в это дело…

Лев переживал не меньше, но старался этого не показывать. Ведь, дамы должны видеть рядом с собой не трясущуюся размазню, а мужчину, кавалера, который стойко встречает любые невзгоды.

— Что вы такое говорите? — хорохорился он, хотя на душе и было нехорошо. — Ведь, Саш[А] сказал, что все будет хорошо с нашим салоном. Я ему верю, и вы должны верить. Вы же знаете, что все его начинания оказываются просто невероятно выгодными. Разве я не прав⁈

Обе девицы переглянулись и почти одновременно кивнули. Александр Сергеевич в последнее время, действительно, казался удивительно удачливым человеком. За что бы он ни брался, это обязательно приносило не просто деньги, а очень большие деньги.

— Вспомните нашу «Копейку»! Положа руку на сердце, это уже не «Копейка», а целый «Червонец»! Каждый вложенный грошик, сейчас приносит почти десять рублей прибыли, во! — Лев горделиво поднял указательный палец вверх. Ведь, и его заслуга в этом была весьма немалая. Он, сломя голову, искал новых издателей, заключал с ними договора. — А его последняя идея⁈

Катерина и Александра тут же «навострили ушки», как маленькие лисички. О новой придумке Пушкина-старшего они еще ничего не слышали. Естественно, с таким жадным любопытством в глазах уставились на льва, что все стало понятно.

— А… Вы же еще ничего не знаете, — улыбнулся Лев, довольный, что именно он им все расскажет и покажет. — Только сегодня утром от него пришла посылка с одним весьма необычным напитком. Уверяю вас, что такого вы еще ни пробовали. Это что-то совершенно невероятное. Вот…

Из внутреннего кармана своего пиджака Лев вытащил небольшую серебряную фляжку с гербом. Растягивая ожидание, медленно вытащил пробку.

— Чувствуете? Аромат превосходного кофе? Но здесь хранится не кофе, а нечто совершенно потрясающее, — жестом иллюзиониста, показывающее что-то невероятное, он протянул им фляжку. — Чуть пригубите, не пожалеете.

Катерина оказалась посмелее сестры и первой потянулась к фляжке. Принюхалась, крылья носика затрепетали, словно в предвкушении. Чуть улыбнулась и осторожно пригубила.

— Ой! — выдохнула она с расширившимися от удивления глазами. — Сладенько и кофейно, никогда ничего такого не пробовала. Сашенька, ты обязательно должна попробовать этот чудесный напиток, — вроде и выпила немного, а сразу раскраснелась, в глазках заиграл огонек. От испуга, что только что сковывал ее, не осталось и следа. — Сразу так хорошо стало. Попробуй, Сашенька, попробуй.

Вторая сестра тоже чуть коснулась губами горлышка фляжки, и тут же вздрогнула.

— Ух! — у Александры вырвался восхищенный возглас, и она пригубила еще немного напитка. — Как же вкусно, сладко! Что это такое?

Про тревогу уже никто и не вспоминал. Обе разулыбались, не сводя любопытных взглядов с Льва.

— Саш[А], назвал этот напиток чудным именем Бейлис. Он прислал кофейный и сливочный…

— Еще сливочный? — в один голос воскликнули сестры, наступая на мужчину. — Мы хотим непременно попробовать!

— Все осталось дома, — развел руками Лев. — Вернемся, непременно продегустируем и сразу же отпишемся. Ведь, понравилось?

Обе, хлопнув в ладоши, тут же закатили глаза, словно только что испытали просто неземное удовольствие.

— Вот и договорились, а теперь за работу. Смотрите, какие-то дамы приглядываются к нашему салону…

Через мгновение все они, а вместе с ними и их работники, три девицы, с улыбками уже встречали первых посетителей нового дамского салона Петербурга, который представлял собой необычный гибрид между модным магазином, салоном для приятного времяпровождения и бесед для дам и ателье.

— Катенька, Сашенька, наши девочки готовы? Проверьте, чтобы все улыбались, в общении не терялись, но и не были излишне назойливы. Каждый гость должен почувствовать себя, как дома. Помните, как я вам читал наставления Саши. Каждый должен ощущать, что все это сделано именно для него одного, — давал Лев последние перед открытием наставления. — Особыми гостями занимайтесь сами. Пусть видят, как мы их ценим. С остальными справятся наши девочки…

За их спинами уже стояли пять работниц — девиц приятных и сообразительных на лицо. Ничего провинциального, все опрятно, сдержанно.

* * *

Санкт-Петербург, Большой Гостиный двор

Слухи расходятся невероятно быстро, особенно в Петербурге. И вот уже к исходу второго дня внутри дамского произошел самый настоящий взрыв, в качестве которого выступило известие об открытии весьма и весьма необычного дамского салона.

Казалось бы, что в этом такого невероятного? Дамских салонов всех видом и мастей только в одном Петербурге было более двух десятков — на любой кошелек, на любой вкус и цвет. Торговали шляпками, готовыми платьями, ленточками, перчатками и сотнями другим, несомненно, очень важных штучек дамского туалета, которыми никак нельзя ударить в грязь лицом перед другими. Словом, что могло быть такого невероятного в этом новом салоне, чтобы новость о его открытии передавали с восторгом, с придыхание повторяли его наименование? Не понятно было, особенно кавалерам дам, отцам почтенных семейств.

А между тем удивляться было чем…

За дверьми никто не встречал тебя с портновским метром в руках, никто не бросался навстречу с угодливыми поклонами, никто не тащил ворох платьев и шляпок из кладовой. В воздухе не витала атмосферы провинциальной простоты и прямолинейности, запахов трактира, в конце концов.

Посетителей ждал мир строгой роскоши и утонченного вкуса, того, чего не хватает в обычной жизни, о чем лишь слушаешь восхищенные рассказы. Каждое мгновение, проведенное здесь, будило воображение, особое, непередаваемое чувство принадлежности к избранному обществу.

У порога встречала миловидная девица в строгом туалете, в котором даже самой взыскательный взгляд не найдет и намека на небрежность. Ее волосы тщательно уложены в причудливую прическу, в ушках блестит жемчуг.

— Наш салон приветствует вас, — девица широко улыбается, предлагая следовать за собой. — Позвольте рассказать, что мы можем предложить…

Из небольшого вестибюля гость попадает в просторную гостиную, больше напоминающую выставочный зал. У стен стоят манекены — выполненные с особым мастерством женские фигуры, одетые в туалеты по самой последней моде. У дверей можно было рассмотреть летние одеяния в светлых тонах и из воздушных тканей. Дальше располагались фигуры в вечерних и бальных туалетах, предлагая полюбоваться на строгие линии или причудливые фасону.

Выслушав рассказ о выставленных платьях, посетительница проходила в следующую гостиную, где в воздухе витали ароматы кофе и фруктов. Рядом с удобными креслами стояли небольшие чайные столики, где можно было перевести дух, пригубить ароматного травяного или фруктового чая, душистого кофе. Тут же, на столике лежал большой журнал, к яркому названию которого тут же притягивался взгляд — «Последние модные новинки из-за границы». Со страниц журнала на утомленную гостью глядели дамы в необычных туалетах. Рядом с каждой цветной картинкой, нарисованной вручную, можно было прочитать пояснение, звучащее музыкой даже для самого взыскательного уха — «Графиня де Бражелон на прогуле в Летнем саду в яркий солнечный день», «Баронесса Кирпри в морском путешествии любуется закатом солнца», «Княжна Виктория в кофейной комнате наслаждается новым вкусом», «Герцогиня Монтгомери читает книгу А. С. Пушкина „Евгений Онегин“».

Что-то понравилось или возникли какие-то вопросы, рядом с гостьей тут же появлялась работница, готовая все рассказать, объяснить, или принести новый журнал. Если же хотелось что-то особенное, то можно было сразу же к модистке, что ждала в другой комнате и могла сразу же снять необходимые мерки.

И только в самом конце визита, когда гостья собиралась уходить, ей предлагалось посмотреть и на другие предметы туалета. Причем все звучало кулуарно, негромко, словно под большим секретом, что еще больше возбуждало любопытство, желание все непременно увидеть, разузнать. В случае согласия на чайном столике, словно по мановению волшебной палочки, появлялся новый журнал без всякого названия, открыв которой одни гости тут же краснели, а другие, напротив, сразу же начинали деловито переворачивать страницы, с особым вниманием рассматривать яркие рисунки.

— … Какие воздушные, с оборочками, прямо прелесть… А вот это что за карманчики такие? — некоторые посетительницы даже задавали вопросы, уверенно тыкая пальцами в особенно понравившиеся им рисунки. — А вот эти дырочки для чего? И как такую красоту одевать?

— Здесь есть маленькие застежки, — конечно же, работницы салона все подсказывали, а для особых клиентов и показывали. — Можно посмотреть. Ведь, на картинке они кажутся не такими красивыми…

— Конечно же…

Эта комнатка запиралась на ключ на манер тайного убежища. Стены обиты красными обоями с золотыми цветами, в углах стоят мягкие кресла, на которых так удобно сидеть. Заходишь и сразу понимаешь, что сейчас будет что-то особенное, тайное, не для всех.

— Вот, здесь те самые панталончики… Потрогайте, какая нежная ткань, какой рисунок, тончайшее кружево… Их даже в руках держать одно удовольствие…

Между делом этим же дамам предлагалось новомодную новинку, изготовленную по заграничным рецептам, — кофейный и сливочный ликер. Когда шел разговор о таких сокровенных деталях дамского туалета, кто откажется небольшой рюмочки аперитива? Правильно, никто.

Естественно, посетительницы выходили отсюда с легким румянцем на щеках и чрезвычайно загадочным взглядом. Теребили в руках платочки, веера, а также крепко сжимая небольшие бумажные свертки с особой покупкой. При выходе из салона выглядели непременно задумчивыми и молчаливыми, на что, конечно же, обращали внимание их кавалеры.

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Статс-секретарь осторожно приоткрыл дверь кабинета, стараясь не нарушить покой императора. Ему нужно было лишь одним глазом глянуть, занят ли государь сейчас или нет, и можно ли войти с документами на подпись. Оказалось, занят, точнее весьма занят. Склонился над письменным столом,что-то, несомненно, важное изучает, не поднимая головы. Значит, пока Николая Павловича лучше не беспокоить.

Мужчина так же осторожно прикрыл дверь кабинета и развернулся к собравшимся в приемной придворным, которые ждали нужной «оказии». Статс-секретарь покачал головой, и в помещении раздался тяжелый вздох. Всем стало ясно, что император весьма занят работой с документами особой государственной важности. Иначе непроницаемое лицо его секретаря расшифровать было никак нельзя. Значит, сегодня скорее всего приема не будет.

В рабочем кабинете между тем разворачивалось довольно любопытное действо, мало похожее на напряженную работу с документами особой государственной важности…

— Так, что же у нас здесь такое? — государь, покусывая грифельный карандаш-чертилку, внимательно рассматривал небольшой серый лист с разлинованным квадратом. Внизу квадрата располагались пронумерованные предложения, которые он сейчас снова и снова перечитывал. — Декоративно-прикладной промысел, в росписи которого использовались только три цвета — красный, черный и золотой. Хм… Прямо на языке вертится…

Император поднялся, несколько раз прошелся вдоль кабинета, от одной стены к другой. Надеялся, что нужный ответ сам собой придет в голову. К сожалению, не получалось.

— Эх, ты, уже полдень скоро! Вот я засиделся, — подошел к столу и с сожалением отложил в сторону серый газетный листок со своим новым увлечением — кроссвордом. — Оказалось, весьма занятное занятие, весьма… Просто затягивает… И ведь снова здесь отметился господин Пушкин…

Энергия и необыкновенная всесторонность интересов поэта прямо-таки поражала. В последние месяцы, а особенно после той прогремевшей дуэли, имя Александра Сергеевича просто гремело по столице. Его поведение, необычные поступки, странные слова были первейшей темой для обсуждения на балах, торжественных встречах и просто великосветских посиделках.

— Неугомонный…

И едва ажиотаж спадал, как господин Пушкин вновь подавал повод заявить о себе.

— Просто дьявольски неугомонный. Столько от него проблем, шума, всяких неожиданностей, что… Так и подумаешь, что месье Дантесу нужно было не обычную пулю взять, а серебренную, — негромко хохотнул, найдя свою же шутку весьма и весьма достойной. Конечно же, при посторонних он такое никогда вслух не озвучит. Но наедине нередко и позволял себе черный юмор. — Сначала эта твоя газета произвела фурор.

При этом император невольно перевел взгляд на край стола, где лежал серый листок с кроссвордом.

С этой газетой — «Копейкой» — и в самом деле случилось просто какое-то сумасшествие. Ведь, раньше здесь, да и за границей, чтение газеты было привилегией, о чем говорила ее немалая стоимость. Только дворяне могли себе позволить читать печать, которая, совершенно естественно, писала именно о нуждах и чаяниях аристократии. Эта же оказалась газета оказалась все, а даже простому люду, по карману.

— Хитро придумано, хитро, господин Пушкин, — одобрительно покачал головой Николай Павлович. — Теперь, считай, «Копейка» у любого уважающего себя купчины на столе лежит или за пазухой засунута. Они землю роют, чтобы об их товаре здесь хотя бы одно хорошее слово написали. Я уже про плохое слово и не говорю. Помнится…

Пара дней назад, кажется, в одном из номеров промелькнула новость, что кто-то в трактире на Мойке отравился. С тех пор, как доложили императору, ни один человек, ни богатый, ни бедный, больше не пришел к ним. Словом, трактир можно закрывать.

— Теперь, похоже, господин Пушкин и с долгами рассчитался… Совсем неугомонный.

А взять его придумку с лотереей, на оглашение результатов которой чуть ли не весь город собрался. Жандармы с полицией так всполошились, что побежали в сторону казарм с гвардейцами. Решили, что мятеж или заговор какой-то начался. Наверняка, 1825-ый год, будь он неладен, вспомнили.

— Выдумщик, черт его дери…

Поначалу император, как в его свите, решил, что эта лотерея какое-то мошенничество, чтобы обокрасть подданных империи. Ведь, кто в здравом уме за копейку целую тысячу рублей даст? Кто себе в убыток действовать станет? К счастью, быстро во всем разобрались, и никого арестовывать не стали.

— Хитрый… Все предусмотрел.

Как бы он к этому делу не относился, но не мог не признать, что господин Пушкин все очень здраво и хорошо обставил. Для подсчета результатов лотереи собрал целую комиссию из уважаемых граждан. Особо туда пригласил не просто батюшку, а целого игумена, чтобы тот благословил. Вдобавок, и пожертвовал немалую сумму на потребности монастыря. Поэтому игумен за него и был горой.

— Хитрец, откуда не посмотри… Потерял лишь одну тысячу рублей, а выиграл столько, что и не подсчитать.

Задумка, и правда, поражала своей красотой и, главное, продуманностью на будущее. Лотерея так прогремела на столицу, что уже на следующий день газету раскупили еще до полудня. Все полмиллиона штук!

— Ай да, Пушкин…

Глава 21 А ничего и не закончилось…

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

Посол, то и дело вытирая пот, тяжело поднялся по длинной лестнице своего особняка. Обильные возлияния, долгие застолья, сделали свое дело; ему чуть больше сорока, а чувствует себя старой развалиной.

— Проспи, ты уже пришел? — едва барон переступил порог дверей, как с гостиной раздался тонкий ласковый голосок. Эммануэль, его секретарь, явно караулил у входа. — Ты ведь принес подарок для своего Эми? Помнишь, ты обещал мне тон чудесный золотой браслетик? Я не слышу тебя, Проспи. Неужели ты забыл? — в голосе юнца слышалась обида, которую он и не думал скрывать. — Или ты хочешь меня подразнить? Хочешь поиграть? Тогда я иду за своим браслетиком…

Слышно было, как скрипнула софа, потом паркет. Юнец, похоже, решил выйти в холл за своим подарком.

Только лучше было бы ему там и оставаться. Посол был совсем не в настроении. Видимо, аудиенция у императора Николая Павловича прошла совсем не так, как задумывалось.

— Да, заткнись ты уже! — раздраженно рявкнул де Барант, бросая шубу на паркетный пол. — Заткнись, я сказал!

Застыв в дверях холла, Эмануэль обиженно скривил лицо. Поджал пухлые губы, плаксиво наморщил лоб, сильно стараясь выдавить слезу. Ведь, все это так хорошее действовало на барона, делая его «мягким» податливым к просьбам.

— Ты злой, Проспи, — с надрывом проговорил юнец, со вздохом хватаясь за дверь, словно ему стало плохо. — Ты бесчувственный, как сами эти варвары, — ослабил шейный платок, начал демонстративно хвататься за белоснежный кружевной ворот сорочки. — Мне плохо, Проспи. Я не могу это терпеть.

Ему бы остановиться, замолкнуть, снова уйти в гостиную и сидеть там тише мыши. Должен же был видеть, что барон совсем не настроен терпеть его капризы. Однако, Эмануэль уже «закусил удила», решив, что и сейчас добьется своего.

— Так знай же, Проспи, я на тебя очень сильно обиделся! Мне очень больно, но я должен это сказать: для меня ты больше не тот милый и нежный Проспи, которого я знал, а бесчувственный барон де Барант, — голос у юнца дрожал, на его ангельском девичьем личике показались слезы. — Я больше не могу это тер…

Он взмахнул рукой, словно прощался, и тут же отлетел к стене, отброшенный мощной оплеухой. Жалобно пискнул, а над ним уже навис барон.

— Закрой свою пасть, пока я не выбил тебе все зубы, — де Барант вцепился в цыплячью шею юнца и медленно сдавливал ее. — Маленькая потаскушка, забыл, где я тебя нашел? Забыл, про ту клоаку в Сен-Дени? Если бы я не купил тебя у мамаши Аннет, ты бы гнил от сифилиса в какой-нибудь подворотне. Хочешь снова туда?

Эмануэль тут же дернулся от ужаса [любой ужаснется, услышав про Сен-Дени, самое страшное место Парижа, прибежище воров, убийц, паралитиков, умирающих от проказы]. Начал жалобно поскуливать, с мольбой заглядывая в глаза барону.

— Могу устроить. Скажу Пьеру, и тот сначала развлечется с тобой, а потом вернет обратно в этот ад.

Юнца уже начало трясти. В глазах застыл такой ужас, словно он самого дьявола увидел.

— То-то же, маленькая потаскушка. Иди в свою комнату и жди меня. Когда же я приду, то будешь очень и очень убедителен в своей благодарности. Иначе…

Покровительственно похлопав напуганного «до чертиков» секретаря, барон грузно поднялся и пошел в гостиную. После сегодняшней аудиенции у императора ему срочно нужно было выпить.

— Чертов вар… — вытащив из лакированного бюро бутылку вина, он вытащил пробку и тут же отхлебнул. Перевел дух, и снова приложился к бутылке. — Чертов варвар… Он даже слушать не хотел… Магистр будет очень недоволен… Ну и пусть… Кто он, вообще, такой? Магистр, хм… А я посол Его Величества Божьей милостью Луи-Филиппа Первого… И что недоволен? Я сделал все, что мог…

К раздражению, которое его переполняло, явно подмешивался и страх. И пусть де Барант не признавал этого, хорохорился, грозно хмурил брови и что-то пытался бормотать против, но страх точно присутствовал. Страх был гаденький, мерзкий напоминая страх перед крошечной гадюкой, которую вроде бы никогда не встретишь, но все же…

— Что он тут еще… То же мне магистр…

Вино, особенно его любимое Рейнское, обманчиво легкое, игристое, придавало все больше и больше уверенности. С опьянением страх не уходил, а скорее прятался в разные закоулки, готовясь вернуться и давить с новой силой, когда наступить тяжелое похмелье. Однако пока де Барант был невероятно смел, и на словах позволял себе такое, о чем в трезвом рассудке боялся даже подумать.

— … Я посол великой Франции, за мной вся королевская армия, — он внушительно поднял указательный палец вверх, горделиво приосанился. — Весь королевский флот… Да, я только одно слово скажу Его Величеству, и этот…

Что за слово посол должен был сказать не понятно. Ведь, короля Луи-Филиппа Перового де Барант, честно говоря, видел всего лишь один раз, когда получал от него посольские регалии. Да и тогда, король лишь мазнул по нему скучающим взглядом.

— … Пусть только попробует на меня еще раз повысить голос, я… я…

Еще раз прикладываясь к бутылке, осоловевший посол не услышал легкий скрип двери, не заметил появившейся в гостиной темной фигуры.

— Я его самолично спущу с лестницы… Да, да, именно так, — эта мысль показалась ему настолько смешной, что он запрокинул голову и захохотал. — Ха-ха-х…

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

По-прежнему, оставаясь незамеченным, незваный гость неторопливо прошел вдоль стены и совершенно невозмутимо сел в глубокое кресло в самом углу, где на него не падало ни единого лучика света.

— … Да, спущу с лестницы. Ха-ха, — барон де Барант все еще хохотал, видимо во всех красках представляя себе в голове эту картину. — И пусть убирается обратно в свой чертов Лондон. Да, сначала спущу его с лестницы, а потом именно так и скажу…

Слушая эти пьяные бредни де Баранта, гость угрюмо кривился. Оскорбления его мало трогали, он их просто пропускал мимо себя. Приводило в настоящее бешенство другое — невыполненное дело.

— А еще скажу… — барон вытащил уже третью бутылку, и, явно, не собирался и ею ограничиваться. — Кто ты такой? Я королевский посол, а ты какой-то…

Гость скрипнул зубами. Похоже, пришло время напомнить о том, кто он такой.

— Да я…

Барон с шумным бульканьем отхлебнул еще вина, не замечая возникшей за его спиной высокой фигуры и занесенной над ним трости.

— А-а! — де Барант вскрикнул от боли, когда тяжелая трость обрушилась на его плечо. — А-а…

Сильный удар не только «отсушил» руку, но заставил его опуститься на колени.

— Кто посмел… — барон попробовал было возмутиться, но тут же сник. Подняв взгляд, сразу же все понял. — Брат-магистр?

Гость, поигрывая в руках тростью, навис над ним. Холодный взгляд не предвещал ничего хорошего, заставляя барон съеживаться и делать жалкие попытки отползти.

— Похоже, забыл, кто я такой, — нехорошо усмехнулся гость. — Я Роберт Рэдклиф, граф Сассекский. Но ты ведь прекрасно знаешь это, и говорил совсем про другое…

Де Барант засучил конечностями, как поросенок, приготовленный на закланье. От былой вальяжности, наглости не осталось и следа. Совсем жалкое зрелище. Скажи, и начнет сапоги целовать.

— Я магистр, один из двенадцати магистров Генерального капитула ордена «Розы и креста», но ты ведь, брат-рыцарь, и об этом прекрасно осведомлен.

При этих словах Рэдклифа причудливая рукоять трости, выполненная в виде весьма реалистичной головы коршуна, коснулась сломанного плеча барон, заставляя его заскулить от боли.

— Тебе было поручено разобраться с отступником, с этим жалким рифмоплетом. Что в этом сложного? Сначала ты не смог организовать дуэль. Ты не мог найти никого лучше этого неудачника барона Геккерена? Что может быть проще для бывшего офицера? Подожди-ка, ведь Дантес в Пруссии служил в Кавалергардском полку, известном весьма сильной мужской дружбой. Неужели ты, паскуда, опять этим самым местом думал, когда искал нужного мне человека?

Де Барант заскулил еще сильнее. Помогая себе здоровой рукой и ногами, живо отполз к огромному письменному столу и забился под него. Похмелье из его головы давно уже выбило, и сейчас его все больше и больше охватывал самый настоящий животный страх.

— Я все исправлю, все исправлю, — лепетал он из под стола, боясь даже высунуться. — Дантес больше не сможет стреляться. У него все загноилось… Я найду нового человек, надуй людей… Они все сделают…

— Замолчи! — топнул ногой магистр. — Я так понял, у императора тебе тоже показали на дверь.

Тихое жалобное скуление, донесшееся в ответ, стало ему ответом:

— Его же отправили в ссылку-у…

— Что толку от этой ссылки, — презрительно сплюнул магистр. — Отступника нужно было наказать, показательно наказать, чтобы больше никто даже помыслить не мог ослушаться нашей воли. Ты должен был добиться того, чтобы Пушкина отлучили от дворца, погнали со всех мест и домов. Кредиторы должны были кусать его, как дикие псы. Нужно было отобрать у него все до самого последнего пени. Тогда бы он приполз обратно и стал вымаливать свое прощение… Никто не смеет предавать орден «Розы и креста», а посмевший никогда не уйдет от расплаты.

Рэдклиф верил в эти слова с неистовой силой неофита, только что вступившего в орден и всей душой уверовавшего в его миссию. И причин сомневаться в силе и влиянии ордена у него не было.

Орден «Розы и креста» — не просто один из множества масонских орденов, разбросанных странам старой Европы и Северо-Американских штатов, и соперничающих между собой за влияние. Он был наследников того самого ордена Тамплиеров, который могуществом и богатством соперничал с императорами и королями Старого Света, султанами и шахами Азии. Более четырех веков храмовники сменяли неугодных правителей, организовывали войны, Крестовые походы, пока не стали жертвой заговора европейских монархов и, разгромленные, канули в Лету. Однако их несметное богатство, связи не стало добычей победителей, не исчезло вместе с ними в тайниках, а досталось наследнику.

Вот уже неполных две сотни лет орден «Розы и креста» осторожно, кропотливо продолжает дело храмовников. Не повторяя ошибки предшественников, магистры предпочитают держаться в тени, не привлекать к себе излишнего внимания, дергая за ниточки в нужный момент. Настоящие пауки, осторожные, умеющие ждать, они медленно распространяли свою власть по миру. Золотом, шантажом, угрозами и соблазнами в ряды ордена вербовались правители и их жены, высшие иерархи церквей, влиятельные военные, крупные промышленники, талантливые писатели. Действительно, зачем размахивать мечом там, где можно добиться своих целей словами или золотом?

А Пушкин при всей его гениальности был всего лишь еще одной пешкой в глобальной игре, призванной сыграть свою строго обозначенную орденом «Розы и креста» роль. Действительно, кто, как не Пушкин, «властитель дум», сможет «заразить» молодых дворян, отпрысков знатнейших семей, вирусом вольнодумства? Кто, как не он, способен живо и ярко им «спеть песню» о великой и недостижимой мечте человечества — свободе, равенстве и барстве? Кто, как не он, должен был стать символом свободомыслия и породить волну, которая бы похоронила одну из срединных империй?

И поэт начал это делать, особенно в последние годы прямо после женитьбы, когда к новым кредитам и расходам прибавились другие. Где-то за деньги [ кредиторы просто не оставляли другого выхода], где-то по собственному разумению [ идеи свободы, равенства и братства чрезвычайно заразительно, особенно, для впечатлительных особ] Пушкин стал «глашатаем вольнодумцев», от которого оставался всего лишь один шаг до революционера. В своих стихах он обличает рабство, вынимая наружу всю грязь и ничтожность этого позорного явления, как владение одним человеком другими. Делает это с присущим только ему талантом, заставляя стихи греметь на всю империю и приводя в бешенство самого императора. Выпускает героические пьесы о декабристах, заставляя общество скорбеть об их страшной судьбе и восторгаться их поступком. Среди аристократов мгновенно расходятся его емкие и образные характеристики «власть предержащих», приводя в восторг юнцов «с горящими взором».

Тогда магистр уже потирал руки, предвидя новых декабристов и новую сенатскую площадь, а может быть и, чем Бог не шутит, смерть императора «от апоплексического удара золотой табакеркой» [ намек на зверское убийство императора Павла Первого группой заговорщиков, что потом было представлено, как естественная смерть от апоплексического удара]. Он видел бурление среди аристократов, многие из которых открыто сочувствовали декабристам, были с ним в прямом родстве. Но в какой-то момент Пушкин пошел на попятную, решив окончательно не ссориться с властью, и разорвал все отношения с орденом.

Естественно, поэта нарекли отступником, предателем, и призвали наказать всеми доступными средствами и с особой жестокостью. Ведь, даже его смерть планировалось использовать в интересах ордена. Одни увидят и ужаснуться могущества ордена, другие обвинят во всем власть предержащих. Словом, со всех сторон одни плюсы.

— Никто не сбежит от нас, единожды приняв наши дары, — с угрозой проговорил магистр. — Мы помогли ему, дали денег на оплату долгов, на его стишки о свободе, о рабстве и угнетателях, а он отвернулся, как будто ничего и не было.

Рэдклиф опустил взгляд на перстень, которые все это время машинально теребил пальцами. Сверкнувшие на нем черные роза и крест очень хорошо отвечали его настроению и бурлящим в нем желаниям. Роза, прекрасный цветок, готовый больно уколоть при малейшей неосторожности, символизировала мягкость и терпеливость ордена, прятавшие в себе коварство и обман. Крест, напротив, обещал лишь неминуемое наказание всем врагам ордена.

— Вижу, брат-рыцарь, ты так ничего и не понял.

— Я понял, я все понял, — тут же из под стола отозвался де Барант. Даже выглянул оттуда, яростно кивая головой. — Я найду людей, и накажу этого наглеца. Я объявлю награду тому, кто вызовет его на дуэль. Я дам пять сот рублей… Нет, я дам тысячу рублей… Это огромные деньги, ваше сиятельство. Вы увидите, что случится…

Но магистр качал головой. Ему все равно не очень верилось в расторопность барона. Слишком уже он труслив и самонадеян. Такой верно служит ровно до тех пор, пока чувствует силу и боится. А это значит, нужно ему снова продемонстрировать силу.

— Где твой секретарь? Где это убожество? — магистр ткнул тростью барона. — Позови его.

Ничего не понимая, тот высунулся наружу и позвал секретаря:

— Эмануэль⁈ Эми, подойди сюда! Наш гость хочет с тобой познакомиться!

По пришествию некоторого времени в гостиную вошел юнец, с опаской поглядывая на магистра. Эммануэль осторожно подошел к столу и замер, едва душа.

Окинув женоподобного паренька презрительным взглядом, магистр повернулся в де Баранту:

— У тебя последний шанс, брат-рыцарь, исполнить волю капитула.

Барон, продолжая стоять на коленях, истово кивнул. Мол, все исполню, все сделаю.

— А это, чтобы ты ничего не забыл…

Рэдклиф, зверино хекнув, с разворота ударил юнца тростью. С хрустом лопнула голова Эмануэля, разбрасывая вокруг кости, кровь, мозги. Следом с глухим звуком на паркет свалилось и тело.

— Помни, брат-рыцарь, помни. Ведь, в другой раз это может и с тобой случиться.

Стоявший на коленях, де Барант посерел. Ни единой кровинки в лице не осталось. Молча разевал рот, но так ни слова и не смог произнести.

Глава 22 Работа, и еще раз работа

* * *

с . Михайловское, Псковская губерния

Наступила мартовская распутица, незаметно перешедшая в апрельские бездорожье и беспогодицу. Небо затянуло свинцовыми тучами, целыми днями то ветер выл волком, то лил дождь, как из вёдра. Быстро сошёл снег и дороги превратились в болото, став непроходимыми ни для пешего, ни для конного. Про карету и говорить было нечего, в один миг увязнет и на всё четыре колёса в землю уйдёт.

Жизнь в Михайловском совсем замерла, ужавшись до размеров крестьянских изб и барского дома. Никто наружу и носа старался ни показывать, разве только по хозяйской нужде или иной особой надобности. Что утром, что в полдень глянешь в окно, а там тишь, да гладь. Изредка только взъерошенный пёс пробежит вдоль домов или замычит дурниной некормленая корова.

Для Пушкина же это время оказалось исключительно плодотворным. Весенние распутица и ненастье разогнали от него назойливых гостей всех мастей, смотревших на него, как на диковинного зверя в зоопарке, и задавших бесконечное число самых разных вопросов. Бессмысленные по сути, они невероятно отвлекали и раздражали, заставляя изображать внимание и интерес (не станет же гнать соседей прочь, не поймут-с).

Сейчас же, к своему собственному удовольствию, поэт оказался предоставлен самому себе, и наконец-то мог вплотную заняться своими планами.

Первым пунктом у него стояла работа над романом о новом Герое для этого времени, которого еще не знало русское общество. Вот-вот выйдет роман Лермонтова «Герой нашего времени» с его неприкаянным, мечущимся из стороны в сторону, Печориным, и Пушкин должен был в пику ему представить другого героя. Не картонного, живого, привлекательного, талантливо прописанного. Герой должен стать прямым, как стальной рельс, пробивным, как танк.

— … Никаких метаний, сожалений… Это будет новая «Как закалялась сталь», от которой станет кровь в жилах кипеть, — продолжал размышлять над характером своего героя Александр, с самого утра прохаживаясь в гостиной. Типаж героя уже сложился в его голове, и осталось лишь облачить его в оболочку из слов. — Только черное и белое, только плохое и хорошее, чтобы сразу расставить все точки над «и». Да, да, именно так…

Поэт намеренно шел на упрощение, сужая всю палитру человеческих чувств до самых ярких.

— Оставим сопли для Достоевского с его «Преступлением и наказанием»! Пусть будет просто, пусть не будет той глубины, чем так кичатся другие! Пусть! Главное, пример! Герой должен стать звездой, к которой будут тянуться, о которой будут мечтать, с которой будут сверять свои поступки!

Проговаривая вслух свои мысли, Пушкин рубил рукой воздух, словно мечник клинком. Нарастающее возбуждение было верным признаком накатывавшего «приступа творческой лихорадки», во время которой поэт мог часами работать, как одержимый, не замечая ни времени, ни усталости. Он даже не рассуждал, не подбирал нужные слова, не мучился над слогом и сюжетом. Казалось, все уже было кем-то и где-то написано, а ему предстояло все это лишь перенести на бумагу.

В такие минуты к нему, вообще, было страшно подходить. Александр выглядел взбудораженным, наэлектризованным: глаза бешенные, движения порывистые, с губ то и дело срываются обрывки слов, предложений. Он то резко мерил комнату шагами, то неожиданно бросался к столу и начинал судорожно что-то писать. Перо отчаянно скрипело по бумаге, нередко ломалось, в воздух летели брызги чернил, обрывки бумаги. Пушкин творил…

Взбудораженный идеями, образами, поэт чувствовал, что в итоге должно получиться. Уже сейчас, когда была написана лишь пара страниц, остро ощущал, какие невероятные по силе эмоции станет будить герой в его современниках.

— … А им нужен такой Герой, очень нужен… Эдакий Данко, с одной стороны недосягаемый, а с другой стороны очень притягательный, светлый, идеальный… Он покажет, как и что нужно делать…

Эта потребность в образце, в направлении, царившая в обществе, в умах людей, чувствовалась, как никогда. Поэтому с таким искренним интересом и жаждой и был воспринят лермонтовский «Герой нашего времени», в котором многие увидели отражение себя, своих близких и знакомых.

— Да, да, именно так… Я покажу им не просто Героя нашего времени, а мечту, в которую не стыдно и поверить, — поэт уже не просто метался по комнате, а самым настоящим образом «летал», едва не чувствуя позади себя крылья. Этот полет фантазии окрылял, раскрывая перед будущим романом невероятные перспективы — известность, подражание. — Это будет мечта, красивая, правильная, светлая. Мечта о настоящем Герое…

Поэт вдруг остановился, словно наткнулся на что-то невидимое.

— А, собственно, что за герои сейчас есть? На кого им всем равняться? Да, на кого? — вдруг задумался Александр, словно споткнувшись в своих рассуждениях. — Какие у них всех есть примеры? Мой Евгений Онегин? Этот вечно скучающий и во всем разочаровавшийся брюзга⁈ Тот, кто пристрелил собственного друга из-за глупости, самой настоящей прихоти — мнения света, условностей…

От избытка эмоций Пушкин даже пнул подвернувшийся под ногу стул, чем изрядно напугал спавшего там рыжего кота. Отправленный в полет кот, со страху издал жуткий вопль, грохнулся на пол и со скрежетом когтей умчался прочь.

— Что это к черту за герой⁈ Да, талантливо написано, да, красиво все выглядит, но героем здесь даже не пахнет!

В таком ракурсе Онегин уже выглядел в высшей степени неприятным, даже отвратительным.

— А кто еще? Лермонтов со своим Печориным вот-вот появится. Этот тоже хорош, не лучше моего Онегина… Какой-то рыцарь печального образа, бродит по стране неприкаянным, творит, не пойми что…

Понимание, действительно, выходило жутковатым. В обществе, пусть и не осознанно, транслировался образ довольно странного героя нашего времени — скучающего, мнущегося, лезущего на стенку от безделья и цели в жизни, человека.

— Помог украсть жеребца у горца, чем нанес ему страшное оскорбление… Зачем? Неужели не понимал этого? А с Беллой? Наигрался, бросил. Бред же, полный бред… И это герой, образец⁈ Неудивительно, что все прогнило! С виду все в полном порядке, все блестит, красиво, благоухает, а копнешь поглубже, то начинает смердеть, гниль наружу лезет.

Получалась, и правда, какая-то бессмыслица. Куда ни глянь, сплошное морализаторство, копание в грязном белье, откровенное пустословие.

— А ведь Крымская война на носу, которая так всем по шапке врежет, что сам император Богу душу отдаст. Опять придется бедному солдатику отдуваться, да паре сотням офицеров во главе с Корниловым да Нахимовым⁈

Споры с самим собой, творческие метания нередко достигали такого накала и ярости, что дворня пугалась и со всех ног бежала в соседний монастырь к батюшке. В барском доме тогда оставались лишь старый слуга Никитка и древняя бабка, которая и ходить уже не могла, а не то что бегать.

— Ничего, ничего, так напишу, что слеза пробьет, — кривился Александр, хватаясь за перо. — Тем более почти ничего придумывать не нужно. Образец для подражания уже есть. Мой товарищ Михаил Дорохов очень даже подойдет на эту роль. Ну-с, приступим.

… Где-то ближе к полудню творческий порыв Пушкина обычно иссякал, и ему начинало жутко хотеться есть. Через какое-то время раздавался протяжный гул от удара в колокол, а следом и зычный крик слуги Никитки, за долгие годы отлично изучившего распорядок дня и предпочтения своего барина.

И если до этого все в доме ходили на цыпочках и старались лишний раз «не дышать», чтобы не дай Бог не потревожить барина, то сейчас все начинало бурлить, шуметь, стучать и источать восхитительные ароматы готовящихся яств. Слышалось шлепанье ног, с которым слуги носились из одной комнаты в другую. Звякала посуда, звучали недовольные крики Никитки, который на правах личного слуги барина раздавал указания, а нередко и оплеухи особо нерадивым или провинившимся слугам.

— Все накрыли, батюшка, — с этими словами в комнате, где «давился слюной» Пушкин, открывались створки дверей и на пороге появлялся Никитка. — Милости просим откушать чем Бог послал…

Как и всегда, Бог посылал немало. Содержимым многочисленных тарелок, супниц, чаш, блюдец, стаканов, рюмок и фужеров, которыми был буквально уставлен большой стол, можно было смело взвод голодных солдат накормить. Причем сделать это можно было отнюдь не в фигуральном смысле.

— Куда же столько-то? Прямо-таки неземное изобилие.

Естественно, со всем этим Пушкин пытался бороться, правда, безуспешно. Едва он только начинал говорить о чрезмерном расточительстве, как слуга невероятно обижался и огорчался. Старик, хорошо помнивший еще многолюдство и хлебосольство застолий в этом доме, все никак не мог привыкнуть к скромным потребностям барина.

— Дык, батюшка, как можно-с иначе? — всякий раз удивлялся слуга со слезами на глазах. — Вы же Пушкин! Всегда же так было. Исчо батюшка вашего батюшки требовал, чтобы стол ломился…

Ближе к вечеру, когда немного подремлет, а после выпьет для бодрости крепкого чаю с пирогами, с Александром случался новый приступ работоспособности. «Распирало», конечно, не так, как утром, но писалось тоже хорошо, продуктивно. По этой причине на вечер он и оставлял более легкое занятие, скажем так, для души — написание продолжении истории про Ивана-морехода.

— Иван-мореход, конечно, не герой нашего времени, но уж точно мечта многих… Особенно для простого люда, отдушина, так сказать, — усмехнулся Александр, рассматривая еще вчера написанную главу. — Неплохо, очень даже неплохо. Живо, динамично, и главное, завлекательно. Читаешь, не замечая, как идет время.

Получалось, и в самом деле, достойно. Написанная в классических традициях русской сказки, история все более отчетливо принимала форму то ли норвежской саги о богах Асгарда и грозных викингах, то ли эпопеи великого воина и далекой Киммерии — Конана-варвара. Иван-мореход с каждой новой страницей «бронзовел» так, что диву даешься.

Он и добрый молодец да писанный красавец, своей мужественной статью повергающий в трепет и юных девиц, и зрелых матрон. На какую девицу-красавицу не посмотрит, а та уже к его ногам падает. То черноволосая крутабедрая разбойница ему все награбленные богатства предложит лишь за один поцелуй, то все жены османского султана станут перед ним амурные танцы танцевать, то сама заморская королевишна с чудным именем Виктория горько разрыдается при расставании с ним.

Он и богатырь, каких еще свет не видывал. В плечах косая сажень, бычья шея, руки и ноги, что небольшие деревья. В бою на кулаках против любого выйдет и любого с ног свалит. Пальцами запросто по три штуки подков на спор сминал, булатные сабли в круг скручивал, с быком-трехлетком на плечах быстрее других бегал.

Он и разумный, как никто другой. Из любого несчастья выход найдет, от любой беды сбежит, любую самую сложную задачку решит и загадку отгадает. Грамоту разумеет лучше всякого батюшки, считает так, что ростовщики и купцы от зависти плачут.

Он и воинским наукам так обучен, что лучше не бывает. С двумя саблями в руках против любого воина в круг войдет и победителем выйдет. На зависть вражинам кидает копье, стреляет из лука и ружья, рубится саблей или мечом, колет пикой или кинжалом. Обучен и стрельбе из пушки, ядром из которой за версту воробья с дерева собьет.

Словом, это был такой герой, что на зависть другим героям. Клейма негде ставить.

— И ничего не приторно, ведь сказку пишем, а не философский труд, — улыбался Пушкин, думая про «всехпобедизм» своего героя. — А еще про хомячество нельзя забывать. Ведь, не пристало русскому герою ходить босым и раздетым, да просить милостыню на паперти! Сказка должна быть сказочной…

Вот Иван-мореход, по воле поэта, и расстарался. В продолжении истории, где герой попадает на морское дно, количество сокровищ на один квадратный вершок рукописи просто зашкаливает. Если в первой книге «Невероятные приключения Ивана-морехода в тридевятом царстве-государстве» найденные богатства измерялись кошелями и сундуками, то здесь уже мерялись исключительно возами, ладьями и даже целыми морскими кораблями. Золотые монеты сыпались рекой, драгоценные камни валялись прямо под ногами, серебро, вообще, никто не считал.

— Так очень хорошо, — бормотал поэт, скользя пером по очередному листу рукописи. Закончив, откладывал листок к его же собратьям, и брался за новый. Вдохновенье, как нашло на него, так и не думало отступать. — Очень живо, ярко… Все сверкает, звенит, переливается в руках богатыря… А под ногами трещат кости поверженных врагов… Вот, еще пара слов, и на сегодня хватит.

Со хрустом позвоночника Пушкин выдохнул. Наконец-то, еще одна глава сказки закончена, и можно перевести дух до следующего дня.

— Хотя, нет… — Александр, взяв пачку листов в руки, поднялся с кресла. — Осталось проверить на качество.

Проверкой на качество поэт называл ежедневную декламацию того, что успел написать за день, перед дворней. Ведь, сказка про Ивана-морехода задумывалась, как массовый продукт и для ребенка, и для взрослого. Здесь не ставились острые вопросы, не приводились заумные рассуждения. Сказка рассказывала о простых, заурядных вещах, которые знакомы и близки каждому из нас.

— Никитка⁈ — крикнул Пушкин, тряхнув пачкой листов.

Дверь в комнате тут же отворилась и за ней возникла высокая фигура слуги, за которым явно еще кто-то был.

— Ждете? — улыбнулся поэт, замечая не одну, не две и даже не три головы за спиной у Никитки. Ждут, значит, нравится.

— Ждем, батюшка! Ждем, родимый! Скорее бы уж! — на разные голоса — и женские, и мужские, и детские — загалдела дворня, с жадностью заглядывая в комнату. — Жуть, как про Ваньку-морехода услышать хотца!

Приглашающе махнув рукой, Пушкин подошел к столу со свечами. Не мог он сидя декламировать, ему свет и простор нужен был.

— Итак, как вы помните из прошлых глав, Иван-мореход отправился по торговым надобностям за море-океан, что тянется на месяцы во все стороны света. Хоть на север плыви, месяц ничего и никого не увидишь. Хоть на юг плыви, тоже ни кусочка суши, ни небесной птахи не встретишь…

В миг на комнату опустилась мертвая тишина. Рассевшиеся по всему полу дворовые люди, душ двадцать — двадцать пять на первый взгляд, замерли, не сводя с барина глаз. Кто-то даже дыхание затаил, боясь, что чего-то не услышит. Ведь, для них, толком и не знавших развлечений, такое чуть ли не откровением было. Барин рассказывал им такие удивительные истории, о которых они, вообще, больше не слышали. Сказка на глаза превращалась не просто в сказку, а в целое фантастическое представление, заставлявшее широко открывать от изумления рот и глаза.

Видя такое внимание, поэт старался не просто декламировать, как делал раньше. Он начал играть, довольно умело оживляя написанную им историю. В его исполнении, плывущий по морю, корабль скрипел, волны били в его борта, противно кричали чайки над головами моряков. На разные голоса разговаривали герои истории. Иван-мореход говорил громко, четко, уверенно, Славка-рулевой гнусавил, Гришка-боцман простуженно хрипел.

Чуть ли не час Александр рассказывал об удивительных приключениях Ивана-морехода и его товарищей — о прекрасных сиренах, что заманивали путешественников на камни, о страшных рыбах размером с дом, и о многом другом таинственном и странном. Наконец, и эта глава подошла к концу, который, как водится, оказался чуть не досказанным.

— … На второй месяц пути разыгралась страшная буря, которой еще свет не видывал. Все небо затянуло черными тучами, ударили молнии, подул сильный ветер, в один миг порвав все паруса и поломав все мачты. Волны поднимались выше самой высокой колокольни и оттуда падали вниз, сметая все на своем пути. Видя такое светопреставление, даже бывалые моряки стали креститься, да прощаться друг с дружкой. Ведь, не чаяли они уже в живых остаться. Только Иван-мореход и не думал тужить да горевать. Осенил себя крестным знаменем, вытащил большой пистоль в золоте и драгоценных и камнях и как пальнет прямо в самую черную тучу… А что случилось с Иваном-мореходом и его товарищами, мы узнаем позже.

И такой тяжкий вздох издала дворня, что впору было их пожалеть.

— Батюшка, родненький, что же так-то⁈ Пожалей ты нас, глаз же не смокнем таперича! — загалдели со всех сторон. — Все будем думать-гадать.

Выпроводив всех, в комнате остались слуга Никитка и уже вернувшийся из Санкт-Петербурга его новый товарищ Михаил Дорохов. Оба встали у двери и, словно, сговорившись стали буравить поэта укоризненными и в то же время жалобными взглядами.

— Ляксандра Сяргеич, родимый, можа хоть чуток скажешь, что дальше было? А? — жадно посмотрел слуга.

— В самом деле, Александр Сергеевич, разве можно быть таким жестоким? — Дорохов обвиняюще ткнул в поэта указательным пальцем. — Ваши истории — это просто нечто необыкновенное и завлекательное настолько, что даже сравнить не с чем. Вы настоящий маг слова. И правда, сегодня не усну, раздумывая над судьбой бедного Ивана-морехода. Ведь, уцелеть в таком шторме очень непросто… Может хоть намекнете?

— Нет, значит, нет, Михаил, — качнул головой Александр. — Всем спать. Завтра мы с вами попробуем добраться до монастыря. Мне с игуменом нужно о школе поговорить…

Глава 23 Отдохнул, называется…

Псковская губерния, с. Михайловское

День сегодня как по заказу выдался — солнечный, с веселым чириканьем воробушков и небольшим мартовским морозцем, сковавшим лужи и грязь.

— Красота-а-а, — протянул Пушкин, выйдя на крыльцо и от души потягиваясь. — И сразу жить хочется… хорошо и долго.

От свежего воздуха, яркого солнечного света бурлила кровь в жилах, играло настроение и хотелось чего-то эдакого. Похоже, сказывалось его добровольное затворничество. Шутка ли, уже около двух месяцев он едва ли не целыми днями писал, писал и писал. Напавший на него зуд творчества не отпускал ни днем, ни вечером, а нередко и ночью заставлял вставать и, сломя голову, бросаться к письменному столу и хвататься за перо с бумагой. Благодаря этому он и смог закончить второй том похождений Ивана-морехода — «Необычайное путешествие Ивана-морехода на дно морское в царство Нептуна», а также почти дописать свою версию романа про героя нашего времени.

Словом, устал, соскучился по движению, переменам. С какой-то страшной силой захотелось веселья, смеха.

— Вот, что значит нехватка физкультуры и витамина «Д»!

Прогуливавшийся рядом Дорохов тут же «сделал стойку» на незнакомое слово.

— Витамин «Д»? — заинтересовался он, встав напротив крыльца. — Какое-то греческое слово?

— Хм, так сразу и не ответишь, — замялся Александр, сразу не зная, как и ответить. Не будешь же рассказывать о самом витамине «Д». Абориген все равно ничего толком не поймет. Тут надо начинать с самых основ — с биохимии, биологии, строения клетки и т.д. и т.п. Но на это все не было ни времени, ни, честно говоря, желания. — Как-нибудь потом, старина, как-нибудь, когда будет побольше времени мы с тобой сядем, возьмем молодого духовитого вина, зелени, нажарим мяса, и поговорим обо всем этом…

Упомянув классический «майский» набор из своего времени, Александр тут же сглотнул слюну. Тут же захотелось посидеть на природе, у костра, вдохнуть аромат жареного мяса и дыма, как когда-то в другом времени и месте.

— Так, Михаил! — Пушкин сверкнул глазами, решительно повернувшись к товарищу. — Душа требует праздника! И требует очень сильно, прямо вопиет об этом. Вы случаем не знаете, сегодня по календарю не праздник?

Дорохов аж поперхнулся от такого. Какие еще праздники? Все же праздники наперечет. Рождество уже было, до Пасхи еще далеко.

— Нет, говоришь, — огорчено вздохнул поэт, но через мгновение встряхнулся. — Подожди-ка, а какое сегодня число на календаре? Просто не может быть такого, чтобы не было никакого праздника.

Он же прекрасно помнил, что в прежнем календаре в какую страницу пальцем не ткни, обязательно попадешь в праздник — в какой-нибудь день улыбок, международный день похмелья — похмельоуен, хрум-хрум-хрум-день, день умасливания гремлинов и тому подобный веселый бред. Неужели и сейчас ничего такого нет? Обязательно что-то должно быть.

Если же нет, то нужно придумать. Настроение у Александра было очень для этого подходящее. Похоже, организм настолько устал от рутины и длительного творческого напряжения, что он едва не перегорел. Поэтому ему сейчас и требовалось праздника — сильной эмоциональной встряски, чтобы как следует «подзарядится».

— Точно нет, Александр Сергеевич, — недоуменно проговорил товарищ, разводя руками. Он никак не мог припомнить никакого веселого праздника. — Вроде бы недавно был день обретения мощей святого преподобного Прохора Печерского или Благоверной княгини Анны. Я ведь не очень в этом деле силен. Тебе бы батюшку Филофея спросить, — почесал головы Дорохов. — Больше и не помню. А число восьмое…

— Э-х, нет, друг ситный, так дело не пойдет. Праздник обязательно дол… — Пушкин начал было говорить, но вдруг осекся. Лицо у него при этом ощутимо вытянулось, словно он увидел что-то невероятное. — Что ты сказал? Какое, говоришь, число?

С каким-то совершенно диким выражением лица поэт подскочил к товарищу и, схватив его за плечи, с силой тряхнул.

— Восьмое? Точно? Восьмое марта⁈

— Да, восьмое, — тот даже вздрогнул от неожиданности. Слишком уже странной ему показалась реакция.

— И ты молчал⁈ — Пушкин широко улыбнулся. — Ты что же, Мишаня⁈ Это же восьмое марта! Международный женский день! Праздник милых дам и очаровательных девиц! Это же самое настоящее преступление молчать о таком празднике! Что смотришь⁈ Не слышал о международном женском дне⁈ Это еще большее преступление! Ты, Михаил, самый настоящий преступник! Слышишь⁈

Опешивший Дорохов даже рот раскрыл, никак неожидая, что его назовут преступником. Стоял, как статуя, не понимая, то ли над ним пошутили, то ли оскорбили.

— Чего стоим, друг ситный⁈ Такой праздник, а мы тут киснем, — Пушкина, словно наэлектризовали. Хотелось куда-то идти, бежать, прыгать. — Сейчас же в дом, одеваться, готовить подарки для дам, и немедленно в путь! И не надо так смотреть на меня⁈ В международный женский день нужно поздравлять дам! Слышишь⁈

Пушкин резко развернулся на каблуках сапог и во весь голос крикнул:

— Николка, где тебя носит⁈ Быстро сюда!

Не прошло и минуты, как слуга возник рядом, как черт из табакерки. Голова, правда, вся в соломе. Похоже, на сеновале спал, пока никто не видел.

— Дрых⁈ Не отпирайся, точно спал! Всю жизнь проспишь! Живо готовь мой парадный костюм, а потом седлай моего любимого жеребца! Мы с господином Дороховым в гости собираемся! Кстати, Михаил, старина, у кого из наших соседей есть дочки на выданье? Посимпатичнее? Не думал же ты, что мы, двое кавалеров, будем праздновать этот прекрасный праздник без милых дам⁈

Дорохов растерянно качнул головой.

— И к кому же мы поедем? — в нетерпенье махнул рукой Пушкин, которым уже полностью завладела мысль развеяться, как следует. — Стоп! К чему эти вопросы? Ответ же ясен, как божий день — едем в Тригорское!

Естественно, по таким дорогам отправиться они могли лишь к своей ближайшей соседке — владелице Тригорского Прасковье Александровне Осиповой, закадычной приятельнице Пушкина. Ее старшие дочери — Анна и Евпраксия, как раз гостили у матери, около месяца назад приехав из Петербурга. К тому же с помещицей проживали и ее две младшие дочери, Мария и Екатерина, заводные девицы-подростки, просто обожавшие своего соседа-поэта. Словом, цветник, и самое то для празднования международного женского дня.

— Никитка, опять заснул⁈ Ночами шляешься, а днем сонный ходишь, — усмехнулся поэт, глядя на откровенно зевающего слугу. — Скажи, чтобы на кухне собрали припасов. В такой прекрасный день просто преступление сидеть дома. Сделаем пикник на улице с горячим чаем, шашлыками, вином, глинтвейном. Будем веселиться, смеяться, играть в настольные игры, читать стихи. А тебе, Миша, советую подготовиться. Сегодня мои прекрасные соседки услышат первые несколько глав моего нового романа про настоящего героя современности, отважного, честного, прямого, как клинок, русского офицера…

Дорохов недоуменно вскинул голову. Не сразу понял, о каком таком герое говорил Пушкин, а как понял, то пошел пятнами.

— Я… Александр Сергеевич, я не готов, — в недавнем прошлом боевой офицер, не побоявшийся в одиночку лезть в горный аул с вооруженными до зубов горцами-вайнахами, вдруг стушевался. — Может я останусь здесь?

— Отставить скромность! — но поэта уже было не остановить. Раскрасневшийся и с блестящими глазами он уже «закусил удила». Будничная рутина уже давно стояла поперек горла, и ему жутко хотелось праздника, развеяться, а повод был просто железобетонный. — Кто, как не герой войны, настоящий храбрец, должен поздравлять милых дам с таким праздником⁈ Вперед, труба зовет! Одеваться, бриться, стричься, чарочку вина для храбрости и вперед…

Изобразив стук копыт и фырканье боевого коня, Пушкин умчался. Дорохов же, пожав плечами, со вздохом последовал за ним.

* * *

Псковская губерния, с. Тригорское

Женщина сидела в глубоком кресле-качалке, ноги укрыты теплым пледом. На коленях лежало круглое пяльце с вышивкой, над которой шустро скользила иголка с цветной ниткой. Нет-нет да и посматривала в окошко, но, увидев ту же самую безрадостную картину весенней слякоти и грязи, вновь склонялась над рукодельем.

— А времечко-то бежит вскачь, не остановишь… — грустно вздыхала Прасковья Александровна Осипова, владелица Тригорского, погруженная в мысли о своих быстро повзрослевших дочерях. На вышивку она почти и не глядела. Давно уже так приноровилась: думаешь о чем-то своем, а руки, словно живут своей собственной жизнью. — Вроде бы недавно только были крохи, в платьицах бегали, просили на лошадке покатать, а сейчас уже выросли. Одни замужем, другие — на выданье…

Старшенькие дочери — Анна и Евпраксия — около месяца назад приехали мать и сестер навестить. Навезли гостинцев, подарков, всем досталось, с улыбкой вспоминала Осипова. Уже замужние дамы, степенные, а, как дома оказались, словно в детство впали — смеялись, радовались. Гляди на них и младшие сестры расшалились, устроили целое представление.

— Так ведь и Машеньке с Катенькой скоро замуж пора, — снова она вздохнула, вспомнив о возрасте еще двух дочерей. — Одной уже семнадцать, а второй почти тринадцать. Заневестились мои девочки… Тоже думать нужно…

Мысли плавно свернули в другое более практичное русло — о приданном для младших дочерей, которых босыми и голыми замуж ведь не выдашь. Одно дело хорошую партию для них найти, а другое, не менее важное — собрать такое приданное, чтобы не стыдно было.

В голове закружились десятки цифр — версты полей и лесов, число крестьянских семей и хозяйств, число пудов зерна и картошки, ведер вина с собственной винокурни, счета в банке, ассигнации под матрасом.

В какой-то момент Прасковья Александровна оторвала задумчивый взгляд от вышивки и снова посмотрела в окошко. Вроде бы все, как и всегда — голый деревья сада, черная жирная грязи и пустынная дорога, уходящая в сторону соседского поместья. Хотя…

— А это еще что такое? Что еще за гости? — удивилась она, заметив вдалеке двух всадников. Не было никаких сомнений, что направлялись они именно в Тригорское, хотя никаких гостей здесь не ждали. — Странно, чтобы в распутицу кого-то на улицу понесло. Подожди-ка, подожди-ка…

Отложив в сторону пяльца, помещица привстала и подошла к окну ближе. Приглядевшись, поняла, что первый всадник ей определенно знаком.

— Сашенька, точно Сашенька Пушкин! — улыбнулась она, узнав и жеребца особого расцвета, и самого всадника по характерной посадке. — Чего это он? Неужели случилось что-то…

К Александру она питала, самые что ни на есть материнские чувства, относясь к нему с особой теплотой. Всячески поддерживала [несколько раз, когда у него случились неожиданные финансовые затруднения, сразу же ссудила его деньгами], при каждой встрече живо интересовалась его делами. Узнав о его скорой свадьбе, специально поехала в столицу, чтобы познакомится с его избранницей. А когда его матушка скончалась, взяла на себя все расходы и заботы.

Тем же отвечал ей и Пушкин, считая своей второй матушкой. В многочисленных письмах так и писал ей: «божьим провидением у меня две матушки, чем я и неимоверно счастлив и горд». В каждый свой приезд в Михайловское поэт непременно посещал Прасковью Александровну с визитом, чтобы засвидетельствовать свое почтение, одарить столичными гостинцами ее и ее дочерей. О его особенном отношении к семейству Осиповых говорило и то, что многие жители Тригорского, да и само имение с его прекрасным парком, отчетливо угадывалось в героях и пейзажах романа «Евгений Онегин».

— Нужно непременно сказать…

Всплеснув руками, она выбежала из комнаты, а уже через мгновение ее зычный голос разносился по коридорам и комнатам большого барского дома и предупреждал о скором прибытии дорого гостя. Вскоре дом уже напоминал разворошенный муравейник — все кричали, носились из комнаты в комнату, платья, шляпки вынимались из шкафчиком, шипели раскаленным паром утюги, тянуло соблазнительными ароматами из кухни.

— Маменька, маменька, спасайте! — в коридоре на Прасковью Александровну налетела младшенькая Катенька с ворохом платьев на руках. — Какое надеть⁈ — глядела на нее большими глазами, полными слез, и жалобно всхлипывала. — Вот это с голубенькими лентами на подоле или вот это с розовыми цветочками? Маменька⁈

Улыбаясь одними губами [как в этой суете не вспомнить и свое детство и молодость, когда с таким же отчаянием и страхом наряжалась перед балом или приездом кого-то из гостей], женщина ткнула в верхнее платье.

— Одевайся, Катенька, не плачь, я пока займу наших гостей…

— Гостей⁈ — ахнула девочка. — Александр Сергеевич будет не один?

И, взмахнув ворохом платьев, умчалась, визжа про нового гостя, да еще мужского пола.

— Эх, молодость, молодость… — Осипова покачала головой и пошла в гостиную. Судя по всему, гости должны вот-вот появиться. — Эй, кто там есть, живо несите наливочки со сладостями для наших гостей! — властно крикнула она на слуг, носящихся по коридорам с подносами и блюдами. — В такую погоду не помешает…

Встречу со своим Сашенькой она ожидала с нетерпением. Считай, с самого его приезда в Михайловское не виделись. Злые языки поговаривали, что поэт после дуэли очень сильно изменился. Стал сам на себя не похож, что, честно говоря, не удивительно: по краю смерти прошёл, а смерть кого хочешь изменит до неузнаваемости. С этими смешанными чувствами Осипова и стояла в гостиной.

Про себя она уже решила, что Александр к ней за поддержкой едет. Как у него матушки не стало, с кем ему ещё по душам поговорить? С друзьями и знакомыми о таком, о личном не поговоришь. С ней же они часто вели долгие беседы о жизни. К тому же эта ссылка, будь она неладна, случилась. Он совсем, наверное, в печали…

Только того, что случится дальше, она никак не ожидала…

— Идут, — увидела, как в окошке мелькнуло две фигуры с большими то ли мешками, то ли сумками. — Какой-то господин с ним… Хм, молодой… И лицо такое волевое…

Хлопнула дверь и в дом вошел Пушкин, тут же разразившийся громкими и радостными приветствиями:

— Разлюбезная Прасковья Александровна, как же я счастлив вас видеть! Сразу же хочу принести свои глубокие извинения, что так долго вас не навещал! Работал, дорогая Прасковья Александровна, много работал, очень хотел закончить начатые произведения! И в качестве извинения некоторые из своих работ сегодня вам и представлю. Обещаю, вы будете в восторге! Но прежде…

В воздухе повисла небольшая пауза, а Александр тем временем вытащил из-за спины огромный букет цветов, сделанных с невероятным искусством из разноцветной щепы. Здесь были и пышные розы, и светлые ромашки, и даже благородные лилии.

— Позвольте, несравненная Прасковья Александровна, поздравить вас с прекрасным весенним праздником, только и дающим нам, мужчинам, надежду в эти холодные дни на нечто светлое и прекрасное…

Осиповой при этих словах аж поплохело. Неужели, она про какой-то большой праздник забыла? До Пасхи же еще далеко. Может чьи-то именины? Сашеньки Пушкина? Нет, он в мае родился, ей ли не знать день его именин. Что же тогда за прекрасный весенний праздник такой?

— С Международным женским днем, Прасковья Александровна! С днем всех милых дам, с днем весны, с днем просыпающейся природы, которая подобно прекрасной женщине готовится подарить новую жизнь! Вы разве не слышали про такой праздник? Значит, теперь будете знать, что есть такой день в году, когда мы, мужчины, будет говорить вам говорить комплименты в два, в три, в десятки, в сотни раз больше, чем обычно!

От такого напора, таких необычных новостей, женщина аж опешила. Стояла с растерянной улыбкой и не знала, что и ответить…

— А теперь, разлюбезная Прасковья Александровна, позвольте я со своим товарищем выйду во двор и приготовим вам чудеснейшее мясо по особому кавказскому рецепту. Именно так его жарят жестокие горцы — дети снежных гор и стремительных горных рек. Уверяю вас, такого вы еще не пробовали. Мой товарищ, Дорохов Михаил Викторович в недавнем прошлом прибыл с Кавказа, где воевал с горцами и заслужил золотое оружие за храбрость, рассказал об этом рецепте…

Не успела она и рот раскрыть, а оба гостя вновь исчезли за дверью и что-то начали сооружать прямо во дворе. Через какое-то время там уже весело полыхал костер, возле которого стоял небольшой столик, сооруженный на скорую руку и заставленный походными угощениями.

— Маменька, а кто это с Александром Сергеевичем? — из-за плеча женщины уже с любопытством выглядывали младшие дочери. — Такой высокий, и вид у него такой мужественный…

— Это офицер, товарищ Сашеньки и только прибыл с Кавказа, где воевал с горцами. Сашенька сказал, что он за храбрость получил золотое оружие…

Обе девушки ахнули, с еще большей жадностью и любопытством прильнув к окну.

— Ну-ка брысь обе! Одеваться! — рявкнула на них женщина, увидев, что дочери еще толком и не одеты. — И чтобы вели себя, как подобает благовоспитанным особам!

Едва те умчались, она довольно улыбнулась. Любила обеих безумно, но держать старалась в строгости, в «ежовых рукавицах», чтобы совсем не отбились от рук. Проказницы росли, и сейчас за ними, вообще, нужен был глаз да глаз.

— Стрекозы настоящие, — фыркнула им вслед женщина. — А ты, Сашенька, признаться удивил меня, сильно удивил… Я думала, ты пришел душу излить, поделиться своими печалями, горестями, а ты с пришел с необычным праздником поздравить, устроит фейерверк… Никак не ожидала… Хм, сейчас посмотрим, чем ты таким ты хочешь нас удивить.

И Пушкин удивил!

Сначала устроил пикник, где всех угощал собственноручно пожаренным на костре мясом. Естественно, дамы поначалу отказывались от такого угощения — не привыкли, хотя оно и выглядело очень соблазнительно. Когда же, поддавшись уговорам, попробовали по кусочку нежного, шкворчащего и распространяющего вокруг удивительный аромат мяса, то восхитились. Шашлык, как его называл Пушкин, оказался очень пряным, в меру жирным, и на свежем воздухе невероятно вкусным.

И когда все насытились и захотели развлечений, Пушкин внезапно появился перед ними с толстой пачкой листов и предложил с таинственным, заговорщическим видом:

— Милые дамы, а хотите, прочитаю вам несколько невероятных историй про горцев, которые и придумали это блюдо? К тому же непосредственным участком этих удивительно опасных историй был ваш покорный слуга, Дорохов Михаил Викторович.

Дамы тут же дружно перевели взгляд на скромно стоявшего рядом с ним кавалера, который внезапно побледнел. И это выглядело так романтично, так таинственно, что все тут же захлопали в ладоши, выражая свое полное согласие с этим предложением.

— Так вот, мои очаровательные слушательницы, позвольте представить на ваш суд несколько глав из моего нового романа о настоящем русском офицере, настоящем храбреце, для которого честь и любовь к Отечеству никогда не были пустыми словами…

Жадные девичьи, да и дамские тоже, взоры вновь стрельнули в сторону Дорохова, заставив того еще больше побледнеть.

— … Это случилось в начале сентября, когда днем еще по-летнему тепло, а вечером и ночью в горах уже отчетливо ощущается холодное дыхание осени. Дикие горцы, поклявшиеся изгнать с Кавказа всех русских, пробрались в одно селение и, выбив часовых казаков, похитили полковую кассу, а также юную дочку полковника Чарыгина. Едва поднялась стрельба, и вдогонку бросился целый эскадрон лихих драгун, их уже и след простыл. На ночь же драгуны поостереглись идти в горы, где грозные вайнахи знали все тропы, все отвесные скалы и бездонные ущелья. Только один офицер не испугался…

Конечно же, все слушательницы поняли, кто именно был этим отважным героем, не испугавшимся ни горцев, ни темной ночи. На бледного, как смерть Дорохова, не знающего куда деваться от жадных взглядов, смотрели уже не просто с интересом, а с восхищением.

— Он поглядел старые образа в красном углу избы, перекрестился и пошел собираться в путь. Спутниками в смертельно опасном предприятии стали лишь его верный конь, добрая сабля и ружье, что уже немало ему послужило верой и правдой. Прощальное письмо для матушки, что написал, на столе оставил. Рассудил так: вернется — другое напишет, а не вернется — друзья домой отправят с его последним приветом…

Самая младшенькая — тринадцатилетняя Катенька — вдруг громко всхлипнула, и тут же тукнулся в материн бок. Средняя Анна еще держалась, хотя то и дело и вытирала слезы с глаз. Повлажневшие взгляды были и у остальных.

— Не печалиться, милые дамы! — Пушкин оторвался от листка и задорно улыбнулся. — Разве не знаете, что русские войны никогда не отступают и всегда побеждают? И в этот раз все обязательно будет хорошо… Кстати, Прасковья Александровна, попробуйте один напиток для бодрости духа и согрева под названием Бейлис…

Почитав еще немного и закончив эту главу на мажорной ноте, Пушкин сразу же предложил новое развлечение:

— Праздник продолжается, и скучать нет времени! Сейчас мы с вами сыграем в одну совершенно вам неизвестную игру — Воображариум! Как вы поняли из названия, эта игра на воображение. Правила просты, оттого их легко запомнить. Каждый получит по семь вот таких карт с яркими и необычными картинками, которые ни в коем случае нельзя показывать соседям. Тот, кто ходит, должен выбрать у себя одну карту и придумать, связанное с ней событие или человека. Придумать нужно что-то заковыристое и в тоже время интересное. Другие игроки под это задание готовят свою карту, а после каждый начинает отгадывать, какую же карту загадал ведущий…

Прасковья Александровна поначалу было хотела тихонько отойти, предоставим молодежи веселиться одним. Однако незаметно для себя быстро втянулась и скоро уже заливисто смеялась и дурачилась, не хуже других.

— … Это точно Катенька загадала! Смотрите, видите, какой там пес нарисован⁈ Вылитый Катькин любимец!

— А вот и нет! А вот и нет! Маменька, скажите, Аннушке, что я не песика загадала!

— А теперь, чья очередь загадывать⁈

— Позвольте я? Итак, самое любимое блюдо!

— Ха-ха-ха! Тут и гадать не нужно! Маменька говорила, что Александр Сергеевич больше всего любит розовые блины со свеклой, и калью с солеными огурцами и…

— А может я уже передумал…

Под самый вечер уже при свечах они продолжили праздник чтением удивительной сказочной истории про Ивана-морехода, которая все неимоверно понравилась.

— … Маменька, а когда снова будет восьмое марта? Я снова хочу женский день, — когда последняя страница сказки была перевернута, вдруг громко спросила самая младшенькая Катенька. — Давай, и завтра тоже будет женский день? Давай, маменька? Я в календарике страничку не буду переворачивать…

А когда все начали расходиться по комнатам [гостей попросили остаться на ночь], Осипова попросила Пушкина ненадолго задержаться в гостиной.

— Сашенька, ты меня сегодня очень сильно удивили. Вы прямо возмужали, как мне кажется. Брак с Натальей тебе очень пошел на пользу. Твоя матушка, покойница, очень бы порадовалась. Про твои успехи на ниве писательства я и не говорю. Эта сказка про Ивана-морехода нечто совершенно невероятное. Признаться, и я заслушалась. Поразил меня и роман. Вот, кажется, даже прослезилась, — она показала на кружевной платок в руке. — Ты очень сильно изменился и я очень рада этому. Наконец-то, ты забросил все эти масонские игры, которые никого еще до добра не доводили.

— Что? Масонские игры? — ей показалось, наверное, но Пушкин почему-то сильно удивился ее словам. Неужели, забыл о своем увлечении масонством, тайными обществами и их странными идеями. — Я не очень понимаю…

— Хорошо, хорошо, Сашенька, — женщина понимающе улыбнулась. — Ты все это хочешь забыть, и правильно делаешь. Забудь обо всем этом. Еще мой первый супруг, царство ему Небесное, говорил, что ничего хорошего нет в этих тайных посвящениям. Мол, дурное это. Хорошими словами прикрывают плохое… Храни тебя Господь, Сашенька.

* * *

На следующий день из Тригорского в соседний губернский город отправился гонец, Прошка сын Силантия из дворовых людей, с большой кожаной сумкой на плече, где лежала почти два десятка писем. Только в городе была ближайшая почтовая станция, через которую и можно было отправить письма в столицу.

Всему тригорскому семейству не терпелось поделиться событиями вчерашнего дня со своими родными, друзьями и знакомыми. Во всех красках описывали новый праздник, спрашивали, слышали ли кто-то еще о нем. Рассказывали о необычных новых играх, которыми можно скрасить вечер большой компанией.

Целыми листами описывался товарищ Пушкина, где он представал отважным молчаливым красавцем, получившим на Кавказе золотое оружие за храбрость. Расписывались его подвиги на войне, когда офицер в одиночку спас красавицу-дочь полковника и разогнал целый отряд жестоких горцев. Естественно, в письмах просили родных и друзей непременно узнать про этого офицера и сразу же отписать обратно.

* * *

Через какие-то несколько недель, как письма пришли и новости о неугомонно Пушкине разошлись по городу, Санкт-Петербург «охнул». Оказалось, что весь высший свет каким-то невероятным образом пропустил такой невероятный праздник, который посвящен исключительно дамам!

В знатных домах происходили самые настоящие баталии, во время которых от корки до корки изучались календари, книги, выспрашивались ученые мужи о празднике, которые приходился в аккурат на восьмое марта.

В Санкт-Петербургском императорском университете оказались сорваны все занятия. Возбужденные студенты толпами рыскали по библиотеки в поисках любого упоминания об искомом празднике. Поднимались даже греческие и римские свитки, так кто-то из преподавателей предположил, что имелся ввиду старинный римский праздник.

Дело дошло и до самого императора, когда к нему обратилась его супруга. Императрица оказалась обеспокоена тем, что они не организовали высочайший прием в честь такой знаменательного праздника.

Руслан Агишев Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын!

Глава 1 Опять в трудах аки пчела

* * *

Псковская губерния, с. Михайловское

Тот разговор с Прасковьей Александровной, состоявшийся сразу же после празднования восьмого марта, еще долго не выходил у Александра из головы. Слишком уж много непонятного, странного он узнал о прошлом Пушкине, что не могло быть простой безделицей или даже шуткой. Соседка, относившаяся к нему с материнской теплотой, вряд ли бы стала так шутить.

— Какие-то масоны, тайные общества, политика… Хм, Саня, курчавая башка, куда ты, вообще, влез⁈ Чую, не к добру все это, точно не к добру.

Пушкин снова перевернулся с одного бока на другой, уже в шестой или седьмой раз, наверное. Сна, по-прежнему, не было ни в одном глазу. Мозг, взбудораженный тревожными мыслями, теперь до самого утра не даст уснуть.

— Черт, — вздохнув, поэт откинул одеяло и поднялся. — Подкинули вы, Прасковья Александровна мне задачку. Гадай теперь всю ночь… Масоны… Код да Винчи какой-то получается, — почему-то вспомнился характерный фильм с Томом Хенксом про всякие масонские общества, заговоры и вселенские секреты. — Подожди-ка, этот французик ведь тоже про какого-то рыцаря говорил… Как уж там было-то?

Вскочив с кровати, он заметался по комнате. Нужное, словно специально, никак не вспоминалось. Мысль бродила где-то близко, очень близко, но все равно никак не давалась в руки.

— Так… Он сказал… Сказал… — наконец, началось вспоминаться, отчего он даже глаза прищурил от предчувствия. — Кажется, рыцарь розы и креста. Да, точно, рыцарь розы и креста.

Сделал в сторону печи еще несколько шагов и замер, уткнувшись задумчивым взглядом в стенку. А затем, и вовсе, повел себя странно. Резко дернул головой из стороны в сторону, с силой почесал затылок, и медленно пошел к небольшому комоду. Пока шел, что-то усиленно бормотал. Посмотри кто-нибудь сейчас на него, точно бы креститься стал.

— Где-то я это видел… Точно видел… Черт, попадалось же на глаза совсем недавно, — оказавшись у комода, Пушкин вдруг резко опустился на колени и начал в нем рыться. Рыскающий вполной темноте, с выпученными глазами, выглядел, и правда, не очень здоровым. — Видел же… Не мог я ошибиться… Тогда еще подумал, что это такое… Вот же оно!

Что-то увидев, он быстро дернулся.

— Вот оно.

Схватил массивную серебряную печатку с искусно выгравированными на ней розой и крестом и стал внимательно ее разглядывать.

— Даже надпись какая-то есть… Не видно ничего… От свечи один огарок остался… Сейчас, новую достанем.

С новой свечой стало гораздо светлее. На внешней части перстня показалась витиеватая надпись английскими буквами.

— Рыцарь, во как… Значит, я все правильно запомнил. Дантес упомянул, что я рыцарь розы и креста… Интересно… Как-то все так странно закрутилось. Сначала Дантес, потом соседка с ее разговором, а теперь вот еще и перстень. Санька, куда же ты вляпался?

Получалась, и правда, малоприглядная картина. По всему выходило, что Пушкин состоял в каким-то тайном масонском обществе и теперь, похоже, конфликтовал с его членами. При этом Александр сам толком ничего не помнил ни про это тайное общество, ни про его членов, ни про их совместные дела.

— Кто они такие? Чем занимаются? А я им с чего сдался? Вопросов, больше, чем ответов… А что я, вообще, знаю о масонах?

Александр задумался, усевшись в кресло. Вопрос был очень не просто и требовал обстоятельного размышления.

— Хм… Похоже, немного, — недовольно хмыкнул он, понимая к своему неудовольствию, что его знания о масонах в России весьма обрывочны и во многом основываются на кинематографе и художественной литературе.

— Масоны, общество вольных каменщиков… Если верить Льву Николаевичу Толстому, то и Суворов, и Кутузов были масонами, причем самого высокого градуса посвящения… При матушке Екатерине их во власти было, как блох на бродячей собаке. Вроде и канцлер, и сенаторы, и среди военных очень много… Подожди-ка, а сейчас-то они вроде запрещены, — он точно не был уверен, но почему-то очень склонялся к этой мысли. — Прасковья Александровна, кажется, что-то об этом тоже говорила. Мол, хорошо, что перестал с ними якшаться, а то и в Сибирь попасть не долго…

Постепенно появлялась некоторая ясность. Скорее всего, Пушкин, по натуре сильно увлекающийся, как и все творческие люди, человек, входил в масонское братство. Наверное, его «подцепили» чем-то красивым, необычным — какой-нибудь идеей о всеобщем братстве, равенстве. Пообещали, что они все вместе будут строить царство всеобщей справедливости. Для поэта, сильно симпатизировавшего декабристам и откровенно недолюбливавшего императора, это могло стать прекрасной наживкой.

— Эх, Саня, Саня, тебе уже почти сорокет, а все в сказки веришь, — он печально улыбнулся, качая головой. — Знал бы ты, как часто нас этими сказками о справедливом обществе кормили. Сначала рассказывали о коммунизме и светлом будущем, потом — о человеческом капитализме с сытостью, достатком и демократией… И всегда, Санька, всегда простой люд не получал ничего кроме боли, страха и нищеты. Никогда не верь, если тебе говорят красивые слова… Не верь.

Тяжело вздыхал, вспоминая свое прошлое.

Горько усмехался, когда перед глазами всплывали одухотворенные сытые лица политиков, красиво и грамотно вещавших о наступлении скорого рая и всеобщего изобилия в отдельно взятой стране. Рассказывая о временных трудностях, о нашей лени, о необходимости усердного труда, через какое-то время они все оказывались откровенным ворьем и лжецами. Как же так можно, на голубом глазу рассказывая о морали и нравственности, призывая работать не покладая рук, воровать так, словно в последний раз? Никогда этого не понимал.

— Так-то Саня, может и зря ты на императора всех собак спустил, а заодно поверил непонятно кому… Ладно, подумаем. Как дома окажусь, нужно все вверх дном перевернуть. Должны же остаться какие-то бумажки об этих масонах?

Поворчав еще немного, походив из угла в угол, Александр ближе к утру затих. Присел на кровать и, сам не заметив как, задремал.

* * *

Псковская губерния, с. Михайловское

Собираться в дорогу Александр начал ближе к полудню. Сегодня предстояло заняться одним делом, к которому он готовился уже довольно давно.

— Александр Сергеевич, — в дверях его рабочего кабинета появился Дорохов. Свежий, бодрый, с застывшей решимостью в глазах, с такого только картину настоящего офицера писать. — Все готово. Прохора я еще утром послал в монастырь, чтобы игумена предупредил о нашем приезде.

Поездка в монастырь совсем не была увеселительной прогулкой, как это могло показаться. Мол, скучающий в ссылке аристократ устал развлекаться и решил вкусить немного духовной пищи. Отнюдь.

— Вроде бы я хорошо подготовился к этому делу…

Он давно уже задумывался над тем, чтобы устроить в Михайловском школу для крестьянских детей. В Свято-Успенском Святогорском мужском монастыре, как раз все для этого и было — хорошие помещения, грамотные учителя. Осталось лишь об этом договориться.

— Игумен Иона батюшка нормальный, понимающий, без лишних заскоков, как я помню. Должен понимать, что от грамотности лишь одна только польза. Время не стоит на месте — все меняется, все движется. Откроем образцовую школу с классами, спортзалом, хорошенько ее пропиарим. Глядишь, Прасковья Александровна тоже у себя откроет. Так постепенно на всю губернию прогремим…

Честно говоря, Александр смотрел гораздо дальше, и эта школа в его селе виделась лишь первой ласточкой. Сейчас, когда у него завелись кое-какие деньги, он заняться тем, в чем и видел свое настоящее призвание. Ведь, он учитель с таким багажом учебно-методических знаний, что на столетия обогнали все сейчас и здесь существующее.

— Эти газетки и журналы, бейлис, косметика для барышень, все это баловство в историческом масштабе. Школа же, как часть современной системы образования, это самое настоящее будущее, плоды которого можно пощупать не через пятьдесят — шестьдесят лет, а уже через семь — восемь лет.

Пушкин грезил о полноценной реформе российской системы просвещения, из которой должно было вырасти нечто совершенно потрясающее для этого времени. Ведь, одна из главных бед страны — отсталость, причем во всех смыслах — была результатом именно убогого образования, которое было доступно лишь избранным, да и то в каком-то усечённом виде.

— Я подготовлю такие учебники, которые никто здесь и в глаза не видел. Поделюсь технологией организации полностью отработанного учебного процесса со всеми его четвертями, контрольными срезами и тестами, урочной системой и индивидуальным подходом. Школа, действительно, станет храмом науки… Мы новых Ломоносовых столько из сел надергаем, сколько никогда и не видели. Нового да Винчи сами вырастим.

Объем предстоящей работы, конечно же, потрясал. Александр прекрасно понимал, что многое может не получится, но надеялся на лучшее. Главное, считал, нужно запустить процесс: наладить работу пары-тройки образцовых школ и показать их миру, чтобы всем стала их неимоверная эффективность и польза для страны.

— Сложно, конечно… А что, лучше сидеть и клепать газеты и романчики на продажу?

Что греха таить, Александра немало тяготило то, что первые его здесь шаги были исключительно потребительскими. Умом он, конечно, понимал, что не мог поступить иначе и доложен был первым делом броситься зарабатывать деньги, чтобы помочь себе и своей семье. Но внутри довольно сильно корил себя за то, что за все это время даже не попробовал хоть что-то изменить к лучшему.

— Будем стараться, а то хорошо здесь устроился. Первый парень на деревне, знаменитость, жена красавица, дом полная чаща… А за околицей дети с голоду пухнут, в соседнем городе на базаре крестьянами, как скотиной торгуют, — во время своего знакомства с Михайловским и подворным обходом он много чего откровенно мерзкого и страшного видел — вареную лебеду в мисках и лепешки из толченой коры, гниющие чирьи на теле рожениц, где ползали желтоватые личинки, детей с громадными, словно надутыми животами. На фоне всего этого фривольная связь прошлого Пушкина с молодыми крестьянками казалась даже нормальной. — Ничего, начнем с малого, а там посмотрим. Москва тоже не сразу строилась… Главное, игумена убедить, а через него и разрешение у Церкви на открытие крестьянских школ выбить.

Одними деньгами такое не провернуть, поэтому Александр загодя приготовил пару очень серьезных аргументов — иллюстрированные азбуку и Библию для детей.

Довольно неплохо рисуя [что интересно, ему удавались как портреты, так и пейзажи], поэт подготовил детский букварь с красочными картинками под каждую букву. Со страниц смотрели улыбающиеся мальчишки и девчонки, премиленькие котятки с ушками торчком, грозные львы с клыками и пушистые елочки. Учиться по такому учебнику и малышу, и взрослому одно удовольствие. Можно было уже сейчас со сто процентной уверенностью предсказывать, что такой учебник вызовет полнейший восторг у ученика. Естественно, не увидеть этого игумен и другие церковные иерархи просто не могли.

С детской библией задумка была гораздо тоньше и еще более многообещающей по далеко идущим последствиям. Этой небольшой книжицей, самым настоящим комиксом из будущего с яркими раскрашенными картинками из Ветхого Завета, Александр хотел показать, как многое в церкви, в обычном богослужении можно сделать проще, доступнее для самых обычных людей от сохи. Такая Церковь станет гораздо ближе к людям, а вера — гораздо сильнее. Ведь, обычный крестьянин грамоту не знает, церковные тексты не читает, старославянский язык богослужения не понимает. Красочные же картинки о жизни Иисуса Христа, его буднях, его чудесах примет «на ура»: будет с блеском в глазах любоваться такой библией, доставать из сундука только по большим праздникам, рассказывать соседям с дрожью в голосе. Такое проявление веры ему особенно понятно и близко. А сколько в стране таких крестьян — темных, забитых?

— Должно же до вас дойти, что с людьми, даже с темными мужиками в глухих мордовских или татарских селах нужно работать — по-настоящему, с огоньком, засучив рукава… Поймете, а не поймете, подскажу, носом ткну…

Прежде чем положить иллюстрированную библию в сумку, Пушкин снова открыл ее, полюбоваться на свое творение напоследок.

— А хорошо все-таки получилось… Венька, стервец, настоящим художником оказался. С красками и кистью так наловчился, что диву даешься. И не скажешь ведь, что еще месяц назад стадо пас и коровам хвосты крутил…

Самый обычный пацан лет пятнадцати, которого Александр однажды приметил, и правда, оказался настоящим самородком. Рисовал так, что завидно было. Страшно было подумать, что могло из него получиться, если его отдать в обучение хорошему художнику. Новый Репин, Айвазовский?

— Все, пора…

* * *

Псковская губерния, Свято-Успенский Святогорский мужской монастырь

Игумен Свято-Успенского Святогорского мужского монастыря отец Иона несмотря на свою неказистую, нисколько не степенную внешность — низенький рост, излишнюю полноту и простоватое лицо — имел славу жесткого, властного руководителя. Все его приказания выполнялись едва ли не бегом, а накладываемые им послушания — с особенным старанием. Когда он выходил из кельи во двор монастыря, то незанятые монахи тут же начинали изображать усиленную деловитость, а прихожане, вообще, старались ему на глаза лишний раз не попадаться. Словом, был особенно грозен к грешникам и беспощаден к праздности.

— Ваше Высокопреподобие, — к игумену подбежал худенький монашек и низко поклонился. — Ваше Высокоподобие, — пролепетал монашек, отчаянно труся перед игуменом. — У ворот господин Пушкин, до вас про…

— Так чего встал, как столб? — не дав ему договорить, тут же рявкнул отец Иона. — Зови немедля!

Монашка, как ветром сдуло — со всех ног понёсся к воротам обители, только ряса за ним парусом развевается.

— Одни бездельники да нахлебники… В святую обитель не Господу приходят молиться, а ряхи наедать, — недовольно ворчал он, скользя строгим взглядом по сторонам. Все, в чью сторону поворачивался игумен, немедленно начинали трудиться с удвоенной силой. Снег чистили — лопаты аж над головой взлетали. Воду ведрами тащили — с испугу половину выплескивали. — Ты как снег кидаешь? Шибче, шибче! Заснул что ли? А этому вольнодумцу чего ещё нужно? То не дозовешься его, то сам бежит… Чего приперся, не ясно. Тут дел столько, что не продохнуть — крышу в овчарне чинить надо, забор в курятнике покосился, картошку перебрать не грех…

С Пушкиным у игумена были не самые добрые отношения. Скорее натянутые, если так можно сказать. Не очень любил поэт церковь и её служителей, что особо и не скрывал. При редких встречах любил язвительные вопросики задать, посетовать на неграмотность и жадность сельских батюшек. Естественно, Иона отвечал ему взаимностью. Словом, каждая их встреча превращалась в поединок: поэт упражнялся в остроумии, то и дело испуская язвительные комментарии; батюшка в ответ читал пространные проповеди-нравоучения, призванные пристыдить зарвавшегося поэта. Получается, не очень хорошо общались.

— Явился — не запылился, — недовольно сверкнул глазами игумен при виде незваного гостя. — Пришел? Опять будешь нашу церкву хулить и всякую напраслину на святых отцов возводить?

Обычно Пушкин сразу же начинал артачиться, бросаться в спор, а тут, к несказанному удивлению священника, смиренно слушал и грустно улыбался.

— По делу пришел, батюшка, по делу. Благословите…

— Ну-ну, посмотрим, — удивленно пожевал губами игумен, качая головой. — Посмотрим, по какому такому делу… Пошли в келью, там поговорим, коли не шутишь.

Уже в келье они сели за стол и с выжиданием уставились друг на друга.

— Ну? — Иона в нетерпении пристукнул посохом по деревянному полу. — Дел много, говори чего пришел.

— Э-э, отец Иона, с просьбой о помощи пришел.

— Что? — у игумена аж челюсть вниз поползла. Никак не ожидал от такого известного вольнодумца, как Пушкин, просьбу о помощи услышать. От поэта более привычно какую-нибудь нехорошую шутку услышать. — О чем просить хочешь?

Пушкин, чуть замявшись, продолжил:

— Хочу школу для крестьянских детей открыть, чтобы учить их грамотности, чтению и закону Божьему. Думаю, такая школа большую пользу может государству принести. Ведь, неграмотные люди темные, дремучие, падкие на всякое непотребство. В такой же школе можно с самого детства учить правильному, что единственно верным бывает. Вот…

Тут он снял с плеча сумку, и вытащил из нее небольшую пачку листков, скрепленных на манер рукописной книги.

— Я даже азбуку написал для деток и взрослых, которые грамоту не разумеют.

Опешивший от такого начала игумен осторожно принял книгу из рук гостя. Держал ее одними пальцами, словно так было что-то опасное, нехорошее.

— Азбука, говоришь?

Медленно открыл первую страницу, потом вторую, третью, и застыл. Такого он еще ни разу не видел.

— Это азбука для крестьянских детей? — переспросил он вдруг дрогнущим голосом, оглаживая красочную невероятно притягательную картинку. — Такого даже у цесаревича нету, а ты для крестьян…

Иона даже взгляда не отрывал от ярких картинок. Вот под большой буквой «Б» красовался угрюмый черный бык с крутыми роками и вывернутыми ноздрями, в которых было вдернуто кольцо. На другой странице, где стояла буква «В», было нарисовано самое обычное деревянное ведро с изогнутой ручкой. Перевернул еще одну страницу и увидел рисунок крупного гриба с толстой ножкой и бурой шляпкой.

Все было очень красочно, и главное, совершенно понятно. Один раз взглянул, и сразу же все стало ясно.

— Хорошее дело, отрок, хорошее, — наконец, выдал Иона, смотря на Пушкина совершенно другими глазами. Недавний вольнодумец, ярый атеист вдруг задумался об общественной пользе — не чудо разве? — Наверное, хочешь у нас свою школу делать? Хорошо, подумаю над этим. Дело очень хорошее, полезное. Думаю, можно разрешить. А с эту азбуку, уверен, нужно знающим людям показать, чтобы большим числом напечатать…

Выдав это, игумен кивнул гостю. Мол, доволен тобой.

— И у меня для церкви есть один подарок, — Пушкин вдруг снова полез в сумку. — Я тут подумал, что некоторые люди в силу разных причин не очень хорошо понимают православную веру. Темные, что тут говорить… Поэтому вот нарисовал библию в картинках…

В полной тишине положил новую книгу из пачки листов на стол и подвинул ее к игумену, раскрыв на середине.

— Что ты сказал? Библию? — возмутился Иона, зло сверкнув глазами. — Это же возмутите…

Но не договорил, замолчал, громко клацнув зубами.

— Иисус…

На большом листе был искусно изображен черноволосый молодой мужчина с длинными распущенными волосами в белоснежном одеянии, ниспадающем ниц волнами. Его лицо излучало такую доброту и всепрощение, что нельзя было оторвать глаз.

— Господь Всемогущий…

С благоговением игумен перевернул страницу и снова окаменел. Прямо на него смотрел мускулистый римский воин с чрезвычайно злым лицом, который копьем подгонял Христа с тяжеленным крестом.

— Это же Голгофа…

Иона медленно переворачивал одну страницу за другой, одну страницу за другой, а перед ним раскрывалась яркая живая летопись жизни и смерти Господа Иисуса Христа. Все очень живо и просто.

— Это же каждый поймет… даже дремучие горцы, лесная мордва… Вот она помощь для проповедника, для батюшки в сельской церкви… Очень нужная книга, отрок, очень нужная, — игумен говорил быстро-быстро, то и дело вытирая внезапно выступивший на лбу лоб. — Это нужно показать… нужно обязательно показать… его святейшеству.

Глава 2 Хороший, черт его дери, день!

* * *

Псковская губерния, г. Энск…

А как хорошо начинался этот день…

К ярмарке, что традиционно в Энске проводилась за неделю до Святой Пасхи, дороги уже более или менее просохли. Местами, конечно, было самое натуральное болото и колеи в человеческий рост, но по большей части мест можно было проехать.

Ближе к сроку в город потянулись купеческие обозы с товаром, который после долгой зимы, как горячие пирожки разлетался. Везли зерно, цена на которое перед посевом завсегда к небу взлетала. Возами продавали капусту, морковь, репу, моченые яблоки. На прилавки все выставляли, даже подмоченное, подгнившее и порченное, потому что знали, что все, как метлою сметут. Ведь, рачительный хозяин и гнилье в дело пустит: одни господа берут для кормежки свиней, другие — для своих крестьян.

Пару телег с товаром собрали и в Михайловском. Пушкин как раз в Энск собрался, чтобы у местного городничего печатный станок арендовать для печати своего нового романа и азбуки с картинками. Заодно решил и рыночной спрос на свои придумки — кофейный ликер и косметички — проверить. Если их хорошо примут, то денег, вообще, море будет. Можно будет в селе и школу нормальную построить, и свою собственную типографию открыть.

— … Ты,Прошка, уши раскрой и слушай внимательно, как свои коробочки с пудрой и тушью продавать будешь, — Пушкин тронул поводья, заставляя жеребца идти рядом с повозкой. Среди коробов с товаром как раз сидел Прошка Сиплый, знатный умелец по дереву, который в Михайловском и делал шкатулочки косметички. — Твои шкатулки, конечно, огонь — красивые, глаз не отвести, но реклама еще никогда никому не мешала. Понимаешь?

Шкатулки, из которых решили сделать косметички, и правда, выглядели по особенному нарядно, и, главное, дорого. Коробочка аккуратная, ладная, без огрехов, так и просится в руки. Вся покрыта черной краской, настоянной на березовой саже. Яркие красочные рисунки — диковинные красные цветы и золотистые жар-птицы — словно живые проступают из под прозрачного лака. Крошечные петельки и небольшая застежка сверкают бронзой.

— Дык, барин, а чего тут понимать-то. Товар пригожий, точно возьмут. А бабы с нами на кой черт? — Прошка ткнул заскорузлым пальцем в сторону двух девицы, тихо, как мышки, сидевших на краю повозки. — Чаво они там забыли? От баб одно только разоренье. Как сороки, ей Богу. Чаво блестящее увидят, сразу же лезут тудыть…

Крестьянин с таким скорбным видом махнул рукой в сторону девиц, что Пушкин невольно улыбнулся. Получается, страсть к шопингу у женщин имела весьма и весьма глубокие корни, раз даже тут про это говорят.

— Проша, — повысил голос Александр, спрятав улыбку. С этим Прошкой Сиплым надо ухо востро держать. Кадр, конечно, ценный, но очень своевольный. — Твоя задача продавать, а девицы своим делом займутся. Будешь дурачка из себя строить, я тебе розгами ума быстро через задние ворота добавлю. Михаил, прошу тебя, проследи за тем, чтобы все было в порядке, пока я с городничим дела обсужу.

Скакавший рядом, Дорохов тут же показал крестьянину ручку плетки.

— А вы, красавицы, — Пушкин повернулся к девицам. — Делаете, как и договариваетесь. Если продажи пойдут, получите по новому сарафану и по колечку.

У девчонок тут же глазки заблестели. Обе живо засопели и стали так кивать, что чуть не с повозки не вылетели.

— Еще раз напоминаю, — хохотнув, глядя на такое усердие, Пушкин продолжил. Я вас взял с собой не просто так. Товар новый, никому еще не знакомый. Вот вы и поможете людям все увидеть…

Косметички, то есть удобные наборы самой простенькой косметики для повседневного использования, товар хороший, но и грамотный маркетинг никто не отменял.

— Сядете прямо тут, на особый стульчик. Рядом на раскладной столик постелите белую скатерть, на которой разложите пару наших шкатулок. Обязательно поставите то зеркальце, что я дал, — обе девицы жадно слушали, то и дело кивая головками в платочках. — Затем будете медленно, со вкусом прихорашиваться… Чего покраснели? Хотите сарафаны и бусики? — головки тут же синхронно дернулись.– Улыбайтесь, можете друг с другом разговаривать. Ведите себя просто, как будто на посиделки с подружками собираетесь. Смотрите в зеркальце, пудрите щеки, носики…

Пока ехали, Александр снова и снова проговаривал с ними то, что в будущем назовут продвинутым видом маркетинга — продавать, не продавая. Девицы должны были всем своим видом показывать, как удобно, хорошо пользоваться косметичками из Михайловского. Каждый, кто будет проходить мимо повозки, своими собственными глазами, увидит это сокровище, и, скорее всего, захочет купить.

— Прошка, а теперь твоя очередь… Повторим, о чем мы вчера говори. Здесь четыре вида шкатулок для разных покупателей, — Александр поочередно тыкал пальцами в ящики с товаром. — Это самые простые косметички, будешь продавать по рублю. Здесь лишь пудра и карандаш-контур. Шкатулки с пудрой, карандашом и тенями стоят уже по пять рублей. Вот эти по десять. А вон тот ящик даже не вытаскивай — там самый дорогой товар для особых покупателей… Миша, будь добр, проследи.

За этими наставлениями они не заметили, как и добрались до Энска, который, честно говоря, совсем не впечатлял.

Первыми показались неказистые крестьянские избенки с покосившимися изгородями. Кое-где стояли домишки посолиднее — из толстых бревен, с добротными сараями, крытыми свежей соломой. По извилистым тропам, протянувшимся между избами, бродили коровы с выпирающими от бескормицы боками, голодные псы [ весна — самое тяжелое голодное время для крестьянина и его скотины, когда от накопленных запасов уже мало что остается; даже корову, главную ценность в хозяйстве, уже нередко кормят соломой с крыш].

Вдалеке виднелись золоченые маковки Свято-Михайловского храма. Рядышком сверкали на мартовском солнышке черепичные крыши редких каменных зданий, образующих всего лишь пару улиц. Сами дороги, разбитые повозками и каретами, больше напоминали болото. Ближе к домам и заборам жались деревянные тротуары с хлипкими поручнями, по которым ловко пробирались горожане.

Повозки, что двигались перед ними, начали сворачивать вправо, к большому пустырю. Отсюда уже видны были громадные качели, на которых кто-то с радостными визгами раскачивался. Возвышались пара ярких шатров то ли заезжих циркачей, комедиантов, то ли цыган.

— Слав тя Господи, добрались, — Прошка поднялся и, посмотрев в сторону храма, истово перекрестился. — Думал, ужо утопнем тутась…

Со всех сторон тут же тянулись самые разные запахи, сплетаясь в нечто совершенно невообразимое. Справа тянуло ароматными пирожками с капустой, мясом, рыбой, отчего рот сразу же наполнялся слюной. Слева пахло пряными мочеными яблоками, красовавшимися желтыми боками прямо в дубовых бочках. Сзади догонял особо ядреный запах конского навоза, тут же перешибавший все остальные запахи и ароматы.

Причудливую картину ярмарки особенно дополняли разнообразные звуки, то и дело прорезавшие воздух.

— … Яблоки моченые, хрустящие, сочные! За гривенник два ведерка отдам, — зычно кричал румяный мужик в распахнутом полушубке и заячьей шапке набекрень. — Подходи, а то все раскупят!

— … Пирожки с мясом, с капустой, с грибами! — с другой стороны его старался перекричать другой торговец, тащивший в руках здоровенную корзину с пирожками. Накрытые свежей тряпицей они источали просто умопомрачительный аромат, заставляя тянуться людей живо принюхиваться и облизываться. — Копейка два пирога! Две копейки — четыре…

— … Подайте, люди добрыя! Подайте, Христа ради, увечному сиротинушке! — звенел тонкий голосок попрошайки, неопределенного возраста и пола, тянувшегося ко всем и каждому с грязной шапкой. — Цельную неделю и маковой росинки по рту не было! Кушать страсть, как хотца. Не дайте пропасть, люди добрыя…

— … А-а-а-а! Украли, украли! Ловите, паскуду! — ревел, как оглашенный какой-то купчина, мчавшийся через толпу за юрким пацаненком. — Убью, убью!

Рынок, настоящий, без всяких прикрас, что тут сказать…

Пушкин дернул поводья, заставляя жеребца встать. Махнул рукой, подзывая товарища.

— Надеюсь на тебя, Миша. На этот товар я возлагаю большие надежды. Поэтому, пока я у городничего буду, бди.

Пригрозив пальцем остальным в обозе, Александр направил коня вверх, к храму. В той стороне был и дом городничего, где его как раз ждали к обеду.

— … Значит, городничего у нас зовут Воронов Илья Петрович, — бормотал он себе под нос, пока конь выбирал дорогу среди глубоких луж. — Отставной майор, коротает свой век городничим в захолустном уездном городке, звезд с неба никогда не хватал… Интересно, что ты за человек такой? Можно ли с тобой вести дела? Вдруг откажется печатать, испугается вести дело тем, кто в опале. Будет не хорошо.

К счастью, городничий, низенький плешивый старичок, оказался просто милейшим человеком. Вышел самолично встречать своего гостя, при этом еще смущался, краснел, бормотал про близкое знакомство с отцом Пушкина.

— Какая радость, дорогой Александр Сергеевич, что вы смогли к нам заглянуть. Молим Господа, чтобы государь-батюшка явил к вам милость, простил. Ведь, прегрешение-то и не сказать что большое, — городничий взял Пушкина за локоть и заговорщически прошептал. — Сказывают, что вы здорово этому лягушатнику поддали. Вроде все зубы ему выбили, до сих пор оклематься не может. Я ведь тоже, когда Наполеона гнали, французов в хвост и гриву…

Его супруга оказалась под стать городничему. Такого же роста, шустрая, улыбающаяся бабуся. В старинном платье с кружевными оборками, точно помнящими того самого Наполеона, она сразу же повела гостя к столу.

— Не слушайте вы его. Опять поди про французов разговор завел. Давайте лучше к столу пойдем… Вот рядом с нашим батюшкой отцом Гавриилом вас посажу… Батюшка, позвольте вам представить нашего гостя из Михайловского, а до этого из самого Петербурга. Господин Пушкин Александр Сергеевич, тот самый… — многозначительно добавила она, внимательно посмотрел на священника.

— Тот самый? — удивленно воскликнул батюшка, вставая из-за стола и оказываясь весьма высоким крупным мужчиной. Особой солидности и степенности ему добавляла окладистая темная борода, густые брови, и внушительный золотой крест на груди. Под стать почтенной внешности оказался и голос — густой бас, от которого мурашки по спине бежали. — Наслышан, сын мой, наслышан о твоем подарке отцу Ионе. Весьма похвальное, богоугодное дело ты сделал. С такой библией Слово Господне даже самому дремучему мордвину или татарину станет понятно. А, значит, много новых душ к Господу придет и спасется…

За сладкой наливкой и богатым столом хорошо посидели. И библию с картинками подробно обсудили, и новую азбуку, и сказку про Ивана-морехода, и его героический роман. В основном, конечно же, хвалили.

— … Скажу вам начистоту, Сашенька, — городничий, раскрасневшийся, довольный, уже хорошо принявший на грудь, близко наклонился к Пушкину и звал его по-простому, по-свойски. — Этого Ивана-морехода даже я теперь почитываю, оторваться не могу. Больно уж у него все ладно выходит: он и шашкой рубится, и лихо из пистолей палит, и говорить мастак, и по женскому делу ходок. Прямо, как я в молодости…

С другой стороны прямо в ухо басил отец Гавриил, нахваливая новый роман. Александр как раз только что рассказывал им о его содержании и выборочно зачитал несколько глав. С пробником, так сказать, познакомил.

— … Это правильно, сын мой, очень правильно про русское воинство писать. Пущай все знают, что у нашего государя храбрые, верные воины, которые любого ворога и в хвост и в гриву… Еще бы про веру нашего Господа написать, сын мой, что православной верой наши воины крепки. Напиши, напиши…

Священник, как и городничий, тоже не пропустил ни одного тоста и наливки себе наливал в рюмку до самых краев. Оттого уже очень «хорош».

— … Благодаря вере наш русский люд и живет в благости, в человеколюбие и справедливости, — гремел его голос. — Возьми вот француза и погляди на него. Скотина ведь, шаромыжник. Мошенник на мошеннике сидит да мошенником погоняет. А на германца погляди? Как зверье живет друг с другом, грызутся по любому делу…

Задерживаться за столом Пушкин особо не стал. С делами, к счастью, удалось разобраться — городничий дал добро на печать в своей типографии, а отец Гавриил выкупил весь запас кофейного бейлиса. Еще хотел на ярмарку успеть и самолично посмотреть на то, как люди его новый товар воспринимают. Словом, совсем не было времени за столом рассиживаться.

— Вынужден откланяться, Илья Петрович, — Александр с печальным видом встал из-за стола. — Мое почтение, Ефросинья Николаевна, — он поклонился супруге городничего, которая, похоже, надеялась, что он останется до вечера, а может и заночует. — Неотложные дела требует моего присутствия. Да и, как человек, находящийся под надзором полиции, не должен надолго отлучаться от Михайловского. Вы извините меня.

— Какая жалость, Сашенька, какая жалость, что тебе уже пора уезжать. Но понимаю, ссылка… — совершенно искренне опечалился подвыпивший городничий, бросаясь к нему обниматься. — Сашенька, дай слово, что вскорости непременно снова приедешь к нам в гости! Мы хорошенько подготовимся, пригласим еще больше гостей… А про свои книги не изволь беспокоиться, — старичок то и дело кивал своему гостю. — Все сделаем в лучшем виде, напечатаем. Я ведь в твои годы тоже писал стихи. Да, да, Сашенька, писал и много…

— Сын мой, я сегодня же буду ждать сей чудесный напиток, которым ты нас изволил угостить, — с другой стороны Пушкина провожал священник, которому уж больно сильно понравился бейлис. — Я ведь очень кофею уважаю, особенно по утрам. Поэтому, изволь, все ко мне в обитель доставить. По цене не обижу, все возьму, сколько есть и будет. Никому больше не отдавай на сторону. Мне ведь много потребно. Знаешь, в обитель, сколько знатных гостей приезжает? Не сосчитать, — отец Гавриил тяжело вздохнул и вскинул руки. Мол, просто толпами ездят. — И каждого нужно потчевать чем-то особенным…

Раскланявшись и приняв коробку с ароматными гостинцами, Пушкин, наконец, покинул гостеприимный дом городничего. Время было чуть больше двух часов дня, и он как раз успевал на ярмарку, к самому ее разгару.

— Дела-то складываются, как нельзя лучше, — улыбался он, направляя коня вслед очередной скрипучей повозке. — А я переживал из-за плохого предчувствия. Глупости, суеверия эти плохие сны…

Действительно, все очень хорошо, а главное, вовремя устраивалось. В один день удалось пристроить весь запас кофейного ликера, и, какая удача, все будущие запасы! Отец Гавриил, судя по обуявшей его решительности, был готов еще больше ликера скупить и сразу же расплатиться наличными деньгами. Также решился вопрос с типографией. Благодаря доброй воле городничего [просто премилейший старичок] печать его нового романа, второй части Ивана-морехода и библии ему встанет в сущие копейки. Как такой удаче не радоваться?

— Теперь ещё косметички бы пошли, вообще, хорошо было бы. Я бы уж тогда развернулся…

На ярмарке оказалось людно. Пришлось спешиться и вести коня в поводу.

— Красота… Всё бурлит, движется, кипит, — по пути Пушкин любовался развернувшейся во всю силу ярмаркой. — Настоящая стихия.

Подбираясь к месту, где заканчивались ряды, и велась торговля с возов, он замедлил шаг. Нужно было свое «хозяйство» высматривать, а то и пропустить немудрено. Сотни повозок, телег образовывали самый настоящий лабиринт, где с лёгкостью можно заблудиться.

— Хм, интересно. Уж не мои ли так кричат? — в ярмарочном гуле, к своему собственному удивлению, Александр вдруг разобрал весьма любопытные призывы, в которых отчетливо разбирались слова «красивиШный» и «косметиСка». — Точно мои, — аж поморщился, так резали слух исковерканные слова. — Креативят, молодцы.

И пошёл на голос.

— А вот и мои, красавцы… Смотри-ка, толпа какая, — Александр не сдержался и присвистнул, заметив бурление людей рядом со своими повозками. Десятки людей с разинутыми ртами галдели, размахивали руками, тыкая пальцами. — Видно, понравилось, раз такой ажиотаж поднялся…

Выставив в сторону локти, начал пробираться ближе. С каждым шагом толпа становилось все плотнее и плотнее, отчего приходилось еще энергичнее «работать» локтями. Естественно, на него «лаялись», тоже пытались ткнуть локтем или того хуже, ногой лягнуть.

— Куды прешь, как бык?

— Все ноги людям отдавил…

— Я тобе чичас…

Но едва увидев его дворянскую физиономию и богатое платье, быстро сникали и тут же исчезали в толпе.

— Ляксадра Сяргеич, Ляксандра Сяргеич! — заметив пробирающегося барина, Прошка подскочил на месте. — А мы уж вас обыскались. Товару-то почти не осталось…

Александр, сделав шаг, встал, как вкопанный. Лицо при этом вытянулось от искреннего удивления. Как это почти не осталось⁈ Там же товара было почти на десять тысяч рублей, и это по самым скромным подсчетами. Если же по нескромным подсчетам, то общий доход мог превысить и двадцать тысяч рублей. Они, что там перепились что ли?

Растолкав пару дюжих приказчиков, Пушкин оказался у своей повозки и первым делом стал высматривать ящики с товаром.

— Ни хрена себе, пусто! — не выдержав, ругнулся. В ближайшем ящике шкатулок с косметикой может две — три осталось, никак не больше. В двух других, вообще, ничего не осталось. — И по десять рублей купили? Это же большие деньги! Кто?

И неудивительно, что он сильно удивился. За десять рублей можно было хорошую дойную корову купить, да еще на теленка останется. Кого это так косметичка впечатлила?

— Все купили, Ляксандра Сяргеич! Только вот и осталось, — улыбающийся Прошка тряс парой шкатулок, что только что достал из коробки.

— Прошка не врет, Александр Сергеич, — рядом появился Дорохов с небольшим мешочком в руке. — Вы только уехали, к товару стал прицениваться один купец. По всему видно, что из староверов.

Выделив голосом слово «староверы» и одновременно многозначительно зыркнув глазами, товарищ замолчал. Похоже, намекал на что-то.

— Александр Сергеевич, вы что, про купцов из староверов совсем ничего не слышали? — с укоризной проговорил Дорохов. Лицо при этом такое «сделал», словно говорил о чем-то элементарном и известном всякому. — Про их капиталы, вообще, настоящие легенды ходят. Поговаривают, что в Сибири, куда их в свое время Петр Великий выселил, они тайно золотом промышляют, а потом его в торговлю и промышленность вкладывают…

Пушкин медленно качнул головой. Кажется, он что-то подобное припоминал. Вроде бы в свое время читал, что большая часть известных русских промышленников и купцов вышла из семей староверов. Кажется, старообрядческое происхождение имели такие известные купеческие семьи, как Морозовы, Рябушинские, Прохоровы, Марковы, Гучковы, Трятьковы [ главный герой также немного запамятовал, что в конце двадцатого века более половины российского капитала находилось в руках представителей старообрядчества, а примерно две трети всех миллионеров-предпринимателей были выходцами из старообрядческих семей].

— Вот, Александр Сергеевич, вам передали. Этот купец сразу все, что осталось взял, — Дорохов протянул Пушкину небольшой кожаный мешочек, оказавшийся при этом довольно увесистым. — Здесь золото…

Александр осторожно развязал завязки мешочка и заглянул туда. Изнутри сверкнуло желтым цветом.

— Не сомневайтесь, Александр Сергеевич, это настоящий золотой песок. На Кавказе я много такого повидал, разбираюсь. Здесь золота почти на десять с лишним тысяч рублей… Он сказал, что у него есть хорошее предложение для вас. Мол, в накладе точно не останетесь.

Дорохов кивнул в сторону торговых рядов.

— Ждет вас у менялы Абрамки-жида.

Пушкин кивнул, пряча мешочек за пазуху. Похоже, намечалось неплохое торговое сотрудничество. У купца оказался хороший нюх на товары, которые могут стать очень и очень популярными.

— Хорошо, Мишка. Оставайся здесь и продолжай бдить, а я пойду поговорю с этим золотым мешком…

Махнув рукой, нырнул в толпу. До торговых рядов, где с товарами стояли купцы посолиднее, было рукой подать. Где-то там, значит, стоял и прилавок этого самого Абрамки-жида, промышлявшего разменом денег.

— Определенно, удачный день. Почти двадцать тысяч заработали, — мысленно потирал руки Александр, вышагивая вперед. — Причем на будущее уже есть договор с батюшкой Гавриилом на поставку кофейного ликера. Очень хорошо…

Когда до первого прилавка оставалось с десяток шагов, Пушкин внезапно стал свидетелем весьма безобразной сцены, с чем он еще ни разу не встречался.

— Обмануть решила, сучка⁈ — до него донесся сочащийся злобой голос. — Думала, не пойму, какого ты черта на ярмарку стала проситься? Хозяин, значит, тебе не по нраву, тварь?

Александр поморщился от этих воплей и решил свернуть, чтобы не портить себе настроение. Догадывался, что сейчас может увидеть что-то мерзкое, нехорошее. Тяжело вздохнул, повернулся и уже занес ногу, как воздух прорезал женский крик:

— Не подходи! Не подходи-и! Я убью себя! Слышишь, убью!

И столько в этом крике было отчаяния, жуткой безнадеги, что у Пушкина мурашки по спине побежали. Его шаг замедлился, а потом, и вовсе, остановился.

— Уйди, ирод! Не подходи-и…

Замерев на мгновение, Александр боднул головой воздух и решительно шагнул вперед. Отодвинув в сторону одного человека, второго, выйдя вперед толпы.

— Живо брось нож! Живо, я сказал!

В небольшом круге, образованном глазеющими на бесплатное зрелище людьми, друг против друга застыли двое. Один, здоровенный, кровь с молоком, мужчина в расстегнутом гусарском доломане на плечах. Явно дворянин, на поясе в ножнах сабля. Рыжая лохматая шевелюра и лихо закрученные усы довершали образ отставного военного, решившего заняться хозяйствованием в своем поместье. Второй была статная женщина с распущенными черными волосами, в смуглой коже и глубоком пронзительном взгляде которой явно угадывалась цыганская кровь. Она занесла над собой руку с ножом и уже готовилась вонзить его в грудь.

— Не бросишь нож, я твоего ублюдка на ремни порежу. Знаешь, как он визжать станет? — откровенно глумился гусар, даже не сомневаясь, что все равно его возьмет. — Как порося резать буду. Ну? Живо бросай нож! Я сейчас его приведу и…

После этих слов из женщины, словно стержень вынули. Только что сверкавшие безумием черные глаза потускнели. Руки, как плети, опали. Из ослабевших пальцев выпал нож.

— Не надо… хозяин, — глухо выдавила из себя женщина, опуская низко голову. — Не трогай сына, я все сделаю.

Широко улыбаясь и демонстрируя крупные желтые зубы заядлого курильщика, гусар медленно подошел к ней, схватил за волосы и с силой дернул на себя.

— Ты заплатишь за это, сучка.

Размахнувшись, с оттяжкой хлестанул ее по щеке. В сторону брызнула кровь.

— И это только начало. Ты меня перед всеми унизила, показала, что я плохой, слабый хозяин. Такое нельзя простить… Поэтому сегодня босой домой пойдешь…

Не дослушав, она начала снимать сапожки. Аккуратно поставила сапожки рядом, ступая в ледяную грязь изящными ножками.

— И без полушубка.

Не поднимая глаз, женщина скинула с плеч овчинный полушубок, и осталась в простом черном платье.

— И без пла…

Вздрогнув, Пушкин уже понял, что сейчас произойдет. Крестьянка была полностью сломлена и, без всякого сомнения, сделает то, что ей прикажет хозяин. Можно ли было как-то ей помочь? Или нет, следовало пройти мимо? Что у него, дел было мало? В конце концов, гусар в своем праве и никто слова ему не может сказать против. Ведь, он хозяин, а она его крепостная крестьянка.

Александр скрипнул зубами, почувствовав солоноватую кровь от прикушенной губы. От вопросов едва не кипела голова.

Что он должен был сделать? Пройти мимо и уже завтра забыть обо всем, или сделать шаг вперед? Кто он, в конце концов, тварь дрожащая или право имеет?

Глава 3 Пора назад, домой

* * *

г. Энск

Ярмарочная площадь

Ситуация, однако…

Гусар на глазах у публики лупцевал крепостную крестьянку, и явно получал от этого искреннее удовольствие. Картинно широко замахивался, а когда та испуганно дергала плечами и старалась отвернуть лицо в сторону, с оттягом хлестал ее по щеке. От удара женская головка моталась из стороны в сторону, как тряпичная.

— Нравится, нравится? — с садистским блеском в глазах после каждого удара спрашивал гусар, при этом заглядывая ей в глаза. Она, конечно, пыталась отвернуться, но он цепко держал ее за подбородок. — Будешь знать, как позорить Витольда Вишневского! Поняла теперь, что ты моя душой и телом? Захочу, на коленях будешь передо мной ползать и прощения вымаливать. А захочу, за побег в Сибирь отправят или на конюшне на смерть запорят…

Вместе с галдящей толпой [ для многих такое зрелище было лишь обыденностью, правдой жизни, в которой не было ничего из ряда вон выходящего], смотрел на все это и Пушкин, с трудом сдерживая рвущие из себя ругательства.

— Саня, держи себя в руках, — бормотал он сквозь стиснутые зубы. — Терпи…

Понимал, что, если откроет рот, то только хуже сделает. Видно было, что гусар ждал чего-то эдакого. Специально ведь на виду у всех свою крепостную бил, власть показывал. Мол, смотрите все — я хозяин, что хочу, то и делаю.

— Садист, с…ка. Тебе бы самому рожу в кровь разбить, чтобы зубы прямо в горло врезались.

Гусар тем временем еще раз хлестанул по женской щеке. Женщина от удара упала, снег рядом с ней окрасился красным.

— Черт, не могу… — скрипнул зубами Александр, делая шаг вперед. Взгляды толпы тут же скрестились на нем. Развернулся в его сторону и гусар, удивленно вскинув брови. — Эй, сколько за нее хочешь? Купить думаю, как раз цыганки дома не хватает.

— Понравилась девка? — гусар тут же оскалился в ухмылке, показывая крупные желтые зубы. — Хорошо. Страсть, какая горячая в постели. Такая дорого встанет.

Сказал, а сам смотрит нагло, оценивающе. По-хозяйски схватил крестьянку за волосы, ставя ее на ноги.

— Очень дорого будет. Смотри, какое тело! Такую лошадку объезжать сладко… Поговаривают, господин Пушкин, что вы особенный знаток в амурных делах, — гусар подмигнулся, показывая, что узнал своего собеседника. — Настоящая цыганочка. Чай, не пробовал еще такую…

Пушкин всеми силами старался сохранить спокойствие и равнодушие, чувствуя, что нельзя и выказать и капли интереса.

— Сколько за нее? — снова повторил поэт, лениво похлопывая по карману. Мол, решайся скорее.- Деньги с собой, прямо сейчас расплачусь.

— Две тысячи дашь? — с хрипотцой в голосе спросил гусар, жадно глядя на карман.

Неторопливо, с ленцой, словно ему наплевать на все и всех, поэт вытащил толстую пачку ассигнаций, не так давно полученных от отца Гавриила, игумена местной церкви за поставки бейлиса, и начал выразительно отсчитывать нужную сумму.

— Стой, подожди, — облизнулся гусар, не сводя глаз с пачки денег. — Две тысячи мало за такую красоту. Давай, пять тысяч. Пять будет в самый раз.

Рука Александр, отсчитывавшая ассигнации, дрогнула. Две тысячи и без того были значительной суммой, на которую он особенно рассчитывал в своих делах. Про пять и говорить не стоило. Отдать столько за крепостную крестьянку даже из-за человеколюбия он просто не мог себе позволить.

— Что, господин Пушкин, денег жалко стало? Не хочешь человеческую душу спасти? Я ведь запорю эту стерву, если не заплатишь, — глумливо ухмыльнулся гусар, поигрывая плеткой. — А потом на тебя кивать буду. Мол, раззадорили меня, гусара, а я и разошелся. Чего с меня, дурака, взять? Про тебя же разговоры пойдут — «за копейку удавится», «жидовская душонка».

От таких слов Пушкину в момент кровь в лицо ударила. В висках застучало, словно крошечные молоточки заработали.

— Чего мнешься, господин поэт? Это, чай, не стишки пописывать да языком красиво трещать. Здесь настоящие яйца нужны.

Гусар уже в открытую его оскорблял, чего просто нельзя было не заметить. Пушкин едва сдерживался, чтобы не броситься на него с кулаками.

— Чего глаза пучишь? Кишка тонка с гусаром объясниться? Или только в Петербургах храбрость имеется?

Все, поэт не выдержал. Быстро снял с левой руки перчатку и с силой бросил ее в лицо своему обидчику.

— Вызываю…

— А вот это дело! — тут же расплылся в улыбке гусар. — Как вызываемая сторона, имею право на выбор оружия. Тогда выбираю саблю, а то засиделась она уже в ножнах.

— Где и когда? — глухо спросил Пушкин, уже понимая, что сглупил. Похоже, его просто спровоцировали, как обычного сопливого юнца, сыграли на чувствах.

— А чего ждать? Перед смертью-то не надышишься. Ха-ха-ха! — расхохотался гусар, даже не скрывая своей радости. — Сейчас и помашем сабельками-то. Выйдем только в поле, чтобы лишних глаз рядом не было, и помашем. Сойдет, или в отказ пойдешь?

Александр качнул головой. Такое не скрыть. От дуэли отказаться, значит, в чужих глазах прослыть откровенным трусом. В обществе сразу же станут косо смотреть, друзья перестанут подавать руку.

— Я как раз еще одну саблю с собой взял, как душа чуяла…

* * *

г. Энск

Городской пустырь

К ночи хорошо подморозило. Снег, еще днем больше похожий на кашу, сейчас хорошо схватился. Солнце медленно садилось, грозя вскоре скрыться за верхушками деревьев. Небо на западе окрасилось в багровые цвета, словно намекая на исход поединка — чью-то смерть.

На пустыре, куда редко кто сейчас заглядывает, стояли четверо — двое дуэлянтов и их секунданты.

— … Господа, готовы ли вы примириться? — Дорохов посмотрел на Пушкина, буквально умоляя его взглядом ответить утвердительно. Однако, бледный, как смерть, поэт холодно молчал. — Господа, вы же знаете, что дуэли сейчас под негласным запретом. Александр Сергеевич, Витольд Юрьевич?

Гусар оперся на саблю и скалил зубы в улыбке, всем своим видом показывая, что и не думает примиряться.

— Витольд Вишневский никогда не берет свои слова взад. Я сказал именно то, что сказал, и саблей готов подтвердить свои слова. Но если, господин Пушкин, попросит у меня прощения, извинится, то я, так и быть, соглашусь на примирение, — осклабился гусар, с нескрываемой насмешкой глядя на поэта.

Услышав такое, Дорохов потемнел лицом. Считай, было нанесено еще одно оскорбление. Теперь точно не решить дело миром.

— Господа, позвольте минуту. Мне нужно кое-что сообщить Александру Сергеевичу.

Провожаемый смешками, Дорохов подошел к Пушкину.

— Я не знаю, в чем тут дело, но происходящее совершенно ненормально, — приглушив голос, взволнованно проговорил он. — Александр Сергеевич, вы разве этого не видите? Почему Вишневский совершенно расчетливо снова и снова провоцирует вас? Он же не ваш личный враг? — поэт хмуро покачал головой, давая понять, что ничего не знает о каких-либо размолвках или ссорах между ними. — Он должен вам денег или вы ему? Может что-то амурное? — Пушкин снова качнул головой. —

Михаил бросил косой взгляд в сторону гусара, словно пытался прочитать его мысли.

— Он совсем не похоже на дурака. Профессиональным бретером, задирой тоже вряд ли назовешь. Это скорее игрок и пьяница, каких еще поискать, — быстро рассуждал Дорохов. — Тогда… Тогда Вишневский просто наемник. Александр Сергеевич, похоже, вы кому-то перешли дорогу. Слышите меня? Александр Сергеевич?

Поэт с совершенно отстраненным видов кивнул.

— Вы должны отказаться от дуэли. Я прошу вас. Давайте, скажем, что у вас сильная боль, приступ, в конце концов. Вам никак нельзя с ним выходить против него.

— Хватит, Миша. Я должен. Ты же сам все знаешь, не хуже меня. Таков заведенный порядок, и не мне его менять. Все знают, что Александр Сергеевич Пушкин всегда готов защитить свою честь.

И столько в голосе поэта было непреклонной решимости, что Дорохов заскрипел едва не застонал от отчаяния. С совершенной отчетливостью понял, что Пушкин ни за что не откажется.

— Я могу выйти вместо…

— Я сказал, хватит.

— Хорошо, хорошо. Тогда слушайте меня внимательно, — Михаил подошел вплотную, чтобы никто и ничего не услышал из их разговора. — Он гусар и, похоже, воевал, что по ухваткам видно. Я с такими встречался, было дело. У гусар одна и та же манера рубки — на скаку нанести очень сильный удар, чтобы развалить врага с плеча и до пояса. Если же завязывалась сшибка, то они чаще саблей колют, а на возврате стараются кисть отрубить. Слышите меня?

Видя индифферентность Пушкина, Дорохов схватил его за плечи и с силой встряхнул.

— Александр Сергеевич, соберитесь, от этого зависит ваша жизнь! Слышите, что я говорю⁉ Вишневский будет ждать, играть с вами, чтобы нанести один единственный сильный удар. Как увидите, что гусар начнет поднимать саблю, сразу же сближайтесь и ко…

Хотел еще что-то важное добавить, но позади него донесся насмешливый наглый голос:

— Господа, вы там заснули? Право слово, у меня нет никакого желания тут мерзнуть. Господин Пушкин, вы слишком долго собираетесь. Мне начинает казаться, что просто напросто… трусите.

Серость на лице Пушкина тут же сменилась алым цветом. Решительно оттолкнув товарища, он прошел вперед.

* * *

г. Энск

Городской пустырь

Настоящий гусар, чего тут говорить. Вишневский горделиво выпрямился, обхватив рукоять сабли. Красный доломан с золотым шитьем, как перчатка, обтягивал туловище, выгодно подчеркивая изрядную ширину плеч и узкую талию. Ментик, верхняя куртка, подбитая мехом, валялся на снегу ярким пятном.

— Может мне повернуться спиной, господин Пушкин? Ха-ха-ха!

Витольд громогласно загоготал, запрокинув назад голову. Видно, что чрезвычайно доволен собой.

А как ему не быть довольным? Еще неделю назад Вишневский после проигрыша в карты продавал свое родовое поместье и готовился стать босяком, как все волшебным образом переменилось. С ним встретился один пожилой господин, говорящий с откровенно французским акцентом, и предложил довольно плевое дело, за которое посулил решить все его проблемы. Надо было, как следует, проучить одну известную персону, борзого рифмоплета по фамилии Пушкин. И какой дурак от такого откажется? Витольд Вишневский, потомок гордого рода шляхтичей Вишневский, ни в коем разе не дурак.

— Ну, наконец-то, а то я уже начинаю замерзать.

Он несколько раз крутанул саблей восьмерку, как всегда делал на службе перед фехтованием. Хорошее упражнение, неплохо разгонявшее кровь и согревающее мышцы. Хотя он и без этого погоняет по полю этого напыщенного штафирку.

— Начали, — громко крикнул один из секундантов, давая сигнал к началу дуэли.

Витольд сразу же сделал резкий выпад вперед, пытаясь нанести удар-укол. Хороший прием, когда у противника мало места для маневра. Но здесь на поле все было иначе — места много, хоть танцы устраивай. Вот и этот рифмоплет неуклюже отпрыгнул назад, едва не свалившись при этом.

— Вы не ушиблись, господин поэт? — издевательски ухмыльнулся Витольд, снова крутанув восьмерку саблей и медленно двинувшись влево. — Право слово, фехтование — это не ваша стезя. Вам бы пописывать стишки, да ухлестывать за дамами. Кстати, поговаривают, своей должностью при дворе вы обязаны вашей супруге, а точнее благосклонности к ней императора, — естественно Вишневский не мог не вспомнить об этом слухе, который гулял среди дворян.

Тут же довольно гоготнул, отметив, что лицо у Пушкина залилось багровым цветом. Видно, что издевательская острота достигла своей цели.

— А может быть вы и свечку держали при этом? Ха-ха!

Вишневский очень любил такие грязные приемчики, сходясь с кем-нибудь на саблях. Главное при этом знать, куда бить. Противник сразу же начинает злиться, а значит терять концентрацию.

— Значит, все это правда. Не зря говорят, что вы, господин Пушкин, весьма предусмотрительны и обстоятельны, особенно, когда это касается своей женушки…

Улучив момент, Витольд сделал новый выпад, и снова неудача. Каким-то чудом, этот курчавый доходяга снова ушел от удара. Юркнул в сторону, и клинок прошел мимо.

— Может хватит скакать, как африканский макак?

Витольд уже и сам начал терять терпение. Дуэль, должная закончиться на второй — третей минуте, затягивалась. Каким-то невероятным странным образом этот поэтишка, никогда не служивший в армии, всякий раз ускользал от его удара.

— Пора заканчивать этот цирк…

Он отвел руку назад, чтобы при замахе клинок набрал скорость и удар оказался неотразим. В свое время Витольд так с легкостью располовинивал противника в конной сшибке, разрубая и кость, и плоть от шеи и до самой поясницы.

— На-а!

Заорал и рванул вперед, стремительно опуская саблю.

Время, словно замедлилось. Вишневский видел, как расширились от испуга глаза у противника, и как он вновь попытался отпрыгнуть назад. Но самую малость промедлил, оттого клинок и прошелся по его груди. Сюртук и сорочка поэта тут же окрасились красным цветом, быстро переходящим на брюки.

Витольд уже готовился расхохотаться, как почувствовал резкую боль в животе. Опустил взгляд и с удивлением увидел и у себя под ребром кровавое пятно. Этот штафирка его все-таки задел.

— Повезло… — зажимая рану, гусар медленно опустился на снег. Ноги его почему-то не держали. — Ничего, ничего, заживет, как на собаке. А вот у этого…

Он отмахнулся от суетящегося рядом секунданта, пытавшего осмотреть рану. Вишневский хотел увидеть, как его противник корчится от боли, как стонет и зовет лекаря.

Но услышал совсем другое…

— Александр Сергеевич, господи, сколько крови! Ранили в живот⁈ Скажите, ранили в живот⁈ У вас весь сюртук, брюки в крови! Господи…

— Успокойся, Миша, успокойся. Это всего лишь красные чернила. Представляешь, я забыл передать оба этих бутылька в типографию. Оставил во внутреннем кармане сюртука…

* * *

Петербург

Зимний дворец

В тишине дворца раздавались гулкие шаги. Кто-то шел уверенно, размашисто, а, значит, имел такое право и явно был вхож к императору. Оба высоченных гренадера из особой Золотой Гвардейской роты, занимавшейся охраной императора и его семьи, встрепенулись и еще сильнее вытянулись. Затянутые в шитые золотом роскошные мундиры, они сейчас выглядели античными статуями древних богов-воинов.

Звук приближающихся шагов усилился, все находящиеся в зале замолчали, с напряжением вглядываясь в сторону дверей. Явно, гадали, кто же так уверенно вышагивает по направлению к кабинету императора.

Наконец, створки широко распахнулись и на пороге появилась внушительная фигура священнослужителя, затянутая в роскошную бархатную черную сутану. На его голове располагался митрополичий белый клобук с вышитым золотом крестом и ниспадающим на спину длинным белым шлейфом. На груди, что говорило об очень многом, сверкали ордена драгоценными камнями высшие ордена империи — Святого апостола Андрея первозванного, Святого Александра Невского и Святого Владимира I степени.

— Митро… Митро… Митрополит… Митрополит… Митрополит Серафим… Его Высокопреосвященство…

Бежали еле слышные шепотки по придворным, ожидающим приема. Люди тут же склонялись в поклонах. Причем глубоко кланялись придворные, как в малых, так и в больших чинах. Ведь, славу митрополит Серафим имел весьма грозную, прямо под стать славе шестикрылых серафимов, высших ангелов, наиболее приближенных к Богу. Уличенного в хуле на церковь мог и самолично отходить тяжелым митрополичьим посохом. Сам государь прислушивался к словам митрополита, возглавлявшего Святейший Правительствующий синод, высший в империи орган церковно-государственного управления, больше трех десятков лет. Государыня же, вообще, почитала его за своего духовника, высоко превознося твердую волю и чистую веру в Бога священнослужителя.

Митрополит еще только подходил к дверям кабинета императора, а секретарь уже распахнул перед ним двери. По всей видимости, Николай Павлович был заранее предупрежден об этом визите, оттого и никакого промедления и не случилось.

— Доброго здравия, государь.

— И вам доброго здравия, батюшка…

Наедине оба общались запросто, без излишних титулований, так как давно знали друг друга и хорошо общались. Николай Павлович не раз и не два раза обращался к отцу Серафиму за советом в особо щекотливых ситуациях.

— Смотрю, государь, все в трудах, в заботах, — митрополит показал на письменный стол, заваленный разнообразными документами, справками, книгами.

— Да, батюшка, дел, и правда, много, — развел руками император, показывая, что никуда от этого не деться. — Империя огромна, за всем нужен глаз да глаз.

Одобрительно кивнув, священнослужитель подошел ближе:

— Пришел до тебя с важной просьбой, государь. Вчера из Псковской губернии мне прислали две особенные книги, с которыми я всю ночь глаз не сомкнул. И сегодня сразу же к тебе явился по поводу них, а точнее их автора поговорить.

Поставив на письменный стол принесенный с собой бумажный сверток, митрополит начал развязывать на нем тесьму. Николай Павлович, заинтересованно дернув бровями, тоже встал рядом.

— Опять поди какое-нибудь вольнодумство или ересь нашел, батюшка, как в прошлый раз?

Император намекал на тот случай, когда митрополит Серафим увидел в философских письмах Чаадаева «хулу на веру, нравственность и общественное устройство» и настоял на их запрете.

— Нет, государь, ныне я с хорошей вестью. Вот, принес тебе показать, что меня так взволновало.

Серая пергаментная бумага, служившая оберткой, была отложена в сторону, и на столе остались лишь две довольно крупные книги в скромных коричневых обложках, но с весьма говорящими названиями — Библия для детей и Азбука. Заинтересованно хмыкнув, император сразу же потянулся к ним:

— Хм, занятно, Библия для детей, — в голосе поначалу слышалось сомнение, но едва он открыл книгу, как у него вырвался изумленный возглас. — Вот это да!

В книге очень живо и невероятно понятно излагалось содержание Ветхого завета, к тому же сопровождавшееся огромными яркими картинками. Последние при этом сразу же притягивали взгляд, никак не давая его отвести. Каждая из картинок представляла собой совершенно цельный сюжет, который говорил едва ли не больше, чем текст на листке рядом.

На том месте, где он открыл книгу, изображалась сцена с египетскими казнями, а именно с саранчой и гибелью всех первенцев мужского рода. И так все было ярко и натурально нарисовано, что у Николая Павловича крупные мурашки по спине поползли. Каждая из людских фигурок была прорисована тщательно, со знанием дела, сразу верилось, что все было именно так, а никак иначе. Глядя на того же фараона с умершим сыном на руках, вообще, становилось не по себе.

— Ух ты…

Открыл книгу на другой странице и снова залип взглядом к крупному изображению Иисуса Христа на кресте. При виде злобного легионера, протыкавшего копьем живот Христа, сразу же захотелось броситься на него с кулаками.

— А это, значит, Азбука⁈

Император с видимым сожалением отложил Библию в сторону и раскрыл вторую книгу.

— Тоже хорошая книга. Детишками, наверное, нравится по такой азбуке учить буквы?

Митрополит кивнул, поглаживая густую бородку.

— Это что за умелец такой сообразил? Надо обязательно показать супруге, дети тоже порадуются…

— Вот за этого умельца, государь, я их пришел ходатайствовать, — вздохнул митрополит Серафим. — Ты же этого вольнодумца своим собственным указом от себя, от славного Санкт-Петербурга отлучил.

— Я? — совершенно искренне удивился император. — Батюшка, ты хоть его имя назови, а то не знаю, что и думать.

— Это дворянин Пушкин Александр Сергеевич.

— Пушкин? — император даже на шаг отступил назад. — Ты же сам, батюшка, его помнится еще пару месяцев назад последними словами за вольнодумство костерил. Называл его стихи никчемучнымибесполезными стишками, хулящими веру. Призывал даже кое-что запретить. Я же прекрасно все это помню. К тому же называл его масоном, чуть ли не продавшим душу. Как же так?

Архиерей не сразу ответил. Ненадолго задумался, молча поглаживая золотой крест на груди и вглядываясь куда-то в сторону окна кабинета. Наконец, поднял взгляд на императора и начал говорить:

— Твоя правда, государь. Все верно до самого последнего слова. По его тогдашним деяниям Пушкина следовало не только в ссылку отправить, но и хорошенько выпороть прежде. Многого за ним такого нехорошего водилось, но, чувствую государь, изменился он… Человек, что за ним присматривает по моей просьбе, рассказывал, что Пушкин отказался от всего богопротивного, стал примерным семьянином, и всей душой радеет за благополучие своей семьи и государства. Неоднократно вносил весьма значительные суммы денег на нужды храмов, помогал насельникам в селах. Озаботился состоянием своих крестьян, их нуждами и заботами.

Митрополит взял в руки Азбуку с Библией и тряхнул ими:

— А вот эти дела во сто крат или даже тысячу крат славнее и полезнее для государства и людей, чем все его остальные деяния… В письме он описал, как Божьим словом достучаться до самых черствых и дремучих сердец. Выразил готовность помогать Церкви в распространении грамоты среди крестьян…

Император выглядел еще более удивленным, чем в начале. Ему казалось, что митрополит рассказывал о каком-то другом Пушкине. Его удивление было столь велико, что он не смог сдержаться:

— Вы точно говорите о том самом Пушкине, который с завидной регулярностью давал повод говорить о себе, как о весьма ветренном задиристом и склочном человеке, которые нередко выказывал опасные мысли?

В тот день они еще долго обсуждали перемены, которые произошли с человеком, который долгое время доставлял и Церкви и государству в их лицах весьма серьезные неприятности.

Глава 4 Вот тебе и скелет в шкафу

* * *

Псковская губерния, с. Зайцево, поместье Вишневских

В небольшой комнатенке царил полумрак, едва разгоняемый светом от двух подсвечников со свечами. На вещах вокруг когда-то роскошных, богато украшенных сейчас лежал отпечаток затхлости и ветхости. Гобелен на стене выглядел серым, сцены охоты едва различимы. Кресло с фигурными ножками в виде львиных лап было откровенно потрепанным, парчовая сидушка потертой с многочисленными прорехами. Письменный стол в углу обезображен сколами, во многих местах прожжен.

На топчане лежал Вишневский, со стоном кутаясь в одеяло. От большой потери крови его вновь бил озноб, заставляя дрожать и стучать зубами.

— … Что за наивность? Никакая это не случайность… — бледный как смерть, Вишневский со страдальческим видом смотрел на Пушкина, сидевшего рядом.

Поэту, честно говоря, эта встреча с Вишневским, который хотел его убить на дуэли, казалась дико странной. Жутко неловко, да только некуда деваться. Лишь так он мог узнать все подробности этого «темного», как оказалось дела.

Облегчая душу перед смертью [ранение в живот — приговор, долгие мучения перед смертью], Вишневский начал такое рассказывать, что Пушкин тут же «сделал стойку», не хуже породистой гончей.

— … Только… Только сначала поклянись… поклянись на распятье, — умирающий поляк уже тянул руку со старинным крестом, на котором была резная фигурка Иисуса Христа. — Ты должен оплатить мои долги… Выкупи закладные на поместье… — говорил тяжело, едва выталкивая из себя слова. Чувствовалось, что ему не долго осталось: счет шел даже не на дни, а на часы. — Я не могу оставить дочь ни с чем…Агнешка не будет бесприданницей. Слышишь, поклянись на распятье, что оплатишь эти проклятые долги.

Пушкин со вздохом взял католическое распятье, поцеловал его и негромко проговорил:

— Клянусь Господом нашим Иисусом Христом, что оплачу долги господина Вишневского, и пусть Господь меня покарает, если я лгу.

Повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием умирающего.

Поляк с воспаленными глазами и бледной коже лица сейчас выглядел настоящим вампиром. Похоже, и чувствовал себя также.

— … Хорошо, слушай, — Вишневский все чаще делал продолжительные паузы, чтобы набраться сил перед каждой новой фразой. — Я игрок… Почти неделю назад снова играл, пытаясь отыграться… Проклятые долги уже горели. Я должен был все оплатить банку до конца этого месяца… После одной из партий ко мне подошел человек, которого раньше я никогда не видел. Он откуда-то все знал про меня, промои долги… Мы выпили, хорошо выпили, и тогда он предложил оплатить все мои долги за одну услугу… Я должен был спровоцировать дуэль и убить… тебя.

Пушкин затаил дыхание, наклоняясь вперед. Сейчас он, похоже, узнает имя того человека, который хочет его убить.

— … Он сказал, что возможно мне больше повезет…

От этих слов у Александра снова перехватило дыхание. Ведь, до него только-только сейчас дошло, что та дуэль с Дантесом, а потом и новое с ним происшествие, была специально подстроена. Это была первая попытка его убийства, которая в другой альтернативной истории полностью удалась.

— … Жаль, но мне не повезло… Черт, тогда бы все пошло совсем иначе…

Слушая его «в пол уха», Пушкин продолжал мучительно думать. Получается, кто-то очень и очень сильно желает его смерти, а для этого, как известно, нужны весьма веские причины. Из-за какой-нибудь глупости никто не станет три дуэли организовывать. Тут что-то очень серьезное, нехорошее, в которое и соваться не особо хочется. Кому же он так сильно перешел дорогу?

— Похоже, имя ждешь. Кхе-кхе-кхе, — согнулся в приступе кашля Вишневский. Повязка на его животе тут же намокла от крови. — Он же никак не назвался, все старался в тени держаться… А я ведь за ним проследил. Дурная мысль тогда в голову пришла, что после дела смогу его шантажировать и втройне всю сумму получить… Это Проспер… де Барант.

Последнее слово уже шептал. Силы его окончательно обставляли. Не нужно было быть врачом, чтобы видеть близкий конец Вишневского.

— Все… Теперь уходи… — его глаза жутко сверкнули, он выбросил в сторону Пушкина руку. — Помни, ты поклялся на распятье. Помни об этом, иначе Христос придет за тобой и покарает… А-а-а, демоны, проклятые демоны, пошли прочь.

Поляк откинулся на подушку, судорожно отмахиваясь от сумеречных порождений умирающего мозга. Пушкин же встал и, бросив последний взгляд на Вишневского, вышел из комнаты.

* * *

Псковская губерния, с. Михайловское

Вчера пришло известие о даровании Пушкину монаршей милости и разрешении вернуться в столицу, а сегодня он уже собирался в дорогу.

Провожали его всем селом. Мужики, бабы с детками собрались у барского дома и кланялись в сторону доброго барина и милостивца, как уже успели прозвать поэта. Шамкали что-то беззубые старики со старухами, гревшие старые кости на апрельском солнышке. Кто из дворни, то ли горничная, то ли кухарка, даже всплакнула. Следом покраснели глаза и других женщин.

— Александр Сергеевич, вы совершаете огромную ошибку отправляясь в Петербург сейчас и в одиночестве, — рядом с немногочисленной поклажей и уже взнузданным жеребцом, стоял Дорохов с очень недовольным лицом. Он с самого утра безуспешно пытался отговорить Пушкина от столь скоропалительной поездки, но безуспешно. — Смотрите, дорога еще как следует не просохла. Местами, по-прежнему, самое настоящее болото, в котором можно с конем увязнуть. Подождите немного, хоть с пол месяца, а потом вместе в путь отправимся.

Поэт, проверяя поклажу, отрицательно качнул головой. К сожалению, откладывать поездку никак нельзя было. Нутром чувствовал, что этими дуэлями дело не закончится. Обязательно должно еще что-то нехорошее случится. Он же так и не в курсе причины всей этой непонятной вендетты.

— Вы, Александр Сергеевич, самый настоящий упрямец. Уперлись, словно в стену, никак вас не сдвинуть, — хмурился товарищ, не понимая, что еще сказать. — Если все-таки едите, то я просто обязан с вами отправиться. Вдруг опять какой-нибудь сумасшедший гусар начнет лупцевать своего слугу, а вы снова ринетесь всех спасать?

Видно было, что Дорохов до сих пор себя винил в той дуэли. Считал, что не уследил, вовремя не вмешался. Оттого сейчас и скрипел зубами.

— Миша, Миша, угомонись, — Пушкин улыбнулся, прекрасно «читая» все эмоции товарища. За то недолгое время, что они приятельствовали, поэт довольно неплохо изучил Михаила. — Поверь на слова, мне очень нужно быть в Петербурге. Тебе же следует некоторое время присматривать за моими делами в Михайловском. Сам же видишь, что за всеми новыми задумками нужен глаз да глаз.

Дорохов же в ответ недовольно скрипнул зубами. Присматривать за теми производствами, что развернулись в селе, желания особого не было. Сюда бы толкового управляющего, чтобы он следил за всем и в придачу не воровал. Только взять не откуда было.

— Я очень на тебя надеюсь, Михаил. Во все это вложены хорошие деньги, которые должны принести еще большие деньги. Нужно лишь первое время проследить, чтобы механизм заработал. Со временем все наладится и будет гораздо проще. Я прошу тебя, Миша, займись этим и не спорь, пожалуйста. Слышишь?

Тот кивнул. Похоже, деваться ему, действительно некуда. Пушкин не раз ему рассказывал о своих планах по развитию просвещения для крестьян и детей ремесленников, по поиску талантов среди самых простых людей, на что нужно было очень и очень много денег. Поэтому Дорохов понимал важность этих производств.

* * *

В дороге

Как поэт добирался, лучше и не вспоминать. Проклял всех и вся, вспомнил всевозможные ругательства на доброй дюжине языков и обложил ими каждую версту этого пути.

— … Я вертел эти ямы, эти колдобины, эти выбоины…

— … На х… эту дорогу, на х… эту погоду, на х… этих уродов, из-за которых я в дерьме по самые брови…

— … Б…ь, дай только добраться до тебя, хитровыделанный мудила. Я тебя тоже в эту чёртову грязь…

— Как же, мать вашу, так происходит, какой век не идёт, а дороги — откровенное дерьмо!

Лишь на очередной почтовой станции Пушкин мог перевести дух, часами отмокая в бане и потягивая душистый чай. Здесь, в тепле, завернувшись в махровый халат и обувшись в мохнатые чуни, он, наконец, вспоминал, что-то великий русский поэт, а не какой-нибудь портовый грузчик или просоленный морем боцман с рыбацкой шаланды.

— Что же ты, Александр Сергеевич, себя позоришь перед путниками? — корил он себя, правда, без особой строгости. Ведь, прекрасно понимал, что на следующий день в пути всё с завидной регулярностью повторится вновь. — Разве нельзя обойтись без мата? Ты же сам Пушкин, светило русской поэзии! Как же тебе не стыдно?

Но приступ благодушия и самокопания проходил, и он вновь шёл в «наступление»:

— А без мата сегодня, любезный, никуда не денешься! Ответственно заявляю, никуда не денешься. Куда ни ткнись, он, мат, значит, и строить и жить помогает. С матом и грузчику легче, и крестьянину справней… И, вообще, не написать ли мне о русском мате книгу? — пришедшая в голову идея, его немало повеселила. Улыбнулся, а потом призадумался. Ведь, в будущем пушкинисты не раз говорили, что великий поэт использовал мат со смаком и присущим ему талантом. Уж не он ли, человек из будущего, стал тому причиной? Вот и думай теперь, мучайся. — Пушкин я, в самом деле, или не Пушкин⁈ А ведь, напишу, обязательно напишу, чтобы всякий про силу и самость нашего мата знал…

В голове тут стал план новой книги проявляться.

— Наш же мат это нечто совершенно особенное, уникальное, ни на что иноязычное непохожее. Другие оскорбления перед ним, как младенцы перед взрослым дядькой. На нашем мате разговаривать можно, выдавая законченные предложения и полноценные тексты. Это же настоящий язык… — он, и правда, как-то сам свидетелем был, как один забулдыга целую речь на десяток минут двинул без единого связного слова. — Постой-ка, так и назову свою новую книгу-исследование — «Тайный русский язык».

Сказал-сделал, чем и дорогу чуть скрасил. Пока ехал, в уме набрасывал очертания будущих глав. На каждой почтовой станции начинал хозяина «пытать» на предмет новых матерных слов, выяснять их значение и происхождение.

В последний раз, вообще, решил среди постояльцев соревнование-конкурс устроить, кто сможет дольше, витиеватее и, главное, складнее, ругаться. Даже приз в пятьдесят рублей установил для победителя.

Думал, всё скромненько, тихо пройдёт, а тут такое развернулось, что просто держись. Прослышав про награду, народ на почтовую станцию просто валом повалил. В большую комнату почтовой станции столько людей набилось, что не продохнуть было. В воздухе повис настоящий плотный «духан» из жуткой смеси вони от пота, навоза, перегара и гари из кухни.

— … Да, я такое смогу, что держись! — орал краснорожий купчина в собольей шубе нараспашку. В комнате жарко натоплено, а он, жутко потеющий, все равно шубу не снимал. Перед остальными хвалился. — Никто шибче меня здесь по матушке не обложит. Тоже пятьдесят рублей на то ставлю…

— … Кто сказал, что он лучше всех лаяться может? Лжа все это! Чистая, что ни на есть лжа! — через толпу пробирался решительно настроенный здоровяк в потрепанном пехотном военном мундире, бывший служака, похоже. — Я за такую похвальбу в кунью дырку засуну…

— Что⁈ Ты, сучий потрох! Я твою…

Словом, соревнование без всякого сигнала началось. Зрители, изрядно возбужденные, хорошо «подогретые» ядреным пивом, уже начали болеть за своего претендента на победу. На станции такой ор и топот поднялся, что хоть топор вешай.

— Боже, какой язык, какой слог! — вооружившись блокнотом и карандашом, Пушкин шустро записывал наиболее соленые словечки и словосочетания. Купец и военный, судя по их красным злым лицам, только-только разгонялись и совсем не думали останавливаться. Оставалось лишь молить Бога, чтобы чистые листы в блокноте раньше не кончились. — Сколько экспрессии, жизни! Это нечто невообразимое, по-другому и не скажешь… Эй, друзья-товарищи, вы чего?

Всласть наругавшись, оба спорщика смерили друг друга презрительными взглядами и бросились в драку. Стали раздаваться смачные удары, стоны, новые ругательства. В разные стороны полетели клочья волос, оторванные с мясом куски ткани. Через мгновение в драку влезли и их сторонники, подняв еще больший гвалт.

К счастью, все закончилось без серьезных увечий. Хозяин почтовой станции на радостях от счастливого завершения поставил целое ведро водки. Пушкин от себя еще два ведра добавил, чтобы ни у кого обиды не осталось.

— Вот тебе и русский мат… грозный и беспощадный.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

В квартиру Пушкин влетел, как ядро, выпущенное из пушки. За время дороги он о многом передумал, и сейчас как нельзя остро чувствовал, что у него заканчивается время. Неведомый враг, организовавший эти три дуэли, наверняка, постарается нанести новый удар, который может и увенчаться успехом. Ведь, неизвестно, когда это случится, кто это сделает, и как этому противостоять.

— … Черт, черт, где-то же я должен был хранить тайные записи! — злился поэт, снова и снова начиная рыться в секретере с документами. — А здесь одни амурные списки… Вот же ты какой неугомонный, Саня. Целых два списка с покоренными красавицами ведешь… Осталось лишь надеяться, что нет точно такого же мужского…

Хохотнул, конечно, но как-то с опаской и не уверенно. Кто знает, какие еще скелеты хранились в шкафу у великого поэта? Не зря же говорят, от тюрьмы и сумы не зарекайся.

— Не дай Бог… Так, возвращаемся к нашим баранам. Саня, где у тебя тут самое секретное место, тайник? Где ты прячешь бумаги про этих чертовых масонов?

Осмотрев беспорядок в кабинете — кругом разложенные бумаги, перевернутый вверх дном секретер, вытащенные полки, валявшиеся книги с полок, Пушкин задумался. Тайник, определенно был, в этом не было ни грамма сомнения.

— Масоны, масоны… Все время думал, что это какие-то средневековые игры в тайные общества со своими красочными ритуалами. Получается же, что никакие это не игры. Тут, похоже, человека прирезать, как высморкаться. Эх, Саня, что же ты наделал…

Он стал вышагивать по кабинету, гадая, где бы ему еще посмотреть. Прошелся в одну сторону, в другую, потом обратно вернулся. Получалось, что везде посмотрел, а толку от этого никакого не было.

— А если… — тут его взгляд опускается вниз, и его осеняет. — В полу тайник⁈ Ведь, про пол-то у меня из головы совершенно вылетело.

Окрыленный этой идеей, Пушкин заново обошел комнату. Простукивая ботинком каждый доску, поэт, наконец, наткнулся на что-то интересное. В самом дальнем углу комнаты, за книжными шкафами, куда редко кто заходит, одна из досок пола была излишне потрепанной. Было очень похож на, что доску довольно часто вынимали, а затем ставили на место.

— Посмотрим.

Подцепил кончиком ножа доску, вытаскивая ее со своего места.

— А вот и пропажа нашлась, — обрадовался Пушкин, хватая плотную пачку бумаг, перемотанных тонкой бечевкой. — Кажется, сейчас я все и узнаю.

В нетерпении подскочил к письменному столу, как и обычно, заваленному разными документами и книги. Одним смахнул со стола все на пол.

— Письмо, письмо, письмо, снова письмо. Значит, активно переписываемся… Поглядим…

По письмам поэт пока только взглядом махнул, решив все обстоятельно изучить чуть позже. Сейчас же он хотел сразу получить ответы на все свои вопросы.

— Ага, вот и размышления самого Пушкина о масонах, — Пушкин схватил три прошитых вместе листка и начал читать. — Так, так… понятно, здесь тоже все ясно… А вот здесь вопрос? Так… Ни хрена себе!

Вдруг Пушкин наткнулся взглядом на такое, что даже рот разинул от удивления:

— Ни х… себе! Саня, ты, вообще, оху?!. Ты оказывается самый настоящий предатель!

Глава 5 Готов ли ты исправить свои ошибки?

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Наталья склонилась над вышивкой, за иголкой в ее руке тянулась красная нитка, постепенно превращаясь в замысловатый яркий узор — сказочную жар-птицу, присевшую на ветку. Вышивание, занятие кропотливое, долгое, ее всегда успокаивало, приводило мысли в порядок, но, к сожалению, не сейчас.

— Не могу, — тяжело вздохнула и отложила пяльце в сторону. Вышивание совсем не помогало. Тревоги в душе, кажется, даже больше стало. — Очень боязно за Сашеньку.

Всхлипнула, бросив непроизвольный взгляд в сторону двери. В доме сейчас хоть и царила тишина, но время от времени что-то грохотало. Тогда женщина обязательно вздрагивала и начинала шептать слова молитвы, то и дело поминая имя своего супруга.

— Тяжко ему, страдает, сердешный. Чего же такое случилось, что даже мне не говорит…

Как вчера из Михайловского вернулся, так сразу же заперся у себя в кабинете, ни с кем не разговаривает, никого не принимает. Ему бы радоваться, что монаршей милостью ссылку отменили и в столицу к семье вернули, а он в такой печали пребывает. Сильно непонятно, а от того и очень за него тревожно.

— Уже второй раз Никитку за водкой посылает, — прошептала она, узнав по громкому топоту сапог и покашливанию старого слугу супруга. — Еще и лается по странному…

Про эти его странные выкрики Наталья и думать не хотела. Незнакомые слова, что то и дело слышались из кабинета Пушкина, звучали непривычно, дико и даже страшно, словно какие-то колдовские заклинания. Оттого она и крестилась, едва только доносился новый крик.

— Снова, кажется, — женщина замерла у двери своей спальни, с напряжением вслушиваясь в разносящиеся по квартире крики. — Боженька, спаси и сохрани…

Где-то там сильно хлопнула дверь и до нее донесся очередной крик:

— Либерасты чертовы! Б…ь, и здесь от соросят никакого покоя нет! Здесь-то, вашу мать, откуда⁈ Не Сорос, а Кащей бессмертный! Соросята, б…ь, проклятые…

Наталья тут же перекрестилась и бросила быстрый взгляд на образа, что висели в углу спальни.

— Сашенька, миленький, что же с тобой? Про каких таких поросят ты говоришь? Уж не свининки ли жаренной захотел? Так я прикажу кухарке, чтобы на рынке сегодня же молочных поросят прикупила. Может с кашкой прика…

Договорить она не успели, из-за двери снова стали нестись крики:

— Совсем эти наглы, охренели! Цивилизатору, чертовы! Значит, бремя белого человека им жить нормально не дает… Ничего не меняется! Что сотню лет назад при Петре Великом, что сейчас, что еще через сотню лет, все одно и то же! Всюду эти твари норовят сунуть свой нос…

Женщина у двери совсем затихла, со страхом смотря на дверную ручку. Супруг уж совсем разбушевался — кричит, не останавливаясь.

— Ничего, ничего, я с вами разберусь, — хрипел голос Пушкина из-за двери. — Еще попляшите у меня…

Вновь перекрестившись, Наталья прошмыгнула к кровати и юркнула под одеяло. Когда страшно, всегда помогает. Накроешься толстым пуховым одеялом с головой и уже совсем не страшно, а даже, наоборот, немного весело.

— Помоги, Боженька, помоги моему Сашеньке, — тихо произнесла она, не сводя глаз со строго лица Николая Угодника на одном из образов. — Успокой, вразуми, а то совсем боязно…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

В кабинете, где еще утром был порядок и чистота, царил настоящий разгром. По всему полу валялись какие-то письма, книги. В углу рухнула книжная полка, превратившись в кучу деревянно-бумажного хлама. Письменный стол залит чернилами, которые все еще капали прямо на паркет и пачкали его замысловатый рисунок.

— … Это надо же, Пушкин, гений русской литературы, наше все, банальный либераст, продавшийся за тридцать серебряников, — его голос все еще звучал потрясенно, хотя боль чуть и притихла в сравнении с утром, когда он только-только все узнал. — Вот, оказывается, откуда все эти разоблачения самодержавия и крепостничества в стихах и прозе. Просто проплатили…Что же ты, Сашенька, как Павлик Морозов, все сдал-то?

Александр в сердцах оттолкнул от себя полупустой графин, заливая водкой паркет. Следом туда же полетела и рюмка, с хрустом разлетевшаяся на осколки где-то в углу комнаты.

— Я-то, грешный, думал, что дело опять в какой-то женщине. Ну, понравилась замужняя баронесса или, черт с ней, графиня, пошалили вдвоем, наставив барону или графу рогов, — подвыпивший, он размахивал руками, говорил с обидой и одновременно с удивлением, словно до сих пор еще не мог поверить в случившееся. — А здесь, б…ь, оказывается целый заговор, предательство. Саня, ты же Родину, получается, продал.

Его гуляющий по комнате взгляд, наконец, опустился на пол, на разбросанные кругом письма. Смятые, скомканные, какие-то разорванные, а какие-то еще целые, они валялись десятками, являя собой доказательство активной переписки Пушкина с французским послом в России бароном де Барантом и с каким-то магистром лордом В, с которыми обсуждались совместные действия по дискредитации власти и самого императора. И поэту в этом деле отводилась весьма серьезная и важная роль, учитывая его особый авторитет среди аристократии и «думающей» части российского общества. Пушкин должен был делать именно то, что мог делать лучше и талантливее всех, а именно — писать о глупых чиновниках, жестоких военных, повальном воровстве и бесчестии в высшей аристократии, глубинной дурости и забитости русского крестьянина, исконном, почти генетическом варварстве славянина.

И Александр Сергеевич писал. Причем делал это с присущим ему талантом, заставляя сердце сжиматься от горести и злости. Люди читали его стихи о страдающей русской глубинке, прозу о глупости власти, о жестокости солдат и генералов на Кавказском фронте. Естественно, обсуждали, говорили об этом, обвиняли, возмущались.

— Вашу мать, кажется, я не письма читаю, а РЕН-ТВ смотрю. Какие-то заговоры, заморские вредители, внутренние враги… Саня, дурак ты африканский, ты как на все это подписался?

Пушкин сидел на полу прямо напротив ростового зеркала и с обидой спрашивал у своего отражения.

— Неужели, поверил во всю эту чушь про славянское варварство и цивилизованный Запад? Как⁈ Ты глаза-то раскрой? Не китаец же, сможешь раскрыть…

Эти письма стали для него настоящим ударом — оглушающим, выбивающим землю из под ног. Вот он никак и не мог в себя прийти. Ведь, Пушкин, вокруг фигуры которого строилась чуть ли не вся классическая русская литературы, духовность и т.д. и т.п., оказался самым настоящим агентом влияния Запада.

— Скажи, облегчи душу, как на духу. Все-таки за деньги продался, по идейным соображениям или все вместе? Ты же, и такие, как ты, ведь все расшатаете к чертовой матери! Хаете, постоянно обливаете грязью и дерьмом, прямо заставляете поверить, что мы свиньи, а наше место в хлеву и колоды с помоями! Саня, мы же за эти сотни лет почти поверили в это — в свою ущербность, в свое варварство, свою косолапость. Понимаешь, ты это, черт тебя дери⁈

Среди русской аристократии издавна были популярны идеи об исконном варварстве русского мужика, его неспособности стать по-настоящему образованным, неготовности построить полноценную цивилизацию. Ведь, не придумано же, что кровь русских императоров чуть ли не на девяносто процентов немецкая, что весь состав первой российской академии наук был выходцами из немецких княжеств, что великого Ломоносова гнобили и гоняли, как сидорову козу, что веками вся русская аристократия прекрасно говорила по-французски и не могла два слова связать на русском языке! Значит, и Пушкин мог совершенно искренне проникнуться всеми этими идеями о Великом Порядке и Законе с Запада, о Варварстве Востока. Конечно, мог…

— Эх, Саня, Саня, что же вы за племя такое? — Александр горько вздохнул и потянулся за еще одним графином, что спрятался за ножкой кресла. Там, как ему показалось, оставалось еще немного водки. — У себя дома все вам не мило, а у соседа, значит, все хорошо, цветет и пахнет. Что же вы за ущербные такие? Жалобщики, предатели, тунеядцы… Не нравится, не по вам, знаете, как правильно, так делайте!

Глядя на отражение, Пушкин уже коснулся губами горлышка графина. Но рука дрогнула, пальцы разжались и графин выпал, облив штаны и рубаху водкой.

— Что же вы не показываете, как надо? Вы же, б…ь, элита, аристократия духа! Что сидите, жрете да тр…сь⁈ Показывайте дорогу, идите по ней сами! Где, вашу мать, пример⁈ Аристократия… ублюдочная… Вас же почти полтора миллиона дворян, тысячи и тысячи ухарей, что ненавидят свое и мечтают о чужом крае. Так, подняли задницы и вперед, действовать! Вперед, строить рай на земле! Так нет же — сидите…

Его уже трясло от злости, от желания действия. Осознание своей собственной виновности жгло так, что и каленому железу не сравнится. Ведь, и его вины много.

— Б…ь, еще Сталина последними словами кляли, — тут в Александре «проснулось» его советское прошлое, его уже почти забытые мысли о социализме и коммунизме, о самом передовом государстве мира — Союзе Советских Социалистических Республик. — Он-то не скулил, не плакался, не плевался ядом. Виссарионыч шел и делал. Если надо брал в руки револьвер, нож. Не ссался и срался от ответственности, не боялся встать и сказать, что и как нужно делать. А эти? Только лялякать и могут… Эх, Саня, Саня…

Обида на нынешнего самого себя стала просто нестерпимой, едва давая дышать. В какой-то момент он ясно понял, что подошел к черте, границе. Перед ней простиралось его нынешнее болото, где все остается прежним, где он барахтается, зашибает деньгу, мирно и сытно живет с супругой и детками, словом, по полной наслаждается своей жизнью великого русского поэта. За чертой же начиналась самая настоящая терра инкогнита, грозящая всем чем угодно, но только не спокойствием. Там его могла ждать смерть, новая ссылка, бесчестье, разорение, и много другого неприятного, опасного и страшного. Но, шагнув за черту, Александр мог честно себе признаться, что не остался в стороне, что ответил за свои слова.

Не помня себе от бешенства, он подошел к комоду и, схватив пистолет, поднес его к виску. Резко выдохнув воздух, медленно потянул за спусковой крючок.

Раздался громкий щелчок и… ничего не произошло. Похоже, порох отсырел.

Пушкин выдохнул и осторожно положил пистолет обратно.

— Ну, Саня? Сбежать хотел?

Пошатываясь, встал на ноги и с вызовом уставился на отражение в зеркале.

— А готов попытаться все исправить или только балаболить мастак?

Как и ожидалось, ответа от отражения он не дождался. Однако, что-то он все же он там увидел такое, что помогло ему решиться.

— Хорошо, Санек, хорошо. Попробуем надрать зад и французику, и его хозяину с туманного Альбиона.

Его взгляд скользнул к секретеру и остановился на деревянном футляре из красного дерева, где в углублениях лежала пара дуэльных пистолетов.

— Но, сначала поговорю… Кто знает, сколько здесь этих рыцарей розы и креста… Вдруг, пуль на всех не хватит.

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

Сказать, что де Барант удивился приходу Пушкина, ничего не сказать. В первые мгновение, как в зал вошел слуга и доложил о приходе поэта и его желании встретиться, он даже не сразу нашел, что ответить. Сидел и хлопал глазами.

— Что? Господин Пушкин? Александр Сергеевич Пушкин? Брат-магистр, как же это так? — французский посол вопросительно посмотрел в сторону гостя в темной плаще и черной дорожной маске на лице. — Пушкин совсем ополоумел? Не понимает, что ему будет за предательство?

Граф Сассекский, один из полновластных магистров масонского ордена Розы и Креста, покачал головой. Видно, что тоже в недоумении.

— Поговаривают, что после той дуэли у него что-то случилось с памятью, — задумчиво проговорил магистр. — Может он просто забыл некоторые вещи? Если это так, то мы могли поспешить с наказанием. Можно было начать все с начала, и такая фигура на шахматной доске нам бы очень пригодилась. Брат-рыцарь, зови его, и постарайся все вызнать. Я же буду тут за перегородкой.

Высокая фигура прошагала к стене, куда едва доходил свет от свечей, и там пропала.

— Зови господина Пушкина.

Де Барант махнул рукой, и слуга в ливрее тут же скрылся за дверью.

— Просто удивительно. Его ищут, а он сам явился. Какое удивительное совпадения.

Хмыкнув, мужчина опустился в кресло. Наполнил бокал вином, который немедленно и пригубил. Складывалась непростая ситуация, и вино было совсем не лишним.

— Господин Пушкин, — громко объявил слуга, входя в зал.

Следом на пороге появился тот, имя которого довольно часто звучало в этих стенах. Александр Сергеевич Пушкин, поэт, камер-юнкер, в недавнем прошлом один из многочисленных братьев-рыцарей ордена Розы и Креста.

— Брат-рыцарь, — с доброжелательной улыбкой де Барант встал с кресла и сделал на встречу шаг. — Мы очень давно не виделись. Ты совсем нас забыл. Брат-магистр не раз спрашивал про тебя, переживал. Если случилось что-то серьезное, то почему ты не пришел к нам? Мы бы обязательно помогли тебе, брат-рыцарь. Мы делаем общее дело во благо ордена и никогда не оставляем в беде своих братьев. Брат-ры…

И тут, к несказанному удивлению де Баранта, Пушкин, которого они всегда считали слишком мягкотелым и нерешительным, достал из плаща пистолет и направил прямо ему в грудь.

— Брат-рыцарь, что ты делаешь? — посерев лицом, посол отпрянул назад. — Убери пис…

Раздался характерный щелчок взводимого курка. Значит, остались лишь потянуть за спусковой крючок, чтобы дуэльный пистолет выдал почти полуметровую струю пламени и отправил прямо в цель внушительную свинцовую пулю.

— Хватит! Хватит! — взвизгнул де Барант, закрываясь руками, словно это бы помогло от выстрела в упор. — Я все скажу! Слышишь, я все скажу! Это магистр дал приказ! Это все он! Он приказал тебя убить! Ты отказался от ордена! Не убивай, только не убивай! — скулил он, дрожа всем телом. — Не убивай…

В этот момент из темноты появился сам магистр. В темном плаще и черной маске он напоминал грифа-падальщика, прилетевшего полакомиться добычей.

— Заткнись, де Барант! Противно смотреть на твое скуление, — граф Сассекский с презрением оглядел французского посла. — Никто не собирается в тебя стрелять. Просто пугают.

Пушкин, и правда, опустил пистолет, направив его стволом вниз.

— А у тебя, бывший брат-рыцарь, каменные яйца. Так ведь говорят у вас в России? — усмехнулся магистр. — Не побоялся сюда прийти, а ведь знал, что тебя может здесь ждать. Убери пистолет, стрелять все равно не будешь. Ты ведь не хочешь на каторгу.

Гость поморщился, но все же спрятал пистолет.

— Ты зря пришел. Отказавшись выполнять приказы, ты отказался от ордена и лишился его защиты, — магистр показал рукой на дверь. — Теперь ты враг ордена.

— Я всем расскажу о том, чего хочет орден Розы и Креста, — глухо проговорил Пушкин, смотря без всякого страха. — Все узнают.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, словно поединщики на дуэли.

— Глупец, — наконец, бросил магистр. — Не боишься сам, пожалей родных. Ты даже не представляешь, сколько нас. Наши люди везде… Орден раздавит тебя, как таракана.

Пушкин снова вытащил пистолет, направив его прямо в лоб своему врагу.

— Ты все равно не выстрелишь, — одними губами улыбнулся магистр. — Беги, забирай семью и спасайся, если успеешь.

Гость сделал шаг вперед, плотно прижав дуло пистолета ко лбу магистра. Губы у Пушкина кривились, на лице менялись гримасы. Видно было, что ему очень хотелось нажать на крючок.

— Беги, дурень, беги, — шептал магистр. — Ты даже не осознаешь могущества ордена. Мы везде — полиция, жандармерия, присутственные места, императорская свита, армия. Мне останется только отдать приказ, и каждый брат-рыцарь в этой стране станет охотится на тебя.

Глава 6 Не спи, враг где-то рядом

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

С той памятной во всех отношениях встречи прошло больше недели, которая выдалась на удивление спокойной. К удивлению Пушкина магистр ордена Розы и Креста не спешил с претворением в жизнь своих угроз, что вызывало у поэта не просто беспокойство, а самую настоящую тревогу. Ведь, он со своим семейством жил не в глухом лесу или укрепленной крепости, а в обычной квартире.

— Если ничего не случается, не значит, что так будет и дальше. Больно уж многообещающая у этого магистра была улыбка, когда я уходил. К бабушке не ходи, что-то поганое готовит, — за чашкой кофе рассуждал Пушкин, запершись в своем кабинете.Это дело — подготовка к нападению со стороны коварного врага — требовалоуединения и сосредоточения. — Нужно снова с городовым поговорить, заплатить, сколько нужно. Пусть вечером и ночью еще один казачий патрульный разъезд выпускает на эту улицу. Лишним не будет и казачкам по рублю на водку дать, чтобы ночью бдили, как следует…

Не забыл Пушкин и про квартиру, где в Петербурге они обитали вместе со всем своим семейством. Уже на второй день нанял пятерых плотников и двух кузнецов, которых подрядил на замену окон с новыми крепкими рамами и установку железных решеток с внутренней стороны. Входную дверь тоже поменяли на новую, более массивную, скрепленную для надежности железными листами. Домочадцы, друзья и знакомые, конечно, косились на эти приготовления, но он и ухом не вел. Отмалчивался или отшучивался на все вопросы. Мол, его произведения бесценны и поэтому требуют надежной защиты.

— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — успокаивал он себя в ответ на смешки и ухмылки. — Пожили бы вы в 90-е, такие лица не корчили бы. Может, вообще, железную дверь поставить? Кузнец вроде бы намекал, что может и такую сварганить. Дать ему еще рублей пятьдесят, пусть расстарается. Можно достать настоящую сталь или булат, который и из пушки не пробить. Хотя…

Вспомнив ухватки того кузнеца, оттрубившего, кстати, почти двадцать лет на оружейных заводах, Пушкин поморщился. Пожалуй, железную дверь ставить пока не нужно, точно общество не оценит.

— И так уже много вопросов задают. Железную дверь поставлю, вообще, слух по Петербургу пойдет, что я от кого-то прячусь или к чему-то готовлюсь, — поэт покачал головой, понимая, что слишком явно давать почву для слухов тоже нельзя. Нельзя раскрывать перед врагом всех своих карт.–Остановимся пока на новых окнах и обычной двери. А вот по оружию вопрос остается открытым. У меня его совсем не густо — пара пистолетов да сабля…

Среди аристократов, вообще-то, было не принято держать дома целый арсенал. Естественно, многие дворяне хранили несколько экземпляров охотничьих ружей, если они и их гости увлекались охотой. Отдельно держали оружие для поединков — дуэльную пару специальных пистолетов, сабли, рапиры. Отставники с действующей службы нередко имели и полноценные боевые ружья, которые использовались русской армией. Но о настоящем арсенале на десятки единиц боевого огнестрельного и холодного оружия у дворянства говорить не приходилось.

— А мне вот не грех и подумать о таком арсенале стволов на двадцать — тридцать, чтобы от любого нападения отбиться можно было. Сегодня же надо Никитке дать задание. Деньги есть, нужно взять хорошие пистолеты, а лучше револьверы. За океаном вроде есть уже.

Покопавшись в памяти, Пушкин уверенно кивнул. Сразу же вспомнилось имя легендарного американского изобретателя Самюэля Кольта, запатентовавшего один из первых в мире револьверов с ударно-спусковым механизмом. В уме сами собой стали «всплывать» образы хмурых ковбоев с щетиной на лице и неизменным револьверов в руке. Они во весь опор скакали по прериям, непрерывно грохотали выстрелы, клубился пороховой дым, во все стороны летели брызги крови, раздавались яростные крики.

— Любые деньги отдам за такие стволы, — поэт быстро чиркнул в блокнот свои соображения, с которыми будет разбираться позже. Сейчас, главное, все записать. — Только Никитке с этим не справится. Придется Дорохова дождаться. Он человек опытный, на оружии собаку съел, может что-то дельное подскажет… Вообще, я бы и пушку купил. Да, настоящую пушку с шрапнелью, чтобы одним выстрелом целую банду положить. Хм, а почему бы и нет? По закону вроде бы не запрещено. А, что не запрещено, то разрешено…

Сейчас ему нужно было выиграть время, превратив свой дом в крепость. «Вооружившись до зубов», можно было отбиться, а уже потом нанести свой удар.

— Да, сейчас спешить нельзя… Уже поспешил, сдуру пошел разбираться. Считай, полностью раскрылся.

Вспоминая, скрипел зубами, уже в который раз ругая себя за ту встречу с магистром. Только сейчас Пушкин понял, что тогда сделал не просто глупость, а самую настоящую ошибку, едва-едва не ставшую смертельной. Узнав о предательстве настоящего Пушкина, он на эмоциях «рванул» на встречу с магистром. Словом, показал врагу, что все знает и представляет опасность для ордена.

— Глупец, одно слово глупец! Никак нельзя было так делать. Никак… Теперь вот сиди и жди, когда и откуда нападут.

Больше так ошибаться ему никак нельзя. У него не девять жизней, как у кошки. Еще одна ошибка, и все, конец, никакое знание будущего не поможет. Его просто, как клопа или таракана, прихлопнут.

— Ничего, ничего, нужно просто лучше подготовиться. Чего я заранее себя хороню? Накрутил себя так, словно этот магистр лорд Воландеморт или сам сатана. Он всего лишь человек, самый обычный человек, правда, во главе целой организации. Еще бы, правда, понять, какова ее реальная сила. Может магистр просто пугает, что члены ордена здесь все контролируют?

Вопрос был совсем не праздный. Если магистр не врал и орден Розы и Креста проник во все сферы власти, то его дела очень плохи.

— Пугает. Хм, наверняка, пугает, — после некоторого раздумья решил Пушкин. Про масонов разной масти он помнил немного, самую малость, если честно, и, в основном, по голливудским фильмам. Словом, поэт сильно сомневался в могуществе ордена в России. — Сто процентов, обманывает. Как поговаривают в местах не столь отдаленных, на понт хотел взять. Мол, в нашей супер тайной организации столько людей, что мы тебя из под земли достанем… Кстати, а может на этой тайной мишуре и сыграть? Раз организация тайная, значит, огласка для них смерти подобна.

Мысль ему показалась столь дельной, что Пушкин заинтересованно засопел. Ведь, он поэт, великий русский поэт с гениальной способностью к владению словом, и может всё и всем рассказать. Разве это не сокрушительный удар? Он такую грязь на них выльет, что они сами, как крысы, из страны побегут.

— Хорошо, очень даже хорошо. Спасибо Великому и Ужасному Голливуду с его неистощимой фантазией, придумывать даже ничего не нужно. Там в каждом втором фильме речь идет про глобальный заговор, в каждом третьем — про убийство президента, считай императора, в каждом четвертом — про сатанистов. А мне, как это ни удивительно, все подойдет!

В этот момент со стороны двери послышался легкий шорох, словно бы кто-то тихонько скребся. Пушкин улыбнулся — так только его Таша делала, когда хотела отвлечь его от работы в кабинете.

— Таша, душа моя, входи.

— А если помешаю? — из-за полуоткрытой двери выглянула супруга.

— Ты? Ташенька, такое никогда не случится, — ему не нужно было даже притворяться, ведь он, и правда, так думал. — Заходи. Что ты хотела?

— Правда, не помешаю? — Александр, улыбаясь, покачал головой. Встал с кресла, подошел и нежно обнял ее за плечи. — Сашенька, ты совсем нас забросил, как приехал из Михайловского. Ходишь чернее тучи, ничего не рассказываешь. Ведь, что-то случилось? Да? Расскажи, поделись, вместе мы обязательно справимся, все преодолеем. Слышишь меня, мы со всем справимся.

Кивая, он обнял ее еще крепче. Старался не поворачиваться, чтобы Таша не заметила сомнение в его глазах.

— Все хорошо, Ташенька, — поэт нежно коснулся кубами ее шеи. Затем подул чуть ниже ушка, заставляя ее зажмуриться от удовольствия. Знал, так ей особенно нравится. — У меня просто много работы, оттого я и бываю печален, хмур. Но скоро все изменится, и все вернется на круги своя.

Его голос звучал искренне и очень убедительно, хотя он и сам не очень верил в эти слова. Его враг был коварен и, похоже, очень могущественен. Удастся ли с нимсправится, большой вопрос.

— А может прикажем заварить чайку? С малиновым вареньем, медком и пышками? — он снова коснулся губами ее шеи, женское тело тут же пробила дрожь. — Напьемся и сядем вместе с детьми играть в настольные игры. Не забыли еще про Воображариум и Монополию про купечество?

— Не забыли. Больно уже они детишками полюбились. Почти каждый день пока ты в Михайловском был играли. К тому же нашим гостям о них все уши прожужжали… Ай! Хватит, Сашенька! Ты же знаешь, как я боюсь щекотки!

Счастливо улыбаясь, она погрузила пальцы в его кудрявые волосы, и начала их разглаживать.

— Прямо, как у льва, — она прошептала, наклоняясь к его уху.

— Р-р-р-р-р-р-ры, — тут же отозвался он, осторожно кусая ее за губу. — Р-р-р-р-ы!

— Сашенька, я очень соскучилась, — теперь уже она покрывала его шею поцелуями. — Каждый день думала о тебе, представляла, как ты меня обнимаешь, как снимаешь те панталончики. Я ведь сейчас в них…

— Душа моя, а хочешь покажу, как это делают львы? Р-р-р-ры! –егоруки начали «гулять» по женскому телу, заставляя ее тяжело задышать. — Р-р-р-р-ры!

— Да, мой лев. Р-р-р-ры! Только… дверь, закрой дверь. Ведь кто-то может зайти.

… Словом, этот день прошел хорошо, оставив доброе теплое ощущение. Почти все время провел с Ташей, детьми, немного — за работой над своими произведениями.

… Засыпал Александр с улыбкой на губах. Все, что его тревожило днем, сейчас казалось несущественным. Внутри него разливалось спокойствие, царила абсолютная уверенность, что все с ним и его семье будет хорошо, что он со всем обязательно справится.

— Обязательно справлюсь, — шептали его губы.

Рядом заворочалась Таша, тихо сопевшая у его плеча.

— Спи… Мы обязательно справимся. Пусть только попробуют к нам сунуться, разорву, как тузик грелку…

— Тузик? — спросонья пробормотала Таша, открыв один глаз. — А грелка зачем? Холодно?

— Спи, душа мая…

И вскоре, обнявшись, затихли.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Глубокая ночь.

На улице вьюжило, дул ледяной ветер, бросая на стены домов, окна колючий снег, мелкие льдинки. Холодина такая, что даже бродячие псы давно уже замолкли и попрятались по подворотням. Не слышно было цокота копыт казачьих разъездов, что должны были патрулировать улицы ночного города. Не вопили простуженными голосами срамные песни запоздавшие гуляки, не выясняли отношения между собой. Казалось, всех разогнал мороз и ледяной ветер.

Хотя, может и не всех.

— Каин, кудой дальше-то? — с пролетки спрыгнул долговязый мужик в тулупе и начал вглядываться в темный проулок. — Тудой к этому дому или тудой к другому дому? — тыкал рукой по сторонам, то и дело оглядываясь в сторону пролетки. — А то боязно тут долго стоять. Не приведи Господь казара прискачет, не отобьемся…

— Не бухи, Карп, как старая кошелка, — прогудел глухой голос, а затем из пролетки спрыгнул здоровяк в солдатской шинели и заячьей шапке на голове. Жадно вдохнул ледяной воздух, размазывая падавший снег по лицу. — С Ванькой Каиным не пропадешь. Я же заговоренный, оттого и с любого делас большой прибылью прихожу. Так что, не ссыл, Карп, после этого дела с большой монетой будешь. А про казару забудь, сегодня ее здесь точно не будет.

Сказал про казачий разъезд так, словно точно знал, когда и где он должен сегодня ночью патрулировать. Странно, откуда Ванька Каин, самый известный душегуб и разбойник Петербурга, мог про такое знать? Не в полиции или в управе же ему сказали? Глупость, конечно.

Хотя про Ваньку Каина поговаривали, что, несмотря на душегубство, с ним водили дела очень важные люди. Мол, именно они его и выручали, когда совсем горячо становилось.

— Нам в этот двор нужен. Только пролетку спрячь, чтобы с проспекта не видно было, — Каин показал на ближайший проулок, куда и следовало ехать. — А вы еще раз слухайте, что делать.

Вскоре пролетка спряталась возле одноэтажной пристройки, а шестеро ее пассажиров собрались рядом.

— В доме ничаво не трогать — ни монеты, ни цацки. Увижу, выпотрошу, как куренка, — Каин с угрозой заглядывал в глаза своим подручным, всем своим видом показывая, что ничуть не шутит. В его руках, словно в подтверждение угроз, показался нож. — Все ясно?

— А який там черт тогда делать? — скривился долговязый, с жадностью оглядывая богато выглядевший дом. Находился в самом центре Петербурга, а значит, денежки у хозяев точно водились. — Может хоть рубликами разжи…

И охнул, не успев договорить. Скосил глаза вниз, почуяв острый кончик ножа у своего подбородка.

— Ты, гнида, глухой? Я же сказал, что в доме ничаво не брать, — ощерился Каин, показывая гнилые пеньки зубов. — Из пролетки тащите тех трех барчуков, что мы вытащили из кабака. Кладите их у крыльца так, будто бы они в дверь ломились, а хозяин прямо на них выскочил. Шустрее, окаянные!

Из пролетки быстро вытащили три тела, явно не из бедных. На каждом из троицы были дорогие шубы с меховыми воротниками, дорогие трости. Им в руки вложили по богато украшенному пистолю и направили стволами в сторону двери. Все должно было выглядеть так, словно богатые молодчики, упившись вином до умопомрачения, решили взять штурмом этот дом. А хозяин при этом…

— Как с хозяином разберемся, этим барчукам по пуле в брюхо пустим. Ясно?

Подручники кивнули.

— Филин, а теперь твой выход, — Каин показал на дверь, к которой тут же подошел небольшой мужичок с ломиком. — А мы с Карпом через окно зайдем, тепленьким в одних портках возьмем. Как раз здесь спальня.

Ухмыльнувшись, главарь нагнулся к окну, и начал ножом осторожно ковырять раму. Дерево оказалось на удивление крепким, и даже не думало поддаваться.

— Сука, — бурчал Каин, нажимая на нож всем телом. — Крепко держится… Пошуметь придется.

Шуметь же никак не хотелось. Об этом деле просили такие важные люди, что Каин даже помыслить не мог отказаться. Подумать только, с разговором об этом к нему пришли ходатаи от жандармов. А были и другие люди, имена которых и произносить было страшно.

— Карп, что встал, как девка на выданье? Помогай, — зло буркнул он в сторону товарища. — Нажимай на раму, а я тянуть буду.

Тот и навалился, заставив раму жалобно захрустеть. Появилась трещина, звонко тренькнуло стекло.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Пушкин проснулся и застыл с открытыми глазами, бездумно вглядываясь в непроглядную темень спальни. Сейчас на душе, как никогда, было неспокойно, очень тревожно. Только почему, никак не мог понять.

— Поел что ли на ночь лишнего? — он поморщился, чувствуя, как кровь билась в висках. Его охватило странное возбуждение, после которого точно уже не уснешь. — Ни хер…

Дернувшись, Александр с трудом подавил в себе вскрик.

В дальнем окне спальни вдруг мелькнула тень. Через мгновение что-то скрипнуло, захрустело. Похоже, кто-то пытался открыть оконную раму, но не рассчитал, что ее не так давно заменили на новую и более крепкую.

— Началось, б…ь. Вот и дождался револьверов…

Откинув одело, поэт одним движением скользнул с кровати на пол. Дополз до комода и вытащил из нижнего ящика коробку с дуэльными пистолетами. Сегодня планировал пострелять, оттого и держал заряженными. Повезло.

— Только бы Таша не проснулась раньше времени. Не дай Бог задену…

Прополз вдоль кровати, и спрятался у самой стены, выставив перед собой оба пистолета.

— Только суньтесь, — шептал он одними губами. — Только суньтесь, твари.

Тихо тренькнуло стекло. Тень за окном выросла. Похоже, враг сейчас начнет убирать стеклянные осколки, а затем и сам полезет.

— Хорошо дробью зарядил…

Кстати, пока «шлифую» следующую главу можете ознакомиться с новой историей про охрененно сильного героя, который, будет наказывать без жалости, и награждать без скупости. Все негодяев под нож, всем добрякам награду!

https://author.today/reader/404122

Глава 7 Бежать некуда

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Пушкин вжимался в стену, крепко сжимая рукояти пистолетов. В горле адски пересохло, кровь билась в висках от возбуждения.

— Сейчас… Еще немного… — шептал он, выгадывая момент. — Вот…

Нарастая, скрип деревянной рамы казался невыносимым, невероятно громким. Хрустнуло стекло от неосторожного нажима. Вот-вот все должно было случиться.

— Ну, все, пора…

Выдохнув, Александр резко выскочил из-за стены и встал колом. В полуоткрытое окно лезла здоровенная туша в тулупе и мохнатой шапке.

— Умрите, с…и!

Рявкнув, выставив прямо перед собой пистолеты, и сразу же дернул за оба спусковых крючка. Тут же раздался оглушающий грохот от сдвоенного выстрела. В нос ударил горький запах от сгоревшего пороха. Сверкнувшая полуметровая вспышка огня осветила бородатую харю, перекошенную от боли. во все стороны полетели куски дерева, стекла, крови.

— А-а-а-а! — следом раздался рев раненного, которого сдвоенным выстрелом просто выбросило на улицу. — А-а-а-а! Вбил, сучонок! Каин⁉

А в окно уже лез новый бандит, размахивая ножом и шипя что-то от ярости. Ногу закинул на высокий подоконник, схватился пятерней за раскуроченную раму, и начал тянуться вверх. Еще мгновение, и здоровенный мужик окажется внутри, а вот тогда точно «пиши пропало»…

— Зарежу, как куренка, — сипел охрипшим голосом бандит, тыкая перед собой ножом. Отгонял, чтобы ему не мешали взбираться в окно. — Только сунься, выпотрошу…

Какой там сунься⁈ Ошарашенный Пушкин, как сайгак, отпрыгнул назад и стал иступлено дергать за спусковые крючки.

Бесполезно! Разряженные пистолеты только впустую щелкали спусковыми механизмами.

— Падла! — заорал в отчаянии Александр, с силой размахиваясь и швыряя в окно оба своих пистолета. — Получи, фашист, гранату!

Оба пистоля, тяжеленные дуры из дерева и металла, украшенные золотом и серебром, кувыркаясь, полетели вперед и попали прямо в лицо второму бандиту. Тот, ёкнув, осоловел и брякнулся назад, раскинув в сторону руки и ноги.

— Черт, черт! — бормотал Пушкин, бросаясь к стене, на которой висела сабля. Из оружия оставалась лишь сабля, на нее и была надежда. — В капусту, порублю!

Возбуждение достигло пика! Адреналин зашкалиливал! От дрожи не осталось и следа! Как это не редко и бывает весь страх уже растворился в адреналине! Пушкин уже рвался в бой, наплевал на все.

— В фарш! — завопил и прыгнул в окно. — Подходи, пидо…ы, всех порешу!

Орал, как умалишенный, размахивал по сторонам саблей, прыгал сайгаком. Только никого уже не было, сбежали. На снегу же лишь два тела валялись — один в крови, второй в беспамятстве.

* * *

Санкт-Петербург

Вообще-то, странные дела творились этой ночью в городской полиции. Если бы кто-то сторонний посмотрел бы на все это со стороны, точно бы схватился за голову.

Сначала вахмистр Коротеев самолично решил поменять маршрут патрулирования. Почти пять годков ничего не менялось, а тут поменялось. Всегда по набережной Мойки за ночь раза два, а то и три, конский и пеший патруль проходил. Гоняли городскую голытьбу, чтобы покой богатых горожан не беспокоили, чтобы драки не устраивали и к прохожим не приставали. Сегодня же все кувырком полетело: оба наряда, что по набережной Мойки ходили, на другой конец города отправили — к черту на кулички, словом.

Другой, пусть и не столь заметной, странностью стало пьянство околоточного полицейского надзирателя Семена Зубова, что надзирал за третьим околотком, как раз по набережной Мойки. И странно было не само пьянство[кто у нас не пьет ее, родимую?], а то, что именно Зубов, никогда раньше и капли в рот не бравший, запил. Строго старой веры придерживался, двумя перстами крестился, никогда ни единого браного слова не говорил, пьяниц всегда укорял, а здесь запил. Как такое возможно?

Самой же главной странностью был ранний приход столичного обер-полицмейстера на службу. Генерал-майор Кокошкин, вообще, никогда не был замечен в особом служебном рвении. В обычные дни в полицейское управления, дай Бог, если к полудню приходил, да и то, чтобы через пол часа отобедать в одной из ближайших рестораций. Посетителей принимал ближе к вечеру под рюмочку анисовой водочки и красную рыбку.

Сегодня же обер-полицмейстер ни свет ни заря заявился, даже сторожа в управлении напугал своим явлением. Трезвый, как стеклышко, чисто выбритый, волосы напомажены, злой, правда, как сто чертей. Пришел и засел в своем кабинете, словно ждал чего-то.

* * *

Санкт-Петербург, полицейское управление

Приемная обер-полицмейстера Петербурга. Просторное помещение с огромными окнами, почти двумя десятками стульев у стены, предназначенных для многочисленных посетителей.

— Вот, возьмите, Александр Сергеевич, — секретарь обер-полицмейстера, высокий офицер в щегольском мундире и аккуратным пробором волос, протянул Пушкину чашку с водой. — Выпейте, здесь вода.

Александра после этих всех событий, и правда, немного потряхивало. Он быстро схватил чашку и залпом ее осушил. Не очень помогло, если честно. Сейчас бы чего-нибудь покрепче.

— Его высокопревосходительство готов вас принять, — наконец, проговорил секретарь после часа ожидания, определив нужное время по одному ему известному признаку. Подошел к дверям и распахнул их настежь. — Александр Сергеевич, прошу.

Пушкин, сделав над собой усилие, унял дрожь. Нападение оказалось неожиданным, хотя он и ожидал чего-то подобного, правда, позже.

— Но, ничего, ничего, — прошептал он, скрипнув зубами. Немного злости сейчас совсем не помешает. Ведь, он готовился не убегать и прятаться, а обвинять и наказывать. — Чья британская харя за всем этим стоит, я знаю, и молчать точно не буду. Все расскажу про этого урода и их чертов орден… Так их размалюю, что весь орден из России пинками погонят.

Тряхнул кудрями и решительно вошел.

— Ваше Высокопревосходительство! — приветствуя начальника городской полиции, Александр коротко поклонился, и прошел на середину кабинета. — Просил вашей аудиенции, чтобы заявить о вопиющем преступлении. Я все изложил в заявлении…

Столичный обер-полицейский генерал-майор Кокошкин, только что оторвавшийся от своих бумаг, имел весьма недовольный вид. Взгляд обвиняющий, усы торчком, брови сдвинуты. В своем черном мундире, на котором выделялись золотые эполеты, роскошное золотое шитье высокого воротника и до блеска начищенные пуговицы, сейчас напоминал судью, готового вынести приговор.

Сделав еще несколько шагов, поэт положил лист, исписанный неровным нервным почерком, на край стола.

— Значит, сами пожаловали, господин Пушкин, — генерал-майор, даже не взглянув на заявление, поднялся и, заложив руки за спину, медленно пошел вперед. — Решили во всем признаться?

— Конечно, явился, ваше высокопревосходительство, Ведь, вопрос первостепенной важнос… — кивнул Пушкин, не сразу вникая в вопрос. Но едва до него дошло, он «споткнулся». — Простите, что вы сказали? В чем я должен признаться?

Генерал-майор Кокошкин сузил глаза, словно целился в него из пистолета или ружья. Подошел почти вплотную и недовольно засопел.

— А вы не понимаете? — усмехнулся полицейский. — Вы, господин, Пушкин, опасный элемент. Подумать только, вольнодумец, находящийся под надзором полиции, сразу же после отбытия ссылки ввязался аж в три дуэли. Первая, в Михайловском, окончилась смертоубийством, две другие — слава Богу, нет. Что молчите? Двух дворян — князя Голицына и графа Салтыкова — обнаружили прямо у вашего дома в изрядном подпитии. Рядом лежала дуэльная пара. Это вы ведь все подстроили?

У Александра от удивления даже челюсть медленно поползла вниз. Стоял и хлопал глазами, пытаясь как-то уложить в голове то, что только что услышал.

— Что⁈

Получалось, Пушкина обвиняли даже не в нарушении дуэльного кодекса, а чуть ли не в организации умышленного двойного убийства.

— Подождите, ваше высокопревосходительство, здесь явно какая-то ошибка, — Александр еще пытался разобраться, искренне веря, что, и правда, между ними возникло недопонимание. Ведь, брошенные в его сторону обвинения, и правда, звучали в высшей степени бредово. Как, вообще, в них можно верить? Бред же, чистой воды! — На мой дом напали посреди ночи! Бандиты полезли прямо в спальню с ножами и пистолетами! О каких вы еще дуэлях говорите? — он с трудом сдерживался, чтобы не заорать или того хуже, чтобы не врезать этому напыщенному индюку в погонах. — Стоп! Там же один из бандитов живым остался. Точно, я его пистолетами прямо в лоб приложил! Вы его допросили? Это же натуральный бандюк, клейма негде ставить! Сказал уже кто его нанял? Хотя я и так знаю, что это все сделал магистр, граф Са…

В этот момент генерал-майор чуть не подпрыгнул. Его усы, вообще, торчком встали, а глаза кровью налились, словно у быка на случке!

— Молчать! — обер-полицмейстер рявкнул так, что стекла в окнах зазвенели. — Ни слова больше! Вы должны молчать, молчать и еще раз молчать, а не распускать сплетни! Вы из личной неприязни провоцировали молодых людей на участие в дуэли! Вы фактически готовили их убийство! Вот о чем нужно сейчас говорить!

У Пушкина в глазах все помутнело.

— Как же так? Как вы можете такое говорить? — голос у Александра задрожал от негодования. — Какая еще к черту дуэль? Вы с ума сошли? Я, вообще, там никаких дворян в глаза не видел! Понимаете, в глаза не видел! Почему вы не допросите свидетеля⁈ Тот бандит все видел и сможет все рассказать! Дайте мне с ним поговорить!

Обер-полицейский в ответ презрительно фыркнул. Мол, к чему эти бесполезные отговорки и придумки, если и так все совершенно ясно.

— А не получится ничего спросить, господин Пушкин. Говорите, вы какого-то там грабителя оглушили? Казаки привезли одного в тюрьму, а он возьми и умри. Доктор сказал, что от колик. Словом, некому ваши слова подтвердить. Вам понятно?

Поэт ошеломленно покачал головой. Это самое настоящее сумасшествие, по-другому и не сказать. На него прямо в доме напали бандиты, и он теперь во всем виноват. Что за бред⁈Как такое возможно?

— Свидетель умер? Как это так?

— Очень просто! — ухмыльнулся генерал-майор. — От колик, конечно же.

— Все равно, это даже в голове не укладывается…

С бормотаниями Александр опустил голову и взглядом наткнулся на ненавистный символ — гравированное изображение розы и креста на массивном персте на указательном пальце у обер-полицмейстера Санкт-Петербурга.

— А-а, понятно…

Все у него внутри опустилось. Теперь стала понятна причина этого странного спектакля, в котором преступник и жертва поменялись местами. Значит, руки у ордена Розы и креста, действительно, оказались длинными, а сторонников — великое множество.

— Я-то, дурень, здесь рассказываю о случившемся во всех подробностях. Лучше бы перед стеной так распинался, точно больше толку было бы…

Поэт поднял взгляд и внимательно оглядел генерал-губернатора. Медленно поворачивал голову, «цеплялся» за каждую деталь внешности.

— Что вы так смотрите, господин Пушкин? — хмыкнул полицмейстер, удивленный такой переменой в поведении поэта.

— Запоминаю, — еле слышно ответил Александр. — Запоминаю, чтобы ничего не забыть.

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Из полицейского управления Пушкин вылетел, как пробка из бутылки. Красный, злой от бешенства, руки ходуном ходят. Материться так хотелось, что рот пришлось закрывать.

— Ах ты, сучо… пидо… усатый! — сорвался все-таки, едва только входные двери полицейского управления за ним захлопнулись. Встал прямо под окнами кабинета и начал, не сдерживаясь, крыть матом обер-полицмейстера. — Ты же, поросячье вымя, совсем охуе…! Думаешь, пизд… с ушами, я утрусь и заткнусь⁈

Теперь-то ему все стало ясно, как божий день. Получается, магистр не врал, орден Розы и креста все тут опутал своими сетями. Если уж столичный полицмейстер, то есть главный полицейский Санкт-Петербурга, работает на орден, то что тогда говорить об остальных.

— Ты, пизд…бол охуевш… всё и всех продал! Предатель, твою мать! Какого х… ты все на меня вешаешь? Глаза разуй! — все более вычурные и витиеватые ругательства с легкостью срывались с его языка. — У тебя под носом мразота окапалась, а ты ухом не ведешь! Все, пиз… тебе, как только до императора доберусь!

Чуть «выпустив пар», Александр выдохнул. Немного, но полегчало.

— Во дворец, живо во дворец! — крикнул он, подгоняя сам себя. — Извозчик! Извозчик, черт тебя дери! — вскинул вверх руку, подзывая карету или пролетку. — Сюда! Во дворец! Дай жару, борода, если рубль заработать хочет.

И бородатый дядька в тулупе, окинув жадным взглядом поэта, вмиг «дал жару». Cвистнула плетка, опускаясь на круп серого жеребца. Пролетка едва на дыбы не встала, рванувшись вперед с неимоверной скоростью. Возница же покрикивал на своего жеребца, оглушающее посвистывал, продолжая его нахлестывать от души.

— Держи, борода, заработал, — на дворцовой площади Пушкин кинул вознице рубль, а чуть подумав и еще один. — А я в гости… поговорить. Главное только пробиться к телу, а там, как кривая вывезет… Черт, реально же бред! Из самозащиты сделать покушение на убийство, каково? С ума сойти, в самом деле…

Широко шагая, добрался до сторожевой будки с молодцеватым гвардейцем-часовым. Хотел было пройти мимо, как прямо перед ним встало ружье со штыком.

— Не велено! — строго произнес часовой, сдвинув брови. — Не велено пускать, ваше благородие! –тряхнул ружьем, показывая, что не шутит. — Проходи мимо, ваше благородие.

— Ты чего? Я камер-юнкер императорской свиты! Ослеп что ли? — в момент взъярился Пушкин, отмахиваясь от штыка. — Ну-ка, прочь с дороги!

— Сказано же, ваше благородие, что не велено пускать, — еще раз повторил гвардеец, не сходя с мест. По виду было ясно, что часовой настроен весьма серьезно и никого пропускать не собирается. — Проходи.

Пушкин, уже зверея, схватился за ствол и со всей силы дернул на себя. Часовой устоял и в ответ дернул на себя. Прямо, тяги-перетяги.

— А ну, отставить! Я сказал, отставить! — донесся в этот момент громкий голос откуда-то сбоку. Раздался топот сапог по брусчатке. Похоже, командир бежал, судя по командирскому голосу. — Александр Сергеевич! Александр Сергеевич, успокойтесь!

Через мгновение к ним подбежал поручик, придерживая саблю. Совсем юнец, с легким пушком на верхней губе и восторженным блеском в глазах смотрел на поэта [поклонник его творчества, не иначе]

— Александр Сергеевич, какая честь для меня познакомиться с вами лично! У меня дома есть все ваши книги, стихотворения. Это все просто гениально, Александр Сергеевич! Какой слог, какая экспрессия! Восхитительно! — захлебываясь от восторга, он выплескивал из себя слова, словно ствол пулемета. — Ой…

Поручик словно споткнулся. Покраснел. Похоже, до него только что дошло, что он еще не представился.

— Прошу меня извинить, что не представился. Поручик Михаил Викторович Воротынский, честь имею, — коротко поклонился. — Александр Сергеевич, позвольте говорить откровенно…

Пушкин, отпустив ружье часового, кивнул.

— Солдат ни в чем не виноват. Нам дали такой приказ, Александр Сергеевич, — виновато помялся Воротынский, похоже, совсем не понимая, что происходит. — Это все Танеев… Около полу часа назад он появился у нас и строго настрого приказал, чтобы вас не пускали во дворец.

Александр заметно помрачнел. Кто такой Танеев, ему было прекрасно известно. Александр Сергеевич Танеев уже почти два десятка лет бессменно являлся статс-секретарем императора, который ему безмерно доверял. Именно Танеев отвечал за то, кого допускать, а кого не допускать к «императорскому телу». Очень серьезный человек, от неприязни которого просто так не отмахнешься.

— Александр Сергеевич, прошу вас, не пытайтесь пройти, — жалобным тоном проговорил поручик с тяжелым вздохом. — Давайте, я попробую поговорить со своим командиром — полковником Зильберманом. Может быть что-то проясниться, и тогда сообщу вам.

— Государь знает об этом? — глухо спросил Александр, боясь получить утвердительный ответ. Ведь, такой ответ станет ему смертельным приговором, и будет означать, что влияние ордена проникло очень глубоко в государственный аппарат империи. — Это он отдал приказ не пускать меня во дворец?

Воротынский, чуть помедлив, в ответ покачал головой.

— Вряд ли, Александр Сергеевич, — осторожно проговорил тот, тщательно подбирая слова. — Я не думаю, что это сделал сам государь. О таком бы сразу же стало известно.

— Это дает надежду, — Пушкин похлопал поручика по плечу. — Тогда мне пора…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Пушкин в полной прострации слез с пролетки. До крыльца дома осталось не больше десяти шагов, но он больше не сдвинулся с места. Александр больше не знал, что ему делать дальше. Все его тщательно разработанные планы пошли прахом.

— Не врал, с… Получается, орден везде окопался — сначала обер-полицмейстер, теперь уже статс-секретарь императора. На самом верху сидят. Б…ь!

Выругавшись, поднял голову и увидел людей на крыльце. Впереди стоял его брат — Лев Пушкин, бледный, растерянный. По правую руку от него — Таша, выглядевшая еще бледнее и потеряннее. За ними виднелись две женские головки Ташины сестер.

— Сашенька! Саша! — крикнули едва ли не все вместе, привлекая его внимание. — Сашенька!

Устало улыбнувшись, поэт тоже махнул рукой. Ему сейчас никак нельзя было выглядеть растерянным, не знающим, что делать. Они, его семья, должны видеть в нем несокрушимую скалу, защитника, который не даст случиться ничему плохому.

— Ничего, Сашка, пробьемся, — пробормотал он, пытаясь хоть чуть взбодриться. — Проиграно лишь сражение, но никак не война.

Вскинул голову, расправил плечи.

— Все будет хорошо.

Как же он жестоко ошибался…

— Саша, наконец-то, ты вернулся! — первым бросился к нему Лев. — Я уже сам хотел ехать к обер-полицмейстеру, проситься на прием. Вот, у меня уже готовы прошения… Подожди, ты ведь еще ничего не знаешь!

У Пушкина при этих словах нехорошо «заныло под ложечкой». Похоже, еще какая-то гадость произошла.

— Что еще случилось?

— Саша, у нас отозвали разрешение на издательство всех наших газет и журналов, а еще разорван договор на аренду нашего салона, — говоря это, Лев тряс пачкой каких-то бумаг. — У нас же больше ничего осталось. Мы опять остались с голым задом…

Глава 8 Бойся загнанной в угол крысы

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

В столовой собралось почти все семейство Пушкиных — Лев Пушкин в неизменном щеголеватом костюме английского кроя, Наталья Пушкина с сестрами Катериной и Александрой. Празднично сервирован овальный стол, много роскошной фарфоровой посуды. В воздухе витают соблазнительные ароматы пряного французского супа, жареной крольчатины, тушеного лосося, нежнейшего паштета из гусиной печени, ядреных соленых огурчиков и моченых яблок, пирогов с картошкой и грибами, и многой другой вкуснятины.

Но никаким праздником здесь «не пахло», скорее уж обратным — несчастьем или трагедией. Собравшиеся хранили упорное молчание, стараясь не смотреть друг на друга. На лицах застыла печаль, а у кого-то и страх. Никто не тянулся к закускам, вилки и ложки оставались строго на своих местах. Лишь Лев то и дело прикладывался к бокалу с красным вином, заглушая тяжесть внутри себя.

— Ситуация, прости Господи, — наконец, нарушил молчание Лев, опустошив очередной бокал. Услышав его возглас, женщины вздрогнули. — Что же теперь с нами будет?

Основания для беспокойства и тревоги, а то и страха, у них, и правда, имелись. Ведь, за какие-то сутки их вполне благополучное настоящее и сияющее будущее превратилось в ничто, разрушившись до самого основания. Женский салон модной одежды, в который было вложено много усилий, времени и средств, скомпрометирован и закрыт, и вряд ли теперь когда-то откроется. Отозвано разрешение на печатание газет, на которые семейство Пушкиных возлагало огромные надежды в деле улучшения своего благосостояния. Получено уведомление о запрете проведения в Санкт-Петербурге лотерей всех видов и наименований. Словом, был у них полноводный золотой ручей, а теперь, вообще, ничего не осталось.

— Как теперь жить-то будем?

Страшнее будущего безденежья было другое обстоятельство — немилость власти. По городу пошел страшный слух, что Александр Сергеевич вновь оказался в опале у императора и всего Двора. Даже поговаривали, что полицейские и жандармы особый приказ получили за всеми Пушкинами с особым пристрастием надзирать. После такого, ни у кого не было никаких сомнений, что их семейство станет изгоями в своем же собственном городе. Знакомые и друзья, опасаясь последствий, забудут к ним дорогу. Хорошо, если на улице здороваться не перестанут, а тои, как звать забудут.

— Спаси и помилуй, — еле слышно прошептала Наталья, с мольбой глядя на медальон с иконкой в своих руках. — Огради нас от всего плохого… Помоги Сашеньки что-нибудь придумать. Боженька, пожалуйста…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Пушкин вышел из своего кабинета уверенным шагом с гордо поднятой головой, словно охотник, а не загнанный в угол зверь. Одному только Богу было известно, каких трудов ему стоило так держаться, и ничем себя не выдать.

— Держись, Санька, держись. Чтобы ладони в кулак, глаза наглые, на губах улыбка, — шептал Александр, шагая по коридору в сторону столовой, куда он попросил собраться своих близких. — Пусть видят, что есть выход, что все под контролем. Ведь, ты главный в этой стае…

Глубоко вздохнул и быстрым шагом прошел оставшуюся часть коридора, выйдя в столовую совсем другим человеком. Резко остановился у стола, громко притопнув ногой.

— Ну, чего траурные лица? Чего приуныли? — Пушкин на каждом остановил свой взгляд, а Наталье даже подмигнул. — Ничего же страшного не случилось. Подумаешь, разорвали аренду, и пришлось закрыть магазин. Через неделю или две откроете новый салон, ещё лучше прежнего. Лев, с твоими газетами дело ещё проще! Как всё поутихнет, совсем другие газеты делать начнём. Попомните, моё слово, всё именно так и будет.

Однако особенного эффекта его слова не произвели. Судя по лицам сидевших лучше им не стало, уверенности точно не прибавилось.

— Вы что, моим словам не верите⁈ — возмутился Александр, уставившись на сестер своей супруги. — Катя, Саша, я же сказал вам, что будете с богатым приданным? И сколько вы на своем дамском салоне успели заработать? Сколько, не слышу?

— Почти сорок… — тихо выдавила из себя старшая Катерина.

— Вот, сорокет! За неполных два месяца вы получили почти сорок тысяч рублей! Это уже небольшой капиталец, с которым не стыдно и в Свет выйти!

Александр подошел ближе, встал за их стульями, наклонившись вперед.

— Я Вам снова обещаю, что пройдет совсем немного времени и у вас будет еще больше денег! Сколько хотите? Пятьдесят тысяч хотите? Сто тысяч рублей хотите? — он говорил с таким напором, что его уверенность волей неволей передавалась и им. Глаза у молодых женщин заблестели, щеки заалели. — Будут вам сто тысяч рублей! Хотите на двоих, а хотите каждой! У меня еще идей целый вагон и маленькая тележка в придачу. Можно эксклюзивное мыло варить, делать особые травяные шампуни, бальзамы и мази, готовить шоколад, духи с неизвестными ранее ароматами…

И тут же развернулся в сторону младшего брата.

— Лев, ты ведь тоже хорошо заработал? Уверен, что газеты и лотереи дали двести, а то и триста тысяч рублей. Я ведь обещал тебе, что с деньгами не будет проблем? Тогда чего вы все головы повесили? Ничего страшного не случилось. Переживем и это…

— Но, Саш[А], дело ведь совсем в другом! –почти крикнул Лев, вскидывая голову. Выпитое вино уже ударило в голову, придавая смелости. По трезвому состоянию он вряд ли бы стал перечить старшему брату. — Ты хочешь против всех пойти? И против полиции, и против жандармов? А Сенат? Поговаривают, что ты еще и с Его Величеством сумел повздорить.

Вот теперь-то ясно в чем дело. Александр недовольно засопел. Оказалось, его близкие боялись совсем не потери денег. Гораздо сильнее их страшила месть со стороны власти.

— Хорошо, хорошо, я должен вам признаться…

Пушкин понял, что пришло время для его самой убойной «домашней» заготовки. Ничем слабее домашних, похоже, просто не пронять.

— Простите меня, мои хорошие, простите меня, мои дорогие…

Драматический артист, конечно, из него не очень хороший, но сейчас он выложился на все двести процентов. Его голос задрожал, наполнившись трагичными нотками. Искривились черты лица, показывая, как ему тяжело дается это самое признание. Мол, видите, на какие жертвы ему приходится идти.

— Я просто не мог вам признаться в этом раньше. Понимаете, не мог сказать ни слова. С меня взяли слово, что я буду хранить молчание обо всем этом.

Тишину за столом уже можно было смело ножом резать. Взять, и ломтями прорезать, как краковскую колбасу. А, значит, нужный ему настрой у близких был достигнут и можно было рассказывать дальше.

— И вы все тоже должны молчать. Слышите? То, что вы сейчас услышите, больше никто не должен знать, — поэт с нескрываемой тревогой оглядывался по сторонам — то в сторону окон, то в сторону коридора, то куда-то в потолок. — Это заговор…

После декабря двадцать пятого года произносить слово «заговор» в приличном обществе было не принято. Оно стало общепринятым табу, ибо еще свежи были те страшные события и их ужасные последствия для самых родовитых семейств империи.

— Сам государь просил держать язык за зубами, — продолжал говорить Александр, понизив голос до шепота. Внимательно всех оглядел и приложил указательный палец к губам. — Я не могу рассказать всего, но судьба империи висит на волоске…

У женщин глаза стали, как блюдца. У Льва челюсть едва стола не доставала. Явно были ошарашены до глубины души. Никто из них даже представить не мог, что когда-то окажется в центре самого настоящего заговора против императора.

— Измена пробралась в самое сердце империи, врагами оказались такие люди, на которые никто бы никогда и не подумал, — поэт выразительно поднял глаза к потолку, намекая о должностях этих серьезных и уважаемых людей. — И лишь немногие сохранили свою верность.

Еще немного женщины начнут валиться без чувств. Лев, хоть и мужчина, но явно был готов последовать за ними. Сидел бледный, как смерть, и боялся лишний раз вздохнуть.

— Государь надеется на нашу помощь. Поэтому буду вас просить о следующем…Ташенька, и вы, девочки, должны с детьми сидеть всю неделю дома. Никуда не выходите, ни с кем не говорите, — после этого повернулся к младшему брату. — А к тебе, Лев, особая просьба. Ты ведь собирался собственную типографию завести, чтобы самостоятельно печатать газеты? Так? — брат кивнул, смотря на него, как кролик на удава. — Уже что-то есть?

— Успел три немецких печатных барабана купить. Правда, пока в ящиках стоят.

— Отлично, Лева, — улыбнулся Александр. — Нужно все распаковать, собрать печатные станки и установить на место. Через два дня мы должны напечатать кое-что очень и очень важное для нас и для всей империи. Понял? Лева, это будет такая информационная бомба, что врага в унитаз смоет. Ведь, никто даже не догадывается, что это за враг.

Пушкину бы сейчас остановится, помолчать, но на него напало творческое вдохновение. Внутри все бурлило, кипело, требовало выхода. Обрывочные мысли, идеи, предположения, словно по мановению волшебной палочки, гармонично смешались и превратились в яркий образ истового врага Руси библейского масштаба.

— Вы понимаете, что никто из нас даже не представляет его ужасную силу, его мощь. Он само Зло, которое веками, снова и снова, пытается истребить наш народ, — его понесло, и вряд ли это можно было остановить. — Думаете, нападения немецких рыцарей в тринадцатом веке были исторической случайностью? В четырнадцатом — пятнадцатом века вторжения крымских татар, рейды отрядов польской шляхты тоже происходили сами по себе? А войны с Речью Посполитой, Швецией в шестнадцатом — семнадцатом веках так же обыденность? А Северная война, Семилетняя война, Отечественная? Не-ет! Их всех направляла рука нашего врага…

Ташины сестры уже лежали без чувств, не выдержав напряжения. Она сама, не сдерживаясь, рыдала. Лев, смотревший на брата во все глаза, до боли сжимал пальцами рукоять столового ножа.

— Это на руках врага кровь тысяч и тысяч православных душ, загубленных немцами, шляхтой, крымчаками, шведами. И имя этому Легиону Сатаны Орден Розы и Креста…

Умолкнув, Пушкин устало опустился на стул. Белоснежная сорочка была мокрой от пота. Лицо горело.

— Теперь, главное, именно так и написать историю Ордена.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Александр со стоном разогнулся. Хребет хрустнул так, что уши заложило. Неудивительно, ведь всю ночь провел за письменным столом, скрипя гусиным пером.

— Ну, новоявленный Дэн Браун, смастрячил русский аналог романа «Ангелы и Демоны»? — спросил он сам себя, оглядывая внимательным взглядом получившуюся рукопись. Небольшая, чуть больше тридцати страниц, можно за один присест прочитать. — «Ангелы и Демоны» с его иллюминатами — фигня, сопливые дети! Я создал одну из крупнейших конспирологических теорий! Это же, действительно, информационная бомба…

Небольшая брошюрка рассказывала о могущественной тайной организаций масонов-иезуитов — ордене Розы и Креста, которые, как кукловоды, правили Европой за спинами правителей-марионеток. Тринадцать высших иерархов ордена — братья-магистры — определяли судьбы миллионов человек по всему миру. Они выбирали римских Пап, начинали и заканчивали Крестовые войны, давали добро на разграбление городов и стран, приговаривали к смерти неугодных им царей и султанов, снаряжали исследовательские экспедиции на поиски новых земель. Его члены повсюду — в церквях, торговых компания, пехотных полках и флоте, в магистратах и подле правителей, где ждут своего часа, чтобы исполнить повеление капитула Ордена, собрания тринадцати братьев-магистров.

— Неплохо, неплохо, очень свежо, завлекательно, тревожно и даже страшно. Присутствует даже не налет правдоподобности, а настоящая уверенность в том, что именно так все и есть.

Этим чрезвычайно и притягательны любые теории заговора. Они привносят в нашу обыденную серую жизнь нечто особое, щекочущее нервы и заставляющее озираться и вскрикивать в испуге от любого шороха.

— Я, Александр Сергеевич Пушкин, настоявший кудесник! — поэт принял величественную позу древнего героя, запахнув невидимую мантию или может быть плащ. — Я дам вам настоящего Врага, перед которым сам Сатана будет шаловливым подростком. Сразу будет ясно, с кем нужно сражаться, кого нужно ненавидеть.

Судя по его книге, после Великого раскола Христианской церкви на Римско-католическую церковь на Западе и на Православную церковь на Востоке Священный капитул ордена Розы и креста поклялся восстановить единство христианской Церкви. С тех пор на протяжении семи веков с Запада на Восток непрерывно тянулись орды жадных до денег иноязычных наемников — немцев, поляков, чехов, французов, англичан, итальянцев, норманнов и многих других западных варваров, прикрывавшихся католическим крестом. Каждое десятилетие у русских границ оказывался очередной царёк или хан, науськанный Орденом. Каждое столетие собиралась настоящая орда, всякий раз имевшая разное название, но одну нечеловеческую суть — уничтожение православной веры и русского государства.

— И главное, все получается очень и очень стройно, — Александр едва не хлопал в ладоши, интеллектуально наслаждаясь гармоничностью истории, ее увязанности с реальными историческими событиями. Каждый факт, каждое событие было строго на своем место, словно кирпич в кладке. — Честно говоря, не знай я раньше всего этого, мог бы даже поверить в существование такого мирового заговора. Прямо жидо-масонский заговор… Хотя приставка «жидо» еще не созрела, а вот к через сотню лет очень может быть…

Помимо вины за многовековые военные нападения на Россию Пушкин «повесил» на орден и вину за неустроенность нашей жизни. Тут он, вообще, «отвел душу», приписывая тайным агентам масонов все самые главные мерзости — мздоимство чиновников, жестокость обращения с крепостными, спекуляции на хлебных рынках и многое другое. Прямо так и писал, что посланники Ордена проникли почти во все органы власти и «пакостили» столетиями.

— А почему нет? Очень же красиво и, главное, привлекательно, когда ты ни в чем не виноват, а виноват кто-то совсем другой… Мы — белые и пушистые, а в коррупции, взятках, наглости, грубости и бессердечности виноват какой-то чужой дядя. Соблазнительно ведь? Соблазнительно! Еще и назвать нужно как-то очень внушительно, соответствующе моменту.

Задумавшись, начал перебираться варианты. В голове возникали и пропадали броские названия, но все они не очень ему нравились — «Русский катехизис», «Мой враг», «Имя ему Орден» и др. Наконец, удалось «нащупать» нечто подходящее.

— А если назвать «Кто виноват»? Герцен свой роман еще только пишет. Человек умный, уверен, придумает еще одно броское название. Решено, так и назову.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Стуча шпорами, Дорохов быстро вошел в кабинет Пушкина. Увидев друга в добром здравии, просветлел лицом и крепок обнял.

— Александр Сергеевич, я отправился в путь, едва только получил известие о случившемся. С вами все в порядке? А с семьей? С детьми?

Видно было, что спешил. Теплый плащ, несмотря на мороз, мокрый от пота. Шапка и шарф покрыты инеем. С сапог стекает вода.

— Я корю себя, что в ту ночь не оказался рядом. Ведь, я поклялся, что враги не смогут к вам подобраться, — скрипнул зубами Дорохов, хватаясь зарукоять сабли на поясе. — Я же говорил, что должен всюду сопровождать вас. Злодеев уже нашли?

Пушкин в ответ криво усмехнулся, чем вызвал у товарища недоумением. Ведь, разбойное нападение на дворянскую семью, да еще в самом центре Петербурга, должны были расследовать в самую первую очередь. Тут шум до небес должен был стоять. В каждый подворотне, в каждой парадной должны были стоять жандармы, полицейские околоточные, солдаты, и проверять у всех подряд документы. В реальности же ничего такого не было.

— Как же так, Александр Сергеевич? — растерянно спросил Дорохов. — Куда смотрят полиция, жандармы?

— Присядь, Миша…

Михаил, подчиняясь жесту хозяина кабинета, сел на краешек диван, надеясь, что сейчас ему обо всем расскажут. У него, естественно, были на этот счет кое-какие соображения, но их он пока держал при себе.

— Миша, все очень плохо. Мои враги зашли очень далеко и, похоже, ни перед чем не остановятся, чтобы окончательно покончить со мной. Сейчас рядом со мной находится очень опасно. И поэтому, Миша, я не обижусь, если ты уйдешь, — поэт вытащил из секретера два внушительных бумажных свертка и кинул на диван рядом с ним. — Здесь довольно много денег и тебе хватит надолго. Я освобождаю тебя от твоего слова, Михаил. Уходи, пока они не добрались и до тебя.

Молчавший Дорохов пошел пятнами. Лицо быстро меняло цвет с красного на серы, и наоборот. Губы кривились, выдавая нехорошие гримасы.

— Если бы я хорошо вас не знал, Александр Сергеевич, то решил бы, что вы хотите меня оскорбить. Поэтому, не буду разводить церемоний, и скажу: я с вами до самого конца. Говорите, что нужно делать?

И вот тут Пушкин его снова удивил, чего в последнее время случалось поразительно часто.

— Значит, будем воевать, Миша? — Александр весело подмигнул товарищу. — Знаю, что у тебя остались в родном полку связи, — Дорохов, чуть подумав, кивнул. В бывшем полку у него, и правда, остались хорошие друзья и знакомые. Уходил он хорошо, поэтому и сам командир полка приглашал захаживать в гости. — Как думаешь, сколько нужно пороха, чтобы взорвать каменный дом?

— Взорвать? — не понял товарищ. — Ну, все зависит от многих условий — от толщины стены здания, от места закладки взрывчатки, от ее количества. Я бы сказал, что нужно от тридцати до пятидесяти бочонков с порохом, и то без особой гарантии.

Сказав, снова уставился на Пушкина.

— А скажи-ка мне, Мишаня, сможешь ли ты достать сто бочонков с порохом?

— Что? — Дорохов, как ракета, взвился в воздухе. — Как? Это же не мешок с мукой, чтобы его на рынке купить.

— А ты подумай, Миша, хорошенько подумай. С нашими пистолетиками до врага мы просто не доберемся. Будем взрывать дворец…

Бледный Дорохов пошатнулся. Ему даже пришлось схватиться за стену, чтобы не свалиться на пол.

— Господи помилуй…

Глава 9 Отсчет пошел

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Пушкин подошел к столу, на котором лежали высокая стопка пухлых брошюр. Несколько раз перевязанные бечевкой, они изумительно пахли свежей типографской краской.

— Это, Саня, по нынешним временам оружие посильнее атомной бомбы. Если грамотно применить, то можно тысячами в гроб класть… Кстати, проверим еще раз список, как говориться, рассылки. Не дай Бог, какую-нибудь гниду пропустил.

Открыл блокнот и начал вчитываться в свои записи. Список был составлен уже давно, и включал фамилии тех, в честности и в преданности трону которых он не сомневался.

— Так, Михаил Михайлович Сперанский у нас под номером один. Фигура для империи знаковая. Основоположник российской юридической науки и классического юридического образования. Участник работ по кодификации российских законов, — любитель русской истории, Александр мог многое еще вспомнить о Сперанском, человеке-феномене. Собственно, именно благодаря своей уникальности тот в его списке и стоял под первым номером. — Воспитатель цесаревича, а это ни хухры-мухры. Не каждому доверят воспитывать будущего императора. К тому же, если я не ошибаюсь, именно за него Наполеон предлагал Александру Первому любое королевство на выбор. Словом, Сперанский однозначно точно никакой масонской дичью баловаться не станет.

Ногтем подчеркнул вторую фамилию, и задумался.

— Следующий Александр Христофорович Бенкендорф… Грязи впоследствии на него, конечно, знатно вылили. Как только его имя не склоняли. Называли и держимордой, и душителем свободы, и гонителем истинных патриотов, и подлым псом самодержавия. Помнится, он и меня гонял, как сидорову козу, — снова и снова вглядывался в написанную фамилию, словно решал, вычеркнуть ее из списка или нет. — А с другой стороны, Христофорыч боевой офицер, отличившийся в войне 12-го года с французами. Верен императору, как пес, что для нас большой плюс. Такого человека точно из списка нельзя вычеркивать.

Александр опустил голову и пошел по списку дальше. На некоторых фамилиях он также, как и в предыдущих случаях, останавливался, некоторое время вглядывался, вслух давал несколько комментариев. Иногда ставил крестик, и качал головой, вот как сейчас.

— А вот с тобой, господин Канкрин, не все так хорошо, — только что нарисованный крестик Пушкин обвел дважды, отчего тот до боли стал напоминать классический балкенкройц — немецкий опознавательный знак, наносимый на военную технику. — Ты вроде бы и умница, откуда только не посмотри. Знатный экономист и финансист. Насколько помню, через пару лет даже проведешь денежную реформу, которую позже признаю спасительной для России. Однако, это и настораживает. Там, где деньги, всегда «кучкуются» масоны всех мастей. Им, словно медом намазано… С тобой лучше погодим пока.

Вычеркнул он и Петра Киселёва, тоже одного из влиятельных вельмож при дворе императора. Его супруга была ярой сторонницей отделения Польши и ее возрождения в качестве самостоятельного государства, отчего и эмигрировала в Париж.

— Кто знает, каким местом Киселёв думает? Уверенности в нем, вообще, нет, оттого лучше перебдеть, чем недобдеть. И кто у нас тогда остается? Хм, одни военные: Паскевич, Нахимов, Корнилов, Истомин, Тотлебен. Люди, конечно, заслуженные, но будет ли от них толк?

Ему нужны были действительно влиятельные авторитетные фигуры, к мнению которых прислушиваются, сами они не прячутся под столом от опасности или проблем.

— Черт, у меня такое чувство, что я чего-то упускаю…

Пушкин еще раз «прошелся» взглядом по списку — глаза пробежали сверху вниз, а затем снизу вверх. К сожалению, новые мысли в голове не появились.

— Чиновники есть, военные есть, придворные вельможи тоже на месте, — в задумчивости от откинулся на спинку кресла и стал медленно раскачиваться. Его взгляд рассеяно скользил по стенам, пока, наконец, не остановился на большом деревянном распятии, висевшим над пианино. — Вот же! Про церковь забыл, дурья башка! Ключевой институт в это время, когда без молитвы даже в носу не ковыряются!

От души хлопнув себя по лбу, поэт быстро вписал имя уже знакомого ему митрополита Серафима, возглавлявшего Святейший Правительствующий синод. Священнослужитель после подарка иллюстрированных азбуки и детской библии уже выказывал ему свое особое расположение, наградив одним из высших церковных органов. При личной встрече даже предлагал сделать карьеру в Синоде и стать его правой рукой в деле распространения православия среди инородцев империи.

— Точно, митрополит Серафим! Этот, была бы его воля, точно бы пооткручивал головы всем масонам в России… Вот и предоставим ему повод для этого.

Вскочил с кресла и начал собираться. Теперь, когда перечень адресатов был готов, предстояло разнести все посылки.

— А вот к митрополиту придется своими ножками идти. Ведь, для него у меня есть еще один аргумент, к которому он точно прислушается.

Он решил признаться в том, что должен был очернять императорскую власть, полицию и всех чиновников. Повиниться в своей вине, и тем самым подкрепить свои же собственные слова о заговоре. Могла получиться очень устойчивая система из обвинений и доказательств, подкрепляющих друг друга и вытекающих одно из другого. Не подкопаешься, словом.

* * *

Санкт-Петербург, здание Святейшего правительствующего Синода

Митрополит зябко повел плечами, кутаясь в меховое покрывало и вытягивая в сторону печки ноги. На улице хорошо намерзся, и все никак не мог согреться.

— Ягорка! — развернувшись в сторону двери, он громко позвал служку. — Неси чарочку рябиновки, а то зуб на зуб не попадает. Не дай Бог, еще захвораю…

Сразу же бросил взгляд на иконы в «красном углу» и привычно перекрестился.

Служка, невзрачный мужичок в рясе и черном клобуке, появился почти сразу же. Держа в руке небольшой поднос с серебряной рюмкой, прошмыгнул по комнате и оказался у печки.

— Ух, огняная прямо, — опрокинув чарку, митрополит растер пятерней грудь. — Слышь, Ягорка, есть кто там? Чей-то голос вроде слышал. Нежто из Сената кого-то прислали? Ироды, цельными днями только носят, носят и носят свои бумажки. Ладно, зови.

Поклонившись, монах исчез, но только для того, чтобы вновь появиться в комнате. За ним стоял человек в темном плаще и надвинутой на глаза шляпе.

— Ваше святейшество, доброго здравия…

Митрополит прищурился. Голос гостя был знаком, а его самого никак разглядеть не мог. Света от свечей не хватало.

— Александр Сергеевич Пушкин, Ваше святейшество, — человек вышел на свет, и священник сразу же узнал поэта. — Дело жизни и смерти, Ваше святейшество.

Хмыкнув на такое начало разговора, митрополит махнул рукой. Мол, подходи ближе, садись рядом, поговорим. Гость, держа в руках какой-то сверток, подошел ближе и расположился в кресле рядом.

— Уж не надумал ли сюды на службы перейти? — священник хитро посмотрел на Пушкина. Признаться, он был бы совсем не прочь заиметь в штате Синода такого работника. Талантище. — Чего при Дворе груши околачивать? Здесь большому делу послужишь, Веру Православную крепить. Ведь, словом владеешь так, что дай Бог каждому. Настоящий кудесник!

— Нет, Ваше святейшество, я пришел по другому делу, — мотнул головой поэт. — Вот, здесь все подробно изложено.

На небольшой столик рядом с ними лег сверток, из которого гость тут же вытащил серую брошюрку.

— Здесь, Ваше святейшество, история о враге, который решил уничтожить все русское — императора, веру, русский дух. И это не сказка, и не бред больного человека…

От таких слов у митрополита дрогнула рука, когда он потянулся к брошюре. Ведь, не каждый день слышишь о том, кто намеревается поднять руку на самого императора Всероссийского.

— Что? — растерянно спросил священник, с опаской глядя на гостя.

— Вы ведь слышали о масонах? Конечно, слышали. Наверняка, считали глупой католической или лютеранской сектой, члены которой верят в магию и всякую другую дребедень. Так ведь?

Митрополит медленно кивнул. Естественно, он слышал о масонах, в свое время даже кое в чем пытался разобраться, читал о всяких посвящениях, уровнях откровений, рыцарях и магистрах. Помнится, при императоре Александре I Павловиче, брате нынешнего государя-императора, в столице этих самых масонов было столько, что они даже бравировали этим. На баллах только и разговоров было о кругах таинства, степени просвещения и всякой другой дребедени. Поговаривали, что и тогда сам император состоял в одной из масонских лож.

— Слышал, — митрополит снова кивнул. — Пустое это сектантство, глупости, которыми дурят головы непутевых и молодых дворян. Не зря наш государь еще в 1822 г. своим указом запретил в России все масонские ложи.

— Думаете обычной бумажкой можно справиться с теми, чьи предки веками владели всей Европой. Они ей просто подтерлись и продолжили вести здесь свои дела. Сейчас членами только одного лишь масонского ордена Розы и Креста в империи являются тысячи человек в весьма солидных чинах и при больших должностях. Например, обер-полицмейстер Санкт-Петербурга генерал-майор Кокошкин, посол Франции в России барон де Барант и многие другие при Дворе, армии, среди купечества.

Митрополит недоверчиво качнул головой, что, конечно же, не укрылось от внимательного взгляда гостя.

— Не верите, Ваше святейшество? Вижу же, что не верите. А вот так? — на его раскрытой ладони, словно по мановению волшебной палочки, появилась какая-то черно-белая железка. Напоминало печатку или перстень с символами. — Я Александр Сергеевич Пушкин, камер-юнкер.императорской свиты, состоял в масонском ордене Розы и Креста.

Перекатывавшийся на ладони перстень, наконец, остановился, и показал свой бок с гравировкой в виде стилизованных изображений розы и креста.

— А знаете, Ваше святейшество, что мне было поручено сделать? Лично великий магистр, глава ордена, приказал.

Митрополит, не сводя взгляда с поэта, покачал головой. Откуда ему было знать?

— Я должен был, используя свой писательский талант, расшатывать императорскую власть. Наподобие змеиного яда, мои стихи, рассказы о нерадивых чиновниках, о жестоких обычаях в дворянских поместьях, должны были медленно «отравлять» общество, вдалбливать в головы молодых людей то, что здесь самое плохое, жестокое место и им нужно уезжать отсюда. Помните, как я «припечатал» графа Аракчеева? Написанное мною днем обличительное стихотворение уже к вечеру стало известно едва ли не всем жителям города. После этого к Аракчееву плотно прицепились такие прозвища, как «России притеснитель», «Грошовый солдат». А вспомните стихотворение о генерал-губернаторе Воронцове?

Пушкин вскинул голову, тряхнув кудрявой шевелюрой, и внезапно начал декламировать одно из своих стихотворений:

— Полу-милорд, полу-купец,

полу-мудрец, полу-невежда…

Полу-подлец, но есть надежда,

что будет полным наконец…

Молчавший все это время священник был сам не свой от только что прозвучавших откровений. Его бросало то в жар, то в холод. Он не знал, что сказать, а главное, не понимал, что делать. Ведь, рассказанное, если это правда, было просто чудовищным.

— Целуй крест, что в твоих словах нет лжи и никого не хочешь опорочить, — митрополит Серафим протянул своему гостю нашейный крест. — Целуй.

— Клянусь, что говорю правду, — Пушкин медленно приложился к кресту. — Масоны проникли во власть, их сотни в армии, министерствах, судах, при дворе, они занимают самые высокие посты, прикрывая и защищая друг друга. И одному только Богу известно, как высокого они забрались… Вот, у меня сохранилось письмо с указаниями от магистра.

Поэт протянул небольшой листок, внизу которого красовался сургучный оттиск с узнаваемым силуэтом розы и креста.

— Здесь он просит писать больше обличительных стихов, обещая деньги и помощь в продвижении по службе… Я виноват, Ваше святейшество, что связался с орденом. Виноват, не сразу разглядел, что скрывается за его нутром…

— Главное, ты одумался и покаялся, сын мой, — митрополит взял письмо одними кончиками пальцев, словно это была какая-то зараза. — Я все внимательно просмотрю. И если эти сектанты так опасны, как ты говоришь, то Синод скажет свое слово. А теперь, иди.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Александр возвращался домой в самом что ни на есть боевом настроении. Кажется даже, сидя в экипаже, что-то напевать начал.

— … Артиллеристы! Сталин дал приказ! Артиллеристы! Зовет Отчизна нас! — бормотал он, с чувством выстукивая грозный ритм песни, которую когда-то любил напевать его дед. — Из тысяч грозных батарей за слезы наших матерей, за нашу Родину: огонь, огонь, огонь!

Сам не заметил, как у него в руке оказался большой револьвер, монстрообразный кольт из далекой Америки. Дирижируя невидимым оркестром, он направил пистолет в сторону небольшого оконца. Палец в нетерпении поглаживал спусковой крючок. Казалось, чихни, и он тут же выстрелит.

— Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой. Идем мы в смертный бой за честь родной страны, — продолжал напевать, чувствуя, как из души окончательно уходил страх, а на его место приходит решимость. — Пылают города, охваченные дымом. Гремит в лесах суровый бог войны…

Он уже предвкушал, как вскоре «рванет» его «информационная» бомба, и враг начнет метаться и суетиться, словно у него под ногами земля горит. Ощущение, прямо сказать, воодушевляющее, заставляющее полностью забыть о всех недавних страхах.

— Сколько бы вас не было, и где бы вы, масонские черти, не сидели, волна все равно поднимется, все равно начнут задаваться вопросы. А вам этого не нужно, вы привыкли свои дела в тайне обстряпывать.

Огласка должна была помочь уравнять их шансы. Ведь, одно дело, когда против тебя таинственная могущественная организация, членом которой может оказаться любой. И совсем другое дело, когда налет таинственности и секретности испаряется, и все «грязное белье» оказывается наружи.

— Да, да, главное поднять волну… А еще вот-вот выйдет моя книга про героя нашего времени, который сражается с членами таинственного и кровожадного Ордена. Посмотрим, как вы тогда запоете…

Это тот самый художественный приключенческий роман, прототипом героя которого был его товарищ — Михаил Дорохов. Пушкин немного доработал «середку» и «концовку» в уже почти готовой истории, добавив линию про нового страшного врага — секретное общество масонов-сатанистов, искавших философский камень и секрет бессмертия.

— На этой неделе начну продавать роман, — рассуждал Александр. — И только дурак не станет проводить параллели между таинственным Орденом Розы и Креста и масонским обществом сатанистов. Глядишь, вас, как бешеных собак начнут отстреливать…

В мыслях поэт так «развоевался», что едва, и правда, не выстрелил. Лишь в самый последний момент убрал палец со спускового крючка.

В этот момент экипаж внезапно начал тормозить. Послышались возмущенный мат кучера, несколько щелкающих ударов кнута и жалобное ржание лошадей. Через мгновение к ним присоединился еще чей-то возбужденный громкий голос.

— Куды прёшь, твою мать⁈

— Стой, стой!

— Куды под копыта лезешь? Задавлю ведь…

— Ты Пушкина Александр Сергеевича везешь? Чего глаза пучишь? Ты? Саш[А]⁈

Пушкин сразу же метнулся к двери. Так его звал лишь брат и никто другой.

— Саш[А], ты здесь?

Александр резко распахнул дверцу и тут же оказался в объятиях Льва.

— Здесь, здесь⁈ Ты чего, Лев?

Лев вскинул голову, поднимая на него мокрое от слез лицо.

— Саш[А], дети пропали! Слышишь⁈

— Что? — переспросил Александр, еще надеясь, что ослышался. — Что ты сказал?

— Они во дворе играли, а Прасковья за ними присматривала. Я сам только на минутку в дом зашел за книгой, — Лев рассказывал, а сам с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться. Всхлипы нет-нет да и проскальзывали в его голосе. — А вышел… Прасковья уже сидит на крыльце, словно отдыхает. На перила облокотилась… Я подошел ближе, а у нее голова висит, мотается…

— Дети? Что с детьми? — схватив его за шкирку, Пушкин несколько раз встряхнул брата, приводя в чувство. — Ты кого-нибудь видел? Куда они делись? Что ты, вообще, видел?

— Ничего, — дрожащим голосом ответил Лев, и заплакал. — Ничего, понимаешь? Они пропали, совсем пропали… Саш[А], я не знал… Я не думал, что так будет… Ты ведь говорил, чтобы я присматривал за ними, а я…

Пушкин несколько мгновений смотрел на плачущего брата, то вытиравшего слезы платком, то громко сморкавшего. И вдруг со всей силы залепил ему пощечину, бросая на брусчатку.

— Подбери сопли! — рявкнул так, что у Льва аж лицо вытянулось. — Бери мой экипаж и молнией скачи на Алешкинскую, где купеческие склады. Там сейчас должен быть Мишка Дорохов. Слышишь? — брат кивнул. — Скажешь ему, чтобы тот к сегодняшней ночи готовил все, что у него есть. Все, до самой последней песчинки…

Глава 10 Ба-ах!

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Митрополит Серафим шел по коридору дворцам скорым, размашистым и широким шагом, ничуть не похожим на его обычную степенную, полную достоинства походку. При каждом движении подол его рясы взлетал вверх, звенела цепь с крестом на шее. Метающий молнии взгляд буквально кричал — не подходи, стократно пожалеешь.

Какой-то придворный, лощенный хлыщ в бежевом сюртуке и белоснежных обтягивающих лосинах, попытался было подойти к митрополиту, чтобы засвидетельствовать свое почтение, «приложиться к ручке», но не тут-то было. Владыка на него зыркнул с таким гневом, что того, как волной смыло. Только что стоял здесь, а через мгновение его уже нет.

— Ваше святейшество, вы к государю? — в приемной к митрополиту тут же подошел статс-секретарь Танеев со своей неизменной бумажной папкой в руках. — Прошу вас немного подождать. У него сейчас важная встреча.

— К государю…

Голос у священнослужителя прозвучал глухо, отстраненно, а сам он даже не посмотрел на статс-секретаря. Митрополит Серафим был глубоко погружен в мысли об угрозе со стороны ордена Розы и Креста. Его недавние изыскания показали, что это дело было не так просто и понятно, как ему казалось на первый взгляд. Масонский орден был совсем не похож на игру для господ офицеров или восторженных юнцов, грезивших мифическим всеобщим благом и игравших в рыцарские посвящения. Как доносили верные люди, в ордене состояли весьма и весьма «серьезные» персоны — сенаторы, генералы от инфантерии, командиры гвардейских полков, действительные тайные советники, крупные промышленники и многие, многие другие люди, которые обладали в империи просто гигантской властью. Оказалось, что орден, словно паутина, опутал почти всё и вся в стране, что не могло не пугать.

— К государю, сын мо…

И тут взгляд митрополита скользнул вниз и остановился на бумажной папке, а точнее на руке статс-секретаря.

— Что? — голос у митрополита Серафима дрогнул. Глаза округлились, и начали медленно наливаться кровью. Он узнал этот знак — роза и крест, древнейший символ бесконечной власти через поклонение и силу. — Это же… Это…

Статс-секретарь, заметив, куда смотрел митрополит, тут же отдернул руку, спрятал ее за папкой.

— О чем это вы, владыка? — чуть заикаясь, спросил Танеев.

— Ты из этих? Не лги мне, а не то прокляну! — загремел голос священнослужителя, а его палец обвиняющее уткнулся в грудь мужчины. Посеревший лицом Танеев даже как-то ростом ниже стал. — Масон⁈ Из ордена?

Опустив голову, статс-секретарь молча кивнул.

— Уйди с моих глаз, — митрополит отмахнулся от него, как от назойливого насекомого. — Пшел!

Сам же вскинул голову и решительно направился к двери в кабинет императора.

— Государь! — сказал громко, тоном, совершенно не терпящем отказа. — Государь, я по особому делу.

Беседовавшие в этот момент в кабинете — император и какой-то чиновник — с удивлением повернулись к дверям.

— Государь, дело не требует отлагательств, — еще раз повторил митрополит, проходя внутрь комнаты. — Прошу принять.

Отпущенный кивком головы, чиновник быстро бочком прошел к двери, стараясь не напоминать о своем существовании. Опытный, сразу почувствовал, что митрополит весьма не в духе и наметившийся разговор никак не требует свидетелей.

— Вы слышали о масонском ордене Розы и Креста? — спрашивая, митрополит Серафим «обшаривал глазами» пальцы императора в поисках того самого перстня. Но, к счастью, ничего не нашел.

— Орден Розы и Креста? — ничего не понимая, переспросил Николай Павлович. Судя по его задумчивому лицу, никакие особые подробности известны ему не были. — Слышал, конечно же. Если мне не извиняет память, это один из европейских орденов… Хм, довольно старый, ведет свою историю то ли от бенедиктинцев, то ли от самих тамплиеров. Вот, кажется, и все. Владыка, а к чему вы завели весь этот разговор? Как известно, в империи масонство под запретом. Конечно, есть юноши, что по молодости увлекаются этим учением. Но разве это все серьезно? Время выбьет всю эту дурь из их голов, а нет, этим займутся другие люди…

Митрополит вновь опустил взгляд на руки императора, заставив того непонимающе дернуть головой. Мол, что это такое? Почему такое внимание его рукам?

— А известно ли вам, государь, как велик сейчас орден Розы и Креста? Как много отпрысков из благородных семейств состоит в нем? Много ли начальствующих персон из присутственных мест является посвященными в рыцари ордена Розы и Креста? — Николай Павлович, все еще ничего не понимая, отрицательно качал головой. Ответы на все эти вопросы, ему, и правда, были не известны. — А как дела обстоят в армии, тоже не известно? В гвардии?

При упоминании гвардии, император нахмурился. Вопросы, а особенно тон, которым они задавались, ему все больше и больше не нравился. Это все уже никак не напоминало шутку или дружескую беседу, как ему показалось вначале.

— Мне, зато известно, государь, — митрополит Серафим откуда-то выудил сложенный в несколько раз лист бумаги. — Мне пришлось взять на себя грех нарушения тайны исповеди, чтобы узнать это. Вот!

Развернул лист и начал зачитывать записанное в нем.

— В ордене Розы и Креста состоят все полковники гвардии, что квартируются в Петербурге. Половина всех министров тайно посещает масонские собрания, а остальная знает об этом и молчит. Столичный градоначальник — масон, главный полицмейстер — масон, среди сенаторов — не меньше трети масонов. Среди вашей Свиты, государь, едва ли не каждый второй имеет рыцарское посвящение…

Император хмурился по мере того, как звучали все новые и новые известные фамилии. Похоже, о таком он даже близко не представлял.

— Как такое возможно? Есть же указ о запрете масонства, — Николай Павлович искренне недоумевал. Легист, истово верящий в силу закона и наказания за его неисполнение, он с трудов верил, что нарушение указа могли быть столь массовыми. — Я должен во всем разобраться, владыка.

Он повернулся в сторону двери и громко позвал своего секретарь:

— Александр Сергеевич!

Обычно статс-секретарь входил в кабинет почти сразу же после окрика императора, но сейчас почему-то запаздывал.

— Александр Сергеевич⁈ Граф Танеев⁈

Недовольный император резко распахнул дверь и выглянул наружу.

— Граф Танеев, где вас черти носят? — уже раздраженно воскликнул он, обводя глазами пустую приемную. — Странно, Александра Сергеевича нет на месте…

— Государь, он тоже из этих, — к нему тихо подошел священнослужитель. — Я же говорил, что орден пробрался очень высоко.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Три кареты стояли во дворе дома Пушкиных. Явно чем-то груженные, рессоры прогнулись чуть ли не до самой земли. Возницы нервно поглядывали по сторонам, словно опасались кого-то или чего-то. Их нетерпение передавалось и лошадям, недовольно храпящим, бившим копытами по брусчатке.

— Александр Сергеевич, пора, — донесся приглушенный голос с крайней кареты. — Сейчас самое время. если еще немного промедлим, то аккурат навстречу патрулю выйдем. А так разминемся…

Пушкин кивнул. Действительно, пора отправляться в путь. Как ему стало известно, в особняке французского посла проходило очередное собрание ордена, а, значит, другого такого шанса для удара по врагу могло просто не представиться.

— Пора…

Но он все равно медлил. Не спокойно было внутри, тяжело, в горле аж ком стоял, не давая спокойно вздохнуть. И это был отнюдь не страх перед предстоящим, а вина за все случившееся. Ведь, он и только он виноват, что все произошло именно так, и никак иначе. Если бы только все можно было отмотать назади вернуться на немного в прошлое…

— Все, пора отправляться, — наконец, приказал сам себе Пушкин, вставая на подножку кареты и собираясь залезть внутрь, как вдруг что-то его остановило. — Миша, подожди еще немного.

Поэт заметил темную фигурку на крыльце, закутанную в плащ.

— Таша, — прошептал он дрогнувшим голосом. — Я так виноват перед вами… Нет мне никакого проще…

Она быстро подбежала и закрыла его губы своим пальчиком, призывая молчать.

— Ты идешь за ними?

— Да, иду. Таша, я привезу их домой. Слышишь, они обязательно вернуться.

— Саша…

Наталья откинула глубокий капюшон, полностью скрывавший ее лицо, и пристально посмотрела в его глаза.

— Поклянись мне, что те люди за все заплатят. Поклянись именем своей матушки.

— Клянусь, — еле слышно проговорил Пушкин, чувствуя, как пересохло в горле и тяжело ему дается каждый звук, каждое слово. — Клянусь, Таша, эти твари все умрут. Я клянусь тебе.

Пушкин схватил ее холодные руки и начал осыпать их поцелуями, крепко прижимая к своей груди.

— Ташенька, они за все заплатят. Клянусь…

Он смотрел на нее и не узнавал. Взгляд женщины был жутким, пронизывающим. Посеревшее лицо осунулось, заострились скулы, посинели искусанные в кровь губы. Чистая не упокоенная нежить, поднявшаяся из могилы.

— Вот, возьми, — в руку Александра ткнулась рукоять небольшого дамского пистолета, инкрустированная серебром и слоновой костью. — Он тебе пригодится

— Я верну их домой, обязательно верну… — повторял Пушкин, поднимаясь в карету. — Вперед, Миша, вперед.

Карета дернулась и покатилась, медленно набирая скорость. Нагруженные бочками с порохом, она нещадно гремела, стучала колесами по брусчатке.

— Все готово?

— Готово. Я всю ночь следил за дворцом. Дети точно во там, скорее всего в северном флигеле, — Дорохов наклонился к Пушкину. — Если взорвать порох в каретах в южной части дворца, то они не пострадают.

В ответ тяжелый взгляд поэта, Михаил добавил:

— Уверен, Александр Сергеевич. На Кавказе я был первый по взрывному делу. Столько пороху извел, что счет уже не на килограммы идет, а на возы.

— Не подведи, Миша, не подведи…

К самому дворцу подъезжать не стали. Все три кареты остановились на ближней улице. Дорохов выскользнул из кареты и скрылся в темноте, но почти сразу же вернулся обратно. Выглядел при этом возбужденным и донельзя довольным, напоминая собой объевшегося кота у опустошенной миски.

— Александр Сергеевич, нам повезло… Там, видно, какое-то собрание. У крыльца с десяток карет, из которых выходят люди в масках и плащах с капюшонами. Мы же теперь, как свои, через ворота проедем. И нам слова никто не скажет.

У Пушкина тоже сверкнули глаза.

— Если сегодня общий сбор, то туда обязательно придет и сам магистр. Хорошо бы и эту сволочь к праотцам отправить.

Выждав немного времени, они тронулись с места. Огромные кованные ворота, и правда, были распахнуты настежь, открывая вид на ухоженный сад и широкую мраморную лестницу с колоннадой.

— Александр Сергеевич, вы закройте лицо шейным платком на манер маски грабителя. На первое время сойдет, а потом уже будет не важно.

Оба слуги, вышедшие встречать гостей, даже сообразить ничего не успели. Дорохов выскочил из кареты, как пробка из бутылке, и обрушил на них град ударов. Те сразу и сомлели, свалившись, как подрубленные, на ступеньки лестницы.

— А теперь шевелиться нужно… Вон туда карету загнать нужно, к окнам поближе, — Дорохов, уже заранее изучивший расположение залов и комнат дворца французского посла, уверенно показывал в сторону ухоженной лужайки. Именно сюда и выходили окна из бального зала, самого подходящего места для большого собрания. — Бьюсь об заклад, они здесь соберутся. Видите, как тени на шторах играют? Александр Сергеевич?

Пушкин стоял на его пути с совершенно потерянным видом.

— Миша, а если там дети?

— Клянусь вам, нет там никаких детей. Я тут все на брюхе проползал, все проверил. Они совершенно точно в северном флигеле.

— Миша…

— Мы теряем время. Еще несколько минут и слуг хватятся, и пойдут искать. Нам тогда точно не поздоровится. Я сказал, что все будет хорошо, значит, все обязательно будет хорошо.

После недолгих препирательств поэт все же отступил. Кареты они осторожно закатили под самые окна, поставив в один ряд у каменной стены.

— А сейчас пошлите к флигелю. Когда рванет, то у нас будет не так много времени. Александр Сергеевич, слышите?

Пушкин в этот момент доставал из мешка оружие. Два североамериканских револьвера засунул в карманы плаща, в руки взял устрашающего вида старинный мушкетон, почти крупнокалиберное ружье, в котором вместо пули был мелко порубленный в сечку свинец. На расстоянии десяти — пятнадцати метров эта «коса дьявола» могла целую дюжину солдат снести со своего пути.

— Вы рот-то откройте, а уши закройте, — посоветовал Пушкину более опытный товарищ, когда они спрятались за стволом огромного дуба в саду. — Сейчас так бахнет, что живот можно с непривычки опорожнить.

Пушкин, следуя совету, открыл рот и заткнул пальцами уши. Приготовился.

— Сейчас…

Однако, ничего не случалось, и поэт в нетерпении выглянул из-за дерева. И именно в этот самый момент грохнуло так, что взрывной волной Пушкина повалило на землю и чуть присыпало поломанными ветками и кусочками черепицы.

— Матерь Божья… Бахнуло-то как… Не обманул стервец боцман. Выходит, порох и впрямь, самый свежайший… Эй, Александр Сергеевич, вы куда?

Но поэта уже и след простыл. У дверей флигеля мелькнула его фигура в плаще и исчезла. Потом сразу же грохнул мощный выстрел, и из окна с кучей осколков вылетел полный лысый мужик.

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

Несколькими минутами ранее…

В небольшую комнатку вошел полный мужчина в черном плаще с глубоким капюшоном, который полностью скрывал его лицо.

— Брат-магистр, большой капитул собран, — с этими словами глубоко поклонился, а когда выпрямился, то скинул капюшон. Де Баранту, а этим человеком оказался именно он, французский посол и хозяин этого дома. — Нам пора.

Магистр кивнул.

Он был одет в бархатный плащ, красный цвет которого подчеркивал его особый статус в ордене. Лицо также было сокрыто капюшоном, отчего редкий член ордена мог поклясться, что видел лицо своего магистра.

— Все в порядке?

Теперь пришла пора де Баранта кивнуть.

— Пришли почти все, кто должен был прийти, — негромко шептал посол. — Даже сам великий князь… Все ждут вашего слова, брат-магистр.

— Хорошо.

Конечно, голос магистра ордена, был безэмоционален и, как всегда, равнодушен, но торжествующие нотки ему все же не удалось спрятать.

— Очень хорошо.

Надвинув капюшон еще глубже, он вышел из комнаты и пошел в сторону бального зала. Сегодня должно было состояться не просто рядовое собрание, а официальный капитул ордена Розы и Креста, где будут избраны новые братья-рыцари.

— Хм, рыцари, рыцари… Посмотрим, что вы за рыцари, когда придет время.

Но избрание новых рыцарей отнюдь не было главным событием сегодняшнего вечера. Сегодня граф Сассекский должен был представить капитулу второго магистра — великого князя Александра Николаевича, самого цесаревича. Поистине эпохальное событие не только для ордена, но и для этой варварской страны, который всегда была и оставалась Россия. Магистром станет будущий император, и тогда орден невероятно возвысится.

— Да, и настанут благословенные времена, к истине вернутся миллионы заблудших варварских душ.

Магистр даже позволил себе улыбнуться, чего очень редко с ним случалось.

— А если постараться, то будущий император может быстро стать нынешним… Ведь, с Павлом все получилось. Так, почему не получится с его сыном?

Пересек малый зал и, наконец, оказался перед высокими дверьми, украшенными резьбой и позолотой. Осталось лишь войти.

— Обязательно получится.

С улыбкой схватился за дверные ручки, и тут раздался страшный грохот. Его, как невесомую пушинку, подбросило в воздух, а после с силой швырнуло в стену.

Глава 11 И как дальше?

* * *

Петербург, бывший дворец князя Волконского, резиденция французского посла в Российской империи барона Проспера де Барант

Грохнуло знатно. В один момент пол взбрыкнул и пнул его, со всей дури приложив о стену. От сильного удара рот наполнился кровью, перед глазами завертелись мушки.

— Мишка, б…ь, черт рогатый, это точно порох? Может тротил? Чуть Богу душу не отдал…

Со стоном поднялся, жутко кашляя от висевшей в воздухе пыли. Глаза забиты грязью, ничего толком не видно, тереть пришлось.

— Ну, Мишаня, дал стране угля. Черт!

Сослепу о что-то споткнулся, и растянулся на искореженном полу, уткнувшись лицом в чье-то тело.

— Труп…

Перед ним валялся слуга в ливрее, раскинув руки в разные стороны. Грудь разворочена, ребра выворочены наружу. Голова повернута вбок, а на лице застыло детское жалостливое выражение, словно бы спрашивал, а за что его убили. Жуткое зрелище.

— А ты, Саня, как думал? Лес рубят — щепки летят… Решил воевать — воюй, нечего сопли жевать.

О морали хорошо думать, когда сидишь в тепле в уютной квартире и на мягком диване, пьешь чай с пирожным. Если же твоих детей похитили и вот-вот убьют, то о морали вспоминаешь в последний момент.

— Да, к черту сопли!

Ощерился, как зверь, клацнув зубами. Из-за пазухи сам собой выскользнул револьвер, щелкнул курок, и ствол начал искать жертву. Сейчас здесь не было Пушкина, повесы и шутника, поэта и записного ловеласа, который гениально слагал стихи, сочинял оригинальные и смешные остроты. Здесь был палач, который пришел карать.

— К черту!

За окнами разгорался пожар, яркими сполохами огня освещая разгромленную комнату. В противоположной стороне чернел дверной проем, который вел дальше, в северное крыло дворца. Как сказал Дорохов, именно там и держали детей Пушкина.

Пригнувшись и выставив вперед револьвер, быстро пошел вперед. Времени было в обрез. Неразбериха, поднявшаяся после взрыва, вскоре закончится и тогда, у него, вообще, не останется шансов спасти своих детей.

Чем дальше он заходил, тем меньше разрушений встречал. В новом зале, куда удалось добраться, обстановка почти не пострадала. Золоченая лепнина на потолке выглядела целой, висели ровно картины на стенах, под ногами не скрипели куски штукатурки, почти не пахло дымом. Можно было закрыть глаза, и на какое-то время представить, что все осталось без изменения.

— Они где-то здесь, — Александр жадно вслушивался в тишину, пытаясь услышать голоса своих детей. — Где же их спрятали? Суки…

Шагнул к двери, и медленно потянул ручку на себя. Оттуда упал луч света. Похоже, там горела свеча.

— Хто тама? — раздался из-за двери хриплый голос. — Архипка, ты? Чаво молчишь, окаянный? Ась?

Пушкин вжался в стену, стараясь не издать ни звука. Ему, вдруг, показалось, что услышал детские всхлипы.

— А вы, хватит реветь, а то прибью,– недовольно пробурчал недавний голос, и сразу же послышались тяжелые шаги. Видимо, слуга решил проверить, есть ли кто-то в комнате. — Архипка, дурень, ты? Чаво там так бабахнуло? Исчо дымком тянет…

Дверь распахнулась и показалась рука с подсвечником и зажженными свечами. Следом показалось и все тело, принадлежавшее крупному высокому мужчине в ливрее, настоящему гиганту с косой саженью в плечах и пудовыми кулаками.

— Послышалось, значит-ца… Хм, точно дымком тянет. Как бы ни пожар…

Слуга махал перед собой подсвечником, освещая дорогу. Наконец, развернулся к углу, где прятался Александр, и оторопел от удивления, увидев незнакомца с пистолетом.

— А ты хто такой? Из господских? Нукась дай тебя рассмотреть получше, –подсвечник поднялся выше. — Что-то я тебя не припомню. С гостями прибыл? А здесь что забыл?

Гигант нахмурился, потянувшись за тесаком в ножнах, притороченных к его поясу.

— Ну-ка тяни лапы вверх, вязать тебя бу…

Договорить не смог. Ба-ах! Грянул громкий выстрел, и слуга охнул, вздрогнув от боли.

— Ах ты, сучий потрох! — взревел гигант, дергая ручка ножа. Рана от выстрела, похоже, его лишь раззадорила. — Да, я тебя сей…

Ба-ах! Ба-ах! Ба-ах! Ба-ах! Ба-ха! Пушкин, выставив пистолет прямо перед собой, снова и снова жал на спусковой крючок, заставляя впустую щелкать боек. Этот здоровяк, лишь после четвертого ранения в грудь отступивший назад, его изрядно напугал. В какой-то момент поэту показалось, что тому, вообще, все нипочем.

— Кхе, кхе, кхе, — кашляя кровью, гигант стал медленно оседать на пол. — Кхе, кхе.

Пушкин же, не став тратить время на перезарядку, просто выбросил «пустой» револьвер и вытащил из-за пояса другой. В любой момент из той комнаты мог еще кто-то выйти.

Он осторожно заглянул за дверь, потом сделал несколько шагов вперед. Привыкнув к темноте, постепенно начал различать очертания предметов — крохотный кофейный столик в углу, большой диван у окна и громоздкий комод с принадлежностями для письма на нем. На первый взгляд здесь никого не было.

Сделав еще один шаг, поэт замер. Ему снова послышался шорох, заставив до рези в глазах всматриваться в темные очертания мебели. Похоже, здесь все-таки кто-то был.

— Эй… — еле слышно, позвал он, уже догадываясь, кто это мог быть. Ведь, взрослому здесь было не спрятаться. А вот пара детишек вполне могла приткнуться где-нибудь у дивана. — Выходите. Это я, ваш батюшка.

Вновь что-то зашуршало, причем именно у дивана, куда Пушкин и повернулся. Револьвер спрятался за пояс, чтобы от неожиданности случайно не выстрелить.

— Дети?

— Это наш батюшка… Слышишь, он нас зовет… Нет, это плохой дядя. Давай, здесь посидим, — очень тихо спорили два детских голоска у дивана, где дергалась широкая штора. Похоже, там дети и спрятались. — Нет, это наш батюшка. Раз трусишь, то и сиди тут, а я пойду. Батюшка, это ты?

Штора зашевелилась и из-за нее вылезла небольшая фигурка. Через мгновение рядом с первой появилась и вторая.

— Это я, я, ваш батюшка! — уже не скрываясь, громко сказал Пушкин. Голос у него дрогнул, на глазах выступили слезы. — Идите скорее ко мне!

Крепко обняв ребятишек, он сгреб их в охапку и побежал на улицу, где его должен был встретить Дорохов.

— Александр Сергеевич, что же вы так долго? Я уже подогнал экипаж. Давайте детишек, я их одеялом укрою. Напугались, поди…

Уже собираясь идти за Дороховым, Пушкин вдруг заметил под осыпавшимися кирпичами тело в ярко красной мантии. Мысль о том, кто это мог быть, сразу же пришла ему в голову.

— Миша! Увози детей, я еще чуть задержусь, — крикнул, он не оборачиваясь. — Живо, и без вопросов.

В полной уверенности, что товарищи выполнит его просьбу, Александра направился к телу. Ему нужнобыло убедиться, что это именно магистр, а не кто-то из его ближайших подручных.

— Хотя… Багровую мантию больше никто не посмеет одеть. Цвет власти, как никак.

Револьвер снова оказался в его руке. Рукоятка удобно устроилась в ладони, словно приросла.

— Жаль, если сдох. Я бы с тобой потолковал, как следует.

Рядом с телом опустился на корточки и, затаив дыхание, перевернул тело.

— Магистр, я не ошибся.

Покрытое кирпичный пылью и меловой взвесью, лицо, и правда, принадлежало его заклятому врагу. Сомнений в этом не было никаких. Перед ним лежал магистр ордена Розы и Креста.

— Кхе, кхе!– неподвижное тело вдруг вздрогнуло и разразилось скрипучим кашлем. — Кхе, кхе!

У Пушкина от неожиданности чуть пистолет не выстрелил. Каким-то чудо он за спусковой крючок не потянул.

— Дева Мария, это же… ты, — открывший глаза, магистр с ненавистью уставился на поэта. Прямо буравил его взглядом, вкладывая в него всю свою злость.– Это же ты все устроил… Ты… Значит, я ошибался в тебе… Кхе, кхе, кхе… Думал, напыщенный павлин и бабник, и больше ни на что не способен… Ошибался… Кхе, кхе.

Слушая его, Александр медленно поднял пистолет и приставил его прямо ко лбу врага. Живым он никак не мог его оставить.

— Отправляйся, в преисподнюю, –поэт взвел курок. — Там тебе самое место.

— Подожди, подожди, я сказал, — магистр попробовал отодвинуться, но Пушкин придавил его своим телом. — Не убивай. Я хорошо заплачу за свою жизнь. Я дам много, очень много денег. Тебе такие богатства даже и не снились.

Пушкин усмехнулся, качая головой. Что-то больно это все походило на обман, попытку потянуться время. Заключать сделку с магистром, то есть верить ему на слово, было очень плохой идеей.

— Стой! — едва не заорал масон, прочитав в глазах Пушкина свой приговор. — Я не обманываю. Ты получись огромные богатства. Представляешь, сколько накопил орден за последние столетия? Мы, прямые наследники тамплиеров. Слышал, наверное, что орден тамплиеров почти три сотни лет занимался ростовщичеством, а потом и банковским делом. После его разгрома никто не нашел ни единого су, и все решили, что их несметные богатства канули в Лету. Но это не так…

Александр задумчиво прищурился. Не то, чтобы он во все это поверил, но слишком уж заманчиво звучала эта история, напоминая красивую приключенческую историю про сокровища и бесстрашных героев.

— Все спрятано в замках ордена… Понимаешь, сколько там золота, серебра в монетах, в кубках, статуях, в оружии. Тонны и тонны, — продолжал убеждать его магистр, выдавая все более и более увлекательные подробности. — Ты станешь богат, как Крез. Императоры и султаны этого мира будут бедняками перед тобой.

Пистолет в руке Пушкина окончательно дрогнул. Жажда золота все сильнее и сильнее разгоралась в его груди. Ведь, все это он мог направить на благо, забыв о бесконечных попытках заработать лишний рубль. Можно было заняться по-настоящему серьезными делами, о которых среди всей этой рутины он лишь мечтал.

— Эти богатства копились веками и веками. Понимаешь, столетиями золото текло с востока на запад и оседало в подвалах. Там сундуки с золотыми солидами византийского императора Константина, корзины с изумрудами индийских махараджей, мешки с редчайшими черными жемчужинами и слоновьими бивнями от вождей диких племен Золотого Берега, ящики с золотыми статуэтками странных языческих богов народов Америки. Этого хватит на тысячу жизней тебе и твоей семье. Я все это отдам тебе, а взамен прошу лишь сохранить мне жизнь. Я сразу же уеду, и ты больше ничего не услышишь обо мне. Клянусь всеми святыми, я выполню все, что обещал. Я уеду, слышишь, сразу же уеду… Все бумаги здесь, в доме. Я все отдам. В комоде, в спальне лежат купчие на замки. Забирай. Они все с открытым именем, просто впиши свое имя, и они станут твоими. Слышишь?

Услышав о клятве, Пушкин снова нацелил пистолет в лоб магистра. Ведь, тот никогда не держал клятвы, считая себя выше всего этого. Клятвы можно было давать лишь равным себе, всегда говорил магистр. Все остальные мусор, и в их отношении держать слово необязательно.

— Стой, я говорю, стой, — магистр понял, что у него ничего не получилось. Золотой телец не смог победить. — Тебе нельзя меня убивать. Подумай своей головой. Здесь собрались самые сливки общества, богатейшие и знатнейшие люди. Тебе никто не простит их смерть. Понимаешь? А император…

Пистолет снова качнулся. Пушкин с трудом сдержался, чтобы не дернуть за курок.

— Ты не знал? Ха-ха-ха. Здесь сам цесаревич Александр Николаевич. Похоже, ты его тоже убил, как и всех остальных… А я могу тебя спасти.

Александр кивнул, и магистр с облегчением выдохнул. Похоже, решил, что будет жить.

— Не-ет, ты ошибся. Никто не знает, что взрыв моих рук дело. А с твоей смертью, об этом никто и не узнает, — Пушкин достал тот самый тесак, что был в руках у напавшего на него слуги. Больно уже понравился, оттого и решил прихватить. — Про замки деньги не беспокойся. Я найду им применение.

Усмехнувшись, поэт с хеканьем опустил тесак вниз, отделив голову врага от его тела.

— Как говорят в народе, мы тоже не пальцем деланы. Все сами решим…

Быстро поднялся и побежал в сторону разрушенного крыла дворца. Если повезет, то успеет найти цесаревича и вытащить его из горящих развалин. Если же не повезет, то сможет сбежать до приезда полиции и жандармов. Пусть потом ищут, кто это все сделал.

К счастью, повезло…

* * *

Санкт-Петербург, двухэтажный каменный дом митрополита Серафима, главы Правительствующего Синода

Только что мчавшаяся во весь опор карета лихо тормознула у самого крыльца дома. На улицу вылезла темная фигура, закутанная в плащ и широкий шарф. На плече лежало тело с безвольно мотавшимися руками и ногами.

— Только бы митрополит был дома, — снова и снова повторял, как мантру, Пушкин, стучась в двери дома. — Только бы митрополит был дома, иначе каюк…

Долбить в дверь пришлось изрядно. Видно, крепко спали и хозяева, и слуги, и сторожа.

— Хватит стучать, окаянный! Хто тама⁈ — наконец, из-за двери донесся хриплый простуженный голос. — Коли душегубец какой али иной дурной человек, прочь поди! Слухай, у нас и ружо имется!

— Быстро открывай, дубина стоеросовая! — теряя терпение, рявкнул Пушкин. Не дай Бог, кто-то из соседей митрополита или полицейский патруль его увидит. — Я к владыке по государственному делу! Слышишь, пунь глухой! Государево дело! В Сибирь захотел, снег убирать?

За дверью живо все стихло. Хотя, если прислушаться, кто-то все же там шептались. Похоже, решали, что делать: открывать или нет.

— Вашу Богу душу мать! Быстро открывайте, и владыку будите!– Пушкин снова обрушил на дверь град ударов. Причем бил от души, словно хотел совсем снести ее с петель. — Скажите Александр Сергеевич Пушкин пришел по делу ордена Розы и Креста!

— Стой, стой! Хватит по двери лупить, — вместе со скрипучим старческим голосом начал раздаваться лязг многочисленных засовов и замков. — Чичас отворяю. Ты тама только не дури, а то из ружа как стрельну.

Вскоре дверь, и правда, осторожно пошла вперед. Когда же она распахнулась, то на Пушкина уставились две пару глаз и дуло старинного еще петровского ружья гигантского калибра (туда при желании можно было большой палец засунуть).

— Вроде не душегубец. Проходь, тогда, — Пушкина минуты две — три внимательно рассматривали, пока наконец старик-слуга не смягчился. — Ух ты, а это что? Нежто убил кого?

— Сплюнь, Старый, — махнул на него Александр, медленно сгружая бесчувственное тело на широкое кресло в прихожей. — Если этот человек умрет, то нам всем можно в гроб ложиться. Владыку разбудили? Иди, проверь. Скажи, дело не требует отлагательств!

Старик и еще один слуга, плотный заспанный парень в рубахе и с ружьем не сдвинулись с места.

— Чего встали?– прикрикнул на них Пушкин. — Говорю, государево дело!

В этот момент из темноты послышался скрип ступеней. По лестнице со второго этажа, по всей видимости, спускался хозяин дома, митрополит Серафим, глава могущественного Синода.

— Саша, ты чего шумишь? –митрополит удивленно смотрел на взъерошенного Пушкина, покрытого копотью и распространявшего вокруг запах гари. — Чего такого стряслось, если ночью в дом пришел? А это еще кто?

Пушкин скосил глаза в сторону слуг и покачал головой, давай понять, что этот разговор не для лишних ушей. Митрополит ответил понимающим взглядом.

— Ягорка, иди на кухню и завари нам травяного отвара, как ты умеешь. Племяша своего тоже захвати, нечего ему тут с ружьем бегать, моих гостей пугать. Иди, иди, с Богом, — священник кивнул настороженному старику, сейчас напоминавшего хозяйского пса, готового по его приказы броситься на любого. — Главное, медку добавь, чтобы спалось крепче.

Едва оба скрылись в темноте и с кухни стало доноситься позвякивание кастрюль и чайников, Александр тут же снял маску с лица бесчувственного тела.

— Господи Боже мой! — митрополит не смог сдержать своего удивления и вскрикнул. — Это же цесаре… Господи, как это так произошло⁈И почему он в таком виде? Саша, что случилось?

Священник едва не задыхался от волнения. И его можно было понять. Ведь, глубокой ночью ему в дом принесли самого наследника престола без сознания и в оборванной одежде. Да только за это им уже было не сносить головы.

— Только не говори, что это все ты устроил…

Пушкин покачал головой. Естественно, он этого не скажет. Зачем? От многих знаний, многие печали.

— Владыка, это какое-то жуткое происшествие… Я ведь рассказывал вам про этот проклятый орден, — Александр начал рассказывать то, что должен был услышать митрополит, а позднее и сам император. — Сегодня у них было большое сборище, на которое пришел и Он, — поэт показал пальцем на тело цесаревича. — Думаю, магистру не давала покоя судьба императора Павла I, убитого по приказу англичан, и он решил провернуть нечто похожее…

У митрополита по мере рассказа лицо самым натуральным образом вытягивалось, а глаза становились все больше и больше.

— Думаю, его высочество очень мастерски обрабатывали, как меня в своей время. Эти люди опытные головы дурить. Каждый день рассказывали красивые сказки о доброте, о справедливом монархе, о цивилизованной Европе и русских лапотниках, которые за всю свою историю ничего правильного и хорошего не создали, — печально улыбался Пушкин, рассказывая свою историю.

Печально и даже страшно во всем этом было то, что скорее всего ничего из его рассказа и не было выдумкой и фантазией. Очень вероятно, что все происходило именно так, как он и описал. Ведь, нечто похожее он испытал и на своей шкуре. В его времени, особенно в девяностые годы, учителям жилось особенно не сладко. Недавние творцы нового человека — человека созидателя и создателя нового коммунистического общества превратили в нищего, считающего копейки до зарплаты. Естественно, многие из учителей, да и он сам (чего скрывать от самого себя?), с великой радостью согласился поучаствовать в одном из многочисленных проектов господина Сороса по созданию новых учебников для школ и вузов, по исследованию темы репрессий крымских татар, народов Кавказа, лесных братьев в Прибалтике и бандеровцев на Украине. Платили по тем временам просто баснословные суммы в долларах, которые позволяли кормить семью, достойно одеваться. Единственное, нужно было писать строго в определенном ключе — обязательно вытаскивать самое грязное белье, поощрялось, если исследователь что-то приукрашивал, подавая события в еще более худшем ключе. В итоге в школу бесплатно приходили учебники истории, в которых Иван Грозный был чудовищем и извергом, хотя его современники европейские монархи могли запросто переплюнуть его по количеству жертв среди подданных и по жестокости казней. Российские императоры сплошь оказывались изуверами и деспотами, душителями свободы. Русская интеллигенция, как оказалось, вся поголовно мечтала оказаться на Западе и презирала свой собственный народ. Словом, все это он уже прошел, изучил на совей собственной шкуре.

— И цесаревич во все это поверил. Поверил истово, всей душой, как может поверить только увлекающийся и искренний человек. Ему внушали, что он должен все изменить, что его отец ведет страну в неправильном направлении, все делает по-варварски. Как во все это не поверить?

У митрополита к этому времени начал дергаться глаз, что случалось с ним в минуты очень сильного волнения. Видимо, этот момент именно сейчас и настал.

— Я не знаю, что случилось на этом сборище, владыка. Но, по слухам, магистр баловался изготовлением пороховых мин и бомб. Может быть в этот раз что-то пошло не так, как задумывалось, — Александр задумчиво пожал плечами, словно ему, и правда, не известна причина произошедшего. — К счастью, я был в этот момент рядом. После нашего с вам и разговора я специально следил за магистром, подозревая его в кознях против нашего императора, да и против себя лично. Поэтому, когда раздался тот взрыв, то я сразу же побежал внутрь, чтобы спасти его высочество…

Священнослужитель сидел с расширенными глазами, часто дыша. Рукой то и дело хватался за большой серебряный крест на груди. Губы что-то шептали, возможно, молитву.

— Я молил Бога, чтобы успеть и спасти цесаревича, — нагнетал Александр, стараясь не переиграть. Лишнее могло сыграть во вред. Ведь, митрополит далеко не мальчик, чтобы поверить в откровенную сказку. Значит, нужно, чтобы ложь была гармонично вплетена в правду. — Было очень страшно, владыка. Все вокруг горело, местами начинал рушиться потолок, кругом лежало много мертвых в темных плащах. Мне приходилось осматривать каждого, чтобы не пропустить цесаревича. Вот, видите, как обожгло мои руки.

На его ладонях, и правда, виднелись несколько ожогов. Пришлось одну из горевших балок поднимать, оттого и попало рукам.

— Но я все равно искал. Я твердил себе, что должен найти будущего государя… Должен… И нашел его. Вот!

Тут она оба уставились на цесаревича, который, словно специально, шумно вздохнул. Просыпался, похоже.

— Владыка, — тихо позвал Александр, привлекая внимание священника. — Надо к государю идти, про наследника все рассказать. Вас он точно послушает.

Тот, подумав, кивнул, и снова уставился на лежавшего наследника российского престола.

Пушкин же едва заметно улыбнулся. Если все так пойдет, то про него никто и не вспомнит.

Глава 12 У каждого свой крест

* * *

Петербург, Дворцовая площадь

Площадь бурлила, ощетинившись примкнутыми штыками, остро заточенными палашами, наконечниками казачьих пик. В воздухе витали слухи, один страшнее другого. Одни говорили о повторении декабрьских событий двадцать пятого года, другие — о покушении на самого Государя, третьи — о крестьянских волнениях на манер Пугачевских.

Столичный гарнизон был только что поднят по тревоге. Первый и второй батальоны Преображенского полка уже занимали оборону на северной стороне Зимнего дворца, первый и второй батальоны Семеновского полка — с противоположной стороны. Росли укрепления-флеши для стрелков и пушкарей. Гвардейцы разбирали брусчатку, с уханьем вбивали в землю бревна, рядом укладывали мешки с песком и землей. В готовые флеши сразу же вкатывали орудия, складывали ядра и пороховые заряды.

— … Сам слышал от господ офицеров про это! — раздавался хриплый голос из компании пушкарей. — Сказывали, что опять переворот задумали, и хочут на престол нового Государя поставить!

— Врешь, как сивый мерин! Это все матросики бузят! Вроде грозились в залив на кораблях войти и прямой наводкой залп дать.

— Дурья башка, какие матросики⁈ То англичашки козни строят! Вот те крест, англичашки!

Прямо у здания Главного штаба устроила пост рота Финского гвардейского полка, солдаты которой начали повальную проверку документов у пассажиров карет и обычных прохожих. Причем, как многие отметили, проверяли не только документы, но и, что очень странно, руки. С особым пристрастием почему-то рассматривали кольца и персти у мужчин. Если же что-то им не нравилось, то тут же задержанным господам руки вязали и вели в особую палатку.

Словом, странностей во всем этом было столько, что голова кругом шла.

* * *

Петербург, Зимний дворец

Не меньший, а гораздо больший переполох царил во дворце. Слуги с выпученными глазами бегали по коридорам, не зная, куда приткнуться. У дверей стояли усиленные посты солдат из особой императорской охранной роты — усатые гренадеры под два метра роста, грозно глядевшие на каждого человека, независимо от его чина и богатства. Каждый из них прошел войну с Наполеоном, имел наградное оружие, и был отобран в роту лично самими императором.

И чем ближе к императорским покоям, тем больше встречалось солдат. У дверей Малого кабинета, где император любил заниматься государственными делами, расположилось аж целое отделение — десять здоровенный лбов вместе с рыжим капралом. Стоят злые, глазами буравят, недобро косятся, ружья гладят. Что точно происходит, не знают, но чувствуют, что ничего хорошего в этом нет.

Удивительно, но и сам император, что сейчас не находил себе места в кабинете, то же мало что понимал. Случившиеся происшествия приводили его в настоящее смятение.

Сегодня его разбудили в самый разгар ночи, напугав императрицу. Прибежал взмыленный вестовой из жандармского управления и через охрану доложил, что в самом центре столицы взорвался дворец французского посла. Причем доклад был настолько сумбурный, путанный, что ничего толком понятно не было. То ли сарай у дома загорелся, то ли полдома взорвалось, то ли весь дворец на воздух взлетел. Вдобавок, никто не знал, жив сам французский посол или нет.

Еще через час «пришли» новые известия об этом происшествии, от которых и вовсе худо стало. Как только сбежавшиеся на помощь люди начали тушить поднявшийся пожар и разбирать обгоревшие развалины, то начали погоревшие тела вытаскивать. Казалось бы, что в этом странного и диковинного? В доме французского посла были слуги, дворня их родные, числом десяток, может и чуть побольше, которые и могли погореть. Только из развалин стали доставать совсем не простой люд, а тела людей из благородного сословия. Что ни тело, то в богатой одежде, с золотыми медальонами, и перстнями с камнями.

Как все это выяснилось, к императору нового вестового отправили. У него от таких известий, вообще, весь сон пропал. Шутка ли, дом посла иностранного государства сгорел, а с ним и десятка два, если не больше, знатных людей? Хуже того, среди сгоревших головешек, в которые превратились некогда живые люди, опознали тех, о которых и подумать страшно — первейшие люди империи! Это и два действительных тайных советника, министр просвещения и общественного призрения, генерал и глава жандармского отделения столицы, и военные из гвардии и флота! А ведь ещё были те, которых не нашли или опознать не смогли. Кто знает, что там ещё за люди были?

Последней каплей для императора стало то, что у сгоревших людей начали странные перстни находить. На них красовались искусно сделанные роза и крест, которые он уже видел и о которых совсем недавно слышал от митрополита Серафима. От всего этого государя совсем «накрыло» — дурная кровь в голову ударила, все «затопило» волной бешенства, жутко захотелось убивать. Сразу же вспомнился тот самый декабря двадцать пятого, когда было точно такое же ощущение растерянности, непонимания, страха, а потом злости и бешенства.

А о чем он еще должен был подумать⁈ Только вчера митрополит Серафим приходил, чтобы рассказать о странном масонском ордене и возможной измене. Сегодня же все в точности подтверждается — в столице зрела измена! Иначе, для чего еще ночью в доме французского посла собирались знатнейшие люди империи? Попить кофе с пирожными, обсудить новый художественный роман?

— Опять⁈ — только эта страшная мысль и билась в его голове, ввергая его в панику. Ведь, за его спиной была его семья, которую при восстании просто не станут щадить. — Господи…

Тогда, в декабре двадцать пятого, тоже никто толком ничего не знал. Кругом были одни лишь слухи. Одни говорили о перевороте, другие — о войне с Англией и Францией, третьи — о крестьянском бунте.

— Меня же предупреждали… Люди с перстнями, в черных сутанах… Заговорщики… Заговор, с трона сместить хотят, как и тогда, когда до батюшки добрались.

Вслед за декабрьскими событиями двадцать пятого года вспомнились и события далекого уже тысяча восемьсот первого года, когда группа высокопоставленных заговорщиков напала на императора Павла Первого и убила его.

— Батюшка, царствие ему небесное, тоже такое пережил, — рука сама собой совершила крестное знамение. — Исподтишка ударили…

Эти события — убийство отца, а потом и декабрьское восстание — оставили в его сердце неизгладимое впечатление, словно шрам, который всегда напоминал о те страшных событиях. С тех пор это липкое мерзкое чувство беспомощности, растерянности и непонимания всегда было с ним, хотя уже и прошло много времени. И вот сейчас на него снова все накатило. Что было делать? А главное, на кого можно опереться? Кого нужно было опасаться? С кем нужно было сражаться, ведь заговорщиком мог быть любой!

Оттого-то Николай Павлович и поднял армию и флот. Ведь, погибшие заговорщики были не одни, и оставшиеся в живых могли дать сигнал к началу восстания.

— Слишком мягок и милосерден, слишком добр к злу, — бурчал император, метаясь по своему кабинету. То хватался за пистолет, лежавший на столе, то подходил к дверям и с напряжением вслушивался в звуки, то вставал у окна и всматривался в творившееся на площади. — Вот, к чему вся эта доброта и довела! Вот, к чему пришли… Ничего, ничего, армия не поведет, гвардия верна присяге.

Картина бурных приготовлений к обороне, что он наблюдал за окном, успокаивала его. Гвардейцы ничуть не паниковали, строили укрепления, катили орудия, укладывали мешки с песком, тащили ядра и гранаты. Рядом командовали офицеры с обнаженными клинками. Ничего не напоминало заговор. Напротив, все говорило о том, что гвардия верна императору и готова лечь костьми на пути заговорщиков.

— Все железом и огнем выжгу, всех изменщиков прижму к ногтю, — шептал он, стоя у окна и не отрывая глаз от сотен и сотен солдат. Эта готовящаяся к бою сила вдохновляла, придавала сил, словно говоря, что ты не один, что за тобой неимоверная мощь. — Хватит со всем этим церемониться, как в двадцать пятом! Нечего было с ними возиться. Изменник, пошел против присяги, своего государя и Бога, отправляйся на виселицу и в ад! Там тебе самое место.

Наконец-то, страх отошел, спрятался, забрался в самые глухие уголки его сознания. Панические настроения первых часов растворились, словно их никогда и не было. На их смену пришла решимость и уверенность. Император был готов действовать незамедлительно, но случилось еще кое-что…

— Кто там еще? — рявкнул Николай Павлович, когда в дверь несколько раз настойчиво постучали. — Сказал же, что беспокоить только по важному делу. Если опять с обедом, то пошли прочь!

Но стук повторился. Почти сразу же дверь отворилась и в открывшемся проходе показалась знакомая ему фигура митрополита.

— Что лаешься, государь? Невместно тебе так вести себя, — пробасил внушительно священник, проходя в кабинет. — Вижу, ты не поддался пагубному страху и полон решимости в это тяжелое время, когда ересь и скверна пробралась в самое сердце последнего православного царства. Крепись, государь.

И так произнес эти слова, что у императора нехорошо «заныло под ложечкой». Значит, что-то еще нехорошее произошло. Он вскинул голову, смотря прямо в глаза священника.

— Эй! Заносите! — митрополит вдруг резко развернулся и громко крикнул в сторону двери. — Крепись, сын мой, — еще раз произнес он с тяжелым вздохом.

В дверях появились двое солдат, держа за ручки носилки. С другой стороны держалось за ручки еще двое.

— Сюда ложите, — митрополит показал на диван у стены. — Осторожнее, голову держите.

Император наблюдал на все это с недоумением. Кого это внесли в его кабинет? И, главное, зачем? Он внимательно разглядывал человека, закутанного в черный плащ. Отметил темную маску на его лице.

— Это один из них, из заговорщиков? — Николай Павлович кивнул на плащ, уже понимая, что в его кабинете один из заговорщиков. — Тоже с перстнем? Роза и крест?

Ничего не говоря, митрополит кивнул. При этом продолжал стоять рядом с лежавшим на диване человеком, то и дело поправляя на нем сползающий черный плащ.

— Тогда, какого черта он здесь делает? Его место в Третьем отделении! — скривившись, вспылил император. — Владыка, что здесь происходит?

— Не поминай Врага человеческого! — недовольно сверкнул глазами митрополит, и повелительно махнул рукой. — Подойди, государь.

Император нахмурился. Тон митрополита ему совсем не понравился. Никто к нему еще так не обращался.

— Ты, владыка, забыл, с кем разго…

В этот момент митрополит резко стянул маску с лица лежавшего человека, и у императора тут же все его заготовленные гневные слова застряли в горле.

— Господи… — ахнул император, сразу же узнав в этом человеке своего сына, наследника престола. — Александр… Александр, ты, ты…

Он опустился на корточки и схватил сына за руку, на которую тут же уставился с непередаваемым ужасом. На безымянном пальце его правой руки был надет перстень с узнаваемой гравировкой розы и креста.

— Ты, ты… тоже из них⁈ Александр, ты с ними?

Для него, как отца, это был страшный удар. Ведь, его сын был среди заговорщиков тайного общество Розы и креста. Теперь становилось совершенно ясным и понятным то, почему среди членов этого общества было так много знатных и высокопоставленных персон. Они все просто шли за будущим государем.

— Господи, мой сын клятвопреступник, заговорщик и будущий… отцеубийца, — зашептал бедный отец, с трудом касаясь лица сына. — Господи… Это же божья кара за батюшку…

Из его глаз скользнули слезы, оставив после себя влажные дорожки. Самое страшное, что может испытать отец — осознать, что твой сын, твоя кровь, готов тебя убить.

— Ведь, с ним все случилось точно также. Господи, все точь в точь.

Произошедшее много лет назад с императором Павлом Петровичем долгое время было запретной темой в семье. Ведь, на престоле тогда правил тот, кого многие за глаза называли главным виновником смерти государя.

— Кара, божья кара за батюшку. Господи, господи…

Он рухнул на колени, схватил руку сына и крепко прижал ее к своей груди.

— Сынок, почему? Скажи, почему ты с ними? Это же враги. Что они тебе пообещали? Власть? Ты же и так будущий император. После моей смерти, все это станет твоим. Слышишь?

Мужчина снова и снова звал сына, лежавшего без чувств.

— Что ты наделал…

— Крепись, государь, — на его плечо легла рука митрополита и крепко его сжала. — Господь дает нам только те испытания, которые мы можем перенести… Государь, цесаревича нашел верный человек. Он же тайно привез его ко мне в дом. Больше никто не знает, что ваш сын был в том доме. Это верный престолу человек, государь. Он будет молчать обо всем.

Император отпустил руку сына, и медленно поднялся. На его лице появилась горькая улыбка.

— Верный человек, владыка? Тебе самому не смешно это говорить? –печально рассмеялся. Смех прозвучал хрипло, как карканье ворона. — Меня предали знатнейшие люди империи. Меня предал мой собственный сын, мой кровь и плоть, моя опора. А ты говоришь, верный человек…

— Государь, говорю тебе, это преданный престолу человек, — твердо повторил митрополит. — От него никто ничего не узнает. Он сказал мне, что заговор обезглавлен. В пожаре погиб сам магистр и его ближники. Он, правда, верен тебе.

— Кто он? Я его знаю?

Митрополит кивнул.

— Это Пушкин.

У императора расширились глаза от удивления.

— Да, тот самый Пушкин. Орден тоже хотел его убить.

— Я хочу его видеть. Немедленно! Эй, кто там есть⁈ — Николай Павлович подбежал к двери и открыл ее пинком. — Живо доставить ко мне камер-юнкера Пушкина! За час управитесь, всех к следующему званию!

У капрала, что со своими солдатами стоял перед императором на вытяжку, аж усы торчком встали. В особой императорской придворной роте все новые звания на годы вперед расписаны, и получиться новое вне своей очереди просто никак не возможно. А тут такой шанс.

— Немедленно исполним, Ваше Величество! — гаркнул во все горло капрал. — Слушай мою команду…

Император закрыл дверь и вернулся обратно.

— Что теперь думаешь делать, государь? — митрополит Серафим показал на лежавшего цесаревича. Тот, по-прежнему, лежал в беспамятстве, не шевелился. И лишь медленно поднимавшаяся при дыхании грудь говорила, что он живой. — Это тяжелое испытание, которое не просто пройти. Твой великий предок Петр Алексеевич тоже оказался перед тяжелым выбором, когда узнал про своего сына…

Николай Павлович, не сводя печально взгляда с сына, неопределенно качнул головой. Конечно, он помнил про трагическую судьбу Алексей, сына Петра Великого, решившего пойти протии своего отца. Страшная судьба сына и отца. Страшная трагедия, которой ни кому не пожелаешь.

— Не знаю, владыка, — глухо произнес он, закрывая лицо руками. — Это станет настоящим ударом для Сашеньки [супруга Николая Павловича]… Она мне не простит, если с ним что-то случится.

Митрополит подошел к нему ближе.

— Тяжкая ноша на тебе лежит государь. С одной стороны к тебе взывает твоя семья, с другой — Отечество, — священник медленно перекрестил императора, прекрасно понимая, как ему сейчас тяжело. — И это твой крест, государь, как есть свой крест у каждого из нас. И мы должны с верой в душе нести его, как его нес наш Господь Иисус Христос на Голгофу.

— Да, у каждого из нас есть свой крест, — соглашаясь, кивнул император. — И, кажется, я знаю, как должен поступить. Сегодня же я пошлю депешу генералу Головину на Кавказ с приказом принять на довольствие нового офицера.

У митрополита при этих словах удивленно вытянулось лицо. Естественно, он сразу же догадался, о каком новом офицере шла речь. Даже голову в этот момент повернул в сторону цесаревича.

— Государь? — все же переспросил священник, надеясь, что ему послышалось или император оговорился. — Наследника престола на Кавказ, под пули?

— Да, на Кавказ, под пули! — сказал, как отрезал Николай Павлович. — Надеюсь, там вдали от Петербурга и соблазнов Александр поймет, кто он и в чем его предназначение. А если и Кавказ не выбьет из его головы эту масонскую дрянь, то я вспомню, как поступил Петр Алексеевич.

Глава 13 А готов ли ты перевернуть страницу и все начать с чистого листа?

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки.

По набережной Мойки мчалась карета, плеть возницы со свистом резала воздух, то и дело раздавался его матерный лай в сторону собрата — возничего.

Внутри кареты сидело трое солдат с капралом, напряженно всматривавшихся в окна.

— Все слышали, что приказал Его Величество? — капрал многозначительно поправил рукоять сабли. — Ну?

Ему-то все было ясно. В столице, похоже, готовился мятеж или переворот, который затеяли знатные люди. Поэтому государь хотел опереться на самых верных людей, независимо от их происхождения. В такое время можно было лечь спать простолюдином, а проснуться знатным человеком. Главное, занять правильную сторону.

— Все поняли? — внимательным взглядом обвел своих солдат. — Если кто ссыт, пусть убирается прямо сейчас, — выразительно кивнул в сторону дверцы кареты. — Все со мной⁈

Солдаты быстро переглянулись между собой. Они все вместе воевали еще во времена Наполеона, давно уже стали одной семьей, где все прикрывают друг друга.

— Мы с тобой, — пробурчал один из солдат, самый старый, с проседью в волосах и здоровенным шрамом через всю щеку. — Кого скажешь, того и насадим на штык. Говори, что делать?

Капрал в ответ удовлетворенно кивнул. Видно было, что очень доволен.

— Если мне прапорщика дадут, никого не забуду… Готовьте ружья. Заговорщики просто так в руки не дадутся.

Он отпустил рукоять саблю, и вытянул из-за ремня пистолет. Решил заряд и порох освежить, что оружие в нужный момент не подвело.

— С Богом, братцы!

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

В доме до сих пор остро ощущалась тревога, разлитая в воздухе. В женской половине, где располагались комнаты Александры и Екатерины, детская, раздавались еле слышные всхлипы и приглушенные рыдания. Наталья с сестрами окружили плачущих детей и всячески пытались их успокоить. Те, словно напуганные воробушки, прижимались друг к другу и таращили глазенки. Их гладили по головкам, взъерошивали волосики, шептали на ушко ласковые детские прозвища. У самой двери комнаты стояли служанка и поварихой, и то же ревели навзрыд, размазывая слезы по лицу.

В кабинете, напротив, царила напряженная тишина. За столиком сидели двое — Михаил Дорохов и Александр Пушкин, которые и организовали грандиозный переполох в Петербурге.

— … Александр Сергеевич, в полку меня называли отчаянным, говорили, что я не побоюсь в одиночку с шашкой наголо броситься против трех, пяти и даже десяти горцев. Только пустое все это. Более смелого, отчаянного человека, чем вы, я ни разу еще не видел, — Дорохов с нескрываемым восхищением смотрел на Пушкина. — Вы даже не представляете, что вы сделали…

Он вытащил пробку из бутылки и разлил вино по бокалам, один из которых сразу же поставил перед Пушкиным.

— Подумать только, вы в Санкт-Петербурге взорвали целый дворец! Говорят, там столько дворян погибло, сколько за последний год на Кавказе не гибло. Давайте, за вас выпьем!

Пушкин взял бокал и опрокинул его залпом, сразу же поморщившись. После всего пережитого вино, вообще, его «не брало». Тут требовалось что-то серьезнее.

— К черту эту кислятину, Миша! Наливай водку! — Александр стукнул бокалом по столу. — Мы целый орден раком поставили, а такое вином не отмечают! Ясно? Лей по полному бокалу!

Нужная бутылка нашлась под столом, где стояла целая корзина с батареей разнокалиберных бутылок.

— Александр Серге…

— Хватит, этих Сергеевичей! Ты за меня под пули пошел, а все вичем «обзываешь», — Пушкин грохнул по столу кулаком, недовольно глянув на товарища. — Просто Александр, Саша, Саня. Понял? Наливай, я сказал!

Сразу же стало раздаваться бульканье.

— Ну, Миша, будем!

Выпили. После легонького вина сразу же «зашумело» в голове. Потом похорошело, внутри начало разливаться тепло, «смывая» напряжение, страх и усталость.

— А что теперь, Александр? — раскрасневшись, Дорохов наклонился вперед. — Что теперь будет?

— Как и раньше, Миша, как и раньше, — грустно улыбнулся Пушкин, вновь поднимая бокал. — Будем жить, Миша… А теперь давай выпьем за наши мечты. Да, да, Миша, за наши мечты. Поднимем бокалы, чтобы мои и твои мечты исполнились.

Глядя друг другу в глаза, они разом опустошили бокалы.

— И о чем ты мечтаешь? — Дорохов откинулся на спинку кресла, задумчиво разглядывая полупустую бутылку.

— Все просто, Миша. Я мечтаю о счастливом будущем для своей семьи, для себя и… своей страны, — Александр обвел руками вокруг себя. — И я уверен, что все именно так и будет.

Казалось, еще немного, и все скатится к обычной пьяной болтовне, что всегда и случается во время дружеских посиделок. Начнутся разговоры «за жизнь», «за любовь», «за счастье». Но…

Пушкин снова потянулся к бутылке. Напряжение уже давно сошло, и душа требовала продолжения банкета. Его рука схватила бутылку, как в дверь кабинета стали с жутким грохотом долбить то ли кулаками, то ли ногами. Засов ходил ходуном, но еще держался.

— Кто это еще там? — Александр нахмурился, попытавшись подняться на ноги. — Сказал же, чтобы не беспокоили.

Наконец, дверь не выдержала очередного удара, и с хрустом слетела с петель, развалившись на части. Следом внутрь, грохоча сапогами и воняя потом, вбежали солдаты с выставленными перед собой ружьями с примкнутыми штыками.

— Картина маслом, б…ь, — выдохнул Пушкин, с удивлением уставившись на все это. — Вы чего тут забыли, служивые?

Вперед вышел рыжий капрал с обнаженной саблей.

— Господа, кто из вас камер-юнкер Пушкин? — спросил, а сам зыркает, словно примеряется, кого бы своей саблей рубануть. — Прошу немедленно проследовать за мной.

— Что? — пошатываясь, вскочил Дорохов. Глаза бешенные, кривится рот. — Как ты смеешь⁈ Да, ты знаешь, кто такой Пушкин⁈ Я…

Не дали ему договорить. Солдаты по знаку капрала резко шагнули вперед, выставив вперед ружья. Мгновение, и остро отточенные штыки застыли у лица Дорохова.

— Миша, стой! — сразу же протрезвев, рявкнул Пушкин. — Стой, и не рыпайся! Я все решу. Господин капрал, все хорошо, опустите оружие! Я пойду с вами.

— Саша, не надо, не надо, — бормотал Дорохов, медленно отступая назад, к комоду. Похоже, хотел добраться до пистолетов. — Я все возьму на себя. Эй, вам нужен я! Слышите? Это я сделал! Я достал порох, и взор…

— Заткнись! — заорал Пушкин, делая в сторону Дорохова злое лицо. — Заткнись и слушай! Охраняй мою семью и жди, понял? Сиди и жди! Я все решу! Надеюсь, решу…

Пушкин выпрямился, и пошел к солдатам.

— Потом еще будете внукам рассказывать, что самого Пушкина арестовали.

Улыбнулся, снова бросая многозначительный взгляд на товарища. Дорохов должен понять, что сейчас они ничего не могут сделать. Нужно выждать.

— Я почти готов, — Александр взял бутылку с водкой со стола и одним махом допил то, что там осталось. Ему нужно было срочно успокоиться, чтобы хорошо соображать. — Все, теперь ведите.

Вскинул голову, и совершенно спокойно вышел из кабинета.

У дома его встретило еще четверо солдат с ружьями наготове, явно готовые выстрелить в любого.

— В карету! — капрал махнул рукой, приказывая садиться. — Вперед! Смотреть в оба! Если что не так, сразу стреляйте!

Усаживаясь, Пушкин покачал головой. Ситуация точно выходила очень и очень серьезной. По всему выходило, что капрал получил прямой приказ и ни перед чем не остановится. Значит, все, амба. Это самый настоящий арест, за которым последует что-то нехорошее.

— Похоже, во дворец едем, — тихо пробормотал поэт, поглядывая в окно. — Хорошо… Хорошо, что не в Третье отделение.

Это, и правда, было хорошей новостью. Если бы карета направилась по другой улице, то его скорее всего везли именно в тайную полицию, хорошо известную своими «заплечными» мастерами. Тогда уже поздно было переживать. Там все и обо всем рассказывали.

— Хорошо… Значит, еще остаются варианты.

Благодаря опьянению, паники еще не было, и он мог более или менее здраво рассуждать. И нужно было, попробовать хоть что-то выяснить.

— Господин капрал, куда меня? — тихо спросил Пушкин, незаметно показывая пару ассигнаций.

— К государю, — буркнул капрал, забирая деньги. — И, вам нельзя разговаривать.

Ничуть не расстроившись, Александр откинулся на спинку. Оказалось, дела его не так уж и плохи. Ведь, узнай император наверняка, кто именно устроил тот взрыв, его бы уже пытали в каком-нибудь подвале. А так вырисовывалось множество вариантов…

— Значит, еще поживем, — прошептал он, улыбнувшись. — И посмотрим, что будет дальше.

Погрузившись в себя, Пушкин снова и снова «прогонял» в голове воспоминания о событиях последних дней. Для себя и для других нужно было «выстроить» стройную и понятную картину, к которой бы никто не смог «подкопаться».

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Выбираясь из кареты, Пушкин удивленно присвистнул. Некогда парадная дворцовая площадь с праздно прогуливавшимися господами и дамами сейчас больше напоминала военный лагерь, ощетинившийся штыками и ружьями. Повсюду, куда только падал его взгляд, стояли солдаты. В некоторых местах в их сторону поглядывали жерла настоящих орудий.

— Вот я и наделал дел, — непроизвольно вырвалось у него.

Хотел чуть осмотреться, но в спину легонько подтолкнули. Капралу, похоже, не терпелось его доставить на место.

— И здесь, словно к войне готовятся.

Обстановка во дворце тоже была далека от мирной. Солдат внутри было столько, что ступить некуда, обязательно наткнешься на патруль или часовых. Невооруженным глазом было видно, что император максимально серьезно воспринял угрозу переворота или вооруженного выступления.

— Смотри-ка, неужели к самому ведут…

Судя по всему, его вели в сторону малого императорского кабинета, где Николай Первый и проводил большую часть своего времени.

— Теперь, главное, не опростоволоситься…

Пушкин глубоко задышал, стараясь успокоиться. Алкоголь уже почти выветрился и на него снова «накатывала» тревога.

— Нормально все, Саня, нормально, — шептал он, словно мантру. — Стой на своем, и все будет отлично. Все равно больше никто ничего не знает. Все обязательно будет хорошо…

Еще в дороге, когда трясся в карете, Александр несколько раз прогнал в голове свою версию случившихся событий, о которой уже рассказывал этой ночью митрополиту Серафиму.

— Ну, вот и пришли, — оказавшись у высоких золоченых дверей, поэт тяжело вздохнул.

Капрал широко открыл двери и подтолкнул его внутрь. Едва Пушкин сделал шаг и пересек порог, как двери за ним с грохотом закрылись.

— Ваше Величество…

Александр в соответствие с этикетом поклонился и застыл в середине комнаты под прицелом глаз императора и митрополита Серафима.

— Это правда, господин Пушкин? — после недолгого молчания огорошил его вопросом император.

Сам тем временем продолжал буравить его взглядом, словно хотел в самую душу заглянуть.

— Я все рассказ государю о твоем достойном поступке, — митрополит участливо кивнул, всем видом показывая, что доволен им.

У Пушкина тут же от сердца отлегло. Выходит, никто его не собирался арестовывать. Скорее наградят, наверное.

— Правда, Ваше Величество, — поклонился Александр, стараясь быть немногословным. Пусть император сам додумывает то, что не услышал.

— Я слышал, что ты пострадал от масонов, — император подошел ближе, по-прежнему не сводя с него глаз.

Пушкин снова опустил голову, пряча улыбку. Император, словно специально, задавал такие вопросы, которые позволят показать себя в самом наилучшем свете.

— Я для ордена Розы и Креста один из первейших врагов. Только за два месяца меня три раза пытались убить. Сначала организовывали подставные дуэли, а потом, и вовсе, среди ночи пытались в домзабраться. Сам Ванька Каин со своей бандой отличился. Вчера вот детей похитили…

Похоже, этого император не знал. Помрачнев, резко повернулся к митрополиту, но тот в ответ развел руками.

— Я же потому и оказался рядом с горевшим дворцом, что у похитителей своих детей вызволял. Прямо божье провидение, по-другому и не скажешь, — Пушкин, прикусив губу, перекрестился. Знал, что обманывает, но не мог сейчас по-другому. — А ведь мог и другой дорогой поехать.

Митрополит и император тоже перекрестились. Причем лица у обоих были такие, словно только что глас божий услышали.

— … Дворец горел, но я смог пробраться в один из залов. Пришлось накрыться лошадиной попоной и облиться водой, чтобы не сгореть. Правда, не помогло. Все равно зацепило.

Александр показал ожоги на руках, которые сейчас очень кстати оказались. Настоящее доказательство того, что это именно он, не испугавшись огня, полез в самое пекло и спас наследника престола.

— … Повезло, цесаревич почти у самого окна лежал. Если бы был в коридоре, то я бы его не нашел. Значит, и правда, рука Господа…

Митрополит на эти слова размашисто перекрестился. Судя по его воодушевленному лицу, для него все это и так было понятно.

— Господь хранит династию от всех невзгод, — твердо и без тени сомнения в голосе произнес священнослужитель. — Главное, верить в силу православной веры и нашего Господа Иисуса Христа. Давайте, помолимся. Не каждый день Господь является чудо…

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Этот день казался бесконечным. Встав глубокой ночью с постели, император так и не прилег больше.

Вместо обычной будничной суеты, нескончаемой чередой потянулись тревожные, а подчас и просто, страшные события. Сначала случился сильный взрыв в самом центре столицы, унесший жизни десятков и десятков людей. Позже пришло известие, что при взрыве погиб посол Франции. Следом ему доложили о том, что среди обгоревших тел оказалось большое число знатных людей в черных мантиях и с приметными перстнями на пальцах. Потом с пожарища принесли его сына, тоже в черной мантии и с перстнем. Словом, мысль о заговоре пришла и крепко засела в голове, до сих пор будоража кровь и заставляя время от времени оглядываться по сторонам.

— Тяжелый день.

Николай Павлович устало опустился в кресло и со стоном выдохнул. Спина «отваливалась». Считай весь день «провел на ногах», в постоянном напряжении и в ожидании чего-то плохого.

— Что?

Раздался осторожный стук в дверь, и сил хватило лишь на то, чтобы повернуть голову.

— Семен? Чего несешь?

Через приоткрытую дверь пролез его личный слуга с небольшим подносом, на котором стояли чашечка с чаем и блюдечко с его любимым вишневым вареньем.

— Ваше Величество, государыня-матушка, очень просила, чтобы вы чаю с вареньем откушали, — слуга говорил просительно, жалобно заглядывая в глаза. Знал, что император может и разозлиться. — Очень просила, Ваше Величество.

Николай Павлович просто махнул рукой. Мол, давай, клади на стол.

— Вот, горячий, с душистыми травками. Любую хворь, как рукой сымет, — приговаривал мужичок в ливрее, расставляя чашки на столике. — Матушка-государыня такой же изволила попробовать…

Вдохнув аромат чая, император, и правда, почувствовал дурманящий запах лесных трав. Сделал глоток, и тепло начало разливаться по груди, даря особое ощущение спокойствия.

— Ваше Величество, а с энтим что делать-то?

Император недоуменно дернул головой.

— Дык, господин так в приемной и сидит, — слуга ткнул пальцем в сторону двери. — Как вышедши отседова, так и сидит.

— Какой еще господин? — хозяин кабинета ничего не понял. Правда, через мгновение вдруг чертыхнулся, вспомнив, что это за господин сидел в приемной. — Черт! Совсем из головы вылетело! Я же ему велел в приемной ждать, как освобожусь.

Глупо вышло — за начавшейся беготней император просто напросто забыл о Пушкине, так и сидевшем до самого вечера в приемной.

— Зови! — император махнул рукой на слугу. — А после живо беги за второй чашкой!

Не успел он встать с кресла, как в дверях показался поэт. Он выглядел каким-то помятым, взъерошенным, с отпечатком ладони на щеке. Спал, похоже.

— Александр Сергеевич, прошу, присаживайтесь, — Николай Павлович показал на соседней кресло и подождал, когда его гость усядется. — Стыдно признаться, но за всей этой суетой просто забыл о вас. Прошу меня извинить. Сегодняшний оказался весьма непростым…

Вскоре на столике перед ними стояли уже две чашки, до краев наполненные ароматным напитком.

— Я ведь так и не поблагодарил вас, — император поднялся с кресла и протянул Пушкину руку. — Вы спасли мне не только сына, но и нашу честь. Россия не пережила бы бесчестия. Любое подозрение в том, что мой сын замышлял отцеубийство…

Пушкин кивнул, крепко пожав руку в ответ. Иногда молчание выразительнее всяких слов. Пожалуй, нечто подобное было и сейчас.

— Я ваш должник, Александр Сергеевич, и никогда не забуду сделанного вами, — не отпуская его руку, император смотрел поэту прямо в глаза. — Завтра в большом Тронном зале состоится праздничный прием в честь избавления России от измены и предательства. Вы будете пожалованы в камергеры с назначением пожизненного содержания в 2 тысячи рублей ежегодно. Также будете награждены орденом Святого Владимира четвертой степени и правом незамедлительной личной аудиенции.

Чуть помолчав, он добавил:

— Есть ли что-то, что я еще могу сделать? Помочь с изданием ваших произведений? Профинансировать какие-то проекты? Может быть предложить должность?

Молчавший все это время, Пушкин вдруг оживился и выдал такое, что император никак не ожидал от него:

— Чувствую, Ваше Величество, что могу принести пользу на должности министра народного просвещения…

Кстати, ОБЫЧНАЯ РАЗВЛЕКУХА, без напрягов и смыслов, просто беги, руби, пока не рубанули тебя

Попаданец в эпоху малолетнего Петра 1, пытается развернуть страну в другую сторону

https://author.today/reader/184253/1536090

Глава 14 Путь ясен, а значит, пора собираться

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Приемная перед императорским кабинетом вновь оказалась полна людей. Солдат, что охраняли государя всю ночь и последовавшими за ним сутки, сменили придворные, многочисленные ходатаи за арестованных родных. Появился новый секретарь, старый — некогда всесильный Танеев–за участие в тайном масонском обществе в кандалах отправился в подвалы Третьего отделения собственной Его Величества канцелярии, главного органа тайного сыска империи.

Сейчас все эти люди с нескрываемым вниманием следили за дверями в императорский кабинет. Каждый, независимо от его положения и занимаемой должности, прекрасно понимал, что настало весьма непростое бурное время, когда многие «сильные мира сего» падут, а на их место придут встанут другие люди, и уже они станут новыми «сильными мира сего». И. главное, оказаться в нужное время в нужном месте, чтобы заявить о своей непоколебимой верности государю и готовности пойти за ним в огонь и воду. Шакалы и падальщики, можно было бы сказать, но кто здесь без греха?

— Идет, идет! Его Величество идет! — вдруг «пошла волна» разговоров среди придворных, расслышавших тяжелые шаги императора. — Я первый к Его Величеству! Нет, я первый! Ты кто такой⁈ Куда прешь⁈ Ах ты…

Все эти два — три десятка человек, отталкивая друг друга, хлынули к дверям, стараясь добраться до них первыми.

— Открывается, открывается…

Едва створки дверей распахнулись, как оттуда, покачиваясь на ногах, вышел не император, а… господин Пушкин, камер-юнкер из придворной свиты. Весь бледный, ни единой кровинки в лице, краше только в гроб кладут. Сделал несколько шагов и сполз по стенке.

— Господа, господа! — новый секретарь императора, нагнувшись к телу, принюхался. — Да, он же пьян…

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Пушкин выбрался из Зимнего дворца лишь поздним вечером, уставший вусмерть. Считай, почти сутки во рту маковой росинки не было. Ночью было не до еды– детей вызволял. Утром на радостях, что ночная вылазка прошла строго по плану и дети оказались дома, выпил бутылку вина и немного наливки. Когда же оказался в приемной императора и мысленно готовился к смерти, принял еще немного для храбрости. В камзоле для такого случая всегда носил небольшую фляжку с пуншем.

— Получается, я пьяный с императором встречался, — Александр растерянно почесал затылок. Причем делал это так долго, что затылок побаливать начал. — Хотя, сейчас вроде ни в одном глазу… Почти два с половиной литра употребил. Похоже, от стресса весь алкоголь выветрился…

С силой растер уши, похлопал ладонями по щекам, окончательно приходя в себя.

— Мать твою…

И тут Александр вспоминает, чем закончился их с императором разговор.

— Черт меня дернул… Дебила кусок! Какой еще министр просвещения? Что еще за «влажные» детские мечтания?

Конечно же, эти мечтания не были никакими детскими, а уж тем более «влажными». Долгое время работая педагогом и прекрасно знаю систему изнутри, он, естественно, много раз задавался вопросом, а как можно все по-уму построить? Александр за свою учительскую карьеру столько «гениальных» реформ пережил, что мог сходу предложить десятка два, а то и три, неплохих мероприятия по радикальному улучшению местной системы просвещения. А сколько они с другими педагогами в учительской «сломали копий» по поводу ЕГЭ, болонской системы, бюрократизации труда учителя, телесных наказаний учащихся и многого — многого другого? Ведь едва ли не каждые посиделки учителей заканчивались руганью по поводу существующих проблемы в образовании. Словом, внутри него давно уже все накипело и только ждало повод, чтобы вырваться наружу.

— Вот меня и «торкнуло» по-пьяни. Решил, значит, в великие реформаторы податься.

Пересекая Дворцовую площадь, Пушкин еще ругал себя, но как-то слабенько, словно бы по привычке. К его собственному удивлению, внутренне он совсем не сопротивлялся идее стать министром просвещения в николаевской России. Даже наоборот, все острее и острее проявлялось чувство правильности.

— Саня, Санёк, ну, на черта тебе это болото? Славы захотелось? Денег? Но ты же Пушкин! Ты же наше все! Куда еще больше известности? И так твое лицо почти с каждой школьной стены смотрит⁈ Похоже, скоро уже на банкнотах печатать станут…

Он снова и снова задавал себе самые разные вопросы, пытаясь разобраться в неожиданно выскочившем из него желании. Ведь, дело оказывалось весьма и весьма серьезным. Он не медаль себе выспрашивал, а подписывался на сложное и довольно неблагодарное дело.

— Вот же черт-то… Похоже, тут все очень серьезно…

Примерно через пол часа такой прогулки поэт тяжело выдохнул, наконец, понимая, что же им все-таки движет на самом деле. Иногда лишь после такого яростного самокопания приходишь к истинным мотивам своих поступков и желаний.

— Патриот, значит, и лучше всех знаешь, как обустроить Россию…

Остановился, чуть не наткнувшись на каменные ступеньки. Перед ним возвышался храм, сверкая золотыми куполами. Из стены с вмурованной иконы прямо на него строго смотрел лик святого, словно бы вопрошающего, а что ты сделал для своего Отечества.

— Эх, Санька, негра ты курчавая, ты же даже не догадываешься, куда хочешь влезть.

Печально вздыхал, и даже пытался обматерить самого себя, но внутри уже понимал, что на все согласен. Ясно ощущал, что ни за что на свете не откажется от этого неожиданно выпавшего ему шанса построить в России систему воспитания нового человека — человека разумного во всех смыслах этого слова.

— Господи, это же Сизифов труд, — сразу же вырвалось у Пушкина, едва только он начал прикидывать, с чего можно было бы начать. — Тут ни конца, ни края не видать. Где ни копни, везде и все нужно сносить до основания и заново строить.

Сколько он так стоял у храма, Александр уже и знал — может пять минут, может десять минут, а может и все два часа. Но уже начало темнеть, и навалившаяся на него усталость прямо говорила, что пора домой.

— Эх, Саня, твою м…

Накипело, захотелось громко и с чувством выругаться, выражая тем самым свое настроение, но поэт вдруг замолк. Поднятая нога зависла в воздухе, а взгляд застыл на открывшейся перед ним панораме погружавшейся в ночь Дворцовой площади. Постепенно загоравшиеся масляные и газовые фонари придавали огромной площади и располагавшимся на ней зданиям особенно торжественный вид. Все здесь дышало историей, кричало о воинских победах и былой славе. Где-то здесь еще бродил дух Великого Петра, гением которого на болотах и грязи Финского залива и возник и этот прекрасный город-форпост, окно в другой мир. Если затаить дыхание и прислушаться, то еще можно услышать грозный грохот сапог петровских полков…

— Нет, к черту тщеславие, деньги! Я просто хочу, чтобы все это жило…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Пушкин запрыгнул в подъехавший экипаж и громко бросил кучеру:

— Гони, Борода, что есть мочи! Рубль даю! Страсть, как по семье соскучился.

— Дык, господин хороший, солдатни исчо на улицах много, могут и стрельнуть из ружжов, — извиняющим тоном проговорил кучер, свесившись с козел. В тулупе, заросший черной густой бородищей по самый глаза, он сейчас сильно разбойника напоминал. Дай ему в руки дубину и обрез, соответствие было бы, вообще, стопроцентным. — А вот за пять рупей я спробую…

Александр махнул рукой. Мол, пробуй, если так решил. Пять рублей не жалко.

Не обманул бородач, опробовал и у него получилось. По одним улицам гнал так, что карета в воздух взлетала, а поэта трясло и бросало от стенки к стенке. По другим улицам, напротив, еле-еле ехали.

— Довольны, ваше благородие? — открывая перед ним дверь, кучер довольно улыбался во весь свой щербатый рот. Пушкин же, помятый, постанывая, с трудом с кресла поднимался. — Сами ведь хотели, чтобы быстро.

Кивая, Александр сунул ему в руку пять рублевых монет. Как говориться, договор — есть договор.

— Теперь понятно, в кого в нашем времени таксисты и маршрутчики такие шустрые. В извозчиков, естественно, к бабушке не ходит. Отморозки…

Развернулся, чтобы пройти через арку к своему двору. Уже начал представлять, его родные обрадуются. Детишки бросятся на его шею, будут что-то радостно гоготать. На встречу выбежит Ташенька, станет его целовать. Но не тут-то было!

— Ни х… себе! Что тут, вообще, происходит? Эй, черт вас дери, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?

Небольшой двор у его дома сейчас отчетливо напоминал то место, которое только что покинули французские мародеры времен Наполеона Бонапарта. Стояли повозки, кареты, у одной из которых не было колеса. С переломанными спицами оно валялось тут же. Рядом вповалку лежали мешки с какими-то вещами, тряпочные узлы с барахлом. Ближе к крыльцу прямо на брусчатке стояли два криво сколоченных деревянных ящика, из которых торчала разнообразная посуда.

— Нас, что грабят? — растерянно спросил Пушкин, быстро вышагивая к дому. — И оружия, как на грех, никакого нет. Трость только…

Он перехватил трость на манер дубинки, чтобы было удобнее ею бить.

— Что же здесь происходит?

И только встал на первую ступеньку, как дверь распахнулась и в проеме появилась супруга.

— Сашенька! — вскрикнула она, бросаясь вперед. — Сашенька, родненький!

Подскочила, и вцепилась в него, как клещ. Не отпускает, целует губы, щеки, нос. Пальцами треплет его волосы.

— Сашенька, Саша, миленький, мы же… Я же думала, что тебя арестовали, — сквозь рыдания рассказывала она, продолжая его обнимать. — Прибегали какие-то люди и говорили, что тебя схватили и отправили в тюрьму… Сашенька, мы не знали что делать… Миша, твой товарищ, сказал, что нам нужно срочно уезжать в Михайловской, чтобы там переждать. Он сам хотел остаться и идти тебе на выручку.

От всех этих новостей, свалившихся на него, как гром среди ясного неба, Пушкин ошалел. Что это еще за слухи о его аресте⁈ Кто мог такое рассказать? Он ведь и сам не был в этом уверен! А Дорохов, вообще, отморозок! Решил тюрьму штурмом взять?

— Батюшка! Ура! Батюшка вернулся! Михаил Викторович, глядите, батюшка вернулся!

С радостными воплями из дома вылетели три укутанных в шубы шерстяных колобка и тоже вцепились в него — кто в ногу, кто в руку, кто сумел повиснуть на шее. Пришлось их тоже обнять. Дети, ведь.

— Батюшка, а я знал, что ты придешь! И я знала! Нет, я первая знала! Ах, ты, негодница! — взбудораженные дети носились вокруг него, то и дело норовя снова в него вцепиться и повиснуть на нем. — А она обижается! Батюшка…

Еле-еле удалось их угомонить. Пришлось даже прикрикнуть, чтобы скорее в дом шли и не шумели.

— Сашенька, мы так волновались, — супруга не отпускала его руки, то сжимая его ладонь, то, напротив, разжимая. — Миша говорил, что все очень плохо…

В этот момент дверь снова хлопнула и на пороге появился сам Дорохов с вытянутым от удивления лицом. Похоже, он уже и не надеялся увидеть Пушкина.

— Александр Сергеевич, ты⁈ Неужели, обошлось⁈

Товарищ медленно подошел к Александру, внимательно его оглядывая. Время от времени он бросал быстрые взгляды в стороны дворовой арки, ведущей на улицу. Скорее всего, гадал, не идут ли за ним солдаты.

— Обошлось, Миша, обошлось, — усмехнулся Пушкин, крепко пожимая ему руку. — Все хорошо.

— А как же…

— Миша! — сразу же прервал товарища Пушкин, давай понять, что сейчас об их тайных делах лучше не говорить. — Давайте, лучше пройдем в дом за стол и я вам все расскажу. И советую вам всем присесть, потому что новости будут просто ошеломительные!

Наталья сразу же побежала в дом, следом с крыльца исчезли и ее сестры. Явно пошли себя приводить в порядок. Ведь, все обошлось, и никуда не нужно было уезжать из Санкт-Петербурга.

— Миш, что это на тебе?

Честно говоря, Александр только сейчас обратил внимание на внешний вид товарища. Дорохов сейчас отчетливо напоминал бандита с большой дорога, готовящегося к самому важному для себя «делу». За его плечами торчал длинный ствол обычного пехотного ружья, плащ характерно топырился на боках. Пушкин с легкостью побился бы об заклад, что под плащом спрятаны два американских револьвера слоновьего калибра.

— Ты собрался на войну? Зная тебя, не удивлюсь, если где-нибудь здесь прячутся еще пара — тройка надежных ребят с ружьями.

Пушкин с улыбкой огляделся. Мол, твои люди наверняка прячутся где-то здесь. И какого же было его удивление, когда из кареты со сломанным колесом вылезло двое угрюмого вида ребят с револьверами в руках.

— Это что такое?

— Я думал, что тебя забрали в Третье отделение и уже сегодня вечером будут пытать. Там знатные умельцы, хорошо знаю свое дело.

До Александра, наконец-то, начинает доходить, что тут происходит. По всей видимости, Дорохов решил, что их раскрыли, и полиция с жандармами узнали про подрыв дворца французского посла. Поэтому он пытался, как можно скорее, отправить всю семью поэта на север в Михайловское, а сам собрался…

— Ты чего, и правда, хотел взять штурмом здание Третьего отделения?

Голос у поэта задрожал, выдавая его волнение.

— Это же гарантированная смерть, Миша.

— Как повезет. Может смерть, а может и нет, — флегматично пожал плечами Дорохов. — Я же сказал, что должен тебе.

У Пушкина все приготовленные слова благодарности в горле застряли. Ведь, не каждый день понимаешь, что ради тебя человек собрался идти на смерть.

— Я помню, друг, и очень это ценю, — поэт пристально посмотрел в глаза товарищу и еще раз крепко пожал ему руку. — Отдельное спасибо за семью. Я навсегда запомню, что ты хотел их защитить… А сейчас пошли за стол. Этот день мог для многих стать последним, но, к счастью, все обошлось.

За столом, когда все их немаленькое семейство вместе с Дороховым, собралось, Александр медленно поднялся с место, привлекая к себе внимание.

— Вы самые близкие мне люди, самые дорогие, — поэт поднял бокал с вином. — И я бы не пережил, если бы с вами случилось что-то нехорошее. Хочу выпить за нас, за нашу семью! Миша, ты уже стал частью нашей семьи, и, пожалуйста, не отрицай этого! Но прежде, чем мы опустошим эти бокалы, позвольте мне рассказать несколько новостей.

Все затаили дыхание, прекрасно понимая, что с поэтом недавно произошло что-то очень и очень серьезное.

— Так получилось, что во время вчерашних трагических событий, — тут Пушкин бросил быстрый взгляд на Дорохова, намекая на молчание. — Я из горящего дворца вытащил… самого цесаревича Александра Николаевича.

В комнате повисла такая тишина, что ее натуральным образом можно было резать ножом. Первым тишину нарушил Дорохов, шумно и тяжело вздохнув. Следом раздался дрожащий заикающийся голос его супруги:

— Т-т-ты с-с-спа-с-с це-це-цесаревича?

Александр кивнул и развел руками. Мол, это сделал именно я.

— Его Императорское Величество пожаловал меня в камергеры и назначил пожизненное содержание в две тысячи рублей ежегодно, а также наградил орденом Святого Владимира четвертой степени и правом незамедлительной личной аудиенции.

Едва он произнес все это, как одна из сестер супруги — Катерина — вдруг закатила глаза и без чувств осела на своем стуле.

— Господи…

— Ну ты братец даешь! Ухватил Бога за бороду! — удивленно хохотнул Лев, и сразу же опрокинул полный бокал вина. Похоже, не выдержал напряжения. — Камергера получил, да еще отхватил Владимира на грудь. Подожди-ка, Саш[А], это еще не все? Больно уж хитро ты улыбаешься! Помнится, еще в детстве так делал, когда какую-нибудь каверзу придумал. Давай, рассказывай!

За столом вновь все притихли.

— Я поступаю на должность, — совершенно серьезным голосом проговорил Пушкин, показывая, что в этой новости нет ни грамма легкомысленности и веселости. — Император предложил возглавить министерство народного просвещения.

Вот теперь и вторая сестра — Александра — глаза закатила. И если бы не сидевший рядом Дорохов, точно бы на пол брякнулась.

— Вот так-то…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Глубокой ночью Пушкин и Дорохов остались совершенно одни. Все спали глубоким сном и даже при желании не смогли бы их побеспокоить. Лев от стольких новостей и выпитого вина в конец осоловел и сейчас храпел на диване в гостиной. Наталья осталась с детьми в детской комнате. Ее сестры тоже изрядно выпили, восстанавливая сове душевное спокойствие.

— Значит, нам ничего не угрожает? — спросил Дорохов, внимательно вглядываясь в лицо поэта. — Никто ничего не узнал? Тогда это просто чудо.

— Наверное, — согласился Александр, решив не посвящать товарища в некоторые подробности вчерашнего ночного происшествия. — Я, Миша, хотел с тобой еще кое о чем поговорить…

— Если снова нужно достать сто пудов пороха, то это вряд ли получится.

Пушкин хмыкнул, показывая, что оценил шутку.

— Миша, а теперь серьезно.

Дорохов весь подобрался, словно готовясь к чему-то важному. Понял, что предстоит, действительно, важный разговор.

— Я собираюсь начать очень большое, серьезное дело. Без всякого преувеличения скажу, что в случае успеха, оно окажет на Россию очень глубокое воздействие и принесет много хорошего живущим здесь людям.

В воздухе буквально разлилось напряжение. Видно было, что это не обычные застольные разговоры или мужские беседы о чем-то непотребном. Здесь было нечто совершенно иное, от чего захватывал дух.

— Но прежде Миша мне придется предпринять одну экспедицию в Европу, и мне нужен корабль с надежной командой. Человек тридцать крепких мужчин с оружием, умеющих держать язык за зубами и готовых беспрекословно выполнять приказы. Ты со мной?

Дорохов некоторое время молчал, а потом тихо сказал:

— С тобой… А людей найдем столько, сколько нужно. Хорошие ребята, еще по службе на Кавказе знаю. Эти, если нужно, проберутся в преисподнею, и самого главного черта выкрадут.

СПАСИБО ЗА ИНТЕРЕС

Если соскучились по бояркам, посоветовал бы познакомиться с серией «Ненужный» про ученого из космического будущего, попавшего в альтернативную Российскую империю с магией. ВСЕ ДОВОЛЬНО ЖИВО, АТМОСФЕРНО, НЕ СКУЧНО

https://author.today/reader/193678/1649468

Глава 15 Разбежался…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Свой первый рабочий день Александр оттягивал, как только мог. Сначала сказывался больным, в чем ему всячески помогали домочадцы. Затем, когда все мыслимые сроки заявленной простуды вышли, то начал ссылаться на то, что еще не готов его мундир, а в обычном платье просто не имеет морального права появляться в присутственном месте.

Но наступил день, когда избегать службы было просто физически не возможно. Его личный секретарь, закрепленный за ним в министерстве, уже едва не ночевал у них на квартире. К тому же начали идти слухи, что Его Величество начал интересоваться, а как там деле у его протеже. Словом, откладывать свой первый рабочий день было смерти подобно.

— … Просто штаны просиживать я не буду… — Пушкин сидел в своем кабинете и, не мигая, смотрел на эти самые пресловутые штаны темно-синего цвета от его нового министерского мундира, только-только кстати пошитого. — Я должен прийти уже с какой-то программой реформ…

Да, да, его нежелание идти на службу было связано не с тревогой или страхом, а с отсутствием программы действий. Ведь, зная будущее, он хотел встряхнуть страну, придать ей резкий импульс к развитию. Он совершенно остро ощущал, что именно сейчас, именно в это время, Россия застопорилась, успокоилась и начала «подгнивать». Между тем середина XIXв. для многих соседей стала временем радикальных буржуазных реформ, научно-технической революции, ход и результаты которых позволили им в кратчайшие сроки совершить стремительный рывок вперед.

— А мы? А что мы делаем? Тоже несемся, чтобы вскочить в последний вагон этого поезда, а если вспомнить ближайшие события, то скорее всего, бронепоезда? Ха, тысячу раз нет! Мы балы каждую неделю устраиваем! Комиссии по отмене крепостного права учреждаем и по двадцать лет заседаем! Двадцать лет! Они, мать их, что думаю, что будут жить вечно⁈ Вместо того, что трубить тревогу и бить в колокола, мы целым императорским указом, определяем, кому и что носить! Натуральный сюр…

С этими словами Пушкин поднял злополучный мундир, который только утром принесли от портного, и с силой его запустил в дальний угол кабинета.

— Одни, значит, боевые корабли на паровой тяге строят, а другие законом определяют, кто из чиновников буден носить мундир синего цвета, кто — черного, кто — зеленого, а кто — аж красного! Это как мы только не додумались, законодательно трусы красить⁈

С министерским мундиром, и правда, приключилась целая история. Оказалось, несколько лет назад Николай I утвердил «Положение о гражданских мундирах», где скрупулезно, во всех подробностях было расписаны цвет, размеры, фасон, отдельные детали мундиров чиновников в зависимости от должности, рода службы, выслуги лет. Пушкинский мундир, как министра просвещения, был темно-синего цвета, имел плотное золотое шитье на воротнике, обшлагах, пополам в три ряда и карманным клапанам. Вдобавок, к будничному мундиру он обязан был сшить еще шесть комплектов одежды — парадная, праздничная, повседневная, особая, дорожная и летняя. Всю эту одежду чиновник обязан был пошить на свои собственные средства, которые, в зависимости от должности, нередко достигали космических сумм. И не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, за счет кого потом чиновники будут «отбивать» эти самые деньги.

— Б…ь, до Крымской войны осталось чуть больше десяти лет… Нас же в этих тряпках и закопают… И хоть бы кто-то почесался.

Его особенно поражало то, что никто об этом не говорил. Наверху царило полное спокойствие, ровная гладь. Император, его ближайшее окружением и большая часть дворянства, словно бы жили в своем особом мире, где внешнее положение России было непоколебимо, внутренняя стабильность незыблема. На парадах и балах ходили расфуфыренные генералы, от золотого шитья мундиром которых рябило в глазах, и похвалялись непобедимостью русской армии и флота, грозились разгромить Османскую империю и отобрать Проливы. Сам император вел себя так, словно ничего не изменилось после четырнадцатого года и победы над Наполеоном.

— … Чем они все хвалятся? Кому они грозят? У нас же до сих пор гладкоствольные ружья, которые чистят кирпичной пылью. У нас ни одного парового боевого корабля нет. Опять бедные солдатики будут за все расплачиваться… Сталина на всех вас нет.

Вспомнил «отца народов» и «лучшего друга всех физкультурников» и тяжело вздохнул. Как бы он не относился к нему, о многих результатах и эффективности сталинской внутренней политики всем им можно было лишь мечтать. Взять хотя бы еще ленинскую политику по ликвидации безграмотности, а потом сталинскую систему образования…

— Так, политика по ликвидации неграмотности… Конечно же, знаменитый Ликбез!

Пушкин едва не заорал, от чувств хлопнув себя по лбу. Политика по ликвидации безграмотности сейчас и есть так нужная ему программа реформ в образовании России. Ведь, это уже было все проверено временем, деньгами и людьми. Ликбез, массовое обучение грамоте взрослых и подростков, не посещавших школу, был уникальным и самым масштабным образовательным проектом во всей истории России. Через десять лет советская Россия из страны сплошной безграмотности стала страной абсолютной грамотности. Чем не программа для этого времени для нового министра просвещения?

— … Ведь, даже ничего придумывать не нужно. Все уже придумано и проверено. Нужно лишь поставить задачу, а за этим теперь дело не станет… С церковью я сейчас на короткой ноге, а церковь — это огромная централизованная структура с неимоверными возможностями. Воспользуемся этим.

Чтобы научить народ читать, писать и считать, нужно опереться на приходскую систему с ее армией священнослужителей. Тысячи батюшек — это готовые учителя, а церкви — готовые школы. Нужно во всю эту систему лишь влить деньги, а главное, обеспечить методикой преподавания и учебниками.

— Как-то так примерно и будем делать…

Вот с такими мыслями Пушкин и подошел к своему первому рабочему дню.

* * *

Санкт-Петербург, ул. Зодчего России, ⅓.

Здание Министерства просвещения

Здание, где расположилось Министерство просвещения, было построено самим Карлом Росси, по чертежам которого возводились известнейшие петербургские архитектурные комплексы — Елагинский дворец, Михайловский дворец, здание Синода и Сената, фасад Императорской публичной библиотеки, здание Главного штаба, Александрийский театр, здание Министерства внутренних дел. Это был настоящий дворец, выстроенный в традициях позднего классицизма с ярко выраженными помпезными имперскими чертами. Его фасад протянулся на целых двести метров, состоял из нескольких десятков строгих исполинских колонн и широких оконных проемов.

Время было утреннее, оттого и площадь у здания выглядела пустынной. Дежуривший у широкой каменной лестницы городовой, полный дядька в белом мундире и длинной шашкой, казался печальным. Прошел сначала в одну сторону, затем в другую. Вдруг замер, вглядываясь в сторону проспекта.

— У-у-ух, проклятущая-я-я-я! — разнесся по площади залихватский крик возницы, и черная карета буквально пролетела через арку. — Побереги-и-и-сь!

Полицейский от неожиданности даже шашку вытащил из ножен. Ведь, непорядок, настоящее хулиганство, особенно возле присутственного учреждения.

Он расправил плечи, придал лицу грозное выражение и, печатая шаг, пошел к карете. Сейчас он этому лихачу такой «пистон вставит», что тот маму родную не узнает. Будет, сукин сын, знать, как нарушать порядок.

— Ты, сучий потрох, совсем ошалел⁈ — заорал на возницу, потрясая шашкой. — Давно в холодной не сидел? Так, я быстро это устрою! Скотина, ты знаешь, что это за здание⁈ Я тебе сейчас всю рожу раскро…

И в этот самый момент дверь кареты широко распахнулась, и оттуда вышел стройный мужчина в строгом мундире с золотым шитьем по вороту и рукавам. У городового от такого зрелища аж речь отнялась.

— Ык… Я же… Ык…

Полицейский начал громко икать от неожиданности и страха. Ведь, в таком мундире всякая шушера не ходила, а только очень большие и важные люди, например, генералы или даже тайные советники.

— Ык… Я же, Ваше Высокопревосходительство, не знал… Ык, прошу, Ваше Высокопревосходительство… Ык.

— Стоять, смирна! — строго выкрикнул «важный» мужчина, только что спрыгнувший с подножки кареты. — Я министр просвещения Российской империи Александр Сергеевич Пушкин!

Конечно же, этот «важный» человек, так напугавший бедолагу городового, был Пушкиным, решивший в свой первый рабочий день сразу же устроить инспекцию.

— Давай-ка, служивый, веди меня в здание. Сейчас будем «кошмарить»…

* * *

Санкт-Петербург, ул. Зодчего России, ⅓.

Здание Министерства просвещения

Напуганный до чертиков, полицейский несся перед Пушкиным и широко раскрывал перед ним двери. Красный, с выпученными глазами, он одним своим видом распугивал тех, кто ему встречался на лестницах и в коридорах.

— Ух, как тараканы забегали, — усмехнулся Пушкин, прикрываясь ладонью. Никто пока не должен видеть его улыбающимся. Для всех он сейчас — грозный и ужасный Пушкин. — Сейчас поглядим, как тут все устроено…

А устроено, как оказалось, из рук вон плохо. «Старый» министр уже покинул свое место, а «новый» еще не пришел, отчего все служащие и распоясались.

— Дык, Ваше Высокопревосходительство, никого в приемной нет, — по лестнице со второго этажа спускался растерянный полицейский, который из руководства так никого и не нашел. — Я сунулся в один кабинет, а там пусто. В другом кабинете пьют, канальи. Чуете? Во, жареной курочкой пахнет…

Удивленный Александр тоже принюхался. И правда, откуда-то пахнуло соблазнительным аромат жареного мяса. Он еще раз шумно вдохнул воздух, на этот раз уже учуяв запах соленой рыбы. Похоже, кто-то изволил кушать.

— Хм, время-то утреннее, самый разгар рабочего дня. Они тут видно совсем мышей не ловят. Как же все запущено. Служивый, найди-ка, мне хоть кого-нибудь!

Полицейский, топорща усы от усердия, тут же шарахнулся в сторону. Только сапоги по паркету загрохотали.

— Ваше Высокопревосходительство, Ваше Высокопревосходительство, нашел, нашел! — через минуту городовой уже бежал обратно, толкая перед собой какого-то чрезвычайно доходного вида паренька в сильно поношенном мундирчике. — Нашел… Стой на месте, говори, кто ты есть? — он тряхнул паренька так, что у того зубы клацнули. — Тебя сам Его Высокопревосходительство спрашивает!

— Я… Я, Семен Петрович Кикин, — дрожащим голосом произнес паренек, со страхом глядя то на грозного полицейского, то на самого Пушкина. — Коллежский регистратор.

Александр доброжелательно кивнул ему. Мол, не трясись, никто тебя мучить не будет.

— Коллежский регистратор, значит? Четырнадцатый самый низший чин по Табели о рангах, получается. Вижу, старина, не сладко тебе здесь живется? Поди, денег вообще в обрез?

Кикин печально кивал, опуская голову все ниже и ниже. Собственно, и спрашивать ни о чем не нужно было. Все ответы были налицо — на пареньке был штопанный перештопанный мундир с засаленными рукавами, ветхие туфли на ногах, бледное серое лицо и цыплячья шея. Ясно же, что денег не хватает на еду, на стирку, на отдых, на жизнь, словом, а спрашивают так, что повеситься хочется.

— Я, Александр Сергеевич Пушкин, новый министр просвещения, — по мере того, как поэт представлялся, лицо у чиновника вытягивалось все больше и больше. — И мне здесь нужен помощник, секретарь, которому, во-первых, я мог бы доверять, и который, во-вторых, смог бы меня ввести в курс местных дел и делишек. Такого человека я бы не обидел деньгами и должностями. Не знаешь случайно такого?

С этим забитым бедолагой прямо волшебное преображение случилось. Раз, и он выпрямился. Два, и он расправил плечи. Три, и поднял голову. Четыре, и стал смотреть в глаза, а не прятать их. Словом, настоящий орел! Такой в одиночку все авгиевы конюшни расчистит, все двадцать голов гидре собственноручно оторвет!

— Главное, запомни, Сёма, я не люблю предателей, очень не люблю. Так не люблю, что даже кушать не могу, — Александр так проникновенно заглянул в глаза коллежскому регистратору, что тот вздрогнул и поддался назад на один шаг. Проняло, значит, до самых печенок. — Зато верных людей никогда не бросаю, и очень хорошо вознаграждаю за службу. Вот, держи, Сёма, аванс, двести рублей, — Пушкин ловким движением сунул пареньку в карман свернутые ассигнации. При этом он с трудом прятал улыбку, глядя, как у того вытягивается лицо от шока. Похоже, такую сумму он разом никогда и не видел. — Сегодня же закажешь себе хороший добротный мундир, чтобы не стыдно было. Потом справишь себе и парадное, и праздничное платье, я помогу. Ты ведь теперь не просто коллежский регистратор, а целый мой личный секретарь! Поэтому должен соответствовать!

У Кикина даже глаза в этот момент засверкали, правая нога задергалась, как у молодого бычка перед рывком.

— Я, Ваше Высокопревосходительство, все сделаю, — быстро зашептал он, дергая головой по сторонам. Явно, опасался кого-то. — Как скажете, так и сделаю. Я все про них расскажу…

И ведь не соврал, рассказал такое, что не каждый день услышишь.

— … Воруют-с, Ваше Высокопревосходительство! Все воруют, как в последний раз! На больших должностях большие кусочки откусывают, на средних должностях — средние кусочки, а на малых должностях — маленькие кусочки. Внизу же иногда совсем ничего не остается. В прошлом месяце вон для Елизаветинского сиротского приюта, и вовсе, ничего не осталось. Мне сказывали, что там почти целый месяц на одной кислой капусте жили…

— Так… А, знаешь, Сёма, давай, показывай! Сейчас извозчика крикнем и проедемся по ближайшим заведениям, посмотрим, как там детишки учатся, чем их кормят… Заодно за одним господином по фамилии Дорохов заедем. Чувствую, нам помощь понадобиться рожи бить, одни можем не справиться…

И правда, одни бы не справились…

Такого Пушкин еще не видел ни в той, ни в этой жизни. Казалось, в учебных заведениях низшего звена и сиротских приютах, состоящих на попечении министерства просвещения, были специально собраны все мерзости этого времени — эдакий концентрат из безудержного воровства, патологической лжи, искреннего лицемерия, сочащейся жестокости. Перед его глазами прошли все те дикие картины, что были описаны в «Приключениях Оливера Твиста», «Республика ШКИД» и многих других.

В уездных училищах [в два они успели заехать] учащихся за непослушание так секли розгами, что оставались кровоточащие шрамы. Неуспехи в учебе были достаточным основанием для помещения в холодный подвал, где можно было почти весь учебный день просидеть, дрожа от холода и страха. Плюсом шла постоянная зубрежка гигантских текстов на латинском и греческом языках, которыми подменялись и математика, и химия, и физика. В приходском училище стали свидетелем, вообще, вопиющего случая, когда два класса учились по одному учебнику, и учителя не видели в этом ничего страшного и необычного. Наоборот, директор настаивал, что и одного учебника достаточно, так как остальные просто порвут или разрисуют.

Хуже всего оказалось в сиротском приюте, где содержались и мальчики и девочки. Едва они переступили порог здания, как в ноздри ударил ядреный запах застарелого пота и мочи. Глаза даже слезиться начали, никакой надушенный платок не помогал от этой всепроникающей вони. В комнатах, где жили воспитанники, бегали тараканы размером с упитанных жуков-навозников, а в белье было полно вшей. Кухня встретила огромными кастрюлями-чанами, где среди мерзкого вида похлебки плавали капустные листья, подгнившая розоватая картошка и крошеные червячки. Причем повар, мордастый мужик в грязном сером фартуке, даже не понимал, а что во всем этом плохого.

— … Миша, притопи этого урода немного в его же супе! Прямо туда его макни, прямо в это гавно! Пусть нахлебается, как следует! Сема, а ты директора лови! Он мне, б…ь, еще за гарем ответит! Побежал, побежал, тварь! Кинь в него чем-нибудь! Половником хоть…

К концу дня Пушкину, как и его товарищам по этой неожиданной инспекции, хотелось напиться так, чтобы упасть замертво и все забыть. И липкий ужас в глазах девочек-сироток, решивших, что приехали новые гости-клиенты; и незаживающие струпья на ногах и руках учеников; и жуткую вонь в классах и комнатах; и сытые упитанные лица руководителей, с готовностью совавших в руки свертки с деньгами; и свеклу с червями в супе у воспитанников.

— … Сёма, и так везде что ли? — Пушкин притянул за шкирку Кикина, и тряхнул, как следует. — Скажи мне, как на духу! Есть хоть одно заведение, что работает, как следует⁈ Есть люди, которые не воруют, а работают по-человечески?

— Так, Ваше Высокопревосходительство, всегда так жили. Как начальство придет, ему обязательно хороший стол накрывают и подарок готовят. Причем на лицо смотрят: если лицо довольное, сытое, веселое, значит, и проверка пройдет хорошо. Если же лицо строгое, то совсем плохо будет.

— Миша, а ты чего молчишь? Чего со всем этим делать теперь?

Дорохов, который все еще никак не мог отойти от вида малохольных девчонок-сироток, которых принуждали торговать собой в приюте, просто обнажил шашку и тут же с лязгом ее снова засунул в ножны.

— Если бы все было так просто, — Александр махнул в его сторону рукой. Мол, одной шашкой дело не сделать. — Тут по-другому нужно делать. Придется все чистить, засучив рукава… Сёма, давай к утру подготовь мне список с именами тех, кто особенно замарался. Самых-самых подлецов впиши, а я утром с них и начну. Буду с лестницы спускать, а вдогонку каждому пинка отвешу.

Глава 16 Сизифов труд

* * *

Санкт-Петербург, ул. Зодчего России, ⅓.

Здание Министерства просвещения

Всю эту неделю Пушкин чувствовал себя мифологическим Сизифом, приговоренным богами катить на гору в Тартаре тяжелый камень, который, едвадостигнув вершины, снова и снова скатывался вниз. Он осунулся от бесконечных хождений по кабинетам, голос охрип от постоянной ругани с подчиненными, а что самое страшное, от его былой уверенности почти ничего не осталось. Пытаясь все выстроить по своим правилам и представлениям, не рассчитал сил, надорвался, словом. Министерство просвещения — хозяйство, в которое он по своей наивности сунулся, — оказалось словно «заколдованным» бездонным колодцем, в котором все пропадало, тонуло — деньги, время, совесть, честь и т.п.

— … Это, и правда, какой-то сумасшедший дом! Если так учат в столичном университете, то тогда что в других заведениях творится? В уездных, приходских училищах? В земских школах, в конце концов?

Его терпению пришел конец, когда он вернулся с инспекции в Санкт-Петербургский Императорский университет. Казалось бы, это было показательное заведение, а на самом деле — едва ли не фикция от образования.

— Это же, по сути, первый российский университет, преемник еще петровского Академического университета при Академии наук! Тут все должно быть на самом высшем уровне, все по струночки, все лучшее, а у них…

Александр едва не трясся от возмущения после всего увиденного во время этой инспекции. Сейчас, пока вспоминал все это, даже сипеть начал.

— Это надо же, с Пруссии приехал непонятный лопоухий баварец, предъявил какие-то бумаги и его сразу же приняли действующим профессором естествознания! А он студентам рассказывает о том, как Адам и Ева вдвоем заселили Землю. Вечно наши верхи перед всяким европейским отребьем пресмыкаются. Как увидят иностранца, уже коленки от восхищения трясутся. Какой он умный, какой цивилизованный, какой честный, а наши-то лапотники…

Остановившись у огромного ростового портрета императора Николая Первого, висевшего в его министерском кабинете, Александр скрипнул зубами. Ведь, ясно же, что все вокруг капитально подгнило, причем даже на самом высоком уровне.

— … А этот нацист недоделанный про растения что рассказывает? Пшеница, значит, пользу человеку приносит, оттого и Богу угодна. Полынь же горькая, вонючая, оттого и Богу неугодная. Б…ь! Этого липового профессора надо взять за шкирку и выкинуть из университета!

Только невежественные, а то и откровенно глупые, преподаватели и учителя были лишь цветочками. Ягодки же были в другом.

— … Это что за дилетантство? Нет учебных программ, учебников! Они же учат, как Бог на душу положит! Сегодня у меня хорошее настроение, значит, занятие будет о лекарственных свойствах иван-чая. Завтра утром встану в плохом настроении, поэтому студенты будут слушать лекцию про минералы. А после завтра будет лекция о ценном диетическом мясе кроликов? Что это, мать его, за образование такое?

И ведь так было практически со всем, чего бы он не касался в своем хозяйстве. Попытался разобраться с финансированием, сразу же дали по рукам. Все денежные потоки уже были отрегулированы, поделены и направлены в нужные руки и нужным людям, которые никак не хотели ничего менять.

Коснулся кадрового вопроса, вообще, вообще, выть захотелось. Подготовкой учителей сейчас не занимались от слова «совсем». Даже мысли о такой нужде не было. Считалось само собой разумеющим, что учителем гимназии или преподавателем университета мог стать любой человек, которого руководство посчитало достойным. Оттого и получалось, что ученые-практики оставались не у дел, а болваны с гибкой поясницей и толстой мощной получали места доцентов, процессоров.

Про методику образовательного процесса и вспоминать не хотелось. Все по какой-то причине были твердо убеждены, что ничего сложного в профессии учителя нет и никогда не было. Мол, нужно было лишь немного соображать в предмете и иметь хорошо подвешенный язык. Вспоминая свой опыт еще советской школы, Александр с трудом от ругательств сдерживался.

— Черт, да тут за что ни возьмись, все требует слома или капитального ремонта! Все, решительно все!

Пушкин, только что метавшийся по своему министерскому кабинету, остановился прямо напротив большого зеркала, откуда на него глядел совершенно незнакомый человек. Это был смертельно уставший мужчина с потухшими глазами. Поникшие плечи, бессильно висевшие вдоль тела руки, сгорбленная фигура.

— Как же это все разгрести? Ни чего ведь нет: ни надежных людей, ни четкого плана, ни денег…

Словом, этим вечером Пушкин оказался на пороге своей квартиры в откровенно отвратительном настроении.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Пушкин закрыл за собой входную дверь и устало сел на небольшой диванчик в прихожей. Старый слуга оказался тут как тут, сразу же принявшись стаскивать с него сапоги. Обувь узкая, страсть, как неудобная, но в слякоть самая необходимая.

— Сашенька пришел со службы!

Вдруг раздался радостный возглас. В прихожую, словно весенняя синичка, впорхнула Наталья в белом праздничном платье, в котором она была особенно хороша. Высокая талия платья и полностью открытая шея ее невероятно стройнили, глубокое декольте невольно приковывало взгляд. Кто спокойно выдержит такое испытание, будь он даже трижды уставший?

— Ай, Саш[А]!

Она игриво вскрикнула, когда Александр схватил ее в охапку и [откуда только силы взялись?] потащил в сторону спальни. По пути, порыкивая от охватившего его возбуждения, вовсю исследовал ее тело руками — в одном месте ухватит, в другом погладит, в третьем — коснется губами.

— … Ты, как настоящий русский медведь… Сильный, грубый… Сашенька, подожди! Слышишь⁈ — в его уши ударил ее горячий шепот, в котором были и едва скрываемое желание, и неловкость, и почему-то даже стыд. — Сашенька, у нас же гости…

— Что?

Женское платье уже жалобно трещало под его жадными руками. Подол высоко задрался, и из под ткани показалась белоснежная полоска кружевных чулок, его собственного изобретения.

— Ты же совсем меня не слышишь, Сашенька, — шептала Наталья, не сводя с него влюбленных глаз. — Я же говорю, у нас гость. Нас посетил с визитом твой давний друг — господин Мицкевич.

Только что прижимая ее к стене рядом со спальней, Александр отступил и опустил руки. Возбуждение в момент спало, словно его и не было.

— Это Адам Мицкевич? — переспросил Пушкин, наконец, вспоминая, кто это такой. — Друг… Черт, избави нас Бог от таких дру…

— Сашенька, что ты такое говоришь? — ничего не понимая, удивилась Наталья. — Я же помню, как ты восторженно отзывался о его прозе…

Машинально кивая в ее сторону, поэт ничего не отвечал. Задумался, что же могло привести этого человека в их дом. Ведь, Адама Мицкевича сложно было назвать его другом, скорее знакомым, а в какие-то годы и единомышленником. Сблизившись с Пушкиным на почве интереса к поэзии [Мицкевич тоже писал стихи и прозу] и близкого знакомства с декабристами, Мицкевич, урожденный шляхтич, сильно увлекся идеями польской независимости и революционеров всех мастей. Насколько помнил Александр из своей прошлой жизни, Мицкевич позже скатится до откровенной русофобии, и во время Крымской войны станет в Европе собирать деньги для поддержки англо-французских войск, воюющих против России.

Вот с таким странным другом из прошлого ему сейчас и придется пообщаться.

— И какого черта ему здесь нужно… Мы же крепко поругались… Он пожелал России сгореть в огне революции, я же послал его по одному адресу…

Тяжело вздохнув и, подавив в душе скверное предчувствие, Пушкин прошел в столовую, откуда уже слышались веселые голоса. Похоже, поляк, прекрасно владеющий словом, там уже всех очаровал.

— … Дорогой Адам, а почитайте, пожалуйста, нам еще свои стихи! Мы вас просим! — раскрасневшаяся Екатерина, сестра Натальи, не сводила с поляка восторженного взгляда. Невооруженным глазом было видно, что высокий черноволосый поэт с глубоким пронзительным взглядом ей очень понравился. — У вас просто замечательные стих. Просим, Адам, почитайте нам! Правда, ведь прекрасные стихи?

— Конечно, же я с удовольствием исполню вашу просьбу, очаровательная Катрин, — поклонившись персональной ей, Мицкевич откинулся на спинку стула и с вдохновенным видом уставился в сторону окон. Но тут он заметил застывшего в проходе Пушкина, и решительно встав, направился к нему. — Милейший Александр Сергеевич, как рад вас видеть! Сколько воды утекло с момента нашей последней встречи. А помните наши посиделки у славного Кюхли [Кюхельбекер, однокурсник Пушкина по лицею и декабрист]? Мы так мечтали, что все изменится…

Они обнялись. Мицкевич, не снимая руки с плеча поэта, улыбался, сыпал остротами.

— Какие это были славные времена! Сколько было надежд, мечтаний, устремлений! Помню наши клятвы никогда не сдаваться, бороться…

За столом поляк вновь не умолкал, продолжая вспоминать общих друзей и знакомых, особенно тех, кто стал декабристом и сейчас бедовал где-то в далекой Сибири. Припоминал смешные случаи, заставляя сидящих за столом то улыбаться, то смеяться. Иногда прерывался и начинал читать свои стихи, срывая аплодисменты.

Но с выпитым вином беседа «вильнула» в другую сторону, становясь острее и опаснее.

— … А они все гниют заживо… Наш старый добрый Кюхля… Он же мухи не обидит, а теперь в Сибири за то, что посмел выступить против деспота, — все за столом притихли, а Мицкевич со своей всклоченной шевелюрой, сверкающими от выпитого глазами и рваной жестикуляцией уже не казался таким милым и добрым, как в начале. Сейчас поляк скорее напоминал буйно помешанного, погруженного в одну из своих фантазий. — А потом эти… — он пробормотал какое-то польское ругательство. — Решили раздавить мой народ [вспомнил про польское восстание 1831 г., когда озверевшие жители Варшавы резали и вешал всех, кто не говорил по-польски — русских, цыган, евреем, немцев]. Сатрапы…

Пушкин, уже чуя куда это все идет, громко кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Адам, а ты ведь так и не сказал, почему приехал.

Тот дернул головой, словно пытаясь встряхнуться.

— Да, действительно, я совсем забыл о своем деле, — он на мгновение замолчал, словно пытался что-то вспомнить, но почти сразу же продолжил. — Знаешь, я думаю перебраться сюда и поэтому подыскиваю себе работу. Сразу же вспомнил о своем друге, о тебе. Похлопочешь за меня, место профессора словесности в университет мне бы отлично подошло. У меня ведь большие планы. Мы бы стали чаще встречаться, я хочу издавать свою газету или даже журнал, в планах организовать кружок для студентов. Ты ведь поможешь?

Рука у Александра дрогнула и из бокала него пролилось несколько капель вина. Появившееся красное вино так явно напоминало кровь, что молчание за столом стало совсем уж гнетущим.

— Я могу помочь, Адам, но прежде ответить мне, почему?

— Что, почему? — не понял тот.

— Почему ты решил сюда приехать? Ведь, ты же здесь все ненавидишь. Не отрицай очевидное. Ты ненавидишь нашу власть, наш народ, нашу страну, в конце концов.

Заговорив, поэт прекрасно понимал, что зря это делает и лучше бы промолчать, но уже не мог остановиться. Его, словно плотину, прорвало. Похоже, дали о себе знать и тяжелая неделя, и переживания за порученное дело, и боль за бардак в стране и министерстве, и все вместе сразу. Словом, выговориться решил.

— У меня, кажется, даже письма остались, что ты писал шесть лет назад. Помнишь их содержание? Естественно, помнишь, ты ведь никогда не жаловался на плохую память. И я тоже помню…

Мицкевич начал медленно меняться в лице. Его бросало то в краску, то лицо, напротив, заливала смертельная бледность. Пальцы мяли салфетку, превращая ее в бесформенный комок.

— К примеру, ты писал, как славно тянется дым над горящими казармами русских солдат в Варшаве, как чудесен запах повешенных офицеров, врагов свободной Польши и твоих личных врагов тоже. Ведь, помнишь? Та так талантливо это изложил в своем стихотворении. Настолько живые, красочные подобрал рифмы к словам «воодушевляющий аромат сгоревшей плоти», что я даже почувствовал этот запах…

Поляк «набычился», опустив голову и сверкая глазами исподлобья. Он уже понял, что ошибся, придя сюда. Здесь тоже были его враги.

— И ненавидя всех нас, ты все равно едешь сюда. Зачем? Чтобы жить за нас счет? Чтобы сеять рознь? Чтобы вбивать в головы молодых глупцов мысли о России, тюрьме народов? Я пытаюсь понять тебя, но на ум мне приходит лишь это.

Какое-то время в столовой стола мертвая тишина, когда Пушкин замолчал. Все сидели молча, не произнося ни слова. Кухарка, что прислуживала за столом, исчезла еще раньше, видимо, испугавшись речей Мицкевича.

— Да… — наконец, поляк заговорил. — Да, сто раз да, тысячу раз да!

Мужчина резко выпрямился, горделиво вскинул подбородок вверх, словно он не обычный подданный империи Адам Мицкевич, а гордый шляхтич с сотнями душ крепостных крестьян и родовым замком за душой. Глаза сверкнули неприкрытой ненавистью, нижняя губа презрительно оттопырилась к низу.

— Да, я ненавижу эту страну и всех, кто здесь живет! Это страна жадных необразованных варваров, не чтящих человеческих законов и уважающих лишь кнут хозяина или господина, — он переводил злой взгляд с Пушкина на его супругу и ее сестер, потом на его брата и притихшего Дорохова. — Здесь все и всё подчинено желанию того самого деспота, что сидит во дворце и от которого ужасно смердит цензурой, неволей и бездарностью. И этот смрад ощущается везде и заканчивается лишь тогда, когда переступаешь пограничную линию и оказываешь на Западе.

Оратор из него, и правда, был выдающийся. Он не просто говорил речь, он буквально «горел», заражая своей энергией окружающих. Его предложения звучали безальтернативными однозначными лозунгами, с которыми можно было лишь соглашаться, но никак не отвергать их. Именно такие люди, выступая перед тысячными толпами людей, могли с легкостью увлечь толпу за собой.

— А там, откуда я только что вернулся, все иначе, — и столько в его словах было уверенности, что ясно понимаешь, он не обманывает, он, действительно, истово верит в свои слова. — Там во главе всего Закон, которому подчиняются все и это видится буквально во всем. Там люди другие — цивилизационные, образованные, порядочные. И, главное, нет в них рабского, подневольного в душе. У них свобода в крови, а не как здесь…

Внимательно слушавший, Пушкин медленно качал головой. Злость, что душила его несколько минут назад, постепенно сходила, оставляя после себя пустоту и горечь. Ведь, все это и почти в тех же самых выражениях он уже слышал. Конечно же, слышал, только в той своей старой жизни. Сначала об это кричали, брызгая слюнями из рта, граждане только что рухнувшего Союза, попавшие в дикий мир капитализма, полный всевозможных благ и удовольствий, но лишь для избранных. Тогда тоже говорили о воздухе свободы в новой России, о внутреннем рабстве совка, о передовом Западе, о правах человека. Через десять — пятнадцать лет, когда подросло новое поколение, вновь стали визжать о плохой, ненормальной и варварской России и светлом и чистом Западе. С упорством, достойных умалишенных, люди возносили на пьедестал западные порядки и правила, унижали, растаптывали в прах свое родное. Словом, все это он уже слышал, хлебал полной ложкой.

— Все сказал? — Пушкин вдруг резко встал, заставляя всех за столом, включая и Мицкевича, вздрогнуть. Подошел к Дорохову и требовательно протянул к нему руку. — Михаил?

Тот понял его без слов, и тут же достал из-за пазухи американский револьвер. Массивный, с длинным стволом тот внушал уважение, заставляя ежиться от холодка вдоль лопаток.

— Господин Мицкевич, — Александр так же медленно и в полной тишине прошел на свое место, с громким стуком положил пистолет на стол. — В этом доме вам не рады. Скажу больше, в этом городе и стране вам тоже не будут рады. Поверьте мне, я постараюсь это обеспечить. А прежде, чем покинете нас, надеюсь, навсегда, выслушайте и меня…

Пушкин набрал в легкие воздуха и начал:

— Знаю я таких людей, как вы, господин Мицкевич. Вы мните себя человеком чести, избранным, эдаким воином света среди грязи и тьмы. Вы обязательно заметите у своих соломинку, а у чужих бревно не увидите. Постоянно, с завидным упорством, твердите о порядке, о законе, о правах, но, как только, сами оказываетесь у власти, сразу же обо всем этом забываете. Став властью, такие как вы начинают вести себя еще хуже, чем прежние. Вспомните, что вы и превозносимые вами люди творили в Варшаве во времена восстания тридцать первого года. Ваши соотечественники, которых вы называете образцом чести и цивилизованности, специально охотились на детей русских офицеров, чтобы над одними надругаться, а других повесить. Скажете неправда? Не получится! О виселицах с детскими тельцами и табличками с матерными надписями писали все европейские газеты.

Теперь уже Александр демонстрировал полнейшее презрение. Смотрел на поляка, как на полное ничтожество, как на ноль без палочки.

— Вам подобные расхваливаю просвещенную Европу и ее жителей, но почему-то страшно обижаются, когда им напоминают про столетия голландских набегов на побережья Африки за рабами, про безудержное ограбление народов Индии и Америки, про Варфоломеевскую ночь, про английское огораживание. А вы, кстати, знаете, чем в Англии грозит бродяжничество? Сначала бьют плетьми, пока мясо не начнет отходить от костей, затем отрезали уши, после просто вешали. Словом, ваш Запад клоака, похлеще нашей. А теперь, вам пора, господин Мицкевич.

Тот поднялся и, медленно, то и дело оглядываясь, пошел к двери.

— Вы… — у двери поляк вдруг развернулся. — Вы… Вы настоящий подлец! Вы стали на сторону тирана! И на вашем месте я бы поостерегся, чтобы настоящие борцы повернули свое оружие против вас…

Когда же хлопнула дверь и прошло некоторое время, сидевшие за столом начали «оживать». Стали переглядываться, шептаться.

— Ну, чего у вас такие лица? — Александр постучал вилкой по бокалу, отчего по столовой разнесся удивительно тонкий нежный звон. — Повздорили, бывает. Он все равно мне не друг, не знакомый, считайте, прохожий, что сильно подвыпил. К черту его! Давайте, лучше поднимем бокалы с вином с нас, за семью, — Пушкин медленно обвел взглядом сидевших за столом, останавливаясь то на одном, то на другом. Смотрел и по-доброму улыбался, отчего те начинали улыбаться в ответ. — Вы мои самые родные люди, ближе которых у меня нет и больше, наверное, не будет. Вы — моя крепость, цитадель, которую я буду защищать пока дышу.

Выдав это почти на одном дыхании, поэт замолчал. Поднял бокал с вином и осушил его до дна.

У женщин — Натальи и ее сестер — подозрительно заблестели глаза. У кого-то даже в руках появился платочек, который она стала теребить. Лев, чтобы скрыть охватившее его смущение, залпом выпил вино и сразу же налил себе еще. Даже всегда выдержанный и спокойный Дорохов заерзал на стуле, не зная куда деть руки.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Наталья проснулась среди ночи. Ей почему-то стало страшно, жутко захотелось прижаться к мужскому плечу, ощутить на себе привычную, успокаивающую тяжесть его руки. Пошарила рядом, и с испугом вскочила — ее Саши в кровати не было.

— Саша? — тихо позвала она в темноту, но ответом ей была тишина. — Сашенька?

С зажжённой свечкой в руке молодая женщина покинула спальню. В коридоре тоже было тихо, хотя…

— Кажется, кто-то в кабинете разговаривает, — с удивлением пробормотала она, повернувшись в ту сторону. — Неужели, Саша?

Сгорая от стыда [ведь, родного мужа подслушивала] и одновременно от любопытства, Наталья наклонилась к полуприкрытой двери кабинета и затаила дыхание. Слишком уж странную беседу там вели.

— … Я не рассчитал сил и своих возможностей. Слишком все здесь оказалось запущенным, а чтобы изменить все это, требуются просто громадные деньги, — в голосе мужа, а Наталья ни сколько в этом не сомневалась, звучало столько тоски, что самой сердце заныло. — Поэтому, то дело, о котором я тебя предупреждал, больше нельзя откладывать. Через пару дней, максимум через неделю, мы должны отплыть. У тебя все готово?

В ответ послышался какой-то шорох, и едва различимая речь. Голос, судя по всему, принадлежал Дорохову.

— Все готово, Александр Сергеевич. Удалось собрать почти всю свою старую команду, что на Кавказе отличились. Тридцать два человека, молодец к молодцу, как на подбор. Отлично фехтуют, на шашках никому не уступят. Отлично стреляют из ружей и пистолетов. Если нужно будет, то половине из них можно и настоящее артиллерийское орудие.

— Пистолеты из Америки закупил? Хорошо. А кирасы для бойцов из булата? Хорошо себя показали? Пулю держат?

В какой-то момент они перешли на шепот, отчего их голоса стали совсем неразличимыми.

— … Точно все проверенные? Ручаешься за них? Поверь мне, золота будет столько, сколько они ни разу в своей жизни не видали…

КСТАТИ, историю про ДРУИДА НА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ считаю одним из самых интересных своих произведений. Легкое, ненавязчивое повествование, в то же время очень динамичное и жесткое местами (для врагов, конечно же). РЕКОМЕНДУЮ

https://author.today/reader/262130/2357408

Глава 17 Путешествие, и «забавный» случай

Санкт-Петербург

* * *

Аккурат 4 мая 1838 г. по Петербургу «побежал» слух о том, что Александр Сергеевич занемог. Многочисленным друзьям, знакомым и просто любопытствующим домочадцы с тревогой в голосе рассказывали, что у Пушкина сильная простуда и по совету доктора тот ему прописан строгий постельный режим. Более того, чтобы никто его не беспокоил и не мешал лечиться, поэт отправился в свое родовое имение — Михайловское. Мол, там на свежем молочке, сметанке, курином бульоне и жаркой баньке он скорее поправит здоровье и вернется обратно.

То же самое сообщили и чиновникам из министерства просвещения. Им передали собственноручно написанное Пушкиным письмо, в котором он поручал вести все свои дела по службе помощнику. По слухам, поэт обещался со всей строгостью спросить со служащих о том, что было ими сделано за время его болезни. Тех же, кто провинится и весь срок будет ленится, грозился погнать со службы с волчьим билетом, а то и заключением под стражу.

Только мало кто знал, что все эти слухи о болезни Александра Сергеевича, его письма на службу и знакомым не более чем «филькины грамоты», ничего не значащие писульки. Пушкин был совершенно здоров, ничем не болел, а напротив, был совершенно деятелен. Вдобавок, ни в каком Михайловском его и в помине не было.

Лишь самые близкие люди знали, что поэт сейчас был далеко-далеко отсюда и выполнял личное распоряжение самого Его Императорского величества. Вроде бы это было правдой…

* * *

Балтийское море, около ста миль к востоку от Любека

Колесный пароход «Николай I »

Море сегодня волновалось, пусть и не так сильно. Пароход бодро шел вперед, то стремительно взбираясь на очередную волну, то так же стремительно спускаясь вниз. Волны одна за другой накатывали на корабль, всякий раз обрушиваясь солеными брызгами на палубу и распугивая немногих смельчаков-пассажиров. Все это время лишь капитан Шталь в черном плаще и с гордо поднятой головой продолжал стоять на юте, напоминая собой каменную статую одного из непоколебимых греческих героев. Он сурово вглядывался в морскую даль, время от времени обращаясь к помощи внушительного бинокля. Трасса оживленная, и в такую погоду нужно ухо востро держать.

— Кажется, ветер усиливается, — он поморщился, чувствуя, как холодеет правая щека. Ветер холодный, неприятно холодил шею, забираясь под плащ. — Боковой… Плохо.

Грохотали гребные колеса, сильно бурлила вода вдоль бортов, отчего за кораблем тянулся длинный белоснежный след, сильно выделяющийся на свинцовом море. Над корабельной трубой клубился дым, сносимый ветром в сторону кормы.

— Плохо… Если так пойдет, то опять опоздаем.

Опоздание, а особенно длительное — это удар по репутации пароходной компании и капитана судна, а также довольно существенные финансовые потери. Ушлые пассажиры так и норовили подать иск к пароходству в случае задержки.

— Кхе, кхе, что за время такое? — Шталь недовольно пожал плечами, задумавшись уже о превратностях современной жизни. — Одно сутяжничество кругом, никому на слово верить нельзя, обманут. Вот раньше было все по-другому…

Какое-то время вспоминал о временах своей бурной юности — плавании юнгой на королевском флоте под гордым флангом Британской империи, жаркие ночи с красавицами мулатками с далеких южных островов, частые пьяные стычки у грязных портовых кабаков и многое, многое другое.

Наконец, он вздохнул и «вернулся» обратно. Стоя на ветру, пусть и в теплом плаще, довольно сильно продрог. Сейчас ему точно бы не помещал стаканчик горячего грога, к которому он пристрастился еще на королевском флоте.

— Да, стакан грога не помешает. Главное, горячего грога…

Уже собираясь покинуть ют и спуститься на палубу, капитан вдруг остановился. Замерев, стал внимательно смотреть в сторону носа, где нередко прогуливались пассажиры. Там, похоже, кто-то появился, не испугавшись непогоды.

— Смотри-ка, опять эти…

Причем сказал так, что сразу чувствовалось его неприятие. «Этими» капитан Шталь называл группу пассажиров из девятнадцати неразговорчивых мужчин, забравшихся на корабль с огромными сумками и арендовавшими соседние каюты. И на первый, и на второй, да и на третий взгляд, они были мало дружелюбны. Ни с кем из пассажиров не особо не общались, лишнего не болтали, и, вообще, старались лишний раз из каюты не выходить.

Капитан хоть и сам был не робкого десятка и Бог его силой не обидел, но совсем не хотел оказаться в темном переулке с кем-то из этих господ. Больно уж ухватки у них были специфические, что опытному взгляду всегда заметно. Всё — походка, немногословие, особые жесты, да и взгляды — говорило, что они когда-то служили. Таким, был уверен Шталь, человека прирезать, что высморкаться. Естественно, такое поведение вызывало вопросы, что у остальных пассажиров, что у команды.

— Странные, очень странные господа…

Двое крепкого вида мужчина вытащили третьего и, придерживая, поставили его прямо у борта. Видимо, тому было сильно нехорошо. Тот то и дело перегибался через борт.

— Странные… Не пью, не кутят, не дебоширят. Хотя…

Тут ему сразу вспомнилось, как один из этих молчаливых господ лишь одним ударом кулака утихомирил здоровенного, поперек себя шире, купчину, что устроил в кают-компании знатный дебош. Пассажир из купеческого сословия в тот вечер особенно напился до совсем невменяемого состояния и стал приставать к дамам, а их кавалеров просто в стороны раскидывал. Высоченный, почти под два метра, с бычьей шеей и кулаками с детскую голову, он, вообще, никого не слушался. Шталь тогда уже хотел пригрозить ему пистолетов, но, к счастью, вмешался один из этих странных господ. Он просто подошел и, не обращая никакого внимания на звериный рев купчины, и так врезал ему в челюсть, что дебошир хрюкнул и рухнул, как подкошенный.

— Хм, а этому, похоже, совсем худо, — с презрением морского волка хмыкнул он, наблюдая, как один из троицы снова перегнулся через борт и дергался всем телом. — Крыса сухопутная… Интересно, какого черта им в Любеке нужно? Явно не лаптями едут торговать. Скорее по чью-то ду…

Он не договорил, осекся. Слишком уж нехорошая мысль в голову пришла. Холодок скользнул между лопаток. Страшно стало, аж до жути.

— Черт, послал Бог пассажиров… Ну, ничего, до Любека осталось всего ничего. Потерплю.

* * *

Балтийское море, около пятидесяти миль к востоку от Любека

Колесный пароход «Николай I »

Пушкин открыл глаза и со страхом прислушался к себе. Морская болезнь почти двое суток не отпускала его; «зеленый», со страдальческим лицом поэт часами валялся на своей койке, ежеминутно тянулся к тазику. Вот к сегодняшнему утру его более или менее «отпустило».

— Александр Сергеевич, хлебните, враз полегчает, — его губ коснулась холодная кружка, к которой он тут же с жадностью приложился. — Проверено, крепкий чаек от морской лихоманки первейшее дело.

Напившись, Александр благодарно кивнул. Дорохов, все это время без устали ухаживавший за ним, похлопал его по плечу.

— Как там люди?

— А что с ними случится? Все в порядке, Александр Сергеевич. Как и приказано, сидят по каютам, целыми днями чай дуют и в карты бьются.

Александр снова кивнул, откинувшись на подушку.

— Сам нужно отдохнуть, прийти в себя, а через часок я еще чаю с травами заварю. К вечеру, как огурчик будете.

— Такой же зеленый и в пупырышках? — слабо улыбнулся поэт.

Хохотнув в ответ, Дорохов вышел из каюты, оставив Пушкина в одиночестве.

— Как-то криво началось наше путешествие за сокровищами… Как у Стивенсона…

У него, конечно, как у знаменитого Сильвера, не было под начальством целой пиратской команды. Но на восемнадцать крепких мужчин с боевым опытом он смело мог надеяться. Дорохов, воевавший с ними в одно строю, мог за каждого поручиться, что в нужный момент тот смалодушничает и пойдет на попятную.

С каждым из бывших солдат и офицеров Пушкин уже успел предварительно поговорить. Всем пообещал очень хорошее вознаграждение за участие в этой экспедиции, большую выплату родным, если кто-то из них погибнет. Не скрывал, что это предприятие непростое, опасное, и любой из них может получить увечье, а то и погибнет. В конце намекнул, что обо всем этом знает сам императора, и дело, в котором они участвуют, очень важно для Отечества. Словом, «накрутил» своих бойцов как следует.

К обеду ему совсем полегчало. Полежав, Пушкин попросил поесть. Измученный морской болезнью, желудок издавал такие звуки, что слушать было страшно.

— … Александр Сергеевич, я тут вареного мяса, сыра и хлеба принес. Не все же пустой чай пить.

Едва вдохнув изумительный аромат, поднимающийся над корзинкой с едой, поэт тут же вскочил с кровати и занял место за крошечным столиком.

— Капитан просил передать, что к завтрашнему утру должны прибыть в Любек. Девятого числа, значит.

Занятый куском мяса, Пушкин не сразу сообразил, о чем его говорили. Когда же до него дошел смысл только что сказанных слов, кусок мяса выскользнул из его рук и шмякнулся на тарелку.

— Что?

— Говорю, что девятого мая будем на месте. Александр Сергеевич, ты чего?

Глупо улыбаясь, поэт откинулся на спинку стула и смотрел через открытый иллюминатор куда-то вдаль. Со стороны точно выглядел, как мешком по голове стукнутый. Накатило, как говорится.

Вроде бы почему? Ведь, сейчас совсем другое время и место. Ни какого Дня Победы здесь и в помине не было, да и не должно было быть. К тому же изменился он сам. Теперь он великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, окончательно связавший свою жизнь с этим временем и Отечеством.

— Миша, это же Девятой мая… Миша, День Победы, — у поэта дрогнул голос, и он снова отвернулся к иллюминатору.

Оказалось, в том числе и к его собственному удивлению, что никуда его прежнее «Я» не делось. Прежний Иван Петрович, пенсионер, в недавнем прошлом учитель литературы, был живее всех живых, прячась глубоко в личине Пушкина и время от времени «вылезая» и «показываясь» белому свету. Вот и сейчас он прежний вдруг глубоко разволновался, всеми конечностями вцепившись в это событие, ставшее для него памятным якорем.

— Миша, выпить хочу. Неси вина, — Пушкин встал и подошел к Дорохову. — Хочу выпить за наше Отечество, за его защитников, что в это самое время не жалеют своих жизней, сражаясь с самыми разными врагами. И остальным скажи, что на сегодняшний вечер я отменяю «сухой закон». Пусть тоже примут по чарке вина — и за себя, и за своих товарищей на Кавказе, и, конечно же, за успех нашего опасного предприятия.

С округлившимися от удивления глазами Дорохов быстро сбегал в соседнюю каюту и принес оттуда несколько бутылок с вином.

— Наливай, и ничего не спрашивай, Миша. Просто так нужно.

Тот быстро наполнил два бокала, которые они тут же подняли.

— Старина, выпьем за то, чтобы и дальше наше Отечество гремело на весь свет своими славными громкими победами, чтобы наши солдаты возвращались к своим близким живыми с победой. Давай…

Закончилась бутылка, и Дорохов пошел проведать остальных. Не дай Бог, кто-то разгуляется слишком сильно.

— Что-то душно стало…

Александр, захватив новую бутылку, кружку, вышел из каюты и встал у борта. От свежего морского воздуха ему стало совсем хорошо.

— Можно и за наших моряков выпить.

В этот момент на палубе появилась здоровенная бородатая фигура, дорогой сюртук на которой смотрелся, как на обезьяне костюм. Александр сразу же узнал в нем того самого купца, что позавчера хорошо выпил, начал буянить, а Дорохов его быстро успокоил.

— Эй, уважаемый! Дружище⁈ — Александр махнул рукой, подзывая купца к себе. — Старина, давай мировую выпьем. Мой друг только с Кавказа вернулся, излишне погорячился.

Купец оказался, и впрямь, богатырских статей, что стало особенно заметно, когда подошел вплотную. Ростом точно под два метр, с широченными плечами и огромным животом, он казался горой рядом с невысоким поэтом.

— Хм, давай, господин хороший, — пробасил купец, принимая кружку с вином. Шумно понюхал, чуть пригубил, причмокнув толстыми губами. — Вкусное… Только не в обиде я на твово друга. Знаю ведь, что дурной становлюсь, как лишнего выпью. Оттого всякий раз и страдаю. Уж чаво только не делал: и в церкву к батюшке ходил, и к всяким бабушкам, и врачам микстурки пить. Не помогает.

Он тяжело вздохнул, и уже поднял кружку, как за их спинами послышалось недовольное покашливание. Оба — Пушкин и его новый знакомый — почти одновременно повернулись. Рядом стоял молодой человек, явно из благородного сословия: высокий, в хорошем черном костюме, белой сорочке, на плечи небрежно накинут легкий плащ, в руке трость с серебряным набалдашником. Черные волосы развевались на ветру, глаза из под круглых очков смотрели строго и с явным неприятием.

— Господа, как вам не стыдно так себя вести? Здесь могут прогуливаться дамы, а вы, как последние…

Не договорив, он окатил их презрительным взглядом и пошел дальше. Пушкин и купец же проводили его глазами, затем переглянулись и одновременно плюнули.

— Сосунок, а гонору, как у графа, а то и целого князя, — фыркнул поэт.

— Как есть сосунок, студентик! — поддержал его купец. — Только от мамкиной титьки оторвался, жизни еще не нюхал.

Чуть помолчав, они продолжили.

— Давай, за наших солдатиков выпьем, — Александр снова наполнил кружки вином, ставя на палубу опустевшую бутылку. — Мы гуляем, а они сейчас службу несут.

Купчина с готовностью поднял кружку, но прежде чем выпить, несколько раз перекрестился.

— Дай Господь им всем здоровья и удачи в бою. Вражин у Руси матушки всегда хватает, много у солдатиков работы. Выпьем, господи хороший.

— За Победу…

Пушкин выпил, и на него совсем «накатило». В какой-то момент ему даже показалось, что он плывет на самом обычном туристическом теплоходе, а вокруг него «течет» его прежнее время.

— … Эх… День Победы… как он был от нас далек, — тихо запел он. —

Как в костре потухшем таял уголек.

Были версты, обгорелые, в пыли,

Этот день мы приближали как могли

Купец замолчал, внимательно вслушиваясь в слова незнакомой песни. По лицу было видно, что понравилось. Он даже пытался подпевать, запоздало повторяя слова за поэтом.

— Этот День Победы порохом пропах, — голос у Пушкина уже гремел. —

Это праздник с сединой на висках,

Это радость со слезами на глазах,

День Победы! День Победы! День Победы!

Расчувствовавшись, купец топнул ногой, и задел пустую бутылку, которая тут же с грохотом покатилась по палубе. Казалось, в песню вступил оркестр с литаврами, трубами и барабанами.

— Дни и ночи у мартеновских печей

Не смыкала наша Родина очей,

Дни и ночи битву трудную вели,

Этот день мы приближали, как могли.

Александр, позабыв обо всем на свете, пел во весь голос песню, не замечая, как по его щекам текли слезы. Пел, ощущая «стоявшего» рядом деда-танкиста с Первого Белорусского фронта, душистый аромат махорки из его неизменной трубки, его добродушный хриплый голос.

— Здравствуй, мама, возвратились мы не все,

Босиком бы пробежаться по росе.

Пол-Европы прошагали, пол-Земли,

Этот день мы приближали, как могли…

Когда же замолчал, то услышал всхлип расчувствовавшегося купца, стоявшего рядом и с шумом сморкавшегося в платок.

— Какая песня, какая песня… Прямо вот сюда, — купец здоровенной ручищей стукнул себя в грудь с такой силой, что раздался гулкий звук. — Прямо в душу, как в церкве… Надо срочно еще чарочку принять, а то сейчас разрыдаюсь. Ты стой здесь, а я сейчас сбегаю!

Пушкин кивнул, а тот уже в конце палубы был. Сдернув горящий фонарь, он исчез за дверью.

— Нормальный мужик, но шебутной какой-то.

Облокотившись о борт, поэт застыл. Внутри разлилось спокойствие. Взгляд скользил по морским волнам.

— Хорошо…

И в этот момент, словно напоминая о превратностях судьбы, раздался сильный грохот. Пушкин недоуменно повернулся в сторону двери, за которой не так давно исчез купец.

— Что там еще могло случится? Он с лестницы что ли свалился?

К сожалению, все оказалось гораздо хуже. Дверь, ведущая к пассажирским каютам, вдруг с силой распахнулась, едва с петель не слетев. И оттуда начали выбегать взбудораженные люди.

— Пожар!

— Горим, православные!

— Фонарь, фонарь разбили… Спасайтесь!

— Пожар! Горим!

Уже через несколько минут верхняя палуба была забита испуганными пассажирами, с паническими криками мечущимися от борта к борту. Матерились мужчины, визжали женщины и дети. Кто-то махал кулаками, кто-то пытался вытащить здоровенный баул с вещами.

Из дверей уже потянуло дымом. Точно пожар.

— Б…ь, неужели это он фонарь разбил⁈ — у Пушкина похолодело в груди. Ведь, фактически и он виноват в случившемся. Не позови он купца и не предложи ему выпить, ничего бы такого скорее всего не случилось. — Черт побери…

Наконец, на юте «выросла» знакомая долговязая фигура капитана, махавшего руками.

— Успокойтесь! Успокойтесь, я сказал! Хватит кричать и бегать по палубе, потопчите друг друга! На корабле хватает шлюпок, все спасутся!

Матросы возились у бортов, готовя шлюпки. И не думая успокаиваться, пассажиры ринулись к шлюпкам. Отталкивая друг друга, матросов, люди пытались залезть в лодки. Стоял треск одежды, раздавались звуки ударов.

— Всем приготовится! — кричал капитан, не переставая размахивать руками. — Сейчас корабль сядет на мель и будет удар! Все сядьте на палубу! Сядь…

И тут откуда снизу заскрежетало — медная обшивка судна столкнулась с рифами. Пароход прошел с десяток метров и резко встал, чуть накреняясь на правый борт. От удара пассажиры повалились с ног, сгрудившись в огромную кучу.

Воспользовавшись моментом, матросы начали спускать шлюпки на воду.

— Прежде женщины и дети! — кричал капитан, не отходя от штурвала. — Сначала сажайте в шлюпки женщин и детей!

Но толпа слушалась плохо. Людьми овладела паника. Раздавались крики о скорой смерти. Палуба быстро заполнялась дымом от разгоравшегося в трюме огня.

— Помогите! — рядом с Пушкиным вдруг раздался оглушающий вопль. Из толпы выбежал тот самый недавний «студентик», что корил его за распитие вина на палубе. — Мне еще рано умирать! Я не могу умереть, слышите! Я еще ничего не успел сделать!

От его недавнего гордого лощеного вида не осталось и следа. Щегольскую трость, видимо, где-то уже потерял. Лицо бледное, очки перекосились, того и гляди упадут. Сорочка расстегнута чуть ли не до груди.

— Пустите! Меня пропустите, я не могу умереть! — орал он, пытаясь пробиться через толпу к шлюпке. — Я единственный сын богатой вдовы! Вы получите много, очень много денег, если спасете меня! Слышите! Я богат! Я дам десять тысяч за место в шлюпке!

«Студентик» вцепился в рукав худенькой женщины, которую как раз пропускали к шлюпке, и тянул ее обратно, не переставая при этом голосить, как умалишенный:

— Пошла прочь, дура! Я не могу умереть! Пропустите!

Выдохнув, Пушкин быстро подошел к толпе, схватил юнца за рукав и дернул на себя. Когда же он оказался прямо перед ним, с такой силой врезал ему под дых, что тот сложился пополам.

— Веди себя, как мужчина, а не то за борт выброшу, — с угрозой проговорил ему Пушкин, схватив парня за грудки. — Сначала женщины и дети сядут в шлюпки, а потом…

Тут Александр замолчал. Вглядываясь в лицо «студентика», он вдруг понял, что где-то его уже видел. Причем не просто мимолетно видел, а встречался с ним очень много раз.

— Не пойму никак… Где же я тебя видел? — он ухватил парня за подбородок, и повернул его то в профиль, то в анфас. — Я тебя точно где-то видел. Б…ь,, ты же…

До Пушкина неожиданно дошло, почему ему было так знакомо это лицо. Ведь, он его видел сотни и сотни раз на литографии, висевшей над доской в его классе, рядом с литографиями других великих русских поэтов и писателей

— Мать твою, Тургенев!

Действительно, этот наглый «студентик», оказавшийся обычным истериком, был молодым Тургенев, пока еще не известным в качестве поэта и писателя.

— Подожди-ка… Подожди-ка, я же читал про это происшествие[1]! Черт побери! Это же был реальный случай! Боже, я вмазал самому Тургеневу!

[1] Реальный случай, произошедший с Тургеневым в его молодые годы. Во время пожара на пароходе в 1838 г, следовавшем из Петербурга в Любек, он попытался пробиться к шлюпкам. При этом кричал, что он единственный сын богатой вдовы и за место на лодке заплатит десять тысяч рублей. Когда же один матрос посадил его в шлюпку, то позже получил всего лишь талер… Великий поэт.

Глава 18 Этого просто не может быть!

* * *

г. Любек, трактир «Имперское место»

Глубокая ночь. Хозяин трактира, герр Гаспар, почесывая брюхо, пристроился к забору. Смачно харкнул, развязал пояс, а то так брюхо прихватило, что терпеть не было сил. Начал было спускать портки, как ворота вдруг затряслись от громкого стука.

— Кого еще там черти принесли? — вздрогнув, крикнул он. Сам же стал осторожно подходить к воротам. — У меня тут волкодав, слышите? Будете в ворота ломиться, сразу же пса спущу! А еще, еще, у меня ружье есть…

В этот момент через забор что-то бросили. В свете свечи, что он держал, сверкнуло желтым. Гаспарне растерялся и поймал кусочек металла.

— Господи, Фридрихдор! — с ладони на него смотрела небольшая золотая монета. — Золото, настоящее золото… Герры, уважаемые герры, подождите немного, самую минутку! Я сейчас, сейчас открою!

Трактирщик начал шустро греметь массивным засовом– здоровенной балкой, оббитой металлом, потом толстой цепью. Наконец, ворота пошли внутрь, и Гаспар выглянул наружу.

— Ой! — прямо из темноты выступали силуэты крепких мужчин, с одежды которых стекала вода. — Сколько вас тут…

— Нам нужна еда, горячее питье, очаг с огнем, чтобы просушить одежду и место, где можно переночевать. За это получишь еще пять точно таких же монет.

Вышедший вперед невысокий мужчина с черными курчавыми волосами, похожий на цыгана, протянул ему ладонь с пятью золотыми монетами. Явно не местный, о чем говорил и его странный акцент.

— Есть, все есть, уважаемые герры! — Гаспар тут же уважительно поклонился, причем сделал это несколько раз для большей надежности. Такие щедрые клиенты ему не часто попадаются, поэтому лишний раз и поклониться не грех. — Прошу, проходите. Я вам такого шнапса налью, что любую хворь из вас выбьет! А комнаты у меня такие, что нигде больше не найдете. Вон важные господа из Нанта второй день живут, ни на что не жалуются — ни на клопов, ни на тараканов. Прошу, проходите…

* * *

г. Любек, трактир «Имперское место»

Пушкин тяжело вздохнул, наелся так, что дышать тяжело.

— Уф, хорошо… Жизнь, конечно, полна сюрпризов: вчера ты промокший до нитки бедолага с затонувшего корабля, а сегодня накормлен, напоен, прекрасно выспался на чистых простынях. Хорошо…

Обвел снова взглядом стол, заставленный разного вида плошками и тарелками, и опять вздохнул. Все выглядело очень вкусно, но ни куска больше не лезло.

— Смотрю, немчура любит вкусно поесть… Этот окорок в сливках был просто божественным.

Все же не удержался, и откусил еще один кусок, томленный в печи свинины, предварительно макнув его соус из сливок, чеснока и зелени.

— Все хватит…

Решительно отодвинул от себя это миску, вот сейчас ему точно больше ни одного куска не осилить.

— Теперь немного переварим все это, и к местному нотариусу, чтобы он посмотрел бумаги.

Замок Аренсбург, который был его первой целью, располагался примерно в тридцати верстах, поэтому прежде не лишним было разведать обстановку. Кто знает, как там могут принять новых хозяев? Лучше подстраховаться.

— Да, осторожность никогда не бывает лишней, — кивнул сам себе Александр. — Особенно в нашем деле…

Прихватив кружку с каким-то пряным травяным напитком [от пива сразу отказался слишком уж кислым на вкус оно было], он стал его понемногу отхлебывать и между делом рассматривать других посетителей трактира. «Скользил» ленивым взглядом от одного человека к другому, стараясь угадать его положение в обществе, чем зарабатывает себе на жизнь. Довольно интересное занятие, хорошо прочищающее голову и убивающее время. В своем мире Александр нередко обращался к этой игре, когда появлялось свободное время — на остановке в ожидании нужного автобуса или в очереди на прием у врача в поликлиники. Время обычно враз «улетало».

— Хм, что-то ничего особенного, все незатейливо и просто, — поморщился Пушкин, сходу определяя положение и род занятий у доброй половины посетителей трактира. — Этот точно рыбак, к бабушке не ходи. Все говорит об этом — и одежда, и затейливый колпак, и «плотный» рыбный запах. Эта, без всякого сомнения, прачка. С такими красными руками и шелушащейся кожей никем другим точно нельзя быть…

В его время угадывать профессию и материальную состоятельность было не в пример сложнее. В мире, где всеобщее потребление стало идолом и победила массовая культура, все одевались, ходили, ели примерно одинаково. И парень в потёртых джинсах и растянутой толстовке мог быть и бедным студентом с села, и начинающим предпринимателей, и просто шабашником-строителем. Здесь же почти все социальные роли были жестко расписаны и устоялись.

— Хм, а вот эта компания будет поинтереснее…

Ближе к очагу, в самом хорошем месте трактирного зала, удобно устроилась троица путешественников — двое мужчин среднего возраста и довольно молодая особа. Кавалеры по виду не бедствовали, носили хорошие сюртуки из дорого сукна, чистые белые сорочки. На пальцах виднелись золотые перстни. Их дама тоже выглядела обеспеченной и совсем не напоминала простую горожанку, уроженку этих мест. Те одевались, да и вели себя гораздо скромнее, и были похожи на серых мышек. Она скорее походила на аристократку средней руки, находящуюся в поисках богатого и знатного мужа. Дама, роскошная блондинка, вела себе раскованно, смело, громко смеялась, не боялась мужских прикосновений и наклонялась так, что можно было смело заглянуть в ее декольте.

Словом, Пушкину было о чем поразмышлять, наблюдая за этими гостями трактира. Собственно, этим он дальше и занялся, косясь в их сторону.

— Они однозначно не местные, приезжие. Похоже, французы, — предположил он, едва только кто-то из гостей заговорил на французском языке. — Явно не бедствуют…

Двоих — высокого мужчину с тонкими усиками и смешливую блондинку, сидевших к нему ближе всего, он оглядел мельком. Его больше заинтересовал третий человек. Это был невысокий плотный мужчина с высоким лбом и странной прической «одуванчика», сильно напоминавшей прическу с Эйнштейна с той самой известной фотографии. Чувствовалось, что человек очень уверен в себе, даже с большой долей наглости в поведении. Похоже, привык ощущать свое превосходство и с удовольствием это демонстрирует.

— О чем-то оживленно спорят. Кажется, пари заключили…

В этот самый момент незнакомец с прической Эйнштейна вдруг начал живо рассматривать посетителей. Похоже, кого-то искал. Не обошел своим вниманием и Пушкина.

— Месье⁈ — он вдруг вскочил со своего места и направился к Александру. — Вы говорите на французском? Чудесно, а то с немецким языком я не очень дружу, — он бесцеремонно уселся рядом, положив ногу на ногу. Точно, наглец, но наглец, к себе располагающий. — Представляете, мы с моим приятелем Жераром… Жерар, Ида, идите сюда! Месье любезно согласился потерпеть нашу компанию!

Пушкин не успел удивиться, как за его стол пересели и остальные двое из этой компании.

— Так вот, мы с приятелем Жераром заключили пари, — с обезоруживающей улыбкой продолжил «Эйнштейн». — Жерар утверждает, что для писательства нужно иметь особый талант и обычный человек с улицы ни за что не сочинит вдохновенную историю. А я, как вы понимаете, придерживаются иного мнения. Мне кажется, что божья искра в виде таланта коснулась почти каждого человека, нужно лишь вовремя разгадать ее и помочь ей раскрыться.

Жерар, ухмыльнувшись, вытащил кожаный кошель, несколько раз выразительно звякнул его содержимым, показывая, что он полон. Затем, красуясь, медленно открыл его, и вытащил оттуда десять золотых монет.

— Здесь ровно десять полновесных золотых экю. На эти деньги можно купить достойную одежду, приличную обувь, а после почти неделю кутить в лучших трактирах Парижа, — Жерар с усмешкой кивнул на потрепанную после вчерашнего злоключения одежду Пушкина, которая, и правда, весьма посредственно [а как иначе, если он сначала бегал по палубе горящего парохода, потом вплавь добирался до берега, а на десерт, полз по густой холодной тине]. — Все без всякого обмана. Удивишь нас интересной историей, получишь деньги.

При этом смотрел с хитринкой. Прямо так и читалось в его взгляде: мол, соглашайся, нищеброд, повесели нас, а мы потом отблагодарим тебя, может быть.

Пушкин молчал, делая вид, что задумался. Сам же внимательно вглядывался в лица спутников Жерара.

— Понятно, — Пушкин неопределенно покачал головой. Судя по всему, ему встретились богатенькие шутники, которым хотелось повеселиться. Эдакие пранкеры этого времени, уверенные, что за их деньги любой человек будет перед ними прыгать на задних лапках. — А почему бы и нет…

Поэт посмотрел на потолок, потом в окно, задумчиво пожевал губы. Словом, создавал вид человека, который над чем-то очень сильно размышлял. Сам же косился на незнакомцев, которые в это время довольно переглядывалась. Похоже, уже предчувствовали, как хорошо развлекутся за счет местного простачка.

— Вам нужна интересная история, тогда слушайте…

Мысленно попросив прощения у Дюма [Пушкин прекрасно помнил, что все самые известные романы знаменитый Дюма напишет лишь в 60-е годы, то есть примерно через двадцать лет], Александр начал рассказывать:

— Эта история расскажет об удивительных приключениях обычного моряка из Марселя Эдмона Дантеса, который кознями врагов провел заключение целых двадцать лет в одной из самых страшных тюрем Франции — Монте-Кристо…

Сделал крошечную паузу, и удовлетворенно хмыкнул, заметив сильно вытянувшие лица «шутников». Явно такой завязки не ожидали.

— Итак… Этим солнечным утром у самой линии прибоя стояли двое влюбленных — красавец-моряк Эдмон Дантес, только что ставший капитаном двухмачтовой бригантины', и прекрасная юная Мерседес. Они прильнули друг к другу, не в силах оторваться. Их сердца бились в унисон, и казалось, не было на свете такой силы, которая бы смогла разорвать эту связь между ними. К сожалению, Провидение распорядилось на это счет иначе… Ровно в это же самое время в одном из трактиров Марселя за столиком сидели трое мужчин и сочиняли донос на имя королевского прокурора. Один был съедаем завистью и мечтал о месте капитана того самого корабля, второй был безнадежно влюблен в невесту Эдмона, а третий был просто туп…

Пушкин вновь замолчал. Улыбнулся и кивнул:

— Ну и как, интересная завязка?

Судя по заблестевшим глазам, история всем очень понравилась, и они жаждали продолжения.

— Еще, месье, еще! — девица раскраснелась и восторженно захлопала в ладони. — Только прошу, пусть ваша история окончится счастливо.

Поэт кивнул, и продолжил.

Естественно, он не стал подробно, слово в слово, пересказывать бессмертное произведение Дюма. Эта удивительная история стала немного другой: где-то ужалась, где-то, напротив, развернулась, приобрела побольше эмоций и красок.

— … Не теряя ни мгновения, Эдмон через тайный лаз пробрался в камеру своего товарища и сразу же бросился к его телу, — продолжал Пушкин, «играя» голосом, чтобы «оживить» историю. — Бедняга Фария был еще жив. Прерывисто дыша, старик схватил Эдмона за руку. Он пытался что-то сказать, но его то и дело сотрясал кашель, не давая произнести ни слова. Наконец, аббат собрался с силами и прошептал: «Прежде чем я умру, мой мальчик, я должен открыть тебе тайну — сокровища кардинала Спада существуют и спрятаны на одном безымянном острове… Там сундуки с золотыми червонцами, необработанными самородками золота, алмазами, жемчугов и рубинами»…

В этот момент его прервали — спутница этих французов вдруг вскочила с места и с силой зааплодировала.

— Браво! Браво! Это просто невероятная история! — вскрикнула она.

— Полностью с тобой согласен, дорогая Ида, — «Эйнштейн» тоже захлопал в ладони, явно впечатленный рассказанной историей. — Ничего подобного я еще не слышал. Жерар, похоже, ты проиграл наше пари?

А вот третий кисло улыбался, не готовый признавать свое поражение:

— Ну, честно говоря, так себе рассказец. Одни штампы — неземная любовь, роковой донос, разлука и, конечно же, несметные сокровища…

Они тут же заспорили. Причем больше всех возмущалась девица, едва не крича на Жерара.

Смотревший на все это, Пушкин решил продолжить забаву, «еще сильнее повысив градус». Ведь, таких историй у него было вагон и маленькая тележка. Так, почему бы не позабавиться? Прекрасная получится шутка, когда он расскажет, например, о бессмертном мушкетере из Гасконии.

— Господа, господа, прошу вас, не спорьте! — Пушкин примирительно вскинул руки перед собой, привлекая внимание французов. — Я с радостью разрешу ваш спор, рассказав еще одну историю. Уверяю вас, такого вы тоже еще не слушали.

В то же мгновение спор и ругань за столом стихли, а на Александре скрестились еще больше удивленные взгляды.

— … Эта удивительная история началась в правление славного короля Франции Людовика XIII, когда «честь», «братство» и «отвага» еще не были пустыми словами, и за них скрещивали шпаги, шли под пули. Здесь наглеца, оскорбившего даму, можно было привлечь к ответу, вызвав его на дуэль. Здесь благородство и храбрость соседствовало с низостью и подлостью, а любовь. Итак, история про молодого гасконца д’Артаньяна из Мента, мечтавшего стать королевским мушкетером и попасть на прием к самому королю, начинается.

— Боже, какое начало, — закатила глаза Ида, смотря на поэта едва не влюбленными глазами.

— … В первый понедельник апреля 1625 г. из ворот старинного городка Мента выезжал всадник, сопровождаемый толпой горожан. Почтенные матроны в чепчиках вытирали слезы, смешливые девицы махали ему вслед платочками, что-то бурчали мужчины, нацепившие на себя для грозного вида доспехи. Молодой человек, ставший причиной суматохи, обернулся, махнул на прощание рукой родному дому, и, издав восторженный вопль, пришпорил коня на встречу приключениям, известности и, конечно же, любви… Д’Артаньяну, а именно так звали этого молодого человека, исполнилось полных восемнадцать лет. Труд и воинские упражнения с малолетства закалили его тело, а неутомимый дух отправил его в долгую дорогу, полную приключений.

Рассказывая, Пушкин и сам увлекся этой историей. При этом увлекся настолько, что и не заметил, как в трактире, полном людей, давно уже опустилась тишина. Посетители и уже сидевшие, и только что вошедшие старались не шуметь, со всем вниманием вслушиваясь в рассказ.

— И вот сейчас юный д’Артаньян скакал по дороге, а сердце его сжималось от предвкушения новых встреч, новых испытаний. Подставляя лицо ярким лучам солнца, он улыбался, представляя на своих плечах роскошный плащ мушкетера из роты королевских мушкетеров, мечтая о победных схватках с врагом и наградах, может быть даже из рук самого Его Величества. Рука у уже давно опустилась на эфес старой отцовской шпаги, а ладонь крепко обхватила ее рукоять. И пусть в его кошельке было всего лишь пятнадцать экю, а под седлом лишь старый конь, молодой человек был совершенно искренне уверен, что…

И тут Жерар прервал его, с громким хлопком кинув на стол тот самый кошелек с десятью золотыми монетами. Один из жёлтых кругляшей вырвался из кошелька и покатился по столешнице.

— Все, все, признаю свой проигрыш! — громко сказал француз, разводя руками и слегка кланяясь. — Это было просто превосходно, без всяких сомнений! Честно говоря, Александр, старина, если бы я не слышал эти истории своими собственными ушами от этого господина, то сказал бы, что их автор ты!

— Да, мой милый сказочник, это весьма и весьма похоже на твой стиль! — с жаром согласилась блондинка, прильнув к раскрасневшемуся «Эйнштейну». — Это же готовые идеи для отличного романа, который, я уверена, с большой благодарностью примут твои читатели.

Пушкин, слушавший их разговор, «напрягся». Судя по всему, ему «повезло» встретить какого-то писателя, и вдобавок, подарить ему пару очень перспективных идей для романов, которые лет через двадцать должен был написать Александр Дюма. И это было проблемой.

— Очень похоже, — кивнул важно «Эйнштейн», явно довольный таким вниманием. Он улыбался, снисходительно поглядывая по сторонам, то и дело приглаживал свою шевелюру. — Хотя, естественно, присутствует много шероховатостей, но потенциал виде. Вам, молодой человек, еще нужно поработать над…

Еще несколько минут назад, услышав такое, Пушкин бы оскорбился. Ведь, он сам Александр Сергеевич Пушкин, «наше все», «солнце русской поэзии», а тут какой-то лохматый французик его поучать вздумал, как правильно писать прозу! Однако поэт в это самое мгновение думал совсем о другом, а именно о только что прозвучавшем прозвище — «Сказочник». И если он не ошибался, то прозвище Сказочник имел лишь один писатель с именем Александр…

— А я ведь так и не представился, — словно подслушав мысли Пушкина, «Эйнштейн» склонил голову. — Путешественник, писатель Александр Дюма, а это мои друзья — Ида…

Пушкин в ответ растерянно кивнул, и даже попытался улыбнуться. Получилось, правда, плохо.

— А вы?

— Меня зовут Александр, как и вас, — пробормотал поэт, все еще приходя в себя от такой неожиданной встречи.

— Александр, эти деньги по праву ваши. Вы их честно заработали, — Дюма подвинул горку золотых монет в сторону поэта. — Думаю, вы стеснены в средствах…

Пушкин, наконец, пришел в себя. Встал, еще раз коротко поклонился, и бросил:

— Александр Сергеевич Пушкин не нуждается в подачках.

Не оборачиваясь, пошел к выходу из трактира. Случившее его выбило из колеи, и ему нужно было немного побыть одному.

— Честно говоря, это уже совсем не смешно, Саня, — укоризненно бормотал он, вышагивая по мостовой в сторону местной ратуши. Небольшая прогулка по городу была отличным средством, чтобы как следует проветриться. — Вчера ты врезал по физиономии Тургеневу, сегодня «обокрал» Дюма-отца, а завтра что⁈ Вызовешь на дуэль и застрелишь Льва Толстого? Хотя он еще совсем пацан…

В таком взбудораженном состоянии он дошел до первой же скамейки у крошечного пруда, где и присел.

— Саня, с этим пора заканчивать. Хватит плодить хронопарадоксы или как там все это называется…

Пока сидел и сам с собой разговаривал, машинально подкидывал в воздух семена клена, несколько деревьев которого росло прямо у скамьи. Продолговатые семена взлетал вверх, а потом на манер вертолетов крутились и медленно планировали на землю. Детская забава, конечно, но хорошо успокаивала нервы. Смотришь, как они крутятся и скользят по воздуху, и чувствуешь, как постепенно уходит напряжение.

Из раздумий Александра вывел восхищенный детский возглас:

— Ух ты…

Пушкин повернулся и встретился взглядом с невысоким белобрысым мальчишкой, которому на вид было около десяти лет, не больше. Присев на самый краешек скамейки, он с удивлением разглядывал крутящиеся в воздухе вертолётчики. Похоже, никогда так не играл с семенами клена.

— Нравится?

— Ага, месье! — восторженно закивал пацан, тоже запустивший пару таких же семечек. — Сами летят, как птички! Только у них крыльев нет.

— Как же нет? Семечка это и есть одно большое крыло, как у лопасти у вертолета. Вертолет — это такая железная коробка, которая летает по небу, а над ним крутятся такие же крылья. Не сейчас, конечно, но когда-нибудь таких вертолетов и самолетов будет много, очень много.

От удивления мальчишка даже рот открыл, глазами хлопает. Похоже, даже представить себе не мог, что железная коробка может летать по воздуху.

— Люди в таких коробках смогут за какой-то час добраться, например, отсюда и до Парижа, — Пушкин улыбался, глядя на шокированного мальчишку, и не мог остановиться. Почему-то именно сейчас захотелось поделиться тем, какими невероятными совсем скоро станут технологии и какие удивительные механизмы войдут в нашу жизнь. Этот мальчишка все равно после их встречи обо всем забудет, решив, что повстречался сумасшедшим господином. — Еще удивительнее, что точно такие же железные коробки, только больших размеров, будут плавать под водой.

Пушкин показал на прудик, где крякали утки.

— Такие механизмы назовут подводными лодками, и смелые моряки в них будут погружаться на самое дно океана, где находятся неисчислимые сокровища. Представляешь, ты погружаешься глубоко-глубоко под воду и через специальное окошко видишь, как твой подводный корабль проплывает мимо затонувшего испанского галеона с золотом и серебром.

Глаза у мальчишки так расширились, что страшно стало — а вдруг лопнут. Скорее всего, пацан уже представляя, как именно он строит этот подводный корабль и отправляется за сокровищами.

— Знаешь, если построить большую железную бочку и взорвать под ней много-много пороха, то можно взлететь так высоко, что добраться до самой Луны? — Александр подмигнул мальчишке, решив уж совсем его «добить». — Да, да, до самой Луны.

Для убедительности ткнул в сторону неба.

Александр хотел продолжить, как послышались быстрые шаги и у скамейки появилась молодая женщина, которая тут же принялась извиняться:

— Месье, простите великодушно. Я только на минутку отвлеклась, а мой племянник, этот несносный мальчишка, тут же убежал. Совсем от рук отбился. И чему их там в этом колледже только учат? Надеюсь, он вас не доставал своими расспросами?

Пушкин поднялся и учтиво поклонился.

— Ничего страшного не случилось. С этим молодым человеком мы очень мило поговорили.

— Правда? — женщина слабо улыбнулась и с облегчением выдохнула. Похоже, думала, что случилось что-то страшное. — Спасибо за ваше терпение. Еще раз извините, месье. Жюль, негодник, попрощайся с этим добрым месье, и мы немедленно уходим.

Мальчишка тут же поклонился с очень лукавой физиономией. Когда же его тетя отвернулась, он показал ладонь с кучей семян клена.

— Извините, вашего племянника зовут Жюль? — у Пушкина перехватило дыхание от внезапно возникшей догадки. — Я не ослышался?

— Да, месье, вы не ослышались — моего племянника нарекли Жюлем. Его отец, мой брат, месье Пьер Верн, выбрал это имя в честь своего…

Но Пушкин уже не слышал ее, понимая, что снова попал впросак.

— Боже, опять! — простонал он, оседая на лавочку. — Второй раз за один день! Такого просто физически не должно было быть! Как можно встретить в один день двух великих писателей Европы и не узнать их⁈ Один — Дюма, а второй — Жюль Верн…

Он схватился за голову, издав печальный вздох. Получалось, что идеи самых известных произведений Александра Дюма и Жюля Верна, составивших классику мировой приключенческой литературы, подал именно он, Александр Пушкин.

— Нет, все, хватит! Пора отправляться в путь!

Глава 19 Первый замок — пустышка, а второй — крепкий орешек. И что делать?

* * *

В сорока верстах от г. Любек.

Замок Аренсбург

Уже начало темнеть, когда они оказались на месте. Оба экипажа встали под высокими дубами. Рядом привязали коней те, кто был верхами.

— Александр, поглядите, прямо не замок, а самый настоящий пасхальный домик, — Дорохов тихо подошел к Пушкину, встал за правым плечом и сейчас они оба смотрели на замок. — Правда?

— Да…

Аренсбург, и правда, напоминал нарядную красочную игрушку, а никак не боевой замок. Вокруг никакого защитного вала и высоких стен, лишь неглубокий ров с зеленоватой водой и ряской. В окружении деревьев возвышался аккуратный небольшой замок с полубашнями по углам. Каменная кладка покрашена в белый цвет, оконные проемы — в серый цвет. На четырехэтажных башнях выделялась красноватая черепица с золотистым шпилем, устремленным в небо.

— Господа! Прошу сюда,– Пушкин мотнул головой, сгоняя с глаз эту нарядную картинку. Предстояло важное дело, и было не до сантиментов. — Господа, — он медленно обвел глазами собравшихся вокруг него мужчин, вооруженных пистолетами и одетых во все черное. — Вы все знаете, для чего мы здесь собрались. Мы никакие не грабители и не разбойники, жадные до чужого добра. Мы воины! Да, тысячу раз, да! Мы воины России, которые пришли в самое логово ее врага, чтобы добить эту гадину и забрать причитающие нам трофеи. И все, что мы найдем, пойдет на благое дело — на процветание нашего Отечества и ее народа. А раз мы часть народа, то и мы получим свою часть трофеев…

Сразу же на лицах появились довольные ухмылки. Проливать кровь за Отечество правильно и достойно, но еще лучше, когда враг заплатит за это звонкой монетой.

— Пока спрячьте оружие… Сначала попробуем мирно, у нас же есть купчая на все эти земли и сам замок.

Дорохов в этот момент уже был у ворот замка — массивных двухстворчатых дверей из мореного дуба, оббитых бронзовыми накладками. Он схватился за здоровенные бронзовые кольца-ручки и со всей силы стал бить ими о металл, создавая неимоверно громкий грохот.

Бах! Бах! Бах! Бах! Несся громкий звук в сторону дубовой рощи и тут же возвращался гулким эхом обратно. Бах! Бах! Бах!

— Постой, Миша, кажется, там кто-то есть, — Пушкин окликнул Дорохова, который уже взмок от энергичного стука. Поэт подошел к двери ближе и наклонился. — Точно кто-то идет.

— Кто вы? — едва стих грохот, как из-за двери раздался дребезжащий старческий голос. — Уходите, здесь никого не ждут.

— Открывай, старик! — Александр пнул по двери ногой. — Я новый хозяин, у меня купчая на замок Аренсбург!

— Что?

Некоторое время за дверью раздавалось еле слышное шушуканье. Иногда даже можно было разобрать некоторые слова. Наконец, там пришли к согласию, и послышалось клацанье открываемых засовов.

— Уважаемые герры? — дверь открылась, а на ее пороге стояли две сгорбленные фигуры — подслеповато щуривший старик со свечой в руке, а за ним старуха весьма испуганного вида. — Хозяин продал замок?

— Да, старик! — Пушкин тряхнул перед его лицом плотным листом с купчей. — Вот купчая, заверенная главным королевским нотариусом города Любек. Теперь для вас я хозяин! Давай, показывай хозяйство!

Следующий несколько часов Александр и его люди осматривали замок. Старик, бывший всю свою жизнь местным смотрителем, показывал многочисленные залы, комнаты, старуха кухарила на кухне.

— Александр, это дыра дырой! — в сердцах воскликнул Дорохов, когда они уже заканчивали осмотр. — Здесь же прямо сквозит даже не бедностью, а нищетой. Даже в кладовой мышь повесилась…

— Да, Миша, казначей могущественного ордена не может так жить,– согласился Пушкин. — Похоже, Аренсбург — это пустышка.

Замок явно видел лучшие дни, о чем безмолвно «кричали» уже выцветшие огромные гобелены на стенах, покрытые плесенью портреты бывших владельцев, поблеклая позолота на деревянной резьбе многочисленных дверей. В покоях все дышало сыростью, покрывала на господской кровати покрыто темными пятнами, ковры протерты до дыр. Деньгами, а особенно большими, здесь никак не пахло.

— Старик, разожги камин. Мы совсем продрогли с дороги, — приказал Пушкин, когда они оказались в небольшом зале с огромным вычурным камином.

— Не могу хозяин. Дров нынче очень дороги, а денег уже давно не было, — смотритель печально развел руками. Грязные седые космы на голове дернулись вместе с ним, придавая ему полный отчаяния вид. — Весь год с женой перебиваемся с картошки на квашеную капусту. Последний месяц хлеба даже не пробовали.

В этот момент шаркающей походкой в залу вошла старуха с блюдом, полным квашеной капусты и вареной картошки. Этим, видимо, им и предстояло ужинать.

— Миша, распорядись, чтобы принесли наши припасы, а то мы совсем заморим голодом стариков, — Александр позвал Дорохова и показал на стол, на котором сиротливо стояло блюдо с капустой. — И пусть кто-нибудь займется камином. Тут же полно дров

Не прошло и получаса, как на стол нанесли столько всякой провизии, что их собрание стало больше напоминать праздник. Когда же в камне весело затрещали дрова и заплясал огонь, то впечатление праздника и вовсе стало полным.

— А теперь к столу? Мы чертовски проголодались, — Пушкин потер руки в предвкушении и уже хотел сесть за один из стульев, как приметил стоявших в уголке парочку — старика со старухой. Те нахохлились, как пара мокрых замерзших воробушков и не сводили голодных взглядов с провизии на столе. — Вы чего встали? — видя, как они не решаются и мнутся, пришлось даже на них прикрикнуть. — Живо! Здесь всем хватит!

Стол, и правда, вышел богатым. Здесь были и два здоровенных свиных копченых окорока, источавших вокруг изумительный аромат трав, пряностей и костра. Их сразу же накромсали толстыми кусками, и положили рядом с караваями хлеба. Большие ломти хлеба щедро посыпали солью, укропом. Дальше лежала дичь — десятка два жареных куропаток, которые прикупили в придорожном трактире. Разломанные на части, они радовали глаз поджаристой корочкой, сочащимся жирком и нежным мясом. Отдельно лежали жареные караси, густо пересыпанные хрустящим луком, вареные яйца. Старинный зал давно уже не видел такого богатого стола.

— Старый, ты ешь, ешь досыта, мне еще потом с тобой поговорить нужно…

Смотритель, едва это услышав, тут же вскочил по стойке смирна. Встал и замер в ожидании. При этом осторожно пытался спрятать в карман небольшой кусочек хлеба, незаметно взятый со стола. Сразу видно, что наголодался.

— Спрашивайте, хозяин. Все, как на духу, расскажу.

— Пошли к камину сядем. Там теплее.

Пушкин усадил перепугавшегося старика [он даже думать не смел, что можно в присутствии хозяина сидеть, да еще в хозяйском кресле] в кресло, сам сел в другое.

— Не бойся, старик, не трясись, как банной лист. Чего, не слышал, что такое банный лист? Услышишь еще, когда баню здесь построим, — доброжелательно улыбнулся Александр, пытаясь успокоить смотрителя замка. На того в этот момент аж смотреть было страшно. Напугался, дрожит всем телом, зуб на зуб не попадает. Не понятно, что подумал. — Теперь у тебя со старухой все будет, как в сказке. Хорошо, словом, будет. Слышишь? Вот держи для начала.

Бледному деду в руки лег небольшой мешочек, содержимое которого издавало приятное звяканье.

— Развяжи, развяжи. Это вам на первое время, чтобы не голодали и замок в порядке содержали. Наймите пару человек, пусть убираются и ворье отгоняют от добра…

Старик неуклюже дернул за кожаный шнурок-завязку и из мешочка высыпались небольшие серебряные монетки.

— Сколько талеров, Дева Мария! — ахнул старик, едва не брякнувшись в обморок. — Точно теперь с голоду не помрем… Хозяин, спасибо! Хозяин, я же отслужу!

От душивших его чувств, старик начал сползать с кресла, чтобы встать на колени. Пушкин еле-еле успел его остановить.

— Успеешь еще спасибо сказать… Ты, старый, лучше расскажи мне о старом хозяине и его дружках. Мне все интересно: как часто сюда приезжали, что привозили, что увозили, чем интересным и необычным занимались. Словом, все.

— Я все расскажу, хозяин. Все расскажу, как на духу. Позволь только твою руку поцеловать, — со слезами благодарности на глазах, старик начал ловить руку Пушкина. — Позволь.

— Черт, старый, совсем что ли сдурел? Давай, выкладывай, все, без утайки…

Тот, смотря на поэта, как на святого, начал рассказывать. Говорил быстро, захлебываясь, словно боялся, что чего-то не успеет рассказать или не сможет. В основном, конечно же, нес всякую никому не нужную чушь о голодных временах, о жестоком хозяине и его гостях, о холоде зимой, о высоких ценах на продукты, о своей тяжелой доле. Однако было и кое-что интересное, за что он сразу же зацепился.

— … . Подожди, подожди, старик! — в один момент встрепенулся поэт. — Говоришь, раньше в подвале держали какие-то ящики?

— Да, да, хозяин. Года два — три назад часто деревянные ящики привозили. Что там было, не знаю, никого к ящикам не подпускали. Но по виду очень тяжелые. Их по два бугая, потея и вздыхая, таскали.

Александр задумался. Три года назад, судя по письмам из его кабинета, в Петербурге и появился этот самый магистр, а Пушкин и вступил в орден. Похоже, в эти годы магистр понемногу вывозил из России ценности. Членами ордена были очень богатые люди, для которых и десять тысяч рублей золотом были не деньги. За день могли просадить.

— … Все старом подвале складывали… А пару лет назад все до самого последнего ящика вывезли, ничего не осталось. Подвалы пустые стоят. Вот только…

Видя, как старик мнется, Пушкин кивнул ему:

— Рассказывай, рассказывай, чего там еще? Не бойся, все равно никто ничего не узнает. Твой бывший хозяин уже давно в другом месте, которое отсюда никак не увидишь, — поэт выразительно ткнул указательным пальцем в потолок. — Говори.

— Там было золото и серебро, хозяин, — наклонившись к Пушкину, еле слышно прошептал старик. При этом он испуганно озирался по сторонам, словно кто-то чужой их мог здесь подслушать. — Я один раз в погребе задержался, когда за вином для хозяина ходил. А они, будь неладны, начали снова свои ящики таскать. Вот тогда-то один из ящиков у них упал прямо на каменный пол, и одна доска на крышке сломалась. И когда ящик унесли, то я нашел там в самом углу крошечную золотую монетку…

Давно уже «сделавший стойку» Пушкин, все понял. Это было именно та самая казна ордена Розы и Креста, которую он так надеялся прибрать к своим рукам, а потом пустить на просвещение в России. По всему выходило, что сокровища были здесь, но пару лет назад были куда-то вывезены.

— Куда они все это вывезли, старик? — голос от волнения у поэта осип, чего он и сам не ожидал. Получалось, поиск сокровищ по-настоящему, как какого-то восторженного юнца, увлек и его. — Может быть, ты что-то слышал? Вспоминай! Должен же быть хоть какой-то намек!

Старик некоторое время усиленно морщил лоб, явно пытаясь хоть что-то вспомнить. Наконец, его лицо просветлело, и он улыбнулся:

— Шверин, хозяин. Они говорили, что им засветло нужно добраться до Шверинского замка. Да, точно так, хозяин.

Смотритель замка пытался еще что-то вспомнить, рассказывал про каких-то цыган, что пытались украсть у него старую лошадь. Но, в конце концов, его речь превратилась в бессвязные бормотания, и он уснул. Сказалась жирная сытная пища и конечно же вино.

— Спи, старый, спи, а мне подумать нужно… Дорохов? Миша? — негромко позвал он, вставая с кресла. — Поговорить нужно.

— Я здесь, — негромко отозвался тот, бесшумно появляясь из темноты. Свет от огня камина с трудом освещал половину большого зала, поэтому Дорохов и смог подобраться так незаметно.

— Наша цель Шверинский замок, который, кстати, тоже есть в одной из бумаг. Старик сказал, что ящики с золотом и серебром отвезли туда. Завтра отправимся в Шверин, и посмотрим на его закрома.

Пушкин отвернулся к столу, чтобы взять бокал с вином, как за его спиной раздался тихий смешок. Он резко развернулся и увидел смеющегося Дорохова.

— Быстр же ты, Александр Сергеевич, весьма быстр на решения! Решил и Шверинский замок также в наглую взять, — улыбался товарищ, при этом качая головой. — Нахрапов, надо же! Ха-ха-ха!

— Что за веселье? Нам предстоит дело, которое нужно сделать, — недоумевал поэт. — Не думаю, что возникнут какие-то проблемы.

— Господи, Александр Сергеевич! Ха-ха-ха! И ты говоришь про какие-то там проблемы⁈ Проблемы⁈ Ха-ха-ха! — заливался смехом Дорохов, даже не думая останавливаться. — Похоже, ты и слыхивать не слышал об этом замке. Точно, не слышал, а я несколько раз бывал в этих местах. Это не просто какой-то там замок, обветшавшее наследство нищего барончика. Это же резиденция великого герцога Мекленбургского Фридриха, правителя всех этих земель! Он здесь царь и бог, а ты хочешь прийти к нему домой, показать купчую, и начать шарить по его закромам! Ха-ха-ха!

Товарища от хохота аж перегнуло.

— Ха-ха-ха! На великого герцога пойдем с ружьями и пистолетами! Ха-ха-ха! У него тут маленькая армия в три — четыре сотни здоровенных рыл. Они же нас шапками закидают, если только сунемся.

— Хватит, Миша, хватит, черт тебя побери! — недовольно нахмурился Пушкин. — Давай, рассказывай все, четко и по порядку…

* * *

г. Шверин, трактир «Старый кабан»

Все оказалось именно так, как Дорохов и рассказывал. Именно это стали абсолютно понятно Пушкину после приезда в г. Шверин и осмотра Шверинского замка. Понятно, что никто их внутрь резиденции герцога Мекленбургского не пустил, но и так никаких вопросов не осталось.

— Натуральная крепость, с артиллерийскими бастионами, рвом, валом и стражей, — задумчиво пробормотал Пушкин, продолжая обдумывать вставшую перед ними задачу. — Крепкий орешек, просто так и не разгрызть.

— Хм, лучшего места для хранения казны ордена и не придумать, — добавил Дорохов. — Если эти сокровища и существуют, то здесь для них самое место.

Пушкин гугкнул в ответ и снова погрузился в размышления. Дорохов, пожалуй, был прав. Казна всего ордена спрятана скорее всего именно в Шверинском замке, наверное, в тех же самых деревянных ящиках где-нибудь в глубоком подвале. Вроде бы все просто, а на самом деле все сложно. Близок локоток, а его не укусишь. Их три десятка человек, пусть и опытных, умеющих обращаться с оружием, но это же капля в море. С взводом глупо штурмовать целый замок, который охраняет больше трех или четырех сотен человек с оружием.

Они медленно шли по узкой улочке, тихо разговаривая, разглядывая окружающие дома. Здесь была старая часть города, и вокруг были аккуратные двух- и трехэтажные домики с нарядными белеными ставнями и красноватой черепицей на крышах. Время от времени попадались причудливые кованые вывески небольших пекарен, цирюлен и трактиров. По мостовым, крытым брусчаткой, прогуливались самодовольные бюргеры под ручку с супругами. Словом, было на что и на кого посмотреть.

— Александр Сергеевич, может в трактир заглянем, пропустим пару кружек пива? — вдруг предложил Дорохов, когда они прошли мимо очередного трактира. — Пиво здесь не в пример хорошее, ядреное. Посидим немного, подумаем. У нас в полку был корнет Одоевский, отчаянный малый. Как говорится, и в атаке первым шел, и в любви не из последних. Так вот он любил повторять, что, если по трезвости хорошая мысль не идет, то нужно по-пьяне попробовать, вдруг повезет. Попробуем, Александр Сергеевич, вдруг повезет? — подмигнул товарищ. — А?

Пушкин неопределенно качнул головой. Мыслей о том, что теперь делать, и правда, не было. Собственно, а почему бы и не зайти в трактир.

— А давай, Миша, зайдем…

Глава 20 Перепил…

* * *

г. Шверин

Трактир «Старый кабан»

Вывеска трактира «Старый кабан» выглядел внушительно. Из стены прямо под крышей торчала мощная дубовая балка, к которой цепями крепился деревянный щит с выжженым кабаньем рылом. Вдобавок, из приоткрытого закопченного окна оттуда тянуло чем-то жареным, приятно щекотавшим нос и заставлявшим их животы издавать недовольное бурчание.

— Очень даже неплохо выглядит, — Пушкин кивнул на вывеску, раскачивавшуюся на ветру. — Посмотрим, как там внутри…

Дорохов пожал плечами и толкнул дверь. Следом в трактир зашел и Александр.

— Сколько же тут жидов, — недовольно пробурчал Дорохов, с кислом лицом оглядываясь по сторонам. — Александр Сергеевич, может в другой пойдем?

Пушкин же покачал головой. Ему приглянулся трактир. Зал казался очень уютным, народу было не очень много, а значит можно было спокойно поговорить без опасения, что кто-то сторонний услышит лишнее.

— А чем они тебе не угодили-то? — хмыкнул Александр, заметив у большого камина шумную компанию молодых людей. На вскидку, человек десять — одиннадцать, большая часть из которых, и правда, имела характерные черты лица. — Сидят, пьют, шумят немного… Обычные посиделки.

Дорохов, промычав в ответ что-то неопределенное, направился в дальний конец зала. Как раз там нашлось свободное место — небольшой стол у окна и пара крепко сколоченных стульев рядом. Большего им и не нужно было.

— Похоже, это студентики, — пробормотал себе под нос Александр, когда до него донесся обрывок излишне энергичной речи одного из парней о философии Гегеля. Этот студент, смуглый, лобастый со всколоченными волосами, как раз стоял напротив приятелей и потрясал кулаками. — Точно евреи… Только они могут под пиво о мудрых мыслях мертвых философов спорить. Хм, хотя и русские похожим страдают. После хорошей стопки каждому дай порассуждать о смысле жизни и всего бытия на земле… Лишь бы только рожи друг другу бить не стали.

Сказал и забыл про них. Их спор где-то там на фоне шел, пока они с Дороховым смаковали местное пиво и вели неспешный разговор о своем.

— … Орешек, конечно, крепкий, но, не попробовав, нельзя уходить. Давайте, хотя бы разведку проведем, — крепкое пиво, похоже, начало действовать, и у Дорохова родился план. По заблестевшим глазам и энергичному ерзанью на стуле было заметно. Ему явно не терпелось все рассказать. — Мы на Кавказе так делали, Александр Сергеевич. Там много было крепких аулов, до которых просто так не добраться. Находились высоко в горах, дорога обычно одна, со всех сторон простреливается. В лоб пойдешь, обязательно кровью умоешься. Поэтому мы сначала про этот аул старались все разузнать от пленных, от местных, просто торговцев. Может быть, кто-то что-то слышал, что-то видел. Помяните мой опыт, но всегда что-то интересное находилось — стена в каком-нибудь месте обветшала или ворота на сторожевой башне старые или есть старая тайная тропка в обход аула. Неужели и здесь ничего такого не найдем?

Пушкин задумчиво почесал подбородок. Они с товарищем думали примерно об одном и том же. Конечно же, нахрапом в замок не войти, а уж тем более не забрать казну. Замок хорошо укреплен и многочисленна стража. Их сил точно не хватит, чтобы действовать в лоб.

— Согласен, Миша. Хорошо придумал. Нужно понаблюдать, что и как…

— Я ведь так думаю, — Дорохов раскраснелся, довольный, что его план похвалили. — Если там сам герцог со своей семьей живет, то там, наверное, кухарок, горничных и всяких служанок хоть пруд пруди. У нас же под рукой больше десятка молодых парней, орлов, которых хоть сейчас на парад. Вот пусть и поработают с бабами, вызнают то, что нам нужно.

Александр усмехнулся после этих слов. Идея, и впрямь, была неплохой. Какая девка устоит, когда ее начинает обхаживать статный парень с военной выправкой. Пройдется с ним пару раз окрестным улочкам, получит в подарок простенькое колечко с мелким камешком, и сам все, что знает и не знает, расскажет.

— Так и сделаем. Миша, сам с ними переговори сегодня. Сделай внушение, чтобы одежду в порядок привели, помылись в конце концов. Деньги на все расходы я дам. Как говорится, приходи дам нужно оплачивать.

Дорохов понимающе ухмыльнулся. На баб, и правда, столько денег нужно, что можно без штанов остаться.

— Еще пару человек пошли на местный рынок. Пусть там потолкаются, поговорят, что-нибудь купят, а самое глав внимательно слушают все замковое сплетни,– Пушкину эта идея только что в голову пришла и сразу же понравилась. Нередко через сплетни можно узнать такие вещи, которые не каждый разведчик сможет добыть.–Ясно?

За разговором они и не заметили, как уговорили по две здоровенные кружки с пивом, опустошили большое блюдо с жареными карасями и съели по паре штук кровяных колбасок.

— А хорошо мы так поговорили, Миша, — рассмеялся Александр, показывая стол с многочисленными тарелками, плошками.–Все как-то само и разложилось пополочкам.

— Да-а, — негромко протянул его товарищ, потягивая оставшееся в кружке пиво. Допил, и поднялся. — Выйду я, пожалуй, освежиться. Зараза, крепкое у них пиво.

И чуть покачиваясь, пошел к двери. Похоже, его, и впрямь, развезло.

— Точно ядреное пиво. Помню в Чехословакию ездили, тоже пиво пробовал, — Александр улыбнулся, вспоминая давние времена. — Неплохое было, хотя и пожиже. Умеют же, черти заграничные, делать. Мы косорукие что ли? Делаем, делаем, а нормально не выходит…

Опьянение хорошо чувствовалось. От пива уже немного гудела голова, легкость в теле сменилась тяжестью. Состояние было ровно такое, когда все вокруг виделось в «розовом» или почти «розовом» свете. В голове, словно в улье, летали самые разные мысли, требуя к себе внимания. Как и всегда в такой кондиции, хотелось с кем-то поговорить «за жизнь». Пушкин тут же начал усиленно оглядываться, выбирая, с кем можно было бы завести разговор.

— … Камрады, я настаиваю, что рационализм и объективизм есть высшая степень развития человеческого сознания и человечества в целом!

Услышав, что-то очень знакомое из еще студенческого курса философии, Пушкин встрепенулся. И перестав буравить глазами какого-то розовощекого бургера с такой же пухленькой супругой за соседним столом, развернулся в другую сторону. Как он и думал, уже знакомая компания студентов попойку превратила в философский диспут. Александр сразу же себя вспомнил. Ведь, будучи студентами, они с друзьями точно также за бутылкой пива или портвейна начинали яростно спорить о каких-то высоких материях. До обсуждения девушек и их прелестей дело доходило чуть позже.

— … Что тут спорить⁈ История философии Гегеля — есть фундамент современной философии…

Так рьяно выступал перед товарищами тот самый смуглый студент, которого Александр приметил тогда, когда вошел в трактир. Вот сейчас ему и представилась прекрасная возможность получше рассмотреть этого неугомонного юношу.

— … Это нечто иное, как самое значительное, универсальное, возведенное в науку выражение немецкого политического и правового сознания! И любой, кто считает иначе, глубоко ошибается, камрады! Выпьем же за это! — и они дружно подняли бокалы с пивом, смотря на оратора восторженными глазами. — За Гегеля!

Молодой человек сейчас напоминал собой тех юных революционеров, борцов с самодержавием, которых так любили изображать в раннесоветских кинофильмах о Великой революции. Он был строен, черноволос. Глаза чуть навыкате, но смотрели вперед решительно, с вызовом. Высокий лоб, совсем неприкрытый волосами, выражал глубокий ум. С горбинкой нос открыто говорил о большой доли семитской крови, что текла в его жилах. Весьма интересный экземпляр, и тем удивительнее его встретить здесь, в трактире Шверина.

А поэта тем временем просто распирало от желания не просто поговорить, а именно поспорить. Студенческий багаж в виде сотен часов, проведенных за зубрежкой толстенных философских трактатов, буквально кричал о себе, буянил внутри. Словом, не выдержал он, за что впоследствии очень сильно раскаивался.

— Хлам, никчемушный хлам эта ваша философия Гегеля!– произнес Пушкин. Причем это прозвучало так четко и громко, что за тем столом мгновенно все затихло — стихло чавканье, бульканье, хруст, чей-то негромкий говорок. — Его время прошло, и скоро это станет понятно даже самому последнему школяру.

От стола, где сидели студенты послышалось дружное шарканье стульями — молодые гегельянцы шустро поворачивались в его сторону. При этом их недовольные лица совсем ничего хорошего не обещали, скорее очень и очень плохое.

Встретившись с ними взглядами, Александр запоздало подумал, а не переборщил ли он. Ведь, всем была известность невероятная драчливость и сумасбродность школяров и студентов. В городах, где были старейшие университеты Европы, во время попоек студенты могли запросто разнести трактир, а потом его еще и поджечь. Про драки, кровавый мордобой и говорить было нечего. Одним из развлечений было отловить студентов с другого факультета и хорошенько его отдубасить, а на отобранные деньги весело шикануть в ближайшем кабаке. Вот именно это все Пушкин и читал в злых взглядах, которые на него бросали.

— Мавр, ты слышал⁈ — полный парень с такой силой брякнул кружкой по столу, что разнес ее вдребезги. Причем смотрел при этом на того самого смуглого студента с всколоченной черной шевелюрой, явно, предводителя в их студенческой компании. Сразу же стало понятно, что столь необычное прозвище — Мавр — было связано с цветом его кожи. — Не проучить ли этого остолопа?

Смуглый поднял руку, останавливая чересчур активных и обидчивых товарищей. Встал в позу, воткнув руки в бока, и стал буравить удивленным взглядом Пушкина. Похоже, поверить не мог, что кто-то решил им слово поперек сказать.

— Чего смотрите? Я отвечаю за свои слова. Я докажу, что время Гегеля прошло и сейчас многие его посылы просто устарели и не значимы, –твердо проговорил Пушкин, взывая о помощи к своим студенческим и учительским знаниям. Сейчас они ой как пригодятся, иначе его запросто отдубасят. Револьвер за пазухой даже не поможет, вытащить просто не успеешь. — Ну что, поговорим… о философии Гегеля?

Александр широко улыбнулся. Ему вдруг стало так смешно, что он с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться во весь голос. Ведь, если посмотреть на все происходящее со стороны, то это напоминало самый настоящий сюр! По-другому просто и не сказать. Он с целой командой, вооруженных до зубов отставников, уже около недели рыщет по Европе в поисках сокровищ масонского ордена, и вдруг оказывается на философском диспуте с пьяными студентами. Готовился стрелять, возможно, даже убивать, а тут приходится вспоминать университетский курс классической философии.

— Поговорим, — с угрозой проговорил смуглый студент, сдвигая стул ближе. Рядом уже ставили лавку его товарищи. — И если будешь нести бред… — он недвусмысленно хрустнул кулаками, открыто намекая на последствия. — То мои камрады буду очень недовольны.

Пушкин кивнул, давя внутри себя веселость. Ему предстояло весьма непростое испытание. Вести спор со студентами, да еще Берлинского университета, одного из старейших учебных заведений Европы, это не пиво в трактире хлестать и девок на сеновале щупать. Тут думать нужно, а то потом не сможешь делать ни первого, ни второго.

Он вскинул голову и улыбнулся еще шире. Чего он беспокоится? Перед ним всего лишь студентики, начитавшиеся умных книжек и возомнившие о себе, черт знает что. Да у него в запасе такой багаж философских знаний, причем еще советской закваски, что любого можно так заговорить, что маму родную забудешь, как звать. И начать можно сразу с тяжелой артиллерии — с классика коммунизма, самого бородатого дедушки Маркса. Он-то, как нам рассказывала преподавательница марксизма-ленинизма, просто ненавидел философские выкладки Гегеля.

— Итак, начнем с простенького — с идеалистического метода познания, который вы тут отстаиваете с упрямством самого упертого барана… Гегель сделал продуктом идеи, ее предикатом, то, что является ее субъектом. Он развивает свою мысль не из предмета, а конструирует свой предмет по образцу закончившегося свое дело мышления…

Несколько мгновений студенты «пережевывали» только что услышанное, а потом в один момент все разом загалдели. Перебивали друг друга, махали руками. Пара самых рьяных парней, вообще, в драку полезли, начав кулаками размахивать. Еле-еле все устаканилось, разъяснилось.

— … Ну и на закуску получите самое вкусное! Ваш дорогой Гегель своими трудами поддерживал то, что вы ненавидите больше всего, — Пушкин едва не лучился от радости, понимая, что уже почти победил в этом споре. Студентики выглядели растерянными, явно не зная, как парировать его аргументы. — Весь идеализм Гегеля неизбежно введет к религии и мистике в объяснении общественных явлений, формирует консервативные политические взгляды на прусскую монархию, веете к мистификации феодальных атрибутов государства. Понимаете, идеи Гегеля фактически укрепляют абсолютизм, всеволие правителей.

И это оказался очень сильный удар. Студенты во все времена мнили себя вольнодумцами и ненавидели правителей, власть во всех ее проявлениях. Они постоянно бузили, возмущались запретами, цензурой. В любых волнениях школяры и студенты были, как рыба в воде. А тут вон как оказалось…

Вой, вообще, до небес поднялся. Студентики между собой бучу затеяли. С одной стороны орали те, кто принял сторону Пушкина, с другой стороны — те, кто не поменял своего мнения. Еще немного и точно бы мордобой начался.

— А ну, хватит! Успокоились все! — заорал Мавр, вставая между спорщиками. — Что разорались? Выпить нужно, на сухую плохо думается…

Испуганный хозяин трактира, услышав про пиво, уже несся к ним с кружками, полными пенящегося напитка. Как говорится, пусть лучше упьются вусмерть, чем по трезвости зубоскалят.

— Камрады! — смуглый поднял высокого над собой кружку с пивом. — Как говорили в древности, In vino veritas — истина в вине! Наша истина в пиве! Выпьем же за истину! Камрад Александр, ты с нами? Выпьем и продолжим наш увлекательный спор! Так ведь, камрады?

— Да! — тут же дружно взревели десять здоровых глоток. — Да здравствует, истина! Да!

Что еще нужно студентам? Здоровым молодым парням, у которых кровь играет в жилах? Конечно же, не хватает доброй попойки, задушевного разговора и хорошей драки!

— Да! — заревел и изрядно захмелевший Александр, громко стукаясь кружками с Мавром. — Выпьем за истину!

Опустошив по кружке, они дружно потребовали еще, а потом еще. Вскоре два стола были сдвинуты вместе, на них появились новые блюда с закусками, на полу прибавилось мусора, а компания студиозов в открытую браталась в Пушкиным.

— Только настоящий студент Берлинского университета имени Гумбольта может так знать философию Гегеля! Камрад, признавайся, ты из наших?

— Когда учился в университете?

— С кем учился? — засыпали Александра вопросами.

— Трактирщик, еще пива! Живо сюда тащи! Камрады, выпьем за нашего нового камрада! Держи пиво! Выпьем за нас, за студиозов!

И как не выпить за свою студенческую жизнь⁈ Кто учился, помнит это чудесное время, полное счастливых бессонных ночей, дружеских попоек. Естественно, Пушкин не мог, да и не имел права отказаться.

— … Камрады, выпьем за материализм, который есть и будет основой новой настоящей философии свободного мира! — после очередной кружки орал свой тост Александр, забравшись на стул и вытянув руку с кружкой к потолку. — Материализм есть оружие угнетенных, сирых и страдающих! Камрады, хватит заниматься идеалистикой, долой Гегеля!

Крепкое пиво, хорошо в голову дает, особенно без хорошей закуски. А откуда у бедных студентов деньги на хорошую закуску?

— … Что вы молчите, камрады⁈ Вы же сила! Вы же проводники новой, более счастливой, жизни! — Пушкина уже несло по «бурной горной реке» воспоминаний, где все смешалось в какую-то дикую смесь. Стоя уже на столе и потрясая кулаками, он представлял себя революционным оратором в комиссарской кожаной куртке с наганов в руке. Перед ним толпа вооруженных матросов с самой Авроры, а за спиной тот самый Зимний. — Вы боевой отряд пролетариата!

— Да! — взревели разгоряченные студенты во главе с Мавром. — Веди нас!

Что случилось дальше, Александр уже и не помнил. Вроде бы снова «бахнули» по кружке пива, по второй, а потом куда-то пошли. В голове остались обрывки каких-то совершенно безумных воспоминаний о беготне, драках и даже стрельбе.

* * *

г. Шверин

Отделение жандармерии Великого герцога Мекленбургского.

— … Ад⁈ Камрад, слышишь⁈ Подымайся, нас выпускают! Камрад, Александр⁈

Пушкин со стоном отмахнулся от этого хриплого назойливого голоса. Голова и так гудела, словно улей с пчелами. Хотелось просто валяться без всякого движения, никак не двигаться. Больно уж бурной оказалась ночь.

— Вставай, говорю тебе! Жандармы нас выпускают! Хватит, и так всю ночь уже здесь провалялись…

Кто-то вцепился в плечо Александра, и с силой начал его тормошить. Дергал так, что поэта шатало из стороны в сторону.

— Отвали! Голова раскалывается, аж мочи нет…

Но тормошить его так и не перестали.

— Черт! Что же вы за черти такие⁈ Видите, плохо мне, страдаю я. Отстаньте от меня, черт вас дери…

С трудом, но глаза Александр все же смог открыть. Несколько минут сосредотачивался, растирал глаза, пока, наконец, картинка не прояснилась.

— Мавр⁈ — Пушкин увидел, что рядом с ним сидел его недавний знакомец по прозвищу Мавр. — У меня голова так болит, что дышать сложно… И, вообще, где-то мы? Что еще за решетки такие?

Они, и правда, находились в небольшой комнатушке с двумя лавками и крошечным окошком с решеткой. Очень уж на тюремную камеру похоже.

— Ты чего, камрад, правда ничего не помнишь⁈ — у студента лицо от удивления аж вытянулось. — Ну, ты дал вчера! Знатно мы покуролесили. Пол города на уши поставили, а в конце концов подрались с жандармами и за решетку «загремели».

— Вообще, ничего не помню, — мотнул головой Александр, и тут же сморщился от сильного приступа головной боли. — Перепил, похоже.

Студент неожиданно схватил его за руку и крепко ее пожал. Выглядел при этом как-то странно — одновременно проникновенно и загадочно.

— Александр, ты открыл мне глаза. Вчера… Понимаешь, вчера, ты все правильно сказал. Идеализм — это путь в никуда. Это полнейшая близорукость, которая скрывает истину. Ты абсолютно прав! Познание возможно лишь через диалектический материализм! Как же я ошибался⁈ Диалектика объясняет все — и прогресс технологий, и общественные изменения, и неравенство классов! Ты настоящий гений!

Так ничего толком и не поняв из этих сумбурных объяснений, Пушкин буркнул в ответ что-то неопределенное:

— М-м-м…

Почти вся вчерашняя ночь, словно вылетела из его головы. Вообще, ничего не понял. Все мысли были лишь об одном — подлечиться бы, чтобы головная боль прошла.

— Знай, камрад Александр, у тебя теперь есть настоящий друг! — студент снова протянул свою руку. — Карл Маркс!

Пушкин пожал его руку, молясь про себя, чтобы его, наконец, оставили в покое.

— Твои идеи невероятны…

И тут до Пушкина дошло, что он только что услышал. Волосы на его голове начали шевелиться, по спине «побежали» мурашки размером с кулак.

— Что? Что, б…ь, ты сказал? — прохрипел Александр, вцепившись в рукав студента. — Повтори, черт побери, что ты только что сказал! Слышишь⁈ Как тебя зовут?

Студент вскинул голову, явно не понимая причину такого удивления.

— Я же сказал — Карл Маркс, студент Берлинского университета имени Гумбольта. Мы же вчера с то…

Но договорить не смог, так как Пушкин из-за всех сил тряхнул его.

— Ты Маркс? Б…ь, ты тот самый Маркс⁈ Но ты же бородатый должен быть, — растерянно бормотал Пушкин, перед глазами которого стоял самый известный портрет одного из создателей коммунистической идеологии. — Черт, какая борода? Ты же молодой еще… Черт, точно. Ведь, знакомые звали молодого Маркса Мавров за его смуглую кожу и курчавые волосы… Мать твою-ю-ю…

Он схватился за голову и громко застонал.

— Опять! Опять! Черт побери! Это какой-то злой рок…

И тут резко вскинул голову с выпученными, как у безумного, глазами.

— Получается, я придумал коммунизм⁈ Б…ь…

Глава 21 Бинго

* * *

г. Шверин

Видели хоть раз, как сухой хворост загорается? Сложишь высохшие ветки горкой, поднесешь зажжённую спичку, и тут же все заполыхает. Раздается громкий треск, крохотный огонек в один момент вырастает в размерах — в ширину, в толщину и в высоту. С жадностью начинает пожирать все новые и новые ветки. И вскоре на месте крохотного огонька уже полыхает огромный костер, вытягивая к небу ярко-красные сполохи.

Примерно так случилось и в Шверине, что позднее европейские историки окрестили предвестником грозных революционных событий 1848–1849 гг., своеобразной репетицией массовых и кровавых волнений в Италии, Австрии, Германии, Франции.

Еще вечером прошлого дня, когда Пушкин засиделся в трактире, а потом оказался в полицейском участке, в городе была тишь да благодать: город «цвел и пах», торговали многочисленные лавки, бюргеры прогуливались парочками, важно вышагивали толстобрюхие полицейские.

Однако в этот день, когда в городе началась ежемесячная ярмарка и со всей округи собрались толпы людей, случилась пустячная стычкам, которых в такое время бывали десятки. Казалось, об этом и говорить не было смысла, если бы в драке не пострадал один из отпрысков самого бургомистра Шверина. Студенты, находившиеся хорошо «подшофе», своротили тому нос, расквасили все лицо и от души навешали тумаков, отчего бургомистр пришел в ярость и «поставил под ружье» всю полицию.

Местная полиция, под крылом бургомистра и самого великого герцога давно уже чувствовавшая себя «первыми после Бога», естественно, постаралась, как следует. Три десятка мордоворотов в красочных голубых мундирах с золотыми эполетами в честь праздника, словно метлой, прошлись по всем городским трактирам, выискивая тех самых студентов. Когда же виновных не нашли, то перевернули вверх дном ярмарку. Под шумок, конечно же, многим торговцам помогли избавиться от своего товара, причем без всякой оплаты, за спасибо.

Вот тогда-то и полыхнуло. Торговцы, среди которых было много сельской бедноты, мелких ремесленников, и так едва концы с концами сводили из-за бесконечно поднимающихся налогов великого герцога, а тут их еще и грабить в открытую начали. Начав возмущаться, тут же получили от полицейских «по шапке». Местный капрал, особо не церемонясь, даже кому-то по лицу палашом врезал, отхватив у бедолаги пол скальпа вместе с ухом, глазом и частью носа. В ответ в него кинули яблоком и матерно обложили, а он, недолго думая, достал пистолет и разрядил его прямо в толпу.

После этого все и понеслось. В полицейских уже полетели камни, привезенная на продажу посуда — чугунки, сковородки, кувшины. Вилами и топорами их начали теснить с площади, тыкая острыми железом в ноги, руки. Те пытались отстреливаться, но от однозарядных капсульных пистолетов не было большого толка. Пока такое оружие перезарядишь, тебя уже десять раз проткнут или, как колбасу, нашинкуют к столу. От выстрелов пара — тройка крестьян замертво свалилась, но остальные даже не думали отступать — еще яростнее и дружнее поперли на полицейских и городскую стражу.

— Бей разбойников! Бей грабителей!– кричали крестьяне и ремесленники, размахивая дубинами, вилами, топорами. — Гони эту шваль с площади! Убирайтесь прочь!

Полицейские пытались отбиваться, где палащами, где кинжалами, а где и кулаками. Убили и ранили еще несколько человек. Только бесполезно было все это. То, что было самой обычной дракой в трактире, медленно и неуклонно перерастало в нечто гораздо большее и более страшное — в восстание бедноты против богатеев.

— Твари, жируете за наш счет, а мы голодаем! Люди, хватит терпеть! — орал, забравшись на повозку, какой-то парень потрепанного вида. — Почему мы должны подыхать от голода, а они жить, как в раю⁈ Почему мы это все терпим⁈ Хватит терпеть угнетение и несправедливость! Возьмем то, что нам принадлежит! Вперед, люди!

Первым насмерть оглоблями от повозок забили того самого злополучного капрала, который так и не успел убежать от озверевшей толпы. Кровь разлеталась брызгами от сильных ударов дубинами. Измочалив тело до неузнаваемости, покрытые кровью с ног до головы крестьяне уже принялись за остальных полицейских. Другая часть толпы побежала грабить дома богатых бюргеров, которых уже некому было защищать.

— Пустить им красного петуха! Пусть теперь на улице живут, как мы! — вновь подал голос тот самый парень, размахивая факелом. — К черту дома богатеев! К черту самих богатеев!

Толпа, добравшись до дармовой медовухи из раскупоренных бочек, тут же подхватило лозунг. В момент над голова взлетели десятки факелов, от которых тянулось пламя и дым.

— Пустим красного петуха! Пустим красного…

Через минуту уже вспыхнула роскошная карета с позолотой, стоявшая у красивого двухэтажного каменного дома. Мощная дубовая дверь валялась рядом, а из дома выбегали орущие люди с охапками добра — какие-то платья, сюртуки, сапоги, мешки с посудой. За ними ползла на коленях визжащая женщина в чепчике с окровавленной головой, хозяйка, похоже.

— Пусть страдают, как мы страдаем! — кричал худой, как палка, крестьян с лицом землистого цвета. Он потрясал кулаками в сторону целой улицы красивых домов, где жили важные люди города — городской судья с сыновьями, глава полиции и сам бургомистр. — Будут знать, как нашу кровушку пить!

Уже никто и не помнил, с чего все началось. Люди за какие-то пару часов превратились в диких зверей, полностью потерявших человеческий облик. Одни, упившись вусмерть пивом и медовухой, валялись на дороге, справляли нужду прямо на улице. Другие, едва держась на ногах, тащили из домов вещи, ценности. Третьи, позабыв о приличьях и совести, совокуплялись прямо при всех.

Терпение обездоленных сменилось их яростью и жаждой местью тем, кто их годами обкрадывал, обкладывал налогами, несправедливо судил и издевался над ними. Теперь пришел их черед вершить свой суд — жестокий, кровавый и бесчеловечный.

* * *

г. Шверин

Трактир «Старый кабан»

Пушкин сидел в том же самом трактире, что и несколько дней назад. Только, памятуя о прошлых события, даже не думал притрагиваться к спиртному. Просто держал в руках кружку с пряным травяным отваром, к которому время от времени и прикладывался.

— Что будем делать, Александр Сергеевич? — сидевший напротив него, Дорохов, наконец, нарушил молчание. Ведь, так не говоря ни слова, они сидели уже почти час. — Может пора возвращаться? К казне ордена нам никак не подобраться. Мы перебрали уже все варианты, — он пожал плечами, показывая, что у него, вообще, не осталось идей. — С нашими силами мы и подобраться к замку не сможем. Тут целый полк с артиллерией нужен, да и то без гарантии.

Тяжело вздохнувший Пушкин отвернулся к небольшому закопченному окошку. Поганое настроение, и говорить, вообще, ничего не хотелось. Он никак не мог самому себе признаться, что все его планы пошли прахом. Теперь не будет никакой орденской казны и ему придется возвращаться восвояси. И это значило, что придется поставить больший и жирный крест на всех его планах по реформированию системы образования страны. Похоже, все останется так, как и было — старым, замшелым, и никуда не годным.

Но судьбе, как показали дальнейшие события, это было совсем не угодно.

— Не знаю, Миша…

И тут дверь таверны с хрустом распахнулась, словно с той стороны ее кто-то пнул сапогом как следует. От неожиданности все посетители, что были в трактире, вздрогнули и все, как один, развернулись в сторону двери.

— Спасайтесь! — внутрь вбежал черный от копоти человек, больше похожий на негра, и стал размахивать руками от переполнявшего его возбуждения. — В городе восстание бедноты! Ходят по домам, грабят, а потом жгут. Уже две улицы горят, скоро и сюда придут!

Пушкин удивленно оглядел своих людей, что сидели на соседних лавках. Те уже готовились к драке, проверяя оружие. Одни проверяли легко ли выходят кинжалы из ножен, другие хватались за револьверы. Судя по их виду, никто из них и не думал куда-то бежать и прятаться. Все, как один, готовились по дороже продать свои жизни.

— Александр Сергеевич, что вы сидите? — Дорохов уже был на ногах и удивленно смотрел на поэта. — Вы не должны пострадать. Нужно срочно уходить за город. Пока спрячемся где-нибудь в лесу, а потом посмотрим, что будет с городом. Алекс…

Но Пушкин, только что напряженно размышлявший, вдруг резко вскинул руку в упреждающем жесте. Мол, помолчи! И Дорохов тут же заткнулся, клацнув зубами от неожиданности.

Еще какое-то время поэт сидел в полной неожиданности. Ему в голову пришла одна сумасшедшая идея, которая, однако, все больше и больше нравилась ему. Он боялся ошибиться, поэтому старался не спешить. Наконец, идея оформилась во что-то более или менее приличное, и он встал со своего места.

— Господа, нам выпала счастливая карта, а значит мы снова в деле, — Пушкин заговорщически улыбнулся, по очереди оглядывая каждого из своих людей. Пытался до каждого из них донести мысль о том, что вот-вот настанет момент, которого они все так ждали и к которому так долго и тщательно готовились. — Восстание бедноты случилось как нельзя вовремя, и этим грех не воспользоваться.

Он вытащил из кармана необычный перстень, который специально забрал с тела мертвого магистра ордена Розы и креста, и надел себе на безымянный палец правой руки. Именно так его и носил заклятый враг.

— Мы не будем штурмовать замок, мы не будем ни на кого нападать. Мы просто придем, и они сами с радостью нам все отдадут.

В ответ на нем скрестились откровенно недоуменные взгляды. Дорохов уже хотел что-то сказать, но поэт остановило его предупреждающим взглядом.

— Проверить оружие еще раз и готовиться к делу. С этого момента никаких разговоров на русском языке. Если что-то нужно будет сказать, то только на французском языке. Теперь я посланник самого магистра ордена Розы и креста, о чем говорит этот фамильный перстень, а вы все мои послушники. Всем ясно? А теперь в путь!

* * *

г. Шверин

Шверинский замок

Старичок с сморщенным крысиным лицом долго стоял на замковой стене и пристально вглядывался в сторону города. Изредка поворачивал голову в сторону нового столба дыма, тянущегося над очередным подожжённым домом. Лицо у него сделалось нехорошим, жутковатым. При этом что-то шамкал беззубым ртом, наверное, проклятья посылал поджигателям.

— … Этот-то тряпка, слюнтяй… Чуть запахло жареным, сразу же собрал свое барахло, эту сучку с сиськами и рванул в Берлин, — старик с отвращение посмотрел на развевающийся на ветру стяг с цветами великого герцога и небольшой коронкой в углу. Явно вспоминал, как в самом начале волнений герцог так сильно перепугался, что уже через несколько часов его карета вырвалась за ворота замка и отправилась в сторону Берлина. — Был бы здесь господин, ни одна бы шавка не тявкнула. Он бы всех к ногтю прижал.

Шутке уже почти пять десятков лет подвизался смотрителем в замке, и прекрасно знал, что великий герцог обычная пустышка и ничего здесь не решал. Все эти земли, да и сам замок принадлежали лишь одному человеку, имя которого многие просто не знали. Для всех он был Господином с большой буквы, и лишь избранные знали его, как великого магистра ордена Розы и креста, повелителя жизни и смерти многих тысяч людей и хозяина несметных богатств.

— … Слюнтяй, как есть слюнтяй, — снова протянул старик, разглядывая горящий город. — Как только его земля носит? Только одни бабы на уме… И чего в них нашел? — бурчал старик, вспоминая любвеобильность великого герцога. — Ведь у всех одно и то же — сиськи, дырка и жопа… Хм, а это еще что люди?

Приложив ладонь ко лбу на манер козырька, смотритель подошёл ближе к краю стены. На дороге, ведущей к замку, показалась кавалькада всадников в чёрном.

— Хм.

Старик напрягся, чувствуя, как по его спине побежали мурашки. Ведь, в своё время именно такие всадники в чёрном и были посланниками от его истинного господина — от великого магистра ордена Розы и креста.

— Неужели, это они?

В груди закололо так сильно, что он схватился и стал растирать это место. Чуть подождав, когда боль отпустит, старик направился к лестнице. Ему срочно нужно было спуститься к воротам и самому во всем убедиться.

С кряхтением перебирал ногами, спускаясь по крутой лестнице. Часто отдыхал, когда от отдышки перехватывало дыхание и он начинал задыхаться.

— Герр Шутке, — вытянулись перед ним двое стражников у ворот. — Пока все тихо.

— Где тихо? Вон скачут, — недовольно пробурчал смотритель, подходя к небольшой бойнице в стене. — В оба смотрите, олухи Царя Небесного. Не дай Бог, каких-нибудь лиходеев проморгаете. С живых шкуру спу…

Замолчав, старик начал вглядываться в быстро приближавшихся всадников. И чем ближе они становились, тем крепче в нём становилась уверенность, что это посланники Господина. Слишком уверены они были. Скакали, не обращая внимания на горящие вокруг дома, на беснующихся на пути людях. Чувствовалось, что они точно знают, чего хотят.

— Неужели дождался… Господи, неужели это они… А может это сам Господин? — он едва не задохнулся от такого предположения. — Господи…

И вот всадники в чёрных плащах, шляпах с широкими полями и чёрных масках оказались у ворот замка. Один из них повелительно крикнул:

— Открывайте, чертовы копуши, пока я вас не приказал высечь!

Смотритель протер слезящиеся глаза. На какой-то миг ему показалось, что он увидел на пальце всадника перстень его Господина. Старик прильнул к бойнице и тихо спросил дрожащим голосом:

— Господин? Хозяин, этот вы?

Всадник вытянул руку, явно показывая перстень. Теперь старик его ясно видел. Это точно был перстень магистра.

— Господи, — у него подкосились ноги. Точно бы свалился, если бы не вцепился в камень. — Господин?

— Я посланник великого магистра, его Глаза и Уши! — грозно произнёс всадник. — Я должен забрать то, что принадлежит ордену, пока до этого не добралась толпа.

Старик аж затрясся, прекрасно понимая, о чем шла речь. В тайных комнатах замка, о которых знал лишь он и магистр, лежали несметные сокровища, казна ордена Розы и креста. Золото, серебро, драгоценные камни, которые веками собирали члены ордена.

— Но… здесь им ничто не угрожает.

— Старый дурак, ты противишься воле великого магистра? — всадник ткнул перстнем прямо в бойницу. — Позабыл свое место⁈ Ты пес, и твое дело охранять, а не противиться воле твоего господина и хозяина. Живо, открывай! Живо, я сказал!

Страха на воротах, повинуясь кивку смотрителя, шустро начали возиться возле громадного засова. Через мгновение засов был сдвинут, и ворота пошли наружу.

— С Господином все в порядке? — старик раскрыл в ожидании рот.

— В порядке. Великий магистр готовится к очень большому делу, и поэтому ему нужна вся казна ордена.

— Вся? — ахнул смотритель. — Там же столько…

— Все заберем. Собирай людей, будем готовить обоз. Но, сначала посмотрим, все ли на месте.

Старик, гремя здоровенной связкой ключей, пошел к массивной башне донжона, самому старому зданию замка. Именно здесь в фундаменте, заложенном еще при Карде Великом, располагались обширные подземные пустоты, о которых не знали даже старожилы. Эти подвалы и были приспособлены для хранения сокровищ, казны ордена Розы и креста.

— … Эти ступеньки еще помнят неистовых варваров с Севера, — дребезжал старик, спускаясь по каменной лестнице. — Они хранили здесь награбленные сокровища — сотни и сотни килограмм золота и серебра из Византии, Испании, Франции. Я как-то нашел в одном закутке римский золотой квинарий…

Внизу пришлось зажечь новый факел.

— Хорошее здесь место, господин, очень хорошее. Вся казна в целости и сохранности, — продолжал старик, заворачивая в очередной раз. — Вот почти и пришли. Здесь все и лежит… в ящиках.

И в самом деле, у стен всюду, куда доходил дрожащий свет от пламени факела, лежали деревянные ящики. Смотритель подошел к одному из ящиков и с кряхтением сдвинул грубо сколоченную крышку, открывая содержимое.

— Здесь золото в слитках.

Сверкнули небольшие прямоугольные кирпичики золота, аккуратно уложенные в ящике.

— Тут византийские солиды. Золото высочайшей пробы… Сейчас такого уже нет. Сейчас ведь совсем дрянное золотишко.

Старик опустил факел ниже, освещая россыпь небольших золотых круглящей с профилями давно сгинувших императоров.

— И там монеты, и там, и там, — старик поочередно показывал на другие ящики, череда которых терялась в темноте. — Где-то там ящики с золотой посудой украшениями…

Вдруг старик дернул головой, резко развернулся и с подозрением стал вглядываться в своего гостя.

— Нет, нет, не верю я, что Господин решил вывести казну. Не верю, — смотритель медленно вытащил из-за пазухи стилет с тонким лезвием, готовясь проткнуть им незнакомца. — Не…

И его ударили по голове золотым кубком, отчего ноги у старика подкосились и он сполз на землю.

МОЖЕТЕ ЗАЦЕНИТЬ БОЯРКУ — Незваный!!!

СЕГОДНЯ ты младший наследник вольного космического баронства и тебе не никак не «светит» трон правителя. Ты учёный «сухарь», полностью погруженные в научные исследования. Но покушение отправило тебя в небытие.

ТЕПЕРЬ ты… жалкий уборщик уборных, «худородный» парнишка в Московской Императорской Николаевской гимназии для магической элиты империи. Твой удел, если сильно повезет, — это вечная чистка унитазов, загаженных «благородными» задницами боярских и дворянских отпрысков.

СМИРИШЬСЯ ли ты? Ведь вторая жизнь просто так не даётся…

https://author.today/reader/193678

Глава 22 Золото, серебро, алмазы… и кое-что еще, гораздо важнее этого

* * *

г. Шверин

Шверинский замок

Таская эти ящики, битком набитые золотыми и серебряными монетами, посудой драгоценностями и даже фигурками ацтекских божков, Александр и его люди все прокляли. Уже через час от не подъёмных ящиков у них отваливались руки, от бесконечных ступенек — ноги. Местных привлекать не стали, решили не искушать судьбу. И так уже на них коситься начали после того, как один из ящиков упал и оттуда выкатился серебряный кубок для вина, отделанный красными драгоценными камнями.

— Александр Сергеевич, мы слишком долго возимся, — с тревогой в голосе проговорил Дорохов, свалившись без сил рядом. — Скоро могут возвратиться люди великого герцога. Нужно спешить, а золота ещё столько осталось, что страшно становится. Откуда здесь столько всего?

Александр оглядел восемь уже готовых повозок, груженных ящиками с верхом. В подвалах оставалось не меньше.

— Миша, ты даже не догадываешься, что это за люди, — вздохнул Пушкин, сделав рукой в воздухе неопределенное движение. — Это уже давно не воины Христовы, как это было сотни лет назад во времена Крестовых походов и кровопролитных воин за Гроб Господень. Забудь обо всех этих сказках о бедных тамплиерах или госпитальерах, которые ходили в рубище и ели черствые лепешки, которые запивали простой дождевой водой. Нет больше никаких бессребреников, которые каждый грош откладывают во славу Господа и его церкви…

Александру, в свое время с большим интересом изучавшим историю разнообразных европейских тайных обществ, рыцарских и церковных орденов, было о чем рассказать Дорохову. В великой помойке двадцать первого века — сети интернет — можно было с легкостью найти такое, от чего волосы дыбом вставали не только на голове, но и на остальных частях тела. Вот он и выдал кое что из этого пока они переводили дух после перетаскивания ящиков.

— … Это все давно уже не про Бога, а про власть, огромную, бесконтрольную власть, и, конечно, же деньги, Миша…

Грустно улыбнулся Пушкин, вспоминая то, что происходило в его стране накануне развала Союза, в его момент и после него. На глазах рушилось все, что прежде казалось незыблемым и нерушимым, что было фундаментов великой страны. То, что считалось правильным и важным, в один момент, стало никому ненужным мусором. Коллективизм, патриотизм, честность отправились на свалку, во главу угла встали выгода, нажива, потребительство и неимоверная жадность.

— Сейчас происходят страшные вещи, старый друг. Когда-то давным давно флибустьеры грабили испанские галлоны знаменитого золотого каравана, чтобы весело прожигать жизнь, закатывать роскошные пирушки, оснащать новые корабли, вербовать новых сторонников. Но орден делает совсем другое, и это во сто крат хуже, Миша. Эти сокровища не просто золото, серебро, драгоценности, это все инструмент для достижения невиданной власти. Такая власть, к которой стремится орден и ему подобные не снилась Чингиз хану, египетских фараонам. Они завидуют самому Богу…

У Дорохова от таких разговоров глаза округлились, став напоминать два здоровенных медных пятака. Точно оказался не готов к такому. Сразу было видно, что ему не помещала бы современная информационная «прививка» от РЕН-ТВ или ТВ-3 из хорошей порции передач про древнейшие сверхсовременные цивилизации атлантов, Богов с других планет, великих героях со сверхспособностями и тому подобное.

— … Великий магистр был уже близок к тому, чтобы контролировать русский престол. Его люди были на очень важных постах. Ты даже не догадываешься, как далеко он смог проник, — Пушкин в этот момент чуть не проговорился про цесаревича, который тоже состоял в ордене. — Орден уже хорошо отметился у нас. Вспомни многочисленные странные смерти наших правителей, бесконечные перевороты. Ведь все это было сделано с помощью именно этого золота, что мы с тобой только что таскали. Но теперь эти деньги послужат совсем другой цели, Миша. Мы будем учить… сначала детей, а потом и их родителей. И уверяю тебя, что через пять — десять лет ты просто не узнаешь страну. На заводах будут работать механизмы, по рекам станут плавать пароходы, в портах возвышаться исполинские краны. Даже в самых глухих деревнях и селах будут красивые большие и светлые школы, больницы, заводики. Страну покроят ровные прямые дороги, по которым станут мчаться самобеглые машины наподобие повозок…

У Михаила остекленели глаза и рот раскрылся от все новых и новых порций совершенно дикой информации.

— … Ну, ладно, хватит! Прикрой рот, и пошли дальше таскать. Ты прав, нам нужно спешить. До вечера нужно управиться и сразу же отправиться в путь. Лучше эту ночь провести в пути, пока разгулявшаяся беднота будет отсыпаться после сегодняшнего разгула. И если повезет, то к завтрашнему утру мы уже будет далеко от сюда. Глядишь, через пару суток окажемся в порту, а там и сядем на зафрахтованное судно… Вперед! Хватит сидеть, отдохнули.

С кряхтением встали и пошли в сторону зияющего зева подвала.

* * *

г. Любек

Городской причал

Пушкин ошибся в своих планах. На дорогу от Шверинского замка до Любека им понадобилось не двое суток, а все четверо. И это путешествие по землям, охваченным восстанием бедноты, оказалось совсем не простой прогулкой. Уже при выезде из Шверина они потеряли убитым одного из людей, его подстрели из арбалета какой-то перепивший бюргер. Этого пьяницу они, конечно же, нашли и располосовали саблями, но товарища было уже не вернуть. Еще двое получили ранения, когда их попыталась атаковать взбесившаяся толпа возле городских ворот. Точно было бы больше жертв, если бы не те американские револьверы, которыми они запаслись в достатке. Едва орущее быдло с вилами и топорам на них просилось, то их встретила сплошная стена свинца. У каждого из бойцов каравана было по два основных пистолета в руках и по два заряженных запасных. И опустошив барабаны, нужно было просто сбросить разряженное оружие и выхватить из-за пазухи новое. Словом, взбунтовавшие горожане хорошо умылись кровью.

— … Александр Сергеевич, все погружено на корабль, — к сидевшему на бочке Пушкину подошел Дорохов, ведавший погрузкой ящиков с казной на корабль. Он показал на потрепанный пароход с закопченной надстройкой на палубе. По бортам возвышались здоровенные гребные колеса, на которых висели матросы и что-то простукивали молотками; похоже, готовили корабль к выходу в море. — На ночь оставим людей здесь. Я сказал, чтобы были начеку. Кто знает, чего ждать…

Поэт устало кивнул, даже не посмотрев не него. Больно сильно он вымотался за последние дни. Считай, толком и поспать не удалось в дороге. Крестьяне, словно взбесились: сбивались в шайки и рыскали по дорогам, нападая на всех, кто им был не знаком. На какое-то время дороги в этом княжестве стали не просто опасными, а смертельно опасными. Здесь можно было лишиться не только кошелька и товара, но и жизни. Из покосившихся сельских избенок можно было запросто получить арбалетный болт в бок, а из кустов — здоровенную свинцовую пулю.

— Я тут рядом в трактире пару комнат снял. Вам бы поспать, силы восстановить.

Пушкин снова кивнул. Поспать ему точно не помешает.

— … Эй! Тебе чего нужно, оборванец⁈ — Дорохов вдруг ощетинился, выхватив револьвер и уставившись за спину Пушкину. Похоже, оттуда кто-то подходил. — Здесь не подают! Ищи себе подаяние в другом месте. Понял?

Александр тоже повернулся в ту сторону, любопытствуя, кто бы там мог быть. Прищурился, разглядывая высокого парня в каком-то грязном, прожженном в разных местах, балахоне. Курчавые волосы стояли торчком и, определенно, нуждались сначала в мыле, а потом в стрижке. Измазанное сажей лицо, тем временем, показалось ему знакомым.

— Ты не понял? — Дорохов недвусмысленно повел пистолетом, показывая, что настроен серьезно. Правда, оборванец почему-то не уходил, продолжая стоять и смотреть в сторону Пушкина.

— Миша, подожди, — Александр поднял руку, останавливая товарища. — Эй, ты, подожди ближе. Откуда я тебя знаю?

Тот сделал шаг и расплылся в улыбке, что на его грязном лице смотрелось довольно странно.

— Камрад, ты не узнал меня? Я, конечно, грязноват немного и довольно сильно помят, — оборванец извиняющее похлопал по своему рваному балахону. Мол, он не виноват, что так одет. — Это же я, Карл!

Пушкин медленно встал с бочки, растер глаза пальцами, не веря самому себе.

— Б…ь! — у него тут же само собой вырвалось ругательство. — Маркс? Карл Маркс, это ты⁈ Черт побери! Как так⁈ Чего с тобой произошло? Тебя черти, что ли поджаривали на костре?

Студент замялся, похоже, не сильно делая рассказывать о своих злоключениях.

— Так, пошли с нами! Вижу, деньгами ты не богат. Ничего, мы заплатим. Поешь, приведешь себя в порядок, а заодно и все расскажешь! Пошли, пошли. Миша, показывай свой трактир. Нам всем срочно нужно выпить, а также послушать кое-что интересное…

Рассказ студента, и правда, оказался захватывающим. Если его чуть-чуть дополнить, то смело можно было бы написать хороший приключенческий роман. Оказалось, именно Маркс со своими друзьями оказался одним из непосредственных виновников этого сумасшествия, распространившегося уже на все Мекленбургское герцогство.

— … Ты⁈ Это все из-за тебя началось⁈ — у Пушкина чуть пиво назад из рта не вылилось, когда он услышал про драку с жандармами, а потом и штурм жандармского участка. — Ты спятил что ли⁈

Карл же, уплетая тушеную капусту прямо руками, и запивая все этопивом, в ответ лишь ухмылялся.

— Ты же сам сказал, что мы не должны больше терпеть эксплуататоров! — нагло оскалился студент, запихивая в рот целый кусок жареной колбаски и с чавканьем начиная ее пережевывать. — Я всего лишь показал бедным горожанам и крестьянам, кто их враг. Вот они и начали сами себя освобождать…

Пушкин в ответ только руками развел. У Карла явно было не все в порядке с головой. Ведь от его выходки полыхало целое княжество! В городках, поселках ловили дворян, как бешеных псов. В замках прятались от восставших, закрывали ворота, двери, и со стен стреляли во все, что движется. Сбежавший герцог слал своим соседям жалостливые письма с просьбами о помощи.

— … И, вообще, ты правильно сказал — вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов! Кипит наш разум возмущенный и в смертный бой вести готов. Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем! Золотые слова, камрад! Просто гениально!

Говоря это, студент даже кружку с недопитым пивом отставил в сторону. Пятерней взлохматил свою шевелюру, декламировал слова знаменитого Интернационал с чувством, с толком с расстановкой, отчего тот звучал грозно, напоминая слова священной клятвы.

— Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим: кто был ничем, тот станет всем! Золотые слова, камрад! Просто гениально! Как только тебе могли прийти в голову такие слова…

Сейчас он, и правда, напоминал того самого классического революционера, которых Александр помнил по старинным советским фильмам — с голодным угрожающим блеском в глаза, осунувшееся лицо с заострившимися скулами, проникновенная речь. Для полного сходства не хватало лишь кожаной куртки и знаменитого маузера в руке.

— Подожди, подожди, ты же просто спят… — начал было говорить Пушкин то, что было у него в мыслях, как вдруг совершенно неожиданно остановился. До него в этот самый момент дошла одна совершенно простая и понятная мысль, которая показалась ему невероятно потрясающей, почти гениальной. — Подожди-ка, Карл… Сейчас…

Поэт клацнул зубами и замер с ложкой в руке. Ведь, по всему выходило так, что ему сейчас выпал удивительный шанс изменить мировую историю. Можно было из этого студента-еврея Карла Маркса сделать не просто будущего знаменитого Маркса, основателям коммунистического учения, а самого настоящего яростного революционера, который своими действиями и своими работами на долгие десятилетия, если не столетия, подорвет стабильность Европы! Если все получится, то именно европейские страны будут весь двадцатый век с упоением резать и стрелять друг в друга, оставив Россию в покое. Пусть у них бушует революции, пусть у них проходят дикие социальные эксперименты над миллионами людей, а у нас здесь пусть все идет тихо и мирно, последовательно, эволюционно.

— Вот это-то, действительно, гениально, — с благоговением прошептал Пушкин, понимая, что в его руках ключ к будущему России. И ему осталось лишь провернуть его, чтобы история его отчества свернула с кровавого страшного пути и пошла совершенно другой дорогой. — И не будет первой войны, не будет революции, не будет гражданской войны, не будет второй войны… Миллионы русских останутся в живых и получат уникальный шанс…

У него в этот момент стало настолько одухотворенное лицо, словно он увидел Бога и удостоился его благодати, что Дорохов непроизвольно вздрогнул и стал оглядываться по сторонам. Явно пытался понять, чего такого мог увидеть его товарищ.

— Так, Карл, поднимайся и пошли за мной! Нам нужно о многом поговорить! И поверь мне, твоя жизнь теперь перемениться, — поэт резко вскочил с места, едва не опрокинув стол. — Миша, следующие пять — шесть часов сделай так, чтобы никто не побеспокоил. Это очень важно… для нас всех.

Он произнес это так, что Дорохов проникся. Весь подобрался, непроизвольно коснулся рукояти револьвера, словно готовился открыть огонь.

— Не беспокойтесь, Александр Сергеевич. Вас никто не побеспокоит — ни человек, ни зверь.

Пушкин благодарно кивнул ему и потянул студента за собой.

— … Карл, ответь мне честно, без всяких недомолвок… Ты ведь всегда, с самого детства, знал, что самой судьбой тебе предназначено совершить нечто совершенно великое, невероятное?

Студент вздрогнул, замешкался и едва не поскользнулся. Еще мгновение и он бы полетел кубарем. К счастью, Карл смог сохранить равновесие.

— Что? — растерянно спросил он, словно ничего не расслышал. Хотя, конечно же, все он расслышал.

— Карл, я совершенно точно вижу, что ты особенный человек, ты избран, чтобы принести человечеству великую ценность — свет свободы, — Пушкин схватил его за плечи и заглянул ему прямо в глаза. — Разве глубоко внутри себя ты не знал этого? Разве, смотря на страдания простых людей, ты никогда не думал об этом? Разве ты не чувствовал в себе возмущение, наблюдая за сытыми бесчинствами богатеев?

Александр, дитя двадцатого и чуть-чуть двадцатого века, мог литрами «лить в уши» эту и тому подобную чушь. Разве не это талдычили на пионерских и комсомольских собраниях, влияя на неокрепшие мозги ребятни? Разве не об этом с утра и до вечера «кричали» из телевизора, а потом и из сети интернет? Политики, шоумены, блогеры, лидеры мнений, инфлюенсеры и другая стремительно разбогатевшая шобла, твердили, что ты избранный! Шептали с придыханием, что именно ты тот пуп земли, вокруг которого все и вертится! Кричали, что ты все знаешь, все умеешь, ты лучший, ты мессия! Конечно же, Александр все это помнил, пережил на себе и прекрасно научился этим манипуляциям. Так пусть теперь они послужат на действительно благое дело.

— Да, да, я всегда чувствовал, что я не такой, как все они… — прошептал Карл Маркс, потрясенно раскрывая глаза.

Конечно же, парень не устоял. Сразу же поплыл, как свечной воск возле зажженного фитиля свечи.

— Все вокруг меня были обычными людьми и никогда меня не понимали. Они, как бараны, шли строго по одной дороге, чтобы потом встать в стойло. Но я знал, что я не такой! Я всегда знал, что мне предстоит великая судьба! Да, камрад, тысячу раз, да…

Слушая его, Пушкин с трудом сдержал улыбку. Слишком уже смешно это смотрелось со стороны. Но через мгновение поэт скрипнул зубами, веселость сменилась злостью на самого себя. Он вдруг вспомнил, что родоначальником чего этот паренек станет через несколько десятков лет и к чему это все приведет. Перед его глазами встали образы озверевшей от пьянства и кокаина матросни, которая с животной яростью насиловала воспитанниц института благородных девиц в семнадцатом году в Петрограде. Потом увидел яростную драку двух родных братьев из фильма «Тихий Дон», один из которых воевал за красных, а другой — за белых. Вспомнил обезлюдевшие деревни средней полосы — покинутые дома с провалами окон, одиноких стариков с протянутой рукой и метро. Вот оно — настоящее лицо революции, ее оскал! Вот он новый мир…

— Карл, я помогу тебе… Скоро ты напишешь труд, который будет вдохновлять миллионы людей всего земного шара на борьбу с несправедливостью, со злом. Скоро ты начнешь борьбу за светлое будущее Европы. Скоро ты поведешь за собой миллионы новых бойцов…

И студент окончательно поплыл. Александру пришлось взять его за рукав и буквально втащить в комнату.

— Вот тебе бумага, перо… И слушай меня внимательно…

НЕ ХОЧУ БЫТЬ НАЗОЙЛИВЫМ, но пара лайков мне бы не помешали)

Правда, они не ускорят работу, но определенно поднимут настроение

Глава 23 И что теперь? Куда дальше?

* * *

Балтийское море

Если не страдаешь морской болезнью, то морское путешествие весьма способствует глубоким и благочестивым раздумьях. Бескрайняя водная гладь с бегущими по ней волнами успокаивает. Свежий морской воздух щекочет ноздри, заставляя дышать глубже и глубже. Губы сами собой раз двигаются в мечтательной улыбке. Хотя в случае с Пушкиным все оказалось иначе.

— Черт, бред же! В самом деле, бред! — вдруг раздался раздражённый голос поэта, а потом из каюты показался он сам. Пушкин раскраснелся, недовольно дергал щекой, бормотал сквозь зубы ругательства. Словом, ничем благочестивым тут точно и не пахло. — Так нельзя, просто нельзя. Какой сейчас к черту Ликбез⁈ Кому это нужно? Что я себе напридумывал?

Вот тебе и итог ночных бдений при свете свечи. Получалось, что все его планы по поводу переустройства системы образования в сегодняшней России есть самый настоящий пшик, фикция, короче. Все, что ему раньше думалось самым подходящим для школ, университетов, сейчас виделось не просто неверным, а даже глупым.

— Что я все мерками двадцатого века меряю? Этот тришкин кафтан никак на девятнадцатый век не натянуть, и тем более у нас!

Пушкин прошел вдоль палубы и застыл у борта, задумчиво всматриваясь куда-то вдаль. Сейчас стало окончательно ясно, что тут путь, который он избрал для себя, ошибочен. Ведь, он грезил, что благодаря привезенным богатствам сможет настроить по стране школ, набрать грамотных учителей, усовершенствовать систему преподавания, напечатать множество ярких отличных учебников и, в конце концов, вырвать народ из безграмотности, зашоренности, забитости. Миллионы грамотных людей позволят модернизировать промышленность и совершить технологический скачок. Словом, нарисовал в уме красивую картину, в которой была лишь одна неверная деталь– ее фантастичность.

— Фантастика, прожектерство… Даже это золото, что лежит в трюме, это капля в море. Эти деньги просто испарятся, как вода в пустыне, впитаются в песок и ничего больше не останется — ни результата, ни денег.

Ведь, он не учел самое главное, планируя свои грандиозные преобразования.

— Да, для таких масштабных действий всегда должны наступить подходящие условия…

Ослепленный масштабом своих планов, свалившимся богатством, Александр об этом даже не подумал. Решил, что исполинский закостеневший механизм под название российская действительность просто физически не сможет свернуть с одного пути на другой лишь по щелчку пальцев. Нельзя взять и прыгнуть из феодализма с элементами рабовладельческого строя сразу же в коммунизм; «прыгалка» сломается или штаны вместе с мышцами порвутся.

— Даже великому Петру понадобилось двадцать с лишним лет и реки крови, чтобы сделать хоть что-то… А я возомнил, что сделаю это быстрее и лучше. Ха…

Вспомнил, как по стопам великого императора пошли большевики, кроившие страну так, как не сделал бы с тканью и самый неумеха-портной. Здесь были уже не реки крови, а гораздо больше — море или даже океан. Готов ли он платить столь высокую цену, чтобы все изменить? Ну, а как иначе? Как заставить колеса государственной машины крутиться быстрее, как заставить общество прогрессировать? Ведь, уже в мире все меняется. Прогресс в соседних странах движется даже не семимильными шагами, а буквально перепрыгивает через годы и десятилетия. Над Великобританией чернеет небо от труб тысячи и тысяч предприятий и заводов, ее торговый и военный флот ежемесячно пополняется быстроходными пароходами, которые никак не зависят от морской стихии. По бескрайним просторам Североамериканских штатов ускоренными темпами прокладываются железные дороги. И как вишенка на торте, через какие-то десять лет грянет Крымская война, где Россия потерпит поражение и заключит унизительный мирный договор. Словом, делать все равно что-то нужно.

— Значит, нужен другой подход к реформам в образовании.

Перед ним снова «вставал» вопрос, как все его «хотелки» и мечтания приспособить к местным условиям? Сейчас буквально все было против его начинаний, только пальцы успевай загибать. Во-первых, власть во главе с императором, которые были на все сто процентов уверены, что дела в государстве идут прекрасно и что-то менять не просто глупо, но и опасно. Они костьми лягут, но никаких новаций не потерпят ни в одной из сфер. Прекрасным тому доказательством было то, что военные чиновники считали дальнобойные штуцеры дорогой блажью и ни за что не соглашались на перевооружение армии. Мол, с божьей помощью мы и так всех одолеем, зачем еще деньги тратить на новые ружья. Во-вторых, в стране по-прежнему существовало крепостное право, а по сути, рабство, отменять которое пока никто не собирался. О каком массовом народном образовании, о каких сельских школах можно было говорить, если крестьян до сих пор продавали на рынках, как скот.

— Нужно идти другим путем… Чтобы начать изменения нужны…

Пушкин продолжал стоять у борта. Уже стемнело и над его головой раскинулось чернильное небо, полное звезд. В безлунную ночь звезды казались особенно яркими и невероятно большими. Казалось, протяни руку, и сможешь до них дотянуться.

— … Нужны звезды… Хотя нет, нужны звездочки! Точно! Вот он путь! Массовое образование как раз и не нужно, не время для него. А вот образование для самых одаренных и талантливых, особенно из обычных людей, будет в самый раз. Ведь, страшно даже представить сколько будущих Менделеевых, Ломоносовых, Лодыгиных, Кручатовых и других просто на просто сгинули в безвестности от голода, холода, побоев…

Словно специально вспомнилось, как в его время активно пиарили всякого рода центры для одаренных детей, куда собирали способных ребятишек со всей страны и проводили с ними углубленные занятия. Может быть это выход? Не ломать то, что построено до него и худо бедно работает, а создать работающую систему поиска, отбора и образования «звездочек», талантливых детей и, конечно же, взрослых, из которых вырастут ученые, изобретатели.

— Создадим в Питере образовательный центр наподобие элитного зарубежного лицея из будущего, выкупим под это дело целую городскую улицы и пару гектар земли. Разработаем систему поиска одаренных детей и взрослых по всей стране, наймем особых скаутов, которые будут получать большие деньги за каждого найденного человека. Развесим в каждом трактире и в каждом присутственном месте, что требуются…

Только что пришедшая в голову идея на глаза обретала форму, наполнялась содержанием. Вскоре это уже была вполне себе рабочая схема, почти алгоритм для работы.

— … Сразу набросаем главные вопросы… Первое –протолкнуть эту идею перед императором и главой Правительствующего Синода, чтобы все прошло без сучка и без задоринки. Второе –подобрать подходящее место с добротными просторными зданиями, с большой территорией для занятия спортом и размещения технических мастерских. Третье –продумать структуру центра для одаренных детей. Например, разделить все на три направления –техническое, гуманитарноеи декоративно-прикладное. Четвертое –найти нужных педагогов. И самое главное, выпускники не должны остаться не удел. Нужно понять, как и куда их всех можно было бы пристроить. Может каждому по стартапу с местной спецификой? Или дополнительно открыть с десяток научно-производственных предприятий, где бы ребята смогли свои идеи сразу же воплощать в реальные вещи, механизмы…

Поняв, что все это срочно нужно записать, Пушкин тут же рванул в свою каюту. По пути едва не сбил матроса, который вышел поглядеть на припозднившегося пассажира.

— Где же это чертово перо?– раздражался, расшвыривая листки по столу, чувствуя, как мысли бегут дальше и дальше. — Черт, черт… А вот же оно! Вот же растяпа!

От его неловкого движения опрокинулась чернильница, залив часть стола чернилами. Но Пушкин даже не внимания не обратил, стремительно заполняя лист бумаги убористыми буквицами. Его мысли буквально неслись вскачь, и ничего нельзя было упустить.

— … Так, так… Нужны не просто экзамены с никому не нужными бумажками, нужен твердый итог, практический результат, который можно потрогать руками. Скорее всего это будет практическая работа… Художник должен написать картину, скульптур создать скульптуру, механик — сконструировать механизм… С математиками и химиками, конечно, будет сложнее, но тоже что-нибудь придумаем… И обязательно нужны площади под мастерские с оборудованием, иначе всему этому будет грош цена. Нечего опять плодить бесполезных юристов и экономистов. Точно?

Задумался, по привычке куснув испачканный чернилами кончик пера. Извазюкался, как черт, даже не заметив этого.

— … Да, бесполезных… Главное, потом всех пристроить к делу. Нельзя, чтобы все опять повторилось. Таланты не находят себе применения, спиваются и исчезают. Бездари и подлецы, как рыба в воде, отлично приспосабливаются… Черт, по нужде нужно…

Приспичило так, что терпеть совсем мочи не было. Чертыхнувшись, Александр выскочил из каюты и рванул на корму, и как на грех, в темноте снова столкнулся с тем же самым матросом.

— Олух Царя Небесного, что ты все под ноги бросаешься!– рявкнул поэт, который уже был на грани. — Высечь бы тебы, как следует, то времени нет…

Махнул на него рукой, и побежал дальше. Матрос же, как стоял, так и сполз по стенке на палубу. Спьяну смуглого Пушкина, в добавок еще и измазанного чернилами, приняла за настоящего черта.

— Спаси и сохрани, спаси и сохрани, спаси и сохрани, — непрерывно шептал он. — Черт на корабле… Розгами высечь грозится… Божечки, страшно-то как…

Встал на четвереньки и быстро поковылял в сторону рубки, при этом еле слышно подвывая от страха.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Дядька, густая борода с проседью, армяк нараспашку, бежал навстречу Пушкин, едва не плача от радости. Ведь, с самого рождения с поэтом возился — мыл, кормил, одевал и обувал, в ссылку с ним поехал, после ранения на дуэли на своих руках нес.

— Александр Сергееич, батюшка, вернулся! Радость-то какая! — восторженно бормотал слуга, не сводя глаз с Пушкина. — Я мигом хозяйку разбужу! И кухарку с постели подниму, пусть завтрак готовит! Устал, поди, с дороги?

Пушкин тут же поднес палец ко рту, призывая к молчанию.

— Тимофеич, молчи! Пусть все спят, пока мы с делами не разберемся.

Поэт махнул рукой в сторону трех с лишним десятков повозок, занявших почти весь двор дома. На примыкавшей к дому улице еще столько же было. Рядом с повозками суетились его товарищи, шустро сгружавшие деревянные ящики на брусчатку. Другая часть подхватывала их и тащила в дом, сгибаясь под тяжестью груза.

— Лучше иди и проследи, чтобы никто нам не помешал. Если кто к моему кабинету полезет, сразу же разворачивай обратно. Скажешь, что я так приказал. Понял, Тимофеич?

Тот кивнул и сразу же пошел в дом.

— Господа, поспешим! Помните, что у стен есть не только глаза, но и уши! — с этим словами поэт схватил ящик поменьше и с кряхтением потащил его к крыльцу. Но уже через пару шагов понял, что погорячился. Взятый им ящик, несмотря на свои небольшие размеры, оказался чертовский тяжелым. — Черт, окно же есть! Господа, тащите ящики к окну, откроем и через него подавать будем!

Так пошло гораздо веселее, не пришлось через весь дом таскать тяжеленный груз. Одни таскали ящики к окну, другие поднимали их к окну, а третьи уже принимали в кабинете.

— … Ну вот и хорошо, — с облегчением выдохнул Пушкин, когда последний ящик оказался в его кабинете и вся их команда собралась вместе. — Располагайтесь господа, садитесь прямо на ящики. Сейчас выпьем по бокалу вина и поговорим.

Когда у всех в руках оказалось по бокалу, поэт встал.

— Прежде помянем нашего товарища, — лица у мужчин окаменели. Погибший был известный балагур, душа компании, никогда труса не праздновал. Поэтому и погиб, когда первым вызвался идти. — Светлая память Пусть земля ему будет пухом. Миша, — Пушкин посмотрел на Дорохова. — Проследи, чтобы его семья не осталась без помощи. Сходи к ним, разузнай, в чем есть потребность. Может быть долги есть, или с жильем плохо. Если нужно, то детей в университет устроим, дом купим, назначим ежегодный пенсион для супруги. Не оставим в горе.

Выпив, вновь наполнили бокалы.

— Друзья, вы даже не понимаете, что сделали за эту поездку. Это «не поход за зипунами» в стиле казацкого атамана Стеньки Разина, и не обычный разбойный набег. Мы не грабители, и не воры. Мы свое возвратили — то, что орден и его приспешники десятилетиями, если не столетиями, грабили здесь. Вот смотрите…

Пушкин подошел к ближайшему ящику, и, поднатужившись, оторвал от его верхушки доску. Погрузил внутрь свою пятерню и вытащил оттуда пригоршню тусклых золотых монет с профилем какого-то правителя.

— Эта златник, первая древнерусская монеты, которая одними считалась утерянной, а другими никогда не существовавшей. Чеканилась в Киеве в конце десятого — начале одиннадцатого века вскоре после Крещения Руси князем Владимиром Красной Солнышко. Это доказательство того, что Киевская Руст того времени была серьезным внешнеполитическим игроком. Ведь не каждый мог печатать собственные золотые монеты…

Он подошел к следующему ящику, который был существенно больше первого. В нем смело можно было двух крупных мужчин уложить.

— А здесь части знаменитых Золотых ворот Владимира, которые, по словам современников, красотой, величием превосходили такие же ворота в Киеве, Иерусалиме и Константинополе. Изумительное золотое литье.

В его руках оказалась рельефная накладная золотая пластина с искусным изображением львиной морды, любимейшая тема.

— Понимаете, что все это означает?

Никто ничего не ответил, все с интересом слушали, явно ожидая продолжения. И Пушкин в лучших традициях каналов РЕН-ТВ и ТВ-3 продолжил:

— Орден — это огромный спрут, который своими щупальцами опутал десятки стран, подчинил их своей воле и веками сосет с них невиданные богатства. Думаете, мы привезли все⁈ Нет, тысячу раз нет! Мы даже сотой доли орденской казны не нашли. Ведь, у него по всей Европе раскиданы точно такие же замки, и в каждом из них есть подвал с награбленным. Будь моя воля, я бы в каждый из этих замков заглянул… А теперь давайте, братья, за всех вас выпьем. Выпьем за настоящих боевых товарищей, которые всегда прикроют твою спину, и никогда не бросят, даже, если придется умереть. За нас!

Вместе со всеми Пушкин осушил бокал и почувствовал, как зашумело в голове. На пустой желудок вино оказалось крепковато. Поэта немного повело, но он, сделав над собой усилие, удержался на ногах. Сейчас ему никак нельзя было отключаться, предстояло сделать еще кое-что.

— Братья, как я и обещал, каждый из вас получит свою долю. Оплатим ваши долги и долги ваших семей. Дома, поместья, поля, леса, купив все, что скажете. Если у кого есть проблемы с жандармами или полицией, то сам лично буду по поводу вас ходатайствовать перед императором. Еще раз за вас!

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

В кабинете уже давно зажгли свечи. День, казавшийся бесконечным, завершался. Отгремели визги радости, смех домашних, разошлись гости, от сильно набитого живота закрывались глаза и тянуло в сон. Но Александр все еще сидел в своем любимом кресле и не сводил глаз с кучи ящиков из мореного дуба, сложенных особняков от остальных. Именно они хранили то, что беспокоило его гораздо сильнее, чем драгоценные камни, золото и серебро.

— А орден, и правда, хорош, если смог незаметно от всех вывезти такое сокровище. Просто волосы дубом встают от того, что они могут в других местах прятать…

Его рука скользнула к сдвинутой крышке ближайшего ящика. Пальцы нащупали небольшой продолговатый предмет с двумя острыми гранями, который он уже видел в подвале и до сих пор еще ощущал посетившее его тогда благоговение.

— Копье Лонгина… Если это преподнести в подарок императору, то мне смело можно просить титул графа или князя. А может лучше сразу попросить его меня усыновить? Ха-ха-ха…

Вдруг раздалось еле слышное поскребывание со стороны двери. Александр устало улыбнулся, догадываясь, кто там. Так к нему входила только она — его Таша.

— Душа моя, я скоро.

Дверь скрипнула и в проеме появилась женское лицо, стреляя лукавыми глазками. Сильно соскучилась, ни на шаг от него сегодня не отходила.

— Сашенька, я уже вся истомилась, — тихо прошептала она и тут же зарделась. Похоже, вспомнила что-то особенное, личное, что было известно только им двоим. — Сашенька, я очень, очень скучала…

В дрожащем свете свечи она прокралась между ящиками и забралась к мужу на колени, прижавшись к нему всем телом.

— Сашенька, обними меня. Крепче обними… Обними так, как никогда раньше.

Он обнял ее, прижал к себе и зарылся лицо в ее волосы. От дурманящего аромата ее волос тут же закружилась голова. Наклонившись, начал покрывать поцелуями ее шею, постепенно спускаясь все ниже и ниже.

— Сашенька, миленький мой…

Голос Таши дрогнул, из губ раздался еле слышный стон.

— Са-а-а…

Его руки сами собой двигались по ее телу, исследуя столь желанные изгибы. Ночная рубашка Таши скользнула вниз, окончательно выбивая из головы Александра недавние мысли об… одной из величайших христианских святынь этого мира, копье древнеримского сотника Лонгина, ранившего самого Христа.

ПУШКИН ЕЩЕ ДАСТ СТРАНЕ УГЛЯ , а до этого можно почитать другую историю:

Главгер никуда не попадал. Он живет здесь, топчет землю рядом нас с вами. Инопланетный механизм подарил ему могущество Бога и Главгер хочет осчастливить обычных людей. Но возможно ли это?

https://author.today/reader/404122/3740575

Глава 24 Нежданчик!

* * *

Санкт-Петербург, здание Святейшего правительствующего Синода

Неспроста Пушкин на второй день после своей экспедиции оказался у здания Святейшего правительствующего Синода. С его грандиозными экспериментами в образовании у него наверняка появятся откровенные враги и тайные недоброжелатели, которые без надежной «крыши» точно «не дадут жизни ни ему, ни его семье». Такой крышей и должен был стать митрополит Серафим, глава Святейшего правительствующего Синода, к которому поэт и заявился с такой просьбой и дорогим подарком.

— … Надеюсь, бедного батюшку кондратий не хватит от моего подарка, — с улыбкой пробормотал Александр, вытаскивая из экипажа продолговатый ящик из мореного дубы. Массивный, из темно-синих досок, по углам обит внушительными бронзовыми бляшками. Все это смотрелось серьезно, и говорило о большой ценности содержимого. — Надо сказать, чтобы запасался валидолом или корвалолом, валерьянкой, на худой конец… Удивительно, что мне попалось такое сокровище, самый настоящий артефакт, да еще с документами.

Вспомнив о документах, Пушкин непроизвольно коснулся груди. Во внутреннем кармане сюртука, самом надежном месте, сейчас лежали два небольших пергаментных листка на латинском и арабском языках. В одном пергаменте рассказывается, что настоятель храма Фаросской Богоматери в Иерусалиме получил в дар эту реликвию от одного из потомков центуриона Лонгина в триста двадцать третьем годы от Рождества Христова. Второй пергамент, написанный на арабском языке, был подписан именем Ибрагима Сахи, бейлербея города Бурсы, старшего хранителя Дефтерхана (хранилища документов). Бейлербей Сахи сообщал, что после взятия османскими войсками Константинополя в императорской сокровищнице в особой укрепленной кладовой был найден сломанный наконечник римского копья. На металле наконечника были выгравированы номерные знаки римского легиона и имя «Лонгин».

— Когда еще и доказательства предъявлю, точно старику придется скорую вызвать или лекаря по этим временам, — усмехнулся он, поднимаясь по ступенькам и хватаясь за большую медную колотушку, местный звонок. — Открывайте!

Несколько раз с силой ударил колотушкой по медной пластине, тут же раздался громкий колокольный звук. Такой звук и мертвого поднимет, чего уж тут говорить по слуг митрополита.

Уже через минуту дверь со скрипом отворилась и в щели показалась голова с приглаженными русыми волосами и заспанной физиономией. След ладони, который отпечатался на щеке слуги, недвусмысленно намекал на то, что тот только-только поднялся с лежанки.

— Ась? — голос у слуги спросонья был хриплым, ничего не понимающим. — Чаво надоть?

— Господин Пушкин по делу государственной надобности, — поэт представился, а заодно и обозначил цель визита.

— Его Святейшество батюшка Серафим снедает. Позже… — буркнул слуга, всем своим видом показывая, что его хозяин занят очень важным делом и не нужно его отвлекать. При этом такой недовольный взгляд бросил на ящик в руке поэта, словно обматерил его.

Пушкин быстро оглянулся по сторонам, убеждаясь, что никого из прохожих поблизости не было. Потом дернулся и ухватил наглеца за красный нос и несколько раз его крутанул, сначала по часовой стрелке, а потом для надежности и против часовой стрелки.

— Ты, пьяная рожа, слушай меня внимательно! Живо веди меня к митрополиту Серафиму, а то совсем без шнобеля оставлю! — угрожающе зашипел поэт, еще немного покручивая чужой нос. — Оторву, а потом тебе лекарь пришьет свинячий пятачок, и хрюкать будешь.

От неожиданности слуга, действительно, хрюкнул, и тут же посерел от ужаса. Похоже, решил, что уже превращается в свинью.

— Не ори, дурень! Уже оборачиваться свиньей стал! — Пушкин не смог сдержаться, чтобы не пошутить. — Будешь и дальше пить, точно в хряка превра…

Пискнув от ужаса, слуга взял и брякнулся в обморок.

— Переборщил, черт… Ладно хрен с ним. Впредь наука будет.

Перешагнув через тело, поэт прошел в дом. Где тут столовая комната и должен был завтракать митрополит, он знал еще с прошлого раза, поэтому нигде не заплутал.

— Ваше святейшество, доброго здравия, — войдя в комнату, громко поздоровался Пушкин.

— А вот и пропащая душа⁈ — добродушно произнес митрополии, кивая головой. Грузный, в простой рясе, он как раз приступил к пирогам. — Присаживайся рядом, пирогов с грибами попробуй. Они сегодня особенно удались. Может кофе? Анисья, тащи еще кофе!

Кухарка начала возиться с кофейников, протирала новую чашку.

— Слышал, что путешествовать изволил. Только на службу поступил, и сразу путешествовать, — любопытствовал митрополит. — Один знакомец сказывал, что у германцев какая-то буча разразилась — чуть ли самого великого герцога Мекленбургского чернь не прибила. Надеюсь, что тебя все эти напасти не коснулись. Чего молчишь? Или случилось чего на чужбине? А что за ящик с собой принес?

Поэт никак не мог начать. Гадал, как и о чем ему говорить. Все, что он до этого репетировал, сейчас казалось в корне неверным. Подозревал, что рассказом о своих похождениях мог с легкостью заработать самую настоящую анафему. Больно уж митрополит грозен и скор на осуждение и наказание.

— Говори, говори, — торопил его священник, отложив в сторону надкусанный пирожок. — Человеку Господом на то и дан язык, чтобы им говорить.

— Я ведь, батюшка Серафим, не просто так в Европу поехал.

— И по какой такой надобности, скажи на милость?

Пушкин собрался с духом и ответил:

— Поехал, чтобы поквитаться со старым врагом, с тем врагом, о котором я рассказывал. Нельзя, чтобы его дело продолжало жить, решил я. Поэтому и отправился в его логово.

— Значит, был одержим местью, так? — митрополит нахмурился, и схватился за крест на груди. — Плохо это, месть она всю душу изводит. Поначалу вроде и легко, а потом еще большая тяжесть приходит. Исповедаться тебе потребно. А в коробе что принес?

Александр, чуя, что самое тяжелое сказал, с облечением выдохнул. Теперь наступило самое время для подарка, который точно «смоет» все его вчерашние, сегодняшние, да и будущие прегрешения.

— В родовом замке магистра я нашел одну святыню, которую и привез сюда, к вам, — поэт начал медленно открывать крышку ящика. — Проклятые масоны спрятали эту святыню от всех христиан, а по какой надобности, я так и не понял.

Буквально кончиками пальцев Александр взял длинный, больше локтя, наконечник римского копья. Несколько мгновений подержал его в руках и потом медленно протянул его митрополиту.

— Вот, батюшка Серафим, это оно самое…

Священник осторожно взял артефакт, но судя по его недоуменному лицу, еще не догадался, что держал в руках. Подслеповато щурясь, он внимательно разглядывал наконечник, поднося его то одной стороной, то другой.

— Подвинь свечу. Стар стал, вижу плохо.

У митрополита дрогнул голос. На глазах начало меняться лицо, вытягиваясь от глубокого удивления. Медленно округлялись глаза.

— Это же… Это… — священник снова и снова пытался что-то сказать, но никак не мог. Слова, словно застряли внутри, и ему пришлось прилагать невероятные усилия, чтобы вытолкнуть их. — Это же оно…

Вытащив из-за пазухи два старых пергамента, Пушкин положил их на стол. После тихо проговорил:

— Именно этим копьем, батюшка Серафим римский центурион, сотник по-нашему, проткнул живот Господа нашего Иисуса Христа… Здесь бумаги, которые удостоверяют, что это копье принадлежало именно Лонгину.

Митрополит, словно окаменел. Лишь его губы дрожали, настолько сильного волнение им овладело.

— Возьми… Слышишь, возьми Его, — еле слышно прохрипел священник, с мольбой посмотрев на Пушкина. — Мочи нет, как тяжело святыню держать. Чую, что не сдюжу. Возьми.

Едва Александр перехватил наконечник, как митрополит выдохнул с облегчением, словно с его плеч сняли великую тяжесть.

— Господи, прости меня грешного, — старик несколько раз перекрестился, а затем схватил один из пергаментов и начал в него вчитываться. Одни слова он проговаривал громко, другие сглатывал, словно они ничего не значили. — Господи… господи… — вновь повторил он, берясь за второй пергамент. — Оно, точно оно. Само с локоток, не больше, а тяжесть великая. А это что такое?

Митрополит схватил подсвечник с тремя свечами и поднес его к наконечнику, а потом наклонился сам. Похоже, что-то заметил.

— Вот здесь…

Пушкин скосил глаза и увидел на металле какие-то пятнышки, выделявшиеся более темным цветом.

— Не ржа это, никак не ржа… Господи! — митрополит затрясся в благоговении, показывая на пятнышки дрожащими пальцами. — Это же… Кровь Господня… Ох…

Его лицо было уже не серое, а белое, как снег. У Александра от этой картины аж волосы дыбом встали — старика сейчас точно кондратий хватит.

— Батюшка Серафим, дыши глубже! Глубже, говорю! — быстро заговорил он. — Сейчас ворот ослаблю, легче станет.

С хрустом рванул воротник на рясе священника, разрывая ткань до пупа. Следом схватил пергамент и начал им махать на манер опахала.

— Дыши, батюшка, дыши! Сейчас полегчает.

Через мгновение уже двумя пергаментами махал, заметив, что лицо у старика начало медленно розоветь. Похоже, помогало.

— Даши, батюшка, дыши. Глубже.

Наконец, тому стало лучше. Митрополит глотнул из бокала воды и откинулся на спинку кресла.

— Ты… Ты великую святыню привез. Частичка крови Господней привез, — тихим голосом говорил он. — Теперь вера Православная еще больше укрепится на русской земле… В Исакие выставим… Пусть еще не достроен храм, но другого такого все равно нет… Для великой Святыни обязательно праздничный въезд в город устроим… С гуляниями, с песнопениями, с хоругвями… А тебе положим достойную награду…

— Батюшка, не нужно мне никакой награды, — качнул головой Александр. — Привез, значит, привез. Видимо, сам Господь так решил, — здесь он ничуть не лукавил, а, действительно, так считал. Ведь, все в этом мире не случайно. — Не наград мне нужна, а лишь ваше благословение в одном добром деле. Хочу по всей России собрать умных ребятишек со всех сословий и открыть для них особую школу, где бы они развивали свои способности. Ведь, горько смотреть, батюшка, как сотни будущих Ломоносовых в безвестности, голоде и холоде гибнут. Хочу, чтобы они на пользу и благо Отечества и веры православной жили и творили.

Выдав все это на одном дыхании, Пушкин замолчал. Теперь нужно ждать, каков будет ответ.

— Подойди ближе, — митрополит махнул рукой, подвывая поэта. — Вот тебе мое благословение.

С этими словами он снял с себя богато украшенный шейный крест — настоящее произведение искусства. Золото искусной чеканки, инкрустация драгоценными камнями — бриллиантами, рубинами. Крест явно имел огромную материальную ценность, но еще большую ценность имел в качестве подарка митрополита. Ведь, каждая собака в городе знала, что именно этот крест когда-то носил последний русский патриарх и он обладал особой благодатью.

— … С наградой я сам определюсь. Нельзя такое без награды оставлять, никак нельзя. А теперь иди, отдохни…

Отдохни⁈ У него еще дел вагон и маленькая тележка!

Пушкин как пуля выскочил из митрополичьего дома и шустро вскочил в экипаж.

— Тимофеич, гони во дворец! — крикнул он, и с козел тут же выглянул его слуга, Никита Козлов. — Теперь императору подарок вручить надо.

— Ах! — ахнул от удивления Козлов, чуть не вывалившись со своего сидения. — Самому амператору? Как же так? Он же амператор!

— Не боись, старина! — гоготнул Александр. После встречи с митрополитом Серафимом настроение у него было на небывалой высоте, что он сейчас и демонстрировал. — У меня для Его Величества есть особый подарок. Вот увидишь, ему очень понравится.

Слуга в ответ гугкнул, залихватски прикрикнул на запряженных коней, и карета тронулась. Александр тем временем склонился над длинным свертком, положив его на свои колени. Содержимое свертка и было его подарком императору.

— … Понравится, обязательно понравится, — бормотал он, разворачивая ткань. — Вот она… игрушка.

Отрез ткани развернулся, и на его коленях оказалась небольшой, явно детский, палащ — рубяще-колющее холодное оружие с широким к концу клинком. Гарда оружия была богато украшена золотом, инкрустирована драгоценными камнями. Кожа на рукояти потертая, намекая на частое использование.

— Точнее любимая игрушка, подаренная отцом сыну… Помнится, наши историки рассказывали, что Николай Первый очень любил и уважал своего отца.

Лишившись его в четыре годика, он тем не менее сохранил в памяти его образ, как добродушного и любящего отца. Даже в мемуарах не раз и не два перечислял подарки, которые получил от отца на именины, рождество, к другим праздникам. И этот детский палащ упоминался многократно, как самая любимая его игрушка, с которой он не расставался ни днем, ни ночью.

— Интересно, каким образом этот палащ попал к магистру, да еще в закрома ордена, — он задумался было, но ответ почти сразу же в его голову пришел ответ. — Видит Бог, здесь наследил Наполеон. Похоже, когда грабили Кремль в двенадцатом году, то забрали и детскую игрушку, соблазнившись золотом и камешками. А собственно, какая теперь разница? Главное, чтобы заценил император.

Кивнув этим словам, он начал обратно заворачивать оружие. Аккуратно сложил ткань, заправив все торчавшие уголки в кармашки. В итоге получился небольшой продолговатый сверток из золотой парчовой ткани — отличная упаковка для подарка.

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Император, как и обычно, начал свой рабочий день с изучения корреспонденции. На его письменном столе уже лежала внушительная пачка документов, заботливо приготовленная его секретарем. В стопке угадывались и дипломатические послания от иностранных государей в крупных белых конвертах, и записки по министров по текущим вопросам, и личные послания письма от поданных.

— Так…

Он вытянул руку к стопке и замер, гадая, с чего начать. С одной стороны, можно посмотреть, а что пишут из-за рубежа. С другой стороны, за внутренней кухней тоже нужно следить. Вон, его батюшка, Павел Петрович упустил из виду внутреннюю ситуацию, и в итоге получил заговор, закономерно окончившийся смертью царствующего императора.

— Да…

Вспоминая отца, он тяжело вздохнул. Казалось бы, его уже давно не стало, а сердце все равно побаливало при этих воспоминаниях. Помолчав некоторое время, Николай Павлович схватил верхний конверт, оказавшийся письмом от российского посла из Франции.

В этот момент раздался осторожный стук в дверь. Судя по стуку, за дверью был статс-секретарь.

— Входи, — буркнул император, не поднимая головы. Был занят вскрытием письма, держа в руке нож. — Что там еще?

— Ваше Величество, вашей аудиенции просит господин Пушкин, — с коротким поклоном статс-секретарь остановился на середине кабинета.

Николай Павлович вопросительно посмотрел на секретаря. Мол, какого черта ему нужно?

— Говорит, весьма важное дело, не требующее отлагательств.

— Важное, значит, дело, да еще не требующее отлагательств? — император удивленно дернул головой. — Пригласи. Посмотрим на его важное дело.

Так и не вскрытое письмо он отложил в сторону. Туда же положил нож для вскрытия корреспонденции.

— Очень интересно… Чего же ему понадобилось?

Через мгновение дверь открылась, пропуская в кабинет Пушкина. Александр Сергеевич с поклоном пересек кабинет, и протянул императору небольшой продолговатый сверток.

— Что это? — Николай Павлович показал на сверток.

— Ваше Величество, вынужден вам признаться. Я только что вернулся из поездки, и там нашел одну вещь, которая, как мне кажется, принадлежит Вашему Величеству.

Император при этих словах удивленно вскинул брови.

— Не понимаю. Какая еще вещь? Насколько я знаю, вы были в Европе. Получается, там нашли что-то, что принадлежит мне?

Пушкин кивнул, снова протягивая сверток. Пожав плечами, Николай Павлович принял его и, положив на стол, начал разворачивать.

— Интересно, интересно… — пробормотал было император, но тут же громко вскрикнул. — Ах! Это же мой палащ! Господи, это он!

Не веря своим глазам, Николай Павлович осторожно, одними пальцами, коснулся клинка и медленно его поднял. Едва душа, начал рассматривать давно уже потерянную игрушку, о которой сохранились самые теплые воспоминания.

— Батюшкин подарок! Господи, он же пропал…После пожара…

В уголках его глаз сверкнула слеза. Вновь обретенный подарок будил такие воспоминания, что у него руки задрожали. Осторожно, словно это великая святыня, положил клинок на стол, и тут же развернулся в сторону Пушкина:

— Как? Как он оказался у тебя? Где он был? У кого?

— Государь, принадлежавшая ваша вещь хранилась в тайном хранилище ордена Розы и креста. Все указывает на то, что именно масоны направляли руку Наполеона.

Лицо у императора окаменело от этих ужасных слов. Оказалось, что виновник той ужасной трагедии, которая потрясла империю, все это время жил совсем рядом с ними.

— Я… — у Николая Павлович перехватилогорло. Пришлось откашляться, чтобы продолжить говорить. — Я обязан тебе, Александр.

Он положил ладонь на рукоять палаща, крепко обхватив ее.

— А я не люблю быть обязанным, Александр. Что ты хочешь? Насколько я понял, ордена, чины и звания тебя не интересуют?

Пушкин кивнул.

— Тогда что?

— Государь, ты уже очень много сделал для меня и моей семьи. Я глубоко благодарен за все. Прошу лишь позволить мне хорошо делать свое дело.

Чуть помолчав, император качнул головой и медленно проговорил:

— Я, самодержец Всероссийский, даю тебе свое слово, что поддержу во всех начинаниях.

* * *

Санкт-Петербург, Зимний дворец

Наверное, никто еще с таким видом не выходил из Зимнего дворца. Дворцовые гренадеры с нескрываемым удивлением наблюдали за Пушкиным, который, пройдя через арку дворца и оказавшись на дворцовой площади, вдруг пустился в пляс.

— Йо-ха! — не сдержавшись, накатившись на него чувств, Александр испустил восторженный вопль. — Вот это я дал! Я просто The best!

Чуть поскакав, и, сорвав еще с десяток удивленных взглядов со стороны прохожих господи и дам, Пушкин, наконец, успокоился. Одернув задравшийся сюртук и пригладив волосы, поэт пошел в сторону дома.

— Хор-рошо, очень хор-рошо, даже руки чешутся…

Уже выходя с площади, Александр замедлил шаг. Ему навстречу весьма целеустремленно шел незнакомец в темном плаще и высокой шляпе, низко надвинутой на глаза.

Когда между ними осталось шесть или семь шагов, Пушкин вдруг узнал этого человека.

— Адам?

Дальше все происходило, словно в замедленном кино. Незнакомец, оказавшийся тем самым поляком, его бывшим знакомым Адамом Мицкевичем, вдруг вскинул руку из под плаща. И на Пушкина уставился пистолетный ствол, за мушкой которого фанатично поблескивали глаза поляка.

— Адам, ты чего?

— Умри, царский сатрап! За Свободную Польшу! — с ненавистью закричал Мицкевич. — Jeszcze Polska nie zginęła!

Раздался щелчок, и прогремел выстрела. Из пистолетного ствола вырвался сноп пламени.

Глава 25 Поворот, куда?

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Врач отошел от кровати с неподвижным телом поэта и остановился рядом с его родственниками. Наталья Пушкина со слезами на глазах шептала молитву, позади нее всхлипывали сестры, то и дело прикладывая к глазам платки. У самой стены стол бледный как смерть брат Лев, с тяжелым вздохом хватавшийся за сердце. Угрюмо молчал слуга Никита Козлов, кусая до крови губы. Хорошо детей не было, кухарка с самого начала увела их подальше, на кухню, где их отвлекала сказками.

— Наталья Николаевна, милочка, ваш муж прямо в рубашке родился. На моей памяти Александр Сергеевич первый, кто дважды за столь короткий срок счастливо избежал неминуемой смерти, — врач, благообразный дедушка с аккуратной седой бородкой, недовольно качал головой. — Вот, глядите на спасителя господина Пушкина.

Родные поэта зашевелились, подходя ближе. Всем хотелось посмотреть, что спасло великого поэта.

— Вот, дамы и господа, смотрите.

Врач протянул руку, на ладони лежал массивный серебряный образок с ликом Богородицы, в самом центре которого красовалась внушительная вмятина.

— Ой, это же образок, который я Саше образок на именины подарила, — ахнула Наталья, сразу же узнав иконку, которая в их семье передавалась по мужской линии и считалась чудодейственной. Именно поэтому она и подарила ее мужу, решив, что она его когда-то защитит. Выходит, не прогадала. — Божечки…

Иконка пошла по рукам. Ее касались осторожно, одними пальчиками, словно боялись что-то испортить или, не дай Бог, сломать.

— Сейчас, мои хорошие, Александру Сергеевичу нужен покой, покой и еще раз покой, — старичок кивнул в сторону кровати с телом.– На груди большой синяк, через неделю пройдет. Я мазью помазал, вы там рядом теплой водой помойте.

Едва услышав это, слуга Никита Козлов побежал за водой, а через несколько минут уже склонился над телом хозяина с тряпкой.

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Миг выстрела — искаженное от ненависти лицо Мицкевича и полуметровый сноп пламени от выстрела — буквально впечатался в его память, и, похоже, теперь будет преследовать его до конца жизни. Вот и сейчас, Александр еще не успел толком проснуться, а перед его глазами уже стояла эта картинка.

— Стой, дурак, не стреляй!

Бормотал Пушкин, пытаясь отмахнуться от ужасного воспоминания. Но без толку! Обезумевший от животной ненависти поляк, тыкавший в него пистолетом, становился все ближе и ближе. К груди поэта тянулся сноп огня, в нос ударил горький запах пороха. Вот-вот пуля, как и в прошлый раз, ударит в его грудь.

— Пшек поганый.

Но удара не было, зато почувствовал, как по груди начало растекаться что-то теплое. Кровь! Теплая кровь! Значит, в брюхо ранили! Снова, опять! Не уйдешь, выходит, от судьбы.

— Сука, чертово племя.

… И тут его вдруг тормошить начали, и совсем рядом стал раздаваться чей-то до боли знакомый голос:

— Саше, Сашенька, я здесь! Я с тобой! Тебе больно? Ему же больно! Что же вы стоите, сделайте что-нибудь! Саша⁈

Александр с трудом разлепил века и после этого некоторое время приходил в себя, пытаясь сообразить, что с ним и где он находится. Только что увиденный кошмар — выстрел, сильный удар, боль и льющаяся по груди боль — казался настолько реальным, что Пушкин никак не мог поверить, что это был всего лишь сон.

— Черт… Вот же…Прямо передо мной стоял… Мицкевич, су… — бормотал поэт, сквозь зубы. До него уже дошло, что он живой и лежит в своей кровати, но кошмар еще не отпускал его. От пережитых эмоций его до сих пор потряхивало. — А кровь? Как же кровь-то? Я же чувствовал, как она по груди течет…

Он дернул головой и увидел своего слугу с тряпкой, с которой текла вода. Вот и ответ: Никитка его обтирал, смывая грязь и пот. Выходит, что не было никакой крови, ему спросонья почудилось.

— Ой, Сашенька! — вскрикнув, тут же бросилась ему на грудь Наталья.

— Ну ты и дал, Саш[А]! — громыхал голос брата Льва, грузная фигура которого мелькала где-то позади всех. — Вечно ты во всякие истории попадаешь!

— Александр Сергеевич, как же мы рады! — в два голоса кричали сестры Натальи — Александра и Екатерина, высовываясь из-за спины сестры и радостно размахивая руками.

— Батюшка, родненький! — хриплым голосом подвывал Никита Козлов, утирая на лице слезы. Трясется, того и гляди в ноги бросится. Бедолага, распереживался за барина, которого еще в пеленках нянчил. — Совсем спужал нас, милостивец.

И сразу же вокруг Пушкина началась та суета, которая всегда царила вокруг выздоравливающего больного в большой и дружной семье: его целовали, обнимали, похлопывали по плечу, заботливо поправляли подушку и подбивали одело, несли ароматный чай с малиной и всякую другую снедь, которой в другое время с лихвой бы хватило и на целое солдатское капральство.

— … Все! Все! Полноте! Как бы мне от вашей заботы только хуже не стало! — рассмеялся Александр, шутливо отстраняясь от всех. — Вы слышали, что сказал врач? Мне нужен покой и еще раз покой. Ранения нет, на груди пара синяков и на голове ссадина. Полежу немного, и все будет в полном порядке. Лев, разговор есть.

Когда в комнате остались лишь он и его брат, начался разговор.

— Что по поводу всего этого известно? — Пушкин показал на свою перевязанную голову.

— А ты не помнишь ничего? — присвистнул от удивления Лев. — Злодеем оказался тот самый Мицеквич, что пару недель назад к тебе в гости приходил. Представляешь, какой иуда оказался…

Как оказалось, в поднявшейся после выстрела суматохе поляку удалось скрыться. Кто-то из сердобольных горожан попытался было его задержать, да не смог — несостоявшийся террорист, пока бежал, ножом отмахивался. К счастью, его узнали и все рассказали охране дворца, что прибежали первыми на место.

— … Ищут сейчас этого лиходея и полиция, и жандармы. А как поймают, будь спокоен, этот Мицкевич свое сполна получит, — кровожадно бурчал Лев. — Никуда не денется.

— Пригрел на свою голову, — вздохнул поэт. — А, вообще, что обо всем этом говорят?– Пушкин неопределенно взмахнул рукой, имея ввиду то ли высший свет, то ли друзей и знакомых, то ли и вовсе простой люд.

— Да тут целое столпотворение! — Лев аж зажмурился. — Прямо со вчерашнего дня, как тебя привезли, идут и идут, идут и идут. Из многих домов слуг посылают, чтобы о твоем здоровье справится. Из дворца уже два раза вестовой прибегал, да так и убегал ни с чем.

Улыбнувшись, Пушкин кивнул. Чего тут говорить, приятно, когда переживают за твоей здоровье.

— С этим понятно, Лев. Я ведь, с тобой о другом хотел поговорить– помощь мне твоя нужна.

Брат удивленно вскинул голову, и тут же с готовностью наклонил голову. Мол, говорит, что делать, все исполню. Этой исполнительностью Лев и привлекал Пушкина.

— На окраине столицы мне срочно нужен хороший большой просторный дом — каменный, с пристройками, с землей. Плачу любые деньги, Лев. Школу для особых детей буду открывать, Его Величества дал свое согласие.

— Особливых? Это каких-таких особливых? Хромых что ли или беспризорных? — не понял Лев.– Так для этого отребья же дома призрения есть. Зачем им целый дом?

— В этой школе будут учиться самые талантливые дети со всей страны. У них будут лучшие учебники, лучшие условия и, главное, самые лучшие учителя.

Лев в ответ ухмыльнулся. Скептицизмом от него так и несло. Еще немного, и подумает, что после покушения брат головой тронулся.

— Так чего их искать? Все они наперечет, по гимназиям учатся. А с остальными только время да деньги терять, об заклад готов побиться в этом.

— Вот и побьемся. Когда проиграешь, прицепишь на голову гребешок и будешь кукарекать прямо на площади…

— Что? А ладно, по рукам! А ты, в случае проигрыша, тоже…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

В ту ночь Наталья, сославшись на указания врача об полном покое для поэта, ушла к сестрам, предоставив его самому себе. Пушкин же долго не мог заснуть, ворочался в постели, то и дело вставал и садился за письменный стол, копался в своих записях. Вчерашнее происшествие сильно выбило его из привычной колеи, заставив посмотреть совсем иначе на многие из своих планов.

— … А может я не прав? Может зря отгородился, и стою в стороне?

В подсвечнике горели две толстые свечки, отбрасывающие на потолок и стены неровные, пугающие тени. Сам поэт, одетый в белую ночную рубаху и длинный колпак на голове, словно приведение бродил от стены к стене с тоскующим, задумчивым взглядом.

— Черт, ощущаю себя самым настоящим предателем. Бабки, бабки, одни бабки на уме. За что ни возьмусь, все равно к этим чертовым бабкам прихожу…

Все его спокойствие последних месяцев разнесла в пух и прах одна простая мысль, пришедшая в голову сразу же после пробуждения — оказавшись здесь, он так и не сделал ничего по-настоящему «большого», правильного. Он, великий русский поэт, символ эпохи и авторитет для всех мыслящих людей страны, разменял выпавший ему шанс на свое личное, маленькое эгоистическое счастье.

— И правда, ведь, а чего я сделал? Бабки наколотил — раз! Дантесу в морду дал — два! Пару сказок написал — три! Сжег бывший дворец князя Волконского с масонами– четыре! Организовал первую развлекательную лотерею — пять! Все⁈ А, еще придумал КРУЖЕВНЫЕ ТРУСЫ! Кружевные, мать их, ТРУСЕЛЯ подарил миру! Вот я какой БЛАГОДЕТЕЛЬ!

И такой пошлостью от всего этого несло, что Александр сел на в кресло, обхватил голову руками и тихо застонал. Горько и погано стало на душе.

— Похоже, Пушкина тогда все-таки убили, — Александр выдавил из себя это жуткое признание и застыл в кресле.– Я ведь ни на грамм не Пушкин…

Он снова и снова вспоминал события последних месяцев, как оказался в этом времени. Перед глазами проносились громкие фразы, образы людей, предметы. Он все больше и больше убеждался в том, что большая часть его прошлых поступков — это поступки мелкого человечка, мещанского карлика, а не как не великого поэта.

— Почему так получилось? Где я ошибся, где я свернул не туда? — Александр вскочил с кресла и вновь стал мерить комнату шагами. — Почему я решил, что не должен никуда вмешиваться? Чего испугался?

И правда, почему он поставил во главу всего свое личное благополучие? Почему решил строить свой маленький мирок с красивой женой, розовощекими детишками, домиком с резными ставнями и небольшим садиком, забыв обо всем на свете? Почему? Ведь, он совсем другой закваски, еще советской, добротной, еще не мерящий все на свете на деньги, шмотки и удовольствия.

Да, его совсем чуть-чуть извиняют, но никак не оправдывают полностью, его планы по реформированию образования. Но это ведь капля в море!

— Как же я до всего этого докатился? Я же отвернулся от всего, где мог что-то исправить– от крепостного права, от повального воровства и мздоимства по власти, от разрухи в сельском хозяйстве и армии. Я ведь столько знаю, что никаким пророкам и не снилось.

Устав метаться по комнате, Пушкин буквально свалился в кресло.

— … Скоро Крымская война, потом полыхнет Польша, начнутся крестьянские бунты, за ними поднимут головы доморощенные террористы из Земли и воли. Я же про все это знаю.

Сердце в груди колотило так, что готово было выпрыгнуть наружу. Обида на себя медленно, но неуклонно, перерастала в презрение к себе.

— … А хорошо ты устроился, братишка, очень хорошо, — презрительно ухмыльнулся Александра, до хруста сжимая кулаки. — Деньги текут рекой, дом полная чаша, министерские погоны на плечах, жена в кружевном белье… Черт, опять эти кружевные трусы вылезли! А все вокруг, значит, пусть в задницу идет, так? Пушкин, конечно, не герой с обложки, но точно бы не стал стоять в стороне.

Был ли это момент психологического надлома, эдакий ценностный кризис, не понятно. Может был, а может и нет. Главное, парень понял, что так больше продолжаться не может. Он больше не может оставаться в стороне и спокойно строить свое собственное уютное сытенькое и закрытое от всех гнездышко. Не может, не должен и не будет.

— Получится — не получится, правильно — неправильно, но я, по крайней мере, попытаюсь что-то изменить в этом мире, попытаюсь сделать что-то, действительно, важное.

Он поднял голову, наткнулся на зеркало, и едва узнал себя в отражении. Лицо изнеможенное с впавшими глазницами и заострившимся носом, как у покойника.

— А потянешь, старина? Сейчас хорошо, сытно, всем нравишься, а потом? В кусты не спрячешься?

Шептал и внимательно вглядывался в свое отражение, словно ждал из зазеркалья ответа.

— Потяни, все потяну… А начну с крестьян.

Отодвинувшись от зеркала, Пушкин решительно схватился за перо.

* * *

Санкт-Петербург.

Уже на следующее утро разразился грандиозный переполох, как ни странно, связанный с газетой «Копейка». Уже ставшая обыденной, знакомой для людей, она вдруг вновь прогремела на весь Петербург. За какой-то час был до самой последней газеты раскуплен десятитысячный тираж, потом следующий, и следующий, и следующий. У мальчишек-разносчиков происходили целые сражения, когда за пару последних экземпляров люди в кровь били друг друга, матерились так, что уши у прохожих уши от стыда в трубочку сворачивались. У типографии, где печаталась «Копейка», и вовсе, целая демонстрация случилась, на разгон которой со страху целый эскадрон казаков прискакал. Думали, что беспорядки начались.

Возмутителем спокойствия оказалась не сама газета, а лишь заметка в ней с невероятным названием «Не могу молчать». А вот, собственно, и сама статья.

«Пишу не по чей-то прихоти или развлечения ради, а по зову души, ибо не могу больше молчать. Нас, дворян, называют благородным сословием, солью земли Русской, ее честью и совестью, приносящим обществу наибольшую пользу и обладающим выдающимися талантами! Но дает ли это нам право владеть людьми, как бессловесной скотиной? Кто нам дал это право? Лично Господь Бог? Богородица? Пришло время твердо сказать, не может и не должен один человек владеть другим человеком! Я, Александр Сергеевич Пушкин, готов это сказать. В течение этого месяца все крепостные крестьяне, принадлежащие Пушкиным, получать вольные, и дальше смогут сами определять свою судьбу, как и определено самим Господом. А вы готовы последовать моему примеру?».

* * *

с. Михайловское, Псковская губерния

Над сельской дорогой клубилась пыль, кавалькада всадников — четверо драгун во главе с капралом и мужчина в чиновничьем вицмундире — скакала в сторону Михайловского.

— … Господин становой пристав, разрешите вопрос? — скакавший первым капрал потянул на себя вожжи, заставляя своего жеребца поравняться с лошадью чиновника.

— Ну? — недовольно буркнул пристав, даже не поворачивая головы. Видно было, что, покрытый с ног и до головы пылью, он по горло сыт всей этой поездкой. — Чего надо?

Капрал сочувственно покачал головой. Он-то привычный скакать верхом, по службе целыми сутками приходилось скакать то с важным пакетом, то в сопровождении особой персоны. Становой пристав же, как пить дать, больше в присутственном месте сидит да бумажки перебирает.

— Вот, хлебните, — служивый протянул небольшую фляжку, которую только что вытащил из под плаща. — Отвар, бодрительный, сам на травах настаиваю по еще батюшкиному рецепту. Один глоток, и сразу отпустит.

Взяв фляжку, чиновник сделал глоток, чуть помедлив сделал еще один. Зажмурился и медленно выдохнул. Похоже, и впрямь, полегчало.

— Хорош отвар, — благодарно кивнул пристав, возвращая фляжку. — Ты, чего спросить хотел?

— Так в полку болтали, что господин Пушкин решил всех своих крестьян на волю отпустить. Врут, поди, — скептически скривился капрал. — Кто в здравом уме решится от своего отказаться? Это же какие деньжищи…

— Не врут. По этому делу мы и едем в Михайловское, — чиновник похлопал по большой кожаной сумке, что висела на его плече. — Здесь сто восемьдесят шесть вольных грамот для всех крестьян Михайловского. Это еще ничего страшного, капрал. Вот мой товарищ поехал в Болдино, а там, прошу заметить, почти две тысячи крестьян, которым господин Пушкин также выписал вольные грамоты. Вот так-то…

От удивления капрал едва не свалился с жеребца. Но справился с минутной слабостью, выпрямился и с выпученными глазами уставился на ту самую кожаную сумку с вольными.

— Это же целое состояние…

К полудню они прибыли на место, и не откладывая дело в долгий ящик собрали крестьянский сход. Возле господского дома столпились все сто восемьдесят пять крестьян [только Витька Ахромеев сын пару дней назад скончался, оттого общее число и не сходилось], которым становой пристав и зачитал извещение об освобождении.

— … Сим следует считать вас свободными сельскими обывателями. Вот ваши вольные грамоты, — чиновник вытащил пачку бумаг и с силой тряхнул ими перед собой.

Толпа некоторое время стояла молча, едва дыша. А в какой-то момент, словно прорвало. Первым рухнул на колени какой-то древний дедушка и начал истово креститься. Следом за ним свалился длинный как жердь мужик в прокопченном кузнечном фартуке, и стал с воем кататься по земле.

— Шподобилась, гошподи, шподобилась… — плакала беззубая старуха, смотря на золотой купол церквушки выцветшими глазами. — Дошдалась…

ОБЫЧНАЯ РЕКЛАМА

Книга "Всемогучий!

Наивный парень получил от инопланетян Силу и решил осчастливить простых людей. Одним бесплатно давал продукты, другим закрывал кредиты, третьим просто отдавал деньги, четвертых лечил, пятых защищал от бандитов. А дальше…

https://author.today/reader/404122/3740575

Глава 26 Почти святой

* * *

Санкт-Петербург

Думал ли Пушкин, что своим поступком «свернет горы»? Надеялся ли, что освобождение крестьян станет знаковым для думающей части высшего света и многие последуют его примеру. Честно говоря, ходили в его голове такие мысли.

Александр рассуждал просто: общество давным давно готово к этому, мысль о ненавистности крепостного права и противоестественности этого состояния десятилетия витает среди образованнейшей части дворянства. В стихотворных кружках и салонах столицы было очень модно рассуждать о гуманизме, о естественном праве человека на свободу, остро переживать за судьбу рабов в Североамериканских штатах, горячо приветствовать любые призывы к свободе к отмене крепостного права в России. Даже сам цесаревич и будущий император Александр не раз заявлял об этом, негодуя из-за бесправного положения крестьян в стране. Поэтому Пушкин и думал, что его поступок — освобождение всех своих крестьян — станет своеобразной первой ласточкой, за которой появятся другие. Верил, что с одного маленького камешка, брошенного с горы, начнется настоящая лавина.

Он, как и прежний Пушкин, верил в людей, верил в настоящего Человека внутри каждого из нас. Думал, что человек изначально хороший, добрый, плохое и страшное в нем — наносное, чуждое, пришлое. Нужно лишь немного подтолкнуть человека к хорошему, и пойдет по правильному пути. Это поэт и попытался сделать своим поступком.

К сожалению, все оказалось не так. Высший свет, где Александр видел ростки человечности, гуманизма и приверженности настоящим свободам, оказался фальшивкой, сверкающей обманкой, где была лишь нажива, глупость, жестокость и развращенность. И все эти великосветские разговоры роскошных дам и их блестящих кавалеров о естественном праве человека, их крокодильи слезы о бедных крестьянах оказались не более чем сверкающей мишурой, за которой ничего не стояло.

Лишь единицы последовали его примеру и освободили своих крестьян от крепостной зависимости. Одна из Петербургских газет даже подсчитала точное число таких крепостных крестьян, которых оказалось ровно сто двадцать восемь человек (не считая уже освобожденных Пушкиным). Капля в море, по-хорошему, если учитывать, что в это время в крепостной зависимости, то есть фактически на положении африканских рабов, находилось около двадцати трех миллионом человек.

Вот такие-то пирожки с котятками получались…

А самое страшное было то, что почти никак на это не отреагировали те, кого называли совестью нации, ее солью — поэтов, прозаиков, чьими произведениями зачитывались, цитировали, обсуждали в салонах и кружках. Все они при встречах сетовали на великую российскую несправедливость — владение человека человеком, а на деле все оставалось без всякого изменения. Это известные поэты своего времени Евгений Баратынский, Петр Вяземский, Иван Крылов и многие другие.

Хорошо много и красиво говорить, а ты попробуй сделать. Не можешь, не хочешь? Тогда, зачем попусту воздух сотрясать?

* * *

Санкт-Петербург.

Церковь Рождества Иоанна Предтечи на Каменном острове

С самого утра все семейство Пушкиных пошло в церковь Рождества Иоанна Предтечи. Церковь необычная, построенная в неоготическом стиле, в свое время так понравилась супругам, что они крестили здесь всех своих четверых деток. С той поры они только туда, к отцу Гермогену, что почти двадцать лет бессменно там служил, и ходили.

— … Сашенька, ты чего такой хмурый? — Наталья мягко коснулась плеча поэта, и с тревогой заглянула в глаза. — Не на панихиду ведь идет, а на благодарственный молебен за твое чудесное спасение.

— Ничего, ничего, мой дружочек, не беспокойся, — улыбнулся в ответ Александр, подтягивая ее ладошку в белоснежной узорчатой перчатке и нежно ее целуя.– Это я все про Адама думаю… До сих пор поверить не могу, что он на такую подлость решился. Ведь, мы его принимали в доме, он с нами шутил, играл с нашими детьми…

Она понимающе кивнул. История с этим покушением и для нее оказалась самым настоящим шоком. Она и думать не могла, что этот симпатичный и располагающий к себе человек мог решиться на такое страшное действо.

— И если бы не твоя иконка, мне бы уже не было на этом свете, –он снова жарко поцеловал ее ладошку, вгоняя женщину в краску.

— Сашенька, полноте, — осипшим от возбуждения голосом прошептала она. — Нас же увидят.

Она дернула ладошку, но сделала это неуверенно. Чувствовалось, что ей очень приятно, и хотелось, чтобы он продолжал.

— Пусть все видят! — Пушкин широко улыбнулся.– Пусть все видят, какой я счастливый человек! — он развел руки в стороны, словно хотел обнять весь свет. — Ведь, рядом со мной самая чудесная женщина на этом белом свете.

Тут Наталья, и вовсе, зарделась, как маков цвет. Опустила кружевной зонтик ниже, чтобы не было видно ее пылающего лица.

— Церковь же рядом, Саша…

У церковной ограды, где за деревьями показался купол с крестом, они остановились и дружно перекрестились. После пошли дальше.

— Смотри-ка, сам батюшка нас встречает,– Наталья поправляя ворот сюртука у Пушкина, стрельнула глазами в сторону церковного входа. Там, и правда, стоял высокий священник в черном одеянии — отец Гермоген, и внимательно следил за ними. Взгляд при этом был строгий, грозный. — Неужто злиться?

Обычно Пушкины стояли где-то в середке, стараясь не лезть в первые ряды. Кто-то, напротив, гнался за почетным местом, куда по обычаю ставили самых уважаемых гостей. Некоторые даже поговаривали, что у алтаря благодати для прихожан больше.

— Туда проходите, — глухо проговорил отец Гермоген, за локоток подталкивая Наталью в самый первый ряд, почти к алтарю. Та беспомощно обернулась к супругу, но он уже шел следом. За ними шли и слуги с детьми. — Там вам самое место.

Так они, ничего не понимая, и простояли почти всю проповедь. Отец Гермоген долго рассказывал о человеколюбии, по памяти цитирую библию. Младшенькие — Наташенька с Гришенькой, пригревшись на руках слуг, аж задремали. Пушкин с Натальей тоже украдкой зевали от духоты и монотонности голоса священника. Свою лепту вносила и сладковатый аромат ладана, откровенно склонявший ко сну.

Но в какой-то момент все изменилось.

— … ВОТ, БРАТЬЯ И СЕСТРЫ! ВОТ ОН! — вдруг громко зазвучал голос священника, многократно усиливаясь от особой акустикой церкви. Словно колокол ударил. — Он же среди нас!

Пушкин встрепенулся. Сон в один миг с него слетел, как его и не было. Расширившимися от удивления глазами он видел, что костлявый пале священника, словно наконечник копья, был направлен прямо на него.

— Он же среди нас!

Александр непроизвольно попытался сдвинуться в сторону, но палец дернулся вслед за ним. Отчего поэт тут же вспотел.

— Вот пример истинного смирения и настоящей добродетели!

И сейчас до Пушкина, наконец, дошло, что отец Гермоген говорил именно про него, а не про кого-то другого.

— Как некогда великие подвижник древности, он презрел соблазн богатства. Он безропотно отпустил всех своих крестьян на волю, все три тысячу христианских душ. Как велел Господь, он возлюбил своего ближнего, как самого себя. Потому что он…

Отец Гермоген вновь ткнул пальцем в его сторону. Причем это сделал так, словно хотел проткнуть его насквозь.

— ПОДВИЖНИК! За то Господь и даровал ему избавление от ран. Дважды раненный в самое сердце нечестивцами, он возрождался, как феникс. Не брал его метал, ибо Господь осенил его своей благодатью…

Поэт прямо кожей чувствовал, как на нем скрестились десятки и десятки взглядов прихожан. И в них читалось такое, что волосы дыбом вставали — массовое религиозное помешательство намечалось, не иначе.

— Он вернул православному миру великую святыню…

Пушкин увидел продолговатый ларец в руках у священника и еле слышно застонал. Понял уже, что там может быть лишь одно — тот самый наконечник копья, который по библейской легенде римский сотник Лонгин воткнул в живот распятого Христа.

— Православные, узрите! Это Копье Судьбы, одно из Орудий Страстей! — отец Гермоген поднял над собой обломок копья с длинным наконечником. — Оно еще хранит кровь Христову!

Чертыхнувшись, Александр резко развернулся и пошел к выходу. Не хватало еще святым при жизни стать.

* * *

Санкт-Петербург.

Раздосадованный утренним происшествием в церкви, Пушкин решил немного развеяться и съездить на место своей будущей школы для одаренных детей. Здание — бывший особняк купца первой гильдии Захарова — был выкуплен и там уже заканчивали ремонт. Это было добротное трехэтажное здание из красного кирпича с крышей из дорогой голландской черепицы.

Александр задержался у ворот, любуясь большой мраморной табличкой, на которой была выгравирована золотая надпись: «Особый Санкт-Петербургский интернат». Смотрелось внушительно, богато. Сразу понимаешь, что здесь очень серьезное место, и посторонних с улицы здесь никто не ждет.

— Хорошее место, — он прошел через кованые ворота и оказался во дворе, образованным с одной стороны господским домом, с другой стороны — домом для слуг и здоровенным каменным сараем. — На первом этаже будут учебные классы и администрация, на втором и третьем этажах — жилые комнаты. В доме для слуг можно устроить столовую и кухню, в сарае — учебные мастерские, лаборатории. Получится полноценный интернат, настоящий инкубатор для юных гениев.

Пересек двор, толкнул дверь, входя в господский дом. В холе встретил плотников, сколачивающих необычные для этого времени парты и странные скошенные стулья. Стучали молотками и топорами, сверлили, то и дело сверяясь с чертежами.

— Здравия желаем Ваше Высокопревосходительство! — хором поздоровались мужики, вытянувшись по стойке смирна при виде Пушкина, которого знали не просто как своего заказчика, а прежде всего как целого министра. — Больно чудные столы получаются. Нежто ребятишки на них учится разным наукам будут?

Столы, стулья, и правда, здесь и сейчас выглядели чудно. В этом времени школяры пользуются совсем другой мебелью — топорные массивные столы, простые лавки. Пушкин неопределенно кивнул. А что? Не будешь же простым плотникам рассказывать про эргономичность школьной мебели — про соответствие ростовым группам учащихся, про угол наклона рабочей поверхности, про регулируемость рабочей поверхности, про равномерное распределение нагрузки на все части тела. Не нужно им ничего этого знать, им нужно просто следовать всему, что написано в чертежах.

— Все сделаем, Ваше Высокопревосходительство, как надоть! — кланялись мужики, держа шапки в руках. — Не сумлевайте, Ваше Высокопревосходительство! С божьей помощью…

Поэт вновь кивнул, и вышел на улицу. Теперь решил посмотреть на будущие мастерские помещения, где ребятишки будут на практике подкреплять свои теоретические знания.

— Смотри-ка, и здесь уже почти все сделали! — приятно удивился Александр, заходя в сарай. Когда-то купец здесь держал лошадей, часть товара, а сейчас его встретили белоснежные светлые стены и потолок, четыре больших верстака, станки у стен — сверлильный, точильный, камнерезный и другие. — Вот что большие деньги делают. Достаточно только пальцами щелкнуть, чтобы на месте развалин вырос настоящий дворец.

Походил, потрогал руками верстаки, задержался у станков, попробовал, как все работает, крутиться, вертится. Душа радовалась, глядя на все это. Все это ему чем-то напомнило то ощущение, с которым он приходил в школу первого сентября — с новыми надеждами, с новыми планами, и новыми ребятишками.

— Хорошо, очень хорошо. С этого и начнем, поработаем, ребят подтянем, они себя покажут, а там, глядишь, все и завертится совсем по-другому.

Улыбаясь этим мыслям, планам, Пушкин вышел за ворота и едва не столкнулся с куда-то спешившей парой — высоким мужчиной в адмиральском мундире и дородной дамой с кружевным зонтиком в руке.

— Прошу простить за мою неловкость! — первым поспешил извиниться Пушкин, раскланиваясь сначала с дамой, а потом и с ее кавалером. — Я задумался, и не заметил вас.

— И вы нас простите! — тут же отозвался адмирал, возвращая поклон. Его дама чуть склонила голову с улыбкой. — Мы спешили…

— Александр Сергеевич Пушкин, — представился поэт. — Осматриваю будущую гимназию с полным пансионом для одаренных детей.

— Александр Сергеевич! — ахнула дама, закатывая глаза.

— Федор Петрович Можайский, моя супруга — Юлианна Ивановна Можайская. Между прочим, ваша большая поклонница, Александр Сергеевич, — посмеиваясь, моряк взял супругу за руку. — Представляете, вечерами читаем ваши сказки про Садко. Очень даже оригинально. Правда, вот про море вы несколько…

— Федя, как можно⁈ — с укоризной пробормотала женщина. — Оставь свой морской юмор.

Они так мило беседовали, пока Можайский не спохватился и не вспомнил о сыне, что все это время скромно держался позади них.

— Совсем забыл, — адмирал легонько шлепнул себя по лбу, сделав шаг в сторону и показывая на худенького подростка лет десяти. — Александр Сергеевич, позвольте представить вам нашего сына — Александра, вашего тезку. Александр, поздоровайся с Александром Сергеевичем.

Мальчик поклонился и пожал Пушкину руку, а потом также молча застыл рядом, демонстрируя отменного воспитание.

— Мы ведь с супругой ради Сашеньки и прибыли в Санкт-Петербург, — адмирал ласково взъерошил волосы на голове сына. — Хотим определить его в гимназию, и подыскиваем место, а то совсем от рук отбился. Одни шалости на уме, ни дня спокойно не проходит. То смастерит повозку на рессорах и станет кататься с пригорка, то для лодки в озере какой-то особый парус сделает. А на той неделе, знаете что учудил?

Голова подростка с каждым новым словом отца опускалась все ниже и ниже.

— Представляете, Чуть ли не у всех гусей со двора собрал перья, приклеил их на воск к веткам на манер крыльев, и собрался с дерева спрыгнуть. Хорошо, Спирька, конюх наш, его заприметил…

Пушкин, видя недовольства Можайска, конечно, тоже хмурился, но больше для вида. В душе же откровенно сочувствовал мальчишке, у которого, по всей видимости, было огроменное шило в одном месте или просто на просто изобретательский склад ума… И тут поэта осенило!

— Что? –встрепенулся Пушкин, перебивая адмирала. — Что вы там сказали про крылья? Федор Петрович, говорите, он хотел полететь?

Адмирал со вздохом кивнул, а мальчишка при этом виновато шмыгнул носом.

— Александр… Его зовут Александр Можайский, — Пушкин, забыв обо всем на свете, снова и снова повторял имя мальчишки. Он пытался вспомнить, откуда ему было так знакомо это имя и фамилия. — Подождите! Это же тот самый Александр Федорович Можайский, которы…

И Пушкин вовремя прикусил язык, к счастью, не успев сказать, что прямо перед ним стоял, виновато ковыряясь в носу, будущий пионер российской авиации, одним из первых в мире построивших полномасштабный рабочий летательный аппарат тяжелее воздуха.

Поэт понял, что этого мальчишку ему никак нельзя было упускать. Это был не просто талант, это был настоящий алмаз, который нужно было лишь грамотно огранить, чтобы он засиял, как следует.

— Федор Петрович, не нужно искать никакой гимназии! Вы уже нашли ее! — Пушкин театрально взмахнул руками, показывая на роскошную вывеску с названием интерната. — Вот, образовательное заведение будущего, которое даст вашему сыну все необходимые ему знания. Здесь полный пансион, отличные жилые комнаты, строгие воспитатели и опытные педагоги, новаторский учебный процесс, одобренный самим государем и председателем Правительствующего Синода митрополитом Серафимом.

Не давая никому опомнится, сразу же увлек супружескую чету с ребенком во двор. Начал громко рассказывать о школе, в красках расписывая новые учебные классы, особую учебную программу, строгую, почти армейскую дисциплину, и, конечно же, пристальный надзор со стороны Его Императорского Величества.

— … Прямо сам Государь? — удивлялся адмирал, растерянно косясь в сторону раскрасневшейся супруги. Та, видно было, уже на все согласилась. — Как это все неожиданно…

Конечно же, они дали свое согласие. Магическое слово «расположение Государя-императора» сделало свое дело — Особый Санкт-Петербургский интернат для одаренных детей получил своего первого, но далеко не последнего ученика. Уже на следующей неделе ему компанию составили белобрысый постреленок Ваня Сеченов, будущий отец отечественной физиологии и основоположник медицинской психологии, Коля Чернышевский, будущий публицист и писатель, философ-материалист и ученый. Потом были другие ребятишки, из мещан, крестьян, духовного сословия, которых роднило только одно — все они отличались особой любознательностью и тягой к знаниям

Глава 27 Почти Святой 2

* * *

Санкт-Петербург

Отмеренного ему времени остается все меньше и меньше, и это никак не давало Пушкину покоя. Впервые эта мысль пришла ему в голову тот момент, когда очнулся в своей постели после того злополучного покушения.

— … Один выстрел, один выстрел этого ополоумевшего от ненависти пшека, и все… Черт, все, что сделано, просто развалится. Раз, и все снова откатится назад, полетит в тартарары… Они же с радостью все отмотают назад, как воронье все раздергают.

И не важно, что уже многое сделано, многое изменено до неузнаваемости. «Они» — этот неназванный враг из смеси нашей лени, зависти, жадности, воровства и жестокости — все равно придут и сметут все хорошее, правильное, что он успел сделать.

— … Крестьяне? Отпустить на волю? На еще двадцать лет никто даже не почешется! Плевать власть хотела на все предупреждения, на все мои слова. Сто процентов, и война в пятьдесят третьем начнется и закончится точно также, как и тогда — черноморский флот на дне, Севастополь в руинах и сотня тысяч солдатиков в земле! Еще через пару лет революционеры доморощенные из всех щелей полезут, будут простых городовых, как зайцев, отстреливать! Вот оно будущее, чертово будущее, которое я так и не предотвратил.

Получалось, он оставался простым винтиком, который так ни на что и не повлиял. Все его потуги являлись лишь суетой, пшиком, которая через несколько лет после его смерти растает, как туман на рассвете.

— Медленно, очень медленно… все происходит слишком медленно. Я песчинка, чертова песчинка…

Он — крошечная песчинка среди биллионов точно таких же песчинок, совершенно одинаковых по цвету, весу и составу, но точно также совершенно ничего не решающих. И этот образ рождал в его душе жуткое ощущение безысходности и особенно беспомощности, на которые накладывалась физическая боль в груди после неудавшегося покушения.

— … А плевать — на них, на всех, и на себя, если такой слабак! Ни хрена я не песчинка, я камешек, с которого начнется камнепад, настоящая лавина.

Перед глазами встала страшная картина грохочущего каменного обвала, которые едва не похоронил его в горах Абхазии еще в той жизни. Как и тогда, в ушах застыл жуткий грохот падающих валунов, свист летевших осколков. Тело сковал страх, а из груди рвали крик ужаса.

— Именно так и надо… Чтобы было громко, сильно, страшно… Чтобы всех и всё вокруг трясло! Вот тогда будет толк, тогда можно что-то поменять… надеюсь.

С этого дня время для Пушкина словно спрессовалось, превратив его жизнь в стремительный полет метеора. Он совсем забыл о милых сердцу слабостях, которые позволял себе раньше — подолгу нежиться в кровати, любуясь сопевшей ему в плечо Ташей; многочасовых ночных посиделках с чаепитием, беседами, чтением любимых книг, игрой в настольные игры; долгих прогулках по набережной, с задумчивым любованием вечерними видами любимого города. Забросил физкультуру, которой прежде увлекся.

Весь день теперь был буквально расписан по часам, ни минуты покоя — ни присесть, ни прилечь. Но не жаловался, не бурчал, ведь сам выбрал свою судьбу.

— Все, отсчет пошел… И сколько мне отмерено, столько и буду грызть всё и всех.

* * *

Санкт-Петербург, ул. Зодчего России, ⅓.

Здание Министерства просвещения

В последнее время каждое утро у Пушкина начиналось одинаково — ровно в восемь утра поэт стоял у кафедры в самой большой комнате своей школы для одаренных детей перед десятками разновозрастных ребятишек и проводил урок. Это был эдакий гибрид из русского языка, русской и зарубежной литературы с доброй примесью обществознания и права, где он занимался одновременно простыми и очень сложными вещами — рассказывал о родине, о власти и народе, об истории страны, о силе родного языке и о множестве других вещей, которые делают человека гражданином. Очень сложный разговор, когда приходилось отвечать на непростые вопросы, обходить острые углы и, в конце концов, находить истину.

Но сегодня он выбрал другое — начать со своего главного места работы, Министерства просвещения Российской империи. Александр в последние дни много времени проводил в разъездах по губернским училищам, церковно-приходским школам — изучал учебный процесс, развозил новые учебники, назначал целевые выплаты для талантливых педагогов и многое другое, поэтому и был здесь не частым гостем.

— Маленько и этих тунеядцев погоняю. В регионе нагнал на них страху, теперь очередь этих пришла, а то расслабились, чиновнички… — остановившись у широкой лестницы, ведущей в здание, Пушкин оценивающе прищурился. Ему бы сейчас винтовку с оптическим прицелом в руки, был бы вылитый снайпер перед боем. — Ну, Сема… Хм.

Услышав свое имя, перед ним вытянулся по стойку смирна Семен Кикин. Молодой парнишка, которого Пушкин еще месяц назад сделал в министерстве своим личным помощником, до сих пор еще не привык к своему особому положению, оттого всякий раз и тянулся перед начальником, да не забывал при этом «пожирать» его восторженным взглядом.

— Хотя, какой ты теперь Сёма. Нет, теперь ты Семен Петрович, мой личный помощник, моя правая рука! Понял⁈ — Александр от души хлопнул парня по плечу, отчего тот едва не пригнулся. — Расслабились тут, пока я по регионам катался, так? Читал я, читал твои письма про местный беспредел. Ну, готов чистить авгиевы конюшни? Давай начнем с Ученого комитета. Больно хочется посмотреть на тех умников, что утверждают местные учебники. Черт, даже кулаки чешутся…

И с такой злостью произнес это, что бедняга Кикин едва не шарахнулся от него в сторону. Дернулся, и быстро-быстро стал подниматься по лестнице, настороженно косясь при этом в сторону начальника.Точно, испугался.

— Я вот был одном уездном училище и листал там прелюбопытнейший учебник по русской истории, написанный еще в 1768 г. каким-то непонятным Дильтеем. И знаешь, чему там учат?

Пушкин, поднявшись по лестнице, застыл у двери с задумчивым видом.

— Представляешь, этот самый Дильтей утверждает, что первым правителем русских земель был какой-то Отин и его соправитель Борг. И они, мол, воевали и даже побеждали знаменитые легионы Римской империи! Ты понимаешь, славянские племена в 3 — 4 веке громили «железную» римскую пехоту⁈ Как? Чем громили? Ссаными тряпками? Может и черное море славяне выкопали? Кстати, нужно будет повнимательнее этот учебник почитать. А вдруг там, и правда, про Черное море написано? Ведь, откуда-то этот бред появился…

Кикин в ответ пробормотал что-то неопределенное, услужливо открывая перед начальником дверь. И судя по железобетонному лицу помощника в этот момент, он был не просто далек от переживаний по поводу фэнтезийных учебников по русской истории, а неимоверно далек.

— Вот тебе и учебник по истории Отечества. Хотя… Хотя по истории хоть, вообще, учебник есть. А по другим предметам⁈ Шиш, да маленько! Где остальные учебники⁈ — слыша в голосе Пушкина острое недовольство, Кикин прибавил шаг. При этом всем своим видом демонстрировал первостепенную исполнительность и готовность выполнить любое распоряжение начальства. Опытный, оттого и знал, что только такой вид может спасти от гнева вышестоящего чина. — Насколько я слышал, император этот самый Ученый комитет учредил еще в 26-ом году как раз для подготовки учебников по самым разным учебным дисциплинам. Двенадцать лет прошло, а воз и ныне там!

Пушкин прекрасно знал о чем говорил. Инспекционные поездки по уездным и губернским училищам, церковно-приходским школам и университетам показали, что с учебниками и любыми другими методическими пособиями дело обстояло самым катастрофическим образом. Какие-никакие учебники, главным образом переводные с немецкого языка, имелись в университетах, где пользовались ими, прежде всего, преподаватели. Студенты должны были довольствоваться собственноручно написанными конспектами лекций, который им читал педагог. Если же студент желал заниматься дополнительно, то добыть нужный научный труд получалось лишь через весьма и весьма трудные мытарства. Учебники, особенно переведенные с других языков, издавались настолько мизерными тиражами, что сразу же становились библиографической редкостью.

Об достаточной обеспеченности учебниками или их подобием училищ, а в особенности церковно-приходских школ, и говорить не приходилось. В губернских училищах, как то открытых в крупных и богатых уездных центрах, «жизнь еще теплилась». Местные попечители здесь — часто богатые купцы, вдовые генеральши или дворяне-филантропы — нередко жертвовали в библиотеки училищ труды иностранных просветителей, ученых, выписывали целые подборки естественнонаучных журналов.

А вот в церковно-приходских школах главным учебников уже полвека оставались библия и псалтырь. Иногда набор был чуть шире, включая в себя не только библию и псалтырь, но и жития святых. Правда, в одной из школ во время своей инспекции Пушкин все же увидел один учебник. Причем его принес сам директор школы с таким видом, словно нес в руках невиданное сокровище.

— И знаешь, что это был за учебник, Сема? — замешкавшись в коридоре, Пушкин стал искать взглядом своего помощника. — Семен Петрович? А вот ты где! Я вот тут вспоминал, что пару дней назад в одной из церковно-приходских школ нашел учебник Магницкого «Арифметика» аж за 1721 год! Сема, это была книжка, которую возможно держал в руках сам Петр Великий!

Самое удивительное, что никто в той школе ничего страшного в этом не видел. Наоборот, они совершенно искренне радовались тому, что у них оказался в руках этот самый учебник. Ведь, ничего другого просто не было.

— Ты понимаешь, я ведь только четыре наших учебника встретил. Только четыре — по физике, естествознанию, логике и арифметике! Все! Это же катастрофа, приговор всем этим мордастым жуликам, что расселись здесь в кабинетах! Ладно, хватит болтать! Давай начнем с председателя Ученого комитета…

Кабинет господина Голицына, председатель Ученого комитета и главное лицо, ответственное за разработку и утверждение учебников в России, находился к ним ближе всего — буквально десяток шагов. Собственно, туда они и направились.

— Так… — Александр схватился за роскошную витую бронзовую ручку и решительно толкнул дверь, но та к его удивлению не поддалась. Решив, что толкнул дверь не достаточно сильно, он толкнул сильнее. — Что это такое? Хм, закрыто, — поэт вытащил из кармана часы, внимательно посмотрел на циферблат. Ошибки не было никакой — рабочий день уже начался. — Может господин Голицын отлучился в уборную? Сёма, чего раскашлялся? Есть что сказать, говори.

Его помощник, и правда, все это время выразительно покашливал, давая понять, что кое-что знает.

— Ваше Высокопревосходительство, так он еще не пришел.

— Что? — Пушкин недоуменно вскинул голову.

— Его Превосходительство, никогда так рано не изволит приходить. Вот ближе к полудню должен подойти.

Пушкин «на автомате» еще пару раз дернул за ручку двери, словно надеялся, что ему откроют.

— А когда он работает-то?

— Вот пополдничает, немного вздремнет, а после и начнет. У нас все знают, что с бумагами сюда до полудня лучше совсем не приходить. Вон, в любой кабинет зайди, дверь закрыта.

Не поверив этому, Александр метнулся к следующему кабинету, где располагался очередной начальник. Дернул за ручку, но с тем же результатом — дверь не открылась. Он прошел по коридору дальше, проверяя на своем пути каждый кабинет.

— Никого… Председателя Ученого комитета нет, его замов тоже нет. Заместитель председателя Главного правления училищ, глава департамента народного просвещения отсутствуют… Не пойму, а кто же тогда на месте?

Пушкин вопросительно посмотрел на вздыхающего Кикина, потом на мелькнувшего в конце коридора худого мужчину в мундире коллежского асессора и все понял.

— Значит, как всегда, верхи спят до обеда, а низы пашут с утра и до темна. Некрасиво получается…

Кикин сразу же оживился. Точно, хорошо хлебнул здесь. Тоже был на самой низшей должности, целыми днями по загривку получал, сначала свою, а потом и чужую работу делал.

— А давай-ка, Сёма, мы этих хозяев жизни на улицу переселим за прогулы? Чего рот разинул? Я министр, или так, погулять вышел? — Пушкин угрожающе ухмыльнулся. Мысль об особенном наказании прогульщиков показалась ему особенно интересной. — Живо собери людей, вскрывай кабинеты тех, кого нет на рабочем месте, и выноси все их барахло прямо на улицу! Понял меня? Тогда бегом, бегом!

Парнишка с вытянутым от удивления лицом медленно шел по коридору, не переставая при этом оглядываться назад. Видно, что все еще надеялся, что начальник вот-вот отменит свое «дикое» распоряжение. Однако Александр всякий раз кивал ему и тянул в его сторону указательный палец.

* * *

Санкт-Петербург.

Потом весь Петербург, от мала и до велика, от князей до нищих с паперти, судачил о том, что произошло этим утром у здания Министерства просвещения. Рассказывали, что привлеченные странным грохотом и толпами хохочущих людей со всего города набежали городовые с околоточными. Думали, видно, что какая-то буза поднялась и мастеровые бунтовать начали. Когда же все узнали и подивились на дорогущие кресла со столами прямо на мостовой, то тоже начали в усы и бороды посмеиваться.

— … Его Высокопревосходительство так и сказал. Мол, коли честно трудиться не хотите, то с сегодняшнего дня будете прямо у крыльца сидеть и свои бумажки перебирать, — пересказывал народ происходящее, всякий раз на новый лад, добавляя одно, меняя другое. Постепенно, истинные причины случившегося оказались похоронены под совершенно дикими предположениями и фантазиями, где лихой правдолюбец Пушкин гнал богатеев в хвост и гриву. — Кто же рот на него раскрывал, тем всю харю кровянил. Истинный крест, кровянил! Прямо своими белыми ручками сначала одному в толстую харю дал, потом другому…

— Да ты что⁈ Разве кто может господ в харю бить⁈ — естественно в толпе не верили, даже плевались, оттого и брань звучала, и драки вспыхивали. — Яго же на дэль вызовут за такое поругание чести! Стреляться же будут…

— И шта⁈ Подумаешь, стреляться. То для него невелика беда, раз плюнуть! Он же, почитай, кажный день на дуэли стреляется, и всегда победу держит! Заговоренный, его ни одна пуля не берет, то в образок попадет, то мимо пролетит, — народ уже легенды приплетать начал, добавляя в свои рассказы такие подробности, что уши в трубочку скручивались. — Его сам Господь своей благодатью отметил за великое дело. Слышал, чай, что в Петербурх привезли копье того латинянина, что Христа в живот поранил? Так Пушкин это привез. Сказывают, что десять, а то и пятнадцать возов серебра за то копье отдал…

Ничего не поделаешь, такова человеческая потребность — в своей серой тяжелой и безрадостной жизни всегда искать что-то большое, доброе и светлое, овеянное божественной благодатью. Вот Пушкин и стал выразителем этих народных чаяний, сначала незаметно, мягко, исподволь, а потом все более явно, сильнее и выразительнее. Все, что о нем слышали, люди тут же естественно вплетали в легенду о великом герое, почти святом бессребренике, который отринул материальное и встал за правду. А слышали они немало подходящего — и о выкупе за огромные деньги того самого копья римского сотника Лонгина, и о народных лотереях с настоящими призами, и об особой школе для детей всех сословий, и о частых дуэлях, из которых он удивительным образом выходил победителем…

Глава 28 Еще один шажок к светлому будущему

* * *

Санкт-Петербург

Июньское утро. Несмотря на ранее время, уже начало припекать. Совершавшие утренний променад дамы обзавелись белоснежными кружевными зонтиками, лукаво стреляя из-под них любопытствующими взглядами по сторонам. Господа, затянутые в мундиры и сюртуки, не могли себе позволить такой роскоши, как зонт, поэтому лишь вздыхали, стараясь держаться в тени домов. Мастеровые с подмастерьями, уже принявшиеся за работу, напротив, щеголяли в одних рубахах с открытым воротом.

Донимала занимавшаяся жара и Пушкина, бодро вышагивавшего по проспекту. День был рабочий, поэтому пришлось облачиться в министерский мундир, плотное сукно которого грело не хуже шубы. Приходилось то и дело утирать платком пот, обильно выступавший на лице. Только он почти не обращал на это — действительно, несущественные мелочи, в сравнении с недавними событиями.

Поэтому он шел и улыбался. Конечно, улыбался не во весь рот, как загулявший работяга, а в меру, немного — ровно столько, сколько нужно было.

— А все-таки меняется все вокруг… Понемногу, но меняется, вертятся колесики, пусть не шибко, но вертятся…

В последние дни поэт довольно часто думал о том, что останется после него, о своем «наследстве». И дело было не столько в его вкладе в русскую культуру, литературу, стихотворное искусство и тому подобное, сколько в его влиянии на развитие всей страны. Естественно, он не мифический атлант, державший на своих плечах мир, и уж тем более не Господь Бог, но в его силах было многое изменить в окружающей его действительности. Собственно, в последние месяцы именно этим он и занимался, решив, что больше нельзя, как и раньше, оставаться в стороне. Нельзя было оставаться просто хорошим человеком и добрым семьянином, и не замечать жутких вещей, которые творились вокруг.

— Зря я плакался, что это Сизифов труд, что все обязательно откатится назад, — бормотал он на ходу, то ли споря сам с собой, то ли просто ведя разговор. Причем, неспециально, но все выглядело так, словно очень занятый министр репетировал что-то очень серьезное, важное. Оттого во взглядах прохожих, попадавшихся на встречу, сквозило, уважение. Вот, мол, его высокопревосходительство идет, о важном думает, не то что мы–одни жареные рябчики с подливой, да котлеты на пару на уме. — Все меняется, меняется и сейчас этого уже никому не скрыть…

Конечно же, не все обращали внимание на эти не всегда заметные ростки нового, и вроде бы как не должные еще появиться вещи, явления, события. Но Пушкин при встрече с чем-то эдаким невольно обращали на это внимание. Выразительнее всего это проявлялось с журналами и газетами, буквально заполонившими уличные лотки.

— Лёва, братишка, конечно, развернулся… Такими темпами скоро бумагу из-за границы ввозить станет.

Полиграфии, и в самом деле, в последнее время стало столько, что фраза «СССР — самая читающая страна в мире», похоже, появиться гораздо раньше своего часа.

— Хм, к сожалению, до самой читающей нам еще далеко, а вот до самой смотрящей, пожалуй, уже очень близко… Очень уж сильно Лёва на комиксы для простого люда нажал…

Пушкин, конечно, в свое время, много раз встречал в литературе упоминания о том, что так называемые лубочные картинки очень нравились простому люду. Однако только здесь и сейчас он понял, насколько гигантский у них потенциал. Лубочная картина, лубок по-простому, представлял собой яркую красочную картинку, обычно на бытовую тему с простенькой «мудрой» надписью. Например, крестьянская или купеческая семья сидит за богатым столом у самовара и пьет чай, а по низу картинки написано — «жить богато, значит, иметь жену, детей, да хату». Или на картинке юнец в красном кафтане играет с собакой на поляне, подпись же под всем этим гласит: «Нет друга — так ищи, а нашел — так береги». Народ просто дуром, по-другому и не скажешь, раскупал эти комиксы с народными мудростями. Яркие картинки обязательно вешали в красном углу, рядом с иконами и любовались, как за стол садились.

— И правда, не знаешь, что и как выстрелит. Я-то ему советовал для крестьян иконки печатать или крошечные басни на листочках. Оказалось же, что им картинки нужны!

Начавшись с Петербурга, увлечение печатными картинками превратилось в настоящие сумасшествие, сильно напоминая нечто подобное в будущем. На ярмарках, куда обязательно выбирались крестьяне даже из самых глухих углов, раскупались целые возы картинок. Если же появлялись особо красочные картинки, то право купить их первым разворачивались целые баталии. Морды били так, что приходилось околоточных или даже солдат вызывать. Очень ценились картинки с пышногрудыми и крупнозадыми бабами в красных сарафанах, длинной черной косой и большими, анимешными глазами. Бешено разбирали картинки с дородными буренками, жеребцами, похоже, символизировавшими богатство, достаток.

— Молодец, ничего не скажешь. И, ведь, сам начал так крутиться, что не остановишь теперь. Похоже, волну поймал. Государь со своей монополией на печать для нас в самую точку попал… И в самом деле, Лёва, красавец. Ведь, двухслойную туалетную бумагу придумал, выпускает. Кто бы мог подумать пол года назад… Лева Пушкин, повеса, откровенный бабник, у которого ветер в голове и шило в том самом месте, стал не просто серьезным бизнесменом, но и вроде как изобретателем… Надо же двухслойная туалетная бумага⁈ Как теперь в будущих учебниках по литературе про биографию Пушкина рассказывать? Неужели расскажут, что его родной брат «подтер» всю Россию. Смешно…

Чего греха таить, Александр как этот первый рулон туалетной бумаги увидел, потрогал, аж прослезился. Может и глупо было, но не сдержался. Ведь, для него этот простенький с виду рулон мягкой бумаги был не просто изделием для нужника, а символом старого мира.

— Нужная вещь, хоть смейся, хоть плачь…

Действительно, нужная вещь. Сейчас даже аристократы для своих драгоценных поп не брезговали газетную бумагу использовать. Кстати, Александр еще в той жизни слышал об одном занимательном факте из жизни американского общества. Толстый журнал «Альманах старого фермера» там почти весь девятнадцатый век специально выпускался на мягкой бумаге и с круглым отверстием вверху, чтобы его удобнее было вешать на гвоздик в уборной. Мол, прочитал страницу, вырвал и употребил так, как следует.

— Лёва, Лёва, теперь точно на говне бизнес делать будет. Удивительно…

Потребность в туалетной бумаге сейчас была не просто большой, а колоссальной. Российской туалетной бумаги просто не было, а импортной откровенно не хватало, да и качество ее оставляло желать лучшего. Словом, Лев Пушкин уже вторую бумажную фабрику заложил, чтобы выпускать только туалетную бумагу. Орел, растет.

— Ладно, хватит. Что-то я не о том думаю.

Пушкин улыбнулся и прибавил шаг. Ведь, сегодня был особый день– не просто еще один рабочий день в министерстве просвещения с очередными инспекциями, корпением над бумагами, а день проведения ПЕРВОЙ в стране городской олимпиады по арифметике.

— Туалетная бумага, конечно, важна, но не нужнее арифметики. Ха-ха-ха!– не сдержался и хохотнул, поняв, что сболтнул. — В один ряд такое поставил…

Кто бы знал каких трудов ему стоило организовать все это, сколько седых волос появилось в его роскошной курчавой шевелюре, сколько ночей он не спал. Против олимпиады по арифметике да еще со свободным доступом разночинцев были практически все, за исключением может быть его семьи и кое-кого из друзей. Остальные же, возглавляемые самим государем, откровенно нос воротили от этого предложения. Кривя лица, говорили, по существу, одно и то же: «нонсенс, чтобы юноша из благородного сословия соревновался с босяком с улицы». Правда, на это Пушкин всякий раз то же задавал один и тот де вопрос: «Боитесь, что босяк выиграет?».

— Вот и взял их, как говорится на слабо. Ха-ха!

Естественно, дело было не только в этом пресловутом «взять на слабо», но и во многом другом, о чем Пушкин терпеливо и подробно рассказывал всем нужным лицам. Говорил столько, что, казалось, язык стер, пока хоть в чем-то убедил.

— Закостенелые, конечно, очень закостенелые. Понятно теперь, чего они с отменой крепостного прав столько тянули. Ведь, даже мысль о равенстве допустить не могут, — чуть ли не по-стариковски бурчал Александр. — Мол, как в соревновании умов можно равнять благородного и простолюдина? Прямо взвыли от негодования! Вопили, что место кухаркиного сына на кухне, а еще лучше в сарае

С проспекта он свернул, направляясь скорым шагом в стороны бывшего здания Двенадцати коллегий. Теперь в этом громадном здании, некогда самом длинном в империи административном здании (почти 400 метров!), располагался Санкт-Петербургский университет, где, собственно, и должна была состояться Первая Всероссийская олимпиада по арифметики.

— Ну, ничего, ничего! Мои воспитанники им сегодня зададут перца. После этого посмотрим, кто будет смеяться последним… Я еще такие задания подготовил, что просто прелесть!

* * *

Санкт-Петербург

Здание Санкт-Петербургского университета

Все выглядело весьма и весьма внушительно.

Петровский зал, где сейчас проходили все важные события в жизни университета, поражал своим убранством. Белоснежная колоннада, опоясывавшая зал, создавала ощущение простора, причудливая золоченая лепнина на потолке прерывала строгие линии интерьера и придавала особое ощущение торжественности.

У окон стояли мягкие кресла, оббитые красным бархатом. Некоторые из кресел были уже заняты зрителями — несколько пожилых генералов со своими супругами, пара совсем юных девиц. Другие гости, особенно волнующиеся родители, стояли рядом и во все глаза следили за последними приготовлениями к прежде невиданному событию. Переговаривались, перешептывались, делились слухами. Тон разговоров был чаще натянутый, реже откровенно недовольный, и совсем редко хвалебный.

— … Вы не находите, что господин Пушкин перегибает палку? Это же порушение основ, как с его прошлой выходкой? Вы ведь слышали про рукоприкладство с его стороны? Разве человек благородного происхождения может опуститься до того, чтобы махать кулаками, как пьяный лавочник? — через губу бубнил невысокий мужичок в свитском мундире, обращаясь к небольшой кампании. Они стояли у одной из колон и с недовольным видом осматривались. — Как, вообще, можно допускать в эти священные стены лапотников с улицы?

— А как же Ломоносов? — иронично спросил кто-то из кампании, и мужичок, что только что с таким возмущением разглагольствовал о благородстве, вдруг густо покраснел. Казалось, вот-вот и он лопнет, как перезрелый томат. — Если мне не изменяет память, Михаил Васильевич был незнатного происхождения, так?

Мужичок буркнул в ответ что-то неразборчивое и бочком отошел в сторону. Вскоре его голос, вещавший почти все тоже самое, уже звучал с другой части зала.

— … Господа, господа, минутку вашего внимания! — а у входа в зал стояла веселая группа молодых франтов, одетых по самой последней моды, с многочисленными золотыми медальонами, перстнями, и со смехом делала ставки. Особенно выделялся черноволосый парень с наглым выражением лица, его голос звучал особенно громко и часто.– Бьюсь об заклад, что первыми будут наши юнцы из Царскосельского лицея!

— Хм, царскосельцы, конечно, сильны в науках, но и здесь, в университете, весьма недурно преподают арифметику. К тому же, говорят, из Пажеского корпуса пришли сильные ребята, — задумчиво проговорил его товарищ, высокий блондин, поправляя круглые очки. Судя по выбранному им меланхолическому образу, философствующий поэт, явно чиновник. — Думаю, Никита, ты рискуешь проиграть. Кстати, а что стоит на кону?

Остальные повесы тут же оживились. Похоже, намечалось пари, а с ним и новое развлечение. А что еще нужно в столь молодом возрасте, когда играет кровь и все вокруг кажется простым и доступным?

— Два, нет, лучше три ящика самого лучшего вина, устроит? Я ничуть не сомневаюсь в царскосельцах…

Где-то в самой середке зала жались друг к другу две совсем юные девицы, жадно разглядывая окружающих огромными глазами. Очень похожие друг на друга, держались за руки и тихо-тихо шептались о чем-то. Видно было, что сестер только-только вывели в свет.

— … Олечка, а кто вон там стоит? Нет, не туда смотришь! Вон тот! Что это за мальчик? — стесняясь, спрашивала та, что справа. При этом ее уши мило покраснели, а глаза на мгновение стыдливо уткнулись в пол. — Красивый очень…

— Этот, говоришь? Оболенский, кажется. Княжич, — ответила сестра, вглядываясь в одного из участников — статного подростка с гордо поднятым подбородком и уверенным взглядом. — Красивый, вроде. А вон того, видишь? Знаешь, кто это?

Теперь они уже рассматривали другого участника — худенького мальчишку лет одиннадцати — двенадцати в кадетском мундире. Лицо породистое, отменная осанка, и ни грамма волнения. Сразу видно, что не простой юнец, а отпрыск очень знатного семейства.

— Тоже красивый… И кто это?

— Ты что? Это же великий князь Константин! — закатила глаза одна из сестер, всем своим видом показывая, как она удивлена невежеством сестры. Этот худенький юнец второй сын самого императора — В кадетском корпусе учится.

— Ой, начинается…

* * *

Санкт-Петербург

Здание Санкт-Петербургского университета

Несмотря на подготовку, Пушкин все время Олимпиады сидел как на иголках. Приглашенные гости, а среди них были самые знатные люди империи — сенаторы, министры, генералы и адмиралы, сидели с таким непроницаемым видом, словно перед ним что-то непотребное происходило. На воспитанников его особой школы — девочку и мальчика — бросали просто испепеляющие взгляды, приводя их даже не в смущение, а в откровенный испуг. Император еще «подкузьмил» — свое второго сына прислал для участия, отчего к гостям присоединилась его супруга — императрица с десятком фрейлин. Словом, Петровский зал университета давно уже не видел такого представительного общества.

— … Уважаемые участники Первой Всероссийской олимпиады по арифметике, присутствующие гости, позвольте поприветствовать Вас в стенах одного из старейших университетов империи, этого храма науки, и поздравить с началом состязания! Без сомнения это знаковое событие для нашей страны, когда на манер древнегреческих Олимпиад талантливые ребята нашего необъятного Отечества сойдутся в дружеском состязании по одной из самых сложных наук — арифметике для того, чтобы выявить победителя, — гулко раздавался бархатный голос поэта, и по совместительству ведущего. Эти слова, несмотря на волнение, легко срывались с языка, на какое-то мгновение, перенося его в то уже далекое время, когда он вел точно такие же Олимпиады, правда, по литературе. — Уверен, что в самое скорое время подобные состязания перестанут быть редкостью, а станут неотъемлемой частью жизни любого учебного заведения — наших университетов, кадетских и пажеских корпусов, гимназий, губернских и приходских училищ, выявляя самых талантливых учеников и учениц.

Пушкин еще долго и красиво рассказывал о значении и перспективах подобных состязаний, описывая картину невероятного будущего, в котором будут проводиться не только всероссийские, но и международные соревнования между учениками самых разных стран.

— Прошу прощения, что начало чуть затянулось, и я столь подобного рассказал о перспективах Олимпиад. Давайте скорее, приступим к состязанию, которое выявит сильнейших в арифметике участников. Для начала позвольте мне начать с небольшой разминки — шутливых заданий на смекалку, чтобы дать наших участникам прийти в себя и немного освоится в столь непривычной для них обстановке. Итак…

Поэт широко улыбнулся, глядя на притихших участников. Они сидели за одинаковыми партами с карандашами и листками. Спины неестественно выпрямлены, лица бледные, особенно у его воспитанников. Отпрыски знатных семейств, судя по лицам, тоже чувствовали себя не в своей тарелке, хотя и скрывали это, кому как удавалось.

— Напоминаю, на каждое задание дается десять секунд на обдумывание. Для этого прямо перед вами стоя специальные часы. Свой ответ вы пишете на листочке и сразу же передаете его, а мы проверяем. Внимание! Первый разминочный вопрос: сколько яиц можно съесть натощак?

В зале натурально воцарилась мертвая тишина, правда, продержавшаяся не более нескольких секунд. Первым не выдержал кто-то их гостей, громким, едва сдерживающим шепотом, пробурчавшим с места:

— Сколько, сколько, я вот, слава Богу, и десяток могу выкушать, коли голоден. А мой сынок, пожалуй, и трех не осилит…

На него, конечно, шикнули, но остальных гостей было уже не остановить.

— Ха, десяток яиц! Вот на моем корабле «Святом Михаиле» боцман служил, так он и три десятка запросто осилил, — старался всех перекричать глуховатый на ухо адмирал. Седой, густое золотое шитье на мундире, аж глазам больно смотреть, вертел головой по сторонам и смотрел на всех выпученными глазами. — А вот страусиных только пяток у него получалось. Слушали, чай, что это за чудо-юдо? Не то зверь, не то птица. На морду образина, увидишь, до тошноты испужаешся…

Шумно спорили и другие гости. Раскраснелись, руками машут, как мельницы. Только государыня сидела молча, напряженно, хотя и с её стороны ощущалось удивление и нетерпение. Но держалась, чего не скажешь о её фрейлинах — те раскудахтались, вылитые курочки в курятнике.

Еле-еле Пушкин весь этот бардак успокоил.

— Уважаемые гости, напоминаю, что мы с вами присутствуем на особом мероприятии — Олимпиаде, которая требует от её участников собранности, внимательность. Поэтому, прошу, уважать друг друга и соблюдать тишину.

С трудом, но тишина в зале все же установилась. Красные, насупленные, взъерошенные гости уставились на поэта.

— А теперь, когда наши участники сдали свои ответы, правильный ответ… Натощак можно съесть… — Пушкин сделал паузу, а через мгновение продолжил. — Правильно, лишь одно яйцо, так как каждое следующее будет уже не натощак.

Вновь со стороны гостей грянула буря — выкрики, возгласы. К счастью, все, как и в прошлый раз, продлилось недолго.

— Внимание, следующий вопрос: каким гребнем голову не расчешешь? — задал вопрос Пушкин, улыбнулся и подмигнул одному из задумавшихся ребят, сидевшему с открытым ртом. Мол, не тушуйся, дерзай. — И ни в коем разе не волнуйтесь, успокойте, и ответ обязательно найдется.

Поэт внимательно наблюдал за ребятами, за гостями, удивляясь, какую бурю эмоций вызывают эти простые вопросы на смекалку. Подростки морщили лбы, в отчаянии смотрели на родителей. Гости тоже пытались найти ответы на эти вопросы.

— Раз все сдали свои отгадки, я зачитаю правильный вариант — голову не получится расчесать петушиным гребнем!

Тут со стороны гостей раздался смачный удар, какой-то дородный мужчина залепил соседу оглушительную затрещину.

— Дурень! Каким еще стеклянным гребнем⁈ — шикнул он на товарища, тараща выпученные глаза. — Коли не знаешь, чего говоришь⁈ Я из-за тебя, дурака, об заклад побился…

Еще после нескольких точно таких же шутливых вопросов началась, собственно, само состязание по арифметике, где все было устроено точно также, как на обычной школьной олимпиаде. Были судьи, в качестве которых Пушкин попросил выступить педагогов Санкт-Петербургского университета и Царскосельского лицея; были споры и апелляции, и конечно, были призы.

Глава 29 Опала

* * *

С того памятного дня, как в Санкт-Петербурге в стенах университета прошла первая Всероссийская олимпиада по арифметике, событие сверхнеобычное, прошло почти полгода, но последствия всего этого ощущались до сих пор. Тогда победил Мишка Синицын, двенадцати лет отроду, воспитанник Особой имперской гимназии для одаренных детей, в недавнем прошлом крестьянский сын, даже внешне не похожий на своих знатных и благородных соперников из Царскосельского лицея, университета и кадетского корпуса — среднего роста, коренастый, нос картошкой и взгляд затравленный, виноватый.

Синицын набрал максимальное количество баллов — триста из возможных триста, опередив почти на сто с лишним баллов своих ближайших преследователей — князя Оболенского и великого князя Константина, сына самого императора. Про остальных участников и говорить было нечего: двое набрали чуть больше сотни баллов, трое — едва-едва за шестьдесят баллов, а один, вообще, из десяти баллов не вышел. Вот такой на всю империю конфуз вышел с отпрысками знатнейших семейств, обучавшихся в самых престижных учебных заведениях и считавшихся весьма успешными в науках. Прямо настоящая пощечина всему Высшему свету.

Среди простого люда в городе, что каким-то чудом про все это прослышал, стали самые настоящие библейские легенды ходить об этом событии. О сути, конечно же, знали лишь единицы, кто умел читать и писать, да в руках газету держал. Остальные же, прослышавшие об этом из разговоров, слухов и всякой пьяной болтовни, чего только не болтали: и про «снизошедшего на Мишку Святого Духа», и про «его родство с одним самым наивысшим германским князем», и про «хитрованское лицедейство с чтением мыслей и отгадыванием правильных ответов».

Победе «свовочоловика» народ как никогда радовался, иногда даже слишком. Мишкиному отцу, что с девятью детишками один мыкался в крошечной избенке, настоящие хоромы отгрохали. С трех или четырех сел собрались казенные крестьяне, скинулись по паре копеек, на которые леса купили. После на месте курной избенки возвели здоровенный домину с сараем для скотины и баней для помывки. Сказали при этом, что это об «благодарного обчества за разумного сына, что не посрамил простой люд».

В Санкт-Петербурге какой-то купчина почти неделю в трактире всех желающих бесплатно поил: одних пивом, других, вином, третьим водки наливал. Собственноручно стоял у бочонка и наливал в бокалы, всякий раз громко крича, что «Мишка богатеям нос утер». За такие вопли его, конечно, околоточные и городовые полицейские ругали, пару раз даже дубинкой по хребту огрели, но потом втихаря сами же за здоровье Мишки пили.

* * *

Санкт-Петербург

Пушкина где-то через две недели после олимпиады «сняли» с поста министра просвещения. В этот день фельдъегерь прямо в кабинет принес ему письмо от императора, где было черным по белому написано, что «министерство просвещения больше не нуждается в услугах господина Пушкина». Снизу письма стояла характерная подпись императора Николая I с его хорошо узнаваемыми размашистыми вензелями. Естественно, вслух никто и слова не сказал, что дело было в победе «мужицкого сына» и посрамлении знатных семейств Петербурга. В кулуарах же императорского двора в открытую говорили, что Его Величество после олимпиады пришел в настоящее бешенство, кричал, лаялся матерным словами, грозился вновь отправить поэту в ссылку в Михайловское.

— Эх, жаль до конца реформы не довел. По верхам вроде прошелся, а до главного так и не добрался, — совершенно искренне тогда сокрушался Александр, жалея о нереализованных проектах, планах.– Хорошо, хоть моя гимназия работать останется. Все финансирование на себя возьму, денег точно хватит с запасом. Получается, буду, как частное лицо, просвещение и науку двигать.

С тех пор Пушкин и начал двигать просвещение с завидным усердием, не жалея денег, сил, времени. В каждой губернии нашел специального человека, который должен был следить за тратой его собственных денег на обустройство церковно-приходских школ. Что-то серьезно менять в высшем образовании у него все равно не получится, да и не дадут такой возможности, а вот на самом низу может получиться нечто интересное. С легкой руки Александра в «мелкие» школы при бедных приходах рекой потекли деньги, на которые закупались новые парты, стулья, тетради из хорошей бумаги, карандаши. В избытке появились красочные учебники, правда, не по всем предметам, а лишь по некоторым. Немного выдохнули учителя, до этого выживавшие на нищенскую зарплату и нередко занимавшиеся дополнительным промыслом, чтобы прокормить себя и свою семью. Теперь даже учитель церковно-приходской школы на зарплату мог справить себя добротный сюртук на тепло и на холод, две пару хороших сапог, и баловать каждое воскресенье семью настоящим мясом в щах, а не только пустой капустой.

Если со школами было просто [«влил» денег и все более или менее оживилось], то с наукой все было не так. Тут лишь деньгами или даже большими деньгами делу было не помочь. Российская наука этого времени напоминала собой огромное одеяло в бесконечных прорехах и заплатках из разных тканей. Единой организации научного процесса нет и не было, многие научные направления развивались лишь за счет одиночек-энтузиастов, вкладывавших в исследования свои собственные средства. Отсутствовали сотни важнейших вещей, определяющих поступательное развитие науки и, собственно, прогресс: практически не было научных журналов, не проводились научные форумы со встречами и обменом опытом, почти не было ни государственного, ни частного финансирования научных исследований.

Наиболее выразительным примером того, что творилось в отечественной науке, выступала Российская академия наук. Учреждение, без всякого сомнения почетное, важное, переживало не самые лучшие дни, погрузившись в бесконечные свары и дрязги, подсиживание друг друга, пустые заседания и частую «говорильню» без всякого практического результата. За места академиков, имевших приличное содержание и льготы, велась самая настоящая война, в которой применялись не только доносы и оговоры, но и даже нападения с нанесением побоев. Хуже внешнего было внутреннее содержание академии — собственно, научная работа, которая велась, «скорее вопреки, чем благодаря». Чего уж тут говорить, если более половины всех академиков были иностранцами, а языком общения и бюрократии в учреждении был французский язык.

Собственно, поэтому Александр и не стал лезть в это «кубло», решив «двинуть» науку крошечными шажками, проектиками в тех направлениях и темах, которые были ему знакомы. Помня многие научные факты из своего прошлого [спасибо, советскому образованию из далеких 50-х гг.], Пушкин учредил гранты за конкретные открытия, которые могли бы принести быструю пользу для людей, для страны. Рассуждал, в связи с этим, просто: я знаю про будущие изобретения, дам денег и это открытие сделают раньше. Естественно, речь шла не про адронный коллайдер, не про космический корабль «Восток» и нечто подобное, а про более утилитарные изобретения и открытия. Например, поэт предложил выплатить сто рублей тому умельцу, который изготовит мясорубку, и еще десять тысяч тому промышленнику, который сможет наладить промышленный выпуск мясорубок. При всей незатейливости этого устройства его востребованность в стране была просто фантастически велика. Или целых двадцать тысяч рублей мог получить тот, кто продемонстрирует новый вид взрывчатого вещества, отличный от пороха. Были задачи помельче: пятьдесят рублей получал изобретатель мобильной зажигалки запального типа на керосине.

Про гранты Пушкин писал в небольших листовках, которые тысячами совершенно бесплатно распространялись на рынках, ярмарках. Особые коммивояжёры с листовками и расценками на открытия ездили по уральским заводам в надежде, что кто-то из местных мастеров заинтересуется. Активная работа велась среди студентов и преподавателей учебных заведений, среди которых раздавались свои листовки с описанием научных задач и наградами за их решение. Расчет был на то, что рано или поздно что-то «выстрелит». Россия богата на талантливых умельцев, нужно лишь вовремя найти их.

И ведь «стреляло», сначала, правда, редко, а потом, все чаще и чаще…

* * *

Санкт-Петербург

Волково поле, место для испытания вооружений, военной техники при Военно-ученом комитете Военного министерства

День был пасмурный, дул пронизывающий до костей ветер. Собравшиеся на поле члены Военно-ученого комитета кутались в шинели, втягивали головы, натягивали поглубже шапки. Хуже приходилось солдатам, стоявшим на вытяжку в оцеплении. Не дай Бог кто-то двинется, плечом поведет, командир за такое посрамление перед высшими чинами потом сгноит в казематах.

— … Все собрались, наконец-то, — статный военный в щегольском генеральском мундире, густо украшенным золотым шитьем, повернулся к собравшимся. На его лице читалось откровенное недовольство происходящим, что он и не думал скрывать. — Александр Сергеевич, надеюсь ваша новинка стоит того, чтоб отвлекать целого министра от его непосредственных обязанностей. Признаться, если бы за вас не просили, то…

Чернышев, военный министр империи, не закончил, но всем и так было ясно, что он хотел сказать этим.

Министр встал в позу, словно памятник. Гордый профиль, благородная седина серебрит волосы, на губах застыла саркастические улыбка, ладонь лежит на эфесе клинка. Всем своим видом даёт понять, что ничего хорошего от сегодняшней встречи он не ждет.

— Прошу, Александр Сергеевич. Право слово, лучше бы вам заниматься своими стишками…

Что же Пушкин? Что он? А поэт был совершенно невозмутим — скала могла бы позавидовать его выдержке. Ему мелочные уколы, как слону дробина. Главное, сегодня Александр мог сделать что-то действительно важное для страны, что может спасти жизнь тысяч и тысяч русских солдат.

— Господа, не буду ходить далеко и около. Представляю вашему вниманию русскую осколочную наступательную гранату — РОНГ-1, — Пушкин подошел к грубо сколоченному столу, на котором стоял большой деревянный ящик. Откинул крышку, пучки соломы и вытащил оттуда нечто, напоминающий молоток. Находись здесь еще один его современник, выросший на советских фильмах о Великой Отечественной войне, непременно бы узнал в этих необычных штуках знаменитые немецкие гранаты-колотушки.

Да, благодаря его, казалось бы «пустой» задумке с грантами, удалось сконструировать очень даже неплохой образец осколочной гранаты с терочным запалом и аммиачной селитрой в виде взрывчатого вещества. Здесь не было ничего сверх технологичного и невероятно современного. Напротив, все детали были максимально упрощены, их в сарае пьяный в дупель мастеровой мог одной левой рукой собрать. Ручка гранаты из дерева, внутри нее терочный запал. Корпус из легкой жести с взрывчаткой и кусочками железа. Все.

— Вот, рядом лежит сегодняшняя граната французского производства, принятая на вооружение в современной российской армии.

Пушкин показал на неровный серый металлический шар с кончиком шнура для поджога.

— Настоящий гренадер может кинуть эту гранату в среднем на двенадцать — пятнадцать шагов. Мало, очень мало, учитывая, что дальность поражения из гладкоствольного ружья составляет около ста шагов. Моя же граната, благодаря длинной ручке и увесистости, может запросто улететь на тридцать пять — сорок шагов. Чувствуете разницу?

Поэт взял из ящика свою гранату, резко дернул за веревку и с силой швырнул ее от себя. Колотушка взлетела вверх, кувыркаясь в разных сторонам. Шагов на тридцать точно улетела, а через несколько секунд раздался взрыв и начал поднимать белесый дымок.

— Имея ящик таких гранат, гренадер на грамотной позиции может роту остановить.

Пушкин рассказывал, а перед его глазами стояли живые картинки из многочисленных военных фильмов. Вот немецкая пехота рассыпается в атаке на бетонный дот, в амбразуре которого захлебывается огнем станковой пулемет. Двое немцев подобрались с тыла и метнули гранаты. Раздался сдвоенный взрыв, и из амбразуры дота повали черный дым. В другом сюжете небольшая группа партизан с криками «Ура» закидали колотушками немецкий обоз, только что въехавший на деревянный мост.

— Хваткая ручка! Достал, дернул за веревку и сразу же кинул, — Александр схватил вторую гранату, споро дернул за веревку и тут же метнул ее в даль. Получилось все быстро, четко, любо-дорого смотреть. — Удобно, безопасно носить. Здесь есть специальный крючок. Вот, зацепил за пояс, повесил…

Честно говоря, он ни капли не сомневался, что Военно-ученая комиссия по главе с министром руками и ногами ухватятся за это изобретение. Ведь, не нужно было быть гением, чтобы видеть преимущества этой гранаты по сравнению с французской гранатой у русских солдат. Военным же, которыми и были члены комиссии, сам министр, все вообще должно было понятно без всяких слов. Словом, ни капли не сомневался в своем успехе, а зря.

Возбужденный, разгоряченный поэт повернулся к остальным и улыбка начала медленно «сползать» с его лица. Присутствующие, включая самого министра, смотрели холодно, с раздражением.

В этот самый момент военный министр демонстративно зевнул игромко бросил:

— Какая чушь! И за эти деревяшки с жестянками военное министерство должно платить деньги?

И вслед за ним, словно по единой команде, разразились возмущенными возгласами и члены Военно-ученого комитета:

— Просто возмутительно!

— Это потеря времени! Зачем нам еще гранаты⁈ У нас же есть французские…

— Пустое прожектерство и высасывание из бюджета денег!

Министр с презрительной усмешкой подошел к Александру вплотную.

— Вы гражданский человек, а позволяете себя совать нос в дела, в которых совершенно не разбираетесь, господин Пушкин! Пороху не нюхали, а беретесь рассуждать о военном искусстве. Все это чушь, самая настающая чушь!

Генерал бросал презрительные слова так, словно гвозди забивал: резко, безапелляционно. При этом лицо кривилось в усмешке, а на гранаты смотрел так, словно это были детские игрушки.

— Война — это вам не кидание ваших деревяшек! Война — это сабельная сшибка, это драгунская или казачья лава, несущаяся вскачь так, что земля дрожит под копытами лошадей! Это не ваши гранатки, и не всякие там новомодные револьверы, и даже не нарезные штуцеры, а которые не напасешься патрон, это добрый клинок и верный конь! — генерал раскраснелся, правая рука то и дело дергала эфес клинка, словно хотела его вытащить. Сразу было видно, что он сабельный рубака и не раз участвовал в конной схватке. — Вот это настоящая война! Когда ты лицом к лицу, когда видишь перед собой оскалившегося врага, когда в тебя летят брызги крови! А вы мне тут свои игрушки суете…

За его спиной одобрительно гудели остальные члены Военно-ученого комитета, тоже заслуженные седовласые генералы с саблями у пояса. И они возбужденно сверкали глазами, с угрозой сжимали пальцы в кулаках, явно вспоминали о былых схватках, в которых участвовали.

— Намотайте на свой ус, господин Пушкин, пусть его даже у вас нет, — министр припечатал поэта уничижительным взглядом. — Война — это дело военных, а не гражданских штафирок! И ради Бога, занимайтесь своими стишками. Вы поняли меня?

Стоявший все это время молча, Пушкин спокойно кивнул головой. И одному Богу только было известно, как ему далось это каменное выражение лица и внешнее спокойствие. Ведь, внутри него все бурлило от жуткого ощущения, от сильно желания взять одну из гранат и, используя ее в качестве дубины, расквасить рожи этих возбудившихся от воспоминаний генералов. Взять, и хлестать со всей силы по самодовольным рожам — раз — два, раз — два, раз — два, раз — два! Хлестать, пока граната не превратиться в размочаленный веник, пока не превратиться в щепки!

— Понял, Ваше Высокопревосходительство, все понял, — тихо ответил Александр, начиная медленно собирать гранаты и складывать их обратно в ящик. — Благодарю вас за уделенное время и прошу извинить, что оторвал вас от несомненно важных дел на благо Отечества. Ваше Высокопревосходительство, господа члены Военно-ученого комитета.

Поэт поклонился и, не оборачиваясь, пошел прочь, к своей карете, что стояла в паре десятков шагов, у самой кромки поля. Сразу же за ним тащили ящик с гранатами двое его людей, последним шел его товарищ Миша Дорохов с хмурым каменным лицом.

В таком составе они добрались до экипажа, молча прикрепили ящик позади, расселись сами.

— … Хм, Александр Сергеевич, а что это было? — Дорохов, всегда сдержанный, и казалось, совсем не прошибаемый мужчина, выглядел совершенно растерянным. — Как же так?

Точно такими же пришибленными выглядели и двое других. Все трое бывшие военные, вышедшие в отставку прямо с Кавказской войны, прекрасно понимали, какие уникальные возможности для солдат дает эта граната в условиях горного боя. Это была просто палочка-выручалочка, способная спасти множество жизней, и не понимать этого для военного человека было просто никак не возможно.

— Может кто-то просто хорошо заплатил, чтобы ваши гранаты не прошли комитет? — предположил кто-то. — Это же государственные заказы, это огромные деньги для того, кто выиграет.

— Или это из-за вашей опалы, Александр Сергеевич…

Но Александр грустно покачал головой.

— Нет, тысячу раз нет, друзья, — вздохнул поэт. — К сожалению, причинами всего этого стали не подкуп и не моя опала. К сожалению, господа, и я вынужден это сказать со всей очевидностью, это самая банальная глупость, точнее недалекость. Как говорили мудрецы, генералы готовятся к прошедшим войнам… К сожалению, это именно так. Они до сих пор еще живут временами своей молодости, временами наполеоновских войск.

Уважаемый читатель, история про нашего современника в личине Пушкина продолжается к финалу, хотя и не быстрому, но все же финалу…

Благодарю за внимание к этой истории

Глава 30 Новый поворот

Санкт-Петербург

В этот день домой Пушкин особо не спешил. Хотел прогуляться и хотя бы немного успокоиться. Произошедшее по время испытаний, а главное поведение военного министра Чернышева и остальных членов Военно-ученого комитета, его возмутило настолько, что он пришел в натуральное бешенство. Видит Бог, что он с неимоверным трудом сдержался, чтобы прямо там на поле не проломить этому горе-министру голову своей тростью, а потом забросать гранатами остальных приглашенных.

— Черти жопоголовые в мундирах! — в сердцах бросил он, и получилось так громко и зло, что от него тут же шарахнулись прохожие — стайка гимназистов. — Что же за напасть такая с этими высокими кабинетами⁈ Сначала все люди, как люди — понимающие, разумные, без спеси. Едва только туда попадают, сразу же меняются. Прямо колдовство какое-то…

Еще утром Александр был твердо уверен, что новые гранаты произведут на испытании самый настоящий фурор и будут восприняты с восторгом. Ведь, в комиссии были настоящие военные генералы, да и сам министр в свое время отличился в военной с Наполеоном, а потом и в заграничном походе. Кому, как не им, понимать важность и нужность для русской армии такого оружия, как наступательная граната. Признаться, уверенность Пушкина в успешности испытаний была настолько сильно, что был уже заказан банкет в одном из самых дорогих ресторанов столицы, а в его кармане лежал листочек с набросками благодарственной речи.

— Как, вообще, можно гранаты хаять⁈ Они же сами воевали, сами все видели. Сами же в атаку ходили с шашкой…

И тут ему все становится ясно. Признаться, с чувств он даже ладонью себя по лбу хлопнул — звонко и довольно сильно.

— Черт! — снова рявкнул громко и неожиданно, испугав на этот раз дородную купчику, что важно шествовала мимо него. У той от неожиданности чуть удар не случился — побледнела, фыркнула и, подобрав юбки, побежала в прочь.– Как же я мог забыть⁈ Буденовы недоделанные! Это же все кавалеристы, дворяне, элита, б…ь! Чего им о солдатиках, о быдле заботиться⁈ Как говориться, бабы еще нарожают, так?

Сразу же вспомнилось, как военный министр всю встречу то и дело хватался за эфес шашки, как подкручивал залихватские усы. В памяти всплыли его слова про конную сшибку, про рубку лицом к лицу со врагом, про летящие во все стороны брызги крови.

— Кавалерия для них всегда была и будет богом войны, а всадники с шашками в красивых ярких мундирах ее главным оружием. Вот, собственно, и весь разговор. А я, как дурак, распинаюсь перед ними, показываю, рассказываю, буквально на пальцах, им же все бес толку. Какие им, к черту, гранаты⁈ Им бы лошадь, шашку в руку и броситься в лихую атаку, суки…

Матерился прямо на улице, хоть и пытался сдерживаться. А как иначе⁈ Как такое пережить без крепкого соленого словца? Даже Пушкину такое не под силу.

— Черти, галимые черти, опять ведь все в унитаз сольют, — вздыхал Александр, застыв на набережной. Его все еще не отпускало, поэтому и встал здесь, у моря, чтобы немного охладиться. Не поленился, спустился к воде, и ополоснул лицо. — Все опять повторяется, повторяется. Гранаты им не нужны, револьверы не нужны, солдатикам и кремневых ружей хватает. Потом от пулеметов с автоматами десятилетиями будут отказываться, как от чумы шарахаться.

Как интересующийся историй, Александр прекрасно помнил тот весьма показательный, скорее даже хрестоматийный, случай с русским оружейником Владимиром Федоровым, который в 1913 г. разработал самозарядную винтовку, фактически автомат. Оружие Федорова имело автоматику на основе короткого хода ствола, магазин на двадцать пять патрон, идеальное оружие для обороны окопов и наступления на противника. Во время демонстрации первых образцов самозарядной винтовку императору Николаю Второму изобретателю было сказано: «Патронов у нас не хватит для автомата, из винтовок стрелять надо». Вот в этом и вся суть убогого правителя — «любого шапками закидаем, людишек все равно много».

Не мог не вспомнить он и другой пример, связанный с личностью одного из военных теоретиков Российской империи второй половины девятнадцатого века, начальника академии Генерального штаба, генерала Драгомирова. Этот генерал говорил такое о военных новшествах, что уши сворачивались в трубочку. К примеру, противился оснащению артиллерийских орудий щитами, называя сторонников этой идеи трусами. Остро критиковал предложения стрелять с закрытых позиций, то есть не видя противника. Пулемет же, вообще, называл бесполезной и сложной машинкой для пехотных расчетов и нужной лишь для крепостей. Словом, произошедшее сегодня на испытательном полигоне было отнюдь не из ряда вон выходящим событием, а вполне себе закономерным явлением в этих реалиях. Словом, генералы готовились к прошлым войнам.

Долго Александр еще так стоял на набережной и смотрел вдаль. В голове бродило много разных мыслей. Думал о самодовольстве и даже глупости власть предержащих, собственной наивности, дальнейших шагах.

— И что теперь? Как быть дальше? Чувствую, это только начало…

В голову приходили мысли одна другой чуднее. Может построить танк на паровой тяге? Сделать бронированный паровик с пушкой, ведь ничего сложного нет. Или наделать планеров-бомбардировщиков? Может лучше открыть школу снайперов? Собрать со всей страны лучших охотников, купить им в Англии новейшие штуцеры и вуаля, супер-команда готова.

Глупость, конечно же, полнейшая глупость, печально улыбнулся Пушкин. Даже с его громадными деньгами и знаниями он всего лишь одиночка, который пытается поднять непосильную ношу. Изменить или даже лишь подправить историю одиночке крайне сложно. Нужно, чтобы для этого совпало очень много самых разных, нередко взаимоисключающих моментов.

— Эх, что, что? Пахать дальше буду, и пусть эти уроды идут к черту.

Наконец, продрогнув, как следует, смачно сплюнул себе под ноги и, развернувшись, пошел домой.

* * *

Санкт-Петербург

Не пройдя и ста шагов, Пушкин остановился. Прогуливаясь по городу, он оказался слишком далеко от дома, и теперь нужно ловить экипаж.

— Эй, любезный⁈ — заметив коляску возле одной из парадных, поэт махнул рукой. — На Мойку, 12 нужно.

— Два пятачка али гривенник, господин хороший, и мигом домчу до места! — широко улыбнулся рябой извозчик, лихо подкатывая к Пушкину. —

Александр молча кивнул, кинув тому медную монету. Мгновение, и она исчезла.

Домчу с ветерком, господин хороший, не сумлевайся! — по-залихватски подмигнул бородач, махнул плеткой. — Не успеешь оглянуться, и на месте.

Пушкин уже встал на подножку, как вдруг где-то совсем грянул грохнул колокольный звон. Искренне недоумевал, он перекрестился. Странно, вроде бы сегодня не праздник.

— Может быть день какого-то святого?

Извозчик тоже задергал головой по сторонам. Видно, что и он ничего не знал.

— Чаво это? — погладил бороду бородач. — До Николая Угодника ищо много… Хм, Спас уже прошёл…

И тут грянуло на другой церкви. Бом, бом, бом, бом!

— Нежто пожар? — ахнул извозчик, начиная шумно принюхиваться. — Дымом вроде не тянет…

Колокольный звон ударил с новой церкви.

— Господи, — бледный извозчик начал судорожно креститься. — А если мор какой…

Вскоре над городом уже грохотал набат. И не было в нём красоты и торжественности благовеста, а только тревога, боль. Звук словно морская волна накатывался, с каждым мгновением становясь громче, страшнее.

Пушкин же думал о войне.

— Война, б…ь! Но почему сейчас? Она же должна через десять лишним лет начаться. Как же так? Или я чего-то не знаю?

Пока он бормотал, извозчик уже успел до городового сбегать, что на перекрёстке стоял. Назад бородач уже не шёл, а бежал вприпрыжку только полы сюртука за ним развивались.

— Господи, Господи, Святые угодник, — снова и снова повторял он, как заведенный. — Что де это деется? Что же это такое?

Глаза выпученные, борьба всклоченная, на лице застыл ужас.

— Господи, Господи…

— Скажи толком, чего случилось? — Пушкин подошёл к нему ближе. — Слышишь меня? Чего, говорю, случилось, не томи?

А у того губы трясутся, ни одного слова из себя выдавить не может.

— А ну успокойся, рожа бородатая! Я, сказал, замолкни! Ну!?!

Поэт схватил трясущегося извозчика за грудки и с силой тряхнул. У того от этого аж зубы клацнули.

— А теперь все выкладывай.

— … Это… Я… Ой, беда, совсем тела… — извозчик, здоровенный детина хорошо за тридцать лет, вдруг всхлипнул, а потом, и вовсе, разрыдался. — Дык, ироды, вбили… Понимаешь, господин хороший, нашего цесаревича вбили… Прямо из левольвертов пальнули, а потом борту бросили.

Стоявший Пушкин пошатнулось от такой новости. Вот, только что стоял, и вдруг начал на мостовую оседать. Чуть-чуть не грохнулся, и голову себе не разбил.

— Что? Ты пьяный что ли?

— Вбили, нашу кровиночку, вбили! — заливался слезами бородач, размазывая их по лицу. — Ироды проклятые!

Застывший столбом, Александр пытался как-то вместить в голову только что услышанное, но не получалось — просто не верилось, и казалось, что сейчас выясниться, что это розыгрыш.

— Стреляли в цесаревича, то есть в наследника, будущего императора Александра Второго Освободителя⁈ Мать вашу! Кто стрелял? Сколько их было? Что, вообще, известно обо всем этот?

Но вопросы оставались без ответа. Извозчик все плакал навзрыд, мотал головой, ни слова из него нельзя было вытянуть.

— Черт… Чего же там случилось? У кого бы спросить? — Проклятье, теперь ведь такое начнется…

Пушкин схватился за голову, уже сейчас предчувствуя далеко идущие последствия. Ведь, произошло покушение на наследника престола! И если старший сын императора, не да Бог, погиб, то в верхах начнется такая пертурбация, что мама не горюй. Все планы и проекты, которые были связаны с цесаревичем, теперь летели коту под хвост. Будущего императора учили по специальной программе, на него делали ставку аристократы, его приучали к управлению империей, а теперь что? Все сначала? Черт, чего же теперь делать?

Только додумать ему не дали. Из-за поворота вдруг «вырвались» казаки, десятка — три четыре, в полном боевом, с пиками, с ружьями за спинами. Скакали крупной рысью, выбивая подковами на копытах искры из булыжников мостовой, обдавая прохожих запахом ядреного конского пота Миг, и промчались мимо, исчезнув за очередным поворотом, за которым начиналась дворцовая площадь.

— Надо срочно домой, от греха подальше. Кто знает, что и как дальше повернется… — провожая их глазами, с тревогой пробормотал Пушкин. Чуть помолчав, повернулся к извозчику. — Борода⁈ Хватит слезы лить, давай за работу! Мне домой нужно срочно, чтобы с ветерком! Понял, борода?

Тот тяжело вздыхая, кивнул. Мол, понял, осознал, и сейчас все сделает так, как нужно.

— Сидай, господин хороший, да дяржись.

Свистнул по особому, протяжно и с переливами. Лошадь ответила громким ржанием, и сразу же взяла с места в карьер.

— Пошла, родимая, пошла-а-а!

Колеса громко застучали по мостовой. Экипаж затрясло.

— Пошла, пошла! — извозчик снова щелкнул клеткой. Нетерпение пассажира, похоже, передалось и ему. — Пошла!

В дороге Пушкина немного «отпустило». Прекратился колокольный звон, да и на улицах было довольно тихо и, вроде бы, не происходило ничего необычного.

Вскоре экипаж остановился, и послышался голос извозчика:

— Усе, господин хороший, прибыли. С ветерком домчал, как и договаривались.

Пушкин, не глядя, кинул ему ещё пару монеток сверху, потому что заслужил.

— Благодарствую, — ответил тот с поклоном, и умчался.

Проводив экипаж взглядом, поэт ещё некоторое время постоял на улице. Настороженно водил головой, вслушивался в обычные звуки города, боясь услышать что-то плохое.

— Надеюсь, все обойдется. Дай Бог, цесаревич выжил, и все вернется на круги своя.

К сожалению, ничего не обошлось, все только начиналось.

— Хм, а это что еще за демонстрация?

Заслышав непонятный гул, Пушкин резко обернулся.

— Ни хрена себе, толпа!

Соседняя подворотня как раз «выплевывала» один десяток человек за другим. Возбужденная, гомонящая толпа, явно агрессивно настроенная, направлялась прямо к цирюльне «Варшавская». И вовсе не похоже было, что им всем вдруг захотелось подстричься.

— Да у них палки, кажется, в руках. И камни… — расширить от удивления его глаза. — Чего происходит-то?

Вот, растрепанного вида мужик, мастеровой по виду, размахнулся и со всей силы запулил здоровенный булыжник. Бах, и красивая витрина разлетелись со звоном осколков. Прямо на улицу вывалились два деревянных манекена, которые толпа тут же растоптала. С громкими криками люди начали крушить дверь, рамы, тащили на улицу стулья и топтали их. Об камни мостовой били зеркала, вазы.

— Миша, старина, что это? — увидев своего товарища Дорохова, Александр бросился к нему. — Где полиция?

— Александр Сергеевич, а вы что ничего не знаете? — Дорохов в ту сторону даже не смотрел. Спокойный, словно ничего и не происходило. Правда, пола пиджака оттопыривалась, значит, револьвер был при нём. — В цесаревича стреляли.

— Слышал уже. Говорят, какие-то бандиты.

— Да, какие там бандиты⁈ Это чертовы пешки! Одного сразу там кончили, а ещё троих сейчас ловят… Его Высочество как раз на именины матушки приехал с Кавказа, где служил. А тут такое…

Пушкин оторопело качнул головой. Произошедшее становилось всё более странным, непонятным.

— Теперь по всей столице погромы пойдут. Пшеков, как бешенных собак, будут отлавливать… Надо бы, Александр Сергеевич, сегодня дежурство в доме организовать, от греха подальше. Сейчас мои товарищи прибудут, мы дежурства и поделим. Боюсь, ночью всякая шушера на улицы вылезет, а войска столичного гарнизона скорее всего к площади подтянут. На окаринах такое начнется, что только держись…

Дорохов задумчиво огладил рукоять револьвера.

— Делай, что нужно, Миша. Доживем до завтра, а там видно будет…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных

Ночь в их квартале, слава Богу, прошла тихо, спокойно. Никто не пытался к ним вломиться, не били стекла окон, ничего не жгли. На окраинах, правда, куда и раньше городовые и околоточные полицейские редко захаживали, народ знатно пошумел. Почти всю ночь слышалась ружейная стрельба, пару раз даже что-то взорвалось. По словам Дорохова, почти всю ночь просидевшего в засаде, где-то на востоке, где находились портовые купеческие склады, что-то горело.

— … Хм, а это еще что за чудо такое? — Дорохов, сидевший вместе с Пушкиным в гостиной, кивнул в сторону окна. С его места весь двор был как на ладони, и всех гостей было прекрасно видно. — Александр Сергеевич, это же тот капрал из дворцовой охраны! Помните, он уже приезжал?

Поэт встал и подошел к окну, чуть сдвинув штору в сторону. Присмотревшись, кивнул головой:

— Да, похож. Похоже, опять по мою душу прибыли. Пойду собираться.

— Александр Сергеевич, но…

— Спокойно, Миша. Встречай гостей, я сейчас присоединюсь к вам.

Когда Пушкин, одетый в дорожное платье, снова оказался в гостиной, то его уже ждали — знакомый капрал и с ним трое солдат.

— Капрал Дворцовой роты Усольцев! — представился капрал, внимательно оглядывая Пушкина. — Его Императорское Величество приказал доставить Вас к нему.

И сказано было так, что всем стало ясно — никакого другого ответа, кроме как положительного, здесь быть и не могло.

— Я готов, господа, — Пушкин показал на дверь, и сам пошел первым. Следом за ним, словно конвой, двинулись солдаты. — Господин капрал, я слышал, что произошло ужасное. Какие-то подробности уже известны?

На вопрос капрал ответил лишь в экипаже.

— Все плохо. Его Высочество совсем плох, — тяжело вздохнул он, не глядя на поэта. Вроде бы даже в уголках его глаз сверкнула слеза, но может и показалось. — Дохтора сказывают, что до вечера не доживет. Крови слишком много потерял…

В дороге выяснились и другие подробности. Действительно, в цесаревича и его охрану стреляли поляки. Один из нападавших был пойман и уже дал признательные показания — мол, он, патриот Свободной Польши, и стрелял в наследника престола без принуждения, так как хотел смерти будущему императору.

— … Подошли, кричали «слава, цесаревичу», и прямо в упор палить начали. У каждого из них было по четыре револьвера. Отстрелялись, разряженные пистолеты бросили, и схватились за другие, — глухо рассказывал капрал. — Казаков из охраны сразу положили, те даже дернуться не успели.

Угрюмо все это слушавший, Пушкин скривился. Ведь, он о чем-то подобно давно предупреждал. Слишком власть заигралась, расслабилась, поверила, что все прекрасно, все отлично: и армия всех сильнее, и народ самый верный, и граница на замке, и вольница на окраинах в узде. Вышло же так, как вышло — дурно и хреново.

— … А Его Величество приказал Вас доставить, как от дохторов вышел.

Пушкин на это недоуменно качнул головой. Непонятно, а причем тут он? Он не врач, не знахарь? Как он может умирающему наследнику престола помочь? Не полные же дураки, должны это понимать. Если понимают, тогда зачем его во дворец везут? Словом, как и всегда, вопросов много, ответов с гулькин нос.

— Прибыли.

Дворцовая площадь, да и сам дворец, были на осадном положении. Кругом полно войск, офицеров в золотом шитье, с боевым оружием. Все встревожены, возбуждены.

— Государь, уже два раза о Вас справлялся, — у входа во дворец их уже встречал секретарь императора, умоляя поторопиться. — Прошу, прошу сюда.

У императорского кабинета они задержались на несколько минут, смешавшись с толпой придворных. Пушкин сразу же почувствовал тяжелую, гнетущую атмосферы. Почти не слышались разговоры. Если и говорили, то больше шепотом, наклоняясь друг к другу.

— Александр Сергеевич, где же вы? — в нетерпении воскликнул секретарь, высунувшись из-за двери. — Прошу вас!

Тяжело вздохнув, Александр вошел внутрь. Дверь за ним закрылась, отрезая путь назад.

— Ваше Величество, это просто ужасная траге…

Сидевший за столом, Николай Первый поднял на него, полный боли, взгляд, и все слова у Пушкина застряли в горле.

— Ты был прав…

Голос у императора был хриплый, глухой. Чувствовалось, что разговор ему давался непросто, тяжело, словно каждое слово выдавливал из себя.

— Вокруг меня слишком много вранья. Губернаторы врут, что собираем огромные урожаи. Адмиралы и генералы рассказывают сказки про самый сильный флот и армию. Оказалось, и про Польшу врали. Нет там никакого замирения и спокойствия. Как было там змеиное гнездо, так там оно и осталось.

Он тяжело поднялся с места.

— И вот теперь Саши больше нет, — его голос «надломился». — Больше я таких ошибок не совершу, но… сейчас не об этом. Я…

Николай Первый подошел ближе, почти вплотную. Александра напрягся, не понимая, чего ему ждать.

Их взгляды скрестились.

— Теперь наследником Российского престола стал Константин, и я хочу, чтобы его обучение занимался именно ты, Александр.

Глава 31 Наставник Его Высочества Великого князя Константина… или укротитель тигра?

* * *

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Возвращался Пушкин «громко», шумно. Прежде во внутренний дворик дома, где проживало его семейство, влетела кавалькада всадников. Хмурые казаки в мохнатых шапках, папахах с пиками наперевес были похожи на кровожадных кочевников монголов, жаждущих крови. Следом въехала роскошная карета в богатой позолоте и императорских вензелях, на запятках стояли дюжие слуги ярких ливреях и каменными родами. Сразу видно, что очень непростой человек прибыл — какой-нибудь генерал или даже целый сенатор.

Домашние так всполошились, что в доме попрятались. Они решили, что Александра Сергеевича арестовали, бросили в тюрьму, а теперь пришли и за ними. Дорохов, усы торчком, глаза бешенные, схватил аж три ружья и залег с ними у самой двери. Позади него Никитка, хозяйский слуга, топор с таким зверским лицом сжимал, что сразу ясно — если кто и пройдет в дом, то только через его бездыханное тело.

— Эй, я это! Слышите⁈ — громко крикнул Пушкин, едва выскочив из кареты. Для большего эффекта даже руками замахал, привлекая к себе внимание. — Миша, старина, знаю, что с ружьём залег! Смотри, не пальни в меня с испуга! Я это, я!

Александр подошел к крыльцу, еще раз взмахнул руками, топнул ногой в нетерпенье. Мол, выходите, хватит прятаться.

— Миша, выходи!

Наконец, дверь отворилась, и на пороге появился его товарищ, настороженно зыркавший по сторонам.

— Это же я! — широко улыбнулся Пушкин,

— А это кто? — Дорохов показал на казаков, с пиками застывших за спиной поэта.

— Мой эскорт, Миша. Теперь они всегда будут со мной.

Тот с подозрением посмотрел на казаков, потом на самого Пушкина.

— Неужели снова в министры пошли?

— Бери вы, Миша! — хохотнул Александр, тыкая характерным жестом в небо. — Теперь я наставник самого цесаревича. Ты рот-то прикрой — птица залетит.

Товарищ, и в самом деле, рот так раскрыл, что чуть челюсть не свихнул.

— Н-н-наставник цесаревича Константина? — заикаясь повторил Дорохов, смотря на Пушкина совсем «другими глазами». Дернув головой, он развернулся в сторону казаков. Теперь ему уже все было понятно: такой эскорт не мог быть у обычного министра, а вот у того человека, который будет обучать и воспитывать будущего императора, запросто. — В-вы станете учить будущего государя?

— Да, Миша, — кивнул Александр, приосанившись при этом. — Считай меня дядькой следующего императора…

Тут из-за его спины вышел слуга Никитка. Лицо ошарашенное, бледное, как смерть, похоже, что последнюю фразу только и услышал.

— Господи Боже мой, господи Боже мой, — только и повторял он снова и снова. — Господи Боже мой… Наш соколик как взлетел… Господи Боже мой.

Не прошло и пары минут, как дверь снова отворилась, пропуская вперед Льва, младшего брата Пушкина. Выглядел он тоже донельзя воинственно: с ружьем в одной руке, с саблей в другой, волосы всклочены, глаза в орбитах вращаются.

— Ба, Саш[А]⁈ Оказывается, ты весь этот переполох устроил!– радостно закричал он, бросаясь обниматься. — А мы тут в панику ударились, ружья и топоры похватали! Такого себе напридумывали, что и сказать стыдно! А это еще, что за явление Христа народу?

Оторвавшись от брата, Лев кивнул на казаков.

— Чего это они с тобой-то? Опять что ли в чем-то провинился?

— Как сказать, братишка, как сказать, — ухмыльнулся Александр. — С одно стороны, вроде награда, а с другой — вроде и наказание. Я же теперь наставник цесаревича Константина.

И вновь повторилось то же самое, что и со всеми другими. Лев на некоторое время застыл, просто открывая рот и не говоря ни слова. Только глаза пучил и невероятно гримасничал.

— Наставник цесаревича⁈ Господи! — задыхаясь от восторга, вскрикнул он. — Я же теперь такие дела смогу воротить, что мне никто и слова поперек не скажет…

* * *

Петербург. Дворцовая площадь

Кто другой, давно бы уже рычал от восторга, танцевал от счастья. Ведь, звание «наставник цесаревича» было сродни золотому билету, открывавшему перед тобой все двери, решавшему все твои проблемы. У тебя есть долги перед банком, так теперь управляющий банком лично придет и предложит тебе отсрочку платежа или, вообще, уберет его добрую часть. С тобой враждует сосед из полицейских или даже жандармов, так сегодня же он прибежит, и будет лебезить перед тобой, слезно извиняться. Богатый помещик хочет «оттяпать» кусочек твоей земли с лесом и деревенькой, так забудь о нем, больше ты о нем ничего не услышишь.

Наставник сутками находится рядом с цесаревичем. Ближе него у будущего императора только самые близкие родственники — отец, мать, братья и сестры. Неслучайно, многие из российских императоров на протяжении всей жизни с особой теплотой вспоминали своих воспитателей, а после их смерти заботились об их семьях — оплачивали долги, справляли дочерям приданное, устраивали сыновей в лучшие учебные заведения империи. Наставник цесаревича был одним из немногих, кто имел привилегию посещать государя без предварительной договоренности.

— Но, черт его дери, есть большое «Но», — с тяжелым вздохом Пушкин остановился прямо у главного входа в Зимний дворец и застыл на глаза у удивленной охраны. — Пожалуй, это «Но» не просто большое, оно огромное, не обхватить, не увидеть…

В этом «Но» было столько всего, что впору было бежать без оглядки от дворца, как можно дальше. Трудности и невероятные искушения будущего наставника «встречали» уже при входе во дворец, где встречи с ним искали десятки и десятки аристократов, которые раньше совсем не желали с ним знаться. Сейчас же заискивали перед ним, лебезили, улыбались, восхищались его стихами и пьесами. Подсовывали своих смазливых дочек и даже женушек, готовых едва ли не выпрыгнуть из своего платья. Те ловили его взгляд, нагибались пониже, чтобы продемонстрировать глубокое декольте, старались коснуться его и даже прижаться в каком-нибудь укромном уголке. Ловили каждое его слово, словно он был их самый близкий друг, родственник и член семьи. От каждого слова этих новоявленных друзей и знакомых несло ужасной приторной сладостью и откровенной фальшью. Честное слово, тошнота к горлу подступала.

Другой трудностью, которая ждала его, был сам цесаревич. Вроде бы совсем юнец двенадцати лет отроду, с которым у него, как у педагога с огромным стажем, совсем не должно быть проблем. Сколько таких сорванцов в будущем прошло через его руки, не сосчитать. Казалось бы, справиться с одним единственным ребенок — плевое дело, но не тут-то было.

— … Крепкий орешек, об который можно с легкостью обломать зубы.

Дело было в том, что Константин был младшим сыном Николая Первого и не считался наследником престола. К роли будущего императора готовили старшего сына Александра, к услугам которого были лучшие учителя и воспитатели, максимум внимания отца. Константин же должен был пойти по стезе военного и возглавить впоследствии военное или морское ведомство что и определило характер воспитания и обучения. Насколько понял Пушкин, цесаревича обучали спустя рукава, науки давали в усеченном форме. За его успехами никто особо и не следил. Как говориться, читать, писать и считать научился и отлично. О какой-то глубине знаний можно было и не мечтать — история давалась обрывочно и виде сказок и легенд, физика и химия преподавалась на уровне детского сада (дождь пошел, потому что Боженька гневается). Словом из Константина готовили классического солдафона, который никогда не должен был составлять конкуренцию старшему брату. Теперь уже и не понятно, намеренно ли это делали или просто так случилось само собой.

— … Эти дебилы из мальчишки сделали самовлюбленного неуча, к тому же чрезвычайно обидчивого пацана. И если сейчас потакать каждому его желанию, как будущего императора, то из него вырастет настоящее чудовище… Тем более уже пару звоночков прозвенело.

Вчера, когда они остались наедине, Николай Первый кое-что ему рассказал о младшем сыне, что совсем не красило цесаревича. Когда юный Константин только узнал о своем новом качестве, то сразу же приказал охране высечь своего слугу. Мол, тот был недостаточно расторопен и смел спорить с ним. Солдатам же пригрозил, что если не будут его слушаться, то после вступления на престол их вместе с семьями отправит в Сибирь на пожизненную каторгу.

Когда же Пушкин посетовал на то, что поставленная задача выглядит довольно сложной и едва ли выполнимой, то император в ответ махнул рукой. Словом, дал полный карт-бланш на методы воспитания.

— Вот тебе и новый ученик… Звереныш, ей Богу.

Конечно же, все эти трудности Александр понимал, и даже осознавал, что скорее всего не справится с этим невероятно сложным делом, но все же не мог взять свое слово назад и отказать от предложения Николая Первого. Ведь, это предложение, по-хорошему, и было тем самым шансом что-то изменить в стране и, главное, в ее тяжелом, кровавом будущем.

— Чего я до этого делал? Какие-то газетки, журналы печатал, учебнички в школы писал, школьные олимпиады организовывал, писал стишки и рассказики… Смех один, капля в море! А здесь я смогу воспитать нового императора — просвещенного императора, прогрессора, имя которого прогремит в веках и который убережет Отечество от всех будущих бед и невзгод. Вот это шанс, это настоящая сверхзадача!

Чуть постояв, поэт вскинул голову, сжал кулаки. Что он в самом деле? Прошел, можно сказать, через огонь, воды и медные трубы, а здесь стушевался, даже не попробовав. Нет, так не пойдет!

— … Ладно, хватит сиськи мять, пора, — твердо произнёс он и с решимостью переступил порог дворца. — Про сиськи, конечно, вульгарно, и недостойно великого поэта, но ситуация требует.

Александр быстро прошёл холл, холодно кивая попадавшимся навстречу знакомым и незнакомым людям. Разговоры разговаривать сейчас не было времени, да и желания.

— Александр Сергеевич, дорогой, вы уже пришли, а мы вас ждали только к полудню, — из какой-то комнаты выскочил раскрасневшийся полный мужичок, прежний наставник цесаревича. Сам широко улыбался, а в глазах застыла тревога и даже страх. Явно не хотел тёплого местечка лишиться. — Позвольте представиться, Михайлов Пётр Иванович, из Тамбовский дворян мы, значит-ца. Титулов больших не имеем, но при дворе давно обретаемся.

Пушкин коротко кивнул. Про этого самого Михайлова он уже был наслышан. Трусова, на взятки падок, своего никогда не упустит. А вот воспитатель из него никакой, скорее даже пустой. Цесаревичу во всем поддакивал, за любое дело хвалит так, что девица бы засмущалась. Вот великий князь Константин и рос самовлюбленным оболтусом, которому люди слово против боялись сказать.

— Где цесаревич! Чем занят? — поэт строго посмотрел на Михайлова. — Я бы хотел поприсутствовать на занятиях. Заодно и с ним познакомлюсь. Прошу немедленно меня проводить к нему.

Тот почему-то стушевался, глазки забегали из стороны в сторону.

— Думаю, сейчас не самое лучшее время для этого, — наконец, промямлил мужичок, скосив глаза в сторону. — Его Высочество будет гневаться, если сейчас его потревожить…

Пушкин удивленно вскинул брови. Ни хрена себе барин! Двенадцать лет от роду, и уже изволит гневаться!

— Чем он таким важным занят, позвольте поинтересоваться?

— Он… э-э-э…изволит играть в солдатики, — с трудом выдавил из себя Михайлов.

— Что? В солдатики, в десять часов утра? А как же занятия? Я специально справился с его распорядком дня, составленным, между прочим, вами, и там на десять часов поставлена История Отечества. Как это понимать?

Ответа не было. Мужичок мялся, то бледнея, то краснея.

— Эх, горе-учитель, кто же так авторитет зарабатывает? Будешь лебезить перед учеником, потакать в его слабостях, уважения никогда не добьешься! Презрения можешь… Давай, веди, сам посмотрю на цесаревича.

* * *

Петербург. Зимний дворец

Впереди по коридору шел Михайлов, прежний наставник цесаревича. Мужичок кривился, нещадно потел, всем своим видом показывая, как ему не хочется идти. Следом вышагивал Пушкин.

— Может все-таки чуточку выждем? — в очередной раз попросил мужичок, с мольбой заглядывая в глаза Александру. — Ведь, гневаться будет. Не дай Бог, еще государю нажалуется или, вообще, государыне…

Пушкин со вздохом покачал головой. Как же здесь оказалось все запущено. Что же за маленькое чудовище его ждет там?

— Ой, быть беде, как пить дать, быть беде, — тихо причитал Михайлов, замерев у одной из дверей. Взгляд как у битой собачонки, жмущейся к стене. — Точно гневаться будет.

Александр не останавливаясь толкнул дверь и вошел внутрь. Правда, сразу же встал, как вкопанный. Прямо у его ног ровными рядами в походных колоннах стояли солдатики-пехотинцы, преображенцы, если он не ошибался. Чуть дальше и вплоть до большого письменного стола тянулись бесконечные ряды конных драгун, сотен пять не меньше. После каждого эскадрона стояли по две-три повозки с артиллерийскими орудиями и пушечными расчетами на конях. У самого стола застыли ровные колонны солдат-противников, одетых в сине-желтые цвета шведской короны — пехота, всадники, знаменосцы с яркими флагами, трубачи, пушкари с орудиями.

Каждый из солдатиков больше напоминал не игрушку, а настоящее произведение искусства. Сделанные из олова, они до мельчайших подробностей копировали форму, оружие и амуницию настоящих солдат. Если приглядеться, то можно было разглядеть крошечные пуговички на кафтанах, пряжки на ремнях и сапогах, залихвастские усики у офицеров и аккуратные бородки у пушкарей.

И не думая скрывать удивление, Александр с любопытством разглядывал солдатиков. Даже волнение куда-то испарилось, уступив место детскому восторгу. Ведь, такого зрелища он еще не видел в своей жизни.

Поэтому, наверное, и проглядел цесаревича, который в этот самый момент выглядывал из-за стола. Донельзя недовольный, мальчишка громко крикнул:

— А ты еще кто таков? А ну пошел вон! Пошел, пока я солдатам не приказал тебя вышвырнуть!

Из другой комнаты, и в самом деле, показались двое дюжих гвардейцев-преображенцев, бросавших на Пушкина грозные взгляды.

— Ваше Высочество, позвольте представиться — Александр Сергеевич Пушкин, — совершенно спокойно произнес поэт, уверенно выдерживая злой взгляд мальчишки. Честно говоря, спокойствием Александру далось совсем не просто. Больше всего хотелось сейчас схватить цесаревича в охапку и дать ему как следует ремня, чтобы привести в чувство и научить вежливости. — Его Величество попросил меня быть вашим новым наставником. Уверен, что он уже предупреждал вас об этом.

Константин молча поднялся, насупившись, смерил взглядом Пушкина.

— Батюшка говорил, — наконец, он выдавил из себя.

— Хорошо, Ваше Высочество, очень хорошо. А теперь позвольте спросить, почему вы прогуливаете занятия? По распорядку, утвержденному государем, именно сейчас вы должны заниматься историей Отечества.

Пушкин, конечно же, понимал, что их знакомство начинается не очень хорошо, и мальчик с легкостью может его возненавидеть. Однако идти у него на поводу он и не думал.

— Почему вы молчите, Ваше Высочество? Занятие историей Отечества крайне важно для будущего императора, или у вас имеется другое мнение?

Сейчас важно было вызвать мальчишку на диалог, наладить хотя бы какое-то общение. Александру нужен был хоть какой-то отклик, чтобы «зацепиться», а потом и «оттолкнуться» от него.

— Не хочу… — цесаревич нахмурился. — Скучно там. Лучше в солдатики играть или на корабле кататься.

Едва услышав это, Пушкин чуть не вскрикнул от радости. Скука! Вот то, что ему и нужно, чтобы расшевелить наследника престола. Ему нужно было лишь избавить цесаревича от скуки на занятиях, чтобы вызвать интерес, а вместе с ним и заслужить уважением и авторитет.

— Говорите, история Отечества скучна, Ваше Высочество?

Цесаревич хмуро кивнул.

— А хотите я докажу вам обратное? — хитро улыбнулся поэт. — Хотите, я прямо сейчас докажу вам, что история нашего Отечества — это наиинтереснейшее в мире занятие, которое навсегда вас избавит от скуки? И, если я не прав, вы снова вернетесь к своим солдатикам…

— Хочу.

Пушкин кинул на дверь, предлагая выйти в коридор.

— Прямо сейчас, Ваше Высочество, я предлагаю вам перенестись во времена благородных рыцарей, свирепых завоевателей и, конечно же, тайных сокровищ…

Заметив зажегшийся в глазах цесаревича огонек любопытства, Александр удовлетворенно кивнул. Рассказы о грозных рыцарях, неприступных замках и жестоких разбойниках никого не могли оставить равнодушным, а особенно скучающего юнца, которым, без сомнения, и являлся Константин. У Пушкина как раз было кое-что припасено для такого случая из его богатого педагогического опыта.

— Знаете ли вы, Ваше Высочество, что этот дворец полон тайн? За позолотой его роскошной лепнины, великолепным убранством скрывается множество секретных ходов, которые еще помнят великим российских императоров и императриц. Где-то здесь, совсем рядом с нами, за стенкой может красться искусный шпион или даже отравитель…

Стоявшие за спиной цесаревича гвардейцы тут же «возбудились». Схватились за рукояти сабель и начали «обшаривать» стены коридора подозрительными взглядами. Не отставал от них и сам Константин, взгляд которого тоже «прилип» к ближайшей стене.

— Может быть где-то здесь хранятся потерянные сокровища, по легенде спрятанные великой императрицей Екатериной много — много лет назад…

С трудом скрывая улыбку, Александр продолжал рассказывать одну из многочисленных легенд Петербурга, которых знал сотни и сотни. Восторженный поклонник величественного города, он мог бы с легкостью заткнуть за пояс любого из молодых экскурсоводов и знатоков истории Санкт-Петербурга.

— В этой зале есть одна неприметная ручка, о которой мало кто знает. И если ее особым образом потянуть вниз, то прямо в стене откроется дверца…

На глазах у открывшего рот цесаревича, Пушкин быстро подошел к стене и неуловимо коснулся гипсовой лепнины, причудливо тянувшейся от пола к потолку. Тут же в стене появился темный проем.

— Как, Ваше Высочество, хотите почувствовать себя первооткрывателем?

Конечно же, этот проем не вел ни в какой тайный и всеми забытый ход, а был всего лишь переходом между комнатами и использовался слугами. Об этих ходах в будущем экскурсоводы часто рассказывали посетителям Зимнего дворца, в красках описывая внутреннюю жизнь императорской четы.

— Ой! — Пушкин вдруг громко вскрикнул и, нагнувшись, показал всем небольшую золотую монетку с необычными надписями, которую только что незаметновытащил из своего кармана. Это был самый настоящий испанский дублон, несколько сундуков которых они с товарищами привезли из тайника ордена Розы и креста. — Видите, Ваше Высочество⁈ Я же говорил про сокровища.

Мальчишка чуть не подпрыгнул на месте, желая в тот же самый миг рвануть в этот проем. Об гвардейца, не сводившие жадных глаз с золотой монеты, тоже не скрывали своего желания пойти и поискать точно такие же золотые монетки.

— А ведь это все наша история, Ваше Высочество…

Теперь Пушкин точно знал, как ему нужно будет строить воспитание, да и обучении тоже, юного цесаревича.

Глава 32 Первый камешек

* * *

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Как пролетела следующая неделя, Пушкин не заметил. Проводя целыми днями с цесаревичем, он часто оставался ночевать во дворце. Как справедливо заметила супруга, дети уже стали забывать его. Но что можно было сделать? Ему выпал исторический шанс повлиять на будущее не просто страны, а целой цивилизации. И упустить этот шанс было просто преступно.

— Ничего не поделаешь, я должен, — бормотал Александр, корпя над бумагами. Сегодня ему удалось выбраться домой, но этот день пришлось провести за работой. — Ташенька, прости…

Задержав взгляд на уже остывшей кружке с травяным отваром, что около часа назад принесла супруга, поэт грустно улыбнулся. Больше всего на свете сейчас ему хотелось послать к черту все заботы, и пойти к ней, к детям, но он не мог.

— Прости… Я должен хотя бы попытаться сделать из него настоящего правителя. Должен, Ташенька, должен. Нам нужен не просто хороший человек, а настоящий правитель.

Пушкин со вздохом отвернулся и снова склонился над своими бумагами.

— Просто хорошего человека России-матушке мало, ох как мало. Просто хороший человек для России даже страшен, преступно опасен. Сколько уже таких было… хороших, добрых людей, после которых страна десятилетиями захлебывалась кровью.

При этом неуклюже дернул пером и посадил некрасивую кляксу, залившую несколько строчек письма. Правда, на это даже бровью не повел. Задумался.

— К примеру, Николай Второй — добрый ведь, хороший, честный?

Покачал головой, соглашаясь с этими словами.

Разве не так? Кто скажет, что последний российский император Николай Александрович был злым и бесчестным человеком? Современники, даже его откровенные враги и политические соперники, все, как один, признавали, что он был добрым, мягким человеком, прекрасным семьянином, который всем сердцем любил свою семью. Мемуары полны соответствующих примеров, но разве таким он должен был быть⁈

— Эх, Коля, Коля, Николай, не в той ты время родился, совсем не в то время, — Пушкин тяжело вздохнул, вспоминая, куда завела императора его доброта и мягкость. — Нельзя было тебе в государи, никак нельзя. Характер у тебя не тот. Тут совсем другой человек нужен был. Стальной…

С пера, которое Александр продолжал держать в руке, капнула очередная капля чернил, и на бумаге вновь расплылась безобразная клякса. Теперь уже лист был окончательно испорчен, и для прошения нужно было брать новый.

— А Горбачев, что лучше что ли? То же со всех сторон хороший, мягкий, пробы негде ставить. А уж как свою супругу любил, что можно турецкий сериал снимать.

Да, действительно, любил отчаянно. Ни одну ее просьбу не оставлял без внимания: хочешь на юг — пожалуйста, хочешь за границу — обязательно, хочешь украшения — непременно. Отличный семьянин, добрый человек, за все хорошее и прекрасное, а правитель — откровенно хреновый!

— Вот ведь какая заковыка! Как найти ту самую середину, которая здесь нужна? Как воспитать не просто хорошего человека, но и ответственного государя, который в одном случае будет милостив, а в другом возьмется за топор?

Эта мысль и не давала ему покоя. Ведь, он пока еще по-настоящему так и не приступил к воспитанию цесаревича. Эта неделя, по-хорошему, была ознакомительной — он знакомился с наследником престола, тот знакомился с ним. Александр все еще продолжал искать то, что ему нужно.

— … Обычными средствами здесь никак не обойтись, — устав сидеть, Пушкин вскочил с места и начал вышагивать по кабинету. — На обычных уроках далеко не уедешь. Дело ведь не столько в образовании, сколько в воспитании. Высокообразованных уродов в любом времени хватает.

В идеальной ситуации цесаревич должен был с самого детства воспитываться как будущий правитель. Десятилетиями должен впитывать особую ответственность за судьбу огромной страны, миллионов людей.

— Именно так, шаг за шагом нужно и воспитывать государя. Следует строить «по кирпичику» его личность. Каждый день, каждую неделю, каждый месяц цесаревич должен чувствовать свою сопричастность большому и важному делу — управлению страной. Сначала ему нужно поручать небольшие, простенькие дела, потом поручать более сложные и ответственные вещи… Это воспитание на делах, на конкретных проектах, как у пионеров или комсомольцев в мое время.

Александр прекрасно помнил, как будучи пионером, получил свое первое поручение от пионерской дружины — следить за состоянием учебников в классе. Ему обстоятельно, на пальцах, объяснили важность задания. Ведь, продлевая жизнь учебнику, мы не просто помогаем школе, а заботимся о сохранении наших лесов. Чем не ответственное поручение для восторженного юнца, только-только получившего свой пионерский галстук? Потом он принимал участие в сборе макулатуры и металлолома, принимал участие в помощи питомнику с бездомными животными, помогал пожилому ветерану в уборке квартиры. И всегда он знал, что делает очень нужные, очень «взрослые» дела. Было ощущение сопричастности к важному, даже может великому, а потом он повзрослел…

— Разве для цесаревича нельзя придумать нечто такое? Помимо обычной учебы, пусть Константин каждый день сталкивается с какой-нибудь проблемой, которую нужно решить. Да, это будут небольшие проблемки, но со временем они будут расти, обретать нравственный характер. Пусть все чаще и чаще он принимает решения, ошибается, потом исправляется, снова ошибается и снова исправляется. Пусть учится быть правителем.

На этих словах Пушкин резко остановился, задумался, а через мгновение уже рванул к письменному столу, чтобы записать возникшие в голове мысли.

* * *

Петербург. Зимний дворец

В кабинете повисло молчание. Император «буравил» напряженным взглядом Пушкина, тот с совершенно невозмутимым видом стоял у окна.

— … Гм, — наконец, кашлянул Николай Первый, прерывая затянувшуюся паузу. — Когда я начал вас слушать, то с трудом сдерживался, чтобы не выругаться. Признаюсь, ваше предложение мне показалось чересчур необычным, даже оскорбительным. Мне даже показалось, что вы принимаете моего сына за какого-то простолюдина или слугу. Эти задания, какие-то дела, которыми ему нужно заниматься…

Он вновь ненадолго замолчал, и так посмотрел на Пушкина, что тот поежился.

— Но сейчас я понимаю, что был не прав. Вы, несомненно, прямолинейны, говорите неудобные вещи, что может не нравится. Однако вы определенно желаете блага монаршей фамилии и доказали это делом. Я никогда не забуду что вы, сударь, спасли моего Александра не только от смерти, но и бесчестия.

Скрипнул зубами, вспомнив тот злополучный орден розы и креста. Ведь, тогда все шло к тому, что его наследник, его старший сын, станет предателем и выберет путь Иуды.

— Думаю, вы правы, наследника Российского престола нельзя воспитывать, как обычного дворянина. Нельзя…

Николай Александрович замолчал. Никогда не просто признавать свои ошибки и просто заблуждения, а императору тем более.

— Я даю свою отеческое разрешение, Александр Сергеевич — готовь моего сына так, как считаешь правильным. Однако будь готов ответить за результат, когда придет время.

Пушкин в ответ кивнул. Мол, готов.

— Хорошо.

* * *

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рынок

Две неприметные черные кареты остановились, выпустив странную группу людей. Четверо казаков с бородами лопатой застыли у карет, по сторонам при этом бросали такие взгляды, что у всякого отбивали желание подойти и заговорить. Двое других — невысокий мужчина в темном плаще, шляпе и курчавых бакенбардах и мальчишка лет двенадцати — встали особняком и о чем-то заговорили.

— … Ваше Высочество, наверное, вы удивлены, что во время занятий мы оказались на самой окраине города? — Пушкин, а это был именно он, хитро прищурился и посмотрел на своего подопечного. Тот, и правда, был удивлен происходящим. Явно не ожидал, что окажется в самый разгар учебного дня у черта на куличках. — Тем не менее, прошу рассматривать нашу сегодняшнюю прогулку, как очередное самое обычное занятие — учебный урок.

У цесаревича при этих словах даже рот раскрылся от удивления. Он за эти несколько дней, как познакомился со своим новым наставником, уже привык к его строгости, железной дисциплине. А тут они, словно нашкодившие школяры, наплевали на утвержденный распорядок дня, и отправились гулять.

— Сейчас все объясню, Ваше Высочество, — усмехнулся Александр, все больше и больше «подогревая» нетерпение мальчишки. — Сейчас мы с вами пройдем на Сытный рынок, один из старейших рынков нашей столицы. Легенды приписывают авторство этого необычного названия самому Петру Великому, вашему незабвенному предку. Мол, проголодавшись, тогда еще царь Петр Алексеевич оказался на крошечном безымянном рынке, располагавшемся на самой окраине нового города. Здесь кто-то из торговцев так сытно накормил его, что государь повелел с той поры называть эту улицу Сытнинской, а рынок — Сытным. Это не просто старейший, но и крупнейший рынок столицы. Присмотритесь Ваше Высочеству к товарам.

В окружении казаков, энергично раздвигавших шумную толпу, они прошли через ворота, оказались в самой рыночной толчее, и едва не оглохли. Вокруг все шумело, кричало, скрипело, бухало. С одной стороны слышался забористый русский мат, с другой стороны — витиеватые перлы на арабском языке. Вдобавок кто-то окал позади них, расхваливая свой товар.

— Рынок, Ваше Высочество, — это наше Отечество в миниатюре. Оглядишься по сторонам и сразу поймешь, чем славна и богата Российская империя, какими товарами гордится, а какие товары покупает за границей. Смотрите направо — мясо, рыба, мука соль в избытке. Посмотрите налево, где на прилавках лежат яркие ткани — лен, шелк, что привозят к нам из других стран и берут за них золотом…

Так, медленно обходя прилавок за прилавком, проходя мимо бесконечных мясных, рыбных, мануфактурных рядов, Пушкин на конкретных примерах рассказывал об экономике России, соседних стран. «На пальцах» объяснял, почему наши товары стоят дешево, а зарубежные дорого. Втолковывал, какой выгодой для государства оборачивается продажа товаров за границу.

— Рачительный государь будет стараться, чтобы чужеземные купцы наши товары покупали задорого, а свои продавали у нас задешево. В таком случае казне будет большой прибыток, а соответственно и российскому народу выгода. Именно так и рассуждал ваш великий предок — Петр Алексеевич, заводивший мануфактуры в стране, развивавший горное и железоделательное дело, основывавший школы и академии…

Цесаревич, как показало время, совсем не был спесивым и наглым мальцом, которым показался при первом знакомстве. Напротив, показал себя чрезвычайно любознательным, невероятно активным, буквально засыпавшим вопросами своего наставника.

— А если взять и запретить иностранцам у нас торговать своими товарами? Ведь, тогда весь барыш у нас останется, — в какой-то момент Константин стал излагать свой взгляд на торговую политику России. — Дадим им пинка. Почему так никто не сделает?

Незаметно к ним подтянулись и казаки охраны, которые от скуки и рутины уже давно «грели уши» на их разговоре. И судя по их заинтересованным лицам, им тоже было интересно, как ответит наставник.

— Значит, Ваше Величество, предлагаете запретить торговлю иностранцам? К сожалению, такие сложные вопросы так просто не решаются.

Грустно улыбнувшись, развел руками Пушкин. В будущем его страна уже не раз такое проходила. Ошалевшие от власти правители и их приспешники «воротили» такие дела, что экономика казалась обезумевшей лошадью, которая то неслась вскачь, то валилась замертво. Достаточно было вспомнить вечно причмокивающего Егора Гайдара, одного из ярых руководителей и идеологов либеральных реформ, почитавшего за благо разрушение собственной авиа- и автомобильной промышленности. Мол, зачем нам собственные автомобили и самолеты, если их можно купить на Западе? А сколько еще было и будет таких деятелей?

— Резко запретив торговать иностранцам, мы создадим нехватку товара. Ведь, мы сами пока еще не научились его производить. Представьте себе, Ваше Высочество: вы запретите привозить в Россию сахар, и сразу же с прилавков исчезнут сахарные петушки на палочке, сахарные крендельки. Прогоните заграничных торговцев тканями, и русские красавицы забудут о платьях из шелка.

У цесаревича при этих словах медленно вытянулось лицо, и он с явной тревогой стал разглядывать сахарные крендельки, что лежали на прилавке рядом. Похоже, хорошо представил, как исчезнет такое лакомство. Интересно, что нахмурились и лица казаков из сопровождения. Значит, и они не подозревали о такой взаимосвязи.

— Все в нашем мире взаимосвязано, Ваше Величество. Нередко, эта связь не видно, но знайте, она обязательно есть. А теперь приступи к выполнению задания! Надеюсь, вы не забыли, что мы сейчас не просто прогуливаемся по рынку, а присутствуем на учебном занятии. И то, что это занятие не похоже на обычный урок, ни в коем разе не отменяет задания.

Пушкин хлопнул в ладони, привлекая внимание Константина.

— Ваше Высочество, вы будущий государь, который в свое время возьмет в свои руки бразды правления и начнет править. И вам никак не обойтись без знания вашего народа, вашей опоры и опоры государства Российского. Вы должны знать самого обычного человека, понимать его интересы, чувства, и даже его настроение, — Александр крутанулся на месте, показывая руками на проходящих мимо людей. — Итак, слушайте ваше первое задание. Видите вон того торговца? Крупный мужчина за прилавком с тканями?

Цесаревич огляделся и сразу же наткнулся взглядом на довольно колоритного человека. Это был полный купчину с русой окладистой бородой, в ярко красной шелковой рубахе и черной жилетки поверх нее. Из небольшого кармашка жилетки тянулась толстая золотая цепочка от часов, намекавшая на состоятельность торговца. Он облокотился на прилавок и задумчиво смотрел куда-то вдаль. Словом, настоящий купец.

— Сейчас вы подойдете к нему и заговорите с ним, — цесаревич кивнул, внимательно слушая Пушкина. В его руках сам собой появился небольшой блокнотик и карандаш-писалка. Наставник за эти дни уже приучил, что нужно внимательно его слушать и тщательно выполнять все его задания. — Поговорите о торговле. Расспросите, как она идет, какие товары хорошо продаются, а какие не очень. Узнайте, где она закупается тканями, как их привозит. Потом подготовьте мне небольшое сообщение о торговле тканями в столице… И я помню, что вам всего лишь тринадцать лет. Уверяю вас, Ваше Величество, что мне не требуется от вас толстый фолиант. Мне нужно, чтобы вы уловили суть. Уверен, что у вас все получится. Вперед!

Цесаревич растерянно взглянул на охрану, словно прося у них помощи. Однако, они, жестко проинструктированные, даже не дернулись. Правда, такими жалостливыми глазами на Константина смотрели, что кошки по сердцу скребли. Мол, «звиняйте, Вашество, мы ведь всей душой, только этот гад с бакенбардами запрещает».

Поняв, что никто ему не поможет, Константин тяжело вздохнул. Но через какое-то время собрался, расправил плечи, выставил подбородок вперед и решительно зашагал по направлению к прилавку.

* * *

Петербург, Сытнинская улица, Сытный рынок

День у Ерофея Федоровича Карпина, купца первой гильдии по торговле тканями, был самым обычным. С самого утра он стоял за прилавком, хотя в его положении это не было необходимостью. На такие дела у него уйма приказчиков была, готовых в любой момент прийти на помощь. Однако, он изредка любил и сам постоять за прилавком, поговорить с покупателями. Как говориться, хотел держать руку на пульсе.

Словом, сегодня должен был быть совершенно обычный день, каких было во множестве до этого. Мужчина даже подумать не мог, что через какие-то минут случится такое, что разделит его жизнь на «до» и «после».

— … Вот так-то, –негромко бормотал он, с любовью разглаживая складки на образцах ткани на прилавке. Яркий шелк струился между его пальцев, напоминая журчащий ручеек. — Красота.

Положив на самое видное место рулон с ярко-красной тканью, Ерофей Федорович снова стал разглядывать проходящих мимо прохожих. Наметанный опытный глаз сразу же различал, кто из них кто. Вот этот плотный мужичок в потрепанном армяке и котомкой за плечами точно не его клиент. А вот та дородная дама в белоснежном платье и кружевном зонтике над головой может и подойти к прилавку. У ней точно хватит денег на его ткани.

— Сударыня, прошу, самый лучший шелк из самой Индии! — Карпин широко улыбнулся в сторону той женщины, приглашая ее подойти к прилавку. — Ни у кого такого не найдете! Самолично обозы снаряжаю, головой за качество отвечаю.

Дама бросила заинтересованный взгляд на ткань, и неуловимо кивнула. Мол, сейчас занята, но чуть позже обязательно подойду. Купец тут же поклонился, всем своим видом показывая, что все понял и будет ждать уважаемую покупательницу.

— А это еще что за малец такой?

Тут его взгляд, скользящий по толпе, выцепил какого-то странного мальчишку, который очень сильно выделялся среди сотен и сотен людей. Его выделяли и чересчур серьезный вид, и уверенная походка, и весьма обеспеченный вил.

— Гм…

Но было и еще нечто, что он отметил чуть погодя. Странный мальчишка уже был рядом с прилавком, когда купец вдруг вздрогнул. От мальчишки прямо «несло» властностью, которую не купишь не за какие деньги. Чувствовалось, а у Ерофея Федоровича был нюх на это, что мальчишка очень и очень непростой породы и его кровь голубее ясного летнего неба. Ясно, как божий день, к нему заявился отпрыск очень знатного рода, и нужно было держать ухо востро!

— Доброго дня, сударь! — Карпин сдержанно улыбнулся, выходя из-за прилавка. — Позвольте, представиться, Ерофей Федорович Карпин, купец первой гильдии, поставщик тканей.

— Здравствуйте, Ерофей Федорович, — совершенно спокойно поздоровался мальчик, даже глазом не моргнув, услышав про купца первой гильдии. Такое ощущение, что юнец каждый день за завтраком встречает по сорок штук таких купцов.

В этот момент купец краем глаза заметил хмурых казаков, круживших совсем рядом с его прилавком и не сводивших глаз с его нежданного гостя. У Ерофея Федоровича аж в сердце екнуло от нехорошего предчувствия. Ведь, мрачного вида казаки, буквально обвешанные оружием, весьма сильно напоминали личную охрану. А кого у нас охраняют казаки⁈

— Кхе-кхе-кхе, — у купца мигом в горле пересохло, все приготовленные слова в горле застряли. — Кхе-кхе, интересуетесь?

Мальчик задумался, внимательно разглядывая разложенные на прилавке ткани. Похоже, думал, что спросить.

— Хочу знать, как торговля идет, откуда ткань возишь, за сколько покупаешь, за сколько продаешь…

И так это «ХОЧУ» прозвучало, что у Карпина снова сердце екнуло. В голове зашумело, в висках забили молоточки. Так не говорят обычные подростки, так говорят…

— Господи… –одними губами прошептал купец, когда его осенила догадка о личности этого странного мальчишки. — Сам…

Даже страшно представить, каких адских сил стоило купцу собраться с силами и начать отвечать.

— Торговля… э-э-э хорошо идет, слава Богу. Покупатели есть, товары разбираются. Ткань ведь очень добрая, такой у нас нигде не найдешь.

… Этот день Ерофей Федорович на всю жизнь запомнил, и до самой смерти снова и снова рассказывал о встречи с самим цесаревичем, который позже получил в народе характерные прозвания «Константин Великий», «Константин Благословенный», «Константин Освободитель».

Глава 33 Точка

* * *

Зимний дворец, малый императорский кабинет

В приемной перед императорским кабинетом было непривычно тихо, скучал секретарь, считая кружащих мух и время от времени отчаянно зевая. В последние дни Его Величество часто пребывал в отвратительное расположение духа, отчего поток просителей сильно иссяк.

Николай Павлович, и правда, позавчера, вчера, да и сегодня то же, имел весьма скверное настроение. Много и заковыристо ругался, на посетителей с просьбами смотрел так, что у них тут же язык отнимался. Пару раз даже кинул в сторону просителей тяжёлое мраморное пресс-папье, только чудом никого не задев.

— … Навалилось, изрядно все навалилось, — несколько раз повторил император, застыв у окна. — Все один к одному, словно специально…

Вокруг, действительно, творилось такое, что поневоле задаешься вопросом, а не в сумасшедший ли дом я угодил? Вокруг империи все, если не горело, то тлело точно. На востоке полным ходом бушевали опиумные войны: Китай пылал, англичане во славу британской короны бомбили из орудий дворец китайского императора. На юге хитрили османы, пытаясь за спиной России договориться с французами и закрыть русским кораблям проход через проливы. Французский король Луи-Филипп угрожал разорвать союзный договор, выпрашивая торговых преференций.

Да и внутри, до спокойствия и порядка было весьма далеко. На западных границах империи в австрийских и германских землях началось мощное восстание польских крестьян, грозившее перекинуться и на русские пограничные территории. В Варшаве, по донесениям генерал-губернатора, уже было неспокойно: в открытую ругали русских, нападали на имперских чиновников, поджигали дома. Центральные губернии вдобавок охватили картофельные бунты, сотни тысяч крестьян восстали против насильственной посадки картофеля на своих землях. В леса уходили целыми селами, не желая слушать увещевания царских чиновников. Кое-где уже пришлось вводить войска.

На востоке империи продолжал «гореть» Кавказ. Длившаяся уже больше двух десятилетий война мощным насосом выкачивала из страны финансы, оружие, людей. Многочисленные горские отряды почти каждый месяц нападали на крепости, раскинутые по Кавказской оборонительной линии. Только на этой неделе случилось два крупных сражения, в которых участвовало более сорока тысяч горцев.

— Горячее получается лето, чересчур горячее, — не отходя от окна, продолжал бормотать император. — Такое просто так не затушишь… Ладно, хватит бездельничать, пора и поработать.

Он развернулся и со вздохом окинул взглядом письменный стол, заваленный бумагами. Дел, требующих его личного внимания, и правда накопилось.

— Так…

Ближе к нему на столе лежала пухлая серая папка с документами, куда секретарь складывал донесения, адресованные лично императору. Скажем просто, это были доносы, нередко даже на очень известных лиц, которые император всегда рассматривал особенно внимательно.

— Ого-го, довольно много за неделю набралось, — удивился он, оценив значительную толщину папки. За всеми заботами на границе и внутри империи Николай Павлович давно уже не заглядывал сюда. — Слишком даже много. Обычно ведь гораздо меньше получается.

И правда, в другое время за неделю и десятка доносов и доношений не набиралось, а тут, даже на первый взгляд, их было больше пяти десятков. Слишком много.

— Посмотрим, посмотрим, и кто же у нас тут главный возмутитель спокойствия.

Открыл папку, взял первый лист с большим двуглавым орлом на макушке.

— Хм, на Пушкина…

Отложив бумагу в сторону, взял следующую.

— Тоже на Пушкина.

Третья ничему не отличалась от предыдущих.

— Та-а-ак, — протянул он голосом, не предвещающим ничего хорошего. — Получается, наш пострел — везде поспел.

Перебрав всю папку с доносами, Николай Павлович удивленно покачал головой. Все пятьдесят шесть доносов за исключением одного на какого-то Анисимова, Костромского помещика, касались персоны Александра Сергеевича Пушкина.

— Давно такого не бывало. Хм, пожалуй, никогда не бывало. Так, посмотрим, что же там пишут.

Вновь вернулся к первому доносу, отложил остальные в сторону и погрузился в чтение.

— … Оскорбил честь дамы, прочитав скабрезный стишок, и поработать посмотрев на неё… Бабник, значит. Ну, и так было известно, к чему на это гербовую бумагу изводить?

Второй донос был тоже об этом. Мол, Пушкин писал замужней даме письма очень фривольного содержания, и та ушла из семьи.

— Бабник, — со вздохом опять приговорил император и взялся за третье. — А что тут у нас?

В третьем доносе было иное. Помещик Троекуров, сосед Пушкина по поместью, жаловался, что его крестьяне совсем распоясались, все поголовно стали обзаводиться ремёслами, вести торговлю, отчего в их местности теперь не пройти от купцов.

— Так что же в этом плохого? — не понял император. — Доходы растут, налоги множатся. Странно… Жалуется, и денег на гербовую бумагу не жалко.

Улыбнулся. Откровенная глупость, недалекость помещика не могла не веселить.

Но взяв следующий лист, нахмурился. Написанное здесь уже совсем не напоминало баловство, чем грешили многие молодые и не очень повесы.

— Церковь хулить совсем не хорошо. Если это правда…

Пушкин обвинялся в написании хулительных стишков, в которых насмехался и над православием и над главой Синода. Верилось в это, конечно, не очень, но кто знает. Раньше ведь он позволял себе и не такое. Император прекрасно помнил его стихи про самодержавный гнёт и бесплатный народ.

— Надо в этом разобраться, как следует разобраться, чтобы другим неповадно было.

Отвернувшись в сторону окна, Николай Павлович некоторое время бездумно смотрел на площадь. Как успокоился, подкинул папку с доносами ближе. Ведь ещё и половины не разобрал.

— Так и это про церковь, про стишки.

Схватился за новый лист, в котором тоже кто-то жаловался на вольности поэта по отношению церкви.

— Один может соврать, двое ошибиться, но сразу пятеро? Вряд ли. Дыма без огня не бывает… Хм, в этих наверное тоже про церковь?

Но первый же, брошенный на оставшиеся бумаги взгляд, показал, что император ошибся. Последние семь листов доносили о ещё более страшном преступлении, чем оскорбление церкви и веры.

— Что! В якобинца решил поиграть?

Подогретый предыдущими доносами, он моментально «вспыхнул». Обвинение в оскорблении царствующей фамилии было для него, словно красная тряпка для быка.

— … Сомневался в правильности монарших решений, называл размер ежегодного денежного содержания членов монаршей фамилии слишком большим, и призвал его, вообще, отменить…

И как вишенка на торте: в последнем доносе Пушкина обвинили в том, что плохо влияет на цесаревича. Мол, его система воспитания делает из наследника престола откровенного неуча, бездаря. Говорится, что все педагоги из санкт-петербургского университета выражают недоумением, как такому человеку было доверено воспитание наследника престола. В конце документа, и правда, располагалось чуть больше десятка подписей, по-видимому, преподавателей из вуза.

— Так, значит.

Императору сразу же вспомнились свои собственные сомнения, когда Пушкин рассказывал ему о новой системе воспитания.

— А я ведь говорил…

Тревога и неудовольствие уже переросло в откровенную злость. У мужчины играли желваки на лице — первейший признак того, что император вот-вот начнет «метать гром и молнии».

И он уже не видел ненормальность всей этой ситуации, когда всего лишь за несколько недель появилось невероятное количество доносов на одного человека. В любое другое время это обстоятельство непременно бы заинтересовало императора. Но в такой сложной обстановке все, напротив, казалось совершенно верным.

* * *

Санкт-Петербург

Александр стукнул тростью по стенке экипажа, давая вознице сигнал остановиться. Они как раз проезжали по набережной, из окошка экипажа уже были видны мачты кораблей у причала, слышался шум прибоя. У него это было излюбленное место, где Пушкин мог часами прогуливаться, сочиняя очередное стихотворение или обдумывая сюжет поэмы.

— Держи, — он кинул вознице несколько монет, который тут же исчезли у того за пазухой. — Меня не жди, я здесь надолго.

В последнее время поэт старался почаще выбираться набережную, где прогуливался, пока окончательно не продрогнет или не заноют от усталости ноги.

— … Ох, не нравится мне все это спокойствие, — задумчиво проговорил Александр, облокотившись на каменные перила. — Слишком все хорошо.

Последнее время он остро чувствовал, что вокруг него постепенно затягивается петля. Ощущение было прямо физическим, аж холодком потянуло у шеи.

— Слишком хорошо…

За какие-то полгода Пушкин взлетел так, как никому не снилось. Казалось бы, еще немного он был всего лишь камер-юнкером и опальным поэтом. Сегодня же Александр не просто обласкан обществом, как великий поэт, но и осыпан многочисленными милостями от государства. Пушкин стал бароном, получил богатое поместье, множество торговых привилегий, стал наставником цесаревича, наследника престола Российского. Его разве только с Александром Даниловичем Меньшиковым сравнить можно, стремительно взлетевшего от босоного коробейника и до светлейшего князя, а после и до соправителя Российского государства.

— Слишком хорошо — то же плохо.

Александр лишь недавно осознал, что из-за своего высокого положения и большого богатства стал восприниматься угрозой для многих «сильных мира сего». Раньше для высшей аристократии он был всего лишь жалким поэтишкой и бабником, имевшим к тому же красавицу-жену. Сейчас же Пушкин — жирная добыча, богатству которой можно было лишь позавидовать.

— Не думал, что так получится. Слишком сильно стартанул, а они, черти, завидуют…

И паранойей здесь и не пахло, как могло было показаться.

При каждом посещении Зимнего дворца придворные на него так смотрели, что у него все дыбом вставало, как у зверя во время опасности. В лицо улыбаются, а, как отвернешься, последними словами крыть начинают. Не глухой, прекрасно все слышал. Говорили, что обнаглел, все лакомые куски себе захапал; что к государю, как уж пролез; что простое быдло превыше дворянства ставит. И много другого рассказывали, отчего натуральным образом сердце перехватывало.

— Завидуют, аж ядом исходят.

А завидовать, честно говоря, было чему. Говоря современным языком, Пушкин был не просто чертовски богатым человеком, а полноценным олигархом, владевшим множеством самых разных активов. Он был медиамагнатом, владевшим совместно с братом Львом большей частью газет и журналов в Российской империи. Только в столице империи выходили в свет три десятка газет, доход от продажи которых шел именно в его кошелек. Одновременно, им был основан Первый крестьянский банк, аналогов которого, вообще, не было. Никто до него не давал ссуды простым крестьянам на организацию ремесел, а он давал, пытаясь развить так называемый мелкий бизнес. Он же был изобретателем, «выдававшим на гора» такие вещи, которые никто до него не делал. Одна только передвижная кухня для военных чего стоит. Про гранаты-колотушки и говорить было нечего.

— Черт, и не знаешь, откуда удара ждать… Почитай, каждый второй во дворец спит и видит, как бы мне под зад коленкой дать, и мое барахло поделить.

Словом, врагов, явных и скрытых тьма. Бывший наставник цесаревича ненавидит его просто лютой ненавистью. Был бы посмелей, точно бы на дуэль вызвал. Новый министр образования, сменивший Пушкина, всем рассказывает о завалах, которые ему достались на новом месте работы. Военный министр в открытую называет поэта пустым прожектером, и последними словами ругает изобретенные Александром гранаты и передвижную кухню. Еще были десятки других, которые он не знал.

— А не пойти ли вам на х…

Задумавшись, Александр громко выругался, отчего прогуливавшая рядом барышня испуганно дернула головой и густо покраснела. Удивленно посмотрела на Пушкина, а после, стуча каблучками, побежала прочь. Ее кавалер — бледный студент с горящим взором — несколько мгновение буравил злющим взглядом Пушкина, похоже, что-то сказать хотел, но так и не сказал. Прошипел что-то еле слышно и рванул за девушкой. Вот теперь пойдут новые разговоры.

— Да, и вы тоже идите на х… Чего мнетесь, краснеете, схватили друг друга в охапку и погнали наших городских.

Эта сценка так развеселила поэта, что он немного выдохнул. Почувствовал, что отпустило. Как-то сразу ушло напряжение, что до этого его мучило.

— А чего я мучаюсь? Как говориться, делай, что должен, и будь, что будет.

Пушкин осмотрел по сторонам, убедился, что никого рядом нет, и снова с чувством выругался:

— А пошли вы все на х… еще раз! Не уйду никуда, не буду прятаться. Пока есть возможность, буду рядом с Константином. Человека из него буду делать…

* * *

Зимний дворец

Император уже несколько минут сидел в полном молчании. Бледный, с плотно сжатыми губами, он с трудом сдерживался, чтобы не сорваться.

— Это уже ни в какие ворота не лезет, — прошипел он, медленно выдавливая из себя слова. — Каждый сверчок, знай свой шесток…

У него только что был великий князь Михаил, его двоюродный брат, занимавший должность военного министра. И гость не пожалел «острых» слов, чтобы обвинить Пушкина во вмешательстве в дела армии и флота. Мол, этот поэтишка совсем с ума сошел, решил, что он лучше всех разбирается в военном и морском деле. Каждую неделю пишет многостраничные записки про то как, улучшить армию и флот. То какие-то странные гранаты придумал, то просил всех солдат в окопы закопать, то про какой-то танк говорит.

— Прожектёр…

До этого заходил новый министр образования, сменивший Пушкина на его посту, и то же жаловался. Говорил, что прошлый министр всю работу министерства развалил, завел любимчиков, какую-то странную школу открыл, где учатся только дети кухарок и мастеровых.

— Все, хватит! Пожалуй, я ошибся, когда допустил его до сына. Поспешил.

Николай Павлович нахмурился, и уверенным шагов вышел из кабинета.

— Ваше Величество! — в приемной перед ним тут же вытянулся его личный секретарь.

— Где сейчас мой сын? Господин Пушкин с ним?

— По распорядку дня у Его Высочества свободное время. Насколько я знаю, сейчас он в библиотеке.

Император кивнул и пошел в сторону библиотеки. Прежде чем распрощаться с новым наставником, решил поговорить с сыном, чтобы тот то же «сказал свое слово».

— Ну, если какую-нибудь дурь в голову сына вбивает, в Сибири сгною.

Накрученный, шел с таким злым видом, что придворные, как тараканы, в стороны разбегались.

— Где сейчас Константин? — в одном из закутков он схватил за рукав фрейлину, которая не успела спрятаться.

Та съежилась и, стараясь не встречаться взглядом с императором, показала рукой в сторону. После, еле слышно, выдавила из себя:

— У лестницы, где караул, видела. С солдатами разговаривал…

Император отпустил ее, и пошел к лестнице. Караул стоял у выхода из дворца, куда, значит, ему и нужно было.

— Что ему еще от солдат понадобилось? — бормотал он. — Никогда к ним не подходил. Странно.

Спустился с лестницы. Осталось свернуть направо, караул всегда там стоит.

— А это что еще за представление? — недоуменно пробормотал Николай Павлович, услышав непонятный шум. — Не понимаю.

Везде тишина, а тут какое-то собрание.

— Хм, Константин?

В любое другое время он бы сразу вышел, но сейчас, почему-то, остановился и стал слушать. Ведь, его сын стоял в окружении солдат и что-то рассказывал⁈ Когда такое было возможно, он же нелюдимый, из него лишнего слова не вытянешь!

— … Рассуди, Ваше Высочество, по-божески, — император широко раскрытыми от удивления глазами смотрел, как один из солдат, здоровенный детина с веснушками, с его сыном разговаривает. — Мы с Михаем, два родных брата. Нас пятеро прежде было, да лихоманка брата и двух сеструх унесла. Как родители Богу душу отдали, дом остался с вещами, да конягой Сивкой. Я вот говорю Михаю: мол, давай по справедливости делить, поровну. Он же уперся, и ни в какую. Говорит, что ты солдат, на всем казенном живешь, а мне дом и Сивка нужнее. Как же по правде-то, Ваше Высочество, подскажи.

Император даже дыхание затаил, стараясь ничего не пропустить. Таким сына он еще ни разу не видел. Подумать только, у Константина, несмышленого мальчишки, просили совета⁈ Как такое, вообще, возможно⁉

— … Если по-человечески, то ты, Федор прав — делить имущество вашего батюшки нужно поровну.

Цесаревич, стоя в окружении солдат, был невероятно серьезен. Казался даже выше ростом, и, что еще более удивительно, старше. Николай Павлович с трудом верил тому, что видел.

— Если же по-божески, то иначе должно быть. — Константин уверенно продолжил, словно был не мальчишкой, а умудренным опытом аксакалом, привыкшим решать вопросы своих односельчан. — Твой брат ведь из казенных крестьян, так? Ему, сам Бог велел, землю пахать, хлеб растить. Ты же, Федор, служивый человек, нашему Отечеству служишь. Вот тебе и ответ: дом и лошадь нужно брату отдать, а тебе небольшую толику денег выпла…

Больше император не стал слушать. Еще немного постоял, потом развернулся и пошел обратно в свой кабинет. Он уже услышал достаточно.

— Да-а, чудны твои дела Господи. Кто бы про такое рассказал, никогда бы не поверил. Вот тебе и Пушкин, вот тебе и с… сын.

Евгения Чепенко                                            Капитан прыгуна К1.0. Книга 1                                                 

Глеб

Вода в правом кроссовке неприятно чавкала, пока я нехотя тащился к центральному входу. Второй неурожайный год больно ударил по бюджету семьи, и этой осенью мне пришлось ненадолго пересесть с мотоцикла на школьный гроб.

- Печальное приземление, - прокомментировал Мансур со смехом и похлопал меня по плечу. – Но красивое. Четко по центру канавы. Забыл, что на остановке слив который год не работает?

Я задрал голову и посмотрел на затянутое свинцовыми тучами небо. Настроение у меня было под стать погоде унылое. И грязная холодная вода, в которую я с размаху наступил, выпрыгивая из старой железяки, вполне гармонировала с общей картиной моей реальности. Бывают неудачники по жизни, а бывают по рождению. Вот я второй.

Прямо над дверьми болтался старый замызганный баннер «Добро пожаловать в школу!».

- Кто-то должен донести до Шила, что тряпку пора менять. – Мансур шмыгнул носом и нарочито оценивающе осмотрел меня с ног до головы. – Кто-то, кому нечего терять.

Я натянуто рассмеялся, даже как-то горько что ли. Сур шутил, шутка была старая, привычная и вроде бы одобренная мной, но на этот раз больно резанула в груди.

- Да, ладно! – бодро продолжил он.

Мы вошли в холл и двинули в сторону сканера. Автоматика равнодушно следила за нашими передвижениями.

- Давай сегодня без поддержки. Не работает. – Я бросил рюкзак с курткой на ленту и прошел через раму детектора.

- Привет! – Из правого крыла навстречу нам вышел Тимур. В ладони у него пищала панель дежурного.

- Это на нас? – кивнул на ненавистную аппаратуру Сур.

- Не. Это в младшей школе. У нас частота одна. - Тим уставился на меня своим пронизывающим, всепонимающим взглядом. - А ты чего такой убитый?

Волосы на руках и затылке встали дыбом. За годы дружбы я так и не привык к некоторым особенностям его полуинопланетного мозга. Снаружи человек, внутри иммеец. В этом коровнике Тим был единственным гибридом с коэффициентом развития выше шестидесяти и то лишь потому, что его родители оказались активными сторонниками экопартии. Кто сначала потратит уйму средств на усовершенствование плода, а затем загонит его учиться в глушь, где живые учителя есть только в младшей школе?

- Ничего, - я поспешил отвести глаза, подхватил куртку, рюкзак и направился на первое занятие. Не особо помнил, какое у нас с Суром предметное расписание, выучил только время и комнаты – остальное не имело значения. Во всяком случае, не такому как я.

- Ты заблуждаешься. Вероятности есть всегда, - Тим пошел следом. – Если ты не можешь ее просчитать – это еще не значит, что ее нет.

- Слушай, Тимыч, - вмешался Сур. – Я думал, я поддерживать не умею, но ты вообще жжешь.

Меня опять пробрало на странный невеселый смех.

- Я же не говорю, что он физически не может просчитать, я говорю, что он психологически не может просчитать. Ему низкая самооценка мешает. Он погружается в характерную для социума русов меланхолию и безысходность. Хотя мог бы и избавиться от наследственных моделей. Ему это большого труда не составит. Дефекты его семьи нисколько на нем не сказались.

Я прыжками поднялся на второй этаж и почти бегом влетел в кабинет. Тим и его железная непобедимая логика срывать занятие не станут.

- Слушай, ну он же прав, - прошипел мне Сур с соседней парты. – Ты карты ближайших галактик знаешь вдоль и поперек, двигатель любого прыгуна можешь перебрать с закрытыми глазами, все заработанное проматываешь в городе на симулятор. Ну не знаешь ты все разделы биологии или зоологии, ну и что? Или чего ты там еще не учишь… Сдалось оно все тебе?!

За партой впереди хмыкнула Йохана. Сур дотянулся и пнул ее стул.

- Чего?! – возмутилась она.

- Меньше хрюкай! Подружись с кем-нибудь вон. И губы накрась что ли, а то страшная.

Девчонка сердито фыркнула и уставилась на экран, где уже начался подготовительный отсчет секунд перед лекцией.

- Если бы ты столько времени тратил на учебу, был бы как Тимыч. Между прочим, этот урод не со мной дружит, а с тобой. Я за компанию иду.

Я кивнул и отвернулся к окну.

- Да пошел ты, - обиделся Сур и замолчал.

Моросил мелкий дождь. На ветку напротив приземлилась мокрая ворона и принялась нервно дергать крыльями.

Какие у меня могут быть вероятности? Я сын земледельца, внук земледельцев, правнук земледельцев, про прапрадедов не знаю, но сомневаюсь, что они занимались чем-то иным. Ферма принадлежит роду отца больше двухсот лет. Поколениями заканчивали эту школу и отправлялись в поле. Мои братья и сестры, двоюродные и родные учатся почти на каждом потоке. Моя тетка – учитель в соседнем крыле. Отец с братьями зарабатываютровно столько, чтобы содержать род и устраивать праздник урожая в октябре. Родители матери занимаются перепродажей подержанной сельскохозяйственной техники. Бабушка по отцу - сирота. Все. Успеваемость в школе не важна. Никто не оплатит мое дальнейшее обучение. Ни один банк не даст мне кредит под будущую профессию, я ведь не гибрид. И уж тем более не даст кредит на выкуп доступа к конкурсу командира прыгуна.

Я – это я, будущий бесполезный фермер. Свою реальность я знаю с девяти лет. Ну, или пойду к двоюродному деду на свалку, у него железки интересные попадаются. Зарабатывать буду в два раза меньше, но хоть вены не вскрою от безысходности. Может, даже что-то перспективное соберу, запатентую. Вот и вся моя вероятность. Кто-то неудачник по жизни, а кто-то по рождению.

Я достал из сумки планшет и развернул карту Вселенной. Тиму нравились мои координаты выходных точек, он называл их изящными. Находил какие-то закономерности в расчетах, а я ничего не находил, просто видел место, где прыгун будет жить. Как будто готовое знание внутри моей головы. Я испытывал физическое удовольствие от этого. Почти как секс. Наверное. Секса у меня еще не было, но очень хотелось.

Я взглянул на первый ряд. У стены сидела младшая Виннер и задумчиво накручивала черную прядь волос на палец. Не то чтобы я был прям влюблен, но она мне нравилась, я ей тоже нравился. Ее старшая сестра, выпускница, конечно, шикарнее, но девчонки последнего потока не смотрят в сторону первого года. Вроде все в старшей школе учимся, а пропасть непреодолимая. Подумаешь, пятнадцать мне. Что с того?

- Ты хоть бы ресницы покрасила, страшная, - внезапно прошипел Сур Йохане и снова пнул ее стул.

Она никак не отреагировала, плечи только дернулись немного. Я вопросительно взглянул на друга.

- Бесит, - беззвучно проговорил он. Про обиду на меня, как обычно, забыл.

Я рассмеялся, чем привлек внимание Виннер. Кажется, она постаралась что-то такое изобразить лицом, вроде соблазнения. Если честно, я не очень понял.

- Какая-то она странная. – Сур придвинул свой стол поближе ко мне. – Она утром на крыльце такую же гримасу Бурову скорчила. С потока Тимыча, помнишь? Зато красивая, в отличие от некоторых, - чуть повысив голос, закончил он и с каким-то нездоровым азартом уставился на спину Йоханы.

Я толкнул друга в плечо:

- Чего ты постоянно к девчонке цепляешься?

- А нельзя?!

- И чего психуешь?

- Да пошел ты!

До конца лекции Сур делал вид, что меня никогда не существовало. Зато когда экран погас, вскочил со словами «пошли пожрем». В холле набрал в автомате снеков и потащил меня на крыльцо.

- Будешь? – протянул он мне пачку с печеньем.

Я отрицательно покачал головой.

- Глеб сладкое любит, а у тебя соленое, - без выражения констатировал Тимур.

- Тимыч, у тебя секса никогда не будет. - Сур уселся на перила поудобнее. – Знаешь, да?

- Почему? – не понял Тим.

- Нудный ты. Женщины не любят нудных.

- А надо как ты? Вечно придираться? – Тимур отобрал у Сура бутылку газировки, и пока тот возмущенно шипел, открыл ее и лизнул горлышко.

- Фу-у-у. Сам теперь пей!

- Как хочешь, - Тим пожал плечами. – Думаешь, достанешь ее своими замечаниями, и она в объятия твои упадет?

- В смысле?

Было заметно, что Сура эта фраза смутила, у него уши покраснели. Я удивленно взглянул на Тима.

- В самом прямом. Тут только Глеб не в курсе, что ты безнадежно увлечен Йоханой.

- Да пошел ты! – Мансур спрыгнул с перил и направился в холл. Полагаю, за новой бутылкой, ну и проветрить уши.

Я взял у Тима из рук газировку и глотнул. Вишневая. Сладкая. Люблю сладкое.

- Не знаешь, чей это беспилотник?

Я поднял голову и мгновенно нашел инородное тело на школьной парковке. Компактный, обтекаемый голубой смарт. В этом городе такую машину себе не позволил бы даже мэр.

Дверь сложилась и исчезла в полу. Под осеннюю морось вышла чистокровная иммейка. Тоненькая, невысокая, хрупкая с перламутровой длинной косой, перекинутой через плечо. Иммейца я вживую видел лет пять назад, совсем издалека, а иммейку впервые.

Позади прерывисто вздохнул подоспевший Сур:

- Это на ней джинсы и толстовка? И сумка на плече?

- Похоже на то, - ответил Тим.

Она шла прямо к нам, точнее прямо ко входу. И чем ближе она подходила, тем неповоротливее становились мои мысли. Мне очень не хотелось пялиться, как какому-то болвану, поэтому я старался смотреть в пол или в сторону, но это плохо получалось. Она миновала аллею, подошла к лестнице и в этот момент поймала мой взгляд. У нее были абсолютно черные глаза с золотым тонким кольцом вокруг зрачка. Я не знал, что у иммейцев бывают такие глаза. У тех, кого показывали новостные ленты, глаза всегда были черные или бордовые.

- Привет, - сказала она совсем чисто на русском и улыбнулась. Я не очень понял, что меня выбило из колеи больше: голос, улыбка или отсутствие акцента.

- Привет, - ответил за нас троих Тим.

Пара выпускников, как и мы спустившихся вниз после первой лекции, придушенно поздоровались. Она все с той же безмятежной улыбкой кивнула и им.

- Где я могу найти кабинет директора?

- Я провожу! – подскочил один из парней ближе к незнакомке. Я с какой-то неясной досадой сосредоточил внимание на смельчаке. Сын прокурора Римаса. Кажется, это его в том году поздравляли со стипендией от гражданской академии.

- Благодарю.

Крайняя вежливость и спокойное равнодушие очень сильно походили на манеру общения Тимура. Впервые воочию наблюдал насколько Тим близок к иммейцам.

Римас распахнул дверь перед девушкой и застыл, ожидая пока она пройдет внутрь.

Глава вторая

Илмера Селене

- Все хорошо?

- Да, папа, - я улыбнулась экрану и вновь сосредоточила внимание на дороге.

- Почему ты ведешь сама? Я ведь не случайно попросил подобрать тебе новейший беспилотник.

Я засмеялась.

- Папа, я только что въехала в город, и из новейшего тут пока только вышки под баннеры десятилетней давности. Я хотела изучить русский разговорный, не слишком выделяясь.

- Ты могла бы изучить его среди гибридов в Москве.

- Языковые конструкции гибридов подобны нашим. Это не коренной язык. К тому же они не используют жаргон и не сочиняют слова. Ты прекрасно знаешь. Ни один гибрид выше тридцати не даст название объекту исходя из принципа звукоподражания. Или ты забыл, почему они называют нас Иммея?

- Потому что для них так звучала наша речь, - пробурчал отец. – Ты так и не ответила на вопрос. Почему управляешь лично?

- Потому что хочу.

- И ты абсолютно уверена, что тебе не нужен сопровождающий?

- Сопровождающий для дочери ирра?

Отец вздохнул.

- Ты сильная я знаю, и очень похожа на нее. Может, даже сильнее. Но ты и моя дочь тоже, я очень страшусь за тебя. Инстинкты людей меньше подчинены здравому смыслу. От этого коренное население, несомненно, становится более предсказуемым, что хорошо, однако меня волнует их агрессия.

- Я справлюсь.

- Ты помнишь, что они сбиваются в стаи?

Излишняя опека начала понемногу утомлять.

- Да. Папа, я подъезжаю к школе.

- Хорошо, хорошо. Но ты помнишь, что они нападают исключительно, когда уверены в превосходстве сил?

- Папа!

- Прости. Свяжись со мной после учебного дня.

- Свяжусь обязательно.

Я поставила машину, выключила питание и взглянула на выцветшее унылое здание школы. Такой облегченный каменный сплав использовали в строительстве почти столетие назад, тогда же учебные заведения по регламенту покрывали желтой краской. И если цвет после этого заметно освежали, то капитального ремонта это место не знало. Аллея перед главным входом выглядела ничуть не лучше. Единственным ярким пятном были вековые дубы. Я ощутила, как их корни растянулись под землей, переплетаясь друг с другом, проследила, как они проросли под прорезиненным покрытием новой школьной парковки, прямо подо мной. Увидела, как минералы питают почву, как черви проедают себе путь во влажной земле. Им нет дела до людей на поверхности и их маленького разбитого городка. Я вновь взглянула на здание школы. На крыльце, прямо под нелепым баннером стояли четверо парней: трое - люди, или возможно гибриды с коэффициентом ниже тридцати, а вот четвертый точно выше шестидесяти. Любопытно, как окружение сказалось на его мышлении и речи?

Я надела толстовку, перекинула через плечо сумку и вышла под дождь. Мои зрители напряглись, я видела их волнение. Еще несколько лиц показались в окнах. Тала не частые гости на Земле за пределами центральных городов, и мне придется это ощутить в полной мере.

В пожелтевших спутанных дубовых ветвях прятались две вороньи семьи. Хищные, всеядные, социальные, со своим языком и культурой. Мама называла их маленькими людьми. Она всегда восхищалась разнообразием жизни во Вселенной. Что она могла сказать о моей затее теперь? Скорее всего, ничего. По законам ирра я зрелая, воин. Я одна выбираю свой путь.

Ступая по аллее, я чуть внимательнее пригляделась к зрителям на крыльце, теперь их было пятеро. Двое – мои ровесники, остальные, в том числе гибрид, - младше. И каждый пристально следил за мной, даже тот мальчишка с волнистыми волосами, что из вежливости делал вид, будто бы смотрит себе под ноги. У лестницы я поймала его взгляд - нас учили, что люди смущаются, когда их ловишь. Он не смутился, зато начал левой ладонью тереть себе правый локоть. Я впервые столкнулась с такой реакцией.

- Привет, - я улыбнулась. Мальчишка замер и уставился на меня своими странными голубыми глазами. Он не был гибридом. Абсолютно. У гибридов не бывает таких светлых ярких глаз. А еще его лицо, как это свойственно землянам, не было до конца симметричным, да и тело тоже. И правое ухо было чуть выше левого. На висках акне выедали кожу, оставляя после себя едва заметные рубцы. Волосы вились и короткими прядями торчали в разные стороны так, что работу парикмахера распознать было почти невозможно. Никогда не видела чистокровного человека так близко.

К сожалению, он так и не заговорил, зато заговорили другие.

- Я Алекс, - представился мой новый знакомый, пока мы шли к кабинетам администрации на первом этаже. – А ты?

- Илмера, - я постаралась удержаться от холодного тона. Гормоны подсказывали ему видеть партнера в каждой женской особи фертильного возраста, мне по привычке хотелось сразу четко обозначить границы, однако такой поступок мог разрушить мои планы. Если хочу стать частью этого социума, то придется играть в те же игры. Вечером будет не лишним перечитать материалы о половом созревании из общего курса психологии человека. Я плохо помнила способы манипулирования, зафиксированные в этой среде исследователями.

-Ты гибрид? - Пока не изучила подробно принципы пубертатных игр, попробую импровизировать.

-    Да, но меньше десяти процентов и только на внешность, - с готовностью ответил Алекс.

Это объясняло чистую кожу, карие глаза и симметрию правой и левой половины его тела.

-     Тут все гибриды до десяти?

-    Почти, - пожал плечами мой собеседник. - У фермеров с округи дети не гибриды. У семей денег на это нет. А ты учиться будешь с нами?

-     Последний год. Да.

-     О! - обрадовался Алекс. - Со мной на потоке!

Вот оно, то, чего не найти в школах Москвы, - яркие эмоции, спровоцированные собственными внутренними переживаниями субъекта. Я никак не прокомментировала его замечание.

-     Потом сразу на лекцию? Я могу подождать.

-     Не уверена, поэтому не стоит.

Алекс заметно внутренне отстранился. Я улыбнулась и протянула ему открытую ладонь:

-     Было очень приятно познакомиться. Найдешь потом время показать, где тут

что?

-    С удовольствием! - Встрепенулся парень, пожал мне руку и закончил взволнованным. - Я пошел. Пока!

Манипулировать одной мужской особью оказалось не сложно.

В администрации меня приняли с горячим любопытством. Среди присутствующих были в основном женщины, и им было интересно знать обо мне все. То есть буквально все. Впервые столкнулась с подобной бестактностью. Спастись от нее оказалось куда сложнее, чем отделаться от семнадцатилетнего парня.

-     Ваш отец посетит нас?

Конструкция множественного числа, употребляемая людьми для создания формы уважительного обращения, все так же резала слух, как и когда-то в детстве. Возможно, я так и не смогу принять ее.

-    Нет. Я завершила свое обучение. Полгода, которые я намерена провести в вашей школе, - программа, разработанная мной лично для совершенствования языковых навыков. Это есть в сопровождающей документации.

-    Да, да, - завуч махнула рукой на экран школьной системы. - Вам что-то нужно дополнительно?

-    Нет, - я благодарно улыбнулась. - Спасибо. Только разрешение присутствовать на занятиях и общаться с учениками. Если есть семьи, запрещающие детям контактировать с иммея, то я обязательно учту это.

-    Нет, что вы! У нас таких нет! - Школьный психолог мало напоминала врача, но очень походила на пациента. Неряшливая укладка, поцарапанные носки туфель, белое нижнее белье под черной блузой, смазанный макияж - эта женщина мало кому могла помочь. Помощь в первую очередь требовалась ей. На безымянном пальце ее правой руки тускло отсвечивало давно не чищеное кольцо - архаичный символ социального контракта с мужчиной. Должно быть мужчина был ей под стать.

-    Вас нужно как-то представить потоку? - Директор задумчиво изучал мою сумку. Он пока был первый в этом городе, кто равнодушно отнесся к моему внеземному происхождению. Очередная ученица - не более. - Я имею в виду ваш титул среди Иммея.

-     Нет, не стоит, - покачала головой я.

Директор повел плечом.

-    Как угодно. Но они все равно узнают. И быстро. Это не лицей с гибридами выше тридцати. У меня три крыла пронырливой непредсказуемой шпаны.

Я вновь заулыбалась

-     Именно поэтому я пришла сюда.

Глава третья

Глеб

Я наклонился, аккуратно поправил навигационную систему мотоцикла в шкафчике, взял куртку и захлопнул дверцу. В холле было шумно, первая половина рабочего утра закончилась, часть студентов направлялась в столовую, часть - на улицу.

-     Ну? - нетерпеливо настаивал Сур. - Говори уже.

Тим засмеялся.

-     А как же Йохана? У тебя новое увлечение?

-     Да причем тут увлечение? - отмахнулся Сур. - Так это правда или нет?

-    Значит, в иммейку ты по-прежнему не влюблен. Интересно. - Тим с нескрываемым любопытством рассматривал лицо Мансура.

-     Кончай на мне практиковаться со своей психологией, лучше на вопрос ответь.

-    Правда. Она наследница Пятого правящего рода. Ее отец Герион, посещает Землю минимум раз в год. Помните, недавно запустили программу восстановления Байкала? Вот над этим работает его администрация.

Сердце забилось быстрее и дышать пришлось глубже - так тело реагировало каждый раз, когда она шла мимо, оказывалась в одном со мной помещении или я узнавал о ней что-то новое. Непроизвольно прижался спиной к шкафчикам, ощущение прикосновения прохладного металла сквозь ткань футболки успокаивало. Тим сверлил меня своими карими глазами.

-    Римас обломается, точно говорю, - для верности Сур утвердительно кивнул. - И Трушков, и Стейскап, братья Алоян тоже.

-    Иммейцы не заводят отношений с людьми в принципе. О чем ты постоянно рассуждаешь не пойму, - усмехнулся Тимур.

-    О том, что она здесь два месяца уже, а никому четкого отказа не дала. Ты разве не заметил?

-    Она изучает язык. Если она начнет отказывать всем парням, то не впишется в социум - это очевидно.

-     Ничего подобного! Все девчонки одинаковые! С этой планеты или с другой.

Она просто выбирает или пользуется всеми.

Мышление Тима было ближе к природе Иммеи, а значит, прав был он, но слова Сура все равно неприятно отозвались в мозгу.

-    И грудь у нее некрасивая, - добавил невпопад Мансур, чем рассмешил нас обоих. - Может, ну их, эти занятия? Поехали прям сейчас в центр! Потом на пляж. Я тут достал номер парня, он нас алкоголем обеспечит.

Я покачал головой.

-    Мне к деду надо. Он меня дежурным оставил на свалке, взамен стенд с платами до утра в моем распоряжении.

-    Так, а чего ты молчал?! - обрадовался Сур. - Это же еще шикарнее! Идем за виски и на свалку! Родню я предупрежу.

Тим похлопал Мансура по плечу.

-    Ах ты ж сложный случай. Глебыч с утра на твоих глазах через раму протащил электронику со своего мотоцикла. И ты не установил очевидную причинно- следственную связь?

-     Ну не все же такие умные как ты!

Тимур хмыкнул:

-     Скорее, не все такие глупые как ты.

Мне снова дышать стало сложнее. Прямо за спинами ребят показалась Ипмера.

Ее черные странные глаза остановились на моем лице, она кивнула и с улыбкой беззвучно проговорила «привет». Я кивнул в ответ. Я бы успел сказать что-то, прежде, чем она отвела взгляд и прошла мимо, но отвлекся. Именно в этот самый момент я зачем-то начал думать о ее походке, которая разительным образом отличалась от движений ее сверстниц здесь, в школе. Девчонки выпускного года ходят плавнее, сексуальнее - это те, что пользуются популярностью. Непопулярные - девушки грузные, медлительные, иногда пугливые, как будто стремящиеся исчезнуть, или совсем уж неповоротливые. Иммейка - ни то, ни другое. Она передвигалась буквально как зверь. Хищник. Уверенные, пружинистые движения, мне постоянно казалось, что она в любую секунду готова подпрыгнуть или сорваться на бег. Было в ней что-то опасное. Ребята вокруг нее явно так не считали, только я. Ну, еще Тим скептично хмурился на ее поклонников. Тимур никогда ни в чем не уверен - это принцип его бытия. Все же Сур не прав, она не пыталась привлечь к себе внимание противоположного пола, просто жила среди нас такая, какая есть.

Как только Илмера исчезла за дверьми столовой, стало тоскливо. Очень хотелось пойти следом и понаблюдать за ней еще немного.

-    Интересно, как ее зовут на самом деле? - проговорил я. Мне нравилось ее социальное имя, нравилось произносить его про себя медленно, нараспев. Поначалу чувствовал себя глупо, но от потребности избавиться никак не мог, потом осмелел. Теперь вот хотел больше.

-    Ты же в курсе, что иммейцы личные имена говорят только партнерам? Не считая родителей, конечно. Родители и так знают. Даже бабушки, дедушки не знают имен внуков. - Тим рассматривал меня прищурившись.

-            В курсе, - кивнул я. - Наверное, такое же красивое, и что-то значит.

-    Так я не понял! Мне звонить поставщику или нет? Мы ночуем на свалке? - вмешался Сур.

Я встретился взглядом с младшей Виннер и утвердительно кивнул:

-            Само собой.

Ида направлялась в столовую. Неожиданно для себя я сорвался с места и догнал ее. Вслед только услышал удивленный возглас Мансура.

-    Привет, - с чего начать диалог понятия не имел, но меня это мало волновало. Сердце билось чаще от ощущения скорой близости Илмеры.

-            Привет, - Ида выглядела растерянной. Раньше так открыто к ней я не бегал.

-            О чем задумалась?

Из распахнутых дверей столовой потянуло жареной картошкой и мясом. Мы вошли внутрь.

-    Да, так... Ни о чем, - Ида смутилась. - Об учебе. А вы втроем сегодня ночуете у твоего двоюродного деда?

-            Об этом по радио объявляли? - Я окинул взглядом пространство вокруг.

Илмера сидела у окна в компании выпускниц. Ее черные глаза скользили по лицам девушек за столом, она выглядела заинтересованной и даже вовлеченной в диалог, но как-то иначе, чем остальные. Ласково, свысока. Наблюдатель. «Изучает», - подобрал, наконец, я слово.

Ида засмеялась.

-    Только что слышала. Сначала туда? - она кивнула в сторону ленты выдачи. Я отвлекся от размышлений и пошел в указанном направлении.

-            Хочешь сесть с сестрой? - будто невзначай поинтересовался я.

Ида натянуто засмеялась.

-    Не-э-эт. - Она определенно почувствовала себя неуютно, потом вдруг встрепенулась и поджала губы. - Мисс Вселенная психует, когда я появляюсь в пределах видимости. Тем более теперь, когда она дружит, - Ида скривилась, - с иммейкой. Хотя, конечно же, ни о какой дружбе речь не идет. Смотри, видишь какая вся приторная? Сопли с глазурью!

Я обернулся и взглянул снова на стол у окна. Старшая Виннер сидела ко мне вполоборота и, действительно, как-то излишне заискивающе улыбалась Илмере. Я почувствовал разрастающуюся злость в животе. Никогда до этой минуты не задумывался об отношениях девчонок между собой.

-    Вилка ненавидит иммейку. Она вообще ненавидит всех, кто составляет ей конкуренцию в плане парней. Меня, например.

Я взглянул на Иду.

-            Похоже на то.

Сказал я не искренне, а комплимент собеседнице понравился.

-            Если только позлить ее подойти... Бесится она знатно, - засмеялась Ида.

Мы взяли подносы и побрели в поисках места. Мне повезло: когда мы миновали центр зала, освободился стол рядом с иммейкой.

-            Тогда давай злить? - Прошептал я с улыбкой спутнице.

-    Давай. - С неподдельным азартом прошипела она в ответ, обернулась к сестре и громко поприветствовала. - Вилка!

Виолетта выпрямилась и далеко не дружелюбно заулыбалась.

-            И тебе привет.

Илмера с усталой полуулыбкой наблюдала за обеими Виннер и их колкостями, которыми они принялись осыпать друг друга. И с чего я только решил, что чистокровная иммейка не раскусит ложь? Она, конечно же, отлично знала, с кем общается. От моей злости в животе осталось лишь невнятное чувство тревоги. Очень хотелось Илмеру защитить от подобных людей, но это ведь не мое дело. Так?

Она поймала мой взгляд. Опять. За эти два месяца, должно быть, решила, что я какой-то псих, который молча на нее пялится при любом удобном случае.

«Привет», - беззвучно проговорил я. Она кивнула и склонила голову чуть набок, внимательно изучая мое лицо. Все бы отдал, чтоб узнать ее мысли обо мне.

Наконец, сестры фыркнули и отвернулись друг от друга.

-    Эй, - Ида поводила рукой перед моим лицом. Я оторвался от завораживающих золотисто-черных глаз и поспешил сесть. - Ты чего?

-    Ничего. - Если раньше мою склонность пялиться на иммейку замечали исключительно она сама, Сур и Тим, то теперь заметили все присутствующие. И я говорю не только о подругах старшей Виннер, но и обо всех студентах за соседними столами.

-            Чем займетесь сегодня? - Ида села напротив меня, спиной к компании сестры.

Я пожал плечами.

-    У меня навигатор слабый, хочу его немного поправить. А ребята за компанию. Тим читать скорее всего будет или опыты свои ставить, а Сур носиться на каре по складу. Не исключаю, что ради этого он со мной и дружит.

Ида засмеялась. Я бросил быстрый взгляд исподлобья на нее, удостовериться фальшивая реакция на шутку или нет. Не фальшивая.

-    И даже без алкоголя? - Она флиртовала. С такой интонацией и взглядом - точно флиртовала. Мне понравилось.

-            Ну почему же «без».

Она снова засмеялась. На этот раз немного фальшиво. Мне не понравилось. В этот момент я услышал голос Илмеры и напрочь потерял интерес к диалогу с Идой. Непроизвольно весь обратился в слух.

Глава четвертая

Илмера Селене

Глеб - так звучит его имя. Резко и громко. И он всегда замирает, когда я ловлю его взгляд или говорю ему «привет», как было с десяток минут назад в холле. Его светлые глаза неотступно преследовали меня в школе. Так поступал не он один, но только его внимание не вызывало дискомфорт или раздражение. За небесной голубизной прятался ум, и ум незаурядный. Алекс любезно раздобыл мне рабочие листы проверочных работ всех интересующих меня лиц. Записи Глеба искренне поразили. Этот мальчик отчего-то отказывался решать предложенные задания: в математике продифференцирует, к примеру, функцию, а дальше все блоки заполняет расчетами вещей куда более сложных. Мне пришлось показать записи Крону, чтобы разобрать их смысл.

-            Ты уверена, что это писал школьник? Человек? - удивился он.

-            Да. Чистокровный.

-            Поразительно! - восхитился Крон.

-            Дядя, мне не показалось? Там что-то есть, верно?

-    Да. Это расчет точек входа и выхода прыгуна. Причем, расчеты выглядят незаурядно. Кое-где, конечно, ошибки, но это от недостатка знаний. Сколько человеку лет?

-            Пятнадцать.

-    Так мало? Такой разум не должен оставаться без дела. Если это действительно его собственные расчеты, то его нужно забрать. На Земле система образования до сих пор функционирует крайне неэффективно. Найди подтверждение.

Глеб стоял возле соседнего стола, куда опустил свой поднос, смотрел мне в глаза и практически не шевелился, единственное - привычно потирал то один свой локоть, то другой. Так он нервничал не только в моем присутствии, его порой выбивал из колеи страх выглядеть глупо в глазах интересного ему собеседника. Именно интересного, к остальным он оставался равнодушен, вот как к этой девочке Иде, которая с начала учебного года очень старалась ему понравиться.

«Привет», - сказал он. И это бьло впервые за два месяца. Я кивнула и постаралась скрыть победную улыбку. Незачем человеку знать, что меня все это время немного задевало его молчание - поведение возмутительное, тем более в отношении ирра. От моего прямого взгляда он занервничал сильнее. В груди выросла незнакомая мне до этого мгновения нежность. Очаровательный, умный, наблюдательный человеческий мальчик. Каждое утро перед школой он, вероятно, пытался придавать некую форму своим волосам и каждый раз терпел фиаско. Кудрявые пряди уже к полудню рассыпались и торчали в разные стороны. Мне очень хотелось подойти и прикоснуться, убрать их со лба, может самой сделать подобие прически, но это было бы вторжением в личное пространство. Как же жаль! Хаос на его голове выглядел сейчас невероятно мило и притягательно.

Глеб сам по себе весь выглядел мило и притягательно со всеми своими человеческими несовершенствами. Хотя некоторые вещи вызывали возмущение в адрес его семьи. Взять эту обувь: армейские осенние берцы стоптаны вовнутрь. Не так уж и дорого обошлось бы родителям исправить дефект ног у ребенка в совсем юном возрасте. А вылечить старый перелом носа? Сложно? Я понимаю, что человеческий слух не так тонок, как мой, и возможно людям не сильно слышно, как Глеб посапывает на каждом слове или глубоком вздохе, но можно хотя бы предположить, что дышать со сломанной перегородкой не удобно. Или шрамы на коже... Он с раннего детства предоставлен сам себе?

Ида отвлекла его. Возможно, этот быстрый взгляд, который младшая из сестер бросила на меня, означал то же самое, что и взгляд старшей, - ревность.

-    Мой совет: никогда не давайте родителям заводить второго ребенка, - проговорила Виолетта, выдержала паузу, в которую вошли улыбки и комментарии остальных девушек, затем обернулась ко мне. - Илмера, а у тебя есть сестра или брат?

-    Есть. Брат от второго брака отца. У нас минимальная разница в возрасте между урожденными братьями и сестрами должна составлять четырнадцать лет, - за два месяца я научилась этой странной необходимости в ответе давать информации больше, чем предполагал вопрос.

-    Ого! Правда? - искренне удивилась Мила, белокурый гибрид. Она, как и многие, дружила со мной из любопытства.

-    Правда, - кивнула я. Конечно же, я изучила и обходные маневры. В качестве дополнения давала общую, совершенно бесполезную, но примечательную для умов собеседников информацию.

-    А в этом что-то есть! - Виолетта отставила бокал с соком и оценивающе оглядела мое лицо, волосы и толстовку. - Если бы этой козе было три года сейчас, я была бы от нее в восторге. А ты всегда так одеваешься? Не красишься?

Поведение Виолетты практически кричало о дисфункциональной семье.

Значимые фигуры имели привычку обесценивать ее. Если говорить буквально, то девочку любили только тогда, когда она была лучшей во всем. Теперь и она способна любить себя только лучшей. Я поковыряла вилкой овощной салат.

-    Женщины на Иммее не красят лицо, волосы или тело, не носят украшения. Это присуще землянам.

-    Было бы гораздо красивее, если бы ты сменила толстовку на что-то поярче и поживее.

К несчастью, не только сестры Виннер в этой школе имели дефекты развития, подавляющее большинство студентов демонстрировали агрессию в самых различных формах.

-    Спасибо за совет, но на Земле я предпочитаю удобные вещи. Официальных одежд мне хватает и на Иммее.

-    А тебе кто-нибудь тут нравится? - понизив голос, поинтересовалась Альбина, девушка, чья любовь к жареному выходила за все мыслимые границы. У нее на подносе жареным было абсолютно все: овощи, мясо, бананы, рисовый хлеб. Я поежилась от неприятного ощущения в желудке.

-            Да! Это безумно интересно! - подтвердила Мила.

Я отрицательно покачала головой:

-            Нет.

-            В смысле тебе люди или гибриды парни не нравятся? - нахмурилась Виолетта.

-            Нет, дело не в этом. Мой разум не так сильно подвержен влиянию инстинктов.

Я могу испытывать влечение, но оно никак не отразится на моей работоспособности.

-   На лицах вокруг меня все еще читался вопрос. В том числе и на лице Глеба. Ида рассказывала ему о своих планах на выходные, а он все это время слушал меня. Я нахмурилась и попыталась пояснить:

-    Ну, например, я не стану влюбляться, пока не решу, что это целесообразно, или что я этого хочу.

-            А-а-а, - почти хором восхитились девушки.

-            Да, это какая-то суперспособность! Я тоже так хочу! - воскликнула Виолетта.

-   Везучая! Ты понятия не имеешь, что такое несчастная любовь.

На этой фразе я зашла в тупик. Интонации Виннер говорили о прямо противоположном смысле ее фраз. Она пожалела меня, за то, что я не вступала в нездоровые отношения? От остальных исходили те же эмоции.

-    Но ты хоть целовалась? - выдала Альбина. Максимально небрежная формулировка заинтересовала меня еще больше. Неужели, половые сношения занимали их разум настолько, что уважение в группе доставалось самой сексуально активной особи?

-            Да, - не моргнув глазом, соврала я.

-            О-о-о, - обрадовались все хором.

Виолетта отбросила приборы и склонилась ко мне в нетерпеливом ожидании:

-            С кем?

-            С иммейцем?! - почти одновременно с Виннер прошипела Мила.

-            Да, - все так же легко соврала я.

-    Они такие высокие, красивые, идеальные, - мечтательно пробормотала одна из девушек, потом встрепенулась и уставилась на меня. - А они прям везде идеальные? Ну, ты понимаешь...

Я понимала. Уважение в группе определенно доставалось самой сексуально активной особи, сверх того, сломанные поведенческие модели отступили перед этим основным инстинктом. Влекомая острыми потребностями, Виолетта забыла о своих попытках завоевать первенство в несуществующем соревновании со мной.

-    Везде, - кивнула я и тут же поспешила пояснить. - Но знаю это из курса анатомии.

Социальный эксперимент допускал ложь, но не выходящую за рамки норм морали.

Разочарованные слушательницы взяли с меня обет найти и выслать каждой мой школьный анатомический атлас. Обед мы заканчивали под бурное обсуждение всех мыслимых и немыслимых достоинств мужской части населения Иммеи. Я давала им яркие общие сведения, а они послушно начинали их переваривать вслух. И все это время я осторожно наблюдала за соседним столом. Люди считают, что тала крайне привлекательны. Что ж... Взаимно. Одна тала только что в полной мере осознала слова великого мудреца второго дома: «Открой мысли, впусти прекрасное».

-    Он несовершенно умен, несовершенно красив, несовершенно независим, - тем же вечером признавалась я изображению Арги на экране. - Ты бы видела! Он как будто несовершенное совершенство. Или совершенное несовершенство. Я никак не подберу слова, чтобы изложить мысли как можно точнее.

-    Я пока оформила четко только три вещи, - Арга смотрела на меня сосредоточенно. - Он незрелый физически и эмоционально, но уже близок к этому.

Ты увлечена им, как представителем чистого вида. Плюс Крон заинтересован в его способностях.

Я кивнула.

-    Хорошо. - Арга нахмурилась. - Теперь то, что я не совсем поняла. Ты ему интересна как представитель противоположного пола, но в каком контексте? Теоретически у парней с Земли в этом возрасте между объектом любви и объектом желания должна быть пропасть. Ты старше, из-за этого я бы самонадеянно предположила, что ты - объект желания. Нет?

-    Не могу сказать. Мне кажется, он уже соединяет. Или просто очень хорошо контролирует свою природу, чего я, заметь, не исключаю. Он молчаливый и сдержанный.

-            Ты все-таки добилась этого! Теперь и я хочу изучать земные языки.

Я засмеялась

-            Говорила же, полетели вместе, биотехнику такая практика тоже пригодится.

-    Нет. Лингвист у нас ты. А я, к слову, только что получила свое первое разрешение присутствовать на операции. Как тебе? - Такой счастливой и довольной собой я не видела ее уже несколько лет.

-    Поздравляю! - Теперь мы смеялись вместе. - Это потрясающе! Самая лучшая новость в этом году!

-            Правда, оперировать будут метеозонд...

С улыбкой я откинулась на спинку кресла:

-            А ты хотела сразу забраться под обшивку космолета?

-    Почему бы и нет? - Арга хитро сощурилась. - Я талантливая. Ты же вон забралась одна в окружение людей где-то на периферии чужой планеты. - Она вдруг хлопнула ладонью об стол. - А помнишь, как ты оспаривала пять лет назад заключение психологического теста?

Я закрьла лицо рукой.

-            Не напоминай. Я считала, что допущена ошибка.

-            «Склонна к риску, излишне эмоциональна», - процитировала Арга.

-    В сравнении с людьми, я крайне невозмутима. И тогда я не знала, что это характерные черты ирра, пока мама не объяснила.

-    Все равно смешно. Ты так резко спорить начала с учителем, что не эмоциональна.

-            Ха-ха, - передразнила я подругу.

-    Слушай, давай обсудим интересное. Что будешь делать с этими самками? - Арга наклонилась к экрану поближе.

Я вздохнула и на секунду задумалась.

-    Сложно сказать. Буду ориентироваться по ходу событий, но пока думаю изучать их поведение.

-    Фу, - подруга брезгливо сморщилась. - Они погружаются в половую жизнь, ради первенства в группе? На курсе человеческой психологии этого не бьло.

-            Ой, да брось. Курс бьл вводный, я думаю, это все изучают на специализации.

К тому же, уверена, стоит учитывать особенности микросоциума.

-    Так может запрос в академию подать? Тебе пришлют материалы. Хочешь, я подам за тебя?

Я покачала отрицательно головой.

-    Нет. Я обдумывала это сегодня по пути из школы. Исследованиям, которые нам преподают, уже не один десяток лет, а я хочу уложить практические знания на чистое сознание. Понимаешь, о чем говорю?

-            И только потом изучать материалы и сравнивать со своими наблюдениями?

-     Именно.

-    Логично и рискованно. Как обычно с тобой. А люди там знают что-нибудь об ирра?

-    Я не упоминала, но думаю, что нет. Они любопытны, задают много вопросов, но ни разу никто не спросил меня об этом.

-     Не станешь говорить?

Я поморщилась:

-    Нет. Зачем? У них не так, как у нас. Большинство полностью замкнуто на внутреннем пространстве. Они смотрят на реальность крайне субъективно, в самом худшем смысле. Представь, что собеседник трактует абсолютно все твои высказывания исходя из собственных болезненных суждений. К примеру, ты говоришь «я люблю гулять», а он слышит «я считаю тебя ущербным за то, что ты не любишь гулять» и тут же начинает проявлять агрессию.

Глаза Арга удивленно расширились:

-     Ты серьезно?

-    Более чем. Это мы слышим собеседника, они слышат себя. В группах гибридов с высоким процентным числом подобное поведение смазано, а тут ярко и повсеместно.

-     Неудивительно, что они вымирали. Примитивный коллективный разум.

-     Давай не делать поспешных выводов, мы с тобой пока не слишком знающие

тала.

Арга усмехнулась:

-     Все из-за чистокровного? Он не выходит у тебя из головы?

Я кивнула.

-    Полагаю, что его семья дисфункциональна, как большинство здешних семей, однако к агрессии он не склонен.

-    О, нет, - затараторила Арга. - Нет, нет! Я знаю этот взгляд, Илмера. Что ты собралась делать?

-    Я точно знаю, где он будет этим вечером и ночью, и намерена немного понаблюдать.

-     Одна?

-     Одна вооруженная ирра, - поправила я ее. - С маячком и связью.

Арга протяжно прерывисто вздохнула.

-    Не могу никак отпустить тебя. Прости. Видимо, преодолевать детскую привязанность мне особенно сложно. Мама поделилась, что в моем возрасте она столкнулась с той же проблемой.

-    Мне тоже очень трудно не контролировать тебя, - я прикоснулась пальцами к экрану. - Хочется влезть и помочь получить допуск к кораблям, минуя ступень с бытовой техникой и метеозондами. Так тяжело отличать помощь рациональную от нерациональной. Что из того, что я хочу сделать другим, благо, а что вред или выражение моей собственной выгоды...

-     Ощущение перегрузки?

-Да.

-     Но ты лучше справляешься. Не возражаешь, если я попрошу данные маячка?

-     Конечно, я прямо сейчас тебе их передам, оденусь и пойду. Уже стемнело.

-     Хорошо, - Арга улыбнулась мне на прощание и свернула окно связи.

Глава пятая

Глеб

На стенде бесшумно проходила тесты новая версия навигационной системы моего мотоцикла. Тим внимательно следил за выходными параметрами. Сур спал на диване, и выступал единственным источником шума на складе. Его храп было отлично слышно на противоположном конце помещения.

-     Тебе еще налить? - Я забрал стакан из рук Тима.

-     Да, если можно, - не отрываясь от цифр, ответил он.

-     Что скажешь? По-моему, неплохо прошить вышло.

Тим кивнул:

-    Пока все отлично. Я переживаю за свою часть работы, такого стенда у отца нет, я код тестировал на своей машине. Она все равно слабовата, даже для навигатора.

Я засмеялся.

-     Главное, что она есть.

Тим оценивающе покосился на меня исподлобья. Я поднял руки:

-     Все. Все. Давай без анализа. Сам знаю свои проблемы и в жизни, и с головой...

-    Ты нальешь или нет? - все с тем же суровым видом перебил меня Тимур. - И у Капитана Суслика звук убавить тоже неплохо бы.

Я протянул Тиму его бокал с виски и наполнил свой.

-     Не убавляется.

Организм Сура категорически не переносил алкоголь даже в малых количествах, но он с двенадцати лет продолжал упрямо его пить, в надежде не засыпать после третьего стакана и не показывать окружающим содержимое желудка после четвертого. Пока успеха он не добился.

-    Слушай, Тим. - Я немного потянул паузу, стараясь подобрать слова так, чтобы не выглядеть особо заинтересованным. - Ты много про Иммею знаешь? Я имею в виду, помимо того, что нам дают в школе или в новостях.

-     Ну да. Пошире. А что ты хочешь?

-    Не знаю. Какие они? Девушки, парни... Ну я знаю, что у них нет физических недостатков и прочее. И ничего кроме учебы и всякого такого их не волнует...

-    Волнует, - поправил меня Тим. - Дружба, семья, отношения, будущее. Все как у нас.

Я постарался правдоподобно засмеяться.

-     Что? И секс?

Тим кивнул.

-    Конечно. Взять меня. Ты же знаешь, что именно это человеческое во мне заменили родители. И тем не менее, думаешь, мне не нравится иммейка? Или я не хочу временами старшую Виннер? Очень хочу...

-     Она тебе нравится? - вырвалось у меня.

Тимур хитро покосился на меня.

-    Виннер - последний год. Но ты говоришь про Илмеру. Верно? Несдержанность - вот что отличает людей. Давай без обходных маневров. Я же знаю, что ты прочел и просмотрел в сети про них все, что смог найти. Просто спроси, что хочешь. Если что- то знаю, расскажу.

-    Я слышал, как она говорила сегодня с девчонками в столовой. Речь шла про секс. Она сказала, что ей никто не нравится, и она не влюбляется, пока сама не захочет.

Тимур развернулся ко мне лицом и отступил от стенда.

-    Она не могла этого сказать. Я думаю, ты не совсем верно понял. Иммейцы испытывают влечение, но отдаются эмоциям только в том случае, если видят дальнейшие отношения перспективными. То есть грубо говоря, Илмера не влюбится в придурка типа Стейскал, даже если он ей понравится внешне или на уровне биологическом она найдет его привлекательным. Она всегда анализирует личность. Ты, к примеру, ей интересен, хотя она считает тебя незрелым. Мне так показалось.

Я?! Ощущение было такое, как будто сердце провалилось в живот. Видимо, выражение моего лица сказало Тиму больше, чем любые слова.

-    Прилетела она сюда ради языка, но если так вспомнить, то в первый же день столкнулась с тобой. Я хорошо помню ее взгляд. Чистокровного человека она увидела впервые, и с тех пор ты ее очень интересуешь. Остальные чистокровные тоже, но ты особенно.

Каждое слово отпечатывалось в сознании, разгоняя тепло по телу. А может, это виски так действовал на кровь?

-     Ты же услышал, что она считает тебя мальчиком? - Тим вздохнул.

Я поморщился. Как будто кто-то неприятно царапнул затылок.

-     Я не мальчик.

-    Я всего лишь рассказываю свои наблюдения и выводы. На Тала, - Тим щелкнул языком, произнося истинное название Иммеи, - сутки длятся дольше, чем тут. Так что разница в возрасте у вас больше, чем два года. Если тебе было бы восемнадцать, а ей двадцать, то два с небольшим года - ерунда. Но тебе-то пятнадцать. Ты смотришь на тринадцатилетних девчонок?

От слов Тима захотелось согнуться, как под тяжестью незримого груза.

-    Но это абсолютно не значит, что ты не можешь общаться с ней сейчас и сохранять дружеские отношения до момента, когда она перестанет воспринимать тебя как младшего.

На мгновение стало легче, а потом состояние унылой безысходности вернулось.

-    И как начнет? Как парня без образования, средств к существованию и, в принципе, какого либо будущего? Прилетит ко мне на ферму? Прямо со своим правящим папой?

Тим вздохнул.

-    Глеб, что изменилось? Я не видел тебя всего пару недель до сентября. У тебя и раньше не было особых вариантов, но ты верил и искал.

-     Безуспешно.

-    Тебя это не останавливало. Твоя комната забита бумажнойспецлигературой, у меня на машине твоя виртуальная модель прыгуна.

Ты с десяти лет практически живешь на этом складе. А это? - Тим рукой указал на стеллажи позади меня. Я обернулся, хотя и так прекрасно знал их содержимое. Мои фантазии на тему техники. Мало нужного, много бесполезного, половина неработающего - дед хранил все, он почему-то любил на них смотреть.

-    Да если бы ты хоть раз! Хоть раз... - Кажется, Тим начал выходить из себя. С ним такое происходило крайне редко. - Хоть раз написал хоть в одной работе что требуется по программе, давно был бы первый в школе по успеваемости!

-            Не первый, - поправил я. - Я же избирательно изучаю.

-            Да без разницы! Один из первых!

Тим прикрыл глаза и начал медленно глубоко дышать.

-    У меня искусственное сердце. - Первый раз сказал это вслух с тех пор, как услышал. Звучало не так страшно, как в моей голове.

-            Что?

Я нервно засмеялся.

-            Выглядишь ошарашенным. Сур проспал зрелище своей мечты.

-    Я был уверен, что в его мечтах голые участницы «Гонок на выживание». Прямо на трассе и каждая за рулем своей машины.

Неожиданно для нас обоих Мансур затих. Мы обернулись к нему. Он поворочался, устраиваясь удобнее на откидной кровати, уткнулся лицом в подушку и засопел.

-            Трезвеет, - прокомментировал Тим.

-    Мы никогда не обсуждали с семьей мои увлечения и планы. Я решил, что пора, и поделился за ужином, а потом узнал вот это. Мама показала медкарту, у нее и запись операции есть.

-            Это государственная программа для детей-инвалидов которая?

Я кивнул:

-    В космофлот с таким не пойдешь. Да, даже если бы я мог попасть сразу в академию - и туда не возьмут в любом случае.

Тим задумался. Я знал, о чем. Он отчасти напоминал машины, с которыми у меня так получалось находить общий язык. Услышал задание - ищет решение.

-    Не грузись, - я похлопал его по плечу. - Это не к спеху. Помоги пока закончить с навигационной системой. Код-то твой. К слову, там ошибка.

-    Где?! - Тим метнулся к стенду, а я взял свой бокал с виски и сел в кресло у стола. Рассказал о боли, и стало легче. Вроде как не я один знаю, отбиваться от постоянных уговоров поверить в себя и свои силы теперь не надо.

-    Красивая... - Я сложил руки на столе и оперся на них подбородком, глядя на бутылку с янтарной жидкостью прямо перед собой. - Вижу ее - хорошо, не вижу - тоскливо.

-            Ты в любви признаешься бутылке или девушке? - Тим успевал везде.

-    Каждый раз, во всем я хочу прыгнуть выше головы. Профессия. Девушка тоже. Что там скажет психология твоя?

-    Что «выше головы» не при чем. Ты стремишься к интересным и нужным тебе условиям.

-            Она мне снится. Последнее время часто.

-            Снится в каком ключе? Целомудренно или мечты Сура о гонщицах?

-    Когда как. Отвлекает, я ни о чем другом думать не могу. Протез с ограниченным сроком службы, других тогда не бьло. Через двадцать лет либо поменять, либо умереть. Растет с человеком, а потом отказывает... Знать бы раньше.

-    Его можно заменить, - Сур сел в кровати, глаза у него открыть получилось не с первого раза. - С вами не поспишь. В том году бабуля заставила научно-популярные фильмы с ней смотреть. Вот там по теме биотехнологий мужик сказал, что делают протезы, с которыми хоть куда. Хоть в разведгруппы. Свои органы откажут, а этот будет работать.

-    Ты давно не спишь? - Тим закончил с кодом, покосился сначала на меня, потом на Сура.

-    С тех пор как ты орать начал. Ты ж не думал, что я просплю? И вы же не собирались бутьлку без меня допить? Да? Друзья, называется.

С улицы донесся лай собак. Я поднял голову, протянул руку и включил монитор на стене. На видео с ночных камер бьло пусто.

-    Заменить его можно, если есть чем платить за сердце, операцию, реабилитацию, палату, лекарства, уход и прочее.

Снова раздался собачий лай и тут же стих. С нарастающей тревогой я продолжил листать трансляцию с разных точек на территории открытых блоков.

-            Ты чего нервничаешь? - удивился Сур. - Все же в порядке вроде. Никого нет.

-    В том и дело, что никого нет, - пробормотал я. - У деда три сторожевых пса и ни одного я не вижу.

Тим приблизился к экрану:

-            Вызывать полицию?

-    Погоди, пойду проверю. - Я встал из-за стола, достал из сейфа в полу СВЧ- ружье и направился к выходу.

-    Это нелогично, - возмутился мне вслед Тим. - Во-первых, достань смартфон и выйди в радиоэфир. Как мы узнаем, что происходит? Во-вторых, я пойду с тобой, - добавил он, когда я молча, не оборачиваясь, полез в карман куртки за смартфоном.

-            Я типа тут побуду? - растерялся Сур.

-    Тебе задача слушать нас и вызвать помощь при необходимости, - скомандовал Тим, поравнявшись со мной.

Я улыбнулся. Руководитель нашелся. Даже в нетрезвом состоянии он умудрялся сохранять все свои черты хладнокровного, расчетливого гибрида. Мы вышли из крытого блока и огляделись. Дед ко всем вопросам в жизни подходил основательно, к своей свалке в том числе. Пять лет назад ему удалось выкупить едва ли не за бесценок списанные с московского космодрома энергонезависимые прожекторы, завезенные когда-то с Иммеи. С одной стороны вся территория свалки бьла теперь великолепно освещена, с другой - количество нелегальных посетителей заметно увеличилось. В среднем раз в три месяца кто-то обязательно пытался украсть одно из инопланетных сокровищ.

-            Тихо, - прокомментировал Тим.

-    Слишком, - отозвался я и направился к четвертому блоку. Незваные гости чаще всего являлись оттуда. Там ограждение примыкало к лесоохраной полосе, дополнительных средств защиты, признанных потенциально опасными для фауны, не было, и люди этим пользовались. Дед перенес будки сторожевых собак ближе к этому участку стены.

-    Ребят, что там? - раздался из динамика смартфона встревоженный голос Сура. Я поднял глаза на ближайшую камеру и пожал плечами.

-    Глеб! - окликнул меня Тим и побежал вперед. Я последовал за ним. Зрение иммейцев, а как следствие и зрение высокопроцентных гибридов, превосходило человеческое. Метров за десять до цели, я понял, что так встревожило Тима.

-    Живой, - подытожил он, прощупав пульс у одного из сторожевых псов, лежащего у колонны погрузочного крана четвертого блока. - Спит.

-    Это Бурка, он крупнее остальных. Другие, видимо, далеко от будок не ушли, догадался я.

Тим вытащил из холки ярко-красный дротик с транквилизатором. Мы переглянулись. Я поднес смартфон ко рту и тихо проговорил:

-    Сур, вызывай шерифа. Скажи, проникновение на территорию. И спрячь бутьлку с бокалами.

-            Понял, - отозвался встревоженный голос из динамика.

Я встал, перехватил ружье и пошел к злополучной стене. Завернув за крайнюю стопку прессованного металлолома, я увидел остальных псов, растянувшихся на земле точно под камерами там, где их увидеть из крытого блока было невозможно при всем желании. В ночной тишине раздался тихий всхлип и стих. Я прислушался. Территория прямо передо мной бьла отлично освещена и совершенно пуста. Кто бы это ни бьл, он находился не по эту сторону стены. Не долго думая, я развернулся и побежал обратно к крану.

-            Ты что задумал? - окликнул меня Тим.

-            Поверни консоль к ограждению и опусти ниже.

Уговаривать не пришлось. При необходимости Тим из занудного всезнайки превращался в верного соратника, не задающего лишних вопросов.

Я взобрался наверх и, балансируя на плавно движущейся консоли, пошел к самому ее краю. Поначалу ничего не было видно, но стоило Тиму развернуть кран ближе к стене, и я заметил троих парней лет двадцати. Они лежали на спине лицом вверх метрах в пяти от ограды. В плече каждого торчал знакомый дротик.

Глава шестая

Ипмера Селене

Каждая лекция в этой школе представляла собой наискучнейшее действо: некий субъект нудно, монотонно зачитывал учебный материал с экрана. Причем зачастую материал был настолько старый, что вгонял в уныние. Неудивительно, что средний показатель по школе неуклонно снижался. Ни о каком учебном процессе тут речи не шло. Разницы между понятиями «обучать» и «предоставлять информацию» муниципальное руководство не знало.

Я постучала ногтями по столу и выглянула в окно. День выдался очаровательный. Солнце приветливо пробивалось сквозь дубовые ветви, освещая осенний желтый ковер на земле. Хотелось сидеть там внизу и заниматься своими делами, а не торчать в душном пьльном помещении среди тридцати сонных студентов. Глеб собственно этим и занимался. Я видела его темную макушку. Скрестив ноги, он сидел на своем рюкзаке под дубом и смотрел лекцию по теории мультимножеств. Альтернатива, действительно, бьла стоящая - сложно не признать. Фактически он делал то, что делали сейчас его сверстники гибриды в московских платных школах. Только там так выглядел учебный процесс, а здесь так выглядел изгой. Печально.

Я вспомнила Глеба на краю консоли движущегося крана. Система видеонаблюдения владений его деда оставляла желать лучшего, я легко находила слепые зоны. Проникнуть на территорию полигона после устранения незваных гостей мне труда не составило. Я сидела на одном из прессованных блоков недалеко от спящих собак и наблюдала за передвижениями Глеба и его друзей, а затем и за работой полиции. Смелый мальчик.

Прошла пара минут прежде, чем раздался долгожданный звонок на обеденный перерыв. С каким-то неприятным облегчением я поднялась из-за стола и направилась к выходу.

-            Ты чего такая? - Мила пристроилась рядом со мной.

-            Какая? - улыбнулась я.

-            Унылая.

-    Человеческая рутина становится утомительной. Обучение должно приносить в жизнь азарт, а не желание убежать или уснуть.

-            О! - обрадовалась Мила. - Ты заметила?

-            У вас не так? - догнала нас Виолетта. - На Иммее.

Я отрицательно покачала головой:

-            Всегда обожала учиться. Но здешние порядки легко могут отбить это желание.

Девушки засмеялись.

-    Приве-е-ет, - протянул старший Алоян, втиснувшись между мной и Милой. - Красивая инопланетная леди утомлена нашей школой?

Я нахмурилась. Как бы не бьла «утомлена» леди школой, здешними юными самцами она бьла «утомлена» гораздо сильнее.

-    Мы все устали! - осадила его игриво Виолетта. Ее желание доминировать в стае иногда приносило мне пользу. - И чего ты оттолкнул Милу? Ну-ка верни ее на место!

-    Да, мадам! - вполне удовлетворенный вниманием конкурентной самки он отпрыгнул назад и пододвинул Милу ко мне ближе. Сам же пристроился рядом с Виолеттой. - Куда идем?

-            В столовую, - улыбнулась Виннер.

-            И во двор, - добавила я. - Хватит с меня этого здания.

-    Какая-то ты эмоциональная сегодня, - к нам присоединился Алекс. Компания разрасталась.

-            Да! - воскликнула Мила. - Но так гораздо лучше.

-    Предлагаю мужчин послать за едой, а самим сразу во двор, - вновь помогла мне своей страстью к доминированию Виннер. - Мужчины против?

-    Не против, - ответил за всех Алоян. Взгляд Алекса говорил о другом, но возражать вслух он не стал.

В холле мы столкнулись с Тимуром и Мансуром. С тремя подносами они шагали к выходу.

-    А аккуратнее нельзя? - огрызнулась Виолетта на гибрида. Тот равнодушно оглядел ее с ног до головы и молча прошел мимо. Тим, как звали его друзья, мне импонировал. Типичный высокопроцентный гибрид на первый взгляд, но бьло в нем что-то иное, незнакомое.

-            Придурки, - фыркнула Мила. - Троица болванов.

Я улыбнулась. Таким людям, как она, свойственно иметь в качестве личного мнения общественное - своеобразная и, к сожалению, распространенная здесь форма адаптации.

Выйдя на крыльцо, я поймала издалека взгляд Глеба. Он смутился и сделал вид, что смотрит на шагающего впереди меня Тимура.

-    Ну а что с младших брать? - Виолетта сымитировала тон, по моим догадкам, одной из значимых для себя старших фигур. Похожим образом изъяснялись в этом социуме незрелые люди, играя во «взрослость».

Мила поморщилась.

-    К тому же двое из них абсолютно бесперспективные, - продолжила излагать мысли Виннер, пока мы устраивались под одним из соседних с обсуждаемой троицей деревьев. - Третий - высокопроцентный, но связался явно не с той компанией.

Я была в корне не согласна с Виолеттой. Тимур поступил так, как поступил бы любой тала на его месте.

-    Илмера, - повернулась Виннер ко мне. - А познакомь нас с кем-нибудь из своих. Жутко любопытно!

-            Да! - воскликнула Мила.

-            С парнями? - уточнила я на всякий случай.

Виолетта засмеялась.

-    Ну, конечно! Зачем нам девчонки? - на последнем слове она посмотрела на Милу и та в ответ скорчила гримасу.

-            Привет, - к нам с подносом подсела Альбина. - Парни сказали вы тут.

-            Привет! - обрадовалась Мила. - Фу. Как ты ешь жареные бананы? Не понимаю.

-            А я не понимаю, как ты ешь вареную картошку.

-            Только не ссорьтесь, - снова засмеялась Виолетта. - Каждому свое.

Я улыбнулась. Собираясь большой компанией, они будто сливались воедино, компенсируя свои многочисленные негативные черты психики общим шумом. По большому счету, проблема заключалась не в самих ребятах, а в той среде, которая их воспитывала. То, что мне казалось глупым или абсурдным, для них бьло нормой. Я вновь обратила внимание на Глеба и снова поймала его взгляд, направленный на меня. Он поспешно отвернулся. Чем дольше находилась в этой школе, тем сильнее привлекала его. Интересно, чем? Я знала, что интересует во мне почти каждого из здешних парней, но привязанность Глеба выглядела глубже. Жаль тала не читают мысли, как думали когда-то давно земляне. Мне бы пригодилось сейчас. Возможно, ответ на мой вопрос очевиден, но в силу возраста я не могу его найти - не хватает опыта и знаний.

Мансур уставился на меня, хитро сощурившись, потом резко повернулся к Глебу и бурно зашептал что-то. За общим шумом я не разобрала ни слова, только тихое шипение и отдельные слоги.

-            Распишитесь за заказы! - провозгласил Алоян.

Алекс поставил передо мной на землю поднос.

-            Все верно?

Я оглядела содержимое и кивнула:

-            Да, благодарю.

-    Было двое, стало шестеро! - восхитилась Мила, глядя на присоединившихся к нашей компании выпускников.

-    А как мы, по-твоему, донесли все это? - засмеялся Алекс, садясь рядом со мной. - Ты же не против? - повернулся он ко мне.

Я кивнула. Пустая болтовня окружающих перестала меня интересовать. С какой- то странной решимостью Глеб поднялся со своего места и направился к нам. Он то упрямо смотрел на меня, то испуганно отводил взгляд.

-            Это что? - прокомментировал Алоян его приближение.

-            Не зна-аю, - озадачилась Мила.

Виолетта раздраженно шикнула на них.

Глеб подошел, встал напротив меня и замешкался. Я ожидала, что он начнет потирать локти, но нет, он больше бьл похож на бледную неподвижную статую, чем на живого человека. На очень решительную статую, старательно подбирающую слова в уме.

-            И? - ревниво огрызнулся Алекс. Люди чрезмерно эмоциональны - это факт.

-    Можно, ты меня поцелуешь? - сказал Глеб, глядя мне в глаза, и упрямо вздернул подбородок.

От неожиданности я рассмеялась. Меня впечатлило все: сама просьба, решимость и, конечно, формулировка: не «я тебя поцелую», а «ты меня». Потрясающе!

Я не сразу заметила, что мое окружение смеется вместе со мной, только немного иначе: грубо и даже агрессивно. Мне такой расклад не понравился. Не понравились мне и ожесточившиеся потухшие голубые глаза Глеба.

Я поднялась, перешагнула через поднос с едой и в два шага преодолела расстояние между мной и этим очаровательным чистокровным. Его светлые глаза удивленно расширились, и я поняла: иной реакции, кроме отказа, он и не ждал.

Напрасно. Я улыбнулась, рассматривая его несимметричное растерянное лицо, спадающие на лоб вьющиеся пряди. Теперь я имела полное право прикоснуться к нему, и этим правом с удовольствием воспользовалась, запустив пальцы в волосы на его затылке. Они оказались жесткие, прохладные и скользкие. Примерно такими я себе их и представляла. Я встала на носочки, приблизилась к его губам и мягко коснулась их своими. Глеб закрыл глаза, с едва слышным стоном выдохнул. Реакция мне понравилась, даже слишком, поэтому я позволила себе немного больше. Приоткрыла губы и поцеловала его. Он сделал то же самое в ответ. Я чувствовала его прерывистое дыхание, слышала, как часто бьется его сердце. Ни один тала не вызывал у меня похожих эмоций. Нехотя я отстранилась. Он открыл глаза. В затуманенном взоре пряталась детская беспомощность.

-    Больше никогда не сомневайся в себе, что бы ни происходило, - тихо, так, чтобы только он услышал, прошептала я. - Хорошо?

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сосредоточить внимание на моих словах. Лишь после этого он рассеянно кивнул.

-    А теперь ступай, пока эту иммейку не попросили уехать за непристойное поведение на территории школы, - продолжила я, с сожалением убрав руки от его волос.

-    Прости, - пробормотал он беззвучно, развернулся и, не оборачиваясь, пошел к своим друзьям.

-    Чет я не понял! А так можно бьло?! - возмутился Алоян, когда я вернулась на место. Ребята выглядели ошарашенными.

Вместо ответа я пожала плечами. Теперь многие попробуют повторить. Что ж... Я сама спровоцировала.

Глава седьмая

Глеб

Если до этого я мог не смотреть на нее, то теперь не мог. Остаток перерыва я наблюдал, как она задумчиво ест в компании выпускников, и меня уже мало волновали косые, любопытные взгляды окружающих. Я видел только ее. Ее улыбку, черные глаза, длинные перламутровые волосы, ее хищные, порывистые движения, ее плечи, шею, ее бедра, обтянутые тканью джинсов... Я снова и снова чувствовал на губах ее поцелуй и дыхание, ее пальцы в моих волосах, ее запах. Она так пахла! Так нежно касалась меня! Мысли путались в голове.

И ее хриплый шепот.

«Больше никогда не сомневайся в себе». Я не стану! Никогда!

-    Эй! Ты к нам так и не вернешься? - возмутился Мансур, когда мы зашли следом за ней в школу.

-            Что она тебе сказала? - осторожно поинтересовался Тим.

Я с какой-то отчаянной тоской проводил ее взглядом до лестницы.

-            Сказала не сомневаться в себе.

Тим хмыкнул.

-    Что? - не понял я и, окончательно потеряв ее хрупкую фигуру из виду, сосредоточил внимание на друзьях. В груди как будто дыра появилась.

-    Я не ошибся, - Тимур пожал плечами. - Ты ей интересен. Или ты думал, я свои выводы считаю всегда истинными?

-    А на меня налетел! - огрызнулся Сур. - Что я его подбиваю. Да если бы не я сейчас...

Он многозначительно вытаращил глаза.

-            Глеб бы не бьл похож на наркомана, - закончил за него мысль Тим.

-    Зато я был прав насчет четкой простой просьбы! Слышь, Глеб, попроси ее стать твоей девушкой. Вдруг, тоже сработает. Кто их, иммеек, знает...

-    Не сработает, - одернул его Тим. - Я почти уверен, что она относится к нему как к младшему, а вот подружиться с ней точно можно.

-            Сработает! - повысил голос Сур.

-            Не сработает, - зло прошипел Тим.

-            Сработает!

-            Не сработает!

-Да!

-            Нет!

-    Вы еще подеритесь, - отмахнулся от них я. - Я сделаю и то, и другое. Она сама сказала не сомневаться в себе.

Тим вздохнул:

-            Глеб, мне кажется, она имела в виду другое.

Я не стал отвечать, вместо этого развернулся и понес поднос в столовую. Как будто я не понял, что она имела в виду другое. Не вчера родился. Пока шел, опять позволил себе почувствовать ее губы на моих и ее пальцы в моих волосах. Она же не стала бы целовать, если бы я ей не нравился, верно? Нужно бьло не стоять, а обнять ее, хотя бы прикоснуться, почувствовать ее в своих руках. Погруженный в блаженные мысли я поздно заметил Римаса. Он выходил из столовой и на всем ходу сбил меня плечом, вилка с подноса со звоном упала на пол. Я молча поднял ее, оглянулся на затьлок удаляющегося Алекса и усмехнулся.

-    У Рима лицо какое-то свирепое, - прокомментировал со смехом Сур. - Ты его чем достал?

-    Я бы перефразировал. Не чем, а скольких теперь Глеб еще зацепил, - вздохнул Тим. - Я вот сейчас кое-что подумал. Те трое парней под стеной... Вам они не показались странными? Ну, кроме того, что их вырубили.

Я обернулся:

-            В каком смысле?

Тим нахмурился.

-    Сложно сказать. Сам толком еще мысль не оформил, - поджав губы, он покачал головой. - Как будто одинаковые. Нет? Рост, вес, сложение, длина волос. Разве не странно?

Сур хмыкнул:

-    По-моему, самое странное, что их вырубили! Лично меня бы занимало именно это. И какая там длина волос? Просто короткие стрижки. У нас полшколы таких. И вообще, они ж гибриды высокопроцентные, как ты. Вы все, считай, одного роста и сложения.

-            Ты прав! - воскликнул Тим. - Очевидно же!

-            Что? - не понял Сур.

-    Вот что не давало мне покоя. Подготовка. И логика! Они устранили собак, усыпив. А зачем? Зачем? Глеб, это не просто ограбление, там что-то большее. И надо выяснить, кто им помешал.

Сур засмеялся:

-    Как, интересно, ты собираешься это сделать? Откроешь ногой дверь в участок?

Тим поставил поднос на ленту уборщика и насмешливо уставился на Мансура.

-            Не я. Ты.

-            Что?

-            Ты единственный тут сын шерифа.

-    Не, не, не, - зашипел Сур, со стуком бросив свою посуду поверх моей. Небьющийся сплав жалобно звякнул. - Я к матери не пойду!

-            Пойдешь, - уверенно кивнул Тим.

-            Не пойду.

-            Пойдешь.

-            Не пойду.

-            Пойдешь.

-            Не пойду.

-            Ради Глеба пойдешь.

-            Это шантаж!

-            Манипулирование. Шантаж выглядит иначе.

-            Ты даже так умудряешься быть занудой!

Мы вышли из столовой.

-    Прямо сегодня и сделаем. Вместе. - Тим решил, Тим не отстанет. - Говорить я буду сам, ты поддакивай. Глеб поедет на свалку и напросится ночевать у деда, потом подъедем мы и вместе еще раз осмотримся.

Я отрицательно покачал головой.

-    Сегодня не могу. Обещал отцу посмотреть сборщик. Электроника барахлит последний месяц, а арендатор пригнал его только вчера.

-    Хорошо. Тогда свалку перенесем на завтра. У меня еще два часа, потом я свободен. У тебя что? - Тим вопросительно взглянул на Сура.

Тот нахмурился, потом заулыбался:

-            У меня час. Я ждать не буду.

-            Тогда я пропущу последнее занятие.

Сур насупился, как когда-то в детстве, когда проигрывал мне в гонки.

-    Встретимся на крыльце, - закончил Тим и, побежал по лестнице наверх. Он никогда никуда не опаздывал. Прогулять мог, а вот опоздать нет - странная логика высокопроцентного гибрида.

Остаток пути до кабинета мы с Суром преодолели молча, занятый каждый своими размышлениями. Честно говоря, я слабо представлял, что будет происходить в участке шерифа. С тех пор как сбежал отец Мансура, его общение с матерью сводилось к сухим общим вопросам и таким же ответам. Сложно сказать, чем ей не угодил сын. Сам Сур говорил, что простым своим существованием он изо дня в день напоминал ей о муже.

Стоило нам зайти, как тридцать пар глаз уставились на меня.

-            Популярность, - прошептал мне Сур, пройдя мимо к своему стулу.

Я поймал взгляд Иды. Она обиженно дернула нижней губой и всем своим видом изобразила, будто сосредоточена на экране, где уже готовился к практическому занятию преподаватель. В мыслях по этому поводу не появилось никаких сожалений.

Я молча прошел на свое место, достал планшет и полез на школьный сайт выяснить расписание Илмеры. Если не выйдет сегодня же попытаться с ней заговорить, расстроюсь.

-            Эй, - ко мне повернулся Игнат. - Ты, правда, целовался с иммейкой сейчас?

Я кивнул.

-            С ума сойти! - выдохнул он.

Я пожал плечами. Народ за соседними столами притих, прислушиваясь к диалогу.

-            И как?

Я неопределенно покачал головой. Как? Да меня тело не слушалось в тот момент! Что он ожидал услышать?

-            Ты типа с ней встречаешься?

С сожалением отрицательно покачал головой. Но очень хочу! Кажется, в конкретный момент я этого хочу даже больше, чем прыгуна. Никогда не думал, что такое возможно.

-            А собираешься? Или она с тобой собирается?

Я пожал плечами.

Игнат еще немного поизучал меня, потом отвернулся. Я кожей ощущал любопытные взгляды окружающих и чувствовал себя крайне неуютно. Они все будто воровали крохотные, но такие бесценные, частицы моего удовольствия, не позволяли мне остаться наедине с собой и насладиться в полной мере пережитыми эмоциями.

Все, что я делал сейчас, - держал Илмеру внутри себя как можно дальше от посторонних глаз. Хотя, кажется, я это делал с самого начала учебного года. Эта иммейка так естественно поселилась в моей голове, словно там всегда существовало для нее особое место. Она как будто дополнила всю мою жизнь. Перед внутренним взором мелькнуло видение: я в кабине пилота, а рядом она - моя. От этой мысли сердце забилось быстрее. Я отложил планшет в сторону, опустил голову на скрещенные руки и прикрыл глаза.

Я мог бы любить тебя.

«А теперь ступай, пока эту иммейку не попросили уехать за непристойное поведение...» Невольно улыбнулся формулировке. Самая нежная и беззащитная из всех девушек, которых я встречал. Разве позволил бы я кому-то посчитать ее поведение непристойным? Или хуже того, позволил бы принимать решения за нее? Щемящая нежность медленно наполнила вены, ласковым теплом проникла в мышцы, вынуждая расслабиться, забыть обо всем на свете, кроме нашего поцелуя.

Если бы я ей не нравился, она не стала бы меня целовать, верно? Иммейцам не знакома жалость в ущерб себе. И Тим сказал, что я ей интересен. И она выглядела удовлетворенной.

Уха коснулся занудный голос преподавателя. Не буду ли я любезен проснуться и принять участие в учебном процессе? Я поднял голову, взглянул на экран и равнодушно ответил, что не хочу. Возражений не последовало. Им наплевать работаю я, или нет. Это мой выбор.

У нее же нет парня дома? Вроде, нет. Она бы сказала. Или она не захотела просто рассказывать людям о реальном положении вещей в своей жизни? У иммейцев своя мораль относительно лжи.

Я повернулся и взглянул на Сура. Тот сидел, вальяжно откинувшись назад, и методично пинал ножку стула Йоханы. Она заметно злилась, но на провокацию не велась. Я вдруг подумал, что возможно понял причины странного поведения друга. Йохана не обращала внимания на парней, на Сура в том числе, а тот подойти и нормально заговорить не мог. Тим как-то сказал, что плохие отношения с матерью обязательно сказываются на будущих отношениях мужчины с женщинами. Видимо, это оно. Мои отношения с мамой тоже нельзя было назвать идеальными. Потом не забыть спросить у Тимыча, что он о них думает. В целом он и так скажет, что о них думает, рано или поздно, но сделает это в своей манере: крайне не вовремя. Поэтому лучше сразу вопрос закрыть.

Я мысленно перенесся к событиям прошедшей ночи. Дед отцу полной картины событий излагать не стал, за что я был безмерно благодарен. Не хватало только из-за ночного инцидента потерять возможность заниматься чем-то интереснее, чем ремонт сельскохозяйственной техники. Вообще, не согласиться с Тимом сложно. И дело не столько в идентичной стрижке странных грабителей или их исчезнувшем подельнике, который всех вырубил, сколько в непривычной ухоженности каждого. К деду на свалку такие гости не заглядывают даже в часы посещения легально. Поразмыслив еще немного, я достал смартфон и написал Тиму. Идея тут же нашла отклик.

«Я постараюсь выяснить, что на них надето было. Ты уверен, что одежда бьла дорогая?»

«Да. Можно просто фото с места достать, остальное сами найдем».

Я отложил смартфон в сторону и вновь опустил голову на скрещенные руки. Думать больше ни о чем не хотелось, до школы сегодня удалось поспать всего пару часов, поэтому я довольно быстро погрузился в состояние полудремы. Мне виделась Илмера, она улыбалась и беззвучно шептала «привет» мне в губы, потом Алекс пытался сбить меня с ног на лужайке у моего дома, а Илмера бродила между хозяйственных построек, и на ее лице читалось презрение.

-            Эй, - шепот Сура разбудил меня не сразу. - Почти закончили. Вставай.

-    Встаю, - я поднял голову, потер лицо ладонями и постарался побороть нахлынувшее отчаяние. К реальности оно отношения не имело. Пока.

-            Глаза тоже открой, - пошутил Сур.

-    Открьл. - Я постарался сосредоточить внимание на экране, потом сместил взгляд на столы в соседнем ряду и наткнулся на обиженное лицо Иды. Она поспешно отвернулась.

-    Пошли, - Сур поднялся одним из первых. Я обратил внимание, насколько мрачным и задумчивым он вдруг стал.

-    Не обязательно осуществлять все идеи Тима. - Я сложил вещи в сумку и встал следом.

Сур кивнул, но в лице не изменился.

-            Все равно собрался делать? - уточнил я.

Он снова кивнул.

-            Ладно.

Я направился к двери, на ходу закидывая рюкзак на плечо. Сур догнал меня в коридоре.

-            Все равно она вечно требует общения, а с Тимом это проще. Будет галочка.

Так что не думай... Ты к иммейке пойдешь?

-            Внизу подожду.

Сур хмыкнул.

-    И я свою даму у выхода подожду, она же у меня умная и не удержится от спора с педагогом, а это займет какое-то время. Что скажешь иммейке?

Мы спустились по лестнице на первый этаж. Я понятия не имел, о чем буду говорить с Илмерой, и тем более понятия не имел, с чего начать.

-    О! - возмутился Сур моему растерянному молчанию. - Просто предложи ей опробовать твой транспорт. Спорим, не устоит? Если она такая же, как Тим, то и темы те же. Говори с ней про свою Вселенную, прыгуны и прочую чушь.

Тима пришлось прождать не меньше десяти минут. Он выскочил на улицу чем-то явно обеспокоенный, потом увидел нас и замедлил шаг.

-            Думал, я сбежал? - ехидно заулыбался Сур.

-            Я нервничаю, когда мне не дают слово. Пошли? Глеб, ты не возражаешь?

До моего мозга смысл слов дошел не сразу. Сердце билось быстрее, кровь

стучала в животе и руках. Все мое внимание бьло приковано к ней, появившейся в дверях школы. Римас шел с ней рядом.

Глава восьмая

Илмера Селене

Алекс стал навязчивым. На лекции он поменялся местами с моей соседкой справа и то и дело пытался что-то мне сказать. Затем он не отставал от меня ни на шаг в коридоре, на лестнице, теперь в холе. Этот поцелуй выбил его из колеи. С сентября он медленно, методично окружал меня вниманием, и вот я не оправдала его ожидания. Может, все же стоило сказать категоричное «нет» с самого начала и не общаться с ним по-дружески? Или вышло бы еще хуже? Я взглянула на Алекса. Он определенно собирался идти со мной до машины, если не больше.

-            Рада бьла пообщаться, - довольно недвусмысленно постаралась намекнуть я.

Он утвердительно кивнул и продолжил идти рядом.

-            Я провожу на парковку.

-    Не стоит. Я сама дойду, - улыбнулась я как можно вежливее. Его поведение выходило за границы приемлемого. Впрочем, это с моей точки зрения. С его, полагаю, все бьло обосновано.

-            А мне не сложно.

Он сказал это излишне агрессивно. Подобного отношения к себе я терпеть не собиралась.

-            Я предпочту выбирать сама, с кем и куда мне идти.

Мы вышли на крьльцо. Алекс сверлил меня свирепым взглядом.

-    С детьми пойдешь? - он кивнул в сторону аллеи. Я повернула голову и встретилась с обеспокоенными светлыми глазами Глеба. Он стоял у крыльца со своими друзьями и успел неосознанно сделать пару шагов мне навстречу. Его тревожил мой озлобленный бессилием собеседник.

-   Возможно, - пожала плечами я.

Отношения между представителями мужского пола походили на соревнование, в котором два приза: самая успешная и желанная самка и лучшая территория. Если территория обозначалась ресурсами, которые включали в себя много чего, то с самкой все было проще и понятнее - у здешних старшегодников первым трофеем была я. Возможно, именно за позицию первого трофея и вела соперничество со мной Виолетта. Об этом я почему-то раньше не подумала.

Не отрывая взгляда от Глеба, я спустилась вниз к замершей троице.

-            Привет, я Тим, - протянул мне руку гибрид. Я пожала раскрытую ладонь.

-            Привет.

Глеб открьл рот, намереваясь что-то произнести, и замер. И снова прибегнул к полюбившемуся мне жесту - стал гладить свой левый локоть. Наверное, так в детстве он научился успокаивать сам себя. Я улыбнулась очаровательной привычке.

-            Там Мансур, - указал Тимур на второго своего товарища.

Я кивнула.

-            Добрый день.

Мансур дернулся, как будто я его по лицу ударила. Странное отношение к речи, он как будто ждал нападения и посчитал мое приветствие за таковое. Очередная нездоровая семья?

-    Ну, мы пойдем! - Тимур поспешно ухватил Сура за руку и потянул в сторону парковки. - Счастливо!

Я кивнула им на прощание и вновь взглянула в ясные голубые глаза. Их хозяин набрал в грудь воздуха и на выдохе протараторил:

-            Римас к тебе пристает?

-            Нет, - я отрицательно покачала головой.

-    А-а, - Глеб нахмурился. Кажется, мой ответ он посчитал за ложь, поэтому я решила пояснить:

-            Он несколько агрессивен и навязчив, но ничего, с чем я бы не справилась.

-            А-а, - снова протянул Глеб.

Ученики, покидающие школу, оглядывались на нас, и мой собеседник интересовал их больше, чем я. Кажется, в общем представлении трофей нашел своего победителя. С удивлением, отметила для себя, что вовсе не против подобного направления мыслей окружающих. Немного общего уважения этому чистокровному не повредит.

-            Я - ирра. - Фраза сама сорвалась с языка.

Ответом мне послужил озадаченный взгляд. Пришлось пояснять.

-            Урожденный воин. Ирра - древний клан воинов.

Глеб вздохнул. Он не выглядел расстроенным, но что-то похожее проскользнуло в выражении его лица.

-    А что ты делаешь по вечерам? - невпопад выдал он и тут же смутился. - Я имею в виду, ты же не учишься. Скучно, наверное.

Я не удержалась от смеха. И, несмотря на то, что смеялась я над ним, он заулыбался в ответ.

-            Нет. Я же язык изучаю ваш. А это не так просто, как может показаться.

-            Почему?

-    Ну, - я почувствовала себя очень легко. Впервые за эти месяцы. Ощущение поразило несказанно. Раньше не замечала, насколько утомляло общение с местными.

-   Ваш язык - это фактически ваше мышление, а мышление у каждого индивидуальное, а когда не индивидуальное, тогда социальное. Одна и та же фраза у разных людей может иметь разное значение. А еще вы зачастую слышите только себя. Я говорю одно, а собеседник слышит, что хочет!

Я осеклась, моя речь стала излишне эмоциональной.

-            Ого, - Глеб озадаченно меня рассматривал. - Я об этом не думал.

-            Да, - я покосилась на свою машину.

-            А можно твой смарт посмотреть? - протараторил опять Глеб.

Как и Алекс, он искал повод разговаривать подольше, но отторжения у меня его стремление не вызывало.

-    Да, конечно. Пойдем, - я направилась в сторону стоянки. На ходу он засунул руки в карманы джинсов и шел, не отрывая взгляд от дорожки перед собой.

-            А я тоже так делаю?

-            Как? - не поняла я.

-    Ну, вот то, что ты сказала, - он на мгновение перевел взгляд на меня и вновь уставился себе под ноги. - С языком.

Я задумалась перед ответом, потом определилась:

-            Пока нет. Мне с тобой говорить легко.

Правое ухо Глеба порозовело. Левое я не видела, но, предполагаю, симметрия сохранялась.

-    И ты умный, - добавила я. Знаю, это было уже слишком, но он так сладко смущался от простой констатации очевидных фактов, что удержаться я не смогла! Точнее не захотела. - Ты ведь часто делаешь расчеты для прыгуна, верно?

Глеб поднял на меня свои чистые ясные глаза, полные искреннего удивления.

-            Откуда ты знаешь?

-    У меня зрение хорошее, ты часто под деревом в планшете пишешь, - улыбнулась я. - К тому же видела твои тестовые работы, там редко что-то по предметам.

-            А откуда у тебя мои тесты?

-    Я попросила Алекса их показать. Он помогает в администрации. - Мне, действительно, впервые за долгое время бьло так легко не замалчивать, не рассчитывать что-то наперед, а просто открыто беседовать.

Глеб нахмурился и немного сбился с шага.

-    Да, я знаю, ему для обучения дальше надо, типа внеклассная де... А что... А зачем тебе мои работы?

Я пожала плечами.

-            Мне было любопытно.

Кажется, я окончательно выбила этого очаровательного чистокровного из колеи.

-    Почему? - В глубине его глаз я заметила надежду. И ее присутствие тоже не вызвало у меня отторжения, как это бывало с другими представителями мужского пола здесь.

-            Ты интересный.

Его уши вновь порозовели. На этот раз я увидела оба, поскольку мы дошли до машины, и Глеб повернулся ко мне лицом. Но насладиться картиной я толком не успела, он вдруг подумал о чем-то, что отразилось в его глазах и испугом, и решимостью одновременно. И прежде, чем я смогла проанализировать его мимику, он выдохнул:

-            А как тебя зовут?

Сказать, что я бьла обескуражена, - промолчать.

-            Ты же знаешь, что имя мое личное? - после паузы уточнила я.

Он кивнул. Кажется, он успел пожалеть о заданном вопросе. Не говоря ни слова, я открьла смарт и села на пассажирское сиденье. Явно расстроенный собственным поведением Глеб поспешил занять место водителя. Оказавшись внутри, он принялся рассматривать управление и одновременно рассказывать массу ненужной технической информации о моей же машине. Я неотрывно наблюдала за ним, что смущало его еще сильнее, и размышляла о своих эмоциях. Они были довольно необычными в отношении этого чистокровного - приятными и малознакомыми мне. Волнующими. Это сбивало с толку.

-    Селене, - произнесла я свое истинное имя вслух, абсолютно не заботясь, что перебиваю собеседника.

Глеб замер на полуслове, потом беззвучно повторил мое имя. И мне понравилось наблюдать за движениями его губ.

-            Ты ведь знаешь, что для меня оно ценно?

Голубые глаза взглянули на меня с такой всепоглощающей нежностью, что у меня в груди будто ураган поселился. Я смотрела на него и не могла не думать о сегодняшнем поцелуе. В эту секунду мне хотелось повторить то, что я делала с ним больше часа назад.

Резкий удар и последовавший за ним металлический скрежет привлекли наше внимание. Я обернулась. Прямо позади моего смарта, там, где был припаркован мотоцикл Глеба, стоял внедорожник Алекса. Автомобиль резко тронулся с места и пронесся мимо, к выезду со стоянки, оставив после себя лежащий на земле, покореженный мотоцикл.

Произнеся ругательства на родном языке, я выскочила из машины и направилась к месту происшествия. Что ж. Ошибки быть не могло. За моей спиной рассмеялся Глеб. Удивленная такой его реакцией, я обернулась.

-            Прости меня!

В светлых глазах искрилась улыбка и все то же привычное смущение.

-            Ну, оно того стоило, - небрежно пожал он плечами.

Я сощурилась, рассматривая этого странного очаровательного мальчика. Он был таким взрослым сейчас. Я старше, я тала, ирра, но почему-то чувствовала себя в эту минуту младшей, слабой, беспомощной. И я сказала ему свое имя! Как такое возможно?

Глава девятая

Глеб

-            Могу я помочь восстановить его?

Она очень прямолинейная и честная. Схожие черты Тима меркли перед чистотой ее поведения. И она слишком сильно расстроилась из-за Римаса. Этот тип начинал меня по-настоящему выводить из себя.

-            Да тут ничего особенного не случилось. Я сам.

Она все так же виновато смотрела на меня. Наедине с ней я обнаружил, что тончайший золотой ободок может пропадать и становиться шире в зависимости от поведения ее зрачка. «И ты умный», - сказала она, глядя на меня абсолютно черными глазами.

-            Тогда можно я привезу мотоцикл?

Я хотел ответить отказом, но потом вдруг представил ее у меня дома, в моей комнате, и передумал. В памяти всплыл сон, где она с предубеждением относилась к моему происхождению, но поспешил отогнать бесполезные выдумки прочь. Эти страхи жили во мне до того, как я открыл, как много она обо мне знает.

«Ты интересный». У меня дыхание опять сбилось. Услышать от Тима ночью, что она считает меня занятным, бьло блаженством, но услышать то же самое от нее самой - непередаваемо.

-            Ты скажешь, куда тебе сейчас ехать?

Эти ее формулировки были такими прямыми и вежливыми. Она будто всегда оставляла выбор.

-            Да, - кивнул я.

-            Тогда пойдем?

Точно. Оставляет выбор. Как будто он мне нужен. Я развернулся и пошел к смарту. Что если получится уже сегодня ее задержать? Я попытался вспомнить, не оставлял ли в комнате чего лишнего на виду. Ей же, наверное, будет интересно оказаться в моем личном пространстве. Нет?

Я быстро забрался на пассажирское сиденье, где только что бьла она. На спинке остался длинный серебристый волос, я снял его и накрутил на палец, пока она садилась рядом.

Селене. У меня мурашки побежали по спине. Интересно, могу я так ее называть теперь вслух, когда мы наедине, или это не принято? И я бьл прав: первое имя красивое, такое же потрясающее, как она сама.

-    Глеб. - У меня сердце забилось быстрее. Я вскинул голову и уставился в ее темные ласковые глаза. Она вопросительно подняла брови.

-            Что? - Кажется, я задумался и пропустил что-то важное.

-            Куда ехать? - она указала на навигатор.

Я смутился, опустил взгляд на панель и назвал домашний адрес. Она раньше никогда не обращалась ко мне по имени, и это бьло непередаваемо. Ничего подобного со мной не случалось, хотя вроде бы обыденное дело. Может, поэтому для иммейцев имя такважно?

-            Ты сам расчеты делаешь?

Мы медленно выехали с парковки. С навигационной системой смарта можно было спать за рулем, но Селене, как выяснилось, предпочитала управлять сама.

-            Для прыгуна? Да.

-            А учился их делать тоже сам?

-            Ага, - я рассеянно кивнул.

-            Собираешься связать свое будущее с прыгунами?

Настроение резко испортилось. Мы могли бы пообщаться на любую другую тему, но она, конечно же, нащупала самую больную. Интуиция у них с Тимом что ли такая?

-            Типа того, - объяснять ничего не хотелось.

-    Что это значит? - Она не собиралась отступать. Ее черные с золотым ободком глаза взглянули на меня.

-            Это значит, что не выйдет.

-            Почему?

Мне отчаянно хотелось остановить ее. Я разозлился, что она такая глупая и не чувствует границ, но в то же время интуитивно ощущал, что правду стоит озвучить.

-    Искусственное сердце пятнадцатилетней давности, - проговорил я, уставившись в окно. - Летом узнал.

Она ничего не ответила. Я обернулся, очень хотелось узнать ее реакцию. Селене посмотрела на меня с безмятежной улыбкой.

-            Вот сейчас делаешь, - проговорила она мягко.

Я нахмурился:

-            Что делаю?

Она вздохнула.

-    Ты задал мне самый личный вопрос, который только можно придумать для тала. Я дала ответ. А теперь ты злишься, когда спрашиваю я.

Таким виноватым и раздосадованным себя еще в жизни не чувствовал. Я должен был думать о ней, а не о себе. Она ведь такая бесхитростная. Да, она понимает, что общается с людьми, изучает, наблюдает, все подмечает, но ведь до конца не осознает, насколько отвратительные эгоистичные мысли способны появляться в наших головах. Чтобы это понимать, нужно быть человеком, а она - не человек.

-    Нет... - Теперь я просто обязан бьл все прояснить. - Ты не при чем. Я злюсь все время из-за этого, в основном на себя, еще на прошлое и на родителей.

-            Почему?

-    На себя, потому что родился такой. На прошлое, потому что так сложилось. На родителей, потому что заводили детей без размышлений о будущем, о деньгах.

На мгновение я встретился взглядом с внимательными черными глазами, затем она вновь сосредоточилась на дороге. Она не жалела меня, и это бьло самое главное. Что может оказаться хуже жалости со стороны такой девушки?

-            То есть я просто напомнила?

Я кивнул.

-            Ты не возражаешь против других вопросов?

Если бы любая другая девчонка из моего окружения продолжила диалог подобным образом, я бы заподозрил хитрость и желание манипулировать. Селене не пыталась притворяться. Сильная, умная, честная - каждое ее движение отражало характер.

-            Да, - я пожал плечами. - Могу же просто не отвечать.

-    О! Ты это понимаешь? - искренне обрадовалась она. Я впервые увидел ее такой счастливой, такой эмоциональной. Тело мгновенно откликнулось на нежную улыбку и горящие страстью глаза. Она на самом деле испытывала удовольствие от общения со мной и считала меня исключительным? Я с трудом верил в собственные догадки.

-    Кажется, в школе никто не понимает, - продолжила она. - Люди или продолжают что-то говорить бессмысленное, или начинают агрессивно реагировать, или оправдываться, иногда перестают общаться! Я так устаю от этого!

-            Ну... Может, им страшно?

Я не удержался от улыбки, наблюдая, как она озадаченно нахмурилась и приоткрьла рот. Два месяца смотрел на нее издалека, бьл уверен, что знаю ее мимику едва ли не наизусть, но вот оказался вблизи и делаю соблазнительные открытия. Селене встрепенулась и перевела смарт в режим автопилота. Теперь я завладел ее вниманием полностью.

-            Страшно?

-    Ну, ты спрашиваешь если о чем-то больном, то да. Больно же, а когда больно, сразу становится страшно. Как-то так, думаю.

Она смотрела на меня, словно я ей параллельную Вселенную показал.

-            В смысле, как инстинкты? - осторожно уточнила она.

Я дернул плечами.

-    Наверное. Так что ты хотела спросить? - Дав ей знания, которых у нее не было, я чувствовал себя потрясающе, но задерживать внимание на этом своем состоянии не хотел. Ничего ведь особенного не сказал, глупо как-то преувеличивать такую ерунду.

Она склонила голову чуть набок и внимательно вгляделась в мое лицо.

-            А до того, как узнал про сердце, ты хотел связать будущее с прыжками?

На этот раз я не испытал боли или отчаяния.

-            Собирался.

Она вновь нахмурилась и приоткрьла губы. Смотрела мне в глаза, но мысли ее блуждали где-то далеко. После недолгих раздумий она продолжила:

-    Я не научилась постоянно оглядываться на человеческие инстинкты. Я ими слишком пренебрегаю в общении с людьми, да? Каждый раз так в итоге оказывается.

-    Думаю, да. - Я бросил мимолетный взгляд на дорогу. До земли родителей оставалось еще минут десять. - Старшая Виннер слишком тщеславная, а ты слишком привлекательная, тебе все дается легко, и ее это бесит.

-    Все дается легко? - нахмурилась еще больше Селене. - Я же не учусь, я закончила.

-            Внимание парней, - пояснил я тихо.

Она тяжело выдохнула.

-    Вот это я очень плохо понимаю. В школе проходили как факт, но мне кажется, наш педагог сама до конца не разобрала механизм влечения, а расширенный курс я еще не заказывала, надеялась сама разобраться.

Я растерялся. Она не знала, чем так привлекательна? Это не могло не поразить меня до глубины души. И она не флиртовала, не смущалась, не напрашивалась на комплименты, наоборот выглядела перегруженной, поникшей.

-    А на Иммее у тебя разве... - я немного сбился. - Нет парней, которым ты нравишься?

Она удивленно взглянула на меня и пожала плечами.

-    Не знаю. Как правило, никто не вступает в отношения в семнадцать. Это нелогично.

- Но ты сказала в столовой... - я не успел вовремя заткнуться и готов был провалиться сквозь землю за свой длинный язык. Отливающие золотом глаза уставились на меня озадаченно.

-     А! - Обрадовалась она.

Серьезно? Она забыла?

-    Я соврала, но в целях эксперимента. В тот момент меня осенило, что в их стае приветствуется ранняя сексуальная активность, и хотела это проверить.

Я замер, сердце стучало так, что я чувствовал биение крови у себя в животе и висках. Кончики пальцев на руках стало покалывать. В мыслях вновь промелькнул образ моей иммейки.

-     И когда становится логично? - не удержался я.

Селене задумалась.

-    У всех по-разному. Многие тала не вступают в долгосрочные отношения вообще, только в краткосрочные. В основном считают логичным связи после первичного выбора сферы деятельности, но бывает и сразу после школы.

-     А ты как хочешь?

Она нахмурилась.

-     Не знаю. Не думала еще.

Следующие несколько минут мы провели в полном молчании. Мне жадно хотелось знать о ее жизни намного больше, в идеале все, но я боялся казаться излишне навязчивым. К тому же мы почти доехали.

Глава десятая

Селене Илмера

-    Там парковка, - он указал на небольшой участок перед домом, засыпанный мелким гравием. Я поставила машину и выключила питание.

Глеб выглядел немного странно: и смущенно, и напряженно одновременно. Словно нападения ждал откуда-то извне, но при этом корил себя за это ожидание. Я обрадовалась своей догадке - мои алгоритмы работали все лучше и лучше, пусть и на одном конкретном землянине. Это уже не мало. А еще мне доставляло глубокое наслаждение осознание, что я способна разобраться в эмоциях этого человеческого мальчика. Он завораживал.

Глеб меж тем обнаружил источник своей тревоги и едва слышно устало вздохнул, плечи его поникли. В дверях дома показалась миловидная высокая женщина, неуловимо похожая на Глеба.

-     Это твоя мама? - мягко улыбнулась я.

Он молча кивнул и вышел из смарта. Я последовала за ним. На лице Лады - таково ее имя, если верить школьным документам - сменилось несколько выражений: от удивления и растерянности до откровенной тревоги.

-    Я пугаю твою маму, - достаточно тихо констатировала я. - Возможно, мне лучше уехать.

Глеб усмехнулся и ласково взглянул на меня:

-     Ее пугаешь не ты, а я. Я часто это делаю - так уж сложилось.

-     Не совсем поняла.

Глеб обогнул смарт.

-    Пойдем. - Он взял меня за руку и потянул за собой. Прикосновение было нежным, настойчивым и несколько неожиданным. Я бы сказала, наглым, но не была уверена, что с точки зрения людей оно наглое. - Почти все, что я делаю или хочу сделать, ее пугает, иногда приводит в ужас.

-     Глеб, - позвала я, пока мы не дошли до застывшей в ожидании Лады.

-     А? - он оглянулся.

-     Ты забыл спросить, хочу ли я идти. И не сказал, куда и по какой причине.

Люди часто не спрашивают, я заметила, когда это вроде бы очевидно. Мне никак не привыкнуть к этой странности.

-    Мне так не делать? - Его простой с виду вопрос поставил меня в тупик. Тала во мне хотела ответить «да», но не могла. Что-то незримое внутри противилось привычной форме контакта.

-    Добрый день, - поздоровалась со мной Лада, прервав мое замешательство. На автомате я чуть присела, выпрямилась и произнесла церемониальное приветствие, выражая искреннее уважение женщине, ставшей матерью такому юноше. И только после поняла, что немного оплошала. Теперь в замешательстве была не я одна.

-    Здравствуйте, - исправилась я, глядя в округлившиеся светлые глаза этой женщины.

Она открыла рот, закрыла и поспешно кивнула.

-     Меня зовут Илмера.

-    Вы учитесь с моим сыном? - Лада побледнела и вдруг резко отодвинулась от двери, уступая мне дорогу. - Проходите.

-    Мам, - напряженно окликнул ее Глеб. Она обеспокоено посмотрела в ответ. Кажется, ей не понравилось, что он общается с иммейкой. В каком-то смысле ее опасения были оправданы: при желании я могла представлять угрозу ее сыну.

-     Нет. Я изучаю язык в его школе.

-     Да, да, - пробормотала Лада.

-    Она знает, - констатировал недовольно Глеб поведение матери. Я, наконец, догадалась, какого удара он боялся несколько минут назад - гиперопеки. А еще меня крайне заинтересовало одно наблюдение.

-    Тебя не в первый раз уже расстраивает, когда другие земляне относятся ко мне с предубеждением или пытаются использовать. Почему?

Лада смутилась, проговорила что-то об ужине и исчезла внутри дома.

-    Потому что ты милая и наивная. - Глеб потянул меня за руку дальше. - Нет, ты очень умная и все такое, только совсем другая и не знаешь людей, а люди опасные, даже высокопроцентные гибриды.

Я шла за ним через просторную чистую гостиную, давно не видевшую ремонта к широкой лестнице на второй этаж.

-     Какая «другая»?

Про незнакомое пока поведение Лады в качестве матери я решила подумать позже, сейчас меня занимал ее сын и его мнение обо мне.

-     Добрая, - после паузы ответил Глеб. - Любознательная...

Мы поднялись на второй этаж.

-    Как ребенок, - продолжил он. - Прямолинейная, искренняя. И всегда по умолчанию считаешь, что новые знакомые такие же.

-     А как надо?

Меня немного удивило сравнение с ребенком. Так я выгляжу в его глазах?

-    Никак, - уверенно сказал он. - Не меняйся. Не подстраивайся. Пусть лучше люди подстраиваются под тебя.

-     Тогда как мне понять их мышление?

Глеб открыл одну из комнат на втором этаже и завел меня внутрь.

-     А как бы ты поступила на Иммее?

-     Дома все просто. Если что-то хочешь узнать, спрашиваешь.

-     Почему бы не спрашивать тут?

Я засмеялась.

-     Потому что тут почти никогда не отвечают правду. Ты единственный, кто не

врет.

Глеба моя последняя реплика заставила смутиться. Уши его порозовели, и он принялся потирать правый локоть.

-    Вранье - тоже ответ. Если ты отличаешь ложь, то можешь догадаться, какую правду она прикрывает.

Я не удержалась от долгого пристального взгляда в его светлые умные глаза. Издалека он был одаренным человеком, вблизи же все меньше верилось в земное происхождение его разума. Или такие редкие индивиды характерны для людей? Чем дольше я смотрела, тем сильнее он смущался, и тем больше завораживал. Я опять ощутила непреодолимую потребность прикоснуться к его волосам, пропустить между пальцами прядь за его правым ухом, она всегда первая выбивалась из укладки. Я представила, какая она на ощупь и не удержалась от улыбки. А потом вдруг вспомнила поцелуй и захотела повторить. Чем ближе я оказывалась к нему, тем меньше он походил на мальчика.

-    Это моя комната, - сипло проговорил Глеб и откашлялся. - Я подумал, тебе будет интересно. Ну, то есть я подумал, ты все время за всеми наблюдаешь, за мной тоже, и все такое...

Я огляделась. Окно, кровать-чердак над рабочим местом, кресло с покрывалом, чистота и масса бумажных книг, аккуратно сложенных на самодельных стеллажах. Я попробовала представить Ладу с моющими средствами здесь и не смогла, а вот Глеба легко. Он не пускал мать в свою жизнь. Я бегло изучила корешки книг.

-     Ты все это прочел?

Глеб невнятно угукнул. Я представила, как он смущенно потирает локоть, и обернулась. Интуиция не подвела. Этот очаровательный человек впустил меня в свой хрупкий мир и теперь беспокойно ждал моей реакции.

-    Тебе нужно жить и учиться на Тала, - без лукавства резюмировала я, вновь оглядев стеллажи. - В этом месте просто не существует учителей для тебя.

На этот раз его уши порозовели целиком, он опустил глаза и покусал нижнюю губу. Я вновь испытала потребность в прикосновении. Это происходило все чаще и чаще. Если его сердце появилось у него пятнадцать лет назад и в качестве госпрограммы, что очевидно, то он не заслуживал подобного. Я попыталась вспомнить рассказы Крона о последних разработках, в основном меня интересовала цена вопроса, но ничего конкретного в памяти не хранилось. Тогда я наметила примерный план действий. Он будет нужен Крону, а уж о решении сопутствующих проблем я позабочусь.

Мое молчаливое внимание смутило его еще больше.

-    Ты красивый, - уверенно высказала я первую пришедшую в голову мысль. - Очень.

Светлые глаза удивленно расширились.

-    Ты первый чистокровный человек, которого я встретила, и, как оказалось, самый удивительный. Я не знала, что люди такие красивые и такие умные бывают. Всегда верила землянам, что они модифицируют детей по веским причинам, но теперь мне видится, что причины эти надуманные.

-            Ты совсем другая, - вдруг прошептал Глеб, затем продолжил вслух увереннее.

- Большинству нравится, что ты иммейка, что такая красивая, умная и другая. У нас тут парень зависит от того, какая девушка с ним рядом. Чем шикарнее девушка, тем больше уважения и зависти у него есть от других - как-то так. Тим говорит, что это называется зоопсихологией. Мне нравятся твои движения: ты такая сильная и независимая. - Он нервно потирал то один, то второй свой локоть поочередно. Речь давалась ему нелегко, он тараторил, но очень хотел рассказать все это. - Я никогда не встречал таких девушек. Ты всегда искренняя, открытая, честная, бесстрашная и вспыльчивая.

-    Я? Вспыльчивая? - Нет. Конечно же, я знала результаты своих тестов, но он как понял, что я обладаю этой чертой, свойственной лишь тала ирра?

Глеб пожал плечами:

-    Ну, ты часто злишься. Сердишься, когда народ себя настойчиво ведет. Сегодня злилась, когда надо мной смеялись, - его уши снова покраснели. - И когда Римас мой мотоцикл раздавил. Я не знал, что в языке иммейцев есть ругательства.

Я засмеялась.

-            Есть. Только не думай, что все тала такие. Нет. Вспыльчивые только ирра.

-            Воины, - кивнул Глеб.

-            Воины, - повторила я.

-            Хочешь что-нибудь? - резко сменил тему он. - Есть? Чай? Кофе?

Я нахмурилась.

-    Прости. Я не знаю правила поведения у землян в данном случае. Что мне ответить?

-    В случае со мной всегда нужно отвечать правду. И говорить, что думаешь, - добавил Глеб деловито. Кажется, он не только эмоционально был старше своих сверстников, но еще в моем присутствии старался выглядеть более зрелым.

-            Всегда? - улыбнулась я.

-            Всегда, - кивнул он уверенно.

Я тут же ухватилась за это разрешение.

-            А можно тебя трогать?

В голубых глазах промелькнуло нечто, показавшееся мне страстью.

-Да.

Я подошла ближе и с нескрываемым удовольствием коснулась его правого виска, затем перешла к той самой пряди, очертила контур уха. Вторую руку я приложила к его груди там, где билось учащенно сердце. Он коротко прерывисто дышал и не шевелился.

-            Я слишком резкая и прямолинейная, да?

-            Нет, - сипло выдавил он.

Я подняла взгляд на его губы и почувствовала себя слишком беспомощной и слабой, чтобы не воплотить желания в реальность.

-            Можно тебя поцеловать?

Он резко выдохнул и закивал.

-            Ты не рассердишься? И не расстроишься?

Он отрицательно дернул головой.

Больше уточнять я не стала, так же как сегодня перед школой приподнялась и коснулась его рта. Он прерывисто вздохнул и провел языком по верхнему ряду моих зубов. Ощущения были яркие и завораживающие. Я повторила это движение, запустила пальцы в его волосы на затылке и сильнее прижалась к его телу. Глеб не сопротивлялся. Наоборот, он обнял меня за талию, склонил ко мне голову. Его язык проник глубже в мой рот, отчего я на мгновение растерялась. Я не помнила, чтобы подобное читала о сексуальной жизни тала, это было что-то земное. Странные чувства наполнили меня, завораживающие, а потом словно вспышкой, я осознала, что хочу Глеба, как мужчину. Все происходило так естественно для меня, и абсолютно нечестно по отношению к нему. Я уже прокладывала путь к своим целям, а он был человеком, которому предстояло выйти за границы этого скудного социума и узнать о Вселенной гораздо больше. Пришлось заставить себя отстраниться.

-    Кофе... Кофе будет достаточно, - невпопад прошептала я, стараясь взять под контроль свои физические потребности.

-    Понял, - кивнул с готовностью Глеб, но с талии моей рук не убрал. Так мы и стояли посреди его комнаты еще несколько минут в полном молчании, глядя друг на друга. Потом он вздохнул, отпустил меня и стремительно пошел к выходу.

Глава одиннадцатая

Глеб

Сердце колотилось так, словно я наше озеро переплыл туда и обратно. Выйдя в коридор, я закрыл за собой дверь, прижался спиной к стене и зажмурился. Нужно было перевести дух прежде, чем показаться на кухне.

«Можно тебя поцеловать?»

Я постарался усмирить эмоциональный хаос, охвативший меня, и сосредоточиться на ощущении ее тела под моими пальцами. Оно все еще не прошло. Я чувствовал тепло, исходящее от нее.

И ее запах. Ее прикосновения. Она хотела сама! Я не удержался и беззвучно рассмеялся. Со стороны, должно быть, выглядел сейчас нелепо. Справиться с ликованием оказалось намного сложнее, чем с волнением от ее близости.

Она моя? Это считается? Я оттолкнулся от стены и пошел вниз. Или у иммейцев как-то иначе? Кажется, она говорила про постоянные и временные отношения. Я почему-то подумал, что хочу любые, лишь бы она и дальше ласкала меня, прижималась ко мне и что-то большее.

«А можно тебя трогать?»

Я разогнался, подпрыгнул и достал пальцами до выбеленного оленьего черепа над входом в кухню.

-    Глеб, - прошептала мама, обеспокоено хмурясь. - Ты не говорил, что общаешься с ней.

-            Ее зовут Илмера, - сдержанно напомнил я.

Мама оглянулась на дверь.

-            Я волнуюсь. Она мне не нравится.

-    Да, я понял. - Мама по поводу всего в моей жизни заводила один и тот же диалог. Друзья ненадежны, увлечения опасны, девушка не нравится. Приведи я саму невинность, мама засомневается. Хотя Селене и есть сама невинность со всеми ее знаниями, убеждениями и родословной. И даже с этим ее «ирра».

«Я - ирра. Урожденный воин».

Тогда на краткий миг одолело уныние. Менее идеальной и потрясающей она, конечно же, оказаться не могла.

-            Кофе? - Мама с тревогой наблюдала за моими передвижениями по кухне.

-            Не волнуйся, я смогу за себя постоять.

Сарказм в такие моменты включался у меня непроизвольно. К моему счастью, реакция у матери всегда была одинаковая. Я увернулся пару раз от ударов полотенцем, поставил две чашки на поднос, сироп, печенье и поспешил наверх.

Селене стояла у окна и наблюдала за происходящим снаружи. Она обернулась и улыбнулась мне, как обычно это делала, нежно и завораживающе.

-    Что там? - кивнул я на окно, стараясь не выглядеть при этом очарованным младшегодником. Ведь потрясающие иммейки изо дня в день всю мою жизнь целуют меня, считают умным, красивым и нежно улыбаются.

-            Никогда такого не видела, - проговорила она.

Я поставил поднос на стол, встал рядом с ее плечом и выглянул наружу.

-    Чего именно? - На заднем дворе все бьло как прежде: гараж, парковка для ремонтируемой техники с махиной моего домашнего задания от отца на сегодня, чуть подальше хлев для скота и летняя кухня. Наемные рабочие как раз обедали.

Она пожала плечами.

-    На Тала животных не выращивают для нужд населения, а сельскохозяйственные поля полностью автоматизированные.

-    А, - я вспомнил недавний сон, но прежде чем смог разобраться в своих спутанных эмоциях, Селене совершенно выбила меня из колеи.

-            Красиво, - протянула мягко она.

Я на всякий случай еще раз выглянул во двор, убедился, что вижу все то же самое, что она, и сосредоточился на ее профиле. Она повернула голову в мою сторону, и наши взгляды встретились. У меня дыхание сбилось. Золотой ободок вокруг зрачков в ее глазах почти скрьл темноту радужки.

- Ты не замечаешь, потому что привык, - спокойно пояснила она.

-            Да ты все подряд считаешь красивым.

Попытка пошутить получилась кривая, но зато позволила перевести дух.

Селене снова улыбнулась, и остатки моего самообладания посыпались прахом.

-    Нет. Здание школы уродливое. Особенно этот баннер. Они его снимают когда- нибудь?

Я засмеялся искренне, только почему-то получилось так натянуто и неестественно, что сам же поморщился от скрипучего звука своего голоса. Она скользнула взглядом по моему лицу вниз, задержалась на губах и вновь посмотрела в окно. Эмоций было слишком много, контролировать их было нелегко, так что я отступил ей за спину. Но тут меня ждал подвох: Селене потянулась и сняла с волос обод, скрепляющий хвост. Перламутровые пряди, переливаясь радужными оттенками, рассыпались по ее плечам и спине. Их запах, который и без того тревожил меня, стал сильнее. Ведомый безрассудным желанием, я закрыл глаза, склонился к ее затьлку и вдохнул глубже. И ощутил кровь в своих венах, насколько она горячая и быстрая, почти физически почувствовал то ничтожное расстояние, разделяющее наши тела, и поспешно отпрянул. Она же не заметила?

Или заметила?

Или какая теперь разница? Она сама меня поцеловала сейчас, то есть даже целых два раза.

Я поднял руку и осторожно коснулся кончиками пальцев блестящей пряди на ее спине. Она оказалась шелковой и гладкой на ощупь. Селене никак не отреагировала на мои действия, поэтому я позволил себе запустить пальцы в ее волосы и провести по ним сверху вниз.

-            Твоя мама боится тала. Почему?

Я пожал плечами.

-    Моя мама боится всего подряд. Ей не нравятся мои друзья, мои планы, мои увлечения. Она даже деда не любит, у которого я часто бываю.

-            На свалке?

Я улыбнулся, продолжая сосредоточенно пропускать перламутровый водопад между пальцами снова и снова.

-    Да. Мама с бабушкой похожи. Та тоже боится. Вообще, это странно. Они обе недовольны, даже когда я просто технику ремонтирую.

-            Эту? - Селене кивком головы указала на двор.

-    Да. Мое домашнее задание от отца на сегодня. Арендатор пригнал. Но они точно не из-за сердца, потому что никто не дергается, когда я торчу на озере, например. Тим толком так и не понял в чем дело, в итоге решил, что это какой-то странный наследственный невроз.

-            Наследственная модель поведения?

-    Ну да. Надеюсь, сестрам это не достанется. Хотя я не помню, чтобы в детстве моем мама так нервничала. Она не особо переживала, потом уже начала.

-            А когда именно началось, не помнишь?

-    Помню, - я отпустил ее волосы и провел кончиками пальцев по изгибу ее спины до талии, чуть задержался и решительно спустился ниже, очертив линию ее бедра. Ощущения бьли непередаваемые! - Мне было лет двенадцать или тринадцать. Я тогда собрал автомобиль детский для Гриши. Это мой племянник первый. Он гонял на подарке своем по двору, все отдыхали. Отец с братом грилем занимались. Мама что- то делала, не помню что, но помню, она открыто гордилась мной и непрестанно это повторяла. А потом, ближе к вечеру я зашел в дом и застал их с бабушкой в гостиной вдвоем. Не знаю, что они там обсудили, только больше ее мои поделки не радовали, хотя она часто старается виду не подавать.

Я готов был рассказать всю свою жизнь в подробностях - со мной подобное случилось впервые. Селене заставляла сердце биться чаще, а разум сочинять самые смелые фантазии. Я осторожно положил ладонь ей на бедро и ступил ближе. Напряженный и готовый в любое мгновение отпрыгнуть, я внимательно следил за ее реакцией. Больше всего на свете я хотел ее, и меньше всего хотел сделать что-то неприятное или отталкивающее. Опасения не оправдались. Селене все так же безмятежно продолжала наблюдать за жизнью фермы за моим окном.

-            Может, мне показалось. Не знаю.

Теперь большая часть моего внимания была сосредоточена на ощущениях, проникающих в меня через ладонь.

-            А ты не спрашивал?

Я на мгновение замер. Такая простая мысль не приходила мне в голову. Я попытался понять, почему, и быстро нашел ответ.

-    Она просто будет отрицать. Они обе будут, - после паузы добавил я. - Скрывают от меня что-то.

Селене вдруг тихо рассмеялась, вновь погрузив меня в блаженное наслаждение ее близостью.

-            Что?

Она едва заметно покачала головой.

-    Моя мама не знала, проявятся у меня черты, характерные для ирра или нет, поэтому она не обсуждала со мной эту вероятность. Ждала. В средней школе все тала, достигшие определенного эмоционального состояния, проходят ряд психологических тестов. Когда мне на руки выдали результат первого, я дико разозлилась, стала спорить с психологом.

В голосе Селене вновь послышалась улыбка.

-    Там было сказано, что я вспыльчивая, склонная к агрессии и тому подобное. Моя подруга Арга до сих пор мне это вспоминает иногда.

-    Тала, - я попробовал произнести это слово так же как она, - не такие вспыльчивые, как ты?

Она отрицательно покачала головой.

-    Мама мне все пояснила, раскрыла наследие, и я извинилась перед психологом. Пришлось учиться самоконтролю. Сейчас, я почти как все, но изредка срываюсь.

Кончиками пальцев левой руки я коснулся второго ее бедра. И вновь никаких возражений с ее стороны не последовало.

-    А что еще... значит ирра? Что ты еще делать должна? - попытался сформулировать вопросы я.

-    Убивать, - спокойно проговорила Селене. - Выводить из строя. Любыми средствами, в любой ситуации, максимально эффективно, быстро и наибольшее количество субъектов.

Что-то такое я ожидал услышать.

-            Но я не военнообязанная, как другие тала.

Окончательно осмелев, я положил левую ладонь ей на талию, осторожно уперся лбом в ее затылок и закрыл глаза. Так было спокойно. Хорошо.

Она тихо рассмеялась.

-    Что? - проговорил я, не открывая глаз. Отпускать ее я не собирался до последнего, даже если ее смех предвещал отказ. Она ведь еще не отстранилась, не сказала «нет».

-            Я почему-то думала, что реакция на мою сущность будет другая.

-    Какая? - теперь улыбнулся я. Она не собиралась говорить «нет». Я позволил себе немного сместить обе ладони и едва заметно потянул Селене к себе ближе. Она послушно сделала шаг назад, так что наши тела соприкоснулись, и от этого простого ее жеста дышать пришлось глубже. Теперь я мог прижаться губами к ее волосам.

-            У людей другое отношение к смерти и к убийству, чем у тала.

-    Более лицемерное? - не стал ходить вокруг да около я. - Суеверие, страх, запреты, а исподтишка оправдывают войны? Что-то типа этого?

Она развернулась в моих объятиях, запрокинула голову и оказалась лицом к лицу со мной. Черные глаза смотрели на меня с нескрываемым восхищением, и это был лучший момент в моей жизни. Самая невероятная девушка, которую я только мог себе представить, восхищалась мной.

-    Твой отец, наверное, не в восторге, что ты среди людей так далеко от центральных городов на Земле? - шепотом спросил я первое, что пришло в голову. Даже не знаю зачем.

-            Не в восторге.

Я смотрел на линию ее губ и думал о том, что если я ее поцелую, то это будет уже в третий раз. И все за один день. Может сначала спросить разрешения? Она же спрашивала.

-    Значит, ему точно не понравится, что ты со мной общаешься, - пошутил я. Хотя сам толком не понял, пошутил, или скорее высказал мысль, мучавшую меня.

Она чуть сощурилась, продолжая пристально рассматривать меня.

-    Я рассказывала о тебе. Папа очень хотел бы с тобой познакомиться. Все тала, которым я говорила о тебе, хотят с тобой познакомиться.

Я рассмеялся, и это вышло немного нервно.

-    Тала не проявляют агрессии. Если ты нравишься одному из нас, значит, другие или не вмешиваются, или принимают.

-            Я тебе нравлюсь? - я услышал все слова, но эти были самыми значимыми.

-Да.

Не стал разбираться, что именно чувствую. Просто наслаждался незнакомым ощущением.

Селене подняла руку и коснулась моих губ кончиками пальцев, окончательно запутав меня в сплетении многочисленных эмоций. Глаза ее казались бездонными.

Она пристально наблюдала за тем, что делает. Я беззвучно позвал ее по имени, впитывая и запоминая каждое ее движение.

-    Ты меня завораживаешь, - безмятежно проговорила она. - Всегда. С самого начала. Почему?

В мыслях воцарилась абсолютная пустота. Я?

-            Ну, я неотразимый...

Идиот!

-    В смысле, я не... Не знаю, - попытался хоть как-то сгладить собственную глупость.

Селене озадаченно нахмурилась, из-за чего я запаниковал.

-            Можно я тебя поцелую? - поспешно пробормотал я.

Она утвердительно кивнула. Возможно, излишне порывисто я склонился, коснулся ее приоткрытых губ, но она не придала значения моей резкости. Только едва заметно улыбнулась и прижалась ко мне грудью. Я чувствовал ее бедра, ее запах, ее дыхание. Шелковые пряди скользили по ее спине под моей ладонью, и мне так хотелось почувствовать под пальцами ее шею, ключицы, грудь...

-    Глеб! - позвала мать из коридора. С тихими ругательствами я отстранил от себя Селене и завел себе за спину.

Поначалу не сообразил зачем, потом понял - не хотел допустить, чтобы на нее кто-то нападал. А мама могла, не напрямую, но всю семью настроить против - запросто. - Ты собираешься делать то, что отец просил?

То есть оставить меня наедине с иммейкой хуже, чем мои навыки. Так?

-            Да! - крикнул я через закрытую дверь своей комнаты.

-            Вы поели?

Сдаваться она не собиралась.

-            Нет!

Я ждал.

-    Ну, ладно, - намного тише проговорила она и замолчала. Я не шевелился. Мамины действия предсказать было легко: она, конечно же, замерла возле двери и прислушивалась к тому, что происходит внутри моей комнаты. Прошло несколько секунд, сначала скрипнула половица в коридоре, а за ней и на лестнице.

Я обернулся к Селене, ожидая увидеть недоуменный взгляд. Только младшегодников мать проверяет, да еще вот так беспардонно. Но черные глаза смотрели на меня спокойно и немного задумчиво.

-    Твоя мама меня не знает, - тихо резюмировала Селене. - Я убеждена, она не хочет, чтобы ты общался с любым тала.

Я пожал плечами.

-            А можно мне посмотреть? - вдруг спросила она.

-            На что?

-            Как ты работаешь. - Селене кивком головы указала на окно.

Глава двенадцатая

Селене Илмера

Я сидела на стуле под теплыми ласковыми лучами заходящего солнца, обернутая в куртку Глеба, пила вторую чашку кофе и наблюдала, как он возится с огромным железным монстром местного производства. Рядом на земле стоял поднос с едой и второй чашкой.

Через окно первого этажа за нами наблюдала Лада. Она считала себя незаметной. Обостренные чувства тала обнаружили слежку сразу. Я указала Глебу на мать и получила краткий ответ «знаю». Эта занятная женщина была предсказуема для сына, о чем, полагаю, не задумывалась.

Кровь Глеба, должно быть, текла от одного из «палачей Иммеи». Это был единственный логичный вывод. Почти три столетия назад тала, возмущенные устоями социума, процветающего на Земле, позволили себе излишнее вмешательство в жизнь и судьбу планеты, что породило естественную агрессию со стороны землян. За короткий период в разных уголках уцелевших континентов собрались группы молодых людей, жертвуя собственными жизнями, они уничтожили «оккупационное правительство». Этот период истории моего народа считается

неудовлетворительным. Полагаю, на Земле потомки тех людей не верят в способность тала анализировать, делать выводы и учиться на собственных ошибках. Я вздохнула. Если моя догадка подтвердится в будущем, то придется рассказать о ней Глебу, а еще придется поведать, что большую часть «палачей» за те сутки, что существовал приказ на полное уничтожение агрессора, вырезали ирра.

-    О чем думаешь? - Он загородил собой солнце. Я подняла голову и залюбовалась чертами его лица, взъерошенными волосами и алыми на свету кончиками ушей.

-    О тебе и «палачах Иммеи», - не стала скрывать. Расскажу сразу, раз он угадал с вопросом.

Глеб озадаченно нахмурился, с полминуты помолчал, рассматривая меня, потом удивленно поднял брови.

-            Считаешь, поэтому мать с бабушкой так суетятся?

Та поразительная легкость, с которой он ориентировался в жизни, приводила меня в восторг. Отпала необходимость пояснять цепочки моих умозаключений.

-            Возможно. Надо проверить.

Он кивнул и сделал шаг к подносу.

-            Глеб, - позвала я.

-    Да? - Вопрос прозвучал нарочито небрежно. И это уже не впервые. Только на этот раз я проанализировала свои маленькие наблюдения и пришла к выводу, что ему нравилось слушать звучание своего имени в моем исполнении.

-    Тогда земные сутки существовала директива на уничтожение. Исполнителями были ирра.

Голубые глаза взглянули на меня с тревогой. Он нахмурился и задумчиво уставился в свою чашку, потом снова поднял взгляд.

-            А меня бы ты убила?

-            Нет, - искренне ответила я. Это все, что его обеспокоило?

-            Даже по приказу?

-    Им не приказывали. К ним обратились с просьбой. На Тала этот период истории считается неудовлетворительным.

-            Я помню, - пожал плечами Глеб.

-            Даже по приказу, - ответила я прямо на его вопрос.

-    Даже если бы я совершил что-то подобное? - в уголках его губ пряталась улыбка. Он знал, каков будет мой ответ, и все же хотел услышать.

Я засмеялась.

-Да.

Он смотрел с нескрываемым обожанием, и мне это нравилось. Я могла бы дать ему все, что мне захотелось, издалека, но желание созерцать Вселенную вместе с ним оказалось сильнее разумных доводов. Просто быть рядом, наблюдать за ним так близко - блаженное наслаждение. И ловить ход его мыслей - меня никогда никто так не увлекал.

-            Как думаешь, - прервал он молчание первый, - мои ночные гости странные?

Я улыбнулась и на мгновение опустила взгляд, а, когда вновь подняла, в глубине небесных глаз прочла насмешку.

-    Гибриды. Не местные. Документов при себе не имели, я кровь взяла, отправила подруге на анализ. Завтра к вечеру будут первые результаты.

-            Половину тайны нападения на свалку я разгадал, - хмыкнул Глеб.

-            Разве я скрывала? - Пожала я плечами, ощущая вину за свое поведение.

Глеб заулыбался, чем смутил меня сильнее.

-    Нет. Ты не скрываешь, ты просто молчишь, пока я не догадаюсь задать нужный вопрос. Все тала такие? Или только ирра? Или только Селене?

От звука моего имени по телу прошла волна жара. Он играл со мной так, как любовник играет с объектом своего желания. Я поняла это, хотя столкнулась впервые.

-    Не знаю. - Почему-то вслух сказать не вышло, поэтому свою реплику я прошептала.

-            И что ты делала ночью возле свалки?

-            Следила.

-            За кем? - Его глаза искрились смехом, тогда как тон оставался серьезным.

-            За тобой.

-            Зачем?

-            Хотела узнать, чем ты занимаешься.

-            А почему не спросила сама напрямую?

-    Ты со мной не разговаривал с начала года. Я же не могу навязывать общение. Это нетактично.

Теперь пришла его очередь смущаться. Я не солгала, всего лишь изложила правду так, чтобы он поменялся со мной местами.

-    Сначала эта иммейка забралась туда, где одни люди, - начала утрировать я, - потом подошла к парню, который на ее приветствия даже не отвечал, не то что имени своего называл, со словами «Глеб, ты мне интересен, я знаю о тебе почти все, за редким исключением, и очень теперь хочу знать твои мысли».

Донельзя довольная собственной находчивостью, я с вызовом взглянула на него. Но в ответ получила лишь кривую соблазнительную и немного грустную усмешку.

-    Этот Глеб был бы полон счастья, потому что с сентября мечтал понравиться иммейке. А не здоровался, потому что каждый раз язык проглатывал.

Не получилось. Я сделала вид, что крайне заинтересована содержимым своей чашки.

-     И откуда ты наблюдала?

-    До визита гостей с крыши соседнего дома, потом с того крана, на котором ты стоял.

Я услышала сдавленный смешок и расценила его как знак восхищения, не иначе. Он ведь всегда восхищался мной - кажется, слишком привыкла к этому.

Я пожала плечами.

-     У ирра разные навыки.

Чем больше мы говорили, тем неувереннее я себя ощущала. Он немного подавлял. Не агрессивно, не грубо или резко. Нет. Я задумчиво покусала нижнюю губу, стараясь поймать ускользающую мысль. Он подавлял... приятно, расслабляюще. В отличие от остальных моих знакомых землян мужского пола самолюбие Глеба никак не реагировало на мои превосходящие навыки ирра или тала. Более того, он явно не чувствовал себя слабее. Наоборот. Кажется, только сильнее увлекался мной.

-     Как твою подругу зовут?

-    Арга. Она биотехник, ее включили недавно в состав оперирующей команды. Из-за этого у нее теперь открытый доступ к лабораториям.

-     А ты? В документах написано лингвист. Как-то расплывчато.

Я заулыбалась.

-     Ты видел мои документы?

Вместо ответа Глеб неопределенно повел плечом.

-    Лингвист - это что-то вроде направления движения, - продолжила я. - Мы свой общий горизонт получаем к окончанию школы, а дальше определяемся точнее. Арга вот выбрала: биотехник-хирург. На каком конкретно типе машин она будет специализироваться, решит позже.

-     А ты на людях?

-    А я на людях, - я засмеялась. - Что делать с этим дальше, еще не поняла. Русский язык мне нравится. Он странный.

Глеб тоже засмеялся.

-     С последним не поспоришь.

-    А еще за нами следят, - добавила я. - Но не твоя мама. Вот прямо за моей спиной в двадцати метрах. Он стоял около минуты, ничего не смог расслышать и поэтому собирается подойти. Уже начал двигаться.

Глеб поднял голову и взглянул поверх моей головы.

-     Вышел, - констатировала я. - Кто это?

-            Папа. - Голубые глаза недовольно сощурились. - Но ему просто любопытно.

Владимир, так звали отца Глеба, старался не бежать, но идти достаточно быстро,

чтобы уловить хотя бы часть нашего диалога.

-    О чем беседа? - не стал скрывать он своего азарта и лишь затем поздоровался со мной. - Добрый день.

Вот тут я осознанно решила немного вывести нового собеседника из равновесия, поэтому поднялась со стула и повторила церемониальное приветствие тала. Глеб подозрительно сощурился, глядя на меня. Я в очередной раз подивилась его природной проницательности. Владимир поначалу растерялся, а потом неожиданно, будто спохватившись, кивнул, взял меня за правую ладонь, которую я ему и не собиралась протягивать, и довольно ощутимо тряхнул.

-    Владимир... Викторович, - с секундной задержкой представился он. - Только я не очень понял, что Вы сказали. Там имя было?

Я покосилась на Глеба. Тот хоть и выглядел смущенным, но в то же время явно пытался сдержать смех.

-     Илмера, - представилась снова я, но уже в кратком человеческом обычае.

-    Так о чем беседа? - Владимир на мгновение потерял ко мне интерес и обернулся к махине универсального сборщика. - Ты нашел ошибку в системе?

Глеб кивнул.

-     И? Что это было?

-    Кофейный сироп. Если не проливать на панель его, то проблем больше не будет.

Я внимательно следила за мимикой и движениями Глеба. Теперь, когда он немного привык к моей близости и к моему пристальному взгляду, я находила его еще более соблазнительным парнем. Не мальчиком. Определенно, ко мне он относился совсем не как мальчик. Я вновь воочию ощутила его дыхание на своих волосах, его ладони на своих бедрах, его настойчивый призыв прижаться к нему спиной. Как же я хотела в тот момент зайти намного дальше поцелуя!

-    Мы говорили об автоматизированных полях на Иммее, - продолжил равнодушно Глеб. - Мама в доме, следит за нами.

-    Она не следит, она волнуется. Автоматизация - это дорого, - Владимир покосился на опустевшую летнюю кухню вдалеке.

-     Илмера находит вид из моего окна очень красивым.

-     Серьезно? - отец Глеба удивленно взглянул на меня.

Я нахмурилась такой реакции.

-     Тала не врут без крайней необходимости.

-    А-а-а, - понимающе протянул Владимир. - Поэтому на вопрос о теме беседы отвечает мой сын?

Я усмехнулась. Источник незаурядного ума Глеба обнаружился сам. Обстоятельства сложились идеально, на мой взгляд, чтобы прояснить интересующие нас с Глебом семейные тайны здесь и сейчас.

-   Так значит, палачи Иммеи - это Ваша ветвь? - Я склонила голову чуть набок, неотрывно глядя в глаза Владимира. Его зрачки расширились на доли секунды. Он сжал челюсть и покосился на Глеба. Тот в свою очередь равнодушно пожал плечами.

-    Мать, конечно же выдала себя с головой. Кто б сомневался, - недовольно, но без злости проворчал Владимир. - Полагаю, иммейцам на наследников палачей наплевать?

Я утвердительно кивнула.

-     Не ложь?

-     Нет.

-     А ладно, - он тряхнул головой. - Пойду.

Глеб задумчиво проследил за удаляющейся фигурой отца.

-    Могли бы сразу рассказать, - недовольно прошептал он, обращаясь скорее к самому себе, нежели ко мне.

-     Знание истины повлияло бы на твое отношение ко мне?

Светлые глаза взглянули на меня со смесью растерянности и возмущения, но эмоции эти довольно быстро сменила некая решимость. Глеб отрицательно покачал головой.

-     Почему? - удивилась я.

Он лишь усмехнулся, со вздохом поставил чашку на поднос и обернулся к монстру, который умудрился отремонтировать так быстро.

-    И все же. Вероятность того, что ты испытывал бы ко мне неприязнь, есть. И к Тиму тоже.

-     За убийство предка, которого я не знал? Думаешь, я стал бы иным?

-     Нет.

Глеб вновь повернулся ко мне. Светлые глаза рассматривали меня озадаченно.

-            Хотела услышать твое мнение, - ответила я на невысказанный вслух вопрос.

В заднем кармане его штанов зажужжал смартфон.

-    Прости, - пробормотал он невнятно и поморщился, отрываться от общения со мной ему явно не хотелось.

Диалог с невидимым собеседником получился короткий. Несколько раз Глеб сказал «да», после чего лицо его сделалось еще более пасмурным, и он убрал смартфон в карман. Недовольный чистокровный выглядел забавно и оттого еще более соблазнительно, уж не знаю почему. Стараясь скрыть улыбку, я вопросительно приподняла брови.

-     Вон, - Глеб кивнул в сторону дома, - приехали Тим с Суром.

Стоило его голосу стихнуть, как я услышала звук шагов возле дома. С минуту мы провели в напряженной тишине, ожидая пока гости приблизятся.

-     Привет, - с улыбкой произнес Тимур.

-    Привет, - опасливо буркнул Мансур, шедший следом. Возле школы он сердился на меня, а тут и вовсе.

-     Что-то не так? - решила в лоб поинтересоваться я. - Я тебя пугаю?

-    Возмущению нет предела, - спокойно прокомментировал Глеб выражение лица Сура, последовавшее за вопросом.

Тимур, в отличие от друга, проявлял внимание иного рода: изучал тщательно, с нескрываемым любопытством - вполне характерные для тала действия. Свойственно и гибридам такое поведение, вот только что-то неуловимое вновь заставило меня насторожиться.

-    Нет! - резко отрезал Сур и смерил сердитым взглядом Глеба. - Мы не знали, что у тебя гости, а то бы не пришли.

-    Точно пугаю, - кивнула я. Кажется, человеческая привычка относительно безобидно подшучивать над слабостями и болячками друг друга оказалась заразной. Возмутительное поведение, недостойное тала, но меня это не остановило.

-     Нет! - повысил голос Мансур.

-     Ты сказал, что не пришли бы.

-    Это потому что не все знать можно, - начал явно заводиться вспыльчивый земной мальчишка.

-    Это она сложила рядком ночных гостей, - пояснил Глеб и тут же перешел к делу. - Что-нибудь выяснили?

Тимур легко принял новые сведения, о Суре того же самого сказать было нельзя. Я решила прибегнуть к совету Глеба и общаться так, словно нахожусь среди тала.

-     У тебя сложная сепарация от матери, да?

Мансур сверкнул злыми глазами и насупился, затем поджал губы и упрямо вздернул подбородок:

-Да.

От меня не ускользнуло удивление в глазах Тима. Одно из двух: либо Сур никогда не признавал проблему, либо с ним это вот так прямо раньше обсуждать не пытались.

-     И что с того? - холодно спросил раненый моей прямотой подросток.

Я пожала плечами.

-    Ничего. Люди тут делают выводы друг о друге и считают их единственно верными, но единственно верный вывод о себе можешь сделать только ты сам. Поэтому я сделала предположение и спросила: верно оно или нет.

-    Тала не так давно ушли от этого, - прокомментировал Тим, с любопытством рассматривая меня.

Я утвердительно кивнула.

Мансур переводил растерянный взгляд с меня на друзей по очереди.

-     От чего ушли?

-    От уверенности в собственном мнении о других, - ответил Глеб и едва заметно улыбнулся. - Теперь они всем и всюду предоставляют выбор и в том непоколебимы.

Мои мысли споткнулись о последнюю фразу, и я потеряла всякий интерес к Суру. Вместо этого сосредоточила все свое внимание на Глебе. Как он это делает?

-    Мы не... - Я осеклась и от странного ощущения абсолютной дезориентации перешла на родной язык. - Мы не непоколебимы в предоставлении выбора. Это же выбор... Это же... Всем нужен выбор. Нет?

Светлые глаза смотрели на меня с ласковой усмешкой. Я вернулась к русскому:

-     Как ты это делаешь?

-     Что делает? - не понял Сур.

-    Переворачивает мировоззрение в корне, - вполголоса ответил Тим. - Он с нами постоянно так, ты просто привык за эти годы. Погоди, не мешай ей. На начальном этапе осваивать его мышление трудно, но интересно.

-     Ты фильм о дикой природе что ли комментируешь? - прыснул Мансур.

Глеб на это лишь улыбнулся, взгляда от моего лица не отвел. Я смотрела на

движения его губ и размышляла о логических цепочках, которые строила эта нейронная сеть. Его способность видеть выход прыгуна лежала в той же плоскости, только задача в сотни раз сложнее, чем анализ поведения одной или нескольких тала. Я нахмурилась, вспоминая, где именно он мог заметить, что я предоставляю выбор людям вне зависимости от их желаний.

-    Все. Мне надоело, - вмешался Мансур. - У нас фотографии есть тряпок тех ребят, и еще не слишком хорошие кадры с делом. Я снимал, как мог...

Меня вдруг пронзила вспышкой догадка. Проигнорировав все вокруг, я в два шага преодолела расстояние между собой и Глебом, прижалась к нему, взяла его лицо в ладони, приподнялась на цыпочки и поцеловала. Он растерянно выдохнул.

-     О, - обрадовался совсем по-человечески Тимур. - Она такая же.

Сур сквозь зубы выругался.

Кажется, Тим добавил еще что-то, но я прослушала. Ладони Глеба легли на мои бедра. Прикосновение было слишком волнующим и таким горячим, что думать о чем- то постороннем я не стала. Чем больше близости я допускала, тем раскованнее и смелее становился мой чистокровный, тем больше чувств он рождал во мне.

Почему я называю его «мой»?

-     Так не давать выбор? - прошептала я ему в губы.

Вместо ответа Глеб немного нелепо заулыбался. Мне вновь подумалось это странное сладкое расслабляющее «мой».

-     Все? Нет? - сердито проговорил сбоку Мансур.

-    Мы потом обсудим, что именно тебя так нервирует, - проговорил тихо и с утвердительной интонацией Тим.

-     Нет.

-Да.

-     Нет.

-Да.

-     Нет.

-Да.

-    Фотографии, - прервал бессмысленный спор Глеб. В светлых глазах я ясно читала тоску. Наедине со мной он хотел бы остаться намного больше, чем в компании близких друзей и надзирающего ока матери.

-     Фотографии, - передразнил его Сур.

Глава тринадцатая

Глеб

Она прижималась к моей груди спиной и внимательно рассматривала снимки на планшете. Я позволил себе обнять ее за талию и прислушивался к биению ее сердца, к тихому ровному дыханию. Ничего нового или значительного на фотографиях она не видела, я бы почувствовал, хотя и не представляю как. Запах ее волос больше не будоражил, теперь он успокаивал, как и ощущение тепла ее тела под пальцами. Гибкая, нежная и такая... Я на мгновение запнулся, стараясь подобрать слово. Такая девушка. Она бьла воплощением моего представления о настоящей девушке. Умная и сильная, самодостаточная и сексуальная, уверенная, порывистая, любопытная, открытая, самоуверенная, нередко властная. До этой минуты я не задумывался о существовании этого образа в моей голове, и как следствие не пытался придать ему четкую форму. Потрясающая. И вовсе не идеальная иммейка. Моя в меру вспьльчивая ирра Селене. И она прижималась ко мне - это важно. Под кожей разливались волны тепла. Рядом с ней жизнь не казалась унылой и бесполезной, будущее по-прежнему убивало, но оно ведь еще не наступило. Пока она целовала меня, это было настоящее, бесподобное и восхитительное настоящее.

Я прекратил делать вид, будто интересуюсь фотографиями, закрьл глаза и прижался носом к ее виску. Плевать мне на этих странных воров и на школу, и на всех вокруг. Бережное прикосновение ее пальцев к моей щеке стало полной неожиданностью. Я осторожно выдохнул, ощущая, как ее ладонь ложится мне на шею. Сур пробухтел что-то недовольно, рассмешив нас троих.

-    Илмера, могу я личный вопрос задать? - обратился к ней Тим. Я открыл глаза и нахмурился. Тон дотошного гибрида не предвещал ничего простого или незначительного.

-     Попробуй, - ожидаемо согласилась Селене.

-    Каких отношений ты хочешь от моего друга? От Глеба, - уточнил Тим, делая вид, будто не замечает моего красноречивого взгляда.

-    Какие он допустит, - спокойно ответила она. - Поскольку удержаться я не смогла и без того излишне влезла в его жизнь, мне не хотелось бы портить ее своим присутствием.

-    Зачем я с вами двумя дружу?! - воскликнул Сур. - Почему меня всю жизнь тянет к неадекватным?

Я сильнее прижал Селене к себе. Портить? Как ей такое вообще в голову пришло?

-    Ничего нового про этих гибридов тут нет, - кивнула она на материалы полиции и отдала планшет Тиму. - Завтра скажу больше.

-    Ничего кроме названия больницы и номера палаты, где их держат под охраной? - уточнил я. Селене вздохнула. Тимур перевел взгляд с меня на нее и усмехнулся.

-    Ирра собралась идти одна? - на грани слышимости прошептал я. Она немного повернула голову в мою сторону. Словно хищная кошка ухом повела - идеальнее сравнения не подобрать.

-     И ночью, - добавил я.

-    Я тень, - вслух проговорила моя воинственная иммейка. - Они тренированные гибриды, мотивы их действий неизвестны. Плюс охрана, полиция, замки. Ты можешь быть рядом с больницей, но там, где я скажу.

-    Ладно, - пожал я плечами и не удержался от улыбки, глядя на вытянувшееся лицо Сура и озадаченное Тима. Она немножко командовала, согласен, и я добился этого сам, но оно того стоило. Дипломатичность ее народа ей не шла, Селене другая. Горячая, вспыльчивая, любопытная, увлеченная, непредсказуемая, и мне она нравилась именно такой.

-    Ты не сердишься? - она повернулась ко мне лицом, позволяя лишний раз полюбоваться кошачьими золотыми глазами. Я отрицательно покачал головой. Она анализировала абсолютно все, в том числе свои собственные действия и слова, а затем открыто высказывала чувства, мысли или сомнения.

-     Хорошо, - без тени смущения прокомментировала она мой молчаливый ответ.

-     Ну, мы планируем подождать где-то поблизости от Глеба, - усмехнулся Тим.

Сур фыркнул:

-     Кто это «мы»?

-     «Мы» - это друзья Глеба.

Селене едва слышно засмеялась, и тут же нахмурилась.

-     Что? - не понял я.

Она сделала шаг назад, покинув мои объятия.

Внутри что-то предательски оборвалось. На мгновение, прежде чем она заговорила, я ощутил страх и тоску. Там, где только что кожа ощущала тепло ее тела, царила пустота и прохлада.

-            Твой папа идет.

Я облегченно выдохнул. Золотистые глаза почернели, и всего на доли секунды уголки ее губ приподнялись в хищной самодовольной улыбке. Она точно поняла пережитые мной эмоции, и они ей понравились.

-            Глеб! - позвал отец издалека. - Можно тебя на минуту?

Я с трудом оторвал взгляд от лица Селене и нехотя пошел в сторону дома. Не дожидаясь меня, отец развернулся и скрылся за углом. Пришлось перейти на бег, чтоб нагнать.

-            Иди за мной, - тихо скомандовал он и направился к дальнему амбару.

-    Что там? Опять беспилотник барахлит? Ну, так я не при чем. Он старше бабушки...

-    Нет, - резко прервал папа меня и чуть мягче шепотом добавил. - Как думаешь, иммейка далеко слышит?

-            Не знаю, - пожал я плечами. - А что?

Он поморщился и продолжил молча шагать по отсыпанной гравием дорожке.

В целом цель предстоящего разговора была ясна: предостеречь меня от опасности общения с внеземной и недружественной, по мнению моей семьи, цивилизацией.

-    Пап, я думаю, ты уже можешь начинать говорить. - Не вытерпел я. Тратить время на бесполезные диалоги в то время, как там, за домом, стояла она...

-    Хорошо. - Отец продолжил шагать к амбару. - Какие у вас отношения с этой девочкой? И как давно?

-            Не знаю. С утра, - по порядку ответил я, стараясь сдержать раздражение.

-            Что это значит? Конкретнее можно?

-    Это значит, что я не знаю, потому что два месяца ее внимания добивался, и только сегодня вышло. - Раздражение скрыть не получилось.

Отец остановился перед воротами и хмуро взглянул на меня.

-            Я говорил с помощником мэра. Она не простая иммейка, одна из наследниц.

Я начал злиться.

-            И?

-    Мама считает, что ты мог бы найти девочку... Попроще. Человека, например, или гибрида.

В глазах отца промелькнуло сожаление. Я оперся плечом о ворота и скрестил руки на груди.

-    Пап, что ей не угодила Илмера, я знаю. Можно не повторять. Просто скажи, что ты сам думаешь. В этом хотя бы будет смысл.

Отец фыркнул.

-            Язык бы попридержал. Мать тебя любит и переживает.

-    За что переживать-то? За то, что я счастлив, и впервые добился, чего... - Я осекся. - Кого хотел... Долгой жизни мне и безо всякого риска не светит. Получить образование или любимую профессию - то же самое. Мне осталось в среднем пятнадцать унылых лет в этом городе, на этой ферме, без денег, без профессии, без образования, без надежды на будущее.

Я старался говорить сдержанно, без особого выражения, но с каждым новым словом отец сжимал зубы все сильнее.

-    Плевать иммейцам на те убийства и на нас. Глупо считать иначе и мнить себя центром Вселенной. Вы все всерьез думаете, что они не нашли бы потомков Палачей, если бы захотели? Но не стоит переживать, - я зло усмехнулся. - Она закончит то, зачем прилетела, и отправится домой, оставив меня всего лишь частью своих воспоминаний. Это для меня время с ней будет половиной жизни, для нее - малая часть. И мать снова будет счастлива и спокойна.

Я с вызовом смотрел в глаза отцу и ждал ответного удара. Впервые я так открыто высказывал мысли вслух, прекрасно понимая, что они приведут его в ярость. Так и случилось.

-            Мы тебе жизнь дали, - процедил он сквозь зубы.

-            Для чего? - в той же манере ответил я.

-    Дети - это счастье! - повторил он стандартную, давно заученную и совершенно бессмысленную фразу.

Я понял, что попытка поговорить начистоту провалилась, но закончить мысль все же хотелось:

-            Для вас - возможно. Не спорю. А мне-то жизнь зачем?

В глазах отца что-то изменилось. Они стали чужими, холодными.

-            Пошел вон из моего дома!

Удар оказался настолько неожиданным и болезненным, что смысл слов дошел до меня не сразу. Несколько долгих секунд я растерянно смотрел на того, кого всегда уважал и считал умнее остальных членов своей семьи.

-    Вернешься, когда одумаешься, - закончил он, будто нарочно рассеив все мои сомнения.

Боль и раздрай отступили так же быстро, как появились. Им на смену пришло чувство уверенности в своих силах и удивительное спокойствие.

-    Хорошо, - кивнул я, развернулся и пошел по дорожке в направлении дома. Каждое движение давалось мне легко, даже слишком легко. Разве не должен был я быть напуган, раздавлен, опустошен?

С этими странными размышлениями я миновал гостиную и поднялся по лестнице в свою комнату. Вещи, которые я посчитал возможным забрать, уместились в школьную сумку и охотничий мешок. Не оглядываясь, с диковатой смесью тоски и облегчения я покинул дом.

У выхода меня ждал Тим. В руках он держал поднос с чашками.

-    Илмера сказала, что у тебя лицо решительное. - Он кивком указал на мой багаж. - Что возможно вот для этого идешь так сердито и не к нам, поэтому выдала мне посуду, тебя велела отправить к ней в машину, а Сура я сам довезти должен. Глеб, она командует довольно много. Ты знаешь, да?

Я усмехнулся.

-            Поехали к деду. У него поживу.

Тим прищурившись оглядел меня с ног до головы и кивнул.

-            Езжайте. Мы следом.

Она ждала меня у гибрида. На ней была моя куртка, а в черных глазах не отражалось ничего, кроме безмятежного спокойствия. Я молча сложил свои вещи в багажник, сел на пассажирское сиденье и достал смартфон. Предстояло договориться с дедом о временном проживании на его свалке. Селене неспешно закрыла обе двери, завела машину и начала излишне осторожно выезжать с паковки, будто вдруг потеряла прежние навыки вождения. Только когда на крыльце показалась испуганная мама в сопровождении Тима, я понял суть этого маленького, совершенно неуместного меневра. На мой осуждающий взгляд она лишь повела плечом и нажала на тормоз.

-    Глеб! - Мама добежала до нас. Пассажирская дверь сложилась, и ее пальцы болезненно сжали мое плечо. - Глеб!

Она потянула меня за рукав футболки. Я положил ладонь на ее пальцы и поднял взгляд.

-            Не надо. Поеду к деду. Или к Тиму. Все хорошо. Я тут.

Она растерянно хватала ртом воздух, стараясь найти слова. Я вышел из машины, обнял ее за плечи и повернул лицом к дому.

-    Ступай, все хорошо. Тебе внуков скоро привезут, ты их напугаешь, если будешь так переживать, и себе здоровье испортишь. Иди в дом, все хорошо. Завтра в кафе сходим, твое любимое. Хочешь?

Она беспомощно посмотрела на меня, вникая в мои слова.

-            Приедешь в город?

Смысл сказанного, наконец, достиг ее сознания, черты лица расслабились. Она послушно кивнула.

-    Ну, вот видишь, - улыбнулся я, вынуждая ее сделать несколько шагов. - Как будто я раньше дома не ночевал. И днем всегда где-то шатаюсь. Сама ворчала.

-            Глеб, - прошептала она, оглядываясь на машину.

-    Я все знаю. Я не нужен ни одному иммейцу, поверь. А был бы нужен, давно бы нашли.

-            Она и нашла, - уже беззвучно промямлила мама.

Я улыбнулся.

-    Не она меня, а я ее. Это я пристал к ней. Она просто лингвист и изучает наш язык. Ступай в дом. Завтра увидимся. Я напишу тебе.

-            И сейчас напишешь?

-            И сейчас напишу.

-            Только все время пиши.

Я усмехнулся.

-            Хорошо. Иди.

-            Глеб... - Она попыталась произнести еще что-то, но я не дал.

-            Иди. Завтра увидимся.

Мама вздохнула и нехотя, на ватных ногах поплелась к дому. У входа ее ждал отец. Я не стал смотреть на него и выражение его лица. Не хотел сейчас знать ни его эмоции, ни его мысли.

На этот раз Селене не стала изображать плохого водителя. Сидя рядом с ней и объясняя деду причины, по которым я вдруг оказался его потенциальным жильцом, я чувствовал себя свободным. Немного разбитым, но свободным. Закончив диалог, я убрал смартфон в карман куртки и нервно усмехнулся.

-            Ну вот. Теперь никаких скучных ремонтных работ. - Шутка вышла кривая.

Она внимательно уставилась на меня своими завораживающими глазами.

Автопилот послушно взял на себя управление.

-            Что? - не выдержал я паузы. - О чем ты думаешь?

-            О тебе, - мягко проговорила она.

-            И что думаешь?

Я безумно хотел услышать ответ и в то же время боялся его услышать.

-     О том, что эта иммейка никогда больше не сможет не думать о тебе.

Я услышал, как кровь застучала в ушах. Тело стало казаться неестественно тяжелым, а по венам разлилась горячая патока. Здравый рассудок кричал о том, что я обязан промолчать и насладиться тем, что получил, но мне было мало. Я хотел больше! Я всегда хочу больше. Это как наркотик.

-     Почему?

Она засмеялась.

-    Потому что чем дальше, тем сложнее мне контролировать свои желания и мысли.

-    Какие желания? - Я готов был отдать все, что имею, за подробный ответ на этот простой вопрос.

-     Глеб, - в темных глазах пряталась улыбка,

-Да?

-     А о чем думаешь ты?

-    Ни о чем, - тут же ответил я и тряхнул головой. - Там ничего осмысленного, кроме восторга и навязчивой мысли, что я, возможно, все понял неверно, и сейчас стану несчастным.

-     Ты все понял верно.

Селене склонила голову набок, и перламутровые пряди упали ей на плечо.

Глава четырнадцатая

Илмера Селене

Из-за меня его семья оттолкнула его, выбросила за границы своих моделей в роли злостного нарушителя, подрывающего основы кое-как устоявшегося существования. Несомненно, он сумеет наладить с ними отношения довольно скоро, но уже с совершенно иной позиции. Он вышел за границы, и назад дороги нет.

Я больше не хотела скрывать от него свои чувства, они бьли необходимы ему сильнее любых моих логических умозаключений о свободе выбора. Если ему нужна влюбленная в него иммейка, то она у него есть. У него будет его прыгун и сердце. Пока ждала у машины, отправила Крону краткое сообщение относительно достоверности ранее озвученной мной информации, а заодно написала Арге. Я знала дядю очень хорошо. Он решит перевести Глеба из этой школы под свою опеку в кратчайшие сроки, поэтому проблему со здоровьем мне требовалось уладить как можно быстрее.

В голубых глазах светилась совершенно незнакомая мне до этого момента смесь чувств: он будто видел во мне намного больше, чем я есть, и не мог оторваться. Бездумно любовался мной и самим фактом моего существования. Я улыбнулась, и от этого простого моего движения он совсем замер.

«Какие желания?»

Мой чистокровный всегда хочет больше - несомненно. Возможно, в этом мы с ним похожи.

-            А сейчас о чем думаешь? - прошептал он едва слышно. - Почему улыбаешься?

-    Хочу понять, как спросить тебя о твоих желаниях, связанных со мной. И как уговорить тебя ответить на такой вопрос.

Он смущенно усмехнулся, на мгновение опустил взгляд и вновь посмотрел на меня. После чего неопределенно повел правым плечом.

-     Я спросил первый.

-     Знаю, - согласилась я. - Значит, не ответишь?

Я слышала, как стучит его сердце в груди, видела, как глубоко и часто он дышит.

-    Отвечу. После тебя. - Он с опаской исподлобья следил за моей реакцией, явно готовый в любую секунду отказаться от своего условия.

Я чуть нахмурилась, провоцируя его.

-    В смысле, вдруг я скажу что-то не то, и ты уйд... Решишь, что я не... То есть, тебе не понравится, - быстро с заминками проговорил он.

Я постаралась не засмеяться. Каждым своим движением, поступком и словом Глеб очаровывал и соблазнял меня все сильнее. Невозможно было представить на его месте иммейца. Слишком рассудительные они, чересчур правильные, и, как следствие, скучные до безобразия! И чтобы понять это, мне понадобилось посетить чужую планету. Мама предупреждала о коварности натуры ирра, как соблазняться я буду риском, увлекаться тенями и красками жизни.

-    Мне мало твоих поцелуев и кратких прикосновений, - мягко начала я. - Я хочу намного больше.

Его зрачки расширились, а дыхание сбилось. Губы чуть приоткрьлись - будто мне и без того бьло легко. Я смотрела на них, не отрываясь.

-    Вот сейчас очень хочу. А еще слушать твой голос и твои мысли. Смотреть на тебя. Только я не знаю, что из этого допустимо для тебя, потому и спрашивала.

-    Все! - сипло выдохнул Глеб. - Абсолютно все, что ты захочешь! Я хочу все... - Он перешел на шепот.

Входящий звонок прервал наше уединение.

-    Это Арга, - прокомментировала я вслух и вывела видео на центральную панель.

-     Илмера, - встревожено начала подруга вместо приветствия. - Ты уверена?

-    Я уверена. Живое сердце важнее бесполезной вещи. Он сидит рядом, - я перешла с тала на русский. - Знакомься, это Глеб.

Мой чистокровный склонился ближе к камере на лобовом стекле и помахал рукой.

-    А, - растерялась Арга от неожиданности и не слишком внятно пробормотала: - Добрый день, человек.

От меня не ускользнуло удивление на лице Глеба.

-     Не все тала чисто говорят на ваших языках, - улыбнулась я ему.

-     Я медицина у техники, а не языки.

Глеб хохотнул.

-    Грубиян, - перешла на тала Арга. - Но, правда, очаровательный очень. Значит, я продаю твое церемониальное одеяние? Ты все обдумала?

-Да.

-     Ты понимаешь, что Пятый дом могут осудить за это?

-    Это всего лишь первое собрание вступающего поколения. Кому из старших интересно, что там творится?

-    Илмера, - возмутилась Арга. - Вы определяете брачные перспективы и заключаете союзы на первом собрании! И вместо тебя туда попадет кто-то извне. Как ты впоследствии собираешься... Или?.. О, нет! - Глаза ее удивленно расширились. - Ты выбрала его!

-    Она переживает, я слишком своевольная на ее взгляд, - пояснила я Глебу на русском.

Он мягко улыбнулся мне в ответ:

-     Ты самая лучшая.

Я покосилась на подругу. Арга протяжно вздохнула.

-     Он всегда на тебя так смотрит?.. Хорошо, я поняла. Продаю.

-    Не переживай. У меня остается мамино платье входящей в Совет. Все действительно важное при мне. А эти парни мне ни к чему.

-     Люди непостоянны, - уточнила Арга.

-     Посмотрим, - улыбнулась я. - Я не жду от него ничего.

-     Глупая ирра! Я позвоню, когда завершу сделку.

-    Глупая тала, - передразнила я ее. - Если это собрание так важно, то почему сама не заберешь платье? Ты знаешь, что мне нужны не средства.

-    Знаю, - засмеялась Арга. - И поэтому продам подороже! И кому сама решу, но себе не возьму точно! Что я забьла на этом сборище политиков? - Она скорчила гримасу.

На этом наш диалог закончился.

-     Ирра - это я понял, - проговорил осторожно Глеб.

-     Она назвала меня глупой ирра.

-     За что?

-     За то, что выбрала человека.

От меня не скрьлись ни расширившиеся зрачки голубых глаз, ни прерывистое дыхание, ни часто бьющееся в его груди сердце. Мой умный чистокровный легко понял, что означает для тала слово «выбрала».

-    А сморщилась она от счастья за тебя? - проговорил он поспешно, стараясь за шуткой спрятать волнение.

-    Нет. Это она так отозвалась об официальном мероприятии, обязательном среди правящих домов, на которое я не собираюсь.

Глеб нахмурился.

-    Первое собрание, - начала пояснять я, - это что-то вроде школьного выпускного бала для моих сверстников, детей правящих домов. Только там не празднуют получение среднего образования, а присматриваются друг к другу, знакомятся, общаются, нередко договариваются о вероятных брачных перспективах и политических или образовательных союзах.

-     Ого... - Светлые глаза смотрели на меня растерянно.

-     В общем, ничего интересного или стоящего, - подытожила я.

-     Научишь меня тала? - резко сменил тему Глеб.

Я кивнула.

-    Арга не хотела грубить, просто речь шла о моей безотлагательной и личной просьбе, поэтому говорила не на твоем языке. А про мой выбор - это она опасается человеческого непостоянства.

- Просьба как-то связана с этим собранием?

-    Да. Я доверила ее продать мое официальное одеяние тому, кому оно больше нужно. - Я засмеялась, глядя на удивленное выражение лица Глеба. - Платье - это входной билет.

-            А-а-а, - протянул он. - Интересно.

-            Нам их выдают по статусу.

-            Продать? - взялся снова уточнять Глеб после минутного молчания.

-            Да. Я туда все равно не собираюсь, а так всем сторонам выгодно.

-            А ваши правящие дома не будут против?

Я улыбнулась. Что он не найдет верные вопросы даже надеяться не стоило. Они следовали один за другим.

-    Будут. Если просто не появиться без причины, то пожизненно лишат права заключать брачные союзы. За передачу или продажу одеяния могут дополнительно отказать представлять дом в совете. Меня не интересовало ни то, ни другое, платье бы просто пропало бесполезно.

Я в очередной раз представила: сначала годами вести переговоры об условиях совместной жизни, затем скреплять договор печатью на официальной церемонии, и все это на фоне политических союзов домов... Я облегченно выдохнула. Стать представителем однажды возможно мне и придет мне в голову, но сердце моего чистокровного все равно важнее.

-            И ты не хотела бы брачный союз? - осторожно спросил Глеб.

Я тряхнула головой, отгоняя неприятные ощущения.

-    Слишком много обязательных, закрепленных договорами условий. Всегда обсуждать принимаемые решения со второй стороной или...

Глеб засмеялся и довольно громко. Я удивленно взглянула на него.

-    Или что-то вроде: умалчивание информации считается за обман? Я угадал? - сквозь смех проговорил он.

-            Плохой человек, - беззлобно пробормотала я на тала.

Глеб прижался плечом к спинке сиденья и оперся щекой на подголовник.

Светлые глаза излучали нежность и ласку. Он улыбался.

-            Селене не любит границы - это я понял.

-            Да, - без тени смущения подтвердила я.

-            И любит все решать сама.

-            Да, - кивнула я и тут же спохватилась. - Нет! Не все.

-            Только то, что нужно, - заулыбался шире Глеб.

-    Да, - уже осторожнее согласилась я и лишь после этого сообразила. - Но что нужно, решаю я сама... Да. Потрясающе...

Я устало откинулась на спинку сиденья, копируя позу Глеба. Еще никто в моей жизни не демонстрировал мне мое поведение так подробно со стороны. Голубые глаза неотрывно следили за мной.

-    А сама ты никогда не хотела доверять кому-то настолько, чтобы делиться мыслями или решениями?

Формулировка вопроса несколько меня озадачила.

-            Доверять? Я доверяю.

-            Кому?

Хотелось ответить «всем», но я вдруг задумалась. Доверять настолько, чтобы делиться мыслями. К чему я в этот самый момент скрываю причину продажи своего платья? Нет. Всем я не верю, однозначно.

-            Я доверяла маме. И себе доверяю. Еще Арге... И тебе.

Глеб протянул руку и коснулся кончиками пальцев моей щеки.

-    Ты красивая. - Он чуть помедлил. - Или хотелось, чтобы тебе доверяли настолько, чтобы не ждать подвоха в твоих мыслях, решениях или эмоциях?

Ощущение было такое, словно в груди у меня поместилась вся Вселенная.

-            Глеб, - прошептала я, - как ты это делаешь?

Он с улыбкой пожал плечами.

-    Это похоже на точки выхода прыгуна. Правильных много, но истинный, как правило, только один. А чтобы выявить истинный, нужно увидеть все верные одновременно. Вот я и вижу. Кажется... А представлять дом в совете?

Мои предположения относительно природы его мышления оказались верны.

-    Могут впоследствии отказать, но не обязательно. Скорее я никогда и не захочу. Отец сейчас занимает эту позицию, и это ужасное времяпрепровождение, на мой взгляд. Уныло, нудно, скучно. Бесконечные утомительные собрания, заседания, обсуждения, поездки, встречи. День за днем, одно и то же. С детства наследников учат терпению, выдержке, рассудительности, логике, этикету. Нас учат слушать и слышать, анализировать и документировать, принимать решения. Я обязана заключить наиболее выгодный для себя и дома союз, затем вступить на политическую арену или заняться научной работой, чтобы однажды войти в совет и вести тала. Только я не хочу. Отец принял мои взгляды, теперь остальные дома примут, - я усмехнулась, представив заголовки новостных лент о выходке одной из наследниц.

-            Отстаиваешь свободу выбора? - улыбнулся Глеб.

-    Не умничай! - Я раздраженно выдохнула, резко выпрямилась и сняла машину с автопилота. Его привычка подмечать всевозможные противоречивые детали на этот раз вывела меня из себя. Спустя мгновение я уже жалела о вспышке гнева и нелепой фразе, подслушанной у людей в школе. В любом случае, Глеба моя реакция лишь насмешила - он этого даже не скрывал.

-            Прости, - прошептала я.

-            Вспыльчивая, - как ни в чем не бывало, пожал он плечами. - Мне нравится.

Я так долго училась контролировать свои эмоции, а с ним все без толку. С

самого первого дня сбивает меня, отвлекает. Я бросила мимолетный взгляд на его лицо и попыталась справиться с нахлынувшим невесть откуда смущением. С безмятежной улыбкой Глеб изучал мой профиль. Я вдруг вспомнила здешних своих сверстниц, чьи поведенческие особенности мне посчастливилось изучать. Ни одна из них не имела представления, что скрывают сексуальные или романтические отношения с тала, пропитанные холодным расчетом или сухими, но, несомненно, рациональными договоренностями. Я имела. Теперь я приблизительно знала, что дают отношения с чистокровным, и где-то в груди клубилось бесконечное удовольствие.

Все эти игры в соперничество - еще утром они казались мне примитивными и довольно глупыми. А если я смотрела не так? Лидирующая самка выбирает лидирующего, по своим соображениям, самца, он в ответ делает то же самое, и в итоге они складывают приблизительно равную по общим показателям пару. По крайней мере, на ближайшие три года - этого хватает на зачатие. В качестве поощрения они оба испытывают удовольствие от «выигрыша» в соревновании. Все зависит от интеллекта и личных предпочтений.

Я свои предпочтения выстроила по тому же принципу. Лучший. И испьпываю удовольствие от своего выбора. И мне приятно ответное высокое мнение обо мне.

Вот только...

-            Глеб, - позвала я.

-            А? - встрепенулся он.

-    Я не человек. Я расчетливая, часто холодная, мне чужды многие моральные ценности людей. Я ирра, но все же тала.

Глеб мягко рассмеялся:

-            Серьезно?

Я состроила неодобрительный взгляд, чем рассмешила его еще больше.

-    Ладно, понял. Серьезно. Твое ирра не делает тебя ближе к людям. Оно скорее делает тебя довольно категоричной, вспыльчивой тала.

Новый маршрут прыгуна. Глеб как всегда видел пространство насквозь. И, тем не менее, я почувствую себя намного увереннее, когда проинформирую его относительно всех вероятных трудностей в намечающихся близких отношениях.

-    Я могу не понимать эмоции и не считаться с ними, опираясь на свою привычную логику.

-    Уже, - кивнул Глеб со знакомой мне безмятежной улыбкой. - Я поясню, если меня что-то не устроит.

-            Ладно.

Остаток пути мы проехали в полной тишине. Я чувствовала на себе его взгляд и искала в себе другие человеческие слабости, которым успела поддаться или научиться - сама еще не поняла - за эти два месяца.

Глава шестнадцатая

Глеб

Сигнал с ее маячка светился на экране, быстро смещаясь на карте в сторону больницы. Чуть ниже бегущая строка выводила основные параметры: сердцебиение, температуру тела, скорость передвижения.

-    А какой у них нормальный пульс? - Сур высунулся с заднего сиденья и склонился к моему плечу.

-    Шестьдесят в среднем. - Тим внимательно всматривался в ночную улицу за окном своего грузовика. - Но интересно, что у нее показатель от бега вырос незначительно. Как будто нет ни эмоциональной, ни физической нагрузки.

-    Иммейка? Поэтому? - предположил Мансур, еще ниже склонившись к экрану ее компьютера в моих руках.

Тим выдал задумчивое «хм» и пожал плечами:

-    Вообще-то нет. У них как у людей по идее. Я думаю, это связано с ее принадлежностью к кланам ирра.

На несколько минут воцарилась тишина. Маячок легко проник на территорию госпиталя, а затем и в само здание. Не особо соображал, что чувствую. Думаю, страх. Зачем мы только затеяли всю эту бесполезную возню вокруг ситуации, которая, в общем, и внимания то не стоила? Ну, выглядели три вора странно. И что с того?

Одним своим существованием я втянул ее в опасное и глупое предприятие.

-    Глеб, - Тим положил мне руку на плечо. - Не нужно нести ответственность за нее. Так ты только недооцениваешь ее.

-            И обесцениваешь, - добавил уверенно Сур.

Мы с Тимом обернулись как по команде.

-    А что? Я не первый год всю эту гибридовскую заумную чушь слушаю. Запоминаю. О! Она остановилась.

Я повернулся обратно к экрану. Показатели с маячка не поменялись.

-            Нашла палату, - прошептал Тим. - Жаль, видео нет.

Неожиданно маячок вновь сдвинулся с места.

-            Идет обратно? - удивился Сур, немного понаблюдав за траекторией.

Я отрицательно покачал головой. Вся тревога, которая до того клубилась в моей голове, умножилась и каменными тисками сдавила виски и грудь.

-            Что-то не так...

Не раздумывая больше ни секунды, я выскочил из машины и побежал к центральному входу в БСМП. Не нужно было вестись на ее уверенное «ирра». Ни запасного плана действий, ни оружия, ничего! Хуже того, представления не имел, как связаться с ее отцом или знакомыми здесь, на Земле. Я даже не знал, есть ли у нее друзья на Земле!

Лихорадочно сочиняя варианты развития событий, и стараясь не думать о худшем, я добежал до больницы. В холле горел свет. Сквозь стеклянные двери можно бьло отчетливо различить регистратуру и силуэт охранника, вальяжно развалившегося на стуле. Он изучал экран смартфона. Я бросил мимолетный взгляд на планшет Селене.

-            Ты! - возмущенно зашипел позади меня Мансур. Он тяжело дышал.

-    Она на первом этаже, в глубине здания, - обрадовался я удачному появлению друга. - Отвлеки охрану.

-            Что? Как? - Растерялся Сур.

-            Просто иди туда...

-    Глеб, это глупо. - Тимур бесшумно возник из темноты. - И ты паникуешь. Ты лучше всех строишь вероятности, но сейчас на себя не похож.

Я обвел взглядом темную парковку, уходящую за здание БСМП, и небольшую неухоженную аллею. Тим был прав, если Селене оказалась в опасности, то лучшим решением будет успокоиться. Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Способ проникнуть в здание появился в голове сам собой.

-    Сур, смартфон в режим рации переведи и будь в машине на связи, а я с Глебом пойду. - Тим вновь взялся отдавать команды. Полагаю, нечто в выражении моего лица позволило ему догадаться о только что родившемся плане действий. Я кивнул ворчащему Мансуру и побежал в сторону парковки туда, где виднелся слабо освещенный въезд для машин скорой. Сегодня стоило поблагодарить мою историческую привычку влипать в неприятности. За свою сознательную жизнь я трижды посещал БСМП. Первый раз не в счет: мне бьло пять, я зачем-то проглотил аккумулятор отцовского смартфона и мало что сохранил в памяти. А вот последующие два раза я ломал кости и хорошо запомнил, что регистратура приемного отделения располагалась за стеклом и на уровне окон автомобилей скорой для удобства оформления поступающих. Там я легко мог проскользнуть незамеченным. А если повезет, то еще и удастся найти слепые зоны у камер - мы не в Москве.

-            Мне пояснить? - прошипел я на бегу Тиму.

-            По ходу соображу. Двигай давай, раз уже начал.

Мы проскользнули мимо темного реанимобиля, бегом преодолели пологий спуск на нулевой этаж.

-            Камеры не работают, - прошептал едва слышно Тим.

-            Вижу. Пошли.

Расчет оказался верным. Чтобы проникнуть внутрь, нам понадобилось всего лишь пригнуться. Маячок Селене не двигался, и мы быстро вышли к его местоположению на первом этаже. Молодая медсестра и пара пациентов, с которыми мы столкнулись по пути, вопросов не задали, да и особого интереса к нам не проявили. Тим остановился со мной рядом и вопросительно поднял брови. Я кивнул на нужную нам дверь палаты, затем отдал ему планшет, подвинул к стене так, чтобы изнутри помещения казалось, будто я вхожу один, и резко распахнул дверь.

В то же мгновение у моего горла оказалось лезвие.

-    Не дергайся. Проходи, - спокойно скомандовал его обладатель, завел меня за плечо внутрь и закрыл дверь.

Сердце в груди колотилось бешено. Источником проблем снова оказались трое ночных гостей деда, живые, здоровые и при оружии, но смотреть на них я не мог.

Все, что в конкретную секунду я мог видеть перед собой, - мою ирра, прижатую к стене. Одно лезвие упиралось ей в живот, второе в горло. По спине пробежал холод, а разум сковала паника. Ее черные глаза предостерегающе сверкнули в мою сторону. Я постарался заставить себя сообразить, что может означать ее мимика, но провалился в страх потерять ее. Она едва заметно нахмурилась. Тот, что держал нож у ее живота, потерял ко мне интерес, повернулся к ней и заговорил на тала. И возможно мне показалось, но это бьло похоже на продолжение монолога, нежели на его начало.

Голос Илмеры тихий спокойный прервал витиеватые излияния, что заметно вывело гибрида из себя.

-            Лучше не шевелись. Ты один? - прозвучал на русском вопрос возле моего уха.

Я утвердительно кивнул.

-            Если один, где приемник ее маячка?

-            В кармане, - соврал я.

-            Шерифа вызвал?

Я снова кивнул.

-            А вот это зря, - в интонации моего собеседника послышалось раздражение.

Перепады его настроения меня мало волновали. Значение имела только Илмера и

происходящее с ней. Неожиданно в груди все замерло, я перестал дышать. Тот, кого моя иммейка только что разозлила, процедив сквозь зубы «отступница», сильнее вдавил лезвие ей в живот. На темной ткани ее джемпера вокруг кончика ножа медленно проступило влажное пятно. Забыв обо всем, я дернулся вперед и тут же получил ощутимый удар коленом в бок, а в следующее мгновение все изменилось.

Несколькими плавными движениями рук Селене коснулась сначала шеи того, кто удерживал ее за горло, затем того, кто ранил ее. Оба гибрида выронили оружие и осели на пол будто подкошенные. Я моргнул, стараясь усилием воли подавить боль, а она уже бережно придерживала меня за талию, помогая выпрямиться. Мгновение, когда моя ирра справилась с третьим, я позорно пропустил.

-    Не больно? - пробормотала хрипло она, внимательно осматривая мою шею и ребра.

Я отрицательно помотал головой, стараясь отодвинуться от нее так, чтобы увидеть рану на животе. Какая разница, что со мной?!

-    Там ничего страшного. Глеб, - она нежно коснулась пальцами моей щеки, а когда я не обратил внимания на ее слова, присела и поймала мой взгляд, заставив оторваться от пугающего вида ее крови. - Глеб.

Янехотя подчинился и поднял голову. Смотреть на низкую, хрупкую девушку с высоты своего роста и телосложения и осознавать свою беспомощность бьло невыносимо. Кем бы она ни бьла.

-    Глеб, - она позвала снова. - Я сама позволила им почувствовать себя хозяевами положения. Все совсем не так, как кажется. Это бьл самый эффективный способ узнать что-то. А на животе совсем царапина - промыть, заклеить и за неделю заживет. Слышишь?

Гибриды лежали на полу, как брошенные после спектакля марионетки, и невнятно мычали. Я молча взял Селене за руку и потянул к выходу. В памяти все еще хранилась подробная планировка нулевого этажа. Если я не смог ее защитить, то хотя бы могу позаботиться. В коридоре мы столкнулись с Тимом в сопровождении двух охранников.

- Гибриды в палате, - сообщил я на бегу. - И в первую или вторую перевязочную нужен врач. Она ранена.

-     Что произошло? - крикнул мне в спину Тим, но ответа не получил.

Внизу само собой никакого медперсонала не оказалось. Я приподнял и усадил притихшую тала на стол, после чего осторожно задрал ее джемпер. Под солнечным сплетением кровоточил тонкий порез. Ждать пока появится кто-то из местных врачей, не имело смысла. Дела действительно обстояли не так плохо, как мне виделось. Швы не нужны, даже шрама не останется. Я помыл руки, вскрьл один из стерильных пакетов на столе и постарался как можно бережнее обработать порез. Селене неотрывно следила за мной.

Закончив с перевязкой, я опустил подол ее джемпера и взглянул в теплые, черные глаза с золотым тонким ободком вокруг зрачка.

-     Что произошло?

Она вздохнула.

-    Перед их палатой наверху услышала движение за спиной, предположила, что ждут именно меня, поэтому решила немного подыграть. Ты никогда раньше не слышал про псов войны?

Я сосредоточился, стараясь вспомнить что-то подобное, но тщетно.

-     Нет.

-    Вот я тоже первый раз услышала. Они за тобой долго следили. Ты полиции сказал про освещение, но шли не за ним, а за тобой.

Я удивленно взглянул на Селене.

-    Странное совпадение, - задумчиво проговорила она. - Я еще ни разу в такое не попадала. Гибрид говорил без имен, но довольно много, в основном про тала, про людей, про некую идеологию единства Вселенной и ее созданий. А тебя называл великим потомком и будущим соратником.

-     Они еще заговорят?

-    Физически с ними все в порядке. Я их из строя вывела на пару часов, потом в себя придут. А дальше как захотят.

-     Он сказал «отступница». Почему?

-    Я упомянула, что тебя трогать не стоило, а его организация после моего вмешательства прекратит свое существование. Они не определили, что я ирра, на тала говорили очень плохо, и несмотря на срыв первоначального плана, продолжали действовать втроем - думаю, ничего существенного из себя их «псы» не представляют. - Она пожала плечами. - Только семья твоя теперь точно расстроится. Твое происхождение раскрыто, плюс здесь на пару дней остановятся поисковики.

Они тихие, но в этом городе будут выделяться неизбежно. Двое, может трое.

Я улыбнулся. Селене говорила так, будто меня должно хоть сколько-нибудь задеть раскрытие священных фамильных тайн.

-     Что тут?

Я повернулся на удивленный возглас. Дежурный стоял у входа и с любопытством нас изучал.

-    Его надо осмотреть, - ответила Селене. - Он удар по ребрам получил сильный справа.

Медик молча кивнул и направился ко мне. Моя ирра по кошачьи изящно спрыгнула с перевязочного стола, чем вызвала еще больший интерес со стороны нового действующего лица.

-    Снимите все до пояса, - рассеянно скомандовал мне дежурный, поглядывая в сторону иммейки.

Я стянул через голову толстовку и футболку, и сам же ощутил волнение и жар. Раздеваться у нее на глазах мне еще не доводилось. Хотелось повернуться и узнать ее реакцию, но делать это в присутствии постороннего бьло некомфортно.

-    Доброй ночи, - один из помощников шерифа уверенно зашел в кабинет и остановился напротив Илмеры. - Вас осмотрели? Можем побеседовать?

-     Да, - кивнула она.

Глава семнадцатая

Селене Илмера

Снова утомительное «вас». Множественное число начало раздражать, хотя скорее это реакция на стресс. Никогда в жизни ни за кого так не боялась, как сегодня за Глеба. Когда нож оказался у его горла, у меня дыхание перехватило. Когда он резко выдохнул при ударе, разум застлала пелена ярости. Я слукавила, когда сказала ему, будто все трое гибридов придут в себя. Третий возможно уже не оправится. Силу воздействия на его сосуды я не рассчитывала.

А еще очень надеялась, что местный медработник все же проявит больше внимания ребрам моего чистокровного, нежели мне. Если не просветят кости на предмет перелома, я сорвусь. Почти все силы ушли на внешнее спокойствие в присутствии Глеба, на осторожное и бережное обращение с его эмоциями, и теперь я чувствовала себя как натянутая струна. И, конечно, мне стоило заранее просчитать вероятную реакцию моего человека, согласовать с ним все возможные варианты действий. Короче, этой тала нужно бьло сначала продумать все, а потом делать!

Помощник шерифа вывел меня в коридор и, получив разрешение на запись диалога, приступил к опросу. Молодой, тоже чистокровный, он заметно нервничал наедине со мной, но очень старался выглядеть суровым, что придавало ему несколько беспомощный вид. Беспомощный и милый. Как Глеб. «Иванов П.» - гласила надпись на грудной нашивке. Я протяжно вздохнула, чем спровоцировала обеспокоенный взгляд со стороны собеседника. На такого не сорвешься.

-    Может, вам присесть? - уточнил он после того, как я закончила подробный пересказ своих действий внутри больницы.

Я мягко улыбнулась:

-     Нет, спасибо.

Помощник шерифа несколько замешкался перед следующим вопросом:

-    Зачем вам понадобилось проникать сюда ночью? Вы знаете официальные часы посещений?

-     Нет, не знаю. Я не проникала. Я прошла.

-     В охраняемое здание и к охраняемой отдельно палате?

-    Охраны не бьло ни там, ни там, поэтому никак не могу прокомментировать вопросы.

Напускная суровость чистокровного улетучилась. Он вдруг занервничал.

-     Возле палаты никто не стоял?

Я отрицательно покачала головой:

-     Нет.

Выругавшись, он приостановил запись и связался с шерифом.

-    Это ваш друг? - Не хотела быть навязчивой, но отчего-то хотелось проявить немного участия.

-    Коллега, - сдержанно ответил помощник и начал очень сосредоточенно стряхивать несуществующую грязь с манжеты рубашки.

-    Значит, друг, - резюмировала я, чем несколько испугала сурового служителя закона. - Простите. Если бы знала, что там кто-то должен дежурить, то начала бы с поисков.

-    Давайте продолжим. - «Иванов П.» постарался избавиться от ненужных эмоций.

-Да.

-    На каких основаниях вы решили, - он чуть помолчал, подбирая слова, - провести самостоятельную беседу с п... с гибридами? Что можете провести... беседу.

-     На основании агрессии в отношении подопечного Пятого правящего дома.

Помощник снова растерял суровость.

-     Что?

-    Я Илмера - дочь Гериона. Вешняков Глеб находится под опекой моего рода. Прошлой ночью трое неизвестных проявили агрессию, я была вынуждена вмешаться и остановить незаконное проникновение на частную территорию. Я закончила. Остановите запись.

-    А, - озадаченно кивнул чистокровный, потом тряхнул головой и выполнил мою просьбу.

Я виновато улыбнулась:

-     В межпланетном соглашении это есть. А «П» - это что?

-     Что? - не понял меня Иванов.

Я молча указала пальцем на нашивку.

Он с чувством прошептал ругательства.

-     Я не представился в самом начале на записи, да?

Удержаться от смешка у меня не вышло. Точно как Глеб, только старше.

-     Это я - Паша, - обреченно проговорил помощник и снова нахмурился, глядя на

меня.

-            Очень приятно, Паша. Вам теперь нужен Глеб?

Он кивнул.

-            Хотите пойти пока присоединиться к поискам друга?

-            Не могу, - сердито проговорил Павел.

В этот момент прозвучал вызов по внутренней полицейской сети и мой новый знакомый облегченно выдохнул.

-            Искренне рада, что все обошлось, - улыбнулась я.

Паша смутился, но все же выглядел счастливым.

-    Да как сказать! Связанный в кладовке со швабрами - это теперь шуток не оберется.

Я удивленно взглянула ему в глаза. Шуток? В адрес человека, пережившего кризисную ситуацию?

-    Ну да, - ответил помощник на невысказанный мной вопрос. - И от меня в первую очередь!

Его странная решимость что-то уловимо напоминала. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить: дружба между Глебом Тимуром и Мансуром выглядела именно так.

-    Вы, земляне, - чудные. - Улыбнулась я. - Но умные, красивые и милые. Зачем вам гибриды не понимаю.

Павел удивленно и немного растерянно уставился на меня. Я пожала плечами и направилась обратно в кабинет. Без Глеба окончательно стало тоскливо. И никакой другой очаровательный чистокровный не заменит мне обожающий взгляд голубых глаз. Может, притупит на время потребность в общении своей схожестью, но не заменит.

Глеб, по-прежнему обнаженный по пояс, стоял у стола и с любопытством рассматривал свои внутренности на экране. Стоило нам войти, он тут же обернулся.

-            Можете одеваться. Все в порядке, - резюмировал дежурный.

У меня будто камень с плеч свалился, я улыбнулась встревоженному «подопечному» и позволила себе окинуть его обнаженный торс восхищенным взглядом, а следом и его порозовевшие уши и смущенную довольную ухмылку. До чего же соблазнительный!

-            Могу я теперь побеседовать с вами? - обратился к Глебу Павел.

-            Ага, - согласился мой человек, излишне медленно натягивая на себя футболку.

Проходя мимо, он будто случайно задел пальцами мою талию. Я вышла следом, и

к неудовольствию помощника шерифа стояла рядом с Глебом все время опроса.

В злом умысле очаровательного Павла я не подозревала, как бы хмуро он не поглядывал на меня, мои опасения касались темы подопечности. Реакцию Глеба, увы, предсказать я не могла. Нам, по возможности, уже сегодня предстоял долгий, обстоятельный разговор наедине, где самовлюбленной ирра придется покаяться во многом. От одной только мысли я тяжело вздохнула, чем привлекла внимание обоих людей. Мой чистокровный осторожно взял меня за руку и продолжил диалог. Ему явно хотелось поскорее разобраться с формальностями.

Тепло его ладони успокаивало - мне понравился этот простой жест. Но Паша неумолимо приближался к основному.

-            Как долго вы входите в Пятый правящий дом Иммеи?

На доли секунды глаза Глеба расширились.

-            Два месяца, - ответила я за него.

Помощник шерифа подозрительно сощурился.

-            Ага, - кивнул равнодушно Глеб. Врать он умел. Не слишком хорошо, но умел.

-    Я что делаю? - Этот вопрос он мне задал, когда мы наконец получили долгожданную свободу, наставления не лезть в неприятности и отправились обратно к машине Тима.

-            Прости, - прошептала я. Чувство вины с каждой минутой только возрастало.

Глеб замешкался. Он держал меня за руку от самой больницы и отпускать не

собирался.

-            Да нет. Я... Мне... Я не очень понял, что это значит.

-    А, - выдохнула я. - Ну, это значит, что я имею право действовать по своему усмотрению в случае, если тебе угрожает опасность. Ты Соглашение не читал никогда?

Глеб отрицательно покачал головой. Мы шли быстро, и машина уже показалась из-за поворота. Из салона нам навстречу выскочил взвинченный Сур.

-            Вы в порядке? Где Тим? Он не отвечает!

-    Все хорошо. Нас опрашивали, - успокоил его Глеб. - Тима скоро тоже отпустят.

-            Что там было?

-            Давай в машину сядем и расскажу.

Сур кивнул и молча забрался на переднее пассажирское сиденье пикапа. Глеб закрыл за ним дверь, повернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза.

-    Ты солгала, - произнес он спокойно, так словно ставил меня в известность о том, о чем я не подозревала. И только когда звук его голоса стих, я осознала что совершила.

-            Я соврала, - беззвучно проговорила я на тала.

Глеб помог мне забраться на заднее сиденье пикапа, обнял и прижал к себе.

Глава восемнадцатая

Глеб

Перламутровые волосы окутывали подушку и водопадом спускались до пола. Тонкие пальцы все еще лежали в моей ладони, а в чертах ее лица отражалась безмятежность. И я все еще лежал рядом, стараясь не шевелиться и не тревожить ее сон.

За окном послышался собачий лай. Либо на свалку пожаловали очередные гости, либо дикое зверье шарило по территории. В любом случае, я впервые обрадовался, что дом свой дед решил поставить на некотором расстоянии от работы. Раньше я этому факту не придавал никакого значения, но сейчас вой псов раздавался так далеко, что не мог разбудить ее, и это было важнее всего. А еще я не придавал особого значения комнате, которую дед называл моей. Она, действительно, была моей. Во всяком случае, никто кроме меня здесь никогда не жил.

Селене уснула на моей груди в машине. Сказать «да» про поцелуй в целях эксперимента - одно, к тому же дальше этого она не пошла, обмануть власти и закон - другое. Для иммейцев разница огромна. Большая ложь сделала ее усталой и ранимой. Тим помог мне донести ее до кровати.

-    Любые отношения - это сложно, - прошептал он мне перед уходом, - но это не значит, что они того не стоят.

Я приподнял голову с подушки и осторожно коснулся пальцами живота Селене там, где на джемпере темнело кровавое пятно. Зачем я пошел без предупреждения? Зачем изначально отпустил ее? Доверие? Я доверяю ей, но она не бессмертная и больше того: связалась с безмозглым человеком. Пострадала из-за него, соврала ради него, и, думаю, сделала что-то еще, о чем я пока не знаю. Она принесла в мою жизнь счастье, я в ее жизнь принес хаос.

Мысленно одернул себя. Самобичевание в сути своей ничто иное, как жалость к себе, причем в не самой благородной форме. Если Селене доверилась мне, значит, я обязан не поддаваться подобным вещам. Как только она проснется, попрошу у нее прощения и постараюсь выяснить, что еще тревожит ее разум. Хотелось сделать ее счастливой. Я прочертил кончиками пальцев изгиб ее талии, затем локтя и острого маленького плеча. Она тихо вздохнула и пошевелилась. Я поспешно убрал руку.

Ирра - воин? Что-то в этом ее переводе не складывалось, суть была не та. Думаю, в русском слова не нашлось верного, и ирра - это не совсем воин, скорее тала, обладающий узкоспециальными знаниями, навыками, гибкостью и ловкостью. Ее телосложение мало напоминало воина, и способ устранения противника, свидетелем которому я стал, говорил в пользу моих умозаключений. А еще, насколько я услышал, здесь важно определенное состояние психики. Врожденное состояние. Она сказала, что способна убить. Убийство - стресс для обычного человека, для иммейцев, логично предположить, тоже. Иммейцы загнаны на детях, их психологическом и физическом здоровье, значит, для моей тала подобные деяния не обернутся чем-то чрезмерно травмирующим, как минимум.

Хищница и довольно опасная - я не ошибся с самого начала.

Что хищница скрыла от меня? О чем умолчала? Я нахмурился, снова протянул руку и погладил прядь перламутровых волос, пропустил их между пальцами.

Ее подруга, Арга, спросила, уверена ли Илмера в своем желании продать нечто очень ценное и важное для ее статуса среди других тала. Продать через кого-то и именно сейчас... Я отпустил прядь и сел в кровати. Сначала расценил догадку как чушь, но внутри что-то перевернулось. Арге она сказала, что выбрала меня. То есть буквально выбрала... Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Досчитал до десяти.

Не чушь. Я знал, что не чушь, но боялся поверить. Да и не понимал, хочу ли такую реальность. Это слишком много. Нет?

-    Ты не спишь, - прошептала Селене. Я так увлекся своими выводами и страхами, что не заметил, как она проснулась. Уголки ее губ приподнялись в мягкой сонной улыбке.

-            Что тревожит моего чистокровного? - проговорила она хрипловато.

«Моего чистокровного». Дыхание сбилось. Я беззвучно повторил

завораживающее словосочетание.

Ее улыбка стала шире.

-            Так отчего ты так хмурился?

Я смотрел на ее лицо, освещенное лунным светом, и пытался понять, не эгоистично ли тревожить ее безмятежность сейчас.

-            Глеб, - позвала Селене.

-            Прости меня, - выдохнул я. - Прости, что пошел туда, что помешал.

Она вдруг резко села в кровати, и мое лицо оказалось в ее ладонях, а черные глаза напротив моих.

-            Ты не при чем! Это я не подумала предупредить или больше рассказать о себе.

-            Зачем ты продаешь этот свой входной билет?

-            Глеб... - На ее лице появилось беспомощное выражение.

Прекрасная тала ощущала себя виноватой передо мной и умоляла?

-            Пожалуйста, - прошептала она. - Глеб. Ты сердишься?

Я отрицательно покачал головой. Вообще, я чувствовал себя растерянным и, кажется, удовлетворенным. А еще мысли стали вязкими.

-    Платье - это то, что принадлежит мне и то, что мне не нужно. Мне нужно твое сердце! Можно оно будет моим, а не право на вход в это глупое собрание?

Я усмехнулся. Ее формулировки. Они потрясающие.

-            Это значит «да»? - Она сместила взгляд на мои губы.

-            Да. - Ей сопротивляться возможно? - Любое, какое захочешь, твое.

Отдал ей жизнь. Странно.

Селене улыбнулась и снова нахмурилась.

-            Глеб, - прошептала она.

Так еще не все?

-    Мой дядя, Крон, возглавляет вторую линию космофлота Тала. И твои расчеты. Я их суть не сама разобрала, а с его помощью. Он хочет тебя. Я тут не при чем, - поспешно добавила она. - Командира, способного вести прыгун, найти сложно, но почти невозможно того, кто может уйти на окраины. Крон считает, что ты сможешь после обучения.

Вести прыгун на окраины Вселенной? Я?

Ее пальцы бережно коснулись моих губ.

-            Для этой ирра честь, что ты захотел знать ее имя.

К 1.2

Глава первая

Глеб

Мяч ударился о потолок и упал мне в руку, снова ударился и снова упал мне в ладонь. Я кинул его на пол и двинул о стену кулаком.

-    Опять бесишься? - Тим зашел в комнату и бросил сверток на свою кровать. - Я предупреждал, что сумку лучше собрать перед выходом, иначе ты свихнешься в последние часы изоляции.

Я проследил, как он распаковал казенный чемодан, развернул и принялся размеренно укладывать свои вещи.

-            Гибрид нудит, как обычно? - усмехнулся Сур с экрана.

-            Ты когда в общежитие заселяешься? - тут же отреагировал Тим.

-    Я-то в конце месяца, и у меня ваших проблем не будет. Мы, земляне, знаем, что студентам нужна воля, счастье и много беспорядочных половых связей. А вы на Иммее, вечные девственники, вообще без понятия...

Я не смотрел, но видимо Тим вышел из себя, и что-то такое отразилось на его лице, поскольку Сур осекся и от души рассмеялся. Впрочем, фраза про девственников зацепила и меня. Я вспомнил три блаженных месяца реабилитации, пока моя ирра жила со мной в одной палате. Каждую ночь она обнимала меня, прижималась ко мне, целовала, позволяла ласкать себя, но на этом все. Жестокая хищница. Последние полтора года я провел в фантазиях о ее теле, ее прикосновениях, запахе. Звонил ей каждую свободную минуту, слушал ее ласковые речи и мечтал коснуться хотя бы на мгновение. И, конечно, она мне снилась. И сновидения в школе не шли ни в какое сравнение с тем, что я видел теперь.

-    Глебыч, веселее, скоро выпустят вас, - отвлек меня от мыслей Сур. - Остались считанные минуты. Она реально тосковала по тебе тогда, я такого больше никогда не видел. Чтоб по мне так девчонка сохла когда-нибудь! Чем больше времени проходило, тем заметно сложнее ей было. Что? - Пожал плечами он, когда я резко встал и подошел к экрану. - Я молчал, потому что тебе и без того тяжело было. Не мог же я каждый раз звонить и выдавать что-то типа «хей, она сегодня отпинала Алекса».

-            Отпинала Алекса? - У меня внутри все замерло.

-    Ну, не то чтобы отпинала. Скорее тихонько навредила. Он говорил о тебе при всех в столовой. Не буду говорить что. Короче, мы мимо шли, она его рукой задела легонько так, а он буквально через минуту выблевал на стол все, вплоть до завтрака.

Тим за моей спиной засмеялся:

-            Римас умудрился и ее довести.

-            Я его убью, - прошептал я.

-    Да, забей. Кстати, чтоб ты знал, она мотоцикл починила сама, лично. Тимыч, расскажешь вечером про знакомство с ее семьей?

Тим угукнул, не отрываясь от наполнения чемодана.

-    Представят ко дво-ору, - пропел на манер барда Мансур и снова рассмеялся. - Короче, я пошел. У нас с мамчиком планы на совместную пиццу. До связи!

Экран стемнел.

-            С мамчиком, - фыркнул Тим.

Я разогнался, подпрыгнул, оттолкнулся ногой от стены и ударил раскрытой ладонью по потолку.

Гибрид снова фыркнул, но уже тише:

-            Сядь, посиди уже!

Я застонал и прижался лбом к прохладной стене. Сур прав: от знания, что она сама лично копалась в моей технике, тосковала так, что срывалась, терпеть стало сложнее. Я закрыл глаза и сосредоточился на биении ее сердца во мне - только это и помогало прошедшие полтора года. Это и работа до изнеможения.

-            Знаешь, я тоже завидую.

-            М? - не вник я сразу в суть слов Тима.

-    Вы одинаковые с ней. Какова вероятность мне встретить кого-то, кто будет столь же един в помыслах со мной? Или Суру. Я думаю, он с матерью решился поговорить начистоту год назад только из-за Илмеры и ее отношения к тебе.

Я открыл глаза, оторвался от стены и взглянул на Тима.

-    Удивлен? А между тем, все логично. Сур лично наблюдал, что не все женщины могут быть агрессивными или враждебными, что женщина может пожертвовать чем- то бескорыстно, и с ней можно общаться на равных. И любить. Хороший такой катализатор на фоне нашего отъезда из школы. Ты, следом я, а рядом Илмера, тоскующая по тебе и искренне помогающая ему с учебой. Ускоренная сепарация.

На моей кровати пиликнул смартфон. Я кинулся к нему и открыл сообщения.

-            Приехала?

Я кивнул. Вместо слов на экране была фотография главных ворот академии. В качестве ответа, отправил снимок таймера на своем рабочем столе.

Тим засмеялся.

-            На тебя жалко смотреть.

-            Еще целых пять минут, - простонал я.

-            Еще пять минут, и мы по регламенту запечатаем комнату, а потом ты будешь с

ней.

-            Месяц, и снова в изоляцию.

Тимур нарочито тяжело вздохнул.

-            Мне всегда всего мало, я знаю, - невесело рассмеялся я. - Все. Молчу.

Я снова завалился на кровать, закрьл глаза и вернулся в ту ночь, когда жизнь совершила крутой поворот.

«Для этой ирра честь, что ты захотел знать ее имя». Волнение охватило разум, заставляя сердце гнать кровь по венам быстрее. Мгновение, когда я перестал быть талантливым чистокровным с большими запросами и стал юным Землянином с уникальным будущим, мнение которого готовы бьли слышать лучшие умы Иммеи. Землянином, ради которого наследница правящего дома перекроила свое будущее. Неплохое начало. Но тут же разочарованно выдохнул. И которому она ни разу еще не позволила раздеть себя.

Моя ирра - истинная тала. Она хотела меня здорового, счастливого, реализовавшегося, и она получает меня именно такого, и так как хочет сама. Я улыбнулся своим умозаключениям. Подобный расклад вещей в ее эмоциях меня вполне устраивал. Он гарантировал полное отсутствие чувства вины или долга с моей стороны. Оставалось только удовольствие от ощущения близости Селене и от ощущения ее желания быть со мной.

Вспомнились бесконечные ночи, когда я чувствовал себя на все сто с новым сердцем (все познается в сравнении), она на моей груди, и обожающий взгляд черных с золотистым ободком глаз.

Академия не походила на закрытые учебные заведения, наподобие лицеев для мальчиков или девочек, которые все еще существовали на Земле. Изоляция здесь приучала и, в основном, проверяла способность будущих членов экспедиций обитать в замкнутом пространстве на корабле, без физического контакта с внешним миром. Ограничения никак не касались возраста, пола или расы курсантов. За полтора года я получал несколько довольно прямолинейных предложений построить отношения или заняться сексом, это не считая заинтересованных взглядов и флирта. Оказалось, девушки-тала легко увлекались будущим прыгуном на окраины, несмотря на то, что он чистокровный землянин. Я всегда отказывал и старался говорить «нет» как можно прозрачнее.

Никто из этих иммеек не улыбался смущенному донельзя мальчишке в судьбой забытом городке на Земле. Никто из них не шегттал ему «никогда не сомневайся в себе», никто не становился владельцем его сердца. Да и в целом, все они не были одной единственной потрясающей Селене. Я подумал о тех, кому за время нашей разлуки отказала она. Наверняка, были такие.

-     Знаешь, когда ты думаешь о ней, у тебя на лице написано, - отвлек Тим.

-    Тогда не смотри. Кстати, - я открыл глаза и повернул голову в его сторону. - Насчет слов Сура... А ты-то чего по чужим комнатам не ходишь?

Тим поморщился, застегнул чемодан и бросил мимолетный взгляд на мой таймер, прежде чем сесть за свой стол.

-    Хочу что-то серьезное. Я же сказал, хочу как ты. Хочу союзника и любить. К тому же я занят пока. Если ты не заметил, то я тут не самый умный, и даже не среди успешных на потоке.

Вспомнился Мефет со своим курсом истории прыжков и подробные записи судовых врачей прыгунов о состоянии психики экипажа.

-     Тим.

-     А?

-     Ты уверен, что хочешь таскаться со мной по Вселенной?

Гибрид усмехнулся.

-     Абсолютно.

-     А если не успеешь найти кого хочешь до первого полета?

-    Значит, найду после. Или во время, - заулыбался Тим. - Ты видел отделение пилотов? Там одни девчонки. Заметил, как они на тебя смотрят? Не в смысле секса, а в смысле вероятного командира. Я уверен, что половина точно подадут документы в твою тренировочную группу и будут готовы выучить русский.

Я засмеялся.

-     Сур тебя убьет. Он же нашим пилотом собрался быть.

-    Да, Сур нас убьет! Всех. Буквально. Вот проведет сам корабль через учебную полосу препятствий - тогда поверю, что пилот. Пройдет аккредитование у кого- нибудь вроде Перса, тогда поверю, что кризисный пилот.

Все еще улыбаясь словам друга, я повернул голову и снова уставился в потолок. Сур справится.

Таймер издал характерный писк. Я вскочил, убрал смартфон в карман, накинул куртку, подхватил сумку и выбежал за дверь. Тим последовал за мной. Мы запечатали комнату, и я понесся по общежитию вниз, к выходу. Встречные курсанты с любопытством смотрели мне в лицо. Тала тут с первого дня интересовались моей мимикой, называя ее эмоциональной, а сейчас она видимо бьла особенно живой.

На улице по глазам ударило солнце. Вообще говоря, кюн, но, к недоумению местных, я никак не мог привыкнуть к иному названию звезды. Я остановился на мгновение, привыкая к яркому свету, и снова побежал, на этот раз к главным воротам.

-    Курсант Глеб, стоять! - Один из офицеров, попавшихся мне на пути, протянул ладонь, указывая, где мне надлежало остановиться. Проклиная все и вся, я резко затормозил.

-     Слушаю?

Вместо ответа офицер рассмеялся. Я узнал Крона.

-     Да, шучу я. Лети. Она там ждет.

Я был слишком увлечен одним единственным желанием настолько, что не узнал своего непосредственного руководителя, поэтому и тут раздумывать не стал, просто кивнул и побежал дальше.

Голубой смарт, ровно такой же, как там, на Земле, стоял напротив ворот. Облегающие джинсы и толстовка, перламутровая коса, перекинутая через плечо, скрещенные на груди руки. Она опиралась о капот и не сводила с меня своих черных глаз. Не думая больше ни о чем, я миновал детектор, на бегу снял сумку с плеча, швырнул к колесам ее машины и обнял стройное хищное тело. Потом поцеловал. Ее запах, вкус, она сама - всего оказалось так много сразу, что я на краткое мгновение потерял ощущение реальности, оглох, ослеп и, кажется, что-то еще. Очнулся от понимания, что целую ее не так. Слишком грубо или алчно. И сжимаю ее слишком сильно. Напуганный, что мог причинить боль, я резко сбавил обороты и постарался стать нежным, как раньше.

-    Глеб, - прошептала она мне в губы и прикоснулась пальцами к моей щеке, очертила скулу, спустилась к шее, потом ниже, прижала ладонь к груди, где билось сердце.

-    А? - выдохнул я, стараясь не думать о своих многочисленных фантазиях и желаниях.

-     Ты потрясающий.

Я закрьл глаза и снова прижался к ее губам, провел языком по верхнему ряду острых зубов, коснулся неба. Я хотел проникать в нее снова и снова, пока она не начнет задыхаться, пока не почувствую ее, как себя самого, пока не увижу, как она кончает.

Селене издала сдавленный гортанный стон. Мне послышалось в нем невнятное «Глеб».

-     А? - я оторвался от ее рта и заглянул в черные затуманенные глаза.

-    Стой, - тяжело дыша, она прижала пальцы к моим губам. - Тут... - Она перешла на родной язык. - На Тала не надо в обществе...

-     Понял, - перебил я и лизнул ее пальцы. Не удержался.

Она вздрогнула и отдернула руку.

-     Тим где?

Я все еще держал ее в объятиях, не собирался отпускать, соскучился безумно, а она про Тима?

-    Он не твой чистокровный. - Я чувствовал себя расстроенным и немного обиженным. Пару секунд понадобилось, чтобы сообразить, что ревную.

Селене засмеялась, глаза ее стали золотыми.

-    Чем быстрее в машину сядет Тимур, тем быстрее мой чистокровный окажется в моем доме и моей кровати, - прошептала она.

Я дышать перестал. Потом вспомнил, как мы проводили время в одной кровати раньше, и так я точно не хотел.

-     В твоей кровати как? И-и-и ты опять смеешься, - вздохнул я после паузы.

Она сжала губы, стараясь сдержаться, но так бьло только хуже.

Глава вторая

Ипмера Селене

Он стал требовательным и высоким, и... широким. Почти два года я подмечала все изменения в его внешности, но по связи это не ощущалось так, как вживую.

И сильным. Под моей ладонью размеренно билось новое сердце и ходили мышцы. Он бежал ко мне, а я не могла оторвать взгляд. И чувствовала себя едва ли не хозяйкой Вселенной только потому, что этот восхитительный человек принадлежит мне, - глупая тала с глупыми мыслями. Потрясающий! Кажется, я до сих пор до конца не представляла насколько.

И чистокровный был недоволен, голубые глаза возмущенно сверкали. Он требовал, чтобы эта ирра дала ему то, что он желает. И не знает, каким мучением было засыпать в его руках ночами полтора года назад без права на большее.

-     Как захочешь ты.

Его лицо озарила счастливая улыбка. Он снова потянулся к моим губам, а я подумала, что еще одного поцелуя сейчас просто не выдержу. И объятий таких не вынесу. И прикосновения его тела к моему - тоже. Когда-то я осознавала, что он подавляет, теперь я выяснила, во что это выросло. Г олова пустела, воля исчезала, каждое нервное окончание требовало его ласки. Или грубости. Грубость мне тоже понравилась. Утонуть в нем как угодно и любой ценой.

-     Пожалуй, в машине подожду, - спас меня Тим.

Я осторожно высвободилась из рук Глеба и открьла багажник. Голубые глаза в очередной раз обиженно сверкнули в мою сторону. Я неслышно выдохнула. Как же сложно с ним. Упрямый, он думает, что прав, при этом отлично понимает мою точку зрения и все равно мучает меня. Словно он один прошел через разлуку.

В машине я ввела пункт назначения и включила автопилот.

-    Как дела? - улыбнулась я Тиму, который забрался на заднее сиденье и притих. Кажется, он искренне собрался делать вид, что его тут нет.

Глеб не сводил с меня своих светлых напряженных глаз. Мое внимание к его другу тоже вызвало приступ забавной ревности.

-    Хорошо, - смутился Тим, покосился на Глеба и поспешно добавил. - А ничего если я лекцию тут посмотрю, пока мы едем?

Я попыталась не рассмеяться.

-     Ничего.

Тим, стараясь не смотреть на меня лишний раз, надел наушники и преданно уставился в свой смартфон. А я подумала, что за предстоящее время поездки придется как-то уговорить этого чистокровного сменить настроение на более подходящее для знакомства с моим отцом.

- Глеб, - начала я мягко. Он тут же просиял, а я осеклась, наконец, сообразив, в чем дело. Захваченная водоворотом эмоций, тала совсем потеряла понимание, что такое человек. - Не сердись на эту имеейку. Я очень хочу тебя! Хочу так сильно, что совсем не могу думать, когда ты касаешься меня, и даже когда просто смотришь, я сбиваюсь с мыслей.

Как когда-то в школе его уши порозовели, подарив мне новую волну тепла и желания. Светлые глаза его стали яркими и чистыми как безоблачное небо над холмами Бий-Суу. Я залюбовалась этой нежной лазурью.

-    Ты говорил, что ирра делает меня вспыльчивой тала, и не иначе. Ты всегда похож на огонь, на пламя, но я не знаю, как это делается... - Я остановилась, стараясь подобрать правильные слова.

Выражение лица Глеба изменилось. Он взял меня за руку и переплел наши пальцы. Опасаясь, что он начнет извиняться, я поспешно продолжила:

-    Ты меня завораживаешь именно такой! И даже то, как ты требуешь и сердишься, и ревнуешь, - я улыбнулась, а он смущенно усмехнулся. - Мне бы хотелось уметь так. Мне очень нужно, чтобы ты видел мои мысли и эмоции. Они сильные и бесконечные. Я умею рассказывать о них словами. Можно я буду показывать тебе их так?

Глеб порывисто подался ко мне и поцеловал так же дико, как в первое мгновение этой встречи, заставив полностью потерять всякую способность мыслить. Непредсказуемый, сметающий все на своем пути пожар - вот кем он стал.

-     Глеб, ну, пожалуйста, - вздохнула я ему в губы.

Он рассмеялся и отпустил меня. Пришлось дать себе немного времени, прежде чем продолжить.

-     А еще мне нужно спросить тебя лично.

Брови его приподнялись в немом удивлении.

-     Ты уверен, что готов связать себя со мной и Пятым домом?

-     Да! - не раздумывая, ответил Глеб. - А ты?

Я заулыбалась.

-     Тогда отец ждет тебя.

-     Звучит зловеще. - Землянин шутил, но не без доли беспокойства.

-    Нет, в хорошем смысле ждет. У Крона разговоры только про его будущего любимого прыгуна.

Глеб засмеялся:

-     Вот теперь звучит действительно пугающе.

А уши порозовели. Я вспомнила, с каким воодушевленным выражением лица дядя сейчас стоял со мной и расписывал особенности мышления моего землянина.

-    Прирожденный лидер, ты ведь сразу в нем это почувствовала? - восхищался Крон.

-Да.

-    И особенно, конечно, поражает будущая команда. То, как она формируется, уникально! Я сделал запрос по тому мальчику на Земле. У него не просто хорошие перспективы в области пилотирования. Я получил доступ к результатам его вступительного тестирования. После первого этапа ему выдали расширенный список вопросов и заданий. Знаешь, что это значит?

-     Возможно, догадываюсь, но лучше ты.

-    Да, им интересуется разведка. Хотя его ответы лично мне говорят о том, что он не стремится к государственной или планетарной службе. Его разумом владеют удивительные межличностные отношения, которые сформировались в детстве. Уникально, уникально... - Крон окинул задумчивым взором проходную с детектором, линию ограждения и учебные корпуса академии вдалеке, разработанные и построенные в позднем стиле бионики. - На месте правящих домов только за одну твою наблюдательность я принял бы тебя досрочно в Совет, а не лишал права входить в него.

-    А что думаешь про Тимура? - Я считала секунды до встречи с Глебом, и мне абсолютно не хотелось вспоминать о последовавших за продажей платья наказаниях.

-    Я думаю, ты права. Его статус гибрида вызывает некоторые сомнения. Если бы не внешность, я бы сказал, что общаюсь с тала. Да и химия крови довольно своеобразная, но это могут быть и естественные аномалии или брак при производстве. По прилету на Землю узнай как можно больше о его семье.

Откапывать талантливые кадры, как мы выяснили, ты умеешь лучше наших рекрутеров.

Я засмеялась.

-    Он будет отличным лидером, хотя бы потому, что увел за собой наследницу старейшего из домов, несущую принадлежность к клану ирра. - Крон сместил взгляд на здание общежития.

-    Нет, дядя. Входящих в Совет такое скорее напугает. Слишком много влияния для семнадцатилетнего чистокровного человека.

-    После первой же экспедиции опасения в Совете пройдут. И я все же внесу на рассмотрение вопрос о твоем родовом праве. Твое мышление разбавит политические союзы молодых тала.

-    Я думаю, опасения лишь усилятся. Впрочем, каким бы не был результат, я не смогу регулярно представлять дом в Совете.

Крон улыбнулся.

-    Я этого и не прошу. Я прошу личным примером скорректировать недальновидное отношение родителей к нравственным чертам новых отпрысков. Наследники от поколения к поколению начинают все больше отрываться от социальных аспектов жизни тала. У меня почти на каждом курсе сидят юные умы, которые собираются использовать образование в качестве красивого политического костюма. Понимаешь что это?

-     Лицемерие. Эгоцентризм.

Дядя кивнул.

-    Глеб зовет их «мыльными пузырями». Странное определение, но довольно точное и емкое.

-     Он, конечно же, сразу их заметил.

-            И не только их. А вот и он несется к тебе от общежития, пойду пошучу что ли.

-     О чем задумалась? - отвлек меня от воспоминаний голос Глеба.

Я взглянула на него. На правом виске больше не выбивалась моя любимая прядь. Короткая военная стрижка скрыла все очарование его волос.

-     Что? - нахмурился он в ответ.

Я протянула руку и коснулась его виска.

-    Они потом отрастут, - Глеб тряхнул головой. - Отрастут, как тебе нравится. Времени на них в академии нет совсем. Так о чем думала?

-     О своем диалоге с Кроном про тебя, Тима, Мансура и Совет.

Мой чистокровный нахмурился и сжал челюсти. Он зачем-то брал на себя часть ответственности за решение домов лишить меня платья матери. Хотя в целом, это скорее бьла показательная мера в назидание другим наследникам. Выражение лица Глеба стало жестче, и я подумала о его человеческих привычках и эмоциях. Этот землянин упрям, не вспьльчив и злопамятен. Доверия к членам Совета он уже не проявит никогда, даже если предсказания Крона сбудутся, и мне вернут платье, Глеб свои взгляды не изменит.

-     Крон уверен, что Сур вскоре станет твоим пилотом.

Лазурные глаза немного потемнели, а губы растянулись в самодовольной улыбке.

-     Он годами справлялся с Тимом, само собой он справится с кораблем.

Я укоризненно покачала головой и оглянулась. Тимур увлеченно смотрел в свой смартфон, не обращая внимания на реальность вокруг.

-    Даже если слышит, все равно виду не подаст, - прокомментировал Глеб. - Что Крон про Совет говорил?

-    Что планирует после первой твоей экспедиции подать прошение о восстановлении меня в правах входящей. По факту просил меня лично приложить усилия к изменению текущей ситуации с наследниками.

-    Это он про пустозвонов? - Глеб усмехнулся. - Тимыч старается виду не подавать, но они его бесят. Знаешь, что заметил? - еще шире заулыбался мой чистокровный.

-     Что?

-    Высокопроцентные гибриды выглядят раз в пять равнодушнее тала. - Он начал открыто смеяться. - Пузыри любят либо обособленно ходить, либо ходить «в народ». Вот когда обособленно - все мирно, но когда они начинают играть в политиков беседующих с электоратом - надо видеть лица курсантов... Кроме гибридов. Эти не реагируют вообще. Кажется, создают видимость каких-то идеальных иммейцев.

Я с улыбкой наблюдала за Глебом. Чтобы он не подметил такие нюансы, даже надеяться не стоило.

-     Не все наследники такие.

Мой человек сощурился.

-    Я понял. Остальные по окончанию школы продают свое право быть частью элиты или не пользуются им.

За прошедшие годы я привыкла к его способности показывать все стороны реальности, и все же чувствовать себя глупой в такие моменты не перестала.

-    Не задумывалась, что мы сами создаем изолированный круг эгоцентричных, корыстных, лицемерных политиков.

-    Да, я не об этом. - Глеб протянул руку и коснулся моей косы на плече, провел по ней пальцами. - Я о том, что в самом сборище смысла нет. Ты ведь сама это сказала, только смотришь на свою мысль с точки зрения «я уйду», а не «зачем оно существует».

Какой же он потрясающий! В светлых глазах сверкнуло смущение. Порой казалось, что он нарочно старается поразить меня, чтобы увидеть это восхищение его разумом в моей мимике и взгляде. Думаю, изредка он все же делает это умышленно, но не сейчас.

-     Намекаешь, что от практики Первых собраний нужно отказаться?

-            Ну почему же намекаю, - невозмутимо кивнул Глеб. - Прямым текстом говорю.

Я закрьла глаза, откинулась на спинку кресла и засмеялась. Так легко и весело

мне бьло только с ним.

-     Что? - недоумевал мой чистокровный. - Не согласна?

-    Нет, - сквозь смех выдохнула я. - Согласна. Но меня к Совету точно не подпустят.

Он тоже заулыбался.

-     Так ты об этом не говори сразу. Потом сюрприз устроишь.

-    Глее-е-еб! Такие приемы впоследствии приводят к построению тоталитарных режимов. Политика должна основываться на прозрачности.

-     Так пузыри уже не сильно прозрачные!

-    Но они пока еще и не входят в Совет! И ты видишь, как реагируют на них остальные тала?

Глеб хмыкнул:

-    Хочешь сказать, родители впоследствии не помогут им сохранить места в Совете?

Я вновь попала в плен светлых ярких глаз. Дискуссия доставляла нам обоим удовольствие.

-     А вот это уже и есть задача: пресечь подобные действия, но не...

-    Но иными средствами, - перебил меня Глеб. - Понял. Короче, мое дело - прыгуны, выходы и экспедиции, а вот этот весь прозрачный хлам - тебе.

-    О, нет! - Я подалась к нему ближе и сощурилась. - Этот хлам и тебе теперь тоже! Я - наследница Пятого дома, а значит и ты. Входящий в род получает свое право на Совет.

На этот раз чистокровный фыркнул.

-     А полцарства тоже дадут?

Я не сразупоняла, что он имеет в виду детали распространенного сюжета старых русских сказок. На царевне, значит, жениться собрался, Иванушка?

-     Нет. Никаких привилегий, одни обязательства.

Глеб притворно выругался.

-     А нечего было спрашивать, как зовут. Наступила расплата.

-     Так я ж не думал.

-     Не думал, что будут проблемы?

Лазурь заискрилась весельем.

-     Не-е. Я просто не думал. Вообще. Вот как поцеловала, и все, и пусто.

Я засмеялась.

-    Хотя вру, - продолжил он. - Было две мысли. Первая: как тебя еще поцеловать. И вторая: как стать твоим парнем.

-     Хочешь сказать, я сама виновата?

С заднего сиденья послышался тихий печальный вздох. Мы одновременно обернулись к Тимуру. Тот растерянно на нас уставился.

Глава третья

Глеб

-    Все-таки слышит, - констатировал я. Ее заметно тревожило странное состояние Тима с самого начала поездки. Дальше так не могло продолжаться. - Да, не волнуйся так сильно. Он просто сохнет по девушке.

Тим смерил меня укоризненным взглядом.

-     По какой девушке? - не поняла Селене.

-    По идеальной. - Я заулыбался, глядя на недовольное лицо Тима. - Брось, она ж все равно узнает.

Я повернулся к Селене.

-    Он не хочет случайных отношений. Хочет, чтобы как у нас с тобой. А вот Сур хочет беспорядочных... - Не успел я договорить, как Тим захохотал. - Половых связей.

-     В смысле, девушки не существует? - уточнила Селене.

Я кивнул. Она беззвучно протянула понимающее «а». Раньше она так не делала. Чувствую, общение со мной ей на пользу не идет. Ну, или наоборот, делает ее ирра свободнее от многочисленных условностей тала. Дальше она свела брови на переносице и задумалась.

-    Илмера? - Тим не выдержал первый. Он казался смущенным, хотя виду старался не подавать.

-     А что в твоем понимании «идеальная»?

-     Не знаю.

Я вспомнил, как сам узнал свой идеал, и в какой момент. Осознанно - в день, когда она поцеловала, но в тот самый первый раз, когда она вышла из машины на школьной парковке, что-то изменилось. Я не смог поздороваться не потому, что такой стеснительный, и не потому, что со мной заговорила иммейка, а потому что это была она, и я пытался понять то новое неуловимое изменение в моей реальности. И дальше снова и снова, пока не пошел за ней следом в столовую. Тиму я никогда об этом не рассказывал, но он вполне мог догадаться.

-     Когда увижу ее, пойму. Как Глеб.

Догадался.

-    А теперь моя очередь сдавать друзей, - продолжил невозмутимо Тим. - «Вижу ее - хорошо, не вижу - тоскливо».

Я рывком подался назад, но удар не достиг цели.

-    В замкнутом пространстве у меня лучше показатели, забыл? - Тим победно усмехнулся. - Или вот: «я слышал, как она говорила сегодня с девчонками в столовой про секс. Сказала, что ей никто не нравится, и она не влюбляется, пока сама не захочет».

Он со смехом увернулся от нового удара и замолчал.

-     Все, теперь квиты? - поинтересовался я.

Тим с деланно каменным лицом кивнул, медленно вставил наушники и включил видео. Я покосился на Селене. Золотые глаза изучали меня с нескрываемым любопытством.

-     Это когда было?

-     Ночью на складе, перед «псами тьмы», или чего там они псы, не помню.

Она откинулась в кресле и взглянула на панель управления.

-     Поймет, как Глеб?

Это она тоже заметила. Я скрестил руки на груди и сосредоточил взгляд на дороге впереди.

-    До конкретной иммейки Глеба занимали только прыгуны. - Ответа она не ждала, но фраза пришла на ум, и хотелось ее озвучить.

-     До конкретного Глеба иммейку увлекали только языки.

-     Вот это и хочу! - вмешался Тим.

Я взял ее за руку и почувствовал, как она сплела наши пальцы.

Моя жизнь оказалась удивительной и непредсказуемой, хотя когда-то мне виделось иначе. Вспомнилась фраза, сказанная отцу во время ссоры, о девушке, которая улетит с Земли и забудет меня. Как же глупо и по-детски трагично это звучало.

«Ты ведь знаешь, что для меня оно ценно?»

Она была права, задав мне этот вопрос. Я не понимал. Довольно долго играл в обиженного судьбой, недостойного внимания подростка, - уж больно соблазнительный и выигрышный образ. Не хочешь бороться - стань юным фаталистом и расслабься. Я мог бы учиться в школе по-настоящему, мог бы найти способ заработать на сердце, только мне хотелось некоей абстрактной справедливости. Почему таким как Римас все дается, а мне нет? Я усмехнулся. Вот же... Мысли были. Что ему такого особенного дано?

Стоило мне приложить усилие, и я получал, что хотел. Мне смутно стало жаль Алекса, но я быстро вспомнил его скотскую натуру. Избить вездесущего сына прокурора все еще хотелось.

Бросил мимолетный взгляд на профиль Селене. Я понравился ей в первый же день -Тим был прав, - но сложно быть героем трагедии, если не играешь в ней. Два месяца изображал отверженного, пока она терпеливо здоровалась со мной раз за разом. И кто тут везучий? Я улыбнулся.

И немного трус. Когда ты на школьном дворе в компании массы свидетелей просишь иммейку поцеловать, ты - псих, и неважно, получишь отказ или нет. А когда наедине она говорит тебе «нет», ты получаешь удар. Я еще раз взглянул на ее профиль, потом на наши руки. Она бы не отказала, и, будь я внимательнее тогда и хоть чуточку умнее, ей не пришлось бы становиться центром публичного представления.

-     Осталось немного, - проговорила Селене.

Я кивнул. Встречаться с ее отцом лично мне пока еще не приходилось. Он намеревался прилететь на Землю во время моей реабилитации, но поездку пришлось отменить в последний момент - тогда я вздохнул с облегчением. Что бы ни говорила о здравомыслии Гериона Селене, мне было сложно представить, что вот так легко он примет чистокровного землянина, ради которого любимая дочь продала и потеряла привилегии, собралась поменять профессию, да потомка убийц тала, к тому же.

Ну и маму бы удар хватил. Она в то время плакала уже оттого, что жизнь сына начала проходить в обществе иммейки. Я постарался скрыть усмешку. Плакала, когда улетал. Через раз плакала по видеосвязи первые полгода. Вчера плакала, когда выяснила, что на Землю мы летим не сразу, и в ужасе смотрела на меня, когда пришлось рассказать про предстоящее знакомство с главой Пятого дома. Мама - есть мама.

-    А я читала, что в твоей академии девочки с Земли учатся, - довольно неуклюже начала она один из диалогов с полгода назад. - Это правда?

-     Гибриды, - кивнул я, стараясь не показать раздражение.

-     И вроде даже много.

Я снова кивнул.

-     А ты с ними ни с кем не общаешься?

-     Нет.

-     Ну, чего так? Они же тоже с Земли.

-     Я занят.

Она чуть помедлила, стараясь придумать еще какую-нибудь хитрость, но не смогла, поэтому заговорила прямым текстом:

-    Ты же свою Ильмеру не видишь. Мало ли с кем она там у себя встречается? И здесь она вон все время с Мансуром ходила. Девочек других много хороших!

-     Илмера, - поправил я.

Мама недовольно поджала губы.

-    Глеб, мало ли что она тебе дала, ты не думай, что обязательно должен быть в долгу перед ней.

-     Я не думаю.

-     Плохо, что твой руководитель - ее дядя. Но ему ты тоже не обязан...

В то мгновение я не выдержал и сменил тему, только она еще не раз старалась воскресить этот диалог. Наверное, для нее эти страхи имели какое-то значение, если она никак не могла их отпустить и постоянно навязывала мне. Тим убежден, что мама так пытается контролировать неконтролируемое - мою безопасность. Сама она дальше соседней области не выезжала и не стремилась, сначала зависела от родителей, потом от мужа. Отца такое положение вещей в браке устраивало.

Я сжал теплую маленькую ладонь в своей руке и ощутил взгляд черных глаз на себе. У меня все иначе. Я получил намного больше. И не имеет значения, чем закончится общение с Герионом.

-     Ты все еще можешь передумать, - улыбнулась Селене.

-     Не исключено, - кивнул я, глядя в черные глаза.

Она рассмеялась.

-     Это что? Ваше поместье? - Высунулся с заднего сиденья Тим.

Я перевел взгляд на дорогу впереди. Машина как раз свернула, и показалось небольшое довольно странное на вид поселение, окруженное лесом. В центре заметно выделялся двухэтажный каменный дом, архитектура которого частично напоминала древние постройки Тала.

-     Это основной корпус? - не стал дожидаться ответа Тим.

-     Да, - кивнула Селене.

-     А что за стиль? Впервые такое вижу.

Она хмыкнула и ответила на тала:

-    Папа называет его «приспособить неприспосабливаемое». Функциональность старых зданий - довольно спорная тема.

Я рассмотрел остальные корпуса:

-     Бионика.

Селене вновь кивнула. Она забрала у меня свою руку, выключила автопилот и закончила вручную маршрут аккурат перед центральным домом.

-     Приехали.

Мы с Тимом переглянулись и по одному выбрались из смарта. Возле распахнутых дверей, к которым вела полукруглая, выложенная камнем пологая насыпь, ожидал высокий иммеец. Он неотрывно наблюдал за нами. Его перламутровые, стриженные на военный манер волосы отливали на свету, их оттенок точно повторял оттенок до боли знакомой и обожаемой мною косы. Селене обогнула машину и встала рядом со мной. Хозяин дома мягко улыбнулся, спустился вниз и мне первому протянул руку. Я был готов ко всему, но не к банальному земному приветствию, и тем более не готов был стать тем, с кого он начнет.

-    Очень рад, наконец, с тобой познакомиться, Глеб, - произнес он на русском почти без акцента.

-    А... Взаимно. Здравствуйте. - Вышло криво - это я понял по тихому сопению Тима. Да к тому же еще мое обращение на «вы», которое тала, как правило, считали нелогичной конструкцией.

-     Ты, должно быть, Тимур, - перешел к моему другу Герион.

Тим выдал вежливое приветствие на тала. Вот кого можно знакомить с родителями. Не меня.

-    Привет, дочь, - все на том же хорошем русском продолжил Герион и вдруг неожиданно улыбнулся мне. - Пойдемте?

Селене взяла меня за руку и потянула следом за отцом в дом. Мы прошли в огромный, на два этажа холл, который, видимо, занимал почти все здание когда-то.

-    Это старый зал собраний, - прокомментировала она. - Он давно не нужен, но вон там, - она указала наверх, - хранится история решений Совета, принятых здесь.

Мы с Тимом задрали головы. Под потолком радиально от центра расходились объединенные в цепочку каменные шестигранные капсулы. По виду такой способ хранения рукописных текстов напоминал пчелиные соты. Почти все капсулы были запечатаны и датированы.

-    Нам туда. - Селене потянула меня дальше, к одному из шести открытых дверных проемов, овитых домашним плющом. - Здесь был единый круговой коридор с выходами к жилым и хозяйственным помещениям, его можно было частично разобрать без ущерба для наследия тала, поэтому свод теперь прозрачный. А дальше совсем симбиоз бионики и древних.

Тим толкнул меня локтем и кивком головы указал на ниши в стенах, демонстрирующие гостям сложные виды багнаков: от незаметных под пальцами стальных когтей до составных почти экзоскелетов с длинными клинками, делающими каждый удар их обладателя потенциально смертельным. Я повел плечом. С первого дня в академии навыки ближнего боя Крон решил преподавать мне лично. Тим после прохождения базового курса в общей группе присоединился к нам, и как раз на этапе освоения багнака, точнее его современной версии.

Из кругового коридора вели девять выходов. За одним из них нас ожидала светлая, открытая веранда с цветником, креслами и древним, внушительных размеров каменным камином. В окружении современных материалов он выглядел нелепым монстром, но вполне вписывался в общую странную архитектуру перестроенного дома.

-     Прошу, - указал нам с Тимом на кресла Герион.

Я и до этой минуты слабо представлял, о чем мог бы говорить с главой Пятого дома, а сейчас вовсе мыслей не было. Селене настаивала не применять этикет Иммеи, впрочем, все мои преподаватели были с ней солидарны. Оставаться чистокровным до конца - что-то вроде того. Но даже в качестве обычного землянина я понятия не имел, как общаться с отцом любимой девушки.

-    Крон очень много рассказывает о тебе, - начал Герион, как только мы сели. Он расположился напротив и с улыбкой посмотрел в глаза дочери. - А вот Илмера почти ничего не говорит.

Я искренне постарался придумать какой-то комментарий, но все прозвучало бы глупо, так что в итоге я просто пожал плечами.

-    Как ваши семьи переносят разлуку? - перешел он к обязательной у тала вежливости.

-    Нормально, - не задумываясь, выдал я и замолчал. На мгновение повисла странная пауза. Спас Тим довольно длинной и теплой речью о своей родне, а заодно и о моей.

-     Как вам обучение в академии?

Я хотел сказать «нормально», но быстро спохватился, поэтому на выходе у меня получилось:

-     Хорошо.

И опять Тим неплохо подобрал слова за нас обоих.

-    Тимур, остановится в гостевом корпусе, а ты, Глеб, у моей дочери. Я верно понял?

Я непроизвольно повернулся к Селене. Я буду с ней ночевать прям так открыто? Да?

-    Да, - ответила она отцу. Я перевел взгляд на него, и готов был поклясться, что его забавляет моя реакция.

-    Крон убежден, что ты один из лучших командиров экипажа на его памяти, - на этой фразе Герион заулыбался открыто.

-     Папа! - возмутилась Селене.

-    Ну, прости, - рассмеялся он. - Не удержался. Глеб, я буду рад познакомиться ближе и пообщаться, когда ты действительно захочешь. И с тобой, Тимур, тоже. Будьте как дома, отдыхайте. А мне пора присоединиться к жене и сыну.

С этими словами Герион поднялся, погладил Илмеру по голове и покинул комнату.

-            Где присоединиться? - уточнил Тим.

-            Они в городе. Пошли покажу, где сегодня живете, потом поедим.

-    Этот Глеб вел себя совсем глупо? - прошептал я на тала, когда она потянула меня по мощеной узкой тропинке через сад к маленькому одноэтажному корпусу, приютившемуся прямо за верандой.

Она тихо рассмеялась.

-    Нет. Наоборот. Ты ему понравился. Знаешь, как говорят тала? Командир - не тот, кто за всех решает, а тот, кто объединяет и кому доверяют. Это он и увидел.

Я прокрутил в голове диалог с Герионом с самого начала. Точно это увидел? Все зависит от интерпретации. Мои ответы больше походили на скудные попытки социопата общаться.

-    Не волнуйся. - Селене остановилась перед домиком и обернулась ко мне. - Крон вас двоих именно так и описывал. Тебе сюда, - кивнула она на дверь. - Тим, нам с тобой дальше.

Она отпустила мою руку и направилась дальше. Тим, проходя мимо, подмигнул мне. Будто за последние десять минут и без его насмешек мало было впечатлений. Я немного понаблюдал, как они огибают небольшой живописный пруд, развернулся и с замирающим сердцем вошел в ее дом, который до этого мгновения видел изнутри лишь частично и по связи.

Большая часть прихожей представляла собой гардероб. Планировка жилых помещений Иммеи несколько отличалась от привычных земных, если конечно не считать комнат в общежитии академии. Я удержался от соблазна прогуляться между полок и узнать, что скрывает верхняя одежда моей ирра. Пожалуй, узнаю это лично у нее. Точнее на ней. Не улыбаться таким чудесным фантазиям не получилось. В приподнятом настроении я прошел дальше и оказался в просторной комнате, объединяющей в себе гостиную, спальню и кухню. Прозрачные стены и потолок создавали ощущение невесомости. Для отчетности я удостоверился, что за дверью рядом с большой кроватью скрывается туалетная комната, и вернулся обратно.

Нужно было еще сходить в машину за вещами, и этим я предпочел заняться прежде, чем появится Илмера.

-    Я все еще с вами, - усмехнулся Тим, сидя за столом в домике моей тала, когда я зашел внутрь с двумя сумками на плече.

-            Да, я так и подумал.

Я сбросил свои вещи на пол, а чемодан Тима швырнул ему. Тот ловко принял пас.

-            Благодарю, друг мой.

-            Не за что, друг мой, - парировал я.

Селене заулыбалась. Она вытащила из сухого шкафа нечто упакованное в вакуум и установила в печь.

-            Взаимно? - с хитрой ухмылкой передразнил Тим мою недавнюю реплику.

Я не отреагировал. Вместо этого дошел до своей тала, обнял ее со спины и

прижался губами к ее затылку. Она замерла.

-            Тебе помочь? - прошептал я в мягкие шелковые волосы.

Она протяжно вздохнула.

-            Рано, да? - понял я ее реакцию.

Ее тонкие пальцы обхватили мои руки.

-            Нет.

-            «Нет, не нужна помощь» или «нет, не рано»?

Почувствовал, как внутри ее груди зарождается тихий урчащий звук, что-то среднее между смехом и рычанием.

-            Сейчас вообще запутался.

Селене обессилено откинулась мне на плечо и рассмеялась, а после реплики Тима «не, ну, я не хочу больше лекции смотреть» и вовсе застонала.

Глава четвертая

Илмера Селене

Я расположилась на стуле, спиной к столу и возможно излишне внимательно следила, как мой чистокровный убирает посуду. Сначала он выставил за дверь Тима вместе с вещами, затем усадил меня и теперь сосредоточенно разбирался с содержимым шкафов. Возможно, короткая стрижка подходила ему больше, да и розовые от смущения кончики ушей так видно бьло намного лучше, но я бы все же предпочла те вьющиеся жесткие длинные пряди. Прикасаться к ним, пропускать между пальцев.

Я подавила желание встать и провести ладонью по его плечам и спине. Вместо этого попыталась подобрать эпитеты, которые позволили бы мне в полной мере описать то восхищение и бесконечную потребность созерцать совершенное создание природы Земли, но всякое слово на знакомых мне языках казалось тусклым и пресным. Каждое его движение, каждый изгиб его тела вновь и вновь порождали в душе нелепое ощущение абсолютной власти над Вселенной только лишь потому, что этот чистокровный принадлежит мне, и я имею полное право любоваться им все мгновения своей жизни.

Глеб обернулся. В голубых глазах светились надежда и неуверенность.

-    О чем думаешь? - осторожно спросил он и, как когда-то в школе, принялся потирать свой правый локоть.

Я улыбнулась.

-            О том, какой ты красивый, и какая глупая тала.

-            Что?.. - Он недоверчиво засмеялся.

-    Ты меня завораживаешь с самого начала, и это неизменно. Но неизменно и странное чувство, будто я владею миром каждый раз, когда думаю о том, что ты мой. Глупая тала.

Мой чистокровный замер. Его дыхание сбилось, зрачки расширились. Я встала и приблизилась к нему, заглянула снизу вверх в эти потрясающие затуманенные желанием и страстью глаза.

-            Глеб, - позвала я.

Он выдохнул что-то едва различимое вроде «да». Я протянула руку и прикоснулась пальцами к его щеке.

-            Ты останешься со мной, в моей постели?

Это было слишком - знаю. Он ждал и хотел. И я не имела права мучить, но отказаться от чувственного удовольствия, которое давал мне только он один, не могла.

С тихим хриплым стоном Глеб прикрьл глаза и прижался губами к моей руке, затем склонился к моему лицу. Я ощутила его ладони на своей спине. Напряженный, чуть подрагивающий, он прижал меня к себе и замер. Я все еще смотрела снизу вверх в его полные страсти лазурные глаза. От настойчивого самоуверенного курсанта академии, что требовал моей ласки и любви, не осталось и следа. Будто потерянный, он ждал моей команды и чутко воспринимал каждое мое движение или вздох. И так бьло даже лучше. Я могла позволить себе делать, что вздумается.

Первое, что я хотела, - избавиться от его футболки. Глеб надрывно выдохнул, когда я провела ладонями по его обнаженной груди и запустила пальцы под пояс джинсов.

-            Ты разрешишь мне снять их? - вновь не удержалась я.

Вместо ответа услышала хриплый тихий стон у своего виска. Ощущение всевластия не проходило, лишь усиливалось. Борясь с желанием всецело обладать им как можно скорее, я расстегнула его ремень, ширинку джинсов, зацепила белье и потянула вниз. С пьлающими ушами и смущенными потемневшими глазами он помог мне снять с себя остатки одежды. Знаю, я слишком пристально рассматривала его, слишком медленно проводила пальцами по его коже. Мой потрясающий восхитительный чистокровный. От каждого легкого прикосновения он едва заметно вздрагивал.

Насладившись сполна великолепным зрелищем его обнаженного тела, я стянула через голову свою майку. Глеб очнулся и немного неуклюже, делая резкие движения, то поспешно, то вдруг осторожно, словно страшась спугнуть, один за другим снял с меня остальные предметы одежды. И с тихим прерывистым вдохом коснулся моей груди. Его поцелуи мгновенно менялись от безумных резких до излишне бережных, и обратно.

Больше не желая ждать, я чуть отстранилась, взяла его за руку и потянула за собой к кровати. Он не сводил с меня светлых напряженных глаз. Послушно лег на матрас и на мгновение зажмурился, когда я опустилась сверху на его бедра и замерла, прислушавшись к незнакомым пока ощущениям. Головокружительным ощущениям. Стоило мне пошевелиться, как Глеб застонал и выгнулся. То, что для меня бьло завораживающим наслаждением, для него бьло почти пыткой. Мои игры довели его до исступления. Я решила вводить его в такое состояние почаще, только иными путями - не имела никакого желания больше обходиться без этой физической связи с ним.

Горячий и твердый - с каждым движением я острее чувствовала его таким.

И терпеливый. Глеб удерживал меня за бедра, выгибался навстречу и хрипло бездумно шептал мое имя снова и снова. Я узнала истинное назначение своего родового слова: слушать, как невероятно красивый желанный мужчина кончает в меня с надрывным стоном «Селене».

Совершенно потерянная, я легла на его грудь и уткнулась носом в шею. Кожу покалывало, глаза были закрыты, а в голове не рождалось ни единой мысли.

Наверное, именно поэтому я сосредоточилась на его запахе.

Над ухом раздался тихий смешок.

-     Что ты делаешь?

Я заулыбалась. Заметил.

-     Ты вкусно пахнешь.

Глеб выдохнул и прижал меня к себе. Я вновь ощутила его возрастающее желание, а следом свой собственный мгновенный отклик. Он чуть выгнулся, и на этот раз мой незатуманенный разум детальнее разобрал реакцию собственных нервных окончаний. Ведомая смутной догадкой, я выпрямилась, оперлась ладонями о его живот и одним плавным движением погрузила его в себя еще глубже. Глеб застонал.

Глубже - этой своей потребности я не заметила в первый раз.

Он начал двигаться, и я поняла еще одно:

-     Сильнее.

От простой короткой команды мой чистокровный стал как будто безумнее. Тогда я узнала, что хочу видеть его таким в своей постели: диким, обжигающим.

-    Глубже, - уже вслух повторила я и получила неповторимого огненного мужчину.

Это была очередь ирра шептать, выдыхать и стонать его имя. Глеб, мой несравненный, мой завораживающий, мой.

Уставшая, я вновь опустилась на его грудь. Он обнял меня, снял с себя и бережно, будто я по-настоящему хрупкая, уложил рядом. В нежном поцелуе прикоснулся губами к моему виску.

-     Ты вкусно пахнешь.

Услышала его шепот над ухом и засмеялась.

-     И командуешь, - продолжил Глеб.

Я уловила улыбку в его интонации, но все же решила воспользоваться случаем и уточнить:

-     Не делать так?

-     Я этого не говорил.

Я потянулась и обняла его за шею, заглянула в светлые ласковые глаза. Он лукаво сощурился.

-     Ирра в душ донести или сама дойдет?

Рассмешил и озадачил одновременно. Разум запутался между логикой и странным желанием выбрать первое.

-    Значит, донести, - сделал неожиданный вывод Глеб и заулыбался. - Какие большие удивленные глаза. Красивые глаза. Возможно, ты хотела сказать, что сама дойдешь?

Я открыла рот, чтобы дать ответ, но тут же закрыла. Нет, я не хотела говорить, что пойду сама. Я боролась с осуждением самой себя за слишком явное желание побыть в его руках слабой. Тала так не поступают.

-    Ну вот, видишь, - Глеб встал с кровати, подтянул меня поближе к краю, поднял на руки и понес в соседнюю комнату.

Ощущения были странные.

-     А теперь что? - Поинтересовалась я, когда он остановился.

Чистокровный лукаво сощурился, усмехнулся и вместе со мной прыгнул в

бассейн горячего источника. Не удивлюсь, если он заранее это спланировал.

Я тряхнула головой, избавляясь от лишней воды на лице, открьла глаза и засмеялась.

-     Ты поэтому предложил донести?

-    Ага. - Счастливо заулыбался Глеб. Вода доходила ему до груди, и, в отличие от меня, волосы у него остались сухими. - И поэтому тоже.

-     Тоже?

Он пожал плечами, поставил меня на ноги и прижал к себе.

-    Много чего. Вот, к примеру, если тебя вывести из равновесия, то акцент становится заметным - звучит сексуально.

-     Что?

Глеб снова расплылся в задорной мальчишеской улыбке.

-    Шшто? - Потемневшая лазурь глаз засверкала искорками страсти. Он склонился к моему лицу и продолжил. - Глубжше. Силнее.

Тело мгновенно отреагировало на его поддразнивания. Только бьла одна небольшая сложность:

-     Глеб, - прошептала я. - Я сейчас не могу. Мне нужно немного времени.

Выражение лица моего чистокровного изменилось мгновенно. Он стал

сосредоточенным, серьезным, обеспокоенным - я это уже наблюдала, когда мне живот поцарапали. Только в ту ночь он бьл несколько меньше в размерах и чуть больше ребенком. Глеб распустил мои волосы и подал шампунь, а я вспомнила свои ощущения в день, когда впервые поцеловала его. Сидя в его куртке на стуле, я понимала, что он приятно подавляет. Вот те самые чувства вернулись, но в троекратном объеме. Не знаю, откуда во мне это наслаждение, наверное, что-то животное, нечто свойственное людям. Сильный молодой соблазнительный с моей точки зрения мужчина подкупал не думать, не делать резких движений, подпустить его как можно ближе и просто согласиться на все.

Я подумала о тех днях на Земле без него. Язык и социум, которые так увлекали меня, больше не вызывали интереса или азарта. Я размышляла эмоционально о русской речи только в контексте общения с Глебом. И свое будущее связывала с ним, а значит и с прыгунами. Нет, я вполне могла пойти своим маршрутом, как поступало большинство женщин тала, но это означало бы долгие годы проводить в разлуке. Ради чего? К тому же ирра обладают широким спектром талантов. Так что те несколько месяцев я занималась двумя вещами: помогала Мансуру с учебой и мамой и прислушивалась к своим ощущениям относительно различных профессиональных сфер.

С семьей Глеба общение мне, к сожалению, наладить не удалось. Отец его бьл не слишком разговорчив, мать с бабушкой враждебны, остальные отмалчивались, проявляли вежливость, но не более. Только Михаил Олегович, двоюродный дед Глеба, бьл искренне рад и моему появлению в городке, и моей привязанности к его внуку. Мне нравилось по ночам сидеть на складе в обществе старика, рассматривать изобретения моего чистокровного и слушать рассказы о детстве и юности исключительного дарования, которым Михаил Олегович так гордился.

«Зови дед Миха», - через пару недель уточнил он. - «А то все Михаил Олегович, да Михаил Олегович».

Глеб с плеском нырнул под воду, заставив меня рассмеяться, а потом ухватил за талию и утянул вниз, к себе. Он всерьез считал, что ирра можно застать врасплох в этом плане? Я расслабилась, задержала дыхание и чуть сощурилась, глядя в улыбающиеся светлые глаза. Он изобразил разочарование. Я вынырнула и снова рассмеялась, когда он последовал за мной и принялся забавно фыркать оттого, что вода попала в нос.

-    О чем задумалась? Совсем не обо мне. - В его голосе послышались прежние ревнивые нотки.

Я обняла его за талию и вполне серьезно ответила:

-    О тебе. О том, что мне ночами на свалке рассказывал твой дед. А еще вспомнила ту странную машинку с автопилотом и голосовым управлением, которая почему-то начинает врезаться в объекты, вместо того, чтобы огибать их, после последовательности команд «лево-право-лево».

Глеб захохотал.

-     Ошибки проектирования. Мне было девять.

Его ревность не имела отношения к зрелости. Это было детское чувство, когда соскучившийся по любимому субъекту ребенок требует больше внимания. Только у моего чистокровного чувство было максимально ненавязчивое и милое.

-    А еще мне понадобилось некоторое время, чтобы привыкнуть и спокойно называть его «дед Миха».

Глеб прижался носом к моему виску и продолжил смеяться.

-    И мне потребовалось почти два месяца, чтобы объяснить Мансуру, что с девушкой, которая нравится, эффективнее быть вежливым и нежным, чем толкать, пинать, ставить подножки и называть «страшилой». Но он все равно остался недоволен, потому что цитата: «да, ну, че-то она скучная какая-то оказалась».

-     Так это из-за тебя ему Йохана разонравилась?

Он вдруг стал серьезным и отстранился:

-     Тебя Римас доставал? Только без умалчиваний.

Когда Глебу требовалось что-то узнать у меня предельно честно, он всегда использовал это «без умалчиваний». Я еще не определилась, что думаю об этой фразе, но условия отношений принимала.

-Да.

Глеб молча нырнул под воду, затем выпрыгнул на пол, обернулся сухим полотенцем и ушел в комнату. Новость его разозлила. Я перевела взгляд на слив у края бассейна, постояла так немного и тоже нырнула. Вода горячего источника обволакивала и успокаивала.

Языки и психологию нейроморфов в качестве основной специализации выбрала не напрасно. Кораблю понадобится переводчик с земного чистокровного на логический тала. И кто лучше этой ирра пояснит форме Каме поведение и речь ее капитана? И удержит корабль от чрезмерного подражания? Я представила личность прыгуна через полгода после знакомства с Глебом, и задерживать дыхание под водой стало неудобно - смех душил. Я вынырнула и рассмеялась в голос.

Любопытные светлые глаза заглянули в туалетную комнату.

-     Ты чего?

-     Представила характер твоей Каме.

Чистокровный фыркнул и снова скрылся.

-     Ты будешь ее мамой, так что все в порядке! - Крикнул он.

Что?

Я поднялась по ступеням на пол, вытерлась, накинула свежую рубашку и вернулась в комнату. Глеб успел одеться и перестелить кровать.

-     Но растит корабль капитан.

-    И вы его зовете папой или мамой. Значит у моей будут оба. Логично же, - чистокровный встал напротив меня и улыбнулся. - И той Каме повезет с энэ.

Он подошел ближе, взял мою руку, перевернул ладонью вверх, положил на свою и принялся медленно очерчивать контуры моих пальцев.

-    Умная, добрая, сильная ирра правящего дома. Кому как не ей доверить корабль?

Стать энэ его прыгуна? Об этом я, само собой, не помышляла. Он смотрел вниз, на мою руку, а я смотрела на него. Не одна я скорректировала свое будущее, он сделал это наравне со мной. Мне захотелось показать ему всю гамму исключительных эмоций, которые я испытала.

-     Глеб, это честь, - тихо проговорила я. - Это больше, чем платье моей матери.

Он смущенно взглянул на меня сверху вниз.

Глава пятая

Глеб

Она никогда не смотрела на меня так. Я знал всю ее мимику, и то, что она почувствовала сейчас, она почувствовала впервые. На самом деле, я не рассчитывал произвести какое-то особое впечатление. Попросить ее стать энэ прыгуна казалось чем-то само собой разумеющимся, и немного тревожило чувство, что возможно навяжу ей дополнительную ответственность своим решением. Специально ждал личной встречи, чтобы узнать ее мнение и быстро сгладить углы в случае чего. С Кроном обсуждали реакцию социума на статус родителя нейроморфа, но только для капитана, про иных членов экипажа я узнать не догадался, а стоило.

Еще я понял, что не попросил, а поставил перед фактом, нужно бьло быстро исправляться.

-     Ты же не против?

Она отрицательно покачала головой. Мокрые пряди шевельнулись в такт движению. Я поднял руку и коснулся пальцами ее шеи. Перед глазами мелькнул образ: острые хрупкие плечи, распущенные длинные волосы едва прикрывают обнаженную грудь, изящный изгиб талии. Я не остановил воспоминание, и образ ожил: грациозная и уверенная она ритмично двигается, на ее бедрах лежат мои ладони.

Я поднял пальцы выше, коснулся тонкой маленькой ушной раковины, очертил линию скулы. И мне вдруг захотелось увидеть ее в спарринге или во время тренировки. Раньше я об этом не помышлял, не мог никак избавиться от ощущения тревоги при мысли о сражающейся ирра. Сейчас я вспомнил ее едва заметные прикосновения к гибридам в больничной палате и почувствовал восхищение, смешанное с желанием. До чего же она сексуальная!

Я знал это, но как будто иначе, не так глубоко.

«Глубжше». Я коснулся ее губ. Они приоткрылись. Чувственная, порывистая и грациозная.

Воображение нарисовало картину: проигравший поединок, я лежу на ковре, а она сидит на мне сверху в расстегнутой рубашке. Фантазия, видимо, показалась моему разуму недостаточно мучительной и яркой, и он выдумал новую: обнаженная ирра стремительно приближается ко мне, и я оказываюсь в полной ее власти.

-     Глеб,- позвала она.

Немного дезориентированный, я с трудом оторвал взгляд от ее губ и сосредоточился на глазах. Селене мягко улыбнулась и вопросительно приподняла брови.

-    Ты же, - голос предательски сорвался на хрип. Я перевел дыхание. - Ты ведь сильнее меня, да? Я имею в виду, в поединке.

Она озадаченно нахмурилась.

-Да.

-    Ну, я представил. - Пояснение все равно получилось малопонятным - по ее реакции угадал. Пришлось продолжить. - Только ты там обнаженная бьла.

Селене засмеялась, как тогда на школьном дворе. И прежде чем я осознал, что означает такой ее настрой, она хитро сощурилась и отступила на несколько шагов. Рубашка упала к ее ногам.

-     Убегай, чистокровный, - промурлыкала она на тала.

От первого ее прыжка я успел увернуться, причем довольно неуклюже. Она приземлилась на кровать, выпрямилась и с откровенно хищной улыбкой взглянула на меня. В черных глазах светился азарт. На второй ее прыжок я среагировал чуть лучше и только потом сообразил, что вообще не хочу никак реагировать. Я хочу сразу перейти к той части, где проиграл.

А дальше соблазнительная ирра немного не рассчитала. Два моих предыдущих маневра подсказали ждать неких попыток сопротивления, поэтому третьим прыжком она сбила меня с ног и сама испугалась.

-     Глеб! - возмущенно прошипела она.

Я поморщился от боли в лопатках и расхохотался. Во всяком случае, фантазия ожила - Селене бьла на мне и обнаженная. Правда, немного сердитая, но так даже лучше.

-     Ты мог бы хоть изобразить спарринг!

-     Я изобразил. Что-то, - после очередного приступа смеха добавил я.

Она невнятно зашипела на тала. Я различил только «чистокровный»,

«неосторожный» и «опять». Думаю, суть уловил, но подразнить очень захотелось.

-    Это ты сердишься, что я не сопротивлялся или что мне больно? - На последнем слове попытался сдержать смех и даже сыграть некое подобие растерянности.

Черные глаза сверкнули возмущением, она резко склонилась к моему лицу. Ее губы оказались на расстоянии всего нескольких сантиметров от моих, мокрые волосы упали на пол возле моей головы. Я замер, стараясь дышать как можно тише. Не знаю, что она намеревалась сделать, но очень хотел, чтобы сделала.

Мои трепетные ожидания убил сигнал запрашиваемой связи. От избытка недовольства я выругался, причем на тала, что бьло неожиданно даже для меня, не говоря уже о Селене. Перламутровые брови чуть приподнялись, а в золотых глазах застыло странное, пока незнакомое мне выражение. Медленно, под мелодичную трель вызова ее губы растянулись в лукавой улыбке. Всего несколько секунд, и она встала. Я еще немного полюбовался ее порывистыми движениями, пока она надевала рубашку и отвечала на вызов, потом нехотя сел.

В машине я не мог побыть наедине со своей девушкой из-за друга. В ее доме не могу остаться наедине из-за подруги. Какова бьла вероятность, что Арга позвонит в самый неподходящий момент? И только прислушавшись к диалогу, я понял, что веду себя грубо.

Прода от 19.11.2020, 12:00

От витиеватых извинений по поводу прерванного уединения Илмеры с ее человеком девушка быстро перешла к сути дела. Я поднялся с пола и приблизился к Селене.

-    Здравствуй, - поздоровалась со мной Арга. Ее русский за прошедшее время изменился не сильно. - Простить меня...

-    Продолжи, - прервал я ее на тала. Мне никогда не нравилась привычка иммейцев делать социальные реверансы даже тогда, когда требовалась срочность или сухая точность.

Арга не обиделась. А вот эта черта мне в иммейцах нравилась.

-    Я не могу справиться с ним сама. И доказать его действия тоже не могу. В правлении академии мне в помощь вызвали мейти, но они не нашли отпечатков или ДНК, и ни одного электронного следа.

Селене нахмурилась.

-     Они установили тебе новую защиту?

Арга кивнула.

-    Установили, только я домой сейчас зашла, а на кровати новая игрушка. Помоги мне, ирра.

Я нахмурился. Ситуация, действительно, складывалась отвратительная. Мейти - это не шериф с десятком помощников и штатом постовых в двадцать человек на огромный округ или область, это технически подкованные, укомплектованные новейшими разработками, отлично обученные тала.

-Ты точно определила личность гибрида? Или все же есть сомнения? - уточнил я.

-    Нет сомнений, - Арга отрицательно покачала головой. - Он всегда спрашивает, нравятся ли мне его подарки, но каждый раз без свидетелей и так, что я не могу сделать запись. Он не вредил мне физически, но я не чувствую себя в безопасности.

Я заметил, как напряглась спина Селене. Она старалась успокоить злость и обдумать ближайший план действий.

-    Включи маячок. Его сигнал исказить он вряд ли сумеет. И выезжай сюда. - Я не собирался позволять ирра тратить время на выяснение возражений с моей стороны. Хотел, чтобы она знала, что любое ее решение я буду уважать и поддерживать. К тому же быстро просчитывать вероятности у меня получалось лучше.

-    Да. - Арга кивнула, словно исполнять мои приказы входило в ее привычный распорядок жизни.

Селене перевела взгляд с экрана на меня и обратно.

-    Где ты планировала проводить отпуск? - В голове у меня сложился приблизительный план действий, осталось поделиться им с Тимом и оформить детали.

-             У родителей.

-             Сможешь взять его сейчас и согласовать удаленно?

-Да.

-             Тогда летишь с нами на Землю.

Арга замешкалась на мгновение и вновь кивнула.

-    Место на рейс мы выкупим сами. Вещи тоже. Твоя задача уйти в течение минуты.

-             Да. Я поняла.

Селене опять внимательно посмотрела на меня, но вслух заговорила только после того, как Арга в точности исполнила мои инструкции, и закончила видеозвонок.

-             Почему Земля?

-    Он не станет ждать ее месяц, полетит следом. Высокопроцентные гибриды растут в мегаполисах, и чувствуют себя свободно в технологически развитых местах, на Иммее, например. Если здесь с ним не справилось отделение мейти, значит, он очень и очень хорош, и мы, с большой вероятностью, бесполезны. - Я усмехнулся. - Зато на моей территории, в городке, где самая большая достопримечательность - это бывшая школьная медсестра с восемнадцатью кошками, а самое продвинутое техническое новшество - это фонари на свалке деда Михи, пусть попробует развернуться. Вокруг на тысячи гектар поля, подозрительные к чужакам фермеры с девизом «сначала стрелять, потом спрашивать» и ядовитая живность.

В ставших вдруг золотыми глазах появилось так любимое мной восхищение.

-             Не думала о тебе так. Теперь думаю. Ты потрясающий.

Я вспомнил ее обещание показывать мне эмоции словами, но заострять внимание на своих ощущениях не стал, хотя они, как обычно, были яркими и немного дезориентировали. Всегда умел откладывать сладкие моменты подальше от чужих глаз до поры, когда получу возможность достать их и насладиться в полной мере. Так что я перешел обратно к делу:

-             Где хотела бы расположить ее на ночь?

Селене покачала головой.

-             Глеб, я сделаю, как ты скажешь.

-    Тогда к Тиму. Он защитит при необходимости, но, главное, спровоцирует нездоровую ревность. Я попрошу его выйти к воротам и встретить девушку в соответствующем ключе.

Илмера пристально смотрела на меня, как будто изучала заново. Я улыбнулся.

-             Что?

Она отрицательно покачала головой.

-             Я проконтролирую систему охраны поместья. У меня сейчас какая задача?

-             Билет и вещи. - Я направился к столу, где лежал мой смартфон.

Тим ожидаемо не подвел. Он быстро проанализировал ситуацию, согласился с отведенной ему ролью и перешел к уточняющим вопросам.

-             Сколько ей ехать?

Я обернулся к Селене.

-             Полчаса, - не стала она дожидаться моего вопроса.

Тимур кивнул.

-             Понял, только мне пригодится помощь в размещении...

-    Само собой, - Илмера отвлеклась от оформления пассажирского билета на транспортный корабль направления Тала - Земля. - Я подойду и все устрою.

-    Понял, - повторил Тим. - Теперь насчет Земли. Логично позвонить моим по поводу гостевой спальни в доме.

Я отрицательно покачал головой.

-             Не хочу, чтобы твои родители пострадали.

-             Есть гостиницы, - откликнулась Селене.

Мы с Тимом переглянулись. Он заулыбался:

-    Ну, и кто обрадует сына шерифа? Ты или я? Давай, ты. С тобой он меньше спорит.

-    И попросить сына шерифа обрадовать шерифа самостоятельно? - уточнил с усмешкой я.

Тим кивнул.

Глава шестая

Илмера Селене

Выращивая первую форму Каме, ученые Тала помышляли лишь об исследованиях, о безграничных, чистых знаниях. Почившим умам уже не узнать, как сильно они изменили жизнь потомков.

Я чуть повернула голову, устраиваясь удобнее на груди Глеба. Он издал тихий смешок и прижал меня к себе сильнее. Я улыбнулась, но глаз открывать не стала.

Мне нравилось чувствовать его тело спиной, вдыхать его запах. К тому же, он наверняка сейчас сидел и играл в переглядки со смущенным Тимом. Арга, измученная преследователем, заснула на плече гибрида еще до отправления, и мой чистокровный не упускал шанс поиздеваться над другом.

Земля не была первой обитаемойпланетой, открытой экипажем прыгуна, но единственной, населенной разумными формами. Неосторожно войдя в воздушное пространство одного из государств, существовавших в тот период на планете, и не зная языка, Каме едва не погибла. Тала тогда, помимо иных научных изысканий, потратили почти столетие, выясняя причину своего поразительного сходства с людьми, и еще столетие на установление дипломатических связей.

Я ощутила прикосновение его губ к своему затылку и тепло, исходящее от его раскрытой ладони на моем животе. Он едва заметно пошевелил бедрами, и меня мгновенно накрыла волна желания. Не думаю, что он хотел меня сейчас до конца.

Этот чистокровный любил знать, что я жажду его, и провоцировал, а после прислушивался к моей реакции. Я не стала его разочаровывать. Тихо выдохнула и совсем немного выгнулась. Глеб снова хмыкнул. Я представила его очаровательную самодовольную усмешку и улыбнулась.

У тала и людей единый предок. Физические его следы не удалось обнаружить ни на одной из планет Солнечной системы, но оно и не требовалось. Генетического кода землян оказалось достаточно. Две ветви одного корня...

-  Стать энэ Каме? - Сегодня утром отец не выглядел удивленным, и интонация у него получилась больше утвердительная. Думаю, мой недоуменный взгляд оказался достаточно красноречивым, и ему пришлось продолжить. - Крон делился своими подозрениями относительно решений Глеба. Брат обожает парня, как родного сына.

-   Да, я знаю.

-  Я хочу извиниться перед тобой, дочь. Я был не прав, когда излишне переживал, что ты не справишься на Земле одна, и бьл не прав, когда считал чистокровных людей опасными без исключения. На какое-то время мне пора отойти от дел и очистить разум, иначе я рискую стать одним из печально известных членов Совета прошлого.

Я рассмеялась.

-  Начнешь строить жизнь юных поколений по законам времени, в котором замер твой интеллект? Люди так делают до сих пор. Глеб скорее исключение.

Отец заулыбался в ответ.

-  Однако же поразительное исключение! Родители формируют специальную образовательную программу детям, стремящимся к великой стезе. Закончив обучение, не каждый проходит отбор. А тут мальчишка самоучка с устаревшей литературой на бумажных носителях. И, дочь, я согласен с братом, постарайся прояснить наследие Тимура.

Еще один авторитетный тала с подозрениями относительно гибрида. Час назад я написала дяде с просьбой передать мне результаты анализов Тимура. Сейчас со мной был практикующий биомедик, я надеялась воспользоваться ее знаниями. И, конечно, у меня бьл Глеб, способный видеть сквозь пространство. Ему я также намеревалась открыть помыслы. Мой чистокровный - капитан этой команды, и я не вправе принимать решения относительно его экипажа втайне от него.

Глеб тихо засмеялся. Полагаю, это относилось к его молчаливому диалогу с Тимом, но любопытно мне стало, поэтому я приоткрьла глаза и тоже заулыбалась. Арга, окончательно погрузившись в исцеляющий отдых, спустила голову с плеча Тимура на его колени, закинула ноги на сиденье и вытянулась, на сколько позволяло пространство четырехместной секции. Тим поймал мой взгляд и смутился сильнее.

Вчера днем у ворот, следуя плану Глеба, он обнял совершенно незнакомую девушку словно родную, затем провел ночь в одном помещении с ней - этого оказалось слишком много. Его чуткая натура требовала иного построения отношений. Я впервые в жизни оценивающе оглядела подругу, как мог бы посмотреть на нее мужчина с Земли. Дочь трех поколений биомедиков, потомок создателей нейроморфов, она бьла прекрасна, насколько может быть прекрасна тала. Умная, уравновешенная, симметричная, тонкая, высокая. Я помнила, как Глеб любил мои волосы и глаза. Арга предпочитала стрижку значительно короче моей. Прямые бесцветные пряди доходили ей до плеч и сейчас ореолом окружали ее голову на коленях Тима. В цвет ее радужки вплетался алый обод, как у большинства тала. С точки зрения людей она должна быть привлекательна внешне и не только, но в мимике Тима читалось лишь легкое влечение, связанное, вероятно, с неудовлетворяемыми физическими потребностями.

Глеб склонился к моему лицу.

-   Не спишь?

Я улыбнулась.

-   Пойду прогуляюсь между секциями. Не возражаешь?

Я молча передвинулась на свое место. Глеб поцеловал меня в нос и ушел искать того, кого Арга называла Йенс. Фамилию она предпочитала не использовать.

-   Тимур, - позвала я тихо.

Он тут же с готовностью поднял на меня взгляд.

-   Спасибо тебе за помощь.

И снова смутился. Мне вдруг стало интересно, что думает о привлекательности Тимура Арга. Да и в целом мы давно не обсуждали эту сторону ее жизни.

Существовал ли в поле ее зрения мужчина, которого она желала, или она все так же абсолютно бьла увлечена делом своей жизни?

-   Могу я задать тебе некоторые вопросы?

Тим чуть нахмурился и утвердительно кивнул.

-  Я много знаю о тебе, но очень мало о твоей семье. Глеб только упоминал, что они экоактивисты.

Гибрид пожал плечами.

-  А там никаких отклонений, помимо странного, с точки зрения Глеба, выбора места жительства. Поэтому, наверное, мало знаешь. - Тим усмехнулся. - Это мое самое первое воспоминание о школе. Я зашел в автобус, а он с соседнего ряда на меня смотрит и говорит: «ты чего тут делаешь?».

Я тихо засмеялась, стараясь не потревожить сон подруги.

-  И Мансур из-за него выглядывает. Я думаю, мне повезло, оказаться там, где я оказался. Мое эмоциональное развитие несколько отличалось от свойственного высокопроцентным гибридам - я это позже понял. В детстве мне бьло трудно адаптироваться к социуму, трудно вступать в контакт со сверстниками, и Глеб просто таскал меня за собой повсюду, не обращал внимание на мое странное поведение. Они с Суром всегда ждали меня после занятий.

-   Это из-за среды?

Тим отрицательно покачал головой.

-  Среда не при чем. Само мироощущение бьло будто развернуто вовнутрь. Я не стремился к адаптации, как гибриды, только к развитию интеллекта. В средней школе сверстники на потоке поначалу пытались говорить со мной, но быстро сделали изгоем, а Глеб с интересом слушал мои монологи обо всем вокруг и не навязывал иной формы общения. Сур в этом смысле бьл похож на меня. С ним тоже никто, кроме Глеба, контакт поддерживать не мог.

В моей голове проносились тысячи мыслей, укладывая новые знания на уже существующую картину реальности.

-   А Мансур как общался?

Тим на мгновение притих, подождал, пока Арга сменила позу, и продолжил.

-  Агрессивный бьл, ранимый и замкнутый. Либо не говорил, либо говорил что-то резкое. Мы оба научились строить нормально диалог сначала с Глебом, потом друг с другом, и только потом с остальными. Правда, в ту ночь, когда вы в БСМП ходили, я выяснил, что Сур меня все эти годы слушал так же внимательно, как Глеб.

-   А твои родители?

-  Папа этолог, мама генетик. Отношения у них чудесные, здоровые, похожи на ваши с Глебом, поэтому родители к моим странностям не причастны точно.

Вот тут я бьла немного не согласна с Тимом.

-   Почему тебя решили сделать гибридом?

-  А-а-а, - протянул Тимур, словно неожиданно вспомнил что-то очень важное. - Это не они.

Не они?

-  Я просто привык, забываю. Физически моя мама - это моя тетя. Они усыновили меня сразу после гибели биологических родителей. Мне бьло два года, так что я ничего не помню. Может, травма и сказалась, не знаю. - Он вновь пожал плечами.

-   А биологические родители кем были?

Тим задумался.

-  Мать возглавляла кафедру биопрингинга в Московском отделении Военной Акдемии, отец занимался экспериментальной генной инженерией там же. - Он засмеялся. - Может, поэтому я гибрид, и поэтому такой странный бьл в детстве. Биологический отец чего начудить решил. Я об этом еще не размышлял.

Я улыбнулась в ответ.

-   Я вернулся, - Глеб сел на свое место. - О чем речь?

-  Рассказал о себе и семье своей, - откликнулся Тим. - Ну, как? Не сорвался Аурвааг?

Мой чистокровный задумчиво оглядел Аргу и отрицательно покачал головой.

-  Не сорвался, но оно не удивительно. Чтобы обойти мейги, нужна выдержка и хладнокровие. Нервы у парня явно крепкие.

Тим нахмурился.

-   Хочешь вывести его из равновесия?

-   Единственный способ поймать до конца отпуска - спровоцировать.

Я задумалась о юридической стороне вопроса. Семья Аурвааг принадлежала к экономической элите на Земле. Знание особенностей структуры человеческого социума рождали во мне сомнения относительно своевременной и прозрачной работы судебной и правоохранительной систем. Я нисколько не сомневалась в честности шерифа Юсуф или ее помощников, меня удручали высокопоставленные чины и склонность многих из них к использованию предоставленной им временно власти в личных интересах.

Я вздохнула. Два года назад я сама обманула правоохранительную систему, назвав Глеба подопечным Пятого дома. Возможно, лишив меня платья матери, Совет поступил куда как мудрее, чем известно им самим. Если дядя все же однажды выдвинет мою кандидатуру на выборы, то мое прошлое должно остаться максимально прозрачным. Я обязана рассказать шерифу о содеянном.

Арга вновь пошевелилась и Тим замер, чем насмешил Глеба. Тимур сделал вид, что реакция друга его не зацепила.

-   Не хочу ее тревожить. Она и без того измученная была.

Мой чистокровный лукаво сощурился и едва слышно прошептал:

-   И ты даже не заметил, что она красивая?

Вот оно. Мое предположение относительно внешности Арги оказалось верным.

-   Прекрати! - сверкнув сердитым взглядом, в той же манере ответил Тим.

-   Некрасивая?

-   Глеб! - прошипел Тимур и взглянул на меня, словно я могла как-то помочь.

Я в свою очередь растерянно посмотрела на спящую подругу, а потом задала

еще один, интересующий меня вопрос:

-  Почему именно она? Тала схожи между собой внешне. Арга не принадлежит к правящим или социально активным слоям общества, к тому же выбрала прикладную форму обучения. Она пропадает в доках среди обслуживающего персонала, нам с ней личную встречу организовать проблематично из-за ее графика. Он с выпускного курса, теоретик. Каким образом она могла привлечь внимание этого гибрида?

-  Меня больше интересуют его психопатические наклонности, - с радостью откликнулся Тим. - Для высокопроцентного гибрида это удивительно. И еще более удивительно, что нарушения в развитии не были установлены. Это уже четвертый по счету модифицированный с антисоциальным поведением... А! Или ты имеешь в виду, что установив причины его выбора, можно выработать эффективную стратегию?

Я кивнула.

-   Я об этом не подумал, - проговорил Тим.

Глава седьмая

Глеб

Я держал Селене за руку и краем глаза наблюдал за Тимуром и Аргой.

Вчетвером мы шли к выходу из терминала, и, если подруга моей ирра чувствовала себя свободно, то Тим заметно нервничал. Причем смущенным вчера он не был, вот эта резкая перемена в его поведении произошла за ночь. Я в очередной раз покосился на Аргу, увлеченную изучением окружающего пространства - на Земле она была впервые, - потом поймал взгляд Тима. Он нервно усмехнулся и с нарочитым интересом обернулся к чемоданам, словно нужно было проверять едут они следом или нет. До посадки мне чудилось влечение Тимура к этой тала с алыми глазами, но сейчас я понимал, что причина растрепанных эмоций гибрида была иной. А вот какой, мне предстояло выяснить. Я Тима таким не видел очень давно.

В зоне прибытия с радостным кличем к нам навстречу кинулся Мансур.

-    Академики! - игнорируя правила приличия и обводя наши лица счастливым взглядом, воскликнул он, а дальше с не менее счастливым возгласом «иммейка» обнял мою ирра.

Я уставился на странное зрелище. Селене отпустила мою руку, обняла моего друга в ответ и мягко похлопала его по спине. Я вспомнил фантазии матери об отношениях Сура с Илмерой и подумал, что похожие проявления эмоций родительница легко могла неверно истолковать.

-            Как ты? - улыбнулась Селене, когда Сур ее отпустил. - Уже выздоровел?

-            Ты болел? - удивился Тим и отчего-то посмотрел на меня.

Я пожал плечами. Понятия не имел, о чем вообще речь.

-    Ага, - кивнул Сур и снова смерил нас с Тимом оценивающим взглядом. - Ну? Пошли?

-            Мансур, - остановила его Селене. - Позволь представить тебе мою подругу.

Я заметил растерянность на лице своего будущего пилота, у которого я в

ближайшее время побольше расспрошу про дружбу с моей девушкой.

-    Ой, - он перевел смущенный взгляд на Аргу. Мне почудилось замешательство и некоторая наигранность в голосе Сура, но настаивать на своих подозрениях я бы не стал. - Я не подумал, что вы с ними.

-    Ты, - поправила его невозмутимо тала с алыми глазами и протянула руку в привычном человеческом приветствии. - Мое имя - Арга.

Не почудилось. Мансур чересчур резко схватил ее кисть, и тут же, поймав себя на оплошности, стал излишне бережным. Брови этой тала удивленно взметнулись вверх. С такой странной реакцией на знакомство с собой она, полагаю, столкнулась впервые.

Я покосился на Селене, она улыбнулась мне и, копируя мою манеру невербального общения, повела неопределенно плечом. Да, она тоже заметила, что Арга с первого взгляда увлекла сына шерифа. И им предстояло жить под одной крышей? Я усмехнулся, посмотрел на Тима, но тот задумчиво созерцал даль, и никак не реагировал на реальность.

В экспрессе до десятой путевой развязки свободная секция на восемь мест нашлась только в последнем вагоне.

-    И почему их так мало? - недовольно проворчал Сур, убирая чемоданы под сиденье. - Как будто люди ездят только по двое, четверо или восемь человек. Ну не делаете на шесть мест, так хоть на восемь тогда секций побольше... Не-е-ет.

Арга с нескрываемым интересом изучала Мансура, из-за чего он нервничал только сильнее.

-    Гибрид ты? - Спросила она, когда экспресс начал движение. Непривычный для Земли акцент резал слух. Все-таки тала, не владеющие человеческими языками, тут почти не появлялись.

-    Да. Низкопроцентный. - Он как будто остался невозмутим, но голос все равно дрогнул.

Это я со стороны так же глупо выглядел в школе?

-            У тебя глаза, как зелень, - озвучила свои наблюдения Арга.

Сур фыркнул.

-            А у тебя, как кровища.

Нет. Выглядел определенно не так. Я к своей ирра относился с уважением и нежностью.

-    Прекрасные, - спокойно продолжила Арга на тала. - Как плоды зарослей Мииль.

Илмера невозмутимо перевела фразу на русский.

А вот выбивающая из колеи честность и привычка напрямик высказывать мысли у Селене и ее подруги совпадали. Причем, это не было отличительной чертой всех тала, нет. Теперь я был знаком со многими жителями Иммеи, и мог смело утверждать это. Да, они честны, да, прямолинейны, но то требование сложившейся социальной структуры. Индивидуальные черты характера всегда разнились и накладывали отпечаток на поведение и речь. Арга и Илмера больше напоминали сестер, чем подруг.

Сур опустил взгляд и тут же заинтересовался Тимом:

-            Ты чего молчишь?

-            Думаю, - отмахнулся Тим.

-    Зануда, - беззлобно пробормотал Мансур и посмотрел на меня. - Что делать планируем? Ну, кроме как ловить какого-то там придурка.

Аргу он старался при этом не замечать, хотя она сидела рядом со мной, у окна. Я вдруг подумал, что вероятная причина отстраненности Тимура кроется как раз в прямолинейности одной отдельно взятой тала. Эта девчонка ему что-то сказала в своей манере. Осталось только узнать что.

-            Показаться родне, - улыбнулся я. - А дальше по желанию.

Сур хмыкнул.

-    Ну, ты-то в идеале планировал с девушкой запереться в комнате на весь месяц. Угадал?

Я кивнул. Чего скрывать?

-            Где ты учиться будет? - Снова проявила любопытство к Мансуру Арга.

-            Я учиться будет в академия на Земле, на пилота.

Возможно, мне почудилось, но Сур пожалел о своей грубости. Сказал не то, что подумал, - это я проходил. Помню.

Арга озадаченно нахмурилась и взглянула на Селене.

-            Я допустила какую-то оплошность во время знакомства?

-            Нет, - Илмера улыбнулась.

-            Тогда я ему неприятна?

Моя ирра совсем развеселилась.

-            Нет. Ты ему нравишься, поэтому он грубит.

Глаза Арги удивленно расширились. Она посмотрела на Сура, отчего тот непроизвольно заерзал, и вновь сосредоточила внимание на подруге.

-            Поясни.

-    Он тебя хочет. И начинает неосознанно защищаться от вероятной боли в случае отказа. Особенности личности. Он может их контролировать, но не сразу.

Тим едва слышно прыснул. Я постарался не проколоться так нелепо и сдержал смех. Учить иммейский Сур еще не начинал, и это сыграло против него.

Арга снова окинула Мансура внимательным задумчивым взглядом и продолжила.

-    Я раньше не думала об этом. Сейчас подумала, и мне нравятся его глаза, его руки и тело. Он привлекательный. Скажи ему, что я тоже его хочу. Ему не обязательно отталкивать.

С совершенно безмятежным лицом Селене повернулась к Мансуру.

-    Арга сказала, что у тебя красивые глаза, руки и тело. Ты привлекательный, и она тебя хочет.

Сур поперхнулся, и уже под хохот Тимура пытался совладать со смущением, кашлем и, в целом, с довольно странной ситуацией. Я припомнил, как он подбивал меня во дворе школы подойти и прямо попросить у Илмеры, что хочу, аргументируя свою позицию особенностями личности всех жителей Иммеи. Кто же знал, что однажды появится тала, которая сделает с ним то же самое.

-    Боюсь, теперь он не будет знать, как себя с тобой вести, - пояснила происходящее Селене. - Тебе нужно самой ему все прояснить и показать. И обязательно уточнить форму предлагаемых отношений. Еще не забыть учесть особенности характера, возраст и влияние культуры.

Арга кивнула.

-            А еще тебе понадобится терпение.

-            Это личный опыт? - не выдержал я.

Селене посмотрела на меня и ласково улыбнулась.

-            Да. - Затем она хитро сощурилась. - Но оно того стоило.

-            Теперь они воркуют, - пояснил Мансуру Тим. Его все еще пробирал смех.

Все с тем же неприкрытым любопытством Арга продолжила изучать Сура, а он

делал вид, что заинтересован всем вокруг, но только не ею.

-            Научит меня русский ты? - после недолгой паузы спросила она.

Бесстрашный Юсуф посмотрел на нее исподлобья.

-    Ты научит меня русский, - поправил он ее и кивнул. - Научу. Местоимение даже в вопросе ставь вперед.

Откровенно говоря, я не ожидал, что Сур отреагирует так спокойно. Я думал, придется просить его не обижать девчонку, даже если она его на самом деле не привлекает в плане секса, объяснять, что для этих двух тала характерна прямолинейность и наивность. Но он, кажется, сам успокоился, переварил и все понял.

Я откинулся на сиденье, взял Селене за плечи и потянул на себя. Ехать еще двадцать минут, обсуждать пока нечего, а, значит, можно насладиться теплом объятий моей умной и категорически откровенной ирра. Само по себе внутри появилось то самое, несравненное ощущение, когда она говорила мне что-то подобное, что сейчас слышал в свой адрес Сур. «Ты интересный», «ты красивый», «как ты это делаешь?». Я прикрыл глаза и улыбнулся, ощущая, как она постепенно расслабляется в моих руках. Если Мансур испытал то же самое, а я уверен, что он это почувствовал, то совсем скоро он начнет зависеть от прямолинейности Арги. Когда красивая умная девушка, которую ты к тому же считаешь привлекательной, не скрывает своего восхищения, это довольно сложно игнорировать.

Вспомнилась Йохана, вокруг которой Сур прыгал когда-то, и которой он устраивал свои беспощадные ухаживания. Тим уверял, что Юсуф потерял к ней интерес, поскольку она не бьла никогда объектом сексуального влечения с его стороны.

-    Она была детской влюбленностью, которую он должен бьл рано или поздно перерасти, - констатировал будничным тоном Тим несколько месяцев назад. Мы тогда лежали каждый на своей кровати после тренировки на выносливость и созерцали потолок. - Я это, кстати, с Илмерой обсуждал.

-    Когда? - Я уже даже не сильно удивлялся, что она нашла общий язык со всеми моими друзьями.

-            Звонила вчера, мы разговорились. Прости, я со своими тестами замотался.

Вроде хотел рассказать, помнил, помнил, а, когда тебя Перс все же выпустил с полигона, забыл. Она связалась именно со мной узнать, не нужна ли помощь в усмирении нашего дотошного наставника. Подозреваю, этому тала при встрече с ирра может и достаться... некоторая доля неприязни.

Тим засмеялся, глядя на мое довольное лицо.

-    Она в курсе, что мы, проходя созревание, постепенно объединяем объект влечения и объект желания. И в курсе, что у девчонок все иначе. Она отлично понимала, что Йохана для Сура идеальная красивая девочка, а хотел он гонщиц...

-            О, эти прекрасные леди в шортах, - заулыбался я. - Кто ж их не хотел?

Тим заложил руки за голову.

-    И либо он захочет Йохану, либо потеряет к ней интерес. Сложилось второе. Кстати, я уверен, что Илмера тогда в школе, наблюдая за тобой, оценивала и то, как ты воспринимаешь ее.

-            Я знаю.

-    Еще думаю, что, начав общаться с тобой, она сразу поняла, что твое эмоциональное развитие опережает возраст.

-            И это знаю...

Селене пошевелилась, устраиваясь в моих объятиях удобнее. Я приоткрьл глаза и оценил окружающую обстановку. Тимур перевел смартфон в режим голографического дисплея и просматривал учебные материалы, Сур делал вид, что его интересуют проносящиеся мимо пейзажи, Арга набирала сообщение. Удовлетворенный мирным течением дел, я вновь погрузился в размышления.

Те знания об иммейцах, которые существуют в общем доступе на Земле, весьма скудны и неточны. По факту тала отличает от людей тысячелетие искусственной селекции и изначальная изоляция в иных биологических факторах, в остальном, те же потребности, те же этапы развития и сепарации.

Раньше создание гибридов не вызывало у меня особых вопросов, теперь, как и Селене, находил эту затею довольно глупой. Во-первых, на Земле существовали свои разработки систем контроля мутаций, предназначенных для ДНК человека, но социум, а, как следствие, и рынок развил интерес к технологиям тала. Во-вторых, и именно это удивляло мою ирра больше всего, странный с ее точки зрения спрос на изменение внешности. Она хмурилась каждый раз, когда возвращалась мыслями к устоявшейся градации цен на процентные показатели гибридов. Я улыбнулся. В больнице она сначала думала об этом, потом протягивала руку к моему лицу и начинала очерчивать его контуры кончиками пальцев, убирать волосы за уши.

Я чуть крепче прижал ее к себе. Она обожала мою внешность. Помнится, в детстве какое-то время печалился, что не гибрид, пока не решил, что буду просто игнорировать этот факт. Теперь я любил свое отражение в зеркале и в зрачках Селене, когда она любовалась мной.

-    Оберегай ее, - попросил Герион утром перед выходом, когда мы на несколько минут остались с ним наедине.

Я не смог ответить, только кивнул. Любая фраза звучала бы глупо, да и сама просьба тоже не блистала. Я ведь жизнь за нее отдать готов бьл еще в школе. Конечно, я ее буду оберегать. Это, вроде как, сама собой разумеющаяся вещь. Зачем вслух произносить? Я вздохнул. Тим на моем месте выдал бы серьезную, хорошо выстроенную речь, достойную истинного политика. Вот кто мог бы по настоящему войти в один из правящих домов, а не я с моим молчанием и косноязычием. Как я буду справляться, когда дело дойдет до официальной записи в широкий круг?

Я усмехнулся. Представил, как возвращаюсь на два года назад и говорю себе: «хей, прыгун - только полдела, в свое совершеннолетие ты войдешь в широкий круг правления Иммеи». Абсурд. Нет? Первый и единственный чистокровный человек на союзной должности Тала. Точно абсурд! После завершения доверительного срока, иммейцы проголосуют за мой выход, с моей-то склонностью к «тоталитаризму» и «непрозрачности». Я постарался не рассмеяться и прижался губами к волосам Селене.

Но мысли тут же повернули к ее родовому праву, и веселье отступило. По достижении совершеннолетия она должна была войти во второй круг Совета, минуя ступень широкого. Ее мать получила от избирателей свое исключительное право передать по наследству официальное одеяние. Это невероятный кредит доверия. Они были убеждены, что ирра Мефис выберет верного тала взамен себя.

-    Абсурд, что первый круг Совета может на свое усмотрение менять волеизъявление народа. Как-то это не вяжется со справедливой системой правления. Права должны соблюдаться, а не одобряться или не одобряться горсткой людей...

-    Они не люди. Они тала, - поправил меня Крон вечером накануне первого дня отпуска. Я ужинал в столовой, а он в сопровождении Мефета, Крия и Нэрея привычно присоединился ко мне. Как-то с первого дня повелась эта странность, что мы с Тимом или я один с угрожающей частотой ели не в компании других курсантов, а в компании педагогов. Поначалу я как-то помалкивал в их присутствии, потом смирился.

-    Сама система кругов не реформировалась давно, - задумчиво прокомментировал Крий. - Давай, знаешь, я тебе допишу дополнительный курс истории формирования правящей структуры Тала. Тебе это точно понадобится.

Я со стоном выдохнул и закрьл глаза, чем вызвал смех остальных офицеров.

-    Он при тебе говорить опять перестанет, - пошутил Крон. - Но я согласен и с курсом, и с необходимостью реформ. Они не просто нужны, они необходимы. Появляются подводные течения, которые попросту игнорируются, а игнорировать такое нельзя.

Нэрей похлопал меня по плечу и перевел взгляд на Крона:

-    Ты о сторонниках прямой вертикали? Мы ж уже увидели, что они симпатий у избирателей не вызывают.

Крон вздохнул.

-    Не только о них. О ситуации в целом. Тут мелкий круг, там мелкий круг. Слишком много очагов брожения. Со временем один из них разрастется, и наступит крах. Хотя бы, для начала предложить жителям планеты ограничить возраст членов Совета. Этой реальностью должны управлять те, кто живут в ней, а не доживают.

Они вчетвером посмотрели на меня, ожидая очередного комментария, но я только плечами пожал. Если уж мне предстояло изучать подробно всю политическую структуру этой планеты, то и сочинять идеи ее реформирования я попробую после. Я всего лишь комментирую, что вижу.

- Прыгун хочу, а это не хочу, - после паузы проговорил я, чем рассмешил профессорский состав окончательно.

Если я буду угрожать стабильности системы хоть одним словом, даже с поддержкой голосующих тала, первый круг Совета постарается найти способ избавиться от меня так же, как избавился от Селене.

Поймал себя на наблюдении, что часть мыслей в голове кружится не на русском, а на тала. Что-то не мог вспомнить, как произносится, что-то вовсе охарактеризовать кратко и максимально емко мог только на иммейском. Особенно это касалось учебных курсов. К примеру, если строение физического воплощения прыгуна я знал и изучал здесь, на Земле, на родном языке в том числе, то саму форму Каме - только на тала, и попроси меня сейчас рассказать на русском, это был бы провал. Странное ощущение.

Селене положила ладонь мне на бедро и медленно провела ею до талии, спутав напрочь все мысли. Интересно, если бы она была рядом в академии все это время, насколько ниже были бы мои показатели?

Глава восьмая

Илмера Селене

Лада старалась не смотреть на меня, но, когда мы все же встречались взглядами, на ее лице отчетливо проступала смесь паники, презрения и недовольства. Прощать мне вмешательство в судьбу ее сына она не собиралась. И тот факт, что жить он во время отпуска собрался не на ферме, а в доме деда Михи, да еще со мной в одной комнате, ситуацию не упрощал. А вот Владимир с момента нашей последней встречи, кажется, проникся каким-то странным уважением. Но думаю, это в первую очередь было связано с успехами его сына. Глеб то и дело угрюмо поглядывал на отца и грустно на мать.

Ко мне подскочил Алексей, кажется, двенадцатый по старшинству кузен моего чистокровного, точно четвертый сын младшего брата его отца, - я вздохнула - и протянул руку.

-            Танец?

Он был старше Глеба, и больше остальных похож на него. Особенно это касалось глаз. Такие же голубые и удивительно светлые. Я нашла взглядом своего капитана. Он стоял в десяти метрах от меня, у жаровни, и о чем-то увлеченно спорил со своим дядей, тем, который старший брат его матери. Когда он сказал, что мы пойдем на семейный праздник, я почему-то представила небольшое тихое торжество по случаю успехов одного из представителей фамилии Вешняковых, и никак не ожидала танцы, барбекю, живую музыку, костры, запланированный салют и почти двести гостей. И самое поразительное, что это действительно бьло сугубо семейное празднество. Масштабы родственных связей своего землянина я представляла очень смутно - большая ошибка. Глеб заметил мой взгляд, оценил трудность, с которой я столкнулась, и кивнул.

Я повернулась к Алексею и протянула ему руку.

-Да.

Кавалер усмехнулся, бережно сжал мои пальцы и вывел на обширный деревянный помост, украшенный огнями и букетами цветов.

-            А без его разрешения никак?

-            Нет, - честно, без тени шутки ответила я. - И я не умею танцевать, как вы.

Алексей заулыбался, глядя на меня сверху вниз.

-            Это не беда.

Свободную руку он положил мне на талию и по факту просто закружил по танцполу под ритмичную музыку. В какой-то момент отскочил от меня, и мы с остальными участниками занятного действа просто хлопали и подпрыгивали на месте.

-            Иммейкам положено спрашивать разрешение на танец у своего парня?

Алексей вновь подхватил меня за талию, только теперь мы закружились в

другую сторону. Я удивленно взглянула в его светлые насмешливые глаза.

-    Нет. Я обращаюсь к нему за помощью, когда сталкиваюсь с незнакомой ситуацией в обществе землян.

-            А, - мой собеседник растерял бьлую уверенность.

-            У тебя глаза точно как у него. - Не выдержала я.

Алексей пожал плечами.

-    Ну, да. Бабка все любит повторять, что от прапрадеда достались. Красивый был, умный и все такое.

-            Как Глеб?

Алексей рассмеялся, остановился и передал мою руку подошедшему брату. Как покинул нас, я смотреть не стала.

-    Очаровываешь кузенов? - Мой чистокровный ласково заулыбался, обнял меня за талию и повел в следующем танце. На этот раз мелодия была размеренной и плавной. - Что ты ему сказала?

Я воспроизвела весь короткий диалог с Алексеем, и выжидающе взглянула на Глеба.

-    Скучная ты, - усмехнулся он. - Про меня говорила. С ним не флиртовала. Ладно, ладно, не смотри так сердито, все поясню. Флиртовать и не нужно. Лешка просто полюбопытствовал, а вдруг эта потрясающая девушка не так уж сильно влюблена в его брата. Мало ли.

Глеб рассмеялся, глядя на выражение моего лица.

-            Ты знал, - догадалась я.

Чистокровный кивнул и перешел на шепот.

-            Зато ты не скучала у стола в одиночестве.

-            Я не скучала, - в той же манере ответила я.

Глеб наклонился и поцеловал меня в лоб.

-            Беседы с дедом Михой не считаются.

Я была в корне не согласна, но решила промолчать. С Михаилом Олеговичем мне нравилось разговаривать полтора года назад, нравилось и теперь. Он обладал харизмой, невзирая на возраст, его разум оставался острым и открытым, он мог найти общий язык с любым собеседником и рассмешить - все те черты, которые тала называют мудростью. Именно мудрость и опьл, завершающих долгий жизненный путь старцев, в идеале приписывались членам первого круга Совета и должны бьли служить ориентиром младшим поколениям. Но так ли это? Какие ориентиры в действительности они нам дают? Я вдруг поняла, о чем хочу поговорить с дедом Вешняковых.

-            Я же не допускала никаких ошибок? - уточнила я на всякий случай.

Глеб усмехнулся.

-            Нет. Ты более чем вежлива, очаровательна и царственна.

Он снова рассмеялся, глядя на выражение моего лица.

-            Я шучу. Они привыкнут.

-    Ты не шутишь. И ты всегда веселишься, наблюдая за тем, как я общаюсь с землянами. И даже с гибридами.

Глеб расхохотался и обнял меня крепче. Окружающие без того поглядывали на нас, а так откровенно оборачиваться начали.

-    Я многих тут знаю или видела в городе, но не представляла, что вы родственники.

-    Да у меня четверть области родня. Они в этой земле корни как пустили после переселения, так и живут.

После переселения? Раньше мы не общались на эту тему. Значит, эти удивительные люди обитают здесь со времен критического сокращения популяции? Иными словами, Глеб - не только прямой потомок «палачей Иммеи», но еще и «рабочих рук»,

-            Так твои предки остановили голод?

-            Среди прочих, да, - кивнул он.

За следующие три года нужно будет составить краткую историю его рода. Избирателям стоит знать поразительное наследие этого чистокровного.

-            Ты расскажешь мне больше?

Он кивнул и заулыбался.

-            Собралась мою биографию для широкого круга писать?

Как он это делает?

-     Прошу общего внимания! Эй!! Народ!! - Над поляной разнесся внушительный

бас.

Полупрофессиональная музыкальная группа с занятным названием «Башмак егеря» имела родственные связи с родом Вешняковых лишь на треть. Мне эту информацию дед Миха выдал. В области ребята пользовались несомненным успехом, играли в стиле старого поп-фолка, славились своими импровизациями, и прямо сейчас были недовольны столь грубым вмешательством в творческий процесс.

Я перевела взгляд с их сердитых лиц на Глеба, но он тоже счастливым не выглядел. Я впервые задумалась о его собственном отношении к столь обширному торжеству, центром которого сделали его лично.

-    Народ, - повторил Владимир. - Хочу, чтобы все вспомнили, зачем тут собрались, обратили внимание на моего сына и его замечательную девушку и общими аплодисментами выразили свое восхищение его успехами.

Он не успел договорить, а люди уже среагировали. Хор, действительно, вышел оглушительным, раздавались выкрики и свистки. Когда шум прекратился, Владимир продолжил.

-     А еще я хочу извиниться...

Глеб замер. Я каждой клеткой своего тела и разума чувствовала охватившее его напряжение. Их отношения с отцом до сих пор оставались нейтральными, они никак не обсуждали пережитую ссору тогда, у амбара. Будто поставленный на паузу конфликт, где два противоборствующих лагеря не нападают друг на друга, взаимно уважают достижения друг друга, но делать шаги к перемирию не собираются. И вот вдруг что-то меняется?

-    Перед Глебом. - Владимир посмотрел на сына. - Почти два года назад ты попросил меня сказать, что я думаю, а я не сказал. Не сказал и позже. Не поддержал тебя. У меня не было ответов на твои вопросы, и я предпочел умолчать, потом сказать то, чего не думал. Прости меня.

Речь получилась короткая, прерывистая и немного скудная, но, насколько я могла судить, абсолютно искренняя. Единственное, мне было любопытно, почему Владимир не попросил прощения у сына лично? Зачем понадобилось столько зрителей? А потом я вспомнила свой первый поцелуй и непроизвольно улыбнулась. Неужели это поведение чистокровного представляло из себя наследственную модель? Вполне.

Глеб стоял и не шевелился.

-     Хочешь обнять его? - Едва слышно подсказала я.

Но мой землянин не шелохнулся. Только кулаки сжимал, разжимал и не сводил с отца тяжелого изучающего взгляда.

Владимира смутило молчание сына - это я заметила, но он постарался скрыть эмоции и довести задуманное до конца. Видимо, и не ждал иной реакции на свои слова. И здесь я тоже сделала предположение о некоей унаследованной модели поведения.

-    Хе-е-ей! - неожиданно воскликнул Всеволод, брат Владимира и отец Алексея, и поднял над головой бокал. Я старалась чаще повторять про себя имена и родственные связи, дабы запомнить и впоследствии не путаться в хитросплетении семейных уз Вешняковых.

-    За это нельзя не выпить! - подхватил дед Миха басом. Он приблизился к Владимиру и пристально смотрел на него.

Одобряющие возгласы и новая порция аплодисментов возвестили о желании присутствующих избежать неловкой ситуации. Словно ведомый общим настроением сгладить острые углы, Глеб сдвинулся с места и направился к отцу. Только шел плавно, ступал неслышно, расслабленный и готовый отразить нападение противника - боевая тактика шатри. Я последовала за ним, увлеченная новой привычкой чистокровного, о которой до сих пор не имела представления. Он не осознавал, что применяет навыки тала. От этого удивительного открытия я совсем не к месту захотела его. Перед глазами невольно возникли фантазии о том, как бы он мог сопротивляться мне при желании вчера днем, до звонка Арги, если бы захотел. Я постаралась взять свое воображение под контроль.

Владимир смотрел на сына с тревогой.

-     Не слишком к месту, да?

-    Да, - Глеб усмехнулся. - Но если бы ты не выгнал тогда, мне сложнее было бы уехать.

Я с интересом наблюдала за мимикой Владимира. К откровенному разговору здесь и сейчас, несмотря на извинение, он не был готов. Его смущали окружающие и я.

-     Мне моя жизнь сейчас нравится очень. - Закончил мысль Глеб.

Владимир начал заметно заводиться.

-     Ты нарочно?

Чистокровный отрицательно покачал головой. Извинение прозвучало слишком рано. Для Глеба конфликт все еще не был исчерпан, хотя на этот раз я не смогла понять почему.

-     Не хмурься, прекрасная ирра, - с улыбкой обратился он ко мне в машине.

Таксист с любопытством поглядывал на нас в зеркало заднего вида и с

недовольством косился на переднее пассажирское сиденье, где храпел дед Миха.

-     Считаешь, что я не готов простить отца, и никак не можешь понять почему?

Я кивнула.

-    Ты немного ошиблась, - Глеб погладил большим пальцем мою ладонь. - Я на него не обижаюсь, поэтому просьбы о прощении роли никакой не играют. Я сказал искренне: та ссора помогла мне. Она была нужна.

Я нахмурилась, глядя на его лицо, чем вызвала обворожительную улыбку в ответ.

-    Они все еще не верят мне, оба. Не принимают те части моей жизни, которые важны мне, которые в числе других определяют меня, как личность. Пока этого не будет, и разговаривать не о чем.

-     Каме, - поняла, наконец, я.

-    И ты, - добавил Глеб. - Ты - большая часть моей жизни. Или думаешь, я не заметил, как мама с тетками к тебе отнеслись при встрече? Да и после. Хочу, чтобы меня принимали таким, какой я есть. С профессией, которую я выбрал, с девушкой, которую я полюбил. Без этого отношений не построить. Да, ирра?

Он поднял руку и заправил выбившуюся из косы прядь волос мне за ухо.

Я улыбнулась. Теперь поняла. Поняла не только мотивы его поведения с родителями, но и причины, по которым его профессора любят беседовать с ним вне учебного времени.

Крон несколько раз со смехом описывал папе, как его обожаемый подопечный юнец покоряет умы закаленных жизнью тала. Дядю восхищала та легкость, с которой Глеб осознавал то, на что иным курсантам требовались знания, модели анализа и более зрелый возраст.

-    Крон тебя любит. - Я высказала мысль необдуманно, не успев сообразить, для чего хочу ее сообщить. Вероятно, алкоголь так сказался на моей нервной системе.

Глеб заулыбался снова.

-     Да, я знаю.

-     И дед твой, - продолжила я.

Чистокровный кивнул.

-     И это знаю.

В светлых глазах я прочла нежность. Он вдруг чему-то засмеялся.

Я вопросительно подняла брови, ожидая пояснений. Глеб пожал плечами и, кажется, немного смутился.

-    Да, ничего особенного. Мне когда-то казалось, что я - неудачник. Смешно вспомнить. А еще весело, потому что ты пьяная. Я тебя ни разу не поил, а стоило. Да, да, - он снова рассмеялся, - отвечаю на отлично обозначенный мимикой вопрос. У этой ирра сейчас все мысли на лице написаны.

Я задумалась над его словами. Тала не переняли пристрастие землян к дурманящим напиткам и веществам, теперь я на личном опыте поняла почему. Делиться размышлениями бесконтрольно в обществе Глеба я могла себе позволить, но допускать подобное в компании семьи, друзей, простых знакомых и тем более чужаков - неприемлемо. Так и имя раскрыть можно. В начальном курсе истории Межпланетного Содружества тема пагубных пристрастий раскрывалась в основном в ключе негативного влияния на организмы землян. Механизм действия алкоголя на нервную систему тала не описывался.

-            Пришла к осознанию причин отсутствия алкоголя на Иммее? - усмехнулся Глеб.

Я кивнула.

-     Мне сегодня лучше ни с кем не общаться больше.

Словно нарочно, Михаил Олегович всхрапнул сильнее обычного, чем насмешил нас обоих.

-     Нет, - Глеб отрицательно покачал головой. - Сегодня ты моя.

Его манера подстраивать тала под конструкции русского языка всегда меня очаровывала, но на этот раз я была больше, чем очарована. Фраза прозвучала чувственно и эротично. И, конечно, он понял, как она повлияла на меня.

Он взял меня за подбородок пальцами, склонился и едва ощутимо коснулся поцелуем моих губ. Я тихо прерывисто вздохнула и замерла, ожидая дальнейших его действий. Таксист резко нажал на тормоз, машина дернулась и заглохла. Если бы Глеб не удержал меня, я ударилась бы головой о переднее сиденье.

-     Извините, - виновато пробормотал водитель. - Ежи. Секунду.

Он выскочил из машины и начал с фонариком шарить под передними колесами. Я нахмурилась.

-     Этот человек кажется знакомым.

Чистокровный улыбнулся, обнял меня за плечи и прижал к своей груди.

-    Это Сергей. Ты с ним поздоровалась, но не узнала? Два года назад он был на одном с тобой потоке. Его отец владеет таксопарком. Добро пожаловать в очень, очень маленький городок, имеейка.

Глава девятая

Глеб

Я сидел на диване, вытянув ноги, и рассматривал свои босые ступни. Не то, чтобы они меня действительно занимали, просто так размышлять было удобнее.

- Жарень, - пожаловался Сур. Он расположился рядом и то и дело напряженно поглядывал на задний двор, где прогуливались Арга и Селене.

Иммейки экстремальные солнечные ванны переносили спокойно, Тим тоже, а вот нам с Мансуром быложарко.

-     Так сними футболку, как Глебыч, - пожал плечами Тимур.

Сур едва слышно, недовольно фыркнул.

-    Он стесняется, - пошутил я и тут же со смехом увернулся от удара смущенного друга. - Вдруг ей не понравится его туловище.

Тим заулыбался шутке.

-     Они же слышат, - прошипел Сур сквозь зубы.

Я оглянулся на распахнутые стеклянные двери, ведущие на задний двор. Девушки стояли по ту сторону пруда и оживленно беседовали.

-     Им не до нас.

Сур сверкнул глазами в сторону Арги и заметно покраснел, а я вспомнил о своем намерении выяснить причину странного поведения Тимура последние сутки.

-    Тим, - позвал я, и, когда он поднял голову, продолжил. - Она тебе позавчера ночью что сказала? Если не хочешь, не отвечай.

-     Кто? - не понял он.

-     Арга.

Сур встрепенулся и тоже заинтересовался вопросом.

-    А, - Тим задумался на мгновение. - Да, ничего особенного, на самом деле. Она просто спросила, почему я иду за тобой, не имея собственной цели, ведь высокопроцентные гибриды создаются независимыми. Я анализировал, вспоминал и в итоге понял, что, в самом деле, не имею и не имел цели иной, и это немного непонятно. Пьяаюсь осознать... Ну, то есть, почему у меня нет толком увлечений? Мне интересно все, но ровно, как бы одинаково. Как-то легко дается... А чтоб как у вас ярого желания всепоглощающего нету. Даже Мансур хочет быть пилотом, потому что страсть такая появилась. А мне с вами комфортно, и это меня ведет. Я не чувствую резона уходить и строить отношения с кем-то извне. Но и это меня не огорчает, на самом деле, увлекает во мне, как и все остальное, но не расстраивает. И вот всем этим хаосом я очень и очень озадачен.

-     Ты уверен, что не хочешь попробовать что-то свое? - уточнил я.

Тим отрицательно покачал головой.

-     Нет, нет. Точно говорю. Я же размышлял. И еще это...

-    Что? - Сур даже подался вперед. Он больше меня подтрунивал над Тимом все эти годы, но переживал за его самочувствие не меньше.

-    Почему я такой спокойный к сексу? Я вроде хочу, но и хочу только того, что хочу. Спокойный, но не как тала, не как гибриды. Я какой-то иной получился, - заключил Тим и нахмурился. - Мы с Илмерой во время полета про семью говорили, и она мне напомнила про биологических родителей, точнее про то, что гибридом меня сделал отец. Причем лично. Наверное, пора как-то выяснить, что у меня в цепочках.

-    Нет, погоди, - я вспомнил наш диалог накануне консервации комнаты. - Не так однозначно. Ты не все ровно воспринимаешь. Отношений хочешь конкретных, а описать девушку не можешь, ни с кем встречаться не пробуешь при этом. Как по мне, это что-то вполне четкое, хоть и странное.

-    Об этом я не думал. - Тим скрестил руки на груди и покусал нижнюю губу. - Точно надо выяснить. Иначе я от учебы постоянно отвлекаться буду.

Из сада послышался смех Арги. Сур тут же сосредоточил все внимание на ней, развеселив нас с Тимом.

-    Кончайте ржать надо мной, - огрызнулся он. - Вам хоть раз девчонка тала секс предлагала просто так, на время?

-     Постоянно, - дуэтом получилось у нас с Тимом.

Сур сердито передразнил наш ответ.

-    Это тебе вечером вчера предложение поступило? - Я во всех красках представил себе картину и ошалевшего от такой прямолинейности друга.

-    Ночью, - буркнул он. - Я попить на кухню пошел и с ней столкнулся. Между прочим, сложно отказывать, когда так настойчиво уговаривают.

Я сощурился, изучая мимику Сура. Уговаривают? Слабо представлял, что Арга уговаривала. Для тала «нет» - четкий ответ. Я бы поставил на то, что этот человек избегал конкретики в своих смущенных междометиях, пока имеейка сама не догадалась, что ей говорят «нет».

-    Отказывать? - Тима заинтересовало другое. - Ты же хотел беспорядочных половых связей.

Мансур возмущенно фыркнул.

-     Ну, не с подругой же Илмеры!

-     А, по-моему, ты просто влюбился, - констатировал Тим.

-     Нет!

-     Да, - Тим кивнул для верности.

-     Нет.

-Да.

-     Нет.

-Да.

-     Нет!

-     Тогда сними футболку, - ушел в новый виток спора Тим.

Глаза Сура удивленно расширились.

-     Что?!

Тим поднялся из кресла и прыгнул к дивану.

-     Давай...

-     Да, иди ты! - Юсуф вжался в спинку дивана, как в родную.

Я не выдержал и захохотал.

-    Давай, давай, - продолжал настаивать упертый гибрид. - Тебе же жарко! Ну, так сними...

-     Да, не хочу я! - Сур прижал руки к груди. - Отстань от меня, извращенец.

-    Она тебе нра-а-авится. Нра-а-авится. - Тимур выпрямился и принялся напевать все громче и громче. - Нра-а-авится! Влюбил...

На последнем слове Сур вскочил с дивана и зажал ладонью рот гибрида.

-     Ладно, ладно, - прошипел он свирепо. - Нравится. Доволен? И что с того?

Тим шмыгнул и убрал голову от рук нашего общего несчастного друга.

-     Да, ничего. Просто так выяснил. Из любопьяства.

Я снова засмеялся. Еще немного подобных приколов и у Сура глаз дергаться начнет.

-     Из любопытства?!

-    Ну и мы подсказать что-то можем. Легко же. - Тим пожал плечами. - Глебыч вообще вон опытный. Да, Глебыч?

Я с готовностью кивнул.

-    Опытный? - Мансур нервно взлохматил волосы на затьлке и сел обратно на диван. - Глеб, ты прости, конечно, но это она опытная. - Он кивнул в сторону Селене. - Она тебя хотела, она тебя получила. А меня хотят, как вещь какую-то недолговечную. Временное удобство.

Тим нахмурился, а я только заулыбался шире и покосился на гибрида.

-     Шериф-младший прав. Даже идея попросить ее открыто о чем-то бьла не моя.

- Я повернулся обратно к «временному удобству». - Но ты можешь обозначить желаемую позицию сразу. Воспользоваться своим же советом, так сказать.

-     Я обозначил, - он стал мрачным. - Она отказала.

Тим растерянно выдохнул.

-     Я не думал... Прости, пожалуйста.

Сур деланно небрежно махнул рукой.

-     Да, ладно. Не такая уж она и красивая, чтоб прям расстраиваться как-то особо.

-     Ну, да, - кивнул Тим и отвел взгляд.

Мансур, конечно же, так не думал, а Тим подыграл. Арга бьла красивой, как все иммейки. К тому же, невозможно искренне захотеть что-то серьезное с девушкой, не глядя на нее, как на самую привлекательную в мире особу.

Я впервые за долгое время представил, каково это бьло бы в школе получить отказ от Селене. Никогда не узнать ее имя. Боль пронзила грудь мгновенно, собралась комком где-то в животе и неприятно отдала в голову. Поспешно отогнал прочь подобные размышления. Не знаю, и знать не хочу. Но все же бьл один аспект, о котором я тоже давно не вспоминал. Гордости у Сура точно больше. Я с самого начала бьл согласен на любую форму отношений, лишь бы эта ирра бьла со мной. А может, лукавлю, и, как обычно я чувствую направление прыжка формы Каме, так я чувствовал тогда ее намерения на мой счет?

«Как вещь» или «временное удобство». Селене никогда не давала мне повода заподозрить что-то подобное в ее отношении ко мне, даже когда я ходил кругами и не мог элементарно поздороваться. Она захотела, она получила - так Сур сказал.

Меня вдруг как током пробрало.

Так это не я добился ее?

Нет, я как будто знал это раньше, но не так ясно и ошеломляюще. «Для этой ирра честь, что ты захотел знать ее имя», - она не пыталась сделать мне приятно или польстить, и не были слова лишь отражением ее чувств, она высказала истинные мысли. Я тихо выдохнул, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Моя ирра. Умная, внимательная, серьезная, осмотрительная, верная.

-    Я переведу Аргу в гостевую комнату у деда, - я взглянул на Мансура. - Она намерена улететь с планеты, как только удастся избавиться от Йенса.

Сур как будто расстроился, чего я точно не ожидал.

-     Не нужно переводить ее никуда.

-     Почему? - даже у Тима брови приподнялись.

Мансур фыркнул:

-    Ну, вы, как дети, честное слово! Женщина всегда может передумать - это же очевидно! А если я еще как-нибудь ее спасу от маньяка, ха?

Смех у нас троих получился громкий.

-    Кстати, насчет маньяка, - Тим убрал руки от лица и попытался выдохнуть и успокоиться. - Глебыч, что делать? Ждать?

-    Нет, конечно. - Я отрицательно покачал головой. - Вечером накануне общался с дядькой...

-     Которым? - Тут же с нарочитым энтузиазмом включился Сур.

-    Одним из, - одернул я его. Шутки относительно распространенности моего рода на территории города и окрестностей давно набили оскомину. Могли бы и не вспоминать. - Как только доставщики заметят что-то, мне позвонят.

-    О! - Обрадовался Сур. - Дядь Петя! А давайте закажем пиццу, а? И пончики. Только скажи, что я тоже тут.

Мы с Тимом снова засмеялись. Суру, как большому любителю покушать и похвалить скушанное на каждом углу, буквально все мои родственники, связанные с ресторанным бизнесом, предоставляли либо скидки, либо комплементы. Мансур, само собой, предпочитал второе. И в долгу не оставался. Его плещущий через край энтузиазм в обсуждении кулинарных изысков играл на руку всем. Лет десять назад мы втроем так по инициативе все того же дяди Пети провели праздник урожая в соседнем областном центре. За неделю Сур ему клиентов в новую пиццерию привел больше, чем рекламщики и аниматоры вместе взятые.

-    Ты как протянешь на прыгуне без доступа к пиршествам своим? - Тим взял со стола свой смартфон и набрал номер ресторана. Диалог долго вести не пришлось, условия заказа с пометкой «для Юсуфа» знал каждый сотрудник.

В глубине дома хлопнула входная дверь. Тим резко поднялся.

-     Мама!

-    А? - откликнулся приятный женский голос, а через минуту появилась сама хозяйка дома. - Вам не жарко? Закрой двери, да включи систему охлаждения.

Мы с Суром встали и поздоровались. Илона кивнула нам в ответ и взглянула в сторону двора.

-    Не, - Тим посмотрел туда же. - Нам нормально. - Он снова сосредоточил взгляд на лице матери. - Мам, а где документы по моим изменениям? Я не нашел.

Илона рассеянно пробормотала что-то вроде «хм», потом пожала плечами.

-     Не знаю, я давно не открывала сейф. Вечером поищу. Вы кушали?

-     Мы заказали, - гордо ответил за всех Сур.

Илона засмеялась, погладила по спине сына и молча удалилась. Тим озадаченно посмотрел ей вслед, потом перевел взгляд на меня.

Я утвердительно кивнул. Да, я тоже заметил, что она что-то скрыла и постаралась избежать прямого ответа на безобидный вопрос.

-            Вы чего в переглядки играете? Мы куда-то опять полезем? Драться и грабить?

- уточнил Мансур. - Только мне попадаться нельзя, меня из училища выставят.

Бравый пилот военно-космических войск не может привлекаться или иметь судимости. У меня и так приводы от мамы до четырнадцати есть.

Я усмехнулся.

-            Никуда не полезем. Просто Тимуру предстоит сложный разговор с родителями.

-    О-о-о, - понимающе протянул Сур. - Хочешь, помогу? Мне с мамой тоже начать было сложно, если б не Илмера, я бы даже сформулировать не смог ни одной фразы.

Тим вздохнул, сел обратно в кресло и уставился невидящим взором на пруд.

-     Страшно? - спросил я.

Он пожал плечами.

-    Немного. Что там такое, что нужно скрывать? - Тим немного помолчал. - И от какой истины меня нужно было спрятать здесь?

-    Да, ладно, - Сур поднялся и хлопнул Тимура по плечу. - Не ищи ты тайн везде. Может, родители у тебя реально чокнутые, и захотелось им растить ребенка в чистых условиях деревни. Сначала выясни, а потом бойся. Может, они считали, что ты станешь заносчивым, самодовольным проценгником в обществе таких же, а тут мы, простые, аж проще некуда.

Тим поднял на Сура насмешливый взгляд.

-     Простые? Вы-то? Вдвоем? Да?

Я засмеялся.

-     Конечно, - уверенно кивнул Мансур.

Брови у Тима приподнялись от такой непоколебимости.

-    Чего ты так смотришь? Да! - Юсуф-младший сощурился, и мимика его неуловимо напомнила привычное рабочее выражение лица шерифа.

-     Нет. - Тимур скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла.

-Да.

-            Нет -Да.

-     Нет.

-    Вы никогда не подеретесь, - проговорил я, наблюдая, как две тала приближаются к дому. Селене смотрела на меня и заметно прислушивалась к обрывкам нашего диалога. Арга же внимательно следила за Суром. Не знаю, что у нее было на уме, но внешне я бы предположил, что ее попытки договориться о временной связи основаны на неглубоким анализе самой себя и своих потребностей. В этом смысле Илмера в свои семнадцать была эмоционально старше подруги - лучше ориентировалась в себе. Ну, и не стоило сейчас списывать со счетов стресс от навязчивого преследования со стороны Аурваага. В чем-то Сур прав, его иммейка вполне может передумать, точнее додумать.

Осознал, что начал рассуждать, как типичный тала, и чуть не засмеялся. Так меня и поймала Селене.

Я закрыл глаза и расслабился, наслаждаясь сказочным поцелуем. Мои ночи, мои дни, ее ласки, ее губы - и так целый месяц!

Она сидела рядом, одна ее ладонь лежала на моем животе, второй она придерживала мой затылок. Как-то я раньше не замечал, что в этих отношениях ведет в основном она, но только что начал. Я вспомнил ее взгляд, когда во дворе школы она подалась ко мне, перешагнув через поднос с едой. Первое, что сделала «недоступная» прекрасная иммейка, - запустила пальцы в мои волосы, и с таким наслаждением это сделала, как будто давно хотела. Так вот. Не «как будто». Я улыбнулся ей в губы.

-    Что? - не поняла Селене. Я усмехнулся и отрицательно покачал головой. Что я ей отвечу? Что слегка туповат?

Ее черные глаза с интересом всматривались в мои. Мне было жарко, кожа была влажной и прохладной, а ее рука так и оставалась теплой и сухой, и эта разница ее не смущала. И я таял от завораживающего ощущения прикосновения ее ладони к моему обнаженному торсу.

-     О чем говорили? - улыбнулась она, все так же глядя мне в глаза.

Где-то поблизости захохотал Сур:

-     Можно подумать, он сейчас вспомнит. Даже мне неловко на вас смотреть.

Мне показалось или в глазах моей иммейки мелькнуло смущение? Она плавно

отодвинулась, восстановив безопасную дистанцию между нашими телами.

Глава десятая

Илмера Селене

Я стала вести себя, как человек! Еще позавчера утром просила Глеба сохранять нормы приличия в социуме, контролировать эмоции, и вот сама же ставлю в глупое положение друзей, вынужденных наблюдать за моей несдержанностью. Я осторожно вдохнула и выдохнула, приводя в порядок мысли. Чистые голубые глаза небес Бий- Суу изучали меня с нескрываемым любопытством и даже азартом. От него, несомненно, не укрылось, что я смущена. И, конечно, он догадается почему и будет донельзя доволен своим пагубным влиянием на эту ирра.

-     Еды заказали, - ответил за всех Тимур. - А вы о чем там говорили?

-     Обо мне, - мгновенно откликнулась Арга.

Я посмотрела на Сура и вновь испытала некоторую тревогу. С одной стороны, я знала, что он совершенно искренне добивается внимания моей подруги. С другой, я помнила, сколь непредсказуемы могут быть его устремления. Спрогнозировать результаты я не могу. Впрочем, Арга и не просила.

-    Мама встревожена моим решением отправиться на Землю, - уточнила она. - Папа не доверяет человеческой правоохранительной системе, хотя и признает, что работать с гибридами им должно быть привычнее.

-    Мамчик у меня справится с любым упырем. - Гордо сообщил Сур, после того, как я перевела речь подруги. - Она лучшая.

И тут же заметно смутился от заинтересованного взгляда Арги.

-    Илмера, он такой необычный, - призналась она мне полчаса назад, стоило нам выйти на задний двор и удалиться немного от дома.

- Ты не говорила, что люди такие разные. Я думала, они только внешне могут сильно отличаться. Он так часто краснеет ушами и щеками, когда я рядом с ним, особенно, когда предлагала ему временные отношения. Мне казалось, это то, чего он тоже хочет, когда смотрит на меня, но он отказал. - Она выглядела озадаченной. - Странно отказал. Я не сразу поняла, что отказал. И, кажется, он просил о чем-то постоянном, я не уверена. Он наедине со мной так странно говорит, много и непонятно. Я не разбираю смысл его русской речи, а тала он не знает. Шериф краткая, я все перевожу без труда, а с ним...

Она еще долго описывала тяготы своего пребывания в обществе непонятного, увлеченного ею землянина и протяжно вздыхала, а я старалась не улыбаться, вспоминая, как два месяца надеялась на простое «привет».

Но сейчас нужно было обсудить иное.

-    Тимур, - заговорила я. - Крон обратился ко мне с просьбой, о которой я хотела бы тебе рассказать, поскольку она затрагивает твое личное пространство.

Тим выжидающе взглянул на меня.

-    Ты знаешь, что куратор будущего экипажа обязан в первую очередь обеспечить безопасность экспедиций, что он несет ответственность за физическое и психологическое здоровье членов команды.

-            Да, я подписывал разрешение на обработку личных данных.

Я почувствовала пристальный взгляд своего чистокровного и решила включить в речь некоторые уточнения.

-    Он не хотел отвлекать тебя или Глеба от отпуска без крайней необходимости, поэтому обратился ко мне. Но я должна рассказать вам о его просьбе, поскольку считаю это нужным. Речь о твоем статусе гибрида.

Вся троица напряглась, и за этим стояло что-то большее, чем простое удивление.

-    Дело в том, что твоя психика отличается от психики гибридов или тала. Это не бросается в глаза сразу, но становится заметно при длительном общении или наблюдении. Крон получил расшифровки твоего кода, только медики ничего особенного не увидели, поэтому он просил меня узнать больше о твоем происхождении. Там я ничего из ряда вон не заметила, кроме...

-            Кроме личности моего биоотца, - нетерпеливо перебил меня Тим.

Я кивнула.

Он не выглядел сердитым или расстроенным, наоборот, был возбужден, а глаза горели азартом. Я осторожно взглянула на Глеба, не осуждает ли он меня. Только начав говорить, осознала насколько неприятно мне самой чувствовать себя скрытной с ним. Нет. Мой капитан не осуждал, но все же я приняла решение в будущем больше ничего не утаивать. Он был прав: эта ирра ведома желанием сама решать что, кому и когда говорить. С таким подходом здоровые отношения, основанные на открытом сотрудничестве, не построить.

-            И что ты нашла?

-    Не я. Арга. Я попросила Крона прислать мне расшифровки и утром передала их ей.

Тимур мгновенно сменил объект интереса.

-            И?

-    У тебя в коде много мусора. - Арга заговорила на тала. - В целом, на фоне расшифровок гибридов выглядит привычно, стандартные некритичные ошибки проектирования землян - встречается довольно часто, у нас на них уже не обращают внимания. Знаешь, как говорят, что сделано на Земле, то сделано на Земле. И я бы не обратила внимания, но Илмера просила быть придирчивой, так что я постаралась и кое-что обнаружила. Во всяком случае, мне так кажется. Я заметила своеобразные строки в коде гематоэнцефалического барьера. Запись имеет непривычную форму, такой раньше не встречала. Думаю, это что-то вроде усиленной защиты мозга от разрыва белковых цепей в результате потребления различных токсинов.

-            Я никогда не пьянею, - кивнул Тим. - Как тала. Это?

Арга отрицательно покачала головой.

-    Нет. Я хочу сказать, что впечатление, будто стандартно опасные токсины способны вывести твой мозг из строя быстрее, чем мозг человека. И вот таких мусорных блоков у тебя много, и я не уверена, что они, действительно, результат типичной для землян небрежности.

Тим откинулся на спинку своего кресла и уставился невидящим взглядом в пол. Глеб внимательно изучал лицо друга и размышлял о чем-то своем. Сур придвинулся ко мне ближе и тихо прошептал:

-            Переведи, пожалуйста.

Я с готовностью выполнила его просьбу. Выслушав меня, Мансур взглянул на Аргу.

-            То есть зрелые профессионалы не нашли, а ты нашла?

Я на всякий случай перевела его вопрос озадаченной подруге. Она в ответ смерила Сура сердитым взглядом.

-    Я практикующий хирург нейроморфных систем. У меня широкий спектр знаний, затрагивающий физиологию тала и людей.

Мансур выслушал мою версию ее слов и тоже заметно разозлился, но промолчал.

-    К слову, нейроморфов так убить можно, любым токсином - все еще сердито проговорила Арга. - Поэтому землян, имеющих доступ к искусственным биологическим системам, проверяют дополнительно, и контракты у них сложнее.

-            Хочешь сказать, я нейроморф? - невесело усмехнулся Тим.

-            Нет, конечно. - Арга встрепенулась. - О, ты шутишь... Но, все равно, нет.

Я улыбнулась. Мансур вышел из себя сам и сбил с мыслей ее, только я не

разобралась, в причине столь резкого перепада в его настроении.

-            А сейчас? - напомнил о себе он.

Я извинилась и перевела на русский оставшуюся часть диалога.

-    А, - усмехнулся Сур. - Тим, это замечание меня касалось и моих взглядов на экстремальное пилотирование. Типа я безответственный, и до техники меня допускать нельзя.

-            После такой пилот, - сердито откликнулась Арга, - лечить корабль долго!

-            Такого пилота, - поправил ее сдержанно Мансур.

Я взглянула удивленно на Глеба. Когда это у них спор начался? Но чистокровный только пожал плечами, а, значит, они с Тимом тоже предысторию не знали.

-            И что там лечить? Ну, обгорит обшивка, и?

-    А боль в психика! - взвилась Арга, напугав меня. Я впервые видела ее такой эмоциональной.

-    Стресс, - поморщившись, подсказал ей нужное слово Сур и кивнул в мою сторону. - А нейролингвист на что?

-    Она работает общение Каме и команда! Стресс она работает еще. Нельзя доводить Каме до стресс, потому что ты так хочешь! - Арга сделала несколько шагов к дивану. В глазах ее читался гнев.

-    Со стрессом она работает дополнительно, - поправил Сур. - И как, по-твоему, пройти тогда сквозь взрывную волну?

-            Далеко от взрыв... Взрыва, - вспомнила нужный падеж Арга.

Сур фыркнул.

-            Так речь же шла о невозможности избежать контакта.

Арга сощурилась и едва ли не нависла над явно наслаждающимся перепалкой Мансуром.

-    Упрямый, эксцентричный, - прошипела она на тала, - эгоцентричный, необученный человек.

-            Гипотетической невозможности, - с усмешкой добавил он на русском.

-            Я тебя не понимаю, - сердито перешла на чужой себе язык Арга.

-            А ты выучи. Ты же умная.

Я вздохнула. Бить по стулу ногой, дергать за волосы, ставить подножки и выводить из себя этот землянин так и не перестал, но это было вполне предсказуемо. Меня больше поразила реакция подруги. Как тала ее интеллекта могла отвечать на его выпады. Я вспомнила девушку Йохану, которая годами игнорировала нежелательное поведение Мансура. Почему Арга не смогла сохранять спокойствие? Это ведь легко. Или нет?

Я снова взглянула на Глеба. Не знаю зачем, наверное, слишком привыкла искать ответы на все у него. Оказалось, что он наблюдает за мной с ласковой улыбкой.

-    Ребят, - вдруг ожил Тим и с решительным видом поднялся из кресла. - Не возражаете, если я попрошу вас оставить меня наедине с мамой?

Глава одиннадцатая

Глеб

Парень прилетел. Это я понял сразу, как вошел в зал пиццерии, пропустив вперед себя Селене. Система видеонаблюдения у дядьки была старенькая и любопытство свое к тому или иному участку помещения выдавала едва заметными подмигиваниями индикатора, поэтому, когда автоматика проявила небывалый интерес к нашим передвижениям, включая, нарочно спровоцированный мной, момент со сменой столика, сомнений не осталось.

-    Для Юсуфа, - девушка в переднике с незамысловатой надписью «едим у Пети» обворожительно улыбнулась Мансуру и поставила на стол две большие пиццы.

-    Спасибо, Кать, - Сур едва удостоил ее взглядом. Плавленый сыр, кольца колбасы и золотистая корочка его привлекали в десятки раз сильнее, чем обтянутые джинсами стройные ноги и объемная грудь под полупрозрачной блузкой.

Стоило прозвучать имени, и я, наконец, вспомнил, где видел ее раньше.

Катерина - дочь нашего школьного психолога, и то ли на год, то ли на два младше. Прав был Тим, уверяя, что пятнадцатилетний я на тринадцатилетних не смотрю. Не смотрел и не замечал, хотя вот теперь Катю не заметить было сложно. Даже не верилось, что Олеговна, от навязчивых попыток которой помогать шарахались ученики, - ее мать. Как небо и земля. Через плечо у девушки была перекинута длинная русая коса, заплетенная на манер Селене. Я непроизвольно улыбнулся скрытой символике, о которой Катерина совершенно точно не имела понятия, повторяя увиденное когда-то. Дочь Пятого дома всегда вплетала в основную косу две тонких - отличительная черта правящей ирра. Впрочем, мне понравилось, выглядело мило.

Катя улыбнулась мне.

-            Что-нибудь еще?

-            Нет. - Голос Илмеры прозвучал холодно и немного раздраженно.

Я обернулся и взглянул в черные сердитые глаза. Я сидел с ней рядом, моя рука лежала на ее колене, я рассматривал не официантку, а бездумный повтор любимой мной символики, а ирра все равно вспылила? Сдержать усмешку не получилось.

-            Я ревнивая, полагаю, - все так же холодно пояснила Селене на тала.

Я склонился к ней и поцеловал в висок, потом уткнулся в него носом и вдохнул знакомый родной запах ее волос и кожи. Не смогу я в полной мере объяснить этой иммейке, что чувствую к ней, что она значит для меня. Могу только показывать, но этого, видимо, мало, а может, Селене просто гордая собственница, чему я нисколько не противился.

-            Мне нравится, - прошептал я у нее над ухом.

За всех ответила Арга, на русском и почти без акцента.

-            Спасибо. Могу я хотеть стакан воды?

-    Попросить, - поправил ее Сур и поставил перед ней тарелку с двумя кусками пиццы.

-    Да, конечно. - Откликнулась с готовностью Катерина. В голосе ее мне послышалось смущение, возможно, разочарование, но подтверждать свои догадки я не стал.

Стоило Кате отойти от нашего стола, как ирра заметно расслабилась, даже выдохнула, и ее пальцы осторожно коснулись моей руки, что лежала на ее колене. Прекрасная тала, как обычно, пожалела о вспышке гнева.

-    Прости эту иммейку, - прошептала она и очертила ногтем длинные шрамы на тыльной стороне моей кисти - давний результат неудачного общения с ручной косилкой.

С самого начала ее как будто завораживали все несовершенства моего тела, привлекали, она всегда отдавала им столько внимания и ласки. Исключением был лишь шрам на груди. Селене касалась его этой ночью, но так бережно, что я почти не почувствовал тепло ее кожи, а я жаждал большего. Не знаю, почему мне так хотелось увидеть ее внимание к моему сердцу, почему это так будоражило и возбуждало. Возможно, все дело в манящем чувстве принадлежности, в лишнем физическом подтверждении, что она была покорена мной настолько, что, не задумываясь, отдала за меня родовое наследие. Хотелось видеть все это в ее поведении.

-            Он же позвонит, да? - вмешался в мои мысли Сур. - Вы есть собираетесь?

Я пожал плечами.

-    Мы ему нужны, - продолжил Сур. - Он один не справится. А если мать ему что- то совсем страшное расскажет?

Арга с любопытством следила за Юсуфом, особенно ее увлек момент, когда он вскрыл соус и поставил перед ней, так же как тарелку с пиццей до этого.

-    А что ты делаешь? - наконец, озвучила она свое недоумение, когда Сур протянул ей одноразовые салфетки.

-            В смысле? - не понял он.

-    Он ухаживает, - пояснила Селене на русском и тут же перешла на тала. - Заботится о тебе.

-            Зачем? - не поняла Арга. - Мы же не в его доме. Я сама могу все брать.

Селена пожала плечами, почти копируя мой жест. Сур по очереди смерил

девушек хмурым взглядом.

-            Но тебе же приятно, - перешла обратно на русский Илмера.

-    Нравится, - согласилась Арга и вновь сосредоточила все внимание на смущенном ее очередной откровенностью Суре. - Страшно не будет. У Тимура тело лучше, чем гибриды.

-    Чем у гибридов, - поправил ее Юсуф, внимательно наблюдая за тем, как подошедшая Катерина поставила на стол кувшин с водой и четыре стакана. - Кать.

-            Да? - она встрепенулась и снова обворожительно заулыбалась.

-            А в офис шерифа доставку сегодня уже делали?

-    Сейчас спрошу! - Катерина взмахнула подносом и унеслась в направлении кухни.

Арга налила воды в стакан.

-    В крови гибридов, которую дала мне Илмера два года назад, было все плохо сделано. Настоящие ошибки. Много, чем обычно.

-            Больше, чем обычно.

Арга сердито взглянула на Сура.

-            Раздражаю? - заулыбался он в ответ.

-    Да. - Ее алые глаза почернели. - Зачем ты за мной заботишься, если не хочешь меня?

Сур заулыбался шире, хотя и заметно занервничал.

-            Забочусь о тебе, потому что ты беспомощная.

-    Я?! - На лице Арги читалось искреннее недоумение и возмущение. Я впервые видел настолько эмоциональную тала, не считая моей ирры, конечно.

-            Ха, - отмахнулся от ее негодования Сур и с невозмутимым лицом взялся есть.

Арга терпеливо подождала, пока он прожует, чтобы продолжить полемику.

-            Почему ты назвал меня беспомощная?

Сур покосился на Катерину, показавшуюся в дверях кухни.

-    Потому что гибрида подцепила больного, вчера в гостиной упала, утром вазу разбила и сама же порезалась. Ты, конечно, имеейка и само совершенство, и я верю, что ты очень умная и очень много знаешь, но вот насколько Илмера может постоять за себя, настолько ты не можешь.

Арга растерянно взглянула в глаза Селене. Я видел с каким трудом ирра старается сдержать улыбку и не оставить подругу наедине с безжалостным мнением Мансура.

-    Заказ буквально две минуты назад поступил, но мы его еще не собрали, - Катя вернулась к нашему столу. - Что-нибудь еще?

-            Да, - кивнул Сур. - Как соберут, пусть вынесут, я сам довезу.

-    Хорошо, - Катя сверкнула лучезарной улыбкой и убежала к следующему столу, где шумная компания школьников с плохо скрываемым любопытством всматривалась в двух иммеек.

Под видом встречного интереса к ребятам я проверил поведение автоматики под потолком. Слежка не прекращалась.

-    Я такая, - кивнула Арга и от возмущения начала смешивать два языка, - но это не значит, что есть некая необходимость делать за меня элементарные вещи, с которыми я сама справляюсь...

-    Я знаю, почему ты! - неожиданно перебила ее тираду Селене, - Вот в этом дело. Аурвааг тебя хочет, потому что ты идеальный субъект его устремлений. Та, кого нужно опекать, на его взгляд, и кто не имеет понятия, чего хочет от мужчин и хочет ли. Он знал с самого начала, что ты была не заинтересована в отношениях.

-    Теперь заинтересована, - улыбнулся я, подсказывая очаровательной воодушевленной ирре дальнейшее направление цепочки рассуждений.

Селене с укоризной взглянула на меня и сжала мои пальцы. Порой она не любила, когда этот землянин вмешивался в ход ее мыслей.

-    Арга, думаю, когда он появится, тебе лучше всего будет показать взаимность Мансуру. Изначально Глеб просил проявить внимание к Тиму, но тот, с кем ты живешь под одной крышей, - Селене кивнула на Сура, - подходит больше. Его эмоции живее.

-    Живенький я, - оскорбился Мансур, насмешив нас с Илмерой. Арге пришлось шутку объяснить.

-    Ты надежный, - поправила его мягко моя ирра, и Сур тут же смущенно зарделся.

Я понимал, что она исходит из теплых дружеских чувств и желания поддержать Юсуфа с его влюбленностью в Аргу, но в груди все равно кольнуло. Меня она ни разу не называла надежным. И, как выяснилось, он ей звонил временами просто поговорить о маме, об учебе и девчонках. Почему ей? Почему не нам с Тимом?

Тяжело вздохнул и тут же почувствовал, как Селене сжала мои пальцы. Я взглянул на нее и попал в плен черных бездонных глаз. Уголки ее губ чуть приподнялись, обозначив мягкую улыбку. Не в силах оторваться от завораживающего зрелища, я замер и следующую фразу произнес в таком странном положении:

-    Он в городе и сейчас наблюдает за нами через камеры, поэтому если проявлять эмоции, то самое время.

-    Поняла, - чуть помедлив, проговорила спокойно Арга, а дальше Сур издал приглушенный растерянный возглас.

Я обернулся и постарался не засмеяться над развернувшейся немой сценой.

Фразу «показать взаимность» девчонка поняла буквально. Сур сидел, с напряженной спиной, глаза его были открыты, и в них читалось искреннее недоумение, Арга же удерживала его лицо ладонями и целовала. Поймав мой взгляд, Сур сначала зло сощурился, потом закрыл глаза и ответил на ласку, о чем, полагаю, никогда не пожалеет. В конце концов, не каждый день его иммейки целуют.

-     Ты отношения с девушка в кафе?

Уже в машине решила выяснить Арга. Они с Селене сидели на заднем сиденье грузовика. Сур от неожиданности дернулся.

-    Не врежь нас никуда, - засмеялся я и получил в ответ недовольный взгляд от друга. А Арге он ответил вопросом на вопрос:

-     С чего ты взяла?

-     Она тебя хотела. И ей неприятно я тебя целовала.

-     Что я тебя целовала, - поправил ее Сур.

-     Глеба она тоже хотела, - тихо проговорила на тала Селене.

Я усмехнулся, но оборачиваться не стал, только удобнее устроился на сиденье и продолжил следить за городскими камерами. Прекрасная ревнивая ирра - что может быть привлекательнее?

Вспомнился прошедший вечер, когда она немного пьяная, выйдя из душа, рассеянно кружила по комнате в тщетных поисках своей любимой удобной рубашки, которую я предусмотрительно спрятал, а после обнаженная с нескрываемым азартом изучала меня, как ей вздумается. И командовала. «Сними это», «ложшись», «нет, Глеб, нелся». Я будто в реальности услышал ее акцент и требовательный тихий голос. Сердце заработало быстрее, мгновенно отреагировав на вспышку острого желания. «Глубжше», «силнее», «ещшше», «скажши мое имя». Последнее сводило с ума больше всего.

Я знал много курсантов парней тала и сейчас был готов поклясться, что в ее жизни и не могло существовать иммейца. Эта ирра не терпела равенства в паре в том виде, в каком оно жило в умах ее народа. Если речь заходила о сексе, она хотела подчинять своей воле и с нескрываемым восхищением наблюдала, как я исполняю все ее прихоти. Полагаю, я не ошибся, и моя девушка - ревнивая собственница. Какой тала потерпит столь возмутительное отношение к себе? Я заулыбался во весь рот. Только этот Глеб готов любить маленькую командиршу и наслаждаться ее буйным характером. К тому же любой другой бы просто загубил ее страстный вспыльчивый нрав. Нет. С Селене нужно быть бережным, умным, осторожным, не ограничивать ее свободу. Она, как дикий виноград, прорастет везде и не сломается, но только при должном уходе станет тем потрясающим покровом, что огибает твой дом, защищает от палящего солнца и дает сладкий невероятно ароматный урожай. Кажется, довольно странное сравнение придумал.

Городская система видеонаблюдения легко выдавала нездоровый интерес к машине Сура. Как я и предполагал, Аурвааг был достаточно подкован технически, чтобы обойти мейги на Тала, не то что взломать устаревшие уличные камеры, а еще он был достаточно самолюбив и в связи с этим предсказуем, что не могло не радовать.

Арга Сура, конечно, напугала и из колеи выбила, но зато ее выходка была самым эффективным катализатором. Гибрид станет действовать поспешно и необдуманно, ведомый уверенностью в своем техническом превосходстве. Я отвлекся от созерцания камер и оценивающе оглядел салон грузовика. Контроль взломать в машине Сура было нереально, его тут с завода не существовало - дешевый фермерский автомобиль, а вот вскрыть и подсунуть прослушивающее что-нибудь вполне. Если Аурвааг, конечно, не в курсе, что среди нас ирра, способная почуять даже самый слабый запах чужака.

Мы припарковались перед трехэтажным зданием мэрии в центре и направились в правое крыло, где располагался офис шерифа с камерами временного содержания.

-    Привет, младший! Глеб! Девчонки! - Обрадовался один из помощников, спускающийся с крыльца нам навстречу. - Это наша пицца? Которая тут с окунем и персиком? Отдай! У меня вызов.

Я кивнул в ответ.

-    Привет! - Поздоровался Сур и остановился, дожидаясь, пока собеседник найдет свою коробку. - Ты на здоровое питание перешел? С каких пор?

-    С тех пор, как женился, - отмахнулся помощник, взял свою странную пищу и направился к машине. - Не женись, младший. Ни-ко-гда! И тем более не женись на женщине, которая легко может выяснить, что ты ешь на работе.

-     Дамы, - учтиво приподнял шляпу он, проходя мимо иммеек.

Позади меня Селене перевела диалог Арге, и у той мгновенно нашлась масса вопросов по поводу непонятной для нее формы контроля со стороны этой неизвестной женщины.

-    Мамчик! - Гавкнул на весь коридор Сур, когда мы оказались внутри, шагая с коробками пиццы на кухню. - Еда!

Из кабинетов показались сотрудники, и каждый считал чуть ли не своим долгом, счастливо улыбаясь, восклицать «младший», после здороваться со мной, ну, а дальше с нескрываемым азартом переходить к основному: знакомству с двумя тала.

-    Сына, - обрадовалась шериф. На кухню она зашла последней, в сопровождении Иванова Пашки.

-    Привет, - кивнул он мне и немного смущенно Илмере. Она открыто заулыбалась помощнику в ответ.

-     Мам, камеры надо посмотреть городские. Их взломали.

-     Фто?! - Юсуф успела только откусить, но не прожевать.

-    Последний час за нами наблюдают через системы, - пояснил я. - В пиццерии заметил.

Шериф хмуро взглянула на старшего помощника, но Спира руками развел:

-    Рада, по области тишина, по городу тоже. Патрульные станции молчат. Зато, если он сунулся в нашу систему наблюдения, то с нашей дурной техникой мы это легко докажем.

Я окинул взглядом сотрудников, почти все с тревогой смотрели на Аргу. Я улыбнулся. Довериться Раде Юсуф было верным решением. Порядок в городе и области она поддерживала блестяще не один год и честь мундира свято оберегала, благодаря чему почти единогласно переизбиралась жителями. При трех мэрах работала. Ее не волновали регалии родителей Йенса, не интересовало происхождение Арги. Для нее существовали девушка и преследователь, а значит и для ее команды тоже.

-    Взломать можно удаленно. - Обратился я к шерифу. - Но он точно должен был сорваться, скоро приедет.

Рада Юсуф окинула меня оценивающим взглядом, затем своего сына и Аргу. Полагаю, подоплеку она поняла.

-    Мэм, - неожиданно обратилась к ней Селене. - Могу я с вами поговорить наедине.

-     Да, конечно, - искренне удивилась шериф.

Глава двенадцатая

Ипмера Селене

-    Обращайся ко мне на «ты», - неожиданно проговорила шериф, когда мы оказались в ее кабинете наедине. Она закрыла дверь и поставила тарелку с тремя кусками пиццы на стол. - Сын говорил, что имеейцам множественное число в обращении непонятно. Мне это, признаться, тоже режет слух. И это официальное «мэм» опускай. Что тебя тревожит?

Я с готовностью кивнула. Шериф говорила правду, на фразе «режет слух» она едва заметно поморщилась.

-    Моя ложь. Я, - чуть замешкалась, едва не произнеся «вас», - тебя обманула. Точнее помощника Иванова.

Юсуф рассмеялась.

-    Это того самого Иванова, который забыл представиться во время записи опроса пострадавшей?

-Да.

Она оперлась левым бедром о свой стол и скрестила руки на груди. Жест у людей, как правило, защитный, но не когда речь заходила о сотрудниках полиции. В данном случае это был признак расслабленной деловой уверенности и силы.

-    Запись к уликам приобщить я не смогла. Уж не в курсе, что там Пашка с ней дальше сделал, но, зная парня, охотно предположу, что он ее потерял. В нелепых случайностях он у нас мастер.

Речь шерифа прозвучала несколько неожиданно, и я позволила отразиться эмоциям на лице. Юсуф рассмеялась.

-    Я поняла тебя. Если серьезно, то я в курсе, что Глеб под опекой Пятого дома на момент нападения благочестивой троицы на вотчину деда Михи не бьл. Так почему ты решила мне это сообщить?

-     Я планировала придать это огласке и понести наказание за обман.

В глазах шерифа промелькнуло нечто странное, затем она едва слышно хмыкнула. Это бьло уважение к равной, которое Юсуф не ожидала испытать к девятнадцатилетней девушке.

-    Сотрудники поискового отдела мейти со мной беседовали по поводу твоих прав. Ты слишком сложно взяла: сослалась на Межпланетное Соглашение. На деле же все намного проще: наказания за нарушение графика посещения медучреждения нет вообще. Свобода передвижения у тебя бьла полная, с учетом отсутствия охраны и рабочих камер.

-    Так Павел соврал? - Удивилась я, выяснив, наконец, почему за два года никакого официального запроса в Пятый дом относительно подопечного так и не последовало.

-    Павел недоговорил - это разные вещи. Мы часто так делаем, хотя если ты решишь, что недомолвки - спорный способ наведения порядка в городе, я, пожалуй, соглашусь. - Она лукаво прищурилась. - К чему тебе эта честность? И почему именно сейчас?

Я чуть помедлила, просчитывая все возможные последствия диалога. Шериф заулыбалась, внимательно изучая мое лицо.

-    Операцию Глеба и его первый год в академии не хотела никак затронуть своей потребностью в честности. Теперь, когда он имеет авторитет среди офицеров тала, я не могу испортить его репутацию своей ложью.

Юсуф стала серьезной.

-    Девочка, ты за него не много отдаешь? - Формулировка могла бы натолкнуть на мысль о пренебрежении, но тон шерифа говорил о беспокойстве. Эта женщина вспомнила свою личную боль. Я спокойно взглянула ей в глаза и просто ответила:

-     Это Глеб.

Она мгновенно оттаяла, вспомнив, что речь, действительно, не об отце Мансура, и тут же рассмеялась.

-    Да, ты права. Это Глеб. Глеб, который намерен забрать моего сына черт знает куда. - Последнее она проворчала добродушно.

Я протяжно вздохнула. Отпустить единственного ребенка на край Вселенной - слабо представляла, каково это, но теперь бьла убеждена, что шериф с задачей справляется великолепно.

Она опустилась за свой стол, подвинула к себе тарелку и указала мне на кресло для посетителей.

-    Не возражаешь, если я быстренько поем, а то мне сейчас в церковную общину ехать. Расскажи, пожалуйста, в общих чертах про Аргу, и, если невозражаешь, еще личную оценку дай происходящему между ней и Суром. Но последнее не обязательно. - Она усмехнулась. - Он требует, чтоб я, цитирую, «не топталась» по его жизни.

Я кивнула.

-    Мы говорили с ней о ваших диалогах, так что я приблизительно представляю, что именно она смогла рассказать, а что нет. Арга плохо знает русский.

Шериф удивленно подняла брови.

-     Это считается у вас плохо?

Я заулыбалась.

-    Да. В первую очередь, я думаю, тебе нужно знать, что интерес Аурвааг точно теперь проявит к Суру, а не к Тиму.

Мои слова за новость Юсуф не посчитала. Спокойно кивнула, и все. Я продолжила дальше:

-    Арга очень уравновешенная, рассудительная, увлеченная одним делом. У нее широкий круг интересов, но романтические или сексуальные отношения до знакомства с Мансуром туда не входили. Ни я, ни Глеб не предполагали такое развитие событий. Я не буду выпускать их обоих из вида, так что они будут либо под опекой полиции, либо со мной.

Шериф снова кивнула, словно иных действий от меня и не ждала.

-    Мансур, - я улыбнулась, - оценивает ее, как девушку несамостоятельную, неспособную защищаться. Мы с Глебом уверены, что в этой ее поведенческой особенности и кроется причина увлечения Аурваага. Думаю, бьло что-то еще, какой- то триггер, который Арга просто не заметила. Она, когда о формах думает или операциях, становится очень рассеянной, и вполне могла не запомнить случайную встречу или мимолетный диалог с незнакомцем.

-    Это интересно, - Юсуф запила пиццу кофе и сложила руки на столе перед собой. - А что с ее интересом к Мансуру?

-    Он искренний и конкретный, но она плохо понимает устремления твоего сына. Он очень расплывчато формулирует мысли. Арга в первые же минуты знакомства столкнулась с его довольно... - Я чуть помедлила, стараясь подобрать слова, а, когда все же нашла нужные, шериф заулыбалась прозвучавшей формулировке. - С довольно необычной манерой проявлять внимание к девушке. Она обдумала его эмоции к себе и далее поставила его в известность, что интерес взаимный, само собой, описала, чем именно, по ее мнению, Сур привлекателен. - На этих моих речах шериф открыто рассмеялась. - Полагаю, от неожиданности твой сын нагрубил. Когда она ему предложила короткую форму отношений, о стремлении к которой он вел речь ранее, Сур отказал. Пока Арга разобраться в его намерениях не сумела, сейчас из-за этого очень переживает. Во всяком случае, я ее такой эмоциональной вижу впервые.

Шериф откинулась на спинку кресла, зажмурилась и окончательно захохотала, приложив руку к глазам.

-     Она очень честная и прямолинейная, да?

Я кивнула:

-     Глеб сказал, что мы обе, цитирую, «тотально прямолинейные» и этим похожи.

Шериф продолжила смеяться:

-     А чувство такта у вас с ней тоже одинаковое?

Я постаралась мимикой обозначить свою заинтересованность в дальнейших пояснениях.

-    Ты прекрасно понимаешь, к чему мои вопросы, но никак пока их не прокомментировала. Точно так же, как не отреагировала ни на одно мое замечание относительно Глеба. - Шериф вновь засмеялась. - И эти твои красивые, корректные формулировки про идиотизм младшего в отношении девчонок...

-    Мамчик! Нам Илмера нужна срочно! - Дверь без стука распахнул Сур. Рядом с ним возник Глеб. В небесных глазах я прочла тревогу, и, не раздумывая, устремилась к выходу. Если у моего капитана такой взгляд, значит произошло нечто из ряда вон, и промедление грозило негативными последствиями.

-     Тиму плохо, - пояснил кратко Глеб и взглянул на шерифа поверх моей головы.

- Рада, я оставлю твоего сына с Аргой в участке?

Мансур тихо фыркнул, но открыто возражать против постановки вопроса не стал, да и обиженным не выглядел. Тим одной своей единственной историей из детства дал наиболее емкую характеристику взаимоотношений Глеба с друзьями.

-     Да, конечно. Младший заходи. Расскажешь, с чего вы так вломились...

Дальнейший диалог матери с сыном я не слушала, кивнула Арге и за Глебом

побежала к выходу.

-    У Мансура есть страховка на тебя? - удивилась я, когда мой чистокровный разблокировал грузовик Сура и запрыгнул на кресло водителя.

-     Нет. Села? Дверь закрой, - скомандовал он.

Я кивнула, пристегнулась и стала молча ожидать пояснений, наблюдая, как Глеб сначала выезжает с парковки, а потом гонит по улицам города, привлекая внимание жителей. Никто из помощников шерифа не понадобился на месте, а я понадобилась - странная, должно быть, ситуация приключилась с Тимом и точно не связанная с Йенсом. Первое, что приходило в голову, беседа Тимура с матерью.

-   Илона звонила, передала слова Тима. Он сказал, что ему плохо, и ему прямо сейчас нужна ты. Меня он тоже просил приехать.

Я тихо выдохнула, переваривая информацию.

-            Это все?

Глеб утвердительно кивнул.

-    Все. Я не знаю, что происходит. Илона заплаканная была. Как считаешь, что она могла ему рассказать?

Я растерянно развела руками, обдумывая уже известные мне факты и стараясь привести их к некому общему вероятному знаменателю. Глеб усмехнулся.

В немом недоумении я взглянула на его профиль. Он был сосредоточен на дороге, но мимику мою краем глаза поймал и прочел.

-    Это мой жест, - не отворачиваясь от лобового стекла, он кивком указал на мои руки.

Несмотря на всю серьезность ситуации, я улыбнулась.

-    Да, знаю. Я много чего у тебя переняла - это мне Крон постоянно показывает. Ой, это Глеба и это, и вот это от моего прыгуна. - Я слегка поморщилась, за удар сердца скакнув от покоя до злости. - А прыгун мой.

Чистокровный тихо фыркнул.

-    Возражения? - Агрессия во мне была всегда, но в это мгновение я, под влиянием стресса, ее не сдержала, и она вылилась в такой странный вопрос, заданный с неуместной и, вообще говоря, недопустимой примесью властности.

-    Твой, - легко согласился Глеб и лучезарно улыбнулся. - Чей же еще? Не сердись.

Я постаралась дышать размеренно, приводя эмоции в порядок.

-            Глеб, из меня выйдет плохая энэ.

Он отрицательно покачал головой.

-    Я так не думаю. - И заулыбался. - Эта энэ будет любить Каме, а не просто растить.

От неожиданности я открыла рот, чтобы что-то произнести, но сама не поняла, что именно, поэтому закрыла. Любить?

-            Как любишь меня, - улыбнулся он. - Ты так и не поняла?

Я растерялась. Но...

-    Но в школе вас учили совсем другому, и про земное слово «любовь» рассказывали иное. - Глеб покосился на меня и усмехнулся. - Ты же прилетела сюда все узнать сама - вот узнала.

Он вильнул на обочину, обгоняя впереди идущий транспорт, и с треском шин по гравию свернул на подъездную дорожку к дому семьи Дугар-Нимаевых.

На пороге нас уже ожидала Илона. Напуганной она не выглядела, скорее бледной и сосредоточенной.

-    Он у пруда и просит меня не приближаться, - проговорила она звенящим от напряжения голосом. - Отец уже летит, но и его Тимур просил не подходить пока.

Не говоря ни слова, Глеб вбежал в дом и направился в гостиную к выходу в сад. Я не отставала ни на шаг. Тима мы нашли у самой кромки пруда. Он сидел на маленьком деревянном причале, свесив ноги в воду, и задумчиво наблюдал, как темные гибкие спины рыбок кружат у его ступней, хватая с поверхности пруда хлебные крошки. Рядом с Тимом лежал пакет с сухарями.

-    Привет, - проговорил он рассеянно, стоило нам приблизиться. - Илмера, я нейроморф.

Он поднял голову и взглянул на меня. В его карих глазах я прочла страх и непонимание.

-            Что мне делать?

Я незаметно выдохнула, осторожно опустилась рядом с ним и улыбнулась.

-            Для начала рассказать, что ты узнал.

-            Это же шутка бьла, - будто не расслышав мои слова, продолжил Тим.

Я поняла, что речь про недавний диалог с Аргой, но обращать внимание на растерянность Тима не стала. Он звал не для того, чтобы мы присоединились к нему в его горе, а для того, чтобы помогли это горе пережить.

-            Что ты узнал?

-            Что я нейроморф.

-    Тим! - окликнул его Глеб. И это возымело действие. Он будто от ступора очнулся, головой тряхнул.

-    Никакой документации относительно меня не существует. Родители намеренно уничтожили все, что могло бы хоть как-то прояснить мою биологию, а медкарту они сделали в областной клинике, просто привели меня и заявили, что прежняя утеряна. Никто даже внимания не обратил. Глеб, - Тим перевел взгляд с меня на друга, - я странный же бьл.

-    С тобой весело и интересно, если это благодаря твоим странностям, то спасибо им.

Тим нахмурился, опустил голову и поболтал ногами в воде, разгоняя рыбок. На несколько минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь пением гттиц, стрекотом насекомых в траве и шелестом листьев на ветру. Я разулась, села рядом с Тимом и так же, как он, спустила ноги в воду. Глеб повторил за мной, но расположился с другой стороны от друга. Так мы и молчали втроем, слушая умиротворяющие звуки природы.

-    Мама сказала, что ее сестра бьла влюблена в иммейца, и он никогда не работал в Академии. И она отказывается называть его имя, говорит, он не хотел, чтобы его семья знала обо мне. Она, - Тим запнулся, - ее сестра, та женщина, она меня родила и... Это они хотели дет...

Тим прерывисто выдохнул, потом тряхнул головой.

-    Я вообще не понимаю. Он вырастил меня в ней, совместив нервную сеть и биологический объект.

-            Ну, тогда ты очень уникальный в своем роде тала, - тихо констатировала я.

-            Тала? - Тим повернулся ко мне.

Я кивнула.

-    Конечно. Совершенно неважно, что нервные клетки твои выращены искусственно. Нейроморфы созданы по образу и подобию. Без изъянов. В облике человека. - Добавила после короткой паузы я.

-    Человек без изъянов, - усмехнулся с другой стороны Глеб, и Тим тут же повернулся к нему. - Это ж отлично.

-            Думаешь? - неуверенно пробормотал Тимур.

-    Ну, ты единственный среди нас всегда рассудителен и спокоен. Гибриды, как мы выяснить успели, да и всегда подозревали, те еще засранцы. Взять хотя бы Сура.

-   Глеб заулыбался, вглядываясь в лицо друга, и я поняла, что Тиму шутка понравилась. - Иммейки вот у нас вспыльчивые и, в целом, странноватые. Я вечно где-то летаю. Ты один всегда действуешь разумно. Даже сейчас: сидишь тут, в прудике ногами болтаешь, рефлексируешь и ждешь нас. Все проблемы родителей с тобой до этого момента исходили либо от меня, либо от Сура, либо от нас обоих, когда мы втягивали тебя в неприятности.

-            Так я поэтому не знаю, что хочу.

-            Нейроморф может все, - улыбнулась я. - Чем его увлечь, то и захочет.

Тим повернулся ко мне, я пожала плечами.

-    Наследница Пятого правящего дома ушла за этим чистокровным. Уважаемые профессора академии покорялись ему один за другим. Нейроморф, чья суть живет в познании и открьлии нового, не мог пройти мимо.

Тим хмыкнул, запрокинул голову и уставился на яркое безоблачное небо.

-    Надо привыкнуть, - немного помолчав, вздохнул он. - А потом все же выясню, кто мой отец и что это за семья такая. И вообще...

Глеб положил ладонь на плечо друга.

-    Все узнаем. Только давай в первую очередь определим, по какой причине тебя прятали.

Глава тринадцатая

Глеб

Я лежал на кровати и размышлял о странности бытия. На потолке в лунном свете плавно двигались тени от раскачивающихся за окном ветвей.

-    О чем думаешь? - Селене лежала на моем плече, держала мою ладонь на уровне глаз и сосредоточенно ее изучала, поворачивая то тыльной стороной, то внутренней. Видела ночью она намного лучше меня.

-            Не знаю, - я рассеянно повел свободным плечом. - Обо всем и ни о чем. А ты?

Тонкий палец медленно заскользил по моей руке от запястья до локтя.

-            Спланировала регистрацию Тимура на Тала, теперь любуюсь тобой.

Я улыбнулся и немного сменил позу, прижавшись к Селене бедром.

-            Ты знал, да? - проговорила она.

Выдал что-то вроде «угу». Конечно, знал. Моя ирра не была бы собой, если бы не принялась решать за Тимура, как ему лучше жить. Он против не будет. Все теперь просчитала, а что сейчас сама не спланировала, то Крон доделает, так что мне оставалось только спокойно наблюдать.

-    Тим станет публичной персоной на Тала и на Земле, как ты. - Она потеряла интерес к моей руке, теперь ее пальчик скользнул по моему животу и замер на резинке спортивных штанов. - Ты знал, что на Мансура разведка заглядывалась?

Я снова угукнул. Не то чтобы знал, но предполагал.

-            Как? - Она подцепила ноготком резинку и скользнула рукой под штаны.

-    Он после экзаменов долго возмущался по поводу чрезмерного количества, цитата, «тупых вопросов, которые не имеют никакого отношения к делу».

Смех у нее получился грудной хрипловатый. Я прикрыл глаза, сосредоточившись на ощущениях. Ее пальцы все с тем же проворством проникли под мое белье. Прикосновения бьли такими нежными, осторожными. Хотелось накрыть ее руку своей и показать, что нужно действовать чуть жестче, сильнее. Хотелось начать двигаться...

-            Глеб, - недовольно проговорила она.

-            М? - Я что-то пропустил. Вроде бы она что-то шептала.

-            Ты меня не слушаешь.

Прозвучало, как обвинение. Я вздохнул, стараясь включиться в диалог. Ирра всерьез думает, что я в состоянии вот так поддерживать с ней полноценную беседу?

-            Я слушаю, слушаю, - пробормотал я сипло. - Ты просто тихо сказала.

-    А-а, - ее обида мгновенно улетучилась, и замершие бьло пальчики вновь задвигались, унося мои мысли далеко от реальности. - Я спросила про любовь.

Про любовь? Про любовь я могу. Это не сложно.

-            Я тебя люблю, - выдал я.

-    Глеб!! - Она возмутилась, и потому это прозвучало, как «Глэб». - Я спросила, когда ты понял, что я тебя люблю?!

Точнее «когда ты понял, шшто я тэбя люблю». Я хмыкнул. Настолько сильным акцент у нее еще не бьл. А еще ее движения стали немного жестче, и я пришел к философскому заключению, что все в жизни - благодать, даже маленькая рассерженная ирра.

-            Начал догадываться, когда ты из-за меня соврала, а понял до обеда.

Она повернула голову и провела кончиком языка по моей груди.

-            До какого обеда?

Я облизал пересохшие губы и постарался сформулировать внятнее:

-    Сегодня сообразил, что ты меня хотела с самого начала. И даже поцеловать хотела.

Она выдала озадаченное «хм», а ее рука в очередной раз замерла. Я застонал и выгнулся. Не останавливайся! Пожалуйста!

-    Это я тогда влюбилась? - Она опять начала поглаживать мой член пальчиками сверху вниз. Я закрьл глаза и откинул голову на матрас.

-            Да-а.

-    Я, вправду, очень хотела тебя потрогать с самого начала. - Она вдруг убрала руку и развернулась ко мне лицом.

Я разочарованно застонал. Трогай! Везде. Только трогай!

-            Глеб, - промурлыкала она. - Сними это. Оно мне мешает.

Меш... Я взглянул на Селене и заметил лукавый блеск в черных глазах. Может, в темноте видел плохо, но мимику ее различать мог.

-            Сними сама, - парировал я, не особо раздумывая.

За свою вопиющую наглость поплатился мгновенно. Ее острые зубки осторожно, и все же ощутимо, прикусили кожу на груди, но мне это тоже за ласку сгодилось. Я вновь прикрыл глаза и откинул голову на матрас, наслаждаясь ее вниманием и игрой.

Почувствовал, как она приподнялась, как ее руки прошлись по моим ребрам вниз, к резинке штанов. Селене уверенно стянула с меня сразу всю одежду, а дальше... Дальше я непроизвольно задержал дыхание и зажмурился. Ее язычок коснулся внутренней поверхности моего бедра, прочертил небольшую линию, и, томительное мгновение спустя, оказался на головке члена. От острого болезненного наслаждения, пронзившего тело, я выгнулся, выдохнув ее имя.

-            Глеб, - требовательно позвала она.

Я простонал что-то малопонятное, но вопросительное. Что ты хочешь? Забирай все. Я согласен отдать все.

-            Ты вкусссный.

Смех у меня тоже получился какой-то малопонятный, немного нервный. Это она буквально?

Но долго хоть сколько-нибудь внятно мыслить, чтобы найти ответ на этот вопрос, она мне не позволила. Я снова чувствовал прикосновения ее влажного языка, ощущал ее горячее дыхание, ее пальчики, и, кажется, бьл беспомощным. Или хотел быть беспомощным. Только очень не хотел кончить вот так. Она такая потрясающая, нежная, утонченная, такая изящная, и ее ротик... Я сбился с мысли, стараясь контролировать собственное тело. Она такая тала, такая моя принцесса, и я...

Я произнес ее имя, приподнялся, ухватил ее за плечи и потянул на себя выше.

Она недовольно зашипела, как сердитая кошка.

-            Глеб!

-    Нет! - Я прижал ее к груди, вынуждая не брыкаться, и стараясь при этом не обращать внимания, что ее бедро легло аккурат на мой пах.

Чего бы не желала эта любопытная до всего земного девчонка, я готов не ко всему. Пока.

-    Почщему? - Она явно была возмущена не тем, что я ее прервал, а тем, что я не подчинился. Для властной вспьльчивой хищницы это разные вещи.

-    Не хочу один, - пробормотал я и перекатился с ней, прижав стройное тело к матрасу.

-            А-а, - Селене перестала хмуриться. - Ладно. Тогда я хочу купаться.

Она извернулась, одним ловким движением выскользнула из моей хватки и

встала рядом с кроватью.

-            Чт? - У меня даже выговорить до конца слово не получилось.

-    Я хочу на озеро, про которое ты рассказывал. - Она задорно улыбнулась, взмахнув перламутровым водопадом, развернулась и направилась к двери. По дороге что-то из шкафа прихватила, не заметил что.

-    Сейчас? - пробормотал я растерянно, но она только фыркнула и исчезла из виду.

Я рухнул лицом на матрас и громко выдохнул. В груди разрастались разочарование, обида и раздражение.

-            Глеб! - скомандовала она из коридора.

Я прорычал погромче «у».

-            Я хочу плавать с тобой без одежды.

Эмоции мгновенно и довольно кардинально поменялись. Я приподнял голову и взглянул на дверь. Только плавать?

-    Заниматься сексом тоже. Или любовью. - Голос ее слышался из гостиной. - Как правильно?

Я спрыгнул с кровати и принялся быстро, на ходу натягивать на себя белье и штаны, едва не рухнул, пока к выходу на одной ноге прыгал.

-            Глеб, - требовательно напомнила о своем вопросе Селене.

-    Как хочешь. - Я выскочил в коридор. Она уже ждала меня, протягивая ключи от машины. Выбор пал не на байк. А жаль. Ирра бьла бы вынуждена обнимать меня всю дорогу. - И так, и так. Мне все нравится.

Стараясь не делать резких движений, я осторожно забрал ключи. Она смерила меня надменным взглядом, распахнула входную дверь и вышла на крьльцо.

-            Не всссе тебе нравитссся.

Я замер на мгновение, зажмурился, облизал губы и неслышно выдохнул, сдерживая раздрай. Вот почему именно она? Почему не какая-нибудь Виннер? Неважно какая. Ну, или эти иммейки в академии? Что со мной не так?

Открьл глаза, и взору предстала завораживающая картина. Потрясающая девушка в почти невесомом коротком платье с точеной фигурой и стройными длинными ногами босая шагала по подъездной дорожке к парковке. Ветер путался в распущенных перламутровых, освещенных лунным светом, волосах. Ткань заметно просвечивала, помогая воображению дорисовывать скрытое от глаз. Движения неземного видения бьли сексуальными и хищными одновременно.

Вот почему.

Признаю любую вину. Согласен страдать.

Я вышел следом, запер дом и, не отрывая взгляда от Селене, направился к машине. Не знаю, может из-за пережитого, а может от предвкушения грядущего, сердце билось быстрее. Обиженная ирра ожидала, когда этот Глеб распахнет перед ней дверь старого грузовика, купленного дедом к нашему приезду. Она легко запрыгнула на пассажирское сиденье, юбка приподнялась, и мне в который раз за ночь захотелось зажмуриться и медленно выдохнуть. Перламутровое видение решило, что белье не понадобится. Полупрозрачное, что заметно стало только при свете луны, короткое платье понадобится, а остальное - лишнее. Еще одна часть моего наказания? И, несомненно, не последняя часть. Ирра же сейчас еще придумает, как непослушного чистокровного научить, что можно с этой иммейкой, а что нельзя.

Конечно, придумала. Я всю дорогу старался не мыслить о сбившейся юбке, которую она и не попыталась поправить, и о линии выреза на груди, края которого она демонстративно развела, глядя мне в глаза. При этом золотые полоски вокруг ее зрачков сверкнули новыми искрами, и я наблюдал, как расширяются эти два завораживающих ободка.

Весь путь до озера она смотрела не в окно, а на меня. Томительно, внимательно рассматривала, то и дело медленно опуская взгляд на ширинку моих штанов и задерживаясь там особенно долго. Так что когда мы доехали, я сломался. Остановил машину у обрыва, выключил питание и взглянул на сердитую хищницу.

-    Селене, - голос прозвучал сипло и низко, как не мой. - Не мучай! Я больше так не буду!

Она будто ждала этого. Вся тягучая истома, которой она окружила меня, слетела вмиг. Ирра резко подалась ко мне, прижала к водительскому сиденью и прошептала в губы:

-     Чего не будешь?

-     Отказывать, - пробормотал я, донельзя счастливый ее близостью.

Она недовольно поморщилась.

-     Чистокровный, не то! Ты мне всю правду не ответил.

Я окончательно запутался и в ее мотивах, и в своих ощущениях. Она сидела на одном моем колене в этом платье и сказочно пахла.

-     Почему ты отказал?

Мне уже было все равно, что она подумает обо мне. Словно нарочно, Селене сменила позу: села на меня верхом, раздвинув ноги. Я видел ее грудь сквозь тонкую материю. Она подняла руку и очертила указательным пальцем мои губы.

-    Ты такая, - невнятно прошептал я, окончательно растворяясь в ее ласке. - А тут я.

-    Какая? - Она отстранилась, с интересом рассматривая меня. Не думая ни о чем, я закрыл глаза, склонил голову и прижался поцелуем к ее ладони.

-     Грациозная и изящная, и дочь Пятого дома.

Озадаченная моим пояснением, она приоткрыла рот, а я вместо того, чтобы любоваться прекрасным видением, вдруг вспомнил о ласках ее язычка и почувствовал досаду на себя.

-     Глеб. - Она снова приблизила свои губы к моим. - Я хочу правду всегда.

Я выдохнул «ага». Досада клубилась в груди, готовая вот-вот перерасти в

разочарование, но стоило Селене заговорить дальше, и все негативные эмоции улетучились. Опять.

-    А можно я без повода буду в тебя играть? Мне нравится. - Она почти поцеловала. Почти. Ее пальцы спустились к моему животу. - Ты как огонь. Я хочщу ещще.

Я откинул голову на спинку и выгнулся, ведомый исступлением, до которого она меня довела.

-    Глеб. - Ее шепот звучал нежно. Сиденье с тихим шуршанием отъехало назад, освобождая ей пространство для маневра. - Пожалуйста, помоги мне.

Теперь ирра просила. Я без колебаний избавился от своей одежды как смог. Ее тихий смех пояснил, что разделся я не слишком возбуждающе, а поцелуй сказал, что ей все равно. Такая ласковая и горячая. Я чувствовал мою Селене. Под ладонями была ее грудь и это с ума сводящее платье. Она помогла мне войти в нее и сама выбирала ритм, подстраиваясь под мои движения. А у меня совсем не получалось быть осторожным, я постоянно ловил себя на том, что слишком сильно сжимаю ее бедра, излишне грубо ласкаю грудь, чересчур агрессивно проникаю языком в ее рот. Ловил и не желал останавливаться. Я хотел ее всю, видеть, как она кончает, слышать, как стонет мое имя. И она стонала, немного хрипло, иногда голос ее становился низким, грудным, иногда звучал высоко, но почти всегда было только одно слово: «Глеб».

Я.

Кажется, что-то шептал ей между поцелуями, просил не останавливаться, звал ее и пытался продержаться дольше. Но не вышло. Когда невероятная девушка впивает ноготки в твои плечи и надрывно всхлипывает от каждого движения, выдержка немного отказывает. Чувствуя только острое, болезненное наслаждение, я растворился в ней.

Совершенно расслабленная, все еще подрагивающая от пережитого, она легла на меня, уткнувшись носом мне в макушку. Я услышал едва различимый шепот:

-     Иммэдар.

Огненный. Она дала мне имя. Я прижал ее к себе крепче и закрыл глаза, наслаждаясь сказочными ощущениями. Мы никогда ни о чем таком не договаривались, даже не обсуждали. Порой я думал о том, как было бы здорово сказать ей свое личное имя. Сур, как генератор идей, предлагал даже придумать мне таковое, но это же чистой воды глупость. Человек, в отличие от тала, выражает чувства делами, а не словами.

Я усмехнулся, вспомнив свой первый день знакомства с Илмерой.

Она приподнялась и растерянно заглянула мне в глаза, и я спохватился:

-    Ой, нет, нет. - Я положил ладонь на ее шею там, где в стороны расходились линии острых ключиц. - Мне очень нравится! Я просто представил имя, которое ты могла бы дать мне два года назад, в сентябре. Что-то вроде Немой или Странный, а?

Селене заулыбалась:

-     Ма-Аин. Твои глаза голубые, как небеса.

Я смутился, и, как водится в наших отношениях, ей понравилось. Она довольно часто так поступала, чтобы любоваться потом мной, - странная зависимость, но невероятно приятная. Я улыбнулся, глядя на ее счастливое лицо.

Глава четырнадцатая

Илмера Селене

Он сидел подо мной такой смущенный и одновременно счастливый. Самый невероятный мужчина во Вселенной. Я положила ладони на его грудь, склонилась и осторожно поцеловала следы от моих ногтей на его плечах. Он все еще был во мне, и я с восторгом ощутила, как его тело реагирует на эту простую ласку.

Было в его отношении ко мне нечто совершенно чудесное, сводящее с ума. Я могла быть сколь угодно требовательной, вспыльчивой, холодной, непонимающей или властной, а он мгновенно прощал мне это. И всегда отдавался с такой готовностью, с опаляющей страстью. Когда-то мама сказала «сил стоит лишь тот, кого ты не сможешь предать» - мне было десять, и фраза показалась абсурдной. Я все думала тогда: тала не предают, ирра не тратят сил впустую, что за странности она мне преподносит? И только теперь я твердо знала, что именно имела в виду великая ирра Мефис. Того, кто без остатка вверяет тебе свои помыслы, чувства и тело, не предать. В один сентябрьский день под кронами старых дубов меня пленяла нежная лазурь, и я отдала ей силы.

Глеб взял меня за бедра, чуть приподнял, а затем вновь мучительно медленно вошел. Я застонала, ощущая новую волну удовольствия. Столь же медленно он заставил меня двигаться дальше. Я проигрывала ему в физической силе, и он спокойно этим пользовался. Использовал он и мою беспомощность перед его прикосновениями. Как бы не хотелось мне ускорить ритм, оказать сопротивление, не нарушив близость, я была не в состоянии.

Его глаза были прикрыты. Он наблюдал за мной из-под ресниц и иногда, пронзаемый очередным приступом наслаждения, запрокидывал голову и беззвучно звал по имени. Эту медлительность я уже видела вчера ночью. И так же как вчера, он словно погрузился в водоворот ощущений, которые сам создал. Сначала он удовлетворяет меня, а дальше начинает странную, болезненную, бесконечно приятную игру, где мне отведена роль катализатора и источника его экстаза.

Я всхлипнула, когда он неожиданно положил ладонь на мой затылок, притянул меня к себе и начал целовать, снова и снова проникая языком в мой рот.

Краем глаза я уловила едва заметный блик, который никак не мог быть отражением лунного света в водах озера. Я чуть сместила голову, убедилась, что не ошиблась, и приникла к увлеченному чистокровному сильнее, позволяя вести себя так, как ему вздумается. Абсолютно не желала лишать себя и Глеба оргазма ради глупой слежки с дрона. Просто оставила это на краю сознания - ирра так могут. Мое личное время, мой человек. Кому вздумалось отвлекать и злить меня?

Одна рука Глеба легла мне на ногу и заскользила вверх, задрав юбку до самой талии. Второй рукой он отстранил меня от себя, прервав поцелуй, и заставил опереться спиной о руль. Теперь он наблюдал за своими движениями во мне, за моим возрастающим напряжением. Я уперлась ладонями в крышу грузовика, прикрьла глаза и выгнулась, осознавая себя не более, чем игрушкой в его руках, бьло в этом что-то безумное. Я хотела подчиняться. Чем быстрее становился темп, тем сильнее меня поглощала эта потребность. Я слышала его хриплый шепот, знала, он наблюдает за тем, что делает со мной, и жаждала почувствовать его оргазм.

Мое дикое всепоглощающее живое пламя. Иммэдар.

-            Глеб, - застонала я, проваливаясь в блаженство. В то же мгновение он кончил.

Я позволила себе немного задержаться в этом состоянии, лишь затем устало

выдохнула, открьла глаза и взглянула на бесподобного.

Он задумчиво, внимательно изучал мое лицо.

Я улыбнулась.

-            Что?

Глеб отрицательно покачал головой, а во взгляде бьл все тот же интерес. Я немного расстроилась. Снова что-то не договаривает. Обещал же не молчать. Как он так легко всегда прощает мне недомолвки?

Будто почувствовав мое состояние, Глеб пояснил:

-            Жду.

-            Чего?

-    Когда расскажешь. - Он улыбнулся так ласково, что я залюбовалась и не сразу отреагировала на его осторожный кивок в сторону озера. Точнее не сразу поняла, что просто молча наблюдаю за ним, и все, хотя в мыслях ответ крутится.

Я спохватилась, склонилась к нему и на ухо прошептала:

-            Дрон кружит. Его над водой провели сюда, в крону сосны.

Глеб запустил пальцы левой руки в мои волосы и провел по ним медленно, с упоением. В его глазах заплясали смешинки, и он заговорщически прошептал:

-            Тогда они ничего не выяснили про Илмеру.

-    Кто «они»? - Я нахмурилась. Конечно, понимала, что он знает не больше меня, но мало ли. Он умный и непредсказуемый.

Глеб вторую руку запустил мне в волосы и принялся пальцами их осторожно расчесывать прядь за прядью, а потом и кожу на голове мягко массировать. Неожиданно для себя я полностью расслабилась под натиском столь сильных ощущений. Он и раньше так делал, но сразу после секса впервые. Состояние бьло непередаваемое, будто в транс меня ввел. Слуха коснулся хрипловатый тихий смех.

-            Так вот как тебя приручить?

Не особо вникая, что делаю, не открывая глаз, я чуть повернула голову и прикусила кожу на его запястье. Не сказать, что резко это сделала или, тем более, агрессивно. Больше лениво. Протест обозначила. И сразу же обратно голову под его ласковые пальцы подставила, чем сильнее развеселила моего землянина.

-            Я так понимаю, - со смехом прошептал Глеб, - дрон дешевый, местный.

Я угукнула, как это часто делал он. Чистокровный притворно возмутился:

-            Ирра Илмера, какая неподобающая форма ответа!

Я недовольно дернула носом и собралась еще раз его укусить, но не вышло. На этот раз он вовремя руку убрал.

-    Ирра Илмера, - изобразил он еще большее возмущение, - какое неподобающее поведение!

Удержаться от улыбки не вышло. Глеб всегда такой ласковый со мной, обворожительный. Я протяжно вздохнула и положила голову на его плечо. Нужно было оторваться от его тела и от его любви, начать думать, разобраться со слежкой, но мне так не хотелось даже шевелиться. Хотелось, чтобы он гладил меня, и все.

-            Почему так не вовремя? - пробормотала я на тала почти беззвучно.

-    Ну, отчего же не вовремя, - тихо усмехнулся Глеб. - Прекрасная иммейка оценила мои ласки.

Я приподняла голову и вгляделась в спокойные светлые глаза. Там не таилось обиды или раздражения, только нежность и немного веселья.

-    Я всегда их ценю, - прошептала я. - И всегда хочу. И мне всегда их мало. С самого начала.

Кажется, он смутился, потом вдруг так же, на тала, прошептал:

-            Назови меня еще раз.

-            Иммэдар, - с готовностью откликнулась я и добавила. - Ма-Аин.

Глеб усмехнулся, и я подумала, что это стало очередным... фетишем. Эта его сексуальная кривая ухмьлка.

-            Целых два?

-            Да, - улыбнулась я в ответ. - И оба только мои. Или не оба. Лиэме.

-    Грациозный хищник? Это уже три, - фыркнул Глеб, скрывая за насмешкой еще большее смущение. Кажется, это имя ему понравилось не меньше, чем остальные.

-    Прости, сложно остановиться. Так много. Наверное, все, что я вижу, не назвать. Но я продолжу, - добавила я, заметив в небесных глазах почти детскую тоску. Он хотел, чтобы я не останавливала свои эксперименты с именами.

Он снова продемонстрировал мне свою кривую усмешку, приподнял меня за талию и осторожно пересадил на пассажирское сиденье. Я потянулась к бардачку, где должна бьла лежать упаковка салфеток, но Глеб меня опередил. Стереть следы недавней страсти он предпочел сам, а потом очень тщательно расправил мою юбку так, чтобы ткань закрывала как можно больше. Только после этого поспешно оделся. Я все это время с любопытством наблюдала за его действиями, ожидая пояснений. Заговорил Глеб только, когда дверь открьл:

-            Посиди, еще придумай, а я сейчас вернусь.

-            Что придумать? - Я нахмурилась, стараясь раскусить его план.

-            Имена. - Он спрыгнул на землю, задорно улыбнулся мне и захлопнул дверь.

А ирра не нужна для ловли? Я проводила Глеба взглядом, ощущая смутную,

гнетущую тревогу. Моему зрению вполне хватало лунного света, чтобы отлично ориентироваться в пространстве. Но чистокровный землянин разве увидит что-то в кронах сейчас? Почему он сам пошел? Я же эффективнее. И как он сможет поймать дрон в одиночку?

Глеб меж тем направился не к деревьям, а ближе к обрыву, присел, склонился и стал что-то делать. Сначала я не разобрала что именно, заметила только, что хозяин дрона так же проявил интерес к действиям моего чистокровного, подведя аппарат ближе к линии пляжа, но потом я поняла, что Глеб зачем-то вытащил несколько камней размером в треть его ладони. А дальше он просто поднялся и запустил их в дрон, один за другим. Причем оказался по настоящему метким: первый камень зацепил корпус, сбив с курса, второй попал точно в блок питания, третий прилетел туда же. Несчастный аппарат рухнул на пляж у косы.

Глеб обернулся ко мне и лучезарно улыбнулся, всем видом демонстрируя забавное детское превосходство. Я с печальным вздохом улыбнулась ему в ответ.

Что ж, признаю, у этой ирра слишком сложное мышление, и она чересчур много пытается взять на себя. Довольный раскладом событий землянин кивнул, будто только этого подтверждения ждал, и, не спеша, отправился забирать трофей. Я бы даже отметила, нарочито не спеша.

Когда Глеб запрыгнул в грузовик с покалеченным дроном в руке, на лице его сияла все та же самодовольная ухмьлка.

-            Ты придумала? - В голубых глазах появилось лукавство.

Я вздохнула.

-            Нет.

-            Почему? - Он чуть поморщился.

-            Потому что я волновалась за тебя.

Он сказал что-то вроде «хм», потом добавил:

-            Знаю. А сейчас думаешь, как искать хозяина игрушки?

Собралась ответить «да» и даже некоторые варианты изложить, - они у меня были, - но вовремя остановила себя. А после откинулась на спинку сиденья и рассмеялась.

-    Миэлке Иммэдар, - выговорила я сквозь смех. Хитрое пламя, мудрое пламя. - Просто скажи этой тала. Она смирится, что глупа.

-    Эта взрослая тала назвала меня трикстером и признала умным?! - Глеб изобразил удивление. - Не знал, что навык швырять камнями по банкам принесет мне столько пользы,

Я закрьла лицо ладонями и хохотала открыто.

-    Ладно, - он с нарочито суровым видом включил свет в салоне, перевернул дрон вверх ногами и вынул разбитую батарею. - Знает ли прекрасная ирра Илмера, дочь мудрой ирры Мефис, наследница Пятого правящего дома, меняющая взгляды своего народа на молодые поколения, что делают земляне в маленьких городках, когда покупают что-то дороже, чем ящик пива?

Я развернулась лицом к Глебу, и, сдерживая очередной приступ смеха, отрицательно покачала головой.

-    Правильно, - с интонацией лектора академии проговорил он, приподнял дрон с колен и показал мне крошечный стикер с именем владельца, - они метят это что-то.

И снова меня накрыла волна веселья.

-    Хотя знаешь, - вдруг встрепенулся Глеб, - про пиво я погорячился. Ящик тоже пометят... Особенно ящик пива...

- Лапина К, - прочла я вслух. - Кто это?

-            Катерина.

Дочь школьного психолога? Я поморщилась и заметила насмешливый взгляд Глеба. Да, я недовольна. Но что с того? Разве не интересно ему, с чего эта девушка, копирующая мой иммешанкар, следит за нами посреди ночи?

-            Давай выясним, - улыбнулся мне Глеб.

-    Ты знаешь, где она сейчас? Разве она не сбежала, как только ты сбил ее аппарат?

Чистокровный засмеялся. Он явно мою мимику считывал сейчас без труда.

-    Может, сбежала, а, может, это вовсе не она - без разницы. Я знаю это озеро и здешние окрестности. А еще знаю дальность сигнала этой модели. Пристегнись и держи, - Он протянул мне дрон. - Прокатимся.

-    Знаешь, - проговорила я тихо, когда мы выехали на грунтовку и обогнули песчаную косу, - в былые времена она могла пострадать или лишиться головы.

Глеб покосился на меня.

-    Кровные схватки враждующих ирра запрещены лишь последние полтора столетия. Иммешанкар - это не только символ рода, но и символ готовности к бою.

Как курсант академии и будущий прыгун, он это знает, но все же. Мой землянин заулыбался.

-            Даже с закрытыми глазами ни один тала не принял бы ее за ирра, тем более за

тебя.

-            Тебе понравилось.

Глеб вздохнул. Кажется, я покалечила ту потрясающую атмосферу, что была между нами только что.

-    Ладно, мне понравилось, - проговорил немного рассерженно он. - Понравилось, потому что похоже на тебя. Что дальше?

Я тоже вздохнула. Признаться, и сама не могла понять, почему так зацепилась за эту девушку. Что именно меня раздражало в ней?

Глеб вдруг протянул правую руку и коснулся моего колена, немного погладил.

-    Ты ревнуешь не меня. Ты сердишься, что она взяла без спроса нечто, принадлежащее только тебе.

Меня словно вспышкой озарила ясность. Да! Это именно оно! Я повернулась и растерянно уставилась на профиль своего потрясающего капитана. Никогда тала не копируют иммешанкар. Сплетенные волосы ирра - ее право крови.

-            Она не знала, что крадет, и все же иначе не назвать.

-            А тебе он понравился на ней, - с укоризной проговорила я.

Глеб засмеялся.

-    Сердитая ирра становится не такой наблюдательной. Я запомню. - Он провел пальцами по моему бедру. - Я посчитал, что твоя манера заплетать волосы сделала ее интереснее. Это разные вещи. Она любую девушку сделает интереснее, но это как обертка, за которой нет тебя.

Пока Глеб говорил, я внимательно изучала его лицо, в очередной раз восхищаясь непостижимым разумом - со временем это станет моей привычкой.

-    Ты имеешь полное право негодовать, - закончил чистокровный и свернул с грунтовки в лес. Он, действительно, отлично ориентировался на местности - никакого намека на колею я не увидела. Глеб просто ехал в, одному ему известном, направлении, ловко огибая стволы деревьев и проскакивая пожарные рвы. Подлеска здесь, как это свойственно сосновым зарослям, не было, а ветви начинались довольно высоко - лишь изредка они царапали крышу грузовика. Несколько раз ветви можжевельника попали в открытые окна, и если я могла увернуться от хлестких колючих ударов, то мой чистокровный только морщился, когда они задевали его плечо или ухо. Я потянулась и коснулась на сенсорной панели иконки подъемников, но, к моему удивлению, ничего не произошло. Я перевела озадаченный взгляд на Глеба, у него на губах играла мягкая улыбка.

-    Есть кое-что еще, что должна знать ирра Илмера о жизни в маленьком городке. - Он умудрялся одновременно вести автомобиль и подшучивать надо мной.

-            Что?

-            Нелюбовь местных к автомобилям, выпущенным после шестидесятого года.

Я вопросительно подняла брови.

-    Видишь ли, с вступлением в силу новых норм безопасности стало совершенно невозможно корректировать бортовой компьютер, а мы это делать очень любим. Общий транспортный налог так снижается в разы.

-            Вы счетчики расхода электричества скручиваете?

-    О, нет, - Глеб рассмеялся. - Мы их просто включаем и выключаем на свое усмотрение. Да много что можно делать на свое усмотрение.

-            Это незаконно, - не разделила я его веселье.

Моя реакция заметно расстроила чистокровного.

-            Я так не делаю, и это не моя машина.

Я протяжно вздохнула. Совсем не хотела его огорчать, но ведь ему вскоре представлять столько тала в первом кругу. Я еще раз вздохнула, сообразив, о чем начала переживать, и тут же одернула себя, обозвав глупой. Глеб никогда не собирался быть политиком, более того, он многократно подчеркивал, что прыгун и я - предел его мечтаний.

-   Прости меня. - Я чувствовала себя виноватой. - Подумала о тебе в Совете. Прости...

Продолжить я не смогла, грузовик перепрыгнул через очередную полосу, выскочил на проселочную дорогу и понесся к видневшемуся вдалеке невысокому холму и темному одноэтажному строению перед ним.

-    Это дом сумасшедшего Липа, мы там в детстве взрывоопасные элементы тестировали. Он умер еще в начале сороковых, а земли до сих пор пустуют - серая зона. Ни муниципалитета с видеоловушками на деревьях, ни фермеров с собаками и ружьями. Все знают: хочешь сделать что-то спокойно, с удобствами и без лишних свидетелей - иди к Липу. Правда, я давно там не был.

-            Почему ты решил, что она там, а не в лесу, например?

-   Домашняя, грузная в движениях девочка ночью в лесу? - усмехнулся Глеб. - Как же...

Я переложила сломанный дрон на заднее сиденье и нахмурилась, наблюдая, как приближается мрачный приземистый особняк. Его явно собирали из монолитных блоков, иначе он был бы в худшем состоянии. Я пригляделась внимательнее. Точно.

-            Это что, один из ваших военных сплавов?

Глеб повел плечом.

-    Так, чокнутый же. По словам деда старик верил в грядущую межпланетную войну.

Мой капитан, резко вывернув руль, затормозил перед верандой, распахнул дверь и выпрыгнул наружу. Я последовала за ним, только направилась не к парадному входу, а обогнула дом, перебирая в воздухе запахи один за другим. В памяти все еще был свежшлейф удушающего, приторного аромата туалетной воды, который оставляла за собой воровка. Я чувствовала его слабый след. Других свежих человеческих запахов не было. Предположение Глеба оказалось верным.

Глава пятнадцатая

Глеб

Катя в доме провела какое-то время, это я понял, как только бесшумно скользнул в приоткрытую входную дверь, - ее туалетную воду сложно было не узнать. Жилье старика состояло всего из трех комнат. Я окинул взглядом гостиную, лунный свет проникал сквозь треснутое окно и давал достаточно света, чтобы я мог хорошо различать предметы. На видавшем виды диване лежал вязаный плед. Абсолютно новый на вид, он дисгармонировал с общей обстановкой. У Липа околачивались не только мы втроем когда-то, ребята со всего городка таскали сюда «полезный» хлам и, полагаю, таскают, до сих пор, но именно, что хлам. Привлекшая мое внимание, вещица была слишком новой, чистой и девчачьей.

Я замер и прислушался. Катя не сможет сидеть тихо, даже в страхе. А если она не одна, то выдаст и себя, и спутника. Селене прикрывала снаружи, так что в первую очередь я проверил спальню, а уж затем кухню. У заднего выхода меня встретила ирра. В черных глазах горел незнакомый хищный азарт, а на идеальных губах играла едва заметная холодная усмешка.

-     Катя одна? - на грани слышимости спросил я.

Ипмера кивнула.

-     Где?

Она указала на тропу у подножия холма.

Я чуть приблизился и прошептал:

-    Огибает руины амбаров, а дальше через лес ведет к шоссе у западного въезда в город. Буду ждать там.

Селене сверкнула счастливой улыбкой и сорвалась с места. Зачарованный новыми гранями личности любимой девушки я еще какое-то время смотрел ей вслед. Когда она бралась нападать на меня, то выглядела совсем иначе: милой, нежной, соблазнительной. Сейчас я бы назвал ее расслабленной, агрессивной, жесткой... В памяти ожила ее стычка с тремя гибридами в больнице - это было что-то похожее, но там была ярость. Да, той ночью она была в бешенстве из-за удара, который мне нанесли. Этой же ночью ирра ловила неугодную ей девчонку - совсем иное. Я усмехнулся, сделав интересное открытие. Кажется, моей Селене постоянно отчаянно не хватает движения, гонки, настоящего сражения. Она, как прыгун, вынужденный волею обстоятельств длительное время простаивать в ангаре, сначала начинает скучать, после хандрить и цепляться за любой, самый незначительный полет. Как я не замечал раньше?

Грузовик без нее показался пустым. Я включил навигатор и ввел данные маячка Селене, после выехал на дорогу и метров через пятьдесят свернул направо, в лес. За два года здесь мало что могло измениться, так что прямо за урочищем Волка должна быть заброшенная бетонная полоса. Владения Липа до того, как стать полями, были территорией заповедника, но в двадцатых внесение в конституцию права субъектов на сецессию стало началом сложного десятилетия, а, как водится, когда одни спорят, другие под шумок мародерствуют. Вот Лип относился к последним. Он умудрился отрезать себе почти двести гектар земли, и не абы каких, а запланированных под постройку эко лагеря. От того самого холма, где теперь пустовал старый дом, должна была начинаться туристическая тропа в горы. Администрация успела проложить временную дорогу, и на этом все, дальше явился Лип. Местные любят повторять: нет ничего более постоянного, чем временное. В этой крошечной части вселенной правило работало безотказно.

Стволы сосен остались позади, грузовик выехал на бетонку. Стараясь не отрываться от дороги, я достал из бардачка фонарь и закрепил его на поясе штанов, а после увеличил скорость, про себя заклиная шакалов и енотов и дальше держаться подальше от колес моей машины. Свет фар рассеивал темноту перед капотом. Время от времени бросал взгляд на экран навигатора. Ирра довольно быстро двигалась, с ее скоростью у плаката «добро пожаловать в Солнечную долину» она окажется быстрее меня. Чувствовала она себя при этом более чем комфортно.

С тихими ругательствами я обогнул верхушку рухнувшей лиственницы и постарался вернуть контроль над эмоциями. Временами, когда Селене делала что-то сродни сегодняшней охоте, накатывало минутное беспокойство, близкое к панике. Справится ли она там одна? Все ли с ней будет в порядке? Я отлично знал, что справится, что, возможно, в схожей ситуации я проявлю себя хуже, но все разумные доводы меркли перед безотчетным страхом не оказаться рядом в трудную минуту. Себя нужно было контролировать, но получалось не всегда.

Минут через пять я, наконец, достиг шоссе, свернул направо и разогнал грузовик до комфортных ему ста двадцати километров в час. Поймает кто из помощников, лишусь прав, придется писать рапорт руководству академии. Тала не приветствуют любые правонарушения, даже моя ирра.

Маячок Селене замер в десяти метрах от обочины. Я выжал педаль тормоза, заглушил машину и рванул в лес, освещая путь фонарем. Страх предательски просачивался сквозь стену самоконтроля.

Живая, невредимая и немного недовольная, она стояла на тропинке и молча рассматривала Катерину. Та вжималась спиной в ствол сосны и выглядела до чертиков перепуганной.

-     Глеб, - недовольно шепнула Селене, когда луч моего фонаря попал ей в глаза.

-    Ага. - Я постарался больше не ослеплять сердитую ирра. Мало ли. Настроение резко скакнуло вверх. Принцесса в порядке, судя по ее поведению, опасностей в радиусе ближайших двух километров точно не было, я рядом - все отлично, в общем.

-     Глеб, - пропищала Катя. - Что происходит?

Волнуясь за Селене, я как-то не ожидал столкнуться с откровенной наглой ложью. Такие девушки, как Катерина, не лгут, не бегают ночью по лесу и тем более не подглядывают за личной жизнью парочек на озере. Как-то не вязались все эти поступки с обликом мягкотелой, немного медлительной тихони.

Она осторожно, боком двинулась в мою сторону. Селене наблюдала за ее движениями исподлобья.

-    Твоя коса, - решил сыграть по ее правилам я. - Я думал, ты знаешь, что делаешь. Даже удивился немного, но ты так уверенно бросила Илмере вызов, я и не стал задавать лишних вопросов.

-    Что? - теперь Катя недоумевала искренне. Она сделала еще два шага и поравнялась со мной. Попыталась взять меня за руку, но из груди Селене вырвался звук, отдаленно напоминающий урчание, так что от этой идеи Катя отказалась мгновенно.

-    Ты шутишь? Иммешанкар - язык воинов. Двойное плетение такой формы, - я кивком головы указал на ее косу, - готовность к сражению, к любому нападению, но оно именное. У воинов это дело чести.

-    Что? - Из лгуньи Катерина превратилась просто в перепуганную девчонку, такую, какой и должна быть.

-    К тому же, ты разрешила любому тала внезапно нападать на тебя, включая со спины. Не знала? - Я убедился, что окончательно выбил собеседницу из колеи и уже мягче продолжил. - Иди к машине.

Катя послушно, на негнущихся ногах побрела к шоссе, я последовал за ней. Селене поравнялась со мной, затем молча взяла меня за руку и приложила мои пальцы к своему плечу. Я удивленно покосился на ее профиль. Вместо ответа она чуть надавила на мою руку, а затем кивнула на спину Кати, и вот тогда до меня дошло.

-     То есть ты не воин? - вновь начал я, когда мы оказались возле грузовика.

-     Нет!

-     Тогда откуда у тебя маячок в плече?

Катерина будто встрепенулась и вновь начала лгать.

-     Маячок?

Даже если бы я не понял ее странного маневра по напряженному тембру голоса, то увидел бы по ее реакции. В обычном состоянии человека, прежде всего, заинтересует названная часть тела. Сама суть, что внутри тебя есть что-то, о чем ты, возможно, не подозреваешь, как правило, вызывает дискомфорт. Однако, Катя не пошевелилась, не посмотрела ни на одно свое плечо, не протянула руку.

-     Илмера его видит, - пояснил я.

Услышал тихий затравленный выдох.

-    Я не знала ни про какой иммешина... - Она запнулась. - Я не знала, что нельзя. Это же просто глупая прическа! Вот, - она сдернула с кончика косы резинку и начала расплетать волосы. - Довольна?!

Селене вновь заурчала. Катя попятилась.

-     Убери ее! - Обратилась она ко мне требовательно.

Пора было дожимать.

-     А камера тебе зачем? Ты извращенка?

-     У меня нет камеры.

Я открыл заднюю дверь грузовика, вытащил с сиденья дрон и посветил фонариком на маркер.

-     Его украли.

Ответы на вопросы она подготовила заранее, но выходило все равно криво.

-     А в лесу что делала?

-    Не ваше дело! Я пошла! - она развернулась и едва ли не бегом помчалась по дороге в сторону города.

-     У нее фонарь был? - обратился тихо я к Селене.

Она отрицательно покачала головой.

-     Нет, У нее ик-линзы,

Я свистнул. Линзы? Да, они стоят больше, чем годовая зарплата ее матери.

-     Я ее не трогала, - продолжила Селене. - Догнала, и все. Она сама замерла.

Глеб, я хочу выяснить до конца, что она скрывает.

-    Залазь. - Я бросил дрон обратно на заднее сиденье, захлопнул дверь и помог Илмере забраться в грузовик.

Машина поравнялась с беглянкой, когда она миновала дорожный указатель и плакат с приветствием. Я опустил стекло со стороны пассажира и крикнул.

-     Садись! До дома довезу!

Катя шарахнулась в сторону.

-     Ты реально собралась посреди ночи идти одна мимо Кожуха?

Аргумент возымел действие. Сам старик отличался дружелюбным покладистым нравом, а вот его жена, сколько я себя помнил, женщиной была агрессивной с массой странных привычек, одной из которых было караулить по ночам случайных прохожих у забора и плеваться в них или пугать истошными криками.

У сына настоятеля так сердечный приступ случился в тридцать два. Куда он посреди ночи мимо дома Кожуха шел никто выяснить не смог, зато появилась очередная местная легенда и пара суеверий.

Катерина сжалась на заднем сиденье и уставилась в окно.

-    Хвост - это она мирная, - после минутного молчания проговорил я. - К тому же, универсально. Делай хвост. Тебе пойдет.

Я ощутил внимание Кати на себе, Селене же рядом сердито вздохнула.

-     С... - Катерина запнулась. - Спасибо.

Я кивнул. В кабине вновь воцарилось молчание. Я старался ехать с такой скоростью, чтобы с одной стороны было время разговорить девчонку, с другой - она не уловила подвох.

-    Куда после выпуска? - Изобразить будничный тон получилось неплохо. Давно не пользовался ложью в таких масштабах, когда-то актерские фокусы с мамой проворачивал, нередко с родными. Я вдруг впервые в жизни сравнил два своих отрезка жизни. Как же, оказывается, проще было в академии. Тала ценят искренность и не ограничивают точку зрения, в таких условиях отпадает необходимость пользоваться манипуляциями. Ты - это ты, какой есть.

-    В Москву, - тут же откликнулась Катя. В голосе ее слышалось радостное предвкушение.

Я заулыбался. Теперь нужно задать еще один наводящий вопрос, но сначала убедить ее окончательно, что мной движет вежливость и желание поддержать ничего не значащий диалог на отвлеченные темы.

-     Это же здорово!

-     Да, - смущенно выдохнула Катя. Она фактически уже жила этим будущим.

-     Чем планируешь заниматься?

-     Да так... - Она неопределенно повела плечом.

-     А-а-а, - понимающе протянул я. - Ну, все с тобой ясно.

До дома школьного психолога оставалось всего ничего, я постарался ускорить процесс.

-     Что ясно? - теперь ее голос звучал настороженно и немного обиженно.

Я пожал плечами.

-     Влюбилась.

Услышал возмущенный выдох. Вывел из себя, это хорошо.

-    Лето, ты в пиццерии работаешь, туристический сезон, и все такое. До нашего заповедника как раз доезжают только молодые, выносливые и богатые.

-     Нет! Ты ошибся!

-     Ага, - я хмыкнул.

-     Нет! - Катерина завелась не на шутку. - Меня приняли в Кеплер!

-     Во что?

-    Вообще, это такое сообщество гибридов, но у них есть высшее учебное заведение. Я прошла досрочное собеседование. У меня стипендия.

Я покосился на Селене. Она, в свою очередь, взглянула на меня. На лице ее читалось недоумение.

-    Извини, я не знал. Первый раз слышу про такой ВУЗ. Он недавно прошел межпланетную аккредитацию?

Катя вновь как будто запнулась.

-     Не совсем. Это как бы не совсем ВУЗ, а такое сообщество.

-     Ясно. А на кого будешь учиться?

-    Мне скажут после поступления, для какой профессии я больше подхожу. Сверни направо. Вот. Я у заднего двора выйду. Квартал долго объезжать. Все. Останови.

Она явно начала чувствовать неладное. Я обернулся, поскольку был еще один важный момент, но меня опередила Селене.

-     Стоять, - скомандовала она на тала.

Катя, к моему удивлению, замерла.

-            Карту памяти с записью оставь, - все так же, на родном, продолжила моя ирра.

Девчонка заколебалась.

-     Я буду вынуждена обратиться к мейги.

Угроза мгновенно возымела действие. Сердито засопев, Катерина достала из нагрудного кармана рубашки тонкую пластинку накопителя и бросила на сиденье.

-     Дрон позже завезу, - улыбнулся я ей на прощание.

-     Себе оставь, - буркнула Катя и хлопнула дверью.

-    А с автоматикой они бы закрывались сами и бесшумно, - проговорила задумчиво Селене, наблюдая, как ее недавняя добыча пересекает темный задний двор. - Кеплер. Это же ваш математик?

-    А еще название телескопа, открывшего Иммею. Думаю, этот факт больше по теме. - Я отъехал от обочины и начал огибать квартал. - Не хочешь прокатиться по кругу?

Селене улыбнулась.

-    Хочу. Еще хочу выяснить, что происходит в доме. В обход уличных камер, само собой.

Я развеселился.

-    А знаешь, когда ты только появилась в школе, я все никак не мог понять, почему никто тебя не боится? Правда, сам в умозаключениях опирался исключительно на твою манеру ходить, но я-то издалека. А всякие Алояны вблизи не замечали.

-     Им бьло некогда. Они бьли слишком влюблены.

От неожиданности я открьл рот и уставился на профиль Селене. Она повернулась, лучезарно улыбнулась мне и закусила нижнюю губу, сдерживая смех.

-     Ирра Илмера! - только и смог произнести я. - Я научил тебя плохому.

-     Ага, - Селене кивнула и все-таки рассмеялась.

-            Ага? Опять «ага». Твой папа меня убьет, а если не он, то все три круга Совета.

Она отрицательно покачала головой.

-     Не убьет, ему Крон не даст.

Пришла моя очередь смеяться.

Я так увлекся шутливой беседой и тем невероятным ощущением всепоглощающего счастья, которое испытывал, что практически не заметил, как мы обогнули квартал и почти доехали до дома Катерины. И совсем неудивительно, что не заметил я бросившуюся под колеса женщину. Она буквально прыгнула на бампер с истошным воплем. Если бы не Селене и ее реакция ирра, я мог бы человека убить. Илмера перехватила руль и резко вывернула его влево, заставив грузовик уйти от столкновения. Система безопасности включила аварийное торможение, мы дернулись и замерли.

-     Помогите!! - завопила виновница аварии. - Я вас знаю!

Она ухватилась за край опущенного пассажирского окна и заглянула в салон.

-    Сын Вешнякова с иммейкой! Она просто упала! И не шевелится! А я! А сети нет! На полу! Я не... - Она начала тараторить сквозь рыдания, я не смог разобрать ни слова, но это бьло и не важно. Я лицо узнал, и Селене узнала.

-    Я пойду, - повернулась ирра ко мне, сверкнув черными глазами, - разблокируй машину, подгони ко входу, освободи заднее сиденье. Повезем в БСМП, если жива, так будет быстрее.

Я кивнул. Ни мне, ни Илмере не нужны бьли дополнительные пояснения. Мы высадили Катю несколько минут назад, получив от нее минимальные сведения о некоей организации, по описанию смахивающей на обыкновенную секту, и почти сразу на дорогу в поисках помощи выбежала ее мать.

Так значит Кеплер? Познакомимся.

Глава шестнадцатая

Илмера Селене

Направляясь в дом, я понимала, что с большой вероятностью найду мертвое тело, отчасти именно поэтому столь резко повела себя с Глебом, отдав ему распоряжение готовить грузовик для перевозки. Мне отчаянно не хотелось устраивать ему свидание со смертью.

-    В доме есть кто-то еще? - В тот момент мой голос звучал достаточно тихо и уверенно, чтобы плачущая женщина прекратила истерить и прислушалась.

-            Нет-нет, - она помотала головой на бегу.

Я поверила ей. К тому же посторонних запахов внутри помещений я не уловила.

Катя лежала на полу в гостиной возле лестницы. Думаю, она спускалась со второго этажа, когда почувствовала недомогание, а испуганная мать уже после перевернула ее лицом вверх. Смартфон валялся на нижней ступени. Я чуть отступила от тела - касаться окружающих предметов стало опасно.

-            Что? Что?

Я слышала отчаяние в голосе убитой горем матери, но помочь при всем желании уже не могла. Роговицу глаз, бессмысленно смотрящих в потолок, украшали тонкие фиолетовые, с черным отливом линии - последствия яда, известного каждому живущему тала. Созданный на Земле палачами для правящего Совета наместников, он был применен, а затем уничтожен, по крайней мере, так гласила официальная версия землян.

-            Все еще думаешь о ней? - прошептал над моим ухом Глеб.

Я сидела у него на коленях, буквально свернувшись калачиком, а он прижимал меня к себе и согревал теплом своего тела. Старого пледа, что нашелся в багажнике грузовика, - я предположила, что это была малая его часть, остальное дед Миха отрезал, - едва хватало на мои ноги. В приемной больницы почему-то вместо удобных кресел стояли железные литые и, как следствие, очень холодные лавки. Ночь, начавшаяся так сладко и нежно, заканчивалась чудовищно.

Глеб протянул руку и осторожно потер мои ступни, завернутые в шерстяную материю. Он сам усадил меня в такой странной позе, игнорируя недовольное бормотание администратора о «грязных туфлях на лавке». Первые пару минут я только и думала о том, что помещаюсь фактически целиком на его коленях - ощущения были новые, и я долго раскладывала их на составляющие, знакомилась и запоминала.

Врачам скорой, которых Глебу удалось вызвать с помощью соседей, я сразу сообщила свои подозрения. Дом оцепили, тело теперь оттуда раньше обеда не вынесут. Пока МЧС прилетит, пока эпидемиологи подтвердят отравление токсином.

-            Проходите, - отвлек меня от размышлений дежурный. - Вторая приемная.

Он жестом указал следовать за ним.

Я собралась встать, но Глеб удержал. Он поднялся вместе со мной на руках, чуть подкинул, перехватывая удобнее, и пошел за врачом. Он отлично понимал, что на меня не попало ни капли яда, в противном случае я была бы уже этажом выше, в реанимации, вместе с матерью Катерины, или мертва, и все же чувство тревоги не отпускало его. Я сильная, умная, тренированная, я ирра.

-    Охотиться, сражаться или заходить в чужие дома буду только с твоего одобрения, - прошептала я.

-    Да, было бы неплохо, - мягко улыбнулся Глеб, пристально изучая спину дежурного.

В кабинете под удивленными взглядами медбратьев он водрузил меня на кушетку, окруженную довольно старой аппаратурой, развернул плед и повязал его вокруг моей талии. Полупрозрачное легкое платье было хорошей идеей, пока я соблазняла чистокровного, но в иной обстановке оно мешало.

-    Девушка здорова, - обратился к Глебу врач. - Внешний осмотр и экспресс- тестирование это подтвердило. Нам по протоколу нужно сделать второе исследование. Потом вас.

Не говоря ни слова, Глеб кивнул, отошел к противоположной стене и устроился на одном из стульев так, чтобы угол обзора позволял держать меня в поле видимости постоянно.

Второй раз я посещаю этот город, и второй раз оказываюсь в здешней клинике, пугая своими поступками избранника. Я вздохнула, понимая и еще одну нелицеприятную вещь.

«Было бы неплохо», - сказал тот, чьи приказы я собралась исполнять в будущем. Как глупо. Я защищаю его, принимаю решения за него, в то время как должна учиться работать под его руководством. И он всегда это понимал, я знаю, что понимал,и молчал.

Память тут же услужливо соединила два воспоминания: сбитый камнем дрон и четкое краткое пояснение, куда ведет тропа от дома Липа. Он знал, когда действовать самому, а когда доверить дело мне. В отличие от него, я границ не чувствовала. Вот почему Глеб - прирожденный лидер, а я - нет.

Сорок минут спустя нас отпустили. В приемной оказалось довольно шумно.

-    Вы как? - Вскочил со скамьи Сур. Именно из-за его увлеченного спора с Аргой недовольно щурилась администратор, а эхо наполняло громкими звуками коридоры.

-            С ними все хорошо, - ответил Тим. - Я же только что все вероятности описал.

-            Илмера! - Арга бросилась ко мне и обняла.

-    Ну, да, - недовольно буркнул Сур, - особенно успокаивала часть про «уже мертвые».

-            Ты как? - обратился Глеб к Тиму.

-    Испугался, - вьдохнул тот. - Сначала узнал, что эти двое в перестрелку попали, потом о вас.

Я взяла Аргу за плечи и чуть отодвинула от себя:

-    В перестрелку? - А после сообразила. - Где шериф или помощники? Почему вы одни?

Ответить ей Мансур не дал.

-            Вы все? Поехали отсюда.

-    Пошли, - Глеб взял меня под локоть и повел к выходу. Арга засеменила следом, держа меня за руку, как в детстве.

Увидев на парковке грузовик Тима я обрадовалась. Теперь-то я знала, что семья Дугар-Нимаевых, вероятно, была одной из немногих в городе, в чьей собственности водились относительно новые машины. Глядя два года назад на школьную парковку, я считала, что проблема кроется в низком достатке населения. Как же я заблуждалась. Оказывается местные легко меняли безопасность и удобство на свободу.

На заднем сиденье, несмотря на достаточное пространство, я вновь оказалась на коленях Глеба. Арга расположилась рядом и смущенно поглядывала на сосредоточенное хмурое лицо моего капитана. Подобное проявление эмоций ей было не знакомо. Зато Тим с Мансуром будто и не заметили.

-    Ну, все, - провозгласил Сур, оглянувшись на Глеба, - рассказываю, как я спас иммейку.

-    Ты спас? - Арга встрепенулась, растерянность мгновенно улетучилась. Она перешла на тала. - Твоя внешняя привлекательность не дает тебе право трактовать произвольно реальность! Придерживайся фактов.

-            Мыр-айсс-мысс-йиэл, - передразнил ее Сур.

-    А сексуальная привлекательность не дает тебе право быть грубым, - уже тише закончила сердитая Арга.

Тим со стоном опустил голову на руль и постучался об него лбом. Глеб едва слышно хмыкнул.

-            Чего она сказала? - Сур снова повернулся и вопросительно уставился на меня.

-            Она сказала, что ты евин! - ответил за меня Тимур.

-            Я не евин!

-            Что это «евин»? - Арга отчего-то ответа тоже ждала от меня.

-    Ну... - начала я, формулируя в голове фразу на тала. Совершенно не вовремя позабыла перевод.

-    Хватит! - Тим поднялся, завел грузовик и включил заднюю передачу. - Я везу всех по домам! И сам эту эпопею расскажу, второй раз слушать ругань на двух языках я не выдержу. А потом хочу узнать в подробностях произошедшее с вами.

И этот тоже отчего-то оглянулся на меня. Я согласно кивнула.

-            Свин? - шепотом напомнила мне Арга.

-            Я не свин! - тут же отозвался Мансур.

Она закатила глаза и зарычала.

-            Да не знаю я, это что, глупый человек!

Я опустила взгляд на Глеба. Откинув голову на спинку сиденья, он изучал мое лицо и мягко задумчиво улыбался, выглядел при этом уставшим и отчего-то безмятежным, хотя вокруг хаос творился. Всех и каждого, на мой взгляд, требовалось угомонить, а, главное, выяснить, почему нет охраны от Аурваага, но Глеб не спешил этого делать. Да, что там «не спешил», он явно вообще не собирался.

Пауза затянулась, и Тим сам перевел Арге незнакомое слово, а после, не спрашивая ни у кого согласия, начал свой пересказ.

Днем шериф должна была навестить приемную церковной общины. Ее вызывал настоятель по поводу одного из членов - Рийго Кундозеров накануне накинулся с кулаками на жену. Та, якобы, всех троих детей не от него родила. Как правило, в общине стараются с подобными инцидентами справляться своими силами (беседы с психологом, короткие отпуска, групповая терапия), но тут дело плохо пошло. Кундозеров, завидев настоятеля, за ружье схватился. Жену его с детьми из дома вытащить сумели, а вот герой истории покидать жилье категорически отказался, а потом и вовсе объявил всех нарушителями своих владений и начал палить без разбора.

Юсуф убедилась, что женщина с детьми в безопасности и под защитой, съездила к осажденному вражескими силами герою, вьдала ему первое устное предупреждение и отправилась обратно в офис, где разворачивались поиски явившегося в городок гибрида.

Поздним вечером, когда сотрудники разъехались по домам, поступил вызов. Пьяный в хлам Кундозеров сначала заказал доставку, потом расстрелял доставщика. Несчастный дрон рухнул прямо на подъездную дорожку у ворот.

-            Плохое место, - прошептала на тала Арга.

-    Да, чего ты переживаешь, - вступился за Солнечную долину Сур. Полагаю, подруга свои эмоции высказала не первый раз, если он фразу понял. - Я же объяснял уже. Все местные предприниматели знают негласное правило: не хочешь обанкротиться или потерять сотрудника, покупай дешевые «фантомы» V-класса, нанимай оператора

и пусть в машине сидит за забором.

Арга возмущенно зашипела, но от ответа воздержалась. По короткому виноватому взгляду, брошенному в сторону Тимура, я поняла, что она наконец-то начала контролировать свои эмоции в адрес Мансура.

Тим удовлетворенно кивнул воцарившейся в салоне тишине и продолжил.

Не имея возможности оставить сына и его гостью без охраны, Юсуф отправилась на вызов вместе с ними. На месте выяснилось, что Кундозеров разошелся окончательно, выстрелы в доме не затихали. Шериф приняла решение задержать дебошира. Посадила в свой грузовик к Суру и Арге младшего помощника, с остальными занялась стратегией.

В какой-то момент, Паша Иванов, а это был именно он, заметив призывной жест от коллеги, выбрался из грузовика - и это была колоссальная ошибка с его стороны.

-            Дверь закрылась, включился блокиратор, и мы поехали, - не выдержал Сур.

-     Не перебивай, - вздохнул Тим.

-     Да, ты долгий!

-     Я точный и последовательный.

-     И нудный.

-     Он краткий, - вмешалась Арга.

-     А ты еще более нудная, - парировал Сур.

-     Она очень точная и объективная, - вступился за Аргу Тим.

Сур фыркнул, и это выглядело немного не так, как обычно. Я наблюдала массу споров между этими двумя, и Мансур явно впервые чувствовал себя неуютно. Как правило, он с нескрываемым азартом выводил друга из равновесия.

Тим помолчал, затем продолжил.

Сур не растерялся, прыгнул за руль и снял пилот. Йенс, как и я совсем недавно, был не в курсе страсти местных жителей к свободе. Одновременно с действиями Юсуфа Арга заметила в темноте своего преследователя и, не задумываясь, указала на него Мансуру. Ну, а дальше у них вышло действовать сообща, причем не сговариваясь.

-            Клянусь, - снова не выдержал Юсуф. - Она на русском шипела «дави его».

Я удивленно взглянула на смущенную Аргу. Она виновато опустила взгляд на

свои пальцы и склонила голову передо мной.

-    Я была так зла. Он... Я виновата, - проговорила она смиренно на тала. - Так устала жить в страхе.

-    Да, чего ты опять расстраиваешься? - вспылил Сур. Он развернулся и смотрел в упор на Аргу. Глаза его оживленно блестели в полутемном салоне. - Он же кретин!

Она посмотрела на Мансура с надеждой.

-    Когда человеку, получившему прямой и четкий отказ, приходит в голову преследовать объект своей так называемой «любви», - это насилие, а он сам вовсе не влюбленный герой, а насильник, преследующий свою жертву. Если ты любишь кого- то по-настоящему, то не станешь игнорировать его желания и эмоции, навязывая свои - это аксиома. А если ты, к тому же, еще и здоровый человек, то никогда не станешь сочинять себе несчастную любовь! А знаешь почему? Потому что несчастная любовь нужна лишь для того, чтобы бесконечно жалеть себя и оправдывать любую свою несостоятельность. Я не могу это, потому что несчастен, не могу то, потому что отвергнут. Выгода - вот истинная причина его поведения. Он не стоит ни одной секунды твоей печали.

Впечатленная речью Сура, я начала шепотом переводить ее почти сразу. С каждым словом Арга озадаченно хмурилась и немного подавалась вперед, к своему горячо настроенному оратору.

-    Ты имела полное право злиться и желать избавиться от его агрессии. Решение было импульсивным и необдуманным, базировалось на инстинктах, согласен, но ты имела на это полное право. Слышишь меня?

Арга кивнула, зачарованно глядя в глаза Сура.

-    К тому же, за рулем был я. Ты серьезно считаешь, я дал бы тебе его задавить? Как же! По моим расчетам, он должен был жить и страдать, а не валяться на поле алкаша Рийго со сваренным мозгом.

-     Что? - услышала я, в конце концов, нужную новость.

-    Гибрид побежал от грузовика на поле Кундозерова, а развернуть свч-глушилку шериф еще не успела, - пояснил Тимур. - Вот и конец. Рийго, понятно, повязали, он Спира покусал, ночь проведет в камере, а дальше его судьбу психиатрия решит. Теперь хочу узнать подробности вашей истории. У нее последствия серьезнее выглядят.

Арга все так же продолжала неотрывно смотреть в глаза Суру. Тот, в свою очередь, как будто пошевелиться боялся и спугнуть ее.

Глеб, молчавший всю дорогу, поднял руку и коснулся моего затылка.

-     Приехали, - улыбнулся он все так же безмятежно.

Запустил пальцы в мои волосы и стал проводить по ним, расчесывая спутавшиеся пряди.

-    Да, - вздохнул Тим и остановил грузовик у подъездной дорожки деда Михи. - Не хочу домой.

-            Я тоже, - Арга оторвалась от своего странного занятия и взяла меня за руку.

-     И я, - откликнулся вслед за ней Мансур.

Глеб открыл дверь машины и довольно ловко спрыгнул на землю вместе со мной. Я поежилась от прохладного утреннего воздуха. Небо окрасили первые предрассветные лучи.

-            Паркуйся рядом с моим мотоциклом, - крикнул он Тиму на ходу, - и заходите.

На полу места много и два дивана есть, но вы ж все сейчас на мою кровать полезете.

Последнее он сказал тихо и немного недовольно. Фраза звучала забавно, и я, конечно же, рассмеялась, приняв ее за шутку, но много позже, лежа в объятиях Глеба на его кровати, в окружении троих друзей, я поклялась себе в следующий раз уточнять, что сказанное моим чистокровным в подобном тоне шутка, а что нет.

К 1.3

Глава первая

Глеб

Герион откинулся в кресле и хмуро изучал языки пламени в огромном древнем камине.

-    Мне сложно сейчас в изложении быть до конца объективным, последовательным и придерживаться исключительно фактов, - закончил он.

-    У тебя есть полное право на гнев, - я постарался говорить абсолютно спокойно, почти безэмоционально. - Во-первых, ты наедине с чистокровным человеком, во-вторых, с тем, кто любит твою дочь.

-     Однако же, тебе удается сохранять спокойствие.

-     Годы практики с Илмерой, - пошутил я.

Герион улыбнулся и взглянул на меня. Кажется, одной репликой мне удалось немного поднять ему настроение.

-            Если честно, в этом она превзошла мать. Мефис была немного спокойнее.

Я улыбнулся в ответ. Приятные воспоминания наполнили голову уставшего

посла.

-    А если уж быть до конца откровенным, - продолжил он, - то мне стоит поблагодарить тебя за твое отношение к ней. Илмера была совсем ребенком, а Мефис уже делилась со мной опасениями относительно ее будущей личной жизни, и была счастлива хотя бы тем, что увлеченная лишь наукой Арга излишне привязалась к ней. Я знаю свою дочь, и знаю, как чужды ей компромиссы, договоренности, равноправные эмоциональные вклады. В общем, все то, что свойственно ждать от отношений любому тала.

Я понял, к чему он клонит, и растерялся. В том смысле, что было одновременно и странно, и приятно услышать подобные слова от уважаемого Гериона, члена Совета, любимого отца моей ирра.

-    Последние три года я не мог не наблюдать, как легко и свободно она себя ощущает в отношениях с тобой. И, как я полагаю, за все это время ты не провел ни одного своего отпуска на Земле исключительно из соображений ее безопасности.

Отнекиваться не стал, просто кивнул. Со стороны второго руководящего звена Кеплера прямых угроз не поступало, но их внутренний кодекс, обнародованный после ареста Кимми Ли, меня настораживал. Черным по белому их Библия писала про лучшую расу землян (гибридов), про их братьев тала, про светлое будущее без «лишних», несогласных со светлой идеей, и особенно яро про уничтожение любых препятствий на пути в чудесное будущее. А моя девушка была препятствием, после которого у Кеплера все покатилось к чертям. Со временем, конечно, стало очевидно, что без своего лидера секта фактически распалась на ячейки, по большому счету противоборствующие - читай, занятые мелкими склоками, таким до мести Пятой далеко, - но я предпочел перестраховаться.

-    И спасибо за знакомство с шерифом Юсуф, - добавил Герион. - Она, воистину, благородный служитель закона. Вся моя команда с огромным удовольствием отзывается о работе с ней.

-    Шериф точно так же в восторге. Говорит, твои юристы лучшее, что случалось с Солнечной долиной и округом за последние пятьдесят лет, если не считать Ипмеры.

Герион засмеялся и вновь сосредоточил внимание на пламени.

-    Осталось совсем немного. Как только пакет будет готов, я отправлюсь на Землю, и весь активный состав Кеплера получит свои судебные решения, - он просто рассуждал вслух. - Но эта провластная фигура...

Основной и единственный спонсор Кеплера не давал покоя и мне. В отличие от Ли этот человек или гибрид был достаточно умен, чтобы не оставлять следов. Все, от чего мы могли оттолкнуться, - понимание, что этот некто располагает материальными средствами, достаточными для траншей, каждый из которых сравним с тремя бюджетами моего родного округа, состоит в парламенте или имеет к нему отношение (иначе бы Кеплер давно попала в список запрещенных организаций) и либо находил выгоду в Библии Ли, либо ей поклонялся. Я ставил на вариант с выгодой. В общем, скудно для успешного расследования.

-    Как только ячейку псов отправят под арест, вы с ней сможете навестить твоих родных и долину.

-            Благодарю, - я кивнул.

Герион посмотрел на часы.

-            Тебе пора.

Я поднялся, попрощался и покинул дом. Проходя через зал собраний, задрал голову и взглянул на запечатанные ячейки с древними решениями Совета. Копии этих документов можно было легко отыскать в сети. Раньше я о таких вещах не задумывался, но чем ближе подходил мой первый прием у членов третьего круга, тем сильнее одолевала тревога. Не мое это место: решать, что хорошо для тала, а что нет. Я ведь даже не гибрид. Да Тим, будучи нейроморфом, больше смыслил во всех этих шестигранниках - символах мудрости и единства. Лично меня в поместье всегда интересовала коллекция багнаков и дом Селене, точнее ее кровать и бассейн горячего источника. Что мне делать в третьем? Глупо это все.

Я вышел на крыльцо, сел на мотоцикл и с шуршанием гравия под колесами рванул с места. Герион с женой не возражали, когда я на территории поместья вытворял нечто подобное, за пределами же приходилось включать полный экран крьла. Тала - не Земля, критерии безопасности строже раз в десять, честное слово. Дома я мог гонять с любой скоростью и без костюма, шерифу с помощниками на глаза, главное, не попадаться, и все. А тут даже на полигоне академии не расслабиться, чуть на колено ложишься, и полоса включает барьер. Тала, действительно, помешаны на безопасности.

Чтобы перевезти байк с Земли пришлось остаток последнего отпуска в Солнечной долине потратить на модификации, а потом еще половину накоплений со стипендии отдать за лицензию. К счастью, у меня была отличная команда. Селене с Тимом помогали, Арга искренне старалась разобраться, как именно работает мое самодельное ископаемое, и как вообще его можно срастить с биоматериалами, Сур максимально ей в этом помогал, само собой, при этом ссорясь с красноглазой иммейкой. Поразительно, но эти двое умудрялись слаженно функционировать в состоянии постоянного конфликта. В итоге, модификат вышел потрясающий, Нэрей по нему открытое занятие устроил. Мест в зале желающим не хватило, так что лекцию читали повторно, чем я не мог не гордиться.

Если бы не ограничения скорости, до двадцать пятого сектора платформы я бы добрался минут за десять. Успел бы заскочить на открытие школьного рынка в соседнем квартале, Селене обожала колбы с цветами с курса селекции. В том году купил ей бутон неведомой черти бархатно-черного цвета с золотыми прожилками. Я улыбнулся, вспоминая смущение в ее глазах. Завтра уже богатого выбора не будет, буду довольствоваться малым.

Ее смарт стоял у входа в апартаменты. Я загнал байк в гараж и забежал на кухню, на ходу расстегивая панцирь.

-            Ты уже выгнала машину?

Она оторвалась от чтения и хмуро меня оглядела. Широкие полы ее длинного платья были тщательно выглажены и собраны в идеальные мягкие складки. Сидеть в нем она не могла, поэтому стояла, опираясь бедром на обеденный стол. Смарт определенно поведу сам, иначе помнет сильнее, чем допустимо, будет расстраиваться. Ей и без того, как ни крути, из-за меня предстоит расстраиваться на приеме.

-            Вы слишком долго говорили. О чем?

Да, колба сейчас не повредила бы.

-    Ты сногсшибательно выглядишь! - Я дошел до нее, взял ее насупленное личико в ладони и поцеловал. Она с готовностью ответила на ласку, но гнев на милость не сменила.

-            Глеб!

Ирра волновалась за меня и оттого сердилась. Отвлекающие маневры с ней не сработают, хотя она и вправду выглядела просто невероятно в своем этом церемониальном эомюр с открытыми ключицами и забранными на затылке волосами. Длинная тонкая шея манила обойти ее хозяйку сзади, обнять и прижаться губами к выступающим косточкам верхних позвонков, вдохнуть глубже дурманящий запах. Запах моей женщины. Она могла менять косметику, но я с закрытыми глазами узнавал о ее приближении. Запах покоя и страсти, любви и правильного течения жизни. Оттенки никогда не заглушали ее собственный аромат.

-            Глеб, - повторила она спокойнее. - О чем ты думаешь? Тебе нужно одеться.

-            Возможно, я соскучился, - прошептал я, целуя ее вновь.

-    Возможно? - Кажется, ирра опять переходила к гневу, но уже по другому поводу. Своеобразно вышло отвлечь.

Я рассмеялся, с трудом вырвался из плена дурмана и направился к шкафу.

-            Что сказал папа?

-    Ничего нового или критичного. Материалы почти готовы, скоро на Землю полетит. Основного инвестора не нашли. Ли молчит. - Я разделся и снял с вешалки свою версию эомюр, эоно-эомюр. - Из интересного: администрация Московской космической академии обратилась с требованием лично к Крону и всему составу кураторов предоставить подробный отчет о навыках и психологическом состоянии Мансура.

-            Крон не упоминал, - удивилась она.

-    Мне тоже ничего не говорил, - пожал я плечами, расправляя широкие рукава мягкой кофты. - Герион посчитал, что дело в этом приеме. Крон просто не хотел отвлекать нас.

Я недовольно поморщился, глядя на длинную юбку, которую надел прямо поверх джинсов. Остальные члены широкого круга будут в нательном белье под эоно-эомюр, но для меня это уже как-то слишком. Почему бы не послать к черту всю эту канитель с традициями и не носить нормальную, действительно удобную одежду? Селене не менее великолепно бы выглядела в своем тренировочном костюме, или в полюбившихся ей земных одеяниях. Я покосился на короткое полупрозрачное платье с глубоким вырезом - только не в этом, в этом она выглядела чересчур восхитительно, я его хранил с той самой ночи у озера, и она надевала его для меня.

-            Глеб, - услышал я тихий печальный вздох.

На самом деле, она не хотела, чтобы я принимал устои ее социума, она всего лишь переживала, что я упрямо ломаю систему в лоб, отсюда эти страхи и переживания.

-    Да кто увидит? - Я повернулся и с улыбкой взглянул на ее хмурое личико. - Я и так юбку надел! А если меня Сур увидит?

Она засмеялась, звонко и счастливо. Говорю же, мою женщину во мне все устраивает.

-            Твой пилот - твой основной аргумент?

-    Да, - я попрыгал, затем наклонился, убеждаясь, что эоно не слетит с меня в какой-нибудь особо безответственный момент, и продолжил, - у меня от него временами голова болит.

Селене совсем залилась смехом, и даже в машине продолжила улыбаться.

-    Илмера не может не стать дипломатом, - уверенно констатировал Крон год назад, еще раз пролистывая мою официальную биографию. - В противном случае, это будет чудовищная потеря для Тала.

Я усмехнулся воспоминаниям.

Свое «представление», написанное Селене, я прочел столько раз, что знал едва ли не наизусть. Она потратила немало времени на изучение моей семьи, а после создала документ, из-за которого мою кандидатуру поддержало большинство членов третьего круга. В ее восприятии реальности я не был талантливым выскочкой, землянином, неведомо как попавшим во властные структуры Тала.

-            Что? - Она вопросительно подняла брови, глядя на мой профиль.

-    Я осознанно, после нескольких месяцев наблюдения, избрала его, - процитировал я.

-            Тебе до сих пор это нравится?

-            Ага.

Она укоризненно покачала головой, и только в черных глазах плясали смешинки, выдавая истинные эмоции хозяйки, так что я продолжил шутить.

-            Избрала до поцелуя или после?

-            В процессе.

Я рассмеялся. Когда-то произносил псевдосуровое «ирра Илмера» на все эти ее маленькие привычки, перенятые у меня, в виде мимики или ответов «ага», «угу». Кто ж знал, что станет хуже? Теперь говорить «ирра Илмера» было бесполезно, я научил ее всему плохому, чему только мог. И, конечно, самое ужасное - это мой юмор. Большинство знакомых тала не скрывали, что считают его весьма специфическим, и только Селене с нескрываемым удовольствием достигала все новых высот на поприще диалогов со мной. Сур обозначил это как: «Она отлично стала разгонять». Я всерьез опасался, что в какой-то моментспособность «разгонять» может стать для моей ирра проблемой. Не сейчас, само собой, а когда она вернет себе платье Мефис и войдет в Совет. О последнем я позабочусь, и не важно, что мне нужно будет для этого сделать: носить юбки, слушать глупую болтовню пузырей, поддерживать с ними знакомство, участвовать в социальной жизни тала, снести к черту первый круг Совета... Я вздохнул, вспоминая, что радикально мыслить Крий запретил. Оставаться лояльным - это ключевое в моей нынешней позиции, если хочу чего-то добиться.

Глава вторая

Илмера Селене

Все мои страхи оказались беспочвенны. Стоило нам оказаться в зале приемов, как из моего чистокровного землянина Глеб вдруг превратился в чистокровного тала. Нет, внешне он не изменился: все те же глаза цвета небес, все те же несимметричные черты и непослушные волосы, легкими волнами спадающие на уши и лоб, та же едва заметная щетина, которая у него росла чертовски быстро и так мне нравилась, его широкие плечи и довольно внушительный рост. Изменилась его манера поведения и речь. Он будто на отца моего стал похож: холодный, вежливый, всегда заинтересованный, внимательный к деталям, знал все и обо всех. Я шла помогать ему, а в итоге лишь наблюдала.

-    Это так здорово иметь сестру! - Он протянул на земной манер руку Ирилио после того, как произнес официальное поздравление, выражая радость по поводу прибавления в семье Двенадцатого дома.

Ирилио с готовностью ответил на неформальный, теплый жест. Он был одним из тех, кто поддержал кандидатуру Глеба.

-    Я читал, у тебя две сестры. Признаться, я немного напуган грядущей ответственностью старшего сиблинга.

Глеб с улыбкой кивнул.

-            Я люблю сестер, они чудесные создания этого мира.

Ирилио кивнул традиционной формулировке семейных уз и сменил тему:

-            Я читал ежегодный отчет академии. Ты уже собрал команду. Это впечатляет.

-    Не совсем, - Глеб опустил руки перед собой и сцепил пальцы, выражая заинтересованность беседой. - У меня все еще нет механика.

Ирилио искренне удивился:

-            И ты не доволен?

-    Верно, - Глеб кивнул. - Я бы предпочел уже налаживать общение в коллективе.

-    Я убежден, мелии Илмера справится с психологией экипажа и корабля блестяще.

Я склонила голову в знак благодарности за признание моего сложного образования.

Окружающие точно так же выразили уверенность в моем профессионализме.

-    Мелии Илмера великолепна в любом проявлении. - Неожиданность и нарочитая просторечность заявления на официальном приеме заставили тала слегка растеряться, а Глеба удивленно поднять брови и обернуться к новому участнику диалога.

-            Эомелии Мио, - постаралась я сгладить ситуацию. - Как проходят твои дни?

Полагаю, мой чистокровный знал Мио в лицо и общую биографию, как и любого

из присутствующих, но он точно не знал, что Мио был моим неизменным конкурентом во всем, что касалось учебы, в школьные годы. Сказанные слова, признаться, меня немного удивили. Когда-то он категорически отказывался признавать во мне равного соперника. К тому же, он был одним из тех, кто голосовал против кандидатуры Глеба. Что же изменилось?

-    Порядком и благополучно, - Мио улыбнулся мне, и жест его был неофициальным, даже каким-то интимным, чего я совершенно не ожидала.

Сориентироваться вышло быстро, спасибо опыту общения с земными подростками. Как бы поразительно это не прозвучало, но я была убеждена, что Мио движет легкая ревность. Конкуренция породила отрицательные эмоции в отношении меня, которые со временем и разлукой под влиянием рефлексии трансформировались в уважение и влюбленность.

-    Эомелии Мио, - начала я максимально вежливо. - Позволь представить тебе ийнэ Глеба.

На мое подчеркнутое «ийнэ» Мио отреагировал чрезмерно ледяным спокойствием, на что и был расчет. Того, кто ревнует, обозначенный статус моего чистокровного в моем личном пространстве обязательно заденет.

Глеб с безмятежной улыбкой произнес церемониальное приветствие. Окружающие, глядя на него, пришли в равновесие. Мио был вынужден ответить тем же спокойствием и вежливостью.

-    Эомелии Мио, - вступила в диалог Крия, сегодня она сопровождала своего ийнэ Итэо, но уже в следующем году будет проходить голосование по выделению испытательного срока в третьем кругу для нее. - Позволь, я начну свое обращение к мелии Илмере, как и собиралась?

Мио кивнул.

-    Я хотела выразить восхищение твоим будущим статусом энэ Каме, - Крия говорила абсолютно искренне и даже порывисто, с восторгом.

-            Благодарю.

-            Могу ли я просить будущего знакомства с Каме?

-            Тебе нужно обратиться к ана Каме.

Крия повернулась к Глебу, тот в свою очередь улыбнулся.

-            Я с удовольствием приглашу для общения мелии Крию и эомелии Итэо.

После столь теплого отношения инцидент со словами Мио был окончательно

забыт, члены круга и сопровождающие из правящих родов продолжили церемониальное течение приема, не задерживаясь в одном кругу общения более, чем на принятые допустимыми десять минут. Все шло просто прекрасно до самого конца встречи: противники выражали свое несогласие с решением большинства в крайне вежливой форме, сторонники укрепляли знакомство с будущим прыгуном на окраины. Тихо, мирно, цивилизованно. К моему несчастью, в планы Мио мир не входил.

Он остановил нас у выхода на парковку. Это была уже вопиющая грубость: контакты членов Совета в состоянии утомления запрещены. Я видела усталость на лице Глеба, его желание поскорее оказаться в машине и скинуть с себя этот образ новоизбранного. Мне и самой отчаянно хотелось приласкать его, дать отдых, поблагодарить за такое серьезное и доброе отношение к важным для меня вещам. Но вместо этого моему нежному, милому чистокровному пришлось вытерпеть новую порцию неоправданной чрезмерной агрессии в свой адрес.

-    По истечении срока я проголосую за твое исключение, - холодно отчеканил Мио, глядя на Глеба в упор. Они оказались одного с ним роста, а вот мне пришлось голову запрокинуть, чтобы видеть лица обоих.

-    Как пожелаешь. - Вежливая улыбка Глеба искрилась льдом. Небесные глаза недобро потемнели.

-            В Совете должна быть она, - продолжил Мио.

Не меняя выражение лица, Глеб кивнул.

-            Я знаю.

На этой спокойно сказанной моим чистокровным фразе в Мио будто черт вселился.

-    Если бы ты знал, - процедил он, - то остался бы на Земле вместе со своим сердцем.

-    Ты прав, - все в той же манере констатировал Глеб. Я ужаснулась прозвучавшему пожеланию Мио, но больше едва уловимой твердости в тоне моего ийнэ. Да, кто он такой, этот глупый, никчемный тала?! Что он себе позволяет?!

-    Эомелии Мио, ты, как член Совета, - стиснув зубы, проговорила я, - обязан быть объективным и действовать во благо Тала.

Мио бровью не повел, все так же глядя в упор на Глеба. Ощущая прилив ярости, какой ранее в себе не чувствовала ни разу в жизни, даже в ту ночь, когда гибрид напал на Глеба, я нанесла вред уной Мио в области предплечья. Он схватился за фантомно поврежденный нерв и соизволил обратить на меня внимание.

-    Ты - благо для этой земли, - прошипел он, едва ли не сгибаясь от боли, - а не он.

-            Тобой движут неуместные эмоции.

-    Тобой тоже! - Боль начала отступать, и голос Мио стал звучать увереннее. - Ты не имела права продавать платье! Я ждал тебя там.

Он кивком указал на внутренние помещения сектора официальных мероприятий.

-    Это мой выбор, а не твой, - снова процедила я. Он считал себя вправе принимать решения за меня? За Глеба? Он! Сын Первого правящего рода!

-    Знаю, - Мио с нескрываемой ненавистью взглянул на моего капитана снизу вверх. - Но мы все также знаем, что ему наплевать на тала, им движет лишь жажда прыжков!

Прежде, чем я успела ответить, в диалог вмешался Глеб.

-    В данный момент, - голос его звучал насмешливо, - им движет жажда бить морду.

-    Какую? - Фантомные ощущения, что я дала духу Мио окончательно отступили, и он выпрямился, и снова в упор смотрел на того, кого считал своим противником.

Это был вызов, и ничего поделать с диким, вопиюще абсурдным поведением этого тала я не могла.

-    Гипотетическую, - усмехнулся в своей манере Глеб, взял меня за руку и повел к машине. Мио остался стоять позади. Неприятная беседа закончилась открытой враждой.

Почти весь путь до дома мы провели в молчании. Глеб ввел точку назначения в автопилот и просто держал меня за руку, бережно поглаживая мои пальцы и тыльную сторону ладони. Откинувшись на спинку сиденья, я изучала его профиль, темные, отливающие в солнечных лучах медью волосы, задумчивые светлые глаза и анализировала каждое сказанное им слово. Лишь когда автомобиль остановился в гараже, я решилась спросить:

-            Зачем ты несешь ответственность за последствия моего выбора?

На его губах появилась мягкая улыбка, он взглянул на меня ласково.

-    То есть знаю, - поспешно продолжила я, - ты намерен исправить их, так же как этого добивается Крон или папа. Я про другое.

-    Я понял, - Глеб все так же улыбался, рассматривая мое лицо. Потом протянул свободную руку и коснулся пальцами моего уха, с нескрываемым удовольствием очертил его контур. - А зачем Селене с первого дня несет ответственность за каждое мое слово и действие?

Я?

Он принялся поглаживать мою шею, отчего мышцы в теле против моей воли начали расслабляться. Одновременно и пугающее и блаженное чувство, когда мужчина способен управлять твоим телом без участия твоего сознания.

-            Потому что ты любишь меня, - ответил на свой же вопрос Глеб. - Все просто.

-            Но тебе больно...

Я подалась к нему. Он склонился и коснулся моих губ легким поцелуем.

-            Я расскажу этой ирра почему больно, но только немного позже. Хорошо?

Я чувствовала его дыхание и с трудом вникала в речь. Когда он делал что-то подобное, сохранять трезвость мышления было проблематично.

-            Позже?

Он снова меня поцеловал.

-            Когда те двое, что теперь сидят у нас, уйдут.

Двое? Я перевела растерянный взгляд на внутреннюю дверь в дом и сообразила. Серьезно?

-            Как ты узнал?

Глеб рассмеялся.

-    Должно быть, я невероятно привлекателен, если ирра не заметила ховербайк Сура у парадного входа.

-            Должно быть, - недовольно прошептала я и вздохнула.

Была бы их воля, оба бы поселились у нас, а Мансур, тот бы вовсе на кухне спал, возле стола, чтоб есть не вставая. Спасибо, девушек не водил. Впрочем, это точно не его заслуга, а самих курсанток - тала не навязывают свое общество без крайней необходимости, чего не скажешь про низкопроцентного гибрида с уникальной лицензией кризисного пилота и увлеченного медициной нейроморфа.

Глеб снова рассмеялся, глядя на меня.

-            Размышляешь, кто из них более бестактный?

Я фыркнула и вышла из смарта. Как раз с этим я давно определилась.

-    Энэ, а че пожрать? - раздался голос из-за открытой двери холодильника, стоило нам зайти в дом.

Я обернулась к заливающемуся смехом Глебу и мимикой изобразила ответ. На этой планете первенство в бестактности всегда за одним землянином.

Кто бы мог подумать, что на фоне иных гибридов или тала Мансур с его порывистостью, непредсказуемостью, добротой и с его зачастую полной безответственностью в бытовых и социальных вопросах окажется так привлекателен здесь. Предложения парней он всегда отклонял, а вот девушек почти не пропускал. Знал все рестораны на модуле и едва ли не половину курсанток в академии, треть из которых осчастливил чувственными страстями. Девушки не скупились на восхищенные эпитеты относительно его навыков, создавая бессовестному землянину откровенную рекламу, и, как следствие, еще больший спрос. Некоторые за пределами академии обращались ко мне с просьбой передать ийдэ Мансуру предложение провести время. Ийдэ... Кто только вздумал его так называть? Сильный выносливый воин - смысл обращения искажался так же грубовато, каким был сам Сур.

-            Привет, - Тим сидел за кухонным столом и выглядел взволнованным. - Ну, как?

-            Скукота, - пожал плечами Глеб, стягивая с себя юбку.

Мне на мгновение показалось, что он сейчас скрутит ее как попало и зашвырнет в гардероб, но мой чистокровный быстро справился с эмоциями. Эоно-эомюр в полном составе отправился в чехол, как и полагается костюму этого статуса. Глеб остался в джинсах и с обнаженным торсом. Я с удовольствием оглядела тело моего великолепного ийнэ. Какой же он восхитительный...

-    Энэ? - Сур выглянул из-за двери холодильника, отвлекая меня от блаженного созерцания. Сейчас больше всего на свете я желала остаться наедине с Глебом, раздеть его, ласкать, наблюдать, как он выгибается и стонет под моими губами. Мой горячий страстный мужчина. Касаться его осторожно и бережно, чувствовать его тепло, его движения, видеть, как он сходит с ума оттого, что я зову его по имени снова и снова. Но нет.

-            Илмера, ты потрясающе выглядишь, - проговорил Тим.

Я обернулась и мягко улыбнулась штатному медику прыгуна моего капитана. Как только Крон узнал о происхождении Тимура, он принял мудрое решение официально создать экипаж и лишь затем запускать процесс регистрации неизвестной формы Каме. Защитить Тима от Земного Объединения было первостепенной задачей, и академия с ней справилась, а мы, четверо, стали фактически семьей. На мое несчастье, Сур понял эту часть психологической составляющей прыгунов буквально.

-    Энэ, - требовательно повторил он. Этот парень уважительное обращение ко мне, как к будущей матери Каме, перетянул на себя, и в совершенно фамильярной форме. Его «энэ» звучало ничуть не лучше, чем «мамчик» в адрес Рады.

-    Я тебя накормлю, - сдержанно, но максимально сурово ответила я. Этот парень слушался беспрекословно только, когда я начинала говорить в подобном тоне. - Закрой холодильник и сядь.

-            Понял.

Сура ветром сдуло за стол. Тим с ухмылкой покосился на друга.

Глава третья

Глеб

- Вы давно тут сидите? - Я дошел до Селене, коснулся ее руки и прошептал. - Искупайся, переоденься, отдохни. С тебя на сегодня достаточно. Я приготовлю.

Ее черные глаза с тревогой взглянули на меня, а золотой ободок вокруг зрачков стал расширяться.

Я улыбнулся моей нежной очаровательной ирра. Я признал, что испытываю боль, и теперь она жаждала докопаться до сути моих переживаний как можно быстрее, а еще, судя по недавнему выражению ее глаз, когда я стоял у гардероба, заняться со мной любовью она жаждала не меньше.

-            Иди, - беззвучно проговорил я и отпустил ее руку.

Тим вскочил с места.

-    Я помогу готовить. Командуй. Этому, - Тимур кивнул на удивленно приподнявшего брови Сура, - тоже командуй. Или можно заказать. Точно! Мы сейчас закажем, и все.

Я взял Селене за плечи и развернул к себе спиной, а после подтолкнул к спальне. Она сделала шаг и тут же остановилась, оглядываясь на гардероб.

-            Я принесу, - прошептал я ей на ухо, - иди.

После того, как она неуверенно удалилась, я зашел в шкаф, выбрал свежую рубашку и снял с вешалки чехол ее эомюр. Тим ждал меня снаружи.

-            Глеб, прости, мы не подумали.

Я улыбнулся, закрыл дверь гардероба и похлопал Тима по плечу.

-            Смеешься? Мне надо кому-то рассказать про очередного недовольного тала.

-    Опять пузырь? - Сур сосредоточенно что-то набирал на экране своего смартфона.

Со стороны спальни донесся шум падающей в бассейн воды.

-    Секунду, - я ушел в комнату, положил на кровать рубашку, упаковал эомюр и вернулся в гостиную. - Илмере закажи те...

-            Сам знаю, - перебил меня Мансур. - Так что там за тала? У нас новый враг?

-    Враг у меня, - я усмехнулся. Пока чехол с платьем обратно вешал, успел перевести дух. Иногда Сур со своей манерой считать Селену кем-то вроде Рады раздражал. Как правило, со мной это случалось в моменты крайнего переутомления.

-            Тим, найди в списке Мио из Первого рода.

-    Это который в школе с Илмерой учился? - удивился Мансур, глядя на меня, пока Тим снимал браслет с запястья и разворачивал голографическую панель.

Я кивнул.

-    Он проголосовал против твоей кандидатуры - я прекрасно помню, - пробормотал Тимур. - И у него самая впечатляющая генеалогия из всех живущих тала. Секунду. Вот!

На полупрозрачном голубоватом экране появилось знакомое лицо.

-    Отец - Симеон, переизбранный трижды член первого круга, мать - ирра Иннара, - прочел Сур. - Почти как у энэ.

-    Единственный ребенок, - поправил Тим, - так что не почти. К тому же мать не прошла испытательный срок в третьем кругу, после вступления в род.

-            Да, плевать. Какая у него с тобой проблема? - Сур сосредоточил внимание на

мне.

Я усмехнулся, а после не удержался, скрипнул зубами.

-            Ревность.

Протянуть понимающее «а» у этих двоих вышло синхронно.

-    Илме-эра, я жда-ал тебя-a в Сове-эте, - передразнил я уважаемого первородного. Селене, конечно же услышала с ее-то слухом, и пусть.

Сур вдруг встрепенулся, аж на стуле подскочил:

-    Спорим, она его побила! Ну, не побила, а зацепила как-нибудь, что он блеванул или типа того. Энэ, не любит, когда ее ревнуют без ее разрешения.

-            Ты умный, да? - Я сощурился, глядя в упор на своего проблемного пилота.

-            Ревнуешь? - В ответ на его лице зажегся азарт.

Тим недовольно выдохнул:

-            Да, вы издеваетесь...

-    Не блеванул, - я постарался успокоиться. - Просто фантомные повреждения нервов получил. Не в этом суть. У нас с ним одно общее желание: вернуть Илмере право на Совет. Не знаю, что им движет, здравый смысл или привязанность к ней, но факт остается фактом, и я бы предпочел этим воспользоваться. Так что мне надо больше информации на первородного, а после встретиться с ним наедине, разобраться в его побуждениях. Хочу договориться.

Тим нахмурился.

-            Подробнее, чем есть, уже не собрать.

-    Давай, я за ним послежу, - предложил Сур. - На той неделе из поместья Восьмых вышел, никто не засек.

А вот настолько опрометчиво пафосного заявления наш нейроморф мимо ушей не пропустит. И да, начнется противостояние. Это надолго. Я сел на стул, подвинул к себе браслет и принялся просматривать открытые страницы и аккаунты Мио в сети.

-    Тебя никто не засек, - фыркнул Тим, - только потому, что Линз домашнюю систему наблюдения вела. Твой секс с ней нам еще аукнется.

-            Нет. - Сур самодовольно ухмылялся.

-Да.

-            Нет -Да.

-            Нет.

-            Да! Ее отец легко зарежет нам доступ к стажировке.

Сур насупился.

-            Она совершеннолетняя тала. В чем проблема?

-    В тебе. - Тим скрестил руки на груди и покрутился на стуле. - В твоей репутации. После тебя ни одного низкопроцентного гибрида в академию не возьмут.

-            У меня лучшие показатели по кризисному пилотированию в истории академии!

Я единственный, кого любит Перс. И я пока единственный, у кого есть квалификация на все виды Каме. Я ж не виноват, что девчонки на это вешаются. - Сур развел руками.

Тим опять фыркнул:

-            Ну, так и выбирай, с кем спишь!

-    Да, ладно-ладно, понял. Не заводись. Че-ты начинаешь опять. Ну, тупанул разок. Не устоял. Она, знаешь, какая... - Сур приподнял брови, в своей манере обозначая восхитительность избранной особы.

-    Какая? - Тим сощурился. - Мне лично она Аргу напоминает и внешне, и характером, и интересами.

Сур заерзал и поспешно отвел взгляд, как это часто бывало, когда Тим вдруг заговаривал про Аргу. Если так вдуматься, то не только Линэ была похожа на нее, но все, с кем мой пилот делил постель, так или иначе, имели ее черты. И думаю, он сам был об этом осведомлен, иначе уходил бы в отрицание, а не отводил взгляд.

-    И как у нее дела? - теперь голос Сура звучал тихо. От былого гонора и самоуверенности не осталось следа.

-            Без понятия, - пожал плечами Тим.

Я отвлекся от Мио и сосредоточил внимание на Мансуре.

-    Все хорошо, вроде. Вчера должна была вернуться с орбиты. Последняя операция заняла двое суток. Давайте, к делу.

-            Давай, - Тим встрепенулся.

Я свернул экран, отключил браслет от питания и передал его Тиму. Сур погасил свой смартфон и прошелся по всей электронике на кухне, так или иначе связанной с сетью.

-            Что Крон сказал? - заговорил я первый, когда Мансур закончил.

-    Сказал, что, с учетом полученных им сведений, мы и не смогли бы найти информацию об отце раньше. Проект настолько вынесен за пределы общественной жизни тала, что его участники фактически десятилетиями изолированы на станции в неизменном составе.

-    Нужно было сразу его искать по разработкам и образованию, а не по следам пребывания на Земле. - Сур бросил быстрый взгляд на часы.

Тим возмутился:

-    Куда еще солому постелить?! - После тихо выдохнул, успокаиваясь. - Короче, подробности о форме Кирра Каме, он выяснить не смог. Создание биологического аватара - это, по-прежнему, максимум того, что известно. Подотчетная презентация состоится только после утверждения экипажа, а открытая - вслед за тестовым прыжком. Крон убежден, что для комиссии наше преимущество - наличие обоих родителей, но лично я бы не списывал со счетов командира Монун. Гибель его Каме - трагическая случайность, а он - опытный ана, и у него слаженный экипаж.

-    Чушь! - Сур повысил голос. - Какой он ана? Его Каме с собой покончила! Где был его психолог? Где был он сам?! Отец, псы его задери!!

-    Комиссия его оправдала. - Тим пожал плечами. - И чего ты орешь? Как будто, это я утверждаю тут что-то. Я всего лишь пытаюсь просчитать мышление пожилых тала, принимающих решения.

Я постучал пальцами по столу.

-    Тим прав. Мы молоды, непредсказуемы. Чистокровный человек, низкопроцентный гибрид, нейроморф и исключенная Советом тала. Такая команда доверие не слишком внушает, им будет плевать на показатели по навыкам. И у меня все еще нет механика. Нам конкурентами могут быть вообще все, не только эомелии Монун.

-    Ладно, - Сур кивнул. - Пусть допустят хотя бы до первого этапа. Попадем на станцию, сориентируемся. Что-то да выясним про твоего неуловимого генетика Нэме.

Тим поморщился. Он не любил, когда кто-то вслух произносил имя его родного отца. Не хотел привыкать к звучанию. Илона утверждала, что и имя его, и сама вся биография вымышленные.

-    Нам же не секреты создания кораблей нужны, а данные о сотрудниках, - продолжил Сур. - Сплетни там всякие. Дайте мне девчонку, я все выясню.

-    Нужен механик, - Тим посмотрел на меня. - С кристально чистой репутацией и великолепными навыками. Такой, кому нутро экспериментальной Каме доверит любая комиссия.

Я понял его взгляд и едва заметно отрицательно покачал головой. Идеальнее кандидатуру, чем Арга не найти, я и сам это прекрасно понимал, еще с последнего отпуска на Земле хотел замкнуть ею экипаж, только Сур не сможет находиться с ней долгими месяцами в ограниченном пространстве. Не знаю, какой петух его клюет последние три года, но точно не сможет. Желать девчонку, отталкивать ее, сбегать и бесконечно искать похожих. У меня долбанутый пилот, а я, в связи с этим, - долбанутый командир.

-    Долбанутый командир без практикующего хирурга-биотехника, - много позже жаловался я Селене, вытянувшись на кровати и глядя в прозрачный потолок. С той стороны искрилось ночное звездное небо.

Она лежала рядом и ласково улыбалась моим переживаниям.

-     С чего ты взял, что Арга согласилась бы?

Я повернул голову и посмотрел в черные глаза.

-     С того, что у меня в заложниках ее Илмера.

Селене запрокинула голову, зажмурилась и залилась смехом. Я перевернулся на живот и уткнулся лицом в матрас.

-    Если не найду лучшего на этой планете механика до стажировки, то точно выкинут из программы, тогда мой медик пострадает. - Голос звучал глухо, но меня это мало волновало. Я по факту просто бубнил, без цели быть услышанным. - Еще за Суром следить, чтоб на гостевом прыгуне не портачил. И он на полном серьезе собрался добывать информацию на станции Ил-Суу... Я неудачник.

Ее пальцы коснулись моих плеч, она начала плавно разминать уставшие, затекшие мышцы.

-    А давай твой психолог-лингвист разберется с твоим пилотом? - Я слышал улыбку в ее интонациях.

-    Давай, - простонал я, тая под ее сладкими прикосновениями. - Только сильно не бей. Он мне еще нужен.

Она снова засмеялась.

-     Не буду.

-    Думаешь, знаешь, что с ним? - решил уточнить я всерьез. Повернул голову в ее сторону. Она лежала на боку, опираясь на локоть, и внимательно меня изучала.

-    Надо бы поговорить, конечно... А ты уверен, что все девушки напоминали так или иначе Аргу.

Я как смог пожал плечами.

-    Мне так кажется. Тала и без того между собой похожи, но Сура всегда тянет одинаково к алым глазам, коротким стрижкам. Сколько у него романов было за два года тут? Четыре в общей сложности, последняя - Линэ. Если не считать, конечно, случайных связей, то все девчонки с технической специализацией. Ты уверена, что Арга его не отшивала?

-    Абсолютно, - Селене кивнула. - Знаешь, я давно смотрю в сторону его папы. Думаю, проблема именно в отце, точнее в той части Мансура, которая является его отцом. Рада продолжает накладывать табу на эту половину сына, фактически на всю его мужскую составляющую. Все, что он знает об отце: неизвестный незримый предатель, человек сугубо отрицательный, зло во плоти. И знаешь, что?

Кажется, ей в голову пришла какая-то удачная мысль.

-     М?

Поддерживать диалог стало совсем лениво. Она пока говорила, прошлась вниз по позвоночнику, забралась пальчиками под резинку спортивных штанов, размяла поясницу.

-     Я попрошу Аргу войти в экипаж.

От неожиданности я приподнял голову.

-    Лежи, - она протянула руку к моему затылку и помассировала мышцы шеи. - Пообщаюсь с Суром, проверю свою теорию и поговорю с Аргой. Лучший способ избавить его от страха - столкнуть с ним лицом к лицу и сопровождать, иначе он так и будет метаться дальше, а экипаж, в нашем случае, должен быть стабилен уже через год.

-    Ты командуешь, - я опять уткнулся лицом в матрас и расслабился. Когда она вот так, при необходимости, решала проблемы за меня - это бьло сказочно.

-     Не хочешь? - уточнила она мягко.

-     Хочу!

Услышал тихий ласковый смех. Матрас чуть прогнулся, и я почувствовал обе ее руки на своей обнаженной спине. Она села на меня сверху. Я закрыл глаза и медленно выдохнул.

Прикосновения тонких пальцев Селене всегда вгоняли в блаженство, и дело вовсе не в ее мастерстве, а в ней самой, точнее в ее отношении ко мне. Она умела слышать, умела понимать, умела спрашивать или пояснять, умела осознанно не причинять боль, умела ее забирать...

-    Глеб, - дыхание Селене коснулось моего уха. Я чувствовал, как ее грудь прижимается к моей спине, и внутри все замирало от удовольствия и предвкушения. -Ты обещал.

Я поморщился. Конечно же, боль, которую я испытывал, она на самом деле никогда не причиняла. У меня всего лишь бьла странная, необъяснимая потребность, одна из сотен. Восхитительная ирра умела различать их во мне и удовлетворять, и я сильно зависел от этой ее способности, но только вот конкретно эту потребность она все не замечала во мне, хотя я надеялся снова и снова. Отсюда моя боль.

-     Это глупо, - попытался оправдаться я.

-     Я хочу знать.

Конечно, хочет! Она, вообще, всегда все хочет знать обо мне.

Я набрал побольше воздуха в грудь, уперся ладонями в матрас и приподнялся вместе с моей маленькой наездницей на спине. Мне нужно бьло перевернуться и видеть выражение ее глаз, ее мимику. Селене, как обычно, мгновенно сориентировалась в моих мотивах, и вскоре мы оказались лицом к лицу. Она, по- прежнему, сидела на мне сверху, тяжесть ее тела приятно давила на пах, но теперь я мог озвучить обещанное признание. Знать бы еще подходящие правильные слова.

«Почему ты никогда не ласкае...» - Не то.

«Ты прикасаешься к шраму так редко...» - Чушь.

«Когда мы занимаемся любовью, ты будто избегаешь...»

Я снова глубоко вдохнул. Возможно, на самом деле я хотел спросить, не неприятно ли ей видеть напоминание о том ее решении? Возможно, она осознанно не замечала эту конкретную мою потребность?

Золото затопило ее темные глаза. Она терпеливо ждала. И тогда я взял ее руку и приложил к груди, накрыв своей. Ее пальцы оказались на рубце. Изредка она в задумчивости очерчивала его, но этого всегда бьло мало!

-     Ты избегаешь его, - прошептал я. - Почему?

Ее глаза, которые я так обожал, вдруг потухли. В ее чертах, так любимых мной чертах, поселилась вина.

-    Потому что я импульсивная, эгоистичная. Не оставила выбора. - Она опустила взгляд на наши руки, и плечи ее заметно поникли. - Страх - это то, что я... ирра игнорируют, меняют на логику и действие. Ты сказал бы «нет», я знаю. А я так хотела тебя.

Насчет «нет» - это верно. Я улыбнулся. Любой подросток меняет страх на действие, не только моя ирра, но об этом, пожалуй, позже.

-    Выходит, ты все-таки разобралась в причинах своего недоверия к окружающим.

Она испуганно взглянула мне в глаза. Я поднял вторую руку и коснулся ее щеки, заправил за ухо выбившуюся перламутровую прядь.

-    Когда ты чего-то боишься, золотой ободок вокруг зрачка становится шире. Я люблю это в тебе. И люблю тебя.

Глава четвертая.

Илмера Селене

- Энэ?!

Комната Мансура напоминала... Не знаю. Крушение империи Первого дома в период Ай-Аннэ. Хаос был повсюду. Хаос из одежды, из еды, этот парень умудрился даже с-карты раскидать. Они жалобно отливали синевой, впустую демонстрируя структурные элементы двигателей иннал. И посреди хаоса замер полуголый пилот моего чистокровного.

Заметив меня, одновременно с восклицанием Сур прикрыл руками пах. На его правом запястье была повязана техническая эластичная лента - Арга последние годы всегда носила с собой набор подобных на случай срочного вызова, их делали именными. Концы ленты сиротливо болтались у ступней Мансура. Полагаю, это означало, что он был не один, и я оторвала его от неких интимных игр.

- Было не заперто. - Пояснила я свое внезапное появление. - Сигнал на двери не работал. На сообщения и звонки ты не отвечал.

-    Ой, - он метнулся было в сторону, видимо, смартфон искать, но вспомнил ситуацию со своим внешним видом и замер на месте.

Я нахмурилась, размышляя о вкусах Арги. Три года назад Сура сложно было назвать физически привлекательным, он скорее напоминал тощего мальчишку.

Теперь он вырос, к тому же учебные тренировки сделали свое дело. Не сложится ли так, что Арга откроет в себе расположенность к субтильным инфантильным землянам? Мансур больше не входил в их число, во всяком случае, это касалось внешности. У него даже голос немного поменялся за эти три года, ниже стал.

-            Я могу зайти позже или заключить договоренность о встрече.

Зеленые глаза Сура расширились. Это не бьло выражением удивления, скорее растерянности. Он пытался решить.

-    Н...не! Я ща оденусь. - Он собрался еще что-то добавить, но не успел. Из спальни показалась его гостья.

-    Мелии Илмера, - поприветствовала меня она. Форменный жакет на ее груди бьл застегнут лишь наполовину, а брюки отсутствовали. Несмотря на вежливость, она бросала мне вызов. И Глеб все же бьл прав: алый оттенок глаз, короткие белые волосы и черты лица, почти схожие с чертами Арги.

-    Мелии Линэ, - ответила я ей в той же манере, глядя прямо в глаза. Если курсантка первого года второй ступени хочет бросить вызов ирра - это ее дело. Принимать не стану, но и отказывать тоже. Какое вопиющее для тала поведение.

-    Короче, это... - Сур развернулся лицом к Линэ. - Не возражаешь, да? Ну, мы в следующий раз закончим. Ага?

Сказать, что я удивилась, - промолчать. Вдруг стали понятны причины гнева Линэ. Мириться со столь грубым пренебрежением собой... Однако же, мне стало крайне любопытно, в чем мотивы ее терпения? Как тала может спустить партнеру подобное, да еще переносить злость на непричастное лицо? Она ведь переступила половое совершеннолетие.

-            Я думаю, мелии Линэ лучше остаться...

-    Не-не! - Не позволил мне спасти ситуацию бестолковый пилот. - Нормально! Проходи. Только погоди, я ща оденусь.

Не дожидаясь ответа, он скрьлся в спальне. На лице Линэ промелькнуло отчаяние. Я ощутила сочувствие к этой милой, образованной девушке.

-            Могу я просить прощения за нетактичное вмешательство? - кивнула я ей.

-            Да. Я принимаю извинения, - Линэ смотрела на меня равнодушно.

-    Ты причинил ей боль, - несколько минут спустя констатировала я, когда Сур закрьл дверь и сел напротив меня. Мне удалось освободить себе место на стуле за обеденным столом, хотя для этого пришлось выбросить в прачечный шлюз какое-то нижнее белье и тренировочный костюм.

-            Да? Чем? - искренне не понял Сур.

-            Ты позволишь высказать мнение?

Он выдал что-то вроде «угу», взял со стола распакованную коробку с сухим мясом и принялся жевать.

-            Будешь?

Я взглянула на предложенное угощение и нахмурилась.

-            Кажется, у него срок годности истек.

-            Ага, поэтому и доедаю. - Кивнул Мансур. - Вкусно.

Если сравнивать со школой - тогда с ним приходилось тяжелее всего, - то он сильно повзрослел, но все еще недостаточно.

-            Я уверена, мелии Линэ относится к вашим встречам иначе, чем ты.

Сур перестал жевать и сосредоточил взгляд на моем лице.

-            В смысле?

-            Я бы оценила ее чувства на уровень заключенного между родами соглашения.

Сур открьл рот, глаза его расширились, и на этот раз от испуга.

-            Что?!

-            Позволишь мне проявить эмоции?

-            Да, - он недовольно нахмурился.

Я привстала, перегнулась через стол и очень аккуратно дернула его за кончик уха. Так всегда делала мама, когда я позволяла себе лишнего.

-            Если я энэ, то у меня очень бестолковый ул.

Сур шмыгнул и потер ладонью ухо.

-    Ну, она же тала, а я с самого начала специально все сказал. Все условия! Чего она тогда?

-            Хорошо. Значит у меня очень бестолковый и очень желанный для женщин ул.

Ул смущенно заулыбался.

-    В любом случае, - продолжила я. - Обрати на этот момент внимание. А вообще, я пришла сюда за иным. Мне, как психологу экипажа, хотелось бы обсудить твоего отца, пока на это есть время. Я должна закончить вводную документацию.

Сур поморщился.

-            Неприятная для тебя тема, - мягко улыбнулась я. - Но надо.

-    Да, ладно. И что обсуждать там будем? Я его как-то не особо знаю, сама понимаешь. Нет. Могу вспомнить приглушенные рыдания матери по ночам из ее комнаты. Что еще? А, да! Он мне даже написал. Один раз. Процитировать? «Привет, как сам? Как школа?». Три с половиной года назад выдал мне проникновенный, многословный спич по электронке. Чувствуешь, какой подбор слов, какие интонации, аж, мурашки бегут и слезы наворачиваются... - Черты лица Сура заострились, стали жесткими.

-            Можно? - спросила я тихо, вопросительно глядя ему в глаза.

Сур тяжело протяжно вздохнул и согласно кивнул.

-            Как они познакомились с твоей мамой и как расстались?

Он пожал плечами:

-    Не знаю. Она не говорила, я не спрашивал. Про расстались - она забеременела, а он хотел больше, чем Солнечная долина и папашество.

Я была права. Дело в отце.

-    Ул, я просила у Рады старые фотографии. Она мне не отказала и прислала, что нашла. Довольно много сохранилось.

-    Да? - Сур взглянул на меня исподлобья и продолжил жевать. Думаю, еда его отчасти успокаивала. А еще его немного успокаивало мое «ул».

-    Рада очень красивая, - я положила на стол правую руку и развернула экран браслета. Необходимые изображения и видео я подготовила заранее. - Очень яркая девушка бьла тогда и умная.

-            Это да, - Сур опустил глаза, избегая смотреть на голограммы.

-            Он похож на тебя.

От моей реплики Мансур резко вскинул голову и испуганно уставился на фото улыбающегося парня рядом с молодой Радой.

-            Она была старше него, верно? - спросила я.

Сур сердито рассматривал изображение отца и молчал. Я сменила файл, и герои нашего обсуждения пришли в движение. Тот, кого сейчас так ненавидел парень передо мной, неотрывно смотрел на Раду, одетую в строгую форму помощника шерифа, и казался завороженным.

-            Он выглядит влюбленным. - Озвучила мысль я.

Мансур презрительно фыркнул.

-            Дело в следующем, - продолжила я. - Можно ли попросить тебя о двух вещах?

-            Ну?

-    Первое: ответить на вопрос. Не пострадало ли твое отношение к самому себе, как к надежному, сильному, прекрасному мужчине, из-за деяний твоего отца?

-    Нет! - Сур поморщился и уставился в окно, словно там появилось что-то интересное.

Я вновь привстала и дернула его за мочку уха.

-            Это не сейчас. В следующую встречу.

Сур снова смущенно потер ухо и неуверенно улыбнулся мне. Я заулыбалась в ответ.

-    Мне нужно будет убедиться, что у тебя есть полноценное осознание, что мы сами выбираем свой путь, независимо от того, кем были наши родители или предки. Второе: я должна просить тебя подробно и долго поговорить с мамой по поводу ее отношений с твоим отцом. Каким он был, когда они познакомились? Чем он ее привлек? Что она с высоты нынешнего возраста думает о произошедшем в прошлом. Как она относится к тому, что вы с ним так похожи внешне. И многое другое.

Сур выругался, причем на тала.

-            Это обязательно?

-    Да. - Я кивнула. - Если хочешь, могу присутствовать и помогать. Пояснить Раде, зачем это.

-    Не. Я сам, - Сур запустил пальцы в волосы и потер голову. Выражение лица у него при этом было обескураженное.

Я молча пролистала файлы и открыла последний, самый важный.

-            Здесь Рада на последних месяцах, он обнимает ее и смотрит так же влюбленно.

Сур вновь поднял растерянный взгляд. Брови его удивленно приподнялись.

Определенно, историю он знал искаженно, лишь по детской эгоцентричности «мир вращается вокруг меня». Я делаю что-то, и мои действия меняют реальность. Я - ее властелин. Я могу управлять умами окружающих, контролировать их. Я - причина расставания родителей. Я - причина бед матери. Я - причина холодности отца со мной.

-            Выяснишь?

Сур кивнул, все еще не в силах оторваться от фотографии.

-    Ты как? - Я протянула свободную руку и коснулась его запястья, того самого, на котором остался едва заметный след от технической ленты.

-            Нормально.

Он не выглядел «нормально». Потрясенный, потерянный, согнувшийся под тяжестью боли, которую тащил на своих плечах с детства.

Когда я несколькими часами позже описывала состояние Мансура Арге, она обеспокоено хмурилась. И не было в ее переживаниях простого сочувствия к ближнему. Бестолковый пилот поселился в ее мыслях, словно хозяин. Я уважала мелии Линз, но ее эмоциям бьло далеко до того, что испытывала моя подруга.

-            Он справится? - После долгого молчания спросила Арга.

Мы уединились в кафе, за маленьким столиком на веранде, откуда открывался незабываемый вид на океан. В руках Арга сжимала чашку дымящегося кофе и задумчиво наблюдала за моей мимикой. На мой предвзятый взгляд, она и внешне превосходила иных девушек Сура.

Я кивнула. Не думаю, что она до конца оценивала глубину своих чувств, связанных с глупым низкопроцентным гибридом.

-    Когда вы последний раз виделись? - Я знала ответ, но хотелось убедиться, что обладаю верными сведениями.

-            На Земле. - Она пожала плечами. - Точнее в порту, перед отлетом с Земли.

-            Он изменился.

-            Да, знаю. Он иногда попадает в новостную ленту.

Конечно же, Арга имела в виду один из каналов, на которые была подписана, но я все равно осознанно проявила эмоции. Хотелось, чтобы она призналась в определенной настройке фильтров, и она призналась, только в много большем.

-    Совсем неотразимый стал. И его зеленые глаза... Стажеры порой его обсуждают. Мне не нравится это их «ийдэ».

Я вздохнула, представив Глеба в подобной роли, - непримиримо больно.

-    Но это, ведь, - продолжила Арга, - именно то, чего он, кажется, всегда хотел, просто не со мной.

Она нахмурилась и перевела взгляд на кофейную пену в чашке.

-    Именно поэтому мне нужно бьло убедиться, что я предоставила тебе всю информацию. Даже если отказ ты дашь прямо сейчас, я пойму и приму его с уважением, сочувствием и абсолютным пониманием.

Арга вновь взглянула на меня.

-            Могу я резюмировать?

-    Конечно! - Мне бьло тяжело предлагать близкому человеку потенциально сложные отношения, и я была только рада услышать ее выводы.

-    Ты считаешь, что его поведение в отношении меня связано с мироощущением себя, как копии человека, который меня бросит. Что-то вроде предопределенности.

Я кивнула. Арга осторожно поставила чашку на столик и сложила руки на коленях.

-    Он избегает равноправных отношений, а девушки, которые его привлекают, похожи на меня.

-            Верно.

Арга оглядела линию горизонта над океаном и проговорила задумчивое «хм». Лишь после продолжила:

-            Я согласна.

Что?

-            Нет, - поспешила поправить ее я. - Нужно подумать и все взвесить.

Арга улыбнулась мне, на ее лице читалось умиротворение. Она совершенно не обратила внимания на мою привычку командовать, как называл это Глеб.

-    Я подумала. - Она рассмеялась. - И все взвесила. С моей репутацией капитан получит лучшего прыгуна, Тимур узнает о своем отце - они помогали мне, не задумываясь, не задавая вопросов, я бы хотела отплатить тем же. Я буду работать с тобой - мечта моего детства, а экспериментальная форма Каме - это лучшая из высот для хирурга-биотехника.

-            Но я ведь не об этом.

Она кивнула и вновь заулыбалась.

-    Мансур не станет для меня преградой, напротив, теперь я знаю, как его получить.

Я нахмурилась, глядя на подругу, будто впервые ее видела. Выражение ее лица казалось почтихищным и одновременно счастливым.

-    Никогда не понимала, что бормочет этот остолоп, - голос ее звучал немного прохладно, а русский язык с просторечным «остолоп» немного резал слух. Передо мной сидела незнакомка. - Зато теперь я могу понять, что творится в его пустой, как пещеры Умал-Суу, голове. К тому же, кто-то должен будет восстанавливать корабль после его маневров.

Она раздраженно выдохнула, приходя в себя.

-            Прости. Чересчур эмоционально?

Я нервно усмехнулась. Аргу развеселила моя реакция.

-    Между вами что-то произошло, о чем ты не рассказывала, верно? - предположила я.

Она замерла, оглядывая мое лицо, затем вновь взяла со столика чашку и глотнула кофе. Действия заняли всего минуту, но этого времени ей хватило, чтобы принять решение:

-    Мы занимались сексом. Почти. - Она опустила чашку к коленям и обхватила ее ладонями. - Это бьло в ночь перед отлетом с Земли. Поначалу все шло потрясающе, но, кажется, он очень нервничал и не смог. А я бьла слишком наивна, чтобы правильно успокоить его и довести до конца.

Я выдохнула.

-            Это многое объясняет.

Арга подняла на меня искрящиеся смехом глаза.

-    Я разберусь с этим ийдэ. - Она едва заметно поморщилась. - Будь спокойна. Сейчас я старше, умнее и больше знаю о физиологии мужчин.

Глава пятая

Глеб

Ховербайк был бы быстрее и обходился бы дешевле. Тим примерно раз в полгода напоминал мне об этом, в период, когда я пошлину за дороги вносил - у наземных трасс она бьла выше, чем у воздушных почти в два раза. Но увещеваниям я никогда не внимал. Мой мотоцикл - вещь уникальная. Он столько пережил.

Расстаться с ним - все равно, что предать старого друга.

-    А мне нельзя быть поблизости? - умоляюще вопрошала в моих ушах соблазнительная Селене. На внутренней стороне защитного экрана, у правой руки светилось ее изображение. - Вы меня не заметите.

-    Ирра Илмера, - строго проговорил я, поглядывая на ее хитрое личико. - Не пытайся мной манипулировать. Ты звонишь мне полуобнаженная из кровати только в двух случаях. Первый - ты проспала мой звонок, но тогда ты взъерошенная, смешная и милая. Второй - ты собралась добиться моего согласия на что-то, и тогда ты невероятно соблазнительная, обворожительная и... В общем, вот прямо как сейчас.

Собеседница сердито фыркнула. Весь налет томной неги вперемешку с сексуальной обидой слетели с нее вмиг.

-    Доверься мне, - проговорил я с улыбкой, наблюдая, как разгневанная фурия с серебряными волосами нервно застегивает рубашку. Мои слова окончательно вывели ее из себя.

-    Тебе я доверяю. Я ему не доверяю! - Она вскочила с кровати и направилась в гостиную. Теперь будет бегать по дому, как маленькая хищница по клетке. - Зачем было назначать встречу за платформой, так поздно и еще в родовом поместье? Дом Первых - одно сплошное недоразумение! Чего там делать?

-    Ты так не думаешь, - мягко поправил я ее. Я не защищал Мио или его род, просто Селене, действительно, так не считала. Она злилась, вот и все. А еще боялась за меня - золото почти целиком затопило радужку ее глаз.

-    Не думаю. Но мои вопросы это не отменяет. - Прозвучало агрессивно. Вспышки гнева проходили у нее быстро, так что уже доли секунды спустя она виновато пробормотала. - Можно, я хотя бы слушать буду?

Постарался сдержать смех. Прекрасная ирра выглядела такой несчастной и потерянной, захотелось вернуться, обнять ее и сидеть с ней на руках, пока не заснет. Она устала сегодня: сначала общежитие академии, потом океанская платформа Биомедицинского исследовательского института, теперь я.

-            У тебя есть мой маячок.

-            Не хочу маячок, тебя хочу, - она окончательно расстроилась.

-            Я позвоню сразу, как закончу. Договорились?

Она кивнула.

-    Ну, вот и славно, - я улыбнулся. - Это будет быстро, поверь. Я пузырей дольше, чем десять минут не выдерживаю.

Селене рассмеялась моей формулировке.

На этом пришлось временно расстаться. Ощущения и впрямь накрыли неприятные. Тоска по ней, раздражение от необходимости тратить выходной вечер на бестолкового тала, что-то еще, вроде лени. Не особо я горел желанием общаться с Мио. В общем, краткость - сестра таланта.

-    Слушай, ты, самовлюбленный глупец, - категорически невежливо начал я свою краткость, стоило воротам распахнуться. Говорил я, само собой, в камеру. - Подними свой первородный, ленивый зад с удобного родительского дивана. Жду тебя в километре отсюда по трассе, на озере. У тебя десять минут. Не опоздай, принцесса Ай-Аннэ.

Закончив с вопиющей для члена Совета наглой речью, я подмигнул невидимому собеседнику, послал воздушный поцелуй и выдал свой любимый маневр. Поднял «опасное» облако гравия из-под колес. Старт вышел красивым, Герион бы оценил.

Что я выучил о тала за эти годы? Они так же легко выходят из себя, как и люди, подвержены тем же эмоциям, что и люди, испытывают тот же стресс, так же болеют. Разница лишь в том, что их социум в целом и физическое здоровье каждого индивида более совершенны и устойчивы к встряскам. Вывести из себя одного, отдельно взятого молодого тала, и тем самым сделать уязвимым - легко. Слишком чванливый, избалованный теплицей родового поместья тип, чтобы понимать, какие мысли могут крутиться в голове того, кто с семи лет охотился в полях с винтовкой наперевес. Он и впрямь решил, будто я позволю ставить мне условия?

Маленькое озеро Сый-Суу на границе заповедных территорий было оснащено экопарковкой и открытыми зонами отдыха - идеальное место для тихих задушевных разговоров и приятных прогулок. Селене любила проводить здесь время в одиночестве или со мной. Окрестности я знал хорошо.

Золотой мальчик явился вовремя и был чертовски взбешен. Я с усмешкой осмотрел его первородный и чрезмерно эмоциональный лик.

-    Привет, принцесса. Смотри-ка, не опоздал. Я думал пока укладку сделаешь, пока мама штаны принесет... - Доводить его до белого каления, пусть и в стратегических целях, было делом азартным и весьма приятным.

-    Это ты хотел встретиться, а не я, - процедил тихо Мио. - Мне беседы с безродным землянином ни к чему.

Он возвышался надо мной и садиться напротив явно не собирался. Я откинулся на спинку лавки и заулыбался шире. Селене описала мою родословную, и, как выражался Крон, слабой историю моей семьи не назвал бы ни один тала, что, в общем, бьло забавно, учитывая все переживания матери относительно «палачей». Иммейцам нравилась эта неоднозначность.

-    Слушай, я - прыгун, ты бы сбавил обороты. Я ведь анализирую все, что ты говоришь. «Безродный»? Не нужно так уж сразу выдавать все свои страхи и желания.

Ноздри у парня раздувались, на скулах ходили желваки.

-            Сядь, - я указал на лавку напротив себя, - эомелии Мио.

Он чуть помедлил, реагируя на издевку в моем тоне, затем расположился на указанном месте, скрестил руки на груди и уже спокойнее произнес:

-            Ты ревнуешь.

-    Само собой. - Я пожал плечами. - Какой-то левый тип пытается меня оттеснить от моей избранной. Права какие-то на ее внимание предъявляет.

Белые брови Мио уехали вверх, он растерял весь свой воинственный вид.

-    Она назвала тебя ийнэ. О чем ты можешь волноваться? Ты разве не веришь в ее искренность и в ее личное имя? - Мио нахмурился, очевидно заподозрив меня в недоверии к любимой.

-    Здоровая ревность основана не на недоверии, тупица, - усмехнулся я. - Конечно, если ты - больной псих с желанием контролировать все и вся, то не спорю, обосновывай себе ревность, как вздумается, но в моем случае речь идет о ее свободе выбора. Мне неважно, что я знаю имя. Если она полюбит другого, я отпущу ее.

-    Отпустишь? - Мио увлекся моей последней формулировкой настолько, что не обратил внимания на оскорбления.

Я рассмеялся.

-            Эомелии Мио, ты прав, ты мне не конкурент.

-            Почему?

-    Если бы ты знал эту ирра, ты бы не задавал столь глупые вопросы, и тебя бы не удивляла моя позиция.

Мио поджал губы, но желание узнать скрытое от его глаз бьло сильнее, чем первородная гордыня.

-            Поясни.

Есть то, что Селене любит больше всего во Вселенной, больше меня, - свобода, но вслух я проговорил:

-            Обойдешься. Я твою рожу терпеть собрался не для этого.

-            Так, уж проясни для чего, - завелся опять Мио.

-    Каким бы тупицей ты не был, - ладно, это бьло необязательно, мне просто понравилось унижать принцессу, - в одном мы сходимся. Ипмере нужно вернуть платье...

-    Я этого не говорил, - огрызнулся Мио. - Я всего лишь сказал, что ожидал ее в Совете.

Я пожал плечами:

-            Так скажи, трусишка.

Получилось ласково, но палку я все же перегнул. Первородный скрипнул зубами и вскочил, как осой ужаленный.

-            Ты не заигрался, эомелии Глеб?

-    Нет. Мне тебя дразнить нравится, ты бесишься, как ребенок. Забавно выглядит со стороны.

-    Довольно странная позиция для того, кому нужна моя помощь, - Мио сощурился и склонился к моему лицу. - Верно? Ты явился сюда только, потому что я первородный.

-    Не угадал, - в той же манере отчеканил я. - Мне плевать на рода. Я здесь, потому что ты - не бестолковый пузырь.

Комплимент принцессе понравился, она у меня явно знала, кого называет этим словом эомелии Глеб - притча во языцех. Прижилось у курсантов, затем у преподавательского состава, а дальше легко вытекло за пределы академии. Какой тала хочет быть мыльным пузырем в глазах эомелии Глеба? Никакой. Я хорош!

-    А еще ты достаточно глуп, чтобы верить, будто влюблен в Илмеру. - Погладили по самолюбию и хватит.

-    Влюблен? - Русский язык я бы ему учить не советовал. Простое слово, а произношение исковеркал так, будто сложнейшую фразу заставил себя выговорить. - Я влюблен! И подольше тебя!

Что ж. Перевести смог. Даже с тала слово совместил. Это интересно.

-    Короче, мне нужен твой голос и твое влияние. Ну, или хотя бы просто не суетись под ногами со своими агрессивными страстями.

Очередной приступ бешенства Мио пережил достойнее предыдущих - успехи делает быстро.

-            Она знает, что ты здесь?

Я кивнул:

-            Само собой.

-            Значит, ей нужна моя помощь.

Развеселил меня по-настоящему:

-    Не льсти себе, принцесса. Она категорически против, а тебя убить хочет за твою выходку на приеме. Да и все, что она о тебе вспомнила со школы... - Я изобразил сожаление. Слегка переиграл, правда. Или не слегка. - Скудная информация, но по ней ты бьл знатной сволочью.

Мио отпрянул, поджал губы и уставился на меня исподлобья.

-    Так что ничего достойного, благородного, умного, вечного и доброго она от тебя не ждет. А знаешь, что меня больше всего в этой ситуации веселит?

Первородный челюсти сильнее сжал, но взгляда от меня не оторвал. Значит, ответ услышать хотел.

-    Веселее всего, что ты сам себя в этот тупик загнал. - Я поднялся. - В общем, подумай над моим предложением. Будут мысли, решения, выводы - звони, еще раз приду, на твою рожу посмотрю.

Я смерил напоследок тупицу насмешливым взглядом и направился к парковке.

-            Глеб! - Оклик стал неожиданностью.

Я обернулся и удивленно взглянул на Мио. Нас разделяло метров пять, может, семь.

-    Почему ты сказал, что мои чувства иллюзорны? - Он не выглядел агрессивным или заносчивым. Вопрос задал серьезно, почти спокойно. Все же не ошибся в его сущности.

Я пожал плечами.

-    В одной довольно известной на Земле книжке увещевают «любить ближнего, как самого себя».

Мио нахмурился:

-            И как это понимать?

-    В основном слова трактуют, как напутствие относиться к окружающим хорошо, но я бы вложил немного иной смысл. Невозможно любить другого, пока себя не любишь, пока в равновесие со своим внутренним миром не пришел. Если тебя что- то тревожит или гнетет, то свои страхи и боль ты переложишь на того, кого желаешь, под эгоистичным лозунгом «я хочу быть твоим ийнэ» и, поверь, к истинному чувству это не будет иметь никакого отношения. Продолжать? - Мне было крайне любопытно, как далеко готов зайти первородный в поисках ответов.

-Да.

Что ж, неплохо для бестолковой принцессы.

-    Когда любишь женщину по-настоящему, то ты просто в восторге от того, кто она и что она, с самого начала. Она попадает в поле твоего зрения впервые, и ты уже тихо, спокойно знаешь: вот та, с кем ты будешь, кто примет тебя. Не бывает такого, что ты не замечал ее или ненавидел, а потом вдруг полюбил - это не более, чем внутреннее отражение твоего «Я», перенесенное на объект твоего внимания. Нет невзаимной любви. То, что ты испытываешь к Илмере, - всего лишь твои страхи, принявшие безопасную для психики форму. Загляни в глаза своим страхам, эомелии Мио, повзрослей. Пока же ты делаешь мою ирра ответственной за свои неудачи. Уж не знаю, в чем они у тебя заключаются, и почему так пугают. - Я махнул рукой. - До встречи, принцесса.

Как по мне, свидание прошло успешно. Мы не подрались, и даже почти услышали друг друга.

Выехав с парковки, я набрал номер Селене. Золотые, широко распахнутые глаза взглянули на меня с экрана и резко почернели. Я улыбнулся и сосредоточил внимание на дороге. Всего мгновение, а на душе тысячи эмоций. Бестолковому первородному не понять, какие чувства рождает эта женщина на самом деле. Ладно, черт с ним, скоро повзрослеет и отстанет.

-            Все хорошо. Мы поговорили. Он тупица, но, думаю, со временем поумнеет.

-    Глеб... - Заканчивать она и не собиралась. Это было что-то вроде «я молча и категорически не согласна с твоими действиями».

-    Ой, да, ладно. Ну, настучит он на меня первому кругу, ну, погрозят мне пальцем, и что с того?

-            А репутация твоя?

Я засмеялся.

-            Ирра Илмера, репутация моя у меня уже есть, поздно паниковать.

А теперь она начнет капризничать, только далеко не как ребенок.

-            Я хочу тебя обнять. Хочу тебя в кровать. Немедленно!

В точку.

-    Я тоже хочу себя в кровать тебе. - Подшучивать над ней в такие моменты было приятно.

-            Я серьезно!

-            Я тоже.

-            Глеб!

Какой тала тебя выдержит, девочка моя? Правильно. Никакой.

Глава шестая

Илмера Селене

Я опиралась плечом о стену, и, признаться, слегка паниковала. Возможно, не совсем паниковала, а нервничала - разобраться в себе в конкретный момент времени не представлялось возможным. Глеб поймал мой взгляд на мгновение, улыбнулся и сжал мои пальцы. Это помогло.

Мы стояли у выхода к орбитальным лифтам в ожидании Арги. Мансур только подошел, и выглядел он неважно: тихий, немного бледный, бросал быстрые взгляды на пропускной контроль. Месяц прошел с того момента, как он узнал, что Арга вошла в экипаж, а они еще ни разу не встречались. Если бы я знала, что комиссия вьдаст досрочное заключение, организовала бы им контролируемый диалог, но нет! Я зачем- то решила дать время Суру привыкнуть к мысли о работе в команде с ней, не травмировать его лишний раз после сложных разговоров с матерью, и в итоге невозможно прогадала!

«Черт!» - беззвучно произнесла я.

«Ирра Илмера», - Глеб посмотрел на меня с укоризной. Ну, само собой, никто не заметил, а он заметил, хотя, казалось, все внимание сосредоточил на Мансуре. Черт!

Какой из меня психолог-лингвист его экипажа? Никакой! И зачем это внезапное собеседование?!

Хорошо, я знала зачем. Комиссии нужно было убедиться в готовности экипажа, слаженности и прочее. Мы провалим тест. Я его уже провалила.

Тим стоял с другой стороны от Сура и с любопытством изучал его мимику.

-            Кончай пялиться, - огрызнулся Мансур.

-            Не, - Тим заулыбался. - Я тебя первый раз таким вижу. Это интересно.

-    Исследователь хренов, - прошипел недовольно Сур и тут же вздрогнул. Из сканера на противоположной стороне зала вышла Арга, за ней следовал ее чемодан. Эластичный хирургический скафандр на ней отливал серебром - откуда мы ее выдернули, не знал никто, в том числе мы сами. И сомневаюсь, что когда-нибудь узнаем.

Как ни странно, этот факт привел меня в полное равновесие. Я не могла положиться на Сура, стабильным он не бьл, но Арга... Она профессионал. Ей я могла с легкостью довериться, и поняла это только что.

-    Привет, - поздоровалась она с Тимом на русском - он на ее пути стоял первым - и лучезарно улыбнулась.

Тим с радостью раскрьл объятия.

-            Привет! Потрясающее произношение!

-            Спасибо. - Она с явным удовольствием обняла нейроморфа.

Затем помахала мне и поздоровалась с Глебом.

-    Здравствуй, Мансур. - Ее взгляд, направленный на затихшего и замершего пилота, бьл полон нежности и ласки. Сур, кажется, даже дышать боялся.

Точно боялся. Арга его обняла без предупреждения, и он со свистом втянул воздух в легкие.

-    Миоэлу аматэ, мелии Арга, - придушенно пробормотал Мансур официальное теплое приветствие куда-то ей в волосы.

Самая уважаемая, блещущая красотой Арга? Я впервые увидела масштаб катастрофы. Он не просто в нее влюблен, он ее обожает, причем в не самом лучшем смысле этого слова. Установил на пьедестал идеальную, совершенную нейри, и считает себя недостойным ее любви и внимания. Это плохо, это очень плохо.

Я думала провал будет из-за бесконечных споров между этими двумя, а провал случится из-за заторможенного, потерянного пилота, неспособного выполнять свои прямые обязанности.

Арга никак не отреагировала на его реплику, только на последок, отпуская, ласково ладонью по плечу провела, отчего Сур покраснел. Серьезно! Этот бестолковый ул все еще мог краснеть. Я-то думала, он стыд окончательно потерял года два назад.

-            Пошли? - Тим развернулся и направился к свободной кабине.

-    Пошли, - бодро вторила ему Арга, а после, к общему удивлению, взяла Сура за руку и повела его за собой. И независимый, буйный ийдэ с репутацией дикого землянина послушно шел за созданием в два раза меньше себя, над широко распахнутыми зелеными глазами при этом брови стояли домиком. Должно быть, самый беспомощный ийдэ в истории Тала.

-            Я так же тупо выглядел? - весело прошептал возле моего уха Глеб.

Я усмехнулась и отрицательно покачала головой.

-    Ну, уж нет. Ты бьл восхитителен. - И сменила тему. - Глеб, его поведение создаст проблемы.

Он положил руку мне на талию, что не ускользнуло от окружающих тала - нетипичное поведение в нашем социуме, но таким образом у Глеба и сложилась его репутация, - и остановился за чемоданом Мансура. Я повернула голову, чтобы посмотреть чистокровному в глаза. Он моих переживаний не разделял, или, может, не хотел показывать и намека на сомнения, чтобы я чувствовала себя увереннее. В любом случае, когда мы все вместе ступили в кабину лифта, я в очередной раз успокоилась. Как минимум, Арга частично могла контролировать Сура. Пока что.

Автоматика считала биометрию, и мы поехали наверх.

-    У стабилизатора перегрузок погрешность занижена, - через минуту нарушил тишину Тим.

Мансур усмехнулся. Это бьло почти похоже на прежнего Мансура, но только почти.

-            У тебя уши, как у... - он помедлил, пытаясь подобрать подходящее сравнение.

-            Как у нейроморфа? - хмыкнул в ответ Тим.

-            Ага.

-    Не занижена, - вмешалась Арга, с любопытством глядя на Тимура. - Она к концу подотчетного периода просто сбивается. Эксплуатацию не приостанавливают при показателях из зеленой зоны. Но ты, действительно, чувствительный - это интересно. Тебе не больно? Голова не кружится?

-            Нет. - Тим отрицательно покачал головой. - Просто, как факт отметил.

-            Все равно интересно.

-            Интересный какой, - пробурчал Сур, глядя себе под ноги.

Вообще-то, он смотрел на пальцы Арги, сжимающие его ладонь, а про ноги всего лишь делал вид.

-   Нас анализировать начнут сразу же, как попадем на челнок. Формально челноки принадлежат космофлоту, но обслуживанием занимаются специалисты исследовательской станции, поэтому могут считаться ее территорией. Нам дадут скорый с соседней станции, чтобы подставные пассажиры уже были на борту, так их не отследить. - Голос Глеба звучал спокойно и даже безмятежно. - Такие маневры запрещены, но с учетом уровня секретности проекта, предварительного статуса экипажа экспериментальной формы Каме и нашего согласия на проверку личных данных, следить будут. Легче всего понять, с кем имеешь дело, не через тесты и собеседования, а вот так, через наблюдение. Я бы еще ставку сделал на барахлящий челнок или какую иную внештатную ситуацию.

-     Внезапность - наше все? - тихо уточнил Тим, рассматривая Глеба исподлобья.

-   Добиться таких полномочий от Совета? Думаешь?

-    В любом случае, - пожал плечами Глеб, - раненых тала организовать можно, так же как техническую неисправность, сбитый курс или паническую атаку автопилота.

-    Да, зашью, не вопрос, - усмехнулся Тим. Арга вторила ему. Звучало, действительно, забавно, хоть и нервозно.

Остаток пути мы поднимались в молчании. С одной стороны, мне не хотелось верить, что мой капитан прав, поскольку это означало бы, что первый круг Совета предоставил право отдельно взятой организации под предлогом секретности оказать чрезмерное давление на психику экипажа, не прошедшего стажировку второй ступени, а это уже нарушение гражданских прав, не достойное идеологии тала. С другой стороны, Глеб был прыгуном, и в подобных вопросах не ошибался.

Кабина медленно остановилась. Я взглянула в глаза Арге, она согласно кивнула мне в ответ - ее мучили те же мысли. Сур и Тим, вдвоем, смотрели на Глеба в немой готовности.

-    Арга, - тихо скомандовал наш капитан, стоило автоматике разблокировать дверь, - отпусти его.

-     Да, - Арга беспрекословно подчинилась. С моей талии Глеб тоже руку убрал.

-    Ирра заходит в челнок первая, следом Тим, после Арга, Мансур. - Он покосился на меня, убедился, что я поняла направление его мыслей, и вновь сосредоточил внимание на двери.

Вероятнее всего, нас будет ждать холодный прием - мне бы стоило расстроиться, это уже вопиющее нарушение гражданских прав, но я испытала лишь легкое волнение от предстоящей схватки. Может быть, втайне я давно ее хотела. Довольно скучно жить одними тренировками. Последний раз некое подобие полевых действий у меня было три года назад, в Солнечной долине, да и там всего лишь пробежалась. Ну, на чистокровного иногда охочусь, но это не считается, он всегда сдается на третьей секунде, довольный и счастливый. Даже не сопротивляется, уворачивается только со своими горящими голубыми глазами и смеется, а после, когда я меньше всего ожидаю, резко дает поймать себя. Кто на кого охотится, еще разобраться.

Я вышла из лифта, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям.

Окружающая реальность, само собой, не таила ничего подозрительного. По приемному залу с обзорными площадками, кабинами отдыха прибывающих, пищевыми блоками прогуливались тала, парами, семьями или по одиночке, иногда взгляд выхватывал высокопроцентных гибридов. Приметила группу граждан Земли в сопровождении служащих посольства. Они направлялись к лифтам, и мы явно привлекли их внимание, но это из-за Глеба - дело привычное.

В соседнем помещении ситуация не отличалась. Все та же размеренная повседневная жизнь на орбите.

Ребята следовали четко за мной, Глеб был замыкающим. У пятнадцатого сектора я остановилась, как того требовала инструкция безопасности и подождала, пока багаж пройдет проверку, лишь после этого ступила в поле сканера. Глеб ожидал проблем именно на челноке. Я глубоко вдохнула, выдохнула, и организм впал в привычное состояние аншии: сердце размеренно стучало, пульс не тревожил скачками, адреналин не мешал мыслить - состояние покоя и безмятежного участия. Я слышала мир, я видела мир, я ощущала мир - я есть жизнь, я есть суть. Я слышу голос Великой Вселенной. Кюн-Нейр аншии апар Эолуум. Ирра Эолуум-ма.

Свет пронизывал все, строя тысячи оттенков и их отражения в каждом из существующих предметов. На темной матовой поверхности закрытого шлюза я видела стоящих позади меня, знала их движения. Звук проникал повсюду, смешиваясь в хаотичную какофонию, каждая ее доля дополняла бесконечные отражения в моей голове. Стоило шлюзу раскрыться, и глухое, едва уловимое эхо донесло до моих ушей обрывок непростой фразы: «они идут». Без аншии я могла бы пропустить это, но Глеб знает все и всегда. И, конечно, запахи. Ступив на челнок, я поняла о его обитателях больше, чем они сами хотели бы раскрыть.

Высокий инша из касты воинов - его выдал крошечный край завитка на коже под правым ухом, который то и дело выглядывал из-под высокого ворота гражданского скафандра - проявил к нашей группе поверхностный интерес, как поступил бы любой попутчик на его месте, и особое внимание уделил Глебу. Человек должен был привлечь внимание и привлек - как по нотам. Вот только пульс «случайного попутчика» временами учащался. Для инша погрешность была приемлемая, в военной академии на подобном внимание не заостряют, в конце концов, не ирра тренируют. Он пах землей и орехами Мииль-Нэ.

Второй инша был ниже рангом и чуть более эмоционален. Тревога заставляла его дыхание сбиваться, а зрачки временами расширяться. Он ел те же орехи. Кожа на его ладонях хранила запах багнака. Он спрятал оружие под сиденьем.

Третьим пассажиром была алая тала. Печать ее возраста удалил косметический комплекс, и она испытывала контролируемое влечение к молодым мужчинам. Ее беглый взгляд задерживался на Мансуре чуть чаще, чем она сама того желала. Мне верилось с трудом, что на станции не нашлось психолога сильнее, но факт оставался фактом.

Еще двоих я отнесла к техническому персоналу. Они пахли озоном и сладкой ягодой, а ложь не входила в список обязанностей - об этом практически кричали их напряженные тела.

Я знала, что должна пройти в конец ряда и занять первое по счету свободное место, но Глеб отправил меня ведущей не просто так. Наибольшую опасность представлял инша-воин, он же, по моим предположениям, командовал группой подставных, поэтому я села напротив него, возле спасательных капсул - в челноках их располагали рядом со шлюзом. Без лишних эмоций, следуя аналогии, Тим опустился в следующее за мной кресло и пристегнулся. Так же поступили Арга и Мансур. Глеб прошел мимо, рассеянный и задумчивый. Если бы я не была его ийнэ, то решила бы, что он глубоко погружен в свои размышления и на реальность почти не обращает внимания.

Пятеро их, пятеро нас, два ряда лицом к лицу - довольно неожиданно было увидеть организацию столь дешевого противостояния не где-нибудь на Земле, а здесь, на Тала. Крон абсолютно, безоговорочно прав: Совет вырождается и тянет за собой всю политическую, экономическую и социальную систему. Даже если чудом удастся восстановить былое величие правящей системы планеты прямо сейчас, лет через десять этот культурный пласт нам еще аукнется. Полагаю, я до этого момента, словно глупая девчонка, отказывалась до конца поверить в катастрофу, что медленно разворачивалась на моих глазах. «Рыба гниет с головы», - зло шипел дед Миха, когда речь заходила о политике землян. Рыба гниет с головы.

Челноки курсировали ежечасно по строго ограниченным коридорам, двойная ступень безопасности, дежурный корабль спасателей на каждой станции - какую катастрофу можно сочинить из самой бытовой вещи на свете? Спустя пару минут после отправления меня уже мучил не вопрос, а почти азарт. Тревожиться все равно было не о чем. Оба инша искренне поверили в низкую квалификацию моего капитана и все свое внимание сосредоточили на мне. Техники нервничали. Психолог лишь делала вид, что заинтересована безучастностью Глеба, сама же рассматривала поочередно то Тима, то тихого Сура. Временами она косилась на меня, но лишь потому, что я - ирра. Ее работа была исключительно поверхностной, в противном случае ее бы заинтересовала причина моего выбора посадочного места так далеко от Глеба. Она элементарно не вникла в саму суть близких отношений с чистокровным. Да и язык тел всего нашего экипажа она бы анализировала намного лучше. Полагаю, истинное мировоззрение тала не позволяло настоящим профессионалам заниматься сомнительной деятельностью. «Репутация дороже денег», - все те же изречения деда Михи.

На пятнадцатой минуте включилось аварийное освещение, голос оператора мягко сообщил о некоей абстрактной неисправности и попросил пассажиров сохранять спокойствие, ведь команда спасателей получила сигнал.

Глава седьмая

Глеб

Желтоватый приглушенный свет аварийной системы создавал уютную атмосферу. Я вытянул ноги, откинулся на спинку сиденья и открыто оглядел инспектирующий цирк. Могли бы и раньше начать, изображать ушедшего в астрал тупицу довольно утомительно. Ребята, за исключением Селене, повернулись ко мне, точно так же открыто ожидая команды. У меня лучший экипаж на этой чертовой планете, про Землю вообще молчу!

Один из техников вскочил и замахал руками, довольно талантливо изображая приступ паники. Старушка, запавшая на моего пилота, подключилась к спектаклю, а следом за ней и второй техник. Первым неладное почуял инша из клана воинов, которого моя ирра предусмотрительно стерегла, стоило нам взойти на борт. Я увидел вспышку понимания на его лице и тихо скомандовал:

-            Илмера.

Даже если бы я произнес это почти беззвучно, она бы услышала. Секунда, и выбранный мной противник лежал на полу без движения. Лишь медленно моргал, глядя в потолок, и размеренно дышал.

Старушка взвизгнула. Натурально. Я не ожидал такой реакции от психолога, тем более от тала. С кем сотрудничают на этой станции?

-            Второго, - вновь отдал приказ я.

Уцелевший инша как раз вскочил и попытался напасть на Селене. Ей пришлось увернуться. Она с нескрываемым удовольствием воспользовалась моей командой и отправила его на пол к командиру.

-    Имеле, - обратился я к застывшим в немом удивлении «паникерам», - убежден, у вас очень интересный и сложный спектакль, но никому здесь он не интересен, поэтому прошу сразу перейти к концовке: сесть на место и не мешать.

Внимания я добился, даже старушка, наконец, решила вспомнить какие-то профессиональные навыки, если, конечно, они у нее вообще были.

-    Отказ системы безопасности, - тоном детской сказочницы возвестил челнок. - Отказ системы безопасности. Разгерметизация шлюзового комплекса.

Я поднялся со своего места и состроил нарочито вопросительную мину, ожидая ответа на озвученное предложение.

-    Но система безопасности... - Попыталась вернуть контроль над ситуацией психолог. Я ее прервал:

-            Сядь.

И вновь взглянул на оставшихся.

-            Мы понаблюдаем, - выбрал за обоих первый «паникер».

Я вежливо указал им на места, как это было принято в Совете, и перешел к действиям.

-            Илмера.

Она кивнула и встала у ног командира группы. Видимо, даже в таком состоянии он был тем единственным, кто представлял опасность.

-            Мансур, модуль аварийного контроля. Жди там.

Сур молча вскочил с места и направился к техническим модулям.

-            Тим.

-            Да? - Он поднялся.

Я окинул взглядом инспектирующий цирк:

-            Кого из вас, клоунов, должен был зашивать мой медик?

Удивление не отразилось ни на одном лице, но и признаваться они были не настроены.

-    Ладно. Позже. Сейчас ирра поможет моему биотехнику расспросить вас о своей роли в представлении. - Я кивнул Арге, и перевел взгляд на Тима. - За мной.

Челнок продолжал развивать фильм ужасов по явно запланированной программе: начал угрожать полной потерей контроля, коридора и систем жизнеобеспечения.

-    А гравигацию-то отключить не могут, - пробормотал Тим задумчиво, когда я набрал на панели техотсека универсальный пароль экстренных служб. - Значит, мы все еще в коридоре и продолжаем движение. В принципе же, можно ничего не делать.

-    Можно, - согласился я и взглянул с улыбкой на друга, - но это чертовски скучно.

Тим сощурился, в глазах его светилось подозрение.

-            Да, просто шутка. Не переживай, - я пожал плечами. - Знаю, что делаю.

По периметру пассажирского зала сложились и исчезли в полу внутренние

панели, оголив начинку стен. Теперь до прибытия аварийки, поднятой по тревоге после ввода универсального кода мной и Суром, оставалось около пяти минут, не больше. Спорим, кукловодам сейчас невдомек, откуда у меня и моего пилота такие познания. Сюрприз! Я усмехнулся.

-            Неужели, остальные экипажи на эту чушь ведутся? - удивился Тим.

Я отступил на несколько шагов, оглядывая внутренности челнока.

Двухступенчатый контроль безопасности никоим образом не мог позволить вмешательство в системный код - изменения сопряжены с базой, а космофлот дорожит репутацией. Это означало, что во время технического осмотра на челнок прицепили блоху. Со стороны предположение мое могло показаться глупым, но, учитывая весь сценарий постановки, топорность - конек авторов проверки.

-            Глеб! - окликнула Арга.

Я обернулся. Она указала на нишу рядом с дверью модуля аварийки. Кажется, я слегка недооценил своего техника, это нужно было срочно исправлять.

-            Умеешь снимать паразитов?

Арга кивнула, явно демонстрируя при этом учтивость. С кем, с кем, а с этой девчонкой у меня проблем не будет никогда. Селене переживала и сомневалась в своих решениях, но на деле права, из-за Арги у меня и с пилотом трудностей не останется.

-    Тогда действуй. Тим, возможно, паразитов несколько, проверка касается всех... - Я повернулся к нейроморфу и улыбнулся, встретив его взгляд. Зачем я объясняю? - Ну, ты понял.

-            А то, - рассмеялся он и рванул к Арге.

Стараясь сохранять размеренный, спокойный шаг, я направился в кабину управления, где Сур уже должен был все тем же паролем аварийки разблокировать ручной контроль. В груди клубилась легкая досада на самого себя. Она не сбивала, но немного раздражала.

Ошибка ж на лицо. Я слишком отвлекся на политику и в результате не подумал даже досконально изучить знания и интересы нового члена экипажа. Казалось, что и без того достаточно осведомлен. Слепая самоуверенность - типичная глупость новичка. В конкретно этой ситуации мой промах не слишком заметен, да и роли не играет, но что было бы в условиях реальной катастрофы?

-    Как тебе аппарат? - Улыбнулся я, глядя, как Сур устанавливает свои правила полета, уводя челнок из зеленой зоны коридора в красную. - В черную не заходи.

-    Ага, - кивнул он, - Скучный аппарат, Кастрюля на колесах, а не аппарат, Нейронка даже не обидится сейчас на мое высказывание.

Сенсорное поле вокруг его фигуры заискрилось голубыми вспышками, Сур вопросительно взглянул на меня. Входящий вызов мог быть либо от руководства цирка, либо от спасателей. В любом случае:

-    Приму сам. - Я запустил шар второго оператора и вошел в его недра. Сур прав, кастрюля кастрюлей: биосети потребовалось несколько секунд, чтобы подстроиться под мои показатели. Когда перед глазами возникло изображение, первое, что я сделал, извинился.

-    Прошу прощения за ожидание. Открытый экипаж Йер, код внештатной ситуации на борту двадцать четыре гражданского флота. Ручное управление.

Вывожу челнок в красную зону. Ожидаю прибытия бригады.

Лицо дежурного на мгновение сделалось удивленным, но лишь на мгновение. Спасатели есть спасатели, их блохой не поразить.

- Капитан Вешняков? - проверил он свои данные.

-     Верно.

-    Мне нужен удаленный доступ к системе управления. Первый оператор блокирует входящие сигналы.

Я скомандовал сети открыть доступ и хмуро покосился на Сура. Тот в свою очередь скорчил гримасу. Черт! Чем старше, тем хуже. Я лично попрошу Аргу сделать его ручным и домашним.

-    Мой пилот действовал по черному коду. Причины его выбора будут отражены в моем отчете.

Дежурный в качестве ответа выбрал жест вежливого согласия, что означало полное доверие моим словам. Он, очевидно, относился к тем тала, которых впечатляло мое досье и совершенно не тревожило происхождение.

-    Я вижу, - прокомментировал он через пару секунд. - Вы остановились. Оставайтесь на месте до прибытия спасательного корабля.

Пришла моя очередь выказать вежливость.

-     Мы красавцы, ха? - окликнул меня Сур.

Я повернулся к нему и отрицательно покачал головой.

-     Нет еще, это была самая легкая часть.

Сур сощурился, всем своим видом демонстрируя непонимание. Вместо ответа я неопределенно повел плечом. Потерпит.

То же самое «потерпит» я подумал два часа спустя про тала, сидящего напротив меня. Высокий, средних лет, с алыми глазами, с короткой военной стрижкой, не удивлюсь, если выкидыш гражданского флота. Не встречал ни одного бывшего военного тала, готового придерживаться служебных правил и привычек, все, как один, напротив, пытались наверстать упущенное. Зато гражданские часто придавали суровости внешнему виду.

-    Капитан Вешняков, ты допускаешь составление протокола на основе получаемых нами сведений? - Прямо скажем, вопрос так себе.

-     Нет, - холодно ответил я.

В сложившейся ситуации не проявлять вежливость имел полное право. Представитель цирка явился в космопорт весь деловой, сверкая сдерживаемым гневом, представился Фетэ и потребовал встречу со мной лично. Глупцом он не выглядел, но и профессионалом тоже. Он, как будто, был не Кроном, а профессором Волга - она до такой степени была погружена в свою область, что практически не ощущала окружение, порой ее способ изложения материала напоминал уроки в младшей школе.

-     Нет? - растерялся мой собеседник.

-    Желаете получить мое согласие на анализ биометрических данных, которые снимаете сейчас. Мой ответ «нет». Я запрещаю.

С Фетэ заметно слетела самоуверенность, но продавить меня, очевидно, было его целью. Тоже, хочу отметить, не слишком изящная тактика.

-    Глеб, а ты не боишься, что твои действия негативно скажутся на решении комиссии?

-     Паршивая тогда комиссия.

От меня не ускользнуло, как на мгновение Фетэ пожелал скрестить руки на груди, непроизвольно копируя мою позу, но вовремя одернул себя. В любом случае, ситуацию контролировал я с самого начала, хотя лишнее подтверждение было приятно увидеть.

-     Что это значит?

-    Давай откровенно, - спокойно начал пояснять я. - Как часто производимые на Тала формы искусственного биоразума кончают жизнь самоубийством? Речь не только о Каме.

-    Статистика открьп"а, - попьп"ался парировать Фетэ. Думаю, он не понял, к чему я клоню.

-    Комиссия исследовательской станции доверит экспериментальную форму экипажу, командир которого не заметил наличия проверки? Командир которого не в состоянии услышать подоплеку вопроса? Я думаю, тут важно пояснить, что сейчас важно не столько то впечатление, которое Йер производит на вас, сколько впечатление, которое ваша команда производит на меня. Я не стану подвергать опасности свой экипаж, соглашаясь на сотрудничество с сомнительной организацией. Откуда мне знать, что разработчики Кирра Каме достаточно квалифицированы? Пока впечатление отрицательное.

Фетэ растерялся. На самом деле растерялся и не смог этого скрыть.

-     Мои сотрудники надежны.

И вот он выдал себя с головой. Итак, первый вывод оказался верным. Передо мной стоял действующий научный руководитель, чья сфера деятельности не имела никакого отношения к военной тактике или анализу поведения.

-    Жалеешь, что не взяли первый сценарий проверки, а разработали более простой? - улыбнулся я, глядя собеседнику в глаза. Алый обод вокруг зрачков резко расширился, заполнив радужку, - я попал в точку.

-     Откуда у тебя сведения?

Что ж, и этого вопроса я ожидал.

-    Ты беседуешь, - я нарочно подчеркнул форму нашего общения, - с прыгуном на окраины. Я не был бы им, если бы не мог просчитывать настолько элементарные вещи.

На фразе «элементарные вещи» бесцветные брови Фетэ приподнялись.

-     Чего ты хочешь?

А вот это правильный вопрос. Давно бы так.

-     Полный доступ всего экипажа и куратора к проектным данным.

-     Это много!

-    Это разумно. - Теперь я подозревал, что беседую к тому же и с членом комиссии.

-     Если тебе откажут?

-            Тогда и я не согласен на Кирра Каме. Я не на Земле, чтобы работать вслепую.

И без того иду на уступки.

Фетэ все-таки не уследил за собой и скрестил на груди руки.

-     Какие?

-    Не прошу полный доступ до заключения соглашения, довольствуюсь данными проверочных нагрузок. Знаешь, как это называется у людей?

-     Кот в мешке?

Я улыбнулся, интересный перевод фразы на тала. Возможно, мой собеседник знает русский.

-     Неблагоразумный риск, - ответил я. - Но кот тоже сгодится.

Глава восьмая

Илмера Селене

-    Мелии Илмера, ты допускаешь составление протокола на основе получаемых нами сведений?

Какой глупый вопрос. Я удивленно взглянула на его автора. Он стоял напротив меня и все еще потирал шею. Не думаю, что после моего воздействия на его уной, осталась боль или неприятные ощущения, скорее, этот тала из клана воинов плохо перенес унижение. Он не любил проигрывать, а, может, испьп"ывал давно забытое родовое раздражение при виде ирра. Минуло не одно столетие, но мама предупреждала, что дети Жизни все так же порой находят внутри себя искру отторжения к детям Смерти. Ни одна ирра не вправе осуждать ни одного илла за эту искру,

-    Эомелии Катор, - как можно вежливее проговорила я, сложив руки перед собой в ритуальном жесте поклонения Смерти перед Жизнью. - Прими мои извинения за причиненную боль, и нет, я не допускаю анализ и переработку моих биоданных.

Катор устало вьдохнул и еще раз потер шею. Вообще-то для своего имени он был слишком молод, может, лет на пять старше меня. Наверное, оно освободилось в его роду и родителям не понадобилось обращаться к списку имен нового поколения.

-     Это необязательно, - буркнул он, указывая на мою ритуальную вежливость.

Я опустила руки. Катор чуть помедлил, потом продолжил, но без прежнего

раздражения:

-     Мелии Илмера, что движет твоими поступками?

Так это что-то вроде собеседования или опроса? Я не ожидала ничего подобного. Казалось, что если кого-то из нас начнут собеседовать прямо тут, в космопорту, то также, как Глеба сейчас, выведут в отдельное помещение, а не в зале отдыха пострадавших. Я знала, что остальные прислушиваются к нашему диалогу и с моей стороны, и со стороны Катора. Мы все даже разместились как там, на челноке, комнату условно пополам разделили. Я встала у окна, чтобы полюбоваться видом планеты в ожидании Иммэдара, и вот, пожалуйста, подошел их

капитан.

-            Слишком общий вопрос.

-            Что двигало тобой, когда ты продавала платье?

-            Я отдала имя, а после узнала про сердце.

Катор установил жест несогласия.

-    У землян нет имени, твой союз ийнэ не замкнут, а, значит, права тайны на деяния и их причины нет.

Я засмеялась. Совсем забыла это ощущение от общения с мужчинами тала с тех пор, как начала жить с Глебом и стала частью экипажа.

-            Почему тебя развеселил мой вопрос?

-    Я отвыкла, - искренне ответила я, - от сухого мышления тала. Я люблю Глеба, вот почему отдала имя и продала платье. Я знала, что не воспользуюсь входом никогда, что буду наказана, но его жизнь и талант стоили и стоят больше для меня.

Катор снова не согласился.

-    Разве земляне не склонны к низменным поступкам? Он мог воспользоваться тобой.

На этот раз я скрестила руки на груди в ритуальном вызове Жизни на спор со Смертью.

-            Ты забыл, с кем говоришь, эомелии Катор?

-            Ты не даешь забыть, - все так же недовольно отреагировал илла.

-            Кого вырастит энэ ирра? Еще одну дочь Смерти? Еще одну Ирра Эолуум-ма?

-    Так она девочка? - растерянно выдохнула я, глядя в глаза этого сердитого илла, позабыв обо всех ритуалах и формальностях.

На лице Катора проскользнуло недовольство собой.

-            Я не говорил этого.

-    Нет, ты задал, очевидно, важный вопрос. - Я постаралась взять эмоции под контроль. Мне так не терпелось рассказать Глебу! - Илла Эоруум-ма, ты напрасно волнуешься. Ее ана никогда не позволит мне причинить вред. Он смотрит глубоко, видит больше, чем ты или я.

-            Ты так в нем уверена? Повторю, круг ийнэ не замкнут.

-            Замкнут, - возразила я.

Катор поставил вопросительный жест.

Я улыбнулась и кивнула на земной манер - эти движения вошли в мою привычку и стали мне ближе.

-    Мужчины тала, чтобы установить позицию верности, прибегают к имени и соглашению - это удобно и надежно. Земные мужчины используют эмоции - это основано лишь на моем добровольном доверии в его любовь, поэтому неудобно и ненадежно с точки зрения тала, но это только снаружи. Нет ничего, что могло бы удержать Глеба, он день ото дня любит меня просто так, не ставя условия, не требуя платы за терпение, и это прекраснее, чем любая клятва.

-            Но гарантий нет, что день ото дня не закончится завтра.

-    Да отстань ты от нее, тупица! - Не выдержал Мансур. Он сидел на диване рядом с Аргой и, кажется, начал приходить в себя. Еще минут десять назад был притихший и все косился на свою руку, которую Арга не отпускала, а теперь смотрел на илла с гневом. - Ты ничерта про Глеба не знаешь! Он за Илмеру жизнь отдаст! Спорим, ты на такое даже в гипотетических размышлениях не способен!

Катор повернулся к Мансуру.

-            И тем не менее. Сегодня отдаст, а завтра?

Сур поджал губы и презрительно усмехнулся.

-            Это все? - удивился илла.

-    Эомелии Катор, - вмешался Тим, - в своих рассуждениях и вопросах ты ступаешь на зыбкую почву гипотетических предположений, это не выглядит достойным диалогом.

У Сура вырвался звук, похожий на тихое рычание. Он перешел на русский.

-            Так это все провокация с его стороны?

Я оглядела Катора с ног до головы чуть внимательнее и поняла, что, в самом деле, недооценила собеседника. Глеб бы догадался сразу.

-            Да, похоже на то. И я это упустила, повелась.

-            И я, - вторил мне Сур.

-    Я тоже только вот сообразил, - Тим задумчиво покусал нижнюю губу. - Глебу надо рассказать.

Илла беседа на чужом языке не понравилась, но о ее сути он, вероятно, догадался, так что сделал последний ход, больше рассчитанный на внезапность, нежели на хитрость.

-            Мелии Арга, почему ты так много держишь пилота за руку?

Мы все обернулись к ней, готовые вступиться, Сур даже рот успел открыть, но Арга его опередила. Голос ее прозвучал спокойно и восхитительно безмятежно.

-            Потому что она теплая.

Первым захохотал Тим, следом Мансур. Я попыталась сдержать улыбку, но не смогла. Никогда не знала подругу с этой стороны. Так вот какую тактику она вырастила для общения с многочисленными официальными лицами? Прямо и бесполезно отвечать на поставленный вопрос.

За общим весельем нас и застал Глеб. Он зашел в зал и окинул оценивающим взглядом присутствующих, затем тихо проговорил:

-            Пошли.

Внимание!!

Окончание будет доступно до 12:00 20.12.

Прода от 19.12 12:00

Глава девятая

Глеб

-    Как думаешь, сколько времени это займет? - Селене смотрела сквозь лобовое стекло на дорогу и нервно покусывала нижнюю губу. Автопилот вел смарт домой.

Я внимательно изучал профиль своей ирра и терпеливо ждал, когда она, наконец, расскажет, что же именно ее так тревожило.

-            Не знаю. Разве это важно?

Золотые глаза взглянули на меня. В этой маленькой перламутровой голове, определенно, тревога с пугающей скоростью перерастала в панику. Избранная мной тактика ожидания перестала себя оправдывать, поэтому я потянулся к панели и отодвинул оба передних кресла назад, освобождая себе пространство для маневра. Автоматика недовольно запищала, оповещая о смене кода безопасности. Смарт нырнул в ближайший карман отдыха на трассе.

Я взял Селене за талию и пересадил к себе на колени, спиной к пассажирской двери. Ее ступни оказались на водительском сиденье, и я невольно залюбовался их видом. Вся такая нежная, изящная, светлая, маленькая. Ее мать была права, даря ей имя Селене. Сверкающая - само совершенство. Мое пугливое буйное совершенство.

Золото в ее глазах не собиралось уступать место тьме.

-            Чем так встревожена моя ийнэ? - мягко, с улыбкой спросил я ее.

Отбросив облик рассудительной, разумной тала ирра, способной справиться с

любым врагом, она порывисто прижалась к моей груди, уткнулась носом в шею и заплакала. Обескураженный произошедшим, я замер. Просто впал в ступор.

Моя Илмера плачет?

Я с ужасом осознал, что никогда даже не задумывался о подобном. Мы вместе вот уже пять лет, а мне в голову не пришло, что хрупкая девочка, которой я сердце подарил, способна проливать слезы. Что я за кретин такой?

Сообразил, что как замер, так и сижу, даже не обнимаю ее. Я поспешно прижал ее к себе и начал поглаживать по спине. Приник щекой к ее виску, слушая прерывистые всхлипы. Сердце на части разрывалось от боли за нее, от ярости на себя, от бессилия.

Моя нежная, прекрасная, пожалуйста, не плачь! Я сделаю все что угодно! Только не плачь!

-    Нейри, - произнес я и перешел на русский, голос предательски сорвался, - моя прекрасная анши, кто тебя обидел? Это тот илла? Я его убью. Он пропадет тихо, никто не узнает.

-            Вот именно, я - анши, - всхлипнула Селене и только сильнее зарьдапа.

Отлично! Вместо того, чтобы помочь, я лишь ухудшил ситуацию. Захотелось что-

нибудь разбить, желательно, свою же голову.

-    Им, - она тихо икнула. Это прозвучало забавно, и в другой раз я бы рассмеялся, но не сейчас. Сейчас мне хотелось удавиться. - Иммедар, анши...

Селене шмыгнула и перешла на русский.

-    Я - охотница ирра, - она снова всхлипнула. - Каме - девочка, тот илла сказал. Глеб, я не гожусь быть энэ, я все испорчу!

В новый жизненный поворот я вписался не сразу. И все? В этом была причина слез? Я раздраженно выдохнул, приподнял ее за плечи со своей груди и заглянул в золотые заплаканные глаза.

-            Ты хочешь быть ее энэ?

Она в очередной раз шмыгнула припухшим, покрасневшим носом.

-            Я не могу.

Глупенькая!

-            Я не спрашиваю, можешь или нет. Я спрашиваю, хочешь или нет?

Селене прерывисто вздохнула, покусала губы и с виноватым видом кивнула.

-            Вслух, милая!

-            Хочу, - прошептала она, совсем поникшая в моих руках, - но я же не должна...

-    Мне плевать, что должна, а что нет! Я знаю, что ты будешь лучшей энэ из всех, хотя бы потому, что сомневаешься в себе. Глупцу не объяснить, что он глупец, в силу того, что он глуп. Только умный способен усомниться в себе. На этой планете чересчур много уверенных в себе болванов, которые живут по принципу «мое мнение - единственно верное», но плачешь у меня почему-то ты!

Я обхватил ее лицо ладонями, большими пальцами стер влагу в уголках глаз и поцеловал кончик носа.

-            Я люблю тебя, Сверкающая, - наверное, впервые произнес ее имя на русском.

Селене беспомощно уставилась на меня. Страх ушел из ее глаз, наконец-то

уступив место тьме.

Точно впервые. Странно. Про себя я повторял это так часто.

- А ты? - она моргнула и ожила. - Как ты...

Я усмехнулся.

-    Сомневаться в себе - это первое, чему я научился. Невозможно строить вероятности, будучи уверенным в каждом уже найденном пути. - Я вновь вернулся к злости. - Этот тупица илла тебя надоумил?

Она снова шмыгнула и прерывисто вздохнула. Выглядела при этом такой виноватой.

-    Расстроилась, что поддалась влиянию? - До чего же она милая, когда беспомощная!

Она кивнула и опять взялась кусать губы. Кто бы мог подумать. Такой тупица, как я, не мог подумать. Когда-то давно я видел в ней девушку, о которой необходимо заботиться, которую нужно защищать. Когда же у меня вошло в привычку думать о ней, как о неуязвимой и всесильной? Впредь такой ошибки не допущу. Черт! За сегодня уже вторая!

Я улыбнулся, глядя на припухшие, алые губы, растрепанные перламутровые пряди и черные грустные глаза.

-     Ты очень красивая, когда плачешь.

Ее брови удивленно приподнялись, а потом она смутилась, и это было так нежно и сексуально одновременно, что в голову полезли совсем не подходящие ситуации мысли.

-    И соблазнительная, - добавил я. - Действительно рад, что отправил Тима с докладом к Крону, а Сура забрала Арга.

Селене заулыбалась моим словам и бросила на меня исподлобья кокетливый взгляд. У меня мурашки по спине пробежали. Она так может? Она на самом деле только что флиртовала со мной! Черт! Внутри все перевернулось от восторга.

-    Селене, - беззвучно прошептал я, завороженный этой незнакомой ее гранью. Руки сами собой спустились на ее шею - так я мог большими пальцами очерчивать ее скулы.

Переливающиеся всеми цветами радуги в лучах кюн, ресницы опустились вниз и вновь приподнялись, лишая меня воли и разумных мыслей.

-    Ты назвал меня нейри, - проговорила она неуверенно. Что мне нужно сделать, чтобы она впредь со мной иногда была такой?

-    Ты - моя нейри, - легко подтвердил я. - Моя богиня с момента, как я тебя увидел.

Я наблюдал, как шевелились ее губы, пока она пыталась оформить свое любопытство в новый вопрос, и думал о поцелуе, о ее совершенном теле под покрытием скафандра. Снять его будет сложнее, чем рубашку.

-    А ты, - она запнулась, и золотой ободок отчего-то снова стал расширяться. - Ты, правда, из-за меня убьешь? Это же не правда?

Я попытался понять источник ее страха. Мне солгать?

-    Правда, - решил я после секундной паузы. Ей лучше знать истину в любом случае.

Золото отступило, обожаемые мной глаза поглотила чернота. От неожиданности я издал звук, больше похожий на невнятное «х», чем на смешок. Моя прекрасная дочь Смерти испугалась вовсе не моего желания убить, а того, что я это не всерьез сказал, и, скорее всего, осудила себя за свои потребности.

Черт! Об этой стороне ее сущности я тоже раньше особо не размышлял! Ирра Эолуум-ма - дитя Смерти. Кюн-Нейр аншии апар Эолуум - Солнечная кошка, охотница ирра, несущая Смерть. Я всегда гордился девушкой, которую покорил, считал себя едва ли не сыном Удачи. Эта ирра оказалась в Солнечной долине, она захотела меня...

Солнечная долина? Меня вдруг пронзила догадка.

-    Кюн-Нейр, - повторил я и положил правую ладонь ей на грудь там, где билось сердце. - Солнечная кошка отправилась в Солнечную долину.

И смутил ее в очередной раз.

-     Это очень глупо, да? - прошептала она.

Я засмеялся.

-    Ирра Илмера, когда я перестану в тебя влюбляться снова и снова? - Это истина, бесконечная невероятная истина.

Селене опустила взгляд и вдруг начала сосредоточенно перебирать пальчиками заклепки на моем животе. С удивлением понаблюдал за процессом. Я что, окончательно выбил ее из колеи? Я так могу? Серьезно?

-    Почему ты скрывала от меня эту свою сторону? - прямо спросил я. Она поймет, о чем я, она умная.

-     Потому что эта сторона слабая. Ты и так считал меня наивной.

Я положил пальцы левой руки ей под подбородок и заставил поднять голову.

-     Пять лет, Селене... - О чем она только думала?! - Пять лет!

В ее глазах заблестели слезы.

-    Ты всегда гордишься мной, всегда уверен, что я все могу. Мне нравится это, - она перешла на хриплый, едва слышный, шепот.

Я смотрел на нее и не мог поверить. Она командовала мной, распоряжалась, как ей вздумается, спорила, упрямилась, делала, что в голову взбредет, и все это, оказывается, отчасти было отражением моего отношения? Да, я сам желаю такого ее поведения, но это не значит, что желаю лишь его!

-     Я хочу тебя любой.

Она вздохнула:

-     Да, я поняла.

У меня в руках, должно быть, была самая грустная девочка во Вселенной. Я улыбнулся, любуясь трогательной картиной.

Охотница ирра, несущая Смерть. Моя нейри.

-    Я убью за тебя, не задумываясь, и умру, не задумываясь. В тебе моя слабость, и в тебе же моя сила.

Селене не нашлась с ответом, поэтому произнесла, что первое пришло в голову.

-     А Арга говорила, что люди ненадежные.

-     Арга Сура выбрала. Что она понимает?

Илмера засмеялась, причем так непривычно, но очаровательно, и плечами чуть повела. Ей как будто было немного стыдно за свое веселье. И тут я вспомнил.

-    Стоп. А не ирра ли Илмера при своем чистокровном называла другого землянина «надежным»? - Я с притворным недоверием сощурился, глядя в смущенное личико.

В груди появилось забытое недовольство. Конечно, Сур надежный, и она просто вслух констатировала важный для его психики факт, не позволяя ему обесценивать себя, но ревность есть ревность. Я человек, и хочу, чтобы моя девушка любила только меня.

-     Называла.

И вздох у нее получился при этом мировой скорби. Нет, ну, это уже слишком. Я же ее так поддразнивать не могу. А кто со мной спорить будет? Охотиться на меня кто будет? Кто будет сидеть на мне сверху и сверкать хищными глазами? Я ленивый, я хочу быть снизу и наслаждаться процессом!

-     Иди сюда. - Я взял ее за плечи и уложил обратно к себе на грудь.

Селене не сопротивлялась и, даже когда я ей косу распускать стал, не

пошевелилась. Осторожно прядь за прядью я сначала расплел ее иммешанкар, затем помассировал кожу на затылке и шее. Она млела, порой тихо стонала от удовольствия.

Когда она окончательно расслабилась под моими пальцами, я дотянулся до панели и перевел смарт в режим отдыха пассажиров. Остекление потемнело, потеряв прозрачность, яркость внутреннего освещения плавно снизилась. Предвкушая дальнейшее, я стал сворачивать заклепки на скафандре Селене, идя сверху вниз: от шеи и правого плеча до бедер.

-    Что ты делаешь? - Интерес она все же проявила, но, по-прежнему, без намека на возмущение или сопротивление.

-     Снимаю ненужное, - с улыбкой констатировал я.

-     А.

И все?

Я рассмеялся.

Закончив с заклепками, снова приподнял ее и спустил верхнюю часть комбинезона до талии. Дальше маневры предстояли посложнее. Я откинул спинку водительского кресла назад и аккуратно уложил туда Селене. Черные бездонные глаза внимательно, с меланхоличным интересом наблюдали за мной. Я невольно залюбовался ее лицом, тонкой длинной шеей, линиями острых ключиц и обнаженной грудью. Окруженная ореолом перламутровых волос, такая податливая и доверчивая, она порождала в крови острую потребность обладать ею здесь и сейчас. Стараясь не спешить, контролировать страсть, я снял с нее скафандр и выбросил на заднее сиденье.

-     Иммэдар, - беззвучно проговорила она.

Не в силах сдержаться, я склонился и поцеловал эти губы, проник языком в ее маленький, горячий рот. Моя плавная, сговорчивая девочка, ты можешь быть послушной.

Я положил ладонь на ее грудь и почувствовал, как она выгнулась мне навстречу. Спустил руку ниже и проник пальцами между ее ног. Должно быть, слишком спешил, но с Селене всегда так, она сжигала меня изнутри каждым своим движением и взглядом. Почувствовал, как напряглись ее бедра, а по телу прошла волна дрожи.

-     Иммэдар, - всхлипнула она мне в губы.

Теперь ее глаза были закрыты, а дыхание сбивалось. Из-за меня ей не хватало воздуха, но останавливаться я был не намерен. Она моя, и кончит так, как я пожелаю. Я ловил ртом ее стоны, а после опускал взгляд вниз и наблюдал за своей рукой. Такая... Я вдруг понял, что хочу, чтобы она услышала это.

-    Ты такая узкая и влажная, - едва слышно проговорил я, и увидел, как широко распахнулись темные глаза. Золото затопило их на доли секунды, а потом исчезло, и она вновь задрожала.

-    Тебе нравится? - Если она подумала, что это все, что я произнес вслух, то глубоко заблуждалась.

Новая вспышка страха разожгла ее страсть еще сильнее. Она выгнулась и хрипло выдохнула:

-     Миэлке.

Глава десятая

Илмера Селене

Что он делает? Что он...

Его поцелуи были такими властными, совсем незнакомыми, но потрясающими. Движения его пальцев во мне не были грубыми, но такими жесткими, резкими, они сводили с ума.

-     Тебе нравится, Селене? - повторил он настойчиво.

Свой голос я услышала будто со стороны. Это походило на всхлип:

-Да.

-     Ты больше ничего не станешь скрывать от меня?

Он что, наказывает меня?

-    Нет. Да, - я попыталась справиться с хаотичным потоком мыслей, ища правильное понятие для ответа. - Не стану.

Что происходит?

-     Хорошая девочка.

Тело пронзила вспышка острого наслаждения смешанная с недоверием и возмущением. Он меня хвалит за послушание? Я...

-    Гле-эб, - непроизвольно вырвалось у меня. Он, кажется, погрузил в меня еще один палец или сменил манеру движения - я была слишком захвачена водоворотом блаженства, чтобы разобраться, что именно произошло.

-    Да? - Он улыбался. Я чувствовала его улыбку на своих губах. - Хочешь больше?

Хочу! Я могла бы произнести это вслух, но он целовал меня снова и так же настойчиво. Иммэдар, он обладал мной буквально и целиком: его язык проникал в мой рот, его рука была между моих ног. Он подавлял. Владел мной. И мне это нравилось! Во имя Эолуум, мужчина, возьми меня! Из груди вырвались рыдания. Я больше не могла выносить эту пытку.

И вдруг он покинул меня. Я вздрогнула от прикосновения прохладного воздуха к телу там, где только что был он. Испуганная таким поворотом, я открыла глаза и счастливо выдохнула. Он не ушел, он лишь сел, чтобы снять скафандр.

Эти заклепки. Я подалась к Глебу, желая помочь ему повернуть поскорее все, но он почему-то поймал мои руки, опрокинул меня обратно на сиденье и навис сверху.

-     Я разрешал тебе вставать? - Он совсем не шутил и не играл.

-    Нет, - неуверенно проговорила я. Он сердится на меня? Или нет? Что происходит?

Иммэдар коснулся моих губ легким бережным поцелуем.

-    Жди. - В голубых глазах горел странный огонь, которого прежде никогда не было.

Нарочито медленно он уложил мои руки у меня над головой, с нескрываемым восхищением оглядел меня от макушки до пят и только после этого вернулся к своему скафандру. Страшась пошевелиться, я так и лежала, дожидаясь его. И было в этом страхе и ожидании нечто безумное: я получала удовольствие от своей позы, от своего подчинения воле Глеба. Дрожь все так же волнами проходила по телу. Заниматься со мной любовью, доводить до исступления он мог, не прикасаясь ко мне. Теперь я это знала.

Он не торопился, а когда, наконец, избавился от скафандра, то все так же плавно, не спеша, вернулся к моим губам. Его правая ладонь заскользила по моему бедру, а левая прижала мои запястья к подголовнику. В порыве нетерпения я раздвинула ноги и тут же испуганно взглянула ему в глаза. Вдруг он опять накажет, заставит ждать? Я не хочу!

-    Хорошая девочка, - улыбнулся он, прежде чем одним сильным движением войти в меня.

Я зажмурилась и закричала.

-    Моя нейри, - его голос у моего виска звучал так мягко. Меня трясло. Я не помнила себя, не понимала, что чувствую и что делаю, я лишь слышала его и подчинялась.

-     Громче, нейри.

Он такой великолепный, такой несравненный!

Кажется, я снова и снова до хрипоты повторяла «Иммэдар». Он мучил меня, изводил и не отпускал. Такой большой, такой сильный. Я ведь никогда не умела сопротивляться ему по-настоящему. Какой победы он хотел снова? Из груди вырывались то стоны, то рыдания.

-    Селене, - с этим шепотом он снял железный контроль и я, наконец, получила свое дикое живое пламя. Во имя Эолуум, как этот мужчина кончает!

Я исполню любой его приказ, любой каприз, я убью за него, я умру за него!

Тяжело дыша, он отпустил мои запястья и прижался губами к моему виску.

-    Я люблю тебя, Селене. - Шепот был едва различимым, но от него у меня по телу мурашки пошли.

Почему я не умею быть такой, как он? Не могу выразить ему свои чувства так же ярко? Все, что у меня есть, это мои слова, но их же всегда не хватает, они всегда слишком пресные в сравнении с эмоциями. Когда-то я полагала, что могу все пояснить с помощью языка, - наивная. Впервые за все время с Глебом мне вдруг стало немного страшно. Что если на пути нам встретится девушка, земная девушка, способная быть таким же пламенем? Если она вспыхнет для него и затмит меня? Нет, я знаю, Иммэдар никогда не оставит меня и не предаст, но что если глубоко внутри он будет испытывать влечение к другой? Я не хочу так!

-    Ты снова боишься, - мягко проговорил Глеб и погладил пальцами мою скулу, потом очертил линию губ. - Чего испугалась, моя Селене?

-     Чертовы глаза, - зло выдохнула я на русском. Постоянно меня сдают ему.

-    Ирра Илмера! - с притворным негодованием проговорил Глеб и рассмеялся. - Я научил тебя плохому - мы это еще обсудим. Чего ты боишься?

Он приподнялся на локте и ласково оглядел мое лицо.

И как ему пояснить? А ведь я только что обещала не скрывать больше ничего.

-    Боюсь, что ты меня разлюбишь, - сказать это было неимоверно сложно, хотя со стороны могло показаться иначе.

Глеб выглядел пораженным, у него даже смешок недоверчивый вырвался.

-     Что? Почему? - Еще и заулыбался.

Его реакция причинила боль.

-     Потому что я не умею как ты. Я умею только говорить, и все.

Он перестал улыбаться и нахмурился.

-    Мы же вроде как это уже обсуждали, - он говорил мягко с нежностью, но боль почему-то не отступала. - Селене, я знаю тебя всю и очень люблю!

Досада заполнила разум. Я все испортила. Он такой потрясающий, принял мои слезы, мою слабость, и был такой восхитительный, с ума сводящий секс, а я все испортила!

-     Глупенькая...

Он сказал это все с той же нежностью, но меня как будто волной накрыл гнев. Что он себе позволяет? Я сердито выдохнула и попыталась выбраться из-под него. Глеб поймал меня за талию и прижал к себе.

-     Далеко собралась?

Я чувствовала спиной его вздымающуюся грудь, мое бедро упиралось ему в пах. С плохо скрываемым удивлением я отметила, что он снова меня хочет.

-    Селене, - он очертил кончиком языка контур моего уха, а после прикусил мочку. Я попыталась справиться с телом, что предательски желало выгнуться в ответ на ласку. - Во-первых, ты обнаженная на улицу не пойдешь. Я сам достану из багажа вещи.

От его слов внутри все загорелось. Иммэдар снова делал это со мной: распалял одной единственной фразой, одним движением.

-    Во-вторых, - продолжил Глеб, - мне нужен совет моего лингвиста-психолога по поводу странного поведения моей женщины.

Я растерянно замерла и открьла рот, намереваясь возразить, но тут же его закрьла. Усталый, расстроенный вздох получился сам собой.

-    Она рано потеряла мать, - неуверенно начала я. - Поэтому не по возрасту следовала правилам зрелости. Развитые тала, тем более ирра, независимы, неуязвимы, ничего не боятся. Но один чистокровный всегда знает о ней больше, а потом видит ее слабой и плачущей.

Глеб крепче прижал меня к себе, поцеловал волосы за ухом. Я попыталась справиться с подступающими слезами.

-    А еще этот чистокровный стал совсем потрясающий, многие тала его хотят, и на земле у него клуб фанатов есть, точнее фанаток, я смотрела соотношение, и все эти приглашения на интервью...

Глеб приподнял голову и взглянул на мой профиль, но лучше бы он этого не делал, мне без того было страшно говорить и больно.

-    А я... Я так не умею показывать чувства, и они пишут всякое. Вроде, она холодная... - Я взялась цитировать на земных языках то, что читала в сети, и что рациональная часть меня посчитала полной чушью.

Он едва заметно улыбнулся. Краем глаза я уловила это движение.

-     Это называется ревность, милая.

Что? Его фраза мгновенно остановила весь слезливый настрой. Я развернулась в его руках и взглянула в светлые ласковые глаза. Глеб рассмеялся.

-    Какое удивленное личико. Да, Ирра Илмера ревнует, но на этот раз по- настоящему. Притворяться расстроенным не буду, - он лучезарно улыбнулся и, как ребенка, громко чмокнул меня в нос. - Какое обиженное личико. Носик хотел, чтобы я убеждал ее в обратном? Или чтобы не наслаждался, что меня впервые за все время ревнуют? Ну, уж нет!

-     Плохой чистокровный, - пробубнила я. Как ни странно, его слова помогли.

-     Плохой и по уши влюбленный, - снова рассмеялся он. - Спросишь, в кого?

Я сердито выдохнула. Он никогда этого делать со мной не перестанет! Никогда! Как будто я его космос, где он постоянно прокладывает свои маршруты.

Полчаса спустя я сидела на пассажирском сиденье в рубашке, джинсах и пыталась осмыслить, как так вышло, что, будучи расстроенной и злой, я все равно умудрилась еще раз заняться с ним любовью, причем с еще большим удовольствием, чем прежде. Он хочет и получает, а я просто чувствую его желание и на все соглашаюсь, потому что не могу без его прикосновений и объятий, не могу без его поцелуев, без его запаха и без его этих вечных маршрутов в моей голове.

Довольный собой и жизнью в целом, чистокровный сидел рядом, вел смарт и временами улыбался, поглядывая на меня. Ему действительно понравилось, что я ревную. Поразительно. Как я сама не догадалась о причине своего раздрая? Это же очевидно! Даже когда он спросил совета у лингвиста-психолога, я начала профессионально, но тут же скатилась в эмоции. И илла вывел меня из равновесия только потому, что я уже была готова расстроиться.

Глеб потянулся к панели и зачем-то резко ввел аварийный код. Я с удивлением взглянула на его профиль. Ощутила дуновение прохладного воздуха со стороны своей двери, а потом он повернулся ко мне и одним резким движением шатри вытолкнул меня из машины на скорости. Все, что я успела увидеть, - блеск холодных сосредоточенных голубых глаз. Дальше было несколько тяжелых ударов о дорожное покрытие, секундная темнота и собственный дикий крик.

Евгения Чепенко Капитан прыгуна К2.0

Капитан прыгуна К2.0

К1.0 начиналась с посвящения моему мужу. К2.0 хочу начать благодарностью моему замечательному медконсультанту Одинцову Павлу, который терпеливо помогал доводить до ума все безумные авторские гипотетические «если». Благодаря ему Тимур получил свою уникальную и, насколько это было возможно, достоверную физиологию. Единственное, что от меня требовалось, примерно каждую минуту произносить фразу: «Паш, а теперь то же самое, но по-русски».

Глава первая

Илмера Селене

Раздался хлопок, его звук резанул по ушам. С абсолютным ощущением дикости происходящего я подняла голову. Дезориентация ушла почти мгновенно – спасибо сущности ирра, – я закрыла рот, остановив этот неестественный животный визг, и заставила мозг работать. Прямо перед моими глазами была обочина с барьерным ограждением, а за ней долина болот. Топи Туйла-Суу означали, что мы недалеко от платформы. Я оглянулась, ища глазами смарт.

Нашла.

Ругательства сорвались с языка. Я вскочила на ноги и, смешивая тала с русским, понеслась в направлении распростертого на покрытии Глеба. Смарт стоял рядом и дымился, очевидно, взрыв не повредил противопожарную систему. У машины вообще пострадала лишь сторона водителя. Часть складных пластин двери оторвало и раскидало по дороге. Большинство лежало, но несколько кусков буквально воткнулись в дорогу. Один из них торчал рядом с Глебом.

С подступающей к горлу паникой я упала на колени рядом с моим капитаном и проверила пульс. Его голова была запрокинута, глаза закрыты, под затылком виднелась небольшая лужа крови, но он дышал, и в груди билось мое чертово безотказное сердце. Смех смешанный с рыданиями вырвался у меня из горла.

Мое сердце! Оно не подведет!

Ирра Эолуум-ма! Я в один прыжок преодолела расстояние до смарта и вытащила аптечку. Аншии. Я слышу голос Великой Вселенной. Пальцы дрожали, когда я вернулась к Глебу, мой организм уже начал погружение в инстинкты предков, но я запустила процесс слишком поздно. Ремень стяжки легко проскользнул чуть ниже локтя на руке моего огненного мальчика. Я запустила микропанель и озвучила внешние повреждения системе. Техника тут же отреагировала, начав стягивать поврежденную руку, чтобы остановить кровотечение. Я позволила себе бросить лишь один взгляд на изуродованную осколками пластины отрубленную кисть, лежащую поодаль, но не более. Не думать, ирра, только действовать! К глазам подкатывали непрошенные слезы.

Я слышала мир, я видела мир, я ощущала мир – я есть жизнь, я есть суть. Кюн-Нейр аншии апар Эолуум. Ирра Эолуум-ма.

Мой пульс, наконец, замедлился, а адреналин упал до нужной мне отметки. Я проверила тело Глеба на иные видимые повреждения. Когда ничего не нашла, позволила себе выдохнуть с облегчением. Наряд помощи прибыл, когда я достала из аптечки ручной дорожный сканер. Пользоваться им мне не пришлось. Теперь Иммэдар был в надежных руках. Мы на Тала, это мой мир, и моя медицина.

Через минуту, прямо в воздухе, Глеб пришел в себя, а через пять тэнгери спасателей приземлился на крыше больницы. Все, что мне оставалось дальше, - ждать.

И я ждала. Отказалась покидать гостевой зал у операционных, несмотря на настоятельные просьбы медперсонала. Швы накладывали прямо там.

- Мелии Илмера, тебе нужно вывести себя из состояния аншии. Здесь безопасно.

Хирург, что курировала меня, повторяла это уже в третий раз. Ей пришлось остаться рядом со мной.

- Нет. – Если я пущу по крови адреналин до того, как узнаю что с ним, то просто сойду с ума, и не смогу в случае необходимости помочь. Я уже подвела его!

Что заметил он, чего не увидела я? Мои глупые эмоции чуть не убили его!

- Мелии Илмера, - еще раз начала врач. – У тебя тяжелое потрясение. Тебе нельзя сейчас быть аншии. Состояние может протекать неверно в сложившихся условиях. Ты исчерпаешь ресурсы организма и навредишь себе. Это безопасное место, поверь.

- Нет.

- Мелии Илмера, - терпения этой тала было не занимать, - я введу необходимую дозу успокоительного, и тебе не понадобится аншии для контроля реакций организма.

В этих ее словах я нашла для себя зерно смысла, поэтому ответила.

- С прибытием Крона или Гериона Пятого я выведу психику обратно. Еще Дугар-Нимаев Тимур подходит мне по параметрам, но он все равно с Кроном появится.

Врач плавным взмахом кисти дала понять, что мои условия ее устраивают. Она поднялась и покинула меня на некоторое время. Полагаю, о появлении указанных мною лиц ей сообщат по связи.

Первыми в гостевой зал вбежал Мансур, за ним следовала Арга. С момента начала операции прошло не меньше получаса.

- Энэ, - в глазах Сура я прочла панику, - что случилось?!

Арга села рядом со мной и хмуро оглядела мои ушибы и швы.

- Мы ехали по трассе, все было как обычно, только за рулем был Глеб. Я отвлеклась, а в следующую секунду… - В памяти вдруг появилось нечто осмысленное, заставив меня встрепенуться. Хирург была права, в аншии я вошла, находясь в состоянии шока, и это отразилось на моем мышлении и на моей психике.

- Что? – Арга взяла мою руку и погладила тыльную сторону ладони. – Что ты вспомнила?

- Там был ховербайк. Да! – Я закрыла глаза, возвращая себе полную картину. – Я заметила его, когда поворачивалась, чтобы увидеть лицо Глеба. Он опережал нас по соседней полосе, но почему-то слишком близко к машине.

- Что ты еще помнишь? – голос Арги успокаивал.

Я ощутила, как Мансур сел по другую сторону от меня.

Мысли неожиданно сорвались с места, заметались, и вместо нужной картины перед внутренним взором появилась изувеченная оторванная рука Глеба. Я распахнула глаза и практически в голос взвыла. Это не был крик тала и даже не был крик человека, из меня вырвалось что-то животное.

- Вы что делаете?! – в зал ворвалась моя хирург и отогнала друзей. – Мелии Илмера!

Она спустила с моего плеча больничную рубашку и приклеила инъекционный блок.

- Немедленно освободи организм от аншии. Это приказ. Препараты уже начали поступать в кровь.

Волю лечащего врача, как пациент, я была обязана выполнить. С трудом я отказалась от жесткого контроля над телом и тут же провалилась в дикую слабость и сердцебиение. В голове шумело, перед глазами прыгали звездочки, в сознании клубился туман.

- Мелии Илмера, - как будто издалека донесся до меня голос медика.

- Нет, - зло отчеканила я. – Отсюда не уйду.

- Дочь!

- Папа, - прошептала я, проваливаясь в тяжелую неприятную дрему.

Меня подхватил липкий серый туман. Сквозь него не проникал свет и звук, как подушка, он обволакивал меня и душил, но что самое отвратительное, он лишал меня возможности двигаться и кричать. Молча наблюдать – вот моя доля. Наблюдать, как высокий худощавый парень в гоночном панцире догоняет мой смарт, снимает защитный экран своего спортивного ховера и оставляет на крыле таблетку военного «бычка». Это землянин, потому что громоздкого, калечащего оружия на Тала давно не существует, да и держится он на своем ховере неуверенно для гонщика. Панцирь ему нужен для маскировки и защиты от столкновения. Наверное, столкновения с нами, ведь всерьез покалечиться на дорожном покрытии можно только на Земле, где до сих пор безопасность – предмет экономии.

Злоумышленник промчался вперед, а из смарта выпала я и пронзительно закричала, но эту историю я уже знала, мне нужно было увидеть Глеба! Я здесь, ради него!

Иммэдар открыл обе наши двери одновременно, но потерял драгоценные мгновения, спасая меня. Он выпрыгнул в тот момент, когда «бычок» сработал. Я силилась рассмотреть серийный номер на таблетке, но моего зрения отчего-то не хватало. Цифры были слишком скользкими, расплывчатыми, постоянно менялись, мерцали, как живые. Туннельное лезвие, рассчитанное, очевидно, на уничтожение сидящих в салоне, ослепляющим снопом света вырвалось наружу, срезая все на своем пути, тут же втянулось обратно в «бычок» и разорвало дверь. Иммэдар спрыгнул на дорогу в промежуток между первой и второй волнами поражения. Его левая рука попала под лезвие, а после, когда он уже лежал там, истекающий кровью, долетевшие осколки изувечили ее.

Автоматика остановила смарт, и та вторая я бросилась спасать Иммэдара. Я знала, что она все сделает правильно, поэтому постаралась, как можно дольше, следить за владельцем ховербайка. Он притормозил прямо посреди дороги и оглянулся, чтобы оценить результат злодеяния. Панцирь великолепно скрывал его личность. Ничего толком разобрать в его внешности я так и не смогла. Он расплывался так же, как цифры на таблетке. Но ему точно не понравилось, что я цела. Не знаю, почему я так решила. Что-то… Что-то….

- Это мой смарт, - сипло прошипела я на русском и облизала губы. – Папа.

- Да, дорогая! – Я почувствовала его руку на своей, а себя полулежащей на больничной кровати. – Присядь. Я дам воды.

Я открыла глаза. Глубокий вдох, в котором по ощущениям нуждалась, получился хрипловатым. Я откашлялась, села и приняла из рук отца воду.

- Глеб, - просипела я между глотками. Шов на правой руке саднило, а сама рука онемела до самого плеча, я постаралась забыть о боли.

- С ним все в порядке. Основная серия операций завершена. Из сна его запланировано выведут через час. Сейчас ему создают новую конечность на базе утерянной.

- Хорошо, - я огляделась. – Тим? Крон?

К моему удивлению в палате, кроме нас с папой, был еще эомелии Мио. Он сидел поодаль, возле окна, почти не шевелился и молчал, смотрел только на меня хмуро.

- Они оба в зале. Представители мэйти тоже здесь, дорогая. Их оперативная группа контролирует территорию больницы, опрашивает ваш экипаж и работает на месте случившегося, - последнее слово далось папе с трудом.

- Это мой смарт, - повторила я, потеряв интерес к незваному посетителю. С ним и его присутствием разберусь позже. Глава Пятого дома не должен быть втянут во взаимоотношения дочери с первородным. – В дороге мы поменялись местами. Убить желали, прежде всего, меня.

Я перевела дыхание. Мне нужно было изложить отцу все выводы, которое сделало мое подсознание во время сна, но сил катастрофически не хватало.

- Там был землянин на ховербайке в панцире гонщика. Точнее, возможно, землянин. Навыки вождения у него не соответствовали минимальному школьному курсу тала. И повреждения смарта, звук взрыва… - Я тряхнула головой, справляясь со слабостью. – Это похоже на таблетки с последнего локального конфликта на Земле. Помнишь «Баффало»? Я уверена, что это был один из запрещенных «бычков». Землянин поставил таблетку на дверь.

Отец хмурился и ждал моих дальнейших слов.

- Иди, - я коснулась его руки. – Скажи.

- Дочь, почему вы поменялись местами?

Я смутилась, но не позволила неуместным эмоциям взять надо мной верх.

- Я была расстроена и выбита из колеи утренним неуместным испытанием. Глеб меня успокоил, а потом у нас был секс, мне было лень даже адрес вводить в систему. Он всегда обо мне заботится, папа.

- Я знаю, - отец похлопал меня по руке и поднялся. – Я быстро вернусь и обязательно с хорошими новостями. Он в безопасности, дорогая.

С этими словами папа покинул палату, а я потянулась и налила еще воды в стакан.

- У входа охрана мейти, - очень тихо проговорил Мио. – Вся твоя команда по очереди заходила сюда, пока их не забрали.

У меня не было сил на общение с этим тала, поэтому я выпила воды, подняла изголовье кровати выше и откинулась на него, прикрыв глаза.

- Ты зовешь его Иммэдар. – В голосе эомелии послышалась боль. – Красиво. Это тайна?

- Нет, - ответила я. – У него нет тайн.

- Он пожертвовал собой, чтобы спасти тебя. Мы пишем это в контракте, - зачем-то констатировал очевидное Мио. – Но у вас нет контракта.

Он не ждал ответа, он, вообще, мне показалось, говорил сам с собой. Я не возражала. У Глеба имелись некие планы, связанные с этим тала, и у меня не было никакого желания их портить сиюминутной вспышкой агрессии. Просьбу оставить меня в одиночестве нужно было сформулировать, как можно вежливее.

- Эомелии Мио, - начала я. – Полагаю, разрешение навестить меня ты получил у моего отца. Я принимаю твои добрые пожелания, но прошу оставить теперь. Усталость не позволяет мне продолжить всякое общение.

Мио без слов поднялся, а после я получила самый настоящий поклон к уважаемой тала. На этом эомелии покинул меня. С одной стороны, я была действительно удивлена социальным действием первородного и хотела знать причину, с другой стороны, выдохнула с облегчением. Выясню как-нибудь потом. Я прерывисто протяжно вздохнула и просто позволила на время отчаянию взять верх – никто ведь не видит. Слезы немедленно покатились по скулам из-под закрытых век.

Я чуть не потеряла его! Я чуть не потеряла его!

- Я чуть не потеряла его, - беззвучно проговорила я. Губы отказывались повиноваться.

Закрыв лицо неповрежденной ладонью, я зарыдала в голос достаточно тихо, чтобы не привлечь внимание снаружи.

«Глеб», - беспрестанно повторять его имя вышло само собой.

Лада была права, все это время она, конечно же, была права, стараясь оградить сына от меня. Она любит его, и ее инстинкты верно подсказывали ей источник угрозы.

«Она и нашла». – Я, действительно, его нашла.

Эта землянка никогда не примет меня, но я не стану возражать – такова реальность. Я забрала ее сына и не уберегла его.

Глава вторая

Глеб

Селене. Селене. Селене.

Я зову или так бьется сердце? Сердце. Надо замолчать. Я внутри себя. Не контролирую тело. А значит, способен разомкнуть круг ийнэ, выдав имя.

Моя Илмера. Где она? Если я мыслю, значит, тала погрузили меня в медицинский сон. Она где-то тут. Нужно очнуться, выйти, отыскать ее, а потом все остальное. Она уцелела. Она справится.

Если я тут, то я жив, но не цел. В чем я не цел?

Необходимо усилие, одно яркое усилие. Я знаю, где в глубинах моей головы оно прячется. Там, где ее перламутровые волосы касаются моей кожи, а дыхание щекочет шею или грудь, где ее тонкие пальцы поглаживают мои шрамы, а черные глаза с восторгом наблюдают за мной. Ирра Илмера, дочь великой ирра Мефис. Мелии миоэлу аматэ аншии Эолуум-ма. Кю-Нейр мелии ирра Илмера…

- …ийнэ миэлке Иммэдар-ма. – Я услышал свой собственный хриплый шепот и обрадовался, ведь это все, что я произнес вслух. Речь пациента во время операции врачебная тайна, но я хотел, чтобы истинное имя моей ийнэ не знал никто. Оно принадлежало и принадлежит лишь мне. Я сохранил тайну.

- Илмера, - настойчивее повторил я, силясь открыть глаза. – Где?

- Твоя спутница получила незначительные травмы и отдыхает в палате. – Голос этого тала был спокойным и добродушным – редкое качество на этой планете. Я был несказанно благодарен незнакомцу за столь скорый ответ.

- Крон, - продолжил я. – Сюда.

- Твое тело все еще обездвижено. – Возразил голос. – Операция не закончена. Я прошу тебя перестать противиться сну и отвлечь уной от времени.

- Нет.

Другойголос поблизости выругался на тала – тоже великая редкость.

- Осталось не больше десяти минут, человек, - прошипел второй. – Посторонним вход в операционную запрещен.

Мне, наконец, удалось приоткрыть глаза. Белый рассеянный свет проник сначала сквозь ресницы, а после, когда я медленно поднял веки, ударил по зрачкам, заставив снова зажмуриться.

- Глупый человек, - прошипел эмоциональный хирург на тала.

- Не надо нервничать, эомелии, - просипел я, вновь открыв глаза. – Хочу знать и видеть. Мешать не стану.

В поле моего зрения показалось озабоченное лицо мужчины средних лет. Он внимательно оглядел мои зрачки, затем просканировал их и успокоился.

- Все в порядке. – Это был обладатель добродушного голоса.

Следующей моей целью стала шея.

- Я анестезиолог Иссея Э-один. – Представился мой новый знакомый. – Глеб Вешняков, в инциденте ты потерял левую руку ниже локтя. Она подлежала частичному восстановлению, именно поэтому операция занимает не обычные десять минут, а полных полчаса. Эомелии Лэйнай комбинирует искусственные составляющие с твоим биологическим материалом. Прошу тебя, не нужно двигаться. В противном случае, я буду вынужден ввести снотворное.

- Хорошо.

- Эомелии Глеб, ты хочешь, чтобы я погрузил тебя в сон на указанный срок конца операции?

- Нет. Но я хочу видеть происходящее. – Я как-то слышал от одного гибрида еще во время первой ступени, что в операционных обязательна по закону система зеркал и камер на случай экстренного самооперирования, но с Тимом этот вопрос обсуждать как-то не приходилось. Воистину, на Тала стараются предусматривать все, даже самое невозможное.

Голос невидимки рядом со мной вновь вспомнил тяжелый сленг.

- Эомелии Лэйнай, ты - илла, - уверенно констатировал я. Только две ветви тала способны быть настолько агрессивными. С одной ветвью я навсегда связал свою жизнь, со второй ветвью я, как ийнэ ирра, по легендам был обречен враждовать.

- Глеб, ты уверен? – удивился Иссея. Несомненно, он имел в виду мое желание наблюдать за происходящим.

- Да.

Прошло несколько секунд, и перед взором появился экран. Иссея во второй раз удостоверился, что я желаю видеть процесс операции, и вывел изображение.

- Третья камера в основное окно, - тихо скомандовал я электронике. Это был вид сверху.

Левая рука была зажата в камере эм, об их устройстве в свое время я выслушал не один восхищенный монолог Тима. Предназначенные для комбинирования живой материи с протезами, они производились комплектом из наборных секций. Обломки моих костей уже были сложены, а утерянные части дополнены искусственной тканью, образуя привычный скелет кисти. Холодный разум Каме восьмого поколения методично наборным методом восстанавливал, точнее делал заново, волокна мышц и сухожилий. Лэйнай контролировал процесс создания сети капилляров. Циркуляция крови временно велась через встроенную систему эм-суу.

- Я не рассчитал силу твоего уной, юный прыгун, - заговорил Иссея. – Не стану противиться, если ты подашь жалобу.

- Предпочитаю обходиться без жалоб, – отчеканил я. Оставалось совсем немного времени: эм приступила к слоям кожного покрова. – Мне нужна связь с представителем мейти. Они, ведь, уже здесь? Обратитесь к ответственному офицеру.

Я нисколько не сомневался, что эомелии Лейнай идея слушать переговоры во время операции в восторг не приведет, а эомелии Иссея мою просьбу выполнит, и не ошибся. Говорить приходилось кратко, силы быстро уходили на осознанный контроль мышц лица и языка.

Да, я сглупил. Подножка ховера отливала в лучах кюн прямо за перегородкой позади смарта. Блики бросились мне в глаза, когда я вышел из машины, чтобы достать из сумок вещи и убрать скафандры. Тала не выдадут права с таким навыком параллельной парковки. Ховер за нами не последовал, но через какое-то время догнал и сел на хвост. Гоночный панцирь водителя оптимизма ситуации не добавил, а я, как полный кретин, промолчал. Она ирра и моя ийнэ, ей я должен был сказать в первую очередь, еще там, в кармане, но нет!

Если бы не я, она бы не пострадала. С большой вероятностью и я бы остался при своих родных конечностях: ее реакции были и будут лучше моих. В чувственной сфере или в плане инстинктов она всегда острее, но я почему-то пользуюсь этим только, когда дело доходит до секса. Кретин. Дал слово Гериону заботиться о ней, и не сдержал. Я пойму, если Крон пожелает передать права курирования кому-то другому – это будет справедливо.

Тиму еще добавится работы с диагностикой экипажа, хотя он-то как раз только обрадуется. Подопечный с искусственной рукой или ногой – мечта этого нейроморфа. И все из-за уникальной технологии эм. Допусти его сейчас Лэйнай до участия в операции, вообще бы восторгам не было конца. У него с каждым годом в отношении Каме все более странные эмоции: любую форму пытается изучить и описать с точки зрения своей биологии. Как будто, ищет схожие черты. Впрочем, не «как будто», действительно, ищет. Паршиво быть единственным во Вселенной.

Диалог с представителем мейти больше из себя монолог представлял. Я пересказывал подробности произошедшего на трассе, а следователь в сопровождении Крона внимательно слушал и время от времени уточнял детали. Лэйнай заметно злился, но мысли свои держал при себе.

- Крон, ты ее видел? – Наконец, я закончил и получил возможность удовлетворить свои беспочвенные волнения. К тому же, где-то с середины переговоров, когда техника перешла к диагностике капилляров и нервных волокон, Иссея добавил видеосвязь. Теперь на главном экране я видел Крона. Взгляд этого тала, направленный на меня, был мягким и, возможно, отцовским.

Он с улыбкой кивнул.

- Да, она в полном порядке. Устроила тут только сложности медикам. Отказывалась уходить, пока у тебя охрана не появится.

Я засмеялся, лицо Крона при этом сделалось жалостливым. Ни разу не видел у него такого выражения, и это насмешило еще больше.

- Я так жутко выгляжу?

- Еще хуже, чем ты сейчас подумал, - мгновенно откликнулся Крон. – Илмере тебя пока показывать нельзя, тем более в тисках эм. Она и так полна жажды мести.

- Шутишь?

- Да. – Он рассмеялся. - Племянница, действительно, в порядке. Из повреждений только синяки и царапины незначительные. Ребята по очереди к ней бегают. Сейчас вот Герион от нее вышел.

Я увидел главу рода и постарался совладать с волнением, но вышло довольно паршиво. Лэйнай свирепо зашипел.

- Прости! – выдохнул я, глядя на экран.

К моему удивлению лицо Героиона приобрело выражение растерянности.

- За что? – Недоумевал он искренне. – Глеб, раньше я был обязан тебе за счастье и свободу моей дочери, теперь я обязан за ее жизнь.

- Я не сдержал обещание беречь ее.

Перламутровые брови сошлись на его переносице.

- В тебе говорит пережитый стресс и иррациональное чувство вины. Как только ты придешь в себя, увидишь, что я прав.

- Герион! – откуда-то вне поля видимости камеры донесся приглушенный оклик.

Он и Крон обернулись, а после возникла некая немая сцена, суть которой я не понял, но уловил общее тревожное настроение.

- Это Арга? – Я не мог пошевелиться, и от этого страх лишь быстрее поглотил мой разум.

Герион без слов исчез. Крон взглянул на меня и спокойно кивнул.

- Да.

- Что там?

- Очередные вопросы мейти. - Он врал. Крон, будучи офицером, владел этим навыком в совершенстве, но я прыгун, и мы давно знакомы.

- Ложь.

- Ох, парень, - выдохнул устало он. – Как старший офицер и куратор, прошу тебя сохранять спокойствие и не мешать врачам.

- Да. – Внутри будто пружина сжалась.

- Дело, действительно, в мейти. Ирра вышла из палаты, заглянула в глаза итэ Ани, с которым ты закончил беседу, и озвучила инмай Эолуум-ма – смертельный приговор. Как представитель власти, он дал свое одобрение…

Я закрыл глаза и задышал глубоко, считая про себя до четырех на каждый вдох и выдох.

- Договор между нашими планетами допускает охоту ирра на людей и гибридов, в том числе на территории Земли, при определенных условиях. – Крон констатировал очевидное, но это не раздражало, а наоборот, помогало быстрее собраться с мыслями. - Условия соблюдены, так что она в безопасности от любого недовольства со стороны правящих структур. Думаю, итэ Ани руководствовался вероятной выгодой от параллельного расследования. Навыки ирра уважаемы.

Илла, что собрал мне новую руку, презрительно фыркнул рядом.

- К счастью, обращение слышала Арга. К несчастью, ирра есть ирра. Исчезла из больницы она быстро и невидимой для системы слежения.

Внутри все кипело.

- Девчонка чертова, - зло процедил я на русском. – Крон, она на одной из ближайших прогулочных площадок на этаже ждет почтовый дрон для средних грузов. Если успеешь, скажи, что ийнэ хочет с ней.

Крон нервно усмехнулся и исчез. Иссея свернул потухший экран. Я видел взгляд этого тала, направленный на меня. Там читалось любопытство и уважение. Да, верно, я знаю, как работает ее голова. Знаю…

Но все равно допускаю ошибки! Чертова девчонка!!

Эомелии Лэйнай нервно запричитал.

Глава третья

Илмера Селене

Он будет злиться. Нет, даже не так. Глеб будет в ярости!

Внутри контейнера было темно, время от времени он раскачивался под порывами ветра. Я сидела на языке подъемника, скрестив ноги, и слушала тихое урчание дрона над головой. Звук успокаивал. Плечо неприятно ныло, но травмы были не столь существенны, чтобы оставаться в больнице. Дальнейшая регенерация тканей могла проходить и в полевых условиях. Как только эомелии Мио покинул палату, мне удалось успокоиться, очистить разум от стресса, и сделать ряд сомнительных выводов, делиться которыми с мейти я посчитала делом неразумным.

Итэ Ани получил подтверждение от систем безопасности транспортных магистралей о причастности землянина – именно это утвердило меня в необходимости действовать самостоятельно.

С одной стороны все выглядит четко и ясно: человек с человеческим оружием покушался на жизнь тала. Мейти займется поиском следов землянина и выяснением обстоятельств его прибытия на планету.

С другой стороны все, черт возьми, не сходится! Да, земляне, и впрямь, могут действовать глупо и прямолинейно, неосмотрительно, н Глеб мне это показал. Но я чувствовала, я не могла совладать с неясным, инстинктивным знанием, что если человек тупой, то он тупой во всем! Если этот землянин был настолько глуп, чтобы выдать свои истинные навыки вождения, плюс не учитывать, что за рулем будет ирра, то ему бы категорически не хватило мозгов обойти пограничные патрули. И даже усложняя иерархию, то есть, поднимаясь выше на ступень вслед за исполнителем к заказчику, я смело могу применить ту же логику. Если заказчику хватило ума найти способ провести через защитные системы Тала исполнителя, то ему хватило бы ума найти кого-то порасторопнее.

И если бы не вероятность попадания в цепочку переходов нескольких уровней исполнителей умного человека, отвечающего лишь за один процесс из многих, то я бы поделилась своей странной догадкой с итэ Ани. К сожалению, вероятность – всегда лишь вероятность.

Иммэдар, должно быть, уже в бешенстве. Я протяжно вздохнула и от расстройства поводила пальцем по прохладной стене контейнера. Сердиться на меня будет. Не люблю, когда он сердится на меня. Ему с новой рукой теперь никуда нельзя больше двух недель – это минимальный срок, который может хирург назначить. Я не могу столько ждать, следы остынут и исчезнут к тому моменту, как он окончательно поправится. Интересно, когда я ему это поясню, он поймет? Поймет, конечно, но сердиться все равно будет. Захотелось заплакать, я потерла пальцами глаза и тряхнула головой. Нельзя раскисать. Я же ирра… Нужно сосредоточиться на деле, и только!

Если действовал глупый человек по заказу Кимми Ли, то все в порядке, я оставлю правосудие жителям Тала и Земли, но если мои догадки верны, то некто на этой планете действует против нас с Глебом с неясными мотивами, а, значит, поплатится по законам Жизни и Смерти.

Глаза все же наполнились слезами.

- Энэ, аилу нэм. Мама, согрей меня, - я говорила беззвучно, не в состоянии сейчас избавиться от этой глупой сиюминутной потребности, - это ведь не Совет, правда? Ведь Первый круг не станет… Я же…

Я протяжно выдохнула и вновь совладала с нестабильной психикой. Тщательно стерла слезы и выпрямилась. Пусть так. Пусть даже попытка Шестого старца и его сторонников показать мою несостоятельность ирра аншии – я поймаю их за руку. Никто не смеет трогать моего ийнэ! Никто не смеет разрушать мой брак!

Мой брак?

Дрон плавно пошел на снижение, но от странного открытия меня это не отвлекло. Брак… У меня нет никаких юридических договоренностей с чистокровным, кроме документального подтверждения его вступления в Пятый род, и все же прямо сейчас я ощущаю Глеба именно так. Мой Иммэдар, мой ийнэ, мой землянин, мой капитан, мой защитник, любовник, муж. Это то, чему удивился Мио: у нас нет контракта, но Глеб ведет себя, как муж, а я отвечаю, как жена.

Контейнер мягко встал на обочину трассы, в ста метрах от места аварии, и с тихим шипением раскрылся. Я вышла наружу, развернула браслет и разблокировала связь. В дальнейших изысканиях никак не обойтись без подробной карты местности с возможностью нанесения маркеров. Вместе с геоданными хлынул поток пропущенных вызовов и сообщений. Последние два были от Глеба. Пока я летела, операция закончилась.

«Я в палате».

«Вредная девчонка! Разблокируй маячок! Если не разблокируешь, я тебя накажу!»

Не знаю почему, но мне вдруг стало так легко и тепло, и уютно, и даже весело! Я засмеялась вслух. Все тревоги относительно его реакции на мой поступок отступили, сменившись на безграничную нежность. Как же я его люблю!

«Ирра Илмера!» - пришло третье сообщение, пока я стояла у обочины в компании почтового дрона и глупо улыбалась.

Я последовательно прислонила к поверхности маячка в плече под кожей указательный, большой палец, мизинец, средний и снова большой. Индикатор моргнул красным дважды, и на браслет пришло четвертое сообщение:

«Я тебя люблю, упрямая ирра. Так и знал, что ты там».

Конечно, он знал. Когда Иммэдар чего-то не знал?

Я подтвердила доставку заказа и отпустила дрон, после чего двинулась в направлении места аварии.

«А теперь позвони мне и расскажи, что именно ты не доверила мейти».

Командир. Я фыркнула. Вместо выполнения приказа остановилась на секунду, показала в камеру язык и отправила фотографию.

«Ирра Илмера!» - ответ не заставил себя ждать.

- Какое неподобающее поведение, - добавила я непроизвольно, шаря по поверхности дороги взглядом. Система транспортной безопасности и система безопасности платформы должны были дать полный маршрут ховера. Иными словами, местоположение злоумышленника не известно мейти, ведь итэ Ани отчего-то лично опрашивал свидетелей и пострадавших в больнице. Моему разуму никак не давали покоя эти болота, а значит, искать ответы мне предстояло среди топей. Территория Туйла-Суу обширная. Если бы я была тала, которая хочет обмануть безопасность, я бы отправилась именно сюда. Только понятия не имею как! Ни одного же съезда.

Я обследовала дорогу и обочину до самого ограждения мейти. Сотрудники службы с любопытством за мной наблюдали, но не мешали – думаю, итэ Ани успел отдать приказ. Не обнаружив ничего дельного, я отправилась обратно. Может, наездник свернул дальше, чем я рассчитала.

«Ищешь, где он мог уйти в топи?»

Я беззвучно выругалась на русском. Упрямый чистокровный! Итэ Ани тоже невозможен! Если бы он согласился показать записи, мне бы сейчас не приходилось гадать.

«Хочешь, достану видео?»

Вот же…Глеб!

Пришлось остановиться и ответить.

«Не смей. Ты нарушишь закон».

«Зато ты со мной разговариваешь».

Я тихо зарычала и побежала дальше. Передвигаться в больничной обуви было не слишком удобно, но выбирать не приходилось. В Туйла-Суу поисковых дронов не было, а, значит, в топи ховер не сворачивал, во всяком случае, итэ и его команде об этом известно не было. Разум, измученный стрессом, подвел меня? Я обманулась в догадках?

Глубокая царапина, длиной около двадцати сантиметров, на одной из секций отбойника заставила меня отложить на время унылые размышления. Прямо под ней красовался желтый маркер мейти. Ховер зацепил ограждение. Неужто, навыки вождения землянина настолько паршивы? Перебор с притворством или нет? Я сняла царапину и отправила ее Глебу. Метров через двести обнаружилась точно такая же отметина с маркером.

И все же…не дают мне покоя топи.

Невзирая на след, который явно вел к платформе, я перепрыгнула через ограждение, добежала до ближайшего технического подъемника и спустилась на землю. И вот тут среди запахов торфа, грибов и сырости я уловила едва заметный аромат прачечной. Одежда после чистки и обработки всегда получает одну из стандартных отдушек, на выбор владельца вещей. Ветер доносил запах откуда-то издалека.

«Что там нашла моя ирра?»

Я в последний раз фыркнула перед тем, как ввести организм в аншии, и ответила:

«Нашла на земле запах тала».

- Кюн-Нейр аншии апар Эолуум. Ирра Эолуум-ма, - едва слышно проговорила я в динамик и отправила запись Глебу вслед за своим сообщением. Он догадается по данным с маячка, но все же.

Усталость, боль, яркие эмоции мгновенно отступили, оставляя мне лишь спокойствие и сосредоточенность на избранном пути. Я присела и оценила вероятный маршрут прыжков. Первые двадцать метров было проще преодолеть вдоль трассы, используя служебный переход между секторами – так и поступила. Дальше с нижней платформы спрыгнула на ближайшую связку корней. Грязь под деревьями неприятно чавкнула, отреагировав на лишний вес. Кроме туйла в соленых топях произрастали кустарники Мииль – по ним мне было бы проще передвигаться, но на северной стороне они, к сожалению, были редкостью, так что пришлось так дальше и использовать в качестве тропы переплетения воздушных корней морских сосен. Идя вглубь болот, я порой на метр или два отклонялась от шлейфа.

Через несколько минут запах стал отчетливым, мое приближение нужно было замаскировать. Если у моей добычи в наличии имелся, скажем, простой гур для ландшафтных работ, а будь я на месте этого тала, то таковым бы вооружилась, мне его по топям не догнать. Экологи на гурах от диких нейр уходят, мне до такой скорости далеко. Я прыгнула на ствол ближайшей туйлы, взобралась на нижний ярус разлапистой кроны и по упругим веткам прошла на соседнее дерево. Передвигаться стала еще медленнее, но зато не с прежним чавкающим звуком. Чем ближе становился источник запаха, тем осторожнее я двигалась.

В конце концов, минуты через две, я настигла того, кого искала. Под кроной четырехсотлетней морской сосны стоял новенький гур без идентификационной насечки, на его задней платформе лежал гибрид лет двадцати. Закинув руки за голову и вытянув ноги во всю длину, он, казалось, улыбался и походил на спящего. Вот только жизнь в его теле не теплилась. У рулевой части, спиной ко мне, копошился тала. Его длинные волосы имели нейтральное плетение и были закреплены на затылке простым узлом, общее телосложение и движения говорили о зрелом возрасте, а бежевая накидка до пят, повторяющая одеяние древних старцев, мешала узнать о нем больше.

Я развернула рабочий экран с браслета и начала запись с одновременной трансляцией видео. Среди адресатов указала Глеба, Крона, отца и итэ Ани.

«Убирает данные, - тут же откликнулся итэ, - останови».

Дважды повторять мне было не нужно. Я могла бы не перестраховываться и приступить к поимке без дополнительного подтверждения, но на кону стояла судьба экипажа, а ребят я подвести не могла. Игнорируя шум, который произведу, я спрыгнула с ветвей на корни и за доли секунды преодолела расстояние до гура.

Не оборачиваясь, неизвестный сорвался с места, стоило трясине только хлюпнуть. Это был не просто тала, но илла. Невзирая на возраст, он ловко передвигался по корням, не уступая мне в скорости, и ни разу не показав мне свое лицо. Более того, итэ Ани со своими полномочиями не мог не включить запись видео со спутника, как только я свернула браслет, и тут илла головы ни разу не поднял. Установить его личность мейти не смогут - оснований проверять каждое зрелое дитя Жизни не будет.

Моя добыча целенаправленно двигалась вглубь болот, не имея при этом никакого транспорта, и это меня тревожило с каждой минутой сильнее. Туйла росли все ниже и реже, сама топь становилась жиже, в просветах между островками древней гнили появлялись окна морской воды. У этого илла был четкий план отступления. Я попыталась ускориться за счет менее крепких сплетений корней. Ноги промокли, но мне удалось сократить расстояние почти на метр. Еще немного, и я смогла бы совершить бросок на поражение уной, но илла, ощутил опасность. Он вдруг вскинул руки, сбросил накидку и нырнул в одно из окон. В последнее мгновение, перед прыжком, голову илла покрыл шлем медицинского скафандра, такого же, как у Арги.

С разбегу я подхватила бежевую ткань, не давая ей намокнуть и утонуть. Нырять в систему подземных морских пещер без скафандра и навигатора я, само собой, не собиралась.

Поисковый дрон мейти завис над головой.

Я осторожно положила накидку на ветви и принюхалась. Да, частично этот запах я уловила у трассы. Место прыжка илла мейти зафиксировали, слежку поставили, поэтому я могла смело вернуться к гуру со «спящим» гибридом, что и сделала. Там уже роились три дрона, прочесывая ближайший радиус от мертвеца.

«Ничего не трогать», - пришло предупреждение от итэ.

Но мне и не требовалось касаться. У ирра есть глаза, уши и нос. А у этой ирра еще и Глеб. Я вновь включила трансляцию, с теми же адресатами, и принялась исследовать сначала парня, а затем гур.

Ростом около ста семидесяти сантиметров, с темно-каштановыми волосами, симметричными правильными чертами лица, гладко выбритый высокопроцентный гибрид прилег, чтобы вздремнуть в тени туйлы и никогда больше не проснуться. Заметно мягкий, а в свете сканера еще и теплый, он скончался совсем недавно. Простой тренировочный костюм не выдавал принадлежности ни к одной из профессиональных или учебных сфер. На подошве спортивной обуви было немного пыли и влаги, но ни следа соли, грязи или сосновой коры. Я подняла руку с браслетом и сделала несколько снимков лица гибрида, после чего отправила их Глебу.

С гуром дела обстояли не лучше. На установление его истории у мейти уйдет времени больше, чем на установление личности мертвого парня.

«Сними приборную панель», - пришло сообщение от Глеба.

Я поменяла несколько ветвей, чтобы перейти от съемок грузовой платформы к рулевой части. Что конкретно заинтересовало Иммэдара, понять не смогла. Приборная панель ничем не отличалась от обычных систем гура. Я одним таким лично управляла, даже дважды, еще когда мама была жива. Ирра Мефис многое делала и для тала, и для этой планеты – поддержка программ разумного отношения к экосистемам входила в сферу ее интересов.

«Пришли мне снимки».

А все-таки что-то он там нашел. Я выполнила просьбу и спустилась к поверхности топи, изучая клиренс между трясиной и направляющими экрана. Именно в этот момент сверху спустились первые подчиненные итэ в своих бесцветных полевых костюмах.

- Ирра Илмера, - один из безликих спрыгнул рядом со мной на крону и указал на свой подъемник, - мы приступаем к работе. Сдай биоданные.

Я молча выпрямилась, кивнула и поднялась на борт тэнгери мейти.

Глава четвертая

Глеб

Тим с азартом изучал капсулу фиксатора на моей левой руке: она начиналась от самого плеча, полностью покрывала кисть и контролировала распределение нагрузки на ткани в соответствии с программой лечения, составленной эомелии Лэйнаем.

Правой рукой я увеличил область на одном из снимков, присланных Селене.

- Ха, это не навигатор, - воскликнул Сур у меня над ухом. Я повернул голову и взглянул на его лицо, склонившееся ко мне едва ли не вплотную.

- Юсуф, еще ближе, и я тебя поцелую. – Нет, я понимаю, он крайне эмоциональный, переживал за меня и все прочее, но это уже перебор!

Арга тихо засмеялась. Она сидела у окна и внимательно наблюдала за всем происходящим в палате.

- Маньяк, - беззлобно парировал мой пилот и даже не подумал отстраниться. – Знаешь, на что похоже…

Он потыкал пальцем в мой казенный экран: пролистал снимки, открыл видео, промотал и остановил на нужном ракурсе.

- Это напоминает…

- Одну из систем симуляции полетов в академии? – перебил Мансура Тим, бросив мимолетный взгляд на экран. – Да, Глеб догадался, гений, иначе бы снимки у Илмеры не попросил.

- Сам ты гений, - буркнул Сур. – Это из новых версий. Видишь, экран в свете Кюн отливает желтым напылением? Я Персу помогал с подбором техники на следующий год.

- И для чего оно? – Тим выпрямился, уставившись на Сура заинтересованным взглядом.

- Для вандалов, вернее, от них. Первогодки как только системы не курочат по неопытности.

Пора было прерывать диалог двух экспертов в сфере новейших разработок тала и обратиться к реальному. Учиться на ошибках прошлого я умею.

- Арга, взгляни, пожалуйста.

Она кивнула на земной манер, молча поднялась и приблизилась к моей кровати с правой стороны, как раз, где Сур над ухом сопел. К слову, сопеть он перестал. Он вообще, видимо, на пару секунд дыхание задержал, а потом с шумом прерывисто выдохнул. Стараясь не обращать внимания на странное поведение своего пилота, я повернул экран к Арге. На поведение Мансура она реагировала с поразительной безмятежностью, а ведь когда-то ругались по любому поводу.

- Глеб, - почти без акцента проговорила она, после минутного изучения материала. – А ты близко знаком с панцирями для гоночных трасс?

- Достаточно.

Она подняла на меня взгляд.

- Экзоскелет по своей сути похож на этот рукав, - она кивком указала на мое левое плечо и замолчала. Она явно не закончила, но и вопросительным выражение ее лица не было. Алые глаза в упор, выжидающе, напряженно смотрели на меня.

Сложить два плюс два не сложно.

- Внутри панциря никого не было, - уверенно проговорил я. – Им управляли с монитора, встроенного в гур. Считаешь, манеру вождения имитировали?

Арга чуть помедлила, размышляя над чем-то, затем процитировала Сура:

- «Первогодки как только системы не курочат по неопытности».

- Полагаю, это означает, что оператор мог оказаться новичком.

Алые глаза все так же внимательно изучали меня.

- Но мог и не оказаться, - продолжил я.

Она никак не отреагировала. Шарады – это забавно, но утомляет. Затылок все еще болел, а голова гудела. Я откинулся на спинку кровати и устало выдохнул, опустив веки, - требовался минутный перерыв.

- Сейчас, - прошептал я. – Потерял нить мыслей.

Думаю, на меня в основном так повлиял тот факт, что Селене, наконец, находилась в полной безопасности на борту тэнгери мейти. Пару часов сна, и я буду в порядке. Наверное.

Только спать без нее не могу. Вот ляжет у меня здесь, под боком, теплая, капризная девчонка, и усну, мгновенно отключусь, а она прижиматься будет, руку мою держать, пальцы мои перебирать, сосредоточенно их разглядывая, шрамы мои поглаживать.

Если гибрид удаленно управлял панцирем, используя его в качестве аватара, то… То что? О чем я думал? О чем-то очень важном. Мысль ускользнула на мгновение, и снова вернулась. То он вполне мог поставить бычок в кармане, когда мы с девочкой были наиболее уязвимы.

- Эй, ты как? – встревоженный голос Тима прозвучал над головой.

- Пытаюсь думать, - просипел я.

- Вслух думай, мы поможем.

Логично. Я откашлялся и, не открывая глаз, озвучил последний вывод.

- Может, убить не пытались. – Откликнулся Сур. - Крон сказал, Илмера тоже так посчитала, но исходя из другого факта, что за рулем она должна была быть. Ирра врасплох не застать.

- Нет, - я вздохнул, стараясь сосредоточиться. – Гибрид не мог не видеть, что за руль сел я. Черт, а можно мне пару дней без задач? Или хотя бы с головоломками сильно попроще. Бывает так, что все блага жизни за победу в эрудита дают, а?

Монолог вырвался случайно, уже в каком-то исступлении. Я даже засмеялся собственной тупой шутке.

- Глеб, - голос Тима прозвучал строго и в то же время, как будто, мягко. – Тебе становится хуже.

Я не видел, но почувствовал, что от меня отодвинули экран, а Сур с Аргой отошли от кровати.

- Я опущу спинку, - продолжил Тим, - и ты поспишь. Договорились? Хотя бы минут двадцать полежишь, ни о чем не размышляя.

- Не могу без нее спать.

Тим выполнил угрозу: голова на подушке начала плавно опускаться назад. И сил сопротивляться у меня не было.

- Не могу без нее спать, - это уже прозвучало совсем отчаянно.

Тим приложил пальцы к моей шее, проверяя пульс, как будто система жизнеобеспечения могла врать. Впрочем, Тим всегда себе доверял больше. Думаю, однажды эта его привычка перестраховываться, к которой тала, как правило, относятся со смехом, спасет моему экипажу жизнь.

- Она у мейти. Я свяжусь – это быстро, поверь. Она будет здесь в течение двадцати минут. Можешь засечь, если хочешь.

- Хочу.

Тим тихо рассмеялся.

- А теперь ты сделаешь, что я прошу. Помнишь туртропу на Косматку? Пройди ее, не отвлекаясь.

Перед внутренним взором возникла лысая вершина древней горы. Ее склоны были покрыты ельником, из-за чего она и получила свое название. Я через все холмы к ней за двадцать минут не поднимусь.

- Это ж тропа на трое суток.

- Я знаю, - усмехнулся Тим. – А еще я тебя знаю и твою скорость мысли. Давай делай, а я пойду ирру возвращать.

Из палаты точно выходили трое. Слух меня еще пока не подводил.

Не хочу задач, а он велел на Косматку подняться, - глухой что ли. Я протяжно вздохнул и припомнил начало тропы. Что там было? Большой выцветший стенд с техникой безопасности и правилами поведения в лесу. Нуднота. Читал один единственный раз, когда помощником проводника подрабатывал, и то по принуждению. Табличка «начало пути» в виде глупой форменной фуражки лесничества вкопана неудобно, прямо за стволом двухсотлетней сосны, гордости заповедника. Что еще? Ну, и деревянные мостки почти по всей тропе. Изначально их не было, был самый настоящий туристический маршрут, но отдыхающие из города ехали разные.

- Потные, ленивые, красные. – Это был личный злой стишок Сура. Его раздражало, что шерифа постоянно дергают спасать очередного городского неженку, свалившегося в овраг, или не рассчитавшего силы. В общем, когда нам было по тринадцать, лесничество популярную тропу сделало максимально удобной, с ровным подножием, ступенями и даже кое-где с перилами.

- Для тупых, - категорично заключил тогда Сур.

Пойду по маршруту для «тупых». Я не удержался от улыбки.

Первый километр довольно скучный, по низинам. Петляешь себе и петляешь, ручей раз пересекаешь. Что там дальше? Начало хребта, ступени ведут на заячий холм, на первую обзорную площадку со скамейками. Это скучно. За заячьим волчий, потом соколиный. А там есть красивый водопад, только надо с удобной тропы сойти и углубиться в лес на два с половиной километра. Вернемся, свожу Селене, поплаваем. В прошлый раз не догадался.

Я открыл глаза, приподнял левую руку и осмотрел новую кисть под прозрачной оболочкой перчатки. Какая-то она идеальная получилась: на коже ни одной родинки и следа от ожога на большом пальце тоже нет, ногти ровные, а я их в детстве грыз. Выходит, если бы мне отрезало правую, то сейчас шрамов от косилки бы не осталось. Интересно, Селене понравится или нет?

Я пошевелил пальцами - ощущение, как будто в желе ими поводил. Противно как-то. Конечно, она не взяла бы меня с собой. Куда я с этой штукой? Она вон по болоту с такой скоростью за мужиком неслась, все мелькало от непрекращающихся прыжков. Стабилизатор у камеры работал, если бы ракурс не подкачал, может, увидел бы больше в движениях этого тала, а то так только деревья рассматривал. И нырок его в кадр не попал.

Мейти, должно быть, нашли брошенные панцирь и ховер. Только почему не искали оператора? Или искали, просто не там… Да нет! Топи бы обследовали – это же логичная версия. Спутниковые видео не позволят спрятать тот факт, что панцирь был пуст изначально. Ну, то есть, тала или человек не найдут уголка на этой чертовой планете, где можно бросить что-то и скрыться, тем более на платформах. Может, экзос повредили? А как?

Тим меня убьет. Скажу ему, что честно прошел до самой вершины, чтоб не нервничал доктор Дугар-Нимаев. Тала всегда с забавным удовольствием и уважением произносили его фамилию, она им явно нравилась.

Мы как-то хотели спалить старый трактор со свалки, он не на ходу уже был, но оказалось, что дед со своей страстью к технологиям Иммеи выменял его у одного коллекционера, а тот увлекался периодом «палачей». В итоге, трактор, созданный из неземных материалов, не сгорел, а расплавился. Может, что-то типа этого?

Я положил левую руку на живот и тупо уставился в потолок. Она же будет прикасаться к моим новым пальцам, перебирать их, правда?

Двадцать лет, и у меня уже не мое сердце и не моя кисть. Если тенденция сохранится, то к концу жизни стану киборгом. Мысль развеселила. Хорошо, что вокруг никого, а то выглядел бы глупо: сам с собой смеюсь. Мне и впрямь требовалось побыть одному. Ну, или не совсем одному.

Где моя женщина, черт возьми?! Я что, много прошу?!

Обычная девчонка сидела бы сейчас рядом, обнимала, может, даже плакала бы. Нет! Я выбрал такую, которая побежала месть учинять… Что со мной не так? Лучше б сексом со мной занялась.

Убивать нас никто намерений не имел. Если так вдуматься, то ховер преследовал как-то нарочито, тем более для высокопроцентного гибрида. А вот земную манеру, наверное, все-таки имитировал. Тала – не люди, у них все четко и точно, как часы. Почему бы не скинуть первым делом мертвеца в трясину? Чвак, и доставай его потом, если, конечно, сканер найдет. На гуре улететь. Зачем все так постановочно и сложно? Чушь какая-то. Все – чушь. От начала до конца!

Стояли бы с ней под струями холодной воды на жарком солнце, а вокруг птицы щебечут и радуга в дымке. Я бы ее целовал. У нее губы такие нежные, нижняя чуть полнее верхней, и податливый язычок… Голова совсем не соображает.

Хочу, чтобы она пришла, немедленно!

След Земли искать глупо, разве только выяснить, как ввезен быч… Я резко сел в кровати. Секунда мне точно понадобилась, чтоб включить свою догадку в реальность. Я дотянулся до монитора, ввел личный номер и, получив доступ к ресурсам, отправил сообщение Крону.

И на Земле, и на Тала обязательно найдется организация, желающая лично изучить оружие потенциального противника. Бычок никто и не ввозил, его просто взяли со склада, зуб даю! Хотя, нет, не даю, у меня и так части тела убывают.

Итэ понадобится основание для запроса доступа в архивы, а у Крона свои легальные источники. Через пару часов он будет знать больше, чем мейти. В лабораториях такого типа гибриды не работают, так что внезапную смерть свидетелю не организовать, и от тотальной слежки электроники не скрыться. Тала учитывают все, записывают все. Дай им собаку – они популяцию блох на ней ежедневно отслеживать начнут.

Что за логика? Я – землянин, вслед за мной прибыл землянин и учиняет земные пакости мне, и я чудом выживаю, а со мной чудом выжи…вает одна из них.

Под конец ироничная интерпретация произошедшего превратилась в жуткую реальность. Ирра Илмера, дочь великой Мефис, сбилась с пути, предала свой народ ради меня, потеряла место в Совете, а после пострадала в аварии, причиной которой был я.

Тому, кто это спланировал, было неважно, умрем мы или нет, ему важно было, чтобы мы пострадали.

Труп!

Я едва не вскочил с кровати. Подтянул к себе экран и набрал новое сообщение Крону. Им с Герионом следует знать, что опущенные веки гибрида скрывают фиолетовую роговицу. Первый этап медийной шумихи: разборки землян, в которых страдает наследница правящего рода. Второй этап: найден гур с трупом. А что может быть хуже землянина, принесшего на Тала «коктейль Палачей»?

Черт, я же их потомок! Это сыграло бы против меня.

Моя девочка все карты сейчас злоумышленникам спутала, направив мейти по внутреннему следу. Шумиха будет, но про илла, что был на месте преступления и сбегал от ирра.

Вот почему она, а не любая другая!

К черту шмыгающую у кровати дуру! Моя девочка не такая, моя закопает врага, а поплачет потом.

Глава пятая

Илмера Селене

Дугу Жизни отрезает Смерть – таков закон существующей Вселенной. Пока разлетается время, у пространства есть конец, его край, за пределами которого простирается Великое Ничто. Мы, порождения этого мира, не имеем воли выйти за его пределы, постигая иную реальность. Наш разум способен обитать лишь здесь, имея свое начало и конец. Все, что мы можем, - исследовать, измерять и запоминать в надежде однажды дойти до края и шагнуть туда, в Ничто, чтобы вновь исследовать, измерять и запоминать. Мы, такие одинаковые и такие разные.

- Это очень смелая теория. – Я смотрела на эомелии Уома, чья личность отчего-то порой раздражала моего чистокровного. На мой взгляд, этому не могло быть предпосылок. Умный, спокойный, рассудительный, профессиональный, Уома делал честь всем тала. Он был частью команды эомелии Фетэ, и здесь на станции стал нам прекрасным проводником и коллегой.

- Не делай вид, мелии Илмера, что ты сама, да, что многие из нас, да, что сами люди не думали о том же! – Лицо Уома, обычно сосредоточенное и спокойное, сейчас светилось возбуждением. - Ее смелость лишь в нетактичности, в грубом сведении воедино бездоказательных предположений.

- Но она не отпускает тебя. И она мне нравится.

Теперь Уома показался мне смущенным.

- Нравится?

- Конечно. Многое объясняет, но это может оказаться ловушкой.

- Да, - Мой добрый собеседник успокоился, вернув себе привычный профессионализм. – Мне бы очень хотелось услышать комментарии эомелии Глеба, но, признаться, я немного опасаюсь его разума. Мне бы знать: работать над теорией или нет?

- Хочешь, чтобы он решил за тебя? – Такой расклад мне не понравился.

- Да-да, мелии, я отдаю себе полный отчет, что это незрелое, крайне инфантильное желание, но он ведь прыгун на окраины, понимаешь? – Уома хмурился, глядя мне в глаза сверху вниз.

Мы стояли на обзорной площадке третьего отсека, за панорамным окном дугой светился горизонт Тала, а чуть выше виднелся один из спутников.

- Я понимаю, но все же не рекомендую использовать его мнение, как единственно верное. – Я могла бы сказать «воспринимать», а не «использовать», но последнюю неделю, с тех пор, как началось следствие, каждый из нас внимательно следил за языком. Пока не пойманы злоумышленники, пожелавшие столь грубо подставить Глеба, следовало поостеречься. В том, что илла будет найден и привлечен к ответственности, я не сомневалась. Законы могли на время замедлить мейти, но мой чистокровный умел аккуратно все преграды обходить, предоставляя итэ Ани такой простор, какого он до сотрудничества с Глебом, по его собственному признанию во вчерашнем разговоре, не знал.

Как же это странно. Там, на Земле, я видела, как мой ийнэ действует быстро, прямолинейно и почти нахрапом, и мне почему-то думалось, что все приключения останутся на его родной планете, ведь, считается, что только человеческий социум - синоним хаоса, но я заблуждалась. Глеб, словно катализатор, вскрывал язвы в среде тала, а потом прикладывал руку, чтобы уничтожить их. Это удивительный процесс, в котором я принимала непосредственное участие. Оставалось надеяться, что буква закона, да и сами прекрасные граждане Тала не допустят гонок, преследований, отравлений, заказных покушений и прочих безумств. Пусть на моей планете все останется скучно, тихо и вяло.

- Мелии Илмера, твои опасения понятны мне, но будь спокойна, я ни в коем случае не переложу ответственность за свое решение на эомелии Глеба.

- В этом случае я поддерживаю твою теорию. – Я с улыбкой кивнула Уома.

Он просиял.

- Могу ли я спросить, какой момент более всего тебя зацепил?

О, это, должно быть, был самый легкий вопрос в моей жизни.

- Последние события в нашей с Глебом судьбе. Та легкость, с которой тала и даже ирра уподобляются в своих поступках людям.

Как иначе объяснить наше превосходство в развитии, если не преимуществом в исходных данных? Разве смогли бы мы, выброшенные почти в одно время, в почти идентичные условия, развиваться быстрее, чем наша братская ветвь? Мы, чьи старцы способны и сегодня порождать хаос? Мы, чья вера опиралась с древних времен на подозрительно подробные и точные знания о Вселенной? Насколько естественнее для нас было бы обожествлять все, чему еще нет объяснения, в инстинктивной потребности контролировать окружающие условия и собственную жизнь, как это делали люди?

- Будто эксперимент чей-то, - прервала я возникшее молчание. – Что будет, если выбросить две идентичные группы на одинаковые планеты, но с разными исходниками.

Уома улыбнулся:

- Только затянулся эксперимент, или экспериментатор исчез.

- Ты отважный эомелии, - рассмеялась я. – Тебя гордые потомки правящих родов из первого круга слушать не захотят.

- А что они мне сделают? Лишат пожизненно права вхождения в Совет?

Я совсем развеселилась на этой отсылке к моему наказанию.

- Одна моя подруга, - продолжил Уома, - много о тебе спрашивала, когда я обмолвился, что по долгу службы знаком с ирра Илмерой. Она работает в юридическом отделе объединенных советов служащих, и ее прямо-таки возмущает та свобода власти, которой обладает первый круг. Она называет это атавизмом. В чем я с ней согласен. Говорит, с ней много кто солидарен.

- Да? – Я действительно удивилась.

Уома жестом подтвердил свои слова.

- Глеб, - я обернулась к приближающемуся чистокровному.

На станции наш экипаж пребывал уже двое суток, но окружающие до сих пор оглядывались на моего широкоплечего, улыбчивого землянина со стремительной пружинистой походкой, которая в минуты опасности мгновенно менялась на плавную и осторожную. Особенно им интересовались тала в поиске сексуальных связей. Девушка с маркировкой лаборанта на плече едва ли не взглядом в нем дыру просверлила, пока мимо шла, аж обернулась. Всем прекрасно известно, что он – мой ийнэ, но все так же знают, что этот Глеб – землянин, а значит, по умолчанию виделся шанс испробовать ласки необычного прыгуна. Черт бы побрал свободные нравы людей! Их способность вести беспорядочную половую жизнь в браке с каждым днем злила меня все сильнее! Как мне объяснить всем этим тала, что мой чистокровный иного склада человек?

Глебпоприветствовал эомелии Уома и обернулся ко мне:

- Пойдем, пора.

Я подавила приступ паники, который, само собой, не укрылся от глаз ийнэ. Он взял меня за руку и бережно сжал мои пальцы.

- Все будет хорошо, - на русском проговорил он. – Ты будешь чудесной мамой.

Уома тактично отошел в сторону, проявив интерес к живописному виду нашей прекрасной планеты.

Я протяжно выдохнула.

Те, кто был в зале, могли увидеть мои разыгравшиеся некстати, неподобающие эмоции, но мне почему-то было все равно. Теперь я боялась собственной неуверенности. Кажется, диалог с Уома помогал мне отвлечься от беспокойства.

Глеб взял мою вторую руку, склонил голову, оперся лбом о мой лоб и заглянул в глаза:

- Знаешь, что я хочу?

- Что? – говорить на русском сейчас было так странно и так интимно.

- Чтобы ты научила моего ребенка ценить себя, быть непредсказуемой, смело защищаться и не бояться не угодить закону или родителю. Я хочу, чтобы эта девочка росла не прыгуном, а маленькой копией тебя.

- Но это же не по правилам. – Глеб никогда до этой секунды не упоминал ничего такого. Теперь я была и удивлена, и напугана еще больше, впрочем, страх длился всего несколько ударов сердца, а потом я поняла, что мой чистокровный прав. Прыгун, с какой любовью его не растили, оставался для своего капитана подчиненным, машиной, искусственным созданием – так не должно быть, хоть это и по правилам.

- А когда мы с тобой жили по уставу, ирра Илмера?

Я засмеялась, глядя на его широкую мальчишескую улыбку.

- А кто меня этому научил?

Он фыркнул:

- Не передергивай. Ты и до меня прекрасно справлялась. Пойдем. – Глеб отстранился, отпустил одну мою руку и потянул за собой к лифтам.

Все предыдущие выпуски родитель получал в стандартной форме с искусственным небиологическим аватаром в облике зрелого тала. Нервная система прыгуна всегда была частью корабля, защищенная слоями непробиваемых конструкций. Но не теперь. Кирра Каме – это нейроморф в полностью биологической оболочке. Как и почему ученым пришло в голову создать настолько уязвимый прыгун, нам пояснить никто не смог. Тим ожидал здесь найти следы отца, а с порога обнаружил едва ли не дом второй. Фэте по требованию Глеба предоставил всю информацию и лично познакомил со своей действующей командой.

Кабина доставила нас в первый отсек. У дверей лифта дожидался ксенобиолог Келад. Ограничившись вежливым приветствием, он повел нас по лабиринту коридоров. Станция проектировалась и строилась более пятидесяти лет назад, поэтому эргономичность пространства оставляла желать лучшего, и, очевидно, за время эксплуатации никто не задумывался о реновации. Впрочем, почти вся команда эомелии Фэте состояла из тала того же возраста, что сама станция – думаю, они не испытывали неудобств, а младшие сотрудники прибывали сюда не из-за рабочего пространства.

- Энэ Илмера, ты готова? – Стоило мне зайти в указанное Келадом помещение вслед за Глебом, как прозвучал этот вопрос.

- Да, - без промедления ответила я из-за спины своего чистокровного.

- Пройдите обработку.

Мелии, чьего имени я не знала и не успела прочесть на нашивке, порывисто развернулась и направилась к группе из пяти тала в белых рабочих комбинезонах, что расположились у небольшого капсульного модуля у правой стены. Она была взволнована не меньше меня.

- Сюда, - эомелии Келад указал сначала на простой стационарный дезинфектор, а после на небольшую желтую линию на полу в двух метрах от входа. – Встаньте и ожидайте.

- Они ее утром нарисовали? – прошептал Глеб на русском.

Я покосилась на него и поймала едва заметную ухмылку. Такой спокойный, уверенный, даже шутит, а у меня все внутри замерло и свернулось в тугой узел. Нет, я согласна, как-то глупо выглядит происходящее: стандартное лабораторное помещение с низким потолком и диффузным освещением, с небогатой начинкой в виде нескольких капсул и тремя сферами оператора. Но шутить на этот счет все равно не смогла бы.

Мелии вернулась к нам, и я прочла имя. Иннера.

- Опытный образец номер шесть выведен из сна. Все показатели в норме, - она смотрела на нас сосредоточенно, немного сурово. – Ана Глеб, ты готов?

- Да, - мягко улыбнулся Иммэдар, хотя было заметно, как ему не понравилась фраза «опытный образец номер шесть». Честно говоря, у меня это тоже вызвало отторжение. Она Йер! Разве сложно запомнить?

Иннера обернулась к коллегам, кивнула им и отступила в сторону. Думаю, в ее обязанности входила оценка психологического состояния принимающей стороны, то есть нас с ийнэ. Я увидела, как капсулу сняли со стойки, а потом медленно покатили в нашу сторону, и меня вдруг накрыл такой дикий, необъяснимый приступ паники, что в голове не осталось ни одной здравой мысли, там даже страхов не было, просто необъяснимые метания и дезориентация. Инстинктивно я схватила Глеба за руку.

Иммедар повернулся ко мне и легко поцеловал в висок.

- Я люблю тебя, - его шепот был таким мягким, уверенным, что разум вновь вернулся ко мне, а следом и спокойствие. Все будет хорошо, я справлюсь.

Капсула бесшумно подплыла к нам. В ее недрах лежало пухлое розовое создание, чрезмерно, на мой взгляд, обклеенное полосками микросканеров, широко распахнутые глаза озадаченно и довольно беспорядочно смотрели на окружающее пространство, крошечный ротик был приоткрыт в беззвучном междометии «о». Я склонилась ниже к этому нежному личику, устанавливая необходимое фокусное расстояние, и едва не вскрикнула от неожиданности и какого-то совершенно необъяснимого счастья, когда и без того огромные детские глаза распахнулись еще шире, а их обладательница замерла, рассматривая меня.

- Привет, - проговорила я на русском, улыбаясь этому восторженному взгляду. Протянула руку и позволила малышке ухватить себя за палец, лишь потом, борясь с отчаянным волнением и стараясь не нарушить установленный фокус, я предельно осторожно взяла ее на руки.

Эолуум! Какая же она хрупкая! Как же мне ее растить?! У Глеба получится лучше! Ула на выстрел винтовки не подпущу!!

Почувствовала легкое прикосновение к виску – это поцелуй Иммедара – и поняла, что плачу. Не так, как недавно в смарте, а совсем немного и беззвучно. Слезы сами наворачивались на глаза, причем причину их появления я не смогла бы в эту секунду определить.

Глеб взял меня за талию, прижал к себе спиной и склонился через мое плечо к дочери. Увидев еще одно лицо, Йер вздрогнула, усиленно засучила ручками и засопела от восторга – забавный усердный насос. Иммедар засмеялся, но это только привело малышку в еще больший восторг. Она принялась выдавать все свои языковые возможности «у», «а» и даже «о».

Я развернулась, позволяя рукам Глеба соскользнуть с моей талии, и передала ему дочь. Он улыбался ей, она ему что-то увлеченно рассказывала, а я думала о том, что как-то глупо счастлива, и, видимо, поэтому плачу – бестолковая логика.

Иннера передала мне универсальное детское одеяло, и я не знаю как, но мы с Глебом легко и удивительно слаженно завернули Йер в него, после чего в сопровождении группы вернулись в отведенное нам на станции жилое пространство.

- Показатели в норме, - Келад не отрывался от медицинского планшета. – Процесс роста стабилен.

Фетэ удовлетворенно кивнул. Он, как и остальные, все это время сосредоточенно и хмуро наблюдал за нашей троицей:

- Мелии Иннера, вызывай Дугар-Нимаева. Дезинфекцию проходить уже не надо.

Я сидела на диване, подтянув под себя ноги, и с улыбкой смотрела на вдохновленное новыми впечатлениями личико. Со мной Йер почему-то молчала и замирала, с Глебом же она оживала и начинала переливчато курлыкать, будто маленький болтливый птенец.

- Показатели нервной деятельности отличные, - снова принялся излагать Келад. – У иммунной небольшие скачки, но в пределах нормы.

- Реакция на стресс, - прокомментировал Фетэ.

Тим появился в нашей временной гостиной спустя пять минут. Взволнованный и воодушевленный он встал у порога, не отрывая взгляд от моих рук.

- Эомелии Тимур, - начал ксенобиолог, - тебе знакома система…

- Да, - перебил его Тим. – Я знаю всю применяемую на Тала медицинскую аппаратуру, включая образцы, снятые с эксплуатации за последние десять лет.

Увидеть пожилого и крайне удивленного тала, профессионала в своей области, многого стоит.

- Можно, я сначала на нее посмотрю?

- Да, конечно, – вступилась я, пока Фетэ не придумал строить из себя распорядителя судеб. – В первую очередь и обязательно.

Я перевела взгляд на явно недовольного руководителя группы и услышала тихий смешок Глеба над ухом. Не вздумай оспаривать авторитет ирра, опрометчивый тала!

- Только руки обработаю, - Тим едва ли не бегом умчался в душевую.

А когда вернулся и приблизился к дивану, то выглядел уже немного испуганным.

- Можно? – Еще раз уточнил он, взглянув на Глеба.

Иммэдар кивнул.

Лишь получив разрешение, Тим склонился, протянул руку и позволил Йер крепко сжать свой указательный палец, затем поймал ее фокусное расстояние. Малышка озадаченно закряхтела, взмахнула второй ручкой и вцепилась в большой палец Тима, после чего выдала звук, отчетливо напоминающий бульканье, рассмешив адресата обращения. Оторваться от Йер и приступить к инструктажу ему стоило заметных трудов. Почти полчаса мы сидели с Глебом на диване, по очереди держа малышку на руках, общались с ней, порой забывая про окружающих, и все это время Тиму методично передавали полномочия.

Следующие два месяца нам придется прожить на станции под наблюдением, пока ускоренный рост Йер не приведет ее организм в возраст полугодовалого ребенка, а уже позже, если никто из экипажа не оплошает, можно будет вернуться на планету.

Глава шестая

Глеб

Одна моя девочка, понервничав вдоволь за день, дремала на моем плече, чутко реагируя на каждый резкий звук, вторая, тоже порядком утомленная чрезмерным количеством ученых тала, тихонько куксилась у меня в руках. Ей надоело это одеяло и явно тревожили пластыри, которыми ее облепили, как старый ревнивец стикерами «мое» молодую жену, на лбу только их четыре было – я старался контролировать эмоции и не раздражаться. К тому же птичка проголодалась, о чем я предупредил Фетэ.

- Электроника пока порог не выдает на прием пищи, - прокомментировал ксенобиолог.

Я постарался воздержаться от употребления неправильного тала, да и неверного русского тоже.

- У меня два родных племянника, - тихо и вкрадчиво проговорил я, к сожалению, излагать совсем спокойно не получилось, - и шесть двоюродных. Я с семи лет знаю, как выглядит голодный грудной ребенок. Сомневаюсь, что ваш анализатор может похвастаться тем же опытом.

У Тима дернулись уголки губ. К счастью, ответственность за здоровье птички уже лежала на нем, так что он мгновенно сориентировался и выпроводил весь исследовательский штаб.

Чуткие ушки моей ирра подняли ее с моего плеча, стоило группе Фетэ начать недовольно перешептываться. Счастливая от предвкушения долгожданной свободы, она распустила волосы и умчалась готовить молоко.

Как только закрылась дверь и наступила благословенная тишина, я облегченно выдохнул.

- Спасибо! Достали! Можно отклеить с нее все это?

На лице Тима отразилось искреннее сожаление.

- Еще пару часов придется потерпеть. Потом уже смогу пользоваться ручным сканером.

- Ладно.

- У меня готово, - проговорила Селене из зоны кухни. Дважды завибрировал подогреватель, и она присоединилась к нам.

Сытый человек – счастливый человек, даже если нейроморф. Хорошая истина, между прочим.

Птичка недовольно гукнула с полным ртом, вцепилась пальцами в одеяло и подергала его.

- Тимур сказал терпеть еще два часа, потом энэ тебя переоденет, - улыбнулся я ей.

- Эй, а чего сразу я? - прошептал возмущенно Тим. – Она же меня невзлюбит.

Селене, продолжая удерживать бутылочку, подняла на меня смеющийся взгляд.

- Ты успел заглянуть к Арге с Суром? – Я подмигнул черноглазой ирра, с удовольствием понаблюдал, как она смутилась, и перевел взгляд на Тимура.

- Ага. – Вместе с медпланшетом он устроился на диване напротив. – Она его к цифровому макету не подпускает, только к чертежам, а он, представляешь, - Тим хмыкнул, не отрываясь от работы, - не против. Стоит, зубами скрипит, но молчит. Слушай, Глеб.

- Что?

- Мне, конечно, нравится эомелии Фетэ с его командой, но можно я закажу аппаратуру получше? Новый хирургический браслет вмещает в себя больше систем, чем этот планшет, плюс встроенный сканер. У нас мобильность появится, а иначе это старье чертовски сократит возможность передвижения.

- Составь запрос в правовой отдел космофлота, я подпишу и отправлю Крону.

- Не экономистам?

Я отрицательно покачал головой.

- Лучше перестраховаться. Подумай сразу, что еще надо.

- Детский медбраслет! Я всегда буду знать ее основные показатели до установки маячка.

Я рассмеялся. Еще один перестраховщик, но уже по своей части.

- Что думаешь про проект корабля? Арга как-то комментировала?

Тим надул щеки и тяжело, с шумом выдохнул:

- Эргономичность неплохая, но медблок я бы хорошенько оптимизировал. Он не рассчитан на те модули, которые я хочу, уже сейчас. А что будет через шесть лет, когда Йер достигнет условного восемнадцатилетия? Арга хмурится и молчит. Я спросил у Сура, знакома ли ему такая ее мимика, он ответил, что она недовольна. Вообще, мне показалось, что тут развит неплохо так конфликт поколений. Молодые сотрудники, как один, лишены права голоса – странная система.

Я согласен, но:

- Откуда наблюдение?

- А когда главному инженеру про медблок пояснял, он был не в восторге, зато младший персонал на меня косился, как на счастье свое. Да и прослойки среднего возраста особо-то нет.

- Получают опыт и бегут, - прокомментировала Селене.

- Думаю, да, - согласился Тим. – Но так, наверное, даже лучше. С ровесниками тала, тем более зажатыми в тиски, проще общий язык найти. Разберусь только, кто конкретно и в каком секторе мне интересен. Глеб, ты так и не сказал, что сам про проект корабля думаешь.

Я улыбнулся.

- Думаю, что за четыре года смогу перетащить строительную площадку под руководство военного звена космофлота, а разработкой проекта с нуля займется Арга. Вы с Суром у нее в подчинении.

Я знал, что Тима это напугает, в общем, меня самого собственное решение все еще пугало, но, как ни крути, это единственный разумный вариант.

- Что?! – он аж оторвался от планшета. – Глеб, это же звездолет!! Прыгун класса «К1»! Причем с уникальной начинкой, рассчитанной на Йер!

Малышка недовольно заурчала.

- Не пугай ребенка, - шикнула на Тима Селене. С самой нежной улыбкой, какой лично я в свой адрес от нее ни разу не получал, она время от времени щекотала Йер щечки или носик, заставляя птичку весело хмыкать в ответ и громко причмокивать соской.

- Прости, - Тим виновато втянул голову в плечи и перешел на шепот. – Я больше не буду.

- Ты же наелась. Зажимаешь просто так, грызун. – Селене легонько потянула на себя бутылочку, соска громко чпокнула, и Йер захихикала, радуясь проделанному трюку.

Я поднял взгляд на Тима.

- Ты видишь другой путь? Арга умная, возьмет за основу ту модификацию «К1», какую посчитает нужной, подберет команду инженеров. Не думаешь же ты, что я всерьез потащу вас в рейс на этой посудине? В пятнадцать «К1» меня восхищали, не скрою, в академии я понимал, что сам нейроморф конструктивно ограничивает инженеров, но сейчас-то.

Птичка выдала емкое «а», задергалась и явно потянулась к Селене. Я осторожно передал малышку в руки мамы, встал с дивана, захватив с пола бутылочку, и не без удовольствия потянулся. Кажется, в теле затекла каждая мышца.

- Устал? – Вот теперь моя ирра так и на меня посмотрела, нежно-нежно, у меня аж дыхание перехватило.

Непроизвольно заулыбался, глядя на несравненную, прекрасную Селене. Девочка моя любимая, сердце разрывалось на части, когда у нее по щекам стекали слезы, а я бессилен был чем-то помочь. Не знаю, что заставило ее плакать, но обязательно выясню!

Оно, сердце, и сейчас реагировало похожим образом на непривычную картину: моя йинэ с моим ребенком на руках. Черт! Это…это очень странное и какое-то безгранично-теплое ощущение. Обе такие красивые!

- Нет, - я тряхнул головой, стараясь совладать с эмоциями.

Селене улыбнулась мне в ответ, прядь перламутровых волос выбилась из-за точеного ушка и качнулась над личиком Йер. Привлеченная этим захватывающим зрелищем, которое сумела рассмотреть, птичка восторженно запыхтела и задергала руками. Я рассмеялся и вдруг едва не осел на пол - пришлось спешно развернуться, пока никто не заметил, и направиться к мойке.

Их две! У меня их две!

Я разобрал бутылочку и сложил в контейнер. Руки дрожали.

У меня есть жена и дочь!

Почему…почему я раньше не осознавал это так предельно ясно, как сейчас? Нет, я все понимал, все чувствовал, но почему не…

Старался дышать спокойно и размеренно, у моей девочки слух хищницы. Включил мойку, а после налил себе воды в стакан – требовалось еще немного потянуть время.

Что, черт, со мной такое? Дрожь прошла по телу, к счастью, лишь одна, и странный приступ закончился так же внезапно, как начался.

Отпустило. Я устало, облегченно выдохнул, выпил воды и вернулся на диван.

- Вообще, знаешь, - Тим все же решил ненадолго отвлечься от планшета. Полагаю, это означало, что с Йер пока все отлично. – Это же я могу спроектировать не просто медблок, а полноценный центр. Я тут знаю одну сногсшибательную разработку, она еще на стадии трехмерной модели, и, если релиз не опоздает, то это будет идеально!

Я усмехнулся:

- Главное, в азарте смотри, чтоб твои идеальные коробки, капсулы, провода и нейроморфы не мешали нервной системе корабля и не перекрывали сигналы с трансляторов.

Тим посмотрел на меня, как на сумасшедшего. Я пожал плечами:

- На всякий случай сказал.

- Отцовский инстинкт? – улыбнулся он, чем развеселил Селене.

- Острый, - ответил я в том же духе.

Тим вдруг встрепенулся.

- А можно, я тоже ее подержу?

Птичка, до того дремавшая в объятиях мамы, сказала «о-о-о» и принялась отплясывать на руках у своего лекаря так активно, что у того в первое мгновение на лице испуг отразился. Селене помогла придержать юную танцовщицу, и Тим быстро успокоился, с лучезарной улыбкой рассматривая Йер.

- Привет, Искра, - прошептал он едва слышно, и птичка затихла. Она будто дыхание затаила, внимательно вглядываясь в гиганта, нависшего над ней.

Русского варианта звучания своего имени она еще не слышала. Странно, что именно Тим его вслух произнес для нее. Или символично? В конце концов, их теперь во Вселенной всего двое.

Селене отступила от увлеченной друг другом пары, села рядом со мной и развернула сообщения на браслете?

- Что-то интересное пришло? – Я невольно залюбовался блестящими прядями, симметрично очерчивающими очертания груди. Почему-то мысль, что она мать моего ребенка, и вся такая сосредоточенная и серьезная, возбуждала.

- Это папа. – Селене нахмурилась. – Ему сегодня чисто случайно удалось выяснить, что эомелии Фетэ руководит станцией последние двадцать лет, а до него эту должность занимал Мемант Первородный, тот, что теперь в первом круге Совета.

Тим лишь на мгновение поднял взгляд на Селене, в остальном не проявил ни капли неуважения к своей подопечной, но заметно весь обратился в слух. А еще я склонился к плечу своей девочки, уж слишком встревоженной она выглядела, и не ошибся. Случайным источником Гериона оказались рабочие документы Мефис, которым пришло время отправиться в архив. Ее экологическая программа требовала открытой отчетности от всех искусственных построек тала, включая орбитальные станции, научные базы на экзопланетах, секретные объекты, а документы, по понятным причинам, заверяло руководство на местах. Каким образом эта поразительная женщина умудрилась добиться подобного, я просто не представлял. Впервые по-настоящему увидел масштаб личности матери моей йинэ. Действительно, великая ирра Мефис.

- Он же моложе остальных членов первого круга, да? – уточнил я у Селене, просто чтобы отвлечь.

Она свернула сообщения с пересланными документами и взглянула на меня.

- Да. И старший брат отца эомелии Мио.

- И тот, кто работал с моим отцом, - подчеркнул шепотом Тим. – Она спит. Самый некапризный ребенок, которого я встречал.

Папе Глебу посвящается...Родительская любовь не делит на свою кровь и чужую, ей все равно, а иначе это не любовь.       https://vk.com/chepenko_e?w=wall-83366996_7221

Глава седьмая

Илмера Селене

На орбите ночь была условной частью суток, каждый на станции согласовывал удобное для себя время сна и бодрствования.

- Самый некапризный ребенок, да? – Глеб рухнул на кровать рядом со мной и немного истерично хохотнул. – Все, сдаюсь.

Из капсулы рядом с нашей кроватью послышалось бодрое хихиканье, потом восхищенное «о-о-о».

Я не стала открывать глаза, только перекатилась на бок, уткнулась Иммэдару в плечо и засмеялась. Мы свое время бодрствования согласовали, но, видимо, не с тем руководством.

- Она просто выспалась, - глухо пробормотала я, вдыхая аромат теплой пряной кожи Глеба. Как же он пахнет! – А представляешь, если бы нам ее разбудили в условной фазе сорока двух недель? Здесь бы еще и медперсонал дежурил.

Чистокровный притворно несчастно застонал.

Я вздохнула и начала подниматься, но Глеб поймал меня, уложил рядом с собой и чмокнул в нос.

- Лежи. Я сам.

Я нахмурилась:

- С ума сошел! Вы же прыгали, качались и вели переговоры минут сорок. Во-первых, тебе нельзя нагружать руку чересчур сильно, во-вторых, у тебя сотрясение было.

- Я себя отлично чувствую!

- Вот и хорошо! – Я потянулась, поцеловала его в губы и легко выскользнула из-под тяжелой теплой ладони. – Поступим так: мы с девушкой отправимся в гостиную, изучать фильмы о природе и пить что-нибудь вкусное, а ты поспишь, потом поменяемся.

Глеб лениво поморщился:

- Не люблю засыпать без тебя.

- Я рядом. – От улыбки удержаться не вышло. Тим в подробностях изложил, как один пациент в больнице настойчиво требовал немедленно предоставить ему его ийнэ. А я-то удивлялась, что мое появление сопровождалось возмущенным «женщина, не вздумай еще раз уйти!»

- Нет. Рядом – это когда ты у меня под рукой, а не в соседней комнате. – Не признать мою правоту он не мог, но все равно спорил.

Я оглянулась на детскую капсулу, убедилась, что с Искрой все в порядке, и забралась обратно на кровать к своему милому, нежному чистокровному. Признаться, он выглядел и вел себя последние дни немного непривычно: вроде все тот же знакомый сильный целеустремленный прыгун на окраины, чей ум и рассудительность покоряли офицеров в академии, но со мной наедине он почему-то становился тем порывистым, немного капризным и нерешительным мальчишкой, которого я полюбила когда-то в школе. Складывалось странное ощущение, будто ему от меня что-то нужно, только из-за стресса и множества событий я никак не могла разобрать что, но вот теперь догадалась.

Я склонилась над ним и, с улыбкой глядя в беспомощные упрямые голубые глаза, прошептала:

- Тогда поступим иначе.

Глеб насупился, едва ли не как ребенок.

- Иначе?

Я не ошиблась в своих выводах.

Он, как и я, фактически жил без матери. Это история про инфантильную женщину, которая рожала детей, будучи не в состоянии обеспечить их хоть чем-то, как эмоционально, так и материально. Все, что Глеб получал, - нездоровая дерганая гиперопека и раннее взросление, а точнее смена ролей. Мне вспомнилась сцена, когда он, будучи преданным двумя самыми близкими людьми, теми, кто должен был еще с рождения стать его незыблемым тылом, сам же успокаивал одного из них, точнее одну. Взрослая женщина, с которой он обращался, как опекун с ребенком.

Я поцеловала чистокровного в кончик носа, как он это часто проделывал со мной, и продолжила:

- Мы с Йер останемся, приглушим свет и погладим нашего папу, пока он будет засыпать.

«Папа» засиял!

- Если, конечно папа обещает заснуть под наше «о-о-о», - я передразнила дочь, чем рассмешила своего очаровательного ийнэ. И еще больше его развеселила Искра, когда колыбель взялась ходить ходуном и вторить своим «о-о-о» моему.

Глеб такой же, как я, рано, волей обстоятельств, повзрослевший ребенок. Ему нужна простая покровительственная забота, такая же, какую дал мне он за несколько часов до чертова покушения. Перед глазами на секунду возникла картина окровавленного дорожного покрытия, я выругалась про себя на русском и поспешно отогнала воспоминания.

- Согласен!

Я кивнула и под недовольный возглас Глеба – он как раз пальцы под мою майку запустить попытался - соскочила с кровати.

Несколько минут спустя, я сидела на матрасе, почти по центру, слева от меня лежал счастливый Иммэдар, а справа в импровизированном детском манеже из подушек и полотенец, глядя в потолок, исполняла кульбиты Искра. Одного я поглаживала по голове и груди, второй щекотала ребра и животик. Оба были несказанно довольны жизнью и происходящим.

Способность родить не делает матерью – этот навык в человеческой природе, да и в нашей тоже, идет отдельно. Все-таки тала в сравнении с землянами ушли далеко вперед в этом плане. Отслеживать психическое состояние матерей, решивших обзавестись потомством, – рутинная практика. Неправильно и глупо, что в отношении меня проверку не сделали. Вообще, как так вышло, что сложные нейроморфы до сих пор не получают гражданства?

Я подставила палец Йер, и она мгновенно с удовольствием ухватилась за него. Получается, моя малышка не будет признанной тала? Такая же биомашина, как иные Каме?

У меня внутри все оборвалось. Она же всегда в документах будет чьей-то собственностью! Флота или капитана!

Разум накрыли возмущение и паника. А что если девочка передумает? Что если в какой-то момент не захочет быть прыгуном?!

«Корабль не выбирает, корабль исполняет» всплыли вдруг в памяти слова мамы. Я едва не выдала себя, прекратив поглаживать обоих своих малышей. Сосредоточилась, стараясь вспомнить что-то большее, но не смогла. Это были какие-то совсем далекие уголки сознания, что-то вроде раннего детства.

От сложных размышлений отвлек Глеб – повернулся на бок, прижался к моей ноге носом и чуть поелозил, устраиваясь удобнее. Я запустила пальцы в его восхитительные прохладные волосы, отчего он утробно замурчал, как большой хищный кот. Я улыбнулась. Еще одно имя нашлось. Мой большой хищный ней, Миэлке Ней.

Искра подергала мой палец, сказала «а-а-а» и взялась пускать пузыри.

Мне нужен весь архив моей матери и место в Совете! Моя дочь никогда не будет вещью!

Полоса индикатора на ползунках моргнула дважды синим на отметке «3» и потухла. Я забрала палец у Йер, погладила ее по животику, склонилась к ее личику и прошептала:

- Кто тут озерная рыбка?

Она принялась танцевать с удвоенной силой и заливаться смехом.

- Кто тут всех потопит? На кого одежды не напасешься?

И вдруг…

- Глеб! Глеб! Малыш! – зашипела я.

Он резко вскочил.

- Нет-нет, все в порядке, - повернулась к нему я, предлагая жестом перебраться ближе к Йер. – Я знаю, ты еще не уснул. Смотри!

Мы склонились над Искрой, чем в очередной раз привели ее в полное восхищение. Она сделала свои большие глаза еще больше, и Иммэдар выдохнул тихое «ого».

- Они карие. – Не знаю, отчего это простое крошечное изменение во внешности дочери вызвало у меня такой прилив счастливого, теплого умиления, но чувство мне безумно понравилось.

- Шоколадка, - усмехнулся Глеб. – Птичка с шоколадными глазами.

Я взглянула на него.

- Птичка?

Он посмотрел в ответ и с улыбкой молча дернул плечами.

- Эйа, - пробормотала я. Это идеальное имя!

- Эйлла, - поправил Глеб. – От Эйа-Лла. Звездная птица. И не говори мне, что это название самого яркого звездного скопления на ночном небосводе Тала. Сам знаю.

Я рассмеялась. Он потрясающий!

- А если она скажет это имя какому-нибудь болвану, - чистокровный наклонился и сделал «пфф» восторженному животику, - то я ему просто память отобью, и все. Правильно?

Вопрос адресовался Йер. Она запрыгала и громко засопела. А я, продолжая беззвучно хохотать, откинулась на спинку кровати и закрыла глаза.

- Ну-ну, не расстраивайся, - Глеб погладил меня по рукам. – Все будет хорошо. Я никого убивать не собираюсь.

И опять улегся у меня под боком.

- О-а-а! - возмутилась внезапно всеми покинутая Искра.

И почти одновременно с этим «оа» из гостиной заголосил Тим:

- Вы не спите! Не спите, я знаю! Что произошло?!

Он появился на пороге спальни, всклокоченный, перепуганный, в пижаме, с мокрыми волосами, да еще и босой. В руках у него волнительно попискивал медпланшет. Наш добрый друг, вроде как, уже ворвался в чужую квартиру без спроса, но все равно прям там, на пороге, замер в какой-то порывистой нерешительности и умоляюще уставился на меня. А я его подвела, ничего выговорить не смогла, только смеяться продолжила. Вчера, позавчера еще справлялась с его эффектными и беспардонными явлениями, но сегодня все! Не могу больше! Это абсурд какой-то, а не реальность!

Глеб с рычанием развернулся на спину.

- Иска, ты зачем демона призвала?

Тим сердито фыркнул и, наплевав на всякий этикет, направился к Йер.

- У-у-у, - выдала благоговейно явно влюбленная в своего медопекуна дочь и опять взялась пускать пузыри.

- Цвет глаз меняется, - облегченно выдохнул Тим и присел на краешек кровати, переводя дух. – Черт, испугался.

- У-а-а, - требовательно гаркнула на всю комнату Искра.

Мы с Глебом аж переглянулись. Конечно, она уже вчера начала заметно командовать Тимом, но я-то думала, мне показалось.

- Ой, прости, пожалуйста, - спохватился, как правило, умный и рассудительный Дугар-Нимаев и на полном серьезе вернулся к подопечной. Она поймала его палец, запыхтела и принялась что-то сосредоточенно и крайне эмоционально рассказывать. Подробностей много, и большой Тим просто обязан был услышать их все!

Неожиданно руки Глеба обхватили мою талию, и я оказалась лежащей рядом с ним.

- Пользуйся моментом, - весело прошипел чистокровный мне на ухо. – Быстро спи. У нас есть пять минут.

Я засмеялась. Глеб накрыл мне рот ладонью.

- Тихо! Не привлекай внимание!

- Я, между прочим, все слышу, - обиделся Тим.

- У-а. А! – возмущенно прикрикнула на него Искра.

- Не-не, я слушаю, слушаю, - примирительно и ласково пробормотал Тимур. – Тут я.

Из гостиной раздался свист:

- Э! Глеб! Слышь, у вас дверь открыта!

Тим виновато ойкнул, а Иммэдар опять перекатился на спину и зарычал. Я захохотала.

- Теперь нас в твоей кровати будет шестеро, - получилось не очень внятно, но, главное, чистокровный разобрал. – Это традиция. Традиции нужно соблюдать.

В спальне появился Сур в сопровождении Арги.

- Мы дверь закрыли и заблокировали на всякий случай. А чего за сбор?

- У нее глаза цвет поменяли, - обернулся к ребятам Тим.

- А! – опять осадила непослушного нейроморфа Йер.

- Я тут, тут.

- Поменяли? Уже? – обрадовался Сур. Они с Аргой приблизились к манежу и склонились над Искрой.

- Красиво как, - прошептала Арга с улыбкой, потом протянула руку и погладила животик Йер. – Ты не спишь?

Мы с Глебом приподнялись, наблюдая за происходящим.

У Сура с Аргой это была вторая встреча с малышкой. Первая состоялась вчера, рано утром, и принесла Искре массу восторгов. Дочь вообще восхищало все новое и неизвестное, а грубиян пилот, у которого излишняя эмоциональность – привычная манера поведения, отлично подходил под это определение.

- Командирша! – Сур и сегодня не был намерен проявлять деликатность. – Строишь его? Не слушается тебя?

- У, - подтвердила дочь и опять залилась речами.

Арга обошла кровать, разулась и взобралась на матрас с моей стороны.

- Чисто теоретически, Йер должна скоро начать спать в соответствии со своей программой роста, - она чуть приподнялась и опять нависла над импровизированным манежем. – Но недочет в разработке, конечно, существенный.

Тим тут же проявил интерес к Арге:

- Думаешь, это скажется на ее нервной системе?

Искра в очередной раз призвала нахального врача к порядку.

- Нет, - Арга проследила, как Мансур обошел кровать вслед за ней, только на матрас не полез, а зачем-то направился к рабочему пространству у стены. – Регенерация у нее неестественная, поэтому все должно стабилизироваться.

- Ты чего делаешь? – Глеб тоже с любопытством наблюдал за Суром.

- Глушилку хочу развернуть.

- Какую глушилку?! – Тим аж выпрямился и уже не обращал внимания на недовольство подопечной. – Зачем нам глушилка? Да, еще в жилом пространстве. С ума сошел! Детский бокс вырубится и мой планшет…

- Она на внешний периметр рассчитана, - успокоила Тимура Арга.

Глеб встал с кровати и подошел к столу, где Сур уже возился с домашней системой. Тим направился следом с командным:

- А ну-ка покажи! Тебе чего в голову взбрело? Тут и без того приватная зона, параноик!..

Я села, взяла Йер на руки и улыбнулась, глядя на личико, готовое вот-вот начать кукситься. Мой маленький, пыхтящий недовольством, тепленький комочек.

- Бросили тебя, да? Предатели.

Самая прекрасная звездная птичка замерла и прислушалась.

- С земными парнями всегда так, - продолжила я тихо, - слушают, пока на технику не отвлекутся. Или на еду.

Арга рядом едва слышно засмеялась.

- Ты где это взял?! – возмутился от стола Тим, а Глеб захохотал.

Сур ответил в том же тоне, только еще более эмоционально:

- Собрал!!

- Из мусора?! – не унимался Тимур.

Арга фыркнула и прошептала:

- Угадал.

- Да!! – почти одновременно с ней гавкнул Мансур. – Отстань ты от меня! Арга проверяла, все работает! Че ты буянишь?!

Тим с Глебом, как по команде, развернулись и направились к кровати.

- Так бы сразу и сказал, - пробубнил Дугар-Нимаев. – Вместо то, чтоб людей пугать.

- Вот щас обидно было, - откликнулся Сур, а мгновение спустя добавил: – Все! Можем спокойно обсудить дальнейшие планы.

Глеб забрался на кровать и устроился позади меня. Я ощутила его теплые руки на своей талии, подбородком он оперся о мое плечо. Тим присел на краешек рядом с Аргой. А дальше воцарилась абсолютная тишина, даже Йер замолчала и прекратила пританцовывать у меня на руках, что ей было не характерно. Я взглянула в удивленные шоколадные глаза и, неожиданно для себя, скорчила глупую гримасу. Моя маленькая прелесть тут же расплылась в счастливой беззубой улыбке, чем насмешила нас с Глебом.

- Короче, - Мансур повернулся к нам. – Тим, как ксенофизиолог? Удалось что-то выяснить?

Тимур устало вздохнул и покосился на Иммэдара.

- Он на контакт вообще толком не идет, даже по Кирра. Настроен, я бы сказал, крайне враждебно, но старательно это скрывает – ходячее воплощение пассивной агрессии. Зато я перезнакомился с его помощниками, причем со всеми: им жуть как надоел их руководитель и не хватает общения, поэтому информации на меня вывалили массу, но полезной, к сожалению нет. Все одно и то же: дела старых сотрудников в архиве, доступ к архивным данным через личный запрос к Фетэ. – Тимур вдруг смутился. – Единственное, одна из омоши, мелии Уррау, - но я ни о чем таком не заикался, она сама! - предложила помочь мне забраться в архив, в обход всей системы.

Арга с любопытством уставилась на Тима.

- Сама? Она тала?

Я удивилась не меньше подруги. Одно дело иметь вспыльчивый нрав, но осознанно предлагать кому-то нарушить закон? Поступок – противоречащий всем устоям нашего социума.

- Тала, - кивнул Тим.

- Ирра? – предположила я. Имя ее воспевало величие и покой океанских глубин, но, может быть, иного в роду не нашлось – иногда бывает.

- Нет.

Странно.

Тим пожал плечами и снова посмотрел на Глеба.

- Я отказался. Она же все равно про наши планы ничего не знает, просто ей очень скучно тут. Разуму и навыкам негде толком развернуться, все хорошие идеи гасят на корню. К слову, это она раньше вела начинку инкубатора и вынудила Фетэ сменить капсулы на новые. Показала, что до нее стояло, - устаревший хлам, как этот вот медпланшет. Прыгнула через голову, и теперь расплачивается: отвечает за экспериментальный блок.

- Она тебе нравится! – неожиданно воскликнул Сур.

Тим нахмурился.

- Нет.

- Да!

- Нет.

- Да!

- Нет!

- Да!

- Нет!..

Глеб склонился к Йер через мое плечо и проговорил:

- Слышишь, Иска? И так будет ве-э-эчно… - голос его приобрел жутковатые нотки. – Годы идут, а принцип не меняется.

Дочь хихикнула.

- Мы для этого под глушилкой сидим? - одернула спорщиков Арга.

- Злючка, - ласково пробубнил на русском Сур.

Она сурово на него посмотрела и добавила:

- Нам удалось раздобыть старые чертежи станции, еще со времен строительства. Удивительно, но они их до сих пор используют для системы очистки помещений. Архив там отмечен. Глеб, а систему безопасности точно не обойти?

Иммэдар заулыбался.

- Точно. С этим тут порядок – военный регламент есть военный регламент, его не проигнорируешь.

- Значит, придется воровать идентификатор Фетэ, - обрадовался Сур. – Ну, или двух его помощников.

- Не воровать, а копировать, - одернула его Арга еще более сурово.

Сур насупился:

- Злючка.

- Я не злючка! – Она перешла на русский. – Это сейчас нас не слышат, но ты же в другое время за языком тоже следить не станешь! Любое твое слово может считаться признанием вины. Воровство – это один пункт, а копирование – другой!

- За меня переживаешь? – расцвел Мансур. – Я тебя тоже люблю! Да я б сейчас уже все и без плана «Б» выяснил у местных девчонок, ха?

Сначала я подумала, что он, должно быть, совсем сумасшедший так разговаривать со своей ийнэ, но потом заметила лукавый блеск его глаз и поняла, что маленькому мальчику очень нужно подтверждение любви Арги к нему, иными словами, бестолковый ул жаждал ревности.

- Так иди и выясни, - огрызнулась Арга.

Я покосилась на Глеба и улыбнулась. Он ответил мне тем же.

- Не пойду! – Теперь Сур выглядел виноватым и немного напуганным. – Не хочу.

Кажется, кто-то чересчур расхрабрился и ступил за границы терпения возлюбленной, а Арга давно не та наивная тала, что гостила в доме семьи Юсуф на Земле.

- Сур разворачивай чертежи, - помог бестолковому улу Иммэдар. – Будем сочинять план.

Глава восьмая

Глеб

Утро выдалось не так, чтоб бодрое. Сначала полночи детали оговаривали, все выверяли досконально, потом еще час Иску укладывали. Если этот ребенок не угомонится, то у меня от жены останется одна тень – и так вон глаза красные, лицо осунулось, черты заострились, кожа побледнела. Я покосился на Селене. В таком состоянии она выглядела еще более хрупкой и нежной.

«Ты как?» - кивнул я ей. Она криво улыбнулась и, как будто, плечами пожала, во всяком случае, мне так показалось, и это выглядело безумно мило и немного беззащитно. Я понимал, что она справится, но ее состояние все равно вызывало тревогу. Вчера утром я лишь предположил, что в ней что-то поменялось, списал на усталость, а сегодня понял, что дело не столько в изматывающем режиме, сколько в ее душевных переживаниях, в которые она меня не посвящала. Снова.

Впрочем, о скрытности вывод я делаю рано: у моей девочки пока и не было нормальной возможности поговорить со мной наедине о личном.

- И ты думаешь, все дело в капсуле? – недоверчиво пробормотал Фетэ, глядя на Селене.

- Не она, а мы, - я, как бы невзначай, положил руку на плечо эомелии большого начальника и тоже склонился над кроваткой, вглядываясь в показатели на сенсорной панели.

Фетэ повернул голову ко мне. Его брови были сведены на переносице. Этот тала с его должностью и желанием выглядеть опытным военным был на удивление доверчив. Я ожидал больше сложностей.

- И мы не столько думаем так, - продолжил я, - сколько стараемся максимально минимизировать риски. Вы проверяли влияние излучения всех бытовых приборов на нейроморфов? Или только потенциально опасных?

- Ну, не только, - Фетэ прекратил мучить внутреннюю панель и выпрямился. Я поспешно последовал его примеру, не снимая руки с его плеча. Индикатор на браслете все еще моргал.

- Но капсулы в этот список не входили. Они изначально спроектированы в рамках белой зоны, для новорожденных, - задумчиво пробормотал он, не обращая внимания на мое поведение.

- Не переживай, - я успокаивающе потер его по плечу.

- Нет-нет, - удивленно проговорил Фетэ. Определенно он не привык к подобной форме взаимодействия с кем-либо, мне все же удалось выбить его из колеи. – Я…Я просто размышляю. Это, действительно, очень разумное предположение.

Наручный браслет не предназначен для такой ресурсозатратной задачи, как сканирование и создание образа личного маячка. Мне могло понадобиться еще пару минут.

Селене перетянула внимание на себя:

- Тимур легко воспринимает перегрузки зеленой зоны, ощущает дискомфорт, поэтому мы пришли к выводу, что белую зону тоже исключать не стоит. Он с ночи в лаборатории занят этим вопросом.

- Да, само собой. – Фетэ кивнул и покосился на Иску, что выплясывала на нашей кровати в окружении самодельного ограждения и увлеченно гурлила сама с собой. – Тогда отключайте, да. И к Тимуру присоединится моя команда. Это надо сделать как можно быстрее. Предыдущие особи не показывали никакой реакции на излучение…

Я увидел выражение, проскользнувшее на лице Селене, после слова «особи» и одновременно браслет на моей руке сменил режим индикации. С невероятным всепоглощающим облегчением я убрал ладонь с плеча Фетэ, сделал пару шагов назад и обратился к своей свирепой девочке:

- А убери, пожалуйста, на стол.- Я снял браслет с запястья и протянул его Селене.

Она беспрекословно перешла к выполнению вверенной ей части плана.

- И взгляни, что там за документы по делу гибрида Крон прислал. – Это дело интересовало всех на станции, поголовно, и эомелии Фетэ исключением не был. У него появится лишний повод провести время с моими девочками и попытаться выяснить, что же за интересные тайны окружают прыгуна с Земли. Надеюсь, только старшая девочка его ненароком не зашибет, а то он тактичностью в адрес Иски не отличается. Хорошая шутка, надо запомнить, Сур оценит.

- Устал от постоянных входящих, - прокомментировал я свои действия единственному зрителю, для которого разыгрывалось представление. – Руку уже дергает.

Итак, сейчас Селене через защищенный канал передаст образ Арге, потом подождет пока та запишет его на подходящий мне физический носитель, а потом:

- Глеб, - она стояла к нам спиной, разбирая что-то на сенсорной панели стола, голосзвучал обыденно, актерская игра ей давалась легко. - Сур пишет, что сейчас зайдет за тобой. Тим просит помочь. Говорит, это много времени не займет.

- Понял, - откликнулся я. – Иду. Ты одна справишься?

На этот раз для ответа Селене развернулась и с мягкой улыбкой проговорила:

- Конечно. Эомелии Фетэ мне поможет, - она безо всякой злости или агрессии взглянула на нашего гостя. – Я ведь не отвлеку? Ее нужно переодеть и еще покормить.

- Да, естественно, - с готовностью согласился Фетэ. Однако, от меня не ускользнул короткий ищущий взгляд, который он бросил на рабочую зону.

- Тогда я туда и обратно, - я ободряюще улыбнулся Селене, кивнул Фетэ и направился к выходу.

Вообще, отчаянно хотелось забрать и Илмеру, и Иску с собой, подальше от этого тала и этой чертовой станции, в целом, но выбор пока у меня был невелик.

У выхода, за дверью ждал Сур.

- Чего так долго? – прошипел он недовольно.

Не стал обращать внимание на его возбужденную, недовольную физиономию. Его отчаянно распирало поговорить, как-то выплеснуть эмоции вслух, но система охраны – это система охраны, ни единого шанса на ошибку.

Сур молча протянул мне браслет, подождал пока я его надену, затем отправил Илмере сообщение.

- Арга через третий сектор пошла? – будничным тоном спросил я, ожидая команды от Сура.

- Нет, напрямую. – Он едва ли не зубами скрипнул. И я понял причину его злости.

Арга должна была убедиться, что система безопасности станции не проходит внеплановую военную инспекцию.

- Лифты диагностируют или опять проверка?

- Не выяснила еще, - Сур указал мне на голографический экран своего браслета, где светилось сообщение от Селене с улыбающейся мордочкой, и выжидающе взглянул на меня исподлобья.

Итак, страховки нет, причину перекрытия сектора выяснить можно, но это займет время. Либо рискую, либо переношу. Чертов Фетэ и его привычка передвигаться по коридорам станции с включенным маячком!

Ладно, идем ва-банк! Если поймают, расплачиваться буду сам.

Я решительно включил браслет и в сопровождении Сура направился в сторону основных связующих шахт. Он на бегу был вынужден проверять, работает ли дубликат, и тут, к счастью, фортуна не подвела. Сур с Аргой свое дело знают, но возможности устроить опытный прогон у них не было.

Имитировать привычную траекторию движения Фетэ и его скорость помогала электроника, а вот сердцебиение и частоту дыхания приходилось контролировать самому.

Архив располагался в том же секторе, что и лаборатории, более того, вход находился в общей галерее – вчера это стало первой улыбкой Судьбы – поэтому у лифтов мы совершенно не скрываясь поздоровались с младшими сотрудниками и рабочими, несколько раз вступили в диалог о нейроморфах и К1.0. Я делился опытом первых дней в качестве ана Кирра Каме, даже рассказывал об особенностях жизни на Тала в сравнении с Землей и своих мыслях по поводу всего на свете. Короче говоря, максимально привлекал внимание, вводя окружающих в необходимое нам возбужденное состояние. Селене говорила, что от меня постоянно ждут этого ораторства, а я молчалив, как рыба. И вот, наконец-то порадовал публику! Зачем столько болтовни? Глупость какая. Аж смешно.

Достигнув галереи, я приостановился, оглядывая просторное светлое помещение с овитыми зеленью беседками меж дверных проемов, ведущих в лаборатории. Мне нужен был тот, что с глухой дверью и пластиной «13». На диванах отдыхали сотрудники, большинство с напитками. По центру умиротворяющее шуршал искусственный водопад.

- …эомелии Фетэ уже в курсе, - продолжал говорить я, - и прямо сейчас беседует с моей ийнэ по этому вопросу.

Сур прошел мимо меня и скрылся за одной из прозрачных дверей. Я медленно двинулся к водопаду, наблюдая, как отдыхающие, увлеченные действом, поднимаются со своих мест.

- Что касается детального описания предполагаемого восприятия, то тут лучше послушать эомелии Тимура, все-таки первоисточник. К тому же, именно он, прежде всего, отвечает за здоровье моей дочери. – Да-да, я себе цель поставил еще и приучать каждого встречного тала относиться к Иске, как к гражданину. Неожиданно, пока в лифте ехал, осенило, что задумчивость Селене связана с этим. Девочка разрабатывает изменения системы регистрации Каме.

- А вот, кстати, и он, - я приветственно кивнул Тиму, появившемуся в галерее в сопровождении Сура.

Собравшиеся расступились, пропуская их ко мне.

- О чем дискуссия? – Тим удивленно оглядел два десятка пар глаз. Он, как и я, имел диковинное происхождение и привычку помалкивать, так что оратором был не менее желанным.

- Эомелии Глеб бесконечно любезен, - обозначил классическую вежливость тала парень по имени Тейло с нашивкой отдела тестирования, который со мной диалог первым у лифтов и начал.

- Расскажи про восприимчивость сразу, - обратился я к Тиму. – Все равно народу сейчас работать с этим. Эомелии Фетэ вопросом очень озабочен. Чем быстрее в курс введем, тем быстрее разберемся.

- Да, конечно, - откликнулся Тим.

Стоило его голосу затихнуть, меня позвала Арга.

- Глеб!

- Да?

Я выглянул из-за голов, ища ее за пределами круга слушателей.

- Я тут, - она подняла руку.

Я оглядел присутствующих и вежливо кивнул:

- Прошу простить мою невежливость. Вынужден отлучиться.

Само собой меня с удовольствием и неподдельным энтузиазмом отпустили и расступились. Но стоило мне покинуть круг, как ряды тут же сомкнулись вокруг заговорившего о важном Тима. Сур делал вид, что так же увлечен диалогом, однако, в его задачи входило следить, чтобы никто не отвлекался.

- Мне пришел ответ по запросу Тимура о вероятной начинке медблока, нужна твоя подпись, - будничным, немного унылым тоном проговорила Арга, уводя меня в сторону от фонтана, аккурат к двери «13». Лаборант, что выходил из соседнего помещения, оглянулся на нас, поздоровался и поспешил к собранию.

- Надоела эта бесконечная волокита, - довольно эмоционально продолжила она. – И у шахт третьего сектора сегодня опять зеленая зона сбита оказалась. Эту станцию давно нужно разобрать!

Я постарался удержать пульс. Значит, проверки нет. Лифты полетели.

Арга развернула голограмму со своего планшета и почти загнала меня в арку.

- Вот взгляни…

Я развернулся к ней спиной, положил правую руку на левое плечо, имитируя точку расположения маячка Фетэ в его теле, и запустил сканер на панели под табличкой «13».

Фиолетовый глазок моргнул дважды, и Сим-сим распахнул передо мной свои двери.

Я шагнул внутрь, оставив Аргу снаружи прикрывать меня.

Итак, пока все шло хорошо: проникновение осталось незамеченным, копия маячка работала безотказно, удача, без которой в подобном предприятии не обойтись, улыбалась. Может, стоило поддаться уговорам Тима и пустить его сюда лично? Это было бы верным поступком с точки зрения устава - капитан отвечает за всю команду и не имеет права рисковать головой без крайней необходимости.

Я осторожно выдохнул, и сделал несколько шагов к следующей двери. Когда-то двухкамерная система безопасности предполагала, что в случае аварии в лабораториях архив станет убежищем. С новыми системами защиты подобная страховка уже не требовалась.

Маячок безотказно сработал и тут, запустив крысу в святая святых Фетэ.

Нет! Я пока не готов рисковать друзьями. Однажды смогу…но чуть позже. Не все сразу.

Я огляделся и удержался от естественного желания присвистнуть, и далеко не от восторга. Ругань Арги в адрес устаревшей станции сейчас звучала бы как никогда кстати. Последний раз я подобный хлам встречал…никогда! Ладно, на лекциях по истории гражданской линейки судов космофлота видел, и, черт возьми, спасибо отставному командору Суррэ за его назойливое старческое брюзжание о важности изучения списанной техники! А я-то считал, что он еще больший маньяк, чем мой дед.

Классический устаревший архив, разделенный на две части: операторскую и техническую. В технической возвышались до потолка громоздкие соты хранилища, перемигиваясь зелеными индикаторами, а для оператора отводился не привычный голографический шар дополненной реальности, а самый обыкновенный сенсорный экран. И даже кресло имелось.

Я приблизился к рабочему месту, достал из кармана накопитель и разбудил помощника.

«Добро пожаловать эомелии Фетэ. С чего начнем работу?» - Высветилось на экране.

Найти архивные данные по сотрудникам за нужный нам период времени труда не составило, а вот запись их на носитель заняла почти две минуты – чудовищная скорость. Как Фетэ умудряется мириться с подобной медлительностью? Мне даже искать функцию удаления данных о последней операции пришлось уже после того, как помощник закончил, и это заняло еще целую минуту.

Я не укладывался в запланированный график. К счастью, расчет на превышение лимита по времени у нас имелся. Сейчас там должна была к ребятам присоединиться Арга. Тала поглощают информацию быстро и в больших количествах. Слушать бесполезные переливания из пустого в порожнее никто не будет.

Я покинул основное помещение, прошел через камеру, и почти благополучно ступил в арку перед галереей. Почти…

Дверь закрылась за моей спиной, и одновременно из-за овитой плющом беседки вышел эомелии Догой, один из трех счастливчиков, чьи маячки открывают проход позади меня, носитель множества уважаемых в научной среде регалий и соавтор эпической проверки экипажей Кирра Каме на вшивость. Тала, что ненавидел бы меня сильнее, я еще не встречал.

- Эомелии Догой, - строго произнес я. Решение пришлось принимать быстро, и заставить свидетеля сосредоточиться на собственных эмоциях мне показалось лучшим вариантом.

Черные глаза, в которых, стоило ему меня увидеть, мгновенно зажглось недоверие и агрессивное любопытство, зло сузились. Как я смею так обращаться к старшему на станции, да, профессор?

- Это что, спасательный отсек «32-467»? Почему он в нерабочем состоянии? – Я хмурился.

На лице Догой промелькнуло сомнение и некоторое превосходство.

- Это архив, эомелии Глеб, - вежливость давалась ему с трудом. – На станциях типа Маара-Уолкэ спасательные отсеки совмещают с рабочими помещениями. Разве не должен ты был это изучать в академии?

Я по земному пожал плечами:

- В академии изучение списанной и устаревшей техники входит в дополнительные курсы. Я их не брал.

- И архив работает, - почти процедил Догой. – Доступ осуществляется по включенному маячку.

- Да?

Я развернулся, левой рукой активировал маячок в плече и ступил ближе к дисплею. Естественно, в доступе мне было отказано.

- У тебя нет прав доступа. – В голосе Догоя прозвучали победные нотки.

- Глеб, ты сюда зачем свернул? Идем, - голос Арги прозвучал нетерпеливо. – Доброго здравия и прекрасного настроения тебе, эомелии Догой.

Я быстро отключил свой маячок и повернулся. А вот моего техника ближайший соратник Фетэ отчего-то любил и не скрывал, что считает ее выбор стать членом моей команды неудачным.

- Да-да, прости, - проговорил я и поспешил вызволять Тима из лап насытившейся публики.

Глава девятая

Илмера Селене

Стоило Глебу скрыться за дверью, как Фетэ сосредоточил все свое внимание на мне, точнее на той информации, которой я, по его мнению, владела. Я старалась как можно дольше делать вид, что не понимаю его вежливых намеков и витиеватых речей, убеждающих меня поделиться этой самой информацией. Признаться, тут мне неожиданно помогла Искра. Конечно же я рассчитывала отвлекать эомелии с ее помощью, но помышляла лишь о кормлении и смене ползунков. Только у моей маленькой звездной птички были свои планы: она требовала меня, пыхтела, командовала, а при приближении Фетэ кривилась и куксилась так показательно, что мне смех приходилось сдерживать. На счастье куратору станции уж очень хотелось узнать о подробностях расследования смерти гибрида, поэтому он проявлял чудеса терпения и изворотливости.

- Правда, она чудесная? – Я счастливо и, надеюсь, совершенно бессмысленно улыбалась от уха до уха, глядя на сокровище в своих руках.

- Да, несомненно, - согласился несчастный эомелии, которому за полчаса из меня не удалось вытянуть ни слова по интересующей его теме, ну, разве что общие сведения со страниц пресслужбы мейти.

Я корчила веселые мордочки и кружила Искру, а она заливалась своим неподражаемым смехом.

- У тебя невероятное дело жизни эомелии Фетэ, - сделала я комплимент.

- Благодарю, - он ступил чуть ближе.

- Так разумно вынести нейроморфа в отдельную биологическую оболочку, и не тратить на модернизацию кораблей чрезмерные средства. Теперь прыгуны станут рентабельными – это революция. – Я подняла взгляд на Фетэ и заметила легкое смущение на его лице. – Как энэ, системный лингвист и психолог, последние три года я разрабатывала модель воспитания Каме, которая позволит минимизировать неблагоприятный исход жизни корабля, но все всегда упиралось в одну и ту же проблему…

- Да, оболочка, - эомелии Фетэ вздохнул, словно я зацепила в глубине его разума болезненные струны. – Я знаю. Должен признаться, как руководитель станции, я не могу позволять себе излишние эмоции, но, как тала, я испытываю стресс и раздрай от каждого нового самоубийства. Не только из-за того, что это физическая потеря космофлота, но и потому, что это трагедия одной ушедшей личности. Я знаю, вы с эомелии Глебом считаете меня черствым, но я не такой.

Впервые за все время он с какой-то настойчивой прямотой посмотрел мне в глаза.

- Мне приходилось лишать жизни предшественниц твоей дочери, пусть и безболезненно, с соблюдением всех норм гуманности, но все же лишать жизни. Это чудовищно сложно. И я уверен, что Йер абсолютно функциональна, жизнеспособна, здорова, но я все еще не готов позволить себе расслабиться и привязаться к ней. Прошу тебя, мелии Илмера, не настаивай сейчас на этом.

Я улыбнулась, осознавая, что, возможно, нашла своего первого тала, потенциально готового поддержать введение прыгунов в гражданское поле, и чуть присела в извинении.

- Прости за причиненную боль.

Если, конечно, с архивом все пройдет успешно, иначе, я обрету недруга.

Фетэ облегченно выдохнул:

- Благодарю тебя.

- Помимо оболочки, - продолжила я, как ни в чем не бывало, давая понять этому тала, что свой образ холодного профессионала он сохранит, - есть еще одна общая проблема. И мне она видится не менее значительной, чем неспособность прыгуна физически интегрироваться в общество.

- Нет, не согласен. – Обрубил на корню все мои надежды Фетэ. Я тут же потеряла всякое сочувствие к его боли. – Этот вопрос вносили на рассмотрение в широкий круг еще пятнадцать лет назад, и он не набрал большинство голосов. Да, кстати! Это ведь была инициатива сторонников мелии Мефис, верно?

Я мягко улыбнулась, позволяя трактовать свою мимику, как угодно, поскольку ответа на вопрос не знала. Чем быстрее изучу архивы мамы, тем лучше!

- Не думаю, что прыгунам так уж нужны гражданские права. Они и без того не ограничены в своем выборе и действиях.

- В выборе как раз ограничены, - парировала я. – Профессия лишь одна.

Фетэ фыркнул, словно я произнесла чудовищную чушь.

- Так они и созданы для этой профессии. У тебя слишком либеральные взгляды.

Мы стояли в кухонной зоне, в печи готовился обед, а на столешнице, прямо рядом со мной, лежал большой поднос. Вот этим подносом мне и захотелось стукнуть несговорчивого, узколобого истукана по макушке. Совсем не сильно, только чтоб опомнился.

- В любом случае, - к сожалению, бить тала просто так, без веской причины, запрещено, поэтому я постаралась найти иные доводы, - у нас есть прецедент. Нейроморф с двойным гражданством.

Фетэ улыбнулся той снисходительной ласковой улыбкой, какую дарят младшим школьникам именитые профессора.

- Эомелии Тим, конечно, уникален, но он сделан неким умельцем кустарным способом. Яйцеклетка выращена из кожного покрова землянки, происхождение сперматозоида неизвестно, данные исследований совершенно не похожи на наши образцы и не соответствуют нормам. Лично я предполагаю, что имело место вопиющее нарушение морали, и создатель Тимура не подсаживал нервные волокна, как это делаем мы, а просто заменил биологические. Этот умелец – преступник, а мы имеем дело с землянином, чей оригинальный мозг был уничтожен, ради эксперимента.

Фетэ закончил поучительную лекцию так, как это водится у истинной профессуры, приложив правую ладонь к груди.

- Поэтому прецедентом этот случай можно назвать лишь на первый взгляд, не углубляясь в детали.

- В твоих рассуждениях есть брешь. – Просто так не сдамся, хотя и поняла, что убеждать в чем-либо этого тала бесполезно, но зато время потяну до прихода Глеба. – Зачем же выращивать яйцеклетку, если у землянки свои живые есть?

Эомелии снова снисходительно улыбнулся.

- Ответ простой: генетический мусор. Проще вырастить с нуля, чем чистить существующую.

- Но тогда можно заодно исключить из плана развития нервные волокна, это не трудно, а значит нарушения норм морали – это скорее твое основанное на пренебрежении к создателю Тима предположение.

Эомелии Фетэ потерял вид профессора перед школьной аудиторией. Он задумался, пару раз сказал «хм», потом пробормотал:

- Пожалуй, что так. Я займусь изучением этого вопроса.

Займись, болван!

На мое счастье входная дверь открылась, и на пороге появился Глеб.

- Как вы тут? Все в порядке?

Три часа спустя, лежа на диване в гостиной, я наблюдала, как Арга кружит по комнате с Искрой на руках, и вспоминала эти два вопроса, заданные с таким выражением лица, будто Иммэдар готов убить безо всяких уточнений каждого, на кого я укажу. Сложно поверить, что такое возможно, но мне нужно это сделать, а еще понять, с чем связано такое абсолютное доверие. Это особенность психики Глеба или же некий человеческий инстинкт? Или все вместе?

- Готово, - Иммэдар подошел к Арге, забрал у нее Искру и дал дочери молоко.

- Может, ты все-таки поспишь? – Подруга присела рядом со мной.

Глеб тоже приблизился и встал возле дивана, лазурь его небесных глаз светилась тревогой.

Я отрицательно покачала головой.

- И пропустить то, ради чего так рисковали? Ну, уж н… - договорить мне не дали.

- Все! – прошипел победно Сур, выглянув из комнаты. – Пошли-пошли! Тим уже начал просматривать список уволившихся.

Думаю, изначально выходить в гостиную он вообще не собирался, но при виде Арги его зрачки расширились, он вдруг порывисто подбежал к ней, взял за руку и поднял с дивана.

- Идем.

И сложно не заметить, сколько нежности было в его жестах и в глубине зеленых, смущенных глаз. Он все еще не адаптировался к новой реальности, в которой ему можно вот так просто приближаться к любимой девушке, без оглядки на свои страхи и выдуманные препятствия.

Я поднялась следом за подругой и в сопровождении Иммэдара отправилась в соседнее помещение, к рабочей зоне.

- Слушай, Тимыч, - Сур, сжимая руку Арги, подскочил к столу, - мож пару строк кода, и все. Че вручную это лопатить?

- Сформулируй мне критерии, - без особого энтузиазма протянул Тим. – Ты их дольше сочинять будешь, чем я карточки просматривать.

Мы с Глебом подошли ближе и встали чуть сбоку. Ни один из нас не хотел вмешиваться в действия Тима – это его жизнь и его семья. Оказать помощь могли, но лишь в том случае, если он сам попросит.

- Ты упал?! – поразился Сур. – Мы же имя знаем! Или ты сторонник теорий заговора?

- Я сторонник теории «поставь себя на место», - как ни в чем не бывало, протянул Тим, продолжая пробегать глазами личные дела одно за другим и откидывать их в сторону, в папку «просмотренное». – Сначала представим, что ты сотрудник изолированной станции Ил-Суу. По какой-то причине ты сбегаешь так далеко, как это возможно. Затем ты создаешь нейроморфа с биологическим телом задолго до того, как на самой Ил успешно реализовывают проект Кирра. О чем это говорит?

- О том, что речь идет не о простом генетике или одном из первых помощников, - поддержала Тима Арга. – Возможно, ты сам автор идеи или первый разработчик теории.

- Станешь ли ты раскрывать свое светское имя?

- Он же тала, - пробурчал Сур, - матери твоей точно сказал.

Тим отсеял очередного кандидата и кивнул.

- Но это не означает, что она сказала сестре. Теперь смотрим на все глазами главы станции. У тебя исчез ценнейший из сотрудников, со знаниями, без которых еще двадцать лет будет невозможно создание биоаватара Каме. О чем это говорит?

- Что беглец, уничтожил все ключевые сведения, - вновь подключилась Арга. - И на их восстановление у коллег твоего отца ушло больше десяти лет.

- Да, - Тим устало вздохнул. – Среди уволившихся и уволенных никого подходящего нет.

Он молча открыл следующий раздел «числится».

Сур вдруг встрепенулся:

- А что если попробовать запустить сравнительный поиск между нынешними сотрудниками и числящимися архивными? Где-нибудь у нас, на Земле, можно было бы скрыть нестыковки начислением зарплаты и дотаций на счет «мертвеца», но с единой системой документооборота Тала такое не провернуть.

- Хорошая мысль, - нарушил свое молчание Глеб.

Иска у него на руках удовлетворенно гукнула и отпустила соску. Он убрал пустую бутылочку от лица дочери и вновь сосредоточился на изображении с голографической панели.

Тим молча запустил дополнительный сегмент, вошел в базу действующих сотрудников станции и сохранил список всего персонала, включая рабочих и лаборантов.

- На всякий случай, - прокомментировал он.

Вернулся к основному окну, запустил файловый менеджер и после секундного раздумья ввел первый вариант кодового запроса. Система выдала ошибку и предложила свои варианты корректного написания. Тим повторил попытку, самостоятельно изменив параметры.

И вот тогда сработало! Менеджер выдал один единственный результат. Я видела, как дрожала рука Тима, когда он открывал личное дело «Мис Второго правящего рода».

Мис значит лезвие. Молодой, белый, как снежный покров, с черно-алыми глазами он взглянул на сына с голограммы. Это было подобно ожившему мертвецу. Тим чуть отклонился и замер, не в силах перейти к следующему полю, потом внезапно ожил, поднял левую руку и развернул экран браслета. И уже через мгновение рядом с прекрасным ученым тала возникло миловидное курносое личико темноволосой землянки. Ее несимметричные черты, непослушные кудри и задорная улыбка резко контрастировали с почти ледяной, идеальной внешностью Миса.

Он любил ее, наверное, даже обожал – я в этом уверена. Это что-то внутри, что заставляет с первого взгляда отдать свои мысли и чувства такому живому и неподдельному человеку.

- Думаю, теперь надо будет провести анализ, - голос Тима прозвучал хрипловато. – Узнать, насколько он смог скопировать свой код, не нарушив совместимости с яйцеклеткой.

Последняя фраза далась ему особенно трудно. Тим свернул изображение матери времен студенчества и перешел к изучению биографии отца.

- Слышь, Тимыч, - Сур переживал за него не меньше, чем мы, только эмоции сдерживать настолько хорошо не умел, и даже ладонь Арги, которую он держал все это время и прижимал к своему бедру, не помогала. – А что если они искали способ действительно создать ребенка, но с нормальным развитием нервной системы так и не вышло?

Тим усмехнулся.

- Ну, я ж не врач, - обиделся Сур.

- Ты очень милый не врач, - едва слышно на русском прошептала Арга, чем удивила не только меня. Мансур тихо, смущенно фыркнул, опустил голову и сверкнул влюбленным взглядом исподлобья на свою ийнэ.

Я непроизвольно прижалась виском к плечу Глеба и заметила осоловевшие глазки своей малышки. Мой веселый, говорливый бунтарь решил заснуть на руках ана, пока мы тут важные вопросы решали, можно сказать, историю творили. Наконец-то! Нигде так не спится, как в надежных объятиях Иммэдара.

- Извини, это нервы, - смягчился Тим. – Да, такая вероятность есть. Вообще, почти у всего есть свои вероятности. Кажется, я деда нашел.

Голос у него сорвался на хрип. Тим поспешно откашлялся.

- Хриса? – Я нахмурилась. – Он же во втором круге. Выходит, твой прадед в первом…

- Тот, кто ненавидит меня, - перебил Тим, - Сура, Глеба и тебя в особенности. Что ты там говорил?

Тим обернулся к Мансуру, и на его губах заиграла ироничная ухмылка:

- Старпер еще более долбанутый, чем старуха Кожуха? Осталось чуть-чуть до того, как плевать во всех, кто не нравится, начнет?

Сур старательно сдерживал смех, даже губу нижнюю закусил.

- Ты мне сейчас не помогаешь! - Тимуру уже тоже от всей ситуации весело сделалось, так что он просто перешел к подтруниванию.

Попытка нашего пилота изобразить серьезность с треском провалилась, он захохотал от души и вслух, и тут же получил шлепок ладонью по плечу от Арги.

- Йер не буди! – прошипела она.

- Ой, она уснула? – Тим вскочил с места. – Вам тоже надо отдохнуть. Я материалы сам изучу, тут уж ничего сложного, и мне одному проще. Результаты завтра обсудим.

Глеб кивнул.

- Только кроватку ее обратно включите, чтоб я видел показания.

- Хорошо, - я ободряюще улыбнулась Тиму и получила в ответ столь же теплый жест.

Нашим друзьям понадобилось не больше пяти минут, чтобы удалиться. Первыми ушли Арга с Суром. Тим вынужденно задержался, пряча в сети копии всего украденного архива и отдельно ключевого файла. Дальше у него около минуты ушло на рассылку зашифрованных материалов Крону и Гериону.

- Все-все, - прошептал он. – Ухожу.

Иска к тому моменту уже безмятежно посапывала в своей «вредной» капсуле, а я позволила себе вольность, граничащую с грубостью в отношении гостя, - вытянулась на кровати и даже, что вовсе возмутительно, глаза прикрыла. Вообще-то, веки фактически сами слипались. Я еще в жизни так не переутомлялась.

Глеб сменил освещение на ночное, проводил Тима и вернулся ко мне.

- Девочка моя. – Его ладони легли мне на живот, и я ощутила их тепло сквозь ткань, а потом начал разминать уставшие мышцы – самое восхитительное наслаждение во вселенной! Должно быть, что-то похожее испытала стремительная дева Элоуум, слившись с вездесущим Суу, - блаженство…

- Ммм, - это был вопрос. Клянусь. Не стон.

Иммэдар тихо рассмеялся.

- Фетэ сильно тебя доставал?

Я лениво облизнула губы и на выдохе сипловато пробормотала:

- Да, не особо. Он достойный тала, но почему-то тоже закостенел.

- Нет широты взглядов?

Я выдала что-то вроде согласного «а-а-а». Навыки общения перенимаю от дочери.

Глеб снова засмеялся. Его руки заскользили вниз, к коленям, и в мгновение моя рубашка оказалась расстегнута – навык, которому мог позавидовать Сур. Лично я так быстро молнию разблокировать никогда не могла.

- Знаешь, что я тут подумал? Сколько на Тала живу, картина всегда примерно одинаковая: если где-то на планете появляется некая изолированная общность, однородная по возрасту, то это выливается в подобие деградации. Берем первый круг Совета – получаем стариков, не желающих вникать в новые реалии. Смотрим на эту станцию и ее руководящий состав – примерно то же самое, только не так радикально, но у команды Фетэ все еще впереди. Или вон пузыри.

- Уточнение. – Я повертелась с бока на бок, помогая Глебу снять с меня одежду. - Общность сама себя изолирует, искусственно приписывает себе позицию «элиты».

- Социальный курс искоренения неравенства плохо работает, когда есть Первый, Второй, Третий и так далее правящие рода? – Я услышала ласковую насмешку в его голосе, только открывать глаза все равно не стала. Подумаешь, какой умный чистокровный, все-то ему, прыгуну, виднее.

- Хочу спорить, но мне лень.

Глеб захохотал.

- Давай, я сам. – Он стянул с меня трусики, лег рядом и прижал к себе. – Правящие рода – это залог необходимого образования для участия в законодательной деятельности.

Да.

- Потому что, на самом деле, не так уж много тала хотят заниматься политикой. В списке популярности профессий позиция ниже некуда.

Да. Сознание медленно наполнялось сладким туманом, а пальцы Иммэдара ласкали шею и грудь.

- К тому же образовательный маршрут правящих открыт любому тала. Так?

Да.

Его ладонь погладила мой живот и бедра.

- Не совсем, - голос Глеба стал хрипловатым. – Проблема в отсутствии спроса и поддержке семей. Само общество неявно обязует детей Правящих идти в политику, и никакой стимуляции свежей крови толком нет.

Его пальцы скользнули между моих ног, и я непроизвольно выгнулась.

- Действующий офицер космофлота получает столько же, сколько член второго круга, только работа интереснее раза в три. – Его дыхание коснулось моей шеи, а пальцы проникли в меня. - И все эти рамки и традиции, которые соблюдают Правящие. Я посмотрел, куда в последние двадцать лет уходили проданные платья Первого собрания, и, в целом, кто извне появлялся в системе кругов Совета, и вот что очевидно: эти тала склонны к нарциссизму.

Как люди?

Я тихо застонала, ощущая плавные размеренные движения его пальцев. Плеча коснулись прохладные губы.

- Плюс ответственность за принятые решения вплоть до уголовной тоже не привлекает, хотя как раз этот пункт мне очень нравится. На Земле его тысячелетиями не хватает.

Если чистокровный думает, что я вот так могу вникать в смысл его слов, то он глубоко заблуждается!

- Селене, - прошептал он мне в шею, словно мысли прочитав, и его пальцы безошибочно нашли во мне чувствительную связку нервных окончаний. – Моя прекрасная Кюн-Нейр, покажи мне, как ты кончаешь.

Я испуганно вспыхнула, а по венам заструилось пламя, прямо как в тот день, в машине, и следующей ночью, в больнице, когда он приказал раздеться и сесть на него сверху. Наша близость изменилась. Прежде я знала нежного, порывистого, страстного, увлеченного мной землянина, такого осторожного. Теперь же его порывистость порой обращалась в напористость, увлеченность – в непоколебимость. Он, по-прежнему, оставался самым нежным, самым ласковым, но в то же время в нем обнаружилась жесткость, безапелляционность.

Я приподняла бедра навстречу его ласке и впила ногти в матрас под натиском восхитительных, безумных ощущений, что он мне дарил. Тело сотрясала мелкая дрожь. Я беспомощно хватала ртом воздух и, как могла, пыталась контролировать собственные стоны, страшась потревожить сон дочери.

- Громче, нейри, - скомандовал Иммэдар.

Я испуганно распахнула глаза. Я же могу не подчиниться? Мне нужно объяснить, почему я…

- На капсуле экран, - прервал мои хаотичные метания предусмотрительный чистокровный и резко погрузил пальцы глубже, заставив меня протяжно застонать.

- Я велел громче, - его голос звучал у самого уха, такой властный, уверенный. – Ты слышала меня, нейри?

Эолуум, как же я обожаю это его «нейри»! Зовет богиней и обладает – такие несовместимые вещи, но такие, обе, подходящие Глебу.

- Да. - Это произнесла я? Так покорно?

Я хочу быть с ним такой. Пленительная, бесподобная игра!

Его рот накрыл мои губы, а язык проник внутрь так глубоко, что в первое мгновение я задохнулась. И вдруг остро ощутила, что он одет. Этот контраст от соприкосновения моей обнаженной кожи с тканью, дарящий ощущение абсолютной беспомощности, стал последней каплей. Я выгнулась, захваченная одной единственной жаждой – принадлежать. Глеб - мой хозяин, мой безграничный властитель! Его пальцы причиняли легкую боль, язык вторил движениям руки.

Глава десятая

Глеб

Я прервал поцелуй лишь на секунду. Отчаянно хотелось увидеть ее глаза. Их дикий, рассеянный блеск и глубокую, пленительную черноту.

Она не понимала, что сама направляет меня, что сводит с ума своими стонами, едва слышным, прерывистым дыханием, движением бедер, скрипом ногтей по натянутой простыне. Ее животная жажда отдаваться мне без остатка сужала мое восприятие реальности до одной единственной потребности – удовлетворить эту ее жажду любой ценой.

- Моя совершенная, - от моего шепота прямо ей в губы она застонала, - тебе нравится?

Она всхлипнула, покорно принимая мой поцелуй и ту боль от давления моих пальцев на крошечный участок внутри нее, который я научился находить. Дочь Смерти вспыхивала, словно сухой подлесок.

- Ты принадлежишь мне, и всегда будешь. - Опасная фраза. Я мог разом потушить весь пожар, а мог плеснуть топливо в пламя. Случилось второе. Свободолюбивая ирра содрогнулась, с ее губ сорвался протяжный громкой стон «Иммэдар». Я неотрывно наблюдал за безупречной картиной, наслаждаясь каждой секундой.

Пожалуй, однажды мне стоит написать подробное художественное пособие, как правильно обладать прекрасной Кюн-Нейр, как освободить скрытую в глубинах ее разума и тела дикую натуру. Чопорным тала с их договорной системой взаимодействия в паре эти хищницы давно не по плечу. Никакой фантазии, одна юриспруденция.

- Теперь я! – внезапно произнесла моя только что послушная девочка.

Одно резкое движение, и я оказался прижат к кровати, а восхитительная обнаженная богиня сидела на мне сверху. В черных глазах больше не было и намека на покорность, теперь в них плескалось неприкрытое желание. Тонкие пальчики принялись проворно справляться с моей одеждой. Гибкая, грациозная и нетерпеливая, она едва ли не сорвала с меня рубашку и штаны, а я с плохо скрываемым восторгом подчинялся.

Как же я люблю это!

Ее влажный горячий язычок прочертил линию по внутренней стороне бедра до самого паха, заставив меня вздрогнуть от неожиданности и выгнуться. Не успел я опомниться, как ощутил ее дыхание на члене и прикосновение ее руки. Она уверенно обхватила меня ладонью, а дальше я зажмурился и застонал, не в силах сопротивляться ни себе, ни тем более ей. Эта женщина всегда добивается желаемого, всегда! На ее пути бесполезно ставить преграды! Она упряма и прямолинейна.

Я слышал собственное дерганое дыхание, воздуха отчаянно не хватало, но контролировать его я был не в состоянии. Все, что я мог, заворожено смотреть на безумное, невозможное видение – ожившая, тайная фантазия: ее изящные пальцы скользили вверх-вниз по стволу, перламутровые волосы, перекинутые на одну сторону, рассыпались по моим ногам и матрасу, ее идеальные губы, сомкнутые на мне, вторили движениям ее руки. Я чувствовал, как ее язычок исследует меня, и это… Это было не то, что я в состоянии долго терпеть. Меня трясло, мысли путались. Черт, ладно! Была только одна мысль: «Не останавливайся!» И чувство вины, помноженное на сказочное наслаждение. Ей же нравится, правда? Она бы не стала этого делать, если сама не хочет?

Я старался не шевелиться и не мешать, клянусь! Это сложно.

Я зажмурился и откинул голову на подушку. Теперь дышать стало легче, просто делал это вслух.

- Селене… - Не уверен, что она вообще расслышала мой шепот, сиплый и кривой. – Селене… Пожалуйста…

Пожалуйста, мне надо знать, что тебе нравится! Сознание окончательно заполнило бесконечное острое удовольствие, подстегнув к ужасным, неправильным решениям. Я позволил себе двигать бедрами навстречу ее ласке, позволил себе положить руку на ее затылок и погрузить пальцы в прохладные, шелковые волосы, позволил себе сосредоточиться на всех этих ощущениях. А потом разрешил себе кончить, и я полностью осознавал, что делаю это в ее маленький горячий ротик, и тонул в безумии от этого факта.

- Селене, - получилась мольба. Но я хотел умолять, я буду умолять.

Эта женщина самое лучшее, самое неповторимое, что есть в моей жизни! Все остальное – следствие!

Туман блаженства начал рассеиваться, оставляя после себя чувство смущения и вины. Я поднял голову и, отчаянно борясь со страхом, взглянул на свою любимую, нежную принцессу. Она возвышалась надо мной и, не шевелясь, смотрела вниз, на мой пах. Копна перламутровых волос скрывала ее профиль.

Что я натворил! Есть границы, которые нельзя переходить! Не с ней!

Стоило панике подступить к горлу, как ее пальчики игриво очертили контур влажной головки, посылая по телу множество слабых разрядов тока, а она сама подняла на меня взгляд. И я не прочел там ничего, кроме восторга и огня. А еще она высунула кончик языка и облизнула правый уголок губ – не нарочно, не в качестве соблазнения, а так быстро и так хищно, так естественно, что у меня мурашки побежали по спине, и разум снова начала заполнять дымка страсти.

Это она, это Селене. Ей понравилось!

- Вкусно, - почти беззвучно проговорила она, вогнав меня в испуг и в эйфорию, одновременно.

И, черт, в смущение тоже! Поймал себя на том, что никак не могу выдержать ее прямой взгляд. И что сказать, тоже не знаю. Как в пятнадцать, честное слово!

Придурок, она же твоя женщина, скажи хоть что-то…

- Да? – Кто придумал считать меня умным?!

- Да. – Ее лицо окрасила нежная и немного задумчивая улыбка, а потом она опустила взгляд на мой живот и вновь взялась ласкать меня пальцами, внимательно наблюдая за своими действиями.

- Я люблю тебя!! – Так отчаянно я это еще не произносил.

Она ведь мне верит? Она же знает, что я обожаю ее?

- Да? – Перламутровые брови приподнялись в игривом удивлении.

Я понимал, что она шутит, клянусь, и знал, что отвечать бессмысленно, она давно все обо мне знает, но эта ее интонация невинного любопытства напрочь лишила силы воли. Мне позарез нужно было убедиться, что все именно так, как есть.

- Да! Очень!

Селене хмыкнула, сжала мою ладонь и легко соскользнула с кровати, увлекая меня за собой в душ.

Она уснула сразу, как голова коснулась матраса. Я проверил электронику в детской капсуле и вытянулся рядом с Селене. Свет гасить не стал, хотелось немного полюбоваться женщиной, от счастья которой зависело мое собственное.

Интересно, как Герион сумел жениться во второй раз? Я хочу сказать, если Мефис была хоть немного похожа на Селене, то как же у него получилось восстановиться после потери? Или не получилось?

Скрепя сердце, я на мгновение представил, что моей девочки не стало. Нет больше этого милого нежного носика и шелковистых длинных волос, и стройного гибкого тела – в душе дыра. Я протянул руку и коснулся пальцами ее щеки. Она устало выдохнула в ответ, но не проснулась. Никакая другая женщина не заполнит пустоту, это же невозможно.

Наверное, дело в физиологии. От потребностей организма не сбежать, и секс рано или поздно начнешь искать.

А еще будет одиночество. Всепоглощающее и тупое.

Черт возьми! Может, он и не любит вторую жену так, как любил Мефис. Просто не живет в одиночестве. Не дает себе время думать. Я бы нашел возможность не думать и дожить то, что есть, без лишних мыслей. А какой еще выход?

Селене пошевелилась, повернулась на живот и уткнулась носом в матрас – милая и такая вымотанная. Иска-террористка! Я усмехнулся очередному, пришедшему в голову прозвищу для дочери. У меня их, вообще, за эти дни много накопилось. Спорим, козявка получится не робкого десятка, весь Совет на уши поставит, а заодно и обе планеты. Надо научить ее драться и энэ не обижать, а то взяла моду…

И вот на этом моменте меня пронзила довольно дикая, но почему-то очень логичная мысль. Отец меня выгнал не потому, что хотел избавиться или был не согласен со мной, он мать защищал. От меня. Они не слишком ладят, и ее убеждения не всегда ему по душе, он даже особенно умной ее не считает, да и не уважает, но, если покопаться в памяти хорошенько, не было момента, чтоб он за нее не заступался.

- Погасить освещение, - тихо проговорил я на тала. Комната погрузилась во тьму.

Я нащупал руку Селене, сжал хрупкие пальчики и устало закрыл глаза.

Чего я на него огрызался?..

Неприятный, режущий слух звук сирены проник в сознание.

- Глеб, - немного встревоженный голос Селене вторил визгливому жужжанию. Моей щеки ласково касались ее теплые пальцы. – Тебе нужно встать.

Я распахнул глаза и тут же зажмурился от яркого света.

- Надень скафандр и идем. Все остальное я собрала.

Щурясь, я повернулся на бок и кое-как сел.

- Я хотела, чтобы ты чуть-чуть подольше поспал, поэтому надела тебе наушники.

Я попытался уточнить степень угрозы, но из горла вырвался только нечленораздельный хрип. К счастью, моя ийнэ меня и без слов понимала.

- Код красный, не черный.

Выдохнул, огляделся, инстинктивно убеждаясь, что с Иской все в порядке, и потянулся к скафандру, который уже лежал рядом со мной на кровати. Сирена визжит, а Тима не видно? Серьезно?

- Йер спит, - проговорила с улыбкой Селене. – Тимур прибегал, я отправила его собираться. Велела ожидать нас в зале вылета. И связалась сразу с Фетэ, чтобы потом проблем не было.

Я кивнул.

- Он сказал, что система фильтрации воды вышла из строя.

Вместо ответа я фыркнул, как последний землянин. Любая исследовательская станция имеет склад НЗ, оборудована аварийными системами, но тала есть тала – эвакуация по любому поводу. Как будто так уж сложно пару часов без душа посидеть. Ну, максимум пять.

Селене засмеялась. Она почти завершила с чисткой рабочей зоны, причем процедуру провела под обеими учетными записями и своими средствами. Кто обманет мою предусмотрительную девочку? Никто.

- Чистокровный опять считает тала неженками?

- Да, - просипел я, справляясь с заклепками.

- Будешь проверять? – Селене повернулась ко мне и вопросительно приподняла брови.

Я лениво поморщился. И так знаю, что она все сделала.

Путь до точки вылета спасательных модулей занял минуты две.

- Привет, - махнул мне Сур. – Хреново выглядишь.

- Ты рабочую зону вычистил хорошо? – вместо приветствия ответил я, внимательно вглядываясь в новое лицо.

Рядом с Тимом стояла миловидная тала с холодными черными глазами и белым длинным хвостом на макушке. Она с не меньшим интересом изучала меня и Селене. Капсуле с Иской девчонка внимания почти не уделила. Слишком дерзкая для ровесницы. Сколько ей лет?

- Вот заладили, - огрызнулся Сур. – Арга все делала.

Арга – это хорошо, это надежно.

Тим ответил мне немного смущенным взглядом, но, если честно, особого воодушевления я за ним не заметил. Это не походило на его мечты встретить, увидеть и понять: вот она, та, от кого размягчается разум, кто пройдет с тобой рука об руку остаток жизни. Ну, или у меня требования завышены. Думал, у Тима будет какая-то особенная девчонка, яркая, умная, ему под стать. В этой тала из особенного пока только безрассудность и неосмотрительность. Да, точно второе – я ждал большего. Хотя, выводы делаю поспешно. Первый раз же ее вижу.

- Глеб, позволь представить вам с Илмерой мелии Уррау.

Селене официально поприветствовала девчонку, а я просто кивнул – настроение не то, хотелось как можно скорее добраться до планеты и не заморачиваться вежливыми фуэте. Жена, дочь, кровать – точка. Еще пожра…поесть не помешает. В такие моменты начинаешь пониматьСура.

- Нам лучше пройти к секциям с двенадцатой по двадцатую. – Голос у Уррау был ничего, приятный, да и произносила она это, глядя на Тима, что неплохо. – Они по распределению попадают в коридор к первому терминалу космопорта, а эти к пятому полетят.

Я осмотрел скопление сотрудников с сумками. Неплохой инсайд, только непривычно, что она это все разглашает, но на злоумышленницу, действительно, не тянет. Я поймал взгляд Арги и задал ей немой вопрос. Мой надежный механик утвердительно кивнул – значит, биография чистая. Ладно, пусть будет.

- Вообще-то по нормам система фильтрации подлежала замене еще лет десять назад, - начала тихо пояснять Уррау, пока мы направлялись к нужным секциям. – Но станция входит в список закрытых объектов, поэтому проверка основных систем жизнеобеспечения официально под контролем нашего непосредственного руководства. Все отчеты лабораторий и внутренних служб они последние лет пять просто игнорируют.

- А аргументация? – Арга поравнялась с Тимом, чтобы задать вопрос.

Уррау холодно улыбнулась, тема ее явно злила.

- Профессиональная стагнация. Нужна была полная замена оборудования всех действующих лабораторий на совместимое с новой системой фильтрации. А это же дедам учиться надо, квалификацию повышать! - Девчонка аж зубами скрипнула. - Все как один восклицают: «Некогда стены менять! Работать надо!»

Думаю, она передразнила Фетэ, во всяком случае, звучало похоже.

- Ты не слишком эмоциональная для тала?

Я впервые в жизни внутренне поблагодарил Сура за почти полное отсутствие чувства такта. Кроме него в моей команде подобный вопрос в лоб задать не решится никто! Что занятно, мелии Уррау не растерялась от такой наглости. Напротив, она заулыбалась:

- Да-а, друзей у меня немного. Тала предпочитают поддерживать со мной только рабочие отношения.

Подошла наша очередь, мы погрузились в модуль вслед за тремя сотрудниками пищевого блока, когда у входного шлюза прозвучал знакомый женский голос, диктующий идентификационный номер и буквально через пару секунд на свободное кресло рядом с Селене опустилась Иннера.

- Эомелии Фетэ обязал присоединиться в качестве сопровождающего и наблюдателя, - пояснила она, холодно глядя мне в глаза.

Я кивнул, закончил установку капсулы, зафиксировал крепления и позволил себе немного полюбоваться спящим личиком Иски, лишь затем занял свое место. Селене положила руку на край кроватки – думаю, это был инстинкт. В присутствии кого-то из группы разработки Кирра Каме она, как и я, начинала переживать за безопасность дочери. Тим тоже заметно напрягся и полностью сосредоточился на капсуле Йер. Он сидел напротив.

Что ж… Полагаю, остаток пути мы проведем в молчании.

Модуль заполнился пассажирами и ушел в туннель.

Глава одиннадцатая

Илмера Селене

Информация мелии Уррау о пересадочном терминале оказалась верной. Мы быстро миновали контроль и вскоре уже спускались на лифте. Иннера вызвалась сопровождать нас и тут, при этом ее почти не интересовала Эйлла, зато весьма занимал наш экипаж, включая мелии Уррау. Я замечала, как Глеб раздраженно морщился в моменты, когда Иннера не могла видеть его лицо.

- Черт, опять звенит, - проговорил на русском Тимур, недовольно выдохнул и потер уши.

Мы все одновременно уставились на капсулу. Дочь все еще спокойно спала.

- Слава экрану, - вторил Тиму Сур.

- Должна была уже проголодаться, - добавил Иммэдар. – Выйдем, сразу надо разогреть питание.

На свою беду Иннера решила возразить.

- Эомелии, позволь не согласиться, у образца номер…

- Не позволю, - холодно отчеканил Глеб.

Иннера такой грубости не ожидала. Она растеряла всю уверенность и беспомощно уставилась на меня. Не знаю, почему именно на меня, но не стала разочаровывать с ответом:

- Капитан имеет в виду, что если он захочет выслушать мнение посторонних относительно членов своего экипажа, он это желание озвучит.

Такая формулировка привела нашу сопровождающую в еще большее смятение. Кажется, она не привыкла к жесткой субординации. Правда, и мы к какой-либо жесткости не привыкли, Глеб просто не выспался, а еще его, как и меня, бесили формулировки типа «у образца», применяемые к нашей малышке. Тут хочешь не хочешь психанешь.

- С капитаном спорить нельзя, - с совершенно серьезным лицом проговорил Сур, чем привлек общее внимание. – Обращаться без разрешения, не имея кредита доверия, нельзя.

Остальные тала с модуля прекратили переговариваться и тоже на нас косились.

- Ты что, первый раз? – вдохновленный вниманием, продолжил свою клоунаду Мансур.

Арга сняла с волос заколку и опустила взгляд себе под ноги, из-за чего белые пряди скрыли ее лицо. Я последовала ее примеру, к счастью иммешанкар заплести не успела. Иннера испуганно выдохнула – слух легко уловил этот едва различимый звук.

- Я должна принести свои извинения. – Судя по голосу, она окончательно запуталась.

- Нет, - Глеб не сжалился, наоборот, только сильнее разозлился. – Илмера!

Я мгновенно среагировала на его командный тон и подняла голову – актерская игра получилась не хуже, чем у Сура. Я собой гордилась, а вот лазурные глаза взглянули на меня с укоризной.

- Не потакай ему.

- Кому? – Не знаю, что я больше хотела, дальше играть или просто повеселиться.

Арга прыснула и засмеялась. Тим с тоскливым выдохом и интонацией «как вы меня достали» произнес абстрактного содержания реплику на неправильном русском.

- Извиниться должен я, - все тем же ледяным тоном закончил неудачную комедию Глеб. – За себя и за свой экипаж. Они крайне утомлены и нуждаются в отдыхе, в том числе и от неоправданной слежки.

При этом он так смотрел на несчастную мелии, что та подавать голос не решилась до самой планеты, только удивленное междометие «о» выдала, когда на выходе из лифта нас встретили отец с дядей в сопровождении итэ Анэ. Сложилось ощущение, что представителя мейти в форме Иннера встретила впервые, или просто испугалась, поскольку сопровождение было несогласованным. Маловероятно, что приказ Фетэ она исполняла под давлением, а, значит, ответственность перед законом несла равную.

Итэ Анэ придирчивым суровым взглядом окинул сначала Уррау, затем Иннеру, равнодушным тоном представился, обозначив свои обширные полномочия, и потребовал двух незнакомок назваться в ответ. У первой трудностей не возникло, ни с именем, ни с личным идентификационным номером, а вот вторая сбилась несколько раз, да и голос заметно дрожал.

- Доброго, светлого утра, - спас ее от дальнейших расспросов Глеб. – Моей команде сложно сейчас из-за переутомления.

Иннера бросила быстрый благодарный взгляд на профиль Иммэдара и едва ли не за спину его скользнула.

- Я прошу тебя отпустить экипаж и сопровождающих, - кивнул итэ Анэ, голос его потеплел. Вообще, чем дольше этот мейти работал над нашим делом, тем с большим уважением относился к Глебу. – Мне нужен ты и мелии Илмера.

- Дорогая… - Папа как будто не выдержал ожидания, в непонятном порыве он выступил вперед и обнял меня, потом заглянул в кроватку. – Какая милая…

Я его таким со дня смерти мамы не видела: опять слезы в глазах и с трудом контролируемый страх. Крон подошел к встревоженному Иммэдару и, не проронив ни слова, положил руку ему на плечо.

- Че происходит? – Мансур и тут не проявил деликатности, но я его понимала, он любил меня и Глеба, а поведение встречающих сулило беду. Он просто испугался за нас.

- Тим, - не отрывая напряженного взгляда от моего лица, сипло пробормотал чистокровный, - ты не мог бы…

- Да! – Тимур, как обычно, в излишних пояснениях не нуждался. – Ребят…

Дальше я не вникала, поняла только, что ему и Иннера подчинилась, покинув отведенный ей Фетэ пост.

- Дорогая… - уже с каким-то отчаянным усталым надрывом пробормотал папа и вновь обнял. – Не ходи. Не ходи туда.

- Герион, - тихо обратился к нему Крон, - давай выведем их отсюда и позволим итэ Анэ пояснить сложившуюся ситуацию.

Папа кивнул и почему-то лично потянул капсулу Иски к выходу, при этом движения его тела говорили на языке верховного шатри. От какой армии в одиночку, ценой собственной жизни, собрался защитить мою дочь глава рода?

Я взглянула в глаза Глебу и получила в ответ мягкую спокойную улыбку. «Все хорошо, не волнуйся», - сказала ясная лазурь Бий-Суу. И я, действительно, успокоилась, сердце заработало медленнее, а дыхание выровнялось. Умом я понимала, что это всего лишь игра мимики Иммэдара, его желание и умение дать мне уверенность, что внутри он напряжен, сосредоточен, что замечает и просчитывает каждый жест, каждое слово, но все равно поддалась.

- Я могу и здесь начать. В любом случае, информация уже появилась во всех официальных источниках мейти. Мелии Илмера, - итэ Анэ развернулся, и теперь мы шли плечом к плечу вслед за отцом. – Я должен поблагодарить тебя и эомелии Глеба за оказанную помощь в расследовании и извиниться за свои первоначально противоречивые чувства на этот счет, указывающие на некоторую брешь в моем профессионализме.

Я непроизвольно нашла руку Глеба и переплела наши пальцы. Конечно же, как любой достойный тала, итэ Анэ начал с вежливого предисловия, обозначая свое наилучшее отношение ко мне и моему ийнэ.

– Думаю, твоя подозрительность, – улыбнулась я нашему собеседнику, – говорит как раз об отсутствии брешей в твоем профессионализме.

– Благодарю. Итак, моей команде с вашей помощью удалось установить личность руководителя покушения и получить его подробное добровольное признание. К несчастью, назвать соратников среди тала или заказчиков он отказался.

– Кто это? – Глеб хмурился, невидящим взором изучая спину отца.

– Светлейший илла Эгон, член второго круга Совета, ведущий кандидат ближайших выборов в первый круг. Именно его преследовала мелии Илмера в топях.

Мы покинули здание космопорта и направились к парковке.

– Впечатляющий результат, – кивнул Глеб. – Вычислить за такой короткий срок.

– Это исключительно общая заслуга. Моя команда работала в сотрудничестве с космофлотом и несколькими членами каждого из трех кругов Совета. За последнее десятилетие это первый прецедент такого крупномасштабного взаимодействия. С момента вступления в силу пакета ограничений Домарра нам, как правило, отказывали в доступе ко внутренней информации организаций, тем более таких крупных, да и к личной нередко тоже.

– Я бы хотел, – вмешался Крон, – превратить прецедент в штатную процедуру.

– Мое руководство поддерживает эту идею, – с энтузиазмом прокомментировал итэ Анэ.

Пока мы с Глебом были заняты достижением своих целей, дядя с папой стремились к своим, используя подвернувшийся шанс. Мне нужно будет сообщить Крону, что я передумала насчет своего неоднозначного и ускользающего отношения к идее вступить в Совет.

- Расследование не окончено, - продолжил итэ, - мы ведем поиск остальных участников-тала, но на данном этапе возникла проблема. Илла Эгон помимо нежелания проявить честность, воспользовался кровным правом Кюн-Кара.

На последней фразе Глеб рефлекторно сжал мою руку. Я же, напротив, расслабилась. Все переживания и напряженность из-за банального поединка Жизни со Смертью. Моей дочери ничего не угрожает, и Иммэдар в безопасности! А папа… Ну, он дергался, когда я одна в Солнечную Долину отправилась, а тут схватка с допустимым смертельным исходом – его понять можно.

- Меня вызвал?

Итэ Анэ кивнул:

- Да.

- Я принимаю вызов. В течение тридцати минут он должен появиться в Обители Слез, в противном случае будет ждать боя до самой своей естественной смерти.

Такая позиция искренне удивила окружающих, кроме Глеба, конечно. Он просто чутко прислушивался ко мне. Плечи папы напряглись, осанка стала едва ли не идеальной.

- Нам сейчас на воздушную площадку? – уточнила я.

- Да, мой рабочий тэнгери ожидает. – Итэ вздохнул. – Я планировал сопроводить вас до дома и обсудить необходимое время на отдых и подготовку. Ирра Илмера, ты уверена в своем решении?

- Абсолютно.

- Ты не выспалась, - прошептал Глеб.

Я улыбнулась ему.

- Не думаю, что я высплюсь чуть лучше, или хоть как-то отдохну. Он причинил увечья и вред, а после убил – так пусть докажет Эолуум, что это истинный выбор Эоруум.

- Ты приняла неверное решение, я считаю, - недовольно проговорил Крон.

Я приняла разумное решение, но единственный, кто со мной согласился бы, - это Тим. Остальные слишком подвержены эмоциям. Я не маленькая девочка и не подросток. Мне двадцать два года, я знаю себя и свои возможности, я стала матерью. Разве можно предположить, что буду бездумно рисковать жизнью?

Комментировать слова дяди не стала. Вместо этого занялась расчетами предстоящего поединка и поиском вероятной тактики противника, ну, и наблюдала, как Глеб кормит Иску из бутылочки во время полета. Если бы не техника безопасности, он бы ее еще и к груди при этом точно прижимал. Кажется, она, как и я, чувствовала его потребность, заметно тянула к нему ручки и сердито чавкала, когда ее желание не исполнялось.

В сети о моем противнике нашлось достаточно информации, чтобы составить общее представление о структуре его личности, и она не показалась мне примечательной, кроме одного аспекта: Илла Эгон удивительным образом повторял уже сложившийся у нас с ребятами скучный, предсказуемый образ стагнирующего тала. Тот же эомелии Фетэ, только немного старше.

- Дядя, - я подняла глаза на Крона. – Мне кажется, нам нужно новое масштабное социально-антропологическое и культурно-антропологическое исследование.

Дядя нахмурился.

- Хочешь досрочный доклад общественной комиссии?

Папа тоже недоуменно на меня посмотрел. Думаю, его разум слишком погрузился в страхи, потому что в своем здоровом состоянии он бы меня понял сразу.

- Нет, я имею в виду масштабное исследование сродни тому, что провели сто лет назад, а не ежегодный сбор данных по регионам.

К моему удивлению, итэ Анэ не проявил привычного профессионального такта, и вмешался в диалог:

- Зачем? – Это было именно любопытство. Он даже пилотирование тэнгери на минуту доверил электронике, чтобы обернуться и взглянуть на меня.

- Похоже, моя племянница подозревает, что в обществе назрел кризис глубже, чем принято считать.

- Так и есть, - я кивнула. – Я запишу свои наблюдения позже и передам их официально комиссии с запросом на проведение исследования.

- Одного запроса мало, - итэ с интересом наблюдал за моим лицом.

- Посмотрим, - я улыбнулась недоверчивому собеседнику. У этого мейти нет в начальниках упрямого чистокровного, способного без подписания стандартного договора о неразглашении отправиться на закрытую станцию. Я покажу всю цепочку связей между стагнирующим разумом и массовой эвакуацией – будет интересно.

- Илмера, - вдруг сухо скомандовал Глеб.

- Да? – от неожиданности я вскинула голову и растерянно на него уставилась. Иммэдар никогда так со мной не разговаривал.

- Вернись к изучению личности иллы Эгона.

- Да. – Я поспешно занялась своей первостепенной задачей.

Информационное пространство обширно, и к тому моменту, как тэнгери приземлился на Площадь Слов перед Обителью, я нашла еще несколько существенных деталей ранней биографии Эгона, позволивших мне чуть лучше просчитать вероятности.

- Милая, - начал папа, но времени слушать у меня не было. Первым наставником илла Эгона был почивший илла Лаэо, известный своей тактикой скрытого боя. И хоть мой противник был в то время мал и провел со знаменитым учителем не больше трех месяцев до момента его кончины, я не стала исключать опасность западни. Не думаю, что предсказать мой выбор места схватки было так уж сложно. Склонившись к Глебу, я поцеловала обожаемые губы, бросила мимолетный взгляд на сосредоточенное личико маленькой Искры и выбралась наружу.

Прохладный ласковый ветер донес запахи цветущих могил моих предшественниц, окружающих вал Обители. Первые рассветные лучи скользили по холодным шестигранным монолитам, и причудливые тени падали на арену. Я непроизвольно улыбнулась, вспомнив, как впервые привезла сюда ийнэ познакомить с мамой, показать древнее наследие культа Жизни и Смерти.

«Круглый газон и тридцать гигантских ячеек для свитков по краям?» - Мой чистокровный стоял рядом с одной из колонн и, задрав голову, скептично вглядывался в ее верхушку.

«Это не ячейки для свитков, - возмутилась я, сдерживая смех. – Это воплощение мудрости Эолуум и ее неизбежности, ее связи со Вселенной, арена, где ирра издревле отстаивают честь мертвых».

«В современном мире?»

Я фыркнула и вернулась в реальность. Люди, достигнув состояния звездной цивилизации, продолжали вести кровопролитные локальные воины, пытаться усмирять неврозы ритуалами, а креационизм в Солнечной системе процветает до сих пор, что не удивительно при нынешнем-то упадке образования и медицины. Но он, конечно же, подшучивал надо мной!

Я медленно вдохнула, выдохнула и прикрыла глаза. Пора.

Я слышу мир, я вижу мир, я ощущаю мир – я есть жизнь, я есть суть. Я внимаю голосу Великой Вселенной. Кюн-Нейр аншии апар Эолуум. Ирра Эолуум-ма.

- Илла Эоруум-ма. Кара-Бэору аншаа апар Эоруум, - донес ветер до моих ушей едва различимый голос.

Что ж, он предсказуем. Это хорошо. А еще убежден в победе, иначе не выдал бы свое присутствие. Это вдвойне прекрасно.

Я соединила руки у своего живота, включила запись на браслете и резко сорвалась с места, устремившись через входную арку вглубь арены, туда, где в противоположной ее части у алтаря ожидал противник. Его тонкая длинная тень лежала на скошенной траве, придавая ей изумрудный оттенок. Покрытое морщинами лицо сияло надменной улыбкой, а глаза – холодной яростью. Я даже поначалу не поверила в увиденное, но нет, это была поразительная реальность: дитя Жизни, Черный Волк, что, будучи аншаа, должен оставаться неподвластным эмоциям, ненавидел меня и не пытался здесь, в Обители Слез, свои чувства усмирить. Как же так?

Едва заметным движением руки илла Эгон коснулся броши на груди, и ритуальный покров, в который он успел облачиться, с тяжелым шорохом осел к его ногам. Илла остался стоять в скафандре, ровно в таком же, что был на мне. На его висках виднелось боевое плетение шанкар, уходящее на затылок, – такое на скорую руку не сделать. Он даже слишком предсказуем.

Я резко остановилась и замерла в позе покоя у внутреннего круга малых колонн, предложив ему первому ступить за пределы кольца, символизирующего диск Кюн, - неважно насколько искренним выглядит илла, я обязана оставаться начеку и перепроверять каждую свою догадку. Мое гостеприимство противнику по вкусу не пришлось. Слуха коснулся раздраженный выдох. Он надеялся спровоцировать нападение – не вышло.

Илла чуть опустил голову, устремив на меня взгляд исподлобья, и пошел по кругу, вопреки движению Кюн на просторах небосвода – символ смертельного боя. Я двинулась в том же направлении, приняв его выбор, и прислушалась к звукам окружающей реальности. Мои спутники покинули тэнгери и сейчас приближались к внешнему кольцу монолитов. Иска громко сопела на руках Глеба. Этот забавный звук на доли секунды отвлек внимание илла Эгона, а после стал причинять ему заметный дискомфорт. Я улыбнулась. Моя девочка.

Отец в голос, с надрывом выдохнул. Должно быть, увидел мою ответную символику. Дыхание Глеба не изменилось – он остался совершенно спокоен.

Скользящим движением илла Эгон спрыгнул на арену, и, признаюсь, это было внезапно. Несмотря на злобу в черных глазах, проконтролировать мимику ему удалось, что не могло не восхитить. Размашистым, нарочито небрежным движением я шагнула ему навстречу – так люди прогуливаются по улице. Коротко стриженая трава мягко прогнулась под подошвой скафандра. Черные глаза моего противника полыхнули яростью. Я улыбнулась, довольная произведенным эффектом, и тут же подавила в себе лишние эмоции. Чувства мне сейчас нужны были лишь для того, чтобы максимально ослабить этого иллу, а не уподобиться ему. Моя улыбка заставила уголок его губ дернуться в намеке на презрение.

Я сложила руки за спиной, чуть склонила голову набок и вздернула подбородок, насмешливо изучая его тяжелый взгляд. И тут, к моему несчастью, разум иллы прояснился. Видимо, догадка все же пронзила тот ком ненависти и злости, в который превратилось его уной, и вернула ему способность воспринимать реальность достаточно здраво. Эгон выпрямился и улыбнулся мне в ответ, а после всякие эмоции покинули его существо, он поспешно отступил, отразив мой первый удар. Напала я еще до того, как улыбка сошла с его лица, - мне-то не требовалось приводить уной в нормальное боевое состояние.

От второго выпада он увернулся, мои пальцы прошли в паре сантиметров от его шеи. Но этот удар был не более чем видимостью – моя мать придерживалась новаторских идей не только в политике, но и в тактиках боя ирра, о чем этот илла, судя по его реакции, не подозревал, - за вторым ударом последовал третий, и он достиг цели. На мгновение я ощутила тепло кожи на виске иллы, и движение его потока укта остановилось. Потеряв четкость зрения, Эгон отскочил, на выдохе попытался сбить меня ударом ноги. Тщетно. Я ушла в сторону, и тут допустила ошибку, слишком отклонившись вправо, упустила возможность начать серию каргаа, эффективность которой мама довела до совершенства. Вместо этого я зашла за спину Эгона и едва не получила блокировку потока тегеле слева, зато убедилась, что классическую тактику боя ирры этот илла знает на зубок.

Я отступила. Первый этап схватки завершился в мою пользу – противник фактически ослеп. Что следующее? Уши? Пожалуй, что так. Мама изменила всего восемь серий и добавила двадцать вариантов ударов. Придется комбинировать только их. Эгон, стоял напротив меня с закрытыми глазами и сосредоточенно вслушивался в окружающее пространство. Его ноздри раздувались, и, возможно, мне показалось, но это было не столько из-за желания ориентироваться на запахи, сколько из-за все тех же лишних эмоций. Стоило проверить догадку.

- Зачем? – тихо спросила я.

На его скулах заходили желваки, а, значит, я угадала.

- Что сделал тебе мой ийнэ, эомелии?

Ответа я не получила, усиления желаемого эффекта тоже, но отступать не стала.

- Что сделал тебе народ Тала, что ты пожелал отравить их?

Губы Эгона дернулись – он сдержал возмущение.

- Что сделали тебе люди? – вкрадчиво добавила я, не скрывая своих намерений вывести его из равновесия. Он и так знает, чего я добиваюсь, так почему бы не попробовать сыграть на этом?

- Ты не слишком профессионален в эмоциях, илла. Зато увлечен игрой в вершителя судеб. Разве дети Эоруум убивают? – я усмехнулась. – Разве ты Кара-Бэору после содеянного?

- Зря стараешься, - прошептал илла Эгон, и на этом перерыв закончился.

Он подался ко мне, совершая обманный маневр серии уйя, известный еще прадедам, я приготовилась защищать голову и торс, но илла вдруг отступил, и тут же сделал еще один обманный выпад из другой серии, и тоже не завершил, затем из следующей – складывалось впечатление, что он по учебнику идет, только не заканчивает. Я была занята лишь тем, что уворачивалась, а все силы разума уходили на попытку предсказать дальнейший ход схватки. Какую серию он завершит? И будет ли, действительно, соблюдать учебный порядок? Я тратила свои ресурсы крайне неэффективно. Слепой илла вел, а я оборонялась – не так сильна оказалась ирра. И стоило мне подавить неуместное недовольство собой, как разум нашел интересный выход. Немного опасный, пугающий для зрителей, но, на мой взгляд, вполне подходящий. Главное, сыграть хорошо, не вызвать подозрений.

Я едва слышно неровно вздохнула, провоцируя Эгона перейти к кульминации. Сработало. Он нарушил очередность серий: финальным броском оказался илим, что в определенном смысле сыграло мне на руку, но могло и погубить. Я рисковала неоправданно – это плохо. Это чудовищно. Иска могла потерять мать даже толком не познакомившись с ней. В свои двадцать два я приняла крайне паршивое решение, и ошибку больше не повторяла.

Эгон был слеп и только поэтому мне удалось его обмануть. Прикосновение его пальцев к моим вискам причинило адскую боль, но не задело те самые, нужные точки. Потоки всех пяти основных чувств не пострадали. Издав невнятный хрип, я отшатнулась. Лицо иллы Эгона тут же окрасило превосходство. Он поверил и позволил эмоциям прорваться, ведь по его мнению я не могла слышать или видеть этот непрофессионализм.

Имитируя сбивчивое дыхание, и вязко ворочая языком, я кое-как прошипела:

- Убийца и трус.

- Кажется, я немного промахнулся, - надменно усмехнулся Эгон, но я теперь слеп, это допустимо.

Абсолютно поверил, а потом сделал то, на что я так рассчитывала, признался:

- От имени Хриса, что ведет Второй род, - прошептал он едва слышно, - ступай вслед за своей матерью. Я был последним тала для нее, стал последним и для тебя.

Не дожидаясь смертельного удара, я применила поток тегеле против этого серийного убийцы, и он рухнул на траву. В груди клубился сгусток непонятной эмоциональной пустоты. Я занесла ногу для болезненного, кровавого удара и замерла, совершенно дезориентированная. Зачем я хочу покалечить противника? Прикосновение Эолуум, гуманное и уводящее за Черту, – вот все, что я должна сделать.

- У-у-й, - сказала вдалеке Иска, - а-а-а.

Моя маленькая Звездная Птица!

Илла Эгон открыл глаза и нашел мое лицо своим невидящим взором.

- Чего ты ждешь, хитрая ирра? – Он был зол и разочарован, и обесчещен.

Я вдруг будто со стороны увидела всю свою жизнь, свою планету, и Землю, всю Вселенную, наше место в ней. Наше – это людей и тала, вместе взятых.

«Это воплощение мудрости Эолуум и ее неизбежности, ее связи со Вселенной, арена, где ирра издревле отстаивают честь мертвых».

«В современном мире?»

Отрывок диалога снова воскрес в памяти. Глеб прав! Чему я научу Эйллу? Убивать и умирать в поединке во имя чести, во имя двух давно отживших свое воплощений? Для тала Эолуум и Эоруум – не более, чем традиция. И только илла и ирра хранят верность некоторым ритуалам. Зачем? Атавизм же.

Как и то, что мои предшественницы сделали с предками Глеба. Новая вспышка светлых, обжигающих мыслей заполнила разум. Ведь с просьбой тогда обратился первый круг Совета. Они - такой же бесполезный атавизм! Горизонтальное информационное поле позволяет нашему обществу эффективно взаимодействовать и оперативно решать проблемы, законодательную систему давно развивает и совершенствует второй круг. В последнее десятилетие все, что, за некоторыми незначительными исключениями, делают старцы, - накладывают вето на смелые разработки и законопроекты, да следят за исполнением традиций. Короче, выражаясь языком Глеба, клуб почетных старперов. И принимают туда таких же зашоренных.

- За смерти ты ответишь по закону тала. Мой браслет все это время вел запись, - пояснила я тихо, а после громко, так, чтобы слышал Иммэдар, закончила. - Я ирра Илмера, наследница ирры Мефис, ввожу запрет на ритуальный бой со смертельным исходом. Прошлое должно оставаться там, где и положено, - в прошлом.

К 2.2

Глава первая

Глеб

Солнечные лучи проникали сквозь большой купол вокзала и приятно согревали лицо. Я улыбнулся и поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее. Ноги вытянул и руки на животе сложил, еще бы солнечные очки надеть, и вообще счастье, а то закрытые веки глаза от яркого света особо не спасали, но лезть в чемодан было лень. Чертовски соскучился по дому! Нет, я люблю Кюн, очень, но Солнце роднее.

- И-и-иска! – взвыл поблизости Тим.

Я недовольно поморщился. Зачем же так эмоционально? Мог бы за пять лет привыкнуть к ее характеру, к тому же отпуск. В отпуске положено отдыхать.

Слева засмеялся Сур.

- Чего ты ее опять дергаешь?

- Ты видел последнее обновление ее табеля?!

Я вздохнул. Опять табель. Лично меня подход птички к учебе не расстраивал, Селене тоже к этому делу относилась философски, а вот мой медик почему-то решил, что раз он нейроморф и обожал получать знания, то другой нейроморф повторит его путь. Нет, не спорю, возможно, представители поколения К1.0 так себя и вели, но моя К2.0 усидчивостью и дотошностью не отличалась.

- У нее по трем дисциплинам незачет! – продолжил возмущаться Тимур.

- Отстань ты от девчонки, - фыркнул Сур. – Пусть развлекается. Ей же по факту шестнадцать. Смотри, мы пять минут тут сидим, а она вон уже парня закадрила.

- Чего?! – Теперь я поднял голову и открыл глаза. Какого еще парня?!

- Спокойно, папаша, - осадил меня Сур. – Ваша дочь просто использует наивного мальчика в качестве инструктора по контактам с раритетным автоматом.

Я прищурился, и впрямь разглядел Иску у дальней стены рядом с высоким доходягой, который ей что-то смущенно втирал, указывая на старый автомат со снеками – такие только на Земле водились. И автоматы, и доходяги. Террористка при этом весьма эффектно заглядывала жертве в глаза и всем своим видом изображала беспомощность. Дурень. Эта девчонка владеет всеми видами оружия и тактикой боя ирра. Она трех здоровых воинов-тала в полном обмундировании способна уложить особо не напрягаясь. Я повернул голову к Мансуру, ткнул в него пальцем, потом указал на детей:

- Ты. Следить.

- Есть, капитан! – гавкнул пилот.

Я снова прикрыл веки и вернулся к прерванному наслаждению. Солнце, Земля, отпуск, сейчас еще экспресс прибудет…

- Ты только посмотри, - пробубнил Тим, - флиртовать у нее время есть, а сделать сравнительное заключение по типам пространственных коридоров - нет!

- Слушай, вот ты зануда, - опять засмеялся Сур. – Во-первых, это заключение - бесполезная, никому не нужная трата времени. Этих заключений в сети – пруд. Что там еще нового сочинить можно? Во-вторых, повторюсь, ей, черт возьми, по физическим меркам шестнадцать! Вспомни себя в шестнадцать. Хотя нет, это плохой пример… Вспомни Глеба в шестнадцать!

- Так суть не в том, чтобы новое сочинять, а в том, чтобы научиться эффективно и кратко отчет формулировать!

- Тебе надо, ты и формулируй.

- Вот, - прошипел Тим, - вот откуда в ней эта лень! Глеб игнорирует, ты потакаешь, Арга не вмешивается, Илмера нейтралитет взяла.

Сур выдал емкое «гы-гы», а после передразнил назидательный тон Тимура:

- И только ты, только ты пристал к ребенку, ворчишь, как дед старый! Только благодаря тебе она терпеть не может академию и стремится побыстрее в космос. Какие планы на ее первый полет после отпуска? На прыгуне будешь брюзжать постоянно или с перерывами?

- Я не брюзжу, - обиделся Тим.

- Брюзжишь.

- Нет.

- Да.

- Нет.

- Да.

- Нет.

- Да.

Автоматическое оповещение прервало бесполезный спор. Наконец-то прибыл экспресс.

На этой черте все пасхалки уже найдены. Ищем дальше, то есть ниже

- Коллеги, - шевелиться было все равно лень, - а допинайте мне досюда ребенка. И отгоните от нее дрыща.

- Слыш! – Сур двинул ногой по моему креслу, из-за чего я поморщился и нехотя открыл один глаз. – Вставай, а то все секции на четыре займут!

- Не займут, их много. – Я медленно выбрался из теплого подобия гнезда, при этом позволил себе чуток покряхтеть, Селене ж все равно рядом нет. – На восемь всегда мало, сам же ныл.

Сур повесил на плечо сумку с летним походным гардеробом Арги и подтолкнул ступней свой чемодан – электроника еще на посадке забарахлила, приходилось катить вещи вручную.

- Уже не много. Я ж не один жаловался на отсутствие секций по шесть мест. Они их и добавили, но только сократив фонд секций на четыре.

Я рассмеялся.

- Начинаю скучать по Тала, - пробубнил сердито Сур. – Вот почему нельзя, как там, а? С чувством, с толком, с расстановкой. Семь раз отмерили, один раз отрезали. Свои глупости, конечно, имеются, но с вот с таким не сравнить!

На спину мне с разбегу сиганул ребенок весом в пятьдесят килограмм. Я изобразил удушье и предсмертные хрипы, потом чуть наклонился вперед, подхватил Иску под колени и встряхнул ее, устраивая на хребте поудобнее. Она с визгом хихикнула.

- Ты за десять минут еще выросла? – усмехнулся я.

- Ну, па-а-ап! – Последние полгода ей не нравились все эти намеки на увеличение тяжести тела и объемов в целом. И, конечно, для возмущения она использовала русский. Тянуть гласные в нем было проще.

Ее острый подбородок лег мне на плечо, я покосился на курносую чертовку с шоколадными глазами. Она мило, абсолютно неискренне, что не умаляло ее очарования, заулыбалась мне:

- Пошли?

Не удержался от смеха:

- А рюкзак свой брать не будешь?

- А его Тимочка не возьмет?

Возмущенное сопение за нашими спинами очень красноречиво описало позицию «Тимочки» по озвученному вопросу.

- Не возьмет, - резюмировал я. – И с каких пор он тебе Тимочка, а, террористка?

- Да, задолбай всех первый круг, я возьму, - вмешался Сур. – Пошли уже!

Я еще раз встряхнул Иску – больше для визга – и двинулся к третьей платформе. Окружающие с любопытством оборачивались на нас, но исключительно по причине шумного поведения. Я свои передвижения не афишировал, поэтому селфи со мной сегодня снимали только раз, у информационной панели космопорта. Надеюсь, я не так популярен, как рисует ревнивое воображение моей жены. Не горю желанием превратить Солнечную долину в конференцию фанатов.

Внезапно метрах в десяти от нас возникла мелии Уррау. Она пересекала зал ожидания в сопровождении двух тала и гибрида с нашивками дипломатической службы Земного Союза на служебном скафандре. Шли они очевидно к первой платформе, откуда отправлялся экспресс до Москвы. Двадцатью минутами ранее мы на такой же посадили Селене с Аргой и Гериона.

Уррау заметила Тима, но никаких эмоций на этот счет не выказала, кивнула только в пренебрежительном земном приветствии. Мы втроем, повернулись к Тиму, а тот плечами пожал и взгляд опустил, словно у него под ногами было что-то крайне интересное.

- Вот стерва! – огрызнулась Иска.

Я хлопнул ее по ноге:

- Мы в общественном месте. Оштрафуют же за ненормативную лексику.

- Заплатим, - флегматично выдал Сур и пошел дальше, - главное, общую мысль выразила.

Мы последовали за ним.

- Не надо о ней так, - мягко проговорил Тим.

Сур оглянулся на меня, на лице его читался скептицизм. Он особенно остро реагировал на предательство, а назвать иначе поступок этой тала не представлялось возможным. Уррау вообще отличилась довольно гнусной натурой, которую до поры умело скрывала.

- Ты ее еще любишь? – В Иске пока временами проскальзывала детская грубость, но случалось это уже редко, вот в таких исключительных случаях. В основном же она выбивала собеседников из колеи осознанно и осмотрительно.

У Тима ответ «нет» получился неожиданно легкий, почти равнодушный, но противный осадок от встречи не развеял, так что остаток пути мы преодолели молча.

Первым, когда мы оказались на борту экспресса и с трудом нашли свободную секцию на четыре места, нарушил молчание Мансур:

- Я ж говорил! Еле успели. - Он развалился у окна, наблюдая, как Тим складывает багаж в отсек под сиденьями.

Я усадил Иску напротив Сура, сам расположился рядом.

- Террористка, знаешь, когда я последний раз его тут видел?

- Когда? – Она оторвалась от созерцания платформы и живо на меня уставилась, потом перевела взгляд на Сура.

- Когда тетя Арга сообщила ему, что он красивый.

Сур, который и без того неодобрительно на меня косился, дернул плечами, смущенно фыркнул и отвернулся к окну.

- Ха-а! Уши покраснели! – победно воскликнула Иска. Она любила все эти истории о нашем прошлом, а мне нравилось их рассказывать.

- Ты смотри, и правда… - Тим сел рядом с Суром, потянулся и дернул его за мочку. Тот нервно повел плечом, отмахнулся и невнятно сердито забурчал себе под нос, чем только раззадорил Тима. – Тетя Арга его штурмом брала. Он у нас недотрога был, и возможно, совсем чуть-чуть трус, но это не точно.

- Да, чтоб вас…

- Э! – одернул я со смехом Сура. – Речь фильтруй.

Иска фыркнула:

- Ой, пап, что я там не знаю.

Я повернулся к ней, всем видом изобразив возмущение. В ответ она деланно вздохнула и закатила глаза.

- Так, - я повернулся к Тиму. – Табель, фас.

- Па-а-ап!

Тимыч тут же встрепенулся:

- Можно ее заставить работать хотя бы по паре часов в день?

- Па-а-ап!!

- Будни, через день. Выходные не трогать.

Иска скрестила руки на груди и свирепо засопела. Я покосился на нее, сдерживая улыбку.

- Будешь дуться, все будни устрою.

- Ну и, пожалуйста, - огрызнулась она на русском. У нас в команде, вообще, с появлением террористки два языка постепенно смешались до такой степени, что уже какие-то новые правила построения фраз появились интуитивные. Особенно этому способствовало ее мышление, базирующееся сразу на русском и тала.

Я прижал ее плечом к окну и осторожно подергал черный волнистый локон, выбившийся из косы.

- Птичка, ну, тебе же все равно надо сдать. Три дня в неделю по два часа – это совсем немного.

- А я не хочу сдавать. Там всякая чушь.

Переупрямь обиженного подростка и докажи, что «всякая чушь» нужна, хотя сам в это не веришь.

- Чушь, - кивнул я, - но без нее не завершить первую ступень.

Она заметно смягчилась, и потому обида проступила на лице еще сильнее.

- А почему другим курсантам не надо сдавать то, что мне нужно? Зачем мне ежегодные тесты на социальные навыки, психическое здоровье и вот этот «курс взаимодействия с тала», - она часто заморгала, избавляясь от влаги. - Уродка какая-то, да?!

Я посмотрел на ребят. У каждого на лице отражались мои собственные эмоции на этот счет: смесь гнева и бессилия.

- Птичка, мы с мамой это обязательно решим. И таких тестов больше не будет.

Она протяжно вздохнула и прекратила обижаться. Шоколадные глаза с грустью взглянули на меня.

- А дядя Крон не может у меня «взаимодействие» принять, как в прошлом году?

- Нет, - я погладил ее по голове. – Директору академии нельзя вести курсы, только читать открытые лекции и заниматься научной работой.

Она немного помолчала, потом встрепенулась, словно и не было ничего, подняла взгляд на своего медопекуна и хитро сощурилась.

- Ладно. Три дня, так три дня. Тимурчик, а, может, тогда ты сразу за меня напишешь свое это заключение по коридорам, и все. И не мучаемся.

Тим от неожиданности искренне ошалел:

- Я?!

Да, разгон от несчастного ребенка до самоуверенной нахалки у птички короткий, знаю. Есть легкий путь решения проблемы – она его найдет, нет – она его проложит. Лень – двигатель прогресса.

- Ну, ты ж все равно напишешь. Зачем мы каждый раз ходим по кругу?

Я взглянул на Тима и не прогадал момент. У него на лице появилось выражение крайней стадии бешенства, при этом террористка знала, о чем говорит. Он же побухтит, побрюзжит, но все, что ей надо, за нее сделает.

По-моему, мы с Селене Иску слегка избаловали. Или нет? Нет! По результатам тестов-то здоровая. Хоть какая от них польза.

- О! – обрадовалась террористка. - Дядь Сур говорит, что у тебя от меня глаз дергается.

У нее это прозвучало как «дятьсур».

- Я дятьсуру чего-нибудь сам подергаю, - недовольно резюмировал Тим.

- Не надо! – Встрепенулся Мансур. – Мне лучше Арга это что-нибудь поде…

- Э! – осадил я непотребный диалог. – Язык прикусили!

Дочь сказала «пфф».

Глава вторая

Илмера Селене

- Мелии Уррау, - сдержанно, церемониально поздоровалась Арга с представителем Объединенной Наблюдательной Комиссии.

- Мелии Арга, - поприветствовала та ее не менее вежливо и повернулась ко мне. – Мелии Илмера.

Я улыбнулась и небрежно кивнула ей на Земной манер – да, Иска мне в сообщении подробно описала встречу в здании вокзала. Мой ответ на доли секунды выбил беспринципную тала из колеи, по сверкнувшему злостью взгляду заметила.

- Ну вот, все в сборе, - уполномоченный по правам гибридов дождался пока мы сядем, лишь затем сам опустился в кресло. – Позвольте мне начать с небольшой благодарности за внимание к проблемам модификатов. Это крайне важно для жителей Земли и нашего объединения государств, в частности. Хотелось бы принести извинения за недобросовестную работу моего предшественника, уверить вас, что состав кабинета изменен и прошел все проверки. Еще раз: добро пожаловать.

- Мы очень признательны, - улыбнулся папа. - И так же выражаем радость по поводу предстоящего сотрудничества. Давайте начнем?

Возражений не последовало. Даже мелии Уррау, назначение которой в состав миссии инициировал Хриса и его соратники, выглядела приветливой и милой. К счастью, присутствующие были осведомлены о сущности ее натуры, поскольку сопровождающую документацию, включая характеристики представителей ОНК, писала я лично. Несмотря на мою максимальную непредвзятость и лаконичность, кота в мешке не утаить, как выражается Глеб.

Были, конечно, крамольные и веселые измышления воспользоваться предельной краткостью Сура, но кандидату на выборах в Широкий Круг подобные грубости, увы, недоступны, так что действую мудро, высказываюсь осторожно. А как красноречиво бы звучало! Я бы и термины просторечные Сура на биологические заменила: «фекалии, они и на Тала - фекалии». Поэзия, черт возьми! Как же я до сих пор зла на эту женщину! Она ведь представления не имеет, что только благодаря Тиму не лишилась всех тех вещей, ради которых так бездушно прошлась по нему, что исключительно по его просьбе никто из нас не обнародовал информацию о ее действиях. Именно он сохранил ей репутацию несмотря ни на что. Благородный, самоотверженный рыцарь из древних человеческих легенд. Какое счастье, что мой ийнэ не такой!

Господин Юдкевич принялся монотонно зачитывать повестку первого дня, изредка бросая взгляды исподлобья на слушателей. Официально в ближайшие трое суток нам предстояло завершить разработку межпланетной конвенции о правах гибридов. Если ни у кого из членов круглого стола за время перерыва не появилось серьезных правок, то уложимся в срок, и мы с Аргой сможем отправиться в Солнечную долину. В противном случае придется проторчать в Москве неделю, если не больше. А если дело коснется пунктов, чьи кураторы на встрече отсутствуют, то… Впрочем, чего я нагнетаю? Все сто раз просмотрено и проверено вдоль и поперек. Мы здесь только для финального чтения и обсуждения.

Я покосилась на Уррау. А она, как и ее предшественник, здесь для того, чтобы никто не протащил включение в определение модификатов нейроморфов. Еще полгода назад победа была так близко, но нет. Что ж. Волею Эолуум я найду иной путь, невзирая на сопротивление Первого круга.

Уже поздним вечером за ужином в гостинице на территориипосольства я позволила себе резко высказаться в адрес Хриса и всего действующего звена верхушки Совета. Резко – это в духе Мансура, кратко, крайне эмоционально, грубо и бесполезно.

Папа положил ладонь на мою руку:

- Девочка моя, мне так жаль…

В зале мы были втроем, так что беседовать можно было откровенно. Я улыбнулась.

- Пап, все хорошо. Не каждый путь ведет к верной цели. Я справлюсь.

- Согласна. Лично я вообще настаиваю на отдельном документе. Почему бы не начать с декларации прав нейроморфов? - помогла мне Арга. – Черновик у меня есть. Я над ним не прекращаю работу и в любой момент готова начать сотрудничество по нему хоть с самим Первородным.

Папа засмеялся.

- С Симеоном? Упаси Вселенная!

Упоминание тала, очистившего Первый круг от всех инакомыслящих, включая папу, развеселило не только его. Не знаю почему. Может, слишком устали за сегодня, а может быть, в целом, устали от грязных игр действующего звена.

Папа, действительно, ошибся, когда поверил Первородному и покинул Первый Круг, но Симеона послушали и более зрелые тала, те, кто входили в верхушку Совета дольше отца. Глеб говорит, что каждый мыслит в меру своей испорченности. Папа и остальные старцы, что добровольно отреклись от членства в верхушке Совета, дабы решение Второго круга о расформировании Первого вступило в силу, думали лишь о воле своего народа, о судьбах Тала, доверяли друг другу и своим избирателям. Те же, кто обманывал их, изображая солидарность, с целью хитростью очистить верхушку от инакомыслия, вряд ли думали о ком-то, кроме себя. Лишь эгоист не слышит окружающих и продолжает навязывать свои идеалы. Причиняют добро и наносят пользу – это тоже выражение Глеба.

- Они все равно не просуществуют долго, - уверенно кивнула Арга. – Даже если Первый круг будет действовать еще пять-семь лет, это все равно всего лишь пять-семь лет.

Папа устало выдохнул и потер переносицу:

- И принесут массу вреда за это десятилетие.

- У них практически нет сторонников, - возразила Арга, – чтоб вредить по-настоящему. Будут тормозить законопроекты и инициативы – вот и все.

Тут я с Аргой была не до конца согласна. Хриса вполне мог еще раз проявить свои криминальные таланты, но напоминать об этом вслух не стала, заснуть папе это не поможет. Пытаться предугадать, на кого нацелится сумасшедший старик, - та еще задача! К счастью, нам удалось сохранить в тайне личность отца Тима, да и сам Тим не горел желанием связывать себя со Вторым родом, так что хотя бы за него волноваться не приходилось.

- Надо отправить итэ Анэ сообщение о новом наблюдателе от ОНК, - вспомнила я. – Уррау не слишком щепетильна, следит везде, где только можно. Вдруг получится через нее достать коалицию.

- Точно, - папа кивнул. – Что-то я раскис.

Арга взглянула на меня:

- Я сделаю. Вам обоим не помешает отдохнуть.

- Да, - теперь настала моя очередь положить ладонь на папину руку. – Ты иди, прими ванную, позвони домой, выспись. Мы еще немного пообщаемся и тоже разойдемся.

- Хорошо.

Он поднялся и тихо удалился, позабыв о добрых пожеланиях на ночь.

- Ему нужен длительный отпуск, - заключила Арга.

- Да. – Я с тревогой смотрела ему вслед. – Давай закажем вина?

Она засмеялась:

- Ты серьезно? У нас еще два дня переговоров!

- Вот поэтому, - я скорчила нелепую мину, окончательно развеселив подругу. – И так уже ясно, что чтения формальные. Бокал на ночь – в конце концов, мы на Земле. И потом, у меня есть ты – оплот зрелости и здравомыслия.

- Говоришь прям, как Ун-Гэ, - фыркнула Арга.

Я от души расхохоталась, аж глаза рукой прикрыла и в кресле сползла. Имя, которое она Суру дала, конечно, веселило каждый раз, но не так сильно. Видимо из-за усталости я оказалась особенно восприимчива.

- У тебя все больше человеческих жестов и мимики. Ты знала? – Я имела в виду ее привычку фыркать.

Арга изобразила возмущение:

- Ты сама-то себя в зеркале видела?

- А у тебя ийнэ носит имя древнего воплощения нелепостей, - глупо и абсолютно нелепо парировала я и не менее глупо захихикала. В основном над собой.

- А ты вино пить собралась!

- А ты тоже!

Мы минуты две заливались бессмысленным смехом, пока силы окончательно не иссякли.

- Фу, что-то я утомилась. – Выдохнула Арга. – Сейчас закажу, а то так и будем чушь нести.

- Я ж говорю, оплот.

Потолок над моей головой излучал мягкий рассеянный свет и выглядел идеально гладким.

- Иска сейчас учится, как Глеб в свое время в школе, - внезапно поделилась я своим беспокойством. – А говорил «ты ее энэ, она будет такая же умная, целеустремленная» и все такое прочее, - я передразнила голос Иммэдара. – А в итоге что? А в итоге, права была я. Какой ана, такая ыс.

- Ты его слишком любишь, - на русском проговорила Арга, - так что не лги. Ты гордишься дочерью, потому что она похожа на него. А беспокойство твое базируется на страхе, что она позже пойдет не по его стопам.

Я выпрямилась и взглянула на подругу.

- Думаешь?

Она утвердительно кивнула и взглянула на меня оценивающе:

- Уверена. Давно у тебя не было времени на себя, да?

- Давно. – Я вздохнула. - У меня и секс знаешь, когда последний раз был?

Арга засмеялась, ожидая продолжения.

- Почти три дня назад. И это, не потому что я не хочу или Глеб не хочет, а потому что мы доходим до кровати и отключаемся. Я вчера утром очнулась одетая, а он рядом лежит с рукой у меня под кофтой – грудь мою нашел, и все, мы на этой стадии оба уснули. Как так то? Это не жизнь, это безумие какое-то!

- Сама выбрала в ийнэ себе землянина. Расплачивайся, - поучительно заключила Арга. – Хочешь жить, как тала, - выбирай тала.

- Мудрейшая…

Нам принесли вино, прервав на минуту диалог.

- О да! - Арга сделала глоток и отставила бокал. – Вот я знала, на что иду, поэтому теперь, когда меня в семь утра в выходной будят фразой «давай сегодня у тебя есть раб для секса», я сохраняю спокойствие и не стремлюсь кормить своего землянина каким-нибудь успокоительным.

Я удивленно уставилась на нее. Серьезно? Ул так делает? Смех опять душить начал, но я мужественно справилась с приступом, едва вино не расплескала. Арга редко рассказывала подробности своих отношений, а она ведь их строила не с кем-то, а с Суром – сумасшедший дом. Как-то времени не хватало поразмышлять на эту тему. У меня землянин неспокойный, а у нее и подавно!

- Надо было выбирать тала, - меланхолично заключила я.

Арга протяжно вздохнула:

- Согласна.

- А лучше вообще никого не выбирать. Заниматься собой, достигать высот, кормить разум.

Вздох у нее вышел еще печальнее:

- Согласна.

Небольшую столовую вновь огласил наш хохот.

- И как? Нашла применение рабу? – Хотелось узнать концовку. Это же Арга! Парировать глупости она умеет не только эффективно, но и эффектно.

- Да, - спокойно кивнула она, - завтрак готовил.

Пока я веселилась, на лице у нее появилось такое выражение занятное, какого я еще не встречала. И оно точно относилось не к реальности, а к воспоминаниям. Она задумчиво перебирала бокал пальцами и, прикусив нижнюю губу, с мягким прищуром изучала обивку на подлокотнике моего кресла.

- А дальше? – Это был очень личный вопрос, вопиюще личный, но мне вдруг стало так любопытно!

Она отвлеклась от дум и рассеянно на меня посмотрела.

- Дальше?

- Да, - я кивнула. – Что ты с ним делаешь? Он же не раз это просил?

Арга смущенно усмехнулась:

- Не раз. – Потом неопределенно повела плечом. – Да ничего особенного. Зависит от того, что мне хочется.

У меня от удивления рот приоткрылся.

- А ты? – поспешно сменила ответчика она. – Что у вас? Вы разве так не дел…не играете? Не… Что-то я не знаю, как это называть.

Она окончательно смутилась и рассмеялась. Я тоже почувствовала, как к лицу приливает кровь. Мы о чем-то подобном последний раз говорили пять лет назад, когда она мне призналась, что у них с Суром был почти секс. Это странно, делиться подробностями личной жизни, но почему-то интересно.

- Глебу нравится, когда я на него охочусь, - выдала я и отпила еще немного вина. Кажется, оно начало немного действовать на организм – мышцы расслабились.

Арга выпрямилась и озадаченно на меня уставилась:

- Охотишься? По-настоящему?

Я кивнула:

- Особенно в лесу.

Арга прыснула и захихикала, а потом вдруг воскликнула:

- Это так глупо звучит! И у тебя, и у меня! А представляешь тала на их месте? Представляешь текст договора, который будет юрист читать? И формулировки?

Веселье передалось и мне. Очередной наш приступ недееспособности оказался немного длиннее прежнего.

- И ты прям ловишь? А что дальше?

- Не-не, - подражая Иммэдару, ответила я. – Я первая спросила.

Арга поморщилась:

- Да так… Связываю руки, заставляю делать что-нибудь. Или к кровати привязываю. Или не привязываю. Он все равно слушается. Вообще-то знаешь, я сначала думала, что я какая-то не совсем нормальная тала, потому что мне нравилось то, что немного аморально, но потом подумала, что это аморально на Тала. По земным меркам все вполне невинно. А потом я знаешь, что выяснила?

- Что?

- Много, очень много тала регистрируются на земных ресурсах и ищут себе партнеров-тала со схожими интересами в сексе, в брак вступают потом. Слишком сложная система договоров у нас, даже по предварительным отношениям. Да и общественная мораль давит.

Я согласно кивнула:

- Да. Мне тоже очень нравится охотиться, но по нормам нужно предварительное соглашение. Сейчас, со стороны, это, действительно, кажется необъяснимым. Почему не брать в расчет устное соглашение между двумя половозрелыми тала?

Арга пожала плечами.

- В любом случае, до Сура я не знала, что секс это так интересно, и что он так с ума сводит.

С появлением Глеба я тоже многое в себе открыла. С другой стороны, всегда есть опасность шагнуть за черту. Люди, например, так часто поступают, в той или иной степени нарушают границы партнера, не оговаривая это заранее, не получая на это разрешения. Это не то, что хочется видеть на Тала. Я нахмурилась и тут же осадила себя, поскольку вспомнился Хриса, илла Эгон и Симеон Первородный. При всей осмотрительности и продуманности системы ничто не помешало этим тала стать тем, кем они явились для нашего народа.

Я, как и папа, допустила ошибку. В пылу сражения и размышлений о судьбах планеты, не выведала хитростью у иллы Эгона, что значили его слова о моей матери. Почему-то казалось, что его благородство не позволит ему поступить иначе, чем рассказать миру истину. Наивная! Убил ли он энэ лично или видел ее перед смертью – до сих пор мне не известно. Там, в Обители Слез, он воспринял свое поражение и мой последующий запрет на смертельный исход, как личное оскорбление. С момента битвы Эгон не произнес ни слова. Оставалось надеяться, что многолетнее расследование итэ Анэ даст результат.

- Как думаешь, - обратилась я к Арге, - стоит упразднять весь институт правящих родов?

Она всегда отмалчивалась, когда мы начинали обсуждать эту тему. И в этот раз пожала плечами и как будто спряталась за бокалом.

- Нет, так не пойдет. – Усмехнулась я. – Мы одни. Выскажись уже. Мне очень важно твое мнение.

Арга сверкнула на меня смущенным взглядом исподлобья.

- Что? – не поняла я.

Она вновь повела плечами.

- Я не могу.

- Почему?

- Потому что, - вздох у нее получился усталый, протяжный, - когда ты в детстве дружить со мной стала, это очень повлияло на моих родителей. Меня перестали считать странной. Если дочери Пятого правящего рода со мной интересно, значит я просто скромная и неразговорчивая. Понимаешь, все мои предки, надо им соответствовать и…все такое…

Последнее она произнесла по-русски, с интонацией Сура и даже его формулировку использовала.

- Это глупо с их стороны.

- Знаю, - она кивнула, - но все равно. Я не могу размышлять о целесообразности существования института правящих родов.

- Ладно, - я отступила.

Нет, значит, нет. И тут же придумала нечто новое. Идея в первое мгновение показалась дикой, поэтому я с минуту покрутила ее в голове, и только потом, убедившись, что в ней есть зерно разума, озвучила:

- Слушай, а почему бы нам, по окончанию чтений, не навестить Кимми Ли?

Арга поперхнулась.

Глава третья

Глеб

- У-о-оу!! – взвыла победной сиреной на всю округу Иска. – Деда, я на тракторе!!

Я захохотал, глядя на лицо отца. Он стоял у подножия холма и невозмутимо наблюдал за Птичкой, которой хватило пары секунд, чтобы взобраться на движущийся полив. Я отлично знал, какая буря эмоций скрывается за этим выражением на его лице.

- Это не трактор, - наконец, недовольно пробубнил папа и повернулся ко мне. – Сломает, будешь ремонтировать.

- Она сама справится, - отмахнулся я.

- Сама? Так же как в позапрошлом году сама?

Я опять засмеялся.

- Не понравились ее усовершенствования?

- Категорически не понравились! – нарочито возмутился он. – У меня арендаторы выли от ее системы безопасности. Знаешь, во что мне обошлись ее модификации?

Над нашими головами пронесся дрон и завис над головой Иски.

- Но я же предлагал оплатить откат, специалистов прислать.

Отец фыркнул:

- Я что, сам по-твоему не справлюсь? Еще не хватало на моей земле каких-то городских дурачков, или, боже упаси, тала…

Я постарался сдержать раздражение. Серьезно? Опять та же тема?

- В город и так лезут всякие фанатики. И все из-за тебя и твоей ирры, между прочим, - пробурчал он.

Еще два дрона присоединились к первому.

- Гриша, черт тебя дери! – Отец развернулся и направился в сторону передвижной базы. – Ты за скотом следи, а не девчонку развлекай! Я тебе за что плачу!

Я помахал племяннику и получил в ответ лучезарную улыбку. Зря батя его так, лучше оператора в Солнечной долине поискать. Сейчас доучится в школе, и все, и уедет.

- Ыс, истой аым, - я подошел вплотную к медленно движущейся поливалке. – Илии-на нэм!

Она захихикала.

- Папа, когда я последний раз падала? Чего ты меня позоришь? Сейчас спущусь, только тише.

- Перед кем это я тебя позорю?

- Перед Гришей. – Она легко спрыгнула на уступ рядом с аварийной панелью, а дальше на землю рядом со мной, руки мои проигнорировала, еще и с таким видом деловым, независимым.

С каких это пор мы не хотим к папе на ручки? Что происходит?

- Он тала не знает, - парировал я.

Иска каким-то немного непривычным жестом поправила косу, - кокетливым что ли? – и прошептала:

- Знает, просто не афиширует, чтоб даэнэ не пугать. Ну, и чтоб даана не бубнил, что еще один бунтарь нашелся. Грише и так трудно тут. От отца у него поддержки нет никакой, мама тоже не в восторге от его планов и скорее согласна с даэнэ.

- Да ты что… - присвистнул я. – Как сложно ему.

Почему-то подкатило такое злое раздражение. С каких это пор Террористка так интересуется судьбой брата? Что за…

Я оглянулся на Гришку, который нас издалека изучал внимательно. Длинный, тощий, плечи широкие, морда прыщавая, патлы кудрявые длинные. Ему семнадцать! Он же на двенадцать лет старше!

- Пап, ты не поговоришь с дядей Игорем?

Не понял!!

- О чем? – Отвечал я сдержанно. Во всяком случае, старался.

- Пойдем в дом? – Иска взяла меня за руку и потянула за собой. Ее прикосновение немного успокоило. – Мне, кажется, у вас истории такие схожие. Ты, наверное, хотел в юности, чтобы хоть кто-то помог с давлением семьи и окружения. Вот я и подумала…

Она продолжала деловито излагать свою точку зрения, а я слушал и постепенно отходил. И вправду, чего так взбеленился. В энэ пошла – справедливость ищет.

- Мне мама твоя помогла. – Истории ради, я должен был это озвучить. – Я поговорю с Игорем и Леной. Ты уверена, что у Гришки все так всерьез с планами и учебой?

- Ага, - Иска оглянулась на меня.

- Тогда фонд ему сделаю.

Террористка сказала счастливое «у-и-и» и бросилась мне на шею.

- Папочка, я тебя люблю!

Подхалимка. Наобещал ей, и теперь думай, Иммэдар, как брату с женой все это сообщить, да еще и уговорить поменять мнение. Нам бы разницу в возрасте поменьше – у моей семьи же в основе жизненной философии дата рождения и ферма, а не разум и таланты.

- Но сначала обсужу это с дедом Михой, - предупредил я. – И с мамой.

- Ой, да как хочешь!

Мы дошли до двери, и Иска влетела внутрь дома прямиком на кухню.

- Даэнэ! Что на обед? Давай помогу!

Я хмыкнул. Точно Террористка. Селене при маме никогда на тала не разговаривала, а Эйлла ее по-русски бабушкой в жизни не назвала, и ведь нарочно, хулиганка, нервы треплет, из чистого упрямства. Я – тала, я – нейроморф, принимай меня такой, какая есть.

Впрочем, мама не была бы собой, если б быстро не нашла, а точнее не сочинила, виновника своих бед. Иску – несомненно! - против родной бабушки настроила Селене, научила плохому. Я вздохнул. Лет шесть назад еще жила надежда, что мама одумается как-то, может, пересмотрит свое отношение к жизни, но нет. Увы. Окончательно разочаровался, а потом подумал: да и ладно.

Я замер посреди гостиной, окруженный видениями прошлого. Здесь прошло мое детство и отрочество, тут, на этом самом месте, я впервые услышал от деда Михи о прыгунах, десять лет назад по этому видавшему виды ковру я провел девушку своей мечты. Сейчас по гостиной носится моя дочь. Я свернул налево, дошел до входа на кухню и остановился, глядя на выбеленный олений череп. В этом доме именно он ассоциировался у меня с ощущением абсолютного счастья. Такая вот случайность, и было в ней что-то символическое. Голый череп – это ведь про смерть, про Эолуум, про мою ирра.

Я подпрыгнул, набрал необходимую высоту, оттолкнувшись от стены ногой, и коснулся черепа кончиками пальцев. С шатри мне не нужно было брать разбег, как это было в тот день, или прикладывать особые усилия, все стало проще. Моя жизнь, вообще, стала проще. Безумнее и проще. Последняя мысль заставила улыбаться. Так я и вошел на кухню, где под аккомпанемент нескончаемых вопросов Иски суетилась мама.

- А почему тебе тала не нравится? – Птичка методично заталкивала в картофелечистку клубни и время от времени бросала хитрые взгляды на профиль бабушки, которая нервно постукивала лопаткой по краю сковороды. – Как же я могу не говорить на моем родном языке?

- Я тебе не говорю не говорить, - пробурчала мама. – Я прошу называть меня бабушкой.

- Так я ж называю, - не унималась дочь.

Я тихо прошел к столу для завтрака и устроился на стуле у окна. Мама заметно злилась.

- Ты не по-русски называешь!

- А какая разница? Вторая даэнэ у меня погибла. Ты одна. Мне кроме тебя некого так называть.

Плечи у мамы напряглись. С одной стороны ее мучила совесть, что она не принимает девушку, чья родная мать рано ушла из жизни, не этому учит единоверие. Да, еще внучке боль причинять. С другой стороны речь шла о ее личном комфорте, и после некоторых колебаний она, как обычно, предпочла именно его.

- Но я-то человек.

- Ты не любишь тала, да? И язык, и всех иммейцев, да? И маму?

- Что?! – Она аж лопатку из рук выронила. Та с тихим стуком упала на буфет. – Откуда ты эту глупость взяла?

Иска закончила с картофелем и повернулась к бабушке лицом.

- Ты никогда не зовешь меня «Йер».

- Я? – Мама так ни разу и не взглянула на внучку. – Какая глупость! Конечно, называю.

- Нет. У меня отличная память. Я же нейроморф.

Мама резко развернулась, должно быть собралась на что-то отвлечься и Иску отвлечь заодно, но вздрогнула, увидев меня. За сердце схватилась.

- Единый! Глеб, ты меня в могилу сведешь со своей привычкой подкрадываться!

- Папа не подкрадывался, - тут же вступилась Птичка. – Он минуты две там сидит.

Я улыбнулся маленькой террористке и на тала попросил ее дать мне минут пять поговорить с бабушкой наедине.

- Я тогда пойду энэ позвоню. У них же уже должен быть обеденный перерыв в этих чтениях.

- И о чем вы говорили? – сердито процедила мама. Она замерла посреди кухни и смотрела на меня, презрительно поджав губы. Таким же взглядом Иску до двери проводила.

- Ты, действительно, могла бы хоть иногда называть внучку Йер, - вместо ответа проговорил я. – Это ее первое имя.

- Она мне не родная внучка. – От того, что громкость голоса понизила, фраза менее отвратительной не стала, но иного ответа я и не ожидал. В маме удивительным образом сочетались внешняя благопристойность, агрессия и отсутствие эмпатии. Последнее в некоторых случаях, не во всех, что к счастью. И надо отдать ей должное, эмоции она имитировала неплохо.

- Тебе тоже не родная, - раздраженно продолжила уже шепотом. – И даже ненастоящая!

Занятно, что изначально в вопросе принятия Иски на нее давление оказал отец. Причем не нарочно, просто оказалось, что мама искренне боится разочаровать мужа, и, если папа в чем-то проявлял однозначность, то она подстраивалась. А внучку дедушка полюбил безоговорочно и с первого взгляда. Каждое лето с ней возился. С дедом Михой конкуренцию организовал за внимание юного технического гения. Позволял ей порой чересчур много.

Я молча смотрел ей в глаза и все никак не мог понять эту странную логику.

- Тебе нужны родные дети и настоящая жена, - закончила мама. – Настоящая, Глеб! Милая, правильная девушка, а не эта…

Она запнулась, подбирая слова. Думаю, на языке у нее вертелось что-то грубое, но вера не позволяла ей произнести их вслух.

- Убийца, - наконец, нашлась мама. – Холодная и пустая.

Перед внутренним взором всплыло заплаканное личико Селене:

«А я… Я так не умею показывать чувства, и они пишут всякое. Вроде, она холодная…»

- Илмера – моя жена, - спокойно резюмировал я. – Не считаешь, что пора это принять?

- Она тебе не жена, ни перед Единым, ни перед людьми! – окончательно вспылила мама. – А это…эта девочка – тебе не дочь!

Приступ гнева всегда заставляет человека делать оговорки, выдающие его истинные мысли.

Я вздохнул. Как же так складывается, что ты перерастаешь своих родителей, становишься зрелым и видишь всю инфантильность, о которой раньше не подозревал? Это же противоестественно. С трудом могу себе представить, что буду устраивать террористке скандалы только лишь потому, что у нее свои взгляды на жизнь. Нет, меня конечно напрягает мысль о каком-нибудь тощем ненадежном болване, в которого она по юности может влюбиться, но отталкивать ее, лишать поддержки ни за что не стану. Вдруг ее кто обидит, а меня рядом нет?

- Перед Единым, говоришь, - я задумчиво покусал нижнюю губу.

Вообще-то, собирался про Гришу диалог начать, но сам же ступил, придется отложить.

В глазах мамы сверкнул страх. Кажется, она угадала ход моих мыслей и тут же ринулась в атаку:

- Не смей!

- Почему? – усмехнулся я и встал со стула. – Я люблю свою женщину и своего ребенка. К тому же церемония красочная, Иске понравится.

- Глеб, не смей!! – Мама выбежала за мной следом из кухни в гостиную.

Я молча шел к двери.

- Глеб!!

Она, несомненно, решит, будто я это все назло, но, как обычно, будет заблуждаться. Внутри такое счастье плескалось. И почему мне раньше в голову не пришло соблюсти красивую традицию? Я так зациклился на Селене, на именах, которые она мне время от времени давала, на том, как она постепенно всех тала через сети приучила считать меня ее ийнэ и называть так, что о своих человеческих традициях даже не вспоминал.

- Глеб!!

За порогом на меня едва не налетела Иска.

- Папа?

- Глеб!!

- У нас срочные планы, малыш. – Я взял дочь за руку и потянул за собой.

- Какие?

- Будем на энэ твоей жениться.

- Чего делать? – не поняла террористка, но сопротивляться не стала.

- Исправлять мою глупость.

А как иначе я еще мог сформулировать?

Глава четвертая

Илмера Селене

За окнами прокатного смарта проносились несколько неприятные глазу пейзажи. Неухоженная обочина, заваленная ветками после урагана недельной давности, пустые пластиковые бутылки – конечно, продукт быстрогниющий, но все-таки эстетичнее мусор в переработку или на фермы сдавать. Люди – такие люди. И, конечно, заросшие остовы старых брошенных автомобилей сразу за обочиной – куда ж без них.

- Женщина, не делай мне нервы, - передразнила басовитый выговор своего ийнэ Арга.

- Серьезно? – рассмеялась я. – Так и говорит?

- Ну! - Она всплеснула руками, словно чистокровная землянка. – И как мне отвечать? Этот ийнэ порой так меня раздражает! Злит прямо!

Пластина планшета едва не соскользнула у нее с колен.

- И не так злит, как он любит, а по-настоящему!

Я рассмеялась.

- Но ты же все равно его любишь.

- Люблю! Но убить тоже хочу!

Разговор вечером первого дня чтений сотворил поразительную вещь: мы с Аргой вдруг открыли так много новых захватывающих тем для бесед. Причем ни она, ни я не ожидали ничего подобного.

- Ваши отношения начинались со споров.

Она протяжно выдохнула:

- Да-а. Сама выбрала такого.

Я нахмурилась, вспоминая подходящую реабилитационную технику.

- А если представить, что все станет спокойно, что он тебя больше не провоцирует?

Арга с любопытством на меня взглянула, немного помолчала, явно задумавшись над моими вопросами, потом проговорила:

- Пожалуй, что такой расклад сделает его для меня непривлекательным. Ты права. Считаешь, они с Глебом живут инстинктами, как это свойственно людям? Нарочно меня провоцирует, чтобы интерес мой к нему поддерживать.

- Хм. Вот именно так я об этом не размышляла, но похоже на то. Я ловила себя на мысли, что Иммэдар будто чутьем обладает животным. Всегда знает, когда в диалоге со мной стоит остановиться, настроение легко считывает. Порой даже немного манипулирует.

Арга улыбнулась.

- Только Глеб не одержим страхом потерять, а Сур одержим. Ему не удалось это преодолеть в себе, а как помочь я не знаю.

- А ты уверена, что он действительно хочет преодолеть? – Диалог меня невероятно увлекал, но переводить машину в режим автопилота на столь неприятной дороге я побоялась, приходилось поддерживать беседу, глядя в лобовое стекло. – Он ведь каждый раз, убеждаясь в твоей любви, наверняка получает такую дозу гормонов счастья, что просто зависит от них.

- Чще-о-орт! – прошипела с акцентом Арга. – Не догадалась.

Дорога вильнула, и впереди показались ворота с бронированной будкой КПП. Двухслойная линия прозрачного ограждения отделяла мир законопослушных граждан от зоны изоляции.

- Мрачновато, - резюмировала я. – На панораме картинка выглядела веселее.

- Не думаю, что люди проявляют особую озабоченность судьбой закрытых тут собратьев. Они же изолируют, а не реабилитируют.

Я вздохнула. Дорога-то угнетала, а уж махина трехэтажного бетонного здания, что распласталось посреди обнесенной забором территории, и вовсе подавляла. Но Арга права. Школа в Солнечной долине, когда я туда приехала, выглядела не лучше.

- Хочешь еще раз пробежать по биографии? – уточнила Арга и заглянула в планшет.

- Нет. Достаточно. Лучше мне даже подзабыть какие-то моменты, так натуральнее будет выглядеть пренебрежение.

Она вдруг встрепенулась.

- Давай главе боевой ячейки придумаем какое-то якобы существующее прозвище среди тала. Ли это взбесит точно.

- Лгать? Манипулировать ревностью? – Я засмеялась. – Ты где этому научилась?

- Спрашиваешь… - усмехнулась Арга и тут же замолчала, поскольку мы поравнялись с панелью дежурного.

Я открыла окно и просканировала дипломатическую карточку.

- Доступ разрешен. Приятного посещения, - ласково пожелал электронный женский голос. – Проследуйте к крылу номер один.

Экран потух, ворота открылись, и мы с Аргой продолжили свое странное путешествие.

- Имме Бэору. Как тебе?

Я опять засмеялась:

- Огненный Волк?! А не много ли чести для убийцы, труса и штатного нарцисса из бестолковой секты? Согласна! Давай это использовать. Ли точно выйдет из себя.

- Видишь, - Арга заулыбалась, довольная своей оригинальной выдумкой. – Кстати, а Глеб ведь тобой манипулирует или в твое удовольствие, или когда тебе это требуется.

Я припарковалась у входа в административное крыло, отключила питание и задумчиво взглянула на подругу.

- Пожалуй, что есть такое. Ты права.

- А то!

Визит столь высокопоставленных особ не мог не остаться незамеченным руководством зоны строгого режима, так что нам сначала пришлось немного пообщаться с местной главой и двумя его заместителями, только после этого нас сопроводили в переговорную. Нормальные комнаты для встреч с родными и друзьями местным не полагались. Прямоугольное маленькое помещение с двумя привинченными к полу скамьями друг напротив друга, и охрана внутри у каждого выхода. Приватность заключенным тоже не полагалась. Мы с Аргой разместились на половине посетителей и стали ждать.

По моим приблизительным расчетам прошло около четырех минут, прежде чем в противоположной стене распахнулась вторая дверь и в комнату под локоть ввели низкого темноволосого мужчину. Его лицо украшали острые скулы, миндалевидные глаза и полные губы, растянутые в холодной отталкивающей полуулыбке. Да, он нас ждал с нетерпением, особенно меня. На правой руке у него был электронный браслет, надетый прямо поверх комбинезона, а на груди переливалась сетка защитного жилета.

Я поднялась и нарочито официально поприветствовала его, безмолвно продемонстрировав не только свое происхождение, но и свой высокий статус. В глазах Ли зажегся азарт, но тут же погас, – некогда всемогущий глава Кеплера подобрался и заметно начал контролировать мимику, а еще размышлять. Шестеренки в этом мозгу так и завертелись. Кажется, я окончательно стала мыслить, как человек, точнее, как Иммэдар. Даже фразы его постоянно использую. Впрочем, сейчас не об этом. Так же молча я опустилась обратно на лавку рядом с Аргой, которая все это время равнодушно рассматривала Кимми Ли и его конвоира, и стала ждать.

Заключенного подвели к скамье напротив нас и усадили.

- Правила помнишь? – буркнул равнодушно служитель закона.

- Помню.

- Смотри, Ли, - не успокоился конвоир, - дернешься – система отключит сознание сразу.

- Помню, - сквозь зубы процедил Кимми и сверкнул на меня ледяным взглядом исподлобья.

Полагаю, речь шла о прецеденте с автором бестселлера о жизни и деятельности Кальяса Голубева, возглавлявшего боевую ячейку Кеплера. Журналист потом с особым восторгом на камеру рассказывал, как взбешенный господин Ли бросился на него во время разговора и был мгновенно остановлен жилетом.

- Чем обязан? – Сейчас Кимми тоже выглядел раздраженным.

Мне представлялось, что понадобится некоторое время, чтобы раскачать его, но благодаря охране эту часть можно было смело пропустить. Мы с Аргой переглянулись. Я кивнула ей и вновь сосредоточила все внимание на вспыльчивом собеседнике.

- Господин Кимми Ли? – начала равнодушно, но крайне вежливо на русском уточнять Арга. – Бывший руководитель НКО Кеплер?

- Настоящий, - поправил ее Ли и величественно кивнул. – Да, это я.

- Хм, - Арга чуть нахмурилась и заглянула в планшет. - Нет, бывший.

Господин руководитель дернул глазом, но устоял. Характеристики тюремного психолога не обманули. Болезненный нарциссизм из нашего собеседника просто фонтанировал. А с учетом, что этот самый нарциссизм целых пять лет настаивался и бродил в ограниченном, изолированном от мира и потенциальных зрителей пространстве, наше с Аргой предприятие становилось все проще.

- НКО Кеплер было признана экстремисткой организацией и ликвидирована.

Ли презрительно фыркнул:

- Идею и истину не убить. Что можете знать вы, жалкие…

О том, что этот мужчина захочет выговориться, нам было понятно еще на этапе планирования визита. Благодарные слушатели у него только в первый год заключения появлялись, а потом одеяло на себя перетянули «Псы войны», те самые, что вздумали когда-то проникнуть на свалку деда Михи, и особенно их главарь Голубев. Такая вот история забвения донельзя эгоцентричного человека с идеей превосходства гибридов над чистокровными. Собственно эту идею он нам и доносил почти десять минут высокопарным слогом. Обвинял, уничижительно отзывался о каждом, кого считал личным врагом, особенно это касалось меня и моего отца, ну, и тому подобное.

У нас с Аргой была задача изображать внимательных слушателей, дать ему выговориться. Не знаю, как она мысленно отвлекалась от словесной чуши, лично я краем глаза наблюдала за мимикой конвоира. Он так страстно вздыхал и взгляд к потолку поднимал, что я пару раз чуть не рассмеялась. Симпатией к парню прониклась. К слову, тоже чистокровный.

- Ага, - равнодушно кивнула Арга, когда в комнате воцарилась долгожданная тишина. – Что вы можете рассказать о Имме Бэору?

Ли одновременно взбесило откровенное пренебрежение со стороны Арги и озадачило незнакомое имя. Перевод, полагаю, не требовался. В его личном деле вторым языком значился тала.

- О ком?

- Кальяс Голубев, - уточнила она.

Низвергнутый глава Кеплера замер. Его лицо стало каменным, а скулы буквально свело.

- Господин Ли, нам хотелось бы услышать вашу оценку личности господина Голубева, - вежливо и довольно мягко проговорила я.

Мой голос вывел его из ступора.

- Оценку? – Вопрос несчастный процедил сквозь стиснутые зубы.

- Вы не хотите об этом говорить? - тепло улыбнулась я ему.

Такое отношение Ли заинтриговало. Он тут же потерял интерес к Арге и прежней теме, уставился на меня оценивающе.

- А прекрасную наследницу Пятого дома не беспокоит беседа с личным врагом?

С личным врагом? Мне стало смешно от подобной формулировки, но неуместные эмоции я скрыла.

- У тала нет врагов, - безмятежно поправила я его и тут же поймала на слове. – Вы считаете меня своим врагом?

- Нет, конечно, - сдержанно улыбнулся мне в ответ Ли. Лжец, но играет хорошо, что объяснимо.

Я выразила вежливость жестами и поднялась:

- Что ж, мы напрасно отвлекли вас. Прошу извинить за столь внезапный визит.

Ли поднялся и ладонями обозначил приглашение быть его гостем.

- Не покидайте меня, мелии Илмера, - перешел он на тала. – Я в заключении, и не так часто у меня бывают приятные гости.

В этот момент в его взгляде сверкнуло нечто, что искренне поразило и, признаться, напугало меня, а еще убедило в тщетности избранной нами стратегии. Думаю, от Арги этот взгляд тоже не укрылся, и она пришла к тем же выводам. Требовался новый план и срочно!

Я села на место. Мозг лихорадочно искал подходящие рычаги давления, с учетом изменившихся обстоятельств.

- Эомелии Ли, - подарила ему новую порцию вежливости, стараясь выиграть лишние секунды на размышления.

- Вблизи ты прекраснее, чем способна передать любая камера. – Мою излишнюю церемониальность наш собеседник счел за благосклонность. Впрочем, полагаю, он любой мой ответ отнес бы к выражению некоей взаимности. Желаемое принимает за действительное.

- Эомелии Ли, - вмешалась Арга, - ты должно быть не заметил, что выражаешь восхищение недопустимым образом. С такими формулировками к мелии Илмере можно обращаться лишь с ее дозволения.

- Прошу меня простить, - проговорил Ли, неотрывно глядя мне в глаза. – Я отчасти человек, мне сложно сдержать восхищение.

Никаких угрызений совести он, конечно же, не испытывал. Да и останавливаться не собирался. Бесполезно прокатались. В голову ничего не шло, а манипулировать земными мужчинами я так и не научилась, не считала нужным вникать в эти особенности патриархального уклада. Весь мой опыт сводился к школьным годам, точнее к двум месяцам свободного общения с парнями, прежде чем связала свою жизнь с Глебом. Нет, я попробую, но не думаю, что сработает.

- Какие же темы для беседы тебя интересуют, эомелии Ли?

Он заулыбался. И я бы не назвала эту улыбку приятной, хотя и было в ней что-то завораживающее.

- Ты.

Перед внутренним взором вдруг появилось лицо Йенса Аурваага. Разве не вел себя тот гибрид точно так же в отношении Арги? Нет, я не смогу вести в этом противостоянии. Попросту отсутствует и навык, и знания. Талантом таким тоже не обладаю. Нужно было не отпускать папу, а взять его с собой, у него-то уж точно нашлись бы приемы общения с нездоровыми людьми! О чем я только думала?!

- Кто спонсирует Иммэ Бэору? – Пусть я не знаю, как переиграть сумасшедшего, но уж точно не уйду отсюда, подарив ему милую улыбку и вежливую беседу. Черта с два!

Ли прекратил улыбаться, зубы стиснул. Резкий переход от милой тала к равнодушной ему по душе не пришелся, а упоминание красочного прозвища господина Голубева тем более.

- Какой он вам Огненный Волк?.. – взбешенный псих разразился было ругательствами на русском, но Арга его перебила. Тоже, к слову, по-русски. Этот язык просто идеален для эмоционального выяснения отношений, даже уважительная форма в нем может легко звучать, как оскорбление.

- Я так понимаю, вам неизвестен ответ на этот вопрос?

- Мыне-э-э?! – взревел Ли и медленно поднялся с места. Глаза его полыхали. Черты лица потеряли человечность. Будто дикое животное готовое вот-вот кинуться на противника.

Охрана, как по команде, высвободила нейроизлучатели.

- Вам, - подтвердила я и тоже поднялась.

Все. Он кинулся на меня и тут же рухнул на пол без сознания.

Арга вскочила и, довольно витиевато матерясь на русском, покинула помещение. За ее элегантным уходом наблюдали две пары удивленных глаз.

- Она замужем за землянином, - прокомментировала я. – Прошу нас простить за столь неприглядное зрелище, и за доставленные неудобства.

Господа промолчали, но оба вежливо кивнули мне в ответ, пряча улыбки, а после нас с Аргой сопроводили к выходу из административного корпуса.

- Да, ладно, не расстраивайся, - попыталась утешить она меня, когда мы сели в машину.

Я опустила голову на руль и побилась об него лбом от безысходности.

- Ну, брось ты. – Арга погладила меня по спине. – Ты в одиночку сражалась на арене Слез и изменила кровавый закон веры.

Облегчения ее слова не подарили.

- Я сражалась с тала, - получилось невнятное обиженное бормотание. – А человека не обошла. Глеб справляется и с теми, и с другими.

- Ну и что?!

Я опять побилась лбом об руль.

- Ладно, - смирилась она, - выплесни негативные эмоции. Я понимаю. С правами нейроморфов не получилось, полнедели терпели Уррау, теперь еще это. Ты устала.

Устала. Определенно, устала. И возомнила о себе чересчур много. Нужно было попросить папу сопроводить нас сюда. Или Глеба. Нет, с Глебом не хочу. Хочу сама.

Ну, должно же быть что-то! Что-то…

- Хей, - я подняла голову и взглянула на Аргу. – Ты говорила, он тут наставление потомкам пишет.

- Да-а, - протянула она. – Только оно сразу попадает в список экстремистской литературы. Ни копировать, ни выносить. Доступ ограниченный.

- Нашего доступа хватит. Пошли почитаем.

Арга дернула плечами, точно как Сур.

- Пошли! Нам терять нечего.

Глава пятая

Глеб

Транслятор на столе визуализировал объемное изображение свадебного платья в полный рост.

- Не-э-э! - протянул возмущенно Сур.

- Чего «не»?! – вспылил Тим. – А это-то тебе чем не годится?

- Чтоб жиденькие глазки какого-нибудь местного Алояна в вот этот вырез на груди моей жены до самого пупка ныряли? Да, ни за что!

Иска закатила глаза и зарычала.

- Дятьсур, мы такими темпами никогда не закончим! Папуля вот все быстро выбрал.

Я усмехнулся. Сидеть на диване и наблюдать, как эти трое, оккупировав гостиную семьи Дугар-Нимаевых, пытаются подобрать Арге свадебное платье, которое соответствовало бы притязательному вкусу моего пилота, - отдельное удовольствие. Комедия в лицах и деталях.

- Папуля, - Сур передразнил ее интонацию, - плевать хотел, кто и что думает, ему, главное, что ему красиво. А я так не могу.

- Ты ревнив, - тоном обвинителя заключила Иска.

- Я патриархален. Не мешай мне одевать мою женщину, козюлька.

- Я не козюлька!

- Тогда ребенок, - не сдался Сур, пролистывая платья один за другим.

- Я не ребенок!

Подозреваю, Иска начала сердиться.

- Кончай ее обижать, - заступился за террористку Тим, чем спровоцировал короткую девичью перебежку себе за спину.

- Да! – Она Суру из укрытия еще и язык показала.

- Пристал к ребенку, - пробормотал Тим задумчиво, отвлекшись на очередное творение модельера.

Иска обернулась ко мне и на лице у нее была такая мина кислая. Губа нижняя надулась, брови у переносицы изогнулись – всепоглощающая печаль, не меньше. Я поднял руки и развел их в стороны.

- Конечно, не ребенок уже. Идем обниму.

Иска подозрительно сощурилась, изучая мою мимику, к чему придраться не нашла, хотя подвох, молодец, почуяла, и со всей своей порывистостью бросилась в мои объятия. Я прижал ее к себе, поцеловал темную макушку и улыбнулся:

- Думаешь, маме платье понравится?

- Понравится, - она обиженно посапывала мне в грудь. – Я уверена, что понравится.

- Они тебя очень сильно любят, - прошептал я, пока нейроморф с гибридом сошлись на поле брани по поводу очередного платья. – И расстроить не хотели.

- Но я же не ребенок, - прошипела недовольно она в ответ.

- Подросток, - подтвердил я. – Просто, когда кого-то очень сильно любишь, непроизвольно время от времени относишься к этому человеку или тала, или нейроморфу, как к ребенку. Это само собой выходит.

- Как ты к маме? – Она запрокинула голову и доверчиво посмотрела мне в глаза.

Я усмехнулся:

- Именно.

Иска нахмурилась:

- Она это любит.

- Ну, вот видишь.

Порой Эйлла вела себя и рассуждала так наивно, так непохоже на меня или Селене в ее физическом возрасте, но мне это нравилось. Мы повзрослели раньше времени, и оба постарались уберечь дочь от повторения нашей участи, несмотря на то, что устав космофлота требовал иного отношения к прыгуну. Она умная малышка, а стрессов ей в жизни и так хватает, уж, коалиция Первого круга об этом позаботилась.

- Вот! – вдохновлено воскликнул Сур, и мы с террористкой повернулись на этот глас божий.

Над столом возвышалось нечто, смахивающее на древний скафандр, громоздкий и бестолковый, только без шлема.

- Зато никто ничего не разглядит, да? – ехидно проговорил Тим.

- Да, - передразнил его Мансур. – Мне виднее.

Пора было прекращать это безобразие. Я пересадил Иску на диван, встал и подошел к столу.

- Ладно, друг мой, шутки в сторону. Признавайся, что не так?

Сур обернулся ко мне и раздраженно поджал губу. Я спокойно выдержал его долгий, пытливый взгляд. В конце концов, он сдался, нервно взлохматил волосы на затылке и, потупив взор, пробормотал:

- А если она мне откажет?

Тим фыркнул:

- Ты с чего это взял? Вы пять лет вместе! Ты ее имя знаешь! Не заметил?

- Заметил! – огрызнулся Мансур. – Ну, не самоуверенный я, извини!

Я вздохнул:

- Так и живешь с ощущением самозванца?

Онпоморщился.

- Бывает иногда, но не так, чтоб часто.

— Короче, мы прогуляемся до озера, а ты в тишине сам выбери то, что ей понравится, и присоединяйся. За пиццей поедем, как раз поесть успеем перед беседой с преподобным. Как тебе план?

Сур сначала замялся, потом, будто решившись на что-то отчаянное и ужасное, передернул плечами и пробубнил:

— Да я выбрал уже, — с этими словами он развернулся к столу и пролистал каталог немного назад. — Вот.

Он вывел в трехмерную модель простое кремовое платье. Пышная юбка до середины икры, облегающий лиф, открытые плечи. Нет, я одобряю, но…

— Дятьсур, это ж как мамино, – выразила за меня мысль дочь.

— Не, — не согласился «дятьсур», — мамино неприличней. Маму бы в ее платье еще лет пятьдесят назад в церковь не пустили.

Тим засмеялся.

— За открытый живот? — удивилась Иска. — Какая глупость.

Я тоже почему-то развеселился:

— Оформляй и поехали.

На самом деле, это даже отличная идея! Обе тала, подруги, невесты – во всяком случае, есть надежда, что ни мне, ни этому ревнивому раздолбаю не откажут, - будут стоять рядом. Если так представить, то картина вырисовывается гармоничная.

Хорошо, когда твоя женщина – тала. Кто в здравом уме станет местной девчонке делать предложение с кольцом и с платьем, да еще и с сюрпризом в виде спланированного венчания? Бессмертным надо быть. Вот если я ей багнак без ее ведома выберу и куплю, там да, будет возмущение. Мягкое, тактичное, ласковое, но возмущение. Мою женщину в одежде интересуют исключительно удобство и функциональность. Перед внутренним взором всплыло воспоминание: обнаженная девушка на сиденье пикапа в полупрозрачном платье, ночь и дорога на озеро. Юбка сбилась, подол задрался и на груди этот вырез, открывающий ключицы и ложбинку между грудей, а сквозь ткань отчетливо проступают очертания сосков. Кровь мгновенно отреагировала на любимую картину прошлого. Сколько у меня их, таких картин, – не счесть. То платье она надела не случайно, об этом я в ту ночь подумал, но не подумал о том, почему она его вообще купила.

До нашего первого поцелуя Селене одевалась очень просто и всегда одинаково. В ее гардеробе было несколько джинсов, футболок, рубашек, толстовка и еще осенняя легкая куртка. Открытая, сексуальная одежда появилась потом. И белье откровенное тоже. И все мне неизменно нравилось – это же не случайно. Без меня малышка может сутками носить скафандр или какую-нибудь простую длинную рубашку дома, от Иски узнал. Такая вот функциональность.

Сур закончил с заказом, отключил браслет от домашней системы, и мы вчетвером направились к выходу.

— На чьей машине поедем? — Дочь деловито вышагивала впереди.

Тим будто ждал этого вопроса:

— Я повезу. У отцовского пикапа кузов длиннее. Преподобный же сейчас обязательно какой-нибудь хлам загрузит за город везти.

Я засмеялся. Что есть, то есть. Хочешь жениться на некрещеной – будь добр исполнять просьбы священника.

— Но поведу все равно я! — Иска подпрыгнула от восторга, распахнула дверь и едва не споткнулась о небольшую темно-синюю пластиковую коробку. — Ой…

— Осторожно, — пробормотал задумчиво Тим, наклонился, внимательно оглядел безымянную посылку, после чего аккуратно поднял ее и отнес на подъездную дорожку, подальше от дома. Там присел, поставил коробку на гравий и принялся снова рассматривать.

Иску я за руку поймал и для верности к себе прижал, а то чересчур порывистая. Сура тоже остановил, что у него вызвало недоумение.

— Ты чего?

Я неопределенно повел плечом, вглядываясь в напряженную спину Тима. Он не из тех, кто безрассудно рискует жизнью, и не из тех, кто молчит, когда нужна помощь.

— Шерифа вызвать? — крикнул Сур. — Ну, или хочешь, мамчику позвоним!

Тим немного помолчал, затем поднялся и повернулся к нам.

— Ну, конечно, еще мэра нам тут не хватало! — Он двинулся обратно к дому. — Вчера сыновья Гущина в поле перестрелку затеяли со всем кланом Лежоевых. Спира точно там, а сюда кого пришлет? Первого помощника, Пашку-растеряшку? Мне Иванов, конечно, нравится, но даже по местным меркам он пень. Нет, уж. Уволь.

Бурча себе под нос, Тим протиснулся мимо нас и вытащил из кладовой ящик с инструментами.

— Сам просканирую.

— Может, твоим родителям что-нибудь прислали? – уточнил Сур.

— Может, — согласился Тим, — но тогда меня бы предупредили. Лучше перестраховаться.

Сосредоточенный, он снова прошел мимо нас. На сканирование подозрительного предмета у него ушло около десяти минут, после чего, наконец, появилась возможность без особых опасений вскрыть коробку. Тим надел защитную маску, перчатки и все там же, на дорожке, разрезал синий упаковочный слой.

— Можно! — крикнул он нам.

Иска вырвалась из моей хватки и стремглав понеслась к своему медопекуну и медкумиру – даже не знаю, что больше.

— Что там? — еще на подлете выкрикнула она. Любопытство – не порок, называется.

Сур хохотнул:

— Голова врага.

Я покосился на его довольное жизнью лицо и тоже заулыбался. В принципе, если отвлечься от всех идей гуманизма, то получить по почте от тайного доброжелателя батарею голов из конкретного списка, наверное, было бы неплохо.

— Плосковат чемодан для головы. — Да, это не то, о чем я подумал, но тоже годная шутка. Сур оценил.

— Плосковат, — подтвердил Тимур, оглянувшись на нас. На лице его веселья не было, да и Иска выглядела озадаченной. Мы с Мансуром, как по команде, ускорили шаг.

На подложке из упаковочного пластика и наполнителя лежали толстый конверт, старый резной футляр для ювелирных украшений и сложенная пополам карточка с надписью «Тимур».

«Пожалуйста, передайте моему сыну, — гласило послание внутри, — Мансуру. Только не через мою жену. В этом случае посылка не дойдет. С благодарностью, М. Воронов».

Тим карточку открыл все так же, сидя на корточках, так что прочли мы все и, как по команде, взглянули на Сура. Он растерянно уставился на содержимое посылки, потом медленно, словно завороженный, склонился и поднял футляр с конвертом.

— Красивая шкатулка, — благоговейно пролепетала Иска, придав моменту какую-то нелепую торжественность.

Тим поднялся:

— Похоже на ручную работу. Можно у деда Михи спросить, он в таких вещах иногда разбирается.

Сур открыл футляр, и нашему с Тимуром взору предстало изящное тонкое кольцо из белого металла с витой линией инкрустации крошечными рубинами.

Иска торопливо перебежала к нам и восхищенно выдохнула:

— О-о-о. — Точь-в-точь как когда-то в детстве.

Из конверта Сур извлек стопку все так же свернутых пополам листов. Текст на первом начинался со слов «Дорогой, мой любимый сын». Я поспешно отвел взгляд, обогнул Мансура и оттащил свою слегка невоспитанную дочь в сторону. В шоколадных глазах сначала появилось возмущение, и лишь затем стыд.

— Ай-яй, — прошептал я ласково.

— Я больше так не буду, — она виновато закусила губу и прижалась щекой к моей груди. Ну, как не обнять такого чудного ребенка? Я с улыбкой поцеловал темную макушку. Дурочка еще совсем.

Тим сунул карточку со своим именем в задний карман джинсов, опустился на корточки и принялся собирать мусор.

— Если твой друг получил посылку, — вдруг начал читать вслух Сур, — значит, я не дожил до того момента, когда смог поговорить с тобой по-настоящему и все объяснить. Значит, все, что я могу, - написать и надеяться, что ты прочтешь и простишь. Когда-то мне казалось, что ты будешь злиться на меня, и только. К сожалению, мной двигал идеализм и романтичное представление о жизни. Твоя мама пыталась раскрыть мне реальное положение вещей. Я ее не послушал, о чем впоследствии пожалел и жалею до сих пор. Она точно предсказала истинную суть избранного мной пути, и твою ненависть ко мне, и тот масштаб боли, который я причинил вам обоим.

Иска задрала голову и испуганно взглянула на меня. В ее глазах стояли слезы. Я коснулся кончиком указательного пальца точеного носика и ободряюще улыбнулся маленькой копии Селене - такая же чувствительная. Все хорошо, ребенок. Ты же слышишь, что дядя Сур особо не верит в то, что читает.

— Это кольцо принадлежало моей матери, а до нее – бабушке и прабабушке. Я надел его на палец твоей мамы в тот день, когда она согласилась стать моей женой. Позже она вернула мне его. — Сур презрительно фыркнул, напугав Иску.

Я прижал ее к себе покрепче, чтоб всякой ерунды не боялась.

— У тебя потрясающая девушка. Я знаю, как сильно ты любишь ее, и как сильно любит тебя она. Пожалуйста, возьми кольцо. Проигнорируй тот факт, что оно долгое время было у меня, и что именно я прислал его тебе. Твоя бабушка была чудесной, мудрой женщиной. Она бы обожала твою маму и никогда не встала на мою сторону.

На последней фразе Сур нахмурился, молча пробежал глазами строки до конца листа и перешел к следующему. И чем дальше читал, тем сильнее менялись его эмоции: от насмешливого, едкого недоверия до холодного внимания.

— Мне надо с мамой поговорить, — пробормотал Сур, закончив читать.

Он взглянул сначала на меня, потом на Тима и вновь опустил глаза на бумаги в своих руках.

— Прямо сейчас, — добавил он и громко хлопнул крышкой футляра. — Вы тоже послушаете. Он врать может, она не станет. Если это он вообще. Поехали.

Через десять минут Иска припарковала грузовик Тима у здания мэрии, а еще через пять мы сидели в кабинете Рады Юсуф и наблюдали, как бледнеет ее лицо при виде кольца.

— Ма-ам? — с тревогой протянул Сур.

Она откинулась на спинку своего кресла и обвела невидящим взглядом окружающую обстановку. Мысли ее устремились куда-то далеко. Она даже не сразу внимание обратила, что вслед за футляром сын положил на стол стопку бумаг.

— Мам.

— А?

Такой растерянной, напуганной и слабой Раду Юсуф я не видел еще ни разу в жизни. Почему-то в мыслях само собой зародилось сравнение с Селене. Я вдруг представил мою девочку молодой, одинокой, с грудным ребенком на руках и в Солнечной долине – картина заставила сердце сжаться от боли. Я поспешно отмахнулся от жутких ассоциаций. Все это время был убежден, что понимаю чувства Сура, но это не правда. Я никогда в полной мере не осознавал, что именно произошло с Радой.

— Да-да, сейчас, — она зачем-то переложила рабочий планшет с одного конца стола на другой, игнорируя письмо, лишь один взгляд на него бросила. — И что там сказано?

— Да чушь какую-то пишет, — Сур все так же с тревогой наблюдал за ее действиями. — Про военную академию, про какой-то отбор, про разведку, про какую-то, — тут он не выдержал и воспользовался несколькими прилагательными из неправильного русского, — страну в жопе мира, где он, якобы, прожил больше двадцати лет в роли какого-то… Какого-то… Мам!

Рада заплакала.

Я подхватил Иску под руку и вывел ее из кабинета. Тим вышел вслед за нами, тихо закрыв за собой дверь.

— Ее обнять надо, — прошептала Эйлла, переводя взгляд с меня на Тима и обратно.

Я погладил дочь по голове.

— Он сообразит. Не переживай.

В приемной перед кабинетом было пусто, даже секретарь на обед ушел, только ворона топталась на подоконнике за стеклом, постукивая острыми когтями по крашеному железу. Тим опустился в одно из потертых старых кресел, прижал пальцы к подбородку в растерянной задумчивости, а потом поднял на меня взгляд:

— Разведка?

Одно единственное, тихо сказанное слово, но слово емкое. Я понял, к чему Тим клонит.

— Напишу-ка я Крону, пусть со своей командой глянет на эту старую историю со вступительным тестированием Сура.

— Это же было странно, правда? — Тим с трудом переваривал полученную информацию. — Почему я не подумал, что это странно?

— Потому что он отличный пилот, — подсказал я, развернул экран на браслете и чертыхнулся.

Темная макушка Иски тут же возникла перед моим лицом. Чтоб эта девчонка не сунула свой любопытный нос, выяснить, на что это там папа так эмоционально реагирует? Как же! Я ухватил шелковистую черную прядь и аккуратно потянул в сторону, а вслед за ней с места сдвинулась и вся бестолковая голова.

— Ай-ай-ай, — запричитала террористка, схватившись за затылок рукой. — Ну, па-а-ап!

После того, как обзор на собственный браслет был восстановлен, я попробовал переподключить дальнюю сеть – тщетно. Вот так. Где-то прямо сейчас рождаются дети-нейроморфы, по окраинам Вселенной скачут прыгуны, а в маленьком городке на Земле перебои с межпланетной связью. Зато школу покрасили и баннер замызганный сняли. Действительно, зачем фермерам звонки в космос?

Пришлось Гериону писать. Не хотел его отвлекать, особенно после того, как два дня назад огорошил своей безумной идеей обвенчаться с его дочерью, но да ладно.

— Ответил? Передаст? — уточнил Тим.

Я кивнул и еще раз дернул Иску за волосы.

— Дочь, сгоняй за пиццей. А то до беседы с преподобным пообедать точно не успеем.

— Ай! — она сначала возмутилась, но тут же обрадовалась. — Запросто!

Ребенку до жути нравилась местная техника, допотопная, громоздкая и довольно специфическая. А уж поуправлять какой-нибудь из махин лишний раз – вообще восторг.

Тим поднялся.

— Я с ней съезжу.

Я удивленно посмотрел на друга, но, натолкнувшись на хмурый, озабоченный взгляд, только руки поднял:

— Ладно, ладно. Если она не против твоей гиперопеки, езжай.

Иска фыркнула, но как-то странно, смущенно что ли.

— Не против я. При условии, что нудить не начнет.

Я засмеялся. Тим напыжился и направился к выходу. Террористка сверкнула лучезарной улыбкой и вприпрыжку поскакала следом, оставив меня наедине с пустой приемной и моими мыслями.

Глава шестая

Илмера Селене

Арга перевернула очередную страницу в рукописной монографии Кимми Ли, пробежала глазами пару первых строк и со стоном уронила голову на стол. Тетрадь перед этим предусмотрительно отодвинула в сторону.

— Все, больше не могу, — пробурчала она невнятно на тала. — Это какая-то невообразимая чушь, на которую я трачу бесценные мгновения своей жизни.

Посадить нас в библиотеке начальник тюрьмы не рискнул, соседство с заключенными счел опасным, поэтому выделил стол у окна в комнате отдыха персонала. Сюда же нам запрашиваемые материалы принесли, целых пять коробок. Выяснилось, что чертов Ли помимо наставления будущим поколениям выдал массу всяческих излияний, да еще все это сделал от руки, на бумаге! Монографии, статьи, заметки, мемуары, письма, рецензии – короче говоря, работы мы себе придумали много.

Я неодобрительно покосилась на наших сопровождающих, что расположились за столом справа. Столь явная печаль Арги их насмешила. То ли по стечению обстоятельств, то ли намеренно одним из ребят оказался тот чистокровный, что конвоировал Кимми Ли. Смех тут же стих.

— Давай, я буду проверять оставшиеся монографии, а ты заметки. — Сначала предложила, потом подумала, что обмен все равно бестолковый, поэтому предложила третий вариант. — А вообще, может, организуешь нам еду, а я пока поработаю?

Арга подняла голову со стола и с надеждой взглянула на меня.

— Я знаю, что ты меня таким образом отпускаешь на перерыв, но можно я всерьез шансом воспользуюсь?

— Конечно можно!

А для чего же я предлагаю?

Арга встала и на русском обратилась к сопровождающим с просьбой помочь ей, а я погрузилась обратно в беспорядочные записи безумного нарцисса. Больше четырех часов просидели, но так ничего и не нашли. Мне казалось, что изучать досконально каждое предложение и слово не требовалось, для поиска конкретной и весьма специфической информации хватало техники скорочтения, но я могла и заблуждаться. У Ли была дурная привычка рисовать каракули-иллюстрации едва ли не на каждой странице. Причем к содержимому записей рисунки никакого отношения не имели, чаще это были примитивные, довольно мерзкие картинки с обнаженными женщинами, сексом или убийствами. Там, где Ли изображал убийства, почерк, как правило, становился дерганым, резким, продавливал страницы блокнота, кое-где ручка рвала лист.

Как раз рассматривала такую сцену, когда сбоку внезапно раздалось деликатное покашливание. Я повернулась на звук и вопросительно подняла брови.

— Может, я вам помогу пока? — предложил конвоир Ли. — Что вы ищите?

Я нахмурилась, стараясь оценить его мотивы, но ничего подозрительного не заметила.

— Вы давно тут работаете?

Парень кивнул.

— Три года. — Тут же вскочил порывисто и протянул мне руку в земном приветствии. — Адам Вайс.

Я пожала крепкую ладонь с длинными тонкими пальцами и предложила жестом господину Вайсу сесть напротив, на место Арги.

— Буду признательна, если вы временно замените мою подругу в этом не слишком приятном деле.

— Вы его провоцировали, но не рассчитали, что он проявит к вам эмоции иного склада, нежели ненависть, да? — Парню повторять приглашение не понадобилось, он бухнулся на стул Арги, не сводя с меня горящих азартом глаз. — Народ говорит, в первый год он истерично орал, что лично убьет вас кокт… Этой штукой фиолетовой.

Оговорка прозвучала забавно. Господин Вайс решил, что упоминать при тала Коктейль Палачей будет грубо.

— Он не фиолетовый, — улыбнулась я. — Фиолетовыми становятся глаза.

Адам смутился.

— Да, знаю. Извините. Когда я пришел, Ли уже все стены камеры исписал рисунками с вами. Только они не очень приличные, — пояснил Вайс поспешно, отреагировав на мой вопросительный взгляд. — Вообще, в последний год он начал сдавать сильно, временами совсем неадекватный: бормочет что-то бессвязное, призраков видит, сам с собой разговаривает, орет на мебель.

Бессвязное? Я посмотрела на блокнот перед собой, записи которого датировались трехлетней давностью, потом перевела взгляд на пол, точнее на коробки, склонилась и вынула два бокса с документами этого года. Один протянула Вайсу.

— Ищем любое упоминание реальных людей или тала.

Адам заулыбался.

— Вы хотели выяснить, кто был меценатом Кеплера – я так и знал! А вы в курсе, что это тот вопрос, который следователи ему никогда не задавали?

Нет! Мне даже вслух этого произносить не пришлось.

— При мне ни разу, хотя приезжали, — кивнул парень. — Только документалист этот спрашивал, и все. Я выяснял.

— Вы много выясняли, — я внимательно вглядывалась в открытые черты этого интересного, увлеченного человека.

Он деловито усмехнулся.

— Я закончил полицейскую академию, сейчас заканчиваю юридический, а дальше пойду в центральное управление. У меня лучшие рекомендации.

— Впечатляет.

— Ага, — Вайс смутился.

— Хотите изменить систему? — догадалась я. Иначе с чего бы ему подмечать, что нужный мне вопрос, вполне вероятно, во время расследования так задан и не был? И тем более сообщать об этом мне?

Он сверкнул хитрым взглядом и неопределенно повел плечом. Я засмеялась.

— Что ж господин Адам Вайс, если понадобится помощь, обращайтесь.

Довольный произведенным эффектом и диалогом в целом, парень кивнул и погрузился в изучение рукописных шедевров Кимми Ли, а я еще некоторое время потратила на обдумывание того, как похожи наши миры, человеческий и тала. Я обрастала все новыми связями. Сделать что-либо в одиночку невозможно, всегда нужны единомышленники.

Бокс, который я оставила себе, датировался этим месяцем, а внутри ничего кроме заметок. Я достала верхний блокнот, пролистала и поморщилась.

— Рисунки? — отреагировал на мою мимику Вайс.

Я кивнула:

— Хуже прежних.

— Н-да, деградирует. Мне это, — я на Адама не смотрела, но буквально кожей ощутила, как он замялся, — жаль, что у вас не получилось напрямую выяснить. У вас, как бы это, техника допроса не очень.

Я рассмеялась:

— Господин Вайс, у меня техники допроса нет вовсе, я просто рискнула, надеясь на везение. Это было опрометчиво с моей стороны и непрофессионально. Но я поняла, к чему вы клоните.

— Не-не! — воскликнул Адам и тут же понизил голос, вспомнив, где находится. — Внезапность – это вы правильно решили.

Не без удовольствия я позволила себе поднять заинтересованный взгляд на лицо парня. Смотреть на женщину с отсеченной головой, с которой в разных позах сношается нечто, отдаленно напоминающее собаку, стало невыносимо. Этому сюжету Кимми Ли отдал уже второй блокнот. Разнообразие в фантазиях бывший бог и царь Кеплера утратил вместе с разумом. Даже крошечная передышка доставила радость.

— Если бы не внезапно, — продолжил Адам, — вас бы сюда не пустили. И даже, что решили документы сейчас смотреть – хорошо. Еще пару часов, наверное, в запасе осталось, и все.

У меня рот открылся в беззвучном междометии «о». Он это серьезно?

— Вот посмотрите, — приподнял брови Вайс.

Следующие минут десять мы провели в молчании, изучая материалы, пока не появилась Арга с подносом. Я пояснила ей, почему решила перейти к свежим документам. Она согласилась с моим предположением, что сумасшедший Ли скорее выдаст имя мецената, нежели здравомыслящий.

Есть бутерброды и одновременно изучать записи оказалось довольно проблематично. Иллюстрации аппетит отбивали, но я настояла на работе без перерыва, вняв предупреждениям Вайса. Глеб будет еще долго надо мной подшучивать, когда узнает, что я совершила ошибку, но совершила ее относительно удачно.

— О! — обрадовался напарник Адама, господин Арье, глядя на очередное изображение в своих руках. Арье выглядел менее серьезным и целеустремленным, но с Вайсом явно дружил, что пришлось кстати. — Это же точь-в-точь та х…чушь, которую Ли нацарапал в камере вчера!

Он продемонстрировал рисунок Адаму, потом нам с Аргой показал, при этом, в отличие от нас, бутерброды жевал с энтузиазмом. Поразительно непробиваемый человек!

— Во урод, да? — И невесело усмехнулся. — А рядом очередные типа мудрые изречения на тему верности и чести. Извращенец. Он тут на каждой странице повторяется.

Набросок изображал очередную вариацию секса между изуродованной, истекающей кровью женщиной и антропоморфным монстром с собачьей головой и лапами.

— Меня Ли так же рисует? — Не знаю, зачем спросила. Само вырвалось. Мерзость!

Откуда-то изнутри поднялась волна отторжения, наполнила тело до отказа, вызвав спазмы в кишках. По спине пробежали мурашки. Волосы на затылке и руках встали дыбом.

— Нет-нет, что вы, — мягко проговорил Адам, и я выдохнула с облегчением.

— О, с вами там просто порнуха! — Арье той же деликатностью не отличился. — Но красивая порнуха. С любовью нарисовано и чистенько, без вот этого.

Он кивком головы указал на коробки.

— Нашим на обходе нравится… — Закончить господин Арье не успел, пинок под столом от друга получил. Зашипел, но оспаривать несправедливость удара не стал.

Как ни странно, эти откровения меня на мысль натолкнули.

— Я там узнаваема?

Господин Вайс нахмурился, он явно не хотел посвящать меня в подробности, но профессионализм полицейского в нем взял верх над человеческой учтивостью.

— Вообще-то Ли хорошо черты лица передает. Остальное-то точно сочинил.

— Черты лица! — сообразила, к чему я клоню, Арга. — В тех коробках черт не было!

Адам чертыхнулся, вскочил и без дополнительной указки принялся помогать мне открывать блокноты на тех страницах, где была детально прорисована голова женщины. Вчетвером мы заполнили стол этой особой.

Миловидная, с правильными чертами, как мне кажется, темноволосая – сложно судить по черно-белому рисунку, - в возрасте и в хорошей физической форме. Не знаю, кем она приходилась Кимми Ли, но некую важную роль в его жизни определенно сыграла.

— Что теперь? — Арга повернулась ко мне. — Я даже снимок сделать не могу.

— Может, это его мама? — ляпнул невпопад Арье. — Психи часто маму хотят убить и поиметь, причем именно в таком порядке.

— Нет, ты ж досье его видел, — фыркнул Вайс. — Ни капли не похожа.

— А если его тайно усыновили? — на подносе оставался еще один бутерброд и Арье его решил доесть, так что вопрос он озвучил не очень внятно, с набитым ртом.

Адам театрально вздохнул и покачал головой:

— Можно вывести парня из деревни, но деревню из парня – никогда…

— Фы фафем офуэл?! — вспылил вполне правдоподобно Арье.

Если б с землянином не жила, я бы даже решила, что эти двое ссорятся всерьез. Глеб описывает подобное эмоциональное состояние занятным словом «быканул», а Иска за ним, конечно же, повторяет. Конечно же… Конечно же, я непроизвольно постоянно переключаюсь мыслями на мужа и дочь. Надо вернуться к насущной проблеме.

Я развернула свой браслет и вышла в сеть.

— Приложение для построения объемной модели, — прошептала Арга у моего плеча. Выход из тупиковых ситуаций мы с ней находили одновременно.

Я установила программу, запустила виджет и тщательно просканировала каждый рисунок, ожидая пока нейросеть считает параметры. И именно в этот момент в комнату отдыха едва ли не ворвался начальник тюрьмы в сопровождении заместителя. Прогнозы господина Вайса относительно реакции правоохранительной системы на наше с Аргой появление здесь оправдались. Откуда-то сверху тяжеловесной машины спустилась прямая команда воспрепятствовать, а, значит, предстояло разбирательство по поводу того, имею ли я право вынести за пределы здания трехмерную модель женской головы. Запрет касался лишь копирования материалов и их распространения, но люди есть люди. Если им надо, они попытаются обойти свои же законы. Ничего. Управимся за час, ну, максимум - за два.

Глава седьмая

Глеб

— Может, маме позвонить? — Иска поковыряла пальцем сырную корочку на своем куске и с грустью посмотрела на меня.

Секретарь, прежде чем закрыть на сегодня приемную мэра и убежать на незапланированное свидание, любезно усадил мою малышку на свое удобное, мягкое кресло, обеспечил нас посудой и сладким чаем. Так что царевна восседала на троне, скармливала вороне за окном кусочки колбасы и ужасно скучала, причем так ужасно, что ужаснее только мировая катастрофа.

— Думаешь, они еще долго будут? Мы не опоздаем? — Птичка печально прерывисто вздохнула.

Я мягко улыбнулся трагичному ребенку.

— Думаю, уже скоро. Не опоздаем. Двух часов вполне достаточно, чтобы все обсудить и выяснить. Ну, и ты знаешь, семейство Юсуф не из когорты флегматичных. Долго страдать не станут.

Эйлла заулыбалась этой шутке и заметно взбодрилась.

— Соскучилась по маме? — Хотелось погладить малышку по голове, обнять, потискать, как в детстве. Хомяк мой щекастый по дому бегал и деловито поддакивал каждому маминому слову! А теперь… Разве ж теперь она даст. «Папа, я не ребенок!» И все. И иди, папа, займись своими делами. Ты больше не нужен.

Дочь ответить не успела. Тим, который до этого момента сидел напротив меня и тихо на браслете изучал подборку новых медицинских статей, неожиданно вскочил, напугав Иску. Она аж вздрогнула.

— Сеть появилась! Мелькает, слабая, но есть!

Я поднял руку, развернул экран и попробовал набрать Крона. К несчастью, звонок тут же сорвался. Один, второй, потом третий. В итоге, я был вынужден признать:

— Надо на крышу. Здание двухэтажное, но пара метров легко может стать решающей.

— Дай, лучше я, — не дожидаясь ответа, Тим схватил свой стакан с чаем со стола и рванул к выходу. — Мне у Крона про аварийные батареи для медблока уточнить надо. Их должны были прислать. Хочу, чтоб убедился, что там не крупную сетку по полу уложат.

Причем проделал он все это и проговорил, не глядя на нас. Нет, даже не проговорил, а протараторил. Я его таким взволнованным и одновременно замкнутым с детства не видел. Хотел Иске эту мысль озвучить, повеселить, повернулся, а она ревет. Точнее с виду сидит сосредоточенно на столе пальцем узоры замысловатые выводит, притихшая вся и ладонью лоб прикрывает – обхитрила папу, папа не заметил.

— Ты чего, малыш? — Я поднялся, обогнул стол и присел рядом с ней. Попытался в лицо заглянуть, но она поспешно отвернулась.

— Эйлла, — прошептал я, ухватил ее царское кресло за подлокотник и повернул к себе. — Что такое?

Если бы я сделал вид, что не замечаю ее расстройство, то она, несомненно, справилась бы со слезами, а так у нее из груди вырвались сдавленные рыдания. Эйлла попыталась спрятать лицо, но я поймал обе ее руки, поднялся сам и потянул ее за собой, потом обнял. Ребенок вжалась носом в мою грудь и заревела в голос. Внутри все сжалось от боли, ярости и бессилия перед лицом того, что так расстроило мою маленькую беззащитную террористку. Я прижал ее к себе покрепче, поцеловал темную макушку и стал гладить по голове и плечам.

— Малыш, тебя кто-то обидел? Кто-то из местных? В пиццерии?

Ее русское «нет» было таким тихим и приглушенным, что больше напомнило невнятное междометие, а дальше слезы полились новым потоком. Я подождал какое-то время, давая ей возможность выплакаться, и только потом задал следующий вопрос:

— Ты из-за мамы?

— Нь-да. — Эйлла немного отстранилась, поэтому этот емкий ответ я расслышал хорошо. Она запрокинула голову и посмотрела мне в глаза. — Мне нужно у нее спросить…поговорить…

Птичка шмыгнула. Ее нижняя губа предательски задрожала.

— А со мной нельзя поговорить? — Я поднял руку и кончиками пальцев стер слезы с покрасневших припухших щек и носа.

Эйлла смутилась и на мгновение отвела взгляд в сторону.

— Нет.

Я вдруг подумал о медбраслете, который мы с Селене разрешили ей снять год назад, оставив Тима с его привычкой перестраховываться в меньшинстве. В мысли начала непроизвольно закрадываться паника.

— У тебя что-то болит?

Птичка сердито поджала губы:

— Папа, я не ребенок, чтобы плакать, потому что что-то болит.

— Да-да, — я прижал ее к себе и облегченно выдохнул. — Не ребенок, я помню.

А голос-то прозвучал сурово, твердо, первый раз у нее такой услышал. Черт, какое счастье, что не болит! Абсолютное счастье!!

— Я тебе потом расскажу, ладно? — смягчилась маленькая террористка и опять вжалась носом в мою грудь. — Папочка, я тебя люблю!

— И я тебя люблю, малыш, — прошептал я устало.

За пять минут превратился в выжатый лимон – кто б предупреждал, что дети так умеют. Точнее подростки. Вот бы она всегда оставалась моим маленьким щекастым хомячком, громко топала, каталась на шее, оставляла сладкие отпечатки на скафандре и домашней станции, доводила Тима до белого каления непоколебимым упрямством… Я опять вздохнул. Конечно, она плакала, но от тех слез я всегда мог ее избавить. Сбитые коленки и обиды на несправедливые придирки учителей – что может быть проще для всемогущего папы. А теперь Эйлла мне даже не говорит, почему так расстроена. Она очень быстро растет, слишком быстро. Совсем не успеваю за ней.

— Я тебя обидела?

Ну, вот. Теперь будет переживать. Чем проще всего наградить своего ребенка? Неоправданным чувством вины!

— Малыш, я же тебя знаю. Если ты о чем-то можешь рассказать маме, но не можешь рассказать мне, значит это что-то очень болезненное и важное для тебя. К тому же, это что-то принадлежит тебе и только тебе.

— Спасибо, — она опять вжалась носом в мою грудь, обняла меня за талию и затихла. Шмыгала только периодически.

— Ты же в Гришу не влюбилась, да?

— Пап!!

Понял, не влюбилась. Это хорошо.

Мама? Зачем ей Селене? Может, нечто, связанное с ее статусом нейроморфа? Мы пытались перерегистрировать ее, как Тима, но получили отказ. Теперь пока не узнаю причину слез, так и буду догадками мучиться.

В кабинете мэра послышались шаги, дверь распахнулась и в приемной появился Сур в сопровождении Рады. Он удивленно уставился на нас:

— Вы чего?

— Едим, обнимаемся, вас ждем, — усмехнулся я. — Тим на крыше, пытается до Крона дозвониться.

Рада подошла к столу секретаря, откинула крышку с коробки и достала кусок пиццы.

— Опять дальняя не ловит? У меня денег в этом году не хватило на аренду ретрансляторов. Вернее, их хватило бы, если б я все относительно свободные средства не пустила на ремонт БСМП и на выплаты пострадавшим от селей. Руководство парка отказалось компенсировать ущерб, а львиная доля дохода города и округа уходит в федеральный бюджет. В итоге, приходится чем-то жертвовать. В этом году пожертвовала связью.

Иска проявила интерес к короткой речи мэра Юсуф. Немного отстранилась от меня и обернулась.

— Ретрансляторы же развернуты. Зачем за них платить? Тала разве какую-то аренду берут?

Я с улыбкой наблюдал за ее сосредоточенным хмурым личиком. Селене так же внимательно вникала когда-то в реальность этого города.

Рада засмеялась.

— Конечно, не надо! Оплату берут наши федералы со своими верными глушилками.

— Но это глупо, — поразилась Иска. — Оборудование землянам даже не принадлежит!

Юсуф пожала плечами:

— Монополия – есть монополия.

Сур, меж тем, подошел ближе, внимательно вглядываясь в личико Иски. Я отрицательно покачал головой, давая ему понять, что вопрос о припухшем носе и веках будет неуместен.

— Сразу проясняем: мой папаша реально шпиенский шпиен, — понял меня Сур. На последнем словосочетании он так скривился и исковеркал произношение, что Рада заметно напряглась. — Я-то думал, просто никчемный кретин, а оказалось, форменный урод.

Сур пристально взглянул мне в глаза.

— Не возражаешь, если к преподобному вместо меня сегодня поедет мамчик?

— А ты куда?

Он нервно дернул плечами, выражая пренебрежение к собственной затее.

— К адресанту посылки. Надо поговорить с…отцовским боевым товарищем.

Сарказм, ледяной и едкий, скрывающий отчаяние, боль и раздрай. Я перевел взгляд на Раду. На ее лице читались те же эмоции, только не прикрытые ничем. И вновь непроизвольно увидел Селене, вынужденную наблюдать, как Иска страдает из-за предательства отца. Решение пришло само собой, и источником его был вовсе не здравый смысл, но я всем существом чуял, что решение правильное.

— С боевым адресантом поговорим вместе. — Я опустил взгляд на удивленное личико Эйллы. — Малыш, ты справишься с преподобным без меня?

Ни капли не сомневался, что справится. В чем захочет, убедит, переупрямит, сломит любое сопротивление. Да еще и с рвением за это возьмется, потому что папа обратился, как ко взрослой, а это дорогого стоит.

— А то! — Иска ожидаемо горделиво усмехнулась и приподняла правую бровь. — Напомню, что ребенок во грехе растет, и моську сострою. Не поможет моська, сопли по храму начну развешивать.

Я засмеялся. Местный колорит в речи дочь перенимала с легкостью. Дед Миха с любимым дааной ее этими словечками и фразочками снабжали исправно и с завидным энтузиазмом. Вообще-то, если говорить откровенно, то эти двое девчонку мало чему хорошему научили. Один показал, как самогон гнать из плодовых и пшеницы, второй посвятил во все тонкости фермерского хозяйства, и оба, каждый на свой лад, из винтовки палить по банкам натренировали. Она тала-нейроморф, прыгун новейшего класса К2.0, уникальное, невероятное создание Вселенной, но с выговором и навыками юной ковбойши. До сих пор не знаю, как к этому относиться.

Сур возражать против моего сопровождения не стал, Тим – тоже. Крону он дозвонился, свои вопросы уладил, мою просьбу передал. Единственное, когда из здания на парковку вышли, с такой комичной миной на заднее сиденье своего пикапа забрался, что Сур потом еще долго угорал. К месту назначения мы отправились на грузовике Рады.

— Иске им надо командовать почаще, — фыркнул в кулак Юсуф-младший, притормозив на повороте и пропуская тяжелый тягач.

— Издеваешься? Куда чаще-то? — я заулыбался.

Сур рассмеялся:

— А чего б нет, если он над ней трясется, как псих полный. Туда не ходи, сюда не ходи, то не делай, это не бери. Бедная девчонка от него взвоет скоро. Или побьет. Я ставлю на последнее! Так что командовать – это самый мирный исход назревающего конфликта поколений.

— Да-а, она к нему больше, как к другу в последнее время. Куда едем? Инфу про адресанта Рада дала?

— Ага, — ответил Сур деланно бодро, заставив мои внутренности сжаться от боли. Образы одиноких Селене и Эйллы почему-то никак не желали покидать мой разум. — Папаша обзавелся боевой подругой. Надежной женой, так сказать!

Смех тоже вышел искусственный, горький.

— А потом боевыми, надежными детьми. На редкость пафосный мудак, я тебе скажу. Черт! Оставил бумажки в кабинете, только кольцо взял, — он покосился на бардачок, куда футляр убрал. — Жаль, ты не прочтешь сейчас. Короче, мы с тобой представить не в состоянии, как это трудно жить на гребаном райском острове в качестве министра обороны при гребаном местном диктаторе!

Дальше Сур перешел на мат. Говорил он со сдержанной яростью, сквозь зубы цедил каждое слово. Потом вдруг замолчал, стиснул челюсти и часто заморгал, вглядываясь в уходящую вдаль ленту дороги.

— Знаешь, я все раньше думал, как мама могла повестись на кретина безответственного, она же умная. А она и не повелась. Не было никакого кретина.

— Рада всегда знала, где он?

Сур скрипнул зубами, продолжая бороться с непрошенными слезами, потом облизал губы и криво усмехнулся.

— Знала, и тщательно от меня скрывала. Я спросил ее, были ли другие письма или попытки связаться. Она ответила, что то дерьмовое сообщение в два вопроса было единственным. — Сур с шумом выдохнул. — Она быстро пробила местонахождение каждого из этих... Так что вот едем!

Он с такой силой сжал руль, что костяшки побелели. Я молчал и ждал. Выговориться, выплеснуть эмоции – первая необходимость в подобных ситуациях.

— Вы меня тоже бросили. — Голос его прозвучал тихо.

Фраза была неожиданной и в первое мгновение я не смог скрыть удивление, зато потом взял себя в руки, сообразив, о чем речь.

— С тобой была Илмера. Я ждал своего пилота.

Сур посмотрел на меня с вызовом:

— А если бы я не прошел? Если бы мозгов не хватило?

— Значит, хватило бы на что-нибудь еще.

Он фыркнул, но заметно смягчился.

— Тупо себя веду, да?

Я засмеялся, и это вполне сгодилось за ответ. Сур заулыбался.

— Думаешь, этот урод помог мне поступить?

— Не, — я отрицательно покачал головой. — Думаю, тобой интересовались, как подходящей кандидатурой. Потерпи, Крон выяснит, и узнаем все наверняка. Так куда едем?

— В отель на третьем километре. Она еще не выписывалась. Даже не знаю настоящего имени и фамилии. Некая, Жанна.

Мы немного помолчали, прислушиваясь к шуму трассы.

— Мамчик за папашей следила постольку поскольку. Чтоб меня от его явления обезопасить, и все. Ты знал, что у нее роман со Спирой?

Я отрицательно покачал головой.

— Скрытная, — проворчал любящий сын. — От всего подряд меня спасти пытается.

Вообще-то мотель на третьем километре использовали парочки для интимных свиданий вдали от чужих глаз. Старая Инга выкупила раздолбанный, заброшенный пансионат у банка, зарегистрировала на дорожной карте, рядом открыла ломбард и оплату стала брать бартером. Что еще нужно для анонимности? Прежний владелец разорился, когда землетрясение разрушило старую дорогу, и округ принял решение проложить новую, безопасную, прямиком через Сухое озеро, на берегу которого стояло «Райское местечко». И хоть с виду райским местечко назвать уже можно было с большой натяжкой, никогда еще название так не отражало саму суть.

Мы припарковались у главного корпуса и вышли из машины.

— Она не бартером платила? — Я оглядел обшарпанное одноэтажное здание.

Позади на дороге прогундосил тягач, заглушая сигнал автомобиля поменьше и распугивая птиц в радиусе километра. Поспорили что ли?

— Не-а, — Сур пожал плечами. — В горе, наверное. Не сообразила. Ну, или это такая ловушка для нас с тобой. Типа подставились. Вернее, для меня.

Я перевел на него взгляд.

— Да, ладно! — растерялся Сур. — Я ж пошутил! Кому на меня охотиться?

— Кому-нибудь, — задумчиво пробормотал я, включая, наконец, инстинкты. — Ваш капитан слишком привык к постоянному присутствию ирра. У тебя фото есть? В каком Жанна номере?

— В седьмом. — Сур развернул браслет и продемонстрировал мне изображение лица с водительских прав.

— Садись обратно, — перешел я на шепот. Вокруг никого не было, подозрительной активности не наблюдалось, кроме цепкого взгляда старой Инги, вышедшей на крыльцо ломбарда, но перестраховаться не мешало. — Подождем у моста.

— Глеб, ты немного псих. Просто признай, — недовольно прошипел в ответ Сур. — Вон она.

Он кивком головы указал на женщину возле старого убитого седана. Она бросила спортивную сумку на заднее сиденье, захлопнула дверь и направилась к Инге. Кажется, именно ее старуха дожидалась на крыльце. Ладно, признаю, я правда немного псих. Выглядела Жанна не слишком хорошо: опущенные плечи, осунувшиеся черты лица, серый, неприметный костюм. Она и на фото-то приметной или интересной не казалась, а так за нее бы даже глаз на улице не зацепился.

Сур засунул футляр в задний карман джинсов и решительно двинулся к седану. Я последовал за ним.

Жанна увидела нас поздно, когда уже сдала ключ и обратно к машине пошла. Думаю, ее мучило неподдельное горе, и оттого она была настолько невнимательна, что под ноги себе смотрела, а не за обстановкой следила. Ее глаза удивленно расширились. Сначала на невыразительном лице мелькнул испуг, потом раздражение, неприязнь, боль, отчаяние. Короче говоря, целая гамма не самых положительных эмоций, источником которых я посчитал ревность. Другого логичного объяснения не нашел.

— Слушаю вас, — холодный, неприятный тон и звенящий от напряжения голос.

Меня поразила такая открытая агрессия. О Суре того же не скажу, он, напротив, выглядел так, словно иного отношения не ждал.

— Это вы на крыльце моего друга посылку оставили?

— Да. — Она как будто выпрямиться попыталась, плечи расправить, но вышло как-то жалко, нежели горделиво.

Сур окинул ее оценивающим взглядом с ног до головы, словно искал что-то, потом вдруг сощурился, криво по-доброму усмехнулся и достал из заднего кармана футляр.

— На! — Небрежный бросок стал полной неожиданностью для растерянной женщины. Кажется, в чертах Сура она увидела того, кого любила и потеряла. — Носи с удовольствием. Оно твое.

Жанна неуклюже поймала семейную реликвию и уставилась на Сура так, словно привидение увидела. Полагаю, о содержимом футляра была осведомлена.

— Все, — с неподдельной легкостью проговорил мой верный, странноватый пилот. — Пошли.

Засунул руки в карманы, развернулся и двинул обратно к пикапу. Я пожал плечами и последовал за ним. Самое короткое выяснение отношений между людьми на моей памяти, честное слово! У них с Тимом споры «да-нет» дольше.

— Ты разве, не хочешь узнать, как погиб твой отец? — крикнула вдогонку Жанна.

Все так же, не вынимая рук из карманов, Сур на ходу крутанулся вокруг своей осии пугающе весело воскликнул:

— А у меня нет, и не было отца, донор спермы не в счет! Рассказывайте это своим детям, дамочка! Им, наверное, интересно.

Впрочем, пугающе звучало только для окружающих и то лишь потому, что нелогично веселиться в такой момент. В действительности же в душе Сура случилась некая удивительная перемена. Что-то в нем будто сломалось, в самом лучшем смысле этого слова.

— Что? — Мы сели в машину, и он со смехом повернулся ко мне. — Черт, Глеб, я себя еще ни разу таким свободным не чувствовал! Серьезно!! Как камень с плеч неподъемный скинул. Кажется, я его пер с самого детства.

Краем глаза я наблюдал, как видавшая виды Жанна забралась в свой видавший виды седан и неприметной тенью проехала мимо нашего пикапа.

— Променять мамчика на вот это все? Серьезно? — он заулыбался. — Это как если бы я сейчас бросил Аргу с ребенком на руках во имя какой-нибудь нелепой идеи. Мамчик со своей опекой все-таки немного просчиталась. Не нужно было сочинять эту историю с отцом-раздолбаем. В раздолбае есть что-то инфантильное, неконтролируемое, эдакая смутная надежда однажды увидеть повзрослевшего и поумневшего отца на своем пороге, полного раскаяния и сожалений. А в человеке, осознанно между любимой женщиной с сыном и профессией выбравшего второе, нет ничего отдаленно теплого. С таким не наживешь иллюзий или надежд.

— В отрывке, что ты прочел вслух, было о сожалениях, — напомнил я, хотя лично мне та формулировка не показалась приятной или вызывающей сочувствие.

— Если бы он сожалел по-настоящему, он бы нашел способ вернуться и не стал бы заводить вторую жену и детей. Вот ты променяешь Илмеру с Иской на прыжки?

Я замер. Вопроса ужаснее не представить. И в то же время, вопрос, на который стоит себе честно ответить, и лучше всего в голос.

— Нет.

— Давно обдумал, да? — догадался Сур.

Я молча развел руками. Что тут комментировать? Лучше друга послушаю, он сегодня многое о себе узнал, многое понял.

— Человек, полный сожалений, не сочиняет длиннющую пафосную историю собственной жизни и не присылает ее сыну в обход матери. Прежде всего ты предал свою женщину, а значит у нее и должен просить прощения. Но ей он не прислал ровным счетом ничего. Мне нравится Спира. Хороший мужик, ответственный, в меру пьет, в меру тупо шутит. А моя жена будет носить мое кольцо, которое я ей выбрал и купил. Точка.

— Если согласится стать твоей женой, — со смехом напомнил я.

— Слышь, ты!..

Глава восьмая

Илмера Селене

— Мама!! — завопила Иска и едва не сбила меня с ног.

Я рассмеялась, обняв мою маленькую девочку, погладила ее по голове, поцеловала в щеку. Она была до такой степени взволнована, что казалось, вот-вот начнет подпрыгивать, совсем как в детстве. Глаза распахнуты, брови домиком. Ее так и распирало поделиться со мной чем-то ужасно важным. Однако, ребенок мужественно сдерживал себя.

— Так, — позади нее возник Глеб. Его небесные глаза излучали любовь и лукавство. — Ну-ка погоди, террористка.

Он взял Эйллу за талию, приподнял и под возмущенный вопль «Ну, па-а-ап!» переставил в сторону, освободив себе путь к моим объятиям.

— Привет, — прошептала я ему в губы. По спине побежали мурашки от прикосновения его рук к моим бедрам, а по венам разлилось вязкое тепло. Я дома. И мой дом неизменно там, где этот мужчина.

Глеб легко поймал мое настроение.

— Скажи, — его властный, едва слышный шепот заставил тело заныть, напоминая хозяйке, сколько долгих ночей она провела без ласки.

— Иммэдар…

Но наслаждаться непередаваемыми сладкими ощущениями долго я, увы, не могла. Мы находились на станции, в зале прибытия, а это место общественное. Правила хорошего тона еще никто не отменял.

Глеб нехотя оторвался от меня и под новую порцию возмущенного «Ну, па-ап!» вернул Иску в исходное положение. Я обняла ее и снова захохотала. Она заулыбалась мне в ответ и сверкнула хитрым взглядом.

— Мы пошли! — Это мне едва ли не крикнула Арга. Сур ее за руку к выходу тянул. Он, к слову, тоже выглядел несколько взволнованным, даже не поздоровался, смотрел только на свою ийнэ. Неужели так соскучился, что перестал замечать окружающую реальность?

Я махнула ей рукой и сосредоточила все внимание на своей семье.

— Даана вечером приедет? Не опоздает? — зачем-то уточнила Иска.

— Да, — я бросила удивленный взгляд на Глеба, но он только плечами пожал. — Соскучилась?

— Я? — Дочь отпустила меня и тоже направилась к выходам. — Да.

Вот уточняющий вопрос прозвучал очень странно. Я снова взглянула на Иммэдара, и вновь не получила никаких объяснений. Он обнял меня за талию и повел вслед за Иской.

— Вы от меня что-то скрываете.

— Нет, — Эйлла отозвалась первой, и по ее спокойному ровному тембру я поняла, что ответ, на самом деле, прямо противоположный.

Глеб рядом прерывисто вздохнул, а потом беззвучно рассмеялся. Я с тревогой взглянула на его идеальный профиль.

— Что?

Что-то случилось? Но что-то, наверное, не страшное, потому что они оба веселые и воодушевленные.

— Не волнуйся, — прошептал Иммэдар, лукаво на меня покосившись. — У нас для тебя сюрприз, но мы оба очень переживаем, что он тебе не понравится. Особенно террористка.

Сюрприз? Зачем мне сюрприз?

— Конечно, понравится! — Воскликнуть в ответ я попыталась шепотом, поэтому получилось больше невнятное шипение, но внимание Иски все равно привлекла. Она в дверях на мгновение замерла и уши навострила, как маленькая шоколадная змейка.

Иммэдар с улыбкой прижал палец к губам.

— Так значит Лукина В. Ю.? — С деловым видом продолжил он вслух.

Я кивнула:

— Виктория Ютовна, семьдесят четыре года, советник президента по вопросам экономического развития и социальной сферы, одна из основных акционеров корпорации «Лукин и Ванг».

Иска пропустила нас и пристроилась позади, рядом с чемоданом.

— Думаешь, команде Гериона удастся справиться с ее армией адвокатов?

Мы покинули здание вокзала и повернули к парковке. Иммэдар все так же вел меня за талию, не обращая никакого внимания на любопытные взгляды окружающих. В округе жители, даже если не знали Глеба в лицо или по фамилии, обязательно слышали о двух парнях, женатых на тала, один из которых - прыгун. Наш экипаж – что-то вроде местной достопримечательности, так что с моей внешностью здесь затеряться в толпе было сложнее, нежели в Москве. В Солнечной долине вообще сейчас здороваться и заговаривать все подряд начнут.

— Я в этом уверена, — я пожала плечами. — Слишком резонансное дело, чтобы политики и банки рискнули репутацией. Более того, папа уверен, что когда посадили Кимми Ли, ее круг дружеских контактов постепенно начал сокращаться и не по ее инициативе.

— Крысы бегут с корабля, — проговорила позади Иска на русском.

Я обернулась и удивленно взглянула на ее сосредоточенное, суровое личико. В тему она погрузилась целиком и полностью, позабыв обо всяком волнении.

— Дед Миха так говорит, — пояснила она.

Удержаться от улыбки не получилось:

— Я так по нему соскучилась! Как он? Ему понравились батареи орбитальных модулей?

Глеб с Иской прыснули одновременно.

— Смеешься?! — вопрос тоже задали одновременно.

Иммэдар засмеялся и замолчал, позволив дочери делиться впечатлениями от общения с неугомонным дедом.

— Да, он в восторге был! — Эйлла обошла меня и пристроилась рядом. — Он же теперь абсолютно энергонезависимый на ближайшие сто лет. Через полгода курс по омоложению закончит и планирует жену искать.

— Жену?! — Я захохотала. Внезапно! Но с другой стороны, это же Михаил Олегович, все логично.

Иска всплеснула руками и снова перешла на русский, копируя растянутую, немного вальяжную манеру речи деда Михи.

— Он сказал, что пора бы остепениться и начать путешествовать. А еще я его в гости позвала. Он сказал, что я тестовый прыжок пройду, и он сразу прилетит. Вот.

— Это замечательно!

Мы, наконец, дошли до машины и погрузили вещи в багажник. Иска, к моему удивлению, забралась на место водителя.

— А мы сзади, — подсказал Глеб, лукаво глядя мне в глаза, и, пока дочь возилась с древним, как мир, замком зажигания, воспользовался моментом. Провел пальцами по моей груди, спустился ниже, на талию, затем на бедра, обхватил двумя руками ягодицы и поцеловал так страстно, требовательно, что у меня голова закружилась. Всего секунда, и тело окончательно отказалось подчиняться хозяйке, избрав себе нового владельца.

Как же я соскучилась!! Мы переписывались и созванивались, поэтому интеллектуального голода по общению с ним я избежала, но тактильный… Я нуждалась в прикосновениях Глеба, в его ласке!

Двигатель зарычал. Меня развернули и аккуратно, но все еще несколько неприлично, подсадили под попу, помогая забраться на сиденье. Почему-то вспомнились мои первые ощущения от Иммэдара и всех этих странных, очаровательных особенностей его поведения. Сейчас все воспринималось так естественно, словно я родилась с осознанием, что однажды мужчина будет идти на любую возмутительную дерзость ради возможности лишний раз прикоснуться ко мне. Да, и что я сама буду нередко вести себя излишне вызывающе, и позволять ему в сексе больше, чем это допустимо без письменного контракта. Я доверяю ему, он доверяет мне, и никаких соглашений. На Тала нашим взаимодействием уже заинтересовались исследователи.

— Про Лукину думаешь? — Глеб обнял меня за плечо и прижал к себе.

Я положила голову ему на грудь, наслаждаясь долгожданной близостью.

Нет, но это обсудить тоже надо:

— В основном про «Лукин и Ванг». Компании в составе корпорации занимаются продуктами питания и кормами для домашних животных, и это не вяжется с идеями Кеплера. Лукина мало похожа на поклонницу идей Кимми Ли. Она хладнокровна, умна, расчетлива, осторожна. К чему ей эта неприглядная интимная и финансовая связь?

— Если интимная связь была, — поправил меня Глеб.

— Ну, да, — я кивнула. — Меня он тоже рисует.

Иммэдар невесело усмехнулся:

— Не напоминай.

— Ладно. А потом я вспомнила Солнечную долину и твою семью, и предложила папе заглянуть в родственные связи Лукиной. Нет ли там чего-то, что можно связать с идеями Ли. Вот. А вы чем занимались? Ну, кроме истории с письмом и кольцом. По словам Арги Сур в общении сильно изменился.

— Это правда! — высказалась с переднего сиденья Иска. — Вообще на себя не похож! Спокойный, серьезный и тихий. Я его в жизни таким не видела!

— Ну, не настолько сильно, — прошептал с улыбкой Иммэдар так, чтобы только я его услышала. — Но да.

Я чуть сменила позу и заглянула в родные лазурные глаза. Это что-то, что в наших отношениях появилось совсем недавно, и к чему я пока не успела привыкнуть, поэтому слегка злоупотребляла. Раньше, оставаясь наедине, мы много говорили, что-то обсуждали, шутили, а потом постепенно, незаметно и совершенно естественно пришли к простому молчаливому зрительному диалогу. Он неотрывно любуется мной, я – им, и вот так сидим или лежим в тишине, понимая друг друга без слов, без жестов, без лишних движений. Абсолютный покой и умиротворение. Ума не приложу, как люди ссорятся, страдают, орут друг на друга. А, главное, зачем? Можно ведь мягко и счастливо. Арга на днях пошутила, что землянам просто ужасно скучно жить в гармонии, им нужен нерв, надрыв и проблемы, мно-о-ого проблем.

Вся Вселенная в завораживающих глубинах Бий-Суу. И оторваться от созерцания каждый раз невообразимо сложно…

— Милая, — проговорила я слегка осипшим голосом, — думаю, дядя Сур переживает постстресс, поэтому такой тихий, но вскоре вернется в прежнее русло, только обновленный и зрелый.

— Да, я об этом подумала. Еще решила, что стресс дополнительный у него связан с сюрпризом, который он приготовил Арге.

— С каким сюрпризом? — Я выпрямилась и удивленно взглянула сначала на затылок дочери, потом на Глеба и только после этого заметила странный пейзаж за окном. — А куда мы едем?

— Тоже сюрприз, — не добавила ясности Иска.

Я подвинулась к окну со своей стороны и выглянула на заросли орешника и ольхи, нависающие над обочиной.

— Это же дорога в парк.

И вновь попыталась найти ответ у Иммэдара, но он лишь смущенно улыбнулся и плечами пожал.

— Мамочка, расслабься и потерпи. — Эйлла, улучив момент, оглянулась на нас. — Сейчас все увидишь.

Расслабиться?

Взгляд Глеба стал виноватым.

— Папочка, побольше уверенности!

Побольше уверенности? Что здесь происходит?

Иммэдар от такой поддержки хрюкнул и нервно засмеялся.

— Вот сейчас проеду пост охраны, довезу до места, а там можно начинать, — проворковала дочь, вглядываясь сквозь лобовое стекло в хмурое лицо рейнджера, вышедшего нам навстречу. — Опять у них биометрия не работает? Не город, а катастрофа.

Стоило молодому рейнджеру заметить за рулем Иску, как мимика его тут же кардинально изменилась. Он буквально просиял и явно с нетерпением и смущением ожидал, пока Эйлла остановит машину и опустит боковое стекло.

— Приве-э-эт, — проворковала она на русском с местным акцентом.

Парень расплылся в улыбке от уха до уха:

— При-эт!

Он выглядел таким смутно знакомым, но, к сожалению, это все, что подарила мне моя память. Я его прежде не видела. Скорее всего, знала кого-то из старших родственников.

— Началось, — проворчал Глеб и притянул меня к себе в каком-то забавном беззащитном порыве. Я взглянула сначала на его непроницаемое хмурое лицо, потом снова на Иску и увлеченного ею эоме…то есть господина.

— Здрасьте, — господин заглянул в салон и, старательно пряча счастливую улыбку, поздоровался с нами.

— Рейнджер Стейскал, — продолжила беспардонно флиртовать Эйлла, заодно ответив на мой вопрос, — вы будете меня обыскивать, допрашивать?

Признаться, я слегка растерялась и от тона дочери, и от двусмысленности самой фразы. На Тала у нее подобного поведения не замечала!

Взгляд у объекта внимания моей возмутительной дочери сделался беспомощным и до безобразия влюбленным.

— Давай, я выйду и сама сдамся, — дожидаться ответа она не стала, открыла дверь, спрыгнула на землю и отошла подальше от пикапа, оставив родную маму в самых растрепанных чувствах.

— Мне надо с ней об эмпатии поговорить! — прошептала я, развеселив Иммэдара. — Почему ты смеешься? Нельзя так пользоваться человеком!

— Нельзя? — Глеб развернул меня к себе лицом и поцеловал. — Что совсем нельзя?

Он усмехнулся, и с любовью, бережно заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос.

— И совсем никого не напоминает? Да, ирра Илмера?

Я нахмурилась, неотрывно глядя в эту бездонную лазурь, и старательно вспоминая свое поведение в возрасте Иски. Разве я поступала так же нарочито? Мне казалось, что нет. Или, этот младший Стейскал ей по настоящему нравится?

Глеб опять заулыбался.

— Ладно, возможно, я на все смотрю глазами ревнивца до сих пор. И до сих пор ревную. — Он вдруг стал совершенно серьезным и даже немного раздраженным. — Что еще за господин Ева Байс?

Он последние три слова произнес таким противным тоном, что я растерялась в первое мгновение.

— Адам Вайс?

— Ну, или так. — Глеб пересадил меня к себе на колени, взял за подбородок и опять поцеловал, только не бережно как раньше, а требовательно. Я закрыла глаза и с готовностью ответила на эту странную грубоватую ласку.

— Оставляешь свою женщину всего на несколько дней, — прошептал Иммэдар недовольно, — и вот она уже звонит и с восторгом рассказывает о каком-то постороннем чистокровном, который ей помог, прикрыл и рассмешил. Какой замечательный и чудесный Ева Вайс!

Глава девятая

Глеб

Она засмеялась.

— Адам Вайс.

По внутренностям снова будто лезвием огненным полоснули:

— Скажи это еще пару раз. — Маленькая хищная непонятливая ирра! Я же знаю, как он выглядит, и его профили в соцсетях видел. Весь такой умный, целеустремленный серфер, с массой восторженных комментариев от девчонок.

Селене тихо выдохнула и игриво скользнула своим нежным язычком по моей нижней губе.

— Нет. Я лучше скажу, что люблю тебя, и что соскучилась, и что хочу тебя до безумия…

С каждым ее едва слышным словом по телу пробегала волна сладкой дрожи, но утешения толком не приносила. Это я ее особенный, талантливый чистокровный, это ради меня она отказалась от своего наследия, от своих первоначальных планов на жизнь!

Ее язычок проделал тот же самый завораживающий трюк с моей верхней губой, а потом скользнул мне в рот. Она подняла руку и взяла меня за подбородок. Такая огненная, ласковая, требовательная… Я закрыл глаза, отдаваясь этой самой прекрасной, властной нейри. Возьми меня! Пожалуйста! Скажи, что я принадлежу тебе!

— Ты расстроился, потому что я сказала, что он очень сильно напомнил мне тебя?

Я тихо застонал, в каком-то исступлении ловя каждый ее вздох.

— Но он – не ты, — усмехнулась хищница. — Во Вселенной есть лишь один мой чистокровный.

Теперь пламя, что резало до боли, разлилось сладкой обжигающей патокой по венам, лишая воли и сил к сопротивлению, и прежде, чем я успел сообразить, что делаю, слова сами сорвались с языка:

— Можно ты будешь моей женой? — Черт! Эйлла во мне разочаруется! — Здесь. В церкви.

Пришлось самое тупое в истории человечества предложение руки и сердца закончить не менее тупыми уточнениями. Не знаю, сколько секунд молчала Селене, внимательно изучая меня своими черными бездонными глазами, но казалось, что вечность. Сердце билось где-то в животе, а дышать было невозможно.

Вдруг ее лицо озарила мягкая улыбка, а в глазах зажглось лукавство.

— Я отвечщу на твой вопроссс, Глеб. — Этот акцент! Конечно же, хищница знала, что начинает твориться с моим разумом и телом, когда она говорит со мной вот так, и не преминула воспользоваться, когда я сильнее всего уязвим.

— Но позшше, — ее ноготки едва заметно впились в кожу на шее. — Когда ты спросссишшь, как собиралссся.

Селене спрыгнула на сиденье, уложила голову мне на плечо и небрежно положила мне на колени руку, прикрыв локтем пах. И только она замерла, как Иска впорхнула за руль.

— Едем! — счастливо провозгласила дочь. — Папуля, не нервничай!

Да я и не нервничаю. Вроде бы. Я сглотнул и постарался дышать размеренно, а еще усмирить разбушевавшуюся кровь. Дурманящий запах волос Селене в этом абсолютно не помогал.

Это же «да»? Если бы она не решила согласиться, она бы сейчас отказала, верно? Или нет?

Я осторожно покосился на перламутровую голову у себя на груди, на изящные тонкие пальчики, что поглаживали мою ногу. Она точно догадалась, в чем заключался сюрприз, и не захотела лишать Иску ее приключения. Спасла мою репутацию в глазах дочери, но сама-то что почувствовала? Ей понравилось? Она хочет? Черт! Что если она скажет «да», чтобы Эйллу не разочаровать? Нужно было не вмешивать Йер!

Будто почувствовав мое внимание, Селене пошевелилась и запрокинула голову. В черных глазах сияли азарт, любовь и страсть, а на губах появилась мягкая улыбка. Нет, она точно хочет сама, потому что золото страха ни разу не окрасило ее взгляд! Даже, когда я вопрос так внезапно задал.

Илмера тихо усмехнулась и вернулась к своей прежней позе. Опять все у меня на лице прочла? Интересно, ей кольцо понравится? Точнее целых два. Это же архаично. Представил, как она надевает мне на палец мое в церкви, и тело пронзили тысячи искр восторга, счастья и предвкушения, совсем как в юности, когда она в машине сказала свое имя. На минуту мысли в голове спутались. Я протянул руку и обхватил ее пальцы, переплел со своими. Размер же правильно рассчитал? Вроде, да. Осторожно, не привлекая внимание, выдвинул ее безымянный пальчик и визуально сравнил со своим мизинцем – ну, да, чуть тоньше.

Черт, а вдруг я ошибся, и платье ей не понравится?! Поспешно тряхнул головой, отгоняя бессмысленные страхи. Все равно уже все подготовил – чего теперь паниковать задним числом. Еще над Суром подшучивал. Надеюсь, он не облажается, как я сейчас.

Миоэлу аматэ, нейри Илмера, окажешь ли ты мне честь назвать тебя моей женой… Нет! Почему нейри? Почему я решил, что этого достаточно? Миоэлу аматэ, нейри, аншии Илмера, окажешь ли ты мне честь назвать… Только раз назвать? Все время же называть! Миоэлу аматэ, нейри, аншии Илмера, окажешь ли ты мне честь называть тебя моей женой? Я тихонько выдохнул. Это же не слишком официально? Или слишком?

Чем ближе мы подъезжали к водопаду, тем хаотичнее становились мысли.

— Пап, — окликнула меня Иска и, судя по всему, повторно. Задумался, не услышал, что она там сказала.

— Да?

— Я же не пропустила поворот?

— Нет-нет, малыш, дальше. Справа будет большой валун. Ты, наверное, перепутала с маленьким.

Иска фыркнула.

— И какой гений придумал назвать его маленьким?

Селене вновь запрокинула голову и заглянула мне в лицо.

— Мне уже можно спросить, куда мы едем?

— На водопад за Соколиным холмом, — промямлил я в ответ, завороженный темнотой этих бездонных ночных глаз. Сердце, повинуясь шальным мыслям и фантазиям, ускорило ритм. — В тот день в больнице, когда я очнулся, а ты ушла охотиться, решил, что обязательно привезу тебя сюда.

— О-о-о! — со смехом восхитилась Иска. — Он же не большой, он – гигантский!

Селене выглянула на обломок скалы, подернутый черными разводами застывшей магмы, и вновь сосредоточила все внимание на мне.

— Почему сюда? — Она улыбнулась.

Я пожал плечами. Без понятия!

— Мам, ты же папу любишь?

— Безумно!! — мгновенно ответила хищница, не сводя с меня горящих глаз.

Хитрая солнечная кошка так и будет играть со мной, не давая прийти в себя, пока не насытится сполна, пока не капитулирую окончательно. Мне иногда кажется, в такие моменты единственная цель этой женщины – сделать из меня пускающего пузыри болвана, что, в общем, ей всегда почти удается. Спасибо Вселенной за это «почти»!

Машина еще раз свернула, и слуха коснулся гул падающей воды.

— Вот, — благоговейно выдохнула Иска. — Приехали.

Еще каких-то пару минут я играл в переглядки с Селене, а после пикап остановился. Пульс мгновенно подскочил. Сейчас. Мне надо отпустить ее, вывести из машины и спросить… Что я хотел спросить?! В смысле как?! Слова не помню! Черт!

— Папуля, — мягко напомнила о реальности Эйлла.

Да! Я встрепенулся и оторвался от прекрасной ирры. Стараясь не смотреть на нее лишний раз, отстранился, несколько неуклюже – надеюсь, никто не заметил! - выбрался из машины и протянул руки к Селене. Вода оглушала. Черные глаза с любопытством наблюдали за мной. Она изящно скользнула в мои объятия, позволив мне снять ее с сиденья и поставить на землю.

— Папа, — вновь скомандовала дочь.

Да! Я отпустил тонкую хрупкую талию, взял Селене за правую руку и попятился, увлекая за собой молчаливую нейри. Несколько раз проходил этот путь в одиночестве, убрал каждую лишнюю ветку и камень, убедился, что ни один турист не окажется здесь в это время, и все равно тело от волнения начала бить мелкая дрожь.

Миоэлу аматэ, нейри, аншии Илмера, окажешь ли ты мне честь называть тебя моей женой? Я помню-помню, это хорошо! Дыхание немного сбилось, как будто сверх своей обычной нормы физнагрузку организму устроил. Кольцо в кармане обжигало кожу сквозь слои ткани.

В черных внимательных глазах вдруг заискрилась нежность. Я подвел ее к краю скалы, откуда открывался невероятный вид на водопад и с оглушающим биением крови в ушах, перекрывающим даже шум воды, опустился на одно колено. Брови Селене чуть приподнялись, взгляд ее стал мягким и беспомощным.

Свободной рукой достал кольцо из черного золота с тонкими вкраплениями желтого, украшенное крошечными пластинами перламутровых раковин, и на раскрытой ладони протянул его ей, моей единственной женщине во Вселенной. Если бы еще рука не подрагивала…

— Миоэ… — голос предательски сорвался на хрип.

Я вдохнул поглубже, стараясь справиться с чертовым волнением.

— Миоэлу аматэ, нейри, аншии Илмера…

Ее глаза засияли восторгом, и это отдалось внутри таким приливом сил и эйфории, что за спиной вмиг будто крылья выросли!

— …окажешь ли ты мне честь называть тебя моей женой?

Я сказал! Я это сказал!! Целиком! Не запнувшись ни разу!

Кажется, она тоже нервничала. Или мне только почудилось.

На губах Селене появилась ласковая улыбка, которая тут же стала озорной.

— Можно, — четко ответила она на русском, заставив меня нервно рассмеяться.

Сбоку раздался оглушительный счастливый визг, а за ним не менее счастливый командный вопль, который искренне развеселил нас обоих:

— Папа, надо надеть кольцо!

Смеясь, я поднялся и осторожно исполнил приказ Иски. Кольцо легко скользнуло на тонкий безымянный пальчик, идеально соответствуя его размеру. С каким-то диким и абсолютно новым, незнакомым ощущением я полюбовался, как перламутр и золото переливаются в лучах солнца на этой нежной маленькой ручке, и поднял взгляд. Селене тоже изучала кольцо, только выглядела беззащитной и растерянной.

Я ступил чуть ближе и тихо прошептал:

— Я люблю тебя.

Она запрокинула голову, наградив меня вниманием беспомощных золотых глаз.

— И я люблю тебя!

Глава десятая

Илмера Селене

Не знаю, сколько мы вот так простояли, держась за руки и глядя друг другу в глаза, мне показалось, вечность. Я чувствовала тепло его пальцев, ощущала непривычную прохладу металла на своей коже. Никогда не носила украшений, как это делают люди, да никогда особо и не задумывалась о подобных вещах. Кажется, последний раз размышляла на эту тему здесь же, в школе. Краем глаза следила за счастливой Эйллой, которая зачем-то снимала нас на видео. Впрочем, я понимала зачем, просто такое пристальное внимание на фоне проделанного Иммэдаром, немного смущало. А рядом громыхал потрясающей красоты водопад.

Неожиданно брови Глеба взметнулись вверх, и он весь будто ожил.

— Забыл!

Я засмеялась.

— Что?

— Ща! — Он поднял взгляд на дочь. — Иска! Коробку тащи!

Эйлла как под копирку заорала то же русское «Ща!» и поспешила к машине. И все-таки я была права, когда предупреждала, что прыгун характером получится точь-в-точь Глеб. У нас даже хуже, дочь не только речь от ана переняла и психику, она еще и некоторые повадки его скопировать умудрилась. Правда, этот чистокровный, в свою очередь, считает, что пример подражания у Эйллы - я. Должно быть, истина где-то посередине.

— Вот! — закричала Иска, приближаясь к нам с большой розовой коробкой, которую с переднего сиденья достала. Несла она ее очень осторожно и даже как-то благоговейно.

Глеб так же аккуратно забрал коробку у дочери из рук, а после велел ей снять крышку – получилась целая церемония. Озадаченная таким отношением, я заглянула внутрь своего второго подарка и растерялась. Это было нечто пышное, переливающееся и молочно-кремовое.

— Мамуля, надо достать, — подсказала Иска.

Я подняла руку, ощущая, как она подрагивает под влиянием абсолютно незнакомых эмоций, подцепила указательным пальцем крючок вешалки и вынула платье. Глеб сделал шаг назад, чтобы освободить пространство для этой объемной вещи.

На гибком каркасе, повторяющем частично изгибы женского тела, отливал нежным перламутром узкий, облегающий топ без бретелей, а ниже, от бедер вниз уходила того же цвета юбка с пышным кружевным подъюбником. Сказать, что я удивилась столь открытому крою церемониального одеяния, - ничего не сказать! Эолуум, что у этого мужчины в голове? Нет, платье на все сто процентов соответствовало представлениям Иммэдара о моем теле и о сексе со мной, и он будет снедать меня взглядом, утопая в своих любимых фантазиях, но речь ведь идет о венчании в церкви, о некоем сохранившемся религиозном действе.

— Нравится? — Глеб выглянул на меня из-за вешалки. Лазурь сияла таким всепоглощающим доверием, что у меня по венам слабость разлилась и всепоглощающая любовь.

— Очень! — выдохнула я с нескрываемым восторгом.

Это правда! Мне все безумно нравится! И это потрясающее кольцо, в котором ты умудрился собрать каждый мой цвет, и это невероятное одеяние, в котором я буду твоей соблазнительницей! Мой нежный, восхитительный мужчина, мой любимый ийнэ, тот, к чьему имени я взываю каждую ночь своей зрелой жизни.

На лице Иммэдара расцвела счастливая улыбка. Да, а теперь этот мужчина ужасно гордится собой. Кто бы сомневался!

Я бережно, стараясь не испортить столь ценный подарок, сложила платье обратно в коробку. Эйлла накрыла его крышкой и унесла обратно в пикап.

— На самом деле нравится? — уточнил Глеб тихо, вновь ступив ко мне ближе и взяв за руки.

Я улыбнулась.

— Да. Меня в нем в церковь пустят?

Иммэдар засмеялся.

— Пустят, но не в церковь, а на берег озера.

Куда?

— Ну-у-у, — протянул чистокровный, сверкнув хитрым взглядом, — мы с террористкой решили, что церемония на закате, на берегу озера – это лучше, чем душное помещение.

Я чуть помедлила, вглядываясь в этот прищур и, наконец, поняла, что он означает.

— Надеюсь, террористка не знает, чем мы занимались на том берегу?

— Не-а, — рассмеялся Глеб.

Угадала.

— Венчание над обрывом, праздник внизу, на пляже, — закончил он. — Дед Миха с Тимом – активные организаторы.

Я развеселилась, представив это сочетание осторожных, нудных расчетов юности и безбашенной, лишенной всяких предрассудков старости. Вот, значит, почему этот медик не околачивается вокруг Иски и не проверяет ее каждые полчаса, - ему наконец-то занятие нашли!

Странный у него статус в нашей семье, если честно, получился. Раньше удачно его относили к любимому, близкому, заботливому дяде, как Сура, но если Сур был человеком, то Тим был нейроморфом, как и сама Эйлла. И со временем этот нейроморф, несмотря на все сдерживание с нашей с Глебом стороны, так увлекся ролью опекуна и наставника, что фактически сместил себя с позиции дяди. А вот куда сместил – большой вопрос, на который я ответ пока не нашла. К тому же у малышки активная фаза полового созревания началась, и она наотрез отказалась ходить на сканирование к Тиму. Я согласовала с космофлотом участие своего врача. Она уже тала в возрасте, но великолепный профессионал, и с интересом выступила действующим консультантом в столь щекотливом вопросе. В итоге у ребенка есть мама, папа, дядя Мансур, тетя Арга, которая попросила называть себя для краткости просто Аргой, и был Тимур или Тим, иногда Тимурчик, когда у Эйллы возникало желание вывести нейроморфа из себя. А такое желание со временем стало возникать у нее часто.

— Па-ап! — раздался встревоженный оклик Эйллы, заставив нас обоих оторваться от созерцания друг друга. — Мам!

Как по команде, синхронно мы сорвались с места. Дочь стояла у открытой двери пикапа и, хмурясь, изучала экран смартфона. При этом выглядела она скорее испуганной, нежели сосредоточенной.

— Вот! — Не дожидаясь вопросов, она показала нам экран с коротким диалогом.

«Иска, тебя Тим не трогает?» — писал Дед Миха.

«Нет. А почему спрашиваешь?»

«Да, на всякий случай. Ну, как там у вас? Успешно прошло?»

Отвечать она не стала, а причину озвучила тут же:

— Я не могу до Тима дозвониться! Он не отвечает! И сообщения мои не получает! Папочка, он пропал!! С ним что-то случилось! — ребенок это все протараторила практически на одном выдохе. И стоять на месте не могла, с ноги на ногу переминалась, меня за руку взяла.

— Мама!!

Я взглянула на профиль Иммэдара. С виду, ничего критичного, но навигатору прыгуна виднее, его мозг рожден анализировать такие объемы информации, с которыми обычный разум не справится. Глеб хмурился, изучая переписку. Потом экран на браслете развернул и набрал номер Тима, послушал равнодушный отчет системы о недоступности абонента.

— Садитесь в машину. Иска, ты с платьем назад.

Она даже спорить не стала. Отпустила меня, схватила коробку и, едва не споткнувшись о выступ скалы, запрыгнула на заднее сиденье. Я забрала у Глеба смартфон дочери, приобретенный два года назад специально для местной связи, и села вперед.

— Проверить маячок? — уточнила я, когда Глеб оказался на водительском кресле.

— Да. Если не сработает, то пробей…

— Я проверяла! Выключен! — Иска высунулась между сиденьями.

— …последнее местоположение абонента, — продолжил спокойно Иммэдар, завел пикап и, срывая колесами дерн со скалы, резко тронулся с места. — И набери мне со смартфона Миху.

Я развернула экран браслета и бросила смартфон дочери в руки. Она ловко поймала свою устаревшую земную собственность.

— Ребенок. — Я знала, что простого обращения будет достаточно, чтобы Эйлла меня поняла, и не ошиблась. Голос Михаила Олеговича послышался из динамика спустя всего несколько секунд. Я же занялась координатами объекта.

— Дед, это я, — вместо Иски начал Глеб. Если Миха и собирался утаить некую обеспокоенность судьбой Тима, то в этом уже не было смысла. — Что произошло? Он к тебе утром приезжал?

— Нет, — Михаил Олегович отпираться не стал. — Только короткое сообщение написал, что с вами задержится, а дальше тишина. Я до одиннадцати не дергался, думал, мало ли чем вам помогает. Потом начал понемногу простукивать его, и уже сообразил, что напортачил.

— Понял. — Глеб резко вильнул на повороте, огибая размытый участок дороги. — Перешли мне его сообщение. И вызови шерифа, надо проверить старших Дугар-Нимаевых.

— Спира расторопный, сам сообразит. У меня еще Юсуф здесь – ее в известность поставлю.

Иммэдар кивнул и на последок попросил деда держать его в курсе.

— Младшую чету Юсуфовых дергаем? Или ждем? — С маячком Тима у меня не сложилось, а последнее известное местоположение браслета – дом Дугар-Нимаевых. Тоже не шибко полезная информация, особенно учитывая время фиксации. — В восемь Тим написал сообщение либо из гостиной, либо из кладовки на втором этаже, а после исчез из сети.

Иска над ухом прерывисто вздохнула. Я обернулась к малышке – до бестолковой энэ наконец дошло, что в настолько стрессовой ситуации ее дочь оказалась впервые. Я взяла ее за руку и крепко сжала пальчики.

— Эйлла, девочка моя, не нужно так переживать сейчас. Сосредоточься, дыши, как я тебя учила и понемногу с позиции покоя входи в аншии. Хорошо? Во-первых, мы пока не знаем, действительно ли произошло что-то плохое, или это всего лишь недоразумение. Во-вторых, Тимур зрелый, умный мужчина, к тому же нейроморф. Даже если он попал в некую сложную ситуацию, он найдет из нее самый короткий и простой выход. В-третьих, у него есть мы.

Она снова выдохнула, но на этот раз уже спокойнее.

— И мы разрешаем тебе его побить по голове, когда найдем, — проворчал Глеб.

Иска невольно засмеялась, окончательно вернув себе самообладание. Иммэдар тут же переключился на меня:

— Спроси у Арги, получила ли она свой сюрприз или еще нет?

Дальнейшие указания мне не требовались. Я задала вопрос, получила утвердительный ответ и тут же связалась с будущей госпожой Юсуф. Ввести их с Суром в курс дела много времени не заняло, я для этого браслет в режим видеоконференции перевела. Глеб мгновенно подключился к диалогу:

— Вы еще дома?

— Дома, — кивнул Сур. Когда я поясняла что и как, он выглядел растерянным, а теперь хмурился. — Давай, командуй.

— Ладно, — Иммэдар на скорости вписался в очередной поворот. До подножия холма оставалось еще полпути, и, кажется, Глеба это раздражало. — Свяжись с мамой, пусть Спира откроет Арге доступ к городской системе безопасности. Ищите все, что связано с Тимом или с чужаками. Любые подозрительные передвижения за последние дни. В том числе в воздушном пространстве. Арга!

— Да?

— Пока он общается с Радой, проверь, не было ли за нами удаленной слежки со спутников. Запрос помощника посла о наблюдении за гражданами Тала должны удовлетворить быстро. Новый кабинет министров боится громких скандалов.

— Поняла.

— До связи, — не глядя, попрощался Глеб и переключился на меня. — Сможешь выяснить, где Уррау?

— Давай, я? — встрепенулась позади Эйлла, и ее взволнованное личико вновь появилось между сиденьями.

— Птичка моя, ты не сможешь. Твой браслет дома.

Дочь с шипением процедила длинное замысловатое и довольно абстрактное ругательство на русском.

— Который даана научил? — вкрадчиво уточнил Глеб.

Я понимала, что у него это скорее привычка играть с Эйллой, нежели настоящая шутка, да и сама ситуация к веселью не располагала, но все равно не удержалась от улыбки. Больно забавно дочь поморщилась и без обиняков честно ответила:

— Миха. — Она никогда не лгала, особенно любимому папе.

— Я так подумал. Вот с ним как раз связь и держи. Прямо сейчас меня интересует, отвечают ли на звонки родители Тима.

— Ага, — Иске задача пришлась по душе. — Выясню.

Она откинулась обратно на спинку сиденья и погрузилась в переписку.

Мы с Глебом переглянулись – тоже такая привычка убеждаться, что ничего больше не пропустили в душевном состоянии Эйллы, что оба не видим ничего подозрительного, – и сосредоточились каждый на своем деле. До города на такой скорости пикап домчит нас быстро, но это все-таки грузовик, древний, как эти величественные горы, а значит тяжелый в управлении, особенно на высоких скоростях. Я же развернула широкую панель своего браслета, одновременно стараясь сообразить, с чего же мне все-таки начать. По идее мелии Уррау не имела никаких причин желать свидания с Тимом, тем более наедине. Я бы даже поставила на то, что она всеми силами постарается избежать такой встречи, но, как говорит Глеб, чем черт не шутит.

Перед внутренним взором всплыл тот самый открытый вечер в доме приемов Широкого круга почти полтора года назад, когда члены Совета приходили с друзьями и родными, дабы отдать дань великому сонму тала-первооткрывателей и поздравить экипаж Йер с успешным прохождением индивидуальной модели К2.0 первых нагрузочных испытаний. Арга была в центре внимания, да настолько, что Сур только и делал, что ходил за ней тенью и недовольно хмурился на молодых заинтересованных в ее обществе эомелии. Машина тем вечером была популярнее самой Эйллы, но малышку это не смущало. Она носилась от гостя к гостю, находила общий язык с каждым, дразнила Тима, как обычно чрезмерно переживающего за ее здоровье, и просто веселилась. Все шло отлично, пока в зале не появилась мелии Уррау в сопровождении эомелии Хриса. Старец вошел с ней рука об руку и представил, как невесту своего младшего сына и претендентку на вхождение в третий круг Совета.

Тим.

Я помню, как он замер и выпрямился. Помню боль в его глазах. Иска, которую он до того мгновения безуспешно пытался выманить из-под стола увещеваниями, что она слишком взрослая для подобных шуток, и не особо помещается в укрытии, сама выбралась наружу, подошла и взяла своего несчастного медика за руку. Потерянный, он крепко сжал ее пальчики, а потом, будто ощутив вдруг острую потребность, обхватил тонкую детскую кисть двумя руками и прижал к своему животу. Иска не сопротивлялась, сверкала только попеременно то обеспокоенным взглядом на профиль Тима, то свирепым исподлобья – на Уррау и ее будущего родственника. Птичка на тот момент уже знала о происхождении отца Тима. К счастью, того же нельзя было сказать об этой отвратительной мелии – Глеб в свое время предусмотрительно запретил Тиму посвящать Уррау во многие подробности. Если честно, в тот момент мне хотелось утопить ее уной в боли. Ничего плохого, только вернуть ощущения, которыми она наградила доброе, открытое и любящее сердце нейроморфа, но я сдержалась. А вот Иска свои желания не скрывала и легко в них признавалась, и, кстати, признается до сих пор. Уррау малышка ненавидит всем существом.

Да и кто любит эту тала, в самом деле?! Десятью месяцами ранее злополучного вечера она с легкостью равнодушной машины, не стесняясь свидетелей, растоптала гордость и честь мужчины, с которым строила отношения.

«Эомелии Тимур, — холодно, словно к чужаку, обратилась она, зайдя в конструкторскую, где помимо экипажа присутствовали подчиненные Арге инженеры, — я пришла к выводу, что устала от этих отношений».

Растерялся не только Тим, но мы все. Он уже с Глебом обсудил, как лучше рассказать ей про Хрису, про отца, какое место она займет в экипаже, ведь их отношения достигли этого установленного Иммэдаром временного порога – три года. И вдруг…

«Ур…» — начал Тим, но был категорически прерван.

«Я буду честна. Меня с самого начала интересовала не твоя личность, а ты, как биологический объект. Было увлекательно изучать нейроморфа. Ты так же должен знать, что я солгала относительно своего истинного имени. Меня, как Кайи, никогда не существовало. Ложь была вынужденной мерой – иначе на близкий контакт ты не шел».

Я в жизни не слышала более жестоких слов! Честных, но жестоких. Даже илла, что мог оказаться убийцей моей матери, в сравнении с этой мелии казался всего лишь одержимым некоей идеей тала. Всего лишь… Подумать только!

Тим не двигался, слушал молча.

«И да. — Она почти развернулась, чтобы уйти, но задержалась, очевидно, вспомнив нечто важное. — Я все же должна поблагодарить тебя за интересные и нужные мне профессиональные знакомства».

И ушла. Не прощаясь больше ни с кем. Впрочем, ее красочную речь для Тима тоже назвать прощанием не получится. Я тогда впервые от Эйллы русский мат услышала. Одергивать Птичку никто не стал – мысль она озвучила общую. Тим только заулыбался, потрепал ее по макушке, а после вышел и исчез до утра. Где он пропадал и что делал, никто из нас не знает до сих пор.

Разум захлестнула волна гнева, спровоцированного воспоминаниями. Я прикрыла на мгновение веки, набрала воздуха в легкие и медленно выдохнула, стараясь взять под контроль эмоции. Злость – плохой помощник. Можно было бы в аншии погрузиться, но одновременно с Эйллой это делать я пока опасалась. Птичка не научилась еще верно ловить моменты входа и выхода, к тому же с шатри у нее бывали сбои. Последнее попечительский совет Космофлота особенно беспокоило – давая согласие на причисление нейроморфа К2.0 к роду ирра Эолуум-ма, они ожидали более стабильных показателей. Короче, усиливать уной без контроля ведущего мастера малышке рано. Придется справляться без аншии.

С чего начать? Я развернула окно сообщений и написала отцу просьбу выследить местоположение мелии Уррау. У посла больше свобод. Только это время займет, даже с учетом, что послание мое папа прочел сразу.

— Глеб, — я повернулась к Иммэдару, — можно я ей позвоню?

Он на мгновение отвлекся от дороги. Хмурый, сосредоточенный, внимательный взгляд скользнул по моему лицу.

— Хочешь прямо про Тима спросить?

— В крайнем случае. Только еслине оставит выбора. Что думаешь? — У меня внутри все замерло от этой идеи, настолько неожиданно она возникла.

Глеб хмыкнул, задумчиво покусал нижнюю губу, после чего согласно кивнул:

— Делай.

— На громкой?

Он снова кивнул.

Ощущая легкое волнение, я развернула окно внутренней связи дипмиссии, нашла рабочий контакт Уррау и выбрала видеовызов. Иска жаловалась, что прием в этом году совсем паршивый, к счастью, я пока этого не заметила.

Абонент ответил буквально через мгновение:

— Мелии Илмера? — На экране появилась Уррау в домашней одежде. На лице ее читалось искреннее удивление.

Я пригляделась к обстановке стандартной гостевой комнаты за ее спиной, но ничего подозрительного не нашла. Мы с Аргой утром из похожих съехали.

— Мелии Уррау, — без обиняков, свойственным землянам грубоватым тоном начала я. Никогда бы не подумала, что так умею! — Перешли мне свои координаты немедленно.

— Чт…

Возмутиться я ей не позволила, прервала на полуслове:

— Ты обязана подчиниться приказу старшего сотрудника.

— Но я так же имею право услышать пояснения. — Глаза Уррау сощурились, в них появился холодный неприятный блеск.

Я посмотрела на профиль Глеба. Он, не отрываясь от дороги, кивнул, и я вновь сосредоточила внимание на неприятной собеседнице.

— Нужно убедиться, что ты не имеешь отношения к исчезновению Тимура.

Вот тот самый момент, на который я столь порывисто сделала ставку. Если замечу фальшь в ее мимике, то именно сейчас!

На ее лице промелькнуло недоумение, после чего выражение сделалось презрительным.

— Я давно не состою в отношениях с медиком экипажа Йер. Более того, никогда не испытывала к нему какой-либо глубокой привязанности. Вашему капитану нужно научиться не связывать мое имя с именем господина Дугар-Нимаева, и повторить на досуге значение фразы «исследовательский интерес». — У нее от негодования глаза почернели, и щеки раскраснелись. — Надеюсь, я выразилась предельно ясно? В будущем не возникнет претензий?

— Перешли мне свои координаты, — повторила спокойно я. — Только не вздумай по внешней сети это сделать.

Уррау стиснула зубы с такой силой, что скулы едва заметно побелели.

— Чтоб меня еще и на наличие масок и фильтров проверяли? — процедила она. — Спасибо, сама догадываюсь, что вашей команде уникумов нужна передача по внутренней!

Она потянулась свободной рукой к экрану, несколько раз прикоснулась к невидимым с моей стороны полям и снова на меня зло уставилась.

— Мелии Илмера? — получилось противно. Так отвратительно, со скрытой агрессией ничье имя в моем присутствии еще не произносили.

Я развернула вспомогательный экран и проверила пересланные данные.

— Получила. Благодарю.

Верхняя губа Уррау презрительно дернулась.

— Бегаете друг за другом, будто дети малые. Не в состоянии друг без друга часа провести. Куда денется ваш бесценный Тимур?!

Ладно, беру свои слова назад. Имя Тима в ее устах прозвучало еще хуже!

Я открыла карту с геопозицией Уррау и продемонстрировала экран Глебу, после чего свернула связь, не прощаясь.

— Это называется семья, — пробухтела обиженно Иска и опять затихла.

Я откинулась на спинку сиденья. Итог: Уррау не при чем. Напрасно только время на нее потратила. Ей Тим, действительно, не интересен. Более того, она, как будто живет в его тени и отчаянно стремится выйти из нее – никогда не обращала внимания на этот факт.

— Не списывай ее со счетов так быстро, — Глеб мои мысли прочел.

— Почему?

Пикап наконец-то покинул территорию заповедника и несся по грунтовке в сторону дома Дугар-Нимаевых.

— Она успешно водила нас за нос прежде.

Глава одиннадцатая

Глеб

В доме Тима стояла тишина, только старый холодильник неприятно попискивал, привлекая внимание хозяев к новому входящему сообщению.

— Иска, проверь что там, — скомандовал я, внимательно изучая обстановку гостиной.

Мы с Эйллой зашли со стороны пруда – в этом городе у людей свое понятие о безопасности, если и запирают дверь, то только входную, а ключ кладут под горшок с цветами или камень у порога. Селене же отправилась осматривать внешний периметр. Следы она читает раз в десять лучше меня. Правда, сама Кюн-Нейр уверена, что я просто ленивый и никогда особо не пытался научиться. Может, и права.

В комнате ничего не изменилось со вчерашнего дня. Разве что подушки на диване лежали иначе.

— Ничего, — прошептала Иска, вприпрыжку и бесшумно явившись с кухни. Она умела это делать, с одной стороны ирра, с другой – ребенок. — Входящее от деда Михи для Тима. Я не стала отключать индикатор.

— Правильно, — я кивнул, взял Эйллу за руку, завел себе за спину и направился к лестнице.

— Ну, па-а-ап! — прошипела она, как маленькая недовольная змейка.

Что «па-а-ап»? Поранится, а мне потом в глаза Селене как смотреть? В целом, я нутром чуял, что в доме пусто, но все-таки…

Думал, она пальцы выдернет, но нет, оставила как есть, только посапывать принялась сердито.

— И куда мы? Ты первый этаж вообще не зачистил.

— Не зачистил, — медленно проговорил я, почти не вникая в смысл собственных слов. Меня больше занимала лестница и окружающие звуки. — Мамины ушки, ручки и прочие прелестные части тела справятся с этим делом лучше.

Иска тихонько хмыкнула. Я жестами заставил ее перешагнуть скрипучую половицу на втором этаже и, проверив коридор, повел к кладовке.

— А-а-а! — сообразила наконец дочь, когда мы оказались внутри. — Так ты браслет его ищешь. А я не догадалась.

— Не догадалась в этот раз, — прошептал я, оглядывая пространство, — сообразишь в другой. Все с опытом приходит. Расстраиваться не нужно. И руками трогать ничего не нужно! — Одернул я Иску, потянувшуюся было к полке со старыми вещами.

Она обернулась ко мне и тут же испуганно распахнула свои шоколадные глаза. В темных зрачках читался страх за жизнь Тима.

— На всякий случай, — уже мягче уточнил я. — Пойдем. Достаточно наследили.

Нужно было ее предупредить заранее, еще до того, как на кухню послал, но да ладно. За свой приказ отвечу. Не сообразил, что Эйлла в силу возраста может криминалистам картину смазать. Откровенно сглупил. Вниз я дочь вел, так же пряча ее за спину.

Селене встретила нас у выхода во двор.

— Чисто.

Я кивнул и отошел в сторону, пропуская ирру в гостиную.

— Следы его грузовика за воротами свежие. Выехал утром и больше не возвращался, — добавила Селене, прежде чем скрыться в глубинах дома.

Иска попыталась рвануть за ней, но вместо этого принудительно отправилась со мной на улицу. Я даже краем глаза зацепил пару неприличных и, само собой, беззвучных слов на тала в ее исполнении. Птичка в своем стремлении к независимости пойдет далеко – это хорошо. Не может не радовать.

Если Тим и покинул дом, то исключительно добровольно. С его уровнем шатри впору на Арену Слез выходить против опытных ирра или илла. Уйти, скажем, из-под прицела в замкнутом пространстве с его показателями не так уж и трудно. Да и увести заложника, например, тоже. Можно было бы предположить, что под прицелом находился кто-то близкий – это дезориентирует, но Иска пробила чету Дугар-Нимаевых, с ними все отлично. Оба еще пока и не знают, что сын пропал.

Браслет пискнул входящим сообщением. Я поднял руку и развернул экран. Послание было от Арги и не содержало текста, только несколько отдельных коротких видео с городских камер. Я открыл первое.

Ближайший перекресток отсюда в сторону центра пикап Тима пересек неторопливо, я бы даже отметил, нарочито медленно. Вид был сбоку, со стороны пассажирского сиденья, поэтому рассмотреть толком водителя не представлялось возможным. Зато на следующем видео вид был спереди, и камера все с того же перекрестка.

— Это же Тимочка! — выдохнула мне в ухо счастливая Иска. — Живой! И невредимый.

Я энтузиазма Эйллы не разделил. Живым и невредимым Тимочка был в начале девятого и явно стремился остаться в архивах городской системы безопасности. Отсюда до перекрестка пять минут неспешной езды – примерно столько Тим и потратил, судя по временному маркеру. А еще он умудрился показать оба запястья, и браслета на них не было.

Остальные записи продемонстрировали похожие картины с нескольких ракурсов по маршруту движения грузовика.

— Это западный въезд?

— Да, — я кивнул, пытаясь примерно представить, куда Тим мог направиться.

Он пересек город вдоль, через центр, позволяя отследить свой маршрут, хотя до западного шоссе мог проехать по грунтовке намного быстрее. Это первое.

Я одновременно открыл все видео, где друга было видно лучше всего, зациклил и скомпоновал в ячейки экрана. Получилось двенадцать окон.

— В доме чисто, — позади меня возникла Селене. — Браслета нет.

А значит, его Тим отключил, снял, но взял с собой, и это второе. Полагаю, отсутствие связи было условием, которое ему предъявили.

— Следов чужого присутствия в доме и на участке нет, — продолжила Селене, положив подбородок мне на плечо. Теперь видео мы рассматривали втроем.

С Тимом связались удаленно – это третье.

Я чуть повернул голову в сторону личика Кюн-Нейр и пробормотал:

— Напиши Суру, что надо проверять вызовы утренние и сообщения в промежутке с семи тридцати до восьми.

Она угукнула, и я потерял ощущение тепла ее тела, а вместе с ним и на доли секунды утратил уверенность в себе. Так бывало, когда я пребывал в состоянии стресса, а она внезапно прикасалась ко мне, но потом вдруг прерывала тактильный контакт. Душа непроизвольно находила в ней опору, и я расслаблялся, словно у Селене есть ответы на все вопросы, и она способна помочь мне с любой проблемой – это странно, знаю. Мне понадобилось глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы восстановить прежнее хладнокровие и не пропустить в сознание панику или страх. Если бы не тала с их практиками эй-уной шатри, я бы сейчас был вообще не пригоден к командованию. К счастью, у меня были лучшие учителя, а главное был Крон с его безграничным терпением и способностью повторять раз за разом одно и то же. В голове промелькнула мысль, что я был не самым понятливым курсантом.

Вдруг рука Селене потянулась к экрану моего браслета, и тонкий изящный пальчик указал на небольшой ящик на переднем пассажирском сиденье грузовика. Я пригляделся. Старая упаковка от взрыв-пакетов. Местные использовали их кто во что горазд, чаще всего в качестве мусорной корзины в автомобилях. Эта в пикапе Тима точно стояла еще со времен школы, только в углублении для чашек на заднем сиденье. Он ее нарочно переставил?

Я оглянулся на Селене, но она была занята перепиской. Не думаю, что она увидела некий смысл, просто заметила странность и привлекла мое внимание. Иска, пока я пытался найти ответы у Илмеры, едва ли не нос впечатала в мой экран. Я положил ладонь на лоб Террористки и отодвинул ее голову. Вездесущий ребенок!

Мы эти упаковки одно время коллекционировали у деда на свалке. С десяти лет устраивали ежегодное несанкционированное световое шоу на день города. А эксперименты…ставили…

— Западный въезд, взрыв-пакеты - он у Липа!

Я сорвался с места, на бегу сворачивая экраны. Как до пикапа добежал не помню. Знаю лишь, что девчонки неслись следом, не отставая ни на шаг. Селене прыгнула на переднее сиденье, и из динамика ее браслета доносился взволнованный голос Сура – ей даже команда не понадобилась, чтобы начать оповещение. Дочь же с заднего сиденья высунулась ко мне:

— Папа! Ты не можешь действовать вслепую.

— Знаю, — тихо огрызнулся я. Совесть мгновенно щелкнула по затылку за проявленную несдержанность.

Только Эйлла внимания не обратила на мою грубость:

— Нам, как минимум, нужна беспилотная разведка.

— Это Солнечная Долина. — Пикап резко дернулся, когда я, на высоких оборотах тронулся с места. — Тут со спецоборудованием сложно.

Иска к моему немалому удивлению возразила:

— Смотря с каким и как его использовать. У даана полный амбар дронов!

И только когда Эйлла это сказала, я понял, что все-таки поддался эмоциям, и страх за жизнь Тима ощутимо повлиял на мою продуктивность. Как же легко сознание вводит само себя в заблуждение… Вроде и мыслил спокойно, и организм работал ровно – ни одного признака изнутри не ощущалось, а по итогу все иначе.

— Тогда звони деду.

— Есть!! — счастливо взвизгнула Эйлла и скрылась.

— Мы будем ждать его с оборудованием у южного холма на границе владений Липа, — я заглянул в зеркало. Иска на заднем сиденье уже держала смартфон у уха.

— Это первый поворот на грунтовку с западного шоссе, да?

— Да, — я кивнул. — Он поймет.

— Деда!! — Меня дочь уже не слушала. Все свое очарование направила на несчастного даану. У папы ни одного шанса на отказ, зуб даю! Он немедленно снимет половину дронов с полей и примчится помогать внучке.

Ладонь Селене неожиданно легла на мое колено. И организм, словно по команде, жадно впитал в себя тепло этой женщины.

— Глеб, — проговорила тихо она, — Тим все просчитал, включая нас всех. Ты это знаешь.

Знаю. У меня внутри будто пружина распрямилась, и, кажется, даже дышать стало легче. Селене собралась убрать руку, но я поспешно поймал ее и положил обратно. Ладно, допустим, иногда мне нужна опора. Я не всегда хладнокровен в роли командира – это факт.

— Прошло больше четырех часов, — ответил я ей. — Кому он мог понадобиться?

Селене мой вопрос в тупик не поставил. Вместо ответа она принялась рассуждать – классическая тактика, о которой я должен был вспомнить сам.

— Если в доме Липа, то это встреча. Думаю, место Тим выбрал самостоятельно.

— Шантаж исключаем.

Она кивнула:

— Угу. Без браслета, значит основное условие – сохранение анонимности.

— Как отследить, что он выполнил условие? Прослушивать браслеты дипмиссии?

Селене на мгновение задумалась, внимательно наблюдая за моими маневрами на дороге.

— Не сходится. Если бы человек был настолько глуп, Тим позволил бы ему хотя бы раз засветиться в системе безопасности. Нет. Тут что-то иное.

— А если обошел защиту?

Она покачала головой:

— Нет. Давай дальше применять классическую тактику. Меньшие вероятности, просчитаем после, а мизерные оставим напоследок.

Ладно. Сглупил, согласен. Веди меня, женщина!

Селене будто мысли мои прочла, мягко улыбнулась и погладила мое колено.

— Я ставлю на визуальную слежку.

— Внутри дома? — Иска закончила с дедом и присоединилась к нам. — Даана будет через десять минут. Дроны полетят следом, так быстрее. Он сказал еще, что людей возьмет.

Я чертыхнулся. Очередной мой провал! Отцу командование доверять нельзя, а меня господин Вешняков слушать не станет. О склонности к самодеятельности главы клана я должен был подумать, но, само собой, не подумал!

— Черт!! — это уже процедил вслух, сквозь зубы. Чего уж скрывать теперь, что лажаю на каждом шагу?

— Дочь, позвони маме Сура и предупреди, что количество людей шерифа временно пополняется, — спасла меня Селене. — Пусть свяжется с дааной.

— Есть! — отрапортовала Иска и вновь скрылась на заднем сиденье.

Хотел поблагодарить и продолжить раскручивать теории, но меня прервала Арга. Она очередные промежуточные данные прислала, на этот раз относительно посторонних на городских улицах. Если коротко, то на первый взгляд никого подозрительного не нашлось, в основном – туристы. Четырех фанаток нашего экипажа засекла, но их потянуло сразу к свалке деда Михи, да и личности установить Арге труда не составило. Информацию о себе эти ребята никогда не скрывали.

— Итого, — резюмировала Селене, закончив просматривать материалы на своем браслете, — визуальная слежка должна быть беспилотной. С хорошей дальностью, — чуть помедлив, добавила она.

— Дроны службы доставки, — произнесли мы с ней одновременно и переглянулись. Селене кивнула:

— Поняла. Сообщу Арге, пусть выяснит передвижения беспилотной техники по городу.

— А время? Больше четырех часов прошло. Никакая встреча не продлится так долго. — Я наконец перешел к основному вопросу, и, должно быть, к самому страшному.

— Дай подумать, — пробормотала моя ирра, сосредоточенно набирая текст сообщения на экране. — Встречи бывают разные. Длительность предсказать можно исходя из повестки или зная личность партнера.

— С повесткой пролетаем, с личностью тоже, — сразу отрезал я. Благодаря спокойствию и лаконичности Селене, разум начал входить в привычное рабочее русло. Я действительно начал соображать! Единый, благослови эту женщину, так легко согласившуюся стать моей женой! И даже дорога больше не отвлекала. В отличие от Тима, я избрал кратчайший путь до цели, а это лесные узкоколейные грунтовки. К счастью, сухие.

— Да, это может быть кто угодно. — Селене вновь положила ладонь мне на колено.

— Может, даже еще один дрон! — Иска вновь показалась между нами. — Но Тимочка-то, наверное, знал, раз согласился на встречу! Должен был просчитать все основные вероятности.

— Работаем вслепую, — подытожил я.

Глава двенадцатая

Илмера Селене

Когда пикап приблизился к конечной цели, и я привычным цепким взглядом окинула горизонт, голову посетила неожиданная мысль: как же, черт возьми, тут красиво! Уходящие ввысь старые горы, одетые хвойными лесами и освещенные ярким послеполуденным солнцем. Луга на склонах в низине, покрытые сочной ярко-зеленой травой, что из года в год привлекала в эти места мигрирующие стада диких лошадей и козлов. Глеб как-то рассказывал, что даже летом на самом верху в ложбинах можно найти крошечные островки снега. Отчего я прежде не замечала всю эту потрясающую природу?

Да и эти люди… Я опустила взгляд. В условленном месте нас ожидала вереница из восьми грузовиков и семь статных неподвижных мужских фигур во главе с Вешняковым. Думаю, они оказались здесь за пару минут до нас. Я как-то не особо задумывалась об удивительной общности и отваге здешних жителей. Можно объяснить почему приехал на помощь сыну родной отец, но присутствие остальных… Зачем они тут? Никто из них не является квалифицированным воином или сотрудником полиции.

К слову о полиции. Машина шерифа, поднимая клубы пыли, обогнала нас и первая подъехала к фермерам. Хлопнули двери. В неприветливом, плавно оседающем на землю, бежевом облаке я различила спину первого помощника Иванова, которого, наверное, всю оставшуюся жизнь буду воспринимать, как непутевого чистокровного землянина. И, кажется, именно так ощущают люди в этом городке. Они знают друг друга с детства, помнят и высмеивают каждый конфуз. Раньше мне подобное отношение казалось крайне нетактичным, но вот сейчас, обратившись к памяти, я испытала умиление и какую-то материнскую нежность по отношению к этому парню. Точнее мужчине, он ведь уже мужчина. Как странно.

Иска из пикапа выпрыгнула на ходу и рванула к собеседникам вперед Глеба.

— Деда! — Виктора она едва с ног не сбила. К счастью, он не растерялся, подхватил внучку и прижал к себе, чтоб диалог вести не мешала.

— …каждому получится по два человека как раз, — закончил пояснять Спира Виктору и тут же обратился к Иммэдару. — Глеб, у нас тут только что со стороны федеральных земель неприятная активность обнаружилась. Через город никто не проезжал, зато в десять на площадке для тэнгери у медной горы Ясур на южной стороне парка приземлились аж три машины. Мансуру я сказал, что сам тебя в курс введу. Он Аргу закинет в мэрию – Раде позарез ее помощь нужна – и сразу сюда. Информацию о составе экипажей и владельцах тэнгери нам не дают, а вот передвижения мы отследили. Я бы с большой долей вероятности обозвал господ наемниками.

— А численность?

Спира надул щеки и спустил воздух с характерным «пф», как делают это люди, крайне расстроенные внезапно свалившимися на их голову проблемами:

— Насчитали отряд в тридцать человек.

— Вооружены?

— Более чем. — Спира озабоченно хмурился. Ситуация удручала его все сильнее. Не привык шериф небольшого городка решать подобные проблемы. Дуэль двух подвыпивших фермеров – вот местный максимум на вооруженные конфликты. Не считая, конечно, истории с Йенсом.

— Федералов мы вызвали, — добавил Иванов.

— Только они ничего сделать не смогут. Я правильно понимаю? — подключился Виктор. — У земель Липа сложно определить юрисдикцию. Приедут и будут топтаться на границе, горланить на всех частотах про переговоры.

— В точку, — кивнул Спира.

— Ладно, я понял, — заговорил, наконец, Глеб. — Давайте работать. Пап, дроны где?

— Посадил с той стороны шоссе. На всякий случай.

Я ожидала от Виктора сопротивления, в конце концов, с сыном у него были не самые лучшие отношения, но глава клана выглядел сосредоточенным, серьезным и готовым выполнить любую команду Иммэдара. Это меня поразило. Думаю, Глеба тоже.

— Возьми Иску. У нее с разведкой хорошо. И поднимайте машины, надо выяснить точнее, с кем имеем дело, и в целом что там происходит. — На последней фразе Глеб взглянул на шерифа.

— Согласен, — кивнул Спира. — Там профессионалы, так что о нас они точно уже осведомлены. Пашка, чего стоишь? Исполняй!

— Понял! — Замешкавшийся было, Иванов сорвался с места так, словно за ним демоны гнались.

Виктор подал знак руководителю бригады:

— Илья, помоги людей распределить. Убедись, что оружие у всех исправно.

Тот без лишних слов устремился за Ивановым к собравшимся поодаль парням.

— Пошли папкины приказы исполнять, мышь моя подпольная, — Виктор подхватил Иску, словно тюк с кормом, и под возмущенное повизгивание потащил внучку к пикапу. И в это мгновение я испытала безмерную благодарность к этому суровому патриархальному землянину за то, что так умело и незаметно отвлек мою девочку от тяжелых переживаний. Разумом она все еще ребенок, и даже в состоянии аншии ей нужно выдыхать.

— Дочь, картинку с дронов маме на браслет! — окликнул шумную парочку Глеб. — И по возможности с управлением возвращайтесь в машину шерифа.

Отец не оборачиваясь отсалютовал Иммэдару, руку только на мгновение освободил. Я не стала ждать очевидных теперь новых распоряжений своего чистокровного, молча направилась к полицейской машине и забралась на просторное заднее сиденье. Покрытое непромокаемой пленкой, оно неприятно зашуршало. Глеб и Спира забрались в машину следом.

Шериф запустил консоль, развернул экраны и вывел видеозаписи прибытия тэнгери на площадку.

— Справа садятся, — Спира пальцем указал на край экрана. В центре внимания камеры же находилось живописное озеро в окружении столетних сосен. — Это с лесных ловушек, так что вот так боком и нечетко, но зато неплохо видно модель аппаратов. И вывод лично у меня простой: одна такая машинка стоит больше, чем годовой бюджет региона.

На полу валялась цепь с железным ножным браслетом, край ее уходил под резиновый коврик. Я отодвинула этот внушительный усмиритель буйных в сторону носком кроссовка и села на самый край сиденья, чтобы лучше видеть.

Следующими на очереди стали записи все с тех же лесных ловушек. Спира запустил одновременно все видео, и наглядно продемонстрировал маршрут гостей.

— Ну, как минимум, годовой бюджет каждая. И номера скрыты. А численность и принадлежность к наемникам мы определили благодаря медвежьей ловушке.

Шериф показал последнюю и самую ценную запись. На ней мимо камеры, установленной рядом с дорогой на высоте метра, пронеслись три модифицированных для Земного Союза черных тэнгери. Людей рассмотреть сквозь окна труда не составило, особенно тех, что сидели ближе к ловушке. Только толку от этого было мало, поскольку все были в одинаковых черных масках, скрывающих голову и лицо.

Я отодвинулась назад и развернула экран своего браслета. Вовремя. Мимо полицейского грузовика проехали пикапы рабочих, а Иска прислала запрос на доступ. Я отправила ей код и буквально через секунду получила живую картинку с взлетающих дронов.

— Командуй, шеф! Кто из вас там шеф? — раздался нарочито веселый голос Виктора из динамика внутренней связи. — Надеюсь, полицию у нас не прослушивают. Или зря надеюсь?

Глеб взглянул на шерифа, но тот только руками развел.

— Командуй ты. Там твой парень. Я, в случае чего, подстрахую.

Иммэдар кивнул. Спира включил микрофон, и Глеб заговорил:

— Пока за главного я, а там видно будет. Иска!

— Че? — раздался голос дочери.

— Строй гребенкой и на двести метров. Где сможешь брать минимальную высоту, бери минимальную. Нам нужны хорошие изображения этих господ. Скрываться не пытайся – не думаю, что в этом есть толк.

— Поняла.

— Илмера, — Глеб обернулся ко мне. Я подняла взор и попала в плен серьезных голубых глаз. — Записывай весь процесс. Если видишь подходящие кадры, либо сама пробуй установить личности, либо Арге отсылай.

Я кивнула:

— Реализую оба варианта.

— Через сколько федералов ждать? — Это уже Глеб адресовал Спире.

— Минут через десять.

— Значит, за девять минут надо выяснить, что с Тимом, с кем прибыла группа масок и как безопаснее развязать показательную перестрелку. Если конечно они все еще там.

— Там, — вмешалась я, получив первые кадры с дронов. — Вижу одного. Уже двух. Пятерых. О нашем присутствии осведомлены. — Каждую новую фразу я произносила с задержкой в несколько секунд. — Выстроились по периметру дома. Визуальное наблюдение с воздуха их не тревожит.

Я села так, чтобы шериф и Глеб могли видеть экран и наблюдать за моей работой.

— Иска, — Иммэдар включил рацию. — Подними часть машин снимать общий план, остальные спускай максимально.

Ответом ему была тишина.

— Иска, — вновь позвал Глеб с заметной тревогой в голосе и бросил короткий взгляд в сторону, туда, где стоял пикап Виктора. — Дочь?

Дроны перегруппировались в соответствии с новыми распоряжениями и, думаю, это была единственная причина, по которой Иммэдар остался сидеть на месте, а не помчался к грузовику.

— Дочь! — гавкнул он уже сердито.

— Че? — Дверь напротив меня распахнулась, и Иска запрыгнула на заднее сиденье. — Тут я, тут, все слышу! Че не видно, шшто слышшу?

Мне пришлось подвинуться, чтобы все поместились.

— Держи, — Виктор бросил внучке пульт и забрался следом. — Окончательно смешала местный диалект с акцентом матери, да?

Иска сморщила носик. Отвечать на выпад дааны она явно не планировала, работа занимала все ее внимание.

— Ну, так как? Что за план? — теперь Виктор обратился к сыну. — Ребята не похожи на группу захвата, скорее охрана. По периметру дома так аккуратненько стоят.

— Вижу, что аккуратненько, — Глеб все еще следил за ситуацией с экрана моего браслета. — У тебя сканеров часом на дронах нет?

— В тэнгери был кто-то, с кем мы реально имеем дело? — Спира вопрос задал невпопад и скорее самому себе, нежели окружающим. Хмуря брови, и о чем-то отрешенно размышляя, он воспроизвел на рабочей панели грузовика записи с камер в парке. — А если я покадрово?

— На кой черт мне сканеры сдались? — рассмеялся Виктор. — Да и Лип больной же был! Он этот дом строил со всей страстью параноика. Здание и военные не просветят!

Глеба нарочито веселый тон отца не впечатлил.

— Про дом знаю. Мне удостовериться, что гости ловушек не наставили.

— А-а-а, это…

— Арга! — перебила я Виктора и вывела на консоль Глебу входящий вызов.

Одновременно со мной полицейская частота зашипела голосом Иванова:

— Шериф, первые две группы сформировал. Работаю дальше.

Спира, не глядя, потянул руку к рации.

— Командир! — Арга заговорила быстро и на тала. — Мы с Радой собрали станции мэрии и местных сотрудников в сеть, потом связались с Герионом. С его помощью я подключила Долину к сети посольства – теперь анализ идет он-лайн, и у меня для вас хорошие новости. Даже две…

— Что? Повторите! — не понял Иванов.

— Принято, — отчеканил Спира и перевел рацию обратно на прием.

— Продолжай, — одновременно с шерифом проговорил Глеб. — Не отвлекайся.

Арга кивнула и перешла на русский.

— Если верить первичным заключениям нейросети по движениям и телосложению всего состава, то нас навестило элитное подразделение «Псов войны», - это первая новость. Вторая – мэр обратила мое внимание на связь. Вы не заметили? Сегодня она в Долине просто идеальная!

— Кстати, да! — воскликнул Виктор. — Примерно с десяти утра.

— Вчера я бы такой канал не запустила, — подтвердила Арга. И еще. «Псы войны» - это официально зарегистрированный бренд частного военного предприятия. Они так пять лет уже работают.

— Это женщина!! — Спира от распирающих его эмоций ударил раскрытой ладонью по рулю. — Вот, смотрите, это же женщина! В подразделении у них есть женщина?

Он продемонстрировал нам увеличенный стоп-кадр. На заднем сиденье тэнгери действительно между двумя мужскими профилями выделялась небольшая голова с аккуратным вздернутым носом, но я бы так уверенно не говорила. Все-таки человек был в маске, да и качество картинки на зуме оставляло желать лучшего.

— Нет, женщин нет, — Арга отреагировала мгновенно.

— У меня тут тоже, вроде, нет, — поддакнула Иска. — Но это не точно. Я еще не все кусты обшарила. И не знаю, кто в доме.

— Так она и в доме, — уверенно отчеканил Спира. — Слушайте, я в этом городе за двадцать пять лет в каком виде только подростков, алкоголиков и религиозных фанатиков не отлавливал. Женщина это, копчиком чую…

— Миха! — внезапно воскликнул Виктор, привлекая общее внимание. Оказалось, он это не нам, а в динамик смартфона. — У тебя сканеры блочные есть? Мне на подвеску. Я дроны загоню. Кому-кому?! Внуку твоему! Мне они начерта? Соображай!..

— Нет по периметру женщин, — не обращая внимания на даану, отрапортовала Иска. — И я насчитала двадцать девять человек.

— …не! Это долго! Давай что побыстрее! — одновременно с внучкой говорил Виктор.

— Псы, с которыми имели дело мы когда-то, были как на подбор. Помнишь? — обратилась я к Глебу. — Телосложение, вес, одежда, стрижка.

Он повернул ко мне лицо, и время вдруг замедлилось. Хаос импровизированного командного пункта отступил перед спокойной уверенностью прекрасных голубых глаз. Я непроизвольно задержала дыхание, завороженная внезапной переменой. Он понял! Не знаю как, не знаю сути его умозаключений, но одно знаю точно: Глеб нашел ответ!

— Арга, — скомандовал он, не отрывая от меня взгляд, — мне нужно местоположение Лукиной. И все, что Герион смог выяснить на данный момент о ее родне.

— Поняла.

Лукина? Это она? В голове крутились десятки мыслей, десятки возможных логических цепочек, но я никак не могла найти связь между основным меценатом Кеплера и Тимом, которую увидел Глеб. Что я пропустила? Какую важную крохотную деталь не заметила? Предполагать, что с группой Псов прибыла именно Лукина, основываясь лишь на том факте, что мы с Аргой ее раскрыли, как основного спонсора Кимми Ли, Иммэдар бы не стал. Он уважает презумпцию невиновности.

Чертовы умные голубые глаза! Я непроизвольно разочарованно выдохнула. Глеб усмехнулся и все так же, не отрывая взор от моего лица, уверенно проговорил:

— Террористка моя, полагаю, Тим в порядке.

— Что? — произнесла взволнованно Иска на выдохе.

Непроизвольно краем сознания я проанализировала ее интонации на наличие излишнего страха или отчаяния. В состоянии аншии такие всплески могут быть опасны. К счастью, Эйлла отлично контролировала разум, и повода для беспокойства мне не дала.

— Раз Террористкой назвал, то все в порядке. Да, Террористка? Выйди из аншии. — Глеб повернулся к дочери, подмигнул ей, открыл дверь пикапа и спрыгнул на землю. — Остаешься здесь координировать связь. Явится Сур – сообщи. Кошка, за мной!

Последнее восклицание он произнес с хитрым прищуром и самодовольной ухмылкой, а потом распахнул пассажирскую дверь с моей стороны.

— Шериф, ребята организуют нам красивый фейерверк по периметру?

Спира молча кивнул.

— Отлично.

Глава тринадцатая

Глеб

Селене спрыгнула на землю рядом со мной. Знаю, у нее были вопросы, но она не задала ни одного. Солнечная Кошка сосредоточенно проследила, как я закрыл обе двери пикапа, и выжидающе взглянула мне в глаза.

— Пошли? — Я мимолетно улыбнулся ей и устремился в лес.

Еще я знаю, что ей стоило немалых усилий уйти, не убедившись, что Иска выполнит приказ относительно своего уной. Но дочь выполнит. Невзирая на несносный характер, Эйлла чертовски умна и рассудительна. Прямо как ее мать.

Я стремительно несся вперед по непросохшему подлеску, стараясь не добавлять окружающему миру лишних звуков. Жаль, что у отца сканеры на дронах не стоят. Даже хрустнувшая под ногой ветка при наличии соответствующей техники у Псов могла испортить мой безумный план. Как только поравняемся с холмами, остановимся и начнем медленно приближаться к границе территории.

Если бы я только сразу сообразил сложить один плюс один, Тим бы сейчас занимался организацией двойной свадьбы и учебой дочери, а Герион задержался бы в Москве на пару дней, занятый делами дипломатическими и полицейскими. Черт! Нет, винить себя глупо, да я и не виню, но все же… Капитан отвечает за безопасность каждого члена экипажа. Даже если этому члену пришло в голову выяснить нечто важное самым долбанутым путем в этой чертовой вселенной! Стратегическую информацию добывает ведь сейчас, гений хренов, зуб даю!

Мы почти поравнялись с холмами, когда рука Селене коснулась моего плеча. Я замер и обернулся. Она молча показала мне сообщение от Иски. Во-первых, Пашка закончил развозить людей по местам, и шериф выразил готовность начать фейерверк, во-вторых, папа отправил три дрона деду, и они должны были вот-вот получить свой обвес. Я кивнул и двинулся дальше. Осталось совсем немного.

Итак, когда-то здесь в Долине сошлись пути троих глупых сектантов, троих школьников и одной знатной иммейки. Тогда Кимми Ли был нужен я, но для чего именно, мне хорошенько осмыслить в голову не пришло. А зря. «Великий потомок» и «будущий соратник» – так меня со слов Селене охарактеризовали те ребята. Вот только как такое возможно, ведь идеологии моего предка и Кеплера прямо противоречат друг другу? Вопрос, который неизбежно заводит в тупик, если только не попробовать подойти к ответу издалека, осмыслив всю картину целиком. Ну, или почти целиком.

Вот первый факт. «Лукин и Ванг» известные на весь мир производители косметики, соков, гранулированной еды, лекарственных препаратов, протезов и – барабанная дробь! – так называемой сыворотки для создания гибридов на основе технологий Иммеи. Ну, точнее производитель сыворотки – дочерняя компания, но какая разница. Спорим, главой дочки окажется кто-то молодой и по фамилии Лукин? Герион это выяснит. Так зачем основному акционеру настолько внушительного и успешного монстра связываться с сектой? А совету директоров потакать этой связи? Мы тут люди взрослые, и в безвозмездное желание помочь всем гибридам Земли объединиться не поверим. Тем более в безвозмездное желание со стороны фактического монополиста рынка гибридизации.

Факт второй. Уж сколько раз твердили миру, что… Высокопроцентные гибриды идеальны. Только Йенс в эту картину не вписывался. И три Пса Войны из нашего с Селене прошлого тоже, и собранные следствием и адвокатами Гериона свидетельства о психическом состоянии доброй половины последователей Кимми Ли. Не многовато для идеальных?

Факт третий. Ампула с ядом в плече безобидной девчонки, мечтающей сбежать из глуши в мегаполис.

Факт четвертый. Идеальная, бесперебойная связь в городке, мэр которого за эту самую связь не платил. Серьезно? Как после такого не заподозрить высокопоставленных гостей?

Когда-то я, влюбленно глядя на одну грациозную иммейку, жаждал защитить ее от таких меркантильных и агрессивных людей. Хорошие были мысли, правильные. Что станет с целой корпорацией, если общественность сложит два плюс два и, наконец-то, в публичном поле начнет появляться контент, раскрывающий побочные эффекты гибридизации от «Лукин и Ванг»? Как избавиться от бракованных гибридов? Как их выявить всех? А, главное, как усовершенствовать технологию гибридизации? В том, что технология не менялась с момента старта сомнений нет – реклама есть реклама, о каждом чихе принято трубить на всех площадках сразу, а тут все годы тишина.

Безумный глава Кеплера с его идеями – идеальный манок. Соберет всех. А уничтожить поможет чистокровный потомок «палачей». Ли – сумасшедший, но в своих взглядах вполне логичен и конструктивен. Я ему в союзники не нужен.

Факт пятый. Ли считает Лукину бывшей любовницей и исчадием ада. Что должна была сделать женщина, чтобы оставить в его разуме подобный след?

Думаю, подчинить его, как это сделала Селене, сама того не ведая. Ли падок на женщин, сильнее себя. А дальше использовать его и выкинуть за ненадобностью.

Глеб Вешняков, сын фермера, школьный изгой с больным сердцем и несбыточными мечтами за душой стал бы идеальным истребителем всех гибридов и козлом отпущения. Даром что ли потомок создателя знаменитого яда? Я беззвучно усмехнулся. Звучит безумно. Может, поэтому и не поделился своими догадками вслух. Нутром чуял, что мыслю верно, но от ошибок не застрахован.

Если бы не одна воинственная девчонка, любопытная до того, чем я там ночью занят на свалке…

И, наконец, факт шестой. Кто на планете на сегодняшний день способен рассказать больше об успешном сращивании биологического тела и искусственной нервной системы, чем врач экипажа, один из членов которого нейроморф? Чем не новая технология гибридизации? На Земле же все зависит от подачи массовому потребителю.

А вот что Тимычу взамен пообещали – это я его еще порасспрашиваю! Достану из этого чертова бункера и расспрошу!

Селене вновь привлекла мое внимание. На этот раз Иска сообщала, что, во-первых, им удалось обнаружить пикап Тима, а во-вторых, прибыли флагманы федералов, точнее «два сссслюнявых притдурррка», и первым делом остановили маленькую папину эскадрилью с готовым обвесом от Михи. Думаю, «притдурррки» по этому отчету, произнесенному нарочито громко и на русском, мгновенно уловили, какое место заняли в сердце юной Кирра Каме.

Я беззвучно выругался. Мы уже свернули к границе, и я рассчитывал на техническую разведку. Вот может в жизни хоть что-то пройти без накладок, а?! Чтоб просто, скучно и по плану? Быстро набрал сообщение с приказом передать федералам всю имеющуюся информацию по гостям, включая данные о Лукиной – это их отвлечет, и незаметно дать отмашку шерифу на фейерверк, после чего вопросительно взглянул на Илмеру.

Ты готова?

Она свернула экран, как и я отключила полностью электронику и мягко улыбнулась мне. Конечно, готова. Глупый вопрос. Эта женщина и в пекло отправится, если попрошу.

Жестом я отдал ей приказ идти на расстоянии двух метров от меня, и мы продолжили двигаться к цели. Иске хватило полминуты на реализацию задач. Над лесом разнесся грохот канонады. Первые выстрелы прозвучали далеко, следующие ближе, последние где-то совсем рядом, метрах в тридцати от нас. Шериф с Пашкой свое дело знали. Шумовые заряды – это не тихое шуршание СВЧ. Испуганные птицы спешно покидали кроны деревьев. Мимо, нелепо вскидывая свои длинные тощие лапы, пронесся заяц. Несчастный зверек не слишком ориентировался в пространстве, просто интуитивно мчался прочь от опасности. А мы с Селене к этой опасности двигались. Ей бы ее багнак сейчас или меч.

Я бросил быстрый взгляд на точеный нежный профиль. Она посмотрела на меня в ответ, улыбнулась и неожиданно жестом показала, что добудет оружие у противника. Никогда не планировал стать настолько предсказуемым.

Впереди за стволами деревьев темнела полоса кустарника высотой в человеческий рост. Теперь счет пошел на секунды. Мы одновременно достигли кромки леса и одновременно же замерли, укрывшись среди тонких пушистых ветвей пузыреплодника. Пространство, на которое нам открылся вид, было пустынным. Селене его неплохо знала. Слева холмы, где пролегала тропинка в лес, по которой от нас когда-то сбежала Катерина, чуть правее вдалеке – дом.

«Два у цели. Трое на два часа. На десять и одиннадцать часов обзор плохой».

Я кивнул, подтверждая ее наблюдения, поднял руку и в той же кодовой системе обозначил дальнейшие шаги. Она чуть сощурилась, явно несогласная с моим выбором, но возражать не стала.

Я дождался новой порции грохота от шумовых зарядов и махнул рукой.

Селене сорвалась с места. Ее путь лежал к тем троим, что удалялись от нас и от дома в направлении навязчивых выстрелов – не самая разумная тактика со стороны Псов. Не самая разумная и предсказуемая. Хотя насчет последнего Крон бы со мной поспорил, но он-то не знает, как мыслит человек. А я знаю.

А еще человек, каким бы тренированным он не был, впервые сталкиваясь с ирра, теряет самообладание. Даже если он гибрид. Даже если наблюдает за ней издалека.

Троица заметила приближение Селене в последний момент и лишь благодаря сигналу, коллег, что дежурили у задней двери дома. В любом случае поздно. Не без удовольствия я проследил, как она на ходу выключила первого, затем второго, третьего обезоружила и выставила в качестве щита между собой и парой невольных зрителей. Парень замер, подчиняясь власти собственного пистолета, дуло которого давило ему на затылок. Селене сняла с него наушник и передала краткое сообщение по внутренней связи. На все про все у нее ушло не больше пятнадцати секунд.

Пока дежурные у дома медленно опускали оружие на землю, она завела руку бойца за спину и разблокировала экран браслета.

— Глеб, пусто! — окрик достаточно громкий, чтобы я услышал.

Настала моя очередь. Я покинул укрытие и понесся к зданию. Как и договаривались, Селене начала подталкивать заложника вперед. Конечно, ей мой план не понравился! С чего бы он ей понравился? Нахрапом и в наглую тала не работают. Но опять же у меня был козырь – уверенность, что Псам отдан четкий приказ не использовать насилие. Так что переживала моя Кошка напрасно.

Дуэту дежурных понадобилось неприлично много времени на принятие решения. Они спешно отбросили оружие в сторону, подальше от траектории моего движения и приготовились к рукопашной. Шакри не изучают на Земле, это незаконно, есть, конечно, подпольные клубы, но там не дают всего объема знаний. Мои противники определенно имели некую базу, я это отметил и оценил, но уной живого создания всегда в движении, и точку воздействия воин находит не по анатомическому атласу, а наблюдая и анализируя – ребята этого не знали, за что поплатились. Я вывел из строя обоих и обернулся. Заложник уже лежал на траве без сознания, аСелене бежала ко мне.

Она сделала небольшую дугу, подхватила пистолет и, встав слева от двери, молча передала его мне. Я расположился с другой стороны, поймал ее взгляд, кивнул, синхронизируя наши дальнейшие действия, и резко дернул ручку. Электрический разряд с треском разрезал воздух пустого дверного проема. Кто бы не стоял с той стороны, он поспешил и выдал свое присутствие.

Над нами завис дрон – однозначно Иска не утерпела.

Я сделал шаг назад и выстрелил в пол на кухне, у самого порога. Урона никакого, но психологический эффект должен быть хорошим. Так и случилось. Заряд вновь ушел в пустоту, причем, как и прежде поверху, рассчитанный на попадание в грудь, поэтому я припал к земле, проник внутрь и в прыжке сбил с ног еще одного Пса. К несчастью, на кухне у Липа он притаился не один. Его напарник среагировал мгновенно, и новый разряд едва не попал в меня. С этим бойцом разобралась Селене.

Первое помещение зачистили. Дрон последовал за нами.

В гостиной противник мог скрываться либо по обе стороны двери, либо за диваном, большего разруха заброшенного здания не позволит. Я велел Селене прижаться к стене и рысцой добежал до широкого окна, ведущего на общую веранду. Выглянуть наружу удалось с помощью остатков стекла в оконной раме. У парадного входа охраны не было, прилегающая территория тоже была пуста. Я осторожно выбрался на веранду, стараясь по памяти обходить скрипящие доски, и постарался как можно незаметнее оценить обстановку в гостиной. К моему удивлению, комната оказалась пуста.

Я забрался в дом, и мы с Селене в сопровождении уже двух дронов перешли к двери в спальню. Здесь мне нужно было либо рисковать, либо попросить мою ирра заглянуть в окна снаружи, и я выбрал второй вариант, но реализовать его не успел. Один из дронов вдруг спустился ниже и влетел в спальню. Раздался треск заряда. За ним следующий и еще один. По очереди мы с иррой ворвались внутрь и обезвредили очередную пару Псов. Иска пожертвовала три дрона, два из которых запустила через разбитое окно.

В комнате, как и во всем доме, Тима не оказалось.

Я огляделся, пытаясь понять, на каком этапе допустил просчет, и чего мог не заметить. Охрана была? Была. Кто-то был замечен, покидающим территорию? Нет. Грузовик Тима на границе? На границе. Оказывать какое-то, минимально травмирующее, сопротивление Псы начали лишь, когда мы в дом зашли. Скорее всего, мы вырубили именно охрану парадного входа.

А с чего бы им оставлять пост?

Либо план такой хитрый и бесполезный – отвлекать нас непонятно на что и для чего, либо рванули внутрь защищать объект. Кто поставит на первое? Я ставлю на второе. Псы, как и мы, убеждены, что наниматель здесь.

— В эфире что-то есть? — прошептал я.

Селене отрицательно покачала головой. С тех пор, как мы вступили в бой, они перешли на режим тишины. Ладно, сути это не меняет.

Я вновь огляделся, и на этот раз заметил на полу нечто странное, не вписывающееся в привычную обстановку. У стены, прямо под окном стоял старый перевернутый ящик из-под пива. Сам по себе он интереса не представлял, подрастающее поколение Долины таскало упаковки фирменного светлого сюда с завидным постоянством, из них потом костер делать хорошо. Странным был рисунок, вычерченный пальцем на слое пыли.

Я подошел к ящику ближе и склонился.

— Что это? — Селене последовала за мной.

Стрелка, упирающаяся острым концом в круг, рядом квадрат с двумя штрихами и еще одна кривая стрелка с восклицательным знаком.

— Похоже на детский рисунок, — прокомментировала она.

— Похоже. Только на очень свежий детский рисунок.

Я отошел чуть в сторону и проследил по направлению первой стрелки. Взгляд уперся в противоположную глухую стену. Руководствуясь скорее инстинктами, нежели логикой, я постарался взглянуть на стену с точки зрения человека, незнакомого с этим домом с детства.

— Там отверстие под розетку, — подсказала мне Селене. — Может оно? Не похоже, что там вообще когда-либо устанавливали короб.

Я подошел ближе. Действительно, странная деталь. А что может означать квадрат с двумя штрихами? Присел на корточки, осторожно оглядел высверленное отверстие. Может, это? Я дернул за обрывки проводов, которые торчали из мятой пластиковой пластины, напоминающей по форме квадрат, – почти как на чертеже. Ничего не произошло. Напополам с разочарованием грудь заполнило раздражение. Если рисунок оставил подвыпивший подросток, например, вчера, то я просто бесполезно трачу ценное время!

Может, не дергать, а соединить их? Устрою небольшой коллапс в худшем случае. Я воплотил идею – терять все равно было нечего. Внезапно внутри стены раздался едва слышный гул, затем легкая вибрация. Селене оттащила меня подальше от потенциальной опасности.

Часть стены немного подалась наружу и плавно отъехала в сторону, обозначив вход в лифт. Кабина его была узкая и длинная, несколько человек могли там поместиться только встав в линию.

— Идем, — скомандовал я.

Селене и дрон послушались беспрекословно. Кнопок было всего две, технически устаревшие, но по состоянию совсем новые – направление вверх и направление вниз. Нас интересовало второе.

Я приготовил оружие и нажал кнопку. С тем же гулом и вибрацией стена скрыла от глаз спальню Липа, с лежащими на полу без сознания людьми в черных масках, и кабина плавно двинулась вниз. Спуск занял десять секунд. Дрон рухнул уже на второй. Думаю, связь он потерял сразу же, как закрылась дверь, просто автоматика отключилась позже. Лифт остановился в окружении темного открытого пространства. Автоматика тут же среагировала на появление гостей, включив освещение, и нашему взору предстал просторный коридор с высоким потолком.

Ладно. Первое, сумасшедший Лип действительно построил бункер. Второе, если Тим здесь, то он тут наедине с Лукиной. Все Псы остались наверху. А значит, идем вперед и прислушиваемся. Селене положила дрон на пол и осторожно последовала за мной.

Коридор немного изгибался и был унизан дверьми. Я попытался открыть ближайшую, но она не поддалась. Следующая тоже. Прижимаясь к стене, мы медленно продвигались вперед, не забывая проверять потенциальные помещения на доступность. Наконец, одна из дверей оказалась не заперта, и мы смогли попасть внутрь. Это была прачечная размером с нашу спальню на Тала, и оборудования в ней было как на космической станции. Не скажу, что позавидовал, но кольнуло.

Я жестами попросил Селене спрятаться за дверь, сам же выглянул в коридор и громко позвал:

— Тим!!

— Глеб?! — тут же откликнулся знакомый взволнованный голос.

— Ну, а кто?!

— Где пьем?! — обрадовался мой незримый собеседник.

— В церкви!! — гавкнул я и напрягся, ожидая ответ.

— Как монашки?! — теперь его голос прозвучал совсем близко.

Буквально через мгновение он показался из-за поворота и едва не снес меня, а потом чуть не придушил, пока обнимал.

— Следующий кодовый диалог сочиняем мы с Аргой, — нарочито строго проговорила Селене, покинув укрытие.

Она, как и я, испытала невероятное облегчение, и, конечно, была счастлива увидеть Тима здоровым и невредимым, только эмоции проявила характерным для нее способом.

— Илме-э-эра, — Тимур отпустил меня и сгреб в охапку ее. — Ребята, я вас люблю! Как же я вас люблю!!

— Давай показывай свой трофей! — я похлопал его по спине со смехом. — Где эта тварь?

Тим поспешно отпустил Селене и обернулся ко мне. Глаза его были широко распахнуты, брови стояли домиком – одновременно счастливый, взволнованный и гордый собой, он всплеснул руками от избытка эмоций. И черт меня побери, если бы я в этот момент заподозрил в нем нейроморфа! Да ни за что! Чистокровный человек!

Кажется, его эйфория передалась и мне. Я постарался взять себя в руки.

— Это она убила моих родителей, Глеб, понимаешь?! Пришла ко мне, как ни в чем не бывало, и давай излагать, как она типа помогала моим родителям на Земле скрываться от родни с Тала, а потом они погибли, и она так за меня типа переживала, что аж обоср… Ой, извини! — Тим покосился на Селене и продолжил. — Понятия типа не имела, что я вообще выжил, пока эта история с Псами не закрутилась в школе! Вся такая благородная предложила мне обмен информацией! Я ей про технологию своего создания, она мне про моих родителей! Представь, да?! А как к стенке прижал, так раскололась сразу!

Итого, я ошибся в причине интереса Лукиной именно к моему медику. Неплохо для стартующего прыгуна, а?

Селене положила руку Тиму на плечо:

— Где она?

— Да, там! — Он махнул рукой в сторону. — Дальше по коридору будет основной зал. Я ее связал. Папа утром упомянул, что у него коллега случайно в перешедших в госсобственность старых архивах нашел чертежи частного бункера с выходом в дом. С координатами, подробным планом местности и описанием почв. Я как войти не знал, не догадался спросить, но после послания от этой старухи решил, чем черт не шутит! Соврал, что мой отец… ну, то есть биологический отец построил тут бункер, и все материалы хранятся в нем. Она повелась.

Селене до конца дослушивать не стала, убежала проверить Лукину, но, полагаю, со своим слухом ирра ничего не упустила, тем более Тим говорил очень громко. Вернулась через минуту.

— Надежно спеленал. Можно пока здесь ее оставить.

— Все? Наверх? — уже чуть спокойнее спросил Тим.

Я кивнул, самообладание ко мне вернулось. Пора было возвращаться.

— Только аккуратно. — Я вновь похлопал Тима по спине. — Там из тридцати человек охраны не в строю девять, и еще федералы пожаловали.

— Вот черт!

— Ты как? Нормально? — уточнил я на всякий случай.

— Конечно, — Тим постарался взять себя в руки. — Просто жутко соскучился.

Я заулыбался и направился к лифту. Теперь можно было и пошутить.

— О-о-о, друг мой, федералы – это не самая твоя большая проблема. Наверху тебя ожидает очень злая Террористка, которую ты умудрился знатно перепугать.

Тим издал что-то вроде сдавленного «ых», чем насмешил Селене.

Вот в таком приподнятом состоянии мы поднялись в дом. На выходе из лифта нас встретил очередной дрон и Мансур с винтовкой наперевес.

— Прид…ок!! — ликующий вопль младшего Юсуфа утонул в грохоте шумовых гранат. Он опустил ствол, одним движением руки перекинул оружие за спину и кинулся обнимать Тима. — Иска тебя порвет!

Я, пригнувшись, добежал до окна и выглянул наружу. Двое ребят шерифа прямо на моих глазах уложили мордой в траву черномасочника. И в то же самое мгновение из-за холма выскочил грузовик отца и понесся мимо дома, к подъездной дороге. За рулем сидел Пашка, папа же стоял в кузове, держась за поручень на крыше.

— Пошли-пошли-пошли! — затараторил позади меня Сур. — Батя твой со Спирой территорию зачищают. У них все под контролем. Миха отличный обвес дал. Иска землю просканировала.

Сколько нас на поверхности не было? Они когда успели полномасштабные военные действия развернуть, а, главное, как разрешение получили?

Медлить не стал, повел свою немногочисленную группу на выход. Тим был не в том состоянии, чтобы присоединиться к зачистке, и не в том расположении духа, чтобы выбираться отсюда один или в сопровождении только Сура.

Конечно, чуть позже, оставив Тима на попечение Селене и счастливой, озабоченной, неприлично вредной Террористки, я вернулся, чтобы помочь отцу. Суру поручил отвечать за безопасность Рады с Аргой. Найти сурового и всемогущего повелителя рода Вешняковых на поле боя труда не составило, даже поучаствовать в задержании последних Псов успел.

— Спасибо. — Я обязан был это сказать, как сын и как капитан экипажа.

Зачистка закончилась. Отец стоял рядом со мной и внимательно следил за тем, как помощники шерифа упаковывают ребят в пикапы рабочих. Ружье свисало у него с плеча, а лицо казалось непроницаемым.

— Рад помочь. Хороший у тебя свекр, деятельный. Впервые вижу, чтоб федералов так прижимали.

Я на минуту углубился в размышления, стараясь проанализировать все случившееся сегодня.

— За те слова простишь? — Произнося это, отец чуть склонил голову ко мне, но отрывать взгляд от работы полиции не стал.

Я покосился на него и пожал плечами:

— Жену мою признаешь?

Он тоже пожал плечами.

— Давно признал.

— Значит простил.

Мы еще немного помолчали, ощущая какое-то удивительное единение и друг с другом, и с миром вокруг. Я на все сто процентов уверен, что чувства были идентичны.

— Гришке Иска нравится. — Папа перевел взгляд на дом, откуда под белы руки федералы вывели госпожу Лукину Викторию Ютовну во всей красе.

— Плохо. Он ей не нравится.

— Одобряю. Так себе жених.

Я задумчиво покачал головой.

— Согласен.

Лукина начала выкрикивать что-то про адвоката и права, получила в качестве ответа вежливый тихий монолог от своего сопровождающего и прекратила брыкаться.

Отец усмехнулся:

— Мою жену тоже признай.

Я заулыбался формулировке.

— Давно признал.

Глава четырнадцатая

Селене

Эолуум! Что у этого мужчины в голове?!

Я склонилась, еще раз тщательно взбила пышный подъюбник, аккуратно разгладила атласную ткань юбки нежно-молочного оттенка и снова взглянула на свое отражение в зеркале. Арга стояла рядом и в сравнении со мной выглядела одетой.

— Мамочка, ты очень, очень красивая! Безумно красивая! — провозгласила торжественно Иска и, сверкнув счастливыми шоколадными глазами, выскочила из трейлера.

Я поправила сползший лиф, перекинула ритуальный иммешанкар через плечо и тихо выдохнула. Ощущение было такое, будто мне не в простой земной церемонии предстояло участвовать, а сражаться на арене слез с четырьмя илла сразу!

Арга задумчиво оглядела сначала себя в зеркале, потом меня.

— Как думаешь, это реально красиво?

Я пожала плечами и еще раз дернула лиф. Живот уже обнажен, грудь пытается, но я ей пока не позволяю – ужас.

— Свое платье я бы назвала сексуальным. — В том, что именно Глеба возбуждает в женской одежде, разобралась еще в первый год отношений. — Только про юбку не знаю. Она странная. Слишком длинная и слишком объемная, чтобы мысленно дорисовывать очертания бедер под ней.

— Архаичная? — Арга взбила пышные складки своего подъюбника. Он ей тоже покоя не давал.

— Похоже. И неудобная.

— А живот у меня закрыт, я подозреваю, потому что кто-то чрезмерно ревнив, — она нахмурилась и тихо добавила. — Ревнив и красив.

Я усмехнулась на манер Иммэдара:

— Влюбленная и счастливая?

— Ага. Ты тоже.

Ох, правда… Почему я так нервничаю? Это же обыкновенная религиозная церемония, к тому же земная, никакой юридической силы она не имеет. И почему Арга тоже переживает? Наверное, из-за родителей, хотя они о предстоящем событии узнали раньше нее.

— И это глупо, — пробормотала я, больше резюмируя собственные размышления, нежели поддерживая диалог.

— Еще как!

В дверь трейлера постучали – это означало, что нам пора.

Еще раз, для верности, выдохнула и вопросительно взглянула на Аргу. Она ответила мне кратким кивком головы. Мы тала, мы решительны, умны, мы справимся!

Я развернулась, дошла до двери и распахнула ее, ощущая себя при этом маленькой беспомощной девочкой, у которой от страха ноги вот-вот начнут дрожать и сердце из груди выскочит. Солнечный свет на мгновение ослепил. Я сощурилась и приставила ладонь ко лбу, спасаясь от палящих лучей.

— Пойдем, милая.

Папа стоял на нижней ступени, смотрел на меня снизу вверх и улыбался. Рядом взволнованные родители Арги жались друг к другу и переминались с ноги на ногу. От привычного налета величия потомков создателей Каме не осталось и следа.

Я положила свою руку на папину ладонь и спустилась вниз, позволив подруге выйти из трейлера. Ее мама благоговейно выдохнула и заулыбалась, а отец прошептал на тала, что она самая прекрасная девушка во вселенной. Арга какой угодно реакции ожидала, но точно не такой. Потрясение она скрыть не смогла:

— Правда?

— Да! — женщина отпустила локоть мужа и подалась дочери навстречу, заключив ее в объятия. — Я так рада, что ты счастлива!

А потом она обняла меня:

— И я бесконечно рада всему, что подарила моей Арге Вселенная! — Ее дыхание щекотало мне шею.

Точно не знаю, что именно я ощутила в этот момент, но это было очень странное чувство, раздирающее грудь на части, будто ответственность на себя какую-то незримую взяла. Или она уже была на мне, а я ее не замечала?

— Мама, нам пора. — Арга погладила мать по спине, взяла ее за плечи и мягко потянула на себя.

— Хорошо-хорошо. — Она отпустила меня, порывисто стерла слезы и заулыбалась. — Нас научили, как эти все церемониальные вещи делать… И они совсем не варварские!

Я поспешно опустила голову и закусила губу, стараясь сдержать смех. Папа мои пальцы сжал в знак солидарности. Последняя фраза его тоже рассмешила. Мама Арги всего на несколько минут преобразилась в мягкую, непредвзятую тала, а как растерянность прошла, надменность вернулась.

— Да-а-а, — Арга мечтательно вздохнула. — Я очень надеялась, что будет что-то необычное, как ребята в школе рассказывали за обедом, но ничего похожего. Земляне гораздо скучнее, чем я думала. Пойдемте?

Она погладила маму по плечу, подошла к отцу и взяла его под локоть.

Что ж… Теперь я поняла, где и когда на самом деле моя подруга научилась этой своей фирменной манере общения с возмутительными тала. Как любит выражаться Мансур, «ангелочек стебет».

«Ангелочек» в сопровождении обоих родителей уверенно обогнул трейлер и зашагал вперед, к гостям и алтарю. Прикрытая надежной дружеской спиной, я устало выдохнула, взяла отца под руку и поплелась следом.

— Дорогая моя, — папа свободной рукой погладил меня по щеке. — Хочешь, все отменим? Глеб поймет. Мне вообще кажется, что этот упрямый мальчишка сделает все для тебя.

Я заулыбалась и отрицательно покачала головой. На глаза почему-то снова навернулись слезы.

— Боишься?

Я снова изобразила этот простой земной жест «нет».

— А еще мне показалось, — продолжил тихо папа, — что все это бесконечное буйство белых роз на берегу озера он затеял только ради тебя. Твой Иммэдар вынуждает свой народ принять тебя. Кажется, для здешних землян церемонии до сих пор важны, как важны они многим тала.

В голосе отца мне послышалась некая озадаченность.

— Ты со стороны взглянул на традиционные собрания? — догадалась я.

Мы добрались до ковровой дорожки, устланной кремовыми лепестками роз. И, как только нога Арги ступила на нежное покрытие, живой оркестр заиграл мягкую торжественную мелодию. Никогда бы не подумала, что коллектив «Башмака егеря» способен выдавать что-то столь элегантное и мелодичное. Голоса гостей мгновенно смолкли, и вот уже я шла между рядами стульев, и десятки пар глаз провожали нас с отцом к арке из роз.

— Мое поколение не менее архаично, чем земляне, — резюмировал отец, склонившись к моему уху. — Старшие слишком сопротивляются переменам, что несут юнцы.

— Что несу я, — поправила я папу.

— Ты дочь великой ирры Мефис, и так же как она, видишь дальше и больше меня. Знаешь, — шепот папы вдруг стал доверительным, — я так и не понял, почему среди всех претендентов на ее внимание и имя она выбрала меня. Я был не самый приметный тала.

На этом наш диалог оборвался – ковровая дорожка закончилась. Арга отпустила отца и подала руку счастливому донельзя жениху. Мансур даже скрыть не попытался волнение и восторг. Дернул ее на себя, вынуждая со смехом упасть в его объятия, а гостей одобрительно загудеть. И так легко, так складно у этих двоих все выглядело, что мне стало чертовски стыдно за свою скованность.

Я с трудом подняла взгляд на раскрытую ладонь Глеба. Во рту пересохло, в груди ширилась и росла паника. Папа куда-то исчез, все исчезли, осталась только я один на один с этим земным обрядом, который очень важен Иммэдару. И нужно было вести себя достойно, ничего не испортить…

— Хей, — вдруг раздался над моей головой едва различимый шепот Глеба. — Можно, ты меня поцелуешь?

Сердце забилось так часто, словно я новый предел возможностей организма установила. Я вскинула голову и оказалась в плену ласковых голубых глаз. Глеб совсем не сердился на меня. Напротив, с улыбкой изучал мое лицо. Я легко прочла бесконечное обожание в этом гипнотизирующем взгляде, и больше не думала ни о чем. Паника испарилась, словно ее и не существовало никогда, уступив место всепоглощающей нежности. Рука сама собой поднялась и легла на ладонь Глеба. Мой огненный, искренний чистокровный, кто я без тебя? Как идти по мирам, не ощущая твое тепло и заботу? Как жить, не зная твоей любви? Ты – бесценный дар Вселенной! Мой единственный и неповторимый дар…

— Ты же скажешь мне «да»? — весело прошептал мой дар, с задорным «ха» поднял меня на руки и, немного подкинув, перехватил поудобнее.

От неожиданности я вскрикнула. Застать меня врасплох, кажется, мог только этот мужчина! Лишь с ним я, сама того не желая, ощущала себя маленькой, беспомощной, глупой, слабой… Да какой угодно!

Глеб опустил меня на пол и состроил серьезную мину священнику. Руку с моей талии при этом не убрал. Хранитель религиозных знаний неодобрительно нахмурился. Полагаю, молодым людям на Земле в столь важный день не полагалось быть настолько счастливыми и влюбленными. Таинство все-таки. А тут целых две пары, плюс два веселых держателя колец, которым мероприятие никоим образом не мешало продолжать давний спор про жизненные приоритеты и учебу. По левую руку от Глеба стояла Иска и свирепо шипела за нашими спинами о свободе личности и выбора. По правую руку от Арги атласную подушечку с кольцами держал Тим и не менее свирепо шипел про будущие перспективы и конкуренцию в профессиональной сфере.

— Дорогие друзья! — срывающимся на крик голосом провозгласил священнослужитель и еще раз окинул нас шестерых неодобрительным взглядом. — Сегодня мы собрались здесь…

Глеб отпустил мою талию, взял меня за руку и переплел наши пальцы. Иска с Тимом замолчали.

— Готовы ли вы вступить в союз, и является ли ваше решение добровольным?

«Да» у всех четверых вышло произнести одновременно. Я вдруг сообразила, что напрочь позабыла текст клятвы, которую сочиняла несколько дней. Вылетела из головы, и все!

— Кто отдает эту девушку замуж? — меж тем вопрошал пастор, глядя на Аргу.

Как же там было? Я люблю тебя, мой… Нет, это в середине. Или в конце? Я хочу взять тебя…

— Кто отдает эту девушку замуж? — прозрачные глаза священнослужителя озабоченно взглянули на меня. Я растерянно уставилась на это суровое загорелое лицо, покрытое сетью глубоких морщин. Кажется, пастору мое поведение показалось подозрительным. Это мне теперь нужно как-то невербально пояснить, что я тут добровольно?

Папа так легко и уверенно рассказал о том, чья я дочь и почему выхожу замуж, словно делал это постоянно. Как ни странно, его спокойствие вернуло мне самообладание, а следом и память. Я беру тебя, Глеб, в законные мужья…

— Известны ли кому-то из присутствующих причины, по которым молодые не могут вступить в брак?

На пляже воцарилась тишина, нарушаемая лишь пением птиц, да шумом ветра. Этот город, земля и сама природа не имели никаких возражений, а значит наступила очередь клятв.

Мансур с Аргой повернулись лицом друг к другу.

— Я беру тебя, Ун-Гэ, самого упрямого, наглого, умного, скромного, пугливого, сильного и бестолкового, в законные мужья. Ты тот, о ком я могла лишь мечтать. Эти глаза цвета плодов зарослей Мииль свели меня с ума когда-то, и с каждым годом чувства мои все сильнее. Ты – страсть, о которой не расскажет Тала, ты – смерч, сокрушающий все на своем пути, когда речь заходит обо всем на свете, и мой робкий мальчик, когда речь заходит обо мне. Ты мой нежный, страстный землянин, без которого я не представляю своего жизненного пути. Я люблю тебя, мой Мансур!

Я не видела лица Сура, но слышала его прерывистый тихий вздох. Зрачки Арги на мгновение расширились, она смотрела на своего Ун-Гэ неотрывно и желала. Прямо здесь, прямо сейчас.

— Я… — голос Мансура сорвался на хрип. Он глубоко вздохнул и начал заново. — Я беру тебя, миоэлу аматэ, мелии Арга, в законные жены. Самая прекрасная, самая умная, недосягаемая и непостижимая нейри, я благодарен Судьбе и Вселенной за тебя! А еще Богу и Эоруум, и Эолуум, и твоим родителям, и своим друзьям… Ты – свет моей жизни! Ты делаешь меня лучше, сильнее, ответственнее. Я люблю тебя! И знаю, что неправильно люблю! Что слишком боготворю, что боюсь разочаровать, боюсь потерять… Но ты прощаешь мне все недостатки, прости и следующие слова. Моя неповторимая нейри, я люблю тебя и буду любить всю оставшуюся жизнь, даже если ты решишь оставить меня!

Сур протянул Арге руки, и она, заметно смущаясь, приняла их.

Взгляд прозрачных глаз остановился на мне, и реальность будто изменилась. Время потекло медленнее, воздух стал вязким. Я облизнула внезапно пересохшие губы и повернулась лицом к Иммэдару.

«Я беру тебя, Глеб, в законные мужья», — так должна была начаться моя клятва.

Должна была…

В ожидании моих слов светлая лазурь Бий-Суу потемнела, став глубокой, как воды Великого Океана. И такой же переменчивой. И не существует заведомо готовых речей, что опишут эту стихию. Она живет здесь и сейчас. Так было и так будет.

— Ты самое прекрасное и самое непостижимое создание Великой Вселенной, — проговорила я тихо на тала, осознавая всю степень неуважения, которую проявляла к присутствующим. Но кого волнует, что подумают гости или священник, правда? — Ты благословение, что дарует Эолуум лишь избранным дочерям. Я не знаю, почему ты выбрал меня и остался верен этому выбору, но знаю, что нет большего счастья, чем быть твоей и любить тебя, чем делить с тобой постель и растить дочь.

В глубине глаз Иммэдара вспыхнуло пламя.

— Я люблю тебя, как Ай любит Кюн, а Смерть – Жизнь. Ты часть моего духа, и хозяин моих мыслей. — Только после этих слов, нервничая еще больше, чем в то мгновение, когда начала произносить клятву, я вернулась к русскому. — Я беру тебя, Глеб, в законные мужья. И не вижу большего счастья, чем пройти остаток своего пути с тобой рука об руку.

Все.

Это были мои истинные мысли и чувства здесь и сейчас. В них не было юмора и крошечных милых деталей, и, наверное, они прозвучали ужасно патетично, но это именно то, что я читала внутри себя.

Пламя, что я зажгла в лазурных омутах, вспыхнуло ярче. Глеб смотрел на меня пристально и так…немного властно, самодовольно, но в то же время нежно и обжигающе. Правый уголок его губ приподнялся в легкой полуулыбке. Кажется, все мои мысли прочел. По спине пробежали мурашки. Захотелось шагнуть к нему и уткнуться носом в широкую теплую грудь. Я такой беспомощности в жизни не ощущала! И смущения тоже!

— Прекрасная ирра Илмера, дочь великой ирры Мефис, наследница Пятого правящего дома, — Глеб вдруг хитро заулыбался. — И моя великолепная, непостижимая, воинственная Кюн-Нейр…

Все мои эмоции и переживания, вдруг свернулись в один тугой клубок и тяжелым камнем отчаянного волнения застряли в груди. Мне даже вздохнуть стало сложно, как будто страшно. И в то же время так волнительно! Ведь то, что он скажет прямо сейчас и есть суть всех его истинных чувств ко мне, квинтэссенция наших сплетенных в дивном танце уной, отражение того чуда, что Вселенная послала мне…

— Можно, ты возьмешь меня в мужья?

Я тихо устало выдохнула. Дивные лазурные очи светились восторженным лукавством. Даже губу закусил, как ему собственная шутка понравилась. И…не знаю…возможно, все дело в ожидании момента, а может, в стрессе, через который только что прошла, но я вдруг рассердилась. Ужасно рассердилась! Знаю, это глупо и по-человечески, только я отчего-то не смогла себя остановить или хоть как-то вразумить.

— Плохой, — пробормотала я. Вышло беспомощно и обиженно, но и ладно.

Не дожидаясь ответа, я подняла подбородок, как это полагается истинной тала и ирра, развернулась к гостям и шагнула на дорожку из лепестков роз.

Иммэдар вместо того, чтоб осознать свое неуместное поведение и начать сожалеть о нем, захохотал.

— Подожди! — Он кинулся следом и подхватил меня на руки. — Я исправлюсь, обещаю!

Теплые губы коснулись моего уха.

— Ты же не передумала, правда? — от этого проникающего в самые тайные уголки моей души шепота по спине побежали мурашки.

— Нет, — хотела проговорить гордо, но получилось обиженное бормотание.

Глеб снова засмеялся, только на этот раз тихо и немного хрипловато, а потом шагнул обратно к алтарю и поставил меня на ноги.

— Будь здесь, женщина, пока кольцо не надену. Потом тоже далеко не сбегай, мне нужно тебе кое что отдать.

Я хотела спросить что, но он уже отстранился и снова встал напротив.

— Что ж! — провозгласил окончательно разочарованный во всех и вся священник. — Обеты даны. Прошу молодых обменяться кольцами!..

К 2.3

Глава первая

Глеб

Солнце, покинув укрытие серых дождливых туч, осветило долину. Я зажмурился, поднял ладонь и прикрылся ею от ярких горячих лучей. Сам-то конечно не чувствовал температуру вне скафандра, но по системным данным хорошо представлял себе все эти дивные ощущения. И холодный весенний ветер, и жар Солнца, и ароматы цветущих трав.

— Ты чего там заснул? — проворчал недовольно Сур. — Кончай любоваться пейзажами.

Над горной грядой появилась двойная радуга. Я вздохнул, позволил себе еще пару секунд созерцать прекрасное, а после вернулся к прежнему занятию. Когда зонд теряет управление и разбивается о поверхность планеты вместе со всеми образцами – это не очень хорошо. Внештатная ситуация, и все прочее, но зато какая возможность лишний раз побродить там, где не ступала нога человека или тала. Тем более в столь живописном мире. Я поднял обломок, швырнул его в контейнер и покосился на великолепную синеву маленького горного озера.

— Искупаться бы…

— Я тебе дам искупаться! — гавкнул Тим мне в уши. — Фильмов романтических в детстве пересмотрел? Пока я не проведу полное исследование всего живого на этой планете, чтоб никто даже мысли не допускал шлем снять! Всем понятно?

— Да знает он, — вновь заворчал Сур. — Кончай эфир забивать. Просто рефлексирует на тему «я открыл обитаемую планету, я лучший».

— Он лучший, — согласилась Селене, на корню срезав весь сарказм Мансура.

Я засмеялся, представив выражение лица своего пилота. Что сделает настоящий мужчина в столь щекотливой для собственного эго ситуации? Верно. Вызовет жену. Три, два, один…

— Арга!

— А? — в ее голосе слышалась улыбка.

— Меня притесняют.

— Подай жалобу в письменном виде на имя капитана.

Сур недовольно фыркнул.

— Ты мне не помогаешь.

— Я прекрасная мелии, — парировала Арга. — Мое дело ковыряться под обшивкой и не мешать пилотировать дрындолет.

— Я нервничал, а ты говорила под руку.

— Ты ради красивых кадров на полной скорости влетел в систему! Смотри, как оседлаю плоскость эклиптики… — Арга передразнила залихватский тон Сура.

Похоже, кстати, спародировала. Я невольно заулыбался.

— Да, все ж под контролем было!

— Это и пугает!..

Еще несколько мелких обломков заняли свое место в контейнере, и я опять позволил себе полюбоваться горными вершинами и радугой над ними. Сур, как и я, немного разочаровался по началу в избранной стезе. Мы так долго готовились, так тщательно изучали всевозможные внештатные ситуации, способы выхода из них, так много пережили на Тала и Земле, что ожидания не совпали с реальностью. В экспедиции нас ждала лишь тишь и бесконечная Вселенная. Техника не подводила, нервная система нейроморфа полностью подчинялась Иске, каждый знал свое дело на зубок. Все. Точка. Месяцы изоляции, работы, тихих совместных ужинов и не менее тихих вечеров. Пробный прыжок в сопровождении комиссии и то был интереснее. Там хоть тесты были. Поэтому, когда обнаружилась голубая экзопланета, каждый из нас испытал волнение и восторг. А Сур на эмоциях родео устроил.

В эфире прозвучал меланхоличный голос Тима:

— Записи нашего бортового журнала станут жемчужиной Академии.

На горизонте небо было темным, почти черным. По расчетам Иски грозовой фронт не должен был добраться до долины, и это, вроде как, отличная новость, но в глубине души такая тоска скреблась. Как должно быть потрясающе стоять здесь под проливным дождем, слушать гром, видеть рассекающие небо молнии! А там, за вершинами, прямо сейчас бродят океанские смерчи! У нас видеоматериалов по этому миру уже больше, чем данных по экспедиции в целом.

— Па-а-ап… — в голосе дочери прозвучала тревога.

— Что? — Тим, как обычно, умудрился откликнуться вперед меня или Селене. — Что там у тебя? Где-то болит? Глеб, я возвращаюсь!

— Тимочка, — на этот раз террористка проявила недовольство, даже вздохнула устало. — Паникер мой любимый…

Сур фыркнул и захохотал.

— Я не умирала, не умираю и не намерена, — продолжила Иска, проигнорировав лишний шум в эфире. — Собери, пожалуйста, образцы до конца, а потом возвращайся. Они мне нужны для архива целые и невредимые. Пап, при сканировании океанского дна обнаружены необычные объекты. И нудной не буду. Это город. Точнее уже два.

Я обернулся и, сощурившись, оглядел махину прыгуна, зависшего над долиной. Черные лакированные бока поблескивали в свете звезды. Гигантский, хищный, инопланетный, он восхищал и резко контрастировал со здешней изумрудной природой. Города, значит. Сердце заработало быстрее от столь невероятной новости. Открыть планету одно. Но обнаружить признаки разумной жизни на ней – совсем другое! Я постарался сохранить спокойствие.

— Два?

— Сейчас три. — Иска замолчала на мгновение. — Я бы сказала, что до изменения климата это был архипелаг. Капитан, прошу разрешения использовать зонды для сбора дополнительной информации.

— Разрешаю.

В нижней части прыгуна раскрылось кольцо люка и выпустило наружу исследовательскую аппаратуру. Беззвучно, словно крошечные копии материнского корабля, зонды рванули в сторону единственного гигантского океана, что занимал основную часть этой планеты.

— Готово! — объявил Тим нарочито сухо. — Отправляю контейнер.

— Обиделся?

В такие моменты голос террористки немного менялся, становился чуть глубже, старше, и, наверное, больше соответствовал ее возрасту, но я все равно каждый раз испытывал отчаянное раздражение в адрес Тима. В последнее время он слишком часто стал обижаться на детские выпады Эйллы. Согласен, они несколько нахальные с точки зрения человеческой иерархии, основанной на возрасте, но в первую очередь она – тала, и равноправный член экипажа. Да, она добрала запланированный физический, эмоциональный и интеллектуальный эквивалент двадцати лет, но он-то в сравнении с ней зрелый мужчина.

— Нет, — еще более сухо ответил зрелый по моим представлениям мужчина.

— Не вздумай вмешиваться, — прошептала у меня в наушниках Селене, сменив канал на личный.

Я протяжно вздохнул. И вот это тоже. Мой сотрудник, в чьи обязанности входило поддерживать здоровую атмосферу всего экипажа, почему-то предпочитала не вмешиваться и настоятельно требовала того же от меня.

Тим проследил, как контейнер взмыл к кораблю, вскочил в свой тэнгери и направился к нам.

— Ладно, — голос моего ребенка стал настолько печальным, что мне понадобилась вся выдержка, чтобы на месте не выволочь Нимаева из кабины на землю и не разбить ему морду о ближайший валун.

— Гле-эб, — выдохнула мягко Селене. Я знал этот ее тембр, обволакивающий, томный, тихий. Заставляла прислушиваться и следить за собой.

Я раздраженно выдохнул сквозь зубы.

— Вам помогу, — Нимаев поймал мой взгляд, поспешно опустил глаза и прошел мимо меня.

— Кто из вас двоих взрослый? — упрек вырвался сам собой. Я повернулся, наблюдая за скованной походкой козла, которого всегда считал своим другом.

Селене сердито зашипела:

— Глеб!

— Мы оба, — одновременно с матерью откликнулась Иска. Грусть из ее интонаций не исчезла, но добавилась улыбка. Моя девочка умела сохранять теплый настрой даже в такие моменты.

— Прости, Птичка, я тебя люблю.

— И я тебя люблю, пап.

— Так, ну, свой сектор я очистил, — вмешался Сур. — Погнали к океану? Глеб, вам помочь?

— Нет, — отчеканил я и вернулся к прежней задаче. — Возвращайся на корабль.

— Понял.

Глава вторая

Илмера Селене

Я смахнула в сторону линейку основных жизненных параметров Мансура и на их место вывела данные со скафандра Тима. Адреналин у всех троих зашкаливал. Хуже всего дела обстояли с Глебом. Уровень агрессии Иммэдара мне категорически не нравился, но вмешаться в ситуацию означало погасить лишь сиюминутный конфликт. Проблема все равно останется.

У левого плеча я держала линейку Эйллы. Пульс дочери зашкаливал, а температура тела повысилась почти на градус. Я взглянула на ее шар сквозь фиолетовое марево голографического поля. Думаю, ей будет мало показателей скафандров и видео с регистраторов на шлемах, она, однозначно, снимет один из зондов с подзарядки и направит вниз. Так и случилось. Я добавила картинку с воздуха к остальным экранам у себя над головой. Две мужские фигуры в серых матовых скафандрах, плотно облегающих тело, резко выделялись на фоне изумрудной зелени и черно-красных скал. Они молча передвигались от осколка к осколку и, кажется, старались особо не приближаться друг к другу.

С каждой неделей отношения между Глебом и Тимом становились все напряженнее, но ни один из них, к моему глубочайшему удивлению, так и не осознал причину раздора. Первой догадалась Арга, но я попросила ее не вмешиваться самой и удержать Сура от столь опрометчивого шага. Единственный, кто мог разрешить конфликт, – моя дочь. К сожалению, на это требовалось время и недюжинное мужество.

— Мансур прибыл, — в обход связи прокомментировала Арга системное сообщение. — Поставил контейнер в чистку.

— Осталось этих двоих поднять, — вторила я ей со смехом и вновь украдкой взглянула на Эйллу.

На губах моей девочки заиграла грустная улыбка. А еще я впервые за все время увидела, как блеснули слезы в ее больших шоколадных глазах. Она поспешно стерла их тыльной стороной ладони. К счастью, моего взгляда она не заметила. Теперь и я испытала это вопиющее чувство бешенства. Вот бы действительно слегка зацепить уной этого бестолкового медика! Всего лишь слегка! Чтобы понял!..

Я глубоко медленно вдохнула, набирая в живот воздух, и так же плавно выдохнула, избавляясь от неуместных эмоций. Время больше не ждет. Пришла пора поговорить с Эйллой, снять с нее груз этой тяжелой девичьей тайны, которую она хранит с… Ох, черт! Я даже не знаю, сколько она уже ее хранит. Год? Два?

— Есть первые данные, — звенящий голос дочери вывел меня из ступора и помог окончательно взять эмоции под контроль. Сначала работа, потом все остальное.

На секунду я задержала взгляд на экранах, где Тим с Иммэдаром методично заканчивали сбор мусора, убедилась, что конфликт находится в замороженном состоянии, и сместила видео с личных камер мужчин чуть выше. Освободившееся место отдала видеотрансляции с зондов. Линейки показателей смахнула вправо, в центр отправила информационные матрицы с зондов.

— Капитан, — обратилась Арга к Глебу, — прошу разрешения на построение модели океанского дна и изучаемых объектов.

— Разрешаю. — Голос не слишком довольный, но победа железной воли над чувствами очевидна.

— Приступаю. — Арга немного задержалась в сфере, настраивая параметры, потом спрыгнула на пол и стремительно, почти бегом, преодолела те пару метров, что разделяли ее персональный модуль и панель навигатора.

Рисунок дна появился почти мгновенно, а вот со зданиями и океанскими обитателями ей пришлось немного повозиться. Она так увлеклась, что не заметила, как размашистым шагом в рубку вошел Мансур.

— Я закончил!

Арга взвизгнула и отскочила от панели.

— Ун-Гэ!!

— Да что я сделал? — притворно возмутился Сур, рассмешив нас с Иской.

— Ничего, — его прекрасная мелии пробубнила себе под нос ругательство на русском и вернулась к голограмме. — Ты протокол заполнил?

— Не-а, — мотнул головой Сур.

Он дошел до своего рабочего места, запрыгнул на площадку и активировал сферу.

— Вернись и заполни, — сердито прошипела Арга.

— Ну, щас доступ открою к мусорке и отсюда заполню. Злюка.

Я запрокинула голову и оценила обстановку снаружи. Глеб с Тимом закончили очищать территорию и загружали контейнеры в тэнгери.

— Приготовиться к перелету, капитан? — обратилась к нему Эйлла.

— Да.

— Илмера, — окликнула меня Арга, — есть первые подробные модели строений.

Я прекратила анализировать интонации и поведение Иммэдара и сосредоточилась на поступающих в систему материалах.

— Поняла. Забираю.

Информационные матрицы пришлось потеснить. Их место заняли объемные модели полуразрушенных каменных домов в цвете. Полноценный, хорошо сохранившийся портовой город, окруженный фортификационными сооружениями. Сложная архитектура, широкие улицы, пересекающиеся под прямым углом, просторные площади с обязательными украшениями в виде скульптур животных и огромных чаш, назначение которых нейросеть определить, на основе имеющихся у нее данных, не смогла. Большинство домов покрывала каменная растительность – искусная работа, которая просто не могла не вызвать восхищения.

— Отличная детализация, — поблагодарила я Аргу.

— Всегда пожалуйста, — откликнулась она. — Глубина всего тридцать метров, так что это не сложно. Обрати внимание на показатели, там следы металлических конструкций.

Я кивнула:

— Вижу.

Я увеличила одну из скульптур – это была ящерица размером с тигра. Она свернулась вокруг огромного каменного кувшина и хищно скалила пасть в небо. Если верить зондам, то композицию когда-то дополняла яркая роспись. И хотя обитательница полиса выглядела просто восхитительно, заинтересовала меня вовсе не она, а замысловатая вязь рисунков, вертикальными столбцами покрывающих кувшин.

— Глеб, — позвала я, бросив короткий взгляд на линейку его параметров, — вижу идеографическое письмо. Прошу разрешения на сравнительный анализ с известными системами письменности землян.

— Разрешаю, — мгновенно откликнулся Иммэдар. Он окончательно успокоился и от прежней агрессии, кажется, не осталось и следа. — А почему не с тала? Что-то знакомое увидела?

— Уг-а-а, — пробормотала я невнятно, увлекшись собственными мыслями и работой.

Глеб рассмеялся:

— Террористка, мама там удила закусила?

—Ага-а-а, — почти скопировав мою интонацию, протянула Иска. — Расшарить картинку с ее сферы?

— Не, не надо. Мы поднялись. Запускай двигатели и погнали.

— Есть!

Я вовремя спохватилась внести свои корректировки в маршрут.

— Глеб, мне нужно погружение к храму. Зондам внутрь не проникнуть, не повредив целостность кладки.

— Иска, — выяснять подробности Иммэдар не стал, — ориентируйся на запрос.

— Есть!

Из всех строений я выделила пирамиду со срезанной вершиной не случайно – сакральным сооружениям древние культуры всегда уделяли массу внимания. Это и особое расположение на местности, в данном случае чуть поодаль полиса, и монументальность – высота пирамиды должна была когда-то составлять не меньше ста сорока метров. Там где живут воспоминания о системе верований, всегда найдется что-то особенно ценное.

Я продолжила собирать послания, оставленные хозяевами здешних мест на каменных изваяниях, систематизировать и анализировать иероглифы с учетом исследований землян.

Через несколько минут в рубку вошел Иммэдар:

— Арга, подготовь все для погружения двоих. Я пойду с Илмерой.

— Есть!

— Что тут у тебя?

Я вздрогнула от его голоса, раздавшегося над самым ухом. И с чего решила, что он займет свою сферу, а не со всем своим любопытством запрыгнет на мою платформу? Я повернула голову и взглянула в лазурные глаза. Часть одного его плеча скрывалась за фиолетовым маревом голографического поля, а второе он прижал ко мне. Еще и руку по-хозяйски на талию уложил.

— Ты мне все линейки свез, — прошептала я, — и часть матриц.

— Капитан чего хочет, то и свозит, — невозмутимо прокомментировал Глеб мое замечание так же тихо. — Чего ты там нашла?

Я фыркнула и не удержалась от фамильярного доклада:

— Удачу я за хвост капитану поймала.

— Да?

Стараясь не смеяться в голос, я вернулась к прерванному занятию.

— Да. Смотри и люби меня, чистокровный, — я с деланно торжественным видом открыла окно переводчика, загрузила в него первый текст и запустила программу. — Что знает Ма-Аин про археологические открытия землян двухсотлетней давности и про праиндоевропеиский язык?

— Ни-че-го, — томно прошептали мне в ухо.

— Вот видишь, а я знаю все, Лиэме. — Я была так взвинчена, так тонула в эйфории от невероятного открытия, и еще более сумасшедшего везения, что, наверное, просто испытала нечто сродни сексуальному возбуждению и оттого, полагаю, вспомнила все его особые прозвища так не к месту. Еще эта близость и горячее дыхание на моей коже. И шепот.

Такое вообще возможно?..

— Этот чистокровный– чертов счастливчик, — будто угадал мои мысли Глеб.

Я усмехнулась и зачитала вслух первый перевод, привязав его к той самой ящерице, затем следующий, относящийся к столь же крупной фигуре животного, внешне напоминающего собаку или волка, и не останавливалась до тех пор, пока материал не закончился. Это заняло время, но никто не возражал, даже Тим, присоединившийся к нам уже в процессе. Возможно, он и отвлек на секунду Сура или Аргу, чтобы получить краткие пояснения, – я не заметила.

История Вселенной, история мира – такова суть, запечатленных мыслей давно канувшего в лету народа. Твари, коих здешние хозяева поселили в тринадцати секторах звездного неба, сначала называли себя поименно, а после рассказывали каждый свою легенду и ссылались каждый на свое созвездие. С чашами все оказалось немного прозаичнее – одну сторону покрывали многочисленные благодарности царскому роду, заложившему камни этого города, вторая сторона чаш отводилась под свод вполне себе бытовых запретов: не плевать, не опорожнять желудок в воду, не сливать туда жертвенную кровь, не сбрасывать объедки…

На четвертом пункте Сур не выдержал и захохотал. Арга сурово шикнула на него:

— Не перебивай!

— Да, я не могу! Про не блевать – прям зачет! Спорим, эти ванны такие высокие еще и чтоб туда не сса…

— Ун-Гэ!

— Молчу я, молчу, — прыснул Сур. — Злюка.

— Капитан, мы на месте, — коротко отрапортовала Иска.

Глава третья

Глеб

Исследовательский модуль покинул недра прыгуна и устремился вниз к блестящей поверхности океана. Пилотировать его к месту сброса Арга вызвалась лично, велев недовольному мужу недовольно сидеть в рубке и в случае проблем с надвигающимся штормом очень недовольно поднять корабль в термосферу. Плюс она сама готовила тэнгери к вылету и наше снаряжение.

— Инструктаж? — уточнила Арга сурово.

Я улыбнулся.

— Не нужен.

Как была она самым дисциплинированным членом экипажа, так им и осталась. Еще и выверты пилота моего контролировать научилась – чудо, а не техник!

— Тогда готовьтесь к погружению.

Мы с Селене молча покинули свои кресла в кабине пилота и направились в грузовой отсек. В целом, тридцать метров – глубина, действительно, небольшая, можно было бы обойтись обычным скафандром, но Арга настояла на спецоборудовании, так что нам пришлось натягивать на себя водолазное снаряжение.

Через пару минут тэнгери остановился и завис в двух метрах над поверхностью воды. Чудо-техник зашла к нам.

— Начинаем?

Селене жестом изобразила полную боевую готовность.

— Связь? — Арга подняла запястье и развернула экран браслета.

— Работает, — успокоил я ее. — Выбрасывай маяк.

— Хорошо.

Мы спустились в шлюз и уже буквально через мгновение по очереди спрыгнули в океан. Илмера первой включила двигатель и поплыла вниз. Нетерпеливая. Даже полюбоваться солнечными лучами, проникающими сквозь толщу воды, не позволила. А я вот только сейчас понял, что ни разу в жизни на Земле ни один океан сам лично не видел. Ну, и ладно. Обязательно в отпуск после экспедиции поедем по самым живописным местам обоих планет. Я вздохнул и последовал за своей целеустремленной женщиной.

Как только показалась срезанная вершина пирамиды, Селене включила дополнительное освещение на шлеме. Я сделал то же самое.

— Смотри, — она подождала, пока я подплыву к ней ближе, и указала на глубокие ровные борозды, высеченные на камнях.

Сомневаюсь, что этот архитектурный элемент входил в замыслы строителей. Скорее нечто гигантское просто срезало вершину храма, буквально как нож масло. Я протянул руку, желая прикоснуться к бороздам, может, немного потереть. Всего лишь чуть-чуть, но был остановлен возмущенным: «Глеб!»

— Да, извини, — пробормотал я, отдернув пальцы от святыни. — Больше не буду.

— Арга, — такой деловитой Селене становилась только на работе, — нужно образцы взять и максимально подробные сканы сделать.

В каком-то смысле экспедиция каждого из нас раскрыла с новой стороны. Я, как оказалось, люблю созерцать все новое, неизвестное. Моя Кюн-Нейр так закусывала удила и шла к цели, что иной старейшина из Первого круга со всей его ненавистью к нам позавидовал бы. Тим вот психованный стал и постоянно срывается на Птичку. Урод!.. Я поспешно отогнал от себя неуместные эмоции.

— Я поняла, — голос Арги звучал уверенно и спокойно. — Составляю запрос Иске.

Селене взяла меня за руку и потянула к зияющей черной дыре в самом центре среза.

— Мы с тобой войдем здесь.

— Не внизу? — удивился я.

— Целостность нижних залов может быть не нарушена. Этим займутся археологи. Мы осмотрим верхние помещения, насколько позволит состояние объекта, и вернемся на корабль. Если повезет, то найдем тексты поинтереснее, чем те, что в городе.

Я рассказывал ей, какое чувство гордости меня пронзает каждый раз, когда она делает или говорит что-то подобное? Кажется, нет. Не помню. Надо сказать.

Темнота приветливо расступилась перед такими долгожданными гостями, демонстрируя удручающую картину забвения. Разрушений, как ни странно, тут видно не было, возможно, потому что помещение представляло собой узкий, длинный, уходящий вертикально вниз, туннель. Гладкие стены из идеально отесанных камней, сложенных без единой щели, придавали ему зловещий вид.

Я придержал Селене и поплыл вниз первым – мало ли какие сюрпризы приготовил инопланетный храм.

— И ни одного слова, — вздохнула разочарованная исследовательница. Свет ее фонаря метался от стены к стене в поисках рисунков.

На глубине двадцати метров нам встретился первый зал, небольшой, абсолютно пустой, с округлыми углами и недовольной стайкой светящихся рыб – мы им охоту сорвали на какую-то шипастую мелочь, вроде криля. Мелочь зал облюбовала, на стенах гнезд настроила. Во всяком случае, так я определил назначение хаотичных наростов на камнях, чем-то напоминающих кораллы. В промежутках между этими самыми наростами отлично читались знакомые столбцы иероглифов. Ими весь зал был украшен.

— Глеб, — позвала меня Селене. — Смотри! Я это уже читала.

Я подплыл к ней и проследил за ее взглядом.

— В городе?

— Не-эт, на Земле, — она прерывисто выдохнула и вдруг почти без запинки начала произносить вслух. — Рэйкс хэст: соу мпутлос. Рэйкс сухнум унхто. Тосйо кэутурум прейкст: «Сухнус мой кунхётод!» Кэутор том хэйгм уэукэд: «Хягасуо дейуом Уэруном». Упо хрэкс дэйуом Уэруном сесолэ ну дэйуом хиягато. «Клюдхи мой, птэр Уэрунэ!» Дэйуос Уэрунос дьыуэс кмта гуахт. «Куид уэйлхси?» «Сухнум уэлхми.» «Тод хэсту», – уэукэд лэукос дэйуос Уэрунос. Ну хрэкс потньях сухнум гэгонхэ.

Я слушал мелодичный голос с речью, одновременно похожей на все языки Земли и Тала и испытывал нечто среднее между благоговением перед этой женщиной и недоверием к еще одному невероятному открытию. Да, в своих наглых фантазиях о стезе первооткрывателя я рассчитывал на нечто подобное, но не подозревал, что мечты воплотятся в жизнь! Ну, какова статистическая вероятность?!

Тим бы сейчас сказал какова… Дьявол! В затылке больно кольнуло. Злость помогла сладить с эйфорией.

Прода от 14.09.2021, 13:42

Селене замолчала и еще несколько минут сосредоточенно изучала столбцы, что только что так легко читала.

— Этот эпизод из древнеиндийского трактата одним из первых перевели на праиндоевропейский язык. Еще в те времена, когда считалось, что письменности его носители не имели. И задолго до появления прыгуна в вашей Солнечной системе.

Я внимательно смотрел на ее печальное лицо под прозрачным шлемом и невольно испытывал ту же щемящую тоску.

— О чем это?

— О царе, что просил у бога сына.

На мгновение в эфире воцарилась тишина. Арга не спешила вмешиваться и не торопила нас, несмотря на надвигающийся шторм. Думаю, это странное ощущение бескрайнего одиночества охватило и ее. Не знаю, почему я так решил. Чутье, наверное.

Я вдруг подумал про Террористку и хмыкнул.

— Сына? Я б дочь попросил.

Селене засмеялась.

— Капитан, буря далеко и первоначальный прогноз пока в силе, но все-таки… — начала Арга.

— Да, я понял. Мы торопимся.

— Ну, не торопимся…

— Арга, он шутит, — заулыбалась Селене. — Сможешь оценить качество видео с наших шлемов?

— Приемлемое. Повторно обходить помещение не нужно.

Я отплыл от Илмеры в центр зала и взглянул наверх. По факту туннель был единственным входом и выходом из расписной комнаты. А жаль. Хотелось бы клад найти какой-никакой или саркофаг. Огромную золотую статую Будды? Ноев ковчег?

Если сверху была каменная крышка, то как сюда служители культа попадали? Не на веревках же спускались. Я вновь оглядел стены, потом пол под собой – гладкий камень с настолько плотно подогнанными плитами, что лист не вставить. Туда, должно быть даже вода не просачивалась. Захотелось представить, каково это, спуститься по канату сюда или по веревочной лестнице. Ползти все двадцать метров, а потом просто спрыгнуть в центр зала.

Я взмахнул руками, сместившись чуть вверх, а затем опустился резко вниз, аккурат ногами на центральную плиту. В недрах пирамиды, прямо подо мной, что-то грохнуло, щелкнуло и с хрустом зашевелилось. От неожиданности я отпрянул, но было поздно. Древний механизм сработал.

— Глеб!! — взвизгнула Селене.

В следующее мгновение потайной люк в полу ушел вниз, образовав воронку. Тонны воды хлынули в незатопленное помещение. Автоматика костюмов включила двигатели и стабилизаторы – это спасло нас с Селене от участи дохлых домашних рыбок. Хотя о стену пару раз плечом ударился.

— Глеб!! — на этот раз ирра зарычала.

— Капитан, доложите обстановку! — Арга тоже дружелюбием не радовала.

А следом в эфир ворвалось перепуганное:

— Мама!! Папа!!

На крик дочери Селене откликнулась в секунду.

— Птичка моя, мама в порядке! Папа, — она вновь зарычала, свет ее фонаря резанул мне по глазам, — тоже!

Божественная Кюн-Нейр будет мстить, вероятно, изощренно, и раненое плечо от расправы не спасет. Что ж… В таком случае все, что может сделать капитан, дабы покинуть этот мир с честью, – смиренно и открыто признать вину:

— Для протокола: я нарушил протокол.

— Убирайтесь оттуда! — воскликнула Арга, сорвав мне все планы по успокоению свирепой ирра.

Я взглянул на Селене и понял, что успокаивать уже не надо, да и убраться не получится. Солнечная Кошка вновь закусила удила. Вода быстро заполнила комнату под нами, и окружающее пространство вернулось к прежнему состоянию безмятежности. Должно быть, нижний зал был меньше этого. Илмера отключила двигатель и подплыла ближе к проему в полу.

— Системы костюма не фиксируют опасных соединений, — ее голос звучал уверенно.

Из новоявленного отверстия медленно поднималась сероватая муть.

— Илмера, — Аргу намерения подруги не обрадовали, — мы не знаем, в каком состоянии конструкции.

В другое время ирра бы прислушалась к разумным доводам, но не сейчас.

— Да, определенный риск есть. — Селене перевернулась и осторожно заглянула внутрь. — Поэтому Глеб останется здесь, а я спущусь.

Что?!

— Нет! — Только через мой труп!

Свет фонаря опять ослепил.

— Да. — Ее рассердила моя реакция. — Это разумно.

— Разумно вернуться на корабль, — парировал я.

Арга поддержала:

— Полностью согласна с капитаном.

— Я просто взгляну, — Селене не собиралась уступать никому из нас. — Внизу вода вполне прозрачная. Что если там есть следы связи этой цивилизации с тала? Что если мы найдем первые физические подтверждения теории эомелии Уома? Пока у нас есть лишь половина! Но что если мы можем получить все, и просто упустим этот уникальный шанс?

— Мы его не упустим, — голос Арги звучал все так же уверенно. Наша безопасность для нее была важнее любых открытий. — Просто немного отложим до прибытия научной экспедиции.

— Не просто, — не согласилась Селене. — Что если в экспедицию войдут тала, что чтут интересы сами знаете каких Старейшин превыше истины и знаний? Да, мы ценим их права и свободы, их точку зрения, но они-то наши не ценят! И легко пойдут на низость, оправдывая свои решения высокими целями. Что если работа здесь превратится в политическое противостояние?

Я вздохнул.

— Ты же все равно туда пойдешь, да?

Обреченность – это когда твоя женщина уперта настолько, что часть совместных решений принимается в одностороннем порядке.

Вместо ответа мне выдали короткое бессовестное земное «угу».

— И меня туда не пустишь, даже если я скажу, что у нас будет видео с моего костюма?

И снова «угу». Черт, надо было все двенадцать лет интересоваться тем, что она там изучает и читает. Сейчас бы сам полез.

— Иди.

Селене кивнула и без предупреждения нырнула в проход. Я рывком метнулся к этой проклятой дыре и про себя поклялся больше никогда ничего не трогать в подобных местах. Во всяком случае, не в присутствии Илмеры или Иски.

— Не молчи только! — скомандовал я.

— У меня тут комната, почти три с половиной метра в длину, ширину и в высоту. Облицована…не знаю чем, какой-то очень твердой темной породой. Фон в пределах нормы. Есть два выхода, но оба запечатаны. — Селене протянула задумчивое «и».

— Тексты есть?

— Какой нетерпеливый, — пробормотала она. — Я же не могу одновременно говорить что-то осмысленное и искать. На стенах ничего, ровная поверхность. На пломбах тоже. Но тут по центру небольшое возвышение…

Арга неожиданно прошептала витиеватое такое ругательство на русском, вполне в духе Сура, и тут же извинилась.

— Что там?! — я приготовился нырять вниз, спасать свою упертую жену.

— Не знаю, — вздохнула Селене озадаченно. — Это скульптура из того же черного материала, что и камера… По-моему, это вовсе не порода. Что-то искусственное. Арга, ты можешь оценить?

— Нет. Нужны образцы или сканер помощнее ваших.

— Глеб, кажется, это миниатюрная копия космического корабля.

Я нахмурился.

— Кажется или вполне уверена?

— Уверена. Модель мне не знакома, но я убеждена, что это корабль. Детализация фигурки невероятная. Кажется, и возвышение и сама скульптура вырезаны из цельного куска. Или отлиты? Я не понимаю.

— Обойди его по кругу и возвращайся, — отчеканил я. Достаточно мне нервы мотать!

Я ждал возражений, но на этот раз Селене и не подумала сопротивляться.

— Есть, капитан.

Глава четвертая

Илмера Селене

Сравнение по базе результатов не дало.

Трехмерная модель инопланетного корабля медленно вращалась на центральном стенде. Мы стояли полукругом и бестолково пялились на полупрозрачного чужака. Пурпурные линии света изящно полдчеркивали его округлые формы. Острых углов почти не было. В сравнении с ним наш прыгун стороннему наблюдателю показался бы хищником. А этот…

— Не, ну чисто летающая тарелка из старых сказок, — прыснул в очередной раз Сур. — Все равно это буду повторять.

Конечно, он отличался от тех забавных старинных фотографий, где художники на свой лад обыгрывали изображение летающей тарелки, но что-то общее отдаленно найти можно было.

— Эта часть похожа на световой парус, — Иска протянула руку и указала на выступающий гребень, соединяющий несколько секций корабля.

Она стояла рядом с Тимом, который выглядел более чем скованным. Напряжение буквально застряло в его прямом, как палка, позвоночнике и отлично читалось на лице. Будь его воля, он бы сбежал сейчас куда подальше. Эйлла опустила руку обратно на панель и то ли случайно, то ли нарочно пололожила ее так, что мизинцы ее и Тима соприкоснулись. Нимаев вздрогнул и отдернул кисть, будто обжегся.

Если бы я не смотрела в этот момент в их сторону, ничего не заметила бы, но я все видела, и сердце тисками сжало. Какую же отчаянную боль должна была испытывать в этот момент моя малышка! Глаза ее заблестели, но она стойко вынесла унижение.

— Мы даже размеры точные не можем просчитать, — задумчиво прокомментировал Глеб.

К счастью, он все это время смотрел только на модель. Нужно было срочно увести отсюда Птичку и, наконец, поговорить с ней откровенно.

— Все, — я оттолкнулась от панели и погладила по плечу Иммэдара. — Вы еще попробуйте, а мне надо переключиться!

— На что? — он рассеянно взглянул на меня через плечо.

Я улыбнулась любопытному мужу.

— На тексты. Вытащу промежуточные результаты сравнительной экспертизы – возможно там уже есть что-то интересное. Заодно поем. Проголадалась. — Я развернулась и как бы невзначай окликнула дочь. — Иска, поможешь маме?

— Да. — Эйлла, как стояла с опущенным взглядом в пол, так и, не поднимая головы, развернулась и пошла за мной следом.

Обернуться Тим и не подумал. Инопланетная тарелка ему теперь важнее той, кого он обещался беречь пуще собственной жизни!

— Зайдем в нашу с папой каюту? Не возражаешь?

Она не возражала. Поникшие плечи, нарочито веселая улыбка на губах и широко распахнутые глаза, полные бесконечной печали. Стоило двери закрыться за ее спиной, как я взяла ее тонкие холодные пальчики в свои ладони и сжала.

— Эйлла, — прошептала я мягко.

Увы, мне не дано было знать, каково это иметь маму в юном возрасте, когда она нужна, как воздух. Все девичьи этапы, все сомнения и трудности я была вынуждена преодолевать в одиночку. И много позже мне пришлось самой строить модель материнства для дочери-подростка, разрабатывать свои границы на основе научных теорий тала, изучать опыт женщин в семье Глеба, анализировать их ошибки. И вот настал тот момент, когда все сомнения в собственных решениях развеяны, как дым. Мне удалось не окунуть ее в свою тревожность, удалось не сорваться в пропасть дружбы с собственной взрослеющей дочерью, я осталась для нее настоящей мамой – той, кто стоит за спиной и вовремя подхватывает. Незыблемая опора, не меняющая роли от случая к случаю. Та, кто безусловно доверяет, кто безусловно любит, кто поделится опытом, но не навяжет его.

— Мама… — всхипывала Эйлла, рыдая у меня на груди. — Мама…

Я удерживала ее, гладила по волосам, спине, целовала в макушку и чуть покачивалась из стороны в сторону, как когда-то давно, когда упрямая девчонка сидела у меня на коленях и категорически не желала засыпать.

Осторожно, ненавязчиво, шаг за шагом, я довела ее до кровати и усадила на матрас.

— Много он понимает, — прошептала я на грани слышимости, спровоцировав надрывный душераздирающий стон и новую волну рыданий.

— Он хороший, — кое-как удалось выговорить Птичке через минуту. Только поди поверь в «хороший», когда дочь слезами заливается.

Я вздохнула и вновь, теперь уже сидя, начала раскачиваться из стороны в сторону и напевать старую, как мир, колыбельную о могучем Кюн, что хранит Эоруум, и стойкой Кара, что заботится о Эолуум, о холодной Вселенной, чья мудрость породила саму Жизнь, и маленьких детях, чья искренность помогает рождаться Истине.

Минут через десять рыдания сошли на нет, остались лишь одиночные прерывистые всхлипы, и малышка решилась на свой первый вопрос.

— Я ему противна, да? — Никакого здравого смысла, одно лишь наивное самобичевание.

Я вздохнула. Расти ей еще и расти.

— Думаю, нет.

Она приподняла голову и с надеждой взглянула на меня.

— Правда?

Я взяла ее за плечи, посадила ровно, а после аккуратно пальцами стерла остатки влаги с опухших покрасневших глаз.

— Расскажешь по порядку?

— Папа рассердится, — Эйлла вновь поникла.

Я чуть наклонилась и заглянула ей в глаза, вынуждая таким нехитрым образом распрямить спину и хоть немного поверить в свои силы.

— Папа тебя обожает, если на кого и рассердится, то точно не на тебя.

В теплых, как летняя ночь, глазах зажглось недоверие. Улыбка у меня получилась непроизвольно.

— Точно тебе говорю! Я папу твоего дольше знаю.

Эйлла хихикнула, как когда-то в детстве, но тут же смутилась, словно радость – это нечто недостойное. Весь уной ей перемешал чертов медик! Птичка сейчас ведь оправдываться начнет, стыдиться собственных чувств!

— Я не нарочно, — она немного нервным жестом убрала с лица волосы и откинула их назад. — В смысле… С эмоциями не нарочно, но вот с такими…

Эйлла запнулась, смутилась и вдруг перескочила на русский.

— Я всякое такое нарочно делала. Хотела, чтобы стало понятно, что я женщина.

Пришлось приложить усилия, чтобы не засмеяться. Юный, уставший от боли, разум интерпретирует мое веселье как насмешку, а я испытала злорадство. Эолуум не оставила мою дочь! Пустоголовый медик мучается не меньше, и сейчас я услышу этому подтверждение.

— И я сначала думала, ему нравится, — насупилась Иска. — Он так смотрел, прям очень смотрел, у меня даже внутри все замирало, как он смотрел, и… И вот. А потом вдруг стал злой. Все время злится на меня и обижается, и я не понимаю! Я один раз перестала, а он опять так посмотрел, что я подумала, что не ошиблась, но я тоже ошиблась.

Да, такую информативность выдержит только русский. На тала придется формулировать почетче.

— И потом еще один раз я хотела проверить, чтоб совсем! — расхрабрилась моя малышка, почувствовав, наконец, терапевтическое удовлетворение от этой беседы. — И я тут в рубашке без белья к нему ночью вышла.

— На обзорную площадку? — догадалась я. Тим любил ночами созерцать космос за чашкой чая.

— Почти в самом начале экспедиции. Притворилась, что тоже этот его невкусный чай пью, а он рассердился и ушел. И ничего не сказал. Просто ушел. Я не очень привлекательная, да? Для мужчин.

Отличный вывод! В духе самобичевания.

— Для мужчины, — поправила я ее. — Ты ведь говоришь про одного. Быть может, тебе всего лишь нужно побеседовать с ним открыто наедине? Задай ему свой вопрос. И выслушай ответ.

— Он рассердится и уйдет.

— Попроси о диалоге, и он останется.

— Я боюсь его ответа. Знаю, каким будет.

Как я и говорила, Эйлле потребуется все ее мужество.

— Нет, не знаешь. Мы не можем знать точно, что живет в мыслях иного тала. Никогда.

— Поэтому надо пойти и спросить, — закончила за меня Иска со вздохом. — Я поняла.

С тихим недовольным рыком она упала спиной на кровать и раскинула руки в стороны.

— Папа в тебя сразу влюбился и даже поцелуй попросил.

— Папе было пятнадцать, и он со мной до этого не разговаривал вообще. Идею о поцелуе ему предложил Сур. А ответственность за важные решения в паре твой папа каждый раз успешно перекладывал на меня.

Иска шмыгнула. Опухоль начала немного опадать, но покраснение все еще не сходило.

— Дядьсур замечательный! Только ты сейчас скажешь, что Арга с ним намучилась…

— Еще как скажу!

Она засмеялась, и это живительным бальзамом легло на мой уной.

— А если я права? — вновь погрустнела моя девочка – к счастью, уже спокойно, без надрыва.

— Значит, ты просто встретишь кого-то другого.

— Я в космопорту перед отлетом позволила одному парню себя обнять. Ну, чтоб этот видел…

Этот? Эолуум! Воистину Террористку вырастили! Все наивные ухищрения, которые можно было только придумать, она придумала и пустила в ход!

Прода от 16.09.2021, 15:06

Иска протяжно обиженно вздохнула.

— Не помогло.

Ох, богиня, помоги мне, конечно не помогло! Он же взрослый мужчина, нейроморф, к тому же, а не инфантильный юнец. Хотя, наверное, насчет того, что не инфантильный, я погорячилась.

— Мам, — Иска потянулась и поковыряла указательным пальцем мой скафандр на талии. — А как земных мужчин соблазнять, чтоб наверняка?

Я мягко улыбнулась и пожала плечами.

— Никак, малыш. Люди говорят «насильно мил не будешь».

Она насупилась.

— Но можно же хотя бы повысить шансы, заметной стать.

— Ты и так заметная. Уж для него точно.

Иска еще немного поразмышляла и, наконец, нашла нужные мысли, вернув уной в реальность.

— Проблема в том, что он нянчился со мной с детства, плюс отвечал за мое здоровье. Я для него всегда младше, всегда ребенок. Переломить это мышление может только он сам, если захочет, а он, кажется, не хочет. Еще родственные связи. Я – дочь его друга, которого он знает почти всю свою жизнь, которого очень любит. И тебя любит сильно. Да и в целом, возможно, я не в его вкусе, как девушка. — Она рассеянно посмотрела мне в глаза. — Я умею мыслить здраво. Я ж все-таки нейроморф.

— Я думаю, тебе пора все выяснить напрямую.

— Да.

Иска потерла нос и поднялась с кровати.

— Сейчас? — удивилась я.

— Да. А че тянуть? Мучиться только. Все равно ничерта он про эти тарелки не выяснит сегодня. У меня нервные сети корабля есть на анализ, у папы талант прыгуна, и все наши умозаключения – что имеем дело с экспериментаторами из теории Уома. Я люблю Тима, но у него нет наших ресурсов. К тому же он рассеян в последнее время.

Птичка надменно фыркнула и направилась к выходу, оставив меня наедине с мыслью, что я вырастила самоуверенную нахалку. Вот, действительно, и ресурсов у него нет, и почему-то рассеян в последнее время. Какой возмутительный Тимур!

Не дочь, а террористка.

— Умоюсь только, — прошептала она, прежде чем скрылась за дверью.

Глава пятая

Глеб

Селене права. Торчать в рубке, дабы пялиться на голограмму, не имея ни единой мысли в голове, – занятие бестолковое. Пока метеоусловия не позволяют продолжить исследование обнаруженных поселений, стоит просто расслабиться и отдохнуть. День выдался не из простых.

Я свернул в жилой отсек и краем глаза зацепил едва уловимое движение впереди: дверь одной из кают бесшумно закрылась, зажав кончик черных блестящих волос. Я недоуменно поднял брови. С каких это пор Террористка от меня прятаться начала? Да еще так быстро и нелепо, что автоматику у двери отключила и не дала сработать системе безопасности. Она всерьез надеется, что эту кисточку черную можно не заметить?

Ну, ладно. Допустим, не замечу.

Я зашел в нашу с иррой каюту, включил визор и с еще большим недоумением понаблюдал, как мимо всевидящего ока камеры крадется моя дочь. Вопросов образовалась много. Я обернулся в поисках вероятного ответчика, но Селене, должно быть, отправилась на кухню, как и планировала.

— Черт, — пробормотал я беззвучно, подождал, пока великий шпион завершит свой маневр, и отправился следом.

Папа же обязан знать, что такое внезапно таинственное затеял его ребенок! Азарт.

Итак, для начала мы прокрались мимо блока питания, потом через зимний сад добрались до склада, а на складе нас ждал… Нимаев. Когда Тим обернулся и хмуро взглянул на Иску, все мое былое веселье мгновенно улетучилось. Раскрывать свое присутствие я передумал, наоборот, надежнее спрятался между рядами с капсулами, выбрав точку обзора получше.

— Спасибо, что пришел, — голос Птички звучал взволнованно и печально.

— Да. — Нимаев заметно напрягся и сделал небольшой шаг назад.

Я скрипнул зубами. Да, откуда ж в нем это дурное отношение к ребенку?! Он же ее обожаемый Тимочка, любимый дядя!

— Я тебя люблю!

Ну, вот! Я ж говорю.

— Я люблю тебя, — повторила Иска на выдохе.

Меня немного смутило, как это прозвучало, но гавеный медик возмутил больше! Вместо того, чтобы обнять ребенка и сказать, что тоже ее любит и успокоить – не просто же так она именно его о поддержке попросила – он зачем-то превратился в живое изваяние, в статую великого самого себя. Совсем что ли…

Стоп. В смысле «я люблю тебя»?

— Это не взаимно, да? — продолжила моя малышка, погрузив меня в какое-то странное, дикое оцепенение.

— Нет, — холодно отчеканил Нимаев.

Опять Сур какой-то розыгрыш придумал? Я беззвучно фыркнул. Ну, точно ж розыгрыш. Да же?

Дочь ирры Илмеры, внучка великой ирры Мефис не могла так нелепо привлечь мое внимание к своему походу сюда. Вся эта детская таинственность... Да же?

Я пристально изучал лицо Тима, и уверенность моя таяла как мороженое на солнцепеке. Я отказывался верить собственным глазам. Этот придурок смотрел куда угодно, только не на Эйллу, и стискивал зубы так, словно от этого зависела его жизнь – он мог стоять там и обманывать мою дочь, но не меня! Вспышка ярости затмила разум в мгновение. Половозрелый мужик и моя малышка?! Да через мой чертов труп!!

Прохладная ладонь легла мне на рот, а одно единственное ловкое движение остановило разрушительный бросок эй-уной. Запах Селене окутал меня, проник в ноздри, и ярость отступила. Но не возмущение.

Я обернулся к ней и всей доступной мне мимикой пояснил свою позицию относительно происходящего непотребства всего в десятке метров от нас. Жестикуляцию добавил, чтоб понятнее было!

«Какого…этот…это…на моего ребенка… Она же девочка еще совсем!»

Селене вздохнула и, поджав губы, назидательно покачала головой.

Ты что, знала?!

Она утвердительно кивнула.

«И ты что, не против?!» — Я почти вслух это возопил, но она так сурово свела брови на переносице, что я как-то одернул себя.

Мне, получается, молчать теперь?! И даже в морду дать нельзя?

«Нельзя», — Селене улыбнулась и пожала плечами.

Таким бесполезным и беспомощным я себя еще ни разу в жизни не ощущал!

— Я совсем непривлекательная, да? — между тем продолжила Птичка.

Новая вспышка ярости поглотила меня. Она его что, и упрашивать еще должна?! Да вокруг нее курсантов вьется больше, чем Сур когда-то себе мог представить поклонниц! Какой-то мужик мою девочку унижаться заставляет?! Тонкая рука обвила мою грудь, второй раз спасая Нимаева от расправы.

А мужик меж тем вместо того, чтобы додуматься наконец рассказать девушке, какая она чудесная и красивая, выдал односложное:

— Нет.

«Нет»? Что «нет»? Мозгов у него нет?! Или глаз?!

— И ты совсем не воспринимаешь меня как женщину?

— Нет.

Я в очередной раз дернулся, и опять Селене остановила мой выпад.

— Я тебе мешаю жить? — совсем тоскливо проговорила Птичка.

— Нет, — это прозвучало мягче и как-то...бережнее что ли. Наконец-то соображать начал, козел флегматичный!

Иска вдруг сорвалась с места, в прыжке преодолела расстояние между собой и Тимом и припала к его губам в отчаянном поцелуе.

Я безуспешно дернулся.

Моя маленькая девочка, моя смешливая бунтарка целовала этого остолопа так самозабвенно, словно это был ее единственный шанс, а этот вместо того, чтобы отстранить ее, обмяк. Я растерялся. Никогда еще не видел Тима настолько беспомощным и больным. С поднятыми руками – кажется, коснуться Иски для него было смерти подобно – он отвечал на поцелуй со всей страстью.

— Эйлла, — услышал я надрывный болезненный шепот.

Я обернулся к Селене. О том, что Тимур знает истинное имя нашей дочери, она тоже слышала впервые. Потрясающе!

Иска взяла его руки и опустила на свою талию, а этот… Этот послушно оставил их там и даже начал спускать ниже…

Ну, все!! Хватит! Может, я и не в состоянии вывернуться из хватки ирры, но гавкнуть-то могу.

Рев получился впечатляющий. Тимур от Иски сразу отпрыгнул. Селене сказала на неправильном русском «какой ты все-таки нехороший человек, Глеб» и отпустила меня.

— Значит, так, — приступил я к своим прямым обязанностям, покинув укрытие. — Иска, остаешься с ма…

— Папа!! — взвилась Эйлла. Думаю, я ее не на шутку расстроил и рассердил.

Ничего, переживет.

— Остаешься с мамой, — продолжил я с напором, — Нимаев, за мной!

Тим обреченно прикрыл глаза и тихо согласился:

— Есть, капитан.

Я развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел к выходу. «Есть, капитан»? Тоже мне, печальный, непонятый друзьями Ромео.

Прода от 17.09.2021, 13:18

Путь наш лежал в каюту – выяснять отношения там, где нас можно было легко услышать, я не собирался. За Иской же дело не станет, а Селене, судя по всему, ей позволяет вообще все! Вот же…

Я безмолвно рвал и метал до самого порога. Тим все это время бесшумно следовал за мной – порой приходилось оборачиваться, чтоб убедиться, что он никуда не пропал. И каждый раз, глядя на смиренно опущенную голову и поникшие плечи, я чувствовал очередной прилив ярости. Что он мне изображает?!

Прям так и спросил, стоило нам оказаться наедине. Я стоял посреди гостиной и смотрел, как за его спиной медленно закрывается дверь. Тим вздрогнул, но не ответил, даже взгляд на меня не поднял. Мне до одурения захотелось просто подойти и вмазать по его смазливой роже!

— Я тебе дочь доверил, — процедил я сквозь зубы.

И никакой реакции! Стоит истукан, не шевелится.

— Давно ты на девочек засматриваться начал? — Я вышел из себя окончательно.

Объясни хоть что-то, чертов кретин!

Тим только выдохнул шумно, но рта не открыл и головы не поднял. Я в два прыжка преодолел разделяющее нас расстояние, замахнулся и…увел удар в пустоту. Развернулся, с силой толкнул Нимаева к стене, не без удовольствия отметив, что он врезался в нее спиной.

— Черт тебя дери! Скажи что-нибудь!!

Тим с трудом приподнял голову. Я увидел его глаза и просто сдулся. Там ничего, кроме обреченности и боли, не читалось. Мне вновь захотелось его ударить, только на этот раз, чтоб в чувство привести.

— Ну?!

Не помогло. Бестолковый взгляд, и поза тряпичной куклы.

— Давно вы вместе? — Я осознал, что разговорить помогут не пустые эмоциональные вопросы, а банальный допрос.

Так и вышло. Тим облизал пересохшие губы и с трудом едва слышно выдавил:

— Мы не вместе.

— А что, спишь с ней время от времени? — Да, я зол! Имею право!

Тим задохнулся:

— Я не… Мы не… Не-нет, — он затряс головой.

Я сощурился. Ладно, хороший ответ. Сталь в груди смягчилась, уной больше не пожирало пламя негодования.

— Это давно между вами?

Тим сначала выдал нечто невнятно-отрицательное, потом вроде одумался и неуверенно кивнул.

Реакция мне по душе не пришлась.

— Ты хотя бы дождался ее зрелости?

Он сверкнул на меня перепуганным, оскорбленным взглядом.

— Да. — Прозвучало живее, чем все его предыдущие ответы.

— Имя ее когда спросил? И зачем?

— Я н… — Тим осекся и растерянно уставился на меня.

Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга: я пристально, он – озадаченно. Потом он вдруг выпрямился, оттолкнулся от стены и решительно расправил плечи.

— Я… Я не скажу.

Что?!

— Да нет уж, говори!

Тим сглотнул, сцепил руки за спиной и твердо отчеканил:

— Нет.

— Нет?

Бессмертный что ли?!

— Нет. И… И драться с тобой я не буду, — чуть менее уверенно добавил он. — Хочешь, бей.

Воистину, бессмертный!

Я стиснул зубы и ступил к нему ближе.

— Совсем мозги растерял?

— Да.

Значит, как целоваться с девочкой, так он сопля покорная, а, как причину выяснить хочу, так он весь из себя мужик? Я нахмурился, вглядываясь в наглую рожу человека, которого всю жизнь считал другом. С чего бы такая таинственность?

Ответ крутился в сознании, но я отчаянно не хотел признавать реальность. Давай, Глеб, ты же прыгун, ты капитан, ты все видел лично – это не вопрос отцовства, это вопрос твоего профессионализма. Ты руководишь этим экипажем. Я вздохнул и отступил.

— Она сама тебе имя сказала, первая, — вопросительную интонацию добавлять не стал.

— Нет, — отчеканил Тим. В глазах его вспыхнул и потух страх.

Я усмехнулся.

— Паршиво врешь.

Так значит, честь Эйллы для него важнее собственной, важнее дружбы со мной. Это мне нравится.

— Ты ее любишь так, как этого хочет она?

Тим дернулся, словно я его по лицу ударил. От былой позы расстрельного гордеца не осталось следа. Он взволнованно засопел, на скулах заходили желваки, а во взгляде появилась детская беспомощность.

— Это простой вопрос, — добавил я. — И тебе лучше ответить на него максимально честно.

Понадобилось не меньше минуты, прежде чем Тим нетвердым голосом, срывающимся на хрип, проговорил:

— Люблю. Очень люблю.

Он не врал. Это все, что мне было нужно. Я разблокировал дверь и направился в комнату.

— Еще раз ее обидишь, убью. — Оглядываться не стал. Интересно, у моей ирры найдется что-нибудь от нервов? Какая-нибудь практика уной.

— Ес…

— Скажешь сейчас «есть, капитан», тоже убью. И не вздумай с ней спать!!

Смиренное «понял» до меня донеслось, когда я, предвкушая блаженство, падал на кровать лицом вниз. Вот не могла она выбрать дурака-курсанта, да? Я бы ему мозги чайной ложкой колупал, жизни учил… Не-э-эт, надо все усложнить.

Глава шестая

Илмера Селене

Прода от 22.09.2021, 16:40

Отдохнуть толком перед новым спуском не вышло. Глеб до такой степени разнервничался, что я потратила полночи только на то, чтобы его усыпить. Лежал, уткнувшись носом в матрас, и возмущенно бухтел, какая я плохая, что не рассказала ему ничего про дочь, про Тима и вообще:

«Ей рано отношения строить!»

Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы не устроить недовольному капитану подзатыльник вместо расслабляющего массажа.

«Она зрелая девушка, и у нее есть физические и эмоциональные потребности». — Я оседлала его крепкий очаровательный зад и принялась разминать поясницу.

Глеб блаженно застонал, но после опять перешел к бульканью:

«Нет у нее никаких физических и эмоциональных потребностей. Она ребенок еще».

Я не выдержала и таки треснула его раскрытой ладонью, правда не по голове, а по ягодице – получилось звонко. Чистокровный недовольно гукнул.

«Твоя дочь выбрала этого мужчину – смирись!»

— Вот с этим мириться?! — свирепо прошипел мне в ухо Иммэдар, сверля убийственным взглядом Тима, на которого едва ли не верхом запрыгнула счастливая Эйлла.

Она как раз закончила спускать прыгун к точке высадки модуля и выбросила зонды в океан, когда в рубку вошел нейроморф ее девичьих грез. Тим только охнуть успел и подхватить Иску, чтоб не упала.

— Потом, — едва слышно прошептал он ей и бережно, но твердо отстранил от себя, с опаской поглядывая в сторону Глеба.

— Гха! — сказал Сур из своей сферы и захохотал.

— Тактичность – не твое, да? — пробубнила Арга.

Я подхватила недовольно сопящего Глеба под руку и повела на выход. К счастью, он не сопротивлялся – капитан в сознании моего чистокровного все же преобладал над разъяренным отцом, дочь которого собирался увести из-под его опеки другой мужчина.

— Ты не доверяешь Йер? — прошептала я, когда мы оказались вне зоны слышимости.

Иммэдар сверкнул на меня возмущенным взглядом.

— Если бы доверял, — продолжила я, стараясь не сбавлять темп, — то не ставил бы под сомнение ее выбор.

Глеб сердито выдохнул:

— Я не ставлю под сомнение ее выбор. Я ставлю под сомнение ее зрелость. И хватит мной манипулировать, женщина! — Он освободил руку и обнял меня за талию. — С тебя еще супружеский долг за эту ночь.

Я растерялась. Не то, чтобы мне не понравилась формулировка последней фразы, но:

— Раньше ты как-то изящнее подходил к вопросам секса.

— Я стал старше и суровее, — Глеб звонко чмокнул меня в висок.

Весь такой стремительный и сосредоточенный со смешливыми морщинками в уголках глаз менять гнев на милость за доли секунды он умел, как никто.

Арга появилась в кабине пилота модуля, когда мы с Иммедаром заняли пассажирские места. Она деловито прошла между нами, с размаху запрыгнула в свое кресло, пристегнулась и включила питание. Рабочая сфера фиолетовой дымкой накрыла ее.

— Ручная проверка готовности систем. — Равнодушную фразу она сопровождала быстрыми движениями пальцев, фиксирующих сводку данных.

— Готовность подтверждена, — вторила ей Иска. — Старт разрешаю. Ворота разблокированы.

— Принято.

Арга увеличила прозрачность экранирующего покрытия до приемлемых восьмидесяти процентов. Мягкий двойной щелчок оповестил пилота об успешном открытии замков опорного крана. Модуль плавно нырнул вниз и, повинуясь умелым тонким рукам, вылетел через открытый в днище прыгуна люк. Встречный ветер тряхнул машину, но Арга легко стабилизировала высоту и направление.

— Начинаю снижение, — предупредила она.

Я перевела взгляд со сферы пилота на переливающуюся искрами поверхностьокеана далеко внизу. Второй обнаруженный нами полис, как и первый, располагался неглубоко под водой в десяти километрах от побережья. Там уже работали зонды.

— Внимание, база, вижу движение на маршруте, — оповестила Арга. — Начинаю корректировку вертикальной скорости и курса.

— Это один из зафиксированных нами биологических видов, — прозвучал в эфире голос Тима. — По строению они близки Земным рукокрылым, предположительно живут стаями до ста особей, ежедневно в поисках пищи совершают массовые перелеты на небольшие расстояния…

— Короче, — не выдержал Сур, — Травинка моя, профессор имеет в виду, что эта хрень цельным пятном будет лететь, куда летит, и не свернет.

— Поняла, — кивнула Травинка.

Путь к точке занял чуть больше времени, чем прогнозировалось. На месте, перед погружением, Арга заставила Глеба пройти инструктаж, чем он, естественно, остался недоволен. Меня она, к слову, тоже проверила.

— Все я помню, — бубнил чистокровный у меня в ушах, пока мы плыли вниз. — И вчерашние приключения повторять вообще не собирался.

— Ко мне вопросы были те же, — тихо рассмеялась я.

Глеб фыркнул:

— У меня на корабле бунт? Все делают, что им вздумается?

Я сбавила скорость и, обогнув зонд, поплыла по одной из улиц прямиком к центральной площади с фонтанами. Там располагалась полноценная скульптурная группа, и мне хотелось осмотреть в первую очередь именно ее.

— У тебя на корабле команда, которая тебя очень любит. И всегда берет с тебя пример.

Иммэдар тихо хмыкнул.

— Ты три раза сказала «тебя». — В его голосе отчетливо слышалась улыбка.

— Да? — я притворно удивилась, отмахиваясь от стаек крошечных разноцветных то ли водорослей, то ли животных – идентифицировать их Тим не стал, оставил это исследовательским группам. — Надо же, сколько «тебя»…

— Ты же любишь, когда меня много, — рассеянно парировал Глеб.

Я снова рассмеялась.

— Звучит, как предложение.

Честно говоря, мы оба вели диалог на автомате, не слишком вникая в смысл собственных реплик. Так повелось, что и мне, и моему землянину каким-то удивительным образом это помогало сосредотачиваться на основной задаче.

— Не предложение, — Глеб поравнялся со мной и придержал за плечо, — обещание.

Я обернулась и пригляделась к зданию, на которое он указал. Основание второго этажа, прямо над карнизным поясом, украшал замысловатый горельеф в виде целой эскадры парусных кораблей. Суда в шахматном порядке выстроились по периметру дома, их борта щетинились многочисленными веслами, а над мачтами сияли созвездия. Крыша не сохранилась, верхняя часть стен второго этажа частично обвалились вместе с аттиком.

— Обожаю твои обещания… — по-русски пробормотала я и свернула к необычному зданию. — И тебя вместе с ними.

Глеб лукаво прищурился.

— Шикарный мужчина?

— Скромный! — внезапно ворвался в наш милый диалог Сур.

Я засмеялась:

— Потрясающий мужчина! Самый лучший…

Аттик украшали надписи. Я подплыла к ним ближе и вчиталась в сохранившиеся отрывки.

— Изучай, я сниму, — скомандовал мой самый лучший и единственный мужчина.

Не отрывая взор от камня, я жестом показала согласие и заодно благодарность.

Прода от 28.09.2021, 22:19

— Мам, только вслух, ладно? — попросила Иска.

Вслух, так вслух. Я кивнула.

— Великому первооткрывателю, сыну звезд, вождю народа… — я запнулась, вглядываясь в поврежденный текст, — или народов. Имя где-то в обломках надо искать. Сыну… Нет. Потомку звездолицего? Светлолицего… Нет. Не пойму. Потомку первого вождя, пришедшего со звездных полей.

— Квартиру царя нашли, — флегматично прокомментировал Сур. — Очень интересно, очень! Полетели дальше, а?

Как будто я сорвусь с места и брошу столь невероятное открытие! Я фыркнула.

— Илмера!

А вот так брошу! Голос Глеба прозвучал взволнованно.

— Внутрь. Плыви через крышу внутрь, — подсказал вдогонку он.

Я включила двигатель и перемахнула через стену в секунду.

— Что?!

— Давай изымем! — Иммедар стоял на уцелевшем выступе каменной плиты, служившей когда-то частью перекрытия второго этажа, и указывал на черный цельный брусок с округлыми краями размером с мою ладонь. Брусок лежал на перевернутой резной чаше и почти не отражал свет.

Я подплыла ближе.

— Под мою ответственность, а? — Глеб смотрел на меня с надеждой. — Давай. С соблюдением протокола. Иска просветит безделушку вдоль и поперек.

— Мы не знаеам происхождение материла. А если он опасность представляет?

Иммедар повел плечом, словно обо всем уже подумал:

— Пожертвуем под проверку модуль и пару манипуляторов. Покинем систему.

— А если это просто камень?

Глеб усмехнулся.

— Тогда моя интуиция меня подвела, и мы просто потратим зря время.

Фраза про интуицию вызвала мгновенную реакцию. Сур выдал восторженное восклицание, Иска одновременно с ним отрапортовала «К2 готов», а я поняла, что согласие мое нужно было не капитану, просто муж не хотел принимать решение, которое касалось непосредственно дочери, без участия жены.

Я кивнула:

— Поддерживаю.

— Задача ясна, — откликнулась Арга. — Приступаю к реализации…

На съемку, опись, фиксирование прав и изъятие объекта мы потратили чуть больше семи часов. Транспортировка тоже заняла время. В итоге, когда мы вышли в открытый космос и достигли расчетных координат, дело шло к ужину, вот только есть никто не хотел.

Сур нервно постукивал подошвой ботинка по подиуму своей сферы и последовательно заносил в память корабля варианты экстренной эвакуации из точки. Арга с Тимом готовили модуль к удаленному сканированию бруска. Глеб не без моей помощи составлял подробный отчет. Иска в слиянии с нервной системой прыгуна переводила схемы эвакуации Сура в условные рефлексы. Принять решение К2 должен был без участия Эйллы – так безопаснее.

Тактику условно удаленного взаимодействия дочери с кораблем в экстренных ситуациях мы с Глебом разработали сразу после первого прыжка. Конечно, Иска успешно прошла все проверки, отлично для зеленого новичка справилась с заданиями, но и я, и Иммэдар независимо друг от друга заметили, что каждое погружение Эйллы сопровождалось стрессом. Само ощущение себя машиной заметно угнетало ее, а о состоянии психики после предельных нагрузок и говорить нечего.

Ее сфера, снабженная сканшлемом, в моменты подключения давала алое свечение. Я с тревогой покосилась на Глеба, получила ответный, полный спокойствия и уверенности, взгляд, и тоже выдохнула. Быть энэ – не самая простая задача во Вселенной. Порой мне откровенно не хватало выдержки Иммэдара. Иске повезло с ана, а мне – с мужем.

— Все готово, капитан, — голос Арги тоже звучал немного обеспокоено, хоть она и старалась это скрыть.

— Хорошо, — Глеб и здесь поделился спокойствием. — Тимур, возвращайся в рубку. Ты отвечаешь за безопасность Искры.

— Есть, капитан!

— Арга, в лабораторию. При перегрузках без участия Оператора Сознания могут выскакивать ошибки. Твоя задача минимизировать любую потерю.

— Есть, капитан.

— Ждем ответа Йер.

Я вновь взглянула на нашего Оператора Сознания. Какое громкое название, и какой беззащитный хрупкий организм! Словно почувствовав мои эмоции, Иска пошевелилась в коконе алого марева.

Сур шумно выдохнул:

— Я закончил! Готов к пилотированию.

Глеб собрал перед собой панели связи с модулем, линейки показателей манипуляторов и зондов, видео с камер, установленных Аргой внутри исследовательского аппарата и приступил к реализации опасного плана.

— Искра, запрашиваю разрешение на запуск рабочего модуля «Дэйле».

— Запуск разрешаю, — синтетическим девичьим голосом отозвался корабль через общие динамики.

— Мансур, начинай.

— Есть, капитан!

Я заполнила центральное поле своей сферы теми же окнами, что и Иммэдар, плюс добавила показатели состояния Эйллы. А Тим сейчас и вовсе явится, и без слов всю свою рабочую поверхность целиком посвятит Искре.

— Кран, — начал вслух отчитываться по каждому этапу Сур. — Прошел люк. Держу курс…

Тимур фактически вбежал в рубку. Первое, что он сделал, окинул оценивающим взглядом сферу Эйллы, и в восторге от незавершенного процесса погружения не остался, а дальше оправдал мои ожидания. Буквально через минуту рабочее место бортового медика напоминало алтарь, посвященный Иске и совсем немного кораблю.

— Готово! — Сур вывел модуль в заданную точку, зафиксировал положение и переключился на камеры в грузовом отсеке.

— Оператор, расчетное время окончания погружения? — уточнил Глеб.

Машина ответила слегка рассеянно и не по уставу:

— Да все уж. Иду.

Регламентированными формулировками Эйлла жертвовала в первую очередь, если начинала утомляться. Я находила это разумным, руководство космофлота – нет.

Глава седьмая

Глеб

Впрочем, космофлот и от психологической характеристики Сура в восторге не был, но пусть засунут свое мнение в…

— Капитан, можем начинать. Оператор закончил погружение, — отвлек меня от раздражающих измышлений Тим.

Я поставил отметку в бортовом журнале и активировал манипуляторы.

— Приступаю к сканированию. Арга, ты готова?

— Да, капитан.

Для верности я глубоко вдохнул, выдохнул и начал операцию по избавлению миссии прыгуна от балласта в виде научно-исследовательского модуля. Все равно у меня на борту их еще два. Космофлот даже не заметит пропажу. Какой у меня юмор, а! Селене голову открутит, какой юмор.

Первый этап сканирования показал высокую температуру плавления, минимальный коэффициент линейного расширения, впечатляющие упругость и прочностные свойства. На втором этапе стало понятно, что мы имеем дело со структурным объектом, причем отдельные его части по составу сплава отличались по характеристикам в ту или иную сторону. Легированием достигалось повышение пластичности и жаропрочности внутренних, скрытых под оболочкой, элементов. Чужая, незнакомая техника – вот что мы с командой вытащили на свет.

И как тут не вспомнить теорию эомелии Уома? Аж, волосы на затылке дыбом встали.

Я сощурился, вглядываясь в цифры. А чем черт не шутит? Я готов потерять модуль? Готов. Террористку обезопасил? Обезопасил. Рискнем! Прыгун я или тварь дрожащая?

Манипуляторы без труда откликнулись на мои движения. Искусственные пальцы коснулись гладкой черной поверхности, перевернули брусок и легонько надавили на элемент, на сканах подозрительно напоминающий обычную кнопку активации. Беззвучно, ослепитекльной вспышкой развернулась голограмма, заняв все пространство грузового отсека.

— Да, ладно! — прошипел Сур.

Никакой опасности объект не представлял. Банальная звездная карта. И раса, которая ей пользовалась, воспринимала мир через тот же зрительный аппарат, что и мы. Какова вероятность?

— Капитан, возращаем модуль? — спросила Иска.

Я отрицательно покачал головой.

— Пока нет. Сначала сканирование на опасные излучения, биологические яды. Потом контрольные тесты взаимодействия распечатанных живых клеток с голограммой и сплавом. А вот дальше – да, возвращаем.

— Маньяк, — прокомментировал Сур, потом добавил. — Не в отчет.

Тим не согласился:

— Нет, он прав. Безопасность команды и корабля – прежде всего. Одно дело наблюдать объект в океане без физического воздействия, другое – извлечь его и активировать.

Сур беззлобно фыркнул:

— Подхалим. И это в отчет.

Прода от 08.10.2021, 00:58

Тим на колкость никак не отреагировал, зато спустя семь часов отреагировала Арга, когда Мансур имел неосторожность фразу повторить.

— Дорогой муж, — проворковала она, не отвлекаясь от сканирования ранее неизвестных нашим двум цивилизациям галактический нитей, — твои бесценные комментарии помогут тебе иметь в начальниках только одного человека – Глеба. Никакой другой капитан не захочет связывать свою жизнь с непроходящей головной болью.

Голограмма инопланетного атласа поглотила все свободное пространство рубки. Система реагировала на движения рук и зрачков подобно нашей технике, так что решение развернуть карты прямо здесь, в сердце корабля, было принято единогласно. Мы установили три сканера – все, что имелись на борту. В шесть рук Арга, Тим и Иска разворачивали каждый свое направление и вносили данные в память корабля. Селене и Сур работали операторами. Я стоял у центральной консоли и следил за показателями носителя, готовый в любое мгновение остановить загрузку.

— Я могла бы одна в роли К2 сделать все это быстрее, — не выдержала Эйлла.

Я дочь понимал. Дело, действительно, получилось нудным, зато безопасным. Хотел было отшутиться, сказать что-нибудь ласковое ребенку, но Нимаев со своей грубостью влез первый:

— Нет!

Пришлось медленно вдохнуть и выдохнуть. Селене, наверняка, сейчас в мою сторону посмотрела. Я покосился на ее сферу и не прогадал, поймал озабоченный взгляд ласковых черных глаз. Почему ее сильнее беспокоит моя реакция, нежели эти отношения?

— То есть я хотел сказать, — внезапно проговорил тихо Тим, — это не безопасно. Хочешь, я за тебя сделаю? А ты отдохни…

Я к нему обернулся. Все обернулись. Сур аж из сферы голову высунул, и, само собой, от очередной колкости не удержался:

— Ты с ней по-человечески разговаривать умеешь?! — удивление звучало фальшиво, но от этого еще более комично.

— Умею, — серьезно ответил Тим, игнорируя всеобщее внимание.

— Ребят! Ребят! — восклицание Арги прозвучало одновременно и восторженно, и тревожно, — Глеб!

Она разволновалась и перешла на бессвязную смесь тала с русским.

— Оно…оно прямо…танмала…нэ… Ийдэ!

— Я тут, малыш! — Сур буквально вывалился из сферы. Прыти, с которой он понесся на зов, позавидовал бы любой тренированный офицер. И героизму тоже. Подлетел, обнял, затолкал себе за спину – все, рыцарь готов к обороне беззащитной дамы.

— Мансур! — возмутилась Арга внезапной чрезмерной заботе.

Я с улыбкой приблизился к сканеру, над которым она разворачивала очередное скопление, и вгляделся в спиральную галактику с тремя рукавами, подсвеченную уникальной меткой. Тим с Иской последовали моему примеру.

— Верификацию ее сканов делаю я, — Селене не стала покидать рабочее место. У нее была своя реакция на «танмала нэ» Арги. — Диаметр галактики больше семнадцати килопарсек. Расположена на расстоянии тридцати мегапарсек от самой удаленной из известных тала галактик. Я скажу, когда можно масштабировать. И-и-и… — Она потянула гласную буквально пару секунд. — Давай!

Поскольку Аргу обезвредили, увеличил изображение я. Новые метки, уже над одиночными звездами сразу в двух рукавах появились, естественно не сразу, пришлось дождаться очередного «давай». Поскольку системный язык не совпадал ни с одним из наших, настоящих или прошлых, расшифровывать их приходилось путем банального сравнения уже известных объектов из базы корабля с теми, что хранил инопланетный атлас – у Селене это получалось быстро.

— Это ж сферы Дайсона, — прокомментировал Сур. — И они разбросаны по галактике.

Я увеличил один из объектов, напоминающий полупрозрачный мыльный пузырь со звездой в центре. Цивилизация, потребляющая такое количество энергии, ушла далеко от союза Земли и Тала. Я вздохнул и после очередной команды Селене перешел к меткам иного цвета. Не знаю, почему не удивился, обнаружив две искусственные планеты и порядка двадцати огромных станций, разбросанных по галактике. Думаю, я испытал что-то похожее на удовлетворение. То самое чутье, сделавшее меня прыгуном на окраины, как будто сыто урчало, поглощая все новую и новую информацию.

Иска прижалась щекой к моему плечу. Я рассеянно взглянул на нее, краем сознания отметил, что она украдкой указательным пальцем придерживает мизинец Тима, и вернулся к исследованию.

— Капитан? — вопрос озвучил Сур, но решения ждали все.

В голове привычно будто пустота образовалась, и в этой пустоте стали вспыхивать маячками все подходящие удобные точки входа. Одновременно с этими вспышками появилось неприятное жжение в затылке, прямо под черепом – нужно изучить новые карты. Ощущение неудовлетворенности захлестнуло. Я кивнул.

— Прыгаем.

Дочь сказала что-то вроде жизнерадостного «ксс».

— Но сначала закончим со сканированием, — убил я общий восторг, в том числе и свой. Это ж работы часов на пять, плюс проверка систем перед прыжком…короче говоря, вырезать бы все эти нудные моменты из жизни. Как в кинематографе, раз, и уже новый кадр, и по диалогу и обстановке, которая тебя окружила в зрительном зале, ты понимаешь, что вот за секунду минуло эти пять часов.

Я чуть размял плечи, укладывая их удобнее на спинку своей сферы, и пошевелил головой – свобода движений сохранялась, шлем не мешал, на виски и затылок не давил.

— Капитан, полная готовность систем, — проговорил корабль голосом Иски. — Разрешение на старт от экипажа получено. Эуйттэ настроен на итоговую точку выхода.

Вот! Вот такая реплика идеально бы подошла! Я усмехнулся. Пива вдруг захотелось, обнять Селене и обсудить, какую чушь снимают киношники на Земле. Секундное желание подняло настроение сразу градусов на десять, одарило адреналиновым азартом и расслабило.

— Тогда поехали, девочки, — с улыбкой от уха до уха, которая никак не желала сходить с лица, я провел по ползунку двигателя вверх.

Эуйттэ откликнулся мягкими низкочастотными волнами, накатывающими на уши подобно прибою. Под левой ладонью светилась панель навигатора. Я на мгновение прикрыл глаза, глубоко вдохнул, медленно выдохнул и продавил ползунок. Эуйттэ сложил пространство и, подчиняясь моим ментальным командам, вынырнул в первой безопасной точке. Четыре секунды на дрейф и на выбор, и прыгун вновь ушел в искривленное пространствовремя. Второй промежуток, подчиняясь ноющему чутью в затылке, я сделал чуть длиннее. Эуйттэ недовольно заурчал.

— Терпение, — прошептал я беззвучно двигателю. — Терпение, мой друг. Мы не собираемся корпусом поцеловать какой-нибудь метеорит.

Эуйттэ, конечно, человеческую речь понимал не лучше, чем мой мотоцикл, но клянусь, чем нежнее ты с прибором, тем безотказнее он работает! Это как с женщиной.

Кровь прониклась сладким предвкушением – зеленый свет капитана прыгуна. Я продавил ползунок и преодолел очередную нору.

Глава восьмая

Илмера Селене

Сколько бы ни бились исследователи на Тала, но воспроизвести модель мышления рожденного с талантом прыгуна так до сих пор и не смогли. У кораблей просчитывать точки выхода без ошибок не получалось. Предсказания составлялись неточные и требовали огромного количества информации. Прыгнуть в пустоту мог только живой тала или, как в нашем случае, живой чистокровный человек. Запись биоэлектрической активности мозга Глеба светлейшие умы потом будут изучать особенно пристально. Прыгуны на дальние дистанции всегда ценнее, опытные могут совершать до семи прыжков за сессию, прежде чем им потребуются месяцы на восстановление, и рождаются они редко. Последний бесследно растворился в глубинах космоса вместе с кораблем и экипажем еще до моей стажировки в Солнечной Долине.

Низкочастотный гул в ушах сменялся мгновениями затишья во время прыжка и вновь возобновлялся. Иммэдар вел нас через Вселенную к затерянной цивилизации легко и непринужденно, словно профессиональный серфер, седлающий волны одну за другой. Но как бы изящно не выглядела его работа, я знала, чем она закончится, и с печальным смирением ждала результат.

Нырнув в пятый и последний раз, Глеб остановился. Итоговая точка выхода оказалась чуть смещена по сравнению с запланированной – мертвое черное нечто, смахивающее на обглоданный скелет инопланетного корабля, послужило тому причиной. Развороченный, местами округлый, он дрейфовал. Пустое, выжженное нутро просвечивало насквозь. Лишь каркас подсказывал, что когда-то там были палубы, секции, шлюзы.

Мой чистокровный капитан свернул сферу, предоставив пилоту полный контроль над кораблем, и обессиленный сполз на пол. Его рабочее место было оснащено необходимым минимумом для отдыха после прыжков, но он предпочитал вытягиваться на полу, закрывать глаза и с блаженной улыбкой погружать уной в состояние абсолютного покоя. Я приостановила свою сферу и направилась к Глебу. Тим уже стоял возле Искры, контролируя напрямую ее выход из погружения.

Прода от 21.10.2021, 23:12

— Не нарушай допустимую дистанцию до неустановленного объекта, — невнятно, но вполне громко скомандовал Иммедар Суру.

— Есть, капитан.

— Арга, скажи мне просто и по-русски, что видишь. — Глеб чуть пошевелился, ухватил меня за лодыжку и снова замер.

Стараясь не шевелить ногой, я присела рядом с ним на пол и принялась поглаживать вьющиеся жесткие волосы, немного отросшие за время экспедиции. Еще чуть-чуть, и они опять будут спадать на лоб, и снова станет заметен этот его непослушный локон на виске, который я так люблю. Чистокровный тихо блаженно выдохнул и повернул голову набок, подставив мне затылок для ласки. Ускорить восстановление прыгунов у тала так и не вышло. Любая попытка вмешательства в процесс приводила к сбоям в работе их уникального врожденного радара.

— Да, капитан. — Арга замолчала на мгновение, сканируя и измеряя объект удаленно. — Ну, я бы поставила ящик пива Ун-Гэ, что перед нами источник вдохновения каменщика, который вырезал инопланетную тарелку в храме. И еще ящик на то, что ничего хорошего в этой системе мы не найдем. Звезда умирает, на месте планет, отмеченных на карте жилыми, кольца мусора. Ближайшая сфера Дайсона не функционирует.

Я поджала губы в попытке сдержать смех. Чтоб теперь Ун-Гэ после упоминания его пива промолчал?

— Женщина, ты добро-то не разбазаривай! — возмутился Мансур, не отрываясь от работы. — Звезды звездами, трупы трупами, а я сколько документов заполнил и свидетельств собрал, чтоб эти три несчастных ящика на борт протащить!

Арга и бровью не повела:

— Капитан, вижу еще два скелета, их затянуло на орбиту звезды. Прошу разрешения выпустить зонды.

— Разрешаю.

Тим, меж тем, поставил стойку сферы Эйллы в вертикальное положение и осторожно снял с моей малышки шлем. Иска мягко улыбнулась нейроморфу, а после сверкнула лукаво глазами и неслышно – может, я и уловила бы, что именно, если б слух напрягла, но не все мамам стоит знать – прошептала ему что-то, отчего суровый медик покраснел, как мальчишка. Алым полыхнули его уши и щеки, даже тонкая полоска шеи, выглядывающая из-под скафандра, рассказала о смущении своего хозяина. При этом сам Тим сделал вид, что ничего не слышал. Только фокус не прокатил. Эйлла повторила, а после, не отрывая шаловливого взгляда от лица своего личного куратора, добавила еще немного слов. Тим резко выдохнул и склонил голову, его внезапно заинтересовала панель медицинского браслета на руке Террористки. Данные с него он считал минут пять назад, но там, видимо, что-то еще обнаружилось крайне важное. И чтоб моя дочь остановилась? Нет, конечно! Она подняла это самое запястье, которое Тим взялся столь пристально рассматривать, вытянула свой изящный указательный пальчик и провела им по внутренней стороне бедра медика от колена до паха. Тимур на пол спрыгнул, как ошпаренный, едва не упал.

— Выход из погружения прошел успешно! — хрипло проорал он, чем привлек всеобщее внимание. Потом спохватился, откашлялся и уже нормальным голосом добавил. — Оператор в порядке. Нарушений в работе не зафиксировано.

— Капитан, — отвлек нас всех от забавной картины Сур, — могу я полетать между станциями, ну…точнее между координатами станций, отмеченными в нашем высокоразвитом булыжнике. Что-то мне подсказывает, что только высокоразвитые координаты нам и достанутся. Или такие же развороченные трупы, как эти корабли.

— Давай, — Глеб повернул голову и взглянул на меня. К счастью, подвоха в поведении Тима он не заметил.

Я улыбнулась своему землянину:

— Может, тебе обратно в сферу? А я займусь обработкой данных.

Он отрицательно покачал головой и вновь прикрыл глаза, наслаждаясь моим массажем.

— Потом. Арга, не молчи!

— Зонды готовы к старту, капитан. Сканирую доступное пространство. Угроз, как и прежде, не обнаружено. Вижу на орбите уцелевшего газового гиганта кольцо из технического мусора. Думаю, это обломки искусственного спутника.

— Спуститься тебе ниже? — вмешался в ее отчет Сур. — Я могу. Это безопасно.

— Да, давай. Капитан, зонды запущены, пошли первые данные. Движемся в направлении центральной звезды.

— Искра, — позвал Глеб.

— Да, пап?

— Как будешь готова, начинай поиск подходящей точки для телескопа.

— Под ретрансляторы тоже считать?

Глеб запрокинул голову, подставив моим пальцам шею и подбородок.

— Нет. Это я сам.

Центральная консоль рубки включилась и начала формировать трехмерную голографическую модель скелета инопланетного корабля. В целом, общей формой объект действительно напоминал скульптуру из храма, только с нее будто шкуру содрали, а изнутри обглодали. Странно что-то подобное говорить о космическом аппарате, но с первым впечатлением не поспоришь. Возможно, все дело в структуре уцелевшего остова, он напоминал скелет огромного доисторического млекопитающего с Земли. Я помню, с каким удовольствием в школе изучала этих древних животных, потому что на Тала никого похожего не водилось.

— Капитан, подтверждаю. На орбите планеты технический мусор, — отчиталась Арга. — Разрешите собрать образцы?

— Действуй.

— Капитан, — встревожено произнес Сур.

— Что? — Глеб приподнял голову и оценивающе оглядел своего пилота, окутанного голографической дымкой, после чего внезапно начал подниматься. Услышав ответ Сура, я оценила проницательность Иммедара.

— Получаю странный сигнал. Звуковой. Довольно примитивный. Что-то вроде старой автомобильной сирены. Источник в шести световых минутах от нас.

Я придержала Глеба под спину и помогла ему забраться в сферу, после чего направилась к своему рабочему месту. Звук сигнала действительно напоминал примитивную сирену.

— Ну, если следовать логике простых выводов, то у нас просьба о помощи, — усмехнулся Глеб. — Ложись на курс. Может, и правда кто живой есть.

— А, может, и что-то живое… — после паузы добавил Иммедар устало. — Или враждебное… Илмера, возьми командование.

— Есть, капитан. — Я перевела основной функционал мостика на себя, и попыталась оценить решение лечь на курс со своей точки зрения.

Сигнал поступал с крошечной мертвой планеты, и, действительно, напоминал знакомый землянам вой пожарной или медицинской сирены. Но было одно «но». Мог ли работать принцип очевидности во владениях незнакомой цивилизации? По сути, мы летели к истерично вопящему куску камня в системе с гаснущей звездой, готовой вот-вот поглотить свои планеты, в системе, наполненной скелетами космических кораблей и раздробленными в мусор искусственными спутниками. Мысли у меня так и вились вокруг истории открытия прыгуном Земли.

— Иска, включи дополнительный защитный экран. — Лучше я перестрахуюсь, чем превращу свою семью в пепел, а корабль в могилу. Глеба я не подведу! — Сур, будь готов маневрировать. Тим, займи свое место.

— Есть, — задавать вопросы мне никто не стал.

По мере приближения мы получали больше информации о самой планете и окружающем пространстве, но унять тревогу мне эти данные не помогали. Чутье ирры буквально с ума сходило.

— Пять минут до цели, — отчитывался Сур. — Четыре...

На центральной консоли модель скелета становилась все детальнее – Арга и ее зонды знали свое дело. С каждой прожитой секундой напряжение становилось все ощутимее – буквально висело в воздухе.

— Три…

Корабль тряхнуло. Стойка сферы обволокла мое тело и голову фиксирующей противоударной пеной. Уши заложило. Перед глазами заискрил экран пилота – Сур среагировал мгновенно на удар, уведя машину из зоны поражения.

— Илмера? — окликнул меня Глеб.

— Да, я в норме! Арга, доложи о повреждениях. Сур, скачок на четыре световых часа от плоскости эклиптики галактики.

— Понял!

— Повреждений нет, — отчиталась Арга. — Экран поглотил основную мощь волны. Но я теряю зонды, один за другим!

— Мам, регистрирую необычную активность в пределах покидаемой системы. Нас преследуют!

— Вижу, — я увеличила на экране справа от себя одного из преследователей.

Малые габариты, хищная узкая морда, матовый черный оттенок обшивки, форма классической пули и впечатляющая скорость для корабля размером с мотоцикл Глеба.

— Просканируй объекты на формы жизни.

— Щас, — откликнулась моя далекая от субординации космофлота дочь.

Эолуум, я всегда буду слушать чутье ирры еще на подходе! У любой развитой формы жизни будет существовать система защиты. И чем сложнее цивилизация, тем изощреннее оборона. Сигнал предупреждал о нападении. Какова вероятность, что сердцем социума инопланетян окажется крошечная мертвая планета? Вот только она скоро сгорит в объятиях расширяющейся звезды. Этот агрессивный кусок камня нужно снять с орбиты, как и остальные артефакты.

— Тим, будь готов к экстренному погружению Йер. Глеб, нам может понадобится один скачок. Сур, сейчас нам нужно твое мастерство! Попробуй скинуть их с хвоста.

— С удовольствием!

Картина за бортом внезапно поменялась, преследователи на мгновение исчезли из поля зрения моих камер, но тут же появились, а после снова исчезли. Изнутри искусственная гравитация и давление создавали комфортные условия для экипажа, так что эффектные виражи Сура можно было отслеживать лишь по приборам.

— Они мои зонды жгут! — зашипела Арга, добавив для красок в речь русского мата. — Не дают увести!

Вторая встряска дала понять отношение противника к новой линии поведения прыгуна.

— Биологических форм жизни не вижу, — голос Иски из взволнованного превратился в сердитый.

— Ладно, — пробормотала я себе под нос. — По-плохому, значит, по-плохому. Капитан, прошу разрешения на использование боевого режима.

— Разрешаю.

Я спешно ввела личный код и запустила военный модуль.

— Сур, по команде выбирай подходящее окно, и стоп машина.

— Запросто!

Система наведения на множественные цели включила поиск в зоне поражения.

— Давай, — скомандовала я.

Прыгун совершил еще один, обманчиво схожий с предыдущими, маневр и резко замер в пространстве. Двигатели обратного хода погасили инерцию. Большая часть искусственных преследователей вошла в зону поражения. Без сожалений я активировала команду «уничтожить объекты». Зрелище превращающихся в дырявый мусор от воздействия универсальной кислоты черных инопланетных машин лично меня порадовало, была в нем своя эстетика. Однако целыми оставались еще несколько, не захваченных системой наведения.

— Сур, двигатели обратного хода на полную!

Если это просто искусственный интеллект, то, как он строит процесс преследования, если учитывать, что мы для него иной разум? До этого момента явно по принципу направления движения.

Угадала!

Система наведения захватила остатки назойливой армии, позволив мне повторить фокус с кислотой. Будь здесь военный корабль, не было бы этим черным мухам пощады ни впереди, ни позади.

— Илмера, — не обрадовала меня Арга. — к нам еще гости! Все те же.

Черт!! Я не могу носиться над галактикой, сжигая партиями инопланетные военные зонды…или модули – Эолуум знает, что у них там за начинка!

— Глеб, прости, — виновато проговорила я. — Ты готов? Один прыжок.

— Готов, — откликнулся Иммэдар.

Хорошо.

— Иска, экстренное погружение.

— Есть!

Собралась отдать команду и Тиму, но он меня опередил:

— Перевожу контроль состояния оператора на себя.

Замечательный нейроморф! Отличный зять! Люблю его!

— Илмера! — зашипел Сур.

— Вижу! — Я окружила себя изображениями с камер на обшивке прыгуна.

Партия новых черных вредителей приближалась. Выглядели они чуть иначе и габаритами превосходили своих предшественников, да и скорость показывали более внушительную. И что-то мне подсказывало, что эти будут настроены намного агрессивнее. Думаю, весь негатив, который собрал прыгун, – это просто предупреждающие удары. Что-то вроде: на раз использую слово, на два – пощечину, на три – уничтожаю.

Прода от 11.11.2021, 19:26

Убираться нужно было до того, как тупой дохлый камень скажет «три».

— Арга, — окликнула я подругу по-русски, — мы же с тобой не менее чокнутые, чем наши мужья?

Кажется, даже непроизвольно манеру речи жителей Долины воспроизвела. Что-то неуловимое во внутреннем настрое заставило это сделать.

— Возможно, — рассеянно проговорила Арга.

Я усмехнулась.

— Тогда устрой мне вещание на частоте инопланетного сигнала, и на смежных тоже. Сур, продолжай маневрировать! Глеб, по готовности Иски – прыгай.

— Есть. — Ответили мне все трое.

— Отлично, — я пустила дорожку радиочастоты, решительно выдохнула и медленно отчетливо заговорила на праязыке, осторожно формулируя фразы. — Пришло с миром судно. Просит гость доброй встречи.

Пришельцы же явно контактировали с древним народом, значит, есть вероятность, что в памяти здешних машин осталось хоть что-то о тех событиях? Верно? Я с тревогой наблюдала за реакцией преследователей. Наблюдала всего секунду, а показалось вечность.

Верно.

Глеб не позволил мне насладиться зрелищем собственного триумфа:

— Прыгаю!

— Чтоб! Я! Сдох! — проорал восторженно Сур одновременно с низкочастотным гулом эуйттэ.

Корабль поймал волну и через мгновение вынырнул в точке выхода.

— Стоп машина! — скомандовала я. — Тимур, состояние оператора и прыгуна? Арга, экстренная оценка обстановки. Глеб, голос подай.

— Я тебя люблю, — фыркнул обессиленно Иммедар.

Я неодобрительно нахмурилась, но замечание делать не стала. Смешно ему. И только Тим понял, каково это впервые в бою отвечать за такое количество жизней!

— Искра в порядке.

— Все тихо, — присоединилась к нему Арга. — Мы в безопасности…

Глава девятая

Глеб

— …после чего я принял решение о завершении экспедиции и передаче собранных образцов и данных экспертной группе космофлота. Благодарю за внимание. — Я закончил публичный отчет и с удовольствием выдохнул, глядя на ряды официальных лиц и представителей многочисленных СМИ прямо перед собой.

Одно дело докладывать руководству, даже если оно состоит сплошь из высших чинов, о действиях своего экипажа и совсем другое – знать, что тебя слушают миллиарды жителей двух планет. Холодный пот прошибал от одной только мысли. Я же о приключениях мечтал, а не о великой славе. По-крайней мере, не в первый же полет обнаружить что-то настолько значимое. Серьезно… Если бы не ощущение присутствия Селене, Иски и ребят за спиной, налажал бы точно.

— Прошу вас, — заговорил Крон, — перейдем к вопросам. Их можно также направить на официальный адрес, который появится сейчас на экранах.

Я вздохнул. Жаль, что не пресс-конференция на Земле. Там бы банально ор начался и куча неуместных вопросов, которые можно просто игнорировать. Тут же все пройдет цивилизованно, медленно и с обязательным расшаркиванием. Тонну времени, короче, потратим бесполезно.

— Эомелии Глеб, — подняла первой руку серьезная немолодая тала в гражданском, — могу ли я восхититься отвагой молодого экипажа и тем открытием, которое вы совершили?

Ну вот, пожалуйста. Я улыбнулся, сделал вежливый жест рукой и обернулся к ребятам. Каждый сдержанно повторил ответную благодарность.

— Могу ли я спросить, сколько времени ушло на восстановление организма после экстренного прыжка и сказалось ли это как-то на психическом состоянии?

Я отрицательно покачал головой.

— Нет. Никаких дополнительных осложнений не последовало. Восстановление мое продлилось три месяца.

— Точные цифры и показатели можно будет прочесть позже в обнародованных документах, — дополнил Крон. — Космофлот не намерен засекречивать данные.

— Благодарю, — кивнула тала.

— Эомелии Глеб…

Следующее расшаркивание мы развернули с молодым иммейцем в армейском мундире. В связи с важностью последних событий на Тала собирается ли экипаж Йер участвовать в исследовании открытых им обитаемых систем? Нет, не собирается. Задача прыгуна открывать новое, а не изучать открытое.

— Эомелии Глеб, как ты относишься к теории эомелии Уома? — первый действительно стоящий вопрос задала юная иммейка в платье представителя Широкого круга.

— Я поддерживаю работу эмомелии Уома. Более того, мелии Илмера по прибытии запросила право на сотрудничество с ним.

— То есть его группа получит исключительный доступ к памяти корабля?

Я улыбнулся:

— Верно.

Тут вновь вмешался Крон:

— Ознакомиться с промежуточными результатами сотрудничества желающие смогут на всех виртуальных платформах космофлота.

— Эомелии Глеб, — не успокоилась девчонка, — поддерживает ли экипаж Йер общественное движение за упразднение Первого Круга?

Что ж, настало время политических заявлений! Мы все искренне опасались, что не найдется тала, достаточно смелого, чтобы перевести конференцию в нужное русло. И почему я не удивлен, что это оказалась юная представительница Совета? Вот он, момент истины. Я тихо выдохнул, готовясь произнести заранее подготовленную речь.

Да, я всего лишь хотел словить приключений, увидеть своими глазами дальние уголки Вселенной, но Эолуум дала мне намного больше. Сначала она подарила мне бесконечную любовь своей подопечной, затем дала мне дочь, помогла собрать самый лучший экипаж и вот теперь сделала меня тем, кто способен изменить существующий порядок вещей на одной, отдельно взятой, планете – кто я такой, чтобы обманывать доверие великой богини? И неважно, что все мы давно не верим в богов, ведь суть любой веры и здесь, и на Земле – в человечности, справедливости, ценности жизни, а не в догмах, наказаниях или запугиваниях. Я люблю Эолуум такой, какой мне ее показала моя жена, и недолюбливаю того бога, которого демонстрировала мне моя мать.

— Да, абсолютно, — подтвердил я. — Год назад, как член Совета, я обратился к эомелии Мио Первородному с официальным предложением, письменную форму которого он обещал обнародовать по первому же запросу общественных представителей, реформировать устаревшую, на мой взгляд, политическую систему. Речь, само собой, идет об архаичной форме правления, у которой – я буду выражаться простым языком – на сегодняшний день существует масса костылей. К примеру, зачем членам Совета изучать документооборот и юриспруденцию, если они не могут самостоятельно заниматься оформлением законопроектов, тратя свое, несомненно бесценное, время на бесполезные ритуальные собрания, где обязаны просто общаться на посторонние темы? Совет содержит огромный штат юристов на деньги налогоплательщиков. Я перечислил все абсурдные, в моем представлении, моменты в этом обращении. И конечно, самым бесполезным я видел и вижу Первый Круг, который успел себя дискредитировать, прошу прощения, по всем фронтам. Они блокируют смелые, прогрессивные законопроекты, скрывают информацию. Убивают…

Я сделал драматическую паузу. Не знаю зачем, актер во мне, что ли, проснулся, или просто дух перевести нужно было перед кульминацией. Главное, Крон сказал не усложнять, велел мысль излагать эмоционально и просто.

— По заказу члена Первого Круга была убита великая ирра Мефис. Моя жена сейчас при поддержке космофлота и полиции занята анализом документов своей матери. Вскоре мы опубликуем доклад о причинах заказного убийства, а так же полностью весь архив ирры Мефис.

Ну вот. Я обвел взглядом лица тала перед собой. Неплохо же вышло, правда?

Мои слушатели смотрели на меня молча: кто с ликованием, кто обескуражено, а кто-то и недовольно. Да, были и такие. Представитель общественного совета поднял руку и уже без расшаркиваний прямо спросил:

— Эомелии Глеб, означает ли это заявление, что ирра Илмера будет добиваться аннулирования своего исключения из Совета?

— Да, соответствующее прошение, подкрепленное результатами расследования итэ Ани и его команды, уже подано представителю Второго Круга. Помимо прочего я поддерживаю идею создания независимой общественной комиссии, которая займется оценкой политической системы Тала, ее основными проблемами и разработкой необходимых реформ.

Фермер из Солнечной Долины, ты прыгнул выше головы…

Прода от 05.06.2023, 10:56

Во всяком случае, исключая нецензурную лексику, я бы так перевел фразу Мио, которую он мне выдал вместо приветствия несколькими часами позднее. Место наших свиданий не изменилось. Маленькое озеро Сый-Суу на границе заповедных территорий – что может быть уютнее для счастливой влюбленной парочки?

— Ты опоздал, сладкий, — прокомментировал я его искренность.

Мио опустился рядом со мной на скамью, откинулся на спинку и запрокинул голову, уставившись на звездное небо над головой.

— Считаешь, за тобой так просто подчищать хвосты, безродный?

— Так ты же Первородный. Я думал, твой именитый зад везде идеален? Не?

— Не, — передразнил меня Мио.

Я засмеялся.

— И мог бы сказать, что мы занимаемся документацией, но неофициально, в личное время, — добавил он после паузы.

— Да все и так знают.

— На Земле не знают.

— А тебе важно, что думают о вас на Земле?

Мио презрительно фыркнул:

— Нет, конечно.

— Убедительно прозвучало.

Обмен любезностями закончился новой, на этот раз продолжительной, паузой. И вновь молчание первым нарушил мой получающий удовольствие от свободы не использовать вежливость собеседник.

— Илмера мне так и не доверяет?

Я с усмешкой взглянул на его профиль:

— Нет. А зачем тебе доверие моей жены?

— Всегда есть вариант, что с тобой что-нибудь случится, — Мио повернул голову и холодно взглянул на меня. Я бы мог даже поверить этому взгляду.

— Предупрежу Иску, она тебя побьет.

Он заулыбался и устало потер ладонью лоб.

— А если серьезно?

Я пожал плечами:

— Если серьезно, то моя, — подчеркнуть будет не лишним, на всякий случай, — ирра никогда и никому не доверяет до конца. Так что расслабься.

— Что, и тебе тоже? — насмешливо пробормотал он.

— Нет, меня она контролирует.

Мио засмеялся. Я вторил ему. Вообще-то, неплохой гад оказался.Высокомерный, расчетливый, эгоистичный, но надежный, со своими принципами. Мы не друзья и даже официально не союзники, просто как-то так сложилось общение. Встречаемся изредка, ведем какую-нибудь бестолковую беседу, порой что-то допустимое по работе обсуждаем, как сейчас. Думаю, его ко мне тянет возможность побыть собой – да, вот этой отвратительной, заносчивой задницей – с тала ж так не поговоришь, тем более, если состоишь в Совете. Я же интуитивно ему доверяю больше, чем сладкоречивым юным политикам. Черт, не выношу все эти расшаркивания! Поди найди здесь второго такого собеседника. Ценный гад.

— Прости, что твою семью скандал затронул, — искренне извинился я.

Мио пожал плечами.

— Ну, дядя сам свой выбор сделал. И сам ответит за сокрытие. Тот, кто молчит о преступлении, ничуть не лучше того, кто его совершает. Что касается отца… — Он на секунду задумался. — Мы с ним давно разошлись во взглядах. У тебя внезапно совесть нашлась?

— Это был неконтролируемый порыв. Уже прошел. Начерта я с тобой встречаюсь, если поговорить по существу все равно не могу?

— Это безответная любовь, а я потакаю, — Мио скрестил руки на груди и устало выдохнул. — День был отвратительный.

— Не. У меня ничё так…

— Ты знал, — он перебил, — что мелии Уррау пошла к военной разведке за протекцией?

Я выпрямился и нахмурился.

— Нет.

— На той неделе ей характеристику писал, вчера ответ получил, сегодня официальная публикация вышла. Почитай. Интересного, конечно, мало, но сам факт впечатляет.

— А на основании чего именно к разведке?

Мио дернул плечом.

— Если б я знал. Меня в курс дела, по понятным причинам, не ввели. Но заметь, прошение ее всерьез восприняли. Крон теперь уже должен быть в курсе. Было бы неплохо выяснить подробности.

Я задумался на секунду, анализируя услышанное. Если бы Уррау была штатным сотрудником, ее бы вытащили сразу чистой и святой, как распятие моей мамы над кроватью. Ну, или это часть какого-то долбанутого плана. Мало ли какой бывает автор у плана. Тала с Земли кажутся разумными и рассудительными, а вблизи – те же черти, только в профиль.

Разведчица? Серьезно?!

— Не веришь в ее вероятный статус? — прочел мою мимику Мио.

— А ты веришь? Я бы сделал ставку на ее бестолковую хитрость. Она работала какое-то время на научной станции, могла документы, скажем, скопировать или еще что. Вот это будет стиль мелии Уррау, беспорядочный и беспощадный. Да и какая от нее особая польза военной разведке? Знать, чем дышат оставшиеся старики Первого Круга? Что-то мне подсказывает, легче и быстрее ввести в Совет надежного уравновешенного тала, начиная с первой ступени, чем спонсировать мечущуюся из угла в угол недальновидную девчонку. Ты-то вон прошел уже во Второй Круг и даже весом обзавелся.

Мио засмеялся.

— Так что, не хочу обижать интеллект мелии, но... — Я поднял руку и изобразил крайне вежливый жест тала, а после радикально сменил тему. — Что думаешь про дискуссию о правах нейроморфов?

Это я с ним обсудить могу напрямую. Пока еще.

Первородный на мгновение притих.

— Полезная дискуссия. И сложная.

— В моем случае самая важная. И для ирры Мефис была основной темой исследований.

Мио напрягся.

— Это будет в документах?

— Да, — я поднялся со скамьи. — Думаю, из полезной дискуссия превратится в горячую. Стариканам было ради чего идти на убийства.

Мио хмуро смотрел на меня исподлобья.

— Все настолько плохо?

Я невесело усмехнулся:

— Для устоявшейся системы хуже некуда. Реформы покажутся единственным спасением.

Он вновь потер ладонью лицо и с усталым выдохом поднялся следом:

— Ладно. Тоже поеду. Высплюсь. Спасибо, что предупредил.

— Всегда пожалуйста. — Я усмехнулся. — И спокойной ночи, принцесса.

— Приятных снов, безродный, — привычно откликнулся Мио, махнул мне на прощание и отправился к парковке.

Глава десятая

Селене Илмера

Так просто и так сложно. В этом мире не бывает иначе. Какие извилистые тонкие тропы ведут нас к конечной цели, которую мы сами себе наметили? И ведь изначально кажется, что маршрут вот он – проторенная широкая дорога, прямая и ровная, разогнался и едешь. А начинаешь движение, и вдруг оказываешься на глухой лесной тропе, и каждый второй шаг будто рождает развилку. А потом ты идешь по горным звериным маршрутам, и камни срываются вниз из-под подошв. Порой вовсе ступаешь по зыбким пескам. Но вот ты доходишь, оглядываешься назад, и…вновь перед глазами простирается прямая, ровная дорога. Что это, если не парадокс жизни?

На столе лежали интерактивные листы с цифрами, формальными формулировками и краткими пометками, начертанными беглым почерком мамы, а я смотрела на них и не видела. Перед глазами оживала все ярче и ярче история, из-за которой наворачивались слезы: разрозненные обрывки рассказов отца смешивались с заметками мамы и сухими фактами ее профессиональной деятельности.

— Энэ, — прошептала дочь и прижалась щекой к моему плечу. — Не плачь.

Тимур потянулся через стол и погладил меня по руке.

— Я закончил финальную версию доклада. Хочешь, завтра с утра прочтем? А сегодня отдохнешь. Глеб скоро вернется. — Голос его звучал мягко и, действительно, немного успокаивал.

Я улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Нет. Я хочу поставить точку в этой истории. Мне нужно.

— Хорошо, — Тим вздохнул. На него факты жизни и смерти моей мамы давили не меньше.

Я вдруг подумала, как это проблематично, на самом деле, принять нежеланную реальность. Как по-человечески заманчиво отказаться от нее, закрыть глаза или отвернуться, сделать вид, будто истины не существует. И как, должно быть, легко от этой позиции перейти к обороне своих заблуждений, к построению мира, существующего только в твоем воображении, к поиску соратников с теми же ложными взглядами. Я хочу сказать, все эти старцы, чей разум был призван столетиями хранить нас, как слабы они оказались перед столь примитивными эмоциями…

Папа встретил маму после выпускного собрания. Прилежный сын Пятого дома, заключивший предварительный брачный договор с такой же идеальной наследницей, и юная бунтарка ирра, еще не закончившая школу, но уже успевшая заработать себе репутацию головной боли всего старшего поколения, до которого могла дотянуться. Она сражалась за право студентов самим выбирать время тестирования, за увеличение барьерной зеленой зоны между городами, за допуск на рынок Тала технологий землян, за право гибридов претендовать на те же должности, что и тала, за увеличение количества мостов для диких животных на территории городов. У мамы на все было свое мнение, и она его отстаивала, часто навязывала.

Назвать волшебной первую встречу будущих влюбленных не получится. Наследник Пятого дома осмелился написать заявление на хулиганку, по вине которой он, во всех смыслах идеальный тала, опоздал на лекцию. Нельзя ведь устраивать марши по поводу зеленых мостов, перекрывая улицы города, верно? Не верно. И школьница ему в суде это доказала. Точнее она доказала это судье, а папу просто привела в восторг. Стоит ли удивляться, что несколько лет спустя, заплатив внушительные отступные, он расторг старый договор и заключил новый с девушкой, которую искренне полюбил и которую долгое время добивался.

Продолжая покорять сердца и умы, мама вошла в Третий круг, а после почти единогласным решением во Второй. С возрастом список интересов бунтарки стал длиннее, ее волновали вопросы безопасности, прав и свобод тала, людей и гибридов. Неутомимая ирра Мефис не нуждалась в научных теориях эомелии Уома или в сенсационных материалах прыгуна на окраины, чтобы понять очевидное: люди и тала – одной крови, а значит равны. И не требовалось ей становиться матерью нейроморфа, чтобы озаботиться однажды пугающей отчетностью самоубийств «К1». Она умела наблюдать и анализировать, после искать дополнительную информацию и вновь анализировать. Многие свои выводы мама записывала опосредованно, поскольку в прямой формулировке они мгновенно ловили гриф «секретно» от тех или иных ведомств. Именно это показало Мефис, как легко государственные служащие избегают ответственности.

До ее вмешательства расследований по самоубийствам Каме не проводилось. Суицид маркировали «технической неисправностью», а с механиков требовали подробный отчет о причинах поломки. С разворотом инициативного и абсолютно неподконтрольного члена Второго круга в сторону проблемы самых дорогостоящих в истории цивилизации Тала кораблей осиное гнездо загудело. Слишком много заинтересованных лиц, слишком внушительные цифры неизбежных убытков. Со свойственной ирра храбростью мама выступила против противника, масштабы и изворотливость которого недооценила. Она не допустила мысли, что тала могут поступать столь же подло и низко, сколь люди!

Но я – не она. Пусть мне суждено было пройти извилистой и сложной дорогой к тем суждениям, которыми ее разум был захвачен с юности, однако это был лучший из путей. Я лишена иллюзий и не повторю ее ошибок.

— Привет, — тихий шепот над правым ухом и легкий поцелуй в висок выдернули меня из глубоких раздумий.

Я растерянно огляделась.

— Все разошлись, как только я появился.

Глеб подвинул стул и сел со мной рядом спиной к столу. Его глаза оказались на уровне моих. Он мягко улыбнулся.

— Из реальности выпала?

— Ага, — я со вздохом кивнула.

Иммедар усмехнулся, протянул руку и коснулся пальцами моей щеки.

— «Ага»? Я все-таки научил тебя плохому.

Я засмеялась, а потом вдруг под давлением эмоций и недавних мыслей подалась ему навстречу и прошептала:

— Спасибо, что научил меня этому! И всему остальному! И тому, какими могут быть люди, и тала, и боги! И старейшины… И тому, какой была я.

— Соверешенной, — прошептал в ответ мой огненный чистокровный.

— Наивной и самоуверенной, — поправила я, вновь его рассмешив. — Такой была мама. Это ее убило.

Глеб взглянул через плечо на электронные листы.

— Нет, милая. Твою маму убили четверо членов Первого круга, не желающих терять свою опосредованную долю в прибыли от производства новых прыгунов. Стремление защитить право на счастье и жизнь того, кто несправедливо считается вещью, не должно и не может стать причиной убийства. Нет. — Указательным пальцем он коснулся кончика моего носа. — Это их вина и их выбор. Спрячь свои золотые глаза, моя ирра, и сражайся. Завтра тебе предстоит выйти к тала и рассказать им отвратительную историю о том, как жажда обогащения сотен уважаемых ими сограждан нашла выгоду в самоубийствах бесправных живых созданий, как старейшины, чье мнение почиталось тысячелетиями, поступили равно самым отъявленным негодяям среди землян. Не позволяй боли и страхам омрачать твой взор.

— Я не боюсь.

Глеб поцеловал меня.

— Боишься. Не испытывают страх лишь безумцы.

Его дыхание было одновременно обжигающим и таким умиротворяющим. Я тихо усмехнулась.

— Твои речи стали больше походить на речи тала.

Он улыбнулся в ответ:

— Научила плохому.

Думаю, я надеялась на еще один поцелуй, а может быть на что-то большее, но Глеб этим смутным желаниям не позволил оформиться. Он пересадил меня к себе на колени и просто обнял. Стало тепло и уютно. Спокойствие наполнило каждую клеточку тела. Я прижалась щекой к сильному мужскому плечу, закрыла глаза и прислушалась. В груди Иммэдара гулко билось огненное сердце.

Мое огненное сердце.

— Я люблю тебя, — шепот вырвался сам собой.

— И я люблю тебя. — Его объятия стали крепче, а голос ласковее. — Моя прекрасная Селене. Мой нежный вспыльчивый цветочек.

Я фыркнула и легко шлепнула его ладонью по груди. Вот не может он без шуток в такой серьезный момент.

— Что? — притворно растерялся Глеб. — Не цветочек? Тогда ангелочек.

Я шлепнула его снова.

— Ладно, так и быть. Будешь моей малышкой.

На этот раз я фыркнула громче.

— Не хочешь? — Глеб совсем не расстроился. Да и с чего бы? Знает же, что мне все нравится.

— Хочу.

— И я тебя хочу…пригласить на танец.

Я засмеялась. Любопытное предложение и не менее любопытная пауза. Он надеялся меня подловить на таком пустяке? Ну, уж нет!

— У меня есть записи легендарной и неповторимой группы «Башмак Егеря», — продолжил мой романтичный чистокровный. — Помнишь нашу свадебную группу?

Как же сложно с ним не улыбаться!

— Знаю, ты не поверишь, но я готов поклясться, что ударник получает по голове доской для стирки только на исключительных мероприятиях.

— Что ж, — задумчиво протянула я. — Мне нравится, как звучит доска для стирки. И голова ударника тоже.

Глеб рассмеялся, развернул экран своего браслета, и знакомая мелодия наполнила комнату. Тягучая, меланхоличная, спокойная, как горы и бескрайние поля Солнечной Долины. Светлая и нежная, как бирюзовое небо над благословенной землей, подарившей миру моего Иммэдара. Глеб поднял меня и закружил в танце. Он делал это так уверенно, что оставалось лишь расслабиться и следовать за его движениями. Голубые глаза сверкали восхищением и нежностью. Если однажды он вдруг прекратит смотреть на меня так, что я буду делать? Выражение его лица изменилось. Он заулыбался и чуть склонил голову набок. Знаю, увидел, что испугалась, но промолчал. Нет. Не прекратит. Мне придется перестать быть собой, чтобы он разочаровался и разлюбил.

— Пируэт, — проговорил Глеб, лукаво сощурился и внезапно едва ли не на пол меня уронил.

Конечно! Дождался, когда я отвлекусь до такой степени, что не стану сопротивляться! Я открыла было рот, чтоб высказать недовольство по поводу «пируэта» и этой самодовольной ухмылки, как над головой раздался тихий треск. Я на мгновение ослепла и потеряла ориентацию. Почувствовала лишь прохладу пола под спиной и теплую ладонь Глеба под затылком.

— Милая, ты в порядке? — прошептал он над самым моим ухом. — Лежи.

— Ничего не вижу…

Пространство где-то наверху вновь затрещало.

— Закрой глаза. Это плазма. Думаю, земная разработка из коллекции наших знакомых старейшин. Надо выбираться.

Я последовала совету Иммэдара. Его глаза, не столь чувствительные, пострадали явно меньше. Повинуясь движениям рук Глеба, я встала и, пригнувшись, побежала. Нос резал запах гари и чего-то неестественного, химического. Уши улавливали каждый шорох, каждый посторонний шум.

— Он плавит стены до пола.

И вновь воздух затрещал, а после будто взорвался.

— Задержи дыхание! — скомандовал Иммэдар, и мы оказались в теплой воде.

Никогда бы не подумала, что моя привычка иметь в личном распоряжении искусственный источник однажды спасет нам жизнь. Я почувствовала прикосновение пальца к своим губам и распахнула глаза. Свет от слепящих вспышек проникал сквозь воду и освещал спокойное сосредоточенное лицо Глеба. Он кивком указал, что всплывет. Мне же велел ждать. Я нахмурилась. Тогда он обхватил ладонью запястье моей левой руки, а после своей. И мне пришлось его отпустить.

Ирра Эолуум-ма. Пусть нет возможности глубоко вдохнуть, я достаточно опытна, чтобы погрузиться в аншии лишь силой мысли. Я слышала мир, я видела мир, я ощущала мир – я есть жизнь, я есть суть. Я слышу голос Великой Вселенной. Кюн-Нейр аншии апар Эолуум. Ирра Эолуум-ма.

Несколько секунд могли бы показаться мне вечностью, но терпение и доверие – это то, без чего не обойтись в команде. И в браке. Мой багнак упал в воду. Я подхватила его, надела на руку и вынырнула. Глеб полулежал у края бассейна. Над головой он держал обломок двери, прикрывая меня и себя от осколков, летящих отовсюду.

— Надень тоже, — скомандовал он.

Я быстро огляделась, возле его локтя лежали его же солнечные очки.

— К окну, — приказ почти растворился в очередном грохоте.

Стараясь двигаться как можно быстрее, я надела очки, выбралась из бассейна и побежала к окну, точнее к дыре, которая теперь зияла в стене под окном. Глеб не отставал ни на шаг.

— Прыгай! — внезапно крикнул он.

И я прыгнула. А после все стихло, только тонкой струйкой в уши сочился пронзительный писк и в нос бил запах потревоженной травы. Я открыла глаза, стараясь сориентироваться в пространстве. Прямо перед моим лицом на земле лежали солнечные очки Иммэдара. Линзы треснули, в осколках плясали языки пламени. Неестественно белого пламени. Я попыталась повернуться, и хоть сердце продолжало биться размеренно, а разум с холодной точностью подмечать и анализировать каждую деталь окружающего пространства, сделала я это не сама. Глеб помог, его лицо нависло прямо над моим. Он пошевелил губами.

— Что? — переспросила я, сощурившись – белое пламя теперь слепило. — Что?

Свой голос я услышала будто издалека, он с трудом пробивался сквозь пронзительный свист.

Иммэдар обрадовался и тут же исчез из поля моего зрения.

— Стой. — Один прыжок уйя поставил меня на ноги. Жаль лишь, что в шатри не существовало приема, позволяющего вернуть полноту слуха.

Дом полыхал, повсюду на земле валялись оплавленные обломки, а мой ийнэ крадучись, бежал к подъездной дорожке, откуда нападавший или нападавшие открыли стрельбу. Я вспомнила всю земную обсценную лексику, какую только выучила за эти годы, и поспешила на помощь своему капитану. Спасатели должны были уже вылететь. Участки сада у домов не настолько обширные, чтобы соседи не услышали взрыв, оглушивший меня.

Глеб исчез из виду на мгновение. Я обогнула дом и увидела, как мой муж на бегу прыгнул на спину закутанного в черное одеяние всадника ховербайка. Когти багнака впились в плечо злоумышленника. Тот вскрикнул, но не остановился, лишь рывком увеличил скорость ховера, стараясь сбросить противника. У Иммэдара был лишь один шанс до включения силового экрана и, конечно, он шанс не упустил. Словно дикий зверь, всадник дергал плечами и спиной в попытке сбросить Глеба, но только глубже вогнал когти багнака в плоть.

Свободной рукой Глеб ухватился за кобуру на поясе злоумышленника, с силой дернул ее на себя, сорвав ремень целиком, и тут же отпрыгнул в сторону. Босые ступни подняли облачко пыли с засыпанной мелким гравием дорожки. Ховер покрылся белесой дымкой экрана и рванул к выезду. Сквозь освещенное пламенем сумеречное пространство я всмотрелась в жесты, которые начал подавать мне Глеб, пока бежал обратно ко мне.

Не думая ни о чем, я бросилась к любимому мотоциклу своего ийнэ – он держал его под навесом чуть в стороне от дома – сорвала защитный чехол и…растерялась. Ведь несмотря на все модификации у этой старинной техники сохранились ключи, и эти чертовы ключи всегда лежали в доме у самого входа. Что за бесполезный транспорт?! Как теперь быть?

— Держи, — Глеб передал мне кобуру с земным плазменным излучателем, простым и таким разрушительным. — Надень.

Он снял с руки багнак, аккуратно уложил его на гравий когтями вверх – мэйти понравится такая осторожность с уликами – и присел у мотоцикла, ища что-то под седлом.

Около минуты понадобилось Иммэдару, чтобы вытащить и скрутить провода. После чего, он поднялся, и несколько раз повернул зажигание – мотоцикл надрывно загудел. Еще пару секунд на то, чтобы вернуть провода на место, и вот уже Глеб сидит впереди меня, мы мчимся по шоссе, и я инстинктиво сжимаю талию мужа все сильнее.

В будущем буду ставить смарт подальше от дома. И выучу, как заводить байк Иммэдара без ключа. И систему охраны сделаю лучше, чем у деда Михи на свалке. Заведу сейф в полу с оружием! Лучше во всех комнатах! У Эйллы тоже!

Тугоухость, вызванная взрывом, начала отступать. Я, наконец, в полной мере услышала гул мотора и ветра, смешанный с пронзительным звоном внутри моей головы.

— Я не включаю экран, — прокричал Глеб, будто почуяв перемены во мне, — Слышишь?

— Да! — крикнула я в ответ, вглядываясь в силуэт ховера впереди.

— Как приблизимся, стреляй! Сожги задний силовой блок.

— Поняла! — Я потянулась к кобуре и достала плазму.

— Не зацепи покрытие или систему освещения. Лучше пропускай выстрел.

— Услышала!

Итак, Глеб намеревался поймать всадника ховера, соблюдая устав космофлота и законы Тала.

Я сосредоточилась на цели и замерла в ожидании, держа оружие наготове. Расстояние между байком и ховером сокращалось чертовски медленно, но все же сокращалось. Раненое плечо не позволяло злоумышленнику маневрировать: на поворотах ему приходилось сбрасывать скорость. В конце концов, когда между мной и задним силовым блоком ховера оставалось что-то около прыжка, я подняла плазму и прицелилась. Черный всадник в последний момент заметил опасность и попытался вильнуть. Его едва не занесло, но временного успеха он достиг – мне пришлось прицелиться заново. И опять, до того как я успела выстрелить, ховер вильнул, а потом еще раз и еще. Эолуум, пусть на шоссе и дальше будет так же пусто! Пусть ни один тала не встретится нам на пути!

Глебу удалось подстроиться под кривую ховера, угадывать каждый следующий поворот руля. Это был мой шанс. Сейчас! Я подняла плазму, прикрыла левый глаз и выпустила разряд. Защитный экран содрогнулся, пошел переливами и исчез. Панель силового блока начала плавно опадать, а через мгновение вспыхнула и горящими каплями лавы полилась на дорожное покрытие. Ховер заглох, рухнул на шоссе и вместе со своим хозяином завалился на бок.

— Илмера!

— Да! — Дополнительные пояснения ийнэ мне не требовались.

Как только Глеб затормозил, я соскочила с байка и в пару прыжков преодолела расстояние до поверженного противника.

Нога его была придавлена к дороге всей массой ховера. Он надрывно стонал, как не станет илла или инша. Мыслить более, что этот тала попытается бежать, не было нужды. Слишком слаб уной.

Я присела и с глубокой усталостью в сердце стянула черную маску с головы того, кто пытался убить меня и моего ийнэ.

— Эомелии Догой.

Сквозь сцепленные зубы, он прохрипел что-то невнятное в ответ.

— Вы умираете, — спокойно и даже равнодушно констатировал подошедший Иммэдар. Он присел у изголовья Догой с противоположной стороны и внимательно, сосредоточенно оглядел его глаза. Эомелии с недоверием и ужасом уставился на Глеба.

— Да, радужка уже начала менять цвет.

Я хмуро взглянула на Глеба:

— Раньше друг друга они не травили. И илла Эгон все еще жив.

Иммэдар только плечами пожал.

— Возможно, вера в молчаливость иллы выше. Эолуум знает. Может, тоже завтра уже сляжет. Мы их прижали. Пора избавиться от лишних свидетелей. Логично же: одним ударом нам отомстить и следствие срезать.

Догой протестующе захрипел.

— Он еще жив. — Я склонилась к этому тала ниже, вглядываясь в радужку. — Дозу не рассчитали?

— Возможно. Или косяк производства. Лукина тестировала яд на гибридах. В любом случае, спасатели уже не успеют.

— Мемант Первородный! — внезапно проорал Догой, засипел, откашлялся и отчаянно затараторил: — И Хриса. Я лишь работал на станции. От ирры Мефис он поручил избавиться лично Меманту. Я там присутствовал. Покушение на ирру Илмеру и тебя, ее ийнэ, тоже. И сегодня! Сегодня я исполнял волю Хриса. Он отдал мне приказ. Первородный устанавливал связи с землянкой Лукиной по его воле… По его воле Лукина получила сведения о Мисе и его знаниях. Я и эомелии Фетэ были лишь стажерами Мисы на станции. Мы хотели сохранить его дело. Просто хотели сохранить его дело. Это Хриса, сын Второго рода, старейшина первого круга – это он! Пусть все знают!

Эомелии Догой выдохнул, закрыл глаза и откинул голову назад.

— Это все? — спросил Глеб.

Тала не ответил, лишь устало захрипел.

Иммэдар поднялся и направился к мотоциклу. Повинуясь дуновению ветра, во тьме за пределами шоссе зашумели кроны туйла. Их голосу вторил шорох тэнгери. Я запрокинула голову и улыбнулась свету сигнальных огней. Как внезапна порой бывает Судьба. Опять я ступила на горные тропы, а лет через десять оглянусь назад и увижу прямой широкий путь. Загадка.

Аншии покинуло тело на выдохе. Я встала и отошла к своему ийнэ, дабы не мешать медикам работать. Оперлась бедром о сиденье байка, копируя позу Глеба.

— Радужка меняет цвет, значит, — усмешка у меня вышла какая-то флегматичная. Пожалуй, само состояние уной стало таким.

Он наблюдал за спасением, скрестив на груди руки, и я наблюдала – меланхолия в чистом виде.

— Сработало ж.

Я рассмеялась:

— Сработало, Миэлке Ней, — после паузы добавила, — Камера не подвела?

Глеб молча продемонстрировал таблетку видеорегистратора с мотоцикла. Я кивнула. Мы еще немного понаблюдали.

— Где спать будем? — не то чтобы меня это особенно волновало, но теоретически вопрос был насущным.

— Там же, где жить. Зять должен приносить пользу.

Я засмеялась.

— Ты когда-нибудь его простишь?

— Ну, когда-нибудь прощу.

Вместо эпилога

Глеб

— Совет – высший орган власти. Тала, которых мы, граждане объединенных земель, знали и избирали, как достойнейших из нас. Мы вверяли им наши права и свободы. Мы чтили их осознанность и мудрость. Но Вселенная не совершенна, не совершенны и мы, а значит, неидеально и созданное нами. Все ветшает, все требует обновления. История, которую я хочу поведать, началась задолго до моего рождения. Тогда моя мать, ирра Мефис, прозванная за свои деяния великой, жена Пятого рода и тала Второго круга Совета…

В гнетущей тишине аудитории голос Селене звучал торжественно и тревожно. У меня мурашки по спине пробежали от щемящего чувства гордости. Я покосился на правый экран своей сферы, где шла запись, просто чтобы еще раз увидеть ее горящие глаза. Нравилось мне за работой переслушивать речь ийнэ. Вдохновляло. В рубке работал я один, поэтому мешать моя маленькая слабость команде не могла.

Улыбнулся, увеличил карту рассеянного звездного скопления, обозначенного на черном навигаторе «U?erunos-u?i?-k?m?t-i?-i?eu-ni», и осторожно наложил ее на тот же участок вселенной, наблюдаемый телескопом. Вручную свел контрольные точки. Дважды перепроверил сам себя и только после этого запустил программу анализа.

— …Уной моей матери воспротивился мысли, будто жизнь не важна только лишь потому, что в таковые не записана. Когда созданию Вселенной нужна помощь, ирра откликается на зов – таков устав. Документы, которые вы видите на экране, принадлежат ей. Это заключения десяти независимых терапевтов о психическом состоянии Кирра Каме, покончивших с собой. Для анализа здоровья кораблей использовались открытые на тот момент Третьему и Второму кругу данные технических служб космофлота. Я зачитаю выдержки…

Пока нервная система прыгуна вела расчеты, развернул дополнительное окно с внешней камеры, направленной на телескоп. Включил сканер. Если обнаружу повреждения, заложу еще пару дней простоя на ремонт. Иска не обрадуется, она, вообще, не любит, когда мы тратим ресурсы не на свою работу, но пусть учится просчитывать наперед. Телескопы нужны в первую очередь нам.

— …Прошу обратить внимание на даты. Поправки в законодательство были внесены через неделю после предоставления Мефис доступа к данным о действующих формах Каме и приняты большинством голосов Первого круга. И на все исследования лег гриф «секретно». Справа на экране список авторов поправок и старцев, отдавших голоса за них. Слева – результаты расследования Мефис о владельцах организаций, работающих на космофлот. Точнее на программу «К». Лишь два имени из первого списка не фигурируют во втором…

Анализ скопления прыгун завершил. Весомого численного отклонения по датам не выявил. Я сменил сектор на инопланетной карте и ввел в телескоп новые координаты. Махина приемника на экране начала медленно двигаться. Теперь меня интересовало дальнее из известных тала облаков

— …И, наконец, те, кто не выполнял приказы, но отдавал их, чей разум поглотили сумерки вседозволенности и всевластия. Эомелии Домарра, почтеннейший из старцев, глава Шестого рода, его ученик и родной сын Олгэ. Соратник и последователь эомелии Домарра – эомелии Хриса Второго рода, и его ученики Мемант и Симеон Первородные. Имена, которые останутся в памяти тала назиданием. Их деяния и злые умыслы будут напоминать нам и нашим потомкам, каким хрупким может быть равновесие сил во Вселенной…

Моя женщина шикарна! Серьезно.

Нервная система корабля получила новое задание и принялась выполнять расчеты. Сканер заморгал, подстветив фиолетовой вязью повреждения на корпусе телескопа – один из датчиков экрана защиты вышел из строя. Это минут двадцать заменить, вместе с выходом. Я зевнул.

— …Эомелии Домарра покинул этот мир задолго до своего разоблачения и не будет наказан со всей строгостью, но наследие его не будет процветать. Эомелии Мис Второго рода, сын Хриса, разработчик уникальной формы Каме, дарующей нам неограниченную свободу космических открытий, был благороднейшим из тала. Как и моя мать, он отдал жизнь за свои стремления…

«Входящий вызов от абонента «Герион» — высветился блок у меня перед глазами. Я сдвинул его чуть правее и остановил видеозапись. На самом интересном месте! Она же сейчас предложит накрыть Совет тазом. Полностью и целиком. Вот так живешь, влюбляешься, строишь витиеватые планы, как вернуть иммейке платье, которое у нее из-за тебя отобрали, а она просто и разом превращает это платье в бесполезный музейный экспонат. Если ее в Совете нет, то и Совета нет. Главное, вслух ненароком так не пошутить, а то политика, репутация и все прочее.

— Принять, — скомандовал я тихо и искренне заулыбался тестю. — Здравствуй!

Гериону нравилось это простое человеческое приветствие. Он называл его теплым.

— Здравствуй! — с задержкой в полминуты ответил этот мудрый тала. Его лицо тоже озарила улыбка. — У меня несколько поводов открыть канал. Но, прежде всего: я знаю, что по расписанию у тебя дежурство, а у экипажа перерыв на сон, поэтому прошу не будить их. Теперь к делу. Новости неотложные, и мне хотелось поделиться ими как можно скорее. Первая и самая главная – несколько минут назад Временное Собрание представителей объединенных земель утвердило итоговый пакет реформ. Туда включены новые законодательные нормы, касающиеся нейроморфов. Моя внучка получит гражданство.

Картинка замерла.

— Это лучшая новость! — воскликнул я. Моя реплика записалась и улетела в путешествие по каналу через ретрансляторы к Тала.

Через полминуты Герион ответил:

— Я разделяю твои чувства, Глеб! Уной ликует в этот миг! Пусть она свяжется со мной, когда проснется. Я хотел бы побыть немного с ней. Теперь остальные новости. Открытой вами развитой цивилизации официально присвоено название Аймаг. Крон смог снять с орбиты их звезды еще две станции и транспортное судно. В данный момент офицеры космофлота пытаются рассчитать варианты спасения частей сферы Дайсона.

«Предок», значит. Аймаг. Знаю, с какого холма ветер дует.

— Я обязательно попрошу Искру связаться с тобой! Мне нравится название, чувствуется рука эомелии Уома. У меня готова часть расчетов по возрасту составления карты навигатора…Аймаг, — я чуть споткнулся на новом названии. — Как только закончу, отправлю результаты комиссии. По поводу направления прыжка, мы определимся чуть позже.

— Да, автора идеи ты угадал, — он засмеялся и тут же сделался серьезным. — Из неприятных новостей: доказать причастность эомелии Фетэ к заговору пока не удалось. Крупные проекты на Тала он вести больше не сможет, в космофлот его не вернут, но он все еще волен работать по специальности. У итэ Ани есть некоторые соображения, поэтому, возможно, еще не все потеряно.

Корабль закончил сканировать телескоп – повреждений больше не нашлось.

— О мелии Уррау что-то слышно?

Герион отрицательно покачал головой:

— Нет. Поиски продолжаются.

На Земле небось нору выкопала, заползла и сидит там. На Тала от мэйти не скрыться, а вот на моей родной планете – легко. Странная мелии, изворотливая, что-то в ней есть такое змеиное, талантливое. Она умело манипулировала Тимом и почти не попадалась на глаза нам, пока состояла с ним в отношениях. А когда все же вынуждена была контактировать, старалась не демонстрировать никаких черт характера – и мы не интересовались ею. Тогда я не анализировал, но теперь точно понимаю, как виртуозно был облапошен не самой умной девицей. Отловить ее надо обязательно. Пияка тянула кровь из каждой жертвы, у нее должен быть личный архивчик на черный день.

— Герион, позволь мне сделать предположение и передать его через тебя итэ Ани. Эта тала скрылась на Земле. И вытравить ее оттуда будет невозможно без инициативы со стороны местного гражданского населения. Понадобятся подробное описание примет, фотография, видео и умеренных размеров награда. Шериф Спира может все организовать. Или мой отец.

— Да, я передам. Благодарю тебя!

Мы обменялись еще парой теплых фраз и на этом распрощались.

— Это был папа? — раздался за моей спиной сонный голос Селене.

Я поспешно смахнул видео с ее выступлением – своим маленьким бестолковым секретом делиться пока был не готов. У моего плеча возникла перламутровая макушка. Я чуть подвинулся, чтобы Селене тоже могла опереться спиной на ось моей сферы.

— Ага.

Она прижалась к моей руке щекой и очаровательно вздохнула:

— Дома все хорошо?

Я уткнулся носом в эту макушку и вдохнул неповторимый родной запах распущенных волос.

— Хорошо. Он хотел Иске новость передать важную…

Селене встрепенулась, порывисто оттолкнулась от оси и чуть ли не в мои объятия упала. Голову запрокинула. В глазах черных бездонных, взволнованно всматривающихся в мое лицо, огненный ободок вокруг зрачка проступил.

— Да?! — она это выдохнула, как священную клятву Эолуум.

Марево сферы, потревоженное вертлявыми операторами, плыло и дергалось. Я положил руки на изящную талию своей ийнэ и улыбнулся.

— Да. — Как я гордился ею в это мгновение – не описать! — У тебя получилось.

— У нас получилось, — поправила она уже чуть спокойнее.

Лишь сверкающие восторгом глаза выдавали ее чувства, а потом я заметил слезы. Селене смущенно улыбнулась, пожала плечами и засмеялась. Я тоже рассмеялся. Поднял правую руку и стер пальцами капли влаги с ее щек.

— У моей дочери самая лучшая энэ во Вселенной.

Илмера фыркнула и уперлась лбом мне в грудь. И это ее коронное возмущенное «Глэб».

— Я серьезно! — до сих пор думает, что я так дразню, заставляю краснеть.

Селене обняла меня крепче и прижалась щекой к моей груди.

— Я люблю тебя, Глеб!

— И я тебя, — я закрыл глаза, наслаждаясь прекраснейшим из мгновений жизни.

Перед внутренним взором мелькнул обшарпанный казенный кабинет, огромное окно, прореженные осенью дубовые кроны и крики ворон. «Я в кабине пилота, а рядом она – моя». Кажется, именно так я сформулировал мечту когда-то. Правда, там речь шла о старых «К1», и в воображении своем я почему-то был сам себе и пилот, и прыгун… Но в пятнадцать тупить простительно, верно?

Селене подняла голову, и я утонул в черном бархате ее глаз.

— Куда теперь, мой капитан?

Я усмехнулся, чуть отстранил ее от себя и развернул на всю внутреннюю поверхность сферы карту Аймаг. Точнее ближайшее скопление галактик. Илмера запрокинула голову, с улыбкой рассматривая сверкающие искры звезд и надписи у некоторых из них, сделанные на древнем языке.

— Выбирай, Солнечная Кошка.

Евгения Чепенко Ведьма и закон

Испокон веку два мира стояли бок о бок, незримые друг для друга, разделенные тонкой стеной, сквозь которую научились проникать лишь мы. Ваш покорный слуга не ставил задачу развивать теории происхождения или же вдаваться в научные подробности, рассуждая о тех или иных аспектах обоих мироустройств – все это не раз проделывали до него величайшие умы своего поколения, чей авторитет непоколебим до сего дня.

Вы держите в руках труд о человеческой расе в целом, тонкостях социальных… А, впрочем, к чему пытаюсь отстраниться? Отстраниться от Них невозможно! Эти книги, господа создания, о десяти годах жизни старого черта в мире, где нет места законам магии, где смерть обыденное дело и где мы – всего лишь мифы, почти позабытые новыми поколениями людей, стремящихся, словно гончие, опередить неизбежное течение времени…

Из предисловия к собранию «Мы и Они»

История первая Нимфы, маги, боги и смена работы

Наша Вселенная у них называется Иномирье. Своя соответственно – Мир. Мы – люди, они – создания. Не видел воочию пока, карт не дают, но знаю, что страны называют землями. Как в старых сказках: не за тридевять земель. Что-то вроде того. Материки, острова, океаны, моря – названия идентичны, хотя опять же перевода дословного не знаю, информацию дают адаптированно под мой язык.

Города у них шикарные, особенно новые кварталы. У нас такое только на картинках встретишь: белизна, серебристый отлив и зелень. Зелени много. Цветы, плодовые рассажены кругом. Восхищают старые кварталы с сохраненными виноградниками – ничего более поразительного не встречал. Наверное, когда разрешат оглядеть больше, восторг потускнеет, а пока ощущения непередаваемые.

Из личных записей Константина Ивченко

– Марусенька, – мягко прошептал нежный мужской голос ей на ушко, заставив томно промурлыкать нечто недовольное и немного сексуальное.

С возрастом хорошо отработанный образ «роковой женщины» въелся в кровь и прижился на уровне рефлексов, так что ожидаемым Русей и вполне нормальным с ее точки зрения итогом подобного ласкового обращения был завтрак в постель, однако вышло иначе.

– Подъем! – проорал все тот же, уже далекий от нежности и теперь начальственный бас. – Козлик, выпей травки, как все девочки, и смена часовых поясов тебя не коснется. Спать на совещании как минимум неприлично, как максимум – уволю!

Женщина подскочила и испуганно уставилась на Олега, лихорадочно соображая, зачем занималась с ним сексом, а главное, когда успела, ведь только этой ночью еще дремала в хронопорту в ожидании регистрации.

Маруся тряхнула головой, выгоняя остатки тумана, и, зевнув, с неохотой вернулась в жестокую реальность. Хотя и сны, признаться, тоже были не очень. Прикорнула Руся в присутствии шефа, и как результат – сознание нарисовало ей радужные картины соития под грудной бас Олега, монотонно и помпезно подводящего итоги успешного внедрения продукта. Женщина поморщилась и без колебаний причислила сновидение к кошмарам.

– У меня аллергия на успокоительные отвары, Олег Дмитриевич. Помните, я как-то говорила… раз эдак восемь.

Вокруг послышались сдавленные смешки. Шеф покраснел, смерил одну из самых своих безалаберных и, к его досаде, самых ценных подчиненных злым взглядом, затем продолжил монолог.

Бессовестная подчиненная меж тем еще раз демонстративно зевнула в кулак и, прищурившись, принялась изучать доску за начальственной спиной. Крупные размашистые печатные буквы, неряшливо, порывисто прорисованные блоки перемежались с проекциями цветных графиков роста чего-то там и чего-то. К сожалению, с ее зрением рассмотреть что-либо было делом затруднительным, мир на расстоянии двух метров от носа сводился к разноцветному трехмерному полотну. Женщина прищурилась и склонила голову набок в попытке все же уточнить, чем именно так гордится шеф. Не вышло.

Откровенно говоря, Маруся никогда не понимала склонности начальника к такой вот показной демонстрации успехов компании. Московский сервис для интуристов Олимпиады восьмидесятого – детский лепет по сравнению с талантами Олежека. Спору нет, впечатление производило, особенно на неокрепшие молодые умы, но на совещании присутствовали исключительно «зубры», как мило год назад окрестил один из удовлетворенных клиентов основную рабочую группу профессионалов. Так чего ради, спрашивается, так напыжился их великий генерал?

Руся осторожно огляделась, ловя выражения лиц коллег. Так и есть. Задача занимала не ее одну, но только она одна, в отличие от остальных, обладала возможностью смело, в открытую прояснить подмеченную странность.

Во-первых, неплохо было бы найти камеру – шеф, очевидно, старался в пользу визуализации, а значит, она должна быть пренепременно. Так и оказалось. Камера нашлась быстро прямо над чудным панно с изображением ночного города. Женщина припомнила поговорку о стыде и совести. У Олега Лебедева ни того, ни другого не наблюдалось довольно давно. Марусю не раз печалило, что такая красивая фамилия, как Лебедев, изначально досталась не ей с ее статью, изяществом и благородством, а шефу. Начальнику вполне подошла бы ее родовая Козлов, и тогда все пришлось бы по справедливости: его величали нежно козликом, а ее лебедем. Но судьбу не изменить, жизнь не переписать, и Руся с тем давно смирилась. Она протяжно вздохнула и вернулась к мыслям о неискоренимом начальственном пафосе, а точнее, о своей изначальной задумке вывести всех и вся на чистую воду. Даром ведьма, что ли.

Женщина склонилась, достала из-под стула сумочку, вынула основной предмет своей профессиональной гордости, а по совместительству чудовищно дорогую технику – мешочек с активной пылью. Такая игрушка в их вселенной имелась всего у четырех свободных магов. Полностью настроенная на симбиоз с нервной системой своего владельца, пыль действовала исключительно для оператора и одновременно с ним. Купить, вживить и научиться эффективно работать было дано не каждому как в материальном, так и в биологическом плане. Руся могла, будучи одним из четырех счастливчиков. Все наследство потратила на мечту.

Сотворила она сей опрометчивый поступок в осьмнадцать лет, когда в связи с успешно достигнутым совершеннолетием получила доступ к двум личным банковским счетам, заведенным любящими родителями «на будущее» и «на крайний случай». Забрав накопленные сбережения, юное создание сбежало из дома навстречу заветной мечте. Мечта сбылась, у бабушки случился удар, из университета Русю выгнали, из дома тоже, год она питалась одним маисом, то ли от голода, то ли по большой любви (в чем так и не разобралась поныне) выскочила замуж за милого паренька, который очень вкусно готовил, еще через год молодожены развелись… Теперь она была опытна, свободна, сильна и вследствие операции вживления немного нестандартна, а еще чуточку непредсказуема, что и становилось основной причиной печали многочисленных работодателей госпожи Козловой.

Женщина вытряхнула пыль в воздух над столом и тихо запела сквозь зубы, выстраивая голосом тональность для сборки. За доли секунды объединилась с системойи выплыла во внутреннюю сеть. Взламывать защищенный видеосигнал не имело никакого смысла, Руся знала путь быстрее и много проще: пробежалась по закрытому списку встреч шефа в последние недели, выбрала крупных выгодных игроков, сужая таким образом круг поиска…

– Руська! Не смей! – Олег дернулся в сторону подчиненной. Последняя поездка вымотала ее слишком сильно, она уснула в открытую на столе, а это совершенно не красило его лучшую команду, он же, зная ее привычки и надеясь, что она не заметит видеонаблюдения, на свою голову разбудил монстра… Олег мысленно подобрал ряд нелестных эпитетов о ситуации в целом и о Марусе в частности. Козлова в очередной раз начала одиночное выступление. Лебедев затравленно взглянул в камеру. Он честно заранее предупредил Ярослава, что ценное звено его команды – ведьма с причудами. Жаль только, причуды Руси далеко не так легки и безобидны, как он частенько описывал заказчикам.

– Это несанкционированное видеонаблюдение, шеф, – по-армейски отчеканило ценное звено, прослеживая четвертый адрес из пяти по полученному списку. – Вы платите, я работаю. Ярослав Сергеич, – обратилась она к незримому шпиону, – ежели вы дома сейчас без халата, оденьтесь. Не считаю до трех, включаю!

Часть активной пыли засветилась и, собравшись над столом в виде куба, визуализировала в своих недрах миловидного пожилого мужчину в домашней одежде, вальяжно восседающего в кресле. Глаза мужчины удивленно расширились, он подался всем корпусом вперед и, кажется, немного побледнел.

– Козлова! – угрожающе воскликнул Олег. – Убери немедленно! Ярослав Сергеевич, прошу прощения. Я говорил, она – специалист, но немного асоциальна.

Женщина повернулась к камере над гобеленом и, состроив приветливую улыбку, помахала рукой. В Иномирье Мисс Вселенные постоянно так делают, и на них все смотрят без неприязни. Руся сама видела, должно было сработать. Хотя баба Беря утверждала, что на оскал Змия больше похоже получается.

Сработало. Оправившись от шока, потенциальный заказчик счастливо рассмеялся, помахал Козловой в ответ и заявил, что тендер выигран.

– Я вот до сих пор не решил, то ли ты позор мой, то ли удача моя, – философски сообщил Марусе Лебедев на выходе из конференц-зала и дружески похлопал ее по плечу.

– Олег Дмитриевич, я миловидная, нежная, маленькая и, главное, женщина. У меня на плече синяк с прошлого одобрения не прошел, а уже новый на подходе.

Не то чтобы она сердилась. К проявлению дружеских эмоций со стороны шефа как-то попривыкла, знамо все лучше, чем у секретаря Варварушки. За первые три месяца Варя научилась виртуозно убирать зад с пути следования ладоней задобренного отличным исполнением обязанностей начальника, а работала девушка, на свою беду, превосходно. В общем, сердиться Руся на дружескую похвалу с неизменными синяками не сердилась, но напомнить о правилах приличия в поведении с противоположным полом не помешает никогда. Создание, конечно, ее персона асоциальное, но пока еще в пределах разумного.

– Нет, признайся, радость моя, ты знала, заранее просчитала, какое впечатление произведешь. Знала, плутовка, как проект нам с ходу добыть! – ликующе пробасил Олег, от избытка эмоций тут же позабыв о только что услышанной просьбе любимой подчиненной и ударив по изящному женскому плечику повторно.

– Да, – фальшиво улыбаясь, прошипела Руся и сморщилась от боли. – Само собой.

– Вот и хорошо. – Олег напоследок обнял ее так, что в спине еле слышно хрустнуло, и скрылся в своем кабинете, так и не услышав сарказма в словах Козловой. Лебедев вообще, в силу избранной профессии и занимаемой должности, не имел привычки слышать то, что слышать не хотел.

Маруся с грустью подумала, что и в самом деле могла бы провернуть элементарную комбинацию, в коей ее заподозрил начальник, но, увы, все было более прозаично: она рассердилась и под давлением мимолетного импульса сотворила глупость. И вот эта ее глупость в очередной раз обернулась наилучшим результатом.

Когда не надо, везет, когда надо, все наперекосяк. Именно из-за этой привычной особенности своей судьбы жила Козлова всегда, не слишком задумываясь или просчитывая последствия совершаемых поступков, – так легли карты, и это факт. Семейная колода дала ей в покровители Безумца.

Она – Шут, начало и конец пути, всегда и неизменно, сим и существовала.

Козлова тряхнула головой, отгоняя уныние, сейчас не о семейной колоде думать надо было, а о бухгалтерии. Ефим Антонович, потомственный домовой, хозяйственный, хитрый, мелочный и жмот – это уже не Лебедь. Фимыч от пафоса не страдает, склонен общаться исключительно по существу вопроса, а главное – дотошно. Его девочки помягче будут, но на беду, в связи с серьезностью произведенных затрат отчитываться предстояло Русе лично. Негоже, конечно, ведьме трусить, но факт оставался фактом.

– Ну-с, была не была! Фима, твоя «шалопайка» идет к тебе.

– Она же маг! Один из четырех свободных первого класса. Как она может не владеть ни одним языком?!

– Ну откуда я знаю. Всякое бывает. Тебе не все равно? Потерпи немного.

– По лицу, конечно, вроде как не понимает, но мало ли. Может, просто уловка. Я проверю.

– Как?

– А смотри. Внешность ничего, фигурка хорошая. Я б…

Козлова едва не подавилась, но все же недюжинным усилием воли продолжила удерживать на лице каменную маску ничегонепонимания. За столом в компании двоих магов сидела не больше пяти минут, ожидая появления высокого начальства вкупе со свитой. Великий проект, что был выигран благодаря ее крайней непосредственности, на этой стадии исполнения, как выяснилось, требовал личного присутствия ценного сотрудника. Личное присутствие не заставило себя ждать. И нет, виват вовсе не Марусиному искреннему желанию. Отнюдь. Просто Лебедев практически силком вытолкал подчиненную в командировку.

– Иму, заканчивай. Не реагирует девчонка. Отстань от нее.

– Вижу. Это и подозрительно. Сам-то как мыслишь?

– Да никак! Чего тут мыслить? Ставленница управляющего. Вот и всего дел. А главного нашего просто обставили. Скорее всего, теневой маг явится, тот, кто реально пылью владеет. Если присмотреться – юное личико, не отягощенное разумом. Заклятий на ней нет.

Козлова осторожно оглядела последнего говорящего. Высокий, худощавый, с коротко стриженными волосами, серыми проницательными глазами и в общем и целом шикарной внешностью. Опасный намечался субъект, учитывая тот факт, что отсутствие заклятий, улучшающих внешность, определил с первого взгляда. Задача сия узкоспециальная, далеко не тривиальная. Русе предстояло иметь дело с психомагом, что не могло не удручать.

– Тьфу, а я думал… Что еще о ней скажешь?

– Не хочу больше ничего ни смотреть, ни говорить о ней. Скорее отработать, и домой. Мы с Кринос на выходные улетаем.

– Эх, везет тебе на красавиц.

– Забудь про остальных и вообще про прошлое, эта особенная. Она меня понимает как никто.

– Я помню. Ты это постоянно повторяешь последние полгода. – Иму как-то устало вздохнул. – Поухлестывать, что ли, за нашей новой знакомой, если не совсем законченная дурочка. Законченную не выдержу – возраст уже не тот.

– Чем тебе цветочные не нравятся?

– А то ты не в курсе. Это тебе повезло, что Кринос не наследственная фея, а одаренная, такую редкость отхватил. Остальные-то наследственные – в головах танцы, шмотки, побрякушки и Сатир по весне. У этого козла кривоногого со мной личные счеты. Двух баб уже увел и, заметь, осенью увел. Специально постарался.

– Сам виноват. Нечего было его любимую игрушку по тротуару раскатывать.

– Он меня зажал! И игрушка у него Змию на смех. Дамский автомобильчик.

– Именно что дамский. Легкий, компактный. Все отодвигают, а ты снова отличился.

– Вот, достал он всех, а расплачиваюсь я. Мне уже знаешь, сколько народа руку жали за подвиг, да я половины этих трусов раньше не видел!

Руся вслушивалась в любопытную беседу, по-прежнему стараясь сохранять на лице вежливое безучастие, а еще ждала, когда Иму наконец соизволит назвать своего собеседника по имени. Имя психомага ей говорил, писал и даже кричал в трубку Лебедь, только Козлова со злости не посчитала сию информацию необходимой и попросту ее не запомнила, о чем теперь искренне сожалела.

Это надо же! Построить с цветочной феей серьезные взаимоотношения. То ли чудак мужик, то ли мастер-мазохист. Нимфы красивые, невероятно красивые, но не менее невероятно пустоголовые. Если б не род Сатиров, эти прелестницы наградили бы природу семицветиками, зарослями плотоядных кактусов и гигантскими одуванчиками, в общем, всем тем, что может случиться, когда феи по весне от избытка положительных эмоций начинают трещать между собой словно сороки и в своей трескотне незаметно складывают заклинания.

Перед Русей сейчас, очевидно, сидели два заслуженных ценителя прелестей зеленых чаровниц. Положительной характеристики в глазах «ставленницы управляющего» им это не добавило.

Неожиданно дверь распахнулась, прервав оживленную беседу, и в комнате появились четверо: знакомый Марусин домашний дедушка, двое молодых мужчин в деловых костюмах и невысокая неприметная девушка-секретарь.

– Добрый день, господа! Добрый день, наша прекрасная дама!

– Добрый день, Ярослав Сергеевич, – вежливо кивнула Козлова. Что-что, а гордую княжну изобразить она умела, дело нехитрое.

– Ну как? Сложился диалог уже?

– Нет. – Руся честно состроила мордашку, «не обремененную интеллектом». Аксиому «месть – блюдо холодное» знала всегда назубок, тем более что жаловаться было не на что. Положение волей случая заняла весьма и весьма выгодное: не знает языка, а значит, всякой жити и нежити можно было при ней говорить начистоту, не опасаясь быть понятыми.

Она окинула оценивающим взглядом двоих вошедших вслед за Ярославом молодых модных пиджачков: симпатичные лица, накачанные тела, дорогая одежда, наглые взгляды и… как-то пригорюнилась, хотя виду снова не подала, сыграв очарованную красавцами даму. Два черта – это, несомненно, мечта всей ее жизни! Мечта никогда не работать, не встречаться и даже случайно не пересекаться. Уж лучше цветочные феи! И как только в голову не пришло, что работать придется с кем-то потяжелее мага или домового. Воистину Шут покровитель. Предусмотрительность – не ее конек.

Ярослав Сергеевич, не отрывающий внимательного взгляда от ведьмы, хитро сощурился и услужливо указал поочередно на каждого из своих спутников.

– Знакомьтесь, Маруся. Зверобой, Клеомен и Женя, мой секретарь.

Секретарь, обыкновенный черт и… Зверобой? Отпрыск черта и цветочной феи! На этот раз Козлова не удержалась и очень искренне, немного глупо хихикнула. Рядом раздраженно вздохнул Иму и, судя по презрительному выражению лица, отказался от мысли «поухлестывать». Бессмысленное слово из Иномирья. Маруся, конечно, сама таяла от модного поветрия последних лет – перенимать от людей красивые и интересные вещи. Одежду, к примеру, обувь, украшения… но слова? С речью у иномирцев не всегда ладно складывалось.

Так поразивший ее черт меж тем оказался самым смелым и не спеша мягко приблизился к Марусе. Все как по учебнику. Обаятелен, сексуален, уверен в себе. Не каждому достается такая прелесть, а ей вот за какие-то грехи досталась.

– Здравствуйте, Мара.

– Руся, – поправила ведьма.

– Мара вам подходит намного больше. Таинственная и прекрасная.

Козлова с трудом задушила приступ раздражения. Впрочем, на каждое создание завсегда найдется свой меч.

– Что вы! – как можно искреннее воскликнула она и перекрестилась. Мужчина зашипел, посерел в лице и отступил на шаг. – Руся я!

Сбоку раздался тихий смех. Краем глаза ведьма отметила, что смеялся безымянный мазохист-цветочник.

– Ой, Русенька. Не нужно. Неужели не заметили, – вступился за своего сотрудника Ярослав Сергеевич. – Перед вами создание тьмы.

Марусе понравилась красиво сформулированная фраза. Настоящий руководитель и дипломат, их Лебедеву лететь и лететь до такого уровня.

– Да? – Козлова изобразила удивление и запустила второе испытание улыбки Мисс Вселенная.

Испытание прошло успешно, черт растаял, наглость былую вернул, но полученный урок усвоил.

– Итак, Руся, – Зверобой опустился на стул рядом с ней, не сводя при этом горящих глаз с лица собеседницы, – приступим к работе. Вы, верно, устали ожидать.

Женщина кивнула.

– Начнем, господа.

– С присутствующими вы знакомы, Маруся, заочно, – серьезно проговорил Ярослав Сергеевич.

Маруся кивнула и не стала скрывать пустоту в голове на месте каких-либо сведений о своих грубых случайных соседях. Мазохист-цветочник поймал негаданный подарок и устало покачал головой. Женщина усмехнулась столь быстро проглоченной приманке. Неужто так легко поддался вере в ее глупость?

– Думаю, не помешает представиться еще раз, – тихо проговорил психомаг.

Маруся счастливо и усердно заулыбалась. Иму еще раз печально вздохнул, отчего Козловой его и жаль немного стало. Он, конечно, бесстыдник, но Сатир и так до ручки довести может, а уж когда целенаправленно действует, и вовсе корень валерьяны выкури – не поможет.

– Да, само собой, – мгновенно отозвался Ярослав Сергеевич. – Руся, это Ликург, надеюсь, ваш будущий руководитель, а это Иму, его заместитель, так сказать.

– Здравствуйте.

Козлова нахмурилась. Лебедь орал в наушник что-то вроде «с остальными как хочешь, а с Ликургом будь аккуратнее, дурочка ты моя невнимательная». Все-таки иногда надо слушать Олега, толковую вещь на этот раз выдал. По крайней мере, теперь ей точно стало ясно, отчего шеф так сокрушался, что заказчик настоял на личном присутствии ценной ведьмы, без сопровождающих лиц к тому же. Секретность у них… У Лебедя инфаркт станется, ежели она напортачит, а она напортачит, не в работе, конечно, тут ошибок не допускала, собаку свою шутовскую подминала на время, зато по мелочи и в межличностных взаимоотношениях – запросто.

От невеселых мыслей, да и ситуации в целом организм испытал острый недостаток хорошего крепкого меда в крови. И снова психолог-мазохист-цветочник уставился на женщину своими внимательными серыми глазами. Руся искренне пожелала ему быть рядом, когда ее тошнит.

– Ярослав Сергеевич, – начал Иму, – вы уверены в своих выводах? Тут и без проверки, невооруженным глазом виден подлог и полное несоответствие. Проще говоря, извините, конечно, но отсутствие интеллекта налицо.

– Не гони лошадей, – оборвал подчиненного с довольной улыбкой мужчина. – Ты в день своей проверки Ирочку за грудь поддержал от падения. А держать за грудь руководителя группы захвата – это не самый лучший показатель для личной характеристики.

Черт помладше тихо захохотал.

– Ты смотри, кто голос подал! Не боязно? Тебя Ирина Викторовна вообще отпинала за болтливость.

– Как вам наша компания, милая? Любопытство уже вызвала? – обернулся к женщине Ярослав.

Руся мгновенно проанализировала ситуацию и, не дожидаясь реакции окружающих, ответила:

– Вполне. Никакого тендера не было и проекта тоже. Для чего я здесь?

Удивление отразилось разве что на лице Иму. Остальные остались невозмутимы и спокойны, включая неприметную секретаршу.

– Хочу предложить свободному магу работу поинтереснее и поприбыльнее нынешней.

– Какую? – улыбнулась Козлова и, решив уподобиться большинству, скопировала каменный вид. Да, всё вот так и надо. Прилетела в другую землю одна, беседует Змий знает с кем, бумаги подписала о неразглашении и отсутствии претензий. Чхать ей, оно так и надо!

Ярослав скрестил руки на груди и откинулся на спинку своего кресла.

– Что скажешь, Лик?

– Она меня обставила.

– То-то и оно, друг мой, то-то и оно. Она много кого обставила.

– Не пойму только, для чего сейчас.

– Странность у меня такая. Похулиганить люблю, – решила не выступать бессловесной тенью Руся. – Да и вообще, в принципе причуд много. Ну, знаете, там… Социофобия, акрофобия, амаксофобия, апифобия…

– Как же вас допустили до вживления с таким набором… причуд?! – искренне поразился Иму, слегка запнувшись перед последним словом.

– Все просто. До вживления набора не было. – Женщина оглядела присутствующих в комнате, уже не притворяясь, не стараясь скрыть, кто и что из себя представляет. Не помешает знать заранее, с кем хотят сотрудничать господа. В случае достойного предложения уходить почем зря сразу после испытательного срока не хотелось. – Что за должность? Какова оплата?

– Руся, не старайтесь напугать. Я знаю всю вашу жизнь, причем знаю в мелочах – работа такая. И поверьте мне: ваша собака не так страшна, как вы полагаете.

Козлова открыла рот, чтоб уверить, что собаки у нее нет и не было никогда, но тут же закрыла, сообразив, о чем на деле идет речь. Пожилой мужчина улыбнулся.

– Вижу, убедил, поэтому предлагаю начать сразу с суммы. – Он вынул из кармана ручку, визитку, на оборотной стороне нарисовал число и протянул Марусе.

При виде количества нулей женщина тихо выдохнула.

– И кого убить?

Ярослав Сергеевич рассмеялся.

– В том дело, что убивать как раз нельзя. Брать надо живьем. Оттого ты нам и нужна.

Руся взглянула на Ликурга, все время диалога не отрывающего от нее пристального взгляда.

– А если серьезно. Помимо меня есть еще три свободных, они более собранны, более коммуникабельны и…

– И мыслят стандартно, – закончил за нее Ярослав. – Нет, они не подходят. Свободный маг – ощутимый удар по бюджету организации, мне нужно доказать состоятельность и окупаемость проекта, именно поэтому я счел подобрать кого-то непредсказуемого, не подверженного влиянию стереотипов.

Женщина нахмурилась, усваивая и обрабатывая полученную информацию и одновременно закрывая сознание от сидящего напротив сероглазого психолога.

– Так кого ловить? Это вообще законно?

Два черта вновь засмеялись.

– Более чем, Марусенька. Более чем. Добро пожаловать в Интерпол.

– Да ладно?

– Отнюдь, – развел руками ее новый начальник. – Уже согласны, правда?

– Еще бы!

– Превосходно. Группа «4А5». Ликург ваш непосредственный начальник.

Козлова еще раз тихо свистнула. Убойный отдел Интерпола – это не шутки. Все ее прошлые места работы не шли ни в какое сравнение.

– Эксперимент? – решила уточнить догадку она.

Ярослав утвердительно кивнул.

– Экспериментальная бессрочная программа, существование по результатам раскрываемости и эффективности работы. Желаете время на раздумья?

– Нет. Я согласна.

– Отлично. Встретимся через три недели после увольнения со старого места и оформления всех бумаг. Аванс будет выдан, поэтому подыщи квартиру сразу. Думаю, сработаемся прекрасно, испытательный срок не играет большой роли, его попросту нет.

– Договорились.

Руся втолкнула чемодан в коридор, закрыла дверь и присела на комод. Душа и тело пребывали в странно возбужденном и одновременно вымотанном состоянии. Увольнение, оформление документов, поиск квартиры, разговор с родными, переезд – череда событий, произошедших будто во сне. Все это время она была словно сжатая напряженная пружина, готовая к любому удару судьбы, – согнется, но не сломается, и вот теперь, защелкнув замок двери нового жилья, словно отсекла прошлое. Пружина разжалась, чтобы наконец отдохнуть и подготовиться к новому этапу существования.

В сумке зазвонил наушник. Женщина застонала и принялась лихорадочно копошиться в довольно объемном модном предмете дамского гардероба. Тщетно потратив несколько долгих минут на поиски, Руся окончательно осознала, что отвертеться от вытряхивания содержимого на любую подходящую горизонтальную поверхность снова не получится, иначе звонок уйдет и пиши пропало. Мало ли, может, Ярослав звонит или этот… Как его, начальник ее группы… Ликург. Ближайшей подходящей по площади поверхностью оказался пол. Спустя несколько долгих секунд она наконец надела прибор на ухо и ответила:

– Слушаю.

– Как квартира?

Все точно. Ярослав решил лично побеседовать с новоиспеченной сотрудницей.

– Ой, отлично. – Руся растерянно оглядела прихожую, до слов шефа как-то не особо всмотрелась в обстановку. Вот так, снизу, прихожая определенно выглядела иначе, чем только что с высоты ее роста. Величественнее, наверное, элегантнее. Неплохо было бы увидеть теперь и остальные комнаты, даром, что ли, жить тут собралась, а кроме ключа, ничего и не лицезрела еще. Ползком добравшись до дверного проема, женщина выглянула в гостиную и присвистнула. – Ярослав, знаете, я неверно выразилась. Квартира просто сногсшибательная!

– Долго выбирала? Всё как хотелось?

– Ага. – Маруся припомнила, как на прошлой неделе пропьянствовав всю ночь с прабабулей, поутру ощутила себя ведьмой, повстречавшей больного бешенством трехглавого Змия. Исключительно по этой причине она позвонила агенту по недвижимости и, сославшись на крайнюю занятость, назвала первый попавшийся в документах вариант съемного жилья. Откровенно говоря, в основном ее привлекла цена. Такая средняя экономичная цифра. Удивительно, что полностью меблированная квартира столько стоит. Может, кран в ванной подтекает или соседи шумные? Из-за чего еще можно цену сбросить?

– Ну я рад, Русенька, что у тебя никаких предрассудков.

– По поводу? – Женщина выползла на середину гостиной и заглянула в спальню, затем под кожаный диван и массивный письменный столик, все равно как раз на четвереньках стояла, да и узнавать собственное жилье именно с такого ракурса ей почему-то показалось наиболее подходящим.

– По поводу трупа.

– Какого трупа? – От неожиданности Козлова резко выпрямилась, пребольно встретившись макушкой со столешницей.

– Который в этой квартире два года назад нашли. – Ярослав насторожился. – Агенты обязаны предупреждать клиентов, поэтому так долго не могли квартиру сдать. Тебе не сообщили, милая? – Голос мужчины зазвучал обеспокоенно.

– А-а-а. – Маруся лихорадочно соображала, что ответить. Нет, кто-то что-то ей про труп в этом месяце говорил, но когда, где и кто, она не запомнила. Наверное, агент. Логично же, что агент. Кому бы еще ей сообщать про труп? – Предупредили, само собой. Все отлично. Я думала, это уже задание первое, – неуклюже соврала женщина.

Первое удивление по поводу печальной истории квартиры прошло практически мгновенно, Руся оперативно принялась составлять подробный план хорошей оборонительной сигнализационной системы и, само собой, наметила выяснение обстоятельств появления этого самого трупа.

– Ясно. – Ярослав на том конце улыбнулся. – С заданием в курс дела всегда вводит Ликург. Он же и познакомит тебя с группой лично. Завтра первый рабочий день, помнишь?

– Помню. Я, получается, не всех еще знаю?

– Скажем так, ты никого еще пока не знаешь.

Проползая на четвереньках через коридор на кухню, она зацепилась юбкой за дверной косяк, но, упустив этот факт, с силой дернула за подол. Косяк, оторвавшись, мягко шлепнулся ей на спину. Воздушная древесина стоила тех денег, что за нее отдавали богатые мира сего. Самая безопасная и эстетичная отделка производилась именно из этой редкой породы дерева. Однако женщину заинтересовала не сама отвалившаяся доска, не ее стоимость и не тот факт, что она оказалась на ее спине. Козлову заинтересовала скрывавшаяся за ней великолепная кладка стены. Приблизив лицо почти вплотную, Руся внимательно оглядела открывшееся зрелище: идеально уложенный темный кирпич ручного производства выдавал работу потомка древнего божественного рода. Так искусно ремесленничать мог только отпрыск Гефеста, а потомки Гефеста лично и вручную трудятся исключительно ради удовольствия.

– А-а-а… – Маруся нахмурилась, вспомнив, что новый шеф ждет ее ответа. – Ну понятненько.

– Обиделась, что ли? Девочка, такие правила. Понима…

– Что? – Она провела пальцами по чуть заметно светящейся золотом печати на одном кирпиче, затем поискала похожую на соседнем.

И та и другая в ответ на прикосновение высшего мага оторвались от поверхности, на кою были нанесены и, развернувшись, указали свой точный возраст, затем, несколько секунд спустя, вернулись в исходное положение.

– Ты меня не слушаешь. Что ты там делаешь?

– Ярослав Сергеевич, а вы хорошо знаете это дело с трупом в моей квартире?

– По документации достаточно хорошо. А что?

– Убийство?

– Да.

– Убийцу поймали?

– Поймали.

– Посадили?

– Нет. Сторона защиты постаралась.

– Кто жертва?

– Нимфа, не потомственная, одаренная. И, предрекая твои следующие вопросы, отвечу, причина смерти – ножевые ранения в области груди. Орудие – предположительно нож работы третьего сына Гефеста, так и не нашли. Этот же парень и выступал обвиняемым. Имел личные взаимоотношения с девушкой до того, как она ушла к Сатиру. Расстались со скандалом. Как выяснилось, часто угрожал возлюбленной, был крайне неуравновешен. На момент убийства ужинал с матерью, она подтвердила.

– Понятно. А в протоколе осмотра места преступления фигурируют золотые печати кирпичей стены между прихожей и кухней?

– Стена была построена за год до разрыва отношений этих двоих и за полтора до убийства.

– А время смерти по протоколу подскажете?

– Тридцатого октября. Десять – десять тридцать вечера.

– Все сходится, – удовлетворенно пробормотала Козлова. – Ярослав Сергеевич, а если я докажу, что потомок древнего божественного рода был тут в это время, а следственная группа схалтурила и не осмотрела каждый кирпич, как должна была?..

Маруся сидела на своем этаже у лифта и с печалью созерцала, как толпа незнакомых деловитых существ в форме полиции и прокуратуры шастает туда-сюда, устроив из ее новенькой квартиры проходной двор. Кто ж знал, что дело этим обернется?

Модные черные начищенные мужские ботинки попали в поле ее зрения, приблизились, но вместо того, чтоб исчезнуть за дверью лифта, остановились точно напротив нее.

– Козлова Маруся? Новый квартиросъемщик?

Руся согласно кивнула. Поднимать голову не стала, поскольку состроить дурочку сейчас не выйдет, больно раздраженная, а вот на словах запросто.

– Это вы обнаружили кирпич с личной печатью и полной датировкой?

Женщина снова кивнула.

– Вы также осуществили несанкционированный просмотр датирования?

Очередной свой собственный кивок навел Козлову на мысль о пустоголовом болванчике, точно так, как она любила представляться новым знакомым. Жаль, на следующем вопросе придется раскрыться.

– Назовите ваш класс и уровень допуска.

– А вы, простите, представьтесь для начала, поскольку все мои ответы, в случае чего, не будут приняты судом. Вы не сможете ни ссылаться на них, ни предъявить их в качестве свидетельства или наводки, – выдала женщина недавно усвоенные познания в законодательной и правоохранительной системе.

– Вынужден не согласиться, мадам. В прошлом месяце была принята поправка, позволяющая мне не представляться, достаточно просто предъявить документы.

Козлова прикрыла глаза и со вздохом подумала о неизученных многочисленных поправках, которые следовали к каждому пятому пункту любой статьи или постановления.

– Ну так предъявите.

– Уже. В следующий раз постарайтесь смотреть на собеседника выше его ботинок.

Маруся запрокинула голову и довольно ощутимо ударилась затылком о стену. Кажется, вывела местного представителя закона из себя, а диалог был всего на тройку реплик. Беда.

– Высшая категория, уровень допуска первый.

Комиссар свистнул, после чего Маруся решила последовать совету и взглянуть в лицо незнакомца.

– Впечатлила? Документы с разрешением показать?

– Не стоит. Я верю, – зло процедил мужчина.

Нервный чересчур, неспроста это.

– Лугару, что ли?

– Он самый. Ведьма, ты языка не знаешь?

– Знаю. Чего грубишь?

– Отвечаю симметрично, иначе скалиться начну, не доводи.

Руся примирительно, немного грустно улыбнулась. Все логично. Оборотень оборотню рознь. Чем моложе лугару, тем сложнее ему контролировать в человеческом облике свои инстинкты. Вывернутые наизнанку днем эти создания могут быть крайне опасны. Зато ночью, в облике зверя, удивительно добрые и уравновешенные – ирония судьбы.

– Прости. День ужасный. Думала, сейчас заселюсь, посплю, а теперь кто знает… В гостиницу ехать придется.

Ее собеседник опустился рядом.

– Высочайшее начальство запретило тебя светить, так что расскажи все по порядку и свободна.

Женщина задумчиво оглядела миловидного невысокого комиссара полиции.

– Чистокровный.

– Это к делу не относится.

– Согласна. Не злись, я не нарочно, у меня просто беда с социализацией. Так с чего начать?

Прежде чем ответить, мужчина удостоил ее точно такого же задумчивого взора, как и она его минуту назад.

– С момента, как переступила порог квартиры.

Маруся решила не обращать внимания на очевидное хамство и раздражительность собеседника. Скидку сделать стоило, все-таки сама немного с приветом. Дурак дурака завсегда поймет, тем более что сам лугару только что тоже ее понял. А потому она, сосредоточившись, в мелочах пересказала все свои действия, связанные непосредственно с квартирой с момента, как впервые набрала номер агентства по недвижимости.

– Знакома с Триантафулло или Афобием?

– Это кто?

– Понятно. Ни с той, ни с другим не встречалась, не общалась, не состоишь в родственной связи?

– Ничего себе! Ты для начала пофамильно и поличностно объясни, кто такие. Может, знаю. Я вообще много кого знаю, но в силу некоторых своих особенностей с трудом запоминаю имена и лица.

Лугару резко поднялся и нервно провел ладонью по лицу.

– Потрясающе. До заката осталось три часа, а у меня полоумная ведьма, которая с перепоя сняла бывшую криминальную квартиру, осматривала ее, ползая на четвереньках, случайно под конец моей смены вернула закрытое дело на доследование, и для пущей радости она не запоминает имена и лица.

– А ты… Ты видишь вверх ногами!

Комиссар несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, возвращая себе спокойствие. Маруся с сочувствием наблюдала за зверем.

– Хочешь, зелье сварю? У меня отличное!

– Хочу! – Козлова даже вздрогнула от отчаяния, отчетливо прозвучавшего в голосе собеседника. – Но нельзя. Официально разрешено, только сторона защиты всегда ж цепляется, потом обвинитель проблем не оберется.

– Понятно. – Женщина решительно поднялась. – Ладно, тогда давай загоним причуды полоумной ведьмы в нору, а то у меня завтра дела, опаздывать нельзя. Не один ты маешься. Выдай мне терминал, я напишу отчет по найденной печати, подпись поставлю. Текст примет любой суд, это я тебе обещаю, причем примет за здравие, без сомнений. Никаких проблем не возникнет, достаточно будет назвать фамилию эксперта, то есть меня. А за это ты мне найдешь удобное, мягкое и теплое место для ночевки. И вот да, кстати, как, говоришь, тебя зовут?..

Лои мчался по городу, выслеживая Афобия. Получить разрешение на задержание подозреваемого оказалось на удивление несложным делом. Фамилия ненормальной ведьмы и в самом деле сотворила чудо с ворчливым сонным голосом судьи. Выяснить, что за персону такую с первой категорией допуска послала ему этим вечером судьба, лугару не успел: солнце скрылось за горизонтом, отдав власть над ним луне. Зато теперь, в звериной шкуре, он мог трезво и уравновешенно поразмыслить над произошедшим, не отвлекаясь на постоянный контроль эмоций – одна из своеобразных особенностей его рода.

Пахла мадемуазель Маруся неплохо, хоть и усталая была. Ведьмы всегда пахнут магией, сухими травами и пылью, с этой было иначе. В запахе этой сладкий привкус металла, немного магии, а вот трав и пыли не было, словно и не пользовалась она никогда зельями.

Лои резко остановился посреди тротуара, уловив на поверхности камня старый, очень старый и нужный след. Снова провал. Начав с окраин, лугару по спирали продвигался к центру в поисках свежих запахов Афобия. Найти сына бога – задача далеко не из простых, тем более если нужный полубожок давно не появлялся ни у родителей, ни у знакомых и словно сквозь землю провалился. Ни слуху ни духу, что называется. Несмотря на молодость, у Лои на подобный случай шкура была паленая: комиссар точно знал, к кому следует сейчас обратиться. Сыны Морока, властвующего по ночам на городских улицах, всегда и на все имели ответ, тут, главное, знать, какую встречную услугу оказать. Лугару не стал далеко уходить, он просто поднял вверх морду и завыл тоскливо, протяжно, призывая к диалогу ночных охотников и сторожей своего собственного ночного порядка, от коих в силу службы был по другую сторону баррикад.

Нужный зверь пришел почти сразу. Желтые глаза Беримира блеснули в белесой дымке непроглядного тумана. Своим детям Морок, словно любящий отец, дарил способность скрываться от глаз посторонних, будь то при ярком сиянии луны или же при свете сотен фонарей – от заката до рассвета эти оборотни становились невидимыми и неслышимыми.

Лугару сел, указывая на свои мирные намерения. Волкодлак кивнул в знак понимания жеста Лои, а вслед за ночным стражем из тьмы появилась миловидная, совсем худенькая малышка в человеческом обличье, глаза ее горели той же звериной желтизной, что и у брата. Лои постарался скрыть гамму эмоций, всколыхнувшихся в душе с ее приходом.

– Чего ты хочешь? – чуть слышно задала она вопрос Беримира.

Комиссар тихо выдохнул. Он понятия не имел, что переводчиком сегодня со стаей следует Всемила. Если бы знал, перенес разговор на завтра, ну или сам бы справился… И к чертям работу, ответственность, профессионализм и прочие изматывающие стороны его жизни. Видеть ее так близко, слышать голос, чуять смешанный запах полевых цветов и прирожденного хищника было выше его сил. Она отвлекала и сбивала с мыслей.

Всемила зло сощурилась, глядя на следователя. Юная волчица никогда не любила проявление столь очевидной сильной тяги со стороны «сторожевой собаки». Лои с грустью подумал о своем прозвище. Сторожевыми собаками называли в ночных стаях других оборотней, тех, что служили общему закону, тех, что решались существовать поодиночке или же были рождены с инстинктом одиночки. Он, Лои, относился именно к последним. Урожденный лугару никогда не приемлет близкого сосуществования с равными ему по силе особями его же пола, такова природная суть вида.

Маленькая белая волчица Всемила никогда не отправится вслед за одиночкой, ибо ее природная суть велит ей держаться семьи – стая всегда защитит и отомстит. Да и стая не отпустит ни одну свою девочку просто так, тем более девочку не простой крови, коей являлась Всемила. Рожденная от юного лешего и хариты Евфросины, обращенная вместе со сводными братьями в волкодлака Всемила обладала несравненной красотой и властью над словом, понимая всякое мыслящее создание. Братья во главе со старшим Беримиром не подпускали к сестре никого из своих, говорить о чужих не приходилось. Сама Всемила точно так же не проявляла интереса к противоположному полу, скорее раздражаясь на излишнее внимание к себе, чем наслаждаясь им. Вот прямо как сейчас. Лои загривком ощущал ее очевидную враждебность в свой адрес.

– Ему нужен сын Гефеста, Афобий. Все следы в городе старые, за пределы не ведут, – озвучила мысли ищейки девушка.

Беримир склонил голову набок, внимательно оглядывая собеседника. После минутной паузы его сестра продолжила:

– Афобия в городе не найти. Его переправили на другую сторону сразу после суда. Кто отправил? – Девушка снова помолчала, ожидая ответа брата. – Того, кто отправил, больше нет в живых. Остальное нам неизвестно, Лои. Всего доброго.

Двое растворились в дымке Морока. Лугару вздохнул, поднялся и пустился неслышной рысью в направлении своего дома.

По крайней мере, спустя год имя запомнила, раньше всегда звала просто собакой. Лои зло оскалился. Заносчивая домашняя игрушка. Сама без братьев ничто, зато гонора хоть отбавляй.

Маруся, само собой, ожидала, что первый рабочий день покровитель Шут не даст ей начать на позитивной волне, и была права.

Месье Лои нашел ей отличное место для ночевки, к тому же, неожиданно оказавшись джентльменом, оплатил суточное пребывание в номере, а номер, надо отметить, наверняка обошелся ему недешево. Вроде волк, но какой замечательный попался. Так что претензий к этой части своей судьбы у ведьмы не было. Проблемы посыпались на голову Руси со звонком будильника. Встать с кровати представилось делом невероятно сложным, слишком нежными на ощупь были простыни, слишком мягкими были подушки. Затем беда ожидала женщину в ванной в виде отражения собственного опухшего лица. Умывшись и послав к чертям улучшающие внешность заклинания, Маруся схватила из холодильника бутылку воды для устранения последствий недосыпа и отправилась на центральный воздушный объект – искусственно возведенный над поверхностью земли парящий остров. Строительство такой роскоши обошлось правительству в немалую сумму, но зато производило на неподготовленного зрителя неизгладимое впечатление. Козлова знала как минимум троих сильных магов и одного полубога, кто еще с юности мечтал попасть в святая святых Интерпола. Она не мечтала, но отчего-то честь такую получила. То ли редкое везение, то ли частое в ее жизни недоразумение. В общем, и не играло это теперь особой роли – факт оставался фактом: нужно было лететь на новую работу, ознакомиться с местом и коллективом.

Говоря Иму про амаксофобию, Руся ни капельки не врала, автомобилей она боялась пуще синего пламени и передвигаться предпочитала по старинке, на метле, что сейчас впервые сыграло Козловой на руку, обычно все как-то больше народ на улице пальцем у виска крутил. На раритетный транспорт не требовались разрешение, права и страхование, как следствие не накладывалось ограничение высоты полета. Прабабуля, передавшая любимой внуче фамильную метелку, с радостью обучила Русю сначала азам управления, а после и фигурам высшего пилотажа. Так что Козловой, чтобы начать работать, номер покидать и не требовалось. Она взвалила на плечо свою немалых размеров женскую сумочку, расчехлила бесценное средство передвижения, распахнула балконные двери, оседлала черенок и, дважды щелкнув каблуком по полу, взлетела.

Город давно не спал, а может, просто не ложился. Многочисленные улицы тонули в потоках созданий всех мастей, передвигающихся пешком, на автомобилях или же завезенных когда-то из Иномирья лошадях и верблюдах. Последних все как-то больше предпочитало старое поколение. Руся бесшумно неслась по прямой. Возле острова она немного сбавила скорость, опасаясь попасть в восходящий или нисходящий поток, дающий сотрудникам ведомства возможность плавать между землей и работой, и аккуратно опустилась перед воротами КПП.

Молодой маг в униформе ведомства сдвинул солнечные очки на кончик носа и не спеша, насмешливо с головы до ног осмотрел явившуюся необычность.

– Тематические музейные экскурсии? Комитет по защите исторического наследия? Услуги антикварного магазина?

Руся изобразила милую улыбку и молча прошла сквозь сканер. Не первый глупец в ее жизни и явно не последний. Со скрытым мстительным удовольствием женщина предположила, что мозг в голове весельчака тратил все основные ресурсы на контролирование работы мышц в теле, с коими у парня был явный перебор, причем натуральных, не навеянных заклятием, иначе высокомерия в поведении дежурного по КПП было бы чуть поменьше. А так господин шутник, несомненно, пользуется успехом у противоположного пола.

Арка сканера, осветив табло зеленым светом, распахнула спланированную брешь в защитной пленке острова. Не оборачиваясь более на дежурного, Козлова отправилась по дорожке к центральному административному корпусу, точно следуя указателям по краю тротуара. У входа в здание ее осторожно кто-то тронул за плечо.

– Доброе утро.

– Доброе утро.

Маруся плохо запоминала лица и имена, но эту девушку почему-то вспомнила сразу. Молчаливая секретарша высокого начальника-экспериментатора.

– Простите, что отвлекаю. Вы, верно, меня не помните. Евгения, личный помощник Ярослава.

Козлова с любопытством оглядела новую знакомую в неприметном закрытом деловом костюме и пропустила ее вперед себя в холл. Вдвоем они отправились к шахте с мини-потоками.

– Хорошо помню. Здравствуйте.

– Здравствуйте. Не сочтите навязчивой. Просто хотела сказать, знаю, каково быть новенькой на острове, и знаю отличительную «добродушность» местных, так что обращайтесь, если вдруг возникнут какие-то вопросы или сложности. Я у Ярослава в приемной. Все решим.

– Хорошо. – Руся согласно кивнула, постаравшись как можно тщательнее скрыть удивление. Последняя фраза девушки больше напоминала странноватый девиз. – Спасибо большое.

Они по очереди вступили в светящуюся ауру потока, закончив таким образом короткий диалог.

Несмотря на медленный подъем, Козлова все-таки умудрилась проморгать и выйти не на своем этаже, так что пришлось нырять в шахту спуска. На выходе она столкнулась с еще одним запомнившимся лицом. Запомнившимся в основном благодаря исключительному хамству.

– Маруся! Как я рад вас видеть! – фальшиво воскликнул маг. – Опаздываете?

– Да! Вы тоже? – в тон мужчине ответила Руся.

– Нет. Просто частенько между этажами мотаюсь. Работа обязывает, знаете ли…

– Серьезно?

Руся начала окончательно ненавидеть бессовестное создание, с коим, судя по ее наблюдениям, дружил новый непосредственный начальник. Ведьма досадливо поморщилась, сообразив, что опять не помнит имени ни первого, ни второго.

– Конечно, серьезно. Незнакомо?

Козлова бесшумно ступала по изысканному мраморному полу, надеясь, что не путает направление. Впрочем, новоиспеченный сослуживец не отставал,поэтому можно было смело утверждать, что она избрала верный путь.

– Абсолютно незнакомо. Не подскажете, кстати, ваше имя? Боюсь, что как-то вылетело из головы.

Мага, очевидно, рассердила подобная небрежность.

– Иму. Могу записать, если хотите.

– Нет, благодарю. Постараюсь запомнить.

– Постарайтесь. Никаких сомнений насчет работы нет? У нас, знаете ли, проблемно, никакая выплата не компенсирует. Пашем двадцать четыре часа в сутки, выходные, отгулы, отпуска, болезни не для нас.

– Какой кошмар! – притворно мягко проговорила женщина. – И все же попробую. Может, приживусь. Кто знает.

– Ну, тогда добро пожаловать.

– Спасибо.

– Не за что. – Иму остановился и распахнул перед спутницей дверь с выгравированной серебристой надписью «4А5». – Прошу.

– Благодарю, – кивнула Козлова, проходя вперед в просторное серое помещение с высоким потолком.

Левая стена являла собой сплошной триплекс, за прозрачной, почти невидимой преградой которого клубились облака. Стена справа представляла наборный комбинированный экран, на его беловатой поверхности еще сохранились обрывки плохо стертых записей. Само же помещение занимало несколько рабочих мест, за некоторыми на момент их появления кипела работа. И стоило Русе войти в комнату, как на нее тут же взглянули четыре пары глаз: две мужских и две женских. – Доброе утро. Прошу прощения за задержку, – невнятно пробормотала Козлова, стараясь скрыть смущение.

– Ничего. Я предупредил, что вы опоздаете.

Руся вздрогнула. В конце помещения находился отделенный от общего зала прозрачными стенами небольшой кабинет, откуда выглянул ее непосредственный начальник и спокойно оповестил о предсказуемой безалаберности новой подчиненной.

– Иму, представь народ. Я сейчас, – все так же невозмутимо распорядился босс и вновь скрылся в кабинете.

– Не вопрос, шеф. Итак… – Маг подтолкнул Русю вперед. – Вас тут все знают, наслышаны, а вы знакомьтесь. Вот это милое темноволосое создание – Мосвен. Вся документация и аппаратура на ее совести.

Козлова с улыбкой кивнула милой, точно так же улыбающейся ей низенькой женщине с серебристо-белой прядью в черных волосах. Определить ее родовую принадлежность с первого раза не вышло. Черты не были столь ярко выражены, чтобы мгновенно обозначить возможные варианты.

– Эта юная пышногрудая красавица…

– Иму, я тебя как-нибудь утоплю!

– Так вот… – нисколько не смутился угрозе маг. – Эта юная агрессивная русая красавица – Горица. Она у нас специалист по человечкам. Все ей их жалко.

– Берегиня, – определила по внешности и содержанию угрозы сущность Горицы Руся.

– Она самая, – улыбнулась девушка. – Очень приятно. А вы – не Яга точно.

– Верно. Как…

– На метле, смотрю, летаете.

– А-а, – сообразила Козлова. И вправду, относись она к роду сторожей, сейчас парковала бы ступу. Ведьма представила картину воочию и ужаснулась. На стоянке на такой спектакль зрителей уйма собралась бы точно. Ее раритетная метелка все покомпактнее и понезаметнее будет. – Это да.

– Добро пожаловать.

– Спасибо.

– Короче, – не выдержал обмена любезностями Иму, – зубы друг другу заговаривать потом будете. Горица у нас говорить умеет. Дальше напоминаю: Зверобой.

– Что-то такое было, помню, – согласилась Руся.

– Вот и славно. Зверобой – переводчик, он у нас специалист широкого профиля.

– Несколько туманное утверждение.

Старший черт соблазнительно улыбнулся.

– С удовольствием разъясню вам, Мара, в личной беседе…

– Разберусь, – поспешно прервала начавшееся бессовестное домогательство Козлова. – Дальше.

– Клеомен. – На этот раз представляемый сам назвал свое имя. Ему, видимо, притязания сослуживца к новенькой точно так же не импонировали. – Я тут переводчик, ну и немножко ложь определяю. Там, – он указал на кабинет начальника, – Ликург. Но вы и так запомнили, наверное. Он у нас руководитель отдела.

– Психолог, – не задумываясь, констатировала Руся.

– Однако не ожидал, что так быстро разберетесь с вероятной сущностью каждого из нас.

Ликург вышел из своего кабинета, наконец закончив диалог по наушнику, который, судя по всему, начал до триумфального опоздания ценной сотрудницы. Благодаря прозрачным стенам Козловой не составило труда краем глаза наблюдать за происходящим с ценителем нимф. Она четко видела, как мужчина нервно расхаживает из угла в угол и жестикулирует, стараясь доказать нечто важное созданию на том конце.

– А что об Иму скажете?

Задумавшись, Маруся не сразу ощутила, что присутствующие в комнате напряглись на этот, казалось бы, несложный вопрос, а значит, что-то было не так, не совсем просто. Только что может быть непростого в обычном слабом маге, коим и выступал неприятный тип изначально? Она повернулась к своему спутнику и внимательно вгляделась в его внешность, но снова ничего особенного не увидела. Карие глаза насмешливо, с вызовом рассматривали женщину.

– Ну и?

Руся прищурилась, но по-прежнему ничего тайного не узрела.

– Понятия не имею. Маг и маг, слабый. Но Горица пообещала его утопить, а она берегиня, и значит, ненавидеть обычного мага не станет, только урожденного хищником. Хотя, пообщавшись с Иму лично, вот теперь немножко сомневаюсь, он несколько не склонен к вежливой постановке фраз, что тоже признак хищника, однако может просто иметь место плохое воспитание.

За спиной женщины раздались тихие смешки. Иму зло стиснул зубы, глаза его загорелись откровенной ненавистью.

– Хорошая логика. Смотри на него, ведьма, на такого, какой он есть.

Стоило Ликургу произнести простые слова заговора на древнем языке, как Козлова наконец увидела истинную сущность того, кого изначально посчитала слабым магом.

Аниото. Человек-леопард. Теперь ясно, отчего берегиня щетинится и отчего у парня не сложилось с Сатиром. Прямолинейные, безжалостные, хищные одиночки. Искусный охотник, аниото не ошибается, если надо, не обращает внимания на усталость, редкой жертве удается уйти от такого. Ему не нужна компания, никто не указ. Он не различает, ребенок перед ним или взрослый, бог или слабый маг, при необходимости убивает всякого. Не имеет терпения ни к кому, а по ночам даже волкодлак-вожак, прячась в тумане Морока, не станет сражаться с таким в одиночку.

Сейчас глаза Иму стали ярко-желтыми с черными, почти незаметными точками зрачков, а шоколадного цвета кожа приобрела рыжий перелив. Но, как это ни странно, теперь Марусю аниото волновал менее всего. Беда в том, что наложить заклятие «серой маски» из-за сложности и силы мог только полубог, частично освободить избранное сознание для взгляда сквозь «маску» тоже, но вот провернуть такой фокус, не затратив сил, долгого времени и просто составленной фразой мог только чистокровный бог.

Маруся медленно развернулась к Ликургу. Работать на мага с ее безалаберностью и склонностью к самодеятельности – одно, но бог, особенно если попадется потомок воинственных начал, – совсем другое. Он же, если из себя выйдет, и в жабу какую-нибудь обратить может, а Руся готова была поспорить, что из себя она его выведет, и не раз. Это не с равным тягаться, это все равно как записаться в безумцы и со всезнайкой Гамаюн поспорить. Пернатая – авторитет, с ней и матерые уголовники не связываются. Пташка четыре солидных срока отмотала за мошенничество в крупных размерах.

– Простите. Как переводится ваше имя?

Ликург невозмутимо рассматривал нового члена своей группы. Молодая, миловидная, наблюдательная, хотя и не слишком, рассеянная, не склонная к соблюдению субординации. Госпожа Маруся безапелляционно вознамерилась выяснить, с каким началом имеет дело. Плюс за осмотрительность, минус за тактику. Классический случай мага, опекаемого Шутом. Лику никогда не нравилась эта появившаяся несколько столетий назад привычка старых ведьмовских родов давать новорожденным покровителей судьбы из старших арканов Таро. Шут выпадает редко, но приносит тому, на кого пал, одни несчастья, а изменить такой расклад магам не под силу. Зато остальные – двадцать один – арканы им весьма и весьма импонировали, так что жертвовать стабильностью ради малой вероятности неудачи господа колдуны не собирались. К тому же покровитель Таро – всегда первый отличительный признак аристократического происхождения, а любой род гордится своей историей и силой, накопленной в крови.

– К работе не имеет никакого отношения, – ответил на вопрос ведьмы Лик, на что она пожала плечами и обвела ищущим взглядом комнату.

– Сюда. – Мужчина указал на оборудованное место, вплотную примыкающее к прозрачной стене его кабинета.

Лицо Маруси, и так не светящееся энтузиазмом, совсем осунулось. Причем переживала ведьма явно не из-за некоего предварительного умысла отлынивать от работы, нет. Он отчетливо видел в ней искренние опасения навлечь на себя неприятности с урожденным богом из-за особенностей судьбы Безумца. Впрочем, женщина быстро справилась с эмоциями и, согласно кивнув, прошла за свой новый стол, вновь закрывшись от чужого проникновения.

Сильный маг, возможно, сильнейшая в своем роде, что и спровоцировало Шута. Он любит забирать себе таких. Теперь-то Лика не удивляло, что в первый день знакомства схалтурил. Слишком много сложилось тогда одно к одному. Во-первых, был расслаблен, его фея Кри той ночью превзошла себя, и поутру он мчался на работу, не совсем отошедший от сладкого пробуждения. Во-вторых, ныне очевидный талант трикстера госпожи Козловой. И как результат, он обманулся, что случалось невероятно редко. Радовало одно: Кри была жутко довольна собой, когда тем же вечером он со смехом пожаловался на свою глупость.

Лик моргнул раз, другой, заставляя себя сосредоточиться на работе. Сладкое ощущение нежности и любви заполняло грудь – ощущение, уже ставшее привычным. Стоило уловить лишь намек на любимую нимфу, и он тут же уплывал в мечты о ней и их совместном будущем, что делало его непригодным для каких-либо здравых действий.

– Итак, господа. Понедельник, а потому давайте приступим к непосредственным обязанностям. – Он повернулся к Иму. – Что там?

– Да. – Аниото протянул папку. – Вот, наградили. В общем, дело такое: человек, Алина Ефремова, двадцать лет, найдена мертвой в лесу, насильственных следов на теле нет. Причина смерти, установленная людьми, – отравление неизвестным ядом.

Лик вынул из папки фотографию девушки и, дойдя до стены с экраном, прикрепил карточку на поверхность. Иму последовал за начальником и аккуратным четким почерком сверху вывел слово «жертва», чуть ниже подписал имя, возраст и дату смерти.

– И в чем странность? Что аналитикам не по душе? – Зверобой, удобно устроившись в своем кресле, крутился из стороны в сторону и внимательно рассматривал лицо юной красавицы со снимка.

Руся с удивлением обнаружила всякое отсутствие и намека на несерьезность, что для расы чертей было несвойственно. Она оглянулась на Клеомена. Сосредоточенное нахмуренное лицо юноши все сказало за хозяина.

– Аналитикам, полагаю, помимо неизвестного яда в крови не по душе вот это. – Лик задумчиво рассматривал еще несколько фотографий в папке, затем вывесил их ниже имени жертвы и отошел чуть в сторону, открыв обзор.

– Бедненькая, – пробормотала берегиня.

Маруся во все глаза смотрела на изображения мертвого юного тела. Белокурая девушка в тунике из невесомого газа возлежала на лесной поляне среди цветов. Складывалось впечатление, что и не человек это вовсе, а резвящаяся по весне фея, что решила на секунду вздремнуть.

– Случай не серийный? Сходства есть? – Теперь и Клеомен вслед за Зверобоем начал крутиться на стуле.

– «1А» ничего похожего не нашли.

– Ну что… Мужик тащится от нимф – это очевидно, – пробормотал Иму.

– Придумал, пока материалы нес? – Горица сердито хмурилась. – Только с чего ж ты решил, что мужик? Почему не женщина?

– Тьфу. – Аниото сердито сплюнул. – Дрянь какая.

– Узколобый, как всегда. – Берегиня улыбнулась. – Лик, предания о нимфах в Иномирье достоверны и довольно подробны. Трудно утверждать без дополнительных сведений, что это дело рук нашего создания.

– Знаю.

– Идем в девятый?

– Водяная, ты опять впереди кареты мчишься? – прошипел Иму.

– Кисонька, не мурзись. Ну так как, шеф?

Ликург отмахнулся от берегини, в очередной раз озабоченной судьбой и благополучием человечества. Подталкивать его к скоропалительным решениям входило в одну из вредных привычек его подчиненной. Горица ближе всего по характеру подходила Марусе, именно поэтому на начальном этапе он посадил ведьму рядом с берегиней. Адаптация так пройдет быстрее и проще.

В бумагах по делу значился список подозреваемых, опросные листы, сведения о самой девушке и ее ближайших родственниках. Протокол с места происшествия мало что давал. Люди ищут следы людей, но никак не магических созданий. Лик оторвался от чтения и еще раз внимательно вгляделся в снимки на экране. В последнее время в Иномирье стали использовать отличную оптику, так что цветовой набор можно было считать достоверным. Он стянул один из снимков и перевернул его. На бумаге отчетливо прорисовывалась личная магическая печать первого аналитического отдела Интерпола, а значит, достоверность проверялась.

Лик вернул фотографию обратно на экран и сравнил. Так и есть. Одежда девушки имела ту же гамму оттенков, что и окружающая флора, включая вкрапления пятен полевых цветов, что росли вокруг тела жертвы. Это было достаточным основанием для начала расследования.

– Мос, оформи переход. Свяжись с ребятами из первого и запроси похожие дела, если найдут, вызывай меня. Остальные со мной.

– Остальные? – поразился Иму. – А она нам на кой? – Он кивнул в сторону новенькой.

Втайне Лик был согласен, свободный маг категории Маруси им был ни к чему. Силой он превосходил ее, с техникой прекрасно справлялась Мос, однако он сам избрал путь служения, и тут мнение начальства играло первостепенную роль, а начальство соблазнилось приблизить угрозыск к первым ведомствам. Несвободные маги разведки и военных покоя не давали всему юному поколению, став чуть ли не идолами среди идолов. Смех, да и только. Одно дело, создай глава новый отдел с техниками, вот пусть и сидели бы в кабинетике тихонечко, изолированно, создавали налет крутизны Интерполу, только разумных путей никто ведь не ищет.

– Она со мной пойдет. Вы с Горицей опросите родных. Клеомен и Зверобой займутся подругами, а мы – жертвой.

– Отлично! – Иму возмущенно указал рукой в сторону берегини. – Опять смотреть, как она на пару с матерью, сестрой, няней и, кто там еще попадется, ревет! Шеф, я не могу с ней!

– Рано или поздно научишься. – Лик направился к выходу. С субординацией в его группе беда изначальная. – И только попробуйте при свидетелях перецапаться. Информацию донесете мне коротко и четко. Все ясно?

– Да, шеф. – Горица усердно закивала.

– Вот и хорошо. Мос, тебе уже переслали документы по девушке?

– Только что.

– Распредели по ребятам, – с этими словами он выскользнул в коридор.

Его группа неслышно последовала за ним.

Лои закрыл за собой дверь. Ощутив тепло хозяйской ладони, замок привычно щелкнул, запирая квартиру. Мужчина на ходу разулся и прошел в ванную, умыться сейчас совсем не помешает. Дежурство окончено, можно расслабиться, сыграть во что-нибудь, поспать. Есть, несмотря на тяжелую ночь, не хотелось, фирменного блюда в таверне «У Шона» вполне хватило на оставшиеся сутки. Размышлять о работе Лои точно так же не желал: беседа ранним утром с представителем Интерпола о новых подробностях в деле Афобия измотала вконец. Доказательств факта, что полубог скрылся в Иномирье, Лои не нашел, а значит, и основания для передачи документов иному государственному органу были весьма шаткими. Даже поправка об особом врожденном чутье всех видов оборотней здесь мало помогала. Однако транзит был официально все же произведен, стоило лишь в бумагах всплыть фамилии чудаковатой ведьмы. Именно поэтому среди первых планов на грядущие рабочие сутки Лои наметил выяснение личности этой Козловой и ее биографии, желательно подробной.

Лугару открыл воду и спешно умылся, чувствуя, как скопившееся за долгое дежурство напряжение покидает тело. Присутствие рядом с собой постороннего почуял, когда уже было слишком поздно.

– Я не заносчивая и тем более не домашняя игрушка, – прошипел тихий злобный голос почти у самого его уха. – Только попробуй еще раз меня оскорбить, пес! Я тебе внутренности вскрою.

Лои застыл. И дело было не в остром кончике холодного лезвия, приставленного к его правому боку, – с его подготовкой подобная проблема решалась системой хорошо заученных и отточенных движений. Он боялся спугнуть девушку. Она впервые не просто говорила с ним сама, сама к нему пришла. Никогда бы не подумал, что его недавние проговоренные про себя мысли заденут волчицу до такой степени.

– Прости.

Комиссар почувствовал ее растерянность от своего искренне произнесенного простого извинения. Сейчас в распоряжении лугару были лишь доли секунды, но он не преминул ими воспользоваться, плавно бесшумно развернулся на сто восемьдесят градусов, оказавшись лицом к лицу с Всемилой. Желтые глаза с ненавистью смотрели на него снизу вверх. Она поджала губы.

– «Прости»? Как вы меня все достали! – На слове «вы» девушка ткнула, словно указкой, ножом в подбородок Лои. – Все вы одинаковые! Белая, красивая, вкусно пахнет, особенная. Все! Ни черта больше никто из вас обо мне не знает! Плевать вам, о чем я думаю, что люблю, о чем мечтаю, чего боюсь. Чхать вам, что рычу на вас каждый раз! Нет! Всерьез вы принимаете отказ только от кого-то из моих братьев! И почему? Да потому, что физически я слабее каждого! Вы ведь, кобели, понимаете только силу! Плевать вам на мои желания.

С каждым словом кончик ножа сильнее впивался в кожу.

Лои осторожно приподнялся. Сейчас он не злился, как это бывало с ним в моменты раздражения или опасности, отнюдь. В данный момент он чувствовал себя потрясающе счастливым, будто глупцу какому, хотелось улыбнуться разъяренной девочке перед собой.

– Я прячусь за ними – это правда, но только потому, что из-за вас у меня нет иного выхода! Считаешь, я не желаю свободы? Не желаю хоть раз пройти по улице и не слышать, как за спиной кто-то принюхивается и поскуливает?!

Лои зажмурился и резко опустился на стопы, позволив стали разрезать его кожу. Всемила тихо испуганно вздохнула и отпрыгнула к противоположной стене. Лугару открыл глаза. Как он и предполагал, ничьей крови она в жизни самостоятельно не проливала. Беримир берег ее со всей свойственной вожаку ответственностью.

– Ты любишь своих братьев, любишь Морока, потому что он рассказывает тебе байки из своей жизни, и он обожает тебя в ответ – твой туман всегда немного серебрится. Любишь мороженое, но от всех скрываешь, днем тебе его тайком носит мавка, поэтому ты «теряешь» все свои расчески. Тебе совсем не нравится быть волчицей, ты обращаешься лишь из крайней необходимости. Боишься молний, в грозу вздрагиваешь от ярких вспышек, а короткие тонкие белые волоски на руках дыбом встают. Добрая и очень ласковая. О чем думаешь и о чем мечтаешь, к моему несчастью, не знаю. В редкие моменты встреч увидел только то, что увидел.

Всемила во все глаза смотрела на него. Какие мысли проносились в это мгновение в ее белой голове, Лои не знал, но многое бы отдал, чтоб узнать. Наконец волчица очнулась от ступора и пулей вылетела из его ванной, по-видимому, использовав в качестве выхода, да и входа до того, оставленное вчера открытым кухонное окно.

Мужчина обернулся обратно к раковине, смыл кровь с шеи и осмотрел в зеркале неглубокий порез под подбородком. А еще девочка, очевидно, боится причинить кому бы то ни было боль.

– Распредели по ребятам.

С этими словами Ликург исчез за дверью, за ним последовали его подчиненные. Маруся подскочила и поспешила за остальными.

– Эй, – тихо шепнула темноглазая красавица Мосвен, – лови, – и швырнула через комнату небольшой черный предмет.

Ведьма на бегу ловко поймала его и оглядела. Обычные человеческие часы, вернее, для местных необычные, конечно, неудобные, громоздкие.

– Зачем?

– Надевай, а там разберешься, и беги давай!

Маруся сообразила, что и в самом деле нет времени для разъяснений, поэтому поспешно последовала совету. В коридоре женщина обнаружила, что забыла сумку с пылью, бегом вернулась обратно, снова выскочила из кабинета и вихрем понеслась догонять неполный состав группы «4А5», явно не собирающийся ожидать рассеянную и, по общему убеждению, бесполезную ведьму. Козлова с неприязнью отогнала пробежавший по спине холодок паники и страха. Точно такое же ощущение враждебности и ненужности она ощущала, когда семья отказалась от нее. Учитывая складывающуюся ситуацию, стоило все же пожалеть о прежней работе, там она, по крайней мере, слыла ценным сотрудником, да и Лебедь был под колпаком, ну или под каблуком – с какой стороны посмотреть. Руся улыбнулась придуманной формулировке, однако быстро спустилась с небес на землю, припомнив, с чего именно принялась тепло характеризовать последнего работодателя. Пока она размышляла о бренности и невезучести своего бытия, ее новые сослуживцы остановились рядом с неприметной серой дверью в соседнем крыле здания. На бледном матовом фоне переливалась перламутром одинокая цифра девять.

Лик вступил в проявившуюся серебром арку сканера, и серая преграда растворилась в воздухе.

– Ого! – не сдержала восхищения Руся, прежде чем войти в помещение. Подобный трюк проделать – массу энергозатрат надо, да и средств тоже не пожалеть.

– Нравится? – прошелестел знакомый двойной голос.

– Яга! – не удержалась от шепота женщина, увидев обладательницу странных связок.

Ведьма из древнего рода стражей хмуро оглядела незнакомку. Руся, осознав очевидную проявленную ею бестактность, улыбнулась и кивнула в сторону Лика.

– Я вон с ними. Извините.

– Да ничего, – немного холодно кивнула Яга. – Бывает. Нас мало осталось, так что удивление вполне оправданно. Добро пожаловать в мою обитель.

– Спасибо.

Козлова с восторгом осматривала открывшийся великолепный вид. Белый обширный зал с удобными креслами и диванами, холодильник с напитками, огромная арка из серого клубящегося дыма во всю противоположную стену. Зал ожидания для отправляющихся в Иномирье вживую Руся видела впервые, все как-то больше на курсах проходили, и он, то есть зал, надо отдать должное, впечатлял.

– Марусь, это наш оператор отправлений, – взяла на себя обязанности хозяйки бала Горица. – Знакомься. Аудра.

– Очень приятно, – на этот раз искренне улыбнулась Козлова.

– Взаимно.

Лик, нахмурившись, слушал подчиненных. Милая беседа милых созданий. Горица всегда умела налаживать контакт. Общительная, добродушная, мягкая, отзывчивая, способная сопереживать – именно так ее описывают люди, именно так ее воспринимают неподготовленные создания. Видимость. Берегиня наравне с добросердечием при необходимости проявляла и иные качества: твердость, невозмутимость, холодность. Что бы ни произошло с группой, какое бы задание они ни выполняли, Горица никогда не забывала, где и кем работает. Каждый сотрудник «4А5» был ценен, обладал необходимыми качествами. Ликург лично собирал эту группу, головой отвечая за их чересчур ярко выраженный индивидуализм и дисциплинарные нарушения, но взамен он получил возможность создать превосходно работающую машину, машину, способную вести дела повышенной сложности в Иномирье, и по окончании бесследно исчезать. «4А5» на три пункта опережали «4А1» – лидеров предыдущего десятилетия. Ярослав помог ему в этом, именно поэтому, несмотря на собственные убеждения, Лик взялся поддержать эксперимент с Козловой, хотя и с риском для собственной группы. Руководитель «4А1» не был склонен сдавать позиции, воспринимая новых лидеров по общим рабочим показателям не иначе как соперников, и прилагал максимум усилий, дабы избавиться от неугодных. Маруся была катализатором, созданием, из-за которого очень скоро полетят головы.

Ликург не был в восторге от столь пессимистичных размышлений, но они были рациональны, а значит, осуществимы. Всегда нужно рассчитывать на самый худший вариант – то, чему научил отец еще в юности.

Первым, от кого потребуют избавиться, станет аниото. Иму был больше чем коллегой или подчиненным, он был другом. Нет лучшего эксперта в заметании следов, нет в бою равных Иму, редкое создание потягается с аниото в скорости, а поскольку любое создание по уставу необходимо брать живым, причем быстро, леопард оказывался незаменим. Зато ведьма с ее баснословно дорогущей пылью не играла никакой важной роли, за исключением повышения престижа ведомства.

А черти… Это по преданию черт всегда найдет выход, но предания, усиленные суевериями с их историческими корнями, врут. Что Клеомен, что Зверобой – оба крайне честно и серьезно относятся к работе. Только если у Клеомена, с его особенностями, еще будет возможность построить карьеру, то Зверобой не найдет веры у созданий. Только в высокопарных формулировках законосочинителей исправившийся уголовник имеет те же права и свободы, что и остальные создания, на деле любая дверь будет закрыта, а Зверобой слишком любит головоломки и хитрости, чтобы рано или поздно не потерять стойкость и не вернуться на прежнюю стезю.

Пожалуй, единственной, кто не пострадает, останется Мосвен. Талантливая, молчаливая, дисциплинированная девочка. Переведут и, возможно, повысят.

За невеселыми размышлениями Лик заполнил лист отправления на группу, поставил подпись и кивнул Аудре. Белые волосы на голове стража посерели, став по цвету схожими с клубящейся стеной дыма.

– Проходите, прошу, – проскрипела она своим двойным голосом.

Маруся наблюдала, как один за другим сотрудники Интерпола исчезают в Иномирье. Идти вслед за ними отчего-то было невероятно страшно. Женщина с ужасом подумала о возможно новой зарождающейся фобии, будто прежних ей было мало.

– Не стой столбом, торопимся же, – шепнула Горица, взяла ведьму под локоть и вместе с ней шагнула в непроглядные облака.

Лик ступил на мягкий зеленый покров с обратной стороны и привычно окинул ищущим взглядом местность. Никого постороннего не обнаружилось. Новенькая стояла прямо за его спиной, зажмурившись и крепко обняв свою сумку. Мужчина улыбнулся чудаковатому, забавному зрелищу перепуганной ведьмы – не каждый день нечто похожее увидишь. В отрицательных отличительных расовых чертах магов значилась неприятная склонность: нарциссизм. Редким созданиям этого вида удавалось избегать ощущения собственной невероятной значимости. Судя по всему, Маруся являлась одной из счастливиц, иначе уже давно строила бы спеца высшего класса.

– Оперативник на службе, глаза-то хоть открой.

Снисходительный тон быстро привел ведьму в чувства. Она распахнула веки и уставилась на Лика.

– Мы где? Где остальные?

Мужчина вздохнул, сделав несколько шагов вперед туда, где была найдена девушка. Вот уж и вправду, спец из Маруси сомнительный. Она, очевидно, не собиралась проявить и намека на профессионализм.

– Ты слышала распределение?

– «Вы с Горицей опросите родных. Клеомен и Зверобой займутся подругами, а мы – жертвой». Это?

– Это, – задумчиво пробормотал Ликург, присел и провел рукой над землей, где лежала мертвая. – Разве у тебя не плохая память?

– Плохая, просто твои слова я причислила к необходимой рабочей информации, которую должна запомнить.

Лицо Лика окрасило некое подобие улыбки. Снова ошибся на ее счет. Профессионализм она проявила, но в весьма своеобразной форме. С ней придется сложнее, чем в свое время с Иму. Мужчина опустился на колени, вслушиваясь в землю.

– Вот и умница. Поступай так дальше, но с одним условием: осмысливай то, что запомнила.

– А что ты делаешь? – Тонкая тень женщины упала на начальника, неординарная и сильная духовная составляющая наследной ведьмы полностью забила следы ушедшей человеческой души.

– Отойди на место!

Руся не поняла, с чего вдруг шеф ополчился на нее. Но что-то она, очевидно, делала не так.

– Извините.

Лик промолчал, осматривая растения. Практически ничего не оставалось. Слишком долго доходит очередь до вскрытия, слишком равнодушны к своим умершим люди. Она не умирала ярко и болезненно, она тихо заснула, не тревожа души детей природы. Гея и Эфир не запомнили уход маленькой живой девушки, но зато запомнили они присутствие сил, сильных, ярких. Некто магический одарил деву нетленным вечным сном. Сколько бы ни пролежала она здесь, не тронули бы ее ни время, ни живые создания, это значит, что даже теперь, лежа в гробу, на девочке зажили следы произведенного вскрытия, а смертный час люди установили неверно.

Насколько сумасшедшим должен оказаться представитель их мира, чтобы потратить столько сил на подобное заклинание, отнять у себя годы жизни – и ради чего? Каков мотив?

Лик поднялся и отступил назад к Марусе.

– Твоя очередь. Посмотри, почувствуй. Расскажи, что увидела.

Козлова покосилась на начальника, поняла, что шутить он не намерен. Скорее, намерен извлечь из ее присутствия в отделе максимальную пользу, а точнее, понять, будет ли от нее хоть какой-то толк в расследованиях. Только вряд ли что выйдет. С курсом общей эмпатии у Руси еще в университете не складывалось. Она была способна определять эмоционально-магическую составляющую исключительно при наличии в поле зрения носителя чувств, в остальном – пустота. Будь иначе, она, лишь переступив порог, уловила бы в новой квартире следы насильственного ухода юной нимфы.

Женщина со вздохом подошла к тому месту, где, видимо, обнаружили девушку, и присела, скопировав недавние действия Ликурга, она даже глаза прикрыла, стараясь уловить хоть что-нибудь, но, как и стоило ожидать, впустую.

– Честно: не знаю. Я этого не умею, и не умела никогда.

– Ясно. Ну хоть что-то должна была понять.

– Тут маг побывал сильный. – Марусе сейчас необязательно было быть ведьмой, чтобы понять недовольство шефа новой подчиненной. – Извините. – Она разозлилась на себя, на Лика, и на Ярослава в том числе. – Может, мне лучше тихо посидеть в кабинете вместе с Мосвен? Обратитесь ко мне тогда, когда будет работа по моей части, и все!

– И все, – повторил Лик задумчиво. – Пожалуй, так и поступим, а пока сходим на кладбище.

– Зачем? – рискнула поинтересоваться Козлова.

– Выясним, на месте ли юное нетленное тело.

– В каком смысле?

– Послушайте, Маруся, наш диалог со стороны и поймите меня правильно относительно вашего появления в отделе.

Женщина грустно улыбнулась.

– Я уже успела осознать, для чего меня взяли, но и вы меня поймите, от работы отказываться не стану.

Лик кивнул, взял под руку подчиненную и потянул за собой. На этот раз глаз Руся не закрывала, поэтому увидела, а не просто ощутила, как не видимая в этом мире пелена тумана окутывает их обоих. Из мягких клубов они вышли уже спустя секунду, оказавшись в окружении старых покосившихся проржавевших и совсем новых ровных оградок, гранитных плит и железных крестов. Последнее пристанище человеческих тел окутывал солнечный свет и равномерный шум машин с трассы неподалеку.

– Так зачем мы тут? Вы сказали нетленное. К девушке применили заклинание? Каким же идиотом надо быть, чтобы так силы растрачивать, – искренне тихо поразилась Руся.

– Сильным идиотом и, вполне вероятно, влюбленным, но логика хорошая, Козлова. Для начала пойдет. Поздравляю.

– Спасибо. Так зачем мы тут?

– Забираю свои слова назад. – Лик без труда нашел нужное имя и отправился к могиле. – Наш красавец…

– Или красавица, – припомнила Горицу Маруся.

– Не важно. Не перебивай начальство. Так вот. Судя по следу на поляне, наш идиот либо маг высшей категории, либо имеет божественное происхождение. Судя по ритуалу, он либо помешанный на красоте псих, либо влюбленный урод. В первом случае ищем ведьмака… или ведьму, – после недолгой заминки поправился Лик, – во втором случае ищем бога или полубога. Так яснее?

– Определенно, – оживленно закивала Козлова и едва не врезалась в спину начальника, который резко остановился перед небесно-голубой резной оградкой. – Но тут-то чего ищем?

Ликург застонал.

– Маги тщеславны. Они не любят, когда их творения тревожат. В этом случае девушки в гробу уже быть не должно.

– А-а-а, – протянула Руся. – А если Мосвен найдет другие похожие случаи?

– У тебя любопытно работает голова. – Ликург опустил взгляд на землю и, частично разбудив свою божественную сущность, обратился к матери Гее. – У психолога наблюдаешься?

– У невролога. Говорит, пока тиков нет, а новые фобии не начали появляться чаще чем раз в три года, волноваться не о чем.

– Я пошутил.

– А-а, – опять протянула Козлова. – Так что, если еще есть или будут такие жертвы?

– Значит, они все будут белокурыми голубоглазыми и курносыми, со светлой, почти прозрачной кожей и тонкими запястьями, а мы будем искать полубога, потерявшего рассудок.

– Откуда такая точность?

– Тело на месте.

Женщина вздохнула. Теперь удалось осмыслить и осознать суть происходящего, она и в самом деле не вписывалась в эту работу. Помощи никакой, так еще и ветошью не прикинешься. Зато хоть поняла, почему в случае серийности искать будут не бога. Боги с ума не сходят, зато полубог вполне может.

– А теперь немножко по твоей части.

– Что? – обрадовалась Маруся. – Ой, секунду. Уточню. А маг не может влюбленным мерзавцем оказаться?

– С вероятностью в пять процентов может, должен сыграть роль сильнейший внешний фактор, повредивший разум уже после становления высокого уровня мастерства – это статистика. Признаться, в реальности пока на моей памяти был только один похожий маг.

– Кто?

– Ты! Задание объяснять или как?

Козлова виновато отвела взгляд и согласно кивнула. Вот Лебедь точно так же перешел с ней на «ты» – попросту психанул на крайнюю «сообразительность» новой сотрудницы.

– Отлично. Спасибо за разрешение, – скептично протянул Ликург. – Я точно знаю, что военные маги твоей категории в состоянии выдать визуализацию объекта и минимальный анализ на глубине. Справишься?

Маруся скромно потупила глазки.

– О! Военные. Они так много могут, у них самые передовые умы. Куда нам до них…

– Чего-то ты фальшивишь. – Лик подозрительно оглядел подчиненную.

Женщина пожала плечами, сняла с себя обувь и со словами «подержите, пожалуйста» вручила ее удивленному начальнику. Он слегка оторопело оглядел ярко-алые замшевые туфли на непотребной высоты каблуке. Козлова прошептала заклинание земной легкости и, воспарив прямо над изножьем могилы, расположилась в позе лотоса, достала из сумочки свою пыль. Равными горстями она сдувала ее с ладони, мурлыча нужную тональность и наблюдая перед внутренним взором, как частички проникают сквозь землю, выстраиваются ровными пластинами параллелепипеда вокруг гроба. Затем она чуть изменила голосовые команды и личную визуализацию. Русе уже приходилось работать с подобным случаем. Речи о трупе, конечно, не шло, и выясняла она всего-навсего содержимое подземного сейфа, но в общем и целом гроб мог бы сойти за сейф… Наверное…

– Где моя картинка?

Грозный начальственный оклик едва не разрушил всю подготовительную работу. Козлова сдержалась и продолжила сосредоточенно заниматься своим делом. Военных он ей в пример поставил. Шеф. Ха! Она лучше «оборонки». Пусть попробуют вот так.

Маруся заставила технику считывать все возможные и доступные характеристики, определяя не только состояние тела, но и древесины гроба, состав ткани одежды девушки, степень разложения, наличие насекомых… Получила метеосводки этой местности за прошедший месяц. Часть нервной системы привычно потеряла чувствительность, когда Руся перешла к анализу полученных данных. Она не слышала ничего вокруг и не чувствовала собственного тела, зато воочию пункт за пунктом получала многочисленные сведения о трупе и об убийце.

Когда она закончила, в голове гудело, как в пустой бальной зале, а она не нависала над оградкой, она почему-то лежала на коленях у прямого начальства, и это самое начальство озабоченно и, кажется, испуганно на нее смотрело. Причем глаза Лика не были глазами человека, завораживающие прозрачные глаза бога созерцали ее душу. Маруся перепуганно вскочила на ноги.

– Ты чего?

Ликург поднялся с земли, его зрачки расширились, став невосприимчивыми к солнечному свету, но зато восприимчивыми к свету ее сознания.

– Ты что там делала?

Козлова ощетинилась и, промурлыкав несколько нот, вызвала пыль к себе, заставляя ее образовать непроницаемый щит вокруг себя.

– Я там доставала ценные сведения, а ты мне мешал.

Лик поразился, когда вдруг на мгновение ослеп. Вернувшись к облику мага, он понял, в чем дело. Его нерадивая и нежеланная подчиненная использовала пыль как экран, закрывшись от его взгляда. Он не помнил случая, когда высший маг, пусть даже и с пылью, сумел бы совладать с богом. Произошедшее было чем-то из ряда вон.

За годы карьеры он наблюдал за различными испытаниями пыли, но никогда не видел, чтобы кто-то срастался настолько.

– И что же ты выяснила?

– А глазюками сверкать не будешь?

– Не забывайся, у кого в подчинении.

Женщина покусала нижнюю губу, осознавая, что в данном случае он мог не напоминать о субординации, а прибегнуть к более вескому аргументу – родовому статусу. Но не сделал, вместо этого просто скомандовал как начальник.

– Секунду.

Руся сформулировала стандартный запрос, и через мгновение перед лицом бога возник небольшой твердый планшет. Лик уставился на многочисленные поля и цифры на черном экране.

– И что это? – теряя терпение, произнес он.

– Секунду.

Козлова составила новый запрос, и оставшаяся часть пыли образовала трехмерное изображение девушки из гроба в полный рост. Маруся на цыпочках подбежала к начальнику и, пристроившись рядом с его плечом, принялась рассказывать. Вообще, фактически сейчас ее глаза не работали, заменяемые внешней камерой у правого виска, и она могла смело отвести эту камеру к шефу, вместо того чтобы подходить к Лику самой. Однако по опыту ведьма знала, что такое ее поведение могло вызвать дискомфорт у собеседника, поэтому приходилось прибегать к небольшим хитростям.

– Короче, обследование тела дало практически невозможно идеальные результаты физического состояния и степени разложения. По пункту первому: девочка не из бедной семьи и за лечением предпочитала обращаться в одну конкретную частную клинику, это дало мне возможность получить все электронные записи. Так вот, если верить ее медкарте, за девятнадцать лет жизни она перенесла два серьезных заболевания и один перелом с сопутствующей трещиной в кости, получила травму черепа и наблюдалась более трех лет у невролога с вероятными прогнозируемыми последствиями. Дальше показываю наглядно. – Руся приблизила модель трупа к себе чуть ближе и, проведя над ее правой рукой, обнажила лучевую и локтевую кости. – Перелом был здесь…

Лик растерянно взирал на происходящее.

– И что любопытно, следов срастания нет, эту кость никто не ломал. То же самое и с остальным. – Маруся вернула картинку в исходное положение и перевернула изображение тела вертикально, практически поставив ступнями на землю. – Теперь. Зубы в прекрасном состоянии, двух коронок словно и не бывало. Я сравнила группу крови – ошибки нет, сейчас провела тест родовой принадлежности…

Ликург удивленно поднял брови. Тест родовой принадлежности человека? Вот так, в полевых условиях?

– Судя по выражению вашего лица, вы хотите точный лабораторный тест, и это вполне уместно. Я могла и ошибиться. – Руся на мгновение задумалась, вглядевшись в облака, потом вернулась в реальность. – Ну и вот. Посмотрите на лицо и сравните с фотографией умершей, которая досталась нам с утра из архива. – Маруся вывела фото на экран планшета. – Видите разницу?

– Очевидно, – Лик мгновенно сравнил и нашел отличия. – Чары с последствием.

– О да-а, – протянула женщина, – у нашего чокнутого полубога конкретно не все дома.

– Что-то еще?

– Обижаете. – Руся опустила изображение девушки на спину. – Продолжим. Я задумалась и поняла одну большую странность. На ней та же одежда, в которой ее нашли на поляне. Не кажется диким?

– Согласен. – Лик с удивлением наблюдал за тем азартом, с которым говорила Козлова.

– Либо он больной убийца, либо девушку переодели после похорон. Поэтому я исследовала все волокна, которые удалось найти, и обнаружила остатки хлопка на теле, под зеленым шелком. Родителей исключаем. Переодевал ее наш больной. После немного покопалась в метеосводках и обнаружила презанятнейшую штуку: оказывается, в этой части города наблюдались сильные погодные аномалии. Точнее, для людей не слишком сильные, а вот для нас с вами очень даже ценные, важные и значимые. Просто нужно знать, что искать. А искала я пыльную ветреную погоду после похорон здесь на кладбище, включая сегодняшний день земного календаря, и солнечную со слепым дождем и вероятной радугой на предположительный промежуток времени смерти…

– Стоп-стоп, – осадил женщину Лик. – Мы время смерти пока еще не установили. Она под заклятием и неизвестно…

– Все известно. По документам, которые принес Иму, последний раз ее видели за сутки до обнаружения тела. Живая и с множеством своих мелких физических изъянов, она бегала с лучшей подругой по магазинам.

– С чего ты взяла, что изъяны были? Магия, если помнишь, умерщвлять способна и до физической кончины. – Ликург теперь просто задавал вопросы, не склоняясь к прежнему скептицизмунасчет Козловой, но и не желая пока сдаваться ее технике.

– Обижаете, сэр. Социальные сети. Виват им. Люди документируют каждый свой шаг, особенно если он счастливый. Подругу зовут Алёна, она выложила практически подробный фотоотчет субботнего «супершопинга». Во-от. – Руся мгновенно сменила картинку на планшете, доказывая правоту своих слов.

Лик растерянно покачал головой, пролистывая снимки один за другим. Заклятия и впрямь не было. Если бы было, то на всех фотографиях она смотрелась бы идеально, никаких неудачных ракурсов. Отделу аналитиков следовало устыдиться. Включать в документацию подобного рода мелочи входило в их обязанности.

– Так вот. Я взяла субботу точкой отсчета и на всякий случай сегодняшний день точкой завершения. Обнаружила, что вечером того же дня и преобладала нужная нам солнечно-дождевая аномалия. Покупки были утром, подруга сообщила, что в обед у нее было свидание, и Ефремова, погибшая, оставила ее одну у кофейни встречаться с парнем, отправившись в неизвестном направлении. В показаниях записана цитата: «Просто прогуляюсь». И вот сегодня, в три утра была совсем маленькая пыльная буря, благодаря которой, вероятно, погребальные одежды чудесным образом сменились с белых на зеленые. А еще наш придурочный полубог из рода Гефеста.

Лик проглотил смешок. Что дальше? Она расскажет, какое белье он носит, усмирит Иму и закроет весь убойный отдел к чертям за ненадобностью?

– И откуда такой вывод?

– Как вы, наверное, знаете, – с умным видом продолжила ведьма, – металл особой ковки, соприкасаясь с любой существующей материей, оставляет слабый характерный магический след личной печати рода Гефеста…

– И ты нашла его в почве, – закончил за нее растерянный бог.

– Ну да, вы как раз анализ почвы первым на планшете и увидели. Это ж самое важное, – уверенно кивнула Руся.

– Ну и где он?

– Кто? – не поняла Козлова, проверяя точность данных и убеждаясь, что все показала Ликургу. Совсем не хотелось, чтоб он посчитал ее некомпетентно рассеянной, когда речь заходила о прямых обязанностях.

– Ну кто… Полоумный потомок Гефеста.

– А я откуда знаю? Это вы суперкрутые спецы из Интерпола, – обиженно ощетинилась женщина. – А я час назад на работу первый раз пришла.

Лик рассмеялся искренне, от души. Он честно не помнил, когда последний раз так хохотал, причем над самим же собой.

– Над чем угораешь?

Маруся перепуганно подпрыгнула от басовитого оклика леопарда. Пыль мгновенно осела на землю, среагировав на скачок в сознании хозяйки. Женщина недовольно подумала о возможных теперь сбоях в настройках. Все равно как систему жизнеобеспечения больного обесточить и тут же снова включить – проблем не оберешься.

– Не дергайся, ведьма, я с радостью поохочусь на тебя, но только по правилам.

– Иму, – сухо одернул аниото Ликург. – Что нашел? Где Горица?

– Горица… Горица с Ефремовой-старшей подвывает на пару. Я же предупреждал. Я там больше не могу, Лик! Обеих загрызу. – Иму поднял руки в защитном жесте. Руся впервые увидела леопарда, добровольно подчиняющегося кому-то, и увиденное ее и поразило и позабавило одновременно. – Я дом прошел на запахи вдоль и поперек, потом пробежался по территории вокруг. Никаких особых моментов, ничего нечеловеческого. Там даже домовые и анчутки по соседству не проживают.

– Случайная жертва, – шепотом пробормотала Козлова.

– Не факт, подождем Горицу, – парировал Ликург.

Иму презрительно фыркнул.

– Не фырчи, пятнистый. – Из еле заметного воздушного марева появилась берегиня и тут же громко высморкалась в платок. – Подтверждаю. Девочка была домашняя, никто ее не запирал, все любили. Проблем она родителям никогда не доставляла, скорее наоборот, – они теперь не знают, как с горем справиться. Лишились единственного ребенка.

– И уж ты им прям помогла со своими слезами, – проворчал аниото.

Горица шмыгнула покрасневшим носом и показала обидчику язык.

– На. – Иму достал из кармана платок и вручил берегине взамен ее промокшего. – Кончай сырость разводить.

– Пасипа, – прогнусавила русалка.

– Что дальше? – не обратив на ее слова внимания, обернулся к шефу Иму.

– Дальше возвращаемся и ждем чертей.

Маруся увидела искреннее удивление на лицах обоих подчиненных Лика. Аниото первым обрел дар речи.

– В каком смысле возвращаемся? А полиция, тело, заключения экспертов нам разве не нужно получить?

– Объясню по дороге, – холодно отчеканил бог.

Четыре фигуры, одна за другой, буквально растаяли в воздухе. Несколько секунд спустя одна из фигур вновь появилась, поспешно натянула на ноги ярко-алые замшевые туфельки, до того сиротливо забытые на кладбищенской дорожке, подхватила с земли сумочку и снова растворилась, преследуемая облаком блестящей серебристой пыли.

Руся шла по коридору позади всех и чувствовала себя странно круто. То есть в прямом смысле ее одолевало давно забытое детское ощущение стать образованной, сильной, умной, красивой, сексуальной, уверенной, успешной… Короче, лучшей, и чтоб у нее, как у мага высшей категории, была несметная рать лучших помощников. Помощницей сейчас была она, но все равно ловить плохого свихнувшегося всесильного маньяка было обалденно. Точнее, просто всесильного маньяка, потому что маньяк по определению уже плохой, и свихнувшимся маньяк тоже не может быть, потому что одно включает другое…

– Маруся, стол! – взвизгнула Горица, и Козлова тут же лично, собственным туловищем ощутила этот самый стол.

Снизу кто-то резко зашипел. Руся виновато взглянула на ощетинившуюся Мос, серебристая прядь в волосах кошки светилась, выражая недовольство хозяйки.

– Прости, пожалуйста. Я больше не буду.

– Ничего. – Мосвен мгновенно успокоилась. – У меня тут просто оборудование дорогое, и все вечно норовят меня его лишить. А я за все эти вкусняшки целое свидание с замом по матобеспечению вытерпела.

Горица рассмеялась.

– Да, было дело. Клеомен тогда всё места не находил. Срывался сгонять и спасти Мос от домового.

Маруся поправила телефон белой кошки и направилась к своему столу. Домовой? Вот это фокус. От кого совсем не ожидалось подобное признание – так это от на первый взгляд холодной, рассудительной и спокойной Мосвен.

– А как ты от него отделалась? Домовые, они же приставучие, если пригласил – значит, уже и свадьбу спланировал.

Девушка мягко улыбнулась и кинула озорной взгляд на облака за стеклом.

– Заказала вино вкусное. Вкусное – понимай как «чертовски дорогое». Потом пролила немного на скатерть и на его колени, случайно, естественно. Потом рассказала несколько историй из своей жизни. Забавных. Как обожаю покупать нижнее белье, о своих подругах-феях. Потом немного о моей покровительнице… и он чуточку сбежал.

Козлова рассмеялась, восхищенная на мгновение открывшейся и, очевидно, тайной стороной девушки.

– Вот же кошка! И не догадался?

– Нет, я и правда в юности любила порой побродить и побуянить. В кои веки пригодилось правильного и расчетливого отпугнуть.

– А что с покровительницей? – Руся оторопело опустилась на стул, расположив сумочку на коленях и едва не уронив собственную метлу, сиротливо оставленную хозяйкой у нового рабочего места.

– Сешат, бывает, раздирает на части непонравившихся ухажеров своих потомков. – Мосвен поморщилась. – Но это редко. Было всего пару раз, и то там такие болваны попадались, что их грех было не порвать.

– Вот и правда, – съязвил Иму. – А давайте вернемся к работе, и пусть наша гениальная ведьма представит всем свои не менее гениальные открытия.

Русе захотелось разбить леопарду лицо, но вместо этого она мило улыбнулась.

– Пренепременно, уважаемый.

Со злости Козлова даже не допустила ни одного промаха, и спустя всего несколько минут уже демонстрировала окружающим результат своего профессионализма.

– Мос, сделай запрос по сынам Гефеста, – вдруг ожил до того тихо стоявший у стены и размышлявший о чем-то своем Ликург. – Сколько их, где проживают. Нынешнее местоположение. И мне нужны данные по личным сплавам каждого.

Девушка удивленно взглянула на шефа.

– Последнее – закрытая информация. Мне никто такого не даст.

– Тогда достань первое, а дальше подскажу, как поступим.

Кошка кивнула и, надев наушники с тонкой прозрачной полоской очков, погрузилась в поиски.

Дверь кабинета открылась, и в комнате появились оба черта.

– Нас не дождался, – недовольно развел руки Зверобой. – И что это за скорость? С каких пор мы не катаемся по мозгам полиции и врачей?

– С тех самых пор, как с утра нам выдали чудо-киборга, – парировал Иму. Он сидел, развалившись на стуле, закинув обе руки за голову, и внимательно рассматривал стенд с записями.

Козлова глубоко вздохнула, неимоверным усилием воли сдержав закипевший в душе гнев.

– Киска, она ж не я, она не добрая, прибьет тебя и скажет, что так и было, – протянула нежно Горица рядом с локтем аниото, перегнувшись через свой стол.

Вместо ответа Иму замурлыкал. Руся впервые слышала, как мурлычет леопард. Зрелище, надо отметить, довольно странное.

– Да ну тебя, – обиделась берегиня на откровенный сексуальный подтекст такого шага.

И неудивительно. Аниото мог проявить свою крайнюю кошачью нежность разве что к личной самке и только в брачный период. Вряд ли хоть одна фея дождалась от него подобного жеста, а тут вдруг ни с того ни с сего… Сбитая с толку Маруся поспешно отвела взгляд от Иму, не желая давать понять хищнику, что уловила нечто большее в его поведении, чем он хотел бы показать постороннему. Несомненно, он издевался над Горицей, и издевка эта была неприкрытой, но Козлова как высший маг хорошо знала повадки и инстинкты каждого иного рода. Повадки рода леопардов предполагали совершенную нетерпимость аниото ко всему живому, они проявляли агрессию к любому созданию, особенно мужчины. Мужчина-аниото никогда не стал бы мурлыкать ни в качестве издевательства, ни в качестве мести, ни даже в качестве единственного доступного способа выживания. Только его пара могла удостоиться такой чести.

Маруся осторожно взглянула на Лика. Он единственный среди присутствующих обладал теми же знаниями, а значит, должен был заметить и иметь на этот счет некое мнение. Но ее новый шеф больше был заинтересован поимкой убийцы, нежели амурными делами своих подчиненных, и в данный момент внимательно слушал доклад чертей.

Женщина еще раз оглядела берегиню и аниото. В силу хищного происхождения и неуемной энергии объекты для занятия сексом у него постоянно менялись, даже под маской обычного слабого мага он оставался крайне привлекателен, особенно для фей – все факт. Вполне логично, что в первую встречу диалог шел именно о лесных красавицах. Русе стало любопытно наблюдать реакцию Горицы на существование этих самых нимф – берегини ревнивые создания, и если она хоть немного неравнодушна к леопарду, то это проявится.

– Мара? Может, вам подать вашу сумочку?

Маруся удивленно уставилась на Зверобоя. Зачем ей подавать ее сумочку? И только тут женщина поняла, что, погрузившись в раздумья, она вот уже с минуту не замечает писк наушника. Пробормотав проклятие и тут же отменив его, Козлова побежала к своему новому столу. Аппарат в очередной раз не пожелал найтись, так что содержимое сумочки полетело на стол… тоже не в первый раз. Наконец, не глядя на адресата, Козлова нервно гавкнула на всю комнату:

– Чего?

– Доброе утро, – далеко не вежливо ответил ей незримый собеседник.

Руся на цыпочках выбежала в коридор и уже спокойнее произнесла:

– Доброе. Прошу прощения за столь резкий ответ. Первый день рабочий, нервы. Нижайше благодарю за гостиницу.

– Да ничего. – Лугару на том конце успокоился. – вы мне нужны.

– Приглашаете?

– Скорее вызываю. Жандармерия. Два часа дня. Вы, я и судья. В моем кабинете. На входе представитесь охране, вам выпишут пропуск и сопроводят.

– Издеваетесь? У меня первый рабочий день! – возмутилась Руся.

– А у меня экспертное заключение свидетеля по вновь открытому делу и недовольный судья с искренним и несгибаемым желанием установить вашу беспристрастность, профессионализм, а главное, вменяемость.

– Еще один бог? – Козлова почувствовала, как колени подкашиваются. Еще и третьего старшего по роду ей не хватало в жизни. Только она могла со своим везением наткнуться на трех богов в первые же сутки существования на новом месте. – Чтоб вас всех!

– Что значит «еще один»?

– Потом объясню. И какого рода судья? – уже спокойнее спросила женщина.

– Из рода Маат.

Маруся не сдержала ругательства. Неудивительно, что бог потребовал лицезреть ее, дабы убедиться в трезвости рассудка. Он же не только по профессии судья, но еще и по рождению. Маат дотошные, придирчивые, вредные, и никакой миской их не подкупишь.

– Вот именно, – протянул Лои. – Чтоб к двум была.

– Ладно, – вздохнула женщина.

Лои снял наушник и, откинувшись в кресле, устало прикрыл глаза. Работать не хотелось, у него даже рассердиться толком на ведьму не вышло, а ведь всего день назад он был бы готов порвать ее за один только невежливый тон. И причиной такой перемены была Всемила. Лои кончиками пальцев коснулся шрама на подбородке, тело мгновенно отреагировало на воспоминания. Ему теперь вообще нельзя будет к ней приближаться, она ведь перепугается его мыслей, а он не сможет спрятать их. Слишком наивная, теперь очевидно, братья не позволили ей узнать больше об инстинктах волков ни одного рода. Он же сейчас до безумия хотел вновь почувствовать ее и ее нож. Если и можно было максимально сильно свести с ума лугару, то не осведомленная в брачных играх волчица сделала это.

Маруся тихо сидела и наблюдала за Мосвен, отчитывающейся по отпрыскам рода Гефеста.

– Это все. Я на всякий случай сделала запрос по сплавам. Мне отказали в доступе. Что дальше?

Лик, опершись на прозрачную стену, отделяющую его кабинет от общего помещения, внимательно созерцал пол.

– Посмотри по судимостям.

– Искать с применением личного оружия?

– Да, в документации жандармерии должны были сохраниться данные по металлам.

Козлова сосредоточенно постаралась припомнить имя того, кто совершил убийство в ее квартире, но так и не смогла. Честно говоря, нормальная ведьма первым делом подумала бы про того прыткого любителя резать неверных любовниц, но то нормальная, а Руся не относила себя к нормальным.

Оглядевшись и убедившись, что никому не нужна, она закрыла глаза и тихонечко настроила пыль на несложную диагностическую работу, выудив из глубин своей архивной памяти ночной отчет по печати кирпичей, сравнила данные с теми, что получила из земли на кладбище. Сходство вышло хорошим, почти в шестьдесят с лишним процентов, а это очень много, учитывая, что вещества для исследования брались разные и разной датировки. Благо в ее заключении нашлось и имя прыткого маньяка.

– Извините, – пробормотала невнятно Руся. – А можно я?

Ликург смерил ее насмешливым ласковым взглядом.

– Можно.

– Его, кажется, зовут Афобий, и два года назад он убил свою девушку. Она была нимфой.

В кабинете повисло долгое и весьма красноречивое молчание. Только Мосвен осталась внешне равнодушной к словам Козловой, а всего полминуты спустя вывела на экран подозреваемого и данные по старому делу.

– Мара, да вы у нас кудесница, – отозвался первым из замерших Зверобой.

– Киборг, – подхватил Иму.

– Я просто сравнила данные по земле с данными по печати кирпичей из моей новой квартиры. Вчера случайно наткнулась, лугару-комиссар чуть не сожрал, в гостинице пришлось спать.

– Это он от радости, – прокомментировал Иму. – Что ему на доследование старье вернули.

– Бедная! – Горица быстро вошла в привычную колею берегини. – Хочешь у меня ночевать, пока квартиру новую не найдешь?

– Нет, спасибо, – смутилась Руся. – Мне эта нравится, а пока не пустят обратно, в гостинице поночую. Ничего страшного.

– Смотри сама. Я всегда рада компании.

– Хорошо, – еще больше стушевалась ведьма.

– Плакса, не юти змею на груди. Она ж тебя работы лишит, – по-кошачьи зевнул Иму.

– А ты попробуй хоть раз подумать о ком-то кроме себя! – парировала Горица.

– Все это замечательно, – прервал подчиненных Лик, – только неплохо было бы вернуться в реальность. Имя – уже хорошо. Оперативно добытое имя – превосходно. Местоположение наша новая участница не в состоянии определить без каких-либо данных. Поэтому будьте добры поработать.

Маруся обратила внимание, как простые слова Ликурга подействовали на всю группу, включая ее саму.

– Козлова.

– Да? – встрепенулась женщина. К ней впервые обратились без снисхождения.

– Мосвен оформит тебе доступ к нашей сети. Возьмешь документацию по одежде нимфы и сделаешь экспресс-тест на совпадение с погребальным нарядом девушки. Мос, продублируй лаборатории все анализы, которые уже сделала Маруся. Стороне обвинения понадобятся точные результаты. И да… мне нужна немедленная визуализация обеих убитых. Через пару минут вернусь. – Лик надел наушник и зашел в свой кабинет.

Руся осторожно потрепала Горицу по плечу, привлекая ее внимание, и прошептала:

– А зачем ему визуализация?

– Лик знает повадки каждого рода. Он составляет психологический портрет, делает прогноз, на основе прогноза действуем мы четверо: черти и мы с Мос.

– А Иму?

– Иму ловит. Ты не смотри, что противный. Лучше него, если речь заходит о поимке, нет никого. Вообще, ему с нами до момента охоты дико скучно, его Лик заставляет тут торчать.

Маруся покосилась на леопарда. Не слышать слов Горицы он не мог, но, к удивлению, никак на них не реагировал, более того, он, кажется, просто дремал, развалившись на своем стуле.

– Зачем?

– Как по мне, так переживает. Киска же вспыльчивый. Голову открутит – глазом не моргнет. Шеф и Зверобоя так же держит в поле зрения.

– А этого почему?

– Из-за прошлого. Мошенник. Половина пантеона у него во врагах ходит. Приводов в юности больше, чем у меня украшений.

– Русь, ты мне нужна, – окликнула Мосвен.

Козлова тут же вернулась к своей пыли и погрузилась в тонкости обращения с внутренней сетью Интерпола. Затем они по внутренней связи договорились с белой кошкой для более точной и удобной работы Лика создать трехмерную модель обеих жертв в натуральную величину. И вскоре возле доски в кубе из серебристой пыли в полный рост стояли две как капли воды похожие девушки.

Клеомен подошел к кабинету шефа и постучал по стеклу. Лик обернулся, вопросительно кивнул черту. Тот указал на результат симбиоза техников. Бог прекратил разговор, убрал наушник в карман и вышел к сотрудникам.

– Впечатляет, дамы, – спокойно произнес он. – Марусь, покажи Ефремову до убийства.

Козлова поругалась про себя на подобное требование. Она ему всесильная, что ли, в самом деле? Просто маг. Он хоть представляет, сколько у нее нервной системы уходит на такие трюки. Женщина со вздохом отключилась от внешнего мира, моделируя по последним найденным фотографиям внешность девушки.

Лик внимательно наблюдал, как убитая оживает, становится неидеальной, милой, обаятельной. Козлова на самом деле впечатляла. Она умудрилась даже дать свойственное психологическому портрету девушки выражение лица. Ефремова была очень похожа на Триантафулло и, очевидно, стала незапланированной жертвой. Беглый полубог просто по воле случая столкнулся с ней и превратил в свою возлюбленную. Но вот что странно: если он повторял свою нимфу, то почему не провел с ней возможные недели? Зачем было немедленно умерщвлять? Почему не дать заклятие временного образа и не воспользоваться полученной отсрочкой с потерянной когда-то возлюбленной до неизбежной кончины прототипа. Даже безумец в своем безумии был бы логичен. И тут Лика осенило:

– Гор, у Ефремовой есть ближайшие молодые родственницы? Сестры двоюродные или троюродные, может, племянницы?

– Да. Не одна. На похоронах присутствовала почти вся родня.

– Самая близкая по внешности и возрасту кто?

– Это тогда две: Катерина – у нее сын маленький, и Виолетта – бедной девочке свадьбу пришлось отложить из-за трагедии.

– Зверобой, Клеомен, вы к матери-одиночке. Иму и я – к невесте. Маруся, достань нам адреса, у тебя сорок пять секунд, пока мы переходим. Мос, передашь на личные навигаторы информацию. Горица, свяжись с Ириной: возможно, понадобится срочная транспортировка. Наш бог не хотел убить девушку, он пытался сделать ее одаренной. – С этими словами Ликург выбежал из комнаты, а за ним основная часть группы.

Иму стучал каблуками по лестнице, старательно имитируя человеческий шаг. Судя по запаху, потомок Гефеста только что прошел этим же путем, а значит, Лик в очередной раз не ошибся в своем анализе. Аниото требовалось подняться всего лишь на пятый этаж и, будь он не в образе, преодолел бы путь за считаные секунды, но он играл человека и потому обязан идти до конца, имитируя медлительность смертного.

Афобий должен был услышать его еще на подходе к подъезду и отвлечь свой слух на незнакомца. Поймать полубога не по зубам даже леопарду. Только бог способен противостоять близко или отдаленно подобному себе. Именно поэтому задачей Иму было отвлечь Афобия, а затем спасти девушку.

Наконец аниото ступил на пятый этаж и, подойдя к нужной двери, осторожно принюхался, затем нажал кнопку звонка. В квартире стояла мертвая тишина. Иму позвонил еще. Внутри как минимум присутствовали двое: пожилая женщина и сам объект. И снова тишина. На третьем звонке прозвучал громкий хлопок, затем удар. Аниото выбил дверь и ворвался внутрь. Как и ожидалось, оба представителя божественных родов сражались в воздухе, окутанные режущим глаз сиянием. Иму схватил в охапку зачарованных безмолвных женщин и выскочил на улицу, унося их подальше, туда, где должны были ожидать отозванные от второй родственницы черти.

Ликург краем глаза наблюдал, как леопард выполнил свою часть работы, устранив заложниц из поля досягаемости. Как и планировалось, Афобий на мгновение отвлекся, осознав, что выбранную им деву уносят прочь. Лик тут же воспользовался преимуществом, связав противника и обездвижив его. Давно ему не приходилось лично участвовать в операции захвата. С подозреваемыми и беглецами всегда справлялся Иму. Полубоги, а тем более боги редко сходят с ума, их разуму это не свойственно.

– Отпусти. – Потомок Гефеста сверкнул опустевшим бесцветным взглядом.

Ликург молча движением ладони поднял Афобия с пола.

– Мос, где Ира?

– Она ожидает, – раздался в наушнике тихий голос кошки. – Соединяю напрямую.

– Привет. – На этот раз откликнулась сама глава группы захвата. – Веди.

Лик вызвал пелену тумана и провел задержанного в родной мир.

– Вот это круто, – пробормотала Маруся восхищенно. – Раз, и все. Поймали.

– Ты только ребятам не говори, когда вернутся, – прошептала Горица. – У нас это паршивая примета.

– Почему? – удивилась Козлова.

– Поймать – дело не самое сложное. Шефу теперь еще надо обвинение предъявить, а по-хорошему и признание получить.

– А подробнее?

Мосвен протяжно вздохнула, а Горица поморщилась.

– Ну вот смотри. У нас на предъявление сутки. Если идти с тем, что есть сейчас, любой защитник развалит дело. Есть старое убийство, где этот прыткий оправдан, и есть его след в могиле новой жертвы, еще есть покушение на родственницу, но где доказательство, что это было…

– …Покушение, – закончила за берегиню Маруся. – А если через сутки не предъявим?

– Тогда его отпустят под залог, и он, вероятнее всего, снова исчезнет.

Козлова пробормотала проклятие в адрес Афобия и на этот раз не стала его отменять.

– Лучше отмени, а то защитник поймает – придерется, – подсказала Горица. – Сбитень хочешь?

– С кардамоном? – пробормотала расстроенная Козлова и отменила проклятие.

– А как же. Еще со зверобоем. Люблю зверобой.

– Давай!

– И мне, – прошипела Мосвен.

Маруся поднялась и подошла к триплексу. Вид клубящихся облаков успокаивал.

Еще мгновение назад она представляла себе схватку двух представителей высших родов, когда они, паря в воздухе и практически не шевелясь, окруженные сиянием, обрушивают друг на друга удар за ударом своих незримых сил. Козлову при этих мыслях охватывало благоговение, как охватывало бы любого другого создания их мира, поскольку нечасто боги или полубоги жаждут мериться силами всерьез. Но Марусе никогда не приходило в голову, как именно действует система правосудия и насколько она справедлива. Теперь же женщину посетило разочарование.

– Не расстраивайся. Его сейчас оформят, и Лик попытается выбить признание. Пойдем в допросную, понаблюдаем.

Руся благодарно кивнула, забирая из рук берегини бокал с горячей ароматной жидкостью. Сбитень действительно был превосходен.

– Только создание чистых славянских кровей могло сделать такой восхитительный напиток, – улыбнулась она.

– И только создание, имеющее примеси славянской крови, могло оценить истинный вкус напитка, – парировала Горица.

Козлова рассмеялась.

– Есть такое.

– Все, пошли, – окликнула женщин Мосвен, отставив свою чашку и поднимаясь из-за стола. – В пятой.

– Понеслась, – прошептала берегиня и бегом направилась к выходу. Руся последовала за ней, прихватив на всякий случай сумочку.

Ликург сел напротив скованного Афобия.

– Я потребовал защитника, – отчеканил потомок Гефеста.

– Я знаю. – Марусю поразил мягкий тембр Лика. Его голос прозвучал так, словно он с подростком беседует, а не с убийцей. – По закону, с учетом того, что вас пришлось задерживать в Иномирье, я должен провести беседу по факту смерти Ефремовой и покушения на жизнь ее сестры.

– Я не покушался ни на чью жизнь, – категорично отрезал Афобий.

– Дело в том, что следы вашего присутствия были обнаружены в земле в месте погребения Алины…

– Он нарочно ее Алиной назвал? – прошептала Руся, из-за стекла наблюдая за допросом.

– Тихо ты, – ощетинился Иму.

– Не знаю никакой Алины. – Афобий откинулся в кресле, это единственное, что он мог, находясь в скованном состоянии.

– Но вы ее переодели прямо в гробу, и тому есть официальное заключение.

– Нет.

– Послушай, – Лик наклонился над столом, – глупо отрицать наличие факта. Ты ведь попросту переодел девушку так, чтоб она стала прекрасной. Это не запрещено. А будешь отрицать, вызовешь у обвинителя лишние вопросы.

– Я никого не переодевал, – отчеканил почти по буквам Афобий.

– Впустую, – протянул Зверобой.

Мосвен зашипела. Маруся оглядела лица группы, по ним было очевидно, что признания шеф не добьется. Козлова вздохнула и вновь прислушалась к диалогу в допросной.

– Ясно, – равнодушно проговорил Лик. – Тогда поговорим о девушке. Не стану спрашивать, почему именно ее ты выбрал в качестве объекта своих намерений. Любой маг тебя поймет. Кто из нас хоть раз не влюблялся в нимфу, а если влюбляешься – не забудешь прелестницу никогда…

– Да что ты понимаешь, – огрызнулся Афобий.

– Зацепил, – напряженно пробормотал Иму.

– Тихо ты, – оборвала аниото Горица его же фразой.

– Мне кажется, очень многое, – спокойно продолжил Лик. – Нимфы пустоголовы, но телом восхитительны, ни одно создание не сравнится с их…

– Не смей, – процедил сквозь зубы полубог.

– Нимфы всегда неверны – это известно каждому. Твоя девушка, судя по документам, – Лик сделал вид, что листает что-то на рабочем планшете, – была классической нимфой. Она обвиняла тебя в преследовании. К несчастью, они все обвиняют. У большинства магов с этими пустышками сносит голову.

Воздух вокруг Афобия раскалился, засветился, он попытался скинуть чары, сковывавшие его.

– Как ее звали? Триантафулло… Роза, значит. Чудесное имя. Ух! – удивленно воскликнул Ликург. – Теперь понимаю, чего ты так бесился. Такую все вокруг хотели. Надо же… Раньше к делу не подшивали изображения жертв в нижнем белье. Их, кстати, любезно предоставил следствию ее последний любовник.

Края стального стола оплавились. Афобий попытался произнести вслух заклятие, но не смог, остановленный печатью высшего суда.

– Не смей на нее смотреть!

– Ну я не первый, кто на нее смотрит, и не последний, кстати, – уточнил Лик. – Впереди суд, там дело много кто станет изучать.

Афобий осел, его лицо приобрело пепельный оттенок.

– Уберите фотографии из дела, – равнодушно произнес он.

– Зачем? – удивился Лик.

– Заключим сделку. Вы получаете признание, я – фотографии, с условием, что они больше нигде не всплывут.

– Хм. Признание по двум убийствам и одному покушению?

– Да.

– Договорились. Начни с Ефремовой.

– Нет, – отрезал Афобий. – Сделка будет законной. Я уже сталкивался с ищейками жандармерии и знаю, как вы умеете лгать. Если снимки действительно существуют, вы получите свое, а нет – я выйду отсюда под залог.

– Ждем вашего защитника и обвинителя. – С этими словами Ликург покинул допросную.

Афобий устало закрыл глаза и снова откинулся в кресле. Марусе сейчас со стороны полубог показался мертвецом.

– Надо же, Мос, когда ты успела достать эти фото? Не помню, чтоб они были в том старом деле.

– Их и не было, – тихо прошипела кошка.

– У нас проблемы, – констатировала Горица.

– У нас есть отсрочка, – поправил ее Иму.

Козлова искренне пожалела, что задала вопрос вслух…

Лик практически галопом влетел в свой кабинет, плотно закрыл дверь и опустил жалюзи – так никто не смог бы увидеть его бессилие. Он пошел ва-банк, играя на нервах убийцы, и проиграл. Нужно было не торопить события, не идти на поводу у неприязни к безумцу. Он мог бы для начала разыграть сочувствие, выманить признание по крупицам. Нет же. Вместо здравого смысла он придумал неправомерную ложь. Стоит защитнику получить официальный запрос на разрешение просмотра документов, и его отстранят от работы как минимум на две недели. Может, стоило взять отпуск самому? Слишком много проколов за последнее время. Если бы не его излишняя эмоциональность из-за Кринос, он бы не попал в нынешнюю ситуацию.

Ликург вздохнул и вернул былое хладнокровие. Тратить силы на сожаление было столь же глупо, сколь глупо было поддаваться чувствам. Есть исходная ситуация, и именно ее необходимо решать, остальное – бессмысленные рассуждения.

Признания нет, от якобы существующих фотографий он якобы избавится до того, как его раскусит сторона защиты. Обвинителя выманить на заключение сделки не так-то просто. Старика вместе со всеми его болячками нужно еще дождаться. Иншушинак был настолько же древен, насколько древни были корни, породившие предков всех чертей. Если бы речь шла о ком-то попроще, нежели беглый полубог-убийца, Иншушинак прислал бы одного из своих пронырливых помощников. Но в этом случае – Лик готов был побиться об заклад – дед явится лично и, поскольку речь идет о вероятной сделке, явится исключительно в сопровождении супруги, а это тоже пожилая бабуля с кучей болячек и заморочек. Короче говоря, время было, и вопрос лишь в том, как его потратить с максимальной пользой.

В дверь тихо постучали.

– Да? – огрызнулся Лик. Видеть никого в данный момент не хотелось.

Стучавший притих.

– Да, чего ты трусишь? – огрызнулся басом аниото с той стороны. – Я тебя сожру скорее, чем он напишет выговор.

Иму распахнул дверь.

– Шеф, у киборга дельное предложение.

Лои стоял в одной из допросных Интерпола и не верил, что разрешил Козловой уговорить себя на очевидную аферу. Впрочем, может, он и оправдывал сам себя, точнее, свою человеческую часть личности, личность охотника же ликовала в нем, наблюдая, как лицо убийцы приобретает сначала серый, а затем и синеватый оттенок, как заплывают безумием и горем его глаза, как он пытается подняться и прикоснуться к смоделированной Козловой погибшей нимфе. Лои взглянул на мага, сидящую рядом со своим руководителем. Она закрыла глаза и словно отключилась от реальности, заставляя Триантафулло не просто бездвижно стоять у стены в серебристом кубе, но шевелиться, улыбаться в пустоту.

Когда сегодня днем она нашла его и попросила помощи в деле поимки Афобия, он не смог отказать.

– Лугару дотошные, – авторитетно заявила сопровождающая ее берегиня и, как ни увиливай, была права.

У него действительно сохранились старые записи допроса свидетелей. В основном по воспоминаниям влюбленных в нимфу мужчин, и вышло составить трехмерное изображение.

– Речь шла о фотографиях, – возмутился защитник.

– Ну я-то на планшете смотрел, вот и мог назвать фотографией, хотя больше чем уверен, что говорил именно «изображение», – это разные вещи. У стороны обвинения есть возражения?

Иншушинак прищурился и, согнувшись на стуле, попытался рассмотреть нижнее белье трехмерной девушки поближе.

– Нет, – категорично отчеканила Ишникараб и поставила перед глазами мужа кулак. Возражений нет ни у богини клятвы, ни у пожилого и крайне верного супруга.

«Крайне верный супруг» расстроенно пожевал губы, оглядел кулак жены и со вздохом вернулся к сотворению договора о сделке. Горица искренне рассмеялась и положила голову на плечо рядом стоящего Иму. Тот поморщился, но отодвигаться не стал.

Лои удивился такой реакции слабого мага. Берегиня была восхитительна: русые длинные волосы, светящиеся бездонной синевой глаза, обрамленные темными ресницами; мраморная кожа, чудесная фигура. Каждое движение сирены завораживало плавностью, сексуальностью, гибкостью, глубокий и нежный голос убаюкивал, а запах напоминал о свежести и непредсказуемости ветра. Поразительно, что маг поморщился… Хотя, может, дело в отсутствии у него животных инстинктов, и он попросту не способен воспринять все грани ее привлекательности. Лои вспомнил о своей самой особенной и неповторимой волчице и тут же постарался отогнать мысли прочь. Не к месту ему было сейчас терять самообладание. Им с Козловой теперь предстояло встретиться с разъяренным судьей, чьим временем столь вопиюще пренебрегли, просто отменив встречу звонком секретарю.

Лик не сводил глаз с Афобия. Его присутствие требовалось ровно до момента передачи изображений, а дальше дело уйдет обвинителю, минуя суд. Выслушивать признания сумасшедшего ему не понадобится. Его группа свою часть работы выполнила, и на том будет поставлена точка.

Ликург положил на стол планшет.

– Здесь требуемое. К сожалению или к радости, трехмерной модели, с которой пытается обниматься ваш подзащитный, предоставить не могу. Мой маг также не станет хранить данные – я, как непосредственный руководитель, выступаю поручителем.

– Подписывайте. – Защитник закончил читать сотворенный из воздуха Иншушинаком пергамент и протянул его Лику.

Тот поставил подпись, затем осторожно погладил Марусю по руке. Женщина встрепенулась и, едва слышно пропев что-то, забрала у Афобия его временное счастье. Безумец, сверкая остекленевшим взглядом, постарался кинуться на Русю. Ликург мгновенно отбил нападавшего к стене, а затем молча поднял Козлову со стула и вывел из допросной. Ему еще предстояло отплатить этой чудаковатой женщине за то многое, что она сделала для погибших, для группы и для него лично.

Удивительно, как по-разному может начаться и закончиться всего один день, как много он может изменить и как много открыть созданиям друг о друге.

Маруся лежала в своей новой кровати в своей новой квартире и блаженно созерцала потолок. Находясь в допросной, она ничего не видела и не слышала, но записи-то никто не отменял и смотреть их ей никто не запрещал, напротив, – она, как полноценный сотрудник Интерпола, имела полный доступ к подобного рода информации. Завтра ей выдадут пропуск, а сегодня… Сегодня она поспит. Тем более Горица и Мос помогли ей выбрать шикарную кровать, а черти втащили на последний этаж. Никогда бы не подумала, что эти два дамских угодника умеют сочинять столь витиеватые проклятия. Можно подумать, они по лестнице и на руках поднимали. Всего-то на лифте и до квартиры два шага. Хлюпики.

– Покойся с миром, Роза, и прости за кровать, на твоей спать не смогу, – прошептала Козлова и, закрыв глаза, провалилась в блаженную дрему.

История вторая Людоеды, страхи и любовь

«Маги – самый распространенный вид созданий. Причем все они помешаны на своих родах. Кто какого роду, какого племени. Тут фамилий, наверное, не больше пары сотен наберется. Меня медик обучает, точные данные предоставлять отказывается, мол, психика твоя несчастная не справится, поэтому учись, Костян, по программе дошколят. Не верю. Скрывают, боятся они мне пока карты в руки давать, вот и все.

Есть еще оборотни. С этими сюрпризов, благо, не бывает. В наших мифах они такие же противные, как и в реальности. Столкнулся недавно в коридоре с молодым лаборантом-волкодлаком, бежал он куда-то там, опаздывал. Так вот. Как привык он собакой бегать, так и мчался на меня, язык высунув. Зрелище, я вам скажу…»

Из личных записей Константина Ивченко

Человек бежал сквозь густые зеленые тропические заросли. Опустившиеся на землю сумерки сделали его окончательно беспомощным перед нависшей опасностью, ибо хищник, в жертву которому предназначался беглец, был идеален, практически неповторим. И хищник был в восторге от своего подарка. Жертва окончательно выбилась из сил. Человеком двигало лишь одно дикое древнее желание выжить, и выжить любой ценой, вот только от идеального охотника невозможно спастись.

Руся проплыла еще раз по дорожке туда и обратно и на последнем издыхании выбралась на бортик. Удивительно, как быстро благодарный Лик нашел ей великолепный спортивный клуб, с сауной к тому же. Не начальник, а лапочка. Лебедь в сравнении – бессовестный лысый ведьмак. Еще отпускать не хотел. Ха! Ей тут и зарплата, и статус, и коллеги интересные, странноватые, конечно, но зато необычные, и новое начальство судит по заслугам, а не по обходительности и коммуникабельности – не работа – мечта! Еще в понедельник утром она печалилась о своем положении нелюбимой и ненужной, но уже к обеду позабыла все на свете, увлекшись посильной помощью в расследовании.

Козлова поднялась на ноги и бросила беглый взгляд на часы. До начала рабочего дня оставалось сорок минут, уже стоило закругляться. По пути в душевую женщина захватила с шезлонга полотенце и внимательно изучаемый ею устав Межмировой уголовной полиции, почти столетие величаемой Интерполом по аналогии с человеческой международной организацией. Когда-то в недалеком времени желтой обезьяны старый отпрыск рода чертей создал замечательный научно-популярный труд о человеческой расе и ее влиянии на все виды мировых созданий, рассматривая тонкости социальных взаимоотношений, существующих в Иноземье, применив при этом подход натуралистического наблюдения. Книга стала настолько популярна, что цитаты из нее разошлись по устам, а многие сравнения мгновенно прижились – так и стал МУП Интерполом. С момента запрета богам, всяческой жити и нежити являть лики и вмешиваться в природные законы Иноземья минуло не одно человеческое столетие. Мало кто за это время уделял какое-либо внимание эволюции человеческого рода, но этот труд привнес в науку и магию немало удивительных открытий и до того не существующих знаний, потрясая основы многих учений. Пять томов «Мы и Они» заложили саму основу новой волны научных открытий и исследований…

– Козлова! – Шеф к грозному оклику добавил проклятие на мертвом языке. – Тебя где носит? Почему я дозвониться не могу?!

От неожиданности Руся поскользнулась и едва не рухнула на пол душевой. Ликург подхватил ее под мышки и поставил на ноги.

– Где наушник? – продолжил гавкать бог, сверкая начавшими обесцвечиваться от ярости глазами.

Женщина прижала обе руки к груди и затравленно заглянула Лику за плечо, где на крючке сиротливо болтались ее полотенце и купальник, а на лавочке лежал устав. Бог снова начал тираду на мертвом языке. У ее Шута сегодня настроение побуянить, видимо, выдалось, и надо отметить, отжигал ее родовой покровитель превосходно. Третий рабочий день еще и начаться не успел, а начальство от бешенства глазом дергает да забытый язык припоминает. Единорога на радугу! Все когда-то случается в первый раз.

– Наушник в воде поломается, – невнятно прошептала Руся, стараясь припомнить, чего эдакого она могла натворить вчера.

Вторник ознаменовался явлением Ярослава со товарищи – великие начальники, – двухчасовым кручением госпожи Козловой по кабинету как цирковой мартышки и доработкой одного из открытых дел группы. Руся провела пару экспресс-анализов, с которыми, как выяснилось, лаборатория имела привычку тянуть неделями. Вот, кажется, и все. Неужто напортачила с результатами? Она раньше не слишком часто занималась подобными вещами, хотя практику имела.

Шеф на мгновение замолчал, осмысливая слова ведьмы, затем вернул глазам серый цвет и уже более сдержанно проговорил:

– У тебя на все про все минута. Не уложишься – заберу, в чем найду. Ясно?

Маруся усиленно закивала.

– Бегом. – Лик развернулся и исчез за стенкой кабинки.

Женщина зажмурилась и на секунду позволила себе распсиховаться, потом, припомнив угрозу, поспешила успокоиться и не явиться к рабочей группе в нижнем белье или полотенце.

Полчаса спустя она с расчехленной метлой на одном плече, спортивной сумкой на другом и с бахчисарайским фонтаном высохших на ветру волос влетела в здание аэропорта вслед за каменнолицым начальством.

– Эх, чтоб тебя! – вытаращил свои неестественно желтые глаза Иму. – Шеф, ты ею детей пугать собрался?

Руся сердито взглянулана аниото, затем на остальных. Горица и оба черта старательно пытались сдержать смешки.

Ликург не удостоил ни ответом, ни вниманием никого из подчиненных. Бога в конкретный момент времени занимала исключительно посадка группы на рейс до островов Мана, все неуставные взаимоотношения его не касались – это было одним из личных принципов работы. Создания и без чужого вмешательства разберутся со всеми своими чувствами, страхами и желаниями. Он сам, будучи сыном двух богов, чьи эмоции часто преобладали над разумом, в моменты злости срывался, не в состоянии усмирить дурную наследственность. Кри постоянно ему твердила об излишней вспыльчивости. Ликург вздохнул. Вечная причина их стычек. Она упорно отказывалась верить в то, что он не способен до конца контролировать этот свой недостаток.

А он и в самом деле был не способен. Полчаса назад очнулся в душе с чужой обнаженной женщиной, он ведь толком и не соображал, что нарушает нормы приличия. Как у любого создания чистой божественной крови, у него в сознании порогами размещались тезисы запретов. Первые – жизнеобразующие, вторые – самосохранения, третьи и последние – поведенческие. Именно последние он нередко нарушал, и именно этот его недостаток когда-то позволил проникнуться сочувствием к пойманному аниото и дать тому второй шанс.

Ликург покосился на членов своей группы, проходящих проверку. Мосвен, словно прилежная ученица, по стойке смирно стояла перед таможенником, черти дожидались своей очереди следом за ней, Иму недовольно хмурился, поскольку один из гульябани пытался незаметно своровать из его рюкзака упаковку вяленого мяса. Аниото пресек безобразие и поспешил к Горице, увлеченно разглядывающей плакат благотворительного общества «Провидение», уже второе десятилетие ведущего проект помощи детям и инвалидам. Последней в очереди на чартерный рейс стояла Козлова. На стол для обязательного досмотра полетела ее спортивная сумка, метла и чехол. Проверяющий гульябани, что только что лишился вяленого мяса, испуганно заворчал, когда деревянный черенок древней выделки из стального дуба угрожающе грохнул о столешницу.

Очевидно, разозлил Лик госпожу Марусю не на шутку, но вот что интересно, разозлил не нарушением норм морали, а несправедливостью претензий относительно ее рабочего и внерабочего времени. Бог немного нахмурился, обнаружив странную, очевидную и одновременно поразительную вещь, которая раньше просто не приходила на ум: ведьма ни каплей не прониклась к нему влечением. И Мосвен, и Горица когда-то достаточно долго переживали влюбленность в нового начальника, а вот Козлова с ним уже третий день, а бровью не ведет. Так, словно и не было в его жизни родителей, подаривших ему гремучую смесь любви и агрессии, от которой замирало не одно женское сердце.

Руся обернулась и поймала заинтересованный и озадаченный взгляд шефа. Она понятия не имела, как умудрилась почуять затылком, учитывая ее невосприимчивость к эмоциональной сфере окружающих предметов и созданий. Когда-то в далекие годы получения высшего образования ее преподаватель авторитетно заявил: «Ни один Маниту не придет к тебе, ведьма. Ты не умеешь ни слышать, ни звать». И ведь старый колдун был прав. Но сейчас каким-то образом ей удалось уловить интерес Ликурга к своей персоне. Бог не отвел взгляд, только мягко и даже очаровательно улыбнулся. Козлова не на шутку занервничала и довольно опрометчиво уставилась на прямое начальство. Всего пару минут назад он готов был порвать ее за нерасторопность и тут – бац! – такие жесты… С чего вдруг?

Лик растерянно моргнул. Госпожа Маруся тряхнула головой и поспешила отвернуться, поняв, как глупо себя ведет. Он хорошо прочел ее эмоции, хотя, признаться, и сам чувствовал себя глупо. Из чистого любопытства и наперекор всем профессиональным стандартам Лик направил на женщину бо́льшую часть своего обаяния, а в ответ получил откровенно недоуменный взгляд. Проходящая мимо представительница рода пери соблазнительно улыбнулась ему и исчезла в зале посадки, две посторонние ведьмы не сводили с него глаз, дожидаясь в соседних терминалах окончания проверки, – результат налицо. Его обаяние действовало всегда безупречно. Что ж с этой-то оказалось не так?

Даже усевшись рядом с Горицей в зале посадки и расчесывая волосы в ожидании рейса, она не могла отделаться от навязчивого ощущения интереса со стороны шефа. Все-таки она, похоже, где-то вчера напортачила сильно. Может, с великим начальством что не то ляпнула…

– Эта малышка-пери его сейчас живьем проглотит, – неожиданно шепнула Горица на ухо Марусе.

– Кого – его? – не поняла Козлова.

– Кого-кого… Лика, конечно. Ты где паришь? – удивилась берегиня.

Руся проследила в указанном направлении. Темноглазая красавица и впрямь жадно рассматривала их шефа. Она бы без сомнений подошла и опустилась с ним рядом, просто заговорив или заморочив ему голову. Но, поскольку Ликург без зазрения совести сверкал прозрачной радужкой, девушка не решалась приблизиться к нестабильному богу.

– Интересно. Я думала, пери только людей любят. Вот чудачка.

– Да уж, чудачка… – Горица с интересом наблюдала за Марусей. От проницательного взгляда русалки не укрылось ничего из произошедшего. Они с Мосвен не одну неделю провели в поисках хорошего заговора против врожденных чар их общего начальника, а теперь Лик нарочно попытался соблазнить новенькую и потерпел фиаско. Рассказать Мос – не поверит. – Русь, а можно вопрос?

– Давай. – Козлова дернула расческу чуть сильнее, когда зубцы застряли в спутавшихся прядях. Она годами хранила и оберегала волосы от действия остаточной магии после локальных стычек между землями, от вредного влияния природных факторов, не пересушивала, не увлекалась заклинаниями и наговорами, расчесывала всегда влажными – и вот, пожалуйста, появился в ее жизни очередной великий начальник, и вздумалось ему покуситься на святое. – Ирод! – прошипела со злостью женщина.

Горица тактично пропустила мимо ушей последнее высказывание ведьмы.

– Ты часто влюбляешься?

Руся на мгновение взглянула на берегиню, затем пожала плечами.

– Не знаю, мне, если честно, некогда. Бывает, припрет, конечно, на какого-нибудь симпатягу-дива[1] запасть, но проходит быстро. В остальном – не складывается. А ты как?

– Так же, только западаю все на лысых. Слушай, я думала, у меня слабость дурацкая с этими наследными ведьмаками, но дивы! Серьезно?

Козлова чихнула, утвердительно кивнула, шмыгнув носом, и продолжила приводить в порядок прическу.

– Более чем. Красивые, худые, высокие. Глаза доверчивые и такие несчастно-жадные до света – так сексуально. – На последнем описании Маруся мечтательно улыбнулась. – Разве можно устоять? Прелесть, а не духи.

Русалка рассмеялась.

– Только дивы? И все?

– Ну по молодости за ведьмака юного замуж выскочила, но это даже не влюбленность была… Так, расстройство в жизни, вот и поддалась на уговоры парня.

– Понятно. – Дальше Горица тактично промолчала, не желая личного любопытства ради бередить старую рану сослуживицы.

– Что мы на чартер – это я уже выяснила, – несколько мгновений спустя, не обращаясь ни к кому конкретно, проговорила Маруся. – Что до островов Мана, тоже. И даже, что я злостная прогульщица. Дело за малым: осознать, по какому поводу сабантуй?

– Киборг, не гони вперед Змия. Потопчет, – откликнулся за ее спиной Иму, до того создающий вид мирно дремлющей кошки.

– Киса, дрыхни дальше и не умничай, – парировала обернувшаяся Горица. – Откуда ей знать? Ведьма третий день в строю. И убери ноги с соседних сидений, – добавила она грозно. – Раскидал конечности свои длинные. Ты не один на свете.

– Да-а, – протянул с довольной миной леопард, – мне так жаль!

– Вы тоже не в курсе, – выдала первое пришедшее на ум предположение Руся, прервав Горицу, собравшуюся выяснять с пристрастием, чего именно жаль аниото.

– Если вызов экстренный, правила предполагают распространение информации в рабочей группе руководителем исключительно на месте происшествия, – пожала плечами русалка.

– Эка радость! – возмутилась женщина. – Всю жизнь мечтала не знать, куда отправляюсь.

Маруся закончила приводить в порядок густую шевелюру и, убрав расческу в сумку, достала рабочую пыль. Это может быть остальным достаточно пары минут, чтобы включиться в работу, а ей понадобится не меньше часа, чтоб мозги впрячь. У нее организм пашет в хронической фазе нервного истощения, и Лик со своими «визуализируй мне, Козлова» и «проанализируй» не добавляет пока надежды на изменение ситуации в лучшую сторону. Если дальше так пойдет и рабочая нагрузка не стабилизируется, ей придется между здоровьем и радужным местом выбирать первое.

Ведьма сдула пыль с ладони в воздух и настроила тональность для сборки, подключилась к сети, проглядывая последние сводки погодных и магических аномалий на всем архипелаге Мана, затем забралась во внутреннюю сеть Интерпола, изучая все срочные утренние запросы, выданные разными отделами. Она не плохая девочка, чтоб нарушать закон и терять работу, но достаточно умная, чтоб просто собрать и проанализировать все открытые ее полномочиям источники.

– Эй, ты что делаешь? – шепнула Горица, сползая пониже на стуле и опасливо оглядываясь на занятого чтением с планшета шефа.

– Интересуюсь погодой на островах, – самым невинным образом ответствовала полуправду Руся.

Ликург про себя улыбнулся. Погодой она интересуется. Как же. Бог вновь предупреждающе сверкнул глазами в сторону пери, в очередной раз принявшей решение подойти к нему. Он вовсе не был против того, чтоб Козлова выяснила цель путешествия. Чем быстрее она сообразит и вникнет, тем лучше для группы, уж больно туго и долго проходит у нее этот простой для иных созданий процесс. И он выговор не схлопочет за нарушение устава, и ведьма порадуется, ибо осознавать ей придется многое.

Человеческие останки так разнесли по всей дикой части архипелага, что диву даешься, сколько же там погибших найдено и сколько еще не найдено. Исключительно Хине-нуи-те-по настояла на активном участии лучшей группы Интерпола. Местные власти при удаленном использовании ресурсов отдела «1Б» так и не добились явных успехов, к тому же взяли Фаитири и Пунгу под подозрение в создании нового вида охотника, поскольку ни один из существующих видов не оставлял следов, подобных тем, что найдены на обглоданных костях жертв. Участившиеся визиты полицейских ищеек в обитель божеств и привели к негодованию великой женщины ночи.

Ликург сменил изображение одной человеческой кости на следующее. Примечательным и в какой-то мере замечательным оставался факт отсутствия черепов. Уйма костей и ни одного черепа, ни целого, ни разбитого, видимо, охотнику они требовались в качестве трофеев или же не самому охотнику, а его хозяину. Если так, то головы хранятся целиком и выставлены на постоянное обозрение владельца, а значит, привлечь к ответственности такого любителя будет несложно.

Бога не покидали мысли о неповторимом таланте Козловой-реконструктора. Хватит ли ей навыков и знаний, чтобы восстановить картины произошедшего по той информации, что соберет группа? Если так, то это будет потрясающе.

– Ага, – победно прошипела неподалеку легкая на помине ведьма.

Иму открыл глаза и окинул оценивающим взглядом шефа. Ликург понимающе улыбнулся аниото в ответ, и тот вновь погрузился в дрему, успокоенный полным контролем ситуации со стороны божественного друга. Леопард часто так себя вел в отношении близких ему созданий, что многих, знающих особенности рода, озадачивало. Он вообще многим в себе озадачивал. К примеру, Козлову удивил своим отношением к Горице. Лик встрепенулся от пришедшей в голову отличной мысли: Маруся – талантливый трикстер, как раз во вкусе всего рода Атуа. Вот ее-то он и возьмет с собой во время своего визита к Хине-нуи-те-по…

Аниото повел ухом, улавливая дыхание русалки и стук ее сердца. Пыхтела водяная как паровоз, нервничая из-за вынужденного сокрытия от Ликурга факта нарушения устава новой сотрудницей. Иму улыбнулся уголком губ. За годы совместной работы он хорошо изучил все тонкости поведения Горицы, для него она выступала как личный идеальный метеоролог, помогая определить микроклимат каждой ситуации. В большинстве случаев он действовал, следуя ее настроению, если не считать тех моментов, когда она начинала реветь. Иму ненавидел наблюдать, как она расстраивается из-за совершенно нестоящих вещей, в основном из-за людей. Люди – смертны и крайне хрупки, одни приходят на смену другим, исполняя круговорот жизни, но, несмотря на это очевидное знание, Горица всегда разводит болото. Помимо прочего, русалка постоянно стремится помочь кому ни попадя, только мало какое создание способно оценить ее великодушие по достоинству. Вот и сейчас Иму не пребывал в восторге от ее благодушия по отношению к полоумному киборгу.

Нежный голос нимфы прозвучал в зале ожидания, объявляя чартерный рейс до архипелага Мана, и семеро созданий, подхватив небольшие сумки, устремились к выходу в посадочный коридор.

Ярослав, заложив руки за голову, возлежал на облаке и самозабвенно созерцал потолок, размышляя о бренности бытия, вреде Иномирья, глупости массы созданий и собственной непревзойденной гениальности.

Снизу трижды постучали в дверь и, не дожидаясь ответа, зашли. Тихая, еле слышная поступь, общая ненавязчивая наглость и совершенное равнодушие к тому, что управляющий релаксирует посреди рабочего дня, подсказали Ярославу личность вошедшего.

– Женечка, я – гений.

– Бесспорно. Не ушибитесь только. – Девушка нежным голоском произнесла короткое заклинание, и Ярослав едва не рухнул на пол, вовремя сориентировавшись и приземлившись на ноги.

– Кто ж это глас на учителя поднимает? – возмутился мужчина, направляясь к своему рабочему стулу. – Бессовестная.

Секретарь невинно улыбнулась, пожала плечами и пошла обратно к выходу. Ярослав ласково проследил за девушкой. Давно ему не удавалось почувствовать себя отцом и хранителем, родным и воспитателем – безмерной радости возможности. Отход в бессрочный отпуск от дел миротворческих было его самым замечательным решением. Ярослав связался по наушнику с Женей.

– Вам что-нибудь принести? – тут же услужливо откликнулась она.

– Могла бы и просто сказать: «Папа, не зазнавайся раньше времени».

– Я говорила, – в голосе девушки почувствовалась улыбка, – давеча вечером. Не помогло.

– Вернись и подними пожилого человека на облако. У меня спина болит.

– Через три минуты явится с неожиданным визитом управляющий «безопасников». Подниму потом, пока сиди прямо. В папке справа документы по последнему закрытому делу группы Ликурга. На планшете перед тобой визуализации авторства Козловой. Если что – кричи. Приду спасу.

– Откуда ты только все это берешь? – растерянно пробормотал Ярослав.

– Ну это вы все тут боги, маги, духи, оборотни, черти и прочая нечисть. А у нас, людей, есть связи. – Последнее слово Женя протянула с леденящим душу завыванием и отключила наушник.

– Я породил монстрика. Милого, мудрого, мелкого монстрика, – довольно подытожил мужчина и откинулся на спину.

Одаренный знанием сути магии человек – второй такой нет, и эта единственная – его дочь. Главное теперь, чтоб какой-нибудь великородный избалованный божок глазенки на сокровище не положил и ручки свои слюнявые не потянул. Ярослав со всей отцовской решительностью представил, как засушит эти самые ручки, а для пущего эффекта и основные причинные места отсохнуть заставит. С такими, как он, не связываются, таких, как он, слушают и страшатся.

– О! Мамочка! – сипло прошептала Горица. В глазах русалки стоял искренний ужас.

– М-да, – задумчиво подтвердил Иму, поверх спущенных на нос солнечных очков рассматривая обглоданные человеческие кости.

– Гадость, – сморщился Зверобой.

– Какие мысли, господа звероловы? – равнодушно поинтересовался за спинами подчиненных Ликург.

– А что местные говорят? – обернулся к шефу Клеомен.

– С сотрудниками лазарета мы еще побеседуем. Прежде чем задавать кому-то вопросы, мне нужны ответы.

Маруся приподнялась на цыпочки и постаралась выглянуть из-за спин остальных на стол, где лежали останки. От последней фразы Ликурга у нее честно мурашки по спине пробежали.

– Ну грязищу и антисанитарию этот так называемый хищник развел знатную. Кто ж так ест? – начал первым Иму. – Это надо, чтоб с голодухи прижало.

Аниото взял с подноса перчатку, натянул и поднял одну кость, поднеся к глазам.

– Мясо отрывал, не кусал даже. Зубы нужны тупые, примерно как у человека. Ни один из хищного рода отрывать не станет. Во-первых, невкусно – лакомство отловил и смакуешь, во-вторых, перемажешься весь по самые уши, в-третьих, неэстетично. вы когда-нибудь пробовали человека? Дрянь!

Горица зашипела, волосы на голове русалки начали отливать зеленью. Леопард перевел на нее взгляд своих желтых глаз и оскалился.

– Гор? – одернул ее Лик.

– Да, – тут же пришла в себя берегиня. – Извините.

– Я тебе не анчутка[2] безвинный, – с легкой досадой проговорил Иму.

Берегиня как-то виновато отвела взгляд в сторону.

– Что еще? – сухо подтолкнул обратно к сути дела Лик.

Леопард внимательно осмотрел несколько костей по очереди, хотя вся поза его по-прежнему оставалась пренебрежительной, может, даже расслабленно-презрительной. Впрочем, Русе показалось, что это относится не столько к работе, сколько непосредственно к личности преступника.

– Глодало это создание знатно, зверь сильный. Не животное. От верхнего ряда четкий след остался человеческий. Размер небольшой, возможно, подросток.

– Сколько их тут? – прошептала Горица.

– Точно не скажу. На первый взгляд человек пять.

– Хорошо, – скомандовал Ликург. – Мос с Козловой занимаются останками. Иму, бери Горицу, найдите местных представителей – куда они подевались, с какой радости проигнорировали наш визит– и попросите выполнить порученное им задание. До мест захоронений мы вряд ли доберемся без их помощи. Зверобой, очаруй администратора, узнай все возможное. Клеомен, со мной.

Маруся проследила, как за группой закрылись двери изолятора.

– Бе-бе-бе.

Мосвен рассмеялась и скинула с плеча рюкзак.

– Не сердись. Шеф всегда такой. Привыкнешь.

Кошка достала и развернула складной сканер, а за ним личный переносной персональный комплекс.

– Ого! Это зачем? – поразилась Руся. – В зале прибывающих Лик вроде упомянул, что передал тебе готовые изображения?

– Конечно, передал. Да только ты их качество видела?! С такими прям работать и работать – заработаешься аж.

– Ладно-ладно. – Козлова подняла обе ладони вверх. – Вот уж не подумала бы…

– Что? – Мос подключила оборудование, настроила внутреннее освещение и, надев перчатки, приступила к работе.

– Занятно очень. Если мужской пол рядом, ты заведомо тихая, сосредоточенная, не споришь, предвосхищаешь приказы. Стоит мужикам покинуть обитель, и ты оказываешься свободной на язык, такой, какой и должна быть кошка…

Мосвен рассмеялась.

– Есть немного. Ты просто никогда не сталкивалась с кошкой, у которой два бессовестных, беспринципных и крайне очаровательных котенка.

– Ох ты, – растерялась Маруся. – Мне и в голову не приходило. А как же… А где же их…

– Тот, который «а где же», решил ретироваться сразу после зачатия. И я, как мать двоих всесильных бандитов, вынуждена тщательно скрывать местоположение этого «который». Плюс частная школа дорого обходится и дополнительные увлечения тоже.

– А зачем скрывать местоположение?

– Близнецы его убить собираются за единственную и любимую мамочку. Сешат обожает обоих. – Последнее Мосвен протянула с какой-то веселой безнадежностью. – Так что я тише воды ниже травы и поблажки недопустимы.

– Вот это да! – все еще не пришла в себя Руся.

– Не верится? – улыбнулась снова Мос. – Ладно. Как думаешь, сможешь поиграть с картинкой и восстановить в визуальном плане что возможно. Информация нужная у меня есть. Я с собой библиотеку по анатомии и антропологии видов захватила. Лик велел.

– Давай попробуем, – пробормотала Козлова и полезла в свою сумочку за пылью.

Ликург в сопровождении Клеомена без приглашения и оповещения вошел в кабинет управляющего центральным островным лазаретом.

– Вы на месте. Что ж, чудесно.

Неказистая смуглая женщина с черными губами и не слишком притягательными чертами лица поморщилась от столь безобразного поведения посетителя.

– Надо же. Какая оперативность. вы уже на островах.

– Вам не доложили, что мои люди приступили к работе с останками?

Женщина покачала головой:

– То есть вы уже даже лабораторию оккупировать успели. Шустро.

Клеомен отошел чуть в сторону от шефа, выбирая необходимую точку обзора для полноценного включения своих возможностей. Пока все шло отлично. Хозяйка маленького одноэтажного неказистого лазарета не врала и врать была не настроена, хотя и дружелюбия проявлять не собиралась, скорее уж наоборот.

– Госпожа Фаитири, вы действительно, как считают местные органы власти, породили и выпустили хищника? – перешел к делу Лик.

Женщина поджала черные губы.

– Нет. Я, может, по старой памяти и съем пару-тройку людей, но явно не сырыми. Предпочитаю прожаренное мясо. Что же касается хищника – заняться мне больше нечем, считаете? На свете уйма более интересных вещей. Но уж если я и стану созидать, то порождение мое будет изящнее, умнее, аккуратнее. А не эта тварь помойная. Кто ж так ест?

Лик взглянул на Клеомена, получил утвердительный кивок и, не прощаясь, молча покинул кабинет не самой приятной представительницы рода Атуа.

– Куда теперь? – поинтересовался черт.

– Поймаем Пунгу. В отличие от дамы, он более стабилен и более разговорчив.

– А медперсонал?

– Медперсоналом мы займемся чуть позже, когда у нас будет полная картина тел.

Горица вприпрыжку семенила следом за Иму. Это единственное, что она ненавидела в их совместной работе по-настоящему, – угнаться за леопардом было совершенно невозможно. Вот Маруся, к примеру, сейчас бы летела следом на своей метле и не маялась, Мос просто и без труда держала бы темп Иму – гибкая, плавная, изящная, настоящая кошечка.

Берегиня в очередной раз с досадой вернулась к давней и болезненной мысли – своей внешности. Новенькая Козлова, при всех своих многочисленных странностях, была потрясающе яркой женщиной, одной из тех, что не страшатся носить одежду из Иномирья. Сексуальные костюмы, яркие туфли на высоком каблуке, сумочки в тон – все это как нельзя лучше шло сильнейшей в своем роде ведьме. Тонкая талия, стройные ножки… Горица с печалью вспомнила свое отражение. Рожденная русалкой, она не имела стройных ножек, ей не слишком шла одежда из Иномирья, а ее грудь умудрялась выглядеть чересчур откровенно даже в закрытой по самое горло кофточке. Вот и сейчас при беге грудь предательски подпрыгивала вверх-вниз, живя своей собственной жизнью. Горица сердито бросила придерживать подол сарафана, и ухватилась обеими ладонями за верхнюю часть своей пышной фигуры, стараясь удержать эту самую часть от прыжков. Длинная русая коса точно так же не давала покоя, то и дело хлопая русалку по попе.

Горица взглянула на спину леопарда впереди, он даже не бежал, просто быстро шел. Девушка тоскливо вздохнула. Иму остановился и обернулся, на губах его заиграла улыбка.

– Сама виновата. Нечего было меня успокаивать и так успешно удерживать от нападений. Сейчас бы не мучилась.

– Топай давай, – сердито кивнула ему головой Горица.

Леопард пожал плечами и снова устремился вперед.

– Бегемотиха, – пробубнила сквозь зубы русалка, стараясь не сбавлять темп.

Иму в мгновение оказался рядом. От неожиданности Горица взвизгнула.

– Чего? – испуганно возмутилась она.

– Ты красивая. – Леопард поднял ошарашенную русалку на руки и понесся со всей мочи сквозь влажный тропический лес, легко преодолевая оставшееся расстояние до Островного следственного управления.

Горица во все глаза рассматривала лицо аниото. Он никогда раньше не проявлял особую любезность в ее адрес, вообще никогда! Напротив, это она с самого начала терпеливо унимала его хищные замашки, стараясь смягчить и без того непростой характер. Выходило у нее так себе, но это «так себе» на фоне «никак» остальных членов группы стало приветствоваться шефом практически с самого первого дня и с тех пор не прекращалось. Во время распределенных заданий в девяноста процентах случаев из ста Гор работала в паре с леопардом, хотела она того или нет. И ни разу! Ни разу он не промолчал, не то что приятное что сказал или сделал. И вот вдруг такой сюрприз.

Берегиня вспомнила фразу и покраснела. Не мог же он это всерьез?

– Издеваешься?

– Нет.

– Не издевайся, пожалуйста, на эту тему. Правда. Пожалуйста, – Горица подумала, что она на самом деле не вынесет шуточек в адрес своей фигуры. Перебор будет.

Леопард сердито взглянул на девушку на своих руках, благо дискуссию можно было не продолжать – ОСУ был на расстоянии пары метров, и Иму с радостью выскочил на большую поляну у подножия остывшего вулкана, где, если верить карте, располагалось здание учреждения. Однако ожидания не всегда соответствуют реальности, и никогда ни одному созданию не стоит забывать о тех сюрпризах, что запросто может преподнести шутница-судьба.

Земля под ногами сотрудников «4А5» была устлана толстым слоем черной остывшей лавы. То там, то тут из углублений вырывались фонтаны воды и, окутанные клубами пара, стекали небольшими ручейками вниз по склону в джунгли. Иму внимательно огляделся, оценивая сложившуюся ситуацию. Спустя минуту поставил спутницу на ноги и направился к спящей туше одного из танифу, в избытке устлавших землю. Кожистый лысый монстр лежал на солнышке, вытянув крылья и когтистые ноги в стороны, и грел полупрозрачное пузо, подставляя его под фонтаны горячей воды.

Ни один городской следователь никогда особо не жаловал деревенских представителей закона как раз из-за таких случаев. Любой СУ, не только островной, как минимум включал в себя одну камеру предварительного содержания, кабинет штатного психолога и дежурного следователя. Ни того, ни другого, ни третьего на островах Мана, как только что выяснилось, не было. Тут даже пальмового навеса не предполагалось. Впрочем, ничего удивительного, танифу одни из тех, кто не слишком-то утруждает себя принятыми обязанностями. Их вообще мало что утруждало в жизни. Каждый из них мог оказаться тем самым неряшливым охотником. Иму представил масштаб работ с местными властями и, признаться, ужаснулся.

Преодолевая расстояние до крылатого, леопард просчитал вероятные пути отхода, траектории движения каждого из окружающих монстров, их возможности и степень отключки от действительности. Танифу не слишком любят встревать в проблемы друг друга, чем моложе танифу – тем ленивее и безалабернее. Опасность могут представлять пожилые, но, к большому своему счастью, таковых Иму не нашел, а значит, общение пройдет минимальной кровью. Что миром диалог не закончится, аниото шкурой чуял. Он на мгновение обернулся, оценивая состояние берегини.

Горица стояла, по-прежнему ошарашенно на него глядя, и казалась совершенно беспомощной, что обескураживало. Иму не удержался от улыбки – никогда не думал, что можно вывести ее из равновесия, просто назвав красивой. Хотя ей каждый встречный маг, бог и черт должен был твердить это. Видимо, не твердили. Вообще, Иму как-то боялся влезать в эту область ее жизни, его туда не приглашали, и нечего нос совать. Леопард вернулся в реальность и сосредоточился на основной существующей задаче: с минимальными потерями уговорить танифу исполнить свой рабочий долг.

Крылатый ощутил приближение чужака и нехотя открыл один глаз.

– Чего надо? – прокаркал он своим зубастым клювом.

Иму подавил раздражение.

– МУП, уголовный отдел. Группа «4А5». – Леопард убрал личную карточку обратно в карман. – Хотелось бы получить обещанное сопровождение, да и просто пообщаться на тему произошедшего. Будьте любезны, многоуважаемый Каха.

– Ты мне еще спинку почеши, – вальяжно произнес танифу и закрыл глаз обратно. – Сопровождение – это не я.

– Сказано: крылатый Каха и акула Роа. Крылатый тут один. Который из трех акул Роа, сам покажешь.

– Умный, сам справишься с поисками, я пока полежу.

Иму зарычал, обернув тело едва видимой глазу призрачной оболочкой зверя, присел и с размаха располосовал правой лапой морду Каха. Танифу взвыл от боли, мгновенно вскочил с земли и, захлопав огромными кожаными крыльями, взмыл в воздух. Леопард оскалился, довольный произведенным эффектом. Как и предполагалось, ни один разнеженный монстр на поляне не пошевелился, разве что пара-тройка приоткрыли глаза, с вялым любопытством наблюдая за нарушителями дневного покоя.

– Боишься меня? – прокричал Иму.

Глаза по бокам головы танифу налились кровью. С диким воем монстр взлетел повыше и стрелой понесся вниз, намереваясь убить чуждого хищника, осмелившегося потревожить его покой. Леопард с диким всепоглощающим восторгом и азартом приготовился к драке, однако не всем мечтам суждено сбываться. Гейзеры вдруг перестали вырываться из-под земли в привычном для них ритме, вместо этого кипящая вода единым, невероятным по силе фонтаном вырвалась всего из одного углубления и на лету сбила не готового к подобному сюрпризу танифу.

Аниото среагировал быстро на изменившуюся в его пользу ситуацию, всего в один прыжок он преодолел расстояние до того места, где рухнул сбитый водой монстр, и нанес четыре сильных точных удара, располосовав крылья так, чтоб Каха не сумел взлететь в ближайшие сутки как минимум.

– Начнем диалог с начала. Группа «4А5». Требуется сопровождение. Исполнишь?

– Исполню, – проскрипел танифу.

– Показывай Роа…

Маруся скинула каблуки и, расположившись прямо на полу в позе лотоса, пребывала в состоянии транса. Женщина предпочла начать с самого простого: извлечь из библиотеки узкопрофильную информацию по анатомии человека и применить ее к сканам костей, сделанных Мосвен. Стоило отметить, что кошка изначально была права: те трехмерные изображения, что вышли у нее, радикально отличались от стандартных. В медучреждениях используют не настолько мощное оборудование.

«Потрясающая точность и детальность!»

«Я знаю, – тут же откликнулась Мосвен. – Полагаешь, зря я до тебя в отделе сидела?»

«Я так не думала».

«Прости. У меня бывает иногда, шипеть начинаю».

«Ну, вообще, я бы, наверное, не только шипела».

Несмотря на последнюю реплику, ведьме и в голову, по известной причине сумасшествия, не приходило, что Мос могла все это время с момента ее появления в отделе считать личным провалом и неминуемым переводом, а при наличии двух детей и вовсе должна была ненавидеть еще до знакомства. Два техника в одной малочисленной группе – много. Русе вдруг искренне захотелось извиниться или как-то помочь. Работа работой, но ни за какой личной выгодой не стоит терять достоинство.

«Ликург тебя не отдаст, а от меня, в случае чего, избавится с радостью».

«Ты – проект Ярослава. Если он захочет, мне придется уйти, и шеф ничего не поделает».

«Он ведь бог. Думаю, влияния у него гораздо больше».

«Он – бог. А Ярослав – сын Атума».

На мгновение Маруся замерла, пораженная вестью о родовой ветви управляющего, затем решительно вернулась к работе.

«Значит, уйду сама. С этим и Атум не поспорит».

Кошка промолчала, а Козлова со спокойной от принятого решения душой погрузилась целиком в восстановление всей возможной информации по костям. Даже если в отделе пробудет недолго, опыт сложится бесценный.

Каждая выщерблина, каждый изъян имел значение. Количество жертв ведьма восстановила почти сразу. Три ключицы, шесть локтевых костей, шесть большеберцовых, одна пяточная, восемь бедренных – все принадлежали пяти разным жертвам. Это легко распознавалось по остаточной живой энергии, которую, в числе прочего, великолепно зафиксировал сканер Мосвен, так что Иму назвал точную цифру. Дальше лучше. Проведя виртуальный срез костей и проанализировав их содержание на взаимодействие с реактивами, Маруся установила возраст, расовую принадлежность, вероисповедание и момент смерти.

Затем наступила самая сложная часть. Выделив с поверхности костей посторонние посмертные повреждения, Козлова подключила библиотеку целиком. Ей невероятно повезло, что вся информация хранилась в уже обработанном для виртуального распознавания данных виде. Никогда не задумывалась о деталях работы Интерпола, а стоило бы. Весьма и весьма недурно функционировала система и до ее появления. Беда заключалась в скорости, а не в отсутствии возможностей или тем более точности. Если бы техник группы сейчас работала одна, то на все про все ей понадобилось бы полдня, но в в паре с магом, владеющим пылью, ушло около часа. Ярослав неспроста создал проект: с ней, Марусей, терялась точность, но возрастала мобильность и скорость. А скорость, насколько поняла ведьма в первый же рабочий день, зачастую была основополагающим фактором. Не окажись она в тот день на кладбище, кто знает, что стало бы со второй Ефремовой?

– Мос, заметила? – пробормотала Руся после того, как закончила, открыла глаза и, слегка покачиваясь, поднялась с пола. – Тут нет мелких костей. Всего несколько и те – крупные. Сгрыз он их, что ли?

Мосвен приподняла наушник с выдвижной пластиной очков и пожала плечами.

– У нас в том году случай был. Весь следственный отдел участвовал в крупномасштабной операции по изъятию из оборота в Иномирье настойки на цветах папоротника и руты. Один из выездных организовал крупную сеть по сбыту и распространению запрещенных препаратов. В общем, пока все на ушах стояли, на дикой части Средиземного материка стали находить волчьи останки – каждый представитель одного из трех диких племен. Окружной следователь, старый маг, больше заботился о грядущей пенсии, нежели о жизнях созданий, и потому отнесся к находкам как к банальному переделу территории. В одном из племен альфа пара помимо своего потомства взялась растить выводок погибшей сестры, так что молодняка получилось четырнадцать голов – такому количеству ртов нужно много земли. Все одно к одному складывалось, так что старик собрал по паре крупных костей от каждого трупа, снес их в морг, подшил все красиво и сдал в архив со свидетельскими показаниями представителей каждой стаи о переделе сфер влияния. Позже новый следователь нашел все же охотника-черта со страстью к шкурам волков, но история всегда теперь останется историей.

– Полагаешь, в нашем случае тоже местные схалтурили?

Мосвен повела плечом.

– Больше чем уверена. Мы в лазарете. Заметь, в островном центральном лазарете и уже давно. И ты видела хоть одного служащего? Кроме пожилого полуслепого Копуваи на входе.

– Нет. Вот, кстати, – оживилась Руся и перешла на шепот. – Тут же большая часть обитателей людоеды! Взять хоть охранника…

– Ой, да брось. Дедуля давно не в строю. А такую дичь – пойди поймай! – Мосвен в доказательство к словам взяла планшет со стола и повернула к ведьме. С фотографии на экране на Козлову взглянул молодой темнокожий мужчина. – Профессиональный легкоатлет. Пятое место на Берлинском марафоне, был трижды в двадцатке Лондонского и дважды выигрывал серебро. Это только первый совпавший по базе «1Б», найду остальных – полагаю, там точно так же будут не любители полежать на диване.

– Жутковато.

– У нас бывает, – улыбнулась кошка. – Привыкай.

– Как Горица это выдерживает?

Мосвен потянулась и опустила наушник обратно, скрыв глаза за матовой поверхностью пластины.

– Кстати, о ней. Пока не забыла: поменьше общайся с Гор, ничего у нее ближайший месяц не бери, никуда с ней особо вне работы не ходи и никогда не вздумай ей сказать, чтоб она не плакала.

– Почему? – Маруся понятия не имела, что думать о подобном предупреждении и тем более, как верно отреагировать.

– До сих пор не заметила? Иму не любит чужих. И пока к тебе не привыкнет – не примет, а Гор – основная часть его территории. Он и так уже следит постоянно, его напрягает, что русалка много времени с тобой проводит. Вот начнет тебя игнорировать и спиной спокойно поворачиваться – считай, все отлично, можешь расслабиться, а пока будь аккуратнее.

Единственное, на что хватило Козлову, это емкое и многозначительное «а-а-а».

– Дамы, не хотелось бы отрывать вас от важной работы, но вот он я! – В лаборатории с коронным и всеобъемлющим самодовольством появился Зверобой.

«Сначала из-за угла величаво выплывает его Я и только потом он сам», – отправила Руся кошке, так что Мосвен самым неприличным образом не вовремя рассмеялась. Впрочем, смех кошки не выбил черта из колеи. Более того, ее смех, казалось, даже польстил дамскому угоднику.

– Покоритель женских сердец к вашим услугам, о прекрасные.

– Тогда нам сбитень и блины с маком в сиропе, – уверенно проговорила Маруся.

На этот раз Зверобой замер, затем обворожительно улыбнулся:

– По прибытию домой все устроим. Список оплаты будет включать в себя услуги приватной массажистки и публичной женщины. Меньшее вряд ли заставит работать меня официантом. Согласна?

Руся оторопело уставилась на Зверобоя. Шута ее без ног оставить! Как же она ненавидела эту свою неспособность распознавать сущности созданий. Все, что ей всегда поддавалось – поверхность, а глубина оставалась сокрыта, даже если хозяин и не слишком-то ее скрывал.

– Не обижайтесь, я думала, вы обычный черт. – Если не знаешь что говорить, говори правду. Козлова в безвыходных ситуациях всегда прибегала именно к этому правилу. Ныне получилась как раз такая ситуация.

– А я думал, вы обычная ведьма, но элементарную любезность проявить это не мешало.

– Еще раз прошу прощения.

Черт расслабился, черты лица его, до того выглядевшие каменными, смягчились.

– Да ладно. Не первая – не последняя. И можно уже спокойно на «ты». Мне казалось это очевидно.

Маруся кивнула и искренне улыбнулась.

– Но на свидание я бы сходил. Пойдем?

– Тьфу! – Ведьма поджала губы и, чтоб хоть чем-то занять себя, принялась разглядывать кости на столе.

Черт он и в Иномирье черт, каким его интеллектом ни награждай. Бессовестное создание, в компании которого пришлось провести еще не меньше полутора часов, прежде чем подтянулся остальной состав.

– И как? Кто-нибудь появился здесь за прошедшее время? – Первым в кабинет размашистой нервной походкой влетел шеф, за ним следом Клеомен. – Ни Горицы, ни Иму, я так понимаю.

– Ни намека на местных представителей закона, – своеобразно ответствовал за всех Зверобой, восседая на собственном хвосте посреди комнаты.

Свернутый в изящную петлю, он в данный момент напоминал резную ножку кресла-качалки. Острый кончик в виде стрелы отливал алым перламутром. Маруся уже с полчаса как любовалась этими переливами. Черти завсегда прячут хвосты, и нечасто удается увидеть, не только как виртуозно они способны ими пользоваться, но и насколько эти скрытые от посторонних глаз части тела красивы. Козлова впервые задумалась о том, что, наверное, все же напрасно избегала всех бесов без исключения. В поколении каждый сотый новорожденный чертенок имел характерную особенность – острый ум. Зверобой, как выяснилось, один из избранных, и сейчас казался Марусе весьма привлекательным и даже сексуальным. Похоже, женщины с ума сходят от этих господ-шутников совершенно не напрасно.

– …Козлова! – ворвался в мысли Руси оклик.

– А? – Ведьма испуганно подскочила и вытянулась по стойке смирно перед негодующим начальником.

– Еще раз: покажи результаты.

– Да. – Женщина засуетилась и, бесцельно прокрутившись вокруг своей оси дважды, сообразила, что при показе ее просят пользоваться пылью – тем, ради чего, собственно, и наняли. Осознав эту глобальную мысль, Руся прекратила изображать овцу с червяками в мозжечке и изобразила талантливого редкого мага с редкой дорогой техникой. Правда, при показе язык ворочался криво, но тут на помощь ей приходила Мос, беря на себя обязанности оратора, за что Маруся ей была бесконечно благодарна.

Кошка дошла до личности третьей опознанной ею жертвы, когда в комнате появилась взвинченная Горица, а следом за ней Иму втолкнул в лабораторию двух изрядно помятых и грязных танифу. Изорванные крылья первого представляли жалкое зрелище, плавники второго пребывали в чуть лучшем состоянии. На мордах обоих монстров кровоточили рваные полосы.

В комнате повисла напряженная тишина. Танифу свирепо сверкали глазами на каждого из присутствующих, но напасть – за спиной стоял аниото.

– Добрый день, вы представители местной власти? – спокойно поинтересовался Лик.

– Так точно, – процедил крылатый танифу. – И день не добрый.

– Почему же?

Голос Ликурга по-прежнему оставался спокойным, но от спокойствия этого вдруг пробрало всепроникающим холодом. Маруся не сразу поняла причины такой перемены, зато остальные сориентировались быстро. Клеомен и Зверобой отступили от шефа за стол поближе к Мосвен, а Горица спряталась за спину Иму. И вовремя. Кожа Ликурга потемнела, волосы побелели и засветились, радужка стала прозрачной и почти лишилась темного зрачка. Козлова вытаращилась, впервые вблизи узрев бога в его истинном лике, до того в жизни как-то не приходилось. Даже молодые, они, по одной их родам известной причине, не любят без крайней необходимости сверкать своей исключительностью, а если и сверкают, то только глазищами, скрывая остальное.

– Убийства у нас, ищем виновного, – услужливо прошипел монстрс плавниками, обнажив в полуулыбке-полуоскале свои акульи зубы.

Танифу с крыльями, начавший диалог с агрессивных нот, опустил глаза в пол и с неохотой едва склонил голову в почтительном приветствии.

– Просим прощения за несвоевременную встречу. Позволите ли отойти на несколько минут до того, как отправиться на места захоронений? – продолжил танифу-акула.

Лик кивнул и перестал светиться. Оба монстра мгновенно ретировались.

– Иму, ты на кой их отпинал? – Зверобой снова проявил из воздуха свой огненно-алый хвост и развалился на нем так, словно и не произошло ничего.

– Сказано было попросить выполнить порученное им обязательство. Я и попросил…

– Когтями по роже?

– Нет, это уже уговаривал.

– Хорошо сработали, – без обиняков подвел итог Лик, прерывая дальнейшие реплики, и обернулся к Мосвен. – Заканчивайте с демонстрацией и отправимся в джунгли смотреть, какие из нас профессионалы.

Кошка согласно кивнула и вернулась к прерванному занятию, Маруся же недолго думая соорудила из пыли планшет со всей необходимой по делу информацией и осторожно передала его Иму. Горица тут же склонилась к плечу аниото, жадно вчитываясь в текст на экране. Берегиню явно что-то беспокоило. Руся не определила бы это по ее эмоциональному состоянию – подобного стандартного среди созданий таланта у Козловой не водилось, но зато она умела наблюдать, когда хотела. А сейчас ведьма хотела и заметила очевидно странное поведение Горицы. Русалка притихла и совершенно не сопротивлялась сущности Иму, более того, то, как она прильнула к его плечу, рассматривая данные на планшете, – и вовсе событие из ряда вон для природы этих двоих.

Доли секунды длились размышления ведьмы, когда аниото повернулся и уставился ей в глаза. Зрачки леопарда не расширились, как это бывало при нападении, но пристальный немигающий взгляд желтых глаз по-настоящему испугал, хотя, казалось, и не выражал ничего. Мос была права, предупреждая о границах территории их штатного хищника. Маруся как можно мягче улыбнулась, стараясь показать себя максимально безобидной, отступила от пары на несколько шагов и перевела взгляд на Мосвен. Глупой ведьма не была никогда, хотя могла казаться порой, и основы взаимоотношений с оборотнями знала назубок – это первая тема в вузах по курсу теории безопасности взаимодействия.

Козлова настолько увлеклась своими наблюдениями и размышлениями, что не с ходу среагировала на начавшиеся передвижения в лаборатории. Лишь после третьего оклика женщина наконец очнулась:

– Чего?

Только задав этот вопрос, она сообразила, насколько невежливо и неуважительно он прозвучал, тем более по отношению к шефу.

Ликург холодно взглянул на подчиненную.

– Еще раз: группа отправляется на места захоронений. А вы, госпожа Козлова, идете со мной, точнее, летите. Не забудь свой чудо-транспорт.

– Ага, – кивнула Руся. – То есть – есть! В смысле да!

Зверобой тихо засмеялся и направился к выходу.

– Господа, прошу за Иму, поймаем избиенных и вытрясем из них по максимуму. Что, где, кто, когда и почему.

Группа быстро удалилась, оставив Марусю наедине с богом, в очередной раз ею разозленным.

– А Зверобой – ваш зам? – отважилась на вопрос ведьма, осторожно собирая в мешочек пыль от планшета, который ей бросил на ходу Иму.

– Нет. – Ликург, склонившись над костями, внимательно прислушивался к своим ощущениям. – В рабочих вопросах в мое отсутствие группу ведет тот, чьи возможности лидируют на конкретный момент. Если речь об охоте – ведет Иму, нужны детали и вероятные версии событий – Зверобой, допрос свидетелей – Клеомен, если фигурируют человеческие взаимоотношения – Горица.

– А Мосвен? – Руся подошла чуть ближе.

– Отойди! Ты мне закрываешь эмоциональное поле жертв.

– Извините. – Она поспешно отскочила. – Я запомню. Больше не повторится.

– Хорошо, – все так же прохладно-равнодушно констатировал Ликург. – Мос редко выезжает, она техник. Ее присутствие требуется только в исключительных случаях.

– А чем этот исключительный?

Шеф оторвался от своего занятия и вполоборота развернулся к ведьме.

– Тем, что трупы людей здесь. Пошли.

Козлова, готовая сорваться с места в любой момент, схватила в охапку метлу и поскакала вслед за шефом, стаскивая на ходу чехол. Требования новой работы определенно не дадут ей времени насладиться заработной платой. Быть безалаберной и невнимательной стало весьма проблематично, стоило начать менять подход к жизни и заключать Шута в более жесткие рамки до момента увольнения.

Руся была уверена, что в один прекрасный момент шеф найдет способ от нее избавиться без зазрений совести, и сделает это. Каждое мгновение, несмотря на свою мрачность или непредсказуемость, укрепляли ее в решимости бороться за полученную должность. Если она и могла где-то по-настоящему принести пользу и почувствовать себя значимой частицей мироздания, то именно здесь.

Выбежав из больницы, Маруся едва успела оседлать метлу и стукнуть каблуками по земле, когда Ликург вскочил на небольшой, местами протертый до дыр коврик, и взмыл над деревьями. От неожиданности женщина хихикнула. В этой забытой мирозданием дыре она ожидала, что бог проявит свою сущность и за неимением иного средства передвижения заставит работать на себя те природные стихии, что подчинены ему, но никак не добудет неизвестно где дряхлый ковер-самолет. Этот половичок под его весом в воздухе рассыплется как пить дать.

– Твоя метла выглядит столь же нелепо, – сквозь шум встречного ветра прокричал Лик.

– Извини. – Маруся попыталась унять рвущийся наружу смех. С таким начальником совсем не помыслишь свободно, и напрасно она посчитала, будто он не слишком контролирует своих людей. Контролирует, и еще как.

В попытке отвлечься ведьма принялась рассматривать проносящиеся под ногами виды. Любоваться в общем-то, на взгляд Руси, было не на что: джунгли, джунгли, снова джунгли, потоки мутных рек, спускающиеся со склонов дремлющего вулкана, волны черной лавы, поднимающиеся из недр земли и продолжающие по сей день создавать остров, – на этом ландшафт исчерпывал свои красоты. Городские пейзажи как-то привлекали всегда больше, особенно вечерами, когда загорались искусственные огни. Козлова порадовалась действию нового зелья, разработанного доком специально для нее, – летит змий знает на какой высоте, а акрофобии словно и нет. Джунгли пугали, и сильно, зато высота – нисколько. Женщина облегченно вздохнула и тут же напряглась.

Джунгли пугали ее!

Нарастающая паника начала подниматься из глубин сознания. В голове сама собой возникла мысль о возможности упасть среди деревьев и остаться один на один с темным, неприветливым, неосвоенным миром, где к тому же бродит неизвестной породы хищник, жестокий… Неуловимый хищник… И еще все эти местные боги, демоны, духи и прочая плотоядная живность!

– Здравствуй, гилофобия, – прошептала женщина, впиваясь влажными ладонями в черенок метлы. – Док будет рад встрече. Он нас со всеми вами очень любит. Причем вас, похоже, скоро будет любить больше, чем меня.

– Прилетели, – донесся до Руси оклик шефа.

Козлова как можно усерднее постаралась затолкать панику обратно в глубины своей не совсем здоровой психики и сосредоточиться на работе. Вышло вполне сносно. К ее радости, посреди искусственно созданной площадки на склоне горы, прямо над обрывом возвышался каменный дом с крышей и стенами частично из темно-алого триплекса. Солнечные лучи, проходя сквозь стекло, создавали внутри иллюзию заката длиною в день.

– Хине-нуи-те-по? – мгновенно предположила ведьма, спрыгивая с метлы на крыльцо и стараясь держаться поближе к спине шефа.

– Она самая. Тебя что-то тревожит? – тут же уловил перемены в состоянии подчиненной психолог.

– Лес и местная плотоядность. В остальном я как Змий под цветом руты, все мне не важно, – решила не врать женщина.

– Красочное сравнение. Список подозреваемых обширный, согласен, – спокойно проговорил Лик и постучал в дверь.

– Проходите, – прошелестел грудной мягкий женский голос.

Руся пригладила растрепанные на ветру волосы. Всегда так, некоторые создания, особенно те, что связаны с культом смерти, имеют совершенное очарование, красоту и восхитительный манящий тембр. В юности, помнится, она мечтала иметь подходящую родословную и притягивать парней единственным «привет». «Привет» не вышел, а вот подробные знания и воспоминания о подобных созданиях остались. Козлова осторожно ступила внутрь дома следом за Ликом.

– Доброе время суток – величаво пророкотал воздух внутри помещения. Руся глянула из-за спины шефа на обладательницу впечатляющего голоса.

– Ликург и… – Богиня замялась.

– Маруся. – Козлова решительно вышла вперед и протянула руку в приветственном прикосновении к плечу Хине-нуи-те-по. – Здравствуйте.

Хозяйка закатного дома доброжелательно оглядела ведьму.

– Очень рада, Маруся. Прошу, проходите.

– Благодарим. – Лик сделал несколько шагов по направлению к просторной гостиной, где под широким тяжелым балдахином скрывался диван, и незаметно подтолкнул в спину застывшую в напряжении Козлову.

– Айяуаска? Сок? – улыбнулась Хине-нуи-те-по.

При упоминании первого Козлова не удержалась от нервного смешка. Это ее спутник – бог, его «вином мертвых» не проймешь. А вот она, Руся, когда последний раз пробовала айяуаску, то с озвученным убеждением «я принцесса-Червячок» отправилась на поиски короля-Червяка, чтоб заставить его честно на ней жениться, – знакомая волчица рассказывала, сама Маруся свои сказочные приключения не запомнила. Почему, будучи принцессой, собралась не за принца, а за короля, ведьма тоже не помнила. Видимо, природная прагматичность таки взыграла в крови.

– Сок, – категорично отрезал шеф.

Реакция Козловой его нисколько не удивила, тот факт, что маг успела попробовать бо́льшую часть способов выгулять Шута, была очевидна. Не выгуливай она своего незримого покровителя, не умела бы столь успешно брать в работе контроль над судьбой.

Словно по велению магии, из соседнего помещения вмиг возник худощавый подтянутый мужчина с подносом. Не проронив ни слова, слуга поднес гостям питье и незаметно исчез. Беря бокал, Маруся расположилась на диване поудобнее. Место было восхитительным: за прозрачной стеной, выходящей на обрыв, открывался чудесный вид на пляж и океан.

– Потрясающе, – протянула она. – А это кто был? Человек? Давно у вас люди служат?

Хине-нуи-те-по удивленно подняла брови, рассматривая представительницу древнего магического рода.

– Она так разговаривает, это природное, – рассмеялся Лик.

– Нет. – Хозяйка ночи по-прежнему не сводила темно-коричневых глаз с Руси. – Живых я отроду не держала. К тому же это вне закона. Человек мертв, здесь добровольно и не слуга.

– Извините. – Руся съежилась, инстинктивно постаравшись стать менее заметной, но тут же встрепенулась. Может, она и не богиня, а всего лишь ведьма, зато сильная ведьма, редкая и наглая! Козлова твердо взглянула в глаза Хине-нуи-те-по. – На лбу у него не написано: я живой, я тут добровольно.

На лице хозяйки застыло изумление.

Лик сдержал улыбку. Точно в цель. Не будь в его команде Козловой, на ее месте сейчас бы хамил Иму, но ведьма подходила на эту роль много лучше. Она заинтересует богиню своим неподчинением и при этом не соблазнит ее, тем самым впоследствии вызвав желание опекать, но не убивать, как это часто случалось с аниото. Козлова не была необходимым элементом в его команде, однако все больше оказывалась весьма ценным и многосторонним дополнением.

– Можем мы получить полную картину и документацию, пожалуйста? – прервал секундную паузу Ликург.

– Да. – Ответ Хине-нуи-те-по дала не сразу, ей понадобилось некоторое время, чтобы определиться со своими эмоциями и действиями по отношению к ведьме. Наконец хозяйка закатного дома перевела взгляд на огромное панорамное окно перед собой. – Смотрите.

Богиня прикрыла веки и, подняв руку, сдула с раскрытой ладони песок, заставив его многократно умножиться и закружиться по комнате, затем собраться на стекле и образовать тонкую непрозрачную пленку. Будто в кинотеатре на импровизированном огромном экране стали проигрываться события недавнего прошлого.

Иму прищурился, глядя на тропическое солнце. Райский уголок – сейчас бы мяса и поваляться, потрепать что-нибудь. Леопард со вздохом опустил взгляд на многочисленные останки на небольшом каменном плато почти у вершины вулкана, затем обернулся к обоим танифу:

– Серьезно?

Крылатый растерянно оглядывал открывшийся вид.

– Этого не было. Богами клянусь! Было не так!

– А место оцепить вы не догадались, правда? – Зверобой равнодушно пнул небольшой камешек, заставив его упасть с обрыва в джунгли.

– Мы не так работаем, – зло пробубнил акула Роа.

– Ключевое слово «работаем», – сдерживая ярость, отчеканил Иму. – Я останусь, попробую найти след. Остальные дальше, и чем быстрее, тем лучше. Может так статься, что еще не все следы уничтожены.

– Пошли. – Клеомен грубо подтолкнул крылатого Каха в спину, заставляя танифу ступить на ковер-самолет к остальным.

– Я с Иму. – Горица сошла на плато.

Вступать с берегиней в спор никто не стал, и вскоре она осталась наедине с леопардом и внушительным количеством старых и новых, разбросанных по плато как попало обглоданных звериных костей. Там, где группа должна была начать расследование, не осталось ничего.

Иму, припав к земле, зверем осматривал, ощущал и осязал окружающее пространство в поисках любой уцелевшей мелочи.

– С описью, изображениями эти идиоты могли собрать все кости и транспортировать в свою замшелую деревенскую лабораторию, простейшее ограждение из магии – и никто бы не сунулся, но нет! Они же так не работают! – злился леопард. – Они же гении! Взять от скелетов бессистемно по тройке-паре костей, наплевать на места преступлений и отправиться дрыхнуть под гейзеры! Вот это по уставу!

– Да брось. У них же даже кроватей нет. Ни света, ни электричества, ни техники, одна магия – туземцы. – Горица осторожно приблизилась к краю обрыва там, где только что находился их внушительных размеров древний ковер-самолет. – Внизу река. Я к ней пойду пока схожу. Может, видела что.

С этими словами берегиня не мешкая шагнула с обрыва.

Иму дернулся и одним прыжком достиг края, заглянул вниз. Мелководная, едва заметная с высоты, река подняла свои воды и мягко поймала русалку в объятия. Леопард облегченно выдохнул. Сколько раз Горица так поступала, и все равно привыкнуть к ее выходкам было сложно. Что для одного создания норма – для другого страх. В данном случае страх за чужую жизнь.

Аниото вернулся к прерванному занятию. Кто-то весьма постарался, уничтожая все, что может быть связано с преступлением. Хотя, может, и не все. Набрались ведь откуда-то многочисленные кости животных. Иму оглядел одну за другой несколько костей, его внутренний зверь нервно бил хвостом. Ни один из укусов не был укусом знакомого создания. Были многочисленные следы зубов зверей, здешних охотников, и все разные. Запахи, возраст, тип дичи – разнилось все. Некоторые скелеты все еще хранили следы мягких тканей и были соединены сухожилиями, многие пожелтели. Кто бы ни принес весь этот хлам сюда, он собирал его по всему архипелагу, не разбираясь и не вникая, что, кто и откуда.

Иму обошел плато несколько раз, стараясь найти запах или иные следы. Однако и здесь удача была на стороне таинственного убийцы. Зато аниото выяснил, что танифу всем скопом устраивали тут игрища не один сезон, по-видимому соревнуясь в силе и превосходстве. Если б не состязания, никто бы не обнаружил убийства людей еще долгие и долгие годы. Благодаря частому использованию плато даже бог не сумеет уловить присутствие психики постороннего среди такого количества мусора, оставленного танифу. Леопард разогнался и на четвереньках прыгнул на скалу, цепляясь за выступы, стал спускаться вниз, ища следы в удалении от места преступления. Однако и здесь Иму поджидало разочарование. Каких только дрянных запахов не хранили эти камни. Монстры наследили повсюду.

– В памяти у речки уйма танифу, они тут бои устраивают.

Аниото вздрогнул и зарычал, оглянувшись на Горицу, сидящую на столбе воды как раз на уровне высоты его расположения на скале.

– Извини, я забыла, что воду не слышно. Не хотела пугать. Но есть в воспоминаниях у воды и кое-что интересное.

– Она же проточная, это как с человеком с пятиминутной памятью беседу вести. Что она могла запомнить?

– Там запруда есть, маленькая, но любопытная до всего вокруг. – На лице Горицы светилось победное выражение.

– И? – нетерпеливо оскалился Иму.

– И наш хищник – самка.

– Изображение есть?

– А как же, – улыбнулась берегиня и, собрав из воды зеркало, показала воспоминания реки.

Поджарая миниатюрная девушка в когда-то белой, а теперь окровавленной и перемазанной зеленью и грязью одежде прошла мимо запруды и, припав к земле, напилась из реки. Растрепанная светлая коса ее спускалась до самой талии. Однако лица толком разглядеть не удалось. Хищница так и не взглянула в запруду.

Иму внимательно наблюдал за охотницей. Как не почуял сразу, что это она, а не он? Как по следам зубов не догадался? Факт, что девушка на изображении – урожденная убийца, не вызывал сомнений. Плавные мягкие движения, пластика, наклон головы выдавали в ней хозяйку окружающих джунглей. Миниатюрная, юная и быстрая.

– У нее есть покровитель, – уверенно констатировал аниото, когда вода, подчиняясь велению Горицы, вернулась обратно в реку. – В одиночку фокус с костями не провернешь. Кто-то очень не хочет, чтоб мы ее нашли. Еще что-нибудь твоя запруда помнит? Возможного покровителя, к примеру.

Берегиня нахмурилась.

– Нет, больше ничего полезного.

– Тогда спускаемся и звоним шефу. И у тебя сарафан намок и просвечивает.

Иму с удовольствием понаблюдал, как русалка взвизгнула, прикрыла грудь руками и рухнула в реку. Пока он спустится, она уже воспользуется даром, высохнет и больше не предоставит ему великолепного повода отвлекаться от рабочих мыслей.

Маруся скептично рассматривала доисторический магический чудо-экран Хине-нуи-те-по, демонстрирующий гостям виды того, как были найдены останки, как изъяты с мест преступлений и перевезены в центральный лазарет. Большей бесполезности Козлова в жизни не видела. Во-первых, даже она, еще не будучи сотрудником сыскной службы, знала, что документировать в таких находках нужно все. Оцеплять периметр, ставить охрану, делать опись, находить все вероятные мелочи для следственной группы. Вывозить останки целиком и под конвоем. Вместо этого гогочущие над собственными шутками танифу покидали в два здоровых мешка по несколько костей с каждого места преступления, затоптали все, что можно было затоптать, и благополучно удалились. Апофеозом представления стал крылатый Каха, случайно наступивший на одну из костей и раздавивший ее.

Во-вторых, Руся совершенно не понимала, как можно пользоваться подобным старьем? Песок для экрана? Магия? Это когда весь цивилизованный мир во время просмотра погружается в фильм целиком, присутствует, видит, чувствует, способен при желании рассмотреть каждую мелкую деталь. А тут даже ландшафт не увеличить – разрешение не позволит.

В-третьих, у нее и шанса поколдовать над видео не будет. Его никак не конвертируешь в доступный для обработки формат. Воспоминания, увы, могла помочь достать только трепанация, но вряд ли шеф разрешит отловить богиню и вскрыть ей череп.

– С ума сойти, – не выдержала кощунства Козлова.

– О да. Дарованная нам мирозданием сила – бесценна.

Маруся пораженно взглянула на хозяйку. Хине-нуи-те-по и впрямь приняла ее возмущенный возглас за восхищенный. Может, все-таки стоит предложить Лику вариант с трепанацией?

Прежде чем Козлова успела открыть рот, шеф отвлекся на сработавший наушник.

– Да? Понял. Продолжайте. Нам пора. – Последнюю фразу он произнес, уже обращаясь к хозяйке закатного дома.

– Нечто срочное?

– Так и есть. Мы еще заглянем.

Лик подхватил нерасторопную подчиненную и практически выволок ее за дверь.

– Куда? – отважилась пропищать Руся, дико поглядывая в сторону враждебных, давящих своей опасностью и темнотой джунглей.

– Обратно. Если успеем.

– Куда успеем?

Однако ответа ведьма не получила, поскольку Ликург вскочил на ковер и оторвался от земли. Козлова поспешила следом. Меньше всего ей хотелось остаться в любой части этого тропического архипелага один на один с природой.

Оказалось, успеть им нужно было в самом деле, и не куда-нибудь, а в центральный лазарет. Пережив новую порцию ежесекундно набирающей силу гилофобии, Маруся приземлилась на дощатом крылечке лечебного заведения и, перекинув метлу через плечо, резво понеслась к входу, обогнав в своей резвости шефа. Ликург поймал ведьму за блузку и дернул на себя, вынуждая практически упасть на него, затем зажал ей рот ладонью. Козлова перепуганно замерла.

– Зайди за меня. – Шепот над ее ухом вышел почти беззвучным, однако Руся услышала и согласно кивнула.

Лик отпустил ее и, как только шустрая подчиненная оказалась позади, двинулся к двери, мягко ступая по старым, местами прогнившим доскам. Козлова шла след в след, стараясь производить как можно меньше шума. Чувство опасности, обостренное зародившейся очередной фобией, не давало ведьме ни на секунду отвлечься или тем более сглупить. Вдвоем они беспрепятственно миновали небольшую веранду и прошли внутрь деревянного здания, неожиданно Лик замер и будто прислушался к чему-то. Руся осторожно выглянула из-за плеча бога. Всего сотая доля секунды ей понадобилась на то, чтоб пожалеть о проявленном любопытстве. За столом охранника сидел знакомый Копуваи. Собачья голова его безвольно откинулась на спинку удобного мягкого кресла, человеческие руки лежали на подлокотниках. Он словно погрузился в освежающий полуденный сон, однако, будучи магом, Руся отчетливо ощутила: старик мертв. В его странном, режущем глаз своей несуразностью теле больше не обитала энергия.

– Кто его… – начала шептать она растерянно.

Шеф обернулся и зажал ей рот ладонью. Козлова согласно кивнула столь красноречивому жесту. Чего только не сделаешь для любимого начальника… Теперь, по крайней мере, ведьма понимала причину задержки: Лик остановился рядом с убиенным, дабы считать все оставшиеся в теле и в комнате данные об убийце, который вполне мог поджидать их за углом. Кто этот хищник и что из себя представляет? А может быть, это вовсе и не сам охотник, быть может, это его сообщник или покровитель. Маруся готова была поспорить, что во всей истории была уйма неточностей и странностей. Взять хотя бы местный божественный род Атуа. Этих созданий волнуют только их собственные личные дела, им нет никакого интереса до происходящего в мире, лишь бы их Мана обходили, облетали и объезжали стороной. Всякое подчиненное создание и вовсе апатично. Может быть, на островах и обитали когда-то заинтересованные в социальном развитии существа, но они, скорее всего, покинули эти земли или, что вполне вероятно, просто были изведены.

Буквально сам собой напрашивался вопрос: зачем Атуа позвали на помощь? Они не приветствуют технический прогресс, бо́льшая часть их людоеды… Впрочем, нет, они все людоеды. И наверняка подворовывают из Иномирья пропитание. Так зачем же рисковать и привлекать к себе внимание Интерпола? У Руси находился всего один ответ: Атуа столкнулись с тем, с чем не в состоянии справиться самостоятельно. И скорее всего, прекрасно осведомлены, что за хищник живет на их территории и что из себя представляет. Ну и уж поскольку есть одно предположение, то можно вывести и второе: у хищника есть покровитель, и такой, с коим Атуа не способны соперничать. Так что по-хорошему устроить бы танифу допрос с пристрастием, а Хине-нуи-те-по продырявить голову, чтоб не подвергали бессмысленной опасности ценных сотрудников МУП. Группа Лика, между прочим, одна такая, а она, Руся, вообще редкость.

От размышлений Козлову отвлек шеф, двинувшийся дальше, вглубь здания, прямиком к лаборатории, где хранились улики. Ведьма на цыпочках засеменила следом, стараясь ненароком не коснуться пола каблуками. На пути им по-прежнему не встретилось ни души. Ни больного, ни здорового создания в этом забытом всеми вселенными месте не водилось. Одни надоедливые насекомые да грязь, которую, кстати, в лазарете тоже неплохо было бы хоть иногда убирать. У этих созданий все сферы жизни – одно огромное недоразумение. Ясно теперь, отчего архипелага Мана нет ни в одном туристическом путеводителе. В эдаком безобразии не понежишься и не отдохнешь, только нервы угробишь.

Шеф резко затормозил, и Руся едва не впечаталась носом в его широкую спину. Лик бесцеремонно отодвинул ведьму к стене и, засветившись, словно ручной фонарик, распахнул дверь лаборатории. Однако его божественная экипировка не пригодилась. В помещении было так же пусто, как и во всем здании. Пусто в прямом смысле. Вместе с убийцей отсутствовали и недавно изучаемые следственной группой улики. Ликург, уже не церемонясь и не стараясь быть тихим, схватил Козлову за руку и понесся в направлении кабинета управляющей, но ни Фаитири, ни какого-либо персонала так и не нашлось.

Лазарет представлял собой классический, довоенной постройки объект. Высокие потолки, деревянные перекрытия и опоры, каменная внешняя стена, узкие окна, дающие немного света, но сохраняющие прохладу в жаркие часы. Одна-единственная операционная, занимающая самый большой зал, давно бездействовала, три кабинета приема, два из которых забиты хламом, врачебная, кухня, лаборатория, приемный покой и кабинет управляющего – вот и все богатство лазарета, которое Козловой пришлось обежать на каблуках следом за разъяренным богом. Проще говоря, ведьма была не в восторге, однако дипломатично помалкивала.

Наконец они вдвоем выскочили на веранду, и вот тут, к радости Руси, шеф немного угомонился.

– Что думаешь о местных ищейках? – неожиданно поинтересовался он шепотом.

Ведьма растерянно повела плечом:

– Не знаю. И Роа и Каха, очевидно, схожи в определенных личностных характеристиках. Признаться, теорию по танифу я помню слабо, вид неконтактный – не моя специализация была, но из того, что помню, их схожесть применима и для других видовых представителей. Короче говоря, следователи или ищейки из них дерьмовые.

– Как думаешь, смогли бы такие ищейки выдвинуть теории о виновности Фаитири или Пунгу?

– Не знаю… Скорее нет, чем да. Они подчинены Атуа, не пойдут против тех, кто лелеет их лень.

– Вот и я так думаю. Держись ко мне поближе, пока мы на островах. Куда я, туда ты на расстоянии вытянутой руки, поняла?

– Не вопрос!

Маруся готова была держаться и на расстоянии вытянутого мизинца, лишь бы подальше от джунглей и поближе к безопасному месту.

– Что дальше?

Шеф не ответил, вместо этого обнял ведьму, поставил ее с собой на ковер, и они вдвоем взмыли ввысь. Козлова слегка опешила от такого, безопасность безопасностью, но она и сама летать умеет, не маленькая. И мог бы ответить на вопрос.

Ликург великолепно ощущал направленное на него недоумение и злость. Недоумение шло со стороны подчиненной, а вот злость со стороны джунглей. Созданию извне крайне не понравилась его молчаливость. Тот, кто следил за ними, искренне верил в наложенные на него или нее чары серой маски, и эти чары работали, вот только не против высшего пантеона богов. Лик еще у дома женщины ночи засек пристальное внимание к своей персоне, но более к персоне Руси. Плохое предзнаменование, учитывая, что она самый незащищенный член его команды. Выскочив из лазарета, он решил уточнить источник этого интереса и задал Козловой вопрос. В здравости ее рассуждений он не сомневался, зато наблюдатель укоренился в своем любопытстве к ней. Ни раздражения, ни паники, чистый неприкрытый интерес. И вот теперь, когда они неслись по указанным Иму координатам, хвост не отставал.

Наблюдатель либо сам являл собой покровителя женщины-хищницы, либо был его спутником, в одном Лик не сомневался – покровитель, как и Ликург, относится к пантеону богов, и богов не местных, иначе бы род Атуа не вызвал помощь. Тот, кто хозяйничает на их островах, хитер, силен и обожает редких красивых женщин. Красота и исключительность – единственные качества, что объединяли местную хищницу и Козлову.

В любом случае от поиска улик, которые ныне, вероятнее всего, уничтожены, пора было переходить к поимке наживки. Не по уставу, конечно, но он никогда и не действовал по уставу, если того требовал здравый смысл. По хорошему их следящий исчезнет вместе со своей подопечной в ближайшие часы – Лик бы на его месте исчез, а значит, времени у группы в обрез. Если только неким чудесным образом не появится причина для задержки. Бог покосился на тонкую кисть, лежащую на его талии. Хорошая, вполне уважительная причина – как козырь не ахти, но смотря как разыграть.

– Козлова, – сквозь шум ветра прокричал Ликург. – Остальные три мага мужчины, ты одна среди них женщина. Второй такой нет, так?

– Так, – удивленно проорала она в ответ. – Но у военных, может, есть. Я не знаю.

– У военных нет.

– Правда?

– Точно.

– Обалдеть!

Лик ощутил скачок повышенного внимания, их «хвост» отчаянно прислушивался к беседе, причем столь усердствовал, что терял выдержку. Бог скрыл улыбку и направил ковер на едва заметную прогалину среди густых зеленых зарослей.

Маруся напряглась, глядя, как неукротимо приближается кромешная зеленая тьма. Ей и без того было не по себе от странных и глупых вопросов шефа, будто он до диалога не знал о том, что она единственная женщина с пылью, а тут еще растения треклятые тревоги добавляли. Козлова нехотя сошла с ковра на землю вслед за начальником, стараясь следовать указанию держаться близко. Каблуки тут же провалились в рыхлый влажный перегной так, что новые туфли оказались испорчены напрочь. Женщина тихо выругалась под смех Зверобоя. Черт слишком очевидно неровно дышал к ее глупостям. Ведьма устало подняла на него несчастные глаза, заставив устыдиться такого поведения.

Ликург с наигранным вниманием слушал доклад Клеомена, остальную же часть сознания сосредоточил на том, кто чуть поодаль спрятался среди зарослей. Бог неспроста сошел с ковра, заставив ведьму проявить свою очевидную неприспособленность к лесу, к дикой природе. Если их наблюдатель был ценителем и коллекционером – а судя по общему эмоциональному фону, он им был, – то Козлова должна предстать в его глазах совершенно особой и в корне отличаться от всех прежних женщин. Клеомен на мгновение осекся, ясно понимая, что внимание шефа направлено не на общую ситуацию и не на группу, затем продолжил рассказывать обо всех потерянных местах захоронений. За прошедший час они не нашли ни единой человеческой кости, зато скелетов местной дикой фауны предостаточно.

– А где танифу?

– Отпустили за ненадобностью.

– Проблем от них было больше, нежели помощи, – дополнил Зверобой. – Мос все результаты задокументировала и отправила прямиком в отдел.

Ликург взглянул на притихшую, как обычно, кошку.

– Хорошо. Закругляемся. У Горицы с Иму есть описание хищницы и мысли по поимке. Зверобой со мной, ждем их. Клеомен бери Мос с Русей и стрелой в лазарет – разберитесь с трупом Копуваи. Оба техника на твоем попечении.

– Понял. – Черт моргнул раз, другой, улавливая в словах шефа явную фальшь, затем развернулся и подтолкнул обеих женщин на просторный ковер, что до того исправно перевозил основной состав «4А5». – Копуваи убит? – спросил он, стоило ковру подняться над зарослями.

– Что? – не сразу сообразила Козлова, глядя на оставшегося внизу шефа. Ни он ли совсем недавно велел не отходить от него ни на шаг. И вот, пожалуйста. Сам же отослал куда подальше. Нечисто тут что-то. Две слабые женщины, один черт, враждебные острова и полное отсутствие какого-либо намека на живые создания.

– Спрашиваю, Копуваи убит?

– А! – выплыла Козлова из размышлений. – Да.

– Кем?

– Не знаю. Чувствую только, живо создание или мертво в общей фазе, не более. Я не маг в полном и прямом смысле этого слова, я больше, наверное, машина.

Мос и Клеомен переглянулись.

– Киборг, – беззвучно проговорила кошка.

Черт смущенно улыбнулся. Им обоим было не по себе от пришедшего на ум прозвища, что дал аниото.

– А что шеф сказал по поводу убийства?

– Ничего, побегал только как ошпаренный по лазарету.

– Что еще? – продолжал допытываться Клеомен.

– Спросил, что я думаю о танифу.

– И что ты о них думала?

– Что следователи из них никакие… Только меня одну вся ситуация в целом напрягает? Никому не кажется, что тут не хищника ловить надо, а его покровителя?

– Не по уставу, – категорично прервал ведьму Клеомен, чем заслужил долгий пристальный взгляд кошки.

– Не устав, а бессмыслица какая-то! – возмутилась Маруся. – Начала читать и, похоже, напрасно, пожалею еще о полученных бесполезных знаниях.

– Не будешь знать устав – не пройдешь аттестацию, – подсказала Мос.

Ведьма нервно повела плечом. Должно быть, с Интерполом что-то не то. Так просто не бывает, чтобы работодатель был великолепен со всех сторон. Вот и у МУП нашлись гнилые бока. Там, где мог бы основную роль сыграть здравый смысл, играет первую скрипку устав. Такое впечатление, будто и не эти люди сутки назад бросили все силы и разум на поимку беглого убийцы, а затем на доказательство его вины. Разве не им она помогла вытянуть Ликурга из неоднозначной ситуации? В тот момент, кажется, правила каждый из них был готов соблюдать в последнюю очередь. Только жизнь невинной девушки имела значение.

– Поймаем хищника, поймаем и покровителя, – уверенно заключила Мосвен. – Мы уже так делали. Посмотришь. А пока займемся трупом, если, конечно, и его не украли.

Козлова с сомнением взглянула на кошку, однако спорить не стала. В конце концов, здесь мнение одного дилетанта против целой группы матерых сыщиков.

Иму мчался сквозь заросли на предельной скорости. Он предупредил Лика об их с Горицей планах и о ситуации с костями в целом, дал координаты остальной группы. Теперь мог включить инстинкты и почти целиком отдаться им. Русалка со своей легкой водой приведет его туда, где он сможет прочесть след, а пока в его задачу входило позорно не отстать от заданного берегиней темпа движения.

Бирюзовый яркий сарафан то и дело мелькал среди темных зарослей, порой совершенно непроходимых, однако аниото с легкостью преодолевал все препятствия. В отличие от своих необращенных собратьев, человеческая шкура удваивала его способность лазать по деревьям, что и помогало ему в данный момент. Но были и минусы. Уже дважды он проигнорировал свежий след небольшой стаи вкуснейших ворон, что водятся только на островах Мана и являют собой редчайший деликатес для любого хищника. И вот он вместо того, чтобы полакомиться нежным сочным мясом, вынужден ловить какую-то глупую людоедку. Глупую – мягко сказано. Какой хищник в здравом уме предпочтет чистому травоядному грязное человеческое мясо? Только голод, невозможный и всепоглощающий, мог заставить охотника съесть подобную гадость. Местные магические создания не в счет. Для них издревле человек – и друг, и супруг, и еда. Извращенцы.

Неожиданно Горица остановила ставшую окончательно быстрой и мелководной реку, спрыгнула на берег и, прошептав заговор, высушила сарафан, пока Иму снова не заявил, что ему все, что не надо, видно. В который раз работали вместе, и в который раз она поначалу забывала о побочном действии своей стихии. Не намокнуть при ее талантах нереально. Леопард все же оказался рядом до того, как заговор исполнил свое назначение, заставив русалку немного смутиться.

– Здесь? – тяжело дыша, проговорил он.

– Да. – Горица прикусила губу и отступила на несколько шагов в сторону, открывая хищнику место, где дождевая вода проникала сквозь почву, спускалась с гор, оседала каплями росы прямо из пропитанного туманом воздуха, образовывая неглубокие топи, и однажды видела миловидную девушку в белой тунике, пришедшую к реке напиться.

Иму присел и принюхался. Среди множества запахов уловить один-единственный нужный – задача далеко не простая. Тут его преображение сыграло ему немного в минус: поверхность обонятельного эпителия, как это ни печально сознавать, пострадала. Теперь его нюх, и без того не прибли́женный к собачьему, и вовсе отставал даже от кошачьих сородичей. Впрочем, Иму не слишком страдал по этому поводу, преимущества человеческого зрения компенсировали любые неудобства. Видеть мир ярче и многообразнее, чем прежде, – что может быть прекраснее. Леопард отогнал от себя ненужные размышления, подключил к работе вомер и мгновенно взял след.

Горица с любопытством и странным смущением наблюдала за действиями Иму. Она много раз видела, как он находит любые признаки присутствия запаха, но до сих пор не могла до конца привыкнуть к той хищной гримасе, что появлялась на лице леопарда в такие моменты. Как любое магическое создание, сотворенное для защиты и охраны, ее и восхищали природная грация и естественность Иму, и настораживали одновременно. Она знала, что он скалится не нарочно, – так поступают многие хищники, беря след дичи. Однажды Мос сделала нечто похожее, вот только ни от белой кошки, ни от любого другого создания или животного у Горицы мурашки по спине не пробегали. Причем к страху ее реакция не имела никакого отношения, скорее это было удовольствие или даже восхищение.

Видимо, след был не слишком свежий, сухой сезон подходил к концу, так что дожди участились и отчасти размывали запахи, норовя дать аниото ложное направление, но Иму был бы не Иму, если бы потерялся или сбился. Какое бы прошлое он ни скрывал от нее и группы, в этом прошлом оборотень многое постиг, став практически совершенным представителем своего рода.

Русалка неуклюже перебралась через поваленный, поросший мхом ствол. Почва под ногами проседала и едва слышно похрустывала, по крайней мере, для ее восприятия едва слышно. А самца-сыскаря впереди небось оглушала – левым ухом дергал он знатно. Горица, тяжело дыша, сломала ступней очередную низкорослую зелень и увернулась от скрещения многочисленных лиан, заполнивших эту часть горной гилеи. Не создана она была для погонь любого вида, даже черепаший темп ей, казалось, был бы не под силу. Берегиня разозлилась сама на себя, однако поделать ничего не могла. Вода способна держать ее вес, только вот сотворить из окружающего тумана облако и летать на нем могли разве что персонажи сказок в Иномирье. Во-первых, нереально. Во-вторых, даже ежели б и было реально, так дико холодно восседать на ледышке. Порой Горице было искренне жаль, что она не столь всесильна, сколь порой сочиняет человеческая литература.

Путь им преградил небольшой живописный водопад. Иму, заслышав шум воды еще издалека, обрадовался открывшейся идеальной перспективе. Без слов он поднял русалку на руки, вынес ее к горной речке и поставил прямо под холодные струи, затем жестом указал оставаться на месте и, бегом найдя продолжение следа хищницы на противоположном берегу, исчез среди густых зарослей. Горица печально подвигала носком мягкой туфельки камешки по гладкой поверхности дна. Раздвинула воды вокруг себя, заставив их огибать ее тело, села и подставила лицо тропическому яркому солнцу. Раз уж выпала такая возможность, да еще и принудительная, так отчего же немного не позагорать.

Впрочем, и отпустить леопарда одного охотиться на какую-то там полоумную она тоже не могла. Именно поэтому холодные капли тумана в непосредственной близости от движущегося аниото едва соприкасались и разлетались, образуя информационный поток, берущий свое начало возле правой руки русалки, где вода превратилась в подобие гладкого экрана. К старости ее сила возрастет, и она сможет покрыть информационными линиями всю поверхность тумана, пока же придется довольствоваться наблюдением лишь за участками, точнее, за одним объектом, находящимся в состоянии погони, на большее Горица в нынешнем возрасте была неспособна.

Оставив берегиню в ее стихии, Иму немного успокоился. Ее шумная походка выдавала их обоих с головой, птицы замолкали и испуганно взмывали над джунглями. Такое появление никак нельзя было назвать незаметным и уж тем более неожиданным. Он должен был бы оставить Горицу еще там, у первой речки, но здравый смысл притупляло чересчур сильное чувство тревоги за нее. То, что русалка столько прошла вслед за ним, – попросту было его человеческой слабостью, совсем он кошачий облик потерял с Ликом и этой работой. Не вернуться ему к прежней жизни и принципам уже никогда.

В далекие годы юности хищница, чей след он сейчас вел, вызвала бы у него живой интерес, восхищение и страсть при встрече, ныне ж ничего, кроме брезгливости, в его душе не обитало. Физически вегетарианцем ему не стать – природа не позволит, но вот эмоционально он уже стал, предав все устои дикой жизни. Одомашнился и даже толком не страдает по этому поводу.

Спустя пару минут его путь пересек более свежий, более яркий запах. Едва заметная глазу оболочка леопарда окутала Иму и ощетинилась вибриссами. Новый след оказался не просто свежим, он был оставлен всего несколько мгновений назад. Аниото тщательно изучил оттенки, определил направление и бросился вдогонку. Она была совсем одна, лучшей возможности и не придумать.

Три глубоких вдоха, и он настиг девушку. Хищница задержала дыхание в инстинктивной попытке не выдать свое местоположение, среди зарослей сверкнули ее глаза, а затем она развернулась и стрелой понеслась прочь. Иму отчетливоощущал страх, панику и одиночество. Кем бы она ни была, она не привыкла быть дичью и понятия не имела, как защищаться. А еще, пожалуй, несмотря на свои охотничьи склонности, совершенно не пользовалась многочисленной растительностью. Обладая великолепной широтой маневра, она словно умалишенная упускала любую возможность переломить охоту и попытаться поменяться ролями с преследователем.

Иму рассчитал свои силы, траекторию ее и своего движения, максимально ускорился и в итоговом прыжке, перемахнув через изогнутые над землей корни воздушного дерева, повалил девушку лицом в грязь. Оказавшись сидящим сверху на ее спине, аниото пережал хребет несчастной когтями, давая понять, что любое движение превратит ее из живой дичи в мертвую. Хищница без слов поняла угрозу и выбрала плен, полностью прекратив сопротивление.

Леопард резко поднялся и поставил на ноги добычу, удерживая ее кисти за спиной.

– Отвечай быстро и честно: ты одна?

Девушка повернулась и уставилась неестественно большими глазами на Иму. Аниото на секунду замер, рассматривая округлые черные зрачки и ярко-зеленую радужку хищницы. Такое бывало, он слышал, чтоб окрас радужки имел насыщенный чистый цвет, но воочию за свою жизнь пока не встречал. Все когда-то случается впервые.

– Не слышу ответ.

Иму достаточно грубо развернул девушку к себе лицом, однако она по-прежнему хлопала на него непонимающе ресницами. Над ее головой туман собрался в небольшое облако, превратившееся в короткую надпись: «Она не умеет говорить».

Леопард сердито нахмурился и, пообещав самому себе устроить маленький нагоняй любопытной шпионке, повел добычу к водопаду, где их и ожидала эта самая шпионка.

Клеомен перенес тело Копуваи в лабораторию, где они с утра осматривали кости людей, уложил на стол и отошел в сторону.

– И чего с ним теперь делать? – растерянно пробормотала Маруся.

– Изучать, – пожала плечами Мосвен.

– Это-то я понимаю. Но в том смысле, с чего начинать? Это вы, ребят, тут профи, а я первый раз живой труп вижу. В смысле свежий, – поправилась Козлова.

Черт краем сознания улавливал реплики и внимательно прислушивался к происходящему в пустынном лазарете. По прилете он за максимально короткое время обежал его весь и не нашел и следа присутствия хоть одного сотрудника. Похоже, Атуа спрятались где-то на одном из меньших островов архипелага Ити или Мутунга, предоставив центральным властям решать возникшую у них проблему, а вслед за «крысами» с корабля убежали и «матросы» – прочие обитатели этих мест, исключение лишь, скорее всего, составили танифу. Монстрам и в самом деле было наплевать на всех и вся. Они наверняка так и нежатся на солнышке под гейзерами.

– Все просто. Доставай свою пыль и начинай с внешней сетки, заноси информацию по состоянию и составу одежды, затем займись кожными покровами, какие повреждения есть, датируй. Потом по плану точное время смерти и причина.

– А имя?

– Имя в последнюю очередь. Это Копуваи, у него нет родни.

– А если он собак держит? И их нужно покормить? – не унималась расстроенная Руся.

– Приступай и узнаешь, собаки у него, кошки или попугайчик с пауком.

Клеомен улыбнулся. Мосвен только внешне оставалась спокойной и сосредоточенной, но внутри у нее все подпрыгивало так же, как и у него самого. Чего только с ними не происходило, но вот такую роль они совместно играли впервые.

Оба твердо знали, что Козлова стала приманкой. Ликург собирался ловить дичь покрупнее, чем местная охотница, и под раздачу отчего-то попала новенькая. Черт сообразил отданную ему роль стража быстрее кошки, Мосвен подтянулась следом, выдав несусветную глупость про устав. Клеомен улыбнулся ее находчивости. Из всего состава группы кошка лучше всех изучила ведьму, хотя, казалось, и не проявляла к ней особого интереса. Мос твердо знала, что нужно сказать Козловой, чтобы притупить догадки и подозрения той. Самая чудесная, гибкая, стройная и умная из всех созданий.

Клеомен одернул себя и вернулся мыслями в реальность. Повторно обошел по периметру лабораторию, незаметно проверил замок на двери. Кем бы ни был тот, на кого охотился Лик, этот кто-то был сильным, а посему вероятность факта, что хлипкая лабораторная дверь остановит создание, которого или, может быть, которых испугались Атуа, была ничтожно мала. Однако он не был бы чертом, если бы не был оптимистом. Беззвучно губами проговорив заговор на отказ в ориентировании в пространстве, Клеомен отошел в ближайший от входа угол, откуда открывался вид на всю лабораторию целиком и на стратегически важные объекты в ней: дверь, окна, Марусю и самое главное – Мос. Для сильного бога заговор черта – не препятствие, но временная помеха. Остановить не остановит, а споткнуться заставит.

– Ну и как? Собаки? Пауки? – несколько минут спустя спросила Мосвен, не отрываясь от работы со своей станцией.

– Женщина, – задумчиво протянула Руся. Речевые центры мозга медленно срабатывали, задействованные в анализе поступающей от изучаемого объекта информации, поэтому Марусе произносить что-либо, контролируя слоги, тембр голоса или правильность построения фраз, было задачей достаточно сложной.

– А я надеялась на попугайчика, – наигранно печально пробормотала Мос и в награду получила тихий смех Клеомена.

– Волосы длинные, русые. Судя по количеству пластинок кератина, молодой только один из всех найденных. Состав аминокислот впечатляет. Такие здоровые еще поискать. Медуллярный слой отсутствует. И если верить остаточному покрытию отмершего маниту, это была линька.

– Ого! – удивилась кошка.

– А для нормальных? – напомнил о своем существовании Клеомен.

– Тот, кто оставил все эти подарки жертве, имел сущность, схожую с моей, – отозвалась Мос. – У меня вместо волос подшерсток, и я линяю постоянно.

– А Иму?

– У Иму медуллярный слой есть и достаточ…

– У него волосы толстые, – пресекла Мос попытки Маруси точно ответить на поставленный вопрос.

Черт в очередной раз внимательно прислушался к окружающей обстановке и особенно к тому, что происходило за стенами лазарета. Может, нервное напряжение сказывалось, в конце концов, нечасто им приходится вот так работать в обстановке чистейших догадок, но не прямых приказов или хотя бы какой-то минимальной связи, а может быть, и в самом деле в окружающей ветхое здание природе происходило нечто из ряда вон. В одном Клеомен был уверен: то, чему им втроем суждено противостоять, имеет чистую божественную сущность. Нет такого магического дара, хищного или же технического, который бы вызвал со стороны Ликурга похожие предосторожности.

– Короче говоря, наши ловят кошку.

– Угу, – протянула сосредоточенно Мос.

Козлова сердито оглядела спутников. Да, они говорили, и даже почти с любопытством вели вялотекущее обсуждение, но неужто ребята и впрямь считают, что отлично все скрывают? Если уж скрывают, то точно не от нее. Руся со вздохом еще раз осмотрела ярко-алые рога Клеомена, что от напряжения проявились и переливались, как рождественская елка. Глаза черта точно так же постепенно теряли привычный спокойный цвет, становясь яркими светящимися угольками.

Мосвен поймала взгляд Руси и едва заметно отрицательно покачала головой. Ведьма отвела глаза. Первое, что пришло ей в голову, – все выяснить самостоятельно, пустив в ход пыль, однако неожиданно даже для самой себя Руся остановилась. Некое странное, невесть откуда взявшееся чутье подсказало о глупости и неуместности подобного поступка. «4А5» действовали сейчас слаженной группой. Лик разработал план и сумел, не произнеся ни слова, дать команды подчиненным. Клеомен, у которого теперь проявился и хвост, сторожил их, Мосвен, очевидно, была приставлена контролировать ее, Марусю, дабы не сорвать операцию.

Пару недель назад Козлова разозлилась бы и считала свою злость оправданной, но сегодня… Сегодня она была частью этой группы, и от ее действий зависела чужая судьба. Она больше не была магом-одиночкой, она была в составе «4А5».

Ведьма вновь бегло оглядела Клеомена, нервно бьющего в воздухе хвостом так, что с кончика в форме сердца срывались искры. Всего лишь краткий вдох отделял его от готовности воззвать к древнейшей и неуправляемой силе, когда-то породившей первых чертей, – синему пламени. Он ожидал страшного противника. Белая кошка, в отличие от черта, казалась менее напряженной, однако на то она и хищница, чтобы умело скрывать свои эмоции.

Маруся прикрыла веки и изучила промежуточные результаты по томографии Копуваи. Показания говорили сами за себя: старому людоеду свернули его собачью голову. В рамках происходящего на данное мгновение это была совершенно ненужная информация. Да, она пригодится для дела, для обвинения, для судопроизводства, но потом. Не сейчас. И вдруг Русю осенило. Зачем она тратит силы на работу, не имеющую никакого значения в рамках сложившейся ситуации?

Козлова решительно погасила систему, отключая пыль, и собрала ее в единый серебристый вихрь. Женщина не открывала глаз, а потому не могла видеть напряженных лиц обоих спутников. Клеомен дернулся, намереваясь предостеречь ведьму от любого необдуманного шага, однако Мос движением ладони остановила черта. Маруся была не настолько безалаберна и глупа, как казалось на первый взгляд. Она могла быть эксцентричной, но не эгоистичной. По крайней мере не настолько, чтобы навредить общему делу, и кошка оказалась права в своих догадках. Серебристая пыль разделилась на три потока, каждый из которых мгновенно достиг намеченных целей.

Мосвен с улыбкой наблюдала, как Клеомен растерянно моргает, осматривая свою одежду, отдающую стальным переливом. Ведьма не подвела, напротив, она оказалась выше всех похвал. Кошка отложила персональную станцию в сторону и поднялась. Ее одежда, обувь, открытые участки кожи и волосы точно так же были теперь покрыты мельчайшими кристаллами особой породы с напылением смеси нулевого маниту. Маруся дала им обоим, и себе тоже, практически идеальный щит от любого магического влияния извне. В бою это будет великолепное преимущество. Мос не слишком хотела сражаться, но ее работа изначально несла в себе фактор риска, и Козлова только что подарила ей лишнюю гарантию вернуться невредимой к котятам.

Легкий толчок внешней стены возвестил о начавшемся нападении. Это было не видимое или слышимое действо. Вовсе нет. Человеческий глаз или ухо вряд ли сумели бы уловить хоть минимальное изменение окружающей реальности. Зато любое магическое создание, наделенное дополнительным восприятием, почувствовало бы столь очевидную агрессию.

Мосвен и Клеомен переглянулись. Кошка кивнула, отвечая на некий не высказанный вслух вопрос или, может, утверждение, и черт в мгновение исчез, растворившись в воздухе. На том месте, где он стоял, вспыхнуло синее, почти прозрачное пламя. Огонь, повинуясь установленному хозяином указанию, ровной дорожкой обогнул обеих женщин и заключил их в защитный круг.

– Помнишь старые бабушкины заговоры? – прошептала Мосвен, подойдя ближе к Марусе и не отрывая напряженного взгляда от стены, которая продолжала едва ощутимо сотрясаться.

– Гори оно синим пламенем?

– Точно. Используй.

Козлова кивнула и обернулась на дверь. Странно, что некто с той стороны предпочел ломиться сквозь стену, а не войти в помещение, как все нормальные создания. В любом случае факт неожиданности был бы выше, нежели мерные колебания пространства, которые и ребенок почует. Не может быть, чтобы тот, с кем не справились Атуа, был настолько глуп. Что-то в происходящем было не так. Руся отозвала ненужную теперь Клеомену пыль обратно. Благо состояние щита не требовало от нее полноценного соединения, и мозг, как, собственно, и глаза, оставался в полном распоряжении своей хозяйки.

Здание меж тем, не выдержав напора, сдалось захватчику. Стены рухнули, крыша обвалилась. Синее пламя, что теперь окутывало их словно купол, мгновенно сожгло всякую угрозу здоровью и жизни обеих женщин. Руся с трудом разглядела нападающего, а точнее, целых трех. Попеременно друг за другом на окружающие обломки взобрались три больших мушруша. Толстые длинные чешуйчатые тела переливались в свете пламени, из вытянутых крокодильих пастей с рядами конусовидных острых зубов высовывался раздвоенный язык. Зеленоватые, затянутые кожей рога мушрушей были нацелены на пламя. Эти самые рога и разрушили стены, теперь Руся понимала, отчего именно нападение выглядело изначально столь странно. Чешуйчатые твари с львиными передними и орлиными задними лапами мерными ударами разрушали всякое препятствие на своем пути. Вот только мушруш не собака, он не поддается дрессировке, не дружит с любым приютившим его созданием. Мушруш независим и подчиняется только тому роду, с которым вместе был создан.

– Дингир, – в один голос пробормотали ведьма и кошка.

Козлова поморщилась. Род Дингир – отшельники, свободолюбивы, не слишком любят вступать в контакт с иными созданиями. Так длилось столетиями. Дингир не участвовали ни в одной из древних битв, предпочитая дистанцироваться от всякого понятия войны и мира. Так откуда же в их рядах явился тот, кто учинил на островах Мана подобные бесчинства?

– А их можно жечь? Они ж исчезающий вид, – прокричала ведьма сквозь треск огня. – Что у нас там по уставу?

– По уставу у нас вызов ветеринарной службы на отлов!

– Радость какая.

Руся попятилась от прыгнувшего в пламя мушруша. Крокодильи зубы на мгновение вынырнули из огня и клацнули в опасной близости от плеча кошки. Мосвен ощерилась, приобретя облик дикого зверя, однако Клеомен вовремя остановил чешуйчатого монстра, подпалив тому шкуру. Мушруш отчаянно заскулил и бросился назад в джунгли. Как и любое нечистое магическое создание, зверь спокойно проходил синее пламя, но ровно до тех пор, пока владелец огня не произносил старый как мир наговор.

Оставшиеся два мушруша неуверенно оглянулись на сородича, а затем, будто подчиняясь чьей-то незримой воле, бросились в атаку. Кошка прыгнула, зашипела, с ходу располосовала один из носов и выкинула слегка поврежденного зверя за пределы огненной преграды. Второго же остановил снова Клеомен, воспользовавшись пламенем. А Маруся…

Маруся ощутила себя полноценной добычей. Одновременно с атакующими и, как оказалось, попросту отвлекающими крокодильими мордами некто незримый обошел их с тыла. С разрушенными стенами такой маневр оказался проще простого. Этот кто-то с силой ладонью зажал рот ведьме и, прижав к теплой груди, поволок в неизвестном направлении. От неожиданности Козлова вытаращилась и застыла, не зная, как действовать в подобной ситуации. Ну в самом деле, когда последний раз какого мага древнего рода какой болван решался похищать? Проблем ведь не оберешься. Из пещеры этот гений военной мысли вылез, что ли?

– Привет, – сладострастно прошептал пещерный у нее над ухом.

– Мама! – вспомнила Козлова давно забытый возглас испуга и принялась сопротивляться.

Из возгласа вышло только паническое мычание, а вот сопротивление удалось лучше. Со всей силы женщина впила зубы в чужую ладонь, затем поджала правую ногу и резко выпрямила ее аккурат каблуком в ступню сладострастного маньяка. Маньяк взвыл, но хватки не ослабил. К счастью, за тылом своим пещерный не уследил и получил разряд особых оков, мгновенно обезвредивших в нем всякий намек на угрозу.

Еще минуту назад полная решимости и отваги Руся стояла посреди кольца пламени, намереваясь сражаться бок о бок с кошкой и чертом, но вот она уже на полу с задранной юбкой и вниз лицом пытается скинуть с себя тяжеленую тушу неизвестного. С огромным трудом, кряхтя и попискивая, женщина выбралась из-под неудачливого похитителя и расправила подол.

– Красивые ножки, да и зад превосходный, – прокомментировал Зверобой, протягивая сослуживице платок.

– Не ушиблась? – заботливо спросил шеф, проверяя карманы задержанного.

– Нет. – Русе хотелось разреветься от пережитого потрясения. Отвечать на выпады черта или заботу Ликурга не было никакого желания. Откровенно говоря, она и вовсе чувствовала себя как-то диковато, брошенной, сонной и немного опустошенной.

– Пока сойдет. Не отходи от меня. Мы с тобой еще поговорим.

Козлова кивнула и прижала подол юбки посильнее к ногам, стараясь унять ощущение беззащитности и обнаженности перед окружающим миром, да и вселенной в целом.

– Клеомен, Мос, молодцы, – продолжал шеф. – Зверобой, вызывай ветеринарный расчет. Свяжись с руководителем «3А», пусть вышлет пару-тройку групп для сбора улик. Надо перевернуть острова вверх дном. Я звоню транспортировщикам. Будем перевозить наших голубков.

Маруся ни разу в жизни не ощущала себя хуже, чем в данный момент. Даже сразу после сегодняшней операции захвата, в которой ей отвели почетную роль приманки, она не казалась себе настолько беззащитной, как сейчас. Хотелось провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе, взмыть на метле под облака и скрыться в старой родовой обители.

Она еще раз затравленно оглядела кабинет шефа, наглухо задернутый шторами от любопытных глаз группы. За триплексом клубились облака, пропуская причудливо пляшущий свет заката. Ликург не сводил с нее своих внимательных серых глаз. Тишину кабинета, до того нарушаемую лишь размеренным тиканьем настенных часов, прервал его серьезный спокойный голос:

– Как ты?

Руся не удержалась и нервно хихикнула. Умных вариантов ответов на заданный вопрос у нее в голове не находилось.

– Сильно испугалась?

Ведьма повела плечом.

Ликург опустил взгляд на свои руки, сложенные на столе, и по-мальчишески улыбнулся.

– Я, признаться, думал, ты на меня кинешься со своей пылью или метлой, ну или просто в морду дашь.

Козлова мгновенно перестала ощущать себя узницей на допросе.

– А так можно было?

– Ты ж ведь это серьезно спросила сейчас.

Лик откинулся в кресле и скрестил руки на груди. Он, в общем, не вопрошал, а утверждал, и был прав. Русе и в голову не пришло придать голосу оттенок сарказма. Она на самом деле уточняла рамки допустимых возможностей. То есть и нимфе понятно, что нельзя, но команда-то своеобразная и, вполне вероятно, некие поблажки допустимы, а она, Маруся, просто о них пока не ведала.

– Нельзя. Просто в следующий раз учись следить за группой, анализируй жесты, действия, поступки. Если тебе кажется, что кто-то из нас допускает глупую ошибку, то, скорее всего, это нарочно – ищи причины, подводные течения. Мы всегда прикрываем друг друга и никогда не бросаем. Здесь только лучшие, и ты – одна из них.

Козлова завороженно смотрела в серые холодные глаза. Вот и прирожденный лидер в действии: одной фразой всколыхнуть в собеседнике столько явных и потаенных эмоций и одновременно привести их к единому знаменателю. Шеф не успокаивал и не располагал к откровенному излиянию глодавшего душу страха, не вел дружескую беседу. Лишь коротко объяснил, что отныне она не просто один из редких магов, она часть особого избранного и ограниченного круга. Она – ценимая редкость.

– Ну вот и славно, – улыбнулся Лик, наблюдая за сменой выражений на лице подчиненной. – Ты умничка. Справилась сегодня великолепно.

Ведьма смутилась от такой похвалы и ощутила себя несколько глупо и неудобно, словно не на своем месте. В комнате стало душно.

– Замечательный оперативник, – продолжал шеф. – И отправляешься вести допрос.

Руся не с ходу вписалась в поворот, и потому смущенная улыбка сползла с ее лица только мгновение спустя.

– Как… В смысле допрос?

– Ну либо пойду я, и он захочет защитника, либо пойдешь ты и заставишь его заговорить.

Козлова не сводила перепуганных растерянных глаз с начальства. Из полымя да в пламя. А она-то, наивная, уши поразвесила: ценный сотрудник, «умничка», «замечательный оперативник». Стратег бессовестный их шеф, вот он кто.

– А если не заговорит?

– Не заговорит – пойду я. Попытка – не пытка.

Ликург обаятельно улыбнулся и начал излучать едва заметное божественное сияние. Руся про себя окрестила шефа шельмой, но зато благодаря его поведению вынырнула из состояния смущенности и вернулась к прежней своей кирпичной стене сарказма.

– Терять нам нечего. Успех нужен. Да и потом… Наденешь наушник, у Мос есть особые разработки для допросной, и я постоянно буду рядом.

Ведьме ничего не оставалось, как вымученно улыбнуться и кивнуть.

– Отлично, держи. – Лик протянул ей прибор втрое меньше обиходного. Руся взяла его и, рассмотрев, осторожно вставила в ухо, затем распустила волосы, взбила их так, чтоб локоны свободно ниспадали на плечи с обоих висков, и отправилась вслед за шефом в первую допросную, где временно и содержался ее неудавшийся похитник[3].

Перед дверью Маруся остановилась и постаралась унять сердцебиение. Шеф ободряюще потер ее плечо.

– Не нервничай. Проще простого на самом деле, расслабься. Твоя задача не выбить признание, а просто поговорить с ним о разном, о жизни. Узнай имя, возраст, поколение, род, образование… В общем, личную информацию. О себе старайся говорить меньше. Между делом выясняй подробности деятельности, предпосылки содеянного, мотивы. Поняла?

– Поняла. – У Маруси было стойкое ощущение, что, как только она перешагнет порог допросной, у нее сознание отключится и редкая ценная ведьма рухнет в обморок, как нежная безмозглая нимфа.

– Ну давай. На раз, два.

«Три» Руся не услышала. На три Лик отступил к стене и, оставаясь скрытым от глаз находящегося внутри преступника, распахнул перед подчиненной дверь.

На негнущихся ногах Козлова прошла в комнату и, отодвинув стул, села напротив задержанного.

– Добрый день, – произнесла она, делая вид, будто ее что-то интересует на одной из туфель – старая, еще бабушкина хитрость потянуть время, пока в голову не придут здоровые и желательно умные мысли. Женщины всегда ведь придирчивы к своей внешности.

– Добрый, – мягко, бархатно проговорил ее собеседник, легко перейдя на неродной язык. – Вы восхитительны.

Руся подняла на него глаза и прищурилась. Душевного равновесия не появилось никакого, она по-прежнему жаждала сбежать отсюда, сверкая пятками, но внешне показывать этого не собиралась – прищур точно так же был бабулиной тактической хитростью.

– Об этом я осведомлена была и до вас. Таких, как я, больше нет, – добавила с легким оттенком пренебрежения Руся.

Решение о подобной фразе пришло мгновенно, почти интуитивно. Ведь именно она стала предметом его интереса, а не Мосвен или Горица. Он даже свою прежнюю хищницу на произвол судьбы бросил, если, конечно, хищница его и Руся не ошиблась в расчетах. Главное, что для Лика ее действия некритичны. Попытка – не пытка.

– Это я выяснил.

– Где же вы родились, что вам понадобилось это выяснять? – насмешливо оглядела собеседника Козлова и откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди.

– Русенька, поставь локти на стол и обопри подбородок на одну из ладоней. Жест сделай незакрытым. В остальном умничка, – прошелестел в ухе шеф.

Ведьма обругала себя на чем свет стоит, припомнив с ходу вводные лекции по невербальной систематике. Тело ведь выдало ее намерение защититься, а не напасть. Она плавно переместилась в нужную позу. Задержанный все это время не сводил с нее изучающего взгляда.

– И уж если на то пошло, как мне вас называть?

– Гуниду.

– Гуниду, – с мягкой улыбкой произнесла протяжно Маруся. – Из рода Дингир.

Мужчина поднял в приветственном жесте руку. В глаза Русе бросилось литое кольцо с изображением головы гиены.

– Любопытный символ, – озвучила свое замешательство ведьма, желая обратить внимание Лика на пробел в своих знаниях.

– Дингир не пускают к себе никого. Полагаю – это второе поколение, появившееся на свет уже после отчуждения первого, – тут же отреагировал на ее вопрос шеф.

– Такова судьба, – улыбнулся Гуниду. – Мы многого в жизни не знаем, однако от зачатия имеем дары. Кто-то исключительные, кто-то нет.

– Какой у вас дар?

– Нести смерть.

Козлова про себя поежилась от равнодушного голоса. Его интересовали женщины, но оставляла равнодушной смерть.

– Для чего я вам понадобилась? Смерть – не мое призвание.

– А кто же вам, милая девушка, сказал, что она мое призвание? Она – мой врожденный дар.

Руся нахмурилась и кокетливо склонила голову.

– Вы меня совсем запутали. Для чего же столько жертв?

– Жертв? – удивился Гуниду, затем едва заметно ласково улыбнулся. – Жертвы – это призвание моей девушки. А я просто был влюблен. Разве это преступление – любовь?

– В соучастии сознался, – прошептал в ухе Лик. – Продолжай.

– Конечно нет, – неподдельно искренне воскликнула Маруся, – но ведь потакание пагубным привычкам – не есть любовь.

– Пагубные привычки – одно, но суть самой природы любимого создания – иное. Любить ее такой, какая она есть, – не это ли истинное чувство.

Маруся задумчиво закусила губу и уже более спокойно констатировала:

– Ваша любимая не могла жить без жертв.

– Не могла. К сожалению, создатель ее дал ей в пищу людей и необузданную, неутоляемую жажду их крови.

Ведьму передернуло от представшего перед внутренним взором вида обглоданных костей. Во рту появился кисловатый привкус, а содержимое желудка подкатило к горлу.

– Кто ее создал, вы знаете?

– Конечно, знаю. Я сам. – На последних словах Гуниду довольно улыбнулся и резко подался вперед через стол к Марусе. – Я бы и тебя с удовольствием использовал для создания чего-то чудесного.

Козлова перепуганно подскочила и в мгновение оказалась у двери, которая тут же открылась, и кто-то почти за шкирку вытянул ее в коридор.

– Ты как? – обеспокоенно прозвучал у нее над головой голос Лика.

Руся собралась ответить, но не смогла. Весь ее сегодняшний рацион составил лишь ранний, предельно легкий завтрак, который наверняка уже успел перевариться, но это не помешало ее желудку устроить показательные выступления. Большего унижения Руся в жизни не испытывала.

– Ты молодец, – успокаивающе шептал над ее головой шеф. – Ты поймала урода…

Он произносил и что-то еще, но ведьма не слушала. Настолько отвратительно ей не было никогда в жизни…

Ликург с равной долей уныния и радости рассматривал свои ботинки. Это был подарок Кри, а значит, вещь в целом бесценная. Помимо прочего дико модная, вот только до крайности неудобная. И Марусю стошнило именно на них. С одной стороны – ужасно, с другой стороны – замечательно. Сам бы он от ботинок не избавился, а тут обстоятельства сложились.

Он продолжал проговаривать как мантру необходимые для неподготовленной психики женщины установки. Она действительно молодец. Зайди туда кто другой, Дингир был бы нем, но перед предметом желания он был совершенно откровенен. За время работы Лик не раз встречал подобную форму отклонения, свойственную созданиям, наделенным излишней властью с младых ногтей. Нарциссическое расстройство личности позволяет своему счастливому обладателю искренне верить в собственную непоколебимую уникальность, неотразимость и безнаказанность.

Защитник станет привычно настаивать на одном из видов аффективного расстройства, уж какие «болезни» конкретнее на этот раз подберут диагносты со стороны обвиняемого, только гадать можно, но любой обвинитель будет настаивать на тюремном сроке – признание со счетов не сбросишь, проверку истинности оно выдержит. Но дело все равно обернется долгим. Работы у «8А6» будет немало. Даже если Дингир откажутся выходить из изоляции и просто отрекутся от своего отпрыска, то власти Южных Земель вряд ли упустят возможность экстрадировать преступника и воплотить идею справедливого суда над ним на родине.

В любом случае теперь Лика не заботила судьба Гуниду. Его больше интересовали Маруся и хищница, особенно последняя. Если с первой все будет в порядке уже через сутки, а через месяц она обвыкнется, то вторую передадут в руки медиков, и те будут устанавливать ее происхождение, личностные характеристики, давать оценки и прогнозы. Проще говоря, девушка превратится в подопытное животное, запертое в клетке. Ликург снова погладил Марусю по голове.

Бедная женщина, прикрыв глаза, едва заметно покачивалась, ее била мелкая дрожь. Бог взял ее под руку и провел в женскую уборную, чтоб она могла умыться.

Он готов был поклясться, что у хищницы не только отсутствовала речь, но точно так же отсутствовало какое-либо имя. Гуниду не относится к тем, кто дает своим питомцам имена.

– Я куплю новые ботинки, – уверенно пробормотала женщина, придя в себя.

– Купи, но мокасины или кеды. Люблю кеды.

Она своими собственными руками перемыла посуду и поставила ее в шкаф. Особая настойка вкупе с физическим трудом помогали. Она всегда ощущала чужую боль, сопереживала, жалела, понимала, но никогда! Никогда до сегодняшнего дня не ощущала мерзость этой стороны мира глубоко внутри себя, словно ее окунули в отвратительную жидкость и заставили напиться. Руся тряхнула головой, избавляясь от неприятных мыслей. Поесть сегодня она так и не смогла.

Звонок в дверь прервал ее размышления и полное одиночество. Спрыгнув с буфета, на котором решила посидеть, женщина помчалась к двери. Из-за порога на нее взглянули шесть пар встревоженных глаз. Группа во главе с шефом буквально просвечивала ее насквозь.

– Привет, – растерянно проговорила Козлова, не зная, как себя вести в подобной ситуации. У нее еще ни разу не было столько посетителей в один заход. И уж тем более с такими искренне и по-доброму обеспокоенными лицами. У родни, исключая прабабулю, лица, как правило, были осуждающими.

– Ну ты пусти, что ли, – недовольно проговорил Иму.

– Киса, не груби, – прошипела Горица.

– У меня лапы устали, я на диван хочу. Это же не она весь день по джунглям гоняла. Всего-то дел! Урода послушала. Он же даже сопротивления не дал в допросной. Так… Штатный шизик.

– Это ты у нас штатный шизик, – начала заводиться русалка.

Ликург забавно приподнял брови, указывая хозяйке на прихожую. Маруся смущенно улыбнулась и отошла в сторону, пропуская гостей.

– Шикарное вино для шикарной женщины. – Зверобой склонился в изящном поклоне и протянул Русе бутылку с датировкой двадцатипятилетней выдержки. – Это как станет чуть лучше.

Русино «спасибо» потонуло в возгласе Гор, продолжавшей начатый с аниото спор:

– Сам балбес! Все тебе поспать главное.

– А давай я помогу чаю заварить, – подступила к растерявшейся хозяйке Мосвен и, взяв ее за руку, потянула в предполагаемом направлении кухни.

– Я помогу помогать, – тут же кинулся следом за женщинами Клеомен.

Руся было открыла рот, намереваясь показать, где остальные гости могут расположиться, но ее опередил Зверобой:

– Где сесть, мы найдем.

– И лечь, – не унимался Иму.

– И дрыхнуть, – злилась Гор.

– Вы еще подеритесь, – осадил обоих Лик.

История третья Ангел, «поцелуй» и баба Беря

«Есть «высшие игроки» – это, кстати, цитата. Мне сообщили – их всего пять родов, в роду – один представитель. Живут практически вечно, кровных детей заводить права не имеют, хотя чисто физически могут. Как-то так. Боги есть, стоят ниже, и тоже делятся по родам. У рода имеются «подопечные создания» – опять цитата. И весь этот гвалт наполнен индивидуальными языками.

А вот Бога единого у них нет, и ангелов нет. Зато есть черти. Много чертей».

Из личных записей Константина Ивченко

«В связи с перенесенными остроэмоциональными стрессовыми воздействиями рекомендую отстранить Козлову М. Е. от всякого рода оперативной деятельности сроком на сутки».

Маленький жалкий документик за подписью шефа и шефа ее шефа, то бишь Ярослава, определил судьбу ведьмы без ее на то желания или ведома. Неужто эти двое и впрямь считают, будто ее психике пойдет на пользу лишний выходной, когда она предоставлена сама себе и своим мыслям? Тут же можно вспоминать снова и снова, переживать злосчастные травмы вновь и вновь, пока опять не вырвет. Руся сердито тряхнула головой, испытывая искреннюю жалость к самой себе на фоне абсолютной несправедливости жизни. Как ему только в голову такое пришло? Предатель. Кеды он будет ждать долго.

Представилось, как Руся получает посттравматику, и Лик со всем ужасом осознает фатализм ситуации и безалаберность собственных действий. На душе потеплело и даже босса немного жаль стало. Впрочем, совсем немного, не так, чтоб простить.

Козлова собрала волосы резинкой, чтоб не мешались. Она была твердо намерена, несмотря на отстранение, если не участвовать в новом расследовании, то как минимум довести до ума старое. Может, ребятам во главе с Ликургом и достаточно признания да того факта, что хищница станет живым доказательством преступления, совершенного Гуниду, но ей, Русе, этого было мало. Она не закончила, интуитивно ощущала, что не поставила точку в деле. Огромную жирную точку на могильной плите создания, посмевшего не просто прикоснуться к ней, но даже думать о том, чтобы прикоснуться. О нет! Козлова была нацелена сделать то, что она, как оказалось на этой работе, умеет делать лучше всего: анализировать и визуализировать. Пусть те, кто возьмется судить, увидят всю историю целиком, своими собственными глазами. Уж она об этом позаботится, и чашка ароматного зелья с невысоким содержанием необходимого набора коферментов поможет ей в воплощении.

Руся отхлебнула немного мутноватой приторно-сладкой жидкости и погрузилась в глубины сознания, подключая к работе необходимые модули. Для начала неплохо будет выяснить, кто из Дингир произвел на свет гиену, затем перейти к сворованн… позаимствованным из сети Интерпола видеозаписям, на которых есть хищница и ее хозяин, создать на основе этих материалов объемные модели. От ищеек из «3А» Руся перехватила начавшие поступать потоки собранных данных, на их основе она составит первоначальный шаблон. Окружение же возьмет из открытого проекта Свободного географического общества – реализованная ими программа мгновенного посещения каждого заповедного уголка мира даст отличные готовые декорации для экранизируемой постановки. Все, что требуется от ведьмы, – максимум достоверности, минимум художественного вымысла.

Работа предстояла немалая и не на одни сутки, но Козлова не могла отступить. Она не могла позволить себе явиться на службу вот такой… побитой, раненой, сдавшей позиции. Это не ее удел – оставлять последнее слово за оппонентом. Победитель будет один – она.

Лои озадаченно почесал сначала одно ухо, потом второе. За годы работы многое приходилось видеть, но чтоб вот так…

– Незатейливая, однако, фантазия. – Жан рассеянно сдвинул форменный берет на затылок. – Это надо же…

Не согласиться со своим заместителем Лои не мог. С высоты трех метров на них взирало подвешенное в воздухе вниз лицом, иссушенное до состояния мумии женское тело, обернутое в белую простыню, ниспадающую до самого пола. Словно расправленные в полете из-за спины выглядывали пушистые белые крылья, а ввалившиеся глазницы излучали слабое зеленоватое сияние.

– Если б мы ее ночью нашли, было бы красиво, – продолжал философствовать Жан. Лугару смерил товарища насмешливым взглядом.

– И жутко, – ни на кого не глядя, закончил начатую мысль заместитель.

– Ну у вас как всегда, – недовольно пробормотала фельдшер скорой. – У соседей ваших, господа, и смертельные наговоры на почве ревности, и межстайные разборки – все замечательно и штатно. Все оживляемо. А тут мертвяк. Чего вызывали, ежели она померла-то?

– Ты не для мертвяка, – прервал ее тираду Лои. – Ты – для крыльев и способа мумификации.

Врач уперла руку в бок и прищурилась.

– Вы издеваетесь? Какие крылья? О чем вообще может идти речь? Ангелы – миф, это даже ребенок знает. Так что с крыльями, лапочка, – это к таксидермистам. А вот насчет мумификации запросто. Снимите тело и зовите.

Лои дважды хлопнул в ладони, парящая женщина плавно опустилась вниз.

– Снял.

– Гениально, – саркастически пробормотала фельдшер и, приблизившись, приступила к первичному осмотру тела.

– Как ты догадался? – удивленно поднял бровь Жан.

– Крылья, белые одеяния, парение под потолком. Создатель этого шедевра не прибегал к сложным пассажам в избранном деле. К тому же у нее голова немного перевешивала, значит, у парня не слишком богатые познания в области магии.

– Ведьмак-двоечник?

– Вполне.

– И чего ж это сразу парень? В наше время чего только не встретишь. Она молодая, – вмешалась в диалог медик. – Совсем юная, красивая… Беременная и волчица. Крылья прибили скобами к лопаткам и ребрам, так что все суеверные немедленно вздохните с облегчением и работайте, а мне, лапочки, пора. Живым помощь нужнее.

С этими словами неопределенного возраста колдунья развернулась и отправилась к выходу из залы.

– А ну радость моя, пропусти тетеньку, а то порчу наведу, – обратилась фельдшер к тощему высокому ажану, охраняющему место преступления, – или просто снесу. Я женщина крупная, – продолжила врач уже мягче, видя замешательство юноши, только-только покинувшего стены полицейской академии.

– Извините, – зачем-то проговорил ажан и отступил в сторону.

Фельдшер послала ему устный оберег и покинула древние стены.

– Волчица, – сердито протянул Жан. – Ну конечно, волчица. Я – идиот.

Лои улыбнулся. Его заместитель обладал удивительным и неуместным для инспектора полиции даром рассеянности. В участке о Жане Кремере сложили не один анекдот – парень сдавал на комиссара уже восемь раз и все восемь раз он допускал ошибки, основанные исключительно на невнимательности.

– Подкинуть это дело стервятникам и пусть разорвут по всем новостным лентам, может, тогда стаи научатся уважать удостоверения личности и наносить их себе на шкуру.

– Волчий род мстит за своих любой ценой, – равнодушно проговорил Лои и склонился над распростертым на носилках телом. – К тому же мы упрямы и не любим, когда на нас пытаются давить.

– Понятно. – Жан рассеянно потер затылок и, подражая коллеге, наклонился над мумией. – Значит, так и будет вас… их, – спешно поправился заместитель, – любой маньяк отлавливать в качестве стопроцентно незарегистрированной жертвы…

– Ребят, кто-нибудь, подайте что-то длинное и тонкое. Перо, палку или карандаш, может, – обратился лугару ко всем присутствующим в зале.

Ажан, неподалеку занимающийся штатной описью места обнаружения трупа, достал карандаш из кармана и протянул комиссару. Лои поблагодарил мужчину и с помощью тупого конца вытащил из высушенных впалых глазниц жертвы маленькое светящееся насекомое.

Жан скривился.

– Вот поэтому я на твои просьбы что-то дать не реагирую, Гийом.

Лугару поднес к свету крошечного жучка и внимательно изучил его излучающее сияние тельце.

– Для своего рода она крупная, примерно шести питов. – Кремер склонил голову, прикидывая реальную длину волчицы.

– Не та система измерения. Опять забыл?

Жан недовольно шумно выдохнул. Лои не стал оглядываться или говорить что-то еще. Его заместитель, как и многие представители магии, ратующие за незабвенность и независимость своего наследия, да и древних традиций как таковых, с трудом принимал нововведения, пришедшие из Иномирья. Хотя единую метрическую систему нововведением назвать можно было с огромным натягом. Использовать ее начали за годы до появления знаменитого «Мы и Они», но и по сей день некоторые создания принимали ее в штыки. Кремер был таким созданием.

– Сто восемьдесят сантиметров в ней. Меня на той неделе опять к психологу вызывали. – На этот раз голос Жана прозвучал уныло.

– Снова причисляют к «ХаМам»?

– Ну а к кому еще? Хранители Магии… – скривился Кремер. – Банда жалких отщепенцев с красивым названием. Я раз в десять умнее, чем они все вместе взятые. Префектуре давно бы пора это понять.

Лои не удержался от смешка. Он закончил осматривать насекомое и обернулся к мумии.

– Сто восемьдесят один, если точнее.

– Гений. Закончили? Упаковываем и – судебным медикам?

Лугару на секунду задумался, затем его лицо окрасила широкая улыбка.

– Нет. Потяни время. Есть мысль… – Оборотень сорвался с места и выскочил из зала, на ходу цепляя наушник.

– Что? Ты куда? Гийом! Черт, а не собака, – зло пробормотал Жан, соображая, сколько времени ему придется торчать возле тела и что он скажет медикам.

Руся планомерно поглощала торт, запивая его травяным настоем, когда в дверь позвонил неизвестный. От неожиданности ведьма подавилась. Две минуты выделила себе на перерыв, и тут же кто-то решил навестить. Она поспешно отставила чашку и спрыгнула с дивана, где восседала в позе сиддхасана.

– Фто там? – проорала она с полным ртом и направилась к двери.

– Сюрприз! У тебя наушник не работает!

Козлова распахнула дверь и пораженно уставилась на свирепствующего лугару.

– Совсем упал? Я тебе жена, что ли? – Быть вежливой, гостеприимной и всячески радушной расхотелось на корню. – У меня выходной! Чего хочу, то и делаю.

– Да, знаю, – отмахнулся уже спокойнее Лои и без приглашения зашел в коридор. – Твой начальник сообщил.

– Ты ему звонил? Что еще он сказал?

– Сказал, что ты точно дома.

– А-а, – протянула женщина и только потом сообразила. – А он откуда знает?

– Да мне плевать! – начал снова заводиться лугару. – Есть дело. Помощь твоя нужна.

Маруся оторопела и после недолгого замешательства растерянно уточнила:

– Это типа просьба?

– А на что еще похоже? – удивился комиссар.

Ведьму хватило только на новое емкое «а». Лои истолковал звук по-своему и начал оглядываться в поисках чего-то одному ему известного, одновременно переходя к сути дела.

– Сегодняв пригороде утром пожилые супруги спустились в столовую. Все одряхлевшие создания удивительно привязываются к световым ритмам, так что утро было раннее, что дает нам меньший промежуток времени в распоряжении злоумышленника. Так вот, спустились супруги, и оба в больнице теперь. Под самым потолком столовой обнаружилась парящая фигура ангела.

– Ангелов не бывает. Наговор или проклял кто-то.

– Ангелов-то не бывает, – согласился комиссар. – А где?

– Чего – где? – не вписалась в поворот диалога Руся.

– Метла где? Мы на ней полетим.

– Мы?!

Пока Козлова соображала, оборотень уже прошел в гостиную.

– Нашел! Бери свой металл и обувайся.

– Ты такой интересный. – Маруся не знала, то ли ей злиться, то ли смеяться. Однако в глубине сознания уже зародилось любопытство. Одно дело – сидеть дома, другое дело – заняться реальным преступлением в качестве консультанта, или кем там ее намерен выставить лугару. Довести до ума начатое видео с островов Мана она успеет в любом случае. – Ладно, давай, – согласилась женщина и пронеслась вихрем по комнате, бросая в сумку все, что, на ее взгляд, могло ей пригодиться.

– Так что там за ангел? И зачем я?

Лои с нескрываемым нетерпением наблюдал, как Маруся носится из угла в угол, совершая массу лишних телодвижений. Карандаш, мел, три вида зелья, доска, крем, масло, расческа, заколки и еще множество непонятной дребедени со звоном или стуком падало в необъятных размеров дамскую сумку. Затем она сменила одежду. Лои не понял зачем, на его взгляд и прежняя вполне подходила. Впрочем, не его это дело. Носит женщина, что нравится, и благо с ней, лишь бы помогла.

– Ангел – мумия волчицы. Крылья чьи, не установили пока, прибиты к спине скобами.

Каблуки Руся благоразумно решила не надевать. В конце концов, она на отдыхе. Оседлав метлу и подождав, пока оборотень разместится позади, она щелкнула пятками и, оторвавшись от земли, выпорхнула вместе с пассажиром в открытое окно полукруглой веранды.

Поначалу управлять было немного сложно: последний пассажир за ее спиной сидел еще во время бабушкиного мастер-класса по пилотированию. Однако ежели навык дан талантливым педагогом, его не забудешь и не лишишься. Так что уже через три сотни метров Руся перестала заваливаться на бока, а разгон и торможение выходили плавными, и Лои не рычал, норовя впечататься лбом в спину Козловой при каждой смене скоростного режима. Единственный недостаток, который, скорее всего, отпечатается минусом в памяти оборотня после такого катания, – оглушительный шум воздушного потока. Метелка имела базовую комплектацию, и экран в перечень основных ее частей не входил. Сама Козлова пользовалась бабушкиным особым подарком – наговором тишины, задействовать который при необходимости могла в любой ситуации. У оборотня, само собой, ничего подобного не было и быть не могло. Подарочные заклятия – удел сильнейших, вещь крайне редкая и официально запрещенная к продаже или обмену.

Спустя сорок минут полета Лои велел снижаться. Маруся едва удержалась от удивленного возгласа. Оказалось, что местом преступления стал один из старейших замков провинции – Анжель. Расположенный на возвышенности, на берегу широкой реки, окруженный рвом и крепостной стеной, он и по сей день внушал благоговение. Руся со вздохом представила, каким был этот неприступный каменный великан в далекие годы расцвета. Как много он увидел и как много позабыл?

Оригинальных записей современников или строителей бастиона после первой мировой войны не сохранилось, но устные легенды, передававшиеся из поколения в поколение в семьях тех, кто штурмовал и защищал эти стены, гласят о тайне щита, сокрытого в полукруглых башнях. Это ныне наука в своей стадии развития помогла не только создать, но и обширно применять технологию защитного купола. Но тогда, в далекие темные годы чистой магии, некто сумел опередить время на столетия вперед. По крайней мере, так гласят легенды. В жизни же подтверждения им не нашлось. Щит так и не был найден.

В окружении монументальной стены прятался ухоженный, очаровательный в своей нежности красок парк с небольшим озером, несколькими фонтанами и простым двухэтажным жилым домом на два крыла. К последнему и спустилась Руся, спрыгнув на землю прямо у парадного входа.

– Потрясающе. Парящий ангел в замке ангела – так романтично. Мог бы сразу рассказать.

Лугару неодобрительно нахмурился и направился к входу. Козлова семенила следом, постукивая черенком о землю.

– Беременную девушку убили, высушили и подвесили под потолок, где ее нашли двое пожилых созданий, оказавшихся в больнице. Не заметил ничего романтичного.

– Прости, – стушевалась Руся, поняв неуместность собственной реакции. В самом деле, она мыслит неверными категориями. Разве есть ей дело до жестов или романтики, когда речь идет об отнятой жизни… Двух жизнях… – Погоди! Беременная?!

– Точно.

Лугару с радостью услышал нотки ужаса в голосе спутницы. Наконец до нее дошло. Что у убийцы романтичные видения по поводу ангела в замке Ангела, без нее сообразили. Чем она только в своем МУП занята? Работник из нее – что ученик зеленый.

Они миновали холл с великолепной парадной лестницей и, свернув направо и преодолев небольшой коридор, оказались в столовой. Лои кивнул дежурившему у дверей ажану и провел внутрь ведьму.

– Это твой ангел, Маруся. Расскажи нам о ней.

– Гийом, ты чего… шаманку притащил?

– Сам ты шаманка, – огрызнулась Козлова в ответ неизвестному молодому мужчине, сидящему возле окна в уютном и, судя по великолепному резному гербу в изголовье спинки, хозяйском кресле. На лице мужчины застыло выражение раздражения и недовольства.

– Мог бы сказать, куда пропадаешь и как надолго. Ты хоть представляешь, каково отбиваться от лаборатории? Они меня живьем обглодали! Я облысею так на нервной почве…

– Руся, это Жан Кремер, мой заместитель, – прервал тираду Лои. – Жан, знакомься – Маруся Козлова, сотрудник Интерпола, она нам поможет.

Выражение лица парня мгновенно претерпело кардинальные изменения.

– МУП? Это не их юрисдикция.

– Она в отпуске. И по доброте душевной.

– Да. Я вообще бесконечно добрая, – подтвердила Козлова.

Жан моргнул раз, другой, соображая, относить подобную реплику к колкости или простому неумению общаться. В конце концов решил вовсе не влезать в отношения этих двоих. Если женщина была на отдыхе, а Лои с его безапелляционной беспрецедентной прямолинейностью «попросил» о помощи, то пусть сам разбирается с плодами трудов своих.

– Где труп? – нетерпеливо стукнула об пол черенком метлы ведьма.

Кремер кивнул на каталку, где под пластиковым покрывалом лежала мумия. Маруся прошла в указанном направлении. Представшая глазам картина на долгие годы вперед врезалась в память Руси и еще не раз приходила к ней по ночам во сне. То, что она увидела, мало походило на ангела и совсем не рождало романтичных ассоциаций. Это высушенное, серое, сморщенное тело, бывшее когда-то милой юной девушкой, навсегда запомнилось ведьме и навсегда изменило ее мировоззрение. Смерть, ранее казавшаяся чем-то из мира нереального, из мира далекого, вдруг оказалась стоящей напротив, по ту сторону каталки. Конечно, никого там не было и быть не могло, но все же… все же Руся чувствовала ее, смерть, как живое создание, словно абстрактное понятие вдруг обрело телесную оболочку. Это был перелом в психике, та грань, ступив за которую, уже не вернешься назад.

Лои осторожно погладил по спине женщину, выводя ее из ступора. Он и сам помнил, как впервые пережил нечто подобное. Впервые почувствовал взгляд смерти. Не колкий, не злой, не агрессивный. Мягкий, внимательный, суровый взгляд, не терпящий ошибок и глупых шуток. Любой ученый поднял бы на смех эти эмоции, ведь смерть – понятие абстрактное. Но только не для тех, кто изо дня в день находит бездыханные тела. Для них смерть – постоянный спутник и, как ни странно, верный союзник, помогающий выследить виновных и привести их к ответственности, что бы там ни твердили ученые.

– Ну так, – очнулась Руся и, практически силой сунув в руки Лои метлу и чехол, лихорадочно принялась копошиться в сумочке.

Не то чтобы она вдруг обрела душевное равновесие и рабочее настроение. Отнюдь. Просто с зарождающейся в душе паникой, навеянной неожиданным осознанием сути смерти, справиться иначе Козлова не смогла бы. Работа – самый действенный метод. Если верить легендарному труду, то создания в плане эмоциональной и стрессовой составляющей ничем не отличались от людей. Наверняка где-то, по ту сторону грани не одна женщина сейчас болела и страдала муками духовными. Руся с ужасом подумала об их смертности. Как же они могут со всем этим справляться? Как могут пережить смерть пусть даже далекого, незнакомого человека? Ведьма вдруг воочию поняла Горицу с ее вечными слезами и переживаниями. Козловой захотелось разреветься самой, только огромным усилием воли удалось сдержаться и молча развернуть систему.

– Волчица, значит, имя точно не установили, – констатировала она.

Гийом прикрыл рот и слегка кашлянул, скрывая смех. От слов ведьмы Жан сначала сморщился, а потом уж, не сдержавшись, состроил кислую мину. Бедолага искренне и крайне остро переживал свои неудачи.

Маруся меж тем, не обращая ни на кого внимания, оторвалась от земли, приняв в воздухе любимую позу сиддхасана, и занялась сбором и анализом данных. Лои видел недоумение и благоговение на лицах ажанов. Признаться, его самого слегка пробирало от этой картины. Никому из присутствующих еще не доводилось видеть одного из четырех в действии. Картина вышла диковинная и завораживающая. Особое место в этих ощущениях отводилось зрелищу отливающих серебром глаз в те моменты, когда ведьма то ли забывала, то ли не хотела, то ли не могла прикрыть их веками.

Кремер тихо поднялся со стула и крадучись приблизился к комиссару.

– Ты не говорил, что знаком с таким… Такой… вы как? Типа вместе?

– Жан, твоя семейная мания тут не к месту.

– Это не мания, – вскинул он голову. – Это черта. От отца досталась, так что просто ответь на вопрос. Вместе?

– Нет, – махнул устало рукой Лои. – Вперед, сердцеед.

– Великолепно.

Лугару хотел было предупредить Кремера о нескольких подводных камнях в отношении Козловой, но тут же передумал. Сын он ему, что ли, заботу проявлять. Не мальчик давно, сам справится. Откровенно говоря, оборотень знал, что Жан получит от ворот поворот. Ведьма не искала приключений и любви, она скорее искала мира и самоутверждения. Отец Кремера исчез, когда тот был еще подростком, оставив возлюбленной воспоминания и боль предательства, а сыну – вопросы и кровь альва. Последний подарок оказался самым ценным, благодаря ему парень вырос обаятельным, очаровательным и всячески привлекательным для женского пола мужчиной. Издалека, глядя на Кремера, можно было понять – перед тобой потомок дальней ветви благородного чистого и до абсурда воинственного рода Гюд. Альвы всегда ценили редкие вещи, и Жан не стал исключением. Ведьма ему понадобилась из банальной страсти собирательства.

Лугару еще немного понаблюдал за действиями Козловой и, придя к выводу, что ее медитация надолго, занялся вещдоками и запахами. Отчет от него потребуют немедленно, с учетом пострадавших высокопоставленных старичков, да и ценности здания как такового.

Уже трижды с наступлением темноты Всемила не отправлялась с братьями. Ссылаясь на общую усталость и легкую головную боль, она проводила в своей квартире практически круглые сутки, занимаясь совершенно несвойственными ей вещами: размышлениями, страхами, паникой и тем, от чего в ее венах стыла кровь, – мечтами.

Больше часа с неясной всеобъемлющей животной тоской она рассматривала освещенный первыми лучами восходящего солнца пруд под окнами своей жилой многоэтажки. Третьи сутки она спала урывками, словно одалживая сон у Морока, третьи сутки мысли не желали избегать собаки. Собаки, чью кровь она, сама того не желая, пролила.

«Лои», – мгновенно подсказала память. Всемила раздраженно заломила мизинец на правой руке. Да, она знала, как его зовут, и, к ее ужасу, это имя не вызывало у нее отвращения, как с другими. Напротив, запрещая себе произносить даже в мыслях, волчица чувствовала себя жалкой преступницей, потому как звать того лугару по имени отчего-то очень хотелось. Снова и снова…

Откуда вдруг взялось его презрение? Другие скулили за ее спиной, а этот презирал. За что? И почему ее так это зацепило? Не все ли равно, что думает о ней очередной жалкий пес? Зачем она вообще пошла к нему? Зачем показала, что знает, кто он и где живет? И почему он столько о ней ведает? Ему важно не столько ее происхождение и внешность, ему, выходит, интересна она сама? Или это насмешка? Его работа?

Всемила отскочила от окна и принялась нервно мерить шагами комнату. Зачем она только приставила нож? Совсем не собиралась его ранить, только доказать, что не такая, какой он ее назвал, и никогда не была такой. Глупое детское желание мести, обернувшееся ужасом. В жизни так не пугалась, как при виде чужой крови и серебристого лезвия в своей ладони. Она резко остановилась рядом с кроватью, дыхание в очередной раз сбилось от оживающих в сознании картин произошедшего. Мила точно запомнила, как оборотень закрыл глаза и сам опустился на острие. Сам, нарочно! И в то мгновение на его лице было написано дикое искреннее наслаждение, словно он удовольствие несравненное получал от того, что делал.

– Больной! – возмутилась вслух волчица, чувствуя, как сердце в груди начинает биться сильнее. Неосознанно желая спрятаться, она забралась на кровать и накрылась одеялом с головой.

Отчего у него было такое удовлетворенное лицо, когда нож разрезал кожу?

– Точно больной!

Полежав немного в возмущенном состоянии и поразмыслив, девушка с тихим сердитым писком, адресованным себе же, выбралась из-под одеяла и, на всякий случай убедившись, что одна в комнате, достала из ящика прикроватного столика заветный нож, обернутый в шелковую наволочку. Развернув, волчица прикрыла глаза и осторожно, страшась того, что делает, вдохнула еле уловимый запах высохшей на лезвии крови. Пахло безумно приятно, не вкусно, но соблазнительно. Сердце в груди окончательно ускорило ритм. Всемила сделала еще один испуганный быстрый вдох, прежде чем спрятать нож обратно. Что сейчас происходило с ней, волчица не могла понять, и этот факт пугал ее только сильнее, но одно она осознала точно: несмотря на страх, собственный запрет и всю неразумность подобного шага, в душе жила жажда еще раз увидеть лугару. А главное, то дикое выражение наслаждения на его лице, что заставляло ее раз за разом испытывать невероятное по силе ощущение сладкого огня в крови.

Лои незаметно провел кончиками пальцев по тонкому шраму на шее. По телу разлилось восхитительное дикое чувство огня, желание видеть ту, что оставила этот след, жажда заставить ее сотворить новый шрам вместо почти затянувшегося прежнего. Лугару задышал часто и глубоко, волк принялся рваться на свободу, привлеченный упоминанием своей единственной избранной.

– Да, зверь, эдак мы не помощники друг другу, – устало прошептал Лои, загоняя посторонние эмоции под замок. Как его мысли умудрились свернуть со следов на дорогом шерстяном ковре в русло воспоминаний о самом страстном из прожитых им мгновений, лугару не знал. Когда дело касалось Всемилы, его природа становилась неподвластной, и чем дальше, тем хуже. В одно прекрасное мгновение он просто свихнется, если не получит ее или не найдет хотя бы, кем удовлетворять потребности, – неприятно, но факт. Комиссар устало вздохнул. Создания не выбирают, кем им родиться, но мечтать не запрещено. В конце концов, вселенная могла сделать его волкодлаком, тем, кого Мила заведомо поняла бы и не боялась.

– Гийом! – Лои обернулся на окрик заместителя. Жан не только голосом, но и всем своим видом с противоположного конца залы сигналил о долгожданном завершении работы ведьмы. Козлова и впрямь прекратила парить в воздухе, окутывая себя и труп серебряными облаками. Заметно уставшая, довольная и бледная, она стояла на полу и не открывала глаз. Со стороны складывалось впечатление, будто женщина пребывает в глубоком трансе. Однако Лои, в отличие от остальных присутствующих, с опаской и удивлением поглядывающих в сторону ведьмы, знал, что перед внутренним взором она видит нечто, связанное с работой встроенной в нее системы. Удивительные вещи стали творить в последние десятилетия ученые, и Маруся – живое тому подтверждение.

Лугару внес в документ осмотра места преступления последние маркеры и передал бумаги дежурному ажану. Тот не сразу среагировал, как и все, завороженный Козловой. Лои улыбнулся неожиданной популярности ведьмы и направился к ней.

– Что скажешь?

Руся сосредоточила взгляд на оборотне.

– У тебя с мифологией Иномирья как?

– Сойдет. – Лои подавил привычный приступ раздражения.

Вопросом на вопрос ответила. Теоретическим материалом по социальному взаимодействию она обладает отличным, это он еще при первом знакомстве понял, но на практике применить не может. Знает ведь, что его легко из себя вывести. Никакой культуры общения. Не маг, а недоразумение ходячее.

– Хорошо. Она женщина!

– Убийца?

– Нет, – искренне растерялась Козлова. – Жертва.

Лугару скрипнул зубами.

– Как-то не обратил внимания при первом осмотре.

– Это сарказм? – удивилась ведьма.

– Серьезно?! – начал заводиться не на шутку Лои.

Сбоку едва слышно хрюкнул Жан. Комиссар мгновенно перевел на него разъяренный взгляд. Помощник стушевался и пожалел о столь опрометчивом проявлении эмоций, как смех.

– Ангелы – создания антропоморфные, бесплотные, являясь человеку, предстают в обличье разном. Однако чаще всего в иконописи Иномирья ангел изображен юношей. А на столе женщина, к тому же зверь. Не обижайся, но в звере чистого и возвышенного мало.

Лугару как ни в чем не бывало вернул мысли в рабочее русло.

– Что еще?

– Простыня льняная, что с учетом тематики логично, но! – Козлова по-профессорски подняла вверх палец. – Во-первых, не рубаха, а именно простыня, во-вторых, выделка умопомрачительная, тонкая, ручная – искусная работа. Приблизительный возраст: пять лет.

– Это она не про волчицу, да? – прошептал заместитель, подступив ближе к Гийому.

– Да, – устало кивнул Лои.

– А она умная.

– Заметил? – На этот раз лугару удостоил Жана насмешливым взглядом.

Вот уж и впрямь странность. У альва из-за ведьмы совсем голова помутилась. Глупее вопросов Кремер за все время службы не задавал.

– Извини, – прошептал парень и, нахмурив брови, уставился на каталку.

– Растение возделано у нас и не людьми. Теперь что касается обстоятельств смерти. Отравили ее, и яд вам не понравится.

Маруся заставила пыль собраться в большой экран рядом с собой и перевела на него трансляцию старой, еще черно-белой записи казни одного из самых страшных магов прошлого – Арно. Невысокий, седой, сгорбленный, он стоял посреди небольшой пустой комнаты, всем своим видом напоминая о том благородном и древнем роде, из которого произошел. В этот момент Арно менее всего был похож на создание, погубившее столько невинных жизней, менее всего этого старика можно было бы обвинить в жестокосердии. Он задохнулся в одну секунду, отравленный тем же ядом, что и его жертвы, ядом, рецепты которого боги истребили давно и который он, будучи талантливым химиком, колдуном, историком и археологом, сумел восстановить. Одно верно сложенное заклинание изменяло состав воздуха вокруг создания и убивало почти мгновенно.

– «Поцелуй смерти», – в тишине комнаты прошептал Кремер.

Сотрудники, до того занятые своими обязанностями, с началом трансляции замерли, а затем столпились за спинами комиссара, помощника и ведьмы.

– У нас первая категория опасности, – закончила Козлова свое выступление.

– Змий тебя послал! – зло прошипел Лои. – Быстро убери воспоминания у моих людей.

Маруся сама толком не поняла, как, несмотря на оскорбление, подчинилась, и, сложив наговор, забрала из голов присутствующих последние несколько минут их жизни. Просто было в голосе лугару нечто такое, отчего кровь застыла в венах, что заставило не оспаривать приказ.

– Прогуляемся, и вы расскажете мне подробнее про результаты по льну. – Комиссар бесцеремонно ухватил ее за локоть и потянул к выходу. – Ты мне едва панику не устроила в масштабах города, а затем и земли. Головой-то думай хоть немного, перед тем как делать что-либо.

Ведьма поежилась от едва сдерживаемой ярости, звучащей в этих словах.

– Извини.

– Лучше помолчи, а впредь воздержись от спецэффектов, больше впечатления будешь производить. На твоих прежних должностях, может, подобное и было уместно, но здесь, у нас, – молчание золото, а тишина лучше всякого вопля. Поняла?

Маруся кивнула. Первый шок прошел и, несмотря на чувство растерянности и вины, ей уже претило слушать наставления. В конце концов, не глупая, с первого раза все поняла. Она призвала пыль, оставшуюся в зале, последовать за ними, и на ходу сложила ее в мешочек. Если уж речь шла о конспирации, то лучший вариант просто не пользоваться техникой.

– Жану надо было оставить воспоминания?

– Нет, все правильно. Спасибо, – уже более мягко проговорил лугару. – Ты привыкнешь. Мы все совершаем ошибки, особенно когда начинаем. Я третьего дня в должности комиссара словил взыскание и отстранение за откушенный у подозреваемого палец. Там полубожок был, заносчивый такой, на допросе я к нему «здравствуйте», «не ответите ли», «будьте любезны», а он в меня только пальцем тычет и пищит, мол, его папочка меня со свету сживет и все такое. И чего-то меня так пробрало, ну я его за этот палец и тяпнул, а силу-то со злости не рассчитал…

Руся залилась искренним смехом не столько от самой байки, сколько от легкости, возникшей на душе. Быть новичком в компании профессионалов не так-то просто, и осознание, что эти профи точно так же когда-то спотыкались, придавало сил и желания стремиться к большему.

– Ну все, теперь говори, – кивнул Лои, когда они наконец миновали холл, центральные двери и спустились в парковую зону. – Здесь никто из звериных родов не работает – все в доме пока рыщут, а остальные создания слухом хорошим не владеют. Как ты определила «поцелуй»? Вся суть же яда в его идеальности, в невозможности обнаружить.

– Эк ты ошибаешься тут, друг мой. Во-первых, во времена Арно таких, как я, не было, а во-вторых, у меня фамилия какая… Ну?

На этот раз рассмеялся Гийом. Вот так так. Ведьма, сама не обратив на то внимания, сделала его своим другом. Будучи оборотнем, он тонко ощущал натуры созданий, их поведение и души, а потому без труда отметил для себя мягкость и привязанность в прозвучавших последних фразах. Занятно вышло и, откровенно говоря, замечательно. Лои нравилась Маруся, она не обижалась, не мстила, не обращала внимания на недостатки его натуры, была легкой на подъем и, несмотря на занимаемые ею социальную и родовую ступени, не относилась к нему свысока. Плюс ее способность напоминать о своей исключительности, не выглядя при этом надменной, совершенно подкупала.

– Удиви узколобого.

– Да ну тебя, – махнула рукой Руся. – Вот смотри, ваши эксперты тоже найдут, но после тщательной проверки. Я там во внутренней сети полиции полазила, базы проглядела, методы, исследования – все очень достойно.

Гийом проглотил готовый было вырваться смешок. Во внутренней сети она полазила. От пяти до двадцати общего режима с конфискацией и вероятным последующим пожизненным запретом заниматься связанной с потоками информации деятельностью.

– Создание задыхается, умирает мгновенно, при этом не получив никаких мало-мальски повреждений. Даже испугаться не успевает…

– Я все это помню, на то и расчет древних аптекарей был. Нет испуга – нет повреждений духа, а значит, даже маг не уловит след насильственной смерти, бла, бла… Давай к делу.

– Ладно. – Маруся шмыгнула и потерла рукой нос. – Мой предок – один из аптекарей. Рецепт «поцелуя» мне прабабуля вместе с метлой передала, поэтому показатели общие знаю. Разглашать не имею права, так что подробностей ни в заключении, ни на словах ты бы все равно не дождался. Фактически тебе повезло. В лаборатории бы обнаружили отсутствие следа смерти и передали труп исследовательскому отделу «безопасников», а они в свою очередь собрали бы экспертную комиссию, в которую, кстати, входит моя прабабуля, и только потом ты бы получил результат. На это ушло бы не меньше трех дней.

– Не получил бы. – Лои щелкнул языком. – Что еще?

– Почему не получил бы?

– Потому что это мгновенно станет делом ССБ, а не полиции. Слушай сюда, про яд помалкивай, иначе паники не избежать, понятно?

– Понятно, – кивнула ведьма. – Он уже одну убил, чего б второго трупа не дождаться?

– Не выводи, – скрипнул Лои зубами. – Головой думай. По протоколу при намеке на угрозу общественной безопасности я буду обязан отправить тело медикам, законсервировать расследование и дожидаться появления представителей от безопасности, затем передать им все материалы – процесс займет сутки, а то и больше. Это один вариант развития событий. Второй: ты затыкаешься, помогаешь мне выследить убийцу, а медики тем временем работают сами по своим схемам. Как?

– Прости. Больше не влезаю. Все уловила.

– Хорошо. Дело ССБ перейдет так и так, но уже с разными результатами. Что еще выяснила?

– Тот, кто слепил ангела, делал это небрежно, но со вкусом и из дорогих «материалов». Красивая белокурая девушка, великолепные искусственные крылья из осветленного лебединого пуха, скобы из облегченного твердого серебра, ручной работы льняной саван, яд, не оставляющий следа в теле и на духе…

– А насекомые?

– И даже насекомые, – кивнула Руся. – Подвид огненосных щелкунов, их еще пирофорами называют. Обитают в тропических лесах, в качестве домашней живности стоят уйму денег. А светящиеся зеленью и вовсе не реальная редкость. Добавь сюда древний родовой замок, приемную, обеденную залу – и первое, что лично мне приходит в голову, – художник с извращенной фантазией.

– Этот «художник» знает «поцелуй» и не знает нормального наговора для парения. Так получается?

– В смысле? – не поняла ведьма.

– В прямом. Голова перевешивала, мумия спустилась по хлопку от потолка.

– Да? – Руся прикусила губу. – Это любопытно. Сейчас подумаю.

– Потом подумаешь. Дай мне хоть что-то по личности.

– Аптекарский род ищи точно, больше нигде он не мог взять знание, ну и применить тоже не смог бы, там кровь нужна с силой. Боги, полубоги отпадают – им это по наследию не интересно. Демонам такое скучно. Чертям и духам – слишком незатейливо. Раз голова перевешивала – значит, картина выглядела не до конца идеальной, то бишь не нарочно сделано было полицию сбить с толку, а по незнанию. Маг-недоучка с древней фамилией и состарившимся хранителем родовой библиотеки. Хранитель сам выбирает следующего и передает ему свои знания, а затем статус.

– Не просто состарившегося, а потерявшего весь род.

– Почему? – не поняла Руся.

– Недоучке, как ты назвала, никто секретов по доброй воле не доверит.

– А если старика или старушку заставили?

– С твоей прабабулей кто-нибудь решается спорить или может силой к чему-то принудить?

– Упаси единорог. Себе дороже.

– Ну?

– Поняла, – кивнула Руся.

– Умнеешь на глазах.

– Ха-ха. – Ведьма сморщилась, но очередное наставление проглотила. Замечания комиссар дельные выдает, уж лучше у него глупой побыть и набраться опыта, чем у Лика на виду группы опростоволоситься.

– Отправляйся в квартиру, пока едешь, составь список подозреваемых, отсортируй по убыванию в вероятности причастности к убийству. Как сделаешь, меня набирай. Чем быстрее справишься, тем меньше созданий пострадает. – Лои сорвался с места, намереваясь скрыться в неизвестном Русе направлении.

– Э! Как я тебе с пылью и на метле?!

Лугару на ходу обернулся.

– Иди к Жану, он довезет, скажи, мое распоряжение.

– К альву, что ли? Он же меня в кровать уже раза три уложил мысленно, пока я работала, – недовольно проворчала Козлова, растерянно глядя в сторону исчезнувшего за поворотом парковой дорожки Лои. – А может, и не в кровать даже. Вокруг одни мужики и все распоряжаются, распоряжаются, не земля, а владения тестостерона, – продолжала недовольно бормотать Маруся, шагая к изящному зданию главного дома. – Сделай, найди, покажи, срочно, быстро, действуй. А что магу силы каждый раз надо восстанавливать после таких убойных заплывов – это никого не интересует, только распоряжаются…

– Козлова!

От грозного жутковатого оклика за спиной Руся вздрогнула и, не поворачиваясь, попыталась боком забежать в кусты. Почему в кусты – понятно: пряталась, почему не поворачиваясь, ведьма тоже знала – посмотреть в глаза врагу завсегда страшно, а вот почему боком – это осталось тайной даже для нее самой.

Ликург ухватил подчиненную за локоть и развернул к себе лицом.

– Куда?

– Прятаться, – не стала врать женщина. – Когда на меня орут, я всегда прячусь. Инстинкт такой… Самосохранения. – На последнем слове голос предательски осип.

Шеф растерянно моргнул, на мгновение впав в ступор. По-видимому, ему чаще врали в такие моменты, нежели говорили правду.

– Самосохранение – это когда дома сидят, как велено. Докладывай.

– А? – не поняла Руся.

– Обстановку, кто жертва, какие результаты обследования ты получила, кто ведет дело помимо твоего друга-оборотня. – Лик взял женщину под локоть и почти волоком потянул к дому. – Вводи в курс дела.

– Так, а я как бы вроде как… и не могу… тайна… а чего вы распоряжаетесь? Я же отстраненная.

– «Вы», «ты» – определись уже, как ко мне обращаешься. Я тебя не съем.

– Ясен Змий, не съешь, – возмутилась ведьма. – Только закон всегда один: подальше от начальства, поближе к столовой.

Ликург улыбнулся. Она так и не поддалась. Конечно, ее занимает его божественность, но исключительно в плоскости самосохранения, как госпожа изволила выразиться, – вот уж чудачка на его голову. Подальше от начальства она в кусты прятаться решила.

– Я – твой начальник, ты – моя подчиненная. Субординация ясна?

– Так точно. – Маруся споткнулась и едва не рухнула на колени, однако была вовремя подхвачена и поставлена на ноги. – Я кеды еще не купила.

– Какие кеды? – не понял шеф.

– Ваши.

– Оставь себе, – рассердился бог, тут же вспомнив о вечернем домашнем представлении. Раньше Кри не закатывала ему откровенно неприятных сцен, но в этот раз случилось иначе. Ссора закончилась примирением, однако тяжелый неприятный осадок в душе все же остался. – Докладывай по делу. Отказать не имеешь права.

Руся пораженно уставилась на шефа. Вот об этом она не знала. Все-таки нужно было внимательнее читать устав перед тем, как наниматься, а не на нули смотреть в зарплате.

– Я жду!

Козлова неуверенно повела плечом.

– Художник тут появился, скульптуру в парадной зале сделал в подарок хозяевам…

Лои спешил на встречу так, словно вопрос стоял о его жизни. Найти Аима будет делом непростым. Старик обожает охотиться, сидеть на месте, поджидая безвременную кончину, – не его стезя, а потому он использует отведенное судьбой время по максимуму. Три года назад, помимо прочего, Аим увлекся горами, пару месяцев назад лагерь выживания основал. На что отважился отставной комиссар за то время, пока они не виделись, Лои мог только гадать.

Гийом обогнул папоротниковую поляну и вереницу пятисотлетних дубов. Эта часть леса была старшей и считалась непроходимой, но только считалась. Несмотря на суеверия и многочисленные легенды о сгинувших путниках, была тропа, о которой знали немногие, и одним из немногих был Лои. Конечно, не требовалось быть гением, чтобы понимать, что Аим за годы жизни в этой глуши открыл еще множество путей, но старик чертовски обожал приключения, неожиданности и великие трудности, в особенности собственноручно устраивать эти трудности редким гостям, а потому своими открытиями ни с кем не делился. Вот и сейчас лугару чувствовал кожей слежку. Кто-то «вел» его от самой старой топи.

– Аим! Давай потом! Тут дело срочное по коду двенадцати. – Лои остановился и обернулся. В изначальной его задумке стоял пункт довести старика до самой хижины и уж там побеседовать, но потом Гийом сообразил, что паршивец вполне может отстать и исчезнуть в своем зачарованном лесу на долгие месяцы просто так, забавы ради.

– Врешь! Подманиваешь! – Голос Аима прозвучал гораздо ближе, нежели ожидал Лои.

– Комиссар, без подстав. Твой опыт нужен. Это по поводу Арно.

Стоило Гийому произнести заветное имя, как Аим неслышно возник прямо перед его носом.

– Говори. Здесь ни созданий, ни магии.

– …А точнее по поводу двенадцати аптекарских родов. Мне нужны твои бумаги.

– Какие бумаги? – Аим забавно по-детски повысил голос и отвернулся, став похожим на нашкодившего пятилетнего волчонка. – Не понимаю, о чем ты.

Лои еще раз порадовался, что старый лугару живет в лесу в окружении вымирающего вида сов, иначе бывшего следопыта поймал бы за руку любой новичок за сокрытие секретной информации.

– Дашь мне свои бумаги, я тебе скопирую информацию по моему нынешнему делу.

– Ты первый. – Аим хитро покосился на Гийома.

– Времени ноль. Светит ССБ. Критическая ситуация.

– Нет. – Старик проворно прыгнул в ближайшие заросли папоротника и словно испарился.

– Я тебя со свободным познакомлю! – прокричал в отчаянии Лои и сам поразился неожиданно пришедшей в голову мысли, но еще больше лугару поразился, когда случайный аргумент возымел действие.

– С которым из четырех? – высунул любопытное лицо из-за дерева Аим.

– С женщиной.

– Идет. Жди тут.

Лои не успел ничего ответить, пожилой мужчина снова исчез, а на ветку дуба, откуда он только что выглядывал, опустилась огромная пятнистая сова и лениво угукнула. Лугару склонил голову набок и тут же одернул себя. Аим в жестах, как волчонок, и гостя незваного заразил тем же, иначе по-щенячьи наклоненную в любопытстве голову и не объяснить. Гийом с детства к такому склонности не имел.

Вообще, глядя на лесного дикаря Аима, сложно догадаться, что когда-то он был легендой жандармерии, непревзойденным мастером своего дела, идеальной ищейкой, осторожным, предусмотрительным, внимательным. Его имя носит одна из самых почетных полицейских наград. Его портрет украшает столичный музейный мемориал новейшей истории сыска. Идол каждого желторотого новичка, поступившего в академию. В жизни идол – эксцентричный, бесшабашный, временами совершенно безумный старый дед, помешанный на теории недоступности личного пространства индивида.

Поимка неуловимого Арно – целиком заслуга Аима. На тот момент, будучи штатным, хоть и лучшим, комиссаром полиции, лугару не состоял в основной следственной группе, парадом, как водится, правили «безопасники», остальные службы находились в подчинении, собирая и фильтруя информацию, выполняя многочисленные приказы. Аим был одной из бесчисленных безликих гончих, однако он оказался проницательнее других. Будучи несогласным с официальной линией расследования, волк исподтишка вел свое, именно это помогло ему напасть на след Арно, и это же спасло ему жизнь. Жертвами аптекаря стала бо́льшая часть лучшего следственного состава ССБ. Арно использовал «поцелуй» против всякого, кто подбирался к нему слишком близко.

После знаменитой казни журналист задал Аиму вопрос: «Что спасло вас?» Гийом хорошо запомнил ответ в один миг ставшего легендой лугару-комиссара: «Старый маг слишком гордился собой, чтобы обратить внимание на собаку». Именно в тот момент щенок Лои сделал это высказывание своим девизом, и именно тогда он решил стать полицейским.

– Ой, мама! Я в это не сяду! – Маруся развернулась на сто восемьдесят градусов и на негнущихся ногах отправилась к крыльцу дома. Лучше с озабоченным Кремером узкое пространство автомобильного салона делить. Он парень небогатый, на монстра разоряться не станет. Наверняка транспорт имеет маленький, изящный и ярко-зеленый, ну или ярко-желтый. Светлые альвы любят цвета свежей зелени. Они по сути те же нимфы, только умные и обоих полов.

Лик ухватил ведьму за плечи и развернул обратно.

– Садись.

– Не сяду, – уверенно кивнула Козлова, в панике оглядывая немалых размеров внедорожник. Как этот монстр на трассе помещался, вообще неизвестно. – Отдай метлу!

– Садись, там ремень двойной, а за рулем бог. Даже если очень постараться, с тебя и волос не упадет.

– Я не аварий боюсь, – пробормотала женщина. – Я их самих боюсь. Чем больше они, тем сильнее боюсь.

– Один Змий! – начал терять терпение Лик. – За рулем бог. Из седла не выбьет. Сядь уже, а то силой посажу. Время теряем.

Руся, затаив дыхание, забралась на переднее сиденье и тут же воспарила в салоне, страшась соприкоснуться с поверхностью чехла, да и внутренней обшивки в целом. Шеф состроил кислую мину и захлопнул дверь монстра, оставив Козлову наедине с машиной на считаные секунды, показавшиеся ведьме вечностью.

Лик сел за руль и, прежде чем завести своего любимца, покосился на подчиненную. Чудачка не обманула, она и в самом деле панически боялась автомобилей и, как выяснилось, даже в своем страхе была исключительна. Значит, в промышленный и пассажирский транспорт ее сажать не стоит, там габариты немалые – она совсем свихнется.

– Чтоб больше никакой подработки. Все согласовывать со мной. Это понятно?

– Так точно, – равнодушно-напряженно кивнула Маруся.

Бог улыбнулся и про себя отметил повторить указание, поскольку в данный момент она вряд ли отвечала осознанно и что-либо запоминала.

– По поводу ангельской мумии. Это не картина, а инсталляция. Ты делай, что просил твой лугару…

– Он не мой, – ощетинилась женщина.

Лик на мгновение растерялся, затем продолжил:

– Попрошу Мос поискать нечто похожее среди уже существующих работ. Посмотрим, какой список выйдет; если повезет, перекрестно найдем совпадения.

– Замечательно. – Ведьма отвлеклась от своего страха и смерила шефа оценивающим взглядом. – А вам зачем это?

– Чтоб потом выговор не получить или, чего доброго, отставки за несанкционированную профессиональную деятельность подчиненной.

Козлова растерянно открыла рот и закрыла, не зная, что сказать, затем снова открыла и снова закрыла. Она думала, что ошибок грубых уже не допустит. Что ж… Заблуждения, заблуждения…

– А вообще, если честно, настроение у меня не слишком хорошее, – продолжил Ликург, – остров эвакуирован, заняться нечем, а домой не хочу.

Маруся по-прежнему ошарашенно изучала профиль шефа и только после слов «заняться нечем» до нее наконец дошло. От неожиданности она приземлилась на сиденье и с размаха хлопнула начальство ладонью по плечу, без зазрений совести нарушая субординацию.

– Я думала, правда по шее получишь из-за меня!

Вместо ответа Лик рассмеялся.

– Очень забавно. Я только четвертые сутки на этой работе, а большей неумехой себя не чувствовала, даже когда с родителями жила. Боюсь сказать, сделать, посмотреть, не понять, сглупить, недоглядеть, проморгать… Мозг уже кипит! Меня лугару полчаса назад оскорбил, и я даже ни один глаз ему не вынула, потому что «дельные» замечания делал, стервец. Я вообще – не я!

Бог прекратил смеяться, однако улыбка по-прежнему не покидала его лицо:

– Ладно, ладно. Шутить над тобой временно запрещается, я понял.

– Остров эвакуирован?

– Анонимный звонок об угрозе физического уничтожения одного из отделов, какого, естественно, не сообщили, пока весь комплекс теперь обыщут – это до вечера. Короче говоря, все как обычно.

Руся хмуро уставилась на пейзаж перед собой, впервые близко столкнувшись с угрозой чьей-то жизни.

– Ты в монстре, и ты сидишь, – аккуратно напомнил Лик, внимательно наблюдая за реакцией спутницы. И не ошибся в своих ожиданиях, поскольку ведьма мгновенно вспомнила, где именно находится, и тут же воспарила, однако удержаться в таком положении в движущемся транспорте, понятное дело, не сумела. Так и пришлось несчастной соприкасаться с ужасной машиной. – Займись списком аптекарей.

– Есть, босс, – сквозь стиснутые от напряжения зубы пробормотала Козлова.

Бог покачал головой и, вытащив из кармана наушник, закрепил его на мочке. Маленький предмет, изобретенный всего десятилетие назад, являл собой венец слияния инженерной и магической мысли. Невероятно компактные размеры, неограниченность в применении сделали наушник незаменимым средством связи. Существовал в нем лишь один минус: настроенный на работу с индивидуальным излучением ауры хозяина, наушник при чересчур длительном беспрерывном применении негативно воздействовал на кору головного мозга, именно поэтому не снимать его было опасно для здоровья. Впрочем, этот, казалось бы, крупный недостаток мерк в сравнении с многочисленными достоинствами «клипсы связи», как окрестила изобретение компания-производитель.

– Мосвен, – проговорил Лик, и в ухе зазвучали длинные гудки.

– Да? – раздался голос подчиненной.

На заднем плане двое мальчишек, перекрикиваясь, делили некий незримый предмет.

– Ты дома?

– Ага. Саперы закончили уже?

– Нет, просто звоню сказать, чтоб не дергалась. Выйдешь с утра в любом случае.

– Спасибо! – Мос честно постаралась скрыть восторг и сделать возглас сдержанным, но вышло у нее это паршиво.

– Отдыхай. – Лик прикоснулся к наушнику, завершив диалог.

Иногда он забывал, что вне работы у созданий есть своя личная жизнь и в эту жизнь не стоит лишний разпримешивать профессиональную деятельность, особенно когда речь идет о детях. Бог бросил мимолетный взгляд на Козлову. Та не обращала никакого внимания на происходящее вокруг, полностью занятая своими подсчетами, поисками и взломами. Вот у нее точно личной жизни нет, хотя женщина, стоит отметить, красивая. Не слащавая, не искусственная, немного несуразная, с копной густых волос и детскими веснушками на щеках и переносице. Глаза выразительные, то хитрые, то перепуганные – среднего ей Шут не дал, ну или она просто пока не обвыклась, чтоб иные эмоции показать.

Лик со вздохом перебрал членов своей банды. Клеомена подключить было бы идеально вместо Мос, он хорошо в технике понимает – времени много рядом с кошкой проводит, да только с ним глобальная проблема. Будучи сыном Дике, которым мамочка теперь уже гордится, он легко улавливает ложь даже у богов, а Лику не хотелось показывать сегодняшнюю слабость, он и без того с утра с трудом избегал близкого контакта. Иму слишком вспыльчивый, к нему надо Гор приставлять, а это уже два создания, причем второе довольно болтливо и не умеет толком врать. Зверобою не стоит давать карты в руки. Вот поди выбери.

– А сам? – неожиданно произнесла Маруся.

– Что?

– Ну сам-то ты разве не можешь этот список сделать или сразу руководителем родился?

Бог взглянул на профиль ведьмы и улыбнулся.

– Могу. Мне казалось, ты выключаешься, пока работаешь.

– Только если дело того требует.

– Буду иметь в виду. – Лик кивнул и произнес имя нового абонента. – Тетка.

Долго слушать длинные гудки не пришлось. Та, чьей помощью он собрался воспользоваться, всегда оставалась источником неисчерпаемой энергии.

– Привет, мой хороший! Как успехи на поприще охраны чести и достоинства всех миров?

– Потихоньку, – рассмеялся Лик.

Тетя единственная, кто поддержал его уход из семьи и кто не позволил армии всесильных родственников его остановить. Против этой древней богини идти – себе дороже. Врага подобного наживать не стоит никогда и ни под каким предлогом. Тяжелее всего их близкие отношения с тетей переносила и до сих пор переносит мать – они давно не ладят, и когда младший сын, вдруг выяснилось, тайны свои доверяет не родной матери, удар вышел больной.

– Ты же не навестить меня хочешь, правда? – спокойно спросила богиня.

– Правда. Дело есть неотложное, важное. А ты – мой самый скорый путь к решению. Я заеду?

– Заезжай, я на своем месте еще час где-то, потом улетаю на неделю.

– Я успею.

Собеседница рассмеялась.

– Хорошо. Успевай.

– Кто у тебя тетя? – поинтересовалась Маруся, когда Лик закончил диалог.

– Очень положительная женщина, которая великолепно разбирается в искусстве. Сделай мне четкую красивую картинку того, что наваял этот недоучка. С собой возьму.

– Я наедине с машиной не останусь.

– Тогда погуляешь, купишь нам чего-нибудь съедобного навынос, там закусочная через дорогу. Еда отличная.

Ведьма растерялась от подобного неуважения, но возражать не стала. И без того очевидно, что он в свою жизнь допускать лишних созданий не желает. Недаром ведь имени рода его ни в одном открытом официальном документе не значится. Скрывать сущность шеф научился отлично.

– Еще одна фраза про рожденного руководителем, и вернешься к Лебедеву, – равнодушно заметил Лик, не отрывая внимательного взгляда от дороги.

– А-а, – протянула ведьма, затем, сообразив подспудный смысл собственной шутки, поспешно утвердительно кивнула. – Все поняла.

Временами Козлова язвила и огрызалась осознанно, но бывали моменты, когда собственный язык попросту ее подводил. Несколько минут назад она случайно подтолкнула себя впритык к плахе.

– Извините, я не нарочно, – попробовала исправить сказанное ведьма.

Маячившие на горизонте нули на банковском счете совершенно не стоили одноминутного приступа гордости. Не совсем то, чему обучались поколения семьи Козловых, но на то она и отделилась от семьи, чтоб наплевать на все родовые традиции.

– Я знаю, – мягко констатировал бог. – Тебе не с одним мной общаться. Фигура ты у нас видная, притягиваешь взгляды разного рода чиновников, так что учись думать молча.

– Притягиваю, так уж это да, – протянула Руся, наконец получив первые результаты по пяти фамилиям, которые она взялась обрабатывать. – Чисто коза в загоне стеклянном. Все таращатся, и всем покажи, как умеешь на задних копытах плясать.

Бог улыбнулся.

– А ты чего ждала? Мы не частники. Контора официальная, у земель на бюджетном финансировании, так что и порядки свои.

– Давно в Интерполе?

– Относительно, – неопределенно пожал плечом шеф. – Через квартал будет подходящая парковка. Я тебя оставлю минут на десять, задание у тебя есть.

– Есть.

Руся отделила малую часть пыли, создала немнущийся гибкий лист толщиной в полтора миллиметра, перенесла на него изображение рукотворной мумии-ангела и протянула начальнику. Тот молча изучил результат, удовлетворенно кивнул и, припарковав свой немалых габаритов автомобиль, отправился на встречу с таинственной родственницей.

Козлова поспешно сформировала первичный список имен в удобоваримую документацию, прервала работу системы и пулей выскочила из машины. Что бы там ни говорил шеф, но бороться со страхом в компании благонадежного бога – одно, а вот остаться со своими драконами один на один – иное. Руся захлопнула дверь дракона и облегченно выдохнула. Начальственная спина все еще маячила метрах в ста, изображая среднестатистического мага, Лик двигался размеренно, не мелькая и не перелетая с места на место. Ведьма задумчиво закусила губу, в очередной раз призадумавшись над этой очевидной странностью. Впрочем, все вполне укладывалось в рамки сути божественных родов. Их представители, частенько пребывая в поисках собственной ниши во вселенной, увлекались сокрытием врожденных возможностей или, в редких случаях, до смешного откровенной бравадой оных. Одним словом, чудаки, да и только. Кабы не отмерила им судьба долгой жизни да сил, превосходящих других созданий, не вели бы они себя как волчата в переходном возрасте, а больше головой думали.

Маруся проследила, как Лик скрылся за поворотом, огляделась вокруг и удивленно подняла брови. Почему-то не думалось, что божественная тетка способна оказаться в таком вот месте. Не то чтобы она была столь низкого мнения о родственнице начальства, но предположить, что офис тетушки расположен в одном из самых дорогих деловых комплексов столицы, у Руси мысли не возникло. В огромном сплетении футуристического вида зданий, спроектированных и созданных четыре года назад по принципу максимального удобства гостей и арендаторов, разместиться могло позволить себе только очень обеспеченное создание. Напоминая странный наземный муравейник со множеством переходов, триплексов, высотных шпилей, обзорных площадок, прозрачных куполов, открытых веранд и парковых уголков с освежающими прудами и фонтанами, комплекс помимо штатных обитателей привлекал к себе знатных особ и обычных туристов. Неудивительно, что Лик заикнулся о вкуснейшей еде навынос.

Ведьма нашла глазами столовую, о которой вел речь шеф, и отправилась штудировать меню.

Ликург миновал террасу, уютный холл с небольшим количеством посетителей и, не сбавляя темп, буквально ворвался в знакомый кабинет.

– Да, конечно, я согласна. Это великолепная возможность юным талантам проявить себя. А конкуренция… Ну что поделать? Конкуренция существовала во все времена, такова людская сущность, – мягко, почти нежно ворковала Афина.

– Как скажете, мэм. Надеюсь, «безопасники» вкупе с разведывательным управлением снова не узреют в наших делах подвох. Им сочинить не трудно. – Голос незримой собеседницы звучал сердито и уныло одновременно.

– Не переживай. Я об этом позабочусь.

Тембр голоса Афины не изменился, разве что стал чуточку тверже, однако только рожденный и живущий в лесу глупец не знал, что эта самая твердость хуже ярости любого иного создания. Афина была одной из тех женщин, что при желании снимет голову с плеч, будь ты анчутка или древний сильный бог. Тетка не станет различать по роду-племени, впрочем, и несправедливой она не сделается, так что, если совесть твоя чиста, бояться нечего.

– Разведка? Они тебе мешали уже? Мне помочь? – вместо приветствия поинтересовался Ликург.

– О! Дорогой мой. – Богиня подошла к племяннику и, заставив его наклониться, обняла. – Всегда забываю, какой ты высокий.

– Я не высокий, это ты низенькая.

Женщина рассмеялась.

– Полно, мой хороший. Помощи не надо, я и сама разберусь. Когда это старушка со сворой сторожей не договаривалась…

Лик улыбнулся.

– В Иномирье тебе мешают?

– Говорят, мой фонд спонсирует местных наркоманов. Якобы через официальные каналы идет транзит руты. Вот такая я царица наркоторговли – и смех и грех.

– Благие цели всегда наказуемы, ты это знала. – Бог обнял тетю за плечи и провел до ее кресла. – Хочешь, чего-нибудь принесу? Куда ты отправляешься?

– Нет, спасибо. – Афина похлопала племянника по ладони. – В Иномирье и собралась как раз, проверку мне там устроить решили, представители РУ уже там. Мне разрешено появиться только после обыска.

– Ты сразу мне сообщи, как дела.

– Ой, да ерунда. Даже если кто-то из моих подчиненных и устроил там бедлам, ты же меня знаешь… Я со всеми разберусь.

– Ладно, ладно. – Лик поднял обе ладони вверх в защитном жесте. – Получат по полной справедливости, это без сомнений. Деда разозлить не так страшно, как тебя.

– Не зови Зевса дедом, он молод, привлекателен и прыток. – Афина сама рассмеялась своим словам. – Седина в бороду, бес в ребро. Если я когда-нибудь начну не пропускать ни одного юнца – убей меня.

– Не зря люди столько легенд о его амурных похождениях сочинили. Бабуля стала звать его «шалопай». Говорит, только смотреть и может.

Богиня залилась в новом приступе смеха.

– Обожаю твои визиты. Являй лик чаще! А сейчас рассказывай, с чем пришел?

Ликург кивнул и передал тетке сотворенный Русей лист с фотографией.

– О, как интересно и необычно. Что-то свежее. Талантливое. Где ты это взял?

– На месте преступления. Девушка была убита вместе с нерожденным ребенком.

– Ой! – Афина кинула изображение на стол и неосознанно вытерла руку о юбку. – Неприятно. Чем я могу помочь?

– Может, знаешь, кто так работает. Почерк художника, может. Присмотрись, помоги найти.

Женщина сцепила руки за спиной и задумчиво склонилась над столом.

– Дай подумать. Как-то немного неестественно она парит в воздухе.

– Это моя сотрудница восстановила картину, просто делала быстро, но вообще тут только со светом и тенью беда, а так наклон туловища и остальные детали соблюдены.

– Ясно, – пробормотала богиня и наклонилась еще ниже. – Это инсталляция.

– Я догадался.

– Это аллегория.

– Где? – теперь склонился и Лик.

– Мумия-ангел, саван, намотанный против часовой стрелки, крылья с серебряными скобами. Он мог бы их и пришить, и работа проще и дешевле обошлась бы ему. Девушка, да еще и беременная.

– Думаешь, он знал про беременность?

– Думаю, знал. Погляди на нее, как она высушена, он знал, что делает.

– А голова вниз? Недоучка?

– Мм… – в замешательстве протянула богиня. – Пожалуй, соглашусь. Портит весь шедевр, это все равно как банальная или глупая концовка у потрясающей пьесы – полное разочарование. Художник такого таланта завершит картину на высокой ноте, а испортит только не нарочно.

– Что он хотел сказать?

– Ну-у, тут уж змий его знает. – Афина выпрямилась и издалека оглядела снимок. – Против часовой стрелки во вселенной многое происходит, и в религии оно имеет значение. Девушка-ангел, беременная – это своего рода какой-то протест против канонов. И мумия – бессмертие тела через уродство. Символ сосуда без души.

– С именем или, может, направлением поиска помочь можешь?

– Могу. Есть один искусствовед – личность известная. Я дам тебе телефон. Тот, кто эту картину выдумал, весьма честолюбив и жаждет признания. А начинать путь к признанию с кропотливой работы подмастерья такие, как правило, не желают. Всего и сразу подавай господам-талантам, поэтому замахиваются на нее, мою бедную Воиславу. Сейчас. Я сама ей позвоню, пожалуй. В смотровой над облаками галерею открывают новую, кому как не лучшей в своем деле консультантом выступать.

– Спасибо, – спокойно произнес Лик.

Лои брел по парковой аллее, ощущая оседающие на лице капли мелкого дождя. Заветная папка, которую ему таки передал старик Аим, не терпела посторонних глаз и даже стен. Отставной комиссар подставлял свою шею, отдавая для изучения собранные им тайно документы. За нарушение запрета на аналитического рода интерес к аптекарским домам предполагалась высшая мера наказания – смертная казнь. В руках Лои держал двенадцать смертных приговоров. Старый плут в своем лесу втихую ото всех, не имея никакой известной связи с внешним миром, умудрился собрать такие сведения, от которых у лугару шерсть вставала дыбом. Впрочем, днем-то волосы, это ночью шерсть, но не суть важно.

Гийом заучивал наизусть все, что содержалось в документах, покажись он на глаза коллегам или даже ведьме с талмудом в руках, возникнут неизбежные вопросы, появятся свидетели – все должно быть тихо, мирно и незаметно.

Правда, один свидетель уже был, но ей волк готов был вверить свою шкуру как угодно, сколько угодно и за любую цену. А там пусть хоть сама смертный приговор выносит. Свидетельница пряталась в своем тумане, и Лои не смог бы увидеть ее сейчас в столь резко испортившуюся из-за дождя погоду, как не увидел и не почуял после дежурства в своей квартире. Зато благодаря особому отношению к ней дедушки Морока краем глаза без труда ловил чуть серебрящиеся в белесом воздухе искорки. Комиссар понятия не имел, с чего вдруг девочка проявила к нему интерес, но не мог скрыть искреннего наслаждения. Она рядом и хочет знать о нем что-то, а может, просто хочет от него чего-то – не важно, главное, пусть остается. Удивительно, насколько судьба делает их отношения невозможными и крайне невезучими. Разный род, ее неприязнь, старшие братья, исключительность ее происхождения и теперь это: ее желание слежки тогда, когда он занят неимоверно. Лои готов был взвыть от отчаяния, и все же, пересилив себя, продолжил методично запоминать имена, события и даты.

Вот уже больше часа они бродили по живописным пустынным дорожкам центрального парка вдвоем, пусть и на расстоянии, но зато вдвоем. Остальную сущность спугнула пасмурная погода, и только изредка навстречу попадались лотки с вареной кукурузой, сладкой ватой или мороженым. Хозяйственный, экономный род домовых никогда не отступает от намеченного плана торговли. Словно почтальоны, они издревле трудились и в снег, и в дождь, и в зной.

Неожиданно Лои в голову пришла шальная мысль. Можно было бы спугнуть Всемилу задуманным жестом, только он отчего-то не сообразил, – единственное, чего хотелось, сделать ей приятное. Отыскав ближайшего мороженщика, Гийом купил то, что – он знал – она любит больше всего и, углубившись немного в парк, не останавливаясь, положил мороженое на первую попавшуюся скамью. За спиной раздался тихий раздраженный писк.

Волк наконец понял, что лакомство девочка, скорее всего, не возьмет, а вот сбежать сбежит, и оказался прав. Развернувшись и захлопывая на ходу папку, он что было сил понесся следом за серебристыми искорками. Далеко уйти у нее не вышло, Лои прыгнул сверху и, поймав теплое маленькое тело, подмял под себя. Туман мгновенно рассеялся, и на него взглянули сердитые, немного напуганные желтые глаза. Мужчина замер, наслаждаясь сводящей с ума мимолетной близостью.

Не проронив ни звука, Всемила принялась вырываться. Лои знал: надо отпустить, очень надо – он не имел никакого права принуждать или удерживать ее. Однако знал он также, что отпустить – значило, возможно, не увидеть ее никогда впредь. Не стоило покупать мороженое, не стоило давать понять, что знает о слежке, да вот беда, в ее присутствии голова совершенно отказывала.

Девушка продолжала отчаянно извиваться под ним. Мужчина рывком перекатился на спину и зажмурился, не желая видеть, как, освободившись, серебряная волчица исчезает из его жизни.

Холодные капли дождя падали с неба. Кончики пальцев окоченели от влажного промозглого воздуха, одежда теперь от катания по земле окончательно утратила всякий намек на приличие. И только бумаги, предусмотрительно пропитанные смолой, ни капли не пострадали. Хотя Лои было наплевать. Какая разница?

Но разница, как оказалось, была. Щеки коснулось легкое дуновение, трава возле головы смялась под тяжестью чьей-то ступни. Гийом открыл глаза. Она стояла над ним и, подобно брату склонив голову набок, с любопытством настороженно рассматривала распростертого на земле лугару, готовая в любое мгновение вновь сбежать. Ее одежда была такой же промокшей насквозь.

– Я еще пирожные люблю с чаем.

Всемила сама испугалась своей фразы, но он так резко вскочил и, взяв ее за руку, потянул за собой следом, что пожалеть о маленьком признании она не успела.

Спустя десять минут они сидели вдвоем в кафе, Лои со смешанными чувствами счастья и тревоги прятал свой вероятный смертный приговор за пазухой и наблюдал, как волчица с нескрываемым наслаждением ест угощение. Лишь бы снова не сделать чего лишнего, вдруг сбежит. В который раз уже прокололся с ней, хотя и не мальчишка вроде как.

Более всего сейчас хотелось узнать, для чего она следила и почему, стало ли причиной ее собственное желание или за ее действиями скрывалось нечто иное. Девушка вскинула голову, смерив лугару хмурым взглядом. Лои сообразил, что оформил свою мысль в реплику, проговорив про себя, а именно так она слышит все живые создания. Легко допустил очередную ошибку. Затаив дыхание, он ждал окончательной реакции волчицы. Она отвела взгляд, словно неосознанно, неопределенно повела плечом и по-прежнему осталась сидеть за столиком напротив.

В одном девочка была права: братья ей не указ. Вряд ли Беримир знает, где сейчас сестра и с кем.

– А что сделал тот Афобий?

Лои помолчал, наблюдая за ее поведением. Она, кажется, стеснялась, задавая этот вопрос. Любопытно, действительно хочет знать, или стеснение продиктовано желанием завязать диалог.

– Девушку убил.

– А за что?

– Сволочь потому что и уб….

Лои осекся. Испуганный взгляд лучше всяких слов указал на очередную ошибку. Сам того не желая, он дал понять, что злится. Вот только причину его ярости девочка могла истолковать неверно.

– Прости. Я всегда так. Это из-за… – Лугару снова запнулся. Ну как объяснить, что сам ненавидит тех, кого ловит. – Она, в общем, ему доверяла, и… Давай как-нибудь потом расскажу.

Всемила кивнула и принялась сосредоточенно делать из своей салфетки цветочек. Мужчина вздохнул. Как-то неправильно все у него выходит, вкривь и вкось. Очевидно, вопрос про полубога относился к простой попытке завязать диалог, а он все испортил… Снова. И снова она не уходит. Лои отчаянно старался придумать, что бы такое сказать, но в голову, как назло, ничего не шло. Вконец измучившись наблюдать, как из-под тонких пальчиков выходит вот уже третья по счету розочка, лугару разозлился сам на себя и со злости искренне пожелал услышать от нее еще вопрос, любой, пусть даже самый странный, неугодный или, может, глупый.

– Зачем ты на нож опустился и почему с таким удовольствием?

Опять забылся и позволил услышать свои мысли.

– Потому что он в твоей руке был.

Всемила затаила дыхание, глядя в такие же желтые, как и у нее самой, глаза. В них читалось нечто странное, завораживающее, столь же древнее, сколь род их общих предков – оборотней. Она слышала, как Лои произносит про себя ругательства в свой собственный адрес, не зная, о чем говорить и как себя вести. Было удивительно и приятно осознавать, что ввела его в такое состояние. Его искренний ответ и вовсе заставил сердце учащенно стучать в груди. Однако же девушка жаждала знать больше.

– Это не повод делать ни то, ни другое.

– Тебе кажется.

– Я не хотела ранить…

– Зато я хотел, и очень.

Вновь между странными собеседниками воцарилось молчание. Лои с тоской подумал о своем хваленом товарищами умении очаровывать женщин. Где умение, когда оно так нужно? Вместо этого пугает молодую волчицу дальше некуда. Игры потомков древнейшего из родов своеобразны из-за простой по силе схожести двух разных жажд, одной из которых обязательно является секс. У волкодлаков вторая жажда – кровь. Лугару наплевать на кровь, важна плоть. Все это Всемила, несомненно, знает, но знать в теории – одно, а столкнуться в реальности – совсем другое. Вряд ли кто-то ей признавался, что желает, чтобы она резала его и ласкала одновременно, пока он не задохнется от удовольствия.

Девушка прищурилась, глядя на своего собеседника, и совершенно неожиданно для него произнесла:

– Мне нравится запах твоей крови.

Гийом сам не понял, как перестал дышать… Совсем. Пора было бежать, пока она его контроля не лишила, и бежать быстро, иначе их посиделки закончатся плачевно. Лугару выдавил мягкую улыбку.

– Мне пора на работу, там дело неотлож…

– Почему плачевно? – Яркие завораживающие глаза Милы смотрели на него с азартом и живым любопытством.

– Ух ты… Я… – Лои сквозь зубы выругался и поднялся из-за стола.

– А как я контроля лишаю?

Гийом задвинул стул, затем сообразил, что откровенно сбегает, будто щенок, поэтому, разозлившись на себя, он развернулся, обогнул столик, склонился к волчице и поцеловал ее так, как давно хотел.

Мила замерла, пребывая в странной потрясающей коме. Он что-то опасное для себя изучал, когда она следила за ним, потом мороженое и борьба… дождь, а потом эти его мысли о том, какая она потрясающая, и как лишает дара речи, и как он теряет контроль. Никто никогда так сладко и одновременно остро не думал о ней, никто не заставлял ее нападать с вопросами в лоб, никто никогда не пытался убежать от нее и никто никогда не целовал ее так… Так, словно хотел проглотить, заставить умереть и переродиться. Никогда она не становилась огнем и не жаждала столь сильно чьей-то крови, как крови этого лугару сейчас. Волчица с тихим рычанием попыталась ухватить волка за шею, но не смогла. Словно почуяв ее желание, он прервал поцелуй и убежал.

Всемила расстроенно вздохнула и тоже поднялась из-за столика, едва не смахнув чашку с блюдцем на пол.

– Лои, – ласково пробормотала она и задумчиво оглядела потолок. Лугару думает, она застенчива, наивна и все еще дитя? Он заблуждается.

К тому моменту, когда непосредственный и возглавляющий вернулся, Маруся доедала третью кисть винограда и успела внимательно изучить обстановку в радиусе двухсот метров от начальственного дракона. Признаться, приближение Лика она проморгала, завороженная видом декоративного музыкального фонтана, бьющего на небольшой возвышенности прямо по центру пешеходного тротуара. Это века назад искусством считались плавность, изящество форм, естественность изображаемых предметов, единение с сутью природы, ныне же чего только художникам в голову не придет. Впрочем, квадратный фонтан на проходе – это мелочи по сравнению с огромным яйцом в разноцветную крапинку перед зданием министерства обороны. Ходили притчи, будто автор жаждал поярче намекнуть, что отечество защищают настоящие самцы. Что означала крапинка, простым бесталанным созданиям оставалось только гадать.

Поток мыслей ведьмы прервал появившийся над ее головой незримый навес.

– Чего ж ты мокнешь?

– Хочу и мокну, – пожала плечами Козлова, к собственному тихому удивлению не напуганная появлением руководителя. – Виноград будешь?

Ликург взял из рук подчиненной угощение и направился к машине.

– Пошли.

– Я люблю дождь, – констатировала насквозь промокшая Руся. – Он вдохновляет и успокаивает.

– Понятно, – равнодушно пробормотал бог, садясь за руль.

Козлова порылась в сумочке, достала оттуда пузырек с нужным лекарством и, лишь сделав изрядный глоток спасительной жидкости, забралась на пассажирское сиденье. Начальник недовольно поморщился.

– Ой, да ладно, – панибратски пробубнила Руся. – У тебя только Мосвен нормальная, остальные с приветом. На один «ку-ку» больше, на один «ку-ку» меньше…

– Эффект от зелья? – раскусил невесть откуда явившуюся развязность в диалоге Лик.

– Ага, – кивнула спутница и на всякий случай зажала рот ладонью.

– Надолго ты честная?

– Полчаса, не больше. – Руся со вздохом подумала о былых днях, когда привыкания к препарату еще не было, не было необходимости увеличивать дозу и тем самым провоцировать нежелательные последствия для организма. – И я не честная. Точнее, честная, но только в машине.

Лик молча улыбнулся. Было в этой ведьме что-то расслабляющее, приятное, забавное. Давно ему никто одним своим присутствием не дарил ощущения свободы. И это странно, учитывая тот факт, что внешне в их общении ни о какой свободе речи и не шло: она – подчиненная, страшащаяся сболтнуть лишнее, он – руководитель, убивающий личное время из-за домашних неурядиц.

– Что ты выяснил?

Маруся осторожно уложила коробку с едой на заднее сиденье.

Шеф снова без слов достал из кармана летних брюк сложенный вдвое лист и протянул спутнице.

– Это что? – Козлова развернула бумагу с красиво выписанными на ней вензелями словами. – Чернила?

Некто явно склонный к эстетическому представлению мира вывел длинный столбец из имен и фамилий.

– Интересно, – протянула Руся, внимательно рассматривая бумагу. Каждому созданию известно, что любой, даже самый идеальный почерк способен рассказать посторонним лицам о своем хозяине гораздо больше, чем следовало бы знать, поэтому писать от руки давно перестали, пользуясь достижениями техники.

– Ты бы лучше личности эти пробила, – подсказал ей шеф.

– Фотография не нужна больше?

– Нет.

Ведьма тихо пропела, созданное ею изображение парящего ангела рассыпалось в пыль и вихрем покинуло одежду Лика, присоединившись к основной системе. Женщина достала мешочек и приступила к работе.

Бог краем глаза наблюдал за ее действиями. Признаться, сама она явно не понимала, насколько поражает взор окружающих существ. Все то, что создает кинематограф или книжная и театральная индустрия, не идет ни в какое сравнение с реальностью. В фильмах хмурый маг – мужчина, окруженный вихрем серебрящейся пыли, за доли секунды творит потрясающие разум вещи. Он обязательно практически всесилен, умен, откровенно самоуверен. Каноны романтических представлений о редкой профессии, а в данном случае не просто профессии, но явлении, переплюнули всякие разумные границы. Даже их работу нет-нет, да представляли зрителю в реалистичном ключе. Здесь же ореол тайны сводил с ума киношников, заставляя их поднимать четырех свободных и их связанных собратьев на все новые и новые высоты. Оттого и приходили на Марусю поглазеть целыми делегациями из управленцев МУП. Вот только в реальности все оказывалось несколько иначе, чем в кино.

Женщина действительно окружала себя пылью, только беспорядочным вихрем она вокруг ее тела не носилась, вместо этого частицы разбивались на группы с различной численностью и облекались во вполне себе знакомые глазу формы тех или иных частей систем и сетей. Складывалось впечатление, будто зритель находится внутри одной из рабочих станций, лично наблюдая, как осуществляется ее функционирование.

Однако образовывающиеся из пыли модули несли не более чем вспомогательные функции, все основные процессы протекали в голове Маруси. Считалось, будто разъемы, объединяющие мага с пылью, у всех расположены одинаково, но Ликург, в свое время наблюдавший демонстрацию работы военного ведьмака, в понедельник на кладбище уяснил, что эти киборги индивидуальны. Если у ведьмака пыль уходила за мочки ушей, то у Козловой она закрывала тонким слоем видимую часть глазного яблока.

Вот и сейчас открытые глаза женщины отливали серебром. Со стороны выглядело необычно и пугающе одновременно, поскольку в такие моменты ведьма переставала моргать или шевелиться, разве что иногда могла сменить позу, и то Ликург наблюдал такое только раз, позавчера, когда от нее потребовали продемонстрировать возможности на публику. Бог заулыбался, припомнив, как она обозвала себя козой, танцующей на задних копытах. По-видимому, древняя и не слишком изящная фамилия отложила на психику в юные годы болезненный отпечаток.

Лик остановился на перекрестке, пропуская поток машин, и теперь уже прямо взглянул на сидящую рядом женщину. В предыдущие дни вникать в ее личность не было никакого желания, он все надеялся, что она уйдет, не сможет, передумает. В конце концов, о службе в МУП больше домыслов и слухов, овеянных ореолом все тех же романтических иллюзий, нежели правды, и Руся по первичному психологическому портрету не походила на того, кто захочет выносить грязную работу. Однако пора было признать, что Ярослав не ошибся в выборе. Ведьма уперто шла вперед, работая, стараясь и добиваясь. Ликург прищурился, снимая маску бессильного и открывая своему взору цветовую гамму излучения ее личности.

Козлова оказалась такой, как он и предугадал. Ее аура светилась как сверхновая звезда. Но вот что удивило бога, так это отсутствие в излучении заметных брешей. Такого в принципе не могло быть, учитывая количество ее фобий. Даже физические травмы не оставляют столь глубоких темных шрамов, как эмоциональные, а тут ничего. Ее свет был идеальным.

Русе, в отличие от шефа, не было никакого дела до своих душевных переживаний или моральных травм. Ведьма впервые в жизни радовалась одной из своих первых и, как ей всегда раньше казалось, чудовищных работ. В далеком прошлом она наивно повелась на заманчивые рассказы будущего работодателя о радужных дебрях теории интеллектуального анализа данных и почти сразу горько об этом пожалела. Ее сущность и на тот момент практически неконтролируемый Шут, принявшийся являть после вживления свой лик чаще обычного, свели на нет всякую усидчивость, скрупулезность и внимательность, что делало практически невыносимыми рабочие будни. А попала она к группе, занимающейся анализом жертв медицинского мошенничества. От списка имен тогда рябило в глазах. И вот наконец Русе впервые пригодился былой опыт. Программные модули, разработанные ею в те годы и до сего дня почивавшие в архивах памяти, были извлечены и направлены служить на благо мирового Интерпола. Удачное стечение обстоятельств – не иначе.

Гордая собой, своим богатым на приключения прошлым и необычным настоящим, Козлова запустила практически полностью автоматизированный процесс поиска и сравнения данных, сама же ни много ни мало окунулась в шпионскую деятельность. Иначе говоря, сунулась на официальную страничку делового центра, где они только что были, и отыскала всех связанных с искусством сотрудников пантеона Эйдолон. Имя-то у шефа хоть и не божественное, но, как ни крути, происхождение ведет от созданий, зарожденных вместе с родом, носящим эту фамилию. Ликург значит «волк». А если учитывать недавнее его ласковое «тетка», то выходит, что… Руся тихо выдохнула. Афина. Других чистокровных богинь Эйдолон среди постоянного штата не нашлось. Ведьма со скрипом подавила лишние эмоции. Позволь она себе ужаснуться родственным связям начальства, и работа по делу лугару пойдет насмарку, а начинать все заново не годится.

Спустя сорок минут она получила вполне приемлемый вариант объединенного списка, отсортированного по процентному совпадению заданных ключевых параметров. Проще говоря, чем выше строка, тем почетнее место. Осталось все это красиво изложить мужчинам, так, чтоб как в каталоге: фотография, описание, возможные места пребывания. Сухо, кратко, по существу. Это не альву-стилисту в салоне красоты желанную прическу жестами и мимикой объяснять, тут бессистемность или лирические отступления недопустимы.

Маруся отключилась и обнаружила себя парящей над кушеткой посреди собственной гостиной, а из кухни проникал восхитительный запах чего-то печеного. От неожиданности женщина рухнула вниз, спровоцировав небольшой вихрь еще не остывшей серебряной пыли. Смерч взмыл к потолку и осел, а его хозяйка меж тем пребольно ударилась локтем о ручку кушетки.

– Закончила? – раздался с кухни голос Лика.

– Да, – прошипела ведьма, потирая ушибленное место.

– Пошли есть. Я позвонил твоему комиссару, он летит сюда на всех парах, судя по голосу, он тоже сложа лапы не сидел.

Маруся заулыбалась, сползла с кушетки, подойдя к стойке бара, перегнулась через нее и взглянула на шефа.

– Однако выдаешь ты себя… «Сложа лапы». – Улыбка ведьмы стала еще шире. – Так мог только бог сказать или же сам волк. Лишь боги понимают истинную сущность всякой твари. Забыл?

Ликург не взглянул на собеседницу, только заулыбался в ответ, продолжая нарезать фрукты.

– А перед кем себя выдаю?

Руся на мгновение замерла, затем тихо выругалась, чем спровоцировала смех со стороны шефа.

– Вот именно, – подтвердил бог и подмигнул подчиненной.

– Ты Эйдолон, – внезапно, раз уж пошла такая тема, решила уточнить Козлова со свойственной ей нетактичностью.

– Мм, Афину нашла, – не удивился ее словам Лик.

– Ты опять просчитал, да?

– Есть немного. – Бог поставил поднос с двумя тарелками и чашками на стойку и сел на табурет напротив. – Ты у психолога когда была последний раз?

Руся взяла свою порцию и заглянула в чашку.

– Мед… Здорово! Последний раз сразу после вживления.

– А потом?

– Потом я и так чрезмерно зелий пью со своими фобиями, чтоб еще мне с моей нетактичностью мозги промывали. Невнимательной была и до вживления.

– Как ты комиссию прошла?

– Ну тут сыграло содержание маниту[4] в ДНК. Одна случайность у родителей, и вот она я – незапланированная сильнейшая в роду.

Ликург кивнул и отпил из бокала хмельной жидкости. Всплыла истина о причине появления на свет четвертого киборга. Если первые три в самом деле являли собой результат банальной материальной выгоды лаборатории Асклепия, то Маруся была не чем иным, как экспериментом. Первые трое – с психической и физической точек зрения здоровые выносливые мужчины, маги древних родов с высшим образованием, идеальным послужным списком, благонадежными связями и отсутствием даже намека на криминальное прошлое.

– Ты по тарифу платила? Сверху не накидывала?

– В мошенничестве подозреваешь? Нет. У меня таких средств не было.

Бог задумчиво осмотрел женщину. Не соврала, даже обиделась немного, видимо, намек на неуместность ее в роли четвертого подпортил настроение. Зато подтверждение своим мыслям получил стопроцентное. Его подчиненная – эксперимент, и паршивыми бы были экспериментаторы, кабы не наблюдали за подопытным и по сей день.

– Знаешь, что интересно?

– Что? – Руся удивленно взглянула на шефа.

Расспрашивал он ее беззлобно, да и в душу вроде как не лез, хотя именно так ей показалось изначально. Судя по расспросам, его больше занимала расстановка дел в лаборатории, чем ее скромная персона, что, конечно, радовало, но и расстраивало немного тоже. Стыдно признаваться, но женщине хотелось хоть немного быть интересной как человек, а не как великая редкость.

– Пятого так и нет. Со времени твоего выпуска больше нет реализованных заказов.

– Они после меня субсидирование получили от какого-то частника, так что, может, и есть пятый, просто до общественности эту информацию не доносят.

– Ты откуда знаешь?

– Через год после операции плановую проверку проходила, случайно услышала.

– Занятно. Тогда логично.

Лик замолчал, обдумывая открывшиеся факты. Какое, однако, совпадение. Минул год, и вдруг появился добрый, верующий в науку частник? Надо аккуратно выявить подробности этого случая, а пока увести из поля зрения подопытную козу. Ни один из его подчиненных не станет источником информации, неизвестным извне.

– Слушай, судя по твоему зелью от машин, невролог у тебя так себе. Есть знакомый полубог, специалист уже иного уровня, давно этой тематикой интересуется, на днях выяснил, что ты у меня в отделе, все уши прожжужал: «устрой нам встречу».

– Подопытной побыть? Нет, увольте.

– Я психолог, если б хотел, чтоб ты с ним встретилась, сформулировал бы так, что ты пошла.

– А что тогда?

– Ничего. Просто сказал, что есть отличный спец, к нему очередь мама не горюй. В остальном поступай как хочешь.

– А сам меня почему не нашел?

– Чего ж не нашел? Нашел. Говорит, ты ему не ответила. Он тебя и не трогал.

Ведьма задумчиво поковыряла вилкой в тарелке. Никогда не думала, что на общедоступной почте могла бы затесаться реально интересная корреспонденция. Впрочем, всякое бывает.

– Я подумаю.

– Думай. Только не слишком долго. У него экспедиция через месяц в первую колонию.

Козлова кивнула и продолжила невозмутимо есть, хотя в душе у женщины все прыгало и переворачивалось. В первую колонию летали только избранные. Жизнь на орбите звезды не предназначалась для простых смертных, лишь для важных науке людей. Проводимые на станции исследования уже принесли немало пользы, взять хотя бы изведение некоторых врожденных пороков, свойственных разным видам созданий. К примеру, одна инъекция беременной лугару, и щенок уже не рождается с цветовой слепотой. Лои относился как раз к этому поколению.

Звонок в дверь и последовавшие за ним увесистые удары ногой ярче всего разъяснили хозяйке и ее гостю, насколько нетерпелив прибывший.

– Легок на помине, – сердито пробубнила Руся и направилась впускать ищейку.

– На помине? – прозвучал ей в спину вопрос шефа.

Лои стоял, опершись на косяк, и раздраженно барабанил по нему пальцами. Стоило Козловой распахнуть дверь, как лугару вихрем влетел внутрь, причем сама хозяйка явно комиссара не волновала.

– Ты какого змия тут делаешь? – крайне невежливо обратился новоиспеченный гость к Ликургу.

Маруся захлопнула входную дверь и побежала на кухню, пока кто-нибудь кому-нибудь что-нибудь не сделал.

– Добровольно помогаю. – Эйдолон холодно рассматривал лугару.

– Понятно, – неимоверным усилием воли комиссар взял себя в руки, затем обернулся к подоспевшей Козловой. – Показывай.

– Ага, секунду.

Женщина подхватила с кушетки созданный ею же планшет и передала лугару. Тот молча просмотрел список.

– Перепиши на мой.

Ведьма кивнула, на выполнение просьбы ей понадобилось не больше пары минут.

– Спасибо, – поблагодарил Лои и направился к выходу.

– Я с тобой, – все так же холодно проговорил Лик и, отставив стакан, спрыгнул со стула.

Комиссар пожал плечами в ответ, теперь уже оба создания шли к выходу.

– А я? – возмутилась Маруся.

– Будь тут, – почти одновременно ответили мужчины, прежде чем дверь захлопнулась за их спинами.

– Нет. Ну нормально, – в пустоту пробормотала расстроенная женщина. – Они туда, а я тут…

– Машина твоя? Моя? – спросил Лик вынырнувшему следом за ним из потока шахты Лои.

– Твоя, – не раздумывая решил лугару.

– Свою жалко?

– Ты сам спросил.

– Ну да.

Они миновали холл и, покинув здание, подошли к стоянке.

– Покажи список. – Лик протянул руку. – Я еще не видел.

Лои протянул интерполовцу планшет, подождал, пока тот снимет с сигнализации автомобиль, затем сел на переднее пассажирское сиденье. Неприятно было воочию наблюдать, сколь отличны в оплате труда их профессии. На зарплату комиссара подобную красавицу бронированную не купишь. В этой железке можно армию штурмовать в лоб, продержишься прилично, или в джунглях дорогу прокладывать.

– Она только закончила составлять?

– Да, – кивнул Ликург, сев за руль и заводя двигатель. – Свое показывай.

– У меня пусто, – досадливо поморщился лугару.

Бог покосился на спутника, молча положил планшет на приборную доску и вырулил со стоянки.

Потрясающий зверь. Не будь он, Лик, помимо бога еще и психологом, ни за что не уловил бы и намека на ложь в словах лугару, но волк врал, и врал отлично.

– С какого адреса начнем?

– С третьего, – ответил Лои.

– Почему? – насторожился Лик, не веря собственным ушам. Неужто так легко проколется комиссар?

– Он в двух кварталах отсюда.

Бог готов был рассмеяться собственной глупости. Кто тут проколется, еще посмотреть надо. Невольно закралось знакомое любопытство. Лик почуял хорошую ищейку и как любой дальновидный хозяин не пропустил мысль о возможности переманить к себе многообещающего работника. Впрочем, команда у него укомплектована, но и этого из виду терять не стоит. Если уж сотрудничать когда-либо с местной полицией, то с той ее частью, в которой уверен и с методами работы которой хорошо знаком.

– Маячок на нее поставил, – без вопросительной интонации неожиданно произнес Лои.

– Ты о чем?

– О Марусе. Ее следы в машине свежие, значит, каталась сегодня с тобой. В шине гравий с подъездной дорожки замка, камень уникальный, так что ошибиться и невооруженным глазом сложно. Сама она тебя звать не стала бы, одиночка. И еще зуб даю, ее ведьмовская персона не додумалась спросить у тебя, каким таким чудесным образом ты материализовался рядом с местом преступления.

Лик улыбнулся и промолчал.

– Если спросит, что ответишь? – не унимался Лои.

– Она не спросит, – уверенно кивнул бог.

– Наговор?

– Маруся, – произнес ее имя Лик так, словно это все объясняло и не требовало никаких дополнительных ухищрений.

– А-а, – протянул лугару, как ни странно, поняв, что имел в виду спутник. – Ну вообще, да. Она странная. Слежка для чего? Секрет?

– Зачем секрет? – пожал плечами Ликург. – Чтоб себене навредила.

Лои задумчиво оглядел мужчину за рулем. Подобную заботу проявляют исключительно к понравившейся женщине, иначе парню было бы просто наплевать, на что тратит ведьма свое личное время. Либо же наблюдение было санкционировано кем-то свыше с целью понять, насколько благонадежной является новая сотрудница Интерпола и не нарушает ли она условия контракта. В первом случае все отлично, во втором – Лои подставил Козлову по самое не балуй. Впрочем, никаких тайн МУП она не раскрывала, средств казенных не тратила, а значит, и претензий через официальные каналы к ней быть не должно. Добровольная помощь следственным органам, напротив, – поощряется материально. А вот он, Лои, пострадает. Срок не дадут, зато работы лишат. Лугару неожиданно улыбнулся, увидев и тут положительный момент. У Беримира станет одним доводом меньше против кандидатуры недостойной в мужья сестре.

Первый адрес был частным стоматологическим кабинетом. Ничего особенного в голове врача не нашлось. Лик на всякий случай в дополнение аккуратно проверил ассистента с медсестрой, но и с ними все было в порядке. Так что оба сыскаря отправились на квартиру, где проживало создание под номером два в списке Козловой.

– Считаешь, она не пойдет вперед нас?

– Кто? Маруся? – Лик повел плечом. – Конечно нет. Несмотря на все свои причуды, она лезть на рожон не станет. С чувством самосохранения у барышни отлично дела обстоят.

– Я не об этом, – задумчиво глядя на дорогу перед собой, пробормотал Лои. – Есть у нее, насколько я успел заметить, одна занятная черта: внимать доводам логики. Если эти доводы выстроятся в ее голове механической так, что будут затмевать страхи, то она без колебаний ринется в бой.

Лик с досадой осознал, что комиссар, будь он трижды неладен, прав.

Монстр, которого так боялась Козлова, со скрипом шин совершил резкий вираж на светофоре и понесся в направлении мигающей точки маячка, установленного в любимые Русины наручные часы. Магия магией, а техника менее трудозатратна и часто более надежна, нежели словесные наговоры: предлог упустишь где или паузу не там возьмешь – и лови потом последствия своих недочетов. Лик бросал быстрые внимательные взгляды на выдвижную панель автомобильного навигатора, сверяясь с маячком, куда после слов Лои вывел сигнал.

Маруся на четвереньках проползла по центру гостиной, рисуя белым порошком ровный круг диаметром не больше полуметра. Прабабуля – женщина маленькая, вполне себе поместится. Тратить силы на проход покрупнее Козловой не хотелось. Закончив физическую часть действа, Руся перешла к наговору. Пробормотав на языке предков стандартные слова, она сдула остатки порошка с открытой ладони, и проход с тихим шуршанием открылся.

– Жадо́ба, – беззлобно пробормотала пожилая представительница древнего рода. – На любимой бабуле силы экономишь?

Береслава ступила из круга на пол, и проход мгновенно схлопнулся.

– Очаровательно, гораздо лучше, чем на снимках, – прокомментировала гостья окружающую обстановку. – Теперь бегом подробности – и полетели. – Бабушка жестом фокусника вытащила из-за спины потертую потемневшую метлу с ручкой из кровавой ольхи, украшенной витиеватой темной резьбой.

– Ого! – только и хватило у Руси слов. Великая драгоценность, что года пролежала в семейном хранилище за стеклом, вдруг оказалась посреди ее гостиной и с очевидно грядущим использованием по назначению. – Бабуль, она же древняя!

– Древняя-то древняя, – Береслава покрутила драгоценность в воздухе, – да только толку-то? Продать не продаст никто, использовать не используют. Гниет себе и гниет красота. Я вот тоже бабка старая, да сильная, и знаешь, что скажу?

– Что?

– Помирать, так в бою! Чтоб ветер в ноздрях и искры из глаз!

Руся улыбнулась оптимизму пожилой ведьмы и взяла с кушетки заранее приготовленные сумку с метлой.

– Я провожу.

– Финтифлюшка. – Козлова-старшая оседлала родовой артефакт, щелкнула пятками домашних туфель, которые последнее десятилетие практически перестала менять на парадные и, издав воинственный клич, взмыла под потолок. – Адрес говори. Баба Беря этот город штурмом брала еще во времена, когда змии деревни палили. Уж сориентируюсь получше твоего.

– Он перестраивался многократно, – попыталась возразить внучка, нехотя влезая на метлу. – Тут много чего изменилось.

– А кто сказал, что я тут единожды бывала? – улыбнулась Береслава и вылетела в открытое окно. Маруся последовала за ней.

С утра Лик появился в парке возле Козловой именно в то мгновение, когда у нее впервые промелькнула мысль о реальной опасности, грозящей комиссару, его помощнику альву, многочисленным сотрудникам полиции и просто мирным, ни о чем не подозревающим созданиям. Будучи правомерным преемником знаний аптекаря, Руся хорошо знала, насколько коварен фигурирующий в этом деле яд. Когда-то двенадцать мудрых в присутствии своих учеников установили семь печатей доступа к истинным знаниям. Ни бог, ни титан, ни прародитель не сумели бы добраться до знаний, что теперь приобрели статус запретных. Яд, погубивший волчицу, продолжал свое действие и после ее трагичной кончины. Смертельная магия фонила так, что, не додумайся Лои явиться за помощью к Русе, бо́льшая часть сотрудников, да и сам лугару погибли бы, кто десятилетие, а кто и два спустя, так и не дожив до старости. И погибли бы в страшных муках от хворей многочисленных и неизлечимых.

За первой печатью кроется знание, как уберечь себя от действия яда. За второй – как излечить себя и других. За третьей – как не дать распространиться излучению, дарящему созданиям болезнь, а затем и смерть. Что дальше, Руся не ведала, сама она пока шагнула только за третью печать. Хвала провидению, этих начальных знаний об относительной биологической эффективности излучения ей хватило, чтобы заставить страшного «ангела» не убивать все живое вокруг. Тот экран, что теперь тонким слоем покрывал зеленоглазую мумию, защищал всех и каждого, кто будет работать над ней в дальнейшем. И он же не позволит ни одному сильному маниту проникнуть под завесу сущего тех тайн, что скрывает кровь аптекарей.

Каждое новое поколение рода магов привносило одним своим появлением на свет новый виток энергии и силы в родовую копилку ДНК – это было и благом и проклятием одновременно. Чем древнее род, тем сильнее здравствующий клан, каждый член которого дополняет остальных. Даже изгнаннику семья всегда приходила на помощь в мгновения острой необходимости, не желая нарушать баланс бытия и провидения. Однако эта же общность делала клан уязвимым: любой, зачатый с кровью рода, носил неповторимое клеймо, узнаваемое всяким обладателем сильного маниту. С таким удостоверением личности разве скроешься при надобности?

Руся улыбнулась подобранному ею в мыслях слову «клеймо». Вообще, на деле ныне произносили более корректное: «хромотипия». Если бы кому-то вдруг пришло в голову визуализировать эту хромотипию, то кожу Маруси покрывал бы сложный, изливающий легкое радужное сияние рисунок, состоящий из непрерывной тонкой темной линии. Начало линии у каждого из Козловых складывалось практически идентично, зато впоследствии, с годами рисунок приобретал все большую и большую исключительность. У Руси и Береславы индивидуальность проявилась ярче других. Такие-то сильные представители родов и становились аптекарями – хранителями опасных, важных, зачастую крайне нелицеприятных тайных знаний… если, конечно, при рождении в покровители из старших арканов не выпрыгивал Шут. Шут был символом потерянного члена рода, невезучего, часто неверного клану в будущем, того, кто не займет надлежащее ведущее или ведомое место, а отделится, предпочтя одиночное существование.

Маруся стала не первой, кого старый аптекарь произвел в преемники, несмотря на непригодность по покровителю, но, к большому ее несчастью, и не третьей тоже. Быть вторым редким случаем сочетания авантюризма и пугающе сильной магии – не означало иметь много доброжелателей. Против затеи бабы Бери были все кому не лень, вот только серьезно поспорить или выставить ультиматум пожилой особе никто не решался.

Впервые свою мысль Козлова-старшая озвучила сразу после развода Маруси. Они сидели в баре одного замечательного старого ведьмака, ближайшего друга Береславы по юным годам, и пили за здоровье клана.

«Твоя вторая бабка опять сердечный приступ схлопотала».

Маруся на эту реплику дернулась. Хоть и минул на тот момент с вживления не один год, но справиться с чувством вины за болезнь родного, пусть и не слишком знакомого создания у женщины не выходило.

«Сын у нее под старость молодку взял из нимф».

На этой реплике Руся подавилась и замерла, не соображая, как реагировать на подобную новость. Она хорошо помнила маминого старшего брата. Всегда хмурый, серьезный, деловитый, правильный. Порой Марусе казалось, что дядька не живой: идеальный муж, отец, сын, ведьмак. Разве может один столько успевать? Ведь жертвовать всегда чем-то приходится Хочешь карьеру – не обольщайся иметь семью, хочешь семью – не обольщайся иметь карьеру. Но дядька своим примером опровергал все устоявшиеся каноны.

«Ну что… У наших дорогих теперь символом позора клана стал старший сынок, твой неудачник-суженый ушел за тридевять земель, а значит, мы с тобой можем не торопясь, без нервов отдаться прямому занятию, для которого ты у нас и родилась, – изучению печатей».

Маруся и без того была ошарашена, а эта новость и вовсе ее подкосила, так что из всех возможных вопросов она сумела выдавить только один: «А это больно?»

Женщина поморщилась. До сих пор было немного стыдно за тогдашнюю свою косноязычность.

Выплыв из воспоминаний, ведьма взглянула под ноги. Кожу привычно окатило холодом от осознания высоты, но ощущение быстро прошло под действием магии зелья. Что ж… Береслава и впрямь знала этот город неплохо. Они летели в нужном направлении, до места назначения оставалось не больше минуты. Неожиданно бабушка спикировала, правой рукой указав Русе снижаться. Козлова пожала плечами и исполнила требование.

Изумленные прохожие, кто с улыбкой, кто с любопытством, оглядывались на двух ведьм, проносящихся на метлах в метре над толпой. Пролетев еще немного на низкой высоте, Береслава затормозила и спешилась. Руся последовала ее примеру, едва не рухнув вперед лицом из-за переплетения многочисленных лоз под ногами.

Покореженные расщепленные мощные стволы древних кустов городского винограда стелились по земле и по стенам, заползая на подоконники и покрывая крыши. Закон запрещал жильцам и хозяевам домов пересаживать, вырубать, подрезать вездесущие лозы – служба земельного ландшафтного хозяйства занималась этим сама. Единственное, что разрешалось гостям и жителям столицы, так это срывать и лакомиться созревшими гроздьями. Так что несчастным автомобилистам приходилось оплачивать строительство надземных парковочных площадок рядом со своим жильем, а пешеходам внимательно смотреть под ноги. Жизнь населения облегчало то, что старый виноградник жил лишь в исторической части города, куда и прилетели в данный момент ведьмы.

– Жди здесь. Пойду сама, – безапелляционно проговорила Береслава.

Маруся кивнула и перекинула метлу через плечо.

– Не дури, – предупредила ее бабушка. – Не мешай. Все поняла?

– Все, – снова кивнула внучка.

– Хорошо.

Козлова-старшая нырнула за поворот, где в Арсенальном тупике в доме номер пять проживал молодой талантливый скульптор Массимо Колибри. Руся в очередной раз в мыслях споткнулась об очевидную вычурность и неправдоподобность сочетания имени и фамилии. Поначалу ведьма искала его истинную личность, но тщетно. Либо у парня были безумные родители, что могло бы, к примеру, объяснить тягу к убийству – с наследием все же не поспоришь, либо он неким непостижимым образом стер истинную личность, заменив новой, что в принципе во всем мире уголовно наказуемо.

Колибри шел в списке девятым, так что к тому моменту, когда шеф с комиссаром доберутся до этого адреса, бабушка успеет повязать предателя, попутно выяснив, откуда ему известны тайны печатей.

Руся в самом деле не собиралась лезть на рожон и мешать Береславе работать. Бабуля, конечно, переживала, но она больше перестраховывалась. Где это видано, чтобы ученик к учителю лез с наставлениями? Не было такого и не будет, ежели не желаешь потерять доверие, да и саму жизнь тоже. Наставник никогда не упустит возможности преподать студенту урок, препятствовать этому может лишь смертельная опасность для подопечного. Что вдвойне отбивало желание всякого ученика влезать туда, куда не просят.

Впрочем, взглянуть на само место действа никто не запрещал, так что Козлова сначала просто высунулась из-за угла, обозревая пространство небольшого, тонущего в зелени жилого тупика, а затем завернула в него и прислонилась к стене у самого угла. Формально она все еще находилась на перекрестке и обещания не нарушала. Маруся слегка подрагивающими от напряжения пальцами достала мешочек и, раскрыв его, вызвала оттуда необходимое для создания видеокамеры количество пыли. Скрытое наблюдение на расстоянии – одна из причин, толкнувших ученых начать исследования и разработки в области вживления машины в тело мага. Тактическое преимущество диверсионных групп налицо, точнее, на глаз.

Руся прикрыла веки, чтобы серебристая пленка, покрывающая слизистую оболочку, не пугала случайных прохожих, и, откинув голову на влажную, прохладную после дождя кирпичную кладку стены, погрузилась в работу. Камера размером с крупного шмеля пронеслась над землей и, обогнув дом номер пять по периметру, нашла единственный способ проскользнуть внутрь: дымоход.

Эта часть города уцелела во время последней войны, и потому дома здесь не походили на современные архитектурные новаторства из стекла, ячеистого бетона и техномагии. Местные строения представляли собой классические каменные особняки двух или трех этажей в высоту, украшенные лепниной, а порой и дополненные рядами колонн. Благодаря многочисленным положениям закона о всемирном историческом наследии все строения поддерживались хозяевами в своем первозданном виде – это было одним из условий приобретения подобных зданий. Относилось условие и к отопительной системе, через которую Русе удалось столь успешно проникнуть внутрь жилья.

Гостиная, где оказалась камера, была пуста. Неожиданно Козлова сообразила, что подглядывать интересно, но и слушать при этом точно так же было бы неплохо, что она по личной глупости упустила. Возвращать камеру назад и формировать двойной комплекс жучка поздно, а на месте слишком шумно и трудозатратно, так что ведьма пожурила себя за тугодумство и отправила микрошпиона на поиски бабы Бери. Обнаружилась искомая быстро. Она стояла в парадной, окруженная щитом силы, и с безмятежной улыбкой что-то шептала серому на лицо рыжему юноше с обильной кудрявой шевелюрой и огромными, вполлица круглыми очками. Руся от неожиданности фыркнула при виде столь вычурного аксессуара парня. От недостатков зрения в любой клинике избавляли за полчаса, причем взрослых созданий, которым могла бы пригодиться подобная помощь, давно уже не осталось. Родители новорожденного обращались к специалистам, не желая, чтобы дитя проводило жизнь, мучаясь от физического недостатка.

Рыжий что-то напряженно кричал и отчаянно жестикулировал. С его лба стекали капельки пота, а глаза за прозрачными линзами горели неприкрытой злобой и ненавистью. Баба Беря, закончив произносить наговор, все с той же безмятежной улыбкой взмахнула правой рукой, и очкастый юнец замер, скованный древним заклятием. Баба Беря убрала щит и тут же сморщилась, помахав ладонью перед носом. Руся справедливо предположила, что причиной тому, скорее всего, не неприятный запах в доме, а не растаявшая пока до конца черная магия. Береслава развернулась в сторону камеры и, нахмурив лоб, потрясла в воздухе кулаком. Пойманная с поличным, Маруся поспешила ретироваться.

– Козлова! – услышала она громкий и злой окрик одновременно двух мужских голосов.

С перепугу женщина потеряла контроль над пылью и взлетела на крышу ближайшего дома. Вообще, чтобы прыгать вот так, преодолевая земное притяжение только силой магии собственного тела, требуется немало сил и нехилый выброс адреналина. За всю жизнь Руся совершила только второй подобный прыжок. Первый она произвела в далекой юности, когда без спроса влезла за ограждение национального заповедника южной земли и тут же наткнулась на разъяренного носорога. Несущееся на тебя с бешеной скоростью животное очень способствует пробуждению древних инстинктов самосохранения. Видимо, нынешняя опасность была идентична той.

С крыши она на мгновение увидела многообещающие серые глаза шефа, затем бог и следующий с ним бок о бок лугару добежали до двери пятого дома и без стука ворвались внутрь. Воспользовавшись наступившим единением с миром и самой собой, Руся призвала пыль, бывшую только недавно камерой, и убрала ее на место. Пока она соображала, как попроще спуститься на землю, не тратя при этом ментальных сил, из пресловутого пятого вышли четверо: рыжий юноша, ведущий его за скованные руки лугару, следом Лик и завершала вереницу чрезвычайно довольная баба Беря.

Бог снова взглянул на подчиненную снизу вверх. Признаться, со своим астигматизмом Маруся не была точно уверена, хмурился ли он обеспокоенно или же зло. С высоты второго этажа не разглядеть толком при ее зрении, поэтому Козлова не преминула воспользоваться инстинктом самосохранения. Нарушив свое же нежелание тратить энергию на магию, она перенесла себе в руки метлу, бегом оседлала и, прежде чем кто-либо успел остановить, улетела.

Лик смотрел вслед беглянке со смешанным чувством веселья и недовольства.

– Талантище, – удовлетворенно продекламировала пожилая ведьма из рода Козловых.

Бог обернулся и удивленно оглядел женщину.

– Сбегать вовремя тоже надо уметь, – ответила на невысказанный вопрос Береслава. – Какие планы на него? – Она кивнула в сторону рыжего.

– На него пока никаких. Он, насколько я успел заметить, оглушен знатно, – не оборачиваясь, ответил Лои. – А вот с вами я бы побеседовал.

– На тему? – нисколько не удивилась ведьма. – И в какой обстановке?

– В приватно-автомобильной, – без обиняков принял решение за всех Лик.

Заходя в дом, он заранее ожидал увидеть там старую наставницу, Маруся распорядилась имеющимися у нее на руках картами самым оптимальным образом: лезть на рожон не стала, беспричинно завышая свои возможности, рисковать чужими жизнями точно так же не взялась, план, очевидно, продумала заранее. В наушнике, который бог так и не отключал, начиная с момента проверки первого адресата, прозвучал напряженный голос Ирины:

– Лик?

– Отбой, – спокойно прошептал он руководителю группы захвата и, сняв клипсу, убрал в карман.

Несмотря на проявленную расчетливость и даже разумность, в одном Маруся его разочаровала: она по-прежнему вела себя как одиночка. Командный игрок не усомнился бы в способности руководителя просчитать степень риска. Пока она, паря в своей комнате над кушеткой, мухлевала со списком, он договорился с Ирой, и уже полчаса спустя в епархии Аудры дежурил состоящий на внештатном обеспечении наемный аптекарь, готовый по команде пройти в тоннель и на месте вызова дать отпор владеющему ядом. Ликург сердито провел рукой по волосам. Если Козлова и дальше будет пренебрегать командой, от нее придется избавиться.

Пожилая леди, шедшая позади, ускорила шаг и поравнялась с богом.

– Многоуважаемый намекчик. Чего ж ты все намекаешь и намекаешь, пугаешь девочку и пугаешь. Русеньке не надо намекать, Русенька не поймет. Девочке надобно в лоб говорить: «Мамзель, извольте уведомить вас о проявленной глупости». Погоди!

Последнее восклицание заставило Лика удивленно взглянуть на ведьму. Просьба подождать не вписывалась в обращенную к нему речь. Бог оказался прав. За спиной Козловой-старшей неслышно вышагивала великолепной выделки древняя метла и с частотой в пару минут постукивала кончиком черенка хозяйку по плечу.

– Да погоди ты, – снова отмахнулась женщина и вопросительно уставилась на Ликурга. – Все логично изложила? Попридержи коней ее работы лишать. А то я погляжу, идешь, мусолишь в голове варианты увольнения…

Эйдолон впервые за долгие годы почувствовал себя немного не в своей тарелке. Как правило, таким ощущением его награждала Афина: без вины виноватый. Только тетка – статная, по-прежнему молодая, изящно одетая богиня, а не пожилая высохшая бабулька в домашних туфлях, шляпке, бриджах и с древней метлой наперевес.

Не бабуля, а нелепица.

– Вы похожи, – неожиданно для себя констатировал Лик.

– Я послабше буду, – повела плечом бабушка и резко остановилась, удивленно рассматривая представший перед взором автомобиль. – Каков монстр!

Бог с улыбкой разблокировал двери машины. Лои затолкал рыжего на заднее сиденье и сел рядом. Комиссару не было никакого дела до отвлеченных разговоров спутников. Его занимали вопросы, связанные исключительно с расследованием и с пойманным скульптором. Поэтому, как только остальные члены разношерстной группы расселись по местам, Лои заговорил:

– Какие результаты в поиске она скрыла?

– Никаких, – мгновенно отозвалась старая ведьма – Она просто процентную составляющую уменьшила и скатила его до девятого места. вы ж пересчитывать-то не стали. Она умная, – не без плохо скрываемой гордости закончила Береслава.

От нее пахло ветошью, травами и пылью. Лугару непроизвольно пошевелил носом и чихнул. Слишком пожилая особа попалась, с ней стоило унять инстинкты и не пытаться привычно по запаху определять настроения собеседников, нюх отшибет.

Лои заметил скользнувшую по лицу улыбку Лика, занятого изучением чего-то на планшете. Слушать слушает, но вмешаться не пытается. Подобной солидарности не приходилось ожидать от конторы, занимающей более высокое положение в иерархии правоохранительных органов, что не могло не удивлять. Впрочем, комиссар предпочел поразмыслить над этой мелочью чуть позже.

– Расскажите, леди, все, что знаете… Пожалуйста, – с вежливой улыбкой и сгорая от нетерпения закончил просьбу Лои.

– Ой, лугару есть лугару. Вам лучше не фальшивить с доброжелательностью, – отшатнулась Береслава от угрожающего оскала парня.

Мальчик хороший, сосредоточенный такой, серьезный, делу преданный. Ведьма нахмурилась и еще разочек его осмотрела с ног до головы, прибегая к старому аптекарскому заклятию изучать ауры. (Боги до сих пор наивно полагают, будто только им доступны подобные вещи.) И Козловой-старшей не понравилось увиденное. За тщательно скованной броней пряталась боль, слоями сложенная с самого детства. В душе пожилой женщины шевельнулось давно забытое режущее всепонимание, то самое, которое пробудилось, когда она увидела глаза крошечной правнучки, смотрящей на мать в безуспешной попытке найти любовь и понимание.

К тому моменту совсем еще недолгой жизни Маруси Шута в семье уже не могли контролировать даже общими усилиями. Подпитываемый врожденными возможностями ведьмы покровитель не просто бедокурил в катастрофических масштабах, он приобрел телесную оболочку и расхаживал по дому, словно хозяин. Береслава тогда работала и всего-навсего явилась навестить правнучку, когда застала чудовищную сцену: родители, сами же и наградившие дочь проклятием, отправляли несмышленку в закрытый пансион для опекаемых Шутами. Создали такой для детей в древности сильнейшие маги. Сродни комфортабельной тюрьме, не иначе. Береслава со злости наслала по мелочи проклятия на всю семью, отобрала дитя, увезла к себе и растила самостоятельно.

Вот и теперь возникло знакомое ощущение. Растить уже, конечно, поздно, но задержаться в городе и помочь мальчику надобно. Что ж это за безобразие такое? Оставлять ни в коем случае нельзя.

– Так что? – недовольно нахмурился мальчик, чем еще более умилил пожилую женщину.

– Юноша слабоват. Кровь проверят еще, конечно, но там третье поколение магов, не больше. Ничего могущественного или древнего нет – хромотипия не то что не отливает, она не видна даже. Амбиции непомерные, комплексы, самомнение, страхи, врожденные отклонения в психике. Короче, полный набор безумца, – подытожила Береслава. – Где знания взял, рассказывать не хочет. Но одно могу сказать: взял он их не от живого первоисточника.

– Откуда такой вывод?

– Семь ступеней он знает, но знает вкривь и вкось, с массой пробелов, неумений, все смешано.

Лои снова отметил улыбку на лице Ликурга. Старая ведьма его явно забавляла.

– Он нас слышит?

– Нет, – отмахнулась Береслава. – Я-то с ходу не сориентировалась, ожидала посильнее противника и долбанула так, что наш рыжик еще часа три соляным столбом пребывать будет.

– Неживой, говоришь, первоисточник. – Лои задумчиво облизнул губы. – А дух он вызвать мог?

Ведьма закашлялась, умело скрыв приступ смеха.

– Нет, не мог. Духи только от людей остаются. А мы приходим от мироздания и уходим в него.

– Тогда дом надо обшарить, просмотреть биографию, где засветился. Раз болтун-аптекарь не живой и не мертвый, значит, писарь.

Береслава встрепенулась. Ей почему-то на ум не пришли древние дневники знахарей. Что значит профессиональное самодовольство. Со временем начинает казаться, будто ты все предусмотрел, предугадал, перестраховался и остался непогрешим. Ан нет. Обскакал волчонок со своей наивностью и любознательностью. Знахари народ хитрый был, особливо в смутные времена. Знания потомкам страшились не успеть передать до безвременной кончины, а потому все конспектировалось и пряталось надежнее сокровищ. Рыжик, видимо, наткнулся на один из уцелевших схронов и применение ему нашел. При таком сценарии все вставало на свои места: и неосведомленность во многих простейших мелочах, и непонимание глубинных причин соединения компонентов, и давно канувшая в Лету мода на облачение сложных наговоров в стихотворную форму.

Рыжик изучил записи и, причисляя себя к представителям культурной богемы, ни в коем случае не уничтожающей наследие прошлого, наверняка попросту перепрятал документы. Осталось найти куда.

Ликург обернулся и встретился взглядом с Лои. Они оба знали, что подобрались к черте, дальше которой идти не имеют права. Дом обыщут, но уже не они, не жандармы, не военные и даже не штатные сотрудники безопасности. Поисками записей займется комиссия в составе аптекарей и наблюдателя. Старшая Козлова туда не войдет. Правила предусмотрели и такой случай. Ничто не должно способствовать удовлетворению личной выгоды аптекаря.

Лои кивнул, отвечая на немой вопрос Лика относительно дальнейших действий. Бог отвернулся и завел бесшумный двигатель своего бронированного зверя.

Ярослав задумчиво созерцал профиль дочери на фоне полупрозрачной шторы.

– Родная, как ты тут ютишься? Может, домой?

Женя улыбнулась.

– Я не буду жить вечно, и тем более не буду жить вечно с тобой. Непедагогично – раз. Моя квартира клевая – два.

Мужчина вздохнул и печально покачал головой, хотя в душе так и плясали самодовольные искры. Сколько на свете родителей, столь же сильно гордящихся своими детьми? По пальцам перечесть. Человеческая девочка появилась в жизни Ярослава случайно, но стала самой яркой ее частью.

– Совет заинтересовался нашим проектом и, как следствие, – «4А5», – окликнула отца Женя. – Пап, мы в игре.

– Безопасники начали проверку?

– Так точно, босс, – кивнула девушка. – Средств не пожалели, созданий тоже. Шерстят каждого члена группы. По аналитику на нос. – Она дошла до дивана, на котором удобно устроился Ярослав, и протянула ему планшет. – Смотри. Выдернули лучших, а эти выяснят все, вплоть до цвета пеленок.

Мужчина пролистал личные досье сотрудников ССБ, натравленных на его группу.

– Где ты это достала?

– У безопасников, – пожала плечами Женя.

Ярослав рассмеялся, но следующий вопрос тем не менее задал:

– Как ты это достала?

– Очень тихо, – вновь с невозмутимым лицом ответила девушка.

Он никогда не учил ее чему-либо преднамеренно, девочка просто росла в его доме, окруженная вниманием, любовью и заботой, постепенно превращаясь в умного, предусмотрительного соратника. Лишь с магией могли бы возникнуть проблемы, ведь жить человеку среди созданий разных мастей, силы и взглядов – не лучшая перспектива. Но тут Ярославу впервые по-настоящему пригодилось его наследие. Заручившись письменной поддержкой шестидесяти процентов существующих глав божественных родов и заключениями нескольких медицинских светил, он воззвал к силам Атума и поселил в ее теле второй дух – дух знахарства. Женя по-прежнему не обладала силой управлять маниту или же изменять их, однако отныне она была способна услышать и попросить. Ее наговоры отличались от наговоров любого создания, они всегда носили форму просьбы, а не приказа.

Когда-то давно знахарей в мире людей существовало в достатке, всякий великий род жаловал своим приверженцам такое вознаграждение. Много воды утекло с тех пор, миры изменились, взгляды ужесточились, а люди в большинстве своем перестали верить в магию.

– Я могу еще ответить, – улыбнулась девушка, наблюдая, как отец задумчиво разглядывает пальцы ее ног.

– Можешь, можешь… Любого следователя до нервного тика доведешь. – Ярослав тряхнул головой и вернулся к документации.

– Кто в Совете курирует проверку?

– С утра буду знать, – задорно прошептала Женя. – Потерпи.

– Потерплю, – передразнил ее тон отец и поднялся. – Я пошел, а ты смотри, палку не перегни. Игры играми, а жизнь жизнью.

– Эх ты, – с укором произнесла дочь. – Не нимфа. Справлюсь.

Ярослав махнул рукой и не спеша направился к выходу. Он ни на грамм не сомневался в своей девочке и в тех способах, которыми она доставала информацию. Слишком умная и слишком гордая, чтобы идти на низость или поступать опрометчиво. Но предупреждать давно вошло в привычку и стало чем-то вроде самоуспокоения. Всегда страшно наблюдать за свободным плаванием отпрыска. Того и гляди, будто волна перевернет еще неокрепшее суденышко. Всяко бывает. Родительскую душу не переделать.

Женя подождала, пока за отцом закроется дверь, и отправилась в душ. Неизменно переживает за нее, всего боится, хотя из них двоих переживать стоило как раз не за нее. Папа с его масштабными идеями и необоснованными экспериментами в какие только переделки не попадал. И неудивительно. Если только у него одного во всем этом мире появилась дочь-человек. Девушка покачала головой.

Секретарем она к нему пошла будучи студенткой, ему тогда как раз шибко понравился неуравновешенный Эйдолон с его идеей привлечь к работе еще более неустойчивого оборотня. Для иных – провальная идея, для отца – идея на миллион. И кинулся он ее воплощать со свойственной энергией и невнимательностью к мелочам, а мелочи в данном случае – это разношерстные и влиятельные фигуры мировой шахматной доски. Пара слонов, пара тур, конь… По отдельности отцу не помеха, но, объединившись, они могли представлять угрозу. И вот тогда на сцене впервые в качестве пешки появилась Женя.

Девушка улыбнулась воспоминаниям и вернулась в реальность. Предстояло выбрать подходящее по случаю намечающегося свидания облачение и, пожалуй, немного помедитировать, освободить сознание и внести в душу покой.

Маруся залетела в комнату и спрыгнула с метлы. Денек выдался не из тихих, а ведь по плану у нее выходной. Впрочем, впереди еще был целый вечер… Целый вечер на то, чтоб доделать самой себе с утра придуманную работу. Ведьма кинула метлу с сумочкой на кушетку и направилась к холодильнику. Перекусить лишним не будет – нервное истощение даром не проходит, энергии организму при таких-то нагрузках требуется немало.

Проходя мимо стойки, отделяющей зону столовой от гостиной, женщина приметила две одинокие тарелки. Отчего-то эта картина заставила остановиться, а душой завладели смешанные эмоции: тоска, разрывающая уставшее от одиночества сердце, и недовольство беспардонным вмешательством в личную жизнь чужака. Лик не имел никакого права указывать ей вне работы, что и как она должна делать, даже если это что-то могло спасти ей жизнь или просто не дать покалечиться. На все воля природы.

Постоянно живя под гнетом Шута, Маруся отчасти стала сторонником теории «чистой дороги». В штате последователей ведьма, само собой, не числилась, да и способы «донесения» теории до обывателя ей совершенно не импонировали, но в самой сути взгляда Козлова находила крупицу истины. Нельзя уберечь того, кому суждено покинуть мир, – именно так Руся ощущала свою судьбу. Каждое создание проживет ровно столько, сколько отмерено ему природой, ни часом больше, ни часом меньше, а все многочисленные отчаянные попытки переиграть Смерть – тлен. Постоянный страх неизбежного лишь умертвит создание еще при жизни, и спасение обернется пыткой худшей, чем сам уход.

К чему Лик взялся за нее решать вопросы ее личного времяпрепровождения? Кто ему дал такое право?

Маруся прикусила губу и постаралась избавиться от приятного ощущения окруженной заботой женщины. Гипертрофированная эмоция, чаще всего бесполезная, реже – абсолютно вредная.

– Не торопилась, я смотрю. – Береслава залетела в окно и спрыгнула с метлы. – Ух, я скажу, у тебя начальство! Одни глазюки чего стоят!

– Красивые, – согласно кивнула внучка.

– При чем тут красивые? Страшные, ишь стреляет ими, будто все вокруг шпиёны и ему денег должны.

– Бабуля. – Маруся рассмеялась, представляя воочию описанную картину. – Ну тебя!

Козлова-старшая пожала плечами и по-молодецки запрыгнула в кресло.

– Бабуля тут полетала, молодость вспомнила и решила подзадержаться.

Младшая ведьма обернулась, оглядела бабушку с ног до головы, затем склонила голову набок и прищурилась.

– Подзадержаться? Сознавайся!

– В чем? – искренне удивилась Береслава.

– Бабуля… – предостерегающе протянула Руся.

– Лугару, – сдалась женщина.

– Бабуля!

На этот раз возмущению внучки не было предела.

– Ну а что? Славный мальчик. Болеет. И красавец каких мало. Неужто не заметила?

– Бабуля. – Во взгляде молодой ведьмы появился намек на недоверие. Она грозилась занять оборонительную позицию.

– Как много можно вложить в одно обращение, – примирительно улыбнулась Береслава. – Не по нраву богатырь, я уяснила. Ну а так, отстраненно, что о нем думаешь?

Маруся расслабилась и дошла-таки до печи.

– Как тут не заметишь? Конечно, заметила. Только тебе напиши – ты ж сразу сочинишь чего-нибудь.

Пожилая ведьма ласково наблюдала за внучкой. Ее девочка мгновенно выдала свои самые потаенные, спрятанные глубоко даже от самой себя, мысли. Как и предположила Береслава, исходя из рассказов Маруси, Ликург потихоньку занимает в голове подчиненной неприлично обширные территории. И сегодня Козлова-старшая лично в этом убедилась. Чистокровный Эйдолон с отцовской внешностью и материнским обаянием вскружит голову всякой. Береславу позабавили попытки мальчика скрыть свою истинную сущность. Конечно, попытки замечательные и обманут бо́льшую часть живущих созданий, но это тех, кто не имел чести лично пообщаться с Аресом и его прекрасной супругой. А Береслава такой чести удостаивалась не раз и хорошо помнила взрывную семейную пару. Ликург похож на них обоих.

Сегодня ведьму как никогда порадовал тот факт, что Маруся не войдет в число женщин, покоренных божественной аурой Эйдолона. Только аптекарям известно, что преемник избирается, еще будучи новорожденным, и отмечается особым знаком – наговором неподчинения. Сложнейшая незримая невесомая паутина окутывает тельце ребенка и растет вместе с ним, защищая от всякого влияния на психику ученика извне. Ни бог, ни маг не в состоянии приворожить или подчинить своей воле будущего аптекаря. Так на корню пресекаются всяческие попытки украсть опасные знания. Так Маруся оказалась огражденной от врожденного обаяния своего шефа.

Береслава снова улыбнулась. Скорее всего, ее внучка оказалась единственной, кому божественный мальчик понравился сам по себе. Впрочем, почему бы и нет. По крайней мере, он думает о Марусеньке в три раза больше, чем она о нем. С этой оптимистичной мыслью пожилая ведьма вернулась к проблеме более насущной – лугару.

– И ничего я не сочиню. Ух, там боли и одиночества – мрак!

– Тебе ромашковый сбор?

– А хвойный есть?

– Угу, – пробормотала Руся, забираясь в шкаф за очередной баночкой. – Не знаю, наверное. Я в души не лезу.

– Ну и правильно. Нечего там делать, – подтвердила Береслава. – Я сама туда сунусь.

– Эх, бабуля…

– Пока не забыла. Ты б спросила своего босса-то: как он в парке рядом с тобой с утра оказался.

Рука Руси замерла в воздухе, так и не высыпав щепотку травы в чайник. А вот и впрямь – как?! Почему ей раньше в голову не пришло поинтересоваться? Ей даже подозрительным ничего не показалось.

– Нет, я точно тут задержусь, – прошелестел словно издалека довольный голос бабы Бери.

История четвертая Маниту, опыты и человек

«В этом Мире для каждого создания человек олицетворяет нечто свое. Одним – еда, другим – мода, третьим – отвращение, четвертым – подопытные крысы. Я спросил наставника, чем создания отличаются от людей, кроме магии? В ответ получил: ничем».

Из личных записей Константина Ивченко

Ликург лежал на крыше гаража и созерцал звезды. В дом идти не хотелось. Кри была там, а значит, система предупредила ее о приезде хозяина. С месяц назад он бы извинился еще днем, тогда адреналин бил через край, кровь еще вскипала рядом с прекрасной нимфой, но это тогда. Сейчас кровь неприятно стыла в венах, язык не ворочался. В общем-то со стороны Кри ничего не изменилось – она вела себя, как и раньше, – это он изменился. Захотелось хоть разок заставить ее махнуться ролями. Он на горло самолюбию наступал не раз. Она ради него на такое способна?

Входная дверь хлопнула излишне громко, отдавшись надеждой в душе.

– Лик! – позвал его знакомый чарующий голос. – Спустись. Не заставляй меня лазить по крыше.

Бог с неохотой поднялся и спрыгнул на лужайку.

Она стояла на расстоянии пары метров, окутанная лунным светом. Окружающая зелень, завороженная природной магией нимфы, тянулась к ней.

– Так не может продолжаться, – заговорила девушка. – Я не живу столь долго, сколь ты, и не могу позволить себе тратить жизнь на детские забавы. Ты же зачастую ведешь себя как ребенок. Ты вспыльчив. Неосторожен. Не думаешь о будущем. Это чересчур для меня.

Лик засунул руки в карманы брюк и пожал плечами.

– Хорошо.

– Хорошо? – В ее голосе послышались обида и боль. – Хорошо, – уже тверже проговорила она. – Хорошо. Я вещи завтра днем заберу.

Эйдолон молча наблюдал, как Кри забежала в дом, но уже через минуту выскочила обратно, села в свою машину и исчезла из его жизни. Только ворота глухо стукнули на прощанье, скрывая от взгляда хозяина дорогу и задние фонари маленького модного автомобиля.

Сердце сжала тоска. Не поменялись они ролями.

– Пить будешь?

Лик вздохнул и нехотя оглянулся. Позади на кирпичной ограде сидел Иму и внимательно осматривал друга.

– Я не настроен на продукцию компании Диониса.

– При чем тут вино? – удивился аниото. – Чистая контрабанда.

– Давно там сидишь?

– Влез, когда она из ворот выруливала. И чтоб ты знал, все нимфы – су…

– Иму! – остановил его Лик и запрыгнул обратно на крышу гаража. – Стаканы сам добудь. Не хочу заходить в дом.

– Не вопрос. – Леопард приземлился на лужайку, где только что разыгралась сцена прощания между двумя любовниками.

– А что пьем-то? – сообразил спросить бог в спину друга.

– Текилу.

Система правосудия в своей массовости весьма слепа. Жрецы фемиды, стремясь предвосхитить каждый возможный случай преступного деяния, расширяют законы все новыми и новыми положениями, дополнениями и актами. Со времен становления государственности создания своими поступками внесли немало бесполезных и даже порой смешных запретов. Скажем, дивам категорически запрещалось в общественных местах смотреть на одну и ту же особу женского пола больше чем три минуты. Небольшая поправка впоследствии добавила к женскому и мужской пол, правда нетрадиционной ориентации. Или чего стоит запрет гульябани не откусывать головы обитающим в городе птицам. И ведь, что самое любопытное, все эти забавные важности образовались не на пустом месте, а после многочисленных обращений к правящим в годы написания первых кодексов регентам и императорам.

Впрочем, это все мелочи. Костяк документов составляли по-настоящему необходимые запреты, спасающие от безнаказанности истинно преступного мира. Хаос всевластия, в который погрузили когда-то жители свой мир и мир людей, больше не должен был воцариться ни на одной из планет. Но как бы ни были предусмотрительны приверженцы порядка и права, они не могли предусмотреть абсолютно все, и порой случались досадные накладки.

Одной из таких накладок воспользовался защитник гиены Гуниду из рода Дингир. Настояв на невменяемости подзащитного и необходимом для судопроизводства медицинском освидетельствовании, а также заручившись письменным доказательством финансовой и административной ответственности главы рода за члена семьи, адвокат организовал транспортировку Гуниду из темницы в частную клинику для душевнобольных. К несчастью, гиена оказался созданием не слишком благодарным и благородным: временно устранив охрану и прыткого адвоката, он растворился в лабиринте улиц среди тысяч созданий всех мастей, характерови форм.

К тому моменту, когда информацию распорядились донести до Ликурга Эйдолона лично, бог на пару с аниото был в стельку пьян, и отвечать на настойчивые сигналы наушника или стационарного телефона в доме не собирался, а Гуниду уже мчался навстречу своей цели – ведьме с чудесным именем Маруся.

Руся недовольно хмурилась на бабушку.

– Как ты это делаешь?

– Ну ты у нас, может быть, пыльная, а я мудрая, – невозмутимо констатировала Береслава.

– Ясно. Хочешь сказать, он сын Нинурта и Гулы? Как такое может быть? Отец – бог войны, мать – врачевания. Его символ – львы, ее – собака. И сын гиена? Прирожденный убийца?

Голос бабушки стал слегка раздраженным.

– А то ты богов не знаешь. С какими эмоциями зачат ребенок, такой судьбы ему и ожидать. Видимо, родители не ладили.

– И сильно не ладили! – Руся рассматривала на планшете изображение полусумасшедшего бога. Если не знать, что перед тобой убийца во плоти, то вполне можно и залюбоваться таким. Женщины, скорее всего, так и поступали. – Ты там Лои, что ли, выслеживаешь?

– Трави мужика, пока ест, ибо в открытом бою рискуешь продуть.

– Бабуля! – рассмеялась Маруся очередному «мудрому» изречению Береславы. – Ты ужасные вещи говоришь.

– Я правильные вещи говорю. Где это видано, чтобы баба мужика морда в морду одолела. Это, знаешь, какой бабой надо быть!

– Какой? – не удержалась внучка от соблазна поулыбаться. Береслава всегда умела одной простой фразой зарядить энергией на сутки вперед.

– Какой-какой. С яйцами!

– Зато бой честный, без отравы в кексиках и киллера в кустах.

– Радость моя, – воскликнула бабушка. – Когда баба с яйцами, вокруг нее мужики с сиськами! Закон природы. Плюс с плюсом не уживается. Хочешь мужика с сиськами?

– А я-то тут при чем? Мы про Лои говорили. Следишь?

– Слежу, – успокоилась бабуля. – И прелюбопытнейшие вещи узнала.

– Какие?

– Потом, внуча, все потом. – На этих словах связь прервалась.

Руся отложила наушник и вновь внимательно взглянула на изображение мужчины, носящего символ гиены.

– Добрый вечер, – из-за спины произнес материализовавшийся предмет исследований. Ведьма подскочила и обернулась.

Гуниду стоял возле открытой двери балкона и спокойно рассматривал хозяйку квартиры.

– Стой! – Маруся вытянула в предупреждающем жесте руку, не забывая молча костерить себя на чем свет стоит за полное отсутствие какой-либо системы защиты. Ведь обещалась себе сделать первым делом, сразу же, как Ярослав про труп упомянул, да все некогда было. Вот и доигралась.

– Я и не иду, – улыбнулся Дингир.

– Чего надо? – Руся лихорадочно соображала, какой системой незапретных наговоров можно вывести из строя чистокровного бога.

Гуниду скрестил ноги и медленно опустился на пол, предусмотрительно оставляя руки на виду.

– За мной придут. – Он лукаво подмигнул ощерившейся, словно кошка, ведьме. – Блюстители правопорядка. Я просто тут их подожду, тихонечко посижу. Можно?

– Нет. – Руся смотрела на незваного гостя во все глаза, по-прежнему не зная, как себя вести. Защищаться не от чего, он не нападает. Напасть первой – противозаконно.

– Я тихо. Сопротивляться не буду, тобой прикрываться – тоже. Я уже понял, что у дамы моего сердца свой взгляд на мир. Все живы, здоровы и за мной охотятся.

Маруся боком, медленно, не сводя напряженного взгляда с Гуниду, добралась до стола, взяла наушник и сообщила в дежурную часть о местонахождении беглого преступника. Сам преступник сидел на избранном месте и признаков беспокойства или протеста не проявлял.

– А травяного сбора гостю налить?

Ведьма недоверчиво уставилась на Гуниду. Хотелось, конечно, ответить что-нибудь эдакое. Что-то вроде «а не налить ли вам, глубокоуважаемый господин, травяной сбор за пазуху?» В общем, эмоции переполняли Козлову яркие, но вот здравый смысл никто еще пока не отменял. А он, здравый смысл, подсказывал, что беглому преступнику грубить не стоит, тем более тому, кого она сама же и заставила сознаться. Не в том она положении, чтоб изображать начинающего, но очень гордого тореадора.

– Маруся, вы чрезвычайно занятная девушка.

– Женщина, – поправила ведьма.

– Кому как, – пожал плечами Гуниду и очаровательно улыбнулся.

Сложно было поверить, что мужчина с диким взглядом, утверждающий, что не прочь поэкспериментировать над ней, и нынешний ночной гость – одно лицо. Козлова озадаченно нахмурилась.

– Что вам надо?

– Да просто пообщаться. Напугал вчера, вот решил исправить впечатление.

– Забравшись в квартиру без разрешения?

Гуниду рассмеялся, отвел взгляд в сторону и потер пальцами лоб, затем вновь взглянул на ведьму:

– Вслух звучит хуже, чем хотелось бы.

– Трудно не согласиться, – не выдержав, скептично пробормотала ведьма.

– В основном хотел извиниться за свое поведение при последнем диалоге. Смерть накладывает свой отпечаток на рассудок. Меня порой… слегка заносит.

«Слегка?!» – единственная мысль, посетившая голову ведьмы. В остальном мозг работал с трудом, в конце концов, не каждый день доводится поговорить с заглянувшим в гости беглым маньяком.

Маруся по-прежнему не сводила напряженного взгляда со своего собеседника, но теперь в ее глазах Дингир отметил чуть меньше страха и чуть больше возмущения. Подобная перемена гиене весьма импонировала. Он не лгал, рассуждая в ее присутствии о сути истинной любви и своей чрезмерно увлекающейся исследовательской натуре.

Гуниду готов был поклясться, что результат его последнего эксперимента попытаются научить говорить, сдерживать инстинкты, начнут принудительно прививать общепринятый и, как следствие, «единственно верный» взгляд на жизнь. Случись такое много ранее, Дингир пребывал бы в ярости. Когда в твои умозаключения вмешиваются узколобые солдафоны – это по-настоящему бесит. Но сегодня гиена был лишь слегка раздосадован, что многолетние исследования практически добровольно пришлось передать слепцам из научно-исследовательского института физиологии и фундаментальной медицины, но чего не сделаешь ради более стоящих целей.

Впрочем, стоит отметить, что на данном этапе он негаданно встретил замечательный объект для новой тематики своих изысканий. Событие восхитительное вдвойне.

Воспитанная в распространенной общественной морали, Маруся тем не менее от рождения чуралась ее. Сама природа ведьмы отражала исключительную двойственность бытия. Хаос в ее маниту годами существовал под тотальным контролем силы воли. Сила воли же в свою очередь состояла из многочисленных непробиваемых заслонок-запретов, восходящих корнями ко все той же однобокой общепринятой морали. Гуниду всем существом жаждал избавить ее от этой морали и взглянуть на сердцевину, сокрытую от глаз.

Как и подавляющая часть населяющих планету созданий, стоящая перед ним девушка имела четко очерченные понятия «хорошо» и «плохо», как многие, она не оспаривала их, по крайней мере, бо́льшую их часть. Интуиция подсказывала Гуниду, что от каких-то из них за свою жизнь Козлова избавилась. Не могла не избавиться. Сила хаоса ее маниту ощущалась издалека. Такого джинна не утаишь от мира, как ни старайся. В остальном же ей ни разу не давали по-настоящему развернуться, быть свободной, счастливой и духовно и физически.

– Маруся, я немного полюбопытствовал вашей биографией. Знания небогатые, но что в прессе нашлось. Поэтому хотелось бы задать некоторые вопросы. Можно?

– Нет, – тут же ощетинилась ведьма.

Дингир вздохнул и устало прикрыл веки. Ее упорство мгновенно сменило настрой бога с благоприятного на раздраженный. Это был первый минус в ее образе: глупость и скудоумие – самые непростительные черты в любом создании.

Козлова мгновенно оценила выражение лица собеседника и, признаться, легонько перетрусила. Его внимание не льстило, но, судя по всему, обещало сохранность жизни, а вот невнимание вполне могло обернуться трупом одной незаурядной ведьмы.

– Я не при исполнении, но все же оперативный сотрудник. вы знаете, что все, что вы скажете мне, может быть использовано в суде стороной обвинения, точно так же как все, сказанное мной, может отойти стороне защиты.

В глазах Гуниду вновь загорелся огонек страсти.

– Значит, никаких вопросов и ответов?

– Только бытовые, – расщедрилась на полноценный диалог Руся, втайне радуясь своей неожиданной прозорливости, наблюдательности и даже, наверное, местами гениальности. За родную-то шкуру и тремя соловьями одновременно заливаться начнешь, лишь бы сподручно легло.

Гость вновь продемонстрировал невероятно обаятельную улыбку. Ведьма залюбовалась. Боги всегда оставались богами, заманивать своим обаянием не гнушались никогда. Катастрофически опасные создания…

– А вот и мои сопровождающие. Отсюда на улице топот слышу, – вывел ее из неуместных раздумий голос Дингира. – Сходите, Марусенька, откройте, а то выбьют и дверь, и окна в придачу. С законом шутки плохи.

Ведьма, не спуская глаз с неподвижной сидящей фигуры возле крытой террасы, задом попятилась в прихожую.

– У вас очаровательные инстинкты, Руся. Не поворачиваться спиной к опасности – основа выживания вашего вида.

– Спасибо. – Козлова отчаянно старалась сделать голос твердым и уверенным. Получилось вполне сносно.

– И еще одно. – Напоследок Гуниду припас самое интересное, то, ради чего и была совершена эта приятная в плане общения вылазка. – Помните, лет пять назад скандал в прессе с ложными обвинениями в адрес руководителя гематологического научного центра?

– Ну? – Руся подумала, что такой разговор сложно будет отнести к теме предъявленного обвинения, поэтому с заминкой, но все же ответила.

– Спроси, так ли они ложны, и поищи в Иномирье странных людей.

Ведьма озабоченно рассматривала Дингира, но тот ничего больше сообщать не собирался, только головой кивнул и мягко напомнил:

– Дверь.

Козлова метнулась в коридор, исполнила наказ и уже буквально несколько мгновений спустя наблюдала, как ее ночного посетителя со скованными за спиной руками выводят вон из квартиры. При этом Гуниду не отрывал от нее своих завораживающе внимательных, искрящихся страстным любопытством глаз.

– Она что?! – взревел Лик, в мгновение ока растеряв облик слабого мага, благо в помещении посторонних не наблюдалось. Только Иму недовольно сморщился и продолжил помешивать кипящую в котелке на плите противно пахнущую муть, якобы спасающую всякое создание от жесточайшего похмелья.

– Божество. Мебель поставь, поломаешь.

Ликург зло сверкнул глазами в сторону тихого хриплого баса друга, но просьбу все же исполнил. Кухня не виновата в его бедах. И уж тем более кухня не повинна в существовании на планете ведьм Марусь.

– Сейчас буду, – зло процедил Эйдолон в наушник, на этом закончив диалог с невидимым собеседником.

– Козлова? – Иму насмешливо взглянул на собрата по похмелью и многозначительно подвигал бровями. У леопарда в силу мышечного строения мимика выходила куда как разнообразнее и ярче, чем у других созданий.

Лик, в это время сосредоточенно шарящий на полочке с лекарствами, принялся разбрасывать проклятия на мертвом языке. Аниото с удовольствием отметил в речи друга абсолютное отсутствие адресата. Покалечить он, может, ведьму и хотел, но упорно старался этого не сделать. Наконец бог с победным восклицанием нашел то, что искал, и выскочил из кухни словно ошпаренный, крича на ходу Иму о бесполезном отваре, быстром сборе и разных идиотках.

Леопард с неохотой отставил кастрюлю с огня, который тут же погас, и отправился следом за теперь уже шефом.

– Божество, а божество! Язык смени! Я «мертвяк» хоть через раз, но понимаю, остальные будут не в курсе сути твоего устрашающего трепа.

Чуткое ухо хищника уловило новый виток безадресных проклятий, доносившихся с улицы через открытую входную дверь.

– Ну шеф, надеюсь, лекарство у тебя действенное. Чего ты там взял?

– Ты умная?

Если б он орал, Русе было бы гораздо проще, но Лик нависал над ней и вкрадчиво интересовался. Козлова шкурой чуяла, что вопрос риторический. Только, на беду, не ответить – большее из зол.

– Умная, – просипела женщина и откашлялась.

– Ликург, – попытался вмешаться в диалог появившийся на пороге Ярослав. – Девочка не виновата в том, что к ней пришли. – Шеф ее шефа плотно закрыл за собой дверь и, подойдя к богу, положил тому руку на плечо.

Маруся отчаянно закивала, преданно глядя на обоих мужчин, и посильнее вжалась в кресло, в которое всего пару минут назад ее бесцеремонно усадил Эйдолон. По-хорошему надо было распрямиться, настроиться на боевой лад и с пеной у рта доказывать, кто тут умный. Однако вырисовывающаяся картина в фантазиях Козловой заканчивалась ее же жестким приземлением на шоссе прямо под островом, а сверху на голову падали скинутая следом метла, сумка и мешок с пылью. Ну и апофеозом через неделю в еженедельнике «Телепат» появится статья под заголовком: «Бесславная кончина удачно стартовавшей карьеры». Сюрприз, сюрприз!

Один на один с шефом она бы, скорее всего, принялась под грозными взорами сияющих в буквальном смысле глаз бога что-то возражать, но, поскольку в кабинет Лика вдруг явился добровольный защитник, стоило не навлекать на себя его гнев, а тихо-мирно побыть чуточку хитрой и переждать бурю под прикрытием представителя семьи Атума. В конце концов, при желании Ярослав Сергеич вполне способен был растворить ко всем демонам и ее, и Лика, и Интерпол вместе с островом. Короче, прикрытие что надо.

– Да это тут при чем? – не успокаивался шеф. – Звонить надо было мне.

– Я думала, тебе передадут, а при Дингире говорить с тем, кто его брал, побоялась.

Руся состроила плаксивый голос и с тихим ехидством наблюдала, как лицо бога вытягивается и теряет былую пылкость, а лицо Ярослава приобретает суровое выражение. Ведьма понятия не имела, за нее ли так переживает Атум, или его Лик чем обозлил, да и не имело значения. Главное, эффект произведен. Вражески настроенный шеф повержен.

Ярослав подавил ненужное желание устроить подчиненному разбор полетов. Девчонке чертовски повезло, что ей хватило ума набрать дежурных, до своего руководителя она вряд ли бы дозвонилась. Лик это понимал так же отчетливо, как и Атум, именно поэтому желание было ненужным. Во-первых, наука обоим хорошая, больше глупить не будут. Во-вторых, только в детских пансионах директор мог дать по шапке педагогу за несправедливо обиженного воспитанника, поскольку речь о детях. Здесь речь шла об авторитете начальника перед подчиненной и об их взаимной рабочей приязни. Всякое вмешательство нанесет ненужный вред. Эйдолон не глуп.

– Я пришел бы быстрее, – со вздохом проговорил Лик.

Руся опустила голову и принялась хмуро изучать свои пальцы.

– Понятно.

– Понятно, – рассеянно пробормотал бог и перестал опираться ладонями на ручки ее кресла. Поднялся, обошел вокруг стола и практически рухнул на рабочее место.

Ярослав молча наблюдал за обоими. Все-таки зря Женя его осаждает постоянно, он и в самом деле гений. Эти двое составляли идеальную в своей негармоничности пару, как и другие члены группы, черт, правда, пока оставался неприкаянным, но это ненадолго. Нить жизни его половинки будет вплетена в клубок чуть позже, а пока все шло так, как и должно. «Твои игры не доведут тебя до добра», – часто повторяла дочь и была права. Но с другой стороны, он пробовал существовать без игр. Скучно! И потом, он ведь всего-навсего сводит двоих на одной территории, остальное – их выбор и желания. Им самим решать, как распорядиться жизнями.

– Русенька, он ведь что-то тебе еще сказал важное, да? – мягко подтолкнул диалог дальше Ярослав.

– Откуда вы знаете? – встрепенулась Козлова.

– Логика, – улыбнулся Атум.

– А-а… Он сказал: «Помните, лет пять назад скандал в прессе с ложными обвинениями в адрес руководителя гематологического научного центра?» А потом добавил: «Спроси, так ли они ложны, и поищи в Иномирье странных людей».

– Слово в слово? – уточнил Лик.

Маруся утвердительно кивнула, но взгляд на шефа поднимать не стала, иначе бог догадается, что вместо благоговейного ужаса ее распирает смех. До ведьмы наконец дошло, отчего у начальника белки глаз красные, координация ни к черту и явно неслабо болит голова. Сама такое испытывала не раз. Баба Беря утверждает, что болезнь зовется «птица Перепил». Видимо, добыть зелье от похмелья заранее великий и всемогущий психолог не догадался. Вместо этого обошелся стандартным сбором, что рекомендуют врачи после употребления высококачественной продукции Диониса. А зря. На иномирный крепкий алкоголь сбор действует своеобразно, если точнее, запах перегара убирает, в остальном терпи, создание, последствия своих грешных соблазнов. Особое зелье могли сварить только знахари или их прямые потомки, коих пересчитать по пальцам можно. На черном рынке лекарство зачастую стоило в два раза дороже самой контрабанды и хранилось не больше четырех суток, дальше за пару часов активность падала до нуля, и отвар просто прокисал.

Наверное, нужно было пожалеть шефа, а не потешаться над ним, но устоять было просто невозможно.

– Интересно. – Ярослав дошел до триплекса и задумчиво уставился на облака. – Если верить докладам, то с момента выхода из квартиры Дингир ничего вразумительного не произнес. Бормочет себе под нос об опытах, истинности бытия, на вопросы или не отвечает, или отвечает невпопад.

– Разыгрывает болезнь. – Несмотря на паршивое состояние, Лик быстро включился в рабочее русло, чему Руся чуточку позавидовала. Она с похмелья бывала совершенно бесполезна, а этот коня оседлал, и вперед.

– И не скрывает, что симулирует. Но на пару с защитником обведет вокруг пальца и судью и обвинителя, скорее всего, и общественность тоже. Кстати, утренние газеты видел?

– Еще нет. – Бог осторожно потер лоб и поморщился. – Не успел.

– В новостной ленте, думаю, тоже есть, по крайней мере, в отделе «обзор печати» точно. Засветились мы, господа, с этими островами и Дингиром.

Эйдолон скрипнул зубами. Маруся ощущала, как шеф сдерживает рвущуюся наружу ярость.

– А пресса и видео – это так плохо? – решила уточнить ведьма. Врагом номер один она больше не являлась, так что пора было ловить волну и объединяться с господами начальниками против общей опасности.

– Это не плохо, но совсем не нужно, – политкорректно изрек Ярослав. – Сначала всунутся в детали расследования, затем, если тема принесет успех, а она, поверь моему опыту, его принесет, начнут копать под следственный отдел, за каждым членом группы будет бегать пронырливый анчутка и докладывать за отдельную плату обо всем, что увидит, своему нанимателю. После чего выяснится, что у нас есть свободный маг, и вот тогда возле твоих дверей и окон, Марусенька, попробует посидеть много корыстных, падких на информацию и не в меру амбициозных созданий.

– Ой, – только и смогла ответить Руся.

– Но сначала они достанут нас и будут мешаться под ногами, – вмешался Лик, надел наушник и мгновение спустя потребовал у «1Б» информацию по закрытому делу с обвинениями директора ГНЦ.

– Женечка, тут такое дело… – Это уже Ярослав вторил Лику от окна, отдавая приказ о поиске того же самого своему секретарю.

Русе тоже отчаянно захотелось кому-нибудь позвонить и с деловым видом потребовать достать, выяснить, отобрать, принести, рассказать… Она, грешным делом, даже кандидатов в уме перебрала. Можно Лои призвать, к примеру, но тут два минуса. Во-первых, комиссар теперь с ССБ общается, а эти маньяки и до нее, Маруси, докопаются, ежели просекут наличие знакомства особого, а так существовала вероятность, что комиссар чудом утаит ее участие в расследовании. Во-вторых, бабуля, следящая за лугару, ничего про ночного маньяка-гостя не знает и пусть дальше не знает.

– Я свободна? – обратилась раздосадованная Козлова к обоим шефам.

– Да, – ответил Лик, что-то отчаянно ища в ящике письменного стола.

Ярослав не обратил на ее вопрос внимания, продолжая беседовать с секретарем.

Нет, все-таки богу нужно было помочь, не заслужил он такого похмелья. С этой отрадной и дарящей объективную цель оперативно-розыскной деятельности мыслью Маруся поднялась со стула и как можно незаметнее покинула кабинет.

– А-а-а, – развалившись в рабочем кресле, жалобно стонал Иму, пока Горица аккуратно мяла его затылок.

Откровенно говоря, берегиня пребывала в легком недоумении. Под ее наговорами хранителя и массажа отрава должна была уйти из крови почти сразу, забрав с собой и головную боль, ее «пациент» захотеть в туалет, а она сама удалиться поближе к Маруське. Уж больно там, у ведьмы, занятная история случилась. Но, как ни странно, аниото совсем не переставал болеть и продолжал тихо подскуливать.

– Что вы с шефом вчера опять пили? – возмущенно поинтересовалась Гор.

– Все, что вне закона и не по порядку, – чересчур довольно пробормотал Иму. – А-а. – На этот раз леопард или не проконтролировал, или просто сорвался, только стон у него вышел весьма красноречивый и возвещал вовсе не о боли.

Берегиня со злости отдернула руки и звонко шлепнула аниото по лбу ладонью.

– За что? – взвился «больной».

– За великий ум, ярую находчивость, несравненную красоту и нескрываемый героизм, – зло пробормотала Горица, гордо шествуя к своему креслу.

Иму с сожалением понаблюдал, как русалка, виляя попой, обогнула стол и с недовольным выражением на лице заняла рабочее место. Было откровенно жаль лишиться ощущения ее пальцев на затылке и ее… груди, до которой он как раз доставал макушкой. Приятно.

Слева тихо рассмеялся Зверобой и покрутил пальцем у виска. Леопард не обратил внимания на подколку. Черт и раньше его донимал. Невелик враг, потому как подколки оставались всегда взаимными и всегда отмщенными. Ликург, само собой, не приветствовал, но это оказался единственный доступный для двоих его подчиненных способ относительно мирного контакта, так что бог помалкивал и периодически пресекал спонтанный легкий мордобой.

Неожиданно дверь внутреннего кабинета отворилась и оттуда на полусогнутых ногах бесшумно прокралась Козлова. Осторожно, стараясь ничем не выдать своих действий, ведьма прикрыла за собой дверь и лишь затем облегченно выдохнула, выпрямилась и прижалась лбом к прохладной стеклянной стене, которую шеф перед началом диалога зашторил изнутри. Три пары глаз с любопытством уставились на мученицу.

– Да, да, да, – махнула в сторону сослуживцев рукой Руся. Она не глядя чуяла плохо скрываемый интерес к своей персоне.

– И как? – с волнением первая взялась за допрос Горица.

– Нормально. – Козлова отлепилась от стены и направилась к своему столу. – Плети отменяются.

– Какая жалость, – тут же откликнулся Иму.

– Да ну что ж с тобой сделаешь, а? – в сердцах всплеснула руками берегиня.

– Ай-яй, девица. С юности ничем таким не балуюсь, – легкомысленно ответствовал аниото. Маруся не с ходу поняла суть ответа и лишь по плохо скрываемым смешкам Зверобоя сообразила, о чем речь. Зато Горица вникла сразу и, кажется, обиделась, поскольку Иму вдруг застонал и схватился за голову.

– Чтоб я тебя еще лечила… – многозначительно пробормотала берегиня и уставилась нарочито заинтересованным взглядом в монитор. Вот тут черт сдерживаться не стал и захохотал громко. Зверобою было не впервой становиться свидетелем того, как Горица сначала лечит леопарда, а затем после какого-нибудь его неосторожного выпада забирает свои усилия обратно, обрекая несчастного на новый виток похмельных симптомов.

Козлова, увлекшись действом, на несколько секунд позабыла, для чего вообще шла к рабочему месту, а вспомнив, принялась шарить в сумочке в поисках наушника. Как назло, клипсы не нашлось ни после стандартных поисковых приемов с вываливанием содержимого на ближайшую горизонтальную поверхность, ни после углубленного – с привлечением постороннего независимого помощника, в данном случае русалки. Горица растерянно развела руки. Маруся насупилась и побарабанила по столу пальцами, принимая каверзное решение.

– Я отлучусь минут на сорок.

Судя по стонам Иму, похмелье друзья получили совместно и путем поглощения немереного количества алкоголя, а значит, и Лик там сейчас в состоянии нестояния, просто держится молодцом.

– Инициатива или распоряжение? – холодно поинтересовался Зверобой.

– Первое, – чувствуя направление диалога, пробормотала Руся.

– Тебя кремировать в мешке, в гроб положить или экзотика по душе? Скажем, закопать средь горных вершин?

– Вершины, – кивнула ведьма, не желая показывать страх или неуверенность в себе. – Они все равно там заняты, а у меня неотложка. – С этими словами она повесила на плечо сумочку, подхватила метлу и бегом выскочила из кабинета.

– Ты уверена? – послышался за ее спиной голос берегини. – Может, передумаешь?

– Нет.

Козлова почти бежала по коридору, не желая тратить время на бессмысленные пререкания с Горицей. С чего вдруг русалка так ее опекать вздумала? Раньше вроде не наблюдалось за ней глупости, напротив, всегда казалась крайне разумной девушкой, чрезмерно мягкой, но не глупой.

– Он же рвать и метать будет, – продолжала следовать за Русей Горица. – Уволить не уволит, конечно. Но нервы потреплет тебе знатно.

– Переживу.

– Русь. – Берегиня догнала сослуживицу и, поравнявшись с ней, понизила голос. – А я помещусь на метле в качестве пассажира?

– Ну да. – Вот теперь Козлова настороженно взглянула на девушку. – Я по своим делам лечу.

– Догадливая, сообразила. Только ежели я заявлю во всеуслышание, что с тобой по твоим делам хочу, и уйду, оно третьим с тобой и мной будет (это она про леопарда), невзирая на любые возражения и попытки побега. А мне опостылело, хочу развеяться. Ну и я ни разу на метле не летала.

Маруся озорно улыбнулась, подмигнула берегине и прыгнула в нисходящий поток. Вдвоем они выбрались за пределы купола, затем Руся настроила свой транспорт во вторичный режим, предполагающий наличие пассажира, и показала Горице, как держаться на черенке.

– Правда, защитного снаряжения у меня нет, – закончила короткий инструктаж Козлова не шибко оптимистичным предупреждением.

– И не важно, – нетерпеливо перебила ее берегиня. – Сваливаем, а то моя охрана сейчас очухается и начнет вдогонку рычать.

Дважды ведьме повторять не нужно было. Она щелкнула каблуками по зелени, и транспорт послушно взлетел.

Когда Маруся приземлилась в заводской части города и спрыгнула с метлы, оказалось, что Горица за ее спиной умудрилась за время полета повязать на уши объемный прозрачный ярко-голубой платок, который частенько носила на плечах.

– Здорово, – излишне громко пробормотала довольно улыбающаяся берегиня. Звук ее голоса эхом отразился от бетонных стен.

– Лучше машины, да? – поняла ее эмоции Руся. – За уши прости, модель старая, изменения не внесешь. В общем, никак…

– Ерунда! Мне понравилось. А мы где? – Первое впечатление отпустило, и Гор огляделась.

Старый заводской район был самой обширной и самой бедной составляющей столичного комплекса. Окруженный и номинально отделенный от остального города впитывающей пленкой, заводской представлял собой довольно убогое в плане зрительного восприятия хитросплетение промышленных и жилых построек. Это далеко не иномирные трущобы, где люди в буквальном смысле проживали на помойках, как любили, красного словца ради, сравнивать журналисты, но все-таки тоже место не слишком приятное. Темные высотки промышленных пузатых зданий, разбросанные тут и там разнокалиберные трубы, огромные вертикальные стальные цилиндры, многочисленные внутренние переходы, сотворенные из металлических конструкций и триплекса.

Приставку «старый» район получил два десятилетия назад, когда межземельное экологическое объединение «Древо жизни» сумело-таки после энного количества безуспешных попыток провести баснословный по стоимости законопроект о переносе предприятий на искусственный остров и рекультивации ландшафта старого объекта. Остров возвели довольно быстро, расположив его за пределами городской черты, и на сегодняшний день бо́льшая часть перерабатывающей промышленности была переведена именно туда, в новые безопасные, с точки зрения экологии, условия. Здешняя же впитывающая пленка, считавшаяся когда-то жемчужиной передовой научной мысли, устарела и доживала свои последние дни вместе с законсервированными и подготовленными к утилизации цехами.

Отдельной и наиболее затратной частью проекта МЭО являлись коренные жители старого заводского.

Столетия назад никому из «хозяев мира» не было дела до здоровья и жизни обыкновенных созданий. Рабочих вместе с семьями из экономических соображений селили рядом с предприятиями, причем по мере расширения производства жилые многоэтажки хаотично достраивали, снабжая их переходами, позволяющими сотруднику в кратчайшие сроки добраться до рабочего места. Низкий уровень санитарно-гигиенических условий, неудовлетворительные условия труда, включающие невысокие зарплаты, отсутствие достаточного количества начальных образовательных учреждений, – все это, наложенное на естественную смену поколений, сделало жилую часть заводского криминальным центром города. Хозяева квартир в здешних домах в большинстве своем не имели уже никакого отношения к промышленности. Труд на предприятиях требовал соответствующей квалификации, а уровень образования местных просто не позволял им двигаться выше по социальной лестнице. Так что для тех, кто в свое время не сумел сбежать за пределы пленки, единственным путем самореализации становилась улица.

По излишне оптимистичным расчетам умников из «Древа жизни» после переселения всех желающих в новый, специально возведенный спальный район «Созвездие», криминальный центр погибнет сам. В последнем лично Руся сильно сомневалась, и не одна она, но высказываться особо никто не рвался, поскольку благие цели завсегда лучше уныния скептиков.

– Я тут первый раз, – зачем-то шепотом поделилась Горица после нескольких минут молчаливого созерцания. И даже гул в ушах, постепенно сходящий на нет, не помешал ей понизить громкость голоса.

– Я тоже, – решила подбодрить ее Козлова и, подхватив метлу под мышку, направилась к виднеющейся справа небольшой площади. Переулок был пуст, к тому же из-за трех массивных переходов над головой, между которыми Марусе пришлось лавировать при посадке, довольно темен, поэтому берегиня мгновенно прониклась ведьминой фразой и постаралась не отставать.

– Это же там дальше трущобы, да? – снова прошептала Гор.

– Угу, – кивнула Руся, внимательно оглядывая пенобетонные стены и мусорные контейнеры, в избытке украшенные рисунками, посланиями и просто эмоциональными высказываниями местных.

– Мы информацию доставать идем, да?

Козлова обернулась и удивленно взглянула на спутницу. Кто из них двоих в Интерполе служит не первый год? Такого наивного вопроса от берегини ведьма вообще не ожидала.

– Слушай, а Иму давно тебя сторожит?

– Почти сразу, как пришла. А что? – Русалка досадливо поморщилась. – Я глупость ляпнула?

Руся ласково улыбнулась девушке.

– Первый раз вижу аниото, так привязанного к самке не своего вида.

Горица пожала плечами.

– Он вспыльчивый просто, а у меня сразу вышло его вспышки унимать, вот и работаем в паре теперь всегда.

– Мм, – протянула Козлова.

Они миновали угол здания и вышли к заводскому отделению жандармерии. Как и ожидала ведьма, ни одного стража правопорядка в округе не наблюдалось, впрочем, как и представителя местного населения. Лишь погнутые решетки на окнах одноэтажного полицейского участка, глубокие царапины на каменной кладке площади да старые и относительно свежие пятна крови напоминали о том, что здесь творилось по ночам.

Маруся вновь огляделась в поисках нужного указателя. Таковой нашелся быстро. Виват всем алкоголикам этой земли. Горица проследила за взглядом спутницы и тоже принялась рассматривать глупые на вид символы.

– Что это?

– Указатель.

Берегиня с сомнением еще раз изучила чьи-то не слишком талантливые каракули: закрученная слева направо спираль с числом «24» по центру, чуть ниже треугольник, рядом в ярко-желтом круге красовалась цифра «5».

– И куда указывает? – Горица уперла руки в бока и чуть склонила голову, перебирая в уме все известные ей древние иероглифы.

– Спираль – это значит, нам отсюда прямым путем в центральную часть трущоб. Двадцать четвертый дом по левой стороне. Треугольник – это третий ярус. Желтый круг – это наличка. Пятерка – это курс сто к пяти.

– Сто чего?

– Грамм спасительного отвара для наших недальновидных мужчин.

– Для мужчин или для Лика? – улыбнулась Горица.

Признаться, берегиня пребывала в некоторой растерянности. Отважиться на путешествие в неблагополучный район ради спасения алкоголика от похмелья? Подозрительно. Уж тем более слабо верилось, что Маруся все это ради Иму в том числе затеяла. И вдруг берегиню кольнуло неприятное чувство: кто сказал, что леопард ведьме не нравится? Она вон как за ним мелочи подмечает. Может, даже как раз не Лик, а аниото на прицеле. Такую вспышку всепоглощающей и режущей обиды Горица испытала впервые.

– С Иму ты и без меня разберешься, кровные на него тратить – кощунство. – Руся недовольно поморщилась. – Но если я только шефу выдам, Иму же первый ехидничать начнет, что я лукавлю и подмазываюсь. А мне позарез как подмазать надо, – закончила проникновенную речь Козлова и, повесив метлу в чехле на плечо, припустила к проулку, в сторону которого делала внешний оборот спираль.

Горица поспешила следом, обдумывая природу своей неуместной обиды и не менее неуместной радости от откровенного пренебрежения Маруси к леопарду. И вот тут русалка сообразила.

– А у тебя звонкая, что ли, есть?

Маруся только улыбнулась пораженному выдоху спутницы за спиной. Разнообразия ради было приятно ощутить себя афалиной в родном потоке: ни с чем не сравнимое, греющее душу сладким теплым сиропом ощущение. Конечно, афалиной она была в добывании антипохмелина, а вовсе не в поимке какого-нибудь мало-мальски опасного негодяя, но тоже неплохо.

Козлова наскоро оправилась от приступа самодовольства, обернулась к Горице, подмигнула и сжала губы в тонкую линию, без слов указывая девушке помалкивать. Та понимающе улыбнулась. В памяти невольно всплыли слова Лика: «В следующий раз учись следить за группой, анализируй жесты, действия, поступки». Вот она только что и научилась, потренировавшись на берегине.

Горица усилием воли сдержала отчаянное любопытство. Раз сейчас нельзя – допрос с пристрастием придется устроить попозже. Хотя это ведь просто поразительно! Официально при оплате любой услуги в ход всегда шли личные данные создания: до установленного порогового максимума суммы – отпечаток руки, выше – забор ДНК. На руки номизмы теоретически выдавались… Теоретически. Практически же заявителю нужно было заиметь идеальную репутацию и себе, и ближайшей до третьего колена родне, и то путь каждой номизмы отслеживался досконально. Горица, к примеру, ни разу в руках такой раритет не держала, хотя репутация у нее была пай-девочки и работодатель впечатляющий. Так откуда у Маруси с ее прошлым наличные объявились?

Козлова шла вперед, надеясь так и не встретить на улице ни одного прохожего, вся жизнь таких районов кипела в широких переходах между зданиями, где проще было скрыться от ненужного внимания, но ведьма ошиблась. Чем больше они с Гор отдалялись от полицейской площади, тем больше им попадалось местных. Видимо, господа жандармы были не в состоянии совладать с самоуправленцами или же просто не хотели. Кому пожелаешь прочесывать район, доживающий последние годы? Тут бы выжить и до пенсии дотянуть.

Руся ловила заинтересованные взгляды низших духов, магов и оборотней и все сильнее старалась прикрыть собственным туловищем фигуристую спутницу. Это в кварталах с достатком появилась новомодная фишка из Иномирья взгляды перенимать, а в местах таких, как это, тощие бабы типа самой Козловой были все еще не в чести. В этом плане слаще добычи, чем Горица, местным надо поискать. Ведьма только теперь сообразила, какую ошибку допустила, взяв берегиню с собой. Иму сожрет, и Лик ему разрешит, если с русалкой что-нибудь случится. А с русалкой случится, попой-то она виляет знатно!

Ведьма ухватила Гор за руку и ускорила шаг, вспоминая про себя все известные защитные наговоры и следя за тем, чтоб не перейти на бег. Поддаться инстинкту и побежать означало привлечь ненужное внимание, показать слабость. Благо двадцать четвертый дом нашелся скоро, и нервы у обеих горе-сталкерш сдать не успели. Потока в холле не оказалось, пришлось по старинке подниматься – по лестнице до самого третьего яруса. Перед дверью Маруся остановилась перевести дух и попутно осмотреть помещение на поисковые системы. Единственная и вполне себе неплохая камера нашлась прямо над входом. Козлова с долей благодарности умельцу-проектировщику оценила обширную «слепую зону» искусственного наблюдателя и, сделав для храбрости глубокий вдох, нажала на звонок.

– А они ярус занимают? – удивилась еле слышно Горица. – Я почему-то считала, что мы квартиру будем искать.

Отвечать Руся не стала.

Иму мчался в кабинет от КПП, где только что едва не задрал дежурного. Невероятных усилий стоило сдержаться и не перегрызть безмозглому щенку позвоночник. Выпустить посреди рабочего дня оперативника… Двух оперативников без карты отправления мог только безалаберный тупица. Леопард вновь безуспешно набрал номер Горицы. Наушника в ее вещах не было, но и включен он не был. След русалки терялся на газоне вне купола, там девушка села на метлу, и ненормальная ведьма утащила ее за собой в неизвестном направлении. Перед глазами Иму на фоне всего происходящего проносились картины расправы над Козловой, причем Козлова на картинах представлялась в роли визгливо кудахтающей курицы.

После ухода Ярослава Лик находился в кабинете один, стараясь собрать разбитые мысли и чувства воедино.

Аниото без стука распахнул дверь:

– Барышни пропали!

Волновался Иму только за одну представительницу женского пола, вторая представительница приносила неприятности стабильно, поэтому о личностях пропавших барышень вопрос не возник. Лик уныло и даже как-то немного обреченно простонал:

– Куда?

– А я знаю?! – начал открыто беситься леопард.

– Ну ты ж за ней следишь… – вздохнул шеф и потянулся за планшетом.

– Она сбежала нарочно, – огрызнулся Иму на друга. – И я честно слежу. Зато ты жучок в эту куропатку впихнул. Давай, где они там?

– Вчера я сам и растрепал про слежку, да? – догадался Ликург, уменьшая карту города и ожидая, пока спутник поймает сигнал.

– Между фразами «все они суки» и «к змию любовь».

– Твою мать! – Шеф подскочил, в мгновение потеряв вид страдающего похмельем бога.

– Что? – Иму кинулся к другу, заглядывая через плечо на экран планшета.

Лик вручил технику аниото, обошел свой рабочий стол и из-под стула, на котором совсем недавно с виноватым видом сидела Козлова, отлепил тонкую прозрачную пластину маячка.

Горица с нескрываемым любопытством первооткрывателя рассматривала обстановку комнаты, где они оказались, и всех присутствующих. Купить зелье – они купили минут с десять назад. Покрытый серой шерстью гульябани с вывернутыми назад ступнями, как нельзя лучше подтверждающими чистоту его рода, подозрительно сощурился, но все же продал им не первой свежести товар, стоило Козловой провести перед его мордой наличкой. Зашли, получили свое, вышли – таков был план. По крайней мере, Руся шепотом еще перед дверью успокоила спутницу, что банды с внешней полицией не любят сталкиваться, а потому благопристойных покупателей обижают в исключительных случаях. Исключительным случаем две женщины, жаждущие напиться и не болеть, по идее не были.

По идее…

Обе персоны пробудили интерес местного авторитета, о чем им, чавкая, поведали албасты, охранницы гульябани-дилера, призванные сопроводить покупательниц на свидание с этим самым авторитетом. Признаться, идти несколькими переходами в компании трех отвратительного вида женщин было не самым желанным в жизни берегини приключением. Албасты ей попадались и раньше. Они с Иму не далее как в позапрошлом месяце ловили в Иномирье представительницу этой категории созданий. Албасты в принципе никогда не были даже мало-мальски симпатичными, но кто поцивилизованнее, хотя бы носил одежду. Эти же три охранницы преспокойно шествовали голышом, перекинув груди через плечо, – зрелище не для слабонервных. Если б не профессия, берегиня, наверное, растерялась бы и не знала, как себя вести. Но поскольку она не первый год прыгала в команде Лика, то с первых «слов» старшей албасты позвала ближайший источник влаги. В лабиринте, где им посчастливилось оказаться, к большому невезению Горицы, оказались новенькие коммунальные системы, установленные НБО «Провидение» ровно перед успешной инициативой «Древа жизни». В прессе и трансляциях по этому поводу долго мусолились шутки относительно животного ужаса, охватившего парламентариев при виде затрат на модернизацию квартала. Впрочем, в каждой шутке только доля шутки. Отрезать гниющую ногу проще, чем спасти, особенно если нога чужая. Берегиня, будучи совсем еще юной девой, со свойственным ей сопереживанием тогда злилась на явную черствость управленцев. Кто знал, что спустя всего два десятилетия она окажется в ситуации, когда придется пожалеть о своем сопереживании. К чему бы ни принудила жизнь этих созданий, но выжить среди них придется ей, Горице. Жалость местныевряд ли проявят. Закон дикой природы: ешь или умри.

Вода в домах исправно струилась по защищенным от внешнего магического влияния трубам и влажным вентиляционным отводам, не скапливаясь росой в помещениях. Городские службы за годы технического развития изобрели массу изощренных способов борьбы с пубертатным[5] вандализмом. Юное поколение с незапамятных времен тянет пошалить, заставляя тем самым старших становиться жестче, критичнее, угрюмее и изворотливее. Даже ее, владычицы пресных вод, сил не хватит на преодоление затвора. Горица с тоской и надеждой покосилась на Марусю. Козлова размеренно шагала рядом и задумчиво, слегка отрешенно обкусывала щеку изнутри, пялясь в потолок. Русалка в приступе слепого отчаяния понадеялась, что ведьма где-то там на высоте двух метров видит применимое оружие самообороны. В Иномирье бессильные люди пользуются огнестрельным, холодным или травматикой, здесь у каждого способного сотрудника правоохранительных органов на службе применялся ПС или, как его ласково величали, «посыл».

И вот не больше десяти минут спустя Горица стояла, внимательно изучала комнату вместе с ее обитателями и с грустью искала свой «посыл». Голосистые албасты остались за дверью, впрочем, легче от этого берегине не стало, потому как на них с Марусей вожделенно таращился страшенный хобгоблин, а на расстоянии полутора метров по бокам высились два нечистокровных гульябани. Их гладкие загорелые лысины впечатляюще поблескивали в свете ультрафиолетовой лампы, почти так же впечатляюще, как пистолет Макарова в открытой кобуре каждого. Горица протяжно вздохнула и снова попыталась найти искорку сострадания на лице сослуживицы. Козлова самозабвенно ковыряла ногтем между верхними зубами. Весь ее вид в общем и целом никакого переживания, рвения, тревоги или благоговения перед хозяином квартиры и его амбалами не выражал.

Хобгоблин возлежал на полу в позе игрушечного, но крайне наглого падишаха в окружении невероятной массы мягких перин всевозможных размеров и цветов. Если б не общая действительность, Горица откровенно посмеялась бы над его кривой мордой, маленьким ростом и притязаниями Седьмого царя, а так… А так ее немного нервировал «жаркий» взгляд дяденьки.

– Ну и че? – вдруг отрывисто громко чирикнула Козлова.

И именно чирикнула, словно воробей, а не живое создание. Берегиня с перепугу подпрыгнула. Она впервые слышала, чтоб Руся выражалась подобным образом или подобным тоном. Горица спрятала готовую выплыть на поверхность улыбку. Отвлекшись на происходящее в целом, на невозможность применить силу и на несовместимость со случайным напарником, в частности, русалка не сразу осознала, что Козлова не станет прилюдно ковырять пальцем во рту – воспитание не то, а значит, ведьма все же что-то предпринимает.

Хобгоблин напыжился. При почти полном отсутствии шеи это сложно, но он сумел.

– Че за дела? – чуть более внятно, нежели албаста, прочавкал «падишах».

Горица почувствовала себя учительницей младших классов в перерыве, когда детям позволено свободно пообщаться. Тот же подбор глубокомысленных изречений.

– Тебе не лаяли давно? – Руся внимательно и с интересом оглядела хобгоблина, затем еще с большим интересом оглядела окружающую аляпистую обстановку: раритетную мебель из воздушной древесины, два слоя домотканых шерстяных штор, коллекцию изображений тулпар.

Хозяин убавил градус «жаркости» взгляда и прибавил жесткости. Горица про себя с изумлением отметила, что помимо прочего царек еще и взгляд сместил, то есть до того он разглядывал не их с Марусей, а ее одну – Горицу. Берегиня подавила приступ отвращения и принялась следить за развитием диалога более детально.

– А сумеешь?

– Хочешь проверить?

Руся в общем-то не сильно переживала. Был бы домовой, тогда да. Тот все до последней нумизмы выжмет при возможности. Или гульябани – этот поединок устроит на выживание. Маг или ведьма сотворят первое и второе одновременно, а хобгоблин… Не так страшен зверь, как его малюют. Хобы фанаты статуса. Предложи «крутые связи», и поведется как дитя. Одни непотомственные за спиной чего стоят с контрабандными страшилками наперевес – только Горицу и напугали, она вон как благоговейно их лысины изучала.

– Я бы вторую проверил, – не удивил заявлением авторитет.

Берегиня аккурат вцепилась левой рукой в блузку Руси. Ведьма про себя решила морду Иму надрать за рвение по охране русалки, хотя, может, и расцеловать – счастливая девчонка, горя не знает, грязи не видит.

– На объект засмотрелся?

От этого вопроса хобгоблин скривился и мгновенно потерял интерес к «объекту».

– Ну так что? – с нажимом отчеканила Козлова.

– Ты мне должна, – снисходительно констатировал хоб и махнул рукой, подавая знак своим амбалам.

На улице Горица приложила ладонь ко рту и ошарашенно уставилась на Русю. Козлова пожала плечами как ни в чем не бывало и принялась расчехлять метлу.

– Я на него наехала, он вознегодовал столь явному отсутствию почтения и потому сразу догадался, что две его гостьи имеют непосредственное отношение к полиции. Я подтвердила его подозрения, поинтересовавшись, не желает ли он принять в своих владениях жандармов извне. Он, само собой, слегка усомнился в моих обещаниях, параллельно проявив внимание к тебе. Я прозрачно намекнула на твой высокий статус оберегаемой мною в качестве телохранителя особы, одновременно снова повторив вопрос о визите полиции. Он отказался и отпустил нас с миром, пожелав принять в гости, если вдруг вновь окажемся с тобой здесь пролетом.

Горица, закусив нижнюю губу, задумчиво изучала сослуживицу. Оказывается, родной язык тоже вполне может быть иностранным – все зависит от ежедневно использующих его созданий.

– Садись. – Руся улыбнулась и похлопала по черенку позади себя. – По дороге обмозгуешь.

– Сходи проветрись. Я отмечу в выездном, – устало пробормотал Лик, обращаясь к бегающему из угла в угол леопарду.

– А если они вернутся? Или если что выяснится?

– И в том и в другом случае будут преимущества. В первом случае ты, прежде чем добраться до них, поостынешь, во втором – ты уже будешь в городе, не понадобится тратить время на спуск с острова.

– Ладно. – Иму передернул плечами и выскочил в «прокурорский» коридор.

Группа «4А5» занимала помещение бывшего додзё[6], где властвовал тогдашний руководитель группы захвата и его заместитель Ирина Викторовна. Будучи классическим залом для тренировок, додзё имел прямоугольную форму и два входа. Со строительством специализированного крыла для «пятерки» все прежние помещения «захватчиков» распределили между оставшимися отделами. Так додзё и соседствующая с ним через узкий коридор открытая веранда тянива[7] перешли в полное владение «четверок». Сам тянива и стоящего в его центре тясицу[8] «пятерки» перенесли в новое крыло. Среди «убойников» желающие заняться новой верандой нашлись не сразу и только один – Зверобой. И то долгое время черт умудрялся делать это втихую, уговаривая шефа брать ответственность за постепенно возникающий на подоблачной веранде великолепный ботанический рай на себя.

После переезда додзё зал долго простаивал (за то время Ирина Викторовна как раз успела сменить своего наставника на посту руководителя) и достался свежесформированной группе «4А5». Ликург проект планировки нового помещения разрабатывал лично, включая и свой закуток-кабинет, который устроил проходным, а коридор, ранее часть личной сети переходов «пятерок», приспособил под нужды обвинительной системы, ну и просто в качестве черного хода для себя и своих сотрудников. Для рабочих будней удобная вещь.

Бог с тоской посмотрел вслед аниото и вернулся к изучению документов, присланных Женей по закрытому каналу Ярослава. Амбициозная хитрая особа с нерушимым принципом знать на единицу информации больше окружающих и решать нерешаемое. Потомок Атума своей дочерью гордился неимоверно.

Лик снова попытался продраться сквозь пульсирующую головную боль и вникнуть в смысл написанного, только на этот раз принялся изучать документы вслух.

– Крупнейшая в мире научно-исследовательская многопрофильная организация… Лаборатории… Да, да. – Эйдолон уныло вздохнул. И ведь как только, коза, маячок нашла? – Академик Ростислав Зайцев. Урожденный маг, двести семнадцать лет. С отличием окончил медицинскую школу Асклепия… ординатуру на кафедре гематологии, аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию на тему «Патогенез и…» Да, да, умен был дальше некуда, – недовольно прервал сам себя Лик и вновь вздохнул. – Ассистент кафедры гематологии, …защитил докторскую, возглавлял… получил звание профессора… академик… возглавлял научно-исследовательское отделение трансплантации костного мозга… Все-то он «возглавлял»! Возглавленец.

Бог опять поморщился. С чтением вслух выходило из рук вон плохо: на старика ворчливого больше тянет по поведению. Именно поэтому дальнейшую документацию Ликург изучал молча.

Зайцев представлял собой весьма яркую и незаурядную личность. Его род не относился к элите «братства древней крови», и оттого по силе магии он многократно проигрывал любому новорожденному, скажем, тех же Козловых (Маруся не в счет). Хоть бы живой вернулась. Но слабое маниту не помешало ему достигнуть баснословных высот на поприще научном. Стоит хотя бы упомянуть, что Зайцев был одним из участников проекта «особых», пока в какой-то момент неожиданно для коллег не покинул научную группу. Замену ему нашли быстро – от желающих на той стадии популяризации проекта уже отбоя не было, но поступок Ростислава для многих так и остался загадкой.

Однако, если верить заключениям аналитиков, которые в данный момент держал в руках Лик, Зайцев имел веские причины для ухода. Всего неделю спустя, когда пресса все еще перемывала его кости, он организовал закрытую лабораторию на базе подвластного ему ГНЦ. В сопровождающей документации речь шла о часто в последнее столетие возникающем вопросе совместимости плазмы крови живых организмов обоих миров. Вопрос щекотливый, загнанный по этическим нормам в жесткие законодательные рамки, поддающийся частой, не требующей обоснования внеплановой ревизии и оттого редко кем разрабатываемый. Организовать подобную лабораторию сродни приглашению на ПМЖ всего состава «безопасников», независимых медиков и «Древо жизни» одновременно – отважно, похвально, но глупо.

В итоге рабочую группу со всеми их промежуточными результатами шерстили постоянно, не находя никаких больших подвижек в исследованиях. Так продолжалось больше десяти лет, пока в прессу не просочилась информация о якобы созданных в ГНЦ первых экспериментальных образцах человеческой плазмы, пригодных для переливания созданиям с вырожденным маниту.

В центр в целом и к Зайцеву в частности тут же нескончаемым потоком хлынули проверяющие всех рангов и мастей. Профессору пришлось не только защищать своих сотрудников и исследования, но и себя самого, так что история существования скандальной лаборатории закончилась так же внезапно, как и началась.

Лик попытался вникнуть в прилагаемые к делу копии бумаг, изъятых непосредственно на месте предполагаемого преступления, но вышло у него это с трудом. Во-первых, головная боль мешала, во-вторых, от патрулей по-прежнему не было никаких известий. В зоны видимости камер две женщины на метле попали только дважды и лишь в центральной части города, так что единственное, чем располагал Эйдолон, – это предполагаемое направление движения своих подчиненных – север. Оказалось, Козлова при желании могла быть неплохим конспиратором.

Мысли сами собой метнулись к Кринос, к прошлому, ее голосу, глазам и улыбке. Лик устало прикрыл веки, стараясь отогнать неуместные воспоминания. Настроение мгновенно упало от отметки «ниже нуля» до «хуже некуда». Не первый прерванный на жизненном пути роман, но наиболее болезненный из всех, что, признаться, неудивительно, учитывая физический возраст Эйдолона. Кри не была настолько особенной, насколько Лику того хотелось, – одаренная фея, как сотни других. Беда заключалась в ином: бог подошел к той переломной характерной родовой черте, когда каждый представитель мужского пола Эйдолон волею мироздания готов и физически и морально создать пару для зачатия потомства. Длится период не больше трех лет, но за это время инстинкт привносит немало трудностей в жизнь мужчины. И главная трудность – полное отрицание участия родовой черты в отношениях с противоположным полом, так что вошедший в этот трехлетний период остается слеп как крот. Есть, правда, у инстинкта и один плюс: в случае расставания с той самой «идеальной» отрицательные эмоции настолько сильны, что отравляют надолго всякую веру в любовь.

Лик злорадно улыбнулся. На ближайшие два с половиной года мыслей о браке не возникнет, а там и срок минует. Бог снова погрузился в работу.

Если трактовать намеки воздыхателя Козловой напрямую, то выходит, что в Иномирье существует абстрактная группа людей или созданий со смешанной кровью. Ликург потер глаза, пытаясь охватить масштаб поиска. По-хорошему выбить признание из Дингира. Так нет же, сволочь, знал, что после своей выходки окажется в государственном закрытом лазарете для душевнобольных. Сунься сейчас к нему до медицинского освидетельствования и получишь взыскание, а если Ярослав не прикроет да судья попадется нелояльный, то вовсе в личное дело внесут. Самому все равно как иглу в стоге сена искать. Пойди туда, найди чего-нибудь оранжевого цвета – примерно так на данный момент выглядела задача. Надо составлять запросы в «1А» и «1Б».

Ликург постарался успокоиться, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов. Единственный вариант – отталкиваться от официально исследуемой в лаборатории болячки, а значит, придется побеседовать с кем-то из состава участников десятилетнего эксперимента. Эйдолон пролистал папку в начало и просмотрел список имен. Бо́льшая часть созданий по-прежнему состояла в штате ГНЦ – они Лика интересовали в последнюю очередь, свои своих не заложат, но было двое, покинувших стены родного научного центра, – они-то и требовались богу. Ведь не каждый день пенаты[9] покидают очаг, к которому, несомненно, в силу происхождения привязались. Прелюбопытнейший факт сложился. Не было б похмелья, заметил бы сразу.

В дверь осторожно постучали.

– Да?

– Лик, к тебе можно? – мягко поинтересовалась Горица.

Русалка слышала, как в кабинете громыхнул стол и отодвинулся стул. Маруся рядом закрыла ладонью глаза и вжала голову в плечи. Зверобой, поначалу просто развеселившийся при появлении двух опальных дев, теперь и вовсе угорал, опершись задом о стену с экранами. Такого спектакля в группе ему видеть еще не приходилось.

Дверь распахнулась, и прозрачные глаза бога уставились на подчиненную.

– Где вы были? Почему без выездного?

– Да мы по частному делу, в центр к бабе Бере, – тепло, успокаивающе проговорила берегиня.

Ее убаюкивающие интонации подействовали на бога почти мгновенно. По-видимому, он не ожидал применения целебной магии в свой адрес, а потому оказался открыт для ее воздействия. Прозрачные омуты стали светиться чуть меньше. Маруся даже дышать перестала, лишь бы подольше оставаться незаметной.

– Иму просто совсем извелся, а Руся сказала, что у ее бабушки есть зелье нужное. – Горица произносила слова и сама не верила, что Лик поверит. Никогда раньше не приходилось прикидываться дурочкой, она и сегодня не собиралась, если б Козлова посреди улицы театрально не бухнулась на колени и не заорала во всю свою луженую глотку: «Дорогая, я все сделаю, что захочешь!»

А они остановились не где-нибудь, а прямо под островом, чтобы вызвать на помощь Женю. Козлова была уверена, что секретарь Ярослава поможет им пройти незамеченными мимо КПП, так и случилось. Горица испытывала к дочери Атума двоякое чувство. С одной стороны, та была человеком и любопытна в поведении, в диалоге, но с другой, она с младых ногтей жила с приемным отцом в этом мире и давно перестала мыслить как человек.

– А где Иму?

Шеф усмирил свою божественную сущность, устало оглядел русалку, затем холодно – Марусю и вновь повернулся к Горице.

– Заходите обе.

Берегиня прошмыгнула внутрь и, воспользовавшись тем фактом, что шеф теперь переключил все свое внимание на вторую подчиненную, скорчила Марусе рожу, означающую потерю контроля над спокойствием Эйдолона. Первые мгновения ступора прошли, Лик восстановил свою власть, так что за любую попытку влиять на бога русалка могла поплатиться пойманной дозой собственной же магии, зеркально отраженной от его маниту. Козлова краем глаза поймала сигнал, однако что-либо предпринять уже вряд ли бы сумела. Ликург не сводил с нее суровых, внимательных глаз. Горица в данном случае была мягкой эмоциональной подушкой, которую Руся изначально собиралась проложить между собой и шефом. Оттого, что берегиня напросилась на путешествие в злачный район, было только проще привлечь ее к этой роли.

Ведьма поймала прохладный поток проникновения в свою голову урожденным психологом и благодарными словами припомнила бабушку с ее выбором преемника. Ни ученик аптекаря, ни тем более сам аптекарь не поддавались влиянию ни одного создания в мире. Это правило распространялось на всякую ступень воздействия. Не только магия была здесь бессильна, любовь не дарила аптекарям безумств страсти, не затуманивала мозг, месть не отравляла жизни. Всякая эмоция становилась подвластна хозяину в мгновения опасности. Руся порой была уверена, что благодаря последнему баба Беря выбрала в ученицы именно ее. Даже безумства Шута подчинялись власти древней как мир магии. Знание, кто именно, как и когда наделил избранных хранителей страшных магических тайн подобной способностью, содержалось в древнем закрытом свитке. По преданию, обладателем этого знания можно стать, но магия свитка сама выберет своего читателя, только этого пока не произошло.

Получить подобный щит можно было лишь одним способом – быть единственным учеником аптекаря. Магический дар сам незаметно снисходил на мага и оставался с ним до конца жизни. Из поколения в поколение принцип действия древнего наговора оставался незыблем. И ни одно создание в мире, кроме аптекарей, не способно было удержать хоть толику информации об уникальном даре. Скажи сейчас Руся Лику, что он не способен повлиять на нее или узнать ее глубинные эмоции, – Эйдолон просто не поймет смысла слов. Его сознания такая речь коснется в качестве ничего не значащих пустых звуков. Так происходило со всяким.

Шеф нахмурился и предпринял новую попытку познать истинные стремления Козловой, однако вновь потерпел неудачу. Ведьма оказалась на порядок сильнее, чем он рассчитывал. Козлова виновато поджала губы, а затем неожиданно заулыбалась во все тридцать два зуба. Лик растерялся, он уже не впервые видел на ее лице чудовищный оскал, который она, судя по всему, считала образцом очарования. Эйдолон прищурился и наконец сообразил, на кого таким образом пытается быть похожа женщина. Кри иногда так же улыбалась знакомым представителям богемы, только у нимфы улыбка очаровывала, у Маруси она скорее пугала и ставила в тупик.

Козлова перестала изображать Мисс Мира и вновь включила смиренную подчиненную. Может, она и новенькая, может, и не совсем стандартная, может, и узкопрофильный специалист, но ни одному созданию еще пока не позволялось вмешиваться в ее личную жизнь и пытаться устанавливать там свои порядки. На работе – пожалуйста, имеют полное право. Но в своей квартире она хозяйка. Никакие благие намерения не оправдывают тайной слежки. Маруся намеревалась и дальше категорично выкидывать из своего личного пространства всякого посягателя, будь то шеф или сам Ярослав. И Лику придется с этим считаться так или иначе. Сегодня ведьма провела условную черту. Судя по выражению лица шефа, ему эта граница по душе не пришлась. Все же не стоило смягчать удар полетом за зельем. Если уж бить – так бить.

– Выговор получите официальный, обе с лишением премии. Ясно?

– Так точно, – отчеканила Горица.

Маруся согласно кивнула.

– Иму в саду, – кивнул Лик на дверь, за которой недавно исчез аниото. – Козлова, садись.

Ведьма ободряюще улыбнулась замешкавшейся берегине и опустилась на тот самый стул, где несколько часов назад оставила маячок. В том, что бог не возьмет зелье, обе женщины не сомневались. Иму уже после поделится с другом, а вот донести до леопарда спасительную жидкость, как и ожидалось, Горице придется в гордом одиночестве. Маруся терялась в догадках, о чем будет предстоящий диалог с шефом. Предсказать поведение обиженного мужчины – легко, предсказать поведение хитрого руководителя – проблематично.

Лик подождал, пока Горица покинет кабинет, и лишь затем сосредоточился на безалаберной подчиненной. Впрочем, безалаберность в ней прекрасно сочеталась с бессовестной расчетливостью. Только очень расчетливая женщина могла использовать берегиню в качестве мягкой прослойки, погасившей первый удар. Да, ведьма просчитала наперед, что Горицу он не тронет, но тем не менее… тем не менее она умудрилась подставить коллегу.

– В случае реальной опасности ты тоже кем-то из ребят прикроешься? – холодно поинтересовался бог. Ярость все еще застилала разум, однако не настолько, чтобы мешать мыслить разумно.

– Нет. – Руся смотрела шефу в глаза и сдавать позиций не собиралась. Она не его пешка и частью группы будет, но только на своих условиях.

– Личной выгоды ради провоцируешь конфликты между коллегами.

Маруся поджала губы.

– Конфликта между ними не будет. – В своих словах Козлова не сомневалась. Иму давно относится к Горице как к своей паре, и это очевидно, а леопарды не причиняют боли членам семьи.

– Считаешь, все просчитала?

– Нет, – снова коротко ответила Руся, ощущая, что ситуация зашла в тупик.

Лик не сдаст позиций – он начальник и просто не имеет морального права допустить в свою группу кого-то, не готового следовать общей субординации. Даже аниото, что от природы вспыльчив и крайне независим, на работе подчиняется. А значит, выхода у Руси два: быть уволенной или же пойти на уступку. Лик ожидал от нее именно уступку, поскольку уволить ее мог уже многократно, не рискуя при этом схлопотать выговор от Ярослава.

– Вы всем подчиненным маячки ставите? – Руся расслабилась и безобидно нахмурилась, потеряв вид равного по силе духа создания.

– Только тем, за чью безопасность переживаю, – облегченно вздохнул Эйдолон. Ему уже начало казаться, что ведьма совершенно неспособна мыслить разумно, ан нет… Не все потеряно.

Маруся подперла щеку рукой и со смущенной искренней улыбкой повела правым плечом.

Лик с удивлением обнаружил, что жест искренний. То есть его подчиненной до этой секунды и в голову не приходило, что истинной причиной его поступка может быть банальное беспокойство. Она в причинах видела недоверие. Бог снова вздохнул. Вчерашние события выявили, что ее маниакальное стремление к независимому непредсказуемому поведению можно исправить. В жизни Маруси есть человек, которому она доверяет стопроцентно, – Береслава, а значит, ведьма способна доверять и кому-то еще. Лик снова ощутил головную боль, до того заглушенную неожиданным появлением двух беглянок.

С остальными налаживать отношения было проще: Мос разумная, Гор мягкая, Клеомен внимателен, Зверобой хитер, Иму предан. Отличительная же черта Козловой, оказывается, что и у него, Ликурга, – сила духа. Выносливая, способная быть стратегом, гордая – это она только на первый взгляд Мос была конкуренткой, истинный же конфликт проявился на данном этапе. Заменить руководителя группы она не сумеет, но постоянно расшатывать авторитет будет до тех пор, пока не научится доверять. Час от часу не легче.

Руся смотрела на хмурое унылое лицо шефа, и настроение ее падало все ниже и ниже. Сколько проблем она приносит ни в чем в общем-то не повинному мужчине, посмевшему выразить за нее беспокойство. В искренности этого беспокойства Козлова уже не сомневалась. Вот достала в самом деле мужика. Он и не обязан был с ней возиться, подсказывать там что-то или улаживать конфликт тихо, без привлечения комиссии, да и ругался на нее поутру по сути из-за тревоги. Конечно, эмоции можно было бы выразить как-то более цивилизованно, не задавая каверзный вопрос: «Ты умная?» Но на то он и мужчина с перепоя вроде как, чтоб вести себя агрессивно и слегка по-свински. Руся сообразила, что, как полная идиотка, оправдала начальство в собственных глазах со всех сторон, и с этой оптимистичной мыслью вернулась к тщательному наблюдению за кислой миной шефа.

Кислая мина меж тем окончательно начала порождать во рту ведьмы лимонное послевкусие. Неспроста он так горюет и напился неспроста. И отчего только ей в голову не пришло, что личная жизнь у бога не заладилась? Все о себе да о себе думает, гусыня не в меру гордая.

– Клеомен с Мос заняты Дингиром. – Лик потер лицо ладонями и еще раз пролистал личные дела всех бывших сотрудников лаборатории. – Поэтому разработку будем вести в урезанном составе. Жди здесь. Я ребятам дам поручения, и поедем.

Козлова согласно кивнула и поерзала на стуле, неосознанно стараясь поудобнее устроиться. Ни ее, ни шефа на выяснение отношений больше не тянуло. Как любым двум упертым натурам после лобового столкновения, им хотелось тепла, мира, покоя и полного взаимопонимания… до следующей стычки.

Костя потер глаза и попытался сосредоточиться на утренней лекции. Риторика была всего лишь факультативом и представляла собой предмет сомнительно необходимый инженеру, однако Костя слыл человеком упертым в достижении поставленных целей, а целью парня было получить идеальный бланк при выпуске. Вкладыш обязан впечатлять читателя, и значит, иметь широкий список и блестящий средний балл. К тому же преподавательница попалась на редкость милая и добрая женщина, ценящая добровольный выбор ее курса.

Парень моргнул раз, другой, выгоняя ощущение песка из-под век, и неожиданно чихнул. Алена, предмет восхищения большей половины мужского состава группы, недовольно повела плечами и, вполоборота повернувшись, пробормотала невнятное:

– Будь здоров.

– Спасибо, – прошептал Костя и поспешно смахнул со стола еловые иголки, пока их никто не заметил. Когда-то давно маленькая сестренка решила лечить насморк старшего брата хвойным настоем. С тех пор минули годы, но организм Кости запечатлел это воспоминание и воспроизводил каждый раз, стоило хозяину не удержаться и ненароком чихнуть. Парень ссыпал хвою в рюкзак и еще разочек воровато осмотрелся, не заметил ли кто. Но студенты всегда останутся студентами, особенно в восемь утра на риторике. Все дремали.

– Да… Нет… Ну нормально со мной все, бабуль. Ну боже мой! – воскликнула Руся, сердито ерзая на пассажирском сиденье.

При старом, давно вышедшем из обихода восклицании Лик непроизвольно улыбнулся. А бог, между прочим, рядом сидит. Забавная вещь эти архаизмы.

– И что с того? Нет, бабуль, когда мне реально что-то угрожало, я тебя тут же позвала. А здесь-то что?.. Нет… Что он мне сделает, пока я ему нужна?..

Ликург непроизвольно фыркнул и кашлянул в кулак, скрывая приступ смеха. Самоуверенная нахалка.

– Да что ты… Я, по-твоему, не умею мужика соблазнить? – обиженно воскликнула Козлова. – Можно подумать, такая трудность удержать интерес к себе. Да они как дети!..

Эйдолон подавился и закашлялся, теперь уже стараясь отдышаться. Свидетелем подобного разговора ему еще быть не приходилось. Однако! Самоуверенность, граничащая с самолюбованием.

Перед лобовым стеклом пронеслась стая летающих мартышек и скрылась в ближайшем проулке. Лик подождал, пока указатель загорится зеленым, и продолжил движение, сосредоточенно вслушиваясь в слова сидящей рядом женщины.

– Хорошо… Да. Конечно, – кротко бормотала Маруся. Видимо, диалог подходил к своему логическому завершению. Собеседник остыл и подобрел.

Козлова, все еще недовольно хмурясь, убрала клипсу в необъятную сумочку и уставилась на дорогу.

– Совсем как дети? Все без исключений? – не удержался от ядовитого замечания Эйдолон.

– Разве плохо быть ребенком? – философски и немного уныло пробормотала Руся, по-прежнему глядя в лобовое стекло. – Я помню запах загородного дома, блинчиков и сметаны. Имбирный чай. – Она подперла щеку кулаком, окончательно приобретая вид обиженной реальностью школьницы.

Ликург недовольно скривился, но правила игры принял. Вступать с ним в спор она не хочет, а оправдываться не будет, потому что права – примерно так дословно переводился ее ответ.

– Спасибо, что завез за наушником, – все так же грустно проговорила женщина.

– Не за что, – уже спокойнее ответил шеф, чувствуя подступающие угрызения совести и полностью ушедшие признаки похмелья.

На зеленой веранде, куда Эйдолон направился отдавать приказы, нашелся Иму в полном одиночестве, довольный и счастливый, и тут же поделился с начальствующим другом благословенным зельем. На вопрос Ликурга о русалке аниото неопределенно повел плечом, загадочно улыбнулся и ответствовал, что «плакса на рабочем месте строит планы создания личного чучела леопарда». Фраза, несмотря на смысл, была произнесена столь нежно и заботливо, что шефу волей-неволей все-таки пришлось впервые согласиться с тем, что подозревали и о чем давно сплетничали даже в техническом отделе, – зверь нашел себе пару в лице берегини.

Они действительно не поругались, как и уверяла Козлова. Горица, конечно, сердито пыхтела, громыхая стулом, сумкой, ящиками и вообще всем, чем только возможно было громыхать, но в глубине ее эмоций таились страх, неуверенность и львиная доля смущения. Чем именно Иму спровоцировал подобную реакцию, оставалось гадать. У Лика возникло подходящее и, скорее всего, самое верное объяснение, но, поскольку к работе оно не имело отношения, то и размышлять на эту тему Эйдолон не удосужился. Чего ради?

– Дашь почитать документацию? – повернулась к нему Маруся.

– А ты разве не обосновалась еще на моей станции? – вновь не удержался от ехидства Лик.

– Я никогда не нарушаю закон, – слегка обиженно парировала ведьма, досадуя на такую скорую готовность шефа к новым стычкам. Лично ей мира и покоя хотелось до сих пор.

– На заднем сиденье, – кивнул Лик в сторону личного планшета. Козлова с готовностью воспользовалась разрешением.

После двадцатиминутного изучения содержимого всего пакета она оторвалась и рассеянно оглядела начальника.

– Я думала, мне понадобится анализ дополнительный и сбор делать.

– Нет. Здесь результат многомесячной работы «1Б», а они не только открытые источники использовали.

– Значит, пакет не полный? – догадалась Маруся, предполагая, что в закрытой документации наверняка окажутся полные данные по исследованиям группы Зайцева. По крайней мере, в предоставленном шефом пакете их нет. Если он обладает более обширными знаниями и при этом не делится с ней и не ждет от нее стандартных услуг, тогда в чем дело?

– Так точно. Ты здесь по другому поводу.

– В смысле? – уточнила женщина.

– Меня впечатлили твои навыки следопыта. Камера мелкая вышла, без особой чувствительности такую не засечешь. Я хочу, чтоб сейчас у альва ты выяснила все возможное. Прошерсти его экологичное обиталище сверху донизу и желательно так, чтоб комар носа… Задача ясна?

Козлову хватило лишь на многозначительное «а». Шпионить ей еще не приходилось. Лебедев, конечно, требовал пару раз, но оба раза она совала ему под нос УК, и бывший босс остывал. Нынешний босс сам знает УК, причем не только земель этого мира, но и государств в Иномирье, так что говорить Эйдолону о незаконности подобных вещей себе дороже.

– Слушаешь, наблюдаешь, ищешь, а главное, пишешь все подряд. Еще раз повторюсь: задача ясна?

– Ясна. А охранная система?

– Это моя проблема.

– Ладно, – пожала плечами ведьма и вновь вернулась к изучению материалов.

Альв, путь к которому в данный момент прокладывал шеф, проживал в южном пригороде столицы, в так называемом экспериментальном экопоселке «Будущее планеты», профинансированном все тем же «Древом жизни». Трюггви Йорк, искомый альв, если верить досье, не являлся одним из ярых фанатов «древесников», но, будучи созданием юным, гениальным и, как следствие, склонным к авантюрам, встревал во все интересные, на его взгляд, проекты. Так и тут. Вот уже более полугода он проживал в тридцатом доме-древе по пятой цветущей линии, завтракал ровно в семь тридцать утра, звонил маме через день и старательно пытался избавиться от навязчивой любви к числам. Именно в рамках лечения обедал, ужинал, гулял и работал Трюггви произвольно.

Маруся с ужасом представила свое собственное досье. Созданию со стороны она покажется совершенно невменяемой всесильной шизофреничкой. Радужная перспектива… Ведьма тряхнула головой и вновь вернулась мыслями к Йорку и его дереву номер тридцать.

– Дурная голова ногам покоя не дает, – едва слышно пробормотала она себе под нос.

Лик улыбнулся, однако комментировать не стал. У него возникла примерно та же мысль об альве при первом взгляде на досье. Хороший мальчик, но неугомонный и не с этой планеты. А еще говорят, люди странные создания.

Как и ожидал Эйдолон, весь комплекс поселка представлял собой максимально интегрированную в лесную зону территорию с весьма необычной системой общего ограждения. «Дракон» разработали конструкторы оборонки в первые послевоенные годы в качестве трехступенчатой линии защиты военных объектов, в мирное русло ее пустили десятилетие спустя, когда выяснилось, что «Дракон» не только не впускает нежелательных гостей, но и, не причиняя вреда, не выпускает из внутреннего периметра любое живое создание. Последний фактор делал продукт исключительным в своем роде. Контроль за популяциями всевозможных видов живых организмов, тюремные территории, больницы, иногда учебные заведения. Однако было бы странно, не имей система своего «но». «Дракон» был чертовски дорог: приобретение, развертывание и дальнейшее обслуживание стоили баснословно. Именно цена вопроса сделала систему редкостью. Проект «древесников» выходил дорогим по всем статьям.

Бог затормозил перед табличкой «проезд воспрещен», сиротливо приставленной к камню по центру дороги, и замер в ожидании. Спустя минуту из небольшого передвижного домика по правую руку вышел мужчина и направился к автомобилю. Лик опустил стекло со своей стороны.

– Я вас слушаю? – Охранник с любопытством оглядел водителя и пассажирку.

– Мне бы к Трюггви Йорку попасть. Он же у вас живет?

– Документы.

Лик кивнул и протянул удостоверение. К экологическому объединению парень не имел никакого отношения, более того, ему было совершенно плевать на «древесников» и их деятельность. Как любой молодой сюллюкюн, он больше заботился о своем материальном благополучии и перспективах создания семьи. Личные данные Эйдолона заставили сюллюкюна выпрямиться по струнке и, коротко стукнув каблуками, отдать честь. Маруся предположила, что такой жест, скорее всего, говорит об отношении парня к правоохранительным органам, потому как военные бывшие или настоящие приветствуют подобным образом лишь друг друга. Элита всегда смотрит свысока на иные силовые органы.

– Проезжайте. Маршрут знаете? – уточнил сюллюкюн, протягивая удостоверение обратно его хозяину.

Ликург кивнул и проехал сквозь табличку с камнем. Руся не поверила своим глазам.

– А-а-а, – протянула она в замешательстве.

– Мы только что миновали первую ступень охранной системы.

Козлова подпрыгнула на сиденье и, развернувшись, уставилась на удаляющийся блокпост позади. Охранник стоял на пороге своего домика и провожал их заинтересованным взглядом.

– А вторая ступень? – Она вновь вернулась на место и взглянула на шефа.

– Ты «Дракон» в его оригинальной развертке никогда не проходила?

– Нет. Все три ступени разом всегда.

Ликург недоверчиво посмотрел на ведьму.

– Ты же техник. Ты серьезно не знаешь оригинальной разработки?

– А ты знаешь работу переносных модулей-щитов «Кит» или знаешь все нюансы развертывания пленочных покрытий малой площади «Аркан»?

Ликург промолчал. Маруся тут же пожалела о своей вспышке и уже мягко проговорила:

– Нет. Я никогда не сталкивалась с «Драконом» в оригинале. Но могу предположить, что цель визита и другие нюансы у нас выяснят на второй ступени и в экстренном случае не выпустят из-под первого слоя до появления властей.

– Точно. Как мыши в ловушке. А вот и наши хозяева.

Козлова с любопытством оглядела еще один такой же камень с табличкой «проезд воспрещен». Из точной копии предыдущего домика к ним вышел знакомый сюллюкюн.

– Цель визита? – вежливо поинтересовался он, зайдя с водительской стороны.

– Беседа.

– Тема?

– Не имею полномочий для раскрытия данных, – не менее вежливо ответил Лик.

– Проезжайте.

И вновь бог направил автомобиль по дороге сквозь камень.

– А третья?

– А третью просто так проедем. Он уже запрос сделал в МУП. Там по выездным ему дали ответ, так что мы с тобой герои.

– Надо же, – искренне восхитилась Руся. – А в обоих случаях проекция была или где-то реальный все же подходил?

– Нет. Оба – проекция. Но оригинал, скорее всего, пытается попасть к нам в Интерпол. – Шеф повернулся к Козловой и подмигнул.

Ведьма рассмеялась. Относительно последнего замечания у нее мелькнула похожая мысль. И верно. Не вечно же охранником в лесу торчать, надо куда-то стремиться.

– Дорога кончилась, – отвлек ее от мыслей бог. – Дальше пешком.

Маруся удивленно огляделась. И вправду ровная проселочная дорога из литого сухого покрытия уперлась в небольшую двухэтажную крытую парковку, где ютилось около трех десятков автомобилей различного класса. Дальше шла густая стена леса.

– Я метлу не взяла, – пожурила саму себя женщина.

– Думаю, тут недалеко, – улыбнулся Ликург, выходя из машины.

– Ставить не будешь, – скорее констатировала, чем спросила Маруся.

Шеф только кивнул утвердительно.

– А куда идти, знаешь? – Она хлопнула дверью и бегом припустила следом за удаляющимся шефом, запихивая на ходу его планшет в свою необъятной вместительности сумочку.

Лик снова молча кивнул.

– Ага, – пробормотала ведьма и на первом же ухабе едва не подвернула ногу. Восьмисантиметровый каблук никак не подходил для путешествий по лесной чащобе. Шипя и отпуская проклятия, Руся отмахивалась от паутины и упорно старалась не поломать нижние конечности. От мысли снять туфли она избавилась сразу. «Женские ступни всегда должны вызывать у мужчины желание их поцеловать», – говаривала баба Беря, попивая вторую кружечку эля. «Но никак не почесаться об них», – добавляла она, зажевывая золотистый напиток гренкой. Руся ей верила. Старый маг Густав до сей поры нет-нет, да и включал в свои поэтические сборники посвящения «прекрасной Б», о чем сама «прекрасная Б» тактично умалчивала, но сборники покупала исправно и хранила на видном месте.

В экогороде Маруся рассчитывала ступить на ровную почву пластинчатых дорог, которые так успешно внедрили в парковых зонах крупных городов и заповедников. И над травкой шагаешь, не приминаешь, и травке плиты солнышко не закрывают – изобретение века, не иначе. Однако не всякому чаянию дано сбыться. Споткнувшись в очередной раз, женщина едва не врезалась в деревянную стену, а приглядевшись, поняла, что это вовсе не стена, а необъятных размеров древесный ствол. На уровне глаз алым цветом была выведена надпись «6-я цветущая линия, 46». Чуть поодаль от сорок шестого «дома» через небольшую, залитую солнечным светом поляну возвышался такой же жилой ствол, но уже номер сорок семь. Разлапистая крона сорок седьмого была усеяна зелеными яблоками. Маруся задрала голову и прищурилась, выясняя, чем по осени порадует хозяина сорок шестой.

– Вишня!

– Идем! – окликнул подчиненную Лик.

– Дорожек нет, – тут же выдала свое разочарование ведьма.

Шеф не сбавил шага, лишь плечами пожал. Проклиная «древесников» и все их гениальные идеи, Маруся устремилась вслед за широкой спиной начальства. И снова лес с его хрустящей мягкой почвой, скрывающие солнце густые кроны, голоса птиц, паутина, натянутая меж стволами. Козлова не глядя порылась в сумочке и почти сразу нашла нужный пузырек. С лекарствами она привычной своей рассеянности старалась не допускать и хранила в отдельной коробочке в боковом кармане. В расписании ближайший прием пятого эликсира значился на вечер субботы, но, учитывая обстоятельства и подкатывающую к телу знакомую слабость – предшественник паники, Руся собиралась принять внеочередную дозу. Откупорив бутылочку и сделав внушительный глоток, женщина сморщилась.

– Почти пришли, – донеслось со стороны шефа.

Маруся все с той же кривой миной оглядела затылок Ликурга. Впрочем, богу, очевидно, было наплевать, чем там за спиной занимается любимая подчиненная, – даже не обернулся. Женщина разочарованно вздохнула, убрала лекарство на место и ускорила шаг.

Затылок жгло от ее тяжелого взгляда. Лик обернулся проверить ее состояние как раз когда она залпом, жмурясь, глотала какое-то варево. Картина выглядела забавно, так что Эйдолон не удержался от смешка и поспешил отвернуться, чтоб не обидеть женщину. Все-таки фобии – не предмет для шуток.

– Дырку во мне сделаешь, – не удержался от ребячества он и поморщился собственной выходке. Впрочем, это не помешало ему следом расплыться в довольной улыбке от того маленького душевного ликования, которое родилось сразу же после детской задирки.

– Захочу и сделаю, – пыхтя, пробубнила Маруся.

Лик воочию почувствовал себя учеником младших классов. Ощущениевосхитительное и непередаваемое, конечно, еще глупое, но почему бы не похулиганить немного. В конце концов, она забавная.

– А что потом?

– А потом обратно заделаю. Долго еще? Дай мне тоже карту!

Как любая девчонка-отличница, Руся на корню пресекла все попытки подергать ее за рыжие косы.

– Карту надо было изучать заранее. – Лик остановился и подождал, пока Козлова догонит его. – Мы уже пришли. – Он указал в сторону длинной солнечной поляны, по краю которой тянулись уже знакомые фруктовые деревья-дома все с такими же табличками на стволах.

Маруся кивнула и прищурилась, силясь рассмотреть тридцатый дом. На ближайшем значилось: «5-я цветущая линия, 45», значит, тридцатый был через семь стволов по противоположной стороне. Именно в том направлении и повел ее шеф.

– Задание помнишь?

– Все помню, – кивнула Маруся, понимая, что бог доверил ей самой решать, когда, где и как она будет работать с пылью.

– Хорошо.

По поляне идти было еще хуже, чем по лесу. Ведьма не сразу поняла, что отсутствие каких-либо тропинок в жилом районе леса странно. Теперь она это осознала и осознала причину такой странности. Столь сильный наговор, затронувший многочисленные маниту на большой территории, мог наложить только круг магов. Растения на земле не ощущали губительного воздействия поступи созданий. Трава сминалась и тут же выпрямлялась, стоило убрать с нее ногу. Из-за этого она разрасталась буйным ковром, вставая кое-где по пояс. Одна Козлова в жизни бы сюда не сунулась. Ей нравились каблуки, техника, дорожные покрытия, бетон, сталь и запах ночного города.

– Им никто не позволит переселить все создания вот в это безобразие.

– Каждому свое, – пожал плечами Лик.

– Это даже хуже, чем рыцарствующие маньяки.

Лик не стал возражать. В чем-то он с Козловой был согласен. Еще в годы студенчества ему выпала, теперь он уже понимал, сомнительная честь поучаствовать в жизни одной из деревень ордена Рассветной Звезды. Он тогда считал это забавным, не просто создать реконструкцию того или иного исторического события, но целиком и полностью пожить в прошлом. Когда на его глазах несовершеннолетнюю девушку-оборотня семья насильно выдала замуж, весь романтичный ореол рассеялся. Тогда-то впервые в жизни он совершил свой верный честный неэгоистичный поступок. И именно тогда под общее недовольство родителей он закрыл облик и сменил вуз, направив свою энергию в правозащитное русло. Лик передернул плечами от накативших воспоминаний. Ведьма неожиданно окунула его в те мгновения прошлого, о которых он давно забыл.

– И куда тут стучать?

Бог не удержался от открытого смешка. Невнимательная подчиненная, уперев кулаки в бока, сделала для себя очередное открытие. Стволы деревьев выглядели сплошными, и угадать дверь или окно без подсказки было сложно.

– Стучи, куда достанешь.

– Ты издеваешься? – Маруся прожгла возмущенным взглядом начальника.

– Почему? – искренне удивился Ликург. – Это ж дерево. Какая разница, где по дереву стучать.

То ли со злости, то ли от старания Козлова сняла изящную синюю туфлю и, размахнувшись, двинула каблуком по стене так, что даже богу стало очевидно, что хозяин дверь не откроет, а к обороне перейдет.

– Тебе дровосеком быть.

– А пусть звонок заведет, как все нормальные создания, – не растерялась женщина.

– Кто там? – раздался голос с правой стороны ствола.

Ликург обошел дерево.

– День добрый. Вы Трюггви Йорк?

– Да. Я.

Маруся обулась и последовала за шефом. Дверь в стволе все-таки оказалась, причем представляла она собой банальную силовую пленку со встроенной функцией адаптации под окружение – все гениальное просто. Козлова пожурила себя за недогадливость. Окна будут из того же материала, прозрачного изнутри и неотделимого от общей поверхности снаружи.

– Чем могу быть полезен? – щуплый сутулый альв с заостренными чертами лица смотрел на гостей с опаской и любопытством. Из чего Руся заключила, что парня предупредили об их скором появлении.

– Разрешите войти? – сухо поинтересовался Лик.

– Да, конечно. – Йорк посторонился, пропуская гостей внутрь.

Первым вошел шеф. Ведьма недовольно поморщилась отсутствию у начальства вежливости к противоположному полу.

Дверь за их спинами закрылась, и хозяин, зайдя вперед, указал на небольшой кухонный уголок.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Сбитень?

– Нет, благодарю, – отказался Лик. – Мы ненадолго.

Легко и без особого удивления Эйдолон разместился на одном из деревянных стульев. Маруся же не смогла похвастаться подобной невозмутимостью, потому сесть не спешила. И дело не в подозрительном хозяине или подозрительной обстановке, дело в мебели. Стол и стулья были сколочены вручную из искусственно выращенной древесины, а в качестве обивки Йорк использовал точно так же искусственно выведенный, измененный под личные нужды мох. Руся не могла сесть на это или просто хотя бы дотронуться. Любому школьнику известно: измененная магией природа – противоестественна и непредсказуема. Золотое правило всякого магического создания: не иди против матери, она способна убить. Способ контроля таких процессов не известен пока еще ни одной живой душе. Каким образом экологам удалось раздобыть разрешение на подобные вещи?

– О! – обратил внимание на ее замешательство хозяин дома. – Вы с предрассудками?

От его самодовольной улыбки Козловой стало не по себе.

– Нет, – обозлившись, взяла себя в руки Руся. – Хотела уточнить: не подскажете, где ванная комната?

Улыбка Йорка слегка померкла, хотя и не сошла. Видимо, подобные запретные сюрпризы ожидают гостей по всему дому… Как мины.

– Вверх по лестнице и сразу направо.

– Благодарю.

Она не без труда вскарабкалась сначала по лестнице, а затем нашла крохотный закуток с приютившейся в нем сантехникой, кстати, опять же выращенной, закрыла за собой пленку (здесь ее прозрачность изнутри совершенно не радовала) и приступила к выполнению задания. Уже через пару минут из приоткрывшегося на мгновение прохода вылетела серебристая крохотная камера и направилась на обследование жилых помещений.

– Часто встречаются создания, с каким-то маниакальным страхом смотрящие на научные достижения.

Лик равнодушно улыбнулся. Его не интересовали предметы гордости и самодовольства хозяина в общем и тема мертвой, искусственно созданной древесины, в частности.

– Не буду отнимать у вас время, поэтому перейду сразу к делу. – Эйдолон откинулся на спинку стула. – Попрошу вас вспомнить предыдущее место работы…

– Ха! – Йорк хлопнул себя по колену. – Я так и знал! Профессор и его опыты.

– Верно. Но меня интересуют не создания, не процесс и не сама лаборатория, – обыденным голосом продолжил Лик. – Мне интересен выпущенный в Иномирье продукт.

От Эйдолона не укрылось, как напрягся альв и как постарался скрыть это напряжение.

– Я пока опережаю военных. Все-таки всегда приятнее сохранить объект. Сами понимаете, элита у нас испокон веку отличалась крайностью суждений и взглядов, – все так же равнодушно излагал Ликург. Ложь генерировалась быстро, исходя из анализа поведения Трюггви. А альв с каждым словом нервничал все больше.

– Вы знаете, – начал осторожно Йорк, едва заметно повысив голос. – Я не очень понимаю, что за продукт. У нас, кроме теорий, ничего и не было. И даже не представляю, что могло привлечь военных.

Ликург отметил, как хозяин взял себя в руки и начал понемногу приводить мысли в порядок.

– То есть вы утверждаете, что имела место лишь теоретическая составляющая?

– Ну да, – снова напрягся хозяин дома-дерева.

– Любопытно. – Лик смерил альва нарочито насмешливым недоверчивым взглядом, затем покачал головой и поднялся. – Что ж… Не буду больше вас отвлекать. Только напарницу заберу. – Руся! – прокричал он, обращаясь к лестнице. Ответа не последовало.

– С ней все в порядке? – слегка растерянно пробормотал Йорк.

– Да. Не возражаете? – Лик вопросительно взглянул на собеседника.

– Конечно нет, – поспешно кивнул тот, очевидно спеша избавиться от гостей.

Эйдолон готов был ему в этом помочь как никто другой. Поднявшись по лестнице, сплошь состоящей из сучьев, растущих от стены внутрь помещения, и подивившись прыти Козловой, сумевшей не упасть, взбираясь по ним, бог отправился в подсказанном хозяином направлении. Сам Йорк не отставал ни на шаг, видимо страшась теперь оставлять визитеров без присмотра.

– Руся, открой дверь, – по-отцовски ласково приказал Лик.

Пленка ушла. Эйдолон спешно, прикрывая своей спиной от случайного взгляда альва, подхватил женщину с серебряными глазами и сам осторожно опустил ей веки.

– С ней все в порядке? – еще раз переспросил молодой хозяин. Парень снова начал нервничать, чему бог только порадовался. Паника – лучший друг опытного оперативника.

– Да. Она из рода астрологов.

Альв понятливо кивнул. Фамильные дома астрологов были малочисленны, но общеизвестны как в истории, так и в современности. В истории – за влияние на правящие династии, в современности – за способность впадать в неконтролируемый транс где угодно и когда угодно. Лик, повесив необъятную женскую сумку на плечо и подняв Козлову на руки, спустился с лестницы.

– Всего доброго.

– До свидания, – проговорил учтиво Йорк и закрыл за странной парой входную дверь.

Горица прикрыла за собой дверь и облегченно выдохнула. То напряжение, которое порождали эти двое меж собой, вполне могло сдвинуть с места автомобиль. Два создания с разными родословными, способностями, воспитанием и мировоззрением, но такие одинаковые по упрямству и силе духа. Берегиня вытерла вспотевшую ладонь о юбку и прижалась ухом к двери. Из кабинета шефа не доносилось ни звука. Помедлив еще немного, Гор наконец приступила к выполнению следующего, и самого сложного для нее, пункта плана – передачи зелья второму пострадавшему.

Переложив заветный пузырек из правой руки в левую и обтерев о юбку вторую ладонь, девушка прокралась к балконной двери и, несколько раз глубоко вздохнув, открыла ее.

Как ни странно, ничего не произошло. То есть Горица была уверена, что Иму ее ожидал, он наверняка слышал, как она кралась и как дышала. По идее сейчас аниото должен был кинуться на нее из-за двери с угрозами, упреками и насмешками, но ничего такого не произошло. В нос ударил потрясающий неповторимый запах цветущего сада, зелени и сырой земли.

– Иму? – позвала русалка удивленно.

– Мм? – послышался едва различимый отклик откуда-то издалека.

– Ты совсем болеешь, да?

Леопард уже приготовился к прыжку, когда в сознание, поглощенное охотничьей игрой, вторглись отчетливо различимые нотки беспокойства в голосе девушки. Иму прекратил охоту и выпрямился. Пожилая финиковая пальма укрывала зверя целиком даже в полный рост.

– Нет, – делано устало произнес он. – Просто выдохся.

– Знаешь, тут у бабы Бери взяли зелье, правда оно уже с почти истекшим сроком.

Запах пузырька с лекарством он почуял издалека, но вот слова девушки стали неожиданностью. Аниото немного растерялся. Выманивать у нее внимание самому – одно, а проявление внимания с ее стороны добровольно – это уже нечто странное и незнакомое, хотя и безумно приятное. Он принюхался внимательнее, и в душе вновь вскипела злость. Иму осторожно обошел Горицу с тыла и только тогда приблизился к ней.

Берегиня испуганно напряглась, когда ей на талию неожиданно легли знакомые руки. Леопард откровенно принюхивался к ее волосам, очевидно уточняя для себя какие-то моменты, и Гор отлично знала, какие именно.

– Еще раз туда полетишь одна, и я сам тебя прибью. Будет, по крайней мере, не так мучительно.

Первый испуг прошел, и девушка взяла себя в руки. Отстранилась от Иму, развернулась к нему лицом и раздраженно сунула пузырек с зельем ему под нос.

– Держи. А летать я буду, куда захочу, когда захочу и с кем захочу, папочка. Я не благородная юная девица, а штатный оперативник, к тому же далеко не слабое магическое создание. Сама о себе всю жизнь прекрасно заботилась. И теперь позабочусь.

Гор разве что не фыркала от распиравшего ее возмущения. Чем дольше они с аниото работали, тем больше он походил не на всегда всем недовольного напарника или коллегу, а на всегда всем недовольного старшего брата или отца. Она, конечно, все понимала, и звериную природу леопарда, и его особое отношение к Лику, а значит, и ко всей команде, но совесть-то иметь надо, да и границы хоть немного соблюдать.

Злость снова ушла, уступив место любопытству и странной веселости от всего происходящего. На обращении «папочка» Иму дернул уголком губ, в последнее мгновенье сдержав улыбку. Он и сам толком бы не объяснил свои эмоции, да и русалка была права, отчитывая его как юнца за излишнюю прыть: она ему только коллега – не более. Но то ли сказывалось отсутствие в его жизни женщин-аниото, коих он с юности просто игнорировал, то ли общая усталость от одиночества, однако он интуитивно, неосознанно заботился о Горице так, как если бы она была его парой. К этому выводу Иму пришел несколько минут назад, стоя на балконе и созерцая парящие вокруг здания облака. Это не было шоком или неожиданным озарением, он просто подвел итог своим эмоциям и поведению, особенно тому факту, что нимф он перестал замечать совсем, хотя звонки от бывших «подруг» настигали его в рабочее и нерабочее время часто. Странновато, конечно, выбрать себе постоянную самку не своего вида, но почему бы и нет. Кровных врагов он уничтожил, прошлое осталось в прошлом, настоящее вполне себе прекрасно, и Горица в него вписывается.

– Что б ты понимал: я сержусь! – ворвался в мысли леопарда ее недовольный голос.

Иму насмешливо оглядел девушку. Последняя фраза перечеркнула серьезность всей ее небольшой предыдущей бравады. Она никогда не понимала, насколько беспомощно выглядит со стороны и насколько беспомощной предстает собеседнику в своих выражениях.

Аниото обхватил ее руку, забрал пузырек с лекарством и дернул на себя. С тихим вскриком и, едва не упав, русалка оказалась в его объятиях. Из последовавшего дальше поцелуя она только и сообразила сам факт, что ее целуют. По сути Иму и не намеревался проникать в личное пространство берегини силком, скорее легкое ненавязчивое прикосновение к губам в качестве кратчайшего пути к разъяснению собственной, вполне серьезной позиции относительно нее. Но когда он отстранился, то не удержался от смешка. Горица в какой позе оказалась после падения, в такой и замерла и смотрела на него удивленными перепуганными глазами, не моргая.

– Спасибо, – вежливо и слегка самодовольно улыбнулся аниото, чмокнул девушку еще раз и отпустил. После чего еще раз чмокнул, потому как она так и не отмерла, и направился к выходу из сада.

– Ой, – только и смогла выдавить берегиня после того, как Иму покинул помещение.

Маруся со стороны краем камеры полюбовалась, как ее по-рыцарски эвакуировали с места преступления, солгав о родовой принадлежности, и продолжила обыск. Лик был абсолютно прав, прибегнув именно к такому способу слежки. Дело в том, что, настроив систему и подключив мановизор, Руся обнаружила неплохо сколоченную самопальную сеть защиты от проникновения. Но «неплохо» – это не «отлично». Самоуверенность Йорка в данном случае сыграла против него. Он действительно учел все недостатки стандартного квартирного комплекса АИ, убрал все излишества, с нуля написав свою компактную легкую систему, однако АИ при всей его громоздкости и частоте ложных сигналов защитила бы дом гораздо лучше от проникновения четвертого свободного мага.

Руся придала камере маниту крупного жесткокрылого насекомого, что позволило ей свободно перемещаться по помещениям, проходя сквозь сеть незамеченной. Для пущего успеха операции ведьма установила хаотичную траекторию движения на случай, если система все же фиксирует поведенческие типы неопасных посетителей. Конкретных критериев поиска не было, поэтому приходилось действовать, опираясь на интуицию, беглый анализ ситуации и изрядную долю везения. Оставалось надеяться, что философы «Нового поколения» не правы и такие понятия, как везение и интуиция, все же существуют.

Прежде чем Лик покинул вместе с ней дом, Маруся сделала общие планы второго этажа, немного покопалась в ящиках и облетела с обзором гостиную и кухню внизу. Большего она не успела, поскольку хозяин, как только захлопнулась дверь за спинами гостей, галопом понесся наверх. Ведьма с радостью направила камеру следом. Если создание так жаждет что-то показать – ему стоит это позволить.

Юный гениальный болван вынул припрятанную в шкафу персональную станцию, примостившись на кровати, включил ее и после беглого осмотра системы безопасности вывел на монитор данные с нескольких наблюдательных стационарных точек. На одной хорошо различалась гостиная недорогой квартиры, на второй кухня, на третьей прихожая. Признаков движения не наблюдалось нигде. Очевидно, не найдя искомого, Йорк свернул трансляции и по заранее созданному обходному каналу в барьерном щите выбрался в иномирную паутину. Проще говоря, открыл страничку в социальной сети. К уже существующей переписке Трюггви добавил новое сообщение: «Привет. Как дела?» Ответа ожидать не приходилось, поскольку человек находился вне сети, и Йорк тут же закрыл канал, видимо намереваясь благоразумно не тратить впустую лазейку. Дальнейшие его действия больше напоминали метания дерганого ребенка. Ни звонков, ни писем, ни попыток покинуть дерево и нанести визит кому-либо. В дальнейшем наблюдении смысла не было. Рассеяв камеру в пыль, она вывела ее через заранее открытое окно в ванной.

– А самомнения-то, самомнения прям…

Лик приподнял брови, но не шевельнулся. Руся обнаружила, что сидит на пассажирском сиденье автомобиля, свесив ноги на улицу, шеф же стоит напротив и внимательно за ней наблюдает.

– Ой. – Запоздалый страх холодком пробежал по спине женщины и уплыл под действием зелья.

– Самомнение – это у Йорка, я так понимаю, – приступил к допросу Эйдолон.

Руся прищурилась, глядя на его внушительную фигуру со скрещенными на груди руками. Зрелище неожиданно вызвало у нее приятные ассоциации.

– Ну так что?

Лик разглядывал ожившую ведьму. Сейчас она выглядела немного иначе. Хотя всего минуту назад была другой. У Эйдолона появилось привычное легкое покалывание в голове при воспоминании. Серебряные глаза отражали яркий дневной свет, обычно напряженное лицо было расслаблено, что делало очевидным природную правильность и красоту его линий, каштановые волосы рассыпались по плечам и отливали медью. Стройная хрупкая фигура женщины, затянутая в деловой, насыщенного цвета костюм, контрастировала с нарочитой громоздкостью автомобиля, предназначенного производителем для путешествий вне города. И конечно, яркая зелень окружающего леса. Все это до боли напоминало Лику один из циклов изображений в карьере Кри, где она выступала моделью. Художник постарался, преобразив ее в кадре, сделал таинственной, пугающей и непостижимо прекрасной для зрителя, подстраиваясь под знаменитые картины времен становления третьей династии. Но там Кри всего лишь удачно играла роль, а эта женщина была реальна. Серебро глаз – такая же часть ее сущности, как упрямство или рассеянность.

Лику вдруг захотелось вновь выбить доступ в архивы фонда охраны культурного наследия в Старом Асгарде. Именно там он единственный раз в жизни по протекции дипломного руководителя получил возможность взглянуть на уникальные полотна. Это отняло ощутимую часть его маниту, но зрелище стоило недельного курса реабилитации на больничной койке. После просмотра изображений с Кри такого желания не возникало.

– Ну а кто еще, – неопределенно махнула рукой Козлова и, прикусив нижнюю губу, переставила ноги в машину. – За линию обороны здешней выехать надо.

Бог молча кивнул, захлопнул пассажирскую дверь и обогнул автомобиль. На водительское сиденье он опустился в сопровождении небольшого облака серебряной пыли. Маруся подставила мешочек, поймала прилетевшие частицы и спрятала свое сокровище в сумочку.

– Для выезда нам разрешение нужно будет этого парня-привратника?

– Нам нет. А вот если захочешь отсюда что вывезти, тогда проблем не оберешься. Там весы под покрытием дорожным и сканер.

– Нора что надо. Как раз для пряток, – задумчиво пробормотала Козлова.

Лик с интересом покосился на женщину. Он никак не ожидал получить на свое пространное замечание о весах подобную реплику. Либо соображали они одинаково быстро и в одном русле, либо ведьма увидела нечто, что натолкнуло ее на такую мысль. Эйдолон склонялся ко второму варианту. Она не глупая, но и страха в парне не зацепила, а Йорк боялся, причем боялся панически и очевидно. Ее же догадка возникла только что, после возвращения камеры.

– Боюсь, что от наших журналистов спасают только крайние меры, – улыбнулся Лик.

Маруся не ответила, напряженно глядя на дорогу. Ей явно не терпелось покинуть враждебную зону.

– Спасибо, – неожиданно для самого себя проговорил бог.

Руся удивленно взглянула на шефа. В серых глазах его читалась искренность.

– За зелье. Гор домашняя, она не знает, где и как получить запрещенные препараты или контрабанду.

Лик с удовольствием отметил смущение на лице собеседницы. Может, этого он интуитивно и добивался, кто знает. В любом случае зрелище оказалось невероятно приятным.

– Я передам бабушке.

– Мы с ней будем квиты.

В салоне повисла неловкая тишина. Лик видел, что ведьма пытается придумать, как сгладить свою реакцию на благодарность, и расстраивается из-за неожиданно появившегося косноязычия. Эйдолон улыбнулся.

Итак, рядом с ним сидела упертая, бескомпромиссная, социально неуклюжая особа, закрытая толстым слоем ваты от всякой эмоциональной связи с окружающими. Проще говоря, она мыслит трезво, когда ее в собственном доме навещает преступник, но теряется, когда ее благодарят. Приплюсовать ко всей имеющейся информации, и выходит четкий портрет. У нее нет подруг, исключительно знакомые, есть хорошие знакомые – это существенная разница. Она не обнимается при встрече и не целует никого в щеку. Часто помогает, но предпочитает делать это исподтишка, как можно незаметнее. Старается не привязываться ни к кому и никогда, особенно если этот кто-то не способен постоять за себя в ее отсутствие. Она не заводит длительные романтические связи с противоположным полом.

Еще момент. Лгунья она. Во-первых, Лои звонил, просил передать Марусе, чтоб она сняла у него с хвоста свою неугомонную бабку. Во-вторых, Иму говорит, от Гор трущобами пахнет.

Вывод: ей позарез нужен питомец. Большой, умный, очаровательный, приятный на ощупь и способный постоять за себя.

– Вот, – облегченно выдохнула Козлова, выдергивая шефа из раздумий. Они только что пересекли незримую черту последнего слоя охранной системы. – Сейчас все покажу.

Маруся за пару минут управилась с пылью, настроила самодельный планшет на статичный показ видеоролика и пустила его в автономную работу. Ей хотелось лично комментировать и делиться соображениями.

– Каков активист, да? – нетерпеливо произнесла она, когда Трюггви на экране вытащил из укромного места персоналку. Лик лишь согласно кивнул, продолжая внимательно наблюдать.

– Хорошее качество, – отметил бог, рассматривая на экране страницу иномирной социальной сети. – Костян Владиславович, значит…

– Наверное, так суровее звучит.

– Наверное, – пожал плечами Лик. – Ищи этого Владиславовича. Я звоню Зверобою, пусть готовит переход на четверых.

– Четверых? – решила уточнить Руся.

– Иму, я, ты, Гор, – снизошел до объяснения шеф, чего ведьма от него никак не ожидала.

– Поняла, ищу.

Лекция не шла на слух, хоть убей! Костя нервно потряс головой и принялся сильнее грызть колпачок шариковой ручки. Записывать он успевал все, но вот понять… Удержать внимание выходило всего ничего, а дальше он отвлекался, забывался и обнаруживал себя усердно записывающим под диктовку слова, смысл которых проходил мимо разума. Так не годилось совсем.

– Не съешь его только, – заулыбалась сидящая рядом Оля.

– Кого? – не понял Костя.

– Колпачок.

– А, он целый, – отмахнулся парень и вновь попытался вслушаться в речь преподавателя.

– Да ладно!

– Смотри.

Костя нетерпеливо вытащил изо рта обсуждаемый предмет и продемонстрировал соседке полное отсутствие на нем всяческих зазубрин или царапин. Та пожала плечами и отвернулась. Парень в ответ тоже пожал плечами и принялся складывать вещи в рюкзак. Время лекции вышло. На сегодня группа отстрелялась.

– Э! – окликнул Костю знакомый голос позади. – Ольга уже сама с тобой садится.

Лешка нагнал товарища, и они вдвоем направились к выходу.

– Как прокомментируешь?

– Не знаю, – снова пожал плечами Костя. – Пусть садится.

Лешка носил очки с толстыми линзами, полосатый свитер, волосы по настоянию бабушки зачесывал направо и обожал всех поучать, особенно Костю, которого считал своим другом в силу изолированности того от общества. И хотя дальше университетских стен эта дружба не шла, Лешу все устраивало. Костя же жалел парня, но по возможности старался того близко не подпускать.

– Вот ты даешь. Я бы уж не растерялся.

Ребята вместе с остальными учащимися покинули корпус и собрались разойтись в разные стороны, когда стоящая неподалеку от крыльца девушка вдруг заулыбалась и помахала им. Костя с Лешкой одновременно обернулись назад, ища того, к кому обращено это приветствие, но таких же светящихся радушием или хотя бы узнаванием лиц не обнаружилось. Или равнодушие, или любопытство – не более.

– Костя. – Девушка обиженно протянула обе руки и пошла навстречу. – Ну ты даешь. Сестренку не узнал!

Парень недоверчиво ступил навстречу «сестренке».

– Ладно, я пойду. – Леша потерял интерес к происходящему и спешно ретировался. Если бы говорящая была худенькой, он, несомненно, постарался бы остаться и познакомиться, но поскольку ее фигура не удовлетворяла его вкусовым критериям, то и делать ему тут было нечего.

– Пока, – отозвался Костя и тут же переключился на незнакомку. – Я вас не помню.

Может, кого с психикой послабее девушка и смутила бы, но не своего «брата». Он прекрасно знал весь состав своей семьи и никаких родственниц, подобных этой, не припоминал. Больше смахивало на развод.

– Я дальняя родственница. – Незнакомка приблизилась и протянула руку.

– Как вас зовут? – напрягся Костя, инстинктивно отступая на шаг.

– Змий его задери, – выругался Иму, не отрывая глаз от беседующих. – Он не ведется.

– Человек на обаяние русалки не ведется? – удивилась Маруся, силясь со своим зрением разглядеть хоть что-то сквозь заднее тонированное стекло.

– Лик? – вопросительно прошипел аниото, готовый в любое мгновение выскочить из машины и рвануть на помощь к берегине, только дай начальство зеленый свет.

– Рано, – отрезал шеф. – Она справится.

– А с тобой происходят странные вещи, малыш? – практически запела девушка.

Костя начал затравленно оглядываться, желая узнать реакции окружающих на явную опасность, исходящую от этой особы. Однако студенты занимались привычными делами, не замечая странных собеседников.

– Они происходят с тобой просто так, случайно. И ты не можешь ими управлять, как не можешь и объяснить. Это глупые мелочи, совпадения, но с нормальными людьми они никогда не происходят.

Костя приготовился бежать, как вдруг тело его сковало чем-то незримым и, повинуясь чужой воле, заставило идти следом за опасной собеседницей. Он даже рта открыть не мог, только мычал, но и на это никто не обратил внимания. А затем веки сами собой закрылись, не давая ему видеть или оценивать происходящее вокруг.

– Чего там происходит? – нервно ерзала на сиденье ведьма, позабыв, что она в автомобилях лишнее движение сделать боится. – Я не вижу! Что там?

Шеф покачал головой и подавил приступ смеха.

– Тело человека из воды по большей части. Они потому русалке и покоряются, что она управляет пресной стихией. Этот же маниту обзавелся собственной, как всякое наше создание, поэтому не подчинился. Так что Гор сначала напугала его, люди от страха потеют, а потом воспользовалась этим.

– Выходит, он один из нас? – Русе наконец удалось рассмотреть парня.

– Выходит, что так. Посмотрим. – Бог вышел из машины и открыл заднюю дверь, жестом указывая Козловой покинуть салон.

Костя с ужасом понял, что его усадили в автомобиль, а по бокам разместились неизвестные.

– Куда, шеф? – Голос принадлежал «сестре».

– Давай в офис.

– Хилый он какой-то. – Это говорила женщина с переднего сиденья.

– Киборг, ты его на мясо пустить собралась? – съязвил неизвестный справа.

– Не пугайте парня, – снова отдал приказ «шеф».

У Кости по спине пробежал холодок. Происходящее казалось нереальным.

Маруся не обратила внимания на слова Иму. Аниото он и есть аниото. Она отвернулась и стала пристально следить за сменяющими друг друга в окне пейзажами.

Четверть часа спустя автомобиль припарковался у трехэтажного особняка в историческом центре города. По бокам от парадного входа красовалось несколько вывесок: адвокатская контора «Защитник», ателье «Миледи», канцтовары оптом, художественная галерея «Радуга» и парикмахерская «Красотка» с вертикальным солярием. Практически все, что нужно любому человеку для счастливой и удобной жизни. По крайней мере, так пошутил Лик, когда они после перехода вышли именно отсюда.

Пятерка выбралась из машины и под довольно громкое мычание заключенного проследовала сначала к дверям, а затем на третий этаж, где располагались помещения художественной галереи. Кассир на входе, пожилая ведьма, сотрудница «8Б» восемнадцатого округа, с любопытством оглядела хилого связанного юношу. На своем веку повидать пришлось немало, но человека к ней вот так привели впервые. Их волю-то покорить – дело для опытного оперативника несложное, а тут связать паренька пришлось, видать, непростой он, этот малыш. Впрочем, ей на то уже была небольшая разница. До пенсии осталось всего ничего, считаные дни, а там с внучком повозиться можно будет, травяными сборами заняться наконец. Эти Земли ей уже поперек горла стоят с их грязью, распущенностью да несвежим воздухом. Так что кто, зачем и почему, она забыла сразу же, как за гостями закрылась дверь кабинета заведующего.

– Грубовато на этот раз, – прошелестела своим внушающим страх двойным голосом Аудра. – Прям как рыбину живую приволокли.

Маруся виновато посмотрела на Ягу. Она, признаться, была того же мнения, но спорить с шефом не хотела. Остальные только равнодушные мимолетные взгляды на стража обратили, да и все.

– Обратный пока не готовлю?

– Пока не надо.

– Вот и славненько. Роман хоть дочитаю. Удачно так затишье получается, – заулыбалась Аудра и погасила проход.

– В допросную его? – предположил Иму.

– В сад. Там спокойнее будет.

– Как скажешь, – после недолгой паузы сквозь зубы процедил леопард.

Ни от кого не укрылось недовольство аниото выбором места предстоящей беседы.

– Ему покушать надо, – тут же активировала свое хорошее отношение к людям Горица.

Иму презрительно фыркнул, ухватил пленника под локоть и практически силком поволок на балкон.

– Он его об углы не обстучит? – не удержалась от ехидного замечания Маруся, когда леопард с пленным покинули владения Яги.

– Не обстучит, – улыбнулся Лик. – А еда – это мысль отличная. Достаньте парню что-нибудь знакомое и меда принесите запивать. Мед их расслабляет.

Костя чувствовал, что, чем дальше его тащат куда-то, тем меньше давят на тело оковы. Когда он наконец неимоверным усилием воли сумел поднять веки, глазам его предстало странное и слегка пугающее видение. На расстоянии всего пары сантиметров от его лица двигался огромный ярко-алый цветок, испещренный не менее яркими желтыми вкраплениями. Точнее сказать, двигался Костя, а цветок стоял на месте. Парень с трудом повернул голову сначала налево, затем направо, выясняя все доступные подробности окружающей действительности. Действительность не разочаровала своего вынужденного зрителя. Невысокий поджарый негр со свирепым выражением лица волок Костю сквозь залитые солнцем джунгли в неизвестном направлении.

Чуткое ухо Иму уловило свистящий неразборчивый шепот практически с ходу. От этой попытки озвучить наиглупейший вопрос о своем местонахождении в душе леопарда поднялась волна гнева.

– Ты мне не нравишься, – как можно сдержаннее и вежливее предупредил Иму пленника.

У Кости сердце в пятки ухнуло. Ни один человек еще не рычал на него буквально по-звериному.

– Сиди. – Костю швырнули в мягкое удобное кресло. – И лучше не шевелись. – С этими словами негр замер всего в полуметре от ног парня.

– Лови! – Громкий окрик сбоку совпал с болезненным ударом мяча о плечо. Костя припомнил несколько нецензурных выражений и зажал ушибленное место ладонью.

– Интересно, – проговорил все тот же голос, в котором легко узнавался «шеф» из автомобиля похитителей.

Парень внимательно оглядел того, кто, очевидно, руководил всей операцией, кто запустил в него с непонятной целью мячом и кто в данный момент удобно устроился в кресле напротив, так что собеседников разделял лишь небольшой плетеный столик.

– Что «интересно»? – вполне сносно выговорил Костя.

– Твоя реакция. Я ожидал другой.

– Какой?

Костя дал бы этому мужчине лет тридцать, может, тридцать пять. С ростом дело обстояло неясно, поскольку толком рассмотреть «шефа» вышло, уже когда тот сел. Серые внимательные глаза с сеточкой мимических морщин, многочисленные мелкие шрамы, короткая стрижка и ощущение полного контроля ситуации с его стороны – вот что Костя видел перед собой. И этому серьезному господину что-то позарез требовалось от простого студента-техника.

– Не ожидал, что попаду, – улыбнулся шеф. Эта улыбка сделала его лицо на порядок приятнее. Такому лицу в триллерах всегда доверяют, а потом оно преображается в конце и убивает всех положительных героев, ну или почти убивает. – Ты не дома, не в своем мире. Я знаю, что мне не требуется объяснять, о чем именно я хочу разузнать. Ты и сам уже все понял.

От последнего уточнения и новой порции улыбки «я-твой-друг» Косте окончательно сделалось не по себе. Все еще оставалась надежда, что эти господа – люди, а вся ситуация в целом – неудачный розыгрыш вроде «скрытой камеры», но многочисленные происшествия на протяжении всей жизни подсказывали Косте, что надежда в данном случае бессмысленна.

– Хотя я впечатлен. Люди, как правило, тем более не сотрудники специальных организаций, реагируют иначе.

– На что реагируют?

– На нас.

Костя глубоко вдохнул и затем медленно тихо выдохнул. Может, все-таки розыгрыш.

– Не розыгрыш. – Собеседник слегка склонил голову, словно умиляясь представшему его взору зрелищу.

– Шеф, давай я уже пугну.

Костя перевел взгляд на негра. Тот не подавал признаков жизни с того самого момента, как замер в позе охранника.

– Давай, – пожал плечами «шеф».

Он и слова закончить не успел, как перед лицом Кости сверкала клыками звериная полупрозрачная пасть, и пасть рычала, а потом все вдруг вновь стало нормой, будто и не происходило ничего.

– Дыши, – насмешливо произнес негр, – и начинай отвечать на вопросы.

– Итак, Константин Ивченко, девяносто пятого года рождения. – «Шеф» слегка подался вперед, сменив облик с доброжелательного на суровый. – Родились вы вполне обычным ребенком. Врачи не пострадали, родители обожали, бабушки, дедушки души не чаяли. Полтергейста за вами не водилось, зубы резались и выпадали, жизнь била ключом. Что же изменилось?

Костя стиснул челюсти, лихорадочно стараясь сообразить, как же ему поступить.

– Понятно. – Голос мужчины прозвучал снисходительно.

Юноша во второй раз до дрожи испугался, что его мысли читают. Или они у него на лице просто написаны?

– Первое происшествие, оставшееся незамеченным, датируется две тысячи восьмым годом. Тогда коммунальные службы района были поставлены на ноги из-за прорыва центрального трубопровода в трех точках. И да, – собеседник снова улыбнулся, – чтоб ты не думал, что уж прям так сильно опасен, там были химические повреждения внешние, так что в ближайшие года два там все равно бы прорвало. Так что не кори себя почем зря. Второе заметное событие…

– Хватит, – прервал докладчика Костя. – Чего вам нужно?

– Что произошло с тобой в марте седьмого года? Ты тогда в реанимации с отравлением лежал. Нам нужны твои воспоминания.

– Могли бы карту достать, если меня смогли.

– Твоя карта у нас. – На сопротивление со стороны пленного мужчина реагировал как-то уж чересчур спокойно. – Но согласись, свидетельства непосредственного участника – бесценны. Ты на тот момент уже был достаточно взрослый и наверняка многое запомнил.

– А что дальше?

– А дальше отправишься назад в свою жизнь.

– Что, вот так просто? – искренне поразился Костя.

«Шеф» рассмеялся.

– Меньше смотри телевизор. Ты никому тут особо не нужен. Сболтнешь про нас – на смех поднимут. Люди – существа злобные в массе своей.

– Ну да. – Вот тут Костя был согласен. Он даже расслабился как-то немного. – А гарантии?

– Не наглей, – покачал головой собеседник. – Я могу все достать из твоей головы принудительно. В данный момент я просто теряю время, проявляя уважение к твоей личности.

– Еда! – мелодично прозвучал голосок «сестренки», появившейся из зарослей совершенно неожиданно. Костя вздрогнул. – Запугали, запугали, бесстыдники! – запричитала девушка и попой оттолкнула негра в сторону. – А ну подвинься. Кушать хочешь?

До Кости не сразу дошло, что последний вопрос адресован именно ему.

– Я? – Парень уставился на поднос, который «сестренка» водрузила перед ним на стол.

– Ну не они же, – развеселилась девушка. – Смотри. Тут запеченное с овощами мясо в горшочке, под платком краюха, при мне из печки достали. И мед – запивать.

– Ну вот смысл? Он решит, что все отравлено.

Этот голос Костя тоже узнал. Негр назвал ее «киборг». Невысокая, кудрявая, лицо покрыто веснушками, в деловом ярко-синем костюме. Как-то она совсем не ассоциировалась с киборгом. Сам собой напросился вывод, что девушка и впрямь являлась созданием искусственным, а не просто носила такое прозвище. Почему бы и нет? В конце концов, вся честная компания напоминала инопланетян. А скорее всего, таковой и являлась. Либо же Костя сошел с ума и лежит где-нибудь в палате под действием успокоительного.

– Чем быстрее расскажешь, тем быстрее отсюда уйдешь, – обратилась киборг к пленному.

Парень зачарованно взглянул на веснушчатое, кажущееся совсем неидеальным и очень молодым лицо. Понятия реального и вымышленного переплелись в сознании, потеряв четкую границу. Костя окончательно запутался.

– Ладно, – вздохнул юноша и начал рассказ.

Маруся бросила мимолетный взгляд в сторону шефа. Она никак не ожидала от Лика такого поведения. Законодательство не воспрещало оперативнику воздействовать на разум человека в интересах следствия, как, собственно, и на разум любого создания. И если последних предпочитали не подвергать магии из-за возможного ослабления позиции обвинения в суде, то неоднозначное отношение общественности к человеку все еще позволяло не бояться уловок защитников. Лик предпочел получить ответы в добровольной форме. Хотя дело тут может быть в исключительности этого юноши, а не в личных убеждениях бога.

Костя хорошо помнил тот день, правда, помнил его больше как сон, нежели как реальность. Все-таки с некоторыми событиями легче ужиться, воспринимая их словно сказку. Тем не менее… Он был одним из тех нерадивых юнцов, кто умудрился заработать интоксикацию этанолом и попасть с ней в больницу. Как впоследствии смеялся над ним один из соседей по палате: «Толерантность к токсиканту у тебя, балбес, паршивая». Костя, в общем, и сам понимал, что на умного не тянул. Но суть не в том. Третьего дня с делегацией утреннего обхода появилась милая медсестричка. Молоденькая, курносая, смешливая, нежная, она тут же стала центром внимания трех мужских палат. Косте она, само собой, тоже нравилась, так что стоило ей возникнуть в поле зрения, как буквально все становились кавалерами и джентльменами, даже старый коммунист дед Егор и тот побрился. Спустя пять дней она пропала, джентльменов не осталось, а дед Егор забыл, зачем побрился, в буквальном смысле. Никто не помнил курносую Юленьку, будто и не существовала она вовсе. Косте тогда хватило ума не распространяться о некой пропавшей барышне, дабы не вызвать к своей персоне излишнего внимания. Уже впоследствии, лежа под домашним арестом в своей родной кровати, Костя припомнил те болезненные препараты, что она вводила ему в вену раз в сутки. Тогда в сознании поселился непреодолимый страх смерти, изменивший отношение мальчишки к собственной жизни. Поэтому, когда спустя несколько месяцев с Костей начали происходить странные, практически паранормальные события, вместо испуга он вздохнул с облегчением. Лучше быть героем «секретных материалов», чем мертвым или изувеченным.

Костя затих и лишь тогда заметил, что окружающие замерли, вслушиваясь в каждое его слово. «Шеф» недовольно хмурился, негр не сводил напряженного взгляда с пушистой кудрявой пальмы, возвышающейся прямо за столиком, киборг изучала его, словно будущее вскрытие просчитывала, и только «сестренка» смотрела на него с откровенной жалостью.

История пятая Безумцы, закон и случайное открытие

– Ну и как? Отпускаете? – постарался Костя вывестииз ступора собравшихся.

– Отпускаем. – Руководитель всего зверинца хмуриться не перестал, но отвечал спокойно. – Единственно задержу тебя минут на десять. Поговорим немного, и вернешься обратно.

– О чем поговорим? – напрягся парень, покосившись на киборга.

Плотоядный взгляд кудрявой ни капли не изменился.

– О сложившейся ситуации в целом, о нас, о людях и о том, кто ты. – Мужчина поднялся. – Пойдем со мной.

– Куда? – У Кости от нервного напряжения зубы начало сводить. Инстинкты, да и весь жизненный опыт подсказывали: когда с заложником обращаются грубо – это нормально, это как-то понятно. Но вежливость… Жди беды.

– Два шага. Выбора у тебя в любом случае нет.

Костя нехотя поднялся и, осторожно оглядываясь, последовал за «шефом».

– Зови меня Ликург, – опять, словно прочитав мысли пленника, отреагировал мужчина.

– Хорошо.

– Смотри. – Мужчина отодвинул водопад длинных, в человеческий рост, тонких зеленых листьев и жестом пригласил парня пройти вперед. Костя помедлил, а затем, вздохнув поглубже, ступил туда, где начиналась полоса яркого белого света, и обомлел.

Ему казалось, что он находится где-то в закрытом помещении с установленным искусственным освещением, скажем, ботанический сад какого-нибудь инопланетного корабля. Теперь же Костя осознал истинный масштаб своих заблуждений. Занятый собственными страхами, беседой с похитителями, он так и не взглянул наверх, а стоило. Место, куда его привели, не было закрыто, это был балкон. Настоящий огромный балкон, точнее, терраса. Прямо над головой на расстоянии не больше полуметра клубились легкие белые облака, пронизанные солнечным светом.

– Перила есть, можешь не бояться.

Костя растерянно взглянул на Ликурга. Мужчина улыбнулся и ладонью надавил на воздух там, где кончался пол, иллюстрируя свои слова.

Костя осторожно подошел и встал рядом с собеседником. Сердце ухнуло в пятки. И до того было очевидно, что место, куда он попал, находится на огромной высоте, но понимать и видеть собственными глазами – разные вещи.

– Что это? – прошептал парень. Почему-то говорить вслух было страшно.

– Город, – так же тихо ответил Ликург. – Так выглядят наши города.

Костя отрешенно изучал открывшееся взору великолепие. Плавные формы зданий, перетекающие одно в другое и словно дополняющие друг друга, были усеяны пятнами зелени. Длинные дороги-артерии гармонично вписывались в городской организм, поблескивая на свету потоком разноцветных автомобилей.

– А мы где? – отважился нарушить молчание парень.

– Мы в главном управлении межмировой уголовной полиции. Это искусственный парящий остров, возведенный специально для нас.

Костя осторожно прикоснулся кончиком указательного пальца к перилам. Ничего ужасного не произошло, током его не ударило, пустого воздуха не обнаружилось. Здесь действительно существовала некая незримая твердая преграда. Осмелев, Костя надавил на нее ладонью. И снова ничего из ряда вон выходящего не произошло. Рука словно в стекло уперлась.

– Отсюда обзор на новые кварталы. С обратной стороны картина немного другая.

– Какая?

– Там историческая часть. Дома встречаются еще времен… Очень старые, – поправился Ликург, видимо сочтя местные временные датировки ничего не значащими для собеседника.

– Столетние? – решил уточнить Костя.

– Девятисотлетние.

– А там? – Парень указал на темное пятно вдалеке, на границе города.

– Там старый заводской квартал. Его демонтируют.

– Межмировая уголовная полиция?

Лик с удовольствием отметил, что любопытство мальчишки начало набирать обороты. Маниту в его крови откликнулось на потоки родной вселенной. Страх, недоверие отступали, внутренний маг подталкивал Костю освоиться, вспомнить, понять и принять.

– Это что-то вроде вашего Интерпола. Мы расследуем дела, так или иначе связанные с людьми.

– А я?

– Ты догадался, – мягко подсказал Эйдолон.

– Не очень как-то догадка. – Костя снова уставился на ошеломляющий вид города внизу.

– Обитателям этой вселенной запрещено вмешиваться в жизнь Иномирья. На каждое мелкое «нельзя» имеется своя статья. Нарушители этих статей – наша забота. – Лик старался говорить как можно проще и плавнее, ориентируясь на выражение лица и жесты мальчишки. – Помнишь сказки и мифы?

Костя кивнул. По крепко стиснутым зубам легко было догадаться, что наводящий вопрос уже все рассказал за бога, тем не менее необходимо было продолжать. Мальчишка являлся частью этого мира и расследования, а значит, ему ни в коем случае нельзя было дать почувствовать себя изгоем или лишним, преступником или жертвой.

– Я маг. Девушка, которая тебя увела за собой, – берегиня, или русалка. Она, кстати, очень переживает, что так с тобой велено было обойтись. Ее призвание от природы оберегать слабых и пресекать несправедливость, так что ты не очень с ней сурово.

Костя издал звук, походящий на проглоченный истеричный смешок. Лик сменил тактику.

– У каждого из нас в организме присутствует маниту, то, что определяет магическую сущность. Маниту циркулирует вместе с кровью, мы рождаемся с ним и умираем. Но издавна среди созданий встречается неизлечимая и страшная болезнь, когда организм отторгает маниту, сам себя разрушая. Создание с таким заболеванием, по сути, постепенно превращается в человека. Наше законодательство запрещает любые опыты с инфицированными или людьми.

– И нашелся псих, которому я по каким-то там параметрам подошел, и теперь я ходячее доказательство, что лекарство есть, а потому меня запрут в комнатке и воткнут в башку иголки. Так?

Лик вдохнул поглубже, в какой-то степени понимая причину злобы мальчишки.

– Да. Да. И нет. Ты – просто демонстративный экземпляр. Иголки в тебя втыкать противозаконно и бесполезно. Иголки втыкать будут в голову исследователя. А ты просто полноправное звено нашего общества со всеми правами и привилегиями, со всей ответственностью. Тебя зарегистрируют. При желании ты сможешь получить бесплатное образование, устроиться на работу, поселиться здесь.

– Я хочу вернуться! – ощерился мальчик.

Лик кивнул.

– Это само собой разумеется. Единственно пока придется с охраной походить. У тебя в квартире камеры стоят. Давно пишет господин с ником «mag1234»?

Костя нахмурился и скрестил руки на груди.

– С год уже как. Странный на всю голову, ничего общего у нас нет, а не отвязывается. Вроде не слишком назойливый, я на него и плюю.

– Пусть пишет, а со слежкой мои люди разберутся.

Мальчишка растерянно, оценивающе оглядел Лика и тихо, почти плаксиво, произнес:

– Это все происходящее… розыгрыш такой?

– Нет, – мягко улыбнулся Эйдолон.

– Киборг, ты сможешь выяснить, что за медсестра?

– Я тебе создатель всего сущего, что ли? – вяло возмутилась Маруся, вытянув уставшие ноги. Стоять на каблуках – задача совсем непростая.

– Он нас к нему приставит. – Горица пыталась сквозь растительность рассмотреть происходящее у края террасы.

Аниото пробормотал проклятия.

– Кого «нас»? – не поняла Руся.

– Нас с Иму. – Гор присела и приподняла один из широких листьев небольшой семьи гуннеров.

Козлова, прищурившись, оглядела леопарда. Тот как раз сидел в кресле напротив. Правда, он до того тщетно пытался усадить русалку, но фокус не прошел, так что зверь растянулся в нем сам.

– Лик загонит в допросную Йорка. – Иму смотрел Козловой в глаза. И взгляд этот не нес в себе ничего теплого или доброго.

Ведьма потерла нос и пару раз моргнула, сбивая леопарда с мысли о попытке пошатнуть его место в стае. Странный зверь. Вроде живет с созданиями давно и уходить не намерен, а порядки тут свои хищные устанавливает и следует им.

– Это за ним Зверобой отправился?

– Задача как раз по нему, – вместо ответа проговорил аниото.

– Бедный мальчик. У него лет пять уйдет только на начальное образование, – не обращая внимания на общий диалог, вздохнула берегиня.

– Опять, – беззвучно произнес Иму и развел руки в стороны, всем своим видом выказывая негодование.

Руся удержалась от смешка. Не хватало еще одной причины для нелюбви аниото к ней.

– Как думаешь, – обратилась ведьма к Горице, – в какую сущность заведет его маниту?

– Не знаю. Я тоже гадаю. Вообще это поразительно. Его не в средней школе будут обучать и даже не в лицее, а индивидуально в научном центре. Ты только представь, сколько материала! Беспрецедентный случай. На зверя точно не похож.

– Его от газетчиков уберечь надо, – вставила свои размышления Козлова. – Думаешь, маг?

– А ты чувствуешь в нем мага? – отозвалась в свою очередь Горица.

– Не очень. Но я не в счет, я вообще паршиво создания чувствую. Чужое маниту меня завсегда чурается.

– Надо его родословную посмотреть, лично я ощутила энергию леса. Ты видела, как он реагировал на растения? Он их не боялся, не огибал стороной, и от него пахнет травой и немного хвоей. Мы с ним зеркальных земель уроженцы.

Иму вздохнул, и это не ускользнуло от Маруси, однако давать какую-либо оценку подобному жесту со стороны аниото ведьма не спешила. Ее больше занимали догадки берегини. Школьный курс общей истории Иномирья начинается с объяснения существования человеческих мифов и легенд о волшебных созданиях. В разных землях рождались свои боги, свои монстры, свои звери, свои маги, и все это удивительным образом зеркально отпечатывалось в Иномирье. Внешность людей вторила внешности живущих здесь, язык вторил языку. Создания обретали проходы и оставляли устные предания о себе среди людей. Только плохой ученик не понял бы, к чему клонит русалка.

– Думаешь, он Леший?

– Все к тому идет. Вот бы профессора Трикуписа сюда. Какое подтверждение! Всю жизнь борется за свои теории, и вот они прямо тут оживают.

– Это кто? – уточнила Маруся.

– Да это мой бывший проектный руководитель, – отмахнулась Гор. – На людях специализируется. Я до сих пор иногда к нему бегаю, если сложный случай попадается.

И снова от Маруси не ускользнуло, как вздохнул Иму.

– Всё! Идут, – прошипела Горица и резво отскочила к столику.

Козлова забежала в техпомещение и поднырнула под рукой Клеомена.

– Извините.

Мосвен на мгновение отвлеклась от пульта и, обернувшись, приветливо улыбнулась ведьме.

– Все принесла? – напряженно поинтересовался Лик.

Руся уверенно кивнула и продемонстрировала шефу наспех состряпанный шпионский набор.

– Все как в кино. Я старалась.

Мос сдержала смешок. Козловой надо было не в технари подаваться, а в актеры. Сейчас она и впрямь выглядела как собирательный образ всех существующих в сказаниях и кино персонажей – членов тайных военных или правительственных организаций. К иномирным одеждам и обуви, к которым Маруся питала очевидную слабость, добавился аккуратный, твердый, по параметрам сравнимый со средней сумочкой клатч из сериала «Городской туман», где героиня при помощи такого вот нехитрого аксессуара вскрывала все возможные системы. Волосы ведьма забрала в пучок на затылке при помощи шпильки. Именно таким острым дамским приспособлением виртуозно и эффективно вершила правосудие безжалостная Серена в серии сказаний «Тени». Серебристый браслет на запястье отличался оригинальностью, однако самим своим присутствием отсылал к новейшей серии фильмов об особенных магах.

Клеомен в отличие от Мосвен не стал сдерживать эмоций.

– Ну ты выдала! Все штампы собрала. Сейчас браслет закружится в смерче, и вся наша охранная система за три секунды падет ниц перед всемогущим четвертым.

Козлова заулыбалась. Она, кажется, впервые застала черта за проявлением очевидного недовольства. Столько сарказма вылил, что и не собрать.

– Надо ж, как тебя проняло.

– Да, чего-то… Не знаю, – стушевался Клеомен и смущенно уставился на монитор, куда шло изображение из допросной.

– Я тебе потом как-нибудь расскажу, как у меня заказчик абсолютно серьезно требовал в срочном порядке взломать охранку военной точки и попутно устроить локальный природный катаклизм. История Змию на смех. Причем дяденька реально требовал и уверял, что я это могу, а отнекиваюсь, потому что «бессовестная» и набиваю себе цену, – решила по-дружески поддержать коллегу Руся.

В конце концов, его эмоции были понятны. Массовый успех подобных картин легко объяснялся. Ни продолжительность жизни в три сотни лет, ни доступное высшее образование не могли победить банальную лень. Учиться сложно, погрузиться в трехмерный вымышленный мир – легко. Закон цивилизации.

– Про поведение запомнила? – вернул в рабочее русло подчиненную шеф.

Маруся кивнула.

– Нервничаешь?

Она отрицательно покачала головой, затем, сообразив, что занимается самообманом, снова утвердительно кивнула.

– Глубоко вдохни, выдохни и не дергайся. На этот раз мы вдвоем и у нас не маньяк.

С последним тезисом ведьма готова была немного поспорить. Дингир тоже опыты ставил, правда на созданиях, а у этого единичный случай, да и тот на впоследствии выжившем человеке, но все же…

– Пошли. – Лик мягко ухватил Козлову под локоть и повел к выходу в коридор. – Не дергайся, – еще раз повторил он перед тем, как открыть дверь допросной.

Руся с трудом успела приобрести облик «роковой женщины», столь успешно эксплуатируемый ею на прошлых местах работы и столь неожиданно упущенный с начала этой недели. Ведь при первом знакомстве с Эйдолоном и частью его группы под проницательным взглядом Ярослава она вела себя уверенно, по-женски нагло, однако стоило выйти в понедельник на работу, как вся выдержка начала съезжать к Змию в пасть. Ведьма впервые осознала весь масштаб полученного стресса, неудивительно, что проявилась новая фобия, и дозировку зелья по остальным пришлось увеличить.

Лик молча прошел в комнату, опустился на стул напротив задержанного, и все так же молча начал выкладывать вещдоки из стандартного молочно-белого непрозрачного ящика – такими пользуются медицинские работники, обслуживающие особые отделения сетей земельных моргов, в быту за специфику работы именуемых «неопознанными». Не идентифицированные на месте обнаружения тела или останки прямиком направлялись туда, рабочий материал пронумеровывался и получал полное исследование. Если в процессе исследования устанавливалась личность или личностная принадлежность фрагментированных частей, то рабочий материал в точно таких же белых контейнерах различных размеров направлялся либо в отдел «судебников», либо к «патологам». В противном же случае после детального изучения и составления каталога останки консервировались и хранились на выносных объектах. Подобные хранилища по своим объемам могли вполне сравниться с неприкосновенными запасами одной отдельно взятой земли.

Для большинства мирных созданий, особенно с ослабленной психикой, нет зрелища более пугающего, чем вот эти мутно-белые ящики. Никто не хотел бы оказаться пронумерованным и навеки уложенным в огромный холодильник. Йорк не оказался исключением, он затравленно уставился на Лика и принялся едва заметно равномерно раскачиваться взад-вперед.

Руся меж тем не стала располагаться рядом с шефом. Вместо этого, как водится в кинематографе, она зашла сбоку и присела на край стола. Теперь она мало того что сидела наискосок от альва и не видела достаточно хорошо его лица, так еще и тело откровенно на обозрение выставила. Ведьма про себя послала проклятия всем культовым сценаристам. Она допрос вести собралась или к сексу офисному склонять?

Йорк не изменил поведения, но мимолетный взгляд, брошенный на яркую особу, что в первую встречу выглядела не столь эффектно, заставил его напрячься. Одеревеневшая спина и стеклянный взгляд не ускользнули ни от Маруси, ни от Лика. Альв заметил незамысловатый серебряный браслет на руке женщины и мгновенно понял его предназначение.

– Мадам? – обратился Лик к Козловой, хорошо копируя характерный акцент жандармерии этой земли. Точно такой был у Лои.

Руся не обернулась. Вообще, роль была не такой уж и плохой, тут богу требовалось изобразить из себя ее подчиненного. Всем известно, к кому может матерый предводитель команды убойного отдела Интерпола обратиться: «Мадам», – это будет руководящая персона «безопасников». Называется, почувствуй себя богиней на полчасика.

– Итак, господин Йорк. – Она сделала недолгую паузу и легким взмахом кисти перенесла часть пыли с руки на стол, поскольку система была наготове, голосовой команды не потребовалось.

Внешняя камера сработала сразу же, как глаза покрылись серебряной пленкой. Изначально связь с пылью предполагалось установить через височные доли, но по настоянию медицинской группы решение изменили. Козлова услышала сдавленный вздох альва, амплитуда его раскачиваний усилилась. Ведьма прекрасно знала, что в такие моменты со стороны выглядит жутковато.

Параллельно стене между Йорком и шефом из пыли сформировался экран. Руся запустила результат их с Ликом недавней скрытой слежки.

– Насколько мне объяснили, господин Йорк отказался от диалога и попросил пригласить к нему защитника. – Ведьма нарочно заговорила об альве в третьем лице так, словно его тут и нет. По крайней мере именно так велел себя вести Эйдолон. – В свою очередь руководство «4А» в свете имеющихся событий посчитало необходимым незамедлительно пригласить второй отдел ССБ. Поскольку это займет некоторое время, а к сожалению, не у всех оно есть.

Руся медленно повернулась лицом к экрану, предугадывая, какой это эффект окажет на и без того затравленного Йорка. Со стороны видеть, как кто-то смотрит, не моргая, сплошь металлическими блестящими глазами – страшно.

– Поспешу ввести присутствующего задержанного в курс дела, – закончила женщина свою мысль обыденным спокойным тоном. Говорят, что таким тоном руководитель читает недельный отчет. – Имеются документальные свидетельства причастности задержанного Трюггви Йорка к несанкционированной слежке в Иномирье, сами физические средства слежки, проводится идентификация изъятых предметов с места последнего пребывания объекта, проверяются связи с иными созданиями или людьми, включая различного типа организации. Защитник по закрытому каналу связи будет ознакомлен с имеющимися материалами и допущен до участия в судопроизводственном процессе.

Маруся на мгновение замолчала, честно надеясь, что не ляпнула где-то глупость. Полного юридического образования она не имела, а наушник брать Лик запретил.

– Будь внимателен. Любой вопрос с нашей стороны на данном этапе ты можешь запомнить и затем передать своему защитнику в качестве примера противоправных действий в твоем отношении, – разборчиво и равнодушно уточнил Эйдолон.

Йорк кивнул и в очередной раз безуспешно попытался не коситься на женщину рядом. Теперь он не просто раскачивался, но и зажал ладони между колен.

– Твоей матери пока не звонили. Все детали, касающиеся оповещения семьи, ты обговоришь с защитником.

И вот эти два предложения, сказанные обыденным тоном, заставили альва наконец по-настоящему осознать масштаб происходящего.

– Я хочу сделку, и вы убираете мага, – хриплым срывающимся голосом пробормотал Йорк.

– Мадам? – обратился Лик к Марусе.

Козлова сморщила нос и недовольно постучала ноготками по безопасной столешнице.

– Я забираю Зайцева.

Эйдолон нехотя кивнул.

Ведьма вновь сделала легкое изящное движение кистью, недавний экран мгновенно обратился в знакомый браслет. Она соскочила со стола и нарочито сексуально выплыла из комнаты. Стоило двери допросной захлопнуться за ее спиной, как Руся высунула язык, сгорбила спину и откровенно облегченно выдохнула.

Проходящий мимо сотрудник «4А3» беззвучно рассмеялся и покачал головой. Местные были хорошо осведомлены о странноватом пополнении в «4А5», так что уже ко вторнику половина служащих Интерпола знала Козлову в лицо.

Руся мысленно себя поругала и поспешила обратно в техническую, где полным ходом транслировался откровенный диалог между Йорком и Ликом.

– Это все требования? – Голос шефа звучал из динамиков слегка искаженно.

– Все.

Козлова тихо прикрыла за собой дверь и встала позади спинки кресла Мос.

– Тогда приступаем к основной части.

– Без официальной бумаги? – Йорк по-прежнему зажимал ладони между колен.

– Ведется запись. Сфальсифицировать твои или мои слова, боюсь, никак не получится. Да, я думаю, ты и сам это прекрасно понимаешь. Так что наша договоренность уже задокументирована.

– Слушайте, – прошептала Маруся, – а нам точно не попадет за этот маскарад?

– Нет, – не отрываясь от просмотра, отрицательно покачал головой Зверобой. – Йорк ожидал защитника, ты не задала ни одного вопроса. Если бы это не сработало, тогда да, – Лику влепили бы выговор за психологическое давление, но поскольку наш малыш-альв официально произнес речь о заключении сделки, то и проблем не будет.

– Лик всегда так играет? На грани?

– Всегда, – расплылся в довольной улыбке Зверобой. – Иначе какого змия, ты думаешь, я тут торчу.

– Сноб, – беззлобно прошептала Мос.

На экране меж тем Трюггви рассказывал историю, достойную войти в список величайших преступлений эпохи. Рассказывал он поразительно детально, его память хранила вещи, которые большинство с течением времени просто забывали за ненадобностью. Русю посетила догадка, что знаменитый академик потому и взял в команду этого немного потерянного, странного мальчика.

Йорк до сих пор искренне восхищался старым магом, время работы в лаборатории было сопряжено в его памяти с сугубо положительными и очень яркими эмоциями. Если Марусю как постороннего слушателя ужасали эксперименты на животных и созданиях-добровольцах, то у альва глаза горели при одном только воспоминании. Мировое законодательство неспроста запрещает опыты над больными: любые попытки вернуть в кровь маниту неизменно приводили к летальному исходу. Лаборатория не стала исключением. Альв с холодящим душу спокойствием описал работу двоих коллег, нанятых Ростиславом для сокрытия истинных причин смерти подопытных. Трое созданий по документам оказались погибшими из-за бытовых травм. Какую правду при этом знали их родные и близкие, оставалось только гадать.

– Предстоит эксгумация, – рассеянно прокомментировал эту часть монолога Йорка Клеомен.

Маруся поморщилась.

Дальше – лучше. Трюггви, казалось, покинул настоящее и возвратился к тем светлым дням, когда он ощущал себя наиболее комфортно. Это было очевидно не только исходя из интонаций его повествования или подбора слов, но из самого его поведения. Парень расслабился, откинулся на спинку стула. Руки свои он больше не прятал, они то лежали на столе, то вдруг резко взмывали в воздух в чрезмерно эмоциональной жестикуляции. Маруся наблюдала за происходящим со странной смесью отвращения и любопытства. Парень был напрочь лишен всякой социальной ответственности, по-простому говоря, бессовестный беспринципный тип с повадками беззащитного ребенка. Но хуже всего, что он искренне не понимал, в чем его ошибка.

А знаменитый академик Ростислав в воспоминаниях Йорка меж тем уже сделал некий потрясающий рывок. Он носился по лаборатории, что-то нашептывая и поднимая архивные записи по первому из погибших подопытных. Все свои умозаключения он конспектировал в личный дневник и доступа к нему не давал ни одному из подчиненных, страшась утечки. И вот наступил момент истины. Момент, когда Трюггви впервые увидел в компании наставника природной красоты нимфу, ту самую «пятидневную» Юленьку из воспоминаний Кости. Состав инъекций держался Ростиславом в строгой тайне. Трюггви не допустили до этого завершающего эксперимента, как, впрочем, и иных немногочисленных сотрудников. Старый маг лично курировал проект. С этого момента повествование альва стало не таким счастливым и полным. Теперь это были обрывки знаний, к которым он не имел права доступа.

На вопрос Лика о нимфе Йорк дал словесное описание. Что же касалось местонахождения девушки, то оно оставалось неизвестным. Она пропала так же внезапно, как и появилась.

– Как ты нашел человека?

– Проанализировал. Ростиславу приходилось синтезировать вакцину, а делать это в одиночку невозможно. Раскрывать детали я не обязан.

– Нет. Не обязан, – казалось, Лика нисколько не покоробило подобное сопротивление со стороны Йорка. – В остальном продолжай.

– В общем, я имел основные показатели организма подопытного: данные по крови, родовую принадлежность. Это очень помогло.

– Лик. – Руся вздрогнула от мягкого спокойного голоса Мос. Кошка обращалась к шефу через микрофон. – У «древесников» есть побочный долгострой. Помнишь массовые выступления пятилетней давности против запрета на свободную регистрацию постройки каналов перехода в Иномирье? У них существовал свой проект по поиску мест вероятных выходов, там внушительная машина на полздания с оригинальным программным наполнением. Их военные прикрыли по шпионажу, тяжбы длятся до сих пор. Если не ошибаюсь, именовалось это глупо и нелогично – «курица» или «корова». В этом духе.

– «Курица», – так же шепотом подсказала Козлова.

– «Курица», – повторила Мосвен в микрофон и благодарно улыбнулась ведьме.

А Козлова в очередной раз подумала, что кошка должна бы на нее злиться за вмешательство в свою епархию, а не улыбаться. Впрочем, эта доброжелательность не вызывала больше ощущения ступора, скорее радости и все еще легкого удивления.

– К «древесникам» поэтому отправился?

Йорк вновь зажался и отвернул лицо, проявив неожиданно повышенный интерес к стенам, а затем и к потолку.

– Давай посмотрим, что я увидел, – после недолгой паузы обратился к собеседнику Лик. – После участия в проекте, закрытом из-за подозрений в незаконной деятельности, ты взял отпуск и вернулся домой. Твой недавний наставник, которому в свое время удалось войти ко многим весьма талантливым и неординарным созданиям, включая тебя, особенно тебя, это самое доверие обманул еще задолго до закрытия. Почуяв финишную прямую, он воспользовался тобой открыто, а затем толкнул под колеса административной системы. Ты потерял все рекомендации, двери уважаемых заведений закрылись перед тобой. Единственный, кто сумел тебе в тот момент помочь, это твоя мама. Ты отважился и изложил ей подробно все, даже то, что скрыл сейчас от меня. – Лик подался вперед, слегка навалившись грудью на край стола. – И правильно сделал.

Альв медленно, осторожно повернулся и взглянул на шефа. Маруся против воли замерла, боясь спугнуть момент. Она примерно представляла, что будет дальше, но наблюдать и представлять – разные вещи.

– Твоя мама – умная женщина, быстро разобралась в личности твоего наставника и вернула на круги своя все пороговые оценки. После чего ты втайне от нее нашел человека и взялся за ним следить. Но думаю, где-то с год назад она догадалась и вновь начала помогать. Пойми одно, никто тебя ни в чем не сумеет обвинить. Даже если вдруг мы не заключили договор и ты бы встретился с защитником, он рекомендовал бы психологическое освидетельствование за моим подтверждением. О результатах оценок ты догадываешься. С таким багажом нас засмеют в суде – это в лучшем случае, в худшем – урежут аванс. А вот то, что ты делаешь сейчас, – это восстановление баланса. Костя получит возможность полноценного взаимодействия, ему уже готовят документы. А вот создание, погубившее четыре жизни и испортившее карьеру не одному тебе, – должно понести ответственность.

– Но он гений, он искал ответ, которого ищут поколениями.

Лик слегка склонил голову набок.

– Скажи, кто открыл целительное взаимодействие маниту флоры наших земель и зеркальной флоры Иномирья? Насколько опасны были эксперименты с такими смесями? И на ком ставились эти эксперименты?

– Да, я знаю. – Трюггви виновато потер затылок и практически уронил руки на стол. Теперь он не выглядел зажатым или обороняющимся, он скорее походил на смущенного нашкодившего отличника.

Маруся и сама, признаться, только сейчас подумала о том, что большинство открытий в прикладном врачевании совершались путем экспериментов, поставленных автором вероятного открытия на самом себе. Они не рисковали ничьей жизнью, кроме своей. Такова врачебная этика, таково понятие чести.

– Человеческая жизнь коротка, но не настолько ужасна, чтоб погибнуть ради эгоизма чуждого морали создания. Они стали людьми, но они жили.

Альв кивнул. Теперь он выдал новый жест – принялся грызть ноготь на большом пальце.

– Так что давай, помоги нам. – Лик поднялся и мягко похлопал парня по плечу. – Тебя в комнату отдыха проводят, там диван есть. Маме своей скажи, что сам ко мне пришел, я подтвержу. И постарайся еще что-нибудь вспомнить.

– А теперь внимание! – торжественно провозгласил Зверобой. – Комната озаряется божественным светом и…

– Настоящее имя нимфы Гладиола Мов. Я видел ее документы.

– А найти пытался?

Альв утвердительно кивнул.

– Безуспешно?

И снова «да».

– Не переживай. Ты молодец.

Эта банальная похвала, казалось, была самым лучшим, что мог только услышать Йорк. По крайней мере, именно такие эмоции отражались на его лице.

– Посиди пока, я кого-нибудь позову. У нас тут без сопровождения опасно ходить. – С этими словами Лик покинул допросную.

– Деточка, закрой ротик. Папа всех разделывает под орех. Скоро ты привыкнешь. – Зверобой с ехидной улыбкой щелкнул по подбородку так и не пошевелившуюся Козлову.

Клеомен безуспешно попытался скрыть смех.

– Пошли. – Зверобой ухватил ведьму под руку и повел ее к выходу.

– Зачем? – не поняла женщина, оглянувшись в поисках поддержки со стороны остальных.

– Не зачем, а куда. К шефу. А зачем, он нам сам расскажет. Предсказываю, что понадобимся мы оба. Так что прекрати глазками стрелять и побудь верной спутницей моей никчемной горькой жизни.

Маруся неожиданно сообразила, что Зверобой впервые за все время разговаривает с ней больше чем парой-тройкой несерьезных издевок. Сейчас, конечно, тоже были издевки, но за ними скрывалась некая адресованная ей важная информация.

– И не смотри на меня так. Я тоже ранимый и нежный, мне к новичку привыкнуть надо. – Черт продолжал спокойно вести ее по коридору к кабинету. – Ну и отзывы на тебя положительные подкатили. Говорят, ты нашей русалочкой Лобастого умыла.

Маруся испуганно уставилась на спутника, когда до нее наконец дошел смысл сказанного.

– Иму тебя убьет, – с откровенным наслаждением констатировал черт, затем повернулся к ведьме и очаровательно искренне заулыбался.

Козлова продолжала сверлить испуганным взглядом Зверобоя. Как реагировать на его поведение, ей уже в голову не приходило. На данный момент она могла думать только о том, как Эйдолон со всеми ними справляется? Это ж удавиться можно! Ну и еще совсем чуть-чуть, пожалуй, о том, что путь к доверию и уважению Зверобоя лежал через сафари в криминальном районе.

Костя сидел на диване, зажавшись в угол и ощущая себя как минимум чужаком в собственной квартире, как максимум инопланетянином на Земле. Чудовищно, вдруг выходя с послеобеденных пар, узнать, что ты – какой-то там маниту, точнее, в тебе маниту. Только не чудовищно ужасно до помутнения в рассудке от несправедливости загубленной миром непознанного жизни или чудовищно прекрасно до поросячьего визга от широты открывающихся перспектив всесильности и крутой необычности, а чудовищно непонятно. Ну ожил мир фэнтези и чего с этим теперь делать? Как в книжках, кинуться в омут приключений и спасения мира?

– Эй, а у вас там императоры есть? – обратился парень к одному из двоих своих сопровождающих, что вот уже больше часа исследовали его квартиру на предмет всего подозрительного.

– Не-эт, – протянула «сестренка».

Костя все никак не мог заставить себя величать ее по имени.

– А артефакты?

– Пять – за попытку, два – за знания. Тебе временные документы выдали? Выдали. Вот иди, учись, тем более, скоро постоянные получишь.

И снова парню сделалось не по себе от присутствия этого негра. Как будто со зверем диалог вести пытаешься – ощущения те же.

– Школа магии? – Терять Косте уже было нечего, а просто молча сидеть скучно, двигаться ему Иму запретил.

– Вечерняя общеобразовательная, – откликнулся звероподобный с кухни.

– Звучит отстойно.

– Да у тебя там только дополнительные курсы по точным дисциплинам будут, общие курсы географии, биологии и истории – от силы пять лет займет, – проворковала Горица и присела рядом на диван. – Или всегда можно частного педагога нанять. В исключительных случаях рассматриваются и такие варианты.

Жалостливая речь девушки звучала еще хуже.

– А потом?

– А потом вышка. Или гражданское направление, или военное.

– И сколько там учатся?

– Все относительно. – Горица пожала плечами. – Зависит от будущей профессии. В среднем восемь лет, иногда двенадцать.

– Хреново! – Костя тихо свистнул.

– Это он что сейчас сказал? – Иму вышел с кухни с неким мелким предметом в руках, причем он в этом предмете на ходу что-то внимательно рассматривал.

– Это он поразился. Полагаю, даже ужас выразил.

– Ребят, вы самые бестактные создания из всех, кого я встречал. Я все еще тут, хотите поговорить обо мне – говорите со мной.

Косте снова почудился оскал вместо улыбки на лице Иму. Хотя надо признать, оскал не агрессивный, скорее насмешливый.

– Понимаешь, – начала еще более мягким тоном Горица, что не могло не бесить, – мы и так предельно вежливы. Говорить о ком-то при ком-то – это вполне уместно. Мы ведь не используем при тебе незнакомый язык общения между собой. Ты должен был обратить внимание.

Костя оторопел. Сразу вспомнился процесс недобровольного перемещения в мир иной.

– То есть это типа меня и похищали сугубо вежливо?

– Мы права человека соблюдаем.

Парень кивнул и решил для себя, что лучше промолчать. Бог его знает, какие по их меркам у человека права. И вот тут сам собой напросился вопрос:

– А я кто?

– Не человек, – понял его вопрос Иму.

– И все?

– Пока все. Твою принадлежность определит медицинская комиссия.

Горица со вздохом осмотрела расстроенное лицо мальчишки. Он явно представлял себе их мир иначе. Это были не глубокие убеждения, а скорее заблуждения, почерпнутые вскользь из художественной литературы этого мира.

– Маме позвонить можно?

– А она ждет звонка?

Теперь негр колупал что-то под плинтусом. Похоже, в обычной человеческой квартире Кости иномирной техники было больше, чем мебели и шмоток вместе взятых.

– Нет. А оттуда ты что вытаскиваешь?

– Пеленгатор. На одно помещение их ставят четыре, вне зависимости от площади и наполненности. Затягивают сеткой все пространство и ловят движение энергии. Схема работы таких игрушек, – Иму наконец вынул небольшой серебристый шарик, – всегда ориентирована на конкретный случай, наш случай уже выяснят техники. Если никто от тебя не ждет звонка, лучше не дергайся. Ясно?

Костя кивнул.

Неожиданно от дешевых наручных часов Иму зазвучала одна из тех простеньких электронных мелодий, которые можно найти в коллекции любой Шумотеки. Такие часы в далекие девяностые носили семилетние мальчишки, но уж никак не взрослые мужчины. Негр нахмурился и провел ладонью над циферблатом, показав тем самым истинное назначение раритетной вещицы. Это оказалось нечто вроде хранилища для их иномирной техники. Из-под открывшегося с тихим шипением циферблата Иму вытащил крошечную клипсу, закрепил ее на мочке уха и заговорил с незримым собеседником. Уж теперь-то Костя по достоинству оценил проявляемую к нему все это время вежливость. Чужой язык в полной мере оказался чужим: странным, гортанным, насыщенным звонкими рычащими звуками, – у парня мурашки по спине побежали.

– Это ваш язык?

Сидящая с ним рядом на диване Горица отрицательно покачала головой.

– На самом деле это конкретно его язык. Диалог всегда ведется на наречии адресата.

Костя бы спокойно отреагировал на ответ «сестренки», если бы не последняя фраза.

– На наречии адресата?

– Это этика общения. Ты обращаешься к созданию на его языке – ты проявляешь уважение.

– И много языков? – начал подозревать неладное Костя.

– Живых восемьдесят. Мертвых около трех-четырех тысяч. Исчезающих, последний раз читала, кажется, шестьсот или пятьсот. Но в любом случае это было больше года назад, так что ситуация с мертвыми и исчезающими должна была ощутимо поменяться. Мертвых стать должно больше, а в исчезающие должна была попасть пара десятков групп малочисленных носителей.

– И чтобы быть вежливым, их надо все знать?

Горица заулыбалась.

– Ну живые обязательно. Мертвые – неплохо, но по факту официально только один, его используют в магии. Хотя вот нам приходится дополнительно знать еще два десятка, поскольку наши клиенты не любят афишировать свои противоправные дела, и для пущей надежности наговоры устраивают на древних неразрешенных языках. Вот и обязывают еще при обучении – работа такая. – Горица развела руки в стороны и забавно поерзала на диване. – Исчезающих много, но там носителей у каждого по два-три создания, а то и один. Умирает последний носитель – умирает и язык. Среднестатистическое создание за первые пять лет жизни усваивает около шести разных языков. Затем по программе изучает больше. Это у нас врожденное. Есть и исключения: черти, как правило, до тридцати лет изучают все существующие, в том числе и мертвые.

Как ни странно, но услышанное Костя переварил легко, особенно первую часть монолога про динамику. От земной ситуация мало чем отличалась. Вторая часть про врожденные таланты пошла чуть хуже, но только чуть.

– А когда в группе, между собой вы как общаетесь?

– На языке шефа.

– На улице у вас, наверное, творится каша.

– Ну есть немного. – Горица на мгновение призадумалась. – Да, наверное, со стороны и правда каша. Как интересно. Никогда об этом не размышляла.

– Ну а вот его я сейчас ведь не понимаю. Это вежливо?

– Диалог не касается тебя напрямую, так что не переживай.

– А-а.

Косте все происходящее перестало казаться абсурдом или нелепым захватывающим сном, теперь он просто плыл по течению. Вроде нужно расстраиваться, возмущаться как-то, что-нибудь предпринимать, но он просто сидел, попав в зависимость от двух относительно дружелюбных незнакомцев, и наблюдал за течением собственной жизни словно со стороны. Чудовищное и одновременно обыкновенное ощущение. Что может быть обыкновеннее человека, умеющего инстинктивно приспосабливаться к любой ситуации.

Не переживать, значит – не переживать.

– Нашему дитятке надо бы взглянуть на одного господина. Будешь?

– А у меня выбор есть? – Костя удивленно уставился на Иму.

– Есть. – Негр снова насмешливо оскалился и, преодолев несколько шагов до дивана, вытащил из сумки Горицы планшет.

Обычный такой планшет. Парень даже расстроился слегка. Столько времени околачивается с мифическими созданиями, а магии ни грамма не увидел, одна техника.

– Я так понимаю, вопрос выбора относился к одной из ваших формальных законодательных процедур.

– Верно подметил. – Иму сунул под нос охраняемому планшет. – Встречал его?

С экрана на Костю взглянул тощий парень с белесой всклокоченной шевелюрой и ушами. Нет, скорее так: с УШАМИ. Эти два органа головы создания были огромны, оттопырены и светились. По крайней мере, на снимке они были окружены видимой глазу аурой.

– Эх локаторы! – незамедлительно отреагировал Костя, позабыв обо всяком неуважении к своей персоне и отсутствии явного проявления наличия магии.

– Переведи, – обратился Иму к напарнице.

– Если не ошибаюсь, его уши поразили.

– То есть не видел?

– Считаете, в здравом уме я б пропустил Чебурашку со светящимися ушами? – Парень с удовольствием подметил ухмылку на лице негра. Шутка, очевидно, получилась удачная.

– У альвов уши только на снимках светятся, – снова пустилась в разъяснения сердобольная Горица. – У них там сосуды ближе всего к поверхности кожи, плюс их больше, чем у любого другого создания, так что циркулирующее маниту легко запечатляется.

Костя засмеялся.

– Нет, ну тут он прав. Альвы дурные что мозгами, что на вид. – Иму повернул экран планшета к себе и скривился.

– Не начинай, – завелась девушка. – Они с причудами, не более. Каждому роду свое!

– Нравятся альвы?

Гор порывисто скрестила руки на груди. По крайней мере теперь подобные неожиданные и неуместные переходы Иму на ее личность по поводу и без легко объяснялись, и вот это сердило русалку больше всего. Даже тут, в Иномирье, с этим мальчишкой под боком, леопард умудрился со свойственной ему импульсивностью залезть в ее личное пространство, не имея при этом никаких прав.

– Нравятся! – Гор сердито поджала губы и с вызовом взглянула аниото в глаза.

Он, конечно, совсем не походил на тех зверей, супротив которых ее предки не раз шли в бой, да и прошлым своим не гордился, как иные. И все же она – не зверь, чтоб можно было пытаться покорить ее, как представителя своего рода. Она – дитя пресных вод, нежных и опасных.

Иму легко читал эмоции на ее курносом лице. Русалка решила проигнорировать свою истинную сущность и поиграть в легенды о владычицах озер, прекрасных и холодных защитницах от плотоядной нечисти. Так выходило даже интереснее. Вызов – это всегда интересно. Тем более что свою склонность к приключениям и горячему сексу она придавить вряд ли сумеет. Ее заблуждения относительно себя самой всегда выглядели крайне обворожительно.

– У меня сейчас ощущение третьего лишнего. Нет? – Костя переводил взгляд с одного своего сторожана другого.

– Клеомен – сын Дике? – Руся с трудом верила в услышанное. – Черт и богиня истины? Да как они вообще умудрились… – Ведьма сцепила пальцы в замок, изображая нереальную, на ее взгляд, связь.

– Вот это, – Зверобой повторил ее жест, – спроси у Клео. Меня такие детали не интересуют. Богам в период регулярного брачного обострения и тумбочка за трон сгодится. Шеф вон пережил свое без последствий, и ребята счастливы. Иму больше всех за него переживал.

Козлова досадливо вздохнула. Только она, только подвластная Шуту могла не сложить два плюс два. Зачем Эйдолону серьезные отношения с нимфой, пусть и одаренной? Зачем мягкая досада от расставания вместо стандартной божественной глубокой депрессии сроком на год от утерянной вечной любви? Все просто! У бога было обострение.

– Змий!

– А люди поминают меня, – подмигнул Зверобой и в два прыжка преодолел ступени.

– Всех вас и никого конкретно. – Маруся не спеша поднялась следом. – Ты уверен, что никто бежать не вздумает?

– Это же нимфы. – Черт постучал. – Нимфы не бегают. А если бегают, то очень эротично и на камеру.

– Смешно. – Руся вновь вернулась мыслями к родословной Клеомена. Прямое наследие оры не подавишь никакой магией: сын Дике будет всегда точно знать, лжет создание или говорит правду.

Дверь общежития распахнулась, на пороге стояло полуголое видение в прозрачной бледно-лиловой тунике.

– Добрый день. – Зверобой протянул руку видению и покровительственно заглянул в ярко-фиолетовые очи. – Как вас зовут?

– Амбра, – шелковым высоким голосом ответствовала нимфа.

– Итак, Амбра, скажите, где Гладиола Мов?

Козлова удивленно уставилась на спутника. Оказывается, работать в паре с Ликом куда как проще, чем с его подчиненными. С Иму неладно, Горица – чудачка, перед Мос виновата, теперь этот вот с нажимом допрос начинает вместо законного вежливого диалога.

– Она пропала. – В фиолетовых глазах промелькнули первые искры разума.

– Амбра, где ее вещи? Быстро!

– Мурзик забрал.

– А комната?

Красавица заколебалась, впервые, очевидно, призадумавшись, зачем и кому отвечает на вопросы.

– Убойный отдел МУПа, – ответил на ее нерешительность Зверобой и склонился к миловидному личику чуть ниже, стараясь не потерять зрительный контакт.

– Комната?

– Виола под себя переделала.

– Давно?

– Два года назад.

– А до этого?

– Коломбина жила.

– А до Коломбины?

– Фульвия год, а до нее еще Орнелла с Росой. Но мы всё постарались сохранить, как было при Гладиоле. – Фиолетовоглазая хлопнула ресницами и заулыбалась.

– Благодарю.

Нимфа склонила голову в изящном поклоне и еще около минуты наблюдала за удаляющимися посетителями.

– Сохранили как при Гладиоле? – иронично прошептала Козлова, стоило им завернуть за угол, туда, где на сиденье спортивной красавицы Зверобоя отдыхала ее метла.

– Ничего неожиданного. – Черт снял экран защиты и подал ведьме ее фамильный транспорт. – Может, все-таки пассажиром со мной?

– Нет, мне на метле надежнее. Откуда ты знал, что в комнате куча созданий перетопталась?

– Ты просто никогда не жила в доме сестринства нимф.

– Я не… Что? – Маруся замерла, так и не сев на расчехленную метелку.

– Встретимся у Мурза. – Зверобой обворожительно улыбнулся, подмигнул и повел свой болид навстречу идеальным городским дорогам.

– Вот… Черт! – Козлова оседлала метлу, стукнула каблуками и взлетела над землей.

Где жил Сатир, знал любой ребенок. А когда и при каких обстоятельствах Зверобой жил в доме сестринства нимф, она пообещала себе уточнить у кого-нибудь из ребят.

– Этот ме-мир давно поза-ме-э-был, что такое красо-ме-э-та. И только нимфам дано привне-ме-э-сти в его бессмысленное существо-ме-вание толику ме-э-чуда, заставить радовать глаз чисто-ме-той цветов и естественностью их соче-ме-э-тания.

На лице Зверобоя не дрогнул и мускул.

– Повторю вопрос. Когда в последний раз ты видел Гладиолу?

– Ме-э, – проблеял Сатир, осторожно покосившись на неумолимого муповца. Маруся поерзала на диване, где она заведомо удобно устроилась еще минут двадцать назад, когда ее коллега только приступил к беседе. Каждому в этом мире доподлинно известно, что единственный, неповторимый, бессменный руководитель всех живых, почивших и не родившихся нимф – создание странное во всех отношениях.

– Ме-э, – еще раз проблеял Мурз и подергал себя за бороду. Нервозность, начавшаяся всего с пары «мэ», возрастала.

– Вы ее убили? – задал новый вопрос Зверобой.

– Ме-э-э-эт, – воскликнул Сатир, подскочив от неожиданности так, что стул с грохотом рухнул на пол. Его копыта глухо застучали по ковролину. – Как можно было та-ме-э-кое предположить?!

Маруся с любопытством наблюдала за беспокойным заламыванием рук козлобородым.

– Когда ты видел ее в последний раз? – вернулся к изначальному вопросу черт.

– Я требую защитника!

– Ты – не подозреваемый.

– Тогда я вызываю своего.

– Тогда я вызываю Лика.

– Семь лет назад явилась ко мне, хотела исчезнуть. Я ей помог. С тех пор не видел, – без пауз протараторил Мурз и таки не удержался от очередного нервно-природного… – Ме-э.

Маруся прикрыла рот кулаком, сдержав смешок, и про себя отметила новую интересную деталь: Сатир отчего-то испугался свидания с их шефом. Вполне вероятно, это было как-то связано с той историей про машину Иму. Козлова ее надолго запомнила. День тогда вообще выдался довольно запоминающийся.

– Мм, – довольно заулыбался Зверобой. – Я так и думал. Передавай привет Кри.

Или все же дело не в Иму. Козлова готова была дать себе в лоб за недогадливость.

Сатир нервно задергал носом и сощурил свои желтые глаза с линиями горизонтальных зрачков. Из-за его трепещущего куцего хвоста – стоит отметить, основной гордости Мурза из-за количества естественных рельефных мышц заерзала шелковая жилетка.

– Это все? – благодушное глуповатое настроение покидало Сатира, теперь он готов был бодаться.

– Новое имя, сопровождающая легенда, куда направилась.

– Свиток отдам, и вы уходите.

– Договорились. – Черт поднялся со стула.

– Минуту. – Сатир недовольно фыркнул, развернулся и покинул веранду.

– Чудесный вид, – переключился на Русю Зверобой. Видимо, в его мыслях на данный момент она занимала приоритетную позицию.

– Свиток? – не обратила внимания на слова сослуживца ведьма. – Еще один поклонник исторического наследия? Это уже не смешно даже. Может, еще с порога кладенцом размахивать начнем и посохом трясти?

– Сказала женщина с метлой, – усмехнулся черт, с любопытством первооткрывателя рассматривая собеседницу.

– Я… – Маруся запнулась. – У меня фобии. Выбора особо нет.

– А с Ликом катаешься.

– Зелье пью. – Руся недовольно поджала губы, но взгляда от лица Зверобоя не отвела.

– Зелье пьешь, но со мной не села.

– Лик – шеф.

Черт на мгновение призадумался, не забыв сопроводить свою задумчивость многозначительным «хм».

– И то верно, – наконец резюмировал он и снова с видом истинного ценителя уставился на восхитительный вид за прозрачными раздвижными дверями веранды. – Я б искупался.

Козлова развернулась на диване и проследила взгляд черта. Вид и вправду был шикарным. Яркое палящее солнце, золотистый, почти белый песок и сверкающие морские волны. Одно из тех мест, что зовут идеальным для очищения и восстановления здоровой структуры маниту. Единение с миром, с вселенной – мечта трудоголика.

– Ты из определенного общественного слоя. Работала с созданиями в одной плоскости, а при нашей деятельности приходится наблюдать сразу весь срез, – тихо, растягивая слова, серьезно проговорил Зверобой. – Отшельники-лешие, высокомерные боги, глупые нимфы, опаленные Змием альвы, прожорливые гульябани… этот список бесконечен. Властолюбивые, циничные, безжалостные, узколобые, отчаявшиеся, безумные, методичные, хладнокровные, добрые, справедливые – все как лицо и изнанка этого мира.

– Да, я понимаю, – так же серьезно ответила ему ведьма.

– А знаешь, что самое забавное?

Козловой вдруг показалось, что черт говорит не столько с ней, сколько сам с собой. Или просто высказывает давно выведенную мысль. Так иногда случается. Приходишь к некоему выводу относительно той или иной ситуации и стремишься поделиться им с кем-то, но не потому, что ты болтлив, а просто потому, что не знаешь, как относиться к своему выводу.

– Нет, – покачала головой Руся.

– Самое забавное, что люди такие же.

Ведьма завороженно смотрела в глаза Зверобою. В одну простую фразу он вложил массу эмоций. Не цитировал слова чужого учения, но исходил из личного опыта. Верно не зря «Мы и Они» написал именно черт. Кто, кроме чертей в МУПе, не относится к людям свысока, как Иму, или не жалеет их, как Гор? Да и не только в Интерполе, во всем мире. Кто?

Для любого создания человек – это всегда нечто дикое, удивительное, странное, милое, недостаточно исследованное, забавное, отвратительное, любопытное. Человечество оказывает все большее влияние на этот мир, но обитатели последнего, несмотря на все заимствования, никогда не относились и не относятся к человеку как к равному. Что, впрочем, логично, учитывая физиологическое превосходство. Только черти единственные по-настоящему способны вжиться в чужую шкуру, будь то древний бормотун аннунак или беспомощный полевой анчутка, не напрасно ведь черти легко осваивают языки. Так что вполне закономерно было услышать столь любопытное заявление именно от Зверобоя, и все же… и все же Руся чувствовала себя несколько растерянной.

– Ме-э-свиток! – стуча копытами, влетел в помещение Сатир. Напарник снова переключил внимание на работу, что позволило ведьме едва заметно облегченно выдохнуть.

Раздался режущий слух скрип сломанной печати (сейфом Мурз так и не обзавелся, предпочитая использовать устаревшую технику защитных наговоров), и Зверобой заглянул внутрь.

– Лик будет дергать глазом.

Съедаемая любопытством, Маруся пролезла под рукой черта. С крошечного официального снимка на зрителей смотрело милое личико хищницы островов Мана.

– Устрой перевозку. Я его достану. – Иму щурил глаза, крошечные черные точки его звериных зрачков то сужались, то расширялись от переполняющей его злобы.

– Ты мальчишку там не напугай, – насмешливо подсказал Зверобой.

– Он язык не знает. – Аниото принялся нервно подергивать ухом.

– А по тебе и так все понятно. В зеркало глянь.

– Они с Горицей в соседней комнате. Никому этот малыш не нужен, а вот Дингира я мог бы достать…

– Малыш – центральная фигура во всей этой игре, и доверил я его лично тебе, – перебил Лик друга.

– Да, шеф, – сквозь зубы процедил Иму.

Руся поежилась. Даже на расстоянии, с экрана линии связи от леопарда в дрожь бросало. Без серой маски мага он бы на улице в глаза бросался в обоих мирах. Ни в одном ином создании границы двух ипостасей не размывались настолько сильно, как в аниото. Он не бился через плечо, вбирая от земли свой звериный облик, как это делали волкодлаки. Тьма не вытягивала из него зверя, одевая поверх основного тела, словно маску, как это происходило с лугару. Нет. Аниото в принципе сам по себе был леопардом, способным иметь единый облик большинства созданий. В иномирных легендах такой облик зовется человечьим.

– Дочерью нимфы охотница быть не может.

– Жить из ЦНМЭ кличет ее Вербеной, – вмешалась в разговор Мос.

– Что-нибудь еще слышно оттуда? – Лик продолжал, откинувшись в кресле Зверобоя, хмуро изучать белый матовый пол.

– Официально – нет. Неофициально у девушки чистая память и высокая обучаемость. Вышло, что у нашей хищницы нет никаких существенных отклонений, она не страдает чрезмерной жестокостью или агрессивностью. Дингир не подвергал ее никакому физическому воздействию, зато он знатно работал над ее психикой. На момент появления Вербены в стенах ЦНМЭ она не помнила ничего дальше последних суток до своей поимки, однако с тех пор провалов не возникало. Я так поняла, они уже успели обнаружить остаточные гипнотические блоки, и чем дальше, тем их больше. Дингир чистил ее воспоминания примерно раз в три дня. Никакой личности, никакого языка, ничего, голые инстинкты.

– А люди?

– А вот это самое интересное. – Мос впервые прилюдно пренебрегла внешней невозмутимостью и, подскочив со своего кресла, присела на краешек стола. – Люди – не ее пища, она вообще к ним равнодушна.

– Мотивировал ее нападать? – Клеомен заметно старался не смотреть в сторону очаровательных ног белой кошки, которые вот прямо сейчас выглядели весьма эффектно, к тому же всего в метре от него.

– Дальше уже догадки, – пожала плечами Мос.

– Нимфы разве едят людей? – решила подать голос Маруся. – Ну в смысле изначально по природе своей?

– Мы не исходим пока из допущения, что Вербена и Гладиола – одно создание, – подсказал Клеомен.

– А если все же параллельно исходить? – Теперь Лик развернулся в кресле и в упор взглянул на ведьму. Козлова искренне пожалела, что шанс работать рядом со столом Зверобоя выпал именно ей.

– Тогда Дингир первично должен был применить некое физическое воздействие. Вербена явно не дочка Мов. Лишить памяти взрослое здоровое создание не так-то просто, маниту будет сопротивляться, взывать к основной силе. В нашем случае речь о флоре, а значит, изолировать Гладиолу от ее опоры было практически невозможно. Единственная спора плесени, и пожалуйста, связь не нарушена, – развел руками Зверобой. – Знать бы, что там Зайцев у себя сочинял. Зуб отдам, эти двое «гениев» как-то пересеклись. Мало верится, что этот наш упор в блокирование маниту случаен. За Зайцевым слежку разве не ставили? Я думал, ССБ всегда на шаг впереди.

– Они и ставили, только Зайцев ушел. Пропал без вещей и документов, испарился из закрытой для любого канала квартиры. А расследование на тормозах спустили. Тогда в центре марши читови проходили. Все на взводе бегали.

Маруся помнила репортажи о том шествии. Это в старину «половинчатые» предлагали сражения одиноким путникам, с введением же обязательного начального и среднего образования читови начали объединяться в группировки. Только если иные этносы преследовали некие осмысленные цели, нанося окружающим вред, то «половинки» вредили ради вреда буквально. Само их маниту требовало равносильного противостояния. Бой и только бой, не запятнанный никакими условиями и правилами, дарил их жизням смысл. К одному достойному сражению читови мог идти всю жизнь. Беда заключалась в том, что любые населенные пункты давно были снабжены системами оповещения. «Половинка» мог пройти по городу, не встретив ни одного создания. Именно поэтому кое-как при своем недалеком уме получившие образование, они научились действовать коллективно, принуждая правоохранительные органы к встречам.

– Вернемся к теме, – прервал размышления ведьмы Лик. – Мос, Вербена плотоядная?

– Фактически нет.

– Я говорил, неряха какая-то глодала, – напомнил о своем присутствии Иму. Козлова бросила в сторону экрана мимолетный взгляд. Аниото больше не выглядел разъяренным, сейчас его лицо было невозмутимым. – К тому же люди – отвратительная еда. Это раньше они еще ничего так были, а теперь привкус химический от неправильной кормежки и такой душок от лекарств, что никакой обработкой не вытравишь. Людей давно никто не ест. Неэстетично.

– Друг мой, твои рассуждения на тему здорового и вкусного питания, как всегда, незабываемы. – Зверобой улыбался, наблюдая за реакцией Иму.

Однако аниото не подарил своему давнему оппоненту удовольствия и остался все так же невозмутим.

– Мос, отправляйся к медикам, пусть проверят девушку на совпадение по карте Гладиолы. По ходу получения промежуточных результатов отчитывайся.

– Сделаю. – Кошка спрыгнула со стола и, быстро собрав в сумку аппаратуру, вышла.

– Шеф, дай адрес квартиры. Есть у меня догадка… – Зверобой неопределенно повел плечом.

– Неолит? – поняла его мысль Козлова. Она сама уже пару минут размышляла о способах побега из окружения.

– Пять лет назад «безопасники» еще использовали третью версию «облака», – согласился с ведьмой Зверобой. – Одна проблема – скан.

– Не-эт! – Руся отрицательно покачала головой. – Скан обойти можно, если его не ставят совместно с индикаторами движения. Теоретически, конечно.

– Экранировать собственные сигналы и выдавать искусственные. – Черт задумчиво потер затылок. – На грани фантастики.

– Он должен был продумать пути отхода заранее.

– Давай попробуем.

Зверобой обернулся к шефу.

– Отпустишь?

– Идите, – кивнул Лик на дверь.

Выбегая из кабинета вслед за чертом, Маруся в очередной раз позабыла сумочку и метлу, в очередной раз вернулась и в очередной раз своей рассеянностью насмешила коллег.

Ликург задумчиво посмотрел вслед неожиданно сложившейся рабочей паре. Зверобой всегда предпочитал одиночные выезды. Никто из знакомых в его представлении не мог помочь в разработке той или иной комбинации, стать ему достойным прикрытием. И вот нашлось создание, к которому он добровольно решил прислушиваться, создание, как оказалось, понимающее ход его мыслей. Так отчего же в душе Эйдолона на мгновение шевельнулось неприятное ощущение? Ощущение, словно его предали. Змий дернул ее покупать то зелье!

– Чем займемся? – Клеомен внимательно наблюдал за шефом.

Лик с готовностью оторвался от странных дум.

– Тем, что умеем лучше всего. Покопаемся в чужих мозгах.

– Опять эта возня, – раздалось от экрана недовольное бормотание. – До связи.

– До связи, – ответил Лик и поднялся. – Пойдем?

– Куда? – Клеомен застегнул браслет на руке и подхватил со стола рюкзак.

– Побеседуем с одним из бывших утилизаторов. Сегодня с утра задержали за торговлю рутой. Уговорил ребят затянуть приезд защитника. Поговорим на месте.

– В каком отделении?

– В центральном. Молодчика на университетской парковке взяли.

– Не повезло, – заулыбался черт, прыгая в поток следом за богом.

– Ему – нет. Зато нам весьма. И чтоб сюрпризов не было, поймаешь слежку – не дергайся и виду не кажи. Это свои, – вовремя вспомнил про бабку Береславу Эйдолон.

Клеомен заулыбался и промолчал. Гиперзаботливая, сующая кругом свой тощий длинноватый нос бабуля – невеликая странность вселенной. У каждого пятого в родне по три таких мамы, сестры, тети, бабули или прабабули.

– Что значит, меня подвезут домой? Без моей метелки? Я ни ногой из этой обители равнодушия. – Береслава указала на пол у себя под ногами. – Имейте в виду! И никто бабушке напитка не предложил.

Лои сидел за рабочим столом, закрыв лицо ладонями, и молчал.

– Очень скрытая слежка? – прошептал Лику Клеомен, не удержавшись от ехидного замечания.

– Семейное сходство налицо, – отпарировал бог, – по крайней мере ощущаю я себя моментами так же, как лугару сейчас. Стоим тут и не приближаемся, а то зацепит.

Чуткий слух оборотня мгновенно уловил шепот посетителей. Слов он не разобрал, но вот голоса – да, а принюхавшись, и запах. Гийом вскочил как ошпаренный.

– Мадам Береслава…

– Мадемуазель. Я в многократных разводах.

– Мадемуазель. – Лои пробрала едва заметная нервная дрожь. – Позвольте оставить вас на несколько минут в связи с неотложными рабочими моментами.

– Позволяю, – с грацией королевы взмахнув кистью, отпустила комиссара пожилая ведьма.

Клеомен смотрел, как лугару спешит к ним с шефом, и размышлял о сложностях взаимодействия социума с женской половиной рода Козловых.

– Ты как? – сочувствующе пробормотал Лик.

Гийома вновь передернуло, только на этот раз эмоции отразились еще и на лице.

– Да, ерунда. Еще часа два, и голову бабуле откушу. Пойдемте, она в общей камере.

– Она? – удивился черт, разворачиваясь и следуя за комиссаром.

– Там албаста. От мужика ж не отличишь. Грудь в штаны заправит и, поди догадайся. А имя, сами понимаете…

Клеомен вздохнул. Никто в здравом уме не любит работать с низшими созданиями. Разве только благотворительные общества да фанатичные альтруисты. «Половинчатые» вот недавно в диалоге всплывали, сейчас албасты… Физически – женщины, фактически – мужики, имена бесполые, умом недалекие, агрессивные, легковнушаемые. Спутать можно с кем угодно. Ужасающие характеристики.

– Ты Береславу не загрызешь. Она тебе нравится, – решил отвлечься от неприятных размышлений черт. И так в ближайшие полчаса с отвратительной тварью общаться, не хватало еще и предвкушать это общение.

Лои удалось не оскалиться. Меньше Интерпола в жандармерии жаловали только «безопасников». Порой «сторожа», как величали муповцев остальные правоохранные органы, бывают высокомерны и нетактичны.

– Беседа в любом случае конфиденциальна, – Эйдолон заставил себя без отвращения думать о предстоящей работе.

– У нас тоже допросные теперь неплохие. Вполне вам подойдут.

– Руководство сменилось? – искренне обрадовался Клеомен.

Лои решил, что напрасно раздражался. У парня просто трудности с головой.

– Да. Пришли. – Комиссар поприветствовал дежурного и после довольно продолжительной процедуры сканирования лица и голоса провел посетителей внутрь отдела временного содержания.

– Доброго здравия, – кивнул начальник внутренней охраны и протянул Лои карточку-ключ. – Проходите. Сами заберете или сопровождение дать?

– Мы сами, спасибо, – ответил за лугару Ликург.

Комиссар только удивленно взглянул на своего гостя, но возражать не стал.

– А вот с камерами у вас пока все по-старому, – прокомментировал черт, рассматривая две большие клетки в центре зала, разделенных не только расстоянием в пять метров, но и звукоизолирующей силовой пленкой.

– Пока да, – равнодушно согласился Гийом. Он дошел до ближайшей и, дождавшись, пока все задержанные отвернутся и заведут руки за голову, открыл дверь. – Вперед.

– Госпожа Ерткыч Жир? – Клеомен ступил первым за порог клетки, о чем в дальнейшем сожалел.

Огласив зал отдела чудовищным ревом, на черта накинулось близстоящее создание. Мелкое искореженное тело в один прыжок с разворотом достигло застывшего от неожиданности муповца и сбило его с ног. Клеомен лишь успел почувствовать страшную боль в области плеча и шеи. Доли секунды спустя албаста уже отлетела вглубь камеры, заставив остальных задержанных расступиться. Только в чувства ее это не привело. Лик вытащил раненого Клеомена, а Лои снова отбил сумасшедшую демоницу внутрь клетки. Дежурный офицер с убойной долей транквилизатора подоспел в момент, когда, потеряв возможность кидаться на посетителей, женщина начала бросаться на сокамерников.

Лои смотрел на затихшую после бесконтактной инъекции Жир. В метре от камеры в воздухе парил Клеомен. Ликург с помощью древних наговоров оказывал пострадавшему первую помощь. Хвост и рога черта не только проявились, но и отливали зеленым перламутром, оповещая окружающих о повреждениях средней тяжести в организме хозяина.

– Вот и поговорили, – тихо резюмировал комиссар.

– Твой хвост копошится в стене уже больше трех минут! – не выдержала Маруся. – Просто признай, что он у тебя там застрял!

– Сама ты застряла, – пропыхтел Зверобой. – Я профессиональный взломщик.

– И профессиональный лжец. Дай я! Ты на хвосте только и делаешь, что сидишь. Креслом или стулом ювелирное украшение не спаяешь.

– А ты на метле летаешь. – Черт скривился, не глядя что-то прокручивая пятой конечностью в панели «охранки».

– Далась тебе эта метла. – Козлова скрестила руки на груди, стараясь всей своей позой выразить скептицизм.

Входная дверь элитной квартиры бесшумно отъехала внутрь.

– А! – сияя оранжевыми рогами, победоносно провозгласил Зверобой.

– Я бы управилась быстрее, – не моргнув глазом, соврала Руся. Было в этом споре нечто задорное, отчего хотелось вести себя по-детски.

– Врешь. Давай запускай своих тараканов, ищи щели.

Ведьма скорчила гримасу и достала из сумки мешок с пылью.

– То-то, – назидательно проговорил черт.

– Ты же заметил, что я уже не отвечаю?

– Да? – нарочито удивился Зверобой.

– Гори ты, – хитро прищурившись, начала в отместку произносить Козлова сакраментальную фразу. «Синим пламенем» могла бы закончить она, если б черт не швырнул в нее ажурной салфеткой, которую подхватил со стола в гостиной.

Маруся выпустила облако, настроила тональность и взялась за осмотр бывшей резиденции гениального медика. Сейчас в определенном смысле ведьма понемногу начала чувствовать значимость одного из основных принципов работы шефа: чтобы задать вопрос, нужно сначала найти на него ответ. Если бы она взялась на месте расследовать способ исчезновения Зайцева, то, скорее всего, после длительной работы покинула бы поле боя ни с чем, но, поскольку она четко знала, что именно требуется найти, время не было потрачено впустую. И не последнюю роль сыграл нынешний напарник.

– Русь! Оставь ванну и иди сюда! – крикнул он ей из кухни десять минут спустя. – Столешница у бара идеальная. Я бы ее использовал.

Козлова нехотя развернулась и направилась к Зверобою.

– С чего такая уверенность? – хрипловатым шепотом проговорила женщина. Контролировать голосовые связки получалось плоховато, слишком много занимали процессы преобразования излучений маниту исследуемых поверхностей в доступные для зрительного восприятия цветовые поля и последующая запись полученного видео на внешний носитель, расположенный непосредственно в здании МУПа. Последнее действо – не самое удачное использование ресурсов, но против устава не пойдешь, поэтому приходилось следовать правилам и мириться с их глупостью.

– Больше всего подходит под составленное мной описание, – пожал плечами черт.

Теперь Руся его видела, и если б она могла физически рассмеяться, то сделала бы это. В объективе камеры рогатый переливался радужным перламутром, словно чудовищно безвкусные детские бусы. Безвкусица, однако весьма магически наполненная безвкусица. Иначе и не опишешь.

– Видишь что-нибудь уже? – уточнил Зверобой, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Не мельтеши. А лучше отойди. Ты светишься, как праздничная иллюминация, камеру слепишь.

– Прости. – Черт поспешно отодвинулся от стойки.

– Спасибо.

Руся внимательно оглядела указанный предмет на наличие аномалий, но ничего подходящего под искомое не обнаружила. Никаких трещинок или щелей в поле, все как и положено. Тогда ведьма сформировала простейший доступный для технической реализации запрос к маниту, ожидая, что искусственный объект попросту не ответит, однако стойка не только проснулась, но еще и ответила вполне в духе пожилой ворчливой мебели. Это слегка было остудило исследовательский пыл, только ровно до того момента, пока Маруся не сообразила, что любой простой ответ от маниту вещей точно так же легко смоделировать, как и запрос. Так что вероятность, что она сейчас беседовала с искусственным объектом, по-прежнему велика.

– Не выходит? – прозвучал за спиной голос Зверобоя.

– Терпение!

Ведьма прибегла к новой тактике. Она рассеяла оставшуюся незадействованной пыль и, окружив стойку серебряным смерчем, все-таки нашла щели. Козлова намеревалась сформировать внутри дополнительный регистратор, но вот незадача: вся пыль, проникшая внутрь стойки, пропала. Маруся поспешно прекратила работу и неприлично выругалась.

Черт позади женщины отозвал все сильнейшие смертельные наговоры, что отправила ведьма в адрес стойки, ее создателей и Зайцева.

– А теперь не так эмоционально и по существу, – отдал приказ Зверобой, приблизившись к Козловой.

– Выход там, и он действует, либо я нарвалась на защитную схему и попала на приличную сумму. Восстановить полный комплект пыли стоит дороже, чем закупить на вживление новый. – Руся собрала остатки своей техники в мешочек и с жалостью их оглядела.

– В соответствии с двадцать вторым пунктом основных межземельных положений применения силы должностными лицами по поддержанию правопорядка я обязуюсь направить рапорт с обоснованием необходимости последующего применения силы в сложившихся обстоятельствах.

– Чего? – не поняла Маруся, удивленно уставившись на напарника.

– Отойди, говорю, – безапелляционно произнес черт и, не дожидаясь какой-либо реакции, отодвинул ведьму в сторону, затем засветился, забил хвостом и зашипел.

Козлова глазом моргнуть не успела, как синее пламя поглотило пресловутую стойку. Не погаси она камеру с регистратором излучения, вмиг бы безвозвратно потеряла с десяток нейронов, столь слепящим был выброс магической силы. Синее пламя способно уничтожить на своем пути живое и неживое, дай лишь волю. Черти единственные рождались с искрой пламени в крови и единственные способны были его контролировать, хотя научиться этому складывалось не у всех и, несомненно, не сразу. Достаточно упомянуть, что языки им давались во много раз проще. Зверобой с подопечным пламенем управлялся знатно, ничуть не хуже Клеомена.

Там, где только что возвышался неприступный гений технической мысли, зияла чернота обожженной поверхности пола. А посреди этой черноты клубился серый туман.

– Ну конечно! Все просто и сложно одновременно!

Черт скептически осмотрел напарницу, так искренне восхищенную трюком Зайцева.

– Ныряем? – поинтересовалась ведьма.

– Я тебе нырну, – ухватил Зверобой Русю за ворот элегантного платья. – Лик с меня три шкуры спустит. Без маршрутного листа нырять в проходы, тем более несанкционированные, разрешается только в экстренной ситуации и в присутствии непосредственного руководителя.

– Так ты же только что спалил вещественное доказательство! Ну или место преступления! Я еще в этой терминологии не разобралась. – Козлова и сама поняла, что возмущение лучше не сопровождать поправками и фразой «я еще не разобралась», но, благодаря вездесущему Шуту, осознала это только после того, как произнесла.

– Предупреждение плюс непосредственная угроза жизни, так что я с единорогом и на радуге. Шеф! – Последнее обращение относилось к наушнику, по которому черт уже успел вызвать Эйдолона. – Мы нашли способ побега, и он тебе не понравится… Да… Я знаю, что часто это повторяю, но он и вправду тебе не понравится. А ты не делай резких движений, – практически зашипел Русе Зверобой. – Схлопнется на тебе дыра, и реквием по любопытной ведьме заказан.

– Ладно, ладно, – подняла руки в примирительном жесте женщина. – Шкура бесценна, но пыль, между прочим, все равно недешевая.

Однако напарник ее уже не слушал, поэтапно излагая Лику их действия в апартаментах ученого.

Костя уныло созерцал городской пейзаж за окном. Оглядываться и смотреть, чем там за спиной занимаются два сторожа, не хотелось. К тому же в голове по-прежнему мелькали сомнения. Здравый рассудок не так-то уж легко убедить поверить в наивную, хоть и хорошо обставленную декорациями сказочку. И тот факт, что Костя долгие годы чихал еловыми иголками, роли не играл. Подумаешь, с кем не бывает. Наверняка это все как-то объяснялось с точки зрения физики или психики. Например, если в стенах его квартиры поселился грибок, то и галлюцинации могут быть. Бывает ведь. Мало ли ядов на свете. Он всю жизнь просто мог понемногу грезить от какой-нибудь ерунды, а теперь вот усилилось.

От подобных рассуждений по спине пробежал холодок. Думать о том, что ты сейчас психически нездоровый один в квартире, было не особенно приятно. Что страшнее: поверить в свое сумасшествие или поверить в сказку? Косте вспомнилась счастливая мама, когда ее любимый цветок, погибший по вине дедушки, вдруг ожил. Или удивление отца, когда возле дома только что проложенную теплосеть оплели кустарники. Огромные трубы над землей оказались для жителей неприятным сюрпризом, перекрывающим проход к озеру на окраине города. Или удивление бабушки, когда после урагана сломанная пополам молодая яблоня срослась и плодоносила. Костя сам тогда ее поставил на пенек и закрепил. В то время он не один становился свидетелем странных событий.

– Человеческое сознание пытается подавить маниту. Верно?

Горица оперлась плечом на стену рядом с окном.

– Ну… – заколебался Костя. – Мне кажется, что я сошел с ума и это все глюки, а потом вспомню свою жизнь и думается, что вроде как нет.

– Да. Это и есть подавление. Люди не обладают силой магии, зато обладают силой личности. Помнишь какие-нибудь мифы?

– Ну Зевса помню. Или про Бабу-ягу. Пойдет?

– Пойдет, – рассмеялась русалка. – Во всех мифах человек боится созданий, будь они сильные или слабые. Боится физически, потому как с маниту не поспоришь. Не каждый человек выживает после встречи с созданием. Но, – Горица чуть склонила голову набок и прищурилась, – человек часто оказывается предусмотрителен, умен и непоколебим, побеждая в столкновении с магией или избегая этого столкновения.

– Хочешь сказать, быть человеком круче?

– Фу, глупости, – махнула рукой Гор. – Быть созданием круче. Я хочу сказать – подружи своих питомцев: маниту и волю. Когда ты их подружишь и научишь работать бок о бок, ты станешь сильнее многих созданий.

– Прям пророчество, – криво улыбнулся Костя.

– Могу комикс нарисовать, – в том же тоне ответила берегиня, чего собеседник от нее явно не ожидал.

Костя вдруг ощутил легкий толчок в спину, словно волна воздуха от взлетающего вертолета, это заставило его резко обернуться. Горица нахмурилась и подняла взгляд на потолок. Костя последовал ее примеру. Там, где только что была люстра, зияла дыра, наполненная серым клубящимся дымом. И из этого дыма вдруг просыпалось немного серебристой пыли.

Иму, бесшумно появившийся в комнате, поймал на ладонь несколько пылинок, оглядел их и, зло пробормотав что-то на своем языке, вытащил из кармана наушник.

– Что он сказал? – прошептал Костя.

– Поругался немножко. Ничего информативного. – Горица на всякий случай ухватила парня за рукав.

– Еще одна «дверь»? – кивнул Костя в сторону потолка. Он хорошо запомнил тот серый клубящийся дым, через который его проводили. Правда, неясно, что запомнилось больше: дым или та пожилая особа с жутковатым двойным голосом. Мурашки по спине от одних воспоминаний пробегали. Костя бы нисколько не удивился, если б такая же тетка сейчас выпала из его потолка.

– Проход. Несанкционированный. Дыры между нашими мирами контролирует род Ягой. Ты с одной из них вскользь уже познакомился. Аудра – чудесная женщина и, кстати, не последнее создание в комиссии, что очень полезно. Думаю, она по просьбе Лика быстро разберется с сущностью этой дыры.

– Аудра, – все так же шепотом протянул Костя, пытаясь уложить новую информацию в голове. Это с виду кажется, там нечего укладывать, а когда барахтаешься в этом болоте «ты – не человек», даже элементарные вещи становятся сложнее.

– Ты это еще будешь проходить. Курс Мировой истории в младших классах и потом более подробно с технической и магической точки зрения в старших. Там будет «общее введение в теорию применения маниту», «физика», «химия», и вроде всё. Углубленно в вузах уже. Кстати, если любопытно, в зеркальной земле есть высшая школа Ягой, но туда можно попасть только представителю рода.

– Супер! Физику и химию заново. Я сдохну! – впечатлился Костя.

Горица не обратила внимания на сарказм собеседника. Да и некогда ей было, она внимательно прислушивалась к репликам Иму в беседе с шефом.

– Ну не целиком заново. Это ты преувеличил. Разработают индивидуальную программу. Ты эксклюзивный у нас, ради тебя бюджет потрясут хорошо. Ну что? – Это она уже спросила у напарника, закончившего повторять односложные фразы и убравшего наушник в карман.

– Дыру не трогаем, Лик вызовет Аудру. Насчет пыли сейчас выяснит. Говорит, от киборга со Зверобоем никаких новостей пока не было. Мальца эвакуируем. Из-за этой дыры его статус изменился. Теперь он у нас объект первой категории.

Горица в порыве досады отпустила студента, подошла ближе к проходу и заглянула в него.

– Жилье родителей. Думаешь, Зайцев лично наведывался?

– Я бы поставил на это. И в новом свете теперь вспомни девицу с островов.

Горица с Иму одновременно обернулись к подопечному. Косте сделалось нехорошо.

– Не трогайте маму с папой! Я запрещаю! Мое слово имеет значение? Вы же законники! Оно должно иметь значение.

– Нет, – четко отчеканил леопард.

– Иму! – грозно осадила его Горица. – Защитник прознает, зацепится, и Лик тебя прибьет. Имеет, малыш, имеет, – обратилась русалка к Косте. – Документы временные, но официальные, так что ты полноправный член общества и твои слова и показания мы обязаны учитывать так же, как и суд впоследствии. Помимо прочего, не думаю, что твои родители особо понадобятся. Здесь основную роль играет именно твоя память.

Костя увидел, как Иму вновь достает наушник из кармана и цепляет его на мочку.

– Понял, шеф. Скоро будем.

– И? – вопросительно уставилась на аниото Гор.

– Зверобой сам связался. Говорит, личный профессорский выход. Более того, он именно сюда сбежал в свое время от безопасников. Мальчишку под белы локти выводим и запечатываем квартиру. Киборг сама свои сокровища соберет. Это только она может сделать. И еще… Клеомен в больнице.

– А где Мос?

– Мне нужна моя пыль!

– Я ищейка, а не нянька! Сдай его «6А»!

– Бедный мальчик…

Эйдолон потер подбородок, наблюдая, как большая часть его группы создает в кабинете хаос.

– Пыль никуда не денется, ты можешь работать и без малой ее части. Мос у Клеомена, информация от нее – у меня. Бесценного свидетеля по делу я доверю только одному созданию. А мальчик и вправду бедный. Если на этом все, вернемся к работе.

Наступила долгожданная тишина, четыре пары глаз в ожидании уставились на шефа. Пятая пара, человеческих, изучала вид из окна личного кабинета Эйдолона.

– По данным первой проверки Вербена и Гладиола – одно создание. Ликвидатора, напавшую на Клеомена, скоро доставят в соседнюю с нашей хищной нимфой палату. Но и на первый взгляд я делаю предположение, что в ее голове блоки уже знакомого нам происхождения.

– А основания? – Зверобой покосился на Костю, теперь принявшегося изучать личную технику шефа.

– Показал ваши фотографии…

Иму рассмеялся:

– Хороший способ.

– Ваши фотографии вперемежку со случайными снимками из сети, – не обратил внимания на шутку леопарда бог. – Она проявила необоснованную агрессию к каждому из нашей группы. А потом я попросил тройку ребят из департамента задать ей вопросы о наркоте и двоих – о нашем деле. В первом случае она глупила, изворачивалась, В общем, нормальная реакция. Во втором случае клетку едва не снесла.

Ответом Лику была тишина.

– Пройдет проверку, будем знать точнее, а пока считаем за обоснованное допущение. Дальше: связь между квартирами – прямая. Аудра уже на месте, снимает показатели. Какие-нибудь еще соображения появились? Госпожа маг.

Козлова встрепенулась, явно не ожидая, что начальство обратится именно к ней.

– Ну-у…

– Понятно. Зверобой.

– По проходу никаких, но в квартире была одна любопытная деталь. Наш гениальный шизик во весь спектр обожал свою гениальность. Стены целиком увешаны его публикациями с пометками дат и рейтингов медицинского сообщества. Отсортировано по датам. Безопасники постарались, опустошили самую позднюю из капсул – изъяли период времени, связанный с существованием лаборатории, но! В соседней капсуле за несколько месяцев и одну статью до открытия лаборатории у него красуется публикация с довольно высоким рейтингом и положительными оценками критиков. Догадайся, о чем она и почему безопасники тогда на нее не обратили внимания? «Психофизиологические основы гипнотического манипулирования сознанием созданий». Ничего не напоминает?

– Мос разве не проверяла связь Дингира с Зайцевым до появления лаборатории?

– Проверяла, – обернулся к Горице Зверобой. – Ничего нет. И архив ССБ анализировала, тоже пусто.

– Параллельно работали над одной темой? – подала голос Козлова. – Еще вопрос. Гладиола исчезла по заказу Зайцева. Сатир лично документы ей доставал. После исчезновения попала в когти к Дингиру. Если они были связаны, почему Гладиола не исчезла просто так, сразу? К чему такие сложности? В смысле Сатир за нимф, конечно, отвечает, но только в теории. Все знают, на практике он суетится только за себя. Так что даже если бы барышня Мов пропала среди бела дня с людной улицы, наш козел шума не поднял бы. Он бы и туловище с постели не поднял…

– Согласен, – не дожидаясь окончания монолога ведьмы, пробасил Иму.

– Заявление в жандармерии своей эксклюзивной ручкой напишет, да и все, – продолжила Руся. – Совпадение? Почему именно она и именно так?

– Хороший вопрос. – Шеф задумчиво постучал пальцами по стене с экранами, на которую опирался. – А ну-ка просмотри все открытые, освещенные прессой медицинские форумы, где Зайцев принимал участие до публикации. Сможешь вывести на общие экраны снимки и видео?

Маруся колебалась мгновение.

– Запросто. Ищем что-то конкретное?

– Конкретно ищем Гуниду.

– В следующий раз с этого и начинайте. Есть у меня одна чудо-вещичка. Давно мечтала опробовать. – С этими словами ведьма вызвала свою пыль и отключилась от реальности.

Ликург отступил от стены и развернулся. Несколько мгновений спустя экраны ожили, в ускоренном темпе замелькали сначала видеоролики, а затем и снимки. Эйдолон не удержался от улыбки. «Чудо-вещичка» заменила им вероятные часы кропотливой работы. На экран справа Козлова вывела статичное изображение Гуниду, сделанное во время ареста. Высокое разрешение и точноподобранные характеристики, последние годы предписанные как необходимость в оформлении задержанных правоохранительными органами лиц, пришлись ей весьма кстати. И если Лик раньше не особо задумывался над, казалось бы, необоснованной необходимостью введенных мер, то теперь все встало на свои места. Очевидно, его новая сотрудница, в силу специализации, обладала прототипом системы, которую в скором времени намеревались внедрить повсеместно в широком масштабе.

Тонкие зеленые линии, изгибаясь и ломаясь, плясали на каждом новом лице, попавшем в кадр. А слева уже выстроилась колонка с изображениями процентных попаданий. И пока этот процент не перешел выше цифрового значения «шестьдесят».

– Я говорил, киборг, – меланхолично изложил мысль аниото. – Ждем девяносто или сотню?

– Увы. – Зверобой поднялся и встал рядом с шефом. – Недавно в один клуб наведывался по старой памяти. Ничего криминального! – с ходу оговорился черт, покосившись на Лика. – Владелец позвал оценить не в меру шустрого сотрудника. Так вот. У него схожая игрушка стоит в зале для особой клиентуры. Сотню дает только тот же самый снимок, а девяносто с мелочью – снимок, сделанный в качестве варианта эталонного.

Черт приблизился к стене и потянул стопку с изображениями в интервале от пятидесяти до шестидесяти.

– Если я сейчас не ошибаюсь, а я уверен, что не ошибаюсь, то просмотреть надо и эти.

К удивлению Лика Маруся не сразу, но позволила нужной Зверобою функции заработать. Стопка потянулась и раскрылась внизу стены, где оставалось свободное рабочее пространство.

Теперь со своих мест поднялись и Иму с Горицей.

– Вот этот похож. Альв мешает. – Русалка указала на увеличенное изображение похожего на Гуниду создания. Но поскольку стоял он вполоборота и бо́льшую часть лица размывало свечение от ушей престарелого альва на переднем плане, сказать наверняка было сложно.

– Семьдесят три, – тихо проговорила позади коллег Козлова. – Я сменила условия. Ввела поиск по конференции, где была сделана выбранная вами фотографии.

– Это он, – уверенно кивнул Ликург. – Есть совместные изображения?

Маруся не ответила.

– Шеф, думаю, она нас не слышит и не видит. Пусть закончит, – вступился за ведьму Зверобой.

Эйдолон недовольно выдохнул.

– Пусть. Ты видел предыдущие публикации? Там есть схожая тематика?

– В том и дело, что нет. Область исследования сознания никогда не входила в спектр его интересов.

– А конференция была за полтора месяца до статьи. – Ликург отошел от экранов и проверил Костю. Человек развалился за его столом и внимательно созерцал потолок.

– Клонишь к тому, что Дингир работал на Зайцева? – Иму развернул короткий отрывок видеоролика, где на заднем плане вновь промелькнул Гуниду. – Он нарочно старается не попадать в объективы.

– Я не клоню. Просто рассуждаю. Но если рассматривать с этой точки зрения, то сомнительно. У обоих диссоциальное расстройство личности. Но если у Зайцева низкая способность выдерживать фрустрацию, то о Гуниду этого не скажешь. Плюс у Дингира весьма удовлетворительный порог разряда агрессии. Короче говоря, если Гуниду и работал на Зайцева, то исключительно в личных интересах и до поры до времени.

– Если бы они работали совместно, не думаю, что Йорк бы о такой существенной детали промолчал. Гуниду не из тех, кого можно забыть или не заметить.

– Дельно, – согласился с Горицей Лик. – Зверобой, свяжись с командой защитников «древесников». Трюггви с матерью в экодоме.

– Сделаю, – откликнулся черт. – Дай угадаю, ты их сам туда отправил?

Эйдолон улыбнулся, но отвечать ничего не стал. Как бы он ни ненавидел связываться с межземельным экологическим объединением «Древо жизни», недооценивать их способность защищать своих членов не мог. Тем более что Йорк весьма ценный для объединения субъект.

– Сколько это займет?

Лик взглянул на хмурое лицо Иму и пожал плечами.

– А если опознает Трюггви Гуниду по удаленной связи, такое в суде примут? – Голос Маруси прозвучал немного искаженно.

– Примут, – коротко ответил Эйдолон.

– Смотри, догадалась киборг.

– Кис-кис.

– Отложите свою вечную дискуссию и вернемся к делу.

– Да, шеф. – Иму напоследок незаметно для начальства оскалился в сторону Горицы. – Еще раз лично для меня. Есть псих-ученый и есть псих-бог. Второй предположительно работал на первого и своровал нимфу, точно так же работавшую на первого. Есть псих-лаборант, годами следивший за подопытной животиной. Есть психованная албаста, запрограммированная калечить нашу группу. Итого: все психи!

– Гений! Тебя да в элиту «безопасников», – съехидничала русалка. – Шеф, если албаста прошла программирование, то считай с того момента, когда мы занялись этим делом. И тогда Дингир ни при чем.

– Вот это-то и пугает… – Лик внимательно рассматривал эталонное изображение Гуниду.

Иму отошел и сел на край своего стола.

– А если он реальный псих, заранее хотел быть пойманным. Смотался с Мана на материк и обратно – время было. Есть же маниакальные игроки. Главное – азарт и стоящий противник.

– Время-то было, только тогда игра не ах какая. Партию интереснее разыгрывать, имея маневренность, а тут… заключение, бумаги, медицинские тесты. Как-то слишком глупо и скучно, а он далеко не глуп. Нет. Должно быть что-то еще.

– Тогда остается сам Зайцев. В психику созданий пролезть – это не печенье испечь. Маниту нужно не слабое, опыт плюс знания.

– Больше смахивает на жест отчаяния, – прокомментировала Горица.

– Трюггви с нами! – Зверобой повернул экран персональной станции к товарищам и снял наушник. – Говори.

– Видел однажды. У него перстень с оскаленной гиеной.

– Почему не рассказал про него раньше? – сдержанно процедил Ликург.

В глазах Йорка появился страх. Он засуетился и принялся раскачиваться.

– Я только раз видел и не думал, что это важно. И имени не знаю, вообще не знаю, кто такой. В первое собеседование столкнулся. Лаборатория тогда еще была на стадии планирования, даже помещений не было! Профессор мне назначил в «Гроте».

– Ресторан в старом городе? – перебил альва Лик.

– Да. Я заходил, а они у входа спорили.

– О чем спорили?

– Не знаю. Там был зеркальный диалект, а я человеческие языки тогда только учить начал. Только и понимал что «я», «ты». Самое простое.

– Дальше.

– Дальше я прошел быстро мимо, и все.

– А кольцо?

– Кольцо заметил, потому что он руку держал напротив лица профессора. И она, то есть рука, искрилась. Такое не пропустишь и рассматривать не останешься.

– ПС в ход пускал, – встрепенулся Иму.

Однако остальные члены группы его энтузиазм разделить пока воздержались. Конечно, гражданское лицо имело право использовать личный «посыл» лишь в случае самообороны, коей здесь и не веяло, но не веяло лишь на первый взгляд. Неизвестно, о чем шла речь между собеседниками и насколько это повлияло на поведение Дингира.

– Так чтоб очевидно – не скажу, но было очень похоже на то, да и вид у него был далеко не дружелюбный.

– Это все? – уточнил Ликург.

– Все!

– Уверен?

– Уверен!

Врать у Йорка выходило не слишком хорошо, так что сомнений у Эйдолона не возникло.

– Хорошо. У вас там отличная система охраны. Не выходи пока за периметр, это опасно. И мать не выпускай.

Альв кивнул, и на этом Лик потерял к нему интерес. Как, впрочем, и все в комнате. Даже Маруся, и та, заканчивая анализ, включила слух. В окружающем пространстве явственно ощущалось напряжение. И исходило оно от их бога.

– Он подставился, – тихо, словно само собой разумеющееся, констатировал Эйдолон после недолгих раздумий.

– Что? – высказала общее удивление русалка.

– Он с самого начала просчитал ходы и расставил указатели. Нападение, визит к Козловой, пространное замечание. Признание теперь будет выглядеть косвенным. Защитник выставит его несчастным влюбленным идиотом: молодой бог под действием инстинкта влюбляется в нимфу, а затем обвиняет себя в том, что с ней произошло. Сворачивайтесь, – отдал неожиданный приказ Лик. – Я знаю, где Зайцев. Гор, вызывай третью группу «5А», только там сразу две чистокровные фоморы, и пусть Ирина будет с ними. Мне нужно ее мачете Огун. Иму, твоя взяла. Сдай Костю в корпус к шестеркам. Код красный. Пусть хоть разочек прокатают свою новую программу по защите особо важных свидетелей. Зверобой, оформляй карты на срочный частный вылет плюс поисковый комплект для водной среды. Пункт назначения – Мана. Встречаемся возле терминала через час. Действуйте.

– А мы? – подала голос Маруся, когда получившие задание сослуживцы в спешке покинули кабинет. Она закончила поиск и отключила пыль, сбросив все результаты в общее хранилище данных.

– А мы с тобой побеседуем с психологом из ЦНМЭ. Ты закончила?

– Да.

– Тогда давай бегом. И ничего не забудь.

Отделение центра независимых медицинских экспертов располагалось в историческом центре. От острова МУП до великолепного трехэтажного здания эпохи второй империи было рукой подать. И если бы окна убойного отдела не выходили на новостройки, Маруся бы совершенно искренне и безо всяких сожалений посвящала по пять-десять минут свободного времени наблюдению за этим шедевром магической мысли.

Лик задрал голову и проследил по направлению взгляда Козловой. Две огромные гаргуйльи пристально изучали приблизившихся к парадному входу гостей. Мертвые каменные изваяния не дышали, не существовали и не излучали маниту, но от их немигающего взора сердце замирало против воли. Такова суть оборотной магии. Эйдолон неожиданно издал короткий смешок.

– Странная реакция, – укоризненно прошептала Руся.

– Это не на здание. Просто вспомнилось иномирное определение оборотной магии.

Ведьма протяжно вздохнула. Бог всегда останется богом и мага ему не понять. Даже человеческое определение «черная магия» лично у нее не вызывало никаких посылов к веселью. Да, термин «черная» был крайне неуместен и ни в коей мере не отражал сути оборотной магии, но посмеяться мог только бог.

– Не нужна ты им. Пойдем.

Лик взял под локоть ведьму и потянул к широкой лестнице из атласного камня.

– Ты просто не чувствуешь их так, как я.

– Прекрати себя накручивать. Здесь работает полно магов. Это дело привычки. На пятый визит отпустит.

– Хотелось бы надеяться. – Маруся продолжала с опаской озираться по сторонам, даже когда они миновали холл. Ощущение враждебного взгляда еще долго жгло затылок.

Ликург отчасти понимал Козлову, ведь он принадлежал к роду Эйдолон. Первых гаргуйлий вывел император Гунтрамн по прозвищу Безликий. Будучи талантливым ученым и главой великой Оборотной империи, включавшей в себя практически весь материк с его многообразием форм жизни и ресурсов, Гунтрамн реализовал немало своих идей. Идей, балансирующих на грани между гениальностью и безумием. Одной из таких реализаций были гаргуйльи, потомки Химеры, чьи останки хранил старый родовой склеп Эйдолон. Никто в семье и подумать не мог, что медленно гниющая плоть Химеры послужит семенем и кормом для полчищ невиданных чудовищ.

Если бы не это отдаленное родство, Лик бы не почувствовал ни капли беспокойства. Но поскольку связь была, вся его магия ожила небольшой рябью, а по родственной нити, протянувшейся от спящих монстров к нему, прошли отголоски всепоглощающего голода. Ведьма с сильным маниту – есть ли на свете лакомство вкуснее? Понятно, отчего Козлова едва ли не за каждой колонной интуитивно ожидала врага. Быть в непосредственной близости от создания, у которого ты составляешь основу рациона, – не самое приятное в обоих мирах ощущение. Если бы плоть гаргуйлий не научились обездвиживать, кто знает, сколь долго еще продлился бы век второй империи. Эти искусственные хищники по праву считались лучшими сторожами жизни и покоя своих хозяев.

– Отпустило?

Теперь они поднимались по внутренней лестнице, созданной все из того же запрещенного к добыче атласного камня.

Гаргуйльи – не единственные подвергнутые консервирующему усыплению здесь. Само здание представляло собой венец оборотной магической мысли. Не мертвое, не живое изначально, частично выстроенное, частично выращенное, оно точно так же было погружено в летаргию. Примеров подобной исключительной архитектуры на материке осталось мало. Каждая постройка имела свой идентификационный номер, полную опись материалов не только самого здания, но и его отделки. Причем хранилось все это в спецотделе ССБ. Там же хранились и результаты ежегодных исследований на предмет спектральных изменений в излучении объектов.

– Немного. Как тут работают вообще? – Маруся вновь огляделась по сторонам, только в этот раз движимая любопытством, а не слепым страхом.

– Дело привычки, – пожал плечами Лик. – Можно подумать, ты бы отказалась.

Козлова сначала открыла рот для возражений, но быстро закрыла его. Прямо перед проходящим мимо пожилым профессором ступени принялись меняться: укорачиваться и удлиняться, предвосхищая неуверенные движения старого, витающего в облаках медика.

Со сторожевыми монстрами на крыше ведьма совсем позабыла о безусловных рефлексах этих исключительных домов. Если верить летописям современников Союза Освободителей, «поганые гнезда дышали в продолжение своих хозяев». Проще говоря, не спящий и не имеющий хозяина дом сейчас бы вполне мог строить планы по захвату континента или, к примеру, создать переход и уйти в Иномирье. И такое случалось в далеком прошлом.

– Все равно страшно, – подытожила Маруся. – Даже несмотря на коматозное состояние. Все равно он живой.

– Он не живой. Он существующий. Это разные вещи.

– Он круглосуточно пялится на постояльцев, – продолжила гнуть свою линию Руся, проходя в любезно открывшуюся перед ней дверь. – Больных прямо сюда на обследование возят?

– Нет. Что вы! – вмешался в разговор новый собеседник. Это был невысокий миловидный мужчина, чью родовую принадлежность уловить с ходу ведьме не удалось. – Мы всегда выездные. Куда определят пациента, туда и отправляемся. Преступивших закон чаще всего помещают в медицинский частный центр «Благо». Это на окраине. Доброго времени. Вы, должно быть, Ликург.

– Он самый, – кивком поприветствовал учтиво привставшего из-за стола работника шеф. – Моя коллега, Маруся.

– Здравствуйте, – поздоровалась Козлова.

– Верцингеториг. Присаживайтесь.

Руся от неожиданности едва не села мимо. Имя древнее и славное, конечно, но поди выговори.

– Можно просто Верц. Я не против.

– Благодарю. – Лик в отличие от своей подчиненной остался невозмутим. – Мы по поводу Гуниду Дингира. Я знаю, что официальное заключение вы еще не составляли, поэтому хотел бы попросить дать общее устное заключение.

– Общее – без труда, – пожал плечами Верц. – Ваш клиент идеально здоров и вменяем, тем более для бога. Есть черты диссоциального расстройства. Явно прослеживается будущий нарциссизм. Ну и я бы еще, пожалуй, спрогнозировал эксцентричное расстройство личности, но вот тут пока не утверждаю. Если наберется достаточно доводов, тогда включу в отчет, а пока последнее только между нами.

– Дальше подпороговых не пойдешь? – уточнил Ликург.

– Абсолютно.

– Благодарю за уделенное время.

Мужчина улыбнулся и пожал плечами.

– Всегда рад помочь.

Выбегая вслед за Ликом из страшного здания, Маруся старалась не оглядываться.

– И что нам это дало?

– Многое. Он умен, хитер, настойчив и затеял игру, в которой у всех вокруг своя четко спланированная роль.

Из ответа Козлова мало что поняла, но уточнять не стала. Слишком уж сердитым выглядел ее начальник, чтоб вот так, не задумываясь, лезть со своим непониманием.

За прошедшие дни на острове Туранга мало что изменилось. Все те же насыщенные краски зелени, небес и океана. Уходящее на покой тропическое солнце окрашивало облака во все оттенки рыжего. На горизонте дымился вечно неугомонный Папату, дважды в сутки выкидывающий в воздух облака пепла. Говорят, однажды он добьется своего и сотворит из шести островов один, но, к счастью, случится это не скоро. Впрочем, кто знает, что природе лучше. Быть может, будущий результат станет эталоном гармонии. Лик планеты переменчив.

Марусю легко толкнули в плечо, заставляя оторваться от созерцания местных красот. Имб, одна из фомор группы захвата, кивком указала нерадивой ведьме на завершающую деталь гидрокостюма – маску. Козлова оглянулась на остальных членов группы. Спецснаряжение требовалось немногим.

Горица, окружив себя коконом пресной воды, участвовала в поисках скрытого убежища Зайцева наравне с обеими фоморами. Ирине, возглавляющей группу, требовалась лишь маска. Лик задерживал дыхание невероятно долго, а при необходимости собирал тот минимум кислорода, что содержался в воде. Зверобой, переливаясь многочисленными оттенками фиолетового, подключал к работе свои рыбьи потроха. В огне не горят, в воде не тонут – сказано про них, про рогатых. Короче говоря, почти каждый сотрудник Интерпола имел свои способы адаптации к внешним условиям. Исключение составляли двое.

Универсальный спасательный плот с развернутой системой поиска подводных объектов слегка качнуло, когда волна, преодолев воздушный барьер, коснулась гребнем его дна. Такое происходило примерно раз в сорок минут с момента начала поисков и чем-то неожиданным не являлось. Тем не менее у Маруси сердце удар пропустило, а от осознания, что сейчас придется отправиться под воду с головой, и вовсе в пятки ушло. Сил Козловой придавала одна-единственная мысль – Иму было гораздо хуже. Леопард стоял ровно по центру плота и недовольно шипел, когда брызги воды попадали на его шкуру. Видимо, переплыть реку – одно, а оказаться посреди соленого океана – совсем другое.

Аниото, словно почуяв насмешку со стороны Руси, обернулся и оскалился.

– Прям как будто я в своей стихии! – шепотом возмутилась ведьма.

– Я все слышу, – прорычал Иму.

– Вот и стой тут. – С этими словами она поправила маску, зажмурилась и с разбегу сиганула с плота в воду.

– Аккуратнее! – раздался ей в спину недовольный голос Имб.

Наверное, фомора еще что-то сказала, только Руся ее уже не слышала. Костюм промок и ощущался на теле крайне неприятной пленкой. Вдохнув и выдохнув несколько раз, Козлова убедилась в исправном функционировании маски, а заодно и в исправном функционировании своей нервной системы. Страх не перерос в панику, он просто осел в сознании легким, едва заметным жужжанием. Теперь предстояло спуститься на глубину.

Лик ввел в курс дела лишь по прибытии на остров. Чего он опасался, было понятно. Раз кто-то сумел запрограммировать албасту на нападение, раздобыв информацию о рабочей группе, значит, мог бы раздобыть и подробности поисковых действий. Зато как именно шеф узнал, в какой точке планеты стоит искать Зайцева, вот это большой вопрос. Впрочем, Зверобой уверил, что позже Лик все разъяснит не только в личном отчете.

Маруся со вздохом подумала о том, что раньше в океан ей спускаться не приходилось. Чем глубже она погружалась, тем ярче сиял ее костюм. Умная ткань самостоятельно определяла показатели окружающей среды. (Усовершенствованные версии подобных гидрокостюмов состояли на вооружении армейцев.)

Чуть поодаль справа мерцал синеватый огонь Зверобоя. Ведьма постаралась отплыть от него чуть подальше. По инструкции им полагалось покрыть максимально большую площадь дна. Конечно, поисковую работу могла бы прекрасно выполнить техника, снизив участие созданий до управления и анализа, однако и тут шеф изложил свои условия: поиск вести вручную, не полагаясь на машины. При этом задание само по себе напоминало старую легенду – найди то, не знаю что.

«Это, скорее всего, похоже на купол», – примерно такое описание искомого подводного объекта они получили. Откровенное издевательство, а не описание.

Лик готов был поклясться, что слышит возмущенные мысли подчиненных – столь схожим был эмоциональный фон. И самым ярким пятном сиял Иму на палубе платформы. В задачи аниото входила лишь охрана оператора, а вода не доставала и до пятки, но он все равно испытывал отчаянное недовольство. Цивилизация цивилизацией, а от звериных инстинктов до конца не избавишься, даже если очень пожелаешь.

Впрочем, Эйдолон знал, что прав и поиски ведутся в нужном направлении. Старая Гула, мать Гуниду, великая и чистокровная Дингир, будучи юной девой и не имея еще всех тех регалий, коими со временем наградило ее замужество и власть, увлекалась наукой природы. В младших классах созданиям зачитывают отрывки из ее наиболее известных работ о контролируемом скрещивании маниту растений. Урожденная с властью умерщвлять и исцелять, Гула в своих экспериментах никогда не выходила за рамки дозволенного, хоть в те далекие времена у понятия «дозволенное» бытовала широкая трактовка.

Рассеянный мягкий свет выхватил из окружающей темноты спину морского зверя, недовольного нарушением своей вотчины. Нападать зверь не собирался, но и благодушно приветствовать был не намерен. Плавают сухопутные, есть мешают. Лик улыбнулся местному жителю вслед.

Гула… В младшем возрасте создания слишком инфантильны, подвижны, невнимательны и прочее и прочее, чтобы задаться вопросами шире: «А не вывела ли Гула змиеядное или человекоподобное дерево?» Подробнее историю ее деятельности изучают уже в вузах или в дополнение к общему образованию. И вот тут кроется один из интереснейших моментов истории. Для контроля над маниту Дингир приходилось изолировать сухопутные растения от их естественной близкой среды. Вода была одним из вероятных способов изоляции, ее-то и выбрала Гула. На океанском дне она оборудовала свою лабораторию. И хоть труды ее известны, расположение своего заброшенного строения она так и не раскрыла. Дингир – род не слишком открытый к контактам с внешним миром. Года проходили, а загадка оставалась. Сегодня Лик с помощью техники, подчиненных и небольших собственных умозаключений намеревался загадку раскрыть.

– Шеф, – недовольно прошипела по внутренней связи Козлова. – Я наш-шла.

– Чего ты нашла? – на всякий случай уточнил Лик, припоминая характерные особенности личности ведьмы.

– Купол. Я на него упала.

– Отлично. Всплывай. Дальше твоя помощь не понадобится. Гор, отбой, направляйся к Иму, проследи за Козловой. Зверобой, давай к Ирине. Пойдешь с первой тройкой… – Начиная с этой секунды, Ликургу было не до выяснения причин ведьминского «упала», и как вообще под водой можно было куда-то упасть. Все его внимание ушло на координирование предстоящей операции.

– Шеф, – спустя всего полминуты осторожно вклинилась в его диалог с начальницей группы захвата Козлова.

– Шеф, – повторила она, не получив ответа. И снова реакции никакой не последовало. – Шеф… Лик!

– Что? – огрызнулся Эйдолон.

Он уже был в квадрате первой тройки, куда входил лично. Вторая и третья заплывали с юго-восточной и юго-западной стороны, сканируя толщу воды старым как мир способом – плетеной из шерсти наговоренной сети. Ни один современный сканер так просто древнюю божественную защиту не пробьет. Если старые боги желали изоляции, они ее добивались. Новое поколение не столь изобретательно и сильно. Ручные сети – единственное, что позволяло археологам обнаруживать древние тайники. Только у чудо-поисковика создавшая его магия была столь же стара и столь же причудлива, как и у объектов для поиска. Проще говоря, сеть должна была видеть уверенность хозяина о месте, где прячется объект. Всю планету с такой игрушкой не прочешешь.

– Я не могу уплыть, – как-то уж чересчур напряженно прошипела ведьма.

– Почему?

– Я… головой прилипла…

Лик лишь мгновение пребывал в пространном онемении – подвела-таки многолетняя выдержка, не справилась с давлением обстоятельств. Вот так живешь, думаешь, ко всему привык. Ан нет!

Пробормотав проклятие, бог сменил траекторию, одновременно запросив последние координаты, полученные радаром от костюма Козловой. Далеко плыть не пришлось. За полосой песчаного дна с острыми скалистыми выступами ногами вверх плавала его подчиненная. Ее костюм сиял, как радуга под единорогом. Сама же она тщетно пыталась отлепить лоб от чего-то невидимого. Ирина, быстро сориентировавшись, приняла командование на себя, и теперь ее голос заполнял эфир четкими простыми командами. Лик подплыл к Марусе.

– Не будь он так смешон, он был бы жалок[10].

Против воли на лице бога расплылась улыбка. Цитировать иномирного классика, попав впросак, вполне в духе его новой сотрудницы.

– Что тут? Коротко и по существу.

– Заплыла за этот черный забор. – Маруся не глядя указала пальцем в сторону острых темных зубцов. – Потом в голове тяжесть наступила, и шлеп! Ноги вверх, а лоб с этой штукой в полном контакте.

– И все?

– И все.

Ликург нахмурился, затем провел ладонью по отливающей перламутром поверхности материала, поймавшего ведьму в ловушку. Ситуация, конечно, дикая – не то слово. Во-первых, непонятно место соприкосновения. Почему голова? И именно ее голова? Во-вторых, только сеть дезактивировала маниту покрытия. По крайней мере всегда так было. Так каким образом это сделал лоб его четвертого мага? Локально, конечно, радиусом всего в двадцать сантиметров от места соприкосновения, но все же дезактивация налицо, вернее, на лоб. Внутреннюю решетку видно и часть несущей балки.

Правильные ответы приходят к тем, кто задает правильные вопросы.

– У тебя где ближе всего нулевой вживленный к поверхности черепа подходит?

Вместо ответа Козлова громко и протяжно вздохнула. Лик подумал о том, что вот теперь древние веревки останутся доживать свой век в музеях или частных коллекциях. Отрывок из его рапорта будет гулять по высокочтимым ученым и разным ведомствам, а лет через пять в мире появится новый, ценный прибор и, может, даже поступит на вооружение Интерпола. А пока… Пока ему нужно было что-то придумать здесь.

– Лик, сеть легла. Мы входим.

– Понял.

Бог слегка отплыл, зная, что именно произойдет в следующее мгновение.

По воде под ним прошла рябь, обозначив едва различимые глазом формы огромного подводного объекта. Затем рябь сменили короткие тонкие белесые иглы, по одной им известной траектории последовательно покрывшие поверхность купола. Созданию неподготовленному вполне могло показаться, что такой рисунок причинит вред неудачливой ведьме, однако это стало бы заблуждением. Иглы лишь формой напоминали оные, на деле они имели магическую суть и физически никак не ощущались. К тому же тех проявленных двадцати сантиметров радиуса вокруг лба Козловой вполне хватало в качестве буфера.

Чуть усилив сияние, иглы рассеялись в пыль, обозначив завершающую стадию процесса. Пыль покрыла купол тонким слоем и будто растворилась в нем. Скрытое убежище Гулы предстало во всем своем великолепии, и Маруся получила свободу.

– Это не нулевой. У меня цитоскелеты отчасти искусственные в нервной ткани. Потом глиальные клетки не все свои…

– Всплывай, – прервал бормотание обрадованной ведьмы Эйдолон. Ему снова было не до нее. – Ир, что видишь?

– Прямое попадание. Сканер показывает движение с севера. Мы вошли. Третья группа ведет с внешней стороны на случай побега объекта.

– Целостность внешнего купола?

– Помимо центрального входа, прерывается только с севера. Никаких дополнительных систем. Старая постройка, очень старая. – Здесь главе «5А» взгрустнулось. Впрочем, так часто случалось, когда она лично наблюдала пренебрежение безопасностью или средствами защиты.

Лик окинул беглым взглядом Козлову, стремящуюся вверх к поверхности.

– Ирин, давай проработаем схему Локи.

– Поняла. Давай, – спокойно ответила она, и лишь недолгая заминка выдала некоторую растерянность от внесенной корректировки.

В данном случае речь шла не о рабочем инциденте, а о личном. Гюд, будучи близким другом Лика, изредка навещал его, а будучи созданием неугомонным, часто оставлял после своего визита неожиданные сюрпризы, искренне величая их веселыми розыгрышами. Эйдолон припомнил, как последний раз ловил по дому один такой розыгрыш, пока донельзя веселый Локи покидал его обитель через парадный вход. В разгар неспешного ухода Ирину чуть не зашиб, она, на свою беду, пришла выяснять причины исчезновения коллеги накануне крупной операции. В общем, от знакомства с Локи у нее сохранились ни с чем не сравнимые воспоминания и полное нежелание когда-либо еще посещать дом Эйдолона.

Лик затаил сущность. Мягко отталкиваясь от купола, он добрался до центрального входа. Ирина уже должна была послать одну из девушек отряда забрать часового. Конечно, маловероятно, что Зайцеву удастся дешифровать их переговоры, однако же противника недооценивать не стоит никогда. И если Зайцев вдруг решил выйти через центральный, продумав отвлекающий маневр, то лучше не дать ему изменить планы. Профессор однажды сбежал, второй раз уж пусть попадется. Лик, кажется, впервые обрадовался невозможности образовывать проходы меж мирами под водой. Малое подспорье, но какое неожиданно приятное!

Холодную синеву океана свечение купола едва рассеивало, Лику приходилось напрягать все свое простое зрение. Хотелось скинуть маску и пустить в ход всю силу, но поступить так означало поступить в духе отца, нежели в своем. Так что бог лишь сильнее прищурился, подражая Марусе. Оперировать глаза она не может, а видеть надо, и если ведьма с помощью такой хитрости лучше различает предметы, значит, так оно и впрямь сподручнее.

Профессор появился словно по заказу. Осторожно, неловко цепляясь за кованые декоративные украшения внешней части парадного входа, он оттолкнулся от дна и заскользил к полосе острых, в рост создания, камней, что располагались на расстоянии всего нескольких метров. Идеальный момент для идеального хода. Лик стряхнул путы маски. В какое-то мгновение, сковав Зайцева, не успевшего ни опомниться, ни тем более защититься, Эйдолона посетило сомнение в реальности происходящего. Простота поимки чрезмерно бросалась в глаза, до конца все же не верилось, что вот так оно и закончиться все должно. Подвох должен был случиться в любой момент, ведь даже у богов жизнь не едет по гладкой колее. Ухабы случаются. Случилось и с Ликом.

Профессор действительно оказался профессором, в лаборатории Зверобой нашел многочисленные дневники, документы. Ирина проводила зачистку и обнаружила как минимум три опечатанных отсека без признаков жизни, но это уже кое-что. Лик ловил краткие доклады коллег, переговоры в наушнике. На поверхности он передал Зайцева Иму и уже собирался нырнуть, когда мерный морской шум нарушил нарастающий низкочастотный гул.

Две штурмовые машины с характерной линией оборонного дугового марева зависли над плотом.

– Господин Эйдолон? – прозвучал в динамике приятный электронный женский голос.

– Да, – угрюмо ответил Лик, уже мысленно врываясь в кабинет Ярослава с искренним намерением снести половину здания Интерпола.

– Линия связи перекрыта. Прошу предоставить подробные отчеты о проделанной работе каждого участника операции в ближайшие трое суток. Материалы по делу будут изъяты без вашего участия. Благодарю за помощь. Всего доброго.

Иной речи от электронной болванки ожидать и не стоило. Ждал подвоха? Вот он! Военные – привилегированная каста. Появиться посреди чужой операции и забрать все результаты? Пожалуйста.

Лик с трудом сдержал вспышку гнева. Правее на плот выпрыгнул Зверобой, за ним Ирина. Потеряв связь, команда проводила эвакуацию по инструкции. Вскоре один за другим появятся члены группы захвата.

Иму угрюмо смотрел на Лика. Эйдолон нервно повел плечом, отвечая на этот красноречивый взгляд.

Рядом с плотом все с теми же низкими частотами и маревом остановились катера. Двое молодчиков в искусственных экзоскелетах со стандартными тропическими масками на лицах выпрыгнули на плот и без слов забрали не оказывающего никакого сопротивления Зайцева. Третий экзос, появившийся из нутра катера мгновение спустя, направился прямиком к Лику.

– Не возражаете, если технику одолжу? А мои ребята подбросят к телепорту.

– Не возражаю, – как можно сдержаннее ответил Эйдолон.

– Благодарю. Ничего личного, работа такая, – добавил экзос очевидно давно и прочно заученную фразу. – Всего доброго.

– И вам не скучать.

– Да не сутулься ты. Взбодрись. Так тоже, знаешь, бывает. Прилетает армия и лишает всех прав. Армия у нас, вообще – сила.

Маруся недоверчиво оглядела Иму. В одной последней фразе прозвучало больше желчи, чем во всех, обращенных к ней лично.

– И часто так бывает? – Она обратилась к задумчиво вытянувшемуся на деревянной скамье шефу.

Зал ожидания телепорта на Туранга, он же зал регистрации и таможенного контроля, он же пристанище стаи редкого вида синеголовых попугаев не располагал уютными, удобными для пользования сиденьями. Вместо них в форме полукруга стояли грубо сколоченные скамьи, щедро украшенные птичьим пометом. Чтобы присесть на такую, лично Марусе понадобилось раздобыть тройку широких листьев. Благо джунгли начинались сразу за восточной стеной, а Зверобой прекрасно справлялся с обязанностями джентльмена.

– На самом деле очень редко, – ответил за Лика черт.

– Что-то во всей этой истории не так, – вдруг ни с того ни с сего заговорила притихшая было Горица.

– Что? – тут же ухватилась за ниточку Маруся. Ожидать открытия порта в тягостном молчании больше не хотелось. Первый обратный рейс уже забрал «5А» в полном составе. До второго рейса оставалось чуть больше получаса.

– Не знаю, – пожала плечом Гор, не сводя взгляда с шефа. – Это не я так думаю. Это он так думает.

– Нет. Всё так. – Лик по-прежнему сосредоточенно изучал свои ботинки. – Все просто. Знакомство нашего Дингира с Зайцевым состоялось за год до создания лаборатории на открытом межземельном форуме инновационных медицинских разработок. Зайцев заинтересовался трудами сильного, тяготеющего к знаниям юного и, как следствие, крайне тщеславного бога, что льстило Дингиру, пока Зайцев не опубликовал небольшую статью. С этого момента балом правила гордыня с обеих сторон. Но если Зайцев шел напролом, то Дингир крался и где-то даже затаился, наблюдал. Тщательно спланированный спектакль включал в себя мельчайшие детали и нюансы плюс вкрапления талантливой импровизации. И я на этот спектакль купился как юнец.

– Хочешь сказать, Зайцев – новый злодей? – подхватил Иму.

– Хочу сказать, что Гуниду выпустят. С Козловой можно снять охрану, плевал он на нее. А в нижних слоях блоков Гладиолы найдутся следы присутствия Зайцева. В каком-то смысле – идеальная месть.

– А я не поняла, – нахмурилась Руся.

– Не такая уж и идеальная. Про людей забыли?

– Не забыли. – Иму успокаивающе похлопал сидящую рядом Горицу по руке. – Ты и сама об этом знаешь.

– Чего тут понимать? Все просто. Профессор выдал чужие идеи за свои и пропадет за эти идеи, даже если признается, что они не его. Укажет на Гуниду, так больше только того обелит, защитнику гиены задачка теперь станет проще некуда. – Зверобой ожидал, что Марусе ответит кто-нибудь еще, но все промолчали, так что взял это на себя.

Лик тяжело вздохнул и скрестил руки на груди. Конечно, отправляясь на острова, он уже знал, что Дингир выйдет на свободу, однако даже при таком раскладе у него в руках должен был оказаться Зайцев вместе со всеми своими материалами. Профессор, годами не дававший выхода своей болезненной личности, раскололся бы при первой беседе. Лик знал свои силы и знал, что поймал бы обоих. Теперь же… Теперь ученого ожидают диалоги иного толка. И в том виновато простое стечение обстоятельств. Военные не входили в план Дингира. Они туда просто не вписываются. Гуниду требовался гласный позор противника, а не тихое его исчезновение. Так что в этой истории недовольных останется чуть больше, чем кажется на первый взгляд.

– Зверобой, как прибудем, закажи мне одноразовый визит к гиене.

– Зачем?

– Хочу лично сообщить, что время, усилия потратил напрасно и лабораторию матери потерял.

– А дальше? – удивилась Маруся такому шагу.

– А дальше подожду…

– Тук-тук!

– Да?

Маруся осторожно приоткрыла дверь шире и заглянула внутрь кабинета. Пошли вторые сутки с момента операции в водах Мана. На протяжении всех этих бесконечных часов они только и занимались муторной писаниной. Конечно, писаниной процесс диктовки текста штатному обработчику назвать сложно, но все-таки. Мос также подключили к подробному изложению многочисленных мелочей и деталей. Клеомена по состоянию здоровья освободили от рутины. Хотя кошка утверждала, что он больше притворялся перед военным чином, сошедшим до простого интерполовского черта, нежели и вправду болел. Но как по мнению Козловой, так она б поступила в том же духе. Вспоминать, что она сказала Дингиру, что тот ей ответил, что говорил Лик и прочее, созданию с осложнениями после вживления весьма и весьма нелегко. К тому же злосчастная история с притяжением к куполу…

– Эй, – напомнил о себе Лик, все еще вопросительно глядя на ведьму.

– Ой да, – очнулась Руся. – Вот.

Она зашла, напрочь позабыв о субординации и справедливом в данной ситуации вопросе – можно ли вообще зайти.

Лик поначалу с удивлением, а затем недоверчиво уставился на новенькие кеды в руках Козловой. Спустя мгновение обувь перекочевала на край его стола, а ведьмы и след простыл.

Эйдолон отложил микрофон, откинулся в кресле и улыбнулся.

Евгения Чепенко Ведьма и закон. Игры вестников

© Чепенко Е. А., 2017

© Художественное оформление, «Издательство Альфа-книга», 2017

* * *

История первая Люди, нефилимы и тайны прошлого

Здесь есть, точнее, существовали когда-то полусоздания или, как местные говорят, полулюди, которые в каком-то смысле немного похожи на меня. Нефилимы[1].

Их отцы – создания разных сущностей, но одной веры, подопечные одного высшего и прозванные здесь ангелами. Правда, если верить Горице, к христианству эти ангелы отношения имеют мало. Нефилимы, несмотря на различные сущности отцов, всегда рождались с одинаковой силой. Как именно создания умудрялись зачать детей в паре с человеком, учитывая, что это невозможно, мне пока не рассказывают. Хотя догадаться несложно. Тут всегда и на все простой ответ: очередной всесильный и безумный экспериментатор…

Из личных записей Константина Ивченко

Маруся сосредоточенно рассматривала пальцы рук и изредка принималась покручивать тонкое бронзовое колечко. Это люди золото да серебро носят, а в миру ценится «первая бронза», та самая, которую когда-то в Иномирье занесли переселенцы. Большая часть изделий того времени хранится в земельных музеях и порой встречается в музеях Иномирья, малая же часть сосредоточена в частных руках и в качестве семейных реликвий передается от поколения к поколению. Украшение на пальце Руси не имело отношения к ее семье и досталось ей не от матери или бабушки, хотя последняя и сыграла в сем процессе немаловажную роль. Колечко подарил змий Вукола, большой любитель вина, мудрости, поэзии и бабули. Любила ли его сама бабуля или нет, Маруся не знала, но вслед за Береславой в годы отрочества звала пламядышащего не иначе как Куля или дед Куля, на что змий не гневался.

Один из присутствующих поерзал в кресле – это единственное, что прервало неестественную тишину, царящую в кабинете Ярослава. Руся исподлобья оглядела так называемых экспертов и вновь уткнулась в свое колечко. Есть в ее новой профессии моменты, от которых откровенно не по себе. Примером могло послужить происходящее. К чему было тащить ее сюда? Куда как логичнее было бы изучить материалы ее личного дела, уж затем вызывать на беседу. А так… Что за особая мода?

– Читали ли вы отчет вашего руководителя?

– Нет. – Маруся подняла голову и прямо взглянула на говорящего. Первый вопрос за десять минут, что она тут провела.

– Он характеризует вас положительно. Его рекомендации связаны со специфическими фобиями. Вам предписывается систематическая десенсебилизация[2].

– Хорошо.

Больше вопросов не последовало.

– Вы свободны. – Ярослав эту фразу произнес с едва уловимой улыбкой победителя.

Маруся поднялась, вежливо кивнула собравшимся и, горделиво расправив плечи, удалилась. За дверьми маячила Женя.

– Ну?

– А змий задери! Я вообще не поняла, зачем туда ходила, – прошептала Козлова.

– Это значит взяли. Поздравляю, – по слогам точно так же шепотом провозгласила Женя и потянула ведьму к столу. – За это надо выпить. У меня есть кофе.

– Куда взяли? – не поняла Руся. – Две недели прошло только.

– А ты не видела того мелкого с кожаным браслетом на полруки?

– Цверга?

– Его.

– И?

– Это сторонний. – Женя протянула Марусе блюдце с чашечкой. – По твою душу. Только Ярослав – не Ярослав, ежели он подчиненных просто так отдаст.

Руся удивленно уставилась на свое отражение в кофе.

– В каком смысле «сторонний»?

– Военный. Вообще у тебя самые неоднозначные показатели среди всех вживленных, так что ты бы заинтересовала «оборонщиков» в последнюю очередь, кабы не одно «но». Выяснилось, что внутри твоей головы произошло нечто темное и непонятное.

– В моей голове в принципе все темное и непонятное, – не удержалась от философского комментария Маруся.

– Не важно, – отмахнулась Женя. – Важно, что воссоздать инцидент с куполом у них не вышло. Они и своих штатных подключали, и троих свободных. По нулям. Ты оказалась единственной и неповторимой.

– Логично. Как землю спасти или жизни чьи-то – это все вокруг. Как в нелепость какую вляпаться – это я,единственная и неповторимая.

Женя указала Русе на стул рядом со своим рабочим местом и прислушалась к происходящему в кабинете начальства. Там явно шла оживленная дискуссия.

– А правильных вопросов ты не задаешь. Надо было спросить, почему они тебя не забрали и не обратились лично.

Козлова едва не поперхнулась.

– А что, так могут?

– Еще как могут и делают. В договоре свободных магов есть три взаимосвязанных пункта, по которым вы обязаны в случае обоснованной необходимости, так сказать, отдать долг социуму. Неужто, думаешь, остальных троих подкупили подопытными поработать?

– Я не знала.

– Тебя спас контракт с Интерполом. А постоянный обезопасит полностью. Так что у Цверга руки связаны. С этого момента эксперимент закончился. Ты в штате. И ты, кстати, всего этого не знаешь, и я не знаю. Мы пьем кофе и болтаем о туфлях.

– Хорошие туфли. Ценные.

– Тоже так думаю. Ярослав велел тебя задержать для личной беседы, так что ты тут сидишь не праздно.

– А можно вопрос? – чуть поразмыслив, решилась спросить ведьма.

– Можно. Но не факт, что будет ответ.

– Вслух, наверное, прозвучит ужасно, но все же… Как ты оказалась здесь?

Женя смущенно улыбнулась:

– Ты первая, кто спросил.

– Серьезно?

– Серьезно. Атум – не шутка.

– Предусмотрительно. Чего обо мне не скажешь. – Маруся досадливо поморщилась. В своих пространных размышлениях о судьбе Кости и его адаптации к местным жизненным реалиям она как-то позабыла, что Ярослав – представитель древнего рода «мировых творцов» и задавать пусть и косвенные вопросы о его личной жизни попросту опасно.

– На самом деле не все так ужасно. Я же знала заранее, что тебя просветили и насчет родства, и насчет родовой принадлежности. Уж лучше б кто сразу в лоб спросил, чем за спиной в ищеек играть.

– Это да.

Женя умолкла и прислушалась к происходящему в кабинете.

– Слышишь бас?

Козлова кивнула.

– Цверг вещает. Значит, уже скоро закончат. Мне шесть лет было. Родителей никогда не помнила, жила с бабушкой. В общем, воспоминания сохранились яркие. Дергаю цветы за сараями в конце проулка, а тут он, весь такой красивый и величественный – раз и пропал. Ну я возьми и прыгни следом с криком: «Дядя, я тебя спасу». От чего спасала, честно говоря, не помню уже.

– И как? Спасла?

– Нет. Оцарапала. Он праздно по мирам бродил, медитировал, размышлял. Проход в Великие Пустоши вел…

Маруся начала смеяться, отчетливо представляя произошедшее далее. Пустоши – особое место уединения и паломничества. Проходы образуются в Пустоши самостоятельно и индивидуально для всякого паломника, чьи мысли кристально чисты. В том и заключается невероятная исключительность этого отрезка суши. Паломник, бродяжа по мирам, возвращается на место медитации опять же по решению Пустоши и вновь приступает к размышлениям. Короче говоря, Ярослав проник в созданный на его пути Пустошью проход, обратился к нему лицом и, скрестив ноги, опустился на землю, собираясь окончательно очиститься духовно. Как вдруг из прохода ему на лицо с боевым кличем «Дядя, я тебя спасу!» выпрыгнула шестилетка.

– А Пустоши, сама понимаешь, только звучат приемлемо. На деле-то там дышать особо нечем и с вершины горы видно, что земля округлая! Я как увидела, так и выпустила ногти и на него верхом вскарабкалась. Он мне эту трусость до сих пор поминает.

Ведьма отставила кофе из страха просто-напросто его пролить и продолжила смеяться.

– В общем, пока он нашел, куда меня вернуть, и я прикипела, и он тоже.

– А бабушка?

– А он жил в поселке по соседству с нами. Дом купил. Бабушка поначалу сгоряча в милицию сходила. Вроде как взрослый мужик к девчонке привязался непонятно с чего. Потом бабушка и сама к нему прикипела, а через четыре года умерла. Мы перебрались сюда. Все, – вновь переключилась на реальность Женя. – Закончили. Сейчас выйдут. Глянь на Цверга.

Маруся последовала совету дочери Атума и не прогадала. На суровом военном челе сияла озабоченность, пока он пересекал приемную. Остальные участники совещания поглядывали в сторону уникальной ведьмы с плохо скрываемым любопытством.

– Маруся, пойдемте. – Ярослав от дверей кивком указал подчиненной зайти к нему.

– Да. – Руся подскочила и отправилась на ковер к начальству.

– Поздравляю. Ты у нас на постоянной основе.

– Спасибо, – искренне отозвалась ведьма.

– Только к рекомендациям Ликурга придется теперь прислушаться.

– Отправиться к врачевателям?

– Точно так. Лик поможет и проследит, чтоб тебя не дергали ненужные создания. С вопросом не затягивай. Хорошо?

– Хорошо, – слегка расстроившись и обидевшись, проговорила Козлова. Она, конечно, понимала, что Ярославу до ее фобий нет особого дела – это было очевидно с первой встречи. Зато до ее фобий, видимо, дознавались военные. И обоим ее шефам требовалось устранить этот косвенный рычаг давления.

– Ну вот, собственно, и все. Еще раз поздравляю, – улыбнулся Атум.

– Спасибо, – столь же искренне ответила Маруся и отправилась восвояси.

Зверобой задумчиво почесал затылок:

– А с чего «1А» вообще решили, что этот к нам имеет хоть какое-то отношение? Ну, забили его свои же в качестве жертвы богу или магу-поселенцу тогдашнему, да и дело с концом.

– Топором по роже? – Иму потыкал пальцами в перчатке темную сморщенную и все же практически идеально сохранившуюся кожу. – На манекен сдутый похож. Сюрреалистическая картина.

– Да хоть бы и топором. Они в мезолит и не такое творили.

– Почему в мезолит?

– Так, навскидку. По прическе смотрю.

– Ты тут еще и прическу видишь? – Иму с сомнением склонился к черному клоку спутанных грязных волос. – Где? Больно рано мы этого парня у людей забрали. Пущай сами бы и определяли, из какого времени труп.

– «1А» показалась подозрительной печать титанов на украшении, – вмешался подоспевший Ликург. Он развернул на экране увеличенные изображения бронзового браслета. На зеленоватой поверхности отлично проступал рисунок отрубленной головы с открытыми глазами, смотрящими в упор на зрителя. Остальную поверхность браслета украшали простые волнистые линии.

– Вот тебе и мезолит, – тихо проговорил Иму.

– А чего картинки? – не обратил внимания на аниото Зверобой. – Органику нам доверили, значит, а сплав нет?

– А сплав фонит. – Лик краем глаза покосился на часы, прикидывая время окончания совещания по Козловой. – Один из поселковых школьников после соприкосновения с печатью разумом обзавелся пытливым. Разряд скопился за века немалый, так что огорошило парня надолго. Вплоть до старости хватит. В остальном касаний не было прямых, резиновые перчатки спасают людей от большего, нежели они ведают.

– Пытливый разум, изображения волн и срубленной головы – Мимир[3]. Точно он. Больше некому.

– Вот и в «1А» к тому же выводу пришли.

– Знахарь? – Зверобой обернулся к распростертому на столе сплющенному за годы пребывания в торфянике телу.

– Гадать не будем. Подождем Козлову. Она нам и расскажет. Иму, – переключил внимание Эйдолон, – тебе не пора?

– Пора, – с удовольствием проговорил леопард и почти бегом сорвался к двери. – Понадоблюсь – звоните.

Зверобой проводил сослуживца задумчивым взглядом.

– И он галопом поскакал навстречу пухленькой зазнобе.

– Я не знаю, как ты находишь общий язык с Иншушинаком, продолжай и не оступись. – Лик воспользовался тем фактом, что они с чертом остались наедине, а потому все же позволил себе не пропустить замечание подчиненного мимо ушей.

– Секрет прост: дед-то мировой. В этом деле, главное, жене его на глаза не попадаться. А с Марусей теперь эта задача стала раза в два проще. Они с Ишникараб общий язык быстро нашли. Жаль, что тебя отдельно мучили, не увидел, чего она у судей чудила.

– Лучше мне не знать.

– И то верно, – согласился черт. – Это последняя проверка или нас еще дергать будут?

– Для вас последняя. А у меня с Козловой еще будут месяца через два.

– Понятно. Думаешь, мертвеца кто-то из наших приложил?

Именно эту фразу услышала Маруся, входя в кабинет.

– У нас есть мертв… Ой! – Ведьма не сразу заметила передвижной медицинский стол с темной сморщенной фигурой на нем. Не то чтобы он, стол, был слишком незаметным. Дело не в этом. Основную роль сыграла рассеянность Козловой. – Я думала, мы временно вне игры.

– Конечно, вне игры. Будь мы в игре, парень был бы посвежее на тысячу-другую лет, – с усмешкой откликнулся Зверобой.

– Вот о том, что МУП археологам помогает, не знала. Удивили.

Маруся подошла ближе и принялась рассматривать труп. Вообще, на ее взгляд, он был похож на изюминку, огромную такую несъедобную изюминку.

– Ужас, – резюмировала ведьма.

– Так и напишем в отчете? – озорно покосился на шефа Зверобой.

– Именно так, – отмахнулся Лик. Сам он не сводил глаз с Маруси. – Тебя официально утвердили?

Козлова кивнула.

– Хорошо, – удовлетворенно заключил бог. – Тогда давайте, урезанный состав, работать.

– А чего с ним делать-то? – удивилась Руся. – Он человек или создание?

– Я бы не торопился так сильно и начал с вопроса попроще: он это или она.

– И? – вопросительно уставилась на шефа Козлова.

– И это нам скажешь ты, – без тени улыбки ответил Лик.

Марусю только и хватило на озадаченное «ой». Можно, конечно, было попросить подождать Мосвен, кошка ведь наверняка уже сталкивалась с чем-то похожим, однако тут была загвоздка. За прошедшую неделю управление МУП не без давления со стороны военных развернуло полномасштабное разбирательство. Группу не только временно отстранили от работы, но и прогнали по многочисленным властным ступеням. В первую очередь, конечно, досталось Лику, затем Марусе, Зверобою, Иму и Горице и лишь потом Мосвен и Клеомену. Отчеты, беседы, проверки. Ярослав смягчал удары вполне успешно, однако сократить затраченное сотрудниками время не мог. Короче говоря, Мос, Клеомен, Иму и Гор проведут в суде день, лично общаясь с Иншушинак и Ишникараб, а ждать так долго Лик явно не собирался.

Козлова еще разочек взглянула на шефа. Нет. Точно не собирался.

Протяжно вздохнув, ведьма отставила в сторону метлу, достала из сумочки мешочек с пылью и вытряхнула ее на ладонь.

– У тебя вид не так чтобы очень уверенный, – заметил Зверобой.

– Тонко подметил. Ну ладно. Ждите не скоро.

Руся прикрыла веки и отстранилась от реальности.

Для начала она построила трехмерную модель уцелевших костей. Мос еще во второй рабочий день помогла ей получить доступ к открытым ресурсам сети земельных моргов, за что Руся ей была теперь благодарна особо. Установить полную картину повреждений скелета, мягких тканей, на основе имеющегося материала воссоздать внешний вид умершего, его видовую принадлежность, пол и возраст на момент смерти – задачи на несколько рабочих дней. Однако не в том случае, когда речь идет о царстве белесых ящиков, чье руководство не только получало прекрасное финансирование, но и с умом это финансирование использовало. Стоит хотя бы упомянуть, что второй свободный тратит свои таланты именно там.

– Человек. – Лик задумчиво созерцал результаты, что ведьма выводила по ходу работы на экраны.

Зверобой не стал отвлекаться от поглотившего его занятия.

– Тогда точно мужчина. Такие крупные барышни только у титанов и бывали.

– Ну, не только у титанов. Не надо. Но Маруся и так уверена, что мужчина. На момент смерти ему было сорок – сорок пять лет.

– Иномирных?

– Ну а каких?

– Это же Маруся…

Лик неохотно согласно кивнул. Зверобой скорее всего этого кивка не увидел, что Эйдолона вполне устраивало. Не хотелось думать, будто кто-то еще неплохо разобрался в характере ведьмы.

– Внешность она уже изобразила?

– Пока нет, – откликнулся Ликург. – В процессе. Кстати, увлекательное действо. Не хочешь взглянуть?

– Потом запись гляну. У меня тоже увлекательно.

Зверобой разобрал один из пролетов и усложнил схему развилок в тоннеле из канцелярских принадлежностей, на возведение которого потратил немало времени и все находящееся у себя под руками. Когда закончились свои вещи, черт слегка освободил Марусин стол, а затем и стол Иму. Теперь у его коллекции движущихся машинок была целая автострада.

Лик с секунду понаблюдал за живописной картиной и вновь сосредоточил внимание на работе Маруси. В коридорах МУПа у многих сотрудников был доступ к открытым источникам службы усопших. Мос не раз восстанавливала внешность жертв по останкам, если возникала необходимость, но она никогда не выносила сам процесс на обозрение. А ведь это было поистине увлекательно. Лик бы, наверное, даже назвал его «завораживающим». Из смятых, раздробленных костей и тканей на экране оживал человек. Смуглый, неказистый на вид, но все же человек. Его мускулистое тело украшали замысловатые татуировки, темные длинные волосы на макушке удерживали кожаные плетеные шнуры.

Эйдолон, увлекшись созерцанием, не сразу обратил внимание на тихую возню за спиной. Поэтому, когда Руся оказалась с ним плечом к плечу, это стало полной неожиданностью. Она ничего не сказала, только увеличила на экране узоры татуировок и вопросительно взглянула на шефа. Лик задумчиво покачал головой. Конечно, он понял вопрос, сам себе его с минуту назад задал.

– Нет знакомой ветки? – на всякий случай уточнил он у подчиненной.

– Если б была, я бы сказала. – Маруся вновь обернулась к экрану. – Но это определенно не совпадение. Вот здесь, – она указала на плечи, где линии складывались в изображение перевернутого корнями вверх дерева, – это символ братства. Но если читать дальше, – теперь Маруся провела пальцами вниз по внутреннему сгибу руки человека к его ладони, – то я в замешательстве.

Лик понимал, о чем идет речь. Хромотипия родов включала в себя фамильную печать – изображение живого создания природы. Если, к примеру, заставить кожу Маруси сиять, то нити на ее руках, ногах и шее сложатся в изображения коз. Нити ее бывшего работодателя покажут лебедя. Все просто. Однако искусственно нанесенные нити умершего человека хранили вид стихии – огонь, и это ставило в тупик. Спасибо, хоть символ братства древней крови легко читался и был знаком.

– Зверобой, – позвал Эйдолон.

– Да, я смотрю уже давно, – отозвался черт из-за своего стола. – И поскольку мыслей у меня не больше ваших, предлагаю спросить у Атума. Он старше дохляка. Что-то, да вспомнит.

«Мне нравится запах твоей крови».

Лои отшвырнул планшет и нервно провел по волосам ладонью.

– Гийом, ты чего? – Жан удивленно рассматривал комиссара.

– Ничего, – отмахнулся Лои.

Больше недели минуло с той фразы, а у него до сих пор она словно выжжена в мозгу. Ни работать, ни жить, ни спать. Гийом и в звериной шкуре стал замечать в себе вспышки неуместной агрессии, чего уж говорить о дневном облике.

– Слушай, только не кидайся, – осторожно начал Жан, – ребята поговаривают, будто тебе отпуск по второму пункту нужен.

Кремер приготовился отражать нападение, и, вполне вероятно, нападение физическое. Второй пункт – краткое и корректное обозначение отпуска по весеннему обострению у созданий с животной ипостасью. Кто любит признаваться, что у него весеннее обострение? Однако, к удивлению Жана, комиссар среагировал вполне сдержанно.

– Ну, пусть утверждают. Меньше слушай.

Лои про себя улыбнулся растерянному выражению на лице альва. Кремер был прав относительно сути нестабильного поведения комиссара, но неверно истолковал частности. Лугару давно смирился с тем, от чего страдает. И кабы предмет его страданий оказался доступен, он бы признал любые пункты независимо от их престижа или формулировки.

– А Маруся больше не появится? – быстро увел диалог в нужное себе русло Жан.

– Я думал, ты отказался от нее.

– Нет. Ну почему отказался. Просто надо побольше пообщаться…

– Я тебя предупрежу, если будет необходимость связаться.

– Отлично. – Довольный результатом беседы Жан вернулся к своей рабочей станции.

Гийом на мгновение подумал о том, что это уже второе создание, которому он обещал внимание Козловой. Затем мысли вновь скользнули к проклявшей его фразе. Не в силах более оставаться на одном месте, Лои заблокировал станцию, убрал в куртку планшет и практически бегом покинул здание жандармерии.

Всемила лежала на полу и бездумно листала лекции.

– Разве так учат? – прошептал над ней вплывший в комнату сквозь приоткрытую дверь Морок. – Чтобы учить, надо хоть немного читать.

Волчица отвлеклась от размышлений и взглянула на деда.

– Я все это уже знаю.

– Другое дело! Согласен, листай дальше. – Властитель тумана улыбнулся, заприметив, сколь его любимица поглощена сердечными муками. Чтоб горячая да гордая простила старику сарказм без какой-нибудь осторожной оговорки? Не бывало такого. Морок присел на пол рядом с плечом волчицы. – И долго ты будешь от братьев скрываться? Рассказать им все равно придется.

Всемила слегка покраснела, прекрасно понимая, о чем ведет речь покровитель. От него мыслей не скроешь. А мысли ее все об одном. Ни учиться, ни жить, ни спать.

– Было бы что рассказывать… Он от меня бегает, – еще более смущенно пробормотала девушка, уложив лицо на руки. Обернуться и посмотреть в глаза деду было боязно, все-таки вслух о Лои она говорила впервые.

– Плохо бегает. Второй час под окнами торчит, – хитро улыбнулся Морок и бесследно растворился в воздухе.

Всемила словно ошпаренная вскочила и побежала к окну. Там внизу, в лучах солнца блестел ее любимый пруд, по парковым дорожкам прогуливались посетители, на скамейках отдыхали пожилые создания. Только ей не было до всей этой светлой мирной картины дела.

Он лежал на траве в тени старого дуба, чуть поодаль от пешеходных аллей. От внимания случайных прохожих его скрывали зеленые стены декоративного кустарника. К удивлению Всемилы, глаза зверя были закрыты, будто вдруг вздремнуть решил. Она поначалу растерялась от подобного поведения лугару, но мгновение спустя осознала, что может подобным нехитрым везением остаться незамеченной до принятия какого-либо здравого решения. А оно тут бы не помешало. Сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Мила еще в кафе поняла, что как-то не слишком обращала внимание на очевидную привлекательность комиссара. Высокий, широкоплечий, гибкий, он обладал идеальной для звериного рода грацией. Не каждый волк мог бы похвастаться его скоростью и силой. Это тогда под дождем она отбивалась, питаемая желанием сбежать, а сейчас при воспоминании о соприкосновении с его телом бал правили несколько иные эмоции.

Не удосужившись ни обуться, ни закрыть квартиру, ни хоть мало обдумать свои действия, волчица понеслась вниз, в парк.

Лои услышал ее приближение заранее. Сколько он собирался пролежать так еще, и сам не знал. Хотелось увидеть ее, побыть рядом, только не навязывать свое общество. И ничего более разумного, чем караулить под окнами, лугару не придумал. Хотя он честно закрыл глаза, не вынуждая ее полагать, будто не дает ей выбора. Захочет – заметит, не захочет – проигнорирует. В конце концов, последнее она делала не раз и всегда вполне успешно. Поэтому когда она не проигнорировала, Гийому понадобилось все его самообладание, чтобы не пошевелиться и не открыть глаз.

– Рабочий день в разгаре? – Серебряная волчица остановилась совсем близко.

– Да, – тихо ответил Лои.

– И что привело комиссара в один из самых тихих районов?

Лои ощутил сладкую томящую боль, от которой по нервным окончаниям распространилось легкое покалывание. Ответ очевиднее некуда, и все же она спросила. Мила обожала играть с ним, хотя в силу юности делала это инстинктивно, нежели осознанно. Но что хуже всего, Лои обожал эту ее власть над собой, он стремился к этой ее власти.

«Сделай со мной что-нибудь».

Волчица издала тихий удивленный, но довольный смешок.

– И что же?

«Не важно».

Она промолчала, а через несколько томительных минут села рядом. Лои все еще не открывал глаз, но отчетливо слышал и чувствовал происходящее вокруг.

Всемила оперлась ладонями о землю по бокам от головы лугару и, склонившись, провела носом по его шее. Лои издал еле слышный протяжный стон. Волчица удовлетворенно улыбнулась. Всего мгновение назад ее одолевали сомнения, теперь же она уверилась в своих силах.

Склонившись к уху своей добровольной жертвы, она прошептала:

– Все, что захочу?

Вместо ответа в его голове пронеслась масса совершенно сумбурных восхитительных обрывков эмоций и мыслей. Кажется, она могла бы приказать ему подняться на крышу высотки, а затем спрыгнуть, и он бы исполнил приказ с болезненным наслаждением. Любое ее желание, лишь бы ее. Теперь волчице стало ясно, чем именно он страшился ее напугать все эти дни.

Лои не осознавал ни себя, ни действительность. Весь его мир стал одной-единственной девушкой, жить без которой сделалось бессмысленно…

– Покажи мне, чего ты хочешь? – От неожиданности Лои задержал дыхание. И прежде чем ему удалось справиться с собой и не позволить ей получить ответ на столь каверзный вопрос, перед глазами успела промелькнуть красочная картина из ночных полубредовых видений, где Всемила ласкает его так, как совсем несвойственно роду волкодлаков. По ее едва уловимому растерянному вздоху Лои понял, что в своей опрометчивости зашел опасно далеко. Пора было уходить.

– Я тебя не отпускала. – От звонкого властного тона лугару вновь застонал, омытый волной блаженного удовольствия.

Мила тихо рассмеялась.

– Так вот как это работает! Ты никуда не пойдешь, пока я не скажу, – тут же опробовала она свою окончательно оформившуюся догадку.

«Не пойду», – услышала она четкий ответ в его мыслях. И было в этом ответе что-то восхитительное. А может, это просто Всемиле самой сделалось восхитительно. Этот сильный красивый волк целиком подвластен ей. А еще он старше и опытнее…

– Я всегда тебе нравилась? – Девичье самолюбие предвкушало сладкий ответ.

– Я ненавидел тебя.

Ответ оказался совсем не сладок.

– За что?! – искренне поразилась она.

Лои наконец поднял веки и взглянул затуманенным взором на растерянную девушку.

– За то, что из детской прихоти привязала и выбросила, не освободив.

Ее испуганные, расширенные в немом удивлении глаза лучше всяких слов изложили вопрос.

– Желая доказать братьям свою взрослость, ты втайне от них пришла ко мне. Сколько кругов ты описала вокруг меня, прежде чем отрезала от всех окружающих запахов, кроме своего? Сколько раз ты смотрела в глаза, прежде чем я перестал отводить взгляд?

– Я ведь просто уговаривала, – едва слышно прошептала Мила. – Еще в детстве обратила внимание, что с волками противоположного пола почему-то только так и можно нормально говорить, ну, кроме родных. Ты не соглашался, но я ничего не имела в виду плохого… Ты… Как мне… Я не…

Лои прекрасно понял ее вопрос. Теперь, зная истину, ей бы стоило попытаться узнать, как отпустить привязанного зверя. Однако маленькая эгоистка совсем не желала дать волю. Это желание легко читалось на ее смущенном лице.

– А сейчас? – отважилась она на иной вопрос.

– Что сейчас?

– Сейчас ненавидишь?

Гийом нарочито задумчиво отвел глаза в сторону, медленно потянулся и заложил руки за голову. Отвечать он, кажется, и не собирался, что смутило Милу сильнее.

«А ты не спросишь, как отпустить?»

Серебряная волчица вздрогнула и совсем перестала смотреть куда-либо еще помимо своих рук, теребящих подол юбки.

– Как? – Ей вдруг подумалось, что он нарочно добился ее, чтобы затем отомстить, причинив ту же боль, что и она ему.

– В ближайшие часы после того, как привязала, оскалиться, – ответил Лои, – а потом уже бесполезно.

Мила подняла взгляд на его лицо и только теперь заметила немного хитрую, ласковую улыбку.

«Значит, отпустить ты меня не хочешь».

– Нет. А ты не хочешь от меня бегать.

Лои никак не ожидал нападения. Как-то неоправданно расслабился, получая удовольствие от проявившихся в ней эмоций. Когда долго о чем-то мечтаешь, затем, получив, смакуешь неустанно. Слабость, да и только.

– Не хочу.

– А зачем бегаешь? – Мила была полна решимости поставить его на место, туда, где он подчинится ее власти.

Гийом неожиданно сел. Теперь их лица разделяло не больше десяти сантиметров, и выражение его глаз слегка пугало. Волчица никак не ожидала, что он вдруг выйдет из себя.

Он молчал, но Миле вовсе не требовались слова. Там, внутри его головы, словно спущенные с цепи голодные собаки, ожили яркие красочные образы. Эти образы он обернул в кокон собственной уверенности, что главная их участница испугается отведенной ей роли. И Мила испугалась… в первое мгновение. Затем испуг прошел.

Волкодлаки, рождаясь с территориальным инстинктом и инстинктом первого в стае, отводили своей паре строго ограниченную роль. Самка волкодлака всегда находилась под защитой, но одновременно имела массу табу, оспорить которые означало стать изгоем. Мила не была исключением. Главенствовал Беримир, он и устанавливал границы ее свободы. Затем его место займет самец, которого она изберет в пару. Большего о похожих созданиях волчица не знала, и, как выяснилось, напрасно.

Лугару хоть и оборотень, а совсем иного от нее хотел. Неожиданно иного. Было чудесно осознать, что он ждет ее внимания под окном, и еще более потрясающе видеть свою власть над ним, но то лишь верхушка айсберга. Кабы она сейчас изодрала его, сделав своей дичью, показав, что поймала и он не может и не имеет права уйти, – так удовольствие бы ему доставила несравненное. Она наблюдала как-то пару лугару: тихая, спокойная женщина, не посягающая на права мужа, и вспыльчивый, временами агрессивный мужчина. Кажется, все как у всех волков. Мила и разницы тогда не увидела между своим видом и их. Разве только не в стае живут. Отличий оказалось чуть больше.

– И так всегда? – тут же с энтузиазмом взялась выяснять волчица.

Злость Лои прошла мгновенно.

– Что всегда?

– Ну, в ваших парах так всегда?

– Всегда.

Гийом ожидал чего угодно, но никак не уточняющих вопросов.

– И до конца жизни?

Взгляд Милы излучал живое любопытство. От волнения она немного вперед подалась, так что теперь расстояние между их лицами сократилось еще больше.

– До конца, – осторожно ответил комиссар.

Губы волчицы растянулись в хищной довольной улыбке.

Костя чувствовал себя в этом чудесном удобном кресле, как баран на вертеле. Хозяин кабинета с понимающей улыбкой взглянул на своего не в меру нервного гостя. Жаль, что гостю от этого легче не стало. Косте, как и всякому нормальному созданию, и уж тем более человеку, в присутствии Ярослава делалось неуютно. Если бы его заставили выбирать между Ярославом, внимательно и сурово изучающим что-то в своем планшете, и Ярославом, ласково глядящим в глаза собеседнику, Костя выбрал бы первое. Полцарства за невнимание этого нечеловека.

Конечно, обозначение «нечеловек» было чисто эмоциональным, поскольку внешне Ярослав представлял собой моложавого седого мужчину, яркого, элегантного, очевидно, не чуждого спорту. Такой окажется во вкусе подавляющего большинства человеческих женщин за тридцать, если бы не одно «но». Во взгляде спокойных темных глаз скрывалась бездна в буквальном смысле.

– Ты не обращай внимания на глаза. Они у всех старцев такие.

– Старцев? – осторожно уточнил Костя, не слишком удивившись, что его мысли стали предметом обсуждения. С местными в принципе удивляться становилось сложнее каждую прожитую минуту.

Ярослав отложил планшет и вновь взглянул в упор на своего гостя.

– Ну, это значит, что некоторые из нас динозавров лично по холке трепали.

Парень незаметно потер ладони о джинсы, обдумывая новую информацию.

– Как самоощущение? – не стал дожидаться ответа старец.

Косте, наверное, впервые за все время задали правильный вопрос. Он пожал плечами.

– Не знаю. Я и понять-то не могу, не то что в словесную форму облечь.

– Неправильно они с тобой. Давай так: пока пристальное внимание Трикуписа отложим, походишь со мной, поглядишь что к чему, пообвыкнешься. Я на вопросы поотвечаю, а потом уже сядешь за учебники. Как предложение?

– И какая лично вам выгода?

– Лично мне – большая, – спокойно проговорил Ярослав. – Ты парень у нас особенный, подающий большие надежды, а я дальновидный работодатель.

– И все? – Костя приподнял брови, выказывая искреннее недоверие.

– И все. Или ты хотел услышать что-то вроде: я великий и всемогущий, я играю судьбами мира, мне скучно, а ты такой новый плюшевый мишка.

– Ну…

– Так согласен?

– А если нет?

Ярослав тяжело вздохнул, словно уже разочаровываться начал в потенциальном кадре.

– Тут уже твоя воля. У нас силой никто не тянет. Поступай как видится.

Костя представил, как выходит из кабинета и вновь попадает в ручищи деда-полевика[4], буквально помешанного на человеческой расе. Мыслями завладело уныние. Уж лучше в местном Интерполе торчать, чем от Трикуписа наставления слушать. Говорили на комиссии, что дадут лучшего педагога. Лучшего и дали, но вот что он убитый на всю седую голову, не предупредили. Костя с ним меньше недели мучается, а жалеть начал о решении приобщиться к культуре нового мира. Жить, игнорируя целую реальную параллельную Вселенную, оказалось ничуть не сложнее, чем снести тяготы изучения новых основ жизни в этой Вселенной с нуля.

– Только защитника моего в известность поставьте.

– Поставил уже. Без его согласия эта встреча не могла состояться.

– Быстро вы, – рассеянно отметил Костя.

– Не отнять. Женя! – Последнее обращение Ярослав выкрикнул так, что посетитель буквально вжался в кресло от неожиданности.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась миловидная русая девушка. Забранные волосы, строгий черный костюм, суровое выражение лица – все выдавало в ней добросовестного секретаря. Разве только молодость слегка портила классический образ. Косте девушка показалась ровесницей.

– Ярослав Сергеевич, в стол встроена панель, на панели кнопочка вызова…

– Ты же меня и так слышишь, – возразил руководитель.

– Я-то слышу, но посетителям, думаю, не слишком приятно.

Ярослав только рукой махнул в ее сторону.

– Доверяю тебе важного гостя, сделай ему пропуск. С нами пока пообитает, осмотрится, поразмыслит на судьбоносные темы.

Женя кивнула начальнику, затем выжидательно взглянула на Костю.

– Да, да, – пробормотал парень и, выбравшись из своего ненадежного убежища, направился к выходу. Даже выйти почти успел. Почти…

– Женя, доброго дня. Мы к шефу, – на ходу строго проговорил Лик. – Здравствуй.

Костя не сразу сообразил, что «здравствуй» относилось к нему. Он как застыл на пороге, так и остался стоять, пока мимо него не протиснулись четверо: Лик, киборг, черт и неведомая сморщенная ерунда на воздухоплавательной каталке.

– Чем обязан?

Ярослав с любопытством осматривал труп.

Бог убедился, что дверь кабинета наконец закрылась за спинами молодых людей, и лишь тогда заговорил.

Костя одновременно делал несколько вещей. Во-первых, прислушивался к неразборчивому бормотанию в кабинете. Во-вторых, старался не глотать слишком громко любезно предложенный чай. Шумное проглатывание жидкости – такая же проблема, как урчание в животе посреди пары. В самые неподходящие моменты приходит. Ну и, в-третьих, отчаянно старался не таращиться на секретаршу, которая пока не проронила ни слова. Она даже чашку с напитком перед ним поставила без вопросов.

– Красивый цвет. – Костя кивнул на ярко-синие ногти девушки. – Свой?

Женя отвлеклась от заполнения анкеты на временный допуск и оторопело уставилась сначала на свои ногти, затем на гостя, который ей для надежности указал на тему своего вопроса повторным кивком. С ней по-всякому заигрывали, но чтоб вот так… это впервые.

– Судя по взгляду, либо цвет свой, и вообще про такое спрашивать неприлично. Либо цвет совсем не свой и быть своим не может, – самостоятельно определил ответ гость.

– Ой, не подумала. Извини, – улыбнулась Женя, сообразив, в чем подвох. – Это краска, самый обычный земной лак для ногтей. Я человек.

– О! – от всей души обрадовался Костя. – Я тоже. Профессор вроде твердил, что тут нет людей.

Девушка подперла щеку кулаком и так ласково, забавно засмеялась.

– Человек, говоришь?

– Ну… Почти, – смутился Ивченко, вспомнив, по какой причине вообще узнал о существовании параллельной Вселенной. – А как тебя сюда занесло?

Женя сощурилась. Парень явно не слишком отличает, что стоит говорить или спросить, а чего не стоит. Ярослав через неделю будет скрежетать зубами.

– Девушки нет любимой?

– Не-а, – не уловил подоплеки вопроса Костя. – Не сложилось как-то.

– С легендой для родных нет проблем? – перешла Женя к необходимым вопросам. Раз парень намеков не понимает, не стоило на него давить. Мало ли. Быть может, он под влиянием стресса стал невосприимчив, а минует первый шок – вернется чувство такта. В жизни всякое бывает.

– Не-а, – не удивил формулировкой ответа Костя. – Слушай, а можно вопрос не по теме вообще?

– Ну давай. – Женя готова была рассмеяться. Отчего, правда, и сама толком не знала. Забавный он, этот юный леший-человек. Может, возраст спросит или на свидание пригласит.

– Я не понял всю эту канитель про ангелов и демонов. Трикупис что-то неясное пробурчал, и все. А я знать хочу. Ну там про бога единого и всякое такое.

Или и вправду вопрос не по теме задаст. Женя даже расстроилась немного. Обычно представители противоположного пола ею интересуются больше, чем историей.

– Единый, он был, – не отрываясь от экрана, начала Женя. – Тебе говорили про пять игроков?

– Да.

– Ну вот. Если вкратце, то этот пятый. Когда-то давно он удалился из мира нашего погулять по вашему. Погулял, детей, сторонников, почитателей, знахарей нажил и снова удалился. На этот раз в неизвестном направлении.

– А ангелы?

– А ангелы – общее название сторонников из созданий.

– А демоны?

– Все остальные создания.

– Все остальны… Разве черти и демоны не одно и то же? – искренне озадачился Костя.

– Провидение убереги! Нет, конечно. Если бы все черти демонами стали – конец жизни в обоих мирах. Демоны – людское название всякого создания-угнетателя, будь то черт, русалка, бог, маг или оборотень. Наша братия в те годы чего только не вытворяла в Иномирье. Дай волю бесстыднику, и он резвиться станет в меру своей бесстыдности. Силы-то неравные.

– И теперь он, этот пятый, неизвестно где?

– Теперь так. Люди оказались такими же. Чего только под видом его идей не творили, да и до сих пор творят.

– Понятно.

– Ты, кстати, теперь формально тоже демон, если исходить из этой теории.

– Радость-то какая. – Костя задумчиво потер затылок. – А ангелы с ним ушли?

– Большая мировая загадка. Он их наделял силой, так что эти создания от подобных себе отличались не только взглядами. Все пропали, ни свидетельств, ни хроник. Были, и нет.

– Может, они и не выжили?

– Вот не знаю, и не интересно мне. – Женя оторвалась от монитора, в голосе ее послышалось легкое раздражение. – Лучше руку дай.

– Зачем?

– Пропуск поставлю.

Костя понял, что терпение собеседницы исчерпал, так что руку протянул быстро, невзирая на страх.

– Ладонью вниз и рукав закатай, – продолжила командовать Женя. – Не дергайся. Резать и вживлять ничего не собираюсь.

Несмотря на предупреждение, Костя дернулся, когда чуть выше запястья ему вдруг приспособлением, похожим на толстую шариковую ручку, нанесли оранжевый рисунок.

– Все. – Женя убрала чудо-прибор в ящик своего стола и отпустила руку Кости. – Можешь дышать. Конечность уцелела.

Парень не обратил внимания на сарказм. Его полностью увлек овальный замысловатый узор из точек, черточек и завитков, красовавшийся на коже в качестве своеобразной татуировки.

– Теперь в любой непонятной ситуации свети этим документом.

– У тебя такой же?

– У постоянных сотрудников прозрачные и процесс нанесения сложнее.

Пока Женя занималась оформлением нового подопечного отца, сам Ярослав в кабинете задумчиво изучал другую татуировку. При этом он мгновенно понял, с чем столкнулся, но вместо озвучивания догадок углубился в размышления.

– Ну что ж, мальчики и девочки, знакомьтесь, – наконец спокойно, практически равнодушно произнес Ярослав. – Нефилим собственной персоной.

– Да? – Зверобой склонился над каталкой. – Надо же.

– А кольцо?

Маруся взглянула на Лика, взявшего нужное ему направление. Ярослав только плечами пожал.

– Никто не завещал им хранить круг отца. Дело добровольное.

– Он огнем управлял? – предположила Козлова.

– Скорее заклинал, – махнул рукой Атум. – Обычные знахари. Физически только превосходили людей да жили больше столетия.

– Никакого нашего маниту[5], – подсказал Лик. – Наполнение полностью иномирное. Тогда рановато он концы отдал для своего вида.

– Сорок лет из положенных средних ста двадцати. М-да… Я б на его месте расстроился. – Зверобой засунул руки в карманы брюк. – И, змий меня задери, никогда не стал бы повторять Иму, однако, учитывая род парня, отверстие от топора действительно смущает.

Маруся не знала, что там говорил без нее аниото, но со Зверобоем она была согласна. Нефилим от роду был знахарем. Сила его исходила не от него самого, а окружала его словно панцирем. В рубашке родился – это о них. Даже спящий нефилим не мог быть убит. Его обходили болезни. Смерть настигала только за порогом ста десяти, когда панцирь начинал истощаться. А у этого посреди лица рана чудовищная.

– Порешила его не рука человека, – подытожил Лик, тяжело вздохнув.

– Потрясающе! – Черт, словно вторя шефу, легко постучал носом ботинка об пол.

– Вот сейчас не поняла, – прошептала Руся, вопросительно глядя на единственное спокойное создание в кабинете, на Ярослава.

Атум ласково улыбнулся:

– Срока давности в подобных случаях нет, поскольку некоторые из нас живут неприлично долго. Не найдете хозяина руки с топором, а вы его вряд ли найдете, будет плюс одно открытое дело за душой.

– У нас уже есть открытые? – удивилась Козлова.

Зверобой рассмеялся. Лик устало покачал головой.

– Что? – не поняла ведьма.

– Идите, пока она еще чего не ляпнула. – Ярослав осторожно подтолкнул каталку к выходу. – Лучше мне в свете последних событий пока некоторых вещей о ней не знать.

– Солнышко наше бесценное, – склонился к уху Руси Зверобой, когда они ступили за порог кабинета, – тебе Мос дала в начале первой недели документацию. Ты ее открывала?

– Открывала, – кивнула Маруся, чувствуя, как кровь приливает к щекам, а в приемной становится чуточку душно.

– А читала? – Черта уже просто забавлял диалог сам по себе.

– Не-эт, – предельно честно и нагло созналась Козлова, усилием воли погасив приступ стыда.

– Надо бы прочесть.

– Я уже к тому же выводу пришла.

– Какой план? – обратился Зверобой к шефу.

– Ты сдаешь нефилима под опеку шестого и с результатами Маруси отправляешься к археологам. Все под неразглашение. А мы выясним насчет браслета.

Черт на мгновение удивленно взглянул на Лика, затем прищурился, лукаво улыбнулся Русе и в компании нефилима отправился исполнять поручение.

Маруся проводила коллегу задумчивым взглядом, затем, спохватившись, побежала вслед за шефом. Он конечно же ожидать подчиненную не собирался и уже успел дойти до подъемников, на ходу заказывая документы.

– Мы куда?

– В гости к моему другу.

К сожалению, это все, что он сказал, а спрашивать подробнее Руся не отважилась. Шеф все-таки, к тому же она снова сглупила с этими открытыми делами. Кто ж знал?

Через полчаса они уже проходили контроль в телепорту, а еще через полчаса стояли перед внушительного вида замком, а если точнее – форнборгом. Округлые каменные стены с жалким подобием окон, покатые крыши, ров…

– Гостеприимненько. – Руся поправила сумочку на плече и опасливо заглянула за край обрыва. В воде, что заполняла каналы под древними неприступными стенами, вполне могло водиться что-нибудь плотоядное.

– Ты идешь? – окликнул подчиненную Лик.

Козлова только тогда заметила, что в воротах открылась маленькая калитка, а через ров протянулся узкий мост. Все произошло беззвучно и быстро. Ну а Руся современной технике в беззвучности и быстроте проиграла. По узкому прозрачному мосту без перил она шла далеко не тихо и не быстро.

– Это что? – Хозяин дома с любопытством натуралиста рассматривал надвигающуюся гостью.

– Это моя новая сотрудница. – Лик тоже наблюдал за Козловой, правда, по большей части с опасением. – У тебя там внизу плавает кто?

– Рыбки. – Локи скрестил руки на груди. Внимание друга к новоявленной барышне уловить было несложно.

– Безобидные?

– Не очень.

На середине моста ведьма неодобрительно оглядела двоих мужчин, что, стоя бок о бок, сосредоточенно наблюдали за ее телодвижениями.

– Сильно ценная подчиненная?

– Ты ее зарплату не видел. – Лик чуть дернулся, когда Маруся, дойдя до конца, все же умудрилась споткнуться.

– Осторожнее, – невозмутимо произнес Локи и исчез в калитке.

Козлова стушевалась. Вообще не часто хозяева удаляются до того, как им представят гостя. Этот удалился. Она вопросительно взглянула на шефа. Лик только рукой махнул, чтоб ведьма вперед проходила.

Внутренний двор представлял собой очаровательный ухоженный сад с несколькими все такими же невеселыми и внушительными строениями. От внешних стен их отличали лишь окна нормальные, в остальном все, как водится, в достойном укреплении. К счастью для Руси, в помещение идти не пришлось. Гостей проводили к изящной летней беседке.

– Ульв[6], – невысокая блондинка встретила Лика радостным восклицанием, – чем тебя угощать?

– Чем найдется, – искренне заулыбался бог в ответ.

– А это кто? – обратила хозяйка взор на его спутницу.

– Маруся, новый мой сотрудник.

– Добрый день. – Козлова завороженно смотрела в зеленые глаза женщины и фразу выдавила с трудом. Красивая – это, пожалуй, самый ничтожный эпитет, которым можно было бы охарактеризовать хозяйку. Потрясающая, невероятная… Как порой в нетрезвом виде говаривала баба Беря, «была б парнем, влюбилась бы без памяти». Правда, она этосвоему отражению говаривала, но не суть важно.

– Рада знакомству, Маруся, – заулыбалась Сигюн[7].

В том, что это была именно Сигюн, у Козловой сомнений не осталось. Лицом прекрасна и имя шефа в «Ульв» переиначила, выдав свой родной язык. Впрочем, факт знакомства с богиней – ерунда в сравнении с личностью ее мужа. Кабы Руся знала, что начальство потянет ее в чертог к Локи, вприпрыжку поскакала бы за Зверобоем. Локи – создание вполне предсказуемое: найдет у нее какой порок, и все… поминай как звали. Говорят, он до сих пор в Иномирье над людьми шутит, только правда это или нет, неизвестно – никто не поймал. Он сам себе и закон, и порядок, и справедливость.

– Ты ко мне не просто так.

– Нет, конечно, – не стал спорить Лик. – Я перед твоими из старого Асгарда светиться не хочу. Мозги промоют, сказать ничего толком не скажут, еще и в расследование кого-нибудь впихнут наблюдателем.

– Так я тоже любопытства ради могу влезть. – Локи проследил за женой, которая взмахом руки организовала в беседке прохладительные напитки.

– Ты – без проблем. Любой другой Гюд – уволь.

– Смотри. Я предупредил.

– Памятуя прошлые случаи, я сам тебя втяну, – рассмеялся Лик, и Локи вторил ему: – Марусь, покажи обе находки.

Руся, которая в этот момент самозабвенно наслаждалась вкусом домашнего лимонада со льдом, поперхнулась. Она, конечно, ожидала, что ее будут использовать как передвижной кинотеатр, но предполагала, что кинотеатр понадобится на десяток минут попозже после общих объяснений или хотя бы вводного слова. Ведьма выдавила сиплое «секунду», откашлялась и полезла в сумочку за пылью.

– Ну, что думаешь?

– Забавная игрушка. – Локи поднялся над землей к лицу Козловой и заглянул в покрытые пленкой глаза. – Она не видит?

– Нет.

– А слышит?

– Зависит от нагрузки. Так что скажешь по делу?

Лик краем глаза следил за реакцией Сигюн. Она была словно чистая призма, через которую можно было смотреть на ее мужа. Если богиня спокойна, значит, и Локи не замышляет ничего, но если она приглядывается или насторожена – стало быть, супруг ее любопытствует. А когда Локи проявляет любопытство, жди приключений. Сейчас на лице Сигюн читалось умиротворение – четвертая свободная не скрывала в душе никаких истинных пороков, кои мог бы обернуть против нее старый хитрец.

– По делу? – Локи перестал парить. – Нефилимов встречал не раз. Жрецы, ведуны, ведьмаки, волхвы – вера была не важна, они в любой вере добирались до корней, уходящих в наш мир. Этого парня не знаю, а вот символ огня на нем звался «небесный». Сложный рисунок и очень точный до определенного момента.

– Твой?

– Нет. Не мой. – Локи отмахнулся. – У меня намного сложнее. До определенного момента, я же сказал. Твой нефилим, видимо, создавал некий собственный магический род. «Братство крови» точно воспроизвел, а дальше не персонификация животного мира, а замах на природную стихию. Места своего в мировом укладе он явно не ведал. Зато браслет хорошо знаю. Мимир такие в награду отшельникам давал.

– В награду за что?

– За стойкость в желании познать истину всего сущего. Браслеты были именные и силу свою теряли со смертью владельца.

– На этом имени я не нашел.

– А ты и не найдешь, зато я могу. Дай только подержать в руках. – Локи чуть нахмурился, неотрывно изучая изображения бронзового украшения.

– Если бы я сам мог подержать. Или хотя бы через стекло поглазеть. Кто б мне дал еще. – Лик виновато развел руки.

– Ладно-ладно, – как ни в чем не бывало продолжил Гюд, – тогда работаем с имеющимся материалом. Помимо именных Мимир ваял и вечные. На пару тысячелетий силы такой игрушки точно хватило бы плюс-минус, затем подзарядить в колодце мудрости и снова смело кидай браслет в дело.

– И кому такие шли?

– Официально есть лишь один такой браслет. Принадлежит Одину.

– А неофициально?

– А неофициально у нас перед глазами.

– То есть ты не знаешь?

– Откуда? – Локи заулыбался.

Маруся, к тому моменту закончившая показательные выступления, вернулась в реальность и как раз угодила на эту улыбку. Как быть обаятельным, Гюд знал не понаслышке. От Козловой не ускользнули и еще две вещи. Во-первых, Локи был удивительно не похож на предания о себе самом, во-вторых, Сигюн откровенно им любовалась.

– Жаль. – Лик принял из рук друга планшет. – Еще что-нибудь сказать можешь?

Гюд только плечами пожал.

– Дай мне еще детали, и может, что увижу.

– Я свяжусь.

– Уже уходите? – опередила мужа Сигюн.

– Работа. – Лик выглядел искренне виноватым.

Он кивнул Козловой. Руся поняла приказ без слов и, как только шеф устремился к выходу, поспешила за ним следом. Недолгое выдалось знакомство, хотя для ведьмы и весьма значимое. Асгард – закрытый город. Старые представители рода – создания своевольные, упрямые, конфликтные, и познакомиться с одним из них уже событие всей жизни.

Не желая задерживаться, обратно через мост Лик провел подчиненную за руку, за что она, судя по выражению лица, была ему благодарна. Женщине порой для счастья много не надо: напугай и спаси – беспроигрышная схема.

– Так что насч… – Договорить Маруся не сумела, поскольку Лик вновь жестом подсказал ей помалкивать. Прежде от подобного отношения она бы взбесилась и вполне могла опуститься до мелкой мести, но сейчас ведьма, лишь сощурившись, вгляделась в профиль руководителя. Он не из гильдии женоненавистников или лелеющих личное эго начальников, просьба молчать могла относиться лишь к рабочему моменту. А единственным рабочим моментом в этой глуши была неприступная крепость позади.

– Так что, у этой крепости есть купол? – мгновенно схитрила она, желая спустить на тормозах свою заминку и не указать при этом на явный приказ шефа молчать.

Лик и бровью не повел.

– Честно говоря, не спрашивал никогда. Но это же род Гюд, у них оружие и щиты везде, где только возможно их уложить, применить и спрятать.

– Я об этом не подумала.

Маруся вернулась мыслями к прошедшему диалогу. Теперь, анализируя некоторые моменты, она обнаруживала очевидные странности. К примеру, Локи определил браслет как вечный, но до того просил подержать в руках, обещая прочесть имя временного получателя. Да и Лик тоже хорош. Браслет ему в руки брать никакого явного запрета не поступало, а значит, отговорку он придумал просто на ходу, и не слишком тонкую отговорку. Вывод напрашивался единственный. Лик понял, что Локи врет, и соврал в ответ, а Локи понял, что врет Лик, и спокойно перешел к дальнейшему изложению фактов реальных. «Дружбой» такие взаимоотношения Руся бы не назвала. Впрочем, это ведь мужчины. Всего в тонкостях их характеров и поступков женщине все равно понять не дано, может быть, только к старости. Слишком уж странный этот зверь, мужская логика. Бабуля всегда заклинала: «Не пытайся примерять на себя, просто прими данность, мужики могут сдружиться, набив друг другу рожи по пьяни». У Локи с Ликом, видимо, схожий прецедент.

И возвращаясь к Гюду, вполне вероятно, что он соврал и насчет личности нефилима.

Возобновить свои вопросы Маруся отважилась только в телепорту. На этот раз Лик среагировал благожелательно.

– Нет. Локи действительно трикстер[8], но как любой трикстер он склонен избирать круг доверия. Если б он хотел меня реально обмануть с браслетом, он бы это сделал, а так просто по-дружески схулиганил. Он без шуток не может.

– Странная шутка, – не удержалась от тихого комментария ведьма.

Шеф улыбнулся:

– У каждого свой юмор. Если б он знал нефилима, он бы намекнул.

– Что теперь?

– Теперь вернемся и подождем, что выяснит Зверобой.

– Вот красота из красот.

Лик удивленно улыбнулся реакции Маруси на доставленный к нему в кабинет спецкурьером браслет. Раньше Козлова не проявляла столь эмоциональных эстетических предпочтений. Он, конечно, давно приметил среди ее украшений раритетное кольцо, но не придавал этому факту особого значения. У многих древних родов есть свои вещи и вещицы, переходящие от поколения к поколению. Привычное, каждодневное, а потому ожидать от наследника осознанного понимания ценности родовых предметов приходится крайне редко.

– Кто же такое выбрасывает с трупом в болото? Кощунство немыслимое! – продолжала ворковать ведьма, постукивая ноготком по стеклу защитного куба.

– А вот это, кстати, мысль, – оторвался от размышлений Лик. – Бронза чем-то необычным не являлась, зато сам браслет бесценен. Кто додумался не забрать оплот величайшей и к тому же неименной мудрости? Если и убивать нефилима, то только ради такой вот игрушки в первую очередь.

– Так может, нельзя было забрать совсем или, к примеру, на тот момент не дали забрать, – предположила Руся. Она еще раз постучала по стеклу. Старый Вукола убил бы за такую великолепность.

– Даже если не дали сразу, можно было вернуться и снять. Создание – не человек, у созданий преград мало. Только если браслет на знахаря не надели после.

– После? В смысле после убийства? – Маруся на мгновение задумалась и наконец обратила внимание на шефа. – Вывод логичный, но мутный.

Лик недовольно нахмурился последним словам ведьмы. Без году неделя, а оспаривает его выводы. Только сомневаться в ней перестал, характеристику дал отличную, а она… Выскочкой была, выскочкой и остается.

– Вывод большей вероятности. А без мутности не выйдет, труп на чернослив похож.

– На изюм, – безо всяких возражений или колебаний поправила Козлова. – Изюм коричневый, чернослив темно-синий.

– И теперь из-за тебя я не смогу есть ни то ни другое. – Эйдолона передернуло.

Маруся удивленно подняла брови:

– А до моих слов нормально было?

– А до твоих слов я не сравнивал визуально фрукты с трупом, только труп с фруктами. Это разные вещи. Барьеры же в наших головах надо понимать. Не все такие небрезгливые, как вы, мадам.

Козлова фыркнула, однако вопреки ожиданиям Эйдолона продолжать спор не стала и «мадам» не исправила, только спросила:

– Зачем?

– Откуда мне знать – зачем. – Лик вздохнул и уставился на проплывающие за прозрачной стеной ватные облака. – Свидетелей нет, вскрыть его не разрешат, из личных вещей шнурок да браслет. И нефилимов давно нет уже.

Ведьма рассеянно подумала, что шеф удивительным образом понял, к какой части их прежнего диалога относился ее вопрос «зачем», но потом, после слов о потере нефилимов, она и думать позабыла обо всем на свете.

– Почему нет? Дед Куля говорил, что лично встречал живого полуангела.

Ликург прекратил созерцательные упражнения.

– Дед Куля?

– Ну да, – кивнула с готовностью Козлова. – Он был влюблен в бабулю, я к нему до сих пор в гости летаю.

– Звони ему. Предупреди, что мы скоро будем.

– Позвонить не выйдет. Он у нас отшельник, сам, когда надо, вызывает, а извне не пробиться.

– Я сдам браслет, а ты выездные документы составь. Чем быстрее побеседуем с твоим дедом, тем лучше.

– Есть, шеф. – Маруся пожала плечами, развернулась и выскочила из кабинета, размышляя на ходу о том, как воспримет незваного гостя змий-отшельник. Честно говоря, Руся предполагала, что не очень. В конце концов, на то и отшельник, чтоб гостей к себе не ждать. Только это ее «не очень» не пошло ни в какое сравнение с реальностью.

– Эйдолона?! В мой дом?! – голосил дед Куля, изрыгая горючую смесь на голову неизвестно чем провинившегося бога. Бог в свою очередь скакал по приусадебному участку, словно заяц, стараясь увернуться от легковоспламеняющейся слюны дракона.

– Дедуля, да чем же он не угодил? – Руся в целом не пыталась остановить Кулю. Когда боги и драконы берутся спорить – драться или дружить, созданиям не столь глобальным стоит держаться слегка в стороне. Вмешательство Козловой обуславливалось только одним моментом: помешать поджечь шефа ведьма посчитала своей должностной обязанностью. А так, по-хорошему, ей бы помалкивать.

– Сколько крови! Сколько крови! Род этот пролил сколько! – Теперь дед старался выбить искры из чешуи на тыльной стороне ладони аккурат на неугодного гостя.

– Его зовут Ликург, и крови он не проливал! Он людей защищает. Кто мне говорил, что дитя за родителя не в ответе?

Вукола издал протяжный булькающий рык и остановился.

– Так уж прям не проливал. – Саркастичные нотки промелькнули в голосе змия. Лик, который остановился в паре метров от хозяина дома, спрятавшись за стволом старого дуба, перевел дыхание.

– А ну выйди, я погляжу.

Эйдолон осторожно выглянул.

Змий старчески сощурился, а спустя секунду взревел с новой силой:

– Как же не проливал? Вон она! Вижу на нем! Ах ты…

Маруся с ужасом поняла, что сейчас узреет деда Кулю за его истинным призванием – уничтожением сущего зла. За свою пока еще короткую жизнь и личное общение с ласковым и безобидным древним созданием она как-то позабыла, что это древнее создание заканчивало войны и стирало с планеты поселения. Все как легенды воспринимала, да и не более, наивная душа.

Что есть мочи Козлова побежала к дубу, где готовился в бою принять неминуемую смерть ее все же в чем-то повинный шеф.

Лик освободился от серой маски, готовясь к сражению, как вдруг и его внимание, и внимание змия привлекла несущаяся с противоположной стороны двора ведьма. Она размахивала руками и истошно вопила:

– Деда, я его люблю! Не смей! Люблю его! Живого люблю! Очень живого!

Чешуйки на теле «деда» пригладились, хвост перестал двигаться, выбивая каждым ударом о землю искры.

– Его? Любишь?

– Очень! – подобострастно выдохнула Козлова, оказавшись рядом с шефом, и для верности головой кивнула.

Змий дважды дернул носом и презрительно уставился на возлюбленного «внучки».

– А ты?

Лик было подумал сказать, что он себя живого тоже очень любит, но быстро отказался от мысли шутить в подобной ситуации. Вместо этого скопировал жест и интонацию подчиненной:

– Очень!

– Как-то с заминкой он это сказал.

– Конечно, с заминкой, – тут же взяла змия за рога ведьма. – Ты же вон какой страшный, а он, между прочим, гордый, мой шеф, и он мне «люблю» должен говорить, а не тебе. Вот если бы ты девушку любил, – продолжая бормотать, Руся обняла деда, развернула его на сто восемьдесят градусов и потянула к дому, – как бы тебе понравилось признаться с ходу не ей, а ее родственнику? Хоть и любимому родственнику, но сам-то ты…

– Ой, не трещи, лисица, – прервал ведьму змий. – Я понял, все понял. Но если он тебя обидит…

– Не обидит, – перебила Руся своего защитника. – Дедуль, мы к тебе по важному делу. Тут в Иномирье, значит, труп нашли. Туда-сюда… местные его общупали прежде, чем к нам попал. Труп нефилимом оказался и с браслетиком…

Лик спрятал божественность и теперь тихо шел следом за хозяином и его любимицей. Ему и раньше жизнь спасали, но чтоб вот так – это впервые. И нет бы предупредила, что дед Куля – тот самый Вукола, легенда мировой истории. Как-то так опрометчиво было позабыть, что работа идет в паре с Марусей. Все не как у других. То доверия от нее не добиться, то теперь добился, да так, что она полагается будто на себя. Он по умолчанию должен все детали ее планов знать.

Эйдолон сердито выдохнул.

– А?! – с явной агрессией начал оборачиваться Вукола.

– Деда! Ты меня не слушаешь? Совсем?

– Слушаю-слушаю, – вернулся к недовольному игнорированию незваного гостя змий, – но в дом не пущу. На веранде сядем.

Эйдолону подумалось о второй веранде за день, впрочем, заходить в гнездо он бы и сам не стал в здравом уме. Там что не так тронь, и огонь обеспечен в буквальном смысле.

– Коли слушал, тогда глянь картиночки.

– Гляну. – Вукола задумчиво покосился на внучку, а затем и на ее спутника немного оглянулся.

Знал огнедышащий, что день этот настанет, когда ведьма свою судьбу встретит, но как-то и сам Куля, и Беря ставку на мага делали, очень сильного, но все ж таки мага. А тут неожиданность… Бог. Беря, бесстыдница, уже конечно же в курсе, но не предупредила. Вукола неодобрительно нахмурился. Знала старая ведьма, что из самого кровавого рода, знала, что и на нем жизни есть, оттого промолчала.

Шута змий, в силу возраста и сути маниту, тоже сейчас видел. И тот не вышагивал незримо следом за Русей, как обычно, а обращенный в белесоватое облако тумана скользил подле левого плеча бога. Это зрелище и спасло светящегося божка от мгновенной смерти. Не так стар змий, чтоб не испепелить в мгновение ока урожденное зло.

Про любовь Маруська, шельма, наврала, но и от сути далеко не ушла: границы между «влюбленными» не было. Божок сам отчего-то пролез к ней и Шута ее в оковы себе заключил. Только не по уму заключил, а интуитивно, как любой бог всякую ментальную помеху в сеть за плечо себе закидывает. Знахари в Иномирье в древние времена оттого и решали, будто бы божки в облаках обитают, что сети эти подле своих идолов за облака принимали.

Лик бессловесной тенью проскользнул в великолепную, овитую виноградом беседку. У него уже назрела пара замечаний по поводу изложения Марусей деталей расследования, но озвучить их Эйдолон не отважился. Змий то и дело сверлил его недобрым взглядом. Подавать голос в подобной ситуации – прямой путь к самоубийству. Оставалось одно: сидеть и тихонечко надеяться, что ведьма ни о чем не забудет в ходе беседы.

– Диду, – звонким голосом начала Козлова, стоило всем троим расположиться на простой деревянной лавке, – я тебе сейчас все покажу, но только прежде обещай моего шефа не трогать и не жечь, пока я не вижу.

– Пока ты не видишь – обещаю.

– Хорошо, – кивнула ведьма.

Лик слегка поежился. Как-то уж чересчур она легкомысленна была в отношении древнего. И точно. Стоило серебряной пленке глаза ее затянуть, как Вукола подарил богу «ласковую» улыбку в два ряда острых конусовидных зубов.

– Трусишь? Коленки слабеют?

Эйдолон открыто взглянул в глаза змия.

– Вы что-нибудь знаете о нефилимах или других наших, стремящихся создать иного толка род на основе братства крови и общих знаниях о небесных символах?

Вукола сморщился и с тихим ворчанием перевел взгляд на полупрозрачные экраны, созданные Марусей, где в подробностях воспроизводились все известные о найденных останках сведения.

– Что вот так прямо от древнего ответа ждешь?

– Я вообще ни от кого никогда ответа не жду. Я спрашиваю, а отвечать или нет – выбор собеседника.

– Как нынче все свободно-то стало. И чего ж ты, божок, на эдакой работе забыл? Ваш брат не больно любит подчиняться. Все управлять да управлять да манипулировать.

Вот что Ликург ненавидел более всего, так это попытки проникнуть в его личную жизнь.

– Значит, не знаете?

– Чего не знаю? – Дед Куля проследил взглядом за пчелой, решившей поискать посадочное место аккурат на его носу.

– Про нефилима и символы.

– Почему не знаю. Знаю. – Змий фыркнул и потряс головой. – Только сначала ты мне, а потом я тебе.

Лик не удержался от протяжного вздоха. Сама странная, бабуля еще более странная, теперь вот вроде не единокровный древний, и тот странный. Дальше узнавать окружение Маруси не хотелось.

– Ну? – Вукола меж тем игрался с изображениями и видео. – Так чего тебя в Интерпол понесло?

– В семье не без урода.

Дед Куля захохотал неожиданно и на удивление по-доброму.

– Достойный ответ. Ладен будь. Еще вопрос: с Шутом что делать собрался?

– С каким Шутом? – не совсем понял Эйдолон.

– У-у-у, ты, я погляжу, совсем в мага заигрался. Ну-ка глазки просвети и через плечо глянь.

Ликург последовал совету змия. Каково же было его удивление, когда на указанном месте обнаружилось обессиленное полупрозрачное облако.

– Ты, видать, родовитый, раз силен настолько, чтоб Шута, не глядючи, за спину завести. Не мешает груз чужой?

Бог пожал плечами. Он и не чувствовал никакого груза. Ему и без паразитов глупых проблем в жизни хватает, чтоб еще внимание обращать на ерунду всякую.

Вукола скрыл удивление. Теперь понятно, чего Береслава помалкивала. Старая лисица суть произошедших перемен с Маруськой уловила с первого взгляда и мальца этого странного раскусила. Шута от ведьмы отданной не оторвать без полного отказа всего рода от покровителей, чего ни один род пока еще не сделал, а значит, шельма периодами сбегает из заключения. Но божок, видимо, снова и снова заводит в облако. Вот тебе и сказки-прибаутки на ночь глядя.

– Ну а теперь, когда узрел, что сделаешь?

Лик неопределенно повел плечом.

– Ничего. Пусть пока повисит, он мне не мешает.

– Кто повисит? – вплыла неожиданно в диалог Руся.

– Значит, так, – забасил Вукола. – Топайте в Пустоши, а у меня дела. Старый я, и с яблони паразитов свести надо. – Змий старчески закряхтел, поднимаясь из кресла.

– А зачем нам в Пустоши? – Руся вопросительно уставилась на шефа, отчего Лик искренне опешил:

– Ты меня спрашиваешь? Впервые слышу.

Куля укоризненно покачал головой:

– Помолчите и дослушайте… Давно это было. Я тогда молод был, здесь жил, в Иномирье нос не совал. Оттого знаю лишь в общих чертах от путников да из редких очерков. Обитала в том мире группа многочисленная единомышленников единосозданных – нефилимов. Идея была по-человечески примитивна: и ангелы, и бог растворились ради спасения обоих миров, а в нефилимах оставили истинное начало и силу. Это начало наши герои стремились в себе развить, став не просто ангелами, но идеальными ангелами. Превзойти своих отцов жаждали. Опять же только в человеческом социуме могли родиться столь абсурдные эгоистичные заблуждения. Я такое изображение с братством крови встречал, только дальше не огонь врезали, а воду. Было это в мемуарах одного замечательного змия, светлая ему память…

Вукола замолчал, перестал шевелиться, глядя в сторону, словно вспоминая кого-то, затем встряхнулся и вновь продолжил:

– В Пустоши живет старый Буран. У Бура страсть к собирательству. Книги на любую дату, любую тему и любой вкус. Там и найдете все в подробностях.

– К кому вы летали?!

Руся озадаченно рассматривала переливающиеся огненным перламутром рога. Черт искренне был не готов с первого раза поверить в услышанное.

– К змию Вуколе, – спокойно повторил шеф, просматривая документы археологов. – Наша Козлова оказалась его приемной внучкой.

Зверобой перевел взгляд на ведьму. На лице его легко читалось пережитое потрясение.

– У тебя это… – Маруся осторожно кивнула в сторону макушки черта. – Там…

– У тебя дед – змей?! – Зверобоя передернуло.

Неудивительно, конечно. Маруся понимала такую реакцию коллеги. Если боги предпочитали с драконами не связываться, то черти из поколения в поколение передавали способы избежать встречи с огнедышащим. Это был уже кровный страх.

– У тебя там… – сделала Руся новую попытку сказать Зверобою про рога.

– Это все, что у них было? – Лик сердито отбросил документацию, не дав ведьме закончить. – Да старик рассказал в два раза больше!

Зверобой усилием воли вернул контроль над своими страхами.

– А чего ты хотел после великого пожара?

– Чтоб работали лучше. Неужели так сложно найти современников тех событий? Козлова вон мигом нашла! Не в первый ведь раз уже сталкиваемся, и всегда одно и то же. Срок жизни людей одинаков и короток, но они носом грязь роют ради любой крохи информации о своих предках. Уже обращаешься к ним и заранее знаешь, что от Иномирных археологов все равно больше информации поступит.

– Не заводись. – Зверобой нервно повел плечом. – Лучше командуй, что дальше?

– Дальше? Дальше ты сидишь на рабочем месте, а мы отправляемся в Пустошь.

– Вдвоем? Без сопровождения? Слушай! Кончай на меня как на экспонат музейный смотреть и пальцем тыкать! Я и так знаю, что они светятся! Это от меня не зависит сейчас.

Ведьма спешно опустила руку, закрыла рот и нарочито преданно уставилась на начальника.

Лик, которого неожиданная вспышка возмущения Зверобоя тоже немного выбила из равновесия, устало вздохнул.

– В общем, так. Ты, – он кивнул черту, – будь на связи, введи остальных в курс дела, как вернутся. Если у кого какие мысли, версии появляются, прорабатывайте. Теперь ты. – Шеф в упор взглянул на Марусю. – Кидаешь в свою сумку все, что из нее успела высыпать, берешь эту самую сумку, метлу и идешь прямо за мной, не сворачивая и даже не глядя по сторонам. Задачи всем ясны?

– Так точно, – отрапортовал Зверобой.

Руся ничего не ответила, только развернулась и направилась к выходу. Ничего собирать или брать ей не требовалось. И сумка, и ее содержимое, и даже метла – она просто не успела выпустить все это из рук после возвращения от Вуколы. Лик ладонью нервно взлохматил волосы на затылке и пошел следом. Пожалеть о сказанном он успел сразу же, сейчас жалел в два раза сильнее. Быть богом не требовалось, чтобы понять, что обижена и, вполне вероятно, зла. В груди тяжелым камнем осело чувство вины и что-то еще не совсем оформившееся и понятное.

Повинуясь далеко не начальственным порывам, Лик ускорил шаг и поравнялся с ведьмой. Она не взглянула в его сторону. Так и прошли в полном молчании до шахт, где Маруся без колебаний выбрала направление вниз. Эйдолон еще раз нервно взлохматил волосы. Дополнение к списку: злость делает ее собранной и расторопной. Именно то, чего ожидает любой начальник от подчиненного. Однако Лик не ощущал себя удовлетворенным. Хуже, вспомнилось ее зелье от похмелья, ради которого она летала туда, куда нормальные создания нос не суют, и вспомнился дед Вукола с вопросом о Шуте. Эйдолон оглянулся на облако, в глубине которого едва различимо проступало лицо карлика.

– Сидишь? – чуть слышно спросил бог.

Шут по-волчьи оскалился.

– Сиди, – кивнул Лик и отправился снова догонять Марусю.

Козлова умом-то понимала, что в целом шеф правду сказал, но то ум. А вот что творилось с эмоциями, ни в сказке сказать ни пером описать. Гордость почти правдоподобно издавала предсмертные хрипы. Руся при каждом шаге зло ударяла черенком метлы об пол, да так, что даже охрана на выходе из главного корпуса молча уступила ей дорогу. Что шеф бесшумно возник подле ее плеча, она заметила не сразу. Когда же заметила, на душе сделалось заметно теплее. Смотреть на него открыто, понятное дело, настоящая обиженная женщина не станет, зато аккуратно исподтишка – это всегда можно.

Лик не выглядел как бог, готовый командовать и повелевать, он выглядел как мужчина, готовый извиниться. Руся удержалась от улыбки.

– Подождешь на улице? Я запрос оформлю.

– Так точно!

Эйдолон хмурился, глядя в спину удаляющейся женщине. Он корил себя за несдержанность, за слабость и за то ощущение вины и печали, что от ее холодного «так точно» возросло многократно. И невдомек было богу, что причина его беспокойства на улице счастливо улыбается, донельзя довольная своей маленькой победой.

До Пустошей не существовало прямых рейсов. От ближайшей к ней деревни путешественникам и паломникам предстояло добираться полдня верхом.

Великие Пустоши нельзя было обойти или измерить, невозможно исследовать. Всякий, кто приходил сюда с подобным желанием, исчезал бесследно. Пустоши сами решали, кто станет гостем, куда отправится, чем займется, что увидит, будет ли пользоваться техникой и магией или же нет.

Сказания и легенды сохранили различные версии появления этих земель на лике планеты. Не одно поколение ученых пыталось установить историю происхождения природной аномалии, но тщетно. Лично Марусе больше всего нравилась версия про единственное в своем роде создание. Не горы с прилегающей к ним равниной, не уникальный магический объект, а живое существо иного вида.

Будто в подтверждение, Козловой вспомнилась девочка Женя. Пустоши на протяжении всей своей истории легко уничтожали сильнейших из богов, но не тронули маленького невинного человечка. Почему? Разве не так поступают благородные создания? А может, и вовсе нарочно свели Атума с дочерью.

– О чем задумалась?

Это был первый вопрос, который задал Лик за те два часа, что они находились в пути. Предприимчивое население продавало рюкзаки с допустимой провизией, самокаты, велосипеды, верблюдов, лошадей и ослов, а также сдавало сейфы в аренду.

Маруся смерила начальника хмурым взглядом, вспоминая о тех ценностях, что оставила в деревне на временное хранение.

– О метле думаю.

– Ничего с твоей метлой не случится.

Верблюд под ней издал гнусавый вой и повернул голову, отчего ведьме выпал лишний шанс полюбоваться на слюнявую забавную морду иномирного переселенца.

– Меня Пустоши не пропустят. У меня в голове искусственного много.

Лик неопределенно повел плечом.

– Посмотрим. Ты, главное, пылью не пользуйся.

На самом деле Эйдолон был уверен, что не пропустить могут как раз его, а вот Козлова пройдет. Какой бы искусственной она ни была физически, эмоционально и интеллектуально ведьма остается чистой. Это имеет первоочередное значение для Пустоши. Лик уже поднимался в эти горы однажды и знал точно, с какими мыслями туда можно пройти. Да и не послал бы змий родню на погибель.

– Он серьезно в твою бабушку влюблен был?

Как ни странно, Маруся поняла, о ком идет речь.

– Он и теперь влюблен.

– А Береслава?

Ведьма удивленно покосилась на неожиданно миролюбивого, обаятельного собеседника. Где ее шеф? Где знакомый командный, не терпящий возражений тон? Откуда столько тепла в голосе?

– Ну… – запнулась Руся. – Она его любит. Я не знаю причину расставания.

Лик задумался на минуту, потом вновь заговорил:

– Долго под его крышей жила?

Козлова пожала плечами:

– Все детство и юность. Разве ты не знаешь? Я думала, у вас на меня какая-нибудь отдельная папка.

– Две.

– Что?

– Две папки. Просто за документами живое создание не видно. Я вот не догадался, что Вукола и «деда Куля» – одно лицо.

– Прости, – мягко произнесла Руся. – Я забываю, что он змий.

– Счастливое детство было?

От Лика не ускользнула боль, промелькнувшая на ее лице. К тому же Шут за плечом вдруг задергался, забился в оковах.

– С бабушкой и Кулей – очень. Береслава меня спасла от пожизненной изоляции.

Эйдолон нахмурился. Он хорошо помнил свой единственный визит в интернат, где содержали таких, как Маруся. Маги с безумными покровителями, оборотни без регулярных циклов обращения, феи, неспособные слышать Сатира, и тому подобное. Одинокие, сильные, отгороженные от мира, семей и сверстников, глубоко несчастные дети и их тихая, красивая, дорогая тюрьма. Те злополучные часы, проведенные в интернате, оставили тяжелый осадок.

– Дедушка Шута усмирил, а потом со временем и меня научил его подавлять. Бабуля силе родовой учила, – продолжала меж тем Руся. – Счастье мое закончилось в шестнадцать. Знаешь ведь этот древний закон магов «отзовись или отрекись»?

Лик кивнул, стараясь скрыть раздражение. Еще одна безумная черта магических родов. Любой маг, принадлежащий роду и вступивший в полное владение собственной силой, был обязан по первому требованию семьи явиться и жить в родовом гнезде, в противном случае отречься от фамилии. Маги вступали в полное владение силой к шестнадцати годам.

– Зачем ты понадобилась семье? Разве не пытались они от тебя избавиться?

Маруся перевела взгляд с дороги на Эйдолона. Лик с удивлением отметил, что на веснушчатом лице намека на рассеянность нет. Сосредоточенная, внимательная, она оценивала что-то, просчитывала. Затем в ее глазах появилась странная решимость. Она остановила верблюда и неуклюже с него спрыгнула.

– Иди сюда.

Лик, тоже остановивший свое животное, удивленно смотрел на нее.

– Иди ко мне, – повторила она.

Бог спрыгнул на землю и, не веря, что подчиняется далеко не вежливой просьбе, подошел к ведьме.

– Ближе, – вновь скомандовала она.

Когда Ликург исполнил и этот приказ, она вдруг прижалась к нему, встала на цыпочки, взяла его голову в ладони и, заглянув в глаза, проговорила:

– Я – ученик аптекаря.

Эйдолон на мгновение замер, потрясенный информацией, проникшей в его сознание. Древняя бесконечная магия сняла пелену с его разума, позволяя знанию ожить и оформиться, восстановить связи с произошедшими в прошлом событиями.

– Искусственный ангел, – прошептал бог.

– Восстановил? – улыбнулась ведьма, все еще не отпуская его и не отводя взор. – Ты впервые открываешь ученика, да?

Ликург тяжело выдохнул. Страшнее змия может быть только магия аптекарей. Маруся могла сотню раз прежде говорить, что ученица. Если это было необходимое знание для поставленной ею цели, то оно шло на пользу, не оставляя следа в сознании ее собеседников. Если цели не было, то и слова были ни к чему. Береслава – аптекарь, Лик это знал. «Поцелуй» на трупе Маруся нашла. Это он тоже знал. Но складывать два плюс два в мозгу просто не стал. До сего момента Эйдолон ни разу не сталкивался с открытием и, как следствие, никогда вот так вмиг не осознавал, насколько беспомощен перед силами, границ которых не знает. И неизвестно, какие еще факты об аптекарях он знает, но не осознает и не анализирует.

– Тяжело с пониманием, что знал и не осознавал? – догадалась о его мыслях ведьма.

– А дальше что? Отпустишь и я забуду?

Руся отрицательно покачала головой:

– Дашь мне закончить, и осознание останется.

– Что подразумевает «закончить»?

Лик поймал себя на мысли, что смотрит на свое отражение в ее внимательных выразительных глазах с удовольствием.

– Ты все равно не запомнишь. И даже не осознаешь, что я это тебе сейчас сказала. Просто стой смирно.

– Ладно. – Бог глубоко вздохнул и замер.

Руся привела мысли в порядок и начала читать хорошо заученный заговор, перевода которого не знала. Сама она делала это впервые, поэтому выговаривала слова тщательно, сосредоточенно. Одна-единственная неточность, и слушатель погибнет.

Ведьма закончила и вопросительно взглянула на шефа. Получилось у нее или нет, она пока не знала. Магия аптекарей сама определяет, какому созданию стоит доверять знание, а какому – нет. Руся всегда поражалась этой совершенной многоступенчатой системе безопасности. Неприступный сейф, где хранятся инструменты власти над всем сущим.

– И что дальше? – не понял ее взгляда Лик.

Маруся опустила руки и отступила на шаг назад, освобождая начальство от вынужденных объятий.

– А дальше вопрос. Кто я?

– Каштановый кудрявый смерч с веснушками на носу, – невнятно пробормотал Лик. Из колеи она его выбила сильно. Во-первых, он теперь вдруг осознал не только, что его подчиненная будущий аптекарь, но и еще тот факт, что ученика аптекаря открывают посторонним не аптекари и не сами ученики, а их магия лично. И делает она это крайне редко. Уже мысли в голове путаться начинают. Во-вторых, впервые он подчинялся командам женщины неосознанно. Не нарочно позволял собой командовать, а действительно подчинялся. От этого обстоятельства в голове образовывалась каша. И, наконец, третье: теплые ладони на висках, столь же теплое, стройное тело и чуть бледные полные губы, от которых ему неожиданно с трудом удавалось отрывать взгляд. Слишком много всего, чтобы не потерять на время самоконтроль и способность стройно мыслить.

– А? – не поняла ведьма.

– Говорю, запомнил я. Поехали. До заката успеть надо.

Бормоча под нос эпитеты в адрес начальства, Руся взгромоздилась на верблюда и поскакала навстречу неизвестности.

– Пап, – позвала Женя, протягивая Ярославу чай.

– Ну?

– Ты уверен, что Лику не понадобится информация по ангелам?

Ярослав на секунду зажмурился, делая глоток горячего сладкого напитка, затем откинулся на спинку дивана в приемной, где хозяйничала Женя. Здесь ему нравилось больше, чем в кабинете. Когда должность не обязывала, Атум старался быть поближе к своему единственному ребенку.

– Уверен. Нефилимы об ангелах ничего не знали и с ними не соприкасались.

– А если убил ангел?

– Я промежуточные результаты запрошу. Будет что-то нужное, раскрою.

Женя нахмурилась:

– И кто меня учил искать факты, обладая максимальной информацией?

– Не знаю. – Ярослав пожал плечами, тут же сощурился и подозрительно оглядел своего отпрыска. – Дочь! Ты в него влюбилась?

– В кого?

От неожиданности Женя выпрямилась и уставилась растерянно на Атума.

– В Эйдолона.

Женя сначала прыснула, потом рассмеялась.

– Намек понял. Не издевайся над стариком.

Ярослав вздохнул и продолжил релаксацию, размышляя над судьбой нового создания. Костя не был рожден частью этого мира, а значит, он тот, кого старались когда-то безуспешно искусственно вывести ангелы. Тот единственный, независимый от всех магических полей, кто свое маниту и свою судьбу выбирает сам. Уникальный и неповторимый. Не полукровка, коими были нефилимы, а истинный обладатель двух полноценных сущностей – человека и создания.

– Возьмешь Костю?

– Уже взяла, – отмахнулась Женя.

– Не в тягость?

– Абсолютно нет. Я с людьми по-дружески последний раз не помню уже, когда общалась. Так что мне интересно самой.

– Мой бесценный подарок от Пустошей, – беззвучно проговорил Атум.

– И это вход? – слегка разочарованно спросила Руся, рассматривая низкий неотесанный каменный столб с грубо выбитой надписью «Великая Пустота» на мертвом языке. Это теперь они Пустоши, а раньше звались Пустотой.

– Это не просто вход, – нарочито сурово проговорил Лик, затем после торжественной паузы добавил: – Это парадный вход!

Ведьма издала нервный смешок.

– Тебе повязать на дерево что-то надо, иначе не найдешь ни реальность, ни точку входа. И не забудь про магию, – вернулся к деловому тону Эйдолон. – Не хочешь лишиться пыли – не пытайся ею пользоваться.

– Есть, шеф!

– Не паясничай. От меня не отставай и не отдаляйся. Что ждет нас за чертой, не знаю, поэтому лучше будь начеку.

– Поняла.

– Хорошо. Тогда вяжем якорь и вперед.

Маруся покопалась в карманах, стараясь придумать, что могло бы ей якорем послужить. В конце концов, не нашла ничего лучше, чем привязать к старому разлапистому воздушному дереву плетеный браслет с запястья. Лик достал из-за пазухи платок или что-то вроде того, Руся толком не рассмотрела. Верблюдов оставили тут же. Местные им загон предусмотрительно организовали.

И вот, закончив приготовления, с рюкзаками за спинами они ступили в Великую Пустошь. Руся даже прищурилась, ожидая чего-нибудь этакого. Молний или смерча, например, или голоса, грозно вопрошающего, что за неправильная ведьма рискнула зайти во владения всемогущей магии. Но ничего подобного не произошло. Да и вообще ничего не произошло. Та же пыльная тропа посреди степи, только каменюка парадный позади, а не впереди.

– И что? И все?! – не сдержала разочарования Козлова.

Лик плечами пожал и зашагал вперед. Говоря откровенно, он и сам был слегка обескуражен. Когда ступил за камень впервые, его восприятие Вселенной исказилось. Мозг словно настройки сменил.

Во-первых, Пустошь лишала магии. Маги не колдовали, оборотни не меняли лик, боги не искажали реальность и прочее, и прочее. Во-вторых, Пустошь словно опыты ставила на своих гостях. И если опыты эти не приносили неизменной пользы подопытным, не было бы здесь столько посетителей ежегодно.

– Ты же был тут, – не унималась ведьма. Она догнала начальника и теперь бежала за ним вприпрыжку. – Что с тобой было? Все говорят, что входишь и будто проваливаешься. Что имелось в виду?

Лик сердито выдохнул и ускорил шаг.

– Шеф!

– Я оглох и потерял способность осязать. Когда через пару минут пришел в себя, понял, что звук ощущаю, как прикосновение, а прикосновение, как звук. Ветер оглушал, приходилось закрывать всю поверхность кожи. А от собственного голоса ушам было щекотно.

– Ух… А потом?

– А потом прошло. Не трогают тебя, иди и молча радуйся.

Козлова кивнула, потом вдруг спохватилась:

– А куда идти-то?

Вместо ответа Лик засмеялся и покачал головой. Любое другое создание задало бы этот вопрос еще змию, но не его особая ведьма. Его Маруся задаст важный вопрос исключительно тогда, когда и спрашивать-то уже смысла нет.

– Ой, – пробормотала Козлова виновато.

Все-таки ошибки она признает быстро, не цепляясь за гордость. В большинстве случаев с представителями древних магических домов приходится туго. Они не любят даже мысли допускать, что совершили промах.

– Здесь дорога всегда ведет конкретно к твоей цели.

Руся растерянно взглянула на затылок шефа.

– А если без цели пришла?

– Тогда в твоей голове переберут все главные желания и помогут определиться с жизненными позициями, а заодно и с жизненной философией. Мечтаешь о чем-нибудь?

– Не знаю. – Маруся пожала плечами. Пока шеф говорил, она едва не рухнула носом в пыль, споткнувшись о камень. – В юности мечтала о крыльях.

Лик засмеялся.

– Ты просто никогда не жил под влиянием Шута, – возмутилась ведьма. – Я из-за него всегда падала. Он, когда не может сам разгуливать, так развлекается. Уводит внимание, а ты падаешь на ровном месте, запутавшись в своих же ногах…

Лик не повернулся, но слова Руси застали его врасплох. За плечом зашипело от боли облако. Бог, не отдавая себе отчета, пожелал зла Шуту, и Пустоши мгновенно исполнили его желание.

– Вот я и мечтала о крыльях. Такие большие, белые, пушистые за плечами, как в Иномирье рисуют у ангелов на картинах и иконах.

– Скорее кожистые и вместо рук, как у летучих мышей. По природе к нам ближе будет, чем птичьи.

Руся скорчила гримасу.

– Не хочу по природе. Хочу по картинкам.

Эйдолон попытался сохранить серьезное выражение лица, но быстро сдался. Вообще расслабиться настолько он не позволял себе в присутствии сослуживцев никогда (Иму не в счет), а тут рассмеялся совсем некстати. Изображать руководителя вдруг стало не по силам.

Веснушчатые щеки порозовели из-за его смеха. Недовольная и его реакцией, и своей собственной, ведьма плотно сжала губы и тихо обиженно шмыгнула, что взрослости ей по понятным причинам не добавило. Лик поймал себя на очень естественной и простой мысли: захотелось не обижать ее.

– Маруся… – начал он. Козлова от этого обращения вздрогнула и подозрительно уставилась на бога. Лик на мгновение замялся, соображая, как бы тактичнее извиниться за все то, что она успела от него вытерпеть. Сложностей с извинениями раньше не возникало. Но не в этот раз. Сейчас подбирать слова оказалось очень трудно. – Насчет первого знакомства…

– С кем? – тут же выдала уточняющий вопрос непутевая подчиненная.

Лик про себяеще раз подивился ее способности уточнять невпопад.

– Со мной.

– А-а-а, – понимающе протянула она. – А первого знакомства с тобой кого?

Лик взглянул на Марусю. Она почти бежала рядом, стараясь не отстать, и сосредоточенно следила за почвой под ногами.

– Тебя со мной.

– О! Я не нарочно тогда. Я рассеянная, имена, если мне они не нужны, плохо запоминаю и не особо с окружающими общаться умею.

– Я знаю. Это я хотел извиниться.

Руся сначала даже не поняла смысла услышанного, а когда поняла, впала в ступор. Его ласковое «Маруся» ее из колеи выбило и взгляд теплый, мягкий, добрый, он еще и прощения просить решил за грубость в первую встречу.

– Шеф.

– Называй меня Лик, – еще более мягко проговорил бог.

– Шеф, с вами все в порядке? – перешла на максимально уважительный тон Руся. Настолько уважительно она еще ни к кому не обращалась.

– Зови меня Лик. Тебе кто-нибудь говорил, что ты очаровательное создание?

– Шеф…

– Лик!

– Ли… Лик… Вы меня…

– Ты, – снова перебил ее бог.

– Ты меня пугаете, – закончила мысль Маруся, озадаченно глядя на начальственную ладонь на своем плече. Поначалу он просто обнял, но, когда подчиненная попыталась сбежать, Эйдолон прижал к себе неудачливую беглянку вполне ощутимо. Так что ей осталось только вытянуться в струну и идти в неожиданных и очень теплых мужских объятиях.

– Знаешь, сколько раз я из-за тебя получал? Я из-за Иму столько не получал, а он далеко не подарок. Но ты же свои губки сожмешь, глаза на меня невинные уставишь или нос свой курносый с веснушками беспомощно гордо задерешь, и все! Ребенок ребенком. Разве можно от тебя пытаться избавиться?

– Шеф…

– Лик!

– Лик, по-моему, вы го…

– Ты!

– Ты говорите все, что думаете.

– Не все, что думаю, а все, что чувствую или чувствовал, – согласился Эйдолон и при этом зубами скрипнул. – А еще, похоже, делаю все, к чему эмоции толкают. Если ты меня начнешь спрашивать о чем-то не по нашему делу, я тебя по возвращении уволю, но сначала убью.

– Да.

– Красавица моя.

Руся невесело коротко рассмеялась. Когда напротив нее сидела гиена, ведьма себя ощущала более уверенно, чем сейчас. Лика она не боялась, но предугадать, на что его толкнут эмоции, тоже не могла, так что ситуация более чем странная и опасная складывалась. В какие только передряги не впутывалась, но подобное происходило впервые. А она-то, наивная, посчитала, что Пустоши ничего не сделали.

Ведьма вся напряглась, сосредоточилась, еще и нахмурилась. Лик усмехнулся, глядя на тонкую морщинку, пролегшую между темных бровей. Затем взгляд его сместился на рыжую кудрявую шевелюру. Он ухватил пальцами одну прядь за кончик, вытянул и отпустил. Словно медная пружинка, она подскочила и вновь приняла свою естественную форму. Донельзя довольный экспериментом, Эйдолон перешел к следующей пряди. Процесс завораживал так, что мысли о работе отступили на второй план.

Маруся не представляла, сколько они прошли вот так в обнимку. Лично для нее время тянулось бесконечно. Шеф успел подергать ее за волосы, погладить по голове, точно домашнего любимца, по-дружески потискать за плечи, одобрительно похлопать по спине, рассказать, какая она вредная, красивая, нелепая. У Руси в целом сложилось впечатление, что он к ней относится как к маленькой обожаемой племяннице. Если бы не сплошная стена гор, тонущих в молочном густом тумане, в которую уперлась дорога, шеф так и не отвлекся бы от своего развлечения.

– Да, Рыжик, – задумчиво протянул он, вглядываясь в туман. – Вот и первые прихоти нашего хозяина. Теплые вещи надевай.

– Не рано?

Козлова понимала, что с подъемом температура начнет падать, но не поняла, для чего одеваться здесь внизу.

– Надевай. Впереди есть граница. Мы с тобой по одну ее сторону, где тепло и сухой воздух, горы по другую сторону, там сейчас должно быть прохладно и крайне влажно.

Эйдолон оказался прав. Приближаясь к горам, они действительно переступили незримую черту, за которой их ждали совершенно иные погодные условия. Здесь тропа заставляла путников быть внимательными. По влажным камням, покрытым мхом и лишайником, идти было нелегко. Руся многократно успела помечтать о милой сердцу метле.

– Да, метла твоя не помешала бы, – согласился в унисон ее мыслям бог.

– Вы откуда знаете, о чем я думаю?

– Понятия не имею, о чем ты думаешь. – Лик пожал плечами, продолжая осторожно идти по горной тропе. – Не упади. Под ноги смотришь?

– Смотрю.

Руся опустила голову и начала искать участки каменистой почвы, не покрытые зеленью. Шеф прав. Падать здесь и ломать себе что-нибудь – не лучший вариант ведения расследования.

Они больше двух часов провели на горном маршруте, когда неожиданно дневной свет погас. Не сумерки, не затмение, просто темнота, как будто по щелчку.

– Ли-ик, – шепотом позвала Маруся.

– Вот именно, Рыжик. Субординация – не твое, – проговорил в ответ бог. – Стой, не шевелись, я лампу зажгу.

– Почему так темно?

– Скорее всего, проход нам предоставили.

Руся не на шутку испугалась. Она развернулась в направлении голоса шефа и осторожно начала вытягивать руку, ощупывая воздух. Если доверять слуху, то Лик должен был находиться совсем близко.

Ослепительно вспыхнула спичка, выхватив из темноты небольшое пространство вокруг. В Пустошах безотказно работали старые человеческие изобретения. Эйдолон зажег керосинку и взглянул на спутницу. Она стояла в метре от него и, щурясь, рассматривала неровные каменные стены и потолок.

– А почему субординация не мое? – Голос прозвучал меланхолично, немного отстраненно, заставив Лика улыбнуться.

– С самого начала с «ты» переходишь на «вы» и обратно. Помнишь?

Руся, приоткрыв рот, рассеянно уставилась на шефа, потом пробормотала:

– На пещеру похоже или туннель. В какую сторону идти?

– Хороший вопрос. – Ликург обошел небольшое помещение по кругу и тем самым ответил отчасти на последний вопрос Козловой. В какую сторону идти? Да ни в какую. Выхода не было. – Ты ведь не боишься замкнутых пространств? – осторожно уточнил он у подчиненной.

– Пока нет.

Лик постучал костяшками по одной из стен. От Пустошей ожидать можно чего угодно. Могло так случиться, что камень окажется не камнем.

Могло, но не случилось. Пещера была самой настоящей. Холодной, влажной, темной и, что самое неприятное, – с ограниченным запасом кислорода.

– Придется лампу погасить, – максимально спокойным тоном констатировал Эйдолон.

Как ни странно, Маруся без лишних вопросов поняла и приняла его намерения. Последнее, что Лик увидел, погружая окружающее пространство в темноту, – испуганное веснушчатое личико с упрямо сжатыми губами.

– Что дальше? – тихо спросила она.

Лик растерянно потер лоб. Он понятия не имел, что дальше, но признать вслух такое означало подвести доверившееся ему создание.

– Не знаю, Рыжик, – сказал правду и болезненно поморщился, ругая про себя магию Пустошей за подарок в виде чрезмерной искренности.

– А что обычно дальше посетители делают, когда их куда-то заносит?

Такую реакцию с ее стороны Эйдолон ожидал в последнюю очередь. В голосе Козловой чувствовался страх, но это не мешало ей вдруг начать рассуждать здраво.

– Как правило, заносит не просто так, а исходя из неких сложных соображений. То есть обычно Пустоши избирают для каждого создания свой личный путь преодоления страхов, боли или поиска ответов, причем часто на невысказанные вопросы. Вроде головоломки, у которой есть единственно верное решение и исключительно для тебя. Решаешь – получаешь новый прыжок или выход.

– А если не решаешь?

– Я не читал и не слышал никогда о тех, кто не решил. Они не возвращаются отсюда, оседают потом в списках без вести пропавших, и все.

– И все… – эхом повторила Руся. – Значит, вот эта милая комната нужна кому-то из нас.

– Нам обоим. В противном случае мы были бы уже порознь.

– А подсказок не бывает?

Ликург пожал плечами:

– Ни разу не слышал.

После этой реплики в пещере воцарилось молчание. Лик слышал ее тихое дыхание, шорох одежды, когда она медленно передвигалась, и пытался сосредоточиться на поиске решения возникшей проблемы. Ему стоило немалых усилий подавлять эмоции. Не пытаться взять ее за руку или за плечо, дабы быть уверенным ежесекундно, что она невредима. Не задавать нелепых вопросов о том, что делает и не боится ли. А главное, не называть Рыжиком.

Последнее нервировало больше всего. Прозвище родилось не спонтанно и не под влиянием внешней магии. Совсем нет. Рыжиком про себя он начал звать ее к концу первой рабочей недели. И до сегодняшнего дня еще ни разу не произносил вслух.

Лик вспомнил непередаваемое зрелище блестящих пружинистых прядей, которыми он так опрометчиво играл, и растерянное выражение веснушчатого лица, когда он эту забаву только начал. Нежная, смешная, умная, пугливая, наивная, оранжевая, золотистая, алая – такие эпитеты приходили ему в голову при всяком упоминании о его ведьме. Все эти эпитеты превосходно передавало прозвище Рыжик. Словно она девочка, а не женщина. При этом Лик отлично осознавал, что как девочку ее воспринимает из всего окружения только он сам. В последние дни он все чаще ловил Зверобоя за пристальным созерцанием Руси вообще и ее губ в частности. Полные, чуть бледные. Она могла выразить ими любые свои чувства. Могла их приоткрыть, озадаченно глядя на собеседника, и тогда собеседник, если он оказывался мужчиной, чаще всего начинал терять нить разговора. Она имела привычку, нервничая, порывисто облизывать нижнюю губу кончиком языка. Это ее движение заставляло Зверобоя замирать. Лик готов был поклясться, что черт дыхание задерживает в такие мгновения.

Ее сексуальность не бросалась в глаза и не поражала мгновенно, как это случалось, к примеру, с нимфами. Маруся захватывала незаметно, постепенно, мужчина просто погружался в нее, как в тихий сладкий омут, из которого легко выбраться, но нет никакого желания выбираться.

На ум пришло ее личное дело с копиями полицейских протоколов. Бывший муж преследовал ее несколько лет после развода. Были записи о судебных запретах и штрафах для нескольких созданий уже после мужа. Конечно, теперь там был Дингир. Лик разозлился, вспомнив о гиене. Кем бы ни притворялся этот божок, но его интерес к Марусе далеко не исследовательский. Он не исчезнет просто так из ее жизни, завершив миссию с Зайцевым. Лик был уверен, гиена будет регулярно появляться в попытке добиться ведьмы. Он слишком захотел ее, чтобы не попытать удачу, а еще он не настолько слаб, чтобы заставить принудить ее против воли. Нет. Дингир будет желать ее исключительно по согласию.

– Что может быть поучительного в темной пещере без выхода? – отвлекла начальника от размышлений Руся. – Или полезного… Шеф, у вас страха перед замкнутыми пространствами нет?

– А похоже, что есть?

– Не очень.

Козлова вздохнула.

– У меня пока тоже… Зачем нам пещера? – Маруся задумчиво пожевала щеку, ну а потом решила действовать наугад. Хуже-то точно уже не будет. – Хозяева!

Лик вздрогнул от громкого вопля, разрезавшего воздух.

– Хозяева! Нам змий был нужен с библиотекой, а не сырая пещера!

– Пустоши – иная форма магии, нежели мы, – в воцарившейся тишине проговорил Лик. – Твой способ не годится, к тому же…

Договорить Эйдолон не сумел. Ему попросту не дали. Прямо по центру пещеры появилось свечение. Сначала в виде маленького белого шара, затем оно вытянулось в тонкую линию от потолка до пола и развернулось в ширину, образовав ослепительно сияющий проход. Первой пришла в себя Маруся. Ее глаза быстрее привыкли к свету, и ей удалось различить неясные очертания неких объектов внутри прохода. О чем она не преминула сообщить начальству. Однако Лик особой радости не проявил, произнес сухую короткую фразу:

– Я вижу.

– Так вот как выглядят двери Пустошей, – не обратила внимания на шефа Маруся. Она с благоговейным трепетом приблизилась к объекту посреди пещеры.

– Увы, Рыжик. Не хочу тебя расстраивать, но, как правило, все выглядит так, как было до этой минуты. Пустоши никогда не предлагают перейти, они просто переносят. А такое впервые вижу, никогда не читал и не слышал.

Руся обернулась на его голос, но выражения ее лица на фоне яркого света Лик различить не смог.

– Значит, нам выбор предлагают?

Вместо ответа Эйдолон подошел и встал рядом с ведьмой.

– Странный выбор, – сама прокомментировала свой вопрос Руся. – Единственная дверь в замкнутой комнате.

И тут шеф не ответил. Взял подчиненную за руку, глубоко вздохнул и потянул к выходу. Маруся толком не поняла, от чего больше растерялась. То ли от того, что Лик явно нервничал, то ли от того, что он ее пальцы со своими переплел и крепко сжимал. В любом случае, находясь под впечатлением, она не сопротивлялась, шла безропотно следом и совсем не заметила, как пересекла новую границу.

В первое мгновение по ту сторону свет ослепил, затем, когда глаза привыкли, Руся смогла оглядеться. Под ногами – полевая зелень, над головой – голубое небо, по правую руку на горизонте – темный лес, по левую – блестящая лента реки. И ласковый солнечный свет. Тот самый, из-за которого проход так сиял. Порыв легкого теплого ветра принес с собой запах трав и воды.

– Это мы где? – прошептала Руся.

В отличие от подчиненной Лик ответил вслух:

– Пока не знаю, Рыжик. Но светятся они красиво.

– Кто? – не поняла она.

Бог улыбнулся и указал кивком на рыжие вьющиеся пряди. Маруся попыталась направить взгляд в том же направлении, но, поскольку задача была заведомо невыполнимая, рассмотреть что-либо не получилось, поэтому ведьма поступила иначе. Она перекинула волосы на плечо, но, к своему удивлению, ничего необычного или нового не увидела.

– Они всегда на солнце такие, – не поняла Руся восторга руководства.

– А я знаю, – таинственно прокомментировало руководство, потом взяло Марусю за вторую руку, переплело пальцы, склонило голову и доверчиво уставилось на нее перламутровыми глазами без зрачков. – Маруся, ты сильный маг без пыли?

Козлова обескураженно смотрела на шефа и даже губы от растерянности слегка приоткрыла.

– Понимаешь, Рыжик… Мы в мире людей – это первая половина беды. Судя по древним силовым потокам Эйдолон, мы с тобой в далеком прошлом – это вторая половина беды. И в дополнение маленькая неприятность: в камышах на берегу той милой реки, что по левую руку от тебя, сидят воинственные, молодые, не очень чистые человечки. У них на троих тридцать зубов, четыре примитивных лезвия, дохлый заяц, и мы им не нравимся.

Руся нахмурилась, после чего без тени улыбки уточнила:

– А зачем им мы, если у них есть дохлый заяц?

Лик тихо засмеялся, отчего его перламутровые глаза начали излучать энергию.

– Не могу не согласиться со справедливостью прозвучавшего замечания.

– Выходит, здесь наша сила работает?

– Еще как работает, Рыжик. Но пока просто не сопротивляйся.

– В каком смысле… – начала Руся, только договорить не успела. Одной легкой подсечкой ее опрокинули спиной на землю. Сам шеф оказался лежащим сверху.

Как и стоило ожидать, Козлова отреагировала, но весьма своеобразно:

– Эй! Там же вещи!

Это она про свой рюкзак.

– Ценности!

Это она про свою пыль.

Лик знаками велел ведьме молчать.

Поскольку Русю припечатали навзничь, ей не составило труда повернуть голову и прижать ухо к земле. Как любая ведьма древней крови, она легко могла слышать то, что происходит на поверхности земли, и определять, как далеко это происходит. Шеф упомянул о силовых потоках своего рода, а значит, он мог то же самое, но черпая информацию буквально из воздуха. Люди бежали быстро, тихо и предполагаемых жертв не боялись. Подобным образом могли себя вести представители касты охотников или воинов. И даже не важно, о каком мире шла речь, создания и люди в вопросах психологии схожи.

Руся повернула голову и взглянула на шефа. Он по-прежнему лежал на ней сверху, опираясь руками о землю. Его глаза все еще светились, зрачков не было видно, и смотрел он не куда-нибудь, а на Козлову. Смотрел и не моргал, и лицо при этом не выражало ничего. Кабы не хорошее образование, Руся бы не поняла, что бог ничего не видит на самом деле. Он следит за тремя героями. Когда-то в прошлом боги создали в Иномирье целую сеть своих информационных потоков. Наблюдать, слышать, ощущать, незримо присутствовать – система позволяла собирать максимально достоверную информацию, идеальный инструмент шпионажа. Паролем для доступа служило уникальное для каждого рода маниту, проще говоря, право на вход имели только кровные представители. В настоящем создание такой системы было делом уголовным.

Маруся склонила голову набок. За размышлениями не заметила, как залюбовалась начальством. Вообще-то любая нормальная женщина с первого взгляда им восхищаться станет, даже под маской мага. На то он и бог, чтоб быть совершенным в своей физической привлекательности. Русю всегда спасало положение будущего аптекаря, так что его внешность по-настоящему ее тронула только теперь, и ведьма была слегка озадачена. С чего это вдруг? Глаза у него впечатляли – это правда, но не настолько, чтоб заинтересоваться шефом как мужчиной. А Руся отчего-то заинтересовалась. Вот так неожиданно и непредсказуемо.

– Крас-с-савчик! – на грани слышимости прошипел знакомый голос. За плечом Лика на фоне ярко-голубого неба проступили очертания улыбающегося Шута.

Козлова тяжело вздохнула.

– Только тебя мне не хватало, – беззвучно проговорила она. Бог занят, ослабил хватку, и псих проснулся. Зато ее эмоциональная неустойчивость сразу получила объяснение. Шуту скучно, он веселья хочет, а веселиться никто не дает, только в оковах держат.

Трое обладателей ножей и зайца наконец добежали до своих «жертв». Руся даже обрадовалась их появлению. Шеф был тяжелым, и большая часть его веса пришлась на ее левую ногу, отчего та онемела. Так что освободиться ей уж очень хотелось. Да и любопытны были дальнейшие планы начальства.

Начальство удивило. Оно вдруг перестало сверкать божественными глазами, обернувшись в новую оболочку, вскочило резво и начало по-человечески драться с человечками. При этом расклад сил был неоспорим. С парой незаклятых ножей против бога идти – равно зубочисткой в слона тыкать. Теоретически вред нанести можно, но это ж как изловчиться надо!

Пока шеф старательно изображал бравого человеческого мужчину, растягивая секундный бой в минуты, Руся, кряхтя, села и начала разминать онемевшую конечность руками. Если начальству так надо, значит, спорить или вмешиваться не стоит. Этот закон ведьма уяснила. Все равно потом расскажет, чего конкретно хотел добиться. Рядом лицом в траву приземлилось туловище. Руся перевела взгляд на затылок с богатой темной шевелюрой, собранной в хвост по тому же принципу, что у их «изюминки» из болота.

Это уже было любопытно, и Козлова прервала массаж, решив в интересах текущего расследования испортить прическу поверженному господину. Но стоило ей потянуться к кожаному плетеному шнуру, как… Нет. Господин не повернулся и даже не застонал, шеф отпинал вояку на совесть. Дело в другом. Руся как-то не вспомнила сразу, что в прошлом в людях много всякой живности водилось. Оттого, когда по трем замысловато уложенным хвостикам пробежало насекомое, а потом на пару сантиметров левее еще одно, ведьма пискнула, отдернула руки и на всякий случай отодвинулась. И в эту же секунду сделала важное открытие.

– Шеф! Вшей у «изюминки» не было!

Аккурат в ряд с первым упали еще два туловища.

– Марусенька, – вкрадчиво начал ответную речь Лик, – какой был приказ?

– Молчать, – шепотом отозвалась Козлова, снизу вверх преданно уставившись на Эйдолона. – Что, даже сейчас надо было молчать?

– Да.

Лик не злился. Он на местном диалекте уточнил, понимает ли она подобную речь. Ведьма уставилась удивленно на него, что Ликург и принял за ответ.

Дальше Руся с любопытством наблюдала, как шеф ногой откатил ближайшего к нему вояку в сторону, присел рядом с его плечом на корточки и, на мгновение сверкнув глазами, вытянул его сознание из небытия, а затем заговорил. Языка Козлова не понимала, но общая картина была знакома. Эйдолон вел допрос. Голос его звучал спокойно, сурово, тихо. Поверженный воин не отличался болтливостью, все как-то больше пытался подняться и отмалчивался. Смерти эти парни не боялись. Не добившись ничего от первого, шеф отключил его и вернул сознание второму. Картина повторилась. Третий, кажется, поведал чуть больше остальных.

Говорить запретили, так что Руся уставилась на начальника максимально, по ее мнению, вопросительным взглядом. Лик усмехнулся. У нее мимика без того выразительная, а когда она пыталась нарочно добавить выразительности, зрелище получалось пугающим. Это как с тем ее плотоядным оскалом, который она считала, очевидно, обворожительной открытой улыбкой и в ход пускала редко, но когда пускала, становилось страшно.

– Мальчик сказал, что хоть они простые служители, но ангелы за них отомстят.

Мальчик? Руся растерянно потерла мочку уха, пытаясь осознать, по какой причине шеф назвал одного из агрессоров мальчиком.

– Им и семнадцати еще нет, – понял ее без слов Лик. – Поднимайся. Мы идем к ангелам. И почему я не удивлен, что тебя заинтересовало слово «мальчик», но не фраза «ангелы за них отомстят»?

Маруся пожала плечами и, стараясь опираться больше на правую ногу, встала. Ангелов не существует. Это все знают. Либо мальчишки лгут, либо «ангелы» мальчишкам солгали о своей сущности. Что тут удивительного или сложного. А вот определить возраст человека, когда он не мыт, не брит, не стрижен и плохо пахнет, – сложно.

Сигюн давно спала, а он все не мог разжать объятий. Локи положил подбородок ей на плечо и принялся рассматривать выцветшие русые брови и ресницы. Бледная, почти белая прозрачная кожа с фиолетовым рисунком вен. Тонкие кости. Он любил ее острые ключицы и ее локти, хрупкие запястья, длинные пальцы с овальными ногтями, заманчивый изгиб спины и узкие ступни. Она не изменилась ни капли. Все такая же, какой он ее нашел когда-то. Милая, хрупкая, нежная, беззащитная. Локи склонил голову набок. Он знал, что создания думают, глядя на них двоих. Что такая богиня делает рядом с ним, опасным и непредсказуемым трикстером, турсом[9]. И никому в голову не приходит, что эта богиня может быть в десятки раз опаснее его. Он и сам бы не поверил, не наблюдай это лично. Локи переключил внимание на русые длинные пряди. Он любил их запах. Он обожал Сигюн всегда. Она поразила его с первого взгляда.

Было скучно, а Пелоп был забавным чудовищем. Урожденный нефилимом, выросший в достатке и поклонении, он жаждал не просто власти и вседозволенности, он алкал божественности. Локи никогда не останавливал таких, но и не помогал им. Ему неизменно было любопытно, что случится дальше. Пелоп ведь не явился ниоткуда, он был созданием двух миров. Для чего он был? Зачем? Почему? Эти вопросы сводили Локи с ума. Он задавался ими по поводу каждого человека и каждого создания на протяжении всей своей жизни.

В юности Пелоп создал культ самого себя. Нашел последователей – нефилимов, по пути убеждая всякого встречного, будто бы бог и ангелы растворились, дабы спасти оба мира, оставив в своих детях истинное начало. И однажды эти дети сами обратятся в ангелов. Сказка привлекала, реальность отталкивала.

На начальном этапе Пелоп не владел знаниями шире человеческих, но обладал определенной силой, амбициями, эгоизмом, а главное, бесчувственностью и равнодушием, достаточными для того, чтобы совершать то, что он совершал. Он и его подчиненные начали с самых беззащитных или ослабших созданий. Пытки, обман, обещания свободы и в итоге всегда смерть. И все ради одной цели: информация. Знания культа о нелюдях ширились, становясь частью каталога, который сам Пелоп именовал «картой истины», а Локи предпочитал называть «картой власти». Новые знания помогали заполучить в клетку кого-то сильнее и опаснее. И так по нарастающей.

Нефилим не был глуп, но он искренне верил в некое свое особое предназначение, а это затмевало разум, делая его обладателя предсказуемым и подвластным лести. Поэтому когда однажды трикстер Гюд возник в жизни Пелопа, тот быстро принял его в свое окружение. Локи привычно не влезал, лишь наблюдал, анализировал, с ежесекундным удовлетворением постигая все новые и новые законы бытия, порой помогал кому-то вмешаться, но предпочитал делать это втайне ото всех. Его вполне устраивала слава изгоя и безумца. Так было до тех пор, пока перед Пелопом не предстали трое: неизвестный ему Эйдолон, рыжая ведьма и хрупкое белокурое создание.

Маруся состроила выразительное лицо в адрес шефа. Лик устало выдохнул. А то он слепой и друга своего не узнал. Может, разрешить ей разговаривать и пустить в свободное плавание? Пусть обезвредит все поселение своей оригинальной логикой. Она может. В час уложится.

Локи стоял чуть поодаль, на крыше одного из домов и внимательно наблюдал за происходящим на мощенной камнем площади. Двоих пленников «поймали» и удерживали нефилимы в вычурных платьях. Они вывели ведьму и бога в центр площади, затем выстроились широким кругом и замерли в ожидании. Толпа людей, собравшаяся за их спинами, сначала глухо перешептывалась, потом затихла.

Лику не требовалось оглядываться. Обстановку он оценил давно и все рассчитал. Естественный купол, образовывающий внушительных размеров разрыв в потоках Эйдолон, нашелся неподалеку от точки входа в Пустоши. Под ним скрывалось поселение. С помощью Маруси, ее волшебной пыли, нескольких часов наблюдений и одной разговорчивой селянки, которую Лик ненадолго поймал, им удалось выяснить достаточно. Козлова раздобыла неплохое изображение Пелопа. Полученной информации с учетом универсального правила Атума о невмешательстве в ход бытия хватало, чтобы перевести «изюм» на каталке соседям в «3А». Секты – это их работа. Ликурга такой расклад устраивал. Да и Пелопа, личность которого Руся подтвердила как жертву, не располагала к поискам убийцы. Сотрудникам предписывалось вернуться к точке входа и ожидать либо искать иную возможность вернуться. К сожалению, сложилось иначе, точнее, Пустоши устроили иначе.

Как только Лик озвучил дальнейший план действий, они с Марусей в мгновение оказались под куполом лицом к лицу с одним из полулюдей. Планы пришлось корректировать в срочном порядке. Правило Атума требовало исключать вмешательство в исторический ход событий. В случае если речь заходила о самозащите, это вмешательство требовалось минимизировать. Эйдолону предстояло балансировать на лезвии ножа. С одной стороны жизнь и здоровье его и подчиненной, с другой – неприкосновенность истории. Само собой, это касалось только созданий. Что бы ни пытались изменить в прошлом Иномирья, будущее не менялось. Создания могли влиять лишь на время и пространство своей Вселенной непосредственно или извне через ее обитателей.

Оковы Гефеста, что в данный момент тяжело оттягивали запястья, на деле были бесполезны. Удостоверение личности МУП, наносимое на кожу, содержало искусственный код маниту кузнеца, так что сотрудники Интерпола могли освободиться в любую секунду. Важно было выбрать эту секунду. Руся сдула волнистую прядь, упавшую на нос. Она бы пальцами волосы убрала, но шеф строго-настрого запретил лишний раз тревожить оковы, объяснив свой приказ довольно странной фразой: «Ты же Маруся». Козлова нахмурилась, вновь задумавшись над услышанным, но быстро вернулась в реальность.

Над площадью разнесся глубокий мужской голос. Его обладатель что-то сурово вопрошал. Руся не поняла ни слова, зато Лик понял и, как остальные участники абсурдного представления, замер в ожидании. Прямо напротив пленников нелюди разомкнули кольцо, и в круг вплыл идейный вдохновитель учиненного безобразия. Пелоп собственной персоной. Вплыл, конечно, сильно сказано, он простейший наговор использовал. Дома такие в средней школе учат, но исключительно из-за техники безопасности. Обычно ребятня уже в младшей школе втайне от взрослых шутит с гравитацией.

Руся огляделась. Люди вокруг точно не считали фокус примитивным. Благоговейный ужас и восторг читался на лицах. Ведьма презрительно прыснула и поводила носом из стороны в сторону. Волосы-то она убрала, но нос теперь чесался.

– Буль, буль, бум-бум-бум, буль, – вещал Пелоп, не скрывая удовольствия от веры в собственную исключительность. И тем сильнее верующим выглядел, чем заинтересованнее выглядел Ликург.

Слушать было скучно. Причем Маруся была уверена, что ей было бы скучно, даже если бы язык понимала. Так что она просто стояла и мечтала о скорейшем завершении приступа самолюбования у героя напротив. К тому же нос чесался невыносимо! Руся еще раз им поводила, но помогло мало.

– Блам-блам? – неожиданно и сдержанно превратил монолог в диалог шеф.

Козлова едва вслух не застонала от досады. Все, что нужно, – просто уйти отсюда. И они могли бы это сделать без труда в любое мгновение. Но нет! Оказавшись в прошлом, всегда оглядывайся на настоящее, иначе рискуешь его изменить и потерять. Уходить нужно максимально осторожно.

Нос чесался нестерпимо.

Пелоп выдал новую речь, которую Лик снова прокомментировал, а это уже была тенденция.

Руся сердито фыркнула, за что в очередной раз впоследствии на себя досадовала. Могла ведь промолчать? Могла. Но не стала. И вместо роли тихой незаметной спутницы стала средоточием любопытства главного местного социопата.

Нефилим смотрел на Марусю не моргая пару долгих минут, потом поманил к себе, сопровождая жест речью. Козлова вопросительно взглянула на шефа. Будучи учеником аптекаря, она могла справиться со всей местной братией полулюдей одна. Конечно, не без больших усилий и затратив немалое количество времени (нефилимы все-таки), но могла.

Шеф зло стиснул челюсти, прожег подчиненную суровым взглядом и обратился к Пелопу с речью. К сожалению, отвлекающий маневр провалился. Пелоп подождал немного, а когда понял, что Маруся не собирается двинуться с места, поплыл к ней сам. Левитация мужику явно нравилась. Это Козлова отметила, как и то, что вживую Пелоп выглядел уже куда как красивее, чем на созданном ею изображении. Особенность нефилимов. Чем дольше на них смотришь, тем краше они кажутся.

Пелоп подплыл к ведьме совсем близко и снова к ней обратился, только на этот раз коротко. Потом вытянул ладонь и торжественно возложил эту самую ладонь ей на макушку. Руся озадачилась, дергаться не стала, но на руку великого предводителя глаза скосила.

– Бум-буль, – сказал нефилим.

– Угу, – не выдержала Козлова. – Шеф, можно я ему накостыляю?

Шеф подозрительно застонал.

– К бою! – раздался неподалеку воинственный женский клич, и в лоб нефилима прилетел топор.

Красиво прилетел. Руся оценила.

Удар был такой силы, что Пелопа отбросило назад, и он рухнул замертво на мощеную площадь, где всего мгновение назад устраивал красочное представление. А поскольку вокруг стояла могильная тишина, то рухнул он с глухим мягким стуком.

Мимо муповцев проплыла невысокая хрупкая богиня в мягком шерстяном платье. Русая коса заканчивалась ниже пояса, на плече она держала второй внушительных размеров топор. Не изменяя гордой осанки и плавной легкой поступи, хрупкая девушка ухватила труп за руку и в общей тишине поволокла его за собой в одном ей известном направлении. При этом она ни разу не обернулась, а недавние соратники Пелопа просто расступались, пропуская ее.

– Прыгаем, – шепнул Русе на ухо шеф.

Пустоши выкинули их прямиком к парадному входу, где неподалеку от дерева в загоне мирно лежали верблюды.

– Сигюн – вся моя жизнь. – Локи пожал плечами, затем хитро заулыбался. – Ты бы как на моем месте поступил?

Они сидели на кухне Лика. Солнце давно скрылось за горизонтом. На столе остывали две чашки травяного напитка.

– Когда ты браслет подложил?

– Диалог неофициальный?

– Неофициальный. – Эйдолон задумчиво разглядывал друга.

Конечно, он прекрасно понимал Локи. Знал их с Сигюн слишком долго, чтобы обратить внимание, что это, верно, единственная пара в обоих мирах, способная жить в самой настоящей гармонии. Они целые диалоги вели, просто молча переглядываясь. Им не нужны были ссоры и взаимные упреки. Иногда Лик искренне завидовал другу.

– Ты понимаешь, что я тебе доверяю? Это я-то! – Локи нервно передернул плечами.

– И шею мне свернешь, если кто-то об этом узнает.

– Само собой.

Лик почему-то подумал, что, если бы рядом была Козлова, она бы приняла слова Гюда за удачную шутку. И ему потом бы пришлось терпеливо объяснять подчиненной, что великан серьезен дальше некуда.

– Так когда?

Локи протяжно вздохнул.

– После того, как ты в Интерпол пошел. Помнишь, как-то заикнулся, что печать кровные оковы Гефеста сбрасывает?

Лик кивнул.

– Вот я и понял, каким образом ты их сбросил тогда, прежде чем исчезнуть со своей ценной подчиненной. И понял, что мне лазейка нужна. Я обратился к Пустошам и получил помощь. Не видел, как погибла ее сестра, но видел изувеченное тело во льдах усыпальницы. Для Сигюн это была чудовищная боль. Это была кровная месть, я лишь помог подтвердить и не наказывать невинное создание за спасение стольких жизней.

– Сигюн хранила браслет сестры после ее смерти? Или она его носила?

– Первое.

– Почему нефилимы расступились перед ней?

– Создавая культ имени самого себя, всегда можно по неосторожности приобрести много врагов не только за пределами домашних стен. Пелопа постигла печальная участь быть преданным.

– И хладнокровно убитым.

– Сигюн не так ранима, как может показаться.

– Я догадался. По крайней мере, Марусе бросок понравился. Она его ребятам вчера воспроизвела детально.

– А где, кстати, Маруся?

– Понятия не имею, но надеюсь, что у себя дома и не влипает в неприятности. С чего вдруг вспомнил о ней?

– Ее покровитель за твоим плечом. Я думал, она здесь, у тебя.

Лик покосился на Шута, про которого снова умудрился забыть.

– Я догадываюсь, ты сильный, а этот безумец ей работать мешает, соответственно мешает и тебе, но вспомни, для чего магам покровители. Каким бы сумасшедшим ни был старший аркан, без него маг уязвим. Когда она не рядом, отпускай покровителя. Как разумеет, но он свою ведьму сохранит.

– Не сегодня. Пусть отдохнет без приключений. Рыжик не так уязвима, как может показаться.

История вторая Сюллюкюны, бывший шеф и высокая мода

Выдали мне книжку про виды местных созданий. У них про самих себя, оказалось, курс целый есть в учебных заведениях. И скажу, не напрасно! Странности так странности! Волкодлаки на свадьбах друг другу кровь пускают и невесту вылизывают. Черти, если всерьез влюблены, преследуют возлюбленную буквально, но незаметно для нее. А у богов с определенной периодичностью рассудок мутится, и они влюбляются во что-нибудь, с чем можно завести потомство. Причем они не особо разбирают, во что влюбляются.

Из личных записей Константина Ивченко

– Спасибо. – Руся кивнула кассиру, зажала пакет с выпечкой в зубах и, подняв со стойки коробку с семью чашками кофе, медленно направилась к выходу.

– Мадемуазель, может, вам с наговором помочь? – крикнул ей вдогонку молодой ведьмак.

Маруся обернулась и, как смогла, изобразила отрицательный жест головой. Пакет при этом из стороны в сторону покачался.

– Вы же уроните! – не унимался ее настойчивый собеседник.

Козлова пожала плечами и выскочила на улицу подальше от неожиданного помощника, которому она явно понравилась.

Этим утром погода радовала городских обитателей ненавязчивым мягким теплом. Солнце пригревало, ветерок освежал, наперебой заливались птицы. В такой день волей-неволей хочется расслабиться и просто наслаждаться жизнью такой, какая она есть. Магия, пусть самая простая, только помешала бы. Чем меньше тянешь нити энергии от своего маниту в окружающее пространство, тем свободнее себя чувствуешь. А общий завтрак можно и самой донести.

Руся увернулась от стайки мигрирующих летучих рыб. Ночью гроза прошла. На тротуарах и дорогах подсыхали лужи, где соблазнительно копошились молодые розовые чистые червяки. Необычные охотники за лакомством теперь весь день будут выскакивать из ближайшего канала. Руся их понимала, она вот тоже в случае чего за булочку свою драться будет.

Только что из печки, с марципановым кремом, с кусочками миндаля, сладкая, вредная… Козлова слюну сглотнула.

– Ты похожа на голодного щенка. – Зверобой аккуратно забрал из зубов коллеги пакет. – Так и думал, что помощь тебе понадобится. Я молодец?

Руся едва не обожглась, от неожиданности сделав глоток чуть больше, чем рассчитывала.

– Аккуратнее!.. Эх… Смотришь так, как будто не молодец. – Он, кажется, обиделся всерьез.

Пока Руся обдумывала замеченную странность, черт перешел к новой теме:

– Так что вы там вдвоем делали в Пустоши до посещения прошлого?

– Шли. – Взгляд Руся менее удивленным сделать не смогла. – В отчете же все есть.

– А не в отчете что есть?

– Эй! Вы! Двое! – заорал с противоположного тротуара сюллюкюн[10].

Маруся обернулась сначала на вопящего, потом начала по сторонам искать того, к кому обращается безбровый.

– Да-да! Вы! Рыжая с защитником!

– Защитником? – Зверобой искренне недоумевал.

– Вы же с острова? Я видел, как вы туда на метле летаете.

– Я похож на защитника?

Сюллюкюн между тем добежал, и Руся разглядела эмблему службы земельного ландшафтного хозяйства на его комбинезоне.

– Вы ведь из полиции, мадемуазель?

Козлова кивнула.

– У меня в клумбе карлик сидит с безумными глазами и бормочет.

– Это по части медиков, – немного пришел в себя Зверобой. – Мы при чем?

– Как при чем? У него две руки, две ноги и голова!

Руся икнула. Черт подбоченился.

– Да, это необычно. Две руки, две ноги и голова… Особенно голова…

– Так не его голова, – не унимался и не обижался безбровый.

– А чья?

– Откуда я знаю чья? Он на ней сидит.

Теперь у Руси вырвался нервный смешок. Она тряхнула головой и толкнула в плечо Зверобоя.

– Веди, – кивнул он сюллюкюну.

– А туловище нам Вселенная не послала? – Иму привычно рассматривал части тела поверх спущенных на кончик носа солнечных очков. – Почему Вселенная вам вообще его послала? – Эксперт осторожно переложил голову обратно в ящик и убрал в холодильник. – Мне лично любопытно, учитывая отсутствие всякого намека на Иномирье.

– А у нас профи по неизбежным неожиданностям появился.

– Ай! – Горица махнула рукой на леопарда. – Вы хотели говорить лично. Зачем? Что-то необычное обнаружили?

– Не знаю, насколько для вас, друзья мои, это необычно, но как по мне, то да. Итак, – Бабалу-Айе[11], облаченный в бежевый клубящийся комбинезон, снял перчатки и вывел на экран результаты своей работы. – Во-первых, подтверждаю официально, перед нами маг. Я снял хромотипию…

– Барашки, – печально вздохнула Горица, глядя на полученные экспертом рисунки. Мужчины потеряли интерес к окружающей действительности и одновременно обернулись, подарив берегине все свое внимание. Первым очнулся от ступора Бабалу-Айе. С командой Лика он пересекался не впервые и привык ко всем ее членам, кроме Горицы. Ее нелепые детские жалостливые замечания частенько сбивали рабочий настрой. Иму, судя по всему, тоже все еще не привык.

– Во-вторых, я могу поведать предварительные результаты по содержанию силы в маниту…

– Сильнейший в роду, – торопливо проговорил леопард. – Док, скажи что-нибудь, чего мы не знаем.

– Легко. Ваше туловище спалили прицельным разрядом.

– Хотите сказать, в парня клубок электричества пустили?

– Именно это я и хочу сказать. Достаточно неожиданно для вас, мой друг? – Бабалу-Айе насмешливо сощурился, глядя на Иму.

– Тот самый разряд?

– Тот самый.

– И только один?

– Я сопоставил ожоги на шее и конечностях. Каждый разряд оставляет оригинальный рисунок. Похоже на снежинку. Кромка одной снежинки всегда уникальна и отличается от другой. Так что и тут я уверен, что разряд был один и невероятной силы.

– А когда будет готов официальный отчет?

– С учетом всех анализов… Думаю, три дня минимум.

– А максимум? – не унимался Иму.

– Неделя. – Ориша[12] выглядел слегка растерянным.

– Договорились! Делайте не меньше недели. И перешлите предварительные результаты Лику.

– Э…

Это все, что услышала вдогонку Горица, выскакивая вслед за аниото.

– Думаешь, Лик не захочет отдавать это дело военным?

– После учиненной проверки, которой они нас подвели? Еще как не захочет.

«Детский сад», – сердито подумала Горица, впрочем, свои мысли предпочла оставить при себе.

Разряды электричества в виде сфер – вотчина магов. Но представитель даже самого древнего рода не способен запустить «посыл» – ПС – подобного масштаба. Зато в экипировке военных существовали элементы, позволяющие регулировать его мощность. Что за элементы и принцип работы, Горица не знала. В их отделе надбавку к зарплате за доступ к похожей информации имели двое: Лик и Мосвен. Остальные члены группы не горели желанием отправляться в клетку в случае разглашения. Легче не знать, чем знать и молчать.

По возвращении Иму лично доложил выводы эксперта руководителю. И конечно, Лик не обрадовался.

– Шеф, – следом за берегиней в дверь заглянул Клеомен, – жену Баранова привезли. Я ее в гостевую отвел.

– Хорошо. О смерти мужа сообщили?

– Пока нет.

– Отлично. Может, что-то расскажет полезное, прежде чем начать стенать.

– По… полезное? – Клеомен замялся, затем загадочно заулыбался. – Сильно сомневаюсь.

– Почему?

– Не смогу объяснить. Это надо видеть.

– А с Шутом Баранова что?

Горица недовольно покосилась на Иму. Как был нетерпеливым котом, так и остался. Хоть бы конца диалога между шефом и Клеоменом дождался, прежде чем со своими вопросами встревать.

– Еще ничего. Я не могу пускать к нему Рыж… – Лик кашлянул, – Козлову, пока не буду знать хоть что-то.

Сотрудники отступили, пропуская шефа к двери.

– Ой, какой горячий мальчик!

Это первое, что услышал на пороге гостевой Лик.

– Послушайте, я не занимаюсь контрабандой. Я просто продаю алкоголь из Иномирья здесь.

Мадам Барановапроизнесла вторую свою реплику, очаровательно улыбнулась и подмигнула Лику.

– Она только что ему подмигнула? – Горица своим глазам не поверила.

В операторской понаблюдать за беседой собралась вся команда за исключением Зверобоя и Маруси.

– Она на самом деле такая или притворяется?

Клеомен на секунду замер, завороженно глядя в черные глаза кошки. Мосвен редко обращалась к нему напрямую с вопросами по собственной инициативе. Так что со временем любое внимание с ее стороны стало для черта чем-то восхитительным. Событием, от которого в груди сердце замирает и растекается тепло по венам.

Зверобой из-за такого поведения смотрел на сослуживца как на прокаженного свысока, с жалостью и легким презрением. И неудивительно. Соблазнять, увлекать, очаровывать – вот главное оружие уважающего себя черта. Даже мать, богиня правды, и та не могла устоять перед отцом и не может до сих пор. Отпрыск черта должен был родиться чертом. И родился, но только внешне. Ора наделила маниту сына всем тем, что сделало его изгоем среди подобных ему созданий тьмы. Совесть, неприятие лжи и стеснительность. Пригласить на свидание понравившуюся девушку с этаким коктейлем Клеомену не удавалось ни разу в жизни. Что говорить о потрясающе красивой женщине, один взгляд на которую заставляет забывать обо всем вокруг.

– Нет. Правда такая.

Получив ответ, Мос тут же потеряла интерес к коллеге и оттого, конечно, не заметила выражения печали на его лице.

– Торговля запрещенной продукцией тоже преступление, – осторожно вступил в диалог Лик.

– Вы уверены? – Баранова постучала по подлокотникам длинными, украшенными замысловатыми рисунками ногтями.

– Да, мадам Жюли…

– Жужу!

– Что?

– Жужу. Зовите меня Жужу.

– Хорошо. Итак, мадам Жужу.

Лик не стал представлять, что именно сейчас творится с его командой в операторской, вместо этого он постарался сосредоточиться на понимании способа мышления вдовы Баранова.

– Не подскажете, где ваш муж?

– А зачем нам муж? – Жюли томно оглядела Лика. – Обожаю боевых магов, особенно без одежды, особенно в рабочей обстановке!

– Мадам, где ваш муж?

– Какой настойчивый!

– Мадам, где ваш муж?

– Да что ты заладил «где»?! Откуда мне знать? Шут опять что-то натворил?

Лик взял небольшую паузу и повернулся в сторону камеры. Горица поднялась со стула.

– Я проверю здесь и жандармерию запрошу.

Иму проводил русалку встревоженным взглядом. Из-за последней ее вылазки в паре с Козловой он начал бояться выпускать Горицу из поля зрения в рабочее время.

– Жужу, – Ликург потянулся и положил свою ладонь поверх руки Барановой, – вы же понимаете, что я не стану спрашивать не важные для меня сейчас вещи.

Его голос звучал мягко, сексуально.

– Да-а, – промямлила мгновенно растаявшая Жюли.

– Так, где сейчас ваш муж?

– Наверное, в своем баре. Лапает своих пери[13].

– Своих пери?

– Да. – Жюли крепко схватила Лика за руку и подалась вперед. – Танцовщицы. Он никогда не берет на работу нимф. С Сатиром не хочет связываться. Ну и пери умнее.

– Почему вы думаете, что он именно там?

– Я не думаю, я знаю. Вчера вечером как ушел, так и не возвращался еще.

– Вы ему не звонили?

Баранова отпустила ладонь Лика, откинулась на спинку стула и скрестила на груди руки.

– Нет.

– Почему?

– Почему-почему… Потому!

– Мадам Жюли, – предупреждающе начал Ликург, – мне понимать это как отказ от сотрудничества с полицией?

– О! Нет! – Баранова отвернулась и капризно надула губы.

– Так вы связывались с мужем?

– Какой настырный! Нет!

– Почему?

– Он со мной не разговаривает. Ясно?

– Почему ваш муж с вами не разговаривает?

Баранова нервно поерзала на стуле, затем часто захлопала ресницами, стараясь отогнать слезы.

– Почему ваш муж с вами не разговаривает? – требовательно повторил Лик.

Женщина всхлипнула.

– Почему ваш муж…

– Хватит! Хватит! Хватит!..

Баранова вскочила со стула и принялась истерично кричать, размахивая руками.

Лик досчитал до десяти, затем заговорил, вновь сменив тон на ласковый:

– Жужу, мне уйти?

– Да! – спешно выкрикнула мадам, но уже через секунду сама себя поправила: – То есть нет.

– Тогда присядьте, и мы продолжим.

Она нехотя опустилась на стул и всхлипнула.

– Постарайтесь ответить, это очень важно.

– Ну… – Жюли замешкалась и взялась грызть ноготь. – Я, может быть… случайно… чуточку занималась сексом с его Шутом… Случайно!

– Случайно, – с серьезным лицом кивнул Лик.

В операторской в этот момент Клеомен и Иму смеялись открыто, и даже Мос не удержалась от улыбки.

– Когда это было?

– Вчера утром и, может быть, позавчера… трижды. Ну и, может быть…

– Я понял. Как давно продолжаются случайности?

– Год, два, я не очень запоминала. – Жюли выглядела искренне смущенной.

– А как давно ваш муж о них знает?

Мадам расслабилась и неожиданно легко махнула рукой в пустоту.

– Да он-то все время знал. И все всегда было прекрасно! У всех свои слабости. Кто-то любит конфеты, кто-то зелье на поганках, а я – мужчин.

Баранова пожала плечами и мило улыбнулась.

Лик глубоко вздохнул и помассировал кончиками пальцев переносицу.

– Хорошо. Если муж все знал, почему он с вами не разговаривал?

– Позавчера мы с Шутом увлеклись, и как раз в самый неподходящий момент в столовую зашла свекровь.

– В столовую?

– Ага. – Жюли очаровательно поморщилась. – Знаете эти старые семейные замки? У Барановых такой. Мрачные помещения, серый камень, металл, запах сырости, эхо и необъятные камины. Если мне перейдет по наследству этот рассадник нерассеянного маниту, я его сровняю с землей. В замке три столовые! Откуда мне было знать, что его мама зайдет именно в эту?

– Зачем им три столовые? – Мос оглянулась на Иму.

Аниото среагировал не сразу.

– Ты меня спрашиваешь? Я в земляной хижине родился, вырос там же. Его спрашивай. – Иму кивком указал на стоящего рядом черта. – Это ему в детстве мини-парк развлечений под окном поставили.

Кошка перевела удивленный взгляд на Клеомена, но тот лишь неуверенно плечами пожал.

– Большинство семейных крепостей, построенных во времена белого тигра, имели три столовые: для семьи, для гостей, для обрядов. И крепости действительно больше похожи на огромные склепы с лабиринтами коридоров, комнат и лестниц внутри.

– Так какие пакости Шут опять натворил?

От Лика не ускользнуло, что Баранова, кажется, впервые за все время пребывания на острове забеспокоилась.

– Давно он последний раз творил пакости?

– Конечно! – Жюли это воскликнула как само собой разумеющееся, что не могло не удивить Эйдолона.

– Не поясните?

– Легко. Он исправился. С месяц назад заявил, что станет идеальным покровителем.

В операторской Клеомен, не отрываясь от экрана, усмехнулся.

– По-моему, у него не получилось.

Мос едва заметно улыбнулась на эту реплику.

Руся стояла перед массивной деревянной дверью и боролась с желанием спрятаться за спину черта. Что может быть страшнее, чем появиться однажды на пороге семьи и сообщить, что их сын погиб. Как ведьме, подопечной Шута семейной колоды и представительнице древнего рода, ей оповещение доверили.

– Не бойся. Я буду говорить, а ты слушай. Если нужна будет помощь твоя, я дам знать.

Зверобой ударил в гонг.

– Моя семья с ними пересекается иногда. Знаешь, чем занимались первые Барановы? – Руся перешла на шепот.

– Чем? – точно так же шепотом спросил черт.

– Кладбища содержали. Здесь в подвале три этажа вниз семейного склепа. Они его по-прежнему используют.

– Прямо в здании?!

Руся кивнула и поспешно опустила глаза. Пожилая хозяйка дома дверь открыла, Козлова не могла пока заставить себя посмотреть ей в глаза.

– Мадам Баранова? – Зверобой обворожительно улыбнулся, обнажил запястье и показал на мгновение засветившуюся печать Интерпола.

– Да.

– Мы из МУПа. Не могли бы вы уделить нам немного времени. Это по поводу вашего сына.

– Какого из двух?

– Мирослава.

– Понятно. – Пожилая ведьма отступила в сторону, пропуская нежеланных гостей в дом. – Что ж. Проходите. Что натворил мой сын на этот раз? Или это снова был его Шут?

– Пока пытаемся разобраться.

Руся с удивлением слушала расплывчатые реплики черта.

– Мадам, кроме вас дома есть еще кто-то?

– Мой муж.

– Не могли бы вы и его пригласить.

Несколько минут спустя они вчетвером сидели в гостиной.

– Мирослав сжился с Шутом. Никакого разлада. Все организовывают вдвоем. У сына и дело свое есть. Что вас интересует?

Зверобой кивнул. Он уже понял, с какой женщиной имеет дело. Сообщать о сыне больше чем пара ничего не значащих фраз Баранова не станет.

Структура кланов у магов близка к волчьим. Есть альфа-пара и их дети, есть бета-пара и их дети, основной состав и обязательно шестерки, задача которых – развлекать и разряжать обстановку во время общих собраний. Только в отличие от оборотней, где стаями и семьями всегда правят самцы, во главе магического клана и семьи чаще всего стоит женщина. И в данный конкретный момент перед гостями сидела альфа. Если обычный член клана или даже муж альфы еще может рассказать что-то полезное, то сама альфа в здравом уме никогда.

– Должен с прискорбием вам сообщить, – без предисловия начал Зверобой, – сегодня утром ваш сын был найден мертвым в центре города.

Черт замолчал, внимательно следя за лицами Барановых.

Весть стала ударом для обоих.

– Когда вы видели Мирослава?

– Как он умер? – Баранова пришла в себя быстрее мужа.

– Мы пока это устанавливаем. Когда вы видели Мирослава последний раз?

– Вчера. Долго с ним разговаривали по душам. И когда он уходил после вечернего чая, впервые был по-настоящему счастлив.

– О чем вы говорили?

Женщина сурово поджала губы.

– Мадам…

– Хорошо. Позавчера я застала в столовой его пустоголовую жену с Шутом. В увиденном приятного мало, о чем я тогда же и сказала Мирославу. А вчера он пришел ко мне. Оказалось, что они с покровителем больше года назад пришли к соглашению.

Зверобой нечасто жалел об отсутствии Клеомена. Каким бы хорошим психологом ты ни был, когда имеешь дело с главой клана, рискуешь ошибиться. Он минуту назад сообщил ей, что сын мертв, а она хладнокровие потеряла всего на несколько мгновений. Доверять словам такой женщины нельзя.

– К какому соглашению, мадам?

– Они оба собирались разойтись и жить каждый своей жизнью.

– Шуту ответили взаимностью? – откровенно поразилась Маруся.

Черт мельком взглянул на лицо напарницы. Смысл вопроса он не слишком понял, но вмешиваться не стал.

– Да. – Баранова нахмурилась. – Да. Простите, я ваше удостоверение не увидела.

– Козлова, – представилась ведьма.

– Ярослава! – обрадовалась хозяйка дома и даже в лице несколько смягчилась. – Какой иной покровитель, кроме справедливости, мог прийти сегодня к нам! Ты, возможно, меня плохо помнишь. Мы с твоей мамой редко общаемся. За ее плечами хозяйка, за моими – сила. Трудно ладить. Как семья? Как твоя непутевая сестра?

Руся пожала плечами:

– Про семью не в курсе. Сестра хорошо. Вас сейчас опрашивают по поводу смерти вашего сына. Мы с Мирославом провели короткое время в одном учебном заведении.

От Зверобоя не ускользнула растерянность на лице мадам, но и тут она быстро пришла в себя.

– Значит, твой Шут тоже получил взаимность?

– Нет, он по-прежнему со мной. Так что именно сказал Мирослав?

Мадам надменно оценивающе оглядела гостью с ног до головы, затем после короткой паузы ответила:

– Сказал, что давно влюблен в другую, хочет жить с ней и что это взаимно. У Шута тоже была любимая женщина. Они собирались начать жить по соседству, когда Мирослав закончит бракоразводный процесс.

– И как зовут это странное, влюбленное в Шута создание?

– А вы как считаете? Жюли.

– Любовь спасет мир! – Иму сидел на столе Горицы и болтал ногами. В конкретный момент времени, по мнению Руси, он выглядел как жизнерадостный шкодливый котенок. Аниото не мог не замечать, насколько напарница раздражена. И ему это удовольствие доставляло, ради ее сердитого сопения он и старался.

– Клеомен, ты же сказал, что она не врет. – Горица попыталась выдернуть из-под аниото сенсорный лист с документацией.

– Я определяю ложь, а не умалчивание.

– Сама она слишком глупа. – Лик задумчиво рассматривал временную шкалу на экране. – Ее кто-то научил. Мос, что там с обыском в квартире и с местом обнаружения мага?

– Еще не закончили, но Марусю я уже оформила. Через полчаса мы с ней сможем осмотреться.

– А может, Мирослав соврал маман? Или маман Зверобою с киборгом наврала. Вы видели этого коротышку в допросной? Он же уродливее половинчатых и ненормальнее. Кто в здравом уме влюбится в такое?

– Уродство – не причина не влюбиться, и отдай мои документы! – Гор все-таки удалось выдернуть лист из-под Иму. – В тебя же кто-то тоже однажды влюбится.

– Уже, – мгновенно среагировал довольный леопард.

– Что – уже? – не поняла Горица.

– Уже в меня влюбилась.

– Кто? – Русалка беспомощно уставилась на профиль улыбающегося напарника. Собственный вопрос неожиданно отозвался резкой болью в груди.

– Ты.

Иму продолжал жизнерадостно болтать ногами. От него не ускользнуло, как Горица покраснела и опустила глаза, сделав вид, будто что-то ищет на столе.

– Смешно, – наконец пришла она в себя.

Сказать, что Иму обрадовался, значит, ничего не сказать. Леопард был в восторге! Минуту назад он и не рассчитывал на такое удивительное открытие. Его просто задела реплика Горицы, в очередной раз напоминающая, что он для берегини напарник и только. Иму после тех трех поцелуев окончательно не мог воспринимать Горицу по-иному, нежели свою пару. Она иногда ему в дреме мерещилась рядом на кровати. Да только Горица не воспринимала его как мужчину. И чем больше проходило дней, тем мучительнее было Иму, тем сильнее его сжигала ревность. Ни к кому конкретному, просто жгучий страх узнать, что она влюбилась в кого-то. И вдруг его глупая реплика, сказанная по большей части от бессилия, дала ему такое признание с ее стороны.

Леопард не без усилия подавил желание обнять и поцеловать вредную упрямицу.

– Итак, Маруся, что мы знаем?

Ни от кого не ускользнуло, что Руся испуганно вздрогнула и встрепенулась. К ней впервые обращались с подобным вопросом.

– Мирослава Баранова убил маг в военной экипировке. Мирослав собирался развестись с женой, и у него была договоренность с Шутом о раздвоении. Жюли Баранова – маг, но она чудовищно глупа. – На этой реплике в комнате раздались смешки. – Глупа настолько, что в намерении скрыть свои отношения с Шутом подставляет его сильнее некуда, подсовывая нам мотив с изменой. Если бы не Клеомен, можно было бы подумать, что она, напротив, очень умна и изображает дурочку…

– Как ты, – учтиво подсказал Иму.

– Как я, – невозмутимо кивнула Руся. Поначалу говорить было трудно, но с каждым новым словом уверенность возрастала, так что аниото не удалось ее смутить. – Шут – покровитель мага, поэтому вполне мог дать подобный посыл, просто взять его от самого Мирослава. Но мотива нет.

– Сколько ему жить осталось?

Руся перевела озадаченный взгляд на Лика. Шеф усмехнулся:

– Козлова, у древних родов есть право не разглашать подробности взаимодействия магов и покровителей. Они этим правом не просто пользуются, но свято чтят как неписаный запрет. Не знала?

Ведьма отрицательно покачала головой, ошарашенная новым открытием. Наверное, оттого, что с семьей толком не жила и не общалась нормально никогда, столь обыденная вещь стала неожиданностью.

– Обретя тело, покровитель живет не больше нескольких суток после смерти носителя. А этот, если действительно получил взаимность, будет жить до тех пор, пока его любят. Но с уверенностью сказать, что это именно жена Баранова, я не могу.

Маруся собиралась продолжить, но аниото ее прервал:

– Шеф, давай, мы сгоняем, найдем великую любовь Баранова. Ты все равно рисковать с карликом дальше будешь.

Лик кивнул, про себя забавляясь энтузиазму леопарда. Он в последнее время сильно изменился. Звериного поведения поубавилось, на влюбленного ревнивого мужа стал похож. Перед начальством придется за этих двоих скоро отчитываться.

– Горица, смотри, чтоб он экспертов не гонял.

– Хорошо, Лик, – пробормотала русалка, пока ее нетерпеливо подталкивали к выходу.

– Как вариант, кто-то мог рассчитывать, что Шута обвинят посмертно в убийстве носителя? – догадалась Руся.

– Не исключено, – вступил в диалог Клеомен. – В семье могли воспротивиться расселению мага и покровителя?

– Нет. – Козлова отрицательно покачала головой. – Наоборот. Для семьи это замечательная новость.

– Шеф, можно выдвигаться. Квартира Барановых готова. Внизу, под островом, тоже почти закончили.

– Вы с Клеоменом вниз. Мы с Марусей – в квартиру.

– А я? – Зверобой перестал созерцать Козлову и перевел удивленный взгляд на Лика.

– А тебе как обычно. Пусть наша Жюли больше ничего не утаивает.

– Хорошо, Лик.

Горица сердилась и расстраивалась одновременно. Она так старалась забыть о том поцелуе, не краснеть каждый раз, глядя ему в лицо, не смотреть на его губы. А он, вместо того чтоб помочь, издеваться при всех начал. Более беспомощной берегиня себя не чувствовала никогда. Теперь вот в спину ее подталкивает, как будто она заведомо самое медленное создание в этом мире.

В коридоре Иму вдруг остановился, потянул ее за талию и прижал к себе. Русалка испуганно вздрогнула. Она не видела его лица, но ощущала дыхание на своей шее.

– Обиделась? – прошептал он.

Горица замерла. Она не чувствовала ни рук, ни ног, только прикосновение его тела к своей спине.

Иму обнял Горицу сильнее и потерся носом о ее висок. Он слышал, как часто забилось ее сердце, каким глубоким стало дыхание. Словно пойманная на охоте дичь.

– Боишься меня?

Она не пошевелилась и не ответила, но леопард мгновенно ощутил жар во всем теле, кожа начала сохнуть. Он тихо рассмеялся.

– Я понял.

Жар тут же прошел. Горица – не хищница. Она не станет сражаться, расставляя приоритеты сил в возможной паре, просто высушит его, если он нападет. Наверное, это должно было расстраивать, но не расстраивало. Напротив, аниото ни с кем еще не чувствовал себя столь восхитительно.

Дверь соседнего кабинета открылась, послышались голоса. Русалка вырвалась из объятий и, не оглядываясь, побежала к шахтам. Не скрывая довольной улыбки, Иму отправился следом. Если она считает, что может от него сбежать или что они закончили, то глубоко заблуждается.

Горица всем существом чувствовала его присутствие. Она надеялась успеть добежать до машины и как минимум ехать к месту назначения на ней вдвоем, как максимум – одной. Но не вышло ни того ни другого. Она доставала на бегу ключи, когда ее вновь поймали за талию и потянули в направлении черного стального двухколесного коня. Мотоцикл леопарда на парковке всегда выделялся. Аниото ценил скорость и средства передвижения выбирал соответствующие.

– У меня своя машина есть, – попробовала возмутиться Горица, с ужасом понимая, что в этом секторе никого больше нет.

– Я знаю.

Иму понравилось ощущать ее страх, наблюдать за попытками сбежать. Это отдавалось приятным томлением в груди и предвкушением момента поимки добычи. Если бы не пропасть сущностей, он бы много раньше понял, что хочет поймать свою русалку.

– Давай поедем на ней, – не сдавалась Гор.

– В следующий раз.

Иму решил больше не тянуть, развернул ее к себе лицом, наклонился и поцеловал. Горица издала протестующий возглас и затихла. Поцелуй оказался нежным, сладким и бережным. У нее мысли никогда не возникало, что хищник может вести себя так по отношению к женщине, тем более к ней, ведь она, кажется, всегда его раздражала только. Иму меж тем положил ладонь ей на затылок и чуть надавил языком на губы, заставляя приоткрыть рот. Несмотря на страх, что все происходящее неправильно, русалка подчинилась. Она до безумия захотела подчиниться.

Иму с нескрываемым восторгом ощущал страсть, с которой она отвечала. Мягкая, ласковая и беззащитная, она отдавалась ему, а потом неожиданно испугалась. Впрочем, лишь для себя самой, но не для аниото. Он слишком хорошо изучил ее, чтобы не предугадать, что ее обуяют сомнения.

Из страстной соблазнительницы она вновь перевоплотилась в загнанную дичь, замирающую от страха перед лицом хищника. Иму мягко улыбнулся.

– Держись крепче.

Горица собралась спросить зачем, но успела только взвизгнуть, когда леопард резко подхватил ее на руки и понес к мотоциклу. Такое поведение больше смахивало на ребячество, но устоять было невозможно. Она выглядела слишком смущенной, чтобы он мог удержаться и не попытаться окончательно вывести ее из равновесия.

– Ты что делаешь?! – Горица понимала, что возмущаться шепотом странно, но вслух было просто страшно. Вдруг кто-то услышит или увидит, доложит начальству, и придется объясняться. А что говорить, если она сама не знает, что происходит? Уволят.

– Никто тебя не уволит, – с усмешкой ответил на выражение ее лица Иму. – Садись сюда. – Он поставил ее на ноги и указал на пассажирское сиденье мотоцикла.

– Я упаду, – попыталась все так же шепотом оказать сопротивление Гор.

– Будешь меня обнимать – не упадешь.

Иму не без восторга отметил порозовевшие уши берегини. Перспектива ее прельстила.

– С ума сошел?

– Давно. – Пожал плечами аниото. – Садись!

Горица приказ исполнила, но по-своему. Постаралась расположиться на мотоцикле так, чтобы между нею и леопардом оставалась дистанция в несколько сантиметров. Женской гордости этого минимума вполне хватало. Иму недовольно фыркнул и вынудил Горицу дышать через раз. Он ухватил русалку за руки и потянул, заставляя придвинуться к своей спине вплотную, потом еще и ладони ее себе на живот положил.

– Сама виновата, – философски протянул Иму, наслаждаясь близостью и ожидая, пока датчик защитного экрана мотоцикла даст добро на старт. – Я предупреждал, незачем было меня так успешно успокаивать.

Горица не сказала ни слова. И молчала на протяжении всего пути до клуба Баранова. Шок сказывался. Все было не так.

Вообще все было не так!

Она с детства была романтичной, мечтала о потрясающей, красивой любви и, повзрослев, не утратила веры в свои идеалы. В ее фантазиях возлюбленный мужчина был магом, может, полубогом или богом, но никак не плотоядным хищником. Он целовал ее на берегу реки или в прекрасном саду, а не на рабочей парковке. После поцелуя она нежилась в сильных объятиях, любуясь на закат или звезды, а не обнимала сама и тащилась искать любовницу жертвы. И уж абсолютно точно, прежде чем поцеловать, мужчина признавался ей в любви, а не сообщал с нахальной кошачьей мордой, что это она его, видите ли, любит и его все устраивает.

Что, змий задери, только что произошло и происходит?! Горица вздрогнула от этой панической мысли. Все не так.

Теплая ладонь Иму накрыла ее правую руку. Он легко сжал ее пальцы и тут же отпустил, ухватившись за руль своего монстра, лавируя по улицам старого города. Под впечатлением от этого нежного, невероятно интимного прикосновения Гор не сразу почувствовала нечто еще более нежное и личное: его спина едва заметно вибрировала. Где-то внутри леопарда рождался этот странный завораживающий низкий звук.

Аниото мурлыкает исключительно своей паре – истина, известная каждому школьнику. Только Иму не совсем обычный аниото, он ведь тогда мурчал ей, чтоб подразнить. Горица замерла, споткнувшись о странную догадку.

– Опять дразнишься? – тихо проговорила она.

Звукоизоляция экрана позволила Иму расслышать вопрос без труда.

– Опять сама за меня придумываешь причины моих поступков?

Горица вздохнула. Ни да ни нет не сказал, еще, кажется, и обиделся.

Все не так!

Иму ощущал ее недовольство и растерянность и все же был счастлив. Она не отрицала, что любит, даже не задумывалась. Для водных чаровниц любовь нечто иное, чем для большинства созданий. Любовь никогда не приходит к ним озарением или чудом. Русалки просто постепенно незаметно для самих себя принимают в свою жизнь того единственного, кому будут верны до смерти. И Горица приняла Иму. Да, она сердито сопела позади, потому что он сделал все совсем не так, как наверняка мечтала ее романтичная натура, но эти недочеты можно было исправить. Главное, что отныне он – основная часть ее жизни.

Иму хотелось оказаться на трассе, за пределами города, везти свою владычицу пресных вод туда, где она будет чувствовать себя свободной и довольной. Как только дело Шута закроют, он поступит именно так. Возьмет у Лика отгул и для себя, и для нее.

Путь до места назначения занял не больше получаса. Ставить мотоцикл пришлось на улице. Всю доступную для транспорта площадь вокруг клуба оградили эксперты Научно-исследовательского центра криминалистики. Собранный материал уже отбыл с первой машиной, оставшиеся три предназначались для сотрудников и оборудования, которое и занимало большую часть парковки. Иму эти умники всегда раздражали. В НИЦК попасть работать было сложнее, чем в Интерпол. Когда-то давно центр появился на базе Института криминалистики, а тот, в свою очередь, вышел из факультета криминалистики Академии ССБ, так что по сложившейся традиции отбор вели жесткий. Ум, знания, дисциплинированность, сила, род – все имело значение. Нерадивый ученый в застенки центра не попадал.

– Не надевай лик леопарда, – мягко проговорила возле его плеча Горица. – Я знаю, они тебя бесят. Просто, как обычно, представь, что говоришь с Мос.

– Хорошо, – сердито проговорил Иму, стараясь совладать с оболочкой.

Мосвен была одной из умников. Лик ее с прежнего места работы переманил к себе в отдел. В отличие от созданий из НИЦК к белой кошке Иму неприязни не испытывал. Во-первых, род близкий, во-вторых, она двух котят одна тянет, в-третьих, привык уже, хотя поначалу тоже не жаловал.

Горица подождала, пока Иму справится с собой, затем двинулась к центральному входу, вынуждая его идти следом. Всегда так делала, не впервой.

– Приветствую, дорогая Горица, – встретил их у входа руководитель третьего звена. – Вы сегодня раньше обычного.

Иму сердито фыркнул. Пожилой альв, как всегда, обворожительно улыбался, глядя на русалку. Второй год Серхио не оставлял попыток понравиться Горице. Но, будучи представителем уважаемого княжеского рода, делал он это завуалированно и деликатно. Так что, к постоянной радости Иму, сам предмет страсти оставался в неведении происходящего. В плане отношений, да и любых эмоций в целом Горица всегда оставалась удивительно наивным созданием.

– Как здорово, что у нас третье звено работает! Единственные дружелюбные создания во всем центре.

Иму фыркнул громче. Она до сих пор полагает, что Серхио Лику результаты просто так авансом, до окончательного оформления запросов передает.

– Если мы не будем дружелюбны, как же тогда очаровательные сотрудники МУПа будут расследовать свои дела?

Аниото зло заурчал.

Горица обернулась и удивленно взглянула на напарника.

– Ближе к делу, – процедил сквозь зубы Иму.

– Ближе, так ближе, – примирительно проговорил альв. – Пойдемте внутрь. Мы танцовщиц по рекомендации Ликурга отделили от остального обслуживающего персонала. Открыться клуб сегодня не успел, когда мы появились, так что особых проблем не возникло. Опрос проводили параллельно четверо моих сотрудников.

– И какие рекомендации дадите? – Горица часто заморгала. За массивным входным балдахином, теперь трепетно охраняемым ажаном, начиналось царство полуночи. Мягкие бархатные стены, интимное теплое освещение – королевство всех оттенков красного и черного в обрамлении дымчатых зеркал и золота.

– Персик и Дынька.

Гор рассеянно нахмурилась, совершенно не уловив смысл сказанного Серхио.

– Нет. Я про танцовщиц.

– И он про танцовщиц, – не удержался от смешка Иму. – А настоящие имена у Персика с Дынькой есть?

Серхио провел сотрудников МУПа через пустой танцпол, затем сквозь стену из искусственного дымчатого водопада в зону для персонала.

– Направо – дирекция. Там расположились пери. Налево – кухня. Там собрали остальных. Персик зовут Тарана. Когда сообщили о смерти хозяина клуба, глотала слезы, потом ее тошнило. Дыньку зовут Ширин. Отвечает односложно, еле шевелится, на работу опоздала. Такая едва шевелящаяся и пришла. Остальные обычные. Управляющий дергался, мы следы руты нашли. Я запрос уже оформил в жандармерию, пусть расскажут, есть у них в разработках заведение Баранова или нет. Ответят – передам вам, хотя, скорее всего, из-за руты и дергается.

– Выводили в коридор для разговора?

Серхио кивнул.

– Здешние коридоры спроектированы так, чтобы хранить секреты. Шумоизоляция и углубления в стенах с кушетками.

– Хорошо. Дальше справимся сами.

Альв смерил Иму недовольным взглядом. Серхио никогда не понимал, как так сложилось, что русалка постепенно начинает отдавать себя хищнику. Неуравновешенный грубый убийца разве способен понять, что получил? Может оценить? Два года назад Серхио впервые столкнулся с этой странной парой и понял, что просто обязан защитить Горицу от негодяя. Спасти от самой себя, пока не поздно. Но делать это нужно было осторожно, незаметно, иначе ее романтичная натура воспротивится и все усилия обратятся в прах.

– А что прекрасная сеньорита?

– Кто? – Горица увлеклась созерцанием небольшого уютного углубления в стене с кушеткой, где действительно вполне могли поместиться двое. Чуть поодаль стояла резная ширма, служащая, очевидно, барьером между жаждущими уединения созданиями и внешним миром.

– Он спросил, нужен он тебе или нет?

– А! Нет, не нужен. То есть я имела в виду, мы справимся, – поспешно уточнила берегиня. – В том смысле, что, конечно, нужен, но не в том смысле, что по-другому как-то нужен, по работе, конечно… То есть я не имела в виду ничего такого…

– Пошли. – Иму втолкнул Горицу в комнату. – Все все поняли. Спасибо.

Последняя реплика относилась к Серхио. Леопард постарался скрыть удовольствие от того выражения, что блуждало на лице альва после бесподобной речи «прекрасной сеньориты».

Так глупо Горица не чувствовала себя еще ни разу. И все из-за леопарда. Если бы не он, она бы не была такой потерянной и рассеянной сейчас и конечно же не выставила бы себя в неприглядном свете перед Серхио, которого искренне уважала. Берегиня постаралась сосредоточиться и вернуть себе рабочий настрой.

В кабинете царила совсем иная атмосфера. Свет, белизна, серебристый отлив.

Всего танцовщиц было восемь. Все они испуганной стайкой собрались на единственном диване. Иму показал удостоверение ажану, преградившему им с Гор вход в помещение.

– Кто из вас Тарана?

Одна из девушек встрепенулась, остальные же, словно по команде, повернули головы в ее сторону.

– Не трогайте ее. – Горица почему-то сразу поняла, что к ним обращается именно Ширин. Изящное темноволосое смуглое создание с твердым взглядом и глубоким обворожительным голосом. – Вам нужна я.

– Тогда пройдемте. – Иму кивнул девушке, указывая на выход.

– Ширин, – начала русалка, когда они устроились на кушетке в коридоре, – просто расскажите все, что знаете.

Само собой, ни Иму, ни Гор не знали, почему девушка решила, что нужна им, и что конкретно она собиралась поведать. Ситуация требовала от них хорошо подыгрывать, используя расплывчатые формулировки и реплики.

– С самого начала?

Горица кивнула.

– Хорошо. – Ширин тяжело и протяжно вздохнула. – Я знала, что он погиб. Я знаю точное время.

Горица чуть наклонилась вперед. Боль отражалась на лице пери. Такую боль не сыграть. По крайней мере, так подумала русалка.

– Начните сначала.

– Да. – Голос Ширин сорвался на шепот. – Мирослав особенный. Он порядочный и не относится к служащим своим, в том числе и к танцовщицам, как к кому-то заменяемому. Заменить нас можно – это правда, но он никогда так не поступал. На Тарану год назад напала албаста[14], изуродовала ей пол-лица. Мирослав оплатил операцию и реабилитацию. А мы выступали всемером, пока она несколько недель назад не вернулась. У Мэхвэш и Устанай дети. Больничные и отгулы – не проблема. Где вы видели повара без одной руки? Или управляющего с хворью перерожденного? Перерожденного! Понимаете? Кто возьмет на работу создание с пустой кровью да еще на такую должность? Мирослав особенный, – с тихим надрывом закончила Ширин.

Иму смотрел на девушек с высоты своего роста и молчал. Здесь его вмешательство не требовалось. Напротив, он старался не шевелиться, чтобы не привлекать к себе внимание. Позже он с огромным удовольствием подразнит Горицу за ее привычку сочувствовать всем и вся, но мешать ей непосредственно во время работы – никогда. Если надо кого-то запугать, чтобы Гор после могла утешать, – он запугает. Но она и без того завораживала, даря собеседнику ощущение покоя.

– Ширин, – окликнула Горица пери, когда молчание затянулось и стало очевидно, что девушка не сил набирается для дальнейшего диалога, а просто с горя в себя ушла.

Ширин перевела невидящий взгляд на русалку.

– В котором часу связующая нить оборвалась?

Горице понадобилось напрячь слух, чтобы расслышать ответ. Пери, как и некоторые другие представительницы женского пола в этом мире, обладали способностью ощущать ценное для них создание на расстоянии. Его боль, радость, страх, удивление и конечно же смерть.

– Я не подозревала, что такое почувствую. Кажется, я его люблю, – добавила Ширин после нового сбивчивого монолога о доброте и исключительности Мирослава.

– Когда вы собирались съехаться?

– Съехаться? – Ширин удивленно взглянула на русалку. – Нет. Я никогда… Что вы, он же мой начальник! И он женат…

– Вас связывали только рабочие отношения?

Ширин рассеянно кивнула.

– Вы живете одна?

– Нет. У меня дочь.

– Мирослав относился к вам так же, как и к остальным своим служащим?

– Да, наверное. Или… Не знаю. Я, пожалуй, его раздражаю. Всегда с ним спорю. Шут его меня ненавидит точно.

Горица вздохнула и сменила тему на рабочие конфликты с клиентами или поставщиками, давая пери время передохнуть. Опрос займет времени немало, к личным взаимоотношениям они вернутся чуть позже.

– Ах, чтоб тебя! – Маруся добавила еще пару проклятий на мертвом языке.

Лик сам не понял, как оказался рядом с ней, готовый отразить любую угрозу.

– Шеф, вы чего? – изумилась Козлова, которая вдруг обнаружила себя отделенной от шкафа Жюли широкой божественной спиной.

– Что произошло?

– Где?

Бог сверкнул глазами.

– Здесь!

– Когда?

Угрозы не было – это точно. Лик застонал.

– Змий тебя задери, Козлова! Сию минуту! Что заставило тебя произносить проклятия?

Руся моргнула раз, другой, раздумывая над непонятной нервозностью шефа, потом осторожно кивком головы указала в направлении открытого шкафа.

– Там одежды на мою пятилетнюю зарплату в Интерполе.

Лик прекратил сверкать глазами на подчиненную и уставился на гардероб Барановой.

Одежды было много, исключительно иномирная, но даже при всей дороговизне названной суммы не вышло бы.

– Как ты оценила?

– Легко. Здесь разнообразные коллекции из разных домов. Некоторые вещи единичные, встречались на показах. А вот эти справа – прошедший сезон и совсем свежие. На рынке в А… А-а-а и не важно где, – вовремя прекратила разглашать тайны Руся и вытащила крайнее платье. – К примеру, вот это – моя зарплата за полгода.

– Понятно. Где, говоришь, рынок?

– Какой рынок? – Козлова готова была сквозь землю провалиться.

– Где это все продается.

– А это все продается?

– Маруся!

Руся, как сумела в сложившейся ситуации, изобразила улыбку «мисс Вселенная».

Лик рассмеялся:

– Ладно, живи. Только не улыбайся так. Это пугает.

Ведьма недовольно сморщилась, но совету последовала. Главное, что отступил.

– Я в гости в «3А» схожу. В одиннадцатой или двенадцатой группе кто-то не на выезде, да найдется. У них и выясню, где рынок этот искать.

Не отступил.

– Ых, – с досадой выдохнула Руся. Когда в начальниках сыщик, маленьких женских секретиков не заимеешь. Хотя этот секретик назвать маленьким сложно. – Нам туда ехать придется?

– Еще как придется. – Лик протянул Марусе каплю одноразового носителя информации. – Это тебе от ребят из Центра криминалистики. Вернее, мне для моей персональной станции.

На последней фразе он улыбался так счастливо, как будто шутку свою считал невероятно удачной.

– Смешно, – недовольно проговорила ведьма и забрала каплю. – Я только с «киборгом» свыклась, теперь персональная станция. Всю жизнь мечтала…

Она продолжала еще что-то невнятно бубнить себе под нос, настраивая пыль. Лик не обращал внимания. Дразнить ее было забавно, от этого нехитрого действа настроение поднималось. На деле же он ей доверил непростую задачу – сырые данные. Лик был уверен, что его гениальный Рыжик, скромно расположившийся на краешке кровати, придумает, как быстро найти среди множества собранных экспертами сведений нечто полезное.

– Опять пойди туда, не знаю куда, – прокомментировала Руся содержимое капли.

– Она торговала или сама носила?

Лик поводил ладонью перед серебристыми неподвижными глазами.

– Я все вижу. – Из-за правого виска выплыла крошечная камера, на мгновение зависла напротив лица Лика, после чего вернулась на место. – Носила. Там отдельный шкаф с обувью иномирной не дешевле одежды. Справа крайнее отделение.

Эйдолон открыл указанную дверь и про себя подивился пестроте ассортимента.

– Куда она во всем этом ходила?

– Ищу. Позвоните Зверобою, пусть в счетах семейных покопается. Он так быстро находит темные пятна.

– Когда это ты успела узнать о его талантах в экономике?

– А он мне дал почитать свои дела. В смысле дела из своего прошлого. Его, кажется, веселит, что он иногда становится темой докладов студентов.

– Да, его много что веселит, – задумчиво произнес Лик.

Он еще пару минут понаблюдал за неподвижной ведьмой и лишь затем выполнил ее просьбу. Зверобой к новой задаче отнесся спокойно – этого Ликург от него ожидал. Но вот чего бог не ожидал, так это предложения заменить начальство на выезде.

Эйдолон наушник в карман убирал злой, как змий. Никогда подобного не происходило прежде, чтобы кто-то из команды затевал с ним нелепое соперничество. И на чем основанное соперничество?!

Лик снова взглянул на Козлову. Она целиком погрузилась в задание и теперь совершенно ничего вокруг не замечала. Камеру и ту рассеяла. Копна рыжих кудрей, рыжие брови и ресницы, яркое зеленое платье, ярко-алая помада и не менее яркие веснушки. В Иномирье столетия три назад ее бы сожгли заживо за один внешний вид, если бы поймали. Несомненно, яркая особа. Маруся по-детски шмыгнула носом и почесала затылок. Яркая, но не во вкусе Зверобоя.

– Шеф, вы тут?

Лик не удержался от улыбки при звуке ее хрипловатого голоса.

– Да.

– Вы идите пока по соседям. У меня надолго.

– Насколько долго?

– Больше часа точно.

Дом, где находилась квартира Барановых, представлял собой изолированный комплекс. В подвале спортивный зал и бассейн, отдельно стоящая многоэтажная парковка. Жилое здание пронизывала система промышленных зеркал, позволяющая регулировать количество и направление солнечного света.

Лик запер за собой дверь, а внутри квартиры подключил несложную сеть заговора. Оповещение сработает, если появится чужак или если сама Маруся начнет ходить по квартире. Не мог он просто уйти и оставить ее беззащитной.

Выход вел на балкон, откуда открывался великолепный вид на зеленую зону уровнем ниже. Справа едва слышно потрескивала спусковая шахта. Поток на подъем работал на противоположном балконе. Чтоб попасть туда, Лик прошел по аккуратному живописному мосту. На каждом уровне комплекса располагалось всего по две квартиры. На нечетных этажах пространство между соседями заполняли детская площадка, сад и цветник. На четных были смотровые зоны, к которым тянулись кроны деревьев. Все это залито солнечным светом и поддерживается в идеальном состоянии службой земельного ландшафтного хозяйства. Жилье исключительно для семейных пар.

Соседскую дверь открыла молодая берегиня.

– День добрый, – обворожительно улыбнулся Лик и показал запястье. – Не могли бы вы мне помочь?

– Конечно. – Девушка мгновенно поддалась чарам бога. – Надо, наверное, про соседей что-то рассказать?

– Да, но для начала было бы неплохо представиться.

– Ой, – берегиня смутилась. – Ведрэна. Я – няня. Вы простите, в дом пригласить не могу.

– Я вижу. – Лик кивком головы указал на паутину защитных чар в проходе. – Расскажите о своих хозяевах.

Ведрэна рассеянно покусала губы.

– Хозяйка у меня Уйгуна из рода Хотой.

– Сюллюкюн, – вслух констатировал Ликург. – А муж?

– А нет у нее мужа. Умер давно. Она детей сама растит. Кутумей старший, он сейчас в школе. В этом году учиться начал. Сандара проснется, пойдем с ней встречать брата.

– С соседями часто видитесь?

Берегиня отрицательно покачала головой.

– Детей у них нет, в сад гулять не выходят никогда. Я знаю, как зовут обоих, и здоровалась при встрече. Пару раз с Жюли разговаривала. Если честно, не очень умная женщина и невероятно зациклена на моде. Она, не поверите, искренне удивилась, когда я сказала, что ураганы город огибают. Кто может не знать о работе сети метеостанций?!

– Поверю, – усмехнулся Лик. – А Уйгуна?

– Уйгуна вообще пару месяцев назад только фамилию соседей узнала. Я ей сказала.

– В каком контексте?

– Она спросила. Отблагодарить хотела. Мирослав ей помог. Она в выходные с детьми вниз спуститься погулять решила. Пока Кутумей за книжкой забытой возвращался, Сандара за бабочкой побежала, мгновенно увлеклась. А род-то Хотой, они парящие, и через ограду хулиганка чуть не перемахнула. Мирослав из шахты как раз вышел, поймал ее на лету.

– Отблагодарила?

– На словах. Он больше ничего не принял. Замечательное создание.

– Все?

– Все. Мирослав тут последнее время редко появляется. В основном Жюли только видели. Уйгуна с нейздоровалась, пыталась заговаривать, но Баранову, знаете, слушать трудно. Она поражает с первого слова.

Лик не удержался от смеха.

– То есть они ни с кем в доме не общались?

– Вот не знаю. Я тут все-таки не живу. Хотя, – Ведрэна еще немного покусала губы, – тремя уровнями ниже квартира пожилой ведьмы. Я однажды видела, как они с Жюли беседовали.

– А неприятные случаи? Может, Жюли или Мирослав с кем-то ссорились?

– Нет. Такого не видела и ни от кого не слышала. Они соседи очень тихие в целом. А вот уровнем выше живут лугару, молодожены. С ума весь дом сводят. У них ссоры кругом, по теме и без.

– Благодарю. – Лик учтиво склонил голову. – Всего доброго.

– Погодите, – попыталась остановить его девушка. – А что случилось-то? Что с Барановыми?

– Спасибо за помощь. Она, скорее всего, еще понадобится. Если вдруг что-то вспомните или узнаете, обращайтесь в единый центр помощи, оттуда ваш звонок направят по адресу.

Ведрэна печально вздохнула, понаблюдала, как красивый таинственный маг направляется к спусковой шахте, и закрыла дверь. Русалка впервые задумалась о верности выбранной профессии. Может, стоило изучать не иномирный социум, а окунуться в законы своего мира? Хотя лекции профессора Трикуписа невероятно интересны. Особенно теперь, когда он обещал лучшим на курсе знакомство с настоящим живым человеком.

Уже пару минут спустя Ликург стоял перед дверью нужной квартиры. Он провел ладонью по силовой решетке, раздалась очаровательная мягкая мелодия.

– Чайковский, – прошептал бог, надеясь, что верно угадал композитора. Кем бы ни была здешняя хозяйка, свою привязанность ко всему человеческому она не скрывала.

– Чем могу помочь?

Голос женщины был моложавым. Показываться незнакомцу она не спешила.

Лик изобразил обезоруживающую улыбку в камеру, про себя проклиная обязательство представляться. Сейчас покажет печать, и не откроет дама свою крепость.

– Вы не знакомы с Жюли Барановой?

– А вы кто такой?

Отвечать сразу тоже не желала. Про местонахождение соседки своей, очевидно, не в курсе – вела бы себя иначе. Если прибавить сюда слова Ведрэны, одежду Жюли, Чайковского, то выходит знакомый коктейль. И средства работы с таким коктейлем знакомы или, по крайней мере, предсказуемы.

– Мирослав Баранов погиб. Мне необходимо найти его жену.

Секундное молчание, затем вскрик, и дверь открылась.

Глазам Лика предстало чудное видение. Никаких морщин, даже мимических, никаких изъянов, даже естественных. Совершенное искусственное лицо. За проведение таких операций в большинстве земель уголовное преследование давно ввели. Лица и тела в случае необходимости только восстанавливали. Лет тридцать назад еще фиксировали случаи, когда создания сами себя уродовали и предоставляли хирургам ложные данные о своей первоначальной внешности в попытке ее или изменить, или улучшить, но только не теперь. Теперь существовал Синси[15]. Заплати нужную сумму, и все, что не предусмотрено природой или медицинскими показаниями, отрежут, пришьют и натянут.

Чудное видение издало очаровательный хрип, выдающий возраст, далекий от молодости, и воскликнуло:

– Какой горячий мальчик!

Лик печально вздохнул. Ему это сегодня уже говорили.

– Мадам, позволите узнать ваше имя?

– Позволю. – Изящно захлопала ресницами «мадам». – Лулу.

Вздох вышел у Ликурга еще печальнее. Он вдруг почувствовал, что стоило все-таки уступить Зверобою. Лучше по двору деда Кули перебежками от укрытия к укрытию передвигаться, спасаясь от горючих плевков, чем за одно утро и с Жужу, и теперь с Лулу общаться.

– А род позволите узнать?

– Лелуп.

– Вы мать Жюли?

На словосочетании «мать Жюли» Лулу недовольно поджала губы. Кем-кем, а мамой дама выглядеть не желала.

– Вы не представились, – перешла она на холодный тон.

Лик показал запястье.

– МУП? – Холодности в голосе как не бывало, только с трудом скрываемое беспокойство.

– Баранова мой сотрудник нашел.

– А, – понимающе протянула Лулу. Ей явно стало чуть лучше.

– Значит, вы – мать Жюли, – теперь уже утвердительно проговорил Ликург. От него не ускользнуло, как мадам Лелуп снова поджала губы. Еще немного кощунства над ее эго, и Лулу будет готова для продуктивного диалога в стенах Интерпола если не с ним, то с «3А». – Вы знаете ее местонахождение?

– Нет.

– Когда в последний раз виделись или говорили с дочерью?

– Вчера. Она выбирала новое платье. – Лулу буквально излучала негодование.

– Где?

– Не знаю. Я не спрашивала.

– Когда вы в последний раз виделись или говорили с Мирославом Барановым?

– Не помню. На свадьбе, кажется.

– На чьей свадьбе?

Лик чувствовал, что Лелуп готова его убить. После небольшой паузы, сопровождающейся гневным взглядом в адрес Эйдолона, Лулу выдала:

– Мужлан!

Бог сдержал усмешку и вновь повторил вопрос:

– На чьей свадьбе?

– Черствый, – не унималась ведьма.

– Лулу, вы мне не помогаете. Я спросил вас: на чьей свадьбе?

Как Лик и ожидал, она задохнулась от возмущения, а еще зрачки расширились и дыхание участилось. Если перед тобой женщина со здоровыми инстинктами и ты не нравишься ей внешне, для достижения своих целей избирай тактику флирта, если нравишься – помыкай. Флиртовать Эйдолон был вынужден за всю жизнь только с одной женщиной, и Лелуп не была ею.

– Я не люблю, когда на мои вопросы не отвечают. Вы одна?

Лулу непроизвольно приоткрыла рот и застыла в такой позе. Теперь волей или неволей в ее голове пронеслись картины того, с чем у нее ассоциировался вопрос «Вы одна?», заданный красивым следователем Интерпола, что так откровенно пренебрежителен к ней.

Все предсказуемо. Лик добавил самодовольную улыбку, усилив эффект.

– Так вы одна?

Вместо ответа Лулу фыркнула, скрестив на груди руки, но вот скрыть эмоции во взгляде не получилось. Теперь она смотрела на незваного гостя со смесью возбуждения, смущения, надежды и легкой паники.

– Мадам, я, кажется, предупредил, что не терплю, когда на мои вопросы не отвечают.

Ведьма упрямо сжала губы, однако даже частично скрыть силу своего волнения уже не могла.

Теперь Лик выяснил о ней достаточно, чтобы закончить диалог. Лулу не была чистокровной ведьмой. В ее маниту ясно прослеживалась составляющая чёрта. Причем не такого, как Клеомен или Зверобой, а такого, какими черти рождались в большинстве своем. Из-за роковой примеси и сама Лулу, и ее дочь не отличались умом, зато выделялись страстью к редким ценным вещам, нарушению общепринятых запретов и к сексу. Как Лулу удалось пробраться в семью Лелуп, предстоит еще выяснить. Может для дела пригодиться. Древний клан виноделов вряд ли с распростертыми объятиями принял в свои ряды особу столь сомнительной репутации и ума, к тому же с чужим ребенком на руках. Хромотипия Жюли не светилась и почти не проступала, а окажись в ней маниту Лелуп, на ней явственно бы читались рисунки волков. Да и не позволил бы никто внучке-правнучке торговать контрабандным алкоголем.

И конечно, в квартире Лулу была одна. Лик бы мгновенно уловил постороннее маниту.

– Вы пойдете со мной. – Он взял ее за кисти рук, развернул к себе спиной и склонился к ее уху. – Я предупреждал.

Лулу с хрипом выдохнула, причем звук этот относился больше к состоянию здоровья допрашиваемой, чем к желанию секса с понравившимся мужчиной. Лик поморщился. В МУПе теперь про него байки насочиняют, как он бабульку совращал, чтоб она не опомнилась и сокровища свои не попрятала или не уничтожила.

Эйдолон вызвал сопровождение и отвел ведьму в сад ожидать участи транспортируемой. Заговорить при этом он с ней не пытался. Спровадив Лулу и предупредив Зверобоя о новой клиентке, он отправился исследовать вотчину искусственной красавицы.

Задача поглотила Марусю полностью. Приложения, способного прийти на помощь, у нее не было. Приходилось работать вручную. Для начала собранный материал она расположила на трехмерном плане квартиры, так ей проще было ориентироваться. Не так поступают настоящие эксперты, но этого от нее шеф не ожидал, иначе выдал бы более конкретную формулировку. Профессиональным анализом займутся и без нее. Русе же требовалось найти нечто, что подскажет ее личная интуиция.

Закончив трехмерный план, Маруся отметила все следы Иномирья в квартире, наделив их эффектом легкого сияния. Когда и эта часть работы подошла к концу, перед внутренним взором Козловой светилась почти треть пространства. Особо выделялись спальня и кухня. Здесь даже мебель была завезенной. К примеру, кровать, на краешке которой она так удобно расположилась, имела свежие следы портала. Как только удастся разобраться со смертью Мирослава, дело мгновенно улетит к «3А». Там понадобится комплексная работа нескольких групп. Про гардеробную вообще можно было смело молчать – сияние слепило. На кухне получился бар с впечатляющей коллекцией алкоголя.

Справившись с этой задачей, Руся взялась за следующую: распределение комплектов следов маниту по квартире. Если верить отчету, посетителей у мадам Жужу за последний месяц, а именно столько прошло с момента очищения ею жилого пространства, было немного.

Трижды у порога оставался один и тот же посыльный. Не слишком сильное и яркое создание, чтобы можно было определить его сущность. Шута в отличие от посыльного Маруся нашла везде. Он на самом деле тут прижился, причем без хулиганств. Ни одного выброса разрушительной энергии. Более того, он у Жужу порядок и поддерживал. А вот чего Руся не нашла, так это Мирослава. Оказалось, что в квартире нет не только его вещей, но последний месяц он и сам здесь не появлялся. Еще по частоте хорошо определялась слабая ведьма. К древней крови она отношения не имела, зато в маниту присутствовала наследственность черта. И ее точно так же, как хозяйку, интересовала контрабанда. И все. Больше никого, кроме самой Жужу.

Не слишком хороший улов, но информация о ведьме и посыльном чего-то стоила. Руся попыталась сообразить, в каком направлении лучше двигаться дальше, когда по квартире разнеслась довольно странная, но смутно знакомая мелодия. Ворча про себя на шефа, умудрившегося отсутствовать ровно столько, сколько она ему и велела, Козлова за полминуты свернула работу системы и пошла открывать дверь.

И только когда за порогом оказался не шеф, Руся догадалась, что, во-первых, смотреть на экран надо, прежде чем дверь чужой квартиры распахивать, во-вторых, Лик и сам бы вошел. Альв смотрел на нее немного раздраженно. А еще он был взволнован – у него уши порозовели и шевелились. Верный признак.

– Ну? – решила не теряться Руся. Если уж начала попадать в переплет, так продолжай, пока невредимой из него не выйдешь. Попятная может и здоровья стоить.

– Т… А… – заикался поначалу альв, потом чуть осмелел и выдал странное: – Карл?

Руся собралась сказать что-то осмысленное, но сообразила, что пока к такому шагу не готова. Она похожа на Карла? С каких пор?

После секундных раздумий Козлова выдала ответ такой же беспощадно бессмысленный, на ее взгляд, как и сам вопрос:

– Лагерфельд!

Шкаф Жужу вдохновил. Кто ж знал, что красноухий удовлетворенно кивнет и задаст новую задачу.

– Ив?

– Сен-Лоран?

И снова альв кивнул. Уши у него начали понемногу тускнеть.

– Жан-Поль.

– Готье! – победно закончила Козлова. Шарада ей понравилась. Она так долго могла.

– Маккуин.

– Александр.

Альв окончательно расслабился.

– Мадам Жюли, вы в этом поедете? – Он с презрением осмотрел одежду Руси.

– Нет, – преданно кивнула Маруся. – Дайте мне минуту.

Она собралась нырнуть в квартиру, оставив собеседника на пороге, когда он вдруг уточнил:

– А где сопровождающий?

– Я здесь.

Лик вышел из-за угла, на лице его сияла очаровательная обезоруживающая улыбка, двигался он легко и непринужденно, и только по взгляду можно было догадаться, что подчиненную хотят прибить, но свидетели мешают.

– Ты собралась без меня?

Козлова предусмотрительно предположила, что, с точки зрения Лика, ответ «да» будет неправильным, поэтому сказала почти искреннее:

– Нет.

– Иди переодевайся, мы подождем.

Она спешно ретировалась к шкафу Барановой. Поковырявшись в вещах, отдала предпочтение черно-белому образу Риккардо Тиши. Струящиеся волны юбки и глубокое декольте. С обувью возиться долго не стала, впорхнула в босоножки Чу, ухватила свою объемную сумку и выскочила к мужчинам.

– А это что? – удивился целый, невредимый и пока свободный альв.

– А это его. – Руся вручила личную ценность шефу. – Я готова.

Длинноухий, глядя на Лика, хотел что-то еще возразить, но передумал.

– Следуйте за мной.

– Куда мы следуем? – беззвучно спросила ведьма у шефа, когда провожатый повернулся к ним спиной. Наверняка же прояснил этот вопрос, пока она отсутствовала.

– Ты меня спрашиваешь? – неожиданно и так же беззвучно начало возмущаться начальство. – Ты только что собиралась следовать туда одна! Посыльный тебя может не знать в лицо, но другие-то?! Или ты забыла, что мало похожа на Жюли?

Произнося тираду, Ликург сверкал глазами и свирепо жестикулировал.

– Я лучше Жюли, – обиженно ответила Руся и отвернулась, горделиво задрав нос.

Лик был в ярости, ощущал себя бессильным, но все, что сумел, – едва слышно засмеяться. После Пустошей стало крайне сложно сдерживать эмоции в ее адрес. Альв впереди нервно дернул ушами, Маруся фыркнула и задрала нос повыше. Эйдолон с умилением понаблюдал, как этот самый веснушчатый нос собирается шагнуть в поток следом за провожатым, совершенно не задумываясь о безопасности или субординации. Лик укоризненно покачал головой, поймал подчиненную за локоть и спустился первым.

К счастью, альв не проявлял враждебности или особой подозрительности. Он указал паре на свой легкий мотоцикл у въезда на гостевую парковку и предложил следовать за ним.

Ехать далеко не пришлось. Минут через десять провожатый вывел наш автомобиль в ту часть города, где располагался клуб Баранова. Пока Маруся удивлялась, шеф не проявлял никаких особых эмоций. С каменным лицом он убрал свое окно и пассажирское.

– Иму! – обрадовалась Руся, увидев хмурого аниото на обочине.

На восклицание ведьмы леопард не отреагировал. Он не сводил своих звериных желтых глаз с Эйдолона, едва заметно кивнул и в следующее мгновение остался позади.

Руся тоже взглянула на профиль шефа, сосредоточенного теперь исключительно на дороге. Она не собиралась задавать вопросы или как-то комментировать случившееся. Все и без того очевидно. Но Козловой было любопытно, когда и как Лик успел вызвать Иму. А еще было стыдно за себя. Вызвать помощь могла она сама, оставшись одна в квартире Жюли. Могла, если бы думала о чем-то, кроме порученного анализа данных.

Лик вернул окна.

– Теперь к тебе вопрос. Что-нибудь интересное смогла обнаружить?

– Месяц назад квартиру очистили, – с некоторой заминкой начала Маруся. – Три посещения одного посыльного, но не этого. Мирослава нет и следа. Шута много. Нашла пожилую ведьму с родственным Барановой маниту. Вхождений почти столько же, сколько и у самой Жужу. Процентное совпадение следов закончить не успела, так что точнее о родстве сказать пока не могу.

– Что еще?

– Мини-бар внушительный, содержимое гардероба тоже, на кровати следы портала.

– Все?

– Все.

– Техника была? Стационарная станция домашняя?

– Нет.

– Книги, свитки, сейф?

– Нет. Ничего.

Руся с удивлением обнаружила, что действительно не нашла ничего.

Лик немного помолчал.

Квартира Лулу была обставлена похожим образом. Предполагать, что Жужу навещала именно мама, было рано. В этой семье вполне могла найтись и бабушка. Вполне вероятно, бабушка с не менее мелодичным именем.

– Да, ничего нет, – произнесла Козлова, словно подводя итог каким-то своим мыслям. – И журналов нет.

– Каких журналов? – не сориентировался Лик.

– Никаких вообще, хотя должен быть архив. С другой стороны, лично я свой физический архив храню у деда Кули и читаю электронную версию, но то я. Я умная.

Пока умная рассуждала, Эйдолон не сводил с нее насмешливого взгляда.

– И какие у тебя лично журналы?

– У меня? – Так и не поняла подчиненная, что шефу на вопрос «Каких журналов?» требовался другой ответ. – «Fashion Collection», «L’Officiel», «InStyle», «Vogue», «Cosmopolitan». У меня «McCall's» есть, «Модели сезона» и «Le Petit Echo de la Mode».

– Утверждаешь, что все это Ле Пти должно быть у Барановой?

– Конечно, должно. Вы же видели ее гардероб. Только на это платье взгляните. – Руся уверенно указала пальцем на себя. – Она бы не устояла.

– Что-что, а платье я увидел, – таинственно согласился Лик и едва слышно добавил: – Устоять действительно сложно.

– Я ж говорю…

Закончить мысль ведьма не успела. Лик свернул вслед за альвом и остановился перед зданием увеселительного заведения с говорящим названием «Одинокая красотка». Двухэтажный закрытый мужской клуб с многовековой историей пикантных скандалов, разоблачений, грандиозных вечеринок и самых дорогих в этом мире представлений.

– Не теряй меня из виду. Следи за своей речью. Будь внимательна. Поняла?

Руся кивнула.

– Если альв исчезнет до того, как тебя увидит кто-то из клуба, постараюсь наложить маску Жюли. Поняла?

– Ага, – снова кивнула Маруся, – но это не поможет.

– Что?

Вопрос Лик задал уже в пустое пространство. Козлова выскочила из машины и засеменила на своих шпильках к центральному входу, куда и предлагал теперь следовать их проводник. Пробормотав проклятие, бог поспешил за ней. К чему все инструкции, если она их слышит, но не соблюдает?

Широкоплечий статный внушительный молодой полубог распахнул двери, как только гости попали в поле видимости камеры. Он как раз собрался с чопорным лицом о чем-то спросить, когда Руся его опередила:

– Где Жако?

– Простите? – не сориентировался красавец-вратарь.

– Жако! – прокричала она вглубь дома, склонившись под рукой молодца. – Котик опять тебя заменил каким-то громилой?

– Ма… мадам. – «Громила» попытался взять за плечи «мадам» и выпрямить ее, дабы провести беседу в подобающем ключе, но тут же получил по рукам от сопровождающего «мадам».

– А ну полегче с девушкой!

– Жако! – увеличила громкость «девушка», пока за нее били по рукам.

– Месье, я прошу вас успокоить свою даму.

«Месье» смерил вратаря надменным взглядом, предельно ясно выразившим его позицию относительно желания кого-либо успокаивать.

– Что за шум?

Из-за спины полубога вышел пожилой домовой. Невысокий, с задорными мальчишескими глазами, соломенными волосами и детским голоском, он излучал холодную угрозу.

– Жако, ты постарел, – возмущенно констатировала Маруся.

– А ты как была хамкой, так ею и осталась, – угрюмо ответил домовой, кажется, совершенно не удивившись странной посетительнице.

Лик чувствовал себя… Он и сам не смог бы описать, как он себя чувствовал. Сосредоточенность и абсолютное нервное напряжение, от которого мышцы в теле сводило и зубы разжать было невозможно. Все, что он мог сейчас – правильно и вовремя подыгрывать. И еще, пожалуй, планировать разгон своенравной подчиненной, но чуть позже, когда заставит ее посещать предписанный курс. Сроки исследовательской программы на орбите перенесли, и Ваагн[16] как раз свободен и крайне заинтересован в необычной наследнице рода Козловых.

– Котик дома?

– Ты зачем явилась? – Жако повелительными жестами отослал сначала громилу у двери, а следом и притихшего альва. – И кто это с тобой?

– Родной, не могу сказать, – правдоподобно расстроенно протянула Руся. – Тебе не могу. Котику могу.

Домовой сердито нахмурился:

– Стой тут. Сейчас доложу.

Он собрался было закрыть дверь, но сделать это Руся ему не позволила.

– Я сама доложу! Думаешь, не смогу рассказать, что вместо Барановой приехала, что ли? Ох ты, змий наивный…

С этими словами Козлова обогнула растерявшегося Жако и глухо застучала каблуками по старому потертому ковру. Путь ее лежал к резной деревянной лестнице, начинавшейся в нескольких метрах от двери.

– Забыл я, каково это. Всю сноровку растерял, – пробубнил едва слышно Жако, когда спутник Маруси с невозмутимым лицом прошел за ней следом.

Она буквально взлетела на третий этаж, а затем, свернув налево, без стука ворвалась в кабинет управляющего «Красотки», как делала это когда-то. Память отлично сохранила воспоминания о тех удивительных месяцах ее жизни.

Котик – так величала Инмутефа[17] женская составляющая рабочего коллектива, сидел именно там, где Руся и ожидала его увидеть, на подоконнике. Скрестив ноги, со свитком на коленях он пристально разглядывал вошедших.

Ликург подавил легкий приступ отвращения. Маруся была не единственной, кто знал хозяина кабинета в лицо. Будучи сыном бога войны, Эйдолон в юности искал таких же, как он сам, наследников жестокой крови. Искал из жажды узнать, какую жизнь ведут ему подобные, какими созданиями они стали. Инмутеф из рода Нечери был одним из тех, чья сущность не вызвала у мальчишки симпатию. Сын богини-львицы не мог похвастаться эмоциональностью или мягкосердечием. Он был холоден, расчетлив, агрессивен и эгоистичен. Лик впервые порадовался глупым затеям своего юношества.

Черные глаза Инмутефа с насмешкой и искренней лаской изучали гостью. Русю слегка тревожил этот взгляд, но вида она не подавала. Ничего не изменилось за прошедшие годы. Он был все так же великолепен внешне, прекрасно осведомлен о происходящем на его территории и странно смотрел на нее.

– Ты не изменилась, – с улыбкой констатировал бог, словно вторя мыслям незваной гостьи.

– Думаешь? – Руся мельком оглядела себя.

– Не думаю. Вижу.

От Лика не ускользнули ни откровенная нежность, с которой Инмутеф обращается к Козловой, ни ее равнодушие к этой нежности. Она, кажется, и не заметила, что появилась на пороге давно влюбленного в нее мужчины. Сей факт Эйдолона и удивил, и разозлил одновременно. Инмутеф не из тех, кто, влюбившись, не стремится получить объект желания любой ценой, а не получив вожделенного, продолжает любить. Для Маруси он просто опасен.

– Расскажи мне, красавица моя, что ты сделала с несчастной Жужу?

– Почему сразу «сделала»? Может, я с ней дружу.

– Не смеши. Жюли – милое глупое создание. У вас ничего общего. И представь спутника, будь добра.

– А! – обрадовалась Козлова, обернувшись к Лику. – Это мой шеф Ликург.

– Шеф? – Голос Инмутефа изменился. Теперь он звучал холодно и слегка раздраженно.

Лик с едва заметной улыбкой встретил новый взгляд Котика. Черные глаза Нечери засияли снежной белизной. Сын Мехит пытался напугать слабого мага, что, по его мнению, стоял перед ним. Что ж, напрасно. Эйдолон вежливо кивнул, приветствуя оппонента. Он не собирался без особой необходимости раскрывать свое происхождение.

Инмутефа такая реакция обескуражила, но он постарался это скрыть.

– И где же Жужу?

– В его допросной сидит. – Руся кивнула в сторону начальника.

Начальник в свою очередь скрипнул зубами. Когда не надо, она честная.

– Удивительно, что вы, месье, не в курсе.

Пренебрежительное замечание не в меру отважного мага вконец вывело Нечери из равновесия.

– И кто же у нас шеф? – оскалился хищный бог.

– Интерпол, – ответила за Эйдолона Руся. – Котик, а ты чего глазищами-то сверкаешь?

Ее хрипловатый, почти детский голос и искренность заставили Инмутефа взять себя в руки. Глаза его снова потемнели, а сам он рассмеялся.

– Не привык я думать, что ты кого-то, кроме меня, начнешь признавать своим руководителем. Так что Интерполу от моего скромного заведения понадобилось?

– Расскажи про Баранову.

Хозяин кабинета кивнул Жако, застывшему в дверях. Тот мгновенно среагировал на молчаливый приказ и бесшумно покинул руководителя и его посетителей. В душе домового жила тревога. Эта женщина почти полгода заставляла членов клуба дневать и ночевать в гостиных. После ее ухода Инмутеф метался, как загнанный зверь. И вот она вернулась. Для чего? Жако хмуро оглядел рамы трехмерных картин морской серии Арно. Это для мира Арно был убийцей. Для искусствоведов и ценителей – гениальным художником и скульптором, чьи работы на основе ныне запрещенных форм магии поражали воображение даже самого искушенного зрителя. Наличие пылинок не понравилось распорядителю, и он поспешил найти безответственного уборщика.

Пока Жако волновался за Инмутефа, тот восхищенно наблюдал, как его «серебряный идол» привычно располагается в его же рабочем кресле. И конечно, Нечери не мог не отметить для себя, что такое ее поведение не понравилось Ликургу, который в отличие от подчиненной отошел к стене. Было в этом нечто привычное и до боли знакомое. Руководитель ищет позицию, из которой сможет максимально контролировать обстановку в помещении. Маруся не думает о безопасности и очаровательно хамит. Инмутеф усмехнулся:

– И что конкретно ты хочешь знать?

– Давно она на тебя работает? – Руся забралась в кресло с ногами, покрутилась и зачем-то заглянула под столешницу.

– Почти год. Она вне штата.

– Сопровождает?

– Жу может что-то другое?

Козлова пожала плечами.

– Увольняться не собиралась?

– Собиралась. Пыталась что-то мне рассказать про великую любовь, как будто меня это должно интересовать. Мадам явно переоценивает свою значимость для Вселенной и для клуба в частности. Прекрати лазить в моем столе!

Маруся оторвалась от чтения бумаг из нижнего ящика и удивленно уставилась на Инмутефа.

– Почему? Там появилось что-то, чего я не знаю?

Бог рассмеялся и, прикрыв глаза, устало покачал головой.

– Я могу вас обоих за дверь выставить. Зайдете сюда только с официальным разрешением и в сопровождении моих правоведов.

– Хорошо, – будничным тоном согласилась Козлова и продолжила шуршать свитком. – Слушай, пока к зданию не подошли, даже не задумывалась… Кто теперь основной номер?

– Любопытно стало? Ты представляешь, сколько недовольных клиентов после себя оставила? Задрала планку и ушла. Тебе игрушки, а у меня подпорченная репутация клуба.

Лик с нарастающим раздражением слушал перепалку и уже смутно догадывался, отчего в личном деле его подчиненной не отражен эпизод с «Одинокой красоткой». Кто-то из сильных мира сего постарался, а Ярослав прикрыл. Образ Рыжика никак не вязался с образом женщины, из удовольствия или за деньги дающей представления в закрытом мужском заведении. Пусть и элитном, где нормы приличия – показатель привилегированности положения, но все же… Что-то здесь было не так.

– Я, можно сказать, его спасла, а он придирается!

– Я бы выкрутился и сам.

– Как? С перьями на сцене? Ага! – воскликнула счастливая Руся. – Вот нашла! Шеф, Баранова на сегодняшнем мероприятии в последний раз должна была появиться. Она не сотрудник здешний уже неделю как. До того наша мадам выбиралась в клуб месяц назад, за два дня до чистки. И сопровождает она вот уже год… Котик, а кто такой ЧМ? Закорючка рядом нарисована, на цаплю похожа.

– Это сокол.

– Да? – Маруся чуть наклонила свиток, честно стараясь угадать в каракулях Инмутефа сокола.

Нечери спрыгнул с подоконника, намереваясь подойти к ведьме и отогнать ее от стола, когда вдруг путь ему преградил Ликург. Маг оказался на удивление проворным. Всего мгновение назад он выглядел задумчивым и расслабленным сторонним наблюдателем, но вот уже напряжен, собран, излучает молчаливую угрозу и немалую силу.

– Постарайтесь не делать столь резких движений, – вполне дружелюбно объяснил свое поведение Ликург.

Инмутефу не понравилось, что Марусю защищают от него. Скорость реакции и сила хиленького мага ему тоже не понравились.

– Зато очень похоже на схемы, которые ты мне чертил. – Маруся возникла рядом с обоими мужчинами. – Так кто ЧМ?

– Прием окончен, – холодно отозвался Нечери. – Всего доброго.

– Жаль. – Козлова пожала плечами, отдала свиток Инмутефу и вопросительно взглянула на Лика.

Тот в свою очередь молча развернулся и направился к двери. Маруся вздохнула, улыбнулась бывшему работодателю, весело помахала ему рукой и побежала следом за Эйдолоном.

Горица поежилась и сильнее прижалась к Иму, которому и без того уже позволила себя обнимать. Делала она это скорее инстинктивно, нежели обдуманно. Последние десять минут ей хотелось стать самым незаметным созданием на планете. Иму же донельзя довольный сидел на крышке грузового отсека пикапа Лика, болтал ногами, умильно щурился каждый раз, когда русалка вжималась в него сильнее, и насвистывал официальный гимн Интерпола. В отличие от Гор ему все нравилось.

Птички чирикали, летучие рыбки подъедали червячков в луже неподалеку, желтый карлик[18] пригревал, пресса и прохожие толпились за ограждением, создавая проблемы ажанам, последняя машина «всезнаек» покидала стоянку клуба, шеф жаждал покалечить киборга. Что надо зверю для счастья? Любовь, сытый живот, теплое солнышко и забавное зрелище.

Маруся стояла в окружении серебряной брони, которую сама себе создала, и монотонно отражала нападки взбешенного бога. Благо много сил и энергии у нее это не отнимало. Удары бог наносил совсем слабые. Чтобы не покалечить, а из принципа… Побушевать, потому что довела. Руся тяжко вздохнула и почесала ухо. Довела-то основательно. Он глазами сверкал и огнем ее палил уже минут десять точно. В первое мгновение Руся от испуга собралась щит строить активный, как в прошлый раз, когда ненароком ослепила начальство, но вовремя спохватилась. Не такой уж он и опасный, чтоб на крайние меры идти.

– «Крысу» третьей модификации она Котику в клубе ставила, – цедил сквозь зубы Лик, нарезая круги вокруг тонкой женской фигурки в серебряном панцире. Каждый оставляемый им след на пару секунд вспыхивал ярко-оранжевым пламенем. – Оплату ей предложили хорошую.

Лик вдруг резко остановился и вновь уставился в глаза Марусе сквозь ее щит.

– Значит, так. Как только закончится дело, мы садимся в моем кабинете, и ты для меня лично в моем присутствии вслух читаешь свое личное дело и рассказываешь все, что туда не вошло. Это понятно?

Руся преданно и утвердительно закивала головой.

– И когда я говорю «все, что туда не вошло», я имею в виду все мало-мальски заметные дела обоих миров, в которые ты совала свой рыжий нос!

На этот раз со стороны Козловой последовал контрольный согласный кивок.

– Если ты знаешь, какая именно на объекте установлена система видеонаблюдения, знаешь модификацию и тем более если ты сама ее ставила, ты обязана мне сообщить, своему прямому руководителю. Запомнила?

– Да.

– Сопровождающую информацию тоже обязана доводить до моего сведения!

– Да.

Выступление Лик закончил парой серьезных проклятий, отменил которые не сразу. Огненных следов он уже не оставлял – злость прошла. Зато теперь Эйдолон досадовал на себя и, в частности, на свою несдержанность. Снова наследие отца сказалось. Он прекрасно помнил, как был ослеплен щитом Козловой, и не мог не заметить, что в первую же минуту вспышки его негодования к нему отнеслись бережно, и именно это вывело его из себя так надолго. Он – бог. Богов не боятся только боги, змии и пятеро сильнейших. Ни на кого из вышеперечисленных одна маленькая ведьма с набором причуд и плохим зрением не похожа.

Маленькая ведьма как раз щурилась на вывеску клуба Баранова, силясь рассмотреть там что-то. Хмурое начальство она вроде как не замечала.

– Гор, стой с ней тут. Отвечаете друг за друга – раз. И не шевелитесь с места обе, даже если небо рухнет – два. Иму со мной.

Маруся тяжело прерывисто вздохнула, когда шеф в сопровождении аниото скрылся в недрах ночного заведения.

– Часто он так? – На русалку Козлова не смотрела, поэтому взгляд ее, полный искреннего недоумения, заметила только после того, как обернулась, когда ответа на свой вопрос не услышала.

– Что? – удивилась Руся.

– Тебя только что бог проклинал и жег.

– Да он не жег, а проклятия забирал.

Горица засмеялась, но уже через мгновение взяла себя в руки.

– Марусь, а у тебя маниту слабее, чем у Лика?

– Конечно, слабее, – откликнулась удивленная ведьма. – Он же бог.

Пора было менять тему. Гор удержалась от улыбки. С тем, что у Маруси из-за божественной сущности Лика в первые дни работы разум не мерк, она смирилась. Теперь предстояло смириться с полным отсутствием страха у Руси перед шефом. Чудачка даже не понимала, что его бояться можно.

– Так ты «Крысу» ставила?

– У меня работы тогда не было постоянной. Хотелось спать, когда спится, и вообще всячески зависеть только от себя. Самой выбирать, кто и за что мне платит. В «Красотке» платили шикарно, и задача была нетривиальная. При сложном освещении сохранить приемлемое качество изображения, видимость приватности и обучить персонал сопровождению звучало заманчиво. Я согласилась.

– И шефа ты не предупредила?

Руся пожала плечами:

– Я не успела.

– А в личном деле почему нет?

– А кто знал? Я с черного рынка ставила. Кто бы мне такую систему зарегистрировал? Это раз. Котику лицензия была не нужна. Это два.

– Вот об этом Лику тоже обязательно скажи.

– Знаю, – Руся задумчиво побарабанила пальцами по ноге, – только он опять разнервничается. Как думаешь, про вылазки с боевым отрядом «Древо жизни» рассказывать?

Вместо ответа Горица начала смеяться.

– Это еще во время учебы было. Я тогда была воинственная, непыльная и неопытная, но ни разу не попалась.

Русалка утвердительно кивнула.

– Надо. И как тебя угораздило хозяина «Красотки» Котиком называть, тоже надо.

Руся печально вздохнула и сменила тему:

– Что у вас с Иму?

Горица неожиданно стушевалась и покраснела.

– А что? Так очевидно, да? Я стараюсь скрывать, но это трудно после утреннего поцелуя. Я вообще не понимаю, что происходит! И… – Теперь Гор заметила удивление на лице собеседницы. – И ты, наверное, про любовь Баранова спрашивала.

– Да.

– Глупая история складывается. Удивительный мужчина был…

– Итого, эта схема убийственна. – Зверобой начертил стрелку от изображения Мирослава до снимка Ширин и подписал «вечная любовь». – Готовый сценарий слезливой драмы. Жил-был наш благородный герой с безумцем за плечом. Жил, добро творил, с чокнутым уживался, с безумием боролся. Где-то по дороге от уныния женился на милой, но недалекой ведьме, что вскоре и осознал, когда острый этап болезни под названием «одиночество» миновал. Только худа без добра не бывает, и сумасброд вдруг понимает, что влюблен в жену своего подопечного и влюблен взаимно, что приносит надежду на свободу нашему герою. А наш герой уже глаз положил на прелестницу из рода пери, которая от его доброты и забот всяческих растаяла до полной любви.

– У пери есть бывший муж.

Мос поднялась из-за стола и прикосновением к экрану вывела фото внушительных размеров господина в спецодежде.

– Но он в темнице на острове Блуждающих скал. Ребенок его. И это из-за него Дынька такая осторожная во влюбленностях. Опыт тяжелый.

– Что натворил? – Зверобой открывал один за другим блоки, выгружаемые Козловой на крайнюю правую панель. Прямо сейчас она была занята выяснением личности сокола ЧМ, но по его просьбе параллельно передавала свои черновые наработки по материалам криминалистов.

– Оборотня убил.

Черт оторвался от своего занятия.

– Оборотень оборотня убил? С каких пор это тянет на Блуждающие скалы?

– Убил и съел.

Зверобой удовлетворенно угукнул и вернулся к данным Маруси.

– Гадость какая, – сморщился Иму, чем на мгновение привлек внимание всей команды.

– Это он в смысле невкусно, – пояснила со вздохом Горица.

Лик осознал, что разговор с Ярославом откладывать нельзя ни в коем случае, с самой новоиспеченной парой поговорить придется уже буквально вечером, а пока не дать им выдать себя всем и каждому.

– Бывший муж вне игры. Из Блуждающих выхода и связи нет. Зверобой, что о Лулу думаешь?

– Отвратительное создание. Крайне глупое, хитрое и беспринципное. Она дочерью крутит в своих интересах. Мне, к слову, ее за умеренную плату предлагала. Жюли не особо понимает, что мать ею таким образом распоряжается. Семью Барановых престарелая мадам считает своей великой удачей. Она к матери Мирослава за выплатами приходила регулярно. Называет это «откупными». Говорит, «любимая дочка такого мага терпит».

– Ты ей не сообщал о смерти Баранова?

– Нет пока. Но мадам расстроится однозначно. В «Одинокую красотку» Жюли она по знакомству пристроила год назад. За сопровождение клиента Нечери платил немало. А дальше Лулу рвала и метала, потому что, во-первых, Инмутеф строго запрещает большее с клиентом, чем сопровождение, и контролирует этот вопрос, во-вторых, Жужу без согласия матери уволилась. Про развод мадам не знает. Но я эту тему не разрабатывал.

– Клеомен, сходи сообщи ей про развод и понаблюдай за реакцией. Она с таким же успехом могла попытаться свои «откупные» брать с Мирослава. Я бы на месте Баранова отказал.

Клеомен кивнул и выскользнул из кабинета.

– Что еще? – Лик вновь повернулся к Зверобою.

– А еще наш киборг – гений. Угадайте, кто любит задушевные беседы с Жужу?

Черт вывел на экран одну из утренних статей новостного печатного издания. Под заголовком «Кадровые перестановки в оборонной промышленности» шла серия снимков, где на фоне фасадов ОКБ 1 и ОКБ 2 руководящий состав готовился обнародовать некоторые итоги многомесячной деятельности по оптимизации рабочих процессов внутри двух важных военных объектов этой земли.

– Чоррун из рода Мохсогол. – Зверобой увеличил два снимка, где вышеупомянутый сюллюкюн получился отчетливее всего.

– Мос, постучись к Марусе и найдите все возможное на него.

Кошка кивнула и тут же приступила к исполнению.

Лик перевел взгляд на ведьму. Было любопытно, слышала ли она его приказ или нет. Хотя легкая камера в паре метров над полом заставляла сомневаться, что с картинкой Рыжик не получает звук. Лик посмотрел в объектив, едва заметно улыбнулся, подмигнул и вновь вернулся к работе.

– Думаю, самое время побеседовать с Шутом.

Где-то в груди рядом с сердцем, может быть, с легкими, шевельнулся клубок неясной непривычной энергии. Маруся застыла, прислушиваясь к странным ощущениям. Шеф давно вышел в сопровождении Иму, Горицы и Зверобоя, а она не могла понять, с чего он ей подмигивал и улыбался, да еще и с организмом неладно.

«…Маруся! Руся! Тебе плохо? Сбой?»

Встревоженная молчанием сослуживицы Мосвен начала дублировать свои сообщения вслух и лишь тогда сумела вывести Козлову из ступора.

«Нет. Все хорошо. Мне к медикам надо. По-моему, я проклятие подцепила где-то». – «Сходи в ЦНМЭ, у нас там обследование раз в полгода бесплатное по страховому полагается». – «Отличная мысль».

Лик внимательно наблюдал за Безумцем из операторской и, откровенно говоря, безумного в нем было мало.

«4А5» принадлежало две допросные, одна переговорная и одна гостевая комнаты. Переговорную Эйдолон сразу же по вступлению в должность переделал во вторую гостевую, а одна из допросных с его легкой руки получила статус «для сложных клиентов» и новую отделку. Шут как раз принадлежал к категории «сложных клиентов». У комнаты отсутствовали углы, стол и стулья. Все внутренние поверхности имели приятный глазу кофейный оттенок и гасящее удары покрытие. Посреди комнаты из пола вытекало безопасное кресло, в котором и расположился подозреваемый. Он задумчиво созерцал мягкую стену и барабанил пальцами по подлокотнику.

– Какие мысли?

Ликург взглянул на Иму и вновь уставился на монитор.

– На коротышку Козловой он не похож. Жюли должна знать его имя, но вслух при нас ни разу не произнесла.

– Преданная дура?

– Хороший вопрос. Он не мог не встречаться с Лулу. Заведения Нечери и Баранова в одном районе. И почему он молча созерцает? Стены уже должны были принять не один удар.

Лик еще немного сосредоточенно понаблюдал за Шутом и отправился к нему.

– Добрый вечер.

– Еще день, – невозмутимо откликнулся Безумец. Он не встал и не сменил позу, только голову слегка повернул, с любопытством глядя на вошедшего.

Из пола с тихим шуршанием выросло второе кресло. Лик сел в него, оказавшись лицом к лицу с допрашиваемым.

– Расскажешь свою версию?

– Нечего рассказывать. Меня рядом не было.

– Тебя на его голове нашли.

– Если твою ведьму сожгут, он тоже рванет к ее пеплу, и никакие оковы не удержат. – Шут кивнул на плечо собеседника. – Ты мало знаешь о сопровождающих. Недавно она твоя.

Лик усмехнулся:

– Уверен?

Безумец по-доброму рассмеялся:

– Я никогда ни в чем не уверен.

– И в Жюли не уверен?

На смену смеху пришла грустная улыбка.

– С ней я просто не загадываю и не держу.

– Она – жена твоего мага.

– Нет у меня желания что-то рассказывать или комментировать.

– И ради нее тоже?

– Она посредник. Иномирной ерундой торгует ее мать. Вы вскоре найдете. Лулу умом не блещет.

– Дочь тоже.

Шут напал мгновенно. Единственный ментальный удар выдернул с корнем кресло, отбросив его вместе с Ликом к стене. Эйдолон медленно поднялся. Выбираться было неудобно, да и в голове шумело.

– Если я скажу, что Жужу уверяла, будто хочет меня, ты окончательно взбесишься?

– Когда я бесился? Всего лишь поспорил.

– И даже не расстроишься?

– С чего? Если бы хотела, я был бы слабым. Я похож на слабого? Ведьма не твоя. Ты совершенно ничего не знаешь.

– Кто убил Мирослава?

– Я не видел. Если бы видел, убийцу среди живых искать бы не пришлось.

– А энергия?

– Незнакомая. Неживая.

Лик сел на пол напротив Шута.

– Тогда кто желал его уничтожить?

Безумец снова засмеялся:

– Список будет бесконечным.

– У тебя было достаточно времени на размышления.

– Сильный ты и нелепый. Кто угодно. Любой прохожий, которого Мирослав задел локтем случайно десять лет назад. Удивился ты, должно быть, бог, когда она проигнорировала твою божественность. Для нее все мужчины равны.

– Кто мог пожелать уничтожить тебя?

Шут устало вздохнул и покачал головой.

– Убери камеру и микрофон. Я поведаю лишь раз и лишь одним ушам. Свои права знаю.

– Да какого змия! – раздраженно воскликнул Иму.

– Он не откажет. – Зверобой тоже довольным не выглядел, но ослушаться приказа означало поставить под угрозурасследование.

– Условия приняты, – кивнул Ликург. Он знал, что в это же мгновение экран в соседнем кабинете потемнел.

– Вы меня выпустите и Жюли, а вот Лулу не стоит.

– Это тоже условие?

– Нет. Это факт, – улыбнулся Безумец. – Ты сам ее Шута забрал? Или она просила?

– Что ты хотел поведать?

– Значит, сам, а она не возражала. Не слишком хочу, но вижу необходимость, а потому сделаю. Покровители – искусственные создания.

Лик постарался сохранить невозмутимое выражение лица.

– Мы не самостоятельные и не отдельные. Мы – продолжение личности носителей. Древняя сложная магия, окутывающая семьи и созданная ради троекратного увеличения маниту. Нас создавали первые аптекари, впрочем, этого факта ты не запомнишь.

И на этой реплике Эйдолон постарался не выдать себя. Раньше, может быть, и не запомнил бы, но не теперь.

– Покровители – всего лишь персонифицированные продолжения своих подопечных, часть их личности. Не паразиты, как непосвященным кажется со стороны, а сосуд, в котором хранится сила носителя. Тела их от природы слишком хрупки, чтобы выдерживать магию собственной крови. Не пытайся больше, бог, отделять носителя от покровителя, мы – два воплощения одной личности. Когда я полюбил Жюли, Мирославу показалось, что он тоже.

– И она выбрала не тебя?

– Она не любила никого из нас. Ей нравилась забота, нравилось наше к ней отношение. Она пряталась от матери за нами. Со временем Жужу разобралась, кого из нас предпочитает.

– А Мирослав?

– Он полюбил по-настоящему. Столь же сильно, сколь я.

– Кого?

– Свою пери Ширин.

– Что скажешь о бывшем муже Ширин?

– Он нас убить хочет, но после выхода. Его дочь, его жена… Он воспринимает их как личные владения, только Блуждающие скалы сперва покинуть надо.

– Что с Лулу?

– О Лулу забудь. Что с тобой, бог? Вот важный вопрос.

Шут хмуро рассматривал собеседника. Лику показалось, что взгляд этот проникает в самые глубины его сознания.

– За твоим плечом истинное безумие, частица опаснейшей магии Вселенной – Хаоса. Не встречал я еще сосуда с таким содержанием. Этот Шут жаждет слиться с носителем и обладать безграничной властью. Я вижу его улыбку. Нечто с твоей ведьмой произошло, из-за чего способна ее физическая оболочка теперь выдержать слияние. Запомни, бог, наш разговор. Нет ничего совершеннее, привлекательнее и страшнее Хаоса. Всякое близкое к поискам совершенства создание, должно быть, уже тянется к ней.

Лик вспомнил горе-преследователей из ее личного дела, затем подумал о Гуниду, Зверобое и Нечери. У последних троих действительно обнаруживались схожие черты. Гуниду создавал «совершенство» собственными руками. Мировосприятие Зверобоя подразумевало тягу ко всему уникальному и опасному. А Нечери… С Нечери пока неясно, но привязанность такого создания к Русе тоже не выглядела здоровой.

– И тебя к ней потянуло, – словно поймав Эйдолона с поличным, продолжил Шут. – Разве нет? Разве не почувствовал ты любопытства, когда впервые встретил ее? Хаос влечет тех, кто близок ему.

«Не хочу больше ничего ни смотреть, ни говорить о ней. Скорее отработать и домой. Мы с Кринос на выходные улетаем». Лик хорошо запомнил, что именно сказал Иму. В то утро в кабинет Маруся вошла с грохотом и со словами «кажется, я это поломала», подразумевая дверь, открывавшуюся, к несчастью, перед ведьмой чересчур медленно. Невзирая на всю страсть к Кри и нелепость рыжей чудачки, которую он видел впервые, Лик ощутил волнение и любопытство. Избавиться от ненужных ощущений получилось не сразу, да и, как выяснилось, ненадолго.

Впрочем, вспоминать стоило другое. За месяц до появления Козловой Ярослав вызвал Лика к себе на ковер и долго проникновенно рассказывал о необходимости провести невероятно интересный и такой необходимый Интерполу эксперимент.

– Четвертый свободный маг. Единственная женщина. Кому, как не тебе, я могу довериться? Волк, выручай! – говорил проникновенным голосом Атум и хитро щурился.

Он прекрасно осознавал, что манипулировать Эйдолоном не получится, но удержаться даже от простейших приемов не мог. Для Лика это было очевидно. Воодушевление свое отставной вершитель судеб не контролировал. В тот момент поведение Ярослава казалось эксцентричным, зато теперь все вставало на свои места. Сила Атума, как и остальных высших, – прямое порождение первичного Хаоса. Нити их маниту тянутся к потокам, что пронизывают всю Вселенную. В то время как остальные создания используют потоки, адаптированные планетой. Каково же должно было быть его удивление, когда он обнаружил маниту, похожее на свое.

– На многое теперь смотришь иначе? – выдернул Ликурга из размышлений Шут. На лице Безумца сияла понимающая улыбка.

– И в чем суть сего рассказа?

– Ни в чем. Когда носишь за плечами опасный груз, разве не полагается знать, что он опасен?

– И ты так добр?

– Шут – начало и конец пути. В своем безумии я могу быть любым. Каким я буду, решает маниту носителя. Ты не успел изучить суть Мирослава?

– Можем мы вернуться к допросу?

– Можем.

Лик потянулся к наушнику и включил связь.

– Дайте мне экран.

– Шеф, это издевательство! – Возмущенный голос леопарда ворвался в эфир вместе с шорохом остальных сотрудников в операторской.

Ликург постарался не улыбнуться нетерпеливости друга. Охотники не любят простоев и очевидных тайн.

– Продолжим. Жули работает в «Одинокой красотке»…

– Работала. Мать устроила. Чоррун из рода Мохсогол – давний знакомый Лулу. Полтора года назад сюллюкюн потерял жену. А семья у них, всем известно, ценность безмерная. Сыновей у Мохсогола трое, девочек нет. Жюли он вместо дочери с собой водил на официальные мероприятия. Случалось видеть сюллюкюна без родной пары или дитя?

– Да.

Шут удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Потерянные, рассеянные, будто части себя лишенные. Пока молодые, неженатые, невлюбленные – цельные. Стоит найти пару, и пропадает независимость.

– А Уйгуна?

– Кто?

Лик внимательно следил за собеседником. Недоумение его было искренним.

– Хотой.

Но и это уточнение не помогло. Безумец лишь озадаченно хмурил брови.

– Соседка.

– От нас с Жюли через мост? С детьми? – вспомнил наконец Шут.

– Да, она.

– Мы с ней не общались. Мирослав раз помог недавно, когда ко мне приходил. Девчонку поймал. На этом общение закончилось.

– Он в кабинете жил?

– Шеф, – вмешался в диалог Иму, – тут киборг явилась. Стоит, руками машет, глазами моргает, нашли они с Мос там что-то важное.

Лик извинился перед Шутом и прошептал в сторону:

– Что именно?

– Да змий знает. Я ей рот на всякий случай заткнул, она ж громкая.

Покинув допросную, Лик застал в операторской именно ту немую сцену, какую и ожидал. Маруся стояла посреди комнаты, скрестив на груди руки, свирепо сопела и сверкала глазами на леопарда. Иму стоял напротив ведьмы, держал за спиной микрофон и отвечал ей не менее свирепым взглядом. Зверобой опирался спиной о стену. На лице черта читался азарт. Ему противостояние явно нравилось. Горица сидела рядом с дежурным оператором, подперев щеку кулаком, и уныло рассматривала Шута на экране. Ей противостояние точно не нравилось, как, впрочем, и оператору.

– Мос сбежала, – не поворачивая головы, прокомментировала русалка происходящее, как только Лик открыл дверь. – Говорит, разбирайтесь сами.

– Я бы от вас тоже сбежал. Что нашли? – обратился шеф к Русе.

– ОКБ 2 полгода назад проводили демонстрацию новой версии искусственного посыла. Ни у меня, ни у Мос нет прав на запрос доступа к документам такого уровня секретности. Нам ты нужен.

– А причина вашего внимания именно к этой разработке ОКБ?

– А! – спохватилась Маруся. – Они ее называют «Ведьмак».

– Достойная причина, – согласился с улыбкой Лик.

– Шеф, а может, не надо?

– Надо, – добил ведьму невозмутимый шеф.

Руся скорчила кислую мину.

– А может, пусть Мос? – попробовала она не сдаваться.

– У Мосвен дети.

– Гор?

– Жалостливая.

– Клеомен?

– У него запрет на секретность до следующего года.

– Зверобой? – начала окончательно отчаиваться Руся.

– У этого запрет пожизненно.

– Иму? – затухающим голосом выложила последний и самый слабый козырь Козлова.

Лик удивленно посмотрел на Марусю.

– Ну ладно, – стушевалась она. – С Иму погорячилась, признаю. Но я-то тоже совсем не идеал…

– Кто не идеал? – вмешалась пожилая волчица, секретарь центрального отделения военного архива.

Она хмуро рассматривала соискателя на доступ в сомнительно легкомысленном наряде и поручителя, мага подозрительно слабого для занимаемой в Интерполе должности. Все не внушало доверия. Если бы не чистая документация, она бы этих двоих на порог архива не пустила.

– Один из наших коллег, – не моргнув глазом, соврал Лик. – Понимая всю серьезность принимаемой ответственности, моя сотрудница в диалоге со мной желала еще раз убедиться в отсутствии у меня опасений на ее счет.

– Ага, – подтвердила неопасная сотрудница.

Волчица еще раз с сомнением оглядела ведьму и положила перед ней на стол свиток с договором, который до того прижимала к груди.

– Ознакомьтесь и примите печать. Как закончите, свиток оставьте на столе и проходите.

Руся развернула свиток и внимательно в него уставилась. Теоретически ей читать нужно было соглашение, но смысла в этом не было никакого, поскольку сейчас у ведьмы новая проблема наметилась.

– Лик, – прошептала она, как только волчица покинула кабинет.

– Что теперь? – прошипел сквозь зубы бог.

– Это вариация печати верности.

– И что?

– Я ж будущий аптекарь. Она на мне не останется.

– А то я не знаю! Принимай уже давай, и пошли отсюда!

– Есть, – подражая верному солдату, отчеканила Маруся, и уже через час они с Эйдолоном в каталожном кабинете изучали документацию по «Ведьмаку».

С одной стороны, то, что Руся увидела, заставляло сердце в груди трепыхаться от восторга. Попасть в святая святых армейских архивов, пусть не в подвал, а всего лишь на первый уровень, но и это уже пробуждало в груди непривычное чувство легкости и исключительности. С другой стороны, ответственность, которую она добровольно на себя приняла, давила на голову. Да, печать с нее слетела легким покрывалом, стоило ей сделать пару шагов от свитка, но на поручителя была возложена отдельная печать, а значит, контроль молчания перекладывался с магии на нее, Марусю. Что может быть хуже, чем обещания от Шута Козловых?

– Что думаешь? – спас ее от размышлений Лик.

– Если верить характеристикам, – Руся развернула сенсорную панель на столе и вновь пролистала просмотренные файлы, – выходит невероятная вещь. Они нашли-таки способ контролировать создаваемый заряд энергии.

– Погоди. Мне казалось, они и раньше умели ее контролировать.

Козлова отрицательно покачала головой.

– Нет. «Ведьма» генерировала кратковременный заряд, который тут же шел в ход. Мы, живые маги, можем сгенерированную энергию вновь рассеять, так и не выпустив, но не «Ведьма». При сбое она уничтожала и себя, и хозяина. А тут…

Руся возмущенно выдохнула.

– Тут и рассеять, и усилить можно. Против природы магии идут совсем.

– Давай по делу, – одернул ее Ликург. – Сможешь быстро сопоставить остаточный рисунок «Ведьмака» с подарком от нашего дока?

– Уже.

– Когда?

– Для совсем простых задач мне внешние модули не нужны, – пожала плечами Козлова. – Совпадает. Оружие мы нашли. Осталось найти убийцу.

Ликург мягко улыбнулся:

– Всегда мечтал побывать в гостях у пожилого сюллюкюна, а ты?

– Да вообще как-то не очень.

– Вопрос был риторический. – От мягкости и улыбчивости начальства следа не осталось. – Пошли.

Руся, насупившись, понаблюдала, как шеф свернул секретную информацию в архив, скорчила ему в спину гримасу и нехотя поплелась следом на выход.

– Иди сюда, Козлова, иди туда, сделай то, сделай се, тебя никто не спрашивает, – бормотала она беззвучно себе под нос, вышагивая на каблуках по скудно освещенной дорожке к внушительной двери старого дома.

Мосвен и Горица ожидали в машине в компании Ирины и ее «девочек». Иму, Зверобой и Клеомен расположились по периметру здания, готовые ловить всякого беглеца. К группе захвата полагалось прибегать в крайнем случае. Миниатюрные леди из «5А1», несмотря на всю свою миниатюрность, репутацию имели убойную. Судьям след Ирины в делах не слишком нравился.

Руся поправила вырез на груди. Платье было великолепным, но за прошедший день она от него изрядно устала, как и от босоножек. Вещи для прогулок и вечеринок – не для постоянной беготни и общения с разного рода созданиями. К тому же Зверобоя в этот вырез так и тянуло.

– Ноги болят? – сочувственно полюбопытствовал Лик.

Вопросительное «а» получилось у Руси гораздо воинственнее, чем она ожидала.

– Ну… Не особо, – сбавив тон и ощущая себя слегка потерянной, продолжила ведьма. – С чего ты… вы взял?

– Если я сейчас эти каблуки надену, походка у меня получится похожая.

Воображение мгновенно нарисовало Русе впечатляющее зрелище. Она отрицательно покачала головой:

– Без хорошей практики не получится. Колодка не слишком удобная.

Ликург как стучал в дверь, так и застыл на мгновение с поднятой рукой, глядя на серьезное лицо подчиненной. Казалось, вот-вот она заулыбается. Должна была заулыбаться. Отличной же шуткой ответила на его шутку. Но вместо улыбки Маруся нахмурилась, поправляя платье в очередной раз. Дверь громыхнула и открылась, отвлекая Эйдолона от мыслей о сложных взаимоотношениях Козловой с юмором. То ли время позднее, то ли высокая мода у нее – не тема для шуток, то ли юмор у всех разный.

– Чем могу помочь?

На пороге стоял сам хозяин дома и мягко улыбался. От выцветших глаз пожилого сюллюкюна расходилась сеточка морщин, выдавая мягкий добрый нрав. На официальных снимках Чоррун выглядел жестче.

– МУП. Отдел «4А5». – Лик высветил штамп на запястье. – Меня зовут Ликург. Это Маруся. Не уделите нам полчаса?

– Прямо сейчас? – Чоррун выглядел озадаченным.

– Дело срочное.

Сюллюкюн задумчиво поскреб морщинистый лоб.

– Ну, если срочное, думаю, полчаса можно, но не больше. У нас семейное торжество. Внуку год. Сами понимаете…

Лик кивнул. Про праздник он был в курсе заранее. Спасибо Мос.

Когда-то в древности дети у сюллюкюн рождались настолько слабыми, что до года доживал лишь небольшой процент. Поэтому первый день рождения семьи безбровых праздновали с невероятным размахом, пряча при этом самих именинников за семью замками и сотней наговоров от дурного слова и дела завистников. Развитие науки и медицины устранили проблемы с детской смертностью, но празднование первого года жизни ребенка по-прежнему остается чтимой традицией.

– Прошу. – Чоррун отступил в сторону, вежливым жестом приглашая гостей пройти внутрь.

– Благодарю.

Из соображений безопасности и заранее выдуманной хитрости Лик прошел первым, не уступив место спутнице, чем вызвал явное неодобрение хозяина дома. Самой Марусе было наплевать, она внимательно изучала окружающую обстановку. Древесина панелей ее занимала сильнее, чем этикет. На такое ее поведение Лик и рассчитывал. Пока Козлова производила очень правильное впечатление.

– Мадам. – Чоррун предложил ей локоть.

– Мадемуазель, – поправила рассеянно Руся, приняв галантное сопровождение.

– Позвольте проводить вас в кабинет?

– Не вопрос, – кивнула ведьма.

Сюллюкюн рассмеялся:

– Ваша коллега, Ликург, само очарование.

– Согласен.

Удовлетворенный верным началом, Эйдолон шел через просторный холл вслед за милой парой.

План и обстановка дома, раздобытые Мосвен, пока тоже не подводили. Величественная парадная лестница, расходящаяся двумя крыльями на второй этаж. Не менее величественная люстра из муранского стекла ручной работы. Застывшие пространства в рамах воздушного дерева. Сложный рисунок паркета. Два камина. Слева за массивной дубовой дверью – голоса и смех. За лестницей должны были скрываться служебные помещения.

– Сюда.

На общий праздник Чоррун посетителей не пригласил. Вместо этого они свернули направо и, миновав семейную библиотеку, прошли в кабинет.

Радушный хозяин предложил гостям удобные кресла, сладости и чай. Любовь к последнему жила у сюллюкюн в крови. К сожалению, остальная Вселенная страсть к ароматному напитку с цветками папоротника не разделяла. Только для сюллюкюн жгучий и одновременно вяжущий вкус дорогого галлюциногенного растения не казался отталкивающим.

– Предлагать что-то крепче не отважусь сотрудникам при исполнении.

Ликург учтиво кивнул.

– Итак, чем могу быть полезен? – перешел к делу старейшина Мохсогол.

– Как давно у вас роман с Жюли Барановой?

Лик безмятежно улыбнулся. От него не ускользнули ни потрясенный взгляд пожилого мужчины, ни слезящиеся от кашля глаза Козловой. Она по-прежнему вела себя наилучшим образом. Чаем подавилась очень кстати, правда, зачем пила – непонятно. Лик мысленно себе пометку сделал ознакомить ее в ближайшее время с полным перечнем обязанностей сотрудника МУПа. Видимо, подпункты в трудовом соглашении она прочесть не удосужилась.

– Что, простите?

– Как давно вы спите с Барановой? – ужесточил вопрос Лик.

Чоррун открыл рот и закрыл. У добрых по природе созданий всегда трудности при встрече с откровенным хамством. Собраться с мыслями выходит не сразу.

– С Лулу у вас тоже роман?

Руся смотрела на шефа во все глаза. Конечно, сейчас было не так странно, как в Пустоши, но все равно странно. Безобидный же старичок, невооруженным глазом видно. Понятно, что у начальственного бога в его голове дурной какой-то очередной мегаплан образовался, он его реализует, и всем вокруг нужно просто довериться и подыгрывать, только… Руся сердито пошевелила носом. Предупреждать надо про мегапланы.

Лик усилием воли проглотил смешок. Требовалось напугать старика, а не удивлять.

– Когда в последний раз вы видели Мирослава Баранова?

– Ба-баранова? – переспросил Чоррун.

– Где и с кем вы были сегодня между пятью и восемью утра?

Во взгляде старейшины появились проблески понимания. Он вдруг часто и тяжело задышал. Ему явно перестало хватать воздуха. Руся сурово посмотрела на шефа.

– Здесь. Дома. С семьей. Молодой человек, пощадите мои нервы и здоровье. С Жужу что-то случилось? С ней все хорошо? Где она? И при чем тут ее бывший муж?

– С Жули все хорошо, – успокоила его Маруся. – А Мирослав найден мертвым. Вы долгое время общались с Барановой, поэтому мы здесь. Что можете рассказать о ней и ее браке?

Чоррун облегченно выдохнул, опустился на тахту и трясущейся рукой потер лоб.

– Благая весть спасительная, – прошептал он, затем уже вслух поспешно добавил: – Не поймите превратно. Я испугался, вдруг с Жужу что-то. Она милая, наивная, добрая. Как дочь мне. Сложно иначе воспринимать бедную девочку, зная ее мать.

– Как вы познакомились с Лулу? – На этот раз голос Лика звучал мягче.

Сюллюкюн устало пожал плечами:

– По глупости. Коллекционирую понемногу запретные вещи.

– Да, срезы реальностей не заметить проблематично.

Чоррун смущенно заулыбался.

– Слышу осуждение в голосе. Что ж… Заслуженно. Уникальная коллекция. Только не натравливайте на меня жандармерию. Пустая трата времени. Все, что в этот дом попадает, зарегистрировано так или иначе. Те же срезы, к примеру, после моей смерти отправятся в музей Третьей империи. Они жаждут превзойти Асгард.

– Наслышан. Вернемся к Лулу.

– Да, простите. – Сюллюкюн откашлялся. – По глупости связался с неопытным молодым поставщиком. Тот вывел на Лулу, уговорил встретиться лично. Я, словно безмозглый половинчатый, пошел. Желаемый предмет получил, а заодно и шантажистку себе на хвост. Прямо скажем, Лулу – женщина не самая умная, так что себя из статьи ее доходов я вычеркнул быстро, но вот Жужу оставить в руках подобной особы уже не смог. Вся история.

– Мирослав?

– С Мирославом незнаком. С Шутом его знаком.

– В каком смысле?

– Вы бы видели, как Безумец за ней незаметно ухаживал. Я был поражен. Он годами оберегал ее всеми правдами и неправдами, а она понятия не имела. Такую любовь оставить без внимания? Какой родитель не укажет дочери дорогу к счастью?

– Это вы их свели? – поразилась Руся.

– Не свел, очаровательный Рыжик, – улыбнулся Чоррун. – Я всего лишь обратил ее внимание, а влюбилась и сделала свой выбор она сама. Бедная девочка давно в глубине души металась в поисках счастья, только с такой матерью разве его отыщешь?

– Вы позволите услышать от тех членов семьи, что были с вами сегодня дома, подтверждение?

– Сейчас? – Впервые за все время разговора Руся услышала в его голосе нотки раздражения.

– Если не затруднит. Уйду сейчас, и тогда уже придется всю семью вызывать завтра в МУП и допрашивать по очереди в присутствии сына оры[19] Дике[20]. – Лик развел руками. – Правила есть правила, сами понимаете.

– Змия на все правила мира. Конечно, понимаю. В ОКБ работаю.

Чоррун нехотя поднялся, при этом в спине у него что-то хрустнуло.

– Старость не радость, – крякнул хозяин дома и, придерживая рукой поясницу, пошел к выходу.

– Красотка моя страстная, – прошептал Иму, ступая неслышно по садовой дорожке, – пока Мос занята шефом и киборгом, устрой себе отдельное соединение с моим браслетом.

– Что? – рассеянно прошептала Горица в ответ. Она пока не привыкла к подобным обращениям в свой адрес. – Зачем?

– Мне нужна карта дома, и встрой все маячки, не только мой.

– Куда тебя понесло?

– В бой, горлица моя. Не засоряй эфир.

– Это я-то зас… Поняла, – взяла себя в руки Гор. – А шеф?

– Шеф поймет.

– Скорее убьет, – пробубнила она.

Иму знал истинную причину недовольства Горицы. Когда дело касалось захвата, Лик полностью доверял инстинктам друга. Охота – вотчина хищного зверя, а не бога. Русалка же ворчала потому, что технику не любила. Не уживалось ее маниту с маниту рукотворных машин.

Леопард неслышно перепрыгнул покрытый мхом валун и остановился под балконом второго этажа. Кованые перила, фигуры нимф вместо опор, растительный орнамент лепнины – изящество и красота. Иму подпрыгнул, ухватился за локоть одной из нимф, подтянулся и наступил ей на колено.

– Прости, красотка, – едва слышно шепнул довольный охотник.

– За что? – не поняла Горица.

Держась левой рукой за чугунные опоры перил, Иму рванул вверх и схватился правой за сами перила. Дальше подтянуться и перелезть было задачей нетрудной.

– Я не тебе, – улыбнулся леопард, оказавшись на балконе и внимательно осмотревшись.

Пока свидетелей его акробатических трюков не было. Он включил браслет. Если верить карте, открытая балконная дверь вела в опочивальню хозяина дома.

– Мос всю охрану сняла?

– Всю. – Ответ Горицы прозвучал прохладно.

Иму позволил себе на мгновение представить, как побеседует с эмоциональной берегиней относительно ее ревности, и бесшумно ступил в комнату. Света луны, проникающего сквозь легкие шторы на окнах, ему хватало с лихвой.

Что конкретно искать, леопард не знал. Он лишь шел за своей интуицией, которая его пока не подводила. Когда Чоррун Мохсогол открыл дверь, ветер донес до носа Иму его запах. И это не был запах убийцы. После нескольких лет работы с Ликом Иму постепенно нашел определенную зависимость между деятельностью создания и его запахом. Большинство воров, к примеру, пахли пылью, кислотой и землей. Хладнокровные убийцы отдавали металлом, резиной, горечью. Совершившие случайное убийство источали горечь и страх. Как любой хищник, Иму хорошо чуял страх. Но не в этот раз. Старый Мохсогол за ароматом цветов папоротника и кедровой туалетной воды скрывал запах карамельных булочек. Сладкая выпечка – удел добродушных законопослушных домохозяек.

– Что ищешь? – шепнула Горица.

– Пока не знаю.

Иму повел носом и несколько раз ощерился, впитывая следы в комнате. Он словно воочию видел все, что происходит здесь обычно и что происходило здесь за последние несколько суток. Он видел Чорруна с больной спиной, обожающего полежать на кровати с чашечкой традиционного чая. Видел, как старец, будто дите малое, прячет выпечку у себя в столе, а потом ест по ночам, пока работает с бумагами.

– Похоже, кто-то очень печется о здоровье нашего окабэшника.

– В каком смысле?

Леопард дошел до письменного стола, отодвинул нижний ящик и достал из дальнего угла завернутые в бумагу сладости.

– Или кто-то за спиной остальной семьи снабжает дедка вкусняшкой.

– Кто-то вроде Барановой?

Иму понюхал бумагу.

– Нет. Сам себе покупает.

– Значит, родные запрещают есть. Только не вздумай в бумагах копаться! – спохватилась Горица, кусая губы. Может, он и идеальный охотник, но его импульсивность порой подводила под выговор от высокого начальства, причем Лику доставалось чаще, чем Иму.

Вместо ответа послышалось тихое рычание. Русалка устало покачала головой. Конечно, он не скажет «спасибо», он зарычит. Разве можно было ждать иного?

– Нашел, – вдруг прошептал Иму после небольшой паузы.

– Что нашел?

– Ничего. И это ключевой момент. Дед стар, инфантилен, любит сахар, и все.

Мосвен подвинулась к Горице, на мгновение отвлекшись от своих подопечных.

– Куда он?

Основную область экрана занимала картинка с видеорегистратора на груди Иму, в правом верхнем углу в отдельно выделенной области на карте передвигалась желтая точка его маячка.

Горица прикрыла микрофон ладонью:

– Змий его знает!

Кошка беззвучно рассмеялась и похлопала Гор по плечу:

– Мужайся.

– Водоутопительница моя, старшие дети здесь не живут?

– Не живут, – подтвердила берегиня, умоляюще глядя на Мосвен.

От ее взгляда приступы смеха у Мос становились только сильнее. В группе быстро поняли, на какую ступень встали ее отношения с напарником, и каждый считал своим долгом пожалеть ее сквозь смех. Лик и Клеомен взглядом, Зверобой словом, Мосвен вот… Одна отрада – Маруся ничего не поняла. Скоро для всего этажа парочка станет темой сплетен, а там и для обоих корпусов.

– А младший живет, если верить киборгу.

– Булчут. Ты как раз к его комнате подошел.

– Она заперта. Внутри никого нет.

– Заперта? А замок какой?

Иму не ответил. Какой замок, значения для него не имело. Он быстрее в обход попадет, нежели путем взлома. Через окно соседней комнаты в самый раз будет.

– А ну вернись, – прошипела зло Горица ему в ухо. – Вернись, встань на колени, чтоб замок в камеру попадал, и не шевелись!

Картинка на экране замерла, послышалось злое рычание, вслед за которым напарник исполнил приказ.

Горица внимательно всмотрелась в крошечную металлическую пластину под дверной ручкой. В блокировочных системах она на «отлично» не разбиралась, но основы знала. Ее интересовало наличие либо отсутствие перламутрового отлива на внешнем корпусе. С помощью все еще ворчащего Иму удалось установить, что современным противовзломным покрытием замок не снабжен. Горица этому обрадовалась несказанно. Она категорически не желала наблюдать, как леопард лазает по стенам и окнам, словно у него как в человеческих преданиях и правда девять жизней.

Гор собрала влагу из воздуха и окружила ею механизм по обе стороны двери. Сначала в виде плотного тумана, а затем и в виде воды. Задача состояла в том, чтобы заставить умную маленькую машинку поверить в наводнение. Угроза жизни живым созданиям – достаточный повод для запуска системы аварийного открывания запертого помещения.

– Я бы быстрее залез, – прошептал Иму, войдя в комнату.

Русалка не ответила, только скорчила гримасу в монитор, пока никто не видит.

– Ох ты! – вдруг озадаченно зашипел леопард. – Мы еще одного психа нашли. Сладкая, ты эту даму знаешь?

Горица вместе с леопардом внимательно смотрела на большие и маленькие фотографии миловидной маленькой женщины, развешенные по стенам.

– Ее снимки здесь и в ящиках.

– Закрой! – скомандовала русалка. – Опять о правилах забываешь? Надо срочно Лику доложить.

Они втроем почти вошли в наполненный шумом и весельем зал, когда в ухе Лика едва слышно зашептала Мос:

– Шеф, у Горицы есть изображения внутренней обстановки комнаты младшего сына. Это надо видеть.

Лик замер и окликнул Марусю, заставив ее и старика остановиться и оглянуться. Откуда у Горицы оперативная информация о внутренней обстановке комнаты младшего Мохсогола, можно было даже не спрашивать.

– Очевидно, – продолжила Мосвен, – он преследует некую женщину. По всей комнате развешены ее фотографии. Установить быстро личность не могу. Сюллюкюн, молодая, двое детей. Мальчик и девочка. Мужчины нигде не вижу. Либо у нее его нет, либо в объектив Булчут его нарочно не брал. Есть интересная деталь. На многих фотографиях они на фоне жилого комплекса, где обитают Барановы.

– А есть их снимки в крытом зимнем саду с детской площадкой?

– Да, – после короткой паузы ответила кошка. – Есть что-то похожее.

– Простите, срочный звонок. – Лик догнал пару и улыбнулся Чорруну: – Работа.

Старейшина сурово нахмурился:

– Вы бы вынимали наушник. Носить его постоянно опасно.

– Что поделать, – пожал плечами Лик и шагнул в кипящий жизнью зал.

Голоса стихли, даже музыку кто-то убавил. Несколько десятков пар глаз внимательно уставились на прибывших.

– Добрый вечер, – улыбнулся Лик всем одновременно.

– Ой, здравствуйте! – воскликнула Маруся и помахала одному молодому сюллюкюну.

– Вы знаете моего сына? – искренне поразился Чоррун.

Три эти фразы были произнесены за доли секунды, отделившие мирное счастливое празднество от отчаянной попытки Булчута Мохсогола сбежать от сотрудников Интерпола, неожиданно возникших на пороге его дома.

– Иму, сюда! – успел скомандовать Лик, когда парень, растолкав родню, сиганул в открытое окно.

– Где ваш личный образец «Ведьмака»? – переключился бог на Чорруна, пока ни он сам, ни его семья не пришли в себя.

– Что? – растерялся старец.

– Где ваш личный образец «Ведьмака»? Неужели вы никогда не задумывались, насколько опасно коллекционировать оружие?

На лице Чорруна появилось возмущение, но тут же пропало, поскольку мимо молнией пронесся самый настоящий аниото. Скалясь и громко рыча, он вбежал со стороны холла и выпрыгнул в окно вслед за младшим Мохсоголом. Две дамы грациозно упали в обморок, что еще на минуту выбило из колеи семейство.

– Где «Ведьмак»?

Старейшина не сдался.

– Вам придется проехать с нами, – мягко проговорила Маруся. Теперь она придерживала под локоть побледневшего хозяина дома. – И побеседовать.

– И побеседовать? Да? – Зверобой потряс раненой рукой.

Остальная группа, собравшаяся в полном составе в допросной, словно по команде, хмуро оглядела черта.

Отца и сына Мохсогол разделили сразу и рассадили по разным комнатам, но разговаривать без защитника отказался и тот и другой.

– Ненавижу ждать! – Иму стоял у дальней стены. Он все еще не отошел от погони. Облик леопарда то окутывал его, то пропадал.

– Зато их молчание и видео с твоего регистратора дают нам законный повод для обыска, – пожал плечами Клеомен.

– Видео с его регистратора, скорее всего, выкинут из дела.

Теперь группа внимательно изучала своего шефа.

– Обыск ничего не даст, – продолжил Лик, задумчиво изучая Булчута. – Чоррун упомянул, что в доме предметы коллекции зарегистрированы, а прототип «Ведьмака» оформить, полагаю, даже окольными путями проблематично. Мос!

– Да?

– Что с расписанием от садовников?

– Ответ пока не получила. У них еще карточная система учета. Ландшафтники последние в списках земельного финансирования. Пересменка прошла, и утренние данные сдали в архив. Ночная смена сейчас как раз вынимает свитки.

– Маруся.

– А?! Я ищу, ищу.

Руся подавила желание свирепо посопеть. Лик пытался не просто взять плохого мальчика за горло, но сделать это в ускоренном темпе. Бабалу-Айе дал отсрочку не привлекать внимания военных почти в неделю, даже визит в архив не спровоцировал бы интерес к их расследованию, но в тот момент, когда сотрудник ОКБ запросил защитника, сидя в одной из допросных искусственного острова, счет пошел на минуты. Руся искренне не понимала стремление шефа во что бы то ни стало обставить оборонку. Если он прижмет Мохсоголов, они, несомненно, предпочтут сдать себя в руки гражданского правосудия. Это гарантирует открытый процесс и при удачном стечении обстоятельств мягкий приговор. Вот только, по мнению Маруси, убийца Мирослава таких благ не заслуживал.

Она закончила проверять собственность жены старшего сына Чорруна и перешла к семье среднего. На этот раз ей пришлось искать неизведанное, опираясь лишь на собственную интуицию. Универсального алгоритма поиска объекта, подходящего для хранения незарегистрированного экспериментального оружия, просто не существовало. Немного социальной инженерии, чудесной магии удостоверения сотрудника МУПа при обращении к земельным учреждениям, фирменного гадания «да-нет» бабы Бери, и у Руси постепенно складывался сокращенный список объектов, где старейшина Мохсогол мог держать незаконные предметы коллекции.

– Думаешь, у него есть что предложить военным в обмен на свободу сына?

Руся не сразу вникла в смысл вопроса, заданного Горицей шефу.

– Я в этом уверен. Он сюллюкюн. И если бы у него не было иного козыря, постарался бы взять вину Булчута на себя.

Лик услышал тихий вздох Козловой. Если бы он не был целиком поглощен мыслями о семействе Мохсоголов, то посмеялся бы над наивностью ведьмы. Да, военный суд был бы для Булчута наказанием страшным, если бы не одно но. Выгода у оборонщиков выше правосудия.

– Просмотри собственность Лулу и Жюли в том числе.

– Уже. Я с них начала, – поняла Руся, к кому именно обращается начальство.

– Лик! Есть данные от ландшафтников. Утреннюю смену по пятому сектору центрального района вел Чаборз из рода Оуш. Он же, по нашим документам, и обнаружил Шута с Мирославом. И он вампал.

Мосвен развернула экран персональной станции, демонстрируя снимок трехголового лохматого создания.

– Могу поклясться, что защитником меня обозвал не он, – скептично проговорил Зверобой. – А вообще глупость выходит. Допустим, я еще могу понять неразделенную любовь к этой Уйгуне и ревность. Хотя убивать ради женщины, которая тебя в глаза не видела и знать о тебе не знает, – это уже странно. Нет. Он, конечно, не самое умное создание на свете. Умное создание, прежде чем из окна прыгать, смотрит, куда и тем более на кого прыгает…

Черт еще раз потряс раненой кистью.

– Но согласитесь, на кой змий Булчуту понадобилось подменять вампала? Разве не глупо светиться перед сотрудниками Интерпола? Зачем отдавать нам это дело лично? Шута рядом с Мирославом во время убийства не было, после явился, но он сосуд от Баранова и вполне мог почуять убийцу. К чему такой риск? Что это, вообще, за схема такая корявая? Или это он так рассчитывал, что раз мы МУП, то обратим свои взоры на жену и ее пристрастие к Иномирью?

Лик повернулся к черту. На лице его при этом не дрогнул ни один мускул.

– Да иди ты! – возмутился Зверобой. – Серьезно? Почему просто не спрятать труп?

– Он знал, что Шут не погибнет и быстро найдет носителя.

– Тогда надо было избавиться от обоих Барановых. В чем проблема?

Лик вздохнул:

– Ты понимаешь, как мне порой трудно доказать на комиссиях, что ты не социопат?

Все в комнате, кроме Маруси, Лика и самого Зверобоя, засмеялись.

– Жужу – привязанность его отца. Сюллюкюн не навредит своей семье. По крайней мере, напрямую.

– Ладно. Раз ты разобрался в его примитивной голове, почему «Ведьмак»?

– А ты попробуй вон Козлову убить издалека, да так, чтоб она тебя перед смертью не покалечила.

– А? – отвлеклась Маруся от своей задачи и уставилась серебряными глазами сначала на шефа, потом на Зверобоя.

Черт знал, что видит она с помощью небольшой камеры у виска, но мурашки по спине все равно пробежали. В такие моменты она действительно смахивала на нечто искусственное.

– Нашла что-нибудь? – мгновенно переключился на ведьму Лик.

– Найти-то нашла, но там на неделю поисков. И сократить список не выйдет. Я и так, что могла, сделала.

– Киборг, у нас нет недели, – недовольно прорычал Иму. Горица дернула его за рукав, отчего рычание перешло в свирепое фырканье.

– Лик, может, Лулу или Жюли знают, где дед хранит свои сокровища?

Во взгляде русалки читалась надежда.

– Нет. – Ликург устало опустился на стул. – Я уже связывался с «3А». Лулу за полчаса умудрилась сдать кого только можно и про Мохсогола бормотала, но информация бестолковая. Жюли идет как свидетель, так что вовсе честнее праведницы. Только про Чорруна знает еще меньше матери.

– Лик, – вдруг вступил в общий диалог до того молчаливый и задумчивый Клеомен, – дай я схожу к Булчуту. Хуже не будет.

– Что задумал?

– Посижу напротив него, поговорю сам с собой. Ни одного вопроса не задам.

Клеомен знал, что шеф согласился еще до того, как увидел утвердительный кивок, так что к двери пошел заранее. Порой ему не хотелось притворяться, что он не видит истины. Сейчас как раз был такой момент. Ребята зашли в тупик. Убийца мог избежать наказания, и даже обычно находчивый Ликург не мог сориентироваться, в какую сторону выгоднее двигаться. Самое время не молчать.

Клеомен дошел до общей кухни на этаже, налил две чашки улуна, затем вернулся к допросной, постучал хвостом в дверь и вошел.

Булчут удивленно уставился на черта.

– Привет! – Клеомен дружелюбно улыбнулся и поставил одну чашку перед сюллюкюном. – Меня Клеомен зовут. Подумал, горячее не повредит.

Булчут презрительно усмехнулся, но от чая отказываться не стал.

– Ну да. Ты прав, я собираюсь тебя уговорить сдаться.

– Чего он творит?!

Черт улыбнулся, услышав в наушнике возмущенный возглас Иму. Он любил аниото. Единственное искреннее создание в его жизни. Более того, леопард имел привычку озвучивать свои мысли даже тогда, когда стоит промолчать.

– Там в углу камера. – Клеомен указал на едва заметный выступ под низким потолком. – Сейчас целая группа отдела деяний против личности смотрит на тебя и считает психом.

Булчут равнодушно пожал плечами.

– Только я полагаю, ты не псих.

Теперь сюллюкюн внимательно взглянул на Клеомена.

– Женщина с двумя детьми, работая секретарем в прачечной, сумела приобрести квартиру в отличном жилом комплексе да к тому же держать няню. Пенсионные отчисления ее покойного мужа не позволили бы ей совершить такие покупки.

Во взгляде Булчута ясно проступила угроза.

– Мы ее не трогаем. Единственное, жандармам пришлось доехать, показать изображения тебя, твоего отца, Мирослава и задать несколько вопросов. Она, правда, тебя не знает. Я наблюдал из кабинета, как она отвечала.

Булчут нервно отставил чашку и откинулся на спинку стула.

– Отбывать срок за убийство ты не хочешь и не станешь – это уже очевидно. Отец тебя вытащит. Ключевая фраза «отец вытащит».

Мохсогол дернулся. Ему хватило секунды на размышление.

– Это я. Я убил Мирослава Баранова.

– Сначала откажись от защитника.

– Я отказываюсь от защитника! Это я убил Мирослава Баранова.

Лик тихо выдохнул.

– Клеомен, как я мог пропустить настолько очевидный ответ?

– Ты просто никогда не был давно и безответно влюблен, – улыбнулся черт.

В операторской его улыбки видно не было, но фразу услышали все. Повисла гнетущая тишина. Никогда раньше Мос не чувствовала себя так странно и непривычно, а еще она не могла оторвать взгляд от статной темноволосой фигуры напарника на экране. Даже дышать было страшно.

– Ничего не поняла! – вдруг громко возмутилась Козлова, отчего кошка захотела ее обнять и расцеловать. – С какого перепуга он сознался?

История третья Крылья, разведка и поцелуи

– Бабуль, вот ты понимаешь?! – Руся зло уминала четвертую булочку, пока на экране шел иномирный сериал о всех возможных видах любви, доступных человеческой расе, в антураже обшарпанного учебного учреждения. – Откуда я могла знать, что сюллюкюны настолько больные?!

– Ша, – Береслава махнула рукой на внучку, – не слышно ничего!

– Да чего там слышать? Руслан любит Катю, но не скажет, что любит, поскольку убежден, будто она внебрачная дочь его отца.

– Так можеть, ис-с-стина случайно сейчас откроеться?

– «Не откроеться», – передразнила Руся бабулю и откусила булку, – фпереди эще тесять сэрий.

– Не говори с набитым ртом. И чего ты возмущаешься? Все предельно ясно с твоим последним делом. Удивительно, что красавчик-психолог не раскрыл сути сразу. Какой-то он неидеальный. Бабушка прямо расстраивается. Булчут, как самый младший и неопытный, должен был заслужить внимание старшей и опытной, тем более вдовы. Женщины сюллюкюнов замуж во второй раз выходят только за самостоятельных и если уверены, что их любят бескорыстно и до потери разума.

– Он же создание убил!

– Убил. Из ревности и напоказ. Чтобы дама сердца знала, что интересоваться другими мужчинами права не имеет. Он же сюллюкюн. – Береслава пожала плечами так, словно эта последняя фраза все объясняла. – За содеянное шустрик ответит сам, доказав таким образом окончательно свою самостоятельность. Что материальная помощь от него была – это вы ей уже наверняка рассказали. И все! Ваша Уйгуна покорена. В скором времени она сама к нему придет из любопытства, жалости и восторга. И поглядишь, будет ждать из застенок общественных.

– Больная логика.

– Для тебя больная. Для них – нет. Как-то плоховато ты училась, видимо. Курса по созданиям не помнишь совсем. А теперь жуй свои сладости и не мешай бабушке наслаждаться киношечкой про любовьку.

– Психи, – заключила недовольно Руся.

Безумный рабочий день давно остался позади. За окном шумела ночная городская жизнь. Маруся в компании бабы Бери, развалившись на диване, ужинала, чем Вселенная послала. Начали две мадемуазели с репы тушеной, заканчивали булочками сладкими со сбором травяным.

На экране Руслан за ручки подержал Катю, страдающим голосом сказал длинную речь о том, что она ему не нужна, и ушел, оставив даму сердца в слезах. Конечно,одной дама сердца осталась ненадолго. У Антона Катя тоже была предметом любви.

– Ох, неприятный тип! – Береслава всплеснула руками. – Хотя настырный. Люблю настырных.

Руся тяжело вздохнула и откинулась на спинку дивана. Сериалы «про любовьку» в отличие от бабушки у нее интереса не вызывали. Вся новая работа ежедневно, как сериал. Поневоле вдруг вспомнился шеф и его поведение в Пустошах. Про то, что «красавчик-психолог» вел себя там очень и очень странно, Руся бабе Бере так и не рассказала. Все секреты, что подписывалась не разглашать, разгласила, но про Лика почему-то не захотела. Словно это что-то личное было. Хотя какое личное? Маруся усмехнулась. Что там может быть личного?

Рыжик.

Она осторожно потрогала волосы, убранные в хвост, поймала прядь и поднесла к глазам. Каштановые скорее, а не рыжие. Почему Рыжик? Так домашних питомцев называют или грибы.

Лик не флиртовал. В этом она была убеждена. Мужчины, когда с ней флиртуют, за волосы не дергают и, как щенка, не тискают.

Стук в дверь отвлек обеих мадемуазелей.

– Это кто там у тебя? – повернулась баба Беря к внучке.

Руся ответила возмущенным взглядом и пошла смотреть, кого нелегкая в полночь принесла.

На пороге стоял Лик. Когда дверь открылась, он явно замахивался двинуть по ней ногой еще раз.

– Помяни черта, – прошептала Маруся.

– Это твое, – процедил зло шеф и вручил рассеянной подчиненной ее забытый на работе наушник. – У тебя минута на сборы.

– Минута на сборы?

– Минута пошла! – скомандовал Эйдолон. Когда к дому подъезжал, со злости хотелось ее, в чем застанет, на вызов тащить. Когда дверь открыла, понял, что ночной фланелевый костюм с фиолетовыми крабами и оттянутыми коленями лучше ни в этом, ни в том мире не светить. Всех оперативников и людей распугает.

Она сначала замерла, перепуганно на него глядя, потом сказала «ой» и, громко топая, убежала вглубь квартиры.

Лик вздохнул, покачал головой и отправился в ее гардеробную искать что-нибудь потеплее, чем ее сексуально-контрабандные деловые костюмы.

Во владениях Аудры царил приятный покой и полумрак. Разве могла Руся представить, что именно увидит, шагнув в уже знакомую дымку прохода? Конечно, могла и догадывалась, ведь шеф неспроста был так взвинчен, но никакие ожидания не подготовили ее к реальности.

Темнота и сырой холод – первое, что окутало ведьму на выходе. Она поежилась, пожелав про себя шефу всех благ за зимние сапоги, пальто и шапку, которые под его грозным взором пришлось надеть перед выходом из квартиры. В нос ударил запах мха, смолы, гнилой древесины, грибов и мертвой листвы.

– Освещения до сих пор нет? – спросил Лик у незримого собеседника.

– Купол еще не развернули.

Очень хотелось уточнить, для чего разворачивать в иномирном лесу купол, но оперативником Руся была уже больше недели и принцип «не задавай взбешенному шефу вопросов» периодически вспоминала. К тому же, пока она соображала, он куда-то ушел. Не иначе сама Вселенная от Шута спасает.

– Привет, – пошептала над ухом Горица.

– Привет, – так же ответила ей Маруся. – Что там? Вернее, кто?

– Не поверишь.

– Почему?

– Свет дадут, увидишь. Сейчас слушай предысторию. Пока мы днем носились с Барановыми и Мохсоголами, внимание «1А» привлекло сообщение о найденном необычном захоронении. «3А0» выехали на место, нашли то, что сейчас предстанет перед твоими глазами. В городе теперь спешно специально для нас изолируют свидетелей. Местное отделение восьмерки на взводе. У них столько проблем не было со времен открытия. Больше тебе скажу, Русенька, такого не случалось за всю историю Интерпола!

– Да? – Руся задумчиво почесала нос. Она наконец привыкла к темноте и начала понемногу различать черные силуэты деревьев и созданий на фоне темно-серой безлунной ночи.

– Да! – взволнованно подтвердила Горица. – Это нечто! Такой шанс выпадает раз в жизни! Это так волнующе! Так невозможно! Так удивительно! Так…

– А мы где, говоришь? – Маруся сощурилась, силясь в движущихся объектах угадать шефа и остальных.

Русалка смущенно замолчала на несколько секунд.

– Умеешь ты заставать врасплох своими вопросами. Шестьдесят два градуса две минуты тридцать восемь секунд северной широты и тридцать один градус двадцать две минуты тридцать две секунды восточной долготы. Я эти цифры на всю жизнь теперь запомнила. На моей станции показать или ты сама?

– Сама. – Руся едва слышно запела, прикрыв глаза.

– Мантра?

– Мантра ориентирования на местности. Ну что там? – переключилась на подошедшего Зверобоя Горица.

– Говорят, еще минута – и будет свет. И будет работа. И будут восторги. А потом археологи и великое открытие века. А потом нас всех сожрут начальники и журналисты. Интересно, кто скорее?

– Археологи? Журна…

– Свет!

Договорить Марусе не дали. Сразу за предупреждающим сигналом из темноты последовала ослепительная вспышка. Козлова зажмурилась. Сутки, очевидно, начинались невезучие. Скучный бабушкин сериал, злое начальство, прогноз вероятного общественного резонанса предстоящего расследования, модули вот теперь сняла раньше, чем свет включили.

– Побежали! – нетерпеливо проговорила Горица и потянула сослуживицу за локоть.

Русе понадобилось время, чтобы привыкнуть к свету.

Купол оперативники восьмерки развернули диаметром минимум в километр. Это читалось по сетке каркаса над головой. В качестве освещения использовали переносные системы «Жар-птица». Руся никогда бы не подумала, что у отделения «8Б» их может набраться так много. Только в поле ее зрения попали шесть опорных столбов для подвижных светлячков. Лес сиял, как хирургический кабинет. Что могло заставить сотрудников МУПа так суетиться? Любопытство возрастало с каждым шагом к обнесенной защитной оградой поляне меж густых зарослей деревьев.

– Осторожно, здесь болотистая почва. – Зверобой подхватил Марусю под локоть с другого бока. Теперь они с Горицей вели ее вдвоем.

Ведьма не возражала, хотя ни помощь, ни предупреждения ей не требовались. Запах сырой гнили ни с чем не спутаешь. На этот раз она собиралась не просто участвовать в расследовании, она хотела делать это осмысленно и дельно, поэтому перво-наперво решила быть внимательной к окружающей обстановке, деталям и свидетелям, а не к своим эмоциям, нелепостям или коллегам.

Смяв несколько подберезовиков и сбив немало черники, троица добралась до ограждения, где их ожидал с каменным выражением лица Лик.

Казалось бы, там, где работает столько сотрудников, должно быть шумно. Переговоры, шорох, движение техники… Но нет. Стояла невероятная тишина, изредка нарушаемая проникающими сквозь купол порывами холодного ветра.

За ограждением скрывался идеально круглый, вытесанный в породе котел диаметром около четырех метров. Руся поняла, что это первая ее задача. Предстояло выяснить состав почвы под ногами, рельеф скалы. И в перспективе историю этой местности.

На дне котла белым перламутром переливался скелет – вторая задача. Человекоподобным скелетом обладали многие создания. Если бы не перламутр и не лишние кости, что расходились в стороны от плеч, то можно было бы даже перепутать найденыша с человеком.

Меж ребер несчастного с левой стороны был воткнут короткий с рукояткой необычной формы меч.

– Что это? – Маруся указала на дополнительные конечности.

– Предположительно крылья, милочка. – Бабалу-Айе возник за оградой прямо перед лицом Козловой. В защитном комбинезоне он походил на астронавта со старых снимков. – А на что еще может быть похоже?

Эксперт в отличие от окружающих не был воодушевлен или взволнован. Скорее сосредоточен и слегка недоволен.

– На большую фальсификацию.

– На очень большую, мадемуазель ведьма, – поправил Бабалу-Айе и воспарил над котлованом. – Длина каждого крыла где-то полтора метра. Ну-с, змий их, фальсификаторов, унеси, приступим.

Маруся перегнулась через перила, силясь рассмотреть как можно больше.

– Баба, только комментируй вслух, пожалуйста. – Справа от Зверобоя появился Лик.

– Баба сделай то! Баба сделай это! Баба слишком добрый, – недовольно забурчал эксперт. – Вы понимаете, что сказать много вот так, без изучения, не прикасаясь к костям, я не смогу? Ладно. Это не человек и не одно из известных мне существующих созданий. Сколько он тут лежит, почему-то не вижу. Мужчина. Обратите внимание на крестец. Но точный возраст сказать не могу. Каждому существу свой срок жизни отведен. Очень необычное строение грудной клетки. Маниту создания цельное. Вижу след искусственного имплантата или даже нескольких в районе грудины и плечевого пояса. Кости пневматизированные.

– Полые, – прошептала пояснение на ухо Марусе Горица.

– Дополнительные конечности с пряжками. Все, как у птиц. Там фаланга второго пальца, вон третий и четвертый…

Бабалу-Айе замолчал.

– Твое заключение? – поторопил его Лик.

– Ты хочешь, чтоб я признал его ангелом?

– Я хочу понять, с чем мы имеем дело.

Эксперт поднялся выше и громко объявил:

– Мое предварительное заключение: фальсификация. И убийство.

– Журналисты все равно будут, – прокомментировал Зверобой и повернулся к Марусе с Горицей: – Слушайте, я похож на защитника?

Ярослав сидел за столом Зверобоя и не шевелился, погруженный в свои размышления. В кабинете «4А5» царила тишина. Лик, опершись плечом о триплекс, созерцал рассвет. Иму сидел на столе Горицы и болтал ногами. Сама Горица ни капли не возражала против такого поведения аниото. Она сосредоточенно накручивала нижний край его футболки на палец и кусала губы. Клеомен на экран сведения по новому делу выводил. Маруся и Мосвен работали каждая по-своему. А Зверобой строил на столе Козловой магистраль для машинок.

– По ней можно как-то определить, когда она заканчивает? – нарушил молчание Ярослав.

– Нет. – Лик отвлекся от своего занятия. – Но можно определить, насколько сложная работа. Если она не реагирует на внешние раздражители, значит, не создает дополнительных модулей себе наподобие камеры или микрофона. Свободных ресурсов нет.

Зверобой одарил шефа долгим пристальным взглядом. Эйдолон сделал вид, что не заметил поведение подчиненного.

– Что там у Жени?

Ярослав покосился на экран своего планшета.

– Все то же. Пишет, дроны так и висят. Аккурат напротив окна кабинета шельмы камеры вешают. Кабы предугадал, что однажды защитное поле окажется бесполезно супротив навязчивого внимания ищеек массовой культуры, так согласился бы на тот уютный уголок с триплексом во двор на десятом уровне. Это все Женя… Не по статусу! Не по статусу! Заскучаешь. А теперь говорит: если бы ты сам не хотел, не послушал бы.

Горица хихикнула и тут же замолчала, изобразив вид самой серьезной сотрудницы Интерпола.

– Грех смеяться над пожилыми людьми, лебедь белокурая, – ласково прокомментировал Атум и не без удовольствия отметил хмурый взгляд леопарда.

Когда-то давно, когда Ярослав впервые встретил Ликурга, он уже знал, что работать в Интерпол Эйдолон без своего странного, дикого и безгранично преданного друга не пойдет. И был у Атума беглый непредсказуемый Зверобой и наследник дара истины Клеомен. Так зародилась «4А5». Эффективность нового проекта стала очевидна в первый месяц работы. К сожалению, успешная деятельность господ сопровождалась пренебрежением к окружающему социуму. Иму легко выходил из себя. За всю историю Интерпола он единственный пытался перегрызть горло защитнику подозреваемого. Клеомен в силу врожденной исключительности обладал такой гордыней и высокомерием, что от него шарахались и ненавидели даже судьи. Зверобой просто напоминал социопата, а Ликург мог вдруг начать философствовать на вечные темы жизни, любви и смерти, давая показания в суде.

Решение проблемы Атуму подсказали дочь и сама Вселенная.

Мосвен была великолепна внешне, всегда честна и строга. Ее личное дело впечатляло. На тот момент она уже получила приглашение в РУ. Перевод ценного кадра в самую эффективную группу отдела решил две проблемы сразу. Во-первых, этот самый кадр в Интерполе сохранили, во-вторых, обуздать высокомерного черта смогли. Ярослав до сих пор не мог без улыбки и удовольствия вспоминать то мгновение, когда Клеомен впервые взглянул своей слабости в глаза.

Горица была находкой Жени. Ярослав поддался уговорам дочери, но не прекращал сомневаться до последнего. Русалка хоть и взялась интуитивно с первых мгновений усмирять леопарда, делала это не так эффективно, как того хотелось Атуму. Впрочем, напрасно сомневался. Ярослав это осознал. Расчет любимого чада оказался человечным и дальновидным. Атум только искал способы создать отличную рабочую группу, а вот дочь стремилась сделать намного больше – природную гармонию. Путь к ней тернист и сложен, зато в итоге решает множество задач сразу, в том числе и ту, к коей стремился Ярослав.

– Я закончила.

Слова Маруси заставили присутствующих встрепенуться и сосредоточить все внимание на ней.

Пыль легким облаком закружилась вокруг головы Козловой и, повинуясь неслышному приказу, собралась в открытый мешочек на ее коленях.

– Мос выведет данные на общий экран. – Ее голос звучал тише обычного. Ярослав впервые наблюдал новую сотрудницу за работой в команде. Вид у ведьмы был измученный. Лицо побледнело, пальцы на руках чуть подрагивали. За прошедшие недели она похудела, скулы заострились, под глазами пролегли синяки. У Лебедева он переманивал иную Козлову. Та Козлова не выглядела столь внимательной и серьезной. В ее голове мысли и желания Шута больше не перебивали ее собственные размышления и стремления. Лик крепко держал сосуд силы, позволяя подчиненной реализовать себя. Никакая зарплата не удержала бы ее на столь изматывающей работе.

Мосвен быстро выполнила просьбу Козловой. Руся, слегка пошатываясь, дошла до экрана, развернула первую папку и для начала увеличила спутниковый снимок отличного качества.

– Это не из Иномирного интернета, – прокомментировал Клеомен.

– Да, это я у «1А» достала. Качество невероятное. Блоху на кошке рассмотреть могут.

– Правильно, – усмехнулся Иму. – Спрятать наши спутники среди всей той дряни, которая вокруг Земли летает, проще некуда. У них планета даже из космоса как огромная помойка выглядит. Но это так… Лирическое отступление. Давай, киборг. Не мешаю.

Ярославу захотелось потискать дочь и накормить ее мороженым. Терпение и уважение к окружающим – это то, что леопард ранее проявлял исключительно в малых количествах и только под давлением Лика.

– Котловану больше двух тысяч лет. Я в НИИ археологии запрос составила на имя директора. Их сотрудники займутся точной датировкой и исследованиями. Создан человеческими руками.

– За такой долгий срок даже сильная магия перестает фонить, распадается.

– Я знаю, – перебила Клеомена Руся. – Излучения нет. Зато есть следы простых инструментов. Могу я не вдаваться в подробности, что и как именно установила?

Этот вопрос Козлова адресовала Лику.

Ярослав не без удивления для себя отметил этот факт. Вообще-то главный тут он. К тому же куратор всего расследования. Именно ему она должна была бы задать подобный вопрос.

Ликург не пошевелился, только пристально смотрел на ведьму. Она что-то для себя прочла в этом взгляде, удовлетворенно кивнула и вернулась к спутниковому снимку.

– Изначально могила была довольно сложной конструкцией. Я отметила здесь, здесь и здесь. – Руся увеличила масштаб и указала на небольшие желтые точки по краю котлована. – Здесь начинался несущий каркас. Стояли опорные столбы. Тоже каменные. Есть следы воздушной древесины, янтарь, агат, рубины. Все это под слоями почвы вокруг скелета. Короче, я изобразила приблизительный вариант того, как выглядела усыпальница нашего предположительно неангела изначально.

Ведьма развернула из папки следующий документ. На экране рядом со спутниковой фотографией медленно закрутилось трехмерное изображение открытой всем ветрам веранды с резными перилами и сложной конфигурацией крыши.

– Резьба в основном затрагивает растительные мотивы. Ни животных, ни людей не нашла, хотя не скажу, что тот мизер деталей, который мне удалось восстановить, я сделала точно. Есть следы красителей, но этим уже пусть археологи занимаются. Я такое пока делать не умею, тем более в экспресс-режиме.

Руся окинула коллег быстрым взглядом. Вопросов на их лицах не увидела и вернулась к своему маленькому докладу. Вновь увеличила спутник и указала на отметины чуть севернее найденной усыпальницы.

– На месте я просканировала почву и собрала данные, затем благодаря Мос получила доступ к материалам, собранным объединенной группой. В общем, больше, чем уверена, что есть еще пять могил. Они отмечены. Там пусто, но пусть проверят. – На последней реплике Руся взглянула в глаза Атума.

Она явно ждала реакции от всемогущего игрока. Но игрок, как и остальные, оказался не готов к встрече с оживающей легендой. В кабинете повисла тишина.

– Туки-стуки. Чего приуныли? Меня ждете?

Бабалу-Айе вошел в открытую дверь кабинета и безошибочно направился к экранам. Он, кажется, совсем не обратил внимания, что с присутствующими произошло нечто из ряда вон выходящее. Первым среагировал Эйдолон.

– Я думал, ты позвонишь.

Бабалу-Айе исподлобья взглянул на возмущенного Ликурга:

– Вы первый день работаете? Или совсем позабыли, каково простым служащим там, внизу? У меня в морге глушилок никто не ставил. Скажи я что по телефону, и уже через двадцать минут новости взорвутся сенсацией эпохи. Так вам интересно, что Баба принес?

– Скорее страшно, – тихо прошептала Горица.

– Это правильно. – Бабалу чуть подтолкнул Марусю, вынуждая ее подвинуться и освободить ему место у экранов. – Мое неофициальное предварительное заключение и должно вас напугать. По крайней мере, меня пугает.

Бог вытащил из папки несколько фотографий, а саму папку передал Козловой.

– Я изучил останки, восстановил лицо нашего парня и некоторые особенности его внешности.

Баба закрепил первую фотографию на экране.

– Вот так он выглядит сейчас. Структура и излучение его костей позволили мне сделать вывод, что он человек. Самый настоящий человек, но со своим собственным сильным маниту.

Следом закрепил вторую.

– Вот так выглядел его торс с имплантатами вживую. Сложная хирургическая операция. Настолько сложная, что нынешней медицине просто недоступная. Летать для него было так же естественно, как дышать. Он умел это с рождения. А материал в его тело был вживлен внутриутробно и развивался вместе с ним.

И наконец, в ход пошла третья, последняя фотография.

– Вот так, если мой вывод о человеке верен, должно было выглядеть его лицо.

Бабалу-Айе отступил в сторону, открывая присутствующим свою работу.

На слегка грубоватой цветной машинной реконструкции было изображено завораживающе идеальное лицо юноши с абсолютно белыми волосами, ресницами и бровями.

– А почему глаза закрыты? – невольно засмотревшись, промямлила Руся.

– Я не могу пока точно сказать, какие у него глаза. Там, – Баба указал на папку в руках ведьмы, – полная спектрограмма маниту. В этом мире не существует создания с похожей суть-магией, либо я его не знаю, а мне известны все былые и сущие создания.

– Ну откуда-то он ведь взялся. – Зверобой, откинувшись на спинку Марусиного кресла, крутил в пальцах одну из своих моделей.

– Не откуда, а когда.

Своей репликой Лик мгновенно привлек всеобщее внимание.

– Если Пустоши увели нас с Марусей в прошлое, то могли увести в прошлое и того, кого еще на свете не существует. Или это была сущность, близкая Пустошам.

– Отлично! Мы собираемся раскрывать гибель того, кто еще не родился. И виновный в гибели нашего пернатого тоже вполне возможно еще не родился. Не задание – мечта!

Горица ударила Иму по бедру свободной ладонью.

– Да молчу я, молчу, – прошипел аниото.

– Баба, а что с причиной смерти? – Лик дошел до экранов, забрал у Козловой из рук папку и теперь внимательно ее изучал.

– Да-а. – Эксперт невесело усмехнулся. – Это ваша следующая проблема. Убили парня именно тем клинком, который вы, господа, имели честь лицезреть в могиле. Ликург, будь добр…

Эйдолон понял просьбу. Он вытащил из папки карту и передал ее Мосвен.

– Ваша очаровательная коллега предложит все мои выводы и заключения в электронном виде. Вкратце же отметины на костях соответствуют толщине лезвия. А вот совпадает ли маниту клинка с остаточным излучением отметин, сказать не могу. Во-первых, нет его, излучения…

– В смысле? Совсем нет? – Маруся склонилась к открытой папке в руках Лика, да так резво, что он едва успел увернуться от прямого удара в челюсть. Эйдолон на секунду прикрыл глаза, возвращая самообладание. Когда открыл, рыжая макушка все еще закрывала ему обзор на документы.

– Совсем нет. И не было. Во-вторых, мне данные о параметрах клинка криминалисты предоставили избирательно. В общем, разбирайтесь тут, я пошел разбираться там. Если что-то найду, свяжусь.

Бабалу направился к выходу, но в дверях задержался.

– И чуть не забыл. С вас за прошлое дело причитается. У Бабы в кабинете на неделю поселился внештатный наблюдатель из братии пятнистых яиц. Мно-о-ого причитается, – протянул замогильным голосом Баба уже из коридора.

– И куда дальше? Снова в Пустоши? – первым нарушил тишину Зверобой.

Ликург профессионально ускользнул от нового удара (Маруся потеряла интерес к бумагам в его руках), повернулся к экранам и внимательно изучил спутниковый снимок с отмеченными местами вероятных захоронений.

– Пока нет. Мос, свяжись с «3А», узнай, что у них уже есть. Все промежуточные результаты попроси. Гор, найди, как надавить на археологов. Пусть запрос Козловой пройдет вне очереди. Клеомен…

– Я понял, – перебил Клеомен шефа. – Сделаю.

Лик кивнул и продолжил:

– Иму, пойдешь со мной. Зверобой, найди Гамаюн[21]. У них родовая память передается с кровью. Выясни, что сможешь, по нашей теме.

– Понял. – Черт легко вскочил со стула и, подмигнув Козловой, покинул кабинет.

– А я?

– А та, которая «я». – Маруся садится за свой стол и пять минут отдыхает, потому что у нее тоже сейчас будут задачи. Никто ведь не хочет, чтоб она от нервного истощения попала в реанимацию.

– Ой, – тихо прошептала Руся. На покинутый Зверобоем стул она быстро села.

– Ярослав. – Ликург скрестил на груди руки. Прямой твердый взгляд лучше любых слов выражал просьбу.

Великий Атум пожал плечами:

– Знал я пару ангелов в прошлом.

– Молчать! – сурово проговорил Лик.

Кому был адресован приказ, стало понятно, когда Маруся с тихим шипением выпустила воздух. Если бы не шеф, сдержать возмущение она бы и не подумала.

– Про захоронения эти знал?

– Знал бы, сказал сразу. Женя занялась просьбой твоей ведьмы. Остальные могилы проверят.

Ярославу не слишком понравилось новое положение. Мальчишка злился и позволил себе тон резче допустимого. Словно у него и впрямь есть право допрашивать Атума. Сначала ищейки от прессы из кабинета выставили, теперь дети учить жизни берутся. Ярослав ощутил, как вместе с недовольством поднимается и растекается по венам сила. Чистая сила, без примесей маниту всего сущего на планете. Она, словно мягкий, тягучий нектар, наполняла тело, срываясь слабыми разрядами на окружающие предметы. Ярослав позволил ей проникнуть в разум, затянуть черной дымкой глаза. Всякому созданию положено по роду место свое знать. И маленький Эйдолон не исключение.

Каково же было удивление великого Атума, когда до того момента едва заметное облако Шута неожиданно разрослось и растворилось в своем тюремщике, а глаза «маленького» Эйдолона, сверкнув ослепительной белизной, почернели. Легкие разряды изогнутыми серебряными нитями прошлись по полу и экранам позади Лика. Он вдохнул поглубже, инстинктивно стремясь не захлебнуться первым ощущением чистой магии Вселенной.

От неожиданности Ярослав растерял весь агрессивный настрой. Лик, будто зеркало, отразил его настроение, вернувшись к серой маске мага.

Полминуты. Ровно столько заняла необычная перепалка.

– Как ты это сделал?

– Сделал что? – не понял Атума Лик.

Ярослав сощурился, стараясь прочесть в глубинах божественной сущности Эйдолона правду. Она оказалась у него на языке. Он действительно не осознал произошедшего. Облако за плечом Лика издало довольное урчание.

Ведомый смутной догадкой, Ярослав обернулся к хозяйке Шута. Маруся встретила взгляд Атума серебряной пленкой глаз. Пыль покрывала ее тело извилистым узором, точно повторяя радужный рисунок хромотипии.

– Маруся. Руся! – Встревоженный голос Лика заставил ее пошевелиться и скинуть оцепенение.

– А?

Пыль тонким ручьем утекла в объемную сумку на столе.

– Я велел отдыхать.

– А я что делаю?

Повисшую в кабинете тишину нарушил смешок леопарда.

– Так. Ангелы… – Ярослав откашлялся. – Ангелы, ангелы… Что я там помню про ангелов… – Ярослав еще раз откашлялся. – С телом все как док нарисовал. Глаза у них простые, человеческие. У ангелов, которых видел, секторная гетерохромия[22]. У Жени есть документы по нужным вам вопросам. Из личного архива, так сказать. Уже написал ей, чтоб сюда занесла. Имел несчастье узнать, что пернатые пользовались уникальной техникой, коей до сих пор не существует, обладали незнакомым мне маниту и немалой силой, а в качестве инструмента общения предпочитали телепатию. Что они забыли тогда здесь и в Иномирье, не ведаю до сих пор. Лик, можно тебя на пару минут?

Атум поднялся и кивнул в направлении личного кабинета главы «4А5».

Возражать Ликург не стал, просто направился следом за Ярославом.

– А сейчас? – задал вопрос высший, как только за богом закрылась дверь, отрезая от любопытных ушей.

Как ни странно, вопрос Лик понял и непроизвольно покосился на Марусю, на мгновение попав в плен ярких серьезных глаз. Ее явно беспокоило уединение Ликурга с Ярославом.

– Сейчас знаю. Ты поэтому ее взял? Поэтому Дингир рядом с ней крутился?

Ярослав встал рядом и тоже взглянул на Козлову.

– В целом да. Только я осознанно чувствовал Хаос, а Дингир из-за нарушений во всех пороговых запретах. По факту он не знает, чем его влечет эта ведьма. У тебя тоже с пороговыми беда, поэтому ты также должен был сразу почувствовать.

– Но не почувствовал.

– Скорее не обратил внимания из-за вашего стандартного божественного брачного инстинкта. Бывает.

– У тебя такой план был?

– Нет. – Ярослав усмехнулся. – Вы меня, детки, удивили, как давно никто не удивлял. Не помню ни одного случая или даже легенды, где маг сливался с богом в единое целое. Я рассчитывал просто заполучить уникальное по всем параметрам создание. Это она тебе про суть сосудов рассказала?

– Можно и так сказать, – кивнул Лик.

– Врешь, подлец. Опять обозлюсь.

– Уже не страшно.

Ярослав засмеялся:

– Ладно. Ты проясни произошедшее и постарайтесь повторить. Только где-нибудь подальше от города. Если сможешь пускать в ход потоки Хаоса, я стану легендой.

– Ты?

Лик смотрел на начальство с теплой насмешливой улыбкой.

– Я, – без тени смущения подтвердил Ярослав.

– Хорошо. Когда ты с ангелами встречался?

– Давно. Так что ты чувствовал?

– Мертвый ангел, дроны напротив твоего кабинета, общественный резонанс и прочие радости предстоящего расследования…

Высший поморщился:

– Ладно. Слушай, но обстоятельства моей личной жизни не должны покинуть этой комнаты.

– Я понял. – Прежде чем отвернуться к столу и углубиться в разговор, Лик едва заметно улыбнулся Марусе, продолжающей сверлить взглядом его и Атума.

– Глубоко это в памяти. Я в то время молод был, сексуален, зелен, амбициозен и по-юношески туповат, – начал Ярослав, расположившись на небольшом диване возле триплекса. – Делили мы с одним известным ныне господином небезызвестный ныне материк. Господин в то время тоже был юн и слегка глуповат. Короче говоря, земля стонала, кровь лилась, нам было весело. Вот стоим мы как-то, силой друг друга разворотить пытаемся. Часа два стоим, партия-то интеллектуальная, потоки от Вселенной равные берем. Вокруг каша полная. Что горит, что испаряется, что-то на атомы по случайности расщепляем. И тут аккурат между нами приземляется белобрысый. Мордашка гармоничная, перья в крыльях чистенькие, нагота благородная штанами неизвестного мне на тот момент происхождения прикрыта, защита непрошибаемая, суть-магия неуловимая. Раскидал нас обоих, под черепом у меня произнес: «Глупцы!» – и исчез.

– То есть он превосходил вас?

– Нет. Застал врасплох. Это разные вещи.

Атум задумчиво пригладил бороду и продолжил:

– Враг моего врага – мой друг, даже если он мой враг. Так решили мы с моим противником, забросили дележ имущества и углубились в поиски пернатого. Этого не нашли, зато отыскали целый взвод в Иномирье. Тогда род Ягой еще не контролировал переходы, и у нас существовало только три блуждающих по всей планете. Вот змий один, добрая ему память, нас на след навел, обнаружили мы окно и прыгнули. На той стороне пару дней продолжали тихо идти по следу, а потом надо же было нам, глупцам, не подумать и разбить временный лагерь на берегу морском. Зеленые были. – Словно в доказательство Ярослав развел руками. – Они из моря с рассветом вышли. Одинаковые, как на подбор. Я тогда впервые в жизни комбинезоны с бронепластинами увидел. Это теперь я большой мальчик и знаю о военной экипировке, а тогда миры наши были иными. Поэтому, когда великолепно организованная группа вооруженных господ вдруг синхронно применила режим маскировки под местность на планете, где «разумные» обитатели друг друга в жертву во имя звезды приносят и вшей гоняют, мне стало страшно, а мой, с позволения сказать, товарищ благоразумно спасся бегством.

Ярослав замолчал. Он сидел, уставившись в одну точку, и, казалось, совершенно позабыл, для чего начал вспоминать бурную юность.

– А дальше? – мягко напомнил о необходимости говорить Лик.

– А дальше я не помню. Знаю только, что нас обоих поймали. Очнулся в Пустошах через сотню лет. С тех пор аккуратным стал до забав. Женя принесет мои заметки, почитаешь, разберешься. Много мне узнать не удалось. Из интересного у меня есть документы по вероятным прототипам экипировки и вооружения. С медициной глухо. Зато тема вживления маниту в кровь человека теперь открыта.

Ликург устало потер переносицу. По крайней мере, теперь стало ясно, на кой змий высшему понадобился Костя. Альтруизмом Ярослав никогда особо не отличался.

– А второй высший свидетель?

– Второй высший свидетель ничего тебе не расскажет. Он предпочитает не вспоминать. Нас слишком мало, и мы слишком сильные, чтобы без последствий для психики признать, что существует кто-то сильнее. Я смог, а он пустился в отрицание.

– Меч из могилы знаком?

– Знаком. Не забуду никогда.

Ярослав расстегнул верхние пуговицы рубашки и чуть отодвинул ворот.

– Видишь?

Лик кивнул.

Правую ключицу Атума украшал заметный шрам.

– Получил на память от их воеводы за сопротивление. Только у него такой клинок был.

Эйдолон свистнул. Оставить след на высшем – задача нетривиальная.

– Сколько их было?

– Тридцать пять всего. Один полуголый, тридцать три, шеренгами из моря вышедших, плюс их воевода.

– Тебя ищут. – Лик указал на полупрозрачный дрон, медленно плывущий по краю купола.

Ярослав встрепенулся:

– Мне пора. Если засвечусь у тебя, кто знает, какими выводами мировой журналистики это грозит общественности. Надеюсь, Женя нашла нам приют.

С этими словами он поднялся и направился к выходу. Идти следом Лик не собирался, только задумчиво наблюдал за бессменным руководителем. Теоретически возникшее между ними недавнее противостояние должно было породить некое напряжение в отношениях, определенную прохладу, но ничего подобного не возникло. Наоборот. Ярослав сильнее щуриться по-отечески на Лика начал и, кажется, меньше эмоции от него скрывать. По крайней мере, сейчас не заметить усталости в голосе высшего и в самой постановке фраз было сложно.

В общем помещении Атума также провожали в полной тишине. Как только дверь за ним закрылась, три пары глаз вопросительно уставились на Лика сквозь прозрачную стену. Ликург опустил дымку шторы и откинулся в рабочем кресле. Спешить с реакцией он не собирался. Ему просто необходимо было побыть наедине с собой, проанализировать услышанное. И не только. Для окружающих он мог оставаться невозмутим, даже для Ярослава мог, но не для самого себя. Во всяком случае, несколько минут на размышления ему требовалось. Эйдолон выдохнул и нервно провел ладонью по волосам, позволяя эмоциям взять верх.

Когда Атум заискрил, Ликург не задумываясь приготовился дать отпор. Это и рефлекс, и инстинкт, свойственные многим созданиям. При этом он осознавал, что проиграет. Магия высшего сильнее магии бога, тем более одного-единственного бога, но проигрывать без боя ни один бог не станет, особенно в его роду. Как вдруг… Лик на этом моменте чуть остановился и проанализировал свои ощущения в воспоминаниях. Было похоже на прилив. У него просто оказалось гораздо больше энергии, чем он рассчитывал, и она, энергия, была гораздо чище, чем он рассчитывал. Ничего сложного изнутри он не ощутил. Единственно, в какой-то момент прилива едва не захлебнулся от неожиданности, а так… Никого и ничего инородного.

Ликург сбросил маску и оглянулся через плечо. Шут рассматривал его с нескрываемым любопытством.

– Слишком много силы для тебя одного. А, сосуд? – пробормотал Эйдолон.

Собеседник оскалился и зашипел.

– Поговори со мной.

Шут моргнул и на миг оцепенел.

– О чем? – после короткой паузы спросил он неожиданно спокойным голосом.

– О Марусе.

Безумец вновь сверкнул злым холодным взглядом и оскалился.

– Поговори со мной, – невозмутимо повторил просьбу Лик. – Никто не позволит тебе отделиться от нее.

– А кто сказал, что я хочу?

Голос Шута вновь звучал спокойно.

Лик слегка удивился такому признанию.

– Почему нет?

– Мы – одно цс-с-селое. – Безумец намеренно потерял форму, став просто дымкой, оставив видимыми лишь зрачки. – Пришли враги, глупый бог.

Ликург не сразу вник в смысл услышанного. Когда он оказался в общем кабинете, там действительно были враги, и он реально ощутил себя глупым.

Маруся беззвучно шагала по коридору разведывательного управления и радовалась, что сразу по возвращении из Иномирья шеф заставил ее надеть костюм для аттестации. Предохраняет от перегрева, переохлаждения, не стесняет движений. Горица уверила, что синяков в таком точно не заработаешь. Выглядит, правда, эта «радость», как вторая кожа грязно-бежевого оттенка с уплотненными слоями в самых неудачных, с точки зрения любой женщины, местах, зато, если тебя водят по помещениям в святая святых РУ, ты не производишь лишнего шума и не привлекаешь к себе внимание. Руся этот костюм, когда получила, даже распаковывать не стала, оставила в рабочем столе. А зря.

Она покосилась на Мос, идущую рядом с невозмутимым видом, и на шефа. Точнее, на его спину.

Их уже больше минуты вели куда-то по таинственному приземистому зданию без окон. Местные жители знают, что за центральным парком есть этот странный огромный плоский кирпич без вывесок, подозревают, что внутри сидят разведчики, но наверняка никто не знает. Руся пока, конечно, тоже не знала, потому что, кроме пустого серого коридора и обшарпанного холла, увидеть ей ничего не довелось. Но это только пока. Впереди ее, несомненно, ждали незабываемые впечатления. Ведь это РУ! Великие умы! Современные технологии! Сила и мощь целой земли заключалась здесь, в этих созданиях, в их работе. Лучшие из лучших! И она, Руся, на все это сможет посмотреть.

– Сюда. – Неэмоциональный сопровождающий открыл перед посетителями дверь, пропустил их внутрь и бесшумно удалился.

Маруся со смешанным чувством страха и восторга вошла в помещение вслед за шефом и Мосвен. Ведь сейчас она увидит…

Увидит маленький неуютный серый кабинет.

За дешевым столом из клея и опилок, на единственном стуле сидел хозяин кабинета, который, к слову, одет был под стать своему обиталищу. Перед ним лежала дешевая неэкологичная пластиковая папка. Маруся разочарованно вздохнула.

– Добрый день.

Див. Приятный, неопределенного возраста и происхождения, с умным проникновенным взглядом.

– Чем обязаны? – холодно поинтересовался Ликург.

Див мягко улыбнулся:

– Нужно пояснять?

Объяснения не требовались никому, поэтому утвердительный ответ шефа стал для Руси неожиданностью. Это же разведка, они и так все знают, раз сюда притащили. Даже мотивировка, почему из всей группы привезли только их троих, не требовалась, но, видимо, Лик считал иначе.

– Любопытное дело у вас.

– Которое из дел?

Див бровью не повел. Его, казалось, нисколько не удивляла реакция собеседника.

– Последнее.

– Барановых?

– Нет.

– Самоубийство мага в Иномирье на прошлой неделе?

– Нет.

– Тогда, боюсь, я не понимаю, о чем речь.

Козлова шмыгнула. Последнюю минуту она переводила взгляд с дива на шефа и обратно. Как пок-та-пок[23]. Так же увлекательно и опасно в итоге.

Див улыбнулся, открыл свою папку, вынул оттуда фотографию и продемонстрировал посетителям.

Портрет ангела, созданный Бабалу-Айе, Русю не удивил. Ее удивила печать. Это была примитивная иномирная технология, а на лист и вовсе дико смотреть было. Такие столетия назад в Китае делали вручную. Козлова поморщилась. От предвкушения и восторга не осталось и следа. Как эти ребята умудряются все обо всех знать?

– С каких пор управление интересуют дела археологов?

– Управление интересуют все дела. Одни в меньшей степени, другие, как это, в большей. Предлагаю не играть, а перейти сразу к делу.

– К какому делу? – вновь удивился Лик.

– Маруся! – Руся вздрогнула и испуганно уставилась на дива. – Что с гладиусом[24]?

– С чем? – еще больше озадачилась ведьма. Ни Мос, ни шеф к ней даже не обернулись.

– С мечом из могилы, – с мягкой, завораживающе нежной улыбкой пояснил ее собеседник.

– А… А?

Каким чудом от почти понимающего возгласа она перешла к вопросительному и каким образом умудрилась сыграть его столь искренне, Руся сама не поняла. Еще немного, и, засмотревшись на горящий желанием взор дива, она бы точно сдала всех.

– По протоколу вы обязаны подчиниться сотруднику РУ независимо от приказов начальства. – Див прикрыл глаза и устало потер переносицу.

– Конкретно по протоколу сотрудник РУ обязан нам представиться и подтвердить свою личность, – парировал Ликург.

– Мурад, заместитель руководителя управления научно-технической разведки.

Им продемонстрировали печать. Зрелище получилось впечатляющим. В отличие от других ведомств сотрудники РУ носили печать не на себе, а в себе, поэтому демонстрация выглядела как разряд молнии в виде сложного рисунка.

– Запрос от директора на работу с моей группой?

У Мурада нашелся. У него вообще много разных документов и печатей нашлось. Маруся никогда бы не подумала, что их шеф может быть таким нудным.

– Теперь можно работать, – кивнул Лик. – Значит, гладиус?

– Проходите. – Див указал на стену позади себя.

Руся испытала новый приступ страха, смешанного с восторгом. Замаскированный переход, который она не почуяла! Значит, вот оно. Сейчас их спустят куда-нибудь в подземный бункер, где кипит жизнь разведчиков, и она увидит все то, что лицезреть обывателю запрещено.

Или пройдет через примитивную выдвижную панель в помещение чуть побольше предыдущего, но столь же унылое и обшарпанное.

– Да змий вас задери! – шепотом возмутилась Козлова, оглядывая обстановку комнаты.

Два дивана, десяток стульев, письменная доска во всю стену, огромный стол посередине и стопки бумажных документов на нем.

– Я хотя бы связь с остальной своей группой поддерживать могу? – холодно уточнил шеф.

– Нет. Работайте. Автомат с напитками в углу. Обед вам принесут, – все так же тепло ответил Мурад и удалился.

– Это что?

Лик взглянул на Марусю и не удержался от улыбки, такое разочарование у нее на лице было написано.

– Это, Рыжик, эксклюзивная работа на одно из самых тайных управлений нашего мира. Добро пожаловать в реальность.

– Но у них же документы на бумаге, на самой настоящей бумаге, – беспомощно промямлила Козлова и практически рухнула на ближайший к ней стул. От расстройства внимания не обратила, что шеф ее Рыжиком при постороннем создании назвал, а Мосвен ничем удивления своего не выдала.

Кремер склонился к стене, стараясь не упустить ни единой мелочи. Комиссар насмешливо покачал головой, глядя на разъяренное лицо их штатного документалиста. Альв ушами последние кадры засветил точно, а это означало, что парню либо все сначала переснимать надо, либо продолжать, но ожидать претензий от начальства за недостаточно качественную работу.

– Жан, осмотри северную стену, – сжалился Лои и над документалистом, и над своим заместителем.

Кремер всю последнюю неделю на работе так себя вел. Похоже, он наконец нашел способ продвинуться вверх по карьерной лестнице. Общую рассеянность, невнимательность и отсутствие чутья ищейки Жан явно намеревался компенсировать упрямством и дотошностью.

– Думаешь, там могут быть следы?

– Проверь.

– Там нет следов. – Едва слышная реплика донеслась до чуткого уха лугару, заставив его тут же покинуть место преступления. Максимально незаметно он миновал оцепление и свернул на соседнюю тихую улочку. След вел за угол старого дома, сплошь увитого виноградом.

«Ты что тут делаешь?»

Зол Лои был не на шутку. Зверь внутри жаждал уничтожить все вокруг глупой девчонки. Но в чем повинны стены или виноград?

– Я, кажется, велел сидеть дома и без сопровождения не выходить, – с трудом сдерживая эмоции, процедил Гийом.

Волчица сначала презрительно фыркнула, затем оскалилась.

– Я сама могу за себя постоять!

– Это мне решать!

Всемила задохнулась от возмущения. Недавний образ, где она подчиняет себе большого, сильного и красивого оборотня, трещал по швам. Этот оборотень упорно не желал подчиняться. Точнее, он не желал подчиняться тогда, когда она этого хотела.

– Ненавижу! – сквозь зубы выдавила волчица, гордо вскинула голову и отвернулась.Сбежала из-под опеки братьев к нему, а он… Не хочет видеть? Так и не надо!

– Стоять! – Лои без труда поймал Всемилу за локоть и потянул за собой. – Подождешь меня в машине.

Она зарычала и попыталась вырваться из крепкой хватки лугару. Но разве способна волкодлак ее возраста совладать с кем-то вроде Гийома? Когда задуманное не удалось, рычание перешло в беспомощный писк.

– Ненавижу! – воскликнула она повторно и часто заморгала. Предательские слезы навернулись сами собой. Их она сейчас тоже ненавидела.

Злость Лои прошла так же быстро, как появилась. На смену пришла нежность. Он устало вздохнул и обнял сердито сопящее создание. Всемила попыталась вывернуться, даже что-то недовольно зарычала, вот только остаться сильной и независимой не позволили слезы, хлынувшие потоком.

– Ненавижу, – прошептала Всемила сквозь всхлипы.

– Я понял. – Сдержать улыбку Лои не смог. Уж больно беспомощно у нее это вышло, совсем по-щенячьи. Промокшую на груди униформу лучшей ищейки центрального управления теперь каждый ажан обсуждать будет.

Он прижался губами к виску Милы.

«Там лежит молоденькая девушка, совсем как ты. Уже вторая. И ни следов, ни свидетелей. А ты одна бегаешь».

Она впила ногти в его живот.

«Маленькая гордячка так боится просто вслух сказать, что соскучилась?»

Давление ногтей усилилось. Если бы не защитные пластины, она вполне могла бы пустить ему немного крови. Лои мысль понравилась.

«Я должен пасть к твоим ногам лишь за то, что ты сама пришла ко мне?»

Всхлипы прекратились, она вновь попыталась вырваться.

«Я тебя отпущу, а если признаешь, что соскучилась, поцелую».

Всемила вскинула голову.

– Что?! – Кажется, возмущению ее не было предела.

Лои рассмеялся, глядя на очаровательное курносое личико. Он на работе, дело чудовищное, но удержаться от соблазна дразнить ее, ласкать и любоваться комиссар не мог. Куда только пропал хваленый профессионализм?

Впрочем, Гийому было наплевать, ведь на лице серебряной волчицы отражалась внутренняя борьба. Она очень хотела поцелуя, но и гордость свою детскую отчаянно не желала терять. В итоге у нее ушло почти полминуты на раздумье с надутой от обиды нижней губой, прежде чем едва слышно, не делая пауз и почти не раскрывая рта, она протараторила:

– Я соскучилась.

– Что? – Лои сделал вид, что не расслышал.

– Я соскучилась, – чуть громче повторила Всемила и поджала губы. В глаза своему лугару она при этом старалась не смотреть. Мало ли что там может скрываться. Презрение или насмешка? Он никогда не скрывал, что считает ее младше и глупее. Поэтому, когда его губы осторожно и очень мягко коснулись ее губ, она вздрогнула.

Лои услышал тихий прерывистый вздох. Напряжение мгновенно покинуло ее тело. Она обмякла, закрыла глаза и всецело отдалась этому поцелую. Зверь внутри лугару замер, завороженный сводящим с ума ощущением ласки любимой. Перед внутренним взором Лои против воли начали проноситься сцены из фантазий и снов о ней, коих за время знакомства он выдумал и пересмотрел немало. Всемила тут же довольно заурчала. Теперь ее ноготки царапали его спину и затылок. Ни одна женщина еще не жаждала так подчинить его себе, как эта юная волчица. Гийома это сводило с ума и пугало одновременно.

– Да, волк, ты себе проблем нашел…

Незнакомый голос, прозвучавший откуда-то сверху, заставил Лои забыть о всяком желании, кроме одного: защитить.

– Спокойно, волк. Смени стойку на мирную. Не надо меня убивать. Я по делу, поговорить, так сказать. Мне нужен честный, отважный блюститель порядка с идеальным послужным списком.

Незнакомец продемонстрировал пустые ладони.

– Я к вам спрыгну? Не возражаешь?

Лои ничего не ответил. Если верить запаху, на фонарном столбе сидел и жаждал общения бог. От него тянуло влажным холодом.

– Нет? Да?

– Кто ты?

– Дожил, – делано печально вздохнул незнакомец. – А раньше в лицо знали. Так я спрыгну, комиссар?

Лои вновь промолчал.

– О, да радуга с вами! – всплеснул руками бог. – Локи я. Не собираешься же ты в самом деле со мной сражаться?

– Чем обязан?

– А можно повежливее? – Локи спрыгнул. На этот раз голос его звучал не так весело и небрежно. – Минут пять ждал, пока вы помиритесь, хотя дело срочное. Милая, ты, конечно, можешь взывать к дедушке дальше и громче, но тогда я попрошу его сопроводить тебя обратно домой. Мы с ним в хороших отношениях, он поймет. Итак, буду краток. Ты, волк, пойдешь в здание РУ, что за центральным парком, и на входе сообщишь, что для Ликурга Эйдолона у тебя в памяти хранятся сведения, которые ты ему обязан передать. Как они к тебе туда попали и когда, ты не помнишь. С блоками, чтоб проверку пройти, я помогу. Это понятно?

Лои промолчал.

Локи кивнул, словно молчание лугару было достаточным ответом.

– Что именно ты должен передать, выучишь зрительно, на месте Лику нарисуешь. Все ясно? А, – спохватился Локи, – девушку к братьям закинем по дороге. Ну и отказать ты мне не можешь. Я много знаю про увлечения великого наставника и отшельника Аима.

Гюд недовольно взглянул на замершую пару.

– Мне «пожалуйста» сказать? Или ты все-таки без реверансов пошевелишься своей ведьме помочь? Она тоже там.

– Дорогой, ты не передумал?

Клеомен отрицательно покачал головой. Печаль матери по поводу выбранной сыном работы уже стала привычной. Почти ритуал каждого свидания или разговора с ней.

Дике вздохнула. Прекрасный, талантливый и соблазнительный, как отец, суть стремления к истине, как она, его мать, ее Клеомен тратит себя на мелочи. Ему по-прежнему кажется, что все блага в жизни он зарабатывал не своим умом или талантами, а за счет семьи.

– Глупый ребенок. – Ора укоризненно взглянула в глаза сына.

Клеомен недовольно нахмурился и сжал челюсти.

Опять она его рассердила своими попытками открыть истину.

– Мам, мне нужен дед.

– Дед ему нужен. А сам Ликург со стариком пообщаться не может? Тебя подставляет?

Ора всплеснула руками.

– Мам, где дед?

Дике зло выдохнула.

– О чем речь пойдет?

– Я не могу сказать. Не сейчас, – чуть смягчил первоначальный отказ Клеомен. В конце концов, если в мире и существовало создание, способное хранить тайны, то это была его мать.

Она немного помолчала, внимательно вглядываясь в сына, затем чуть тише спросила:

– Ты так и ходишь за этой зверюшкой?

– Мама, где Уран?

– Квартира, за которую она вдруг выплачивает минимальный процент. Высококвалифицированные няни, которые оказываются волонтерами в социальных земельных программах и благотворительных организациях. Рекомендации, которые она получа…

– Мама, где Уран?

– Какой же надо быть глупой, чтоб все это не выяснить за столь долгий срок? Разве мало девушек и женщин вокруг тебя было и есть? Достойные, умные, красивые, а главное, влюбленные!

Клеомен резко поднялся:

– Мне пора. Прости, что потревожил.

– Да молчу я! Молчу! – на высокой ноте закончила излагать материнские переживания Дике. – У «Нового поколения» есть проект «Калива[25]». Это одиночные хижины на острове Орос. Уран в позапрошлом месяце прочел и загорелся…

– Понял. Спасибо! – Не дожидаясь, пока мать закончит, Клеомен прыгнул к дивану, на котором она расположилась, и поцеловал в лоб. – Я побежал! Папе привет!

– Клеомен!

Дике взмахнула рукой и поднялась вслед за сыном. Ей так много всего хотелось ему рассказать! О себе, об отце, о том, как они скучают по нему, о работе, о соседях… Особенно хотелось высказаться про эту глупую кошку с котятами, умудряющуюся пренебрегать ее единственным, уникальным сыном.

Но хлопнула дверь. Он снова спешил. Своенравный, упрямый, ранимый.

Клеомен сел в автомобиль, который десять минут назад припарковал на подъездной дорожке родового имения. Вообще ему по происхождению полагался личный водитель, которого родители до сих пор в штате держали, и средство передвижения посолиднее, чем его старенький «торнадо», только он будет не он, если позволит втянуть себя в этот порочный круг ничем не оправданных привилегий.

Указав системе навигации координаты и построив оптимальный маршрут, черт отключил автопилот и рванул автомобиль с места. На автоматике, соблюдая все правила безопасного движения, он к переправе на Орос доберется только часа через три, а так раза в два быстрее получится.

В кармане запищал наушник. Клеомен подождал, пока вызов поймает система, и включит громкую связь.

– Да?

– У нас сложности, – прошептал, вернее, прошипел Иму. – Шефа, киборга и Мос увели разведчики. Понял?

– Понял.

– Все.

Клеомен сквозь зубы процедил проклятие. И отменять желания не было. С чертом подобное случалось крайне редко. Он нехотя забрал свои слова назад и после небольшой паузы проговорил:

– Вызов. Горица.

После короткой паузы раздались три щелчка, а следом и голос русалки:

– Привет. Как дела?

Беззаботность у нее получилась откровенно фальшивая.

– Хорошо. – Со злости черт вывернул руль сильнее, чем это было необходимо, так что машину на повороте слегка занесло.

– Как отгул? Как родители?

– Великолепно. – Беззаботность у него получилась гораздо лучше, чем у собеседницы. – Зря переживал, но до конца дня с ними еще побуду. Как у вас?

– Работаем. Маме добра!

– Благодарю.

Попытки вызвать Зверобоя, Мосвен, Козлову и шефа потерпели фиаско. Фактически он один остался в свободном полете. И то ненадолго.

Клипсу, к примеру, отследить легче всего. Клеомен открыл окно и выкинул бесполезный сейчас аппарат, следом отправилась батарея рабочего планшета. Способ навигации тоже пришлось сменить. Теперь на лобовом стекле полупрозрачным контуром светилась карта, на пассажирском сиденье лежал компас, а взгляд Клеомена не пропускал ни одного указателя.

Для столь грубого вмешательства у разведчиков могла быть не одна причина, но, скорее всего, инициатива исходила от главы правительства. Нареканий к исполнительной власти у населения не было. Ехидна[26] руководствовалась интересами своей земли и не гнушалась никакими средствами, следуя этим интересам. Но МУП организация межземельная, вмешательство в деятельность которой со стороны властей на местах четко регламентировано. И тот факт, что постоянно действующий центральный орган территориально находится над поверхностью столицы, не давал Ехидне и ее управленцам привилегий. Отчасти для того и был возведен автономный остров.

Да только с тех пор, как ассамблею Интерпола возглавил Гуарино из рода Вольпи, вмешательство в работу отделов стало происходить все чаще. Роман избранного руководителя МУПа и Ехидны секретом уже не был.

Клеомен стиснул зубы, сдерживая новую порцию проклятий, готовых сорваться с языка. Ярость все нарастала, а она сейчас была не к месту. В рогах уже жар ощущался. Еще немного, и проявятся. Проявятся рога – начнет сиять хвост. С Ураном в таком виде не побеседуешь.

Скоростной поток донес маленький «торнадо» от границы до переправы за час. Там Клеомен оставил автомобиль на парковке и, воспользовавшись услугами очаровательной юной агуане, оказался на Оросе[27], где его мгновенно поймала аура деда.

– Чего надо?

Черт не удержался от ласковой улыбки. Если бы с ним был кто-то незнакомый с характером древнего, к примеру Костя, то этот кто-то мог бы смело предположить, что в гости явился нелюбимый правнук.

– Ты должен был выйти, когда я попал в поле твоего маниту.

– Зачем? – Старик как изучал сосредоточенно что-то на столе посреди своей убогой хижины, так и продолжал изучать.

– Чтобы встретить меня и проводить.

– Ты же сразу, как высадился, понял, куда идти.

Клеомен огляделся в поисках стула. Печь, лавка, стол, комод с посудой. Стул был только один. Вернее, табурет. На нем Уран сидел.

– Таким образом ты показал бы, что очень мне рад. – Клеомен вышел за дверь, выбрал чурку потолще из груды рядом с колодой, занес в дом и пристроил ее на манер стула слева от деда. – Что там у тебя?

– Ты знаешь, как Аудра контролирует переходы?

– Через свое маниту, связанное с потоками магии переходов.

– Нет. Ты не понял вопрос. – Дед оторвался от изучения древней рукописной тетради. – Как она это делает? Изначально переходы не были контролируемыми. Первая Яга, открывшая у себя такую способность, появилась относительно недавно. Ваш Ярослав, кстати, лично документировал открытую демонстрацию. И важно, что именно появилась она, а не родилась. Утверждала, что сирота и отшельница. Откуда она пришла?

– Дедушка, все представители рода Яги – создания одиночные и скрытные. Они до сих пор таинство родов хранят, а ты хочешь, чтоб я серьезно задался вопросом, почему та мадам не сообщила, откуда пришла?

– Ты глуп. – Уран недовольно поджал губы и вновь углубился в чтение текста на праязыке.

– Это ты глуп. Вместо существенного объяснения истоков своих сомнений пытаешься обидеться на меня за мои сомнения. Я должен сбиваться с пути, будто юнец, от одного простого вопроса, на который есть не менее простой ответ?

В открытую дверь хижины ворвался вихрь, на улице заметно потемнело.

– Погоду невинным не порть, – назидательно проговорил Клеомен.

Уран смерил правнука тяжелым взглядом. Он любил мальчишку за ум и проницательность, за свободолюбие, за порывистость и страсть, за врожденную способность контролировать пороки. За внешность. Клеомен был первый его совершенный потомок, хотя сам этот факт признавать отказывался. Только с правнуком у него возникало желание полноценно разговаривать. Но в то же время и злить его Клеомен умудрялся как никто другой.

– Как ее маниту цепляет переход? – после минутного молчания сдался Уран.

– Ты еще спроси меня, что в сердце черной дыры, – усмехнулся Клеомен.

Старец неожиданно оживился:

– Почему про нее подумал?

– Простая аналогия. Вопрос такой же распространенный, как и о сути взаимодействия нашего маниту с потоками. Дед, давай попозже с твоими задачами. Они тысячелетиями ждали и еще сотни лет могут ждать. А мне помощь твоя нужна прямо сейчас.

– Говори.

– Ты ангелов встречал?

Уран замер. И не так, как замирают создания, врасплох застигнутые, а как машины глохнут, когда топливо у них неожиданно заканчивается. Клеомен поначалу не распознал неладное и деда за руку взял:

– Упрямишься?

– В чем? – искренне удивился оживший старик.

– Спрашиваю, ты ангелов встречал?

На этот раз Клеомен проблему заметил.

– Дед?

– Что?

– Ангелы…

– Что ангелы?

– Ангелов видел?

И снова тишина.

– Ангелы? – попробовал чуть иной подход Клеомен.

– Выдумки, – пожал плечами Уран. – При чем тут мифы? Я тебе говорю, что переходы открываем и используем только мы, но не они. Они без нашей помощи в переходах погибают. Почему?

– Люди вообще много от чего погибают. Дай им гравитацию посильнее, и все. Нет человечка. Ты предлагаешь обсудить различия между нашими видами?

– Да! Это очень важный вопрос. Вот почему твой отец пять томов «Мы и Они» написал! Ты ведь знаешь его теории, ты знаешь, что все в нашей… Ты что делаешь?

Клеомен встал, поднял чурку и, проведя над срезом колец рукой, пламенем выжег портрет белокурого создания.

– Знаешь его?

Уран внимательно всмотрелся в изображение.

– Знаю, конечно. Нефилим это. Писарем у меня служил, пока я собрание Ашшурбанипала[28] читал. Интересная библиотека была.

– Когда он у тебя писарем служил?

– Не помню, – пожал плечами Уран.

– Дед, постарайся!

Старец в очередной раз отключился от реальности.

– Долго служил тебе нефилим?

– Да сколько изучал я тексты, столько и служил.

– А сколько ты изучал тексты?..

Клеомен задал еще не один вопрос в попытке вытянуть из воспоминаний деда любые крупицы информации, но тщетно. Лишь про имя Уран неуверенно проговорил: «Гаврилой, кажется, звался».

– И это разведка?! – искренне возмутился Лои.

– Во-от! – радостно и громко подхватила Маруся, вынырнув из-за коробок с документами, да так, что Мурад, сопровождающий лугару, вздрогнул от неожиданности. – И бумага! Бумага, Лои! Они используют бумагу!

Достоверности ради она угрожающе потрясла внушительной толщины стопкой, которую в правой руке держала.

Ликург сжал челюсти, стараясь сохранить самообладание. Злиться он не злился, а вот рассмеяться тянуло. Почти как Мосвен. Кошка издала тихий всхлип и тут же спрятала его за вежливым покашливанием.

– Магией не воспользуешься, техника не работает… Ничего не работает! И даже сироп в отвар наливать самой надо!

– Ты чем занимаешься? – обернулся к горящей праведным гневом ведьме Лик.

– Чем-чем, – стушевалась Козлова, немного покраснела и начала медленно сползать обратно за коробки. – Выясняю, какие зафиксированные случаи явления ангелов относятся к нашему делу, а какие нет. А случаи все на бумаге, и все читать надо, и все вручную маркером выделять. – Голос ее понемногу затихал, переходя в возмущенное шипение. – А знаете, что такое маркер? Это еще более примитивная вещь, чем…

Ликург вопросительно взглянул на Мурада. Мурад в свою очередь смотрел на бога с подозрением.

– Когда вы связались с ним? – Див кивком головы указал на Лои.

– Он со мной не связывался, – спокойно ответил лугару. – Мне казалось, мы этот вопрос уладили?

Мурад окинул беглым взглядом стопку коробок.

– Подслушиваете мужика в постели, и ладно, – шипели тихо и крайне зло за коробками. – Пишите же вы речь. Зачем его стоны стенографировать? Кому интересно, каким звуком встречает оргазм заместитель министра экономики? Меня ж кошмары теперь замучают!..

– Когда у нее есть сложная текущая задача, она не анализирует никакие другие данные. Иными словами, даже если вы, Мурад, разденетесь, она не спросит: «Какого змия?» Ее не заинтересует сейчас, откуда взялся Гийом.

Ликург произнес и тут же пожалел о столь очевидной несдержанности. Пример с обнаженным разведчиком звучал неуместно и выдавал эмоции Лика. Теперь взгляд Мурада был направлен на Эйдолона и полон холодного любопытства. Да, для Маруси осталось тайной, почему контактное лицо именно див, но не для ее непосредственного руководителя.

Отчего Руся питала слабость к этому виду созданий, Лик не понимал. Дивы, как один, не выглядели нормально. Большие глаза, большие губы, ровные носы, правильные пропорции тела. Ни шрамов, ни щетины. Этакий мужской вариант нимф. Кому в здравом уме такие нравятся?

Теперь Мурад начнет прощупывать почву его взаимоотношений с подчиненной. Такой расклад у Лика восторга не вызывал.

– В чем дело, комиссар? – обратился бог непосредственно к Лои, игнорируя разведчика.

– У меня информация по ангелам. Мне лист нужен. Нарисую. Велено лично Ликургу, лично в руки.

– Кем велено? – Лик не сводил пристального взгляда с лугару. Лои от зрительного контакта не уходил.

– В памяти не сохранилось.

Лик немного помолчал. Он хмурился, и со стороны казалось, оценивал ушлого комиссара, но на деле было иначе. Лои врал и не скрывал этого. Вот только факт лжи был доступен лишь ему, Ликургу. В ауре лугару четко прослеживались следы внешнего блока. Кто-то очень постарался провести РУ. И это не бог. Некто очень сильный вроде старого и хитрого друга турса[29].

– Мос, дай ему что нужно.

– Да, шеф.

Лои в сопровождении Мурада и Ликурга подошел к столу, кошка исполнила приказ, Маруся прекратила шипеть и выбралась из своей цитадели… В помещении повисла напряженная торжественная тишина. Каждый хотел знать, что же принес гонец. Какой важной информацией наделил его неизвестный доброжелатель? Не раскроется ли в сей миг величайшая тайна обоих миров?

– Это что? – озвучила общую мысль Козлова, когда Лои закончил рисовать.

– Понятия не имею, – откликнулся лугару. – Как по мне, так смахивает на траекторию полета мухи в банке.

Руся склонила голову, внимательно разглядывая результат трудов Лои. На большом листе бумаги он долго и неотрывно водил ручкой, пока не закрасил почти все свободное пространство.

– Может, один из мертвых языков? – Мос вопросительно взглянула на Ликурга.

Но тот лишь рассеянно покачал головой:

– Нет. Не думаю.

– У нас есть специалисты по древним культурам и языкам, – вмешался Мурад.

Лик удержался от ехидного замечания о подобном специалисте в составе своей команды. В РУ и без него знают о талантах Клеомена. И знают слишком хорошо. Иначе тихий гений черта сейчас работал бы в этой комнате. Что ж… Зато у Лика была уверенность, что Локи наперед просчитал, как и кто разгадает головоломку.

– Это не запись. Моему сотруднику нужна возможность пользоваться магией.

– Какому сотруднику?

Еще до того, как шеф посмотрел в ее сторону, Руся почуяла неладное.

– И что же она будет делать? – усмехнулся див.

– То, что у нее получается лучше всего, – случайности.

– Так, а я ж там не дочита… – начала неуверенно Козлова. Да только, к ее большому сожалению, шеф не слушал. Он молча взял ее под локоть, подвел к свободному стулу, усадил и вручил рисунок.

– Работай.

Затем обернулся к Мураду:

– Так и будете молчать, месье див?

Разведчик мягко улыбнулся:

– Пусть работает. Документы дочитает комиссар. Он, полагаю, изъявит желание помочь. Верно, комиссар?

Лои пожал плечами:

– Если введут в курс дела.

– И никто, полагаю, не будет против, если я отлучусь ненадолго.

Вопросительной интонацией Мурад даже пользоваться не стал. Будучи дивом, он прекрасно ощущал эмоции окружающих. Эйдолон его презирал и не скрывал этого, Шут рвался съесть, лугару обманывал, кошка беспокоилась, ведьма забывала.

Див неторопливо покинул комнату. Лишь задвинув панель, он позволил себе немного расслабиться: прикрыть глаза и помассировать шею. «4А5» он курировал давно, особенности команды знал, и трудности, с которыми придется столкнуться в случае совместной работы, предугадывал, но реальность все равно выматывала. Сначала психолог подвела. Двустороннюю связь между Козловой и Ликургом она приняла за одностороннюю. Само собой, ошибиться немудрено. Бог буквально поглощает ее маниту, и увидеть за этой яркой волной движения самой ведьмы сложно, но вполне возможно. Наружка Клеомена потеряла. Теперь Гийом появился.

Мурад устало вздохнул.

– Трудный день? – посочувствовал Шеваль, выглянув из открытого перехода.

– Что там?

– Ты был прав. Эйдолон знает, от кого привет получил. Предложил суперведьме перенести рисунок в трехмерное пространство. Давай сюда! Передохни немного.

Лысая голова наследственного мага скрылась за стеной. Мурад прошел следом в помещение внутреннего корпуса, что примыкало к кабинету, где работали подопечные из «4А5». Дело уникальное, так что им с Люсьеном выделили новый комплекс для слежки в правом крыле.

– И да чтоб работать мне в этом технораю всегда. – Шеваль будто мысли командира прочел.

– Ты один справляешься? Психолога вызвать? – обратился див к подчиненному.

– После того как она напортачила с Козловой? Смеешься?

– Не жалуешь ты несчастную.

Ведьмак промолчал.

Мурад повернулся к прозрачной стене и еще раз вздохнул.

– Правильно не жалуешь. Козлова не просто не заинтересована во мне. Она меня забывает.

– Только во время непосредственного контакта помнит?

– Да.

– Кошку что-то беспокоит. Мне не показалось?

– Отрешенная. Думаю, эхо силы котят своих ищет. Новый купол позволяет ослабить даже ее связь с маниту детей.

– Не соврали в лаборатории, – удовлетворенно подытожил Люсьен и кивнул на стену. – Как считаешь, что там?

Див равнодушно пожал плечами:

– Скоро узнаем.

Клеомен остановился перед въездом на территорию поселения кобольдов[30].

Создания услужливые, добродушные, но лишь в том случае, если тот, кому их помощь понадобилась, все правила приличия соблюдают. Не появляться на территории поселения без спроса – первое правило.

Клеомен посидел несколько минут, ожидая, пока на него обратят внимание, и лишь после этого покинул автомобиль.

Ворота со скрипом распахнулись, и навстречу черту высыпала толпа крошечных головастых детишек. С пронзительным щебетанием детвора окружила незваного гостя.

– Почему не на занятиях? – сурово спросил черт.

– Гость! Гость! Дай денег! Дай сахар!

– А ну! Кыш! – гаркнул на младшее поколение вышедший следом староста. – Кто такой? Чего хочешь?

Разговор по существу – второе правило приличия кобольдов.

Клеомен улыбнулся, глядя сверху вниз на подбоченившегося сурового мужчину.

– Сотрудник четвертого отдела МУПа. За помощью пришел.

Карлик усмехнулся:

– Четвертого «А»?

Клеомен кивнул.

– И какого рода помощи ты ждешь?

– Проведите меня в столицу.

Староста сощурился:

– И что взамен?

– Машина. – Черт кивнул на свой горячо любимый ретроавтомобиль.

Кобольд произнес емкое «хм», сделал пару кругов вокруг «торнадо», полазил в салоне и только после этого согласился на сделку.

Никто не ориентировался в катакомбах лучше, чем кобольды. Они знали все пути, все маршруты, проложенные древними и самой природой. Кабы не внутренний кодекс чести, грабители бы из них вышли неуловимые. Пятичасовой переход в темноте по сырости и слизи, и вот Клеомен в полном одиночестве стоит в подвале одного из старых особняков в центре города, а проводник исчез, будто и не было его вовсе. Как, собственно, и любимой машины. Последняя мысль заставила Клеомена горько улыбнуться.

Хозяев дома не оказалось, сигнализация работала на проникновение извне, поэтому покинуть дом удалось без лишних трудностей.

Достав из кармана заранее захваченную из аптечки медицинскую повязку, черт осторожно закрыл левый глаз. А выйдя со двора на улицу, еще и левую ногу подволакивать начал. Внимание прохожих теперь принадлежало ему всецело. С развитием современной медицины и социальных пособий созданий с подобными физическими увечьями встретить на улице было почти невозможно. Либо эпатаж, либо исключительный случай, как, к примеру, у Козловой.

– Осторожнее. Позвольте? – с такими словами окружающие помогали ему войти и покинуть общественный транспорт. Он улыбался и молча раскланивался.

Гавриил.

Клеомен хорошо запомнил это имя. Не столько из-за университетского курса иномирной мифологии, сколько из архивов отца. В основной текст «Мы и Они» не вошли многие материалы. В том числе история о труднике православной мужской обители по имени Гаврила. Не история даже, так, заметка небольшая. Отца поразило сочетание ума и внешности юнца. Белокурая красавица-девица. Именно так записал он в своем дневнике.

Гаврила говорил немного, но когда говорил, темы поднимал сложные, серьезные. О бытии, о милосердии, о науке, о людях и нелюдях. Вера в нелюдей для Иномирья явление обычное, так что отец Гаврилой не особо интересовался и рассказ о нем впоследствии из черновика убрал, но сыну о чудаковатом мальчишке рассказал.

К глубокому сожалению Клеомена, связаться с первоисточником так, чтобы не поймать на хвост разведку, не представлялось возможным. Уточнять детали и проверять целостность памяти отца придется чуть позже. Хотя Клеомен уже догадывался, что про ангелов у великого черта мысли ускользающие. Если память Урана сумели заблокировать, что говорить о создании слабее.

Теперь черту нужно было поговорить с шефом, обменяться данными и согласовать дальнейшие действия. Вдруг в РУ предоставили ценную информацию. Впрочем, в последнем Клеомен сильно сомневался. А еще немного нервничал. Не из-за дела, отца, деда или ангелов. Нет. Способ связаться с шефом в обход любой общепринятой связи у него был один, через котят Мосвен.

Она его после такого точно и возненавидит, и убьет. Если, конечно, пацаны его раньше не сожрут. Они у нее слегка агрессивные. Найти им добровольца в няни было целой проблемой. Прижился двенадцатый по счету, и тот ориша[31] Ошоси[32], один из основателей «Провидения». Он как раз уже должен был забрать ребят из школы, проводить до дома и накормить. Если пацаны не напортачили, то великий охотник удалился по своим делам. По крайней мере, Клеомен на это надеялся, лишний свидетель ему ни к чему.

Стоя у квартиры Мос уже не хромой и без повязки в ожидании, когда хозяева ответят на вызов, черт нервно постукивал ладонью по бедру.

– Ты кто? – после минутной паузы прозвучал в динамике звонкий голос.

– С мамой вашей работаю.

Клеомен вздохнул. Он знал все живые языки. Все. Кроме подросткового. Самый сложный язык в обоих мирах.

– И чё? – ожидаемо не понял мальчишка.

– Она в РУ. Мне связаться с ней надо в обход их защиты.

Насколько Клеомен помнил инструкции Лика, в работе с незрелыми созданиями эффективней правды нет ничего.

– И чё? Личность сначала подтверди у экрана.

Черт показал печать.

– И чё? Мне поверить надо?

– Надо, – начал слегка злиться Клеомен.

– С чего? – обнаружил знание другого уточняющего вопроса котенок.

– Ты дверь боишься открыть, что ли? – пошел на откровенную и довольно примитивную хитрость Клеомен и не прогадал.

С возмущенным «Я?» замок щелкнул, дверь распахнулась, а из-за нее на черта взглянули две пары хищных глаз. За прошедший месяц оба котенка вытянулись на десяток сантиметров каждый. В высоту с матерью сравнялись точно. По ширине плеч давно превзошли. Габариты увеличиваются, маниту растет, интеллект не успевает, гормоны пляшут. Одним словом, подростки.

– Привет, – бесстрашно проговорил Клеомен и прошел внутрь.

Близнецы оскалились.

– Ахом, ты младший, значит, с тобой связь у нее сильнее, – продолжил уверенно вещать наглый гость. – Пошли. Давно ее маниту ослабло?

– Она поэтому на вызовы не отвечает? – Интонации у Ахома были немного другие. Это означало, что первым беседу с гостем вел старший.

Кемнеби с размаху ударил брата по плечу, затем у ребят вышла беззвучная емкая перепалка.

– Ты чё?!

– Ничё!

Лексика на грани фантастики. Клеомен вздохнул.

– Именно, – вступил черт, пока дело до драки не дошло. Внутреннюю отделку квартиры Мос восстанавливала регулярно. – Дверь закройте.

Не разуваясь и не оборачиваясь, он отправился на кухню. Там взял ближайший табурет, отодвинул к плите и сел, скрестив на груди руки.

Первым на кухню влетел Кемнеби. Выражение его лица не обещало никакого понимания. Если бы не наследие Дике, страха за мать Клеомен бы на этом лице не прочел. Ахом был более открытым мальчишкой и более рассудительным.

– Покажите еще раз печать.

– Вы Нефер. Верно? – продолжил Ахом после того, как гость повторно продемонстрировал запястье.

Черт недоуменно нахмурился.

– Обычно она так вас обозначает. – Черные глаза котенка с любопытством изучали Клеомена.

Кемнеби презрительно фыркнул.

– Я ее маниту совсем не ловлю, только если мы вдвоем, и то с трудом. С ней все хорошо. Она говорит, что там ненадолго. Это не так?

– Если говорит, значит, так. Мне нужно с нашим шефом связаться. Но для начала будет неплохо спросить у нее разрешения.

– Ха! – победно воскликнул Кемнеби. – Он ее боится!

– Помоги, – тихо обратился Ахом к брату и замер.

Мосвен прикрыла глаза, слушая сына. Ее маленький маневр должен был остаться не замеченным для наблюдателей вне стен кабинета на фоне рычания лугару о документации на бумаге и попыток Маруси расшифровать послание.

Она попросила Ахома открыть глаза и действительно увидела Клеомена. В груди привычно потеплело от внимательного серьезного взгляда черта. Если бы не сложившаяся ситуация, могла бы подумать, что он нарочно к ее детям пришел.

«Кто чужого пустил?» – сердито обратилась она к сыновьям. «Я», – ответили оба одновременно. «Пусть говорит».

Выслушав короткий доклад, Мос записала его на бумаге и осторожно передала Лику. Тот в свою очередь под видом разгадывания каракулей Лои отдал распоряжения единственному своему свободному сотруднику.

В смежном помещении Мурад привстал в кресле, вглядываясь в склонившиеся над столом головы кошки и ее руководителя.

– О чем они говорят?

– Молчат, – пожал плечами Люсьен.

– Они что-то рисуют.

– Они постоянно что-то рисуют. Четвертый свободный в команде – не такая уж и мечта. Наши аналитики уже множество совпадений выдали с неплохой вероятностью.

– У нее задача не неплохую вероятность отыскать, а единственно верное решение. И она одна, а аналитиков штат в десять созданий. Сравнил.

– На то она и четвертый, – не согласился Люсьен.

– Что с остальной группой Эйдолона?

– Аниото в шкуре леопарда круги нарезает по кабинету, скалится. Зверобой в машинки играет. Русалка ревет.

– Чего ревет? – рассеянно пробормотал Мурад.

– Документальные картины про людей смотрит.

– Второго черта поймали?

– Нет.

Див встал со своего места и подошел вплотную к прозрачной стене.

– Не нравится мне их диалог. Кто котят ведет? Свяжись, пусть доложат.

– Минуту назад часовой отчет получил. Клеомен к ним не приближался.

– Да! – неожиданно воскликнула Козлова. – Нашла!

Она голосом развернула куб, внутри которого блуждающей линией выстроилось готовое трехмерное изображение очаровательного уютного ландшафта. Склон горы, речка, небольшой водопад и лес.

– Все дело в силе нажима, в…

– Маруся, потом! – одернул ее Лик. Естественно, от того, чтобы разочарованно сморщить свой веснушчатый нос, она не удержалась. Губу нижнюю тоже надула, но только на мгновение.

– Это реальный ландшафт? – Лои вышел из-за коробок и с любопытством рассматривал трехмерную модель. – Иномирный точно, если по деревьям судить.

– Знаешь, где это? – обратился Лик к Русе.

Она отрицательно покачала головой.

– Ищи.

– Шеф, мне домой надо! У меня младший ногу повредил. Они врача вызвали. – Кошка умоляюще взглянула на Ликурга.

Он нахмурился:

– Иди.

– Есть! – С места Мосвен сорвалась так, словно над ней змий кружил.

– Задери их всех! – выругался Мурад, подбегая к проходу. – Люсьен, найди ей хвост мигом.

Кошка закрыла дверь за медиком, обернулась и хмуро уставилась на детей. Ахом глаз сразу на нее не поднимал на всякий случай. Кемнеби поначалу взялся авторитет матери оспорить, но быстро сдался, последовав примеру брата.

– Где он? – зло процедила Мосвен.

Котята одновременно расступились и указали на кладовую рядом с кухней. Почти сразу же оттуда вышел черт.

– Ты!..

Клеомен вздрогнул. Она была в ярости и совсем не походила на ту Мос, с которой он имел дело на работе. Конечно, секретом не было, что за пределами Интерпола она истинная любимица Сешат[33]. Но знать – одно, а видеть так близко собственными глазами – другое. Тем более видеть сверкающую оболочку ее второго я. Всегда сдержанная, холодная, рассудительная, серьезная Мосвен изменилась. Прозрачный белый леопард взирал бездонными черными глазами, скалился и шипел. А под ним исподлобья на Клеомена все теми же черными глазами смотрела маленькая, хрупкая и разъяренная женщина.

– Я тебе говорил, он ее не боится, – прошептал едва слышно Ахом и тут же в качестве ответа от брата получил удар в плечо.

Про удар Клеомен догадался по звуку, поскольку взгляд отвести не мог. И дело было не столько в неотразимости прекрасной кошки, сколько в той опасной игре, которую она затеяла. Сам Клеомен никогда бы не решился подойти к ней ближе, чем она позволит. И тем более никогда не решился бы сделать это так, как принято у хищников. Вот только сейчас Мосвен сама в порыве ярости заставила его вступить в схватку.

Леопард окончательно накрыл ее, она обернулась и ступила на четыре лапы. Клеомен осторожно, медленно, не отводя взгляда от ее глаз, присел. В ответ она прижала уши и зарычала. Кемнеби вторил матери.

Внимательно прислушиваясь к обоим котятам, черт уперся одной рукой в пол и все так же медленно подвинулся ближе к Мосвен. Она была готова к броску, это легко читалось в ее взгляде. Клеомен в мгновение позволил проявиться хвосту и рогам. От его ладони по полу побежала дорожка ярко-синего пламени, обогнула кошку, заключив ее в кольцо.

Бросок со стороны Кемнеби остановил Ахом.

– Мы работать будем? – Клеомен постарался спросить холодно и равнодушно.

Мосвен словно ушатом ледяной воды окатило. Рычание прекратилось. В темных глазах ярость уступила место недоумению. Она зашипела.

– Я понял. Ты недовольна. – Теперь черт сыграл раздражение. – Так что насчет работы?

Она рванулась на него, но была остановлена яркой голубой стеной.

– Больно же, – возмутилась Мосвен, мгновенно сменив облик.

– Можно подумать, я на тебя действительно пламя пустил. – Взгляд Клеомен от ее глаз так и не отвел.

Кошка оскалилась, как была, в облике первозданном. Получилось мило и сексуально. Черту понравилось. Признаться, такая она ему вообще очень нравилась, несмотря на угрозу увечий. Может, действительно стоило не ждать, когда она обратит внимание, а подойти самому.

Мосвен недовольно нахмурилась. Кажется, предполагала, что он воспользуется предоставленным случаем и прекратит схватку. Что ж… Она ошиблась. Сдаваться Клеомен не хотел. Мос вновь оскалилась, а потом вдруг неожиданно отвела взгляд первая.

– Мы выяснили, кто сильнее? – Несмотря на очевидную свою победу, черт шел до конца.

– Да.

Она поднялась и гордо вздернула подбородок.

– Я могу встать?

– Да, – по-королевски кивнула кошка.

Клеомен встал и обернулся к ее детям.

И Ахом, и Кемнеби не скрывали растерянности. Только у младшего настрой был не агрессивный, а вот старший смотрел на черта с нескрываемой злобой. Правда, авторитет оспорить не отважился. Смотрел вызывающе, на грани допустимого, но грань не пересекал.

– Ты подверг моих детей опасности! – высказала наконец причину своей агрессии Мосвен.

– Я тебя и твоих детей ни за что в жизни опасности не подвергну, – огрызнулся черт.

Мос вздрогнула. Этот Клеомен был ей совсем не знаком. Она привыкла к другому Клеомену. Спокойному, тихому. Он никогда не был вспыльчив, не стремился привлекать к себе лишнее внимание. Она просто всегда знала, что он где-то рядом, что помогает и немного влюблен в нее. Неизменно такой ненавязчивый, добрый, милый, с ним было легко и тепло. А еще очень красивый. Красивый во всем. Нефер.

Сейчас ее привычный Нефер изменился. Холодный, жестокий. И почему-то нападает на нее, несмотря на то что уже победил. Она часто заморгала, борясь с непрошеными слезами обиды. Еще не хватало, чтоб дети настолько слабой увидели. Все мужчины одинаковые. Абсолютно все. И он.

От последней мысли захотелось застонать. Так безумно больно ей не было очень давно.

Клеомен увидел все: слезы, с которыми она отчаянно боролась; боль, заставившую ее сжать зубы; как она в очередной раз упрямо вздернула подбородок.

– У нас задание от Лика, – мягко напомнил он. – Твои головорезы прекрасно без тебя справятся. Они вдвоем меня-то легко загрызут, а уж разведчика любого точно. По крайней мере, лично я их боюсь.

Кемнеби скептично фыркнул.

– Точно тебе говорю, боюсь. – Клеомен насмешливо взглянул на старшего котенка. – Не веришь?

Ахом улыбнулся и, прежде чем брат хоть как-то отреагировал на наглость того, кого мать звала про себя Нефер, взял управление на себя.

– Мам, иди. Мы Ошоси вызовем в случае чего. Как обычно.

– Пошли, – скомандовал Клеомен, для чего-то сделав шаг навстречу.

– Куда пошли? – огрызнулась она. – Я так и не поняла, как ты собираешься отсюда выйти незамеченным. Их трое теперь. Один внизу, один на этаже и один у запасного выхода.

Черт не ответил. Просто взял ее за руку, притянул к себе, обнял, вспыхнул и растворился в воздухе вместе с дорогой ношей. Мос вырвалась, испуганно отпрыгнула от Клеомена и едва не споткнулась о скамью. Деревья зашумели, встревоженные волной агрессивной магии. Кошка обвела удивленным взглядом ухоженную растительность, затем обернулась к черту и, позабыв все свои обиды, бросилась к нему.

Клеомен стоял на коленях, опираясь одной рукой о землю, второй держась за грудь, и тихо хрипел. Хвост полыхал и бил по земле, оставляя черные полосы выжженной травы. Чтобы добраться до самого черта, Мос пришлось сначала увернуться от хвоста. Его хозяин явно соображал плохо и инстинктивно им защищался.

– Эй! – Она взяла его лицо в ладони и попыталась заглянуть в глаза.

Глаза были закрыты, а выражение лица испугало кошку.

– Где больно? – прошептала она. Потом сообразила, что вопрос-то глупый, и полезла в карман за наушником. Медиков вызывать надо срочно, а она будто дурная вопросы задает.

– Его там нет, – выдохнул Клеомен. – Посиди смирно минуту.

Мосвен замерла. Он сильнее. Сказал сидеть смирно, значит – смирно. Было немного неуютно слушаться. Но он ведь победил. Вот она наберется сил, найдет время, еще раз нападет и отвоюет независимость от его авторитета. Она сама будет решать, кому в жизни подчиняться, а кому нет.

Клеомен тихо, со стоном рассмеялся.

– Что? – не поняла она.

Он лег на землю и перекатился на спину. За грудь больше не держался.

– Больно?

Черт отрицательно покачал головой.

– Что это за переход?

– Мой личный. Я наполовину бог. Забыла? – просипел Клеомен тихо. – Но только наполовину, – добавил он почти беззвучно.

Мосвен помогла ему подняться.

– Как в Иномирье попадем?

– Локи навестим.

Она не возмутилась. Вообще никак не прокомментировала его безумное решение. Черт открыл глаза, повернул голову и взглянул на своего изящного леопарда. Мос с любопытством рассматривала распростертого перед ней на земле черта. Впечатление складывалось такое, словно она впервые его увидела.

– Почему именно Локи?

– Рисунок был от него.

– С чего ты взял?

– Шеф сказал.

Мос нахмурилась. Диалог шел через нее, и Лик ничего про Локи не говорил и не писал.

– Как он это тебе передал?

– Потом объясню. – Клеомен со стоном поднялся. – Ну что, гений снабжения, нам надо раздобыть транспорт. Без регистрации, без прав и без обязательного страхования. Есть идеи?

– Есть. – Кошка пожала плечами. – Скажи только, где мы. И как ты вытащил у меня всю электронику?

– Легко. Я ее не перенес. Мы в южном парке.

– Идти сможешь?

Мосвен с сомнением оглядела Клеомена. Ему явно было плохо, несмотря на делано бодрое выражение лица. Нефер улыбнулся. Он сможет. Он вообще все сможет. Мос слегка испугалась такого ответа. Что он к роду Эйдолон отношение имеет, она не забывала никогда, но не задумывалась, что это ему дает, кромеродства с шефом. Хотя задуматься стоило. Боги переносить себя умеют, только им для этого сеть кровных силовых потоков нужна, кои им строить давно запретили. А без потоков они не могут. Теперь выяснилось, что как минимум один может. И платит высокую цену за выброс такой магии.

– Командуй, – еще шире заулыбался предмет ее размышлений, словно мысли подслушал.

– Стой тут. Сейчас вернусь.

С этими словами Мос сменила облик, поймала запах и исчезла за ближайшим кустарником.

– В камеры не попади, – напомнил ей вслед черт.

Отпускать ее одну не было никакого желания, транспорт мог бы и сам раздобыть, дело нехитрое, но сил действительно не было. Прыжок измотал гораздо сильнее, чем Клеомен рассчитывал. С виду вес кошки казался меньше реального. Он снова рассмеялся собственной слепоте влюбленного глупца. Хорошо ума хватило промолчать, когда обессиленный на спину упал. «Что?» – спросила она. Кабы ответил, что она килограммов на пять тяжелее, чем выглядит, не миновать расправы.

Клеомен вновь лег на землю, притаившись вдали от прогулочных маршрутов. Южный парк самый большой в столице, с зонами дикорастущей зелени, затеряться среди его растительности было проще всего.

– Все!

На выполнение задачи ей потребовалось чуть меньше получаса.

– На. – Она протянула Клеомену метлу. – Управлять умеешь?

– Я надеялся на подержанную машину или конфискацию.

– Машина долго. Какая конфискация? Нам угон впаяют. Устав нарушать собрался?

Клеомен со вздохом забрал старенькую метлу из рук Мос и тихо прошептал:

– Стоит попробовать. Может, заметным стану.

Мос хотела спросить, что он имел в виду, но вовремя спохватилась. Не для нее ведь было сказано. Скорее всего, если бы не паршивое состояние, в котором он пребывал, вообще бы вслух произносить не стал. Клеомен свои мысли, как правило, держит при себе.

Костя внимательно рассматривал не слишком приметного на вид мужичка. Невысокий, серый, даже скучный какой-то. Из всех примечательных черт – лысина. Солнечные лучи через стекло на нее живописно падали. Такого только по лысине и запомнишь. Ну и еще по странному воздействию на Ярослава. Великий и страшный сидел на диване с закрытыми глазами и не шевелился. Женя сидела там же и что-то сосредоточенно поправляла и изменяла то в тонком гибком планшете, то в папке здоровой каракули вырисовывала. Косте с соседнего дивана хорошо было видно смешные загогулины.

– Это руны, – улыбнулась она.

– Ты мысли читаешь? – удивился Костя.

– Нет. Привычка угадывать, о чем думают окружающие. Давно тут работаю.

– Круто выходит!

Лысый уставился на Костю тяжелым тусклым взглядом.

– Спасибо.

– Я только не очень понял, чего ждем?

– Когда нас освободят, – невозмутимо откликнулся вместо Жени Ярослав. – Видишь ли, малыш, наш гость, лысая макушка которого тебя так увлекает, – представитель разведки. Приставлен он к нам для наблюдения за нашей работой. Вот мы работаем, а он наблюдает. Видишь?

Ярослав открыл свои бездонные глаза и насмешливо взглянул на Костю.

– Вижу, – кивнул Ивченко.

Женя рассмеялась, чем привлекла внимание всех троих мужчин. Костя вздохнул и невольно залюбовался девушкой. Красивая.

– А вы кто, если не секрет? – решил он потратить время с пользой и обратился к лысому. – В смысле создание какое?

Разведчик сидел с каменным выражением лица.

– Ведьмак наследственный, – вновь ожил Ярослав. – В принципе вы с Женей можете сходить размяться, поесть чего-нибудь. Конкретно наш молчаливый друг наблюдает исключительно за мной. Только сильно не шалите, за вами у разведки тоже найдется, кому понаблюдать. Нынче обстановка такая, что никакие мировые соглашения правящей верхушке не ука…

– Ярослав Сергеевич, – Женя звонко прервала руководителя на полуслове, – я не закончила с сопровождающей документацией для Асгарда.

– Не страшно, – спокойно отозвался Ярослав. – Позже закончишь.

– Лучше займусь сейчас. – Она вновь уткнулась в папку.

– Константин, будь добр…

Старец поймал взгляд своего подопечного. Времени минуло всего ничего, но Ивченко, как это свойственно большинству людей, адаптировался к окружающей действительности, включая силу Атума. Парень больше не сжимался и не вздрагивал, смотрел себе спокойно в бездонные глаза и смотрел, и даже понимал, что именно эти бездонные глаза хотят от него в конкретный момент. Если бы не проблемы с РУ, Ярослав этому моменту уделил бы больше внимания, но выбирать не приходилось.

– Понял, – кивнул Костя. – Кушать сейчас. Асгард потом.

Ивченко вскочил, забрал у Жени из рук документы и поднял ее за локоть. Она не сопротивлялась, но смотрела убийственно. Временный кабинет Ярослава, где старец спасался от всевидящего ока журналистов, пара покинула в молчании. Вдвоем они занесли рабочий материал наверх и отправились в город.

– Мы можем и тут поесть, у вас, на острове.

Вместо ответа Женя сердито оглядела спутника.

– Да ладно! Я понял, что провинился. Только не очень понял чем.

– Конечно нет. Ты же у нас не местный, наивный…

– А если без сарказма, – слегка обиделся Костя. Он даже скорость сбавил, из-за чего отстал, и они теперь к КПП паровозиком шли.

– Папу нельзя оставлять наедине с кем-то, кто его раздражает, – процедила едва слышно Женя.

Костя замер.

– Папу?!

И тут же побежал вприпрыжку, поскольку Женя ждать никого не собиралась.

– Ты хочешь сказать, этот глазастый – твой папа?!

– Этот глазастый – твой вероятный работодатель. Больше уважения. Меньше эмоций. И да, он – мой папа. Приемный, если быть точнее. Больше все равно ничего не скажу.

– Ладно, – Костя поднял ладони вверх, – намек понял.

Женя не просто злилась, она в ярости была. Но как на голову этого чудака ярость обрушивать, когда он ее прямой ответ намеком назвал? Она отметила выход на двоих и, не оглядываясь, прыгнула в нисходящий поток. О том, что ушла, не оглядываясь, она пожалела, уже стоя под островом в ожидании.

Появился Костя минут через пять из потока для транспорта.

– Простите, извините, извините, простите, – кланялся он с невозмутимым лицом всем орущим, рычащим и шипящим на него и перебежками продвигался к пешеходной полосе, где его ждала Женя.

– А туда ты как попал?

– Как обычно, – пожал плечами Костя. – Случайно. Я не видел, куда ты зашла. А куда надо, с прошлых посещений не запомнил. А что твой папа делает с теми, кто его раздражает?

– Ничего законного. Тема закрыта.

– Да-а, – протянул Костя задумчиво. – А парень у тебя есть?

Женя опешила. С ней по-разному заигрывали, но вот так напролом шли впервые. Сейчас-то точно она не ошиблась. Для чего еще сверстник будет у нее интересоваться состоянием личной жизни?

Только у Кости оказались свои неожиданные соображения.

– При таком отце парень у тебя или сверхсильный, или любимчик Ярослава, или отважный до идиотизма. Или все вместе.

– Или это тебя не касается, – спрятала она смущение за злостью.

– Ну или так, – согласился леший. – Куда идем?

– Налево, потом направо. Дальше увидишь.

– Алгоритм понял, – развеселился Костя. – Причинно-следственные связи не понял.

В целом было очевидно, что девушку он чаще выводит из себя, нежели радует либо восхищает. Только его это не пугало. Наоборот, такую бодрость ощущал, подъем духа. Как кошку злую дразнить, а потом еще неделю мимо потаенных углов в квартире без брони самодельной не передвигаться. Адреналин.

Злая кошка зашипела что-то сердитое и не совсем разборчивое.

– А? – переспросил довольный Костя.

Она фыркнула и ускорила шаг. Ивченко теперь едва ли не бежать за ней следом пришлось.

– Как думаешь, за нами правда увязался какой-нибудь ваш наблюдатель?

– Правда. Только они не наши. Они местные. Формально остров не принадлежит ни одной земле. В уставе оговорено допустимое минимальное и максимальное количество сотрудников гражданства земель, участниц Содружества. Местные вообще имеют право находиться на территории острова только в исключительных случаях.

– Шумиха вокруг ангела? – догадался Костя.

– Откуда практикант берет информацию, не мое дело.

– Это да или нет?

– Или, – отчеканила Женя.

– Ладно. Следующий вопрос. Разве они право имеют хоть как-то вмешиваться в вашу работу?

– Разведка имеет в определенных условиях.

– И эти условия?..

– Формально достигнуты. Больше практикантам знать не положено.

– А прочесть практикант где может?

– Сначала учебники свои прочти.

Ответ прозвучал довольно грубо, что задело Костю за живое. Он замолчал. Если Женя и была рождена человеком, то давно об этом позабыла. Воспитание приемного родителя сказалось. Характер у нее был ничуть не легче, чем у старца.

Клеомен приземлился перед семейным гнездом Гюда Локи.

– Страшно представить, кто у них в воде плавает, – прошептала позади Мос.

– Не страшно. Там один из экспериментов Хель[34].

Кошка хмуро взглянула на Клеомена. Снова это пугающее ощущение незнакомого Нефера рядом. Раньше он на ее реплику улыбнулся бы и промолчал или, что случалось реже, ограничился бы только информацией. Но не сегодня. Сегодня появились эти доминирующие нотки. Она уже успела неоднократно пожалеть, что сгоряча затеяла выяснение отношений. Не абы с кем ведь тягаться взялась, а с полубогом.

– Идем.

Новая команда Клеомена разбередила ее без того израненную сущность. Остановить леопарда Мос не успела. Вторая оболочка накрыла ее. Зверь утробно зарычал в спину своему обидчику.

Черт обернулся. Ни страха, ни опасений в его взгляде не обнаружилось. Он словно ждал, что она будет такой. Мосвен тряхнула головой, стараясь совладать с собой, а точнее, со своими животными, всепоглощающими страхами.

– Ты сейчас хочешь? – Вопрос Клеомен задал серьезно.

Само собой, он понимал, что она не хочет ни сейчас, ни вообще. Может, она и желала выглядеть грозной хищницей, но никого, кроме измотанной и испуганной девочки, черт перед собой не видел. Одинокой и преданной. Хищные кошки ведут себя именно так. Если Горица бросит Иму ради другого, разрушительной энергии леопарда хватит на весь остров, он ни одной женщине уже не доверится. Для этих удивительных созданий мир всегда окрашен в кровавые оттенки страсти. Все абсолютно. И одиночество, и месть, и любовь. Ярость разрушительна, а доверие бесконечно. Клеомен мечтал получить это доверие. Хуни разрушил ее, бросив когда-то беременную ради новых целей и стремлений.

В то время как сынов и дочерей своих Сешат наделила рассудительностью, спокойствием, глубокими страстными эмоциями и постоянством, Мафдет[35] посчитала нужным даровать выведенной ветви созданий абсолютную страсть к открытиям и непомерные амбиции. Хуни был порождением Мафдет.

Воспоминания затопили разум Мос застарелой ноющей болью. Хуни был прекрасен и настойчив. Он восхищался ею искренне, хотел ее абсолютно. Он доказал, что сильнее, другим и ей. И вот когда она проиграла и отдала всю свою преданность, страсть, он вдруг увлекся хищницей аниото.

– Ты только не обижайся. – Вот и все, что она услышала от некогда настойчивого Хуни.

Мосвен снова зарычала на Клеомена. Больше всего ее поразило даже не неожиданное равнодушие Хуни к ней, а к котятам. Словно она никогда и не знала его истинного. Будто предавать вот так естественно. Да, он сокрушался и всем вокруг рассказывал, какой он плохой и как неверно поступил. И говорил о великой страсти, что заставила его сделать именно так, и Мафдет защищала его. Слова, слова, снова и снова. Он предал хищницу аниото и вновь сокрушался. Но разве так жить правильно? Разве честь, верность и любовь – пустой звук? Давать слово и забирать, когда вздумается…

Неожиданно ее голову обхватили теплые ладони, а к губам прижались горячие губы. Она беспомощно замерла, уставившись растерянно на Нефера. Смотреть так близко на кого бы то ни было забавно. Расстояние небольшое и черты лица искажаются. Сначала Мос подумала об этом, потом сообразила, что ее целуют, затем вспомнила, что целовать себя она не разрешала и вообще думала о чем-то другом. О чем именно, тоже припомнила не сразу.

Клеомен оторвался от обожаемых губ, но выпускать кошку из рук на всякий случай не стал. Так безопаснее. Хищница все-таки. Ее черные глаза все еще светились растерянностью, но это после его следующего вопроса пройдет.

– Ты когда-нибудь обратишь внимание, что я тебя люблю?

Прошло.

Ее глаза расширились от удивления. Клеомен понимал, что другого шанса у него не будет. Сейчас или никогда. Она сама спровоцировала сражение и проиграла, дав ему особый статус. Мальчишки проболтались, что она зовет его на свой манер совершенным Нефером, а значит, он для нее особенный.

– Я тебя люблю, – повторил Клеомен.

На лице Мос проступило искреннее возмущение.

– Я тебя люблю, – повторил он в третий раз.

Она даже рот открыла, явно собираясь запротестовать.

– Все равно люблю, – не дал черт ей произнести ни слова.

– Да ты!.. – Она увернулась от его рук, но была тут же поймана в теплые объятия.

– Так тоже люблю.

Теперь она злилась по-настоящему. Вырываться тоже начала не на шутку.

– Ты-ы… – свирепо прорычала кошка.

– Конечно я, – не дал ей закончить Клеомен. – Кому ты еще нужна?

Мос задохнулась от возмущения. Она оставила попытки вырваться. Вместо этого запрокинула голову и уставилась зло на лицо черта.

– С таким-то характером, – добавил Клеомен. – Вон глазищи злые какие. Красивые и злые. Теперь узкие и злые, но все равно красивые. А вот так вот больно.

Клеомен поморщился и чуть ослабил хватку, когда острые кошачьи когти впились в ребра.

– Плохой! – совсем по-детски обиделась Мос, вырвалась из объятий и направилась ко рву. – Мы работать сегодня будем?

– Кто б спрашивал, – простонал едва слышно Клеомен и, подхрипывая, окутав себя целебным пламенем, поплелся следом.

– Какая любопытная сцена, – прокомментировал с усмешкой Локи, выдвигая мост через ров.

– Кто бы говорил. Он, по крайней мере, в итоге вслух сказал, что любит. – Сигюн озорно улыбнулась мужу. – Не то что некоторые. Любопытно ему, любопытно… И целовать самой пришлось.

– Я был неотразим и настойчив! Меня уважали и боялись…

– Да, да, – рассмеялась Сигюн.

– А теперь ты плохо на меня влияешь. Я завел друзей и начал зачем-то бескорыстно помогать созданиям, – закончил Локи, стоя в проходе и наблюдая, как по мосту к нему приближаются беглые сотрудники «4А5». – И мне не нравится, что ты поведешь их одна.

– Я большая девочка, справлюсь.

– Ты моя девочка, и я без тебя не справлюсь.

Сигюн обняла мужа за талию и взлохматила рыжие волосы на макушке.

– Беру свои слова назад. Никто не умеет говорить «люблю» так, как это делаешь ты. Добрый день! – последнюю реплику она адресовала гостям.

– Чем обязаны?

Мос нахмурилась. Доверять Гюду Локи – это что-то абсурдное. Того факта, что шеф с ним дружит, было мало, на ее взгляд, чтобы обращаться к нему за помощью. Но это ее сугубо личное мнение, которое она была обязана оставить при себе. Клеомен был ведущим. Он обошел разведку, вышел на связь и нашел способ вывести из-под наблюдения ее. А значит, решать, кому они будут доверять, а кому – нет, предстояло ему.

– Вы послали Ликургу довольно необычный подарок, – с вежливой мягкой улыбкой проговорил Клеомен.

– Проходите.

Локи отошел в сторону, пропуская гостей внутрь своего необычного жилища. Мосвен еще никогда не доводилось бывать в древних жилых крепостях обитателей Асгарда. Она никогда и не задумывалась, как эти неприступные стены могут выглядеть изнутри. Серые, мрачные, агрессивные. Чем там можно интересоваться? Но пройдя внутрь вслед за хозяином, она поняла, насколько глубоки были ее заблуждения. Великолепный цветущий рай, наполненный солнечным светом и ароматами экзотических цветов. Мощеные дорожки, резные удобные скамьи, спрятанные в тени фруктовых деревьев, и старый виноградник, оплетающий каменный дом.

Локи вел их как раз в сторону сада.

– Не буду утомлять вас, разыгрывая непонимание, – обратился он к гостям через плечо. – Перейдем сразу к делу?

– Было бы неплохо, – согласился Клеомен.

– Что ж, позвольте открыть одну простую истину. Помимо нашей с вами замечательной Вселенной и чудесной Вселенной, куда мы с вами так привыкли проникать, есть еще одна.

Гюд с улыбкой понаблюдал за реакцией черта и кошки. Отпрыску знаменитого исследователя-натуралиста информация далась ожидаемо проще, нежели кошке. Мосвен вообще, на личный взгляд Локи, была чрезмерно негибким созданием, как любая из ее рода. Сешат никогда ему не нравилась. Произведения Мафдет были занятнее.

– К сожалению, мне известно немного. Когда-то давно, не без участия вашего замечательного руководителя, ко мне в руки попали интересные рисунки и записи. И снова не стану вдаваться в подробности, они никого, кроме меня, не касаются. Скажу лишь, что мне удалось расшифровать многие. Обитатели третьего мира проникают в наши Вселенные издревле. И мы, и наши предки не раз становились свидетелями их посещений. Имя того, чей вечный сон вы потревожили, Гавриил…

Последнее слово Клеомен произнес вслух вместе с Локи. Гюд обернулся, оценивающе глядя на черта. Затем остановился, подведя гостей к маленькой беседке, выращенной умелыми руками неизвестного садовода из крон живых магнолий.

– Если верить записям, то являлся Гавриил всегда в человеческий мир и непременно в одной точке. Ваша особая ведьма ведь расшифровала мой код? Довольно простой, кстати.

– Расшифровала.

– Значит, место вы видели. Моя жена проводит вас. Ничем больше помочь не могу. Всего доброго.

Локи жестом пригласил Мосвен и Клеомена пройти в тенистую беседку.

– Я сейчас не совсем поняла, деточка. Ты хочешь, чтобы я сняла тапочки, отвлеклась от своей киношечки про любовьку, прищемила хвост Ехидне, вмешалась в работу РУ и для пущей радости устроила переворот в рядах руководства МУПа?

– О, – мягко улыбнулась Женя. – Тапочки снимать не обязательно.

Костя оторопело смотрел то на свою спутницу, то на хозяйку квартиры, в которой они оказались. Низенькая худенькая бабулечка с коротко стриженными и абсолютно седыми волосами, одетая в длинное пестрое платье, сидела на диване напротив и цепким оценивающим взглядом изучала незваных гостей. На ногах у нее действительно были простые домашние тапочки.

– Угу, – после короткой паузы изрекла она. – А причины у меня какие, говоришь?

– Я не говорила, – ответила Женя. – Но думаю, вашей внучке помощь лишней не будет.

– Это не причина.

От Кости не ускользнуло, как хитро сощурились глаза у бабушки.

– Внуча у меня девушка самостоятельная, сильная и вообще со всех сторон положительная. Дурная, правда, временами, но без дурости жить скучно…

Мысль про дурость Косте понравилась. Мудрая мысль. Сам не заметил, как согласно кивнул.

– Ей моя помощь не нужна, – продолжила Береслава. – А вот если ты парня сейчас этого поцелуешь при мне, тогда Ярославу помогу.

Находясь под впечатлением от прежней мудрой мысли, Ивченко не сразу осознал новую выданную бабулей мысль. А осознав, уставился стеклянными глазами на сумасшедшую старушку.

– Что? – Женя тоже растерялась.

– Парня, говорю, поцалуй! В губы. Прямо сейчас.

Костя перевел удивленный взгляд на Женю.

– Зачем?

– Еще вопрос, деточка, и пойду сериал досматривать.

Женя поджала губы и беспомощно посмотрела на Ивченко. Потом тяжело и протяжно вздохнула, решительно насупилась и, пробормотав «ладно», встала со стула.

Костя словно во сне наблюдал, как она склоняется к нему, как касается невинным осторожным поцелуем его губ. И он готов был поклясться, что прочел в глубине зеленых глаз смущение и испуг.

– Во-от, – протянула донельзя довольным голосом вредная сумасшедшая бабулька. – Ну теперь, детки, давайте веселиться! Сейчас баба Беря ка-ак встанет, ка-ак разнесет к змиям полземли…

Это был самый запоминающийся день в моей жизни. Даже не день, а пара часов. В этом мире в принципе дни хрен позабудешь, но этот был непередаваем. Началось все с пожилой дамы по имени Береслава или, как она сама себя величала, «баба Беря». Для начала баба Беря губами очаровательного юного русого создания выдала мне поцелуй. Понял, что Женя ни разу в жизни не целовалась и что я попал, потому что целоваться с ней очень хотелось продолжить, и не только. А как с девушкой целоваться, когда ее батя неизвестной породы супостат? Короче, напрасно я трепался про сильного и отважного до идиотизма любимчика.

Дальше – лучше. К нам прилетел дракон. Всамделишный такой дракон. С вытянутой мордой, зубастой пастью, раздвоенным языком, чешуйчатым телом, длинным хвостом. Крылья тоже имелись. С размахом немалым. Змий по-русски. Правда, ростом змий не вышел. Метра два в нем было, не больше. Передние лапы пятипалые с почти человеческими ладонями, ноги тоже. Хвост толстый, подвижный. Интересно, что при движении чешуйки хвоста друг о друга терлись и искры выбивали. Глаза змия меня поразили. Внимательные, мудрые, спокойные. И речи у него были такие же. Толковые, умные, за мир во всем мире. Я для себя галочкой пометил, к кому, возможно, обращаться пойду за помощью в деле покорения дамы сердца. Звал себя змий Вуколой.

Береслава его как-то по-своему попросила прилететь. Я не понял как. Мысленно, похоже. Он явился быстро. Хмурый, опасный. Выслушал просьбу, поворчал, взял бабу Берю на ручки и вылетел в окно.

Нам с Женей пришлось на общественном транспорте добираться. В этом мире общественный транспорт – штука быстрая.

Путь наш лежал до некоего старого унылого одноэтажного здания, куда нас с Женей пустили только после того, как она большому, очень большому волчаре показала пропуск на руке. Оборотней в человеческой ипостаси отличить было проще всего. У них повадки собачьи сохранились. Свой пропуск на руке я тоже показал, но был не так крут. Меня через сканер провезли. Буквально. На спину положили, как багаж в аэропорту, и прокатили.

В глубине серого унылого дома меня ожидало новое впечатление – шипящая женщина со здоровым змеиным хвостом. Шипела она на Вуколу и бабу Берю. Это потом уже я узнал, что мы кабинет главы земли посетили и что глава земли – Ехидна, а на тот момент я проявил глобальный кретинизм. Зашел, увидел и выдал информативное: «Ой, ё!» Спорить и ругаться по-русски конечно же никто не собирался. Я там был не самый важный гость. Но в целом понял, что политику досталось по первое число. Один вид Вуколы ее пугал неимоверно.

Потом уже впятером, не считая шести охранников, мы отправились к одному из парков в центре города. Там в обшарпанном здании, в светленьком кабинетике встретились с неприметненьким мужичком. Кто он по маниту, определить не смог. Думаю, даже свои не определяли. Уж больно он обыкновенно выглядел. Его и на Земле на улице не заметят.

Ехидна на мужичка пошипела. Змий на него глазами посверкал. Баба Беря из-за змия повыглядывала. Мы с Женей в сторонке постояли, и вуаля! Проблема решена. Разведчики посторонятся. Группа «4А5» будет самостоятельно вести дело ангела. Правда, свое условие глава РУ все же поставил. В качестве наблюдателя ее станет сопровождать опытный сотрудник.

Пока мне Женя все эти страсти шепотом увлеченно переводила, я на ее губы поглядывал и думал, что Ярослав Сергеевич меня убьет.

«Пошевелишься своей ведьме помочь?»

Она рвала и метала. Комната вдруг обратилась в клетку, по которой волчица беспокойно кружила, не обращая внимания на рассерженных братьев. Беримир что-то пытался ей сделать. Кажется, он попробовал угрожать на словах и даже поймать. Всемиле было не до страхов и не до семейной иерархии. Хочет угрожать? И ладно. Она все равно не слушает. Хочет поединка? Показать, кто в семье сильный и старший? Плевать! Она била зло и отчаянно. Пусть все знают, как она ненавидит эту ведьму! Кто эта женщина? Какое право она имеет называться «его» женщиной?

– Он мой! – взвыла волчица, заставив младших вздрогнуть.

Все члены семьи столпились у дверей в комнату и беспокойно следили за ней.

– Сестра… – начал суровым голосом Беримир.

– Он мой! – Всемила обратила горящий злобным безумием взор на брата, заставив его отшатнуться. – Я! Хочу! Его!

Беримир впервые в жизни столкнулся с тем, с чем не способен справиться как вожак. Она не оспаривала его авторитет, но и подчиняться не желала. Более того, вела себя по отношению к псу, как волкодлак – к своей самке. Ситуация неправильная и неестественная.

Всемила вдруг прекратила метаться и на мгновение успокоилась.

– Отойдите, – равнодушно потребовала она. Спокойствие оказалось иллюзией. Она приняла некое решение и намеревалась ему следовать.

– Куда ты?

– Уйдите! – Злоба вновь сверкнула в хищном взгляде.

– Скажи, куда ты? – стоял на своем Беримир.

– К нему! Хочешь остановить?

– Нет, – равнодушно оскалился брат. – Уходи и не возвращайся.

Семья с ужасом уставилась на вожака.

Всемила пожала плечами и выскочила из комнаты, где теперь ее не держали.

Нет ничего важнее семьи? Семья защитит? Может быть, и так, но не когда семья – клетка, а защита – петля, сдавливающая горло. К змию такую семью.

– Умница моя, – прошептал ей на ухо облачком тумана Морок. Дедушка мог быть где-то далеко, но никогда не оставлял свою любимицу в беде. Вот и теперь не подвел. – Беги за инстинктами.

– Я бегу, – прошептала Всемила. Она действительно неслась белой тенью по городским улицам, заставляя прохожих шарахаться в сторону. Лишь добравшись до его дома, приняла человеческий облик.

– Бабуля! – обрадовалась Маруся, зайдя в родной кабинет «4А5». – Ты не поверишь, как работает разведка!..

Лик со стоном прикрыл ладонью глаза. Как на Рыжика теперь взирает Мурад, ему смотреть не требовалось, мог с легкостью представить.

– Почему не поверит? Поверит! Бабуле двадцать пятый десяток пошел, бабуля во все поверит. – Береслава обняла внучку и легко стукнула ее по лбу указательным пальцем. – Опять доводишь бедного мальчика?

– Кого? – не поняла Руся. Ответить старшая Козлова не успела.

– Вы вернулись. – Горица всхлипнула и обняла Марусю вместе с Береславой, чем рассмешила Иму.

– Лик, мне ребят, которые нас пасли, искренне жалко. Она им мозги выпотрошила со своими людскими войнами, морами и катастрофами. – Аниото нарочито скорбно вздохнул. – Какую судьбу я себе избрал…

Берегиня зло сверкнула глазами в сторону «несчастного» возлюбленного.

– Да, вы вдвоем постарались. – Зверобой лукаво рассматривал Козлову, развалившись на ее стуле. – Одна рыдает, второй рычит.

Аниото оскалился, черт взмахом правой ладони оставил след синего пламени в воздухе – на том перепалка и завершилась.

Лои тихо фыркнул возле входной двери. С последней встречи группа Ликурга не сильно изменилась, если не считать, конечно, отсутствия двоих ее членов и, само собой, изменения статуса берегини. Леопард непроизвольно мимикой оболочки давал понять каждому встречному о границах своей территории.

– Все тут? – В помещение вошел древний и, не глядя, поздоровался с Кремером. – Добрый вечер, комиссар.

– Добрый, – поздоровался замерший Лои. Видеть древних так близко еще не приходилось.

– Мос и Клеомен отсутствуют, – обратился к Атуму Ликург.

– А это кто? – Ярослав кивнул в сторону сопровождающего разведчика.

– Мурад, – коротко и равнодушно представился див, не сдвинувшись с места.

– Понятно. – Ярослав недовольно поморщился. – Береслава, как же великий аптекарь не избавил меня от всех бед?

– Как же великий Атум не избавился от них сам? – продолжая обнимать внучку и берегиню, парировала Козлова-старшая.

– Чтобы остаться в долгу перед тобой.

– О, – нарочито беззаботно воскликнула баба Беря, – ты не в долгу. У дочи потом спросишь почему. Ну и все. Пойду я.

Она чмокнула сначала Русю в лоб, потом Горицу и спрыгнула со стола, на котором сидела.

– Вам же работать надо.

Ярослав проводил ведьму разъяренным взглядом. Неспроста ему Женя показалась смущенной сейчас. Обидеть ребенка – Беря не обидит, но подлянку устроить может. Просто потому, что малолетка-аптекарь так и считает себя мудрее Атума, всегда считала. Наверняка какую-нибудь глупость дитю единственному в голову вбила или про прошлое что-нибудь рассказала.

– Паршивка, – ласково на грани слышимости прошептал Ярослав вслед Береславе.

– Которой ты в любви признавался, – беззвучно проговорила она ему в ответ, идя по коридору.

Ярослав улыбнулся, уловив движение воздуха за стеной и разобрав слова, и обернулся к присутствующим в кабинете:

– Лик, что у них там в архивах?

– Да ничего, – пожал плечами Эйдолон. – У них глухо, поэтому к нам пришли.

– Господа шефы, – подал голос Зверобой, – нам как работать?

Ярослав с Ликом взглянули на черта, а тот в свою очередь кивнул в сторону дива.

– Он наблюдатель. – Атум покачал документами, которые в руке держал. – Бесправный и подконтрольный мне. Так что расслабьтесь и не обращайте внимания. И давайте сразу к делу. Маруся, будьте любезны, замените Мосвен.

– Да, конечно, – кивнула Руся. – Что сделать?

Ярослав достал из нагрудного кармана рубашки карту памяти и протянул ведьме.

– Выведите на экраны.

– Да.

Руся взялась за спинку своего стула, на котором развалился Зверобой, и докатила до его стола. Там, удобно устроившись на стуле черта, его же рукой разблокировала его терминал и потеряла интерес к внешнему миру.

От Ярослава не ускользнул напряженный взгляд Лика, направленный на занятную пару.

– В общем, так, господа и дамы. Живу я давно, с ангелами сталкиваюсь не впервые, так что есть у меня небольшой архив, который сейчас и продемонстрирую. Где, когда и при каких обстоятельствах были замечены наши пернатые или их следы. Итак, – Ярослав дошел до экранов, где высветились виртуальные папки, – контролировать переходы первую из рода Ягой научили наши доблестные крылатые рыцари…

Пейзаж, что и говорить, впечатлял. Залитая ярким солнечным светом молодая зелень, искрящаяся голубая лента узкой реки, бурлящий водопад.

– Как красиво, – искренне восхитилась Мос.

– Если верить описанию Сигюн, нам туда. – Клеомен указал на подножие скалы, с которой срывалась вода.

– А сама бы я не догадалась.

– Конечно, не догадалась бы, – совершенно серьезно согласился Клеомен. Любой сарказм легко уничтожается простым нелепым согласием.

Кошка задохнулась от возмущения.

– Да ты…

– Идем. – Клеомен не стал обращать внимания на причиненные ей неудобства. – Потом на меня пошипишь.

Мосвен потерялась в собственных эмоциях. Она понятия не имела, чего ей хочется больше: расцарапать его всего с головы до ног или рассмеяться. Он ведь нарочно издевается над ней. Откровенно издевается!

– Потом я тебя убью, – прошептала она себе под нос, сердито ступая следом по нетронутой зелени. Туристическая тропа осталась далеко позади.

– Ласково и нежно? – услышала она смешок Нефера. – Я согласен.

Кошка беспомощно пискнула и на мгновение зажмурилась, борясь с бешенством. И едва не споткнулась о камень.

– Вот ты несамостоятельная, – поддержал ее под локоть Клеомен.

Злилась она очаровательно. Так и сверкала разъяренными черными глазами. Черту стоило каждый раз немалых усилий не смеяться и не целовать ее взбешенное личико. Он твердо знал, чего хочет добиться от нее и как, и намерен был достигнуть цели.

– Идем. – Он взял ее за руку и потянул за собой следом.

Мосвен попыталась выдернуть пальцы, но освободиться из хватки черта с первого раза не вышло, а дальше пытаться она не стала. Нельзя на авторитет посягать. Без того много себе позволяла.

Под водопадом в скале нашлось углубление в полтора человеческих роста с клубящимся серебристым облаком перехода.

– Чувствуешь? – задумчиво пробормотала Мосвен, позабыв обо всех своих обидах. Этот переход совершенно не походил на те, что создавали Ягой.

– Да.

– Он на самом деле чужой.

– И закрытый. – Клеомен провел ладонью по облаку, оставив отчетливые следы от пальцев. – Возвращаемся. Нужно доложить.

Мосвен кивнула и неожиданно исчезла, поглощенная серебристой тканью чужой реальности. Не раздумывая, Клеомен прыгнул следом.

Появившийся на их месте белокурый статный юноша внимательно огляделся, покинул пределы водопада, расправил крылья и взлетел.

История четвертая Ангелы, создания и идеальный мир

Руся сидела на пороге выхода, ведущего на балкон, и задумчиво любовалась ночным небом. Встать, сделать несколько шагов вперед и опереться на перила она не могла, действие зелья к ночи ослабло, а новую порцию принимать без особой необходимости не стоило. За последние дни немало выпила.

С тех пор как исчезли Мосвен и Клеомен, минуло трое суток. Целая вечность. Интерпол на ушах стоял. Два оперативника на задании бесследно пропали. Хуже всех приходилось Лику. Для него каждый из «4А5» прежде всего друг близкий и лишь затем подчиненный. Дело с мертвой точки не двигалось. Перехода в месте, указанном Локи, не было. Что следы ребят обрываются у водопада, Иму подтвердил. Аудру шеф специально привозил переход искать – не нашла. Ярослав лично туда явился. Прямой потомок Атума мог без труда уловить даже самое слабое маниту – не уловил. Поисковые отряды руками разводили. Черта с кошкой искали в обоих мирах.

На третьи сутки Русе всеми правдами и неправдами в полевых условиях удалось собрать необходимые данные и реконструировать события. Сделала она это ценой собственного здоровья. Как только продемонстрировала Лику результат, просто отключилась. Транспортировали ее из Иномирья в больницу в бессознательном состоянии. А дальше на службу с плохим самочувствием она выходить права не имела. И шеф через наушник накричал, что она ему живая нужна.

Руся протяжно вздохнула. Ясное чистое небо с точками сияющих белизной крошечных звездочек. До окончания режима «эконочь» оставалось совсем немного. Около двух часов. А затем город озарится искусственными огнями и затмит сияние Вселенной.

Руся решительно поднялась, надела старую мягкую шерстяную юбку, бесформенную кофту с длинными рукавами, глотнула зелья и полетела в круглосуточную закусочную. Он ведь наверняка сидит в своем кабинете и не ел. А ему надо и поесть, и поспать.

Дежурный на КПП слегка удивился, но Козлову пропустил без лишних вопросов и дополнительных проверок. Что «4А5» потеряли товарищей, знали все. И Руся судьбе за столь понимающего дежурного была благодарна. Бутылка иномирной контрабанды, заткнутая за пояс юбки под безразмерной кофтой, могла стоить ей карьеры.

Легкие шаги в коридоре Лик услышал издалека, чьи шаги, понял сразу. Она снова игнорировала его приказы. Он отложил планшет, откинулся на спинку кресла и устало потер глаза. Документы Ярослава он изучил вдоль и поперек. Атум искренне гордился собранной информацией, но правда заключалась в том, что все его данные были скудны и бесполезны. Помочь они ничем не могли.

Позади тихо отворилась дверь в его кабинет. Маруся зашла внутрь и встала рядом, глядя на шефа сверху вниз. Лик задрал голову.

– Почему прямые указания не выполняешь?

– Оттого, что ты не ешь, Мос с Клеоменом быстрее не найдутся. У тебя глаза уже не гаснут. Ты сам весь сиять начинаешь. – Она провела рукой над головой Лика, обеспокоенно наблюдая, как его волосы заметно освещают ее ладонь.

Лик снова потер лицо ладонями.

– Субординация, мадемуазель Козлова, – устало проговорил он. – Помнишь?

– Помню. Поесть все равно надо. – Она кивнула на диван возле триплекса. – Пара десятков минут – это немного.

Сил спорить у Эйдолона уже не было, к тому же из принесенных ею контейнеров пахло потрясающе. Он поднялся и отправился на диван.

Когда начальство, почти не жуя, проглотило все, что она ему накупила, Руся жестом заправского фокусника вытащила из-за пояса ром и протянула шефу.

– С ума сошла?

Она отрицательно покачала головой, упрямо на него глядя.

– Я на работе.

Ведьма продолжала держать бутылку напротив его лица. Лик еще раз устало застонал, взял сомнительное угощение, откупорил и глотнул. В целом его Рыжик, конечно, угадала. И с едой, и с анестезией, и с компанией. Ликург откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

– Магия аптекарей тоже бессильна? – прошептал он почти без вопросительной интонации.

– Я ее уже использовала. – Руся задумчиво поковыряла ногтем обивку дивана. – Когда реконструкцию делала. Техника наша пока с такой достоверностью заглянуть в прошлое не способна.

– Спасибо, – после довольно длинной паузы и приличного количества глотков рома проговорил Лик. – Тебе лучше?

– Со мной все отлично. Мог бы и допустить до работы.

– Субординация, Рыжик. Субординация. Ты всегда забываешь строить фразы верно. Я тебя выше по должности, старше, сильнее, в конце концов. Ты можешь почаще об этом помнить? Хотя бы первые два месяца.

Лик сделал еще несколько внушительных глотков. Мыслей в голове крутился рой. Мозг продолжал анализировать, рассчитывать, искать и закипать от переутомления, а затем тут же тонуть в отчаянии. Маруся была права. Требовалась передышка. Он в ней нуждался. Лик усилием воли заставил себя не думать, поднял веки и взглянул светящимися перламутровыми глазами на непослушную ведьму.

– Слабое ты зелье принесла, Рыжик.

Руся отрицательно покачала головой и забрала у него из рук бутылку, поставив на пол подальше. Лик не сопротивлялся. Забыв на время о бедах, он неожиданно осознал, что чувствует себя измотанным, потерянным и одиноким. Почти как в юности, когда обнаружил, что не нужен ни матери, ни отцу. Они лишь делили его, словно два змия деревню. Мать делала из него идеального покорителя женских умов, отец – идеального воина. А в результате сына не знали толком. Он все постигал на личном опыте, один на один с двумя мирами искал себя. Всего добивался сам. Всегда сам.

Эйдолон вдруг нахмурился:

– Рыжик, как думаешь, я привлекательный? Не как бог, а… как создание попроще какое-нибудь.

Сказал и сам же рассмеялся, глядя в огромные, распахнутые яркие глаза. Кажется, даже веснушки на ее носу ярче стали от испытанного хозяйкой искреннего удивления.

– Ну? Чем я тебе не нравлюсь? Что во мне не так?

Руся вскочила на ноги и засуетилась.

– Вам надо поспать. Я помогу.

Она осторожно издалека постаралась подтолкнуть его в плечо, чтобы на диван лег. На самом деле у шефа уже взгляд был бессмысленным. Он уже начал видеть сны, отсюда и странные нелепые вопросы.

– Нет. Погоди. – Лик ухватил подчиненную за руку и потянул, уронив ее на себя. Руся сдавленно пискнула, очутившись в знакомых объятиях. Он почти так же ее в Пустошах тискал. Только там она не оказывалась лежащей у него на коленях.

Рыжик испугалась – это Лик понял. По выражению глаз догадался. Хрупкая, маленькая, кудрявая, медная, испуганная и молоденькая. Какого змия на этом ребенке повисли Шут, семья, мужчины, аптекари, он совершенно не понимал. Злился, что повисли, но не понимал. Он сам повис. Когда она накануне сознание потеряла и в себя не приходила несколько часов, Лику хотелось сдохнуть.

Бог закрыл глаза, наклонился и поцеловал теплые, мягкие, чуть приоткрытые в немом удивлении губы. Нежная и сладкая. Что-то вкусное и ванильное, родное и доброе. Не открывая глаз, Лик блаженно заулыбался, сжал крепче объятия, вытянулся на диване в полный рост и провалился в сон.

Маруся с минуту лежала, словно парализованная, испугано глядя в потолок. Потом честно попыталась пошевелиться. Не то чтобы она очень стремилась выбраться из теплых настойчивых объятий, но ведь это шеф! Это же Лик… Это же…

– Ой, – тихо выдохнула она, когда ее попытка высвободиться закончилась еще более крепкими объятиями.

Он лежал чуть сбоку, навалившись плечом и бедром на нее. От его дыхания на виске шевелились волосы. Его тело было тяжелым.

Руся осторожно повернула голову и взглянула на его лицо. Лик спал с безмятежной улыбкой на устах. Она прерывисто вздохнула, все еще ощущая прикосновение его губ и языка. Он целовал не страстно и не с желанием, а как-то бережно, нежно. Руся вздохнула еще раз и окончательно ощутила себя беспомощным ребенком.

– Лик, – прошептала она и неуверенно потыкала его указательным пальцем в плечо.

Он не ответил.

– Лик, – прошептала Руся еще раз, уже чуть толкнув его в плечо ладонью.

– Что, Рыжик? – выдохнул он тихо сквозь сон.

– Я…

Она растерялась, лихорадочно соображая, что и как лучше сказать.

– Просто полежи со мной, – не дал ей выкрутиться он. – Или тебя кто-то ждет?

– Ждет? Меня? – озадачилась Руся.

Он не ответил, снова уснул все с тем же безмятежным выражением лица.

Руся нахмурилась. Теоретически ее могла ждать бабушка. Но баба Беря вызвалась добровольцем сменить вахту Иму, она теперь нянчила двух испуганных, взбешенных котят. И шеф об этом знал. Больше ждать ее было некому.

– Вытащ-щ-щи меня, – прошипел из-за спины бога Шут. Самого его видно уже давно не было, даже облако незримым стало совсем. Могло сложиться впечатление, что маниту Лика постепенно растворяет покровителя, при желании чистокровные боги так могли, но Руся чувствовала другое. Безумец был жив и по-прежнему силен, только обездвижен. – Выт…

Волосы Лика на мгновение засветились, и голос Шута стих на полуслове. Руся почувствовала легкость и теплоту в груди. Жизнь стала казаться спокойнее и проще. Сознание покровителя покинуло ее голову. Связь осталась односторонней. Маруся повлиять на Шута могла, но Шут на нее уже не мог. Эта перемена происходила постепенно, почти незаметно на фоне внешних событий, и вот теперь оформилась окончательно. Глупой Козлова не была. Потерянной, удивленной, немного испуганной, но не глупой. Лик освободил ее от тяжелой ноши, которую она всю жизнь на плечах тащила. Освободил добровольно и осознанно. И несомненно, приложил к этому титанические усилия. Усмирить ее Безумца – задача нетривиальная. Дед Куля мог так и делал, пока не научил ее саму управляться с покровителем.

Руся вздохнула, устроилась поудобнее и через некоторое время уснула.

Зверобой вышел из клуба через черный ход. Дверь тяжело хлопнула за его спиной, отрезав оглушающие звуки псевдомузыки от шороха ночного города. Черт с удовольствием вдохнул прохладный, пропитанный влагой и бетонной пылью воздух.В далеком прошлом ему не раз приходилось проводить время в подобных заведениях, но никогда это время не было внерабочим. Только выгода могла принудить его выслушивать давящее на мозг однотипное бряцание. Только азарт мог толкнуть его общаться с примитивными умами, находящими усладу в удовлетворении своих примитивных пороков. Только привычка добиваться поставленной цели любой ценой могла заставить его выдерживать вид алчных, необразованных, падких на деньги и власть кукол. Настоящая музыка звучит не так. Прирожденные мужчины ведут себя иначе. Истинные женщины выглядят по-другому.

Зверобой усмехнулся, вспомнив медные кудри и яркие внимательные глаза. Завораживающее, затягивающее маниту. Бесконечность. Ледяная и огненная, слабая и сильная, абсолютная бесконечность. Черт на мгновение прикрыл глаза, отгоняя наваждение. Иначе ощущения от Маруси он бы описать не смог. Создания с ее типом внешности никогда не привлекали Зверобоя. На улице такую в толпе не выделишь. Да и своевольная она. Нет ничего утомительнее, чем отношения со своенравной особой. Личное мнение на все и вся женщинам не к лицу.

Черт запрокинул голову, глядя на узкую полосу предрассветного неба, что проступала между стенами высоток. Ни одной всесильной козявке не было известно о существовании третьего мира. Докладывать о таком шефу будет непросто. Зверобой нервно дернул хвостом. Боги и их игры. Потрясти бы турса. Лик ему верит, но это же Локи! Создание, чьи проделки не превзошел никто. В Асгарде его боятся до такой степени, что каждую сдохшую муху его кознями объясняют. С чего шеф всегда так уверен в этой дружбе? Или не сомневается в своей способности видеть ложь Гюда? Зверобой усмехнулся. Если так, то Лик еще больший псих, чем всегда казался.

– Ты долго собрался в своей конторке на благо обоих миров вкалывать?

Дверь за Ныдогом глухо стукнула. Орт[36] подошел и встал рядом с другом.

– Ты звенишь, – поморщился черт, прикрывая уши руками.

– Прости.

Призрачная оболочка тут же покрылась рябью и обрела форму Зверобоя.

– Так лучше?

– Лучше, – удовлетворенно кивнул черт. – Ты смотри, целый.

– Конечно, целый, – рассмеялся Ныдог. – Был бы ты в опасности, я б предупредил еще на словах. Ты человек, что ли, чтобы только визуальные предупреждения от нас воспринимать?

– Значит, про работу по иной причине выясняешь?

– По иной, – кивнул орт. Зеркальное отражение на мгновение чуть пошло рябью. – Впервые вижу тебя так долго на одном месте. Интересными, должно быть, делами занимаешься?

– Интересными, – кивнул Зверобой. – К нам хочешь?

– Возможно. Что тебя привело сюда? Чтоб ты да линии нелегальные все не знал? Хочешь, чтоб я в это поверил? Говорят, у вас двое пропали в Иномирье. Так как с этим связаны переходы?

Черт нервно ударил хвостом по стене, рассыпав на асфальт ворох голубых искр.

– В твой первый рабочий день в Интерполе я открою сию тайну, а пока…

Зверобой с нарочито нежной улыбкой похлопал своего двойника по спине и направился к припаркованной в паре десятков метров от клуба машине.

– Возьму с тебя слово! – крикнул ему в спину Ныдог.

Черт, не оборачиваясь, махнул другу рукой. Какую-никакую пользу из своих поисков таки извлек. Узнал, что целый и невредимый жить будет в ближайшее время точно. Орты – создания редкие, уникальные. Своей оболочки видимой не имеют, а, копируя чужую, умудряются все биологические события с этой оболочкой наперед отобразить. Людей до сих пор иногда пугают.

Зверобой взглянул на наручные часы. Было начало пятого. Со стороны пешеходной аллеи доносилось переливчатое испуганное щебетание стайки попугаев. Рассвет – время охоты симургов[37]. Черт снова запрокинул голову. Так и оказалось. Огромная величественная птица парила далеко в небе, высматривая добычу на городских улицах.

– Удачной охоты, – прошептал Зверобой. – И да обернется пожелание, – добавил он заговор на мертвом языке.

Пока маниту Клеомена горит для близких ему чертей, пока котята осязают мать, у них еще есть время.

Симург неожиданно сложил крылья и стрелой понесся к земле. Всего несколько секунд понадобилось хищнику, чтобы неслышно вонзиться в кроны деревьев и схватить несчастную добычу.

– Здравствуй.

Зверобой отпрыгнул и окружил себя стеной синего пламени. Застать врасплох черта – задача непростая. Да и не приближаются к созданиям неслышно с мирными намерениями. Незамеченными стараются подойти, как правило, враги.

– Тихо ты. Чумной, – примирительно поднял руки очаровательный юноша. Его белые волосы отливали серебром в предрассветных лучах, а улыбка излучала одновременно ласку и умиротворение, которые ощущались физически. У Зверобоя от этих эмоций пламя само потухло и рога с хвостом пропали.

– Ты кто? – удивился Зверобой, смутно понимая, что есть в этом парне что-то неуловимо знакомое.

– Я – Азазель. – Улыбчивое создание моргнуло еще раз, открывая изумленному Зверобою истинный цвет своих глаз, и расправило огромные белые крылья. – Ваш убийца.

– Ладно. – Черт сам не понял, почему не ощетинился посылом[38]. Ангел выглядел безмятежным и излучал покой. Не через маниту, как иные создания, к примеру боги, а иначе, словно звезда сияющая. – И кого ты убил?

– Гавриила, – равнодушно пожал плечами Азазель.

– По какой причине?

– Надоел он мне. Ты, хвостатый, вопросы свои оставь да сопроводи-ка меня лучше к клинку. Сам я его искать в ваших коридорах замучаюсь. Договорились?

– Договорились, – кивнул Зверобой. Почему совершает должностное преступление, тоже не понял. – Только меня потом уволят.

– Не уволят, – успокоил его Азазель. – На больничный отправят. Терапию пройдешь и вернешься к работе. У тебя сознание хорошее, сильное. Только вы, черти, нас видите в любом случае. Внушай вам, не внушай. Глаза растопырите и следите. Зачем говорю, кому говорю? – перешел на бормотание Азазель, глядя, как его проводник начинает запланированный путь. – Все равно не запомнит. Устал я, парень. Если б ты только знал, как я устал…

Лик выдохнул и выплыл из небытия. В голове гудело, но не настолько, чтобы ощущать себя подавленным или разбитым. Удивительно, но он вообще не чувствовал себя утомленным. Наоборот. Полон сил, бодр. Словно и не было трех бессонных ночей, бесконечной нервотрепки, почти полного морального и интеллектуального истощения. Силы поступали извне, и было это смутно знакомо.

Он открыл глаза и сфокусировал взгляд на веснушчатом профиле. Это она. Источник сил – Маруся. Точно так же она поступила с ним в присутствии Атума.

Нос недовольно сморщился во сне, потом походил из стороны в сторону и снова затих.

– Как мышь, – прошептал Лик и попытался сесть, не разбудив при этом подчиненную. Затея удалась.

Подчиненная…

Лик задумчиво оглядел Русю. За ночь она умудрилась занять почти весь диван, беспардонно потеснив его к спинке. Как правило, после поцелуя редкой мадемуазель докажешь, что ничего не было, и она остается подчиненной. В его случае все будет складываться уникально. Судя по первичной реакции, Рыжик, как только глаза откроет, станет образцовой подчиненной. Еще изобразит потерю памяти.

Лик задумчиво взлохматил волосы на затылке. Вообще-то в такой ситуации он оказался впервые. Женщины его хотят с первого взгляда, даже если разыгрывают обратное. Видеть истину за ложью – его профессия. А тут все иначе. Нет в Рыжике влечения. Уставит на него глазищи, губы приоткроет и смотрит удивленно, равнодушно, сердито или сосредоточенно.

Он взглянул на предмет своих размышлений, точнее, на те самые губы, контур которых отпечатался в памяти с первого знакомства. Бледно-розовые, редко когда накрашенные, тонкая верхняя, нижняя пухлая. Почти кукольный ротик. А за ними белые ровные зубы. Мягкие, теплые губы. Лик навис над Марусей, рассматривая безмятежное лицо. Воспоминания о поцелуе волнами острого удовольствия отзывались в теле. Повинуясь порыву, он склонился ниже и повторил блаженное прикосновение. Удовольствие, испытанное от воспоминаний, не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытал теперь.

Рыжик вдруг улыбнулась, пробормотала что-то невнятное сквозь сон, обняла его за шею, прижав к себе, и превратила почти невинное прикосновение в глубокий страстный поцелуй. В первую секунду Лик растерянно замер, потом, застонав, отдался на милость ее грез. Не шевелиться, не позволять себе ничего в ответ, в то время как гибкое хрупкое тело извивалось под ним, прижималось к нему, стоило Эйдолону огромных усилий. Рыжик властвовала, требовала, заставляла подчиниться и злилась, не получая желаемого. Ее ноготки все сильнее впивались в кожу на спине сквозь одежду, она все крепче сжимала его волосы, пока в конце концов со злости не зарычала и не проснулась.

Переход от страстной женщины до перепуганной подчиненной был мгновенным. Она затравленно пискнула и вжалась в диван, глядя на Ликурга как на самое опасное в обоих мирах создание. Руки при этом умудрилась за спиной спрятать.

– Извините, – пробормотала она шепотом и ползком, как змея, постаралась перебраться на пол.

– Я не отпускал, – скомандовал тихо Лик. Дразнить ее не планировал, но уж больно ее испуг выглядел забавно. Да и, признаться, задело его немного такое пренебрежение им как мужчиной. Кого во сне видела? Кого так сильно желала?

– Объяснись.

– Я нечаянно, – тут же выпалила Руся.

– Нечаянно было, когда ты лабораторию Дингира нашла. Не ври начальству!

Лику с трудом удалось сдержать улыбку, глядя на побледневшее смущенное личико. Он откровенно любовался, только она этого совершенно не замечала. Ни разу еще не заметила.

– Извините…

Недовольный собой Лик поднялся. Хотел немного подразнить, а в итоге расстроил. Не такой реакции он добивался.

Руся тут же вскочила и замерла посреди комнаты, вытянувшись по стойке «смирно», будто профессиональный военный. Лик устало вздохнул. Как и ожидалось, в силу вступил образ идеальной подчиненной. Когда не надо было, она о субординации помнила, когда понадобилось забыть, она тут как тут.

На столе запищал наушник.

– Да?

– Шеф, – голос Зверобоя звучал отрешенно, – мы только что передали клинок кому-то. И я понятия не имею кому.

– Что?.. Как такое могло произойти? – Лик говорил спокойно, даже мягко. Но за этой видимой мягкостью Маруся ощущала такое негодование, какого не видела у шефа еще ни разу. Она тихо выдохнула, пораженная и слегка напуганная новым открытием. С утра их было много, даже чересчур. И таких, о которых бабуле не расскажешь.

Зверобой смотрел в глаза Лика. Взгляд этот был потерянным, отрешенным. Рога и хвост черта переливались.

– Не могу сказать.

– Лик, подожди, – Ярослав, с момента появления в больничной палате хранивший молчание, поднялся со стула и приблизился к Зверобою, – я уже видел такое. Скажи, черт, какой ныне век?

Зверобой рассеянно уставился на высокое начальство.

– Нам пора. Врачи о нем позаботятся. Я пришлю сюда Женю с Костей. Дочь проследит, чтобы была оказана необходимая помощь. Она знает, с чем мы столкнулись.

– И с чем? – Интонация Ликурга только была вопросительной. По крайней мере, Руся вопроса не почувствовала. Шеф знал ответ.

– Мне обязательно подтверждать?

В больничном коридоре было шумно. Ажаны у дверей палаты Зверобоя проводили троих посетителей любопытными взглядами.

– Маруся, – скомандовал Лик, – позвони Ирине Викторовне. Я хочу, чтобы через полчаса здесь дежурили лучшие бойцы «5А» вместо местных ребят.

– Есть!

Не сбавляя шага, Руся принялась судорожно копошиться в сумке в поисках наушника.

– Хвост скинуть хочешь? – пробормотал Ярослав, неотрывно глядя на тройку рушников во главе с Мурадом, шагающих навстречу от шахты восходящего потока.

– От Зверобоя толка не будет? – перешел на беззвучный шепот Лик. Незваных гостей он изучал также неотрывно. Руся за его спиной разговаривала с Ириной достаточно громко, чтобы заглушить диалог Атума с Ликургом.

– Никакого. Я в Пустоши очнулся с мозгами дырявыми, как губка. И это я. Расклад меняется. Я останусь здесь, Женю дергать не буду, а ты бери Козлову и отправляйтесь куда-нибудь. Куда, мне не важно.

Лик кивнул, чуть замедлил шаг, подхватил Марусю под локоть и повел ее мимо разведчиков в нисходящий поток. Из больницы бог и ведьма вышли в сопровождении двух неприметных господ.

– Куда мы? – спросила Руся, оказавшись в машине шефа. Вновь пришлось бороться с паникой. Принимать зелье больше чем раз в сутки врач запретил, пока организм не восстановится после пережитого истощения. Доза слишком маленькая, чтобы без страха сесть даже в «мини» Кремера. Что говорить о монстре Эйдолона.

– К тебе.

– Что? – Она удивленно взглянула на начальственный профиль.

– Так спокойнее. Наблюдатели на частную территорию без разрешения не войдут. Или ты их пригласишь?

– Кого?

Лик с улыбкой кивнул на монитор. Что она там должна увидеть, Маруся догадалась только через минуту. Старый дешевый грузовичок мутно-голубого оттенка службы ландшафтного хозяйства внимание не привлекал. Если бы Руся не знала, кто за ними следит и какими методами пользуется, не заметила бы.

– А документы по делу? У нас ничего с собой нет.

– У нас и в стенах МУПа ничего стоящего нет.

Злость Лику скрыть не удалось.

– Ну-у, – протянула неуверенно Маруся, – у нас есть Гавриил.

– Над ним целая комиссия колдует во главе с Бабой. Ничего ценного они… Или погоди, – обрадовался Лик. – Они что-то выяснили и тебе сообщили?

– Нет, нет, – затараторила ведьма. – Я о другом сейчас подумала. Я тут совершенно случайно… Очень случайно! Услышала, что Ярослав про Пустоши сказал. И ты, то есть вы давали документы читать, которые Женя принесла. Если им верить, с ангелами встречались все известные нам четверо высших, и все запомнили эти встречи, но здравое восприятие сохранил только Ярослав. И лишь он упоминает Пустоши. А если учитывать, какую роль эти земли играют в нашей жизни…

– И нам нужно выкрасть Гаврилу и возвращаться туда?

Шеф смотрел на нее пристально, но что этот взгляд означает, Руся не очень поняла. Хотя догадки у нее были.

– Со стороны звучит глупее, чем в моих мыслях. Я не о целом ангеле думала, а так… О черепе, например.

Лик улыбнулся. Вот что значит связаться с потомственной ведьмой. Только ведьме могла прийти в голову комбинация запрещенного таинства.

– Хочешь сотворить тотем?

– Нет, – Маруся облегченно выдохнула и вновь почувствовала прилив паники от внушительных габаритов автомобиля начальника, – если бы хотела, хватило бы и фаланги. Маниту незнакомое, как с ним работать, понятия не имею, поэтому и говорю о черепе.

О том, что темные ритуалы могут грозить ей пожизненным, она конечно же не подумала. Лик даже не удивился. Так, отметил для себя знакомую манеру мышления. А еще обратил внимание, как она над сиденьем парить пытается.

– Ты уверена, что этого хватит?

Руся кивнула, потом вдруг спохватилась и вновь уставилась на шефа.

– А мы будем реализовывать?

Ликург бросил беглый взгляд на монитор.

– Будем, Рыжик. Еще как будем. Глаза закрой, сядь и держись крепче.

Козлова хотела спросить зачем, но не успела. Лик увеличил резко скорость и на ближайшем перекрестке выкрутил руль направо до упора. Руся взвизгнула и вжалась в сиденье. За дорогой она больше не следила, лишь чувствовала рычание монстра и его безумные маневры. Ее бросало то влево, то вправо, вверх и вниз. Глаза открыла, только когда едва не улетела носом в лобовое стекло.

– Бегом, Рыжик! – скомандовал шеф. – У нас меньше десяти минут.

Руся выскочила из машины и следом за начальством понеслась во владения белых ящиков.

Бабалу-Айе на месте не оказалось, что для Лика было большой удачей. Как сотрудник Интерпола и глава следственной группы, он имел право на временное изъятие необходимого рабочего материала. Кроме Бабы, в здании никто не знал, что представляет собой «рабочий материал», поэтому череп ангела они с Козловой вынесли без лишних затруднений.

– Рыжик, – обратился к Русе Лик, когда она аккуратно забралась в его автомобиль, – как думаешь, система городской дорожной безопасности вообще неуязвима? Нам бы без камер покататься.

Ведьма уставилась на него как на психа.

– Понял, – кивнул Ликург. – Камеры не отключишь. Ну и ладно, не больно-то хотелось.

Он закрепил наушник и резко вывернул с парковки. Путь их лежал обратно, в центр города.

– Доброго тебе дня, – ласково проговорил он, когда тетка ответила. – Помоги мне…

– Помогу. Конечно, помогу. – Низенькая красивая женщина спешила навстречу племяннику через холл. Больше десяти минут она встревоженно причитала после их появления. – Что произошло?

Руся впервые в жизни так близко видела Афину. По совету бабули раньше старалась избегать общения с божественными родами в целом и с Эйдолонами в частности. С тех пор как на новую работу устроилась, горели синим пламенем все старания. Кто знает, как сейчас воспримет ее сильнейшая в роду?

Слуга, открывший дверь старого особняка, бесшумно растворился за спинами гостей.

– Разрешишь воспользоваться своим телепортом?

– И все? – удивилась богиня. Обняв племянника, она переключила внимание на ведьму подле него. Руся, как зашла, взгляда от своих ног не отрывала, но очень хорошо почувствовала любопытство Афины.

– Все.

– Куда же вам нужно?

– В Пустоши.

– Ох, – вздохнула Афина, вновь взглянув на племянника. На этот раз смотрела она с тревогой.

– Помоги, – снова мягко попросил Лик.

Она печально покачала головой.

– Пойдем.

Ответ для Маруси был неожиданным. Ни единого лишнего вопроса богиня не задала. Для чего ему в Пустоши? Что в белом ящике? Почему именно ее личным телепортом хочет воспользоваться? Что за ведьма его сопровождает? Позабыв об осторожности, Руся подняла на Афину глаза и тут же встретилась с ней взглядом. Сияющий безупречной белизной свет попытался проникнуть вглубь маниту ведьмы. Руся зашипела. Серебристым смерчем пыль вырвалась из сумки и окружила хозяйку непроницаемым защитным экраном, ослепив на мгновение богиню.

Афина отшатнулась. Конечно же она знала, кто стоит рядом с ее любимцем. Об окружении Лика она вообще старалась знать как можно больше. В последнюю встречу с племянником она видела в нем пробуждающийся поток единой силы, которая соединит его с истинной половиной. Вот только не ожидала Афина, что ею окажется ведьма. Да не просто ведьма, а подконтрольная Шуту из дикого рода Козловых. Худший род из сущих. Безумие часть их крови, их маниту. Ни один бог в здравом уме не свяжется с ведьмаком, тем более с Козловым. И тем более не додумается влюбляться в одну из Козловых.

– Рыжик! – скомандовал Лик, заставив тетку вздрогнуть. Как и Маруся, он с головы до ног был покрыт тонким слоем серебряной пыли. – Меня-то зачем?

– Я случайно, – виновато промямлила Руся. Под насмешливым и немного растерянным взглядом Афины пыль взвилась облаком и исчезла в безразмерной дамской сумке. Богиня улыбнулась, развернулась и направилась вглубь дома.

– Следуйте за мной.

Заглянуть внутрь Маруси ей требовалось лишь затем, чтобы понять, взаимно ли стремление племянника. Сама того не ведая, ведьма избавила Афину от необходимости искать ответ.

Шеваль отпрыгнул, увернувшись от крупной каменной крошки. Разбив один обломок скалы, Мурад ударил по второму. К счастью для Люсьена, осколки полетели в сторону озера.

– Ты в порядке?

Вместо ответа див, тихо рыча, потер ладонями лицо.

– Мурад…

– Да? – нехотя протянул он.

Люсьен вздохнул:

– Что дальше?

– Что дальше… Что дальше, – устало повторил Мурад.

Дальше он хотел бы иметь здоровое на голову начальство. А если повезет, и таких же управленцев. Долг обязывал его подчиняться приказам, даже если их отдают полные… Див скрипнул зубами. Глупцы! Сначала отрывают от текущей разработки, переводят и поручают сбор материала по экспериментальной группе Интерпола, потом принуждают к никому не нужному, нелепому контакту, тут же проседают под давлением. И вот он, апофеоз!

– Слушай, – тихо начал Шеваль, – Огюст все это орал в порыве нежной страсти к себе. Приказ подписывал он. Никто другой. Его голова полетит. И только его. И пока ты не начал разносить следующий важный для экологов булыжник в этом древнем парке, я совершенно уверен, что нас с тобой никто не тронет.

Мурад хмуро взглянул на подчиненного.

Шеваль пожал плечами.

– Сам виноват. Ты мои заключения по рабочим неделям для архива подписываешь не глядя. А я ведьмак честный. Родословная обязывает. Так что все твои выводы, соображения и сомнения задокументированы, подтверждены тобой лично и мной подшиты. Знаю, знаю, – Шеваль поднял ладони вверх, – мы так не договаривались. Но это было давно, на тот момент нами не руководили полные…

Люсьен перевел дыхание, скрыв за покашливанием приступ отвращения.

– Короче, нас избавят от Огюста.

Мурад присел на один из обломков скалы.

– Как будто с переводом или понижением Огюста мы перестанем получать те же самые приказы. Он посредник.

– Попытка – не пытка. Когда-нибудь Ехидна со своими переменами в правящих кругах доберется до нашего главы. Продержимся! – Шеваль двинул носком ботинка друга по ноге. – Соберись!

Мурад рассмеялся:

– Ты мне мстишь?

– Почему бы и нет? – возмутился Люсьен. – Ты мне эту речь полгода назад задвинул. Имею я право отплатить той же монетой?

Див скрестил руки на груди, с улыбкой глядя на друга.

– Хитрый ты.

– В маму пошел, – улыбнулся в ответ Шеваль. – И пока у нас минутка вне рабочего общения… Она тебя зацепила?

– Кто? – удивился Мурад.

– Оставь невозмутимую физиономию для Огюста. Она же светлая и сильная. Хромотипия сияет как радуга.

– Нет, – равнодушно покачал головой див. – Она лишь кажется светлой. И минутка истекла. Передай все по «4А5», как требует Огюст, нашим многоуважаемым коллегам, сдай в архив новую порцию личных выводов. Свои я оформлю сам. И предлагаю насладиться вынужденным отпуском.

– Великолепно!

Не сказать чтоб сильно, но Руся все-таки запаниковала. Ни ангельского черепа, ни шефа, одна бескрайняя пустыня кругом. Насколько хватало глаз, до горизонта простирался песок с редкими каменными глыбами. Всего мгновение назад она стояла у камня, провожая взглядом спину уходящего Лика. Наивный бог поверил, что она останется спокойно ждать его возвращения. Прошлое есть прошлое. Оно неизменно. Руся устало вздохнула.

– Мне нужно к Лику.

Пустыня отреагировала на просьбу резким порывом горячего ветра, едва не сбившего ведьму с ног. Она зажмурилась в попытке уберечь глаза от острых песчинок, а когда открыла их, прямо перед ней на расстоянии метра ослепительно сиял переход. Сквозь его оболочку на той стороне виднелась зелень.

Не раздумывая, Руся шагнула и с трудом увернулась от удара увесистым мечом. Немалых габаритов божественный громила размахивал им вокруг себя, рассекая воздух и вырывая из земли куски дерна. Руся вышла из перехода прямо перед ним, оказавшись едва ли не лицом к лицу. Она даже испугаться толком не успела. Приготовилась бежать, но не пришлось. Громила ее проигнорировал, словно ничего не произошло, и все с тем же пылом продолжил портить природные богатства.

– Щ-щ-щенок, – прошипел он сквозь зубы.

Руся отошла на безопасное расстояние, понаблюдала за странноватым на всю голову злющим чудиком, убедилась, что он ее и впрямь не видит, и только после этого огляделась. То, что на первый взгляд она приняла за дикое поле, оказалось частными владениями. Ограничительные силовые линии пронизывали лес за рекой, а неподалеку на солнце блестела крыша старого замка.

– Щ-щ-щенок! – еще раз процедил злобный бог, резко развернулся и растворился в воздухе. Руся не сразу поняла, что впервые вживую увидела действие родовых силовых потоков. А когда поняла, поток сработал снова. На этот раз перед ней предстал хмурый лохматый юноша. И он сильно напоминал ее шефа.

– Вот же блин! – в сердцах возмутилась ведьма. – Мне к Лику реальному надо! Не к этому!

– Да, да, попробуй найди, – усмехнулся малолетний Эйдолон и уставился своими белыми глазищами куда-то поверх головы подчиненной.

– Найду. У меня выбора нет.

Руся вдруг поняла, что впервые получила возможность безнаказанно рассмотреть в деталях шефа в его истинном облике. Не без скидки на возраст, само собой.

Юный Лик вздохнул и сжал губы в тонкую линию. Он все смотрел поверх Маруси вдаль, размышляя о своем. Размышления были тяжелыми.

«Рыжик, как думаешь, я привлекательный?»

Маруся склонила голову, глядя в сияющие перламутровые глаза. И с чего спросил? Разве может бог не быть привлекательным? Она перевела взгляд на упрямо сжатые губы. Он действительно считает, что мог целовать ее без ее на то согласия? Пусть немого и не очевидного, но все же? Кто-то слишком привык быть всегда и для всех привлекательным. Настолько, что одной его воли было достаточно, чтобы получить всякую желанную женщину. Неужели даже теоретического понятия не имеет, что женщины, как правило, сопротивляются при попытках насильственного проникновения в их личное пространство со стороны неугодных им представителей противоположного пола?

Руся фыркнула. А еще кто-то очень быстро позабыл вселенскую любовь к неземной и прекрасной нимфе.

– «Все время помнить прошлые напасти, пожалуй, хуже свежего несчастья…»[39]. Да, шеф?

– Что? – растерянно переспросил Лик. Окружающая действительность поплыла рябью и рассеялась. Судя по голосу, рядом с Марусей стоял прежний Эйдолон. Она тихо ойкнула.

– Ты что тут делаешь? – Теперь голос начальника не обещал ей теплого приема. – Ладно, не важно, – быстро ответил за нее Лик и начал подталкивать куда-то в сторону. Куда именно, Руся в кромешной тьме не видела, но очень надеялась, что к решению всех насущных проблем. – Отойди и проси себе выход. Пустоши тебя всегда слышат. И не вздумай за мной…

Договорить начальству не удалось. Ослепляющей вспышкой окружающую прохладную влажную тьму сменил сухой обжигающий свет.

Руся часто заморгала, стараясь как можно быстрее рассмотреть новую реальность. Кто знает, какие враждебные создания обитают здесь? Даже горстка злобных человечков с дохлым зайцем наперевес может богу нервы попортить, если врасплох застанут. Проморгавшись, Руся поняла, что ее опасения были не напрасны. Реальность оказалась страшнее предыдущих. Вдаль, насколько хватало глаз, уходила изувеченная мертвая земля, покрытая, словно шрамами, глубокими ровными оврагами. Рваное выжженное маниту исходило от каждого ее камешка, от каждой ее горсти. Сухой раскаленный ветер подхватывал и уносил ввысь пыль и пепел, закрывая солнечный свет.

– Добро пожаловать в ад, гости дорогие.

Лик в мгновение оказался лицом к противнику и спиной к Марусе, закрыв собой непутевую ведьму.

– Крайняя мера, волк, – вздохнул устало ангел. – Вам от меня какой вред? Мы давно знакомы… Или будем давно знакомы. Я порой путать начинаю. Тело не стареет, а вот разум – да.

Руся осторожно выглянула из своего укрытия. Она никогда не испытывала каких-то особых эмоций по поводу легенд о крылатых прекрасных созданиях. Как не испытала и глубокого шока от недавней находки. Скелет и скелет. С крыльями, значит, с крыльями. Ни благоговения, ни восторга, ни особого удивления, ни печали. Вот и стоящий перед ней светлый прекрасный юноша не породил в ней глубоких переживаний. Единственное, что ее обеспокоило, – личность собеседника. Ангел не тот. Руся нахмурилась:

– Вы не Гаврила.

Лик тихо, но вполне внушительно зарычал.

– Ну а что? – прошептала Козлова. – Он же сказал, что никакого вреда.

– Да ты даже не знаешь, кто он!

– Азазель я, – представился юноша. Мощные белые крылья распахнулись, закрыв всю троицу от очередного порыва ветра. – К Гавриилу попадать не стоит. Убьет, глазом не моргнет.

– Он жив?

– Смотря когда, – пожал плечами Азазель. – Но вообще я тот, кто его уже извел. Зачем ты его ищешь?

– Разобраться хочу. – Какой-либо определенный ответ Лик давать не собирался. Он пока слабо представлял, что с полученным признанием может сделать. Ни одно из сущих созданий не способно справиться с силой, стоящей перед ними. Спасти ведьму, а там уже решения принимать. К сожалению, продумывая пути отступления, Лик про особенности поведения спасаемой ведьмы забыл.

– У нас двое сотрудников из Иномирья в третьем мире исчезли. Вы их оттуда вынуть не могли бы? Вы же оттуда приходите? А мы где? – Весь монолог Руся произнесла без пауз, на одном дыхании.

Лик пробормотал сквозь зубы проклятия, а Азазель рассмеялся.

– Ты ей больше доверяй. Знаешь, отчего Нинхурсаг[40] ее просьбы с первого раза верно толкует? Разум у нее чистый, суть-магия чистая. Не нужно вести ее к истине, она ее сама всегда чует и следует за ней. Ты ж наверняка в темноте с черепушкой Гаврилы стоял, пока она не явилась. Тебя обязывали обдумать, к кому ты пойти должен. А она не отягощает себя твердыми непоколебимыми целями, она действует по наитию и сразу.

Лик нахмурился, с сомнением глядя в желто-серые равнодушные глаза.

– На земле мы, в мире человеческом. Порезвился тут глупец ваш, что всесильным себя мнит. Скучно ему, уродцу безмозглому, было. Исправлять теперь придется, – продолжил Азазель. – А что касается друзей ваших, ступайте, я приду.

Как поймал кошку, Клеомен не запомнил. Осознавать себя и окружающую действительность здраво начал, только уже лежа на спине и сжимая в объятиях Мос.

– Черт! – оскалился он, когда боль острой вспышкой пронзила тело.

Мосвен испуганно вздрогнула и поспешила как можно осторожнее выбраться из спасительного кокона объятий. Причем из кокона буквально. Синее пламя полыхало вокруг ее шкуры, не причиняя вреда и спасая от внешней среды.

Как только она пошевелилась, пламя утихло. Мос закрыла собой своего спасителя и окинула быстрым оценивающим взглядом окружающий мир на предмет угроз или опасностей. Мир был велик и одет снегом. Ряды черных горных хребтов со склонами, укрытыми белым покрывалом. Дул ледяной пронизывающий ветер. Кошка принюхалась, не приносит ли он сторонних запахов. Никого постороннего она не почуяла. Только сырость и холод.

И кровь. Отчетливый металлический и сладковатый запах крови. Мосвен испуганно выдохнула, приподнялась и взглянула на черта. Ярко-алое пятно медленно расплывалось под его шеей, быстро пропитывая и подтапливая рыхлый свежий снег. Клеомен не двигался и не дышал. Безжизненный взгляд равнодушно созерцал небо.

Мосвен замерла, не в силах пошевелиться или даже просто о чем-то подумать. Она была сотрудником Интерпола и хорошо знала, как выглядит смерть. Но не как выглядит его смерть. Он совершенный всегда и во всем. Он не мог вот так просто…

Мос прижала пальцы к его шее, стараясь ощутить пусть самое слабое, но движение маниту в крови. Попыталась перевести свою оболочку в энергию для него. Только она не была богиней или ведьмой, всего лишь хищной кошкой. И ясно осознавая тщетность попыток спасти Нефера, независимая свободолюбивая хищница ревела навзрыд, проклиная себя на все лады.

Воеводе не составило никакого труда отшвырнуть молодого полусоздателя подальше. Усталый, напуганный, спросонья застигнутый врасплох, он сопротивления толком оказать не мог. И уж тем более не мог оказать его Воеводе. Силу своего удара старый вояка не рассчитывал, а потому вогнал мальчишку в землю едва ли не по плечи. К стонущему юнцу направились двое солдат. Азазель с печалью подумал об этих прекрасных, но безвольных душах. Созданные для подчинения, а не для выбора, они напоминали ангелу о том далеком мире, в котором он рос. Вот они слепо следуют указу командира, и не отяготят их после, как это бывает, к примеру, с людьми, сомнения. Они себя никогда не спросят, а справедлив ли указ, верен ли выбор.

Юный Атум сердито фыркнул и неимоверным усилием воли заставил себя выбраться из земли. Покачиваясь, он встал, готовый принять бой. Страха и отчаяния в нем было больше, чем всякой силы. Азазель улыбнулся. Шевельнулось в душе что-то. То ли нежность, то ли восхищение. Хороший мальчишка, умненький. Глядишь, что полезное получится. Ангел решительно взмахнул крыльями и полетел вниз к подножию гор, туда, где на морском берегу началось неравное сражение.

Увернувшись от одного удара, Ярослав попал под второй и отключился. Он уже не увидел, как его противники отлетели в воду, как Воевода мгновенно среагировал и набросился на нежданного защитника. Два физически равных противника наносили друг другу удары и отражали их в сложной и завораживающей технике бесконтактного боя. Словно акробаты, они кружились в гибком смертельном танце, не касаясь друг друга. Каждую новую серию ударов Воевода планировал закончить мгновенной смертью мальчишки Атума, и каждую атаку Азазель просчитывал и отражал. Отражал порой в последний момент. Так, очнувшись на доли секунды, Ярослав успел увидеть мелькнувшее подле его горла лезвие.

И все же физически равные противники интеллектуально равны не были. Воевода проиграл. Очередное его нападение обернулось защитой. Азазель сумел забрать юнца и исчезнуть вместе с ним. А заодно и мальчишку-беглеца, которого солдаты отловили в горах, изменник тоже прихватил с собой.

– Сохранишь? – обратился он к Нинхурсаг.

– Сохраню, – теплым мягким дуновением прозвучал в мыслях ответ.

Мальчишки тут же исчезли. Рассказывать что-то о них Нинхурсаг не требовалось, она знала и ведала все, что творится в обоих мирах. Обе планеты были пронизаны ее нервными окончаниями. Корни растений можно было отыскать в любом уголке. Нинхурсаг чувствовала каждое движение, каждый шорох, слышала каждый голос и делала это всегда, в каждый момент времени. Кит, плывущий по океану, на спине которого кипит жизнь.

Азазель опустился на траву и уставился на яркое, голубое, чистое небо. Здесь изменников, как он, встречали радушно и помощь оказывали посильную. В его далеком будущем детстве Нинхурсаг больше не существовало. Создатель уничтожил и этот уникальный, потрясающий разум, оставив на планетах лишь его скелет.

– Взгляни, – прошептала Нинхурсаг.

Чистоту и свет неба вдруг нарушили картины чудовищной бойни, устроенной созданиями где-то недалеко в будущем.

– Ты путаешь меня с другим ангелом, – прошептал Азазель. – Я никогда не утверждал, что прав.

– Подумай, – проговорила упрямая собеседница и продолжила свою нехитрую демонстрацию. Менялись действующие лица, события, места, время, но суть происходящего не менялась. Люди и создания показывали все самые страшные свои пороки. Азазель невозмутимо созерцал и молчал. Он действительно размышлял.

Нинхурсаг знала, что Азазель придет именно с этими мальчишками именно в это время, и потребовала, чтобы он понял нечто очень важное, то, что пора ему понять именно теперь.

– Я не собирался вмешиваться, хотел только исправлять.

– Ты уже вмешался, – парировала собеседница.

– Это был необдуманный порыв.

Нинхурсаг не ответила. Одарила его легким ласковым дуновением теплого ветерка и отдалилась. Она никогда не вела бессмысленных бесед.

Азазель улыбнулся и сквозь доступный переход отправился в убежище, которое сам себе же и возвел в далеком прошлом. Нужно было подумать, как помочь созданиям научиться контролировать оба своих мира и, главное, с чего начать. С кого начинать, ангел уже знал.

За несколько недель своего бытия он провел наследника Атума через все важные жизненные решения, помогая ему найти мудрость и обращая из мальчишки в мужа. Нашел он первую сироту Ягу, чья сила и любознательность положили начало явлению, которое впоследствии стали называть контролируемыми переходами. Помогли они с Нинхурсаг и маленькой слабой девочке обрести приемного отца.

– Больше никогда ты не позабудешь, насколько хрупка и ценна самая короткая, слабая и беспомощная в обоих мирах разумная жизнь, – прошептала Нинхурсаг, баюкая напуганного Ярослава с ребенком на руках. Конечно, Атум этих слов не услышал. Он ощутил лишь поток силы, дающий осознание сказанного Нинхурсаг.

– Мне нравится с ними говорить, – ответила она на молчаливый вопрос Азазеля. – Не со всеми.

Ангел усмехнулся:

– Ты сентиментальна. Что там Гавриил?

– О твоих деяниях он не ведает. Его занимает тот, кого не зовем по имени.

– Тайна нашего существования так и остается открытой?

– Остается. Неизменно это. Интересно теперь иное. Взгляни.

Сквозь открытое Нинхурсаг окно Азазель увидел необыкновенное сражение. Гавриил, величайший из воинов, не мог справиться с двумя довольно простыми созданиями. Одно, рожденное быть источником чистой бесконечной энергии, и второе – контролировать этот источник. Такие пары появлялись на свет прежде, но соединиться в столь могущественный единый организм не могли.

– Кто сделал эту ведьму такой?

– Никто. Она сама. Я вижу их в каждой ветви будущего. Это самая ясная ветвь. Они погибнут.

– Значит, создадим ту, где они выживут и где будут полезны.

– И ты хочешь, чтобы они поверили в мое умение обездвижить ангела?

– Ты, видимо, забегаешь вперед. Я еще не дожил до этого момента.

– И за черта извиниться не забудь.

Азазель укоризненно покачал головой. Ему никогда не нравилась дурная привычка Нинхурсаг давать советы наперед. Он согласно кивнул, а затем в недалеком для себя будущем произнес:

– За Зверобоя извини. Он в себя придет. Мне клинок нужен. Гавриила с голыми руками искать – глупость. Он больно не любит, когда от работы отвлекают.

Маруся застонала и села, ухватившись обеими руками за голову, которая болела нещадно. Кто-то заботливо погладил ее по спине.

– От какой работы? – Голос принадлежал шефу. Гладил ее по спине тоже он.

– Это долго разъяснять.

Руся поерзала. Некомфортно было. Поверхность под попой горячая. Песок на зубах. Палящее солнце тоже уюта не добавляло.

– И все же. Договаривай теперь. Рыжик, открой глаза, ты уже встала. И подвинься в тень.

Руся со вздохом подняла веки. Тень нашлась рядом. Ее давал навес из желтого, почти белого камня. Шеф и ангел сидели тут же, друг напротив друга, скрестив ноги, и оба внимательно ее рассматривали. Козлова секунду-другую понаблюдала за мужчинами в надежде на ослабление столь пристального внимания, поняла, что его не избежать, поднялась на четвереньки и переползла за спину начальства. Там, по ее мнению, находилось самое надежное убежище во всей этой враждебной атмосфере неизвестности.

– По задумке, мы должны построить светлый, благочестивый, идеальный мир, населенный такими же светлыми идеальными душами.

– Идеальный с чьей точки зрения? – не поняла Руся. Выглядывать из-за спины шефа на его собеседника она не стала. Ее больше занимала внутренняя обстановка полутемного прохладного помещения, вход в которое был как раз напротив нее. Оттуда доносилось тихое журчание воды.

Азазель улыбнулся:

– Не с моей. Для меня сущие миры уже прекрасны. Вот мотаюсь и исправляю все, что они перекраивают ради идеального будущего.

Кочует он по времени. Лик для себя уже сложил существующую картину мира, и она ему пока не слишком нравилась. Не подвластные никаким общим законам бродят по свету атумоподобные шизофреники, одержимые идеей перекроить минимум две планеты. И единственная сила, способная их остановить, – это точно такие же шизофреники, но одержимые уже идеей противоположной. Они не бессмертны, но вездесущи, ведь время для них не преграда. Убивая противника, они скрывают, когда и как это было сделано, не позволяя тому узнать о своей смерти заранее и спастись.

– Красиво себя позволил закопать, с почестями, – пробормотал задумчиво Азазель. – Не то что я.

– А вы тоже уже мертвый? – Маруся обернулась и взглянула на ангела. Пока мужчины сидели в тягостном молчании, чего они сами явно не заметили, она успела заглянуть в зал, где помимо фонтана нашлись диваны, резной стол и тканые гобелены, и выяснить, что все это время они втроем сидели на балконе, под которым цвел восхитительный сад с маленьким водопадом. От созерцания сада она и отвлеклась.

– Да, – пожал плечами Азазель. – Я прям там, внизу.

– Где? – Руся перегнулась через перила, силясь разглядеть какой-нибудь намек на могилу.

– Под водопадом. Со стороны дома вход в склеп. Сквозь воду тоже видно. У Гаврилы и компании теперь трудности большие. Устроить так, чтобы истину нашли и обнародовали, да чтоб это сохранилось в истории – на такое способен один ангел. Он же, к сожалению, самый непредсказуемый из нас. Звать по имени не будем. Услышит. Что ты там еще спрашивал?

– Мои сотрудники, – напомнил Лик. – Ты уверял, что они в безопасности. Где?

– По-прежнему уверяю, что в безопасности. Все, что надо выяснить, в каком они времени. А там, на Земле, их найти уже несложно.

Лик, краем глаза наблюдающий за Марусей, не пропустил момент исчезновения ее попы из поля зрения. Именно поэтому тихий хруст и глухой удар, сопроводившие исчезновение, не напугали его, а тихое «да чтоб тебя!» и вовсе успокоило.

– Ты в порядке?

– Да! – Ответ прозвучал по-армейски бодро.

– Что-нибудь сломала?

– Кактус и какой-то куст. – На этот раз голос был виноватым.

– Себе, спрашиваю, что-нибудь сломала?

– А! Нет.

– Мой священный терновый куст, – вздохнул Азазель.

– О! Я вижу! Кости вижу!

– Вот и не трогай! – крикнул ангел. – Видит она… Я знаю. Локи переводит древние тексты, и в них достаточно истины, но и заблуждений там записано немало. Место твой друг нашел верное, а что это за место, тексты ошибаются. То дверь в обитель Гавриила.

Лик нахмурился.

– Поток, что тянется сквозь время, – пояснил нехотя Азазель, – у каждого из нас свой. Открыть дверь может только хозяин. Черта с хищницей занесло, вероятнее всего, туда, откуда к потоку прыгнул Гаврила. Система защиты обителей на такое маниту не срабатывает. Слишком слабое.

– А чего вы нам помогаете? – вновь подала голос Маруся.

– Я помогаю не вам, а себе и своим убеждениям.

– А почему мы тут все сидим? Чего ждем?

Азазель сверкнул глазами. Лик усмехнулся. Для спокойного восприятия чистого разума нужны стальные нервы. Этого ангел точно не учел. Сам Лик еще до того, как Козлова проснулась, предположил, что она не обратит никакого внимания на неестественную неподвижность хозяина апартаментов. И оказался прав.

– То есть мы тебя спящую должны были куда-тотащить? – прикрикнул Эйдолон. Ангел не знал, как справляться с ее наглой невнимательностью, а Лик знал.

– Не-эт, – протянули виновато из-под балкона.

– Ты пыль свою проверила? Все работает?

– Не-эт, – раздалось еще тише.

– И чего ждешь?

Пустоши вновь подтвердили свою власть над всеми сущими созданиями. Явившись сюда, в свое убежище, уже обездвиженным, Азазель равнодушно констатировал, что чужой волей вынужден прояснить некоторые моменты ангельского бытия в целом и его личных действий в частности. Пока не объяснит в достаточной степени, с места не сдвинется.

Лику было немного жаль ангела. Белокурый статный старец с лицом юноши. Усталый древний воин. Сколько он пережил и сколько ему предстоит пережить. Эйдолон сощурился, оглядывая руки Азазеля, но тот лишь отрицательно покачал головой на невысказанный вопрос собеседника. Нет. Пустоши решили, что он сказал не все.

– Какой он, этот «идеальный» мир?

Старец пожал плечами, глядя на серебряное облако пыли, появившееся за перилами.

– Он прекрасен и спокоен. Леса, горы, моря и океаны, пустыни и поля. Дикие, светлые, населенные птицами и животными. Там нет людей, нет созданий, только чистые души. Мы рождены сотворить этот мир.

Лик продолжал молча смотреть на Азазеля. Задавать вопрос вслух не имело смысла, он напрашивался сам собой.

– Чистые, счастливые, безвольные души. Вялые, сонные, идеальные гибриды людей и созданий искусственно рождаются, проживают долгую, наполненную строго отведенной им работой жизнь и умирают умиротворенными стариками.

Ангел вздохнул и чуть улыбнулся, глядя на точную свою, отливающую серебром копию. Взмахивая огромными великолепными крыльями, копия парила над балконом.

– В мятежных душах рождается пламя и лед, глупость и разум. Они страдают и постигают мгновения блаженства, живут и развиваются. Сама жизнь на этих планетах появилась из воды и пламени, каждое живое создание рождено из пепла далекой сгоревшей звезды. Только мятежный разум способен найти решение самой нестандартной проблемы. Попадая сюда, мы обретаем самостоятельность, и создателю пришлось наделить нас мятежным разумом. Я свой выбор сделал. Правильный он объективно или нет, я не знаю. Но, глядя вот так на тебя или на нее, я верю, что выбор правильный. А зная ваше с ней будущее, и вовсе уверен, что выбор верный.

Азазель пошевелился и встал.

– Пора встретиться тем, кто следует предначертанным путем.

Стоило ангелу произнести это, как он исчез, а его место занял иной крылатый юноша.

Гавриил.

Лик узнал лицо, восстановленное недавно Марусей. Эйдолон медленно и осторожно встал. Менее всего ему хотелось спровоцировать незваного гостя на агрессию. О том, куда делся прежний собеседник, Лик пока не думал.

Гавриил не шевелился, только молча наблюдал. В его взгляде не было тепла, доброты, света или мудрости – всего того, что приписывают ангелам легенды. Рисуя его черты, Рыжик наделила их безмятежным покоем. Но даже этого не отражалось на лице Гавриила. Холодный цепкий взгляд, плотно сжатые губы с чуть вздернутыми вверх уголками – признак презрения и высокомерия. Ангел оценил окружающую обстановку, причем Лик ясно ощутил, что его тоже отнесли к обстановке, и сосредоточил взгляд на боге.

– Где Азазель?

Ледяной, пронизывающий до костей, оглушающий голос прозвучал не в пространстве, а в голове. Острым лезвием вошел под череп, причинив невыносимое страдание. Лик заскрипел зубами и согнулся под тяжестью этой пытки.

– Где Азазель? – повторил Гавриил, оглушив бога окончательно.

На этот раз боль не просто пронзила Ликурга вспышкой, она поглотила его, накрыв с головой, словно девятый вал. Кроме боли, он не чувствовал ничего. Ни того, что упал, ни того, что тихо, надрывно стонет. Не почувствовал он, как серебряный вихрь окружил его и в мгновение покрыл тонкой серебряной пленкой. Осознавать себя Ликург начал, когда в мозг проникли первые смутно знакомые потоки бесконечной веры в себя, в Рыжика и во Вселенную.

Не стало сильных и слабых, побежденных и победителей. Не стало создателей и созданий. Осталась только жизнь и многочисленные ее проявления, разбросанные по бесконечным ветвям временных цепей. Лик увидел их все. В некоторых он наблюдал себя поверженным, в других был мертв давным-давно, в иных поверженным лежал Азазель. И лишь в одной – самой яркой – смерть суждено было встретить Гавриилу.

«Уходи».

Это единственное, что мог предложить достойному воину Ликург. Ангела слишком поглотила его вера. Он не видел того, что замечал теперь Лик, и оттого был слабее. Гавриил не слышал истины, не понимал многообразия своих путей, он слепо избирал лишь один. И даже когда сама жизнь уводила его в сторону, он исправлял временну́ю цепь, принося в жертву себя и других.

«Убрать маленького бога и источник силы».

Лик с нежностью заглянул в недалекое прошлое. Вселенная всегда оберегает Рыжика. Хочет она того или нет. Не упади она с балкона, стояла бы теперь лицом к лицу с ангелом. И итог противостояния стал бы иным.

«Тебе не по силам».

Лик вновь постарался спасти ангельскую жизнь. Но тот лишь набрался большей решимости.

Эйдолон едва успел увернуться от удара тяжелых мощных крыльев. Таким ударом Гаврила вполне мог переломать ему ребра или разбить череп. Возиться долго он не желал, как не хотел уважать противника, и это ангелу дорого обошлось. Лик увидел исчезающее мгновение, где был шанс погибнуть, если бы Гавриил начал бой как мастер. Больше таких мгновений не осталось. Совершив плавное движение назад, будто в танце, Гаврила на доли секунды замер, собирая энергию вокруг себя, а затем резко напал. Правой рукой с открытой ладонью описал полукруг, одновременно приводя в движение и направляя энергию. Лик ушел от этого удара и от следующего. От всех последующих. Гаврила больше не останавливался. Энергетическая оболочка ангела наполнялась новыми и новыми внутренними течениями, ее поверхность временами покрывалась рябью. Шаг вперед, в сторону и назад, снова в сторону и вперед и вновь назад. Ангел кружился в легком изящном танце. Отводил плечо и наносил удар открытой ладонью или отклонял корпус, выталкивая силу обеими руками, что имело более разрушительные последствия. Затем вдруг совершал выпад на захват, стремясь зацепить внешнее свечение маниту Эйдолона.

Лик кружился вместе с ангелом по балкону, не позволяя навредить себе или попытаться навредить Марусе. Временны́х цепей Гавриил по-прежнему не замечал. И все так же был упрям. Не отступал ни на секунду.

Азазель появился внезапно и тут же пропал, оставив в груди Гавриила знакомый клинок.

Лик сталкивался со смертью. Она приносит боль, страх, мучения. Погибая, живые создания оставляют неизгладимый след во времени и пространстве. Освободившаяся энергия растворяется в своем окружении. Вселенная запоминает каждую смерть и каждое рождение. Каждое цельное маниту имеет значение живое или неживое. Смерть же Гавриила была не такой. Он просто остановился, замер и упал, будто марионетка с обрезанными нитями. Ни эмоций, ни боли. Вся энергия, которой он управлял, схлопнулась, поглотив саму себя. Вселенная не заметила гибель ангела.

– Как не замечает она и нашего рождения, – откликнулся на мысли Лика вновь явившийся Азазель. – Тебе нужно отдохнуть и ей тоже. Ты все знаешь наперед.

Эйдолон кивнул.

– Позаботишься о них? – прошептал ангел, глядя, как глаза маленького бога покрываются дымкой, а серебряный панцирь осыпается с него пылью на пол. За перилами в саду сонно вздохнула ведьма.

Нинхурсаг откликнулась тихим ласковым шелестом. Ликург, Маруся и пыль тут же исчезли, унесенные далеко сквозь время. Азазель ощутил легкий укол грусти. Было в этом объединенном создании что-то неуловимо близкое, порождающее чувства, схожие с теми, которые Азазель испытывал к Нинхурсаг.

Ангел вздохнул, поднял брата на руки и вынес туда, где он сам себя сумеет отыскать. В конце концов, рыщет по Земле четвертые сутки без прыжков. Пора вознаградить его усердие.

– Милая, ты как? Какой кошмар! Какой ужас! Мамочки! Сделайте что-нибудь! Ну что же вы стоите? Как так можно? Вы врачи или кто?!

Мосвен поморщилась. Желание улыбнуться отозвалось сильной болью в мозгу. Голос и выговор Горицы, ее привычку причитать в самые важные и ответственные моменты кошка сейчас была рада слышать как никогда.

– Иму, не стой! Сделай что-нибудь!

– Сожрать его, что ли? – пробасил недовольно аниото.

Горица возмущенно взвизгнула.

– Надо уходить из неотложки. Каждую смену сожрать, проглотить или удавить обещают, – раздался над головой Мос незнакомый голос. – Деточка, глаза открой. Уже можно. Голова сейчас пройдет.

Кошка осторожно приоткрыла веки.

Первое, что увидела, – нежное голубое небо, освещенное лучами заходящего солнца.

– Ты как?

Вторым было лицо Горицы с перепуганными заплаканными глазами. Кошка улыбнулась. Головная боль действительно быстро отступила.

– Хорошо.

А потом она на мгновение ослепла. Воспоминания, о которых не думала и не знала, вдруг волной обрушились на сознание. Мос вспомнила все. Плохо соображая, что именно делает, она вскочила с носилок. Он был мертв, и теперь, когда их нашли и вызволили, Клеомена должны были упаковать в ожидании транспортировки. Это было неправильно и чудовищно. Мос не могла позволить увезти его как какое-то обычное создание. Она слышала возмущенное шипение врача, чувствовала слабость во всем теле, но не собиралась обращать на подобные мелочи внимания. Кошка собиралась найти его и прожить остаток жизни, вымаливая прощения у Вселенной за собственную глупость, в надежде, что каким-то непостижимым образом он услышит ее раскаяние.

– Ляг обратно и не дергайся! – скомандовал Клеомен. Он сидел совсем рядом в передвижной медстанции и терпеливо ждал, когда аппарат закончит обследование.

Мос замерла и тихо выдохнула, глядя на такое знакомое, любимое и живое лицо. Клеомен обеспокоенно нахмурился. Она смотрела на него так, как не смотрела никогда прежде. В распахнутых черных глазах читались паника и боль, смешанные с чем-то еще более сильным и неуловимо знакомым. Клеомен тряхнул головой, выгоняя дымку из сознания, что мешала соображать нормально. Удар затылком о каменную скалу не прошел бесследно.

С тихим отчаянным стоном Мосвен подалась к нему навстречу. Едва не опрокинув станцию, она обхватила ладонями лицо Клеомена и поцеловала. Поцеловала так, как должна была в первое мгновение, когда он появился в ее жизни. И целовать каждый день, который он отдавал ей и ее детям. Закрыв глаза, со всей страстью и нежностью, на которую только была способна, Мос ласкала родные, теплые губы.

– Я люблю тебя, я люблю тебя, люблю, – шептала она на каждом вдохе.

Станция возмущенно пищала, но кошка не слышала. Все, что ее интересовало и волновало, что она хотела слышать, было у нее в руках. Удивленный, растерянный взгляд любимых глаз, сбивчивое дыхание, срывающееся с обожаемых ею губ, и несмелые прикосновения теплых сильных пальцев к ее спине. Настойчивый незнакомец, каким был Нефер совсем недавно, исчез, уступив место настоящему ему – мягкому и ласковому. Такому, каким она его полюбила.

Мос чуть отстранилась и с улыбкой взглянула в его глаза:

– Скажи что-нибудь.

Черт приоткрыл губы, закрыл, озадаченно нахмурился, снова приоткрыл, кажется, готовый что-то произнести, но передумал, умоляюще взглянул на Мос и растерянно отчаянно выдохнул:

– И-й… А…

Кошка удовлетворенно рассмеялась.

– Ровно то же самое ты сказал мне во время знакомства.

Клеомен улыбнулся в ответ.

Гюд стоял на крыше и созерцал. Выходки Пелопа успели ему наскучить. Нефелим был нуден и однообразен. Никаких сложных эмоций он не дарил. Единственное, что держало Локи подле глупца, – книга. По крайней мере, до этого мгновения.

Мимо пленников проплыла невысокая хрупкая богиня в мягком шерстяном платье. Русая коса заканчивалась ниже пояса, на плече она держала вторую секиру. Не изменяя гордой осанки и плавной легкой поступи, хрупкая девушка ухватила труп за руку и в общей тишине поволокла его за собой в одном ей известном направлении. При этом она ни разу не обернулась, а недавние соратники Пелопа расступались, пропуская ее.

Локи с жадностью первооткрывателя следил за развернувшимся действом. Точнее, он следил за ней. С такой же легкостью, с какой она покинула центральную площадь, она оставила поселение. Локи позабыл обо всем. Люди, странные пленники, даже карта истины… Кому это любопытно, когда она одна любопытнее обоих миров, вместе взятых?

Он сам не заметил, как спрыгнул с крыши и пошел следом.

Голова Пелопа подпрыгивала на ухабах, секира во лбу покачивалась из стороны в сторону, продолжая своим уникальным маниту дробить кость. Еще немного, и маленькая богиня потеряет родовое оружие вместе с частью черепа врага.

– Секиру я не потеряю. А вот в тебя воткнуть могу, турс. Не ходи за мной.

Локи замер на мгновение и вновь пошел следом. Когда она клич боевой издала, он не успел толком уловить ее голос. Зато теперь расслышал очень хорошо. Ему еще ни разу не угрожали таким нежным, почти детским голоском, и ни разу так серьезно. Асы, конечно, стращают с завидным постоянством, но в основном на словах. Во-первых, кто его обманет? Во-вторых, кто с ним захочет ссориться?

– Я тебя раньше не видел. – Это был первый важный факт, который ей точно надо было прокомментировать.

Но она не стала.

Локи склонил голову набок, неотрывно изучая плавное покачивание бедер. Юбка очень выразительно двигалась в такт завораживающим движениям. Изгиб талии ему тоже нравился. И узкие покатые плечи. И шея. Если бы не широкое тонкое лезвие в поле зрения рядом с манящим мрамором почти прозрачной кожи, он бы ближе подошел.

Неожиданно она остановилась, бросила ношу и резко развернулась лицом к преследователю. Она хмурилась, даже сердилась, отчего выглядела еще более беззащитной.

– Чего ты хочешь?

Локи расплылся в широкой улыбке и беспомощно пожал плечами.

– Тогда чего преследуешь? Иди обратно.

Она сняла секиру с плеча и поудобнее перехватила рукоять.

– Не хочу обратно.

Сигюн растерянно уставилась на рыжего исполина. По возвращении из Асгарда сестра пересказывала немало популярных баек о великом трикстере. Там говорилось обо всем. О его злых делах, силе, манере общаться… О внешности тоже упоминалось. Только из всех ее описаний правдой почему-то оказалась лишь огненно-рыжая борода да того же цвета спутанная мочалка на голове, которую волосами назвать можно будет после тщательного мытья и расчесывания. Не великан он вовсе, ниже многих асов, не хромой, не кривой и лицом не отвратительный. Сплошное вранье. И коли в таких мелочах ложь, то правдивы ли описания характера его и поступков?

– Чего ж ты хочешь?

Он снова заулыбался. В уголках ярко-голубых глаз появились тонкие морщинки, придавшие лицу удивительно доброе выражение. Взор турса был полон ласки, что окончательно повергло Сигюн в ступор. Может, это он уже с ней хитрит да играет? Хотя внешность истинная. Отец маски отличать научил. Но, быть может, такому и не нужны оболочки, чтобы играть с жертвой.

Воинственная богиня перестала хмуриться. Теперь она смотрела на него широко распахнутыми глазами, и даже губы напряженно сжимать перестала.

– Меня не так описывали, да? – угадал причину ее удивления Локи. И сам поразился тому новому чувству, которое испытал. Ему не хотелось, чтобы она слышала мифы и сплетни о нем.

– Отстань! – Она нахмурилась, стиснула зубы, подняла руку Пелопа и вновь поволокла трофей в прежнем направлении.

– Вообще говоря, меня боятся обычно.

Не то чтобы Локи хотел ее напугать, но напомнить захотелось. Как-то неуважительно она к старшему и сильному мужчине относится.

– Я знаю.

– Боишься?

– Боюсь, конечно, – искренне и спокойно ответила нежная и соблазнительная.

У Локи по телу горячей волной прошло незнакомое доселе наслаждение.

– Сильно боишься? – Сдержаться и не спросить сил не нашлось, настолько дикое блаженство его охватило.

– Конечно, сильно, – все так же откровенно созналась она. – Дочерей же учат: «Встретишь Локи, закрой глаза, замри и молчи».

– Не поможет, – улыбнулся Локи. Теперь он неотрывно наблюдал за ее руками. Особенно за той, в которой она держала секиру. Тонкие длинные пальцы на фоне рукоятки выглядели нелепо и так манили прикоснуться.

Она вновь остановилась и обернулась к своему странному преследователю.

– Если ты мстишь за кровь, хочешь, чтоб тебе мешали?

– Нет.

– Тогда, если не желаешь уйти от меня совсем, уйди сейчас. Мне нужен день.

– Если я тебя отпущу сейчас, ты убежишь и скроешься.

– Конечно, убегу, – кивнула маленькая богиня.

И не обманула.

Локи дал ей время на все: и на месть, и на побег. Он даже дал ей время спрятаться, только последнего она почему-то не сделала.

– Почему?

– Что – почему? – сонно пробормотала Сигюн, мгновенно узнав этот голос в темноте своей опочивальни.

Все цветение голубого можжевельника он не появлялся, хотя она ждала его каждый восход. Ждала не только его самого, но и пакостей от него. Ведь в легендах рыжебородый был изворотлив, изобретателен. Она даже перечитала все свидетельства из первых уст о том, как он девиц соблазнял. Только ни одна из жертв почему-то не упоминала о его ласковых голубых глазах и обворожительной улыбке. Говорили, будто ради соблазнения он оболочку меняет, часто прикидывается истинным возлюбленным. И здесь снова Сигюн ничего не понимала. Зачем столь удивительно красивому созданию менять лик? Чего ради? Он краше и честнее всех тех воинов, которых ей довелось узнать. Глупо как-то.

– Почему не скрылась? Я же позволил.

– А от тебя можно скрыться?

Сигюн немного нервничала. Сейчас он, как в тех историях о нем, пришел в новолуние.

– Нет.

Локи поразила ее искренняя улыбка.

– Так не боятся, – с укором проговорил он.

Теперь она беззвучно засмеялась, откинула покрывало и поднялась. Локи замер, страшась любым неосторожным шорохом испугать хрупкое создание. Если, конечно, она не солгала, уверяя, будто боится его, в чем он уже сомневался.

– Так чего же ты хочешь, турс?

Сигюн на ощупь нашла ветки, сложила их в очаг и сдула пламя с ладони. Комната озарилась мягким желтым светом. Скинуть звериное зрение Локи успел до того, как вспыхнул огонь.

– Ничего. Мне интересно.

Сигюн нахмурилась, внимательно глядя на рыжебородого. По рассказам асов, самое страшное, когда Локи «интересно». Это означало, что он будет следовать по пятам и навязчиво изучать столько времени, сколько посчитает нужным. Размышляла она совсем недолго, пять ударов сердца, пожала плечами, молча забралась на свое ложе и закуталась в покрывало с головой.

– Это ты так спряталась? – не понял Локи. Он осторожно приблизился.

– Нет, – едва различимо пробубнила богиня из-под покрывала. – У меня уши замерзли, нос и пальцы. И ступни, – после паузы добавила она.

– Ты могла пойти к Одину.

Сигюн спустила одеяло на нос. На Локи взглянули любопытные зеленые глаза.

– И жить у него на правах бедной сироты? Слушать, чьи предложения брачные мне выгодно принимать, а чьи нет?

– Он защитит. И от меня защитит.

Локи сам не поверил, что только что добровольно и осознанно предложил ей спасение от самого себя.

– Почему он про тебя молчит? Кто бы что ни говорил ему, как ни требовал мнение высказать, он молчал. Сестра видела.

Локи едва заметно пожал плечами.

– А ты правда в Запретной степи был?

Молчание собеседника ее нисколько не расстроило. Белые брови лишь на мгновение сошлись на переносице, и вот уже взор маленькой богини вновь полон детского живого любопытства. Локи не удержался от улыбки.

– Правда.

– И что они с тобой сделали?

– Сил лишили. – Завороженный странной беседой, он присел на край ложа.

– Совсем?

– Совсем.

– И все?

– Нет. Потом ослепили. Потом я оглох. Ну а говорить не мог сразу, как границу пересек.

– А как же ты вышел?

Локи вдруг понял, что очень хочет быть ей интересным. Такое случилось с ним впервые.

– Наудачу.

Одеяло сползло до подбородка. Она и не пыталась скрыть удивление.

– Зато наедине с собой побыл, – улыбнулся Локи еще шире. От этой улыбки у Сигюн сердце застучало быстрее. И такое странное у него было выражение лица. Словно ему невероятно интересно отвечать на ее глупые вопросы. – Одной лучше туда не ходить.

– Не собиралась туда вообще.

– Почему?

– Я боюсь.

Локи засмеялся.

– А с секирами к нефилимам не боялась?

– Боялась, – кивнула серьезно богиня. – Я всего боюсь. Просто если тебе что-то нужно сделать, ты же не обращаешь внимания на страх.

– У меня нет страха, – сознался Локи, – нет боли, нет гнева.

Открытие было невероятным. Сигюн порывисто села, скинув покрывало до талии. Она позабыла и о холоде, и о правилах элементарной безопасности, видела только чистые светлые голубые глаза и пока непонятные эмоции, скрытые в их глубине.

– Совсем нет?

– Совсем, – спокойно кивнул Локи.

Маленькая богиня склонила голову. Ему вдруг стало трудно шевелиться под ее внимательным серьезным взглядом.

– И они тебе нужны, эти эмоции. Ты поэтому мучаешь других?

Локи не ответил.

– Не завидуешь, не алчешь, верно? – Она так увлеклась, что ответа ждать не стала. – Не ревнуешь, не гордишься. И не любишь. Ведь любовь опирается на все эти эмоции. Оттого изучаешь тех, кто способен на подобное?

Сигюн чуть сощурилась. А Локи замер, настолько непривычными были ощущения, что она порождала. Каждое ее слово проникало в разум раскаленным клинком, оставляя пульсирующую рану. Будто он вдруг человеком стал самым обыкновенным. Одним из тех, кто на поле боя, израненный, хрипит и булькает окровавленным горлом, призывая Одина принять к себе.

– Отважные и умные скучны, – прошептал Локи. – Подлецы и глупцы всегда забавны.

– А кто я? – Она подалась вперед. Теперь их лица разделяло расстояние не больше длины ладони.

Она ждала ответ, только он не знал, что ответить. Все, о чем он мог думать, – зеленые внимательные глаза и приоткрытые губы. Особенно губы. Чуть бледные, правильной формы… Точно жажда, только сильнее и глубже. Уголки губ вдруг дернулись в манящей мягкой и задорной улыбке. И голос ее прозвучал так же маняще:

– Ты меня хочешь.

Локи будто пламенем обожгло.

– Нет! – Он резко отпрянул и, поскольку действий своих не рассчитал, рухнул на пол.

Заливисто смеясь, Сигюн подползла к краю своего ложа и взглянула на сердитого Локи сверху вниз. Это было новое открытие, которое ей очень понравилось. Разум убеждал, что он просто обманывает, играет, но инстинкты утверждали обратное. Именно на них Сигюн решила положиться сейчас. Мужчины и раньше смотрели на нее с желанием, но никогда они не были так поглощены, так растеряны и удивлены своим желанием.

– Точно?

Любопытно ему больше не было. Пламя болезненно жгло в груди. Хотелось подняться на ноги и исчезнуть, но больше всего хотелось не двигаться и смотреть, как она смеется. Неприятное режущее чувство и приятное теплое одновременно. Локи запутался в своих стремлениях.

– Точно.

– Значит, не поцелуешь?

На его лице отразилось искреннее удивление. Рыжебородый явно не такого вопроса от нее ждал. Честно признаться, она и сама не ждала от себя ничего подобного, а уж тем более своего последующего поведения.

Двигаясь плавно и осторожно, словно охотница, Сигюн спустилась на пол. Упав, он так и не сменил позы. Полулежа на спине, опираясь на локти, Локи наблюдал за ней. И Сигюн могла поклясться, что он почти не дышит. Лишь в глазах отражается болезненное напряжение, желание и… Паника? Она чуть улыбнулась, медленно склонилась к его губам и поцеловала. Всего раз, совсем невинно, но этого хватило, чтобы изменить и свою, и его жизнь навсегда.

Зима сменила лето после того поцелуя, а он все жил подле нее. Не приближался, но и не отдалялся. Сигюн совершенно не понимала его поведения. Точнее, она научилась понимать в рыжебородом все, кроме этой дикой дистанции. Она и сомневаться давно перестала, что Локи влюблен в нее до безумия. Чисто случайно опытным путем установила.

Сиротой-отшельницей в родном доме жить хорошо, но совсем без контакта с внешним миром никак. Сама все себе не сделаешь, даже с помощью всесильного Локи. Так что отправилась она в ближайший вик немного наследства потратить. А там уж охотников до юной, красивой, одинокой и оттого беззащитной богини, как водится, немало нашлось. Сигюн за себя постоять всегда умела, была готова защищаться и на этот раз, поэтому для нее стало полной неожиданностью, когда первый подошедший соискатель вспыхнул неестественным алым пламенем. Она обернулась к Локи, а у того в глазах ярость ледяная. Вот в тот момент Сигюн поняла сразу три вещи. Во-первых, турс ревнует и пребывает в бешенстве. Во-вторых, он в нее влюблен. В-третьих, она его заставила испытать еще массу ярких эмоций, а значит, он точно останется с ней надолго.

Холодным зимним вечером он сидел на шкуре у очага, скрестив ноги, и сосредоточенно выводил узоры на широкой доске. Это была третья по счету картина, которую он выжигал в ее доме. И на всех трех была изображена она, Сигюн. Первые две он поставил тут же, у изголовья лавки, на которой спал.

Богиня неслышно вздохнула. Любому мужчине надобна. А тому, которого поцеловала, не нужна. Сигюн перевела печальный взгляд на окно. И не спастись от его молчаливой компании зимними вечерами. Темь, хоть глаз выколи, и холод. На улицу не выйти. Она холод не любит. Локи холод не берет.

– Правда, что ли, к Одину пойти, – буркнула в сердцах она.

– Зачем?

Хотела ответить: «Там мужчины есть», – но смутилась. Замуж же надо хотеть, а не мужчин. Если честно, то желала она не мужчин, а конкретного мужчину. А если быть уж окончательно честной, то сбежать и забыть его. Извел ее совсем своими обращениями ласковыми, взглядами обжигающими и дистанцией, которую держал неизменно. Сигюн не поняла, в какой момент ее начала умилять его спутанная шевелюра и когда она стала так зависима от запаха влажной прохлады, что сопровождала его. Летом было легче, зимой стало невыносимо.

– Зачем? – повторил настойчиво Локи, не отрываясь от своего занятия.

– Захотелось, – тихо шепнула богиня, стараясь подавить смущение.

– Чего захотелось?

– Не чего, а кого.

Тут она уже взяла себя в руки и реплику произнесла уверенно. Правда, взгляд с него опять на окно перевела, чтоб себя не выдать.

– И кого?

Сигюн не увидела, она ощутила, что он таки оторвался от работы и теперь изучает ее. Стало несколько неуютно. Она поерзала на стуле, кутаясь сильнее в шерстяную накидку.

– Так кого? – вновь настойчиво повторил Локи.

Богиня поморщилась, потом вдруг разозлилась и обернулась к нему.

– А ты кого хочешь?

Локи смотрел на нее не моргая.

– Ну вот и мне отвечать не хочется, – поняла она его по-своему.

– Тебя.

От его спокойного тона и напряженного изучающего взгляда у нее по телу горячая волна желания прошла.

– Меня?

Растерянности Сигюн скрыть не сумела.

Локи склонил голову набок. От удивления ее губы чуть приоткрылись, окончательно лишая его здравых мыслей. От ее маниту в пространство потянулись яркие белые искры – признак сильного волнения. Соблазнительная, хрупкая, совершенная. У него не выходило запечатлеть Сигюн целиком. Каждый раз только плохая копия ее настоящей. Он мог изобразить оживающим все. Но ее не мог.

– А почему не подходишь? – наконец пришла она в себя.

– Ты не звала.

– Я тебя и в свой дом не звала, но ты же пришел!

Сигюн возмутилась искренне. Как кого-то «изучать» берется, он, значит, не спрашивает, как богине красивой ложе согреть, он вдруг ждет зова? Что за рассуждения?

– А как иначе тебе стать интересным?

Она изумленно уставилась на Локи. Скинула накидку, встала, подошла к нему и опустилась напротив.

– Мне было все о тебе интересно уже тогда, когда ты смотрел на меня с крыши на площади.

Локи глубоко и прерывисто вздохнул. Пока она произносила самую желанную в его жизни фразу, он неотрывно следил за движением ее губ. Он помнил, какие они нежные и теплые, помнил ее дыхание, ее запах и помнил сладкую острую боль, которую впервые ощутил тогда.

– Так мне звать или ты сам поймешь?

Боль повторилась, только теперь приступ был слаще и острее, и Локи не сумел с ним справиться. Он застонал и потянулся к ее губам. Маленькая, обжигающая, податливая. Она ему позволила все. Изучать и ласкать, постигать ее движения, ее полупрозрачное тело, почувствовать ее силу, проникнуть в нее.

Сигюн видела жажду Локи, ощущала ее. Изгибалась навстречу его ласкам. Не сопротивлялась дикому алому пламени, что блуждало внутри, поглощая ее маниту. Тихо и надломленно стонала, когда он двигался в ней.

Он не помнил и не знал ничего, кроме своей богини. Ее дыхания, тепла, запаха. Локи путался в себе, теряя границу между наслаждением и болью. Казалось, он чувствует одновременно все: счастье быть нужным ей, страх разочаровать ее сейчас, абсурдную ревность ко всем мужчинам в обоих мирах и ни к кому конкретно. Ему хотелось поглотить ее и стать для нее всем. Он жаждал принадлежать ей, служить ей, слушаться во всем, кончать в нее снова и снова и слышать, как она стонет.

Занятые друг другом, они не замечали ни вьюги, разбушевавшейся на улице, ни молчаливого ангела, наблюдающего за ними сквозь окно. Довольный результатами своих трудов, он ласково улыбнулся и исчез.

Евгения Чепренко  История десятая. Странный шеф. Очень странный шеф. Неприлично странный шеф

Мифы у них тоже есть. Читал тут на досуге сказания про ангелов и великого их создателя Пятого Высшего, правда книжка для детей была, но мне Женя другую не дала. Сказала, чтоб не приставал, и что вот это изложение мне лично в самый раз сгодится. Она довольно часто поведением отца напоминает. Грубиянка.

  Из личных записей Константина Ивченко.

– Ну и надолго мы в опале? – недовольно прорычал Иму. В зале ожидания телепорта путешественников было немного. Но те, кто был, предпочитали садиться подальше от разношерстной компании друзей, особенно от угрюмого слабого мага. Уж очень сильно его маниту сияло звериной злобой, что для мага ненормально.

– Мы не в опале, мы в отпуске, – невозмутимо поправил его Лик.

  Иму стянул темные очки на нос и исподлобья оглядел друга.

– В отпуске – это когда с Помпушкой на золотой песок поваляться летишь или в тур с экскурсиями, или в горы.

– С кем? – не поняла Маруся. Горица тоже оторвалась от созерцания каталога нижнего белья, который им с Русей любезно предоставила в дорогу баба Беря.

– С Помпушкой, – Иму переключил внимание на сидящую напротив русалку. Глаза его загорелись азартом.

– Кто Помпушка?! – взвизгнула Горица. Кружева и размеры вмиг перестали ее интересовать.

– Ты, – обрадовался леопард возможности подраться.

– Я?! – Русалка вскочила с места. Выражение ее лица и сгустившийся в помещении туман ласки аниото не обещали.

– Булочка моя, – добил возлюбленную Иму и, счастливо мурча, рысцой помчался по залу. Галоп ему был не нужен, быстро бегать Горица все равно не умела.

– Они опять? – сквозь сон пробормотала Мосвен. Кошка удобно устроилась на коленях Клеомена и отсыпалась, наслаждаясь покоем и умиротворением.

   Лик усмехнулся. Маруся поймала эту усмешку краем глаза и с еще большим энтузиазмом углубилась в глянцевые страницы. Спокойный и невозмутимый Лик продолжал относиться к ней, как к подчиненной, но и Рыжиком называть не перестал, даже при Ярославе. Двое суток минуло с того вечера, когда их вынесло к временному порталу Гаврилы, и с тех пор возможности побыть наедине у них еще не было. Зато теперь наверняка такая возможность появится, и Руся панически ее боялась. Что говорить? Как себя вести? Она даже не знала, чего хотеть. И чего хочет хотеть, тоже не знала.

– Иди сюда немедленно! – угрожающе прошипела русалка, пробегая мимо.

  Иму, смеясь, одним прыжком перемахнул через два ряда кресел, остановился и обернулся к Горице.

– Кровожадная моя…

– Ах ты, – снова взвилась Горица и окутала прыткого аниото ледяным туманом.

  Клеомен беззвучно рассмеялся. Последние дни настроение ему ничто не могло испортить. Он прыгнул вслед за Мосвен, движимый отчаянным желанием спасти кошку любой ценой, пусть ценой собственной жизни. И он спас. Отдал всю энергию, что у него была, на защитный кокон из пламени, чтобы спасти ее от чудовищного излучения перехода, а затем и от приземления о твердую поверхность покрытой снегом скалы. Пожирающий тело обжигающий холод был последним, что запомнил Клеомен, прежде чем раствориться в потоках Вселенной.

  "Остановись".

  Ласковый шепот заставил его собраться воедино. Буквально выдернул из блаженного течения бесконечности, где он успел позабыть все.

  "Разве оставишь ее?"

  Женщина ли шепчет ему или мужчина, Клеомен понять не смог.

  "Оставишь ее одну сейчас?"

  И тогда Вселенная отдала воспоминания. Он вспомнил черные, как уголь, глаза, стройное, гибкое тело и непобедимое до абсурда упрямство. Она осталась совсем одна в чужом враждебном мире. Ответ он дал собеседнику мгновенно.

– Еще раз умрешь – уволю! – Лик говорил тихо, из-за спин спасателей, но Клеомен расслышал каждое слово, несмотря на то, что только что вернулся в собственное тело.

– Где она?

– Рядом. Живая и невредимая.

  Она спала. Просто спала. Таково было заключение медиков. А когда очнулась…

  Черт улыбнулся. Он никогда не забудет это пробуждение.

– Ай-ай-ай, – нарочито испуганно запричитал аниото, отвлекая Клеомена от воспоминаний. – Только не подходи.

– Врешь! Нарочно хочешь, чтоб подошла, – обиделась Гор, – Сам же в угол забежал!

– Не-е-е, – протянул леопард и расплылся в самодовольной улыбке. – Иди сюда.

– Не пойду. – Русалка попятилась.

  Иму перестал изображать жертву и хищно сверкнул глазами:

– Иди сюда! Кому сказал?

– Да не пойду я, – тихо пискнула Горица и бросилась наутек.

  Салочки в зале ожидания возобновились. Правда, ненадолго. Минут пять леопард играл домашнего ленивого кота, а затем отбросил медлительность, поймал Горицу и бухнулся с ней в обнимку на широкий подоконник.

– Сиди, – получила несчастная новую команду, а следом и долгий страстный поцелуй.

  Лик перевел взгляд на Марусю, да так и остался сидеть. Она его внимание всем существом чувствовала. Странное это было внимание, точнее, ее собственная реакция была странной. Она и раньше мужчинам нравилась. Страстным, опасным, сексуальным мужчинам. Но никогда никто из них не заставлял ее ощущать себя настолько смущенной и, кажется, беспомощной. Руся поморщилась и перевернула страницу каталога. Непривычные чувства, пугающие и в то же время волнующие. В памяти, словно озарение, вспыхнуло старое наставление бабы Бери: "Быть женщиной, внуча, и ощущать себя женщиной – разные вещи". Руся осторожно выдохнула. Потрясение было слишком сильным.

– Журнал закончился, – раздался шепот шефа над самым ее ухом. Маруся взвизгнула и отшатнулась. Движение вышло слишком резким, и она едва не рухнула на Клеомена. Лик спас, придержал за талию.

– Ты чего? – не понял черт.

  Руся отрицательно покачала головой и перевела испуганный взгляд с Клеомена на кошку.

– Спи, – скомандовал Эйдолон последней. – Не обращайте внимания.

  Пораженная своим открытием, Маруся совершенно не заметила, как шеф подсел к ней, да еще настолько близко.

– О чем задумалась? – ласково улыбнулся Лик.

  Руся оторопело уставилась на начальство. Еще несколько минут назад он ее среди группы только своим "Рыжик" и выделял, а теперь вдруг прижимает и смотрит насмешливо.

– Ну-у-у, – Руся неопределенно повела плечом, завороженно глядя в ярко-белые глаза.

  Лик вздохнул, озадаченно нахмурился и отпустил ведьму. Ненадолго шеф вновь стал ее шефом, аккурат до нового вопроса.

– На тебя совсем ничьи чары не действуют?

– Не-ет, – протянула Маруся.

– Иными словами, ученик аптекаря, я тебе не нравлюсь. Так?

– Да нет. – Руся не помнила, когда последний раз была растеряна настолько. Лик выглядел искренне расстроенным.

– Да нет, не нравишься? Или да нет, нравишься?

– Нра-нравишься.

  Его странная откровенная настойчивость совсем выбила Козлову из колеи.

– Как мужчина или как друг?

– Что?..

– Нравлюсь, как мужчина или как друг?

– Й…и…а, – на первом этапе это было все, что она вспомнила. Потом речь вернулась вместе с сообразительностью:

– А почему спрашиваете?

– Опять крайне вежливый тон? – недовольно пробормотал Лик. – Спрашиваю, ученик аптекаря, потому что хочу тебя.

  Вот тут способность мыслить вернулась к Марусе окончательно. Она наконец вспомнила, с кем говорит, и что о подобных созданиях учила когда-то.

  Лик бог. Братия в плане романтических уз крайне странная. Во-первых, когда бог желает кого-то, он этого кого-то получает. Часто получает любой ценой. Во-вторых, боги не слишком разборчивы в объектах желания. А этот бог еще и хитер. Использует магию аптекарей, чтоб вести диалог наедине, без чужих ушей.

– Как же нимфа? – напомнила Руся.

– Обычное для богов помешательство, – равнодушно пожал плечами Лик. – Ты – другое. Подряд инстинкты не накрывают. Должен быть длительный перерыв. Я свой цикл знаю. Перерыва не было, так что не опасайся. У меня это насовсем.

  Руся тихо икнула и снова на пару минут утратила способность ясно мыслить. Насовсем у богов – это действительно насовсем. То есть до самой смерти.

– Рыжик, я тебе два дня дал на раздумья. И дождался нерабочего времени. Видишь? – Он указал на часы в конце зала. – Так что? Ты позволяешь себя целовать мужчинам, которые тебе безразличны?

– Нет, не позволяю, – пришлось признать. А казалось, что не заметил.

– Хорошо, – улыбнулся донельзя довольный бог и подергал Марусю за рыжую прядь. – Вот и договорились.

– Договорились? – вмешался Иму. – До чего вы там договорились?

– Аптекарь, – откликнулся Эйдолон, вынудив аниото забыть об услышанном.

  Руся тоже не очень поняла, до чего они договорились, и собралась было поинтересоваться, да не успела. Лик наклонился и поцеловал ее. Нежно, очень бережно. Не поцелуй даже – легкое прикосновение к губам. Но сколько эмоций это всколыхнуло в Русе! Она сама от себя не ожидала. Лик засмеялся, глядя на ее смятение.

– Ты так и не сказала "нет", поэтому договорились. Поняла?

  Ведьма неуверенно кивнула.

– Рыжик, – нежно прошептал он и коснулся указательным пальцем кончика веснушчатого носа.

  Она выглядела такой потрясенной, словно и не было между ними ничего, словно Лик ей в любви без причины признался.

– Не нравитсссся, – злорадно прошипел ему в ухо Шут и тут же умолк, задушенный волей бога.

  Руся прерывисто вздохнула. Она все еще завороженно смотрела ему в глаза и не могла собраться с мыслями. Лик улыбнулся, глядя на приоткрытые губы и вьющиеся медные пряди, спадающие на плечи. Она не сказала "нет". Конечно, этого было мало, но для начала Лику хватило. Никогда еще он не нравился женщине сам по себе, без влияния маниту в его крови. Ни с какой другой женщиной он не чувствовал себя так, как с Марусей. И, тем более, ему еще ни разу не приходилось добиваться женщину. С Рыжиком все было незнакомо и впервые.

  Она решила, будто его поступок импульсивен и напрямую связан с его божественной сущностью. Это легко читалось по ее мимике. Рассеянность Руси, ее невнимательность иного могли бы и расстроить. Лик снова наклонился и поцеловал все еще приоткрытые губы, только на этот раз он просил ответ, и она ответила. Неуверенно, больше подчиняясь его воле, нежели проявляя свое собственное стремление. Но и этого было достаточно, чтобы заставить Лика балансировать на грани потери самоконтроля. Медленно, осторожно он прервал поцелуй, поднялся и протянул руку Марусе.

– Что? – не поняла она.

– Пойдем. Наш коридор открыли.

  Руся с удивлением оглянулась и обнаружила, что остальные члены группы уже покинули зал ожидания.

  Ярослав стоял на балконе среди пышной зелени и наблюдал, как уходящий желтый карлик окрашивает город в многочисленные оттенки рыжего. Великолепная, завораживающая картина, она всегда успокаивала Атума. Покой – это именно то, что ему сейчас было так необходимо. Собраться с мыслями, еще раз все просчитать и обдумать.

  "4А5" больше не существовало. Он сам созвал руководство МУП и попросил о расформировании группы, а затем представил новый проект. То самое детище, к которому он стремился все эти годы, о котором знала только Женя. Ярослав не собирался переходить к реализации так рано, мера была вынужденная. Маруся, Костя, конфликт с Ехидной и мертвый ангел спровоцировали повышенный интерес к Атуму и его подопечным не только внутри самой организации, но и вне нее. Пришлось приспосабливаться к обстоятельствам и идти на риск, принимая опасные условия сделки.

– Пап, – Женя приблизилась едва слышно, – не переживай. Они справятся с заданием.

  Ярослав тяжело вздохнул:

– Я не чувствую ничего на этот счет. Откуда у тебя такая уверенность?

– Ты полагаешься на энергию Вселенной, а она своенравна. Я полагаюсь на конкретные сущности и свои знания о них. Они справятся.

– Как Зверобой?

– Ворчит на врачей, что здоров.

– Держи его пока подальше от Козловой. Или опять скажешь, что я права не имею вершить судьбы?

– Не скажу, – улыбнулась Женя и оперлась виском о плечо отца. – Она Эйдолона любит. Зверобой импульсивен, может помешать расследованию. Так что все разумно.

– Опять эта твоя уверенность.

  Ярослав повернулся и поцеловал дочь в макушку. Только вчера, кажется, была крошечной малышкой, а сегодня уже взрослая девушка. Ее время текло слишком быстро – это угнетало. Человеческая жизнь – мгновение. И великий могущественный Атум не знал, как это мгновение продлить. Пока не знал. У его девочки слишком светлый разум и слишком светлая душа, чтобы позволить ей исчезнуть, покинуть его так скоро. Ярослав прикрыл глаза, стараясь удержать подступившие слезы.

– Ты опять расстраиваешься?

– Нет. – А еще она была весьма проницательна.

– Я же знаю.

– Всезнайка, – беззлобно прошептал Ярослав. – Ты, всезнайка, лучше скажи, каким таким образом уговорила старую ведьмуКозлову тебе помочь? Она ж меня в гроб загнать мечтает.

  Женя погладила отца по руке.

– Если я скажу, ты кричать начнешь и погоду в городе испортишь.

– Я? – поразился Ярослав.

– Ты.

– Говори. – Ярослав напрягся, отстранился от дочери и повернулся к ней лицом. Его черный бездонный взгляд мог напугать.

– Вот, смотри, – беспечно продолжила Женя, спокойно глядя в черную бездну. – Я целовалась с Костей.

– Что?! – взвился Атум.

– Крик, теперь гром, теперь ливень, теперь смерч – и ты уложился в десять секунд…

  Сразу за дверями станции телепорта гостей встретили ночь и густой холодный туман. Свет единственного фонаря едва пробивался сквозь белесую пелену. Маруся поежилась и огляделась. На расстоянии метра рассмотреть что-либо было просто невозможно.

– Как, говоришь, сей чудный курорт зовется? – съязвил Иму.

– Автыйтур, – равнодушно констатировал Лик.

  Совсем близко кто-то пронзительно надрывно закричал. Руся вздрогнула и подвинулась к шефу поближе. Кто знает, что обитает в этом месте.

– Кошмар какой, – вздохнула Горица. – Так не пойдет. Шеф, можно я туман уберу?

– Действуй.

– Змий меня, раздери! – выкрикнул незнакомый мужской голос и тут же передразнил Лика. – "Действуй". Какая харизма! Суровый, закаленный в боях герой! Так и вижу классические ленты с их наивным очаровательным пафосом.

  Болтун, наконец, приблизился, и его очертания стали видны сквозь туман. Невысокий, пухлый, коротконогий, с непропорционально большой головой. Руся поморщилась, распознав в новом знакомом водяного.

– Ты кто? – огрызнулся Иму.

– Тварь Болотная. Добро пожаловать в резиденцию. Следуйте за мной.

  Лик едва заметно кивнул и направился за водяным. Подчиненные нехотя побрели за шефом.

– Не знал, что Интерпол до сих пор присылает сюда сотрудников, – с плохо скрываемым энтузиазмом бормотал водяной. – Получая разрешение на съемки, я и понятия не имел, что тут будет кто-то, кроме нас. Просто поразительно!

– Чего?!

  Маруся от неожиданности сбилась с шага и вжалась спиной в шефа. Возглас у Иму получился беззвучный, зато взгляд кричащий.

  Лик пожал плечами, завел Рыжика за спину и успокаивающе похлопал леопарда по плечу. А Тварь Болотная все продолжал идти впереди и бормотать:

– Поместье заброшенным не выглядит, согласен, но все же открывали его мы. Ни одного создания на сотни километров вокруг. Телепорт и тот пустой, автомат. Бывали когда-нибудь на Мана? Я там снимал. У них похожие, только модификации постарше, но смотрятся также уныло, пустынно и зловеще. Жуткое место.

– Я прошу прощения, – подловила Мосвен перерыв в монологе водяного. – А вас так и называть?

– Как? Тварь Болотная? – Новый знакомый обернулся к кошке и добродушно рассмеялся. – Жуткое имя, да? О чем родители только думали, не знаю. Назвать так единственного любимого ребенка! Вы очень проницательны…

– Спасибо, – улыбнулась мягко Мос.

  Водяной расплылся в счастливой ответной улыбке, при этом про вопрос он явно забыл.

– Так как называть? – напомнил сухо Клеомен.

– А! – очнулся проводник. – Зовите Тварь Водяная. Это мой сценический псевдоним. Но можно просто и неофициально, очень лично, так сказать, – Тварь.

  Маруся тактично подавилась. Горица нетактично фыркнула. Иму тактичность была вообще несвойственна, поэтому он просто захохотал. Произнося последнюю фразу, водяной не сводил нежного взгляда с Мосвен, чем напугал ее и заработал недоброжелателя в лице Клеомена.

– Какой фильм снимаете? – деловым тоном задал вопрос Ликург, отвлекая внимание Твари от своих невежливых подчиненных.

– Документальный. Вы мой псевдоним не узнали?!

  Иму снова засмеялся. Шеф оказался таким же невежливым, как все.

– Извините, нет, – сдержанно процедил Эйдолон. – Мы много работаем. Трансляции смотреть времени нет.

– Ох, да? – спохватился водяной. – Мои фильмы очень популярны. "Тайны и загадки Вселенной с Водяной Тварью". Слышали наверняка.

– О! Точно! – обрадовалась Руся. – Знаю!

  Обрадовалась не одна она. Проводник мгновенно сменил объект обожания и с преданной нежностью во взгляде обернулся к ведьме:

– Правда?

– Да! – Козлова счастливо закивала. – Сама я не видела, но моя прабабуля вас обожает! Говорит, вы смешно рассказываете.

– Прабабуля и смешно? – Режиссер помрачнел, подобрался и слегка напыжился. Страсть к новым знакомым женщинам утихла так же быстро, как разгорелась.

  Иму смеялся уже не останавливаясь, а Руся виновато прикусила губу.

– Пришли, – угрюмо пробормотал Тварь и резко ускорил шаг.

  Широкая мощеная дорожка, по которой они следовали за водяным, плутала через заросли двухметрового тростника и закончилась за поворотом огромными коваными воротами.

– Н-да, – присвистнул Иму. – Мы не отдыхать.

  Руся поежилась. Она с леопардом единение эмоций редко ощущала, но вот сейчас был именно тот редкий случай. За воротами черной, плохо освещенной махиной возвышался трехэтажный замок, и он мало напоминал место отдыха. Скорее, место преступления или место, где проживает виновник преступления. Возможно, целый клан монстров. Пахло сыростью, болотной жижей, лесом, сладкой осокой, и со стороны замка немного тянуло дымом.

– И как? – ехидно поинтересовался водяной. – Смешно?

– Пока нет, – равнодушно ответил за всех Клеомен.

  Ворота чуть скрипнули, пропуская гостей на территорию цитадели МУП.

– Хотелось бы увидеть разрешение на съемку и проживание в закрытом комплексе, если не возражаете.

  Тварь недовольно уставился на Лика:

– Пренепременно. Разместитесь сами?

– Да, благодарю, – улыбнулся Эйдолон. Добросердечные отношения не сложились, и Ликурга это нисколько не расстраивало. Вот что его по-настоящему расстраивало, так это поведение Ярослава. Иму не поверит, что Атум ввел в заблуждение всех без исключения. Да никто не поверит, что Ликург, как и все, растерян, расстроен, зол и разочарован! Не вдаваться же в подробности сложных отношений с самим собой, Рыжиком и ее Шутом. Надеялся на передышку, а теперь придется разбираться с происходящим в этом захудалом болоте.

– Всего доброго, – не слишком искренне пожелал водяной и перешел на бег.

– А неспроста мне реестр Женька не дала. Там наверняка среди объектов Интерпола этой радости нет. Вот ж…

– Папина дочка? – прервала Иму русалка.

– Прям мои мысли читаешь, – пробубнил недовольный леопард.

– Ты знал? – Клеомен поравнялся с шефом и выжидающе взглянул на его профиль.

– Нет.

– Ребят, тут как в черной дыре. – Маруся встала рядом с шефом с другой стороны и тоже взглянула на его профиль, только охарактеризовать ее взгляд однозначно у коллег не вышло бы.

– Киборг, ты в свете фонарей со своими серебристыми глазюками выглядишь жутко. От нас далеко не отходи, а то выйдешь так к кому из местных гостей, и все. Нет гостей.

– Благодарю. – Реагировать на подколки Иму она не собиралась. Не себя ей сейчас хотелось обсудить. – Ничего нет. Пустота. Радиопередач и тех не ловлю. Как в наглухо запертой банке. При этом магии охранной тоже никакой нет. Ни щитов, ни замков. Единственный рабочий источник – телепорт, но для него будто исключение создано. Что это за место такое вообще?

  Лик молча покосился на сверкающие серебром глаза, пожал плечами и направился к замку.

– Эй, погоди, – крикнул ему вслед Иму. – Может, назад?

– Нет. – Голос Эйдолона звучал уверенно, так что группе пришлось нехотя шагать за начальством.

  На лице Дингира расплылась довольная улыбка. Эту женщину он всегда был рад увидеть. Не существовало в обоих мирах другого такого создания, как Маруся. Не без удовольствия гиена проследил, как изящная фигура, покачивая бедрами в облегающих брюках и сверкая пылью в скудном свете старых желтых фонарей, плывет мимо него к проклятому замку. Она обладала удивительной энергией. Ее маниту сводило с ума, сама она завораживала. Дингир печально выдохнул, заметив облако Шута за плечом Эйдолона. А когда пригляделся и проследил связь между Марусей и Ликургом, улыбка исчезла с лица гиены, уступив место разочарованию. Не того она бога выбрала.

– Что? – Руся беззвучно шевелила губами, с размеренной частотой повторяя один и тот же вопрос вот уже в шестой или седьмой раз. Система умного гостиничного комплекса помогла им выбрать крыло и номера, подготовила помещения к открытию, – тут у Маруси возражений не возникало. Она даже проверять не стала, куда там Лик их селит. Возражать она начала, когда шеф вдруг еще на лестнице взял на себя управление ее чемоданом, а ее саму при всех взял за руку. Дальше Марусю нисколько не удивило желание Мос и Клеомена, Иму и Горицы поселиться в номерах парами, ее удивило желание шефа поступить так же.

  Чем больше времени проходило с момента их прибытия на курорт, тем сложнее становились ее отношения с непосредственным руководителем.

– Твои кеды ношу. Видишь? Удобные. – Это было следующее ее беззвучное "что?"

  И вот теперь она шевелила губами под командное: "отомри".

– Ты так и будешь замирать? – Лик возвышался над ней и удерживал мягко за плечи. – Что не так?

  Руся неопределенно повела плечом, завороженно глядя в подернутые сияющей голубой дымкой глаза. Если верить учебникам, такими глаза у богов становились лишь в мгновения покоя и умиротворения, что с богами бывает крайне редко. На свете существует мало созданий, имевших честь наблюдать подобную картину лично. Руся никак не ожидала стать таким счастливчиком. Она вообще не собиралась лицезреть ничьи глаза подле себя в своем жизненном пространстве. Хороший роман с сексуальным печальным мужчиной на безопасной территории или же на его территории. Ничего больше. И не с шефом!

– Ладно. – Лик нехотя отпустил ее. – Переодевайся, купайся, ложись отдыхай. Дни, думаю, предстоят насыщенные скукой и нервозностью.

  Он развернулся, подхватил куртку и направился к двери. Для Руси и такое поведение Лика стало неожиданностью. Она подалась следом:

– Ты куда?

– Прогуляюсь, – не оборачиваясь, откликнулся Эйдолон и вышел из номера, тихо захлопнув за собой дверь.

– Надо было метлу брать, – пробубнила Руся, подхватила мешок с пылью и помчалась догонять шефа. – Подожди! Те!

  Лик только тихо вздохнул и с улыбкой покачал головой. Оборачиваться не стал – не хотел, чтоб заметила реакцию. Привычка Рыжика путаться в формах обращения давно не вызывала у него раздражения, исключительно нежность.

  Рядом с правым плечом мелькнули медные кудри и веснушчатый нос. Теперь они спускались по парадной лестнице вдвоем.

– Вы куда?

– Ты, – поправил ее Лик.

– Я, – с готовностью кивнула Рыжая и удивленно, испуганно взглянула на профиль шефа, когда тот застонал.

– Ты куда? – протянул он с нервным смешком.

– Я с вами.

  Суть диалога Руся не понимала, но старательно поддерживала. Когда только что в номере Лик развернулся и вышел за дверь, она ощутила холодное дуновение в груди, будто теряет что-то важное. Неприятное, беспокойное чувство.

– Так мы куда? – уточнила она еще раз.

  Лик вновь улыбнулся. "Мы" прозвучало даже лучше, чем "ты".

– На поиски информации. Сможешь пообщаться с базой данных умного дома?

– Попробую, – кивнула Маруся. – Но мне время на это нужно.

– Уверена, что не хочешь пойти отдохнуть?

  Она отрицательно покачала головой:

– Не хочу.

– Тогда тебе туда. – Ликург кивнул в сторону административной, где они больше получаса назад заполняли гостевые формы.

– А вы?

– Ты.

– Ты.

  На этот раз поправку она поняла.

– А я ночным воздухом подышу.

– Зачем?

– На всякий случай. – Объяснять свои подозрения смутными ощущениями Лик не хотел. Было в окружающей дом густой тьме что-то живое и неприятное. Чье-то смутно знакомое и одновременно отталкивающее внимание.

  Руся с сомнением взглянула на тяжелые резные двери, затем на шефа, потом снова на двери.

– Нет. – Она отрицательно покачала головой. – Данные пусть Мос выкачает. Я составлю трехмерную подробную карту местности.

  Со смешанными чувствами Лик следил, как Рыжик выдала команду начальству и, не дожидаясь реакции этого самого начальства, направилась на улицу.

– Мартышка, – беззлобно прошептал он и пошел следом.

  На этот раз туман не вызвал у Лика прежнего ощущения чужого взгляда, сохранилась только смутная тревога. Чувство, будто все болото вокруг разумом дышит. Не живое и не мертвое создание. Вроде разрозненное маниту, но пульсация единая угадывается. Эйдолон нахмурился. Он доверял своему чутью, но и Горице он доверял тоже. Русалка, разгоняя туман, словом не обмолвилась, а это означало, что водная стихия к его подозрениям отношения не имеет.

  Ликург спустился с крыльца на покрытую мелким дробленым камнем подъездную дорожку и встал рядом с парящей Марусей. Решение она приняла, несомненно, не самое удачное. Теперь вместо осмотра территории комплекса ему придется охранять покой незрячей глухой ведьмы. Причем охранять придется довольно долго. Это не маленькую человеческую могилку изучить.

– Но кто я такой, чтобы спорить? – со смешком прошептал Лик.

– Помочь? – раздался от двери голос леопарда.

  Эйдолон с удивлением обернулся к другу.

– Ты-то чего тут делаешь?

  Иму с сомнением оглядел ведьму.

– Я тут… Слегка переборщил…

– Его из номера выгнали воздухом подышать. – Следом за леопардом вышел Клеомен.

  Иму оскалился.

– Скалься, не скалься – не поможет. Шеф, ты когда-нибудь Горицу в ярости видел?

  Лик отрицательно покачал головой. Его и смех душил, и одновременно раздражение. То ли место так влияло на подчиненных, то ли жизненные обстоятельства совпали, но вели они себя хуже обычного.

– У них дверь номера со стороны коридора инеем покрылась.

– Да я случайно! – взвился леопард. – Ты-то чего тут делаешь? Гений.

– Мос данные из умного дома достает. Мы за вами следом шли.

  Последнюю фразу Клеомен адресовал Лику.

– Так чем помочь? – повторил свой первоначальный вопрос Иму.

– Клеомен охраняет покой Рыжика и Мосвен, а мы с тобой прогуляемся по периметру.

– Тоже чуешь единое дыхание? – прошептал аниото, когда они обогнули дом и направились по дорожке в парковую зону. – Странное место, неприятное.

– За Горицу не переживаешь?

– Не-ет. Булочка сейчас сама кого хочешь убить может. Тут близкая ей стихия. Она у меня не такая безобидная, какой кажется.

  Лик беззвучно рассмеялся и покачал головой. Иму сощурился. В рабочее время он, может быть, еще и поиграл бы наедине в подчиненного, но не теперь.

– Ты лучше, друг мой, расскажи, что у тебя с Киборгом?

– Все.

  Ответ Ликург дал мгновенно, не раздумывая, спокойным, уверенным тоном, заставив тем самым Иму отвлечься от созерцания окружающей природы и сосредоточить все внимание на товарище.

– Что – все?

  Боги часто увлекаются. И Лик не исключение. До Кринос была милая очаровательная малышка полуальв, до полуальва человечка почти две недели продержалась, до человечки кошку в джунглях подцепил. Процесс божественного увлечения юными созданиями Иму выучил назубок. Настроение приподнятое, азарт в крови бурлит, первые пару дней глаза то и дело вспыхивают, несмотря на маску. А тут ничего. Покой и умиротворение.

– Я пару нашел.

  И уверенность. Не привычная упрямая уверенность, что дама сердца идеальна, а взвешенная уверенность в происходящем.

– Шутишь?

– Нет, – Лик отрицательно покачал головой. – Рад бы пошутить, но нет. Слышишь что-нибудь?

  Иму тряхнул головой и огляделся.

– Крики истеричные – это блодуэдд. Они тут гнездятся. В номерах электронный путеводитель есть. Полистай потом, интересно. – Аниото задумчиво помолчал. – Змей слышу. Мышей. Рыба или земноводные плещутся. Мелочь, короче, разная. Из необычного – натянутые звенящие звуковые волны, но это Киборг.

– Вот и я ничего не улавливаю, а ощущение неприятное не пропадает.

– Там в конце аллеи озеро. Дойдем до него, потом свернем направо или налево. Сам выберешь. Или разделимся. Вдоль ограды симметрично тянутся два зеленых коридора из виноградника. В целом, мы на острове среди топей. Карта дома и прилегающей территории тоже в путеводителе, плюс история дома.

– Что там в истории?

– Не знаю. Не успел прочесть. Так приперло прогуляться, прямо не поверишь как!

  Лик рассмеялся.

– Почему именно Козлова? – вернул Иму разговор в прежнее русло. – Мне всегда казалось, что это будет богиня.

– Я тоже так считал. Ну, кроме тех моментов, когда влюблялся.

  Аниото отмахнулся.

– Мы не про увлечения сейчас. Ты уверен, что это она?

– Да. – Лик взглянул на недоуменное выражение на лице Иму. – Что?

– Просто как-то непохоже, чтобы ты ее очаровывал. Она тебя сторонится. Или это так и надо?

– Так и надо, – сдержанно ответил Эйдолон и вновь сменил тему разговора. Увлек Иму охотой на неизвестного врага и сам предпочел увлечься тем же. Думать о сложностях во взаимоотношениях с Рыжиком пока не хотелось.

  К тому моменту, когда они вернулись, Мосвен уже закончила со своей частью работы и, удобно устроившись под боком у Клеомена, помогала Марусе.

– Что там? – Иму забежал за спину кошке и склонился над экраном.

– Там мечта эколога. Она не просто трехмерную карту составила, тут данные по почве, растительности… – Мос вывела списки. – Видишь? Животные, насекомые и еще уйма показателей, вплоть до химического состава воздуха. Она даже в воду на озере залезла и в болото за стеной.

– Содержание гуминовых и фульвокислот в водах ТБЭС, – прочел Иму. – Это что вообще?

– Это торфяно-болотная экосистема.

– Минерализация, pH, жесткость… Шеф! Нам все это надо?

  Лик подпрыгнул, зацепил парящую уже довольно высоко Марусю за край пуловера и осторожно потянул вниз.

– Нам сейчас никакая информация лишней не будет. Если делает, то пусть делает.

  Опустив ее до уровня своего лица, Лик обернулся к группе.

– Мос, ей долго еще?

  Кошка отрицательно покачала головой.

– Что-то полезное узнала?

– Узнала, но не все. И не все, что узнала, поняла. Дом действительно включен в реестр МУПа. Объект под руной "трясина". Но я понятия не имею, что это значит. Ни разу не видела, чтобы какой-либо объект в реестре Интерпола обозначали руной. Это первое.

  Лик нервно выдохнул, сцепил пальцы на затылке и запрокинул голову. Иму истолковал жест шефа первым:

– Зато ты знаешь, да?

– Знаю. – Лик оглянулся на Марусю, убедился, что она все еще занята, и присел на землю рядом с Клеоменом. – Есть у высокого начальства особый список. Список короткий и не самый приятный. Не задумывались никогда, что происходит с имуществом тех, кого мы ловим или закрываем пожизненно?

– Обезвреживают, потом, если требуется, распродают, – проговорил черт, внимательно глядя на бога.

– А если невозможно обезвредить?

  Клеомен задумался. В воцарившейся тишине стали слышны крики населяющей болото живности, стрекот ночных насекомых, шорох ветра, едва уловимые всплески, словно кто-то крошечный пытается искупаться, на ночь глядя.

– Есть такой список. Есть. – Лик взлохматил себе волосы на затылке. – Строят отдельный выход телепорта, как в случаях с отпускными объектами, огораживают, покрывают руной, и информация отправляется под ключ.

  Мосвен кивнула:

– Это объясняет мою следующую трудность. Для дальнейшего доступа мне требовалась личная печать с уровнем допуска повыше моего…

– Понял. – Лик поднялся. – Пойдем.

– Да что ты, – махнула рукой кошка. – Сиди. Я сама справилась. Сымитировать твою печать не так уж и трудно.

  Иму фыркнул:

– Кто-то, кажется, переобщалася с киборгом.

– Нет, – отрезала Мос. – Кто-то просто никогда не видел мое истинное лицо. А еще кто-то мог бы побояться за свои секреты.

  Произнося последнее предложение, кошка исподлобья взглянула на аниото.

– Что? – растерялся Иму.

– Красивый эксперимент, да и ты гораздо сентиментальнее, чем можно себе представить.

  Леопард оскалился и зарычал.

– Да какое право…

– Не сейчас! – скомандовал Лик. – Что было под печатью?

– Мы в одном из трех родовых поместий Гуфо. – Мос чуть потянула паузу, давая время коллегам осознать масштаб возникших у них проблем.

– Несколько столетий назад этот дом принадлежал дяде Арно по отцовской линии. Арно был единственным прямым потомком древнего рода, так что со временем собрал невероятную коллекцию из вещей, зданий и земель. После казни большинство объектов было обезврежено, затем распродано, передано в музеи или отошло непрямым наследникам. То, что обезвредить не смогли, изолировали и законсервировали. Интерполу поместье передали из-за действующего на тот момент соглашения между землями, на территории которых Арно держал свои лаборатории. Не удивлюсь, если список с рунами появился благодаря наследию Гуфо.

– Псих, – согласилась Руся. – Ты продолжай, я все слышала.

  Лик напряженно следил, как Рыжик, старательно скрывая переутомление, опустилась на землю рядом с ним.

– Теперь про сам объект. Арно называл его "Дом отдыха дорогих гостей", он открыл это место почти сразу после смерти дяди.

– Странноватое место для отдыха. – Иму окинул оценивающим взглядом окружающую обстановку.

– Дорогими гостями тут были неуправляемые подростки. Оборотни без цикла, боги без родового барьера, ведьмы и ведьмаки с неугодным покровителем и тому подобное. Список детей тоже есть, и у всех минимум две пометки с отчислениями из других заведений.

  Иму, Клеомен и Мосвен одновременно взглянули на Козлову, и только Ликург продолжил задумчиво разглядывать дробленый камень перед собой.

  Руся нервно усмехнулась.

– Вы чего? Арно казнили до меня.

  Мосвен смутилась:

– Да мы не поэтому. Случайно вышло. В общем, родители платили, и детей убирали с глаз долой. Всего за короткий срок существования заведения сюда поступили двадцать три создания. Договора не заключали, все было гораздо хуже. Родители или опекуны писали отказ от ребенка в пользу Арно. Если верить вступительному бюллетеню, Гуфо и его сотрудники обязывались обеспечить надзор, обучение и экспериментальное лечение постояльцев. Оплата содержания и лечения шла в виде благотворительных взносов.

– Сдавали и забывали, – тихо проговорила возле дверей Горица.

  Иму сорвался с места и побежал к русалке. Лицо ее выглядело осунувшимся и заплаканным.

– Стоячая вода здесь помнит больше, чем мне хотелось бы знать, – всхлипнула Горица и, позабыв все обиды, едва ли не упала в спасительные объятия аниото. И заревела навзрыд. Из всех причитаний можно было явно различить только одну фразу: "зачем я спросила".

– Они там, за стеной. Все двадцать три. – Маруся очертила в воздухе круг. – Лежат в топях.

– В документах о трупах ни слова, – пробормотала Мосвен.

– Они сами не знали. Никто не пытался обезвредить эту землю. – Руся повернулась к шефу. – Он использовал магию Аптекарей. Здесь наш экран стоит. Если бы я не была наследницей, то погибла бы сразу при попытке начать исследование местности. И Мосвен бы тоже погибла…

  Лик накрыл руку Маруси своей, вынуждая ее замолчать.

– Подожди. Дом опасен?

  Руся отрицательно покачала головой:

– Нет. Гражданские здесь уже пятые сутки.

– На сегодня все, – громко объявил Эйдолон. – По номерам и отдыхать. Завтра продолжим.

– Руны особым объектам давали не господа из Интерпола, – продолжила Маруся, когда они с Ликом оказались в комнате наедине. – Это сделал сам Арно.

– Моя печать ей для доступа была не нужна, – кивнул бог.

– Это первое, что пришло в голову. Надо было как-то ее задержать, пока не сниму барьер. Кстати, отлично сработала. Я такого качества еще не видела. Представляю, сколько будут стоить ее поделки. – Руся задумчиво уставилась на высокий потолок, украшенный изображениями охотящихся сов. Получив зрителя, птицы тут же ожили, показывая все свое мастерство, а заодно и мастерство древнего художника.

– Не туда, – подсказал Лик, отвлекая Рыжика от размышлений о стоимости на черном рынке талантов его самого честного сотрудника. – Предыдущую мысль верни.

Руся проследила за полетом птицы под потолком и опустила взгляд на широкие окна.

– Клетку видите?

Лик внимательно оглядел комнату.

– А она есть, – не стала дожидаться ответа ведьма. – И надежная. Не универсальная, а уникальная, настроенная на маниту двадцати трех созданий.

Руся на мгновение замолчала, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу и нараспев продолжила:

– Двадцать три… Двадцать три… Двадцать три, отомкни… Их прятали, они прятались, все спрятались, надежно спрятались. Никого не видно, никого не слышно…

Серебряная пыль вырвалась из мешочка, который Рыжик сжимала в руке, взметнулась под потолок и рассеялась по комнате.

Ликург сначала с тревогой наблюдал за Марусей, потом подошел, взял ее за плечи и повел к кровати.

– Двадцать три… – продолжала бормотать Руся. – Двадцать три могилы и тридцать три жизни… Чужие сосуды и свои… Все спрятались.

Эйдолон уложил ведьму на подушки.

– Спряталисссь. Тридцать три, – зашипела она одновременно с ожившим Шутом. Лицо побледнело, зрачки расширились. Лик успел не на шутку испугаться, но вдруг все прекратилось. Рыжик моргнула и удивленно уставилась на начальство.

– Ты в порядке?

– Я? – Руся не очень поняла, что смутило ее больше: абсолютно белые глаза, с тревогой изучающие ее лицо, или теплое тело, нависающее над ней. Очень близкое тело, и глаза ласковые.

– Какие тридцать три жизни?

– Что?

Лик удовлетворенно кивнул, словно она на вопрос ответила.

– Говоришь, не страшен для нас дом?

– Нет, – Руся с опаской понаблюдала, как шеф вытянулся рядом на кровати. – Здешние оковы и сети настроены на маниту конкретных созданий. Они отсюда не только при жизни сбежать не смогли бы, но и после смерти тоже не смогут. Вполне может оказаться, что похоронили их уже после смерти Арно.

– Вывезти не смогли?

– Ага.

Лик с улыбкой наблюдал, как Рыжик тихо вздохнула, когда он повернулся на бок и подвинулся чуть ближе. На веснушчатом лице читалась целая гамма эмоций: от подозрительности до паники.

– Только я не знаю, как снимать такие заговоры! – испуганно воскликнула она, когда он протянул руку и убрал кончиками пальцев медные кудри со лба. – Нас ведь обезвредить объект сюда прислали?

– Думаю, да. – Лик больше не улыбался. Он завороженно наблюдал за ожившим волшебным полотном. Когда-то он сравнил ее с одной из картин, что видел в Асгарде. Тогда лишь сравнил, сейчас же осознал, что она сама по себе всегда была чарующим произведением кисти неизвестного мастера.

– Рыжик.

– А? – Она чуть отодвинулась и тоже повернулась на бок лицом к Лику.

Тонкие пальцы сжали одеяло так крепко, что побелели костяшки. Эйдолон осторожно коснулся ее руки. Она могла бы возразить, переселиться, запретить ему приближаться, сказать «нет», в конце концов. Один-единственный намек – и он изменит поведение. Но Рыжик только сворачивалась в клубок в странной попытке спрятаться от собственных страхов. Ликург осторожно разжал ее пальцы и переложил изящную кисть себе на ладонь. За то короткое время, что она проработала в Интерполе, он узнал о ней много, гораздо больше, чем позволяли официальные каналы. Поначалу она его интересовала исключительно с профессиональной точки зрения, затем как потенциальный постоянный сотрудник, которому придется влиться в коллектив, но после близкого знакомства с некоторыми аспектами жизни мадам Жужу, Лик понял, что ему требуется знать о Марусе все.

На домашнем видео тоненькая, щекастая и рыжая малышка улыбается во весь рот и хохочет, пока мать забавляет ее. Та же самая мать, которая спустя всего несколько лет повернется к ней спиной и спокойно покинет интернат. А девочка, заливаясь слезами, будет биться в руках тюремщиков, с помощью Шута разрушая все вокруг. Сотрудникам закрытых школ жизненно необходимо знать возможности подопечных. Весь отснятый материал впоследствии подшивается к личным делам и передается семье. Мать, отец, бабушки, дедушки, дяди, тети… Бесконечный список родни, и никто, кроме Береславы, не вступился за Рыжика.

Больше она не хохотала. Даже не улыбалась. Первые годы после Интерната на каждом снимке она выглядела серьезной, задумчивой или просто испуганной. Несуразный, костлявый юнец с глазами взрослого создания. Со временем Береслава и змий изменили ее. Появилась улыбка, уверенность и мягкость… Она сидела в кресле на веранде, обнимала приемного деда Кулю и выглядела счастливой. Простым счастливым подростком. Пока вновь не вмешалась ее семья.

Лик погладил блестящие кудрявые пряди. Выстроил сложное, замкнутое в цикл проклятие, отправил матери Рыжика и забирать слова назад не стал. Желание зрело давно. В наговор он вложил все свои навыки. Ни маг, ни полицейская ищейка авторство не установят, и никакая родовая защита препятствием не станет. Госпожа Козлова пройдет тот же эмоциональный путь, которым собственноручно вела дочь.

– Ссспасибо, – незаметно прошипел ему в ухо Шут.

Необузданная сила внутри сосуда, страх, одиночество, боль толкали юный неокрепший разум на необдуманные, глупые, порой просто безумные поступки. Казалось, она одна решила опозорить род всеми возможными способами. Бумаг официальных с того времени сохранилось немало, видеоматериалов тоже. Пока Береслава билась с Шабашем за право принять Марусю в наследники, семья безуспешно пыталась уничтожить его малышку. Драться с родней она не умела, но умела не сдаваться. Вся воспитательная работа неизменно каралась появлением в доме представителей власти. Лик улыбнулся, вспомнив, как эта веснушчатая мордашка в сопровождении ищеек высокомерно взирала на все свое разъяренное семейство, когда дом навестили господа из мира криминального. Фамильные ценности уплыли на черный рынок.

А мужчины… Шут Баранова был прав. Всю свою жизнь она притягивала мужчин, жаждущих не ее саму, а ее силу. На первый взгляд, может показаться, что Рыжик и ее маниту – единое целое, но это не так. У нее не случайно возникают сложности с определением маниту окружающих созданий или объектов. Она сама своей крови не ощущает. Потому и ее Безумец имеет возможность бродить самостоятельно по земле. Маруся и ее Шут – два разных организма, связанных эмоционально.

– Рыжик, – улыбнулся Лик. Она вздрогнула.

– Поцелуй меня.

И без того испуганная была, а после его слов окончательно запаниковала. Вдобавок шевелиться перестала.

– Сама. Пожалуйста, – добавил Эйдолон ласково.

На раздумья у нее ушло не больше минуты, потом она что-то для себя решила, приподняла голову, чарующе медленно приблизилась и прикоснулась губами к губам Лика. Бог прикрыл глаза и едва слышно со стоном прошептал:

– Еще.

Руся повторила поцелуй. Было в теплом спокойном сиянии его глаз что-то, что заставило ее почувствовать себя иначе. Будто внутри вдруг вспыхнула новая жизнь. Счастье, удовольствие, легкая усталость, и все это без привычной затаенной боли. Она несколько раз проверила. Никакой тревоги или недоверия.

– Пожалуйста, – услышала она почти беззвучный шепот. И снова исполнила просьбу. Теперь к удовольствию примкнуло желание.

Лик уловил эту перемену, поднял руку Рыжика и прижал к своей груди. Она тяжело прерывисто вздохнула, затем вновь что-то для себя решила и пробормотала:

– С чего… Почему… Так быстро про любовь… – слово далось ей с большим трудом. – Так быстро не понимают.

Вышло сумбурно, но Лик знал суть ее страхов еще до того, как она отважилась озвучить их.

– И все равно. Разве так – это по-настоящему?

Под «так» она подразумевала его божественную сущность.

– Рыжик. – Лик ласково улыбнулся, поцеловал ее в нос и уложил обратно на подушки. Что бы он теперь ни произнес, она не поверит. Доверия придется добиваться еще очень и очень долго. Доказывать маленькой пугливой израненной девочке, что надежно прячется в глубинах ее разума, сколь много она может получить, если перестанет прятаться. Ей привычнее драться, нежели любить.

Руся все еще вопросительно на него смотрела.

– А почему нет? – мягко поинтересовался Лик. – Я не могу любить тебя?

Шут за плечом взвился и зашипел от боли. В глазах Рыжика заблестели слезы. Она поспешно опустила веки и закусила нижнюю губу. Лик мысленно одернул себя. Поспешил. Нужно было уйти от ответа и вернуться к разговору гораздо позже. Ей не нужны слова, ей нужны дела. Родители наглядно показали дочери пустоту слова «люблю», а Береслава слишком умная особа, чтобы говорить правнучке опасный глагол. Она все объяснила Марусе деяниями. Лику ничего не оставалось, кроме как произнести:

– Я люблю тебя.

Ошибку не исправит, но впоследствии заставит совесть Рыжика помучить хозяйку за оказанное недоверие. Слова вес сами по себе не имеют, вес им дает личность говорящего. Она эту истину еще не усвоила.

Бог потянулся и поцеловал Марусю в висок. Теперь неплохо будет вывести ее из равновесия:

– Я же все равно тебе с самого начала нравился.

– Что?!

Лик с удовольствием понаблюдал за преображением маленького слабого Рыжика в возмущенную и совсем не слабую ведьму. Она даже подскочила. Глаза загорелись, губы сжались, ресницы от влаги слиплись, бледность сошла, и кудри во все стороны торчат. Чисто ведьма! Весьма соблазнительная ведьма.

– Ты обо мне заботилась. От похмелья лечила, и от стресса.

Руся открыла рот, дабы опровергнуть неуместную божественную самоуверенность, но тут же закрыла. Слишком явной жаждой приключений загорелись белые глаза. Она сощурилась:

– Ты нарочно!

Ликург рассмеялся:

– Есть такое.

Он вдруг сел, оказавшись лицом к лицу с Русей, и с нескрываемым азартом прошептал:

– Накажи меня…

При этом он и шутил, и был серьезен одновременно.

Маруся издала истеричный смешок, попятилась, спрыгнула с кровати и убежала в ванную. Многовато информации для одного позднего вечера. Несколько часов назад у нее вообще в личной жизни мужчин не было и не намечалось, а он сразу и «люблю», и «накажи». Руся закрыла за собой дверь и обессиленно постучалась об нее лбом.

– Что я делаю? Что я делаю?..

Костя созерцал Бездну. Бездна созерцала Костю.

– И что скажешь в свое оправдание? – тихо, спокойно, мягко произнес Атум.

В целом, Ивченко еще пять минут назад, очень долгих, стоит отметить, пять минут назад, переступив порог кабинета Ярослава, понял, что перед ним не добродушное всемогущее создание, к которому он успел привыкнуть, а Женин папа. И Жениного папу потенциальный кавалер не устраивал. Впрочем, ясно, что Жениного папу ни один кавалер не устраивал. Костя вжался в кресло сильнее и как можно деликатнее просипел:

– Как думаете, я ей хоть чуть-чуть нравлюсь?

Ярослава от услышанного хамства слегка перекосило. Правая половина лица осталась равнодушной, на левой появилось искреннее недоверие.

– Откуда мне знать?! – начала свирепеть Бездна. За окном громыхнуло.

– Папа! – Женин голос в динамике прозвучал не менее жутко.

– Откуда мне знать?! – прошипел Атум и на всякий случай бросил быстрый взгляд на триплекс. Темные грозные тучи за стеклом рассеялись так же быстро, как и появились. – Это ты свои ручонки тянешь, куда не надо!

– Так, а как? – Костя развел «ручонки» в стороны.

– Что «как»?!

Теперь обе половины лица Ярослава симметрично выражали недоумение.

– Ну, да, влюбился! А как в нее не влюбиться?

Бездна остыла и на секунду задумалась, потом согласно кивнула:

– Ну, это да…

– Во-от, – абсолютно искренне подтвердил Костя.

Ярослав постучал ногтями по столу.

– Я действительно с этой стороны никогда не смотрел. Конечно, знал, но не обдумывал… Вот так так… – Атум продолжил отбивать замысловатый ритм по крышке рабочего стола. Пауза затянулась на пару минут, затем он добавил:

– Но не думаю, что ты ей нравишься.

– Почему? – Костя принялся сосредоточенно складывать нижние края полочек на своей рубашке в треугольники.

Ярослав не без сочувствия понаблюдал за мальчишкой. Хитрый жук, но искренний. Стратегию придумал гениальную, как наказания Атума избежать, и при этом ни грамма лжи не произнес. И про «влюбился» – чистая правда, и вот это «почему» тоже. Даже треугольнички свои от расстройства ваяет.

– Я ее папа, мне виднее, кто ей нравится.

– А кто ей нравится? – глаза маленького человечка выдавали отчаянное любопытство. У него этот вопрос в план не входил. Чистая импровизация.

– Никто, – Ярослав больше не злился, наоборот, его разговор начал забавлять. Да и стыдно немного стало. Отчасти по его вине первый поцелуй у дочери случился не как положено, красиво и романтично, а под влиянием старой карги.

– Зловредная дряхлая бабка, – беззвучно проговорил Атум сквозь зубы, титаническими усилиями сдерживая гнев.

Костя, меж тем, еще что-то хотел спросить, но передумал.

– Ну? Открыл рот – спрашивай.

– Я мог бы ей понравиться?

Ярослав хотел учинить расправу, но потом вспомнил, что сам на вопросе настоял.

– Что во мне не так? – расценил по-своему молчание собеседника Ивченко.

– Иди отсюда! – махнул в сердцах рукой Атум.

Костя нехотя встал и поплелся к выходу, на полпути обернулся, намереваясь еще что-то спросить, но был прерван.

– Кыш!

– Да ладно, ладно, – пробубнил парень. – Понял я, понял.

– Вот же змий на все их головы, – возмутился Ярослав и оперся лбом о прохладную поверхность стола. – Что ж это делается?

– Папуль, – чрезвычайно ласково начала Женя из динамика, – Зверобой сбежал.

Великий и всемогущий застонал.

– Па-ап? Так что? Пусть бежит или ловить?.. Па-ап? Кнопочку нажми, а то я ответ не слышу.

Ярослав не глядя выполнил просьбу дочери:

– Не трогай его. Ликург сам разберется.

Руся с трудом разлепила веки. Комната была залита теплым ярким светом.

– Приве-ет, – хитро протянула Горица. Она сидела на кровати рядом с Марусей и счастливо улыбалась.

– Ты чего такая довольная? – просипела ведьма.

– Она влюбленная. – Мосвен сидела на другом конце кровати и разбиралась со столиком. – Потрясающе! Я «скатерть-самобранку» последний раз видела лет десять назад, не меньше. Русь, ты с такой системой когда-нибудь работала?

– Там личность подтвердить сначала надо. – Маруся зевнула и села в кровати. – Есть у Горицы один знакомый влюбленный в нее хоб – коллекционер. Я ему как-то настраивала это старье.

Мос с любопытством изучила побледневшее, перепуганное лицо русалки. Догадаться, что Козлова припомнила полет в заводской район, труда не составило. Где еще благовоспитанная берегиня могла подцепить хобгоблина?

– Иму тебе, кстати, до сих пор это приключение своей Булочки не простил. Знаешь?

– Знаю. – Руся спрыгнула с кровати и подошла к окну. – Но как по мне, так он свою Булочку недооценивает.

– Да чтоб!.. – взвизгнула Горица. – Я не Булочка!

Кошка с ведьмой рассмеялись.

– Вы нарочно, – мгновенно остыла русалка. – Вот верну туман обратно – будете знать.

– Не надо, – примирительно заулыбалась Мосвен. – Готово! Кому что на завтрак?

– Да, здешние места под теплыми лучами не грелись очень давно.

Руся рассеянно изучала пейзаж за окном. Днем все выглядело иначе. Парк не был детищем создания, это была работа одного из «Садовников» первого поколения. Когда-то давно, когда она была совсем ребенком, родители очень гордились новой покупкой и радовались возможности сократить наемный штат родового гнезда. Здесь вообще многое напоминало о детстве. Старые дома Объединенного Шабаша строились в одно время с использованием одинаковых технологий. Семьи общались, заключали соглашения, браки.

– Я думаю, в подвале есть склеп, – озвучила свои промежуточные выводы Руся.

Горица, уже приступившая к сдобной выпечке, поморщилась.

– Тебе овсянку или булочки? – Прежде чем произнести запретное слово, Мосвен опасливо покосилась на берегиню. – Кофе или травяной сбор?

Маруся отвернулась от окна и направилась к столу.

– Кофе. И то же огромное сладкое безобразие, которое лопает наша прекрасная леди.

– Мням-мням, – подтвердила Гор.

– Мням-мням, – скривился Иму, изучая останки. – Шеф, какого змия это делаем мы, а не Киборг? Она трупы получше нашего анализирует.

– До нее мы тоже работали, – сухо ответил за Лика Клеомен.

Аниото недовольно вздохнул и перевел взгляд на небо. Булочка погоду устроила чудеснейшую. Самое то нежиться вдвоем под ультрафиолетом на берегу океана и слушать прибой. Но Ярослава разве убедишь, что в этом счастье? Нет! Болото, трупы и три полуголых босых мужика копаются в грязи. Иму вспомнил грудь Горицы и еще раз недовольно вздохнул.

Подчиненных бог слушал вполуха, он сидел на корточках, все его внимание занимало маниту погребенного. Яркий сильный отзвук ушедшего лугару. Зверь все еще беззвучно рычал и скалился, занятый своей последней битвой. Совсем юный мальчишка, но в бою он стоил десятерых своих сородичей.

– Что скажете?

– Пацан. Мелкий. Лугару, – с паузами прошипел Иму. – У него все кости раздроблены, и это при жизни. Жуткая смерть. Для ребенка тем более…

– Он не считал себя ребенком, – перебил аниото Клеомен. – Он считал себя воином.

– Это ты как вычислил?

Клеомен присел рядом с изувеченным черепом и указал на посеребренный левый клык.

– В южных землях до сих пор процветает традиция отмечать вожака.

– Южные, говоришь, – пробормотал Лик. – Что ж. Знакомьтесь, Совуль Ле-Вилантри.

– Здравствуй, брат, – мягко, уважительно обратился Иму к погребенному.

Маниту заколебалось и откликнулось на зов сильного воина.

– Реагирует. – Клеомен спрыгнул с погрузочной платформы в болото, взмахнул хвостом и окружил могилу пламенным кольцом. – Попробую его пробудить.

– Давай, – одобрил Ликург.

Черт переступил с ноги на ногу, породив неприятный чавкающий звук. Если бы не ковер из мха да припекающий стараниями Горицы желтый карлик, топтаться босиком в одних брюках в здешних местах было бы делом исключительно отвратительным. Клеомен ударил хвостом во второй раз, и пламя усилилось. Однако маниту Совуля не отреагировало на стук.

– Иму, позови его еще раз.

Леопард смерил черта недовольным взглядом, но отказывать не стал.

– Остановись. Бой окончен.

Над болотами пронесся оглушительный безмолвный вой. Клеомену с трудом удалось удержать маниту мальчишки в кольце. Силой он и впрямь отличался немалой для оборотня его возраста.

– Готово! – крикнул черт, как только первый шок от пробуждения прошел.

Лик кивнул и прыгнул в кольцо.

Водоворот эмоций и пережитых впечатлений подхватил Эйдолона. Это не были воспоминания в привычном понимании. Это был хаос из всплесков и падений силы юного Ле-Вилантри. Все, что когда-то запечатала его кровь при жизни. Попытаться разобраться в такой мешанине мог себе позволить только опытный психолог. Новичку, а тем более дилетанту грозила неминуемая смерть – требовалось не только услышать чужое маниту, но и держать под контролем свое. Опасная, редкая и востребованная профессия.

– Больше не могу, – спустя некоторое время прошептал Клеомен.

Иму встрепенулся:

– Тогда отпускай. Хватит мучить мальца. Он без того натерпелся.

Черт выдохнул, погасил пламя и едва устоял на ногах от усталости. Получив долгожданную свободу, маниту Совуля вспыхнуло и растворилось в окружающем мире. Часть энергии осталась на планете, а часть унеслась бродить по Вселенной.

– Давайте ваши лапы, господа, – с усмешкой проговорил леопард. – Выглядите вы один хуже другого.

Иму втащил коллег на платформу и осторожно уложил обоих рядом с останками.

– Говорил же, от Киборга проку больше.

– Я думал, ты ее не любишь, – прошептал Клеомен.

Лик сипло рассмеялся. Помимо Руси, аниото был единственным, кто не догадывался, что давно привязался к ведьме так же, как и ко всем остальным.

– Нельзя ее сейчас трогать. Она вчера ослабла настолько, что впустила отголоски чужого маниту.

– Это плохо, – согласился черт.

– И что прочла?

– Двадцать три, отомкни. Их прятали, они прятались, все спрятались, надежно спрятались. Никого не видно, никого не слышно. Двадцать три могилы и тридцать три жизни. Чужие сосуды и свои. Все спрятались, – процитировал Эйдолон.

– Кто-то пробужденный и закрытый. – Клеомен повернул голову и посмотрел на шефа. – Двадцать три могилы – это мы видим. Плюс еще десять жизней и «чужие сосуды». Я не соображаю пока, не могу вспомнить, сколько там ведьм и ведьмаков с сосудами в списке?

– Сосуды не указаны, но ведьмовского отродья десяток ровно. – Иму внимательно оглядел окрестности.

– Я тоже чую, – прошептал едва слышно Лик. – Но создание по краю проходит и исчезает. Ночью он был.

– Знакомый запах. – Леопард прислушался к внутренним ощущениям. – Все. Ушел.

– Я тоже решил, что речь о десяти сосудах. Меня смущает, что она не назвала сосуды умершими. Она сказала «двадцать три могилы и тридцать три жизни». Малыш Ле-Вилантри первый, кого мы вытащили, и он за эти годы так и не растворился, оставаясь цельной формой. И это результат работы магии аптекарей, хотя вы, конечно, не услышите.

– Что-то удалось разобрать в энергии малыша? – Иму с тревогой смотрел на друга.

– Немного. Одинокий. Злой. С «Домом отдыха дорогих гостей» у него связаны только положительные воспоминания, вся жизнь до обители Арно покрыта болью и мраком.

Ни черт, ни леопард не смогли скрыть удивления.

– И еще гордыня. Он здесь был не отверженным, а уверенным в себе, сильным бойцом. Думаю, его учили им быть, восстанавливали после пережитых ужасов детства. В своем последнем сражении он уложил не одного противника.

– То есть тут должна быть еще куча трупов? – свистнул Иму.

– Не должна, но была. У Арно система защиты не позволяла подопечным покидать эти болота. Полагаю, наши предшественники не смогли вывезти все тела.

– Если сами не были этими телами, – добавил Клеомен.

– Мне тоже мысль перспективной видится, – согласился Лик.

– Намек понял. – Иму спрыгнул с платформы и потянул ее вместе со всем содержимым к следующей могиле. – Будем выяснять эмоции остальных счастливых детей, рассеивать и упаковывать.

Маруся вздрогнула от громкого отчаянного воя, огласившего холл. Они втроем стояли на лестнице и наблюдали, как, сверкая гневным взглядом, к ним спешит водяной. За ним следом вприпрыжку скакала пери, и последним медленно плелся тэнгу.

– Вот это компания! – восхитилась Руся. – Ни разу не видела тэнгу так близко. Громила!

– Не то слово, – прошептала Горица.

– Что это?! – негодовал Тварь. – Вы что тут за пляж устроили?!

Пери за спиной водяного поморщилась. Визгливый голос неприятно резал слух.

– Ты! – Тварь ткнул пальцем в Горицу. – Отвечай, кто меня заблокировал? Какого змия я не могу вернуть туман? Силенок берегини мало, чтоб мне перечить.

Русалка от неожиданности отклонилась назад и растерянно рассматривала указующий перст.

– Послушайте, – примирительно начала Мос, однако закончить мысль Руся ей не дала.

– Можно, я ему палец сломаю?

– Можно! – очнулась оскорбленная Горица.

Руся удовлетворенно кивнула и забормотала сложный наговор.

– Эй! Эй! – Мосвен зажала ведьме рот ладонью и оскалилась на русалку. – Сдурели?!

Тварь, мгновенно растерявший весь пыл, побледнел и поспешно спрятал обе руки за спину, а когда оскал адресовали ему, еще и отпрянул.

– Вы намеренно мешаете работе сотрудников уголовной полиции?

– Нет! Вы не понимаете. Я работаю над историей о замученных, убитых детях. Я с таким трудом выбил разрешение на съемки…

– И было бы неплохо показать документы, которые у вас есть, – прервала водяного Мос.

Тварь возмущенно фыркнул, развернулся и пошел к выходу. Пери и тэнгу молчаливыми тенями последовали за командиром.

– Как-то странно, – проговорила задумчиво Горица, когда за работниками развлекательной индустрии закрылась тяжелая деревянная дверь. – Вам не кажется?

– Кажется, – кивнула Мос. – Поэтому шеф и отправил нас после завтрака тихонько и очень случайно оглядеться в комнатах на первом этаже.

– Хорошо, – обрадовалась Руся и решительно сбежала по лестнице вниз. – Это я могу. Пошли.

– Направо, – скомандовала кошка.

Горица засеменила за подругами.

– В смысле – «хорошо»? Мы в чужие комнаты собираемся залезть?

Тембр голоса получился слишком высоким и детским, что расстроило русалку только сильнее. Сначала Тварь Болотная со своими претензиями. Как будто кто-то вспоминал о нем и его силах. Теперь незаконное проникновение. Да, дом в реестре Интерпола, но любой правовед накроет их восьмым разделом внутреннего устава. Даже местный гражданский кодекс или закон о правовом положении иноземцев открывать не придется.

– Никто не узнает, – успокоила Горицу Мосвен.

– Никто-о, – протянула излишне весело Руся.

Берегиня с сомнением оглядела спины двух «честных» сотрудниц Интерпола. Маруся-то ее не удивила. Для госпожи Козловой любой закон – незначительная рекомендация. Ее удивила Мос. Та самая правильная любимица Сешат, которая могла при желании работать в разведке.

– Сюда. – Кошка остановилась перед деревянной дверью, украшенной замысловатой резьбой. – «Ядовитый плющ» – комната Твари. В «Лотосе» поселилась пери Махтаб. В «Тыкве» – тэнгу.

– К мужественной Золушке заглянем в последнюю очередь, – усмехнулась Руся. Она приложила ладонь к двери, и та легко отворилась, словно хозяин апартаментов ее не запирал. Так, собственно, ведьма и объяснила коллегам свое взаимодействие с магией аптекарей.

– Вдвойне странно, – прокомментировала Горица, заглянув в апартаменты из коридора. Не ощущала она в этом доме свежей, струящейся влаги. Пугающая, враждебная среда – вот истинный лик обители сумасшедшего мага.

Пока Маруся и Мосвен занимались исполнением приказа, берегиня осторожно изучала окружающее пространство. Планировка была предельно простой: одно большое помещение, отведенное под спальню, один рабочий кабинет и ванная комната. Посреди спальни, как в апартаментах на втором этаже, стояла огромная кровать с балдахином. Высокий потолок украшала сложная оживающая роспись плюща. В рабочей комнате в деревянных массивных шкафах хранились книги и тетради, на столе стояла старая персональная станция. Маруся ее нежно «раритетной железочкой» обозвала и едва ли не обниматься полезла. Мос пришлось некоторые усилия приложить, чтоб вернуть ведьму в реальность.

Ванную Горица оставила напоследок. В других комнатах не обитало нужного количества воды, а вот в ванной ее было достаточно для минимальной беседы.

– Здесь никого не было уже больше года! – крикнула она.

– Ни личных вещей, ни следов маниту, – подтвердила Руся.

Осмотр «Лотоса» и «Тыквы» привел к тому же результату.

– Не понимаю. – Мос, расположившись на подоконнике в коридоре, копалась в планшете. – Даты заселения свежие. Комнаты заняты.

– Не против, если я посыл активирую? – прошептала Горица. – На всякий случай.

– Давай, – согласилась Маруся. – Твое царство. В этом плане ты сейчас самая…

Договорить ведьме не позволили.

– Двадцать три, двадцать три, – пропел дом мелодичным женским голосом. – Двадцать три. Отомкни.

Горица сама не поняла, как схватила Марусю за руку и прижалась спиной к ногам Мосвен. Связав себя частично с сущностью леопарда, Мос повела ушами.

– Все спрятались. Мы спрятались, – голос больше не принадлежал дому. В дальнем конце коридора собралась влажная дымка, из нее выглянуло худое измученное девичье личико. Тонкая шея и ключицы, выпачканные грязью, на простой серой майке отчетливо виднелись пятна запекшейся крови.

– Мы спрятались. Они не прятались, – закончила девушка и исчезла.

– Иму, – пискнула Горица, взяла обеих своих спутниц за руки и помчалась на улицу, подальше от проклятых стен.

– Вот это скорость! – искренне восхитился Зверобой, когда троица с разбегу чуть не сшибла его в дверях. – Куда спешим?

Берегиня обогнула возникшее препятствие и продолжила бежать.

– К Иму, – серьезно сообщила Маруся.

– Зачем? – Иного выбора, кроме как побежать рядом, у черта не было.

Мос сердито зашипела и ткнула пальцем в Горицу.

– У нее спрашивай.

– Мы испугались. – Руся вдруг вспомнила, каково попасть с корабля на бал, поэтому решила проявить вежливость. – У нас тут нерассеянное маниту девочки в доме с нами говорило. Поэтому Горица решила, что надо бежать.

– За вас тоже решила?

– Да, – радостно заулыбалась Маруся. – Как дела?

– Неплохо, в целом. – Зверобою понравился теплый прием. Беседовать на бегу было неудобно, но мягкого, сексуального очарования собеседницы хватало, чтобы позабыть о неудобствах.

Иму примчался на зов, поймал русалку и заключил в объятия.

– Что такое?

– Что? – вторили леопарду подоспевшие Ликург и Клеомен.

Маруся с Мосвен переглянулись.

– Твоя очередь, – кивнула ведьма. Кошка пожала плечами, повернулась к команде и коротко, сухо изложила суть дела.

Лик слушал подчиненную вполуха. Перешептывания Рыжика и Зверобоя занимали его не меньше, чем описание маниту девочки. Парочка выглядела чересчур счастливой, а диалог интимным.

– Тебе уже лучше? – шептала Маруся, щурясь на свету.

– Определенно, – отвечал черт, явно любуясь рыжим носом. – Чем занимаемся?

– Тебе тоже не сообщили, – огорчилась она и потянулась губами к его уху.

– Клеомен! – скомандовал поспешно Ликург, стараясь унять злость. – Введи Зверобоя в курс дела. Козлова!

Маруся аж подпрыгнула. Во-первых, ее таким тоном баба Беря в юности подзывала, после того, как она решила самостоятельно позаниматься практикой природных катастроф. Во-вторых, Лик ее по фамилии не величал уже давно. Всегда было ласковое «Рыжик». Она растерянно уставилась на начальство.

Растерянно и преданно. Лик тяжело вздохнул. Что произошло, она, само собой, не поняла. Зато Зверобой понял. Глаза хитреца светились упрямым любопытством.

– Козлова за мной в дом. Остальные продолжат с Иму. Иму, ты за главного.

– Не вопрос, – кивнул аниото. – Пройдемте, господа ищейки. Давно в грязи ковырялись?

Руся повернулась и побежала вслед за сердитым шефом обратно к главным воротам. Ступив на подъездную дорогу, Ликург резко остановился, и Маруся со всего размаху врезалась в его спину.

– Ой, – прошептала она и отпрянула. Было в его движениях что-то пугающее и незнакомое.

Медленно, плавно бог повернулся. В белых, сверкающих глазах легко читалась ярость. Он собрался что-то произнести, но передумал. Сжал челюсти, развернулся и снова направился к дому.

– Я что-то не так сделала? – Маруся опять была вынуждена перейти на бег.

– Все так, – огрызнулось божество. По обнаженной спине и плечам начали пробегать электрические заряды.

– А почему вы… Ты. – Руся перевела дыхание. – Почему ты злишься?

– Я не злюсь! – свирепо прошипел Ликург. С его правой ладони сорвалась молния и ушла в землю.

Маруся сначала испугалась, но потом решила, что это уже как-то чересчур. Она обогнала бешеное создание и встала у него на пути. Так было еще страшнее, но не прятаться же.

– Отойди.

Руся упрямо сжала губы и отрицательно покачала головой. Второй раз повторять Лик не стал, он просто взял ее за талию, приподнял и отставил в сторону.

– Блин, – шепотом вспомнила детское ругательство Руся. Не хочет по-хорошему, – будет по-плохому. Даром что ли ведьма? Она решительно пошевелила носом, снова обогнала шефа, но на этот раз не стала перекрывать ему дорогу. Вместо этого Маруся приподнялась на цыпочки и поцеловала Лика в губы. Поцелуй вышел так себе, зато действие возымел, ну или почти возымел. Шеф замер.

Руся чуть отстранилась и попыталась оценить результат своего спонтанного эксперимента.

– Веди к ребенку, – со вздохом после паузы произнес Лик.

Маруся кивнула, взяла его за руку и потянула за собой в дом.

Конечно же, Рыжик и здесь все неверно поняла. Раненая девчонка решила, будто он на нее злится. Нет. Лик злился на себя, на свои эмоции и, в основном, на свою неспособность с этими эмоциями справиться. Сам того не желая, он снова причинил ей боль. И с каждым новым вопросом злость росла. В итоге она поступила так, как часто поступают виноватые дети, – в стремлении не потерять любовь старшего, пытаются приласкаться. Придется не только объяснить, но еще и хитрость проявить.

– Рыжик, – тихо начал Лик. – Вчера вечером я тебе сказал, что люблю. Ты меня не отвергала и сегодня заигрываешь с другим. Я не злился на тебя, я злился на ситуацию в целом.

Она замерла и обернулась. Медные брови приподнялись, а губы приоткрылись в немом удивлении.

– Когда проникаешь в физическое излучение маниту живого создания, ты претендуешь на близкие отношения. Зверобой проникает в твое, потому что претендует на близкие отношения с женщиной, а не с другом. Отвечая, ты погружаешь его в эмоциональную зависимость от вероятности получить желаемое.

Рыжик попыталась что-то произнести, но не смогла. Вздохнула только тяжело.

Лик улыбнулся и подергал кудрявую прядь.

– Так и будем на пороге стоять?

– Да, – спохватилась она. – То есть нет! В смысле, стоять не будем.

Не без удовольствия, Лик отметил смущение на курносом лице и попытку спрятаться за работой.

– Вон там, – на бегу Руся указала на противоположный конец коридора. – А что насчет Твари и его сопровождающих?

– С ними все просто. Два года назад я лично собирал для Ярослава данные о пери Махтаб из рода Рудабе.

– Рудабе? – прошептала с недоверием Рыжик. – Те самые Рудабе?

– Те самые, – кивнул Лик, внимательно осматривая место явления ребенка. – Имел честь познакомиться с несколькими поколениями очаровательных дам.

– Очаровательных? – Маруся снова засомневалась в словах шефа. Женщины в этой семье с незапамятных времен жили, опираясь на свой собственный, уникальный родовой свод правил. Знатная, могущественная, богатая семья, полностью пересмотревшая традиционные взгляды на роль мужчины в доме. По мнению представительниц рода Рудабе, противоположный пол годился лишь для зачатия, для секса и для тяжелой работы. Баба Беря, с ее склонностью к страстной любви, спонтанным замужествам, независимости и «очаровательным мужчинам», до глубины души не понимала такого отношения «к нежной женской натуре».

– Если им нужно, они могут быть очаровательны. – Лик присел и приложил ладонь к паркету. Коридор в этом месте заканчивался стеной с милым деревенским пейзажем. Ближайшая дверь, ведущая в комнату, была позади в трех метрах, окна рядом тоже не было, а сквозняк возле пола ощущался сильный. – Но ты права. Махтаб в семье была не самым любимым ребенком. Проявила излишнюю самостоятельность. Учебу бросила, замуж вышла. Работу по душе сама себе нашла, мальчишку родила и вдруг исчезла. Муж ее, бывший подопечный Ярослава, был уверен, что Махтаб родня похитила. Ярослав делом занимался лично и по личной же инициативе. Мне сообщил, что пери так и не нашел.

Руся, нахмурившись, наблюдала за действиями руководителя. Он зачем-то встал на четвереньки и начал по паркетным доскам костяшками пальцев постукивать.

– Она – оператор, – добавил Лик, то и дело прислушиваясь к звуку ударов. – Я не всю информацию о ней искал, только в заданных Ярославом направлениях двигался. Так что точно сказать, работала ли она на Тварь, не смогу. Это первое. Второе – мы успели развеять несколько ребят. Только двое знали друг о друге, остальные были привязаны к тем, кого мы еще не вытащили. При этом о существовании иных групп, кроме своих, они не знали. Догадываешься, что спросить хочу?

– Да, – Руся кивнула. Теперь она пребывала в шоке от иного открытия. – Самой мне о таком читать никто не позволил бы, ступень не та, но баба Беря рассказывала. Есть у аптекарей технология расслоения реальности. Пугающая вещь и жутко сложная. Ею никто не пользуется…

Руся с надрывом вздохнула. Голова вдруг закружилась, и стало подташнивать. Она сделала пару шагов до стены и, едва не сбив затылком картину, оперлась о прохладную гладкую поверхность спиной.

– Там вроде как сначала систему собрать под конкретную задачу надо, потом обучить, потом протестировать. Это все занимает уйму времени и сил. У мага нет столько сил.

– Значит, расслоение реальности, – задумчиво проговорил Лик. – Занятно. И третье, Рыжик. Только не пугайся. У нас нет возможности отсюда уехать. Мы с Иму утром прогулялись по окрестностям. Телепорта, к сожалению, на месте нет.

Не пугаться? Маруся пискнула и начала медленно сползать по стене.

– Он собрал их две…

Лик прервался и с тревогой взглянул на ведьму.

– Одна занималась детьми, вторую подключил к щиту.

– Эй. – Ликург сел рядом со своим беспомощным перепуганным Рыжиком. – Не переживай так.

Маруся всхлипнула и оперлась лбом о его плечо.

– Это я сказала, что дом безопасен.

– Ну, он и вправду не опа… – Эйдолон сощурился и пригляделся к трем светлым дощечкам в полу рядом с попой Рыжика. – Не опасен. Он всего лишь защищается. Пойдем-ка к остальным.

Лик встал сам и поднял Марусю.

Гуниду сидел на спине мушруша, скрестив ноги, и с нескрываемым любопытством наблюдал за тремя группами созданий. Первая тройка – Тварь и двое его подчиненных – почти два года бродили по этим болотам. Вторым слоем шла пятерка незадачливых сотрудников МУП. В сети своей новой реальности они попали около часа назад и еще не знали об этом. Зато знали остальные трое «4А5». У Маруси, Ликурга и Шута вышла своя собственная реальность.

Дингир подпер щеку кулаком и с улыбкой залюбовался плавным, грациозным покачиванием бедер ведьмы. Очаровательное создание с любого ракурса. Она была явно растеряна и напугана. Видимо, поэтому не выпускала руки Эйдолона.

– Эй, – окликнул Гуниду, когда бог с ведьмой остановились в паре метров от мушруша.

Шут с трудом выглянул из облака и уставился немигающим взглядом на сына Гулы.

– Хочешь ко мне?

Безумец усмехнулся и вновь растворился в носителе. Дингир поморщился. Оправдались самые худшие его опасения. Не так давно Гуниду общался с Эйдолоном, и Шут тогда был всего лишь заложником. Теперь сосуд изменил свою структуру, став связующим звеном двух разных маниту. Вслед за Шутом на гиену взглянула Маруся.

– Змий его сожги, – прошептал недовольно Эйдолон, когда блуждания по болотам в поисках команды не дали результата. Все исчезли: Горица, Иму, Мосвен, Клеомен и Зверобой.

Маруся руку шефа не выпускала с тех пор, как они покинули дом. На всякий случай. Так было надежнее. Лучше прослыть трусихой, чем остаться один на один с этим жутким местом.

– Ну-ка, Рыжик, расскажи, что знаешь про дом и расслоение. Предположениями тоже поделись.

Лик сжал ладонь ведьмы крепче и направился к дому.

Руся кашлянула и попыталась собрать мысли воедино:

– Ну… Теоретически, мы все живем и блуждаем тут, только не воспринимаем друг друга. Наше зрение и слух несовершенны. Мы ведь не видим мир вокруг, мы видим свет, точнее, излучение видимого спектра. Все предметы в пространстве расставляет наш мозг. Достаточно изменить свет, чтобы спрятать даже очень большой объект. То же самое со слухом. Звуковые волны можно менять или отражать.

– Я их чувствую, – согласился Лик. – Они рядом.

– Извините, не очень умею воспринимать маниту, – виновато промямлила Руся.

– Неважно. Еще что скажешь?

Маруся на секунду задумалась.

– Я бы предположила, что можно на предметы натыкаться и наощупь проверять – живое или неживое. Вон те заросли, к примеру, – она кивнула на колючие кусты, мимо которых вела узкая тропа. – Я бы так и прятала.

Лик усмехнулся. От зарослей разило холодной хищной тварью. Разумным существом не веяло. Если кто и прятался в колючках, то змея, не иначе.

Руся поняла, что шеф к ее словам отнесся скептически, и тем не менее, проходя мимо, сначала внимательно взглянула на кусты, затем выпустила руку Лика и пошла прямо в заросли.

– Привет, – улыбнулся гиена. Ведьма вскрикнула и попыталась освободиться из объятий сумасшедшего бога. Мушруш, не готовый к новым наездникам, взвыл и встал на дыбы. Хозяин зверя и его новая спутница оказались на мокрой холодной земле. Точнее, Дингир лежал на земле, а Маруся – на нем.

– Стоило догадаться, что вчера почувствовал след твоего маниту, – сдержанно проговорил Лик. Он подхватил Рыжика и поставил ее позади себя.

– Мог бы дать подержать, – равнодушно ответил Гуниду.

– Что ты тут делаешь? – не обратил внимания на его слова Эйдолон.

Дингир устало вздохнул и поднялся.

– Ровным счетом ничего. Отдыхаю. Здесь тихо. Никто не суется. Старый охотничий домик вечно пустует.

Гиена постарался отряхнуть с одежды воду, налипший мусор и мох.

– Красота! Была, – недовольно закончил он. – Теперь охранный комплекс меня к опасным субъектам причислит.

Дингир оглянулся.

– Ну, точно. Только что всех видел. Теперь даже Желтопузика не вижу.

Услышав кличку мушруша, Руся высунулась из-за спины шефа и уставилась удивленно на гиену. Из нимфы кровожадную охотницу жестокую сделал, людей не жалел, а монстра с крокодильей пастью нежно Желтопузиком зовет? Псих!

– Из неопасных перешел в разряд особо опасных. – Дингир устало вздохнул и снова приветливо улыбнулся Марусе. – Давно не виделись. Как дела?

– Н… Это, – опешила ведьма. – Н. Ырмально. Нормально то есть.

Лик с удивлением и насмешкой изучал выражение лица Дингира.

– Секунду подожди. Я извиниться хочу, – ответил гиена на взгляд Эйдолона, затем вернулся к Русе. – Мадемуазель, простите меня?

– За что? – невнятно пробубнила Козлова в спину начальника.

– За излишнюю агрессию и назойливость. Я не сумасшедший. У меня просто со всеми пороговыми запретами беда. В основном с эмоциональными. В планы входило немножко этим рыжим носом воспользоваться, и все. Вреда точно бы не причинил.

Гуниду прищурился и перевел насмешливый взгляд на Эйдолона. Ликург об истинных намерениях Дингира относительно Маруси был осведомлен, но ей, кажется, сообщить не потрудился.

– Она знает, – Лик угрожающе нахмурился. Гиена был последним созданием, которому он бы взялся объяснять, что у Рыжика память своеобразная. – Часто здесь бывал?

– Часто, – не стал спорить Гуниду. – Но о доме мало что знаю. У нас был взаимный нейтралитет. Я не интересуюсь магией Арно. Она не обращает внимания на меня.

– Хочешь сказать, тебя никогда не увлекали эксперименты старика?

Дингир рассмеялся.

– Шутишь? Планы порабощения людей, созданий и обоих миров – не мое. Скука смертная!

– Пойдем, – Лик развернулся и увлек за собой Козлову.

– Я с вами. – Гуниду поравнялся с Марусей. Эйдолон, само собой, тут же оказался между гиеной и ведьмой. Не то чтобы Дингир серьезно рассчитывал идти рядом с ней, но попробовать стоило.

– Раз выбора нет, полюбопытствую. Плюс, нечто полезное для вас, возможно, все же знаю. – Гуниду оскалился в ответ на угрожающий взгляд Лика.

– Что? – рассеянно откликнулась Руся. Идти рядом с опасным богом шеф ей не позволил, но говорить-то не запретил.

– Например, что вас не разделить. Сосуд соединил два маниту воедино. Созданиям попроще такое не заметить, а вот мне и здешней охране очевидно: вас не расслоить. Еще знаю, что пытаться вытягивать остальных членов группы бесполезно. Трата времени…

– Думаю, систему давно не обучали, – прервала Руся Гуниду. – Отсюда такая неэффективность.

– Аптекарь? – удивился гиена.

– Ученик, – озадачилась Руся.

– И тут успел знания приобрести, – сощурился Лик.

Дингир пожал плечами. Эйдолону категорически не нравилось его присутствие, но Гуниду это мало волновало. Теперь, когда он вынужденно оказался втянут в новое дело экспериментальной группы Атума, можно было дать волю природному любопытству. Поместье хранило немало опасных тайн. Гиена относительно пороговых запретов не врал – чувство самосохранения срабатывало через раз.

Лик не слишком обрадовался новому спутнику, но он был не в том положении, чтобы выбирать. Дингир не отличался устойчивой психикой, зато обладал определенной уникальной логикой, в рамках которой и действовал. Иными словами, опасность им с Марусей не грозила. И даже больше. Гиена без раздумий бросится спасать того, кто ему интересен или кого он уважает. Козлова как раз была в списке любопытных Дингиру созданий.

Троица поднялась по ступеням и вошла в дом.

– Неплохо, – протянул Гуниду, окинув оценивающим взглядом окружающую обстановку. – Хотя и скучно.

– Почему скучно? – Руся выглянула из-за шефа. В прошлый раз, когда она виделась с богом древнейшей крови, он пугал, теперь вызывал любопытство.

– Слишком вычурно, – пояснил с готовностью Гуниду. – Излишняя помпезность свойственна молодым и сильным семьям. Знаешь, как говорят? Сила есть…

– Ума не надо? – продолжила Руся.

Дингир рассмеялся.

– Именно.

– А почему тебя система от нас не отделяет? – прыгнула ведьма на новую тему. Лик усмехнулся, краем глаза зацепив удивление на лице Гуниду. Рыжика нельзя лишить страха только наполовину. Она женщина крайностей и непредсказуемых вольностей. Перешел на неформальное общение, показал себя безобидным человечком – не жди от нее уважительного тона.

Реакция Эйдолона от Гуниду не ускользнула.

– А ты спроси у своего суженого.

Руся перевела удивленный взгляд на шефа.

– Попросил Шута зацепить его, – пожал плечами Лик. – Пригодится. Мы пришли. – Он резко опустился на колени и по очереди надавил на три светлые дощечки, что заметил в паркете ранее. Ни его спутники, ни система защиты дома не успели отреагировать. Раздался щелчок, и с тихим шипением открылся потайной люк в полу.

– Впечатляюще, – скептично проговорил Гуниду.

Руся, как в тумане, наблюдала за действиями Лика. Когда он вдруг резко присел, она испугалась. И это был не обоснованный страх, а женское безотчетное «а вдруг с ним что плохое случилось». Руся в жизни такого не испытывала. О существовании подобных эмоций от бабы Бери не раз слышала, но сама никогда за мужчину без причины не боялась. Собственные чувства поразили ведьму до глубины души, породив новое диво. Вслед за страхом пришло некое подобие прозрения. Во всяком случае, именно так Маруся ощутила перемену в себе. Она увидела темную голову и широкие плечи. Под загорелой кожей на спине и руках проступали напряженные мышцы. Ее вдруг увлекли очертания лопаток и изгиб позвоночника. Руся замерла, пытаясь вспомнить, слышала ли она хоть раз, чтобы женщину пленяли очертания мужского скелета.

В воздухе за спиной Лика проявилось лицо Шута. Он хитро сощурился, улыбнулся и вновь пропал.

– Пойдем, – шеф встал, не глядя взял ее за руку и потянул за собой вниз. Руся молча последовала за ним. Она не задумалась, куда идет и зачем. Важно было только то, за кем она идет.

«Рыжик, как думаешь, я привлекательный?»

Руся нахмурилась, вспомнив странный вопрос. Разве не задавал он его другим женщинам? Разве не говорили они ему о его мягкой улыбке, которую он дарит только близким созданиям? Не рассказывали о вопиющей и несносной привычке брать ответственность за каждого встречного? Или про то, как много могут выразить его глаза? Или о его бесконечном терпении? Или не столько им был важен он сам, сколько его внешность и божественность?

– Почему зелье доставала я, а не она? – прошептала беззвучно Руся. И это было новое открытие. Почему нимфа тогда не позаботилась о Лике?

– Ты чего там губами шевелишь? – выдернул Дингир спутницу из размышлений. Руся вздрогнула и наконец сосредоточилась на окружающей реальности.

Они втроем шли по хорошо освещенному коридору. Окон не было. Лестница, по которой они спустились, осталась позади, как и вся архитектурная вычурность. Голые беленые стены и потолок, простой деревянный пол.

– Мы в подвале, Рыжик, – мягко ответил на невысказанный вопрос Лик. Чтобы понять, что с ней творится, ему даже оборачиваться не пришлось. Пальцы в его ладони вздрогнули и похолодели.

– Рыжик, – усмехнулся Дингир и тут же был удостоен тяжелого взгляда Эйдолона. Гуниду примирительно продемонстрировал пустые ладони. Меньше всего ему хотелось ссориться с занятной парочкой. И ведьма, и бог вызывали искреннюю симпатию. Или любопытство. Гуниду не всегда мог отличить одну свою эмоцию от другой. Гиена нарочито внимательно уставился на яркий след, оставленный юным маниту. Именно по нему шел Ликург.

След вывел троицу в просторный пустой зал.

– Чувствуешь? – Лик сбросил маску и засиял. Гуниду точно так же осветил пространство вокруг себя.

– Шутишь? Еще бы. Как будто сквозь барьер прошли.

Маруся тоже поняла, о чем речь идет. Да и как не понять, когда дело ее стихии касалось? Всю залу действительно будто барьер окутывал. Прошли они сквозь него и очутились в самом сердце сложной разветвленной системы. И сердце пульсировало. Руся запела, настраивая пыль на нужный лад. Наступило одно из тех мгновений, когда она не имела права быть невнимательной или безалаберной. Сбросив сумку на пол и воспарив в пространстве, она отключила биологические рецепторы и охватила оба источника силы: родной и чуждый. Чтобы видеть шире и глубже, чтобы слышать все частоты, ей требовалась энергия. И как только она настроилась, зал преобразился.

В центре, среди колонн силы стояла капсула. От нее ветвями расходились потоки и пронизывали, окутывали дом, прилегающую территорию, болота. Энергия в глубине потоков и колонн уже давно прекратила здоровое размеренное биение. Пульсация стала прерывистой, тяжелой. Гениальная инженерная мысль аптекарей состарилась без должного ухода и дышала на ладан.

Маруся подлетела и опустилась на пол рядом с капсулой. Это был источник, который когда-то давно Арно заключил в оковы летаргии и установил здесь, дабы питать нервную систему дома.

«Это феникс», – прошептала Руся в умах богов.

Гуниду отреагировал откровенным восхищением и любопытством. Дингир не только с готовностью стал источником силы для ведьмы, но и телепатию как должное принял. Лик же забеспокоился. Его прежде всего волновала безопасность его Рыжика. Маруся улыбнулась.

«Я справлюсь», – уверенно подытожила она.

Без сожалений и колебаний Руся объединила свои знания с чистой удвоенной энергией Вселенной и разбила капсулу. Окажись в летаргии у системы любое иное создание, она бы побоялась навредить, или хуже того, убить, но феникс – редкое и уникальное воплощение вечности. Они неуязвимы, смерть приходит к ним только тогда, когда они сами того пожелают, а значит, навредить простым разрушением Руся не могла.

Дом вздохнул в последний раз и затих.

Лик успел добежать до Рыжика и подхватить ее до того, как она упадет. Потеряв контроль, пыль взвилась в воздух и тут же осыпалась, покрыв все вокруг тончайшим серебристым слоем. Ликург осторожно прижал к груди бесчувственное тело Рыжика. Шут за спиной тоже признаков жизни не подавал.

– С ней все в порядке. – Дингир дошел до разбитой капсулы и с любопытством заглянул внутрь. – Я имею виду твою Марусю. Хотя и со второй тоже ничего страшного.

Гуниду вытащил спящую огненную деву.

– Ты когда-нибудь видел Жар-Птицу?

Лик отрицательно покачал головой, отошел в сторону, присел на пол и начал поглаживать Русю по щеке.

– Девочка моя, – ласково шептал он. – Я же просил…

– А я видел. Не эту конкретно, но они все создания глубоко неприятные. Будить не советую. Лучше уж со змием связаться.

– Могу познакомить, – простонала Руся, приоткрыв глаза.

– Да? – Гуниду оторвался от созерцания золотых переливов на коже феникса. – С Вуколой?

– С ним, – ответил за подчиненную Ликург. Он снова бережно приподнял Марусю. – Пойдем.

– Поздно. Мы с ним уже знакомы. Зато теперь понятно, откуда в ней это потрясающее отсутствие страха перед сильными мира сего. Кабы я с огнедышащим рос, тоже бесстрашным вырос.

– Я не говорила, что с ним росла, – прошептала Руся.

– Опс! – Как будто сожаление, но в голосе Гуниду не было и намека на оное чувство. – Лишнего сболтнул.

В коридоре путь богам преградила юная волчица, что привела гостей в сердце дома. Маруся ее увидела, когда глаза открыла и голову повернула, чтоб понять, почему остановились. Теперь образ девушки стал отчетливее и больше не колебался. Многочисленные раны, порванная одежда и печальный одинокий взгляд. Волчица подплыла к Гуниду и взглянула на спящего феникса.

– Тридцать три – столько нас было. Тридцать два – столько нас стало. Сосудов было только девять. Тридцать третья – она. – Волчица подняла глаза на Марусю. – Теперь я могу говорить прямо – за это спасибо. Но вы не закончили.

– Почему? – тихо спросила Руся.

– Найдите нас, – прошептала девушка, растворив свое маниту в стенах.

– Неординарно, – восхитился Дингир. – Нерассеянных, заключенных в клетку случайно или нарочно, я видел, но такое со мной впервые. Чтоб кто-то самостоятельно создал из маниту силовой аналог физического тела и управлял им. При этом я готов поклясться, что волчица мертвая.

Лик никак не прокомментировал слова гиены. Гуниду дернул плечом и пошел следом за Эйдолоном.

– Может, она не сама создала? – задумчиво проговорила Руся шефу в грудь.

– Может, – согласился Ликург.

Вообще, она вслух произносить не собиралась, случайно вышло.

На улице их встретило ласковое тепло желтого карлика. Казалось, не изменилось ровным счетом ничего. Если бы Руся не была учеником аптекаря, разницы она бы точно не уловила. Под рисунком хромотипии не ощущалось больше того мягкого покалывания и шевеления, каким проходила сквозь маниту магия старого шабаша.

– Я сама могу идти, – спохватилась Руся, когда ворота поместья остались позади. Только шеф ее рвения к самостоятельности не оценил.

– Лежи. Сама она…

– Так, – вмешался в диалог Гуниду. – Ваша братия сюда уже вон спешит. – Он кивнул на команду во главе с Иму, подкинул феникса и оставил ее парить над поверхностью болота. – А мне пора. Очень хотел бы пропустить процесс пробуждения Жар-Птицы. Пока-пока, Рыжик!

Дингир с улыбкой помахал Козловой и вскочил на спину подоспевшему Желтопузику.

– Догнать? – взвыл аниото издалека. Лик отрицательно покачал головой.

– Я мог бы догнать, – сокрушался Иму, нарезая круги по комнате. – Здесь точно безопасно?

– Точно, – подтвердил Ликург. – Она уничтожила систему полностью.

– Киборг, да ты герой у нас! – тут же съязвил аниото.

– От героя слышу, – огрызнулась невпопад Маруся. Все еще обессиленная, она сидела в кресле в углу комнаты и внимательно разглядывала распростертую на кровати девушку. Впрочем, феникс вызывала интерес у всех.

– Шеф, если все выйдут, мне будет проще и спокойнее, – оглянулся на сослуживцев Зверобой. Именно ему, как представителю пламенных созданий, досталась участь будильника. Клеомен, в силу пережитых событий, на эту роль пока не годился.

– А кто все тушить будет? – возмутилась Горица, когда взгляд черта сосредоточился на ней.

– Я без нее не пойду, – угрюмо пробубнил Иму.

Зверобой остановил внимание на Клеомене и молча вопросительно поднял брови.

– Нет! А если тебе пламени не хватит?

– Я без него не пойду. Не смотри на меня так, – виновато улыбнулась Мос.

– Издеваешься? – искренне удивился Лик, когда очередь добралась и до него.

Зверобой сердито уставился на Марусю. Вот уж кому в комнате точно делать нечего.

– Единорога тебе в… – начала было излагать мысль Руся, но сил закончить ответ в эмоциональном ключе не хватило, поэтому она продолжила спокойнее и тише. – Короче, я тут посижу. Мне еще пыль в подвале собирать.

– В упряжку единорога ему? – Аниото повеселел и скрывать этого не собирался.

– Змий с вами! – беспомощно воскликнул Зверобой. – Просто отойдите тогда.

Черт отодвинул членов группы к стенам, вернулся к кровати и на пару минут застыл в задумчивости. Сознаваться, что нервничает, совсем не хотелось. Он летаргический сон-то видел впервые, не то что феникса. Черт сощурился. Совсем щупленькая птица. Ростом не больше ста шестидесяти сантиметров, с тонкой талией и нежными изящными изгибами тела. Маленькую голову украшали чуть оттопыренные уши, густая пепельная шевелюра и кукольное личико с пепельными бровями и ресницами. Кожа отливала золотом. В обоих мирах не существовало ни одного достоверного изображения феникса. Птицы уничтожали любой намек на правдивый исторический документ, а его автора ослепляли или вовсе лишали жизни. Отчего-то этому роду из поколения в поколение хотелось жить в окружении домыслов и легенд. Есть группа ученых, всерьез утверждающих, будто фениксов не существует и не существовало никогда. Даже доказательства своей теории имеют.

– Неспроста Дингир смылся, – прошептал беззвучно Зверобой. – Крыса всегда беду чует.

Он закрыл глаза и постарался настроиться на маниту феникса. Девушка почти не дышала, ее сердце билось настолько медленно, что уловить поток энергии в крови было крайне сложно. Наконец, Зверобою удалось зацепиться за теплое жидкое пламя. Он чуть подался вперед и впустил это пламя в себя, смешивая его с синим огнем своего маниту. Сердце феникса начало постепенно ускорять темп, одновременно пробуждая весь организм.

Зверобой открыл глаза. Языки ледяного пламени блуждали по его коже, запрыгивали на кровать и тяжелый балдахин, стремясь уничтожить все на своем пути, но замирали, сталкиваясь с желтым, почти белым огненным потоком, поглотившим ту часть кровати, где лежала она. Феникс застонала, с трудом села и открыла глаза. Черт завороженно уставился в светящиеся бесконечной силой озера.

Птица, в свою очередь, неотрывно смотрела в ледяные синие глаза незнакомца. Она никогда не думала сливаться силой с кем-либо, тем более с чертом. Сложно представить большую глупость, но опыт оказался на удивление приятным. За всю свою жизнь она впервые почувствовала холод, и это было так ново, так потрясающе необычно. Все еще завороженная взглядом этих синих глаз, Харикон вспыхнула сильнее, медленно поднялась, приблизилась к черту и поцеловала его. Отныне это был ее мужчина, и его мнение роли не играло. Феникс все всегда решает сама.

Зверобой замер от неожиданности. Женщины всегда проявляли к нему интерес – дело было привычным. Непривычной была сама женщина, точнее, девушка. Поцелуй ее тоже был весьма необычным. Одарив его волной нежного тепла, разлившегося по всему телу, феникс вспыхнула ярче и резко погасла.

– Ох, благодарю! – устало всхлипнула берегиня. – На вас воды не напасешься.

Харикон нахмурилась и медленно оглядела шестерых незнакомцев. Бог, ведьма с печатями аптекаря и сосудом, черт, два кота и водная дева – несовместимая компания, однако ж в них ощущалось полное единение. И принадлежащий ей черт входил в эту группу.

– Вы кто? – тихо спросила она.

И снова Зверобой замер. На этот раз мыслей его лишил хрипловатый глубокий голос.

– Ты защитник? – Феникс сосредоточилась на лице черта. Ее глаза изменили цвет, став черными, словно угли.

Зверобой согласно кивнул:

– Да. – Но тут же спохватился. – Что? Нет!

Все очарование птицы как рукой сняло. Он потух, вырвался из горячих объятий и отпрыгнул на добрых три шага.

– Защитник?! Я? – Черт обернулся к коллегам. – Что со всеми такое? Я похож на защитника?

Иму сначала прыснул, потом не выдержал и рассмеялся. Зверобой зло сощурился.

– Это не смешно!

– Какой странный. – Феникс спрыгнула с кровати и как была в одной полупрозрачной сорочке прошла мимо Зверобоя к окну. – Не защитник, и ладно. Мне не важно. В любом случае ты мой.

– Что?! – изумился черт под аккомпанемент нового приступа смеха аниото.

– Ты мой, – громче повторила Харикон, внимательно изучая живописный вид парка и болот за стеной. – Смирись.

– Как самочувствие? – выступил вперед Лик, придержав за плечо растерянного и возмущенного Зверобоя.

– Неплохое, – пожала плечами птица. – Хотя это странно. Должно быть отличное. Никакого прилива сил после отдыха не чувствую.

– Вы помните, когда, как и где уснули?

– Да. Уснула сама. Где говорить не стану. Проспала больше столетия. Что это за место?

– Поместье семьи Гуфо.

Феникс обернулась и с любопытством взглянула на бога.

– Гуфо? Что-то знакомое. Не помню, где слышала. Очередной коллекционер? – Птица вдруг нахмурилась и поджала губы. – Опять усыпальницу нашли? Да что за создания-то такие?! Ни смерти не боятся, ни пламени. Кто меня выкрал?!

Седые волосы взметнулись будто от порыва ветра и вспыхнули.

– Арно Гуфо, – мягко проговорил Лик. – Он уже казнен.

– Да?

Пламя погасло. Кукольное личико фениксаприобрело обиженный вид.

– Как Вас называть? – учтиво поинтересовался Ликург, чуть приблизившись к птице.

Девушка прикусила нижнюю губу. Она часто заморгала, борясь с непрошенными слезами.

– Харикон. Что на этот раз? Выставляли на всеобщее обозрение за деньги? Или опять перепродавали на аукционах?

– Вот уроды! – искренне возмутилась Горица. Ей и в голову не могло прийти, что где-то существует жизнь более беспомощная, чем человеческая. Удивлена была не одна она.

– Тебя использовали, как батарейку для системы безопасности этого дома, – прервала повисшее тягостное молчание Руся. – Поэтому ты себя чувствуешь не так хорошо, как могла бы.

Феникс повернулась к ведьме.

– Вы ищейки?

– Нет. Мы сотрудники Межмировой уголовной полиции.

– Мне нужны знания и одежда, – Харикон огляделась по сторонам, нашла стул и присела на его краешек.

Маруся сощурилась, глядя на легендарное и далеко не безобидное создание. Ожидания с реальностью не совпали. Жар-Птица оказалась самой обыкновенной раненой, испуганной девчонкой. Русе было хорошо знакомо это сочетание слов и жестов, которыми пользовалась феникс, может, даже слишком. Когда-то давно поведение дефектной дочери рода Козловых напоминало ту же смесь нахрапистости и беспомощности. Маруся взглянула на шефа. Лик поймал ее взгляд и мягко улыбнулся в ответ. Он все видел, все знал и намеревался держать под контролем.

– Думаю, моя одежда подойдет больше всего, – прошептала Мос. – Сейчас вернусь.

Руся снова сосредоточила внимание на Харикон. Та ответила агрессивным тяжелым взглядом, однако ведьму, к своему удивлению, не напугала. Напротив, полоумная вдруг приветливо улыбнулась. В первое мгновение феникс растерялась, потом пришла в себя, тряхнула головой и отвернулась.

Лик осторожно наблюдал за обеими. Не будь он знаком с Рыжиком, то решил бы, что ведьма перед ним – осмотрительное умное создание, но это была Маруся, поэтому питать иллюзии он был не намерен. Его Рыжик поняла проблемы феникса только потому, что сама когда-то имела схожие. И ответную реакцию начала выдавать неосознанно, по запомнившейся схеме. Вероятнее всего, так с правнучкой поступала Береслава.

– Харикон. – Лик взял еще один стул, поставил его рядом с креслом Маруси и сел, закрыв Рыжика собой.

Феникс изобразила вежливое внимание.

– Как думаете, возможно ли что-то вспомнить? Видения или сны Вас не посещали?

Девушка замолчала и замерла. Она с готовностью обратилась внутрь себя.

– Возможно, – минут через пять она ожила. – К чему интерес? Разве не казнен виновник моего похищения?

Зверобой тихо прыснул. Надменная, избалованная, эгоистичная – ни одного положительного качества еще не обнаружила.

От Харикон реакция черта не ускользнула. Она поджала губы и исподлобья взглянула на того, кого так поспешно избрала своим мужчиной. Феникс находит одного достойного, сама сила пламени направляет ее. В общей памяти предков не хранились воспоминания об ошибках. Харикон сердито засопела, сообразив, что детали ее предшественницы уносили с собой в пепел. Теперь и не понять, как в действительности начинались отношения у других птиц. Если верить общей памяти, то избранник всегда осознавал, какой дар получает, какие возможности открываются перед ним. А этот не знал ничего!

– Система работала со здешними постояльцами. Нам хотелось бы узнать их судьбу.

Феникс перевела взгляд на бога.

– Как вас всех называть?

– Да, прошу прощения, – спохватился он. – Я Ликург. Это моя группа: Маруся, Клеомен, Горица, Иму…

Лик поочередно указывал на подчиненных.

– Со Зверобоем Вы познакомились в первую очередь. А за одеждой вышла Мосвен.

– Вы не похожи на группу Интерпола по обезвреживанию объектов.

Новые знакомые переглянулись, будто мысли друг друга были способны по одному только взгляду прочесть, да еще так же ответ дать.

– Я это узнала только что, из общей памяти. Одна из фениксов полцикла назад наблюдала, как подпольную лабораторию в Иномирье уничтожали. Там расщепили всех и заживо. Потом собрала чужие знания и записала для нас. Опасные объекты стирают с поверхности обоих планет, все источники, создавшие объект, тоже.

– Все? – Маруся выглянула из-за шефа. Она озвучила общий вопрос.

– Все, – кивнула Харикон. – Я спала, и сны мои никак не связаны с реальностью. Но про детей знаю. Вижу лицо старого полукровки психолога. Он с ними тут работал. Выжил случайно. На момент облавы на крыше сидел, окрестностями любовался, успел спрятаться у крайней башни и наблюдал, как их всех поймали и уничтожили, одного за другим. Всех детей.

В комнате воцарилось тягостное молчание.

– Кто уничтожил? – Горица, как и остальные, поняла кто, но в отличие от коллег поверить в услышанное не могла.

– Вы, – дежурным тоном ответила феникс. – В смысле, ваши предшественники. Кто ж еще? Правда, дети без боя не сдались. Старик говорит, они с собой забрали в три, а то и в четыре раза больше.

Иму свистнул.

– Да, – согласился с аниото Лик. – Это объясняет движение остаточной энергии погибших.

– Но не объясняет ее идеальную сохранность, – возразил Клеомен.

Руся тоже встрепенулась:

– И с девочкой неясно.

– С какой девочкой? – не поняла Харикон.

– С волчицей маленькой. Ее маниту тут бродит цельное…

Договорить Марусе не дала Мосвен. Дверь распахнулась, и кошка плавно вплыла в комнату:

– Вот это должно пойти.

Она приблизилась к фениксу и протянула ей простой набор: спортивные брюки, топ и футболка.

– Спасибо.

От Лика не ускользнула скрытая растерянность в интонации. Принимать помощь их новая знакомая не умела, хотя и произнесла слово благодарности без видимого труда. Эйдолон сощурился. Если он верно все оценил, то теперь Харикон постарается устранить охватившее ее из-за одежды беспокойство, если быть более точным, попытается дать нечто ценное взамен. И, конечно же, как-то зацепить, вероятнее всего указать на некий непрофессионализм.

– Старик говорил много лишнего для нас, но вам, полагаю, это будет интересно, кто бы вы ни были. Потому как я теперь понятия не имею, чем вы занимаетесь, если не подозреваете о реальной деятельности собственной организации, – Харикон на мгновение замерла, заметив мимолетную улыбку на лице бога, потом настороженно продолжила. – По версии официальных лиц в поместье над детьми ставили эксперименты, но дед утверждал, что ничего подобного здесь не происходило. Основной задачей была реабилитация трудных подростков после жизни в социуме. Психотерапевт, психолог, плюс правовед, математик, черт-языковед, еще работали удаленно с ребятами и были зачислены в пропавшие без вести гематолог, он же гениальный специалист по маниту, психиатр. Сам старик занимался проблемами оборотней, хвастался какой-то уникальной работой в области исследования клинической ликантропии и врожденного гипертрихоза у людей. Подробности не описаны.

– Они жили здесь счастливо, – всхлипнула невпопад Горица. – Я имею в виду, это же очевидно! Если сложить все, что уже удалось выяснить…

Иму обнял русалку сзади и прижал к груди.

– Всеми брошенные, никому не нужные, но слишком сильные, чтобы общество могло предоставить их самим себе…

– Не накручивай себя, – сдержанно, ласково, но все же довольно сурово скомандовал леопард.

Из глубины дома донесся пронзительный крик, почти визг. Группа сорвалась с места.

– Зверобой с птицей и Марусей. Остальные за мной, – скомандовал Лик, проигнорировал недовольные выражения лиц Рыжика со Зверобоем и выбежал за дверь. Поскольку крик не прекращался, обнаружить его источник труда не составляло.

На первом этаже в законно занятых два года назад апартаментах Тварь негодовал по поводу постигшего его несчастья.

– Что здесь происходит? Где, змий задери, мои вещи?! Где отснятый материал?! Где?! Махта-а-аб! – взвыл под конец тирады Тварь. – Где эта проклятая Рудабе? Махта-а-аб!

Пери неторопливо выплыла из своих апартаментов навстречу подоспевшим Ликургу с командой. На крики непосредственного начальства она не обращала ровным счетом никакого внимания.

– Позвольте отблагодарить вас?

Лик остановился и внимательно оглядел женщину. Зеленоглазая, темнобровая, с густой копной темных волос, скрытых под покрывалом, плавная, теплая и тягучая, словно горячая патока, теперь, когда зрение не туманила магия аптекарей, в Махтаб ясно ощущалось маниту благороднейшего из родов. Эйдолон склонился в учтивом поклоне.

– Могу я, наконец, покинуть это место?

– Да, несомненно. Но только в сопровождении и после беседы с одним из моих сотрудников. Это не займет много времени. – Лик понимал, как должно быть эта несчастная жаждет увидеть ребенка, но существовали определенные правила, которым он не мог не следовать.

Рудабе заметно расстроилась, но внешнее спокойствие сохранить постаралась.

– Прошу прощения за неудобства.

Пери вымученно улыбнулась.

– Нет. Это вы меня простите. Конечно, я постараюсь ответить на все интересующие вас вопросы.

Лик обернулся на Мосвен. Та поняла приказ без слов.

– Клеомен, ты тоже, – добавил бог.

– Ах, это вы тут! – пронзительный голос Твари заполнил коридор. – Куда она пошла?! Махтаб!

– Что-то произошло? – вежливо уточнил Ликург.

Водяной аж задохнулся от возмущения.

– Произошло? Произошло?! Где этот безмозглый тэнгу? Вся моя работа! Вся работа! – несчастный окончательно перешел на вой и снова скрылся в апартаментах.

– Истеричка, – недовольно пробубнил Иму, ступая в комнату вслед за шефом и Горицей.

– Останьтесь тут, – остановил их Лик. – Я сам побеседую. Думаю у него не просто стрессовое расстройство, похоже на хроническое изменение личности.

– Или он психопат, – проворчал аниото.

– Одно другое не исключает…

– Он уже через несколько месяцев стал другим, – Махтаб устроилась в кресле и улыбнулась милой семейной паре. Такие непохожие друг на друга, и такие влюбленные друг в друга. Черт и хищница. Удивительное сочетание. Махтаб, как представительнице рода Рудабе, было дано видеть потоки эмоций – тонкие, едва заметные золотые нити, пронзающие насквозь живые сердца. – Будто одержимым сделался и одновременно рассеянным. То бормотал невпопад, то смеялся, то рвался в бой, снимать, работать, монтировать и постоянно забывал о том, что произошло с нами. Спустя полгода он стал таким, каким вы его увидели. Время для него остановилось. Он больше не считал себя заключенным – просто позабыл об этом. Пытался снимать материал поверх отснятого, – пэри грустно улыбнулась. – Мы не могли ему позволить загубить проделанную работу.

– И вы спрятали пленки? – догадалась Мос.

Махтаб кивнула.

– Мы вынесли все его вещи из комнаты, отдали технику для скрытой съемки и убедили, что он попал в одну из аномалий. Все остальное доработало его безумие. Изо дня в день он начинал свой обзор заново. Не остановился, даже когда одежду свою обратно получил. Он же водяной. Поселился в зарослях плакучей ивы у озера, там и обитал. Если бы не Нобуо, я бы, наверное, тоже разум потеряла. Знаете, тэнгу стойкие. Никогда не задумывалась насколько, пока сюда не попала.

– Чем вы занимались эти годы и где жили?

– Нобуо выстроил дом на болотах. Там и жили, там же дневники, записи, пленки – все наши вещи и материалы. Мы собрали архив. Следили за детьми, за Тварью, потом за вами. С удовольствием отдадим материалы, если нужны. Не хочу иметь ничего общего с этим местом.

– Нужны, – мягко улыбнулся Клеомен. – Где сейчас Нобуо?

– Я здесь, – из ванной неспеша вышел большой лис и запрыгнул на диван рядом с Махтаб. – Звали?

– Мы не сразу поверили, что защита дома больше не держит, – пери непроизвольно прижалась к зверю. – Потом вас отправились искать. Решили первым делом проверить это крыло. Система его первым открывает.

Лис внимательно дослушал Махтаб и обратился в огромных размеров детину.

– Да.

Мос почувствовала себя неуютно из-за сурового раскатистого баса. Да и размеры тэнгу впечатляли. Замкнутые отшельники, ненавидящие людей и вообще всякого, кто осмелится нарушить их покой. Неудивительно, что двухгодовая изоляция не стала для спутника пэри испытанием. Он в одиночестве мог всю жизнь прожить

Из соседнего помещения донесся новый гневный вопль Твари. Махтаб вздрогнула. Нобуо успокаивающе погладил ее по руке и с вежливой улыбкой обернулся к сотрудникам Интерпола.

– Хотите взглянуть на записи?

– Конечно, – Клеомен кивнул.

– Зверобой с птицей и Марусей. Остальные за мной, – скомандовал Лик.

Руся недовольно повела носом. Опять он это делает, изображает начальство суровое и не терпящее возражений.

Когда большая часть группы поспешила за шефом, в комнате воцарилась гнетущая тишина. Скрестив на груди руки, Зверобой замер напротив окна. Выражение его лица не обещало любезностей. Руся растерянно шмыгнула. За прошедшие недели успела привыкнуть, что в ее обществе черт всегда весел, слегка игрив, часто хамоват. Видеть его серьезным и сосредоточенным было странно.

Харикон пару минут сидела с тем же выражением лица, что у Зверобоя. Птица явно была напряжена, растеряна и вообще ощущала себя ужасно. Маруся это кожей чувствовала. Было нечто родное в этой девушке и до боли знакомое.

Поразмыслив, Козлова решила сосредоточить внимание на фениксе. Черт – мальчик большой, со своими бедами сам справится, а вот девчонке помощь явно не помешала бы.

– А почему кожа золотом отливает? – задала Руся первый пришедший на ум вопрос.

Харикон покосилась на ведьму. Взгляд ее выражал и слабость, и высокомерие одновременно.

– Я не глупая, просто в учебниках о таком не пишут, – подсказала причину своего любопытства Руся.

Феникс моргнула раз, другой, оценивая подлинность искренности и доброжелательности в голосе ведьмы, потом неопределенно пожала плечами.

– Так мы же не хотим, чтоб писали… – Харикон смутилась. – Но в целом, это из-за строения базального слоя эпидермиса. Видоизмененные гранулы меланина, защищающие от высоких температур.

– А, – Руся понимающе кивнула.

– Конечно, вся структура эпидермиса другая. Роговой слой вот совсем отличается. Я не сгораю из-за него.

– Интересно, – Козлова кашлянула. Проявлять деликатность ей было внове. Раньше не приходилось никогда, желания не возникало.

Зверобой недовольно покосился на собеседниц. Его раздражали обе: феникс просто в целом, Маруся за выбор мужчины. Нет. В самом деле. Как она могла предпочесть Лика? Эйдолон, несомненно, умен, предан, притягателен для женщин, силен, к тому же бог. Но что, змий задери, она с ее натурой станет делать рядом с этим занудой?! Зверобой подавил волну бешенства, готовую вот-вот затопить разум.

– А волосы белые почему?

– Меланина нет.

– А-а. Логично.

– У меня и феомеланинов нет. Губы вот не розовые.

Зверобой довольно громко скрипнул зубами, чем спровоцировал внимание со стороны обеих своих охраняемых.

– Что-то не так? – не стала играть в молчанку с чертом Маруся. Силы немного восстановились, и разговор давался уже легче.

– Нормально, – сдержанно процедил Зверобой.

– Ты же злишься, – продолжила настаивать ведьма.

Черт заметно смягчился:

– Когда тебя без суда и следствия постоянно обзывают «защитником», попробуй не разозлиться, – он усмехнулся.

От Харикон не ускользнул мягкий ласковый взгляд, которым Зверобой наградил собеседницу. Феникс ощутила вспышку гнева в груди, а следом и боли. Ничего похожего она еще в жизни не испытывала.

– Ты которая из ведьмовских родов? – сердито обратилась она к Марусе. Если до этого момента женщина вызывала у феникса любопытство и симпатию, то теперь гамма чувств усложнилась. Добавились безотчетная зависть и раздражение.

– Козлова, – представилась Руся. – Хочешь, провожу в ванную?

– Хочу. – Феникс покосилась исподлобья на черта. Тот остался невозмутим.

– Пойдем, – Руся дружелюбно улыбнулась и поднялась.

Харикон прошла следом за ведьмой, подождала пока та включит и настроит воду, а затем поинтересовалась как можно холоднее.

– Ты любовница Зверобоя?

Козлова поперхнулась и непонимающе уставилась на девчонку.

– Или вечная пара? Что там у вас?

– У нас трехнедельное знакомство и рабочая дружба, – пришла в себя Маруся. Затем рассмеялась.

– Что? – Буквально вспыхнула Жар-Птица. В белых волосах заплясали языки пламени.

Козлова отрицательно покачала головой:

– Мне другой нравится.

Во-первых, утверждение не далекое от правды, во-вторых, не говорить же агрессивной, вспыльчивой, ранимой девчонке, что причина смеха – ее характер, который слишком напоминает Русе о собственной юности. Харикон потухла и гордо поджала губы.

– Дальше я сама. Спасибо.

Козлова сняла с полки чистое полотенце, положила на туалетный столик, только после этого ободряюще улыбнулась Птице и вышла.

– И все-таки что не так? – на ходу она по-дружески задела плечом Зверобоя. – Злой – жуть!

Черт удивленно уставился на ведьму. Такое панибратство она себе еще не позволяла, во всяком случае, искренне. Все как-то больше спокойно принимала его попытки нарушать личное пространство. Или она просто злым его еще не видела?

– А что? Впечатляю? – он озорно сверкнул рогами.

Рыжие брови взметнулись вверх, а их хозяйка смеясь опустилась в кресло.

– Не делай так. Ты похож на пери в мужских клубах. Они когда на сцене чертей неприлично раздетых изображают, используют эти иномирные игрушки светящиеся в виде рогов.

– Неприлично раздетых? – уточнил Зверобой.

– Это все, что ты услышал?

– Нет. Что у тебя с Ликургом?

От веселья она мгновенно перешла к растерянному молчанию.

– Он к тебе пристает?

Полные губы приоткрылись от удивления, а щеки порозовели.

– Ну? – Зверобой отступать не собирался.

Веснушчатый нос чуть сморщился от досады.

– А почему ты спрашиваешь?

– Да потому что его интерес и внимание очевидны. Если тебе это доставляет неудобства, то всегда можно получить защиту и запрет без негативных последствий для тебя или для него.

– Я знаю, – кивнула Маруся. Этот пункт в договоре был. Интерпол защиту прав женщин-сотрудниц считал одной из приоритетных задач. Она задумчиво погрызла нижнюю губу. В памяти всплыли его поцелуи и нежные прикосновения, и это «Рыжик», а еще его поведение в Пустошах и по дороге сюда. «У меня это насовсем». Сделать так, чтоб все исчезло?

– У вас взаимно, – констатировал разочарованно Зверобой. И снова разозлился. – Тогда в Пустошах, да? Что там произошло? Он с этим «Рыжиком» оттуда пришел.

Последние реплики черт произнес прежде, чем успел оценить, как они прозвучат. Когда Маруся подняла на него открытый удивленный взгляд, Зверобой пробормотал беззвучно проклятие в свой же адрес.

– Ладно. Забудь. Что там с этой хамкой?

– Купается, – откликнулась тихо Руся.

– Есть вероятность, что потонет?

Ведьма отрицательно покачала головой. Зверобой вздохнул, отошел к стене, оперся на нее и опять замер.

– Не обижай ее, – неожиданно прошептала Маруся, одновременно прислушиваясь к возобновившимся крикам снизу и к Шуту. Безумец уже не просто болтался за плечом Лика, он стал частью объединяющей их с шефом энергии, транспортным каналом, а значит служил чистым зеркалом общего состояния бога. – Я когда-то такая же была. Со стороны кажется сильной и независимой, на деле одинокая, и ей страшно.

Черт начал нервно бить хвостом.

– Думаю там, в капсуле, ее маниту пострадало сильнее, чем она показывает, и соответственно нервная система тоже. Возможно, поэтому за тебя так зацепилась. Уж больно необдуманное и порывистое решение обозначить пару. Знаешь, я тоже когда-то поспешно цеплялась за парней, которые были ко мне добры. Плюс ее эмоциональный возраст – она совсем юная. Неплохо бы выяснить, сколько в общей сложности лет бодрствовала от рождения. Все фениксы одиноки, а наша еще и без убежища. Некуда и не к кому ей идти.

– Замечательно, – недовольно, но мягко, пробормотал на грани слышимости черт. – Влюбленной малолетней дурочки мне не хватало в жизни.

– Так уж и влюбленной, – улыбнулась Руся. – Просто упрямой. И далеко не дурочки.

Из ванной комнаты донесся грохот и ругань. Зверобой в мгновение сорвался с места и, выбив дверь, вбежал внутрь. Феникс взвизгнула и постаралась спрятаться за полупрозрачной ширмой душевой кабины. Будучи напуганной и обнаженной она воспринималась именно так, как описала ее Маруся, – наблюдение от Зверобоя не ускользнуло. Маленькая беспомощная вредная девчонка.

– Чего громыхаешь и орешь? – не стал церемониться черт.

– Я упала. – Она сердито поджала губы и шмыгнула. – Уходи!

Зверобой на всякий случай огляделся, прислушался к внутреннему пламени и только потом вышел обратно в комнату.

– Она не ударилась? – Маруся обеспокоено хмурилась.

– Чтоб вас! – черт развернулся на сто восемьдесят градусов и снова распахнул дверь, которую было прикрыл за собой. Харикон опять взвизгнула и попыталась скрыться за ширмой.

– Что?!

– Ты не ударилась?

– Нет!

Ее возмущение выглядело забавно. Костлявая и забавная, как маленький зверек. Зверобой оценивающе оглядел девушку с ног головы. Видно, конечно, ему было только мутные очертания, но пошутить захотелось.

– Чего ты все пищишь и прячешься. Как будто есть там, что прятать. Не льсти себе!

Дверь он закрывал с довольной ухмылкой и под аккомпанемент проклятий, которые сыпались на его голову одно за другим.

– Непривычно, – улыбнулась Руся.

– Что именно? – не понял черт.

Козлова лукаво сощурилась:

– Шутишь? Понимаешь, каково слышать сабейский язык вживую? Насколько я помню, после кончины Хавбас активных носителей не осталось, и его включили в список мертвых.

Зверобой махнул рукой.

– Стараниями уродов из независимой ассоциации языковедов. Объединение «Мы и Они» в данном случае битву проиграло. Кажется, только черти в этом мире учитывают права неактивных носителей.

– Носителей чего? – вмешалась в разговор вошедшая Горица.

Маруся обрадовалась.

– Привет! Что там?

– Там? Тварь там!

Зверобой рассмеялся.

– На самом деле, печально, – поморщилась берегиня. – Он совсем не в себе, буйный, к тому же. Лик с ним разбирается. Иму помогает. Мос и Клеомен работают с пери и тэнгу. А меня сюда сослали. Ты как? Не отдохнула еще? Пыль собрать, наверное, лучше побыстрее.

Руся нахмурилась и прислушалась к себе.

– Ну, вроде, да… Угроз нет. Спускаться в подвал все равно не понадобится. Давай сходим.

Ведьма поднялась.

– Секунду. Лик в курсе?

Горица ласково улыбнулась Зверобою.

– Само собой!..

– А если честно? – прошептала Руся, когда они вдвоем с русалкой миновали коридор и вышли к лестнице.

– Ну, как бы и да, и нет, – протянула берегиня, чем спровоцировала искренний смешок собеседницы. – Реплику я сказала, но не уверена, что он ее услышал.

– Так Иму же слухастый.

– Не в тот момент. Его Тварь как раз за плечо кусал и визжал аккурат в ухо, – Горица замерла и подняла на мгновение вверх указательный палец. – Слышишь?

Руся прислушалась. Снизу и правда доносились вопли, но доносились они уже с улицы.

– Вывели, – резюмировала берегиня. – Пошли.

– И куда его теперь?

Горица пожала плечами.

– Слушай, это ты у меня плохому научилась или всегда в душе такая была? – улыбнулась ведьма.

– Да похоже, что всегда. Вот скажи, какая нормальная водная дева полюбит человекоядного хищника? Вот какая?! Ты хоть раз о таком слышала?

Руся рассмеялась.

– И, понимаешь, у меня от него просто ум за разум заходит! Не представляешь, какое это блаженство слушать, как он мурчит! Я смотрю на него и понимаю, что он такой теплый весь, домашний, прям ути-пути, ми-ми-ми… Так хочется прижаться, потискать, зацеловать. Это его-то! – Горица ушла в возмущенный визг. – Полюбила маньяка и наслаждаюсь!

Русалка немного помолчала.

– Я даже поделиться, кроме тебя, ни с кем не могу. Потому что только ты из всех моих родных и друзей спокойно к такой связи относишься. Вот как я его маме покажу? Она меня от родного водоема отлучит.

– Не отлучит, – Руся приобняла Горицу. – Он хороший. Ты хоть раз видела, чтоб Иму человека ел?

Русалка шмыгнула.

– Не-ет.

– В Интерпол просто так сотрудников принимают?

– Не-ет.

– Значит, у мамы не будет никаких аргументов.

Руся присела рядом с лестницей в подвал, закрыла глаза, сосредоточилась и запела. Петь пришлось громче обычного. Когда последняя крупинка скрылась в мешке, ведьма кряхтя поднялась.

– Он меня все время дразнит. Нарочно.

– Бабуля говорит, если мужик дразнит, значит, мужик страстный. Так что расслабься и получай удовольствие. Вы же с ним еще не того этого?

Горица возмущенно засопела.

– Конечно, нет!

– Ну вот. Сама довела. Не может получить обычный секс, получает какой попало. И как попало.

Берегиня озадаченно уставилась на Русю, а Руся в свою очередь на берегиню. Так с полминуты они в переглядки играли, пока обе одновременно к окну не повернулись. Там, в глубине зеленой аллеи, мелькнула тень, затем еще одна и еще. Вскоре напротив окна выстроилась вереница дымчатых образов. Нерассеянное маниту сразу шести созданий и все оборотни. Во главе группы встала знакомая маленькая волчица. Она жестом попросила берегиню и ведьму выйти к ним.

– Это шелки? – прошептала Горица.

– Справа от волчицы? Да.

Маруся внимательно оглядела окно на предмет возможности его открыть.

– Никогда их раньше не видела.

Растерянный шепот Гор ведьма проигнорировала, ей удалось найти запоры на фрамуге. Чуть надавив, Руся распахнула створки.

– Парить умеешь? – спросила она у спутницы.

– Предлагаешь к ним идти вдвоем?

– Берегиня и сильнейшая из Козловых. Серьезно считаешь за угрозу шестерых мертвых детей?

– Да при чем тут дети? – прошипела русалка. – У нас начальство есть. А у некоторых еще и проблемный леопард.

– С начальством я договорюсь, а леопарда ты поцелуешь. Если не прокатит, грудь покажешь – он залипнет. Пошли, – Руся ухватила Горицу за запястье и потянула за собой. Сначала они взлетели над полом, затем переплыли через подоконник и плавно спустились на землю под окном.

Волчица приблизилась.

– Вы узнали?

Руся кивнула.

– Весь свет знает Арно, как сумасшедшего мага, едва ли не олицетворение сущего зла. Но для нас он был спасителем, учителем, философом, художником. Он не учил нас жестокости, он учил нас свободе, гармонии и миру. Отыщите каждую могилу, загляните в нашу память. Пусть правда станет известна, – волчица сделала еще шаг навстречу и заглянула в глаза Марусе. – Ты понимаешь.

– Ты здесь, под ногами. Они там, за аллеей и забором. Верно? – тихо спросила Руся.

Девушка кивнула.

– А сосуды?

– Они в нас всех, даровали нам возможность существовать в ожидании мести лжецам.

– Ну? У кого какие мысли? – Лик плечом опирался на силовой барьер на веранде главного корпуса МУП и задумчиво созерцал вид города, освещенного последними алыми лучами уплывающего за горизонт желтого карлика.

– Ярослав темнит. Мне не понравились его пространные замечания по поводу будущего группы. Что за «переквалификация»? Что это вообще может значить? – мгновенно отреагировал Зверобой. – И почему не отправить эту горючую девчонку в один из охраняемых объектов Интерпола? Почему ее обязательно у меня селить?

– Она у меня отказалась

– У меня тоже.

Мосвен и Горица вступили в диалог одновременно.

– Потому что по заключению Харикон – не свидетель, нуждающийся в защите, но по делу проходит в качестве источника энергии, а значит, отпустить ее на все четыре стороны мы пока не можем, – Лик устало помассировал переносицу. – Она сама тебя выбрала.

– Нам не нравится один момент в истории пэри и тэнгу, – не дала Зверобою дальше возмущаться Мос. – Они утверждают, что в крыло их привело стремление отыскать нас. Но аргументы слабые. Плюс тэнгу не сразу к нам вышел. Что-то иное их влекло, причем это едва ли не очевидно.

– Интересно, – кивнул Ликург. – Что-нибудь еще?

– Дети не солгали, – голос Горицы звучал тихо и печально. – Двадцать три могилы физически и психически здоровых юных существ. Они жили счастливо и погибли, сражаясь в неравном бою.

– Поэтично убийство описала, – усмехнулся печально Зверобой.

– Где документацию искать будем? – Иму обнял расчувствовавшуюся Горицу и прижал к груди.

– Предоставим это Ярославу. Все?

После минутного молчания Лик кивнул и оторвался от барьера.

– Все молодцы. Все свободны. У вас пять нерабочих дней. Развлекайтесь.

С этими словами он развернулся и направился к выходу. На сегодня у него еще оставались планы. И планы к службе отношения не имели, они были связаны с одной рыжей ведьмой, которую он отправил отдыхать домой сразу по возвращении из поместья Гуфо.

Путь до машины, а потом до квартиры Козловой показался Лику бесконечно долгим. В спешке он позволил себе нарушить несколько правил дорожного движения. Последние сутки должностные обязанности вынудили его целиком погрузиться в работу. Времени хватало лишь на еду, на сон выделил себе пару часов в кабинете на диване, пока шло экстренное совещание руководства МУП. И все это время он скучал. Безумно скучал по ее глазам, улыбке, привычке морщить нос, по мимике, веснушкам и рыжей шевелюре. То и дело, общаясь с коллегами, Лик ловил себя на мысли «что сказала бы или сделала Маруся». Шут за спиной не дергался и не пытался скинуть оковы, он вообще больше не имел четкой оболочки, зато теперь Безумец давал возможность богу всегда чувствовать свою ведьму.

Лик припарковался, вышел из машины и запрокинул голову, глядя на единственное окно ее квартиры, выходящее на автомобильную стоянку. Балкон и остальные два окна смотрели в сторону исторического центра. Рыжик была совсем близко. От этой мысли Ликургу стало сложнее контролировать волнение, а ведь еще предстояло пообщаться с Береславой. Старая ведьма жила у внучки.

Глубоко вздохнув, Эйдолон решительно зашагал к дому. Когда на тихий стук никто не откликнулся, Лик не на шутку испугался. И хотя Шут уверял, что хозяйка спит, богу требовалось убедиться лично. Скинув опостылевшую маску, он прибегнул к естественной своей способности, к той же, что позволила Дингиру однажды проникнуть на ее балкон.

Береславы дома не было, а Рыжик безмятежно спала. Одинокая фигурка, освещенная лунным светом, на большой двуспальной кровати. Лик улыбнулся, вспомнив, чего стоило эту кровать сюда поднять. Волнистые волосы темным нимбом окружали голову, изгибы тела легко угадывались под тонким покрывалом.

Стараясь ступать как можно тише, он приблизился, осторожно забрался на кровать рядом с ней и замер. Разум, изможденной усталостью и болезненной тоской по избранной, отказывался работать должным образом. Ей нужно было отдохнуть, набраться сил – Лик понимал это, но остановить себя не мог. Завораживающее, бесконечно соблазнительное, древнее полотно Асгарда, она манила и сводила с ума. Совсем одна и так близко. Оглядевшись, словно вор, Лик начал складывать простые и эффективные заговоры.

Для начала Рыжик лишилась своего детского ночного костюма. В его фантазиях она представала в чем угодно, но не в этом. Затем бог избавился от ее белья, лишь после сменил покрывало на легкое облегающее прозрачное платье. И сам же поразился той перемене, что произошла. Какими бы восхитительными не были образы в его мечтах, они уступали реальности.

Веснушчатый нос чуть сморщился, она вздохнула и потянулась во сне. Платье натянулось, еще больше обрисовав очертания груди и бедер. Лик вдруг до отчаяния возжелал навлечь на нее грезы, безнаказанно ласкать ее, сводя все в сновидение. Это было так свойственно мужчинам его рода и так претило ему самому, но с ней, с Марусей, он не задумываясь повел бы себя именно так, если бы магия аптекарей позволила.

Разочарованный в себе и неудовлетворенный Ликург подвинулся еще ближе, склонился над Русей и беззвучно прошептал новое желание. Лямки платья сползли с плеч, обнажив грудь, а подол начал медленно подниматься, открывая бедра и низ живота. Рыжик что-то невнятно пробормотала сквозь сон. Застигнутый врасплох, Лик замер, но быстро пришел в себя. Она не пробудилась.

Медленно, едва не касаясь теплой кожи, он провел ладонью над изгибами ее тела. Пальцы чуть подрагивали от волнения и едва сдерживаемого желания. Он прекрасно осознавал, что ведет себя недостойно, но остановиться не мог, не хотел. Руся хрипло выдохнула и выгнулась, заставив бога на мгновение потерять ориентацию в пространстве. Рыжик не нуждалась в грезах, она сама почувствовала сквозь сон то, чего он так жаждал.

Осмелев окончательно, Ликург вытянулся рядом, приподнялся на локте и коснулся кончиками пальцев приоткрытых губ. Она вздохнула и случайно, едва ощутимо прикусила зубами указательный палец. Теперь он потерял всякую связь с реальностью. Как в бреду, дрожащей рукой он накрыл обнаженную грудь и замер, когда Рыжик подалась навстречу. Чуть надавил и повел ладонь вниз, к животу, проник пальцами между ног. Тихий прерывистый стон отрезвил бога.

Сердитый, он вернул на место белье, покрывало и пижаму Маруси, откинулся рядом на подушку и уставился в темный потолок. Да, он мечтал о ней, любил, сходил с ума. А она? Кого она сейчас во сне представляла? Того же, кого видела в грезах тогда ночью в кабинете?

От расстройства Руся едва не выдала себя. Как можно было зайти так далеко и остановиться тогда, когда она уже не хотела, чтобы он останавливался? Тело ломило и горело. Казалось, кровь вот-вот закипит. Она все еще чувствовала его прикосновения. Или он думает, она всем позволяет себя вот так раздевать и ласкать?

Недолго думая, Руся вытянулась, ощущая желание каждой клеточкой своего тела, и простонала:

– Ли-ик.

Яростное сопение рядом прекратилось. Он, кажется, вообще дышать перестал, но только на секунду. Руся ощутила, как прогнулся матрас, и он вновь оказался совсем близко. Она чуть запрокинула голову, приподняв грудь и издав долгий хриплый выдох.

Лик смотрел на нее, и пытался одновременно справиться с маниту, стремящимся слиться с силой Рыжика, и со страстью, сжигающей тело изнутри. То, что для него было реальностью, для нее было сном. Он мог лишь дарить ей ласку и играть с собственной фантазией, а фантазия рисовала ему немало вариантов, далеко не невинных вариантов.

Несколько наговоров – и Руся оказалась в облегающем купальнике из грубой крупной льняной сети. Она почувствовала, как нити сдавили грудь, как врезались между ног. Ощущения получились приятными и невероятно острыми. Она поерзала и выгнулась, заставив новый предмет одежды двигаться. Дыхание сбилось, разум отключился. Сквозь дымку наслаждения она различила тихий болезненный стон Ликурга. Он не касался, только наблюдал, и от этой мысли Руся задохнулась.

С трудом сдерживая эмоции, Лик сделал купальник еще немного уже, а затем, когда Рыжик начала плавно, размеренно двигаться, доводя себя до оргазма, он навис над ней и осторожно заставил раздвинуть ноги. Он не мог участвовать, но мог наблюдать. Никогда еще женщина не вынуждала его вести себя так, никогда он, бог, еще не довольствовался малым. Лик получал безграничное наслаждение, всего лишь наблюдая, как лен соприкасается с влажной нежной кожей. Разве не безумие?

– Ведьма, – тихо простонал он, когда Маруся успокоилась. «Ведьма» удовлетворенно улыбнулась во сне. Лик беззвучно рассмеялся, вернул ее одежду на место и устроился рядом. Теперь она превратилась в теплый, нежный, мягкий комочек. Повернулась к нему лицом, свернулась в клубок под боком и затихла.

История одиннадцатая Сын Матери-Природы

Невыносимо жестокие твари. Порой у меня волосы начинают шевелиться, когда читаю историю этого мира. Впрочем, нас, людей, в этом плане созданиям не перещеголять. Причиной почти любой агрессии выступает особенность вида того или иного существа. Скажем, съели кого-то? Наверняка, оборотень. До смерти или полусмерти избили? Ищи половинчатого. Ограбили музей, взяли одну ценность, остальные случайно покололи или опять же случайно покалечили охрану? Хобгоблин с бандой. Обнаружили жертву эксперимента? Скорее всего, дело рук ведьмака или ведьмы. Эксперимент носит масштабы катастрофы? Виноват древний род, вроде Атума.

То ли дело на Земле. Войны, голод, кровь – карусель, уходящая в бесконечность. Для злобы людям годится любой предлог. Не понравилось слово, книга или фильм? Не смог доказать свою точку зрения? Непривычен внешний вид прохожего? Он или она постарается уничтожить любую причину беспокойства, даже если мнимой причиной окажется невинный или слабый. Слишком часто людям не нужен суд, не нужно следствие. Потребность одна – линчевать и как можно быстрее. Можно еще равнодушно пройти мимо казни… Быть может, это все тоже особенности вида, только нашего?

Из личных записей Константина Ивченко.

Она бежала, спотыкалась, падала, поднималась и снова бежала. Тело покрывали синяки, ссадины и раны. Рваная грязная сорочка пропиталась кровью. Волчица не обращала внимания на боль и промозглый туманный холод ночного леса. Ею двигало одно единственное желание – спастись любой ценой. Чуткий звериный слух подсказывал направление.

Руся залюбовалась этим тощим, длинным, угловатым юношей. Ликург был Эйдолоном, но так отличался от них. Ее переполняли тоска и нежность. Перламутровые глаза светились, губы упрямо сжимались, он не собирался сдаваться на милость обстоятельств ни тогда, ни теперь. Умный, внимательный, сильный, добрый, немного высокомерный и конечно же чересчур самоуверенный. Маруся усмехнулась, выплыла из сна и потянулась. Одинокий и упрямый – она, наконец, решила эту головоломку, такую простую для других и такую сложную для нее. Эмоции и чуткость никогда не были сильной стороной Руси. С самого детства она недопонимала, терялась, забывала, в ее голове будто пытались ужиться множество личностей, которые на самом деле и личностями-то не были. Если одна ее часть хотела мужчину, то вторая – брезговала, третья – паниковала, четвертая вообще не понимала, зачем мужчины в жизни нужны, – пятая вспоминала весь предыдущий неудачный опыт общения с противоположным полом. И так всегда и во всем. Баба Беря выступала неизменным ориентиром в жизни внучки, если не сама она помогала сделать Русе выбор, то ее мудрые слова, которые ведьма хранила в памяти, как культовые тексты. Но в последние дни неожиданно стало ощутимо легче понимать окружающих. Настолько неожиданно, что Маруся не сразу это осознала. Мысли уже не путались, желания не вызывали привычного расслоения личности. После того памятного сражения над усыпальницей Азазеля хаос, которым всегда была переполнена ее личность, будто отступил. Теперь она приобрела возможность анализировать, делать выводы и даже выстраивать предположения.

Руся протяжно вздохнула, потянулась, развернулась на бок, открыла глаза и тихо вскрикнула. Лик лежал рядом и молча пристально наблюдал за ней.

– Внуча? – раздался из гостиной обеспокоенный голос Береславы. – У тебя все хорошо? – Голос старой ведьмы приближался.

Не особо разбираясь, почему она это делает, Руся вскочила, с грохотом столкнула слегка удивленного, но не оказывающего сопротивления шефа с кровати и затолкала его под кровать.

Дверь распахнулась и в комнату вошла Береслава.

– Внуча?

– Я упала, – Маруся вытянулась по стойке смирно перед бабушкой. – Во сне. С кровати.

– Да? – Беря подозрительно оглядела сначала внучку, потом комнату. – Какой-то слабенький бог. Я надеялась, он Шута покрепче держит.

Из-под кровати донесся глухой удар.

– Соседи! – едва ли не взвизгнула Руся. – Напугали во сне. Опять стучат.

– Нда? Ну, ладно. Умывайся и пойдем блинами накормлю.

Береслава вышла из комнаты, но прежде, чем закрыть за собой дверь, добавила:

– Сосед тоже пусть из-под кровати выбирается. И его блинами накормлю.

Руся пробормотала проклятие, закрыла лицо руками и бухнулась на кровать. Глухо бормоча на мертвом языке заговор против ведьминого слова, Ликург выбрался.

– На штраф нарываетесь, госпожа Козлова?

Руся всхлипнула и забралась с головой под одеяло, насмешив бога. Он сел на матрас рядом с ней.

– Рыжик, тебе все же придется со мной поговорить и в себе разобраться придется. – Он подвинул ее и вытянулся рядом. – Сначала ты не замечаешь меня, будто и не бог я вовсе, будто человек какой слабенький, неприметный, игнорируешь приказы, заботишься, будто сам я о себе позаботиться не в состоянии…

– Когда это? – пробормотала она из-под одеяла.

– Зелье от похмелья.

– Ых.

Лик снова рассмеялся.

– Смотришь то, как на врага, то, как на друга, то беспомощно и испуганно, словно я единственный, кто способен тебя спасти. Скажи, как мужчине выдержать такие перепады? Как можно быть такой сильной и такой слабой, умной и глупой одновременно?

– Я не глупая! – она откинула одеяло и сверкнула сердитым взглядом.

– Что и требовалось доказать, – Лик повернулся на бок. – Только что пряталась от меня и вот уже злишься. Потом ты спокойно принимаешь мое безумие в Пустошах и вдруг начинаешь доверять безоговорочно до такой степени, что подразумеваешь, будто я должен знать ход твоих мыслей. И опять заботишься. – Он чуть помолчал. – И целуешь, ласкаешь так, что у меня больше не остается ни одного шанса не любить тебя.

На последних словах Руся заметно смутилась, глаза спрятала и чуть покраснела.

– И всегда отталкиваешь. Каждый раз. Пожалуйста, не играй со мной.

Лик сдержал улыбку. Нельзя сказать, что произносил неискренние слова. Все, что он описал, он действительно чувствовал. Неискренним было то, как он это сказал и когда – все выверено и вовремя. На деле говорить он сейчас вообще не хотел, хотел прижаться к ней и зайти так далеко, как не позволил себе ночью, но, как заведено, Рыжик сменила лик. Из страстной, открытой женщины она перевоплотилась в застенчивую испуганную равнодушную девчонку. Одна бессознательно манит его и отдается, вторая боится и отталкивает. Лику вдруг снова захотелось покалечить ее родню и тех мужчин, с которыми она имела несчастье связаться в прошлом. Сколь глубокими и многочисленными должны быть раны, чтобы этот живой, любопытный рыжий нос так сопротивлялся любви?

Лик поднял руку и прикоснулся к ее волосам.

– Хочешь, уйду?

Она прикусила губу.

– Это да или нет?

На этот раз она едва уловимо отрицательно покачала головой. Удержаться от счастливой улыбки Лик не сумел. Да и как, когда сознание переполняли тысячи самых потрясающих эмоций? Задай он вопрос чуть раньше, из страха и упрямства она дала бы иной ответ, но не теперь. Расчет удался.

– В верности и чести клянусь моей любви, – тихо проговорил он на древнем языке рода Эйдолон.

Рыжик вскинула голову и с подозрением уставилась на Лика.

– Нет, я никакой другой женщине этого не говорил, – с насмешливой улыбкой ответил он на красноречивый взгляд. – А вот ты, похоже, уже структуру родовой клятвы слышала.

Она снова смутилась.

– Ну, конечно! – разочарованно зло прошипел Лик и поднялся. Вдруг расхотелось быть терпеливым и понимающим. Он почти вымаливает у нее внимание, произносит древний заговор, связывающий маниту, не ожидая того же взамен, а она? – Мог бы догадаться! И кто тебе клялся? Котик твой?

Удержаться от язвительного тона он тоже не сумел.

Маруся сначала растерялась от столь явной вспышки ярости, потом заулыбалась. Что бы там себе не думало начальство, она уже не была той невнимательной, рассеянной Марусей. Раньше она бы не обратила внимания на столь явный приступ ревности, но не теперь. На душе сделалось потрясающе легко, словно крылья за спиной выросли, захотелось смеяться и обнимать сердитого и, оказывается, такого беспомощного перед ней бога.

– Будущие аптекари дают клятву, связывающую маниту с древней магией. А «котик» – это кличка Инмутефа. Его так влюбленный в него безответно ведьмак называл, мы дразнить начали, так и прижилось.

Лик озадаченно, немного беспомощно покосился на Русю, рассеянно взъерошил пальцами волосы на затылке и после минутного раздумья вскочил с кровати.

– Пойду с Береславой побеседую.

– Ведьма, – прошептал он в коридоре, когда из-за двери донесся мелодичный счастливый смех.

– Это кто тут «ведьма»? – встретила его на кухне вопросом Береслава.

– Подслушивать нехорошо, – парировал бог.

Пожилая женщина рассмеялась:

– Нехорошо, мой юный друг, в кровать к девушке без ее ведома забираться. И не надо мне вот тут сейчас лицо оскорбленного праведника строить, я внучу знаю! Она мужика, которого любит, и близко к себе в здравом уме и твердой памяти не подпустит.

Лик заулыбался.

– Что? Из всей речи услышал только один конкретный отрывок, да? – съязвила Береслава.

– Да, – без тени смущения кивнул Ликург и сел за стол. – С чем блины?

Ведьма свистнула.

– Ты смотри, какое очаровательное хамло. Ладно, так и быть. Одобряю.

– Она тебе нравится? – злилась волчица. – Она тебя хочет?

Мила цедила слова сквозь сжатые зубы, оставляя кровавые следы на его теле, разрывая одежду. Лои откинулся на стену и, прикрыв глаза, стонал. Он тонул в остром наслаждении. Ее ревность, ее жажда обладать им, ее страсть и сила…

– Хочет? – Теперь ее ногти прошлись по шее. – Отвечай мне!

– Нет, – беззвучно выдохнул Лои.

– А ты? – Она ухватила его за волосы и потянула вниз. – Ты ее хочешь?

– Нет, – все так же ответил лугару.

– Ты мой! – Мила заставила его склониться и взглянуть ей в глаза. – Понял?

Лои кивнул. На лице его при этом отражалось такое искреннее блаженство, что Всемила мгновенно растеряла и злость, и ревность. Как на него сердиться, если ему это нравится?

– Больно? – Волчица закусила губу и с отчаяньем оглядела результат своей несдержанности. Футболка на ее несчастном возлюбленном превратилась в пропитанные кровью лохмотья.

– Угу, – счастливо ответил «несчастный возлюбленный», продолжая блаженно улыбаться. Раны уже не кровоточили, большая часть успела затянуться, зато растревоженные нервные окончания успокаиваться не собирались.

Лои вдруг встрепенулся, взглянул на Милу почерневшими глазами.

«Она красивая, сильная, умная…»

Как он и ожидал, Всемилу вновь захлестнула ярость. Она с гневным рычанием прыгнула на него, опрокинула и прижала собой к полу.

«Гибкая, нежная, страстная…», – продолжал Лои мысленно выстраивать эпитеты, сквозь вспышки боли и желания, пронзающие тело с каждым ее новым ударом.

«Такая ранимая…»

Мила беспомощно взвыла.

«Такая ревнивая», – закончил мысль Лои, прижал к себе растерявшуюся волчицу и поцеловал. Каждый раз она начинала дразнить его, заставляла сгорать от страсти, от жажды оказаться в ее полной власти, принадлежать ей, и каждый раз она отступала, так и не завершив начатое.

Всемила прервала поцелуй и испуганно взглянула на лугару.

– Завершить начатое? – прошептала она, покраснев.

Лои тихо засмеялся. Прав был Локи со своим «Да, волк, ты себе проблем нашел». Разве мог другой лугару с его опытом, находясь в здравом уме, позволить сильной, капризной, вспыльчивой девчонке привязать себя? Нет. Конечно, нет. К тому же девчонке иной формы. Как теперь объяснить, что ведущая роль в завершении начатого отводится ей?

Мила фыркнула.

– Разберусь, – деловито пробубнила она, еще раз покраснела и решительно прильнула к его губам. Лои застонал.

– … познакомиться поближе. Эй! – окликнул возмущенно комиссара альв. – Ты где паришь?

– Нигде, – протянул с улыбкой Лои. – Отвлекся, извини. С кем там познакомиться?

Жан недовольно фыркнул. Уши его начали светиться, выдавая растущее раздражение.

– Я говорю, было бы неплохо с мадемуазель Козловой познакомиться поближе! Разберешься? Ты обещал!

– Раз-бе-русь. – Лицо Лои в очередной раз потеряло осмысленное выражение.

Кремер привстал со стула и поводил ладонью перед невидящим взором комиссара.

– С этим словом явно что-то не так.

– С этим словом уже почти неделю все так, – мечтательно заулыбался Гийом.

– Ты на психа похож. Тебе точно не нужно… Ну, ты сам понимаешь… По обострению?

Лои отрицательно покачал головой, потянулся, откинувшись на спинку рабочего кресла, и сложил ладони на затылке.

– Не надо, мой драгоценный Жан. Я слышу тебя и обязательно устрою тебе повторную встречу с Марусей. А пока прервись на минуту, расслабься и полюбуйся на это чудесное, освещенное теплыми лучами звезды утро!

Кремер перевел озадаченный взгляд на окно.

– Гийом! – Из «аквариума» – так местные прозвали полупрозрачную стеклянную комнату посреди зала – выглянул первый заместитель начальника управления. – Ко мне! И этого своего захвати!

«Этот свой» скорчил недовольную мину. Лои поднялся и, проходя мимо Жана, похлопал его по плечу.

– Не волнуйся. Он знает твои личные данные лучше, чем мои. Даже лучше, чем любого комиссара в этой комнате.

– Конечно, знает. – Альв подскочил и побрел следом за лугару. – Кто тут еще столько раз на повышение сдавал?! И кто еще тут своими ушами пленки вечно криминалистам засвечивает?! Мама всегда сокрушалась, что я у нее какой-то непонятный получился.

– В нашем деле главное – упорство. А этого у тебя хоть отбавляй.

В обычном своем состоянии Лои никогда не стал бы утешать Жана, но не в эту минуту. Кремер, сам того не ведая, пробудил в лугару будоражащие и приятные воспоминания, отвлек от рабочей рутины, так что некоей минимальной награды заслуживал.

– Я еще раз настаиваю на объединении дел, – без предисловий начал Лои первым, стоило стеклянной двери захлопнуться за их спинами.

Блез устало помассировал переносицу.

– Кто б сомневался. И ты точно, абсолютно уверен, что эти три дела связаны между собой? Хотя о чем я спрашиваю, – отмахнулся сам от себя Дезарг. – Чтобы Гийом – и неуверенность?.. Объединяй. Все равно я уже направил запросы в местные отделения.

На лице Лои не дрогнул ни один мускул. Вот уже больше недели он знал, что прав. Инстинкты не просто подсказывали, они вопили, что смерти трех волчиц связаны между собой. К сожалению, чутья одного лугару мало для того, чтобы сдвинуть огромную бюрократическую машину земли.

– Извини, – чуть смягчившись, проговорил Лои. Заместитель Дезарг был прекрасным созданием. Честный, ответственный, умный – лучшего руководителя еще поискать.

От неожиданности Блез скинул оковы усталости и уставился на свою лучшую ищейку с искренним недоумением.

– Гийом извиняется? Жан, запиши это! Для истории.

– Будет сделано, – отсалютовал альв и снова замер.

– Ладно, – вернулся к будничной рутине Дезарг. – Я позвал не только ради объединения. Мне только что перенаправили интересное заявление. Пострадавшая – юная волчица. Она жива, но в больнице, в довольно тяжелом состоянии и, полагаю, тоже имеет отношение к твоим трупам. Возьми. – Блез протянул документы подчиненному. – Твой запрос по созданию специальной группы я вынесу на рассмотрение после объединения. Раньше не могу.

– Спасибо. – Лои взял сенсорный лист и вышел из «аквариума».

– Что там? – Жан на бегу постарался заглянуть в документы.

– Нам в земельную. Держи. – Гийом протянул лист альву. – Я поведу. Ты почитаешь вслух.

Руся еще с минуту боялась пошевелиться. Сидела и озадаченно смотрела на закрытую дверь комнаты. Маниту бурлило и вспыхивало отголосками множества противоречивых эмоций. «В верности и чести клянусь моей любви» – он навсегда связал себя по рукам и ногам. Вот так просто, не требуя ничего взамен. Руся впервые постигла масштаб произошедшего. До этой ночи все казалось немного нереальным. Ей мерещились пустые слова и обещания, как те, что когда-то давно давала ее семья. Казалось, Лик вот-вот передумает или поймет, что ошибся, или найдет возможность отступить. Но вот он, навсегда привязанный к ней, на кухне завтракает с ее бабушкой-аптекарем. Он не просто шеф, спаситель, друг или мужчина, которого она неосознанно желает. Нет. Он как-то незаметно умудрился стать частью ее жизни и ее самой.

В памяти вдруг в подробностях всплыли события ночи. Маруся перевела ошарашенный взгляд с двери на свою грудь. Он ласкал, играл и наблюдал. И она отвечала, наслаждалась, испытала оргазм, усиленный троекратно лишь тем фактом, что он наблюдал. Руся отчаянно застонала, зажмурилась и спряталась под одеяло с головой. Настолько стыдно ей не было еще никогда в жизни.

– Ревнует, – спустя полминуты самобичевания прошептала она сама себе и со смущенной улыбкой закусила ноготь.

«В верности и чести клянусь моей любви».

Руся скинула одеяло, по-детски глупо хихикнула, затем со счастливой открытой улыбкой откинулась на подушки и сладко потянулась.

– Его любовь, – беззвучно проговорила она. – Я его любовь. Я.

Она закусила нижнюю губу и лукаво покосилась на дверь.

От сладких размышлений отвлек звон наушника.

– Да? – не глядя, ласково промурлыкала она.

Жан, у которого до этого момента сердце в груди стучало так, словно он ежегодный тест сдавал на физическую выносливость, остолбенел.

– Да-а? – все так же нежно, но уже слегка озадаченно, повторила Руся, когда молчание затянулось.

Кремер покраснел и слегка дернулся. Маниту резко прилило к ушам, отчего освещение в больничном коридоре улучшилось в разы.

– Я… М… Мадемуазель? – пробормотал Жан, досадливо поморщился, развернулся и постучался лбом о стену, на которую до этого момента спиной опирался. – Доброе утро.

Руся на мгновение перевела наушник в режим дисплея. К сожалению, номер собеседника был ей не знаком.

– Доброе, – поздоровалась она. – А кто это?

– Жан. Кремер. Не помните?

На ответном «нет» альва накрыло уныние.

– Я помощник Лои Гийома.

От ее понимающего «А» Жану захотелось провалиться сквозь землю. Гийома, которому не нужна, она помнит, а его не помнит.

– Вот я обычно где-то рядом с ним бываю. Мы уже встречались. Я такой русый, знаете, высокий. Альв…

– Угу. – Руся стояла посреди гардероба с выражением крайней степени растерянности на лице. Месье Кремера она слушать начала вполуха сразу после того, как он имя лугару произнес. У нее на текущий момент более насущная проблема имелась: что надеть на себя такого, чтобы и выглядеть сногсшибательно, и чтоб непонятно было, что старалась.

– Ближе к делу, – прервала она пространные излияния собеседника. – Лои от меня нужно…

Руся увела интонацию вверх, позволяя альву продолжить самому.

– Час вашего времени. Он знает, что у вас выходной, и уже едет.

– А сам не позвонил, потому что…

Жан еще раз поморщился.

– Так вышло.

Он говорил Лои, что как-то это странно будет выглядеть, но нет! Упертый лугару, окрыленный своей волчицей, уверил, что мадемуазель Козлова ничего не заметит. Как может сильнейшая в роду ведьма, одна из четырех, сотрудник Интерпола не заметить по-детски глупой хитрости?

– А-а, – равнодушно протянула Руся. – Не телефонный разговор что ли?

Альв уставился озадаченно на стену. Мало не заметила, так вообще о другом речь вела.

– Ну, ладно. – Руся вытащила из недр старого сундука мятые спортивные штаны, критично их оглядела и пришла к выводу, что это из категории «перестаралась», как и предыдущая сексуальная роскошь от Зухаира Мурада. – Всего доброго.

Не дожидаясь ответа, она убрала наушник, мгновение поразмышляла и полезла за простым черным трикотажным платьем, которое купила на распродаже давным-давно в качестве домашней одежды. Три четверти рукав, подол чуть выше колена, открывающий плечи вырез – покрутившись перед зеркалом, Руся решила, что сделала верный выбор.

– Внуча! – из коридора донесся окрик Береславы. – К тебе тут кавалер! Еще один.

– Отдай его Лику пока!

– Внуча, ты уверена? – Беря зашла в комнату и заглянула в гардероб. – О! Кто-то старался, но так, чтоб как будто не старался?

– Так заметно? – расстроилась Маруся.

Береслава покачала головой.

– Он на платья твои не посмотрит. На ноги – да. На плечи тоже. В вырез заглянет. А вот остальное не заметит. Но про второго того же не скажу.

Руся удивленно взглянула на бабушку.

– Это лугару-то?

– Какой лугару? – не поняла Беря. – Там этот глазастый божок Нечери.

– Что?! – Позабыв обо всем на свете, Руся сорвалась с места и побежала на кухню. Шут больше на судьбу влиять не может, а нелепости в ее жизни продолжаются! Как так?

– Ко… Инмуте-еф, – обратилась она с поддельной радостью, больше смахивающей на истерику, к сидящему напротив Ликурга за столом богу.

– Какое эффектное появление, – не скрыл восхищения Нечери. – Какой странный выбор платья. И у тебя очаровательная бабушка.

– Спа-спасибо?

– Конечно спасибо. – Береслава погладила внучку по спине и пошла к плите. Помогать разбираться с кавалерами она ей явно не собиралась.

Руся перевела испуганный взгляд на шефа, но тот только вопросительно поднял брови.

– Ко… Инмутеф, а что ты хочешь?

Ликург с трудом сдержал смех. Вид у Рыжика был обворожительный. На веснушчатом лице отражались сразу несколько эмоций: испуг, паника, недоумение и желание позвать на помощь. Что она выбор в его пользу сделала, Лик уже не сомневался, так что отторжения «котик» больше не вызывал, даже прежнее презрение к сыну львицы прошло. Неплохой в целом представитель своего рода. Не до конца безумный, не одержимый идеей мирового господства, отпрысков не плодит.

– С каких пор я стал для тебя Инмутефом?

Лик поймал пронизывающий взгляд Нечери и не удержался от ответной вежливой улыбки. Да, он, Ликург, – причина ее отстраненной растерянности и холодности. Инмутеф скрипнул зубами и едва заметно улыбнулся в ответ. Маруся же, как замерла, так и не смогла внятно ответить на вопрос.

– Впрочем, не за тем я пришел, – снова заговорил сын Мехит. – Красавица моя, ты ведь понимаешь, как меня подставила с Мохсоголом?

Лик сощурился. На смену прежней добродушной расслабленности пришло раздражение. Манипулировать Рыжиком вот так просто он не позволит.

– Ближе к делу, – холодно отчеканил бог, скинув обличие мага. Серая маска была не более, чем удобным прикрытием, которое он использовал в рабочие часы, добиваясь с ее помощью эффекта неожиданности или заставляя всесильных недооценивать противника.

Впрочем, Инмутеф не слишком удивился, обнаружив напротив себя представителя рода Эйдолон. Информацию об окружении Маруси Нечери явно собрал заранее. Лик вопросительно поднял брови и склонил голову набок, имитируя вежливую заинтересованность.

– Мне нужно найти одно создание, – после минутной паузы ответил Инмутеф.

– Жандармерия в помощь, – парировал Лик.

Нечери раздраженно выдохнул. Гепард внутри него поднял голову и оскалился.

– Жандармерия, даже если возьмется ее искать, не найдет. Частники тоже. Им просто не позволят. Официально заявить о ее пропаже я не могу, и сам найти ее не могу. Красавица, – Инмутеф обернулся к Русе, – мы с Жако заглянули в каждый угол в этом городе.

– Она в штате?

Нечери утвердительно кивнул, затем перевел тяжелый угрюмый взгляд на Ликурга.

– Она беременна. Последние полгода ее время выкупило создание, недалекое от внутренних силовых структур.

– Его вы тоже проверили? – спокойно уточнил Лик.

– В первую очередь. Она умная, рассудительная, добрая, очень хорошая девочка. Исчезать вот так просто, без предупреждения не станет. Идти ей некуда.

– Умная хорошая девочка решила оставить ребенка? – снова догадался Эйдолон.

Гепард Инмутефа сверкнул хищным взглядом.

– В клубе связи запрещены.

– Это правда, – вмешалась Руся. – Он увольняет девчонок, если правило нарушили, членов клуба тоже исключает, невзирая на должности.

– Рыжик, я знаю, – улыбнулся мягко Лик. – И сядь уже, поешь.

Он указал на стул рядом с собой, и краем глаза не без удовольствия отметил гнев сына львицы. Ревность, что отразилась на лице Инмутефа, дорогого стоила. Лик впервые испытал это странное, ни с чем не сравнимое ощущение. Всякая женщина мгновенно ощущает влечение к богу, если он один, или к богам, если их больше. Влечение ее одинаково и преодолимо лишь с помощью наговоров или зелий, как и страх, который она испытывает одновременно с влечением. И серая маска мага здесь не помогает, только слегка притупляет эффект. Ликург вдруг впервые, сидя рядом с равным, почувствовал себя единственным и, наконец, осознал, отчего отец и мать предпочитают друг друга, несмотря на то, что совершенно не способны уживаться под одной крышей. Свобода быть единственным и любимым – прекраснейшая из свобод.

– Вот кобелина! – возмутилась неожиданно Береслава, чем привлекла к себе внимание всех троих.

– Кто? – Руся даже обрадовалась решению бабушки вступить в диалог. Лику она доверяла и Инмутефу отчасти тоже, но бабуля – это бабуля.

– Гуарино из рода Вольпи. Это ж он у нас счастливый папаша. Чего скрывать-то – все свои. Вернее несчастливый и безответственный. Не нужно на меня глазами подозрительными сверкать, сын Мехит. Старая ведьма уже неделю как запустила план избавления любимой внучи от проблем. Старый хрен у меня ко дну пойдет быстро и красиво! Как топор. Ехидна не спасет. Он у меня ой как скоро в своих бабах запутается…

– Бабуля, – окликнул Береславу Лик, наблюдая, как Руся излишне осторожно усаживается на стул рядом с ним. – Вы мой кумир, но давайте без самодеятельности.

– Бабуля? – озадачилась старая ведьма. – Подожди, это когда это я…

Договорить ей не позволил стук в дверь. Точнее грохот. Впечатление было такое, словно ее, дверь, кто-то выбить старается.

– Ой, это ко мне! – вскочила Маруся и побежала открывать.

– Ты! Целовал! Мою! Дочь!

Костя вздохнул и пожал плечами. Не то чтобы он Ярослава Сергеевича не боялся, просто в сложившейся ситуации бояться уже было бессмысленно. Прямо над его головой собралось грозовое облако, молнии сверкали каждые двадцать секунд в опасной близости, из-за чего волосы на теле и голове дыбом стояли, а ровно напротив стоял источник локальной грозы и, не моргая, взирал на врага черными бездонными глазами.

– Формально это она меня целовала.

От прозвучавшей дерзости наследник Атума задохнулся.

– Ты! – Взвыло пространство вокруг Кости.

– Кажется, я ее люблю, – закончил окончательно обнаглевший леший.

Черные глаза Ярослава вдруг прояснились. Не говоря ни слова, Атум усыпил нахального мальчишку, поднял его за шиворот с пола и вынес из квартиры. «Кажется любить» его дочь он не позволит никому, тем более какому-то сопляку. Сверкнув глазами на консьержа, Ярослав покинул дом, зашвырнул ношу на заднее сиденье автомобиля и повез к телепорту. Частный рейс обойдется не дешево, но Атум готов был отдать любую сумму за счастье дочери.

Несколько часов спустя он оказался у старого камня. Сняв с плеча мальчишку, он зашвырнул того на тропу по ту сторону Пустошей.

– Найдешь выход без привязки – отдам ее. – Атум сощурился и исподлобья взглянул на пожилую седовласую женскую фигуру, что появилась на дороге позади спящего юноши. Она смотрела на Ярослава с легким укором.

– Она – моя дочь, а он – безродный леший. Слишком легко все получать стремится.

Пустоши склонили голову набок и грустно улыбнулись.

– Да, я страшен и жесток, – огрызнулся Ярослав. – И в гневе, и в любви. Это моя природа. Если он такой бесстрашный и умный, пусть выйдет. У Бабалу-Айе предостаточно биоматериала, носитель не так уж мне и нужен.

С этими словами Атум развернулся, вскочил на верблюда и направился обратно в деревню.

Нинхурсаг склонилась над Костей и погладила его по голове. От ласкового живительного прикосновения Ивченко пробудился.

– Здравствуй, мой мальчик, – прозвучал смутно знакомый голос в его голове.

– Здравствуйте, – едва слышно промямлила исхудавшая бледная девушка.

Руся с ужасом представила себя на ее месте. Пережить то, что пережила эта маленькая волчица, – врагу не пожелаешь. Лик, словно почувствовав настроение ведьмы, осторожно провел кончиками пальцев по ее спине, затем прошел в палату и присел на стул рядом с кроватью пациентки.

– Ульяна, – начал он мягко. – Вы уверены, что хотите беседовать без вашей мамы?

Девушка с трудом кивнула и попыталась приподняться. Руся с готовностью кинулась помочь несчастной. Лои тихо закрыл за собой дверь, оставив гражданских в коридоре на попечении Кремера.

– Спасибо, – волчица с благодарностью взглянула на ведьму, затем сосредоточила внимание на комиссаре. – Что мне нужно говорить?

– О, – вместо Лои ответила Руся. – Я сейчас сделаю куб, а вы постарайтесь не волноваться и не нервничать. Просто отвечайте на его вопросы, – она указала на Лика.

Ульяна кивнула.

– Вы справитесь? Готовы? – В подобных случаях Ликург всегда давал пострадавшей возможность убедиться в трезвости собственного мышления, даже если речь шла о хищных сущностях.

– Я волкодлак, – вымученно улыбнулась Ульяна.

– Тогда приступим, – бог взял девушку за запястье. Со стороны жест мог показаться проявлением сочувствия, на деле Эйдолона интересовала частота сердечного ритма и направление циркуляции маниту в крови. – Знаете, ваш комиссар привел вам на помощь не простых экспертов. Я – бог, как ты уже заметила. А вот она – четвертый маг. – Он кивнул в сторону поющей мантру Маруси.

Пульс Ульяны участился, а маниту потянулось к внешней сущности – волнение и желание общаться. Лик улыбнулся. Начало диалога было многообещающим.

Козлова, меж тем, закончила настройку и открыла глаза, поразив пострадавшую видом своих покрытых серебряной пленкой глаз.

– Не пугайтесь. Она нас видит и слышит. Видите вон ту камеру у ее виска?

Девушка, позабыв о своем бедственном состоянии, чуть вытянула шею, стараясь рассмотреть Марусю получше.

– Комиссар Гийом уже рассказал, что вы невероятно отважная волчица.

Ульяна сначала испуганно дернулась, затем смутилась. Первое обращение памяти к пережитым событиям прошло лучше, чем Лик ожидал. Девочка действительно оказалась сильной, точно как Гийом описал.

– А еще, – продолжил бог, – Марусе передали словесный портрет вашего похитителя. Марусенька, покажешь?

Ульяна замерла, пережитый ужас хлынул на нее волной из памяти – пульс участился, маниту ринулось пробуждать внутреннюю хищную сущность. Но в мгновение ока все прекратилось. Девушка сначала затаила дыхание, удивленная видом проявившейся в кубе головы, а затем засмеялась.

– Так это же не он! – Положительные эмоции взяли верх над страхами и придали ей сил.

– Да? – Лик с деланным изумлением уставился на трехмерное изображение Иму внутри куба, втайне радуясь чувству юмора Рыжика. Он велел подменить лицо, но приказ звучал абстрактно. – А с виду опасный тип! Не находите?

– Да это же обычный аниото, – радовалась Ульяна. – Чего в нем страшного? Они нервные только и вспыльчивые, но ужасно разборчивые, а еще привереды и брезгливые. Их так напрасно считают опасными. Не-ет. – Она откашлялась и откинулась на подушку. – Тот белый и ведьмак.

– Наследственный?

Волчица кивнула и уже не так весело улыбнулась, когда в кубе кожа Иму посветлела и исчезли волосы и брови.

– У него нос длинный и кривой.

Маруся вновь рассмешила девушку, пририсовав портрету невообразимо огромный, длинный, прыщавый свернутый на бок нос.

– Нет! Меньше и прямой, но посередине как будто зигзагом направо уходит…

Лои молча наблюдал за слаженной работой Маруси и ее шефа, точнее ее возлюбленного. Учуять запах металла да сухих трав на боге труда не составило, сложности возникнут, когда Лои будет посвящать в этот маленький нюанс Жана. Гийом представил, как поникнут уши несчастного, и поморщился. Впрочем, «беды» помощника интересовали его не настолько, чтобы надолго ими озаботиться. В первую очередь Лои был ищейкой, и ищейка готова была вот-вот взять след. Мадемуазель Козловой и ее богу хватило чуть больше десяти минут, чтобы вытянуть из волчицы подробный портрет подозреваемого, плюс его телосложение и рост. Девушка помнила массу деталей. Поскольку разрешенное лечащим врачом время подходило к концу, восстановление пошагового сценария похищения, последующего удержания в плену и побега Эйдолон отложил на потом. В первую очередь его интересовало место, откуда волчица сбежала.

– Знаешь, вот нам, богам, легче, – печально проговорил Лик. – Мы можем транслировать воспоминания, как кино. Только почему-то богов никто не похищает.

Ульяна засмеялась. Несмотря на тяжесть воспоминаний и подробную визуализацию ее мучителя, этот опрос давался ей легче всего.

– Конечно, не похищают. Как вас похищать? – она вдруг задумалась. – Но я же хищная. Сейчас… – Девушка закрыла глаза и расслабилась, позволяя мягкой структуре больничного матраса вытянуть из тела болезненную усталость.

Она чуть полежала молча, затем глубоко вдохнула воздух через нос и вытянула наружу зверя, объединяя две сущности в равноправную структуру.

– Внутри было чисто, всегда стерильно и светло, но когда я выходила на прогулку то чувствовала множество запахов. В лесу всегда царили сырость, мох и холод. Солнце иногда пригревало сквозь тяжелые кроны, но это случалось так редко. Зато ветер всегда приносил множество запахов. Я помню промокшую древесину и костер, брезент и влажный металл. Но не тот легкий сплав, из которого он сделал мне клетку, а странный, как будто вкусный, он доносился издалека. Еще камень. Часто пахло камнем. Кричали лисы, мыши пищали, и еще я часто слышала сову, но не как обычно, а какую-то странную. Я ее один раз видела. Зов сов гулкий, высокий, такой мелодичный и в то же время сложный.

Волчица приподнялась и взвыла чуждым голосом, подражая крикам различных видов сов.

– Но не этот, – продолжила она. – Ее голос совсем низкий и такой ленивый.

Ульяна вновь ухнула на птичий манер, но на этот раз крик разительно отличался от предыдущих. Да и не крик это был вовсе, а гортанное переливчатое бурчание.

– Вот, – тихо выдохнула девушка и сбросила хищную сущность.

– На сегодня хватит, – Ликург погладил ее по руке. – Отдыхайте. Рыжик, идем.

– Надо бы кого-то посерьезнее здесь поставить, – тихо обратился Эйдолон в коридоре к Нечери.

Инмутеф щурясь оглядел Кремера, что-то смущенно выясняющего у Маруси.

– А сам?

– Ты свою волчицу найти хочешь?

Сын львицы смерил собеседника надменным взглядом.

– Значит, поставишь охрану этой. Она пока единственный твой вариант.

– У моей девочки всегда был отвратительный вкус на мужчин. – Нечери развернулся и направился к комиссару и приемной матери Ульяны.

Лик на секунду прикрыл глаза и тихо выдохнул, сдерживая ярость, вспыхнувшую в груди и готовую вырваться наружу.

– Мадемуазель Маруся, вы передали моему заместителю портрет? – Стоило пожилой женщине в сопровождении Инмутефа скрыться в палате дочери, Лои превратился в нетерпеливого хищника, почуявшего добычу.

Руся кивнула.

– Жан, останешься здесь. Позвони от моего имени Дезаргу. Через него портрет уйдет ажанам быстрее и по картотеке пустят быстрее, и передай данные пропавшей волчицы.

– Как? Пяти дней с момента исчезновения еще не прошло, или ты имеешь в виду ее не как хищницу оформлять, а как нимфу какую-нибудь?

– Я имею в виду Дезаргу данные ее передай. Не официально в управление же! Он сам разберется!

– Понял, – кивнул Жан, осознавая, что только что плеснул масла в огонь. Лои начал нетерпеливо подергивать головой – верный признак разъяренного лугару.

– Я знаю, откуда она пришла! – едва ли не прорычал Лои, пробегая мимо Ликурга.

– Рыжик, не отставай, – скомандовал Эйдолон и, костеря про себя весь хищный род, помчался следом за комиссаром.

Выходной, который он намеревался потратить на двух упрямых ведьм из рода Козловых, превратился в очередную гонку. Лик покосился на веснушчатый профиль, когда они с Русей оказались вдвоем в его автомобиле.

– Раньше ты боялась.

– А? – Маруся перевела растерянный взгляд с машины Гийома, мелькающей впереди, на лицо шефа.

– Говорю, раньше ты тут сидеть боялась.

– Неа! – отмахнулась ведьма и вновь подслеповато пощурилась на серебристый седан Лои. – Больше не боюсь. Даже зелье не пью.

– Замечательно, – скептично прокомментировал Лик. Что ее фобии постепенно отступили, не для кого секретом не было, разговор он вел к другому. – А ты знаешь, как мою машину теперь за глаза называют?

– Что? – На этот раз она действительно отвлеклась от наблюдения за комиссаром и переключила все свое внимание на беседу с шефом.

– Божественный монстр. Ничего знакомого не слышишь?

Рыжик сначала удивленно глаза округлила, потом покраснела, прикусила губу и виновато отвела взгляд на приборную панель.

– Опс.

– Я тоже так подумал… почти, – после паузы уточнил Ликург. – Но! Главное, что вину признала.

– Сплетники, – пробурчала недовольно Маруся.

– Отвлеклась немного? – Лик ласково погладил Рыжика по голове. – Теперь свяжись с Мосвен по-тихому и попроси установить личность создания на портрете. Как можно быстрее.

Руся смущенно кивнула и тут же взялась исполнять приказ.

– Может, мне тоже поискать? – на всякий случай уточнила она, когда машина свернула со скоростной трассы на рабочую линию ландшафтников.

– Нет. – Лик припарковался следом за Лои. – Доставай метлу и будь добра не упустить из виду нашего чокнутого лугару.

– Я не брала метлу, – растерянно промямлила Руся.

– На заднем сиденье. Рыжик, быстро!

Лик захлопнул дверь и скрылся за ближайшими деревьями. Скорости богу, как и хищнику было не занимать.

– Да, единорог же на вас на всех! – тихо бормотала Руся, выбираясь из автомобиля. Пока достала метелку, пока взлетела, оба спутника из виду скрылись. Она полетела над макушками деревьев, как можно ниже, в том направлении, в котором по ее предположению исчез шеф, силясь при этом рассмотреть или услышать хоть что-то. Неожиданно над лесом вдали показался белый блуждающий огонек. Обрадованная находчивостью начальства, она ускорила темп, юркнула вниз, к земле, и, лавируя между стволами, начала преследование. В паре со Зверобоем работать было проще. Во-первых, черт не имел привычки бегать как угорелый, во-вторых, он относился к тому типу мужчин, которые по умолчанию считали Русю слабее и беспомощнее себя. Вдруг вспомнилось первое знакомство с частью команды «4А5». Она беззвучно рассмеялась, припомнив, как применила крестное знамение против черта. Древний оберег, разработанный неизвестным переселенцем для людей в далеком прошлом, работал и поныне, но лишь против созданий, чья энергия полностью воплощала первичные, самые глубинные стремления разумных сущностей. Для остальных нашлась лазейка: самая маленькая истинная добродетель ослабляет действие оберега.

Руся резко свернула направо за шефом. Зверобой тогда хоть и получил от неизвестной ведьмы, но обаяния своего не убавил. Так и продолжил вести себя на привычный для чертей манер. Лик – другое дело. Он с самого начала поблажек лишь потому, что она женщина, не делал. Не делал их и теперь. Иногда, с грустью вспоминая о чем-то своем, баба Беря повторяла: «Всегда отличай, внуча, мужика, который знает, что ты сильная, и дает тебе быть слабой, от мужика, который верит, что ты слабая». Раньше до подобных мелочей Русе не было никакого дела, но с утренней клятвой Ликурга все изменилось. Непроизвольно Марусе захотелось оценить и проанализировать последний месяц своей жизни. Высокомерный, раздражающе самоуверенный, упрямый, часто не терпящий возражений, вспыльчивый, Лик, тем не менее, искренне верил в нее, как в самого себя. Божественный путь от неприязни до любви был короток, но абсолютно чист.

Углубившись в размышления, Руся едва не врезалась в начальственную спину.

– Ой, – только и сумела объяснить она свою оплошность.

Лик подхватил Рыжика вместе с метлой, не глядя. В целом, чего-то подобного от нее он ждал.

– Здесь, – с утробным рычанием изрек Лои. – Здесь начинается граница заповедника. Пятнистая сова обитает только тут. Единственный вид, способный подражать крику ушастой жабы. В приемных семьях волков не обучают законам охоты…

– О! Я знаю, знаю, – обрадовалась Руся. – Ульяна не отличила крик жабы от совы. А ушастые водятся только в красных источниках, поэтому и совы тут. Помню, как мы с боевым отрядом «Древа жизни» устроили выла… Ай-я-а-а, – виновато протянула ведьма, поймав на себе взгляд постепенно светлеющих глаз Лика. – Горица была права, надо было рассказать тебе все, что помню о себе, сразу после «Одинокой красотки». Да?

– Да, – кивнул Лик. – Но ничего, – он похлопал ее по макушке, словно надоедливого младшего брата. – Сегодня же и начнешь.

– Надо разыскать Аима, – раздраженно отчеканил лугару. – Если кто и знает эти места от и до, то это он.

– Так он здесь поселился? – переключился Лик на работу.

Лои не ответил, вместо этого шагнул в заросли волчьей клюквы. Путь был известен: дойти до старой топи, за ней будет папоротниковая поляна и вереница пятисотлетних дубов, а там и Аим пожалует. Старик не позволял еще гостям пересечь эту незримую границу на тропе за дубами.

– Не шумите, – прошипел недовольно комиссар, когда под ногой ведьмы хрустнула сухая ветка.

– Папа!

Ярослав поежился под суровым взглядом дочери. Каким бы сильным и жестким не сотворила Вселенная создание, у него всегда найдется слабость. Слабостью Атума была Женя.

– Па-ап, – девушка явно начала волноваться. – Где Костя?

– Костя, – беззвучно передразнил Ярослав дочь и недовольно поджал губы.

– Папа? – Она подошла к его столу вплотную и оперлась обеими руками на столешницу.

– В Пустошах.

Ярослав вдруг почувствовал себя ужасно виноватым, никчемным и бесполезным созданием. Особенно после того, как услышал испуганный вздох над головой. Поднять голову и посмотреть в глаза дочери он побоялся.

– Сказал, что любит. Вот если любит, то и выйдет. Любовь у нас же, вроде как, лучший якорь.

Женя впервые видела отца таким ворчливым, растерянным, виноватым и даже слегка напуганным. Если бы не обстоятельства, возможно, взялась бы поддразнивать и подшучивать над великим Атумом, но девушке было не до смеха.

– Па-па, – обескуражено выдохнула она. – Это я его поцеловала. Я! Как ты мог? Да, даже если бы он меня целовал, – начала заводиться Женя, – это моя жизнь! Почему моей жизнью распоряжаешься ты? Я – взрослая женщина.

Ярослав скептично фыркнул.

– Да, взрослая. Я – человек, папа! Для тебя мои года – ничто, но для меня – четверть жизни! И я за свою жизнь еще ни разу ни с кем не встречалась. Да и кто посмотрит в мою сторону? Человек, дочь Атума. Кому я нужна?!

Со злости Женя ударила обеими ладонями по столу.

– Ты знаешь хоть одного смельчака, готового открыто противостоять тебе?!

В голосе ее ярость смешалась со слезами. Атум исподлобья проследил, как дочь дошла до двери и громко ею хлопнула.

– Как ни странно, знаю, – пробурчал он и вздрогнул, когда чуткого слуха коснулись рыдания. – А с четвертью мы еще посмотрим.

Стараясь не всхлипывать громко, Женя сложила в сумочку все необходимое, что на ее взгляд могло пригодиться в дороге, и побежала к выходу. Она хорошо помнила Пустоши и их отношение к ней, да и к населению обоих миров в целом. Искренность – вот основной принцип взаимодействия с этим удивительным созданием. Если открыть помыслы, рассказать цель посещения, Пустоши помогут. Нужно только не бояться ступить за границу.

Задержавшись у зеркала, она наспех стерла слезы, но не успела распахнуть дверь, как столкнулась с невысоким смуглым мужчиной. Лицо его показалось Жене знакомым.

– Привет, – улыбнулся он ей открыто.

– Здравствуйте, – смутилась девушка и попыталась отступить, но незнакомец поймал ее за талию.

– Гуниду из рода Дингир, – вспомнила Женя.

Гиена улыбнулся и мягко прошептал:

– Спи.

Руся вжалась спиной в Ликурга и испуганно наблюдала за непредсказуемыми действиями седого сухого волка. Старик даже лика звериного не надел, но фыркал и обнюхивал ведьму так, словно был в образе.

– Аим! – все это время Лои старался привлечь внимание эксцентричного деда. – Аим!

– Ы, – невнятно буркнул оборотень.

– У тебя тут девчонки гибнут!

– Ы, – еще раз повторил старик.

– У него множественные инволюционные отклонения, – вмешался Лик. – Органику тоже исключать не стоит. Похоже на третью стадию болезни Мухина.

Гийом хмуро взглянул на бога.

– Он три года назад лагерь выживания в горах основал. Мухина так быстро не прогрессирует.

– Без должного лечения? Ты удивишься.

Аим вдруг испуганно отшатнулся от троицы, оглянулся на ближайшие кусты, зарычал и скрылся из виду так же неожиданно, как появился.

Лугару оскалился и пнул ближайший камень. Маруся облегченно выдохнула. Само собой, за свою жизнь она привыкла быть аттрактором безумных случайностей, но с появлением шефа многое изменилось, а к хорошему, как известно, привыкаешь быстро. Лик нежно погладил Русю по спине, словно мысли прочел.

– Его надо потом поймать и увезти. Афина большая поклонница Аима, она с удовольствием поможет устроить его дальнейшую судьбу.

– Анонимно, – нехотя сквозь зубы процедил Лои.

Эйдолон кивнул.

– А пока придется быстро придумать, как прочесать лес.

– Анонимно, – снова повторил Гийом. – Заповедники находятся в ведении ФОКНовцев. На согласование уйдет уйма времени.

– О, – беззвучно воскликнула Руся и повернулась к шефу.

– У меня есть пятеро. В течении часа, думаю, будут здесь, – не обратил внимания на подчиненную Лик.

Лои задумчиво кивнул.

– Выдерну Кремера. И попробую еще двоих надежных из управления. Итого одиннадцать. Мало.

– Я… – честно попыталась встрять в разговор Козлова, но была прервана Ликургом.

– Согласен.

Руся сердито поджала губы и повела носом.

– А что насчет Нечери? – Лои начал нервно постукивать пальцами по бедру. – У него, кажется, с кадрами нет проблем и есть интерес…

– Ну, вы! – зло, по-волчьи прорычала Маруся и, приподнявшись на цыпочки, заглянула сначала в глаза одному, потом другому. – Иногда вниз смотрите! Я тут сказать пытаюсь!

Две пары глаз удивленно уставились на ведьму.

– Созданий пятьдесят вам хватит? – Руся скрестила руки на груди.

– Хватит! – обрадовался Лои.

– Погоди, – Лик подозрительно сощурился. – Каких созданий? Кто они? Откуда? И как с тобой связаны?

Вместо ответа Руся вспомнила свою улыбку «Мисс Вселенная».

– Чтоб меня, – пробормотал бог, предвкушая все грядущие сложности.

– Чтоб меня, – стонал он несколько часов спустя уже не в первый раз, когда в окно старого деревянного сруба заглянула волчья морда и, смачно чавкнув «пока пусто», обрызгала слюной лавку и разложенные на ней папки с документами. – Сначала боевые феи, теперь молодые волкодлаки. Всех подряд берут что ли?

– О-о, Козловы! – обрадовалась Руся, вытащив из тайника очередную папку. На сердитое брюзжание шефа она не обратила никакого внимания. – И все на бумаге, по старинке. Прям РУ какое-то, а не дом отставного комиссара. Интересно, обо мне тут есть?

Ликург покосился на Рыжика.

– Ты уверена в своем «друге»? – последнее слово далось богу с трудом. Когда она уверила, что достанет для работы пятьдесят надежных тихих ребят, готовых на любой риск, ему и в голову не могло прийти, что взамен она потребует для них анонимности. Вроде, не чужие друг другу, а туда же, за комиссаром.

«Ну, ты же хотел узнать про мое прошлое», – невинно хлопнула она ресницами и повернулась к созданию в темном балахоне с белой маской на лице. – «Вот, знакомься, Калина – руководитель боевого крыла «древа жизни».

Мало того, что этот Калина нашел их на тайной тропе, так еще умудрился приблизиться незаметно. Ликургу всегда казалось, что пресечь незаконную деятельность экологического объединения не могут лишь по одной причине – банальная халатность со стороны местных силовых ведомств, но теперь в своих убеждениях засомневался.

Калина приветливо кивнул сначала Эйдолону, затем комиссару, после чего жестом изобразил вежливую заинтересованность.

«Командуйте, месье», – пояснила донельзя довольная собой Рыжик.

– Ага, – пробубнила она, сосредоточенно листая документы. – Про меня страница, про Ярославу, конечно же, не меньше трех листов.

Она разочарованно захлопнула папку.

– А ты уверен, что Лои ошибается?

Лик поднялся и сощурившись окинул комнату оценивающим взглядом.

– У Гийома к старику личный интерес. Он явно опекает Аима… Ты тщательно проверила дом на предмет слежки или защиты?

Руся оторвалась от чтения следующей папки и взглянула на шефа.

– Ну, если магию аптекарей ты считаешь сильной и надежной, то да.Тщательно. И все сняла. Кстати, на удивление сложные для волка наговоры.

– При отсутствии должной литературы в доме, – Лик остановился на простом железном ведре с водой в углу комнаты. – У волка, который постепенно теряет память и ориентацию в пространстве. Не находишь очевидно странным?

Руся замерла и нахмурилась.

– То есть Аим притворяется и что-то скрывает?

– Я думаю, Аим уже давно не Аим. При болезни Мухина деградирует не только разум, но и внешность, а у нашего отставного героя и с мышцами все хорошо, и в маниту изменений нет.

– В смысле?

– В смысле кто-то очень качественную маску сделал. Я никогда не встречал такой. Это даже не маска, а обличие, словно естественная вторая сущность оборотней. Не могу объяснить. Ну, здравствуй, истинный тайник.

Ликург вылил воду из ведра за порог и достал со дна плоский, круглый контейнер.

– И конечно, содержимое сгорит, стоит вскрыть его без крови хозяина. Классика.

Руся подошла ближе, склонилась и с удивлением добавила:

– Не просто крови. Здесь печать мастера.

Лик собрался задать уточняющие вопросы Рыжику, когда его отвлек входящий вызов. Он отложил контейнер, жандармерия сама разберется с уликами, и нацепил клипсу наушника.

– Я установила личность, – голос Мосвен звучал встревожено. – Шеф, у вас все хорошо? Нам прибыть?

– Нет, – Лик развернул визуализацию и включил громкую связь. – Говори.

– Это неизвестный номер тринадцать сорок шесть, также проходящий под псевдонимом Ученик. Имени, возраста, принадлежности маниту или рода смешанной следственной группе установить не удалось. Сам подследственный молчал. Общественности предоставляли крайне ограниченную информацию по делу Арно. Тринадцать сорок шесть был приговорен к казни, но совершил самоубийство в изоляторе. Останки хранятся в белом ящике у «неопознанных». Результаты исследования достать не удалось. На установление личности моего уровня допуска хватило, а на это – нет. Я даже адрес хранилища не узнала.

– Все?

– К сожалению, пока да.

– Спасибо, – Лик выключил связь и убрал наушник. – Что думаешь? Впервые слышу, чтобы тип маниту не установили.

– Нет, на самом деле, аптекари так могут. Он просто в эту минуту мог быть волком, в следующую альвом, потом чертом и так далее.

– Значит, маг.

– Ага, – Руся улыбнулась.

– Выдай просьбу своим поисковикам, чтоб здесь ничего не трогали, даже не заходили. Вызови Лои и расскажи новости, пусть из управления ажанов для охраны дома достанет, а сама верхом на метлу и к машине, поняла?

– Ага, – еще раз кивнула Руся, с сожалением отметив, что вернулся ее старый знакомый шеф. Суровый, деловой, команды раздает. Рыжиком не зовет. Нет, она сама в расследование погрузилась, все-таки поймать изверга, который так над невинными девчонками издевается, – задача приоритетная, но она, в отличие от бога, вот так просто изобразить деловые отношения не могла. С легкой обидой во взгляде ведьма следила за широкой спиной в проеме входной двери.

– Да, чуть не забыл, – Лик вдруг резко развернулся, подошел к растерявшейся Русе и чмокнул ее в нос. – Сделать все надо быстро!

Направляясь к машине через лес, он несколько мгновений позволил себе потратить на улыбку от воспоминаний о недовольно сморщенном веснушчатом носе и высунутом языке. Наивное создание считало, что если бог к ней спиной повернулся, то ничего не увидит. Лик принял решение промолчать пока об этой своей способности и вернулся к размышлениям о личности похитителя.

Лои с его должностью комиссара сделать, к сожалению, официально мало что сможет, если дело коснулось межземельных взаимоотношений и безопасников. Да он сам, в качестве сотрудника Интерпола, тоже, скорее всего, окажется бессилен. Во-первых, «4А5» в подвешенном состоянии, во-вторых, посещение поместья Арно раскрыло некоторые неприглядные стороны деятельности МУП. Роман Ехидны с Гуарино тоже со счетов нельзя сбрасывать.

Добравшись до автомобиля, Ликург вытащил планшет и развернул полномасштабную систему видеосвязи через защищенный канал Интерпола. Пару минут спустя абонент ответил. На экране появилась режущая глаз белизна судебной лаборатории и сердитое лицо Бабалу-Айе.

– Ну, что еще?

– Баба, тебя там есть кому послушать извне?

– Нет, слава змию! Но раз ты звонишь, вероятность, что у Бабы опять проблемы появятся, велика! Ты понимаешь, что твой отдел у меня такой один? И вообще, разве у вас не отгул?

– Баба, кроме шуток. Девчонки гибнут молодые просто так.

– Дай-ка угадаю, мне неофициальную просьбу кинут сейчас?

– Очень неофициальную, – Лик изобразил виноватое выражение лица.

Эксперт недовольно сморщился:

– И кто мне будет грозить на этот раз?

– Интерпол, маги, безопасники, межземельное объединение, Гуарино и возможно Ехидна.

– Очаровательный список! Всегда о таком мечтал. Выкладывай свою просьбу.

– Я тебе пришлю имена погибших девушек. Все волчицы, все, предположительно, проходят по одному делу. Надо либо изучить материалы вскрытия, либо провести повторное. Короче, нужен взгляд гения. Но тихий взгляд. И еще пришлю медкарту одной выжившей и информацию по одной известной пропавшей. Поищи.

– Сразу намекни о подозрениях.

Лик на секунду засомневался в своих догадках, но только на секунду.

– Посмотри на предмет беременности и всего, что с ней связано. Не уверен, что значимое, но на всякий случай.

– Ладно, – недовольно пробурчал ориша.

– Баба, ты как всегда всех спасаешь.

– Потому что Баба слишком добрый, – сердито фыркнул эксперт и выключил связь.

Ликург потратил несколько минут на размышления и снова развернул экран. На этот раз его интересовало лицо гражданское и, к несчастью, не слишком предсказуемое.

– Бабуля, – нарочито снисходительно начал бог. – Ну-ка расскажи мне про Арно и поподробнее.

Береслава сначала возмущенно открыла рот, но тут же его закрыла и снова открыла.

– Я… Ты… Ба… Поподробнее?! – наконец обрела дар речи старая ведьма. – Ты понимаешь, с кем говоришь, вообще?!

– С сильнейшим из аптекарей. С одним из первых членов шабаша, насколько я подозреваю.

– Ну-у, – поубавила тон Беря, потом заулыбалась и покачала головой. – Вот ты ж трикстер натуральный. Ладно, расскажу. Бери внучку и езжайте в Обитель. Она знает, где это. Заодно парочку печатей еще защитит, а то какие-то у вас приключения пошли чересчур опасные… Ой, – Береслава вздрогнула от гулкого громкого удара по крыше автомобиля. – Что это у тебя там?

– Полагаю, внучка приземлилась, – Лик убрал стекло и выглянул на крышу. – Все цело?

Руся виновато улыбнулась и пожала плечами:

– Она чуть-чуть помялась.

Лик сердито выдохнул.

– У тебя, спрашиваю, все цело?

– А! Да, – преданно закивала Рыжик. – Да!

– Садись. Бабуля говорит, нам надо в Обитель.

– Нет, ну чтоб ему бабу… Ох, птенчик будет ругаться. – Услышал бог озадаченный шепот старой ведьмы, прежде чем экран потемнел.

– Ничего не нашли? – спросил Лик, выбравшись из машины.

Руся удивленно взглянула на шефа.

– Нет.

– За полчаса может измениться многое, Рыжик, – прокомментировал он свой вопрос и протянул обе руки навстречу Марусе. – Прыгай.

Она недоверчиво взглянула на божественный жест.

– Я сама могу.

– Конечно, можешь, – улыбнулся без тени сомнения Лик. – Иди сюда.

Чуть помедлив, она встала в полный рост, дошла до края и шагнула вниз. И очень удивилась, когда он ее, действительно, поймал. Доверять мужчине было непривычно и странно. Именно мужчине, а не шефу. Полагаться на Лика, как на руководителя, она начала почти сразу.

Объятия были теплыми и крепкими, а перламутровые, излучающие мягкий свет глаза, казалось, проникали в самые тайные уголки сознания. Руся смущенно улыбнулась и отвела взгляд в надежде, что он поступит так же, и ошиблась. Отрываться от созерцания Лик не собирался. Будто что-то уникальное увидел, бесценное. Потратив вот так еще минуту, он все же отпустил ее.

– Садись, – в голосе его явно угадывалось недовольство и разочарование.

Инстинктивно страшась рассердить бога еще больше, Руся обогнула автомобиль и забралась на переднее сиденье. Всю дорогу от леса до телепорта они провели в тишине, если не считать коротких сухих, касающихся текущего дела, команд, которые он ей отдавал. И всю дорогу Руся безуспешно пыталась понять, чем провинилась.

– Это что ты натворила? – беззвучно уточнила баба Беря из-за спины Лика, когда они вошли в обитель. Вместо ответа внучка беспомощно развела руки в стороны.

– Это и есть Обитель шабаша? – недоверчиво уточнил бог, глядя на огромные концентрические круги из камней размером с кулак ребенка, выложенные на земле.

– Да, – кивнула Береслава и направилась прямиком к центру, перешагивая через кладку. – К слову, тебе придется с ней печати проходить.

Лик удивленно поднял брови. Старая ведьма рассмеялась.

– Сосуд-то ты забрал и частично сросся с ним. Или уже забыл про Шута?

Беря скрестила ноги, пустилась на землю в центре и, сощурившись, оглядела задумчивое выражение на лице бога.

– Что же ты, умный, а не сообразил раньше? Ну, ладно внуча моя. Ее не трогает этот паршивец, она и думать забыла. Сосредоточилась на наведении порядка внутри себя и на чувствах к тебе, но ты-то. – Старшая Козлова укоризненно покачала головой и, чуть помолчав, продолжила. – Когда-то давно Гуфо было одним из величайших семей шабаша. Я была еще неразумной, но уже избранной ученицей, когда старый дед Арно создал первый сосуд для больной дочери Барановых. Завести ребенка, знаешь ли, дело непростое для древнейших семей, а тогда и вовсе почти невозможное. Часто всю ту энергию, которая входила из Вселенной в будущее дитя, формируя его маниту, тельце нерожденного малыша не способно было вместить. Они погибали в утробе матери. Зато те, что появлялись на свет, обладали большой силой, умом, а, главное, равновесием. Девочка с первым сосудом родилась живая, здоровая, сильная, и все бы хорошо, но у изобретения был один недостаток. Магия аптекарей сама избирает сосуд в соответствии с количеством и сутью энергии. Так появились дети-изгои, те, чьи покровители Шут и Смерть. Затем отец Арно запятнал честь шабаша, лишив всю семью Гуфо магии, но это другая история. Все, потом поговорим. Начинайте, а то у нее вон уже зуб на зуб не попадает.

Лик перевел взгляд на Марусю и улыбнулся. Она стояла рядом совсем бледная, со стеклянными глазами. Эйдолон осторожно взял ее за руку и сжал холодные тонкие пальцы.

– Рыжик, – тихо прошептал он ей, отвлекая от невеселых мыслей.

– Да? – она повернулась к нему.

Лик склонился и, прижавшись щекой к рыжему виску, почти беззвучно произнес:

– Ночью ты не спала.

Затем отстранился и, не без удовольствия глядя в светящиеся стыдом и ужасом глаза, беспечно вслух продолжил:

– Куда идти? Что делать? Командуй.

Рыжик испуганно кивнула, издала забавный звук, напоминающий смесь рычания с писком, сжала ладонь Лика и побежала по ближайшей дорожке меж двух каменных кладок.

– Шустро, – словно издалека услышал Ликург насмешливый голос Береславы до того, как сознание его изменилось.

В конкретный момент времени Вселенная не бесконечна. Он – не тело и не личность. Он – часть энергии, существующей нигде и никогда. Рожденный из ничего, он движется с разной скоростью и в разных направлениях, сам являясь скоростью и местом. В каждое мгновение времени он являет собой время. Он – причина времени.

Ощущая за спиной теплое, знакомое, за совсем короткий срок ставшее таким родным маниту, Руся дождалась пока бабушка откроет доступ к глобальному репозиторию и приступила к загрузке исходного кода симулятора и данных. Это была не первая ее печать. Процесс соединения личной энергии с магией Обители она знала наизусть. Поросшие лишайником и мхом камни, что образовывали спираль, представляли собой сложнейший механизм, разработанный и собранный древними аптекарями. Вселенная распорядилась так, что потомки утратили большую часть знаний и навыков первого круга. Нынешний шабаш пользовался остаточными знаниями, искал утерянные и бережно хранил каждую крупицу. Скомпилировав и запустив симулятор, Маруся загрузила данные и испуганно выдохнула, но тут же попыталась взять себя в руки. На этот раз она оказалась посреди галактики, стремительно меняющейся во времени.

Тихий зов заставил Лика измениться, стать тем, что сотворил он сам. На окраине пыльной спирали его ждал его собственный источник, сложное углеродное создание. Она звала его, затягивая в условное подобие своей же спирали. Здесь, в защищенном и ограниченном пространстве она старалась восстановить искусственно нарушенное равновесие энергии. Лик без труда обосновался в хрупком теле и помог найти и исправить ошибку, затем еще одну и еще. Не появился зрительный аппарат – нет больше привычных форм созданий, или сместилась траектория маленькой планеты – нет больше спутника. Он уже делал нечто подобное в бою с ангелом. Тысячи временных цепей, каждая из которых влечет за собой иную ветвь будущего, но верной он должен считать только одну. Которую именно – решать не приходилось, Рыжик всегда знала ответ.

Малые крупицы Вселенной сотворили теоретическую модель собственной галактики и учились сопровождать ее. Зрелище занятное и завораживающее. Что если бы блохи научились заботиться о здоровье волка, которого грызут? Лик улыбнулся этой странной мысли и открыл глаза. Прямо перед ним раскинулся голубой небосвод, и щеку обжигал желтый карлик. Шивасана – полезный опыт единения с миром после тяжелой, изматывающей работы.

– Да-а-а, внучек. – В поле зрения бога появилась Береслава. – Удивил, бабушку. Прямо очень удивил.

Эйдолон лениво повел плечом. О чем ведет речь старая ведьма, он не понял и не очень стремился. Думать вообще не хотелось.

– Ли-ик, – шепотом испуганно позвала Маруся. Ее лицо появилось рядом с лицом старшей Козловой.

– Что, Рыжик? – Он протянул руку и коснулся веснушчатого носа.

– Что-что, – проворчала Беря. – У несчастного аптекаря теперь два ученика в составе одной энергетической структуры. Это как теперь прикажешь шабашу объяснять? И ладно бы объединение – еще куда не шло. Бывало в истории, задокументировано, примут. Но как мне доложить, что вторая часть структуры – бог?..

– Она меня моим именем назвала, – прервал тираду Береславы Ликург.

– Чего? – растерялась пожилая женщина в то время, как ее внучка рядом покраснела.

– Она никогда не зовет меня по имени. Никогда не касается сама, никогда не улыбается открыто, не смотрит ласково. Всегда только прячется и убегает.

Береслава фыркнула и поднялась с земли.

– Вставай, давай, бедный, несчастный! Она тебя месяц знает в целом, и неделю, как потенциального жениха! – ведьма всплеснула руками. – И то ж ведь сам навязался! Ах, эти боги! Ну, почему именно бог? Вселенная, почему бог? Бабки-то примут, а вот с дедами шабаша возникнут проблемы. Ох, возникнут…

Продолжая бормотать, аптекарь вернулась в центр спирали и ушла в переход, оставив Марусю с Ликургом наедине.

– Сам навязался, – беззвучно повторил Лик и нехотя сел. Сознание медленно возвращалось в реальность. Рыжик сидела рядом. Бледная и смущенная. Уверенности в себе ее внешний вид Эйдолону не добавил. И без того уставший, он почувствовал себя эмоционально истощенным.

– Сам навязался, – грустно вздохнул Лик и попытался встать. Попытка успехом не увенчалась. Рыжик вдруг резко потянулась к нему и поцеловала. Не очень удачно – скорость сближения не рассчитала и вместо поцелуя у нее получился отличный боевой выпад. Не очень в губы – удар пришелся по носу. Но так Лику понравилось даже больше, потому что расширенные от испуга и собственной отчаянной смелости глаза стали еще больше, и, исходя из принципа «чем быстрее, тем лучше», Рыжик срочно попыталась загладить вину. Пряча улыбку, Лик сидел, морщился от несуществующей боли и наслаждался осторожными, бережными прикосновениями прохладных тонких пальцев к лицу и легкими невинными поцелуями.

Он больше не чувствовал усталости, только легкую грусть оттого, что придется остановить Рыжика и вернуться к работе, и досаду из-за явного приступа жалости к себе. Эмоция была минутная, подарившая ему нежность любимой, но все же постыдная и недопустимая для сильного, взрослого, уважающего себя мужчины. Вызвать сочувствие – простой, короткий и самый недостойный способ получить любовь женщины. Лик сердито поджал губы, тряхнул головой и отстранился.

– Пойдем.

Руся испуганно отпрянула. Она окончательно перестала понимать, что делать с этим странным богом. Сначала ведет себя так, как будто уже все сам за двоих решил, командует, потом расстраивается, что не получает желаемого внимания, получает внимание и вот, пожалуйста! Недоволен тем, что получил, и снова командует.

– Бабуля, я так понимаю, ушла совсем?

Рыжик кивнула. Вид у нее был откровенно растерянный.

– Значит и нам пора.

Лик поднялся сам и помог встать Русе. Старая ведьма ему была уже не нужна. Получив печать, он стал не только учеником, но и частью магии аптекарей. Обитель сама предоставила ему необходимые сведения. Все, что требовалось от Эйдолона, переварить новые знания.

– Семья Гуфо когда-то давно была частью шабаша. Ты знала?

– Нет, – Рыжик недовольно поджала губы.

– Ты что? Обиделась? – тут же поймал ее Лик.

Она отрицательно покачала головой и едва ли не бегом направилась к своей метле, сиротливо ожидающей хозяйку у подножия холма.

Бог улыбнулся и пошагал следом. С трудностями взаимопонимания он еще разберется, а пока нужно было вернуться в город и узнать, что удалось выяснить Бабалу-Айе и остальным. Времени у них было достаточно.

Адская, всепоглощающая боль заполняла сознание Жени. Она не чувствовала ничего, кроме боли. Боль заполняла каждую клетку тела уже вечность.

– Упрямая, – проник под черепную коробку чужой голос, усилив и без того невыносимые ощущения. – Долго еще будешь сопротивляться? Позволь ей поглотить тебя.

Одновременно со словами чужака Женя услышала страшный животный стон, не сразу распознав свой собственный голос. И это отняло ее последние силы. Она так хотела продолжить сражаться, но больше не могла. На смену боли пришла пустота, такая же абсолютная.

– Умница, – резюмировал мучитель. – А теперь дыши.

Она послушалась и сделала первый за вечность глубокий вздох.

– Еще.

Женя повторила. А потом еще. И еще. Снова и снова она наполняла легкие воздухом, ощущая его на вкус.

– Слышишь кровь?

Стоило незнакомцу произнести это, как она почувствовала биение собственного сердца.

– Слышишь себя?

Женя нахмурилась. Себя?

– Пустота. Какая она? – подсказал чужак.

Пустота? Женя оглянулась на нее и вдруг, неожиданно даже для самой себя, взлетела. Свет резанул глаза, щеку царапнули острые ветки. Не на шутку испугавшись, она зажмурилась и отпрянула, но только сильнее запуталась в густой кроне.

– Ти-ихо, девочка, – мягко протянул Дингир. – Все хорошо. Тихо.

Голос его доносился откуда-то снизу. Замерев, Женя тяжело дышала и боялась открыть глаза. Она до безумия хотела позвать на помощь, но не помнила, как это делается.

– Посмотри на меня. Не бойся. Слышишь? Вот, умница. А теперь сложи крылья. Я поймаю.

Чуть поколебавшись, она исполнила просьбу и ненадолго оказалась в объятиях гиены.

– Хороший у нас с тобой эксперимент вышел, правда? – глаза Гуниду сияли азартом. – Удачный.

Женя снова запаниковала, оттолкнула от себя Дингира, развернулась и стремглав понеслась сквозь лес, не разбирая дороги.

– Говорить не забудь, – донесся до нее крик, а следом громкий неестественно счастливый смех. Его обладатель будто праздновал какую-то одному ему известную победу.

– Итого: они у нас все были беременные, – Лои бросил документы на капот рядом с мадемуазель Марусей и устало потер глаза. Кремер едва успел поймать папку и не дать ей скатиться на землю.

– Он работает в одиночку, – спокойно продолжил Ликург. – Способности волчиц к регенерации уникальны. Установить, какие повреждения она получала при жизни, не так-то просто. Так что кривые заключения по результатам исследования тел – банальная некомпетентность.

– Это не Аим, – лугару уверенно покачал головой. – Аим на такое не…

– Они закончили, – Инмутеф приблизился незаметно и встал радом с Марусей. Эйдолон смерил его холодным взглядом, вызвав насмешливую улыбку на лице Нечери. – Странноватый приказ работать без связи, не находишь? Тем более оцеплению.

– Нахожу, – равнодушно откликнулся Лик. – Рыжик, на мое сиденье. Если что-то идет не так, заводишь машину и уезжаешь. Поняла?

Руся недовольно поджала губы.

Лик склонил голову набок:

– Поняла? – тон его не терпел возражений.

– Да, шеф.

Эйдолон чуть помедлил, наблюдая, как обиженная ведьма спрыгивает с капота, огибает автомобиль и забирается на место водителя. Все же «монстром» она железного коня назвала неспроста. Из-за руля ничего, кроме рыжей макушки, видно не было.

– Изнутри запрись, – добавил он. В ответ раздалось сердитое «да, шеф».

– Начинаем, – Лои забрал у помощника папку, просунул ее сквозь приоткрытое окно Марусе и скрылся из виду в темноте. Жан рассеянно поводил ушами, оглянулся на двух сердитых богов и последовал за комиссаром.

– Какое виртуозное обращение с любимой женщиной. Ты точно сын Афродиты? – едва слышно насмешливо уточнил Инмутеф, проходя мимо Ликурга.

– С моей женщиной, – столь же тихо уточнил Эйдолон и устремился в чащу. Через мгновение он пожалел, что позволил себе поддержать глупый спор, но сверкнувшие злобой глаза сына Мехит немного сгладили это недовольство собой.

Руся отрегулировала сиденье, приподняв его повыше, понаблюдала, как шеф с Котиком растворились среди деревьев, и приступила к реализации поставленной задачи. Для начала собрала внешние модули и разослала их по адресатам. Найти проныр из службы безопасности ее бывшего работодателя – задача невыполнимая, профессионалы как-никак, но благодаря Лику Руся справилась. Шеф заведомо знал, где будет находиться каждый из членов группы. Он так же взял с Маруси слово, что она из машины не выйдет, пока он сам лично не сядет с ней рядом и не разрешит. Каких-то пару недель назад Руся в подобном распоряжении привычно узрела бы рекомендацию, нежели приказ, она вообще любые запреты с юности воспринимала, как рекомендации, но не теперь, и не от него. Его слова не скрывали банальное беспокойство, за ними стояло знание, игнорировать которое не имел права никто. Всесильному ангелу это жизни стоило. И пусть Маруся немного обиделась, когда он приказы свои повторил в более резкой форме, – пустая эмоция, придавать значение которой умная женщина не станет.

Незаметно повесив аппаратуру на каждого из ребят, включая Котика, комиссара и его заместителя, Руся создала для Лика компактную универсальную систему управления удаленными модулями, заняв под обработку информации основные ресурсы своего организма. Схема странная и довольно сложная, но у шефа на то были свои причины. Лик не исключал, что под маской Аима скрывается аптекарь, правда кто это мог быть, он не сказал, а Руся спросить забыла.

И хорошо, что забыла. Лик поймал громоздкие на вид очки и надел. Спасалась Рыжик лишь в тех ветвях, когда истины не знала наперед. Как, впрочем, и остальные. Ровно в уговоренное время группа сомкнула кольцо и начала двигаться к центру. Поначалу и комиссар, и Нечери отнеслись с подозрением к неожиданным познаниям Эйдолона относительно местонахождения похитителя, но выбор у них был невелик: и тот, и другой пришли за помощью к Марусе, а она в своем руководителе не сомневалась. Управлять передвижениями группы Лику не требовалось. Все, что ему было нужно, сомкнуть кольцо и при этом не упустить из виду ни одного шага своих временных помощников. Когда Жан Кремер наступил в темноте на жабу, и та издала недовольный писк, Лик понял, в какой именно временной ветви оказался. Счет пошел на секунды.

Включив освещение над окруженной территорией, бог сорвался с места. Целью его теперь был дуб, что рос ближе к волчьей тропе. Именно там мгновение спустя засиял проход, и из него вышло создание в оболочке Аима. На бегу Лик прыгнул и сбил с ног не успевшего опомниться злодея. Оковы Гефеста повисли тяжелым грузом на запястьях ученика аптекаря. В том, что это был ученик, Эйдолон не сомневался.

– Надо было раньше раздобыть кровь кузнеца, – досадливо поморщился не Аим.

– Надо было, – кивнул Лик. Бог поднялся сам и поставил на ноги добычу. – Только давай не углубляться в теории Мухина. Болезнь так не прогрессирует. К тому же маска с трещинами.

– Где Аим? – свирепо прошипел подоспевший комиссар.

Пойманный неопределенно повел плечом. Инмутеф придержал Лои. Гийом хоть и сменил облик после заката, да привычной выдержки лугару в звериной шкуре не приобрел. Очень уж дело вышло личное.

– Пойдем, – Ликург подтолкнул не оказывающего сопротивления мужчину к тропе. – К тебе как обращаться? Номер тринадцать сорок шесть? Или все-таки имя скажешь?

Серая маска Аима пошла трещинами, вздулась и осыпалась пеплом на землю. На бога с вызовом взглянули холодные глаза нефилима. Инмутеф, шедший позади, от неожиданности прошептал довольно стойкое проклятие. У Лика нервы оказались крепче, хотя поводов сыпать древними наговорами было больше, чем у Нечери. Во-первых, в будущее он вглядывался внимательно, но всего видеть не мог, так что истинной сущности ученика Арно тоже не знал. Во-вторых, кожа нефилима оказалась покрыта знакомым искусственным рисунком. Древо братства крови плавно переходило в изображение воды на руках.

– Чтоб ты понимал, – усмехнулся ученик Арно, – за Пелопа не в обиде. Братец отродясь с головой не дружил. А я Скирон, – он протянул ладонь для рукопожатия на римский манер, но тут же, словно вспомнив о кандалах, с печальным вздохом опустил руки.

Лои поравнялся с Ликом и, щурясь, оглядел татуировки на коже нефилима. Сопровождающее их в пути искусственное освещение производства мадемуазель Козловой все еще слепило глаза хищника.

– Где волчиц прячешь?

А вот этот вопрос Лик уже слышал и ответ злоумышленника знал. Скирон усмехнулся:

– Я отвечу на вопросы, но только четвертой. Помнится, месье Гийом обещал познакомить.

Лои скрипнул зубами. Нефилим понял комиссара без слов.

– Да, давно я с вами, господа, но старику зла не причинял. Его убила болезнь и одиночество. Кости под хижиной уложил, а маниту упокоил. Я не злопамятный. Учитель искренне восхищался волком. Умный волк был, хитрый.

Лугару оскалился, в глазах его на мгновение блеснули слезы и пропали. Лик положил руку на плечо Лои. Большего выражения сочувствия со стороны чужака комиссар бы не принял.

– Машину подогнать поближе? – Кремер может и был паршивым следователем, но созданием был прекрасным. Служебный автомобиль жандармерии был припаркован всего в паре метров от того места, где сидела Козлова, и перегонять его ближе не имело никакого смысла, однако Жан был об этом осведомлен. Все, чего добивался альв, – отвлечь руководителя, наставника и друга от горьких мыслей. Лик чуть внимательнее вгляделся в сущность помощника комиссара.

– Лои, а вы ловили когда-нибудь лихо одноглазое?

Гийом, которого поставил в тупик глупый вопрос Жана, недоверчиво взглянул на бога:

– Что? Д-да, – после недолгой паузы добавил лугару. – Давно было дело. А это тут при чем?

– Оно в вашего помощника плюнуло.

Уши альва удивленно засияли.

– Он сам по себе рассеянный, а с плевком еще и все неудачи собирает. Ему в больницу надо.

Лои сурово оглядел перепуганного Жана.

– Я не знал, клянусь, – прошептал Кремер.

– Весело с вами, – с улыбкой прокомментировал происходящее Скирон.

– Зачем тебе Козлова, урод? – вмешался в диалог Инмутеф.

Скирон вновь неопределенно повел плечом:

– А тебе она, Нечери, зачем?

Лик не обратил никакого внимания на перепалку. Он поднял глаза и улыбнулся одной из сопровождающих камер.

Руся поняла команду. Пропев новые настройки, она собрала большинство пыли, оставив в качестве сопровождения группе только один световой элемент. Затем перебралась на заднее сиденье машины, легла так, чтоб снаружи остаться незаметной, и приступила к выполнению заранее обрисованной шефом задачи. Злодей отчего-то отчаянно жаждал увидеть ее любой ценой, но для чего Лик во временных цепях не разобрал, поэтому разработал обходной маневр.

Изрядно волнуясь, ведьма прикрыла веки и тихо замурлыкала. А снаружи пыль взметнулась вихрем, закружилась и собралась на капоте в подробную копию Маруси. Серебряная статуя с минуту посидела недвижно, обрела цвета и лишь затем шевельнулась. Открылись глаза, ветер тронул распущенные рыжие волосы. В таком виде ее и застал Скирон.

Нефилима будто током ударило. Он замер и уставился на ведьму немигающим взором. В ответ она состроила удивленное лицо. Был один недостаток у проекта: говорить копия не могла. Все дело в том, что для собственной реализации такого уровня сложности у Руси не было времени, поэтому она воспользовалась кодом, который честно своровала у военных еще будучи в подчинении у Лебедева. Шут никогда не мог устоять перед интересностями, которые плохо лежат. И вот как раз в этой версии не было голосовой функции. Отчего-то в техническом задании у пятнистых яиц пункта такого не имелось. Так что Козловой пришлось выкручиваться.

Скирон сделал несколько неуверенных шагов навстречу Марусе, но был пойман под локоть Ликургом.

– Твоя часть сделки, – напомнил ему Эйдолон.

Нефилим глубоко вздохнул, чуть запрокинул голову и устало прикрыл глаза.

– Арно нашел способ накладывать краткосрочное расслоение реальности без сложной подпитки.

– Место, – нетерпеливо скомандовал Лои.

– Как думаете, Аима интересовало что-то, кроме одиночества и тайн?

– Лагерь, – прошептал Гийом и уже громко добавил. – Бегом! Жан, давай по внутренней связи все службы к лагерю выживания!

Кремер засуетился.

– Понял.

Нефилим обратился к Марусе:

– Без тебя никого не найдут.

Она нахмурилась и спрыгнула с капота, как бы намереваясь сесть в машину.

– Вспомни меня, – пробормотал на давно потерянном Иномирном языке Скирон ей вслед и перестал дышать. Лик, Инмутеф и сама Руся пытались спасти безумца, но обратить действие поцелуя смерти никто из них не смог.

Костя озадаченно смотрел на седую женщину. Она казалась ему знакомой и незнакомой одновременно, родной и неродной, дружелюбной и враждебной. Странное впечатление, тем более о незнакомом создании.

– Кто вы? – как можно вежливее проговорил Ивченко. – И где я?

– В Пустошах, – улыбнулась бабушка и протянула ему морщинистую ладонь. – Пойдем.

– Куда? – Костя недоверчиво сощурился. Только теперь он понял, что сидит на земле, а вокруг стоит невероятная оглушающая тишина.

– Погуляем, побеседуем.

Костя нахмурился и попытался понять происходящее и уложить ответы в нужное положение внутри себя. Мысли путались, а слова женщины отчего-то не складывались никуда. То есть он их понимал и осознавал, но вот приобщить их к общей памяти не мог.

– У тебя сейчас нет памяти, – подсказала бабушка. – Встань.

– Почему? – Костя принял протянутую руку и позволил старушке поставить себя на ноги. Невероятно сильная оказалась женщина.

– Она тебе сейчас в том виде, в котором сложилась, не нужна. Она немного ненастоящая была.

– Почему?

Костя уже не пытался мыслить самостоятельно, только опирался на странное создание и послушно шел по предложенному пути, как интеллектуально, так и физически.

– Зови меня Нинхурсаг, когда я женщина, и Мудрец, когда я мужчина. Так величают меня ангелы и их создатель. Или же Матерью, как призывает меня все живое на этой планете.

Ивченко понял, что ответы, которые он слышит, на самом деле укладываются в уме, просто там еще слишком пусто для стройной системы или хоть какого-то подобия каталога.

– Ты там и тогда, где и когда я ждала тебя. Ты тот, кого я выбрала, – Нинхурсаг чуть отступила в сторону и подтолкнула спутника вперед, прямо в открывшийся дверной проем.

Маленькая комната в покосившейся избе, цветные занавески на окнах, видавшая виды кухонная мебель, старенькая плита, закопченный чайник и ведро с водой. Костя мгновенно узнал это место. Дом его матери. Она умерла давным-давно, оставив в детском разуме неизгладимый след забытых картин, звуков, вкусов и запахов. Мама зашла в комнату с корзиной яиц, не обратив никакого внимания на незнакомого молодого человека, будто невидимка он. За собой она вела пятилетнего мальчишку с густой всклокоченной шевелюрой.

– Это я, – вспомнил Костя. – А это ты.

Он взглянул в позабытое лицо Нинхурсаг. Теперь она выглядела старше.

– Жизнь человека скоротечна. Я прожила ее достойно.

Комната исчезла, и Костя вновь оказался посреди пустыни наедине с матерью. Нинхурсаг склонилась к сыну и заглянула ему в глаза.

– Вспомни все, что позабыл.

И разум послушался чудную старушку. Ивченко вдруг подумал, как глупо он вел себя последние годы, ровно с того момента, когда впервые ощутил в себе силу жизни второй родной планеты, а через ее маниту и силу первой. Оба мира были ему родными, он был частью энергии обоих.

Нинхурсаг родила его человеком, но подарила плоть и кровь, способную вынести силу собственного наследственного маниту.

– Зачем так сложно?

Женщина улыбнулась и обняла сына.

– Я должна была спрятать тебя, как можно надежнее. Ангелы находят и уничтожают всякого, кто способен развеять их будущее. Теперь ступай, – она отстранилась, – они ждут тебя.

– Кто? – Костя растерянно уставился на лицо матери. О чувствовал себя опустошенным и дезориентированным. – Подожди. Мне нужно больше вре…

Договорить не получилось, голос утонул в диком истошном вое, который издавала юная волчица. Нинхурсаг исчезла, оставив сына в предрассветном лесу. Он стоял на поляне, освещенной первыми лучами дневного светила. Пейзаж был восхитителен: по правую руку возвышались величественные горные вершины, слева с шумом несла воды быстрая река. Только Костю природные красоты не заинтересовали.

Здесь среди маленьких деревянных бараков протянулось каменное здание, одетое в железные клетки. Невольно вспомнились земные зоопарки. Там животных так же содержат. Теплое помещение и открытая «прогулочная» камера площадью в несколько квадратных метров, даже отверстия для кормления имелись. Все клетки были пусты, только из одной Маруся, Ликург и еще несколько созданий вытаскивали истошно воющую волчицу. Она корчилась от невыносимой, нестерпимой боли.

Медики уложили ее в блок и приступили к диагностике на месте. Одно из здешних особенностей: из-за многочисленных энергетических связей, которые создания частенько разрывали и создавали с нуля, транспортировка могла стоить девушке жизни.

– Лои, – Лик взял за плечи рычащего оборотня и чуть отодвинул в сторону. – Ты мешаешь им работать.

В глазах лугару светился страх и ужас.

«Закрой глаза, вдохни и посмотри на мир иначе», – вдруг раздался в мыслях голос матери.

Костя послушно выполнил рекомендацию. Глубоко вдохнув, он поднял веки. Мир не изменился. Ивченко видел его таким же, как и прежде, но теперь он, наконец, понял что именно видит и видел всегда. Цвета и формы – вот то, что воспринимает человек и большинство созданий. Энергия – то, что всегда видел Костя. За годы жизни среди людей он привык обрабатывать информацию в адаптивном ключе. Теперь в адаптации не было никакого смысла.

Костя стряхнул оцепенение и уверенно направился к медикам. Девушка не умрет, но умрет крошечное создание внутри нее с невероятным и крайне нестабильным маниту. От боли страдала не она, а ее плод. Волчица всего лишь, будучи в бессознательном состоянии, отражала эмоции своего дитя.

Врач склонился над пациенткой и приготовился читать обезболивающее, не понимая, что посторонняя энергия только усилит страдания ребенка и скорее всего приведет к летальному исходу. Костя с разбега оттолкнул медика, не позволив ему закончить наговор.

– Ты?.. – начала возмущаться Маруся, но не закончила. Лугару вырвался из рук бога и одним прыжком преодолел расстояние до Всемилы. Пустой медблок жалобно пискнул и качнулся под весом разъяренного оборотня. Костя уложил волчицу меж корней вековых сосен на влажную перину мха. Насыщенная изумрудная зелень мгновенно среагировала на мысли сына великой матери и приняла в свои объятия страдающее создание. Папоротники склонились к русым волосам затихшей вдруг Всемилы, мох и корни окутали ее, погружая все глубже в плодородный слой земли.

– Вон он! – послышался издалека крик. Это кто-то из спасателей очнулся от ступора и осознал, что пациентка не исчезла, а перенеслась вместе с похитителем на десяток метров вглубь леса.

– Что ты делаешь? – Лик задал вопрос тихо, слабо рассчитывая, что мальчишка услышит, но все же рассчитывая. И не ошибся. Леший прошелестел листвой в ответ:

– Они ее убьют. Доверьтесь. Я знаю, что делаю. К тому же вы не войдете сюда, пока я не разрешу.

Костя внимательно следил за циркуляцией энергии внутри хрупкого девичьего тела. Тонкие потоки, исходящие от корней, все сильнее пронизывали волчицу и ее дитя. Направляемые сыном Нинхурсаг, они не просто стабилизировали силу плода, они исправляли его измененное маниту. Чье-то искусственное и довольно грубое вмешательство едва не убило еще не сформировавшегося малыша.

– Девочка моя, – прошелестел влажный туман.

«Морок», – вспомнил Костя то, чего не ведал. То были не его знания, а знания матери-природы. Она ко всякому созданию по имени обратится, коли захочет.

Хранитель волчицы, в отличие от остальных, угрозы процессу излечения не представлял, потому Костя его в круг впустил. Морок окутал Всемилу мягким коконом и принялся показывать радужные сновидения и ей, и ребенку.

Так и проспала хрупкая полуобнаженная девушка меж зелени и корней в сырой теплой земле несколько часов. Ей снились самые сладкие сны. Спокойная нежная улыбка озаряла ее лицо, даря внешний покой второй своей половинке. Лугару перестал беситься. Теперь он сидел подле ели, что упрямо отказывалась подпускать его к любимой ближе, и не сводил с волчицы напряженных глаз. Стоило Лои сделать хоть шаг в сторону Всемилы, как дерево оживало и окутывало его ветвями, тонкие корни выбивались из почвы и крепко хватали за ноги. Он там не один такой был. Ликург и Маруся, Жан и Нечери, спасатели, ажаны – круг вынужденных зрителей был велик. Криминалисты и те нет – нет, да подходили взглянуть на чудного лешего и испытать действие природного щита на себе. Но никто из присутствующих не чувствовал того, что чувствовал Лои. Бессилие, страх и отчаяние. Лишь улыбка Всемилы и присутствие Морока рядом с ней давали лугару возможность контролировать себя.

– Все, подходите, – наконец объявил Костя и направился к Лику.

Маруся перевела взгляд с заметно усталого Ивченко на профиль шефа. Все, что происходило этой ночью, казалось странным сном, и только Лик оставался для нее реальным. Непоколебимый и спокойный при любом развитии событий.

Дневное светило давно показалось над горизонтом, пробуждая землю ото сна. Пробудило оно и Русю. С ее глаз окончательно слетела пелена. Все это время она вела себя будто неверно сложенный наговор: вроде работает, да не так как надо, то тут в течении энергии разрыв, то там. Но в этот предрассветный час все изменилось.

– Я сын Нинхурсаг, вы зовете ее Пустошами. Волчица и ее дочка в полном порядке. Они скоро проснутся и не вспомнят пережитый кошмар. Не пытайтесь достать из памяти Всемилы то, чего там уже нет. Я направляюсь к Ярославу Сергеевичу. У нас незаконченный разговор.

Лик только нахмурился, услышав эту речь. Парень говорил серьезно, не лгал и не преувеличивал. А последняя реплика прозвучала угрожающе. Сын Пустошей? Эйдолон собрался прояснить этот вопрос прежде, чем отпускать Костю, но вмешалась Рыжик. Она, до этого момента внимательно рассматривающая профиль Лика, вдруг взяла его за руку и, не отрывая взгляда, решительно выдала:

– Я тебя люблю.

– Помощнику комиссара понадобятся записать твои показания сейчас. – Сохранить невозмутимое выражение лица стоило богу немалых усилий.

Рыжик сбоку недоуменно нахмурилась, а Костя на секунду задумался.

– Хорошо. Где помощник?

– Альв, – Лик указал на Кремера, стоящего неподалеку.

Ивченко кивнул и отошел, а Ликург, наконец, получил возможность взглянуть на сердитое лицо Рыжика. Зла она была не на шутку, чем рассмешила бога.

Руся оглядела светящиеся азартом глаза, открытую счастливую улыбку, фыркнула, отпустила его ладонь, развернулась, и горделиво вздернув подбородок, направилась к лесной тропе. Впервые в жизни она призналась мужчине в любви, а он посмел проигнорировать ее признание. Уязвленная и сердитая она все ускоряла шаг пока не перешла на бег, прекрасно осознавая, что Лик следует за ней по пятам.

Наговаривая на камеру показания, Костя краем глаза наблюдал за удаляющейся парой. Бог и ведьма. Их энергия замкнула круг. Эти двое превратились в поразительный единый живой организм с одним на двоих маниту. Сами, несомненно, еще не подозревают о случившемся, но близок час, когда реальность откроется, и их сущность сыграет важную роль в обоих мирах. Костя тряхнул головой, пытаясь вспомнить какую именно роль, но получеловеческое сознание отказывалось слушаться.

– Чтоб тебя… – пробормотал недовольно Ивченко.

– Что? – не расслышал Жан. – Громче говорите. У меня нет такой чувствительной аппаратуры.

Костя кивнул и продолжил рассказывать о своих действиях в отношении Всемилы.

– Как вы узнали имя девушки? – прервал его в какой-то момент Кремер.

– Я не знаю точных имен. Я знаю самообращения. Это первое, что показывает маниту создания природе. – Ивченко улыбнулся недоуменному выражению на лице альва. – Покажите мне любое создание вживую, и я скажу, как оно себя называет.

Жан чуть помедлил, затем оглянулся и указал на одного из криминалистов, заглянувших на секунду в чащу любопытства ради.

– Серхио, – без колебаний ответил Костя. – Он руководитель.

– Для протокола, – пробубнил Жан в камеру. Он был удивлен не меньше их штатного оператора, но виду не подал. – Верно определил. А этот?

На этот раз альв указал на одного из ажанов. И тут Костя не ошибся.

– Я спешу. Можем мыпродолжить?

– Да, конечно. – Кремер чуть поморщился. Каких-то пять лет назад за вмешательство в деятельность правоохранительных органов или служб спасения полагался арест и подробное расследование. Теперь же после некоторых поправок, внесенных в законодательство, в случае очевидно положительного результата вмешательства добрый помощник попадал под расследование, но не в камеру. Со стороны гражданского населения выглядит справедливо, а вот со стороны правоохранителей не очень, поскольку в подавляющем большинстве случаев фигурант оказывался созданием нечестным и далеко не невинным. Скроется такой помощничек, и ищи потом ветер в поле.

– Назовите ваш адрес проживания и номер наушника, а так же ближайших родственников.

Костя со вздохом выполнил просьбу альва, уши которого сияли гневом.

– Я могу идти?

– Да, – кивнул после паузы Кремер. – Вам запрещено покидать город до конца расследования. В случае необходимости вам понадобится письменное разрешение комиссара.

Костя оглянулся на Лои, который сидел рядом с Всемилой и внимательно слушал Морока, затем кивнул и направился в чащу. Сосредоточившись на энергии корней, пронизывающих почву, он задал направление и на несколько мгновений соединился с флорой. Путь был короток и недалек. Тенистый сквер подле острова Интерпола принял его. Костя задрал голову и, щурясь от ярких лучей желтого карлика, оглядел блестящее здание главного корпуса. Прохожие шарахнулись в сторону от явившегося из ниоткуда молодого создания. Такой способ транспортировки слишком напоминал незаконные силовые потоки богов.

– Я не бог, – шепнул парень с улыбкой испуганной старушке. Поднявшись на остров, он без труда миновал КПП, засветив временное удостоверение. Войдя в корпус, уточнил местонахождение великого начальства, поднялся наверх и без стука вошел в кабинет Атума.

– Где Женя? – без предисловий начал он и осекся. Ярослав сидел за столом, обхватив голову руками, и ритмично раскачивался. Воздух вокруг древнего потрескивал и искрился электричеством. – Что случилось?

Атум поднял голову и взглянул на гостя невидящим взором черных, как бездна, глаз. Бездна была наполнена болью и отчаяньем.

– Это из-за тебя, – прогремел воздух и сгустился вокруг Кости. Опустошенный бессилием отец намеревался избавиться от источника своих бед раз и навсегда. Но мальчишка только нахмурился и отчего-то устоял перед хваткой одной из сильнейших магий мира. Атум отступил, взгляд его немного прояснился.

– Где Женя? – повторил Костя, твердо понимая, что в таком состоянии Ярослав Сергеевич мог оказаться только из-за нее. Жесткое выражение на лице Атума сменилось отчаяньем, затем злобой.

– Она пошла за тобой и исчезла! – Бездна предприняла новую попытку убить Ивченко, и вновь попытка провалилась. С рычанием Ярослав вскочил со своего места и бросился на противника лично. Не поможет маниту, так поможет физическое превосходство. Но и тут Костя не проиграл. Он ловко уворачивался от ударов, скользя по кабинету, словно не нападал на него сильнейший из живущих в этом мире.

Вскоре Атум замер у окна, тяжело дыша.

– Где исчезла и когда? – тихо спросил Костя.

– Здесь. Вчера, – сквозь зубы процедил Ярослав. – Я не могу найти ее. Здание она не покидала. Даже приемную не покинула.

– А с камер записи?

– Повреждены. На последних целых кадрах она идет к двери, а дальше ее уже нет, как и полутора минут времени. Система просто прекратила запись в этот промежуток. Я не слышу ее и не чувствую ни в этом мире, ни в том. К Пустошам она не приходила, – закончил сломавшимся голосом Атум и устало опустился на диван. Кажется, всего за несколько секунд он постарел на столетия.

Ярослав поднял на Костю взгляд пустых глаз:

– А я был все это время тут и ничего не слышал, ничего не чувствовал. Почему я не могу тебя убить?

– Потому что я сын Пустошей, – просто ответил Костя и направился в сад. Никакая магия не способна обмануть или покорить природу. Она слышала и видела то, что не под силу другим. Так и оказалось.

– Мы ищем ангела.

– Ангела? – Ярослав больше не пытался избавиться от мальчишки. Как-то так вышло, что безродный леший вдруг стал его единственной надеждой. Глупец почему-то знал, что делать, в каком направлении искать, и вел себя так уверенно. Наверное, поэтому Атум последовал за ним.

– Мне нужно вниз, на землю, – предупредил Костя и побежал к спусковым шахтам. Ярослав впервые за прошедшие несколько часов ощутил прилив энергии и надежды. Он поможет кому угодно, лишь бы этот кто-то отыскал его дитя.

Костю выпустили с острова без лишних вопросов, ведь он был в сопровождении Ярослава лично.

– Что дальше? – нетерпеливо спросил древний. Они стояли в сквере, прямо в клумбе. Цветы и листва клонились в сторону мальчишки, а он, в свою очередь, стоял недвижимый, прикрыв глаза, будто медитировал.

– Идем. – Ивченко прикоснулся к руке Атума и тот неожиданно оказался посреди лесной поляны.

– Костя! – отчаянно закричала Женя и с разбегу врезалась в такого родного, как оказалось, лешего, едва не сбив при этом крылом отца.

– Папа! – счастливо закончила она и расплакалась.

История двенадцатая Феникс, черти, любовь и тайны рукописи

Я пока как-то слабо представляю свое место в этом Мире. Но, откровенно говоря, я и в Иномирье ловил себя на том же непонимании. Как неприкаянный. И там чужой, и тут.

Из личных записей Константина Ивченко

Зверобой недовольно поджал губы и процедил сквозь зубы человеческое ругательство. Не наговор, отменять не надо.

Получив работу в Интерполе, а следовательно и стабильный легальный заработок, он наконец смог приобрести квартиру своей мечты. В бывшем заводском районе, а ныне экологичном жилом квартале в десяти минутах езды от центра города, старые промышленные помещения превратились в дорогие элитные дома. Зверобою принадлежали семьдесят четыре квадратных метра на последнем этаже. Семьдесят четыре любовно обставленных и обжитых квадратных метра. Этот пол из воздушной древесины не знал каблука ни одной женщины. На диван не проливали ни капли алкоголя нетрезвые коллеги или собутыльники – Зверобой умел держать дистанцию. В шкаф или ванную не заглядывал ни один любопытный родственник – их у черта не было. Это место было его личным, родным, любимым убежищем, местом, где он мог остаться наедине с самим собой и быть собой.

Феникс прошлепала босыми мокрыми ступнями по полу, оставляя влажные следы, и едва ли не всем телом влипла в триплекс. Ее интересовали проезжающие мимо дома автомобили в частности и переливающийся ночными огнями город в целом. От ее пальцев и носа стекло запотело. Зверобой снова прошептал нехорошие слова на иномирном. Огненная девчонка оставляла следы не на его полу и стекле, она выжигала их в его измученной душе.

Продолжая шипеть, как раненая змея, черт сбегал в ванную за сухой тряпкой и вытер влагу. Харикон только удивленно пискнула, когда ее довольно бесцеремонно отодвинули от стекла.

– У тебя есть девушка? Почему ты злишься? – Истолковала она поведение Зверобоя по-своему.

Вместо ответа черт только свирепо сверкнул глазами.

– Там выпечку продают, да? – не стала расстраиваться феникс и указала пальцем на булочную через дорогу.

– Да, – процедил после паузы Зверобой, развернулся и пошел мыть пол в душе.

– А одолжишь денег? – снова не обратила внимания на его недовольство Харикон. – У меня ценности есть, но далеко. Их еще продать надо.

Он опять не ответил, зато через несколько минут вышел из ванной с невежливой командой «одевайся и пошли».

Феникс довольно заулыбалась, скинула полотенце и пошлепала босыми ступнями в душевую, где одежду оставила. Зверобой поспешно отвернулся. Помимо общей бесцеремонности в поведении девчонка понятия не имела о нормах приличия. Будь на ее месте любая другая, черт ни за что в жизни не стал бы подражать джентльмену, но с ней иначе просто не мог. Подумает еще, чего доброго, что нравится ему. Ни одна женщина в обоих мирах еще не бесила его так, как эта.

Чужая спортивная одежда была ей впору. Феникс явно не испытывала никаких неудобств, вышагивая в ней сначала по улице, а затем по булочной, чего не скажешь о Зверобое. Немногочисленные представители мужского пола, попадавшиеся им по пути, облегающим девчонку тряпкам радовались как пубертатные подростки, заставляя черта скрипеть зубами. Старый булочник, семейный человек, и тот не удержался от косых взглядов. Хотя старика, кажется больше восхитила сама необычная внешность юного сексуального создания.

– Сюда! – скомандовал Зверобой, свернув не к дому, а к лифтам подземной парковки во дворе.

Харикон только плечами пожала. То ли едой занята была, то ли доверяла безоговорочно – черт не понял. Одно он понял точно: машину придется чистить.

– Ты злишься, потому что я здесь ем? Потому что ходила по твоему дому? Или потому что сказала, что ты мой?

Колеса с шипением прочертили четыре черные полосы на асфальте перед перекрестком, заставив ее пискнуть от неожиданности. Автомобиль позади засигналил. Вот это прямота Зверобоя больше всего в девчонке бесила.

– Я могу уйти, – продолжила Харикон, словно не замечая, что разозлила собеседника только сильнее.

– Ты же сама сюда напросилась, – не выдержал черт.

– Я только не хотела жить с кем-то другим. Это ваш шеф требовал, чтобы я осталась. Мне не сложно уйти. Все равно ничего о вашем Гуфо не знаю. Все, что знала, рассказала. Так тебя злит, что я трогаю твои вещи?

Зверобой снова скрипнул зубами, в который раз за вечер.

– Ну, объясни, – не сдавалась Харикон. – Я не понимаю.

Черт мельком взглянул на нее и тут же отвернулся.

– Куда ты пойдешь?

– Сначала объясни.

Вместо ответа он замолчал совсем. Феникс подождала с минуту, не дождалась и задала новый вопрос:

– Куда мы едем?

– Сюда. – Зверобой припарковался у торговой зоны. – Пошли.

Он завернул в ближайший отдел с женской одеждой, поймал под локоть нимфу и холодно скомандовал:

– Ей нужна одежда. Удобная и закрытая.

Зеленая чаровница оторопело уставилась на грубияна. Мужчины, тем более черти, так с женщинами не разговаривают. Да и какая нимфа потерпит подобное обращение от чужака. Она сестра флоры, воплощение ее энергии, часть бесконечного цикла жизни природы, само совершенство, мечта всякого здорового представителя противоположного пола… Девушка могла бесконечно превозносить свой род, которым гордилась.

– Ясно? – напомнил о команде Зверобой.

К своему глубочайшему удивлению, консультант послушно склонилась и обратила свой взор на странную золотокожую спутницу грубияна. Почему она так поступила нимфа и сама не поняла. Было в энергии черта нечто необычное, близкое ей самой, что-то, что не позволило ослушаться.

Зверобой проследил, как Харикон в сопровождении зеленой чаровницы ушла в примерочную, удобно устроился на мягком диване и погрузился в размышления. Он видел взгляды, которыми награждает Марусю Лик, и прекрасно понимал значения этих взглядов. Не слепой и не дурак. Поначалу казалось, что все дело в привычном для шефа божественном помешательстве. У него частенько такое не по расписанию случалось – следствие рабочего стресса. Наверное, поэтому Зверобой упустил тот момент, когда увлечение бога переросло в коренную привязанность.

«Рыжик». Черт невесело усмехнулся. Именно это обращение должно было его насторожить, а точнее то, как естественно мадемуазель Козлова откликается. Зверобой зло стиснул зубы и внимательно огляделся.

– Платье ей вот такое подберите, – он указал мимо пробегающей нимфе на полностью закрытую длинную рубаху прямого покроя.

– Но это же ритуальное, – попыталась возмутиться девушка и тут же осеклась. – Хорошо, – процедила она недовольно.

Зверобой покачал головой. Сколько бы не общался с женщинами, каждый раз убеждался в одном: личное мнение им не к лицу. Конечно, представительница нежного пола может его иметь, в некоторых случаях это даже мило и весьма возбуждающе, как, например, в случае с Марусей, но отстаивать… Черт фыркнул. Что может быть смешнее и нелепее, чем женщина с непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Велели слушаться, так слушайся, к чему глупые пререкания?

Козлова ответит взаимностью Эйдолону. Зверобой не сомневался. Она уже ответила, не словами, делами. Причем поступила так не из-за божественной привлекательности Лика, отчего-то этот механизм в ее маниту был нарушен. Черт даже предположил, что уникальность каким-то образом связана с вживленной пылью. В любом случае, в личной жизни Зверобоя ведьма больше не могла играть хоть сколько значимую роль. Да, черт был ею увлечен гораздо сильнее, чем любой другой предыдущей женщиной, но не настолько, чтобы позволить себе расстроиться или пожалеть о проигрыше. Нет, и нет. И все же, в глубине разума, против воли хозяина родились досада и легкая обида. Зверобой привычно подавил в себе всякий намек на боль. Старое мальчишеское убеждение оставаться неуязвимым в любой ситуации его еще не подводило, не подведет и теперь.

Нет, и нет.

– Нет, – едва слышно сердито прошипела нимфа, выпуская из примерочной гостью, и уже громче добавила. – Вы это хотели?

Харикон с любопытством уставилась на Зверобоя. На лице ее не было и намека на недовольство или удивление, прозрачно голубые глаза при искусственном освещении отливали алым, кожа сияла золотом. Обрядовая рубашка висела на ней мешком, скрывая точеную фигурку до самых лодыжек.

Черт сначала удовлетворенно кивнул, но затем вдруг нахмурился:

– Погодите. Что-то не то…

Личико нимфы скривилось в красноречивом подтверждении слов ужасного посетителя. Чувства ее ожили в надежде, что чудак поймет, как глупо прятать тело настолько красивой девушке, как его спутница. Здесь ведь нужна легкость, невесомость, нежность, цветочный орнамент и пастельные тона. Но чаяния чаровницы оказались напрасны.

– Нужно что-то менее сексуальное.

Глаза нимфы округлились от возмущения:

– Что-то менее… Вы что издеваетесь?! На ней бесформенная плотная льняная рубашка земельного цвета! – Не выдержала она. Подобный эмоциональный всплеск грозил ей выговором или даже увольнением, но она не могла пройти мимо подлеца, топчущего прекрасный цветок.

– А! – наконец поняла Харикон причину действий черта. – А чего ты сразу не сказал, что пытаешься меня непривлекательной для мужчин сделать. Напрасно пытаешься. Меня хотят в любой одежде, даже если не видят. Я же феникс.

– Кто? – опешила нимфа.

– Мне что одетой быть, что раздетой – без разницы. Чье маниту свободно, тот и захочет.

Зверобой в очередной раз скрипнул зубами, поднялся, оплатил покупку и потянул за собой девчонку к машине. Она не сопротивлялась.

Автомобиль он рванул с места так, словно убиться собрался. Черт чувствовал взгляд Харикон на себе, и это только распаляло его злость. Она по-прежнему не проявляла никаких эмоций, кроме любопытства. Поведение спутника ее занимало даже больше, чем происходящее за окном. Зверобой раздраженно дернул плечом. Сотню лет проспала, а жизнью вокруг себя почти не интересуется.

– Всегда что-то меняется, я помню сотни чужих пробуждений и помню свои. Ты интереснее.

– Мысли читать умеешь? – хмуро уточнил Зверобой. Только этого ему не хватало.

– Нет, – покачала головой феникс. – Я просто запоминаю твои слова, жесты, реакции и выражение лица. Научиться узнавать твои мысли будет несложно – ты очень эмоциональный.

Он поджал губы и отвернулся к окну.

– Почему не хочешь? – не поняла Харикон. – У тебя появился вопрос – я на него ответила. Что в этом такого. Я же не узнаю твои тайны.

Странный диалог прервал писк наушника. Зверобой перевел звонок на панель автомобиля.

– Да?

– Не спишь? – раздался голос Клеомена из колонок.

– Увы. – Он многозначительно покосился на спутницу. – Что-то случилось?

– Не то чтобы… Не давала покоя мысль о тех двоих телевизионщиках, застрявших в доме Гуфо. Пока Мос отсыпается, я тут тихо проследил за тэнгу. Ни за что не угадаешь, где его нашел.

– У Махтаб в кровати?

Клеомен рассмеялся.

– Это само собой. Изоляция сближает. Нет. Он в заводском районе. На стене написал объявление.

– Какое?

– Ну, если я верно трактую символику, то он ищет переводчика древних текстов со знанием теории первых наговоров и мертвых языков. Любопытно, правда? На кой тэнгу, только что вернувшемуся из заточения, нелегальный переводчик с настолько сложной квалификацией?

Зверобой постучал пальцами по рулю. Все раздражение и злость последних часов улетучились, как только мозг получил достойную загадку.

– Сними, как улику, чтоб в случае чего подшить могли, и пометь, как принятое. Остальных пока не трогаем, верно понимаю?

– Пусть отдыхают. Нам нужно лицо, которое эти двое еще не видели.

Зверобой кивнул. Тревожить начальство смысла не имело. Дело никто заводить не станет – оснований нет. Странное поведение субъекта и чутье двух чертей – это не основания. Попытка создания расшифровать некий древний текст – это даже не административное правонарушение. Он ведь его не продает, не вывозит, а всего лишь собирается перевести. Мало ли родовых книг в мире. Поймают ажаны за распространение информации в заводском? Так тэнгу легко выкрутится: в криминальном районе найм дешевле. Нет открытого дела – нет права подвергать опасности третье живое лицо.

– Согласен. Придется рискнуть с маской. Это я устрою. Где встречаемся?

– У меня.

– Хорошо.

Зверобой убрал наушник в карман и обратился к спутнице.

– Я отвезу тебя, затем ненадолго уеду, поняла?

Харикон фыркнула.

– Не возьмешь с собой – уйду.

Черт почувствовал, как в груди опять растет раздражение:

– Я же объяснил…

– Не возьмешь с собой – уйду.

Феникс вздрогнула, когда он резко ударил по рулю основанием ладони, но отступать не стала. Нервный какой-то ей мужчина попался. В родовой памяти информации о том, как обращаться с такими вспыльчивыми, не было. Непонятливый, к тому же. Все по несколько раз повторять приходится. Еще и скрытный. Харикон прислушалась к внутреннему огню: действительно ли того выбрала? Пламя выбор уверенно подтвердило. Она пожала плечами и опять уставилась на профиль черта.

– Куда мы едем?

Суженый свирепо засопел. Феникс нахмурилась. Она уже в который раз совершенно не понимала, чем именно провоцирует в нем такие вспышки ярости. Она отлично видела, что он неравнодушен к ней. Энергия буквально вспыхивала обжигающей синевой, стоило ей самой или ее голосу нарушить его личное пространство, но почему эта энергия обращалась именно в отрицательное русло? И почему он так старательно давил в себе желание? Он же хотел ее сильнее, чем кто-либо до него, – Харикон это чувствовала. На последней мысли ей вдруг вспомнилось:

– Нимфа сказала, что мне нужно белье в соседнем отделе.

– Белье? – Зверобой растерял на мгновение всю злобу и беспомощно оглядел коричневую бесформенную тряпку на ее теле. – Ты…

Одновременно договорить и справиться с фантазией не получилось.

Девушка кивнула. Все так: он даже не заметил, что вспыхнул, что нервно бьет хвостом по спинке ее сиденья. Несколько секунд и вот ее черт уже скрипит зубами, а автомобиль несется по ночному городу со слишком высокой скоростью, если конечно феникс верно истолковала знаки по обочинам. Что за глупый мужчина?

Она поерзала, устраиваясь поудобнее, и принялась расчесывать волосы пальцами. В одном глупый мужчина был прав: пора было приводить свою внешность в соответствие со временем. Феникс улыбнулась. Он не совсем это имел в виду, но кто станет его слушать? В прошлое пробуждение Харикон доводилось сталкиваться с мужчинами, подобными Зверобою. Эту манеру командовать окружающими женщинами, пренебрежение и едва уловимое высокомерие во взгляде ни с чем не спутаешь. Ей понадобилось некоторое время, чтобы проанализировать свои наблюдения и установить причину таких эмоций.

– Ты презираешь всех женщин из-за мамы? – спросила феникс, когда машина остановилась рядом с небольшим двухэтажным домиком, овитым диким виноградом.

От неожиданности Зверобой закашлялся, затем смерил спутницу ледяным взглядом.

– Сиди тут.

– Я с тобой, – Харикон открыла дверь.

– Сидеть! – рявкнул не на шутку взбешенный черт. – Я быстро, – после паузы сдержанно добавил он. – Дальше поедем.

Он вылез, захлопнул свою дверь и пошел к дому. Старый ведьмак ему денег должен, так что с удовольствием обменяет долг на маску. Зверобой стиснул зубы. «Ты презираешь всех женщин из-за мамы?» Как кто-то может вслух постороннему… Впрочем, девчонка не знакома с понятиями вежливости или такта. А еще ей неизвестны естественные реакции на чужие эмоции. Довела его до бешенства, вынудила сорваться, а во взгляде удивление и любопытство. Ни обиды, ни оскорбленной гордости – ничего, что так свойственно женщинам, когда на них случайно срываешься или отдаешь приказ. Черт возмущенно фыркнул и не сдержал улыбку. Забавная дурочка и странная. Очень странная. Непривычная.

Полчаса спустя он сел обратно в машину. Феникс поморщилась:

– Ты какой-то уродливый.

Зверобой рассмеялся, завел двигатель и отъехал от дома. На нем, действительно, висела маска старого лысеющего тучного черта. Отчего-то теперь вместо раздражения Харикон пробудила в нем веселье.

– Выходит, до этого был красивый?

– Да, – спокойно и совершенно естественно согласилась она.

Зверобой покачал головой. Наивная она, чересчур наивная, может, этим и выводила из себя так сильно. В конце концов, женщины всегда его хотели – ничего необычного или непривычного в этом не было. А вот честность девчонки шокировала.

– Не стоит вот так запросто признаваться мужчине, что он тебе нравится.

– Почему?

Черт взглянул в отливающие алым любопытные глаза и улыбнулся, коря себя за предыдущие вспышки ярости. Злиться на ребенка – последнее дело. Неспроста она не понимала, что доставляет ему неудобство своим присутствием и поведением. Дети в подобных вещах не разбираются, они просто хотят быть рядом с тем, кого любят.

– Потому что, как правило, мужчины предпочитают завоевывать женщин. Так интереснее.

– То есть я не должна была говорить тебе, что ты мой?

Зверобой кивнул головой. Он окончательно убедился в своих догадках относительно ее сущности.

– Получается и настаивать, что жить хочу у тебя, тоже было нельзя?

Он снова кивнул, а Харикон подумала, что пламя свело ее с самым странным созданием из всех, которых она знала. Что за нелепости он говорит?

– И тогда ты бы сам сказал, что мой и жить я должна у тебя?

Черт ощутил и раздражение, и веселье одновременно.

– Нет, конечно.

– Тогда где логика? – не поняла Харикон. – Я молчу, ты не знаешь… Как мы будем вместе?

– Никак, – улыбнулся он. – В этом-то и соль. Ника-а-ак.

Феникс нахмурилась.

– Не пойдет. Ты мой, и жить я буду с тобой.

Зверобой застонал. Терпение – не самая его сильная сторона, но похоже иного выбора, кроме как объяснять снова и снова очевидные вещи, у него просто не было.

– Ты мне не нравишься. Понимаешь?

– С чего ты взял, что я тебе не нравлюсь?

– Что? – он растерянно взглянул на Харикон.

– Ты ж меня хочешь, – пояснила упрямая девчонка. – Вот смотри…

Она резко подалась к нему и лизнула кончиком языка мочку его уха. Машина вильнула влево и с визгом затормозила, перекрыв крайнюю полосу движения. Зверобой тряхнул головой, стараясь вернуть способность мыслить. На мгновение он забыл, как дышать и как двигаться, совершенно потерял связь с реальностью. От столкновения с другими участниками дорожного движения его спас поздний час. Автомобилей на дорогах было немного.

– С ума сошла! – хрипло выдохнул он, продолжив путь. – Мы могли пострадать. И не только мы.

– Прошу прощения, – виновато потупилась феникс. – Не рассчитала. Не думала, что ты хочешь настолько сильно.

– Да, не хочу я никого! – огрызнулся Зверобой, потом вспомнил, в чем пытался убедить собеседницу, и продолжил уже спокойнее. – Желать кого-то – не значит любить.

Феникс кивнула:

– Я знаю. Любовь появляется потом.

Черт уныло покосился на спутницу. Любовь или смирение под напором беспрецедентного упрямства?

– Давай отложим пока этот разговор. Я занят.

Харикон без возражений сосредоточилась на пейзаже за окном, и Зверобой облегченно выдохнул. Кожа горела от прикосновения ее языка, маниту полыхало, требуя от хозяина немедленно получить женщину, пробудившую огонь. Черт усилием воли подавил взбунтовавшуюся энергию. Не хватало еще опуститься до секса с наивной девчонкой, которая ждет от него любви. Он к себе уважение после такого потеряет.

Один плюс: феникс сказала, что хочет тот, чье маниту свободно, а это значит, что мадемуазель Козлова не увлекла его так уж сильно.

Десяток минут спустя, они оставили машину на парковке и подошли к одноэтажному ухоженному дому в центре города. Это было древнее строение, внесенное в реестр фонда охраны культурного наследия, о чем свидетельствовала табличка на каменной стене. К низкой двери вела прозрачная дорожка, ограждающая растительность под ногами от соприкосновения с подошвами ботинок гостей. У колодца поблескивал стенд с подробным описанием исторической ценности участка и построек.

– Проходи… те.

Зверобой поморщился, глядя на выражение лица Клеомена, с которым тот поправил свое приветствие, и прошел мимо него в дом.

– Приятно снова увидеть вас, – лучезарно улыбнулся хозяин и протянул руку девушке. – Позвольте проводить.

Харикон смутилась. С ней давно не обращались учтиво или, тем более, заботливо, и контраст между поведением двух представителей одного вида созданий только усилил эффект. Как два черта могут быть такими разными? Она с любопытством взглянула в глаза гостеприимному хозяину и взяла его руку. Клеомен улыбнулся и, не отрывая взгляда от гостьи, проводил ее на кухню.

Зверобой прыснул, наблюдая глупую картину.

– Вы, должно быть, голодны? – проговорил Клеомен, покосившись на сослуживца.

Феникс прикусила губу, продолжая изучать непривычно открытого и доброго мужчину. Она таких видела в чужой памяти, но сама еще ни разу не встречала.

– Так как? – Клеомен чуть поднял брови, с ласковой улыбкой глядя в глаза очаровательного невинного создания. Он никак не ожидал увидеть, что она всерьез свяжется со Зверобоем. Первые часы после пробуждения ее сознание плыло и колебалось, она была измучена ролью батарейки для системы защиты дома Арно, и было неудивительно, что ее энергия потянулась к тому, кто спас ее от мучительного сна. Как оказалось, дело было не только в пережитом стрессе.

– Да, – она завороженно смотрела на гостеприимного черта широко распахнутыми глазами.

Зверобой прошипел безобидные проклятия на одном из иномирных языков, чем так же удивил Клеомена. Чтобы создание с его прошлым так боялось повредить энергию рядом присутствующих, что пускало в ход простые человеческие ругательства? Когда это Зверобой настолько заботился о ком-то? Хотя, конечно, со стороны на заботу походило мало. Нужно хорошо знать упрямца, чтоб заметить его особое отношение к этой девушке.

– Он вас не потрудился накормить, правда? – рассмеялся Клеомен.

Она отрицательно покачала головой.

– Что?! – возмутился Зверобой. – А в булочной я что делал?! По доброй воле туда пошел?!

Клеомен перевел удивленный взгляд на сослуживца. Ему всегда казалось, что из всей группы именно он выглядит глупо со своей нерешительностью и неспособностью привлечь внимание любимой женщины. Зверобой был его полной противоположностью и часто подтрунивал над робостью коллеги, где-то даже жалость проявлял. И вдруг выяснилось, что Зверобой не просто не способен быстро и красиво завоевать любимую девушку, он даже признаться себе не способен, что влюбился.

– Снимки на планшете. Взгляни, – Клеомен кивком головы указал на буфет, затем вновь вернулся к фениксу. – А вы, прекрасная мадемуазель, присядьте за стол, пока я что-нибудь придумаю для вас.

Она послушно села.

От Клеомена не ускользнул полный холодной обиды и ревности взгляд Зверобоя. Маниту слепца вспыхивало голубыми искрами, готовое вот-вот разгореться.

– Ты никогда раньше не влюблялся, верно? – пару минут спустя спросил вполголоса Клеомен, разогревая полуфабрикаты для гостьи.

– Что? – Зверобой оторвал взгляд от экрана.

– Подвинься. Я посуду достану. Спрашиваю, любил когда-нибудь?

– Нет. – Зверобой отошел к стене и оперся на нее спиной. – А что?

Клеомен пожал плечами:

– Просто спросил. Как тебе моя расшифровка?

– Точная, – нехотя признал Зверобой. – Не думал, что ты неформальные языки тоже изучал.

– Тогда вызывай. Полагаю, ждать встречи с тэнгу нам не понадобится.

– Это прогноз?

– Это прогноз. И он придет с Ширин. Это тоже прогноз. Она руководит его действиями.

Зверобой окинул оценивающим взглядом сначала Клеомена, потом Харикон и вышел. Феникс недоуменно следила за его действиями.

– Итак, мадемуазель, для чего же вам обрядовая одежда? – Хозяин дома мягко улыбнулся, отвлекая девушку от раздумий.

– Пытался меня неинтересной для мужчин сделать, – тут же откликнулась она.

Клеомен кивнул головой, словно другого ответа не ждал, затем поставил перед гостьей тарелку ароматного ризотто.

– Не знаю, честно говоря, что едят фениксы.

Она благодарно улыбнулась. И почему пламя выбрало не вот такого мужчину? Красивый, элегантный, с умными внимательными глазами, в каждом его слове и жесте читались сдержанность и благородство. Изредка он казался холодным и надменным, но только в те моменты, когда задумывался о чем-то своем. Почти полная противоположность Зверобою с его резкими, отрывистыми, быстрыми движениями и агрессией.

– Все? Сменила пристрастия? – раздался от двери насмешливый злой голос последнего. – Переселяешься к следующему?

Харикон вновь удивил этот переход от скрытой ярости к открытой. Никак ей не удавалось уловить причину.

– Нет, – ответил за девушку Клеомен, спокойно глядя на хмурое лицо ревнивца. Ему вдруг вспомнилось, как он первые недели психовал из-за мужчин вокруг Мос. – Когда встреча?

– Через час, здесь. Придется вам двоим посидеть тихо, – Зверобоя явно передернуло от этой перспективы. – И было бы неплохо записать встречу.

– Предлагаешь установить скрытые камеры, чтобы последить за созданиями, которые в подобной технике разбираются получше нас с тобой?

Клеомен скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула. Поведение сослуживца начало его откровенно забавлять.

– Сканер или источник помех достать несложно. А вот нам глушилка не помешает. Я включу. Сразу предупреди только о ней, чтоб лишних проблем не возникло.

Хвост Зверобоя проявился и забил нервно по полу.

– Ты всю жизнь тут нелегальными переводами занимался?

– Нет, – просто ответил Клеомен. Про себя же подумал, что Жар-Птица должно быть еще чрезмерно наивная девчонка. Какая опытная женщина добровольно захочет выдерживать настолько нестабильного, агрессивного черта? Кто бы мог подумать, какой тяжелый характер Зверобой все это время держал в узде. Впрочем, ей поздно отступать. Даже если она уйдет, он побесится, попытается справиться с собой, поймет, что попытки тщетны, и последует за ней. У Вселенной деяния странные: создание, способное покорить любую женщину, любит всю жизнь лишь одну. Безответны чувства его или нет, черт преследует жертву весь остаток существования. Но самое удивительное, что ни один черт не верит до полного отрицания, что влюбится так, как поколения до него, пока не встретит ту самую. Что это? Шутка Вселенной? С тех пор, как в жизнь Клеомена вошла Мос, он задавался этим вопросом и не находил ответа. Он всегда молча терпел насмешливые взгляды Зверобоя. Пришла очередь Зверобоя узнать, каково быть объектом сочувствия окружающих. Клеомен хитро улыбнулся, глядя на ничего не подозревающего коллегу.

– Что? – не понял упрямый черт.

– Ничего, – отмахнулся со смехом Клеомен. – Дальше гостиной их не пускай. Книгу просто забери.

– Сам знаю, – огрызнулся Зверобой. – Не первый день работаю.

– Нет. Не первый. Но впервые вижу тебя настолько несдержанным и агрессивным. Ты на Иму похож стал.

Харикон с любопытством наблюдала за собеседниками. Она разные отношения между созданиями видела, но с таким столкнулась впервые. Черти, если верить родовой памяти, между собой не слишком ладят и не дружат. Эти дружили и ладили, только как-то странно. Один ласково насмехается, второй обижается и скрывает это за злостью. Чудаки.

К тому моменту, как в гостиную вошли званые гости, она вкусно поела и сладко попила. Клеомен приложил к губам палец, подмигнул и сосредоточил все свое внимание на голосах за приоткрытой кухонной дверью. Феникс кивнула.

– Это что? – Зверобой повертел в руках электронную бумагу с архивом отсканированных книжных листов.

– Текст для перевода, – сощурилась Махтаб. Она уже не была той напуганной благодарной пери. Сосредоточенный взгляд сощуренных миндалевидных глаз изучал черта очень внимательно. От нее не ускользала ни одна деталь.

– Мадам, – Зверобой презрительно фыркнул. – У вас либо образования нет, либо вы плохо учились. Для чего, скажите на милость, нанимают лучшего на территории этой земли переводчика?! Для того, чтобы притащить ему текст на мертвом языке с искаженным маниту?

Зверобой потряс листом в воздухе:

– Что? Ну, что я должен тут переводить? Как вы себе это представляете? – черт швырнул лист на колени тэнгу и начал подниматься, бормоча себе под нос. – Навыпускают невежд. Раньше любой школьник знал. Мертвые заклинания без носителя не переводят. Что за время? Что за создания пошли? Все Ехидна с ее реформами. Я же голосовал против? Голосовал. Но кто стариков у нас слушает? Кто? Никто!..

Вдруг вспомнив о гостях, Зверобой поднял голову, окинул обоих презрительным взглядом:

– Чего сидите? Вон пошли.

Махтаб усмехнулась. Дед попался забавный, с характером. Она не ожидала, что нелегальными переводами занимается кто-то столь почтенного возраста. Хотя содержать вот такой дом на одну только пенсию точно не получится. Она достала из сумки оригинал книги.

– С таким носителем?

Дед обернулся. Он уже успел до входной двери полпути пройти, чтоб нерадивых клиентов выпроводить. Недоверчиво вгляделся в переплет, пожевал губы и пошел обратно.

– Ну? – нетерпеливо спросила Махтаб спустя почти десять минут. Старый черт внимательно и сосредоточенно изучал рукопись.

– Почерк паршивый у мужика, – спокойно констатировал Зверобой и едва сдержал смешок, услышав раздраженное сопение пери. – А вообще, у вас проблемы.

– Какие? – не поняла женщина. Тэнгу рядом напрягся.

– Клеомен! – позвал черт, стряхивая маску. – Автор Арно Гуфо.

Махтаб прошептала проклятия, когда в комнате оказались знакомые лица.

– Доброй ночи, – вежливо поздоровался второй сотрудник Интерпола. – Ну что? Будем оформляться по собственному желанию или в розыск объявлять?

– Может все-таки выдернуть одного из шефов? Или Козлову? – Зверобой с надеждой взглянул на Мос, но кошка только поморщилась.

– Вы ее заездили. Особенно Лик. Он без ее пыли уже никуда. Теперь еще ты. – Она махнула рукой. – С визуальным анализом я и сама справлюсь. Не переживай. Лучше иди помоги оформить пропуск на Харикон. Они давно пропадают, а девушка – твоя подопечная.

В этот момент дверь открылась и в кабинет «4А5» вошла раскрасневшаяся от смущения и смеха феникс, а за ней следом Клеомен.

– И они всегда так? – взгляд его светился теплом и весельем. Мос немного нахмурилась. Когда это Клеомен так общался с женщинами?

– Всегда, – Жар-Птица обернулась к собеседнику.

И когда это женщины позволяли себе такие нежные взгляды в адрес ее черта? Кошка почувствовала себя нехорошо.

– У нас есть пропуск, – Клеомен переключил внимание на Мос, и ей тут же стало лучше. На нее он смотрел иначе: ласково, с восхищением, любовью и страстью.

– Над чем смеетесь? – как можно непринужденнее поинтересовалась она.

– Хотелось бы знать, – зло поддакнул Зверобой, напугав Мос. Она взглянула удивленно сначала на него, потом на Клеомена.

– Потом объясню. – Клеомен подвинул свой стул вплотную к Мосвен и сел рядом, не сводя с нее влюбленных глаз. – Что думаешь про код?

– Я еще не успела про него подумать, – кошка смутилась и отвернулась к экрану. Ей было немного не по себе. С одной стороны, она прекрасно понимала, что ревнует. С другой стороны, к чему ревнует? Он же не из тех мужчин, которые, получив долгожданную добычу, теряют к ней всякий интерес и постепенно находят себе новую. Так могут поступать коты. Про чертей она ничего подобного не слышала. К горлу подступила паника из страхов и воспоминаний. Ее уже бросали вот так. Бросали.

Теплая ладонь легла ей на затылок, даря покой и ласку. Мос глубоко вздохнула и покосилась на Нефера. Лицо его озаряла улыбка открытая и лукавая одновременно. Снова увидел ее страхи и снова над ними смеялся.

– Плохой, – обиженно, беззвучно проговорила Мосвен и углубилась в расшифровку рукописи.

Благодаря прошлому месту работы у нее был доступ к базе криптографов Института Криминалистики. Не то чтобы она знала заведомо, что пригодится, просто тихонечко не теряла связи. Кто знает, что из прошлого понадобится завтра?

– Как думаешь, ночью тут кому-нибудь нужна бухгалтерия? – прошептала Мос и услышала ответный смешок Нефера.

– Значит, права. Не нужна, – пробормотала кошка. – Пусть хоть раз техника поработает с пользой, не во славу пасьянса.

Харикон сидела на стуле возле входа и пристально наблюдала за происходящим в кабинете. Клеомен и его женщина работали. Зверобой стоял у триплекса и созерцал вид предрассветного города. Сначала ревнует и бесится, потом сажает подальше от себя и игнорирует. Феникс устало вздохнула. Книга, вокруг которой было столько суматохи, лежала на столе посредине комнаты на странном овальном предмете открытая и страницами вниз. Перевести ее чертям удалось, но получилась белиберда, и потому они единогласно решили, что столкнулись с неким кодом. Харикон взглянула на женщину-оборотня. Стройная, гибкая, красивая, вся такая изящная, почти идеальная. Даже волосы уложены идеально. Еще и умная. Поднятая с постели посреди ночи и запертая в центре топей Мосвен смотрелась одинаково потрясающе, словно актриса перед камерами.

Харикон подняла подол рубашки и полюбовалась на свои ноги. Она тоже выглядела потрясающе. Всегда потрясающе желанной и идеальной. Довольная собой Жар-Птица заулыбалась, почесала затылок, взлохматив белые пряди, и замурлыкала под нос песенку, которую услышала в машине по дороге в Интерпол.

Зверобой исподтишка следил за навязчивой девчонкой. Худая, наглая, упрямая, неопрятная, волосы в разные стороны торчат, слуха нет (фальшивит так, что морщиться охота), белесая, будто старуха, а манит так, как ни одной нимфе или пери не дано.

– Змий задери, – процедил сквозь зубы едва слышно Зверобой. С каждой минутой находиться в ее обществе становилось все труднее. – Пойду побеседую с нашими старыми знакомыми.

Клеомен отвлекся от экрана и удивленно взглянул на сослуживца, затем кивнул и вновь потерял интерес к внешнему миру.

Зверобой быстро покинул кабинет, не глядя на Птицу. В коридоре дышать стало чуть легче, да и думать тоже. Нужно было побыстрее избавиться от феникса. От этой мысли у черта неприятно защемило внутри, печаль и тоска сковали тело, сделав его неприподъемным, а ноги вдруг стали ватными. Зверобой испуганно замер и обернулся на дверь с гравировкой «4А5». Он почти физически ощутил разделяющее его с девчонкой расстояние.

Черт тряхнул головой, стараясь избавиться от непрошенных эмоций, и с еще большим энтузиазмом направился в допросную. Рудабе – не простая пери и подход к ней придется искать соответствующий. Чем не задачка для оголодавшего ума?

– Да, я оголодал. Просто женщины давно не было, – прошептал себе черт прежде, чем открыть дверь. – Доброе утро! – промурлыкал он с улыбкой разъяренной своей новой собеседнице.

– Защитника моего еще нет, – сухо процедила Махтаб.

– Да я, собственно, спросить. Может, принести что? Вы не обижайтесь за ночной диалог. Работа такая.

Пери сощурилась и оглядела высокую подтянутую фигуру черта. В руках у него, действительно, ничего не было – на допрос без документов не ходят. Во всяком случае, Махтаб так предположила. Да и стоял он вполоборота, словно на минуточку заскочил.

– Ну, – она слегка растерялась. – Воды можно, наверное.

Черт очаровательно и удивительно ласково улыбнулся, заставив собеседницу потерять половину боевого настроя. Махтаб раньше сталкивалась с чертями и с их обаянием, но это всегда ощущалось, как что-то немного неискреннее, сладкое, но в то же время вредное. А тут и не сладко, и не вредно. Просто доброе отношение одного создания к другому. Извинение тоже вполне обычное.

– Тут внизу пекарня есть, – Зверобой сделал вид, что беззвучно поздоровался с кем-то в коридоре. – Я как раз туда иду. Хотите, принесу что-нибудь?

Вот теперь Махтаб насторожилась. Откуда такая доброта?

– Не надо на меня смотреть, как на великого хитреца. Я же черт. Мне видно, что вы беременная. – Он усмехнулся. – У нас сотрудники такие учтивые только в исключительных случаях.

Пери округлила глаза и испуганно уставилась на собеседника. Зверобой чуть отклонился назад.

– Вы не знали? Прошу прощения.

– Я… – Махтаб запнулась и оглядела озадаченно свое тело. – Я… Я правда ужасно хочу есть последние две недели и соленый абрикос.

Зверобой скривился.

– Нет. За такой гадостью вам на рынок. Булочек хотите?

Она вяло кивнула. Черт вышел и вернулся через некоторое время с тремя пакетами и двумя стаканами.

– Смотрите. Не спросил, что вы любите, поэтому взял на свое усмотрение. Кофе мое, вам нельзя. Тут травяной сбор целебный.

– Благодарю, – кивнула Махтаб. От первого потрясения она чуть оправилась и теперь смотрела на незваного благодетеля увереннее. – Вы Зверобой, да?

– Ага, – он открыл один из пакетов и достал оттуда одноразовую посуду. – Держите.

Только после этого поднял взгляд.

– Я не хотел становиться гонцом такой вести, – Зверобой повел плечом, потом поморщился. – Не самое подходящее место. И личность гонца тоже как-то не очень для такойновости.

Она рассмеялась.

– Ну, да, как-то не очень. Может, тогда просто отпустите?

Зверобой в возмущении поднял брови, снова рассмешив ее.

– Ладно, – пери примирительно подняла ладони, а затем зашуршала пакетами. – Булочки тоже подойдут.

– Как можно было подумать, что вот так просто вывезти из-под носа Интерпола рукопись Арно реально? Даже дети знают: все, что касается семьи Гуфо, дело подсудное.

Махтаб с жадностью откусила выпечку.

– Так кто же знал, что там рукопись Арно? Книга и книга. Ее…

Пери сообразила, о чем говорит, и сердито сощурилась. На этот раз рассмеялся Зверобой.

– Я не нарочно, извините. Когда поведение задержанного не соответствует биографии, волей неволей пытаешься понять причину. Пойду, – черт поднялся и взял свой стакан.

– Поведение не соответствует биографии? – осторожно уточнила Махтаб.

– Ну, да, учитывая ваш род и сферу деятельности, общие выводы нашего шефа. Он психолог. – Зверобой развернулся и пошел к двери.

– И что не так?

Она смутно догадывалась, о чем речь, но отказать себе в подтверждении от такого мужчины, что умна, не смогла. Черт обернулся, он выглядел удивленным.

– Умная женщина поведет себя хитрее и осторожнее.

Махтаб внимательно оглядела Зверобоя с ног до головы. Статный, сексуальный, уверенный в себе и умный. Слишком умный.

– Вы это нарочно, – уверенно заключила она, откинулась на спинку своего кресла и сложила руки на груди. – Что мне грозит? Только честно.

Черт немного склонил голову, раздумывая.

– Полагаю, вы и без защитника знаете, что можно рассказать, а что нет. Его ждете, чтоб перестраховаться.

Она прикрыла на мгновение веки и улыбнулась.

– Книгу с собой привез Тварь. Дрожал над ней. А когда свихнулся, вдруг отдал ни с того, ни с сего. Что рукопись авторства Гуфо мы не знали.

Догадывались. Зверобой видел это в хитрых умных глазах женщины. И книгу от них Тварь спрятал, иначе не бродили бы они за ним вдвоем, изображая верную съемочную группу. Не поймали – сбыла бы подороже. И змий что докажешь. Истинный владелец в психушке, родственников у него не нашлось, свидетелей тоже нет.

Черт криво улыбнулся и благодарно кивнул.

– Мерси за еду и за новость, – кивнула в ответ Махтаб.

– За новость не благодарите. Вы не беременны.

Допросную он покидал под аккомпонемент проклятий и смеха. Она была и зла, и восхищена одновременно.

– Женщины всегда меня обожают, – добродушно пробормотал себе под нос Зверобой и самодовольно улыбнулся. – И красив, и умен, и Жар-Птицу соблазнил. Всем хорош!

Проходя мимо зеркальной стены, он чуть замедлил шаг и пятерней расчесал волосы, привычно придав им слегка небрежный вид. Женщины любят идеальную внешность с налетом легкой небрежности.

В кабинете царила все та же обстановка: феникс фальшивила, Мос работала, Клеомен наблюдал. Когда Зверобой вошел, последний оторвался от своего занятия.

– Ну как?

– Книга принадлежала Твари, остальное она рассказывать точно не станет. Все еще не вызываем начальство?

– Рано, – Клеомен покачал головой. – Нам показывать нечего. Расшифровки пока нет. Владельца теперь тоже нет.

– Ты мне предлагаешь в психушку тащиться? – возмутился Зверобой.

Клеомен нарочито мило улыбнулся.

– Да он Иму покусал! Какое создание кинется на аниото? Даже у психов есть инстинкт самосохранения, а у этого ничего не осталось!

– Хочешь, звони шефу. Но сам. Я его уже как-то отрывал от женщины ночью. Больше ошибок не повторяю. Уволь.

– От женщины ноч… – Зверобой прервал сам себя. Он не сразу понял, что речь о Марусе, а когда понял, сообразил, что последние несколько часов и думать о Козловой забыл. Да и как-то не тронула его особо догадка Клеомена о том, где шеф ночует, точнее с кем.

– Ладно. Обойдусь своими силами. Пошли, великое дитя пламени! – Зверобой критично оглядел Харикон. Ревность отступила и желание было уже не таким острым. – Фальшивить по пути продолжишь.

– Я не фальшивила, – строго проговорила девчонка, насупив брови и поднимаясь.

– Слушай, а чего ж ты после пробуждения в ванной-то от меня пряталась и визжала? – поинтересовался Зверобой уже в машине, когда они покинули остров. Раньше раздражение и злость не позволяли вычислить небольшие нестыковки в поведении спутницы. – А теперь спокойно голышом разгуливать можешь. Странно это, не находишь?

Феникс отвернулась к окну и губу прикусила.

– Так что? – Зверобой почувствовал, что попал в нужное русло.

– Не скажу, – пробубнила она.

– Что?! – черт рассмеялся. Он ушам своим не поверил. Куда подевались самоуверенность, прямолинейность и беспардонность? Словно другое создание рядом с ним появилось.

– Мне? И не скажешь? Я же твоя любовь.

Он откровенно насмехался и не скрывал этого.

Харикон повернулась к Зверобою, внимательно, серьезно его оглядела с ног до головы. От этого взгляда черту стало немного не по себе, и улыбка исчезла с его лица. Но было поздно. Не говоря ни слова, Птица открыла дверь и огненным вихрем на ходу выпорхнула из машины. Что перешел черту, Зверобой понял за мгновение до того, как она улетела.

Нарушив правила, он резко свернул на обочину и затормозил. Феникс не поймать и не отыскать – так говорят. Ее могут лишь спящую случайно обнаружить счастливчики, но и это сделать непросто. Она – суть золотого мыслящего пламени, его воплощение. Энергия, укротить которую не удалось еще никому. Зверобой впервые в жизни почувствовал себя непроходимым глупцом, хотя признаться себе в этом не решился. Минут пять постоял на тротуаре, вглядываясь в предрассветное небо, сел обратно в машину и продолжил путь.

– Вот и хорошо, – процедил он сквозь зубы, подъехав к новому зданию психиатрической клиники. Настроение окончательно испортилось. Он досадовал на себя, на свою жизнь в целом, на странное чувство пустоты и тоски, медленно разрастающееся в груди, но особенно на Харикон. Сначала в вечности убеждала, потом при первой же трудности убежала. И немаловажно, что от начальства выговор теперь обеспечен.

– Чем могу помочь? – вежливости в голосе ночного администратора не звучало, чему Зверобой обрадовался. Он был настроен бить, а не любезничать. Предъявив печать сотрудника Интерпола, и в довольно грубой форме изложив цель визита, черт получил пропуск и карту здания с отметкой нужного отделения.

Пропуск пришлось показывать трижды. Наконец миновав все посты и двери, Зверобой в сопровождении санитара оказался в комнате Болотной Твари. Тот не спал.

– Он по ночам не спит, – прокомментировал сопровождающий. – Орите, если что.

Санитар вышел, оставив посетителя наедине с пациентом.

– Привет, – поздоровался Зверобой, включил диктофон, взял стул и устроился поудобнее рядом с кроватью. – Как дела?

– Я в психушке, – ровным голосом ответил Тварь через минуту, все так же безучастно созерцая потолок.

– Это плохо или хорошо?

– У меня нет оценочных суждений, – все с той же задержкой ответил пациент. – Это результат приема препаратов.

– Удобно, – согласился черт, припомнив свое поведение с фениксом.

Тварь не ответил.

– Чего у вас еще теперь нет?

– Эмоциональных перепадов нет. Собственности нет.

– А книгу свою помните? – Зверобой решил быть прямолинейным. Он не Лик, и работать при опросе как профессиональный психолог не умел, но выбора не было.

– Какую? – Тварь на все вопросы отвечал с одинаковой задержкой. Казалось, у него не только эмоции исчезли и суждения, но и анализ услышанного ему давался с трудом.

– Самую ценную. Рукопись Гуфо.

– У меня нет рукописи.

– Но была?

На этот раз Тварь молчал дольше обычного.

– Так была у вас рукопись Арно Гуфо?

– Была.

– Где вы ее взяли?

– Украл.

– У кого?

– У Массимо Колибри.

Зверобой нахмурился. Имя звучало знакомо.

– Кто это?

– Художник, инсталлятор.

Черт вновь покопался в памяти, но безуспешно. Публичной личности такой он, хоть убей, не помнил, но все еще испытывал странный дискомфорт, словно что-то упускал. Нечто важное. Зверобой достал планшет, забил имя в поисковик и вспомнил.

Это было дело Козловой. Они тогда с шефом вдвоем сотрудничали с жандармерией в лице комиссара Гийома. Парень из волчицы скобами мертвого ангела слепил и к потолку подвесил.

– Расскажите подробнее о краже.

Повествование у Твари вышло длинное, ровное, с большим количеством деталей, и порой совершенно бесполезных на взгляд Зверобоя.

– Почему вы решили похитить записи?

– Колибри был не в своем уме. Бредил идеей великого совершенства форм и сущностей. Я рассудил, что он может испортить записи или уничтожить их. Я собирался использовать книгу не для ерунды, а глобально: хотел войти в историю, открыв истинные подробности жизни и смерти Арно Гуфо. Создания обязаны знать правду, а я обязан прославиться.

– Что вы делали с рукописью дальше?

– Нашел переводчика.

– Колибри не переводил?

– Переводил, но его дневник я не нашел.

– Что произошло дальше? – Каждый раз Зверобою приходилось задавать наводящий вопрос – это утомляло.

– После чего? – не понял Тварь.

– После того, как нашли переводчика.

– Он не перевел. Направил к криптографу.

– А криптограф что с рукописью сделал? – Черт начал нервничать. Диалог с Тварью напоминал беседу с маленьким ребенком, который занят каким-то своим очень важным делом.

– Месяц водил меня за нос, а потом умер.

– То есть книгу вы так и не прочли?

– Нет.

– Как умер криптограф?

– Выкопал в лесу яму, построил резной свод над ней, лег в нее и отравил сам себя.

Зверобой сначала хмыкнул, потом нахмурился.

– Как выглядел свод?

– На пяти опорных столбах пятискатная крыша, резные перила по краю котлована. Резьба и роспись с растительными мотивами.

Зверобой уточнил имена криптографа и перводчика, на всякий случай повторил их четче для записи.

– Вы знаете, где взял книгу Колибри?

– Нет.

– А сами вы пытались перевести книгу?

– Да.

Гонимый страшной догадкой, черт вскочил и, не прощаясь, покинул собеседника. Связаться с Клеоменом удалось не с первого раза.

– Ну, как? Удалось что-то выяснить? – без предисловий начал Клеомен, когда Зверобою все же удалось дозвониться.

– Останови Мосвен! Закройте рукопись! И не трогайте ее! Лучше из кабинета удите!

– Что? – в голосе собеседника послышалась тревога.

– Маниту фонит или что-то в этом роде! – Зверобой почти зарычал, но напрасно. Клеомен был не из тех созданий, которые долго ориентируются в реальности. Инструкцию сослуживца он исполнил быстро.

Вернувшись в главное здание Интерпола, Зверобой застал спасенных коллег в кабинете. На двери красовался штамп отдела зачистки.

– Не фонит, – встретила его Мосвен. – А где Харикон?

– В безопасности. Вы в порядке?

– Что ты выяснил? – кивнул Клеомен, сощурившись. Уклончивый ответ относительно местонахождения феникса ему не понравился.

Не говоря ни слова, Зверобой прошел до стола Мос, достал диктофон и включил запись.

– Теоретически, мы должны были передать рукопись сами знаете куда, как только установили ее авторство, – прокомментировала кошка, когда голос Твари произнес последнюю реплику.

– Как только достоверно установили авторство, – уточнил Зверобой.

– Значит, с ума сходят, – Клеомен задумчиво постучал пальцами по столу.

– И Массимо Колибри всплыл, – добавила Мос.

Зверобой кивнул.

– Ладно Массимо, – продолжила она. – Но инсталляция с мумией и могила криптографа! Сдается мне, пора вызывать шефа.

– Не пора, – мягко ответил Клеомен. – Нам с тобой сначала надо оформить тэнгу и его возлюбленную. А наш коллега пока постарается за это время отыскать свою Птицу.

– Отыска… – начала Мос и осеклась. – Хорошо.

Она успела узнать Нефера за этот короткий срок близости. Он никогда не брал руководство ситуацией в свои руки, если того не требовала крайняя необходимость. Раз Клеомен сказал, что так надо, значит не имело смысла переспрашивать или уточнять.

Казалось бы, столько лет провела с ним бок о бок, а разобралась в его характере только теперь. Всегда молчаливый, исполнительный, спокойный и скрытный, Клеомен оказался истинным сыном своих двух родов. Привлекательный, страстный, властный, хитрый, как истинный черт, он в то же время был нежным, честным, проницательным и искренним созданием с обостренным чувством справедливости. Могла ли она предположить, как много теряла, не замечая его любви и не замечая своей. Мос видела его взгляды, его отношение, и это молчаливое ненавязчивое обожание, утолявшее ее боль первое время, постепенно стало доставлять кошке удовольствие, давать уверенность в себе и своих силах. Что удовольствие перешло в необходимость, она заметила слишком поздно. Мос не знала, кто и почему спас ее Нефера, но была безгранично благодарна этому созданию или созданиям.

Зверобой нервно дернул носом, его рога засветились, хвост застучал по полу. Не говоря ни слова, он развернулся и вышел за дверь.

– С ней все в порядке? Может, помощь нужна ему? – Мос с тревогой взглянула в глаза Клеомену, но тот лишь ласково улыбнулся.

– Нет. К нам она не пойдет, а он ее быстро отыщет. От влюбленного черта не спрячешься.

Зверобой отпрыгнул от двери, выдав свое присутствие. Тренированный слух кошки конечно уловил тихий подозрительный шорох, и собеседники умолкли.

– Чтоб вас, – зло прошипел Зверобой и направился к спусковой шахте. – Влюбленный черт? Это я то?

Он презрительно рассмеялся.

– По себе судишь, богатый мальчик?..

Зверобой оскалился. Ковровое покрытие в холле зашипело от голубых искр, слетающих с кончика хвоста. Черт был в бешенстве и не мог контролировать свое маниту. Администратор в холле хмуро проследила за нерадивым сотрудником. Только сменилась, а уже уборщицу вызывать. Ковер поглощал огненную энергию, преобразуя ее в фиолетовую каменную крошку. И, как обычно, проблемы исходили от «4А5». Девушка укоризненно покачала головой. Не зря последние сутки по острову бродили слухи о том, что команду расформируют. Они и так слишком долго проработали.

– Я? Влюбленный? – продолжал неистовствовать Зверобой уже на парковке. – Я?!

Он хлопнул дверью и завел двигатель. Радио тихо ответило композицией, которую совсем недавно Жар-Птица старательно выводила, сидя на стуле у входа в кабинет. Черт растерянно уставился на приборную панель. Глубоко внутри резко выросла отчаянная нежность и заполнила всю его сущность, растворив гнев. Потух он так же быстро, как и загорелся.

Зверобой обессиленно откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и глубоко устало вздохнул. Перед внутренним взором предстала беловолосая девчонка с отливающей золотом кожей и стройным гибким телом. Она сладко пахла дымом, звук ее мальчишеского голоса выводил черта из равновесия. Воспоминания о поцелуе отозвались мучительным томлением.

– Так не бывает, – Зверобой испуганно дернулся и открыл глаза.

«Он ее быстро отыщет. От влюбленного черта не спрячешься».

Слова Клеомена вновь обожгли разум.

– Ценности, которые ей надо продать, – вспомнил неожиданно Зверобой. – Ценности…

Продолжая рассеянно бормотать себе под нос, он выехал с парковки, миновал КПП, спустился в город и понесся воскрешать старые связи в мире, с которым давно распрощался.

Гнев утих не сразу. Харикон около получала парила над землей, озаряя небо светом огненных крыльев. Лишь затем, когда мысли прояснились, она смогла трезво оценить произошедшее.

«Мне? И не скажешь? Я же твоя любовь».

Он произнес это с издевкой, голосом, полным неуважения. Феникс приземлилась на крышу высотки и уселась на перила, свесив ноги вниз. Под ступнями простирались редкие низкие облака и тусклые на фоне предрассветного неба огни города. Искусственный остров темной тяжелой махиной висел напротив.

Для этого мужчины женщины не играли важной роли во Вселенной. Он оставлял за собой право решать, кого и как он может любить, но быть объектом любви считал недопустимым и, более того, унизительным. Он счел женщину глупой и недостойной лишь за то, что она высказала вслух свои мысли. Убеждения этого черта вели его по пути, на котором нет места свободной птице. Харикон презрительно фыркнула. Она с легкостью могла ответить, почему боялась и избегала его первые минуты, но тон его голоса остановил от опрометчивого шага. Не напрасно. Взглянув на остров в последний раз, она решительно оттолкнулась от края и спрыгнула вниз. Крылья вспыхнули за спиной, поймали восходящий поток и понесли девушку прочь от пробуждающегося города туда, где она хранила материальные свои блага. Пусть пламя вспыхивало тоской по избраннику, пусть мысли не покидали его, словно привязанные, Харикон была полна решимости следовать выбору. Она не станет игрушкой в руках бестолкового черта.

Схрон не нашли, чему птица была бесконечно рада. В общей памяти нашлось место, куда феникс и принесла на продажу каменный песок с вершин Пустошей.

– Ты?! – возмущенно зашипела она, когда переулок неприятного полузаброшенного района преградил ей тот, от кого она собралась держаться подальше. – Уйди.

Зверобой сердито сощурился.

– Ты понимаешь, что в самом криминальном районе города? Он идет под снос. Тебе здесь не безопасно.

Она молча обогнула черта и направилась ко входу в дом.

– К тому же, ростовщик, которому твоя предшественница продавала песок, там давно не живет и не работает. Его убили.

Харикон остановилась. Она беззвучно прокляла те десять лет сна, что отделяли ее от воспоминаний одной из сестер. Не говоря ни слова, она расправила крылья и взлетела.

Зверобой не без восхищения наблюдал за этой картиной.

– Красивая, – с улыбкой пробормотал он себе под нос и недовольно цыкнул. – Но проблемная.

Черт не стал ждать, когда она исчезнет из виду, достал из чехла за спиной метлу и кое-как взгромоздился на черенок.

– Какого черта именно веник? – процедил он сквозь зубы. – Почему не корыто? И не кадка? Мало ли в бабском хозяйстве предметов поудобнее. Ведьмы, – с ненавистью закончил Зверобой и взлетел.

Харикон не сразу заметила, что черт следует по пятам, но когда заметила, рассердилась не на шутку. Больше всего она ненавидела внимание, которого не просила. Кто дал ему право навязываться ей, когда она ясно дала понять, что больше не желает иметь с ним ничего общего? Феникс резко взмыла вверх, и черт едва не потерял ее из виду.

– Девчонка, – зло прошептал он, стараясь развернуть метлу. Теперь Жар-Птица летела в обратном направлении, а ведьминское отродье не желало слушаться седока с инородной магией, зато то и дело норовило перевернуть его вверх тормашками и сбросить с черенка.

– Чтоб тебя! – выругался Зверобой. – Козлову натравлю!

Метла замерла на мгновение, чуть подумала и последовала за фениксом.

– Так лучше.

Черенок дернулся и довольно ощутимо ударил седока между ног. Черт зашипел и согнулся.

Из белесого тумана облаков впереди раздался тихий смех.

– Иди сюда! – прорычал взбешенный Зверобой. – Хватит бегать!

Феникс не ответила. Сквозь просвет он увидел, как она сложила крылья, вытянулась в струну и понеслась к земле.

– Только не убей меня, пожалуйста, – простонал черт и направил своенравное транспортное средство следом.

Тонкой стрелой Жар-Птица прошла сквозь кроны деревьев парковой зоны недалеко от центра города и исчезла за ними. Отстав всего на несколько секунд, Зверобой оказался там же. Только вошел он не стрелой, а скорее камнем. Стряхивая с себя листву и поломанные ветки, он огляделся в поисках беглянки. Щеку и плечо саднило от полученных царапин.

Рядом на лавочке сидела молодая мать с ребенком на руках и озадаченно, немного испуганно смотрела на всклокоченного, злого черта. Его рога сияли, хвост нервно бил по клумбе, в центре которой он беспардонно топтался, а в руке, явно стремясь на свободу, дергалась пожилая метла.

– Седая девчонка в балахоне, – гавкнул он. – Куда пошла?

Девушка сначала отпрянула, потом подозрительно сощурилась.

– Из Интерпола я, – расстроено, уже без гонора проговорил грубиян. – Из Интерпола.

Он показал документы. Ответственная гражданка понимающе кивнула и указала пальцем в сторону пруда.

Беззвучно проклиная все и вся, Зверобой подкрался к живописному водоему, поверхность которого украшали цветущие королевские лотосы. О способности огненных дев плавать он, само собой, понятия не имел, но хорошо запомнил, с каким удовольствием Харикон полоскалась в воде при всяком удобном случае. Постояв на берегу и немного поразмыслив, черт пришел к выводу, что нырять или пытаться облететь пруд на метле бесполезно, – ускользнет опять. Он отпустил свой транспорт на волю, сел у самого берега, скрестив ноги, и откашлялся.

– Прости меня, пожалуйста, – начал он громко. – Я не имел права тебе грубить и обижать. Этого больше не повторится.

Из-за ближайшего цветка выглянула белая мокрая макушка, а за ней следом показались подозрительно сощуренные светлые глаза.

– Не убегай, пожалуйста, – перешел Зверобой к тяжелой артиллерии, – а то меня уволят.

Она показала лицо целиком и сердито дернула носом.

– Прости? – черт пустил в ход самую свою милую улыбку.

– Врешь, – без проблем определила она.

Зверобой тихо выругался.

– Про увольнение не врешь, – гордо вздернув подбородок, феникс медленно побрела к берегу. – Я хочу другую одежду и есть.

– Да кто б сомневался, – беззвучно проговорил черт, поднимаясь с земли. Он уныло оглядел неприлично прилипшую в самых ненужных местах рубашку птицы, снял с себя толстовку, завернул в нее недовольную спутницу и капюшон ей надвинул до самых глаз.

– Это зачем еще? – огрызнулась она.

– Для профилактики преступлений на сексуальной почве. – Зверобой ухватил ее за плечи и повел к выходу из парка.

– Я сама идти могу!

Пока такси поймал, пока до торговой зоны доехал, пока одежду купил, выяснил, что она много чего «сама могу». И садиться она «сама могу», и куда ехать решить она «сама могу», и платье себе с бельем выбрать, и в примерочной с петлями и замками непривычными справиться, даже туфли надеть она «сама могу». Все сама.

Сверкнув злыми глазами, птица выхватила у черта из рук свой поднос с едой.

– Я сама!

Молодой домовой, что садился за соседний столик споткнулся о собственную бороду и едва не рухнул на пол, засмотревшись на невероятной красоты и самостоятельности чаровницу. Зверобой со вздохом продемонстрировал очередному влюбленному незнакомцу удостоверение. Настолько часто он запястьем не светил никогда. Проще было, когда его за защитника принимали.

– Я хочу жить у Клеомена или водной девы, – проговорила феникс, приступив к еде. – Мне неприятно твое внимание. Я не люблю, когда мне навязываются.

– Да-а-а?! – Зверобою захотелось одновременно и разозлиться, и возмутиться, и рассмеяться. – Не любишь, когда навязываются? Как же мне это понять?

Харикон сурово взглянула на собеседника. Сарказм уловить несложно, особенно в случае, когда его не скрывают.

– Что это значит?

Он невесело рассмеялся, отвел взгляд и потер ладонью лицо:

– Нет. Ничего.

Девушка опустила взор в тарелку. Плечи ее осунулись, голова поникла.

– Считаешь, мужчины находят спящего феникса и обязательно со стороны взирают на экспонат? – тихо спросила она. Вопрос был риторическим, ответа не требовал.

Зверобой замер. Как любой нормальный мужчина, он и мысли не допускал о подобных вещах.

– Не люблю внимание, которое не контролирую, – добавила феникс еще тише.

Черт вдруг показался сам себе глупым, эгоистичным и грубым созданием. Ни понимания, ни внимания, в котором нуждалась пробудившаяся птица, он не выказал. Несколько часов назад он задал вопрос в самой что ни на есть неуважительной, пренебрежительной форме. И вот получил ответ. Неудивительно, что она выпорхнула из машины, и что теперь знать его не хочет.

Он открыл рот, собираясь попросить прощения, но почему-то сказал не то, что хотел:

– Мороженое любишь?

На него взглянули удивленные светлые глаза.

– Х-хочу, – неуверенно и немного невпопад согласилась Харикон.

Зверобой быстро выскочил из-за стола и спустя десяток минут вернулся со стеклянным высоким стаканом, доверху наполненным фруктами, сливками, карамелью и всевозможными посыпками.

– А мороженое? – не поняла феникс, принимая из рук черта ложку.

– Где-то там внутри, – он поводил пальцем напротив стакана. – Ешь.

Она опустила глаза и послушно принялась за еду, но покорность никак не избавила от его пристального взгляда. На смену малообъяснимой злости и периодическим вспышкам ярости пришло необъяснимое внимание. Харикон чувствовала себя словно букашка под стеклом на столе энтомолога. Зверобой изучал ее и не скрывал этого.

– О чем думаешь? – не выдержала она.

– О тебе, – нисколько не смутился спутник.

Девушка осторожно подняла глаза.

– Что обо мне?

– Тебе сколько лет?

Она недовольно поморщилась и вновь уставилась в стакан.

– Это значит «не скажу», – кивнул Зверобой. – Ну, нет, так нет. А родители твои где? И кто?

Она вся напряглась, словно к битве приготовилась. От черта не ускользнула странная реакция на, казалось бы, совершенно естественный и простой вопрос.

– Нет их, – наконец тихо процедила Харикон. – Я сама по себе.

– Одна?

– Одна.

– Давно?

– С рождения. Чего ты хочешь? – зло прошипела птица, вновь удостоив его взглядом.

Зверобой сощурился. В целом, он сам не понял, как догадался, отчего девчонка такая странная у Вселенной вышла, но не проверить догадку не мог. Проявить деликатность на сей раз ему помешала не злость, а нежность, поднявшаяся откуда-то из глубин сознания. Беззащитная, маленькая, вспыльчивая, ранимая, беспомощная, неосторожная и упрямая. Непостижимо упрямая! Черт обезоруживающе улыбнулся сердитой Харикон. Не иначе благодаря упрямству своему выжила.

– Ты когда злишься, щеки надуваешь – прокомментировал он. – Как хомяк.

Очаровательное личико феникса приобрело выражение крайней стадии бешенства.

– Мне нравится, – закончил мысль Зверобой, пока она не опомнилась и не сбежала. – Миленько.

Жар-Птица свирепо засопела.

– Я суть пламя, – прошипела она.

– Я тоже, – не смутился и не испугался угрозы наглец. – И немного флора. Цветы любишь?

Не дожидаясь ответа, он повернул руку ладонью вверх. Вспыхнуло холодное пламя, обрело форму, над поверхностью стола появилась великолепная синяя роза и тут же погасла, осыпавшись пеплом. Феникс насупилась. Фокус ей понравился, причем очень – Зверобой это понял. Но она попыталась скрыть истинные эмоции. Отодвинула стакан из-под мороженого и встала:

– Пойдем.

Вот так юная птичка выглядела особенно нежной и беспомощной. Черту захотелось обнять ее, прижаться к виску, почувствовать сильнее запах белых волос и не выпускать. Он открыл рот, собираясь рассказать ей, какая она очаровательная, но почему-то произнес не то, что собирался:

– Как прикажешь, моя маленькая госпожа.

Из кафе она почти выбежала и весь остаток пути до острова держала с чертом дистанцию не меньше метра.

Горица глубоко вздохнула, потянулась и повернулась на спину, прячась от ярких утренних лучей желтого карлика. Маниту ликовало, по телу волнами разливалась нега. Усталая и несказанно удовлетворенная она чуть поморщилась, наслаждаясь новыми, пока незнакомыми ощущениями и принимая их. Дрема отступила, стремясь вернуть хозяйке потрясающие воспоминания о прошедшей ночи.

Берегиню словно ледяной водой окатило. Она резко распахнула глаза и испуганно уставилась на пустующее рядом с собой место в кровати. В соседней комнате мурчали и звенели посудой. Будто рыба, выброшенная на берег, русалка начала отчаянно хватать ртом воздух в попытке совладать с паникой. Это была не ее квартира, не ее кровать, а из одежды на ней была лишь тонкая простыня.

Горица села. Зеркальная дверь шкафа напротив отразила ее во всей красе. Перепуганная, раскрасневшаяся, всклокоченная и совсем не изящная. И уж точно не хрупкая! Русалка прокляла себя за глупость. Она зажмурилась и с ужасом вспомнила ласки Иму, точнее с ужасом вспомнила, что совсем не боялась их и не стеснялась своего тела. Она почему-то вообще ничего не стеснялась ночью. От пережитого шока на глаза навернулись слезы.

Тихо шмыгая, кусая нижнюю губу и прижимая к себе простынь, русалка попыталась хотя бы волосам придать некое подобие красоты. За этим делом ее и застукал Иму, привлеченный подозрительными звуками. Аниото рассмеялся:

– Так и знал.

Горица испуганно взвизгнула и поспешно стерла предательские слезы с щек. Он стоял в проеме двери в джинсах, босой и обнаженный по пояс. Красивый, сексуальный, хищный идол. Такие мужчины смотрят на женщин со страниц иномирных журналов. Сердце русалки забилось быстрее, жар разлился по телу, напоминая хозяйке о проведенных в объятиях идола часах. Она острее почувствовала все несовершенства собственной фигуры.

Что Иму припал к полу и крадется к ней, до Горицы дошло не сразу. А когда дошло, было уже поздно. Он прыгнул и повалил ее на кровать, придавив к матрасу. Однако, просто обездвижить добычу леопарду показалось мало, оскорбительно хозяйским жестом он взял девушку за подбородок и поцеловал. Она не сопротивлялась только потому, что была слишком расстроена и растеряна. Все в ее любви шло не так!

Иму, между тем, сдернул простыню с ее груди и под испуганное шипение взялся целовать мягкую мраморную кожу. Водяной пар собрался вокруг него, постепенно проникая в легкие. Недовольный сопротивлением аниото оскалился.

– Женщина! Ты опять?! – прорычал леопард.

Горица освободила руки и попыталась натянуть простынь обратно. Иму зло, устало выдохнул и слез с русалки.

– Я думал, ты с этим уже смирилась!

Берегиня испуганно смотрела на сидящего рядом рассерженного хищника, она напрочь позабыла, что еще мгновение назад собиралась вырваться и бежать.

– Не похож я на твою мечту, не похож!

На мечту? Горица попыталась вспомнить какой-нибудь диалог между ними на подобную тематику. Тщетно.

– Не похож я на твоего драгоценного князя! – не успокаивался свирепый.

– Какого князя? – не поняла русалка. Она позабыла и про стеснение, и про страх.

Иму неожиданно успокоился.

– Никакого.

Он уже пожалел, что вспылил. Так долго сдерживался, чтоб не раскрыть вероятного соперника, и вот, пожалуйста.

– Нет, погоди, – она села и озадаченно нахмурилась. – Какого князя? Я не помню никакого князя.

Иму беззвучно выругался.

– Серхио, – наконец со вздохом проговорил он после паузы. – Из третьего звена. Ты же у меня внимательная. Так искренне веришь, что он второй год отчеты Лику отдает еще до оформления запроса по доброте душевной.

Горица недоверчиво уставилась на леопарда.

– А он… князь?

Иму расхохотался, вскочил с кровати, подхватил сопротивляющуюся русалку и понес ее на кухню завтракать.

– Да я сама ходить могу, – неуверенно возмутилась Горица и с сомнением оглядела накрытый стол. – Ты готовить умеешь?

Леопард фыркнул.

– Нет. Я же сырое мясо целыми днями пожираю. В ближайшем парке отлавливаю и пожираю. Женщина, ты вообще хоть что-то обо мне знаешь?!

Не без удовольствия он наблюдал, как она покраснела и потупила взор. Иму продолжил бы игру, но его отвлек встревоженный писк наушника.

– Привет, – бодро начал Клеомен.

– Чего надо? – не стал скрывать раздражения леопард. Он хищник и одиночка. Ему по утрам в выходной просто так не звонят. Ему вообще просто так никто, кроме Лика, не звонит, даже если речь о рекламной акции заходит. У операторов свой черный список.

– Дело образовалось срочное. Нужна помощь на добровольной основе.

– То есть шеф не в курсе?

– Не в курсе, – подтвердил Клеомен.

– Что там? – подала голос Горица. – О чем шеф не знает?

Иму включил режим громкой связи.

– Говори.

Клеомен вкратце изложил ситуацию.

– Мы с Мос сейчас занимаемся книгой, – закончил он. – Зверобой занят делом Колибри. Было бы здорово, если бы вы с Гор взялись за криптографа. Мы связались с его дочерью. Она пошла навстречу и согласилась предоставить все, что нам потребуется в связи со смертью отца.

– Откуда такая щедрость? – Иму зло стиснул зубы. На лице Горицы без труда читался азарт и любопытство. Она пойдет несмотря ни на что.

– Девочка считает, что смерть отца – не самоубийство, – вмешалась в диалог с той стороны Мосвен. – Доброе утро.

– Доброе! – обрадовалась русалка.

Аниото закатил глаза и раздраженно зарычал.

– Я вышлю тебе подробности на внутреннюю почту, – продолжила кошка, не обращая внимания на посторонние звуки.

– Да, давай! – последовала ее примеру увлеченная новым, явно необычным делом Горица.

– Ты знал, что она здесь, – обвиняющее процедил Иму.

Клеомен тихо рассмеялся.

– Держите нас в курсе.

– Пока! – не обращая внимания ни на что вокруг, берегиня вскочила со стула, поправила сползающее с груди покрывало и побежала в комнату к своей сумке за планшетом.

– Ты так уверена, что речь шла о твоей почте? – крикнул ей вслед Иму.

– Конечно.

Голос Горицы из комнаты звучал приглушенно. Аниото тяжело протяжно выдохнул.

– Сядь хотя бы поешь, потом все остальное сделаем.

На ходу натягивая на себя сарафан, русалка вернулась за стол и протянула планшет Иму.

– Пришло.

– Само собой, – леопард поморщился, просматривая информацию по заданию. Хитрый черт знал заранее, что отказа не получит. Когда это плакса отказывала хоть одному страждущему?

Она прижалась к его плечу и внимательно вгляделась в экран.

– Хочешь, сама съезжу? Это относительно недалеко.

Взгляд Иму продемонстрировал его позицию по этому вопросу предельно четко.

– Ну нет, так нет. Чего рычать-то сразу? – пожала плечами Горица и принялась за любовно сваренную лично для нее овсянку, не обращая никакого внимания на удивленное лицо собеседника. Он не рычал.

Но то и дело хотел, пока они добирались до цивилизацией забытой деревни в горах.

– Не удивлюсь, если тут змий живой обитает, – пробурчал леопард, оглядываясь по сторонам и принюхиваясь к незнакомым запахам. Полупрозрачная оболочка прижимала уши и недовольно скалилась. Широкая, горная река свирепо громыхала на порогах всего в нескольких метрах от дома, птицы истошно старались перещебетать этот грохот и друг друга, разнотравие узкой долины, где сиротливо ютились пять жилых дворов, стрекотало на все лады – Иму не то, что врагов, он мысли свои не слышал. И только вороны не напрягались. Перегромыхать, перещебетать, перестрекотать и даже переорать пронзительное «кра», эхом разлетающееся по горам, было физически невозможно. Аниото взглянул на Горицу. Она, несомненно, здешнюю природу рассматривала под иным углом. Насекомые милые, птички, цветочки красивые, а вода… Она сама и есть пресная вода.

Дверь распахнулась и на гостей взглянула миниатюрная горная Ками.

– Госпожа Хиса? – вместо приветствия уточнила Гор.

Богиня утвердительно кивнула. Она не выглядела озадаченной или удивленной. Молча, сохраняя невозмутимое выражение лица, отступила в сторону, пропустила гостей в дом и закрыла за ними дверь. Только после этого произнесла:

– Добрый день. – И указала на низкий деревянный помост с подушками. – Прошу располагаться.

– Добрый день, – столь же вежливо поздоровалась русалка. – Позвольте представиться. Горица и Иму, сотрудники межмировой уголовной полиции. Мы здесь по просьбе нашего коллеги.

Хозяйка чуть склонила голову в вежливом поклоне.

– Вы не слишком похожи на представительницу рода Ками, – не стал проявлять вежливость леопард.

Богиня пожала плечами и обратила свой взор на берегиню. Аниото ищейка и воин. Аналитиком в этой паре явно была женщина, с ней-то Хиса и намеревалась теперь вести беседу.

Горица опустилась на помост и строго шикнула на Иму, когда тот, следуя ее примеру, сел рядом и положил правую руку ей на поясницу.

– Все бесполезные заключения и бумаги, связанные со смертью моего отца, я уже передала, – Хиса устроилась напротив странной пары. – Остался только мой рассказ. И то, что я знала о его личности.

– Да, – Горица сосредоточила внимание на лице молодой богини.

– Умэтаро сын Райдэна и смотритель заповедника райдзю. После его смерти мне пришлось принять пост. Это его дом.

– До сегодняшнего утра я думал, этих тварей истребили, – равнодушно констатировал Иму, внимательно оглядывая внутреннюю обстановку помещения. Если дом принадлежал когда-то мужчине, то было это давно. Теперь здесь явно обитала молодая женщина. К тому же, женщина не чуждая современной цифровой культуре и человеческой.

– Почти, – согласилась Хиса. – Благодаря отцу поголовье райдзю только за последнее столетие выросло с пяти до восьми особей.

– Потрясающе! – искренне восхитилась Горица.

Ками величественно кивнула и устроилась напротив собеседников.

– К сожалению, у меня в распоряжении не больше часа. К ночи я должна быть у перевала. Сегодня гроза, первая за последний месяц.

Убедившись, что возражений со стороны гостей не последовало, богиня продолжила:

– Умэтаро многими делами увлекался, многое знал. С рождения он обладал спокойным, простым и сильным маниту. Ничто не могло лишить его равновесия. Весть о том, что он сделал, стала чудовищным ударом. Какой силой, каким терпением нужно обладать, чтобы работать с райдзю, и вдруг такая весть. Он ведь лично контактировал с каждым зверем. Они знали его запах, его лицо. Именно райдзю нашли его. Их скорбный вой привлек внимание коллег отца.

– Покажите место.

Хиса отрицательно покачала головой:

– У меня нет времени. Я дам вам координаты.

Горица про себя поругала невнимательного леопарда. Ему ведь один раз сказали, что создание занято, но разве он услышал? Она попыталась немного исправить неловкую ситуацию.

– Чем ваш отец занимался перед своей гибелью?

Богиня с благодарностью и любопытством взглянула на берегиню. От нее не ускользнула формулировка вопроса, точнее слово, которым сотрудница Интерпола обозначила смерть Умэтары. Русалка явно дала понять, что МУП не считает уход из жизни этого Ками делом добровольным.

Хиса вскочила.

– Не знаю. Этого мне так и не удалось установить, и никто из сотрудников заповедника не знает. – Она подошла к шкафу и сняла с полки увесистую коробку. – Я нашла эти рисунки после переезда. В жандармерии надо мной только посмеялись.

Она бухнула тяжелую ношу на стол.

– Для дежурного комиссара я была всего лишь скорбящей родственницей сумасшедшего самоубийцы. А сюжеты иллюстраций подтверждали его теорию. Я знаю, что убил себя он сам. Лично покупала повторную экспертизу. Но я уверена, что его до этого кто-то довел. Или что-то…

Хиса поежилась, открыла коробку и стала по одному доставать рисунки. Вынув с десяток, она разложила их на столе, заполнив почти всю его поверхность.

Иму свистнул, а Горица невольно прижалась к его плечу.

– Я не знаю, как это объяснить, – Ками обхватила себя руками, словно в попытке спрятаться в собственных объятиях от жестокой реальности. – Умэтара не был мечтателем. Он никогда не погружался в дебри легенд и мифов. Он… Отец просто не мог увлечься подобной тематикой, тем более тратить время на изображение своих фантазий. Мифы интересовали его исключительно с точки зрения крупиц реальных событий, которые он там обязательно находил.

– Мы это забер…

– Не возражаете, если мы это заберем? – перебила леопарда Горица.

– Да, конечно, – богиня снова поежилась. – Вы ведь не просто так заинтересовались его смертью, верно?

– Мы закончили, – Иму поднялся. – Запишите координаты места гибели вашего отца. Если возникнут вопросы, мы с вами свяжемся.

– Да! – подтвердила русалка, поднимаясь следом и прямо глядя в глаза Ками.

– Что да? – сощурился Иму.

Горица излишне преданно и невинно взглянула на аниото:

– Свяжемся.

Леопард недовольно рыкнул, сложил рисунки в коробку и едва ли не вырвал лист с координатами из рук Хисы.

– Благодарю, – улыбнулась Горица на прощание богине.

– Это я должна вас благодарить, – печально проговорила Ками. – Кто бы вы ни были, и что бы вами не руководило. Впервые меня слушали без жалости или насмешек.

– Раскрываешь детали расследования постороннему лицу? – прошипел недовольно Иму, когда они оказались вдвоем в полугрозовом монстре, взятом напрокат в ближайшем городке. На ином транспорте по здешним дорогам передвигаться было невозможно.

– Ты тоже устав нарушил, – решила не сдаваться Горица. Она вдруг осознала, что всегда оценивала своего аниото не совсем верно.

– Это как?

– Между коллегами романтические отношения в МУП не приветствуются.

Аниото фыркнул.

– А еще я поняла, что все это время в тебе ошибалась.

От Горицы не ускользнуло, как напряглись его плечи. Вводить координаты в навигатор он продолжил, но делал это явно из желания показаться неуязвимым.

– Ты милый.

– Что? – неуязвимость улетучилась, будто и не было.

Русалка улыбнулась, рассматривая желтые кошачьи глаза и приоткрытые в немом удивлении губы.

– И добрый. Внимательный. А еще людей не ешь и созданий не ешь, но не потому что я тебя останавливаю, а потому что сам так хочешь. Ворчливый только. Бухтишь, как старый дед, на всех и на все.

Удивление на лице Иму переросло в искреннее возмущение.

– Не рычи, – остановила его взмахом руки Горица. – Все равно не страшно. Куда ехать? До темноты успеем?

Иму недовольно дернул носом и вернулся к навигатору. Вопросы предпочел оставить без ответа. Слишком много противоречивых эмоций теснилось в груди, чтобы отвлекаться на слова. Он не из тех котов, что могут ступать вперед, не разобравшись в собственных мозгах. Большинство его сородичей, если не все, живут, полагаясь преимущественно на инстинкты, и совершенно не задумываются о причинах своих деяний. В юности Иму от них не отличался, но чем старше становился, тем сильнее испытывал потребность разобраться в своих ошибках. Что толкало его к безотчетной злобе, голоду или же унынию? Что двигало им в те мгновения, о которых он впоследствии жалел? Отчего, будучи столь сильным зверем, он не мог контролировать себя в каждой точке своего жизненного пути? Несдержанность – удел мертвых, голодных или запертых в клетку хищников.Мудрый же зверь – сытый, живой и свободный. Он завел машину и покатил по лесной дороге, мимо поселка исследователей, выше в горы.

– И очень умный, – добавила спустя минуту Горица, задумчиво рассматривая рисунки у себя на коленях.

Иму покосился на тщательно прорисованные черно-белые картины боя. Русалка взяла два листа и вытянула их перед собой, соединив края.

– Знаешь, вот этот парень напоминает тебя. Почему у них у всех нет лиц? – она нахмурилась. – А у этой девушки тело, как у меня, только волосы короткие. Это не просто картины абстрактного боя с ангелами, как мы решили изначально. Это нечто большее.

Машина подпрыгивала на ухабах, рисунки плясали перед глазами Горицы, но она была уверена, что не ошиблась.

– Смотри.

Она обернулась к заднему сиденью и достала из коробки еще несколько листов.

– Вот ангелы. Мы знаем, что они существуют. Вот это я. А это точно ты. Посмотри, – Гор показала подряд три рисунка молчаливому собеседнику. – Он двигается точно как ты. И привычка бить когтями снизу вверх. Ее ведь редко встретишь среди котов. Всегда бьют сверху вниз или наискосок, а ты вспарываешь. Или вот.

Она протянула следующие листы.

– Это точно шеф. Только он встает вот так перед нами в случае опасности, а в бою часто бьет в прыжке.

Иму нахмурился и недоверчиво покачал головой.

– Да мало ли богов, которые в прыжке бьют. И не у тебя одной такая фигура. К тому же, мало ли где этот Ками нас видел. Мы вечно попадаем в передряги…

Горица не стала дослушивать возражения. Вместо этого она перетянула коробку себе на колени и начала в ней старательно ковыряться, просматривая рисунки один за другим.

– Что ищешь? – не выдержал леопард затянувшегося молчания.

– Лица. Их нет, – в голосе русалки звучало разочарование. – Здесь мы все. И ни одного лица.

Иму фыркнул.

– И что мы там? – слово «мы» он выделил. Булочка всегда была упрямой, но насколько, он начал осознавать только теперь. – Всех победили?

– Нет, – Горица отрицательно покачала головой. Сарказм напарника она пропустила мимо ушей. – Мы все умерли. Ангелов было слишком много. Здесь еще кое-что есть.

– Что? – Он объехал очередной поваленный ствол. Грунтовая дорога окончательно превратилась в еле заметную колею, ведущую сквозь лес. Кое-где уже успели прорасти молодые сосны, а валежник то и дело перекрывал проезд.

– Я только не понимаю. Это было до или после битвы? Или это отдельный сюжет?

– Покажи, – Иму покосился на коробку.

Горица вынула один из листов и продемонстрировала. Акварельный пейзаж изображал жуткую картину мертвой природы. Высохшая, серая растительность покрывала землю. Трупы животных и птиц устилали ее поверхность до самого горизонта. Серое пасмурное небо низко нависало над братской могилой. Следующий рисунок показывал зрителю ту же незавидную участь обитателей океана. Рыбы и млекопитающие мирно плавали на поверхности.

– С городами тоже самое, – прокомментировала русалка. – Не отвлекайся больше, а то врежемся.

– Псих какой-то. – У Иму по спине пробежал неприятный холод. Шерсть на холке встала дыбом.

Горица задумчиво изучила проявившуюся взъерошенную оболочку аниото. Леопард чувствовал, что она права, но признать этого пока не мог. Да и как? Битва с ангелами, уничтожение всего живого… Похоже на отвратительное пророчество.

– Ты теперь убеждена, что он это в рукописи Арно вычитал? И теорию твою подтверждает его могила.

– И Маруся, – кивнула Гор.

– При чем тут киборг? – Иму нашел ответ еще до того, как закончил произносить вопрос. – Змий задери!

– Ага. Она тут тоже есть, а умер Ками до того, как она с нами работать начала. Я только одного не понимаю: почему нет лиц? Все так тщательно, детально, но ни одного лица. И пыли у нее тут нет. По крайней мере, она ею не пользуется в бою.

Аниото тяжело выдохнул, и на этом диалог оборвался. Весь остаток пути они провели в полном молчании, занятый каждый своими размышлениями.

– Машинку хочешь? – Зверобой протянул Жар-Птице одну из своих моделек.

Девушка растерянно взглянула сначала на черта, потом на крошечный автомобиль на его ладони. За спиной Зверобоя тихо рассмеялся Клеомен.

Иму свирепо засопел. Мало прервали его законный выходной, лишили права на булочку, так еще и не слушают.

– Я слушаю, – угадала причину его возмущения Мосвен. – Вы собрали образцы, которые я просила?

– Да, – вместо леопарда ответила Горица. Она сидела за своим столом и созерцала статную фигуру аниото возле доски. Хищный, красивый, сексуальный. Особенно сексуальный, когда злой. Она отчего-то никак не могла перестать об этом думать. – Ты сама ими займешься? Хочешь, я Серхио позвоню? Он, оказывается, для меня что-то сделать может лично.

Иму дернул верхней губой, свернул снимки самодельной могилы Умэтару на доске и направился к триплексу, по дороге пнув стул Зверобоя.

– Слышь, ты! – огрызнулся последний, чем окончательно рассмешил Клеомена.

– Ну, я, – тихо, но внушительно, ответил леопард.

– А зачем мне машинка? – обрела, наконец, дар речи Харикон. Все эти странные создания ей стали казаться совсем странными, а особенно черт, в котором она увидела пару. Зверобой тут же позабыл о злости.

– Просто так. – Тембр его голоса прозвучал нежно и даже немного заискивающе.

Клеомен уронил голову на скрещенные на столе руки. Он и забыл, когда в последний раз так смеялся.

– Мы командира поломали, – вздохнула озабоченно Гор.

– Кто его командиром назначил? – пробубнил Иму.

– Знаешь, – обратилась Мосвен к русалке, – мне кажется, здесь не просто сюжет, а его развитие.

Кошка отсканировала рисунки сразу, как леопард с берегиней прибыли, и последние десять минут внимательно изучала их на экране своей станции.

– Да? – Горица оттолкнулась от края стола и подъехала на стуле к Мос.

– Он самоназначился, – подал голос Зверобой. Однако Иму ответ за примирительный не посчитал.

– Тебя не спрашивал!

– Ты какой-то странный. – Феникс подозрительно сощурилась. – Я тебя не понимаю. Ты что-то хочешь от меня?

– Тебя он хочет, – процедил сквозь зубы леопард.

Зверобой послал в адрес хищника недвусмысленное проклятие.

– Забери, – прорычал Иму.

– Меня? – искренне удивилась Жар-Птица.

– Ты права, – восхитилась Горица. – Как ты их выстроила? Там же нет нумерации, и намека на последовательность движений я не нашла.

– Тут подпись слева на каждом рисунке. На первый взгляд он ее ставил произвольно, но на самом деле она движется четко снизу вверх.

– Выведи на экран, – вмешался Клеомен. Он выдохнул, поднялся, на секунду замер, собираясь с мыслями, и направился к стене. Пора было начать управлять хаосом. Черт всегда ценил Лика за удивительную способность внушать окружающим уважение, никогда не умолял его значимости в качестве руководителя, но только теперь в полной мере понял, как непросто управлять «4А5».

Мос оказалась права. Всю поверхность экрана занял графический роман, повествующий о страшной кровопролитной неравной битве между созданиями и ангелами с эпилогом в виде постапокалиптических пейзажей умерщвленной планеты. Клеомен, не оборачиваясь, вслух отменил проклятие Зверобоя.

– Спасибо, – поблагодарила за леопарда Горица. Иму лишь недовольно фыркнул.

Черт не стал обращать внимание на открытый вызов. Хищник есть хищник. Отвечать на мелкие провокации глупо, да и себе дороже.

– Милая, а повтори еще раз то, что ты Лику искала.

– Секунду, – мгновенно откликнулась кошка. – Вот. Открыла… Неизвестный номер тринадцать сорок шесть, также проходящий под псевдонимом Ученик. Имени, возраста, принадлежности маниту или рода смешанной следственной группе установить не удалось. Сам подследственный молчал. Общественности предоставляли ограниченную информацию по делу Арно. Был приговорен к казни, но совершил самоубийство в изоляторе. Останки хранятся в белом ящике у "неопознанных". Результаты исследования достать не удалось. Адрес хранилища не узнала. Позвонить? Выяснить для чего ему это?

Клеомен задумчиво пробежался взглядом по пустым лицам рисованных фигур.

– Нет. Рано. Надо понять, что мы знаем.

– Я чет насчет шефа не понял. – При упоминании имени Лика Иму мгновенно позабыл о своем дурном настроении и приблизился к экрану.

За черта ответила Мос.

– У них с Марусей какое-то частное расследование, по-видимому. Меня попросили установить личность. Ничего большего.

Леопард устало выдохнул и взялся за переносицу.

– У вас это семейное что ли?

Клеомен с сочувствием покосился на Иму. Тот в свою очередь уставился хмуро на графический роман на доске.

– Если это история о нас, то тут не хватает нашего защитника.

– Что?! – Зверобой в мгновение оторвался от созерцания смущенного личика Жар-Птицы и оказался рядом с Иму. – Какой я тебе защитник?

– Симпатичный защитник, – оскалился леопард. – Прям милашка. Весь такой продуманно-неряшливый, облизанный, в костюмчике. Мечта нимфы.

Зверобой скрипнул зубами:

– Сделай обоим мирам одолжение, сдохни уже!

– После тебя, – учтиво кивнул аниото.

Горица устало застонала, чем насмешила Мос.

– Да не обращай внимания, – прошептала кошка. – У них хроническое. Лучше сосредоточься вот на этом. – Она кивком головы указала на свой монитор. – Как думаешь, на что похоже?

Берегиня сощурилась.

– Не знаю. А увеличить не получится?

Харикон следила за разворачивающейся в кабинете деятельностью со смешанными чувствами. С одной стороны ей было дискомфортно от такого количества созданий вокруг. Она привыкла к одиночеству, привыкла прятаться, а не сидеть вот так в ограниченном пространстве в компании знакомых, претендующих на общение. Хотелось забиться в угол, стать незаметной и только из такого положения разбираться в отношениях странной разношерстной группы. С другой стороны никто из присутствующих не представлял угрозы. Напротив, все проявляли заботу. Для них, даже для хищников, она не была экспонатом, реликвией, дорогой вещью, объектом нездорового внимания или агрессии. С самого начала в почти мифическом сильном явлении они, во главе со своим шефом, увидели простую девушку – пострадавшую и свидетеля.

Птица обвела комнату взглядом и остановилась на небольшом прозрачном кубе возле триплекса, в котором лежала токсичная книга. Пострадавшая и свидетель. Она обиженно дернула нижней губой, осознав-таки что именно доставляло дискомфорт. Внимание новых знакомых было непривычным, но приятным, а вот их молчаливая уверенность в ее беспомощности раздражала. Феникс встала и бесшумно направилась к кубу. Птицы не вмешиваются в течение времени, они не влияют напрямую на социум, избегают власть имущих – таковы негласные правила. Чем меньше внимания, тем лучше. Но не сегодня. Сегодня Харикон впервые в жизни захотела продемонстрировать истинную мощь живого пламени.

Она остановилась возле куба и уложила руки на стекло. Сложная защитная магия почти не оказала сопротивления. Оболочка беззвучно вспыхнула и тут же испарилась. Харикон ловко подхватила дневник в воздухе, оперлась спиной на триплекс и открыла первую страницу.

– Бесконечно далеко и близко, в иной ветви событий, мир выглядел вот так, – спокойно перевела она вслух. – Кому суждено увидеть труд мой, увидит его. Кому суждено прочесть, прочтет. Кому суждено сойти с ума, сойдет. Столько прочтет, сколько суждено. Тогда прочтет, когда суждено. Иным не добраться, не открыть, не узреть, не понять.

Феникс перелистнула страницу и озадаченно нахмурилась. Дальше слова ускользали, прыгали и терялись. Она вспыхнула, стараясь преодолеть древнюю сильную магию, оградившую труд от ненужных глаз, но тщетно. Зато почувствовала, как в мысли сквозь защитный барьер проникает токсичная энергия. Это был негативный фон чудовищно сложного и сильного наговора. Харикон поспешно пролистала труд до конца и закрыла его.

Немного расстроенная и разочарованная своей неудачей, она подняла взгляд и испуганно вздрогнула. Зверобой стоял прямо напротив нее и сверлил свирепым взглядом. За спиной его стояли четыре хмурых создания.

– Что? – пискнула Жар-Птица. Почему она отреагировала именно так, сама не поняла.

Зверобой выдернул у нее из рук дневник и бросил на стол.

– Книга очень опасная, – пояснила мягко Горица.

– Я знаю. – Харикон взяла себя в руки и выпрямилась, упрямо поджав губы. – Не глупая.

– Что-нибудь еще прочла? – быстро сориентировался Клеомен. Он подошел ближе и встал рядом со Зверобоем. Фениксы – создания древние. О возможностях их ученым известно очень мало.

– Нет, – птица отрицательно покачала головой. – Сильные алгоритмы, сложные, к тому же очень грязные. Тяжело барьер держать.

– Так это не фон? Как оценишь, нарочно подмешал или сама разработка такая?

– Ты издеваешься?! – Зверобой наконец перестал стискивать зубы и обрел дал речи. – Она могла пострадать!

– Кажется, разработка, – задумчиво проговорила Харикон.

Иму рассмеялся и хлопнул по плечу Зверобоя. И тут же получил удар локтем в бок от Горицы.

– За что? – не понял аниото. – Я же за друга счастлив! Смотри, какую любовь нашел.

Берегиня схватила леопарда за руку и потянула обратно к доске.

– Она же раза в три его сильнее, – продолжал радоваться Иму. – Сильная женщина в доме хорошо. Мужик должен знать, кто в доме хозяин.

Горица резко развернулась и снизу вверх сердито уставилась на хищника. На лицо его не было и тени улыбки, а в голосе слышалась неподдельная искренность – придираться было не к чему. Русалка разочарованно фыркнула и ткнула пальцем в ближайшую сцену боя.

– Вот почему у них нет лиц. Умэтару их не прочел.

– А попытки прочесть привели к отравлению, – откликнулась подошедшая к ним Мос.

– В иной ветви событий. – Клеомен оперся на триплекс рядом с Харикон. Оставлять девушку наедине со Зверобоем он пока не хотел. Она была явно к этому не готова. – Итого, интересная картина получается.

– Параллельная вселенная, где мы проиграли ангелам в эпической битве? – Иму вопросительно поднял брови.

– Иная временная ветвь, – поправила его Мосвен.

Леопард отмахнулся.

– Да бросьте вы. Это же Арно писал! У мужика не все дома были. Он в обоих мирах творил, что хотел. Выдумки больного разума, а мы тут рассуждаем, как будто истину нашли.

Клеомен постоял некоторое время, задумчиво рассматривая творчество Ками, затем произнес:

– Поздно уже. Давайте по домам. Завтра доложим шефу. Пусть решает, что с материалами делать. Заодно с утра подготовим запрос на пересмотр заключения о смерти Умэтару.

Первым среагировал Иму.

– Пошли, – он подхватил Горицу и понес к двери. – Дело незаконченное есть.

Клеомен с улыбкой проводил взглядом аниото с сопротивляющейся берегиней на руках и повернулся к фениксу.

– Ты можешь остановиться у нас.

Зверобой с трудом сдержал гнев. Один Эйдолон под ногами путался, теперь второй.

– У вас это семейное?

– Нет, – поспешно ответила Харикон Клеомену. – Я с ним пойду.

– Зачем ты это делаешь? – Когда дверь за счастливым Зверобоем и его новоявленной мечтой закрылась, Мосвен приблизилась к своему черту вплотную. Ее темные миндалевидные глаза чуть сощурились. В их глубине притаилась настороженная хищница. – Ты меня дразнишь или его мучаешь?

Клеомен обнял ее и прижал к себе.

– Не сердись. Он ведь позабыл, как крутился вокруг тебя когда-то. Как высмеивал мою неспособность сказать хоть слово рядом с тобой. Можно я немного побуду подлым?

Мос тихо рассмеялась и оперлась лбом о его грудь.

– Прости меня.

– За что? – Клеомен знал ответ, но не мог отказать себе в удовольствии услышать его.

– За твою боль, – прошептала кошка.

– Это ты про Кемнеби?

Она рассмеялась и тут же виновато простонала:

– О, прости пожалуйста! Очень больно?

Она потянулась к его боку, где старший котенок оставил довольно глубокие рваные царапины.

– Сдается мне, напрасно я все это время переживал, что у тебя появится другой. У меня был тайный союзник.

Продолжая смеяться, Мосвен прижалась щекой к его груди и прикрыла глаза.

– Он тебя уважает, просто боится привязаться. Вдруг ты уйдешь.

– Я знаю, – улыбнулся Клеомен.

– Ахом более самостоятельный и спокойный. Не знаю почему.

– Они оба замечательные, – успокоил ее черт. – Такие же замечательные, как их мама.

Он ощутил, как она окончательно расслабилась в его объятиях. Гордая холодная хищница превратилась в мягкого податливого теплого зверька, всегда открытого ласке и вниманию. Кто бы мог подумать, что этот момент когда-нибудь наступит. Клеомен поцеловал непослушную серебряную прядь и перевел задумчивый взгляд на экраны активной доски. Там в высокой полевой траве мертвые они вдвоем лежали рядом.

Зверобой следовал за птицей, ступая точно по ее следам.

«Я с ним пойду». Фраза в его голове звучала снова и снова, будто выставленная на повтор. Он не замечал иных своих мыслей и улыбался так, как никогда раньше. Впервые в жизни он был счастлив без условий, без оговорок, без рассуждений, без усилий. Счастлив просто так. А причина его состояния сердитая, хмурая шагала впереди. Она то и дело оборачивалась, пронзая черта взглядом полным негодования и недоумения, но он лишь сильнее улыбаться начинал.

– Клоун, – сердито прошипела себе под нос Харикон.

Зверобой рассмеялся. Ему вдруг очень захотелось рассказать, какая она милая, очаровательная, забавная и нежная. Он даже рот открыл и в грудь воздуха набрал, но в итоге произнес почему-то не то, что хотел:

– Ты меня любишь. Женщины всегда меня любят. Особенно если я хочу, чтоб меня любили.

Феникс резко затормозила и развернулась на сто восемьдесят градусов. Теперь она стояла к черту лицом и свирепо смотрела на него снизу вверх. Несмотря на позднее время, сотрудников на острове было немало. Странная пара, шагающая паровозиком сначала через холл, а затем и через двор, неизбежно привлекла внимание.

– Что и требовалось доказать, – абсолютно счастливый от столь бурной и крайне сексуальной реакции Зверобой ляпнул первое, что пришло в голову. Он было подумал, что язык прикусить все же стоит, но соблазн высказаться взял верх, поэтому черт продолжил:

– Ты всегда такая властная? Давай поиграем.

– Маньяк! – тоном обвинителя изрекла Харикон, поспешно отстранилась и побежала к КПП.

Зверобой бросился следом.

– Ты не в ту сторону бежишь. Парковка там.

Белые волосы Жар-Птицы вспыхнули, за спиной начал клубиться дым, обретая форму крыльев.

Черт резко подпрыгнул и приземлился на одно колено, ударив ладонью о поверхность острова. С кончиков его пальцев сорвались искры. Ледяные языки в мгновение добрались до беглянки и замкнули ее в кольцо. Феникс вспыхнула ослепляющим оранжевым светом и попыталась взлететь, но синее пламя взметнулось следом и сомкнулось над ее головой.

Харикон испуганно дернулась. Снова клетка. Снова ее пытаются изловить и заточить.

– Не взлетай, дурында, там купол! Защита! – Зверобой подбежал вплотную и взглянул хмуро на птицу. – Сначала спрашивай, в какую сторону бежать, а потом беги. Так и пораниться же можно! Поняла?

Феникс обиженно поджала губы. Она смотрела на Зверобоя исподлобья и молчала.

– Сначала спустимся вниз, потом сбегай. Ладно? – на всякий случай повторил черт.

– Клетку убери, – прошептала Харикон вместо ответа.

– Ой, да. Прости.

Его беспокойство казалось искренним. Он вообще агрессивным не выглядел. К тому же прощения попросил. Сам. Без угроз с ее стороны или применения силы. Феникс, как припала к земле из-за неудавшегося взлета, в такой позе и замерла, наблюдая, как сначала бледнеют до голубого, а затем и гаснут языки ледяного пламени. Она могла бы уничтожить его глупую сеть вмиг, всего лишь одной вспышкой своего дикого пламени, но какое-то странное чувство в груди помешало. Удивительно ощущалась отступающая энергия черта: не враждебная, мягкая, успокаивающая, даже ласковая. И взгляд его был заботливым, ласковым.

Он указал наверх.

– Купол экранирует энергию снаружи и изнутри. Ты бы не пролетела, а очень сильно ударилась. Поранишься, крылья поломаешь, кости повредишь. Больше так не делай. Пойдем. Ты, наверняка, устала и проголодалась. Но по полу мокрыми ногами ходить не вздумай…

Харикон с удивлением наблюдала, как Зверобой взял ее за руку и повел в направлении парковки, продолжая перемежать заботу о ее благополучии и здоровье с правилами поведения в его обожаемой квартире.

История тринадцатая Время, знания и реальность

Я помню все, и не помню ничего одновременно. Мне больше не нужны учителя, чтобы выжить в этом странном мире. Никакого Трикуписа. Какое счастье! Стоит мне взглянуть на создание, и я точно знаю его природу, я даже по имени его позвать могу. По тому имени, которым создание зовет моя истинная мать. Здешние обитатели ошибочно считают ее подобной себе, и она никогда не исправляла их, всегда позволяла заблуждаться на свой счет. Великая Нинхурсаг или Пустоши, как решили ее величать когда-то. Она – жизнь этой планеты, ее маниту, единый дух, она существует в каждой живой клетке в каждый момент времени. Для тех, кто зависит от пространства и времени, понять структуру ее организма представляется крайне сложным. Мне в том числе. Мои мысли линейны, ее – нет.

Земля в Иномирье, откуда я считал себя родом, представляет собой ее структурного близнеца. Что-то вроде отражения в зеркале, которое она чувствует так же сильно, как саму себя. И, наверное, все. Большего мне осознать пока не удалось.

Я чувствую себя сильным, сложным и всегда. Но, что это значит, объяснить не могу даже самому себе.

Из личных записей Константина Ивченко

Ярослав беспомощно заломил руки. Дочь сидела напротив него на диване и, склонив голову набок, внимательно рассматривала отца любопытным чужим взглядом.

– Ты уверен, что с ней все хорошо?

Костя утвердительно кивнул.

Женя переключила внимание на Ивченко и улыбнулась. Крылья с тихим шорохом расправились за ее спиной и вновь опустились.

– Она не привыкла еще.

Ярослав с ненавистью взглянул на парня. Он сам себя не понимал. Как оказался настолько беспомощным? Как Вселенная допустила, чтоб он, великий Атум, потерял власть над происходящим?

– Папа, – проговорила Женя знакомым ласковым тоном. – Не бойся. Когда ты боишься, погода портится. Ты так весь пригород моросью холодной зальешь. А у соседей, между прочим, виноградники.

– Виноградники, – передразнил тихо Ярослав, но сразу приободрился. Дочь ворчала на него только в тех случаях, когда была совершенно здорова и спокойна. Он даже на мелкого недолешего злиться перестал.

– Как мог простой божок сделать с ней такое?

Костя задумчиво покусал губу.

– Я не знаю. Мне вообще-то сейчас сложновато тоже. Не каждый день понимаешь, что вся твоя жизнь иллюзия, ты не тот, кем себя считал. А у меня это, заметьте, уже во второй раз. К тому же в памяти такая каша. И еще со зрением…

– Ых, – раздраженно отмахнулся от парня Атум и вскочил с места. За окном сверкнула молния, над самой крышей оглушительно громыхнуло.

– Папа! – одернула его Женя.

– Потерпят, – проворчал Ярослав.

– Люди, которых я считал своей семьей, забыли меня. А я и человеком-то никогда не был. Как вы вообще проверяли мою биографию? Все же белыми нитками шито, не так чтоб очень грубо, но тем не менее.

– Вот ведьма! – Над крышей раздался новый раскат грома. Ярослав подошел к окну, распахнул его и прокричал в сад. – Ты везде и всегда! В каждый момент времени! Что змий задери, за игру ты устроила?!

– Папа!

– Ну, что «папа», «папа», – проговорил уже спокойнее Ярослав. – Я Атум. Я должен все знать. Я так долго планировал все, реализовывал. Моя дочь, моя жизнь, мой основной проект. Что вообще происходит? Почему я ничего не контролирую?

– Ну, твой основной проект в порядке, – успокоила его Женя. – «4А5» зарекомендовала себя именно так, как ты и планировал, даже раньше намного. Теперь они вне структуры. Документацию я проверила. Все в порядке. Официальное согласие земель-участниц у нас есть. Отказов не поступило и уже не поступит. Поздно. Срок вступления договора в силу миновал. Все! С Интерполом покончено. Теперь группа Ликурга подчиняется тебе, а ты отчитываешься непосредственно перед советом руководителей земель. Добро пожаловать в мир, особая организация специальных расследований. Единственная проблема, которую я пока не решила – это физический адрес. И то просто не успела. Зато у меня теперь крылья есть, я мобильная и хоть из толпы выделяться не буду…

– С крыльями-то?! – возмутился Ярослав. – Не выделяться?

– Не придирайся к деталям, – деловито оборвала его дочь. – Я чувствую себя прекрасно, а если верить Косте, то еще и жить теперь буду сильно подольше, чем человек. Ты разве не об этом мечтал? Привыкнуть только надо, и научиться не сшибать вещи. Все. Ты создаешь проблему на пустом месте.

– И ты в нее влюблен, да? – обратился Ярослав к Ивченко.

Костя сначала кивнул, потом покосился осторожно на Женю. Та в свою очередь удивленно на него посмотрела.

Атум усмехнулся.

– Я страшный, но она хуже. Мучайся, благословляю, – с этими словами Ярослав покинул комнату. Он чувствовал необходимость прогуляться по саду и привести мысли в порядок. Дочь права. Поливать дождем соседей и обрушивать на собственную крышу грозу глупо. К тому же он не ощущал в Жене неисправностей. Теперь ее маниту текло и переливалось нежным, стойким здоровьем.

– Ты обманула не только меня и всю вторую группу аналитиков, но и дурачка, который парню кровь изменил, – обратился он к ближайшей золотой яблоне. – Зачем? Ты не могла не знать его жизнь, если он твой сын. Так зачем? Что за странная игра с моей дочерью?.. Нам надо встретиться и побеседовать.

В кармане задребезжал наушник. Ярослав нехотя достал и зацепил клипсу.

– Да, госпожа Ехидна… Что? Какие волчицы? Эйдолон и Козлова работали с жандармерией? Да, я в курсе, – соврал Атум, ощущая, как от маниту в пространство тянутся новые потоки ярости, насыщая атмосферу электричеством. – Ребята работают, готовят отчет. Как только я его получу, договорюсь о конференции совета по первому делу ООСР. Нет, госпожа Ехидна, физическим адресом занимается мой секретарь. Да, и по пробному делу школы Арно я тоже предоставлю отчет. Да, я понимаю, что мы действуем на вашей территории. Что? Кто? Нет… Да, он имел право вмешаться. Да, сын Пустошей. Пустошей. Да, он тоже мой сотрудник, его оформля… Нет. Вам не о чем волноваться. Да, я позвоню советнику. Понял. Всего доброго.

Ярослав снял клипсу и вместе с окружающим пространством прогромыхал:

– Мелкий!

– Она? – обыденно уточнила Маруся.

– Она, – согласился Инмутеф, сурово глядя на молодую беременную волчицу. Девушку целой и абсолютно невредимой Руся обнаружила в подвале «Красотки» в комнате домового.

Лик с усмешкой наблюдал за сменой эмоций на лице Нечери. Хищный божок много вещал о незаменимости Рыжика, но никогда не чувствовал ее по настоящему и не ценил. Она гораздо умнее, чем может или хочет казаться. Веснушчатый нос недовольно сморщился, когда бывший работодатель перевел на нее подозрительный и одновременно восхищенный взгляд. На ее лице мелькнуло раздражение, усталость, смирение, а потом она вдруг лучезарно улыбнулась. Лик рассердился.

– Похоже, она никогда не считала нужным общаться с тобой на равных.

– Что? – не понял Инмутеф.

– Маруся, – уточнил Ликург. Он стоял у входа в прачечную, опираясь плечом о косяк. Это была лучшая точка обзора в узком пространстве коридора. – Иначе ты бы не был удивлен тому, насколько она умна.

Рыжик обернулась. В широко раскрытых глазах читались беззащитность и растерянность.

Нечери зло сощурился.

– Или это ты был ослеплен фактом собственной значимости и по умолчанию мнил себя умнее? – продолжил Лик.

Инмутеф с трудом сдержал порыв кинуться на врага.

– Ох! – У лестницы в самом начале коридора появился домовой. Старик сначала замер, затем двинулся навстречу. – Везде тебя ищу. Прости, не мог сказать раньше. Папаша ребенка, сам понимаешь, спит с Ехидной.

– Да что ты?! – обратил свое негодование на подчиненного Инмутеф.

– Если бы ты искренне не поднял всех собак, они бы не поверили.

Нечери собирался еще что-то сказать, но осекся. Мимо него молча по направлению к лестнице прошла Маруся.

– Ты куда? – не понял Инмутеф.

Оборачиваться Руся не стала.

– Домой. Девушка же нашлась. Все.

Ликург поспешно присоединился к ней, закрыв собой от болезненного внимания Котика. Его неожиданно осенило, что вполне вероятно все это время Рыжик в сопливое прозвище вкладывала вовсе не нежность, а мягкую насмешку над самовлюбленным божком. Пока они поднимались по лестнице, Лик неотрывно наблюдал за ее движениями, размышляя над новым открытием и, конечно, переосмысливая все, что уже успел узнать о ней. Усталость и смирение на веснушчатом личике выглядели как будто привычными. Вспомнилась первая встреча.

– Так ты защищалась, – беззвучно прошептал Ликург.

Открытие было пугающим. Почти всегда, знакомясь с мужчинами, она сталкивается с агрессивным или уничижительно-заинтересованным отношением. Это сложно не заметить. Словно для большинства представителей противоположного пола важно знать, что новая знакомая не равна по силе и интеллекту. Каждый раз ее заведомо обесценивают. Часто по капле, почти незаметно, но все же обесценивают. Вот как теперь: Инмутеф обожает ее, но с позиции «высшего». Возможно, отчасти это связано с избранной стезей четвертого вживленного, где привычен образ мужчины, а возможно и с пристрастием к иномирной моде, где в большинстве властвуют нимфы, или со сложной глубокой беззащитной и в то же время подчиняющей сексуальностью. Слишком много стереотипов существует в современном обществе, и беда Рыжика в том, что она не вписывается в большинство из них. И все это наложено на прошлое отверженной собственным семейством девчонки… Чем сильнее агрессия, тем сильнее она закрывается, представляясь новым знакомым глупой пустышкой. Банальная защитная реакция.

– Как догадалась? – Лик произнес вопрос прежде, чем просчитал его последствия. Никогда не пытайся показать умной женщине, что считаешь ее умной, намеренно занижая свои интеллектуальные способности.

– Ты знаешь. – Маруся с усталым вздохом открыла дверь и сощурилась под согревающими лучами желтого карлика. – Хороший сегодня день.

Лик пробормотал беззвучно проклятие и отменил его. Хотел как лучше, но вышло наоборот. Конечно, он догадался. Никаких следов своей сотрудницы Инмутеф в лагере выживания ЛжеАима не нашел. Ее там никогда не было. Город он прочесал вдоль и поперек. Зная это и личности самого Нечери и его подчиненных, Рыжик сделала конкретный вывод, который поспешила проверить. Все просто.

– Мне «никогда не считала нужным общаться на равных» понравилось, – успокоила его Руся. – Приятно.

Она спустилась с крыльца и направилась к машине. Лик ускорил шаг, догнал ее, поравнялся и взглянул на точеный профиль, обрамленный огненными в свете карлика прядями.

– Прости.

Маруся растерянно покосилась на спутника.

– Прости, что недооценил с самого начала.

Она вздохнула и взобралась на переднее пассажирское сиденье его машины. Лик, огорченный скупостью собственного извинения, сел за руль. Как-то неправильно разговор складывался. Было бы гораздо легче, если бы она, как прежде, что-то не в тему говорила, смешила или в «монстре» парила. Даже с дедом Кулей Лик был готов сейчас больше беседовать, чем со спокойной серьезной Марусей.

– Напрасно извиняешься, – тихо проговорила она. – Именно ты единственный, кто не принимал меня как профессионала, а не как женщину. Но после первого же дела принял, и это было здорово.

Руся улыбнулась.

– Ну, еще Клеомен, но он в принципе других женщин не замечает. Я в его сознании прижилась новым предметом между столом и триплексом.

Лик рассмеялся.

– И Атум, – продолжила она. – Но он высший. У него все одинаково фигурки на игровом поле. Только это все ерунда. Вот что важно! Я зелье выпить забыла, а машину не боюсь. Совсем.

– Так это же хорошо. – Лик осторожно свернул на дорогу.

– Странно это. Мне как вживили пыль, так количество фобий неуклонно росло, медленно и верно. Старые становились сильнее, новые возникали, а тут ты появился, и резко все прекратилось. – Она прервалась. – Я имею в виду, в сравнении с тем, сколько лет они появлялись, резко. А еще мне себя контролировать стало легче. Ты знаешь, сколько различных действий мне хотелось совершать одновременно раньше? И я не могла разобрать, которые разумные, а которые нет. Сейчас как будто все в порядке.

– Мои ласки и поцелуи волшебны, – не удержался от хулиганства Лик.

– Да при чем тут твои ласки и поцелуи?! – возмутилась искренне Руся. – Я же про Шута… Ой!

Она прикусила нижнюю губу и виновато покосилась на смеющегося шефа.

Сказать, что Лик был счастлив, – не сказать ничего. Никогда еще и ни с кем он не ощущал такой свободы, такого единения и такого покоя.

Писк наушника прервал счастливую пару.

– Да? – недовольно ответил Лик, но уже через пару минут тон резко сбавил. – Да, шеф. Нет, с жандармерией это было лич… Ехидна? Понял. Соберу группу. Они что?! Да, конечно, знал. Несомненно. Они сейчас занимаются бумагами. Как только составлю отчет, доложу. Понял, задача второстепенная. Место назначения?

Нахмурившись и вслушиваясь в голос собеседника, он развернул карту навигатора на лобовом стекле и нашел пункт назначения.

– Как мы попадем на территорию?

Выслушав инструкции, Лик попрощался и снял наушник.

Руся виновато кусала губу. Чтобы понять, что ему только что досталось за работу над делом исчезновения волчиц, гением быть не обязательно.

– Ты знала, что эта шайка займется своим расследованием? – На светофоре возлюбленный резко развернулся к ней, чем напугал ее только сильнее.

Руся отпрянула к двери.

– Нет! Не знаю ни дел, ни шайку, – по-армейски отчеканила она, бессмысленно и преданно глядя в божественные сердитые глаза.

Лик поморщился и снова обратил взор на дорогу.

Разгон от нежного влюбленного мужчины до недовольного шефа оказался крайне быстрым, даже как-то чересчур. Руся обиженно надула нижнюю губу. Вот клялась не спать с начальством? Клялась! А что в итоге?

Пока Рыжик сосредоточенно сопела, поглощенная полноправной обидой на его, по ее мнению, резкий вопрос и сожалениями о романе с руководством, Ликург дозвонился до Клеомена.

– Ты где? – вкрадчиво поинтересовался он. – Ага. Собери группу в течение часа у меня. Потом перезвони и отчитайся, что вы там сутки выясняли впятером без меня, еще и свидетельницу впутали. И Марусе сопровождающие материалы по своей работе вышлите.

– Рыжик! – Лик убрал наушник в карман и взглянул на обиженный курносый профиль.

Она не ответила.

– Ры-ы-ыжик, – протянул он с улыбкой.

– Да, шеф? – огрызнулась она, не повернув головы.

– Ты обиделась? – неискренне удивился Ликург. В голосе его слышались смех и ласка. – Бесполезно. Я тебя все равно люблю.

Она возмущенно на него взглянула.

– Ужасный, да? – понимающе кивнул Лик. – Обещала себе не связываться с начальниками?

Руся тихо пискнула, взгляд ее стал очень возмущенным.

– Напрасно ты это, напрасно… Не стоило мне новую обувь покупать. Она у меня самая удобная оказалась и теперь самая ценная. И от похмелья лечить не стоило, и еще кормить, и от усталости лечить, и целовать во сне меня так страстно не стоило… Особенно целовать. Ты понимаешь, как трудно стало после этого сосредотачиваться на работе? Да, вообще, на всем, не только на работе…

– Я целовала?! – не выдержала ведьма. – Ты первый начал! И в Пустошах меня все время тискал! Как игрушку какую-то! И называть еще так странно. Это вообще на субординацию не похоже!

– А как не начать? – Лик, сдерживая смех, передразнил ее интонации. – Когда все девушки, как девушки, а этой на меня плевать. Ходит вокруг со своими кудрями рыжими, с магией своей уникальной и умом и думает, такая незаметная? Сделает что-нибудь без труда за пару минут, что у меня занимало сутки, и стоит снизу вверх смотрит на меня невинно. Еще губы свои кукольные приоткроет, округлит, и вот думай, а так ли ты силен, умен и привлекателен, как всегда считал? В ее-то глазах ведь, кажется, занимаешь почетное место между каким-то мифическим бесполезным монстром и бесполой безделушкой. А перед Пустошами не нужно было меня так нежно трогать и так близко подходить.

– О, – Руся растерялась и непроизвольно в точности воспроизвела выражение лица, о котором говорил Лик, чем рассмешила его.

– Ты, кажется, не догадываешься, как сложно сосредоточиться на работе и не думать о твоих прикосновениях и губах. Бог не привык так долго добиваться любви, – нарочито надменно закончил Лик.

Маруся расслабилась и засмеялась. Казалось бы, взрослая умная женщина, а за шутливые комплименты все простила, еще и счастьем переполнена, словно девчонка неопытная.

– Да и добиваться кого-либо тоже не привык, – уже серьезно добавил Эйдолон.

– А богини? – удивилась она.

– Довольно высокомерные и неприятные создания.

– Как боги?

– Как бо… – Начал соглашаться Лик, но мгновенно прервал себя. – Эй!

Руся, смеясь, показала ему язык и тут же взвизгнула, когда в отместку ей взлохматили шевелюру на макушке.

– Что ты делаешь? Знаешь, как трудно их расчесывать потом?

– С удовольствием узнаю, – заулыбался Лик, смутив ведьму.

Они миновали исторический центр.

– Ах, ты ж змий их заде…

Иму не закончил мысль, впервые в жизни его захлестнуло отвращение, а к горлу подступила легкая тошнота. Опытному безжалостному хищнику в голову не приходило, что когда-нибудь он почувствует что-то подобное.

Мос тихо выдохнула, в отличие от остальных, большего она позволить себе не могла. Новая должность документалиста обязывала ее тщательно бесстрастно фиксировать на камеру каждую мелочь.

– Мысли есть? – Лик обернулся к Иму. Аниото, как стоял, глядя недоверчиво на громоздкую антикварную люстру, так и остался стоять.

– Да! – ответил он спустя мгновение, будто вопрос не сразу услышал. – Хорошо, что Булочка у нас теперь заточена под опрос свидетелей и пострадавших. Ой, как хорошо!

– А по делу? – не стал упрекать друга Эйдолон. Он бы тоже предпочел, чтобы Рыжик этой комнаты не видела. Впрочем, со стороны Маруся не выглядела особо впечатленной или напуганной. Прибегнув к простой левитации, она передвигалась по гостиной Ехидны, деловито осматривая каждую любопытную на ее взгляд мелочь или щель.

– По делу? – Иму перешел к созерцанию росписи потолка. – Да я понятия не имею! Это ж какой уро…

– Я записываю! – пресекла на корню излишне эмоциональную речь леопарда кошка.

Аниото зарычал, но спорить не стал, помолчал немного и снова продолжил:

– Не зверь это. Чтоб так размазать равномерно кого-то по комнате надо быть кем-то посильнее и попридуркова… поурод… Короче, сами слово подберите!

– Похуже? – помог Зверобой, заглянув с улицы в открытое окно.

– Пойдет, – махнул рукой Иму.

Лик вопросительно взглянул на своего нового специалиста по правовым вопросам и всякого рода документации.

– Там Баба приехал, – кивнул в сторону Зверобой. – И госпожа Ехидна мне код от сейфа не дает. В принципе, внутри ничего важного нет, ценностей навалом, а вот бумаг хоть мало-мальски важных нет. Мне как? Требовать код дальше или змий с ним?

– Я записываю, – сквозь зубы процедила Мосвен.

– Так я ж не говорил, что лично видел.

– Ага! – радостно взвизгнула Маруся. Последние полминуты она усердно рассматривала тяжелые, расшитые золотой нитью портьеры.

– Что? – первым к ведьме кинулся Иму.

Козлова приподняла пальцами в перчатках край портьеры и продемонстрировала изуродованный блестящий обломок.

– Эй, а я? – окликнул товарищей Зверобой. – Я тоже хочу знать. Что там?

– Неведомая тебе вещь, – огрызнулся с садистской усмешкой Иму и сердито продолжил. – И мне неведомая. Никому неведомая. Киборг, не все то, что блестит, считается нужной штучкой, понимаешь?

Руся подняла голову и смерила аниото презрительным взглядом:

– Это Джимми Чу, гений!

– Кто? – нахмурился Иму.

– Босоножки, – пояснил Лик и присел, внимательно рассматривая обломок. Он кожей чувствовал любопытство, с которым на него уставились все присутствующие, в том числе Рыжик.

– Н-да, – протянул шепотом леопард. – Был бог, и вот уже нет бога. Работал, нимф менял, пил и вот тебе на! Джимми Чу.

– Свадебные, – уточнила Руся после паузы.

– Охо-хо, ребятушки, – раздался позади голос Бабалу-Айе. – Не повезло вам. Я такое последний раз во время восстания людоедов на южном материке видел.

– Людоеды? – уточнил, вплывший следом Клеомен.

– Да, с полвека назад.

Бабалу-Айе огляделся.

– Главы племен и их ближайшее окружение так выглядели после встречи с союзными войсками.

– В смысле? – не понял Зверобой.

– В смысле, после ликвидации. Подсовывали им что-то в еду, и бух, – ориша жестом изобразил процесс взрыва. – Фарш по всей комнате.

– А почему не повезло? – Лик выпрямился.

– Ну, так военные ж. Секретность, солдафонство и волокита.

Эйдолон согласно кивнул.

– Баба, как думаешь, установить личность жертвы или жертв реально?

Судмедэксперт пожал плечами.

– Посмотрим. Пока я бы двоих пропавших искал.

– Это ты маниту учуял? – удивился Иму.

– По количеству и структуре материала сужу, – отмахнулся ориша. – Все. Не мешайте Бабе работать.

Лик кивнул и обернулся к Марусе.

– Ты сможешь установить внешний вид и кому принадлежали босоножки?

– Попробую, – неуверенно проговорила ведьма.

– Мос, снимите с Клеоменом остальную часть дома. Зверобой, – Лик повернулся к окну.

– А?

– Что-нибудь кажется подозрительным?

– Да пока ничего, – пожал черт плечами. – Напоминает большинство представителей высших властных структур. Дом старый, но документы на него в порядке. Ничего примечательного. Пара левых счетов. Масса антикварных и просто запрещенных к ввозу вещей, все оформлены как конфискат, и все в основном иномирное. Я тут даже привычных для такого рода домов опасных предметов не нашел. Типа полотен Асгарда и прочее. Кажется, старушкабезобиднее, чем хочет казаться. С виду змея змеей, а зубов нет. Одинокая. Ревет вон сидит у Горицы. Клеомен говорит, натурально ревет.

– Подтверждаю, – откликнулся Клеомен из смежной с гостиной столовой.

Лик удовлетворенно кивнул.

– Рыжик, пойдем.

– Нет. – Она просмотрела снимки фрагмента босоножки, которые сделала, и выпрямилась. – Я еще тут поброжу. Не обижайся, но, кажется, реальный специалист по иномирным тряпкам, косметике и обуви у тебя один. Он, – она указала на Зверобоя. – шарит исключительно по антиквариату.

– Виноват, – согласился черт с улыбкой.

Лик удивленно поднял брови. Что-то снова неуловимо изменилось в Марусе. Раньше она, несомненно, поступила бы так, как захотела, но обязательно втихую, тайком. Сейчас же не только открыто не согласилась, так еще сделала это спокойно, четко обосновав свою позицию. Эйдолон не удержался от восхищенной улыбки.

– Хорошо. Закончишь, выходи. Только Бабе не мешай.

– Спасибо! – пробурчал ориша от потолка. Он уже приступил к первичному осмотру.

– Зверобой.

– Ну? – откликнулся черт. Он по-прежнему стоял за окном и уходить не торопился. Никаких негативных эмоций общение Маруси с шефом у него больше не вызывало. Напротив. Наблюдать за падением непобедимого бастиона рода Эйдолон стало забавно. Никогда еще не смотрел Ликург так ни на одну женщину.

– Пойдем побеседуем с хозяйкой.

Зверобой усмехнулся.

– Да, шеф. Легко.

– Что? – тихо спросил Лик у черта, когда они встретились на парадной дорожке и направились к автомобилям, припаркованным за воротами.

– Что? – не понял Зверобой.

Ликург сощурился, глядя на подчиненного.

– Что за взгляд? Что-то интересное выяснил?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

Зверобой чуть поколебался, но, взвесив все за и против, с улыбкой проговорил:

– Ты ей клятву принес?

– Тебя не касается.

– О! Еще как касается, – не согласился черт. – Она мне нравилась. Кажется, это было очевидно. Я не скрывал. И даже напротив. А у тебя была твоя нимфа. Забыл уже?

Лик остановился. С одной стороны он был в бешенстве, с другой, ему хотелось смеяться над самим собой и собственной беспомощностью. Он устало вздохнул. Рано или поздно этот разговор должен был состояться, иначе он мог потерять ценного сотрудника.

– Ты не понимаешь.

– Чего не понимаю? – Зверобой встал напротив.

– Она невосприимчива к чарам.

Черт озадаченно уставился на шефа.

– Совсем?

Лик кивнул. Про себя же с удивлением отметил, как работает магия аптекарей. Собеседник факт принял, а причинами не заинтересовался.

– Хочешь сказать, она по доброй воле в тебя влюбилась?

Эйдолон невесело рассмеялся.

– И ты не представляешь, каких усилий мне это стоило. Расскажешь кому, убью.

Зверобой недоверчиво заулыбался, глядя, как непобедимый шеф сорвался с места и пошагал к воротам.

– Да, не вопрос! – Черт догнал его. – То есть ты хочешь сказать, что великий Ликург добивался женщину, как мы все? То есть я проиграл по-честному?

– Да. И какая уже разница, если ты залип на Жар-Птицу?

– Я не…

– Нет? – Лик покосился на машину Зверобоя, где со скучающим видом сидела Харикон. Они как раз покинули приусадебную территорию. – Тогда могу я ее переселить? Нашел место у одного знакомого. Отличный муж, сильный, умный, честный. Обещал позаботиться и помочь встать девушке на ноги…

– Не надо переселять, – процедил черт. – Я сам помогу.

– Госпожа Ехидна! – мягко, даже ласково воскликнул Лик.

Глава земли сидела в медавтомобиле в объятиях Горицы и тихо рыдала. Хвост ее безжизненно стелился по асфальту. Она приподняла заплаканное лицо с груди русалки.

– Нам надо поговорить, – продолжил Ликург. – Сможете?

Ехидна утвердительно кивнула. Горица же чуть отстранилась, давая шефу возможность видеть мимику собеседницы.

– Это ваш дом? – Лик участливо улыбнулся. – Очень элегантный и неожиданно простой.

Женщина замерла и перестала всхлипывать. Очевидно, не такие вопросы она рассчитывала услышать.

– У меня сотрудница обожает иномирные вещи. Говорит босоножки Джимми Чу чудесные.

– Какие босоножки? – тихо озадаченно уточнила Ехидна. Она окончательно прекратила плакать и теперь внимательно смотрела на Эйдолона.

– Говорит свадебные. Вы их коллекционируете?

– У меня в доме? – женщина нахмурилась и сложила хвост кольцами.

– Да. В гостиной. К сожалению только фрагмент. Или это не ваши?

– Не мои, – холодно отчеканила Ехидна.

Лик тоже нахмурился.

– Не знаете, кому они могут принадлежать? У вас были гости?

– Нет. – Теперь змеехвостая явно начала злиться. Выражение скорби на ее лице уступило место холодному недовольству.

– А что насчет мужских ботинок? Мой сотрудник нашел изображение лисьей морды на подошве.

– Гуарино Вольпи, – без запинки, с еле сдерживаемой яростью проговорила она.

– Действующий избранный руководитель Интерпола?

Ехидна смерила Лика ледяным взглядом.

– Работа такая, – пожал он плечами. – Все спрашивать и уточнять.

– Да, – после паузы ответила высокопоставленная собеседница.

Лик поймал осуждающий взгляд Горицы и едва заметно усмехнулся. Иму всегда имел слабость к сильным, властным женщинам, а еще к плавным и мягким. В берегине удивительным образом сочеталось и то, и другое.

– А девушку, что вероятно была в вашем доме с ним, вы не знаете?

Ехидна скрипнула зубами.

– Нет.

– Вы жили вместе?

– Нет, – с каждым новым вопросом ярость змеехвостой росла. Об этом недвусмысленно говорили нервно сжимающиеся и разжимающиеся кольца.

– Какие отношения вас связывали с месье Вольпи?

– Никакие, – огрызнулась Ехидна.

Лик осуждающе покачал головой.

– Мадемуазель…

Хвост поднялся и с силой ударил по стене медавтомобиля, оставив заметную вмятину.

– Никакие! – чуть громче повторила женщина. – Мы расстались.

– По чьей инициативе?

– По моей.

– По какой причине?

Ехидна плотно сжала губы и гордо вздернула подбородок, явно стараясь сдержать подступившие слезы.

– О! – расстроено воскликнула Горица. – Вот беспутный! Он же лис. Некоторые лисы ведут себя, как тотем. Одна женщина постоянная и куча на стороне. Какой ужас…

Русалка закончила тираду почти шепотом и едва ли не силой прижала Ехидну к груди, отчего та растерялась.

– Что месье Вольпи мог делать в доме?

– Я не знаю, – устало проговорила глава земли. – Я ночевала в кабинете. Моя помощница и еще несколько сотрудников подтвердят. У нас на следующей неделе тяжелые переговоры.

– То есть вы не знали, что он придет?

– Нет.

– С кем он вчера встречался?

– Не знаю.

– И планы его не знаете на сегодня?

– Нет.

Женщина говорила искренне, однако Лик не был уверен в себе настолько, чтобы продолжать беседу без Клеомена.

– Не сможете предположить, что за девушка была с месье?

Ехидна отодвинулась от русалки и холодно взглянула на Лика.

– Любая. Ему нравились все.

За видимой твердостью и холодностью промелькнула скрытая боль. Эйдолон чуть склонил голову набок, изобразив взгляд полный участия.

– Не хочу больше задерживать. Вам и так досталось. Давайте поговорим попозже, когда будете чувствовать себя лучше. А пока моя сотрудница сопроводит вас в больницу. Ближайшие часы вам нужен покой.

Ехидна явно собралась возразить, однако Ликург не позволил.

– Это приказ. Никакой работы до вечера. Я хочу, чтобы вы находились под наблюдением врачей.

От бога не ускользнуло, с каким возмущением и покорностью змеехвостая приняла его первенство. Иной реакции он и не ждал. Чем сильнее женщина, тем больше она склонна подчиняться мягкой скрытой силе со стороны мужчины. Чем слабее женщина, тем громче протесты и попытки доказать независимость, самостоятельность или ум. Движимая страхом столкнуться с более сильным противником, она проявляет агрессию. Сильная же женщина не боится встретить противника. В поисках приюта, где ей позволят стать слабой, она способна пройти через сотни битв.

Ехидна не испугалась, чем подтвердила свою структуру личности. Лик улыбнулся на прощание змеехвостой, кивнул Горице и направился к Зверобою. Черт самозабвенно дразнил Жар-Птицу.

– Он счастлив. Она в ярости. – С интонацией натуралиста прокомментировал Ликург. – Что я пропустил?

Зверобой смерил подошедшего шефа недовольным взглядом.

– Ладно. Не важно, – отмахнулся Лик. – Собери красивое дело на Гуарино Вольпи. Справишься один?

– Я не один, – Зверобой с неподдельной страстью оглядел точеную фигуру спутницы.

– Ты меня понял.

– Да, – вздохнул черт и отсалютовал. – Максимум инфы в короткий срок, и сам. Сделаю.

– Действуй.

Лик отправился обратно в дом. Возле ворот он обернулся и проводил взглядом отъезжающие машины скорой медицинской помощи и спортивной красавицы Зверобоя. С переднего пассажирского сиденья на него внимательно смотрела Харикон. Эйдолон учтиво кивнул фениксу. В голове все еще крутились слова Ярослава о необходимости сделать птицу частью команды.

«Нам нужно понять, почему текст рукописи Арно поддался именно ей».

Атум несомненно был прав. Слишком много совпадений на короткий временной отрезок. Заброшенный дом Гуфо, книга, Жар-Птица, нерассеянные… Однако Лику казалось, что совпадения этим не ограничиваются. Их было гораздо больше, стоило лишь охватить более широкий временной промежуток, и вот уже прослеживалась долгосрочная связь между незначительными событиями прошлого и настоящего, будто множество нитей возникли тогда, и теперь сплетаются все плотнее в одну сложную реальность.

Лик отвернулся и вновь пошел к дому.

Ивченко, Пустоши, Дингир, мертвые и одновременно живые ангелы, Шут… Поступки, слова, расследования… Лику понадобилось бы несколько часов, чтобы изложить устно все, замеченные связи. Он вспомнил апокалипсический сюжет рисунков Умэтаро, его могилу, текст, что удалось прочесть фениксу, и собственный опыт боя с ангелом. Иму счел рукопись фантазиями больного мага, но вывод свой он делал, не зная истинного значения слова «аптекарь».

«Бесконечно далеко и близко, в иной ветви событий, мир выглядел вот так…»

Скирон, брат Пелопа и ученик Арно, тот, кто притворялся Аимом, и отчего-то жаждал встретиться с Марусей, а встретившись, убил себя с мольбой на устах «вспомни меня». Зачем мнящий себя дитем водной стихии просил об этом на давно несуществующем языке? Лику понадобилось время, чтобы установить значение фразы. Как Рыжик могла вспомнить того, кого никогда не знала? Или все-таки знала? В этой цепи временной или в той, о которой писал Гуфо?

А волчицы? Что делал нефилим с волчицами и с их детьми? Сын Пустошей спас одну, ту, что была любимой Лои, друга Маруси.

Маруся. Куда ни оглянись, увидишь ее, будущего аптекаря, четвертого мага, обладательницу уникального маниту, напрямую связанного с энергией Вселенной. Весь калейдоскоп событий и созданий начал медленно раскручиваться с ее появлением.

Рыжая шевелюра мелькнула в окне второго этажа.

– Ну, как? – Навстречу Лику из дома вышел Иму. Оболочка леопарда светилась и недовольно подергивала вибриссами.

Эйдолон пожал плечами.

– Ничего толком. Пока отталкиваемся, что у нас тут Гуарино Вольпи с подружкой. А у ревнивой хозяйки свидетели непричастности.

– Чтоб у главы земли и не было свидетелей? – аниото усмехнулся.

– Ты проверил всю территорию?

Иму кивнул.

– И что скажешь? Готовы выводы?

– Готовы. Только они тебе не понравятся. Если наш мститель и пришел сюда, то не по земле.

– Ты прав. Мне не понравилось.

Аниото рассмеялся.

– Слушай, – задумчиво глядя на окна второго этажа, проговорил Лик. – Мне нужно, чтоб ты привез двоих ко мне домой. Нужна твоя сила, скорость и чутье, но придется быть и милым. Горица с Ехидной в больнице. Справишься без нее?

Леопард недовольно фыркнул.

Лик улыбнулся и тихо пояснил Иму, где спряталась беременная от Вольпи волчица со своим добросердечным хранителем.

– И все?

– Там будет Нечери. Поэтому осторожнее. Мне нужны вероятные свидетели, а им нужно надежное убежище и охрана.

– Вероятные свидетели или…

– Без «или». Личности жертв нам пока неизвестны.

– Ладно. Сделаю.

Лик похлопал друга по плечу и вошел в дом, на ходу доставая из кармана наушник. Береслава ответила сразу:

– Ну?

– Бабуля, нам надо поговорить. Вы где?

Пожилая ведьма недовольно зафыркала, будто старая кошка.

– Какая я тебе бабуля?!

– Очень уважаемая.

Козлова еще пару раз фыркнула, но уже более добродушно.

– Чего надо?

– Я бы предпочел лично изложить суть дела. Вы где?

– У внучи дома. Где я еще могу быть?

– А где Ехидна проживает знаете?

– Знаю.

– Тогда прилетайте прямо сейчас, без промедления.

Лик прервал соединение до того, как Береслава успела сообщить ему все, что она думает о его манере ведения диалога со старшими.

– Зачем тебе бабуля? – Маруся смотрела на него сверху, перегнувшись через перила.

– Не упади опять, – не удержался от предупреждения Лик.

Она отрицательно покачала головой. Рыжие блестящие пряди, выбившиеся из хвоста, запрыгали в такт, на мгновение заворожив бога.

– Считаешь бабуля таким образом угрозу выполнила?

Лик поднялся по лестнице.

– Какую угрозу?

– Пустить Вольпи ко дну, как топор.

– А при чем тут он?

– А по кому еще Ехидну будет так подтрясывать?

Эйдолон прикрыл глаза ладонью и рассмеялся. Логика, неподкрепленная физическими доказательствами, но чистая – в этом была вся Рыжик в своем новом обличье, незамутненном влиянием Шута.

– Я ошиблась? Ты ведь к тому же выводу пришел. – Она взяла его за запястье и убрала руку от лица.

– Я всего лишь проверяю. А бабуля мне нужна, чтобы узнать, чем занимался Вольпи последнюю неделю, чем занималась она последнюю неделю и что она в целом знает.

– То есть ты не думаешь, что это она его по стенам там размазала?

Лик усмехнулся. Его руку Рыжик так и не отпустила, и ему это нравилось несказанно. Сбивало, правда, немного с рабочего настроя, но бог пока был не в том положении, чтобы разбрасываться ее прикосновениями.

– Я предполагаю, что бабуля придумает месть пострашнее, чем размазать кого-то по стене. Я даже уверен, что она расстроится, если у нас размазан Вольпи.

– Запутаться в бабах? – тут же сориентировалась Руся. – Думаешь, она как-то случайно спровоцировала одну из его любовниц?

– Мос где? – вместо ответа спросил Лик.

– Там, – Рыжик указала на дверь в конце коридора. – В комнате для гостей.

– Что-нибудь интересное нашла?

– Не знаю, – Руся пожала плечами.

– Ты.

– А! Я? Да! Пойдем, – ведьма встрепенулась и потянула Лика к ближайшей двери. – Это спальня хозяйки.

Эйдолон немного опешил от убранства комнаты. Полосы обоев из шелка различной расцветки, живописные работы мастеров, начиная от классики до авангарда, развешанных по стенам вплотную друг к другу и на одной высоте, потолок со сложной лепниной и мозаикой, на полу паркет и шкуры животных. У окна возвышалась огромная широкая дубовая кровать со множеством подушек. Шкафы и тумбочки повторяли классический и модный в Иномирье стиль прованс. И завершали нелепую композицию пластмассовые жалюзи.

– Тут в основном все скучно, – прокомментировала Рыжик.

– Да? – Удержаться от сарказма у Лика не получилось. Он, нахмурившись, рассматривал потолок. Мастеру великолепно удалось передать чешуйки на хвосте Ехидны и рябь на поверхности озера, где она нежилась.

– Отсутствие вкуса – не преступление, – спокойно откликнулась Руся. – Вот!

Она взяла подушку с кровати и развернулась с ней к шефу.

– Миленько, правда?

Лик удивленно поднял брови.

– Монограмма?

Козлова кивнула.

– Ага, «Е» и «Г». Странно это, хранить подушку с именем того, кто тебе изменяет, ну или с кем поссорилась.

Ликург улыбнулся.

– Сможешь вскрыть систему охраны? Хочу видео посмотреть.

– Да. Так ты не находишь это странным? – Руся кинула подушку на кровать и понеслась следом за шефом, который с подозрительно таинственным выражением лица покинул опочивальню хозяйки и вышел в коридор.

– Нет.

– Почему?

Они спустились по лестнице и свернули к входной двери.

– Часто женщины верят в последний шанс.

– Последний шанс для чего?

Лик насмешливо оглядел Рыжика с ног до головы. Перспектива никогда не получить последний шанс его радовала.

– Для любви.

– А! – Руся наконец догадалась, о чем речь. – Так это не любовь. Это нездоровая незрелая привязанность.

– Вскрывай, – бог указал на маленькую светящуюся панель у входной двери.

– Сейчас. – Руся запустила руку в сумку и извлекла оттуда мешочек с пылью. – Зрелое самодостаточное создание не станет заводить отношения с кем-то незрелым. Я хочу сказать, целостной структуре неинтересен кто-то полупустой. – Она высыпала часть пыли на ладонь и сдула ее, заставив взвиться над головой, а затем покрыть тонким слоем стену возле экрана. – Целостной структуре интересен кто-то столь же целый, но наполненный иным содержанием. Кто-то, с кем интересен проммммм… – Руся запела сложную мантру диагностики. – О. Я знаю. Это ЛиС, хорошая, но не слишком надежная разработка наших иноземельных друзей. Стоило догадаться. Так вот. Процесс общения, взаимодействия на равных, предельно честный процесс общения. Иначе в отношениях для цельной личности нет никакого смысла и интереса. Вот это зовется любовью. А если личность незрелая, как Ехидна или Вольпи, то получается ерунда с изменами и прощениями измен. Это точно не любовь. И вообще, – Маруся ухватилась двумя руками за экран ЛиСа и под удивленный возглас Лика выдрала его с корнем из стены. – Настоящая любовь она для окружающих скучная. Интересна она только влюбленным, она для них как топливо, дающее покой и силы для жизни. Она мирная, спокойная, без громких ссор, долгих обид, измен и вспышек ярости, а все то, что продает массовая культура под маркой «любовь», это нездоровые отношения незрелых личностей. Страсть, увлечение, болезнь, временная влюбленность – применимы какие угодно эпитеты, но не «любовь»…

– Рыжик, ты забыла, что я психолог? – резко прервал ее Лик. Он собрался и дальше возмутиться, но Руся не позволила.

– А чего ты тогда любовью назвал?!

– С позиции восприятия Ехидны! Какая разница! Ты зачем экран выдрала?!

– А! Так он мне не нужен. – Руся тут же успокоилась и сунула богу в руки ощерившуюся оголенными проводами деталь системы безопасности. – Подержи, пожалуйста.

– Пожалуйста, – сердито повторил бог. – В следующий раз предупреждай заранее.

– Ты сам попросил вскрыть, – пожала плечами ведьма.

Лик застонал, нервно усмехнулся и присел на трюмо у стены. Будет крайне сложно изложить в документации, что произошедшее с ЛиСом – результат работы эксперта.

Эксперт меж тем создал внешние модули и уже подключился к системе.

– Еще минут десять и вытащу все данные.

– Жду, жду, – вздохнул Эйдолон, прикрыл глаза и оперся затылком о зеркало. Это только одна Козлова у него на попечении, но сейчас же еще вторая прибудет. Бог снова едва слышно застонал.

– Сам выбирал, – пробубнила Руся.

– Сложно не выбрать, когда тебя так целуют, – парировал Лик. Перед глазами у него всплыла сцена из кабинета, и тело мгновенно откликнулось на сладкие, бережно хранимые воспоминания.

– Да не помню я! – Рыжик обернулась к Лику. Брови ее были свирепо сведены на переносице, и от этого взгляд покрытых серебряной пленкой глаз выглядел пугающе. Бог улыбнулся. В таком виде она тоже ему нравилась. Она любая ему нравилась.

– Намек понял. Ночью напомню.

Брови встали домиком, придав лицу хозяйки беспомощное, детское выражение.

– Я не это имела в виду…

– А я это. У тебя там дым идет. Это нормально?

Маруся взвизгнула и вернулась к покорению ЛиСа.

Со смешанными чувствами глядя на свое отражение в зеркале, Женя медленно развела крылья в стороны и так же медленно сложила их за спиной. Огромные, шуршащие, желтовато-белые, они совсем не походили на романтичную пушистую карнавальную атрибутику из мира людей. Почему-то именно с этими глупыми украшениями ей пришло в голову сравнивать новые части своего тела. При отце она старательно храбрилась, забивая все страхи поглубже, – обмануть Атума возможно только обманув себя, но наедине с собой понятия не имела что думать, что чувствовать и как дальше жить. Она вспомнила холодное выражение глаз Дингира и поежилась. Гиена не показался ей пограничным, как утверждал профиль Ликурга. Была в похитившем ее божке какая-то многоликость – единственная ассоциация, порожденная личным контактом. Женя нахмурилась, пытаясь проанализировать воспоминания.

– Че думаешь? – раздался позади голос Кости.

Испуганно взвизгнув, она развернулась лицом к источнику вероятной опасности. Раздался грохот падающей мебели и веселый звон бьющегося стекла. Женя еще раз вскрикнула, на этот раз с отчаяньем и плотно прижала крылья к спине.

– Хорошая реакция! Взлететь ты не попыталась, но в готовность привела. Видать для боя их используют, – обрадовался Ивченко.

Женя застонала и едва не расплакалась.

– Папина коллекция фиолетовых слонико-ов!

– Да-а-а, – Костя оглядел осколки. – Они действительно были ужасны, а вот тумбочка уцелела. Хорошая тумбочка. И шкаф целый. Зеркало не пострадало вообще.

– Это не шкаф. Это двери в гардеробную. Ты ужасен!

– А ты прекрасна, – легко с мягкой улыбкой парировал он, приведя собеседницу сначала в удивление, а затем в смущение. – Только лак на ногтях потрескался.

Она покосилась на свои пальцы. Воспользовавшись моментом, Костя приблизился.

– Какая разница, как ты будешь уникальна в этом мире? Что раньше, что теперь – не вижу разницы.

В это мгновение она не выглядела той неприступной горделивой зазнайкой, какой он привык ее видеть. Перед ним стояла напуганная нежная милая девушка, и Костя не собирался упускать свой счастливый билет. Совсем скоро она вновь превратится в дочь Атума и нарезай потом круги, жди удачи неизвестно сколько. Если она способна переупрямить Ярослава Сергеевича, то способна переупрямить все что и кого угодно.

– Ты очень красивая.

Она подняла голову и оказалась в плену влюбленного нежного взгляда. Костя и не пытался скрыть свои чувства, напротив.

– И очень умная.

Женя сердито сощурилась. Откуда-то из глубины сознания поднялось ехидство.

– Что? Умнее тебя?

– Ага, – Ивченко, к ее удивлению, легко и искренне согласился. – Почему нет?

Ехидство ушло, уступив место растерянности.

– Можно я тебя поцелую? – не стал изменять своей предельной простоте и честности Костя.

– Я… В смысле? – прошептала Женя.

– В смысле в губы. Хочешь, могу сначала у папы твоего спросить? Он в целом не очень-то и страшный, если так подумать. Я ему уже все равно сказал, что люблю тебя. Хуже точно не будет.

Женя смотрела на этого странного лешего и не верила своим ушам.

– Ты сказал что?

– Что люблю тебя.

– То есть он не предположил, как обычно, а ты действительно ему это сказал?

Костя кивнул:

– Так поцеловать можно? Или сначала к Атуму?

Женя тряхнула головой, стараясь собраться с мыслями и не отвлекаться на странную слабость в теле от взгляда и слов бесцеремонного прямолинейного вечно взъерошенного студента из Иномирья. Весь какой-то нескладный, простой, тощий, симпатичный, но не так чтобы красавец. На нее горячие взгляды бросали создания мужского пола намного заметнее и роскошнее этого… Этого… Она даже эпитета толком подобрать не могла.

– А если я скажу «нет»?

Костя пожал плечами:

– Ну, я попозже спрошу еще раз.

– Я могу другого встретить, – Женю странный диалог и возмущал и забавлял одновременно.

Леший лучезарно улыбнулся.

– У меня преимущество. Мне нравится твой папа.

Девушка нервно хихикнула и дернула крыльями.

– Так можно или нет?

– А если я уже влюблена? Ты об этом не думал?

Она с тревогой наблюдала за его лицом. Ей никак не удавалось поймать себя хоть на какой-то однозначной мысли или эмоции.

– Думал. И в целом слегка ревную, хотя пока не определил к кому.

Спрятав руки за спину, Женя начала медленно отступать назад, пока не уперлась спиной в зеркальные двери гардеробной. Она наконец определилась с первой своей четкой догадкой. Этот парень выглядел, как человек, говорил, как человек, но внутри него пряталась сила, превосходящая все человеческое. Он последовал за ней.

– Это ведь простой вопрос. Да или нет? – Его шепот заставил Женю вздрогнуть. Костя склонился к ее лицу и, глядя на чуть приоткрытые губы, добавил: – Одно слово и я исчезну из твоей жизни. Только ответь прямо, не говори эти «если». Я никогда не считал, что один такой влюбленный в тебя или один такой, кто отважится пойти против твоего отца.

Женя тихо прерывисто вздохнула. Да, он не один такой влюбленный. Только почему-то раньше ни от одного влюбленного в нее создания она не испытывала настолько ярких, обжигающих эмоций. Может оттого, что никто не отважился приблизиться к ней? Выбор не так, чтоб богатый. С другой стороны, он захотел ее настолько, что не испугался отца. Остальные втихую действовать пытались. А еще спрашивает разрешения и предлагает выбор.

– Ты правда уйдешь? И больше не появишься?

Костя встретился с ней взглядом.

– Если так захочешь.

Он не лгал. Женя чуть помедлила и пробормотала:

– Я подумаю.

Ивченко не скрыл уныния, но потом вдруг приободрился.

– Тогда ты меня поцелуй еще раз. – Его глаза засияли мальчишеским озорством. – Пожа-а-алуйста.

Он понимал, что просит почти невозможного, только не рискнуть не мог. Не поцелует, так хоть возмутится его наглости – какая-никакая, а тоже реакция. К его удивлению Женя не возмутилась и не отказала. Она ухватила его за грудки, потянула на себя и прижалась губами к его губам. Получилось совсем не эротично и не женственно, как-то нелепо и забавно, даже глупо, но Костя был счастлив. Какая разница как? Главное, сам факт.

– А можно еще? – Затуманенным взором он смотрел на ее взволнованное лицо и не мог никак взять под контроль взвившуюся вихрем энергию Природы. – Только подольше, – поспешно добавил он.

На этот раз медленнее она приблизилась к его губам и одним нежным прикосновением заставила их приоткрыться навстречу ее языку, а их хозяина простонать что-то невнятное. Женя никак не ожидала, что мужчина от одного поцелуя становится таким податливым и послушным. Ей всегда казалось, что это прерогатива женщин, и возможно, это немного отпугивало ее в отношениях. Увлеченная открытием, она намеренно обняла Костю за талию и прижала к себе, и тут же ощутила пламя, охватившее ее тело целиком и заставившее переключиться с его поведения на свое собственное.

– Какого Змия?! – возмущенно прогрохотало пространство в гостиной, заставив Женю испуганно отпрянуть. – Почему в километре от дома вся живность спаривается? Леший! – прорычал Атум вместе с громом над домом. Дверь гостевой комнаты распахнулась и ударилась о стену.

Костя медленно развернулся лицом к грядущей расплате за все реальные и мнимые грехи и добродушно улыбнулся.

– С живностью случайно вышло.

В глазах Ярослава пробудилась Бездна.

– Ты что с дочерью моей делаешь, гаденыш?!

– Папа! – Женя хотела возмутиться, но голос пропал, и получилось сиплое шипение.

– Формально, ничего, – с готовностью рапортовал Ивченко.

– Ничего?! Ничего?! – окончательно рассвирепел Атум. Только присутствие дочери в комнате не позволило ему прибегнуть к расщеплению. – А ну иди сюда, – вкрадчиво закончил мысль Ярослав.

– Папа! – Женя вцепилась в локоть Кости. – А ты куда собрался? Сдурел?!

– Что ты собрался делать тут? – Ярославу не понравилось, что дочь не позволяет вывести наглеца. Он оказался в плену собственной силы и привязанности. Навредить любимому ребенку не позволительно.

– Она офигенная, – без тени смущения продолжил честные признания Костя. – У меня не получится любить ее и не хотеть. Как-то это нереально.

На лице Атума появилась растерянность. Гроза над домом стихла в секунду. В повисшей гробовой тишине прозвучал сердитый шепот Жени:

– Сдурел?!

– Да, от тебя, – так же шепотом ответил Костя.

Ярослав отмер, устало потер лоб и присел на ближайший стул.

– Папа, это я его целовала. И сейчас тоже.

Атум тяжело вздохнул и поднял тяжелый взгляд на Костю.

– Ты, ты целовала… А у него что? Воли нет? Или намерения? Или что там у него отсутствует?

– Разрешение, – пожал плечами Ивченко, заставив Женю покраснеть.

Ярослав озадаченно нахмурился:

– Что?

– Она не разрешает ее целовать.

– Не разрешает? – Ярослав недоверчиво рассмеялся и взглянул на смущенную дочь. – Что? Серьезно?

– Зато не говорит «нет», – добавил Костя.

Атум оглядел счастливого лешего со смесью жалости, удивления и разрастающейся гордости за любимое чадо.

– Пап, ты не занят разве?

– Да, я занят, – пробурчал Атум и поднялся. – Я занят, приехал проверить дочь, но вижу, что она в целом в порядке. Слышишь, леший, – Бездна вновь явила свой лик. – Лучше не играй ни с ней, ни со мной.

Костя открыто встретил тяжелый, темный взгляд. На лице Ярослава появилась и исчезла едва заметная улыбка. Сложно было признавать, но парень ему нравился. Особенно теперь, когда выяснилось, что не его сокровище от безысходности жизни с таким никчемным упрямым отцом влюбилась в первого встречного и целует, а встречный добивается внимания его доченьки. Ярослав вышел в гостиную и ухмыльнулся. Сын Пустошей, если так задуматься, – отличная партия. Не какое-то там искусственное слабенькое создание. Но Атум тут же нахмурился. С другой стороны, не слишком ли сильный оказался? Как бы не обидел.

Женя облегченно выдохнула, закрыла глаза и оперлась щекой о плечо Кости.

– Я не понимаю, – прошептала она. – Ты безумный или глупый? Или у тебя какие-то сложные амбиции, связанные с сильнейшими мира сего? Не обманывай, пожалуйста.

– Не обманываю. А сейчас уже можно поцеловать? Ты еще не подумала?

Она против воли рассмеялась, открыла глаза и взглянула на его лукавое, улыбающееся лицо, и тут же задохнулась от воспоминаний и всколыхнувшихся собственных желаний. Он стоял совсем близко и не скрывал, что хочет ее.

– Можно? – хрипловато проговорил Костя.

Женя приоткрыла рот, намереваясь дать ответ, и замерла в нерешительности, поскольку сама не поняла, какой ответ хочет дать. Он повернулся к ней и снова, совсем как до появления Атума, склонился к ее лицу.

– Можно тогда ты меня?

Она едва заметно кивнула.

– Упрямая, – со вздохом прошептал Костя ей в губы.

Зверобой вышел из отеля в далеко не приподнятом настроении. Харикон внимательно наблюдала за ним из окна автомобиля. Он обогнул капот и сел на водительское сиденье. Феникс перевела взгляд на планшет, который держала в руках. Она почти закончила изучать официальную биографию Гуарино Вольпи, раздобытую Зверобоем.

– Что-нибудь интересное прочла? – голос черта звучал сердито.

– Нет.

– Вот и я нет, – еще злее процедил Зверобой, нервно постучал пальцами по приборной панели и вдруг, что-то для себя решив, резко рванул автомобиль с места.

Харикон не стала комментировать странную манеру вождения черта. Если она за время общения с ним и сделала какой вывод, то это было что-то вроде не нервируй нервного. Раздражение охватывало его в среднем раз в час и продолжалось пару-тройку минут, если конечно не бередить его очередную трагедию. В противном случае приступ нервозности растягивался на неустановленный пока срок.

Зверобой проговорил про себя пару проклятий в адрес всех женщин, выходящих замуж, потом нехотя отменил. Закон есть закон. Заговоришь кого на беду, проблем с жандармерией не избежать. Хотя на его личный взгляд прямо сейчас всем счастливым невестам, позабывшим прежние связи, стоит устроить хорошее невезение. Как Катерина могла забыть его? Его! Черта, столько раз спасавшего ее от преследования властей. Сколько раз он дарил ей свободу? Взамен требовалась лишь малая благодарность. И где она?

«Я вышла замуж. Муж против моих прежних связей. Уходи». Зверобой даже интонацию у себя в мыслях передразнил.

– Дура крашеная, – огрызнулся он вслух и краем глаза заметил, как спутница повернула голову и внимательно взглянула на его профиль. – Не ты. – Уточнил он.

Харикон рассмеялась, чем заинтересовала Зверобоя:

– Что?

Он на мгновение отвлекся от дороги, рассматривая хрупкую и донельзя довольную девушку, но она только плечами пожала и снова засмеялась.

– Не понял, – снова начал вскипать черт.

Феникс окончательно расхохоталась в ответ. И заливалась она так искренне, прикрыв глаза ладонью, что растерянный Зверобой не смог не заулыбаться.

– Ладно. Я ничего не понял, но прощаю. Мне нужно еще кое-куда. Придется опять тихонько посидеть в машине.

Харикон насмешливо покосилась на черта. Она только сегодня поняла масштаб катастрофы своей любви. Мало того, что черт, что вспыльчивый, беспокойный, упрямый, грубоватый, так еще и мошенник. И, очевидно, достаточно виртуозный мошенник, чтобы после поимки его захотели себе правоохранительные органы, но недостаточно виртуозный, чтобы быть неуловимым. Так себе, если честно, объект воздыхания.

Заносчивый и самовлюбленный.

Но галантности не отнять. В свою кровать спать уложил, а сам на диване полночи крутился и бубнил, что ноги свисают.

– Как тебе официальная биография?

– Красивая, – пожала Харикон плечами.

– Да-а, – протянул Зверобой недовольно. – Кристально чистая. Родился, учился, женился, развелся, работал, сдох. И даже ни разу не тр… Кхм.

Он осекся. Рядом с ней грубость сама собой застряла в горле, что его лично нисколько не удивило. Удивило и расстроило другое. Какого змия подобные слова вообще появились на языке при девушке, на которую имеются большие виды? Сначала совершенные глупости и поддразнивания вместо комплиментов, теперь это. Больше похоже на звериную натуру Иму, но никак не на галантного черта.

– Я думала, смерть еще не подтвержденный факт.

– Не подтвержденный. Только ни Мос, ни Клеомен его не нашли. Думаю, к вечеру узнаем. Баба умеет выстраивать приоритеты и быстро работать. Ты как гигантский моллюск! – Все еще под впечатлением от собственной неосмотрительности Зверобой попытался сгладить эффект. Что попытался неудачно понял сразу, как фразу закончил произносить.

Феникс озадаченно уставилась на спутника.

– В смысле?

– Блестишь, – попытался поспешно исправиться черт. – Очень блестишь на солнце. Красиво. Золотым перламутром.

– Parapuzosia seppenradensis? Они так добычу переваривают, – еще больше озадачилась Харикон.

– Но красиво же. Это был комплимент, – потерял всякую надежду быть понятым Зверобой.

– Они весят тонну, – добавила Жар-Птица, все еще не сводя глаз с профиля спутника.

– Это был очень неудачный комплимент.

Впервые Зверобой подумал, что потерпеть фиаско в общении с девушкой гораздо легче, чем он всегда считал. Клеомен перестал казаться таким уж недотепой.

– Да, какой-то не очень… Мне обычно про золото говорят или про пламя горячее.

– Не хотел быть банальным, – поморщился черт.

– А. Ну это удалось. Куда мы едем?

– К знакомому.

Харикон вздохнула, затем отрицательно покачала головой.

– Так больше не пойдет. Я не беспомощная, не глупая, и ты мне не нянька, ты в меня влюблен. Либо рассказываешь правду, либо я улетаю.

– Что? – Зверобой мельком взглянул на девушку. – Про тайну следствия знаешь?

– Вы не сотрудники Интерпола. И Атум ваш во мне заинтересован, точнее в моей силе и уникальности. Могу процитировать, что именно он говорил Ликургу утром, выходя из дома. Твоя машина не подземное убежище, а я не глухая и не слепая, – добавила она.

Зверобой немного помолчал, взвешивая все за и против.

– Едем к знакомому владельцу детективного агентства.

– Зачем? – Оставлять без пояснений ответ она не пожелала.

– Затем, что он владелец крупной сети букмекерских контор.

– Мне по капле вытягивать или ты нормально пояснишь? – начала сердиться феникс.

Зверобой поморщился.

– Ладно. Вольпи любил развлекаться по-крупному – это очевидно. Власть развращает. Но достиг высот он не своим изощренным умом, а удачным выбором постоянной любовницы. У такого хватит идиотизма спускать деньги на тотализатор на собственной территории, несмотря на законодательство. В этом случае никто лучше букмекера досье не составит.

– Но ты не уверен?

– Это предположение.

– А неудачу ты сейчас с кем потерпел?

– Бывшая владелица элитного клуба спутниц.

– О, – Харикон смутилась. Она не сразу поняла значение слова «спутница», а когда поняла, кровь прилила к ушам и щекам. – Я пойду с тобой.

– Нет, – Зверобой был категоричен.

– Да. – Как бы не был категоричен он, феникс уступать была не намерена. – Или так, или никак.

Черт пробормотал ругательство на иномирном. Жар-Птица едва заметно улыбнулась. Остаток пути они провели в полном молчании, что Харикон ничуть не расстроило. Последние несколько часов она чувствовала себя в его обществе весьма комфортно. Впрочем, того же про Зверобоя она бы не сказала, особенно когда вслед за ним вышла из машины. Черт сердито фыркнул и сверкнул на секунду проявившимися рогами.

– Иму сказал, что ты жулик, но не очень умный, потому что тебя поймали и заставили работать на Интерпол. Ты поэтому знаешь владелицу элитного клуба спутниц и букмекеров?

– Кто бы сомневался, что Иму, – пробубнил себе под нос Зверобой и громче добавил. – Нет и да. Да, я был по ту сторону закона долго, весьма успешно и мне много кто должен. И нет, меня поймали случайно. Чистое везение семейства Эйдолон.

Харикон четко слышала раздражение в голосе черта, но все равно удивилась. Не ожидала столь конкретного ответа, больше подразнить хотела, пока он весь такой недовольный, но вынужденный сотрудничать.

Они вошли в офисный комплекс и направились к подъемникам.

– А как тебя поймали?

– Я сам сдался.

Феникс растерянно похлопала ресницами, глядя на хитрую улыбку Зверобоя.

– Не ожидала?

– Зачем?!

– Был тут в соседней земле один влиятельный господин. Очень влиятельный. И как-то так сложилось, что он очень захотел меня убить. Прям насмерть. Сфера влияния у него была обширная, на несколько земель, во всех структурах, так что я разыграл комбинацию, по результатам которой господин и вся его сеть села далеко и надолго, а я оказался временно по эту сторону закона.

– Временно?

– Временно, – кивнул Зверобой. – И я впервые кому-то это сказал.

– И долго еще это «временно»?

– Чуть меньше пяти лет осталось.

Они вышли из потока и оказались в большой приемной. Прямо напротив, у триплекса за столом сидела секретарь.

– Добрый день, – поздоровалась девушка. – Чем могу помочь?

– Можете, – улыбнулся черт. Он подошел к столу, взял листок, написал на нем что-то ручкой, сложил и протянул сотруднице агентства. – Передайте Ларсу, что пришел Зверобой.

Секретарь с вежливой улыбкой взяла листок и указала на диван, где приема уже ожидали несколько созданий.

– Присаживайтесь.

Черт кивнул.

– Мы постоим.

– А почему пять лет? – шепотом уточнила Жар-Птица, как только девушка скрылась за одной из безымянных дверей, расположенных по обе стороны от шахт.

– Потому что такой у меня срок заключения, – так же шепотом, но насмешливо ответил он. – Либо работа, либо клетка. Ты влюбилась неудачно.

Харикон сердито поджала губы.

– Я не влюбилась.

– То есть мне тогда послышалось? «В любом случае ты мой». «Смирись». Я только смирился, а оказывается уже не надо.

Птица смутилась.

– Ты дословно что ли запомнил?

– Я еще поцелуй запомнил. Он мне понравился. И голос.

– Я была после сна, дезориентированная и уставшая. Ясно?

– Ясно.

Дверь распахнулась и появилась секретарь, жестом указывающая маршрут.

– Проходите. Ларс ждет.

– Спасибо. – Зверобой кивнул. Он твердо знал, что Ларс был в курсе его появления еще до того, как они с Птицей ступили на дорогой ковер приемной. Старый рыжий лис был лучшим в своем деле. Кто застанет врасплох хули-цзин? Никто.

– Лю Бан, – склонился черт в легком поклоне невысокому узкоплечему мужчине, вышедшему навстречу гостям из-за стола.

Лис сощурился, но улыбку сдержать не смог.

– Давай сразу к делу. Чем меньше ты времени у меня проведешь, тем меньше проблем у меня будет. Тем более с настолько заметной спутницей.

Лю Бан окинул хищным взглядом Жар-Птицу. Зверобой нахмурился.

– О! Не волнуйся, – поспешил успокоить его хули-цзин. – Она великолепна, но я слишком умен и осмотрителен, чтобы связываться с фениксом. Во всех смыслах. Однако, рассмотреть вблизи живую легенду и не быть при этом спаленным дотла не могу себе отказать. Уверен, что прохожие на улицах не понимают, кто идет навстречу.

– Гуарино Вольпи, – кивнул черт.

– Кто это? – Лю Бан чуть отступил, продолжая с интересом рассматривать Харикон. – Какие волосы и глаза. Воплощение первобытного пламени. Никто из нас позже созданных из огня не обладает той же чистотой стихии. Верно? – лис покосился на Зверобоя.

– Верно. Мне нужна реальная биография этого месье, желательно прямо сейчас. Полагаю, мертвый клиент тебе уже не нужен.

– Занятно, – Лю Бан склонил голову набок. – Но знаешь как бывает? Иногда клиент оказывается мертв по причинам обид другого клиента.

– Действительно, – согласился Зверобой. – Я тут позабыл совсем. Наш непосредственный учредитель и начальник решил, что Интерпол – это как-то мелко, да и скучно, поэтому теперь мы решаем проблемы непосредственно по заказу межземельного совета. Как по мне, разницы никакой как срок отбывать, но кому-то разница важна.

– Какая новость, – лис недовольно дернул уголком губ. – Что ж. Полагаю, вам пора.

Он взял со стола толстую папку, до отказа набитую обычной бумагой, и протянул Зверобою.

– Он что заранее знал, что тебе нужно? – спросила Харикон, когда они оказались в машине.

Черт кивнул.

– А это не подозрительно?

– Нет. Осведомленность Ларса никогда не стоит воспринимать с подозрением. Он слишком умен, чтобы убивать, и чтобы покрывать убийцу. Ты никогда не встречала хули-цзин?

Феникс отрицательно покачалаголовой.

– Но все равно. А если он убил?

– Если бы он убил, труп никто бы не нашел. Нет тела – нет дела. Нет, Лю Бан уничтожает иначе. Я слышал о судьбе немногих его недругов, полагаю, эти несчастные предпочли бы смерть. – Зверобой повернулся к Харикон. – Никогда не связывайся с лисами. Запомни!

– А ты сейчас что сделал?

– Мне можно. Я умный хитрый черт. К тому же Ларс мой должник, – он протянул ей папку. – Читай лучше вслух. Посмотрим, насколько подчищена официальная версия.

– Оказалось, что не просто подчищена, – Зверобой скрестил руки на груди. – Она написана с нуля. Нашего большого начальника даже звать не Гуарино. Его мамаша будучи несовершеннолетней залетела от двоюродного дядьки и сдала ребенка на руки новоиспеченной бабушке, официально впоследствии значась собственному сыну сестрой. Старая лиса Вольпи в округе от родового замка популярностью и доброй славой не пользовалась, но парня обожала и умудрилась вырастить из него завидную сволочь. У него приводов удалено до совершеннолетия только пять…

Лик сосредоточенно изучал носки своих кед, точнее Марусиных. Сложно было удержаться от соблазна называть ее подарок именно так. Сама Маруся сидела рядом на багажнике его машины болтала ногами и что-то сосредоточенно изучала в планшете.

– Авторитарная женская фигура, заменившая мать. Сложные отношения с биологической матерью, ни о какой сепарации, я так понимаю, там речи не идет?

Зверобой отрицательно покачал головой.

– Бабка умерла, а мамаша до сих пор живет в родовом поместье. Я уточнил: с пятым мужем. Знаешь, когда ты начинаешь препарировать детство, проводя параллели с сексуальной жизнью уже взрослого создания, – это довольно мерзко.

Ликург улыбнулся:

– Отталкивает образ Ехидны в качестве замены потерянной родительской фигуры для нашего убитого?

Черт скривился, потом нахмурился.

– Баба подтвердил личность?

– Да, – буквально за минуту до вашего приезда. – ДНК всех сотрудников хранится в базе. Второе маниту женское, на этом пока все. Баба обещал поискать среди сотрудниц, раз у нас нет других идей, но это займет время.

– А что насчет его предположения о взрыве?

– Работает.

– Еще момент, – не успокоился Зверобой. – Основная версия у нас убийство? Он не мог с горя, что мамочка бросила, сам себя того…

– Взорвать? – удивилась Маруся.

– А почему нет? – пожал плечами черт. – Испортил настроение мадаме и массу антиквариата… Или может спутница решила себя и неверного порешить в логове бывшей главной любовницы. Тоже вариант. Мос какие-нибудь следы пребывания этой особы в доме нашла, помимо останков и босоножек?

– Шеф, – не обратила внимания на Зверобоя Руся. – А можно мне потом данные исследования останков от лаборантов Бабы получить? И еще! Мос же сейчас с Клеоменом занимаются измерениями и фиксированием полных данных по месту обнаружения трупов. Я хочу все.

– Зачем тебе? – вместо Лика откликнулся черт.

– Попробую восстановить картину произошедшего. Думаю, оно не помешает, раз видео из системы безопасности дома ничего не дало.

Зверобой вопросительно взглянул на Ликурга, тот кивнул.

– К сожалению. Коды доступа Ехидна не меняла. Вольпи сюда мог зайти в любое время, что он и сделал накануне ночью, отключив видеонаблюдение, так что тут у нас пусто. Она либо мечтала вернуть Гуарино, либо неплохо спланировала его кончину. Клеомен позже съездит в офис и побеседует с сотрудниками Ехидны. Хочу убедиться в истинности ее показаний. Рыжик, долго Береславу еще ждать? Ты сказала она «на подлете» двадцать минут назад.

– Не знаю, я просто процитировала. Феникс к нам идет.

Лик с чертом обернулись. Жар-Птица действительно вышла из машины и направилась к беседующим. На лице ее читалась решимость.

– Мне надоело сидеть и со стороны наблюдать за всей этой беготней. Мне плевать, кем вы там меня считаете: свидетелем, жертвой или соучастницей старого Арно. Либо я ухожу и занимаюсь своими делами, либо я продолжаю кататься под опекой вашего подчиненного, но участвую в процессе, – для пущей убедительности Харикон скрестила руки на груди и расставила ноги на ширину плеч. Получилась забавная детская стойка. Твердость смешанная с самозащитой.

Лик улыбнулся и кивнул.

– Хорошо. Присоединяйся.

Птица растерялась. Очевидно, так легко получить желаемое от руководителя группы она не ожидала.

– Выскажешь мнение? – продолжил удивлять он феникса. И не одну ее. Зверобой тоже выглядел озадаченным.

– Ну, – замялась Харикон. – О чем?

– А что первое в голову пришло?

Девушка перевела взгляд с Эйдолона на черта, а затем взглянула на ведьму, продолжающую как ни в чем не бывало сосредоточенно что-то изучать на планшете.

– Не знаю, – Птица нахмурилась. – Одна из нас помнит клан Вольпи. Только это очень старая память. Они стояли во главе именной марки. Стараясь удержать власть, глава клана Гуарино прибегал к разным ухищрениям, в том числе воровству фениксов. Но она его спалила вместе с поместьем и домочадцами – это точно.

– Тоже Гуарино? – усмехнулась Козлова.

Зверобой отрицательно покачал головой:

– Формально нет. Настоящее имя нашего – Элетто. Это видимо великого предка увековечили. Или наоборот любимому сыно-внуку имя великого предка подарили.

– Значит ветвь не прямая, – задумчиво проговорил Лик. – Объясняет порочность связей. Кровь не чистая. Но мало. Надо больше мыслей высказывать.

Харикон не сразу поняла, что последняя фраза адресована ей. Как-то странно было быть принятой и даже вовлеченной без малейшего сопротивления.

– Прям сериал иномирный, – восхитилась Маруся. – Бабуле понравится.

– Что мне понравится?

Лик задрал голову. Прямо над ними бесшумно зависла в воздухе метла. На метле, вытянув ноги, в цветастых домашних туфлях сидела Береслава и задорно щурилась, изучая разношерстную компанию. Пестрый халат, пестрые штаны, блестящие павлиньи перья на шляпке дополняли образ безумной старой аптекарши. Хочешь увидеть суженую в будущем? Посмотри на ее воспитательницу и авторитет сейчас. Лик обреченно выдохнул:

– Бабуля приземляйся!

Береслава сморщилась, но приказа не ослушалась.

– Нетерпеливый? Долго ждал?

– Ждал, – не стал скрывать Эйдолон. – Не возражаете проследовать внутрь моей машины и побеседовать?

Старшая Козлова недобро усмехнулась.

– Ну, давай. Дверь самой открыть или поможешь старухе?

– Помогу, – не растерялся Лик и взглядом остановил Рыжика, почувствовавшую напряжение.

Береслава села в машину, захлопнула дверь и обернулась, рассматривая сведенные на переносице брови внучки. Лик устроился рядом на водительском месте.

– Она часто на багажнике сидит, это безопасно, не волнуйтесь.

Беря обернулась к Эйдолону и вновь оглядела его через прищур выцветших глаз.

– О чем хотел поговорить, что аж так официально и сурово?

– Помните, кого вы обещали пустить ко дну и запутать в бабах?

– Ба-а-а, – протянула ведьма. – Теньки мои! Ехидна убила таки изменника?

– А что обещала?

– Нет, но сколько ж можно сопли было ему вытирать и бегать? Или ты меня за подозреваемую держишь?

– А есть в чем подозревать?

Береслава рассмеялась.

– Ладно, ладно, бог, я поняла. Ты работаешь, мне веришь, рискуя выглядеть заинтересованной стороной, и я в ответ не шуткую. Про кого тебе рассказывать?

– Вольпи, Ехидна и вы. Начните с начала.

Ведьма задумалась.

– С начала, говоришь? С какого же начала… Пусть буду я. Не люблю, когда моей внучке угрожают или мешают жить. Она в состоянии справиться с кем угодно, ее недооценивать не стоит никогда.

Лик не удержался от кивка: что в Рыжике есть, то есть. Береслава не без удовольствия увидела это важное признание.

– Но на ее голову выпадало всегда слишком много неприятных приключений. Снизить их количество никогда лишним не бывало. Так я и подумала, когда на ее пути встала змеюка подколодная вместе со своим псом блудливым. Я сама таких не люблю и внуче не пожелаю общаться. Вот и наняла одну интересную мадемуазель, тоже бывшую мадам, кстати. Она давно заказы принимает.

– Данные по мадемуазель и форма заказа?

– Ты не обижайся, но черт у тебя прислушивается к нам.

– Пусть. У него натура такая.

– Полудница Ясна Будимировна. Она местная во втором поколении. Имя редкое, легко найти. Встретились мы, в парке посидели. Я рассказала ей о своей мечте развести раз и навсегда Вольпи с Ехидной. Она мысль поддержала. Разве хорошо это шашни руководителю МУП с главой земли крутить?

– Оплата была?

– Пятьдесят процентов до, пятьдесят после. Вторые пока не платила.

– Она отчеты какие-то присылала? Документы?

Береслава отрицательно покачала головой.

– Должны были по окончанию встретиться. Там я просила итоговую информацию предоставить. Хотела изменить условия сделки, когда Нечери в дом явился, но связаться с Ясной, увы, не сумела.

В голову Лика закрались смутные подозрения.

– Бабуль, а что там за полудница? Как выглядит?

– Чисто нимфа. А что?

– Красивая?

– Не то слово. Шея тонкая, грудь большая. Но умная, хитрая, расчетливая.

– А одежда?

Ведьма не на шутку забеспокоилась.

– Хорошая одежда, как у внучи. Все не наше, модное.

– Секунду. – Лик открыл дверь и вылез из машины. – Рыжик.

– А? – откликнулась с готовностью Маруся.

– Ты там под босоножки же копаешь, я знаю.

– Да.

– Что-то нашла?

– Пока ничего конкретного. Узнала коллекцию, выпуск, дату транспортировки. Сейчас жду ответа от перекупщика. Только покупатели на торгах никогда под реальными именами не числятся. Максимум, что быстро получится установить, – псевдоним. А что?

– Найди это и откопай все псевдонимы местной полудницы Ясны Будимировны. Зверобой, – Лик обернулся к черту. – Попробуй найти ее саму.

Не дожидаясь ответа, бог забрался обратно в машину.

– Что это значит? – Береслава хмурилась.

– Пока ничего конкретного. Ищем все подряд.

– Не хочешь догадки озвучивать? Ну не озвучивай. На чем я там остановилась?

– Где вы были ночью?

– У Кули. Ваш союз с Марусей обсуждали. Змию ты не слишком нравишься, но со Вселенной он спорить уже не собирается. Я ему подробности вашей связи через Шута показывала.

– Почему именно Вукола?

– В смысле? – не поняла Беря.

– Почему доверили внучку одному из самых опасных созданий в двух мирах? Змии непредсказуемы.

– Потому что я аптекарь и часть круга. У меня есть обязанности, которые нужно выполнять в любом случае. Не могла же я оставлять девочку одну, да еще с Шутом, без надежной защиты в то время, как за ней охотилась вся наша бестолковая родня. Шакалы безмозглые, а не козы. Ни телохранители не спасут, ни няни. Справиться и с родней, и с Безумцем одновременно смог бы только змий. Как это к делу относится?

– Никак, – спокойно продолжил Лик. – Откуда вам стало известно о связи Ехидны и Вольпи?

– И кто этого не знает? В желтой прессе давно обсуждают.

– Почему применили термин «изменник»?

– То же. Он довольно неосмотрителен и неразборчив был до женщин. Ты вообще хоть что-то о мире вокруг читаешь или смотришь?

– Нет, – категорично отрезал бог.

Береслава усмехнулась.

– Понятно. Что еще хочешь спросить?

– Что Вукола думал о Вольпи?

– Ничего, – рассмеялась ведьма. – Он о таких вещах не думает. О подобных моментах в жизни внучи думаю я, и если нужна помощь – призываю. Для сравнения: ее бывший муж – жив, все семейство коз цело, бывшие начальники, сослуживцы, случайные знакомцы – все целы и невредимы. Особо рьяные, конечно, получили некоторые психологические травмы, а так – не придраться. Не в ту сторону идешь.

– Я не иду, я вежливо и осторожно уточняю.

Береслава задумчиво оглядела собеседника. Не удивительно, что с Шутом у парня так гладко сложилось. Какой чистой не была бы кровь бога, сосуд просто так не взять под контроль без рецидивов. Маниту этого Эйдолона дополняет чистая, сильная личность, настолько сильная, что держит под контролем не только собственный мятежный дух, но и изощренную энергию сосуда.

– Ты знаешь, что первый, кому она открыла свою сущность ученика?

Лик никак не отреагировал на вопрос.

– И еще момент. Ты мне нравишься, поэтому будь любезен к внучке, заходить через дверь и только по ее приглашению. Я понимаю, что ты привык не учитывать желания женщин, поскольку они всегда совпадали с твоими, но это не тот случай. Она может сказать «нет» или «пока нет» – постарайся услышать ее, иначе рискуешь потерять.

По заднему стеклу машины постучали. Лик с готовностью распахнул дверь и вылез. Береслава опустила стекло.

– Я все, – пояснила причину вызова Маруся. – Туфли купило создание с псевдонимом Киприда. Только никаких совпадений с полудницей нет. Покопаться еще?

– Не надо, – Лик изменился в лице. – Зверобой, займитесь с фениксом личными данными Ясны Будимировны, только с места. Останешься за главного. Приедет Иму с гостями – позвони Жене, она скажет, куда их везти. По дороге выясни как можно больше по делу. Бабе передай предположение о личности второй жертвы. И за Марусей последи.

Черт непонимающе нахмурился, но кивнул. Руся же при упоминании своего имени удивленно взглянула сначала на шефа, потом на Зверобоя.

Лик резко нырнул в машину.

– Бабуля, я вас люблю. Все. Можете лететь домой. Мне пора.

Береслава промолчала, медленно открыла дверь, не торопясь, поставила ноги на землю и так же неспешно встала. Пока тянула таким образом время, поймала взгляд внучки и одним коротким кивком головы указала ей на пассажирское сиденье. Руся быстро разобралась с командой. Не дожидаясь дополнительных сигналов, она проскользнула под рукой бабушки и оказалась сидящей рядом с шефом. Береслава с победным гиканьем захлопнула дверь.

– Один он туда точно не поедет, – прокомментировала ведьма свое поведение черту.

– Куда?

– А ты вспомни кто такая Киприда в Иномирных сказках?

– Афродита, – без запинки ответила Жар-Птица.

Зверобой отвернулся и пробормотал проклятие:

– Только еще Эйдолонов нам не хватало! Два же мало…

Ликург успел поднять стекло, поэтому не слышал диалог снаружи машины, но хорошо прочел его результаты по выражению лица черта.

– Так куда едем? – настаивала Рыжик.

– Выйди, пожалуйста, – в очередной раз мягко попросил Лик и снова наткнулся на молчаливый отказ. – Ладно, – вздохнул он.

Руся не стала обижаться, что принесший ей клятву верности бог не желает теперь познакомить избранницу с матерью. Шут разумом не управлял уже, так что кто такая Киприда она вспомнила за мгновение до бабулиного фокуса.

– С ней же все в порядке? – не стала притворяться ведьма.

Лик дернул носом, словно тема не из приятных, потом кивнул.

– Кто такая полудница и какое отношение она имеет к расследованию, думаю, Зверобой у бабы Бери спросит, но не возражаешь, если я на всякий случай ему сообщу?

– Змий задери, – процедил Лик сквозь зубы и ударил раскрытой ладонью по рулю. – Бабуля наняла ее испортить отношения Вольпи и Ехидны. Ты на нее сама что успела найти?

Маруся задумчиво покусала нижнюю губу.

– Полно всего. Она во всех соцсетях в топе. Фотографии, ролики, приглядные и неприглядные подробности всевозможных отношений дружеских и не очень, пара песен, сколько-то там ролей второстепенных в фильмах, клипы, рекламы, еще какая-то фигня, скандалы… Светская львица, короче. Так это называется.

Лик усмехнулся и покачал головой. Это был как раз тот редкий случай, когда мода на иномирные термины его раздражала. Сехмет суровая и непреклонная – вот воплощение львицы. А одновременно скандалят, хвалятся, да любуются собой только люди. Какая львица опустится до подобного? В отличие от созданий люди не обременены прямой энергетической связью ни с одним представителем своего мира. Они наделены разумом, превосходящим разум остальных обитателей своей планеты, но их маниту свободно. Никаких тотемов, оболочек, сущностей. Жизненный путь они строят сквозь призму собственного эго.

– Прикрытие хорошее, название неприятное, – прокомментировал бог.

– Согласна, – Руся кивнула. – Но она себя так и не называла. Есть целая статья о судебном запрете на этот термин в ее адрес. Но я только название прочла. Напишу Зверобою?

– Пиши.

Ликург покосился на рыжие волны, собранные в хвост, на очаровательный точеный профиль, на узкие плечи с тонкими ключицами, на изящную фигуру. Вспомнились события позапрошлой ночи, когда он, ведомый непреодолимым желанием и массой оправданий собственных намерений, позволил себе опуститься до воровства. Правда была на стороне Береславы, в этом у Лика не возникло сомнений. Он, действительно, никогда не мыслил иначе и не осознавал сам факт, что не мыслит иначе.

Он тихо вздохнул. Теперь из-за него Рыжику предстояла встреча с теми, кто никогда не признавали и не признают инакомыслия. Скрыть Марусю не получится, и назвать просто подчиненной тоже. Клятву верности любой Эйдолон увидит издалека. Лик вдруг испуганно дернулся: он ведь и клятву дал, не спросив разрешения. И думал о том, как отчаянно поступает, связывая себя с женщиной, которая, возможно, не примет его, получал удовольствие оттого, что рискует. Но как это выглядело с ее стороны? «Я тебя люблю». Что породило эти слова? И говорила ли она их раньше? Что она вкладывает в них?

– Рыжик, – попытался начать Лик, но голос предательски сорвался в хрип. Эйдолон откашлялся.

Она оторвалась от работы, подняла голову и взглянула на профиль шефа. Его настроение изменилось в худшую сторону – это было очевидно. И конечно причиной тому был ее опрометчивый поступок. Не стоило навязываться. В конце концов, какая разница хочет он познакомить ее с матерью или не хочет – мало ли какие причины. Вот, к примеру, она сама ни за что не хотела бы знакомить своего бога с семейством Козловых. Врагу не пожелаешь такого счастья! Нужно было выйти из машины, когда он просил и все.

– Рыжик, – напряженно проговорил Лик и затих, пытаясь подобрать нужные слова. Только нужные слова совсем не желали подбираться.

– Хочешь, завези меня на какую-нибудь станцию? Я доберусь до города, – попыталась помочь ему Руся. – Тут близко.

– Что? – растерялся бог. – При чем тут станция?

– Ну…

– Я хотел спросить про клятву. Ты же знаешь, что не зависишь от нее? То есть я хочу сказать, – Ликург снова помолчал, потеряв подходящие слова. – Я хочу сказать, это я связал маниту, сам. Ты же можешь просто игнорировать меня.

– Игнорировать? – Руся вообще потеряла нить беседы и потому дальше спросила первое, что пришло в голову. – На работе?

Лик на мгновение зажмурился, проклиная собственный эгоизм. Только что о людях размышлял с презрением, а сам, как и заведено у чистокровных богов, учел лишь свои удобства.

– Работа, – прошептал он. – Работа.

Маруся чувствовала его боль где-то внутри себя и не понимала, что происходит. Все старания сгладить собственную навязчивость пошли на смарку. Она нахмурилась и попыталась проанализировать странный диалог.

Эйдолон стиснул руль. Как она может на работе не замечать или игнорировать бога, связавшего свое маниту с ней? Да еще и подчиненная. Ну и чем же он лучше Нечери? Котик – Лик скрипнул зубами – не принуждал ее к эмоциональной близости. И навыки профессионального психолога Котик – Лик почувствовал, как пластик продавливается под пальцами, – на подчиненной не применял. Теплую ладонь Рыжика на своем плече он почувствовал не сразу.

– Что случилось? – она решила быть честной. – Я чувствую, что тебе плохо, но не понимаю причину.

– Невроз. Достался от прошлого с Афродитой и Аресом в роли родителей. Обычно я легко переношу встречи с ними, но не сегодня.

– Из-за меня?

– Из-за меня, – вымученно улыбнулся Лик. – Из-за меня в роли истинного бога. Я думал только о тебе и о том, как тебя добиться, а хочешь ли ты, я предпочитал игнорировать. Точнее был уверен, что все всегда в тебе понимаю верно. Я твой начальник и пользовался профессиональными навыками с тобой, навязал свое маниту, Шута без спроса забрал. И связь еще эта между нами теперь…

– Останови машину, – прервала откровения Маруся. Видеть всегда сурового хладнокровного сильного шефа таким беззащитным было и приятно и пугающе одновременно.

– Зачем?

– Останови!

Он перестроился в правый ряд и съехал на обочину. Как только автомобиль остановился, Руся потянулась, взяла лицо своего непутевого божественного начальства в ладони, наклонила к себе и поцеловала.

Лик закрыл глаза и замер то ли от неожиданности, то ли от восторга, всколыхнувшегося в крови. Ее губы были нежными, настойчивыми. Она целовала его осознанно, по собственной воле! Немного из жалости, кажется, но было все равно. Пусть все время жалеет, только обязательно при этом целует. Или это желание с его стороны тоже эгоизм? Лик запутался. Быть созданием попроще оказалось сложно.

Руся чуть отстранилась и прошептала:

– Лучше?

Он поспешно кивнул.

– Тогда поехали, – она отодвинулась дальше и рассмеялась выражению, появившемуся на лице бога.

Прием с жалостью сработал, и Лик снова с ликованием почувствовал прикосновение ее губ к своим, ее дыхание и кончик языка, только на этот раз не растерялся. Если не удержать ее, не продлить поцелуй, она обязательно отстранится и отпустит его. Подчиняясь мгновенно вспыхнувшему желанию, он обхватил Рыжика за талию. Видение ее полуобнаженного тела на огромной кровати мелькнуло перед глазами, убив остатки самообладания. Все, о чем он мог теперь думать, это ее движения, ее стоны и то наслаждение, которое она испытала из-за него у него на глазах.

Руся совсем не ожидала настолько бурной реакции. Лик будто с ума сошел. Не она уже целовала его, а он ее. Одежда, подчиняясь магии, превосходящей ее собственную, начала таять на теле – бог затеял знакомую игру. Руся задохнулась от возмущения и нахлынувшего острого желания. Она не видела свое новое одеяние, но по прикосновению прохладного воздуха к коже догадалась, что это нечто прозрачное и довольно свободное, к тому же очень короткое.

Лик провел ладонью по ее животу вниз, проникая пальцами между ног. Рыжик резко выдохнула, ухватилась за его плечи и едва заметно подалась навстречу.

– Ты позвала меня, – прошептал он. – Позвала.

– Ли-ик, – как прежде ночью, простонала Руся.

Божественные глаза вспыхнули ярче прежнего.

– И сказала, что любишь.

– Я люблю тебя.

Он проник пальцами глубже, заставив Марусю застонать вновь.

– Ты хочешь меня?

– Да, – она произнесла это беззвучно.

Лик закрыл глаза и вдохнул запах огненных волос у виска. Она пахла травами и полевыми цветами, ярким теплым днем. Бесценное, невыносимо соблазнительное полотно Асгарда. Смотреть на нее сейчас было выше его сил. Рыжик шептала его имя, изгибалась под его ладонями, прижималась, снова и снова, пока он не услышал протяжный хриплый стон наслаждения. Лишь тогда, Ликург отважился открыть глаза и взглянуть на нее. Взъерошенная, усталая, растерянная она смотрела на него по-детски широко распахнутыми глазами и прерывисто глубоко дышала, хватая ртом воздух.

Лик поспешно вернул ей одеяние и попытался усмирить жажду в крови. Он хотел насладиться полученным согласием неспешно у себя в кровати и так, чтобы Рыжик испытала к нему все то, что испытывает к ней он сам.

– Если ты продолжишь на меня так смотреть, я не выдержу, – прошептал он сипло, откинувшись на спинку сиденья.

– А? – не поняла Маруся.

Вместо ответа бог рассмеялся, завел двигатель и выехал с обочины. Следующие полчаса его ведьма не проронила ни слова, только изредка осторожно поглядывала, как будто опасалась чего-то.

– Рыжик, – вопрос решил задать до того, как проанализировал возможные ответы и реакцию Руси, о чем, конечно же, мгновение спустя пожалел. – В первое знакомство что ты обо мне подумала? Только честно.

– Что ты странный, заносчивый, высокомерный, возможно глуповатый, но красивый. Очень, – после паузы добавила она, заметив, как напряглись скулы на лице начальства.

– Очень глуповатый или очень красивый?

– Второе. Но ты первый начал!

– Это когда ты изобразила ведьму без знаний языков, с безобидным и безоблачным выражением лица? Ты блестяще играешь наследственную нимфу.

– Ну, ты же их поклонник, – немного обиделась Руся.

– И я влюбился, – заулыбался Ликург.

Маруся позабыла про свою обиду и тихо рассмеялась.

– Значит, я показался тебе очень красивым?

– Нравится мысль?

– Я в восторге! Хоть какой бальзам на душу несчастного побитого бога.

Руся залилась смехом.

– Это ты-то? – с трудом выдохнула, продолжая от души хохотать. – Несчастный? Побитый?

– Да ты хоть знаешь, как я в телепорту старался тебя очаровать? – Лику нравилось делать ее счастливой.

– Так это ты меня соблазнял? – Рыжик согнулась пополам от смеха. – Я думала, накосячила где-то, не то ляпнула или сделала.

– Так сделала! Смотрела, как на идиота.

Он дотянулся и подергал спутницу за рыжий локон, выбившийся из хвоста. Она взвизгнула и попыталась увернуться, но не вышло.

От игры их отвлек звонок Зверобоя.

– Я организовал Марусе информацию, которую она просила, – прозвучал его голос из колонок автомобиля. – Пока только часть, позже вышлю остальное. Бабе конкретика предположений очень понравилась и возможность восстановить момент гибели созданий тоже. Он надиктовал заметки для Руси. Аудиофайл в приложении к документам. С полудницей я оказался знаком лично. Было это давно, кратко и представилась она тогда иначе, поэтому не вспомнил. Она с мужем промышляла воровством. Мы с ней об одном объекте информацию собирали. Женщина незаурядная, быстро схватывала, умела на ходу выкрутиться из невероятных передряг. О муже того же не скажу. Тип был отвратительный, он ее впоследствии попытался сдать, когда попался, но неудачно. Она с ним развелась, больше в длительные отношения не вступала.

– Где бывший муж сейчас?

– Везде. Прах спустили в почву. Сосед по камере заколол. Харикон собирает все ее публичные романы, я начал их проверять. Пока результат простой: она заказы выполняла. Осмелюсь предположить, что вся ее открытая жизнь, – фикция. С закрытой сложнее. У Ясны нет адреса, проследить наушник или личную станцию я не могу. Никто из моих знакомых о ней ничего не знает, хотя саму ее знают прекрасно, отзывы только положительные.

– Иму привез волчицу с домовым?

– Привез. Только у него отпечатки пальцев на шее…

– Да, я не при чем! – донесся крик Иму. – Этот псих влепился сразу как я подошел! Даже рот не успел открыть!

– Подошел? Он к ним на окно прыгнул из сада, – со смехом проговорил черт.

– Меня не пустили в клуб! Не уходить же. Лик! Все нормально! Я был предельно деликатен! Молча оторвал этого гада от шеи и вежливо объяснил кто я, откуда и что тебе надо. Потом еще змий знает сколько уговаривал поехать… Я только Булочку столько уговаривал и так терпеливо.

Лик беззвучно рассмеялся и покачал головой:

– Хорошо. Зверобой, ты с ними еще не говорил?

– Не успел. Женя мне адрес только прислала.

– Возьми с собой Клеомена. Беседу с сотрудниками Ехидны придется отложить до завтра. Пусть он послушает допрос, а Мос запишет.

– Но они еще с домом не закончили.

– Пусть прервутся. Все?

– Пока да.

– Тогда передай наушник Птице.

Послышался легкий возглас удивления, затем замешательство и, наконец, Харикон осторожно спросила:

– Да?

– Составь список жертв Ясны и Гуарино, если получится, поищи, где они ели накануне смерти. Посмотри, не является ли Вольпи наследником чего-то стоящего, выясни, кто метит на его место в Интерполе, позвони Горице, напомни, что я просил узнать у Ехидны список ее врагов. Отчитывайся по мере продвижения. Если возникнут вопросы, спорные моменты, обращайся или к Зверобою, или к Клеомену. Можно к Мос, если она будет не занята. Иму не трогай. Поняла?

– Да.

– Действуй.

– Командуешь так, как будто ей за это платят, – прокомментировала Руся, когда Лик убрал наушник.

– Я больше, чем уверен, что до интереса к деньгам она пока не доросла. Женя с ней все обсудит. Ярослав относительно Жар-Птицы дал четкие указания.

Маруся задумалась и начала накручивать на палец локон. Лик залюбовался этой очаровательной картиной. Казалось бы, все просто, ничего в ней особенного на первый взгляд, и даже поверить было при первом знакомстве трудно, что она пылью владеет. Но стоит остановить взгляд, и медленно, неспешно открывается невероятный, захватывающий мир, глубины, куда ныряешь с наслаждением.

– Как думаешь, зачем Дингир такое с Женей сделал? И как?

Ликург пожал плечами.

– Не забегай вперед. Для начала увидеть результаты сканирования – что именно он сделал. А потом уж выяснять, зачем и как. Послушай… Мы подъезжаем к потоку, с той стороны пути не больше пяти минут будет. Пожалуйста, что бы ни происходило, что бы ты не видела, кто бы тебя не отвлекал, не звал, не просил о помощи, не обращай внимания и держись как можно ближе ко мне. Хорошо?

– Магия аптекарей сильнее богов, – напомнила Руся.

– Я знаю. Но сделай. Мне так будет спокойно.

Руся не стала возражать. Ей вспомнился мальчишка из видений и чувства, которые она к нему испытала.

У ворот родового поместья четы Эйдолон посетителей встретил слуга и любезно предложил проводить, однако Лик нетерпеливо отмахнулся. Руся с любопытством оглядела миловидного статного юношу.

– Черт что ли? – спросила она, когда они подъехали к дому.

– Не важно, – проговорил Лик и напряженно взглянул на спутницу. Маруся без труда поняла этот взгляд. Она мягко улыбнулась и кивнула. Да, она все наставления запомнила.

От машины к ступеням они шли за руку, причем Ликург излишне сильно сжимал пальцы спутницы. Двери дома распахнулись, и навстречу гостям выпорхнуло счастливое видение. Руся именно так и подумала: «выпорхнула». Легкая, вся светящаяся, пушистая, облачная и излишне сексуальная, не в самом приятном смысле этого слова. На ум пришли сценические костюмы танцовщиц из клуба Котика: прозрачно, воздушно и кругом разрезы.

– Сынок! – выдохнуло видение и попыталось обнять с разбега Лика, но он ловко увернулся.

Афродита расстроилась и рассердилась. На гостью она уже взглянула недовольно.

– Это еще кто?

Вся легкость, эфемерность и пушистость слетели с богини в мгновение. Теперь интонацией, мимикой и жестами она напоминала албасту.

– Ты видишь, – отрезал Лик. – Я приехал по делу.

Афродита пренебрежительно оглядела Марусю с ног до головы, будто вещь, молча развернулась и ушла в дом, хлопнув дверьми.

– Я туда заходить не стану, – спокойно и тихо продолжил Лик. – У меня есть вопросы. Буду ждать на пляже десять минут. Не придешь – передам тебя Атуму.

Руся не без восхищения оглядела особняк, возвышающийся над головой.

– Красивый дом, – шепотом прокомментировала она.

– Возможно. – Лик потянул ее в сторону. Прямо за домом, на терассе был разбит небольшой, уютный сад, широкие мраморные ступени вели к морю.

Уже в самом низу Лик вдруг резко дернул спутницу за руку и завел за спину. Первый удар он, спасая Рыжика, пропустил и тот пришелся ему по левому плечу, второй успел отразить, от третьего увернулся. Ликург стиснул зубы, подхватил растерянную Русю и вместе с ней отпрыгнул назад. Поставив ведьму на ноги, на пару с противником он сделал ее центром дикого хоровода. Сыпались искры и изредка неприятно глухие удары.

Маруся очнулась от ступора, тряхнула головой и тихо запела. Ей было глубоко наплевать, кто именно напал на Ликурга в его родовом поместье, важен был лишь сам факт, что кто-то смеет проявлять агрессию к ее богу. Пыль взметнулась из сумки и покрыла Лика тонким серебряным слоем с ног до головы, а поскольку в это самое мгновение он наносил удар противнику, то удар этот получился ощутимым. От неожиданности Арес замедлился – Лик почти физически ощутил замешательство отца. В следующую секунду Рыжик перешла в наступление. Чистая энергия Вселенной потекла сквозь тело Ликурга, сменив родовое маниту, и концентрируясь в солнечном сплетении. Время замедлилось, расслоилось, от настоящего потянулись нити в будущее, несколько ярких, остальные тусклые, были и едва различимые прозрачные. Легко читая вероятности, Лик поймал отца в ловушку. Путы сковали руки и ноги Ареса, обвив тело. Недвижимый бог войны беспомощно свалился на песок.

Маруся глубоко вдохнула, успокаивая маниту, когда энергия покинула тело любимого бога.

– Что ты такое? – поразился новоиспеченный узник, обращаясь к сыну.

Но сын только пожал плечами, его больше интересовала серебристая пыль, волнами поднимающаяся с его тела. Он наблюдал за ней с легкой улыбкой. С той же улыбкой он взглянул на спутницу, в недрах сумки которой эта пыль исчезала. Арес только теперь заметил клятву верности, данную сыном ведьме.

– Что она такое?

Маруся почему-то сразу вспомнила Иму и беззвучно рассмеялась.

– Ты чего? – не понял Лик.

– Киборг, – прошептала она.

Бог со смешком укоризненно покачал головой.

– Освободи меня, – приказал Арес.

Ликург обернулся, молча подошел к отцу, начертил вокруг него границу на песке.

– Ты ее не пересечешь, пока мы не покинем поместье. Возражения?

– Нет, – процедил Арес.

Оковы вернулись к Лику.

– Ты опять за свое? – Афродита презрительно фыркнула. Она успела сменить платье и теперь медленно величественно вышагивала вниз по ступеням. Арес ответил ей хмурым молчанием. Она надменно взглянула на супруга.

– Мама, – холодно начал Лик. – Ты покупала босоножки Джимми Чу?

– Да, – легко ответила богиня, чем несказанно удивила Марусю. – Да, да, – кивнула она, когда ведьма сына продемонстрировала снимок с аукциона.

– Где они?

– Я их продала.

– Кому?

– Полудница Ясна. Девица сама меня нашла, сама предложила. Я продала. Люблю делать приятное созданиям.

– Когда?

– Неделю назад, кажется… – Афродита задумалась. – Да! Шесть дней. Она оплатила, я ей их посылкой отправила.

– Пришли мне данные о переводе средств и номер посылки.

– Пришлю, если найду.

– Гуарино Вольпи знаешь?

Афродита нахмурилась.

– Что-то знакомое, но не помню. Все? Ты только за этим приехал?

– Да, – отрезал Лик, взял Марусю за руку и повел по ступеням вверх.

– И даже не представишь это, на чем лежит теперь наша родовая клятва? Я тебя такому не учила. Ты так и не повзрослел! Ликург! – окликнула она удаляющегося сына. – Волк! Немедленно вернись! Хотя бы обернись, когда с тобой мать разговаривает!

Маруся еще долго слышала крики богини, они неслись над головой, струясь по воздуху. Голос Афродиты стих, лишь когда они пересекли границу поместья, но расслабился Лик только по ту сторону потока.

– А мои все равно хуже, – подытожила Руся и лукаво взглянула на профиль шефа. Тот заулыбался.

– Твои средствами связи пользуются. Им можно позвонить, вместо того, чтобы ехать лично. Это заметно упрощает жизнь и делает ее спокойнее.

– А, – усмехнулась ведьма. – Аргумент. Только слегка пугает, что ты знаешь, чем мои пользуются, а чем нет.

– Когда бог влюблен, он любопытен. Очень сильно.

– Очень сильно влюблен или очень сильно любопытен?

– И то, и другое.

– С основными понятиями будет сложно, – пробормотала себе под нос Руся.

Лик нахмурился.

– Если ты про мое понимание твоих желаний, то я обещаю сначала думать о том, что ты можешь не хотеть того же что и я, и только потом делать что хочу.

Маруся сначала рассмеялась, потом закрыла лицо руками и застонала.

– Что-то не так?

– Потом делать что хочу?

– Не придирайся к формулировке. Главную мысль ты поняла.

– Жаль, бесполезно скатались, – сменила тему Руся.

Лик улыбнулся.

– Я так не считаю. Нашли прямую связь между босоножками и Ясной, теперь основания для запроса на сравнение ДНК неизвестной с данными о полуднице будет выглядеть чище в итоговом отчете. И Бабалу-Айе меньше проблем.

– Не верится что такой сильный, образованный и опытный ориша работает судмедэкспертом, пусть и имеет расширенные полномочия, но все же…

– Иначе видит жизнь и смерть, у него свои понятия и приоритеты. Если на этот период жизни Баба выбрал центральный морг, с которым сотрудничал Интерпол, то мне оставалось только благодарить его за этот выбор. Хочешь тайну?

Руся с любопытством взглянула на Лика.

– Баба любит благодарность от живых, но не нуждается в ней, он слышит разрозненные и рассеивающиеся частицы маниту умерших.

– Они говорят? – поразилась Маруся. – Что именно?

Лик пожал плечами:

– Не знаю и не думаю, что Баба кому-то об этом расскажет.

– Но это он тебе сказал?

– Это сказал. Ты пока же не можешь заняться восстановлением событий в комнате?

– Нет.

– Тогда поищи, пожалуйста, что-нибудь об операции союзных войск на южном материке…

– Казнь глав племен? – перебила его Руся. – И пожалуйста?

– Да и да. Я стараюсь выглядеть благопристойным мужем, не подначивай.

– Мужем?

– Парнем, – мгновенно исправился Ликург.

– Парнем?

– Любовником? – С нескрываемым удивлением выдал новое уточнение бог.

– Любовником?! – возмутилась Руся.

Лик постарался не засмеяться.

– Рыжик, ну ты определись, кто я тебе. А то и мужем зовешь, и парнем, и любовником. Смутила прям.

Руся оторопело уставилась на собеседника. Каким образом он одновременно умудрился вынудить ее установить конкретный статус отношений и выставить это ее же инициативой, да еще посреди рабочего диалога, она не уловила. Нет, она поняла, что он нагло это сделал и прямо, но почему в итоге претензия выглядела так гармонично и стройно?

– Главы племен, – шепотом напомнил невозмутимый спутник.

Пребывая в полном замешательстве, Руся не нашла что ответить, поэтому молча взялась за выполнение указа. Парень, любовник… Для нее он просто и конкретно шеф – все. Какой статус ему в первый день знакомства выдала, с таким и жила. Зачем усложнять? Мужчины всегда все усложняют.

– Туда не ходи, сюда ходи, это не бери, то бери, так говори, так не говори, это надевай, то не надевай, – Руся не заметила, как начала беззвучно проговаривать мысли. – Мужчины…

Лик улыбнулся, но вмешиваться в монолог не стал. Рыжик явно погрузилась с головой в новую задачу, и отвлекать ее не хотелось. К тому же Лику тоже требовалось время поразмыслить над произошедшим, оценить последствия. Отец не тот бог, который проигрывает битву без тяжелых последствий для противника, он способен потягаться с сильнейшими мира сего. Изначально Арес мечтал создать достойного соперника волку рода Гюд, однако новорожденный быстро разочаровал, тогда великий воин решил поднять младшего сына на одну линию с Фобосом и Деймосом, но и в этом удовольствии мальчик отцу отказал. Ликург научился искусно защищаться, прятаться, исчезать, сбегать, но не нападать или вести бой. Сегодня отец был поражен.

Лик покосился на профиль спутницы. Она сосредоточенно сопела и хмурилась, выполняя прямое указание руководителя. Это выглядело мило, беззащитно, забавно, и кто бы мог, глядя на нее сейчас, сказать, что она источник неописуемой мощи. Ликург тяжело выдохнул. Арес не глуп, он не догадается откуда сын взял столько энергии, не догадается как был побежден, но заподозрит и заинтересуется женщиной, обернувшей его сына в броню из самого дорогого в этом мире материала. Над головой Рыжика нависла очередная угроза.

Лик пробормотал проклятие и отменил его. Он только теперь сообразил, что нужно было представить девочку, как любимую внучку змия Вуколы. Какое божество в здравом уме станет связываться без крайней необходимости с огнедышащим?

– Любимый, – вдруг подала голос Руся. Лик аж поперхнулся.

– А мне можно залезть к военной разведке или нельзя? – как ни в чем не бывало продолжила ведьма. – Я там у пятнистых яиц подписку давала, а ты поручитель, но что наговор с меня слетает так же быстро, как ложится, я тебя предупреждала. Мне сейчас самой сложно оценить вероятный ущерб.

– Ты… – Лик откашлялся. – Нельзя. Я пока не знаю юридические границы команды. Попробуй выяснить иначе, не вламываясь к военным.

Руся нахмурилась и вернулась к изучению журналистских расследований по южным землям. Она вовсе не собиралась взламывать чью-то там систему, не настолько умна. Просто нашла открытый канал доступа к секретным документам и решила им воспользоваться, да видно и это пока под запретом. Хорошо, догадалась сначала спросить, потом сделать.

– Не возражаешь, если я с пылью поработаю без внешних модулей связи? Так быстрее будет.

– Работай, как удобнее. – Лик хотел уточнить ее самочувствие после боя, но не успел. Его прервал писк наушника.

– Ты мне нужен! Срочно! – скомандовал Ярослав по громкой связи. Голос его звучал взволнованно, что Атуму было не свойственно. – У нас новые взрывы!

– Что? – растерялся бог. Они с Марусей взглянули друг на друга.

– Ты вообще в пути радиостанции слушаешь?! – Атум был нетерпелив. – Бери свою ведьму и ко мне. Помнишь адрес?

– Помню, – кивнул Лик. – Около часа понадобится. Мы далеко от города.

– Ты же бог! – вспылил высший. – Нырни.

– Не могу. Я ранен.

Ярослав ничего не ответил, зато рядом очнулась Рыжик.

– Ранен? – опешила она.

Лик убрал наушник в карман и взглянул на Марусю. Мысли его блуждали далеко, понадобилось несколько секунд, чтобы сформулировать ответ.

– Не так чтобы очень, ткани сразу зажили, а вот маниту быстро не восстанавливается. С нарушенной циркуляцией энергии без проложенной кровной сети я не сориентируюсь в пространстве. Хотя, если честно, ощущения непривычные. Арес не бьет вполсилы никогда и после него раны заживают очень долго, а тут как-то легко все.

– Почему ты мне сразу не сказал?

Бог пожал плечами. Если бы не искренность в жестах и взгляде, Руся точно бы вспылила.

– В следующий раз скажи, пожалуйста, сразу. Хорошо? – сдержанно попросила она.

Лик смущенно кивнул, потянулся и нашел в списке новостную радиоволну. Почему он должен рассказывать ранен или нет? Зачем ей такое знать? Одно дело накормить, кеды купить, зелье принести, приласкать – это приятные вещи, но раны – другое. Незначительные сами заживают, а значительные врачи лечат. Зачем ей лишние переживания? Насколько неестественны привычные убеждения и умозаключения сообразил только несколько минут спустя. Не так просто оказалось строить здоровыеотношения после богатого опыта нездоровых.

Лои донес Всемилу до машины, усадил на переднее сиденье и пристегнул.

– Да я сама могу, – пробормотала недовольно волчица. – И ходить сама могу.

Но лугару только упрямо поджал губы. Всемила вздохнула и с каким-то апатичным смирением позволила оборотню еще и дверь захлопнуть. Все то время, пока врачи осматривали ее, сканировали вдоль и поперек, Лои не произнес ни слова, ни разу не улыбнулся. Напряженный, как натянутая струна, он ловил каждое ее движение и предупреждал желания. Хотела она взять воду или встать, вытянуть ноги, почесать нос – лугару догадывался и делал вместо нее. Хуже: она отчетливо слышала, как он попросил у начальства отпуск, пообещав закрыть дело из дома.

Дочка. Всемила опустила взгляд на свой живот, который, незаметно для себя, бережно поглаживала руками. Еще вчера она понятия не имела, что беременна. Правда, о вчера она помнила только это. Что происходило с ней во время похищения, волчица не имела ни малейшего представления. Вся информация приходила из внешних источников.

– Как тот парень определил, что она девочка?

Лои молча пожал плечами.

– Он представился сыном Пустошей.

И вновь ответом была тишина. Всемила покосилась на спутника и снова протяжно вздохнула. Так больше не могло продолжаться.

– Тебе нужно расслабиться. Как я могу помочь?

Лои тихо утробно зарычал.

– Тот маньяк искал именно беременных волчиц. Я правильно поняла? Думаю, в этом городе нас не так много беременных, и что я попала к нему – это чистая случайность. Только интересно, как он понял, что я беременная, если я сама сегодня это узнала? Тот сын Пустошей спас нашу малышку, я это, кстати, сама знаю. Мне не нужны врачи, чтобы услышать, что она здоровая. Прекрати так переживать, ты ничем не мог помочь мне.

– Не мог – это одна беда, – после паузы сквозь зубы проговорил Лои. – Я не знал, что тебе нужна помощь – вот, что…

Он не смог закончить фразу.

– Ты все не верно трактуешь, – покачала головой Всемила. – Ты помогал мне, даже не понимая, что помогаешь, просто потому что настоящий хищник. Подумай, сама Мать-Природа вступилась за меня и ребенка. Она не приходит к созданиям, это создания ходят к ней, и тут вдруг ко мне явилось ее чадо. Разве могу я быть в более надежных руках, чем твои и ее. Мы не пострадали бы. Понимаешь? Ведь и памяти меня лишил ее сын. Будто реальность подменил: с моей точки зрения и ощущения со мной не случилось ничего. И врачи это подтверждают.

Волчица заметила, как расслабились скулы Лои. Он недоверчиво покосился на нее и вновь сосредоточил внимание на горожанах, переходящих улицу на свой свет светофора. На него явно произвели впечатление слова о Пустошах. Слишком четкую и логичную картину нарисовала Мила, чтобы отмахнуться в угоду самобичеванию.

– Ты же знаешь, что я права. И в целом я бы беспокоилась теперь о другом.

– О чем? – уже спокойнее поинтересовался Лои.

– О моей семье. Я ушла из стаи, но они все равно взвоют, когда узнают о новом поколении. А еще я, кажется, поняла истинную причину их ненависти к лугару. – Она довольно хмыкнула. – Если все волчицы узнают, как приятно владеть лугару, ни одна не станет вступать в связи с волками.

Лои рассмеялся. Его развеселила не столько суть предположения, сколько видение ситуации. Ее самомнение, высокомерность и избалованность никуда не делись. Грубоватое, одностороннее определение отношений и позабавило, и отозвалось сексуальным влечением в крови. Вообще говоря, если уж быть честным, то любимица Морока – юная, образованная, красивая, крайне соблазнительная, иногда наивная хамка. Зрелый оборотень постарается обойти такую стороной.

– Вопрос в том, повезет ли лугару? – тихонько проговорил Лои. Эмоционально он еще не был готов шутить, но уж больно напрашивалось замечание.

– Что?! – серебряная волчица шутку не оценила. – В каком смысле?

– Ну, мне-то повезло, – тут же откликнулся Гийом и стойко выдержал взгляд, полный недоверия и подозрений. – Женщины нашей крови, конечно, так командовать во всем не любят…

– А-а! – взвилась Мила и с рычанием вцепилась ногтями в бок Лои.

Гийом зашипел от боли сквозь смех.

– Ладно, ладно, я понял! Молчу!

Волчица обиженно отпрянула:

– Ну, так еще хуже! Я какая-то ужасная получаюсь! – Она насупилась. – Ну да, это я тебя отрезала от запахов, но ты же не объяснил, когда я делала. Мог элементарно сказать: не делай так. Ты мог даже подумать! Но ты ничего кроме «да» и «еще» не думал. А потом все время ходил за мной. Знаешь, что это преследованием зовется? И ты думаешь, я не слышала твой зов по ночам? Весь город слышал вой, а я нет, да?

Лои тихо усмехнулся.

– И вот это вот, что ты думал про меня всякое такое, то, что мне делать с тобой…

Она смутилась, покраснела и осеклась, чем вновь рассмешила лугару.

Гийом подумал, какое удовольствие доставляют ее характер, привычки, капризы и команды. С каким наслаждением он преследовал ее, с каким восторгом чувствовал, как она кружит вокруг него, подчиняя своим желаниям.

Всемила откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и устало выдохнула:

– Как же сложно тебя понять.

Костя стоял у стены, скрестив на груди руки, и внимательно наблюдал за немой сценой, развернувшейся в большой гостиной Атума.

Задумчиво подперев подбородок кулаком, и нахмурив брови, Ярослав сидел в кресле у окна. На коленях хозяин дома держал сгусток энергии такой плотный, что создатель сумел придать ему форму книги. По правую руку от отца стояла Женя. Она перебирала рисунки Ками Умэтаро и тоже хмурилась, но не от раздумий, а скорее от напряжения. Очень много усилий у нее все еще уходило на контроль двух новых частей тела, которые столь неожиданно преподнес ей сумасшедший Дингир. Рыжая Маруся сидела на ковре и беззаботно ковырялась в своем планшете, выискивая информацию о событиях, потрясших и обеспокоивших Атума настолько, что он оторвал команду от расследования и собрал у себя. Многочисленные ветви связей маниту тянулись от нее сквозь пространство к Ликургу, образуя сложный, пока неведомый миру организм. Энергия циркулировала между богом и ведьмой, медленно преобразовывая каждого из них. Лик сидел подле своей второй половины на диване и сосредоточенно рассматривал свои пальцы.

Иму обнимал растерянную и расстроенную Горицу. Прильнув к хищнику, берегиня беззвучно плакала. Ее сущность, порожденная вместе с единой искрой жизни, отчаянно болела, ощущая гибель такого количества существ одновременно. Мосвен, как и Маруся, разложившись на ковре, занималась сбором и анализом данных из открытых и доступных ей источников. Клеомен на пару со Зверобоем просматривали актуальную информацию по Хранителям Магии и сопутствующим террористическим организациям. И только новоиспеченный член команды не оставила прежнее дело. Харикон сидела на стуле, рядом с Костей и переписывалась с неким господином по вопросам бронирования столиков в местном ресторане.

Почувствовав странный прилив сил и мыслей, Костя закрыл глаза. Чтобы увидеть что-то ясно, порой лучше перестать видеть. Так и случилось. Вспышка глубокого, горячего знания промелькнула в мозгу и исчезла, не позволив юному сыну Пустошей поймать себя. Костя открыл глаза и недовольно поджал губы. Его утомляло новое состояние знания и незнания всего сущего, включая самого себя. В человеческом облике жить было проще. Я рождается замкнутым на себе, ограниченным незнанием и непониманием, но склонным к познанию и изучению. К концу жизни человек приходит настолько развитым, знающим и открытым Вселенной, насколько он сам того желает. Хочешь стать мудрым – будь мудрым, хочешь умереть глупцом – умри глупцом. У созданий в этом мире жизнь чуть сложнее, чем в том. Сущность зависит и регулируется связью с Нинхурсаг и с иными ее созданиями. Дети этой планеты рождаются с открытым для нее Я. Костя же получился открытым обоим Вселенным и существам их населяющим. Он вообще не понимал, как функционирует вполне себе нормально в том сенсорном хаосе, который его окружал.

– Костя, – неожиданно обратился Атум к Ивченко по имени, заставив вздрогнуть. – Расскажи про время. Только не то, что знал человеком, а что теперь про время думаешь. Любые ощущения, мысли догадки – все годится.

Костя рассеянно осмотрелся. Взгляды десятерых созданий были направлены на него одного.

– Ну… – попытался начать он и замер, сообразив, что знает очень много, вот только переложить знания в речь у него не получится. Большую часть он не мог осмыслить, а для меньшей банально не было слов и образов. В мозгу роились скорее чувства. – Я не знаю. Вернее знаю, но не знаю, как передать.

– Хоть что-нибудь, – явно начал сердиться Ярослав.

– Ну-у… Время – это способ восприятия. Один из способов… – Костя немного задумался, потом продолжил. – Может лучше применительно к конкретному случаю?

Атум сощурился, пронизывая сына Пустошей тяжелым темным взглядом, да только на парня это никакого впечатления не произвело.

– Ладно, – сдался Ярослав. – Не дневник это – я знаю, но что такое понять не могу. Ты видишь?

– Энергия, собранная в сложную нейронную сеть. Она функционирует, как накопитель. Хранит и передает данные.

– Откуда в ней данные о моей команде? Это ведь данные о времени?

– Хотите, чтоб я прочел?

– Нет! – вмешалась Женя.

Атум недовольно поморщился, однако возражать дочери не стал. Парнишка понравился девочке, и ставить под угрозу его здоровье нехорошо, да и Нинхурсаг заботу о ее чаде возможно немного оценит.

Костя усмехнулся податливости бездны. Как о врагах речь, так он распылить способен за один единственный косой взгляд, а для дочери мягкий папочка.

– Я прочту, – спокойно проговорил он.

Женя неосознанно расправила крылья, закрыв собой отца.

Ивченко только ласково улыбнулся:

– Да все нормально со мной будет.

Он чуть изменил распределение гравитации в пространстве. Нейронная сеть поднялась с колен Ярослава, получив слабый импульс, медленно проплыла по тоннелю из искусственно созданного вакуума над обескураженной публикой и упала аккурат в раскрытые ладони Кости. Женя, которая сорвалась с места с явным намерением спасти Ивченко, воспарила под действием все того же фокуса с гравитацией.

– Не надо, – прокомментировал мягко он свой поступок и заглянул в сеть. Дневник засиял в его руках, потерял форму и плавно растворился в теле сына Пустошей, заставив Женю беспомощно взвизгнуть.

История четырнадцатая Ответы, кольцо и вездесущая ведьма

Что такое мой разум? Насколько он сложен?

Когда я был человеком, то знал, что я – это я. Вот просто так. А кто этот Я? Как масса собранных в единую структуру клеток сама может определять себя? Где там был спрятан этот механизм и что мозг подразумевал под этим Я, если большую часть работы он делал за меня? Я был не в курсе, какими алгоритмами он руководствуется в моменты, которые я звал интуицией, или в те моменты, когда он принимал решение почесать мне нос, в то время, как я даже не обращал внимания, что тот чешется. А как быть с тем временем, которое не помню. С какого момента появилось это Я?

Когда я был созданием, то знал примерно тоже плюс некие структурные изменения в физиологии, которые мое Я отчего-то приняло, словно и не было в них ничего особенного.

А потом новые перемены, и снова мозг ничего особенного не приметил. Не важно, человек, создание или черти-что, главное, что я. Я?

Из личных записей Константина Ивченко

Руся растерянно наблюдала за происходящим. Даже участвуя в шабашах аптекарей, она подобного не видела. Вот так легко управлять природой вокруг себя – это качественно иной уровень магии. Это что-то из запретных практик. «Поцелуй смерти», к примеру, или расслоение реальности – все то, с чем играл Арно. Только старому магу требовались невероятные энергозатраты, а Костя делает так, словно задачи для ребенка.

Лик спустился с дивана на пол и обнял ведьму со спины. Ему не хотелось оставлять ее без защиты рядом с таким высшим. Этот парень теперь мог соперничать с Атумом, а дать отпор Ярославу, как бог успел выяснить, они с Рыжиком могли лишь будучи единым целым.

Женя испуганно затихла, барахтаясь в воздухе и умоляюще, даже беспомощно глядя на Костю. Ей казалось, что прошлая целая вечность, прежде, чем он открыл глаза и бережно опустил ее на пол. Она сложила крылья, сорвалась с места и с размаху двинула глупого лешего кулаком в грудь. Костя со смехом охнул.

– Я бы и посильнее врезал, – прокомментировал холодно Ярослав.

Жене было не до отца, она уже обнимала сына Пустошей, которого полюбила всем сердцем. Причем ей было стыдно, что она поняла свои чувства так неразумно, с помощью страха.

– Ты болван, – прошептала она, а когда Костя не ответил, продолжила. – Только болван мог не понять, что я человек, и задать вопрос про цвет ногтей.

– В этот момент я тебе начал нравиться? – понял он ее на первый взгляд неуместную реплику.

– Да. Болваном и остался.

– И я тебя люблю, – улыбнулся Костя, затем поднял глаза на Атума. – Там хранились данные об иной, уже несуществующей, ветви событий. Речь идет о нескольких созданиях и обрывках их жизненного пути. Ками Умэтаро красиво передал гибель Маруси, которая не владела там пылью, и Ликурга, который был лишь случайным знакомым на ее пути, но богом, сумевшим замедлить и отложить уничтожение всего живого на этой планете. Иму сражался рядом с ним и был страшен в бою, врагу не так-то просто было справиться с бешеным леопардом. И Горица стала проблемой для ангелов.

Аниото хмыкнул и тут же ответил на возмущенный взгляд Гор:

– Ну, чего? Он прав. Ты думаешь, я тебя не боюсь что ли? С твоей водой и вечными угрозами утопить… Жутковато.

– Клеомен руководил восстанием на одной земле, Зверобой на другой, и оба принесли противнику немало потерь, – продолжил Костя. – Мосвен объединила детей Сешат и Мафдет. Это она ценой своей жизни сохранила южные заповедники. А феникс… – Костя чуть помедлил, глядя с печалью на растерянную Жар-Птицу. – Ее единственную из огненных птиц не уничтожили спящей, и, пробудившись, она одна со своим первобытным пламенем стоила десятерых. Там нет меня и нет Жени, но есть Атум, его, как и других высших расщепили первыми. И есть Бабалу-Айе, что нашел для ангелов отраву, способную ослабить их силы. И есть рыжебородый Локи, что бок о бок с Ликургом стоял насмерть. И вижу я Сигюн с двумя секирами. Она точно могла предугадать, откуда выйдут солдаты противника. Там она не была супругой Локи, но погибла у него на руках.

– И они, то есть мы сражались с ангелами?

– Они лишь так себя называют, копируя новейшие верования Иномирья, – покачал головой Костя. – А может, они отчасти умышленно послужили прототипом новейших верований. Точнее не скажу.

– Они скачут по времени, как Пустоши, – прокомментировал Лик.

– Нинхурсаг не скачет, – возразил Костя. – Она существует в каждый момент времени одновременно и в одной ветви, но видит множество вероятных. Направить создание в нужный момент ей так же легко, как вам сделать шаг.

– Лик, – окликнул Эйдолона Ярослав. – Было бы неплохо выманить сюда твоего товарища из рода Гюд с его женой. И Бабалу-Айе.

Атум перевел взгляд на Костю.

– С чего начался хаос в той ветви?

– Отряды ангелов вышли из морских глубин.

– «ХаМы» взяли на себя ответственность почти за все взрывы, – вмешалась Мосвен. – В том числе и за убийство Вольпи.

– В других землях были похожие случаи единичной ликвидации? – подхватила Руся. – Я не нашла. Ты нашла что-нибудь?

Кошка отрицательно покачала головой, тогда Маруся продолжила:

– Не находишь странным?

– Как будто личное?

– Он глава Интерпола, – вступила в диалог Горица. – Может, поэтому серию взрывов в общественных местах предваряло его убийство.

– Но тогда логичнее избавится от всего совета, – не согласилась Мос. – Больше похоже на личное.

Руся встрепенулась от догадки:

– Может, не к нему тогда личное, а к Ясне? Она поопаснее фигура, если задуматься.

Харикон вежливо кашлянула, обращая на себя внимание, прежде чем вмешаться:

– Гуарино Вольпи заказывал столик на двоих с особым питанием для спутницы. Он собирался провести этот вечер с Ехидной. А девушка-волчица, когда мы везли их в апартаменты, расстроилась и сказала, что маг готовил брак со змеехвостой. Он ей это кричал, когда требовал избавиться от ребенка. Она видела две подушки с инициалами, которые ему на заказ делали в качестве символа будущего союза.

– Но в ресторане он был с Ясной? – уточнила Руся.

Феникс кивнула:

– Только я не представляю, как восстановить другие их передвижения.

– Давай я, – откликнулась Мос.

– Может, я, – возразила Маруся. – Это не очень законно.

Кошка шутливо ощерилась:

– Я и сама могу, даже если не очень законно, а ты, помнится, обещала восстановить картину взрыва. Вот и давай, потому что этого я без посторонней помощи не умею. Теперь актуально.

Лик лукаво посмотрел сначала на Иму, потом на Клеомена со Зверобоем.

– Побуду, в самом деле, секретарем, вызову Локи. Почему бы и нет?

– Да уж вообще… – Неопределенно возмутился аниото.

– Превосходно. Никого не смутили новые знания об ушедшей реальности, – добавил философски Зверобой. – Ладно. Я тоже так могу. Если «ХаМы» взяли ответственность, то дом Ехидны теперь для нас закрыт, его оккупируют все, кому не лень. Интерпол, полиция, военные…

– А я так не могу. – Клеомен хмурился. – Мне интересно понять, какое отношение к нам имеет Дингир. Он же точно связан с нами.

Атум обвел задумчивым взглядом присутствующих.

– Константин, что нужно было ангелам? Какова была их цель? С чего дочери Сешат понадобилось защищать южный заповедник?

– Ангелы уничтожали флору и фауну в том числе. Большего в дневнике нет. Лишь отрывки движения конкретных созданий в пустом незадокументированном пространстве, тени окружающих мест и созданий.

Костя покосился на сердитое лицо Жени и едва сдержал улыбку. Она все еще не простила ему неповиновения.

– Откуда у мага, пусть и аптекаря, такие знания? – Ярослав все больше погружался в себя.

– А это не его знания. – Костя подул на крошечное пушистое перо, застрявшее в волосах возлюбленной. – Это что-то вроде осколков отраженного времени. Арно собрал их воедино, но очень неуклюже, из-за чего физический объект получился токсичным. Нельзя смотреться в зеркало несуществующей ветви времени и не начать терять нейронные связи. Где он эти осколки раздобыл – большой вопрос.

– У Локи есть книга, – вмешался Лик. – Он зовет ее «Картой власти». Пелоп называл ее «Картой истины».

Клеомен встрепенулся.

– Это оттуда мы узнали место выхода ангела. Кто знает, что еще нефилим собрал?

– А Сигюн вмазала своим топорищем мужику промеж глаз, – тихонько проговорила Маруся, рассмешив Иму. – И в осколках времени знала, откуда выйдут ангелы. Два плюс два.

– Костя, – вновь подал голос Ярослав. – Если брать сами события сегодняшние, то они чудовищны, но вполне допустимы…

Горица всхлипнула, услышав последнее слово. У нее эхо рассеянных маниту до сих пор в голове звенело. Как можно посчитать массовые убийства созданий сразу в пяти землях допустимыми событиями? Иму успокаивающе погладил ее по спине.

– Однако, на фоне информации, которой мы владеем, – продолжил Атум, рассеянно изучая рисунки Ками, разбросанные по полу возле его кресла, – все выглядит куда хуже. Мне не нравится чувствовать, как в спину дышит кто-то сильнее и опаснее меня, и тем более, что этот кто-то угрожает мне и моему миру, поэтому будь добр, позови Нинхурсаг. Она нужна нам.

– Еще можно Азазеля, – снова подала голос Руся. Она сидела в окружении искусственных модулей и, не моргая, смотрела серебряными глазами в одну точку. – Он зачем-то нам помогал. И кусты ценные мне простил.

Лик, который отошел в угол комнаты и терпеливо ждал ответа Локи, рассмеялся.

Костя прислушался к себе и отрицательно покачал головой.

– Нет. Она говорит, потом придет, пока не может. А Ангелов я не чувствую. Дингира, как ни странно, тоже.

– Она подсела к нему в ресторане, – победно воскликнула Мос. – И он выглядел удивленным, а во время еды что-то оживленно обсуждали. Хм, – кошка нахмурилась. – Не похожи они на пару. Клеомен, иди сюда!

Иму издал ехидный смешок в адрес черта, но быстро стушевался под взглядом Горицы.

– Барсик, место! – прошептал с усмешкой Клеомен в ответ, усаживаясь рядом с Мос.

Аниото утробно заурчал.

– Смотри, любимый, – будто не заметила перепалку кошка. – Что думаешь?

– Детский сад, – прокомментировал Зверобой.

От обращения «любимый» Клеомен расплылся в улыбке:

– Ты не ошиблась. У Ясны с ним нет личных отношений.

– Так он всерьез собрался стать спутником Ехидны? – поразилась Гор.

Харикон обогнула диван и села между Марусей и Мосвен. Участвовать в расследовании оказалось делом захватывающим, а еще взаимодействовать с другими созданиями себе под стать. И, конечно, быть в центре истории с другой ветвью времени тоже увлекательно.

– А нельзя как-то посмотреть переписку Ясны? Возможно, она пыталась создать видимость романа, а не завести его. У меня бы не возникло желание связываться с таким субъектом.

– Сказала девушка субъекта, – едва слышно прошептал Иму и снова был удостоен чести лицезреть разъяренную берегиню. – Да, змий такой, ничего сказать нельзя! – недовольно прошипел леопард. – У него ж при мне только баб было…

Горица зарычала и прижала ладонь ко рту бестолкового возлюбленного, а Зверобой напряженно уставился на профиль Харикон. Но феникс никак не отреагировала на заявление хищника. Не так чтобы Зверобой скрывал что-то от Жар-Птицы или хотел скрыть, да и очевидно, что понимала она, какие особенности натуры сопровождают свободного черта. Или не понимала?

– Так! – встрепенулась Козлова и поднялась, глаза ее все еще были подернуты серебром. Маленькая камера летала по помещению и заглядывала в лица присутствующих по очереди. – Если сейчас кто-то очень против, что я залезла к военным и еще в пару неправильных мест, пусть выйдет! Сама я бы занималась восстановлением картины событий не меньше суток.

Ликург прошептал беззвучно проклятие и покосился на Ярослава. К его счастью Атум только брови посильнее на лоб поднял. Великое и сложное создание вообще последние минут десять все меньше и меньше напоминал мудрого древнего и все больше искренне недоумевающего окружающей жизни ребенка.

– Не понял? – возмутился на том конце Бабалу-Айе.

Лик ударил себя ладонью по лбу и вернулся к диалогу с оришей.

– Вот и ладно, – не смутилась ведьма общему молчанию. – Не считаю до трех, запускаю!

Ярослав тихонько крякнул и непроизвольно проверил на месте ли штаны. Последний раз, когда Козлова при нем сказала «не считаю до трех», он оказался выставлен на всеобщее обозрение в не слишком презентабельном виде.

– Хулиганка, – беззлобно прошептал Атум и уставился в знакомый серебристый куб, где вдруг появились полупрозрачные контуры помещения. Две неподвижные фигуры проступили в центре – Ясна и Гуарино. Они стояли друг напротив друга, словно собеседники.

– Я думал они там чем посложнее занимались, – пробасил Иму в ладонь Горицы. Берегиня все еще упорствовала в своем желании не дать леопарду право высказывать по всем интересующим его поводам.

И вдруг все в кубе ожило. Ясна и Вольпи чуть шевельнулись и тут же разлетелись по комнате.

– Как будто гантелю в паштет кинули, да? – радостно сообщила Маруся, рассмешив аниото. Остальные шутку не поддержали. – А теперь медленно.

Она воспроизвела взрыв снова, но на этот раз в замедленной съемке.

– Обратите внимание на источник. Это наши Джимми Чу.

– Она нашла источник, – прокомментировал Лик для Бабы. – Босоножки, которые были на Ясне.

– Как интересно, – проговорил ориша. – Видимо, мне все же стоит вас навестить самому, – он на мгновение осекся и недовольно продолжил. – Только сперва пообщаюсь с представителями высоких структур. Вас еще не искали? Вот меня только что нашли.

Лик непроизвольно взглянул на Атума. В кармане создателя особой группы запищал наушник.

– О чем ты думаешь? – Азазель с любопытством изучал текучую серую фигуру Мудреца. Она будто решила явить ему одну из своих оболочек, ту, которую использовала для созданий и людей, но на полпути отвлеклась.

– Слушаю, – ответила Нинхурсаг. – Сын звал, помощи просил.

Азазель встрепенулся:

– Что уже зачистку начали перед наступлением? Я, кажется, старею. Теряю порой понимание того, как ты умудряешься линейно функционировать при способности существовать в каждый момент времени, да еще как отличаешь, с каким мной общаться. Уже пора?

– Рано, – остановила его Нинхурсаг, став видимой. – Заметила новые изменения и пришла.

Ангел поднялся и вынес для нее на балкон второй стул.

– Какие?

Женщина присела.

– Он изменил девочку, которую я подарила Атуму. Теперь она не только залог уравновешенности древнего и сына. Теперь она одна из вас. Так лучше, но его возможности и непредсказуемость растут.

– Он был лучшим из нас, – пожал плечами ангел. – Всегда интересовало: создатель ошибся или же нарочно сделал его независимым. Я, кстати, еще одного брата убил. Хотя ты и так знаешь.

Азазель продемонстрировал грязно-розовое острое перо.

– Не знаю, зачем взял. Старею определенно.

– Я вижу печаль в тебе и истощение.

Он устало вздохнул.

– Давай просто встретим закат, а там можно и в бой идти. Отсюда до него все равно тысячелетия.

– Все равно, – согласилась Нинхурсаг и улыбнулась измученному искусственному созданию, которого приняла в себя, сделав важной частью двух таких похожих и непохожих миров. Каждый нуждается в настоящей семье. Приняла бы она и второго, не будь он так упрям и заносчив.

Бабалу-Айе вежливо распрощался с Марусей и направился к выходу из ее квартиры. Лик проводил его до двери.

– У тебя, мой друг, потрясающая женщина, – улыбнулся Баба. Он пребывал под впечатлением от увиденной реконструкции взрыва. – Надеюсь, визит Ярослава к Афродите принесет необходимые результаты.

Лик кивнул и сменил тему:

– Ты точно не расскажешь нам про Женю?

Ему не хотелось сейчас размышлять о матери и ее привычке утаивать, изворачиваться, лгать, не исполнять обещанное. Единственная женщина, о которой он ближайшие часы хотел думать, сидела в гостиной на диване и пила сбитень.

– Увы, увы, – пожал плечами ориша. – Я же все-таки врач, не забывай. Как я могу личные данные пациента разглашать? К тому же, пока толком ничего не знаю, одни предположения и подозрения. Отдохните, пока безопасники предоставили вам такую возможность.

Ликург нахмурился:

– Ты тоже это чувствуешь?

Баба неопределенно покачал головой.

– Сложно не почувствовать. Тяжелая, мощная волна движется на нас. Одна накрыла, и слышу следующую. Как закончу разговаривать с Женей и Костей, позвоню. Полагаю, древний ориша сделает для вас какие-то выводы. И ты обязательно мне новости сообщай. Будут ли они от Атума или же от аптекарей, или от великого змия, или от твоей команды – понадобится все.

– Хорошо.

Вернувшись в гостиную, Лик обнаружил Рыжика лежащей на полу с раскинутыми в стороны руками. Она рассеянно рассматривала потолок.

– Устала?

– Не то чтобы устала, – проговорила невнятно Руся. – Скорее ничего не поняла.

Лик сел рядом с ней.

– Что не поняла?

– Все не поняла. Я запуталась, – она дернула носом. – Такое ощущение, будто я что-то знаю, что-то очень важное, что объясняет почти всю мою жизнь, и даже тебя объясняет, но я не могу поймать эту мысль. Она ведь очень маленькая, просто итоговая и поэтому такая важная. Ты ничего не понял, да?

Бог рассмеялся, заставив Русю повернуть голову и посмотреть на него.

– Я понял. Тоже самое чувствую весь день. Возможно это не твои ощущения, а мои.

– Да? – она озадачилась. – Вообще, похоже, потому что никаких раздумий у меня не было. Ты очень красивый, когда смеешься.

У Лика дыхание перехватило от замечания, сказанного так естественно и вскользь, будто она ему это каждый день говорила с момента первой встречи, и вовсе он не добивался ее любви по крохам.

– Только, когда смеюсь? – задал вопрос и вдруг понял, что так у него просили внимания женщины до Маруси. Сделалось несколько неуютно.

– Нет, ты всегда красивый. Но когда проявляешь эмоции, завораживаешь. А что именно ты думал сегодня?

– Ну, нет! – Лик фыркнул. – Я слишком долго терпел! Пока не расскажешь мне больше, мои мысли останутся при мне.

Маруся удивленно оглядела божественное лицо. Он был возмущен, и в то же время глаза светились неподдельным азартом и желанием. Кажется, слова «люблю» ему было катастрофически мало, хотя для нее это такая же клятва верности маниту, что и его родовая.

– А что рассказать?

Ликург сердито сощурился и склонился к ее лицу совсем близко.

– Ведьма! Не доводи меня… до хитростей!

Руся рассмеялась и тут же почувствовала его пальцы на своих ребрах. Щекотки она боялась всегда, так что даже если Лик и надеялся так выведать у нее хоть что-то, то просчитался. Она могла только хохотать, дергаться, невнятно пищать, и под конец хрюкнула, тем экзекуцию и остановила.

– Я тебя люблю, я тебя люблю, – задыхаясь, проговорила Маруся. – А когда и сколько, не знаю. И ты красивый – всегда так думала. И ты меня постоянно смущал. Я не знала, как себя с тобой вести, постоянно путалась. Ты же мой начальник, и вел себя так, а потом резко не так, и снова так… И все время приказывал, даже когда о работе речи не шло, или когда не приказывал, то делал со мной что вздумается, как будто никаких границ нет. Ну, или делал, что вздумается, чтобы приказывать… Никто же не вбегает к женщине в душевую, чтобы накричать!

– Когда это я… А!

– А! – передразнила Руся. – «Тебя где носит? Почему я дозвониться не могу?» И это «заберу, в чем найду». Забыл?

– Взбешенную обнаженную женщину, которая в тебе не видит бога, сложно забыть.

– Это непрофессионально.

Лик согласно кивнул.

– Абсолютно. Зато я грудь потрогал…

Смысл последней фразы не сразу дошел до сознания Руси, а когда дошел, и она сопоставила его с хулиганским выражением лица собеседника, возмущенно зашипела и бросилась в атаку. Хотелось, как минимум, укусить бессовестное создание, как максимум пнуть. Со смехом Лик резво вскочил и увернулся.

– Я случайно, честное слово! Ты сама упала…

Ему нравилось дразнить и убегать от неизбежной расплаты за крайнюю наглость. Веселая игра получилась, только Рыжик чуть-чуть в ярости и в смущении, зато какая сексуальная.

– Заметил, что ты везде рыженькая…

Руся издала нечто среднее между воинственным кличем и беспомощным писком. Как она не старалась достать болтливого бога, он оказывался проворнее – это с одной стороны. С другой стороны она не была абсолютно уверена, что действительно хочет достать. С каждой новой провокацией его глаза загорались все ярче, буквально, а смех становился задорнее.

– Беленькая и нежная. Я сразу понял, что ты нарочно меня туда заманила…

– А? – Маруся остановилась, пытаясь понять свои эмоции.

Лик мгновенно уловил перемену в ее настроении.

– Перегнул, да?

Рассмеявшись, она устало оперлась на стену. Богу хватило такого ответа.

– Прости. Увлекся. – Лик встал рядом с Рыжиком, дотянулся и поцеловал ее в висок. – Тот инцидент – все мой дурной характер, но я на самом деле много чего увидел и запомнил.

– В деталях, – после долгой паузы добавил он. – Не нарочно. И коснулся груди не нарочно, но ощущение в пальцах осталось. Когда вспоминаю, чувствую прикосновение. Все прикосновения к тебе чувствую.

Руся повернула голову и взглянула ему в глаза, потом неожиданно хитро сощурилась.

– И к Зверобою ревновал, да?

В своих подозрениях она была уверена не до конца, поэтому решила воспользоваться подвернувшейся возможностью задавать неудобные вопросы. На лице бога появилось выражение нашкодившего мальчишки, пойманного с поличным, и тут же исчезло.

– Нет. – Он оттолкнулся от стены, развернулся и вышел в коридор. – Я спать пойду.

Руся засмеялась.

– Нет? – Она побежала следом. – Нет? А больше похоже на «да». Это ужасно непрофессионально!

В спальне она влетела прямиком в его объятия и оказалась в плену горящих белых глаз.

– Ведьма, думаешь, мне так легко справляться с собой? Думаешь, легко молчать, терпеть, давать тебе на все время, ждать, когда ты обратишь на меня внимание? И да, меня пугала мысль, что ты отдашь внимание ему, а не мне! Я не управляю тобой и не считаю себя идеалом, чтобы не бояться подобных вещей. Зверобой благородный, умный и верный, хотя старательно это скрывает. Да, я непрофессионален дальше некуда, когда речь заходит о тебе! Ты понимаешь, сколько разных способов раздеть тебя и заняться с тобой любовью я представил, пока мы ехали сюда в машине? О чем я думаю сейчас, не видишь…

– Вижу, – перебила его Руся, совершенно обезоружив. Она не лукавила. Пока он говорил, отчетливо наблюдала себя в неприличных позах на своем полу, диване, кровати, даже в коридоре у входной двери, вытворяющей змий знает что, но стоило прервать собеседника, как видения исчезли. – Теперь не вижу. А ты уверен, что я ногу смогу вот…

Со стоном Лик наклонился и поцеловал приоткрытые губы.

– Хватит с меня! – Услышала Руся его яркую мысль.

Он приподнял ее за талию и поставил на кровать так, что она оказалась выше. Когда-то он сравнил ее с одним из неповторимых полотен Асгарда. И вот героиня одной из волшебных картин сошла к нему. Величественная, нежная, недоступная она стояла в его объятиях, он слышал ее дыхание, видел свое отражение в ее глазах. Лик поднял руку и коснулся пальцами приоткрытых губ. Она прерывисто вздохнула. Он опустил пальцы чуть ниже, очертил линии подбородка и шеи, обвел ключицы.

Будто завороженная, Руся смотрела в светящиеся глаза Лика, не могла шевелиться, не могла думать. Каждое его прикосновение отзывалось болезненной волной желания в крови. Сильный, упрямый, нежный он обращался с ней властно, но уважительно и бережно, как с бесценным даром Вселенной. Ладонь Лика спустилась ниже, он коснулся груди, заставив Русю вздрогнуть. Сквозь тонкий слой шелка она остро ощутила тепло его руки.

Не в силах больше сопротивляться собственным желаниям, Лик прижал к себе хрупкое создание, закрыл глаза и поцеловал. И все, что он чувствовал к Марусе до этого момента, показалось ему таким слабым и незначительным. Все те бесконечно яркие, ни с чем не сравнимые, ощущения, которые рождали в нем ее поцелуи, показались бледными в сравнении с тем, что он испытал теперь. Словно нырнул в безбрежный океан. В этой женщине скрывалась его жизнь, его покой, который он безуспешно стремился отыскать все эти годы.

Руся растворялась в диком, отчаянном поцелуе. Все, что, как ей казалось, она знала о близости до этого момента, исчезло под напором доселе неиспытанных ощущений. Простой поцелуй никогда не рассказывал ей столько о желаниях мужчины, о его чувствах. В нетерпении она прижалась к Лику и обняла его, запустив пальцы в волосы на затылке. Он не просто любил ее, он всецело принадлежал ей, и Маруся собиралась это доказать. Его пальцы подрагивали, дыхание сбивалось, он тонул и наслаждался этим. Она ловила хаотичные, обрывочные сюжеты его фантазий, мыслей и воспоминаний.

Не в состоянии контролировать энергию, он вспыхивал и гас, подчиняясь лишь маниту своей ведьмы. Она оторвалась от его губ и едва заметно улыбнулась. Меньше всего сейчас Лик узнал бы в ней свою маленькую, рассеянную, рыжую девочку. Восхитительная, сексуальная женщина возвышалась над ним. Он ощутил, как его одежда растворяется под действием сложного наговора. Ведьма чуть отстранилась, опустила взгляд и все с той же властной улыбкой изучила то, что предстало ее взору. Смутившись, Лик отступил от кровати и потянул Марусю на себя. Она вцепилась руками в его плечи, недовольно фыркнула и поморщилась. Рыжику не понравилось, что ее отвлекли. Все еще смущенный и растерянный такой разительной переменой в ее поведении, Лик нервно рассмеялся. Теперь недовольная хозяйка смотрела на него снизу вверх. От непроизвольно возникшего в мыслях странного сравнения он снова усмехнулся. Ни одна женщина еще не заставляла его чувствовать себя таким неуклюжим.

Рыжая бровь поползла вверх, обозначив надменное удивление затянувшейся паузой. Лик испытал одновременно и раздражение, и восхищение нахальной девчонкой. Маленький, гибкий, хищный зверек считает себя вправе управлять богом! Он лишил ее одежды и со стоном склонился к губам.

В первое мгновение Руся потерялась в происходящем. Лик вдруг оказался везде. Его язык у нее во рту, его руки ласкали ее тело. Он проник пальцами между ее бедер, заставив выгнуться навстречу. Она знала эти ощущения, но теперь они были острее и ярче, чем тогда, в машине. Лик владел ею безоговорочно и наслаждался этим. Он вновь приподнял ее и опустил на кровать. Руся замерла, наблюдая за сияющей в сумраке фигурой совершенного божества. Ее божества. Он принадлежал ей по клятве крови.

Она выгнулась и протяжно застонала, чувствуя, как Лик неспешно проникает в нее. Светящиеся глаза неотрывно наблюдали за каждым ее движением, каждым вздохом. Руся чувствовала его ладони на своих бедрах, его самого внутри себя и изнывала от нетерпения.

Лик слышал ее мысли и испытывал болезненное удовольствие, мучая ее. Рыжик почти не дышала, такая послушная и беспомощная. Она зависела от него всецело. Он чуть отвел бедра назад и резко подался вперед. Рыжик всхлипнула и выгнулась, прикрыв глаза. Лика пронзила волна удовольствия. Он чувствовал ее сам и видел ее наслаждение – что может быть восхитительнее? Желание, бурлящее в крови, подчиняло. Стиснув зубы, Лик вновь отстранился и проник глубже, и снова его накрыло болезненное блаженство.

– Еще, – хрипло скомандовала Рыжик, окончательно лишив его самоконтроля. – Быстрее!

Разве мог он не подчиниться?

Руся не помнила где она, кто, не чувствовала ничего, кроме его движений, не слышала ничего, кроме его мыслей. Ее бесконечный, сильный, обжигающий бог растворялся в ней, отдаваясь во власть ведьмы.

Бабалу-Айе выключил монитор и улыбнулся Жене, а затем и Косте. Девушка лежала на кровати и испуганно наблюдала за всем процессом диагностики, Ивченко стоял рядом. В момент напряжения они были чем-то похожи. Оба сильные, тихие, сосредоточенные.

– Ну, все хорошо. Что я еще могу сказать? Физически ты совершенно здорова. И у тебя теперь хорошее маниту, чистое, никакой грязи или фона, свойственных магии тех же древних. В общем, в темные века не погружаемся, – Баба рассмеялся над своей шуткой и помог девушке сесть. Крылья зашуршали и приоткрылись, привычная человеческая поза измененному телу давалась сложнее. – Крылья не искусственные, но искусственно выращенные. Насколько мне известно, «Древо жизни» что-то подобное пытается сделать для своих питомцев, только не слишком успешно.

– Как он их вживил? – хрипловато уточнила Женя, с трудом пошевелив бледными губами.

– Хороший вопрос! – обрадовался Баба. – Плохая новость: я понятия не имею. Хорошая новость: никаких следов вживления нет. Ты словно с ними родилась. С ними и со своим красивым ярким маниту, которое, к слову, очень подходит вот этому парню, что довольно необычно.

Костя усмехнулся и был наказан испепеляющим взглядом Жени.

– Ты летать-то пробовала? – ориша не обратил внимания на немую перепалку.

– Нет, – дочь Атума поежилась.

Бабалу-Айе поднялся и протянул руку девушке.

– Пошли пробовать.

Женя отрицательно покачала головой.

– Почему? – Баба улыбнулся как можно мягче. Он с порога заметил страх в глазах девочки. Ее организм не отвергал изменения, напротив маниту бурлило в крови, гоняя по телу энергию, готовую к работе. Но вот разум новорожденного ангела не принимал тело. Леший хоть и стал силен несказанно, умом пока еще был недалек, наблюдательности его не хватило, чтобы заметить в Жене это отторжение.

Она пожала плечами:

– Не знаю.

– Знаешь, – ориша стал серьезным.

– Они не мои, – прошептала Женя.

– А чьи?

Костя нахмурился, осознав свою ошибку. Бабе сообразительность сына Пустошей понравилась.

– Не знаю. Дингира?

Баба будто бы нахмурился:

– Он их носил? Ты у него их за спиной видела? Или он их у ангела отрезал? Я изучал скелет из Иномирья. Совсем иная структура.

Женя растерялась и беспомощно взглянула сначала на Костю, потом вновь на Бабалу-Айе.

– Нет. Я думаю, нет. Но он же их где-то взял.

– Вырастил специально для тебя? – ориша манипулировал, иного выхода в сложившейся ситуации не видел.

– Да, но… – Женя запнулась, пытаясь разобраться в своих чувствах.

– Ты хотела бы вновь стать человеком?

Она нахмурилась:

– А я… Я об этом не думала.

Бабалу присел перед кроватью и заглянул ей в глаза.

– Ответь. Ты хотела бы вновь стать человеком?

Дочь Атума сначала отрицательно покачала головой, затем уже увереннее проговорила:

– Нет. Нет, я не хочу.

– Ты не хочешь быть созданием с крыльями?

В ее глазах заблестели слезы.

– Я хочу, чтобы меня спрашивали, чего я хочу, а чего нет, прежде, чем де… менять… трогать меня!

– Он не спросил, – ориша взял руки Жени в свои и сжал их.

– Нет. – Слезы скатились по ее щекам. – Все тут считают, что им все дозволено!

– Ты поэтому всегда контролировала Ярослава? Не позволяла ему разрушать жизни?

Женя закусила нижнюю губу, стараясь удержать эмоции под контролем.

– Это ты не позволяла ему играть в прародителя, – улыбнулся мягко Бабалу-Айе, поднял руку и стер слезы с ее щек. – Я часто это замечал. И не только я. О том, что старый Атум живет моральными нормами своей дочери, знают все, кому хоть сколько-нибудь интересна его личность. И все знают, что если Евгении не понравятся чьи-то действия, то любимый папочка заставит наглеца жить по моральным нормам.

Она смущенно рассмеялась.

– Тебе не нравятся крылья, да?

– Ну, нет, – Женя чуть повела плечом, отчего перья за ее спиной зашуршали. – Почему… Они красивые.

– А маниту в крови чувствуешь?

Вместо ответа она опустила глаза и тяжело вздохнула.

– Очень непривычно, да?

Она кивнула.

– Тогда у меня большой вопрос, – нарочито серьезно проговорил Баба. – Какого змия этот лешийвсе изменения внутри себя принимает как будто так и надо?

Женя вскинула голову и удивленно взглянула на Костю, но тот смог только плечами пожать.

– Видишь? – не унимался ориша, поразив собеседницу до глубины души и одновременно рассмешив. – Что с этим парнем не так?

– Ладно, я поняла, – со смехом заключила Женя. – Пошли летать.

Самообладание вернулось к ней, страх пропал, и маленькая хитрость Бабы стала очевидна. Она оперлась на протянутую ладонь Кости и поднялась, готовая к новым свершениям. Ориша задумчиво наблюдал, как два новоявленных создания, взявшись за руки, вышли из комнаты. Он бы слукавил, если бы сказал, что дочь Атума его интересовала в отрыве от сына Пустошей. Чересчур много совпадений за столь короткий промежуток времени, да и не существует их, совпадений. Кому как не ему, Бабалу-Айе, знать, что энергия, послушная силе желаний миллиардов существ, образует причудливый океан событий с течениями, водоворотами и цунами.

Баба вынул наушник из кармана и скомандовал вызов номера Ярослава.

– Что? Что-то нашел? – взволнованно откликнулся Атум. На фоне отчетливо послышался возмущенный женский голос. – Тише! – скомандовал Ярослав невидимой собеседнице.

– Нет. Все в порядке. Хочу сейчас с ней полетать. Пусть пробует. И еще кое-что…

– Что?

– Посмотрю, как их маниту работает в паре.

Возникла короткая пауза.

– В смысле? – недовольно уточнил Ярослав.

– Они пара, Атум. Это очевидно. Я схожую связь наблюдаю почти у всех участников последних событий. Посмотри на течение маниту Козловой и Ликурга Эйдолона или на взаимодействие энергий Горицы и леопарда. Или вспомни, как выглядят нити между Мосвен и Клеоменом Эйдолоном. А Зверобой и Жар-Птица? Ты посмотри, как два огня сплетаются в единую структуру! Неужели ослеп великий Атум?

– Не ослеп.

– Она твоя дочь, но кто показал вас друг другу? Вспомни.

– Я помню. Только Пустоши не желают общаться более ни с кем. Я заглянул к дереву. Путники уже больше суток не могут ступить сквозь врата.

– Твоя дочь и леший – единое целое. Я уверен в этом, и будет лучше, если они научатся взаимодействовать. Ты же слышишь это цунами, ощущаешь эту битву. Она вот-вот начнется. Мы не знаем причин, не знаем исхода, но знаем, кто примет участие в ней.

Атум тяжело хрипло выдохнул.

– Сделай, что сможешь, Баба. Я прошу.

– Я не жду просьб, я лишь предупреждаю о своих решениях. Этим детям придется постоять не только за себя, но и за всех нас. Ты чувствуешь.

– Я чувствую.

Расслабленная, нежная, уставшая. Маленький теплый Рыжик, свернувшийся клубком в его руках, – как быстро она меняется. Лик улыбнулся и закрыл глаза. Она давно спала, а он все никак не мог насладиться минувшими часами. Того, что хватило ведьме, богу было мало. Лик тяжело вздохнул и прижал к себе Рыжика сильнее. Очаровательное создание. Он вдруг вспомнил, как она попыталась скрыться от него в кустах, когда лугару втянул ее в расследование смерти волчицы, и рассмеялся. Кажется, именно тогда он окончательно осознал, что Вселенная свела его с женщиной-ребенком. Милая, рассеянная, сексуальная…

В голову вдруг пришла мысль о Скироне, точнее, о бессмысленной мольбе, обращенной к Русе. Лик открыл глаза и уставился в потолок.

– Вы были знакомы в иной реальности, – беззвучно проговорил бог. – Он просто знал об этом и влюбился в тебя? Или его любовь к тебе хранилась в его воспоминаниях о той ветви времени? Ты отвечала ему взаимностью?

Лик поморщился от этой мысли, потом решительно отбросил догадку, как неверную. Она не могла влюбиться в такого, как Скирон. Шут не допускал до ее маниту ни одного мужчину в этой реальности, не допустил бы и в той. Не во власти жалкого нефилима подчинить настолько сильный сосуд.

Лик вновь погрузился в размышления обо всем, что происходило с момента появления Маруси в команде. Именно при ее непосредственном участии в этом мире появился Ивченко. К ней привязался Гуниду, природа которого теперь неизвестна. Кто он такой, если Костя его не чувствует? Действительно ли принадлежит роду Дингир? И если да, то как сумел изменить человека так быстро и кардинально, сотворив новое создание? Или он не сам? Гиена либо связан с ангелами, либо сам ангел. Большую часть обращения Женя не запомнила, а это означало, что в злополучной роще мог присутствовать и некто третий.

И Пустоши…

Нахмурившись, Лик оглядел безмятежное лицо Рыжика. Если подумать, то Пустоши вытянули его истинные эмоции на поверхность. В тот момент он совершенно не контролировал свои чувства, Лик запомнил ее удивление и растерянность.

– И это после всего, что ты сделала, чтоб соблазнить собственного шефа! – беззвучно с улыбкой проговорил он. Руся вздохнула во сне. Лик погладил ее по щеке, даже спящая она умудрялась отвечать на его поддразнивания.

Вспомнилось путешествие в прошлое и, очевидно, первая встреча Локи и Сигюн. Рыжебородый не раз, сидя в компании друга за болтовней, рисовал свою супругу, в том числе и в полном боевом вооружении посреди знакомой площади. Эйдолон сохранял эти наброски, сделанные на скорую руку талантливым мастером запрещенного искусства. Сложить два плюс два труда не составило. И к этим событиям Маруся тоже имела отношение.

Был ли поблизости Скирон?

– Зачем нефилиму беременные волчицы? – прошептал Эйдолон. – Что он с ними делал?

Вопросы оставались открытыми. Костя молчал на этот счет, но были те, кому молчать не было смысла. Лик осторожно поднялся, укутал Рыжика в одеяло, поднял одежду с пола и вышел из комнаты.

– Чего? – недовольно, но вполне спокойно ответил Лои. Ночь дарила лугару иную шкуру и иной нрав.

– Вы дома? – не стал начинать диалог с бесполезных любезностей Лик.

– Дома, – на этот раз голос комиссара в наушнике прозвучал настороженно. – А что?

Лик зашел за барную стойку и достал бутылку меда.

– Что сказали врачи?

– С ребенком и Милой все хорошо.

– И никаких отклонений? – Лик тихо открыл бутылку и сделал глоток.

– Никаких, – Лои, наконец, понял тему беседы. – Единственное, Мила почувствовала разум дочери. Она утверждает, что это странно. Эксперты по моему делу говорят об измененном маниту у жертв. С этим Жан возится сейчас. Нефилим что-то делал с плодом, что в итоге меняло течение энергии в теле матери, медленно убивая ее.

– Волчицы обладают исключительной регенерацией, – задумчиво прокомментировал Ликург.

– Да, я это обдумывал, видимо, поэтому выбор падал на них. С лечащим врачом последней жертвы пока еще не встречался. А что говорит ваш Ивченко?

– Не до него было.

– Взрывы? – тут же предположил Лои.

Лик сделал еще один глоток и вместо ответа задал встречный вопрос.

– Есть с кем оставить пару? Будет неплохо, встретиться лично.

– Нет. У меня разъяренная стая в перспективе. Они не в восторге от моей кандидатуры на роль суженого их уникальной сестры, известие о ребенке сделает и ее, и меня целью праведной мести.

– Тогда привози ее к нам. Адрес я пришлю. Охраны лучше, чем моя команда, представить сложно. И у меня просьба: позарез нужна одна вещица из хижины Аима. Небольшая шкатулка с печатью крови мага. В жандармерии она так и проваляется в хранилище под каким-нибудь номером с бессмысленной описью, пока лет через пятьдесят не уйдет с торгов. Вскрыть ее никто, кроме моих ребят, не сможет. А причину, по которой может оказаться так важно ее содержимое, я на месте озвучу.

– Склоняешь к должностному преступлению? – усмехнулся лугару. – Хорошо.

– Можно личный вопрос?

– Можно, – опять насторожился Лои.

– Ты давно ходил вокруг волчицы?

– Давно.

– А получил ее когда?

– Это уже два вопроса.

– До того, как познакомился с Козловой или после? – бог не стал обращать внимания на недоверчивый тон собеседника. Вопросы действительно со стороны звучали нелепо.

– После.

– Спасибо. Я напишу.

Лик отложил наушник в сторону, взял бутылку и вышел на балкон. У ночи был свой неповторимый запах. Обычно этот запах успокаивал, но не сегодня. Слишком много событий произошло за последние недели, чересчур много мыслей крутилось в голове по этому поводу.

В соседнем квартале завыл оборотень, призывая самку. По верхушкам деревьев пробежал порыв ветра.

– Да, вот вы оба, – в темноту проговорил Лик. – И Гийом, и Ивченко. И все мы, – добавил он после паузы.

Бог вспомнил, как змий сердился в первую встречу, как шутила баба Беря, как изворачивался гиена. Гуниду не тронул Марусю. Почему? Обратил Женю. Зачем? Дочь Атума и сын Пустошей пришли из Иномирья и считались людьми, и оба обрели исключительную силу. Совпадение? И слова Ярослава, что Женю по словам Кости похитил ангел. Азазель мог помогать полоумному? Если вспомнить похищение клинка, то вполне.

Лик облокотился на перила и глотнул меда. В иной ветви его команды не существовало. Каждого ждала смерть.

– Но не в этой ветви, верно? – спросил он шепотом у ветра. – В этой нас собрали вместе.

У Рыжика не было ее пыли там, но пыль есть здесь, и Шут, что соединил их в единое целое, способное противостоять ангелу. В памяти всплыли слова другого Шута о той чистой энергии, что влечет к Русе всякое сильное создание. Лик оказался тем единственным, кому досталось право направлять эту энергию.

Старый Арно знал их, его ученик был очарован Марусей и прежде, чем убить себя, просил встречи с ней. Однако не искал ее ранее, не появлялся перед ней, храня верность одному ему известному делу. Ребенок волчицы и Гийома не простой, это дитя – часть плана. Ивченко лечил их, и он либо избавил плод от некоего наследия Арно, либо что-то скрывает. Хотя есть вероятность, что пока банально путается в собственной сущности. Сложно представить, каково вдруг оказаться сыном Пустошей.

Если предположить, что Арно Гуфо был не сумасшедшим аптекарем, а дальновидным сильным магом, стремящимся спасти этот мир от некоей глобальной катастрофы, то известные о нем факты обретали смысл.

Взять родовое поместье, где он организовал школу. То, что считалось тюрьмой для несчастных детей, оказалось пристанищем для сильных, уникальных ребят, где они учились контролировать свои силы, работать в команде, где они были счастливы. Рыжик могла бы быть одной из них. Арно будто готовил нечто похожее на группу Лика. Или взять книгу, что Гуфо создал из среза времени, передав в эту ветвь знания о катастрофе, погубившей тот мир. Или давняя история с воссозданием «поцелуя смерти». Лик нахмурился и резко выпрямился, ошарашенный собственной догадкой.

Что если «поцелуй смерти» – единственно эффективное оружие против ангелов?

Лик поставил бутылку на пол и побежал в комнату, где поперек кровати мирно спала его ведьма.

– Рыжик, – он аккуратно погладил ее по плечу. – Ры-ыжик.

Руся только вздохнула во сне.

– Рыжик! – настойчивее и громче повторил Лик.

Она недовольно заурчала.

– Рыжи-ик, – ласково позвал бог. – Ну, рыженькая моя.

Руся снова заурчала и, не открывая глаз, резко села. При этом ее чуть повело в сторону, Лику пришлось придерживать свою спящую ведьму за плечи.

– «Поцелуй смерти» действует на любое создание?

Все так же не открывая глаз, она утвердительно кивнула.

– А исключения есть?

Рыжик помотала головой отрицательно.

– С чего такая убежденность?

Она чуть помедлила, нахмурилась и пробурчала что-то длинное и неразборчивое.

– Что? – не понял Лик.

Руся повторила, но результат получился не лучше. Эйдолон разобрал только слова «шабаш», «знания» и «спи».

– Людей тоже душит?

Ведьма кивнула.

– А ангела убьет?

– Ну, конечно, убьет! – возмутилась Руся, с трудом приоткрыв правый глаз. Левый отказывался слушаться.

Бог осторожно уложил сердитого Рыжика обратно на подушки.

– Спасибо. Спи.

Она фыркнула и обняла подушку.

Лик вздохнул. Первое допущение дало некий шаткий результат. Каким могло быть второе допущение?

Почувствовав ровное дыхание Маруси, бог осторожно поднялся и покинул комнату.

Пустоши играли важную роль во всем происходящем с самого начала. Костя связан с природой далеко за пределами территории своей матери, а значит, она определенно связана с флорой. Иначе для чего ангелам в иной ветви, где не существовало Ивченко, уничтожать крупнейший заповедник? Связь фактов надуманная, основанная на одной из сумасшедших, неподтвержденных теорий о единении Пустошей с флорой и фауной не только планеты этого мира, но и Земли в Иномирье. Все же Лик решил рискнуть, Пустоши участвовали в его сближении с Козловой, отправили в прошлое навстречу Локи.

А история с Зайцевым и Гуниду? Была ли в ней хоть капля истины? Возможно гиена – порождение Пустошей, химера, призванная привести в этот мир ее дитя, оттого Костя не чувствует Дингира. У Пустошей вполне хватит сил изменить Женю и не поддаваться расслоению реальности.

– Но почему Маруся в центре всего этого? – Лик вышел обратно на балкон. – Почему именно это время? Почему не раньше и не позже? Путешествуя сквозь столетия, имея бесконечный выбор более удачных мгновений для уничтожения всего сущего, они пытаются справиться именно с нами уже не в первой очевидно ветви. Что особенного в сегодняшнем дне?

Лик вспомнил Гавриила, а следом и его убийцу, и Эйдолона посетило новое открытие. Если исходить из всего, что за эти недели удалось выяснить, то ангелам вероятно свойственно дихотомическое мышление, встроенное в них создателем. Вот только у Азазеля никаких когнитивных искажений не наблюдалось. Спокойный, зрелый, рассудительный. Возможно, кто-то изменил первоначальные настройки, а может, они изменились сами в процессе жизни. Лика заинтересовало другое. Что помешало тому, кто владеет секретом путешествия во времени, не создавать Азазеля после того, как перебежчик показал свое истинное лицо?

Эйдолон нахмурился и уставился на свои руки, сжимающие бутылку. Мысли начинали путаться, а мозг понемногу вскипать. Невозможно получить конкретные ответы, не задав правильные конкретные вопросы. Существование Азазеля, не подверженного общеангельским убеждениям, подрывало цепочку предыдущих допущений, однако Лик чувствовал, что мыслил в верном направлении, а это только небольшое препятствие, возникшее из-за недостатка информации.

– Почему Рыжик? Почему? Что в тебе такого особенного? – прошептал Лик, затем усмехнулся пришедшей на ум игре слов и беззвучно добавил. – Особенно особенного…

Из глубины квартиры донесся крик, больше похожий на победный варварский клич. Бог вздрогнул и обернулся. Посреди гостиной стояла взъерошенная Маруся и кровожадно улыбалась. Глаза ее, припухшие после сна, блестели серебром, и от этого вид ее делался еще более пугающим.

– Я знаю, как это работает, – радостно продекламировала она.

Лик зашел в комнату.

– Что работает?

– Пошли! – Руся взяла его за руку и потянула за собой в комнату. Там над кроватью уже парил полупрозрачный куб, в глубине которого замер миловидный лысый ведьмак.

– Смотри! – гордясь собой, Рыжик указала на трехмерный портрет.

– Это кто? – осторожно попытался выяснить Ликург.

– Это гений! И то, что он сделал гениально! Понимаешь?

– Нет, – спокойно констатировал Лик. – Но ты продолжай.

– Ну не понимаешь и ладно, – не стала расстраиваться ведьма. – Короче, такое мог организовать только такой как я. В смысле, владеющий пылью. Он не просто сделал секретную информацию достоянием общественности. Он годами… Годами! – Руся назидательно подняла палец вверх. – Потому что это все просто так не сделать. Он напичкал нейронную сеть секретной информацией военного ведомства. Она… она предсказывает запросы пользователей! Она биологическая! Понимаешь? Она не может быть искусственной. Она – это он. Это должен быть его собственный мозг, иначе военные давно устранили бы утечку, – последние фразы Руся уже бормотала, словно позабыв о собеседнике. – А я еще удивилась, как так быстро нашла лазейку. А это не лазейка, это ответ его мозга на комбинацию моих запросов. Он уравнял возможности военных и гражданских лиц. Теперь их разработки доступны всем. Вопрос лишь в моральных устоях социума и его индивидов. Мне понадобилось смоделировать взрыв, и он дал мне средства. Знаешь, что я сейчас сделала?

Улыбаясь, Ликург отрицательно покачал головой. Работать Рыжик умела на совесть, но нормально доложить о проделанной работе у нее не получалось, кажется, пока ни разу.

– Я составила запрос на основе модели. И вот что получила!

Она взяла с кровати свой планшет и протянула ему. На экране была изображена цветная фотография колбы, наполовину заполненной бурой мутной жидкостью. К фотографии прилагалось сухое описание на несколько десятков страниц.

– Там все: изготовление, применение, радиус поражения, средства защиты. Все. И доступ к этому может получить любое создание. Вот тут, вот тут, смотри! – Камера бесшумно приблизилась к Лику и повисла у его плеча. Руся протянула руку и быстро пролистала на нужную страницу. – Смесь хорошо впитывается почти в любой материал, не имеет вкуса и запаха, программируется кровью и взрывается при соприкосновении с маниту цели. Понимаешь, что это значит?

– Что мы нашли канал нелегального распространения оружия и продвинулись в расследовании, – кивнул Лик, прекрасно осознавая, что ему сейчас возразят.

– Нет! Ну, да… И это тоже… Но нет! Он дает информацию всем! Он уравнял всех…

– Он – это он? – прервал собеседницу Лик, кивнув в сторону трехмерного портрета.

– Ну а кто? – искренне поразилась Руся. – Он единственный связан с военными, работает на них, причем очень давно.

Эйдолон с сомнением взглянул на портрет.

– Он пропал? Исчез из поля зрения? Уволился? Сбежал?

– Не-эт, – покачала головой Руся. – Зачем?

Лик попытался сдержать смех:

– Рыжик, ты замечательный маг и логика у тебя хор… непло… есть, но подумай еще раз.

– А-а-а, – протянула понимающе Маруся. – Я об этом не подумала. Точно, точно, он по-прежнему работает, и утечка по-прежнему не устранена. Ой, как я не подумала-а-а…

Ведьма нахмурилась и присела на краешек кровати. Куб рассыпался, серебряный вихрь закружился под потолком и собрался в маленький мешочек на столе.

– Но это не может быть никто из остальных. Пятый только если, но я даже не уверена, что он существует. Или она. Как так?

– Существует, – уверенно кивнул Лик. – И мы выясним кто он и где.

– Или она, – со вздохом уточнила Руся, задумчиво разглядывая собственные ногти. – Он… Она… Оно… Как жить? Может, это ангел?

Ликург нахмурился. Неожиданный вопрос Рыжика прекрасно вписывался в общую картину его собственных логических рассуждений.

– А ну-ка выдай всю цепь рассуждений.

Руся подняла рассеянный взгляд на бога, чьи интонации напомнили ей о первых днях работы в Интерполе. Сухо, заинтересованно и требовательно. Эдакий профессионал без тени страсти.

– Так нету рассуждений. Ляпнула и ляпнула, что в голову пришло. А ты почему не спишь?

– Ляпнула и ляпнула, – задумчиво пробормотал Лик, затем словно встряхнулся и сменил жесткого профессионала на улыбчивого влюбленного. – Рыжик, а ну-ка ляпни мне первые ассоциации.

Он сел рядом с ней и обнял за плечи:

– Вот ты создала робота с определенной программой, а он взял и вышел из-под контроля. Почему ты его не уничтожила или не вернула прежние настройки?

Маруся нахмурилась.

– Потому что мне пофиг на него. Не мешает.

– А если мешает? И очень сильно мешает.

– Ну, тогда это какой-то апокалипсис и он меня убил. Но я не уверена, что захочу построить такого робота, это же какая-то… Эй! – Руся поводила ладонью перед лицом Ликурга. Он выглядел отрешенным, а глаза непрерывно сияли. – Ты чего?

– К нам скоро Лои с волчицей приедут. Попросишь Береславу прилететь?

– Конечно, – Руся начала не на шутку беспокоиться. – Ты о чем думаешь?

Лик моргнул раз, другой и снова с улыбкой взглянул на ведьму.

– Не обращай внимания. Делаю предположения и выстраиваю связи. Со мной так бывает, это нормально. Потом выводами поделюсь.

– Хорошо.

Лик поднялся и направился в гостиную:

– Нам очень нужна Береслава и ее знания аптекаря. Баба обещал позвонить, как закончит, а еще мне надо связаться со Зверобоем.

– Что он сказал? Что он сказал? – нетерпеливо требовала ответа Жар-Птица. Зверобой, закусив нижнюю губу и не скрывая смех, наблюдал за вспыхивающей алым огнем девчонкой. Оказалось, что феникс в пылу азарта пылала буквально. По ее белым волосам и золотистым плечам струился огонь.

– Ты мне в полу дыру сделаешь, – прокомментировал черт.

– Что? – Харикон посмотрела вниз на свои ступни и произнесла тихое проклятие. Пламя тут же взметнулось вверх и погасло. – Вот. – Она сделала еще один шаг навстречу черту, окончательно прижав его к стене. – Так что Эйдолон сказал?

Зверобой кашлянул и попытался взглядом деликатно намекнуть вспыльчивой девчонке, что между ее грудью и его только полотенце, в которое она не потрудилась обернуться, а просто слегка придерживала рукой. Он никогда не был джентльменом и даже не пытался, но отчего-то именно сейчас испытал такую необходимость. К сожалению, феникс намек не поняла. Зверобой вздохнул.

– Может, для начала душ до конца примешь? А потом выйдешь, оденешься и обсудим. Ну, или без душа прямо сейчас оденешься.

Харикон недоуменно подняла брови.

– Зачем я тебе одетая?

С любой другой женщиной такие слова прозвучали бы логичнее некуда.

– Это мы тоже обсудим, когда ты оденешься. – Зверобой взял девушку за плечи и отстранил от себя. – Жду тебя на кухне.

С этими словами он героически удалился в указанном направлении, стараясь не смотреть в сторону триплекса, где отражался обнаженный и очень даже аппетитный зад Жар-Птицы. Как он собирался объяснить Харикон свое поведение? Никак. Он сам понятия не имел, откуда выползли такие замашки. Это что-то в стиле тихушника Клеомена. Зверобой с ужасом представил перспективу превратиться в справедливого и честного черта из рода Эйдолон. Его аж передернуло.

– К змию! – воскликнул он в сердцах и принялся заваривать травяной сбор.

– Что к змию? – раздался позади удивленный голос Птицы.

Зверобой глубоко вздохнул и медленно выдохнул, прежде чем ответить.

– Ничего. Ты оделась?

– Да. Я все равно уже высохла. Что сказал Ликург?

– Говорит, что Маруся нашла утечку у военных. Технологии доступны теперь всем страждущим. Там раствор какой-то, которым пропитали босоножки. Подробные данные он переслать должен сейчас. С чем будешь сбор?

– С медом. – Харикон села за стол. – Раствор взрывается?

– Да, – черт вынул чашки и разлил траву. – Взаимодействует с маниту объекта и бамс.

Феникс потерла переносицу.

– Значит, объектом была все-таки Ясна.

– Выходит, что так. Вы, дамы, не ошиблись.

Птица нахмурилась сильнее и закусила губу.

– Но почему в доме Ехидны? Это же нелогично и нелепо как-то, и странно. Вот если состав реагирует на маниту жертвы, то она должна была умереть, как только босоножки надела. Так? Или если, например, жертва Гуарино, то взрыв должен был прогреметь в ресторане, как только Ясна к нему приблизилась.

Зверобой пожал плечами:

– Если таймер не предусмотрен, то да.

– А он предусмотрен?

– Сейчас посмотрим документацию и узнаем.

Черт поставил перед собеседницей травяной сбор и вернулся в гостиную за планшетом. На пристальное изучение присланных Ликом материалов у него ушло не меньше получаса. Все это время феникс молча разглядывала столешницу перед собой, а горячий напиток дымился в ее чашке, которую она держала в руке.

Ее голову занимали тяжелые мысли не только о погибшей полуднице и ее спутнике, но и о собственной жизни в целом. Как-то удивительно легко и просто она вошла в русло новой судьбы, будто течением подхватило. Ее собственный мир до сна, неспешный, вязкий, предсказуемый, однообразный и довольно скучный, вдруг преобразился. Она встретила чуждый огонь, с которым сплелась почти мгновенно, созданий, которым слишком быстро начала доверять, и дело, которым увлеклась незаметно для самой себя. Так Жар-Птицы не живут. Это неправильно с точки зрения родовой памяти.

Наверное, так же неправильно было для полудницы заниматься мошенничеством, но у Ясны, кажется, это получалось блестяще. Ее жизнь была полна опасностей, но это был ее собственный личный выбор, а не выбор ее рода. Харикон чуть повела пальцами левой руки и, выпустив язычок алого пламени, придала ему облик красивой стройной девушки. Не касаясь столешницы, маленькая копия Ясны сделала несколько шагов и остановилась, уперев руки в бока. Феникс чуть повела ладонью, и над столом появился еще один персонаж – Гуарино, а затем и Ехидна.

У Ясны было задание: раз и навсегда скомпрометировать Вольпи, убрать его из списка властьимущих. Она свою работу любила и делала ее хорошо, значит скорее всего предстоящий брак с Ехидной она бы постаралась разрушить, что, вероятно, и осуществляла, явившись в дом будущей невесты. Во всяком случае, Харикон бы поступила именно так. Лучше всего любовь отравляет ревность.

– Нет, – тихо заговорил Зверобой. – Возможности проконтролировать время взрыва я не вижу. Можно только установить условие на сочетание маниту.

– Иначе говоря, пока они были вдвоем, они жили, а в доме сработало некое условие?

Зверобой хмурился.

– Выходит что так…

– Почему уцелел каблук? Он кого-то ждет или просто не пропитан этим составом?

Черт выдохнул и вновь сосредоточился на описании сверхсекретной военной разработки.

– Эй! – окликнула его феникс.

– Позвони Мос, – не отрываясь от документации посоветовал он.

Харикон хотела сначала обидеться, потом передумала. Черт выглядел озадаченным и немного растерянным, а он этого терпеть не мог. Зверобой, которого она знала, обожал быть на коне, все контролировать, все предугадывать.

Заспанный голос Мосвен напомнил ей о том, что на улице стоит глубокая ночь, а участников группы отпустили по домам с целью выспаться и передохнуть перед грядущей неизвестностью. Кошка не грубила и не сердилась, ее точно так заинтересовала новая информация по текущему расследованию.

– Я поняла, – уже бодро говорила Мос. – Пусть Зверобой пришлет мне или Клеомену данные по оружию. Я, как только найду ответ на твой вопрос, сразу перезвоню, хорошо?

– Спасибо, буду ждать.

Птица убрала наушник и передала просьбу Мосвен черту. Тот только головой кивнул.

– Слышишь? – окликнула его Харикон.

– Я уже отправил, – Зверобой откинулся на спинку стула и взглянул на нее. – Я знаю, что произошло. Вернее предполагаю. Во всяком случае, это единственный вероятный вариант.

Ему понравился восторженный и нетерпеливый взгляд сияющих глаз феникса.

– Фоновое излучение для детонации не годится, иначе наши незваные гости рванули бы еще на подходах к дому Ехидны. Хозяйка жива, третьей жертвы нет. Почему именно в гостиной? Вроде тупик, да? А нет! Если мы с тобой вспомним, кто у нас глава земли, то все встанет на свои места.

Зверобой понимал, что вся его речь – банальное ребячество и позерство, но так ему хотелось произвести впечатление на прекрасную Жар-Птицу, что сдержать себя он даже не попытался.

– Змеехвостая! – победно подытожил он. – Она, как и ее ближайшие сородичи, имеет привычку линять. И все, что нам остается теперь выяснить, не период ли у нее линьки. Чем я сейчас и займусь, пока ты ждешь приговора от Мос. Я шикарен.

Харикон попыталась сдержать смех. Он, действительно, был шикарен, но не так как он того бы хотел. Нелепый и милый со своей гениальной догадкой он вновь превратился в самоуверенного наглого черта, готового сносить любые препятствия на своем пути. И сносил. К тому моменту, когда Мосвен подтвердила наличие в уцелевшем каблуке частиц искомой жидкости, Зверобой умудрился позвонить Ехидне на личный наушник, номер которого он добыл путем беспринципных и даже аморальных, на взгляд феникса, манипуляций, и выяснить ее периоды линьки.

– И это все означает, радость моя, – проворковал Зверобой, взяв лицо Харикон в ладони, – что жертвами должны были стать трое. А это, в свою очередь, говорит о том, что наши убийства все же часть остальных взрывов, и Ясну использовали, как орудие.

– Не фоглафна, – говорить, тем более возражать в таком положении было неудобно. Щеки сплющились и мешали шевелить губами. – Флишком фложно. Он же подушки с инициалами привеф. Почему бы не пропитать их? Или еду.

Харикон попыталась вывернуться, Зверобой рассмеялся, отпустил ее лицо и обнял за талию.

– Думаешь, убийство Ясны – это все же что-то личное?

Феникс кивнула.

– Тогда план следующий. Во-первых, все наши соображения мы сообщаем Лику. Путешествием босоножек из рук подрывника-любителя в руки Ясны занимается Атум, а с ним я предпочитаю общаться через Эйдолона. Излишняя предусмотрительность меня в жизни еще ни разу не подводила.

Зверобой замолчал, увлеченно рассматривая шелковое свободное черное платье, в которое была одета Харикон. Выбирая его ей в магазине несколько часов назад, он думал о том, насколько великолепно она будет смотреться в облаке струящейся материи, но все предположения и фантазии меркли перед реальностью. Черт на мгновение засомневался в своем выборе «домашнего платья», затем отмел все сомнения. Огненная дева в любом облачении будет самым сексуальным созданием в обоих мирах. Так какая разница?

– А во-вторых? – не выдержала она затянувшейся паузы.

– А во-вторых, тебе надо поспать.

С этими словами он развернул ее к себе спиной и повел в направлении кровати. Феникс сначала почувствовала разочарование, потом недоумение. Ей показалось, что он собирается ее поцеловать или что-то в этом роде. Он же хочет ее, только почему-то не пристает совсем. Странный какой-то черт ей попался, и отношения с ним складывались нелепые. Сделала шаг вперед, так он отпрыгнул. Видите ли не делается так у него, чтоб девушка его целовала и в суженые честно избирала. Стоило ей пожелать уйти, как он взялся ее держать, соблазнять и путать своими намеками на любовь. И вот она тут, никуда не ушла, а он снова чудит! Феникс возмущенно фыркнула. Только кажется, что разобралась в мотивах его поступков, как он выкидывает очередной фокус. Что за непоследовательный тип? Она хотела было развернуться и высказаться, но ее планам помешал звонок наушника.

Зверобой неохотно отпустил плечи Птицы.

– Включи новости! – голос Клеомена на том конце звучал сухо. Не так выглядели их отношения, чтобы этот Эйдолон мог позволить себе спокойно раздавать указания. Не на шутку встревоженный, Зверобой подчинился.

– Отдых отменяется. Сколько поспали – все ваше, – продолжил Клеомен, услышав голос диктора. – Смотришь?

– Да, – черт заворожено смотрел на кадры взрывов, записанных городской системой видеонаблюдения. Три соседние земли лишились доброй половины своих управленцев.

– Они последовательно уничтожают членов советов. У меня есть кое-какие сведения от Дике, но это только лично. Мы сейчас завезем котят моей семье и приедем.

– Ко мне? Не к Лику? – Зверобой с сомнением покосился на Харикон, которая пыталась одновременно слушать новостную ленту и собирать сведения в сети. Взгляд своего избранного суженого она даже не заметила. Клеомен, которого знал Зверобой, не мог пожелать поведать ему важную информацию без веской на то причины.

– К Лику поедем вчетвером, – прокомментировал Клеомен оба вопроса.

– Хорошо, – после паузы согласился Зверобой. Их диалог стал напоминать шпионские фильмы. Каждый знает столько, сколько ему положено знать, и не спрашивает лишнего. – Сколько времени вам потребуется?

– Через час, я думаю.

Зверобой все еще недоуменно смотрел на наушник в своей руке, когда от мыслей его отвлек испуганный голос Жар-Птицы.

– Это оно? То, о чем говорил Костя?

– Полагаю.

Харикон отложила планшет, вскочила с дивана и побежала к триплексу.

– Я хочу посмотреть! Оно открывается?

Зверобой нахмурившись следил за ее действиями.

– Ну же, – нетерпеливо продолжила она. – Мне больше тридцати минут не надо. Пролетим по местам. Нужно увидеть своими глазами, что там происходит. Понять, с чем мы имеем дело.

– Это будет рассматриваться как вмешательство в работу змий знает какого количества иноземельных и неиноземельных ведомств, и, скорее всего, грозить уголовным преследованием.

– Не будет, – Харикон, наконец, нашла брешь в обороне триплекса. В одной из рам скрывалась ручка. Она надавила на защелку, потянула, и рама бесшумно распахнулась. – Ты забыл, что я феникс?

Повисла пауза.

Жар-Птица выругалась, снова прошла через комнату, взяла Зверобоя за руку и потянула за собой.

– Доверься мне.

Только произнеся фразу, она поняла насколько должно быть странно просить довериться того, кто никому никогда до конца не доверял. Но с этим Харикон решила разобраться потом. Она развернула Зверобоя к себе лицом, обняла за талию и расправила огненные крылья.

Черт успел ухватиться за ее плечи до того, как перед глазами вспыхнуло первородное пламя. Крылья с гулом рассекли воздух раз, и Птица вместе со своей ношей поднялась над полом. На втором махе Харикон наклонилась, и лишь затем, резко вытянув крылья по длине спины, стрелой выпорхнула в окно. У Зверобоя перехватило дыхание от такого маневра, он чувствовал себя крайне неуютно. За рулем спортивной машины, где он водитель и принимает решения, любой поворот и любая скорость приемлемы. А тут мало того, что ничего не решал, так еще и ничего не видел, кроме огненных крыльев на фоне непроглядно черного, затянутого тучами неба.

– Дожди, – словно угадала его мысли феникс.

Ветер оглушительно свистел в ушах – с какой скоростью неслась Жар-Птица, оставалось только гадать. Она не обманула. Путешествие до первого, выбранного ею, места катастрофы заняло не больше пяти минут, до следующего и того меньше. Она совершала перелеты поразительно быстро, Зверобою оставалось только удивляться новым знаниям о сущности феникса. Не менее удивительным был ее внутренний рабочий настрой, короткими моментами черт чувствовал себя меньшим профессионалом. Она легче переносила смерть созданий. Действуя под руководством Ликурга, Зверобой никогда не показывал истинных эмоций относительно жертв, прошедших через документооборот их отдела. Стоило Иму начать делиться своим не в меру черным юмором, как черта пробирало до костей. С одной стороны, отношение аниото к смерти ему импонировало, такое же равнодушие он сам старался показывать при посторонних, с другой стороны, он не мог не чувствовать скорби и жалости.

– Это не может быть то же самое вещество.

Они стояли на крыше многоэтажки, напротив пустынного пространства, заполненного обломками, горами строительного мусора и спасателями в оранжевых комбинезонах, поднимающих завалы в поисках выживших. Это был последний объект на их пути и самый болезненный для Зверобоя. Всего в квартале от острова МУП, между двух торговых центров уютно раскинулся широкий променад, увитый виноградом по примеру исторического квартала. Здесь ежедневно прогуливались влюбленные парочки, отдыхали семьи с детьми, работники близлежащих офисных зданий приходили сюда провести свой обеденный перерыв в тени лоз. Зверобой любил сидеть тут и наблюдать за неспешным течением чужих жизней. И вот променад уничтожен, как и оба торговых центра. Ударная волна не пощадила никого. Количество погибших исчислялось сотнями.

– Оно настраивается на маниту жертвы и уничтожает конкретно ее, – продолжила Харикон. – Во всяком случае, я так поняла. Дом Ехидны уцелел вместе со всеми вещами. А тут такой радиус поражения и столько обломков.

– В убийствах членов советов задействован тот же препарат, – прокомментировал Зверобой равнодушно. Абстрагироваться от увиденного было очень непросто. – Разница очевидна, можно и не проговаривать вслух. Совет: поиск виновных в терактах оставь вон тем маленьким черненьким фигуркам, видишь их?

Харикон склонилась вниз и прищурилась.

– Расследование смертей высоких начальственных особ я бы тоже оставил им.

Феникс резко обернулась. Зверобой с усталой улыбкой оценил написанное на очаровательном личике возмущение.

– Птичка моя, я давно в грязи копаюсь. Просто поверь мне на слово. Твои жертвы мало похожи на жертв…

Харикон резко вдохнула и открыла рот, но Зверобой остановил возражения.

– Ты читала биографию Гуарино. Что касается Ясны, я работал с ней. У этой женщины принципов еще меньше, чем у Вольпи. Она вытворяла такие вещи, о которых подумать-то отвратительно, не то, что воплотить. Ты азартная и тебя тянет к тайне, но это не та игра, в которую стоит вступать. Твой противник прямолинеен, груб, не слишком умен или изобретателен. Когда их найдут, то это будет одна из многочисленных запрещенных организованных групп. И мотивы будут скучны до неприличия.

– Их? Значит, не одно создание все это учинило?

Зверобой отрицательно покачал головой:

– Нет. Очевидно, нет.

Харикон чуть помедлила, затем как будто неуверенно повела плечом и сделала несколько шагов в сторону черта.

– А ты меня предостерегаешь из каких соображений? Ты же знаешь, что я могу войско заживо спалить?

Он рассмеялся.

– Не хочу, чтоб ты пропускала через себя то, что потом аукнется уродливыми воспоминаниями, и не менее гадким настроением. Я не сомневаюсь в твоем пламени. Оно прекрасно.

На последнем замечании Птица смущенно потупилась. Она с самого начала, в общем, поняла, что Зверобой не пытается подавить, только предупреждает о вероятных последствиях вмешательства в расследование.

– Мосвен и Маруся тоже азартные?

– Да, – кивнул он. Феникс стояла совсем близко, так, что можно было чувствовать запах ее волос и тела. Черт сцепил руки за спиной, борясь с нарастающим желанием воспользоваться ситуацией и обнять.

– Мосвен, будучи матерью, контролирует свои порывы, Маруся, будучи Марусей, вообще ничего не контролирует. Она и не подозревает, что так можно.

Харикон дернула носом и поджала губы.

– Что? – не понял Зверобой.

– Ты всегда о ней говоришь так… – Птица взмахнула рукой. Ее переполняло возмущение, сдерживать которое она не желала.

– Как так?

– С любовью. Как будто вы, ну… – Она запнулась. – Вместе.

Зверобой усмехнулся, затем, не расцепляя рук, медленно склонился к лицу Харикон.

– Вообще-то я думал о том, как было бы здорово не держать себя в руках, а просто позволить себе делать с тобой все, что приходит в голову.

Девушка смутилась, по золотистой коже пробежали язычки пламени.

– Но видимо нам придется обсудить кое-что. Ты знаешь, что я черт? Это значит, что я с детства мог получать любых девчонок. Я им нравился безусловно, и они мне нравились: одни больше, другие меньше. У меня нет такой совести, какой себя обременяют иные создания. Женщины для меня прелестные, уродливые или шикарные вещи. И таких вещей у меня было много. Не стану спорить, Козлова мне нравилась, но это было до твоего появления. К тому же не ставь себя на одну ступень с другими. В моем сознании ты занимаешь особую позицию, я и не подозревал, что таковая у меня вообще существует. Ты живая.

Харикон неотрывно смотрела в глаза Зверобоя, пока он произносил свою откровенную речь.

– Вещи, – повторила феникс тихо. У нее будто землю из-под ног убрали, а она взлететь не успела. Крылья непроизвольно дернулись.

Черт нарочито небрежно дернул плечами.

– Это я. Такой, какой есть. Не сочиняй ничего лишнего.

– Н-нет, – заикнулась Харикон. – Дело не в этом. Обычно для созданий вещью была я. Никто никогда, кроме таких же птиц, не относился ко мне иначе. Нарушая мой сон или считая мифом, меня таскали с места на место как экспонат или игрушку, как будто мне не может быть больно, страшно. А когда не сплю – кидаются со своими желаниями…

Зверобой поднял руку и бережно провел пальцами по шелковым, теплым прядям волос.

– Я тебя люблю, – спокойно констатировал он. Признание стало настоящей неожиданностью для Птицы, и она не смогла скрыть растерянность. Мгновение назад Харикон верила, будто знает, каково это чувствовать себя абсолютно беззащитной, но вот она смотрит в ласковые глаза мужчины и ощущает себя самым беспомощным созданием в обоих мирах.

Словно прочитав ее настроение, Зверобой обнял девушку, прижал ее к себе и поцеловал в висок. Ничего эротичного, всего лишь проявление заботы – на глазах Харикон выступили непрошенные слезы. Она шмыгнула и попыталась избавиться от предательской влаги.

– Нам пора, – тихо проговорил черт. – Не будем заставлять гостей волноваться.

Птица судорожно кивнула и в спешке отстранилась. Зверобой улыбнулся. Крошка не умеет быть слабой. Догадка черту понравилась, но он благоразумно промолчал. Меньше всего ему хотелось причинить ей боль неосторожным словом или действием.

Харикон постаралась справиться с нахлынувшими эмоциями как можно быстрее. А что может помочь лучше в этом вопросе, чем хороший полет под облаками? Она подалась вперед, обняла Зверобоя и, резко расправив крылья, взлетела.

И почти в то самое мгновение, когда Жар-Птица поднялась в воздух, дверь с лестничного пролета на крышу распахнулась, и оттуда выбежал див. В отличие от своих бывших коллег Мурад имел привычку мыслить нестандартно и смотреть на реальность происходящего шире, чем того требовал устав. Присутствие пробужденного феникса и члена группы Ликурга поблизости от одного из мест происшествия его не удивило. Эйдолон по давно заведенной привычке распространял свою сферу влияния на довольно обширную территорию – к этому див привык. Поразила Мурада сама чувственная картина отношений влюбленной пары черта и Птицы. Два противоположных пламени сошлись в едином танце – происшествие из ряда вон. В предыдущих случаях, когда соединялись одна за другой сильные, но абсолютно противоположные сущности, див не придавал этим событиям особого значения, списывая на некую цепь случайностей, и напрасно! Теперь-то он осознал свою основную ошибку.

Повелительница пресных вод и ее враг, безжалостный хищник, – союз жизни и смерти Иномирья. Бог с тяжелым наследием и ведьма с безграничной силой Вселенной – тандем, во власти которого, как выяснил Люсьен, остановить высшего. Черт, способный видеть ложь и не способный лгать, кошка с чистой кровью Сешат и ее котята, вобравшие в себя не только материнское маниту, но и наследие Мафдет – семья, способная выследить и изловить любое создание в обоих мирах. Две темные лошадки: дочьАтума и тот, кто остановил смерть, на глазах десятков созданий подчинив себе силы природы. Каковы их возможности, Мурад пока не выяснил, но собирался сделать это в ближайшее время. Тем более, что повод появился.

Маруся сидела и с любопытством следила за Ликургом. Он, как и многие несведущие, очевидно искренне верил, что процесс снятия печати аптекаря непосредственно аптекарем длителен и сложен. Иначе объяснить проскользнувшее на его лице комическое выражение удивления, когда баба Беря взяла шкатулку и, сдавив ее в ладонях, рассыпала в прах, Руся не могла. Заметив, что его поймали с поличным, Лик слегка смутился, потом, будто взбодрившись, тряхнул головой и стремительно приблизился к Береславе.

– Можно уже взглянуть?

Руся ожидала от бабушки очередного острого комментария или шутки, но к ее удивлению та лишь молча передала оставшийся у нее в руках клочок бумаги богу. Лик развернул его и нахмурился.

– Что там? – не вытерпел Лои. Вот уже десять минут он молча опирался на барную стойку, за которой устроилась его волчица. Руся почти забыла о его присутствии. Всемила тоже молчала, но не заметить ее ведьме было трудно. Спутница лугару отчего-то не сводила глаз с Руси, и дружеским этот взгляд назвать не решился бы никто.

– Человеческие имена, фамилии, отчества, даты рождения, – задумчиво проговорил Эйдолон. – Рыжик, возьмешь?

Руся вздрогнула.

– Дда. Давай, – она встала с дивана и протянула руку. Лик передал ей клочок бумаги, явно вырванный из блокнота, произведенного в Иномирье. Такой можно было найти на блошиных рынках у перекупщиков в любой земле.

От Лика не ускользнуло, с каким презрением и злостью смотрит на его ведьму Всемила, и что это выбивает младшую Козлову из колеи, а старшую раздражает все больше и больше. Перегруженный мыслями он не сумел предугадать очевидное течение событий: зверь будет ревновать ко всякому, в ком чует опасность, а Руся как раз виделась волчице опасностью с самого своего знакомства с Лои. Лик вздохнул и остановил взгляд на комиссаре. Лугару тут же почуял пристальное внимание к своей персоне и повернулся к Эйдолону, вопросительно подняв брови.

Ликург кивком головы указал на раздраженную Всемилу. Лои поморщился. Он и без напоминаний был в курсе своих сложностей. Мила сердито фыркнула, зацепив обрывки мыслей суженого прежде, чем он успел скрыть их.

– Нашла первого, – тихо проговорила Маруся, отвлекая Лика от не слишком здоровых отношений лугару.

– И? – бог нетерпеливо подался вперед.

– Вторую тоже.

Береслава тихо рассмеялась.

– Внуча, он так просит поделиться деталями.

– Да, я поняла, – все так же спокойно откликнулась ведьма. – Список идет очень легко. Я сейчас все закончу и сразу покажу. Терпение.

Мила дернула носом, отвернулась и ушла на балкон. Находиться в комнате сил не было. Она прекрасно понимала, что ее лугару совершенно не интересуется Козловой, что у ведьмы свои отношения и свой мужчина, но ревность по-прежнему не отступала. Волчицу уже злил сам факт существования Маруси. Умная, профессионал своего дела, независимая. Лугару любил волчицу, но считал девчонкой, Козлова его раздражала, но он ее уважал, – вот этому завидовала Мила.

– Сложные отношения с родней?

Волчица вздрогнула. Старшая Козлова подошла и встала рядом.

– И гормоны в крови буянят?

Мила нахмурилась и исподлобья уставилась на пожилую женщину.

– Ты знаешь, – Береслава будто не заметила враждебности в молчаливой собеседнице. – Дед у тебя хороший, сильный. Мне меня же и напоминает. Ностальгия такая по прошлому вспыхивает. Времена, когда я была моложе и помогала внуче сбежать от ее семьи, когда она боролась за право стать тем, кем стала.

Волчица оперлась на перила и уставилась на ночной город. Помимо переливающихся огнями улиц и домов вдали виднелось зарево нескольких пожаров. Мила отметила для себя этот факт и подумала о дневных терактах, последствия которых уже должны были устранить. Но тщательнее анализировать свои наблюдения не стала. В конкретное мгновение ее больше занимал факт, что старшая ведьма вот так воспоминаниями вслух делиться не стала бы. Хотя насчет схожести с дедом права.

– Хотите сказать, что у меня все впереди и чтоб не мешала работать внучке?

Береслава заулыбалась.

– Я для этого и вышла.

– Ты умная, – Козлова потрепала ее по плечу. – И такая же юная злыдня, как она была временами.

– Идите, – вдруг мягко проговорила девушка. – Она там закончила. Я вижу через Лои.

Беря снова улыбнулась и зашла в гостиную как раз в тот момент, когда Лик озадаченно изучал лицо внучки.

– Рыжик, ты уверена? – Лик снова столкнулся со странным ощущением неуловимого знания. Показалось и ускользнуло, оставив чувство незавершенной реальности. – Все данные совпадают? Не просто полные тезки, скажем?

Руся кивнула.

– Остальные люди из списка числятся без вести пропавшими, ела ли их хищница мне не установить. Больше костей с островов Мана не поступало. Да, ладно! Давай допустим, что весь список стал ее пищей.

Бог отрицательно покачал головой.

– Нет. Не пойдет. Мы лучше допустим, что это список на уничтожение, который тщательно охраняла магия аптекарей в руках у Скирона.

– Можно в промежутке между допущениями мне пояснение выдать? – вмешался Лои.

– Да, конечно, – откликнулась Руся.

Лик вполуха слушал пояснения ведьмы. Голова гудела от количества информации и постоянного ее анализа с учетом все новых и новых данных. По-хорошему, нужно было кому-то поручить разобраться с остальными именами, но это заняло бы слишком много времени. Как обычно, невзирая на запрос Интерпола, местечковые следователи Мана полностью проигнорировали работу о доследовании. Никаких останков больше не поступало не потому что их там не нашли, а потому что и не искали. Дело ведь раскрыто, зачем напрягаться? Тратить ресурсы и без того истощенной команды на безалаберных островных обитателей прямо сейчас Лик не собирался.

Теплая ладонь легла ему на плечо. Лик вскинул голову и наткнулся на теплый ласковый взгляд Береславы.

– У тебя есть Шут. Помнишь? – едва слышно проговорила она. – Он нужен не только в бою.

Лик поначалу нахмурился, оценивая слова старшей Козловой, затем переварил полученный совет и тут же им воспользовался. Для того, чтобы обратиться к энергии Вселенной ему уже не требовалось оглядываться через плечо или смотреть на свою ведьму. Он просто погрузил часть сознания в освежающий, бездонный источник.

«Ну, это тогда какой-то апокалипсис, и он меня убил». Вот оно! Не зря эта фраза, сказанная Рыжиком, показалось такой гениальной и запустила столько процессов отслеживания временных линий прошлого внутри его головы. Что если дело не в содержании линий? А в самом их существовании? Самая простая логика скажет: если кто-то создает искусственного дихотомика нарочно, дабы оградить себя от его потенциальной воли, значит, есть опасения, касающиеся безопасности самого создателя. Выходит ангелы по силе равны создателю. Их много. И есть как минимум один, обошедший пороговые запреты, к тому же шагающий по времени бок о бок с Пустошами. А где один, там возможно и два или три. Кто поручится, что создатель не мертв, как и заявила Рыжик. И если рассматривать ангелов именно как недальновидную разработку одного из созданий, то ответ кроется в простой причинно-следственной связи. В другое время убить Пустоши нет возможности. Только здесь и сейчас. И это определенно каким-то причудливым образом связано со смертью их хозяина.

Пятый игрок.

Лик вспомнил недавние слова Кости: «Нинхурсаг не скачет. Она существует в каждый мгновение времени одновременно и в одной ветви, но видит множество вероятных. Направить создание в нужный момент ей так же легко, как вам сделать шаг». У нее есть абсолютно все ответы. Абсолютно все знания. Но она раскрывает их лишь в нужную минуту, как это интуитивно делал сам Лик во время битвы с ангелом. Возможно, Пустоши, будучи иной формой создания, и не мыслят поступать иначе. Зная, что, как и когда уничтожит ее, Нинхурсаг создает то, что спасет ее от смерти. Точнее: тех, кто спасет.

От захватывающих открытий отвлек вызов наушника. Лик недовольно поморщился и под пристальным взглядом присутствующих ответил на звонок. Личность собеседника откровенно поразила бога, хотя, возможно, если бы он пользовался своей способностью видеть ветви вероятностей ближайшего будущего, напротив, ожидал бы секунды, когда услышит голос разведчика.

– Загляните в новостные ленты, – спокойно проговорил Мурад, не утруждая себя приветствием. – Я подожду.

Лик перестал питаться Вселенной и передал просьбу Рыжику. Руся без промедления запустила на большом экране гостиной первую в списке видеотрансляцию.

Лои выругался. С балкона вбежала Мила и взяла лугару за руку.

– Нам бы побеседовать, – продолжил Мурад. – Не возражаете, если я поднимусь?

– Я бы предпочел спуститься, – холодно ответил Лик.

– А я бы предпочел подняться, – настаивал див. – Несколько минут назад я застал ваших подчиненных недалеко от места взрыва, и хотел бы…

– Понятно. Жду.

Лик взглянул на встревоженное веснушчатое личико своей ведьмы и почувствовал прилив нежности.

– Мурад желает побыть в компании созданий, способных его убить не глядя.

Рыжик улыбнулась. Ее бог казался измотанным, не на шутку встревоженным, но стоило ему взглянуть на нее, как его мимика изменилась. Негативные переживания отступили, и открывать дверь нежеланному гостю он пошел совсем в ином расположении духа.

Ко всеобщему удивлению, Лик вернулся в компании гораздо большего количества созданий, чем ожидалось.

– Доброй ночи, – Мос кивнула присутствующим и сразу прошла за барную стойку. – Русь, не возражаешь, если я твоих трав налью. Сил больше нет.

– Нет, конечно. – Ведьма озадаченно оглядела кошку. – Это ты из-за РУ?

– Я не при чем, – отчеканил вошедший следом в гостиную Мурад.

– Ну конечно. Вообще не при чем. – Зверобой отсалютовал всем и никому конкретно, после чего едва ли не ничком упал на диван.

– Конечно, будь как дома, – недовольно проворчала Руся. От подошв ботинок, которые он бесцеремонно закинул на подлокотник остались следы сажи.

Баба Беря хмыкнула.

– Нет, – Мосвен проследила, как Клеомен невозмутимо и даже осторожно снял с дивана длинные ноги Зверобоя. – Котята собрались драться со всем, что угрожает маме. Причем мнение мамы роли не играло.

– Так может сбитень! – обрадовалась Руся. – Хочешь?

Клеомен удобно расположился на освобожденной территории, откинул голову на спинку дивана и усмехнулся.

– Как же, – недовольно откликнулась на его смешок Мос, – Я не понимаю, как ты с ними общий язык находишь?

– Легко, – заулыбался Клеомен. – С ними раз в десять проще, чем с тобой.

Лои, все это время интуитивно прижимавший Милу к себе, засмеялся. Волчица обернулась и смерила лугару свирепым взглядом.

– Присаживайся куда-нибудь, – мягко скомандовал Лик Жар-Птице. Она как замерла у дивана, озадаченно наблюдая за избранным чертом, так и стояла там.

– Нет, – Харикон отрицательно покачала головой. – Я сбитень хочу. Сбитень и пояснения.

– Пояснения? – не поняла Руся.

Береслава молча встала и направилась к стойке, где Мос безуспешно хлопала шкафчиками в поисках нужного напитка.

– У внучи все не тривиально, – пояснила старая ведьма. – Смотри. Для чего нужен сбитень приличной женщине? Правильно. Чтобы нервы были целы. А нервов надо много, поэтому вуяля! – Козлова старшая взялась за небольшой выступ под стойкой, потянула и выдвинула три ряда полок заполненных бутылками.

– Хорошая коллекция, – свистнул Зверобой.

– Так чем обязаны, господин див? – перешел Лик к делу.

Все время дружеской перепалки между сотрудниками бывшей «4А5» Мурад стоял возле входа в гостиную, опираясь спиной о стену, скрестив на груди руки, и внимательно вглядывался в лица присутствующих. С момента принятия на службу младшей Козловой минуло всего ничего, но за этот короткий срок успела образоваться не просто компания близких друг другу созданий, а фактически семья, скрепленная узами посильнее кровных.

– Ты мне по своей квартире запрещаешь мокрыми ногами ходить, – пристально глядя на черта, заявила Харикон.

Зверобой по хозяйски закинул руки на спинку дивана и подмигнул Птице.

– А ты его перекрести, – зло пробурчала Руся. – Он сразу подобреет.

– Внуча!

Мурад улыбнулся очередным репликам и взглянул в сияющие глаза бога. Эйдолон последнее время все реже прибегал к серой маске. Возможно, напряженный график жизни сказывался, а может, единение с Шутом – кто знает.

– Я ушел из РУ. Не совсем то, чем мне хотелось бы всю жизнь заниматься.

– Из-за бумажек? – тут же подхватила Руся.

Див рассмеялся.

– Мадемуазель Козлова, бумажки там были лично для вас.

Ведьма озадачилась:

– В каком смысле?

– Считаете, я подпущу Четвертого свободного вместе с напарником из рода Эйдолон, у которого Шут за плечом, к внутренним системам или в целом к любой электронике в управлении?

Лик понаблюдал, как Рыжик протянула понимающее «а», и вновь переключил внимание на дива. Всего неделю назад подобная ситуация вывела бы его из себя, а поведение всей группы показалось бы неуместным, но не теперь. Даже Мос потягивающая сбитень из бокала в компании Харикон и бабы Бери выглядела гармонично.

– Довольно утомительно, – продолжил Мурад, – вместо оперативной работы исполнять бесконечные личные просьбы. Это своеобразное предисловие. Теперь уточняющий вопрос. Не возражаете?

Лик повел ладонью в жесте «будьте моим гостем».

– Было бы неплохо иметь некоторые гарантии со стороны вашей компании.

– Гарантии в чем?

– В защите от аптекарей и шабаша.

Все кроме Маруси, Лика и Береславы остались равнодушны к фразе дива.

– Ну-ка, юноша, это ты сейчас о чем?

Беря поставила свой стакан, обогнула барную стойку и подошла вплотную к незваному гостю.

– Шабаш через Ехидну нанял меня следить за вами, вашей внучкой и «4А5» включая Ярослава и Евгению.

– Что?! – взвилась Береслава.

– Гарантии, – напомнил Мурад.

– Будут тебе гарантии! – Теперь было заметно, как пожилую ведьму захлестнула холодная ярость.

– Бабуля…

– Бабуля разберется, – прошипела Береслава из коридора. – Бабуля и змий.

С этими словами старшая Козлова покинула квартиру.

– Аптекари, – фыркнула Харикон, заставив Русю вздрогнуть.

Див оценивающе оглядел Жар-Птицу, чем привлек внимание Зверобоя. Черт еще по дороге демонстрировал враждебность по отношению ко всякому созданию, проявляющему интерес к фениксу.

– Когда я не сплю, на меня мало какая сила способна воздействовать, – пожала плечами Птица.

– С чего такой интерес к нам? – вернул Ликург беседу в нужное русло.

– Из всех вживленных учеником аптекаря была только мадемуазель Маруся с покровителем Шутом. А «4А5» – личный проект Ярослава. К тому же, в компании Четвертого вас всех быстро стало тянуть на многочисленные странные совпадения и случайности. Но интересно не это. Интересно стало, когда появились ангелы. Вот тут шабаш пожелал общаться со мной лично, не через главу земли. И очень лично захотелось им общаться после вашего успешного прохождения печатей. – Мурад поморщился. – Я не за этим в управление шел. Я шел служить своей земле, созданиям, живущим на ней, а не прыгать по крышам за влюбленными парочками.

– Это он про нас, – вмешался Зверобой. – Мы там недалеко от острова понаблюдали за работой спасателей немного.

Клеомен повернулся к Лику:

– Дике сказала, главы земель не на шутку обеспокоены доказательствам существования ангелов. И им не нравится история с дневником.

– Им известно про дневник? – удивилась Маруся.

– Какой дневник? – Лои на время перестал быть простым слушателем.

– Ярослава вызвали на ковер, – пояснила Мос. – Месье Гийом, если подойдете с девушкой чуть ближе, я введу вас в курс дела.

Мурад откашлялся:

– Есть еще кое-что. Установить это вне управления довольно сложно, а вам информация, на мой взгляд, нужнее, чем главам земель, управлений и прочим с… Созданиям, – див снова поморщился, на этот раз недовольный излишним проявлением эмоций со своей стороны. – Мадам Ясна, нанятая вашей бабушкой, – Пятый вживленный. Военным медикам в рамках экспериментальной программы удалось провести операцию в обход маниту магов. Я видел, как мадемуазель Маруся буквально этой ночью установила существование уникальной нейронной сети, но…

– Это она? – удивилась Руся.

– Какой сети? – не поняла Харикон.

Див со вздохом кивнул. Он уже почти привык к тому, что его либо перебивают, либо ни во что не ставят.

– Не слабо так тебя в управлении достали, – прокомментировал Зверобой.

– Какой сети? – уже громче повторила Птица.

Клеомен заулыбался фениксу:

– Не торопись, сейчас кто-нибудь пояснит или так поймем, по контексту. Ты привыкнешь.

– За ней тоже следили? – уточнил Лик.

Мурад снова кивнул:

– Да, РУ интересовалось с момента вживления, однако свои манипуляции с сознанием ей удавалось скрывать вплоть до самой своей смерти. – Он повернулся к Харикон. – Речь идет об уникальной структуре внутри мировой паутины, уравнивающей шансы каждого создания на владение информацией и приводящей, в конечном итоге, к прозрачной правовой и политической системе.

– Лик, – Маруся встрепенулась. – Она успела себя загрузить полностью.

С другого конца комнаты откликнулась Мос:

– ХаМы только что взяли на себя ответственность за теракты.

– Пока что наша героиня подарила кучке идиотов оружие. До мира во всем мире далеко, – фыркнул Зверобой.

Мурад неопределенно повел плечом.

– Мир во всем мире, – пробормотала Руся. – Мир во всем мире. Мир во всем мире.

Ведьма обвела присутствующих невидящим взором и остановилась на лице Лика. Светлые глаза бога внимательно следили за ней.

– Во всем мире. Шеф! – Эйдолон вздрогнул от победного оклика Рыжика. – Полудница – не ведьма, и не я. Физические границы рода не преодолеть. Или дело не в этом?

Руся замолчала и нахмурилась.

– Она убила себя, – закончила за Козлову Мос. – Ты это имеешь в виду?

– Версию можно будет отработать позже, – согласился Лик. – Это все? – Он повернулся к диву.

Мурад убрал руки в карманы.

– Почти. Теперь я бы предпочел на месяц другой оказаться там, где меня не достанут ни Аптекари, ни боги, ни прочие всесильные мира сего.

– Спинку не почесать?! – огрызнулся Зверобой.

Див оскалился:

– Предложение заманчивое, но я, пожалуй, воздержусь.

– Я могу его спрятать.

Феникс всецело завладела вниманием аудитории, особенно влюбленного в нее черта. Зверобой снял руки со спинки дивана и плавно выпрямился, будто представитель хищного рода, готовый к нападению.

– Надеюсь, не пещера для спячки? – улыбнулся Мурад.

Стараясь игнорировать напряженный взгляд избранника, Харикон отрицательно покачала головой:

– Там хорошо. Океан, солнце. Туда – обратно слетаю часа за три. Шеф? – она неуверенно попробовала общепринятую манеру обращения команды к начальству.

– Давай, – согласился Лик.

Зверобой вскочил с дивана.

– А ты мне нужен тут, – осадил его Эйдолон.

Черт свирепо сверкнул глазами, рога проявились, хвост нервно забил по полу.

Мурад оттолкнулся от стены.

– И что мне делать, о, прекрасная огненная дева?

– Выйти на балкон, встать ко мне спиной и не дергаться, – скомандовала девушка, после чего с любопытством оглядела избранника с ног до головы и вышла из комнаты вслед за дивом.

Зверобой повернулся к Лику.

– Считаешь, она не справится? – равнодушно уточнил Эйдолон. Вмешиваться в личные отношения своего подчиненного он не шибко стремился, но иного пути в сложившейся ситуации не видел. Во-первых, создание с навыками и талантами Зверобоя еще поискать, во-вторых, Лик испытывал к черту теплые дружеские чувства и отлично понимал, к чему того в итоге приведут нездоровые реакции на поведение объекта страсти. Феникс в будущем вполне может сделать выбор в пользу личного спокойствия и исчезнуть из жизни Зверобоя.

– Дело не в этом, – напряженно проговорил черт.

– А в чем?

– Зачем я тебе тут нужен?

Лик нарочито равнодушно отреагировал на сдерживаемую агрессию в свой адрес. Вместо шефа поспешила ответить Маруся:

– Бабуля помогла вскрыть тайник Скирона. Там был список человеческих имен. Половина – известные жертвы хищницы Мана, остальные числятся пропавшими без вести в Иномирье.

– Булочка моя, ты уверена, что нам не надо полежать в кровати, поспать? Можно и не поспать, конечно, это по желанию, но как-то иначе не поспать.

– Созданиям помощь требуется, – сурово отчеканила Горица и хлопнула его ладонью по животу. – Как можно отдыхать?

– Горизонтально, – недовольно пробурчал аниото. Кататься по ночному городу на своем мотоцикле с любимой русалкой за спиной он мечтал, но с иными целями. – Мы же не в Иномирье. Неужели ты думаешь, нас просто так временно подвинули? Есть же структуры, заточенные под терроризм. Есть спасатели. Есть медики. Все заняты. Понадобится помощь, нас привлекут по официальным каналам. Разве мы и без того мало работали?

Горица засопела.

– Ладно, – вздохнул леопард. – Давай так. Если в оперштабе сейчас тебе скажут, что мы там не нужны, то ты успокоишься, и я отвезу тебя домой, в кровать. Договорились?

Сопение стало громче.

– Значит, договорились.

Иму проехал мимо восходящих потоков искусственного острова МУП и свернул на перекрестке направо. Горица еще в гостиной Атума порывалась бежать на помощь в самое пекло. Сколько мог держать ее подальше от эпицентра событий, аниото держал, но, к сожалению, к полуночи аргументы и хитрости закончились, она перестала слушаться и намеревалась ехать одна. Иму недовольно заурчал, вспоминая, как пришлось пересаживать ее из машины себе за спину. Впереди показался центральный парковый комплекс, а справа увитый виноградом променад меж двух огромных торговых центров, точно повторяющий уютные улочки исторических кварталов. Вот туда бы он сейчас с Булочкой забрался. По ночам поток посетителей снижается. Посидеть в ночном кафе, понаблюдать, как она ест свои пирожные, как свет уличных огней отливает в ее волосах, послушать ее переживания по поводу всех и вся, подразнить. Иму мечтательно заулыбался. Улыбка все еще не сошла с губ аниото, когда с тихим шорохом алое зарево ослепило его. Защитный экран мотоцикла затрещал под натиском освободившейся за долю секунды энергии. Повинуясь тысячелетним инстинктам хищника, леопард резко свернул и с визгом шин, уворачиваясь от столкновений с автомобилями, пересек два потока движения. Экран продолжал трещать. Мотоцикл запрыгнул на тротуар и понесся по пешеходной зоне.

– Быстрее, – прошипела Горица.

– Что там? – Иму обогнул жилой комплекс и свернул налево. Массивные объекты должны были задержать распространяющееся пламя.

– Оно разрастается и поглощает все на своем пути. Испаряет мою воду.

– Взрывная волна?

– Нет, – без промедления ответила Горица. – Белое сияние, а потом все просто рассыпается.

Берегиня смотрела назад, а потому момент столкновения с неизвестным объектом пропустила. Она просто на долю секунды потеряла ориентацию в пространстве, ощутила удар о землю и следом тяжесть мотоцикла, оказавшегося на ее ногах. Горица взвизгнула и попыталась освободиться. Рядом застонал Иму. Она с ужасом огляделась. Ее леопард, обернутый в оболочку зверя, лежал подле нее. Поперек его груди зияла рваная рана. Не сводя глаз с Иму, Горица снова попыталась вытащить ноги, на этот раз прибегнув к помощи своей стихии, и ей это почти удалось, как вдруг в поле ее зрения попал кончик опущенного к земле крыла. Белые острые перья, выпачканные сажей и кровью, приблизились и замерли. Перед глазами русалки пронеслись видения рисунков Умэтаро. С тихим рычанием она сбросила бесполезную теперь железку и перекатилась к Иму, закрыв его своим телом.

Юноша с равнодушными голубыми глазами спокойно взирал на бесполезные попытки одного создания защитить другое. Берегиня смотрела на него с ненавистью и пыталась утопить. В горле и легких норовила скопиться влага. Ангел отмахивался от этих попыток и пытался понять, для чего именно его брат так тщательно формировал все эти многочисленные связи. Вот два создания, образующих тандем. Но какой вред они могут причинить? В иных ветвях от них больше ущерба. Было. Рафаил сам не заметил, как между его бровей пролегла едва заметная морщинка. К чему все эти бесконечные игры? Люцифер снова и снова возвращался назад и перезапускал временные ветви, обращая в прах усилия братьев, только мотивы его так и остались сокрыты. С момента, когда отступник, единственный из всех знавший отца в лицо, лишил любящих детей возможности стать ближе к создателю, минуло биологическое десятилетие, а боль все не утихала. И Люцифер упорно не давал ей утихнуть, вынуждая после каждой смерти единого маниту зеркальных планет возвращаться к началу.

Гор в эту секунду мыслила совершенно хладнокровно, чего сама от себя не ожидала. Она отчетливо понимала, что ангел, нависающий над ними, пребывает в убеждении своего полного превосходства над противником. Вероятно, и за противника-то даже не считает. К тому же был занят своими мыслями. Оттого у нее с таким успехом получилось тянуть время, изображая слабые попытки утопить агрессивное искусственное создание. Иму под ее спиной пошевелился и осторожно погладил пальцами ее поясницу, давая понять, что раскусил хитрость своей берегини. Как только процесс регенерации тканей завершится, аниото сможет попытаться вытащить их обоих из передряги. Причем, вытащить буквально – обе ноги Горицы были повреждены. Как минимум, правая была точно сломана.

Замутненный взгляд ангела прояснился, и он уставился русалке в глаза. Что намерен делать дальше, Гор поняла без слов.

– Зачем? – спросила она вслух.

Ангел не ответил, он чуть пошевелил руками, и от нанесенного удара мощенная мостовая разлетелась в стороны, подняв облако пыли. Уловка сработала. Движимому гордыней искусственному созданию понадобилось некоторое время, чтобы понять, что место, где только что лежал леопард со спутницей, пусто. Всего лишь доля секунды, но этого хватило Иму, чтобы в одном прыжке увести себя и Горицу из-под удара. Хватило этого времени и берегине, чтобы показать истинную мощь хозяйки пресных вод. Ангел вдруг закашлялся и склонился пополам, отрыгивая на тротуар воду.

– Держись, – прошипел Иму, вскинул русалку себе на спину и понесся прочь от злополучного места.

Вот только далеко убежать аниото не смог. Совсем скоро с тихим шорохом в свете уличных фонарей на землю перед лапами легла крылатая тень. Второй удар противника достиг цели, Иму не смог увернуться. Темнота охватила разум и тут же отступила. Аниото ощутил себя лежащим на земле вниз лицом. Он открыл глаза, с трудом приподнял голову и огляделся: в метре от него в оседающих облаках пыли над бесчувственной Горицей возвышался мокрый с ног до головы ангел. Цели направленная энергия достигла, но силу ее берегиня снизила ответным ударом. Никогда не стоит недооценивать Посыл сотрудницы Интерпола, даже если она русалка.

– Ты! – прохрипел Иму, стараясь отвлечь безумца от Горицы.

Ангел поднял взгляд на раненого хищника.

– Какой псих тебя состряпал?

Удивительно, но реплика что-то затронула в искусственном создании. В пустых глазах появилось раздражение. Тело отказывалось слушаться, и Иму понадобилось титаническое усилие, чтобы приподняться на руках и сесть. Леопард хрипло засмеялся.

– Что? Думал, сложно догадаться, откуда ты взялся?

Оперение вновь зашуршало. Ангел потерял интерес к берегине и двинулся к хищнику.

«Бесполезный зверь!»

Фраза появилась у Иму в мозгу всепоглощающим пламенем. Аниото рухнул на спину и взвыл от боли.

«Ты умираешь от простых моих слов».

Новая волна огня ослепила леопарда. Он захрипел и попытался снова открыть глаза. Осознание, что ангел прав придало сил и хладнокровия. Иму сфокусировал взгляд на лице противника.

– Не трогай ее, – обратился он мягко, – пожалуйста. Она другая, рождена хранить и оберегать. Ты ведь тоже что-то защищаешь.

Просьба леопарда стала полной неожиданностью для пернатого. Иму увидел это по едва различимому движению губ и бровей.

– Ее природа велит защищать всякого, на кого нападают, – продолжил хищник. – Она бы и тебя закрыла собой.

Ангел нахмурился.

– Пожалуйста, – повторил Иму.

В пустом холодном взгляде вновь мелькнули эмоции.

«Я понимаю».

На этот раз слова не причинили боли.

– Так почини ее! – неожиданно в диалог вмешался третий. Иму безошибочно узнал голос гиены.

Ангел резко расправил крылья и стрелой взлетел вверх. По волнению воздуха над головой аниото догадался, что тот кинулся в бой. Раздумывать над странностью произошедшего было некогда, леопард сосредоточил все свое внимание на Горице. Она пришла в себя и с тихим стоном пыталась оторвать голову от земли. Иму перекатился на бок, чуть помедлил и рывком встал на четвереньки. Шкура зверя стала дополнительным источником сил.

– Милая, я сейчас.

Он почти добрался до нее, когда перед его лапами, зацепив крылом уши, рухнул недавний противник. Ангел тут же вскочил на ноги, но в мгновение ока отлетел назад, ударившись спиной о каменную стену жилого комплекса. На тротуар полетели осколки. А в поле зрения Иму оказался Дингир. Только вид у него был довольно странный: гиена рябью шел, словно трехмерное изображение в плохом канале связи.

Леопард дернул ушами, в голове неприятно зашумело. Неприятно и знакомо. Те же ощущения он испытывал во время недавнего диалога.

Немая сцена между Дингиром и его собеседником продлилась несколько секунд, затем последний отошел от стены, взлетел и исчез. Гиена повернулся лицом к аниото.

– Не ожидал, что ты мне поможешь настолько, – проговорил он серьезно. – Спасибо. Я тебя недооценил.

– Что? – леопард уставился на мерцающего божка.

Дингир выдал разочарованное «а», махнул рукой на хищника и пошел к Горице.

Откровенно напуганный непредсказуемым поведением гиены, Иму рванул вперед. Мало ли чего ждать от сумасшедшего? Оказалось, что ждать можно не только плохого. До Горицы было всего два прыжка, и пока он делал эти два прыжка, Дингир излечил русалку. Приземлился аниото уже рядом с совершенно целой и здоровой Булочкой.

– Иму! – выдохнула она испуганно, глядя на своего покалеченного хищника.

– А ты сам заживешь, пока добираться будем, – констатировал гиена.

– Куда добираться? – Горица поднялась и помогла встать Иму, удерживая его за талию.

Сигюн поправила ремень сумки, вскинула зачехленный топор на плечо и под удивленные взгляды прохожих пересекла улицу. Гюд с оружием у многих созданий вызывал тревогу, однако богиню это сейчас мало волновало. Происходящее в Мире ей категорически не нравилось, и именно это занимало все ее мысли. Так же как рыжебородый, она ощущала обе волны возмущения силы, чувствовала причастность ангелов, но, будучи женщиной осмотрительной, не пыталась противостоять созданиям, природу которых не понимала. К упрямому турсу это не относилось. Почуяв что-то «интересное по-настоящему» – Сигюн сердито фыркнула – муж увлекался, забывая о беспокойстве любимой жены. Впрочем, все компенсировала его безоговорочная уверенность в ее силе и уме.

Богиня обогнула старый монументальный дом, где обитала ведьма из рода Козловых, и, на всякий случай оглядевшись, тихой тенью скользнула во двор. На звонок ответил Ульв лично, что значительно облегчило ей задачу. Эйдолон открыл дверь без вопросов и ждал ее наверху, у входа в квартиру.

– Здравствуй, – поздоровалась она.

– И ты, – кивнул Лик, пропустив ее внутрь.

– Упрямый турс просил передать тебе. – Она сняла с плеча сумку и передала ее богу.

– А сам он где?

Сигюн заметила в глазах Ульва беспокойство и вновь, как обычно, ощутила доверие к нему. Сын забияки Ареса единственный в обоих мирах, кроме нее самой, не считал рыжебородого неуязвимым беспринципным трикстером. Богиня вздохнула.

– Понял, – кивнул Лик. – Ты останешься?

– Да. Он просил ждать его рядом с тобой, независимо от того, где ты будешь.

– Тогда давай познакомлю с моей командой. Ну, или почти с командой.

Сигюн удивилась странному замечанию, но вида не подала, опустила топор и прошла в указанном направлении.

В гостиной ее встретили шесть пар любопытных глаз. Марусю, кошку Сешат и ее черта богиня уже знала, поэтому им первым она кивнула, остальных Ульв представил по очереди.

– Тот самый топор? – радостно уточнила ведьма, когда все формальности были пройдены.

Сигюн отрицательно покачала головой:

– Нет. Этот выковал Локи, а тот остался в го… другом месте, – невозмутимо поправилась она, и, стараясь подавить расстройство от своей неуместной честности, прошла к креслу, на которое ей любезно указала Мосвен.

– Сигюн, – позвал Лик. Он открыл сумку и достал увесистую потрепанную книгу.

– Да?

– Это его «Карта истины»?

Богиня кивнула.

– Которая Пелопа? – Маруся спрыгнула с высокого табурета возле барной стойки и встала рядом с Ликом. Бог передал ей сумку и открыл талмуд.

– Я бы не подходил и ее тем более не подпускал, – обратился Зверобой к Лои. – Тетрадь Скирона сводила с ума. Буквально. Лучше не рисковать.

Лугару поймал любопытную волчицу за руку и отвел обратно на диван. Мила сверкнула сердитым взглядом на черта. Она прочла, что тот не врет, но вмешательство ей все равно не понравилось.

– Что видишь? – Клеомен отошел от окна и встал рядом с Мос. Кошка взяла его за руку. Последний раз, когда она столкнулась со злополучной книгой, ее Нефер погиб. А еще это странное, дикое, гнетущее ощущение, будто она доживает последние минуты покоя перед чем-то тяжелым и страшным. Затишье перед бурей. Она была абсолютно уверена, что все, включая Марусю, чувствуют то же. Это отражалось на лицах присутствующих и в том напряжении, которое незримым туманом окутало гостиную с тех пор, как феникс унесла дива.

Лик пролистал несколько страниц.

– Пока только записи Пелопа о сущих созданиях с обязательной пометкой способов эффективно уничтожить каждый вид массово.

– Массово? – Зверобой дошел до Лика и заглянул в талмуд.

– Да, – Эйдолон задумчиво пробежал глазами очередную страницу и перевернул лист.

Всего несколько часов минуло с момента, когда он разбудил Рыжика, чтобы прояснить возможности «поцелуя смерти», а казалось, будто несколько дней. В голове крутились тысячи мыслей, и с каждой новой крупицей информации их становилось только больше. К тому же фактическое отсутствие сна не помогало улучшить аналитические показатели.

Лик зажмурился, потер глаза и вновь сосредоточился на происходящем, в том числе на книге в своих руках. Ладонь Рыжика мягко легла на его плечо, и под звуки мелодичного мурлыканья тщательно контролируемые потоки Вселенной заструились по венам бога, рассеивая усталость. Он взглянул в серебряные глаза своей ведьмы. Полные бледные губы дрогнули в нежной улыбке. Лик улыбнулся в ответ.

– В иной реальности, – начал он вслух, неотрывно глядя на курносое веснушчатое личико, обрамленное медными кудрями, – мы с вами все погибли порознь в сражении с ангелами. В эту реальность осколки принес старый аптекарь со своим учеником Скироном. Скирон знал Ры… Марусю, но упомянул брата Пелопа, который явно ее не знал. Арно создавал нечто вроде боевого отряда из сильнейших и сложнейших в своих родах созданий. При этом, господа, у нас с вами благодаря ему есть вероятное оружие против ангелов: «поцелуй смерти»…

– Наговор убивает ангелов? – уточнила Мос.

Лик кивнул. Он по-прежнему смотрел на губы Рыжика – это успокаивало и помогало сосредоточиться.

– Да. В этом замешан Дингир, который умудрился наградить дочь Атума крыльями. А если верить Ярославу, то Костя после пропажи Жени учуял следы ангела или его присутствия. Плюс содержимое тайника из дома Аима. Для Сигюн: там был список людей, часть которых ела искусственно созданная Дингиром хищница, остальные числятся пропавшими. Еще имеем Азазеля, убившего Гавриила не без помощи ножа, который ему зачем-то понадобилось забрать из могилы самого Гавриила чужими руками – странная цепь событий. А в центре всего этого Маруся и Пустоши. Нинхурсаг – основная цель на уничтожение, и она же проходит через наши судьбы. И катализатор – мадемуазель Козлова.

Веснушчатый нос недовольно дернулся. Мадемуазель не понравилась формальность. Для него она привыкла быть Рыжиком – Лик ощутил новые грани связи, соединявшей их. Читать чужие эмоции оказалось занятием приятным, даже завораживающим.

– Беременные волчицы, – напомнил Лои.

– Сигюн. – Эйдолон нехотя отвернулся от Маруси.

– Да?

– Ты знаешь точное мгновение, когда Локи увлекся Пелопом?

Богиня отрицательно покачала головой.

– Не больше твоего. Я никогда не спрашивала.

– Думаешь про то замечание Кости о ней, что она знала выходы ангелов, но не знала турса? – вмешался Зверобой. – Книга существовала там и была у нее?

В гостиной на мгновение воцарилась тишина. Мосвен стало окончательно не по себе – тишина окончена. Перед глазами кошки промелькнули рисунки Умэтаро, а следом пропитанный кровью алый снег под головой Нефера и его безжизненное тело. Картина, которую ей не забыть больше никогда. Она сильнее сжала пальцы Клеомена. Черт опустил взгляд на побледневшее обеспокоенное лицо Мосвен. Тихо, в целом не обращаясь ни к кому, она спросила:

– Сколько же реальностей было и в скольких мы умирали?

– За десять лет жизни без отца, – раздался знакомый Ликургу голос с балкона. – Мы прошли через множество реальностей. Вы не захотите знать, сколько их было.

В проеме двери показался Азазель, а следом и его объемные крылья.

– Спокойно, ведьма, – поднял руку ангел, смерив Козлову насмешливым взглядом. – Не нужно серебрить хромотипию для твоего бога. Я не враг вам. Ну и в целом имей совесть, ты мой палисадник вытоптала безнаказанно и полностью.

– Так высади новый, – вступился за Русю Зверобой.

– Извини еще раз, черт, за прошлую встречу, – Азазель взглянул в хмурое лицо дитя пламени и флоры. – Нинхурсаг нужна защита. Вы так и так придете, но на этот раз она просит появиться вас раньше, чем нападут мои братья.

Лик незаметно взял Марусю за руку и завел себе за спину, лишь после этого заговорил:

– Сколько их?

– Считая меня, триста тридцать. Десять взводов по тридцать два ангела, плюс командир. Еще надо бы девушку отсюда увести, – ангел посмотрел на Милу. – С каждой минутой развития сила ребенка возрастает. Я уже услышал его издалека, и Михаил услышит или чего доброго Гавриил с Рафаилом. Остальные пятеро не так тяжелы в бою.

– Силу ребенка? – Лои поднялся и встал перед Милой, загородив ее от взгляда незваного гостя.

– Я бы сначала прояснил, почему пятеро, а не шестеро? – остановил лугару Клеомен.

– Шестой – первый сын и сильнейший из нас, но он в битве никогда не участвует. Он, как я, только немного не в себе.

Руся хмыкнула.

– Люцифер что ли?

– Что ли, – вполне серьезно кивнул Азазель. – И я бы так опрометчиво брата не звал. Он слышит каждое упоминание своего имени. К слову, он наставник Арно, и новое дитя имеет к нему самое прямое отношение. А поскольку он убил Создателя и с тех пор не дает воинству завершить программу, ваш ребенок, – ангел пристально посмотрел в глаза лугару, – в еще большей опасности. Нинхурсаг и я давно пытаемся остановить этот бесконечный цикл. В этой ветви она поддалась планам Изгнанного, направленным на нее: привела в миры сына, дала Атуму дочь, помогла завершить преобразование плода волчицы.

– Знания Арно от Люцифера? – уточнил Зверобой.

Азазель на мгновение раздраженно прикрыл глаза.

– Не зовите.

Лик задумчиво постучал пальцами по бедру. Рука Рыжика все еще лежала на его плече, он чувствовал ее готовность в любой момент кинуться в бой. Такая готовность исходила от каждого создания в гостиной. Даже Всемила свирепо сопела, недовольная всем и вся.

– Что с моим ребенком?!

– Девочка будет управлять временем и пространством так, как дано нам.

«Ну, тогда это какой-то апокалипсис, и он меня убил». Рыжик оказалась права. Снова. Лик нахмурился. Картина сложилась полностью, осталось прояснить лишь некоторые детали.

– Кто ваш создатель?

Азазель пожал плечами, крылья за его спиной непроизвольно дернулись вслед за этим жестом.

– Не знаю, никто из нас не знает. Лично с ним жил и общался только Первый сын.

– Гуниду Дингир? – уточнила Руся.

Азазель вдруг исчез из поля зрения и появился в дальнем конце комнаты, у окна. И в это же мгновение в гостиную знакомым путем вошел гиена.

– Моя прекрасная умная ведьма, ты звала меня?

Мос зашипела, а следом утробно зарычала, облачившись в шкуру хищницы. К голосу белого леопарда присоединились волчьи. Голубое пламя разбежалось от двух остроконечных хвостов, ударивших по полу, и кольцом охватило Гуниду.

– Отпустите его, – скомандовал Лик чертям и жестом попросил Сигюн убрать топор. Он вновь, благодаря Рыжику, созерцал множество ветвей вероятных событий, и ни в одной из них Люцифер, носящий лик сына Нинурта и Гулы, не проявлял агрессии. Из неприятного Эйдолон видел лишь странноватую искреннюю привязанность Дингира к Марусе.

– Иди ко мне, – гиена с улыбкой глядя на ведьму протянул обе руки ей на встречу. – Они пойдут с братом, а ты пойдешь со мной.

Пламя погасло, и стало заметно, что фигура Дингира колеблется, будто марево, и приобретает черты статного белокурого юноши. В ярких синих глазах таились нежность, любовь и что-то еще. Маруся не разобрала что именно.

– Ладно, – вздохнул Люцифер. – Его тоже бери.

Стараясь проанализировать происходящее как можно тщательнее, Руся подвела камеру чуть ближе. Она чувствовала недовольство, раздражение и беспокойство Лика, и ощущала искреннее тепло со стороны Дингира. Или Люцифера – она не совсем разобралась, каким образом работала оболочка ангела. Гуниду казался вполне живым созданием. В синих глазах промелькнула ласковая насмешка.

– А он живой, – ответил на мысли Руси Люцифер. – Мы оба живые, и одно целое. Я покажу тебе. Пойдем, – он вновь протянул руки. – Остальным лучшепоторопиться. Берегиня и аниото уже в Пустошах. Туда же отправится турс с Женей и сыном Нинхурсаг.

Руся почувствовала, как шевельнулся Лик и потянул ее за собой к Люциферу. Она не ожидала, что шеф решение примет так быстро. Ее бог никогда не действовал поспешно. Или не поспешно? Ведьма нахмурилась, стараясь припомнить, сколько времени она раньше тратила на анализ и взвешивание всех «за» и «против» в подобных ситуациях. И тратила ли вообще?

– Руки, – тихо обратился Лик к ангелу.

Люцифер убрал протянутые к Марусе ладони.

Эйдолон жил и ориентировался одновременно в десятках временных ветвей. Ангел, стоящий напротив, существовал так же. Если бы не недавний бой с Гавриилом, Лику пришлось бы туго теперь. Привыкнуть к калейдоскопу множества вероятных реальностей, точно различать их между собой – задачи сложные, но вести по сути существующий везде и несуществующий нигде спор с сильным расчетливым противником – это что-то за гранью.

Первый и любимый сын Ярослава – Люцифер обладал возможностями и навыками, превосходящими природу Атума. Таким его задумал отец. Лик оценил иронию искусственного создания, множество раз скормившего невоплотившихся биологических родителей ангелов несуществующей хищнице. Была в этой странной последовательности своя эстетика. Люцифер ответил взаимным уважением.

Напуганный могуществом сына, Ярослав поспешно внес изменения в маниту, и то мгновение стало началом конца жизни Атума. Лик с интересом разобрал в ветвях сознание Дингира – вместилище мусорного кода. И снова Люцифер проникся симпатией к богу за понимание своих действий и поступков. Вмешав живое маниту собаки и льва в свою сущность, ангел раздвоился, скинув в гиену парализующие и довольно беспорядочные силовые потоки давно почившего отца.

С остальными детьми Ярослав подобной ошибки не допускал. Ни одно маниту больше не рождалось свободным. Вторым сыном и опытным образцом новой версии был Азазель, он же стал первым и единственным, чей код Люцифер смог исправить.

Маруся – чистый проводник энергии Вселенной. Она единственная в каждой из прошлых и будущих веток была способна изменить братьев и сделать их частью существующих Миров, а не орудием исполнения замыслов одного из Высших. Лик согласился со взглядом Люцифера. Быть порождением этой Вселенной и мнить себя в праве решать, что есть благо, что есть зло для планет и их населения, – ярчайшее проявление выросшего на всевластии эго Высших.

Проникся Лик и иронией иного деяния Дингира: перевоплощения Евгении в ангела. Единственное живое создание в обоих Мирах, способное держать под контролем неуемные амбиции и фантазии Атума, стало тем, кого несуществующий Ярослав проектировал, как беспрекословное орудие в своих руках.

С каждым новым невоплощенным или исчезающим диалогом, Лик чувствовал себя все увереннее. Энергия не кончалась, а разум контролировал время все эффективнее.

В конце концов, осталась лишь одна яркая ветвь. Маруся, ее сосуд и ее пыль нужны были Люциферу лично. Для Эйдолона и идущих вслед за ним отводилась иная роль: загонять ангелов в Пустоши. Вот только Лик не был намерен терять связь с ведьмой ни на миг, тем более отдавать ее в чужие руки, о чем в довольно резкой форме дал понять Первому сыну. В синих глазах Люцифера появилось легкое раздражение, и тогда Лик догадался. Не все, что случилось в этой реальности, входило в планы ангела, в частности, его, Ликурга, единство с Рыжиком.

В картину времен вдруг вмешался Азазель. По его мнению, все было просто – изложить ведьме факты и позволить самой решать.

– Рыжик, – обратился Лик внутрь себя, заставив ведьму, старательно прислушивающуюся к его эмоциям и ощущениям, вздрогнуть от неожиданности. – Ты колечко где взяла?

Он вернулся в настоящее и обернулся к Марусе. Медные брови встали домиком над удивленно распахнутыми серебряными глазами.

– Которое?

– Которое раритетное, – вслух ответил Лик. – Не слишком приметное, постоянно на твоем пальчике. Во время общения с большой изюминой я опрометчиво предположил, что оно родовое, но наш старый новый знакомый знает эту вещь иначе. А еще он заблуждается, будто я вообще не осознаю кольцо на твоей руке. И отчасти он прав, печать на нем всегда ускользает от сознания. Так, где ты его взяла? Ему ты всегда отказывалась говорить.

Медные брови сошлись на переносице, сообщив окружающим, что хозяйка озадачилась.

– Я его сама сделала, точнее переделала. И это не кольцо, точнее не совсем кольцо.

– А если уточнить точнее? – Синие глаза Люцифера засияли любопытством. И Руся увидела в них того самого Дингира, который совсем недавно хозяйничал в ее гостиной, называл «дамой сердца» и искренне просил прощения за свое неподобающее поведение в ее присутствии.

– Да, я знаю. Он в тебя влюблен. – Тряхнул головой Люцифер. – У него своя жизнь каждый раз с нуля в новой реальности, у меня – своя вне времен. Помогает скрываться и отдыхать. Так что это?

– А вам зачем?

Лик не без восхищения смотрел в подозрительно сощурившиеся серебряные глаза. Не сказала тогда, не скажет и сейчас. Он видел, что не скажет. Люцифер сердито выдохнул. Заглянуть далеко вперед, где готовы исходы предстоящей битвы, ангел, как выяснилось, не мог, а, значит, и наблюдать, как именно Рыжик использует свою таинственную поделку, тоже не мог.

– Она справится сама, – Лик произнес это вслух прежде, чем по настоящему осознал. Он не мог проследить ее будущее, но был абсолютно уверен в ней и в ее силах. Рыжик со своим незаурядным умом, бесстрашием, Шутом и пылью не нуждалась ни в богах, ни в ангелах. Это они испытывали необходимость в ней. Вот что ему тогда поведал сосуд Баранова, и что он изо дня в день наблюдал сам, но отказывался осознать.

В повисшем напряженном молчании Лик отпустил Безумца, прервав связь. С тихим шипением Шут вырвался на свободу и растворился в своей ведьме, заставив ее с ног до головы покрыться серебряной пленкой.

– Ты проведешь нас.

Женя перевела взгляд с турса на Костю. Она точно знала, что парень, крепко сжимающий ее талию в объятиях, не человек и никогда им не был, но почему-то в это до сих пор трудно было поверить. В ответ на реплику Локи он задорно, по мальчишески усмехнулся и посмотрел сверху вниз ей в глаза.

– Драться умеешь?

Девушка растерянно повела плечами и почувствовала, как шевельнулись крылья за спиной. Откуда ей было знать? Будучи слабее самых слабых созданий в этом Мире, она с детства училась пользоваться разумом, а не силой.

– Мы не можем, – радостно констатировал Костя. – Мы драться не умеем.

– Кончай ерничать, клоун!

Женя впервые увидела Локи таким. Турс, трикстер из семейства Гюд огрызался на другое создание за несерьезность? Она вновь посмотрела в глаза Косте.

Где-то за ее спиной засмеялся Баба:

– Вот так слагаются легенды. Маленькие и большие.

– Собрался разрушить мою репутацию, ориша?

– Ну, что ты. Баба добрый. Ты стареешь, как все мы. Однажды это просто происходит, и на смену приходят молодые, а мы становимся опорой и легендой. Либо пытаемся сбежать и тонем в небытие. – Ориша с улыбкой развел руками.

– Хочешь сказать, это моя смена? – Локи с сомнением осмотрел лешего с головы до ног и обратно.

– Ну, согласись, похож. Сильный, умный, любопытный, и клоун. Трикупис даже до меня добрался с жалобами.

Женя плотнее сжала губы, стараясь сдержать улыбку.

– Ладно, – Костя поморщился. – Буду хорошим.

Окружающее пространство мелькнуло и изменилось в мгновение. Женя испуганно взмахнула крыльями и стремительно понеслась вместе с лешим вверх.

– Тихо, тихо, – засмеялся Ивченко, на ходу заставив пространство удерживать себя отдельно от встревоженной девушки. – Это я, я.

На земле послышалось рычание и оклики.

Костя спустился чуть ниже и обхватил Женю за бедра. Почувствовав опору, она сложила крылья. Бешеная гонка прекратилась так же резко, как началась.

– У Нинхурсаг там беременная волчица. Ты поможешь закрыть ребенка от посягательств?

Она кивнула.

– Тогда не возражаешь, если мы к ней слетим?

Девушка снова кивнула.

Костя осторожно спустил их обоих на землю, аккурат рядом с мембраной восприятия матери, и под недовольное шипение возникшего из темноты аниото поцеловал. Мнение леопарда его не волновало. Он отлично слышал каждое движение каждого сущего создания, включая Пустоши. И точно знал, что уместно, а что нет.

Проекция Нинхурсаг возникла рядом с Женей и вобрала ее в себя, оставив в руках Кости ощущение пустоты. И необходимости вернуться в существующую реальность, где вместе с первыми лучами солнца, готовыми вот-вот окрасить горизонт, должны были появиться три сотни блуждающих, враждебно настроенных созданий.

– Костя! – окликнул его из темноты Ликург.

Ивченко обернулся. Без оболочки мага бог выглядел внушительно, даже с новой не человеческой точки зрения.

– Держи, – Эйдолон на ходу кинул ему осколки реальности, аккуратно собранные в книгу, и пронесся мимо, туда, где на фоне темного неба появился первый взвод. Кожа бога засияла, от его волос и кончиков пальцев в землю побежали яркие электрические разряды. Костя разглядел едва заметный шлейф серебряной пыли за божественными плечами. В воздухе запахло озоном. В какой-то момент Ликург исчез и тут же появился вдалеке, на спине летящего Воеводы, прижал ладони к его вискам и пропустил через голову пернатого один за другим несколько разрядов. Костя насчитал около пяти вспышек, заставивших командира взвода сбивчиво заработать крыльями и снизиться. Лик исчез и появился на спине следующего ангела.

Костя проследил, как оглушенного Воеводу прибила к земле собравшаяся буквально из воздуха волна. Леопард прыгнул ангелу на плечи, свалив с ног. И в этот момент появилась Маруся в сопровождении Люцифера и серебряного облака. Крупицы металлической пыли, поблескивая в свете вспыхивающих разрядов молний, окружили голову несчастного Воеводы. Ангел взвыл от боли, выгнулся и стряхнул с себя Иму. Леопард едва успел вывернуться и приземлиться на лапы подальше от противника. Огромные крылья забили по земле, вырывая куски дерна.

Заинтригованный столь неожиданной картиной, Костя сменил зрение, и не напрасно. Ведьма не просто коснулась маниту искусственного создания, она буквально проникла в его мозг. Пустые частицы ее вживленной части личности с невероятной скоростью разрывали старые нейронные связи и создавали новые внутри головы Воеводы, пока тот метался по земле, сопровождаемый Горицей и Иму.

Когда процесс перестройки был почти завершен, Люцифер взмахнул крыльями и присоединился к Ликургу и Азазелю. Теперь они втроем методично скидывали с небес летящих ангелов, развернувших полноценное сражение. Внизу каждого из падающих ожидал холодный прием.

Синее пламя Клеомена захватывало очередного низверженного, скидывая на землю, где того несколькими мощными ударами передних лап выводил из строя белый леопард. Зверобой действовал в паре с Бабалу-Айе. Старый ориша счастливо улыбался. Слишком давно старику не доводилось спустить с цепи божественное маниту. Мор черным ветром сносил обожженных чертом противников. С теми, кого после чертей не успевали добить Мос или Баба, справлялся Лои. Топор Сигюн с шумом рассекал воздух, отдавая в руки ледяного турса раненых ангелов. И в центре всего этого хаоса кружила ведьма с рыжими вьющимися волосами, последовательно переходя от одного измененного к другому.

Костя схлопнул осколки в руках, растворив их в себе. Созданный Люцифером сборник не содержал ничего, что он бы уже не узнал от окружающих через мать, кроме разве что истории Пелопа, родного брата Скирона. Сумасшедшим несчастного нефилима сделало неудачное столкновение с одним из крылатых, но кто теперь заинтересуется этим?

Горизонт окрасили первые солнечные лучи. Теперь на фоне светлого неба можно было различить десяток взводов. Встревоженные успешным сопротивлением защитников архангелы вели в бой все свое войско. По окрестностям разносился гул больше трех сотен пар хлопающих крыльев. У мембраны появилась проекция Нинхурсаг. Она вышла за пределы своего разума и коснулась старого дерева, увешанного лентами и обрывками ткани всех мастей. Ствол ожил и принялся расти, подобно змеям зашевелились ветви, и вот уже несколько ангелов беспомощно трепыхались в нерушимых тисках матери. Создания, проходящие сквозь нее, сами того не понимая тысячелетиями делились крупицами своей силы. По капле создается океан. То, что в видимом диапазоне казалось деревом, на деле представляло из себя живую материю разнообразия маниту этого Мира.

«Пора», – обратилась к нему Нинхурсаг.

Костя мысленно растворился в живой сути природы планеты. Береславу и змия Вуколу он нашел уничтожающими родовое поместье семьи Овечкиных.

Старая ведьма свирепо хохотала, пока из полыхающего здания на встречу к ней на пару с сосудом несся глава семьи и по совместительству старший аптекарь Шабаша.

– Страшную месть потом закончите, – проговорил Ивченко и перенес ее вместе со змием на помощь внучке, оставив разъяренного Овечкина наедине с последствиями его решений.

– Ох, ты ж сколько их! – Воскликнула Козлова-старшая, ошарашенная масштабом развернувшейся битвы, но тут же встрепенулась. – Куля! Пали перья! Они без них не взлетят! – И повернулась к Косте. – Внуча где?

Ивченко кивнул в сторону рыжей головы, исправляющей структуру очередного мозга.

– Она их переделывает. Потом узнаете.

За Жар-Птицей на затерянный в океане остров Костя отправился под зарево полыхающих в огне ангелов. Возможно, опаснее Высших, чем змии, эта Вселенная еще не рождала.

Фениксу много объяснять не понадобилось. Ей достаточно было узнать, что ее черт сражается с неравным противником. И вот уже в небе над его матерью парили два огненных, страшных в своей сути создания.

«Люцифер!»

Костя услышал ментальный крик одного из архангелов. Увернувшись от огненного плевка Вуколы, Михаил взлетел ввысь, а затем, сложив крылья, вытянулся и стрелой снес брата. Земля клочьями разлетелась под их телами, точнее под телом Михаила. Люцифер первым оказался на ногах и исчез.

«Трус!»

У Ивченко в ушах зазвенело от ярости, прозвучавшей в этом крике. Впрочем, Первого сына реакция брата эмоциональным не сделала. Ведомый четкой целью, он появился снова и нанес Михаилу удар со спины, а следом в действо включилась Маруся. И снова Костя наблюдал, как невероятно сильное искусственное создание бьется в агонии, пока ведьма безжалостно наживую перекраивает его личность.

Ярослав был последним, кого привел на поле боя Ивченко.

– Где Женя?

– В безопасности, у мамы.

– Быстро и вкратце, – скомандовал Атум, хмуро оглядывая небо.

Костя поймал всесильную бездну за руку и переместил чуть в сторону, спасая от агрессии Рафаила.

– Идея у другого вас была создать идеальный мир, убив мою мать. А это ваше совершенное войско. Дети, так сказать. – Костя собрал книгу Пелопа и растворил ее в маниту Атума. Так было проще. – Научитесь контролировать свое эго самостоятельно, без помощи дочери. – Тихо посоветовал Ивченко и присоединился к битве. Работы предстояло много.

От сознания Маруси не ускользало ни одно движение вокруг. Видела она и появление бабули с дедом, и Харикон, и хмурое лицо Ярослава рядом с Костей. Одновременно следила за Ликом и каждым из близких ее сердцу созданий, готовая в любое мгновение помочь. Малую часть пыли она оставила со своим богом, дав ему возможность видеть временные ветви и действовать наравне с Азазелем и Люцифером, остальную направила в магию аптекарей. Ее «поцелуй смерти» не убивал, а лишь проникал в разум тех, чью личность она сама и написала. Руся узнала собственную манеру и почерк еще до того, как увидела подпись в первом измененном.

Михаил стал шестнадцатой по счету системой, код которой Руся сбросила к базовым настройкам. Та, другая, уже не существующая Маруся все же была Марусей: создала и спрятала неактивные блоки, которые после подключения давали ей полный контроль над личностью объекта. Хорошая страховка никому еще не вредила. Заранее ведь не угадаешь, что в жизни может пригодиться. Тем более, когда речь идет о заказе Высшего, тем более, когда техническое задание этого Высшего подозрительно напоминает планы по захвату Вселенной. Изображения всех сопровождающих документов та другая Козлова тоже предусмотрительно записала в неактивные нейроны памяти созданий.

Руся тряхнула головой, отгораживаясь от ментальных воплей Михаила. Буквально через пару минут боль пройдет, и он о ней забудет. А еще через несколько часов он очнется свободным и готовым для жизни в этой реальности созданием. Стоило Русе отпустить голову ангела, как появилась Нинхурсаг и забрала его. Она уносила их всех, намереваясь не позволить ни одному из ныне живущих повлиять на их чистые личности.

Маруся оглянулась и направилась к следующему объекту. Объем работ немного пугал, но выбора она все равно не имела. Не доверять же, в самом деле, Люциферу ее «кольцо» или объяснять присутствие лазеек в коде. Обойдется. Тридцать три десятка не такое уж и большое число. Главное, чтобы никто из ее близких не пострадал. Руся сощурившись понаблюдала, как Атум развернул шторм и смел на землю почти пять десятков пернатых разом, где проросшие корни диких трав, повинуясь воле сына Пустошей, задержали их, пока Нинхурсаг медленно, но верно не заключила их в путы ветвей единственного в этой местности дерева. С Ярославом и Костей дело явно пошло быстрее. Руся встрепенулась и влезла в разум следующего, поморщившись от крика новой жертвы.

Мурад опустился на теплый белый песок у кромки океана и сосредоточил взгляд на линии горизонта, где лазурное небо сходилось с темными поблескивающими на солнце водами. Он предусмотрительно выждал несколько минут после исчезновения феникса вместе с Ивченко, лишь затем вышел из дома, достал из кармана сверток с небольшим количеством пыли и раскрыл. Записанная полудницей программа сработала мгновенно. И вот на крыше домика появилась универсальная станция.

Прозрачная, будто призрак, Ясна приблизилась со спины и опустилась с ним рядом. Серебристые пылинки, транслирующие трехмерный образ, переливались на свету.

– Не расстраивайся, тебе не долго тут сидеть. Все быстро уляжется. У меня прогнозы очень хорошие. К тому же я наблюдаю сейчас за Ярославом и его подопечными. Думаю, тебе понравится общий исход всех событий.

Див взглянул на подругу детства.

– Да, я не о том грущу. Меня все устраивает в плане реализации наших замыслов о равенстве и доступности информации.

– А о чем тогда?

Мурад пожал плечами.

– Не знаю. Это даже не грусть. А что-то светлое, странное, вроде ожидания сказки, – он мечтательно взглянул в сторону горизонта.

Ясна заулыбалась в ответ.

– Странный ты, и всегда был. Романтичный больно. И вечно все у тебя эмоционально, красиво, аккуратно и эстетично.

– Возможно. – Мурад снова пожал плечами. – Ты не нашла, что искала?

– Нет, – она отрицательно покачала головой. – Но я точно знаю, кто в силах нам помочь.

Див вопросительно поднял брови. У Ясны всегда была эта дурная привычка – делать неуместные драматические паузы.

– Знаешь Мухина?

– Легендарного профессора психиатрии?

Полудница угукнула.

– У него дочь есть. Вот тебе с ней придется пообщаться. Только смотри не назови ее Клавдией и особенно Клавдией Петровной, у нее на почве имени условный срок имеется. Ладой зови. Вообще она странноватая в целом.

Мурад вздохнул.

– Обеих Козловых мне было мало, хочешь сказать?

Ясна кивнула.

– У этой свои сложности. Она приемная, найти ее родителей или установить их личность никто так и не смог.

– И что тут особенно сложного? По этой логике и я должен быть неуравновешенный.

– Ну, ничего, кроме того, что она – дакини.

Див поперхнулся.

– Да, – рассмеялась Ясна. – Они существуют. Представляешь? Семья скрывает ее истинное маниту. Если бы не стабильная яркая кровь Мухиных, сомневаюсь, что у них это получалось бы столь успешно. Но, – полудница победно воскликнула, – ты точно найдешь с ней общий язык!

– Вот спасибо, – кивнул Мурад.

Ясна снова рассмеялась.

– Да, обращайся! Кстати, про Козловых не забывай. Нам еще старшая на пару со змием понадобится.

Осознание пришло, словно вспышка, поселилось в голове и растворилось в теле. Я был человеком и был созданием, был слабым и был сильным. Я – есть Я единого организма, состоящего из двух зеркальных планет, пронизанных нервной системой, носящей имя Нинхурсаг. Они, – я окинул взглядом семнадцать созданий, – антитела, которые мой организм выработал в борьбе с болезнью. Измотанные, но абсолютно счастливые, включая двух ангелов, они лежали посреди поля, откуда всего мгновение назад мама забрала последнего измененного, переговаривались и откровенно хохотали. Над чем? Они сами этого не знали. Да и не волновали их подобные мелочи.

Позади меня зашуршали крылья, тонкие руки обвили мою талию. Прикосновения Жени подарили непередаваемые ощущения мне-человеку. Мимо стремглав пронеслась Всемила и едва ли не упала в объятия лугару. Ее ребенок еще будет моей головной болью, но это будет потом. Да и не только он. Нервы подергивало то там, то тут на обоих планетах – издержки жизнедеятельности моего развивающегося организма. Сейчас я не хотел думать об этом, сейчас я был просто Костей, который очень много фантазировал о прекрасной девушке Жене.

Вместо эпилога

– Рыжик!

Руся задрала голову и недовольно взглянула на Лика. Как можно быть таким разговорчивым после секса?

Лик подтянул ее повыше и чмокнул в нос.

– Я понял. Ведьма недовольна. Но все же. Ведьма мне скажет, что за «кольцо-не кольцо» она себе сделала? Или там очередная великая тайна Аптекарей?

Медные брови уползли вверх.

– Аптекарей? Нет, они не при чем, – фыркнула она. – Точнее технология их, да, но тайны – мои.

– Так что за тайны?

Руся нахмурилась.

– Я скажу. Только ты серьезно отнесись. Ладно?

Лик ожидал, какого угодно уточнения, но не такого. Впрочем, если вспомнить, что Рыжик была началом и концом невероятной истории, то причины у нее могли оказаться.

– Ладно, о, великая создательница личностей тридцати трех десятков ангелов. – Лик не удержался от поддразнивания. Она понятия не имела, как он ее обожал, как гордился ею, и как был счастлив рядом. – О, великая легенда двух Миров.

– Я – не легенда, – насупилась Руся.

– Через неделю будешь, поверь. А через пару-тройку лет коды разума этих существ войдут в университетские учебники. Процесс перестройки тоже. Ярослав вот не возражает против изучения созданной им физиологии.

Руся тяжело прерывисто вздохнула.

– Ну не печалься. Лучше расскажи любопытному богу страшную тайну.

Она поводила носом из стороны в сторону, чуть помедлила и затем опасливо произнесла:

– Мне деда Вукола в шестнадцать колечко подарил древнее. Оно верное, не теряется, хозяина знает. Вот я подумала и из него шпаргалку с паролями сделала еще в университете, я же их с Шутом забывала всегда, а они у меня сложные и позарез нуж… Ну, чего ты смеешься?!

Татьяна Андрианова Здравствуйте, я ваша ведьма!

1

Стоял душный, знойный июльский день. Ни облачка на небе, ни тучки на горизонте. Я нерешительно топталась на пороге сельсовета села Малые Кузьминки, – в синих джинсах, в белой, промокшей от пота футболке и сандалиях на босу ногу. Вместительная спортивная сумка оттягивала плечо. Единственное, что отличало меня от местного обывателя, – несколько амулетов на шее и деревянные четки с оберегами на руке вместо браслета.

Меня зовут Виктория Загнибеда, и я – ведьма. Звучит как признание на сборе Ассоциации анонимных алкоголиков. Но это действительно так. Очень редко в семье, не имеющей никакого отношения к магии и волшебству, рождается настоящая ведьма. Мой дар обнаружился в двенадцать лет, когда я умудрилась превратить контрольную работу соседки по парте в лягушку. Земноводное получилось белое в клеточку, как листок из ученической тетрадки; оно противно квакнуло и шустро ускакало в коридор, где было съедено питоном Яшкой, выбравшимся из террариума живого уголка.

Как оказалось впоследствии, столь эффектное превращение контрольной было моим самым крутым деянием как ведьмы. Родители гордились мной. Меня тут же отправили в спецшколу для магически одаренных, затем в Академию Колдовства, Чародейства, Магии и Волшебства. В результате нескольких лет безуспешных усилий со стороны учителей на свет выпущена посредственная ведьма с минимальными оценками по предметам и такими же способностями. Профессора вздохнули с облегчением и с чувством выполненного долга дали мне распределение в село, куда уже лет сто никого не посылали. Видимо, надеялись, что слава о деяниях бездарной ученицы до них не дойдет ввиду дальности расстояний.

Я еще раз глубоко вздохнула, перекинула светло-русую косу через плечо, поправила тяжелую сумку и сотворила небольшое заклинание на пасмурную погоду. Маленькие тучки не повредят сельскому хозяйству, а мне будет куда приятнее выйти из помещения, когда спадет невыносимая жара.

К моему удивлению, заклинание сработало. На небе действительно появилась тучка, прямо надо мной. Тучка спустилась ниже, залетела под козырек сельсовета, грянул гром, сверкнула молния, и полил ливень. Я вымокла практически мгновенно. Во избежание простуды пришлось поспешить в помещение, но проклятая тучка последовала за мной.

Секретарь сельсовета, дородная женщина, смачно жующая малосольный огурец, минут пять созерцала молодую ведьму с персональным душем над головой. Я поежилась от сырости, чихнула и выложила перед ней направление.

– Дак вам к председателю надо, – махнула она надкушенным огурцом в сторону закрытой двери с табличкой «Глава администрации с. Малые Кузьминки». – Он как раз у себя.

Глава администрации оказался, не в пример своему секретарю, сед и худосочен. В своем черном костюме, минимум на размер больше, он выглядел как всклокоченное пугало, сбежавшее с огорода из-за несусветной жары, отчаянно потел, но пиджак не снимал. Берёг авторитет.

– Что это вы, уважаемая, мне весь ковер замочили? Мы влажную уборку не заказывали, так что денег с нас не сдерете. Даже не думайте.

В подтверждение своих слов глава сложил крепкий кукиш и помахал им из-за своего стола.

От такого приема я немного опешила. Честно говоря, я рассчитывала, что о моем прибытии в деревне должны знать. Распределяют не с бухты-барахты, обычно поступает заявка из местных органов самоуправления. А туда ли я попала?

Я вернулась назад и еще раз внимательно изучила табличку на двери. Так и есть: «Глава администрации с. Малые Кузьминки». Никакой ошибки.

– Здравствуйте, я ваша ведьма, – неуверенно выдохнула я. – По распределению.

Мужчина оторопело моргнул и принялся внимательно изучать мое направление. Даже очки надел, разве что на зуб не попробовал. Затем поднял на меня глаза.

– О! Здравствуйте, госпожа ведьма! – расплылся в улыбке глава, будто не он только что махал перед моим лицом фигой. – Жарковато что-то сегодня, не находите?

Это он на мой дождик намекает?

– Давайте знакомиться. Я – глава администрации, Сергей Алексеевич Овцынов.

– Виктория Загнибеда, – с вымученной улыбкой откликнулась я и чихнула, пока он тряс мою мокрую от дождя руку. Так и воспаление легких подхватить можно… Стоп! Я же ведьма. Нужно просто развеять чары. Я сотворила заклинание, но развеяла не тучку, а стул Овцынова. Предмет мебели исчез с легким хлопком. В этот момент мужчина как раз собирался на него сесть и со всего размаха грохнулся копчиком об пол.

– Опс! – Это все, что я могла на это сказать.

– Ничего-ничего, – махнул рукой глава откуда-то из-под стола, словно стулья у него исчезают несколько раз на дню и он давно смирился с сим прискорбным фактом. – Жильем мы вас обеспечим, не сомневайтесь…

2

Через некоторое время мне удалось-таки избавиться от надоедливой тучки. Правда, попутно из села исчез один фонарный столб и калитка сельсовета. Но ведь это мелочи, не правда ли?

А при виде этого самого жилья у меня от удивления отвисла челюсть, а глаза полезли на лоб. Честно говоря, эту, с позволения сказать, избушку без курьих ножек жилищем нельзя назвать даже с натяжкой. У Бабы-яги из русской народной сказки и то условия проживания получше будут. Неужели Овцынов так из-за стула расстроился и это – его страшная месть? Просто маньяк! Я ему пять новых куплю… Или даже десять, если поселит меня в нормальном жилище. Конечно, на джакузи я не претендую, но баня – святое. А это что?

Покосившаяся халупа, вросшая в землю почти до окон, с растрескавшимися от времени деревянными наличниками. Худая черепичная крыша щеголяла гнилыми стропилами и огромными дырами, она явно грозила обвалиться на голову смельчаку, рискнувшему зайти в аварийное жилье. Покосившаяся дверь висела на единственной ржавой петле. Стены бревенчатого сооружения поросли мхом. И это только вид снаружи. Даже не хочется думать о том, что внутри.

Глядя на мой полный «энтузиазма» вид, местный пенсионер Пафнутьич, любезно подбросивший меня на телеге до места жительства, вручил мне спортивную сумку и не без ехидства заметил:

– А ты что ожидала, деточка? Палаты царские? Так ведь у нас графьев, чай, давно нетути. В домишке никто не жил, почитай, лет сто. Вот он и покосился малость.

Ничего себе «малость»!

– А я-то как здесь жить буду? – убито прошептала я.

– Ничего, устроишься как-нибудь, – отмахнулся старик. – Вон Ванька из лесу вернется, вмиг все поправит.

– Кто такой Ванька? – хотела спросить я, но вопрос повис в воздухе. Пафнутьич уже удалялся в сторону деревни под веселый цокот конских копыт. Прытко бежала серая лошадка, подпрыгивала на грунтовой дороге деревянная телега.

Первым порывом было – бежать. Догнать Пафнутьича и на коленях умолять подбросить до железнодорожной станции. Ну не могу я жить в поле! Городская я! Всю жизнь прожила в квартире с удобствами. Я дернулась в сторону удаляющегося средства передвижения, но затормозила. Нет. От распределения отказываться нельзя. Надо как минимум лет пять перекантоваться, иначе меня с позором выгонят из Ассоциации ведьм и придется реализовывать себя на ниве других специальностей. Мне-то что? А вот родители не переживут. Они ведь мной гордятся.

– Да, Вика, – убито прошептала я, – вляпалась ты в жизнь двумя ногами.

Однако надо было устраиваться на ночлег. Наверняка в доме нет ни газа, ни электричества. Впрочем, это неважно. Еды все равно нет. Так что банкета не предвидится. Буду жить голодная, в развалюхе, в лесу, как отшельница. Кто-то очень не любил предыдущую ведьму, раз поселил ее у черта на куличках. Предприимчивый, хозяйственный народ даже на бревна не позарился. Это странно. Помню, попалась как-то мне на глаза статья о том, как в одном селе мужик поехал в город и загулял там на неделю, а когда вернулся – глядь, а дома-то и нет! Оказалось, односельчанину позарез нужен был сарай, а стройматериалов не наблюдалось. Вот и счел он дом, оставленный без присмотра, бесхозным и со спокойной совестью позаимствовал кирпич на нужды подсобного хозяйства. Не пропадать же добру.

Я осторожно, со всей возможной осмотрительностью вошла в дом. Шаткие, прогнившие и редкие, как зубы у жертвы кариеса, ступени отчаянно скрипели и опасно прогибались под моим весом, норовя и вовсе сломаться. Наверняка за время подъема на крыльцо у меня в шевелюре появились седые волосы. Дверь поддалась сразу. С зубодробящим скрежетом она покачнулась на ржавой петле, отворилась, глухо стукнувшись о стену. От удара из дерева выскочила последняя пара проржавевших гвоздей, и дверь рухнула на землю, едва не задев меня.

– Ой! – вскрикнула я, невольно подпрыгивая на месте от неожиданности. – Минус дверь!..

Ладно. Дверь в общем-то была никакая, – утешала я себя, наблюдая за оседающей пылью. Вора такая точно не задержит. А так хотя бы проветрится помещение. За сотню лет наверняка скопилась целая тонна пыли, а то и две.

В доме пахло плесенью, застоявшимся воздухом, с потолка живописными махрами свисала грязная паутина. В углу стояла грязная, давно не беленная печь. Я такие только на картинке видела. Понятия не имею, что делают с подобной штуковиной. Кажется, ее полагается топить. Только какой силач может дотащить ее до речки или пруда? Или, может, надо поливать печь из ведра? Но тогда пройдет целая вечность, прежде чем такая махина утонет.

Около тусклого окна стояли грубо сколоченные из досок стол и пара стульев. Вот, пожалуй, и все незамысловатое убранство моего новоприобретенного дворца. И где, спрашивается, кровать? Ну или хоть какое-нибудь ложе.

Кровати не наблюдалось. Даже самой захудалой лавки и то не было. Неужели придется спать на полу?

В печи кто-то шумно завозился. Я невольно подалась вперед, чтобы рассмотреть, кто бы это мог быть. Неужели домовой? Бедняга, прожил без людей целый век! Одичал небось. Может, и разговаривать разучился. В печи отчаянно чихнули, фыркнули, зашуршали.

– Кто там? – спросила я. – А ну вылазь!

Шорох прекратился. Видимо, тот, кто находился внутри, решал, стоит ли поддаваться на провокацию. Я ждала. В конце концов, мне спешить совершенно некуда. Я теперь лет пять совершенно свободна. В печи молчали. Молчала и я. Становилось скучновато, аж на зевоту потянуло, а голову приклонить негде. Спать в антисанитарных условиях я не собиралась. Можно, конечно, попробовать прибраться, но чтобы привести данное жилище в более-менее сносный вид, необходима рота уборщиц, не меньше. Мне одной с такой задачей не справиться.

Я тяжело вздохнула. Вздохнули и в печи. Что они там, в самом деле, дразнятся? Я разозлилась и направилась к печке, исполненная решимости извлечь неизвестное создание наружу. Беда в том, что я не учла планов этого самого создания. Оно вовсе не собиралось покидать насиженное укрытие и, стоило мне только неосмотрительно засунуть беззащитную руку в печь, пустило в ход острые когти и зубы.

Вскрикнув от боли, я потащила руку наружу, но не тут-то было! К руке намертво прицепилось неведомое создание, оно издавало дикие вопли и вовсю орудовало многочисленными лапами. Словом, стояло насмерть по принципу «умри, но врагам не сдавайся». Я, отчаянно вереща, дергала рукой, стараясь вернуть пропадающую совершенно бесславно конечность, но безрезультатно. Ужас! Использовать заклинания невозможно, с моим счастьем я в лучшем случае обернусь лягушкой и упрыгаю к ближайшему болоту, в худшем – превращу печь в медвежий капкан. В обоих вариантах пострадаю только я.

Я уперлась в печь двумя ногами и дернула изо всех сил. Вывих я как-нибудь переживу, а потерю руки – нет. Рука вырвалась из плена, как пробка из бутылки с шампанским. Пены не было, только я на манер вышеупомянутой пробки отправилась в свободный полет, но не по вертикальной, а по горизонтальной плоскости и пребольно врезалась в деревянный стол. Дыхание пресеклось. Я отчаянно ловила ртом воздух вместе с пылью, поднятой моим падением, когда стол пошатнулся и его столешница рухнула прямо мне на голову.

– Ой-ё! – воскликнула я, совершенно не представляя, какое из пострадавших мест баюкать первым.

Вместе с моей рукой из печки наподобие джинна из бутылки вырвалось нечто шарообразное, черное, лохматое, сверкающее зелеными глазами, ужасно вопящее. Оно врезалось в стену и повисло на ней, держась когтями. Затем, очухавшись, метнулось на потолок и зависло там.

Мне было очень больно, и я, не задумываясь о последствиях, не вспоминая о своих первоначальных добрых намерениях, запустила в монстра ножкой стола. Будет знать, гад, как пугать мирных граждан! Промазала. Досадно. Неизвестный издал леденящий душу вопль и заметался по потолку, по стенам, совершенно не задумываясь, где верх, где низ. А у меня оставались целых три ножки и доски столешницы. Все пошло в ход, даже стулья.

– Получай, тварь! Знай наших! – выкрикивала я, запуская в чудовище очередным снарядом.

Избушка стонала от ярости нашего сражения. Тем более что оружие у меня оказалось многоразового использования. Ножки стола – увесистые, тяжелые, я размахивалась и кидала их в места предполагаемого перемещения противника. Со стороны это напоминало игру в городки. Только там фигуры стоят на одном месте, а моя мишень мечется кругами.

Вдруг лачуга застонала как-то особенно жалостливо, пол под ногами содрогнулся и заходил ходуном, словно спина морского чудовища под водой. Я невольно пошатнулась, взмахнула руками, пытаясь обрести утерянное равновесие, но не тут-то было. Раздался чудовищный скрип судна, напоровшегося днищем на барьерный риф, с потолка посыпалась сенная труха, пыль и разнообразная щепа. Я замерла от ужаса. Сейчас это роскошное жилище рухнет прямо на мою бедную голову и погребет под своими руинами незадачливую ведьму в самом расцвете лет и начале карьеры. Нет уж. Дудки. Не доставлю зловредному скряге Овцынову, сославшему меня из-за старого никчемного стула в тмутаракань, удовольствия поесть на моих похоронах блинов с медом. Наверняка, гад, даже на путный памятник не разорится, просто завалит сверху обломками хижины и толкнет речь.

Я шустро подхватила сумку и метнулась к выходу, молясь, чтобы и без того шаткие ступени не успели обвалиться. Мечущееся кругами лохматое черное нечто, казалось, не замечало грядущей катастрофы. На секунду я замешкалась в дверях. Мне стало жаль несчастное создание. Но пришлось подавить в себе неуместный приступ сострадания к ближнему своему. Все-таки своя шкура намного дороже.

3

Ступени успели обвалиться. Бревенчатые стены ходили ходуном, со стороны казалось, будто дом пустился в пляс под одному ему слышную музыку. Я зажмурилась и сиганула вниз на свой страх и риск. Тут уж не до прицельных прыжков. Перелом я как-нибудь переживу, а вот погребение под массой бревен в мой обхват толщиной – нет. Это называется умением выбирать приоритеты.

Земля встретила жестко. Как я ни старалась, смягчить приземление не удалось. Что-то хрустнуло. Но что? Я осторожно открыла глаза и постаралась оценить нанесенный мне ущерб. Ноги малость отшибла. Ничего, немного поболят и перестанут. Переломов и вывихов нет – уже повезло. Что же тогда так хрустнуло? Мой хрустальный шар!.. Для ведьмы нет ничего худшего, чем потерять свой шар. Это означает, что связь с другими потеряна. Правда, мой шар был сильно б/у и почти всегда изображение оставляло желать лучшего, но это был мой шар. Что ж, будем считать, что бесценная реликвия пала жертвой безжалостной схватки с многочисленными врагами типа болотной жути или целой стаи волколаков.

Проявив невероятное мужество и самообладание, я сумела принять свершившееся как неизбежность бытия, полного опасностей. Поднялась на ноги, отряхнулась. Избушка начала рушиться. Первой обвалилась черепичная кровля. Прогнившие стропила рухнули внутрь, подняв столб столетней пыли, бревна основания дрогнули и поехали в разные стороны. Лачуга складывалась наподобие гигантского карточного домика, и мне необходимо было менять дислокацию, иначе может сшибить гигантским бревном вместо кегли.

И тут произошло нечто уж совсем из ряда вон выходящее. Мне на загривок приземлился кто-то когтистый, трясущийся от страха. Я замахнулась было на наглеца сумкой, но по инерции сделала два полных оборота вокруг своей оси, наподобие юлы, и пребольно врезалась локтем в дерево.

– Ой-ё! – воскликнула я, потирая ушибленное место.

Как назло, заболело сразу все. Ноги вспомнили мое неудачное приземление, рука – когти и зубы неизвестного существа, локоть разболелся еще сильнее, на нем просто на глазах наливался багрянцем здоровенный синяк.

Только этого мне не хватало. Я цепко схватила сидящего на моей шее. Это из-за него, кто бы он ни был, мой локоть так «похорошел». Рука уцепила нечто пушистое и волосатое, напуганное и дрожащее. Этим «нечтом» оказался обычный кот. Немного крупнее своих собратьев, отъевшийся на полевых мышах и хомяках, кошак полностью смирился со своей печальной участью. Казалось, по его несчастной морде вот-вот пробежит скупая слеза несчастной жертвы гонений и репрессий.

Разве может подняться рука на такое несчастное создание? Кот почувствовал мою нерешительность, скосил изумрудные глаза в мою сторону и громко замурлыкал. Нет. Теперь точно не смогу ничего с ним сделать. Уничтожать мурчащее животное – это уже слишком. Ладно. Пусть живет. Имя дам ему позже. Сейчас предстоят дела поважнее. Какие?

Например, объяснить Овцынову, как случилось, что я разрушила избушку, протянувшую без моего присутствия более ста лет и, возможно, пережившую бы и второе пришествие, если бы не мое появление. Что-то подсказывало мне, что Овцынов не очень обрадуется подобному известию.

Предчувствия меня не обманули. Редкий случай, но факт. Овцынов сначала остолбенел, как памятник труженику села, а потом принялся орать так, что я начала предполагать наличие в его роду баньши. Стены сельсовета тряслись от его вопля. Или стенания? Не знаю, как правильнее назвать этот звук. Возможно, именно так орут в джунглях знаменитые обезьяны-ревуны. Вопль, призванный устрашать соперников, произвел на меня поистине глубокое впечатление.

– Успокойтесь, уважаемый Сергей Алексеевич! – миролюбиво промурлыкала я. – Ну что, собственно, такого страшного произошло? Честно говоря, хибара была никакая…

Мои попытки успокоить председателя провалились с треском.

– Никакая?! – взревел он, брызжа слюной в мою сторону.

На всякий случай я отошла подальше. Сегодня я уже умывалась.

– Да эта замечательная изба повидала на своем веку не менее дюжины ведьм! Она, если хотите, гордость нашего села, памятник русского зодчества, так сказать!

– Ну если это был памятник, зачем вы в него живых людей селите, да еще не отреставрировав как следует? – справедливо заметила я.

– А где прикажете вас селить?

– Не знаю. Но на этот случай у вас должно быть предусмотрено жилье поновее. Если запросили себе ведьму, будьте любезны обеспечить ее подобающим жильем, – отрезала я.

– В нашем селе ведьму селят за околицей.

– Это кто ж такое придумал? – возмутилась я.

– Умные люди, вот кто! – хлопнул ладонью по столу Овцынов. – И правы были наши пращуры! Вы, госпожа ведьма, за один только день нашему селу урона нанесли больше, чем всесемь войн магов, вместе взятые.

Ну не такой уж урон… Подумаешь – стул, калитка, фонарный столб и столетняя изба. Нашел повод для огорчения.

– Значит, жильем вы меня обеспечивать не собираетесь? – на всякий случай уточнила я.

Поневоле задумаешься: а так ли мне не удаются проклятия? Может, испробовать парочку прямо сейчас? Если перестараюсь, ничего страшного, лишь бы по мне не шибануло.

– Именно так. Я вообще считаю, что штатная ведьма нам ни к чему. Урожаи у нас, слава богу, хорошие, нечисть в лесах не водится. Жили сто лет без вас, и далее не хуже будет.

Я открыла рот от изумления. Ничего себе! Он что, дает мне отставку? Обидно, черт побери. Хотя… Если он сгоряча прямо сейчас подмахнет мое направление и официально откажется от моих услуг, то есть все шансы первым же поездом укатить обратно в Москву. Понадобилось все мое самообладание, чтобы не дать ни единому лучику радости просиять на моем перекошенном злобой лице. Вдруг передумает?

– Если я правильно вас, любезный, поняла, вы отказываетесь от моих услуг? – чуть мягче уточнила я.

– Да!!! – проревел Овцынов.

– Тогда подпишите мое направление, и мы разойдемся, как в море корабли, – вкрадчиво намекнула я, сдерживая радостное ликование в голосе.

В Москву… – мечтательно думала я, глядя, как председатель подписывает мое направление. Никаких избушек! Ванна, теплая чистая постель, белоснежные простыни… Я сцапала бумагу одновременно с последним росчерком шариковой ручки. От избытка положительных эмоций бросилась опешившему Овцынову на шею, смачно расцеловала в обе щеки, вызвав у мужчины румянец, и закружилась по комнате в вальсе.

– Что это вы так радуетесь? – прокашлявшись, поинтересовался все еще пурпурный председатель. – Поезд на Москву будет только завтра. Так что ночевать все равно придется в лесу.

– В лесу? – опешила я.

В мозгу возникла неутешительная картина ночевки на сырой земле: лежу, свернувшись калачиком, в обнимку с сумкой, к тому же на голодный желудок. Вокруг рыщут голодные звери и огромных размеров комары пикируют как истребители.

– Не волнуйтесь – палатку, спальный мешок и сухой паек мы вам выдадим, – успокоил меня председатель.

– Мне нужно еще молоко, – все еще пребывая в шоке, выдохнула я, – для него…

С этими словами я извлекла за шкирку из сумки дремавшего кота. Кот обозрел председателя зелеными глазами и, издав боевой клич «мя-а-у-у!!!», хватил его когтистой лапой по лицу.

4

Утро встретило меня недобро. Едва проснувшись, я обнаружила возле собственной беззащитной щеки огромную серую крысу. Правда, грызун был мертв, но мне от этого не легче. Одно дело, когда крысы нужны для приготовления зелья, другое – обнаружить их в собственной постели, пусть и импровизированной. Я издала вопль Тарзана, упавшего с дерева, хотя мой крик наверняка был гораздо сильнее, и выскочила из палатки как ошпаренная.

– Кот! Где этот кот! Дайте его мне, и ему конец! – вопила я, рыская по округе разъяренным взглядом.

Интуиция говорила, что виновник происшествия именно черный кот, найденный мной вчера в печке.

Но кота, как назло, видно не было. Только стайка местных ребятишек, напуганная моими дикими воплями и видом взъерошенной со сна ведьмы, жаждущей пролить чью-то кровь, прыснула в разные стороны. Один незадачливый бегун поскользнулся на мокрой от травы росе, шлепнулся на мягкую точку и затаился, надеясь, что я его не замечу. Заметила.

– А тебе чего надо? – далеко не дружелюбно поинтересовалась я.

Нет, в принципе детей я люблю. Только к этому моменту была сыта по горло прелестями деревенской жизни вообще и конкретно этой деревней в частности. Поэтому срывала злость на всех подряд, совершенно не испытывая ни малейших угрызений совести. В конце концов, если заставили меня спать практически на голой земле – не удивляйтесь, что я с утра зла, как тысяча чертей, и примерно так же мила.

Хрупкий мальчонка испуганно втянул голову в худосочные плечи и еле слышно пискнул:

– Тетя ведьма! Вас все ждут.

– Как мило с их стороны проводить меня всем селом, – искренне умилилась я, готовясь простить все обиды разом.

Правда, отчего-то было такое ощущение, словно милые жители деревни, проводив глазами мой поезд, тут же бросятся окроплять деревню святой водой. Но я их за это не могла винить. Начали мы знакомство не очень гладко.

– Ладно, пошли. – В порыве великодушия я протянула мальчику руку.

Тот испуганно уставился на меня, видимо соображая, чем ему может грозить отказ или согласие принять мою помощь. Я хотела было обидеться, но передумала. Боится – значит уважает.

К моему немалому удивлению, деревенский мальчишка вывел меня не к железнодорожной станции, а на местный луг, где толпилась куча народу. Я задумчиво обозрела присутствующих, выделила из толпы Овцынова и направилась прямо к нему.

– Доброе утречко, – мило поздоровалась я. – По какому поводу собрание? Решили проводить меня всем селом? Тогда я сильно разочарована отсутствием оркестра.

Овцынов смерил меня каким-то странным взглядом, будто подозревал в чем-то, а конкретно высказать догадку боялся. Вместо этого он взял меня под локоток и буквально подволок к чьим-то кровавым останкам. Некоторое время я просто тупо таращилась на то, что когда-то было живым существом, а теперь представляло собой почти дочиста обглоданный скелет коровы. Кто бы это ни сделал, голову он не тронул. Полные ужаса остекленевшие глаза буренки уставились в небо.

Минуты две я усиленно боролась с приступом тошноты. Меня не готовили к таким зрелищам. Предполагалось, что оседлые ведьмы занимаются более мелкими проблемами, как то: недостаток дождей, плохие уловы, сведение бородавок и лечение бесплодия у населения и скота. Борьбу с нечистью ведут команды истребителей или просто странствующие ведьмы и ведьмаки. Это их хлеб. Им преподавали спецпредметы, и обычная ведьма не может с ними тягаться. Тем более я.

– Дохлая корова, – констатировала я. – Вы просто маньяк, Овцынов. Зачем было показывать мне всякие ужасы перед отъездом? Мне же теперь месяц будет сниться несчастная буренка в разобранном виде.

Мои последние слова вызвали испуганный ропот среди собравшихся.

– О каком отъезде идет речь? – состроил невинное выражение лица Овцынов, но ему это плохо удалось. Вид портили отчетливые царапины от кошачьих когтей. – Что-то я не припомню, чтобы речь шла о вашем, уважаемая госпожа ведьма, отъезде.

От возмущения я буквально остолбенела. Нет, ну каков? Вчера еще буквально выпихивал меня из села, а сегодня на попятную? Не выйдет, голубчик. Не на такую напал.

– Здрасьте пожалуйста! – возмущенно фыркнула я. – Вы же сами вчера подписали мое направление. Я на вас больше не работаю. Так что будьте любезны предоставить мне транспорт, и я уберусь из этой деревни ко всем чертям.

– Боюсь, что не получится, – с наигранным сожалением вздохнул Овцынов.

Мне, как Станиславскому, захотелось крикнуть ему: «Не верю! Не умеешь ты играть, дорогой мой! Вон из артистов!»

– Сегодня я связался с Ассоциацией ведьм. Вам, госпожа, велено оставаться на месте вплоть до приезда группы истребителей, так как вы здесь единственная, кто разбирается в нечистой силе.

Надо же! Успел все-таки подсуетиться, гад. Интересно, с кем из Ассоциации он беседовал? Наверняка собеседник понятия не имел о моих профессиональных способностях. Или имел? Может, это такой способ избавиться от позора ведьминского рода? Мол, погибла при исполнении опасного задания. Честь и слава ей за это. История никогда не забудет ратного подвига Виктории Загнибеды.

Стоп. А с чего он, собственно, взял, что коровку слямзил кто-то из нечистых? Может, это местная стая волков озорничает? Или собаки бездомные. Тоже вариант.

– А с чего это вы, уважаемый, решили, что в падеже бедной скотинки виновата нечистая сила? Судя по вашему вчерашнему заявлению, здесь таковой отродясь не водилось. Или в соседнем селе имеются завистники?

– Думаете, порча? – испуганно пролепетал Овцынов.

– Нет. Считаю, что кто-то явно вас невзлюбил, если умудрился в одну ночь заселить округу нечистой силой. Либо это кто-то весьма прожорливый, либо достаточно многочисленный, – в тон ему ответила я.

– Нечистая сила у нас всегда водилась, – отмахнулся Овцынов. – Правда, из лесу редко вылезают, но бывает, что стащат овцу-другую.

– Вы сами себе противоречите, любезный, – фыркнула я.

Бессмысленный разговор начал утомлять. К тому же я еще не завтракала, и, налюбовавшись на свежие останки, вряд ли стоит рассчитывать на здоровый аппетит. Да здравствует лечебное голодание!

– Еще вчера нечисти у вас и в помине не было. Наверняка это местные волки озорничают. Соберите охотников с ружьями и устройте облаву.

– Вот вы ее и возглавьте! – с энтузиазмом закивал Овцынов.

Просто как китайский болванчик.

– Я?! – опешила я. – А я-то здесь при чем? Охотиться не умею, ружья в руках никогда не держала. Пустите в лес с оружием – добра не ждите.

– Значит, пойдете без оружия. Делов-то, – констатировал Овцынов.

Я еще минут пять смотрела ему вслед вытаращенными от удивления глазами. Меня берут в лес на волчью облаву безоружной? Точно, мои бренные останки покажут в очередной программе «Катастрофы недели».

5

Команда для похода в лес собралась матерая. Группа мужчин в военной амуниции, с суровыми обветренными, загорелыми лицами и, как противоположность им, я – хрупкая девушка в джинсах и белой футболке, безоружная, совершенно не готовая к прогулкам по лесу. Неважно, будь то сбор грибов, рыбалка или охота, – я одинаково не готова к любому из этих заданий. Обвешанные охотничьими ружьями и ножами мужчины поглядывали в мою сторону со смесью уважения и опаски, как викинги на берсерка. Видимо, тоже не знали, чего от меня можно ожидать.

Я же чувствовала себя просто как камикадзе, осталось только крикнуть «банзай!» и найти самолет противника.

– Ну? И куда мы идем? – осторожно поинтересовался один из собравшихся, готовый в любой момент нырнуть за спины товарищей.

– В лес, – невозмутимо откликнулась я.

Ну и народ! Полдня собирались, всей деревней провожали, а до сих пор не уразумели, куда мы направим стопы свои. Как бы при таких умственных способностях они там сами друг друга не перестреляли.

– Понятно, что в лес. Так он большой, – подал голос другой.

Я смерила оратора долгим взглядом. Вообще-то это они здесь охотники, им полагается искать следы зверей. А я просто в качестве запасного варианта – на случай появления неожиданностей, вроде заплутавшего волколака. Правда, из меня боец с нечистью совсем никакой. Зато моя безвременная кончина во цвете лет даст несколько секунд форы большим мужикам.

Я чуть было не всплакнула от нарисовавшейся в мозгу неутешительной перспективы, но сдержалась.

– Вы же охотники, – отметила я очевидное. – Поищите следы какие-нибудь, собак, что ли, привлеките…

Мужики дружно почесали в затылках – просто удивительный синхрон – и согласились:

– Действительно, давайте искать следы.

Все дружно закивали, включая меня. Вот он, стадный инстинкт в действии. Вписываюсь в коллектив, однако.

Следы обнаружили на удивление быстро. То ли сказался профессионализм следопытов, то ли мимо таких внушительных и многочисленных отпечатков пройти оказалось просто невозможно, сие тайна великая. Как бы то ни было, отпечатки лап неизвестных существ оказались на самой границе луга с лесом, там, где местные жители в порыве любопытства не успели их затоптать.

Рядом с одним из отчетливых отпечатков когтистой лапы размера выше среднего сидел мой вчерашний знакомец из кошачьего племени и с интересом сравнивал свою черную пушистую лапку с оттиском на земле. Морда кота выражала крайнее удивление увиденным.

А удивляться было чему. Следы зверушек немаленького размера, побольше моей ладони будут. Да что моей! Мужики примерились и ахнули. Во какая дичь сама в руки плывет! Дома на стенку голов навешать можно или чучело набить, будет о чем порассказать долгими зимними вечерами. Слушая их велеречивые разглагольствования о шкуре неубитых медведей, я вздыхала про себя. Неужели им не страшно? А бывают ли у таких зверей дома и камины? И если да, то не наделают ли из нас самих чучел и голов на досках, чтобы похвастаться случайным гостям, заглянувшим на чашку чая.

Однако мысли свои я благоразумно держала при себе. Нечего из мужчин дух боевой выхолаживать. Может, еще обойдется. Вдруг звери лопнули от обжорства или в соседнюю область подались – тамошних буренок поедать. Чем черт не шутит, пока Бог спит. Должно же и мне когда-нибудь повезти.

В лесу было как в лесу. Много деревьев, мало света, приятная прохлада служила изрядным утешением перегревшемуся на летнем солнце организму. Несмотря на свои внушительные габариты, мужчины передвигались на удивление тихо, практически бесшумно, причем не было заметно, чтобы они прилагали особые усилия или как-то особенно тщательно высматривали место для следующего шага.

Я, наоборот, аж губу прикусила от старания, только ничего из моих усилий путного не выходило. Впрочем, как всегда. Шум я издавала за всех сразу, будто среди подлеска пробирался слон – с треском, сопением. Охотники нервно шикали в мою сторону, нетерпеливо оглядывались, а я нервничала еще больше, и шум только усиливался. В конце концов, не выдержав моего очередного хрустнувшего под ногами сучка и нервного возгласа, один из охотников подошел ко мне и спросил:

– Госпожа ведьма, как вас зовут?

Я ожидала чего угодно, только не этого спокойного вопроса, поэтому удивленно заморгала глазами, как колибри крыльями, и пролепетала:

– Виктория.

– А меня Алексеем кличут. Тебя ведь против воли на охоту послали?

Я кивнула. Догадливый. Уже уважаю.

– У тебя даже ружья нет. Не знаю, о чем Овцынов думал, только какая ты охотница? Не обижайся. Но шумишь ты сильно. Так не только волков, а всю дичь в округе распугать можно.

Я и не обижалась. Алексей правду говорил. Смешно на правду обижаться.

– Давай, Виктория, сделаем так: ты погуляешь где-нибудь до вечера, цветочки, ягодки пособираешь, в речке искупаешься. У нас речка дивная, чистая – дно видать, довольна останешься. А вечерком встретимся у твоей палатки и вместе в село вернемся.

Я была «за» руками и ногами. Это были самые здравые слова за все мое пребывание в селе. На том и порешили, к общему удовольствию. Охотники спокойно пошли дальше, я нашла дивную солнечную полянку, прилегла отдохнуть и задремала. Снилась мне далекая Москва, горячая ванна с ароматной пеной, мягкая чистая постель с белыми-белыми простынями…

Мой сон прервали внезапно, можно сказать, наглым образом. Кто-то по-хамски наступил мне на ногу. Я подпрыгнула от боли и совершенно справедливо возмутилась:

– Эй! Не видишь, куда прешь? Позаливали зенки с самого утра, честной ведьме и прилечь отдохнуть негде!

– Извините, – полным раскаяния голосом пробормотал виновник моего пробуждения. – Я не видел, что вы здесь лежите. Я не нарочно, честно.

Я протерла глаза спросонок и остолбенела. На меня виноватым взглядом уставился огромный чешуйчатый ящер ярко-зеленого цвета. Я о таких только в сказках читала. Вот уж не ожидала, что Змей Горыныч – это не просто персонаж русского фольклора. Я так и стояла с раскрытым ртом, совершенно не находя, что ответить. На ум шло только глупое «отведай-ка, супостат, силушки богатырской!». Только чуяло мое сердце, что подобное заявление из уст хрупкой двадцатилетней девицы вряд ли произведет устрашающее впечатление. Скорее чудовище рискует умереть со смеху.

– А вы действительно ведьма? – с нескрываемым любопытством спросило чудище.

– Откуда ты знаешь, что я ведьма? – опешила я.

– Вы же сами так сказали. Только что, – удивленно моргнул тот.

Да? Действительно. Какая я глупая. Вечно все забываю на ходу.

– Да, ведьма, – гордо подбоченилась я, прикидывая, чем конкретно может грозить мне столь смелое заявление. Может, он ест только ведьм?

– Это же просто замечательно! – радостно захлопал в ладоши ящер.

От этого звука у меня уши заложило. И чего он так возрадовался? Точно. Давно ведьмятинки не ел. Чтоб у него после меня заворот кишок случился! И зачем я позволила охотникам уйти без меня? Ну шумлю я маленько, подумаешь, преступление!..

– Не могли бы вы мне помочь? – Ящер склонил голову набок и вопросительно уставился на меня с мольбой во взгляде.

Интересно, в чем именно эта самая помощь заключается? Уж не хочет ли он, чтобы я утолила его голод и с восторгом залезла в котелок? Или он предпочитает мясо сырым? Стоп. А не он ли слопал бедную корову?

– И чем я должна помочь? – настороженно поинтересовалась я, обдумывая пути к отступлению.

– Ой, какой я невежливый! – спохватился ящер. – Прошу вас об услуге, а сам даже не представился. Меня зовут Змей Горыныч Одноглавый. Или попросту – Горыныч.

Змей протянул чешуйчатую лапу, я с подозрением осмотрела ее, но пожала.

– У меня маленькая проблема. На болоте объявилась жуткая тварь, животных пугает, мне спокойно жить не дает. Может, вам удастся с ней договориться?

На этот счет у меня имелись некоторые сомнения. Ну не сильна я в разговорах с разными тварями! И где гарантия того, что эта самая тварь, с которой ящер справиться не может, не съест меня саму?

Эти сомнения я Горынычу и высказала.

– Ну что вы, – с улыбкой оскалил зубы он.

У меня от такой улыбочки просто мурашки пупырчатые по всему телу побежали. Зубки, к слову сказать, внушительные. Такими не только корову, слона загрызть можно. Ну про слона, может, я загнула, но очень уж клыки огромны. Это невольно нервирует.

– Вы же ведьма. Для вас это совершенные пустяки. К тому же мы можем просто пойти и попробовать. Если ничего не выйдет, я не обижусь.

И как я позволила себя уговорить? Наверное, сыграла роль неожиданная вежливость гигантского ящера. Как-то не ожидаешь подобной деликатности от громилы. Может, я во власти предрассудков?

6

На болоте было… Ну как на болоте. Темно, сыро и мало деревьев. Лягушки квакали, кочки болотные торчали, на кочках мох болотный произрастал. Пейзаж мрачный и к веселью не располагающий. Я минут пять попялилась на всю эту, простите за каламбур, муть болотную и засобиралась домой. Не большая я любительница болотные красоты разглядывать, да и черная вода нервировала. Слышала я, как болото затягивает. Сжимает в своих крепких объятиях, и не вырвешься: чем больше трепыхаешься, тем быстрее утопнешь. Брр. Жуть.

– Постойте, госпожа ведьма, да вот же она, тварь болотная! – Горыныч ткнул куда-то по направлению к топи зеленым когтистым пальцем.

Я пригляделась повнимательнее. Действительно, недалеко от берега четырьмя ногами на кочках спокойно стояла черная как вороново крыло лошадь и задумчиво обдирала с соседних кочек мох.

– Горыныч, это лошадь, – терпеливо заметила я. – Ты что, лошади испугался?

– Нет, – зашептал в самое ухо ящер.

Мощный шепот практически оглушил. Пришлось отодвинуться подальше.

– Это тварь дикая, неведомая, из незнамо каких мест здесь появилась…

– Это лошадь, – не сдавалась я. – Я хоть и городская девочка, а как выглядит лошадь, прекрасно знаю. Четыре ноги с копытами, грива и хвост… – типичная лошадь.

Тут лошадь обернулась, зыркнула янтарно-желтыми с вертикальными кошачьими зрачками глазами и зашипела в нашу сторону. Между показавшимися клыками мелькнул по-змеиному раздвоенный язык. Ничего себе лошадка! Впервые о такой слышу. Хотя за семь магических войн маги напридумывали таких животных, что не приведи господь! Этот неизвестный науке вид еще не самое худшее, что может быть.

Лошадь взбрыкнула и, взметая болотную жижу, двинулась на нас.

– Бежим!!! – завопил Горыныч, схватил меня за руку и помчался в лес, не разбирая дороги.

Вот этого я не понимаю. Он ведь одним ударом мог эту невиданную лошадку пришибить. Вместо этого мы со скоростью звука улепетываем без оглядки. Вернее, Горыныч улепетывает, а я так, сзади него развеваюсь, наподобие воздушного змея на ниточке. Положеньице!

– Послушайте, Горыныч! – взмолилась я, тщетно стараясь перекричать шум ветра в ушах. – А не могли бы мы бежать чуточку потише? Нет, правда, руке больно!

Но ящер то ли не слышал, то ли не обратил на вопль моей души внимания, только мы продолжали нестись как угорелые. Тщетно я пыталась сопротивляться, но без толку. Пришлось покориться неизбежному. Можно, конечно, попробовать вздремнуть. Хотя нет, не получится, то и дело попадается густой малинник. Горыныч преодолевал его без труда, а мне сильно досталось. Просто безобразие. Как будто мне неприятностей мало! Пока я тихо предавалась отчаянию, произошло сразу два события.

Первое – раздался сильный треск. Второе – мы с Горынычем полетели куда-то вниз. От неожиданности ящер выпустил мою руку, и мне удалось довольно удачно приземлиться прямо на него. Правда, удача была условной – шкура Змея, жесткая и бронированная, оказалась совершенно не приспособлена для мягкой посадки. Досадно, но факт. При приземлении я порвала штаны и содрала мягкое место, скатываясь по шкуре вниз, как по наждачной горке. Ну вот, теперь наверняка неделю сидеть не смогу. А ведь день только начался!

Поднятые нашим шумным падением пыль и мелкие частицы осыпавшейся земли упорно лезли в рот, словно всю жизнь мечтали оказаться съеденными, забивали глаза, уши и нос. Мы дружно чихали, отчаянно терли глаза, но помогало не очень.

– Где мы? – спросил Горыныч, ни к кому, собственно, не обращаясь.

Почему-то этот вполне естественный вопрос вывел меня из себя.

– А я-то откуда знаю? – окрысилась я. – Сама здесь впервые.

Сверху донесся странный звук, будто закипал чайник со свистком. Мы, не сговариваясь, синхронно посмотрели наверх. В проломленной нами дыре виднелась голова странной лошади, виновницы нашего падения. Она скалила клыки, пробовала воздух раздвоенным языком – словом, вела себя нагло и крайне вызывающе. Я не выдержала подобного издевательства и высказала шипящей твари все, что я думаю о таких, как она, вообще, и о ней с ее родней до седьмого колена в частности. Тварь в ответ по-прежнему шипела и сверлила нас своими странными желтыми глазами.

– Ах вот ты как! – разобиделась я, нашарила рукой комок грязи и запустила им в ненавистную лошадь-мутанта.

Эффект не заставил себя ждать, правда, не совсем тот, на какой я рассчитывала. Ком сначала взлетел вверх, а затем шмякнулся вниз прямо на чешуйчатую голову Горыныча.

– Ой! – вскрикнул тот. – Что я такого сделал?

Я не стала вдаваться в подробности, что конкретно сделал Змей. Просто зачерпнула очередную горсть влажной земли, прицелилась и… Удача! Снаряд нашел свою цель. Ура! Робин Гуд отдыхает! Трепещите, враги ведьмы, у нее меткий глаз и твердая рука!

Конь-мутант обиженно тряхнул головой, пошипел еще для острастки, громко и насмешливо фыркнул и исчез. А мы остались сидеть, как пара идиотов. Здорово. Если не удастся выбраться самим, сколько шансов, что нас случайно найдут? Практически ноль целых, ноль десятых. Таким грандиозным «везением» обладаем только мы с Горынычем и, что самое интересное, оба сидим здесь, внизу. Когда наступит голод, придется съесть ящера. Я не большая поклонница рептилий, но голод не тетка. Надо так надо. Почему не меня? Так я Змею на один зубок, а мне его надолго хватит. Вопрос арифметики. Так будет больше шансов выжить хотя бы одному. Вот он, суровый естественный отбор во всей своей неприглядной красе.

– Здесь есть проход, – подал голос Горыныч.

– Что? – не сразу поняла я.

Если это шутка, то дурацкая. Грешно смеяться над совершенно беззащитной девушкой, попавшей в безвыходную ситуацию. Но Змей не шутил. Он действительно нашел проход.

– Только я в него не пролезу, – печально вздохнул он.

Мне стало его жаль.

– Послушай, ты ведь Змей Горыныч, ты можешь взлететь и запросто выбраться отсюда.

Идея оказалась настолько гениальной, что я чуть не запрыгала от радости. В русских народных сказках Змей Горыныч – персонаж с крыльями. Он умеет летать и дышать огнем. Не говоря уже о немыслимой силе. Не зря же наши сказочные богатыри изрядно намаются, пока прикончат ящера.

– Крылья – мое больное место, – потупился Змей.

– И давно болят? – деловито осведомилась я.

– Кто? – опешил тот.

– Крылья.

– Они не болят.

– Ты же сам только что сказал, что они твое больное место.

– Да не могут они болеть.

– Почему? Любая часть тела в принципе может болеть. Нервные окончания там и все такое, – не сдавалась я.

– У меня не могут болеть крылья, потому что крыльев у меня нет.

– Как это? Ты же Змей Горыныч. А у Змея Горыныча просто обязаны быть крылья.

– То-то и оно, – тяжело вздохнул Змей. – Я – позор семьи. Потому и живу на болоте подальше от родни и насмешек. Змей Горыныч, который не пышет огнем, не летает и даже от дурацкой твари избавиться не может…

Он зарыдал навзрыд. От богатырских всхлипываний дрожали стены ямы, грозя обрушиться в любой момент. Если нас не завалит землей, потоп будет непременно. Что лучше: быть погребенной заживо или утонуть в слезах несчастного ящера? Прямо не знаю, что выбрать. Такое обилие перспектив – глаза разбегаются.

– Да погоди ты расстраиваться, – попыталась утешить я разнесчастного Змея. – Наверняка у тебя просто куча других достоинств.

– Правда? – задумчиво всхлипнул тот. – Каких?

– Ну-у-у, я не знаю, – растерянно протянула я.

Как-то не могла подобрать нужный ответ, чтобы не вызвать очередное слезоизвержение. Что ни говори, а инстинкт самосохранения у меня развит. Как назло, в голову ничегошеньки не приходило. Действительно, что утешительного можно сказать огорченному ящеру, над которым смеется вся родня? Надо мной, например, вся Академия магических наук потешалась, и тут я тоже с идеями как-то не нашлась. Гениальность на сегодня иссякла полностью.

– В конце концов, крылья в Змее – это не главное, – расплывчато заявила я, напустив на себя философский вид.

– А что главное? – заинтересовался Горыныч.

Как на грех, на ум пришла только забавная фразочка из мультфильма «главное – хвост!». Но я не имела понятия, как отреагирует на мое заявление оппонент, и воздержалась от глупых комментариев.

– Не знаю, – честно созналась я. Правда в разумных пределах – вещь хорошая. – Но не крылья, это точно. Ой, смотри, кажется, там проход! – удачно нашлась я и воодушевленно ткнула пальцем в стену за спиной Горыныча.

И впрямь проход. Бывают же в жизни совпадения типа вовремя оказавшегося рояля в кустах. У нас уже целых два прохода имеются, причем ведут они в противоположные стороны. Похоже, нас угораздило провалиться не в яму, а в подземный туннель. А кто роет подземные туннели? Точно! Гномы. Может, нам повезет и они выведут нас на свет божий?

7

Мне с трудом удалось протиснуться в довольно узкий проход. Вот когда порадуешься отсутствию лишних килограммов и хорошей физической подготовке. Слава богу, я никогда не прогуливала уроки физкультуры, как остальные занятия. Их я посещала крайне нерегулярно, чем вызывала негодование профессоров. Правда, негодовали они не особенно долго, так как узрели в моем отсутствии положительные стороны в виде целостности кабинетов и дорогостоящего оборудования. За постоянную порчу казенного имущества ко мне прикрепилась кличка Ходячая Катастрофа или просто Армагеддон. Некоторые первокурсники наивно полагали, что это фамилия у меня такая.

К моему удивлению, дальше туннель становился не просто высоким, а высоченным, я свободно могла прыгать со скакалкой, не задевая потолка. Стены выложены серым камнем, пахло сыростью давно не проветриваемого помещения, немного плесенью, а в остальном – жить можно. Может, за неимением избушки стоит переехать сюда? Впрочем, нет. Я ведь здесь только до приезда группы истребителей нечисти. Досадно. Кто знал, что здесь так интересно? Подземелья всякие, Змеи Горынычи…

Кстати, о Змее. Я высунула изрядно перепачканную землей голову обратно в провал.

– Горыныч, лезь ко мне. Ты вполне можешь здесь пройти.

– Как? – немного опешил он.

– Ногами, – резонно заметила я. – Только не говори, что и ног у тебя тоже нет.

– Нет. Ноги у меня есть, – тряхнул головой Горыныч и опасливо покосился в мою сторону, словно я собиралась эти самые ноги отрубить. – Как я к тебе пролезу?

– Очень просто. Расширь лапами проход.

Всего через пару минут мы продолжили путь вместе. Туннель действительно смог вместить Горыныча, правда, тот все время задевал боками каменную кладку, поминутно извиняясь перед кем-то невидимым. Еще одно неудобство – передвигаться приходилось на ощупь. Спичек не было, фонарика тоже, освещения в данном сооружении строители не предусмотрели. Очень нелюбезно с их стороны. Вдруг кто-нибудь надумает зайти в гости – все руки обдерет и вдобавок споткнется в темноте и нос расквасит. Нехорошо получится, и хозяевам перед гостем будет неловко. Впрочем, может, такова их задумка? Не хотели приваживать незваных гостей? В самом деле, порядочные люди перед визитом звонят и предупреждают о своем приходе.

– Уй! – воскликнула я, наткнувшись в темноте на неожиданную преграду.

Между прочим, пребольно шарахнулась обо что-то лбом. Руки-то были заняты ощупыванием стен.

– Что случилось? – испуганно спросил Горыныч, но я не успела ответить, как он налетел на меня сзади и буквально расплющил по твердой поверхности преграды. Что-то острое и твердое вонзилось мне в живот.

При всем желании я не могла издать хотя бы звук, как говорится, ни охнуть, ни вздохнуть.

– Госпожа ведьма, вы где?! – заорал Змей так, что вдобавок вызвал у меня легкую контузию и с потолка посыпалась штукатурка.

– Здесь я, – на последнем дыхании прохрипела я, ощущая себя лягушкой под асфальтовым катком.

– Где?

– Прямо между тобой и стенкой.

– Да? Извини.

– Просто слезь с меня, – взмолилась я, стремительно теряя остатки кислорода в легких.

– Не могу. Я застрял.

Здорово. Мне суждено умереть, придавленной к стене Змеем, как муха газетой. Я даже всхлипнула от поднявшейся в душе жалости к себе, любимой. Это ж надо, какой бесславный конец! Расслабилась, решив смириться с неизбежным. Какой смысл бороться? Впереди стена, сзади огромный ящер. Ноги безвольно обмякли, и я тихо сползла по стенке вниз, обдирая спину о многочисленные чешуйки Горыныча.

О чудо! Свободна! С хрипом, судорожно вдыхала восхитительный затхлый воздух…

– Горыныч, сделай мне одолжение, – прохрипела я с пола.

– Какое?

– Постой спокойно несколько минут, пока я проползу у тебя между ног.

Хорошо хоть у ящеров половые органы расположены иначе, не улыбалось наткнуться в темноте на что-то совсем уж неприличное. И так познакомились с анатомией друг друга теснее некуда.

– Между прочим, здесь дверь, – послышался из темноты голос ящера.

– Где? – слегка опешила я от такого открытия.

И почему он умудрился заметить дверь в кромешной темноте, а я нет! Может, у него ночное зрение лучше?

– Прямо передо мной. Ты к ней прижималась.

– С чего ты взял, что это непременно дверь? По мне, поверхность как поверхность. Скорее на тупик в лабиринте смахивает.

– Здесь есть ручка.

Одна фраза разбила в пух и прах мои доводы. Теперь понятно, что именно упиралось мне в живот. Я-то думала – так, просто неровность поверхности.

– Попробуй ее открыть, – предложила я, выпрямляясь наконец во весь рост и отряхивая руки от лет сто копившейся здесь пыли.

– Заперто. Попробую выбить.

Послышалась серия глухих ударов, во время которых я отчаянно боялась обрушения туннеля на наши многострадальные головы. Земля сыпалась с потолка, от ударов стонала каменная кладка, некоторые булыжники так и норовили выскочить из своих гнезд. Вскоре настойчивость Горыныча была вознаграждена оглушительным треском, дверь поддалась, и Змей смог наконец перевести дух.

– Фу-у-у, ну и крепкие у них двери. Небось дуб или еще чего покрепче.

За дверью оказался еще один каменный проход. Все, что мы слышали – кроме своих шагов, разумеется, – звуки капающей со стен воды. Осторожно продвигаясь вперед, я тихо радовалась, что на сей раз ведет Горыныч, по крайней мере, участь раздавленной о стену мне не грозит. Коридор пошел резко вниз, и мне вспомнилась легенда о Минотавре. Чудовище жило в каменном лабиринте. Мифический герой победил Минотавра, сразив его мечом, а меча-то у нас и нет. Оставалось надеяться, что подземелье не таит в себе чудовищ. А то прямо не знаю, как будем выкручиваться.

– Я нашел еще одну дверь, – оповестил Горыныч.

Ну что сказать, везет ему на двери сегодня. Надеюсь, повезет и на выход. Что-то это подземелье начинало надоедать.

– Ломать будем? – поинтересовался Змей с затаенной надеждой в голосе.

– Ломай, – махнула рукой я.

Пусть развлечется.

8

То, что ждало нас за дверью, ошарашило обоих. Сначала мы совершенно ослепли от хлынувшего на нас света. Глаза успели от него отвыкнуть после нескольких часов блуждания в темноте. Как только мы смогли различить предметы более-менее четко, то остолбенели от неожиданности.

Это была лаборатория. Странная, причудливая. В ней непостижимым образом сочетались современные технологии и вполне архаичные предметы вроде настенных факелов и медных весов с гирьками. Пучки сушеных трав соседствовали с огромными колбами, заполненными прозрачной жидкостью; в ней плавали различные зародыши, чудовищные, но живые.

Странные существа, некоторые из которых представляли собой помесь насекомых с млекопитающими, неведомые животные с различными мутациями, вроде иголок вместо шерсти, лишними парами глаз, лап, покрытые панцирями, с костяными выростами вдоль хребтов и прочие таращились на нас сквозь стекло своих хрупких на вид тюрем.

На столе стоял компьютер, отслеживающий температуру среды и состояние животных в колбах.

– Вот это да-а-а… – только и смогла выдавить я.

Горыныч стоял как громом пораженный. Лошадь-мутант на болоте – не худшее, что ему пришлось увидеть.

Тем временем за противоположной дверью, о существовании которой мы догадались только тогда, когда в ней повернулся с характерным щелчком ключ, послышались голоса. Нам оставалось благоразумно отступить обратно в туннель и молиться, чтобы нас не заметили. Внутренний голос подсказывал, что хозяева лаборатории не очень обрадуются нашему визиту.

Донесся мягкий скрип отворяемой двери, легкое шуршание дорогой ткани, аромат дивных духов, голоса усилились, стали отчетливее.

– Яра, ты неправа, – вещал мужской голос. – Слишком рано переводить эксперимент в такую стадию. Животные нестабильны, телепатический контроль слишком слаб.

– Что такое, дорогой? Испугался глупых зверушек? – вкрадчиво рассмеялся женский голос.

Я невольно подалась вперед, чтобы хоть краем глаза увидеть обладательницу чудных духов. Из-за угла удалось рассмотреть только шелковую небесно-голубую мантию (признак воздушного мага) и серебряные искрящиеся волосы, указывающие на кровное родство с эльфами. Эльфийка? Здесь? В этой богом забытой глуши? И какого лешего она тут делает?

– Госпожа, – подал голос еще один мужчина, оказавшийся бритоголовым мордоворотом.

– Ну что еще? – недовольно поинтересовалась эльфийка.

– У нас кто-то выбил дверь.

Я испуганно замерла, как мышь под веником. Авось пронесет.

– Что?! – раздался вопль такой силы, что оставалось лишь посочувствовать незадачливому громиле, стоящему на пути звуковой волны, – его буквально опрокинуло на пол и проволокло до ближайшей стены, где он огорченно затих, обдумывая опрометчивость своего заявления. Да-а-а… С магами воздуха шутки плохи.

– Найти и уничтожить!!!

– Кого? – удивленно шепнул мне Горыныч.

– Тебя, – испуганно откликнулась я, тщетно пытаясь припомнить хотя бы одно боевое заклинание.

Думай, Вика, думай! Я ведь была на этих лекциях, еще профессор боялся, что уроню потолок на головы студентам. Слава богу, все обошлось, но только в тот раз. Больше в аудиторию меня не пустили. Предложили изучать предмет самостоятельно или факультативно.

– Почему меня? – пригорюнился от такой несправедливости Горыныч.

– Ну ты же дверь ломал, – напомнила я.

Горыныч открыл было рот для возражений, но захлопнул пасть и стал пятиться назад, уподобясь раку из басни. На разговоры времени не осталось, впрочем, на вспоминание заклинаний тоже. Громила оказался не одиноким рейнджером. У него был не менее шкафоподобный напарник. Оба этих мордоворота с ласковыми, сильно смахивающими на волчий оскал улыбками двигались в нашу сторону, поигрывая в руках увесистыми дубинками. Один все еще почесывал огромную шишку на затылке и недовольно морщился от боли. Я сдавленно пискнула, метнула в них первым попавшимся заклинанием и дала дёру. Судя по шуму, Горыныч далеко опередил меня в этом.

Позади раздался гром, напоминающий грозу, звук бьющегося стекла и вопли эльфийки:

– Арни, идиот! Ты что, с простой грозой справиться не можешь? Сделай что-нибудь, пока она здесь все не разнесла!

– Вот сама и сделай, если такая умная!

Горыныч несся так, словно за ним гнались все демоны ада. При его габаритах и бронированной шкуре бояться пары мордоворотов? Врезал бы им разок! Делов-то. Но нет, удирает не хуже зайца, только стены трещат. В мою сторону летели брызги земли и осколки камней. Усердное сопение мордоворотов доказывало их упертость и хорошую физподготовку. Бегуны на мою голову! Я с трудом, как могла, сосредоточилась и сплела заклинание. За качество ручаться не берусь, но при изрядной доле везения может задержать погоню. С полуоборота метнула заклинание в преследователей.

Молодец я! Даже с шага не сбилась. Поскользнулась только и пребольно впечаталась в стену. А так ничего. Почти небольно.

Мордоворотам повезло меньше: из воздуха возникла огненная саламандра и с шипением погналась за громилами. Те, вместо того чтобы развернуться на сто восемьдесят градусов, почему-то ринулись вперед и с истошными воплями промчались мимо, задевая стены и застревая в узких местах туннеля. Их безумный пробег буквально расплющил меня по стене и оставил в полном недоумении гадать: как же мне все-таки удалось вызвать саламандру и, главное, каким образом отлепиться от стены? Где-то далеко впереди испуганно вскрикнул Горыныч. Все стихло. Кто кого догнал – загадка.

Я тяжело вздохнула и закашлялась. В легкие вместо кислорода набилась земля. Мои отчаянные телодвижения, трепыхания и всхлипывания возымели некоторый эффект, правда, совсем не тот, на какой я рассчитывала. От стенки я не отлепилась – стенка отлепилась от меня, отъехала в сторону, и я буквально ввалилась внутрь какой-то комнаты или пещеры. Там было довольно светло от солнечных лучей, пробивавшихся сверху в отверстие явно неприродного происхождения. Слишком уж оно было гладким и ровным, словно отшлифовано неведомым мастером.

После того как я протерла засыпанные землей и пылью глаза, удалось оценить размеры пещеры. Тронный зал – не меньше. Посредине на огромных якорных цепях висел хрустальный гроб резной работы.

– Ничего себе, – изумленно прошептала я. – Белоснежка… А я-то думала – это разыгравшаяся фантазия братьев Гримм.

Я подошла поближе и осторожно постучала ногтем по поверхности. Реально хрусталь! И, судя по звуку, хорошего качества. Движимая любопытством, не могла удержаться, чтобы не поглядеть поближе на легендарную красавицу. Гроб висел высоковато для моего роста, видимо, гномы рассчитывали на принца росточком побольше. Я прикинула в уме, какой рост надо иметь, чтобы с комфортом поцеловать суженую, не вытягиваясь при этом по струнке. Да-а-а… По мнению гномов, росточком принц должен быть метра так два с половиной минимум.

На рост не обижаюсь, но с моим метром семьдесят пришлось встать на цыпочки и потянуться, уцепившись за край роскошного гроба. Шаткое сооружение покачнулось, рискуя перевернуться, я оступилась и вскрикнула от боли. Ногу свела судорога. Край гроба поехал вниз, я замахала руками не хуже чем стрекоза крыльями, но равновесие было потеряно, и я оказалась на полу… вместе с покойным.

Да-да. Покойным. Это оказался мужчина – в кольчуге, с мечом. Красновато-рыжие, близкие к цвету спелой вишни волосы ярким пятном обрамляли совершенно потрясающее по красоте лицо. Просто спящий царевич! На мгновение хладные губы прижались к моим. Меня так перекосило от отвращения, что я испугалась, а не останется ли мое лицо таким навсегда.

– Фу-у-у… Покойник! Некоторые сейчас в Москве в сауне парятся, а я в безымянной пещере, грязная и целуюсь с мертвецом. Ну почему мне так не прёт?! – огорчилась я.

И тут сверху рухнул гроб, усеяв все вокруг многочисленными осколками и оставив в ушах колокольный звон. В общем, счастья полное лукошко.

В дверном проеме возникла закопченная физиономия одного из мордоворотов. Узрев меня, он радостно осклабился:

– Слышь, убогая, а вот и мы. А чем это вы тут занимаетесь?

– А вот и я! – не менее радостно откликнулась я и с криком «банзай!» ринулась навстречу, размахивая руками наподобие ветряной мельницы. В уме всплывали все известные из школьного курса заклятия, правда, половину слов в них я не помнила. Но когда меня останавливали подобные мелочи? Парочка придуманных на ходу слов, вставленных наобум в общий рисунок заклинания, придавала последнему некоторую пикантность. Это как играть в мгновенную лотерею: никогда не знаешь, какой рисунок скрывается под серебряным напылением. Результат практически непредсказуем. Так даже интереснее.

К моему удивлению, мужик рухнул как подкошенный, не дождавшись конца моего волшебства. Очень некрасиво с его стороны так огорчать даму. Я ведь старалась. Оказалось, его оглушило мечом в позолоченных ножнах, зажатым в моей руке. Пару секунд я ошалело разглядывала неизвестно откуда появившееся оружие, махнула с досады рукой и… заклинание ушло. Раздался чей-то вопль, кажется Горыныча, затем снова все стихло.

9

Я с максимальной осторожностью кралась вдоль стены подземелья, стараясь ничем не выдать свое присутствие. Подозрительная тишина настораживала, обостряя восприятие, и отрицательно воздействовала на нервную систему. За каждым поворотом мерещились кровожадные чудовища, спину буквально сводило от воображаемых взглядов невидимых преследователей.

– Интересно, где сейчасГорыныч, – тихо вздыхала я, – жив ли еще?

В этот волнительный и напряженный момент сверху прямо за шиворот шлепнулось нечто небольшое, но с острыми коготками, четырьмя шустрыми лапками, отчаянно пищащее.

Я издала душераздирающий вопль:

– А-а-а!!!

И с криками «помогите, убивают!» ринулась вперед, не разбирая дороги. Да и какая дорога, если кругом темнота хоть глаз выколи.

Где-то минуты через две меня озарило. Я же ведьма! Можно сказать, дипломированный специалист. (Правда, почему-то это выражение в устах моих учителей применительно ко мне звучало как ругательство.) Что мне какое-то глупое подземелье? Тьфу, и растереть. Магия – это круто. Поэтому я, как щедрый сеятель, принялась сыпать рождающимися в моем перепуганном мозгу заклинаниями как впереди себя, дабы расчистить путь, так и позади, чтобы преследователям, пусть даже воображаемым, неповадно было гоняться за мной. Как ни странно, некоторые из моих творений умудрялись неплохо срабатывать, проделывая двери в стенах там, где они в проекте не значились.

В одном из многочисленных запутанных коридоров я буквально налетела на двух качков, мечущихся в бесцельных поисках с фонарями в руках. Качки радостно осклабились. Один из них мрачно потер внушительную шишку, явно рассчитывая отыграться за попорченный череп. Я улыбнулась им в ответ. А что мне оставалось делать? Такого они не ожидали. В слабом свете фонаря лица мужчин отразили недоумение, и они стали напоминать близнецов с одинаково глупым выражением физиономий. А, махнула я рукой, гулять так гулять! И шарахнула по ним первым попавшимся заклинанием. Головы мужиков украсили огромные ветвистые рога, буквально приковав их «счастливых обладателей» к земле. Костяные наросты получились что надо. Хватило бы на десяток оленей разом. Лоси буквально умрут от зависти при виде подобного головного украшения, а эти неблагодарные еще и недовольны, вон как злобно ручками-ножками сучат и ругаются нецензурно. Приличная девушка в таком обществе не выдержит и пяти минут.

Я с интересом и чисто научным любопытством постучала ногтем по рогам, даже поскребла. Мужчина слабо дернулся, стараясь дотянуться до меня рукой. Не удалось. Надо же, какие крепкие получились! Хоть на стену вешай – красота. У мужиков явный переизбыток кальция в организме. Вот до чего доводит неправильное питание. Наверняка еще и переедают на ночь.

Позади в туннеле послышался непонятный гул, будто кто-то, напрочь лишенный слуха и музыкального дарования, решил обучиться игре на трубе. Не знаю почему, но звук мне совсем не понравился. Я не преминула сообщить о своем наблюдении новоиспеченным сохатым. Те явно придерживались того же мнения и даже сделали слабую попытку ретироваться ползком, но не преуспели. Недолго думая я просто пробежала по ним, как по живому ковру. Мне нет резона здесь задерживаться. Признаться, подземелье порядком поднадоело.

Гул нарастал, отражаясь от стен, которые мелко завибрировали. Ох, не нравилась мне эта подозрительная вибрация. И я припустила что есть мочи. Если бы это был олимпийский забег – золото, несомненно, принадлежало бы мне, причем сразу и как спринтеру и как марафонцу. В жизни так быстро не бегала.

Коридор кончился как-то внезапно. Просто раз – и я машу в пустоте руками наподобие стрекозы, в тщетной попытке научиться летать. Левитация мне и раньше не удавалась, но чем черт не шутит? Пятки жестко встретили землю, я взвыла и кубарем скатилась по склону поросшего травой холма, по пути наткнулась на задремавшего в сочной растительности ежа, пребольно ударилась коленкой о неудачно расположенный пенек и врезалась в пушистую ель. С дерева посыпались шишки. Как будто мне собственных не хватало! Я лежала, широко раскинув руки-ноги, любуясь голубым безоблачным небом, и вдыхала кислород буквально ведрами, тоскливо пытаясь решить, что важнее: унять боль в боку или попробовать вылечить многочисленные ссадины и ушибы? А вдруг я сломала что-нибудь? Все заклинания, так легкомысленно сотворенные мной и щедро разбросанные в подземелье, многократно отразились от стен и вырвались из проема наподобие смерча. Смерч наткнулся на ель, заклятия сдетонировали…

Елка обернулась великаншей в пышной, но очень короткой юбке, оглядела себя с ног до головы, неожиданно тоненько завизжала и ринулась в глубь леса, высоко подбрасывая ноги, стараясь одернуть на ходу юбку как можно ниже. С елки упала белка, почему-то с двумя головами и шестью лапами, обозрела себя и, горестно пискнув, рухнула в обморок.

Ну я и набузила…

10

Болото обнаружилось на удивление легко. При таком шуме и слепой мог найти верную дорогу. Моему потрясенному взору открылась следующая картина. Здоровенный, под два метра, детина, размахивая немаленьким мечом, угрожающе надвигался на обалдевшего от такой наглости Горыныча.

– Ага! Попалось, чудище! – вопил мужик. – Я те покажу, как колхозных коров жрать!

– Окстись, Ванюша! – отмахивался от опасного лезвия Змей, стараясь отойти на безопасное расстояние от разбушевавшегося детины. – Да когда я ваших коров воровал? Ну ежели только какая в лес забежит…

– В лес забежит?! – ярился Ванюша. – Я тебе покажу «лес»! Да это была самая лучшая корова в стаде. Я тебе за нее моргалы выколю!

Меч просвистел в опасной близости от морды Горыныча, и тот пустился наутек, вопя во все горло:

– Помогите! Хулиганы зрения лишают!

Мужик ринулся следом. Из-под ног и лап щедро брызнули грязная болотная вода, ошметки осоки и оглушительно квакающие лягушки. Змей улепетывал со всех лап, бежал зигзагами, чтобы преследователь не смог прицельно огреть своим оружием. Надо же, при такой комплекции скорость, как у хорошей скаковой лошади. Если бы это был призовой забег где-нибудь в городе Дерби, главный приз его. Первое место – однозначно. Второе, разумеется, Ивану за оригинальность стиля.

Неизвестно, чем бы закончилась столь славная погоня, только болотная вода вдруг запузырилась, вспучилась, оглушительно булькнула, и на поверхность поднялось нечто напоминающее огромную, заросшую мхом болотную кочку.

Неужели водяной? И чего только в этом лесу не встретишь! Наши вон экспедиции шлют в заповедные леса, гостинцами дорогими приманивают, а водяного и русалок не всякий раз увидеть удается. Иной раз помаются на берегу маг с учениками, да и вернутся несолоно хлебавши. А здесь в один день и Змея Горыныча увидела и водяного. Рассказать кому – не поверят.

– Моих лягушек забижать! – возопил водяной. – Да я вам щас покажу кузькину мать!

Первым о кочку споткнулся Горыныч и рухнул в воду как подкошенный, сверху его основательно припечатал увесистой корягой водяной. Ржущему Ивану достался хук правой, силе которого позавидовал бы боксер. Иван ласточкой улетел на берег да так и остался отдыхать в тени деревьев. Следующим на твердую землю аналогичным способом был водворен Горыныч. Горделиво обозрев место сражения, водяной презрительно фыркнул, хряснул оброненный незадачливым воителем меч о колено, метко метнул его вслед Ване и с чувством выполненного долга ушел в глубину.

Горыныч очнулся первым. К этому моменту я уже перестала рыдать от смеха и только временами тихо всхлипывала, вспоминая отдельно взятые эпизоды эпического сражения с водяным из-за неповинно потоптанных в ходе разборки лягушек. Оказавшийся более хлипким детина возлежал на бугорке под чахлым болотным деревцем, как поверженный вероломным врагом воин. Не хватало только верной возлюбленной, горько льющей слезы над убиенным и суровых в своем горе друзей, поклявшихся жестоко отомстить супостатам за павшего в неравном бою героя. Переломленный водяным меч валялся тут же неподалеку.

Змей тяжело вздохнул, ощупывая внушительную шишку на голове.

– Чего это он? – удивленно протянул чешуйчатый, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Нечего было лягушек топтать, – фыркнула я.

Я осторожно приложила ухо к груди неподвижного парня. Дышит. Сердце бьется. Уже неплохо. Но на скорое пробуждение героя рассчитывать, увы, не приходилось. Вон как ласково припечатал его водяной. Как только жив остался после такого-то удара? Но сотрясение мозга гарантировано. Правда, при условии, что сотрясать есть чего. Скула Вани отекала буквально на глазах, приобретая лиловый цвет, на лбу красовалась здоровенная шишка с кулак величиной. Хотя последняя – скорее всего результат бурной встречи с деревом. Оно не захотело посторониться, а парень не подумал свернуть. Победила дружба.

– Давай оттащим этого горе-вояку куда-нибудь в сухое место.

Горыныч скосил янтарные глаза на парня. В первый момент я подумала – откажется. Ваня на него с мечом лез, а Змею придется транспортировать его неподвижное тело на себе. Почему на себе? Ну не на мне же. Я даже руку парня не подниму. Ну и здоровенная орясина уродилась!

Но Змей неожиданно согласился с тем, что близость болота отнюдь не способствует выздоровлению раненых.

– В моей пещере ему будет более удобно, – вздохнул Горыныч.

На том и порешили.

Пещера. Пожалуй, это слишком сильно сказано. Так, круглая нора в земле. Действительно, откуда взяться нормальной пещере, если вокруг только лес и горами не пахнет? Вот Змей и нашел себе более-менее высокий холм, обозвал горой, а нору переименовал в пещеру.

Сокровищ тоже у Змея не наблюдалось. Или это только у драконов полно золота, серебра и каменьев драгоценных без счета? В просторной пещере, напоминавшей нору хоббита, располагался огромный стол, не менее грандиозных размеров лавка и стул, сделанный по мерке хозяина жилища. На нем могли спокойно усесться человек десять, не мешая друг другу при этом. Картину довершал дымный очаг, от которого слезились глаза. Не мешало бы Змею соорудить дымоход или, на крайний случай, вытяжку какую-нибудь. Так и угореть недолго. Ковер в дальнем углу рядом с очагом явно служил Горынычу постелью.

Я впервые была в гостях у сказочного персонажа, поэтому глядела во все глаза куда угодно, только не под ноги. В результате споткнулась о порожек и с нецензурной руганью влетела в жилище, где рухнула на пол, ощутимо приложившись о ножку стола. Когда в глазах перестали сверкать искры и Горынычи прекратили толпиться перед моим ошеломленным взором, я с едва сдерживаемой яростью поинтересовалась:

– Ну кто делает порог при входе в пещеру?!

– Извини, – смутился Горыныч, – надо было предупредить.

– Да уж, не мешало бы.

Змей сложил свою ношу на ковер и засуетился по хозяйству. Как-то странно наблюдать за тем, как доисторический ящер деловито раскочегаривает начищенный до блеска пузатый медный самовар ведерной емкости кирзовым сапогом неизвестного происхождения. Не хотелось задумываться, откуда, собственно, у Змея сапог. Вроде бы обувь ему по статусу не положена. Да бог с ним! Лишь бы накормили. Причем чем быстрее, тем лучше. Оголодавшие ведьмы опасны для окружающих. Особенно я. Вдруг сочту Горыныча съедобным? Ужас! Тем более что в руках я до сих пор стискивала нечаянно уворованный у покойника меч. Ну чем не ножичек? Колбаску там порубить – первая вещь.

Стоп. Я, кажется, ограбила покойника. Хотя, с другой стороны, а на кой ему этот меч сдался? В раю – без надобности. Не будет же покойник ангелов пугать. А в аду? Чертей много, а мужик один. Меч тут не спасет, налицо численный перевес противника. Фу-у-у, – успокоилась я. Просто гора с плеч. Конечно, грабить захоронения нехорошо, но я же нечаянно. В конце концов можно расценивать меч как достойную компенсацию морального ущерба от падения в туннель и беготни по коридорам.

Тем временем Горыныч извлек из деревянной кадушки подоспевшее тесто и принялся лепить пироги. Какой талантище! И пропадает в глуши и безвестности. Его бы к нам в общежитие. Цены б ему, такому хозяйственному, не было. Поесть-то все любят, а вот с готовкой не у каждого получается. Вот взять, к примеру, мою соседку по комнате, Мелену. Умница, красавица, ведьма бог знает в каком поколении, а обычной яичницы поджарить не может, годится разве что как сильнейшее слабительное или на худой конец рвотное. Зато с Меленой хорошо на диете сидеть.

От нечего делать я принялась рассматривать свой трофей. Простые, ничем не примечательные ножны скрывали редкой красоты клинок явно эльфийской работы. Я не большой знаток холодного оружия, но залюбовалась дивным мечом. Если оружие мирно пребывающего в отключке Ивана больше смахивало на грубую железяку, то мой клинок смотрелся как породистый арабский скакун рядом с заморенной деревенской клячей. Чистое голубоватое лезвие покрывала изящная гравировка в виде лилий, до того тонко сработанная, что казалось – цветы вот-вот встрепенутся и с изогнутых листьев скатится капелька росы.

Насколько мне известно, эльфы навострились в мечи вкладывать заклинания. Причем разной сложности. Это зависело от того, для кого предназначался сам клинок, от силы мастера-кузнеца и от платежеспособности заказчика. Если заказчик мог себе позволить, приглашался дипломированный маг на все время работы с оружием. Заклинания вкладывались, начиная с процесса варки стали и кончая отделкой рукояти.

Дорогая штучка. За такую, пожалуй, и убить могут. На моих коленях лежало солидное состояние. Просто не верится…

Я с тихим сожалением убрала сверкающее лезвие в ножны. Драться на мечах я не умела никогда. Научить боевым искусствам меня сможет только чудо, и, судя по моим фантастическим способностям к обучению, чудо должно быть немаленькое. Например, молитв нашего мастера по боевым искусствам явно не хватило. А жаль. Очень пригодилось бы.

11

На столе уютно дымился самовар, пахло сдобными пирогами и малиновым вареньем, а еще гречишным медом, моим любимым. Я восхищенно глотала слюнки, глаза разбегались от такого великолепия. Даже Иван повел носом в сторону стола и буквально воскрес. А я уж думала, до утра не оклемается.

Несколько минут за столом раздавалось только мерное чавканье. Стол пустел, желудки наполнялись, их обладатели постепенно приходили в чудесное расположение духа. Пока наконец на подносе не остался последний пирожок. Вся компания дружно уставилась на одинокое произведение кулинарного искусства, которым разродился Горыныч. С одной стороны, все наелись, с другой – не оставлять же такое дивное, аппетитное, тающее во рту лакомство.

Так как я оказалась единственной дамой за столом, то справедливо рассудила, что лакомство должно достаться мне. Мужчины, как истинные рыцари, просто обязаны уступить. Беда в том, что ни Змей, ни Иван моего мнения не разделяли. И только я потянулась за пирожком, с точностью повторили мой маневр. Я ухватилась за край подноса и потянула его на себя, они последовали моему примеру. Мы пыхтели, ругались сквозь зубы, но упорства всем было не занимать. И тут, к всеобщему изумлению, в пещеру просунулась нахальная конская морда, хитро зыркнула янтарными глазищами и клацнула зубами. Короткое, смазанное движение головой – и вожделенный пирожок исчез в наглой пасти, причем вместе с изрядным куском подноса.

– Ах ты тварь! – вознегодовал Горыныч и ловко огрел нахальную скотину остатком подноса.

Лошадь коротко взвизгнула от неожиданности и пустилась наутек. Распаленный праведным гневом Змей сначала запустил вслед беглянке столом, ничуть не заботясь о сохранности стоявшей на нем посуды, и ринулся следом, размахивая обломком Ваниного меча не хуже ветряной мельницы.

Первым пришел в себя Ваня. Он шумно сглотнул и заметил:

– Ничего себе лошадка! Видала, как половину железного подноса схрупала? Раз – и нету.

– Да-а-а, – согласно протянула я. – Такими зубами только орехи колоть и бутылки открывать удобно.

– Интересно, и много их тут таких?

– В смысле зубастых лошадей? Откуда я знаю. Тебе видней.

– Почему мне? – слегка опешил Ваня.

– Ты местный, а я нет, – припечатала я.

Он как-то смущенно заерзал на своей лавке, словно я объявила его виновным в разгуле нечисти.

– Он мой меч забрал, – шмыгнул носом детина.

– Ну и что?

– У тебя есть меч, а у меня нет.

Ну это уж совсем детский сад, трусы на лямках. У меня еще коса есть, а у него нет. Давай теперь еще карманы вывернем и проверим, у кого мелочовки больше.

– Это тут при чем?

– При том что почти стемнело, а мы в лесу и вокруг шастают разные твари.

Я с удивлением обнаружила, что он прав. За порогом пещеры стремительно темнело, а дверь в жилище Змея как-то не была предусмотрена строителем. Досадная оплошность, заставившая меня побледнеть и понизить голос практически до шепота:

– И много у вас тут таких?

– Не знаю. Люди, правда, не пропадают, но они до темноты домой возвращаются. Кому же в лесу ночевать охота? А скотина часто пропадает. Иногда собаки во дворах так жутко воют…

Словно в подтверждение сказанного, в лесу раздался одинокий волчий вой.

– Мамочки, – прошептала я, невольно пододвигаясь к парню ближе.

Воображение услужливо нарисовало кишмя кишащую в зловещей темноте леса нечисть. Я щедро поделилась познаниями о видах нежити и нечистой силы с парнем. Теперь мы оба, почти седые от страха, сидели и дрожали, плотно прижавшись друг к другу.

– Т-ты ж-же в-ведь-дьма, – простучал зубами Иван.

– А-а-а отку-куда т-ты з-знаешь? – удивилась я.

– Т-так я ж-же в-всех в д-деревне з-знаю. А т-теб– бя в п-перв-в-вый раз в-вижу.

– Н-ну и ч-что?

– К-к н-нам в-в-ведь-дьма д-д-должна б-была п-приехать.

– Н-ну и ч-что?

– Д-дверь нак-колдуй.

– Н-не м-могу.

– П-почему?

– Н-нас эт-тому н-не уч-чили.

– Ж-жаль, – огорчился он.

И мне жаль. Такая нужная вещь – дверь, а наколдовать не могу. Взгляд мой упал на фарфоровые осколки чашек на полу.

– А д-давай п-проход заб-баррик-кадируем, – предложила я гениальную идею.

– Д-давай. Т-только чем?

– С-столом.

Иван посмотрел в сгущающийся за порогом сумрак и затряс головой, даже перестав клацать зубами от страха.

– Нет. Туда я не пойду.

– Я тоже. Я стол одна не донесу, – вздохнула я.

И очень боюсь. Но этого вслух не сказала.

– Давай вместе пойдем.

Что ж. Мысль здравая.

Мы сомкнули ряды плечом к плечу и с видом гладиаторов, идущих на смерть, промаршировали к выходу. В плотно сгустившейся темноте отчетливо виднелись громады деревьев. На одиноко стоящей ели оглушительно ухнул филин, заставив нас синхронно подпрыгнуть от неожиданности.

– И г-где с-стол? – отбивая зубами чечетку, поинтересовался усекновитель доисторических ящеров.

– Понятия не имею, – честно созналась я. – А давай на земле поищем.

– Д-давай, – кивнул Ваня.

Остатки стола обнаружились практически сразу. Крепкая дубовая столешница распалась на доски, валяющиеся возле самого порога. Отломанные ножки лежали тут же. Плачевное зрелище. И чем теперь баррикадироваться прикажете? Доски есть, а гвоздей нет.

– А мы их лавками подопрем.

Идея мне понравилась. Доски втащили в пещеру, перегородили вход, подперли лавками, дровами, даже ковер сверху кинули. Баррикада получилась хлипкая, но уж какая есть.

Мы обозрели плоды рук своих и вздохнули. Сооружение против нечисти устоит секунд пять… и то если нам крупно повезет.

– Может, ты круг магический нарисуешь? – предложил Ваня.

Я пожала плечами. Ладно, круг так круг. Только мой круг не устоит и перед муравьем, но не будем разочаровывать местное население. Пусть хоть кому-то из нас будет спокойно. Да и с чего мы взяли, что местных монстров заинтересуют наши сомнительные личности? Может, они вообще вегетарианцы или предпочитают исключительно говядину.

Баррикаду пришлось разбирать. Все необходимое для круга нашли в пещере, пошарив по углам. Всего-то и нужно было найти что-нибудь символизирующее четыре стихии. С водой, огнем и землей проблем не возникло, а вот с воздухом… Обычно эту стихию символизирует перышко. Легкое, летучее – самое то. Но у Змея ни одной подушки не обнаружилось, кур он тоже не держал, филина с елки сманить не удалось, сбить тоже. Камень просвистел мимо, сбил мелкую ветку над головой птицы, глаза филина резко увеличились в размерах, он укоризненно ухнул и предпочел ретироваться, оставив нас без последней надежды добыть перья. Надо же, какой эгоист. Мог бы сбросить парочку, мы бы и отвязались.

Да-а-а… Затея с перьями полностью провалилась. Магический круг без перьев и прочей атрибутики начертить вполне можно. В принципе магическим кругом является любой круг, начертанный магом. От мага требуется лишь сосредоточиться на подвластной ему стихии. Но это действует только у магов, а у меня с этим нестыковочка. Поэтому я и выбрала из всех существующих кругов самый нетрадиционный. Почему именно такой? Да потому, что в обычных учебниках схему этого круга не упоминают. Он относится к запрещенной магии.

Откуда я знаю запрещенную магию? Из запретной библиотеки, разумеется. Честно говоря, я понятия не имела, что библиотека запрещенная. Дверь как дверь. Комната как комната. Наткнулась я на нее совершенно случайно. Просто со мной в школе никто не хотел дружить. Я слишком отличалась от остальных. Ученики недоумевали, почему меня до сих пор с треском не выгнали вон. Я разделяла их мнение. С магией я не дружила – ни в теории, ни на практике. Поэтому ученики из семей ведьм и магов водиться со мной не хотели. Правда, они считали дружбу со всеми, кто не являлся выходцем из магических семей, ниже своего достоинства. А обычные ученики обладали хоть сколько-нибудь выраженным даром, которого у меня не наблюдалось.

Поэтому и в школе и в Академии я была довольно одиноким ребенком. Даже при подготовке заданий в библиотеке мне доставались только те книги, которые не понадобились другим ученикам. Так было до тех пор, пока я не обнаружила совершенно неприметную комнату, скрытую за говорящей дверью. Дверь тоже меня ничем не удивила. В период сессии у нас каких только чудес не наблюдалось, и это несмотря на противомагическую защиту, наложенную в целях безопасности на Академию Волшебства. Даже при таких серьезных мерах предосторожности находились самородки, умудряющиеся разрушить альма-матер практически до основания. Академию восстанавливали, самородка в спешном порядке отправляли на остров Маргедон для обучения на боевого мага. И так до следующего раза.

Дверь отказывалась меня впускать. В ответ я пригрозила ей сожжением. Причем не магическим огнем, а так – облить бензинчиком и бросить спичку. Дверь задрожала от страха и услужливо распахнулась. Огромная комната была заполнена стеллажами с книгами. Сколько их там было, не берусь сказать, но очень много. Приятно поразило полное отсутствие учеников. Я притащила стул, маленький складной столик, тетради и конспекты. К немалому разочарованию, почти все книги оказались на непонятных языках. Но я не унывала и записалась на факультатив к профессору Лингвису, преподающему иностранные и волшебные языки, включая эльфийский, гномий и пр., чем немало порадовала старенького профессора. Единственный предмет, где я действительно добросовестно изучала древние манускрипты и старалась расшифровать мертвые языки.

Все было бы хорошо, только однажды я решила написать курсовую работу на тему «Магия крови в боевых заклинаниях практикующего мага». Ничего не подозревающий о происхождении первоисточников магистр боевых магических искусств Яромир Добронравов прочел плод моих ночных бдений в запрещенной библиотеке и тронулся умом. Говорят, когда его забирали в спецбольницу для свихнувшихся магов, стены его комнаты плакали кровью.

Вот так и обнаружилось, что так часто посещаемая мною библиотека, которую я считала своим убежищем от внешнего мира, запретная. Ее спрятали в стенах Академии потому, что темным силам вряд ли удастся пробраться туда незамеченными. А вот я умудрилась отыскать помещение, тщательно скрытое от посторонних глаз. Здесь были собраны книги, которые в последнюю войну магов сочли опасными.

Ректор Академии меня сурово отчитал, библиотеку перенесли, за курсовую поставили «отлично» и благополучно запретили к прочтению.

Теперь настал черед попробовать приобретенные знания на практике. Насчет результата особо обольщаться не приходилось. Зато сам ритуал постановки магического круга выглядел мистически внушительно, и потому я выбрала именно его. Неужели придется отказаться от круга только потому, что злосчастный филин благополучно сделал ноги, тьфу, крылья, тем самым лишив меня недостающего компонента? Стоп. Когда меня останавливали такие мелочи?

Пришлось вернуться в пещеру и внимательно обшарить углы по второму кругу. Сложное дело, когда не имеешь понятия, что ищешь. Наконец в одном из темных углов от моей любопытной физиономии испуганно метнулся паук.

– Ага! Попался, голубчик!

Я ловко сцапала ажурную паутину, несчастный обездоленный паучок в панике заметался по нагло разграбляемому имуществу.

– Извини, дружок, очень нужно, – сочувственно вздохнула я, сдувая бездомное насекомое с пальцев.

Паучок шустро умчался куда-то в щель. Мне показалось или он действительно погрозил оттуда лапкой? Спокойно, Вика. Так и до зеленых человечков дофантазироваться можно. Коль из стенок лезут руки, не пугайся – это глюки, утешила я саму себя.

Для начала я начертила мечом круг вокруг холма. Ваня сопровождал меня в качестве телохранителя с факелом в руке и исправно шарахался от каждого шороха. Затем я, напевая соответствующие заклинания, вырыла четыре ямки и торжественно закопала в одну из них уголек, в другую – землю из пещеры, в третью влила чашку воды, в четвертую положила паутину. Как только паутина была закопана, по всему контуру круга пробежали голубые язычки пламени.

Ваня уважительно присвистнул, поэтому не услышал мой удивленный вскрик или подумал, что так полагается по ритуалу. Магический огонь угас, но, стоило мне закрыть глаза, я его видела. Мало того, он четко отпечатался в сознании. Я остро ощущала вибрацию магического контура и растерянно моргала глазами. Интересно, так положено или нет? И спросить-то не у кого. Вот ведь закавыка!

Баррикаду сложили вновь. Я тихо свернулась калачиком на ковре возле очага. Глаза тут же закрылись.

– Будить, только если нечисть начнет меня есть, – сонно пробормотала я.

«Хотя тогда будет уже поздно». Это я додумала, засыпая.

Снился странный сон, будто кто-то настойчиво скребется в мое сознание и просит впустить.

Разбудил меня Ваня. Бесцеремонные толчки в бок выведут из себя кого угодно, а я так вовсе впала в бешенство. Причем спросонок я за себя не отвечаю. Незаметный жест рукой, короткая вспышка, и огорченный вопль:

– Уй-уй! За что?!

Проснулась и не поверила своим глазам. Пещеру скудно освещал свет от догорающих углей. По центру, совершая невообразимые па, скакало нечто человекообразное, но с пятачком, поросячьими ушами и хвостиком. Ну и танец! Заставит побелеть от зависти южноафриканское племя тумба-юмба. Куда там их ритуальным танцам до наших! При ближайшем рассмотрении танцор оказался Ваней.

– Ура! – радостно вскричала я и запрыгала по комнате. – У меня получилось! Я умею колдовать!!!

Ваня надулся как мышь на крупу. В глубине души, где-то очень глубоко, я понимала, что причины у парня есть. Нежданно-негаданно обзавелся поросячьим пятачком, ушками и хвостиком, причем этот комплект на маленькой свинке смотрится очаровательно, а на лице и фигура бугая – странно.

– А нечего было меня будить, – вместо оправданий фыркнула я.

Ну не люблю я внезапных побудок! Сон – это одно из немногих удовольствий, которое я ценю.

– Там Горыныч пришел, – обиженно шмыгнул пятачком Ваня.

– И из-за такой ерунды ты меня разбудил? – возмутилась я. – Мне что, полагается ему хлеб-соль вынести?

– Он говорит, твой круг не дает ему войти.

Серьезно? Ну дела… Еще и круг сработал как надо. Просто день сюрпризов. Вернее, ночь. Стоп. Круг рассчитывался на нежить и всякую там нечистую силу. Горыныч зомби?! Мама дорогая! И когда только успел.

– Значит, Змей уже зомби. И стоило будить меня из-за таких пустяков! – нарочито спокойно заявила я, хотя внутри меня все похолодело и оборвалось.

С живыми мертвецами мне еще сталкиваться не приходилось. А уж таких размеров и подавно. Слышала, зомби не большие поклонники солнечного света. Может, к утру ему надоест топтаться у порога и он уйдет? Хотя продуктов у нас навалом, воды тоже, выдержим недельную, а то и месячную осаду.

– Ладно, – небрежно махнула я рукой. – Завтра проснусь и упокою.

– А как быть с мужиком?

– Каким мужиком? – встрепенулась я.

Иван махнул рукой в сторону выхода:

– Там с Горынычем стоит мужик. Говорит, ты у него меч свистнула.

Какой меч? Взгляд мой наткнулся на позолоченные ножны. Ах этот… Но его хозяин лежал в гробу и не дышал. Ну точно, мертвец ожил и вернулся за своим мечом. Надо же, какой жлоб. Клинок пожалел для бедной беззащитной девушки.

– И его завтра утром упокою, – отмахнулась я.

Если, конечно, удастся. Но вслух по понятным причинам этого я не сказала. Зачем смущать сомнениями неокрепшие умы. Тем более упокоивать ходячих мертвецов я еще не пробовала. А вдруг получится? С кругом получилось же.

На этой оптимистичной ноте я погрузилась в сон.

– Не будить… – прошептала я или, может, только подумала.

Впрочем, неважно.

12

Пробуждение оказалось приятнее, чем можно было ожидать. Во-первых, хозяйственный Ваня успел приготовить нехитрый завтрак, состоящий из яичницы с колбасой и бутербродов с колбасой же. Запили ароматным чаем с дымком из самовара и нагло съели все малиновое варенье, обнаруженное за одной из лавок. Правда, его было-то литра два. И зачем оно теперь Горынычу? Разве зомби едят сладкое? Насколько мне известно, живые мертвецы специализируются на мясе.

Я больше не могла смотреть в совершенно несчастные глаза Вани, полные неизбывной тоски, и попробовала его расколдовать. После пятой попытки, когда парень уже побывал гигантской мышью, хомячком, кроликом, самим собой, но с ослиными ушами, мне удалось вернуть Ване облик, данный ему при рождении. Парень так обрадовался, что бросился меня целовать, несмотря на протесты с моей стороны, видимо совершенно позабыв, по чьей вине он так мучился. Я не стала напоминать. Еще пришибет ненароком. Вон какой большой, сильный, а я маленькая, хрупкая, зато умная.

К большому разочарованию Вани – он очень хотел посмотреть на упокоение покойников, – мужика на месте не оказалось, звать мы его не стали. Зато на пеньке в позе роденовского Мыслителя кручинился зеленый ящер.

– А-а-а!!! – возопил Ваня, размахивая над головой ножкой стола. – Отведай-ка силушки богатырской, зомби проклятый!

Легко быть смелым, когда я защитный круг не сняла.

Я закрыла глаза и представила, как круг исчезает, а нерастраченная магическая энергия возвращается ко мне. К моему удивлению, силовой барьер послушно растаял. Шок – не то слово. Я впала в состояние, близкое к прострации. Ванюша тоже разом как-то сник, видимо, раздумывал, как ему аукнется ласковое «зомби проклятый».

Змей поднялся с земли и грустно поплелся в сторону собственного жилища, не обращая на нас ровно никакого внимания. Похоже, он все-таки не зомби. Да-а, неудобно как-то получилось. Не пустили несчастного ящера в собственный дом. А ведь он, между прочим, вымирающий вид, его охранять надо, а мы…

– Горыныч! – с надеждой позвала я. – Ты не обижайся, а?

Но ящер уже исчез в глубине пещеры и на мои вопли не обратил ни малейшего внимания. Хотя вру. Он просто забаррикадировался изнутри. Надо же, какой обидчивый.

Мы подошли к пещере и деликатно постучали. Внутри послышалась возня, грохот, что-то с шумом рухнуло на пол. Змей выругался, затем поволок, судя по звуку, нечто невероятно тяжелое на импровизированную баррикаду. Куча старья выросла буквально за несколько секунд, сводя шансы на мирное урегулирование конфликта практически к нулю.

– Горыныч, – ласково позвала я.

Шум стих. Видимо, Змей напряженно прислушивался или пытался сделать вид, будто его нет дома. Не поможет. Мы видели, как он вошел внутрь. У него ведь нет запасного выхода. Или есть?

– Горыныч, выходи, – предложила я.

– Выходи, – поддержал меня Ваня. – А то хуже будет.

– Мы знаем, что ты там, – добавила я.

– Ага. Я выйду, а вы внутри запретесь, – шмыгнул носом Горыныч. – Нет уж, дудки. Сами дом себе стройте, а меня оставьте в покое.

– Зачем нам твой дом? – поинтересовалась я.

– А почему вы тогда ночью меня не пускали?

– Мы думали, ты мертвяк, – откликнулись мы.

– Хотели утром упокоить, – добавил ему Ваня.

И почему этот парень говорит обо мне во множественном числе? Или их тут всех в школе учат, как нежить упокоивать? Ничего себе предмет для сельской школы. Хотя по нашей жизни самое то.

– Не надо меня упокоивать! – испугался Змей.

– Ладно. – Ваня засучил рукава.

Горыныч этого видеть не мог, но по тону детины догадался, что последствия будут ужасны, и заметался по пещере, как мышь, застигнутая на столе. Баррикада грозила перерасти в нечто не менее монументальное, чем знаменитая Китайская стена. В ход шли даже бьющиеся предметы. В стремлении защитить родную пещеру Горыныч шел на любые жертвы.

Тем временем наглые захватчики чужих пещер в лице ведьмы и ражего детины готовились к решающему штурму. Я оказывала моральную поддержку войскам, самозабвенно вдохновляя Ванюшу на ратный подвиг и обещая воителю неувядаемую славу в веках. Балладу в честь будущего героя сложить не смогли из-за отсутствия в наших немногочисленных рядах менестреля. Досадно.

Крепость Иван решил брать с разбегу. Отошел подальше к деревьям. Я дала отмашку веточкой березы. Иван стартовал и… с разбегу воткнулся головой в баррикаду. Только ноги торчали наружу.

– Горыныч!!! – завопила я. – Посмотри, что ты наделал!

– Я?! – ошеломленно воскликнул Змей.

У него действительно оказался запасной выход, и голос ящера прямо над ухом заставил меня взвиться вверх от неожиданности.

– Ну не я же, – ехидно фыркнула я, прикидывая, как теперь спускаться с елки.

И угораздило же забраться на такую высоту с испуга! Да-а-а. Нервишки надо лечить.

Первым извлекли из завала Ивана. Снимать меня с дерева Горыныч отказался, предположив, что раз уж я умудрилась залезть на него без посторонней помощи, то и спуститься на землю смогу самостоятельно. Я тяжело вздохнула, затем честно попыталась найти точку опоры для ног. Кажется, удалось. Раздался треск… Дико вереща, я рухнула вниз, ломая по пути ветки. На земле орали уже двое. Я пребольно ударилась о жесткую шкуру Горыныча и добавила своему многострадальному организму новые синяки и ссадины. Змей потирал ушибленную голову и ругал на чем свет стоит одну непутевую, неуклюжую ведьму, которая лазить по деревьям научилась, а вот обучиться спуску не удосужилась.

13

Несмотря на наши совместные усилия, Ваню в чувство привести не удалось. Хорошо хоть Горыныч оказался незлопамятен и вызвался проводить меня до деревни. Сама бы я плутала по лесу не меньше месяца, и мои дочиста обглоданные кости нашли бы грибники.

Змей легко взвалил поверженного витязя на плечо, и мы тронулись в путь.

Все-таки ящеру не чуждо благородство. Ваня на него с мечом полез, вместе со мной в пещеру не пускал, а он теперь транспортирует поверженного героя до дома. Кстати, положа руку на сердце, в собственном травматизме Ванюша сам виноват. Зачем надо было бросаться грудью на баррикады? Ладно, плечом. Но «грудью на баррикады» звучит лучше, чем «плечом на свалку», хотя суть от этого не меняется.

– Добрый ты, Горыныч, – восхищенно заметила я.

– Это почему? – удивился он.

Можно сказать, я его упрекаю, а не комплимент отвесила.

– Иван за тобой с мечом гонялся, а ты его на себе до деревни тащишь.

– Ах это… – махнул чешуйчатой лапой ящер. – Ерунда. Ваня так на свою невесту впечатление старается произвести.

Интересно посмотреть на девушку, которая требует от жениха гоняться за доисторической говорящей рептилией с огромной железякой наперевес. От кого она решила избавиться таким экзотическим способом: от ненужного жениха или от Змея?

– И чем ты ей не угодил? – поинтересовалась я.

– Она меня в глаза не видела, – вздохнул Горыныч. – Просто угораздило Ваню влюбиться в Василису.

Надо же, Иван и Василиса. Очень на сказку смахивает. Типа в некотором царстве, в некотором государстве жил-был Иванушка-дурачок, и решил он жениться непременно на царской дочке, ибо она умница-разумница, красавица-раскрасавица и в приданое ей полцарства полагается. А царевна, не будь дура, решила жениха испытать. Рыцарских романов заморских начиталась и решила жениха озадачить неожиданным заданием. Принести то, не знаю что, уже неактуально. Раз сама не знаешь, что это будет, принесет какую-нибудь дрянь, доказывай потом, что не заказывала во дворец всякую пакость тащить. Вот и решила царевна украсить тронный зал чучелом дракона. И не хуже чем в Европе, и познавательно. Лишний раз в музей естествознания ходить не надо.

– Просто царевна из сказки, – хмыкнула я.

– И никакая она не царевна, – возразил Змей, устраивая сползшего Ваню повыше на плечо, – обычная библиотекарша. Красивая – это правда. А Ваня как ее увидел – умом тронулся. Решил подвиг в честь нее совершить: либо дракона убить, либо балладу сложить о ее красоте.

– Так и сложил бы. Влюбленному стихи настрочить, как два пальца об асфальт. Во всяком случае, это проще, чем гоняться за тобой по лесу.

– Не скажи. Ваня начисто лишен творческих способностей. Стихи у него получаются на любителя, а музыка и того хуже. После торжественного воспроизведения виршей Ваню побили. Теперь он переквалифицировался в драконоборца и минимум раз в месяц ходит в лес меня убивать.

– И ты так спокойно к этому относишься? – поразилась я.

– А я привык. Первое время пугался, не каждый день поединщики выискиваются. Теперь – ничего. Вон меч новый откует, глядишь, через месяц опять заявится.

Бедная Василиса! Такими темпами она до старости будет жениха дожидаться. В воображении возникла картина: немощный старец, согнувшийся под тяжестью прожитых лет, тяжело волочит за собой огромный ржавый меч, а в деревянной избе прядет пряжу седая старуха в ожидании свершения подвига возлюбленным.

Деревня встретила нас полным безлюдьем. Только собаки привычно лаяли, и то больше для порядку. Солнце жарило вовсю, дома блестели окнами, на обочинах деловито копошились многочисленные куры. Деревня обезлюдела. Может, у них покос или надои? Не знаю, какой аврал может случиться в деревне, но что-то же произошло. И куда теперь девать Ивана, если неизвестно, где он живет?

Решили спросить у кого-нибудь. Постучались в пять домов подряд, никто не открыл, лишь пестрая черно-белая кошка с надеждой мяукнула нам и разочарованно отвернула усатую морду.

– Ты говорил, Василиса в библиотеке работает. Давай отнесем его к ней.

– Точно! – оживился Змей. – Она наверняка знает, где он живет.

14

Вход в библиотеку располагался в торце сельсовета. К немалому нашему изумлению, на подходе к ней мы обнаружили пропавший народ. Люди сидели за накрытыми столами, установленными прямо на улице и сдвинутыми вместе. Во главе стола величаво восседал Овцынов. Похоже, народ что-то праздновал. Ну надо же! А меня не пригласили. Нехорошо. Я вчера не обедала, не ужинала и не завтракала, а они тут водку пьянствуют. Несправедливо.

Я тихо присела с краешку на свободный стул. Раз угощают всех, чего стесняться?

– Чего празднуем? – полюбопытствовала я, пихая соседа в бок.

– Ведьму хороним, – ответил мужик, обернулся и узрел мирно притулившегося сбоку Горыныча с бесчувственным Ваней через плечо.

– Всё. Больше не пью, – выпучил глаза селянин и рухнул под стол.

Слабонервный народ у нас пошел. Чуть что – сразу в обморок. Чисто барышни. Стоп. А какую они ведьму хоронят? Случайно не меня? Нет. Я же живая. Меня они хоронить не могут. Хотя другой ведьмы у них вроде не было. Ага. Кого я слушаю? Овцынова? Так у него и нечисти не было, пока коровку не схарчили. В конце концов, какая мне разница. Покормят, и хорошо.

Овцынов постучал по бокалу, требуя внимания, поднялся, глубоко вздохнул и с важным видом принялся вещать:

– Мало кто из нас успел хорошо узнать покойную. – Он грустно потупился в салат и смахнул скупую мужскую слезу. – Но за тот короткий срок, что она была с нами, она показала себя как смелый борец с нечистью. Эта хрупкая женщина, можно сказать – девушка… можно сказать, совсем дитя, приняла бой с двадцатью волками-мутантами. Она не побоялась ни клыков, ни когтей для того, чтобы дать охотникам сразить разгулявшегося монстра. Она берегла наш с вами покой, погибла за наше с вами будущее… Так выпьем же за Викторию Загнибеду. Пусть земля ей будет пухом.

На последнем слове я поперхнулась оливье. Речь проникновенная, претензий нет. Но я-то жива!

– Рано хороните! – во всеуслышание заявила я. – Не дождетесь!

Немая сцена, достойная бессмертного «Ревизора» Гоголя. Только испуганно расплакался ребенок, со звоном упала вилка, и на другом конце села завыла собака.

– Надо же! И правда, ведьма! – ахнула дородная секретарша главы администрации.

Помнится, при нашей первой встрече она жевала малосольный огурец, да и сейчас не изменила своей привычке, нежно кося одним глазом на пупырчатого друга в тарелке.

Что тут началось! Овцынов отчаянно крестил меня котлетой на вилке, приговаривая:

– Сгинь, нечистая сила! Чур меня! Чур!

– Не обольщайтесь, уважаемый! – фыркнула я. – Чур вас я не хочу! А позавтракать не против.

– А-а-а! – заголосила какая-то тетка.

Все отхлынули в разные стороны. Неизвестно, чего больше испугались – ее воплей или моего соседства. Оба варианта равноценны.

– Она есть хочет!!!

– Ну хочу, – спокойно заметила я. – Чего орать-то? Нашли повод для воплей. Я обычный человек и имею вполне нормальные физиологические потребности, типа сон, еда…

– Она нас всех съест!!! – истерично кричала тетка.

Ей есть из-за чего переживать. Судя по формам, дракон средней величины не останется голодным.

– Граждане, не суетитесь! На всех меня все равно не хватит, – подбодрила я народ и придвинула поближе аппетитную курочку.

– А это кто? – Какой-то плюгавенький мужичонка ткнул трясущимся пальцем в сторону Горыныча.

Тот со здоровым аппетитом голодного дракона уплетал гуся с яблоками и от ответа воздержался.

– Зеленый Змий, – гордо заявила я. – Не узнали?

Офигевший в конец народ понял, что допился. Явился к ним Зеленый Змий, таксказать, во плоти. Горыныч мило улыбнулся, явив обалдевшей публике огромные клыки. Те, кто послабже, выпали в осадок, остальные побледнели, но ничего, держатся. Молодцы.

Иван очнулся на груде поверженных его падением тел, обозрел учиненный погром и выпучил глаза:

– Это я их?

– Ты, ты, – успокоила его Василиса, заботливо прикладывая к наливающейся шишке на лбу любимого компресс.

И где только успела взять?

Глаза Вани стали еще круглее:

– Ничего не помню.

– Не мудрено, вон какая здоровущая шишка! – промурлыкала Василиса.

– А что здесь произошло? – поинтересовался совсем обалдевший парень.

– Действительно. Нам тоже интересно послушать. Что же здесь произошло?

Вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. На площади перед сельсоветом появилась четверка незнакомцев – трое мужчин и одна девушка. Впрочем, девушку я знала.

Мелена выглядела, как всегда, великолепно. Короткие волосы цвета баклажан уложены по последней моде явно дорогим стилистом. Стройное тело облегал темно-сиреневый комбинезон. Элегантная дамская сумочка в тон, небрежно перекинутая через плечо, была до того миниатюрной, что, казалось, не вместит и расческу. Но это не так. Ее сумка могла вместить множество вещей не хуже большого чемодана. Такая замагиченная сумка стоила очень дорого, но все равно пользовалась у народа популярностью, так как нередко, помимо чар по увеличению вместимости, на нее накладывались чары изменения веса. В такой миниатюрной вещице можно кирпичи таскать, лишь бы материал не подвел.

Как все высокородные ведьмы, Мелена являлась счастливой обладательницей хвостика. Небольшого, но настоящего, даже с миниатюрной кисточкой на конце. Она нежно заботилась об этой части тела, кисточку расчесывала, украшала бисером. Многие сокурсницы черной завистью завидовали Мелене и пытались вырастить свой собственный хвостик магическим путем. Какими только ухищрениями не пользовались: и в полнолуние на муравейник садились, и мылись разнообразными отварами (после применения которых у большинства модниц появлялась страшная аллергия), и демонов вызывали. Правда, некоторым удавалось добиться желаемого и девушки щеголяли разнообразными хвостами – от поросячьего до тигриного (у кого что получилось).

Трое мужчин представляли собой не менее живописное зрелище. Самому старшему на вид было не менее сорока. Темные волосы уже тронула благородная седина, лицо мужественное, из тех, что обращают на себя внимание женщин, хотя его нельзя было назвать красивым. Скулу пересекают старые шрамы, словно какая-то большая кошка небрежно мазнула когтями. Если учесть, что в каждой команде истребителей (а это были они, никаких сомнений) имеется неплохой лекарь, то это было жуткое создание, раз шрамы остались. Другой – в камуфляже, лет тридцати, с цепким взглядом охотника. Третий, самый молодой, с небесно-голубыми глазами, всего на курс-два старше меня. Звали его, кажется, Леша, учился на факультете целительства.

15

Настал звездный час Овцынова. Он с достоинством вылез из-под стола, царственным жестом смахнул с ушей остатки винегрета и начал повествование. Если не вдаваться в утомительные подробности, суть была такова: все было так хорошо – птички пели, клевер цвел, стада размножались, деревня процветала – пока не приехала одна стервозная ведьма. И тут началось… Полы намочила; стул, забор, фонарь испарила; избушку сломала; урон председателю в виде царапин на лице нанесла. Из его рассказа следовало, что, не будь меня, и корову-то никто жрать не стал бы. Мол, это случилось только благодаря моему попустительству и некомпетентности. Прямо так и сказал – некомпетентности. В довершение ко всему эта самая ведьма вызвалась на охоту за нечистью исключительно добровольно и для того, чтобы загладить свою вину перед деревней. Вернувшиеся с охоты мужчины красочно описали геройскую гибель несчастной. И он, как глава сельской администрации, принял решение вызвать команду истребителей. Все-таки не каждый день монстры закусывают приписанными к селу ведьмами. Отсюда, собственно, весь сыр-бор.

Я выпучила глаза на главу администрации, не находя слов, чтобы сказать уважаемому представителю власти, насколько он не прав в своих выводах. Затем, когда праведный гнев перестал перехватывать горло спазмами, я все-таки высказала многоуважаемому Овцынову все, что я о нем думаю, какими способами с использованием слесарного и садового инвентаря я бы его имела, если бы он, в сущности, не являлся противным козлом, чье происхождение туманно и неизвестно даже его предкам-извращенцам.

Народ уважительно заслушался. Кое-кто быстренько конспектировал мою пламенную речь, умоляя говорить не так быстро. Звучало это так:

– Помедленнее, я записываю!

Некоторые особо удачные выражения благодарная публика просила повторить на бис, особенно список нечисти, с которой предки уважаемого главы имели извращенные интимные отношения, составленный в алфавитном порядке.

К концу моего пламенного монолога группа истребителей тихо корчились на земле, обессилев от смеха и размазывая слезы. Только командор, не теряя достоинства, спокойно выслушал до конца, предложив изложить мою версию событий. Хотя и в его глазах таились веселые искорки. Или мне только показалось?

Моя версия была гораздо более правдоподобна. В принципе против истины я не погрешила, просто опустила некоторые детали. Зачем им знать про пещеру и мужика в гробу, про меч, который я случайно прихватила, и покойника, что приходил ночью требовать собственное имущество? Не отдам! После всех треволнений я заслужила некоторую компенсацию.

Меня выслушали так же внимательно, как и Овцынова. Правда, председатель несколько раз пытался вставить несколько слов от себя лично, но его попытки пресекли в зародыше. Просто наложили заклятие немоты, и все. Открывает щука рот, а не слышно, что поет. Вопреки ожиданиям, Овцынов не поддался унынию и не стал молча стоять в сторонке, а принялся комментировать мой рассказ жестами. Когда всем надоели его ужимки, к чарам молчания добавили чары недвижимости. Теперь глава администрации вынужден был гневно сверкать на нас глазами. И только. Приятное разнообразие.

– Понятно. Весь сыр-бор разгорелся всего лишь из-за того, что одна сельская ведьма просто не вышла вовремя из леса, – разочарованно констатировал мужчина со шрамом.

Остальные укоризненно уставились на меня. Я покраснела и стыдливо потупилась. Действительно, неудобно как-то получилось.

– А как же волки-мутанты? – с надеждой поинтересовалась Мелена. – Мы их истреблять не будем?

Ух ты! Мелена просто рвется в бой! Берегись, нечистая сила. Грозная ведьма ступила на тропу войны.

– Полагаю, волки не стоят нашего внимания. Один мутант еще не проблема. Тем более местные с ним сами справились.

Я проследила за его взглядом и обалдела, узрев шест с насаженной на него волчьей головой. Ни фига себе! Голова ощерилась и грозно щелкнула зубами. Я вздрогнула и невольно попятилась. В деревне обо мне слишком хорошего мнения. Против стаи таких милых зверушек мне не выстоять и пары секунд. Слово «мама» договорить не успею. От перспективы стать обедом монстра слегка замутило. Не волнуйся, Вика, все благополучно закончилось. Теперь домой, в Москву. Снова вспомнить тепло чистой постели, аромат душистой ванны. И, что самое главное – никаких комаров, мошек и прочей живности, никто не станет подкладывать на подушку дохлых крыс. О счастье!

16

Как так получилось, что вместо спокойной телепортации в Москву мы принялись шастать по лесу в поисках того, не знаю чего? Словом, пока я с наслаждением парилась в баньке, услужливо предоставленной мне лебезящим Овцыновым, наши истребители времени даром не теряли: успели связаться со штабом и доложить об исполнении задания. Молодцы. Но сами нашли себе работенку. Начальство терпеливо выслушало отчет и приказало проверить подземную лабораторию. Вряд ли она представляет опасность, но подстраховаться не мешает.

Так что когда я появилась возле сельсовета с довольной улыбкой на лице и сумкой через плечо, Мелена поспешила «обрадовать» меня новостью о предстоящей экспедиции. Пока я с отвисшей челюстью пыталась смириться с мыслью об очередном походе в лес, кто-то сильно и очень настойчиво принялся дергать за штанину моих брюк.

Это был черный кот. Добившись моего внимания, он надсадно мяукнул и шустро забрался на плечи, используя штаны как своеобразное дерево для лазанья. Мои вопли и ругань ничуть не смутили черную бестию. Он спокойно и с достоинством потерся о щеку, удобно устроился вокруг шеи наподобие воротника и громко замурлыкал в ухо.

– Это еще кто такой? – опешила Мелена.

– Кот. Разве не видно? – раздраженно фыркнула я, потирая наиболее зудящие от когтей пушистика места.

Больно же, елки-моталки!

– Хозяйством обзаводишься? – ехидно спросила Мелена. – Ну-ну.

Лес меня встретил не более гостеприимно, чем в прошлый раз. Где находится подземная лаборатория, я понятия не имела, о чем злорадно сообщила участникам нашего похода. Поэтому вел нас следопыт, тот самый мужик в камуфляже, он запоздало представился Матвеем Лисицыным. Матвей так Матвей. Не Сусанин, и ладно. Лешу Синельникова я уже знала по Академии. А вот кто действительно меня поразил, так это Игорь Липай. Один из самых знаменитых истребителей нежити и нечисти. На его счету столько упырей, вурдалаков, взбесившихся оборотней, что, собрав их вместе, можно получить приличную армию. Вот это да! Я иду в лес с живой легендой!

Где-то к полудню мой энтузиазм иссяк, к вечеру я и вовсе всех ненавидела, больше всех этого самого Лисицына, который весь день таскал нас по лесу; чуть меньше – кота, мирно храпящего у меня на шее. Захребетник несчастный. Нечего и говорить, что лабораторию мы не нашли. Сдается мне, найти дыру в земле могут лишь такие счастливчики, как мы с Горынычем.

Я в очередной раз споткнулась и запахала носом, ругаясь на чем свет стоит. Все. Хватит. Отсюда ни ногой, – решила я. Перевернулась на спину и невольно залюбовалась первыми звездами на темнеющем небе.

– Загнибеда, ты чего? – встревожилась Мелена.

Надо же, беспокоится. Странно, но приятно.

– Не видишь? Привал устраиваю. Сейчас полежу немного, схожу за лапником и устрою себе царское ложе.

– Нам идти надо, – заметил Леша, подгребая к нам.

Его глаза смотрели с нескрываемой завистью. Видно, парень тоже устал, но держится. Молодец. Глядишь, и наградят за особое рвение… Посмертно.

– Тебе надо, ты и иди, – огрызнулась я и даже сумку подложила под голову для особого комфорта.

Все. Теперь меня отсюда даже тягач не вытащит.

– Что случилось? – выразил неудовольствие Игорь.

– Да вот, – полный немого укора взгляд Мелены остановился на моей распростертой на земле фигуре, – она вставать не хочет.

Глаза командора потеплели:

– Сломала что-нибудь?

– Нет, – мотнула головой я.

Зря. Хвоя нещадно впилась в щеки, заставив невольно поморщиться.

– Только идти дальше отказываюсь. Мне и здесь хорошо.

Мой протест вызвал тяжкий вздох командора. Нет, ругаться он не стал, тащить за шкирку тоже, просто посмотрел на меня как на малое неразумное дитя, вызвав на моем лице краску стыда. Хорошо хоть в темноте этого никто не заметил.

– Мы все устали не меньше тебя. Здесь неподходящее место для ночлега. Вот найдем хорошую поляну, разведем костер и отдохнем.

Ага. Так я ему и поверила. Он пообещает хоть луну с неба, лишь бы сдвинуть меня с места. К тому же никто не устанавливал конкретные сроки для обустройства лагеря, вполне можем проблуждать по дебрям хоть неделю. И что самое ужасное, про ужин не сказано ни слова.

– Чем вам это место не подходит? – поинтересовалась я. – По-моему, здесь здорово.

– Тут же одни деревья.

– Вот и хорошо, – уперлась я. – За дровами далеко ходить не надо.

– Мы здесь просто не поместимся.

– Ребята, вам тесно в лесу?

Кажется, Липаю надоело уговаривать упертую ведьму, он попросту махнул на меня рукой и продолжил путь. Остальные окинули мою распростертую на земле тушку завистливым взглядом и последовали за лидером. Ну и ладно. Не очень-то надо мне их общество. Завели в лес и бросили одну-одинешеньку.

Руки коснулось что-то мягкое и волосатое. Я взметнулась вверх с прытью чемпиона по прыжкам в высоту, только без шеста.

– А-а-а! – заорала я. – Убивают!!!

– Чего орешь как резаная? – вопросило нечто черное с горящими в свете луны глазами.

– П-п-простите, а вы, собственно, кто? – вопросила я незнакомца.

– Я? – опешил тот. – Кот. А что? Не видно?

– Говорящий кот? – обалдела я. Ноги мои ослабли, и я грохнулась на землю копчиком. – Разве коты разговаривают?

– Получше некоторых, – обиделся зверь.

Кот подошел поближе, встал на задние лапы и отвесил элегантный поклон, который сделал бы честь придворному кавалеру галантного века.

– Разрешите представиться: Василий, ваш фамилиар, – добил он меня.

– Простите, фами… кто? – вопросила я, окончательно сбитая с толку.

Может, я при падении слишком сильно ударилась головой?

– Фамилиар, – спокойно повторил кот. – Между прочим, в тринадцатом поколении. Покойная Анастасия Павловна очень ценила моего прапрапрапрапрапрапрапрапрадеда.

– Понятно, – на всякий случай кивнула я, чтобы какой-то кот не считал меня темной идиоткой. Только его слова ничего не объяснили. – А кто такая Анастасия Павловна?

– Анастасия Павловна была последней ведьмой, официально проживавшей в этом селе. В ее доме я и проживал до недавнего времени.

Здорово. Только все равно непонятно. Кто такие фамилиары? Почему со мной запросто болтает деревенский кот? И как мы будем устраиваться на ночлег, если у нас нет ни еды, ни спичек? Особенно удручало печальное отсутствие ужина, а в перспективе еще и завтрака.

Невезуха.

Через пятнадцать минут мы натаскали гору хвороста, достаточную, чтобы поддерживать приличный огонь в течение суток. Через полчаса попытка нарубить мечом лапник для постели с треском провалилась. Кот оказался слишком мал, чтобы удержать оружие в лапах, и с завидным постоянством шмякался мордой в лесную подстилку, а я попадала по чему угодно, кроме веток. Пришлось сменить тактику и попросту обломать непокорный лапник. Через полтора часа постель была готова. Не царское ложе, но для сносного ночлега сойдет.

С огнем оказалось труднее. Три часа мы пытались с упорством, достойным лучшего применения, добыть его методом трения при помощи палочек. Единодушно решили, что вредные историки врут и древние люди, даже будучи семи пядей во лбу, добыть таким глупым способом могли разве что мозоли, а метод афишировали для дезориентации противника. Через четыре часа на мне не осталось живого места от многочисленных укусов кровососущих насекомых, и я перестала обращать внимание на надоедливый писк комариной братии. Еще через пятнадцать минут я вспомнила о наличии в сумке спичек. С досадой хлопнула себя по лбу, убив очередного кровососа, и злорадно ухмыльнулась. Еще через пятнадцать минут общими усилиями обнаружили коробок со спичками на самом дне сумки. Открыли. Нащупали одинокую спичку, чиркнули и… спичка сломалась возле самой головки, сведя наши шансы к уютным посиделкам возле костра практически к нулю.

17

Еще через полчаса, когда я уверилась в том, что мы с котом умрем и наши дочиста обглоданные диким зверьем кости найдут случайные грибники лет эдак через двадцать, Василия озарила светлая мысль:

– А нельзя огонь просто наколдовать?

Идея поставила меня в тупик. Теоретически это возможно. Любой мало-мальски уважающий себя маг может осуществить подобное, произнеся незамысловатое заклинание и щелкнув пальцами. Практически же мне этого никогда не удавалось. Я выразила сомнения по этому поводу:

– Ты что? Обалдел? Я этого не умею.

Кот опустился на колени и пополз ко мне.

– Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! – всхлипывал он. – Ну что тебе стоит? Ты ведь даже не пыталась. А вдруг получится?

Вот это самое «вдруг» меня и напрягало. Я из тех магов, что сделать хотят грозу, а получают козу. С другой стороны, что я теряю?

Целый час я мучилась, тщетно пытаясь вызвать хоть искру огня. Напрасно. На языке от заклинаний мозоль натерла, пальцы, щелкая, сбила в кровь. Толку – ноль целых, ноль десятых. Итак, подведем неутешительные итоги. Что мы имеем? Выбившуюся из сил ведьму и совершенно отчаявшегося кота.

– Мы все умрем! – в отчаянии взрыдал он и принялся рвать шерсть на всем теле, куда только мог дотянуться когтистыми лапками.

Видя такое горе, я прониклась безграничным сочувствием к страдальцу и решила прибегнуть к последнему методу. Запрещенной магии. В конце концов, что я теряю? Никто ведь даже не узнает. Кот в заклинаниях не разбирается, а ближайшие маги учесали в неизвестном направлении, бросив нас на растерзание лесным зверям.

Так. Для заклинания необходим камень. Кажется, я пару раз споткнулась о подходящий, пока искала хворост. Точно. Он лежал под сосной. Я водрузила его недалеко от импровизированной кровати, тихо прошептала нужное заклинание и коснулась булыжника указательным пальцем. Яркая вспышка на мгновение заставила зажмуриться. Опять перемагичила. Раздались радостные вопли кота. Я с опаской приоткрыла сначала правый, затем левый глаз…

Огонь! Булыжник горел синим магическим пламенем!

– Ура! Получилось! – завопила я, присоединяясь к дикому танцу вокруг добытого пламени.

Теперь понятно, почему дикие племена питали нездоровую страсть к пляскам по любому поводу. Когда что-нибудь достается таким трудом, это заставляет человека испытывать очень сильные чувства.

Костер – это здорово. Приятно посидеть с друзьями возле уютно потрескивающего огня, поджаривать сосиски на палочках… При одной мысли о съестном в животе началась революция местного значения. Я тяжело вздохнула. Ужин в ближайшее время нам не светил и не грел. Досадно, но тут ничего не попишешь.

– Что с тобой? – Котик с озабоченным видом прислушался к бурлению в моем животе. – Ты заболела?

– Ага. Скоро опухну от голода, – тяжело вздохнув, кивнула я.

– Ах да! Конечно! – с видом Архимеда воскликнул пушистик, хлопнув пушистой лапкой по лбу. – Как я мог забыть!

Кот сорвался с места и резво умчался в ночь.

– Э! Куда?!

Мой крик затерялся в темноте среди деревьев и так и не был услышан.

Ну вот. Одна. Совсем одна. Ночью, в лесу. Вокруг никого, может, на километры. Мамочки, как же страшно! Я зябко поежилась, обняла себя за плечи, чтобы хоть как-то согреться. Не помогло. Мурашки на теле вовсе не означали озноб от пониженной температуры ночного воздуха. Просто страшно.

Кто-то большой и страшный таращился на меня из ночи. Глаза размером с плошку горели сверхъестественным огнем. Я замерла от ужаса, чувствуя, как на всем теле волосы встают дыбом от внезапного открытия. Шансов дожить до утра ноль целых, ноль десятых. Животные боятся огня. С чего ты взяла? Ты же, Викочка, из города ни ногой. Так во всех учебниках по зоологии написано. Ага. Только если это действительно животное. А кто же это может быть? Я же в лесу. В лесу обычно водятся звери… и нечисть. Мама!

Рука непроизвольно нащупала увесистый сук. Инстинкт самосохранения взял верх над страхом, сковавшим тело. С душераздирающим криком я метнула свой импровизированный снаряд в противника. Глухой удар – и тушка офигевшего от такого приема филина шлепнулась вниз. Однако! Попала… Неожиданно, но приятно. Только птичку все равно жалко.

Задремать удалось только под утро. Все волновалась, как там котик: один, в темноте, маленький и беззащитный. Я тоже одна, но у меня есть костер, а у него нет ничего для самозащиты. Может, стоило дать ему свой меч? Нет. Кот с холодным оружием, разгуливающий по ночному лесу? Бред сумасшедшего. Тем более меч я сама с трудом таскаю. Ну и тяжеленная железяка. Куда уж котенку.

В чуткий тревожный сон исподволь вкрался посторонний звук. Громкое шуршание, хрупанье, возня. Наконец-то котик вернулся. Стоп. Чем это он так вкусно хрупает? А я? Мне что, полагается умереть с голоду? А вот фигушки.

Я вскочила на ноги. Увиденное вогнало в ступор. Некоторое время глаза просто отказывались верить в реальность происходящего. Моя сумка подверглась наглому нападению со стороны вездесущей змееокой лошадки. Конь шипел как закипающий чайник, пытаясь отхватить кусок упорно защищающейся сумки. Сумка проявила невиданную доселе прыть. Щелкая застежками и высоко подпрыгивая на месте, она ловко избегала конских зубов, попутно стараясь цапнуть зарвавшееся животное за морду. Несмотря на яростное сопротивление сумки, одна ручка была оторвана, ее жевала наглая скотина как импровизированную жвачку.

Ну и бестия! Жрать мою сумку!

Идиотка, надо очертить магический круг! Ага. А когда он последний раз у тебя действовал? Хм… Дайте-ка подумать… Вчера. Правда, это случилось впервые, но лиха беда начало. Сумку-то замагичить смогла, а круг – это вообще для начинающих.

Я бросилась на обнаглевшую бестию. Не тут-то было! Предыдущий опыт общения показал наглой животине, что не так страшна ведьма, как ее малюют. Лошадка, нимало не испугавшись, зашипела по-змеиному, ни дать ни взять – закипающий самовар. Затем вывернула шею и лязгнула в мою сторону зубами. Я опешила. Вот это зубки! Пожалуй, такими голову откусить можно. Ну, может, не голову, а руку – точно.

– А-а-а! – взвизгнула я, бросаясь наутек. – Не ешь меня, я невкусная!

Лошадь кинулась за мной следом. Мы пробежали кругов десять вокруг огня, прежде чем я вспомнила о мече. Еще через пару кругов удалось выхватить оружие из сумки. Сумка преданно распахнулась и вывалила меч наружу. Как только рукоять оказалась в руке, я резко затормозила, споткнулась и чуть не пропахала носом землю. Не ожидавший такого финта конь, вместо того чтобы воспользоваться моим уязвимым положением и растоптать, просто перепрыгнул через меня, как на соревнованиях по конному спорту.

Коротко взвизгнув, я перекатилась в сторону и только после этого вскочила на ноги.

– Ну все, стели, гад, гроб – ты спать пришел! – выдала я, отбрасывая в сторону ставшие ненужными ножны.

Лучи утреннего солнца сверкнули на великолепном эльфийском клинке. Глаза лошади испуганно расширились, конь неуверенно попятился. Смятение противника придало мне сил. С криком «банзай!» я кинулась на врага. Конь, коротко взвизгнув, развернулся на сто восемьдесят градусов и бросился наутек. Я ринулась следом, стараясь не терять из виду высоко подпрыгивающий черный круп лошади. Деревья и непролазный кустарник ничуть не смущали улепетывающую со всех копыт тварь, а я поминутно спотыкалась о выступающие из земли корни, рубила мешающие ветки и ругалась на весь лес.

Конь наглым образом улизнул. Повезло ему. В боку закололо, пришлось остановиться. Вовремя. Еще пара прыжков – и знакомое болото. Я испуганно вытаращилась на возникшую ниоткуда темную воду. На мгновение представила, что не успела затормозить… Аж мороз по коже. Я зябко передернула плечами. Брр.

Конь удирал по болоту аки посуху. То есть мчался по кочкам с привычной легкостью сайгака, только стебли осоки летели. Теперь его не догнать. Я вздохнула. Не очень-то и хотелось.

18

Место привала нашла быстро, по запаху. Аромат свежеприготовленной еды разливался по лесу, дразня оголодавших путников вроде меня. Рядом с костром деловито кашеварил черный пушистик, помешивая аппетитно пахнущий суп в неизвестно откуда появившемся котелке. Раскаленный камень служил дивной заменой газовой конфорки.

Давясь слюной и облизываясь, я попыталась уворовать хоть немного еды для себя, голодной и холодной. Но попытки разжиться супом окончились ударом ложки по жаждущим ручкам.

– Не готово, – строго отрезал кот. – Лучше зажги еще огонь.

Повелительный жест на два рядом стоящих камня. От возмущения я просто обалдела. Первым порывом было – замочить тирана прямо в котле. Нет. Не пойдет. Весь вкус можно испортить. Плавающая в супе шерсть неподходящее блюдо для завтрака, впрочем, для обеда тоже. Тяжело вздохнув, выполнила требование тирана. Магические синие языки пламени уютно затрещали на голых камнях. Довольный результатом кот деловито водрузил на один камень сковородку, над вторым приладил чайник. Вот это да! Снова получилось! А почему другие заклинания не действуют, как положено?

Обдумывая странности поведения своей магической силы, совершенно не заметила, как из леса осторожно высунулась хитрая конская морда и наглым образом попыталась стянуть шкварчащую на сковороде рыбу. Кот не потерпел подобного хамства от магической зверюги и зарядил животному ложкой в лоб. Опешивший конь так и сел. Кот взвыл:

– Мя-а-у-у-у!!!

И вцепился в нахальную морду всем четырьмя лапами. Конь взвизгнул от боли и рванул в лес, не разбирая дороги. Пушистик мягко спрыгнул в траву, вальяжно подошел к ближайшему дереву, сладко зевнул, потянулся и как ни в чем не бывало спокойно поточил когти о ствол. Прямо тигр! Какой боевой задор!

– Мой руки, – довольно промурлыкал кот.

Мне не надо повторять дважды приглашение к столу. А сейчас тем более. Я не ела толком с собственных похорон. Котик разлил суп по походным мискам и галантно подал приготовленное собственнолапно блюдо. Мордочка выражала умильное беспокойство, пока я снимала пробу. Я осторожно зачерпнула ложкой густое варево, подула и с опаской поднесла ко рту. Кто знает, каким шедевром разродился кулинарный гений кота. В конце концов, умеющий готовить фамилиар – не с моим счастьем.

О боже! Назвать это простым супом кощунство. Пища богов. Нектар с амброзией. Я наслаждалась вкуснейшим супчиком, обжигаясь и давясь от жадности. Терпеливо ожидавший приговора кот радостно закружился по поляне и предложил добавки. Не отказалась, согласилась даже тогда, когда вкуснятина заполнила желудок и булькала где-то в районе горла. А там и румяная картошечка с поджаристой рыбкой подоспели. Вот горе! Места в животе не осталось, а еще столько вкусностей!

Нет. Лопну, но съем. Не пропадать же добру. Привлеченные ароматами свежеприготовленной пищи, к стоянке начали подтягиваться и другие желающие хорошо позавтракать, ничего для этого не делая. Первой из леса высунулась голова Леши.

– Ой! – округлил он глаза в притворном изумлении. – А вы уже завтракаете?

И как бы ненароком присел поближе к котелку, по-хозяйски плеснул себе супчика и принялся уписывать за обе щеки. Ну нахал!

– Э-э! – справедливо возмутилась я. – Тебя к столу никто не приглашал.

– А где ты тут стол увидела?

– Нигде. Просто к слову пришлось. Между прочим, ты так мило вчера меня бросил одну в лесу на растерзание диким зверям, а теперь примазываешься?

– Загнибеда, тебе что? Харчей жалко? Где твое гостеприимство?

– Незваный гость хуже татарина, – фыркнула я.

Тут из леса высунулась не менее наглая конская морда и прежде, чем мы успели хоть как-то среагировать, спокойно выхлюпала остатки супчика. Пока мы обалдело хлопали глазами на троглодита в лошадиной шкуре, который умудрился сожрать мясные блюда (почему-то я всегда свято верила, что лошади строгие вегетарианцы), агрессор умудрился не только за один присест уничтожить все съестное, но и начисто облизать посуду. Такого откровенного хамства Леша не потерпел. В руках целителя возник магический сгусток. Конь скосил хитрые глаза на переливающийся всеми оттенками синего шар, резко развернулся и исчез в зарослях. Заклинание полетело вслед. Раздался взрыв, землю слегка тряхнуло и… из кустов вылезла обгоревшая, лишенная волос на голове и ужасно злая Мелена.

– Обалдели?! – рявкнула она. Звуковой волной нас отнесло в сторону и приложило спинами о стволы. – Не хотели делиться – не надо, зачем фаерболами кидаться?

Мы покатились со смеху. Ржали долго, размазывая слезы и некультурно тыча пальцами в озлобленную ведьму. Когда ей надоел наш оглушительный ржач, полыхнуло заклятие, я шустро спряталась за спину Леши, а у него выросли оленьи рога и ослиные уши. Излишние украшения притянули голову несчастного парня к земле. Он с размаху зарылся рогами в землю и теперь тщетно пытался их извлечь. Да-а-а. Шутки с ведьмами плохи.

19

Оставшиеся члены команды не заставили себя ждать. Лисицын тихо присвистнул, оценив кардинальные изменения во внешности Леши, но ничего не сказал. Игорь Липай окинул своих подчиненных взглядом строгого учителя, заставшего четвероклашек в школьном туалете с сигаретами, и пробормотал что-то про детский сад и его малышню. Мелена уже вернула растительность на голову, но попытки очистить лицо и одежду от покрывающей их копоти не увенчались успехом, и поэтому она дулась как мышь на крупу. Я с удивлением ловила на себе ее гневные взгляды. А я-то тут при чем?

– Игорь, а почему мы вечно ищем вокруг лагеря хворост, если можно запросто развести огонь на камнях? – прервал действующую всем на нервы паузу Леша. – И готовить на таком костре удобнее.

– Вот и я думаю – почему? – пристально уставился на меня Липай.

Все выжидательно воззрились на меня как на неожиданно вылезшее из-под земли чудо. От такого повышенного внимания к своей скромной персоне я смутилась и нервно заерзала на месте. Надо же так глупо засветиться! Я попинала ногой еловую шишку и, состроив самую невинную рожицу, какую смогла, поинтересовалась:

– А что это вы на меня так смотрите?

– Интересуемся, где ты узнала это заклинание, – услужливо пояснил Лисицын.

Я поковыряла пальчиком в лесной подстилке, оттуда вылез возмущенный клоп и пустил вонючую струю. Я вскрикнула, подпрыгнув от неожиданности, а затем все порывалась найти злосчастную букашку и раздавить, даже если для этого придется перелопатить весь лес. Меня поймали, встряхнули и озадачили тем же вопросом.

– В Академии, вот где! – честно ответила я.

Даже не соврала. Я же не уточняла, где именно в Академии.

– А почему я этого не умею? – удивилась Мелена.

Ой! Мы же с ней в одной группе учились. Я и забыла.

– Ну я ее научил. Вам от этого легче? – возмущенно вопросил смелый котик, с трудом вклиниваясь между мной и Липаем.

– Говорящий кот! – опешила Мелена.

– Да, говорящий кот. И что с того? – парировал Василий. – Это не повод так страшно таращить глаза. Немедленно прекратите. Я пугаюсь.

– И много ты знаешь подобных заклинаний? – поинтересовался Матвей.

– Достаточно, – нагло соврал кот. – А почему это вы, уважаемый, обращаетесь ко мне на «ты»? Насколько я помню, мы на брудершафт не пили.

Матвей смутился.

– Тогда расколдуйте меня, пожалуйста, – робко попросил кота Леша.

Я с удивлением уставилась на кота. Интересно, как он на этот раз выпутается. Вася не подкачал. С видом знатока он внимательно осмотрел ослиные уши и рога на голове парня, озабоченно поцокал языком, заставив несчастного побелеть как полотно, и выдал заключение эксперта:

– К сожалению, я тут бессилен.

У Леши появилось такое выражение лица, что растопило бы айсберг любого размера. Видимо, котик пожалел несчастного и добавил:

– Вам может помочь только ведьма, наложившая заклятие.

Все прониклись горем целителя. Мелену упрашивали всей толпой. Она упорно не желала пойти навстречу нашим уговорам. Но тут окончательно выведенный из себя Липай предложил заставить в походе Мелену готовить, а результаты скармливать ей до последней крошки. Просто бесчеловечная пытка. Кулинарный талант Мелены заставит загнуться любого, причем медленной мучительной смертью, сопровождающейся желудочными коликами, изжогой и жестокой диареей. Кошмар! Крепость пала. Мелена со слезами на глазах сделала пассы в сторону Леши, и рога у того исчезли, а уши приобрели нормальный вид. Аплодисменты. Все довольны и счастливы.

Идти никуда не хотелось, но неумолимый Липай, несмотря на стоны и вопли, поднял команду на ноги и погнал дальше. Садист. Еще один день бесполезных блужданий по лесу не порадовал никого. В обед сделали привал и озадачили меня готовкой. Робкие протесты задушили на корню, я сникла, тяжело вздохнула и наградила походный котелок тяжелым взглядом. Нет. Готовить я умею… дома, на газовой плите. Не шеф-повар, но уж лучше Мелены однозначно. Только на костре кашеварить не доводилось, так что предсказать результат не берусь. Рядом словно из-под земли возник Васька. Он мягко потерся об меня и успокаивающе промурлыкал:

– Не волнуйся. Я помогу. Ты только мне огонь разведи и водички принеси. Тут рядом я ручеек видел.

Я послушно разожгла огонь на трех камнях под любопытными взглядами команды. Но слов заклинания они услышать не могли, тем более увидеть мысленно представленные символы. А без этих необходимых для успешного колдовства условий повторить трюк практически невозможно. К моменту моего возвращения на поляну с водой в котелке котик уже успел почистить картошку и овощи для супа и деловито взбивал тесто для блинчиков. Офигевший от необычного зрелища народ наблюдал за процессом с дико вытаращенными глазами.

– Загнибеда, ты в курсе, что у тебя кот готовит? – потрясенно заметила Мелена.

Я гордо проигнорировала вопрос и вручила Ваське котелок.

Через полчаса кот объявил о готовности обеда. Нашему вниманию был представлен суп из тушенки с перловкой, жаренный с грибами картофель и блинчики со сгущенкой, а также травяной чай. Гордый повышенным вниманием к своей скромной персоне кот ловко наполнял глубокие миски дымящимся первым и подавал всем по очереди, не забывая об изрядном ломте хлеба в придачу. Когда очередь дошла до Мелены, та гордо фыркнула:

– Я такое не ем.

Васька остолбенел. На обиженную мордочку больно было смотреть. Котик так старался, а его не оценили.

– Вася, – тихо позвала я.

Кот потерянно подошел ко мне, все еще сжимая в пушистых лапках злосчастную миску. Я спокойно приняла суп из мягких лап и ободряюще улыбнулась:

– Не обращай внимания. Она всегда на диете. А нам больше достанется.

Успокоив таким образом пригорюнившегося было кота, я бойко заработала ложкой. Ну надо же! Кот, а как готовит. Мелена – дура, от такого блюда отказалась.

– Э-э! – возмутились остальные. – Ей добавка, а нам?

– Нету, – огорошил всех Васька, экстренно расправляясь с собственной порцией, пока оголодавшие странники не экспроприировали последнее.

– Несправедливо, – обиженно засопел Леша.

– Очень даже справедливо, – отрезала я, принимая из услужливых лапок пушистика миску, доверху наполненную вторым. – У меня привилегированное положение. Вася мой фимиам.

– Кто?! – подавился вторым Липай. – Какой такой фимиам?

– Полагаю, Виктория не совсем точно выразилась, – вкрадчиво промурлыкал Вася. – Я ее фамилиар.

– А это еще что за зверь? И с чем его едят? – заинтересовалась обделенная на сей раз Мелена.

Вася принципиально не предложил ей второго, а она не хотела унижаться, уговаривая какого-то там кота.

– Меня не едят. Я потомственный фамилиар в тринадцатом поколении! – выпятил пушистую грудь Васька. – Моя обязанность – помогать ведьме.

Все с интересом уставились на кота, ожидая продолжения. Кот громко фыркнул и принялся разносить десерт. Мелена проводила исчезающие блинчики голодным завистливым взглядом и гордо отвернулась, словно наше смачное чавканье ничуть ее не волновало. Ну и пусть. Нам больше досталось. Правда, пришлось отправиться в дальнейший путь с туго набитыми животами, но это гораздо лучше, чем шляться по лесу голодными.

К вечеру мелкая изморось внезапно обернулась проливным дождем. Мы вымокли мгновенно. Лесная подстилка превратилась в жидкую непролазную грязь. В общем, все тридцать три удовольствия разом. Топая по бездорожью, ругали мерзопакостную погоду на чем свет стоит, но смотрели все почему-то на меня, словно я была инициатором дурацкого похода в лес.

Начало темнеть. Я уже перестала обращать внимание на хлюпающий нос, льющуюся за шиворот воду, облепившую тело мокрую одежду и противно чавкающие влагой кроссовки и развлекалась тем, что придумывала двести один способ убийства Лисицына. Получалось неплохо. Шедший за мной Леша прислушался к моему бормотанию и, позеленев, уполз в ближайшие кусты, откуда раздались характерные звуки, обычно издаваемые при острых пищевых отравлениях. Отряд не заметил потери бойца и продирался по лесу уже без целителя. Я честно пыталась привлечь внимание спутников, но на меня нервно шикнули, и я благоразумно заткнулась. Еще побьют.

20

Где-то еще через полчаса обнаружился высокий холм, в котором виднелась нора.

– Дыра с дверью? – изумилась Мелена, придирчиво оглядывая круглую, как крышка от бочки, деревянную дверь.

Что-то в этой самой двери показалось мне смутно знакомым, и холм я уже где-то видела. Просто дежавю.

– Это не дыра, а нора, – поправил ее Лисицын.

– А нора – это кролик? – хихикнула Мелена, шмыгнув носом.

– Ничего себе размерчик у кролика, – уважительно присвистнул Васька.

С ним дружно согласились. Встречаться с кроликом-мутантом желающих не было, добровольцев тоже. В этот момент ближние кусты подозрительно затрещали. Сквозь них ломился кто-то огромный.

– Ой, мамочки! Медведь! – завопила я и ринулась к двери.

Кролик еще ничего, даже если он мутант, а что-нибудь хищное, некстати вылезшее из кустов, может слопать запросто. И несварения даже не будет у заразы такой. Словом, дверь для меня преграда сомнительная, особенно если я боюсь. Я шарахнула по ней едва сформулированным заклинанием. Бац!.. И на одну древесную лягушку в лесу стало больше. Огромное земноводное оглушительно квакнуло, наградив команду временной контузией, и тяжело ускакало, оставляя в лесу широкую просеку.

В норе за новеньким дубовым столом сидел и пил чай, прихлебывая из блюдца, Горыныч. Огромный медный самовар щеголял внушительной вмятиной. Памятка от нашего с Ванюшей визита. Вокруг пыхтящего исполина радовали глаз аппетитным содержимым многочисленные вазочки и блюдца с вареньем, булочками, пирожками и прочими вкусностями, от вида которых я чуть голодной слюной не захлебнулась. Это я удачно зашла!

Змей, увидев всклокоченную, мокрую с ног до головы ведьму, вытаращил глаза, массивная лапа непроизвольно сжала чашку. Бедняжка лопнула как перезрелый плод, оросив осколками и брызгами горячего напитка все вокруг.

– Не-э-эт! – разрыдался Горыныч, тщетно пытаясь рвать на себе волосы, что, естественно не удавалось из-за отсутствия таковых.

– Горыныч, ты чего? – опешила я от бурного приема.

Он что, обиделся? Ну вышла в прошлый раз парочка недоразумений. Так мы все уладили. На моих поминках так славно посидели…

– Ух ты, динозавр! – восхитился за спиной Лисицын.

– Это не динозавр, а Змей Горыныч, – поправила я.

А еще охотник! Динозавра от Змея Горыныча отличить не может. Позор джунглей.

– Добрый вечер, Горыныч, – запоздало поприветствовала я Змея, справедливо рассудив, что лучше поздно, чем никогда.

Народ за моей спиной прошептал нечто невнятное.

Горыныч окинул недобрым взглядом припершуюся нежданно-негаданно ватагу, скосил глаза на натекшую с нас лужу и категорично заявил:

– Пещеру не отдам. Вы не имеете права! В конце концов, я вымирающий вид, я буду жаловаться!

– Кому? – полюбопытствовала я.

Змей задумчиво почесал макушку и выдал:

– А хоть кому.

– Уважаемый Горыныч, – выступил вперед Липай (дипломатичный наш). – Вас кто-то нагло дезинформировал. Мы вовсе не собирались лишать вас жилья.

– Боже упаси, – поддакнул командору неизвестно откуда взявшийся Леша.

Последний раз я видела его ползущим на карачках в кустарник. Сейчас целитель выглядел не в пример лучше. Зеленый цвет сменился бледностью, одежда пропиталась грязью, лоб украшала здоровая шишка, наподобие рога единорога. Он скромно пытался ногой выгнать за порог натекшую грязь, но тщетно. Грязная вода никак не хотела покидать гостеприимное жилище и просто впиталась в земляной пол.

– И выгонять ночью на улицу тоже не планируете?

– Конечно нет! Мы хотели попроситься на ночлег.

– На улице ночевать сыро, – вставила Мелена, оглушительно чихнув.

Змей заметно успокоился. Глядишь, еще и горячим чаем напоит с малиновым вареньем. Я мечтательно уставилась на блестящий самовар. Остальные сделали то же самое, выразив редкое единодушие. Горыныч проследил за пятью голодными взглядами и вспомнил о гостеприимстве, вежливо пригласив всех к столу.

Значительно позже я тихо млела возле камина, расположив сытую, чистую (пришлось мыться на улице) тушку прямо на расстеленной на полу шкуре медведя, и разглядывала меч. Интересно. Что в нем особенного, если мертвец, спавший до этого мертвым сном, пробудился и принялся шарить по окрестностям в поисках пропавшего оружия? Вряд ли там, куда попадают воины после смерти, оно ему пригодится. Очень жаль, если подобное оружие пропадет в безымянной пещере-могиле из-за скаредности бывшего владельца. Если не ошибаюсь, такие роскошные клинки уже не делают.

– Дай-ка!..

Клинок наглым образом перекочевал в руки Игоря. Ну и нахал!

– Откуда оружие? – вкрадчиво поинтересовался Липай, с нескрываемым восхищением любуясь отсветами огня на прекрасном лезвии.

Лисицын пораженно присвистнул.

– Вот это да! Это же один из зачарованных эльфийских клинков. В мире их всего несколько штук осталось. Я такие только на картинках видел. Откуда он у тебя?

Все выжидательно уставились на меня. По выражению безграничного любопытства на лицах окружающих поняла: врать надо много, вдохновенно и правдоподобно. А то не отцепятся. Но только открыла рот…

– Она его у мужика сперла, – брякнул Змей.

М-да-а-а. Сказанул так сказанул. Он это нарочно? Мстит за вчерашнее? Я повнимательнее присмотрелась к ящеру. Не похоже. Вон как наивно глазками хлопает. Болтун – находка для шпиона.

– У какого мужика? – вкрадчиво поинтересовался Липай.

Я тихонько подошла поближе, ища глазами что-нибудь способное послужить кляпом для гигантской доисторической рептилии. Как назло, ничего подходящего в пещере не оказалось, а идти ночью под дождь не хотелось. Ситуация патовая.

– Приходил один ночью. Сказал, что он в гробу лежал, а она меч умыкнула, – сказал важно Горыныч, явно польщенный вниманием к собственной персоне.

– Ничего себе, – засмеялась Мелена. – Загнибеда! Ты уже в расхитительницы гробниц заделалась? Работенка самое то!

– Не скажи, – неожиданно вступился за меня Лисицын. – Таких мечей считаные единицы остались.Способы ковки и наложения нужных заклятий утеряны века назад. Говорят, зачастую изготовление такого меча при неверном соблюдении традиций могло стоить мастеру жизни. Поэтому такой меч вообще бесценен. Многие не только снизойдут до гробокопательства, но и не остановятся перед убийством. Такое сокровище!

– Итак, – кивнул Липай, – где ты его нашла?

– Там же, где и подземную лабораторию. Кстати, Горыныч знает, где это. Горыныч, подтверди, – тяжело вздохнула я.

Глупо теперь отпираться. А Змею еще припомню сегодняшнее выступление. Понятия не имею как, но отомщу. И месть будет страшной.

До рассвета оставалось еще несколько часов сна. Я вышла из пещеры, с наслаждением вдохнула полной грудью ночную прохладу и, задрав голову кверху, залюбовалась яркой россыпью звезд на прояснившемся небосклоне. Я не чужда романтики, но покинуть тепло пещеры заставили нужды куда более прозаичные, чем созерцание полной луны и ночного неба. Змей как-то не подумал о некоторых вещах, когда рыл свою нору, гордо величаемую пещерой. Повергало в уныние не только отсутствие ванны, горячей и холодной воды, но и туалет, увы, тоже проектом не предусматривался.

Хорошо хоть не зима. Все-таки утешение. Я зябко поежилась и направилась в близлежащие кусты, крепко сжимая рукоять эльфийского меча. Может, это и проявление паранойи, но в лесу по определению полно дикого зверья, а еще вчера ночью неподалеку ошивался оживший мертвец в поисках уворованного мною клинка. Так что зря рисковать не стоило. Лучше прослыть ненормальной, чем проснуться мертвой. Или мертвые вообще не просыпаются? Словом, неважно.

Стоило мне присесть, как ветки кустарника покачнулись и обдали холодным душем с ног до головы. Я все еще пинала злосчастные кусты, когда на плечо мягко опустилась чья-то рука. Короткий визг, и я зарядила не ожидавшему от меня такой прыти нападавшему локтем в солнечное сплетение. Его скрутило. Слово. Вспышка магии. Скрутило меня.

«Обалдеть», – успела подумать я. Потом наступила темнота.

– Отдай меч…

21

Проснулась я неизвестно где. Долго лупила глаза, пытаясь припомнить, куда, собственно, занесла меня нелегкая. Результаты перестали радовать с первой же минуты. Судя по решеткам вокруг – я в тюрьме, причем на жестком деревянном полу при полном отсутствии матраса или захудалой подстилки. Соломы пожалели, гады. Я попыталась подняться на ноги. Пол качнулся. Я шмякнулась на пол. Надо же. Летающая тюрьма. Круто. И что я такого вчера накуролесила?

Память зияла пугающей пустотой. Так. Хреново. В лесу гуляли. Зачем? А… Искали лабораторию. Не нашли. Зато нашли Горыныча и попросились переночевать. Уже кое-что. Помню, как вышла из пещеры, как пинала окативший ледяной водой куст, а дальше…

С тяжелым вздохом почесала лапой за ухом.

– А-а-а!!! У меня лапа! У-уй! Волосатая!

Я в ужасе заметалась. И сделала еще более пугающие открытия. Первое – у меня целых четыре лапы и один коротковатый, на мой взгляд, хвост; я покрыта черной шерстью от ушей до хвоста и нахожусь в огромной клетке, подвешенной под потолком в незнакомом помещении с каменными сырыми стенами. Полный абзац. Как такое могло случиться?

– Очухалась? – послышался из темноты вкрадчивый голос.

– Ррр! – выдала я, вместо обычного «А ты кто такой?».

– Ничего не понимаю, – закручинился обладатель голоса. – Надо было в волчицу превращать. Волчий язык знаю, а в рысьем ни бельмеса.

– Ррр! – (читай «Ах ты гад! Да я тебя!..») взбеленилась я.

Тело напружинилось, взметнулось в воздух, но кованая решетка приняла жестко и отбросила назад. Клетка заходила ходуном. Я заметалась внутри, досадуя на собственную беспомощность.

– Ага! – радостно рассмеялся собеседник. – Охолонула, киска. Небось в таком облике колдовать несподручно.

Это еще почему? Я выпустила когти, начертила в воздухе знак открывающего заклятия, подкрепила мысленным образом и прорычала заклинание. Замок коротко щелкнул, дверца услужливо распахнулась. Молодец мужик, что напомнил. А то я и забыла, что в Академии обучалась. Правда, я снова смухлевала, применив запретную магию, но ведь никто не узнает. Надеюсь.

– Этого не может быть, – опешил мужик.

Обнаружив перед собой изумленного мужика, которого в последний раз видела в гробу, правда, без белых тапок, я озверела окончательно и бесповоротно.

– Ррр!

Офигевший от такой неожиданности мужик в один прыжок был сбит с ног и пригвожден к полу моим гибким лохматым телом. В ход пошли когти, зубы.

– Слезь с меня, ненормальная! – вопил мужик. – Если убьешь, останешься кошкой!

Кем? Я обалдела. Но с противника слезла. Окинула покойного задумчивым взглядом. Хорош. Жаль, что покойник. Какие гены пропадают. Даже потрепанный, исцарапанный и всклокоченный, он словно сошел с картины. Прям хоть сейчас в рамку и на гвоздик как шедевр мировой культуры. Немного раскосые явно эльфийского происхождения изумрудные с золотыми вкраплениями глаза смотрели недоуменно, словно мужчина никак не мог понять, что за зверь сидит напротив и как он (вернее она) посмел учинить подобное.

Сильная рука с длинными пальцами взметнулась вверх. Я на мгновение зажмурилась, ожидая удара по морде. И почему не отпрыгнула? А он пригладил пятерней растрепанные волосы и с удивлением уставился на оставшуюся в пальцах прядь.

– Ты мне клок волос вырвала, – удивился он.

Я тебе еще не то могу вырвать, если не колданешь обратно. Это я прорычала и выразительно уставилась на оппонента. Он понял. Надо же. Интеллект растет прямо на глазах.

– Извини, но после пробуждения моя сила пока… не очень.

И как это понимать – не очень? Для пущей убедительности помахала когтистой лапой перед его лицом. Угроза насилием как-то способствует взаимопониманию сторон и резко повышает активность мозговой деятельности.

– Только не надо угроз. – Мужик с опаской скосил глаза на выпущенные когти и осторожно отодвинул мою конечность в сторону, от греха подальше. – Лучше меч отдай.

Ну-у нахал… Меч ему, видите ли, подавай. А где ж я его возьму? По нужде выходила с ним. А куда он после подевался – не знаю. Зеленые глаза пристально смотрели на мою задумчивую морду. Я пожала плечами и чисто по-кошачьи чихнула. И как только кошки ходят мохнатыми двадцать четыре часа в сутки и умудряются не чихать от лезущей в нос вездесущей шерсти! С ума можно сойти. Еще за ухом кто-то копошится…

Блохи! У меня блохи!!! Я обомлела и рухнула в обморок.

В чувство приводили не особо церемонясь, просто окатили ведром воды, подхватили под мышки и долго трясли как грушу. Это меня, кого египтяне почитали как божество! Я яростно зашипела и саданула по наглой физиономии оборзевшего покойника когтями. Тот завопил, а я грозно зашипела и выгнула спину дугой. Молодец я! Вон какие царапины набухают кровью. Жаль, всю щеку отхватить не удалось…

Меня соизволили позвать к обеду. Это радовало. Щедрость моего похитителя просто не имеет границ. Лично я после такого членовредительства просто заперла бы неуправляемое животное в подвале, а ключ выбросила в быстротекущую реку. Но нет. На пороге появилась служанка явно эльфийского происхождения, окатила меня презрением с ног до головы и сквозь зубы пригласила отужинать с господином в зале. Девушка (хотя эльфы всегда выглядят так, что об их истинном возрасте приходится только догадываться) была сама вежливость, но ее слова произнесены были таким тоном, что больше походили на оскорбление. Гордо проигнорировав издевку в голосе служанки, я с видом персоны царских кровей прошествовала за ней.

Шли долго. Унылые коридоры сменяли один другой. Серые каменные стены, узкие проходы, вызывающие скорее приступ клаустрофобии, чем мысль о домашнем уюте, повсюду следы запустения, сырость и плесень на стенах, из плохо заделанных окон невыносимо сквозило. Если люди в Средние века жили в таких условиях – сочувствую. Бедняги постоянно кашляли и ходили с сопливыми носами.

Зал был огромен, как спортивная арена. Исполинский камин, в который можно было запихнуть целое бревно, жарко горел, наводя на мысль о вопиющем нарушении техники пожарной безопасности. Огромный стол радовал изголодавшийся взгляд числом и разнообразием блюд. Серые стены задрапированы гобеленами с искусно вытканными героическими сюжетами, типа рыцарь мочит дракона, рыцарь гасит грифона, рыцарь терзает мантикору. Убиваемых чудищ множество, а изображаемый сюжет попахивал однообразием. Скучно, друзья мои, постоянно любоваться на художественную шинковку бедного монстра распоясавшимся верзилой в железяках, со зверским выражением на лице. Невольно проникаешься сочувствием к убиваемому редкому чудищу. Его бы в заповедник на ПМЖ.

Вперемешку с гобеленами то тут то там висели разнообразной формы щиты, шлемы, различное оружие – от алебард до арбалета. Словом, дизайн – помесь столовой с оружейной. Но ничего, миленько. Хотя если у мужика столько мечей, что он ко мне прицепился? От него же не убудет, а мне приятно. И какая-никакая память.

Внимание привлекло большое, в человеческий рост, зеркало. Ну-ка, ну-ка… Я с трепетом уставилась в стекло. Из зазеркалья на меня таращилась крупная рысь черного цвета. Никогда не встречала черных рысей.

22

Мне снился необычный сон. Кому-то может показаться, что ведьмы все время имеют возможность созерцать в своих снах что-нибудь необычное, но это далеко не так. Если ты не обучаешься на факультете предсказательниц и не пытаешься вызвать видения намеренно. Кстати, занятие это очень опасное, но приятное. Предварительная подготовка включает в себя принятие внутрь зелий на основе различных галлюциногенов и воскурение благовоний того же сорта, в итоге в астрал выпадают изрядно обкуренные и поплывшие люди.

Во сне я шла по светлому густому лесу. Стояла дивная золотая осень, на диких яблонях налились удивительно крупные яблоки. Несмотря на время года, аромат цветущих деревьев кружил голову и вызывал недоумение. Откуда в лесу цветущие деревья вперемешку с плодоносящими? Мы же не в тропиках каких-нибудь.

Он стоял на самом краю обрыва над голубой лентой реки. Длинные рыже-каштановые волосы влюбленно треплет ветер. Никогда не видела у мужчины волос такой длины. Обычно коса до пояса – гордость женщин. Он оборачивается, и я понимаю… Эльф. Передо мной стоит представитель эльфийского народа. И дело не в высокой тонкокостной гибкой фигуре, не в совершенстве черт лица, просто острые уши встречаются только у эльфов, реже у полукровок.

– Как тебя зовут? – Голос глубок и прекрасен, как журчание прохладной воды в знойный полдень.

Мне стало обидно. Невольно почувствовала себя в соседстве с его совершенством нескладным подростком, узревшим кумира во плоти.

– Меня не зовут. Сама прихожу.

Он закинул голову и рассмеялся:

– А ты с чувством юмора, девочка.

Я оскорбилась. Нашел девочку. Самому-то сколько лет? Заглядываю в глаза… Мать честная! На юношеском лице сверкали всеми оттенками фиалки глаза, повидавшие не одно столетие, а может, и тысячелетие. Да кто он?

– Я Ахурамариэль, – говорит он.

– Виктория Загнибеда, – тихо вздыхаю я. – Можно просто Вика.

– Ну, Вика, хочешь стать воином?

Вопрос остался без ответа. В реальности косорукая служанка грохнула увесистое бревно прямо на мой беззащитный хвост. И чего одна перла? Дура. Если поднять не в состоянии, позови кого-нибудь. Неужели других слуг в замке нет? Впрочем, кроме вчерашней служанки, я никого и не видела. Мой оглушительный мяв заставил служанку вздрогнуть, и бревно рухнуло на хвост еще раз. Повтора я уже не перенесла.

Служанка узрела мои полные боли и обещания медленной, но очень мучительной смерти глаза, тоненько взвизгнула и рванула из зала. Я задержалась на несколько секунд, чтобы выдернуть злосчастный хвост из-под бревна, и бросилась в погоню за нахалкой. Все. Поймаю – убью.

Несмотря на благородство происхождения, эльфийка удирала с завидной скоростью, почти не притормаживая на поворотах, изящно огибая возникающие на пути препятствия и умудряясь сохранять при этом царственную элегантность, будто совершала всего лишь утренний моцион, а не удирала со всех ног от разъяренной хищницы. Я летела легким скоком, дыша в затылок жертве, сбивая по пути все, что попадало под лапы: столики, тумбочки, вазы с цветами. Если неудачно вписывалась в поворот, срывала гобелены, портьеры, картины…

На свою беду, рыжий вышел из комнаты и опешил, увидев несущуюся на него служанку. Служанка взвизгнула и проскочила сквозь него. Я не обладала такими свойствами, поэтому просто сшибла мужика с ног. В несколько секунд противник был искусан и исцарапан. Меня грубо отбросили, я тихо сползла по стенке, не без удовольствия любуясь творением лап своих.

Лицо противника исцарапано, одежда разорвана в клочья, волосы всклокочены и изрядный клок намертво стиснут моими челюстями. Класс! Тьфу! Рыжий локон мягко опустился на пол.

– Совсем сдурела? – вместо приветствия поинтересовался эльф.

Я проигнорировала вопрос и тон, каким он был задан, мягко поднялась на лапы и сладко потянулась, проверяя нанесенный гибкому телу урон. Спину слегка ушибла. А так… Я чутко прислушалась к организму. В норме. Эльфу досталось гораздо больше. Словом, сделал гадость – на сердце радость.

Стоп. Интересно, а как служанка умудрилась просочиться сквозь собственного хозяина? Я, конечно, понимаю – магия эльфов и все такое. Но на заклинание у нее было слишком мало времени. Загадка природы.

Спустя полчаса эльф привел себя в порядок; он сменил рубашку и штаны на новые, смазал царапины лечебным бальзамом. Затем занялся интересным делом: увлеченно потащил меня за хвост из замка. Я отчаянно сопротивлялась, оставляя за собой двадцать глубоких борозд от когтей. Не дам выгуливать меня без надежды на завтрак! Урчание в животе полностью подтвердило мою теорию. Меня вытащили из замка, миновали огромный двор, кишащий обалдевшей от такого зрелища челядью, проволокли по подъемному мосту. Как только мы миновали дивный образчик средневекового зодчества, мост со скрежетом подняли, сведя мои шансы к возвращению с целью позавтракать практически к нулю. Садист. Морить меня голодом! Я громко, отчаянно рычала.

– Вернешь меч – расколдую, – был ответ.

Аргумент веский. Только вот меч… Где же я его возьму?

– Не вздумай говорить ему про нас, – предостерег голос внутри меня.

Про нас? – искренне изумилась я.

И удивленный эльф получил возможность созерцать мои неестественно округлившиеся глаза. Он истолковал обалдевшее выражение морды по-своему:

– Не волнуйся, расколдую. Я же не изверг какой.

Не изверг? Да неужели! А кто волок меня за хвост через весь замок, словно провинившуюся шавку? Попыталась шевельнуть хвостом и поморщилась от боли. Чуть не оторвал, зараза.

– Извини, но так было надо, – оправдывался эльф.

Точно. Мне чуть не выдрали с корнем хвост исключительно ради моего блага. А я-то, глупая, начала было волноваться.

Шли недолго. Другими словами, заблудились в рекордные сроки. Но радостно прущий через чащобу эльф никак не желал признавать свершившееся фактом. Это у него называлось «идти короткой дорогой». Ну и что, что лезем по непроходимому бурелому? Право, какие пустяки! Порванная одежда? Фи! Какие мелочи. Репьи в шкуру набились? Ерунда полнейшая.

Мне попался какой-то неправильный эльф. Обычно (судя по книгам) эта братия прекрасно ориентируется в лесу. Да-а-а. Положеньице. Единственный встреченный мною представитель волшебного народа оказался идиотом.

Где-то часа через два мы остановились у подножия неизвестной горы и принялись сверлить ее взглядом. Гора поддавалась плохо. То ли оказалась особо устойчивая к посторонним взглядам, то ли мы плохо на нее таращились, но она стояла, и все. Эльф тяжело вздохнул.

– Придется лезть, – констатировал он.

Нет уж. Дудки. Если ему так приспичило заняться скалолазанием, то я пас. А он нехай лезет. Может, найдут его останки горные орлы в какой-нибудь пропасти, а я жить хочу.

Эльф принялся карабкаться вверх. Упертый, гад. Этот упрямый родственник мулов преодолел несколько метров, прежде чем соизволил обратить внимание на мое отсутствие.

– Ты что? – удивленно поинтересовался он.

Я похожа на горного орла?

– Ха-ха! – ехидно прозвучал все тот же голос. – Скорее, на горную козу.

Он что, издевается?

– Точно.

Ни фига себе! Кажется, у меня раздвоение личности. А дурдомы для сумасшедших рысей бывают?

– Только для ненормальных ведьм. И то – по большому блату, – утешил голос.

Эльф продолжал свои увещевания. Звучало это так: ты хорошая кошка… траля-ля… ты можешь сделать это…траля-ля-ля… а вот я что с тобой сделаю, если в гору не полезешь… Ничего оригинального. Обычный набор: побью, за уши протащу, хвост оторву, в жабу превращу и прочее и прочее. Фантазия у мужика слабовата. Немудрено – столько лет в гробу пролежал, мозги усохли. В ответ на его длинную тираду я демонстративно зевнула, показав внушительные клыки, смачно потянулась, разминая затекшие от долгого сидения мышцы, и спокойно улеглась на землю. Обличительная речь эльфа могла затянуться, а в ногах (читай: лапах) правды нет.

Я проснулась от странного ощущения, будто меня куда-то волокут. Вскочила, зашипела. Однако действительно волокут! Стоило задремать, и этот горный козел, возомнивший себя эльфом, нагло воспользовался моей временной беззащитностью и, ухватив за холку, совершил попытку утащить за собой в гору. Ха! Пупочек развяжется. Я смачно зевнула и снова расслабилась. Конечно, небольшой дискомфорт от грубого обращения с моей (надеюсь, временной) шкурой ощущался, но пешком топать ох как не хотелось. Пусть себе тащит, раз сил девать некуда.

Эльфа хватило надолго. Примерно на полгоры. Дальше – все. Как два изваяния, мы застыли на горной круче, и ни туда ни сюда. Мужик устало вытер вспотевшую от натуги физиономию. Я в сотый раз зевнула, чем окончательно вывела эльфа из себя. Он попытался сбросить меня вниз. Я, разумеется, сопротивлялась. Шлепнуться вниз с этакой высоты? Мы так не договаривались. Эдак от меня останется волосатая котлета.

Эльф был покусан и расцарапан. Минут десять, отдыхая, мы гневно пялились друг на друга. Ладно. До вершины еще пилить и пилить. Нести на руках меня никто не собирается. А если соберется, будет только хуже: две котлеты у подножия горы, одна с черной шерстью, другая с рыжими волосами. Вниз спускаться примерно столько же, зато гораздо проще, чем заниматься альпинизмом без соответствующего снаряжения. Решено. Вниз!

Мягкими прыжками я принялась спускаться. Перепрыгивать с камня на камень совсем несложно. Смотрите, я снежный барс. Р-р-р!

– Черный снежный барс? Оригинально.

Блин. Опять этот голос. Достал уже. А я снежный барс-извращенец! Что, съел? Голос заткнулся. Вот так с ума и сходят.

23

Где-то на середине спуска я с удивлением услышала шум осыпающихся камней за спиной. Здорово. Надеюсь, этот придурок хлопнулся в пропасть. Я даже притормозила и обернулась назад, чтобы злорадно насладиться зрелищем поверженного эльфа, но… этот гад шмякнулся на пятую точку и нагло скользил, размахивая руками. Не в силах справиться с приступом неудержимого хохота, я рухнула на камни и принялась дико ржать, катаясь по земле и тыча в неудачника лапой. Как оказалось впоследствии, хорошо смеется тот, кто делает это последним.

Этот ненормальный любитель катания с горы врезался в меня, и дальше мы спускались уже вдвоем, причем он умудрился оказаться сверху, а я при этом вопила, что загрызу урода, если целы останемся. Издавая нечеловеческий вой, мы неслись с горы как на крыльях, будто сошли с полотна Сурикова «Переход Суворова через Альпы».

Лес встретил нас многочисленными кустами, на которых осталось изрядное количество моей шерсти. Мы неслись, оставляя в подлеске огромную просеку. Асфальт уложить – и готовое шоссе. В дерево не врезались, и то ладно. Иначе, при такой скорости, нас проще закрасить, чем отодрать.

Мы с триумфом выехали на поляну, где вовсю разыгрывалось сражение. Истребители нечисти были заняты обычным делом: истребляли эту самую нечисть в лице (то есть мордах) пяти волков-мутантов. Огромные клыки, накачанные, как у объевшихся стероидами культуристов, мышцы, не менее впечатляющие когти плюс невероятная скорость движений для таких громоздких тварей. Густая черная шерсть взъерошена, глаза горят неестественным красным огнем. Впечатляет. На фоне зверей-качков горстка истребителей смотрелась слабой и беззащитной. Хотя обычно о них такого не скажешь.

Истошно вопящий эльф, ворвавшийся прямо в гущу сражения верхом на черной рыси, произвел на обе стороны неизгладимое впечатление. Сражающиеся, не сговариваясь, расступились и дали возможность благополучно врезаться в дерево. Уй-ё! Больно же!

Когда перед глазами перестали сверкать искры, летать птички, а в ушах прекратился похоронный звон, мне представилась возможность оценить масштаб сражения, так сказать, из гущи событий.

Магию применяли редко. Одиночные заклятия или фаерболы не наносили назойливым зверюгам ощутимого урона, разве что чихнут разок, и все. Видимо, поэтому истребители решили не размениваться на мелочи и ушли в глухую оборону с использованием подручных средств. Глупо, но мечей ни у кого не было. Обычное оружие истребителей – арбалеты с серебряными стрелами и болтами, мечи и прочие средства упокоения и истребления нечисти охотники благополучно оставили в селе. Предполагалось, что волков в лесу нет. Наивность – штука наказуемая.

Липай разил зверей деревянным дрыном, лихо раскручивая импровизированное оружие вокруг себя. Лисицын не отставал от предводителя, вооружившись бревнышком посолиднее. Мелена с Лешей дружно оседлали ближайшую ель, дразнили оттуда пускающих слюнки монстров и давали залпы еловыми шишками. Весьма метко получалось.

Осмотрев поле боя, пришла к выводу – я здесь лишняя. Пора рвать когти.

– Правильно мыслишь, дорогая. Надо уносить лапы, пока еще есть что уносить, – согласился голос внутри меня. Приятно жить в гармонии с собой… но тут я неожиданно встретилась глазами с монстром. Страшно-то как! Бездонная янтарная жуть с вертикальными зрачками и единственной примитивной мыслью «еда!!!» нагнала такой ужас, что я совершила невозможное. А не надо было пугать! Сами виноваты.

Слово вырвалось само собой. И не какое-нибудь примитивное рычание, а СЛОВО. Изначально оно предполагалось как длинное заклинание, совершенно непроизносимое, которое запомнить еще как-то можно, а вот выговорить – нет. Язык завяжется двойным морским узлом, а челюсть заклинит уже на первом слове. Но страх – великая сила, и я умудрилась вместить все заклятие в единое СЛОВО и произнести его на одном дыхании, за один удар собственного сердца. И вот оно прозвучало. Лес замер в ужасе от случившегося. Земля вздрогнула, загудела, пошла волнами, словно море в девятибалльный шторм. Истребители побросали свои палки, обнялись с волками и ошеломленно уставились на то, что выбиралось из земных недр.

Сначала показались острые ятаганы когтей. Я нервно икнула и села прямо на голову только что очухавшемуся эльфу. Тот было запротестовал, принялся ругаться и умудрился спихнуть меня с собственной головы, только для того, чтобы в ужасе схватиться за нее, бормоча на эльфийском множество ругательств. А ничего загибает. Забористо. Правда, с фантазией напряг и высказывания слегка однобоки, но в целом сойдет. Затем вылезли длинные рога. Судя по размеру, обладатель оных имел метра три роста, а то и все четыре. Следом появился огромный демон с хвостом и копытами, смердящий серой. Словом, все как полагается.

Я смущенно скосила глаза на козлиные копыта и попыталась слинять с поляны, от греха подальше. Не тут-то было. Эльф бдительности не потерял и шустро сцапал меня за хвост. Мой оглушительный мяв опрокинул на землю окончательно офигевших мутантов вместе с истребителями.

– Звала? – поинтересовался демон, пристально разглядывая обалдевшую меня.

Ответить ему я не могла при всем желании, рысь разговаривать не умеет, поэтому я скромно потупилась и неопределенно пожала плечами.

– Понятно. Обижают? – посочувствовал он.

Не ожидая найти понимание у совершенно незнакомого демона, я тяжело вздохнула, сетуя на нелегкую долю, и кивнула. В принципе демону полагалось проорать что-нибудь ругательное в мой адрес, заявить, что без заговоренного круга вызов – чистой воды идиотизм, и разорвать меня на сотню маленьких рысят. А он сочувствует. Приятно, черт возьми.

– Он?! – Острый коготь уткнулся в грудь эльфа.

Мой хвост резко освободился, и я полетела в кусты на противоположной стороне поляны. Меня извлекли из зарослей, встряхнули за шкирку, выбивая запутавшуюся в шерсти хвою, и повторили вопрос:

– Он?

Искушение было велико, но я сдержалась. Дело – прежде всего. Чувствуя себя героиней, ткнула лапкой в сторону волков. Жест расценили по-своему:

– Она?

Коготь указал на Мелену, та тихо вскрикнула и выпала в осадок, хлопнувшись с ветки прямо на офигевшего от такого беспредела волка.

Я отрицательно замотала головой и ткнула лапкой в мутанта.

– А-а-а, – дошло наконец до демона. Наконец-то, а то я уж было забеспокоилась. – Плохие собачки!

Собачки попытались сделать ноги. Не удалось. Их бесцеремонно сгребли за хвосты. Визжащие от ужаса монстры вызывали жалость. Демон запросто помахивал ими из стороны в сторону, как импровизированной плеткой-пятихвосткой.

– Это все?

«А что еще? – ошалело подумала я. – Разве что…» Но как объяснить демону, что мне надо? Я беспомощно захлопала глазами.

– А-а-а, – догадался тот. – Ладно. Помогу чем могу.

Вот это и настораживало. Но не успела я запротестовать, как мелькнула яркая вспышка и… вот она я! Стою на двух ногах и таращусь на собственный хвост… Постойте! Хвост?! У меня?! Длинный и с густой кисточкой в форме сердечка! Ничего себе…

Пока честно пыталась переварить тот факт, что у меня теперь есть хвост, демон спокойно сцапал мою руку с удивительно острыми золотистыми коготками и ловко чиркнул по запястью когтем. Я взвыла. На землю упала капля крови.

– Вот теперь формальности соблюдены. Беда с вами, молодыми ведьмами! Вечно что-нибудь забудете. В следующий раз на вызов без точного соблюдения ритуала не явлюсь. Так и знай.

Он погрозил пальцем напоследок и буквально провалился под землю, унося с собой тоскливо завывающих мутантов.

– Ах да! – высунулась снова рогатая голова. – На твоем месте я бы все-таки оделся. А то народ сильно смущается.

Что? Я опустила глаза и… От моего визга, переходящего в ультразвук, с поляны испарились все, даже кусты гуськом скрылись по направлению к деревне.

24

Я стояла на берегу реки и с удивлением рассматривала свой новый облик. Такими темпами постоянные превращения войдут у меня в привычку. Засну, например, рысью, а проснусь медведем.

Демон слепил меня, исходя из собственного чувства прекрасного. Словом, из речной глади на меня смотрела демоница. Да-да. Именно демоница. Я уже успела влезть в последнюю пару джинсов. Такими темпами одежды не напасешься. Безусловно, радовало то обстоятельство, что джинсы оказались коротки, и на более длинных ногах смотрелись как бриджи, к тому же болтались на талии немилосердно, а вместо копыт были ступни. Еще один плюс – рубашка на груди еле застегнулась, того и гляди лопнет по швам. Здорово, однако. Фигурка – закачаешься.

Лицо тоже претерпело некоторые изменения в лучшую сторону: губы стали пухлыми и ярко-красными, глаза приобрели миндалевидный разрез, совершенно кошачий зелено-желтый цвет и вертикальные зрачки, а на лбу красовались небольшие кокетливые рожки золотистого цвета, такого же, как и острые коготки на руках. Ладно. Хотя бы нет необходимости делать маникюр и тратиться на лак, вздохнула я и раздраженно дернула хвостом. Картину довершала роскошная грива иссиня-черных волос, блестящим водопадом спускавшихся до талии. И хвост у меня был гораздо лучше маленького хвостишки задаваки Мелены. Словом, я выглядела сексуальной и очень опасной. Класс!

На поляне, где я оставила приходящий в себя после атаки ультразвуком народ, царило странное оживление. Казалось, за время моего непродолжительного отсутствия все резко сошли с ума. Просто групповое помешательство какое-то! Все метались по поляне, убегая от моей сумки, та рычала и пыталась ухватить кого-нибудь за зад. Здорово! Раньше я за своей сумкой подобных талантов не замечала. Правда, охранные чары на нее накладывала. Вот уж не думала, что они сработают, да еще так оригинально. Один кот Васька громко ржал, катаясь от смеха по земле и тыча в марафонцев пушистой лапой.

Команда решила пойти в контратаку. Инициатором военных действий, а также главным разработчиком тактики выступил эльф. Сумку попытались задавить массой. Ее коварно окружили, взяли в кольцо и навалились гурьбой. Послышалось яростное рычание, ругань, женский визг… Мелена с воплями заметалась по поляне, волоча на своем хвосте вцепившуюся мертвой хваткой, грозно рычащую сумку.

Когда смеяться у меня больше не было сил, глаза застилали слезы, а из горла доносилось нечто вроде судорожного икания, меня наконец заметили и попросили унять свою вещь. Я обиженно надулась и заявила, что они сами во всем виноваты. Зачем в сумку полезли? Кто им разрешал?

– Мы же не думали, что ты ее замагичила… – начал было Леша, но получил от Липая яростный тычок в бок и благоразумно заткнулся.

– Это не повод пытаться меня ограбить, – фыркнула я.

– Мы просто искали мой меч, – вставил свое замечание эльф.

Я окатила его ведром презрения и сдержанно заметила, что меча в сумке нет. И если он желает разыскать свою дурацкую железку, то пусть поползает под кустами, где он так любезно превратил меня в рысь.

– Хочешь сказать, меч был с тобой? – тихо поинтересовался эльф.

Я просто кивнула, не удостаивая его ответом.

– Хана, – огорчился Лисицын, – а какой меч был!

– Почему был? – удивилась я.

– Если бы ты чаще читала учебники, не задавала бы глупых вопросов об элементарных вещах. И отцепи наконец свою дурацкую сумку от моего хвоста! – крикнула Мелена.

От ее вопля осыпалась вся листва с близлежащих деревьев, а сами они благоразумно отодвинулись подальше от нашей неуемной компании. Да, как ни крути, лесу от нас один только вред.

– Нельзя просто сказать? – насупилась я, но сумку от хвоста отцепила. Та мгновенно успокоилась и попыталась лизнуть мне руку клочком от Мелениных штанов.

– Если человека превращают в животное, оружие и вещи испаряются, – проронил эльф.

Голос его был полон неизбывной скорби.

– Точно, – подтвердил внутри меня все тот же голос. – Если только оружие не магическое.

О возможных магических свойствах меча спрашивать не стала. Зачем травмировать нежную психику эльфа? И без того бедняга выглядел так, словно вот-вот начнет рвать на себе волосы и посыпать голову пеплом. Нашел из-за чего так убиваться! Подумаешь, меч! Красивый. Ну и что? Да мало ли таких?

– Не скажи, – обиделся голос, – я уникален. Каждый из магических эльфийских клинков ковался великим мастером. Это тебе не штамповка бездушная.

«Не поняла, – опешила я. – Ты кто?»

– Как кто? Ахурамариэль, – получила я не менее удивленный ответ.

Он меня, мягко говоря, озадачил. Почему я слышу голос эльфа, приснившегося мне во сне? Может, он глюк?

– Я не глюк, – немедленно обиделся он.

«А кто?»

– Непонятно? Я клинок, который ты так ловко увела у этого рыжего полукровки.

«А почему я тебя слышу? Ты же должен был испариться».

– Звучит так, будто ты огорчена тем, что я так не поступил. Я магический клинок. Полагаю, когда этот идиот накладывал чары, он просто спаял нас воедино.

– Как это «просто»?! – возмущенно воскликнула я, нервно вышагивая по поляне. – Ни фига себе! В моем теле кто-то посторонний!

Окружающие вытаращились на меня во все глаза.

– Ну вот, – то ли огорчился, то ли обрадовался Леша, – она рехнулась. Тихо шифером шурша…

– Точно, – поддержала его Мелена. – Загнибеда, я знала, что ты кончишь психушкой, только не подозревала, что так скоро.

– Это все экология, – вставил Лисицын.

– Ага, – ехидно согласилась я. – Кислородику надышалась, вот крыша и поехала. Вы на себя посмотрите, пять минут назад хотели ограбить беззащитную девушку, а теперь в психушку упрятать решили? Я, между прочим, с вами в дурацкий поход не навязывалась. И чем это я вам так не угодила?

Положим, про беззащитную я загнула, но факт попытки ограбления налицо. В молнии сумки до сих пор торчал клочок Мелениных штанов.

– А это мы как раз и обсудим, – зловеще заверил Липай и поволок меня в сторонку.

25

Нас окружила защитная сфера. С таким заклинанием я столкнулась впервые и теперь с интересом наблюдала, как любопытные члены группы плющат носы о невидимую преграду.

– Не волнуйся, нас никто не сможет подслушать.

Я и не волновалась. Но вступление уже озадачивало. Если он решил скрыть разговор от команды, хорошего не жди. На всякий случай я припомнила парочку интересных заклинаний. На школьный курс рассчитывать не приходилось, все равно мне классические заклятия всегда боком выходили. Вряд ли этот случай будет исключением. А магия из запрещенной библиотеки работает. Это уже радовало.

Липай не торопился и пристально разглядывал меня, словно ученый в микроскоп неизученный вид бактерий. Такое повышенное внимание к моей скромной персоне заставляло нервничать. Невольно припомнила, а не числится ли за мной чего-нибудь компрометирующего, за что прямо сейчас решили набить морду. Вроде нет. Ничего особенного. Если, конечно, исключить якобы утерянный меч… Стоп. Может, он догадался насчет меча? Я подозрительно уставилась на командора. С тем же успехом можно пытаться гипнотизировать стену на предмет расшатывания каменной кладки. Как стоял, так и стоит. Просто не мужчина, а монумент какой-то.

– Слышал, по Академии бродили странные слухи о запретной библиотеке… – осторожно начал командор.

Опа! Неужели знает? Я настороженно покосилась на собеседника и тут же уставилась на собственные кроссовки, будто ничего более интересного в жизни не видывала. Ой! А там еще, кажется, муравей побежал. Ух ты! А через защиту пробраться не может. Здорово… И я стала наблюдать за мытарствами несчастного насекомого. Честно болела за него, но муравьишка не мог самостоятельно справиться с преградой, маленькие черные лапки скользили по ней, как по стеклу.

Мужчина проследил за моим взглядом и загородил обзор на разыгравшуюся драму несчастного насекомого. Я приуныла, но тут же начала изучать пуговицы на его рубашке. Какие занятные. У-у-у, а в каждой из них ровно по две дырочки!..

– А ты ничего не слышала? – отвлек меня Липай.

Настырный мужик. И чего он привязался? Слышала – не слышала…

– Насчет чего? – невинно поинтересовалась я.

– Насчет библиотеки.

– О! – с энтузиазмом закивала я на манер болванчика. – Конечно, слышала. И даже иногда брала там учебники.

– Да? – оживился мужчина. – И как тебе это удалось?

– В общем, ничего особенного. У нас все так поступали. – Я твердо решила косить под дурочку.

– Как – все?! – опешил командор.

– А что здесь такого? – пожала плечами я. – Надо же как-то учиться. К тому же нам столько всяких заданий задавали – ужас! Тут без дополнительной литературы никак.

Липай впал в ступор и несколько секунд просто ошалело таращился на меня. Но тут увидел взгляд моих ну очень честных глаз и понял: вру и не краснею.

– Особенно если надо написать курсовую.

– Не без этого, – тихо согласилась я.

– Ходят слухи, что после одной такой курсовой один преподаватель отправился с визитом в психушку, а стены его комнаты долго истекали кровью. Пришлось замуровать. Жуткое дело.

– Действительно, – согласилась я, – замуровывать преподавателей неэтично. Я бы сказала – варварство чистой воды.

Липай уставился на меня с нескрываемым подозрением в проницательном взоре. Мой взгляд стал еще честнее.

– Когда я выбирал ведьму в свой отряд, я решил, что злополучная курсовая – дело рук самой лучшей ведьмы курса. Действительно, кому, как не лучшей ученице, обходить сложную систему заклинаний?

Так вот почему Мелена оказалась в знаменитом отряде истребителей! О нем мечтали все будущие боевые маги, грезили ведьмы и прочие таланты. Команда Липая стала легендой при жизни. Сотни баек, одна другой хлеще, десятки самых невероятных слухов, множество подвигов, описанных на страницах газет, книг и журналов, покрыли команду неувядаемой славой.

– Но я ошибся…

Я упорно избегала взгляда командора. Со стороны казалось, будто мужчина ведет разговор типа «тихо сам с собою я веду беседу».

– Мелена хороша, но ее познания не выходят за рамки учебной программы. Она, безусловно, талантлива, подает большие надежды, но… не совсем то, на что я рассчитывал.

– Все это любопытно до крайности, – кивнула я. – Только при чем здесь я? У меня был ужасный день и еще худшая ночь; завтрак я уже пропустила, а обед, полагаю, вообще под вопросом. Нельзя ли отложить повествование на послеобеденное время?

– Нет. Мне нужно знать, кто написал ту злосчастную курсовую.

Чего он привязался? Я же все равно не признаюсь.

– А я тут при чем?

– А сколько начинающих ведьм способны развести огонь на голых камнях?

Это вопрос на засыпку?

– Понятия не имею, – честно ответила я и щелкнула пальцем, поджигая подставленный Васькой камень.

Я же не статистическое управление, в конце концов.

– К твоему сведению, это умение не входит в учебный курс. Даже если стихия огня является для мага родной, он не может разжечь огонь, не имея для этого достаточно топлива, а фаербол просуществует недолго.

Опаньки! А я этого не знала. За все время учебы в Академии я не задавалась вопросом: а что может настоящий маг? Мне это все равно не грозило. Тестирование на преобладающую стихию обязательно при поступлении. Но как ни бились преподаватели, а таковой обнаружить не удалось. Я задумчиво скосила глаза на деловито суетящегося кота. Васька шустро готовил несколько блюд одновременно, прямо настоящий шеф-повар. На одной сковородке аппетитно шкварчал омлет с грибами, на другой румянились блинчики, в кастрюльке заваривался ароматный травяной чай. Завтрак. Ням-ням!

Глядя на продуктовое изобилие, я уговаривала громко урчащий желудок подождать еще чуть-чуть.

– Признайся, это ты написала курсовую? – шел в наступление Липай.

– Ну я.

Я слишком увлеклась созерцанием предстоящей трапезы, чтобы хоть на мгновение задуматься о значимости сказанных слов. А слово, как известно, не воробей. Почти тут же поняла: хана. Созналась. Не под пытками, не под натиском ужасных угроз, а просто ляпнула не подумав. Вот черт! И кто за язык тянул?

– Ага! Созналась! – возликовал Липай, довольно потирая руки.

– Ага, прокололась, – тихо вздохнула я.

Лишь бы не убили до завтрака. Перед смертью хоть нажрусь от пуза.

Васька, словно читая мои «жизнерадостные» мысли, ловко разложил еду по тарелкам. Несколько минут слышалось только наше довольное чавканье и счастливое урчание кота. Пушистик явно радовался грандиозному успеху своих кулинарных шедевров. Да-а, эдак я разъемся до размеров слона. Хвост уже есть, осталось прилепить хобот для полного сходства.

– Предлагаю вступить в нашу команду, – ошарашил Игорь, с довольным видом отставляя от себя пустую, начисто вылизанную тарелку.

Кому? Мне? Я тупо уставилась на командора, некрасиво вылупив глаза. Это же лучшая команда истребителей! Большинство первокурсников в сочинении «Кем я стану после окончания Академии» пишут, что поступят в группу Игоря Липая. Могла ли я мечтать об этом? Конечно нет.

– А как же Мелена? – робко поинтересовалась я.

– При чем здесь она? – искренне удивился командор, и я поняла, что Мелену отправят в отставку, даже не задумываясь.

Может, ей повезет, и она попадет в состав другой команды, хотя это вряд ли. Эти места давно забронированы для других талантливых выпускников. И мне стало грустно. Казалось бы, чего тут раздумывать? Мелена взрослая девочка с высокопоставленной мамой. Для нее найти хорошую работу – раз плюнуть. Это мне с моими более чем сомнительными талантами и таким же везением – кричи не кричи, а никого, кроме ежика, не дозовешься. И все-таки я отказалась, чем несказанно удивила Липая.

– Ты уверена? – уточнил он. – Такими предложениями не разбрасываются.

Я обреченно кивнула. Прощай, наивные мечты, не быть мне грозной истребительницей нечисти. С другой стороны – меньше вероятность вернуться домой в разобранном виде. Тут и без ратных подвигов родная мать не узнает. Не забыть спросить у Мелены, как ухаживать за хвостом.

Липай снял защитный контур, и внутрь ввалилась команда в полном составе.

– Ну вы и гады! – возопил возмущенный народ. – Все сожрали! Хоть бы кусочек оставили!

Вася кротко вздохнул и торжественно вручил Леше последний блинчик. Интересно, где он его прятал? Радостный Леша открыл рот, и… зубы сомкнулись на пустоте. Потому что именно в тот момент, когда целитель предвкушал тающий во рту продукт, из леса вновь высунулась до боли знакомая наглая конская морда и схарчила блин.

Вопль обманутого в лучших чувствах Леши заставил изрядно поредевшую листву окончательно покинуть деревья. А мы с Васькой гоготали до слез.

26

Решили идти к Горынычу. Лисицын в лучших традициях Сусанина часов шесть таскал группу по лесу. Правда, в отличие от вчерашнего дня привал на обед милостиво сделали. Приятная неожиданность. Готовила Мелена. После часовых мытарств на дегустацию было представлено жуткое на вид и еще худшее на вкус месиво, больше напоминающее обойный клейстер, чем кашу, и хрустящие останки безнадежно сгоревшей тушенки.

Я заподозрила Мелену в попытке изощренного умерщвления всей группы. Судя по виду нашего, с позволения сказать, обеда, смерть планировалась долгой и мучительной. Криво усмехнувшись, я попросила нашу кулинарку подсказать рецептик клея. Если запатентовать такое чудо, озолотимся. Но Мелена не оценила неуместного энтузиазма и нарекла жуткую субстанцию супом.

– Я, конечно, не жалуюсь, – тихо фыркнул кот. – Но в тюрьмах после такой еды бывают беспорядки.

– Вот и готовь сам, если такой умный, – отрезала неудавшийся шеф-повар.

Кот пожал плечами и наскорую лапу соорудил грибной суп и макароны по-флотски. К Горынычу отправились только после того, как съели не менее двух добавок. Потому через лес плелись со скоростью черепахи, придерживая округлившиеся от обильной трапезы животы, а мимо со свистом пробегали улитки и сигналили нам, чтобы посторонились.

Жутко уставшие и вновь проголодавшиеся, мы нагло ввалились в пещеру к опешившему от неожиданности Змею. Похоже, поздние визиты становятся традицией.

– Ой! А я знаю этого мужика! – радостно возопил ящер, тыкая чешуйчатой лапой в рыжего эльфа. – Он приходил за мечом, а Вика грозилась его утром упокоить. Кстати, а куда вы ее подевали?

– На обед съели, – съехидничала неузнанная я. – Продукты закончились, а в лесу ничего найти не удалось.

Змей в шоке брякнулся на хвост, захлопал глазами и заголосил:

– Ой и на кого ты нас покинула? Кто теперь меня из пещеры выгонять будет? Кто меня от страшной зверюги избавит?!

– Он, – прервала я завывания прослезившейся рептилии и ткнула пальцем в Лешу. – Все равно он на твою лошадь здоровенный зуб имеет.

Ужинали плотно. Пили чай с вареньем и кулинарными шедеврами Василия. Горыныч умилялся, глядя на сдобное изобилие, созданное умелыми лапками, и сманивал кота обещаниями лучшей доли. Польщенный неожиданной щедростью посулов, котик счастливо жмурился, мурчал, но не сдавал позиций. К досаде Горыныча. Спать легли вповалку на полу.

Ночью я проснулась, поддавшись отчаянному зову природы. Тихо (как мне показалось) прошмыгнула к выходу.

– Ты куда?

Раздавшийся в кромешной темноте голос заставил меня высоко подпрыгнуть, а Мелену взвыть (приземлилась я точнехонько ей на руку). От этого чуть не случилось непоправимое. Диким усилием воли я сдержалась и не наделала в штаны в буквальном смысле этого слова.

– В туалет, – огрызнулась я.

– Я с тобой, – заявил Липай.

– Совсем сбрендил? – опешила я, покрутила пальцем у виска и только потом сообразила, что в темноте моего жеста не видно.

– Ничего. Я покараулю.

– Обалдеть. Я же не на войну собралась!

– В прошлый раз тоже войной не пахло, а как обернулось? – подал голос Леша.

– Успокойтесь. В прошлый раз один извращенец решил глупо пошутить.

– Я не извращенец, – возмутился эльф.

– Да? А кто подкрался ко мне, когда я спокойно справляла нужду? Нормальные люди не подглядывают за девушками в туалете. В любом случае мне ничего не грозит. Единственный придурок, покушавшийся на мою жизнь, останется с вами.

С этими словами я гордо прошествовала из пещеры. Торжественный выход испортил треклятый порожек, о который я споткнулась в темноте и кубарем скатилась с холма, матерясь и вспоминая родственников Горыныча недобрым словом.

Знала бы я, чем это обернется, – потерпела бы до утра. Дара ясновидения у меня не было. Впрочем, я никогда не огорчалась по этому поводу, тем более что истинных ясновидцев рождается примерно один на десять миллионов и обладатели столь редкого таланта всегда были несчастными людьми. Во-первых, они редко контролировали свой дар, он проявлялся в любое время и смахивал на эпилептический припадок, родственники несчастного бродили тенью за ясновидцем с подушкой наготове. Во-вторых, таких людей боялись, уважали и… частенько били за несчастливые пророчества. В-третьих, частые видения и голоса рано или поздно сводили обладателя дара с ума. Словом, хорошего мало.

Я выбрала кустики пораскидистей. На всякий случай подальше от тех, где меня в прошлый раз заколдовал чокнутый эльф. Пусть он остался в пещере, но береженого Бог бережет. Кстати, надо этому жмоту, пожалевшему для несчастной ведьмы меча, тоже какой-нибудь сюрпризец преподнести. Чтобы жизнь медом не казалась. Я присела и принялась обдумывать перспективы выращивания тигриных хвостов на эльфах. Или, может быть, лучше ослиные уши? Воображение услужливо рисовало картинки одна другой прикольней. Рыжий эльф, согнувшийся в три погибели под неимоверной тяжестью огромного носа, пытается на ощупь определить величину собственных ушей и в растерянности помахивает коровьим хвостом.

– Гррр!..

Я удивленно посмотрела на кусты. Из-за ветвей, шурша листвой, вылез еж и тоже уставился на меня.

– Это ты сказал? – ошарашенно поинтересовалась я, проигнорировав тот факт, что животные в принципе не разговаривают.

Васька не в счет. Он исключение.

– Гррр!

И это явно был не еж. А кто? Страх холодной струей скользнул по внутренностям, сковывая сердце и мышцы ледяным оцепенением. Я обозвала себя дурой, нервно застегивая штаны и пытаясь продеть непослушную пуговицу в петлю. И чего я паникую? Наверняка это ребята решили меня попугать. Ну я им задам!

Деревья раздвинулись, и из-за них ко мне вышли зомби.

– Обалдеть! – испуганно пискнула я, видевшая покойников только на картинках в учебниках.

Лежащего в гробу эльфа можно не считать. Он не вонял пролежавшим с неделю на солнцепеке мясом, и плоть не свисала с костей клочьями, словно извращенный плод фантазии жуткого модельера из рода Франкенштейнов.

Я попятилась. Зомби поспешно зашкандыбали в мою сторону, жадно протягивая полуистлевшие руки. Я испуганно попятилась, стараясь выдать почти паническое бегство за стратегическое отступление. Выходило плохо, очень мешали кусты. И тут… я наступила на ежа. Еж пискнул, я взвыла.

– Ты чего орешь? – запоздало поинтересовался знакомый голос.

Ничего себе вопросик. Меня тут решила схарчить группа неупокоенных зомби, а он дрых себе где-то и в ус не дул.

– А ты сам посмотри! – огрызнулась я.

– Ну ты прямо как маленькая! Мертвецов испугалась. Их всего десять.

– Ага, – кивнула я. – А я одна.

– Во-первых, ты не одна, ты со мной. Во-вторых, ну что бы ты без меня делала?..

27

Визг. Истошный и высокий визг прорезал ночную тьму. Я удивленно моргнула. Что-то липкое и противное тягуче стекало по лицу. В нос ударил невыносимый запах гниющей плоти. Стоп. А где же зомби? Ошеломленно огляделась по сторонам и, к собственному удивлению, обнаружила истошно вопящую на одной ноте Мелену. Мертвецов нигде не наблюдалось. Что ж, чисто по-человечески я их понимаю. Не каждому дано выдержать звуковую атаку хорошо тренированной ведьмы и остаться на ногах. Я сделала шаг в сторону ведьмы, она почему-то испуганно попятилась, а я обнаружила в своей руке знакомый эльфийский клинок. Пока я с неподдельным изумлением наблюдала за тем, как что-то густое и темное медленно стекает с блестящего лезвия на землю, к нам подоспели остальные члены команды.

– Что случилось? – требовательно спросил Липай, и в его руке вспыхнул шар боевого заклинания.

– Ничего, – пролепетала я.

Мелена, не прерывая воя, замотала головой, не в силах выдавить ничего членораздельного.

И как с такими слабыми нервами зачисляют в действующую группу истребителей? Уму непостижимо.

– Ничего себе! – тихо присвистнул Лисицын. – Кто это их так?

Леша выпустил ярко светящийся шарик-светлячок и… сразу метнулся к кустам. Оттуда донеслись звуки, заставляющие вспомнить утро после бурной пьянки.

Я обвела окрестности удивленным взглядом и обнаружила знакомых зомби. Вернее, то, что от них осталось. Останки больше смахивали на фарш для котлет, хотя некоторые составляющие еще шевелились. Чья-то рука, осторожно перебирая чудом уцелевшими пальцами, тихо пыталась незаметно скрыться. Застигнутая светом светлячка, рука совершила рывок и скрылась в ночном сумраке леса.

– Мама дорогая! – потрясенно молвила я, испытывая непреодолимое желание присоединиться к Леше. – Это кто же их так?

– Мы, – самодовольно заявил голос. – Ты же не думаешь, что смогла провернуть такое в одиночку?

А почему я этого процесса не помню?

– Ну-у-у, – протянул голос. – Как бы тебе это объяснить попроще…

Сам дурак.

– Не обижайся, но если с магией ты кое-как справляешься (определенно лесть), то с боевыми искусствами… Словом, дружбы никакой.

Очень корректно. И не обидишься. Я в драке не просто ноль, скорее уж отрицательные величины. Я не преувеличиваю. Как преподаватель по воинской подготовке ни бился, а стиль моего боя навсегда остался уникальным, по принципу «удивим врага своим внезапным самоубийством». Меч для меня – железяка, в лучшем случае я уроню его на свою ногу, а о худшем и думать не хочется.

– …Вот я и взял инициативу в свои руки.

В свои руки. Это как? Формулировка мне определенно не понравилась. Да и какие у меча могут быть руки? Он вообще состоит из двух частей – лезвия и рукояти.

– Выражаясь фигурально, конечно. А так я просто взял под контроль твое тело.

– Минуточку. Что?!

Это я уже прокричала. Ошарашенная моим воплем команда и подошедшие полусонный эльф и любопытствующий Горыныч смогли лицезреть следующую картину.

Взъерошенная ведьма с дикими воплями лупит мечом по сосне, злобно выговаривая оружию после каждого удара:

– Если… ты… еще… раз… позволишь… себе… такое… то я… просто… не знаю… что… с тобой … сделаю!

– Не знаешь, так не говори!

Похоже, до эльфа наконец дошло, каким клинком я безуспешно пытаюсь завалить столетнюю сосну, и он кинулся на меня аки коршун:

– Отдай мой меч!!!

– Ах, твой?! – злобно оскалилась я. – Лови!

Меч просвистел в воздухе и улетел в чащу, тоскливо воя на одной ноте. Эльф метнулся следом, как наседка за нерадивым цыпленком. Раздался всплеск. Интересно, кто из них утонул. Эльф? Меч? А может, оба? Нет… Это было бы слишком хорошо. Не может на меня свалиться столько счастья разом.

Через минуту вся честная компания стояла на берегу большого лесного озера, в темной глади которого, пугая сонную рыбу, плескался эльф и ругал одну непутевую ведьму. Я гордо сделала вид, что его высказывания не имеют никакого отношения ко мне. Чего я не ожидала, так это того, что вся команда сбросит одежду и ринется совершать водные процедуры. На берегу остались только мы с Горынычем и котом.

– Горыныч, а откуда здесь взялось озеро? – тихо поинтересовалась я, с интересом наблюдая за ночным заплывом.

Змей пожал плечами:

– Оно всегда здесь было.

– Почему я раньше его не видела?

– Ты просто ходила другой дорогой.

– А-а-а, – протянула я. – Тогда ясно.

Василий притащил на берег мою сумку, котелок и кое-что из посуды. Развели огонь, вскипятили воду. Я с грехом пополам отмылась от противной гниющей плоти, кожу скребла мылом и песком до тех пор, пока не засаднило. Заботливый кот вскипятил самовар, заварил душистого чаю. Все-таки хорошо, что у меня есть свой фамилиар, хотя я так и не поняла, что это значит.

28

Утро настало раньше, чем мне этого хотелось. Птицы пели так, словно решили устроить конкурс по хоровому пению. Солнце ярко светило. Пришлось вставать. Я стряхнула кота, который, как оказалось, всю ночь нагло дрых на моей груди, уютно свернувшись калачиком. Затем села, смачно зевнула во все тридцать два зуба и огляделась.

Берег озера представлял собой картину маслом. Вдоль линии прибоя рядочком лежали члены группы по истреблению нежити в полном составе плюс один эльф присоседился для компании. Ни дать ни взять – группа выбросившихся в знак протеста против загрязнения окружающей среды синих китов, только почему-то в пупырышках, как малосольные огурцы.

Ну надо же! А я-то, глупая, старалась, защитный контур на ночь выставила, чтобы эти любители водных процедур не зашибли меня ненароком с утра. Лучше бы спать раньше легла. Народ явно не в состоянии руки поднять. Поддавшись сентиментальному чувству жалости, мы с котом вскипятили самовар и попытались напоить несчастных горячим чаем с липовым медом. Люди не оценили моего благородства и попытались придушить благодетельницу. Не тут-то было! Я легко уворачивалась от судорожно тянущихся ручек со скрюченными от холода пальцами. Неблагодарные! Вот и помогай после этого людям. Мы с Горынычем заботливо завернули пострадавших в теплые одеяла, рассадили вокруг костра. Василий выдал каждому по кружке с ароматным чаем. Пить дымящийся напиток могли только мы, остальные дружно стучали зубами по краю кружек и бросали в мою сторону выразительные взгляды. Когда на тебя так смотрят, хочется зарыться поглубже и не вылезать лет эдак сто, а лучше двести, так надежнее. В конце концов, что они на меня так взъелись? Я же не заставляла их нырять. Ладно, эльф. Он на своем мече давно спятил. Как знать, может, его и в гроб положили из-за тихой грусти по холодному оружию. А эти-то чего?

– Ну что? Нашли? – не удержалась я от шпильки.

Ежу понятно, что нет.

Народ дружно окатил меня негодующими взглядами. Эльф выразил глубокое презрение. На осунувшихся, изможденных лицах все это выглядело особенно жалко. Была бы у меня совесть – устыдилась бы всенепременно.

– За что ты их так? – посочувствовал Горыныч. – Все ж таки люди…

– Один из них точно нелюдь, – отмахнулась я. – И вообще, кто их заставлял в воду лезть? Сами попрыгали, а теперь дуются как мышь на крупу.

– Ты мой меч утопила! – выдавил из себя эльф.

– Смотрите, кто заговорил! – фыркнула я. – А ты меня в кошку превратил. Зачем?

– И правда, некрасиво получилось, – вклинился Горыныч. – Расколдуй. Она и раньше характером ангельским не обладала, а теперь и вовсе – демоница.

– А я уже того… – потупился эльф.

– Чего того? – опешила я.

– Расколдовал.

Я подпрыгнула от неожиданности. Вот это номер! Метнулась к озеру и чуть не нырнула в прозрачную водную гладь, стараясь рассмотреть изменения.

Ничего! Из озера на меня уставилась все та же демоница.

– Издеваешься?! – возопила я и бросилась к нахалу.

Прежде чем длинные пальцы с золотистыми острыми коготками сомкнулись вокруг беззащитной шеи обидчика, меня успел перехватить Горыныч.

– Ррр! – рычала я. – Пусти! Убью!

– Ну Викочка! Он ведь просто неудачно пошутил!

– Дурацкие шутки! Ррр!.. Убью!!!

– Расколдуй, а то и впрямь придушит!

Эльф честно пытался отползти в сторону. Получалось у него плохо. Утомленное дайвингом тело отказывалось совершать марш-броски.

– Клянусь, я расколдовал!

– Что-то изменений не заметно. Только не надо говорить, что моя внешность теперь вполне отражает мой стервозный характер!

– Нет, просто на мое заклинание наложилось колдовство демона. Вызови его снова, пусть поправит.

От такого заявления я впала в ступор и опрометчиво выпустила рыжего из рук. Тот не преминул воспользоваться промашкой и мгновенно скрылся среди густой листвы кустарника. Вот гад! В руку ткнулась сумка с вещами. Это Васька постарался. Услужливый мой. Только мне это мало поможет, загрустила я.

Лист бумаги и ручка нашлись сразу, словно терпеливо дожидались звездного часа, зная, что понадобятся. Я усердно вычерчивала чертовски сложные руны, в глубине души надеясь, что их смогут разобрать. Не может быть, чтобы язык этого заклинания был знаком только мне. Заковыристые руны не совсем ровными рядами ложились на бумагу. Я аж губу прикусила от усердия. Интересно, что на это сказал бы меч Ахурамариэль? Язва он порядочная, но как-то привыкла к его язвительности…

Наконец заклинание закончено и торжественно вручено Липаю, тот в недоумении уставился на испещренные рунами листы.

– Что это?

– Заклинание, – радостно выдала я.

– А почему ты его мне дала?

– Потому что прочитать сама не могу! Этот язык сам по себе труднопроизносимый, а данный шедевр письменности особенно.

– Извини. Ничем не могу помочь, – пожал плечами Липай. – Впервые вижу эту письменность.

Лисицын заглянул через плечо командора и удивленно присвистнул:

– Ничего себе! Вроде бы ты сказала одно слово, а тут три листа, да еще мелким почерком. Ты в своем заклинании уверена?

Я кивнула. Мелькнувший было лучик надежды исчез под траурный марш. Все. Теперь мне так и суждено прожить жизнь демоницей. Мама меня убьет!

Из кустов извлекли отчаянно сопротивляющегося эльфа, с трудом объяснили, что вовсе не собираемся его бить и бумагу заготовили не для кляпа. Тот немного успокоился, но предпочел изучать текст в сторонке. Все робко затаили дыхание, чтобы не спугнуть музу. И тут не повезло.

– Тебе надо к Бабе-яге сходить, – предложил Горыныч. – Она в колдовстве разбирается, на шабаш летает регулярно.

– У вас тут и Баба-яга есть?! – обалдели мы.

– А как же. Есть. Только она в самой чаще живет, одичала совсем. К ней и раньше-то особо в гости не хаживали. Так, забредет какой-нибудь Иванушка-дурачок. Она и одичала. Людей совсем не любит.

– Она просто не умеет их готовить, – насмешливо фыркнул эльф.

Его обожгли негодующими взглядами, что, впрочем, никак не отразилось на надменной физиономии нелюдя.

– Ладно, – тяжело вздохнул Васька с таким видом, словно провожал добровольца на заведомо проигранную войну, – я тебе пирожков в дорогу напеку.

Пушистик сунул лапу в сумку, оттуда что-то зарычало и цапнуло кота.

– Ой! – подпрыгнул тот и погрозил сумке пушистым кулачком.

Затем попросту нырнул внутрь и загремел содержимым, выбрасывая наружу необходимые для готовки предметы и продукты. На землю упала внушительного вида сковорода, миска, пакет с мукой, сито, доверху наполненное вишней, и много чего еще, хотя я точно знала, что ничего подобного в сумку не клала.

– Это откуда? – удивленно поинтересовалась я, рассматривая продукты.

– Будущие пирожки, – спокойно заявил кот, выпрыгивая из сумки на манер кролика из шляпы.

– Я спрашиваю, откуда это взялось? Признайся, спер?

– Фу-у-у, – скривился Васька, – как грубо! Мне дали.

– Кто мог дать кучу продуктов коту? – вопросил Липай. – Точно стащил!

– А вот и нет! – надулся Васька. – Ничего я, как вы изволили выразиться, не тащил. Мне продукты домовые дали. И заметьте, на совершенно добровольной основе.

Котик преисполнился значимости и горделиво подбоченился:

– Меня! Потомственного фамилиара! Обвинить в краже каких-то продуктов!

Возмущению его не было предела.

– Ага, как же, – вмешалась в наш спор молчавшая до этого Мелена. – Мы небось тоже люди не дикие, о домовых кое-что знаем. У нас дома живет один, Гришкой звать, так жаднее его никого нет. Чтобы он лишнюю крупинку риса кому дал? Он даже синичкам кормушку поставить не позволяет. Боится, что разоримся.

– Глупости! – зыркнул в ее сторону кот. – Нам в село ведьма положена? Значит, всем миром кормить ее надо. Вот домовые и скинулись, кто что мог. На прокорм, значит.

Ну надо же! И когда только успел по дворам пробежаться? Небось когда я в баньке парилась. Все уставились на оборотистого кота, как на восьмое чудо света. И в это время эльф споткнулся о мою сумку, внутри что-то брякнуло, и на землю выпал эльфийский клинок. Картина маслом. Немая сцена. Пораженные до глубины души моим коварством, истребители буравят глазами обалдевшую ведьму с некрасиво отвисшей челюстью. Если бы взгляд мог испепелить, я сгорела бы дотла. Звенящую тишину пронзил вопль, плавно переходящий в ультразвук:

– Мой меч!!!

Клинок вспыхнул желтым пламенем и благополучно растаял в руках эльфа. А я почувствовала где-то глубоко внутри приятное обжигающее тепло, и знакомый внутренний голос сказал:

– Я знаю, в чем наша проблема. Нам просто надо начать тренироваться!

Полный абзац… Я собиралась под полные ненависти взгляды окружающих. Даже Горыныч не поверил в то, что в мои планы никак не входило массовое утопление команды. Я действительно считала меч утонувшим.

– Очень интересно, – ехидно протянул голос. – Ты всерьез решила избавиться от части самой себя?

Я мужественно проигнорировала голос.

29

В моем поиске новых троп и дорог в густом лесу – походе к Бабе-яге – компанию составил только преданный Василий. Ну и пусть. Не очень-то и хотелось. В кои-то веки иду в гости к персонажу русского народного творчества. Правда, где этот самый персонаж обретается, толком никто не мог объяснить. Народ хмуро заметил, что Ягу отродясь никто не видывал, а значит, и нет ее вовсе. А Горыныч заявил, что он своего отца тоже никогда не видел, однако тот наверняка есть.

Шли долго. Сумка оттянула плечо, кот начал ныть, и даже птицы пели с ехидными интонациями в трелях. Может, я и преувеличиваю слегка, но все было примерно так. Ваську пришлось взять на руки. Захребетник несчастный. Он вольготно устроился на моей шее и принялся нагло хрустеть чем-то очень вкусным. Я в сотый раз хлопнула себя по лбу, сбивая очередного упитанного, насосавшегося бесценной ведьминской крови комара и сделала робкую попытку наставить Василия на путь истинный. Тот внимательно выслушал мои сетования, но слезть с шеи категорически отказался. Где-то часа через два я принялась ругаться; через три часа Василий смущенно заметил:

– Ой, смотри! Там моя булочка…

– Какая булочка? – опешила я, утирая пот, катившийся градом по лицу.

Еще пара таких деньков, и я стану стройнее кипариса.

– С корицей, – охотно пояснил пушистик. – Я ее часа три как уронил, и мы уже четвертый раз проходим мимо.

– Обалдеть! – выпала в осадок я. – И ты молчал? Мы чертову уйму времени ходим кругами!

– Я не думал, что это так важно.

Я сдавленно зарычала и предприняла попытку задушить котика. Но тот оказался шустрее и сообразительнее, стремительно скатился с плеч на землю и улепетнул во все лопатки в лесную глушь. План смертоубийства кота с треском провалился. К тому же я осталась посреди леса в гордом одиночестве.

– Как в одиночестве? А я? – оскорбился меч.

– Ты не считаешься, – с тоской вздохнула я.

Обиженный в лучших чувствах, клинок заткнулся. Ну и пусть. Вот помру всем назло, брошенная и покинутая, одна в темной чаще леса… Чувствуя себя самой несчастной женщиной в лесу – да что в лесу, на целой планете, я плелась среди деревьев. Где я нахожусь? Понятия не имею. Дороги нет, тропинки нет, указателей тоже не наблюдается. Что за лес?! Ничего здесь нет! Хотя… Есть зомби, есть то ли волки, то ли собаки-мутанты. А может, они оборотни? Брр… Не хватает только вампиров. Хотя вампиры днем не ходят.

Среди деревьев сверкнули чьи-то глаза.

– Мамочки, – прошептала я, осаживая назад. – Вампиры! А!!!

И бросилась бежать, не разбирая дороги. То, что сверкало глазами, огорченно взвыло и, судя по шуму, азартно включилось в погоню. «Надо залезть на дерево!» – билась в мозгу мысль. Нет. Не успею! А вампиры лазают по деревьям? Кажется, нет. Они только летают. Надо было на лекции чаще ходить и уроки учить. Так ведь и помру неученая!

Уже через пять минут я начала задыхаться, в боку закололо, но я, стиснув зубы, старалась не снижать темпа. Скоро должно открыться второе дыхание. Поляна открылась сразу, я, не успев осмотреться, споткнулась о выступающий из земли корень и пропахала носом траву. Громко ругаясь, перевернулась на спину, и… прямо на мой беззащитный животик рухнул с разбегу Васька, выдавив из него остатки воздуха.

– Как ты? Не ушиблась? Жива? А чего так бежала? Я же еле догнал!

Кот сыпал вопросами, совершенно отказываясь замечать, что несчастная ведьма не может вздохнуть. Васька радостно прыгал по моему животу, а я синела от нехватки воздуха, стараясь изловить резвящегося паршивца. Мама, он же меня прикончит!

– А что это ты такая синенькая? Ой! И глазки вон как выпучились… – Наконец-то взбесившееся йо-йо остановилось и озадаченно уставилось на меня.

Мне все-таки удалось вцепиться в мягкую шкурку и стащить упитанного котяру с пострадавшей части тела.

– Ты чего? – обиделся Васька.

Я кашляла и ловила ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Кот вывернулся из ослабевшей хватки и наблюдал за процессом со стороны. И тут произошла еще одна неожиданность. Меня стукнули метлой!

– Вот тебе! – приговаривала сморщенная старушка. – Нечего маленьких котиков обижать!

От второго удара я увернулась, но старушка решительно не желала успокаиваться. Я заметалась по поляне в поисках укрытия.

– Бабуля! Вы все не так поняли!

– Я те покажу не так! Ишь, моду взяли: кошек мучить!

– Вась, ну скажи ей! – крикнула я коту, шустро вскарабкиваясь на елку.

– А что сказать-то? – опешил тот.

– Ой! – умилилась бабулька. – Говорящий!

– Ну говорящий, – подбоченился котяра. – Почему такая реакция? Если кот, то обязательно неграмотный? Я, может, Шекспира в оригинале читал.

Обалдеть. Я чуть не выпустила из рук ствол, к которому прижималась, но вовремя спохватилась и даже вскарабкалась повыше. Кот знает английский! Дожили. Может, он еще и древнегреческий изучил? Не удивлюсь.

– Какой умненький котик, – обрадовалась дебоширка с метлой. – И такого хорошенького чертяки беззаконные обижают почем зря! Совсем распоясались! Вот я тебе! – Боевая бабулька погрозила метлой.

Да-а-а. А старушка-то воинственная. То ли партизанила в юности, то ли амазонка на пенсии, поди разбери. В этом лесу чего только не бывает! Кстати, о чертяках. Это она обо мне, любимой? Как можно? Сравнить миловидную демоницу в полном расцвете сил с нечистью низшей категории! Фи… Но на всякий случай я вскарабкалась по стволу выше. Береженого бог бережет.

Тем временем бабулька мило улыбнулась Василию, сверкнув одиноким зубом в кокетливом оскале:

– Бедненький, несчастненький котенок! И никто его не любит, никто не приголубит, сметаночки не даст.

Кошачьи глазки вожделенно замаслились при волшебном слове «сметана». Васька облизнул усатую морду. Предатель. Стоило совершенно посторонней полудикой старушенции мурлыкнуть поласковей…

– Пойдем, бедненький, я тебе молочка налью.

И он пошел! Мурлыча, как старый холодильник.

– Иди-иди! – крикнула я ему вслед. – Можешь не возвращаться!

– Я же твой фамилиар, – остановился тот.

– Предатель ты, вот кто! Стоило совершенно посторонней старушке предложить тебе стакан сметаны, и ты бросил меня в безвыходном положении. Настоящий фамилиар так не поступает!

Довод сразил несчастного любителя молочных продуктов наповал. Правда, я так до конца и не знала, в чем, собственно, состоят обязанности ведьминого фамилиара, но Василий принял мое замечание близко к сердцу. На морде кота отразилась внутренняя борьба долга и желудка. Долг победил. Васька тяжело вздохнул и полез ко мне на дерево. Этого от него не ожидал никто.

– Котик! Вернись, я все прощу! – стенала под елью брошенная ветреным кошаком старушка.

Но кот, осознавший всю тяжесть собственного предательства, надежно оседлал соседнюю ветку.

– Прости, – шмыгнул носом пушистик. Мордочка отразила бездну раскаянья. – Сам не знаю, что на меня нашло. Бросить свою ведьму в беде – недостойно истинного фамилиара. Я позор своего рода! Готов искупить свою вину кровью. Понесу любое наказание.

Я с удивлением слушала самобичевание кота. Никогда с таким не встречалась. Впрочем, и говорящих котов раньше видеть не приходилось. Он что? Решил совершить ритуальную сепуку? Вот это номер!

– Не прощу, – уперлась я. – Ты меня бросил! Променял на стакан сметаны не первой свежести.

– Ничего подобного! – возмутилась старушка. – Сметана наисвежайшая.

Кот разразился горестными рыданиями. Он всхлипывал и размазывал обильные слезы по пушистой мордочке. Я оставалась непреклонна. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в этот момент из леса не вынырнула наглая конская морда и не схватила древко метлы клыками. Воинственная бабулька попыталась вернуть метлу, но не тут-то было. Порядком доставшая всех лошадь упорно тянула приглянувшуюся явно несъедобную вещь в свою сторону. Раздался треск, древко не выдержало игры кто кого перетянет и сломалось пополам. Наглое животное и старушка разлетелись в разные стороны и ощутимо приложились пятой точкой оземь. Зловредная лошадка не растерялась, мотнула головой, сжала клыкастые челюсти, превращая остатки древка в опилки, сплюнула деревянное крошево на траву и была такова.

Я смеялась так, что чуть не грохнулась с дерева. Старушка поднялась на ноги, кряхтя и потирая пострадавшую часть тела чуть пониже спины.

30

Полчаса спустя мы уже мирно чаевничали в избушке на курьих ножках. Да-да. У избушки Бабы-яги (а это была именно она) действительно имелась парочка куриных лап. А еще в избе жил настоящий домовой Веня. Вениамин, значит. К незваным гостям он отнесся с подозрением, но на стол накрыл на удивление быстро. Сама Яга хоть и поворчала для порядка, мол, явились нежданно-негаданно, но гостям была рада, хоть виду не казала.

За чашечкой ароматного чая, закусывая разнообразными кулинарными изысками Вени, я поведала старушке о своих злоключения. Она слушала внимательно, кивая и вздыхая в нужных местах.

– Да-а-а, – протянула она, когда рассказ подошел к концу и в комнате повисла пауза. – Неладные дела творятся в нашем лесу. Не было такого, чтобы враз столько нового зверья появилось, да все по большей части невиданное. Я о таких и не слыхала даже. Не иначе как кто озорничает.

– Да кто же это?

– Есть у меня одна мыслишка. У нас тут в лесу, в самой чаще, стоит Черный замок. Человек туда не заходит, зверь не забегает. Живет там один маг. Черными делами занимается. Вокруг замка того и трава не растет, и деревья мертвые стоят.

– Жуть, – прониклась я.

Гм, замок посреди леса? Что-то не больно верилось в подобные чудеса. Неужели кто-то смог построить такое сооружение без посторонней помощи? Тут ведь без строителей не обойтись.

Глядя на полное скепсиса лицо, Яга заметила:

– А ты, девка, не сумневайся. В замке этом могучий чародей живет. Небось он-то знает, откуда в лесу звери странные появляются. Да и расколдовать тебя поможет.

– А вы не можете? – огорчилась я.

– Нет, – вздохнула Яга. – Тут я тебе не помощница. Если уж он тебе не поможет, придется ждать.

– Чего ждать? – удивилась я.

– Как водится, наведенное колдовство рассеется через три года, три месяца, три дня и три ночи.

Да, перспектива не из приятных. С одной стороны, ждать три года с гаком. С другой – надеяться на милость чернокнижника. А где вы видели милостивых чернокнижников? Разнообразные черные маги, как известно, потому и черные, что колдовством мерзопакостным занимаются и норовят навредить, а не помочь. Это природа у них такая. К тому же большая половина этих колдунов страдает непомерной манией величия и мечтает захватить мир. Я не очень сильна в истории, но, насколько помню, каждая из семи магических войн, прошедших ураганом разрушительной силы по земле, начиналась примерно одинаково. Объявлялся какой-нибудь чудик, начитавшийся древних манускриптов, и давай мир завоевывать. Разумеется, находилось немало противников такой вопиющей несправедливости. Последствия были ужасны.

– Да ты не печалься, – ободрила меня Баба-яга. – Я тебе метлу дам… – Тут она с тоской обозрела жалкие обломки и добавила: – Новую. Клубочек путеводный подарю и пирожков на дорожку заверну.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я расщедрившуюся старушку. – А метла мне зачем? Я же не в дворники к чародею наниматься иду.

– При чем тут дворник? – изумилась Яга. – Ну вы, молодежь, даете! Совсем традиции позабыли. На чем же ты на шабаш летаешь? Пешком, что ль? Или на пылесосе, как некоторые вертихвостки новомодные?

– Куда? – захлопала я глазами. – Это еще что за хрень?

– Это не хрень!

Сухонький кулачок стукнул по столу. Чашки со звоном подпрыгнули. Кот кинулся мыть посуду, домовой вызвался помогать. Оба испарились как по волшебству, от греха подальше.

– Неужто ты на шабаше никогда не была?

Я покачала головой.

– И чему молодежь в академиях этих учат? Раньше вот академий не кончали, а каждый, кто колдовству обучен, раз в неделю на Лысую гору являлся на обмен опытом и так… повеселиться. – При этих словах Баба-яга вспомнила что-то весьма приятное, и глаза ее покрылись томной поволокой. – Да-а, золотое было времечко. Ладно. Это дело поправимое.

Баба-яга извлекла из-за печи новенькую метлу, пошуршала по полкам и добавила свечной огарок и клубок желтой шерсти.

– Метла новая, но надежная. Сама вязала. Видишь? Ручка дубовая. Я ее морилкой протравила и лаком под красное дерево покрыла. Глаз не оторвать.

Метла действительно была на загляденье. Ручка отполирована до блеска, прутики подобраны один к одному.

– Только она еще малообъезжена. Но ничего, полетаешь месяц-другой, привыкнешь.

Мамочки. Как это – мало? Я и верхом на лошади чувствую себя как на утлой лодчонке в шторм.

– А нельзя до этого Черного замка как-нибудь пешком добраться? – робко поинтересовалась я.

– Можно, – кивнула Яга, и я воспрянула духом, – но уж очень долго. Месяца за три управишься.

Сердце ухнуло куда-то вниз.

– Быстрее никак?

– Я и говорю – на метле надо. Этот чародей вокруг замка такого наворотил, что ни пройти ни проехать. Дорога раньше прямая была. Так из-за его причуд кругами ходить приходится. По воздуху – другое дело. По воздуху и напрямик можно.

Я с тоской оглядела предлагаемое средство передвижения. И как на этом летают? А вдруг упаду? Да делать нечего, придется осваивать технику. Чувствуя себя полной идиоткой, перекинула ногу через древко.

– Не так, – заявила Яга, – задом наперед села.

Она перевернула метлу так, чтобы помело находилась не сзади, а впереди меня. Между прутьями воткнула свечной огарок.

– Это еще что? – полюбопытствовала я.

– Это свет. Ну как у автомобиля фара. Ночью зажжется автоматически. Сама замагичила.

Мама дорогая, роди меня назад!

Васька, как и полагается ведьминому коту, взгромоздился на плечи.

– Ну счастливого полета! – пожелала мне Яга.

Я тронула метлу пятками и плавно взмыла вверх. Внизу Яга махала белым платочком и растроганно утирала уголки глаз. А все-таки она славная. Надо будет потом принести ей котенка из деревни. А то вон как Василия зазывала… Котик словно прочел мои мысли и нежно потерся о щеку. Эх, хорошо быть ведьмой!

31

Хорош наш лес с высоты птичьего полета! Так думала я, нарезая круги на высоте десятиэтажного дома. Летела я странно: почему-то кругами и как-то боком. Может, на метлах так принято? А что, оригинальный способ полетов. Только за дорогой смотреть трудно. Того и гляди, на ворону налетишь и не заметишь. Метла взбрыкнула, как норовистый скакун под неопытным седоком. Я не ожидала такого фортеля и чуть не выпустила скользкое древко из рук. Мама! Так и разбиться можно. А вниз лететь ого-го сколько. И почему я не научилась заклинанию левитации? Метла осмелела. Запрыгала, как бык на родео. Сначала резко скакнула вверх, заставив Ваську на моем плече испуганно мявкнуть и ощутимо вцепиться в мое плечо, словно утопающий за соломинку, затем без предупреждения кинулась в штопор.

Я честно пыталась управлять своевольным агрегатом. Но как это делать? Есть только древко и непосредственно прутья, туго связанные в пучок, – и все. Просто вопиющее несоблюдение правил техники безопасности, а уж о элементарном комфорте и речи нет. Земля приближалась гораздо быстрее, чем хотелось бы. Ничто так не прочищает мозги, как смертельная опасность. Столкновение с твердой поверхностью на такой скорости, боюсь, чревато летальными последствиями. Умирать ой как не хотелось, тем более так глупо.

– Васька! – крикнула я, стараясь перекричать ветер. – У меня в кармане есть спички!

– Ты еще и куришь? – почему-то возмутился он.

Я хотела возразить, что просто не успею умереть от рака легких, но не стала. На сарказм, к сожалению, не было времени.

– Нет. Предлагаю сжечь метлу.

– Как?! – опешил кот и, потеряв равновесие, соскользнул по руке до локтя. Минута замешательства стоила мне ободранной руки, а Ваське седых волос в шкуре. – Мы же разобьемся!

– Если ты не в курсе, мы и так разобьемся, – фыркнула я. – А так скончаемся вместе. Хоть не обидно будет.

Не знаю, понимает ли метла человеческую речь, только наша резко вынырнула из пике и замерла, паря над деревьями.

– То-то же, – потрепала я строптивицу по холеному древку. – Я теперь твоя хозяйка, а хозяек слушаться надо. А то мигом аутодафе устрою!

Любопытный котик робко дернул за рукав:

– Вика, а что такое аутодафе?

– Это когда берут метлу, привязывают к столбу и разводят замечательный костерчик.

Метла мелко задрожала. Ха! Небось понимает, как быстро сгорают лакированные ручки. На душе стало спокойно и тепло. Действительно, сделал гадость – на сердце радость. Ведьма я или нет? А ведьмы по определению должны быть вредными и стервозными.

Черный замок мрачной громадой возвышался над окружающими его деревьями. Казалось, он высечен из огромной горы черного мрамора. При более детальном рассмотрении обнаружилось, что стоит он, как и полагается мрачному тайному убежищу уважающего себя чернокнижника, на неприступной скале. Причем так близко к краю, что только чудом не соскользнул к подножию. На такой горе хорошо гнездиться орлу. Лично я чувствовала бы себя неуютно.

На заднем дворе в огородике с травами копался некто в черной длинной мантии до пят, напоминавшей монашескую рясу. Я совершила посадку. Немного неудачно, метла дала крен, и я отшибла ноги при соприкосновении с землей. Ладно, для первого раза сойдет.

– Конечно, – ехидно заметил голос, – если ты пьяная утка, перепутавшая вершину горы с собственным гнездом.

Я только фыркнула в ответ, ничуть не огорчаясь.

Капюшон мантии упал, явив миру непокорную гриву рыжих волос. На меня во все глаза уставился подросток.

– Ну-у? – протянула я вместо приветствия. – Это ты, что ль, чародей будешь?

Мальчишка опешил, но быстро собрался, гордо подбоченился и внимательно осмотрел наглую тетку, то бишь меня: а стоит ли она высочайшего внимания?

– Ну я, – сознался он.

Нет. Не может быть темным магом это вихрастое рыжее чудо! Врет и не краснеет. Недолго думая я огрела нахала метлой.

– За что?! – завопил он.

Чтоб не врал. Так я хотела ответить, но передумала.

– Ты что же, ирод, мою сестру бесчестить вздумал? – громовым голосом поинтересовалась я.

– Какую сестру?! – обалдел мнимый маг, чем окончательно укрепил мою уверенность в своей непричастности к магии.

Маг, тем более черный, не станет оправдываться. Он скорее саданул бы по мне проклятием, и поминай как звали. А он юлит как уж на сковородке.

– Любимую!!! – не на шутку разошлась я.

Я сама почти уверовала в наличие этой самой мифической сестры. Метла еще раз метко припечатала по рыжему вихру. Самозванец бросился наутек с воплями:

– Помогите! Убивают!

– Ага! – торжествовала я, не отставая от парня и подхлестывая его энтузиазм своевременными ударами. – Боишься? Вот тебе, развратник несчастный! Будешь знать, как совращать невинных дев!

Довольный разыгравшимся побоищем, Васька оборвал две желтые подсолнечные корзинки и запрыгал с ними на манер девушек из группы поддержки, скандируя лихо срифмованные строчки:

Наше дело правое – мы победим! Наших ведьм развратникам не отдадим!

Мы нарезали три круга по огороду, безжалостно затаптывая заботливо взлелеянные растения, и ураганом ворвались в сад. Обилие плодовых деревьев и колючего кустарника несколько затрудняло передвижение. Скорость пришлось сбавить, что никак не лишило меня здорового азарта. Василий ловко вскарабкался на раскидистую яблоню, дабы не было искушения пробежаться разок по черненькой шкурке (инстинкт самосохранения – это нормально, особенно если имеешь дело со мной) и, сидя на толстой ветке, гадал, отрывая по одному лепестки и пуская их по ветру: «Любит – не любит, Плюнет, поцелует, К сердцу прижмет, К черту пошлет…»

За неименем ромашек в ход пошли головки подсолнуха. Как только лепестки закончились, котик принялся лузгать семечки, а шелухой метко плевал в самозванца.

– Так нечестно! Двое на одного! Мы так не договаривались! – возмущался парнишка, на бегу задравший мантию так высоко, что из-под нее частенько мелькали семейные трусы, красные в белый горох.

– А мы ни о чем не договаривались, – фыркнула я.

Зря. Приступ вредности стоил мне победы. Я неловко споткнулась о некстати вылезший из земли корень и наступила прямо на грабли. Крепкая деревянная ручка тут же отомстила, болезненно припечатав по лбу. Я шлепнулась на землю, громко ругаясь на всю округу. Наверняка некоторые перлы слышались аж в доме Бабы-яги. Подросток, чудом избавившийся от напасти в лице меня, грозной, возликовал, испустил такое громкое ржание, что лошади впору сдохнуть от зависти, но тут же поплатился за глумление над потерпевшей, врезавшись в яблоню. Сверху на него градом посыпались неспелые плоды, и в довершение всего шмякнулся Васька, который злобно зашипел и мазнул когтистой лапой по щеке. Самозванец взвыл не хуже пожарной сирены. Мы с Васькой, позабыв про собственные ушибы и ссадины, громко засмеялись.

Вихрастый подросток громко шмыгнул носом и поднялся на ноги. Похоже, удар о древесный ствол молодому лбу ни капельки не повредил, только наградил синей шишкой размером с голубиное яйцо, что придавало лицу оригинальность. А вот мантия пострадала. Сквозь внушительную прореху виднелись тощая грязная коленка и свежая ссадина.

Внимательно изучив дыру, парень испустил мученический вздох, словно за порчу имущества его непременно колесуют, четвертуют, а останки развесят на кольях в назидание потомкам.

– Слышь, ведьма! А лошадь сойдет за компенсацию ущерба, нанесенного твоей сестре? – неожиданно поинтересовался он, вытирая нос рукавом.

Ни тот, ни другой не стали чище.

Признаться, вопрос застал меня врасплох. Я чуть было не спросила, какую сестру он имеет в виду, если мне доподлинно известно, что у мамы с папой я единственный ребенок, но вовремя сдержалась.

– Это смотря какая лошадь, – деловито заметил Васька. – А что? Еще подсунет клячу какую.

– Тогда побежали, – неожиданно предложил парень.

– Куда? – опешила я.

– Ловить лошадь.

И прежде чем я смогла возразить, меня бесцеремонно схватили за руку и потащили во всю прыть мальчишеских ног.

Лошадь действительно была. Злополучно известная зверюга, нагло тырящая чужие харчи, не собиралась исправляться, и в данный момент спокойно дожевывала остатки чудом уцелевших растений со свежевытоптанного нами огородика. Завидев нас, лошадь, разумеется, не забилась в радостных конвульсиях, не предложила своих услуг в грузоперевозках, а, сверкнув исподлобья желтыми змеиными глазами, шарахнулась в сторону и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, поскакала прочь.

В руках парня мелькнула веревка (и где только прятал, шельмец?), в воздух взвилсяаркан. Петля захлестнула гибкую шею лошади, та яростно взвизгнула и прибавила ходу. Парень был не промах, веревки из рук не выпустил, впрочем, как и мою руку. Резкий толчок бросил нас на землю, и мы слаженным дуэтом покатились в пыли.

Я порывалась крикнуть придурку, что пара свежих надгробий на местном кладбище нам обеспечены, но поднявшаяся пыль не дала рта раскрыть, заставляла непрерывно чихать, а глаза отчаянно слезиться. Будет ли когда-нибудь конец моим злоключениям? Очевидно, нет.

Из-за поворота показался настоящий колдун. Одет он был в такую же черную мантию а-ля священнослужитель, только материал был побогаче. Колдун пытался извлечь отчаянно верещащую мандрагору из цветочного горшка. Ну вот, теперь к ослеплению прибавилась глухота. Маг нас заметил, но было поздно. Убраться с нашего пути он не успевал, попытался запустить в нас заклинанием – промахнулся. Его смели как пушинку. Веревка захлестнула ногу в сапоге-кирзаче и поволокла за собой, мантия неприлично задралась на голову, являя миру ситцевые семейные трусы (из серии «колени в тепле») веселенькой расцветки в мелкий цветочек.

Впереди замаячила стена. Я было обрадовалась. Хочет ненормальное создание или нет, а остановиться перед преградой придется. Ну не будет же лошадь прыгать! Замковая стена – не плетень, так просто не перемахнешь. Тут крылья нужны. Или, как в моем случае, метла. Лошадь на метле? Оригинально. Но, как оказалось, метла не понадобилась, впрочем, крылья тоже. Лошадь выпустила из копыт когти и с ужасающим скрежетом полезла вверх, цепляясь когтями за кладку. Наше сплоченное трио тянулось за ней, как праздничная гирлянда. На самом верху лошадь немного помедлила и… шустренько полезла вниз, перевернувшись почему-то вверх ногами. Мы лежали на стене, как трое выброшенных на берег рыбин и молились о том, чтобы гадкая веревка наконец порвалась. Что-то подсказывало мне, что падения с замковой стены не переживет никто.

Чудо свершилось. Оно явилось к нам в виде черного кота, который ловко обмотал веревку вокруг одного из зубцов. Затем внимательно посмотрел на нас как на дебилов и ехидно поинтересовался:

– Почему вы не перерезали веревку?

– Как?! – возопили мы, явив поразительную сплоченность коллектива.

Да-а-а, действительно, совместно пережитая опасность способствует единению.

– Вы же колдуны! Магичить не пробовали?

Все побагровели от стыда. Ну надо же! Забыли!

Неудобно как-то получилось. Чтобы скрыть собственную неловкость, сунула руку в карман и принялась ковырять носком кроссовки крепостную стену. В кармане обнаружилось нечто липкое. Фу-у-у! Что это? Извлеченная на свет божий грязновато-бурая масса оказалась пирожком с вишневым вареньем. Вернее, эта странная и совершенно неаппетитная на вид субстанция гордо именовалась пирогом где-то в прошлом, до того как я принялась кататься на метле и малознакомых лошадях.

Наглая черная морда высунулась из-за зубца и получила в нос раньше, чем успела схарчить испорченный продукт. Морда обиженно засопела, как дракон, неожиданно обнаруживший у приглянувшейся аппетитной на вид коровы арбалет. Я махнула рукой: выбрасывать жалко, а есть уже не хочется.

– Угощайся. – Рука с пирожком была недоверчиво обнюхана.

Конь (лошадь оказалась при ближайшем рассмотрении конем) долго не мог поверить в свалившееся на него счастье. Видимо, до этого момента никто не расставался с продуктами добровольно. Васька, опешив от невиданной щедрости, чуть не рухнул со стены от удивления. Рыжий паренек вытаращился на нас, раскрыв рот. Один только темный маг не выказывал особых эмоций и с интересом разглядывал нас в потрескавшийся лорнет, как доселе неизвестный вид насекомых. Конь, не будь дурак, ловко сгреб остатки лакомства единым движением влажного языка. Хватило ровно на один укус. Да-а-а… Такого поди прокорми…

32

Мага звали Дельфициус. И почему у всех сколько-нибудь уважаемых чародеев и колдунов имена всегда такие заковыристые? Через несколько минут мы дружной компанией сидели за столом и светским манером гоняли чаи. Огромный зал был увешан головами и чучелами разнообразной нечисти. Тут тебе и василиск, и упырь, и вурдалак скалят пасти, выпускают когти, сверкают искусственными глазами. Словом, можно смело водить на экскурсии старшие курсы Академии магических наук для расширения кругозора, так сказать. А то многие пугаются при встрече с живой нечистью.

Стол был под стать залу. Огромный, длинный, дубовый. Я сидела на одном конце, на другом восседал чернокнижник. Рыжий ученик, нахально выдававший себя за черного мага, получил в наказание ослиные уши и прислуживал за столом. Расторопности это ему не прибавило, он умудрился пять раз уронить самовар, прежде чем донес многострадальный сосуд до покрытого цветной скатертью стола. Вышитая скатерть хранила на себе многочисленные следы предыдущих застолий. То ли ее поленились отстирать, то ли не стирали вовсе, только причудливая вышивка, перемежаясь с жирными пятнами от соусов, придавала узору неповторимый колорит.

Василий устроился по правую руку от меня и зорко следил, чтобы на мою тарелку невзначай не попали уж очень сомнительные куски. Время от времени я благодарно улыбалась котику. Некоторые блюда выглядели и впрямь весьма экзотично. Например, большое голубое фаянсовое блюдо содержало нечто цвета сырого мяса и к тому же густое и осклизлое. Брр!..

Звенящее молчание начинало действовать на нервы. Впрочем, из-за длины стола разговаривать с магом можно было только через рупор или по телефону, а такового не наблюдалось.

– Вам не кажется, что в лесу творится что-то странное?! – проорала я на тот конец стола.

– Ась?!

Эхо гулко разнесло слова по пустому залу, в углу звякнули доспехи, звуковая волна докатилась и до них.

– Сможете меня расколдовать?! – надрывалась я.

– Чего давать? – донеслось в ответ.

Содержательный разговор, нечего сказать.

Пришлось прервать светскую болтовню из-за этого досадного обстоятельства. Зато после обеда, сытые и довольные, греясь у жарко натопленного камина (это при жаре-то в тридцать градусов!), мы получили возможность побеседовать. Маг покосился на ярко пылающий камин и посетовал на застарелый ревматизм. Затем выслушал длинный и пространный рассказ о моих злоключениях, сочувственно кивая в нужных местах.

– Если ты назовешь мне имя демона, то я с удовольствием помогу снять чары.

От счастья я подпрыгнула на месте, уронив при этом стул прямо коту на лапу. Васька взвыл. Пришлось просить прощения. И тут я вспомнила, что имя демона назвать не могу. Даже под пытками.

– В этом-то вся проблема, – поморщилась я. – Имя демона слишком труднопроизносимо.

– Но ты же откуда-то его знаешь, – напомнил Дельфициус.

– Ну-у-у… – неопределенно протянула я, внимательно рассматривая горелое пятно на замызганной тряпке, гордо претендующей на звание ковра. – Скажем так: я о нем читала.

– Знаешь, как это имя пишется? – оживился маг.

Точно! Я же могу написать!

Через мгновение я усердно водила старомодным гусиным пером по не менее древнему свитку пергамента, стараясь как можно более точно воспроизвести руны древнего письма. Как назло, все они писались заковыристо, а расщепленное на конце перо плохо способствовало точности воспроизведения. Зачем, скажите на милость, кому-то пользоваться доисторическими письменными принадлежностями, если есть такие удобные шариковые ручки? От них не бывает клякс и брызг, они не скрипят так противно. Два свитка безжалостно были преданы огню. Наконец после часа работы, вспотев и высунув язык от усердия, я закончила писать. Вполне довольная полученным результатом, я вручила это произведение каллиграфии потерявшему терпение магу.

Узрев мой шедевр, маг подпрыгнул до потолка, сшиб люстру и запрыгал на одной ножке по залу. Я не ожидала от почтенного колдуна такого легкомысленного поведения и потому вытаращилась на него, как таракан на тапку. Чего это он так обрадовался? Может, все-таки расколдует? У меня в душе затеплилась робкая надежда.

Ошарашенный странным поведением наставника, паренек уронил на пол не только самовар, но и большую часть посуды. Зазвенело в ушах, осколки брызнули в разные стороны, заставив Ваську спрятаться под столом от греха подальше. А маг тем временем опомнился, одернул сбившуюся мантию и смущенно кашлянул в кулак.

– Меня непросто удивить: я знаю более двухсот языков, но этот вижу впервые, хотя слышал упоминания о нем. Кажется…

– Значит, и вы мне не поможете.

– К сожалению, нет, – погрустнел он. – А свиток все же оставьте. Будет о чем поразмыслить на досуге.

Вот что значит не везет так не везет.

– А зачем вам расколдовываться? – попытался утешить Дельфициус, видя мою огорченную физиономию. – Вы так очаровательны.

– Боюсь, мама расстроится, – тяжело вздохнула я. – Она, знаете ли, очень привязана к моему прирожденному облику.

– Д-а-а… Родители… – задумчиво протянул маг и как-то сразу погрустнел, погрузившись в воспоминания. Наступила минута тишины, которую нарушало только позвякивание собираемых осколков.

– А вам не кажется, что в лесу творится нечто странное? – забросила я удочку, внимательно всматриваясь в лицо чародея, надеясь прочитать на нем ответ.

– Странное? – встрепенулся он. – Да вроде все как обычно. Правда, Тимофей?

Рыжее чудо на миг отвлеклось от уборки, шмыгнуло носом и подтвердило. Положим, он согласится с чем угодно, раз так сказал учитель. Или нет? Я с подозрением покосилась на Тимофея. Он уставился на меня в ответ. Я нахально подмигнула. Парнишка от неожиданности выронил совок. На этом ужин кончился. Не хотелось уходить несолоно хлебавши. Вопросов море, а ответов не наблюдается. Напросилась на ночлег (типа дайте воды, а то так есть хочется, что переночевать негде) с целью обследовать замок под покровом темноты. От перспективы столкнуться в ночном замке черного мага с чем-то очень страшным и необычным по спине бежали мурашки размером с таракана, а сердце сладко замирало в груди от предвкушения приключений.

Как будто до этого их у меня было мало!

33

Ночь накрыла замок бархатным покрывалом. Тихо подкралась, опустилась на макушки сосен, мягко скользнула по стволам и осела на земле как чернила. На темно-синее небо высыпали частые звезды, выплыла полная, круглая как головка сыра луна.

– Красота, – мечтательно вздохнула я, разглядывая ночное великолепие с балкона.

Комнату мне выделили огромную, но, по меркам замка, довольно скромную. Наверное, чтобы не задерживалась больше необходимого. Что ж, я и сама не горела желанием оставаться в Черном замке больше одной ночи. Это только в рыцарских романах замки сплошь комфортабельные, увешанные гобеленами, чисто выметенные и протопленные. Реальность оказалась ко мне жестока. Мрачные черные стены сильно способствовали проявлению клаустрофобии, которая стала для меня полнейшей неожиданностью. Вот чего не ожидала так не ожидала. Как-то в детстве «добренькие» однокашники закрыли меня в сундуке с травами, так я просто заснула, и все. Еще в замке сквозило немилосердно и несло сыростью. Как следствие, гобелены безнадежно испортились от обилия влаги и антиобщественной деятельности мышей. Теперь это были просто тряпки, годящиеся в лучшем случае для мытья полов.

Да, вот она, правда жизни во всей неприкрытой наготе. Досадно. Конец романтическим грезам о прекрасной принцессе в высокой башне. Если все башни были такими же сырыми, то как рыцари спасали доспехи от ржавчины? А в те времена уже изобрели машинное масло или обходились сливочным?

Василий готовил постель. Как обычно, котик приступил к ритуалу со всей ответственностью. Сначала выбил матрас. Потревоженные клопы попытались было скрыться, но были неумолимо изничтожены при помощи специального аэрозоля (где он его добыл – загадка), подушки выбиты, простыни перестелены, балдахин обеспылен и проветрен. Первый раз в жизни мне предстояло видеть сны на огромной двуспальной кровати под малиновым балдахином, украшенным золотыми кистями. Умереть – не встать.

Добавила экзотики огромная ванная, вернее, ее заменитель в виде большущей бадьи за ширмой (видимо, чтобы поберечь мою девичью стыдливость). Чтобы наполнить эту емкость горячей водой при полном отсутствии водопровода, бедняжке Тимофею пришлось не единожды сбегать по крутой винтовой лестнице вниз на кухню. При этом очень ласково поминалась вся моя родня до седьмого колена, сумевшая воспитать столь любящую чистоту ведьму. По его личному мнению, ополоснулся в тазике, и хорош. Чего воду зря переводить?

Я вовсю плескалась в ванне, смывая с себя пыль дорог, когда Васька обнаружил, что камин в комнате не горит. Вернее, в трубе полностью и бесповоротно отсутствует тяга. Пришлось разжигать огонь старым испытанным методом. Когда я привычно щелкнула пальцами, камни внутри камина разгорелись не хуже дров. Только магический огонь не коптил, не дымил, значит, угореть невозможно. Славненько.

По моим подсчетам, было что-то около полуночи, когда я, стараясь не шуметь, выскользнула из теплой постели. Жаль было покидать нагретое ложе. Признаться, впервые довелось спать на кровати с настоящим бархатным балдахином. Поневоле вообразишь себя высокородной дамой из средневекового замка. Намаявшийся за день кот раскатисто храпел поверх одеяла, раскинув в разные стороны лапы, и напоминал шестиконечную звезду, только очень мохнатую и к тому же пузатую. Тихо, чтобы фамилиар не проснулся, натянула джинсы, сунула ноги в кроссовки и накинула рубашку. Внутренний голос подсказывал, что кота лучше не брать для ночных прогулок по чужому замку.

Кинула прощальный взгляд на кровать. Пушистик сладко причмокнул во сне и перевернулся на животик, вызвав во мне почти материнское умиление. Ну до чего же хорош во сне! Уютненький, тепленький… Так бы и нырнула обратно в еще не остывшую кроватку и прижалась к пушистому боку. А вместо этого прусь неизвестно куда. Надеюсь, меня не поймают. Хотя, если убедительно врать, глядишь, и пронесет.

К двери прокралась осторожно, на цыпочках, тихо повернула массивную ручку с головой гаргульи и нырнула в темноту коридора. К моему немалому удивлению, нога запнулась о порог и я с громогласными ругательствами покатилась по полу.

– Ага! – воскликнул тот, кого я так опрометчиво посчитала порогом.

Мрак коридора рассеяла вспышка зажегшегося факела.

– Уважаемой ведьме не спится?

Я пристально посмотрела на Тимофея – а это был он, – не в силах решить, какой облик заставит ученика чародея заткнуться и больше не пугать меня по ночам.

– Уважаемой ведьме до смерти любопытно, почему это глубокоуважаемый маг спит на ее пороге. Неужели во всем Черном замке не нашлось более подходящего места?

В дверном проеме возник заспанный Васька.

– Ты хотела уйти без меня! – Бездна укоризны в кошачьем взоре, пушистая лапка обвиняюще ткнула в мою сторону.

– Могу я сходить в туалет без провожатых? – возмутилась я. – Или в этом замке в дамскую комнату водят под конвоем?

Тимофей залился краской как маков цвет и смущенно потупился, избегая моего негодующего взгляда. Однако ловко я нашлась. Ложь, а попробуй докажи.

– У нас принято пользоваться ночной вазой, – едва слышно пролепетал он.

– Это что за хрень? – вытаращилась я. – Чем может помочь ваза, которая является таковой и по ночам? Я же не цветы в воду ставить собралась.

– Это не хрень, – насупился паренек, – горшок это ночной.

Меня препроводили в комнату и ознакомили со странным предметом. Его извлекли из-под кровати и предъявили моему вниманию. Им оказалась кружка размером с трехлитровую кастрюлю, сверху кокетливо прикрытая крышкой. Я придирчиво оглядела емкость изнутри и снаружи, звякнула крышкой, недоуменно пожала плечами и справедливо заметила:

– Ну и на кой мне кастрюля? Ужинали уже.

Вид ржущего Тимофея в обнимку с рыдающим от смеха котом стал неприятным сюрпризом, и минуты две я непонимающе таращилась на них. Потом это бесперспективное занятие мне наскучило, и я просто надела предмет спора на голову вихрастому. Кот успел ловко увернуться, дальновидный мой.

Наконец настала моя очередь смеяться, особенно когда обнаружилось, что стянуть злополучный горшок с распухших от неудачных попыток ушей не так-то просто. Парень пыхтел от натуги как паровоз, котел которого вот-вот взорвется, но упрямая ваза совершенно не поддавалась на уговоры и твердо стояла на своем. Васька сжалился над нестерпимыми мучениями несчастного и великодушно предложил свою помощь. Теперь Тимофей представлял собой нечто монументальное и комичное одновременно. Одной рукой он ухватился за ручку произведения неизвестного мастера, а другой подцепил край и тянул вверх что есть мочи. Васька же задними лапами уперся в плечи пострадавшего, передними обхватил горшок и помогал в меру скромных кошачьих сил.

Жаль, скульптора поблизости не оказалось. Великолепный фонтанчик можно было соорудить. Куда там писающему мальчику до нашей простой и вместе с тем доходчивой композиции.

Вскоре смеяться наскучило. Серьезных сдвигов в решении проблемы не случилось, и я решила поискать занятие поинтереснее. Коль все оказались так заняты, придется развлекать себя самой. Моего ухода никто не заметил. Здорово.

Передвигаться по темному замку, выстроенному из черного камня, при полном отсутствии хоть какого-то освещения и нехватки окон смогла бы разве что кошка. Ей тоже необходим хоть какой-то свет, но у кошки имеются дополнительные органы осязания – вибриссы, а у меня только руки, и те, по утверждению преподавателей, не оттуда растут. Я пыталась идти по стенке, но вляпалась во что-то неприятно осклизлое, и чьи-то мелкие шустрые лапки бесцеремонно пробежали по руке.

Ой! Мышь!

Я подпрыгнула, споткнулась и шлепнулась на пол.

– Ну ё-моё! – простонала я.

И тут только сообразила, что вроде как собиралась обследовать замок бесшумно, аки тать в нощи. Надо признать, план по тихому ознакомлению с местными достопримечательностями провалился. Впору вооружиться совковой лопатой, дабы захоронить несостоятельную идею, глупо загубленную на корню, на заднем дворе, соорудить высокий аккуратный холмик, горестно всплакнуть и выразить сожаление в трогательной речи.

Ругаясь про себя, поднялась на ноги. Пару раз меня качнуло, и тут обнаружилось, что я понятия не имею, куда направить стопы свои. Если до падения я еще как-то ориентировалась в пространстве, то после имела о расположении сторон света примерно такое же понятие, как свинья о балете. Такого еще со мной не бывало. Заблудиться в двух шагах от комнаты – это действие, которое под силу только мне. Обалдеть.

И что же теперь делать? Ну не кричать же «ау»? В лучшем случае издаваемые моей скромной персоной звуки примут за вопли местного привидения. А может, у них нет привидения? Впрочем, это же замок. А всякий мало-мальски уважающий себя замок просто обязан иметь хоть одного неупокоенного духа, слоняющегося по запутанным коридорам и гремящего цепями.

Ой, мама, страшно-то как! Услужливое воображение нарисовало нечто бесформенное, серебристо-туманное, злобно скалящееся… Из школьных лекций мне доподлинно известно, что неупокоенный дух вполне может заехать этими самыми цепями по мордасам так, что мало не покажется. Перспектива ночных прогулок по замку становилась все более сомнительной. А возвращение в спальню, в теплую постель, еще более заманчивым. Только как это сделать? Вопрос на засыпку. Да, Вика, это не экзамен, шпоры не помогут, а зря.

34

Идти на двух ногах оказалось не самой удачной идеей. И откуда у прямых стен столько острых выступающих углов? Сплошной травматизм. Почесав очередную шишку, погрозила кулаком невидимому обидчику. Жест не смог выразить всей глубины моей обиды, и я попыталась пнуть каменное произведение неизвестного зодчего. Промахнулась. Кто бы мог подумать? Я умудрилась не попасть ногой по стене! В довершение всего потеряла равновесие и грохнулась на пол. Это событие нанесло сокрушительный удар по моему самолюбию. Все. Пора завязывать с ночными прогулками.

Дальше продвигалась на четвереньках. А ничего себе способ, удобный. Только стукаться головой о внезапно нарисовавшиеся стены не намного приятнее, чем лбом. Но хотя бы не падаю. Это, бесспорно, плюс.

Минут через пять обнаружилась закрытая дверь. Ладно. Конечно, плохо, что дверь оказалась запертой, но, с другой стороны, это доказывает, что коридор в принципе не бесконечен и двери в нем имеются. По теории вероятности хоть одна из них будет открыта, и там могут быть люди, которые проводят меня в спальню. Проплутать до утра – перспективка та еще. Титаническим усилием воли подавила в себе отчаяние и поползла дальше, стараясь не считать, сколько синяков, ссадин и прочих шишек получил мой многострадальный организм и сколько может получить в дальнейшем.

На пятой двери мне повезло. Она со скрипом, как и полагается порядочной двери в средневековом замке, отворилась, и моя многострадальная тушка бессильно ввалилась внутрь. Наконец-то!

Комната оказалась мрачной. В полумраке смутно угадывались очертания мебели, в распахнутом настежь окне, словно крылья гигантской птицы, колыхалась занавеска. Напротив шкафа с колбочками, амулетами и прочими колдовскими принадлежностями неподвижно застыла гибкая фигура в черном, намертво стиснувшая ручку керосинового фонаря. Волосы незнакомца заботливо спрятаны под черную вязаную шапочку, лицо скрыто под черной полумаской. Только глаза, удивленно распахнутые, огромные, как плошки, уставились на мою скромную персону.

Вор, грабящий черного мага? Обалдеть. Это надо же сыскаться такому придурку! Любопытно, кому это жить надоело?

Неизвестно, кого из нас двоих больше удивила нежданная встреча.

– Вор! – удивленно воскликнула я.

– А-а-а! Демон! – заорал тот и тихонько сполз в спасительном обмороке.

Ну надо же! Какие слабонервные жулики пошли! И как с такой расстроенной нервной системой люди выбирают настолько опасную профессию? Уму непостижимо.

Все попытки привести чувствительного грабителя в сознание ни к чему не привели. Я хлестала его по щекам, заставила перенюхать все самое вонючее из богатого ассортимента зелий и декоктов хозяина замка – результат нулевой. Вор упорно не желал приходить в себя. Ладно, не очень-то и хотелось. Я махнула на него рукой. Теперь можно спокойно рассмотреть комнату. Не зря же именно в нее залез вор. Наверняка что-нибудь интересное имеется.

При ближайшем рассмотрении (не без помощи фонаря, любезно предоставленного мне лишившимся чувств грабителем) комната оказалась лабораторией. Стеллажи с книгами, колбы и реторты, шкафы с зельями, порошками и травами только подтверждали мое предположение. От нечего делать пробежала рукой по золоченым корешкам. Интересно, что черные маги читают? «Некрономикон»?

Вытащенная наугад книга на поверку оказалась до чертиков занудной некромантией в схемах и рисунках. Ничего интересного, куча таблиц, графиков и прочего малопонятного и скучного чтива. Вместо снотворного – милое дело. Сцапала другую. Огромный, тяжелый, в потертом кожаном переплете с золотым тиснением и закрывающийся на массивную золотую застежку фолиант произвел впечатление одним своим видом. Но стоило одной любопытной ведьме сунуть в нее нос, дабы ознакомиться с содержимым, книга издала пронзительный вопль, перед которым крик баньши так, тихая распевочка.

Книга орала на одной протяжной высокой ноте. Противный, ни с чем не сравнимый звук, отчасти напоминающий царапанье железом по стеклу, заставил меня оглохнуть, а волосы на голове встать дыбом. В довершение ко всему, звуковая волна прокатилась по колбам и флаконам на стеллажах, заставив стекло дребезжать и лопаться. Дождь из мелких осколков посыпался на пол, полились зелья, просыпались истолченные травы и ингредиенты для декоктов. Все это смешалось в удивительное по едкости амбре, заставившее слезиться глаза и немилосердно чихать до звона в голове.

Неожиданно дверь в комнату распахнулась настежь, и быть бы мне застигнутой на месте преступления среди учиненного погрома, словно нашкодившей кошке, если бы за мгновение до этого печального события чья-то крепкая рука бесцеремонно не втащила меня за занавеску. В комнату вихрем ворвался Дельфициус. Обозрев причиненный ущерб, колдун исторг вопль, полный нечеловеческого страдания:

– Тимофей!!!

Занавеску дернуло звуковой волной. Мы в ужасе затаились, как мышь под веником. Любое неосторожное движение грозило огромными неприятностями. Что-то подсказывало, что колдун не запрыгает от радости на одной ножке. Пришибет на фиг! Только мокрое место останется. Впрочем, шучу. И мокрого места не будет.

Мы крепко прижались друг к другу, стараясь стать как можно более незаметными, и во все глаза таращились в щель между тяжелыми бархатными портьерами. Запустение, царившее в замке, не пощадило роскошный бархат, и теперь мне приходилось делать отчаянные усилия, чтобы не чихнуть ненароком.

Пыль упорно лезла в нос. Я искренне поразилась такой настойчивости с ее стороны. Действительно, странный способ закончить свой путь в легких у случайно встреченной ведьмы. А чихнуть хотелось. И чем дальше, тем больше. Колдун с отсутствующим выражением лица разглядывал руины, бывшие когда-то его лабораторией. Когда же он уберется?! В комнату ввалился Тимофей с неимоверно распухшими ушами и ночным горшком на голове, который так и не удалось снять. На плечах у него с царственным видом, присущим всему семейству кошачьих, восседал Василий.

И тут я все-таки чихнула. Пораженный необычным видом собственного ученика, смахивающего на средневекового рыцаря, в шлеме которого оружейник забыл проделать забрало, чародей чиха не расслышал. Зато я покачнулась. Обнаружила, что вместо ожидаемого окна за моей спиной оказалась пустота, и благополучно полетела вниз.

Мне повезло. Порожек, с которого я так элегантно грохнулась, оказался невысоким. Грабитель опасливо покосился на занавеску и плавно перетек поближе.

– Зачем так шуметь? Колдун может услышать, – шикнул он.

Нет бы посочувствовать, спросить, как я? Не болит ли чего? Есть же элементарная вежливость, в конце концов. Я обиделась на такое пренебрежительное отношение к моей особе.

– Разве ты не боишься демонов? – поинтересовалась я, припоминая обморок.

– Настоящие демоны способны мгновенно перемещаться, они не стоят столбом, когда в комнату врывается колдун, – выдал грабитель.

Ученый на мою голову попался. И откуда только знает? Почему все вокруг знают больше меня? Вопрос риторический – надо было на лекции ходить. Вот бы изобрели такой эликсир – выпьешь, и порядок, знаний полная голова. Не надо ночей не спать, шпаргалки строчить, перед экзаменом трястись, заклинания по улучшению памяти изобретать. А то последствия бывают непредсказуемые. Бывали прецеденты, когда особо хитрые обзаводились пурпурным цветом лица или, что еще хуже, стирали собственную память начисто. Учиться заново писать и читать – занятие не для слабонервных.

Между тем за занавеской Тимофей получал разнос от взбешенного мага. Сверкали молнии, дрожали стены. Судя по хаотичности разрядов, Тимофей метался по лаборатории как мышь, застигнутая на столе. И ночной горшок все еще пребывал на вихрастой голове, так как временами доносился глухой колокольный звон при ударах о стену.

В этот момент занавеска дрогнула и упала, явив взору вконец рассвирепевшего Дельфициуса наши скромные персоны. Маг ошалело уставился на нас, а мы – на него. Пауза затягивалась. Первому игра в гляделки наскучила Дельфициусу.

– А вы что здесь делаете?! – прогремел он.

Вот уж не подозревала, что в столь тщедушном на вид теле скрывается воистину громоподобный бас. В руке мага вспыхнул боевой пульсар. Мы дружно охнули. Взгляд заметался по комнате в поисках укрытия. Как назло, такового не обнаружилось. В комнате интерьер украшало лишь большое круглое зеркало на стене. Мы пригорюнились. Жить хотелось, а деваться некуда. Я приготовилась мужественно встретить свой конец, возможно, стоя на полу на коленях, умоляя прикончить первым вора.

Мечущийся кругами Тимофей не вписался в поворот. Он со всего размаху врезался в учителя, сбив последнего с ног. Пульсар сорвался с пальцев падающего мага и просвистел мимо моего уха, обдав нестерпимым жаром правую щеку и подпалив несколько волосков.

– Мама! – вскрикнула я, оседая на пол.

Вор, не растерявшись, крепко вцепился мне в руку и поволок куда-то.

35

Как назвать место, в которое можно попасть, пройдя сквозь зеркало? Странное? Наверное. В воздухе плыло знойное марево. И я еще жаловалась на летнюю жару! По сравнению с тем климатом, где мы оказались, испытанное ранее летнее пекло казалось всего лишь небольшим дискомфортом. Пустыня. Куда ни глянь – песок, барханы, жалкое подобие растений в виде немногочисленных саксаулов и солнце… солнце… солнце… Багровый раскаленный шар, багровое раскаленное небо, полное отсутствие облаков и перспектив на тень или дождь. Зато смерть от стремительного обезвоживания организма – пожалуйста, сколько угодно. Словом, ситуация пессимистичная до крайности.

Мой спутник повел себя, мягко говоря, странно. Он бухнулся на песок и принялся стенать, посыпая голову песком за неимением пепла.

– О горе нам! Горе! – вдохновенно завывал он. – О, горькая судьба, занесшая меня в Темный мир, не иначе как в наказание за грехи!

Раскаявшийся вор – это нечто. Надо же как его зацепило. Даже волосы принялся на себе рвать. Мазохист. Точно мазохист.

– Послушайте, любезный. – Я осторожно тронула за плечо страдальца, стараясь, однако, не делать резких движений, а вдруг укусит. – Интересно узнать, в целях самообразования, а что такое Темный мир?

– Ну это уж слишком! – возмутился тот, прерывая стенания. – Издеваешься, да?

– С чего ты взял? – опешила я. – Я действительно не знаю, что такое Темный мир. В конце концов, к черной магии я не имею никакого отношения.

А то, что данное понятие относится именно к черной магии, сомневаться не приходилось. Иначе чего расстраиваться?

Удивленный вор поднялся на ноги, стянул с головы шапочку и принялся отряхивать с черной одежды прилипшие песчинки. Освободившиеся от головного убора золотистые волосы блестящей волной расплескались по плечам, сквозь белокурые локоны виднелись остроконечные ушки. Эльф! Ну надо же! Сколько лет живу – ни разу не видела, а стоило забраться в бог знает какую глушь, и на тебе! Так и шастают, так и шастают!

– Демон, не узнающий собственного мира? Это что-то новенькое, – тихо заметил он.

– Откуда мне знать мир демонов? Я же не демон, – возразила я.

– Ты демон, – так же спокойно заявил эльф. – Я полукровка, но истинную суть вижу.

– В каком смысле?

– В прямом.

– Что значит истинную суть?

– То и значит. К примеру, если тебя околдовали, изменили облик, твоя суть от этого не изменится. В звере можно увидеть человека, в человеке – зверя. Это истинное зрение доступно всем древним расам.

– Обалдеть. И все-таки ты ошибаешься, я не демон.

Эльф наградил меня взглядом, полным такого скепсиса, что стало яснее ясного – спорить бесполезно. Я философски пожала плечами. А какая мне, собственно, разница, за кого меня принимает вор?

– Расскажи мне, что ты знаешь о Темном мире, – предложила я.

Эльф окатил меня презрительным взглядом и молча двинулся вперед. Куда это он? Не иначе как решил пересечь пустыню? У нас ведь нет ни воды, ни провианта. И его черный костюмчик явно не подходит для прогулок под палящим солнцем, в нем только лазить ночью в опрометчиво раскрытые форточки. Ежу же понятно: где есть вход – должен быть и выход.

Я просветила эльфа на этот счет. Тот гордо окатил меня еще одним взглядом – ведром презрения, – и продолжил свой путь, надменный, как корабль пустыни. Делать нечего, одной оставаться не хотелось. А вор хоть и сноб, но какая ни есть, а компания. Глубоко вздохнув, я присоединилась к эльфу. Теперь по пустыне брели два корабля – два верблюда, а лучше сказать – осла.

В багровом небе появились две точки. Точки стремительно приближались, плавно трансформируясь в птиц. Интересно, что за пернатые могут обитать в пустыне, да еще летать в такую жарищу? Я приставила руку козырьком ко лбу и залюбовалась неспешным полетом с энтузиазмом начинающего орнитолога. Одна из птиц спустилась ниже, вытянула лысую голову в нашу сторону и издала звук, поразительно напоминающий скрип несмазанной телеги. Грифы? Откуда?

Эльф с подозрением покосился в сторону пернатых и с той же невозмутимостью прибавил шагу. Я изо всех сил старалась не отставать. Поведение странных птичек меня нервировало. Да и не давать же какому-то длинноухому вору уйти в отрыв!

Снова послышался противный скрипящий звук: это вторая птица присоединилась к товарке. Неспешное кружение падальщиков прямо над головой наводило на определенные размышления. И чего они к нам прицепились? Насколько мне известно, мы расставаться с жизнью в ближайшее время не собираемся. Жаль разочаровывать пернатых, но их компания явно лишняя. Не пора ли им улететь восвояси? Нет, кружат, проклятые.

Мы стояли на краю песчаного холма, переводя дыхание. Солнце палило нещадно, даже эльф выдохся, что само по себе говорит о многом. Эльфы – народ выносливый. Я всерьез подумывала о передышке до вечера. Дневные путешествия по пустынным ландшафтам, может, и познавательны, но непрактичны. Жарко, песок набился везде, под одежду тоже. Как умудрился? Ума не приложу. Ощущение, будто неделю провела на оригинальной песчаной диете. Нет. Вернусь – только морской берег, усыпанный галькой, никакого песка.

И тут они напали. Гадкие птицы, терпеливо кружившие над нами, словно эскорт, видимо, отчаялись дожидаться нашей безвременной кончины, и решили пообедать прямо сейчас. Мы были решительно против такого поворота событий, но нашего мнения не спрашивали. А зря. Не очень-то вежливо с их стороны. Первым атаковали неудачливого вора. Птичьи лапы с серповидными когтями просвистели возле его лица. Эльф ушел в сторону. Оставалось позавидовать такой быстрой реакции, а уж скорость! Просто смазанное движение. Со стороны не сразу понятно, что произошло. Эльф только что стоял рядом – и вот уже скользит вниз по песчаному склону, словно горнолыжник на модном курорте. Аж завидки берут.

Раздосадованная птица издала скрипучий вопль и нацелилась на меня, вторая тоже не осталась в стороне. Эй! Мы так не договаривались! Я коротко взмахнула руками, отбиваясь от надоедливых пернатых, пошатнулась и потеряла равновесие. Грохнувшись на пятую точку, я заскользила по песку как с горки зимой. Вредные грифы неслись за мной, не оставляя попыток отхватить по кусочку на память о встрече.

Эльф шустро улепетывал, петляя не хуже зайца. Только представители этой древней расы умудрялись удирать от опасности с таким гордым видом, словно делали врагу одолжение. Предатель! Оставить совершенно беззащитную девушку на растерзание двум клювастым тварям! Поступок, недостойный джентльмена. Может, он не джентльмен? Да, мужчина не тот пошел. Разве можно почувствовать себя за таким мужем как за каменной стеной?

– Несчастная и беззащитная, помощь требуется?

Гляди-ка, кто проснулся! Впору умилиться. Я откатилась в сторону от очередной атаки когтей. Клюв мазнул по щеке и вырвал изрядный клок майки. Вот гады! Это была последняя майка.

– Тебя волнует только сохранность гардероба?

Ишь какой ехидный на мою голову выискался! Нет. Меня волнует, например, сохранность головы.

– Так давай покажем птичкам, кто есть кто!

С этим заявлением трудно спорить. Вторая тварь спикировала и неожиданно нарвалась на острие возникшего меча. Душераздирающий вопль огорченной бестии наверняка слышали на другом конце пустыни. Темные капли крови стекли на песок. Птица обиженно взмыла вверх.

Внезапный отпор вовсе не вынудил голодных грифов оставить облюбованную добычу. К тому же в этой местности с едой наверняка напряженка. За эльфом надо еще гнаться, а я – вот она. Хватай, пока тепленькая. Небольшая потасовка перед обедом даже полезна. Аппетит нагоняет. Грифы сменили тактику. Теперь это было выжидательное кружение. Близко, но мечом не достанешь. Я плюнула с досады. Да-а-а. День не задался.

Я в последний раз покосилась на кружащих в небе хищников, погрозила им кулаком, впрочем, без видимого эффекта и, тяжело вздохнув, направилась следом за дезертировавшим вором. Не все ли равно, в какую сторону топать, когда, куда ни глянь, всюду простирается песок. Пейзаж разнообразием не баловал, глазу зацепиться не за что. Сколько я шла? Час, два? Минут десять?.. Под нещадно палящим солнцем как-то теряешь ход времени. Птицы время от времени напоминали о своем присутствии новыми атаками – без особого энтузиазма, но само их присутствие нервировало. Путешествовать в компании падальщиков, жаждущих поживы, – брр! Ощущение не из приятных. Постоянно ощущаешь пристальное внимание чужих глаз. Только и ждут, когда жажда и усталость возьмут свое.

Ну вот, стоило только вспомнить о воде, сразу захотела пить. Ужас, да и только. Говорят, что некоторые народности употребляют в пищу кровь животных. Интересно, а птичья подойдет? Я с вожделением уставилась на стервятников. Птички явно забеспокоились от моего пристального внимания.

– Цыпа-цыпа-цыпа! – проворковала я.

Не купились. Умные, заразы.

36

На горизонте замаячила фигура всадника. Мираж, что ли? И чего только не привидится усталому обезвоженному организму! Но огромный фонтан или озеро пришлись бы более кстати. На худой конец, бочка холодного квасу. Я мечтательно зажмурилась и облизнула пересохшие губы. К величайшему сожалению, даже миражи мне являются совершенно нетрадиционные. Я вновь вперила взгляд в горизонт, приставив ладонь ко лбу, как импровизированный козырек от вездесущего слепящего солнца. Так и есть – всадник. Впрочем, это еще не значит, что он не глюк.

Эскорт из двух грифов заметно обеспокоился. И чем их мираж не устроил? С сиплыми воплями птицы предприняли очередную попытку моего досрочного поедания. Чинимый произвол пернатых тварей возмутил меня до глубины души. Можно сказать, ранил в самое сердце. А я-то думала, что мы подружились. Какое коварство!

Одна тварь спикировала вниз и приземлилась, взбив лапами песок. Несколько секунд вокруг нельзя было не только ничего разглядеть, но и ничего вдохнуть, а единственными звуками были дружное чиханье и мои сдавленные ругательства.

Наконец пыль стала оседать, не явив мне ничего утешительного. Птицы атаковали слаженно, одновременно с двух сторон. Если бы не меч, украшать бы мне скучный пустынный пейзаж своим чисто обглоданным черепом. Птицы раззявили зубастые клювы в попытке дотянуться до глупой добычи, сопротивляющейся им из чисто природной вредности. Я парировала выпады хищниц как умела – слабо и неудачно. Щелчок массивного клюва. Бок обожгло, а у одной птички остался изрядный клок многострадальной футболки. Я пригорюнилась. Одежду было жаль.

– А себя? – не преминул заметить меч.

«А себя-то более всего», – тихо вздохнула я.

– Значит, я могу действовать? – осторожно предложил Ахурамариэль.

Черт с тобой, давай! В конце концов, какие у меня варианты? С одной стороны, весьма сомнительная честь накормить совершенно незнакомых пернатых собственной плотью. Что вовсе не хотелось делать. С другой – покрошить этих хищниц в капусту. Второй вариант все больше нравился. А, ладно! Гулять так гулять!

Меч издал нечто подозрительно напоминающее сдавленный смешок, и я с удивлением услышала собственные слова:

– Ну все! Молитесь, если умеете.

Они не умели. Я так и знала. Моя улыбка сильно смахивала на волчий оскал. Сдается мне, что волки скалятся гораздо дружелюбнее.

Клыкастый клюв твари щелкнул так близко, что щеку обдало смрадное дыхание падальщика, но меня там уже не было. Стремительный кувырок через голову в опасной близости от когтистых лап, и меч вошел в живот как в масло. Птица издала пронзительный крик, серповидные когти взрыхлили песок, но я успела откатиться в сторону. Тварь завалилась на бок. Что-то хлестко свистнуло в воздухе, и арбалетный болт навылет прошил крыло другой. Хриплый вопль боли, и вторая птица бросилась наутек, оставляя во мне странное разочарование быстротечным боем.

– Ну вот. Нечестно. Только начали…

– Приветствую тебя, прекрасное дитя. – Бархатный баритон заставил подпрыгнуть от неожиданности.

Я заозиралась вокруг, чтобы понять, о каком дите идет речь. Но никого, кроме себя и подозрительно знакомого рыжего типа на прекрасном тонконогом жеребце, не обнаружила. К седлу был привязан на аркане неудачливый воришка. И тут бедняге не повезло. Хотя держался эльф с достоинством перворожденного, словно это его любимый способ путешествовать.

– Скажи мне, дивный цветок пустыни, ты часто гуляешь здесь одна?

Это он обо мне?

– А ты что здесь делаешь? – требовательно вопросила я.

Рыжая бровь мужчины удивленно изогнулась.

– Еду мимо, – предложил он свой вариант развития событий.

Ну сказанул… Какова вероятность встретить посреди пустыни эльфа?

– А это не эльф, – спокойно поправил меня Ахурамариэль.

«А кто? – удивилась я. – Просто прохожий?»

– Ты спутала его с Тирандерелем.

«С кем? – опешила я. – А это еще кто?»

– Как кто? Ну тот, рыжий, который обратил тебя рысью.

«Я совершенно запуталась. А это тогда кто?»

– Его отец, разумеется. Не веришь? Приглядись к ушам.

Как ни странно, я не стала вступать в долгие дискуссии, а просто последовала совету. Хм. Уши как уши. Аккуратные. Можно сказать, симпатичные.

– Вот именно, – согласился меч. – А у эльфов ушки заостренные.

Точно! Ну надо же! Я и забыла. Минуточку, значит, отец этого самого Тирандереля – демон?

– Ага.

Ничего себе… Я кокетливо потупилась. В конце концов, не каждый день меня называют дивным цветком пустыни. Пусть даже комплимент в устах демона – вещь весьма сомнительная. И как этого Тирандереля угораздило обзавестись отцом из другого мира? Он что, тоже наведывался к Дельфициусу?

– Все гораздо прозаичнее, – хмыкнул клинок. – Его мать, прекрасная Ларрандиэль, полюбила демона, чем опозорила свой род. Тирандерель родился от этой постыдной связи. Отец Ларрандиэль предложил любимой и к тому же единственной дочери отказаться от ребенка ивернуться в лоно семьи. Но она предпочла изгнание.

Какая трогательная история. Неудивительно, что сынок вырос в маньяка. Тяжелое детство и все такое…

– Не соизволит ли прекрасная незнакомка оказать мне честь, продолжив путь вместе на моем коне? – привлек мое внимание незнакомец.

Демон, а как красиво изъясняется! Я пришла в восхищение.

– По-твоему, все демоны косноязычные? К тому же он тебе явно льстит.

Пусть. У него так мило получается.

– Соизволит, – любезно улыбнулась я, с благодарностью принимая протянутую руку.

– И ты поедешь с таким врунишкой?

Незнакомец помог удобно устроиться перед собой, и мы тронулись в путь.

– Я – Велиор. А как вас зовут?

– Виктория, – откликнулась я.

Если замок черного мага напоминал незыблемую монолитную глыбу, то дворец демона походил на него примерно так, как породистый ахалтекинский скакун на тяжеловоза. Нечто ажурное, белокаменное, с куполами и замысловатыми решетками окон, – мечта любого принца из «Тысячи и одной ночи».

Перед дворцом разбит тенистый сад, до последнего момента принимаемый мной за обман зрения. При ближайшем рассмотрении мираж трансформировался в многочисленные фруктовые деревья, пестрящие разнообразными цветами невиданной красоты всех мыслимых и немыслимых оттенков. По саду разбегались аккуратные дорожки, посыпанные крупным разноцветным песком, напоминавшим цветной бисер. Тут же был чудесный искрящийся фонтан с золотыми рыбками. Не хватало только прекрасных гурий, играющих на разнообразных музыкальных инструментах. Ну нет так нет. Удовольствуемся уже имеющимся.

Во дворе Велиор неторопливо спешился, помог спуститься мне и бросил поводья жеребца пробегавшему мимо мальчишке. Кстати, а что демон собирается делать с вором? Я спросила его об этом.

Велиора искренне удивило мое живое участие в дальнейшей судьбе эльфа.

– Хорошему рабу работа всегда найдется, – сказал как отрезал демон.

Рабу? Опа… У них тут рабство процветает. Я скосила глаза в сторону гордо взирающего на меня эльфа, вздохнула, обругала себя за добросердечность. А нечего было в лабораторию к магу забираться, по делам и награда! Но не могла не сказать:

– А по какому праву вы определяете на работы моего личного слугу?

У эльфа от таких слов глаза стали больше чем фары локомотива, а челюсть отвисла совершенно неприличным образом. И это хваленое эльфийское спокойствие?

– Серьезно? А что делал ваш слуга так далеко в пустыне? Он должен был охранять госпожу от опасностей.

Хорошо хоть не спросил, как я сама там очутилась. Одна, без каравана, лошадей и верблюдов или что там полагается иметь в подобном случае? Вещей при себе нет, воды и еды тоже. Сплошной экстрим.

– Да он немножко того…

Я красноречиво повертела у виска указательным пальцем. Эльф настолько обалдел от неслыханной наглости (его, высокорожденного, обозвали блаженным!), что выпучил глаза еще больше, из отвисшей челюсти закапала слюна, что полностью подтвердило мою легенду о наличии у него слабоумия.

– Чего – того? – не менее удивленно переспросил демон, с изумлением наблюдая за моей жестикуляцией.

– Блаженный он, – сочувственно вздохнула я, нежно косясь на окончательно обалдевшего «умалишенного». – Роняли его часто в детстве, вот он с тех пор на голову и жалуется. А так ничего, исполнительный.

Вор захлопал глазами и промычал нечто нечленораздельное, чем окончательно убедил Велиора в своей дебильности.

Оплошность загладили так же элегантно – галантным приглашением на ужин. Как все-таки приятно, когда тебя оценивают наконец по достоинству.

– Или бессовестно врут, – ехидно заявил Ахурамариэль. – Ты в зеркало-то себя видела, цветок пустыни?

Я просто отмахнулась от начинающего раздражать голоса. Завидует. Небось за ним так никогда не ухаживали.

– Ошибаешься, – он и не собирался затыкаться, – ухаживали, и еще как. Просто я всегда трезво оценивал свои внешние данные.

Тут я, честно говоря, обиделась. А по мне так железяка она железяка и есть.

37

Внешние данные действительно подкачали. Я критически рассматривала свое отражение в зеркале. Огромное, во всю стену, старинное стекло в резной раме отражало всклокоченную, изрядно помятую демоницу, покрытую свежими царапинами, в несвежей футболке. Одежда выглядела так, словно я провела в окопах как минимум пару магических войн и за это время так и не выкроила минутку для стирки. Впрочем, хорошая ванна моему измученному организму тоже не помешает.

Возник вопрос: во что облачиться к ужину? В дверь вежливо постучали и, не дожидаясь ответа, вошли. Видимо, решили, что я не стою церемоний. Зря они так. А вдруг я потерявшаяся принцесса, дочь местного самодержца? Вошедшая миловидная служанка обладала непроницаемым лицом каменного сфинкса, кожистыми крыльями и сногсшибательной фигуркой. Подпиравший стену эльф с энтузиазмом уставился на многообещающие волнующие изгибы девичьего тела. И где, спрашивается, хваленая эльфийская невозмутимость?

Служанка водрузила на кровать сверток в плотной бумаге и так же эффектно продефилировала в обратном направлении. Следя за интригующим покачиванием бедер незнакомки, я поняла, что современным манекенщицам есть чему у нее поучиться. Если на то пошло, стриптизершам тоже. Тут при талантливом исполнении и раздеваться не надо.

В свертке оказалось платье из серебристого мерцающего шелка. Впрочем, одеяние больше напоминало рыбачью сеть: сплошные вырезы и минимум материи. Создавалось впечатление, словно множество дырок исхитрились сшить вместе.

– Я такое не надену.

Я разглядывала одеяние, держа его двумя пальцами на расстоянии вытянутой руки.

– А по мне – самое то, – зашипел эльф.

– Нравится? – вкрадчиво поинтересовалась я, внимательно рассматривая его фигуру. – Примерь.

– Зачем? – покраснел эльф.

Надо же, какие нынче воры стыдливые пошли!

– Я спасла тебя от рабства. Будешь отрабатывать.

Эльф зарделся как маков цвет и вдобавок закашлялся, веселя меня еще больше.

– Ты это серьезно?

– Разумеется. Быть моим слугой гораздо лучше, чем рабом демона.

– Это с какой стороны посмотреть, – обреченно вздохнул эльф и потянулся к пряжке штанов.

Он правда решил расплатиться со мной натурой? Мамочки мои! Хотя… В этом что-то есть. Не каждый день дают стриптиз на халяву.

Зрелище безнадежно испортил наглый пинок ногой в дверь. Эльфа впечатало в стену наподобие гербового изображения, затем он медленно сполз на пол, где и остался лежать, благоразумно упав в обморок. Гад. Бросил даму в таком положении.

С порога на меня таращилась незнакомая разъяренная тетка. Я ответила ей тем же. За идентичное выпучивание глаз не поручусь, но в целом немая сцена удалась.

– Так-так-так, – зло сощурив глаза, прошипела незнакомка. – У Велиора новая пассия.

Интересный вывод. И с чего она взяла? Разве что меня поселили прямо в его комнату. Я удивленно оглядела спальню. Шкаф во всю стену, огромная кровать, в которой легко затеряется эскадрон гусар вместе с конями. Зеркало я уже упоминала. Окно, занавешенное бледно-салатовыми шелковыми занавесками, дверь в роскошную ванную комнату. Пожалуй, и все. Мужского присутствия не выдавало ничего. Так что в ответ на смелое высказывание незнакомки (кстати, очень симпатичной, несмотря на разгневанный вид) я просто пожала плечами. Ошиблась, мол, с кем не бывает.

– Я тебе покажу, как чужих мужей отбивать! – тонко взвизгнула незнакомка и кинулась на меня.

Мы покатились по полу, сцепившись как пара разъяренных кошек. Тут не до боевых искусств. Где уж там приемы заковыристые вспоминать, когда поединщица знай себе царапается да клок волос выдрать норовит. Плюнула я на правила ведения боя, на тактику и стратегию махнула рукой, и пошла потеха! Мутузили друг друга по всем правилам: с визгом, воплями, царапаньем, щипанием, руганью базарной, а с моей стороны еще и матерной.

Разнял нас Велиор. Просто схватил за шкирку и встряхнул хорошенько по очереди, как нашкодивших котят.

– Это что такое? – грозно поинтересовался демон.

Мы засопели, являя собой полное единодушие. Сознаваться в причине склоки ой как не хотелось. Еще позорнее было то, что нас застукали.

– Можешь просветить меня, что это было? – добавил масла в огонь моего раскаяния Ахурамариэль. – И я еще пытался сделать из тебя воина!

Если бы от стыда умирали, скончалась бы на месте. Я подняла глаза и обнаружила в крепко сжатом кулаке соперницы клок собственных волос. Когда только успела? Радовало то, что для нее досадный инцидент тоже не прошел бесследно: заплывший глаз, огромный бордовый фингал, на носу четкий отпечаток моих зубов. Мелочь, а приятно.

– Кто-нибудь может объяснить, что здесь происходит?

– Ты подарил ей платье! – Обличающий перст ткнулся разве что не в глаз.

Еле успела увернуться. Сплошной травматизм! Эдак на зеленке разориться можно.

– С ума сойти! Весь сыр-бор из-за какого-то платья?!

Полностью солидарна. Эту тряпку с дырами я не надену даже под угрозой пыток. Стоит ли волноваться из-за изделия сомнительного качества?

– Можешь забрать, – предложила я.

– Нет уж, – гордо фыркнула та, – в обносках не нуждаюсь.

Я философски пожала плечами. Все равно оно мне не нравится.

– Зато у тебя синяк под глазом, – совершенно не к месту ляпнула я.

Велиор с непередаваемым отвращением оглядел подпорченную физиономию скандалистки.

– И это мать моего сына, – огорчился он. – Какой пример ему подаешь?

– Я любовница, а не воин, – надулась та.

– Вот-вот, – согласился демон. – А он тоже любовник, а не воин? Позор! И это мой единственный сын.

– Ах вот ты какая, Ларрандиэль! Теперь я в курсе, в кого этот козел, Тирандерель, уродился таким кретином. Только извини, не тянешь ты на эльфийку. Или это Темный мир поработал над твоей внешностью?

– Я Минерва!!!

Оглушила. И стоило так орать? До этих пор на слух не жаловалась. Правда, теперь, наверное, придется – контузило малость.

Выражение лица Велиора стало внимательным, как у удава, взявшего на прицел кролика.

– Я хочу услышать всю историю о Ларрандиэль в мельчайших подробностях… за ужином, – вкрадчиво распорядился он.

Несмотря на мягкость голоса, глаза оставили в душе твердое убеждение в долгой и мучительной казни, если просьба не будет удовлетворена. Ладно, черт с ним. Расскажу. Они с Тирандерелем друг дружки стоят. Яблочко от яблоньки…

38

Платье я все-таки надевать отказалась. Пришлось отправляться на ужин как есть. Ванну, конечно, приняла, но и только. Грязная и рваная одежда разительно отличалась от вечернего платья. Но идти на пир совсем раздетой, со «скромно» накинутой на тело серебристой сетью, рассчитанной на ловлю крупных сомов, не хотелось. Ну и ладно. Пригласили на ужин, будьте любезны предложить несколько нарядов на выбор. В конце концов, размерчик мог не подойти или оттенок к цвету глаз…

Эльф ехидно наблюдал за моими манипуляциями. Нет бы посочувствовать…

– Может, все-таки составишь мне компанию? – робко попросила я.

Широко распахнутые глаза жалостливо, умоляюще взглянули на непреклонного вора. Так безнадежно смотрит потерявшийся щенок на прохожего. Не помогло. Выражение глаз эльфа стало еще ехидней и непреклонней.

– Нет уж. Я как-нибудь здесь время скоротаю, в ожидании возвращения блистательной госпожи.

Ну не гад он после этого? Я в сердцах хлопнула дверью, чуть не выбив косяк. В спину самодовольно смеялся наглый эльф. Кстати, не забыть спросить: зачем он к Дельфициусу-то полез? Нет, правда. Не из любви же к острым ощущениям и экстремальным видам спорта?

Я опять сделала это. Да-да. Снова не спросила дорогу и поперлась наобум в поисках обеденного зала. Весь трагизм ситуации проявился тогда, когда я провела в блужданиях около получаса. Ой, дур-р-ра! Я ругала себя последними словами.

– Причем набитая, – хихикнул Ахурамариэль.

Нет бы утешить заблудшую душу. Похоже, от этой железяки сомнительного происхождения ничего, кроме ехидства, не дождешься.

– Поклеп! Я чистокровный эльфийский клинок! – надулся меч.

Да? А где ты у клинков кровь видел?

– Это всего лишь оборот речи.

Я ехидно промолчала. Ахурамариэль надулся еще сильнее. Ну и пусть. И без него обойдусь. Кто бы мог подумать, что во дворце, где по определению должно быть полным-полно разнообразного народа типа служанок, горничных и прочих, включая гостей, поди ж ты – никого. Впору как в лесу аукаться.

– Ау-у-у! – скорее взвыла, чем крикнула я и замерла, напряженно вслушиваясь в гуляющее по коридору эхо. Признаться, получилось жутковато. Будто во дворце завелся воющий призрак.

– Развлекаемся?

Вкрадчивый голос незнакомца заставил меня подпрыгнуть на месте от испуга. Незаметно подкрался.

– К тебе и слон подкрадется незаметно, – вставил Ахурамариэль.

Заткнись. Достал уже. Интересно, а можно его удалить хирургическим путем?

– Зачем такие крайности? – фыркнул он. – Попроси нового знакомца разыскать того самого демона.

– Вроде того. Ищу обеденный зал.

– Тогда нам по пути, – улыбнулся мужчина.

Какая обаятельная у него улыбка. Я кокетливо потупилась. А он ничего.

– Ничего хорошего, ты хотела сказать?

Вовсе нет. Он мил.

– Ага. И появился как-то очень уж кстати.

У меча мания преследования. К тому же время обеденное, он тоже приглашен на обед. Все просто.

– Даже слишком, – не сдавался меч.

Я смело проигнорировала его мнение.

– Буду рада, – улыбнулась я, кладя ладонь на услужливо предложенную руку.

А он мне кого-то напоминает… Я искоса бросала взгляды на провожатого. Темные волосы, зеленые глаза. Вряд ли я его когда-нибудь видела, просто смутное какое-то чувство, дежавю. Странно.

Смутное ощущение неправильности происходящего посетило меня сразу, как только мы остановились перед закрытой дверью. Дверь была обычная, насколько может быть обычной дверь. Белая, с выпуклым изящным узором золотого цвета. Но дело было не в двери. А в том, что пряталось за ней.

Мужчина толкнул дверь и шагнул в комнату. Я застыла на пороге как каменное изваяние. Впрочем, ненадолго. Незнакомец просто втащил меня внутрь, не особо церемонясь.

– Фу, как грубо! – фыркнула я.

– А ты чего хотела? Песен и цветов?

Вопрос заставил задуматься.

– Что я такого сделала? Я вообще тебя впервые вижу.

– Меня – да. А вот с моей мамой ты уже встречалась, – огорошил меня он.

– Когда?

Впрочем, кое-что все-таки прояснилось. В этом мире я видела только одну женщину и, помнится, поставила ей роскошный фингал. Так он сын этой ненормальной?

– Не смей оскорблять мою мать! Ты и мизинца ее не стоишь.

В его глазах появился нездоровый блеск. Я сделала робкую попытку улизнуть, но этот маменькин сынок цепко держал руку, а к этой части тела я испытывала нежную привязанность и расставаться с ней не собиралась.

– Я вовсе не собиралась оскорблять твою мать. Для этого мы слишком мало знакомы.

И начали не очень удачно. Но этого я озвучивать не стала. Вдруг он буйный? Если вспомнить мамочку… С другой стороны, я бы тоже сильно огорчилась, если бы моей маме поставили фингал.

– Конечно. Ты просто ее избила на глазах отца.

И не возразишь. Я честно желала провалиться сквозь землю, но желания редко сбываются. Мужик помрачнел еще больше. Все. Сейчас меня будут убивать. Сделав такой неутешительный вывод, я честно попыталась успокоиться и морально приготовиться к смерти.

– Бред. Ты совсем рехнулась? – поинтересовался меч. Как обычно, Ахурамариэль выбрал самый подходящий момент для нотаций.

Умный? Так сделай что-нибудь!!!

Меч материализовался в моей руке неожиданно как для меня, так и для моего озлобленного оппонента. Воспылавший сыновней любовью мужчина выкрикнул от неожиданности нечто очень ругательное.

Хм. Надо бы запомнить выраженьице. На будущее, подумала я, хлопнувшись на каменный пол. От удара меч выскользнул из рук и зазвенел по мраморным плитам, хороня последнюю надежду на благополучный исход поединка.

– Неуклюжая корова, – заявил он напоследок.

Обрадованный мужик быстро подхватил утерянное оружие и наставил на меня сверкающее лезвие. Я выразительно оглядела предъявленный аргумент и со всем презрением авторитетно заявила:

– Ну и кто ты после этого? Предатель. Все вы, эльфы, такие.

Очертания благородного меча растаяли, поплыли, изменяясь. Соперник вытаращился на противоестественно ведущее себя оружие, совершенно не врубаясь, что, собственно, происходит.

– Попрошу не обобщать, – возмутился высокий сереброкожий эльф, возникший непонятно откуда. – У самой руки не оттуда растут, а я виноват.

И вот уже изящный клинок снова красуется в моей руке. Ну позёр… Я, не скрывая торжества, уставилась на демона.

– Ну? Кого теперь в закрытом гробу хоронить будут? – мило поинтересовалась я у совершенно офигевшего от подобной перспективы демона.

– Почему в закрытом? – нервно икнул тот, явно прикидывая, как бы благополучно сделать ноги.

– Потому что в открытом ты будешь представлять слишком жуткое зрелище. Давай побережем нервы мамочке.

Я недооценила противника. Стоило мне немного расслабиться, как этот гад все-таки умудрился подпортить мне праздник. Он быстро метнулся куда-то в сторону. Боковым зрением я заметила, как он схватил что-то круглое и маленькое с полки.

– Валим отсюда!!! – запаниковал Ахурамариэль. – Если он активирует амулет – нам хана!

Повторять дважды не пришлось. Взгляд испуганно заметался по комнате, нашаривая пути к отступлению. До двери добежать не успеваю.

– Зеркало.

Какое на фиг зеркало?

– На стене.

И правда зеркало. Висит на стене. Большое, в человеческий рост, обрамленное резной рамой. Запыленный двойник того, из Черного замка.

Демон замахнулся. Времени на раздумье не осталось. Я метнулась к зеркалу и рухнула в него, молясь, чтобы портал активировался и не пришлось потом соскребать со стены мою распластанную тушку вперемешку с осколками.

Хвала Светлым силам, портал сработал. Но в последний момент яркая вспышка озарила комнату.

– Вот урод! – сплюнул в сердцах меч. – Все-таки активировал!

В портале было холодно, как в ледяной проруби, меня ощутимо тряхнуло и бесцеремонно выкинуло наружу. Пол встретил жестко. Мое тело тонким слоем распластало по полу. Следом вырвалась волна магии, круша все на своем пути. Как здорово, что я упала. Это было последнее, что я подумала. Тьма накрыла меня.

Сознание возвращалось медленно. Глаза запорошило песком. Над ухом кто-то рыдал и причитал так жалостливо, что невольно наворачивались слезы.

– Кого хороним? – хрипло поинтересовалась я.

– Живая!!! – Вопль обрадованного Василия оглушил.

Котик шлепнулся мне на грудь, обнял шею мягкими лапками и замурчал от удовольствия.

Приятно, черт возьми. Я нежно погладила фамилиара, рассеянно обозревая ландшафт.

Развалины. Груды черного камня, обломки того, что когда-то было замком. В композицию гармонично вписывались две одинокие фигуры, преисполненные трагизма. Черный маг уставился на руины с видом человека, потерявшего в этой жизни все. Тимофей одной рукой поддерживал своего учителя в тяжелую для него минуту, другой нежно прижимал к себе изрядно оплавленный ночной горшок. Видимо, злополучный предмет удалось все-таки стянуть с рыжей головы.

Первым пришел в себя Васька.

– Вика, надо валить отсюда, – прошептал он, – пока эти двое не очухались.

– Действительно, – согласился с ним меч. – А то нам скоро здесь не будут рады.

Я еще раз внимательно посмотрела на мага и его ученика, в одночасье лишившихся дома.

– Но это же несправедливо! – возмутилась я. – Надо объяснить им, что я здесь ни при чем.

– Так уж и ни при чем? – ехидно поинтересовался Ахурамариэль.

Васька смотрел на меня, явно не веря ни одному моему слову.

Я махнула на них рукой и приняла метлу из лап услужливого Василия.

Уже поднявшись над землей, кинула прощальный взгляд на то, что когда-то было Черным замком.

– Все равно нехорошо как-то получилось, – вздохнула я.

39

Баба-яга встретила нас как родных: плюшками, чаем со смородиновым вареньем и пирожками с грибами. С обедом в Темном мире меня нагло прокатили, так что съестное оказалось весьма кстати.

– Тебе бы только пузо набить, – ехидно заметил Ахурамариэль.

Его замечание было проигнорировано. Он надулся. Ну и ладно.

Весть о том, что Черный замок лежит в руинах, привела старушку в восторг. Вот уж не думала, что в ней так сильна тяга к разрушению.

– Так ему и надо, хрычу старому! – констатировала она. – Он самые лучшие полянки с травами лечебными заграбастал. Зверью от него житья нет. Всех застращал мертвяками своими да собаками.

Так вот чьих зомби я порубила на куски! От одних только воспоминаний резко поплохело и еда настойчиво запросилась наружу.

– Ой! А собак мы там не видели, – заморгал глазками Васька.

– Не видели – не значит, что их нет. А они есть. Здоровенные такие, а клыки, а глазищи… Ужасть, да и только.

Баба-яга, разведя руками, показала размеры бестий, и мне поплохело еще больше.

– Да откуда он таких набрал?

По самым скромным прикидкам, звери были с годовалого телка, не меньше.

– Не знаю. Сам вывел небось. Некромант на нашу голову, – вздохнула Яга, опираясь старушечьей щечкой на кулак. – И странные они у него. Неживые будто.

– Лежат, что ли?

– Нет, не лежат. Только неживые они, как те мертвяки. Ходят, бегают, кусаются, а все одно неживые.

По телу пробежали мурашки. Что же это за твари такие? Прямо зомби в звериной шкуре.

– Может, нежить в лесу завелась?

– Нежить?

Я долго, пространно, можно сказать, проникновенно читала любопытной старушке лекцию о нежити. Особенный акцент сделала на наиболее популярных видах, как то: вурдалак обыкновенный, тинник болотный и упырь ночной. Бабулька мерно хлопала округлившимися глазами в такт вдохновенной речи. Домовой поседел буквально на глазах и в ужасе забрался на стул с ногами, бросая нервные взгляды под стол, будто ожидал, словно прямо сейчас оттуда выскочит вурдалак, изобразит распальцовку и скажет:

– Бу!!!

– Ужасти-то какие! – прониклась Яга. – И ты все эти страсти видала?

Я многозначительно кивнула, не вдаваясь в подробности, что нечисть видела в музее при Академии, где она широко представлена многочисленными и слегка побитыми молью чучелами. Не к чему развенчивать миф о моей крутизне.

– Да. Она такая, – многозначительно подтвердил Василий, нагло набивая рот съестным.

В его гордом взгляде ясно читался намек на то, что он знает гораздо больше о моей трудной, полной боевых подвигов жизни, но он будет молчать, потому что бережет нежную психику окружающих.

Все с уважением уставились на меня. Я загордилась еще больше. Яга явно предвкушала тот момент, когда будет травить байки на ближайшем шабаше. Что ж, прославлюсь хотя бы в глубинке. Кто знает, может, далекие потомки станут с интересом рассматривать руины Черного замка и слушать у костров байки о героических подвигах приезжей ведьмы. Мелочь, а приятно.

На прощание расщедрившаяся старушка презентовала мне две книжки. Судя по тисненым кожаным переплетам и массивным застежкам, талмуды были писаны как минимум два столетия назад. «Тысяча нарядов для шабаша» – прочла я на переплете затейливо выведенную золотыми буквами надпись. Если верить названию второй, прочитав ее, я смогу из любого супа сварганить зелье. Что ж, вещь полезная. Я искренне поблагодарила и долго трясла руку расчувствовавшейся старушке. Ягуся даже всплакнула от умиления.

– Нечего тут сырость разводить, – мрачно заявил домовой. – После ее россказней небось всю ночь спать не будешь.

Яга смутилась, махнула на надувшегося домового рукой и собрала нам плюшек в дорогу.

Горыныч раскинулся на берегу озера, подставив светло-салатовое, почти желтое чешуйчатое пузо полуденным лучам летнего солнца. Из нутра гигантского ящера доносились утробные звуки, напоминающие невыносимую для нормального слуха помесь между разводящим пары локомотивом и сломанным дребезжащим холодильником.

Мы с пушистиком с подозрением разглядывали расслабленную тушу ящера-переростка.

– Интересно, а где все? – задал мучивший нас обоих вопрос котик.

Мы оба, совершенно не сговариваясь, уставились на подозрительно колыхающийся живот рептилии.

– Думаешь, он их того?.. – робко поинтересовалась я, не решаясь до конца высказать ужасные догадки о печальной участи истребителей.

– Чего – того? Этот гад их сожрал!!! – впал в истерику кот.

Я с сомнением покосилась на пузо Горыныча и, холодея, пришла к такому же выводу. С него станется. Вон какой большой пузень отъел! А истребители, они хрупкие и беззащитные… почти. До нас с котом постепенно дошел весь трагизм ситуации. Мы оставили товарищей на попечение людоеда! Нет нам прощения! Но ведь мы можем отомстить. Я собралась с мужеством и озвучила эту гениальную мысль. Василий согласился. И мы принялись обдумывать план усекновения ящера.

Теоретически Змея Горыныча не существует. В Академии нам преподавали лишь общий курс драконологии. А драконы вид редкий, исчезающий, их полагается охранять, а не убивать с последующим расчленением на магические амулеты. Кроме того, драконьи зубы, чешуя и когти входят в состав многих волшебных зелий. Досадуя на пробелы в собственном образовании, я сделала вывод, что придется до всего доходить опытным путем. Ну-с… Приступим.

Мы обошли нагло храпящего ящера со всех сторон, примеряясь.

– Может, задушим? – предложил кот, нервно потирая усы.

Я внимательно осмотрела предложенную для упомянутой операции шею и отмела идею как несостоятельную. Такого, пожалуй, задушишь… Шея минимум в три обхвата, умаешься пережимать. Будем резать.

– Правильно, – согласился кот, – сейчас нож принесу.

Ну и нож!.. Ручка большого мясницкого тесака едва поместилась в ладони. Я с ужасом уставилась на холодное оружие, совершенно не представляя, что с ним делать дальше. Ой, мамочки! Невозмутимый Васька взобрался на живот Змея и прошествовал к груди, как по своеобразной дорожке, вымощенной вместо тротуарной плитки чешуйками. Я отрешенно наблюдала за процессом. Я должна убить реликтовую ящерицу? Эта мысль отказывалась умещаться в голове. Тем временем Василий распластался на груди убиваемого и внимательно прислушался, после чего коротко кивнул и стукнул кулаком:

– Вот! Бей прямо сюда!

Я выпучила глаза на пушистый кулачок и растерянно переспросила:

– Я?!

– А кто? Я, что ли?

Логика в этом есть. Котик вон какой маленький, где уж ему тесак удержать. Я зажмурилась (не выношу кровавых зрелищ), размахнулась и… ударила.

– А-а-а!!!

Вопль оглушил. Звуковая волна смела Ваську как пушинку, следом в полет отправилась я. Дружный бульк сопровождал наш финиш в холодном озере. Ахурамариэль ржал над нами, от чего было обидно вдвойне.

– Блин! Сейчас же лето! Почему вода холодная? – возмутилась я, выбираясь на берег и щелкая зубами.

– Подземные ключи, – ответствовал Васька, отфыркиваясь и тщетно пытаясь отжать хвост.

Получалось плохо, так как промок не только хвост. На землю с котика натекла немалая лужа воды.

– Что это было?! – возопил Змей, буравя нас ошалелым взглядом.

Тут я вспомнила о предстоящем усекновении и постаралась придать себе более героический вид, соответствующий победительнице драконов.

– Хана тебе, вот что!

– За что? – обалдел от такой несправедливости ящер.

– За все хорошее, – пояснила я.

И только тут поняла, что предъявить усекновляемому мне нечего – тесак бесславно утонул. Да. Неприятно. Но и тут котик не подкачал. Предприимчивый мой! Пока мы со Змеем злобно сверлили друг друга взглядом, Василий приволок мою сумку, и в мою руку ткнулось что-то тяжелое, подозрительно напоминающее… Бац!

– Ё-моё! – взвыл Горыныч дурным голосом.

После встречи с бронированным черепом ящера несчастная сковородка видоизменилась, изогнувшись, как крутой мостик через речку. Рука потянулась в надежде нащупать что-нибудь более пригодное для боев с драконообразными. И фамилиар не разочаровал свою ведьму – я поочередно стукнула Горыныча кастрюлей, банкой вишневого варенья, пакетом с мукой, конспектом по заклинаниям, учебником по некромантии… Затем я запустила в противника вилкой, ложкой, поварешкой и алюминиевой кружкой. На этом запас метательных снарядов закончился. А жаль.

Издав боевой дикий мяв, Васька ринулся к ошарашенному противнику, ловко взобрался вверх как по лестнице и попытался сгрести противника за грудки. Естественно, ему это не удалось по многим причинам. Васькины когти бессильно скользили по бронированной шкуре, а издаваемый при этом звук противно отдавался болью в зубах.

– Куда команду дел, гад? – сурово поинтересовался пушистик, направив в глаза оппоненту луч карманного фонарика.

Совершенно дезориентированный ящер зашатался и хлопнулся копчиком о землю, ошалело хлопая глазами. Земля содрогнулась от удара, я потеряла равновесие и снова бултыхнулась в озеро. Ну все! Я разозлилась. Сейчас вылезу, и… Море трупов, гора костей… Ррр!

– Какую команду? – лепетал Змей.

– А ты не знаешь? – давил на психику котик.

– Нет.

– Нет? А кем ты позавтракал?

– Бутербродом.

– А бутерброд был из кого?

– Из сыра.

– Ты мне не финти!

Я вылезла на берег мокрая и злая, отчаянно пытаясь вспомнить хоть что-нибудь заклинательное, но в голову кроме «эни-бени-раба» ничего не шло. Досадно. Надо попить укрепляющий память травяной сбор. «Хокати-покати»… Тьфу ты, опять не то.

Именно этот момент избрал рыжеволосый эльф для своего эффектного появления у озера. В руках у перворожденного был увесистый мешок.

– О нет! Опять он! – обреченно простонала я, оседая в воду.

Озеро отчего-то показалось таким родным, что я всерьез задумалась, а не отрастить ли мне жабры. Интересно, русалки с рожками бывают?

– А что это вы здесь делаете? – недоуменно поинтересовался рыжий.

Его брови удивленно выгнулись луком амура.

– Отстань! – рявкнул на него кот. – Он вот-вот расколется и даст показания.

– Спасите… – прохрипел Горыныч и рухнул в обморок.

Я снова не успела выбраться из воды, шлепнувшись обратно. Надо же как не везет. Еще рыжий приперся. Чего, спрашивается, надо?

– Не чего, а кого. Меня, – самодовольно заявил меч.

Да забирал бы на хрен! Достал уже.

Ахурамариэль обиженно запыхтел. Я на карачках добралась до вожделенного берега и, обессиленная, рухнула лицом вниз, тихо удивляясь, как мне удалось покинуть ставшую почти родной стихией воду.

Рядом с лицом опустилось нечто шуршащее, сопящее и шевелящееся. Пугаться уже не было сил. Что это? И, главное, чем мне это грозит? А, плевать…

– Думаю, тебе это понравится.

Эльф дарит мне презент? Это, надеюсь, не бомба с часовым механизмом?

Спросить не успела. Сын природы просто растворился в лесу. Точно, бомба. Иначе чего он так быстро ретировался?

– Ой! А что это? – Васька бросил бесчувственное тело ящера, отчаявшись привести Горыныча в чувство.

И немудрено: кот не нашел ничего лучше, чем просто хлестать ящера сковородкой по щекам. Бесспорно, метод был оригинальный, но почему-то действовал слабее, чем обычная нюхательная соль. Гул стоял на весь лес, и только.

Котик запрыгал вокруг подозрительно шевелящегося мешка, словно вокруг новогодней елки с подарками.

– Давай откроем! Давай откроем!

– Ладно, уговорил, – обреченно вздохнула я.

Все равно не заткнется. Я внимательно посмотрела на милого котика, предвкушающего процесс разворачивания подарков. Ну как я могла испортить ему удовольствие? Что ж, если мне предстоит умереть страшной и мучительной смертью (что-то внутри меня было уверено, что рыжий приготовил нечто ужасное), я встречу ее если не стоя, то хотя бы сидя.

Васька поднатужился и, крякнув, вытряхнул содержимое мешка. И…

На нас во все глаза уставилось взъерошенное, глазастое чудо. Щенок?! Нет слов.

– Ой! Какой он славный! – умилился Васька. – А можно мы его оставим? Можно? Можно?

Ну хорошая собака еще никому не мешала.

– Ладно. Он вроде симпатяшка…

Котик восторженно взвыл. Не подозревающий о серьезности нашего решения забавный щенок зевнул, показав довольно острые клыки. И тут перспектива иметь рядом очаровательного зубастика перестала казаться притягательной.

– У тебя прорезались мозги? Ух ты!

Сарказм меча я нагло проигнорировала. В конце концов, парочка ошибок еще не повод считать меня идиоткой. Щенок был крупный, размером со среднюю овчарку, но это был именно щенок. Огромные синие глаза, как у лайки хаски, смотрели удивленно и доверчиво. Я глубоко вздохнула, обругала себя сентиментальной дурой и присела на корточки, чтобы протянуть руку малышу. М-да… Малышом его можно назвать только с большой натяжкой. И как только эльф умудрился его притащить, не надорвавшись? Надеюсь, руку не отгрызет. Песик восторженно тявкнул и поковылял ко мне. Васька смотрел на меня как на самоубийцу, явно не имея понятия, как предотвратить медленно шлепающую лапами катастрофу.

Влажный нос нежно ткнулся в мою ладонь. Сердце в груди восторженно встрепенулось, рука зарылась в теплую мягкую шерсть. Какой милый. Разве может такое нежное существо быть плохим?

Мое внимание привлекли тихие всхлипывания. Васька буквально рыдал от умиления, прижимая к мордочке белый платок.

Горыныч все-таки сознался. Нам даже не пришлось его пытать. Оказалось, он не ел истребителей (кто бы мог подумать?), а просто проводил ребят к лаборатории в пещере. Я мило попросила его еще раз поработать проводником. Горыныч отказался. Обиделся. И что мы ему такого сделали?

– Ты еще спрашиваешь? – ехидно поинтересовался Ахурамариэль.

Честное слово, надоел хуже горькой редьки. Подумаешь, повздорили слегка. Ошибка вышла.

– Ничего себе ошибка!

Ну что пристал? Не ошибается тот, кто не работает. Этот меч даже молчать умудряется с невероятным скепсисом. Ужас. Придушила бы, если бы могла.

– А ты повесься, – предложил он.

Ну и кто он после этого? А вот фигушки, не дождется.

Щенок, потешно рыча, попытался покусать Горыныча и, что самое удивительное, ему это удалось. Силен! Прокусить бронированную шкуру реликтового ящера не каждому дано. Не уверена, что стеклорез справится с этой нелегкой задачей. А тут – щенок. Я тихо умилилась открывшимся способностям звереныша.

– Слышь, Вик! – Котик настойчиво дернул меня за штанину. Раздался треск, и многострадальная брючина осталась в пушистых лапках.

Взгляд, полный укоризны, кота ничуть не смутил. Он просто как бы невзначай уронил лоскут на землю, а правой лапкой задвинул подальше с глаз долой.

– Щеночку нужно дать имя, не можем же мы звать его «Эй!». Да и покормить не мешает перед дорожкой. Правда, я тоже есть хочу.

Услышав упоминание о еде, желудок радостно заурчал.

– Ладно, уговорил. Давай поедим.

Все дружно уставились на меня. Я на них. Минуту просто таращились друг на друга, пока Васька наконец не сообщил нечто ужасающее. У нас нет еды!!!

– Ушам не верю! – завопила я.

Моим стенаниям вторил вопль Змея и горестный вой щенка. Вот это облом.

Из леса вынырнула хорошо знакомая хитрая конская морда, обвела честное собрание цепким взглядом змеиных глаз и… сунула мне в руки маленького, еще трепещущего ерша. От неожиданности я взвизгнула, инстинктивно отбрасывая нечто скользкое и прыгающее в сторону, не удержалась на ногах и села на землю. Маленькая рыбка была ловко поймана зубами щеника и проглочена в момент. Змей в ужасе пошатнулся и хлопнулся на пятую точку. Раздался оглушительный мяв придавленного кота.

– Ты раздавил моего кота!!! – ужаснулась я, кидаясь к Горынычу в тревоге за пушистика.

Обалдевший Горыныч откатился в сторону, и мы обнаружили аккуратную дыру в земле.

– Вася, ау-у-у! – крикнула я, но только эхо служило мне ответом.

Слабенькая замена кошачьего мурлыканья. Я почти отчаялась, когда метрах в пяти от горюющих нас возникла кротовина и наружу выбрался потрепанный, помятый, измазюканный землей Васька. Я бросилась к нему с воплями:

– Васенька, родной! Как ты? Жив? Что-нибудь болит?

Обозленный кот просто подвинул меня в сторону и с душераздирающим мявом, сильно смахивающим на боевой клич индейцев на тропе войны, набросился на Горыныча. Щенок посчитал все происходящее забавной игрой, затеянной исключительно ради развлечения, и с радостным тявканьем носился вокруг дерущихся, кусая того и другого попеременно. Класс!

40

Матвей Лисицын натянул на руки хирургические перчатки, взял маленький пинцет и осторожно, чтобы не повредить и ни в коем случае не стереть магический след, подцепил тонкий длинный серебряный волосок. Готово. Улика аккуратно упакована в стеклянную колбу и надежно укупорена пробкой.

– Фу-у… – Матвей стер пот, выступивший на лбу от напряжения.

Наблюдавшие за манипуляциями Матвея остальные члены группы облегченно вздохнули.

И тут с неба буквально как снег на голову рухнула полуодетая ведьма. Одежду мне удалось починить, почистить и высушить, только от слишком быстрой сушки многострадальные майка и джинсы превратились в мини-топ и шортики. Ничего. Стильненько так получилось.

Пробирка лопнула. С печальным звоном посыпались на землю осколки. Матвей выглядел так, словно я только что убила его бабушку и предложила прикопать ее под ближайшей сосной. Остальная команда смотрела на меня дружелюбно, как дракон, у которого из-под носа утянули все сокровища.

Горыныч счастливо вздохнул и с чувством выполненного долга удалился, предоставляя мне самой выпутываться как знаю.

– Привет! – как можно жизнерадостнее поздоровалась я. – А что это вы здесь делаете?

– Ну, я свое дело сделал, – раздался из кустов удаляющийся голос довольного Горыныча, следом послышался треск. Горыныч пробирался по лесу с изяществом слона в посудной лавке. Сюда бы асфальтоукладчик – и готово шоссе.

За мной гонялись долго. Взяли на измор. Несправедливо! Пока один отдыхал, другой продолжал гонку. Пришлось сдаться на милость победителей. Милость оказалась сомнительной. Меня поймали, связали, засунули кляп в рот и принялись совещаться на предмет дальнейших действий.

– Давайте сожжем ее на костре, – предложила Мелена.

– Это как-то негуманно, – (я благодарно закивала), – просто утопим, и все.

Надежды на благополучный исход уныло пискнули и тихо скончались. Мне точно хана.

– Выдернуть ей хвост!

Другие предложения оказались ненамного лучше. Наконец щенику надоело выслушивать кровожадные заявления о новоявленной хозяйке. С грозным рыком храбрец бросился на моих обидчиков и покусал всех подряд за те места, до которых только смог допрыгнуть. Я умилялась, глядя на малыша. Надо же, какой смелый! Народ с воплями носился по поляне. Потом решили изловить агрессора. Но не тут-то было! Щенок воспринимал их бестолковую суету как своеобразную игру в салочки, легко уворачиваясь от жаждущих вцепиться в загривок рук. Магия не произвела должного эффекта. Отчаявшийся народ развязал меня и потребовал угомонить питомца. Васька рыдал от смеха, катаясь по земле. Словом, веселья было навалом.

– Мелкий, прекрати!

Щенок с удивлением уставился на меня голубыми глазами и счастливо вывалил розовый язык.

Со стороны казалось, будто он улыбается. Я стукнула себя по лбу, кляня за забывчивость:

– Мы не дали тебе имя! Как же тебя назвать?

– Дик, – предложил Васька.

– Почему Дик? – удивилась я.

– Вид у него достаточно дикий.

Что правда, то правда. Вон как уделал целую команду истребителей. Боец растет! Я опять умилилась, на глаза навернулись непрошеные слезы.

– Ну, малыш, будешь Диком?

Песик чихнул, что было расценено как согласие. Вот и хорошо.

Мелена с интересом разглядывала мою метлу.

– Ты полюбила чистоту? – съехидничала она.

Кто бы говорил! Это ее вещи приходилось пинком загонять под кровать, когда в комнату наведывались гости. А уж заставить нашу красотку заправить кровать было не под силу никому и ничему на свете.

– Нашли что-нибудь? – Котик направил разговор в другое русло.

Лисицын задумчиво скосил глаза на осколки колбы и вздохнул:

– Уже нет.

– Благодаря тебе, – вставил Леша.

– В смысле? – опешила я, отчаянно припоминая, что еще умудрилась натворить.

– Ты только что уничтожила все, что нам удалось найти, – проникновенно произнес Липай.

Ах вот чего они так обозлились! А я-то думала: почему они взбесились?

– Подумаешь, пробирка. В лаборатории таких куча.

Ребята посмотрели на меня как на умалишенную.

– Лаборатория пуста. Единственное, что удалось найти, – один волосок. И ты его благополучно уничтожила.

Море укора в глазах. Я смущенно потупилась. Да-а-а… Неудобно как-то получилось.

– И чем вам мог помочь какой-то волосок? Или вы собирались предлагать всем встречным эльфийкам примерить его?

– Нет. – Лисицын нервно стягивал ставшие ненужными перчатки. – Человеческий волос несет в себе не только информацию о ДНК, но и уникальный отпечаток ауры владельца. При желании и наличии хорошей аппаратуры ауру можно восстановить и создать магический портрет подозреваемого.

Круто! Я и не знала, что у нас такие технологии существуют. Может, зря я отказалась от места в команде? А теперь поздно. Сами не возьмут, я им только все порчу. Мой вздох был полон искреннего раскаяния.

Меня простили и рассредоточились по подземелью. От предложенной помощи вежливо отказались. Ну и пусть. Я сама справлюсь. В конце концов, это несправедливо. Лабораторию обнаружили мы с Горынычем.

– И не разгромили ее? Чудо! Чудо! Свершилось чудо!

Я обиделась. К тому же есть хотелось жутко. Пришлось отправиться на поиски народа, вдруг у них найдется что-нибудь съедобное?

Первым делом заглянула в саму лабораторию, где в прошлый раз обнаружили колбы со странными существами. Пусто. Ни живых, ни мертвых не видать. Единственными следами их пребывания служили многочисленные осколки стекла, какой-то мусор под ногами и одинокое, чудом уцелевшее зеркало без рамы на стене. Я осторожно захрустела по битому стеклу. Васька боязливо жался за моей спиной.

– Пошли отсюда, а?Странное место.

Я кивнула, соглашаясь. Место действительно странное. Даже теперь, когда хозяева его давно покинули. Стены давили на психику почти физически, вызывая смутное чувство тревоги и клаустрофобию. Может, стоит попробовать прощупать магический фон? Так. Как там нас учили? Я мучительно напрягла память, но в голову пришло только «эни-беэни-раба» и «мысленно щелкнуть хвостом». Интересно откуда это?

Зеркало на стене вежливо покашляло. Я от неожиданности подпрыгнула, завизжала и выдала-таки странную формулу из головы. В стену ударила молния и выжгла здоровенную дыру.

– Блин! – с чувством заявило зеркало, прежде чем лопнуть и осыпаться миллионом мелких осколков на пол.

Отдачей меня впечатало в противоположную стену, и я тихо сползла на грязный пол.

На пороге с ножкой от табурета наперевес возник Липай.

– Что это было? – сурово поинтересовался он.

Следом подтянулись остальные. Глядя на зверское выражение их лиц, я пришла к неутешительному выводу: кляпом и веревкой на этот раз мне не отделаться. Мне стало грустно.

– Я зеркало нашла, – тихо вздохнула я, стараясь не смотреть на остатки найденного.

– Говорящее, – добавил Васька откуда-то с потолка.

Народ оживился.

– Давай его сюда! – потребовал Лисицын.

Я загрустила еще больше, обдумывая план внезапного бегства.

– Она его разбила! – радостно сообщил кот.

Придушу. Решено. Я погрозила предателю кулаком.

– И почему я не удивляюсь? – высокомерно фыркнула Мелена. – Сначала улика, теперь зеркало…

– Я же не нарочно, – надулась я.

– От тебя один вред, – вздохнул Леша. – Может, зря мы ее развязали? Тихонько посидела бы до конца экспедиции.

– Да пошли вы к лешему со своей солидарностью! – возмутилась я. – В конце концов, без меня вы бы ничего не нашли.

Гениально. Теперь я напомнила народу, почему они таскаются по лесу в тщетных попытках найти разумное объяснение появлению монстроподобных тварей. Выражение их лиц мне не понравилось. Слишком уж решительно они выглядели. Я не стала дожидаться побоев, шустро юркнула в образовавшуюся после уничтожения зеркала дыру, и кинулась бежать.

Как ни странно, поймать меня не удалось. Подземные туннели были настоящим лабиринтом. Зачем кому-то понадобилось устраивать под землей множество запутанных ходов, зачастую никак друг с другом не связанных, – загадка, над которой я не стала ломать голову. И без того проблем навалом. От группы преследователей удалось оторваться где-то на десятом повороте. Мне просто не удалось в него вписаться, и я со всего размаха впечаталась в стену. Неслабый удар выбил из легких последнюю порцию воздуха, часть стены повернулась вокруг своей оси и я, чихая от вековой пыли, шлепнулась в какую-то комнату.

– Ф-у-у, не догнали, – облегченно вздохнула я, раскинув руки и дыша как запаленная лошадь.

Единственная радость за полный событиями день.

В комнате было темно хоть глаз выколи. Полное отсутствие освещения, как естественного, так и искусственного, не располагало к осмотру местных достопримечательностей. Интерьер мне виделся как смутные очертания предметов среди все еще висящей в воздухе пыли. Я, чихая, стянула футболку. Лучше дышать через ткань, чем глотать тоннами пыль столетий. Да и свет не помешал бы. К сожалению, я не отношусь к тем магам, которым стоит только подумать нечто типа «да будет свет!», как стены тут же принимаются излучать сияние. Но и я кое на что способна.

Камень нашла на ощупь. Остальное – дело техники. Магическое пламя возникло мгновенно после прикосновения пальца к гладкой поверхности. Погодите… Гладкой? Я уставилась на странный камешек. К моему удивлению, им оказалась малахитовая чернильница.

– Ух ты! – тихо выдохнула я, с изумлением разглядывая игру бликов на темно-зеленой поверхности камня.

В бледном свете магического пламени удавалось разглядеть окружающий мир только в радиусе двух шагов. Ну и этого оказалось более чем достаточно. Библиотека! Сотни фолиантов, заботливо вставленных в кожаные переплеты с полустертым золотым тиснением, тысячи свитков в герметично запаянных тубах. Обычно на такие редкости накладывают заклинание от посторонних глаз или излишне любопытных читателей. Глазки разбегались от такого изобилия. Некоторое время я просто бесцельно слонялась между стеллажами, ласково прикасаясь к корешкам, брала в руки то одну, то другую книгу, читала название и тут же клала ее на место. Чего тут только не было! Труды по ясновидению, трактаты по прорицанию, учебники по магии и траволечению… На любой вкус. Постепенно я приходила в отчаяние. Такое количество мне не прочитать за всю свою жизнь, даже если я не буду прерываться на сон и еду.

На глаза наворачивались слезы. Ведь даже унести парочку книг вряд ли получится! Я критически осмотрела свой мини-наряд и приуныла еще больше. Под такой короткой и обтягивающей маечкой даже блокнот не спрячешь. Досадно. Надо было захватить с собой сумку. Теоретически в нее можно было запихнуть слона. Я все еще корила себя за непредусмотрительность, когда мое внимание привлек письменный стол из черного дерева.

Замагиченной столешницы не коснулось время. Она все еще была отполирована до блеска (скорее всего из-за наложенного на нее заклинания чистоты). На столе стоял письменный набор из малахита; перо облезло до такой степени, что теперь нельзя было сказать, что за птица щеголяла подобным украшением; неприветливо скалился человеческий череп, использовавшийся в качестве пресс-папье, в пустых глазницах красовались сапфиры такой величины, что я невольно присвистнула.

– Подделка, – объявила я.

Ну не могли вот так запросто оставить дорогостоящие цацки!

– Сама ты подделка, – оскорбился череп.

От неожиданности я осадила назад и болезненно приложилась спиной о стеллаж.

– А, чтоб тебя! – в сердцах воскликнула я.

Черепушка противно захихикала, радуясь, что напугала.

– Не смешно, – обиделась я.

Мой взгляд, брошенный на странный предмет, был исполнен укоризны. Впрочем, череп ничуть не смутился. Кто бы мог подумать, что голая кость из захоронения неизвестной давности может лучиться таким самодовольством. Тут мой взгляд упал на другой предмет, заинтересовавший гораздо больше самого экзотичного пресс-папье. Это был он… Такой прекрасный, такой прозрачный… Выполненный из чистейшего горного хрусталя, он горделиво возлежал на золотой подставке, затейливо инкрустированной самоцветами. Шар. Магический шар!

Я благоговейно коснулась этого произведения искусства. Такого даже у ректора Академии не было.

– Руками не трогать! – злобно щелкнул зубами череп. – Залапаешь поверхность, дурында деревенская. Кто тебя учил так обращаться с кристаллами?

Я смущенно потупилась, почувствовав себя святотатцем.

– У меня нет магического шара, – пролепетала я.

– Это не значит, что ты можешь украсть этот, – возразил череп.

Резон в этом был. Но тут до меня дошло, что я препираюсь с бездушной костью. Да кто он такой, чтобы указывать практикующей ведьме, что ей следует делать, а что нет?

– Тебя не спросила! – нагло фыркнула я и преспокойно сцапала шар.

Пусть только попробует помешать! Гордый взгляд, брошенный на собеседника, заставил последнего бессильно заскрежетать зубами. То-то же. А то «дурында»…

41

Сунув ворованный хрустальный шар под мышку, я внимательно обследовала стену на предмет рычага. Так и есть: один из кирпичей в кладке при нажатии приводил в действие скрытый в стенах механизм. Интересно, а сами строители туннелей могли в них ориентироваться или где-нибудь так и лежат скелеты не сумевших выбраться наружу?

– Подожди. Меня забыла. – Голос, раздавшийся за спиной, заставил вздрогнуть и выпустить шар.

Моему броску позавидовал бы любой голкипер. Я успела перехватить шар практически у самого пола, правда, болезненно приложилась о каменную поверхность и теперь не находила цензурных слов для общего описания своего состояния.

– А ты-то мне зачем? Я похожа на владелицу частного кладбища?

Череп потупился, если можно так назвать шевеление сапфиров в его глазницах.

– Мне здесь скучно. Ты первая заглянула сюда со времен моего хозяина.

– А когда он заходил? – осторожно поинтересовалась я.

Не очень-то хотелось встретиться с хозяином шара. Такой стоит целое состояние, а я стала привыкать к новой вещи.

– Да уж почитай тысячу лет не заглядывал, – грустно вздохнул череп.

– Ничем не могу помочь, – с облегчением посочувствовала я. Если хозяин не проявлял внимания к библиотеке тысячу лет, мало вероятно, что он надумает проверить свои владения именно теперь. – Да и зачем ты мне нужен? Сиди себе дальше. Книжки читай.

– Уже.

– Что уже? – не поняла я.

– Прочел… Все.

Я уважительно присвистнула. Надо же! Все прочел. Обалдеть.

– Все равно не возьму.

– Предлагаю сделку.

– Да что ты можешь предложить? – отмахнулась я. – Твои глаза мне без надобности.

– Глаза? – в ужасе отшатнулся череп, видимо представив, как я выковыриваю сапфиры ножом для резки бумаги. – Нет, я хотел предложить не это. Тебе ведь нравится библиотека?

Я кивнула. Глупо отрицать очевидное.

– Я помогу тебе приходить сюда в любое время, а ты заберешь меня с собой.

Я подхватила и закружила череп по комнате. Он верещал, решив, что я польстилась-таки на его глаза. Убеждать в обратном пришлось долго и до хрипоты. Наконец мне это удалось, и череп скрепя сердце показал, где лежит кольцо перемещений. Я с удивлением рассмотрела ничем не примечательную вещицу. Золотого цвета, но явно не золото, простой ободок без внешней гравировки и украшений. Череп услужливо пояснил, что заклинание вплеталось в момент придания ему формы и колечко открывает один-единственный портал, настроенный на библиотеку. И искренне удивился моей радости.

В коридор я вывалилась, держа в одной руке череп и осторожно зажимая под мышкой драгоценный шар. Оказалось, меня искали. Вот это новость. В одном из коридоров я как раз наткнулась на поисковую партию во главе с Василием. Отчаявшийся котик рвал шерсть на себе и волосы на окружающих, к вящему недовольству последних.

– Нашлась! – Радостный фамилиар повис на моей шее. Он нежно терся мордочкой об мою щеку и издавал громкое мурлыканье. – Опять в Темные миры без меня моталась?

Бездна укоризны в кошачьем взоре заставила невольно потупиться и покраснеть. Ну вот, теперь выходит, будто я не случайно попала в совершенно посторонний мир, а отправилась туда чуть ли не с плановым визитом, намеренно позабыв при этом кота.

– А вот с этого места подробнее, – вкрадчиво попросил Липай.

Я отчаянно засопела. Страсть как не хотелось посвящать народ в подробности моих приключений.

– Ой! А что это у тебя? – спросила Мелена, заинтересованно разглядывая сапфиры.

– Не видишь? Черепушка! – радостно откликнулась я, помахав оригинальным пресс-папье перед носом у опешившей от неожиданности ведьмы.

Череп тут же сделал попытку вцепиться Мелене в нос. Она взвизгнула, попятилась и точно оказалась бы на полу, если бы не наткнулась спиной на Лешу. Тот не растерялся и обвил талию прекрасной спутницы рукой, а сам на ногах не устоял и грохнулся на каменный пол. Лежа на камнях, эти двое в четыре глаза таращились на меня. Больно, наверное, посочувствовала я. Встреча заблудшей ведьмы состоялась.

«Обед»… Такое сладкое и многозначительное слово. «Ужин» тоже ничего, да и «завтрак», если на то пошло, вещь приятственная и полезная. Жаль, что нам не грозило ни первое, ни второе, ни третье. Мрачные посиделки возле костра с почти добровольным откармливанием кровососущего гнуса и долгосрочной перспективой лечебного голодания. Я злобно хлопнула по насосавшемуся до одури моей кровушки насекомому и со злорадством уставилась на расплющенную тушку на ладони. Сытый голодному не товарищ.

– Народ, а мы ужинать сегодня будем? – с отчаянной надеждой в голосе поинтересовалась я.

Народ наградил меня тяжелым взглядом стаи волков.

– Некоторые думают только о том, как бы брюхо набить, – фыркнула Мелена и гордо задрала нос, словно всерьез намеревалась питаться святым духом всю оставшуюся жизнь и не понимала моих низменных желаний насытиться чем-нибудь более материальным.

– А я люблю поесть, – надулась я. – Война войной, а обед по расписанию. И вообще, отсутствие провианта всегда отрицательно сказывалось на боеспособности армии.

– Смотри как загнула! – неожиданно рассмеялся Леша. – А нас, между прочим, учили питаться подножным кормом.

– Травой, что ли? – недоверчиво уточнила я.

– Нет. Ящерицами, червяками… Вообще всем, что съедобно и легко поймать.

Он это серьезно? Мне стало дурно.

– Вася, ты слышишь? Он предлагает есть ящериц, – пожаловалась я коту.

– И червяков, – вставил ехидный Лисицын.

– А я не хочу червяков! Сделай же что-нибудь!

– Могу поцарапать, – серьезно предложил Василий и с интересом уставился на открытые части тела окружающих.

– Не надо! – единодушно откликнулись те, сплоченно отодвигаясь от озверевшего фамилиара.

Васька вздохнул и покосился в сторону леса:

– Ладно. Я что-нибудь придумаю.

С этими словами кот бесшумно исчез в ночной тиши аки тать. Внутри затеплилась слабая надежда на горячую, а главное, съедобную еду.

Я не заметила как задремала. Снились мне печеная картошка и шашлык на углях. Даже во сне чуть не захлебнулась от усиленного слюноотделения.

Сквозь сон пробилось чье-то недовольное бормотание. Вот гады, даже отдохнуть спокойно не дают! Я поглубже зарылась в теплый мех Дика, тот сонно заворчал, но не протестовал против наглого использования его теплого тела вместо подушки с подогревом.

– Нет, и не просите, – это говорил котик, – сначала ест Вика.

– Почему она? – Пораженная несправедливостью мира, Мелена перешла с шепота на крик.

– Она моя ведьма, – спокойно отрезал кот.

Ну вот так всегда. Стоило только задремать, как какие-то нехорошие люди весь сон испоганили. Стоп. Кажется, прозвучало слово «еда»? Так это же в корне меняет дело! Я резко села. Потревоженный Дик сладко потянулся и тут же тяпнул ближайшего истребителя за мягкое место. Леша взвыл и запрыгал вокруг костра на манер шамана, выражаясь заковыристо и нецензурно. Лешу успокоили, а меня проникновенно попросили так больше не делать. Почему меня? Я философски пожала плечами и погладила щенка по лобастой голове. Какой кусака растет! Щенок счастливо вывалил язык. Общая побудка состоялась.

Моему слегка заспанному взору предстала картина маслом, радующая изголодавшийся желудок. Василий мерно помешивал аппетитно булькающий в котелке суп (судя по запаху, грибной), на вертеле поджаривалась рыба. Котик успевал все одновременно: и готовить, и бить по рукам особо голодных претендентов на ужин. За этой почти идиллической картиной, задумчиво щурясь, наблюдал печально известный коняшка, изредка пробуя воздух раздвоенным языком.

– А этот здесь откуда? – спросила я, недоверчиво косясь в сторону усевшейся совершенно по-собачьи, поджав под себя задние ноги, лошади.

– Из леса пришел, – спокойно пояснил Василий, словно к нему каждый день из лесу выходят потенциально опасные животные. – Вот сома нам принес. – Кот ткнул ложкой в сторону приличных кусков рыбы, нанизанных на палочки, и тут же ловко хлопнул размечтавшегося об ужине Лешу по вороватой руке.

Тот отдернул пострадавшую конечность и погрозил котику кулаком. На Василия этот жест не произвел ровно никакого впечатления.

– Слушай, а давай ему тоже имя дадим! – предложил пушистик.

– Кому? – удивилась я.

– Коняшке.

Васька извлек из сумки железную алюминиевую миску, налил в нее немного супа из котелка и поставил перед лошадью. Конь бодро захлюпал бульоном, в котором вместе с грибами плавали рыбные потроха. Я с удивлением покосилась на животное. Но тут вспомнила, что эта коняшка со змеиным языком всеядная. Такая же миска досталась Дику, к полному восторгу щенка.

Оголодавший народ с нетерпением наблюдал за разделом еды.

– Ага! А ей больше положил! – возмутилась Мелена.

– Конечно, – невозмутимо откликнулся мохнатый повар. – Вы вообще собирались питаться ящерицами и земляными червями, так что нормальная еда вам ни к чему.

Мелена, видимо, представила процесс поедания чего-то ползучего и противного, потому что позеленела и колером сравнялась с вечнозеленой елью, под которой расположилась. Ха-ха! Так ей и надо. Между тем странный коняшка доел свой супчик, благодарно лизнул меня в щеку и с тихим шорохом растворился в ночном лесу. Я проводила его задумчивым взглядом. Назову-ка я его Яшкой. Очень уж напоминал мне его взгляд того самого питона из живого уголка, ловко схарчившего клетчатую лягушку из контрольной моей соседки.

Когда ужин исчез в желудках, посуду вымыли и народ принялся устраиваться на ночлег, командор озадачил отряд:

– Завтра все вместе пойдем в лабораторию.

– Игорь, ну чего мы там не видели? Не хуже кротов все туннели облазили, ничего не нашли.

– Вот-вот, – закивал Липай. – Мы не нашли ничего, хотя провели под землей целый день, а вот она, – кивнул он в мою сторону, – за полчаса умудрилась найти и шар и череп, причем говорящий.

На меня так посмотрели, что жутко захотелось провалиться сквозь землю. Еще один день таскаться по катакомбам в поисках того, не знаю чего, не улыбалось никому. Но приказы начальства не обсуждают, а выполняют. Возражать Липаю никто не решился. Судя по выражению лиц собравшихся, мне лучше умереть во сне и, возможно, мне с удовольствием помогут. И как только после этого мне не снились кошмары?

42

Утро встретило неприветливо, туманом и мелкой промозглой моросью. Мрачно позавтракали и полезли под землю. Народ принялся таскаться за мной, как стая несушек за единственным уцелевшим цыпленком. Стоило мне только завернуть за угол, как все дружно скопом повторяли мой маневр. Сначала было забавно, затем стало раздражать. Интересно, а если мне приспичит в кустики?

Ожидания истребителей на изобилие находок не оправдались. Ровным счетом ничего не происходило: не открывались стены, обнаруживая потайные ходы, не появлялись новые комнаты с волшебными предметами. Скукота. Небольшим развлечением служил череп – он травил какие-то байки, зачастую настолько неприличные, что краснели все, включая кота. Затем черепу наскучила роль массовика-затейника, он сладко зевнул, клацнул челюстями и захрапел.

Дальше бродили чисто из упертости. Ноги даже в кроссовках стерлись до волдырей. Казалось, что ходим по туннелям не менее недели.

– А давайте пообедаем, – предложил Василий, шатающийся от усталости.

Народ обрадовался настолько, что принялся качать мудрого кота, позабыв о потолке. В результате пушистик несколько раз вполне ощутимо приложился о каменные своды и остался там висеть, вцепившись в кладку всеми когтями и отказываясь спускаться к таким садистам.

Радостно вышли на поверхность. Вдохнули воздух полной грудью и обнаружили, что еды-то и нет. Со вчерашнего дня ничего не изменилось, а остатки ужина доели на завтрак. Все взгрустнули. Полное отсутствие еды удручало больше поганой погоды. Народ дружно пришел к выводу, что жизнь несправедлива.

– И где там ваши ящерицы? – ехидно поинтересовался изрядно запыленный кот.

На него посмотрели как на врага, оценили упитанность и облизнулись. Котик всех понял правильно и в момент очутился на самой макушке сосны, откуда принялся кидать шишками, надо сказать, метко.

Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, решили истребители и отправились в лес добывать пропитание. В лагере оставили только нас с Меленой. Меня потому, что никто не решился идти в лес в моем скромном обществе (и чем я им так не угодила?), а Мелену оставили сторожить меня.

– Меня оставили твоей нянькой! – возмутилась Мелена, как только мы остались одни.

– Радуйся, – парировала я. – Не придется рыскать по лесу в поисках грибочков, ягодок, цветочков…

Мелена задумалась. Я разожгла огонь на вчерашнем булыжнике и протянула к нему озябшие, промокшие руки. Еще одно преимущество магического огня: он не гаснет даже во время сильного ливня. Здорово. Моя сумка странно завибрировала, издавая переливчатые звуки телефонного звонка. Я удивленно воззрилась на внезапно взбесившийся предмет. Обычно она себя так не вела. Василий кубарем скатился с сосны, ловко извлек из требовательно верещащей сумки хрустальный шар и вручил его мне.

– Что так долго трубку не берешь? Я чуть было не оглох, – недовольно проворчал череп.

Из шара на меня уставился недавний знакомец по Темному миру. Правда, лицо его теперь украшали два симметричных фингала, эдакая полумаска, только снимется не скоро. Темные, чуть встрепанные волосы, зеленые глаза горят праведным гневом. Нет, вы посмотрите на него: запустил в меня уничтожающим заклятием и сам же теперь злится!

– Ничего удивительного, – подал голос Ахурамариэль. – Этот амулет стоил целое состояние, а ты осталась живой. На его месте я бы тоже очень расстроился.

Подумаешь, я и на своем слишком часто огорчаюсь.

– Ты выжила, – то ли спросил, то ли констатировал факт демон из шара.

– А что я говорил? – обрадовался Ахурамариэль.

– Гля, какой мужчина! – восторженно ахнула Мелена, пытаясь оттеснить меня от шара.

Следующие пятнадцать минут мы боролись за передающее устройство. Шар, к слову сказать, оказался гораздо качественнее моего предыдущего. Даже выскользнув из моих рук, он не разбился, а покатился по траве и нырнул в ближайшие кусты. Мой душераздирающий вопль сбил зазевавшуюся белку с ближайшей елки, бедняжка так и рухнула вниз, даже в беспамятстве крепко сжимая вожделенную шишку цепкими лапками.

Шар все-таки достался мне. Васька извлек беглеца из зарослей и торжественно вручил мне в руки, клятвенно заверив Мелену, что в следующий раз расцарапает ей все лицо.

– Только попробуй! – возмутилась та. – Где уж тебе допрыгнуть. Шмакодявка!

– Я маленький, зато умный, – гордо подбоченился кот. – А ночью ты на земле спишь. Вот и проснешься, как зебра, в полосочку от моих когтей.

– Кончайте собачиться! – взревел мужик в шаре.

Я вздрогнула и снова упустила хрустальную сферу. Васька с олимпийским спокойствием извлек его из кустов.

– Чего орешь как потерпевший? – фыркнула я. – Будешь на психику давить, отключусь.

– Ладно-ладно, – сбавил тон демон. – Велиор велел передать, что приглашение на обед остается в силе.

– Обалдеть, – выпала в осадок я. – И как я к вам доберусь?

Демон в шаре задумчиво поскреб затылок:

– Об этом как-то не подумали… Сделаем так: возьми зеркало и трижды произнеси мое имя. Я услышу, и сооружу телепорт.

– Здорово! Мы идем обедать в Темный мир! – радостно запрыгала Мелена.

Я не разделяла ее энтузиазма, поэтому сдержанно поинтересовалась:

– Во-первых, я не знаю твоего имени. Во-вторых, назови хоть одну причину, почему я должна возвращаться в твой мир? Меня и тут неплохо кормят.

Взгляд невольно упал на пылающий огонь, над которым ощущалось тягостное отсутствие приготовляемой пищи. От одной мысли о еде желудок протестующе заурчал, требуя внимания к своей персоне. Перспектива сидеть в лесу холодной и голодной мне не улыбалась.

– Соглашайся, – громко шипела в ухо Мелена, требовательно дергая меня за низ укороченной футболки. – Пожрем на халяву.

– Тебе бы только брюхо набить, – отмахнулась я.

– Мама сказала… – начал было демон и смущенно закашлялся.

– И что там сказала мама? – ехидно поинтересовалась я.

– Если придешь – не пожалеешь.

– Хотелось бы конкретнее узнать размеры благодарности. Только не надо заливать, будто благодарность безгранична.

– Амулет перемещений. Устроит?

Я потрясенно кивнула. Легендарный амулет? Надо же. Откуда у него такое чудо? Судя по древним манускриптам, один из черных магов, мечтавших завоевать мир, создал некий амулет перемещений, позволяющий открывать проход между мирами. Формула его использования сложна и запутанна, к тому же надо четко знать, куда именно направляешься, но, даже при всей сложности использования, вещица заманчивая. Однако как их припекло… Что там Велиор им устроил, раз они так суетятся?

– Ладно, – кивнула я. – Только я возьму с собой подругу.

– Подругу так подругу, – согласился мой собеседник. – Мое имя Бельвиор.

И отключился. Появление демона породило множество вопросов без ответов, а тут еще Мелена прыгает как кенгуру. Оказывается, вчера, пока я мирно дремала у костра в ожидании ужина, котик расписал наши приключения в таких красочных подробностях, прибавив множество лишних деталей для большей остроты сюжета, что, разумеется, в правдивость повествования никто не поверил. Появление Бельвиора в шаре показало, что по крайней мере часть рассказа является правдой. Я погрозила коту пальцем. В ответ Василий гордо подбоченился и заявил, что скрывать от грядущих поколений правду эгоистично и негуманно и он поступил как истинный фамилиар, пытаясь увековечить подвиги своей ведьмы в веках. Бедные грядущие поколения! Представляю, какие россказни кот им впарит. С другой стороны, народу нужны сказки.

Как у всех женщин, у нас возникла животрепещущая проблема: приглашение на обед есть, а идти не в чем. Поиски в сумках ни к чему не привели. Обнаружилось несколько пар носков разного цвета, штаны и рубашки ношеные, грязные, башмак драный, почему-то один. Вечерние наряды полностью отсутствовали. Впрочем, как и мысли, где раздобыть приличную одежку. Позориться перед иностранной державой, вернее миром, не хотелось.

– Давай не пойдем, – робко предложила я, пристально рассматривая башмак и прикидывая, стоит его просто выбросить или сжечь, дабы не загрязнять окружающую среду изделиями сомнительного качества.

– Встречное предложение: давай вернемся в село и купим платья.

Я задумчиво осмотрела окрестности, прикидывая, в какой стороне света находится искомое село. Не вспомнила. Перспектива тащиться через лес и буераки неизвестно куда не вдохновляла.

– Что может быть приличного в местном сельмаге? – выразила сомнение я.

– Не скажи, – неожиданно вмешался Васька и, пока я обдумывала, как придушить мерзавца, добавил: – Ночнушки у них очень даже приличные – ситцевые, в голубых незабудочках, с рюшечками. И галоши есть сорок пятого размера. На валенки – самое то.

– Зачем нам ночная рубашка? – опешила Мелена.

– А вдруг останетесь ночевать? – парировал кот.

Я находилась в более благодушном настроении, чем минуту назад. Поход автоматически отменился, жизнь стала более терпимой, чем казалась ранее. Поэтому я сочла своим долгом поддержать собственного фамилиара:

– Правильно. А галоши с валенками на случай, если останемся до зимы.

Глаза Мелены стали почти квадратными. А ей идет, ехидно решила я про себя.

– Согласен. Ей все идет.

Я хотела обидеться, но Ахурамариэль нагло обломал мое намерение следующей фразой:

– Вместо того чтобы вести себя как ребенок, внеси более реальное предложение.

Это какое?

– У тебя есть знакомый эльф, в распоряжении которого имеется замок. Неужели в целом замке не найдется парочки подходящих платьев?

Хм. Мысль здравая. И как я сама не додумалась?

– Для этого надо как минимум уметь думать, – заявил этот вредина.

Я насупилась. Умею, умею я думать. Только непонятно, с какой радости рыжий даст нам вечерние платья?

– Скажи, что отправляешься на переговоры по поводу заколдовавшего тебя демона.

А ведь правда. Если Тира-как-там-его сообщить о своем желании расколдоваться с перспективой возвращения позаимствованного меча, он мне не только на платья, на драгоценности расщедрится. Оставалось разобраться еще с одной проблемой. Как найти замок эльфа.

– На метле, – последовал незамедлительный ответ. – С воздуха трудно пропустить целый замок.

Точно. Я сгребла метлу. Кот тут же вскарабкался на плечи, я взвыла и сбросила захребетника на землю.

– Ты чего? – насупился тот, потирая ушибленную часть тела в районе хвоста.

– Останешься с Диком, – отрезала я.

– Почему я? – обиженно вопросил он.

– Больше некому. Мелене я не доверяю.

Польщенный кот засопел, возразить было нечего.

– Решила прибраться? – живо заинтересовалась происходящим Мелена, с любопытством рассматривая летательный аппарат.

Я одарила ее уничижительным взглядом. Что возьмешь с темной, непросвещенной ведьмы из глубинки?

– Нет. Еду за нашими платьями.

– Я с тобой! – Мелена шустро взгромоздилась сзади. – Никогда не летала на метле.

– Держись крепче, – посоветовала я.

Мелена крепко обхватила меня за талию, и мы свечкой ввинтились в небо. Метла явно обрадовалась полету, но чудить, как в первый раз, не стала.

Замок обнаружился на удивление быстро. Мелена что-то кричала мне в ухо, но гудящий в ушах ветер мешал различить слова. Эффектное приземление прямо в центре двора произвело на слуг глубокое впечатление. Все застыли в разнообразных позах, как оригинальная композиция в музее восковых фигур.

– Хозяин дома? – дружелюбно поинтересовалась я.

Вперед дружно вытолкнули пожилого лысеющего мужчину с таким высокомерным выражением лица, словно все вокруг не стоили его внимания. Судя по одежде, делегат был дворецким.

– Хозяин отсутствует. Если леди пожелают оставить свои визитные карточки, я прослежу, чтобы высокородный лорд их получил.

Выражение лица дворецкого обещало прямо противоположное. Если бы у нас имелись визитки, слуга сжег бы их не задумываясь, а пепел побрызгал святой водой.

– Нет, любезный, – со всей светской учтивостью молвила Мелена. Выросшая в высшем обществе, она с младых ногтей имела представление о том, как леди пристало разговаривать с прислугой. – Мы сами сообщим ему о нашем визите.

Мелена покинула метлу с такой элегантностью, что впору удавиться от собственной неловкости.

– Не думаю, что будет правильным решением ожидать лорда Тирандереля. Его отсутствие может затянуться.

Подруга смерила дворецкого таким холодным взглядом, что, будь перед ней кто-нибудь послабее, двор украсила бы ледяная статуя. А этот ничего. Даже бровью не повел. Рыжий натаскал, его работа.

– В замке не место незваным гостям.

– Да? – искренне удивилась Мелена. – Попробуйте нас остановить.

Предложение мне не понравилось. Слуг явно больше. Меч внутри меня напрягся, но появляться не спешил. Успеется. Слуги подвинулись ближе.

– И попробуем, – послышалось с заднего ряда.

В руках многих словно по мановению волшебной палочки появились вилы. Откуда только взяли? За спинами прятали? Мелена посерьезнела, в руке засветился синим светом боевой пульсар.

– Ведьма, – догадался кто-то.

А то не видно было. Особенно по моим очаровательным рожкам и хвосту.

– Угадал, молодец! – похвалила разоблаченная ведьма и запулила пульсаром в толпу.

Жахнуло так, что из стрельчатых окон повылетали стекла. Звон разбитого стекла смешался с тревожным ржанием лошадей в конюшне. А слугам хоть бы что, как стояли, так и стоят. Даже не закоптились ничуть. Досадно.

– Что за ерунда?

Разобиженная вопиющей несправедливостью Мелена наскоро соорудила еще один пульсар и погрозила им неправильной толпе. Им полагалось умолять о пощаде. А народ ничего, улыбается. Может, это у них нервное? Хотя вряд ли. На всякий случай я спряталась за спину более смелой Мелены. Если что, я за нее отомщу. Второй пульсар жахнул не хуже первого, но все с тем же эффектом.

– Развлеклись? – хитро поинтересовался дворецкий.

Мы потрясенно кивнули.

– Наша очередь.

– А может, не надо? – проблеяли мы.

– Надо, – настойчиво заверили нас.

– А все твои гениальные идеи, – пихнула локтем в бок Мелена.

– Мои?! – возмутилась я такой несправедливости. – Если помнишь, я честно собиралась лететь одна. Навязалась тут на мою голову.

– Кто же знал, что здесь такие неправильные слуги – магии не боятся.

– А на призраков вообще магия не действует, – нагло встрял в разговор дворецкий.

– Так вы призраки? – живо заинтересовалась Мелена.

Лично я не находила в этом факте ничего интересного. Призраки или нет, а вилами так пырнут – мало не покажется. Путей к отступлению не наблюдалось. Вокруг высоченная каменная стена с зубцами, единственный подъемный мост поднят. Странные ребята. Нет бы, как водится, накормить, напоить, в баньке попарить. Даже Баба-яга так не зверствовала, стукнула разок метлой для профилактики, и все.

Точно. Метла!

Я пихнула локтем Мелену, та зыркнула на меня как солдат на вошь.

– Отвлеки народ, – зашептала я. – Попробуем рвать когти на метле.

– Зачем? – искренне удивилась она.

От такого неожиданного заявления я чуть было не села на землю. Обалдеть. Нас тут на вилы поднять собираются, а она с ними разговоры разговаривает. Небось решила диссертацию защитить на тему «Выживание ведьмы в экстремальных условиях».

– Если ты еще не в курсе, нас бить собрались.

– Ничего у них не получится, – уверенно заявила Мелена.

– Почему? – спросила я.

– Они всего лишь духи. Я их сейчас быстренько упокою, а потом пойдем искать платья.

Народ попятился. Мелена засучила рукава. Народ занервничал. Я злорадно усмехнулась, предвкушая интересное зрелище. И как я могла забыть? Основы некромантии преподают всем боевым магам, а у Мелены в роду их было немало.

– А может, договоримся? – залебезил дворецкий, улыбаясь во весь рот, будто вот только что нас узрел и рад дорогим гостям до поросячьего визга.

– Не думаю, – отрубила Мелена.

– Я слышал, вас платья интересуют.

– Допустим, – неопределенно заметила я. – Мы разносторонние люди, нас многое интересует.

– У нас есть дивные туалеты, – засуетился дворецкий. – Эльфийский шелк, бархат, шифон, лучшие дизайнеры.

– Тоже призрачные, – недоверчиво покачала головой Мелена.

– Обижаете. Самые что ни на есть настоящие. Лучшее качество. Если что, сразу подгоним по фигуре.

– Вот это сервис! – удовлетворенно кивнула Мелена. – Сразу бы так, а то принялись вилами махать.

– Да. Нет бы накормить, напоить… – прозрачно намекнула я.

43

Надо отдать должное местным слугам. Они принадлежали к той редкой породе, которые могут превратить твою жизнь в рай, если, разумеется, захотят. Мелена постаралась, чтобы они захотели. Нас под белые рученьки бережно, как хрупкие фарфоровые изделия, препроводили в апартаменты. В отличие от моего прошлого опыта пребывания в замке, в комнатах было светло и сухо. Уютный парок поднимался над глубокой ванной, рядом на стуле стопкой лежали нагретые мягкие полотенца. На глаза навернулись счастливые слезы.

Ванна оказалась горячей и ароматной. Я жмурилась от удовольствия, как сытая кошка, оттягивая момент, когда придется-таки покидать воду. Распаренный организм протестовал против такого произвола с моей стороны. Так что вылезла я только тогда, когда вода безнадежно остыла. Подогревать воду нас научили еще в Академии, но подогреть воду и не вскипятить себя самое – не с моим счастьем.

Только я потянулась к полотенцу, как сумка разразилась громкой мелодией, сыграв нечто среднее между маршем и лезгинкой. Проще было ответить, чем заставить замолчать зловредный шар.

– Нашла на свою голову, – проворчала я, роясь в бездонной сумке.

Первый попавшийся шар оказался черепом, укусившим меня за палец.

– Ах ты гад! – возмутилась я и треснула наглеца по черепушке.

– Нечего мне в глаза пальцами тыкать!

– Я шар искала, – оправдывалась я.

– Вот в него и тыкай, – отрубил он. – Безобразие, поспать спокойно не дают!

Я виновато потупилась. В конце концов, я тоже не обрадуюсь, если в мой глаз ткнется чей-то палец. Шар еще верещал, когда мне наконец-то удалось его нащупать и взять в руки. Из хрустальной сферы на меня нервно воззрилось побитое лицо Бельвиора с рассеченной губой. Глаза демона жутко косили.

– Заставляете себя ждать, ведьмы! – без предисловия заверещал он.

– Прекратите орать, – посоветовала я ему, – вы меня утомляете. Должны же дамы привести себя в порядок? Или у вас принято являться на прием неумытыми и непричесанными как босячки?

– Что-то долго вы умываетесь. – Голос Бельвиора сочился сарказмом, как зубы кобры – ядом.

Я философски пожала плечами. Ну что взять с демона? Может, он за всю жизнь ни разу не принимал ванну, не говоря о маникюре с педикюром.

– Косметические процедуры как процесс любви – их нельзя прерывать. Будешь торопить, вообще никуда не пойдем.

Лицо демона заметно вытянулось и перестало помещаться в шаре. И тут я раскрыла причину внезапного косоглазия собеседника, проследив за направлением его взгляда. Оказывается, глазки демона взирали на мое обнаженное тело, при этом один нагло пялился на голую грудь, другой уставился ниже…

– Ах ты!.. – Слов подобрать я так и не смогла, безнадежно запутавшись в их разнообразии.

Шар выпал из рук и наверняка бы разбился вдребезги, но в последний момент удалось подхватить его буквально у самого пола.

– Мастерский бросок! – похвалила я себя, потирая ушибленные ребра и бедро. – Но повторять не будем. Так и до инвалидности недалеко.

– Неплохо, – одобрительно хмыкнул Ахурамариэль. – Напомни, чтобы я научил тебя координации движений при падении.

Он меня похвалил?! Сегодня день сюрпризов.

Только успела обернуться банным полотенцем, как раздался робкий стук в дверь. Дворецкий материализовался бесшумно, как и положено нормальному духу.

– Я тут подумал… – неуверенно прокашлялся он. – Не мешало бы подкрепиться с дороги.

– Было бы неплохо, – благодарно улыбнулась я.

Дворецкий расцвел улыбкой, махнув рукой в сторону двери:

– Девочки, заносите!

В комнату впорхнула пара служанок с подносами, источавшими дивный аромат свежеприготовленной снеди. Вид такого изобилия приятно взволновал пустой желудок и одновременно вызвал чувство стыда. В лесу народ голодает, ящерицами собирается питаться… Но требовательно урчащий желудок совместно с обильным слюноотделением жестоко подавили не ко времени возникший приступ гуманизма. В конце концов, чем им поможет моя добровольная голодовка?

– Очень удобно так думать.

Укоризненное высказывание меча насыщающийся организм просто пропустил мимо ушей. Что может знать о чувстве голода пусть даже самый лучший клинок?

Я придирчиво рассматривала себя в зеркало. Элегантное черное платье из дорогого переливчатого эльфийского шелка ладно обтягивало фигуру. Картину портил выпирающий после обильного обеда живот.

– Да-а-а. С едой я несколько погорячилась, – задумчиво вздохнула я, тщетно пытаясь втянуть выпирающую часть тела.

И погрустнела. Живот совершенно не желал уменьшаться в размерах.

– В платье для беременных будешь неотразима.

– Придушу заразу, – злобно пообещала я.

– Ха! Хотел бы я посмотреть на это зрелище.

– Думаешь, раз железный, и сделать с тобой ничего нельзя? – фыркнула я в ответ на шпильку.

– Ага.

– Перекую.

– На что? – опешил Ахурамариэль.

– На лопату.

Клинок обалдел и потерял дар речи.

Мелена вплыла в комнату, как особа царских кровей. Изящную фигуру безупречно облегал ярко-синий шелк платья с высоким воротником и таким глубоким V-образным вырезом, что виднелся пупок с пирсингом. Лицо искусно подкрашено и кажется еще более холеным и почти по-эльфийски прекрасным.

– Сногсшибательно, – выдавил из себя потрясенный клинок.

Мужчины… Вам лишь бы вырез пониже и разрез повыше.

– Завидуешь?

Вопрос настолько выбил из колеи, что я не удержалась и фыркнула.

– Я? Было бы чему. Я равнодушна к боям без правил.

– Не понял.

– В прошлый раз на мне была потрепанная футболка и видавшие виды джинсы, и Минерва грозила растерзать без суда и следствия. Представляешь ее реакцию на этот «скромный» наряд?

– Что, Загнибеда, разговариваешь сама с собой? Всегда подозревала, что ты ненормальная. Только не знала, что болезнь зашла так далеко.

Я обиженно засопела. Мелена в своем репертуаре.

– Побереги свое остроумие для Темного мира, – мрачно посоветовала я. – Думаю, у тебя будет масса случаев его проявить.

– В каком смысле?

– В прямом.

Она еще хотела что-то сказать, но я уже прикоснулась к зеркалу и трижды назвала имя демона, находясь в полной уверенности, что в очередной раз влипла.

В зале роскошного дворца Велиора мы появились весьма эффектно: с шумом, треском и руганью. Почему с шумом, треском и руганью? Просто мы споткнулись и в результате не вышли из зеркала, как было задумано изначально, а вывалились, грохнувшись на самом выходе из телепорта. Мелена до последнего пыталась смягчить или хотя бы замедлить падение, но что-то там у нее с заклинанием не заладилось, вместо подушки в полу возникла дыра, и мы с треском и руганью пролетели лишний этаж вниз. Я ругалась так, что кто-то даже зааплодировал, хотя в таком шуме могло и померещиться. Явление двух ведьм в Темный мир состоялось.

– Живы? – поинтересовались сверху.

– Да как сказать… – не очень уверенно ответили мы.

– Если пройдете направо по коридору, найдете лестницу. Поднимайтесь, – спокойно посоветовали нам.

Мелена заткнула мне рот ладонью раньше, чем я объяснила вежливому голосу, куда ему следует идти и как именно я намерена помочь ему в столь дальнем и утомительном путешествии. Я тут же укусила беззащитную руку и успокоилась, сорвав зло хоть на ком-то. Подруга взвыла, замахнулась, но затрещину влепить не успела – меня там уже не было. Я двигалась в сторону лестницы. Подняться вверх стоило хотя бы для того, чтобы придушить Бельвиора. Пусть сначала научится толком открывать портал, а уж потом созывает гостей. Мелена чихнула от поднятой нашим падением пыли, остатков штукатурки и строительного мусора и поплелась следом. Вовсе не так мы представляли начало нашего визита.

Зал был огромен. Высокие окна с ажурными решетками, беломраморные полы утопали в коврах, – их ворс достигал щиколоток и тепло щекотал кожу при ходьбе. Длинный стол поражал как разнообразием расставленных на нем блюд, так и красотой посуды, удачно гармонирующей с искусно вышитой скатертью. Да, замок Дельфициуса жалкая лачуга по сравнению со здешним великолепием.

Велиор поднялся нам навстречу. Грациозные, экономные движения хищника,пронзительные зеленые глаза, огненно-красный водопад блестящих волос, кокетливые витые рожки, проглядывающие сквозь прическу, произвели на Мелену неизгладимое впечатление. К моему удивлению, уверенная в себе ведьма вдруг превратилась в поминутно краснеющее, блеющее нечто невразумительное, скованное существо. Я вежливо поздоровалась, запуская сплетенное по дороге заклинание. Ключевое слово встало на свое место, как частичка пазла. Заклинание сработало. Голову Бельвиора украсили изумительные по красоте и ветвистости оленьи рога, а резко увеличившийся в размерах и покрасневший как у алкаша нос притянул демона к земле. Бельвиор обиженно заревел как бык, до которого наконец дошло, зачем хмурый хозяин притащил его на мясокомбинат. А я удовлетворенно хмыкнула, с удовольствием любуясь на творение рук своих. В кои-то веки заклинание сработало именно так, как задумывалось. Есть чем гордиться.

Разодетая в пух и прах (вернее, раздетая, если не считать многочисленных серебряных веревочек, затейливо переплетенных на теле в стратегически важных местах) Минерва кинулась к пострадавшему от коварного колдовства сыну.

– Мальчик мой! Тебе больно? – возопила она.

– Мамочка!.. – проблеял тот, заливаясь слезами.

Велиор освидетельствовал заколдованного и улыбнулся. Улыбка у него была совсем мальчишеская.

– Так тебе и надо, – констатировал он.

– Как ты можешь так говорить?! – возмутилась Минерва. – Наш мальчик пострадал!

– Что мешало ему запустить контрзаклинание? – спокойно поинтересовался демон, ничуть не сочувствуя скорчившемуся сыну.

От непрерывного нытья нос Бельвиора еще больше покраснел, отек и стал напоминать баклажан. Не дождавшаяся утешения в своем горе Минерва, ласково воркуя, увлекла пострадавшее чадо из зала. А все еще ухмыляющийся хозяин вежливо пригласил нас к столу. Глядя на царившее изобилие, я сильно пожалела о своей сытости. Досадно, но сытый организм мог только созерцать.

– Отчего же вы не едите? – поинтересовался гостеприимный хозяин.

Мы с Меленой совершили одинаковые глотательные движения, сетуя на то, что желудок, к величайшему сожалению, не резиновый.

– Диета, – брякнула я первое, что пришло в голову. – Нам, девушкам, сложно сохранять изящные пропорции.

– Не думаю, что в этом есть какая-то необходимость, – улыбнулся демон, скользнув взглядом по нашим фигурам.

Надо полагать, увиденное ему понравилось, вон как глазки засверкали.

Мелена забормотала что-то о стремлении к совершенству. В ответ Велиор вежливо предложил выпить вина.

– Хорошее вино еще никому не повредило.

Змей-искуситель, вот он кто. Ведь знала же, что не стоит поддаваться на провокацию. А винцо действительно оказалось очень даже…

44

Утро встретило неласково. Яркий свет бил прямо в глаза, ничуть не заботясь о моем самочувствии, в голове гудел здоровенный колокол, как деревенский набат или даже громче, картину паршивого состояния довершал противный вкус во рту.

– Ведьма-а-а, – с придыханием протянул некто сидящий в изголовье кровати, – ты в зеркало на себя посмотреть хочешь?

– Нет. Не хочу, – зло буркнула я и малодушно попыталась нырнуть под подушку.

Что-то подсказывало, что зрелище в зеркале меня порадовать не может. Ехидный меч тоже проснулся:

– Ага. Пить меньше надо.

Я нагло проигнорировала Ахурамариэля.

– Ну и горазда ты пить! – не унимался другой собеседник.

Вот пристал. Я приоткрыла правый глаз. Признаюсь, подвиг дался с трудом, левый упорно саботировал все попытки разлепить утомленные веки. Попытка столкнуть наглого болтуна с постели тоже успехом не увенчалась.

– А ты помнишь, что вчера было? – не унимался противно хихикающий паразит.

Нет. Ну что, спрашивается, пристал? Кстати, а что вчера было… Я напряглась, но, к удивлению, воспоминания не спешили выстраиваться в шеренгу, они прятались как тараканы, робко шевеля усиками. Я приоткрыла другой глаз и постаралась сфокусироваться на окружающей обстановке. Когда комната перестала плыть перед глазами, я с удивлением увидела, что на моей кровати вальяжно развалился довольный вор. Он с аппетитом грыз яблоко и весело улыбался.

Я начала звереть. Чего он так радуется, когда мне так плохо?

Оказалось, радоваться ему было чему. Такое слабенькое на первый взгляд вино сыграло со мной злую шутку. Я пила с Велиором на брудершафт, используя вместо бокала бутылку. Выцедив ароматную жидкость прямо из горла, решила не останавливаться на достигнутом и потребовала исполнения русского народного танца «стриптиз». Подвыпивший Велиор живо заинтересовался необычным названием и еще более необычным содержанием после того, как я в красках, совершая характерные телодвижения, объяснила демону, что именно имела в виду. Помостом для своего познавательного выступления я выбрала стол, где умудрилась изобразить нечто среднее между танцем живота и зажигательным латинос, размахивая в такт музыки копченым осетром, на манер сабли, опасно балансируя между закусками.

На свою беду, мимо проходил Бельвиор. Наше веселье сподвигло носатого рогатого страдальца на попытку вернуть себе истинный облик. Увидев преобразившегося демона, я предложила ему сбацать нам танец семи покрывал. Бельвиор танца такого не знал, и я с удовольствием под оглушительные аплодисменты объяснила суть, используя вместо покрывал салфетки. Демон уперся. Оскорбленная в лучших чувствах, я не нашла ничего лучшего, как превратить Бельвиора в сногсшибательную восточного типа девицу в развевающихся полупрозрачных одеждах. Освидетельствовав происшедшие с ним перемены, демон благополучно грохнулся в обморок. Велиор аплодировал, стоя на столе.

К моей радости, напиться удосужилась не только я. После бутылки вина Мелена потребовала ехать в номера. Она широким жестом пригласила дежуривших возле дворца охранников составить ей компанию, сообщив потрясенной страже, что все оплачено. Охрана тщетно пыталась спровадить разбушевавшуюся ведьму в ее покои. Мелена упорно сопротивлялась, возвращаясь обратно через только что проделанные двери, которые никогда в проекте на значились. В последний раз она эффектно спланировала, впрыгнув в зал сквозь круглое окно, прорубленное прямо в потолке, и засыпала пол осколками. Словом, вечеринка, бесспорно, удалась.

Ухмыляющийся во все тридцать два зуба наглый ворюга с непередаваемым восторгом смаковал все подробности вчерашней гулянки. К концу повествования я пришла к неутешительному выводу, что если меня встретит Велиор, то убьет. Бельвиор поступит так же, но предварительно станет пытать, его мамаша – пытать будет с особым цинизмом и изощренностью. Разнообразие перспектив заставило несчастную, больную, находящуюся почти при смерти ведьму (в лице меня) тяжело вздохнуть и пригорюниться. Да-а, осрамилась я перед иностранной державой, хуже некуда. Даже в Темный мир пускать меня нельзя, непременно отчебучу что-нибудь неприличное.

На фоне общей безрадостности бытия довольная морда вора рождала безудержное желание удушить последнего. Я дернулась было по направлению к наглецу, но, скривившись от боли, грохнулась с кровати. Эльф ржал так, что люстра ходила ходуном.

Дверь распахнулась, пропуская Велиора с подносом. От одной мысли о еде желудок скрутило так, что глаза вылезли на лоб. Странная закономерность: вроде бы болит желудок, а на лоб лезут глаза, отметила я. Выглядел демон до противного свежо. Я бросила на него хмурый взгляд, гадая, как будут убивать – четвертовать или обойдется повешением? Я поморщилась и попыталась малодушно заползти под кровать. Лучшим вариантом было бы провалиться сквозь землю, но под кровать все-таки реальнее.

– Доброе утро! – непонятно чему обрадовался Велиор, элегантно спихивая наглого эльфа с кровати.

С этим заявлением можно было поспорить, хотелось зарычать. Хотя бить, похоже, не будут. Это радует. Но будущее все равно рисовалось туманным, пугающим и пессимистичным, пока я не увидела, что именно стояло на подносе жизнерадостного хозяина. Запотевший кувшин! Угадайте, что там? Я счастливо зажмурилась, как узревшая оставленные без присмотра сливки кошка. Только бы пиво, только бы пиво… Светившиеся усмешкой глаза демона встретились с моим сосредоточенным взглядом. В нем Велиор ясно прочитал единственную мысль: как не вставая добраться до пива? Попытаться левитировать кувшин к себе? Не стоит. Твердая тройка, поставленная из жалости, не оставляла надежд на благополучный исход операции. Досадно. Мой взгляд стал умоляющим.

Велиор намек истолковал правильно. Пенящийся напиток потек в кружку, которую, в свою очередь, торжественно вручили мне. Я сделала длинный затяжной глоток, издав стон, полный блаженства.

– И после такого ее угощают пивом, а меня нет. Где в этом мире справедливость? – картинно вопросил вор.

– Какой наглый слуга, – заметил демон.

Эльф предпочел ретироваться.

– Сейчас ванну приготовлю, – донеслось из ванной комнаты.

– Уже лучше, – одобрительно хмыкнул демон. – Кстати, какие планы на сегодня?

Я пригорюнилась. Еще одной попойки мне не выдержать. Однако он что… Не сердится?

– Надеюсь, я вчера не очень… – пролепетала я, с ужасом обнаруживая, что пуста не только кружка.

А что? Не виновата я в том, что напиток не шел ни в какое сравнение с тем, что доводилось пить в нашем измерении. Легкое, пряное, в меру холодное – живительный нектар для измученного похмельем организма. Голова болеть перестала, исчез противный привкус во рту, впору вскочить и запрыгать по комнате с воплем чудом исцеленного: «Я могу ходить!» Покосилась на ухмыляющегося демона и пришла к выводу – не будем шокировать хозяина. Демон-то он демон, а вдруг у него сердце слабое?

Меня осчастливили второй кружкой и великодушно заверили, что никогда так не веселились. Сраженная наповал благородством хозяина дворца, я блаженно потягивала пиво, когда в комнату ворвался вихрь с ласковым именем Мелена. Кружка грохнулась на пол, осколки брызнули в разные стороны. В воздухе повис терпкий запах пенного напитка.

– Вы пили пиво без меня! – Вопль истребительницы сотряс стены замка.

Я виновато зажмурилась.

– Чего так орать?! – донесся из ванны недовольный голос вора. – Ванна уже готова. Тебе какое масло добавить?

– Сливочное, – фыркнула Мелена, тщетно пытаясь выжать из кувшина хотя бы капельку живительной влаги.

– Это типа прикол, да? – поинтересовались из ванной. – Знаешь что? Готовь ванну сама. Чтоб я еще раз…

Вошедший эльф замер на полуслове, увидев полное подозрений лицо демона.

– Странный какой-то слуга, – задумчиво протянул Велиор. – Ничего толком делать не умеет, грубит на каждом шагу… Уверена, что он тебе действительно нужен?

– Не обращайте внимания, – махнула я рукой, – дурные слуги встречаются в любом доме.

– Минуточку, Загнибеда, ты обзавелась еще и слугой?

Мелена от шока выпустила из рук кувшин. С нами никакой посуды не напасешься, уныло подумала я, созерцая глиняные черепки.

– Растем помаленьку, – заявила я и скрылась за дверью ванной, избавив себя от дальнейших расспросов.

– Надоели, – бормотала я, опускаясь в ванну с ароматной пеной. – То им не то, это им не это… Пристали как банный лист, слуга им не нравится.

Душистая вода приятно расслабляла. Я откинулась на спинку резной ванны из белого мрамора. Какая роскошь! И пена приятно пахнет. Надо будет спросить, какая фирма производит такую прелесть. Хотя, пожалуй, в нашем мире такого не купишь.

Вернувшись из ванной, обнаружила в спальне донельзя довольного эльфа и полностью заваленный какими-то объедками поднос. Минута ушла на опознание. Так, что там у нас? Надкусанное яблоко, выпитая наполовину чашка кофе, откушенная в трех местах булочка в шоколадной глазури, сиротливая вишенка стыдливо сверкает косточкой на остатках пирожного… Это было моим завтраком?! Ррр! Убью!

Эльф четко уловил момент, когда надо бежать. Дверь громко хлопнула, чуть не заехав мне по лбу, что, впрочем, только раззадорило:

– Стой!!

Но прожорливого вора уже не было в спальне. Я запоздало поняла, что эльфы не только теоретически, но и практически бегают быстрее обычных людей. Все равно догоню, гад! Быть ему жабой рогатой!

Я стартовала следом, вылетела из комнаты и увидела только хвост золотистых волос, исчезающий за следующим углом. Эльф прекрасно понял, что ему нагорит за лишение меня завтрака, и спешил отсидеться в укромном местечке. Ага, щас! Когда голодная, я такая злая!

Ноги легко несли меня по коридорам; попутно я обнаружила, что могу хвостом регулировать направление, цепляясь им за что ни попадя на поворотах, ничуть не заботясь при этом о сохранности осыпающихся на пол предметов. Эльф снова мелькнул впереди, дразня кажущейся близостью, заставляя развивать максимальную скорость, на которую только способно мое нынешнее тело. И я его бы настигла, но вдруг…

Но вдруг на пути демоницы, уже чувствующей, как пальцы вцепляются мертвой хваткой в волосы преследуемого поедателя чужих завтраков, возник Бельвиор. Эльф в последний момент умудрился, проявляя чудеса эквилибристики, буквально просочиться между стенкой и демоном, а я со всего скока врезалась в грудь демона.

У него не было никаких шансов устоять перед таким стремительным натиском.

На нашу беду, за Бельвиором обнаружилось окно. Мы дружно рухнули туда, сжимая друг друга в крепких объятиях и вопя во все горло. В полете я попыталась сделать все возможное и невозможное, чтобы извернуться и упасть сверху. Что-то подсказывало мне: падение будет гораздо мягче, если внизу будет демон, а я приземлюсь на него как на подушку безопасности. Все было бы хорошо, только этот мерзавец пришел к прямо противоположному выводу, нагло решив, что подушка из ведьмы выйдет не менее функциональной.

Мы рухнули в густые колючие кусты. И кому понадобилось сажать такие растения прямо под окнами? Я ругалась за двоих. Потрясенный моим красноречием, Бельвиор скромно молчал, исподтишка выбирая застрявшие в одежде колючки. Мы вполне могли гордиться своей гуманностью. В ходе эксперимента ни один куст не пострадал.

– Слушай, убогий, ты вознамерился меня убить? – прошипела я.

– Я? – опешил тот так натурально, что я чуть было не поверила в искренность его слов.

– Ну не я же, – хмуро зыркнула я на него. – Кстати, как тебе удалось расколдоваться? Помнится, вчера из тебя замечательная девушка получилась.

Наглая ложь, ничего я не помню. Вернее, тут помню, там не помню… Зато эльф живенько так все описал, ему бы за роман засесть, а он завтраки чужие тырит.

– Так ты же сама меня расколдовала, – удивленный взгляд в мою сторону.

– Серьезно? Прям так, за здорово живешь, сняла заклятие? – (Демон кивнул.) И как это меня угораздило?

И он остался жив? Однако… Удивлению не было границ. Надеюсь, меня не посадят за проведение испытаний на разумных существах, минуя подопытных крыс и мышей. Хотя а есть ли у него разум? Может, он голову использует только для еды.

– Конечно нет. Ты взяла с меня обещание помочь в розысках какого-то демона.

Это вполне объяснило приступ великодушия с моей стороны. А я уж было заволновалась.

– Мне тяжело признавать это, сын мой, но ты кретин. – Минерва приближалась к нам быстрым шагом.

Ее сопровождали Велиор, мой мнимый слуга и Мелена. Тянет на парад или встречу иностранной делегации.

– Почему? – Похоже, у Бельвиора выдался день сюрпризов.

– Зачем тебе понадобилось напоминать об обещании?

– Она и так о нем знала.

– Может, прекратите вести себя так, словно меня здесь нет? – поинтересовалась я.

– Лучше бы тебя не было, – фыркнула Минерва.

Я было открыла рот, чтобы выдать что-нибудь столь же ехидное, но тут пришла неожиданная помощь.

– Он пытался убить мою госпожу! – драматически заламывая руки, возопил эльф.

– Я?! – обалдел Бельвиор. – Да я пальцем ее не трогал!

– Конечно, – согласилась я. – Просто выбросил в окно.

– Да я сам в окно выпал! – возмутился Бельвиор, демонстрируя собравшимся рваную рубашку.

Мелена живо заинтересовалась освидетельствованием пострадавших частей тела демона, особенному досмотру подверглись мускулистая грудь и зад, на котором штаны, к величайшей досаде разохотившейся ведьмы, оказались совершенно целы.

– Он хотел упасть сверху! – Фраза у меня получилась двусмысленная, что и говорить.

– Какой негодяй, – мечтательно прошептала Мелена.

– Насколько сильно ты пострадала? – вкрадчиво поинтересовался Велиор.

– Ты серьезно веришь в этот бред? – дернула его за рукав Минерва, стараясь заглянуть в глаза.

Я обиделась. Меня нагло вышвырнули в окно, я приземлилась в колючий кустарник, и никто не хочет жалеть пострадавшую ведьму. Могли бы угостить завтраком. Меня никто не любит! Все. Пойду выпью яду.

– На ней нет ни царапины, а наш сын пострадал.

– Неправда. – Я ткнула ей в нос локтем, на котором красовалась ссадина.

Демоница взвыла от боли и шарахнулась в сторону. Что ж, меткости мне не занимать.

– Что?! – возмущенно закричал Бельвиор. – Это я весь в колючках!

– Где именно? – оживилась Мелена.

Нимфоманка. Я в сердцах сплюнула.

– А завтракать будем? – невпопад спросила я.

– Тебе же твой слуга отнес целый поднос! – Удивление в глазах Велиора смешалось с веселыми искорками смеха. Ситуация демона явно забавляла.

– Он же все сам и слопал, – пожаловалась я, – зажранец.

– Это правда?

Эльф кивнул, смущенно потупившись, причем выглядело это так, словно я – тайная обжора, а он по врожденному душевному благородству берет вину на себя, дабы не выдать свою госпожу. Дико захотелось придушить мерзавца, аж руки зачесались. Но я мужественно сдержала порыв и «случайно» наступила ему на ногу. Мелочь, а приятно.

45

Завтракали обильно и вкусно. Я даже не дала себе труда переодеться. А вдруг, пока привожу себя в порядок, все вкусное съедят? Мое счастливое чавканье не могли прервать ни едва сдерживаемое негодование Минервы, ни нарочито жалостливые вздохи Бельвиора, ни тихие томные вздохи Мелены, ни ехидные усмешки Велиора.

– Д-а-а. Пожрать ты горазда, – подколол Ахурамариэль.

Я благополучно пропустила шпильку несносного меча мимо ушей. Тоже мне, эксперт выискался. Ахурамариэль снова попытался втянуть меня в препирательства, но, наткнувшись на стену молчания, благополучно заткнулся. В общем, идиллия полнейшая.

После завтрака, когда я, довольная и сытая, удовлетворенно отвалилась от стола, чувствуя себя обожравшейся коровой, Велиор неожиданно предложил совершить верховую прогулку. Мелена радостно запрыгала, как ребенок, обнаруживший под елкой вместе с многочисленными подарками еще и задремавшего там Деда Мороза. Бельвиор помрачнел еще больше, хотя, казалось, больше некуда. Минерва сказала, что мы – сборище маньяков и извращенцев с здоровенным шилом в заду, смачно сплюнула, метко угодив прямо в глаз уже не такой радостной Мелене, и гордо удалилась из зала.

Я мягко ответила хозяину, что верховые прогулки на полный желудок – не самая хорошая идея. Думая, однако, о том, как бы не опозориться верхом на лошади.

– Больше, чем уже успела? Это просто невозможно.

Ехидный гад! Я верхом ездить не умею! – внутренне взвыла я. Вот разобьюсь насмерть, что будешь делать?

– Велиору служить пойду. А что? Он мужик видный…

От возмущения я потеряла дар речи. Надо же, пригрела змею на своей груди. Перебежчик паршивый. Ну погоди! Доберусь я до тебя. От возмущения я потеряла дар речи.

– Кстати, молчание – чудесное женское качество. Жаль, редкое.

Ну и кто он после этого?

Мне предъявили верховое животное, на котором предстояло бороздить пески пустыни. Честно говоря, я была неготова к такому зрелищу. Я могла представить себя гарцующей на лошади (желательно смирной и тихоходной как улитка), рассекающей на верблюде, уютно устроившись между двух горбов, но к этому я не была готова.

Это была ящерица. Гигантских размеров, напоминающая тираннозавра, глаза с вертикальными зрачками, болотно-зеленая чешуя, пасть, полная острых как бритва зубов. Элегантное седло с высокой лукой довершало картину. И она была не одна. Во дворе стояло пять таких чудовищ.

– Если вы всерьез думаете, что я полезу на эту страсть, то вы еще более сумасшедший, чем Минерва, – заявила я хозяину.

– Дорогая, поверьте, это совершенно безопасно, – заверил Велиор.

Именно этот момент тварь выбрала, чтобы душераздирающе зевнуть, явив нашему ошеломленному взору розовую пасть с полным набором острых зубов. Челюсти звонко клацнули. Мы с Меленой слаженно плюхнулись на пятую точку, хлопая глазами как куклы.

– Ага, – потрясенно закивала я на манер китайского болванчика. – И питается оно исключительно травой и корнеплодами.

– Как это благородно, – умилился Велиор. – Не стоит волноваться, ящеры выносливые животные, они могут обходиться без воды и еды несколько дней. Впрочем, мы вернемся раньше, чем они успеют проголодаться.

– Рада за них, – с чувством кивнула Мелена, озвучивая мои опасения. – Значит, нас они схарчить не успеют.

– Девушки, вы заблуждаетесь, пустынные ящеры очень ласковые и нежные звери, – терпеливо пояснил Велиор.

– Да? Что-то по ним не заметно, – ехидно фыркнула я. – А пешком никак нельзя? А еще лучше, давайте никуда не поедем и останемся дома, – чайку попьем, телевизор посмотрим.

– А что такое телевизор? – живо заинтересовался демон.

– Это ящик такой, – пояснила Мелена, по широкой дуге огибая переминающихся с ноги на ногу рептилий.

Похоже, перспектива сидеть и непонятно зачем таращиться в ящик Велиора не соблазнила. Жаль. Тащиться неизвестно куда, неизвестно зачем, по тридцатиградусной жаре, верхом на сомнительного вида скакунах вдохновляла меня не больше. Ситуация патовая.

Велиор легко взлетел в седло.

– Ну? – вопросил демон с высоты не менее двух метров. – Вы будете так стоять или все же решитесь сесть в седло?

Я снова посмотрела на животных и окончательно утвердилась в мысли, что падать с такой высоты чистой воды самоубийство.

– Не полезу я на эту страсть, – упрямо повторила я. – Да что я, одичала, что ли?

– Загнибеда, не страмись, не страмись перед державами! Лезь в седло! – Мелена ощутимо ткнула меня в бок.

Я в ответ пнула ее в колено. Мелена охнула, я удовлетворенно кивнула:

– Почему бы тебе самой не последовать собственному совету? Тварюшка просто спит и видит, как ты взлетаешь в седло.

И ласточкой вылетаешь из него… Воображение услужливо нарисовало торчащие из песка ведьмины ноги, и настроение малость улучшилось.

– Нет уж, лезь первой, – отмахнулась Мелена, потирая ушибленное колено. – Если что, я за тебя отомщу.

Перспектива не внушала особого энтузиазма. А не все ли равно мертвому организму, отомстят ли за него сотоварищи или нет?

– Давайте полезайте вместе, – на свою беду, подал голос вор.

– Давай это сделаешь ты, – мрачно предложила я.

– Нет. Мой долг как слуги – подсадить госпожу в седло.

С этими словами он сгреб меня в охапку и забросил на спину удивленно наблюдающего за беспределом ящера. Мне ничего не оставалось как только держаться. Ящерица сочла своим долгом подтолкнуть нерешительную наездницу. Получив весомый тычок под мягкое место, я с тонким визгом скатилась по противоположному боку вниз. Народ ржал как табун жеребцов. Я мрачно потирала ушибленные при падении части тела. Они решили меня убить. Иначе чем объясняется сложная система изощренных пыток? Или я похожа на олимпийскую чемпионку по конному спорту?

Наглая скотина с интересом рассматривала забавную наездницу и, получив от меня тычок по любопытной морде, обиженно фыркнула и сдала назад. Я с трудом поднялась на ноги, в душе костеря смеющийся народ, и сцапала непокорную зверушку за узду.

– Еще раз так сделаешь, в лоб дам, – хмуро пообещала я, тыкая в удивленную морду крепко сжатым кулаком.

Ящерица шумно обнюхала кулак и неожиданно лизнула его раздвоенным языком, вызвав во мне чувство омерзения. Где теперь руки вымыть?

– Смелее, – подначивал демон. – Ты ему понравилась.

– Точно, – скептически кивнула я. – Остается надеяться, что интерес не гастрономический.

– Хочешь, подсажу? – ехидно предложил вор.

– Нет. Я сама, – отрезала я, на всякий случай отодвигаясь от доброхота подальше.

Я зажмурилась и представила, что вместо ящерицы передо мной стоит спортивный «конь», которого предстоит перепрыгнуть. Я сделала глубокий вздох, и… Прыжок удался, даже слишком. Песок встретил радостно, как старого друга. А может, ну ее, прогулку? Полежу, попринимаю солнечные ванны. Народ к обеду вернется. Ящерица пресекла сомнения на корню, просто зацепила зубами за футболку и шмякнула себе на спину, ощутимо приложив о луку седла животом. Я тихо охала и ахала, но тут пришла очередь Мелены показывать мастерство верховой езды. Смеялась долго, до икоты. Тварюшка стоять смирно не желала, она бегала от ведьмы кругами, видимо решив сделать из Мелены марафонца по бразильской системе.

Примерно через полчаса, когда запыхавшейся Мелене удалось-таки с грехом пополам взгромоздиться на строптивое средство передвижения, а я нахохоталась до колик, мы благополучно тронулись в путь. Пески не радовали разнообразием ландшафта. Я покачивалась в такт бегу ящерицы, жалея многострадальную пятую точку. Неутомимые лапки взбивали горячий песок, немилосердно клонило в сон.

– Смотри не упади, – насмешливо сказал ехавший рядом вор.

– Не дождешься, – мрачно фыркнула я. – Кстати, как тебя зовут?

Спохватилась. Странно не знать имени собственного слуги. Впрочем, никто не просил его представить обществу.

– Арнирандайеэль, – торжественно произнес тот, насмешливо кланяясь в седле. – Позвольте ручку для поцелуя.

– Вот еще! – отмахнулась я. – Хочешь, чтобы я упала?

– Ага, – довольно осклабился Арнирандайеэль. – Забавное было бы зрелище.

Лично я ничего забавного в падении с двухметровой высоты не находила. И хотела было обидеться, да только вспомнила давно мучивший меня вопрос:

– Слушай, а чего ты к магу полез? Жить надоело? Или решил развлечься нетрадиционно?

– Хорошо развлечение, – усмехнулся Арни (так я решила сократить непроизносимое имя). – Если бы Дельфициус нас застукал, испепеление на месте – самое гуманное, что нам грозило.

– Так чего лез? Экстремал хренов.

– Амулет у Дельфициуса есть. Редкий очень. Может, единственный в мире.

Я навострила уши. Страсть как люблю таинственные истории о затерянных артефактах, о смельчаках, упорно разыскивающих неведомые сокровища, презирая опасности.

– Ты, конечно, знаешь про Алатырь-камень.

Я неопределенно кивнула. А это что за хрень такая? Вроде бы где-то слышала упоминания о нем. Но где? Видимо, напряженная работа мыслей отразилась на моей растерянной физиономии, потому что Арни вздохнул и принялся пояснять:

– Камень Алатырь часто упоминается в заговорах, легендах и сказках. Легенда гласит, что Алатырь находится на острове Буяне посреди моря-океана. Камень обладает исцеляющей силой, от него растекаются целебные реки.

– Здорово! – радостно сказала я. – Хочешь сказать, Дельфициус нашел мифический камень и прятал его в замке?

А замок благополучно сровняла с землей одна ведьма-неудачница. Ёперный театр!.. Я уничтожила легендарный артефакт! Арни расценил мои округлившиеся от потрясения глаза по-своему:

– Нет. Он не прятал камень целиком. Только кусочек.

Слава богу! Я облегченно выдохнула. Оказывается, я задержала дыхание.

– Но даже крошечный кусочек легендарного камня обладает мощными магическими свойствами.

– Почему же ты его не взял?

– Не нашел. Вернее, не успел найти. Ты так эффектно мне помешала.

– Правильно, вали все на меня. Сам проворонил ценный артефакт, а я виновата, – возмутилась я вопиющей несправедливостью.

– Ладно. У меня будет еще шанс, когда вернемся.

Ага. Только замка больше нет. И тут-то уж точно не обошлось без моего непосредственного участия.

– Скажи, а ты уверен, что камень находился в замке? Может, маг все время таскал его с собой? Как кольцо или цепочку с кулоном.

– Нет. Насколько мне известно, кусок Алатырь-камня обточен в форме пирамиды и похож на янтарь. Он слишком велик для кольца или кулона. Предупреждаю: не смей искать его самостоятельно.

– Да ладно тебе, – отмахнулась я. – На фига мне сдались эти руины?

– Что?! – Вопль эльфа заставил мерно трусящих ящериц высоко подпрыгнуть от неожиданности.

Я неосторожно повторила.

Меня преследовали вдохновенно. Остальные благополучно отстали, не видя причин для спешки. В самом деле, кому охота мчаться по пустыне сломя голову? Песок упорно забивался в рот сквозь плотно сомкнутые губы, казалось, я слопала его не меньше тонны. К счастью, моя ящерица оказалась быстрее. Арни, несмотря на громкие вопли и ругательства, отставал минимум на полкорпуса.

Когда мчишься по пересеченной местности сломя голову, подхлестывая стремительно несущуюся ящерицу собственным хвостом, как-то не обращаешь внимания на такие мелочи, как изменения рельефа. А зря. До меня не сразу дошло, что вон тот симпатичный барханчик на самом деле таковым не является. Неровность поверхности неожиданно моргнула. Душераздирающий зевок обнажил огромные, со сталактиты, клыки и розовую, смердящую серой пасть с раздвоенным языком. Я сделала неудачную попытку затормозить. Поздно. Ящерица проигнорировала панические рывки повода и просто подпрыгнула. Дракон (а это был именно он, правда, молодой еще, не достигший максимального размера) захлопнул пасть и с удивлением обнаружил нас уже в полете. Понятия не имею, о чем в этот момент думал дракон, я же решила, что наверняка доживаю последние мгновения бестолковой и слишком короткой жизни. Попыталась смириться с прискорбным фактом и даже успела прослезиться, себя жалеючи.

Шкура дракона встретила жестко. Верховая животинка безуспешно пыталась зацепиться когтями за бронированную гладкую шкуру огромного ящера. Не повезло. Лапки несчастной все время норовили разъехаться в противоположные стороны и усадить ящерицу на шпагат. Я визжала, отчетливо понимая, что прыгать на такой скорости – чистое безумие и оставаться верхом на ящерице – смертоубийство. В лучшем случае отделаюсь переломами, а о худшем и думать страшно. В конце концов, ящерица не нашла ничего лучшего как плюхнуться на хвост и стремительно съехать вниз, как скатываются малыши с ледяной горки. Ничего так прокатились. Только на самом хвосте дракона немного потрясло. Взбив песок в песчаную метель, мы прокатились еще с десяток метров после того, как дракон уже закончился. Я потрясенно моргала, стараясь сделать одновременно все: ощупать организм на предмет смертельных увечий, вытряхнуть песок из ушей, носа, рта и глаз, когда в нашу дружную чихающую компанию со всего маху врезался Арни с его ящером.

Оскорбленный нашим произволом дракон, оглушительно воя, штопором ввинтился в небо.

– Валим отсюда, – прокашлял эльф. – Сейчас он вернется и изваяет пару скульптур в стекле.

– Почему в стекле? – удивилась я.

– Если он плюнет огнем, мало не покажется. Песок при такой температуре плавится. А то, что в процессе останется от нас, имеет все шансы увековечиться в монолите из стекла.

– Это как мошки в янтаре?

– Точно.

Мне, конечно, не чуждо чувство прекрасного, но увековечиваться столь оригинальным способом я не спешила. Мы дружно пришпорили ящериц. Все-таки жизнь дорога.

46

Через час мы с Арни пришли к кое-каким выводам. Во-первых, что пустыня, похоже, не имеет конца и края. Во-вторых, мы успешно затерялись в бесконечных песках. В-третьих, понятия не имеем, как вернуться назад и найти своих спутников. И, в-четвертых, – уже темнеет. Словом, опять вляпалась. Сомнительным утешением служило только одно: на сей раз у меня была компания, видимо, для разнообразия. Пришлось искать место для ночлега. Хотя «искать» – сильно сказано. Уселись прямо там, где слезли с животных.

– Надо бы их стреножить, – вяло предложил эльф, не вставая с места.

Конечно, бедняга утомился после гонок. А я, надо полагать, не устала. Неприязненный взгляд в сторону хитроумного эльфа не произвел на последнего никакого впечатления. Вставать он не собирался. А я что, рыжая, что ли? Нетушки, не двинусь с места. Все равно веревки у нас нет.

Ящерицы спокойно разгуливали вокруг. Близко не подходили, но и убегать не спешили. Сумерки мягко спустились на горячий песок, ощутимо похолодало. Никогда не знала, что в пустыне ночью можно замерзнуть. Век живи – век учись. Может, это просто неправильная пустыня? А что, вполне возможно. Вместо верблюдов пески бороздят ящерицы, в песках дремлют драконы, а ночью зуб на зуб не попадает. Мы сидели и мрачно пялились друг на друга. Процесс затягивался. Еды и воды у нас не было. Не прихватили как-то. По всей вероятности, у нас все шансы скончаться от голода, жажды и холода, играя друг с другом в гляделки. По мере закатывания солнца за горизонт мы лишились и этого незамысловатого развлечения.

– Давай, что ли, костер разведем, – простучала зубами я в безуспешной попытке согреться.

Надо было шубу с собой брать. Но кто ж знал, что ночью такой дубак будет?

– Без дров? – удивился эльф, дрожащий не меньше меня, но старательно это скрывающий.

Отсутствие топлива на несколько минут повергло меня в уныние. Стоп.

– Я могу развести огонь на камне! – радостно заявила я.

Приятно иногда для разнообразия приносить пользу вместо вреда.

– Камней тоже нет, – закопал еще трепыхающуюся надежду Арни.

А чем песок хуже камней? Я щелкнула пальцами. Огонь вспыхнул, на мгновение ослепив нас. Я запрыгала вокруг, подражая шаманам первобытных племен, выделывая немыслимые па победного танца. Шокированный эльф окаменел с раскрытым ртом и выпученными глазами. Просто статуя «Вытаращившийся мальчик».

Именно этот момент моего триумфа выбрала толстая голохвостая мышь. Она вылезла откуда-то из песка (видимо, у нее там имелась нора), принюхалась, поводя усами, и удивленно уставилась на неведомо откуда взявшийся посреди пустыни странный голубой огонь.

– МЫШЬ! – завопила я, прыгая оглушенному звуковой волной эльфу на руки.

Затем руками сцапала отмершего Арни за грудки и затрясла, побуждая его к принятию решительных мер. Он мужчина, значит, охотник. Ему по статусу положено защищать слабых и беззащитных женщин, то есть меня как единственного здесь представителя слабого пола.

– Сделай что-нибудь! – потребовала я.

– Что? – окончательно обалдел он.

– Мышь убери, придурок!

– Каким образом? Я что, должен за ней гоняться?

– А хоть бы и так, – отрубила я. – Слышала, эльфы прекрасные охотники.

– У меня лука нет.

– Ой, да ладно. Плохому танцору…

Наглая мышь, не подозревая о моих терзаниях, подобралась ближе. Я завопила громче. На мой вопль откликнулся тот, на чью помощь я не рассчитывала. Ящерица, на которой я сегодня имела честь прокатиться, гибкой тенью выскользнула из темноты. Липкий язык выстрелил в сторону злосчастного грызуна. Мышка не успела пискнуть, как оказалась слопана довольной таким обстоятельством ящерицей.

– Обалдеть! – изумилась я ловкостью холоднокровного скакуна.

– Точно, – послышался ехидный голос.

Из темноты вывалились наши потерянные спутники. Выглядели они, мягко говоря, странно. Опаленные, закопченные лица, волосы с проплешинами, оставленными огнем. Грязная одежда выглядела так, будто ею тушили лесной пожар.

– Мы по пустыне их разыскиваем, а они тут у костра обнимаются.

Мне стало стыдно.

– Это не то, что вы подумали, – попытался спасти свою репутацию эльф, но после таких слов все окончательно убедились, что это именно то самое. И возражать стало бесполезно.

Я слезла с насиженных мужских колен. Оправдываться не имело смысла. Опыт подсказывал: чем больше отрицаешь, тем меньше тебе верят. Теперь все твердо уверовали, что сумасшедшие скачки затевались исключительно ради последующего нашего с Арни интима.

– А с вами что произошло? – робко поинтересовалась я, благоразумно уводя разговор в другую сторону.

Мелена тряхнула головой как лошадь гривой, обдав окружающих пеплом:

– Какая-то сволочь разозлила дракона.

– Бедный дракон, – серьезно посочувствовал Арни. – И что вы с ним сделали?

– Ничего, – фыркнул Велиор, спешиваясь. – Не до разборок было, еле ноги унесли.

Бельвиор тихо сполз на успевший остыть от дневного зноя песок и остался лежать, раскинув руки и ноги на манер морской звезды. Народ просто перешагнул через распростертое тело, будто его тут и не было.

Ответ впечатлил. Скрыться от дракона? Причем на совершенно открытой местности? В голове яркими картинками промелькнуло все, что когда-либо читалось об этих редких ящерах. Насколько запомнили мои многострадальные мозги, драконы всегда славились своей упертостью. Стоило стащить из пещеры с сокровищами одну пустяшную безделушку, как возмездие настигало неотвратимо. Иногда похититель успевал добежать до ближайшего города и выпить кружку пива в ближайшей забегаловке, перед тем как погибнуть в пламени вместе с заведением. К счастью, драконы были редкостью и вполне мирно сосуществовали с человечеством в целом. Если не считать неудобством то, что пришлось оставить небо ящерам. Очень уж не нравились редким существам полеты самолетов над их логовом. Они повадились сбивать летающие машины, и переубедить их не удалось. Человечеству пришлось смириться.

Мы скромно потупились, усердно делая вид, что к дурному настроению реликтовой рептилии не имеем ровно никакого отношения. В результате нашего дружного разглядывания песка народ окончательно уверился в нашем непосредственном участии в раздраконивании дракона. Они были правы, но не признаваться же в этом…

– Это вы? – свирепо поинтересовался Велиор.

– Что значит – мы? – осторожно поинтересовался эльф. – Ежу ясно, что мы – это мы.

Народ с подозрением уставился в нашу сторону, вызвав у нас прямо-таки неудержимый интерес к составу местного грунта.

– Вы видели дракона? – вкрадчиво спросила Мелена, подбираясь поближе. В руках ведьмы возникло нечто подозрительно смахивающее на боевое заклинание.

– Да, – икнула от неожиданности я, судорожно пытаясь припомнить контрзаклинание или хотя бы распознать тип ее заклятия, чтобы попытаться внести коррективы и тем самым свести причиненный нам вред до минимума.

– Нет, – одновременно со мной ответил эльф и нагло отдавил мне ногу.

Я взвыла и попыталась пнуть паразита. Пинок ушел в пустоту, меня крутануло вокруг оси, и я пропахала носом в песке длинную борозду. Все. Встану – убью!

– Где?

Вопрос Велиора застал меня за попыткой придушить Арни. Тот сопротивлялся как мог, и мы дружно нарезали круги вокруг честной компании.

– Как где? – поразилась я общей неосведомленности. – В учебнике по редким магическим существам, конечно.

– Поразительно, Загнибеда научилась читать, – подпустила шпильку Мелена.

– Не обольщайся, – насмешливо фыркнула я, пытаясь в очередной раз если не достать верткого эльфа, то хотя бы дать ему пинка. – Там были очень качественные картинки.

Народ понял, что признаваться мы не собираемся. Жить-то хочется. А в том, что в результате наивной откровенности последует мучительная расправа, никто не сомневался. Стоило только хорошенько всмотреться в напряженные лица окружающих. Велиор ловко сцапал неуловимого эльфа за шкирку, тряхнул, как хорошая хозяйка пыльным половиком, и прорычал:

– Перестань носиться как угорелый!

– Правильно, – кивнула я, отирая пот с лица. Не догнала, зато согрелась. – А то в глазах рябит, и голова закружилась.

Велиор выпустил присмиревшего Арни, тот мягко спружинил, словно кот, и на всякий случай сел вне зоны досягаемости наших рук и ног.

Демон оказался более запасливым. Ужин состоялся, несмотря на наши опасения. Спать легли прямо на землю, каждый устраивался как мог. Кто позаботился прихватить с собой плащ, кто-то пристроил под голову седло. Я шмякнулась на песок как была. Расседлать ящерицу было выше моих дамских сил. Уже проваливаясь в сон, почувствовала, как рядом осторожно опустилась верховая животинка. Я благодарно прижалась к такому теплому шероховатому чешуйчатому боку. Странно, мелькнула в сонном мозгу мысль, холоднокровное животное, а теплое, как печка.

Пробуждение меня не обрадовало. Какая-то сволочь наступила мне на руку. Я взвыла и рефлекторно запустила в сторону обидчика первым попавшимся заклинанием, совершенно не заботясь о его действии. Кто-то обиженно заорал. Так ему и надо. Будет знать, как будить уставших женщин.

– Ну что еще случилось? – раздраженно протянул Велиор.

– Кажется, кого-то убили, – фыркнула Мелена. – Давайте спать. Утром похороним.

Добрая какая.

– Я живой! – послышался из темноты возмущенный мужской голос.

– Это пока, – ласково заметила я.

Ящер, работавший все время грелкой, поднялся на ноги и зашипел, скаля зубы. На месте визитера я бы впечатлилась такой демонстрацией. Ночную тьму прорезал свет фаербола. Я попыталась спрятаться за ногой ящера. Тот зашипел снова.

Гостем оказался высокий, изящный незнакомец с пронзительными фиалковыми глазами, огромным непропорциональным носом и ветвистыми оленьими рогами. Все это хозяйство успешно притягивало голову мужчины к земле, отчего тот застыл в неестественной позе.

– Твоя работа? – нахмурился Велиор, бросив взгляд в мою сторону.

Я обиженно засопела. Чуть что, так сразу я.

– Он мне на руку наступил.

– Я не нарочно, – оправдывался пришелец. Он тщетно пытался принять нормальное положение, но только все больше увязал в песке.

Я что, еще и зыбучий песок наколдовала? Надо же! Все люди как люди, а я – гений. Открытие заставило возгордиться внезапными магическими талантами. Еще бы они проявлялись осознанно и вовремя – цены бы им не было. Но нет в мире совершенства. Придется довольствоваться тем, что есть.

– Ладно, Вика, расколдуй этого наглеца, – распорядился Велиор.

И чего это он раскомандовался? Пусть лучше свою Минерву поучит щи варить.

– И не подумаю, – насупилась я, – поделом ему.

– Да что я такого сделал?

Я принялась загибать пальцы:

– Наступил на руку – раз, разбудил – два…

– Давай я возьму его на поруки, – предложил демон.

– Что ты о нем так печешься? – подозрительнопоинтересовалась я.

Неужели это он науськал шастающего ночью незнакомца оттоптать мне конечность? Какая мелкая, ничтожная месть. Не ожидала.

– Это Аватар.

Я задумалась. Имя ни о чем мне не говорило.

– Знакомый, что ли?

– Я дико извиняюсь, готов понести, искупить, да что угодно… Только верни все как было. Благодарность будет просто безгранична… В пределах разумного, конечно, – умолял незнакомец.

– Ладно, – смилостивилась я, скорее из-за того, что жутко хотелось спать.

Я вздохнула и щелкнула пальцами. Нос уменьшился прямо на глазах восторженной публики, а оленьи рога превратились в небольшие кокетливые рожки. Теперь этот горе-путешественник производил просто сногсшибательное впечатление.

Незнакомец кинулся меня целовать. Я отбивалась, как могла, пригрозив наколдовать ему ослиные уши, если не отстанет. Тот надулся как мышь на крупу и демонстративно принялся любезничать с Меленой. Ну и пусть. Главное, чтобы спать не мешал.

Утро встретило неприятным сюрпризом. Ночью все верховые ящерицы (кроме спящей рядом со мной) сбежали. Мое верховое животное ничуть не огорчилось этим прискорбным фактом. Рептилия мягко, по-кошачьи потянулась и поднялась на ноги, готовая к дальнейшему утомительному путешествию. Раздвоенный язык нежно лизнул мою щеку, я поморщилась и поискала глазами, чем вытереть обслюнявленное лаской лицо. Пришлось утереться собственной футболкой. Чистоты, понятное дело, это не прибавило ни лицу, ни одежде. Как только доберусь до воды – приму ванну. Буду отмокать не менее часа.

– Почему они сбежали? – недоуменно хлопал глазами Бельвиор.

– Может, у них пик сезонной миграции, – предположила я, зевая во всю пасть с риском свернуть себе челюсть.

– Они домашние, – отмел мои идеи Велиор. Тоже мне, эксперт выискался. Надо было на ночь стреножить. – А почему твоя осталась?

Все с подозрением уставились на меня, будто подозревая в исчезновении ящеров. Ничего себе! Я всю ночь проспала как убитая. Не думают же они, будто я собственноручно разогнала всех животных по пустыне. Бред. Помощь пришла, откуда я не ожидала.

– Нашу Вику очень любят животные, – промурлыкала Мелена, выплывая из-за ближайшего бархана. Выглядела ведьма весьма потрепанной и довольной собой, ее сопровождал ночной гость, нежно придерживая за тонкую талию. Ну и дела… – Она обладает редким талантом обзаводиться разнообразной живностью. Например, стоило ей перебраться в богом забытую деревеньку, как к ней приблудился говорящий кот, потом змееподобная лошадь и странный щенок, нечто среднее между волком и нежитью. Все обрели в ней нежную и трепетную хозяйку.

– Звучит так, будто ты ей завидуешь, – выгнул бровь Велиор.

– Я? – искренне удивилась Мелена.

– Ты, – подтвердила я.

– Да с чего мне завидовать? – зашипела ведьма.

– Дальше я поеду верхом, а ты нет.

Мелена с удивлением воззрилась на моего ящера, как будто видела его впервые. Тот как раз успел изловить очередного тушканчика и мерно хрустел, игнорируя удивленную ведьму.

К счастью, провизию сгрузили вчера вместе с седлами, и завтрак состоялся. Я просто не вынесла бы очередного удара судьбы. После сытной трапезы немногочисленные остатки провизии нагрузили на единственное верховое животное. Изначально еда бралась на пять персон и рассчитывалась не на пешую прогулку. Поэтому, мрачно проинспектировав жалкие остатки, Велиор уставился на приблудившегося Аватара, как солдат на вошь. Последнего смутить оказалось не так просто. Он стрельнул глазами в сторону негодующего демона и сосредоточил свое внимание на Мелене.

Я попыталась вскарабкаться на ящера. Тот стоял смирно, но я все равно прыгала вокруг, как моська подле слона. Помощь в покорении высоты никто не предложил. Гады. Завидуют.

– Не можешь сесть – отправляйся пешком, – неприязненно предложил Бельвиор.

– Да. Сколько можно ждать? Мы так и за месяц не доберемся, – поддержал его Аватар.

– Можете идти. Я никого не держу, – прокряхтела я, в очередной раз пытаясь зацепиться за стремя.

Ящер наклонил голову, подцепил за шкирку и осторожно забросил мое обессиленное тело себе на спину. На сей раз я решила не возмущаться. По-другому мне просто не влезть. Как только ноги удалось вдеть в стремена, рептилия мерно потрусила вперед, стараясь не сильно обгонять спутников. Мелена заскрежетала зубами. Остальные вздохнули и мрачно тронулись в путь.

Через час народ принялся неприязненно коситься в мою сторону. Я смело игнорировала возмущение масс. Не я же виновата в исчезновении верхового транспорта. Надо лучше следить за животными. Через два часа до меня дошло, что мы двигаемся отнюдь не в сторону жилища демона, и я мило поинтересовалась конечной целью нашего утомительного путешествия.

– Хочу кое-что вам показать, – коротко бросил Велиор.

– А это самое «кое-что» можно показать прямо здесь? – Заинтригованная Мелена даже отцепилась от Аватара (они умудрялись покорять пустыню прогулочным шагом под ручку).

– Нельзя, – отрезал демон к вящей досаде ведьмы.

Я мужественно помолчала некоторое время. Но полное отсутствие информации и куча свободного времени раздували искры любопытства в костер.

– А куда мы едем? – выпалила я, ерзая в седле.

Народ уставился на меня как на кровного врага. Я картинно потупилась.

– Мы идем смотреть на одно необъяснимое явление, – прошипел Велиор.

Я подождала продолжения, но его не последовало, и я вновь заскучала.

– Аватар, а что вас подвигло на моцион по пустыне? – светским тоном спросила я нашего нового спутника.

– То же самое, что и вас.

– О! – округлила глаза я. – Вас тоже позвал в дорогу Велиор? Что он такого пообещал, что вы пустились в путь ночью, да еще пешком?

Лично я ночью не сделала бы и шага, вне зависимости от предлагаемой награды. Таскаться по пустыне пешком, когда вокруг не видно ни зги и холодно до икоты – удовольствие ниже среднего. Может, он извращенец?

– А я шел не пешком.

– Ваш транспорт тоже скоропостижно расстался с вами? – не унималась я.

– Не совсем, – напустил туману Аватар.

– Загнибеда, чего пристала? – возмутилась Мелена, прижимаясь к демону теснее (хотя ближе уже некуда, и это в такую жару… Да-а-а, любовь – страшная сила).

– Да так, – неопределенно хмыкнула я. – Надо же узнать, какого рожна мы второй день бороздим жаркие пески?

Меня нагло игнорировали. Хамы. Я вздохнула и принялась считать чешуйки на шее ящера. Занятие не столько увлекательное, сколько усыпляющее. Где-то на сто первой я благополучно задремала. Разбудил меня Арни, бесцеремонно дергающий штанину моих брюк с такой силой, что она трещала, грозя расползтись по швам.

– Сдурел? – грозно поинтересовалась я.

– Мне надо с тобой поговорить, – спокойно откликнулся он.

– Ага. А предварительно рвать на мне штаны. Интригующее начало для разговора по душам, – съязвила я.

– Ты не хотела просыпаться, – поразил своей невозмутимостью этот наглец.

Каков нахал!

– Мелена рассказывала про странного щенка. Где ты его взяла?

– Хочешь обзавестись домашним любимцем?

– Что-то вроде того.

Я пожала плечами, выражая тем самым свои сомнения в целесообразности размножения этого вида.

– Эльф подарил, – коротко ответила я.

Арни ждал продолжения, и я пояснила:

– Ну Тиран-как-его-там притащил щенка и сказал, что у меня ему самое место.

– А как он выглядит?

– Как эльф. Смазливый и рыжий.

– Как выглядит щенок?

– А, щенок… – Я задумалась, вспоминая глазастую, зубастую псинку. И кратко описала кусачее чудо.

По мере описания эльф почему-то бледнел, напряженно вглядываясь в мое лицо, при этом позабыл смотреть под ноги и навернулся.

Спутники терпеливо подождали, пока упавший эльф прекратит барахтаться и поднимется на ноги, причем осуждающие взгляды достались почему-то мне, словно это я нарочно искупала неуклюжего слугу в песке. Вскоре движение восстановилось, разговор продолжился.

– И песик тебя слушается?

Я пожала плечами, вспоминая щенка. Обычный песик, если не брать во внимание повышенное количество клыков и некоторую вредность характера. Так не надо будить ребенка, когда он спит! Я тоже спросонок не отличаюсь ангельским характером, о чем свидетельствует ночное происшествие с Аватаром. Вон как он косится в мою сторону! Опасается. Мелочь, а приятно.

Цели мы достигли к закату. За это время я успела известись от безделья, доставая окружающих своими вопросами, после чего Велиор обещал отправить меня в свой мир без права возврата в течение тысячи лет. Я нежным голосом поинтересовалась, отчего так мало, осознавая, что и ста минут не протяну. Велиор задумался и накинул еще тысячу. Бельвиор предложил насыпать мне в обед снотворного, затем связать и засунуть в рот кляп (после чего был покусан возмущенным подобной жестокостью ящером). Мелена грозилась просто придушить меня во сне подушкой (я мстительно предложила проделать с ней то же самое, если она по-прежнему будет продолжать храпеть). Один Арни молчал и озабоченно морщил лоб, рискуя нажить себе преждевременные морщины.

После долгих дискуссий решили поручить дальнейшее общение со мной Бельвиору. Тот долго отнекивался, закатывал глаза и порывался хлопнуться в обморок, но отвертеться не удалось. Так что к привалу я уже знала, что этот Темный мир практически мертв и представляет собой выжженную пустыню с редкими оазисами. Для выживания в нем необходимо огромное количество магии. Дворец Велиора, с прилегающей к нему территорией, создан и поддерживается магией самого Велиора, а также амулетами, переходящими из поколения в поколение. Те, кто обладал средними способностями и ниже, либо погибали, либо старались убедить сильных в своей необходимости и поступали к ним в услужение.

47

Закат в пустыне – зрелище феерическое. Буйство красок в постепенно темнеющем небе, от которых просто дух захватывает. Мы остановились в унылом месте, куда ни глянь – барханы, песок, небо. Пейзаж тоскливый, однообразный, вдохновению никак не способствует.

– Здорово, – констатировала я, покидая насиженное (даже слишком) седло.

Из груди вырвался вздох наслаждения, многострадальная пятая точка радовалась долгожданной свободе. Я проковыляла несколько метров враскорячку и шлепнулась на песок, ловя счастливые мгновения покоя. Ящер опустился рядом, подобрав под себя ноги, и с обожанием уставился на меня. Я удивилась такому глубокому чувству со стороны животного, мы ведь знакомы всего ничего. Народ уставился на нашу пару с нескрываемой ненавистью. Ящер ответил шипением и с презрением плюнул (никогда такого не видела). Мелена успела откатиться в сторону, и плевок смачно растекся по лицу Бельвиора.

– Почему я?! – хныча, вопросил он под дружный хохот окружающих.

– Нравишься ты ему, – фыркнул Аватар.

Я добралась до долгожданной фляги и присосалась с энтузиазмом алкоголика, обнаружившего долгожданную бутылку спиртного. Народу пришлось смириться с прискорбным фактом, – ящер никого не подпускал ближе чем на два шага, шипел, плевался и угрожающе скалил зубы. Спутники дружно стыдили обнаглевшую меня, пытаясь воззвать к моей совести, но я невозмутимо заявила, что эгоизм должен начинаться дома. Меня пообещали побить, я показала язык и бросила плотно закупоренную флягу жаждущим живительной влаги окружающим. Остатки жидкости уныло плеснулись на дне. Народ застонал, понимая, что воды хватит только по глотку, и устроил борьбу за право первым выпить свою порцию, стараясь урвать побольше. Мы с ящером живо болели за участников. Победил Велиор. Кто бы сомневался…

Из еды осталась только вяленая рыба, пересоленная к тому же. При полном отсутствии воды употребить этот питательный продукт не представлялось возможным, и я скормила ее ящеру под завистливые взгляды окружающих.

– Хотите рыбки? – «заботливо» поинтересовалась я.

Мой юмор не оценили и прибили бы на месте, прикопав в песках хладное тело (благо песок хорошо способствует как захоронению покойников, так и их мумификации), но грозное шипение ящера заставило народ изменить кровожадное намерение.

– Ну? – устало поинтересовалась я. Если никого так и не заинтересовала цель нашего визита с двухдневным переходом, я не виновата. А я всегда страдала от излишнего любопытства. – Может, теперь грозный демон сподобится объяснить, какого банана мы второй день шляемся по пустыне? Аж все ноги до самых ушей стерли.

– Особенно ты, – подпустил шпильку Велиор.

– Ага, – серьезно кивнула я. – И не только ноги. У меня лично грандиозная мозоль во весь рост.

Велиор хмыкнул. Аватар медленно ухмыльнулся и предложил посильную помощь в лечении особо пораженных участков, косясь почему-то на грудь. За что получил от обидевшейся Мелены ощутимый тычок локтем по ребрам.

– Ладно, – снизошел до пояснений демон. – Ты уже знаешь, что в нашем мире безраздельно царят пески. – Я кивнула. – Одинокие оазисы представляют собой скорее исключение из правил и поддерживаются грандиозным количеством магии. Само собой, на такие лакомые кусочки имеется множество охотников, которые не брезгуют ничем и ни перед чем не останавливаются. Чтобы сделать оазис более-менее безопасным местом, мы ограничиваем доступ посторонним. Попасть в оазис напрямую можно, только имея специальный доступ, который дарует хозяин такого места. В этом случае можно быстро и, главное, безопасно телепортироваться в оазис практически из любой части планеты. Существует более долгий способ – тащиться по пустыне в надежде, что тебя впустят. Но ввиду дальности расстояний это довольно утомительно, да и не дает гарантии, что хозяин будет дома или вообще выслушает тебя.

Недавно на мой дворец было совершено нападение. Дикие племена кочевников не обладают достаточной собственной магией и поддерживают свои жалкие жизни исключительно за счет магических артефактов и амулетов. Такое положение вещей заставляет различных отщепенцев и изгоев, которых не хочет принять ни один из оазисов, сбиваться в подобия стаи или банды. Не имея собственной магии (их скромные возможности ограничиваются разве что гнутьем ложек и левитацией мелких предметов), они кочуют от оазиса к оазису, подстерегают одиноких путников, грабят и убивают, чтобы разжиться магическим вещами. Нам всегда удавалось отбиться, но в этот раз похищен один из амулетов силы. Он передавался в моей семье из поколения в поколение, на восстановление уйдут все мои силы. В этот момент дворец станет слишком легкой добычей.

– Подожди. История досадная. Но так ли уж он тебе нужен? – поинтересовалась Мелена. Все с удивлением уставились на ведьму. Лично я за такое порвала бы на мелкие кусочки и сказала, что так и было. – В смысле во дворце не заметно никаких признаков упадка, – смутилась та.

– Мне удалось проследить за шайкой по следу, – пояснил Велиор.

– Как тебе это удалось? – удивленно присвистнул Аватар. – До сих пор бандиты исчезали так же стремительно, как и появлялись. У них неплохая защита от слежки.

– Конечно, – согласился Велиор. – Они просто не учли специфику наследственных амулетов. Их практически невозможно скрыть от предыдущего владельца, поэтому их редко воруют.

– Не так уж и редко, – хмыкнул Аватар, – случаев более чем достаточно.

Это заявление заставило Велиора презрительно фыркнуть.

– Случаи захвата основных амулетов бывали и раньше, только никто почему-то не хотел по новому кругу создавать оазис, – просто убивали прежних владельцев и жили в свое удовольствие. И некому было искать утраченное, с недовольными тут же расправлялись.

– Жестоко, – тихо прошептала Мелена.

– И эффективно, – кивнул Велиор. – Те, кто умыкнул амулет, либо просто не знали о его природе, либо рассчитывали на то, что в оазисе найдутся дела поважнее, чем поиски похитителей.

– Либо амулет разбойникам был необходим позарез, – вклинился Аватар.

Велиор склонил голову, выражая свое согласие.

– Так или иначе я быстро напал на след воров и легко проследил их до места стоянки.

– Надеюсь, ты объяснил им, как они были неправы? – кровожадно улыбнулся Аватар.

– Нет, – возразил демон, с мрачным удовольствием наблюдая, как брови собеседника грозят слиться с прической. – Мне льстит твое высокое мнение о моей воинской доблести, но штурмовать крепость в одиночку…

– Крепость?! – хором вскричали Бельвиор с Аватаром.

Лично я не видела причин для удивления. В конце концов, если у Велиора имеется собственный дворец, почему у бандитов не может быть разбойничьей крепости? Даже у наших пиратов имелась Тартуга.

– Именно.

– Хочешь сказать, что у разбойников теперь есть крепость? – уточнил Аватар, явно не веря своим ушам.

– Мало того, это неприступный монолит, созданный волшебством, – кивнул демон, чем привел слушателей в еще большее смятение.

– Может, объясните, в чем, собственно, трагедия? – поинтересовался эльф.

Надо же. Даже острые ушки напряглись, дабы не пропустить ничего стоящего.

Мужчины посмотрели на нас как на имбецилов.

– В нашем мире, чтобы создать что-нибудь столь грандиозное, как крепость, надо иметь пропасть магии. Поддерживать уже созданное стоит больших усилий, а тут крепость, выращенная из камня. К тому же, по всей видимости, камень цельный. Во всяком случае, стыков кладки не видно.

– Вот зачем им твой амулет понадобился! – озарило Аватара.

– Вряд ли дело обошлось одним амулетом, – покачал головой Велиор. – Скорее всего, нападение на оазис не единственное, только кто по своей воле признается, что его защита потеряла наследственный амулет. Стоит только намекнуть – сразу слетятся желающие проверить, насколько ослабла оборона.

Мы сидели молча в темноте. Луна освещала помрачневшие лица мужчин. Не было с нами хозяйственного Васьки, чтобы напомнить об отсутствии огня.

– Ну и каков план? – спросила я, когда молчание слишком затянулось.

Честно говоря, я не особо понимала, что мы всей толпой здесь делаем. Нет, Велиор, Бельвиор и Аватар – дело ясное. Они принадлежат этому миру, им эта крепость местных беспредельщиков как кость в горле. А мы? Две не самые сильные ведьмы плюс одни эльф. На спецназ не тянем, на армию не похожи, в местных порядках понимаем примерно столько же, сколько простая деревенская хавронья в марокканских апельсинах.

– Пусть Аватар под прикрытием ночи слетает на разведку. Крепостные стены неприступны как скала. Может, с воздуха повезет больше.

Я с интересом обозрела Аватара на предмет наличия летательных аппаратов. Ничего подозрительного. Может, прячет где? Но где? Одет во все настолько облегающее, что булавку не спрячешь. Аватар понял мой взгляд по-своему и ободряюще улыбнулся, чем окончательно меня смутил.

– Пардон, – закашлялась я, в душе радуясь, что ярко пылающих щек в темноте не разглядит даже сова. – А на чем он собирается лететь? Метлы у него нет…

Мое удивленное бормотание вызвало у окружающих взрыв дикого хохота. Я окончательно смутилась, покраснела как вареный рак и швырнула в них заклинание. Народ выдал на-гора два магических щита и два матерных слова. Бельвиор с Меленой дружно расстались с волосяным покровом (причем всего организма) и щеголяли изрядно подкопченными лысинами и обугленной одеждой.

– Загнибеда!!!

– Совсем одурела?!

Сплоченность и единодушие собравшихся просто радовали.

– Вместо того чтобы изображать из себя табун лошадей, могли бы пояснить, – надулась я.

– Обалдеть! Пострадали мы, а обижается она, – восхитилась моей наглости ведьма.

Я кокетливо потупилась в ответ. Приятно, когда тебя оценивают по достоинству.

– А что вы хотели? – философски пожал плечами Велиор. – Ведьма и демоница в одном теле – гремучая смесь.

– А то, – довольно улыбнулся эльф, словно похвалили его, а не меня.

Я заслуженно возгордилась.

– Аватар инкуб, – заявил Велиор, будто это все объясняло.

Нет, я кое-что знала о инкубах. Преимущественно от своих более шустрых сокурсниц. Они вечно шушукались по углам и хихикали при одном упоминании ночных демонов. Инкубы подкрадывались ночью к ничего не подозревающим девушкам и выпивали мозги. Судя по гримасам рассказчиц, их последнюю извилину вылакали уже в позапрошлом семестре. А как он сможет теперь нам помочь, этот пожиратель мозгов? О! Поняла!

– Он что, проберется к врагам в замок и высосет им мозги? – радостно поинтересовалась я.

Перспектива поужинать серым веществом бандитов Аватара почему-то не вдохновила. Он заметно изменился с лица и опрометью нырнул за ближайший бархан, откуда донеслись звуки, характерные для отравившихся некачественными продуктами питания. Бельвиор тоже румянцем во всю щеку не отличался и с тоской поглядывал в сторону другого бархана. Странно. Инкуб казался достаточно голодным. Или мозг бандитов ему не подходит? Точно. Он же предпочитает женский. Впрочем, на безрыбье и рак рыба. Нечего тут нос воротить. Привереда.

– Ну, мадам, у вас и фантазия, – потрясенно прошептал Арни.

– Между прочим, это не фантазии, – гордо подбоченилась я, – а суровая реальность.

Мелена усиленно кашляла в кулак. Звук подозрительно напоминал еле сдерживаемый смех. И чего она так радуется? Лично я ни за что не стала бы шуры-муры крутить со странными охотниками за мозгами. Авось и так в неприятности вечно попадаю, а последний ум выпьют – что делать буду? Да и брезгливая я.

– Надо же, – протянул Велиор. Даже по голосу чувствовалось, что демон улыбается. – Никогда не замечал за Аватаром таких наклонностей.

– Так он только до женских охотник, – пожала плечами я.

Окружающие ржали до слез. Я с недоумением таращилась на веселящийся народ, отчетливо понимая, что я чего-то не догоняю. А вот чего не понимаю, я еще не понимала. Медленно, но верно приходило осознание того, что меня нагло напарили. Ладно, погодите…

…Когда меня все-таки уговорили расколдовать товарищей, я смилостивилась не сразу. Все-таки Аватару нужно лететь на разведку, а его огромный сизый нос тянет к земле, точнее – к песку. Вдоволь насладившийся зрелищем Велиор предложил отдать за меня Бельвиора. После такого заявления, весьма смахивающего на угрозу, бездыханная тушка последнего тихо опустилась на остывающий песок. Бедняжка заранее не выдержал всей прелести семейной жизни.

– Зря он так, – укоризненно покачала головой я. – Я бы уделяла ему максимум внимания и даже иногда пробовала бы на нем особенно удачные зелья.

После такого заявления очнувшийся было демон предпочел прикинуться мертвым. Велиор ржал как конь. Мелена смотрела на нас, как смотрят на сбежавших из психушки душевнобольных. Аватар выполз из-за бархана зеленее Царевны-лягушки и распластался на песке, как шкура медведя перед камином загородного дома. Пуговицы вместо глаз вставить – и не отличишь.

– Аватар, кончай притворяться! – Велиор с завидной бесцеремонностью ткнул ногой бесчувственное тело. – Тебе еще мозги высасывать.

Тяжкий мучительный стон. Обессиленный демон судорожно дернулся, пытаясь отползти в сторону.

– Какая су… – Аватар скосил глаза в мою сторону и продолжил: – …Нехорошая личность наговорила тебе таких ужасов?

Я нахмурилась. Что-то уж больно бурно реагирует инкуб на правду жизни. Впервые встречаюсь с подобной чувствительностью. Помнится, один оборотень, которого держали в серебряной клетке, с особым смаком рассказывал любопытствующим студентам, в какой именно последовательности будет выедать их внутренности. До конца лекции не досидел никто. Со временем к экспонату стали наведываться мечтающие об эльфийской стройности студентки. После сеанса на еду смотреть не могли неделю. Поэтому я спокойно ткнула пальчиком в сторону Мелены.

– А что? – хрипло просипела она, насмеявшись до частичной потери голоса. – Подумаешь, пошутили…

Договорить она не успела, заклинание раздуло губы так, как не сможет ни одна пластическая операция. О таких разбухших валиках мечтает любая губозакатывающая машинка. Молодец я!

Оказалось, меня жестоко обманула толпа хитроумных сокурсниц. Инкубы, являясь демонами ночи, вовсе не лишают юных глупышек серого вещества. Все гораздо тривиальнее – они их соблазняют и питаются жизненной силой. В принципе к услугам суккубов (демониц, соблазняющих мужчин) и инкубов прибегали все (кроме меня, конечно) и ничего зазорного в этом не видели, расставаясь довольные друг другом. Преподавательский состав тщетно пытался изжить эту привычку. Демонов прятали кто куда, их периодически находили, с позором изгоняли, но они возвращались, мешая студентам корпеть над конспектами перед экзаменом. Я нисколько не удивлялась вялому бухтению некоторых на уроках, ибо справедливо считала полное отсутствие знаний результатом уменьшения объема головного мозга. М-да. Обидно. Ну погоди, Мелена, сочтемся!

Примерно к полуночи Аватар пришел-таки в себя, проявив просто потрясающее мужество. Мелена самостоятельно расколдовалась и помогла Бельвиору. Ее губы приняли природный размер. Бельвиору повезло меньше. Нет. Волосяной покров вернулся, но благополучно распределился по всему телу. Так среди нас появился снежный человек. Круто. Видок пострадавшего оценили по достоинству дружным хохотом. Особо эмоциональные катались по песку, стуча кулаками, поднимая тучи пыли и дрыгая ногами.

– Пора! – торжественно заявил Аватар.

– Пора, – согласился Велиор.

Я преисполнилась торжественностью момента и приготовилась долго махать вслед улетевшему другу белоснежным платком. Огорчало одно – полное отсутствие такового. Можно попробовать заменить футболкой, только последняя чистотой не блистала и сильно смахивала на рабочую робу угольщика. Печально.

Аватар принялся стягивать рубашку. Я опешила от неожиданности и вытаращилась, как монашка, внезапно осознавшая, в чем состоит разница между мужчиной и женщиной.

– А холодно не будет? – тихо проблеяла я, когда удалось подобрать отвисшую челюсть.

Мужчина улыбнулся, играя мышцами явно напоказ. Позер.

– Нет. Жарко.

С треском распахнулись огромные кожистые, как у нетопыря, крылья, вспороли ночной воздух. Так вот как он до нас добрался, запоздало сообразила я. Ничего себе способ передвижения! И метлы не надо. Крылья мощными рывками взбили застоявшийся воздух, и мужчина взмыл в небо.

– Загнибеда, рот закрой – ворона влетит, – ехидно заметила Мелена.

– Ворон в пустыне нет, тем более ночью, – огрызнулась я, но рот закрыла.

48

Потянулись томительные минуты ожидания. Только ящер разлегся на спине и счастливо храпел, подрыгивая во сне лапами. Аж завидно. Я предложила сходить на разведку самой.

– Иди, – подозрительно радостно откликнулся Бельвиор, безуспешно пытаясь пригладить стоявшую дыбом шерсть. – Наконец-то избавимся от надоедливой ведьмы.

– Почему это? – возмутилась я подобным произволом.

– Ночь лунная, крадущаяся в разведку ведьма будет видна за версту, – спокойно пояснила Мелена.

Мне стало стыдно. Как это я не додумалась? Ползти надо. Как разведчики в старых фильмах. Я честно попыталась ползти. Но песок – субстанция сыпучая, руки то и дело соскальзывали, ноги буксовали. Словом, сплошное разочарование. И как это разведчики умудрялись ползти за линию фронта под вражеским огнем, продираясь сквозь колючую проволоку, чтобы раздобыть языка? И зачем им понадобился язык? Своего, что ли, не было? Загадка.

– Уже размялась? – приветливо встретила мою уставшую тушку Мелена.

– Тебя пожалела. Вдруг ты темноты боишься, – фыркнула я.

– Да тише вы! – рыкнул в нашу сторону Велиор, мы послушно заткнулись. – Слышите?

Я честно старалась услышать хоть что-нибудь, но тишина была абсолютная. Даже ящер сладко зевнул, причмокнул во сне, перевернулся на живот и перестал храпеть. Мелена тоже непонимающе пожала покатыми плечами. Бельвиор с Арни напряженно слушали окружающий мир. Судя по вытянувшимся физиономиям, услышанное не внушало оптимизма. Я подползла поближе. Может, там слышнее. Ничего. Ткнула локтем Бельвиора, тот взвыл. Рассерженный Велиор зашипел не хуже раскаленной сковороды.

– Так нечестно, – заканючила я, – мы тоже хотим послушать.

От скоропостижного умерщвления меня спасли показавшиеся огни. Мужчины выругались, я вздрогнула, ящер проснулся и сразу оказался на ногах. Вот это реакция! Мне б такую. Огни приближались, приближались и превратились… в светящиеся глаза хищников. От неожиданности я чуть не упала. Мелена взвизгнула, провыла заклинание и… ничего не произошло. Магия мелькнула огненным всполохом по вздыбленной шерсти, и все. Велиор с сыном ударили почти одновременно, эльф свил песчаный смерч. Вихрь лишь слегка замедлил движение стаи, магия демонов пропала впустую. Мужчины слаженно выругались. Я благополучно потеряла всякое соображение и приготовилась встретить свой конец, как истинная ведьма… улепетывая со всех ног. В конце концов, тот, кто выживет, хоронит павших и мстит за товарищей. Будет трудно, но я справлюсь.

Сиплое дыхание собак обжигало спину. Отчетливое сознание, что падение и смерть для меня сейчас синонимы, подстегивало лучше, чем цирковой шамберьер. Ну почему, почему мы не взяли оружие? Меня оторвало от земли и подбросило куда-то в воздух. Я отчаянно заверещала, молотя конечностями в разные стороны, пытаясь хотя бы оцарапать напоследок нападавшую зверюгу и… рухнула на спину галопирующего ящера. Седло встретило многострадальное тело жестко, выбивая остатки дыхания, я была близка к обмороку. Но я осталась жива! Переломы, раны, синяки, шишки, ссадины – залечим позднее. В глубине души я знала, что лучше быть потрепанной, но живой, чем перевариваться в желудках братьев наших меньших.

То обстоятельство, что теперь драпала от опасности не я, дало мне возможность осмотреться. Да-а-а. Улепетывать что есть дух на окончательно спятившем от ужаса ящере, ноги которого теперь больше смахивают на бешено вращающиеся крылья ветряной мельницы, – удовольствие ниже среднего. А зверюги ничего, держатся. Вон как мягко стелются в беге. Одна тварь не выдержала и бросилась на меня. Влажно блеснули клыки в неверном свете луны. Наш с ящером панический визг слился воедино в жуткую смесь звуков, бьющих по ушам. Ящер подпрыгнул, и удар мощной правой лапы встретил клыкастую челюсть противника. Монстр клацнул зубами, взвыл и покатился по песку.

Минус один, подумала я. Но рано радовалась. Тварь отряхнулась и присоединилась к погоне. Живучие, гады.

Как оказалось, мы шустро мчались совсем не туда, куда нужно. В пустыне в кромешной темноте (исключая луну, но она не в счет) ориентиров немного. Песок – он и есть песок. Поэтому внезапно выросшая перед нашим изумленным взором темная громада крепости вызвала у нас с ящером шок. Рептилия предприняла отчаянную попытку затормозить, упираясь двумя ногами, и мы дружно заскользили по песку, как горнолыжник по снежному склону. Не ожидавшие такого финта твари дружно впечатались в ящера, придавая последнему еще большее ускорение. Подъемный мост был опущен. Наше эффектное появление вызвало живейший интерес у находящихся в крепости. Помогать нам никто не собирался, лить раскаленную смолу и стрелять из луков – тоже, и на том спасибо. Я болталась на спине ящера как носки в проруби, стараясь удержаться в седле. Как назло, ноги выскользнули из стремян и обратно попасть не желали. Чешуйки на шкуре ящера плотно прилегали друг к другу, и зацепиться при всем желании было не за что.

Еще один толчок, и я окончательно потеряла точку опоры, руки соскользнули с шеи рептилии. Я полетела в пустоту, отчаянно размахивая конечностями и вопя во все горло, как пожарная сирена. Шлепнулась на что-то мягкое, инстинктивно вцепилась в ковер и замерла, морально готовясь к худшему. Поверхность приземления завибрировала, заскакала и завертелась юлой. Что за ерунда? И даже не видно ничего. А-а-а! Я ослепла!!! Несколько минут я самозабвенно предавалась горю. Как же я теперь? Мне и зрячей не особо везло…

– А ты глаза держать открытыми не пробовала? – поинтересовался вкрадчивый голос.

Я задумалась и попробовала. Люди! Я вижу! Счастье-то какое! Я даже прослезилась.

– Не хочу разочаровывать, но обрати внимание, на ком сидишь.

А-а-а!!! Монстр!

– Не вздумай прыгать, дура!

Мог бы и не говорить. Как ни странно, мне жить тоже хочется. И я крепче вцепилась в жесткую шерсть, рискуя оставить зверя без шкуры. Монстр взвыл и рванул в крепость. Народ впечатлился. Едва ли ведьмы, скачущие на адской смеси волка, собаки и неизвестно кого еще встречались им каждый день. В крепости попытались поднять подъемный мост. Я пришпорила завывающего скакуна и до кучи подхлестнула хвостом, монстр удвоил усилия… и мы благополучно перепрыгнули успевший образоваться зазор между валом крепостного рва и подвесным мостом.

Когти моего необычного скакуна сослужили великолепную службу, вцепившись в край моста не хуже абордажных крючьев. Волк уперся задними ногами, подтянулся, и мы благополучно взгромоздились на мост к вящему удивлению находящихся внутри. А нечего было ворота держать открытыми! Поднимающийся подъемный мост послужил чем-то вроде горки, по которой мы так удобно въехали в крепость. Народ с ужасом разбегался, уступая дорогу. Конечно, кому охота оказаться на пути такой славной парочки? Переедем и не заметим. Когда мы со свистом прокатились по мощенному булыжником двору и наконец-то остановились, бандитские фигуры слаженно ощетинились копьями.

Как вам эта картина? Ну никакого воспитания – тыкать в беззащитную даму острыми палками. Ужас! И чего еще можно ожидать от продукта смешения двух рас – орков с гоблинами. Окружающие меня личности щеголяли длинными носами, темно-зеленым цветом кожи, заостренными волосатыми ушами и маленькими глазками. Ахурамариэль выбрал удачное время для своего эффектного появления. Глаза бандитов полезли на лоб: мои руки окутало желтое пламя, из которого соткался благородный эльфийский клинок. На радостях я взбодрила застоявшегося скакуна хлестким ударом хвоста, тот затанцевал на месте как арабский жеребец. Я обозрела присутствующих и злобно заявила:

– Молитесь, гады, если умеете. Сейчас я вас на куски рубить буду.

После такого заявления стройные ряды копий дрогнули. Не знаю, что именно они подумали, может, решили, что я бешеная и теперь всех принципиально перекусаю, дабы покинуть этот мир большой дружной компанией, но народ сдал назад. Я состроила самое грозное выражение лица и взмахнула мечом.

– Эй, полегче там! – возмутился Ахурамариэль. – Не половик выбиваешь.

– Она нас всех порешит! – испуганно завыли в задних рядах.

– Почему всех? Некоторых просто покалечу, – успокоила я собравшихся.

Да. Страшна я в гневе.

– Что здесь происходит? – раздался громкий мужской голос. На балконе появился высокий худосочный мужчина в длинной черной мантии, смахивающей на рясу священника.

От него за версту несло магией с примесью чего-то гнилостного, словно благоухал залежавшийся на солнцепеке труп не первой свежести. Я невольно поморщилась, но деваться все равно некуда. Мост поднят, ворота закрыты. Вот невезуха.

– Она нас убивать собралась, – испуганно проблеяли с задних рядов.

Так и вертелось на языке «ябеда-корябеда».

– Не можете справиться с одной демоницей?! – Вопль мага пронесся ощутимой волной.

Уши заложило здорово. И чего так орать? Тут и так акустика хорошая.

– У нее меч, – заметил кто-то из особо наблюдательных.

– Идиоты! Меня окружают одни идиоты! – бесновался тот, на балконе, хватаясь за голову. – У вас тоже есть мечи!

Народ провел визуальную инвентаризацию вооружения и обнаружил в наличии мечи в количестве одной штуки, метательные ножи в количестве двух штук, а также вышеупомянутые копья и щиты. Ахурамариэль вздохнул:

– Не волнуйся. Будет трудно, но справимся.

Мне бы его оптимизм.

Бандиты преисполнились отваги; просто поразительно, как обладание огромной, сомнительного вида железякой придает некоторым особям веру в собственную неуязвимость и крутость. Я обреченно вздохнула и приготовилась к бою: постаралась успокоить нервную дрожь в руках, приказала себе не зажмуриваться от страха и крепче сжала ногами бока окончательно смирившегося с ролью верхового животного монстра. Народ мрачно сдвинул брови и, завывая как стая мартовских котов, медленно направился ко мне, угрожая рекордным для меня количеством железяк. Монстр освидетельствовал надвигающуюся угрозу, оскалил зубы, ощетинился и издал низкий горловой рык. Аж мурашки побежали по всему телу. О как завернул!

– Скажи что-нибудь, – предложил Ахурамариэль.

– Нам трындец, – послушно заметила я.

– Заклинание скажи, дура!

Сам дурак. Какое заклинание?

– С кем приходится работать! – возопил Ахурамариэль.

Глас вопиющего в пустыне я проигнорировала. И без занудства клинка дела складывались не лучшим образом.

Бандиты напали всем скопом, по принципу «главное завалить, а там затопчем». Я не успела ничего сделать, как мой «скакун» тяпнул одного из нападавших, оцарапал внушительными когтями другого, увернулся от чьего-то меча и взвился в воздух. Такой прыти от волка не ожидал никто. Воинственно настроенные защитники крепости не подготовили запасного варианта торможения, дружно стукнулись лбами и попадали на землю, как костяшки домино. Монстр шустро пробежал по спинам, не реагируя на вопли, и метнулся в сторону ближайшей башни. Мамочки! Прыгнуть на такой скорости – самоубийство чистой воды, так что в замок я влетела верхом на волке, беспорядочно размахивая мечом, ругаясь и обещая всех порешить, как только эта жуткая скотина соизволит остановиться.

В замке тоже находились воины, обряженные в нечто похожее на кастрюли-пароварки. Так, во всяком случае, выглядели их кирасы. Они тут же ощетинились в нашу сторону колющим оружием разных размеров. Интересно, на какой свалке их экипировали? В ответ я издала боевой клич, многократно отраженный от толстых стен, который поразил не только противника, но и меня самое. Взмахнув мечом, я отважно ринулась в бой. Народ дружно взмахнул своими железяками и сплоченно ринулся навстречу.

Но как оказалось, сшибка с превосходящим в численности противником испугала моего «скакуна». Что пол, что потолок для его когтей были едины, поэтому дальше мы улепетывали по потолку. Народ разочарованно взвыл, но затормозить не сумел и дружно вывалился во двор. Все это я узнала только по звукам. Приходилось прилагать массу усилий, дабы не шмякнуться с ловко драпающего волка. Я судорожно пыталась уцепиться хоть за что-нибудь. Тут кстати подвернулась шерсть бедного животного (или нежити?), только шерсть у него какая-то непрочная оказалась, просто клоками выдирается, и все. Ощипываемый тонко и жалостливо подвывал от ужаса и при выдирании особо больших клоков прибавлял ходу.

Именно в этот момент из-за угла появился привлеченный шумом маг.

– Это еще…

Остальное договорить он не успел, его нагло сшибла рухнувшая с полностью лысого волка ведьма. В ответ на мое приземление маг выдал такую виртуозную ругательную речь, что я невольно заслушалась. Во загнул!

– Слезь с меня, корова! – бесцеремонно пихнул в бок мужчина.

Корова? Ну все. Я обиделась. Первое попавшееся заклинание шарахнуло вниз и, срикошетив, пронеслось по коридору, преображая окружающий мир, прожигая в стенах дыры, превращая столы в тараканов, стулья в мышей… Мыши! Мой визг плавно перешел в ультразвук, тело чудесным образом зависло, обняв факел, к счастью не горевший. Иначе моя тушка оказалась бы в меру поджаренной и готовой к употреблению голодными собаками. Одна из них, облысевшая моими стараниями, точно обрадовалась бы такому исходу.

Маг, ругаясь себе под нос, поднялся на ноги, отряхнул пыльную сутану, от чего закашлялся и расчихался. Созданные мною мыши полноводной рекой обтекали ноги чародея, не причиняя последнему каких-либо видимых неудобств. Как он может так спокойно стоять среди шустрых лапок и омерзительно голых хвостов? Я поражаюсь! Один вид мышиного семейства внушал моей дамской сущности беспричинный ужас.

– Слезай, ненормальная! – поманил пальцем мужчина.

Глаза его блеснули недобрым блеском.

– Нет! – замотала я головой.

Ни за какие коврижки. Там мышки!

– Поглядите на нее: наколдовала, а теперь боится! – всплеснул руками маг.

Тонкие губы под хищным носом с горбинкой сложились в усмешку. Заклинание полетело в меня совершенно неожиданно. Я взвизгнула, сжалась в комочек и ответила первым попавшимся, что пришло в голову. Ну да, осыпала мужика розами, с кем не бывает… Я оседлая ведьма, а не искательница нежити по трактам. Правда, и оседлая из меня, мягко говоря, никакая, но это частности, которые к делу не имеют никакого отношения. Розы с мягким шорохом опустились на пол и… превратились в вонючую слизь. Ощущение такое, словно в подвале разом испортились все продукты и сдохла сотня крыс. Я, сидя практически под потолком, чуть не задохлась, а у колдуна был вид как у только что восставшего покойника. А ничего. Ему даже идет бледно-зеленый колер лица и слезящиеся глазки.

А этот неблагодарный совершенно не оценил моей нежной заботы о его внешнем виде.

Взмах руки – и следующее заклинание отправилось в полет и попало в факел. Не попал! Не попал, наивно ликовала я, когда древко предательски треснуло, и я полетела вниз, ругаясь, как пьяный матрос, и вперемешку с руганью пуская в злодея заклятиями. Поток магии, сыплющийся в произвольном порядке и неожиданный даже для меня самой, заставил колдуна запрыгать по полу и, высоко поддернув рясу, лавировать от моей самодеятельности. Молодец я! Оказывается, маги могут неплохо отплясывать гопака.

Все было хорошо, пока этот неблагодарный не запустил в меня чем-то огненным. Я увернулась (кому охота быть испепеленной на месте?), следующее заклятие поймало меня в движении. И я уже соскальзывала во тьму, когда запоздалая мысль мелькнула в затухающем сознании: как в такой ситуации сохранить свою девичью честь?

49

Очнулась я в кромешной темноте и попробовала двинуть рукой или ногой. Ни фига. Измученный бурными событиями организм нагло отказывался служить своей хозяйке. Какая черная неблагодарность! И это после того, что мы вместе пережили. Не ожидала такого от своих верных конечностей. Я ли их не холила, я ли не лелеяла? Я пригорюнилась. Нет. Ну каков гад! И чем только засветил в меня, паразит?! Попадись только мне на глаза, маг хренов, я уж ему задам.

– Ктоздесь? – раздался в темноте подозрительно знакомый мужской голос.

Где-то я его уже слышала. Но где?

– Зависит от того, кто ты, – заметила я.

Голос рассмеялся:

– Не понял. Ты метаморф, что ли?

– Кто? – опешила я. – Кончай обзываться, а то обидеться могу, и последствия будут ужасны.

– Извини. Не думал, что это тебя обидит. Как-то раньше не приходилось встречать метаморфов. Вы так обособленно живете.

– Издеваешься? – мрачно поинтересовалась я. – Ладно-ладно, вот двигаться смогу…

– Ты тоже связана, – вздохнули в темноте.

– Связана? – искренне обрадовалась я, едва не прыгая от счастья.

– Впервые слышу, чтобы связанное существо так радовалось этому обстоятельству, – удивился мой собеседник.

Действительно. Со стороны мой восторг выглядел несколько неуместно. Я смущенно потупилась, радуясь, что стыдливый румянец нельзя рассмотреть в темноте.

– Я думала, что меня парализовало, – вздохнула я. – Глупо, правда?

– Почему же. Это нормально. Ты не могла двигаться и не знала почему. Организм нашел самое простое объяснение случившемуся.

– Ты кто? – повторила я. – Ты не представился.

– Ты тоже. – Мне показалось, что в темноте собеседник улыбнулся. – Я Аватар.

– Аватар? – воскликнула я, подпрыгивая на месте, но встать на ноги не удалось, кажется, меня не просто связали, а прикрутили к стулу. – Я Вика.

Не знаю, удивился ли он встрече с демоницей или нет. Послышался шум отпираемого замка. Появился давешний маг с зажженным факелом в руке.

– Воркуете, голубки? – вкрадчиво поинтересовался он.

Свет выхватил из мрака убогую комнату, не похожую на камеру в темнице, как их описывают в романах. Просто комната, скорее чулан, где пахло сыростью и молью, в углах валялся какой-то бытовой мусор, а у стены стояла вешалка с пальто. Кошмар. Никаких условий для страданий. Смешно томиться в заточении не в тюрьме, а в кладовой.

– А где тюрьма? – возмутилась я. – У вас так много пленных, что камер не хватает? Это дискриминация!

– Тюрьма? – опешил чародей.

Видимо, не ожидал такой отповеди. А что? Взял в плен – обеспечь условия узникам. А то что за детский сад…

– Ага. Темница, как во всяком порядочном замке. Ну там железные цепи, вделанные в осклизлые стены… словом, все в таком духе.

Маг задумчиво почесал затылок:

– Ё-моё! Так и знал: что-то забыли при строительстве…

Строители доморощенные. Все не как у людей. Даже обидно как-то. В какой роман ни загляни – героев если уж похищают, то непременно либо в башню заточат, либо в темнице к стенам прикуют. Романтика. А тут…

– Я требую нормальных тюремных условий! – завопила я. – Где оковы? Где решетки на окнах? Где, я вас спрашиваю, хлеб и вода?

Маг совсем закручинился. Может, не стоило с ним так круто? Аватар сдержанно фыркал и грубо пихал локтем в бок, но заставить заткнуться не мог. А вот фиг ему! Лишать меня единственного развлечения – свинство. Хуже уже не будет. Или будет?

– Хлеб и воду могу гарантировать, – обрадовался колдун. – Остального, увы, нет.

– Безобразие! – возмутилась я. – Меня заточил дилетант. Ну давай, втирай.

– Простите? – Чародей тупо уставился на меня.

Он даже совершил вокруг меня круг почета, внимательно оглядывая, как мясник корову на бойне. Оказалось, меня привязали к стулу. Вот это номер! Я вытянула шею, чтобы разглядеть окружающую обстановку, вдруг пригодится. Может, судьба сжалится, и я смогу слинять отсюда с минимальными потерями для организма. Мы с Аватаром оказались крепко привязаны к стульям спина к спине. Уже неплохо.

– Я слушаю вас, любезный. Не стесняйтесь, здесь все свои, – подбодрила я мнущегося злодея.

– Не понял…

– Боже мой! Меня похитил идиот! – вскричала я. – Вы же, если не ошибаюсь, злодей?

Потрясенный моей логикой мужик кивнул.

– И, разумеется, пленили нас с определенной целью, – намекнула я.

Тот снова кивнул.

– И, как всякий нормальный уважающий себя злодей, наверняка мечтаете о мировом господстве?

Тот опять кивнул. Просто китайский болванчик какой-то.

– Так что же это я, любезный, рассказываю все за вас? Так, батенька, не пойдет, – добродушно пожурила я.

– А почему я должен что-то рассказывать? – спросил окончательно деморализованный колдун.

– А как же иначе? – округлила глаза я, пытаясь принять более величественную позу, что привязанному телу не удалось. – Вы – традиционный злодей. Мы – невинные жертвы.

– Так уж и невинные? – прищурил глаза мужчина, явно имея в виду Аватара. Ну не меня же.

– Принимается, – согласно кивнула я. – Мы – почти невинные жертвы, похищенные с неизвестной целью. Вы, как злодей, просто обязаны просветить нас на этот счет. Поделиться планами на мировое господство, дабы мы прониклись важностью момента. Это же элементарно! И не знать этого просто неприлично.

Колдун задумался, почесал затылок и кивнул:

– Хорошо. То, что я собираюсь завоевать мир – это понятно?

– Ага. А зачем?

– То есть?

– Зачем вам понадобился странный мир, где, кроме моря песка и нескольких оазисов, ничего нет?

– А вы решили, что я буду завоевывать этот мир?! – вскричал маг и заметался по чулану.

С горящим факелом в руках он производил поистине незабываемое впечатление.

– Зачем мне практически мертвый мир? Здесь нет ничего, кроме песка, песка и еще раз песка! Здесь даже элементарный чих стоит массы магической энергии. Завоевание такого гиблого мира нецелесообразно, милочка. Можете успокоить своих спутников: пусть не суетятся и разбредаются по домам… Правда, вряд ли это получится.

– Почему? – осторожно проблеяла я.

– Потому что относительно вас и этого крылатого демона у меня другие планы.

– Можно узнать, какие именно? – тихо поинтересовалась я.

Конечно, глупо предполагать, что маг просто решил накормить нас сытным обедом, и наше пленение – всего лишь экстравагантный способ приглашения гостей. Но должна быть у девушки мечта. Или хотя бы надежда.

– Какие планы? Разумеется, узнать можно, – благодушно расплылся в улыбке колдун.

Радость, буквально перекосившая его лицо, настораживала. Интуиция подсказывала, что ответ не понравится.

– Чтобы открыть вход в другой мир, нужна, по крайней мере, одна жертва. – Маг потер руки и стал похож на суетливого грифа. – А у меня их целых две.

– Обалдеть! – опешила я. – А зеркалом воспользоваться не пробовали?

– Ну? И кто из нас дилетант? – мерзко хихикнул колдун. – Где я возьму такое зеркало, чтобы протащить целый замок?

Логика в этом была. Но признавать ее почему-то не хотелось.

– А что мешало построить крепость сразу в другом мире? – не сдавалась я.

– Думаешь, стоило сообщать будущим подданным о своих намерениях?

– Боялись обрадовать раньше времени? – не удержалась я от шпильки, но была нагло проигнорирована будущим диктатором.

– Так что роль я вам отвел почетную. Обещаю, что запишу ваши имена в скрижали золотыми буквами.

– Минуточку, – нахмурилась я. – Чтобы завоевать мир, одних магических амулетов маловато будет. Не боитесь провала?

– Нет. Зря, что ли, армию сколачивал?

– Ха! Горстка отщепенцев – это еще не армия! – фыркнула я.

– Разумеется, нет. Основная ударная сила – это драконы и волки. Кстати, с волками ты уже познакомилась. И даже ближе, чем рассчитывала, хи-хи…

Обалдеть. А план-то не такой уж бредовый. Один дракон обладает достаточной мощью, чтобы причинить массу неприятностей, а тут армия. Если этому чудику удалось собрать хотя бы десяток летающих и плюющихся огнем рептилий, завоевание мира становится реальным. Стоп. А зверюшки-то знакомые… Это не они ли шустрили в лесу возле памятного села Малые Кузьминки? Мамочки! Одно радует: я этого точно не увижу. А жаль. Я так молода!

– Надеюсь, я вполне удовлетворил ваше любопытство? – ехидно поинтересовался этот монстр, губитель молодых жизней.

– Вполне, – обреченно вздохнула я. – Могу я высказать последнее желание?

– Надеюсь, просить отпустить не будете?

– А отпустите? – с надеждой поинтересовалась я.

– Нет.

– Ладно. Тогда последние секунды перед моим жертвоприношением я желаю прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые мгновения.

– Ну?

– Развяжите и предоставьте нам с Аватаром душ, ванну, хорошо накрытый стол и кровать.

– Нимфоманка! – завопил демон и, к моему удивлению, попытался ускакать от меня подальше.

Но стулья оказались связанными друг с другом, и меня весьма ощутимо протащили по полу в ближайший угол, где демон благополучно врезался в стену и затих, похоронив надежду быть развязанным. Кретин! Только о себе и думает. Я выдала ругательную тираду в адрес непонятливого инкуба. Я грозила несчастному демону всеми пытками ада и кое-что, разумеется, прибавила от себя лично. При этом я так увлеклась, что совершенно забыла, где нахожусь. В чувство пришла только тогда, когда за штанину требовательно дернули.

Я переключила внимание на смертника, посмевшего нарушить мою вдохновенную речь. Им оказался колдун. Будущий властелин мира сейчас напоминал школьника. Всклокоченные темные волосы стояли дыбом, – видно, маг не раз запустил пятерню в волосяной покров, – на носу клякса, губы испачканы синими чернилами, руки стискивают огромных размеров свиток, объемом с рулон обоев. Глаза чернокнижника горели фанатичным огнем.

– Простите великодушно, что прерываю. Но вы не могли бы немного подождать? – заискивающе поинтересовался он.

– Подождать? Кого? – опешила я от неожиданности.

– Меня, – тихо вздохнул похититель и смущенно потупился. – Видите ли, мне нужно быстренько сбегать за новой бумагой, да и чернила кончились.

Он записывал все, что я говорю? Плагиатор!

– Нет! – гордо фыркнула я. – Вдохновение – это как процесс любви, его нельзя прерывать.

– Жаль, – тихо вздохнул колдун. – Надо же, одна тысяча триста тридцать три способа пытки – и ни разу не повториться… Талант!

Колдун испустил еще один протяжный вздох и исчез за дверью. Затем его взъерошенная голова снова просунулась в дверную щель.

– Только я все равно принесу тебя в жертву. Не обессудь.

Вот гад! Я расстроилась. Ну как теперь прикажете совершать побег? Не дожидаться же, в самом деле, жертвоприношения. Я метко плюнула вслед исчезнувшему за массивной дверью колдуну. Но факел он все-таки оставил, довольно подумала я. И то хорошо. При свете больше позитивных мыслей. Еще этот чистоплюй… В сердцах я двинула Аватара локтем.

– Эй! Больно же! – встрепенулся тот.

– Скажи спасибо, что руки связаны, а то ходить бы тебе с фингалом. И вдобавок рогатым! – прошипела я, пытаясь врезать еще раз, и побольнее, но наученный горьким опытом демон извивался ужом, и достать его никак не удавалось.

– Что я такого сделал? Ты сама ко мне приставала!

– Очень ты мне нужен, мышь несчастный! – в сердцах воскликнула я. – Кто на тебя позарится, ты же нетопырь!

– Чего тогда лезла? – не унимался он.

– Ты идиот? Или, может, тебя сильно по голове били? – возмутилась я. – Мне надо было, чтобы нас развязали, придурок. Можешь спать спокойно – я не покушаюсь на твое целомудрие.

– Так бы сразу и сказала, – насупился он. – А то – кровать, кровать…

Я чуть не грохнулась со стула от такого высказывания. А еще демон соблазнения, называется! Кому скажешь – не поверят. И как только я могла думать, будто такое чудо природы питается чьими-то мозгами? У него самого в голове вакуум.

– Ага, щас! – злобно зашипела я. – Идея и впрямь не лишена оригинальности. Але! Мужик! Развяжи нас! Мы сбежать хотим!!! – завопила я что есть мочи.

– Ты чего орешь?

– Воплощаю в жизнь твой гениальный план. Как, по-твоему, теперь выбираться будем?

– Можно подумать, твоя идея – образец для подражания всем зэкам, мечтающим об удачном побеге.

– Ладно, граф Монте-Кристо, слушаю твою гениальную идею. Ну смелей!..

Демон молчал. Громко сопел, но планов не выдвигал, лелеял их молча.

– Не предлагаешь – не критикуй, – фыркнула я. – Как теперь выбираться будем?

– Если бы не я – вы бы все тут пропали, – подал голос Ахурамариэль.

– Очень интересно. И чем ты можешь нам помочь? Стены пробьешь, что ли?

– Не пытайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле, – терпеливо вздохнул Ахурамариэль. – Веревки мной перережь. Я же меч!

Блин… Точно! Вот тут действительно повезло, что вместо железных цепей нас связали обычными веревками.

Пилить веревки огромным ножом или мечом, как кому нравится, затекшими от тугих пут руками – занятие, требующее кучу времени и терпения. Я напряженно сопела и морщилась от боли, когда ненароком попадала по своим бедным рукам; чертыхалась, ругала вредного колдуна, которому приспичило принести в жертву именно нас, и втайне надеялась, что паразиту от души икается. К тому времени, когда последнее волокно поддалось, я совершенно выбилась из сил и всерьез подумывала прекратить бесперспективное занятие.

С веревками на ногах было гораздо проще. Когда с путами было покончено, я с гримасой боли размяла затекшие члены и с сожалением уставилась на искалеченные руки. Плачевное зрелище. Множество болезненных порезов обильно кровоточили. И как теперь их лечить? У меня же нет ни трав, ни мази.

– Нашла о чем жалеть, – скептически фыркнул меч. – Тут голову спасать нужно, а она конечности баюкает.

Легко ему говорить. Своих рук-ног нет, а чужими легко распоряжаться. Меч что-то презрительно хмыкнул. Я тихо прокралась к двери. Не заперто? Просто поразительная беспечность. Или он рассчитывал на нашу гражданскую сознательность?

– Может, развяжешь?

Тихий голос демона заставил подпрыгнуть на месте. Сердце трепыхнулось в районе горла и ухнуло куда-то в область кроссовок.

– Напугал, зараза! – в сердцах воскликнула я. – Так инфаркты и случаются.

– Извини, – мило улыбнулся демон, но в то, что ему жаль, верилось с трудом.

Вон как глазки сверкают насмешливо. Напугал до полусмерти и радуется. Первым порывом было бросить его здесь. Пусть посидит, подумает о своем поведении. Да и мое отсутствие не так в глаза бросаться будет. Впрочем, ладно… Не брошу. Проявлю сознательность.

Мы вместе ступили в темный коридор. Тишина. Нас и не думали охранять. Даже обидно. Словно попали в малобюджетный фильм, где на массовку денег не хватило. Халтура.

Плохо освещенный коридор заставлял невольно пригнуться, хотя явно был пуст. Демон крался как тать в нощи, бесшумно скользя по каменному полу. Все попытки подражать походке инкуба заканчивались плачевно – падением. К моему удивлению, на громкий шум, издаваемый моей крадущейся особой, сбегаться никто не спешил. Просто обидно, как нас недооценили. С другой стороны, больше шансов избежать жертвоприношения.

Аватар остановился перед очередным поворотом. Я не успела затормозить и смачно впечаталась в мужскую спину.

– Нельзя ли поаккуратнее? – поморщился демон.

– Прости. Но ты не предупредил.

– В следующий раз вышлю извещение за месяц, – прошипел инкуб, расправляя крылья и оглядывая их на предмет повреждения.

– В трех экземплярах, заказным с уведомлением, пожалуйста, – не осталась в долгу я.

Где-то во дворе печально завыл волк. Вероятно, ощипанный скакун оплакивал потерю шерсти. Звук поднялся, завибрировал и оборвался на самой высокой ноте, рассказывая о неизбывной тоске обладателя. Хорошо выписывает, подлец! Аж за душу взяло.

Аватар раздраженно хмыкнул в мою сторону. Я не удержалась и показала ему в спину язык. Дальше крались ничуть не тише. Мне с успехом удавалось шуметь за двоих, поминутно спотыкаясь о практически незаметные стыки камня, сбивая многострадальные колени об углы, наступая на пятки идущему впереди мужчине, – словом, сплошной травматизм. Нас все так же игнорировали. Может, просто никого нет дома?

Как оказалось, нас держали не на первом этаже. Это стало очевидным, когда мы наткнулись на лестницу, ведущую вниз. Средневековое сооружение для разнообразия осветили факелами. Я с тоской оглядела многочисленные ступени, предположительно ведущие к свободе, и тоскливо взвыла. С моей потрясающей ловкостью я имела все шансы кубарем скатиться до подвала, ломая кости себе и встречным. Аватар не стал спрашивать моего мнения на этот счет и спокойно двинулся вниз. Я, тяжело вздохнув, двинулась следом, судорожно цепляясь за перила и ругая строителей и хозяина крепости. Надеюсь, им здорово икалось.

На очередном пролете наше фантастическое везение кончилось. Я как раз встала на первую ступеньку, молясь в душе, чтобы и на этот раз не скатиться кубарем вниз, когда из двери показался полугоблин, вооруженный внушительного вида дубиной. Я вскрикнула, он зарычал. Ахурамариэль обругал меня дурой и трусихой. Аватар подпрыгнул от неожиданности, приземлился на краешек ступеньки, потерял равновесие, замахал руками на манер стрекозы и, вопя нечто очень ругательное, полетел вниз, считая ступени. Несколько секунд я тупо наблюдала, как демон шумно катился вниз. И стало тихо.

Он там живой? Или нет? Ножкой дрыгает, значит, не прижмурился. Везучий. Если бы это меня так угораздило навернуться со ступеней, пришлось бы вызывать вертолет, дабы транспортировать бессознательную тушку, а ему хоть бы хны. Мои размышления о природе такой несправедливости были грубо прерваны невоспитанным громилой. Дубина свистнула возле самого уха, еле увернуться успела.

– Кретин! – возмущенно завопила я. – Смотри, где машешь деревяшками! Я ведь тут стою!

Но полугоблин ударил снова. Нормально, да? Этот придурок точно вознамерился меня раскатать по стенке. Моя тонкая и чувствительная натура ведьмы громко протестовала против подобного беспредела. Ахурамариэль не стал доводить дело до греха и вступил в дело. Проявившийся огненным сгустком клинок не произвел на громилу особого впечатления. То ли противник был бесстрашен в принципе, то ли мечи, возникающие ниоткуда, встречались ему каждый день целыми пачками. Короткий взмах – и грозную дубину встретило отполированное лезвие меча. Великолепный клинок не посрамил искусства древнего мастера, в руках громилы остался жалкий обрубок. Полугоблин вытаращился на него как баран на новые ворота. Я воспользовалась моментом и юркнула под локоть ошарашенного амбала.

Чтобы последовать за мной, ему понадобится время. Я бежала по темному коридору, строитель которого если и не был зодчим лабиринта Минотавра, то, похоже, приходился ему близким родственником. Из-за оглушительного, как бой африканских тамтамов, стука собственного сердца преследователя не было слышно. Ерунда. Некогда оборачиваться. Некогда выслушивать нудные ругательства Ахурамариэля. В конце концов, это мне придется драться с озверевшим громилой. Ему-то что, он меч, он железный. Если мне не повезет, эльфийский клинок просто сменит хозяина. Страх подстегивал побить все рекорды скорости. Я заблудилась окончательно и бесповоротно раньше чем успела выдохнуться. К горлу подступила тошнота, легкие грозили разорваться от перенапряжения.

– Ты в ужасной форме, девочка моя.

– А в чем дело? – парировала я. – Обещал сделать из меня воительницу? Слабо стало? Тяжела шапка Мономаха…

– Боюсь, это невыполнимая задача.

– Еще не попробовал, а уже в кусты! – ехидно фыркнула я, обессиленно сползая по стене.

Одна из дверей распахнулась, чуть не пришибив меня.

– Кто здесь? – требовательно вопросил бархатный баритон.

Я задумалась, чем мне грозит откровенность.

– Глупо прятаться, я знаю, что ты здесь.

Незнакомец обогнул дверь и появился передо мной. К этому моменту глаза привыкли к темноте. Как странно, во всей крепости мне не встретилось ни одного окна. Если не считать, конечно, балкон, на котором стоял маг перед нашим эффектным столкновением. Интересно почему? Опять забыли сделать? На меня смотрело строгое бледное мужское лицо, обрамленное волосами цвета воронова крыла. Пронзительные голубые глаза взирали пристально. У меня засвербело в районе переносицы, я чихнула и почесала кончик носа.

– Я и не прячусь, – возразила я из чувства противоречия.

– Серьезно? – вкрадчиво рассмеялся он. – Чем же тогда ты занята?

– На полу сижу. Не видно? Вместо того чтобы смущать пострадавшую девушку, лучше подайте руку.

Он изящно пожал плечами. Жест в его исполнении выглядел как-то по-особому элегантно. Бледная рука с ухоженными ногтями быстро вынырнула из кружевных манжет и поразила своей силой и холодностью. Впрочем, в этом каменном мешке действительно было зябко.

– Не знал, что у нас гости.

– А я не знала, что я у вас в гостях.

Комната поразила своей роскошью. Ее освещало несколько канделябров, свечи уютно плакали воском, искусные гобелены с персонажами греческой мифологии закрывали холодные стены, мягкий ковер сочного рубинового цвета заставлял утопать ноги по щиколотку. Массивный дубовый стол, пара резных кресел темного дерева и беломраморный камин довершали интерьер. Несмотря на жару, камин горел, распространяя вокруг себя тепло и огненные блики. На столе лежал свиток, рядом находилось пресс-папье, не такое экстравагантное, как у меня, но тоже ничего, стоял чернильный прибор из малахита со страусовым пером. Видимо, мужчина писал, когда услышал шум за дверью. В углу стоял черный лаковый… гроб?!

Обалдеть можно. Интересно, там есть кто внутри? Захотелось подойти поближе и постучать по плотно прикрытой крышке. Останавливало только одно острое ощущение, что кто-то может постучать в ответ. Брр…

– Ты кто? – плюнула на вежливость я.

Сам виноват. Надо было представиться. А раз так, этикет соблюдать не обязательно.

– Лэнд Овер, – слегка поклонился мужчина.

Жест отдавал куртуазностью Франции восемнадцатого века и почему-то заставил меня покраснеть от неловкости. Я впервые в доме, и без платья с фижмами! Какой конфуз…

– Лендровер? – удивилась я. – Обалдеть можно. А я думала, это марка машины.

– Что такое машина? – живо заинтересовался мужчина.

Я впала в длинное и пространное объяснение предмета. Лэнд заинтересованно кивал.

– А чей это гроб? – не удержалась я, скосив глаза на оригинальный предмет интерьера.

– Мой, – мягко улыбнулся мужчина.

Что-то везет мне на мужиков с гробами… Кругом одни извращенцы!

– А у тебя, случайно, меча нет? – подозрительно поинтересовалась я.

Не хватало еще нечаянно прихватить его вещь, потом не отвертишься.

– Нет. А должен?

– Понимаешь, попался мне один в хрустальном гробу, с мечом. Так до сих пор за мной таскается, извращенец.

– Зачем?

– Клянчил все: «Отдай мне мой меч, отдай мне мой меч…» Тьфу! Надоел.

Лэнд мило улыбнулся. Это невольно настораживало. Чего это он такой радостный? Опыт подсказывал, что моему обществу радуются чрезвычайно редко. Обычно в тех случаях, когда готовятся подложить свинью гораздо крупнее, чем самое мое присутствие. А этот еще и поесть предложил. Точно добра не жди. Но желудок на корню задушил желание убраться отсюда подальше и как можно быстрее. Громкое урчание в оголодавшем организме выдало величину проблемы с головой.

Мужчина улыбнулся, хлопнул в ладоши, и в комнату вплыла фигуристая служанка, стрельнула в мою сторону блестящими глазами и расставила на столе разнообразные яства. Я накинулась на еду, не стесняясь присутствия незнакомой женщины. Та кинула одобрительный взгляд в мою сторону, сделала реверанс и удалилась. Несколько минут в комнате слышалось только мое жадное чавканье. Если бы не мое обжорство, то я непременно заметила бы, что Лэнд не притронулся ни к одному из блюд и смотрит слишком пристально и иронично для доброжелателя.

А так я быстро насытилась, расстегнула пуговицу на округлившемся животе и незаметно заклевала носом. Последней мыслью было: «Все так вкусно… Какая досада, что больше не лезет… И все-таки зачем ему гроб?»

50

Очнулась я от жуткого холода в спине и долго не могла понять: где, собственно, нахожусь? И поза какая-то неудобная. Дернула рукой, ногой… Ничего не изменилось. Я, конечно, не жалуюсь, но поза морской звезды хороша только для вышеупомянутой звезды. А людям в ней находиться несподручно, ноги и руки затекают.

– А-а-а, очнулась? – мерзко захихикал противный голос.

Я повернулась на звук, но ничего не увидела.

– Почему так темно? – капризно вопросила я.

– Я тебе глаза завязал, – довольно пояснил голос.

– Зачем? – удивилась я. – Боишься, запомню?

– Хочешь мне являться в виде призрака? – захихикал голос. – Не выйдет. Хотя… У меня как раз вакантное место домашнего привидения. Милости прошу к нашему шалашу.

– Ты спятил, дядя?! – белугой взревела я, безуспешно стараясь выдернуть руку из пут. – Какой на фиг домашний призрак?! Я живая!

– Это явление временное и легко поправимое. Сейчас мы тебя к ритуальчику подготовим… Да ты не волнуйся так, я тебя не больно зарежу. Чик – и все.

Легко сказать – не волнуйся. Меня в жертву хотят принести! Так, Вика, сосредоточься… Думай, думай. Тебя сейчас зарежут как барана… Нет, как овцу. Да какая на фиг разница?!

– Ну… – неуверенно протянула я. – Дело для меня новое, неизученное. Раньше меня никогда в жертву не приносили. Разобраться бы.

– Это хорошо. Молодец. Не люблю я как-то этих истерик.

– Ты в своем уме? – зашипел Ахурамариэль. – Беда с тобой. На минуту оставить нельзя. Обязательно в историю влипнешь.

Так помоги мне из истории вылепиться… Тьфу! Отлепиться… Ну выпутаться, в общем.

– С ума сошла? Как я могу тебе помочь?

Ну придумай что-нибудь. Ты же умный.

Но клинок замолчал, видимо, задумался. Я тоже задумалась. Как же мне отвлечь этого паразита? И что там Велиор себе думает? Меня сегодня что, спасать не будут?

– Простите, а какой нож будете использовать?

– Ритуальный, разумеется, – откликнулся голос.

– Молодец, – одобрила я.

– Умница, отвлеки его, – прошептал Ахурамариэль.

Как? Как это сделать?

– Как хочешь. Я не понял, ты хочешь спастись или нет?

Мысли лихорадочно заметались по черепной коробке. Ау! Идеи! Ни одной. Спят, наверное.

– А чашу… Какую чашу будете использовать? – поперла я в знакомом направлении. – Золотую? Серебряную?

Потрясенное молчание было мне ответом. Почему он молчит? Точит нож? Нет. Не может быть. Я бы слышала, как он это делает. Может, блестящее лезвие уже рядом с моим горлом? Я судорожно сглотнула. Нельзя думать об этом. Иначе свихнусь.

– Почему молчите? – не выдержала я. – О! Вы меня интригуете… Человеческий череп. Угадала?

Вопль, полный нечеловеческих страданий и боли, сотряс своды. С потолка посыпалась мелкая труха, с шумом пронеслась взявшаяся неизвестно откуда стая летучих мышей.

– Забыл! Чашу забыл!!!

Облегченный вздох вырвался наружу. Надо же, повезло.

Громко хлопнула дверь. Это злодей-склеротик умчался на поиски подходящего сосуда для жертвенной чаши. Фу-у, гора с плеч. Принесение в жертву ведьмы откладывается на неопределенный срок. Меня бы очень обрадовала отмена данного мероприятия, но нет в жизни совершенства.

По телу разлилось удивительное тепло. Вовремя, елки-моталки, а то спина очень замерзла.

– Не обольщайся. Печкой работать не собираюсь.

– Почему? – искренне удивилась я. – Мог бы обеспечить мне хотя бы минимум комфорта.

– Вика, – укоризненно вздохнул меч. – Ты бежать собираешься или как?

– Да, неплохо бы… – пригорюнилась я. – Только как тут сбежишь, когда я вот (рывок руки заставил поморщиться от боли) к камню прикована. Кандалы небось железные.

– Да, железные.

Мне стало себя еще жальче. На глаза навернулись слезы от вопиющей несправедливости злой судьбы к моей персоне. Нет, а мужик с маркой автомобиля вместо имени каков! Заманил, накормил снотворным – и на алтарь. Ну и кто он после этого? Впрочем, стоило сразу заподозрить неладное. Человек радушно накрывает стол, а сам есть отказывается.

– Ничего удивительного, – нагло вмешался в процесс размышлений Ахурамариэль. Его бесцеремонность в очередной раз покоробила меня. Даже перед смертью нельзя спокойно поразмышлять о вечном, подготовиться морально… Никакой личной жизни.

– Вампиры вообще почти не едят, только вид делают.

– Так он вампир?! – завопила я, чуть не сверзившись с каменного алтаря, хорошо кандалы не дали свершиться моему падению, а то ходить бы мне с разбитым лбом.

– Разумеется. А ты не знала?

– Откуда?

– Ну ты даешь! Кто, по-твоему, станет спать в гробу? Только нежить.

– Тирандерель тоже вампир?

– Почему?

– Он спал в гробу.

– Так то в хрустальном, как Белоснежка.

Лично я большой разницы не уловила. Из какого материала гробик ни мастери, гробом он и останется. И предназначение его никто не отменял. В этот момент моих рук коснулось нечто очень горячее. Я взвизгнула от неожиданности и выдала:

– Не убивай меня, я еще даже замуж не успела выйти, а мои дети тебе этого не простят. И еще я сирота, семеро братьев из тебя шашлык сделают, я у них любимая сестра. А мама с папой у меня архимаги, и квакать тебе лягушкой болотной минимум три столетия, если цапля не схарчит…

Яркий свет явился для глаз полной неожиданностью. Я ахнула и зажмурилась. Конечности оказались свободны, и я навернулась-таки с камня.

– Уй-ё! – завопила я, жалея ни в чем не повинную тушку.

– Нет бы спасибо сказала, а ты вопишь как резаная, – обиделся… Ахурамариэль?

Он выглядел так же как тогда, когда явился мне во сне. С той лишь разницей, что происходило все наяву.

– Ты можешь трансформироваться? – опешила я.

– Никакой благодарности, – с улыбкой прокомментировал он. – Да, но ненадолго. Нахождение вне твоего тела, да еще трансформация в человеческий облик требует массу энергетических затрат.

В подтверждение своих слов мужчина обратился в луч света и всосался внутрь в районе живота. Я некоторое время очумело таращилась на пустое место. Обалдеть. Просто день открытий.

Наконец глаза полностью адаптировались к свету, окружающие предметы приобрели обычную четкость, и я смогла рассмотреть комнату более тщательно.

Комната больше напоминала пещеру, освещенную несколькими факелами. Как местный склеротик умудрился создать в крепости подобный шедевр дизайнерского искусства – непонятно. Камень, на котором планировалось жертвоприношение, представлял собой большую серую глыбу с вмурованными в нее цепями с кандалами на концах. Массивные браслеты наводили на мысли о сырых тюремных застенках и живописно развешанных по стенам скелетах бывших заключенных. В хорошо отшлифованной поверхности камня имелся даже сток для жертвенной крови и специальная выемка-ниша для жертвенной чаши. С комфортом устроился! Аж зло берет.

Еще в комнате находился алтарь, задрапированный красным бархатом с вышитыми рунами. На алтаре лежала раскрытая книга. Любопытство всегда являлось неотъемлемой частью моей натуры. Если книга лежит, то в нее просто необходимо заглянуть: может, она интересная или картинки прикольные.

Книга зарычала. Это вредное изделие бумажной промышленности грозно защелкало переплетом, скаля страницы. Я обиделась. Подумаешь, какая цаца. Да если хорошенько разобраться, то я оказала ей своим вниманием огромную, совершенно не заслуженную ею честь. Разобиженная вообще и выведенная из себя несговорчивой книгой в частности, недолго думая я шарахнула по ней заклинанием. Книга заверещала, как побитая прохожим подзаборная шавка и заметалась по комнате, щелкая кожаным переплетом, чтобы сбить голубое пламя.

– Так тебе и надо! Будешь знать, как на ведьм наезжать!

Вопреки ожиданиям, Ахурамариэль от комментариев воздержался. Небось дрыхнет без задних ног. Умаялся, бедняга. Ладно. Пускай спит. Наконец мечте букиниста удалось спасти себя от пламени, и она услужливо распахнулась передо мной. То-то же! Бойся, враг, девятого сына. Тэк-с… Посмотрим, что тут у нас пишут. К моему немалому удивлению, руны были написаны как раз на том языке, с помощью которого я в прошлый раз умудрилась вызвать демона, а тот, в свою очередь, обратил меня в демоницу. Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд… Опа! Так это не просто язык тот же самый, но и заклинание то же! Еще прикольней.

Дверь распахнулась. На пороге появился маг с огромной чашей, больше смахивающей на чан. В такого размера сосуд можно выжать и меня, и еще полк солдат минимум. Внезапность появления колдуна (о котором я умудрилась совершенно позабыть) привела к неожиданным последствиям. Маг-практик вытаращился на меня, как бык-производитель на новое стадо буренок, а я не нашла ничего лучше как двинуть по обалдевшей физиономии крепко зажатой в руке книгой. Фолиант оказался довольно массивным, к тому же с серебряными уголками, поэтому крепко ошарашенный моим приемом маг тихо сполз на пол, выпучив глазки, с блаженной улыбкой на лице.

В комнату ввалился Лэнд, мрачно освидетельствовал картину побоища и зашипел в мою сторону. Обнаженные и острые на вид клыки вампира произвели на меня неизгладимое впечатление.

– Действительно вампир! – удивленно прошептала я, ничуть не огорчаясь подобным фактом.

Взгляд заметался по комнате в поисках чего-нибудь подходящего для борьбы с данным видом нечисти. Осиновых колов не наблюдалось, святой воды и крестов тоже. Досадно. Вампир выпустил когти и бросился ко мне, шипя и брызжа слюной. На меня ни один мужчина так не набрасывался. Досадно, что первым до такого додумался вампир с автомобильным именем. Впрочем, машина, в отличие от нежити, производила на меня положительное впечатление. Единственным моим оружием была книга.

– Ахурамариэль! – завопила я во все горло, даже закашлялась от усердия.

– Никто не придет к тебе на помощь, – прошипел настойчивый паразит, клацая зубами в опасной близости от моей беззащитной шеи.

Такая близость острых предметов к моей яремной вене несколько меня нервировала.

– Вы всегда такой торопливый? – возмутилась я, пытаясь отпихнуть от себя слишком настойчивого кавалера.

– Я привык брать крепости штурмом, – не растерялся он, впечатывая мое многострадальное тело в стену.

Если так пойдет дальше, одними синяками не отделаюсь.

– Некоторые крепости нуждаются в продолжительном штурме, – парировала я, когда воздух в легкие все-таки начал поступать.

– Предпочитаю быструю осаду.

Челюсти клацнули еще ближе. Ну все. Раз спасать меня никто не думает, помогу себе сама. Как там говорится? Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Тяжелая книга послужила ударной силой. Первый удар пришелся по башке оголодавшему вампирюге. Тот взвыл и схватился за пострадавшую часть тела, вторым ударом я лихо заехала ему в зубы. Что-то ярко вспыхнуло, запахло паленым. Вампир катался по полу и верещал, как пострадавший на пожаре перед приездом «скорой помощи». Я тихо сползла по стене и наблюдала за истерикой нежити уже с пола.

– Чего ты так расстроился? – искренне удивилась я. – Подумаешь, книгой в зубы закатала. Вон магу по башке съездила, он тихо лежит в углу, отдыхает.

– Идиотка! – дурным голосом взвыл Лэнд. – Магические книги замагичены от нежити. Как я теперь есть буду?!

– Через трубочку, – фыркнула я, поднимаясь на ноги. – Ты лучше скажи мне, ирод, зачем мне всю футболку слюнями закапал? Она у тебя, часом, не токсичная?

– Убью! – Вампир подскочил в воздух и получил в лоб по второму кругу.

Лэнд снова скорчился на полу. Я печально вздохнула, заметив страдальцу, что он со своей драмой повторяется и вообще очень утомителен в общении. Так у него никогда не будет двухместного гроба. Придется вечность коротать в гордом одиночестве. Я переступила через поверженного мужчину и, гордо задрав нос, удалилась. Очень кстати эта незадачливая парочка позабыла запереть дверь.

51

Солнце садилось за горизонт. Мир пустыни расцветился багровыми красками. Красотища!.. Напрягало одно обстоятельство: что я буду делать одна в пустыне ночью? И днем-то дороги не найдешь. С другой стороны, проводить еще одну ночь в крепости не хотелось. Была не была! Как там у классика? В пустыне жаркой и сухой усталый путник, я влачился… Во дворе никого не было. То ли маг был так уверен в себе и не выставил охрану, то ли его приказы игнорировались – неизвестно. Некоторые книги в запретной библиотеке поведали, что иногда ритуалы с привлечением черной магии требуют особого уединения, иначе последствия могут быть непредсказуемы. Обычно на все время проведения подобного рода магических манипуляций округа обезлюдивает и обеззверивает. Звери убираются сами, чувствуя приближение опасности, некоторые люди тоже – правда, далеко не всегда, – прислушиваются к внутреннему голосу.

Я еще раз осмотрела крепостной двор. Быстро надвигающаяся темнота укрывала предметы своим темным покрывалом. Из груди вырвался обреченный вздох. Где же ты, мой ящер? Вдвоем брести по бескрайней пустыне было бы не так одиноко. Да и животные чувствуют направление лучше, чем люди. Конечно, бывают и исключения.

Мой взгляд остановился на странной телеге. Обычная конструкция, состоявшая из деревянной платформы с высокими бортами, с которых живописно свешивалось то ли сено, то ли солома, и деревянных колес. Лошади поблизости не наблюдалось. Словом, телега как телега. Если бы не одно обстоятельство – она тряслась. Мелкая дрожь сотрясала транспортное средство, деревянные детали жалобно поскрипывали на стыках и, по-моему, даже жалобно поскуливали. Ну и дела…

Я подобралась к странной телеге поближе. Интересно же посмотреть на феномен вблизи. При моем приближении телега завыла еще более жалостливо и затряслась сильнее. Она боится меня? Вот это новость. Чем я могла не угодить телеге? Я же ее впервые вижу.

Под телегой ярко сверкнули в свете полной луны чьи-то огромные, полные ужаса глаза. Я наклонилась, чтобы рассмотреть поближе обладателя испуганного взгляда. Глаза увеличились в размерах чуть ли не вдвое, из-под телеги донесся угрожающий рык и влажно блеснули в оскале клыки.

– Ах вот ты как! – огорчилась таким поворотом событий я и двинула по клыкам книгой.

Нет, что ни говори, а тяжелое коллекционное издание имеет-таки вполне практическое применение в повседневной жизни. От бандитов отбиться, от монстров тоже неплохо помогает. Незаменимая вещь для уважающей себя девушки.

Под телегой горестно взвыли и обреченно закрыли глаза лапами. Видимо, спрятавшееся там существо решило больше не бороться за бренное существование. Вот и правильно, вот и молодец. Со мной связываться – себе дороже выйдет. Я выволокла создание на свет божий и обрадовалась. Им оказался ощипанный мною монстр. Ну до чего же везучий волк попался – умилилась я. Как он вовремя под телегу залез! Транспорт подан. Желающие выбраться из крепости, занимайте места согласно купленным билетам и пристегните ремни безопасности. Монстр-экспресс до дворца Велиора отправляется со второй платформы.

На всякий случай я еще раз замахнулась на присмиревшего волка. Но он выглядел так жалко, что врезать ему рука не поднималась. Я просто уселась ему на спину и пришпорила. Лысый «скакун» сразу просек свою задачу и резво взял с места в карьер. Вот и умничка, вот и молодец. Монстр развил просто феноменальную скорость. Мне не часто приходилось кататься на лошадях, обычно процесс не приносил удовольствия ни мне, ни лошади, но могу смело утверждать, что монстр передвигался куда быстрее и плавнее всех видов верховых животных, на которых мне только доводилось ездить.

Слишком поздно до меня дошло, что подвесной мост никто не опускал, ворота не открывал, а я о таких мелочах как-то не задумывалась. Тормозить? Но как? Ни узды, ни поводьев, только горячее тело монстра перекатывает подо мной мышцы в легком скоке. Ветер понес мой вопль по крепости. Многократно отраженный от высоких стен с бойницами звук свободно гулял по пространству, наводя ужас на меня самое. Когда темные ворота оказались в нескольких метрах от нас, я малодушно зажмурилась.

Пошли мучительные секунды, превратившиеся в мучительные часы ожидания болезненной смерти. Стук сердца в ушах просто невыносим, в горле пересохло. Ну вот и все. Жизнь пронеслась перед глазами. Выяснилось, что, в сущности, ничего не успела, не сделала, не совершила. Глупо.

Я ждала. Смерть запаздывала. Вместо нашего дружного шлепка о каменную кладку раздался противный скрежет, бег сменился сильными рывками. Я осторожно разлепила веки и с удивлением обнаружила, что коллективное смертоубийство отменяется: монстр не делал особых различий между песчаной поверхностью и каменной кладкой и шустро лез вверх, глубоко засаживая когти в крепостную стену. Обалдеть. А зверушка-то очень даже полезная. Только все равно я покрепче обняла волчью шею и вцепилась ногами в бока. Вниз спускались аналогичным образом. Причем мне стоило грандиозных усилий, чтобы не заверещать от страха. Перспектива свободного падения с такой высоты не внушала оптимизма. Относительно расслабиться удалось только тогда, когда шустрые лапы «скакуна» коснулись наконец горизонтальной поверхности песка и затрусили в сторону потемневшего, усыпанного звездами горизонта. Фу-у! Я вытерла внезапно вспотевший лоб. Все-таки здорово быть живой…

Песок с тихим шорохом стелился под когтистые лапы волка. Ехать верхом на совершенно лысом животном или нежити (вероятнее всего второе) скользко, но можно. Пешком тащиться куда хуже. Вскоре смрад, исходящий от чего-то пока еще невидимого впереди, заставил поморщиться. Горький опыт подсказывал – жди сюрпризов, наверняка неприятных. Селяви, как говорят наши друзья французы.

Жуть, которую я увидела, заставила желудок сжаться болезненным спазмом. Хорошо хоть не ужинала, иначе еда уже рассталась бы с многострадальным органом пищеварения гораздо быстрее, чем туда попала. Побоище – слабое слово для представшей моим глазам картины. Сумрак милосердно укрыл от моих глаз большую часть смердевших разложением трупов. Жара не способствовала сохранности тел погибших волков, то, что от них осталось, воняло немилосердно. Даже сонные грифы, сидевшие неподалеку, не проявляли к падали никакого интереса.

Зажав нос задранной вверх футболкой, я постаралась не дышать. Получалось плохо. Превозмогая тошноту, я осадила скалящего клыки волка, чтобы постараться рассмотреть место битвы. В неверном свете луны влажно белели кости и челюсти. Вот чьи-то зубы стиснули клочок одежды, да так и замерли навеки, не выпуская добычи. Я пересекла гиблое место один раз, затем второй… Хвала богам нашего мира и этого, здесь нашлипоследний приют только мутанты. Я облегченно пришпорила волка, тот тоже не горел желанием оставаться дальше в гиблом месте и рванул, не жалея лап.

Примерно через полчаса волк сбавил скорость и мерно затрусил в сторону горизонта. Я не особо возражала против произвола верхового животного. Помнится, где-то читала, что волки неспешной трусцой могут бежать несколько суток напролет, а эта зверюга тем паче. Здорово. Пусть весь мир – большая пустыня, но население все же имеется, значит, рано или поздно кого-нибудь встретим.

– Первая здравая мысль за все время нашего знакомства, – хмыкнул внутренний голос.

Ой! Кто там у нас проснулся!

– Проснулся не проснулся, а тебе самой вздремнуть не мешало бы. Я посторожу.

Посторожит он, как же… Я вздохнула, погружаясь в уютный сон.

Рычание. Я вздрогнула и чуть не навернулась с движущейся поверхности. Где это я? Рычание повторилось. Я инстинктивно ударила зажатой в руке книгой. Кстати, откуда она у меня? В ответ горько завыли, хныча, как бездомный, потерявшийся щенок. Мне даже стало жаль горюющее существо. Может, я погорячилась?

– Фу ты ну ты, елки гнуты, – ехидно зафыркал Ахурамариэль. – Дожили. Ведьма жалеет нежить.

Вредное замечание меча подхлестнуло задремавшую было память, и мне стало стыдно. Несчастное животное тащило меня на себе, а я вместо благодарности спросонок луплю его книгой. Я неловко потрепала все еще хнычущее создание по горячей лысой шее. Волк замер на мгновение, видимо не веря в бескорыстность проявленных чувств, затем в руку неожиданно ткнулся мокрый нос и теплый язык нежно лизнул ладонь. Обалдеть! От неожиданности я съехала со зверя на песок и только тут обнаружила, что впереди в ночи маячит огонь костра. Вот что заставило волка рычать! Угрызения совести проснулись с новой силой. Зверь пытался предупредить непутевую всадницу о возможной опасности, а я его книгой.

– С чего ты взяла, что костер – это опасность?

Да с того! Нормальные люди по пустыням ночью не шляются. Они дома сидят, чай пьют и телевизор смотрят.

– Между прочим, ты тоже не дома находишься.

А кто сказал, что я нормальная?

Меч заткнулся. Что, съел?

Однако молчание пошло только на пользу. Я осторожно сотворила заклинание чуткого уха. Надо же как-то узнать, враги там собрались побеседовать у ночного огонька или друзья.

– Ну и какой у нас план? – прозвучал подозрительно знакомый голос.

Где я его слышала?

– Бельвиор вернется домой и приведет ящеров.

Бельвиор? Или у них тут тьма-тьмущая Бельвиоров?

– Почему я?! – возмутился демон.

– А кто? – вступила в спор Мелена. – Меня эта скотина и близко не подпускает.

– Думаете, меня подпустит?

– Тебя просто не жалко, – насмешливо откликнулся эльф.

Наши. Точно наши! Вот это везуха! Нет, правда, какие шансы найти своих посреди пустыни? Ноль целых и одна миллионная. Я скользнула на спину мутанту. Удивительное дело, но тот безропотно ждал рядом и послушно принял на спину седока. Мерная трусца возобновилась. Видимо, зверюга ограничилась предупреждением, в полной уверенности, что я сама в состоянии о себе позаботиться. Завидный оптимизм.

– А вот и я! – радостно ошарашила я народ своим появлением. – Не ждали? И наверняка пожрать ничего не оставили!

Челюсти спутников мягко упали на песок. Радостный визг ящера огласил пустыню. Это был мой ящер. Тот самый, с которого я удачно шлепнулась на спину нынешнего верхового животного. Рептилия весело скакала вокруг, игнорируя недовольное ворчание волка, его внушительный оскал и окружающих демонов, эльфа и ведьму, которые шустро подобрали челюсти и только и делали, что старались избежать внушительных когтистых лап радостного животного.

– Да успокой ты его! – орал народ.

Нет, мне положительно тут не рады. Вот и возвращайся к ним после этого. Я обиделась. Но ящера все равно погладила, рассказывая единственному существу, которому я не безразлична, какой он милый и хороший. Ящер тихо млел, восторженно закатывая желтые глаза и ревниво шипя в сторону волка. Мутант не оставался в долгу, стараясь исподтишка цапнуть рептилию за любую часть тела. Вот она, идиллия.

Я наотрез отказалась рассказывать о своих приключениях, если меня не накормят. Мотивировала свою позицию тем, что на голодный желудок голова отказывается соображать.

– Как будто она у тебя на сытый соображала, – проворчала Мелена. Глаза ведьмы горели любопытством.

Интересно, какое чувство перевесит? Голод духовный или физический? Я обиженно засопела, дивясь вопиющей несправедливости окружающих. Это ж надо! Меня почти принесли в жертву, мне удалось укротить дикого монстра, а эти изверги отказываются кормить меня ужином. Выручил Арни. Он спокойно извлек из сумки кусок вяленого мяса и выдал голодающей. Вопль и отчаянный прыжок Бельвиора несколько запоздали, моя рука крепко сжала и без того небольшой кусок и ловко спрятала за спину. Демон упал носом в песок и долго мрачно отплевывался.

– Так нечестно! – вопил он, сплевывая. – Почему ей досталась именно моя порция?!

– Просто мы свои уже съели, – резонно заметила Мелена, довольно улыбаясь, как сытая кошка.

Несмотря на острое чувство голода, я разделила ужин на три равные порции. Получилось ровно на один зубок мне, ящеру и волку. Бельвиор тоскливо проводил еду взглядом и отвернулся, выражая протест против жестокого обращения с демонами. То бишь с ним.

– Кстати, Велиор, а как зовут ящера? – поинтересовалась я, жалея, что ужин кончился быстрее, чем начался.

– Ящер.

– И все?

– Угу.

– Нехорошо как-то, – вздохнула я. – Живое существо, а имени нет.

– Думаю, ему это неважно, – встряла Мелена.

– Неужели? Тебе бы понравилось, если бы тебя звали просто ведьма?

– К твоему сведению, «ведьма» – это профессия, – уточнила эта ехидна.

– Девочки, девочки, только не надо ссориться! – подал голос Велиор.

– Еще чего! – в один голос откликнулись мы, проявив редкое для нас единодушие.

– Слушай, а там, где ты была, Аватара случайно не было? – ловко перевел разговор в другое русло эльф. Дипломатичный наш.

– Разве он не вернулся? – удивилась я.

– А ты видишь его среди нас? – ехидно ввернула Мелена.

– Ну-у… – неуверенно протянула я. – Может, отошел человек. В пустыне примерно одна верблюжья колючка на десять гектаров песка. Процесс похода в кустики мог и затянуться.

– Он не возвращался.

Народ выжидательно уставился на меня. Я облизнула пальцы (плевать, что негигиенично) и описала все происшедшее в красках. Приукрасив немного, не без этого. Зато так гораздо увлекательнее получилось.

– Ясно, – кивнул Велиор, дослушав повествование до конца. – Аватара надо спасать.

– Это еще почему? – искренне удивилась я. По моему скромному мнению, демон ночи хоть и отличался невезучестью, но имел куда больше шансов выпутаться из передряги живым и невредимым. Почему? У него есть крылья – раз. То есть, рассуждая логически, средство передвижения свое и всегда в свободном доступе, что немаловажно при спешном уходе по-английски. Он находится в своем мире – два. И он владеет магией соблазнения (по крайней мере, теоретически) – три.

– Элементарно. Тебя собирались принести в жертву, а ты покинула крепость, смешав магу и вампиру все карты. Аватара с нами нет, значит, скорее всего, он остался в крепости, где позарез необходима новая жертва для заклания. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого они выберут.

У меня отвисла челюсть. Это сколько же надо иметь мозгов, чтобы такие заковыристые умозаключения выдавать? И ему ум на черепную коробку не давит?

– У вас есть план? – мило поинтересовалась я.

Ящер опустился, поджав под себя ноги, и ласково потерся о мою руку. Я машинально почесала ластящуюся рептилию. Вторую руку тут же оккупировал обнаглевший монстр. Ладно. Поглажу и его. Жалко, что ли? После моих слов народ почему-то выжидательно уставился на меня. Не понял. А я-то тут при чем? Прогулка до крепости была целиком идеей Велиора. Так мы и играли в гляделки, как группа детишек ясельного возраста. А мне-то что? Вздремнуть, что ли?

– Пора, – вздохнул Велиор, так и не дождавшись от меня ничего умного.

Впрочем, глупого тоже. А это радует.

– Куда? – на всякий случай уточнила я, с успехом имитируя приступ тупоумия.

– Аватара спасать. Замочат ведь.

Я с надеждой уставилась на окружающих. Но, к моему немалому удивлению, народ с готовностью поднялся с мест. Собрались буквально за несколько секунд. Благо собирать особо было нечего. Ни вещей, ни оружия – словом, ничего толком. Команда гладиаторов готова выйти на арену для боя со зверьем с голыми руками. Остро ощущалась нехватка трибун Колизея и транспаранта «Идущие на смерть приветствуют тебя!». Далее счастливый рев трибун, предвкушающих кровавое зрелище.

– Народ, а может, того… До утра подождем? – робко предложила я.

Ну почему дельных предложений никто не слушает, а на всякий бред ведутся, как стая кошек на валерьянку?

Монстр встряхнулся, прямо как обычный дворовый пес, со смаком потянулся, разминая затекшие члены до хруста в суставах и замер в ожидании седока. Пожалуй, назову его Волчком. Хорошее имя для монстра будет. Я нежно потрепала холку зверя. Тот благодарно замер, подталкивая руку к более активным действиям. Надо же. Вроде бы нежить, монстр, а ласку уважает. Видно, правду говорят – ласковое слово и кошке приятно. Ящер тоже вскочил с места, но от резкого движения судорожно дернулся и издал жалобный звук, нечто среднее между плачем, воем и ревом.

– Что с тобой? – Я бросилась к рептилии.

– Разве не видно? Он ранен, – прокомментировал это событие эльф.

– А почему вы ему не помогли? Я слышала, эльфы сильны в целительстве.

Арни устало вздохнул:

– Я израсходовал почти весь магический резерв. Впрочем, как и все остальные.

Я окинула удивленным взглядом окружающих и только теперь заметила, как устала наша маленькая разношерстная команда. Столкновение с монстрами оставило свой отпечаток на коже в виде царапин, ссадин и синяков. Более крупные раны, вероятно, были залечены. Но для такого сложного и быстрого исцеления необходимо много магической энергии. На восстановление истощенного резерва может уйти несколько суток. Темные тени под глазами собравшихся указывали на общую физическую усталость. Тащиться в таком состоянии прямиком в лапы магу – чистейшей воды самоубийство. И мы собираемся его совершить. Здорово.

– Может, все-таки подождем до утра? – еще раз предложила я.

Побьют. Ей-богу, побьют!.. Лица команды вытянулись.

– А тебя никто силком не тащит, – презрительно сплюнул Бельвиор.

– А ящер? – совсем растерялась я. – Бедняга не в состоянии идти.

– Бросим его здесь. Позже вернемся.

Ага. Если живы будем. А если нет? У бедняги не будет шансов. Я заглянула в янтарные глаза с вертикальными щелями зрачков, полные такой боли, что в сердце невыносимо защемило, а на глаза навернулись непрошеные слезы. Нет. Не могу я его бросить. Хоть убейте, не могу.

– Вряд ли он переживет эту ночь. – Арни коснулся моей руки, но я раздраженно скинула ее. – Слюна монстров ядовита. Ему становится хуже.

Я упрямо тряхнула головой:

– Вы идите. Я вас догоню. А может, стоит наведаться в крепость днем? Там ведь не только монстры, но и драконы.

– Нет, утром будет поздно. Сегодня полнолуние, и жертву, скорее всего, принесут именно ночью. А драконам все равно – ночь или день на дворе. У них прекрасное зрение.

Что правда, то правда. Ходили легенды о том, что некоторые особо хитроумные герои проникали в пещеры огнедышащих рептилий именно тогда, когда хозяина не было дома. Они вовсе не горели желанием испытать на себе крепость драконьих когтей (к слову, когти у ящеров огромные, как ятаганы, и столь же острые), можно ведь пораниться ненароком. Сокровища же – дело другое. Всем известно, что у драконов золота навалом. Вот рыцари и крали втихую мешок-другой, справедливо рассудив, что им благородный металл пригодится больше, нежели ящеру. Только драконы обычно придерживались другого мнения на этот счет, к тому же были очень скаредны и точно знали, сколько безделушек скопили за годы своего существования. Понятно, что похитителя ждал безрадостный конец. Разгневанный вероломством рыцаря, дракон преследовал последнего неделями, не прерываясь на еду и сон, и настигал вне зависимости от дальности расстояния. Немного оплавленные сокровища возвращались к своему обладателю, а доспехи украшали музеи для назидания грядущим поколениям. Несмотря на наглядность пособий, дураки всегда находились.

Команда цепочкой покинула привал. Я ощущала себя одновременно трусливым предателем и невинной девой, провожающей героев на бой. Впрочем, махать вслед белоснежным платочком не стала из-за отсутствия такового. Ограничилась скромным пожеланием удачи, которое не удостоили ответом. Ну и пусть.

52

Пришлось подождать, пока народ не скрылся за ближайшим барханом. Костер к этому времени благополучно догорел. Угли тоскливо рдели в ночи, но и им суждено продержаться от силы полчаса. Больше топлива не было. Откуда умудрились натаскать это – тайна великая. Я с любопытством огляделась вокруг. Камней в пределах досягаемости не наблюдалось. Впрочем, смешно было рассчитывать на это. Песок. Один песок. Однако огонь необходим, хотя бы для того, чтобы попробовать осмотреть рану ящера. Пусть спутники израсходовали свой магический резерв, а я-то почти не колдовала. И мои знания при мне.

Что-то настойчиво забилось под мышкой, как пойманная в силки птица. От неожиданности я разжала руки и… на песок с мягким стуком упала книга, прихваченная мною из крепости. Страницы зашелестели под порывом ветра. Или не ветер был тому причиной? Заклинание вызова саламандры… Обалдеть! Как я могла забыть об огненной ящерке? Ей не надо много топлива, достаточно крошечного уголька для танца. Угли слишком слабо мерцали, и в темноте руны заклинания едва виднелись. Книга услужливо подсветила страницы, чернила замерцали в ночи не хуже люминесцентных ламп. Здорово. И вот уже маленькая огненная ящерка самозабвенно танцует на раскаленных углях. Я счастливо улыбнулась, благодаря огненную стихию за помощь.

Света, конечно, было маловато для полноценного осмотра. С другой стороны, я не хирург и в ярко освещенной операционной не нуждаюсь. Ящер был против вмешательства медицины, пусть даже волшебной. Он упорно прятал больную лапу, вертелся, скалил зубы. Кусать не кусал, и на том спасибо. Пришлось долго уговаривать, успокаивать, рассказывая о необходимости этой малоприятной процедуры. В конце концов, когда я окончательно выбилась из сил и частично охрипла, рептилия согласилась предъявить пострадавшую часть тела. Наконец-то! А то я уже было отчаялась.

Рана выглядела ужасно. И дело не в том, что из лапы практически был вырван кусок мяса. Просто когда рана воняет, словно полуразложившийся труп, и сочится гноем, это ненормально. Даже чешуйки вокруг рваных краев почернели. Ужас. Освидетельствование плачевного состояния лапы рептилии потребовало от меня всего мужества и бездны самообладания. Скудный ужин настойчиво просился наружу. Я подавила в себе порыв бездарного переведения продукта, разжала трясущиеся руки и задумалась.

Как лечить? А я откуда знаю? Большинство лекций по целительству благополучно мною пропущены, а те немногие, на которых я милостиво осчастливила преподавателей своим присутствием, навевали скуку, сон, зевоту… да что угодно, кроме здорового стремления к учебе. Вот, например, Вериока, та с маниакальным рвением собирала и сушила разнообразные растения, вечно готовила какие-то многокомпонентные бальзамы и была способна с завидным воодушевлением вещать о ста двадцати симптомах отравления кровью мантикоры. Обалдеть. Народ сбегал уже после описания третьего симптома, самые выносливые после десятого, а самые догадливые не давали Вериоке шансов открыть рот.

Из состояния глубокой задумчивости вывел шелест страниц книги. Волчок зарычал и бросился к фолианту, оттуда что-то шарахнуло, и любопытный монстр с визгом отпрыгнул в сторону. У меня же есть книга! Как я про нее забыла?

– Тэк-с… Посмотрим, что тут пишут…

Умный том предъявил именно то заклинание, в котором я нуждалась. Правда, оно относилось к магии крови, которая давным-давно запрещена. Но кого это волнует? Свидетелей нет, а ящер с Волчком никому не расскажут. Так. Что там у нас? Нужен ритуальный нож. Ха! А где его взять? Ладно. Предположим, сойдет и меч. Главное – в процессе волшебства себе чего-нибудь не оттяпать.

– Ой, да ладно! Больше, чем природа тебя уже обделила, не обделит никто.

Хам. Ехидный и вредный. И как я его терплю?

– Во-первых, у тебя просто нет выбора, а во-вторых, кто ж тебе правду-матку скажет?

В сущности, ритуал не представлял ничего сложного. Капнуть несколько капель крови на рану, провыть соответствующее заклинание, и все. Ахурамариэль материализовался раньше, чем я успела об этом подумать. Я с тоской посмотрела на такие хрупкие запястья и решительно полоснула по вене на левой руке, отчаянно надеясь, что есть удача в этом мире и я не успею истечь кровью раньше, чем завершу начатое. Ящер внимательно следил за моими манипуляциями. То ли проникся важностью момента, то ли просто устал бороться с моими закидонами, но при виде меча он не бросился бежать, оглашая истошными воплями округу. Уже везение.

Кровь на рану попала с третьей попытки. Снайпер из меня никудышный, огорчилась я. Ящер попытался слизнуть с таким трудом накапанную кровь и получил тыльной стороной ладони по морде. Порез мечом выглядел ужасно. Кровь сочилась маленькой струйкой, вызывая мучительную тошноту.

– Ну-ну, расклеилась, кисейная барышня. Мы ритуал совершать собираемся или как?

«Или как», так и подмывало заявить меня. Но я промолчала. Ахурамариэль прав. Если я позволю своему организму трусливо хлопнуться в обморок – ящер к утру благополучно скончается, после чего будет сниться мне каждую ночь, заглядывая в глаза с немым укором. Да и зря, что ли, я всю руку исполосовала антисанитарной железякой?

– Ну так соберись наконец! Или мы до утра тут торчать будем? Твои спутники небось уже воюют. Или шустрый маг готовит групповое жертвоприношение.

А он прав. Я провыла заклинание на едином дыхании. Колдовство свершилось. Внутренности обожгло жаром, скрутило в узел, затем тело пронзило тысячами иголок. Когда боль стала совсем невыносимой, сознание милосердно покинуло меня. Хоть тут повезло, подумала я, соскальзывая в благословенную темноту.

Очнулась я от того, что ящер лизал мое лицо длинными влажными движениями раздвоенного языка. Я поморщилась и осторожно отвела настырную морду в сторону.

– Хватит, довольно, – прошептала я хриплым голосом.

– Ну ты как? – участливо поинтересовался меч.

Я задумалась. Все тело болело так, словно его долго жевали, а проглотить забыли. В горле саднило, будто я занялась на досуге шпагоглотательством и потерпела оглушительное фиаско. Хотя, кажется, жить буду.

– Уже неплохо, – сообщил меч.

Оптимистичный мой.

Ящер оказался здоров. Я удивленно присвистнула, осматривая розовый шрам на лапе. Тут же на песке растеклась обширная лужа гноя, остатков плоти и чего-то еще. Воняло немилосердно. Интересно, откуда столько дряни? Однако лечение ящера отняло слишком много сил. Меня штормило. Я уцепилась за чешуйчатый гребень, но руки предательски соскользнули, и я рухнула прямо на услужливо подставленную спину волка. Монстр спокойно поправил положение обессиленного тела, игнорируя обиженный рев более неловкого ящера, и не спеша потрусил в сторону крепости.

Крепость хранила безмолвие. Не слышно было криков, шума битвы. Я объехала вокруг – ничего. Может, я ошиблась адресом? Вряд ли. Сколько в пустыне может быть огромных крепостей, похожих друг на друга как две капли воды? Я тяжело вздохнула. Тишина ночной предрассветной тьмы пугала больше, чем самые ужасные звуки. Действительно, что там таится в этой напряженной тишине? И не угадаешь.

Я прижалась лбом к ящеру.

– Побудь неподалеку. Тебе не подняться по отвесной стене.

Волчок неторопливо скользнул по песку, преодолевая ров с крутыми склонами. Шорох песка под мускулистыми лапами сменился скрежетом когтей, когда монстр принялся карабкаться вверх. Горестный рев брошенного ящера пронзил ночную тьму, выдавая наше присутствие с головой. Будем надеяться, что защитники крепости не заметят нашего восхождения. Но все еще ярко светила луна. Ночь, когда на небе светит такая луна, справедливо называется ночью охотников. Только вот осталось уточнить, кто и на кого должен охотиться. Мы на мага или он на нас. И хочется ли мне знать ответ?

Повезло. В замок проникли без приключений. Волчок даже не запыхался. Бедняга замучился таскать на себе ведьму, которой периодически приспичивает то выбраться из крепости, то забраться в нее. Надо отдать должное ангельскому терпению монстра. Он не жаловался на бестолковость седока. Просто шевелил лапами в нужном направлении, и все.

Тишина внутри крепости не понравилась еще больше. Если снаружи полное отсутствие посторонних звуков казалось странным, но не более, то внутри тишина была жуткой, густой– хоть ложкой ешь, хоть ножиком режь.

– Не нравится мне это, – прошептала я скорее для того, чтобы просто услышать собственный голос.

– Как ни странно, мне тоже, – поддержал Ахурамариэль.

Я не стала спешиваться. Рвать когти верхом на быстроходном звере гораздо удобнее, чем пешком. Тем более за бег у меня была натянутая тройка.

– Двоечница, – хмыкнул меч.

Я не удостоила скептика ответом. К чему вступать в пререкания с собственным мечом, если где-то рядом притаилась опасность. Может, команда еще не добралась до крепости. Вокруг нет никаких следов их присутствия.

– Мага ты тоже не видишь. А он наверняка здесь. Может, он как раз складирует хладные трупы где-нибудь в подвале.

– Умеешь же ты утешить, – фыркнула я. – Нет бы сказал что-нибудь типа «все хорошо, а дальше будет еще лучше».

– И не подумаю. Расслабишься, а мне потом вытаскивай тебя из очередной неприятности.

– Между прочим, тебя никто не просил вмешиваться. Навязался на мою голову.

– Я?! Навязался?! – Возмущенный вопль меча оглушил. – Не очень-то и хотелось. Вот позовешь, а я не откликнусь.

Я скептически пожала плечами. Ну и пожалуйста. Тоже мне, велика потеря.

Когти монстра гулко цокали по каменному полу. Если закрыть глаза, то звук можно легко спутать с шагами собаки. Пару раз из-за угла выныривал какой-нибудь полугоблин, но радостный оскал моего «скакуна» заставлял доблестного стража исчезать гораздо стремительнее, чем он появлялся. Интересно, почему они боятся Волчка? Сами же вывели зверушек, а теперь драпают от них не хуже зайцев. Странные они какие-то.

Команда обнаружилась в знакомой комнате для жертвоприношений. Причем в полном составе. И почему я не удивляюсь? Голый по пояс Аватар живописно раскинулся на плоском камне, в нишу которого вставили-таки чашу для жертвенной крови. Молодец маг, подсуетился. А то в жертву приносить собрался, а инструмент как следует не подготовил. Даже обидно как-то. Никакого уважения к главной участнице заклания. Вооруженный ритуальным ножом маг исступленно блеял какое-то сложное заклинание. На запястье демона-искусителя виднелся аккуратный надрез, кровь тонкой струйкой текла по специальному желобу в чашу. Глядя на тонкую алую струйку, вожделенно облизывался вампир, не особенно стесняясь вылезших наружу клыков. А кого бояться – все свои собрались. Вокруг алтаря к стенам приковали остальных участников похода. Лица у всех сосредоточенно-серьезные, проникшиеся важностью момента. А меня, как всегда, не пригласили. И кто они после этого?

Я ударила пятками Волчка. Тот взвился в воздух и приземлился прямо на алтарь, широко расставив когтистые лапы, но умудрился при этом не задеть лежащего Аватара. При виде меня маг от неожиданности икнул и сел на пол. Вампир оскалился, и я с удовольствием увидела внушительные промежутки между клыками в его зубастой пасти. Приятно, черт побери, лицезреть деяния рук своих.

– Ага! Не ждали?! – радостно поинтересовалась я. – Не очень-то хорошо с вашей стороны. Между прочим, в жертву приносить собирались меня.

– Так ты же сбежала, – жалобно проблеял маг. Он, похоже, прикидывал, какое заклинание читать, чтобы я сгинула окончательно. Экзорцист хренов.

– Поклеп! – нагло возмутилась я и шарахнула подобравшегося слишком близко вампира книгой в челюсть. Так и знала, что она мне еще пригодится, – довольно думала я, наблюдая за воющим вампиром. – Стоило только выйти на минутку, как мое место бессовестно заняли. Это, как его там… Дискриминация, вот! – Я назидательно подняла вверх палец, правда, почему-то средний, но кто обращает внимание на такие мелочи. – Я требую, чтобы меня принесли в жертву!

Вампир снова совершил попытку наброситься на меня. Нет. Вообще наглеж! Разве можно кидаться с клыками на беззащитную девушку? Так я возмущалась, наблюдая, как Волчок треплет нежить за руку. Куда катится этот мир? Удар сверху по голове фолиантом успокоил распоясавшегося вампира надолго. Маг взвыл и сделал попытку покинуть место боя, шустро передвигаясь на карачках. Прыжок Волчка лишил неудавшегося властелина мира возможности ретироваться.

– Я буду жаловаться! – вопил он. – Я до Темного властелина дойду!

– А если мы тебе ноги выдернем? – спокойно поинтересовался Велиор, и глаза его мстительно блеснули.

– Тогда доползу, – насупился маг.

– Что ж ты охрану не поставил, предусмотрительный наш? – спросила я, спешиваясь.

– Я поставил, – шмыгнул носом маг. – Кто ж знал, что ты книгу с собой прихватишь. Между прочим, это нечестно. Книга только меня слушаться должна. Вот.

– Почему? – удивилась я, с интересом рассматривая трофей.

– Она у нас из поколения в поколение передается и настроена исключительно на наш род.

Я пожала плечами. Если бы у меня были такие странные родственники, пришлось бы обживать параллельные миры. Внезапно башня содрогнулась до основания. Пол под ногами начал сильно вибрировать. Не ожидавшая от крепкой на вид башни такого финта, я шлепнулась на пол и удивленно уставилась на мага. Тот, радостно взвизгнув от восторга, принялся отплясывать, высоко задирая ноги, замысловатый танец. Получилось нечто среднее между гопаком и канканом. Зрелище, скажу вам, не для слабонервных. Никогда не подозревала, что землетрясение может действовать так на людей со слабой психикой.

Между тем гул постепенно нарастал. Вибрация передалась стенам, посыпалась мелкая крошка.

– Господи, что это? – испугалась я.

Неужели конец света? Не согласная я! Меня никто не уведомил заранее!

– Освободи нас, идиотка! – завопила Мелена.

Надо же, какая ласковая. Могла бы попросить и повежливее. А вот не отвяжу!

– У меня ключа от наручников нет, – резонно заметила я, поднимаясь на ноги.

Ну вот, очередные штаны окончательно испорчены. Так никакой одежды не напасешься.

С потолка посыпались более крупные булыжники. А это уже серьезно, перепугалась я. Шлепнется такой – и прощай, бренный мир. Мозги отшибет напрочь, если они имеются, конечно.

– Связка у вампира на поясе, – подсказал Арни.

– А «пожалуйста»? – заупрямилась я.

– А в лоб? – в тон ответила Мелена.

Я обиженно засопела. Им жалко попросить, что ли? Раскомандовались. Я прискакала, как рыцарь на белом коне, с шашкой наголо, а они «подай-принеси», и все в приказном тоне.

– Ладно, пожалуйста, – примирительно попросил Велиор. – Только освободи нас раньше, чем рухнет крепость.

– Хорошо. Но только из вежливости, – кивнула я и принялась обыскивать вампира.

И, конечно, тот очнулся в самый неподходящий момент. Наглый вампирюга крепко уцепился за руку, оскалил обломки зубов и совершил попытку цапнуть. Я взвизгнула, подпрыгивая метра на два вверх, и замахнулась на наглеца книгой. Лэнд свел глаза в кучку и бессильно обмяк. Ага! Страшно? Бойся, враг, ведьму с книгой! Пол заходил ходуном, и стоять на нем без опоры становилось все труднее. Я уцепилась за Волчка, жалея, что не успела отрастить на нем шерсть заново. Скользкая кожа не способствовала цепкости.

До прикованного народа пришлось добираться на карачках. Со стороны выглядело это наверняка забавно, лица окружающих вытянулись, однако смеяться никто не решился. Мало ли что. Вдруг обижусь и брошу их на произвол судьбы? В конце концов, они тоже не очень спешили со спасательной миссией. Если бы не Ахурамариэль, то мои бренные останки в лучшем случае просто прикопали бы где-нибудь под стенами крепости, благо песок кругом, в худшем – скормили бы вместо собачьего корма местным мутантам. Рука тряслась так, что массивный ключ отказывался лезть в не менее массивный замок. И какому идиоту пришла в голову светлая мысль навесить на оковы амбарные замки? Это же не конюшня с дорогими скакунами. Кому вообще придет в голову освобождать этих недотеп? Одна я, идиотка, польстилась.

…Наконец попала. Класс! Прямо снайпер. Замок услужливо щелкнул, кандалы упали к ногам Велиора. Пол снова вздрогнул, меня качнуло в сторону, и я шлепнулась на пятую точку. Больно, блин. Велиор экспроприировал ключи и продолжил миссию освобождения. Тем лучше. Я к качке непривычная, а он, может, всю жизнь провел на кораблях. Хотя какие могут быть корабли в песках пустыни?

Пол вспучился, огромные плиты поднялись, как огромная кротовина. Мама дорогая! Ничего себе размерчик, должно быть, у крота! Волчок, скуля от ужаса как побитая шавка, забился в угол и закрыл глаза лапами. Хорош защитник. Маг просто не замечал, что его жертвы находятся в самом разгаре процесса освобождения. Похоже, у него на почве мирового господства банально поехала крыша. Будущий мировой диктатор принялся метаться вокруг образовавшейся ямы, потирая ручки, и больше смахивал на суетливого падальщика, чем на хомо сапиенса.

Из каменной кротовины показались острые ятаганы когтей. Я нервно икнула, маг радостно подпрыгнул, Мелена взвизгнула, Бельвиор нервно облизнул пересохшие губы, Велиор вообще не обращал внимания на мелочи, занимаясь ключом, который застрял в замочной скважине. Эльф ударил заклинанием, оно срикошетило от каменой плиты пола и шандарахнуло по очнувшемуся не ко времени вампиру. Тот привычно свел глазки в кучку и затих. Далее из провала показались острые кончики рогов.

– У меня все получилось! – радостно визжал маг. – Получилось!!!

Нет. Точно, тихо шифером шурша… Я стрельнула глазами в сторону выхода. Не добраться. Яма вон какая большущая, все пути отступления перекрыла. Страшно-то как!

– Нет. Вы только посмотрите на нее. Прямо принцесса на горошине. Ручки еще на груди сложи.

– Зачем? – удивленно нахмурилась я.

– Чтобы когда помрешь, свечку удобнее вставлять было. Ты кто? Ведьма? Или просто рядом с Академией пять лет простояла?

– Ну допустим, ведьма…

– А раз так, придумай что-нибудь.

– Что придумать-то?

– Ну почему мне досталась ты? Экзорцизм изучала? Заклинание прочти, что ли!

Точно! Я в сердцах хлопнула себя по лбу и взвыла, угодив по ссадине. Почему у меня все не так, как у людей? Я начала читать про себя. Слова требовали особой сосредоточенности, так как половину из них я плохо знала, а другую половину забыла напрочь. Но в книге говорилось, что заклинание действенное. Изгоняет большинство видов нечисти.

Из ямы, кряхтя и ругаясь так, что уши непроизвольно сворачивались в трубочку, выбрался демон. Я порадовалась, что уже сижу на полу, иначе серьезный ушиб, а то и перелом копчика был бы гарантирован. Это же тот самый демон, который слепил из меня демоницу! Ну надо же, где встретились!

– Так… – хмуро поинтересовался нечистый. – Какой придурок вызвал меня в башню? Я все рога поотшибал, пока через три уровня лез.

– Он!

– Она!

Мы с магом синхронно ткнули пальцами друг в друга.

– Мужик, ты берегов-то не теряй! Нечего на меня стрелки переводить. Гля, какой хитрый. Глазки так и бегают, – подбоченилась я. – Сам лажанулся, а я отвечай?

– О! – хлопнул себя по бедрам демон. – Знакомые все лица. Как новый облик?

– Да вроде ничего, – смущенно потупилась я под удивленными взглядами окружающих.

– Так она что, не демоница? – ткнул Мелену локтем в ребра Арни.

– Какая к лешему демоница! Ведьма, и то посредственная! – прошипела та.

– Завидуешь? – фыркнула я.

– Надо же, на этот раз все правильно сделала, – одобрительно кивнул демон, не обращая на нашу перепалку никакого внимания. Когтистая лапа бесцеремонно сгребла чашу с кровью. – Ну? Чего звала?

Маг понял, что убивать демон никого не собирается и лавры новоиспеченного властелина мира могут перекочевать в посторонние руки, поэтому решил подсуетиться:

– А она тут совершенно ни при чем, – гордо выпятил он худосочную грудь.

Демон скосил янтарный глаз с вертикальным зрачком на суетливую букашку.

– Действительно ты? – уточнил он, прищурившись.

– Угу, – радостно кивнул маг.

– А ты, совершенно случайно, ничего не забыл?

– Да вроде все сделал, как написано, – почесал затылок маг.

Демон выхватил у меня книгу, послюнявил коготь и ловко зашелестел страницами:

– Тэк-с… Где-то тут было написано…

Он перелистал книгу от корки до корки и внезапно запрыгнул обратно в провал. Ух ты! А он, часом, не разбился? Я не смогла удержаться и заглянула внутрь. Темно-то как… Может, стоит кинуть факел? Нет. Пожалуй, не стоит. Вдруг демон еще не долетел до конца. Тогда ему не понравится, если горящий факел треснет между рогами.

Демон выскочил из провала как черт из табакерки. Я ахнула и отпрянула от провала, пока не зашиб ненароком. Демон напялил на нос очки в роговой оправе и стал похож на нашего ректора. Шелест страниц возобновился.

– Нашел! Вот! – Коготь ткнулся в искомую страницу, чуть не пробуравив книгу насквозь.

Мы с магом послушно уткнулись в книгу. Ничего особенного. Бездарно намалеванная жертва (слишком схематично, никаких подробностей), руны, пентаграмма. Словом, ничего особенного. Мы непонимающе уставились на демона.

– Я все правильно сделал, – пожал плечами маг. – Ты же пришел.

– Пентаграмма, придурок! Ты забыл ее начертить.

Маг пожал плечами и зачесал затылок.

– А это принципиально?

Пришла очередь пожать плечами демона.

– Как тебе сказать… Просто без пентаграммы ты полностью в моей власти.

Демон рассмеялся смехом, от которого похолодели внутренности. Нечистый сгреб в охапку зарвавшегося мечтателя о мировом господстве и сиганул в провал. Вот и все.

– Надо же как лоханулся, – задумчиво присвистнул Арни.

– Ага, – подтвердила Мелена. – Пентаграмма – первейшее дело.

Перед замком Тирандереля собралась команда истребителей. Молчаливые и серьезные мужчины склонили головы над схематично набросанным планом крепости, которую решено было брать штурмом.

– Может, все-таки не стоит? – нерешительно проблеял Леша.

– Мы своих не бросаем, – последовал лаконичный ответ Липая, и мужчина вновь сосредоточенно скользнул взглядом по листу пергамента, в очередной раз уточняя план штурма.

Со стороны замка верхом на взмыленной лошади-мутанте примчался Васька. Он соскользнул на основательно вытоптанную траву, спеша доложить об изменениях в расположении противника.

– Они готовят смолу, – выдохнул он.

– Зачем? – опешил Лисицын.

– Действительно. Странно затевать починку крыши, когда у ворот стоит готовый к штурму неприятель, – удивленно приподнял брови Леша.

Липай смерил соратников снисходительным взглядом и свернул карту.

– Они всего лишь планируют лить раскаленную смолу нам на голову. Обычная практика.

Народ живо представил себе перспективу и погрустнел.

– Ничего себе обычная! – возмутился Леша. – Я с ними категорически не согласен. Взяли моду – людей живьем варить.

– Вообще-то мы собираемся штурмовать крепость, их согласия тоже не спрашивая, – возразил командор.

– Все равно так нечестно! – Вопль души несчастного целителя был доблестно проигнорирован.

Группа истребителей выдвинулась на позицию. Впереди несся Васька на лихом коне, под копытами с заливистым лаем путался Дик. Словом, все при деле.

Рыжеволосый хозяин замка, скрестив руки на груди, невозмутимо наблюдал за суетящимися внизу истребителями с высоты крепостной стены. Длинные волосы эльфа любовно трепал ветер.

Липай посмотрел на хранящего спокойствие эльфа. Нехорошо так посмотрел. С прищуром. Сложил ладони рупором и зычно крикнул:

– Последний раз предлагаю тебе по-хорошему, добровольно вернуть ведьм!

Эльф облил команду презрением, иронично скривил губы в подобие усмешки и ответил:

– Последний раз повторяю, что малахольных тут нет!

– Это кто малахольные?! Как это нет?! – взревел Васька, размахивая неизвестно откуда извлеченной дубиной. – Сейчас я тебе покажу, кто малахольный!

Битва магов занятие опасное, но зрелищное. Небо потемнело от туч, яркими зигзагами вспыхнули молнии, ударил гром, заметались снежные вихри. Зазевавшегося кота смело с лошади, и он едва успел зацепиться когтями за ближайшую сосну, а то бороздить бы пушистику просторы космоса. Васька не растерялся, ловко оседлал сук потолще и принялся давать советы сражающимся.

Именно по причине всеобщей занятости разборкой местного значения никто не заметил, как у дальних березок возникла воронка телепорта. Из искривленного пространства вывалились два демона (один с крыльями, другой так, просто демон), один эльф и две ведьмы, из-за которых и разгорелся весь сыр-бор. Вышеуказанная компания долго не могла принять вертикальное положение, так как поодиночке стоять они уже не могли (слишком много выпили, поминая мага и обмывая новое жилище Аватара), а передвигаться на четвереньках считали ниже своего достоинства. Наконец народ дружно обнял стволы березок, найдя опоры для своих абсолютно никаких организмов.

– А че это они там делают? – пьяно икнул эльф, некультурно тыкая в сражающихся пальцем.

– Не видишь? Крепость завоевывают, – фыркнула Мелена.

– Оба-на! – восхитился Арни. – А давайте им поможем.

– На фига? – поинтересовалась я, нежно прижимаясь к березовому стволу щекой.

– Так у Ав-ват-тара крепость есть… нашими с-стар-раниями, между прочим. А я чем хуже? Дав-вайте и мне кр-репость з-завоюем.

– Резонно, – согласился Велиор. – Давайте. Опыт уже имеется.

– А как мы ее завоевывать будем? У вас ведь оружия не-э-эт, – хихикнула я.

– У тебя тоже нет, – уточнила Мелена.

– Ха! Три раза! – хихикнула я. – У меня-то как раз есть меч.

– И где? – живо заинтересовался народ.

– Щас. Ах… тьфу ты, как там тебя… вылазь.

– У-у-у… Да ты, ведьма, нарезалась.

– Сам дурак, – ответствовала я. – Ну выйди, а? Что тебе, жалко, что ли?

– И не подумаю. Выпила, веди себя прилично.

– Ладно. Я щас его вытрясу…

Я шлепнулась на пузо. Уй! Больно же! Но ничего меня не остановит в попытке обретения меча. Я полежала немного, поднялась и грохнулась еще раз. Стало еще больнее.

– Ладно, извращенка. Убьешься так. Выхожу.

Привычное сияние окутало руки, и из сияния соткался потрясающий эльфийский клинок. Народ восхищенно вытаращился и захлопал глазами.

– Не вопрос, – кивнул Велиор, – щас все будет.

И он пошел в сторону телепорта. То есть «пошел» сильно сказано. Стоило выпустить из рук спасительный ствол, и вот она, земля. К чести демона, он даже не крякнул при встрече с матушкой, просто поменял способ передвижения и шустро пополз на карачках. С первого раза попасть в воронку не удалось. Встреча крепкого лба демона со стволом окончилась ничьей. У березы теперь не хватало куска коры, у демона красовалась и наливалась всеми оттенками фиолетового огромная шишка. Второй раз окончился удачно.

Минут через десять Велиор вылез обратно, бренча разнокалиберным оружием, среди которого даже алебарда имелась. Круто.

Штурмовать замок рыжего зловредного эльфа ползли на карачках, вереща «ура!» и сбивая лица об особо высокие кочки. Ползли упорно, не остановились даже тогда, когда счастливый до соплей Васька кинулся мне на шею, вопя во все горло:

– Ура! Нашлась! Живая!

До последнего я порывалась набить морду рыжему хаму. Не дали. Вот так всегда.

ЭПИЛОГ

Удачное окончание операции праздновали всем селом. Поначалу народ с опаской косился на демонов, но после нескольких бутылок водки селяне пришли к выводу, что демоны те же люди, только с рогами. Аватару строили глазки почти все девицы на выданье, а некоторые замужние женщины нагло пользовались тем, что мужья отвлеклись на съестное и выпивку и беззастенчиво стреляли глазами в сторону гостей, от чего создавалось такое впечатление, будто у всех женщин разом развилось косоглазие.

Яшка нагло тырил со стола все, что мог съесть, а что не мог, то деловито закапывал в лесу про запас. Велиор признался Тирандерелю, что он его отец. Рыжий не оценил жеста и обвинил во всем почему-то меня. Я мило объяснила ему, что он не прав и если не отцепится – устрою погром. Велиор мягко объяснил надувшемуся как мышь на крупу сыну, что если тот собирается на мне жениться, то глупо начинать счастливую семейную жизнь с ругани.

– Никогда! – вскричали мы, явив всем редкое единодушие.

С таким синхроном можно дуэтом петь.

– А разве вы жениться не будете? – искренне удивился Велиор.

– Да с чего ты взял? – возмутилась я, насаживая котлету на вилку с такой силой, что тарелка лопнула пополам.

– Ты его разбудила, – мягко, как душевнобольной, пояснил Велиор. – Теперь, если он на тебе не женится в течение года, снова уснет.

– Вот здорово! – искренне обрадовалась я, разглядывая отвисшую челюсть рыжего. – Наконец-то он перестанет требовать от меня свой меч!

Словом, все хорошо, что хорошо кончается.

Татьяна Андрианова Эльф ведьме не товарищ

1

Я выбежала из подъезда, явно не успевая на встречу с ректором. Я – это Виктория Загнибеда. Правда, чудесное имечко? И выглядела я на редкость впечатляюще: высокая, стройная демоница с янтарными глазами с вертикальными зрачками и золотистыми острыми когтями. Мама, мягко говоря, была в шоке, когда узрела на своем пороге этакое чудо в сапогах с говорящим котом, собакой-мутантом и странной клыкастой лошадью в придачу. Словом, полный комплект. Короче говоря, я не простоведьма, я ведьма особая. То есть как раз такая, какой нормальной, уважающей себя ведьме быть не полагается. В Академии я училась из рук вон плохо и схлопотала распределение в тмутаракань. Затем умудрилась наткнуться на спящего глубоким сном полуэльфа, стянуть у него магический клинок и влипнуть в кучу неприятностей. Не зря же меня в Академии Колдовства, Чародейства, Магии и Волшебства прозвали Армагеддон. Нет. Я нисколько не жалуюсь. Просто вдруг оказалось, что разбуженный мною от более чем векового сна полуэльф должен на мне жениться или снова уснет. Только я терпеть не могу этого рыжего предполагаемого суженого. Он с упорством маньяка шлет мне розы, подарки и приглашения потанцевать при луне. Я с тем же упорством отсылаю все это обратно. Правда, на цветы у меня рука не поднимается, и квартира теперь сильно смахивает на цветочный магазин. Аллергии на цветочную пыльцу у меня нет, и ладно. Словом, миленько так получилось. После моего триумфального возвращения домой я тихо-мирно провела пару недель, беззастенчиво дрыхла до полудня и бездельничала всласть.

Еще одним шоком для меня явилась рухнувшая прямо как снег на голову популярность. Мой новый, усовершенствованный демоном с труднопроизносимым именем облик удостоился подражания и восхищения как молодых адептов, так и выпускников. Теперь существовало почти с десяток модификаций причесок под Загнибеду, цветные линзы с вертикальными зрачками расходились на ура, а нарастить хвост считалось просто верхом совершенства. Словом, моя жизнь стала странной даже для меня. А теперь еще вызов к ректору…

Опаздывать ой как не хотелось. Поэтому я поднажала и вылетела из подъезда, практически сорвав дверь с петель, и тут же уподобилась статуе. Обалдеть. Нет, ну просто взять перо и начертать: «Пришла, увидела – и не поверила своим глазам!»

– Яшка!!! – взревела я, как тридцать три медведя разом. – Сволочь всеядная!

Лоснящийся жеребец сверкнул змеиными клыками в «добродушном» оскале и довольно облизнулся раздвоенным языком, откровенно недоумевая, почему хозяйка не в духе. Конь скосил хитрый янтарный взгляд змеиных глаз, отодрал особо смачный, на его взгляд, кусок автомобильной покрышки и щедро предложил мне. Мол, на, угощайся. Я стояла, пораженная демонстрацией неслыханной щедрости. В отличие от Яшки, я прекрасно знала, чем грозит мне эта трапеза гурмана. К тому же старенький «жигуленок» дяди Миши было не узнать. Красная краска на несчастной «копейке» ободрана – видно, что всеядный коняшка грыз многострадальное авто на манер леденца, шины отсутствуют, бампер перекушен. Я в отчаянье вцепилась в собственную шевелюру. Если мама узнает… Нет. Об этом лучше не думать. Может, ректор прислал мне приглашение, чтобы предать публичной казни? Ну или хотя бы посадит лет эдак на десять, пока все само не забудется. Иначе зачем бы ему настаивать на явке с вещами? Только так удастся избежать мести родительницы.

Печально покачивающаяся на сиротливой петле дверь с ужасающим скрипом отворилась, и на пороге подъезда показался взъерошенный со сна Василий.

– Ничего себе! – уважительно присвистнул он, почесывая пушистой лапкой затылок.

– И что теперь будем делать?

Ответить я не успела. Громко хлопнула дверь одной из квартир. Сердце испуганно подпрыгнуло и ухнуло куда-то в район пяток. Вася предусмотрительно скрылся за моей спиной, стараясь спрятать еще и спортивную сумку, дабы уберечь хрупкие предметы от порчи.

– Сделай что-нибудь, – испуганно прошептала я.

– Уговорила. Лично буду носить цветы тебе на могилку. Ты какие предпочитаешь?

– Аленький цветочек, блин! – в сердцах воскликнула я.

Шаги. Шаги звучали так, словно какой-то садист уже вколачивал гвозди в мой гроб. Тук, тук, тук. Тяжелые такие, многозначительные. Я испуганно зажмурилась и прошептала заклинание…

– Ох и ё-моё! – обалдело выдохнул котик, обозрев плоды моего колдовства.

Я осторожно приоткрыла глаза и согласилась с мнением фамилиара:

– Обалдеть!

Это был не просто автомобиль. Он был живой! Колючий, на манер взъерошенного ежа, он лукаво подмигивал мне фарами и улыбался во весь бампер. Вконец офигевший кот сидел пушистым задом на асфальте и таращился на чудо. На ступеньках стоял как громом пораженный дядя Миша, глаза его лезли из орбит, просто вот-вот вывалятся и укатятся в кусты. Мужчина являл собой иллюстрацию к детскому стишку: «Открывает щука рот, а не слышно, что поет». Вместо звука изо рта доносилось нечленораздельное бульканье. Увидев состояние дяди Миши, я отчетливо поняла, что сейчас меня, наверное, точно убьют. В этот момент с беззаботно лыбящегося во весь радиатор «жигуля» упал номер. Я кокетливо попыталась загнать его под днище. Автомобиль скосил лупоглазые фары на владельца, счастливо заурчал и подрулил к нему, призывно помахивая передней дверцей.

Мужчина заорал. Я вздрогнула. Яшка подцепил меня зубами, закинул в седло и дал деру. Васька подскочил на месте и кинулся следом, завывая на манер пожарной сирены. «Жигуленок» умудрился-таки сграбастать отчаянно отбивающегося автовладельца. Дверца захлопнулась, послышалось довольное урчание мотора и приглушенные стеклами вопли незадачливого автолюбителя. Вот так я покинула родной двор. С шиком, в общем.

Яшка вырвался на дорогу и помчался легким кошачьим скоком, не делая различий между крышами автомобилей и непосредственно асфальтом. Для мутанта, выросшего в непролазной глуши, любимым пастбищем которого было болото, город был чем-то вроде аттракциона, поэтому передвигался он по городу шустро, невзирая на препятствия, что вызывало негодование у автовладельцев. В глубине души, где-то очень глубоко, я их понимала. Мало кому понравится, когда по крыше его машины, зловеще скрежеща когтями, промчится неуправляемая черная бестия с орущей, растрепанной ведьмой на спине. Следом сломя голову мчался крупный черный кот, вопящий, что его опять забыли. Постовые давно не обращали внимания на наши безумные скачки. Яшка гордо предпочитал игнорировать людей как в форме, так и без, а в особо настойчивых плевался – надо сказать, очень метко. Что тоже не способствовало взаимопониманию.

Академия находилась недалеко от Красной площади. Специально созданное и часто обновляемое заклинание тщательно запирало творимое волшебство внутри стен Академии, дабы местное население не страдало от такого соседства. Я влетела во двор, как обычно проигнорировав путь через ворота. Проще перелезть через каменную стену на имеющей когти лошади, чем достучаться до привратника и битый час втолковывать старому, полуглухому троллю, как мне необходимо попасть внутрь. Несмотря на ранний час, возле коновязи стоял высокий мужчина и привязывал каракового жеребца. Беда в том, что именно это местечко облюбовал себе Яшка. Я едва успела осадить возмущенного людской наглостью коня. Яшка коротко взвизгнул и попытался цапнуть чужую лошадь. Я выругалась, незнакомец согласился. Конь испугался внушительных клыков Яшки и ретировался, порвав повод. Я извинилась в спину мужчине, спешилась и помчалась в сторону основного корпуса, где располагался кабинет ректора. Привязывать коня не имело смысла. Повод его не удержит, он и так подождет моего возвращения. Я привычно нырнула в двери альма-матер. Необычно пустые коридоры свидетельствовали о слишком раннем часе. Если мне не изменяет память, сейчас студенты завтракают. Вот и славненько. Не хотелось пробиваться сквозь плотный строй спешащих на уроки учеников. Запыхавшийся Васька настиг меня у дверей кабинета.

– Трудно было меня подождать? – обвиняюще ткнул в меня лапкой он.

– Надо было бежать быстрее, – пожала плечами я.

Постучать я не успела.

– Войди, дитя мое, – раздался мягкий мужской голос из-за двери.

О кабинете ректора ходило множество различных слухов. Поговаривали, что ректор скрывает в комнате чудовище: дракона или даже лабиринт с Минотавром. Будто здесь ректор хранит останки неудачливых учеников, заспиртованные в банках, как жабы в кабинете, где варят зелья. Чушь полнейшая, но многие верили. И теперь мне, законченной неудачнице, над чьим именем потешались всей Академией, с кем дружить считалось зазорным, предстояло ступить в таинственный кабинет. Неудивительно, что я застыла на пороге, трепеща, словно школьница на первом свидании.

– Ну что застыла как изваяние? – ехидно поинтересовался подбоченившийся Васька. – Если не собираешься входить, чего мы тогда приперлись?

Я осторожно открыла дверь и шагнула в святая святых.

Кабинет как кабинет. Все в благородных тонах красного и эбенового дерева. Несмотря на летнюю жару, затоплен камин. В мягком ворсе ковра нога утопает по щиколотку. Много полок и книги, книги, книги… Ректор сидел в кресле-качалке, наблюдая за мной через очки в роговой оправе. Невозможно сказать, сколько на самом деле лет этому мужчине. На вид не более сорока, но он наверняка старше. Возраст выдают глаза, мудрые, словно глядели не одно столетие.

– Здравствуй, Виктория! – вежливо поздоровался он.

– Здравствуйте, – робко откликнулась я, чувствуя себя провинившейся ученицей под строгим взглядом наставника.

– Доброе утро, – проявил вежливость Василий.

– Наверняка ты недоумеваешь, почему я пригласил тебя. – Я кивнула. Зачем отрицать очевидное. – Дело в том, что ты не отработала положенный срок в селе, куда тебя распределили.

Вот это да! Вот это он загнул. Меня из этой деревни разве что не выперли.

– Глава сельской администрации Овцынов лично подписал мое направление. Они больше не нуждались в моих услугах.

– Разумеется, – спокойно кивнул ректор. – И тем не менее ты обязана отработать пять лет там, куда тебя распределит совет профессоров.

Ничего себе! Опять сошлют туда, куда Макар телят не гонял.

– Здорово! – запрыгал Васька. – Распределят в какую-нибудь тихую деревеньку… Коровку заведем, домового приманим. Будем жить, как все порядочные ведьмы живут. И Дику будет где погулять, лапки размять, зубки поточить.

При упоминании о зубках монстрообразного песика я невольно поморщилась. Дик имел обыкновение точить их обо все подряд. В результате мебель испорчена, газеты порваны раньше, чем мы их успевали прочесть, а обувь можно было закупать оптом.

– Какой домовитый кот, – умилился ректор, – и говорящий. А я было, грешным делом, подумал, что слухи несколько преувеличены.

Васька польщенно потупился:

– Я еще и крестиком вышивать умею… и вообще…

В дверь постучали.

– Войдите! – встрепенулся ректор.

На пороге возник давешний незнакомец, чью лошадь так ловко пугнул Яшка. Впрочем, лошадь я отлично понимаю, Яшка умеет произвести неизгладимое впечатление и на более толстокожих особ. Я мило улыбнулась и попыталась сделать вид, будто впервые его увидела.

– Ты?! – мрачно с нажимом поинтересовался он, и я поняла, что фокус не прошел.

– Я! – с вызовом откликнулась я.

– Что вас, собственно, удивляет, молодой человек? – заступил ему дорогу подбоченившийся кот, явно примеряющийся, как бы половчее ударить наглеца сумкой. – И где, позвольте узнать, воспитывались? В юрте с медведями?

– Почему с медведями? – оторопел от такого наезда мужчина.

– Потому, – смерил его свирепым взглядом Васька. – Ни здрасте тебе, ни до свидания. И почему так сразу «ты»? Разве вы с Викторией пили на брудершафт? Почему я не в курсе?

Незнакомец не нашел ничего лучшего, как ответить банальностью:

– Говорящий кот?!

Васька гордо приподнялся на цыпочках:

– Да, представьте себе! И это не единственное мое достоинство!

Назревал скандал с перспективой мордобития. Лично я ставила на Ваську. Он наглый, и когти у него в полной боевой готовности. Сама видела, как он точит их о дерево. К тому же котика я знаю, а этого мужика впервые вижу. Положение спас ректор:

– Здравствуйте, Максим! Вот ваша ведьма, – улыбнулся он так, словно ничего особенного не происходило. – Вижу, вы уже знакомы? Это хорошо. Сработаетесь.

У нас отвисли челюсти, а Максим уставился на меня, как бык-производитель на новое стадо. Вроде и честь оказана, а что делать с ней – непонятно.

– Обалдеть, – нарушил всеобщее молчание Васька.

– Не то слово, – согласился Максим. – Вы, Ратибор Мстиславович, уверены, что мы отчаянно нуждаемся именно в этой ведьме?

– Абсолютно, – хитро улыбнулся ректор. – К тому же других у нас в данный момент нет. Сами понимаете, молодой человек, выпускницы все распределены. Да не волнуйтесь вы так. Не сработаетесь за год – подадите заявку, рассмотрим в порядке очередности.

В гнетущей тишине ясно послышался зубовный скрежет Максима:

– Мы же не виноваты, что наша ведьма неожиданно ушла в декрет.

– Я на вас, молодой человек, удивляюсь, – развел лапками котик. – Как можно уйти в декрет неожиданно? Это ж не кошка, в конце концов. Не могли же вы не замечать некоторых изменений в женщине в течение девяти месяцев.

Максим просто пожал плечами.

– А может, нам годок перекантоваться без ведьмы? А там либо другую дадите, либо Лилька из декрета досрочно выйдет, – предложил он.

– Не выйдет, молодой человек, – укоризненно покачал головой ректор. – Вам ведьма по штату положена. Без нее на задание не выпустим, и не просите.

Макс окончательно сник. Видя неподдельное горе мужчины, я чуть было не согласилась поехать с ними из принципа, но мужественно подавила в себе столь неуместный приступ альтруизма. Таскаться по градам и весям в компании незнакомцев, которые к тому же абсолютно не рады твоему обществу… Ну уж нет, дудки. Я на такое подписываться не стану. Пусть мои поступки не всегда поддаются логике, но у меня бывают и приступы просветления.

– Ратибор Мстиславович, – взмолилась я, – может, действительно не надо? А? Сами посудите, проработаю я с ними год, а потом что? Опять новую команду искать будете? Да и с чего вы взяли, что я смогу работать в боевой команде? Вы же сами меня определили на оседлое проживание.

– Так она еще и оседлая?! – возопил Максим. В его голосе прозвучало столько презрения, будто я занималась чем-то непристойным.

Я невольно задрала нос и приосанилась:

– Представьте себе. Имеете что-то против оседлых?

Максим поморщился, словно съел два кило лимонов разом.

– Да нет. – Это самое «да нет» прозвучало так, словно ниже падать уже некуда, но он слишком вежлив, чтобы прямо сообщить это известие.

– Действительно, работа оседлых ведьм неоценима, – примирительно заметил Ратибор Мстиславович.

Максим смерил меня таким взглядом, будто эту самую работу реально оценить и впрямь невозможно, так как не разглядеть ее ни в один микроскоп. Я насупилась. Васька надулся. Ратибор Мстиславович мило улыбнулся:

– Не ссорьтесь, дети. И ты, Виктория, не волнуйся так. Если за год действительно не сработаетесь, есть у меня одна заявочка как раз для тебя.

Настала моя очередь морщиться. Представила я эту самую заявочку. Небось похлеще прошлой окажется, раз никого еще туда не отправили. В прошлом селе мне выделили такую халупу, что не приведи господи. Несчастное строение не вынесло груза веков и моего пребывания в ней и рухнуло в момент попытки заселения. Ректор правильно истолковал кислое выражение моего лица и хитро прищурился:

– Надеюсь, деревня Новые Усадьбы тебя устроит?

От удивления я чуть не рухнула в обморок. Васька запрыгал вокруг меня как малыш вокруг новогодней ели, где конфеты подвесили слишком высоко. Даже Максим удивленно присвистнул. И было отчего. Новые Усадьбы – роскошная деревня для преуспевающих людей. Строго говоря, выстроенные по последнему слову дизайна, начиненные последним словом техники и суперновыми удобствами дома больше смахивали на дворцы или средневековые замки в миниатюре, чем на обычные коттеджи. Они были окружены роскошными садами и цветниками, заботливо взлелеянными лучшими садовниками и ландшафтными дизайнерами. Место дивное по красоте. Речка рядом, лес сосновый – тоже, а также имеется небольшой ельник, березовая роща и пруд для любителей рыбной ловли. Рыба в нем, по слухам, водилась упитанная и чуть ли сама на крючок не рвалась. Местечко – рай земной.

– С чего бы им понадобилась ведьма? К их услугам высокопрофессиональные маги, – недоверчиво поинтересовалась я. – И если это так, то почему туда никого не отправили?

Ректор все еще улыбался:

– Ай-я-яй! Виктория, ты меня подозреваешь во лжи?

Я смущенно потупилась:

– Ну я в смысле… в такое роскошное место любая поедет…

– Они поздно подали заявку. И я обещаю придержать ее на случай, если вам не удастся поладить с новой командой. Хотя не вижу никаких препятствий к вашей совместной работе, Липай дал очень хорошую рекомендацию.

– Ты работала с Липаем? – Брови Максима взлетели вверх и чуть не слились с прической.

– У нас будет домик! – радостно вопил кот, прыгая на одной лапке.

В эту какофонию гармонично влился новый непонятный звук. Максим кинулся к окну и остолбенел:

– Там твоя лошадь!..

Я глубоко вздохнула. И, отодвинув мужчину в сторону, привычно высунулась в окно практически по пояс. Васька ловко вскочил мне на спину и умело балансировал на моей пятой точке, служа противовесом, чтобы я не вывалилась наружу. Взору предстала картина маслом: Яшка, оскалив клыки, гонял несчастного коня Максима. Нет, животное его мало интересовало, а вот седло – так даже очень. Несчастный караковый, отчаянно визжа, пытался отбиться от Яшки. Дело осложнялось тем, что Максим привязал коня не поводом, а цепью. Теперь у животинки не было ни единого шанса противостоять нацелившемуся на седло Яшке. И последний хорошо это просек.

– Яшка! – крикнула я, пытаясь усилить свой голос заклинанием, но, как обычно, чего-то напутала, и коновязь рухнула. – Яшка, сволочь! Плюнь на этого коня!

Яшка послушался и прицельно плюнул коню прямо в глаз. Тот заверещал еще отчаяннее.

– Сделай что-нибудь! Твой мутант сейчас моего коня жрать будет!

Я втянулась обратно в комнату:

– Ну что ты так нервничаешь? На кой ему твой конь сдался?

– А чего он тогда его гоняет?

– Седло слопать хочет, – спокойно прокомментировала я. – Сейчас Васька все уладит.

Васька метнулся было к двери, но я ловко сцапала его за шкирку и кинула в окно. Васька сдавленно ойкнул, но успел зацепиться когтями за растущее под окном дерево и принялся спускаться, ругая под нос одну психически неуравновешенную ведьму и свою горькую судьбину.

– Я все слышу! – пригрозила я сверху.

Котик охнул и заскользил вниз, снимая с дерева стружку когтями. Черный комок меха удачно спружинил лапами и метнулся в сторону беснующихся коней. Из окна хорошо было видно, как Яшка склонил голову и кот что-то ему внушал, жестикулируя. Конь согласно мотнул головой и принялся мирно щипать цветы с клумбы.

– Между прочим, цветы коллекционные, – не удержался от комментария ректор.

– Да вы что! – ужаснулась я. – Думаете, Яшка отравится?

Ректор кротко вздохнул, подошел к столу и резким движением сдернул темное покрывало с хрустального шара. Он протянул руку, поводил ею над прозрачной сферой, поверхность подернулась дымкой, внутри что-то мелькнуло, и все. Туман рассеялся. Как архимаг, Ратибор Мстиславович не нуждался в голосовых сообщениях. Я обернулась к окну. По направлению к лошадям шествовал наш конюх Егор. Он нес два ведра с овсом. Вот только не стоило подходить к Яшке слишком близко. Всеядного коня заинтересовал не только овес, но и тара. Зверски оскалив клыки, он уцепился за край ведра, конюх не желал отпускать – и минут пять они со всей дури тянули каждый в свою сторону. Надо ли говорить, кто выиграл состязание в перетягивании каната? Егор смачно приложился копчиком об асфальт и оторопело хлопал округлившимися глазами на довольного своей находчивостью коня, раздирающего ведро на куски при помощи зубов и когтей. Караковый обозрел происходящее не менее ошарашенными глазами и ретировался, таща за собой балку от коновязи, как буксир катер.

– Кстати, все хотел спросить, где тебе удалось приобрести такой интересный экземпляр? – задумчиво поинтересовался ректор.

Кажется, увиденное его никак не удивило.

– Вы о Ваське или Яшке? – переспросила я.

– О лошади.

– Так в Кузьминках.

– Это куда тебя распределили? И много там еще таких?

Я пожала плечами:

– Так много там чего проживает. Но лошадей таких, как мой Яшка, не встречала.

– Это лошадь? – удивился Максим.

– А кто это, по-вашему? – ехидно поинтересовалась я. – У него все, как у лошади: грива, хвост, копыта, морда. Значит, он лошадь.

– Логично, – поддержал меня ректор. – Ладно. Раз мы достигли консенсуса, настоятельно рекомендую вам обоим отправиться отдыхать. Завтра вам предстоит первое задание.

2

Ночь перед заданием предстояло провести в специальной казарме. Она находилась на территории Академии, но была обособлена и отгораживалась от адептов высоким забором и множеством заклинаний. Здесь был лазарет, комната отдыха, своя кухня и комнаты для членов команды. В казарме отдыхали после задания, писали отчеты, подбивали итоги, анализировали пережитое и разрабатывали стратегию на будущее. Здесь отдыхали, перед тем как отправиться в путь, обсуждали задачу, распределяли роли. Поэтому казарма была местом, овеянным слухами и сплетнями. Попасть сюда мечтал каждый адепт, но в реальности узнать, что внутри, удавалось только истребителям, а они не особо спешили распространяться о своих тайнах. Я хорошо помнила, как в Академию возвращались молчаливые люди. Как адепты льнули к стеклу, расплющив носы от любопытства, как ругали их преподаватели.

Теперь же мы запросто въехали внутрь. Я невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, из груди вырвался вздох разочарования. Ничего особенного. Двор как двор. Строение представляло собой двухэтажный дом. Просто строение без всяких архитектурных излишеств, с обширным двором, в пыли которого деловито копошились с десяток кур. У коновязи топталась пара лошадей. Яшка задумчиво покосился сначала на кур, но получил от меня поводом по носу и резко переключился на лошадей. Седел на коняшках не было, зато погонять кого-нибудь ради собственного удовольствия Яшка большой любитель. Зараза он еще та. За что и люблю.

– Даже не думай, – настоятельно порекомендовала я Яшке, поднеся кулак к его носу.

Тот скосил глаза на предложенный кулак и смущенно потупился. Облик коня приобрел такой невинный вид, что приделай крылышки, и полетит. Ну-ну.

В казарме оказалось на редкость уютно. В общем зале были даже камин и бильярд. Двое мужчин гоняли шары по зеленому сукну. Один, постарше, курил сигару.

– Ну все-таки навязали ведьму, – констатировал мужик с сигарой вместо приветствия.

– Теперь понятно, в какой берлоге воспитали этого увальня, – привычно подбоченился Васька. – Тут еще неясно, кого кому навязали, между прочим. Не думаете же вы, что мы заверещим от радости возможного совместного пребывания с тройкой неотесанных мужланов, которые столько лет уже небо коптят, а здороваться так и не научились.

Эк он загнул, аж заслушалась. Народ уставился на кота в полном недоумении, как на чудо заморское. Максим же привычно усмехнулся:

– Видали бы вы ее лошадь – зверь.

– Ха! – парировал Васька. – Вы еще Дика не видели – вот это зверь. Заснете снаружи – проснетесь внутри.

Народ от такой перспективы ошалел еще больше. Пока они молча таращились на нас как на восьмое чудо света, Васька нагло дернул Максима за рукав и настоятельно поинтересовался:

– А где наша комната? Я хочу видеть нашу комнату. И еще: она непременно должна быть с камином.

В общем, полный абзац.

Комнату нам, конечно, предоставили. Но представиться забыли. Впрочем, я этого даже не заметила. Зато Василий долго не мог успокоиться, поминая команду нелестными для них словами. Нет, его высказывания были вполне цензурны, но производили неизгладимое впечатление на неокрепшие и неискушенные умы. Я долго мокла в ванне. Благо ванная комната была отдельной и вполне благоустроенной. Да что говорить, роскошная была ванная. И даже душевая кабина имелась. Класс! Горячая вода и ароматная пена сделали свое дело. Я покинула ванную довольной, в отличном настроении, словно заново родилась. Васька успел подсуетиться, и меня ждал накрытый стол с самоваром, горячей выпечкой – все только что с пылу с жару. Красота.

Я осторожно дула на чай с мелиссой и медом, когда в дверях появился Максим.

– Ужин готов, – заявил он и застыл, с удивлением уставившись на невиданное зрелище.

В конце концов, не каждый день видишь закутанную в банный халат, распаренную после ванны ведьму, гоняющую чаи вкупе с домашним говорящим котом.

– Мы в курсе, – довольно жуя ватрушку, откликнулся Василий. – А вам, молодой человек, настоятельно советую впредь стучаться, когда входите к даме. Это просто верх неприличия – врываться к незамужней женщине, как гусар в бордель.

Максим покраснел. Я от неожиданности поперхнулась. Хорошо говорит, мерзавец. Это ж надо так загнуть.

– Почему сразу – как в бордель? – смущенно поинтересовался Максим.

– Потому что дверь с пинка – и вот он вы.

Бедняга пытался спорить с Васькой, но тот читал книги пачками и даже заставил меня в библиотеку записаться. Так что спорить с котом – себе дороже. Васька участливо похлопал мне лапкой по спинке, дабы я смогла нормально откашляться.

– Так я пришел вас на ужин позвать.

Мне стало откровенно жаль расстроенного мужчину:

– Спасибо, но мы уже ужинаем. Хотите присоединиться? Заодно расскажете о команде. А то, кроме вас, нам никто не представился.

Строго говоря, он тоже не представился; если бы ректор не называл Максима по имени, я бы не знала даже его. Данный факт заставлял призадуматься. Ребятам я явно не нравилась. К общению со мной никто не стремился, даже имена свои называть не стали. Может, рассчитывают, что мне в дальнейшем сие не пригодится. Мол, все равно не приживусь, к чему утруждать себя формальностями. Эта мысль заставила меня невольно поежиться.

Максим поблагодарил за предложение, что вызвало у Васьки скептический смешок, и присел за стол. Василий подсуетился и поставил перед гостем еще одну чайную пару, налил свежего чаю и пододвинул блюдо с выпечкой. Словом, разыгрывал из себя радушного хозяина.

– А почему вас Липай так хвалил?

Я мило улыбнулась:

– Это надо у самого Игоря спросить.

– Как вы с ним познакомились? Если не секрет.

– Не такой уж и секрет. Его группу вызвали, дабы он отомстил за мою геройскую смерть от стаи волков-мутантов.

Мужчина ошарашенно вытаращился на меня. Я мило улыбнулась ему в ответ.

– Как видите, слухи о ее кончине были сильно преувеличены, – радостно захихикал кот.

– А ты-то откуда взялся, такой говорящий?

– Но-но-но… Я, между прочим, фамилиар потомственный, – возмутился кот. – А что вас так заинтересовало? Вы, часом, не из милиции будете? Тогда без адвоката я говорить не буду.

– Могу вас заверить, что к следственным органам я не имею никакого отношения. Просто никогда не видел столько странных животных разом. Виктория, согласись-ка.

– Сам ты согла-сиська, – хамски ответил кот. – Тут еще надо разобраться, кто из нас странный.

Максим смутился еще больше и покраснел как вареный рак. Я поспешила перевести разговор в более мирное русло. Зная непримиримую и вспыльчивую натуру котика, нетрудно догадаться, что дело может закончиться лапоприкладством с применением остро заточенных когтей.

– Скажите, Максим… – начала я.

– Можно на «ты».

– Хорошо. Скажи, Максим, а насколько широкий дымоход у камина в зале?

Васька насторожился. Вопрос не был праздным. От ширины камина зависело, сможем ли мы с фамилиаром и метлой там поместиться. Максим не понял актуальности вопроса и вытаращился на нас как на пару придурков:

– То есть?

Я вздохнула:

– Ну например, если меня посадить на метлу и прихватить с собой, положим, Василия – мы там поместимся или застрянем?

Максим поперхнулся пирожком и закашлялся. Васька услужливо похлопал несчастного по спине.

– А это вам зачем? – обалдело поинтересовался багровый от натуги парень.

Я пожала плечами. В самом деле, как можно быть истребителем и не знать элементарных вещей?

– Сегодня пятница, – намекнула я.

Максим захлопал круглыми глазками со скоростью колибри.

– И что? Число не тринадцатое – я проверял.

Котик стукнул пушистым кулачком по столу:

– Вы так до субботы не договоритесь! Да на шабаш нам надо, на Лысую гору. Вот она, – котик бесцеремонно ткнул лапкой в мою сторону, – интересуется, сможем ли мы воспользоваться для транспортировки вашей трубой или придется изменять традициям и лететь через окно?

Макс смеялся до слез, до икоты.

– Я понял. Вы шутите. А я-то, глупый, чуть не купился.

– Нет, Вика. С этим приколистом мы каши не сварим. Давай через окно. И собираться надо.

Я пожала плечами, подливая себе еще чая.

– Куда торопиться? До полуночи далеко, успеется. Прибывать на Лысую гору первыми – дурной тон.

Макс переводил потрясенный взгляд с меня на кота и обратно:

– Так это не шутка?

– Какие, на фиг, шутки, милейший? – возмутился Васька. – Шабаш – дело серьезное. На него следует прибывать как положено истинной ведьме: на метле, в сопровождении животного и непременно через трубу.

Из рук Максима выпала тарелка и разбилась на мелкие кусочки.

– Вот гад! – фыркнул кот. – Тарелку грохнул. Между прочим, из любимого сервиза.

– Возьмите меня с собой! – вскричал Максим, не обращая на рачительного кота никакого внимания. – Я вам пригожусь!

– Точно, – скептически фыркнул Васька. – Если у кого будет ненужная посуда, вмиг перебьет.

– Нет, ну действительно. Я могу трубу расширить.

Хм. Предложение заманчивое. Надоело шастать через окно. У мамы камина отродясь не было. Да и откуда ему взяться в обычной квартире. На шабаше уже за спиной хихикают. Хотя бы единственный раз полететь, как положено нормальной ведьме, через трубу.

– Ладно. Уломал. Метла, надеюсь, имеется?

Парень сник. Вероятно, метлы нет. И неудивительно. Я сама метлой обзавелась недавно. Баба-яга удружила. Это была замечательная метла, ручной работы, прутик к прутику, с отполированной до особого благородного блеска рукояткой. Мне метла очень нравилась. А Васька вообще в ней души не чаял. Он нежно и трепетно ухаживал за экстравагантным средством передвижения, исправно полировал и чистил. В общем, относился к ней как к живому существу.

– Хорошо, – тяжело вздохнула я. Если подумать, это того стоило. – Поедешь с нами.

– Думаешь, все поместимся? – поинтересовался Васька.

– Надеюсь.

На этом и порешили. Макс, сияя как новенький рубль, ускакал в свою комнату. Я принялась готовиться. Васька шустро смел все со стола и тоже присоединился к процессу. Передо мной встала извечная проблема: что надеть? Выяснилось, что юбку уже надевала и чудный костюмчик тоже. Кот нырнул в сумку, долго рылся в глубине, выбрасывая наружу кучу разнообразных вещей. Среди них были: одна туфля, теперь не нужная, так как другую я уже благополучно выбросила, проискав пару в течение двух недель, деформированная от многочисленных стирок майка, рыболовная удочка, колода карт Таро и руководство «Как подготовиться к своему первому шабашу». Руководство я с удовольствием полистала, ностальгируя о своем первом выходе в свет, когда из сумки вынырнул довольный кот. Васька нацепил на шею элегантную бабочку и умудрился вызолотить усы, шерсть на голове зачесал на пробор, на манер английского денди, не скупясь на гель. Пока я остолбенело таращилась на это чудо природы, фамилиар гордо вручил мне кожаный комбинезон.

– Ты чего так вырядился? – поинтересовалась я, втискиваясь в шмотку.

А ничего, стильненькая вещичка… Черная кожа плотно обтянула тело, вырез, правда рискованный, V-образное декольте практически до самого верхнего края бикини. Ходить в таком и не сверкнуть обнаженным бюстом – это надо талант иметь. Пришлось приклеить материал к телу банальным скотчем. Дешево и сердито. Васька тоже, красуясь, вертелся у зеркала:

– Подумаешь! Может, я не хочу выглядеть на твоем фоне как бедный родственник.

Я улыбнулась. Лукавит котик. А сам в прошлую пятницу так и увивался вокруг новой кошечки Бабы-яги. Конечно, к появлению у старушки белоснежной сибирской красавицы я приложила свою когтистую ручку. Очень уж хотелось старушке котеночка завести. Вот я и приобрела на выставке потрясающую кошку с разноцветными глазами: один голубой, другой серый. Васька от красоты такой просто обалдел. Впрочем, не он один. Эта блондинистая прелестница привыкла к вниманию еще на многочисленных выставках и держала себя с королевским достоинством особы голубых кровей.

Часы пробили одиннадцать, когда мы крадучись пробрались в зал, молясь, чтобы никому такая же идея не пришла в голову. Кот мужественно заглянул в комнату первым, заявив, что, если что, отмажется. Не пришлось. В зале было безлюдно, как на необитаемом острове. Камин давно прогорел, и темноту рассеивал яркий свет луны.

– Ладно. Свечу зажжем, когда покинем трубу, – сообщила я напряженному коту. – Максима ждать не будем – кто не успел, тот опоздал.

– Так и знал, что вы меня кинете, – раздался обиженный голос из кресла.

Я подпрыгнула от неожиданности. Васька зашипел. Положительно этот тип хочет, чтобы я поседела.

– Ты меня заикой решил сделать? – прошипела я, воинственно сжимая древко метлы.

– Я вас ждал, – обиженно вздохнул тот.

– И для этого притаился, аки тать в нощи? – злобно поинтересовалась я, готовясь огреть обидчика.

– Мы же не хотим, чтобы другие заинтересовались, чем это мы занимаемся так поздно?

– Хм, логично, – вздохнул котик. – Вика, опусти метлу. У мужика голова дубовая, еще сломаешь. Где другую возьмем?

Действительно. Перспектива взбучки ценой порчи метлы меня не прельщала. Где же я потом новую достану? Можно, конечно, полистать несколько старинных фолиантов, благополучно изъятых мною из запретной библиотеки. А что? Это же не воровство, правда? С тех пор как ректор узнал о моих частых визитах в эту самую библиотеку, ее перенесли в другое место и решили не ставить меня в известность о новом расположении. Я в отместку не стала афишировать то, что несколько книг до сих пор хранятся у меня. Зачем народ понапрасну расстраивать. Я же клятвенно заверяла ректора, что краем глаза взглянула только на одну, ну, может быть, две книги. А тут десять штук разом.

– Ладно. – Я диким усилием воли взяла себя в руки и опустила грозное оружие. – Поспешим.

Я поставила метлу метелкой вперед и оседлала ее. К прутьям крепко-накрепко связывающим заклинанием был прикреплен свечной огарок. Свечка служила своеобразной фарой, как у мотоцикла, и была несгораемой, по крайней мере по утверждению ее создательницы Бабы-яги. У меня не было причин не верить. За время использования свечной огарок ни на миллиметр не уменьшился. Васька черной тенью скользнул на плечо.

– Так и будешь стоять столбом? – тихо поинтересовалась я у Максима.

– Извини. Я просто не уверен, что это сработает.

– Вика, да брось ты этого придурка. Давай махнем через окно. Опаздываем же, – возмущенно урчал кот.

– Стоп. Вы же сами сказали, что на шабаш являться заранее не принято.

– Да. Но и опаздывать никуда не годится! – фыркнул кот. – Решайся уже.

Максим неуверенно пристроился сзади меня. Он вел себя так осторожно, будто, если прикоснется ко мне, душа его будет обречена на вечное проклятие. Нет. Так совсем не годится.

– Ладно. Вводный инструктаж. На шабаше от меня не отставать. Там легко потеряться, а транспорт у нас один на двоих. И советую держаться за меня крепко. Метла застоялась. Я ведь только по пятницам ее беру. Я понятно объяснила?

В ответ мужчина обвил мой стан с пылкостью утопающего, обнаружившего рядом спасательный круг. Ребра грозили треснуть от страстных объятий. Вот и делай после этого людям добро.

– Полегче, Ромео. Дай даме немножко воздуха, – фыркнул Васька. – Ты что, женщин никогда не обнимал?

– С чего ты взял? – обиженно откликнулся Макс.

– С того, что ты не в курсе, – они ласку очень уважают. А ты вцепился как ястреб в утку. И глаза зажмурил. Как заклинание читать станешь?

– Уже.

– Что – уже?

– Прочел. Оставил спусковой крючок.

«Спусковым крючком» называли ключевое слово в заклинании. Если предполагали, что заклятие понадобится, его зачитывали заранее. Это позволяло сильно сэкономить время. Согласитесь, маг, воющий заклинание в оскаленную морду мантикоры, может, и вызовет у бестии чувство недоумения, но она разорвет его на сотню маленьких ведьмаков гораздо раньше, чем он закончит. Я успокоилась и пришпорила метлу. Мы влетели в камин, сажа взвилась в воздух, заставив закашляться. Дымоход оказался узким, но камни услужливо расступались, не причиняя вреда, не оставляя на коже царапин. Заклинание действовало. И действовало отлично! Надо будет попросить Макса научить меня. Вдруг пригодится?

Мы вылетели из трубы как пробка из бутылки с шампанским. Как всегда, свобода и полет опьяняли. Я неслась, не обращая внимания на то, что практически ничего не вижу в темноте, просто отдаваясь ощущению полета, упругости ветра, бьющего в лицо и треплющего волосы. Где-то на периферии опьяненного восторгом сознания слышался посторонний звук, назойливый, как комар в спальне. Ну что там еще?

– А-а-а!!! – вопил Макс, тесно вжавшись в мою спину.

Вот блин! Я и забыла про него.

– Ну что ты так орешь? – увещевал его Василий. – У вас в отряд истребителей всегда берут эмоционально неустойчивых? Она сейчас налетается и успокоится.

На Макса утешение кота действовало примерно так же, как на мертвого припарки. Я тихо вздохнула и осадила разогнавшуюся метлу. Привычное прикосновение пальца к фитилю, и свеча на метелке вспыхнула.

– Ладно, ладно. Больше не буду.

– Да уж, сделай милость, – отозвался дрожащий голос Макса. – Я чуть не поседел.

– Трусишка, – хихикнул Васька. – А мне понравилось. Хотя в этот раз полет не такой быстрый.

Метла обиженно задрожала. Я ободряюще погладила отполированное древко. Она же не виновата, что сегодня пришлось тащить на себе двойной груз. Видимо, это ее утешило. Метла послушно свернула по направлению к Лысой горе. Ее выбрали ведьмы и нечисть для своих сборищ. Обычно собирались по пятницам, но рядовые собрания можно было и пропустить. В году есть четыре основных праздника, когда присутствие на шабаше считалось просто обязательным. Это праздники зимнего и летнего солнцестояния, Хеллоуин и Вальпургиева ночь.

Лысая гора местного шабаша находилась в лесу. Ее скрыли от посторонних глаз множеством трудоемких заклинаний. Заклинания обновляли примерно раз в квартал на праздники. В присутствии всего шабаша. Поэтому Лысую гору мог обнаружить только посвященный. Для этого все члены носили магический знак, своего рода пароль или опознаватель. Ими служили подвеска, кольцо, браслет, ожерелье или подвязка. У меня, например, было кольцо. Магическое поле было настроено таким образом, чтобы пропускать носителей этих вещей.

Мы плавно скользили над лесом. Макушки сосен под нами образовали сплошную темную массу, и с высоты лес производил впечатление непроходимого бурелома. Чем ближе мы подлетали, тем оживленнее становилось небо. Ведьмы и колдуньи скользили бесшумными тенями, приветствовали товарок, смеялись над шутками, обменивались репликами и представляли своих животных. Ведьмаки и колдуны тоже спешили к месту сбора, мимо нас прошуршал крыльями филин, случайно чиркнул по щеке крылом и вежливо рассыпался в извинениях. Максим мужественно не вздрогнул. Васька обрадованно подпрыгнул:

– Привет, Филька! Сколько лет, сколько зим! А Томка с тобой?

Филин сбавил темп и замахал крыльями, приноравливаясь к нашему полету.

– Нет, – огорченно ухнул он. – Она меня бросила. Я, видите ли, в своем втором облике выгляжу недостаточно благородно. Теперь крутит с соколом.

– Сочувствую, – искренне сказала я. – Не понимаю, что ей не нравится. Ты не жаба, не скунс, в конце концов.

– Правильно, – поддержал Васька. – У тебя роскошное оперение, и ночью ты видишь гораздо лучше некоторых.

– Спасибо, друзья, – расчувствовался филин. – Но только сердцу не прикажешь. Полечу напьюсь. Еще увидимся.

– Конечно, – согласилась я вслед шороху крыльев.

– Вика, а кто это был? – Глаза Максима по размеру не уступали глазам филина.

– Да Филька-филин, – махнул лапкой Васька. – Оборотень он. Закрутил с одной ведьмочкой. Она девка видная, только ветер еще в голове, а он гнездо вить собрался, о маленьких филинах подумывал.

– С чего ты это взял? – удивилась я. Я была не в курсе таких подробностей. Фильку я знала. Только он всегда представлялся фамилиаром ведьмы.

– Так я с ним не один стакан колдовского зелья выпил. Он ведь притворялся ее домашним животным. Теперь оборотни точат на него зуб за публичное унижение вида, а ветреная подруга покинула его. Жаль парня. Вик, а тебе нравятся высокие брюнеты с профилем с горбинкой?

Я недоуменно пожала плечами. И тут меня озарило:

– Эй! Ты сватаешь меня?

Васька доверительно обхватил мою шею:

– А что? Мужик он хозяйственный. Как и положено порядочному филину – все в дом. Верный. Ему нужна сильная духом женщина вроде тебя. Чтобы доминантной была, стукнула разок по столу – и он по струночке, по плинтусу… И удобно. Будет косить под домашнего любимца.

– Обалдеть, – потрясенно выдохнул Максим. – Инкубов я еще понимаю, но завести домашнего оборотня?

– А чем тебе оборотни не угодили? – поинтересовался Васька.

– Они же нечисть.

– Можно подумать ты чисть. Просто весь такой белый и пушистый.

– Так, ребятки… Заткнулись оба. Захожу на посадку.

– Что это значит? – опешил Максим.

– Не отвлекай Вику – расшибемся, на фиг!

Я сделала круг над горой, выбирая удачное место для посадки. Народу собралось – яблоку негде упасть. Впрочем, место для уединения найти реально. А вот с посадкой тяжелее. К тому же я начинающий пилот. Я скрестила пальцы на удачу и вошла практически в пике. Сзади испуганно вскрикнул Макс. Более привычный к таким фортелям Васька только крепче вцепился в кожаный комбинезон когтями, и я порадовалась, что ткань достаточно прочная. Земля встретила неожиданно мягко. Почти сразу налетел знакомый и мало знакомый народ, здороваясь, целуясь, пожимая руки. Я знала в лучшем случае половину. Симпатичные ведьмочки хохотали и просили представить им прекрасного незнакомца. Я смеялась в ответ, целовалачьи-то щеки, пожимала руки, здоровалась, представляла спутника, стараясь, однако, не потерять последнего из виду. Макс смотрел на все круглыми от удивления глазами. Васька высмотрел в толпе знакомую кошечку и шепнул:

– Пойду поздороваюсь с моей белокурой прелестницей. – И исчез в толпе черный пушистый ловелас.

– О-о-о! В наших рядах прибавление! – прозвучал вкрадчивый, мурлыкающий женский голос. – А ты, я вижу, даром времени не теряешь.

Я обернулась. К нам шла сама Хозяйка шабаша, прекрасная Велина Горобоевна. Белоснежная мантия развевалась у нее за спиной, серебряный полумесяц блестел на голове, ожерелья из множества камней украшали красивую длинную шею. Она улыбнулась, демонстрируя тонкие кончики клыков. Злые языки поговаривали, что ее мать когда-то соблазнил вампир, и клыки служат явным тому доказательством. Сама Хозяйка никогда не оспаривала, но и не подтверждала домыслы окружающих. Я склонилась в вежливом реверансе, предварительно пнув ошалевшего мужчину:

– О Хозяйка! Рада приветствовать тебя в эту прекрасную ночь нашей свободы!

– И я рада видеть одну из своих верноподданных в добром здравии и в хорошей компании. Представь же мне своего стеснительного спутника.

Я поднялась и вернула Велине улыбку. Хозяйка шабаша правит только на шабаше. Она может направлять своих подданных, помогать советом, но не более. Легко могут назначить другую Хозяйку и воздавать ей почести. Велина знала об этом и правила разношерстной свободолюбивой братией мягко и разумно.

– Этот неотесанный мужлан, позабывший все правила этикета, – Максим. Не суди его строго, он впервые в нашем обществе, и обилие впечатлений ошеломило его.

– Что ж, немудрено. – Смех Хозяйки прозвучал словно музыка. Я никак не могла понять, что это. Магический фокус или действительно ее смех так прекрасен, хоть разливай во флаконы и продавай. – Я прощаю его бестактность и немногословность. Веселитесь, дети мои.

Как только прекрасная Велина удалилась, приветствуя всех и каждого кивком головы, с кем-то заговаривая, кому-то улыбаясь, я вывела Максима из состояния транса грубым тычком локтя в бок:

– Ну ты даешь! Мог бы поздороваться или поклониться хотя бы. На особую куртуазность никто не рассчитывает, но основы элементарной вежливости должны быть.

– Обалдеть, – только и вымолвил он. – Кого тут только нет!

Я нахмурилась. Да вроде все здесь. Тонко хихикали молоденькие кикиморки, деловито сновали фамилиары, парочка ведьм тесно общалась с инкубом, который усиленно делал вид, будто он ведьмак; вряд ли он смог их обмануть. Легко порхали маленькие феи-крошки, своими разноцветными крылышками напоминая прекрасных мотыльков. Были также оборотни всех мастей из всех волостей, маги и куча различной нечисти, чье название я даже толком не помнила. И тут феи встрепенулись. Высокий маг, избранный супругом Хозяйки, ударил в золотой гонг, звон поплыл по поляне, призывая собрание к накрытым столам. В воздухе зажегся тотем шабаша: сирин и алконост на золотом фоне. Я схватила Макса за руку и поволокла за собой.

– Что сейчас будет?

– Пир. Что же еще? – удивилась я.

Откуда-то из-под ног выскочил Васька. Позолота с усов облетела, бабочку где-то потерял, но на вид довольный до тошноты.

– Ну как все прошло? – тихо поинтересовалась я у самодовольного кота.

– Великолепно. Муррыся в восторге.

Тем временем разожгли огонь. Подручные принесли глубокие чаны с колдовским зельем и торжественно установили над пламенем. На самом деле зелье готовилось заранее и имело очень сложный состав; в него входило множество компонентов, включая традиционное красное вино, мускатный орех, лепестки цветов и прочее. Компоненты добавлялись по одному, зелье готовилось в течение недели. Но главным в составе, разумеется, была кровь. Не человеческая, конечно. Подозреваю, что ее набирали заранее перед приготовлением традиционного пира. В источниках не было недостатка, ведь к столу подавались и птица, и дичь. Кровь собиралась в хрустальный резной флакон и торжественно выливалась в подогретое зелье. Вот и сейчас супруг торжественно передал Хозяйке флакон с драгоценным последним компонентом. Она приняла сосуд, осторожно откупорила крышку и деликатно понюхала, как нюхают пробку от бутылки дорогого вина. Велина благосклонно улыбнулась, отдавая дань качеству последнего компонента. Она медленно вылила содержимое в чаны, примерно равными порциями.

– Кровь пролита! – воскликнула Велина. Ее звонкий голос пролетел над поляной словно звон серебряного колокольчика.

– Кровь пролита! – поддержали ее собравшиеся.

– Пей и веселись, народ мой!

И началось веселье. Зелье разошлось по чашкам, бокалам, кубкам – кому какой сосуд больше нравился. Некоторые, склонные к экстравагантности, предпочитали кубки в виде черепов. Я с удовольствием отхлебнула из своего бокала.

– Слушай, а туда действительно вылили кровь? – шепотом поинтересовался Макс.

– Конечно, – мурлыкнул Василий. – Причем высококачественную.

Максим заметно побледнел:

– А откуда ее берут?

– Там за поляной младенцев рубят, – с гомерическим хохотом «признался» Васька.

Парень впечатлился и с тихим шорохом сполз в обморок.

– Спекся, – констатировал довольный кот.

– Зачем ты с ним так? – укоризненно попеняла я ему.

– Да ладно тебе! Щас откачаем.

Васька схватил ближайший кубок и, совершенно не обращая внимания на возражения владельца оного, поднес его к губам обмершего Максима и зажал несчастному нос. Тот вдохнул полный рот жидкости и закашлялся.

– Ты того, осторожнее, зелье крепкое, не смотри, что пьется легко, – предупредила я, заглядывая в вытаращенные глазки Макса.

Однако предупреждение сильно запоздало. Непривычный к зелью парень захмелел практически мгновенно.

– Гусары не пьянеют! – заявил он, пошатываясь и тщетно стараясь сфокусировать взгляд на происходящем, только непослушные глаза все норовили сбиться в кучку.

– Ой, какой хорошенький! – раздался восторженный голос. – Пойдем танцевать!

Грянула музыка. Во всех направлениях и плоскостях понеслись пары. Каждый танцевал на свой манер, и зрелище было воистину феерическое. Порхали феи, тысячи светлячков водили хоровод вокруг танцующих, скользя между парами, мигая то тут, то там. Цепкие женские ручки ухватили Макса и закружили в танце. Я дернулась было следом, но дорогу заступил симпатичный молодой человек.

– Моя леди, куда же вы так спешите? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Да отстаньте вы, тут одна пронырливая особа утащила моего кавалера, – отмахнулась я.

– К чему так огорчаться? Разве дело грустить на балу? Пойдемте танцевать. Уверяю, я делаю это не хуже вашего спутника. И пусть пеняет на себя, что оставил вас в одиночестве.

Лестно, черт возьми. Я кокетливо потупилась, невольно играя хвостом. Действительно, на кой мне сдался этот Макс? Он мальчик взрослый, член команды истребителей нечисти. Вполне может позаботиться о себе самостоятельно.

– Пойдемте, моя королева.

Мужчина повел золотистыми с поволокой глазами. И обнял за талию.

– Минуточку. – Я поискала глазами пушистого проказника. Так и есть. Вон он, кокетничает с миловидной кошечкой черепахового окраса. – Васька! Найди Макса и пригляди за ним.

– Вот еще! – буркнул себе под нос кот.

– Я все слышу. Кто-то у меня сметаны не получит. Месяц.

Угроза возымела действие. Кот в отчаянье прижал пушистые лапки к груди и опрометью кинулся на поиски отбившегося от рук истребителя. Вот то-то же.

При ближайшем рассмотрении глаза у незнакомца оказались весьма странного цвета. Не янтарные, не желтые, а какие-то трехцветные. Вокруг зрачка радужка темная, как гречишный мед, дальше просто расплавленное золото, ободок светлого янтаря, немного изменчивый на свету. Странные глаза для человека. Демон? Он великолепно танцевал, уверенно вел, ловко огибая танцующих.

– Почему вы так на меня смотрите? – мягко улыбнулся он.

Я слегка подалась вперед, чтобы убедиться в наличии клыков или еще чего-нибудь подозрительного. Ничего. Даже прям как-то досадно. Не померещилось ли? С другой стороны, это же шабаш. Здесь кого только не встретишь. Черта лысого и того найдешь, если хорошенько поищешь.

– Да вот никак не могу вас раскусить. Кто вы такой?

Он рассмеялся так, словно я сказала нечто нескромное.

– Не надо меня кусать… По крайней мере здесь.

У меня отвисла челюсть от такой неслыханной наглости. На что это он намекает? Нет. Я, конечно, понимаю, шабаш – мероприятие веселое и славится свободой нравов, но почему-то именно его намек меня покоробил. Я открыла было рот, чтобы сказать что-нибудь резкое и язвительное, когда в свете полной луны мелькнули длинные уши.

– Эльф?!

От неожиданности я встала как вкопанная, но незнакомцу легко удалось сдвинуть меня с места раньше, чем мы успели столкнуться с кем-либо.

– А что вас так удивляет?

– Нет, ничего. Если не брать в расчет, что ваша братия считает шабаш сборищем дегенератов. – Тут меня озарило: – А-а-а… Тебя небось Тирандерель прислал. Ну так передай этому придурку, что никуда с ним идти не собираюсь и замуж за него не пойду, потому что такого урода даже могила не исправит, потому как в гробу он уже был. Или ему опять меч понадобился? Так вот ему мой ответ.

Я сложила знаменитую комбинацию из трех пальцев и предъявила оппоненту. Эльф ничем не выдал своего потрясения. Сказались века тренировки. Он только рассеянно моргнул, скосил глаза на предъявленный кукиш и все так же мило улыбнулся. Правда, улыбка вышла несколько кисловатой.

– Меня никто не посылал. А кем вам приходится этот Тирандерель? И при чем тут меч?

Я остолбенела. Вот это номер! Он действительно не знает рыжего надоеду? Или просто дурака включил? Эльфу пришлось поднапрячься, чтобы умудриться сдвинуть мое обалдевшее тело с места. Нет. Не подумайте, мужик попался сильный, только я уперлась, как сотня мулов разом: проще тащить на руках, чем заставить идти на своих двоих.

– Тирандерель приходится мне назойливым типом. Замуж зовет, зараза.

Глаза собеседника округлились:

– Насколько я понял, этот Тирандерель – эльф?

Я кивнула.

– Он предложил вам брачный союз?

Обалдеть. Нет. Ну честно. Так и сказал: «брачный союз». Умеют же эти эльфы женщинам лапшу на уши вешать. Я аж заслушалась и снова кивнула.

– Не понимаю. Он ведь прекрасен, как истинный перворожденный. И при всем при этом ты против? Феноменально. Человеческая женщина отказала эльфу!

Теперь была его очередь застыть от избытка чувств. Я вырвалась из цепких объятий незнакомца и умчалась в ночь раньше, чем последний опомнился. Все-таки странный народ эти эльфы. Я и раньше подозревала нечто подобное, но теперь уверилась окончательно. Видимо, за столетия либо мозги усыхают, либо самоуверенность зашкаливает, а может, то и другое одновременно. Неужели этот длинноухий на самом деле верит, что стоит смертной женщине узреть его красоту, как она рухнет в его объятия, пуская счастливые сопли? А шишочек под носочек? Размышляя в подобном ключе, я выпила еще зелья и ринулась в гущу танцующих. Эх! Гулять так гулять! Словом, чтобы не было мучительно больно…

Всю ночь я кружилась в безумном вихре шабаша. Партнеры сменяли друг друга. Чьи-то губы целовали мою руку, щеку, говорили комплименты, мурлыкали нежности, делились сплетнями и разнообразными рецептами (от маминого пирога до приворотного зелья). Словом, к утру я была в меру пьяной, немножко уставшей, но вполне довольной собой. Занимался рассвет. Настал час окончания веселья. Ко мне легко подлетела одна из знакомых ведьм, Вериока. Она с визгом повисла на шее, жарко шепнула в ухо:

– Привет, подруженька. Сегодня лучшая ночь, не находишь?

Я рассмеялась в ответ:

– Да тебе, подружка, каждый новый шабаш лучше предыдущего.

– И то правда. Грешна. Люблю зелье пьянящее да пляски до утра. Кстати, это твой мальчик?

Наманикюренный палец ткнул куда-то в сторону ближайших кустов. Я пригляделась. Действительно, возле самих корней, свернувшись калачиком, сладко почивал Максим. Подле с самым разнесчастным видом сидел Васька.

– Мой, – печально вздохнула я, прикидывая грядущие прелести транспортировки бесчувственного тела товарища.

И чего он так набрался?

– Гарный хлопец. Приводи его в следующий раз.

Я неприязненно покосилась на «гарного», сладко причмокивающего во сне.

– Не знаю, удастся ли в следующий раз выбраться, – пожала плечами я. – Меня зачислили в отряд истребителей, мы скоро выступаем.

– Жаль, – тяжело вздохнула Вериока, – а я-то, грешным делом, надеялась, что тебя распределят куда-нибудь на оседлое жительство. Летали бы друг к другу в гости. Ну да ладно, Васеньку ко мне пришли с известием, когда в следующий раз на шабаш надумаешь гарного хлопца привести.

Мы звонко расцеловались, и окрыленная Вериока улетела в компании своего грача. Ее заливистый смех долго звучал в ночи. Занимался рассвет. Пора было и нам. Надо вернуться раньше, чем наши друзья по отряду обнаружат пустые постели.

3

Группа истребителей собралась в зале казармы в полном составе. Ранним утром, когда командор и лидер группы по совместительству Владислав Третьяков скомандовал общий сбор, вдруг оказалось, что собирать-то и некого. В помещении находились только непосредственный руководитель, то есть он, и Филипп Новгородский, следопыт и эксперт по нечистой силе. Новоприобретенная ведьма с новоприобретенным котом куда-то бесследно испарились. Что только порадовало бы остальных членов команды, если бы не прискорбный факт полного отсутствия лекаря Максима Иванова, который вчера не вышел к ужину, а теперь и вовсе исчез. Факт сам по себе напрягал. Если учесть, что вчера Макс имел неосторожность очень резко высказаться в адрес новоприсланной ведьмы, то выводы получались неутешительные. Наверняка эта засланка разделывает труп несчастного на составляющие для своих ведьмовских зелий где-нибудь в глухом лесу. В довершение всего ее бесовский коняга сорвался с цепи и гонял лошадей по двору кругами. Угомонить зверюгу было некому. Пришибли бы давно тварь такую, но ведьма могла оказаться очень даже привязана к зверюге, не стоит ее злить. Все-таки работать вместе. Послали сообщение ректору Академии. На всякий случай.

Ректор примчался как на пожар и устроил форменный допрос. Теперь все трое стояли в зале и не знали, что думать. Поисковые заклинания ничего не дали. В камине что-то зашебуршало, и наружу вывалились три перемазанные в саже личности, одной из них оказалась пропавшая ведьма, пребывающая сильно навеселе и вполне довольная собой, вторым был утраченный Макс, совершенно никакой, больше напоминающий храпящее бревно, а третий вообще оказался при рассмотрении котом.

– Ой. А что это вы тут делаете? – захлопала глазами ведьма, опираясь на метлу.

– Виктория!!! – возопил ректор, как дух отца Гамлета, требующий от сына отмщения. – Где ты была?

Я сделала невинные глазки:

– Вот уж не подозревала, что нахожусь под домашним арестом.

Ректор нахмурился:

– Виктория, ты уже взрослая женщина. Тебе не кажется, что проводить ночь перед заданием, напиваясь до бессознательного состояния, мягко говоря, нерационально?

– А мы сегодня выступаем? – искренне удивилась я.

Хотя, кажется, вчера ректор упоминал о чем-то подобном. Елки! И как я могла забыть?! Если бы помнила, вернулась бы раньше. Так глупо засыпаться!

Ратибор Мстиславович пристально уставился мне в глаза и понял, что я не лгу. Меня действительно не удосужились ввести в курс дела официально. Он не менее впечатляюще вперил свой взгляд в истребителей. Они смущенно потупились, разглядывая пол как пара провинившихся школьников. Ну надо же! Приятно посмотреть. Я улыбнулась. Васька воспользовался моментом и смылся. Макс причмокнул во сне и потребовал продолжения банкета.

– Оба на вводный инструктаж не явились, – процедил командор.

– О! Вы просто забыли нас пригласить. Интересно почему?

– Потому, что успокаивал одну взбесившуюся зверюгу.

Мне понадобилась пара минут, чтобы осознать, что упомянутая зверюга – это не я.

– Это вы о ком?

– О жуткой, мерзостной гадине, которую ты по ошибке называешь лошадью.

– Что с Яшкой?! – возопила я, готовая порвать всех на мелкие кусочки вне зависимости от количества исходного материала.

Ахурамариэль внутри меня напрягся, готовый вырваться наружу и начать крушить все подряд. Ахурамариэль – потрясающий эльфийский клинок. Этот придурок Тирандерель умудрился спаять меня с мечом в единое целое и потом носился за мной с угрозами, чтобы я отдала украденный клинок. Идиот! Как можно отдать часть себя?

– Успокойся, девочка. Жив твой конь и довольно жизнерадостно гоняет лошадей по двору.

Напряжение отпустило. Плечи расслабились, Ахурамариэль успокоился и затаился где-то в глубине. Яшка в добром здравии, развлекается с местными. День начался прекрасно.

– Может, все-таки ты уберешь своего бешеного зверя от наших коней? Как мы поедем на задание?

Я неуверенно пожала плечами:

– Ладно. Считайте, уговорили.

Во дворе вошедший в раж Яшка, позвякивая остатками массивной цепи, активно гонял громко ржущих от ужаса лошадей. Те, кто плохо убегал, получали укус в круп и прибавляли скорость. Клочья пены падали с боков лошадей, пыль стояла столбом, как в песчаную бурю.

– И какой садист додумался навесить на мою лошадь цепь? – гневно поинтересовалась я.

– Ты забыла его привязать. Вот я и воспользовался бычьей цепью. Ума не приложу, как он ее порвал? – недоумевал командор.

– А он не рвал, просто перекусил. Сам видел, как эта зверюга цепь грызла, – заметил Филипп.

– Неужели перегрыз? – восхищенно округлил глаза ректор. – Талант!

– Яшка! – крикнула я увлекшемуся погоней коню. – Да брось ты их!

Конь, недолго думая, ухватил ближайшую лошадь клыками и запустил животное в небо. Раньше я никогда не видела, как лошади летают. Теперь был как раз тот случай, когда мечты сбываются. Довольный до соплей Яшка подскакал ко мне, держа хвост на отлете, радостно оскалился и попытался лизнуть меня в нос.

– Вообще-то я не это имела в виду… – Морда коня приобрела обиженное выражение. – Но разве можно обижаться на такого милашку? – Команда мрачно освидетельствовала «милашку», явно не соглашаясь со мной, но благоразумно придерживая свой пессимизм. – Напомни мне, чтобы в следующий раз выражалась более четко.

Я гладила вороную морду. Яшка откровенно млел от ласкового прикосновения, жмурясь, как довольный кот, и урча. Странно. Раньше я полагала, что лошади не могут издавать подобных звуков. Хотя я небольшой знаток лошадей и раньше вообще старалась избегать их общества. К счастью, для будущей оседлой ведьмы езда верхом необязательна.

– Обалдеть! Лошадь мурлычит, – изумился Филипп.

– Ага. Вот только на ком теперь Макс поедет? – печально ухмыльнулся командор. – Лошадка-то тю-тю!

Я задумчиво почесала затылок:

– Другую можно выдать.

– Легко сказать, – заметил ректор. – Лошадей, спокойно переносящих тяжесть пространственного перехода, не так много. Слишком трудное обучение.

Да-а, ситуация. В мозгу начала вырисовываться не лишенная оригинальности идея. Главное, чтобы все присутствующие окончательно не спятили в процессе ее воплощения.

– А в казарме есть большое зеркало?

– Зачем? – подозрительно поинтересовался Владислав.

– Что за дурная манера отвечать вопросом на вопрос? Слабо просто ответить? – в тон откликнулась я.

– Допустим.

– Ведите.

Зеркало действительно было большим, квадратным, оправленным в картинную раму. Оно как нельзя лучше подходило к моей затее. Здорово. Надеюсь, все получится. Я метнулась в комнату, где расторопный Василий уже успел приготовить горячую ванну и завтрак. Макс крепко спал – почему-то на моей кровати. Вообще наглеж. Я было сунулась его будить, но передумала. Пусть дрыхнет. К поиску хрустального шара пришлось привлекать Ваську, так как в объемной спортивной сумке найти что-либо практически невозможно. Постоянно попадаются различные вещи, давно утраченные вместе с надеждой обнаружить их когда-либо еще. Один раз я даже нашла трупик хомячка. Так вот что с ним стало! Зверек принадлежал когда-то Мелене, моей однокурснице. Милое, в сущности, создание перепортило все наши учебники. Их пришлось собирать буквально из обрывков с помощью магии, лишь бы сдать в библиотеку. Иначе разорились бы на штрафах за испорченную литературу. Однажды хомяк просто исчез. Мы его долго искали и подозревали в причастности к пропаже кошку нашего сторожа. Да. Зря мы, наверное, насыпали им слабительного и снотворного одновременно. Хотя и животное и хозяин славились склочным и вредным характером.

Шар обнаружил Васька. Он просто влез в сумку, долго копался внутри и наконец вынырнул наружу, держа в лапках шар, на манер кролика из шляпы фокусника. Я похвалила любимца, крепко расцеловала усатую морду и вызвала Велиора из Темного мира. Но ответил его сын, Бельвиор:

– Опять ты?

– Я тебе тоже очень рада, – в тон ему откликнулась я. – Отец дома?

– Нет. Уехал в пустыню к Аватару. Слушай, оставила бы ты его в покое. Они с мамой только помирились.

– Ревнуешь?

– Нет. Просто без тебя спокойнее.

– Если выполнишь мою просьбу, отстану.

– Ловлю на слове. Выкладывай.

– Помнишь, в прошлый раз вы выделили мне верхового ящера? Можешь мне его переслать?

В глазах собеседника мелькнуло странное выражение.

– Не вопрос. Иди к зеркалу, трижды произнеси мое имя, портал откроется.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности.

Вот тут мне стоило насторожиться. Но я не придала словам демона должного значения. А зря. Я спокойно вернулась в зал к зеркалу. У обычного в общем-то предмета был полный аншлаг. Народ живо интересовался предстоящим мероприятием. Особо любопытный ректор внимательно оглядел зерцало со всех сторон, во избежание оптического обмана зрения. Я только пожала плечами и мирно постояла в углу, глядя на манипуляции Ратибора Мстиславовича. На меня уставились как на профессора во время жутко сложного эксперимента: то есть нервничали, но боялись вывести из равновесия, а то взорву что-нибудь в припадке энтузиазма. Я прошествовала с гордо поднятой головой к зеркалу, ткнула в него растопыренной пятерней и провыла формулу вызова. Поверхность стекла помутнела, и оттуда полезло… Мама дорогая!..

– Ни фига себе! – Кот от удивления уронил блюдо с пирожками. – Опять перемагичила!

– Я этого не заказывала! – нервно завопила я, обозрев нечто склизкое и вонючее, как труп, пролежавший в могиле не менее сотни лет, прущее из зеркала.

Я не придумала ничего лучше, как врезать по нему табуретом. Предмет мебели разлетелся в щепу и живописно украсил пол, потом мы общими усилиями стукнули чудовище столом, самоваром, закидали пирожками, повтыкали в студенистое тело все вилки, ножи и даже ложки, которые только смогли обнаружить в комнате. Избиваемый отчаянно верещал, но с упорством асфальтоукладчика пер из зеркала. Просто маньяк какой-то! В конце концов мы поднатужились и совместными усилиями запихнули жутко смердящую слизь обратно.

– Фу-у-у! – смахнул пот с лица ректор. – Загнибеда, еще одна такая выходка, и я не доживу до пенсии.

– Не стоит преувеличивать, – кокетливо потупилась я. – Вас с лихвой хватит на множество моих выходок. И между прочим, раньше вы не очень-то и жаловались.

– А раньше ты не притаскивала в Академию говорящих котов и лошадей-мутантов и из зеркала не лезла разнообразная гадость. Кстати, ты посмотри, во что превратился зал!

Действительно. Погром – слабо сказано. Вонючая слизь противными хлопьями висела даже на потолке, издавая запах, не способствующий хорошему пищеварению, мебель превращена в щепу, половина камина оказалась разобрана, ковер проще выкинуть, чем почистить, посуда полностью отсутствует. Только в углу мирно посапывал Макс, умудрившийся передислоцироваться из моей комнаты и проспать весь этот бой без правил.

– Ратибор Мстиславович! Может, нам стоит приступить к выполнению задания без ведьмы? – с надеждой предложил командор.

Что-то больно ребята желают от меня отделаться. Впрочем, их стремление нашло живой отклик в моей душе. Только боюсь, не с моим счастьем такое развитие сюжета.

– Нет, – покачал головой упрямый ректор, – выступаете в полном составе или не выступаете вообще.

Я встала и снова направилась к зеркалу. Народ насторожился.

– А может, не надо? – робко поинтересовался Филипп.

– Надо, Филя, надо, – утешила я и провыла заклинание вызова.

Зеркальная поверхность помутнела, подернулась дымкой, поплыла, и из зеркала прямо на меня рухнул счастливый до соплей Волчок. Команда восприняла волка-мутанта, как и положено команде истребителей, в штыки. Заклинания решили не применять, опасаясь ранить свою, то бишь меня. Не хотелось думать, чем кончилось бы для меня появление еще одного мутанта, если бы не присутствие ректора. Мочить при нем меня не осмелились. Но тут перед мужчинами встала фактически неразрешимая проблема: где взять оружие? Вся мебель уже тю-тю! Да и мутант вел себя до крайности странно. Он восторженно вертел хвостом, как вертолет пропеллером, и лизал лицо хохочущей ведьме. Ну с ведьмой все ясно – истерика. Шутка ли, такая зверюга. Командор мужественно попытался оттащить вошедшего в раж зверя, но последний зарычал и клацнул немаленькими зубами в сторону истребителей. Положение спас Васька.

– Вика! – всплеснул пушистыми лапками кот. – Ну вы прямо как дети! Что за страсти в пыли? Между прочим, целоваться с собакой негигиенично. И ты уверена, что просила именно волка? По-моему, речь шла о ящере. Или я чего-то не понял?

Я смущенно отстранила радостного Волчка и поднялась на ноги. После сегодняшних приключений выпачканный до неузнаваемости комбинезон, вероятнее всего, придется выбросить. Жалко ужасно. Одни расходы.

– Минуточку, – вмешался ректор. – Вы знакомы?

– Ратибор Мстиславович, с Василием знакомы все, и вы в том числе, – заметила я.

– Нет, – отмахнулся тот, – я вот об этом звере, – указующий перст ткнулся в сторону вывалившего розовый язык Волчка.

Тот, не будь дурак, ловко клацнул зубами. Руку ректора спасла только прекрасная реакция.

– А-а-а, – понимающе протянула я, – вы о Волчке? Волчок, знакомься – это Ратибор Мстиславович. Ратибор Мстиславович, знакомьтесь – это Волчок. Теперь, когда вы подружились, пойду-ка я приму ванну и спокойно позавтракаю, выпью кофе…

– Ага, и какао с чаем. Размечталась! И так выбились из графика, – осадил меня командор.

Я обиженно закусила губу:

– С каких это пор личная гигиена считается роскошью?

– С тех самых, когда твой ненормальный жеребец запустил в воздух лошадь Макса, сам он находится в невменяемом состоянии, гостиная благодаря стараниям одной не вполне нормальной ведьмы превратилась в руины, и в довершение всего мы уже с час как должны были прибыть на место. Еще перечислять надо? Или и так дошло?

Я хотела было возразить, что я тут вовсе ни при чем. Нечего было злить Яшку. Он цепь никогда не любил. Макса никто специально не поил, он сам справился с этой задачей, а Волчка я не звала, этот придурок Велиор опять все перепутал. Или нет… Не может быть! Этот ядовитый гад прислал Волчка преднамеренно?! Ну держись!

– Я имею право на один звонок, – заявила я и исчезла из комнаты раньше, чем кто-либо успел мне возразить.

Велиор ржал как ненормальный. Я грозилась его придушить.

– Попробуй, – ехидно предложил он. – Ручки коротки.

– Ах ты мерзавец! – Я дернулась к шару, чтобы придушить паразита, шар качнулся, и Васька спас хрупкий предмет, приняв его в красивом броске. Ну просто голкипер, умилилась я.

Недолго думая, я запустила в шар заклятием. Как ни странно, шар не взорвался, не рассыпался на мелкие осколки, как это бывает с хрустальными шарами, если по ним шарахнуть заклятием. Поверхность хрусталя подернулась дымкой, будто расплавилась, заклинание нырнуло внутрь, словно никакой преграды между нашими мирами не существовало, Велиор издал удивленный возглас и заметался по комнате. Заклинание оказалось самонаводящимся и точно следовало за демоном. Класс! А жизнь-то налаживается…

Дверь распахнулась и с грохотом врезалась в стенку, от удара посыпалась штукатурка, но вошедшего это обстоятельство ничуть не смутило. Командор хранил спокойствие удава перед броском. Ощущение такое, будто он сейчас прошипит: «Подойдите ближе, бандерлоги!» Жуть.

– И что сие значит? – вкрадчиво поинтересовался Васька, невозмутимо паковавший мою метлу в сумку.

Некоторое время командор с интересом наблюдал за процессом.

– Что уставился, отец родной? На мне узоров нет и цветы не растут, – фыркнул наглый котяра. – Чего приперся-то?

– Мне кажется, что одно животное здесь лишнее, – прошипел задетый за живое мужчина.

– Согласен, – деловито кивнул кот, застегивая «молнию» на сумке. – И кажется, знаю, какое именно.

Взгляд кота выражал полное презрение и недвусмысленный намек на самого командора. Тот побагровел. В руках возникло голубое свечение боевого заклинания.

– Тише вы, горячие парни. – Ректор возник словно джинн из бутылки. – Приберегите силы для задания.

Через пять минут мы собрались во дворе, даже Максима приволокли и уложили на земле. Тот даже не проснулся, счастливчик. Ратибор Мстиславович толкнул напутственную речь, пожелал нам всем удачи и троекратно расцеловал каждого. Разве что платочком белым вслед не помахал. У меня в мозгу так и вертелось: «Идущие на смерть приветствуют тебя!»

Пространственный телепорт напоминал гигантскую воронку; ступив в нее, попадаешь в объятия нестерпимого холода, словно ледяной колодец смыкается вокруг. Кажется, что воздух в легких замерзает и превращается в тысячи мелких иголок. В частности, поэтому такими переходами пользуются только в крайних случаях, предпочитая быстроте перемещения более традиционный вид транспорта. А еще такие переходы очень выматывают, словно искривленное пространство питается энергией живого существа. Ходили леденящие душу слухи о том, что некоторые ушли в переход, а вернуться не вернулись, что переход выпил их души и превратил в нежить, вынужденную скитаться по искривленному пространству, питаясь энергией других, сбивая путников с пути. Передо мной в переход вошел Волчок. Он скривил морду, подцепил зубами Максима, ловко закинул бесчувственное тело на спину и скрылся внутри. Я зажмурилась и ступила следом, крепко сжимая в одной руке поводья Яшки. На плечах, словно воротник, возлежал Васька. И все равно было очень страшно.

4

Когда удалось покинуть пространственный переход, я была вымотана, но невредима. Однако радовалась я недолго. Местом высадки оказалось болото. Ландшафт удручающий, не располагающий к радостному настроению. Унылые кочки, грязная топь, жидкая растительность, обилие мошкары и лягушек – все это ввергло меня в недоумение.

– На трясинника идем, что ли? – удивилась я.

Трясинник относится к нечисти, обитающей на болоте. Промышляет он тем, что затаскивает в трясину животных, кого утопит – тот и обед. На людей, однако, нападает крайне редко. И то либо с голодухи, либо если умудрился достигнуть достаточно большого размера. Внешне напоминает болотную кочку, ошибку можно распознать, только наступив непосредственно ему на голову.

– Загнибеда, подвинься, – послышался голос Филиппа.

– Интересно – куда? – опешила я, осматривая скудный ландшафт на предмет наличия свободных кочек без перспективы пойти на корм трясиннику.

Соседние кочки оседлали командор с лошадью, которая уставилась на хозяина с нескрываемым ужасом и исподтишка пыталась спихнуть его в топь. На другой, вывалив розовый язык, спокойно стоял Волчок с Максом на спине. Я посмотрела на Яшку. Тот чувствовал себя превосходно, если учесть, что раньше частенько пасся на болоте.

– Загнибеда, предупреждаю, или ты уходишь, или я высаживаюсь тебе на голову.

Угроза подействовала, но не на меня. Я как раз решила возмутиться неслыханной бесцеремонностью следопыта, когда Яшка подцепил меня за комбинезон, закинул на спину и легко перепрыгнул на соседнюю кочку. Вовремя, надо сказать. Из воронки вывалился Филипп с лошадью и с удивлением уставился на болото.

– Обалдеть, – прошептал он. – Это что, так и было задумано?

– Разумеется, нет. Мы промахнулись. – Командор извлек из кармана амулет, положил его на раскрытую ладонь, провел над амулетом рукой и… вуаля! Голографическая карта возникла в воздухе. Третьяков нахмурился, разглядывая увиденное.

– Судя по карте, мы промахнулись на несколько десятков километров.

– Здорово, – кивнула я. – Несколько десятков километров – топь.

– Некоторые ведьмы могли бы помолчать. Это из-за тебя мы выступили позже, – зашипел в мою сторону Филипп.

– Серьезно? – ехидно фыркнул Васька. – То есть именно по этой причине вы облажались и попали не туда, куда планировали? По-моему, плохому танцору…

– А мнение облезлого кота мне вообще неинтересно.

– Вика! – возопил котик. – Он меня драной кошкой обозвал!

– Тихо, дети, – перекрыл наши вопли спокойный голос командора. – Если мы собираемся найти место для ночлега до темноты, следует двигаться уже сейчас. Следовательно, прекращаем разборки и трогаемся. Я понятно объясняю?

Все кивнули, включая Яшку и Волчка. Удивительная сплоченность коллектива. Только что проснувшийся Макс зябко поежился и поинтересовался:

– А что здесь происходит? Кто-нибудь, дайте воды.

– Да без проблем, – откликнулся Филипп. – Тут воды навалом.

– И где? – осоловело поинтересовался Макс.

– Везде. – Филипп сделал широкий жест, обводя округу. – Угощайся.

Пока Макс пытался осознать весь трагизм своего положения, хлопая сонными глазками на окружающее пространство вообще и на шерсть Волчка в частности, командор последний раз сверился с картой и задал направление. Его лошадь проследила взглядом за указующим перстом хозяина и протестующе заржала, категорически отказавшись покидать кочку, с которой уже сроднилась. Макс наконец сложил части пазла в картинку и пришел в ужас.

– Я сижу на монстре! – заорал он и попытался спрыгнуть.

Прыжок удался. Парень плюхнулся в грязь и принялся тонуть. Чем больше он дергался, тем быстрее погружался.

– Может, мы ему все-таки поможем? – возмутилась я бездействию окружающих. Моя кочка находилась дальше других.

– Вот ты и начни, – огрызнулся Филипп.

– Не волнуйся. Хорошая ванна еще никому не повредила. По крайней мере, он быстро протрезвеет, – улыбнулся командор.

Я опешила. Неужели они дадут Максу вот так запросто утонуть только потому, что человек слишком расслабился на шабаше? Да, конечно, они слишком хорошего о себе мнения, чтобы присоединиться к нашим танцам под луной. Но в конце концов, у каждого есть право на безобидное хобби.

– Волчок! – позвала я.

Мутант скривился, будто съел лимон, но, прежде чем он успел что-либо сделать, командор махнул рукой в сторону уже булькающего грязной жижей Макса, и болото со звонким чмоком отпустило беднягу. Заклинание подняло Максима в воздух и водрузило грязного с ног до головы парня на спину огорченного Волчка.

– Ты же не думала, что мы дадим ему утонуть? – с ироничной улыбкой спросил командор.

– Если честно, на секунду – да, думала, – призналась я.

– Ну не такие уж мы и отморозки, – рассмеялся Третьяков, пытаясь стащить упрямую лошадь.

Некоторое время я просто наблюдала за тем, как мужчина борется с упертым животным. Если так пойдет дальше, то мы рискуем провести на болоте не только целую ночь, но и остаться здесь на поселение.

– Если мы с Яшкой двинемся впереди, это ее успокоит? – спросила я.

– А ты сможешь?

Я просто кивнула. Уж в Яшке я была уверена. Этот зверь пройдет где угодно.

– Ладно. Только надо спешиться.

– Ага, – кивнула я, – тогда я утону на сто процентов. Нет, народ, так просто вам от меня не отделаться.

Я пришпорила Яшку. Тот только того и ждал. Удобство заключалось в том, что он не только прекрасно двигался по болоту, но и знал направление. Конь ловко запрыгал по кочкам, как сайгак, расплескивая брызги мутной воды во все стороны. Мужчины опешили от такого зрелища, – видимо, они не предполагали, что по болоту можно эффективно передвигаться таким оригинальным способом. Следом двинулся Волчок. Не ожидавший такого подвоха Макс чуть не плюхнулся обратно в топь, но вовремя успел вцепиться в шерсть мутанта; тот только зарычал в ответ на грубость седока, но темп не сбавил. Когтистые лапы волчьей помеси, выросшей в пустыне, оказались неплохо приспособлены к прыжкам по болоту. Волчок благоразумно предпочел уже проверенные Яшкой кочки. Воспрянувшие духом лошади остальных членов команды рванули следом, с надеждой выбраться из жуткого места живыми. Седоки еле поспевали за разгоряченными скакунами. Посреди болота оказался небольшой островок, поросший чахлой травой, мхом и низкорослым кустарником. На него мы выбрались первыми. Волчок с нескрываемым омерзением скинул на траву изгвазданного седока и умчался, видимо на охоту. Максим даже не возмутился тому обстоятельству, что волк поступил с ним, как с мешком картофеля.

– Где ты раздобыла этакого монстра? – поинтересовался он, перекатываясь на спину.

– Практически там же, где и Яшку. Волчок хороший. Правда, при первой встрече желал мною пообедать.

– Пообедать?!

– Ну может, поужинать. Не знаю.

Васька подхватил сумку и умчался куда-то в сторону кустов. Я не стала уточнять зачем. Просто положилась на его здравомыслие. Иногда кот ведет себя разумнее, чем я. Поэтому я просто занялась своими делами. Расседлала Яшку и пустила его пастись. В привязи конь не нуждается и вернется по первому свисту. Остальная команда появилась только тогда, когда мне уже до смерти надоело считать лягушек на соседней кочке, а грязь на Максе высохла и застыла черепичной коркой.

– Ну? – поинтересовался запыхавшийся командор.

Филипп выглядел так, словно его волокла на буксире буйная лошадь. Просто полный близнец Макса. Я еле сдерживала улыбку. Но мужчины, похоже, не оценили моего резко возросшего чувства юмора и прямо взбесились. Разбивка лагеря проводилась в полном молчании. Попытались развести костер, но скудная, отсыревшая растительность не позволила даже мечтать об обогреве и горячей пище. Максим плюнул на испорченную одежду, в которой он мог с легкостью сойти за собственную статую, и щеголял в семейных трусах веселенькой расцветки в горошек, полностью игнорируя болотный гнус и сырость. Филипп последовал его примеру, только, в отличие от целителя, следопыт заранее озаботился сменой одежды и разгуливал во всем чистом и сухом, на зависть Максу. «Мне тоже не мешало бы переодеться», – решила я, но искать Ваську было в лом. Ладно, подожду, когда сам вернется.

Тем временем командор с Филиппом извлекли из вещмешков по банке тушенки и приготовились к трапезе.

– А нам где взять тушенку? – спросил Макс.

– Видимо, там, где вы вчера весело проводили время, – ехидно предложил Филипп.

Я опешила от подобной несправедливости:

– Вы же сами не сообщили нам о времени отправки!

И это было именно так. О том, что мы отправимся сегодня, нам сказал ректор, но им это знать не обязательно.

– Можешь подать на нас в суд, – фыркнул командор. – Думаю, стоит заночевать здесь. Дальше лошади просто не пойдут.

Я невольно покосилась в сторону так называемых «скакунов». Несчастные животные вповалку лежали на животах, раскинув ноги в разные стороны, и жадно глотали воздух ведрами. Да, на таких, пожалуй, далеко не уедешь.

– Надо было бросить вас в болоте, – заявила я. – А что, сидели бы там с комфортом, пока тушенка не закончится. К тому же лошадей хватило бы надолго.

– Так чего ты теряешься? У тебя целых трое животных. Начнешь с лошади, закончишь котом. Потом приступишь к лягушкам. Вон их здесь сколько развелось, и не сосчитаешь, – ехидно предложил Филипп.

Я проследила за его взглядом и увидела упитанную зеленую квакшу, важно восседающую на соседней кочке. А что? Это мысль. Едят же лягушек французы. Говорят, лягушиные лапки по вкусу напоминают курицу. Зелененькая, словно уловив мои мысли, громко квакнула и ловко ускакала по своим делам. Перспектива остаться без ужина удручала. Если учесть, что я не обедала и не завтракала, – словом, есть о чем пригорюниться. В этот момент кто-то настойчиво дернул меня за штанину. Я опустила глаза и увидела пританцовывающего на задних лапках Ваську:

– Вика, да плюнь ты на этих индивидуалистов, пойдем кушать. А то все остынет.

Брови мужчин поползли вверх.

– Откуда взяться горячей еде? Развести костер здесь нереально, – заметил Третьяков.

– Точно, – кивнул Васька, явно противореча собственным словам. Полюбовался произведенным эффектом и добавил: – Это если у вас нет керосинового примуса.

И был мною затискан и расцелован.

– Что бы я без тебя делала?!

– Умерла бы с голоду, – предположил пушистик. – Ну пойдем же. А то все остынет и станет невкусным.

– Эй! А я? – вопросил Макс, расстроенный несправедливостью окружающего мира.

– Пойдем с нами. Васька вечно готовит больше, чем мы в состоянии съесть.

– Подумаешь, – фыркнул кот. – Еды должно быть много.

– Да что там может сготовить какой-то помоечный кошак?! – презрительно заметил Филипп.

– О-о-о! – с мечтательной улыбкой протянул Макс. – Что он может приготовить…

Мы удалились, провожаемые недоуменными взглядами оставшихся членов команды. Здорово иногда вытащить нечто удивительное из арсенала, словно фокусник кролика из шляпы.

За кустами котик устроил все наилучшим образом. Можно было подумать, будто мы не на задание собрались, а выехали на природу на пикник. Здесь стоял небольшой складной столик, сервированный для ужина, складные стулья, горел керосиновый примус, водруженный на подставку, на примусе аппетитно скворчало нечто умопомрачительно вкусное, судя по аромату – картофель с грибами. Котик даже установил ярко-синюю палатку. Словом, как обычно, позаботился обо всем. Даже о теплой воде для умывания и мытья рук. Так что за стол мы сели чистыми, насколько это вообще было возможно.

Васенька щедрой лапкой разложил по тарелкам огненную картошечку с грибами, кусочки куриного филе и салат. На десерт последовали горячий чай и пирожки с клюквой. Жизнь удалась. В течение нескольких минут слышалосьтолько довольное чавканье оголодавшего народа. Когда первый голод был утолен, я задала вопрос, так долго мучивший меня:

– Макс, а зачем мы приперлись на это болото? Тинника, что ли, ловить?

Макс с тихим сытым стоном отвалился от стола и с вожделением уставился на пирожок, который внутрь организма уже не помещался.

– Нет, – покачал головой он и сыто икнул, – у перворожденных что-то стряслось.

– У эльфов? – с ужасом переспросила я.

Нет. Ну и везет мне с этими ушастыми…

– А что тебя так удивляет? Увидишь настоящих эльфов. Или боишься влюбиться?

– Нет. Вика не боится эльфов. Просто те из них, что попадались нам, были странные ребята. Один ушастый до сих пор не теряет надежды жениться на Вике.

– На тебе хочет жениться эльф?!

– А чему ты удивляешься? – фыркнул котик. – Она у нас ведьма видная, в полном расцвете сил.

Я медленно покраснела.

– Особенно сейчас я полна очарования.

Котик пожал плечами:

– Да не вопрос. Тебе просто нужен горячий душ, мягкая постель и здоровый сон. Ты на ногах вторые сутки.

Слово «сон» прозвучало музыкой для измученного организма. Мягкая постель – здорово, но вовсе не обязательно. Я устала так, что готова была спать стоя, на манер боевой лошади. Все-таки полезное существо фамилиар. Ужин сделал, палатку поставил. Благодать.

– Вик, а откуда все взялось? – поинтересовался Макс.

– В смысле? – нахмурилась я.

– Ну палатка, ужин…

– Так Васька ужин приготовил и палатку поставил.

– А раньше где все это было?

– В сумке.

Максим с удивлением уставился на спортивную сумку. Она только выглядела обычной, а на самом деле имела потрясающую вместительность. Вот котик и запихивал туда все, что нужно и что не нужно тоже.

– Она же маленькая.

– Слушай, Максим, – тихо вздохнула я, – ты в какой Академии учился?

– В Академии Колдовства, Чародейства, Магии и Волшебства, – честно сознался он. – На факультете целительства, а что?

– Ну так не задавай глупых вопросов. Пространственную магию там тоже изучают.

Макс посмотрел на меня как-то по-особому выразительно. Внимательно так посмотрел:

– Загнибеда, кончай лапшу на уши вешать. Я, может быть, наивный, но не совсем идиот. Пространственная магия – высший пилотаж, ею владеют считаные единицы.

Опаньки! Опять засыпалась. Ну откуда мне было знать, что этого на лекциях не читали? Я на них как-то редко бывала, предпочитая уединение в библиотеке. Правда, она оказалась запретной, но это другая история. И посвящать Макса в подробности как-то не очень тянуло.

– И все-таки в библиотеке эти книги есть, – уперлась я.

Все. Буду стоять на своем до конца.

– Видимо, мы ходили в разные библиотеки, – ухмыльнулся Максим.

– Наверное. Я же не лезу в целительство. Как ты думаешь почему?

Макс пожал плечами.

– Да потому, что я в нем мало что смыслю и травы воспринимаю только в виде готового зелья. Вот и ты не лезь в то, в чем не разбираешься.

– Да хватит вам собачиться, – вмешался Васька. – Ну я ее этому обучил. Легче тебе стало? Пойдем лучше спать. Чует мое сердце, завтра денек будет еще тот.

Палатка. Палатка поразила всех, даже меня самое. Раньше я как-то не задумывалась, откуда Васька ее взял. Денег у кота не было, и я не представляла, как еще он мог раздобыть такую дорогую вещь. Но когда мы вошли внутрь, так и застыла с отвисшей челюстью. Первое чувство было смешанным: восторг с удивлением пополам. Второе – ужас. Где кот мог раздобыть подобное чудо, кого для этого пришлось убить и, главное, что нам за это будет? Макс восхищенно присвистнул:

– Вика, ты и теперь станешь уверять, что такое преподают в Академии?

Я обозрела внутреннее помещение. Я, конечно, раньше не часто бывала в походных палатках, вернее, вообще ни разу не была, но даже я поняла, что вид снаружи разительно отличается от вида внутри.

– Я тут ни при чем, – обалдело прошептала я. – Васенька, ты где, паразит, умыкнул палатку?!

Васька пожал плечами:

– Ой! Было бы из-за чего переживать, нервы себе и окружающим портить. Это твой ухажер прислал.

– Какой ухажер? – опешила я.

– А у тебя их миллион, что ли? – ехидно фыркнул пушистый мерзавец. – Рыжий эльф и прислал. Ну тот, который из тебя рысь делал.

– Эльф из тебя рысь делал? – совсем офигел Макс.

– Я же говорю, извращенец. Эльфы странные ребята, то ли у них после нескольких веков мозги усыхают, то ли еще чего. Одно слово – нелюди.

Внутреннее убранство палатки, мягко говоря, потрясало. Мы попали в просторное помещение, где так и подмывало разуться, чтобы не повредить мягкий ворс ковра. Приглушенный свет наполнял комнату, где стояли диван, пара кресел и… домашний кинотеатр. Это меня доконало.

– А кровати поставить нельзя было? Чего так изгаляться?

– Кровати, как и положено, в спальнях, – пояснил кот. – Я там тебе водички согрел, халатик приготовил. Душ прямо по коридору.

– Обалдеть! – вытаращив глаза, прокомментировал Макс.

Я с ним полностью согласилась. В палатке были спальни, душ, гостиная, кухня и стиральная машина. Просто фантастика. Создание такого чуда требует кучу времени и мастерства, не говоря о колоссальном расходе магической энергии. Ну рыжий дает! Такой щедрости я просто не ожидала.

Ванная комната оказалась большой, просторной, с ванной и душевой кабиной. Махровый халат висел на крючке, мягкие полотенца имелись в избытке, горячая вода тоже. Класс. Я мылась долго, со смаком, используя ароматный гель для душа, смывая накопившуюся за день усталость, млея под горячими струями до тех пор, пока не поймала себя на том, что веки смежаются и я, того и гляди, усну. Нет. Так дело не пойдет. Пришлось вылезать, хотя, признаться, не хотелось.

Следующим в душ юркнул Макс. Ему запасливый Васька тоже выдал халат. А я расположилась на диване, уютно поджав ноги, и, поглощая попкорн, стала смотреть фильм ужасов. Васька помчался закладывать грязные вещи в стиральную машину. Нужно было, чтобы до утра вещи Макса просохли. На экране какой-то жуткого вида монстр гнался за героиней, я напряженно затихла, переживая. Полог палатки резко распахнулся, и мой испуганный визг слился с воплем главной героини. На мой вопль из глубины палатки выскочил Васька с огромным тесаком в лапах.

– Загнибеда, прекрати орать как потерпевшая, – порекомендовал командор (а это оказался именно он). – Ух ты! А вы мило устроились. Где Макс?

– В душе, – откликнулся кот. – Ваша мама не учила вас стучаться?

– Учила, – спокойно усмехнулся этот наглец. – Только в следующий раз встройте в палатку дверь или, на худой конец, звонок. Кстати, мы там прозябаем в сырости на холодной земле, рискуем получить воспаление легких, а вы тут жируете в роскоши. Не стыдно забывать про товарищей?

– Тамбовский волк тебе товарищ, – фыркнул появившийся в дверях Макс. – Ты сам-то не очень тянешь на ангела или доброго самаритянина. Кто лишил нас ужина и предложил лакомиться лягушками?

– Ерунда. Тебя просто необходимо было проучить. Вы сбежали накануне задания, записки не оставили, никому не сказали. Что мы должны были подумать, когда не обнаружили вас утром в постелях?

– Но это была пятница, – возмутилась я.

– Да хоть воскресенье, – отмахнулся Третьяков.

– Но пятница – день шабаша. Если ты не хотел, чтобы я туда отправлялась, надо было просто сказать. К чему вся эта показуха? Демонстративно дуетесь вдвоем, как мышь на крупу. Это нечестно. Я вам не нравлюсь, но нам придется мириться некоторое время с существованием друг друга.

– Чушь.

– Обалдеть. Мирное сосуществование для вас чушь? – опешила я.

– Хотите войны? Вы ее получите! – возопил кот, воинственно потрясая тесаком.

– Я не это имел в виду. – Командор уселся в одно из кресел и стянул у меня горсть попкорна. – Просто ведьмовской шабаш – средневековая чушь. Не хотелось бы тебя расстраивать, но такого просто не бывает.

– Это как? – удивился Макс. – Нет ни Фильки, ни Хозяйки, ни Вериоки?

– Да. Последняя тебя больше всех интересует, – не удержалась от шпильки я.

Парень покраснел как маков цвет. Брови командора удивленно изогнулись.

– Хотите сказать, что шабаш существует и вы летаете туда каждую пятницу?

– Не мы, а я. Макса я только вчера вывела в свет. Не вижу причин для недоверия. Или вы думали, что мы с Максом в компании кота сидели на крыше и квасили всю ночь, потом поскользнулись и рухнули в каминную трубу, прихватив по дороге метлу?

По растерянному виду мужчины я поняла, что он предполагал нечто подобное. Обалдеть. И я еще считала эльфов извращенцами.

– Итак, после всего происшедшего ты приютишь нас в своей палатке. Мы с Филиппом не займем много места. Достаточно будет только дивана.

Я посмотрела на Ваську. Вместимость палатки он знал лучше, чем я.

– Мы не изверги какие-то, – мурлыкнул Васька. – Думаю, у нас найдется пара комнат даже для таких странных типов, как вы, ребята.

– Минутку, у вас тут что? Не одна спальня? – обалдел командор. – Откуда же вы взяли такой дворец?

– Друг подарил. Он предполагал, что Вике понадобится хорошая палатка.

– А почему многокомнатная?

– Виктория может путешествовать не одна, а с друзьями.

– Хорошие у вас друзья, которые дарят такие подарки.

– Не жалуемся, – важно заявил этот черный прохвост.

Спальни действительно оказались просторными и со всем необходимым. Даже шкаф и трельяж имелись. Вот это роскошь. Я уснула мгновенно, едва голова коснулась подушки. Все-таки рыжий оказался предусмотрительным. Не хочется сознаваться, но я ему была благодарна. Хорошо, что свой подарок он передал через Ваську. А то я по глупости могла отослать его назад и вместо теплой постели дрыхла бы под кустом. Ужас.

5

Меня разбудил Васька. Как всегда бесцеремонно – просто стянул с моего спящего тела одеяло и объявил:

– Подъем!

Я промычала нечто невразумительное, попыталась натянуть одеяло повыше и перевернулась на другой бок в малодушной попытке досмотреть сон.

– Пять минут на пробуждение и отправку в душ. Если через пять минут ты не пойдешь в душ, то он придет к тебе, – бескомпромиссно заявил пушистый наглец, за что был обруган мной лохматым извращенцем и домашним тираном.

– Как знаешь. Время пошло. Потом не говори, что не предупреждал, – заявило это чудовище и вышло из комнаты.

Нет, нет справедливости в этом мире! Пребывая в полной уверенности, что все в этом мире меня просто ненавидят, я сладко зевнула, не менее сладко потянулась и пришла к неутешительному выводу, что вставать все-таки придется. Душ прибавил бодрости духа. Чистая одежда тоже. Заботливый котик выдал мне плотные штаны, футболку, куртку и бандану цвета хаки. Еще бы пара пистолетов на ремень – и вылитая коммандос. Впрочем, костюм оказался удобен и вполне функционален. Для пущей важности я привесила к поясу мешочки с зельями и критически оглядела себя в зеркале. Хороша. Но чего-то определенно не хватает. Немного подумав, я решила добавить к своему облику еще одну деталь. Пришлось лезть в сумку. Весь прикол в том, что багаж собирала не я, и найти в нем что-либо было равносильно чуду. Но я справилась с этой задачей, правда, комната после моих героических стараний напоминала результат военных действий двух не очень миролюбиво настроенных держав. Но ведь это сущие пустяки, не так ли? Зато теперь на моем поясе красовался настоящий череп с сапфировыми глазами. Круто, правда?

– Наконец-то ты вспомнила про мое существование, – проскрипел череп.

Обычно черепа не отличаются разговорчивостью. Не очень-то поболтаешь при полном отсутствии голосовых связок. Но этот, найденный мной в подземной библиотеке, был замагичен и служил там чем-то вроде пресс-папье и сторожа по совместительству.

– Скажи спасибо, что вообще вспомнила, – фыркнула я, не отрывая глаз от своего отражения в зеркале. – Будешь возникать, затолкаю обратно.

Череп благоразумно затих. Решил не нарываться на неприятности. Ну и молодец. Увидев учиненный мною погром, Васька потерял дар речи на целую минуту. При его болтливости достижение немалое.

– Почему у нас погром?

– Я не могла найти череп.

Васька страдальчески закатил глаза, прекрасно понимая, что уборка тяжким бременем ляжет на его пушистые плечи. Догадливый мой. Он душераздирающе вздохнул и всучил мне ведро:

– Там на кухне стоит мешок с овсом. Дай ведерочко Яшке.

– А ты?

– Приберусь пока здесь. Как раз успею до завтрака. И потом, полное ведро зерна мне все равно не поднять.

Я послушно отправилась на кухню. Будущий завтрак аппетитно скворчал на сковородке, кипятился в кофейнике и пекся в духовке. Даже при наличии вытяжки ароматы стояли такие, что впору слюной захлебнуться. Я обреченно вздохнула и принялась насыпать овес. Что оказалось не таким уж простым занятием. Мешок тяжелый и весит по крайней мере килограммов пятьдесят. Само ведро внутрь не пролезает, поэтому мешок пришлось приподнять, чтобы насыпать зерно в ведро. Объемистый, тяжелый мешок поднять не так-то просто. В конце концов, после долгих танцев вокруг зерна, напоминающих пляски древних племен вокруг убитого мамонта, я нашла-таки выход из положения. Слегка приподняла мешок, зафиксировала его положение коленями и осторожно насыпала зерно. Здорово. Тютелька в тютельку вровень с краями. Молодец я.

– Что ты делаешь? – поинтересовался Макс, входя на кухню и зевая с риском вывихнуть челюсть.

– Не видишь? Собираюсь кормить Яшку.

– Можно мне с тобой?

– Да пожалуйста, – пожала плечами я.

Если его интересует кормление животных, почему бы не доставить такое удовольствие. Я выбралась из палатки, поставила ведро на землю, вложила два пальца в рот и призывно свистнула. Тишина. Я свистнула еще раз. Внутри все похолодело. Неужели Яшка, почувствовав родную стихию, бросил меня на произвол судьбы? Кстати, Волчок тоже не показывается. Если сбежал и он, мы крупно влипли. Прогулка пешком по болоту – занятие не для меня. С моим счастьем можно и в луже утонуть.

– Уй-ё! – вскрикнул Макс.

Возглас отвлек от печальных раздумий. Незадачливый целитель решил рассмотреть череп поближе, а тот его тяпнул за палец. Парень дергал плотно сжатый челюстями черепа палец и верещал благим матом. Череп рычал как собака, у которой пытаются отнять кость. Я рыдала от смеха, тыча пальцем в сторону незадачливого исследователя. Вскоре к моему смеху присоединился дружный хохот команды и кота. В конце концов черепу надоело держать палец, и он его отпустил. Не ожидавший такого подвоха Макс улетел в кусты и, судя по звучному плюху, шлепнулся прямиком в лужу. Оттуда послышалась его громкая ругань. Мы прямо-таки рыдали от смеха, уже катаясь по траве. Макс появился грязный и разобиженный.

– И ничего смешного в этом нет, – констатировал он, чем вызвал новый приступ веселья.

Именно этот момент выбрали Яшка с Волчком для своего эффектного появления. Оба грязные как черти, но вполне довольные собой. Волк тащил в зубах бездыханную тушку обезглавленного зайца и торжественно бросил ее к моим ногам.

– Обалдеть. Загнибеда, ты нигде не пропадешь с таким кормильцем, – съязвил Филипп.

– Разумеется, – вскинула подбородок я. – По крайней мере, мои животные сами позаботились о себе, да еще и на обед зайца принесли. Стесняюсь спросить, а где ошиваются ваши скакуны?

Командор и следопыт удивленно переглянулись и поспешно исчезли за кустами. Один ноль в мою пользу. Я выдала Яшке овес, почесала счастливо жмурящегося Волчка под подбородком и отправилась завтракать. Животных можно вымыть и после еды.

Макс присоединился к нам сразу после душа. Распухший, перевязанный бинтом палец вызвал за столом приступ кашля. Открыто смеяться не стали, и так парню досталось, но он разгадал наш маневр и помрачнел еще больше.

– Развели тут всякой нечисти…. – пробормотал Макс себе под нос.

– А ты не суй пальцы куда ни попадя, – посоветовал череп, сверкнув сапфировыми глазами. – Самому понравилось бы, если все, кому ни лень, при встрече норовили ткнуть тебе пальцем в глаз со всей дури?

Фраза заставила Макса всерьез призадуматься. Я согласилась с основательностью доводов черепа. Пальцем в глаз – круто даже для десятого свидания. И совсем не гигиенично. Оставшиеся члены команды ввалились к концу трапезы, когда мы благополучно доедали пирог с вишней, собственнолапно испеченный Василием. Лично я с риском повреждения желудка доедала третий кусок. Я не обжора, но разве можно устоять перед такой вкуснятиной? И еще неизвестно, когда будет привал на обед. Может, как в прошлый раз, будем таскаться по топи без перерыва на обед и надежды на сытный ужин, с той лишь разницей, что тогда марш-бросок совершали по лесу, а тут болото.

– Нам что-нибудь осталось? – обреченно поинтересовался Филипп, глядя на опустевший стол.

– Угу, – кивнул довольный кот.

Народ просиял, а зря. Васька поспешил их добить:

– Лягушек нынче на болоте просто небывалый урожай.

В звенящей тишине послышался зубовный скрежет. Васька, сообразивший, что перегнул палку, ловко скользнул мне за спину. Я проглотила последний кусок, удовлетворенно вздохнула и с трудом поднялась из-за стола. Одна радость, что прогулка по топи будет не пешая. Идти я, как оказалось, была не в состоянии. Макс пребывал не в лучшем состоянии.

– Ну что ж, пора грузиться.

– Один момент, – возмутился Владислав. – Мы еще не завтракали, и командор здесь я.

– Вчера мы тоже не завтракали, однако вам это не помешало утащить нас на задание без сборов и инструктажа. Кстати, ужина тоже пытались нас лишить, – заметила я. – Вы командор, но это моя палатка и я собираю ее, когда мне будет угодно.

– Мы же одна команда, – опешил Филипп.

– Конечно. Только вчера вы не особенно об этом вспоминали, – парировала я.

– Какая же ты после этого ведьма? – возмутился он.

– Единственная в своем роде.

Разгорался день. Над болотом стелился плотный туман. Видимость упала практически до нуля. Васька собирал палатку, не доверяя кропотливый процесс никому. Мы с Максом сунулись помогать, но котик отодвинул нас в сторону под смешным предлогом: мол, руки у нас не оттуда растут, и вручил в руки щетки, ведра и шампунь для животных с добавлением норкового масла для блеска шерсти.

– Что это? – вопросили мы, являя редкое единодушие.

– Волчка с Яшкой мыть. Или вы на грязных поедете?

Мы вздохнули и пошли драить животных. Яшка тихо млел, жмурясь, откровенно ловя кайф от процесса. Волчок превратил мытье в своего рода игру. Макс носился за волком со щеткой и честно пытался окатить зверя водой, тот весело прыгал и отряхивался прямо на Макса, парень получал хорошую порцию душа, и гонки возобновлялись, так что непонятно было, кто именно и кого моет. Из-за кустов появились остальные члены команды, ведущие в поводу удивительно грязных лошадей. Мрачные суровые выражения мужских лиц заставили меня напрячься. Предчувствие меня не обмануло.

– Это кто додумался сделать? – угрожающе поинтересовался командор, разворачивая свою лошадь боком.

Жеребец протестующе заржал, сетуя на грубое обращение. Если бы меня сначала протащили через пространственный переход, потом полдня тащили через болота по кочкам, а потом оставили грязную, замерзшую на забытом богом острове, где и поесть толком нечего, кроме мха и режущей губы осоки, я бы тоже сильно огорчалась по этому поводу. Яшка на болоте вырос, к тому же отличался поразительной всеядностью. Плюс получил ведро овса. А про болотную воду и говорить нечего. Приличная лошадь и пить не станет.

– Ну грязная лошадь, и что? Чего так расстраиваться-то? У нас есть щетки, шампунь и сколько угодно горячей воды. Вполне реально привести в порядок хоть табун, – заметила я, любуясь блестящим Яшкой.

Яшка не остался в долгу и нежно лизнул мою щеку раздвоенным языком.

– Извините, что прерываю вашу идиллию, но полюбуйтесь, как кто-то разукрасил моего коня, – дрожащим от гнева голосом сказал командор.

Грязный бок лошади в некоторых местах был отмыт дочиста и приобрел первоначальный соловый цвет. Кому понадобилось мыть лошадь местами? Когда схлынуло первое недоумение, чистые пятна перестали казаться хаотичными, а сложились в определенный порядок. Это же буквы! А буквы сложились в слова: «Помой меня, я вся чешуся!»

– Обалдеть! – выдавила я, рыдая от смеха. – У кого-то оригинальное чувство юмора.

– Вот-вот, – угрожающе процедил Третьяков. – А тебе не хотелось бы узнать, что именно я сделаю, когда обнаружу этого оригинала?

Смотрел командор почему-то на меня. Минуточку. А я-то тут при чем? Я всю ночь проспала сном младенца и лунатизмом не страдаю.

– Нет. Не очень, – задрала подбородок я. – А лошадь надо содержать в чистоте. И кормить тоже.

– Согласен. Но заявлять о своем мнении таким способом все-таки не стоит, – с нажимом сказал командор.

Нет, у мужика точно паранойя. Что за нелепые подозрения? Получается, у кого синяк под глазом – это я, и микробная зараза – тоже я.

– На что это ты намекаешь, Третьяков? – вкрадчиво поинтересовалась я. – Если я под подозрением, то так прямо и скажи.

Командор усмехнулся. Нагленько так. С намеком.

– А я всех подозреваю. Включая кота.

– Ваську? – откровенно удивилась я. – Ну ты, блин, даешь! Может, еще жаб приплетешь?

– Нет. Жабы не подойдут, – захихикал Филипп. – Они неграмотные.

– А ты у них спрашивал? – поинтересовался кот.

Глядя на наши бурные препирательства, Макс ржал, обнимаясь с Волчком и похлопывая зверя по спине. Волк принимал эмоции целителя с видом тоскливой обреченности. В общем, полный абзац.

В путь двинулись ближе к полудню. Пока следопыт с командором драили своих коняг, Васька успел скормить несчастным по ведру овса, напоить чистой водой и с умилением наблюдал за хрупающими овсом животными. Глядя на кота, я вдруг отчетливо осознала, что он не просто так мечтает о домике в деревне. Боюсь, его голубая мечта аукнется мне грандиозным подворьем с курами, утками, вечно гогочущими гусями, коровой и поросятами. Нет. Я ничего против животных не имею. Но заботиться о такой ораве выше моих сил.

Едва почуяв под ногами шаткие болотные кочки, лошади встали как вкопанные. Как ни старались командор со следопытом воодушевить животных своим примером, дело с мертвой точки не сдвинулось. В довершение всего конь Филиппа вообще лег на живот, с явным намерением остаться здесь на поселение.

– Ну мы едем или как? – ехидно поинтересовалась я, глядя сверху на бесплодные потуги мужчин.

Филипп зло зыркнул в мою сторону.

– Сама попробуй, – злобно предложил он.

Вообще-то идея у меня была. Только вряд ли ход моих мыслей понравится истребителям, а уж самим лошадям и подавно.

– Могу помочь, но за последствия не ручаюсь.

Командор с Филиппом переглянулись с видом приговоренных к смертной казни, которым уже все равно: повесят их или голову отрубят.

– Ладно, Загнибеда. Если тебе удастся сдвинуть этих упрямых ишаков с места, буду благодарен при любых последствиях, – обреченно вздохнул Третьяков.

Это он погорячился. Можно сказать, хватил не подумавши. С другой стороны, ему простительно, он слишком мало со мной знаком и о последствиях не задумывается. А они могут быть ужасны. Я ласково потрепала Яшку по холке:

– Пугни-ка их.

Яшка словно того и ждал. В хищном оскале клацнули клыки и почти вцепились в круп, но лошадь Филиппа оказалась шустрее, она испуганно заржала и умчалась по кочкам, как перепуганная охотниками лань. Вторая лошадь не стала дожидаться, когда Яшкино внимание переключится на ее филейную часть, нервно взбрыкнула и последовала за товаркой. Третьякова протащило за ней несколько метров. На его счастье, повод не выдержал нагрузки и лопнул, оставив обалдевшего от такого исхода командора лежать в болотной грязи. А Филиппу не повезло. Он додумался предварительно намотать поводья на руку, они оказались крепкими, и мужчину унесло, как консервную банку, привязанную к бамперу автомобиля.

Командор медленно поднялся на ноги, грязь стекала с одежды мутным потоком, выражение его глаз не предвещало ничего хорошего.

– Ну, Загнибеда… – многообещающе прошипел он.

Я поняла, что сейчас меня станут бить, возможно даже ногами. Но между нами вклинился Васька:

– Она же предупреждала.

Третьяков моргнул.

– Предупреждала или нет? – гнул свое кот.

– Ну предупреждала.

– Тогда чего злишься? Лошадей сдвинули с места? Да. А раз так – получите, распишитесь.

Обозленный командор побагровел от гнева. Я невольно попятилась, прикидывая пути к отступлению. Если я успею вскочить в седло – не догонит. Яшка ощерился. Внутри выжидательно напрягся Ахурамариэль.

«Что, опять набузила?» – не без ехидства поинтересовался он.

«Ага», – печально вздохнула я.

«И когда ты все успеваешь?»

«Да я не хотела. Оно само как-то получилось».

«У тебя всегда так. Никогда ничего такого не планируешь, а оно само выходит».

Я насупилась. Дожили. Даже собственный меч против меня.

– А давайте будем искать Филиппа, – предложил Максим.

Мысль, между прочим, очень здравая, и нам с командором стало стыдно. Вместо того чтобы спешить на помощь попавшему в беду товарищу, мы ругаемся. Я села в седло. Макс забрался на Волчка, Васька прыжком взгромоздился мне на плечи. Один командор остался не у дел, и я, подумав, пустила его в седло позади себя. Яшка недовольно фыркнул, слегка приседая на задние ноги, примеряясь к возросшему более чем вдвое весу, но выровнялся и с укоризной посмотрел на меня.

– Не злись. – Я погладила морду коня. – Так надо. Это ненадолго. Найдем лошадей, и тебе станет легче.

Командор скептически хмыкнул в мой затылок. Я взяла обрывок повода и свесилась с седла, давая возможность волку хорошенько обнюхать предмет и запомнить запах. Волчок махнул хвостом и чихнул, выражая полную готовность к действиям.

– Ищи, Волчок! – скомандовала я, и он стартовал, словно расправившаяся пружина.

Не ожидавший такого старта Макс едва не оказался в болоте, но вовремя ухватился за шерсть и усидел. Яшка стартовал вторым мощными прыжками, от которых ветер свистел в ушах и грязь вперемешку с осокой и испуганными лягушками летела из-под копыт. Филиппа нашли быстро. Он сидел на одной из кочек и пытался отжать от грязи штаны. Лошадь щипала осоку на соседней кочке. Другая погрузилась в трясину целиком, торчала только морда с печальными, полными обреченного ужаса глазами.

– Допрыгался, дурачок? – с нежностью в голосе вопросил Третьяков.

Он вскинул руку, и лошадь стала тяжело выпутываться из грязной жижи. Трясина отдавала животное неохотно, словно цепляясь за свою добычу, бисеринки пота проявились над верхней губой командора, он сделал последнее усилие, и конь взмыл вверх, а затем плавно перенесся на соседнюю кочку.

– Ну что? – с нажимом поинтересовался Филипп, натягивая мокрые и грязные штаны. – Сейчас ее придушим или подождем?

– Ладно, народный мститель. Она ведь предупреждала, что за последствия не отвечает, – заступился за меня командор.

От неожиданности я чуть не шлепнулась с Яшки. Он за меня заступился? Быть снегу в августе.

– Она это спланировала, – нахмурился Филипп.

– Но лошади сдвинулись с места.

Логично. С этим не поспоришь. Мы двинулись дальше. Кто верхом, кто пешком. Тяжело идти по болоту, где любая кочка может оказаться замаскированным тинником. Я положилась на чутье Яшки. Он ловко перепрыгивал с кочки на кочку, следом прыгал Волчок, остальным было тяжелее. Лошади то рвались вперед сломя голову, не разбирая дороги, то останавливались как вкопанные, и ребятам приходилось прилагать массу усилий, чтобы уговорить животных сдвинуться с места. Вторую ночь провели также на болоте, но на гораздо меньшем островке. К концу следующего дня, когда солнце неумолимо клонилось к горизонту, а надежда найти более-менее приличный ночлег таяла быстрее, чем лед в стакане с теплой водой, уставшие лошади встрепенулись и ринулись вперед, сшибая мужчин с ног. Командор и следопыт буквально выехали на берег на груди собственных скакунов.

– Земля!!! – дружно завопили все.

Должно быть, так радовались суше моряки парусников, бороздивших океан столетия назад, не видевшие земли долгими месяцами.

На ночлег устроились как обычно. Васька поставил палатку, игнорируя все попытки помочь в этом нелегком деле, приготовил ужин. Мужчины стреножили лошадей и отпустили их пастись на более сочной растительности. Животные накинулись на траву с жадностью, разве что с корнем не вырывали. Я отпустила Яшку с Волчком и отправилась в душ. Словом, все как обычно.

Утро разбудило меня яркими лучами и недовольным голосом командора:

– Загнибеда, ты всерьез решила проспать до обеда?

Я сладко потянулась и с удивлением уставилась на Третьякова:

– Командор, а что вы делаете в моей спальне? И где Васька?

– И тебе доброе утро, Виктория! Откуда я могу знать, где ошивается твой кошак? Он мне не докладывал.

Да, ехидства мужику не занимать. Быстрей бы уж год прошел. Распределят в Новые Усадьбы, будем жить в домике, летать с Вериокой друг к другу в гости, собирать грибы и варить зелья. Благодать!

– У тебя пять минут на все про все. Потом двигаемся в путь. С тобой или без тебя, с котом или без, но мы выезжаем через пять минут. Я понятно объяснил?

Я обреченно кивнула. Куда уж понятней. Гляди, как твердая земля придает народу уверенности! Как по болоту, так без меня и шагу ступить не мог, а стоило встать на твердую землю, так сразу командный голос прорезался. Несправедливо. Приняла душ и оделась в считаные минуты. Мною вполне могла гордиться рота быстрого реагирования. Что настораживало, так это полное отсутствие кота. Третьяков нагло игнорировал мое возрастающее волнение. Палатку пришлось складывать самостоятельно.

– Уверена, что нам удастся? – спросил Макс, рассматривая крепления палатки.

– Если кот справился, то два мага тем более, – самоуверенно заявила я.

Филипп с командором устроились поудобнее на близлежащем бревне, предвкушая грядущее зрелище. Сачки несчастные. Как ночевать в палатке – так первые, а как помочь, так не дождешься. Я гордо вздернула подбородок и с умным видом обошла полотняное сооружение на предмет обнаружения креплений. Вот они! Конструкция крепилась четырьмя колышками. Проще пареной репы. Я дернула за первый попавшийся. Он и не думал поддаваться.

– Макс! Ну помоги же мне! Не стой как памятник.

Максим послушно ухватился за колышек, мы дернули со всей силы, крепление выскочило из земли как пробка, а мы дружно грохнулись на землю под хохот других членов команды. Но отступать было поздно. Следующий колышек вышел легче, остальные просто выдернули и кинули к первым. Палатка с тихим шорохом опала на землю, накрыв нас с головой. Никогда не думала, что это будет так сложно.

– Ребята! Вы там живые? – поинтересовался голос Филиппа.

– Нет. Умерли, – фыркнула я, стараясь не задохнуться под массой брезента.

– Помочь?

Я чуть было не сказала «да», но звучащий в предложении смех заставил меня стиснуть челюсти и ответить отказом:

– Как знаете.

Мы барахтались под тентом, как потерпевшие крушение рыбаки в бурном море, при этом больше запутываясь, чем освобождаясь. Поначалу гордость не позволяла попросить о помощи, а потом нас так крепко спеленало, что дышать удавалось через раз, а вместо воплей и ругательств изо рта вырывалось неразборчивое мычание. Нас распутали далеко не сразу. Сначала народ вдоволь насмеялся, наблюдая за нашими потугами, а уж затем принялся вызволять из матерчатого плена. Покрасневшие, взъерошенные, полузадушенные и обозленные, мы выглядели как жизнерадостные жертвы автокатастрофы, чудом оставшиеся в живых. Теперь с непокорной палаткой боролась команда истребителей полным составом. Победа далась нелегко и стоила кучи нервов, вывиха лодыжки Макса и оттоптанной руки Филиппа, не считая мелких ссадин.

Наконец палатка общими усилиями была сложена и запихана в сумку. Все перевели дух и принялись врачевать раны. Отсутствие Васьки беспокоило все больше и больше. Я бросила тревожный взгляд в сторону леса. Кто его знает, какие чудища таятся в густых зарослях. Перед мысленным взором всплыли картинки из справочника нечисти. Меня аж передернуло от ужаса. Нет. С этим что-то надо делать! Я свистнула Волчку. Волк появился практически бесшумно, словно всю жизнь прожил не в пустыне, а в лесу. Однако быстро мутант адаптируется… Довольный собой зверь ласково лизнул меня в щеку и уселся, вывалив розовый язык в ожидании.

– Что ты собираешься делать? – спросил Макс.

– Поеду искать Ваську.

– Уверена, что тебе стоит заниматься этим в одиночку? – поинтересовался командор.

Я тряхнула головой:

– В конце концов, он мой кот. Не волнуйтесь. Волчок знает ваш запах и передвигается по лесу куда быстрее лошадей. Мы вас нагоним.

В это время Филипп, который разглядывал вывихнутую лодыжку Макса, что есть силы рванул парня за ногу. Тот взвыл, обзывая следопыта садистом, но дело было сделано – сустав со щелчком встал на место. Осталось только наложить тугую повязку.

Я взгромоздилась на Волчка и скомандовала:

– Ищи, Волчок!

Волчок стартовал гибким прыжком. Кусты малинника и заросли подлеска совершенно не тревожили волка, он даже не сбавлял темп, врезаясь в очередные дебри. Чего нельзя было сказать обо мне. Перспектива остаться без глаз и с безнадежно расцарапанным лицом не только не вдохновляла, но и пугала до нервных колик. Пришлось нагнуться к холке зверя и надеяться на его благоразумие.

Через несколько минут диких гонок по пересеченной местности я услышала чьи-то отчаянные вопли. Этот молящий голосок я узнаю из тысячи. Васька!!! Я пришпорила и без того несущегося во весь опор Волчка и с треском вылетела из кустов на поляну, как разъяренная фурия. Взгляд гневно заметался по поляне в поисках попавшего в беду фамилиара. А то, что он влип, сомнению не подлежало. Иначе чего ему было так орать? Возмущенному взору невменяемой от злости ведьмы предстала картина маслом. Два здоровенных ушастых эльфа в расшитых камзолах нагло угрожали беззащитному котику холодным оружием в виде меча (одной штуки) и одного же лука. Лица у мужиков были на редкость серьезные. Васенька стоял на пушистых коленках и умоляюще протягивал к эльфам передние лапки со стиснутыми в них большими рыбами.

Уровень злости в моем организме зашкалил, я была как никогда близка к взрыву с перспективой поражения всего живого в радиусе полутора километров. Если с котика упал хоть один самый маленький волосок…

«Да я вообще не знаю, что мы с ними сделаем!!! – возмутился Ахурамариэль. – Не думал, что доживу до того дня, когда перворожденные примутся грабить в лесу котов».

– Але! Ребята! Этот котик со мной. – Я сделала самое зверское выражение лица, на какое только была способна. Благо в нынешнем состоянии особых усилий не потребовалось. – Если есть претензии, прошу предъявлять в письменном виде, в порядке очередности.

Сказать, что эльфы удивились, не сказать ничего. Мужики вытаращились на меня как пара монашек, узревшие эксгибициониста. Разумеется, не каждый день им приходится лицезреть растрепанную демоницу, да еще верхом на волке-мутанте. Для полноты эффекта Волчок «мило» осклабился, намекая на последствия неправильного с их стороны поведения.

– А вы, собственно, кто? – преисполнился важности один из них.

– Вика!!! – радостно метнулся ко мне Васька, размахивая на ходу рыбой, как мельница крыльями.

Как только маленький, дрожащий от ужаса котик оказался в моих объятиях, размазывая счастливые слезы по усатой мордочке, я поняла, что предъявить ушастым наглецам уже нечего. И если что, то они нас просто не догонят, а потому обнаглела окончательно.

– Не знаю, в каком хлеву воспитывали таких благородных лордов, но в приличном обществе принято, чтобы мужчина первым даме представился. Если, конечно, его лицо не украшает плакат на стенде «Их разыскивает милиция» с подписью «Разыскиваются особо опасные преступники за разбойные нападения на котов в лесных массивах».

– Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь? – задрал нос один из них.

– Разумеется, – кивнула я, – с двумя хамами, промышляющими ограблениями котов. Скажите, мальчики, а людей вы грабить не пробовали? Или боитесь, что в схватке смазливые личики попортить могут?

Эльфы в жизни не слышали ничего подобного в свой адрес и поэтому выглядели не лучше рыбы, которую нежно сжимал в объятиях Васька.

– А можно я их рыбой стукну? – неожиданно спросил кот.

– Между прочим, это священная форель, выловленная в священном озере, – процедил сквозь зубы быстро багровеющий от злости эльф. – За вылов форели у нашего народа полагается смертная казнь.

– Минуточку. Вася, это правда?

Котик сник:

– Ну Вика! Откуда я мог знать? Озеро как озеро. Рыбы в нем много плещется, указателей никаких нет.

– Это так?

– Что именно? – уточнил второй эльф.

– Указатели есть?

– Какие указатели? – Совершенство лица нарушили недоуменные морщинки.

– Ну типа «По траве не ходить», «Рыбу не ловить».

– Нет.

– Тогда о чем базар? Он не знал. Забирайте свою рыбу и проваливайте.

– Незнание закона не освобождает от ответственности, – парировал первый.

– Мальчики, вы мне стремительно перестаете нравиться. Фамилиаров тоже нельзя трогать безнаказанно. А вы ему угрожали.

Эльфы дружно улыбнулись улыбкой волка, узревшего Красную Шапочку, и предложили:

– Можем устроить поединок чести. Кто победит, тот и прав.

На мгновение я опешила от такой перспективы. Ага. Нашли идиотку – драться одной против двоих воинов, за плечами которых хрен знает сколько веков тренировок.

«Не волнуйся, ты ведь не одна».

«Хочешь сказать, мы вдвоем двоих уработаем?»

«Запросто. Только зачем же сразу двоих? Против одного из них выступит Волчок».

Ого. Об этом я не подумала. Волчок личность серьезная. И в этом бою я однозначно ставлю на него.

– «Только знаешь что…»

«Что?»

«Тебе придется большую часть контроля над своим телом отдать мне».

– Это еще почему?! – возмущенно возопила я.

Эльфы нагло усмехнулись.

– Потому, что это единственный способ урегулировать конфликт. Так еще наши предки поступали.

«Потому, что эльфы двигаются несколько в другом темпе. В обычном состоянии человек сможет различить только смазанное пятно. Обещаю, что не стану подчинять тебя больше, чем это необходимо».

– Ладно, – кивнула я всем, в том числе Ахурамариэлю.

Эльфы обнажили мечи. Васька охнул и спустился на землю.

– Может, не надо? – опасливо спросил он.

– Надо, Вася, надо.

– Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? – раздался заинтересованный голос командора.

Команда истребителей в полном составе вывалилась на поляну. Макс выскочил последним, тщетно стараясь изловить скалящего зубы Яшку.

– Вика собирается эльфов бить! – заявил Васька.

– Неужели? – опешил Третьяков. – Загнибеда, ты это серьезно?

– А то! – Я спешилась, следя за тем, чтобы противники были в поле зрения. – Волчок, твой справа! – Волчок радостно осклабился, демонстрируя два ряда внушительных клыков.

В моих руках возник довольный Ахурамариэль.

«Не волнуйся, все будет хорошо».

Все дружно уставились на клинок. Сверкающий эльфийский меч по праву гордился собой, изящная гравировка в виде лилий украшала потрясающую по красоте сталь.

– Где ты взяла такой меч?! – спросили все хором.

– На барахолке, блин! – съехидничала я. – Давайте не будем отвлекаться от процесса. Поединок так поединок. Или, если вы струсили, извинитесь передо мной и Васькой – и можете проваливать, пижоны несчастные.

– Мы?! Струсили?! – заорали эльфы.

– Вы-вы! – охотно поддакнул Васька из-за спины. – Вон как уши дрожат.

– Загнибеда, ты серьезно решила умереть таким образом? Да, мы не поладили с самого начала, но это не повод кончать жизнь самоубийством, – увещевал командор. – Прекращай чудить. Решим проблему мирным путем.

Нет. Ну каков нахал! Он что, действительно возомнил, что я собираюсь драться исключительно потому, что мне жизнь больше не мила?

– Хватит трепаться! – нагло заявила я.

Волчок прыгнул на противника. Не ожидавший такого финта эльф улетел в кусты вместе с рычащим волком. Краем глаза я заметила блеск клинка и только собралась испугаться, когда тело среагировало ответным выпадом. Схватка началась. Клинки сходились со звоном, искры сыпались от силы ударов. Васька вооружился парой рыбин и прыгал на манер группы поддержки, поддерживая меня морально. Я обнаружила странную вещь: тело мое живет словно отдельной жизнью. Я все вижу и слышу, но умудряюсь отбивать удары, которые даже не видела, пока клинок не встречал клинок. Это было как танец. Удар, еще удар, ложный выпад, противник не купился, еще один удар, еще удар, разворот на носках, противник промахивается и теряет драгоценную секунду на разворот. Не успевает. Удар рукоятью по затылку заставляет рухнуть на колени. Сверкающее лезвие у горла кладет конец поединку. Ну вот и все. Чистая победа.

– Поединок окончен! – объявил командор. – Отзови своего зверя, а то другого противника сожрет.

Я свистнула, но меч не опустила. Из кустов вылез довольный Волчок, волоча за шкирку бесчувственное тело перворожденного. Неужто убил? Макс метнулся к поверженному и проверил пульс:

– Живой.

– Ладно, – голос эльфа, стоящего на коленях, дрожал от едва сдержанной ярости, – ты победила. Можешь забирать своего кота. Только форель придется вернуть.

Я облегченно выдохнула и только теперь заметила, что все это время задерживала дыхание.

– Вася…

– Да пожалуйста! – Васька всучил поднимающемуся на ноги эльфу изрядно потрепанные тушки. – Не очень-то и хотелось.

Эльф обдал команду ледяным презрительным взглядом, взвалил бесчувственное тело товарища на плечо и бесшумно растворился в лесу. Даже не попрощался. Хам.

«Да-а-а, – осуждающе протянул клинок. – Никогда не думал, что мне станет стыдно за соплеменников».

Я села в седло, котик привычно взгромоздился на мои плечи:

– Я знал, что ты меня не бросишь. И все равно так испугался… В драке ты была великолепна.

– Серьезно? – польщенно улыбнулась я.

– Прямо как валькирия или амазонка! Такого красивого боя я никогда не видел.

Немудрено. Откуда котику, проведшему большую часть своей кошачьей жизни в глухой деревеньке, видеть бои на мечах?

– Полностью согласен с котом, – заявил командор, поравнявшись со мной. –Никогда раньше такого не видел.

– Вы определенно мне льстите, – недоверчиво улыбнулась я. – Стесняюсь спросить зачем?

– Нет, – рассмеялся Третьяков, – это не комплимент. И уж тем более не лесть. Где ты научилась такому бою?

Я бросила в его сторону взгляд из-под ресниц. Знает ли он что-то? Да нет. Не может быть. Ректор не заинтересован распространяться об утечке информации из секретной библиотеки. А насчет меча более-менее в курсе группа Липая, но и они дали мне рекомендации, вряд ли вдаваясь в подробности. Иначе меня не определили бы в группу истребителей, а отправили прямиком в лабораторию для научных исследований. Насколько мне известно, подобный феномен не имел прецедентов, по крайней мере о них не упоминалось нигде. Мы с Васькой не зря проштудировали гору литературы по этому поводу.

– В Академии, вот где, – спокойно солгала я, делая очень честные глаза.

– Неужели? – притворно изумился командор. – Значит, с момента моего окончания Академии инструктора по боевым искусствам сделали настоящий прорыв в обучении.

– Возможно, – кивнула я. – Не имела чести учиться в то самое время.

Третьяков схватил Яшку под уздцы. Конь возмутился такому неслыханному хамству и, яростно взвизгнув, попытался укусить наглеца. Третьяков успел отдернуть руку раньше, чем клыки сомкнулись на ней.

– Кому ты вешаешь лапшу на уши? – возмутился он, не предпринимая, однако, дальнейших попыток остановить коня. – Я видел бои на мечах и раньше, но никогда обычная женщина не могла противостоять эльфийскому воину. Во-первых, эльфы живут несоизмеримо дольше нас, следовательно, у них намного больше времени на подготовку. Во-вторых, они бьются в другом скоростном режиме. Простому смертному за ними просто не угнаться.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я.

– Именно то, что обычным взглядом за вами нельзя было уследить, я воспользовался амулетом. Думаю, остальные видели только два размытых пятна, а отдельные движения были не доступны взгляду.

Я удивленно моргнула. Как такое могло получиться?

«Это было нелегко. Думаешь, почему мне потребовался максимум контроля над твоим телом?»

«Замечательно. И как я теперь смогу все объяснить?»

«Скажи правду. Только не всю».

«Ладно. Как скажешь».

– Уговорил. Я отвечу на твой вопрос, но с условием.

– Каким?

– Мы больше не станем к этому возвращаться, и все сказанное останется между нами.

– Согласен, если ты ответишь еще на один вопрос. Откуда у тебя меч?

– Ладно. Меч мне достался от одного эльфа. Он не хотел расставаться с клинком, это вышло случайно.

– Он жив?

– Вполне. Более того, моя палатка – его подарок.

Брови командора поползли вверх.

– Продолжим. Искусству боя на мечах меня учит еще один эльф.

– С чего бы ему это делать?

– Не знаю. Может, он так развлекается.

– Загнибеда, это нереально. Боевое искусство эльфов передается только эльфам. Ослушание ведет к смерти. Хочешь сказать, что какой-то эльф решил рискнуть бессмертием ради обучения смертной ведьмы? Он ведь не сможет передать тебе и половину своего умения. До конца обучения ты просто не доживешь.

Я пожала плечами. Жест, который я переняла у котика. Что тут скажешь? Это было все, что я готова была сказать. Либо он верит, либо нет. Других версий все равно не получит. Интересно, сколько длится подобное обучение.

«Достаточно долго даже по эльфийским меркам».

«И все же сколько?» – заинтересовалась я. Любопытство – мое хобби.

«Зависит от одаренности ученика. Примерно тысячу лет плюс-минус лет пятьдесят».

– Обалдеть, – опешила я.

– Вы этого не знали?

«Да не волнуйся ты так. Обычно учитель не может проникнуть в тело ученика. В нашем случае, если ты не станешь лениться и дрыхнуть до полудня, ты сможешь достигнуть значительных результатов гораздо раньше».

«Спасибо, утешил».

– Нет. Я не настолько сильна в традициях эльфов. И вообще считаю их странными ребятами.

– И все-таки?

– Командор, кажется, я уже ответила на ваш вопрос. Если ответ вас не устраивает, сожалею, но помочь ничем не могу.

Оставшуюся дорогу мы провели молча. Третьяков ограничивался пристальными взглядами в мою сторону, но хранил молчание. Меня это сильно раздражало, но я старалась не обращать на него внимания. Не первая команда истребителей считает меня странной.

6

К вечеру мы подъехали к необычному лесу. Деревья в нем были сплошь мертвы, трава полностью отсутствовала, птицы не пели… Не нужно было обладать видением ведьмы, чтобы понять – лес мертв. И мертв уже давно.

– Что здесь произошло? – выдохнула я.

Лошади нервно танцевали на месте, шерсть на загривке Волчка стала дыбом, котик прижался ко мне плотнее. Этот лес производил впечатление давно почившего мертвеца. Пупырчатые мурашки маршировали по коже при одном взгляде в его сторону.

– А ты уверен, что нам именно сюда? – робко поинтересовался Макс, голос его дрожал от испуга.

Командор вытащил амулет, провел над ним рукой, карта возникла, послушная воле хозяина. Третьяков долго рассматривал карту, мрачнея на глазах.

– К сожалению, наш путь лежит через этот лес, и, скорее всего, нам придется здесь заночевать.

Все вперили свой взгляд в мертвые деревья. Казалось, даже ветер безмолвствует, не решаясь прикоснуться к темным остовам деревьев.

«Ахурамариэль, как ты думаешь, что могло здесь произойти?»

Меч не спешил с ответом, и я уж было решила, что он вообще не расположен к диалогу.

«Не знаю. Может, проклятье. Может, здесь свершилось какое-то великое зло. Такое, что сама земля отравлена его прикосновением».

«Обалдеть. Что это может быть?»

«Не знаю. За время магических войн многое произошло. Призывались такие силы, о которых даже думать не следовало. Многие были слишком самонадеянны, многие дорого заплатили за свою гордыню. К сожалению, вместе с ними цену пришлось платить и невинным».

– А объехать никак нельзя? – попыталась я воззвать к заснувшему благоразумию коллег.

Меня окатили презрительным взглядом.

– Мы не станем терять несколько дней. И так опоздали дальше некуда, – откликнулся Владислав.

– Упертые, – прокомментировал высказывание командора меч. – Сам помру и другим жить не дам.

– А по мне, так лучше несколько дней потерять и доехать живыми, чем не доехать вообще, – вклинился в разговор Василий.

Мысль здравая. Но ее никто не оценил. И почему, стоит кому-нибудь высказать какую-то глупость, так все, радостно вопя, скачут претворять ее в жизнь? А умные советы пропускают мимо ушей. Где в этом мире справедливость? Ведь ежу понятно: ехать в мертвый лес чистой воды самоубийство. Тут и камня путеводного не надо, и так все ясно. Нет. Принципиально умрем, назло всякой логике!

– Я никого не держу, – отрезал командор. – Те, у кого поджилки трясутся, могут ехать в объезд, назад, да хоть к черту на рога. А пока я здесь командор, путь выбираю я.

Обалденный довод. Просто «и как один умрем в борьбе за это».

«Вика, может, ну их, истребителей? Вернемся домой».

«Ты на что это, эльфийская железка, намекаешь? – вызверилась я. – Командор сказал «в морг», тьфу ты… «в лес», значит – в лес».

«Ладно, – тихо вздохнул Ахурамариэль, решивший на смертницу не обижаться. Типа о мертвых либо хорошо, либо никак. – Но хотя бы парочку заклинаний заготовь».

Хм. Разумно. Но не признаваться же в этом ехидному клинку. К тому же что прикажете читать? На каждую нежить полагается нечто определенное, а заготовить можно всего два-три. Как тут выберешь? Если вариантов на целую увесистую книгу заклинаний хватит.

«Ну выбери что-нибудь определенное. Типа усыпляющего заклятия, огневого или что-нибудь в этом роде».

Точно! Но вот беда. Как обычно, в нервной обстановке на ум ничего путного не шло. Сплошные способы сведения бородавок и изгнание тараканов. Может, тараканов из лесу прогнать? Хотя откуда взяться в лесу тараканам? Они насекомые человеколюбивые и любят селиться ближе к людям.

«Ты так и будешь думать весь этот бред?»

«А что мне делать, если на ум ничего путного не идет?» – надулась я.

«Не знаешь, что делать? Упала – отжалась!» – хихикнул ехидный меч.

Нет. Ну каково? И этот зубоскал претендует на гордую честь называться частью моего организма!

«Кто чей придаток, еще разобраться нужно. А ты просто бессовестно пользуешься моей безграничной щедростью. Если мне не изменяет память, у тебя имеется череп».

«Предлагаешь устроить торжественные похороны? Так он против будет. Или нет… Давай бросим его на растерзание нежити и ускачем, пока они не разобрались, что к чему».

«Надо же, какие фантазии. Хотя план неплохой. Прибережем его на всякий случай. Запомни. А еще лучше – запиши. Только бумажку не потеряй».

«Ха! И еще раз ха!» – фыркнула я.

«Даю наводку. Он прочел целую библиотеку».

– Вау! – с восторгом воскликнула я, подпрыгивая в седле.

И почему такая светлая мысль не пришла в мою голову? Яшка истолковал мой финт по-своему и рванул с места в карьер. Я взвыла, как баньши, пытаясь натянуть поводья, но первый же сук так саданул под дых, что я чуть не вылетела из седла. В итоге поводья вылетели из рук, я задыхалась от боли в тщетной попытке вдохнуть хоть немного кислорода, попутно отмахиваясь от хлестких веток. Васька на плече выл, как привидение старинного замка. Жуткие вопли кота добавили звона в моей голове.

– Орел!.. Орлица!.. В смысле соколица! – восторженно воскликнул командор. – Берите пример. Себя не пожалела, решила первой встретить опасности неведомого леса.

– Слушай, Владислав! А покороче никак нельзя? – прервал его Филипп. – А то пока ты свою речь закончишь, она уже не только лес минует, но и чай с эльфами станет пить.

– Ладно. Буду краток. Вперед!

Группа вломилась в лес с гиканьем и треском сучьев. Торжественный въезд команды в мертвый лес состоялся.

В странном лесу было как в странном лесу. Необычным было все: деревья больше напоминали собственные скелеты, трава пожухла и почернела, даже воздух, казалось, был пропитан ядом. Тишина оглушала… до тех пор пока команда истребителей не пришла. Яшка-то крался бесшумно, почти по-кошачьи. Насколько мне известно, лошади так не ходят. Волк тоже не подкачал, шел сторожкой походкой хищника, от которой травинка не колыхнулась. Зато пара оставшихся истребителей шумели, как стадо слонов в посудной лавке. То есть о нашем присутствии в лесу знали все, у кого были уши. Для большего эффекта не хватало транспарантов, а так ничего – бодренько шли.

– А я думала, истребителей учат бесшумно подкрадываться к добыче, – разочарованно протянула я.

Командор скрипнул зубами от злости:

– Это тактика у нас такая. Нечисть, она шума боится.

– Да? – удивился Макс. – А почему в Академии нас этому не учили?

«Надо же, купился, – ехидно захихикал Ахурамариэль. – Я всегда подозревал его в кретинизме.

«Сам такой», – нахмурилась я.

– Слушай, давай я появлюсь. А то, если местная нечисть не из пугливых, непременно заинтересуется забавными звуками. Придет проверить, а ты совершенно безоружна».

«Замечательно, – скептически фыркнула я. – И я буду таскаться по лесу с мечом наперевес».

«Почему наперевес?»

«Потому что ножен у меня нет».

«Надо было купить».

«Гениально! И как, по-твоему, я буду смотреться с пустыми ножнами?! Меня упекут в дурдом раньше, чем успеет сожрать нежить. Хотя, может, оно было бы к лучшему».

Мы дружно надулись друг на друга.

– Загнибеда!

Предостерегающий крик Филиппа опоздал. Ох, напрасно я так расслабилась. Гибкое тело сшибло меня и кинуло в ближайшие кусты. Я взвизгнула и шарахнула по твари огненным шаром. «Фаербол?» – удивилась я. Раздался хлопок, и во все стороны полетело что-то густое, мерзкое как на вид, так и на запах.

«Ну ты его еще на вкус попробуй», – предложил меч, возникая в моих руках.

Хоть он и ехидна, но я рада была его видеть, тем более что тварь оказалась не одна.

«А ты корыстная!»

И не поймешь, что конкретно он имел в виду. То ли похвалил, то ли обругал. Командор угрожал мечом сразу двум тварям. Клыкастые особи скалили зубы, шипели по-змеиному, топорщили костяные шипы на хребтах и выглядели так, словно кто-то освежевал их заживо. Одна тварь наседала на Макса, за него работал Волчок. Тварь мазанула когтистой лапой, волк увернулся, а целителя задело, и он с воплем улетел в кусты. Волчок оскалился и сцепился с тварью по всем правилам собачьих боев в яме, где оба знают, что выживет только один. Филипп развлекал трех тварей. Одной рукой он махал мечом (очень ловко, надо сказать), в другой сверкал синий фаербол, но количество тварей не давало следопыту бить молниями прицельно, и он предпочитал не расходовать силы зря.

«Тебе не кажется, что силы распределены неправильно?»

– Согласна, – кивнула я, и мою улыбку нельзя было назвать приятной.

Я с воплем бросилась в гущу схватки. Визг Яшки – и выбранная мною тварь улетела в кусты к Максиму. Оттуда послышался его вопль и вспышка взорвавшегося фаербола. Что было дальше, смотреть стало некогда. Одна из тварей бросилась на меня. Я отстраненно зафиксировала грацию этого движения и отпрыгнула в сторону. Монстру было поздно менять траекторию прыжка, и скорректировать ее он не мог. Жуткая тварь мягко спружинила на землю, и я ударила сверху. Вжик! Голова монстра покатилась по черной траве, а я с недоумением уставилась на дергающееся тело. Несмотря на отсутствие важной части, тварь оставалась живой, – настолько, насколько вообще может быть живой нежить. Она двигалась в мою сторону с завидным упорством. Пусть клыков не было, но когти заставляли задуматься о целесообразности близкой встречи.

– Да как оно может видеть?! – ахнула я.

Загадка разрешилась просто. Макс на карачках выполз из кустов, отсеченная голова оскалилась и зарычала в его сторону, он жахнул по ней фаерболом, и она взорвалась, добавляя парню мерзко пахнущих ошметок на лицо и одежду. Тело без головы зашаталось и потеряло какую-либо ориентацию в пространстве. Макс взвыл, как берсерк, и принялся методично шинковать тварь на куски, которые подергивались, стремясь вновь стать единым целым. Жуть.

Остальные тоже расправились со своими противниками и теперь снисходительно наблюдали за целителем.

Макс устало отер пот со лба, тяжело перевел дух и обозрел творение рук своих. Видимо, боевой задор спал, так как парень стремительно позеленел и умчался в ближайшие кусты, откуда донеслись характерные звуки, обычно издаваемые пораженным тяжелым пищевым отравлением организмом. Да-а-а, слабоват пошел брат-целитель… Макс вырулил из-за кустов и тихим голосом проблеял:

– У кого есть царапины, поднимите руки.

Молодец. Не ожидала. Профессионализм в чистом виде. В драке все получили хотя бы ссадину, так что руки подняли все, Яшка – переднюю ногу, а Волчок – лапу.

– Этак вы до утра провозитесь, – скрипуче хихикнул череп, чем поверг членов группы в шок.

Все видели, как он трепал палец Макса, и слышали рычание, но благополучно списали это на мое чувство юмора и талант чревовещателя.

– Твои предложения? – деловито поинтересовалась я, с удовольствием рассматривая застывшую, как каменные статуи, команду.

Живописненькая композиция получилась. Хоть на выставку народного творчества. И надпись подобрать соответствующую, например: «Группа селян, впервые увидевших современный коровник».

– Говорящий череп?! – отмер наконец командор. – Ну Загнибеда, ты просто шкатулка сюрпризов.

– Вместо того чтобы даме по ушам давать, лучше выясните, кто из вас ранен тварями, – настоятельно посоветовал череп. – Это шкиры, их слюна ядовита.

На этот раз лес рук поредел. У меня серьезных ранений не было. Были у командора и у Яшки. Макс деловито засуетился вокруг командора. Я тщетно пыталась откопать что-нибудь подходящее в сумке.

– Что такое шкиры и с чем их едят? – поинтересовалась я, с подозрением рассматривая очередную баночку без ярлыка.

И угораздило же меня не подписать свои зелья! Некоторые из них были экспериментальные и не вполне изученные. Эффект от их применения мог быть непредсказуем. Я с интересом понюхала содержимое и скривилась от омерзения. Потрясающая гадость.

– Шкир не едят. Это очень зловредный вид нежити с развитым стайным инстинктом. Активные падальщики.

– И что это значит? – живо заинтересовался Филипп с таким видом, будто собирался на досуге законспектировать импровизированную лекцию по противоестественной биологии.

– Преимущественно питаются падалью, но, если жертва упала или серьезно ранена, могут и сожрать, не дожидаясь кончины. Это понятно?

Народ проникся и кивнул.

– Правда, со временем, после окончания магических войн, с падалью стало проблематично, и они перешли на охоту. Животные стайные. Поодиночке нападают редко. Сначала кусают жертву, выпуская яд, затем отступают и спокойно дожидаются кончины. Смерть от яда шкира ужасна. Жертва буквально гниет заживо. Когда ткани достигают кашеобразного состояния, шкир поедает добычу.

Лекция черепа потрясла нас до глубины души. Я посмотрела на Яшку, он на меня. На боку мутанта красовалась длинная царапина. Судя по отеку, воспаление уже началось. Я осторожно, чтобы не причинять лишней боли, сдавила края раны. Хлынула вонючая густая жидкость. Гной так быстро и в таком количестве не образуется. Яшка с тревогой покосился на свой бок и испуганно заржал. Я зарылась в сумку. Есть у меня один бальзамчик. На сто одной травке настоян. На его изготовление ушло три года. Если верить книге из запретной библиотеки, средство действенное при отравлениях. Правда, тот труд накропал черный маг, который впоследствии спятил и возомнил себя потомком черного дракона. Он изобрел заклинание, чтобы вернуть себе утраченный облик предков и даже умудрился его применить. Эффект был неожиданный, тело колдуна не вынесло трансформации, кости буквально расплавились, а новой формы обрести не смогли. Мужик окончательно спятил и провел остаток дней в психбольнице, а когда он умер, тело в гроб пришлось наливать.

– На вашем месте я бы поторопился, – сообщил череп. – Наверняка это были разведчики. Скоро здесь будет вся стая.

– Вика! – раздался голос Васьки откуда-то сверху.

Я задрала голову и с удивлением обнаружила пушистика, оседлавшего макушку дерева.

– Они идут!

– Кто? – вскинулась я.

– Твари! Они текут, как полноводная река.

Я вздрогнула и стиснула какой-то пузырек. Опа! Он! Я чуть не запрыгала от радости на одной ножке. Яшка недоверчиво обнюхал подозрительную смесь и скептически фыркнул, выражая недоверие моим способностям по зельеварению.

– Ладно тебе, – погладила я морду коня. – Выбора все рано нет. Либо пробуем вылечить, либо можно оставить тебя на растерзание шкирам. А что? Цель благородная. Задержишь врага во время отступления команды.

Конский нос сморщился, Яшка чихнул и подтолкнул меня к поврежденному боку. Духовитая смесь, попав в рану, зашипела, запузырилась и задымилась, испуская отчетливый запах горелого мяса. Я отшатнулась и закашлялась. Яшка взвизгнул от боли и завертелся на месте, пытаясь дотянуться до раны.

– Загнибеда! Я не знал, что ты такая садистка. Если решила избавить животное от мучений, подсыпь сон-травы. А так издеваться просто негуманно, – прокомментировал командор, морщась от боли при перевязке.

Макс уже обработал рану мазью и теперь деловито заматывал Третьякова бинтом.

Я пожала плечами, полностью игнорируя шпильку:

– Вы лучше скажите, куда делись ваши лошади? Убежали?

– Нет. Вот они.

Я проследила за указующим перстом Филиппа и содрогнулась. То, что осталось от лошадей, вызывало целую гамму эмоций – от тошноты до омерзения и ужаса. Вероятно, животных разорвали сразу же. Теперь это были просто осклизлые куски плоти, источающие отчетливый гнилостный запах и напоминающие мясо, пролежавшее неделю на солнцепеке. Бр-р-р. Незавидная участь превратиться в такое.

– Народ! Может, все-таки поспешим покинуть место происшествия, пока эти твари не нарушили наш дивный междусобойчик? – ехидно поинтересовался череп.

Я не ответила и привычно взметнулась в седло. Васька скатился с дерева и воротником свернулся на плечах. Макс зафиксировал пострадавшую руку командора и вскочил на Волчка. Командор присоединился к Максу. Волк осклабился, но кусаться не стал. Филипп сделал попытку устроиться сзади меня, но Яшка взбрыкнул, и следопыт оказался на земле, нецензурно ругаясь.

– Попробуй сесть впереди, – предложила я.

Филипп насупился:

– Что я, девчонка, что ли?

Я пожала плечами:

– Как знаешь. Можешь передвигаться своим ходом. Разрешаю держаться за стремя. Яшка, а ты не против?

Конь задрал верхнюю губу, явно насмехаясь над неудачливым наездником, и замотал головой.

– Он не против, – прокомментировала я.

Неизвестно, сколько бы мы еще препирались, только дальние кусты затрещали. Филипп бросил свои придирки и оказался впереди меня. Стремительность его маневра заставила вздрогнуть всех, включая Яшку. Мы стартовали с места в карьер. Под тяжестью двоих седоков конь шел тяжело. Сзади раздался протяжный, переливчатый вой, звук жуткий, пробирающий до самого нутра, заставляющий жаться к лошади и молиться всем святым, чтобы пронесло. Один голос стих, но его тут же подхватил другой, третий, четвертый… Ничего себе распевочка… И чего они там перекликаются, и так страшно, аж волосы стали дыбом, причем на всем теле. Яшка летел скачками, ориентируясь на пушистый хвост Волчка. Сбоку мелькнула тень, еще одна… Да сколько их там? «На всех нас не хватит», – злорадно решила я. Хоть какое-то утешение, правда слабое. Действительно, какая разница, на сколько персон сервируют ужин монстры? Мы-то этого уже не увидим.

Перед нами возник глубокий, с виду непреодолимый овраг.

– Загнибеда! Тормози! – завопил Филипп.

– Прекратите кричать, вы меня утомляете, – отмахнулась я, получив легкую степень контузии.

– Убьемся! – истерически орал он.

– Че ты орешь? – зашипел кот, обхватывая паникера за плечи пушистыми лапками. – Слабонервные и беременные могут удалиться.

– Куда? – опешил тот.

– Просто прыгай, и все.

– Так я либо сломаю что-нибудь, либо пойду на корм монстрам.

– Выбирай, – гаденько усмехнулся кот. – Осторожно, но выбирай.

И Филипп выбрал. Он смело зажмурился, крепко вцепившись в гриву коня, решив, что совместная котлета из четырех персон все-таки лучше, чем поедание оных заживо. Твари выскочили из леса, и Яшка, не теряя драгоценных секунд, заскользил вниз по крутому склону. Волчок уже ловко взбирался на противоположную сторону, когда мы достигли дна. Филипп с удивлением обозрел практически отвесную преграду и убитым голосом констатировал:

– Нам хана.

– Что за упаднические настроения? – фыркнула я, оглядываясь на преследователей.

Монстры замешкались, но ненадолго. Нетерпеливо облизываясь на нагло ускользающую добычу, они решились повторить наш спуск.

– Ты еще не видел, как он по стенам лазает.

– А он это может?

– Разумеется, – подтвердил котик. – Как, по-твоему, мы попадаем в Академию?

– Как все – через дверь, – предположил следопыт.

Но тут Яшка выпустил когти и полез вверх. От этого зрелища Филипп обалдел.

– Загнибеда! У тебя такие функциональные животные! Надо бы закупить для истребителей партию. Откуда ты их взяла?

– Неправильная постановка вопроса, – нагло хихикнул Васька. – Это они ее взяли…

Я хотела было возразить, так как была в корне не согласна с обеими формулировками. Мое знакомство с обоими видами произошло случайно, скорее мы просто обрели друг друга. Но тут я потеряла равновесие, и оказалось, что я уже скольжу вниз по склону, вопя, ругаясь и поднимая тучу песка. Вместе со мной орал кот. Внизу мы оказались практически одновременно, что утешало слабо.

– Загнибеда! Зачем ты это сделала? – поинтересовался Филипп, будто я проделала все специально для собственного удовольствия.

– Хочу умереть, погребенная под телами врагов, – съехидничала я, и в моей руке возник меч.

– Теперь нам осталось только драться, – заявил Васька, выпуская когти.

– О мой герой! – умилилась я.

«Слышу речь настоящего воина», – оценил Ахурамариэль.

Первые монстры достигли дна и, не снижая темпа, кинулись на нас. Я взмахнула мечом и… промазала, как ни странно, монстры промазали тоже. Яшка успел не только спуститься вниз, но и выдернуть меня за шкирку из драки. Кот просто зацепился за штанину и взлетел паровозиком. Челюсти монстров сомкнулись на пустоте. Преследователи разочарованно взвыли. Добыча была так близка… Но Яшка шустро перебирал ногами, и мы довольно скоро оказались на середине подъема. Твари, обиженно рыча, метались на дне, видимо, спуститься для них было просто, а подняться – нет. Но и нас не минула чаша сия. Отчаянный рывок во имя моего спасения стоил коню многого – он выдохся. Мы застыли чуть выше середины подъема, являя собой сплоченную композицию «мухи на стекле». Яшка вытаращил глаза от напряга, но сдвинуться с места не мог. Все – туши свет, бросай гранату.

– Эй! – послышался сверху голос командора. – Вы скоро?

– Мы застряли! – откликнулся Филипп. – Киньте нам веревку!

– С радостью. Только у нас веревки нету! – весело воскликнул Макс.

И чему этот гад радуется? Все. Вылезу – убью собственными руками.

– Загнибеда, ты левитировать умеешь? – с надеждой поинтересовался Филипп.

– Нет. А ты?

– Тоже нет. Досадно.

Яшка чуть соскользнул вниз. Мы завопили, крепко сжимая друг друга в объятиях.

– Держись, Яшенька, – шептала я коню на ухо. – Мы что-нибудь придумаем. Обещаю.

– Например, что? – ехидно поинтересовался Филипп. – Настреляем птиц и соорудим крылья, как Икар? Летать мы не можем, взбираться по отвесному склону тоже, мы же не мухи, в конце концов.

– Точно! – хлопнул себя по лбу кот, и мы дружно пришли к выводу, что пушистик не выдержал нервного напряжения и сошел с ума. – У нас есть метла!

Я бросилась целовать кота и чуть не загремела вниз, в услужливо разинутые пасти преследователей. Меня вовремя подцепили за шкирку и водрузили на место, обругав идиоткой и самоубийцей. Васька открыл сумку и нырнул внутрь. Где-то через долгую минуту из сумки сначала появилась отполированная ручка метлы, а потом вылез и сам кот, довольный до невозможности. Метла слегка вибрировала от радости. Любит она летать. Я погладила древко, успокаивая ее, и осторожно перекинула ногу через ручку. Вуаля! Не сложнее, чем обычно. Кот шустро вскарабкался на плечи. До монстров дошло, что они лишаются последней надежды на пополнение своего меню, и они окончательно взбесились. Лязгая зубами, брызжа слюной, твари устроили своеобразный конкурс по прыжкам. Надо отдать им должное, массивные челюсти, клацающие в непосредственной близости от хвоста Яшки, произвели на нас неизгладимое впечатление, что добавило седых волос в шевелюры и шерсть (в зависимости от того, что у кого было). Филипп скользнул на метлу, и мы взмыли вверх.

Наше отсутствие никак не повлияло на положение Яшки. То есть ему, конечно, стало легче, и вниз он не скользил, но и вскарабкаться наверх оказался не в состоянии.

– Подними его сюда, – попросила я командора.

– Я не могу, – покачал головой тот.

– То есть как? Я же видела, как ты извлек из болота лошадь.

– Да. Но тогда я не дрался с тварями и лошадь надо было поднять до кочки, а не на берег оврага.

Я не могла смириться с потерей коня. Он спас мне жизнь, да и, если на то пошло, жизнь Филиппа тоже.

– У нас есть веревка? – спросила я у Васьки.

– Не знаю, но могу поискать, – с готовностью отозвался тот и нырнул в сумку.

Зная запасливость котика, я не удивлюсь, если в сумке окажется лебедка. Я в сотый раз заглянула в овраг. Яшка все так же висел, судорожно вцепившись когтями и вытаращив глаза от страха. Тихо опустившаяся на плечо рука заставила меня взвизгнуть и взвиться вверх. Я чуть было не свалилась за край, и командор (а это был именно он) узнал о себе много нового, но пропустил ругань мимо ушей.

– Не вини себя. Здесь уже ничего не поделаешь, а нам надо двигаться дальше. Скоро стемнеет.

– Какая заботливость! – фыркнула я со всей иронией, на какую была способна. – Я вас не держу. Можете проваливать.

– Виктория, ты же не останешься здесь одна?

– Почему одна? – искренне удивилась я. – Со мной останутся Васька, Яшка и Волчок тоже.

Командор набрал в легкие воздуха для достойного ответа, но из сумки вылетела скрученная кольцом веревка и стукнула командора прямо в глаз.

– Ну, Загнибеда… – процедил он сквозь зубы, разворачиваясь на каблуках.

А я-то тут при чем? Я искренне удивилась. Нет. Ну правда. При чем тут я?

Из сумки вылез сияющий, как новый рубль, Васька, и я привычно поцеловала его в лоб.

– Мы уходим, – заявил командор. – Ты точно не пойдешь с нами?

В ответ я только покачала головой.

– Это же чистой воды самоубийство, – уговаривал Макс. – Да что мы ее слушаем? Давайте свяжем ее, и все.

Услышав подобное, Волчок зарычал, показывая истребителям внушительные клыки. Освидетельствовав предъявленный аргумент, народ пришел к выводу, что самоубийство – дело сугубо личное, можно сказать интимное, и в свидетелях не нуждается. Народ скрылся в лесу, обсуждая мой идиотизм. Я пожала плечами. В конце концов, мнение окружающих не самое главное в этой жизни. И когда в последний раз оно меня интересовало?

Я оседлала метлу, Васька скользнул на плечи, крепко сжимая в пушистых лапках веревку. Яшка призывно заржал, завидев наше приближение. Я гладила его морду, пока юркий котик обматывал вокруг коня веревку. Волчок с интересом следил за действом сверху. Наконец, когда последний узел был завязан, я еще раз потрепала Яшку по холке:

– Мы попробуем вытащить тебя отсюда. Понимаешь?

Конь фыркнул. Не знаю, что это значит, но я истолковала это как согласие спасаемого.

– Мы станем тянуть, а ты постарайся помочь нам. Знаю, тебе трудно, ты очень устал. Но постарайся.

Волчку вручили другой конец веревки. Так что тянули все, включая кота. Пот струился градом, ноги скользили, вырывая пожухлую траву и комья земли, но мы упрямо тянули. Когти коня впились в край оврага как раз тогда, когда мы уже окончательно выбились из сил и практически рухнули на землю. Спасаемый выглядел не менее измочаленным, чем спасители. Все дружно лежали вповалку, высунув языки. О дальнейшем продвижении не могло идти и речи. Отдых. Нам необходим отдых. Васька с трудом поднялся и принялся устанавливать палатку. Мне стало стыдно. Если маленький пушистик, превозмогая усталость, возводит крышу над головой, то я тоже могу внести лепту в общее дело.

Героическим усилием воли попыталась подняться на ноги. Не вышло. На таких трясущихся конечностях стоять невозможно. Но ведь котик может! Почему же я не могу? Я внимательно посмотрела в сторону суетящегося кота, словно на картинку, в которой предложили найти десять отличий. Точно! У него же четыре лапы, а у меня, строго говоря, ни одной. Но конечности тоже есть, и их, как ни странно, четыре. Я похвалила себя за сообразительность и поднялась на четвереньки. В этом положении передвигаться было трудно, но возможно. Так что и в этот раз я нарушила основные каноны магии. Обычно магический круг обходят, а я оползала, чертя почему-то зигзагообразную линию отчаянно ругающимся мечом. Его ругань и заявления типа «я не для этого кован», «да как ты смеешь проделывать такое с таким оружием, как я!» наглой ведьмой банально игнорировались. Так что круг я очертила, ямки, символизирующие стороны света и природные стихии выкопала. Круг засиял чистым голубым светом, – по крайней мере, так я его видела, когда закрывала глаза. Вуаля! Надеюсь, местной нечисти он не по зубам.

Мы сытно поужинали, я приняла душ и спокойно отправилась на боковую, торжественно пообещав превратить в лягушку любого, кто посмеет потревожить мой сон, сделав исключение только для начавшегося конца света.

7

Граф Драго Носфератус стоял перед зеркалом и откровенно любовался своим отражением. Огромное квадратное зеркало было выполнено под старину, но сделано по последним технологиям. Дело в том, что в обычном зеркале вампиры не отражаются. Драго обладал броской внешностью и искренне печалился по поводу отсутствия собственного отражения. Новое магическое зеркало вернуло графу возможность примерять камзол и видеть то, на что он непосредственно надет, а не зияющую пустоту над воротом. Новинка стоила целое состояние, но Драго это не остановило, и теперь он придирчиво рассматривал себя и не находил изъянов.

– Хорош! – радостно улыбнулся он, поправляя гладкий, блестящий водопад волос, расплескавшихся по белому кружеву рубашки.

Ярко-синий атласный камзол и узкие штаны выгодно подчеркивали атлетическое телосложение графа, высокие ботфорты делали мужественный облик неотразимым, как и пронзительно-синие глаза в обрамлении густых черных ресниц. И как только истребители смели покуситься на такую красоту? Неужели им жаль стакана крови, отданного какой-нибудь влюбленной дурочкой на совершенно добровольной основе?

– И чего они ко мне привязались? – вопросил Драго, ни к кому конкретно не обращаясь.

Зеркало покрылось рябью, из которой сформировался огромный глаз. Глаз моргнул и с интересом уставился на хозяина замка Носфератус. Затем глаз исчез, и его место заняли серебряные губы.

– Кто к вам привязался, хозяин?

– Истребители, будь они неладны, – поморщился как от зубной боли вампир. – Совсем одолели, извращенцы.

– Почему извращенцы? – прогудело стекло.

– А кто еще может гоняться за мужчиной с осиновыми колами наперевес? – возмущенно спросил вампир. – И эти люди имеют наглость называть меня монстром! Меня! Потомственного графа! Да как они смеют! Заметь, не я подкрадываюсь к ним ночью, чтобы вонзить кол в сердце, отрезать голову и натолкать в рот чеснока.

Возбужденный вампир схватил плащ с кресла, нервно запахнулся в черную материю и заметался по комнате, как тигр по клетке.

– Из-за этого пришлось перенести замок в Адову Глыщобу. По их милости приходится прозябать в глуши, где нормальной крови днем с огнем не сыщешь.

– Значит, ты очень расстроишься, если узнаешь, что группа истребителей как раз рыщет по Адовой Глыщобе?

– Что?! – Вопль вампира заставил дурного вестника затрепетать.

Дорогое стекло завибрировало, жалобно задребезжало, и граф мужественно взял себя в руки. Не стоит разбивать драгоценное зеркало из-за кучки придурков, шляющихся по лесу. Кто сказал, что они пришли по его темную душу? К тому же далеко не факт, что им удастся добраться до замка. Носфератус находился в самом центре Адовой Глыщобы, кишмя кишевшей всякого рода нечистью, некоторые разновидности которой были столь экзотичны, что не встречались не только в каких-либо других местах, но и не попали на страницы справочников по нежити. Этому была одна-единственная, но очень весомая причина: столкновения с нежитью еще никто не переживал. Те, кто имел глупость зайти в Адову Глыщобу, не имели возможности поведать о приключении своим потомкам, так как попросту не возвращались. Кто сказал, что этим охотникам повезет больше? Это же не армия, в конце концов, а группа из четырех человек.

Успокоенный безупречной логикой собственных рассуждений, граф рухнул в кресло и перевел дух. Оказывается, все это время он не дышал. Это ж надо так забыться! Ужас. Пусть здесь не перед кем притворяться, но постоянные тренировки делают избранный образ более совершенным. Однако не следует совсем уж расслабляться. Стоит проверить, по чью душу в действительности пожаловали эти ребята. Нет, конечно, не стоит слишком уж приближаться, но если знать, что именно слушать, – непременно услышишь. Из Носфератуса в ночную тьму выпорхнула летучая мышь и полетела в чащу.

Обнаружить стоянку истребителей оказалось делом техники. Все просто. Даже неинтересно как-то. Истребители путешествовали по Адовой Глыщобе явно в первый раз. Книг о ней не читали, из-за отсутствия таковых и уповали на карту, на которой кишащий нечистью участок обозначался как ничем не примечательный лесной массив. Драго осталось только ехидно усмехнуться, обнажая тонкие клыки. Это ж надо отправиться на лесную прогулку, не изучив толком местности! В данный момент народ совещался, поминая нелицеприятными словами какую-то упрямую ведьму, ее мать и всю ее родню, включая дальних родственников до седьмого колена. Неизвестно, чем именно не угодила эта легкомысленная особа команде истребителей, но Драго уже заочно проникся к ней искренней симпатией. Истребители пытались проложить маршрут завтрашнего перехода. Любопытство подтолкнуло летучую мышь на неосторожный шаг. Взревел защитный контур, граф стрелой метнулся на ближайшее дерево, моля темные силы, чтобы не засекли.

«Фу-у-у, пронесло». – Когтистая лапка с облегчением вытерла пот со лба. Но даже за столь краткое мгновение вампир успел разглядеть яркую пунктирную линию на голографической карте и теперь самодовольно усмехался. Вряд ли истребители переживут завтрашний день. Картограф ни разу не бывал в этой местности и щедро компенсировал недостаток своих знаний буйством собственной фантазии. В результате карта не только никак не могла дать хотя бы малейшее представление о лежащей под ногами местности, но и нагло запутывала путешественников, показывая болота и озера там, где их в помине не было. С такими ориентирами обнаружить замок Носфератус примерно шансов столько же, что и при поиске тонкой иголки в огромном стогу сена. Точно знаешь, что она там, а найти практически невозможно, если под рукой нет мощного магнита.

Обрадованный этим открытием, граф мягко спорхнул с ветки и… с размаху влетел в защитный контур. «И почему мне так не везет?» – философски размышлял он, медленно стекая по силовому полю на землю под надсадный вой сирены.

В это время внутри защитного контура командор осадил вскочившего было Макса.

– А если там Вика? – укоризненно спросил лекарь, тщетно пытаясь вырваться из цепких рук Третьякова.

– Это вряд ли, – Филипп потянул носом, как охотничий пес. – Скорее всего, на нежить нарвешься, сам погибнешь и нас подставишь.

Макс обреченно повис в руках командора, признавая поражение.

Команда не услышала, как по лесной подстилке по-пластунски прошуршала летучая мышь. Вампир узнал достаточно и сделал свои выводы. Где-то в лесу бродит девица, одна-одинешенька. Команда не особо торопится с поисками, предпочитая отсиживаться, огородившись от враждебной окружающей среды контуром магического круга. При воспоминании о силовом поле шишка на лбу вампира отчаянно зачесалась, он потер набухающий фиолетовый выступ когтистой лапкой и вздохнул. От истребителей один вред. И это они еще не подозревают о его существовании… Впрочем, при удачном стечении обстоятельств они больше не встретятся, а значит, можно смело лететь на помощь заплутавшей девице. Родовая кровь графов Носфератус требовала от своего потомка срочного вмешательства в жизнь несчастной. Действительно, разве может дворянин оставить даму в беде? В ночное небо взмыла одинокая летучая мышь, усердно взбивая кожистыми крыльями воздух, обогнула защитный контур и растворилась во тьме.

Драго опять не повезло: он снова с размаху влетел в защитный контур. Ослепительная вспышка полыхнула синим, незадачливого вампира, размечтавшегося о свежей крови заплутавшей одинокой путницы, отбросило назад. Он, ругаясь на весь лес, впечатался в ближайшее дерево и тихо сполз в спасительный обморок, не выдержав второго облома за ночь.

Вышеупомянутая девица в лице Виктории Загнибеды, то есть меня, любимой, спала сном праведницы в теплой постели и преспокойно досматривала десятый сон, когда это невинное занятие было прервано наглым котом. Васька бесцеремонно тряс меня за плечо. Я отбрыкивалась, пытаясь ногой оттолкнуть пушистого надоеду.

– Вика! Ну Вика же!..

– Что? Уже наступил? – спросонок зевнула я с риском травматизма для челюсти.

– Кто? – опешил котик, на минуту оставив мое плечо в покое.

Я воспользовалась его оплошностью и откатилась подальше от мохнатого тирана, нагло прервавшего мои трепетные объятия с Морфеем. Вот злыдень! Весь сон испоганил.

– Не кто, а что! – гаркнула я. – Конец света, вот что! Я же, кажется, предупреждала – не будить.

– Но там о защитный круг что-то стукнулось и как завопит… – заканючил котик.

– Ну и что я, по-твоему, должна сделать? Завопить в ответ?

– Нет. Выгляни, проверь, а? – Кот смотрел умоляющим взглядом, способным растопить все ледники. – А я тебе за это горячий шоколад сварю.

Горячий шоколад… Мур-р-р. Ладно. На что только не пойдешь ради чашечки любимого лакомства. Если туда еще добавить немножко взбитых сливок…

– Ладно. Уговорил, черт языкастый, – улыбнулась я. – Но шоколад должен быть настоящий, не из порошка.

– Виктория, – укором промурчал котик, – как ты могла обо мне так плохо подумать? Разумеется, шоколад будет самый что ни на есть настоящий.

На том и порешили. Я накинула довольно фривольный халатик, придирчиво осмотрела себя в зеркало и задумалась. А уместен ли будет легкий шифоновый пеньюар нежно-розового цвета ночью в лесу? Вопрос еще тот. А, ладно. Кто меня увидит здесь, кроме, разумеется, нежити, а она вряд ли оценит легкомысленность моего наряда, ее больше взволнует невозможность разнообразить мною свой рацион. Размышляя в таком духе, я покинула тепло палатки и окунулась в звездную ночную тьму.

Снаружи оказалось довольно прохладно. Шелковая ночная рубашка вкупе с шифоновым пеньюаром мало обеспечивали стремительно остывающий организм теплом. Я зябко поежилась и побрела вдоль очерченного круга, временами останавливаясь, дабы проверить целостность контура. Хорошо, хоть кровососущих насекомых не наблюдалось. То ли в лесу их попросту не было, то ли я перестаралась с кругом, но отсутствие привычного надоедливого комариного писка радовало и настораживало одновременно. Я обошла круг один раз, ничего подозрительного не обнаружила и нырнула в палатку пить обещанный шоколад.

Граф очнулся как раз вовремя, чтобы с удивлением узреть выпорхнувшую из палатки стройную женскую фигурку. «Ну ничего себе…. – обалдело вытаращился он. – Какие женщины путешествуют по Адовой Глыщобе, и без охраны». Тем временем незнакомка не спеша обошла магический контур, вероятно ею и поставленный, проверила защиту и исчезла впалатке, оставив графа в полном недоумении гадать, что конкретно ему хотелось бы с ней сделать: покусать или… От некоторых нескромных мыслей он даже покраснел. «Да-а-а… Все-таки не стоило жить так долго одному».

Я встала поздно, когда стрелки часов на прикроватной тумбочке уже показывали одиннадцать часов. Этот факт, возможно, должен был пробудить во мне угрызения совести. Не вышло. Моя совесть сладко зевнула и перевернулась на другой бок, а мне пришлось вставать, хотя я зевнула не менее сладко. Васька мягко спрыгнул с кровати, пожелал доброго утра и умчался в сторону кухни. Я с чувством потянулась, еще раз с особым смаком зевнула и отправилась в душ. Словом, все как обычно.

К настораживающей тишине в необычном лесу мы уже привыкли. Лишь бы нежить отовсюду не лезла – и то хорошо. Словом, тронулись мы в путь около часу пополудни. Волчок легко трусил впереди, тщательно обнюхивая землю в поисках следов нашей команды. Яшка, получивший на завтрак ведро овса, шел размеренной рысью, особо не напрягаясь. Таким аллюром он вполне мог двигаться в течение суток, не сбавляя темпа. Из кустов вылез мужик. Я вздрогнула, Яшка зашипел и прицельно плюнул в незнакомца, тот от неожиданности совершил красивый пируэт и улетел обратно в кусты. Волчок зарычал и ринулся следом, кот ржал так, что буквально скатился с моего плеча на землю и теперь бился в конвульсиях, размазывая слезы по пушистой мордочке. Мужик попытался уползти от волка-мутанта на карачках, но врезался в дерево, с которого упало совиное гнездо прямо ему на голову. Волчок зарычал снова. Тут и меня пробрало.

– Фу, Волчок! – прорыдала сквозь смех я. – Плюнь на него, вдруг он бешеный. Кто тебе здесь сорок уколов делать будет?

Волчок смачно плюнул в окончательно офигевшего от такого поворота событий мужчину, вынырнул из кустов и преспокойно устроился у копыт Яшки, вывалив розовый язык.

– Ничего себе у вас охрана, мадам… – Незнакомец рассеянно запустил пятерню в волосы, рука наткнулась на птичье гнездо, из которого обильно посыпалась труха и скелетики мышей.

– Мадемуазель! – гордо поправила я.

В подтверждение моих слов Яшка возмущенно фыркнул, обдавая мужчину слюной. Тот молча утерся. Ничего себе самообладание. Я, например, уже рвала бы и метала. А он ничего. Только зубами скрежещет да кулаки сжал. Молодец. Вот это выдержка. Кстати, а он симпатичный. Даже оплеванный, в трухе с ног до головы и с нелепым гнездом на голове. Между тем незнакомец отвесил элегантный поклон, уместный скорее для дворца, чем для сумрачного леса. Остатки гнезда шлепнулись в пыль, несколько смазав эффект от красивого жеста.

– Разрешите представиться: граф Драго Носфератус. Очарован вашей красотой.

Обалдеть. Прямо так и сказал. Я кокетливо потупилась, судорожно вспоминая, что там в этом случае полагается делать благовоспитанной даме.

«Виктория, ты и этикет – два понятия, совершенно несовместимые».

«Сам дурак, – надулась я. – Лучше посоветуй что-нибудь дельное».

«Не вопрос. В таком случае полагается элегантным манером представиться и подать руку для поцелуя».

– Виктория Загнибеда, – промурлыкала я, протягивая руку для поцелуя, стараясь выглядеть при этом так, словно мы знакомимся где-нибудь в королевском парке.

Граф взял руку и бережно поднес к губам. Идиллию нарушил Васька, который шустро вскарабкался по мне как по дереву, заставив зашипеть от боли от впивающихся в тело острых когтей. Тут уж не до светских манер. Я попыталась скинуть нахала, но тот проигнорировал мой жест и, нагло подбоченившись, удобно оперся другой лапой о мою голову и изрек:

– Виктория, я на тебя удивляюсь. Ты уже выросла из красной шапочки, и знакомиться с разными типами вампирской наружности в дремучем лесу – это уж слишком. И как ты объяснишь истребителям, на кой тащишь за собой вампира?

Пламенная речь кота настолько потрясла меня, что я не нашла ничего лучше, как поинтересоваться у опустившего глазки мужчины:

– А вы вампир?

Драго стрельнул в мою сторону полуночно-синими глазами и вздохнул:

– Да.

Обалдеть. И кого только не встретишь в этом мертвом лесу. Странные твари, шкиры какие-то, вампир тут тусуется… Кто еще? Зомби? Оборотни? А хочется ли мне это знать?

– Разве вампиры ходят днем? – удивленно спросила я.

– Если они достаточно сильны и тогда, когда солнца нет. – Тут Драго немного приврал.

Вампиры всегда мечтали разгуливать среди белого дня. Поэтому велись разнообразные разработки, которые имели положительные результаты. Теперь, выпив определенное зелье, вампир мог совершать прогулки в любое время суток, принимать солнечные ванны и даже, при некоторых добавочных компонентах, покрываться загаром.

– Понимаете… К сожалению, наше совместное появление может быть превратно истолковано, – смущенно потупилась я. Отчего-то не хотелось обижать эту красивую нежить с пронзительно-синими глазами.

– Но я могу вам помочь, – возразил вампир. – Разве вы сможете самостоятельно присоединиться к своим спутникам?

«Ой! Что-то не верится мне в вампиров-альтруистов».

«А по-моему, ты к нему придираешься, – пожала плечами я. – Если он нежить, это не значит, что он спит и видит, как заманить бедную, беззащитную путешественницу в темный лес».

«Не такую уж бедную и не такую уж беззащитную… – ехидно протянул насмешник Ахурамариэль. – Но он вампир. А в этой глуши, кроме нежити, охотиться не на кого. Ты вполне уверена, что причиной его навязчивости является неукротимая тяга творить добро?»

«Ты циник».

«А ты наивная дурочка».

Словом, каждый остался при своем мнении.

Мое затянувшееся молчание вампир истолковал по-своему, потому продолжил:

– Я могу помочь. Вам просто необходим проводник. Карта совершенно никуда не годится.

– А откуда вам это известно? – поинтересовался Васька.

– Я ее видел.

– Где? Вы виделись с командором?

«И остались при этом в живых?» Фраза не прозвучала, но повисла в воздухе.

– Прошлой ночью я имел такую честь, – в очередной раз поклонился вампир. – Их стоянка была здесь недалеко. Могу проводить.

Стоянка оказалась покинутой. Остывший костер, следы поспешной трапезы – вот и все, что выдавало недавнее присутствие живых людей. Да и чего я, собственно, ожидала? Уже больше часа дня, наверняка они двинулись в путь засветло. К горлу подступило острое чувство обиды. Как они могли? Даже не сделали попытки вернуться и проверить, что со мной. Может, мне нужна их помощь. На глаза навернулись слезы. Меня никто не любит! Пойду и выпью яду.

Васенька обнял пушистыми лапками:

– Не расстраивайся, – мурлыкнул он на ухо. – Они не настоящая команда.

– А какая тогда? Игрушечная, что ли? – шмыгнула носом я.

– Настоящая команда – мы.

Как бы подтверждая слова котика, Волчок ткнулся в ногу. Идиллию нарушил спокойный голос вампира:

– Хотите, я вас выведу из леса?

Хм. Предложение соблазнительное.

– Не вздумай соглашаться, – зашипел на ухо котик. – Заведет туда, куда Макар телят не гонял, сгинем в чаще, как носки в проруби, и никто не вспомнит, что была такая ведьма.

Вампир услышал вкрадчивый шепот кота и явно оскорбился. То ли у вампиров вообще отличный слух, то ли Васька шептал не очень тихо, но факт оставался фактом. Я постаралась сгладить неловкость.

– Видите ли, граф… – кокетливо потупилась я. – Мне из леса возвращаться в гордом одиночестве нет никакого резона. Возникнут ненужные вопросы, куда я подевала целую команду истребителей…

– Ну ты даешь! – прошипел Васька. Эмоции котика били через край, и от удивления он чуть не грохнулся с моего плеча на землю, но героическим усилием воли удержался, украсив ни в чем не повинное плечико двадцатью новыми дырками. – Эти зануды не далее как вчера бросили тебя в одиночестве решать свои проблемы. А тут, между прочим, помимо шкир еще и вампиры водятся.

Резонно. И ведь прав котяра. Но бросать товарищей, хоть и сомнительных, в беде как-то… непрофессионально, что ли.

– Тем не менее мы их не бросим, – тяжело вздохнула я, прикидывая, чем именно мне может впоследствии аукнуться столь смелое заявление. Васька вытаращил на меня возмущенные глаза. – И не спорь. Если на тебя лает собака, ты же не лаешь на нее в ответ.

– Как благородно, – умилился вампир, глаза которого подозрительно увлажнились от избытка эмоций. – Приятно встретить даму, которой не чужды героические поступки. Позвольте заверить вас, прекрасная Виктория, что я готов сопровождать вас в вашем путешествии.

Вот это загнул! Надо же такое сказать. Аж заслушалась.

«Подумаешь, – насмешливо фыркнул меч. – Я и не такое могу. К тому же ты вполне уверена, что компания незнакомого вампира тебе не грозит парочкой дырок в шее и парочкой длинных клыков впоследствии?»

Я тоже об этом подумывала, но не признаваться же в этом зловредному мечу. Я кокетливо потупилась и мило согласилась на предложение графа. К тому же Волчок неплохо справлялся с поиском пропавших, значит, вампиру просто не удастся схитрить и заманить нас в ловушку.

Исчезнувшая экспедиция обнаружилась на удивление скоро. Народ облюбовал болотные кочки. Командор с умным видом шуровал высоким шестом в мутной жиже в поисках менее топкого места.

– Ой! А что это вы тут делаете? – мило поинтересовалась я у народа.

Команда застыла. Причем командор от удивления оперся на шест, чего делать явно не следовало. Палка подло погрузилась в зыбкую топь болота, потерявший опору Третьяков с воплем ухнул туда же. Волчок воспринял происходящее как своего рода игру и запрыгал по кочкам, радостно повизгивая от восторга и щедро обдавая окружающих грязью. Словом, явление пропавшей ведьмы команде состоялось. Без особого шика, но в целом сойдет.

Народ так многозначительно посмотрел в мою сторону, что я поняла: будут бить. Вампир тоже правильно оценил происходящее, и летучая мышь шустро ввинтилась в пасмурное небо. Я спешиваться не торопилась. Верхом драпать гораздо быстрее, и ребята точно не догонят.

– А вам не кажется, что ваша нездоровая тяга к болотистой местности отдает патологией? – осторожно поинтересовалась я, пытаясь увести разговор в другое русло.

Но народ почему-то не заинтересовала светская беседа. Командор крепко сжимал в руках дрын с явным намерением огреть одну ведьму. Яшка предусмотрительно попятился.

– Да хрен с ними, Вика! – завопил Васька, в результате чего я оглохла на одно ухо. – Брось их, на фиг! Они же тебя бросили на растерзание шкирам и вампирам, – летучая мышь на дереве обиженно пискнула, – давай и мы их бросим. Зачем переводить продукты на неблагодарных идиотов? Может, ну их, а? Вернемся домой. У нас будет домик…

– Обалдел?! – Яшка сдал еще назад. – А как объясним исчезновение целой команды?

– Позвольте заметить, но это не единственная команда, которая сгинула в Адовой Глыщобе. Помнится, во время третьей войны магов здесь погибла целая армия, – подал голос вампир.

– Точно! – запрыгал на плече кот. – Скажем, что их сначала искусали шкиры, потом они переели лягушек и сошли с ума, а затем всю кровь выпил вампир и отравился.

Однако, буйная у кота фантазия…

– Почему отравился? – тихо поинтересовался граф.

– Так ведь после шкир они гнить начали.

– Ужас, – выдавил потрясенный вампир.

Видимо, Драго живо вообразил нарисованную котом цепь событий, ужаснулся от увиденного и буквально рухнул с дуба. Маленькая летучая мышка шлепнулась прямо на голову Филиппу и затихла в волосах, потеряв сознание.

– Какой впечатлительный кровосос, – заметил следопыт, выуживая бесчувственную мышь из волос.

Мышь пискнула, цапнула Филиппа за палец и полетела зигзагами до ближайшего препятствия в виде дерева, в которое благополучно врезалась, но не упала, так как успела крепко вцепиться в черную кору.

– Кстати о шкирах. Как себя чувствует Яшка? – поинтересовался командор, выражение лица Третьякова говорило о серьезности вопроса.

Я недоуменно пожала плечами и свесилась с седла, рассматривая бок мутанта. Конь повторил мой маневр, и мы дружно нос к носу принялись изучать рану. Ничего, чистая. С явными признаками выздоровления. Гноя нет, воспаления тоже не наблюдалось. Похоже, Яшка отделался легким испугом. Я ласково погладила конскую морду, Яшка в ответ нежно лизнул мою руку раздвоенным языком.

– Извините, что прерываю вашу идиллию, надо полагать, что все хорошо? – настоятельно вопросил командор.

Я кивнула. К чему скрывать очевидное. Сам командор тоже не при смерти, и это его почему-то не удивляет.

– Чем лечила? – Макс с чисто профессиональным любопытством присоединился к осмотру пострадавшего.

– Настойкой, – скромно ответила я, польщенно краснея.

– Понятно, что не манной небесной. Из чего зелье?

– Очень сложный состав. Если честно, то прямо сейчас воспроизвести не смогу. К тому же она готовится не один месяц. А что тебя так заинтересовало? Ты же вылечил командора.

– Не совсем, – потупился Макс.

Прямо красна девица, а не целитель.

– Что значит – не совсем? – опешила я.

Нельзя же вылечить человека наполовину. Или можно?

– Вот то и значит. – Командор протянул мне руку, замотанную не совсем чистой тряпкой.

После его падения в болото тряпка была очень грязной, впрочем, как он сам.

– Я ничего не вижу.

– Просто слезь с коня.

– Это провокация! – завопил Васька. – А вот шиш вам! Нас на мякине не проведешь.

Пушистик соорудил мохнатую фигу и показал всем желающим. Мягкий кулачок кота не произвел должного эффекта.

– Ладно. Но если это ловушка, вам будет очень стыдно.

Я спрыгнула на землю. Яшка настороженно замер рядом, готовый в любой момент ухватить меня за шкирку и драпать сломя голову. Рука командора была так заляпана грязью, что разглядеть что-либо было невозможно. Пришлось устроить внеочередной привал. Котик ловко разложил палатку. Первым душ принял командор. За неимением операционного стола мы расположились за кухонным. Предварительно вымыли столешницу с хозяйственным мылом. Я откопала необходимое зелье в сумке, правда не без помощи Васьки. На столе разложили новые чистые бинты, вату, лейкопластырь, йод и ножницы. Для пущей солидности Васька облачился в медицинский халат и нацепил на мордочку полотняную маску. Его стараний, впрочем, никто не оценил, и разобиженный котик подхватил несколько примусов и отправился готовить на свежий воздух. Как оказалось впоследствии, решение котика оказалось более чем мудрым.

Третьяков уложил раненую руку на стол осторожно, как величайшую ценность. Макс аккуратно срезал бинты, поддел ткань и потянул. Материал поддался с влажным, чмокающим звуком – и по комнате поплыл запах, сначала еле уловимый, но усиливающийся. Запах гниющей плоти, сладковато-обволакивающий, липкий и тошнотворный. Я честно старалась не дышать и не свалиться в обморок. Рука отекла, рана воспалилась, из нее сочилось нечто омерзительное на вид. Пока я пыталась осмыслить увиденное, Макс просто щедро окропил руку командора настоем из бутылки. Раздалось шипение, запах горелого был просто невыносим. Третьяков зашипел сквозь зубы и судорожно вцепился в столешницу; отвалился и упал на стол ноготь, хлынуло что-то черное и мерзкое. Это стало последней каплей для моего измученного ужасным зрелищем организма, завтрак стремительно запросился наружу, и я умчалась в сторону туалета со скоростью пожарной команды.

Надо ли говорить, что после вышеописанных процедур палатка пропахла лекарствами и прочим не хуже полевого госпиталя, и нам пришлось обедать на свежем воздухе. В путь тронулись ближе к вечеру, хотя большинством голосов проголосовали за ночевку прямо здесь. Тем более палатка была уже установлена. Но нет. Неуемный командор после лечения был раздражен, зол и кипел энергией. По той же самой причине обходить болото он отказался наотрез, хотя граф предложил показать короткий обходной путь и намекнул на проживание в топи болотной жути. Что это означает, я понятия не имела, но выражение лиц членов команды намекало на нечто о-о-очень впечатляющее.

Впереди ехал командор. Все дружно и не без ехидства предложили ему возглавить процессию на тот случай, если болотная жуть решит напасть. Так как Третьяков был все-таки ранен, Максу пришлось уступить пострадавшему Волчка, и теперь целитель понуро тащился следом, срывая злость на беззащитных кочках. Замыкали процессию мы с Яшкой.

Такой способ передвижения скорости не способствовал. Я откровенно заскучала, пока Яшка лениво перепрыгивал с кочки на кочку и в перерывах успевал нащипать полный рот осоки. Заметив мое состояние, череп проснулся и принялся травить байки, не всегда приличные. Наблюдавший за нашим передвижением с безопасного расстояния вампир спустился и уселся на втором плече. Теперь краснел не только кот, но и летучая мышь, что само по себе было неплохим развлечением.

Смеркалось. По мере того как ночь опускалась на болото, перспектива ночевки верхом на кочках, как стая цапель, становилась все очевиднее. Народ мрачнел прямо на глазах. Я тоже морщилась, но молчала. Пусть первым в лоб получит кто-нибудь еще. Когда тьма сгустилась до такой степени, что мы невольно ощутили себя гусиным пером в чернильнице, доверху заполненной черными чернилами, командор зажег фаербол, чтобы хоть как-то сориентироваться в окружающем пространстве. Из воды взметнулось скользкое гибкое тело с раззявленным ртом, и магический фонарик исчез в зубастой пасти. В наступившей темноте раздался звучный плюх.

– Привал! – ошарашенно скомандовал командор.

– Прямо тут? – растерянно переспросил Васька, выразив общее недоумение.

Ночевать на кочках? Ни присесть толком, ни прилечь. Да и мало ли какая нечисть вылезет из воды. Мы ее даже не увидим. Как говорится, заснем снаружи, а проснемся внутри.

– Если есть предложения, пожалуйста. Я всегда готов к диалогу.

– И все равно сделаешь по-своему, – закончил за него Васька.

– Ну я еще доберусь до тебя! – сурово предупредил Третьяков.

– Ага, – насмешливо фыркнул котик. – Сначала нащупай в такой темнотище-то.

– Граф, – мило улыбнулась я, хотя выражение моего лица никто не мог рассмотреть, – может, как самый мобильный из нас, вы сможете слетать на разведку и узнать, есть ли здесь где-нибудь относительно сухое место для ночлега?

– Для вас, мадемуазель, готов на все, – пропищала летучая мышь, умудрившись приложиться к ручке, и с тихим шорохом вспорхнула в ночную тьму.

– Загнибеда, может, расскажешь, как ты дошла до жизни такой? – поинтересовался Филипп.

– Какой? – опешила я.

– Ты дружишь с вампиром.

– Тьфу на вас всех! – презрительно фыркнула я. – На глупые вопросы не отвечаю.

8

Мышь появилась примерно через полчаса. Вампир хлопнулся на плечо и нагло потребовал стакан крови.

– Да я у тебя сейчас сам кровь выпью… всю… – угрожающе зашипел Васька, предъявив нахалу полный комплект когтей на передних лапах.

Граф впечатлился настолько, что, тихо пискнув, рухнул в обморок и наверняка утонул бы в темной воде, если бы не Яшка. Конь выловил сомлевшего вампира, бесцеремонно встряхнул бесчувственное тельце и шмякнул его в объятия пушистика. Из топи выпрыгнуло нечто, и было ловко сцапано хищным коняшкой. Тварь запищала, но писк быстро оборвался смачным хрупаньем Яшки.

– Загнибеда, у тебя лошадь что, хищная? – шумно сглотнул Филипп.

– Да. А что?

– Да так. Ничего.

– Здесь недалеко есть неплохое место для ночлега. Только оно какое-то странное, – заявил очнувшийся граф.

– Что значит – странное? – потребовал уточнения командор.

– Ну там какие-то развалины, от которых разит непонятной магией.

– Темной?

Мышка пожала плечами, но тут до вампира дошло, что большинство, за исключением кота, не видят его жеста.

– То-то и оно, что непонятно. Есть в ней что-то эльфийское.

– Ладно, – вздохнул Третьяков. – Выбора у нас нет. Веди.

Котик всучил вампиру маленький карманный фонарик, и летучая мышь взмахнула крыльями. Тут же на свет из воды выпрыгнула еще одна тварь и была разорвана Волчком с Яшкой. По крайней мере животные будут сыты. Это утешало. Волчок ловко скакал с кочки на кочку. Макс с Филиппом приотстали, и командор предложил взять их в седло, иначе до места ночлега мы и к утру не доберемся. Я не стала напоминать, из-за кого именно мы поперлись на болото на ночь глядя. Просто чуть сдвинулась назад и освободила одно стремя, чтобы Филипп мог забраться. На сей раз он пощадил мои и без того измотанные нервы и не стал ныть, что его транспортировка сильно смахивает на возвращение рыцарем похищенной драконом принцессы. Словом, добрались до островка с минимальными потерями, что уже неплохо.

Развалины, о которых упоминал вампир, действительно были и напоминали древнее капище с алтарем посередине. Какие жертвы приносили здесь? Кто и каким богам поклонялся – ночью не угадать. Тьмой и некромантией не тянуло, и ладно. Решили не приближаться к руинам слишком близко и расположились на максимальном расстоянии от подозрительных развалин. Котик поставил палатку. Командор отправился устанавливать защитный контур. Я порывалась помочь, но меня отстранили и водворили обратно в палатку как мешающую процессу. Я надулась и даже показала язык вредному командору. Правда, в спину. Не очень-то и хотелось.

Утешил ужин. Котик расстарался, его кулинарные шедевры прошли на ура. Видно было, что прошлые сутки команда питалась супом из консервов, и теперь мужчины за обе щеки уплетали наваристые щи, макароны по-флотски. Ароматный чай с липовым медом в окружении аппетитной, с пылу с жару выпечки венчал ужин. Васька старался, чтобы самые лучшие куски оказывались в моей тарелке раньше, чем загребущие руки оголодавших членов команды успеют до них добраться. Если бы не трогательная забота фамилиара, ходить бы мне голодной.

Мой сон был нагло прерван чьим-то вокалом. Я справедливо сочла побудку в неурочный час вторую ночь подряд форменным свинством, обругала вокалиста дегенератом, натянула на голову подушку и вознамерилась продолжить прерванное каким-то дебилом занятие. Но не тут-то было. Настойчивое пение умолкать не собиралось, более того, пробиралось под подушку и нагло лезло в уши. Где-то через полчаса моего бодрствования я пришла к неутешительному выводу – гадкий солист умолкать не собирается. Ну попадись он мне! Ой, что я с ним сделаю!

Я сунула ноги в тапочки, накинула на плечи розовый пеньюар и отправилась на поимку незадачливого певца. И тут обнаружилась еще одна закономерность. Все, кроме меня, любимой, нагло дрыхли без задних ног! Васька спал, трогательно свернувшись калачиком, подложив пушистые лапки под мордочку. Я потрясла его. Молчание. Позвала. Тишина. Может, он умер? А как это проверить? Кажется, надо прощупать пульс. Только где его искать у кота? Через минуту кот был ощупан весь, но безрезультатно. Пульс отсутствовал.

– Васенька! – взрыдала я, бросаясь рядом с пушистым тельцем. – И на кого ж ты меня покинул!

Тут покойный перевернулся на другой бок, сладко причмокивая во сне.

– Тьфу ты! – в сердцах сплюнула я. – Причудится же такое. А чего я, собственно, встала?

С улицы донеслось пение.

– Вспомнила! Убить певца.

Я подбоченилась, придала своему лицу злобное выражение и отправилась на дело. Около выхода оказалось, что убивать-то нечем – кроме нагло дрыхнущего меча у меня ничего нет. Я попыталась разбудить Волчка, но примерно с тем же результатом, что и Ваську. Умаявшийся за день волк никак не прореагировал на собственную кличку. Я долго пинала сладко сопящую в две дырочки тушу, предпринимая безуспешные попытки поднять его и встряхнуть. Словом, полный облом. Теперь замочить зловредного певца стало для меня делом чести. Я обшарила всю палатку и не обнаружила ничего мало-мальски пригодного для убиения. И это называется боевая группа истребителей нежити? Где, спрашивается, луки, арбалеты с серебряными болтами? Где хоть какое-нибудь метательное оружие?

Пришлось вернуться в собственную комнату и перетряхнуть сумку. Мною было обнаружено все, что угодно, но не то, что нужно. Магическим кристаллом запускать в певца я не решилась. Он у меня дорогой, качественный и стоит целое состояние. Однако что же делать? Швабра!.. Точно. Можно запустить в нахала шваброй. Вещь функциональная и многоразового использования. Опять-таки, если сломается, не жаль.

Я метнулась в сторону кухни. Именно там я видела этот замечательный предмет. Надо бы соорудить какой-нибудь амулет на подобный случай. Что-нибудь простое, но функциональное типа «болиголова». Кинешь таким в нарушителя спокойствия, и у него голова болеть будет неделю. Я подхватила швабру и вылетела из палатки, вопя:

– Ну все! Молитесь, гады! Скоро на вас наденут деревянный макинтош и в вашем доме будет играть музыка, но вы ее не услышите!

Сдается мне, если бы за порогом сидела сама болотная жуть, которой так стращал нас вампир, – порешила бы, на фиг. У нее не было бы ни единого шанса.

Песня продолжилась. Мой взгляд заметался по окрестностям в поисках нарушителя спокойствия. Глупо было рассчитывать разглядеть хоть что-нибудь в кромешной темноте, но тут из-за туч услужливо выскользнула луна. Мило с ее стороны. На ближайшем дереве, за чертой магического контура горделиво восседала птица алконост и пела. Самозабвенный вокал птицы с женским лицом усыпил всех, кроме меня. Оставалось только подивиться такому избирательному воздействию чарующего голоса птицы. Лично я очень огорчилась. Все спят, а я нет. Есть от чего пригорюниться.

– Птичка. Хорошая птичка, – нежно промурлыкала я.

Птица заткнулась и с удивлением уставилась на меня. Окрыленная успехом, я продолжала:

– Замечательная птичка. Умная птичка. Птичка очень хорошая. Она помолчит и даст тете ведьме поспать.

Стоило мне замолчать, как птица возобновила свое пение. Надо же, какое невезение! Я впала в ярость. Из-за какой-то безмозглой птахи, пусть и редкой, я вынуждена бодрствовать тогда, когда все нормальные люди спят. Я метнула в злосчастную швабру. Импровизированный снаряд, снабженный магическим посылом, с легкостью покрыл расстояние до алконоста. Птица, тонко, по-женски взвизгнув, рухнула на землю. Признаться, я не особо рассчитывала на успех и на некоторое время потрясенно замерла, напряженно прислушиваясь. Тишина. Благословенная тишина воцарилась на острове.

– Аллилуйя! – воскликнула я. – Бойся, враг, девятого сына.

Но только я вошла в палатку, как песня возобновилась. Я зарычала и выскочила наружу. Все! Ей конец! Убью! Птица нагло расселась на земле и заливалась как соловей. Тоже мне солистка Большого театра! Да кем она себя возомнила? Я подхватила швабру и ринулась за птицей. Та улепетывала со всех лап, умудряясь в процессе стремительного бега не прерывать пения. Видимо, я повредила ей крыло, и взлететь алконост не мог, но по земле он передвигался с неменьшей стремительностью. Я же поминутно спотыкалась и лупила шваброй по земле, тщетно пытаясь прихлопнуть певицу. «Петь надо днем и перед теми, кто оценит твое искусство», – внушала я убегающей птице. И тут произошли сразу три события.

Первое – алконост исчез. Второе – я обнаружила, что стою посередине руин. Третье – земля подо мной расступилась, и я рухнула куда-то вниз, вопя во все горло. Я размахивала руками в отчаянной попытке ухватиться за что-нибудь, но воздух держал плохо, а летать без метлы я не умела, и поэтому падение закончилось вполне традиционным ударом копчиком и перенапряжением голосовых связок. Здорово. Словами не передать всей полноты моих ощущений. И почему это, когда некоторые личности смотрят десятый сон в своих постелях – в моей, между прочим, палатке, – я сижу в какой-то дыре в земле, не в состоянии даже позвать на помощь? Похоже, только я умудряюсь попадать в подобную ситуацию совершенно на ровном месте. Закономерность начинала пугать.

Ладно, Виктория. Успокойся. Если уж тебе суждено провести остаток своих дней здесь, надо хотя бы попытаться определить, где именно это самое «здесь» располагается и что из себя представляет. Или, может, стоит поспать до утра? Да, конечно, тут не двуспальная кровать с шелковыми простынями, но при отсутствии посторонних шумов выспаться вполне реально. А утром меня найдут более удачливые члены команды. Впрочем, на это рассчитывать не приходится. В прошлый раз они спокойно развернулись и ушли. Что мешает поступить так и в этот раз? Что ж, спасение утопающих – дело рук самих утопающих, вывод неутешительный, зато реалистичный. Стараясь не думать о плохом, я попыталась составить свое представление об окружающем пространстве на ощупь.

Пение. Пение раздалось откуда-то сбоку. Я нахмурилась, стараясь рассмотреть хоть что-то впереди себя. Тщетно. Темнота окутала все плотным покрывалом. Если на поверхности луна давала хоть малейшее представление об окружающем мире, то здесь в царстве затхлого воздуха, сырости и мягкой паутины передвигаться без риска расквасить себе нос можно было только на ощупь. Я выставила руки вперед и благополучно рухнула на пол, наткнувшись на пустоту и споткнувшись одновременно. Мои ругательства гулким эхом пронеслись вперед. Хм. Эхо как в колодце или туннеле. Уже неплохо. Если идти в одну сторону, можно выйти наружу, а если сильно повезет и я наткнусь на зловредную птицу, заманившую меня сюда, можно будет совместить приятное с полезным и придушить-таки заразу.

Памятуя о досадной неустойчивости прямохождения, я поднялась на четвереньки и поползла, ориентируясь на пение. Через несколько минут я обнаружила, что туннель не прямой, а в нем есть повороты, что голова при встрече со стеной ужасно болит и на ней выступает шишка, не имеющая ничего общего с шишкой мудрости. Песня звучала громче, громче. И я с мстительным удовольствием думала о том, что именно сделаю со зловредной птичкой. Эта мысль поддерживала меня как мечта о золотом самородке золотоискателя на прииске. Я ободрала в кровь колени, роскошный пеньюар превратился в лохмотья, руки покрылись ссадинами, но я упорно ползла вперед, невзирая на трудности. В конце концов измученное тело потеряло чувствительность, и я на последнем дыхании перевалилась через какой-то порог и застыла на полу, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой.

Свет. Он вспыхнул внезапно. Только что не было его – и вот он есть. Множество факелов зажглись словно по мановению невидимой руки. Я невольно зажмурилась, а когда открыла глаза, то обнаружила, что нахожусь в огромном зале с высокими сводами. По стенам развешаны факелы. Пол покрывают огромные, гладко обтесанные плиты. Что за гигант смог установить такие, да еще и транспортировать их в богом забытую глушь в сердце болота? Со стен свисали драпировки, когда-то покрытые искусной вышивкой, сейчас это были просто тряпки. В середине зала был установлен высокий шест с гонгом, на котором был выгравирован алконост. Живой алконост восседал над гонгом и разглядывал меня с любопытством, словно профессор – неизученный вид животного.

– Ах ты гад! Куда ты заманил меня, зараза с перьями?!

Вопрос остался без ответа. Когтистая лапка ударила в гонг. Звук получился глухим и усилился, многократно отразившись от стен. В ушах поселился звон. Я невольно зажала руками уши, чтобы барабанные перепонки не лопнули. Ничего себе тут гостей встречают! Сначала заманивают, затем ослепляют, потом оглушают. Что за манеры? Когда звон стих, послышался мерный цокот, драпри на противоположной стене зашевелились, демаскируя скрытую за ними дверь, и в зал вплыл серебряный единорог. У меня просто отвисла челюсть.

Нет, что единороги в принципе существуют, я была в курсе. Даже картинки в книжках видела. Только одно дело лицезреть подобное чудо на картинке, другое – встретиться с ним наяву. Серебристая шерсть волосок к волоску на крутых боках, изящные, словно светящиеся изнутри копыта, острый витой рог и прекрасные с поволокой глаза – все вместе придавало единорогу нереальность.

– Добро пожаловать, сестра.

Я невольно обернулась назад, чтобы хорошенько рассмотреть еще одного единорога. Но нет. Никого за мной не было. Обалдеть. И к кому тогда он обращается?

– К тебе, разумеется, – насмешливо фыркнул единорог.

– Ты читаешь мои мысли? – возмутилась я. – Как тебе не стыдно!

– Зато здорово экономит время, – мягко кивнул он. – Счастлив поздравить тебя, сестра, ты успешно прошла испытания. Это не каждому дано.

– Минуточку. О каких испытаниях идет речь? Почему я о них не помню?

– Разве? Первое – ты не уснула под песню алконоста. Второе – ты не разбилась, падая в туннель. Третье – ты прошла лабиринт, который дано пройти только избранным.

– А проползти? – уточнила я, так как точно помнила, что преодолела весь путь на карачках.

– И проползти тоже.

– Значит, меня испытывали? – возмутилась я. – А почему меня не спросили?

Все. Я обиделась. И плевать, что у многих народов единорог – священное животное. Хана ему. Причем прямо сейчас. Ахурамариэль выбрал именно этот момент, чтобы проснуться и удивленно воскликнуть:

«Вот это да! Храм Сестер Серебряного Единорога! А я думал – это легенда».

В этот момент я бросилась на единорога, честно пытаясь задушить мерзавца. Единорог поднялся на дыбы, передние ноги гулко ударили по каменным плитам. Мир завертелся вокруг. Последнее, что я услышала, было насмешливое замечание единорога:

– А ты мне нравишься. Сестры клана Серебряного Единорога всегда были неистовы в битве. Добро пожаловать, сестра! Добро пожаловать!

Я обнаружила себя отдыхающей на сырой земле. Солнце медленно поднималось над горизонтом, над темной водой болота клубился молочно-белый туман. Интересно, сколько я умудрилась проваляться в отключке? Надеюсь, меня еще не хватились. Робким надеждам не суждено было сбыться. Когда, перепачканная грязью, с ссадинами на всем организме, растрепанная, словно фурия, и оборванная, как зомби, я жизнерадостно вырулила из-за деревьев к месту стоянки, моему задумчивому и в меру сонному взору предстала картина маслом.

Народ спешно собирал вещи. Безутешный Васенька путался под ногами мужчин и тщетно пытался помешать их отъезду.

– Но ведь Виктории еще нет! – чуть не рыдал пушистик.

– Тем хуже для нее, – отрезал командор. – У нее появилась странная привычка исчезать неведомо куда и появляться откуда ни возьмись.

Макс попытался приладить свою сумку на спину Волчку, но тот показал внушительные клыки и не менее внушительные когти, и целитель резко передумал, решив, что связываться с мутантом себе дороже. Волк играючи мог голову отгрызть.

– Так вы ее даже не искали, – канючил котик.

Преданный мой! Я умилилась, на глаза навернулись непрошеные слезы. И почему мне досталась группа мужиков, которым на меня плевать? Я встряхнулась как собака, выбравшаяся на берег из глубокой воды. Ну что ж, они мне тоже не нравятся. На самом деле мне следует протянуть в их сомнительном обществе год, и – здравствуй, домик, хозяйство, тихое счастье Васьки в окружении кур-несушек и я, собирающая травы в лесу! Я мужественно отогнала сладостное видение (за одно это мне можно дать медаль), напялила на морду лица приторную, жизнерадостную улыбочку, от которой физиономию жутко перекосило, и направилась в сторону неблагодарной команды.

– Живая!!! – возопил Васька, бросаясь мне на шею и нежно целуя в ухо. – Как ты могла уйти ночью, ничего мне не сказав? Ужас! Я проснулся – тебя нет. Что я должен был подумать?

Я нежно погладила котика, и он заурчал, довольный лаской. Остальные уставились на меня с таким видом, словно появление моей скромной персоны живой и относительно невредимой явилось величайшим разочарованием в их жизни. Встретив молчаливое осуждение в глазах окружающих, я обиженно поджала губы и гордо скрылась в палатке, сетуя на несовершенство окружающего мира.

– Загнибеда! – донеслось снаружи. – Пора двигаться в путь.

Я насупилась еще больше.

– Вам пора – вы и двигайтесь, – отрезала я.

– Не выйдешь, уедем одни.

– Даю поправку: уехать вам удастся только в том случае, если кто-то из вас напялит седло, а кто-то усядется сверху. Лично я без завтрака с места не сдвинусь.

– Но ты же сама пропустила завтрак, заменив его прогулкой, – подал голос Макс.

– А вам слабо было меня подождать?! – подбоченилась я. – И что значит – пропустила? Вася, ты им готовил?

На Васю стало жалко смотреть. Он съежился под моим испытующим взглядом, потупился и принялся стыдливо ковырять лапкой пол.

– Так я же не знал, что тебя долго не будет. Я думал, ты в ванной.

– И именно поэтому позволил все съесть?!

Моему возмущению не было границ. Я пришла к неутешительному выводу, что меня никто не любит, и отправилась с горя топиться в ванне. Все. Моя смерть тяжким бременем ляжет на их совести. При условии, если таковая у них имеется.

Горячая ванна с ароматной пеной кончать жизнь самоубийством разохотила. В конце концов, мерзавцы не заслуживают такого одолжения с моей стороны. Я им еще испорчу праздник проливным дождем. Преисполненная мстительности, но чистая, как новорожденная, я вышла из ванной. Котик тем временем подсуетился, и стол просто ломился от блюд. За такую роскошь я готова была простить пушистенькому все, но в целях профилактики развития нарциссизма у фамилиара демонстративно дулась до конца трапезы. Команда, как и обещала, не стала терпеливо ожидать насыщения моего изголодавшегося организма и благополучно топала где-то в сердце болота. Я не особо расстроилась. Честно говоря, не огорчилась ни капельки, справедливо рассудив, что пешком далеко все равно не уйдут, а я еще и не выспалась.

Вечером мы с котиком помирились и в честь примирения демонстративно предали огню лохмотья моей ночной рубашки и пеньюара. Дивному ночному одеянию пришел конец. Впрочем, что, кроме брезента, может выдержать неожиданные перипетии моей бурной жизни? Я поставила силовой контур. Васька вытащил переносной столик, расставил плетеные кресла, и закат мы встретили в тесном кругу, попивая ароматный чай из пузатого самовара и заедая великолепным пирогом с вишней. Если бы не болото и не сырой, промозглый туман, не стайка кровососущих мышей и задумчивый живоглот, с вожделением косящий в нашу сторону кровожадным взглядом, можно было подумать, что мы специально выехали, дабы устроить пикник на природе.

Благостную тишину нарушил вопль графа, со всего размаху влетевшего в силовое поле контура.

– Ну что за горе-вампир! – сочувственно промурчал Васька, прихлебывая чай из блюдечка. – И как с таким везением он еще жив?

– Впустите, – прохрипела расплющенная по контуру мышь, тихо сползая на землю.

Пришлось впустить. А то живоглот слишком уж оживился. Язык нечисти, отдаленно напоминавшей замшелую лягушку, раздувшуюся до неимоверных размеров, выстрелил в сторону потерпевшей аварию летучей мыши, но граф успел ввалиться внутрь контура. Живоглот промазал и вместо незадачливого вампира сцапал пирог с блюда.

– Эй! Что за хамство! – заорал кот и врезал по неестественно удлинившемуся языку твари серебряным блюдом.

Язык зашипел, распространяя зловоние горящей плоти, живоглот завопил, ужасный звук резанул по ушам как железом по стеклу, заставив заныть зубы. Нежить высоко подпрыгнула и… от огорчения промазала мимо кочки. Ее предсмертный вопль прервался звучным чмоком трясины. Когда болотная гладь окончательно успокоилась, граф оторвал потрясенный взгляд от темной воды и восхищенно заметил:

– Ловко вы с нежитью расправляетесь! – и смотрел при этом почему-то на меня. Будто смерть живоглота была целиком моей заслугой, а не реакцией кота, возмущенного до глубины души хамской кражей мучного изделия.

Для уничтожения въедливого запаха накурили благовоний. Запасливый котик принес очередной кулинарный шедевр. Блюдо сменили, чай вскипятили. Плечи ведьмы накрыли плотной шелковой шалью. Словом, вечер продолжался так же приятно. На ночной небосклон высыпали мириады звезд и выплыл важный полный месяц.

– Интересно, как там наши?

Кот, сменивший обычное кресло на кресло-качалку, завалился на спину от неожиданности. Если бы не граф, бедняга так и дрыгал бы задними лапками, не в силах подняться.

– Вика, дались тебе эти жлобы! – фыркнул Васька, общими усилиями освобожденный из плена деревянного изделия. – Они, между прочим, собирались тебя не просто бросить, но и палатку забрать.

У меня отвисла челюсть. Ничего себе! Меня собиралась обокрасть собственная команда! Ну ректор! Ну удружил. Где он откопал этих жуликоватых прохвостов с непреодолимой тягой к криминалу? Мало того что бросают одну везде где могут… То ли дело команда Липая. Помнится, они даже замок штурмовали, пытаясь вызволить нас с Меленой из плена. Правда, ни меня, ни ее в тот момент внутри не было, но это частности, которые к делу отношения не имеют.

– Сударыня… – Граф в очередной раз облобызал мою руку, норовя как бы ненароком кольнуть клыком вену на запястье.

Не вышло. Маневр был разгадан, рука отобрана.

– Сударыня, стоит ли печалиться о судьбе каких-то там бродяг, норовящих вас бросить одну, без помощи и средств к существованию?

Нет, как заливает, подлец! Хотя про лишение средств к существованию это он загнул, но приятно, черт побери, когда тебя в кои-то веки оценивают по достоинству. Я кокетливо потупилась, пряча за упавшими на лицо локонами краску смущения.

«Ага, – ехидно хихикнул меч, – с его точки зрения у тебя одно, но о-о-очень большое достоинство.

«Какое?» – нахмурилась я, подозревая подвох».

– Наличие крови в жилах. Он же вампир. Забыла?

Тьфу ты, зубоскал несчастный! Такой момент испохабил, гад.

«В отличие от некоторых, я реально смотрю на вещи».

Я посчитала, что отвечать на такие инсинуации ниже моего достоинства. А вампир посчитал мое молчание как знак согласия и продолжал:

– Не хотите ли посетить мою скромную холостяцкую обитель?

– Вы живете в монастыре? – ляпнула я, не подумав.

Меч заржал, кот подавился чаем, даже череп снизошел до каркающего смеха.

– Ну ты сказанула, – со слезами на глазах прорыдал кот. – Вампир в церкви – это нечто.

– А что я такого сказала? – пожала плечами я. – Граф сказал, что живет в обители.

«Да-а-а, Загнибеда. Я знал, что с теорией у тебя не очень, но чтобы ты не знала очевидных истин… Вампиры боятся святой воды, и соответственно в церковь, которая не только освящена, но и содержит кучу освященных предметов, ему вход заказан. Нарушение этого простого правила повлечет за собой немедленную смерть. Короче, из него выйдет дивный факел и горстка пепла».

– Сударыня! Мои слова былинеправильно истолкованы. Скромной обителью я именовал мой небольшой родовой замок.

Хм. Замок. Это другое дело. С другой стороны, замки имеют неприятную склонность к сырости и сквознякам. Не хотелось подхватить воспаление легких и погибнуть во цвете лет от пневмонии. Но и сидеть на болоте не очень-то хотелось.

«Есть предложение. Ты соглашаешься на осмотр родового замка графа, а он выводит тебя из леса, минуя это растреклятое болото».

А предложеньице-то ничего. Замок, какой бы он ни был (если это, конечно, не полная развалина), однозначно лучше грязной воды в окружении скорбных кочек.

– Уговорили, граф, – промурлыкала я с таким видом, словно делала ему величайшее одолжение. – Только в прошлом у меня был не очень удачный опыт пребывания в старинных замках…

– О, не волнуйтесь! Замок у меня замечательный. А вы привидений боитесь?

Кот закашлялся.

9

До замка доехали без особых приключений. Правда, по ходу продвижения за нами увязалась стая волколаков, но, обозрев предъявленные когти, зубы, копыта моих спутников и светящийся голубым эльфийский клинок, резко передумали охотиться на таких отморозков. Вежливо проконвоировали нас до замка Носфератус, роняя по пути слюни и поминутно облизываясь, но напасть так и не решились. В результате всю дорогу пришлось выслушивать длиннющую лекцию Ахурамариэля на тему, что он сделает с кучкой несчастных волколаков, ежели они надумают на нас напасть. После горячего монолога я прониклась сочувствием к несчастным монстрам, которые собирались просто поужинать. Нормальное в общем-то стремление, если бы не выбор блюд для меню.

Замок мрачной, темной громадой возвышался над деревьями. Остовы мертвых деревьев ужасающе скрипели, скрип походил на стоны и наводил дополнительную жуть. Из-под копыт взметнулась стая летучих мышей. Яшка, не будь дурак, не растерялся и, ловко клацнув зубами, заработал себе ужин и завистливый взгляд Волчка. Подъемный мост упал с диким, зубодробящим скрежетом, словно его опускали только раз в тысячу лет. Край замкового рва не выдержал такого удара, и дальше мост полетел с огромным пластом земли, гулко рухнув на дно крепостного рва.

– Ой! – тихо пискнула мышка. – Подождите немножко, я все улажу. – И исчезла в замке.

Мы остались наблюдать, как остатки моста затягивает ил крепостного рва. Судя по количеству оного, ров чистили редко и без фанатизма.

– Вот урод! – всплеснул лапками котик. – Смылся и бросил нас на растерзание местной нежити.

«Загнибеда, а ты точно не бывала здесь раньше?»

«Нет. А что?» – изумилась я.

«Ничего. Радует, что не ты приложила к преждевременной кончине моста свою когтистую ручку».

Я возмутилась вопиющей несправедливости окружающих. Ну почему, если произошло что-то из ряда вон выходящее, то в этом повинна именно я? Их послушать, так у кого синяк под глазом – это я виновата, и микробная зараза – тоже я. Кстати о нежити. Наше плачевное положение подействовало на местную популяцию волколаков, как красная тряпка на быка. Нежить, узрев, что последние пути к отступлению оказались отрезаны, пришла к выводу, что деваться нам некуда. Они напали как-то сразу. Словно кто-то невидимый в кустах свистнул и сказал: «Эй! Собачки! Кушать подано!»

Первый удар принял на себя Волчок. Он ощерился, предъявив нападающим внушительный набор великолепных клыков, но те не растерялись, у них зубки тоже ого-го какие. Зверье сцепилось по всем правилам уличного собачьего боя: с визгом, рычанием, клочками шерсти, летящими из общей свалки. Я ссадила котика на ближайший толстый сук. Васька прекрасно понимал, что боец из него никакой и в свалке шансов у него ноль целых ноль десятых, его порвут быстрее, чем знаменитый Тузик грелку.

– А может, не надо, а? Убежим, и все, – тихо предложил Васенька.

– И бросим Волчка сражаться в гордом одиночестве? – возмутилась я.

«Так чего же мы ждем?! – возопил Ахурамариэль, появляясь во всей красе эльфийской стали. – Поможем ему. Они трупы!»

– Они трупы, – мрачно согласилась я. – И сейчас мы их в этом убедим.

Мы ворвались в схватку, войдя как нож в масло. Нежить услужливо расступилась, принимая новых участников. Яшка тут же подцепил кого-то не слишком расторопного за шкирку и запустил в полет. Задняя нога жеребца мазнула в сторону другой твари, что-то хрустнуло, и нежить с визгом покатилась по пожухлой траве. Оскаленная морда клацнула в опасной близости от сапога, удар мечом исправил оплошность мазилы: голова твари упала в дерущуюся кучу. В воздухе висел густой, тягучий запах крови, заставлявший нежить стервенеть и драться до последнего, невзирая на зачастую смертельные раны и отсутствие конечностей. Через минуту я и сама не особо разбиралась, ранена я или нет, чья кровь стекает у меня по руке и запачкала одежду… Звуки смешались в один непрерывный гул, окружающее пространство слилось в размытое пятно…

– Вика… Вика… Ну Вика!

До меня не сразу дошло, что это котик практически вопит мне в ухо. Я растерянно оглядела поле боя. Вокруг копошились чьи-то изуродованные тела. Рычащий Волчок все еще рвет горло явно мертвого волколака, Яшка осторожно зализывает глубокую рану на боку. Граф в истинном обличье стоял поодаль, не решаясь подойти ближе, опасаясь попасть под горячую руку мне, свирепой, и явно обдумывал, стоит ли пускать в замок таких отморозков.

– Вась… – прохрипела я, и собственный голос показался мне каким-то странным и чужим. – А где остальные волколаки? Их ведь было много…

Васька смущенно потупился, хотя я не спросила ничего сверхъестественного. Он же сидел на дереве, а сверху видно все.

– Ну-у-у, – задумчиво протянул котик. – В общем, вы всех уложили.

– Всех? – недоверчиво переспросила я.

– Всех, – серьезно кивнул котик.

Я опустила глаза и с ужасом уставилась на то, на чем стояла. Это же…

«И чего ты расстраиваешься, как кисейная барышня? – недоуменно поинтересовался Ахурамариэль. – Ты же сама говорила, что мечтаешь быть похоронена под грудой убитых врагов. Ну так мы их и похороним».

Я моргнула. Чьи-то глаза из кучи моргнули в ответ. «Охренеть», – подумала я, сползая в спасительный обморок.

Пробуждение было ужасным. Организм отказывался принимать действительность, такую суровую для хрупкой женщины, то бишь меня. Я чутко прислушалась к ощущениям. Кошмар. Болело все, что могло и не могло. Интересно, а что я вчера такого натворила, что меня так здорово отдубасили? Вот блин. Как они посмели?! Бить женщин и детей непедагогично.

«Интересно, а к какой категории ты относишь себя?»

Я нахмурилась. Голова отказывалась связно мыслить.

«К обеим», – тихо вздохнула я, стараясь не дышать чаще, чем это жизненно необходимо.

«Забавно».

Я забылась и сделала глубокий вдох, чтобы поставить нахала на место, но охнула от боли. В комнату черным вихрем ворвался Васька и плюхнулся на мой многострадальный организм, выбив из легких жалкие остатки воздуха.

– Уже проснулась, да?! – заорал котик, используя мой живот как своеобразный батут для особо прыгучих котов, совершенно не обращая внимания на мои болезненные гримасы. – Сейчас завтрак принесу.

Он пушистым шаром скатился с моего тела. Я благодарно улыбнулась и попыталась встать. К моему удивлению, я спала… голой! Этот факт заставил несколько переосмыслить случившееся. И вроде бы боль в теле не такая уж сильная. Да, точно. Жить можно.

– Васенька, – вкрадчиво промурлыкала я, – стесняюсь спросить… А кто меня раздевал?

– Граф, – коротко мурлыкнул кот.

– Кто?! – закричала я. – Р-р-р-р!!!

Подушка полетела в быстро закрывшуюся дверь.

– Что здесь происходит? – удивленно поинтересовался появившийся Драго, рассматривая пуховое изделие на полу.

– Ах вот вы где! Вас-то мне и нужно! – взревела я, как дракониха, оставленная вероломным драконом выводить детишек, пока он похищает смазливых принцесс.

Простыня с кровати такого размера с успехом могла заменить дюжину платьев, я ловко соорудила тогу и ринулась к графу. Тот на всякий случай отступил в коридор, не решаясь связываться со странной помесью фурии и баньши в одном лице.

– Да как вы посмели?! – Очередной мой вопль сотряс стены замка.

Что характерно, раньше мне никогда не удавалось усилить свой голос с помощью магии, а сейчас поди ж ты. Прямо сама впечатлилась. А граф так позеленел весь.

– Что именно?

– Раздеть меня! А вам еще что-то удалось сделать, пока я была в обмороке?! – подозрительно поинтересовалась я у графа.

– Вы бы это точно запомнили, – приосанился тот.

Нет, каков наглец! Нашел чем гордиться.

– Вот сейчас ты точно у меня многое запомнишь, – вкрадчиво пообещала я.

Довольный Ахурамариэль возник в моей руке.

«Правильно! Мочи вампиров! А то ишь повадились дев обнаженных щупать. Небось и мыл тебя он же».

– Мыл?! – взъярилась я.

– Ну мыл, – подтвердил вампир. – Так я же не знал, сколько на вас своей крови, сколько чужой.

Тут раздался громкий хлопок, и летучая мышь рванула по коридору.

«Держи его! Уйдет!» – вопил меч.

И я кинулась вдогонку, потрясая мечом.

– Ах ты не знал, какая кровь моя, какая нет?! Крови моей возжаждал, упырь несчастный! – орала я.

– Мадам…

– Мадемуазель, – машинально поправила я, еле вписываясь в очередной поворот и срывая портьеру. Теперь помимо тоги у меня был еще и алый плащ. Чем не Александр Македонский? Только верного Буцефала не хватает.

– Мадемуазель, – послушно пискнула мышка, – ваши раны обработать надо было. Кстати, осторожнее, там впереди мраморная статуя. Ценная, между прочим, вещь.

И правда, я влетела во что-то большое, пребольно ударила колено, взвизгнула, статуя обнаженной женщины грохнулась на пол и покатилась по ступеням, разваливаясь на куски.

– Какая статуя? – машинально переспросила я, стараясь не хромать.

– Да уже никакая, – огорченно пискнула мышь. – Обращаю ваше внимание, мадемуазель, – мы пробегаем картинную галерею. Здесь широко представлены мои предки по материнской и отцовской линии. Вон та дама в роскошном туалете времен первой войны магов – моя бабушка Елизария.

В этот момент я как раз неудачно вписалась в поворот и задела мечом по полотну. Остатки картины хрустко шлепнулись на пол.

– Уй! Бабушку-то за что?! – горестно воскликнула мышь. – Что она вам сделала?

– Породила извращенца, – парировала я.

Мы влетели в зал, где я, к моему огорчению, заметила, что какая-то сволочь слишком хорошо натерла паркет. Ноги скользили лучше, чем по самому гладкому льду. Я летела уже по инерции, не в силах ничего изменить и мечтая затормозить о что-то мягкое. Не всем мечтам суждено сбыться. Впереди возникло зеркало.

– Нет! – завопила мышь, в отчаянии пытаясь рвать на себе волосы везде, куда дотягивались когтистые лапки. – Только не зеркало! Пощади! Только не зеркало!

Но не в моих силах было изменить скорость скольжения. Я орала, пытаясь зацепиться хоть за что-то. Но, к сожалению, ничего вокруг не было. Досадное упущение со стороны вампира. Надо было разжиться мебелишкой, тогда бы и зеркало не пострадало. Доведенный до последней степени отчаяния граф-мышь попытался закрыть стекло своим маленьким тельцем и провыл заклинание на секунду раньше, чем его смело.

Бац! Я приземлилась на что-то не очень жесткое, но и не абсолютно мягкое. Уже хорошо. Звона стекла не было, меня не разрезало осколками на куски – тоже здорово. Жизнь налаживается.

– Ай! Слезь с меня! – отчаянно пищала мышь.

Подо мной что-то отчаянно закопошилось и полезло вверх. Стоп. Это по чему он там так шустро перебирает своими лапками?

– Извращенец! – завопила я и врезала наугад.

– За что? – спросили меня.

– Попала! – злорадно усмехнулась я.

– Я тебя вообще впервые вижу!

– Разуй глаза, идиот! – возмутилась я на такое заявление. – Склероз, да? А кто, по-твоему, меня раздевал?

– Не знаю. Но это был явно не я.

– Включи свет и скажи мне это в глаза.

– Так ведь нетемно.

– Да? – искренне удивилась я. – А почему я ничего не вижу? А-а-а! Я ослепла!

Меня перевернули на спину, прижали к чему-то мягкому и бесцеремонно зафиксировали руки над головой.

– Брось меч, а то кого-нибудь поранишь, и прекрати орать.

– Тебе хорошо! А я ослепла, – трагически прошептала я, понимая, что жизнь уже кончена. Я и зрячая не особенно радовала окружающих, а слепая… Все. Утоплюсь.

– А глаза открыть не пробовала? Мне, например, это очень помогает.

– Серьезно? – нахмурилась я.

Глаза действительно оказались не просто закрыты, а плотно зажмурены. Похоже, я так боялась повредить их осколками, что зажмурилась чисто автоматически. Возвращение зрения порадовало зрелищем обалденного незнакомого мужика, лежащего непосредственно на мне. Пока я пыталась как-то осмыслить увиденное и не спятить окончательно, открылось еще два факта. Первый – мужик был эльфом, зеленоглазым, с острыми ушками и золотой россыпью волос; вторым фактом было то, что мужик был не просто эльфом, а голым, причем прижимал он мое обалдевшее тело к кровати. Нет, с чисто эстетической точки зрения это было здорово. А что? Кто скажет, что эльфы плохо сложены, пусть первым запустит в меня булыжником. Только я открыла рот, чтобы банально поинтересоваться «ты хто?!», как дверь распахнулась и в комнату без стука вошли двое эльфов и застыли, как громом пораженные.

– Любезные, а ваша мама не учила вас стучаться, прежде чем входить? – вкрадчиво поинтересовалась я, понимая, что протестовать теперь бесполезно: слишком уж недвусмысленная у нас получилась поза.

Пораженный случившимся эльф не нашелся что сказать, зато, зажатый между нами, умудрился набрать воздуха полураздавленный граф-мышь.

– Сволочи! Дегенераты! Извращенцы! – завопил он, отчаянно трепыхаясь. – После случившегося вы просто обязаны на мне жениться. Оба!

Парочка эльфов дружно покраснела.

– Знаешь, сын, насчет извращений мы с тобой позже поговорим… отдельно… – мрачно пообещал один из эльфов и удалился, осторожно прикрывая дверь.

– Полный абзац, – прошептала я.

Судя по выражению глаз эльфа, он был того же мнения. Мышь все-таки умудрилась проползти между нашими телами и теперь обессиленной тряпочкой лежала на тумбочке, вдыхая кислород ведрами.

Этот белобрысый эльфийский гад оделся с поистине эльфийской скоростью и исчез за дверью, оставив меня одну – беззащитную, обнаженную (если не считать простыню и портьеру) – в тоске и печали обдумывать свое незавидное положение. Нет. Я бы не особо тужила, если бы мои передвижения в пространстве не ограничивали замечательные антимагические наручники. Судя по тому, как они блокировали магию, они были выкованы эльфами (дайте, боги, этому изобретательному мастеру огромного счастья и радикулит с прострелом в придачу). Этот обозлившийся на меня кретин приковал меня, хрупкую и беззащитную, к батарее наручниками. Между нами, куча народу втайне мечтала проделать со мной то же самое и до кучи добавить кляп. Слава светлым силам, что большинство сочло процедуру негуманной, а меньшинство опасалось последствий, то есть репрессий с моей стороны.

Мышь гордо восседала на тумбочке, закинув лапу за лапу.

– Слушай, а как мы здесь очутились? Неужто через зеркало? – Я чуть было не ляпнула «опять», но благоразумно промолчала. Не хотелось расписывать мои предыдущие похождения малознакомому вампиру.

– Через него, родимое, – гордо пискнул Драго, чем вызвал во мне жгучее желание удушить мерзавца.

– Я так и знала. И все из-за тебя! – воскликнула я, картинно заламывая руки.

– Почему? – опешил тот.

– А кто выл заклинание? Я, что ли?

Мышь задумчиво почесала голову между ушами.

– Но ведь ты сама за мной гналась с мечом. Холодное оружие, между прочим.

– Да? – захлебнулась я праведным гневом. – А кто, стоило мне только на минутку расслабиться и потерять сознание, принялся раздевать мое беззащитное тело? Да после такого ты, как честный вампир, просто обязан на мне жениться!

– Что?! – вознегодовал вампир, подпрыгивая на тумбочке и активно жестикулируя крыльями, подчеркивая свое негодование. – Жениться?!

– Ага, – с достоинством закуталась в тогу я. – А ты что думал? Можно просто, за здорово живешь, лапать девиц? Нет уж, дудки. Настаиваю на скоропалительной свадьбе, и чтоб непременно венчаться. Просто вижу: я вся в белом… церковь вся в белом…

– Церковь? – обреченно пискнул посеревший вампир, прижал лапку к сердцу и грохнулся в обморок, прихватив с собой цветочную вазу вместе с цветами.

В итоге комната лишилась вазы, а мышь обзавелась замечательной шишкой, судя по размерам, всем шишкам шишка. Круто.

– Да-а-а, – протянула я, цокая языком. – Тяжелый случай… Вампир какой-то слабенький пошел.

Однако что-то подсказывало мне, что пора выбираться, и сделать это необходимо раньше, чем блондин вернется. Кто знает, какие у этого остроухого извращенца придумки найдутся. То, что он оперативно организовал пару наручников, говорило о многом.

«Например, о том, что этот шустрик пыточную камеру организует еще быстрее?»

«Умеешь же ты утешить», – скорбно вздохнула я.

Перспектива тесного знакомства с камерой пыток даже в ознакомительных целях не вдохновляла. Мало того, вся моя сущность ведьмы протестовала против такой вопиющей несправедливости. И Ахурамариэль туда же. Нет бы утешить бедную девушку…

«Бедная девушка, ты предпочитаешь горькую правду или сладкую ложь?»

От такой постановки вопроса я невольно поморщилась.

«А сладкую правду никак нельзя?» – робко предложила я.

«Нет в жизни совершенства. Но к нему необходимо стремиться. Так вот, вместо того чтобы сидеть и таращиться на разбитую вазу, лучше подумай, как тебе наручники снять».

Я послушно принялась пристально разглядывать крепкую цепь наручников. Так, что мы имеем? А имеем мы два крепких кольца и цепь между ними. Ключа нет. Пилки нет. Магия бессильна. Мне хана. А-а-а! Я умру во цвете лет!

«О боги! С кем приходится работать! – прервал мои причитания Ахурамариэль. – Даю наводку. Тебе нужна помощь. Сама ты с наручниками не справишься».

«Ну ты совсем того… – покрутила я пальцем у виска. – Даже если я позову на помощь, кто же мне помогать станет?»

«Вампир, вот кто!!! – потерял терпение меч. – Вот молодежь! Всему-то вас учить надо. Если ты дотянешься вон до того графина с водой и польешь придурка водой, он очнется. Дальше дело техники».

Я обиженно засопела. Надо же, план простой, а я до него не додумалась. Ахурамариэль теперь небось совсем загордится. Графин стоял дальше, чем я рассчитывала. Сначала я пыталась дотянуться до него рукой. Старательно вытянулась в струнку, аж язык прикусила от усердия, чуть руку в наручнике не вывихнула, а удалось только коснуться самыми кончиками пальцев.

«А ты и лапки сложила».

Ехидный голос меча вывел из себя. Придушила бы гада!

«Всегда пожалуйста, – фыркнул тот. – Простыночка уже имеется, крючок сама найдешь? Или с этим тоже не справишься?»

Р-р-р! Диким усилием воли я заставила себя прекратить беситься и заняться делом. Предположительно ноги длиннее рук. Я вытянулась в струнку, втайне радуясь наличию у меня растяжки. Ногой нашарить графин оказалось труднее, чем рукой. С первого раза не получилось, даже немного отодвинула в противоположную сторону. Ладно, Вика, успокойся. От края он достаточно далеко и не грохнется вниз, если ему не помочь. Я глубоко вдохнула, задержала дыхание и вытянула ногу. Так. Хорошо. Иди к мамочке. Графин сдвинулся. Сначала неуверенно, как бы нехотя, затем ближе, ближе.

– Ура! – завопила я, дрыгая ножкой и потрясая вожделенным сосудом.

«Молодец. Умничка. Здорово, – включился этот зануда. – Теперь прекрати прыгать, как обезумевший кенгуру, и займись делом. А то при такой скорости мы рискуем состариться раньше, чем наручники будут сняты».

Я показала язык, правда неизвестно, кому именно. Ахурамариэль все равно не оценил, но мне стало немного легче. Я перевернула графин и щедро оросила бездыханную мышь водой.

– А-а-а!!! – завопил неблагодарный, не оценив моего великодушия. Мышь забила по полу крыльями, словно рассекая морские воды баттерфляем. – Тону!!!

– Не ори, ненормальный, – мило улыбнулась я. – Как можно утонуть на суше?

– А мы разве на суше? Откуда тогда вода?

– Из графина. Слушай, ты выбираться отсюда думаешь? Или рассчитываешь на благосклонность эльфов к вампирам?

Мышь сникла.

– Они к вампирам… не очень…

– Значит, помоги мне избавиться от наручников и пойдем искать подходящее зеркало.

К моему удивлению, Драго не полетел искать ключи, вербовать медвежатников, не стал требовать у меня шпильку. Вместо этого он осторожно уселся на запястье и деловито осмотрел замок:

– Ха! Замочек-то плевенький.

Вампир поплевал на коготок, запустил его в замочную скважину и тщательно поковырялся. Замок послушно щелкнул. Я свободна!!! Мышь была схвачена и расцелована, несмотря на протесты.

– Все, давай искать зеркало.

Мышь обтерла крылом мордочку и заявила:

– А чего его искать? Вон оно. – Лапка ткнула в сторону потолка.

– На потолке? – опешила я. – Зачем кому-то могло понадобиться зеркало на потолке?

«Потрясающая наивность! – хохотнул Ахурамариэль. – Посмотри, где именно оно располагается, и поймешь».

«Ну. Я же говорю, на потолке».

«Серьезно? Будь добра, намекни мне, а что стоит непосредственно под ним?»

Я недоуменно пожала плечами. Он что, издевается?

«Кровать там стоит. И что?»

«Ну все, – хихикнул меч. – Ты действительно не понимаешь или притворяешься? Зачем над кроватью вешают зеркало? Чтобы смотреться в него преимущественно в компании…»

«На кой?»

«На тот случай, если он вдруг придет не один, они разденутся и спать не будут… Теперь понятно?»

Кажется, до меня дошло. Я покраснела как вареный рак.

– Извращенец.

– Ну не скажи! – в один голос заявили Ахурамариэль с вампиром, явив редкостное единодушие.

В спальне обнаружился шкаф с огромным количеством одежды. Ее разнообразию и количеству позавидовала бы любая модница. Правда, одежда вся мужская, но привередничать я не собиралась. Вытащила чистые штаны, рубашку и попросила вампира отвернуться. Мышь пискнула что-то протестующее и демонстративно отвернулась. Одежда в целом сидела неплохо. Штаны тесноваты в бедрах, но эластичная ткань ловко обтянула все округлости, обычно отсутствующие у мужчин. Рубашка оказалась прозрачной, пришлось сменить ее на бирюзовый тонкий шелк. И где такого набрали, мерзавцы? Ткань переливалась всеми оттенками бирюзы и приятно холодила кожу. Стоп. Это же… знаменитый эльфийский шелк! Он целое состояние стоит! Обалдеть. Модницы от зависти облезут.

Проблема осталась одна: как добраться до зеркала? Мышу хорошо – у него крылья.

– Мадемуазель, а вы на батуте когда-нибудь прыгали?

Я задумалась. Конечно, как и большинство детей, я ходила в парк прыгать на батуте. Но при чем здесь мое босоногое детство?

Гарандарэль был зол. Хотя слово «зол» не точно описывает состояние, близкое к звенящей ярости. День определенно не задался. Сегодня с утра на него, спящего, рухнула незнакомка, закутанная в простыню, с мечом наголо. Он проявил удивительную слабость и, вместо того чтобы скрутить нахалку, изумленно таращился на ее полуобнаженную грудь, гадая, кто сподобился прислать ему такой подарок. Уж он этому извращенцу с весьма своеобразным чувством юмора… Хотя… Девица вроде бы ничего… Демоница в прямом смысле этого слова. Только вот папа все неправильно понял. Сколько он ни уверял, что жениться Правителю и военачальнику клана Раскидистого Дуба предлагала стиснутая между ним и незнакомкой летучая мышь, никто ему не поверил. Немудрено. Он сам с трудом верил в происходящее. Что ж, теперь даме придется объяснить цель своего экстравагантного визита. И что-то подсказывало ему, что объяснения могут быть весьма…

Все еще улыбаясь, Гарандарэль открыл дверь спальни и обалдел от того, что увидел. Эта сумасшедшая парочка, демоница и мышь, нагло прыгали на его кровати, как пара дошколят. Демоница, правда, оделась, что слегка огорчило эльфа; с другой стороны, его вещи на ней смотрелись очень и очень…

– Атас! – заорал Драго. – Белобрысый вернулся! Валим отсюда!

Мышь пропищала заклинание и вцепилась в рубашку со всех мышиных сил, я оттолкнулась, как могла. Сейчас или никогда! Помешал эльф. Этот придурок сбил меня с ног, я рухнула на спину, красноречиво и нецензурно объясняя, насколько он, в сущности, неправ. Кровать треснула, рубашка – тоже. Эльф замер, с удивлением разглядывая клочки дорогущей ткани в руках. Я подумала, что теперь у него есть очень дорогостоящие тряпки. В довершение всего кровать заскрипела и рухнула, раскинув ножки в стороны.

– Вот это да! Белье в клочки, кровать вдребезги. И вы, молодой человек, еще смеете утверждать, что видите эту женщину впервые?

– Да ладно вам, военачальник! Мальчик молодой, кровь горячая.

Я покраснела и уставилась на двух эльфов, застывших в дверях с такими умильными лицами, что мне невольно захотелось их расцарапать. А, гулять так гулять!

– Хам! – возмущенно воскликнула я, влепив застывшему эльфу хлесткую пощечину.

Не знаю, кто из нас больше удивился этому факту – я или он, но я решила развивать успех, пока эльф пребывает в ступоре от удивления.

– Слезь с меня, урод! – настоятельно порекомендовала я.

Но он не среагировал. Зря. Я предупреждала. Недолго думая, я въехала ему коленом в пах и, пока он вопил и ругался, выскользнула из-под него, выдрала обрывки рубашки и прикрыла самое главное – грудь.

– Сначала женись. А потом хоть до утра, – глубокомысленно изрекла я и гордо промаршировала из комнаты, заставив посторониться опешивших от такого произвола эльфов.

Дальше кинулась галопом, пока не опомнились, не догнали и не побили.

10

Я сидела на старом, раскидистом дубе и грызла сочное яблоко, добытое для меня мышом. Яблоко было вкусное, большое, но голод ничуть не утолило. Есть хотелось немилосердно.

– Не волнуйся, – утешала мышь. – Сейчас стемнеет, и я добуду что-нибудь более существенное.

– А что еще слышно? – поинтересовалась я, растягиваясь на толстом суку, благо густая крона успешно маскировала мою фигуру. Остатки рубашки я связала между собой, и получился славный топик.

– Поговаривают, что сын Повелителя сегодня завел себе любовницу-демона. От него такого никто не ожидал. Уж больно разборчив принц. Сколько высокородных дам ему сватали – и тем не менее он пока холост.

– Ну-у-у, – уныло протянула я. – Это скорее недостаток, чем достоинство.

В принципе все эльфы вообще меня мало интересовали. Хотя, кажется, перед отъездом мне говорили, что мы едем к эльфам. Или это было позже? Не помню. Может, спросить у них, зачем им понадобилась группа истребителей? С другой стороны, как объяснить отсутствие команды? Можно, конечно, подождать, пока народ подтянется. А что? Попартизаню маленько в кроне дерева. Авось никто не заметит.

– Слушай, а давай дождемся темноты и проникнем в спальню!

– Зачем? – нахмурилась я.

– Так ведь зеркало там.

– Эльф, если помнишь, тоже.

– Мы его свяжем и заткнем кляпом рот. Его найдут только утром, а мы будем уже далеко.

Афера. Чистой воды афера. Но разве у меня есть выбор?

«Не бойся, я с тобой».

Ночь спустилась на Эльфоград Раскидистого Дуба. Я притаилась, словно тать в ночи, и напряженно ждала, когда погаснут последние огни в окнах замка. Они что, никогда не спят? Я начинала нервничать. Мышь услужливо летала на разведку. Но на кухне еще домывали посуду, какой-то мужик рылся прямо под дубом… Гад, другого места не нашел? Наконец все стихло. Я осторожно начала спускаться вниз. Но тело за день неудобного сидения в позе птички основательно затекло. Мышь пыталась подсказывать и хоть как-то скоординировать мои действия, но без толку. На очередной ветке я поскользнулась, зашаталась и срочно перепрыгнула на другую.

– А-а-а! – завопила я, обняв хрупкую ветку как родную.

Ветка подозрительно трещала под руками.

– Тихо ты, – строго шикнула мышь. – Весь дворец перебудишь.

– А-а-а… – послушно прошептала я. – Падаю.

– Ерунда. Тут невысоко, прыгай.

– Куда? Ни черта не видно.

– Не все ли равно, тут везде земля.

Я стиснула ветку еще сильнее.

– Ну ты чего? – вопросила мышь.

– Я боюсь, – тихо проскулила от ужаса я. – Ты не мог бы принести лестницу?

– Ну ты даешь, – обалдела мышь. – Какую я тебе лестницу принесу? Для муравьев, что ли?

– Я боюсь! – взвыла я.

– Без проблем. Сиди тут до утра. А я полетел.

– Куда?

– Домой.

Я ужаснулась перспективе остаться в гордом одиночестве на дубе, крепко зажмурилась и отпустила ветку. Свободное падение совпало с моим воплем, который реально можно было услышать хоть в самом замке Носфератус. Я хлопнулась на копчик, как всегда неудачно. Целую минуту я честно считала, что смертельно ранена и умираю, даже завещала похоронить меня на кладбище Академии, сообщить о безвременной кончине безутешным родственникам, пристыдить бросившую меня на произвол вампира команду истребителей и высадить на могилке непременно белые лилии и красные эльфийские розы, если последнее возможно.

– Может, все-таки прекратите орать на весь город? Если нас поймают, дело может оказаться гораздо хуже, чем вы думаете, – спокойно заметил вампир.

Я сразу заткнулась и приготовилась к худшему.

– Почему хуже? – поинтересовалась я.

– Она еще спрашивает! – вампир в волнении принялся выхаживать передо мной, как миниатюрный солдат. Я невольно провожала его глазами: туда-сюда… туда-сюда…

– Слушай, Драго, ты промаршировал вокруг меня уже двадцать один раз, и это только с того момента, когда я начала считать. По-твоему, это нормально?

Мышь затормозила так резко, словно со всего размаха врезалась в прочную прозрачную стену.

– Ты только что убила любимую канарейку Правителя эльфов. Как, по-твоему, это нормально? – в тон переспросил вампир.

– Ёперный театр! И когда я успела? – захлопала глазами я, тщетно стараясь восстановить в памяти этот прискорбный момент.

Нет, забыть смертоубийство несчастной пичуги? На это я неспособна.

– Тебе виднее. Посмотри на это. – Крыло ткнулось в нечто валяющееся под ногами.

Я брезгливо подняла странное нечто… Мама дорогая! Это действительно когда-то было птичкой, а теперь очень смахивало на нечто среднее между растрепанным воланом для бадминтона и комком перьев, который кто-то предварительно пожевал. Я похолодела, представляя, какая кара последует за убийство несчастной птички. И попыталась рухнуть в обморок.

– Эй! Даже не думай! – Мышь поднялась в воздух и выглядела решительно. – Я не хочу пойти на эшафот за твои грехи. Брошу тебя под деревом, и все.

Падать в обморок резко расхотелось. Бросит, стервец, с него станется. Вампирюга несчастный. Ой, и почему я такая невезучая?!

«Потому что хороших советов не слушаешь. Прикопайте пичугу, и все. Делов-то!»

Хм. А это мысль.

– Давай ее похороним. Птичка маленькая, никто и не узнает.

– А если узнают? Выкопают ямку и распознают следы твоей ауры.

Я засомневалась… Так ли уж важна для эльфийского Правителя какая-то канарейка? Хотя я бы очень расстроилась, если бы на Ваську кто-то с дуба рухнул. И Мелена долго горевала по хомячку…

– И что же мне делать? – спросила я, мысленно прощаясь с родными и прощая всех, кому должна…

– Ладно, – мышь раздулась от важности, как мяч с крылышками. – Не бойся, мы ее воскресим.

Мысль мне понравилась. Главное, что, когда птичка станет разлагаться, нас рядом уже не будет. Смущало только одно:

– Драго… Я… Словом, никого раньше не воскрешала, и по некромантии у меня твердая единица, просто в диплом она не пошла. Этот предмет для оседлых ведьм неважен.

– Не волнуйся. Я в этом спец.

«Идиоты, – обреченно констатировал Ахурамариэль. – И это уже не история болезни, а твердый диагноз для умственных инвалидов».

«Не предлагаешь – не критикуй», – отмахнулась я от надоеды.

Круг чертили совместно, и вышел он очень кривой, будто тот, кто его вычерчивал, был безнадежно пьян и ходил зигзагами. Мы критично обозрели творение рук своих и решили, что форма круга, в сущности, не очень важна. Линия – она линия и есть. Свечей не было, пришлось обойтись сухими веточками – горят, и ладно. Ладана тоже не нашли. Нет, ну серьезно? Где нам в такую темень искать чертову уйму составляющих, половина из которых растет только при определенных фазах луны и в разное время года. Обошлись пучком трав, которые нарвали рядом с дубом, несколькими цветками с ближайшей клумбы и пучком сена с конюшни. Получился увесистый стожок. Сойдет. Возьмем если не качеством, так количеством.

«Решили вместо захоронения устроить покойной погребальный костер? Ну-ну…»

Я мужественно проигнорировала ехидный голос и уточнила у вампира:

– Думаешь, все собрали?

– Нет. Нужна жертва.

Я опешила. Если мы сегодня завалим еще кого-нибудь, это уж точно заметят.

– Да не волнуйся ты так. В качестве жертвы может сойти капля крови.

Я схватила мыша и попыталась выдавить из него хоть каплю. Он сопротивлялся и верещал, что сегодня не завтракал, не обедал и не ужинал, а значит, крови в нем нет и быть не может. Пришлось жертвовать своей. Вампир вызвался цапнуть туда, куда скажу. Но я предложила стырить с кухни ножик. Зажмурившись, я полоснула ножом и чуть не порешила вампира, тот заорал, что маньячкам вообще холодное оружие доверять нельзя, и минут пять мы дрались за обладание лезвием. Победил вампир. Он шустро полоснул ножом по моему запястью. Я зашипела, обозвала его кровососом, и выдавила требуемую каплю в стог. Последний компонент получен. Можно начинать.

Ладан подожгли. Это была ошибка. Такой вонючей смеси мне еще нюхать не приходилось, так что заклинание выли вдвоем, кашляя, перемежая слова с отборной руганью и рыдая, как на похоронах. Как ни странно, заклинание сработало и ударило по дубу. Дерево пошатнулось, заскрипело и стало падать в сторону дворца. Мы взвыли и подставили плечи. Вернее, плечо подставила я, а мышь тянула одну из веток вверх. Мои ноги принялись погружаться в землю. Странно, но раньше, когда в сказках главного героя вгоняли в землю по пояс, я хихикала. Теперь мне грозило нечто подобное, тут уж не до улыбок.

«Улыбчивая моя, сделай что-нибудь. Иначе такими темпами тебя ни одной лопатой не откопаем».

«Что?!»

«Тебе виднее. Ты же ведьма».

А ведь и правда. Ё-моё, я и забыла! Я простонала заклинание, и оно сработало, что само по себе было сродни чуду. Дуб разлетелся в щепы, украсив весь двор кубометрами дров. А что? Миленько так. Теперь дрова для каминов заготавливать не надо.

«Виктория, насколько я понимаю, герб этого эльфийского дома – это клан Раскидистого Дуба».

«Поздравь их от меня».

«Думаешь, есть с чем? Ты только что уничтожила их священное дерево, которое берегли несколько веков».

«Ё-мое!!! Слушай, а может, оно само упало? От старости, например. Столько веков и все такое».

«Ага. Состарилось мгновенно и сделало себе ритуальное сеппуку. Вика, ты в своем уме? Оно еще вчера было зеленым и превосходно себя чувствовало. С такими способностями тебя только в стан врага запускать, после чего можно брать деморализованного противника голыми руками».

Я осознала случившееся и шмыгнула носом. И тут что-то взлетело, зарычало и накинулось на летучую мышь. Драго завопил как укушенный. Клыкастая страсть попыталась цапнуть меня, я взвизгнула, подпрыгнула и умудрилась дать бестии такого пинка, что та с воплем унеслась в ночь, роняя перья.

– Что это было? – потрясенно спросила я.

– Ты не поверишь. Это наша канарейка, – откликнулась мышь, утирая пот со лба.

– Обалдеть.

– Точно.

«И почему я не удивляюсь?»

– Драго…

– Что?

– Я тебе только что жизнь спасла.

– Ага.

– Ты мой должник.

– Ага.

– Здесь есть поблизости молодые деревья?

– Да. А тебе зачем?

– Дуб сажать будем.

«Бедные эльфы. Если они переживут эту ночь, я поверю в чудеса».

Драго умчался куда-то в темноту и вернулся, волоча за собой саженец и лопату. Что-то в этом саженце меня насторожило.

– Слушай, а это точно дуб? – подозрительно поинтересовалась я.

– Точно он. Я еще днем тут недалеко замечательную дубовую рощицу приметил.

– А почему у него ствол белый?

– Так эльфы. У них все необычное. Любят они эксперименты.

Саженец вкопали рядом с пеньком. Щедро полили колодезной водой, полюбовались творением рук своих, довольно вздохнули и отправились на дело. А то скоро рассвет, а мы даже во дворец войти не успели.

– Думаешь, эльфы не заметят подмены? – пропищала мышь.

Я пожала плечами. Не то чтобы я всерьез рассчитывала на то, что эльфы сплошь близоруки и не отличат столетний дуб от молодого дубка, но…

– Ну они увидят, что мы взамен дубок посадили. Им приятно будет.

«Да уж…» – Меч выразил в двух словах такой сарказм…

Нужную спальню нашли быстро. То есть мышь влетела внутрь сквозь услужливо распахнутое окно, а мне пришлось взбираться вверх по плющу, который к тому же оказался ядовитым. Я буквально вползла в комнату, изнывая от желания содрать всю свою кожу разом. Ногтями, ногтями ее….

Белобрысый эльф разметался во сне. Спал он в черных шелковых пижамных штанах, и то хорошо. Одно то, что он мирно спит, а я, вся в пыли, лазаю по окнам, вызвало желание придушить мерзавца.

Какое счастье! Наручники оказались возле батареи. Поленился убрать? Что ж, пусть пеняет на себя. Эльфийский принц просто обязан быть чистоплотным. Я подхватила наручники, и на самых кончиках пальцев, стараясь не дышать, подкралась к кровати. Есть! Наручники защелкнулись. Зеленые глаза распахнулись и уставились на меня с недоумением.

– Мужик, это опять я, – мило улыбнулась я.

Что? Не нравится быть прикованным к спинке собственной кровати? Будет знать, как приковывать женщин к батарее.

– Кстати, ты не в курсе, зачем вы вызывали истребителей нежити?

– А мы их вызывали? – Глаза эльфа еще больше округлились.

– А разве нет? Если вы аннулируете заказ, так и скажите, а то народ там по болоту, кишащему нежитью, таскается с риском для жизни.

– Но мы их не звали.

– Ладно, – прервала разговор мышь. – Давай кончать. А то еще нагрянет кто.

– Действительно, можем не успеть, – не могла не согласиться я.

Глаза эльфа стали серьезными. Он дернулся, но освободиться не смог.

– Кто меня заказал?

Я задумалась. Надо же. Принц, а мальчик по вызову.

«О чем ты думаешь? Он решил, что вас наняли его убить».

«Ничего себе! – присвистнула я. – Да кому он нужен?»

«Видимо, кому-то нужен».

– Слушай, мужик. Расслабься. Мы пришли не по твою душу.

– А по чью?

– Тьфу ты! Я не так выразилась. Мы вообще здесь случайно.

Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась все та же парочка эльфов. Интересно, они что, так и спали вместе?

– Ух ты какие затейники! – умилились вошедшие.

– А вы так и не научились стучаться, – с укором заметила я.

– Это не то, что вы подумали! – возопил подо мной эльф, стараясь пнуть меня ногой.

Прямо оскорбленная невинность. В ответ я влепила ему сочный поцелуй. Он опешил, а я мило улыбнулась и кокетливо потупилась:

– Не волнуйся, дорогой, если что, можешь сказать, что я взяла тебя силой.

Все опешили, и в этот момент с переливчатой трелью в Правителя врезалась клыкастая канарейка. Эльф, не будь дурак, с ходу зарядил в нее огненным заклинанием. Канарейку отбросило в сторону, но она оказалась на редкость живучей и не теряла надежды урвать на ужин кусочек эльфийской плоти.

– Гренди? Я же тебя похоронил! – ахнул Правитель, распознавший в клыкастом монстре свою любимицу.

– Похоронил? – опешила я.

– Ну да, – повел плечами эльф. – Она была очень стара…

Канарейка, рыча, терзала военачальника, тот отмахивался, плетя по ходу дела магическую сеть.

– Вот это новость, – прошептала я, пытаясь переварить тот прискорбный факт, что мы оживили спокойно почившую любимицу, мирно захороненную под дубом скорбящим хозяином.

– Да что ты его слушаешь?! – завопил вампир, понимая, что я с ним сделаю за такой промах. – Валим отсюда, пока нам еще совращение малолетних не пришили.

Граф пропищал заклинание. Я понимала, что просто так за все прегрешения не отделаться, и подпрыгнула, как не прыгала никогда. Без ложной скромности замечу, что мой прыжок достоин участия в Олимпийских играх.

– Единорог? – удивленно ахнул Правитель за секунду до того, как моя макушка коснулась зеркала.

– Где? – удивленно заозиралась я, пытаясь разглядеть прекрасное животное, но гладкое стекло уже послушно втянуло меня внутрь. Ну и ладно. Что я, единорогов не видела?

Васька с видом хирурга раскладывал на столе необходимые принадлежности. Сначала он покрыл столешницу белой простыней. Затем выставил склянки с зельем, рассортировав их по размеру и форме. Полюбовался полученным результатом. Живописненько так вышло. Затем последовали тщательно прокипяченные инструменты: щипцы, клещи, нож, игла с ниткой, зажим, шприц, спринцовка, ванночка с ватными тампонами. Чего-то не хватало. Но чего? Васька нырнул в сумку с головой, долго копался, пока не извлек из глубин вместительной вещи книгу «Ветеринария в домашних условиях в схемах и картинках».

– Тэк-с… – промурлыкал пушистик. – Посмотрим, посмотрим.

Яшка с Волчком наблюдали за листающим книгу котом с интересом и удивлением. Васька нашел-таки нужную страницу, почесал затылок, загнул уголок страницы и снова нырнул в сумку. Изнутри послышались вопли, ругань кота, шум передвигаемых предметов, возня, звон стекла и снова ругань. Наконец наружу вылез преобразившийся, довольный собой кот. На нем красовался белый медицинский халат, белый колпак и марлевая маска. На лапки проказник умудрился натянуть хирургические перчатки, предназначенные явно для человека. На нос он нацепил круглое пенсне.

– Ну-с, пациент, приступим… На что жалуетесь?

Яшка глубоко вздохнул и кивнул мордой на загноившуюся на боку рану. Василий извлек из кармана лупу и принялся разглядывать рану.

– У-у-у! Как все запущено… – протянул он, цокая языком.

И тут из зеркала вывалились Виктория и мышь.

Я ударилась о стол, склянки на нем задребезжали и посыпались на пол дождем осколков.

Пролитые зелья, смешиваясь ввоздухе, породили такое духовитое амбре, что все присутствующие чихали, кашляли и рыдали от разъедающих глаза миазмов еще в течение получаса.

– Ёлы-моталы! Что здесь происходит? – прокашляла я, смахивая жгучие слезы с ресниц.

– Я лечу Яшку.

– От чего?

– У него рана на боку гноится. Я понятия не имел, когда вы вернетесь, пришлось обрабатывать рану самостоятельно.

– Серьезно? – Я протерла глаза, от чего они только еще больше покраснели, и уставилась на бок Яшки. – А почему рана выглядит так, будто ее даже йодом не обрабатывали?

Котик сник.

– Да я как раз собирался…

– Понятно, – вздохнула я. Раздражаться уже просто не было сил. Организм отчетливо требовал душа, еды и здорового сна именно в этом порядке. – Надо полагать, в результате я лишилась большинства своих зелий.

На котика было больно смотреть. Кошачья мордочка жалостливо сморщилась, он пополз в мою сторону на пушистых коленках, не обращая внимания на зелья, пропитывающие его шерсть, от чего та приобретала самые невероятные оттенки.

– Я не хотел… – рыдал он. – Я хотел как лучше…

– Ладно, – тяжело вздохнула я. – Неважно. Наверняка там еще что-нибудь осталось. Не мог же ты опустошить целую сумку. – От выражения кошачьих глаз мог растаять айсберг, такая надежда светилась в них, что распекать кота я больше не могла бы. – У меня была очень трудная ночь. Пожалуйста, организуй мне ванну, ужин, чистую постель и сменную одежду на утро.

Кот радостно кивнул так, что я испугалась за сохранность его шейных позвонков, и умчался со скоростью звука, чуть не вышибив при этом дверь. Я тяжело вздохнула и поманила к себе сумку. Та услужливо подпрыгнула и распахнула застежку «молнию». Пришлось устраивать ревизию на предмет уцелевших зелий. Результаты утешали. Самые ценные экземпляры уцелели, котик то ли не добрался до них, то ли не сумел прочесть надписи. На некоторых флаконах бирки и вовсе отсутствовали, я их распознавала по магическим меткам.

Яшка доверчиво подставил травмированный бок. Умный мутант прекрасно помнил, как в прошлый раз зелье помогло, поэтому ничуть не беспокоился, только с любопытством наблюдал за моими действиями. Я решила не экспериментировать. Если в слюне местных оборотней имелся яд или бактерии, вызывающие заражение в ране, то зелье, которое использовала в прошлый раз, должно помочь. Жаль только, осталось его немного. Надо не забыть изготовить еще, правда, такое длительное приготовление требует от ведьмы времени и оседлости – не возить же с собой дымящийся котел? Я щедро окропила предложенную моему рассмотрению рану, затем стянула края и зафиксировала пластырем на специальном суперустойчивом клее, такой выдавали только для случаев, когда рану нет возможности зашить или в команде нет лекаря. Свой я выменяла по случаю у Мелены на травку, за которой она охотилась полгода, и за мое молчание о наличии на прекрасном лице потомственной ведьмы банальных веснушек, которые она всеми силами выводила.

Васенька расстарался, впрочем, как всегда. Меня ждала огромная мраморная ванна, наполненная ароматной розовой водой с лепестками роз, вокруг стояло множество канделябров с ароматическими свечами. Я мокла в подобном великолепии не менее получаса, пока вода не остыла окончательно. Ужин проглотила прямо в комнате и уснула сразу, едва голова коснулась подушки. Снились мне канарейки с клыками, ехидно хихикающий меч, огромный грустный дуб и зеленоглазый эльф с зеркалом.

11

Я проснулась от дивных ароматов домашней выпечки и свежесваренного кофе. Сладко потянулась, зевая во весь рот. Мр-р-р. Выспалась так выспалась!

– Ой! Единорог! – удивленно воскликнул Васька.

– Где? – заозиралась я. Да что это за зверь такой, которого все видят, кроме меня?

– На твоем плече. Миленькая татушка. И когда только успела?

Татушка? Какая татушка? И почему я об этом ничего не знаю? Я с удивлением воззрилась на собственное плечо. Оба-на! Татуировка действительно была. Искусная, как живая: миниатюрный серебряный единорог с массивным витым рогом грациозно пританцовывал на одном месте, алконост горделиво восседал на изящной спине. Круто! Всегда хотела татушку, но боязнь иголок, втыкающихся в беззащитное тело, не давала осуществить мечту о красивой картинке. Я кинулась к зеркалу и долго любовалась на своеобразное произведение на собственной коже. Мне показалось, или единорог действительно подмигнул?

После завтрака в комнату заглянул граф, для разнообразия принявший истинный облик. Изумрудный камзол расшит золотом и драгоценными камнями (не эльфийский шелк, но тоже очень даже ничего), башмаки с массивными золотыми пряжками начищены до зеркального блеска, кружевные манжеты и жабо батистовой сорочки накрахмалены и расправлены, словно для каждой складочки тщательно выбирали именно ей надлежащее место, черные блестящие волосы тщательно завиты. Ни дать ни взять королевский придворный, собравшийся на бал. И чего он так разрядился? Мы вроде бы в лес собирались.

– Доброе утро, мадемуазель! – Меня удостоили элегантного поклона.

От неожиданности я поперхнулась, а кот выпустил из лап тарелку и теперь грустно созерцал многочисленные осколки.

– Доброе утро! – нервно икнула я, не представляя, чего можно ожидать от графа, но на всякий случай ответила жалкой пародией на реверанс.

Может, после вчерашних злоключений несчастный вампир тронулся умом? В таком случае не стоило волновать сумасшедшего, по крайней мере пока он не буйный.

– Не соблаговолит ли прекрасная дама сопровождать меня во время прогулки по дивному замковому саду?

Вот это загнул! Когда я все-таки смогла собраться с разбежавшимися мыслями, удалось только проблеять нечто неуверенное:

– А как же дорога в обход болота?..

– Неужели мое общество успело вам опостылеть? – поник головой граф.

Я потрясенно уставилась на Драго. Он что? Клинья ко мне подбивает? Только вампира мне и не хватало. Но не говорить же ему об этом. Обидеться может. Клыки распускать начнет от расстройства.

– Понимаете, граф… По-моему, вчера мы с вами достаточно наобщались. Скажу более, на эльфов наше общение произвело неизгладимое впечатление. Думаю, что они нам никогда этого не простят.

– Разве хорошего общения может быть много? – возразил граф, его густые ресницы трогательно затрепетали, словно он предварительно долго репетировал этот жест. Возможно, так оно и было. – Уверяю вас – в моем прекрасном саду есть такие редкие растения…

– Правда? – обрадовалась я, кидая полный сожаления взгляд на список утраченных зелий.

Интересно, какие травки произрастают у вампира?

– Минуточку, – нагло встрял кот, взяв на себя роль дуэньи. – Граф, вы должны понять нас. Наш визит в эту…

– Адову Глыщобу, – деликатно подсказал вампир запнувшемуся коту.

– Благодарю. Именно в Глыщобу. Словом, визит в этот лес неслучаен. У нас задание, и нам просто жизненно необходимо попасть к конечному пункту нашего путешествия.

– Необходимо? – переспросил граф с таким видом, словно вот-вот рухнет без чувств. – Понимаю. Это вопрос жизни и смерти. В таком случае не смею задерживать. Не волнуйтесь, я сдержу свое слово и выведу вас из Глыщобы, минуя болото. Буду ждать во дворе через пять минут. Надеюсь, времени на сборы хватит?

Граф удалился походкой истинного аристократа.

– Какой мужчина, – тихо вздохнула я.

– Но он вампир, – одернул размечтавшуюся демоницу Васька.

– Ерунда! – отмахнулась я. – Могу же я помечтать. И вообще, у мужчины может быть маленькое, безобидное хобби…

«Ага, – тихо хихикнул Ахурамариэль. – Обескровливание девственниц, ритуальные жертвоприношения младенцев…»

«Он приносит в жертву младенцев?! Какой кошмар. Откуда такие сведения?!»

«Ниоткуда. Просто к слову пришлось. Но ведь ты о нем совершенно ничего не знаешь, согласись-ка».

«Сам ты согласиська», – привычно огрызнулась я.

Но он прав. Я действительно ничего не знаю о графе, но это вовсе не повод обвинять беднягу черт знает в чем.

«С таким замком – и бедняга?»

Я глубоко вздохнула, поражаясь своему долготерпению, и решила, что просто необходимо найти какого-нибудь магического хирурга, чтобы удалить одного зарвавшегося эльфийского зануду.

«Если не удастся, сделай себе пересадку мозгов за ту же цену, а еще лучше смени ауру и сделай пластику. Иначе обозленные отсутствием священного дуба эльфы найдут тебя даже в Глыщобе. И отнюдь не за тем, чтобы провозгласить своей единоличной правительницей».

«Надеюсь, они утонут в болоте».

Драго действительно ожидал нас во дворе в облике летучей мыши. Вот только мы обнаружили двор далеко не с первой попытки, а с тридцать первой. Зато вдоволь нагулялись по замку, ознакомились с местными достопримечательностями. Через час мне окончательно опротивели многочисленные гобелены, картины, скульптуры и прочее, а через три я поняла, что ни за какие коврижки не поселюсь в замке, где туалет найти без путеводителя равносильно подвигу. Где архитектура смахивает на лабиринт, выстроенный больным на голову шизофреником, а выход можно искать веками, аукаясь с пятью отчаявшимися поисковыми партиями. Перспектива, что мой обглоданный мышами скелет найдут здесь лет через сто, удручала.

– Ёлы-моталы! Где в этом, с позволения сказать, замке выход?! – в отчаянье возопила я.

Ход… ход… ход… – передразнило эхо.

– И почему граф не живет где-нибудь в избушке на курьих ножках, где только одна комната? Ладно, согласна даже на сортир на улице и ванну в виде озера в трех километрах от дома…

Кто-то тронул меня за плечо.

– Приличные дамы так не выражаются. И уж тем более не мечтают жить с мужчиной без брачных обетов в одной комнате.

– Вася, ты сноб, – фыркнула я.

Васька удивленно уставился на меня снизу:

– А я ничего не говорил.

Я моргнула. Стоп. Если котик сидит здесь передо мной внизу, то кто же тогда держит руку на моем плече? Я обернулась медленно, как ребенок, который боится увидеть за спиной чудовище. За спиной стояли… доспехи? Ладно. Успокойся, Виктория, это же, в конце концов, замок, в нем полно подобного хлама. Кому-то показалось смешным напялить груду железа и читать нравоучения случайно проходящим ведьмам.

– Если уж вспоминаете о приличиях, любезный, по крайней мере, извольте представиться и откройте забрало, чтобы я видела лицо того, кому сейчас влеплю оплеуху. – Рука невольно потянулась к забралу, откинула узорчатую полоску стали и обнаружила… пустоту.

– А-а-а!!!

Мой вопль слился с воплем кота, и сплоченная команда кот – ведьма дружно рванула по коридору.

– Куда же вы? Сударыня…

Но куда там! Нас не смогло бы остановить даже полчище троллей с секирами. Казалось, будто позади слышится лязг бегущих доспехов. Словом, дверь во двор отыскалась в рекордные сроки, мы попросту высадили ее и рухнули к ногам опешившего Яшки, подняв облако пыли.

– К чему было так торопиться? – обиженно пискнул граф-мышь. – Я и так прекрасно понял, что замок вам не нравится.

Как мы ни старались убедить в обратном разобидевшегося мыша, ничего не вышло. Он тяжко вздыхал, закатывал глаза и вещал нечто вроде:

– Ах! Вы так дивно воспитаны, но не утешайте меня понапрасну, к чему такие усилия?

И мы смирились.

Дорога в обход болота была куда более приятнее, хотя не сказать, чтобы очень хороша. Нет. Противной сырости не наблюдалось, кочек, лягушек и чавкающей грязи тоже, но пейзаж не баловал путников особенным разнообразием, являя уставшему и в меру настороженному взгляду бесконечные колючки черного, словно обугленного кустарника, пожухлую траву, искореженные стволы деревьев и чьи-то голодные глаза, мерцающие из чащи. Словом, безжизненно, безрадостно и много чего без… Яшка с Волчком попеременно клацали челюстями в стороны, отпугивая желающих отведать нежного мяса наших тел, совершенно не спрашивая нашего мнения на этот счет. Свинство с их стороны полнейшее. Особо настойчивые получали удар конским копытом и были сожраны более успешными и терпеливыми товарищами. Словом, шла обычная жизнь Адовой Глыщобы.

Даже в этом бедламе меня укачало, и к обеду я уже мирно дремала, когда Яшка взбрыкнул, и мое разомлевшее тело оказалось сидящим на земле. Беспредел. Зато сон сняло как рукой, и на ногах я оказалась раньше, чем в мозгу оформилась мысль.

«Всех порешим!!!» – возопил Ахурамариэль, появляясь в моей руке.

– Спасаем женщин и детей! – пропищал Драго, закрывая меня своим мышиным тельцем, подозрительно близко пристраиваясь к яремной вене.

Глазки вампира так и стреляли в сторону синей жилки.

– Охолони, клыконосец, – настоятельно порекомендовала я, предъявляя разлакомившемуся вампиру кулак, обозрев который Драго благоразумно спрятал клыки, но глазеть не перестал, рассудив, что за погляд денег не берут.

– Та-а-ак, – протянула я, разминая костяшки пальцев, – и кому тут жить надоело?

Где-то под ногами Яшки горестно пискнули и затихли.

– Обалдеть! Мы задавили мыша.

Впрочем, к грызуну существо не имело никакого отношения. Этим несчастным оказался Макс, пребывающий в обмороке.

– Нет. Ну надо же! У вас в Адовой Глыщобе всегда так многолюдно?

Сомлевшего целителя приводили в чувство как могли. На него дули, совали под нос нашатырь. В конце концов, котик сбегал в камыши и приволок ведро болотной воды, кишащей пиявками и лягушками (причем и те и другие обладали подозрительно острыми зубами). Человеколюбивый кот вылил все это разнообразие на тело. Тело взвыло благим матом и взобралось на дерево с резвостью оголодавшей макаки, узревшей на пальме последний банан.

– Макс! Это мы! – крикнула я ему, сложив ладони рупором.

– Кто это – мы? – подозрительно спросил тот, не открывая глаз.

– Мы – это мы, – пояснил Васька. – Ты тут много говорящих котов встречал?

– Не скажите, «мы» бывают разные.

Логика в этом была. Только бросать Макса на дереве не хотелось. С другой стороны, мужик явно вознамерился там поселиться.

– Драго, вся надежда на вас. Летите к нему и снимите беднягу с дерева.

Мышь с сомнением уставилась на члена команды, почесала нос лапкой:

– Мадемуазель, для вас я готов на все! Но как вы себе это представляете?

Действительно. Ребята в разных весовых категориях. Но как приятно, когда проблемы решают мужчины, а хрупкая демоница тихо стоит в сторонке и полирует ноготочки пилочкой. Мечты, мечты…

– А давай я его собью из пращи! – предложил Васька.

О мой герой!

– А ты умеешь метать камни из пращи? – на всякий случай уточнила я.

– Подумаешь! – махнул лапкой пушистик. – Я по телику и не такое видал. Если древние пращуры умудрялись пользоваться нехитрым приспособлением и не умереть с голоду, то цивилизованный, начитанный фамилиар – и подавно.

Я с сомнением покосилась на котика. Нет, я, конечно, высокого мнения о выдающихся способностях котика, только с нашим везеньем он попадет, скорее всего, не в Макса, а в мыша и замочит, на фиг, последнего проводника.

– Васенька, зачем такие крайности? Давай попросту стрясем его оттуда.

– Точно.

– Не надо! – завопили с дерева, но глас вопиющего не был услышан.

Мы вцепились в дерево, как голодный волколак в кость, и принялись трясти его, как грушу. Макс орал во все горло, как обезьяна-ревун, но падать не спешил.

– Почему он не падает? – удивилась я через полчаса, вытирая крупные капли пота и дыша, как запаленная лошадь после призового забега.

– Потому что я крепко-крепко держусь! – взвизгнул целитель и крепко-накрепко обхватил ствол дерева.

– Дело тухлое, – скривился Васька. – Он упорно не хочет спускаться.

– Я просто не могу!

– А давайте бросим его тут, и все, – предложил Драго.

– Не надо! Я боюсь!

– Вика, мужайся. Будем переходить к крайним мерам, – вздохнул кот. – Спилим дерево, на фиг.

– Точно! – обрадовалась я. – Они просто упадут вместе.

– Нет!!! Не хочу!!!

– Тогда прыгай сам!

– Куда?! Я же разобьюсь!

– А ты выбери место, где будет мягко.

– Ой! – вскрикнул Макс, ветка под ним не выдержала, треснула, и целитель полетел вниз, ломая по пути сучья и ветки.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть трагического зрелища превращения цветущего парня в лепешку сомнительного содержания. Васька принялся остервенело рыться в сумке. Короткий вопль и…

– Загнибеда! Никогда тебе этого не прощу!

– Ура! Он жив! – Макса зацеловали, заобнимали…

– Ай! Этот гад меня укусил.

– Простите, сэр, я просто промахнулся.

Ну разве не прелесть! Вот оно, счастливое воссоединение потерявшихся в Глыщобе. Слезы умиления на глазах.

– Стоп! Не хотелось прерывать ваше всеобщее ликование, но где остальные? – ошарашил всех кот.

– Что? – почти в один голос переспросили мы, исключая Макса.

Последний пристыженно молчал. Интересно почему? Неужели собственноручно прикопал спутников где-нибудь в непролазной чаще? Или нет, зачем так напрягаться. Просто постоял немного, наблюдая за предсмертным бульканьем несчастных в болоте.

– Ну? – Я сгребла за грудки целителя, тот подозрительно обмяк, словно заранее каясь во всех смертных грехах. – Колись, мерзавец! Куда целую команду подевал? И пусть твой ответ будет очень и очень убедителен. Иначе… – Я показала несчастному крепко сжатый кулак. Обозрев предъявленный аргумент, целитель постарался малодушно нырнуть в обморок и тем самым избежать праведного гнева одной обозленной демоницы.

Не тут-то было! Макса встряхнули, бедняга тяжело вздохнул, но смирился с нашей настойчивостью.

– С ними что-то случилось, – тихо проскулил он.

– Что-то? А поконкретнее нельзя?

Макс замотал головой.

– И как это понимать? «Что-то» – понятие чересчур растяжимое. Как ты их смог потерять? Они же не запонка или пуговица, в щель между половицами не проскочат… – недоумевала я.

– Действительно, – поддакнул Васька.

Теперь Макс походил уже на очень умную собаку, которая слова прекрасно понимает, а объяснить ничего не может, просто преданно заглядывает в глаза, и понимай ее как знаешь.

– Молодой человек, сосредоточьтесь, – потерял терпение граф. – Вспомните, при каких обстоятельствах ваши спутники пропали. Как вы вообще догадались, что они сгинули, а не отошли, например, в ближайшие кустики по своим естественным надобностям?

– Я проснулся, а их нет. Я их звал… звал… А их нет!!! – возопил Макс и принялся рвать на себе волосы.

Да-а-а… Горе его было беспредельно и безгранично. Я в нерешительности почесала кончик носа. И что прикажете делать в такой ситуации?

– Давайте проведем собственное независимое расследование, – предложил Васька.

– Это типа Шерлок Холмс и доктор Ватсон? – насторожился целитель.

– Да! – кивнул кот, вызвав во мне очередную волну умиления (он все-таки у меня очень умный и начитанный). – Сможешь показать, где все произошло?

Макс рванул к месту происшествия так, словно за ним гналась стая шкир, пускающих слюни в предвкушении завтрака. Пришлось не отставать. Выглянувший, на свою беду, из норы молодой василиск вместо солнечной ванны и аппетитного завтрака из двух персон, одного кота и мыши на десерт, получил неприятный сюрприз: его бесцеремонно сшибли с лап и основательно потоптались на скользкой от слизи шкуре. Разобиженная рептилия зареклась связываться с такой бешеной добычей. Себе дороже выйдет.

Оказывается, группа истребителей умудрилась выбраться из болота. Кто бы мог подумать? И это с их везением? Феноменально. Привал на ночь устроили прямо на берегу, рядом с прохладным ручьем с такой мутной водой, что пить из него осмелится только безнадежный кретин или слепой. К счастью, ни тем, ни другим ребята не страдали, и это откровенно радовало. Следы ночевки на поляне имелись, только люди, которые здесь ночевали, ушли задолго до нашего появления здесь, гораздо раньше, чем мы вообще разглядели эту лесистую местность и опрометчиво решили срезать путь. Теперь ясно как белый день, что кратчайшее расстояние между двух точек – необязательно прямая. Рюкзаки на земле и кострище покрывал толстый слой мохнатой плесени.

– Макс, надеюсь, это не шутка и вы действительно ночевали здесь, – прошептала я, разглядывая поляну.

Макс оторопело поморгал глазами и не нашелся с ответом.

– Обычное дело, – невозмутимо фыркнул Драго, – знаменитая адова плесень.

– Это еще что за хрень? – нахмурилась я. – Впервые о такой слышу.

– Еще бы! – Мышь просто лопалась от гордости за родные пенаты. – Этот вид хищной плесени водится только здесь.

– Нашел чему радоваться, – пожал плечами кот, но только он потянулся к лямке рюкзака, как мохнатая субстанция, словно почуяв в пределах досягаемости нечто живое, принялась активно разбухать, будто закипевшая манная каша.

Котик неприлично высоко взвизгнул, взметнувшись в воздух. Со стороны это выглядело так, словно кто-то вздернул его за шкирку и отбросил назад. Оказавшись вне досягаемости активной и явно голодной субстанции, перепуганный пушистик перевел дух и погрозил плесени кулачком.

– Она еще и ядовитая, – ухмыльнулся Драго, выщерив клыки, как будто одного факта плотоядности для пакости мало.

– Ладно. Оставим на некоторое время созерцание местной фауны и флоры и попробуем поискать следы, – предложила я.

Надо же, как разумно звучит. Прямо сама себя зауважала. Котик с сомнением покосился на плесень:

– И как ты себе это представляешь?

Я пожала плечами:

– Не знаю. Но пока нет других предложений, будем следовать моему плану.

– ?!

Их понять можно, никому не хотелось рисковать собственной шкурой в общении с недружелюбным грибком. Мало ли что может случиться! Себя-то всяко жальче, чем окружающих. Ради эксперимента я метнула в центр зеленовато-белой массы довольно увесистый сук. Грибок вспенился, как вода в момент закипания, раздался чавкающий звук – и все, палка скрылась в белой массе. Просто жуть. Пупырчатые мурашки по всему застывшему организму. Бр-р-р. Оказаться на поляне в такой своеобразной, нагоняющей ужас компании? Дураков нет. Мы еще какое-то время потаращились на пушистые рюкзаки, и тут меня осенило. Да-да. Бывают и у меня озарения. Редко, правда. Но я не совсем безнадежна.

– Волчок! – Волк преданно ткнулся в протянутую ладонь. – Ищи!

Мутант с опаской покосился на поляну и заскулил до того жалобно, что самой подпеть захотелось. Вот хитрец! Я потрепала лобастую голову зверя.

– Я не прошу тебя покончить жизнь самоубийством. Просто обеги всю поляну и поищи следы ребят.

Волк облегченно вздохнул, что вызвало улыбку не только у меня, и юркнул в кусты. Минут через пять раздалось возбужденное повизгивание. Мы рванули на зов с энтузиазмом своры гончих, взявших след, и чуть не поплатились за досадную поспешность. Плесень подобралась слишком близко. Макс первым заметил неладное и встал как вкопанный, я со всего маху впечаталась в мужскую спину, а следом в меня вписался кот. Еще чуть-чуть, и наше трио, дружно размахивая руками и матерясь, шлепнулось бы прямо в плесень, если бы не хорошая реакция Яшки, который ухватил меня за штаны. Раздался треск, ругань, и мы оптом рухнули в чрезвычайно колючий кустарник. Разумеется, огромные шипы, похожие на шипы акации, настроения никому не прибавили, зато мы остались живыми и обозленными сверх меры. Мои штаны превратились в лохмотья, куртка тоже, пришлось удалиться за ближайшие кустики, дабы переодеться и хоть как-то привести себя в порядок. Макс, полностью лишенный запасной одежды, в своих лохмотьях сильно смахивал на удравшее с огорода чучело. Я не могла сдержать ехидной усмешки. Кому-то хуже меня? Какая прелесть!

Волчок ждал нас, вывалив розовый язык и поскуливая от нетерпения. Мутант еще раз блестяще доказал свою крайнюю полезность для команды. Мы отправились за ним. Волк вел уверенно, виляя пушистым хвостом от возбуждения. Вскоре лес стал еще темнее.

– Никогда не думал, что буду бежать в лесу за волком. Чувствую себя просто Красной Шапочкой, – выдавил запыхавшийся Макс.

– Опа! – опешила я от такого, прямо скажем, неожиданного заявления. – И как тебе с такой ориентацией в мужской команде?

– Ты это о чем? – покраснел он.

Волк остановился, напряженно принюхиваясь. Шерсть на загривке зверя стала дыбом, он издал угрожающий рык, и только гордость мешала Волчку броситься наутек. Ничего себе! Что бы это могло быть?

«Вот и мне интересно, – хмыкнул Ахурамариэль, возникая в руке. – В любом случае осторожность не помешает».

В кои-то веки я не стала спорить. Сказывалась напряженность момента. Я постаралась прислушаться, но не услышала ровным счетом ничего необычного: никто не вопил, не звал на помощь, рычания, хруста костей и стонов не было. С одной стороны, это хорошо, с другой – неизвестность пугает больше. Чувствуя себя первопроходцем в непроходимых джунглях, где доселе не ступала нога человека и копыто лошади, я тихо, на цыпочках, стараясь не шуметь, но наступая на все сухие ветки, прокралась вперед и осторожно выглянула из-за деревьев. И обомлела.

Нет, на поляне не резвились стаи монстров, не пировали хищники и не разлагались ходячие мертвецы. На поляне была паутина. Огромное, сотканное между деревьев из тонких липких нитей кружево. В нем висело несколько коконов, напоминающих спеленатые мумии.

– Сколько лет живу – такого не видел.

– И что? Реально так долго живешь? – пропищала мышь.

Макс смутился. По сравнению с вампиром наши года, сложенные вместе, характеризуют нас примерно как младенца, выползшего из пеленок и сказавшего первое «агу».

– Кто мог создать такое? – выдохнул Макс.

– Ну ты даешь! – фыркнул кот. – Кто может сплести паутину? Разумеется, паук.

Хм. Логично. Только размеры паука, соткавшего данный шедевр, немного нервировали. По самым скромным прикидкам – среднего размера танк. Интересно, что скрывается в коконах. Я твердо решила прояснить для себя этот вопрос, но Макс зашипел на меня и настойчиво потянул назад:

– Загнибеда, ты совсем спятила? Делаем ноги, пока милое насекомое не вернулось и не решило, что завтрак подан.

– Молодой человек рассуждает здраво. Мадемуазель, далась вам эта паутина. Ну что хорошего может содержаться в слюне паука? Кстати, нити выходят из таких мест…

Из каких таких мест? Нет-нет, признаваться в своем невежестве относительно строения насекомых я не стала. Окружающие кивали с серьезными лицами профессоров, защитивших диссертации именно по пауковедению. И почему все вокруг такие умные? Ладно. На досуге почитаю какую-нибудь умную книжку и потренируюсь перед зеркалом делать о-о-очень умное лицо.

Удержать меня не удалось. Нет. Может быть, я вняла бы голосу разума, только дело испортил сам паук, некстати вынырнувший из-за деревьев. Меня резко отпустили. Я со всего маху полетела в сторону кружевного плетения и влипла бы по самую макушку в туго натянутые нити, если бы в последнюю минуту не замахала руками в отчаянной попытке обрести утерянное равновесие. Нити распадались. Ничего себе! Ах да. В одной руке я по-прежнему крепко сжимала меч, лезвие мягко светилось голубым и резало злосчастную паутину, как нож масло. Паук, видя такое безобразие всеми восемью глазами, орал что-то ругательное и злобно сучил лапами, оставляя на деревьях глубокие рубцы, а кустарник косил с ловкостью селянина, вышедшего на сенокос с острой косой.

Насекомое ринулось на уничтожительницу ловчей сети с неотвратимостью стенобитного орудия. Я взвизгнула и выставила вперед меч, который на фоне размеров гадины смотрелся не опаснее зубочистки. На паука метнулись две тени: одна черная, другая серая, обе рычали и рвали спину насекомого зубами, когтями и шипели, как пара примусов. Видимо, раньше пауку никогда не давали отпор, и он опешил от подобного хамства. Приняв на спину вес волка и коня, монстр пошатнулся, пытаясь собрать вместе активно разъезжающиеся лапы. Я поняла – это единственный шанс, другого может и не быть. С криком «Ура!» я пошла в атаку. Паук вытаращил восемь глаз на бесноватую демоницу и… дал деру. Макс смотрел на царивший бедлам с отвисшей челюстью, некрасиво выпучив глаза, и просто не успел отпрыгнуть в сторону, когда паук надумал спасаться бегством. В результате был опрокинут и основательно потоптан спасающимся гигантским насекомым. Класс!

«Ничего себе развлеклись!» – думала я, разглядывая учиненный погром.

«Развлечение так себе, зато размялись, – ухмыльнулся Ахурамариэль. – Ну сдается мне, я здесь больше не нужен».

Меч исчез с легким смешком.

– Мадемуазель, – галантно пискнула мышь, умудряясь одним крылом подхватить мою руку и запечатлеть поцелуй, – вы так прекрасны в гневе. Просто вакханка! Амазонка!

Я кокетливо потупилась. Приятно, черт побери, когда тебя хвалят. Хоть какое-то разнообразие.

– Почему я?! – простонал Макс, пытаясь отодрать себя от грунта.

Вопрос был риторический, и на него никто не стал отвечать. Вскоре вернулись довольные и запыхавшиеся Яшка с Волчком.

– Итак, все в сборе, – резюмировала я. – Можем спокойно продолжать поиски.

Волчок радостно взвизгнул, бросился к одной из плотно спеленатых мумий и принялся тыкаться в нее носом. Изнутри раздался приглушенный стон. Это побудило нас к активным действиям. Мы распеленывали мумии в четыре руки, мышь не стала трансформироваться в человеческую форму и потому только мешала. Липкую гадость пытались разодрать руками. Не вышло. Кто бы мог подумать, что пауки изготовляют такую прочную нить, из нее кольчуг наделать – цены им не будет. Пришлось разматывать. Конь и волк придерживали кокон с двух сторон, зажав плечами, а мы нащупывали кончик и разматывали, как разматывают бобину. Запасливый котик осторожно сматывал полученную нить в клубок про запас. Словом, таким оригинальным, но действенным способом из паутинного плена были извлечены: командор команды истребителей нежити – одна штука, следопыт той же команды – одна штука и неизвестный темноволосый эльф – одна штука.

– Ну надо же, – ехидно фыркнула я. – И тут без эльфов не обошлось.

– Да-а-а, – задумчиво протянул Васька, почесывая пушистой лапкой нос. – Перворожденные везде свой нос сунут.

Всплеск гнева в мутных глазах эльфа никого не смутил. К слову, оставшиеся члены команды выглядели не лучше. Краше в гроб кладут. Мутные, едва живые глаза, бледные, осунувшиеся, с прозеленью лица. Временами они впадали в забытье и на внешние раздражители вообще не реагировали. В оставшихся коконах обнаружились полуистлевшие скелеты, что наводило на определенные мысли. Паук – он паук и есть. Ему надо чем-то питаться. Неудивительно, что тварь таких размеров охотилась на добычу более крупную, чем мухи и бабочки. Макс на правах целителя команды осмотрел пострадавших и пришел к неутешительному выводу:

– Паук их отравил.

– То есть как? – я слышала о ядовитых пауках, тарантулы там всякие и прочие, но сталкиваться с ними не приходилось.

– Ты знаешь, зачем паукам паутина? – поинтересовался Макс.

Я пожала плечами. Факт известен всем.

– Пауки с ее помощью добычу ловят.

– Да. А потом?

– Едят.

– Ага. Но пауки не едят твердую пищу. Предварительно они ее подготавливают.

– Это как? – Услужливое воображение нарисовало картину: огромный паучище в поварском колпаке, вооруженный поварешкой, мешает мух в бурлящем чане, временами добавляя в похлебку специи.

– Паук пеленает жертву паутиной и впрыскивает яд, от которого жертва как бы разлагается и становится удобоваримой для организма паука, а дальше насекомое высасывает содержимое, как коктейль, через трубочку.

Мне стало дурно. Диким усилием воли я подавила рвотный позыв. И зачем столько съела за завтраком?

– Ладно. Все это, конечно, весьма познавательно, но мы теряем время. Надеюсь, ты сможешь им помочь?

– Я? – опешил Макс.

– Конечно. Ты же у нас целитель. Или я чего-то не понимаю?

– К сожалению, я здесь бессилен. Даже при наличии целой лаборатории сомнительно, что яд можно нейтрализовать. К тому же все мои вещи остались на поляне.

От такого заявления у меня просто глаза на лоб полезли.

– Хочешь сказать, ты даже не попытаешься им помочь? Просто бросишь, и все?

– Только не надо делать из меня чудовище! – вскричал он. – У нас вообще ничего нет.

– Есть, – встрял Васька, протягивая мою сумку.

Елки! Я хлопнула себя по лбу. Как я могла забыть?!

– Надеюсь, ты не разбил эти зелья.

Котик покраснел даже сквозь шерсть. Первое, на что я наткнулась в сумке, был череп. Он мирно спал и очень расстроился, когда я ткнула в него пальцем. Палец мигом покусали.

– У-ё-о!!! – заорала я. – За что?

– Ты меня разбудила, – проскрипел этот наглец.

– Я ищу зелье.

– Зачем?

Пришлось пересказывать все любопытному наглецу. Все равно не оставит в покое, а рассказывать можно параллельно с поисками.

– В бездну зелья! – громко воскликнул череп. – Тебе нужен ритуал четырех стихий.

Я так и села. О ритуале я читала, но он очень сложен не столько в исполнении, сколько из-за огромных затрат магической энергии. Ритуал официально считался утерянным более тысячи лет назад. Если я его применю на глазах изумленного целителя, это вызовет море вопросов. С другой стороны, если я даже не попробую спасти ребят, никогда себе этого не прощу.

«Не будь идиоткой. Ты совершенно не готова к магии такого порядка. Ее практиковали только высшие жрецы».

«И тем не менее я должна…»

«Ты не должна никому и ничего. К тому же если тебе не удастся выдержать весь ритуал, они потянут тебя в могилу».

Я упрямо тряхнула головой. Глупо отступать не попробовав.

«Идиотка! К тому же сентиментальная».

Возможно, но иначе просто не могу.

– Что значит – ритуал четырех стихий? – живо заинтересовался Макс.

Но я просто отмахнулась от любопытного:

– Помоги мне перевезти их куда-нибудь в более подходящее место.

12

Более подходящим местом оказалась поляна с источником, темная вода которого наводила на мысль о нефтяных месторождениях. Мы бережно сгрузили пострадавших на землю, и я настоятельно попросила Макса удалиться на время всего ритуала.

– А сколько он продлится? – опешил тот.

– Понятия не имею, – призналась я.

Действительно, я никогда раньше не бралась за подобный трюк, и в этом тысячелетии он не упоминался ни разу.

– Тогда я никуда не пойду, – уперся целитель.

– То есть как?

– А вот так… Мне в лесу страшно одному.

– А ты будешь не один. С тобой будут Драго и Волчок с Яшкой.

Макс стоял насмерть, и спорить бы нам до хрипоты, если бы не вмешательство Яшки. Конь сцапал упирающегося мужчину за шкирку и гордо удалился с поляны, потрясая Максом, как трофеем. Волчок юркнул следом.

– Мадемуазель, – ради такого случая Драго принял облик мужчины. – Вы уверены, что одиночество при совершении обряда так важно?

Я обреченно кивнула:

– Разве я похожа на гордую самоубийцу? А на одинокого рейнджера?

Драго вздохнул и удалился.

Я тихо вздохнула. Ладно, придется приниматься за дело. Я осмотрела поляну. То, что на ней находился источник с водой, являлось несомненным плюсом, но то, что вода была неизвестного состава, вносило огромную ложку в мою бочку меда. Впрочем, других вариантов нет.

Я тяжело вздохнула и принялась за магический круг. Основа основ любого ритуала легла ровно, хорошо и основательно. Мой круг должен был не только удержать то, что находится снаружи, но и то, что будет происходить внутри. С неизбывной тоской я бросила взгляд в сторону своей сумки. На штудирование книг не было времени, а жаль. Не зря говорится: близок локоток, да не укусишь. Я зажмурилась, вызывая в памяти строчки необходимого ритуала. Тщетно. Важность момента выветрила все из лабиринтов мозга, на ум шла всякая ерунда типа приворотов и отбеливания веснушек, как будто три трупа без веснушек будут выглядеть гораздо привлекательнее.

– Ну? И что стоим? Кого ждем? – проскрипел череп.

– Череп! – возопила я. – Какое счастье! Ты ритуал хорошо помнишь?

– Спрашиваешь!

– Будешь суфлером! – возликовала я.

– Уговорила. Перво-наперво ты должна узнать, к какой стихии они принадлежат.

– ?!

– Ой! Ну это просто. Они же маги. Значит, стихию свою хорошо знают.

Они-то, может, и знают, а я? Пришлось теребить всех подряд. Ноль эмоций. Только эльф простонал нечто невразумительное. Я приуныла.

– Ладно. Раз ничего из этого не выходит, тормоши эльфа. Он из них самый крепкий.

– То есть, если у него стихия, например огонь, она подойдет всем троим?

– Нет, – мерзко хихикнул ехидный череп. Придушила бы, если бы у него только шея имелась. – Но тогда мы спасем хотя бы одного.

Хм. В этом что-то есть.

– Эй, любезный! – Я ощутимо тряхнула длинноухого. – Кончай дрыхнуть, гад! А ну выкладывай, какая у тебя стихия!

Эльф приоткрыл мутные глаза и честно попытался сфокусироваться на моем лице. Не удалось. Он мотнул головой и приоткрыл рот, но наружу хлынула черная пена.

– Да-а-а! Дело труба, – констатировала я.

– Тогда начинай с земли. Пусть она всю гадость из них выведет.

Я кивнула. Вариантов других не было. Я опустилась на колени. Язык заклятий был очень древним, и я вовсе не была уверена в успехе, когда легла на холодную, мертвую землю Адовой Глыщобы и начала свой призыв. Земля, обычно бурлящая жизнью, здесь напоминала труп не первой свежести. Я просила, умоляла, стараясь влить в нее собственные силы для спасения умирающих. И она откликнулась. Где-то в глубине послышался глухой толчок, словно сердце умирающего замерло на мгновенье в нерешительности и решило продолжить работу. Сила – теплая и прекрасная, как цветущий летний луг – хлынула наружу, наполняя все вокруг жизнью. Я конвульсивно вздрогнула, стараясь не отдавать земле больше, чем могла, но меня словно затягивало в воронку. Я вскрикнула и дернулась, резко прерывая контакт. Ну вот и все. Никому помочь не удалось, и я чувствую себя, как досуха выжатый лимон.

«Что я в тебе ценю, так это самокритичность, – хмыкнул Ахурамариэль. – Теперь кончай приступ самобичевания и проверь результаты. Магия древняя, неужели ничего не произошло?»

Я всхлипнула. Было безумно жаль себя, любимую, такую уставшую и несчастную, выжатую до капли. А теперь еще и вставать надо. Нет. Нет в жизни справедливости. А раз наш мир так несовершенен, пришлось открывать глаза и вставать. С первым я справилась легко. Со вторым пришлось гораздо сложнее. Жутко мутило, как после пьянки и некачественной закуски, ручки тряслись, ножки подкашивались. Подняться удалось только на четвереньки, и то с грандиозным трудом. Что я так жила… Доползла до ближайшей коряги и разожгла огонь. Тело сковало холодом, словно я съела пять кило мороженого разом. Уже протягивая зябкие ладони к огню, я заметила некоторую странность…

Трава. На поляне зеленела трава! И готовились распуститься цветы.

– Обалдеть! – прошептала я.

– Согласен, – проскрипел череп. – А тебя не смущают те холмики?

«Какие холмики?» – чуть было не спросила я, но тут мой взгляд уперся в три поросших травой холма, подозрительно смахивающих на могильные. Невзирая на протесты уставшего и измученного организма, я подползла поближе и с удивлением обнаружила, что из холмов наружу торчат только головы. Земля поглотила их. Иначе не выразишься. Я потыкала пальцем в холм. Земля как земля, с травой, словно ребята лежат тут не менее месяца. Выражения лиц тоже не внушали опасений. Создавалось впечатление, словно они спят, да и дыхание стало ровнее и заметнее. Я вернулась к огню, распотрошила сумку и съела целую пачку сосисок, не утруждаясь их разогревом, после чего завернулась в одеяло и отрубилась.

Утро встретило нерадостно.

– Вставай, соня! Вставай! – противно скрипел череп. – Вставай!

Я поискала подушку, чтобы запустить в надоеду, но подушки не было, а было только одеяло, спеленавшее меня по ногам и рукам. Ужас. Я спала на земле! И куда только Васька смотрит?!

Васька никуда не смотрел, он спокойно готовил завтрак, помешивая что-то в кастрюльке, поджаривая омлет на сковородке.

– Откуда ты тут взялся? – удивилась я.

Круг должен был не впускать никого внутрь.

– Вошел.

– Каким образом? Я ведь позаботилась о том, чтобы никто не смог помешать ритуалу.

– Я твой фамилиар, – фыркнул кот. – Не мог же я позволить умереть с голоду собственной ведьме? Начинать день без завтрака – тут и до язвы желудка недалеко. Вот позавтракаешь, тогда проводи свои ритуалы сколько угодно.

Вот уж не думала, что кот станет меня отчитывать. Ну как, скажите на милость, можно обижаться на такого милашку? На еду накинулась с волчьим аппетитом. Чай, правда, выпила медленно, смакуя каждый глоток горячего напитка с травами. Хотелось сыто мурлыкать, плюнуть на все разом и завалиться спать как минимум на неделю. И чтоб никто не трогал, не звонил и не вспоминал даже.

– Они там живые? – поинтересовался кот, водя пушистой лапкой перед точеным лицом эльфа.

– Понятия не имею, – откликнулась я. – А как это проверить?

– Не вопрос. – Кот извлек откуда-то зеркальце и поднес к лицам неподвижных тел. Стекло запотело от дыхания. – Живы.

В этот момент земля с сытым чмоком расступилась, словно выталкивая неподвижные тела наружу. Васька от неожиданности выпустил из лап тарелку. Хрупкое изделие разбилось на куски. Минус тарелка.

– Ну что встала, как коза недоеная? – ехидно поинтересовался череп. – Видишь, земля их отпустила? Теперь черед воздуха.

Кот шустро заметался по поляне, собирая остатки завтрака, и испарился практически сразу. О его присутствии напоминали полный желудок и любопытная мордочка, выглядывающая из-за ближайшего дерева.

Ну что ж, начнем. Я потерла руки и уселась на землю в позе лотоса. В руке зажала перышко. Заговор требовал сосредоточенности и хорошей памяти. Духи воздуха норовисты, как необъезженные скакуны, они могут быть ласковыми и нежными, а могут превратиться из робкого ветерка в свирепую бурю. Я просила ветер прийти и помочь. Язык, древний, как само время, звучал немного странно и удивительно гармонично, но я все равно волновалась. Слишком легко не так расставить ударения в мертвом языке, который изучался мной только по книгам. С последним словом медленно разжата ладонь. И все… Тишина. Ожидание.

Ветер подул внезапно. Сначала маленький и нежный, он игриво коснулся волос, кисточки хвоста, ласково потрепал футболку и смахнул с руки предложенное перо. Белое перышко, принадлежавшее когда-то безымянной несушке, вспорхнуло, закружилось и поочередно облетело лежащих наземле мужчин. Подлетая к каждому, перышко на мгновение опускалось на лоб, словно притомившийся мотылек, и вновь поднималось. Ветер стал сильнее, и белое перышко, сделав круг над поляной, улетело куда-то вдаль. Хотелось вскочить и долго махать вслед белому перу и ласковому ветерку.

Следующая стихия – вода. С ней оказалось куда сложнее. Пострадавших необходимо было умудриться дотащить до ручья, что при их весе не представлялось возможным. Даже эльф весил больше меня, о других и речи не было. Отъелись на мою голову! Пришлось звать Волчка. Он не стал церемониться и поочередно шмякнул каждого в студеную воду, как селянин мешки с картошкой. Не изящно, зато действенно. Вода откликнулась быстрее, обняла, обмыла, забирая с собой остатки яда. Вон и ребята немного ожили. Взгляд приобрел осмысленность, исчезла зелень с кожи. Правда, теперь губы приобрели синюшный оттенок. Замерзли, сердешные, с кем на бывает. Зато из ледяной купели выбирались с трудом и самостоятельно, упорно карабкаясь на берег на карачках. Как только народ дополз до костра, все рухнули навзничь и мало чем отличались от покойников.

Теперь – огонь. Это просто. Однажды в пустыне мне посчастливилось вызвать саламандру. Так что заклинание было хотя бы опробовано. Золотая ящерка появилась быстро, словно ждала приглашения где-то неподалеку. Ее танец в огне завораживал красотой. Но вот она выскочила из привычной среды и ловко попрыгала по раскинувшимся телам. Не ожидавший такого финта народ завопил, но сделать ничего не смог, не хватило сил. Ящерица не обращала на протесты никакого внимания и продолжала прыгать, оставляя за собой вопли и дымящиеся дырки на одежде. Закончились безобразия баловницы тем, что ящерица сгинула в огне, оставив на моих губах жаркий след поцелуя.

«Здорово!» – подумала я и отключилась.

Утро встретило меня тепло и уютно. Я обнаружила свой измученный организм на кровати в палатке. Практически сразу в спальню заглянула жизнерадостная морда кота и сообщила о грядущем завтраке. Слово «еда» прозвучало почти как заклинание. Желудок заурчал, напоминая о пропущенных приемах пищи, и я приняла сложное и мужественное решение: вставать. Героизм заключался в том, что организм болел нещадно, в голове словно гудел большой колокол, а мышцы периодически сводили спазмы. Что это со мной? Вроде вчера не пила…

«Ты истощила себя до предела. Это заклинание оттянуло на себя практически весь твой магический резерв».

«И долго я буду еще себя чувствовать, как жертва встречи с асфальтовым катком?»

«Зависит от того, как быстро ты сможешь восстановиться или найти магический источник. Хотя если ты поешь, станет немного легче. С магией будет напряженно, а в остальном – только легкий дискомфорт».

Я тяжело вздохнула. Ладно. Несколько дней потерпеть можно. Все равно я магией пользуюсь редко. Душ сотворил чудо. Я долго нежилась под теплыми струями, втирая в кожу ароматный гель для душа, и вылезла только тогда, когда урчание желудка превратилось практически в драконий рев.

На кухне собрались почти все. Здесь был и задумчивый черноволосый эльф, и командор, и следопыт. Не было только Макса с Драго.

– А где Макс? – спросила я Ваську, метавшего на стол харчи со скоростью пулемета.

– Так он не может войти внутрь. Ты бы сняла пока круг, а я чайничек вскипячу.

Позже, когда Макс присоединился к сосредоточенно жующей компании и первый голод был утолен, командор поведал, как его выманил женский плач и крики. Он подумал, что это я попала в беду. С чего решил? Так по Адовой Глыщобе только одна особа женского пола шастает. Командор логично предположил, что я решила нагнать ушедшую вперед группу и угодила в трясину. Мне было приятно, что в глубине души моей смерти не особо хотели. В лесу было темно, и Третьяков влип в расставленную паутину, как муха на липучку. С Филиппом история повторилась. Почему Макс не слышал ровным счетом ничего, осталось загадкой. Эльф молчал. Со стороны вообще казалось, будто это длинноволосое, остроухое чудо немо от рождения.

– Моя леди, – при этих словах перворожденного я поперхнулась чаем, – меня зовут Гардорэль из клана Голубой Розы. Я благодарю вас за спасение.

– Виктория Загнибеда, – прохрипела я, когда котик перестал участливо хлопать меня по спине. – Ведьма команды истребителей нежити.

Народ тоже представился, только эльф окатил их ведром презрения с высоты своей перворожденности и исключительности. Все-таки эльфы такие зазнайки.

– Прекрасная леди, не просветите ли меня, откуда вам известно это заклинание?

– Действительно, – кивнул Третьяков, – нам тоже интересно.

Я пожала плечами, будто в тайном знании на самом деле не было ничего особенного.

– В Академии, разумеется, – потупилась я.

– Да? – искренне удивился командор. – Значит, со времен моего окончания альма-матер обучение сильно изменилось.

Эльф пристально вгляделся мне в глаза.

– Если ваши маги достигли такого мастерства, нам стоит посылать наших детей на стажировку в вашу Академию.

Брюнет взял меня за руку, не прерывая зрительного контакта.

«Чего это он?»

«Пытается прочесть твои мысли, разумеется».

«Ах он… А вот фигушки ему!»

И я представила себе очень занимательную картинку из серии «извращенная любовь», где эльф по имени Гардорэль развлекался с кобылой. Эльф поперхнулся, покраснел до самых кончиков острых ушей и с негодованием воззрился на меня. Так-то, красавчик!

– Что с вами, любезнейший? Вы так изменились в лице, – мило улыбнулась я.

– Здесь жарко, не находите?

– Нет. Хотя, возможно, это последствие яда. – Я с преувеличенной заботливостью пощупала его лоб.

Эльф с непередаваемым омерзением на лице отшатнулся и выскочил из палатки как ошпаренный. Я смеялась так, что окружающие сочли меня свихнувшейся окончательно и бесповоротно и мысли о смирительной рубашке крупными буквами отпечатались на их лицах.

– Давайте собираться в путь, пока наша ведьма не свихнулась окончательно, – предложил командор.

Все его поддержали, а я еще долго размазывала счастливые слезы смеха по лицу и прыскала каждый раз, как только видела разобиженного остроухого.

Когда вещи были сложены, вдруг обнаружилось, что практически все в команде, исключая кота и Макса, еле ноги переставляют, а транспорт скудно представлен Волчком и Яшкой.

– Тоже мне проблема! – фыркнул кот. – Бельвиор так и не отдал тебе ящера.

– Гениально! – обрадовалась я. – Дай сюда мой кристалл.

Под пристальными взглядами команды я удалилась на другой конец поляны, дабы поговорить с этим обманщиком из Темного мира наедине. Бельвиор ответил быстро.

– Это опять ты? – «обрадовался» мне демон.

– А ты желал услышать кого-то еще? Ладно, Бельвиор, не будем обмениваться любезностями, просто перешли мне ящера.

– Не вопрос. Найди зеркало…

– Нет у меня тут зеркал. Придется тебе напрячься и создать локальный портал.

– Ради чего?

– Ради того, что либо ты посылаешь ящера сюда, либо я прихожу за ним туда. Кстати говоря, ящер будет не единственным, что я с тебя стрясу.

– Не понял.

– Ха! А кто прокатил меня с амулетом перемещений?

Бельвиор нахмурился. Отдавать амулет очень не хотелось. Лично я его прекрасно понимала, такая вещица практически бесценна.

– Ладно. Лови.

Кристалл погас. Сзади меня воздух покрылся рябью, и на поляну выскочил давний знакомец. Ящер гигантских размеров, отдаленно напоминающий тираннозавра, только поменьше размером, глаза с вертикальными зрачками, болотно-зеленая чешуя. Пасть, полная острых как бритва зубов, и элегантное седло с высокими луками довершали картину. Команда воззрилась на невиданного зверя, как принцесса на дракона, – со смесью ужаса и удивления. Ящер нежно потерся о мою ногу чешуйчатой головой и ласково лизнул в щеку.

– Это еще кто? – переводя дух, поинтересовался командор.

Я неопределенно пожала плечами:

– А не видно? Ящер, разумеется. Я назову тебя Рексом.

Ящер заурчал нечто ласковое, – видимо, имя ему понравилось. Ну и славненько.

На Яшку сели командор с эльфом. Эльф, правда, пытался воспротивиться поездке на неизвестном животном, но ему предложили пройтись пешком: мол, пешие прогулки чрезвычайно полезны для организма, – и он передумал, причем сделал так, будто это огромное одолжение с его стороны. На Волчке разместились Макс с Филиппом. Мы с Васькой оседлали ящера. Рекс не дал мне позорно корячиться в тщетных попытках влезть в седло – он подцепил меня за шиворот и запросто закинул на спину. Это послужило своеобразным сигналом, и мы тронулись в путь галопом. Хотя тронулись не то слово – «рванули» подойдет гораздо больше. Пестрая команда верховых животных решила устроить гонки на выживание. Они, соревнуясь в скорости, неслись, ломая сучья, втаптывая в грязь нежить. Словом, мы вылетели из Глыщобы, как пробка из бутылки с шампанским. Запыхавшийся проводник рухнул на землю в изнеможении и, задыхаясь, прохрипел:

– Ну из леса я вас вывел, дальше сами.

Драго улетел не прощаясь. Остальной путь проделали спокойно, без приключений. Даже скучно как-то. Никакого тебе разнообразия, хоть бы разбойники для приличия напали.

Мы подъехали к огромным воротам. Говорят, что эльфы склонны делать произведением искусства все, даже сортир. Данные ворота тоже не стали исключением. Их украшало кованое кружево с искусно выполненными розами, выкрашенными в голубой цвет. Но самое интересное заключалось в том, что ворота были, а вот ограда – нет. Впечатление такое, словно кто-то с оригинальным чувством юмора установил ворота на дороге в полной уверенности, что никому и в голову не придет их просто объехать. И тут командор совершил, с моей точки зрения, идиотский поступок: подъехал и постучал по воротам кулаком. Гулкий звук раскатами грома прокатился по лесу. Мы замерли в ожидании, но ничего не произошло.

– Постучи еще раз, – предложил Филипп.

Я пожала плечами, и пока Третьяков со всей дури лупил по ни в чем не повинным створкам, просто объехала дурацкое препятствие. Громом меня не поразило, молнией не ударило, и славненько. Народ некоторое время таращился на меня как на гнусного святотатца, но животные преспокойно решили все сами и ринулись вслед за мной, обращая внимание на протесты седоков меньше, чем корова на надоедливого овода.

Стражи ворот обнаружились неподалеку. Трое темноволосых эльфов с блаженными выражениями на лицах медитировали на голубую розу. Судя по их позам, сидели они давно и менять позу не собирались, даже если бы нам вздумалось стучаться до самого утра. На наше появление эльфы никак не отреагировали. Не спросили, какого черта мы здесь шляемся, почему не стали смиренно ожидать, когда ворота откроются и что именно привело нас в прекрасный город перворожденных.

– Может, их поразил какой-нибудь вирус? Столбняк, например, – поинтересовалась я у мрачнеющего прямо на глазах Гардорэля.

– Эльфы не болеют столбняком.

– Значит, причина нашего визита не вирусная инфекция, – продолжила я выбивать информацию.

– Нет. У нас проблемы несколько иного рода.

– Значит, проблема все-таки имеется, – мило улыбнулась я. – Разумеется, если бы у вас было несколько лишних бутылок элитного эльфийского вина, фиг бы вы нас позвали.

Эльф задрал нос еще выше. Конечно, общаться с другими расами – это так унизительно для создания высшей расы.

– Я не уполномочен вводить вас в курс дела. Я должен только встретить вас и проводить во дворец.

– Ну уж без вашей неоценимой помощи мы не смогли бы обойтись, – ехидно фыркнула я.

Эльф покраснел, вспоминая плен в паутине.

– Загнибеда, кончай доставать Гардорэля. Такое с каждым может случиться, – вступился за ушастого Третьяков.

Нет. Такое я просто не могла пропустить!

– Конечно. Прошу прощения, уважаемый Гардорэль. – И прежде чем последний успел загордиться, добавила: – Откуда я могла знать, что эльфы так же попадают впросак, как и все.

Эльф раздулся от негодования, того и гляди, лопнет.

– Уважаемая… – Это слово прозвучало как ругательство. – Если бы я не был обязан вам жизнью, то вызвал бы на Поединок чести.

– Смотрите, какое благородство. Не боишься, что я тебе уши на ходу отрежу? – спросила я, удивляясь собственным словам.

«Ахурамариэль, зараза, ты мог бы меня не подставлять?»

«Самоуверенность – штука наказуемая. Щенка просто необходимо проучить. Вызывать на Поединок человека – заведомое убийство».

«Не скажи, – мне стало обидно за людей, – наши воины тоже прекрасные бойцы».

«Разумеется, дорогая. Просто вы изначально двигаетесь в другом темпе. И у прекрасного бойца мало шансов даже против такого щенка, как этот. Трудно сражаться с тем, кого практически не видишь».

«Что, этот брюнет вполне может убить меня в драке, не моргнув глазом? А его вызов для меня практически смертный приговор?»

«Что-то в этом роде».

«Ах он гад!!!»

Эльф от злости стиснул бока Яшки слишком сильно. Тот, не будь дурак, ловко цапнул перворожденного за ляжку. Гардорэль завопил и шмякнулся на землю, вызвав приступ смеха у нас с Васькой, остальные делали вид, что не смеются, и усиленно кашляли в кулак.

– Что здесь происходит? – Высокомерный голос прозвучал как хлесткий удар хлыста.

Мы так увлеклись высмеиванием поверженного эльфа, что не заметили приближения другого перворожденного. Высокий и золотоволосый, он горделиво восседал на самом прекрасном жеребце, которого мне доводилось видеть. Великолепное белоснежное животное, взнузданное золотой уздой, искусно изукрашенной драгоценными камнями.

– Ничего, – спокойно ответил Третьяков. После этого героического шага я зауважала командора.

Лично я никак не могла взять себя в руки и теперь судорожно икала.

– Полагаю, вы и есть та пропавшая команда, за которой пришлось посылать одного из нас? – Голос перворожденного был полон сарказма.

Вот ехидная зараза. Улыбка сползла с моего лица.

– Нет, – мило улыбнулась я, как добродушная Красная Шапочка, встретившая в лесу серого волка. – Мы бедные заблудившиеся собиратели гербария, мы обошли все страны в поисках самых редких растений для своей коллекции. Нам недостает только эльфийской голубой розы. Будьте добры, скажите усталым путникам, не у вас ли в саду хранится столь нужное нам растение?

Эльф выпучил на меня глаза, как наивная селянка, узнавшая, зачем чужак завлек ее в кусты сладкими обещаниями конфет и лимонада. Даже конь удивленно моргал белоснежными ресницами, а сидевший на земле Гардорэль успешно притворился мертвым, причем делал вид, что прискорбное событие свершилось еще вчера, хотя в некотором роде так оно и было.

Третьяков поводил раскрытой ладонью перед лицом потрясенного эльфа и тяжело вздохнул:

– Загнибеда, ты только что нарвалась на дипломатический скандал.

– Может, он умер? – с надеждой вопросил котик. – Давайте прикопаем этих двоих вон под той березкой и никому не скажем, что их видели.

– Только попробуйте дотронуться до меня! – прошипел вышедший из прострации эльф. – И ваши бренные останки похоронят в спичечном коробке.

– О-ля-ля! – подбоченясь, воскликнула я. – Не слишком ли сильно сказано?

– Сказано мужчиной, привыкшим отвечать за свои слова.

Тут на белоснежную шкуру уселся жирный, откормленный слепень, Рекс скосил глаза в сторону насекомого, липкий язык выстрелил, слепень исчез в пасти меткого ящера, а опешивший от такого хамства конь пошатнулся и рухнул в обморок. Слабонервная животинка попалась. Эльф показал хорошую реакцию и оказался на земле раньше, чем конь припечатал его к грунту. Высокорожденный ругался так виртуозно, что мы дружно заслушались.

– Во дает! – восхищенно воскликнул Макс. – Хорошо говорит. И с каким чувством!

– Макс, а ты понимаешь, о чем он? – удивился Филипп. – Хотелось бы в общих чертах узнать, что он говорит.

– Языками не владею, – тихо вздохнул Макс.

Я благоразумно молчала. Сегодня и без того много натворила. Ахурамариэль давал мне в это время синхронный перевод. В принципе я и сама могла вполне сносно с этим справиться, только расчувствовавшийся эльф вопил слишком громко и говорил слишком быстро. Такой речитатив был мне недоступен. Конь поднялся на ноги и стоял с самым разнесчастным видом.

– Не подлизывайся! – осадил его полный ярости эльф. – Как ты мог так со мной поступить?

Конь шумно вздохнул, одинокая слеза скатилась по морде животного. Бедняга так переживал!

– Да ладно тебе, – вступилась я за несчастного коня. – Он ведь не виноват. Рекс на всех производит неизгладимое впечатление.

Разъяренный эльф смерил задумчивого ящера яростным взглядом, но испепелению рептилия не поддавалась, дыру прожечь тоже не удалось.

– Что ж. Добро пожаловать в Эллирею. – Звучало это как «Проходите, придурки, раз уж приперлись». – Радует, что другая команда для своего передвижения выбрала другие способы.

– Что значит – другая команда? – опешил Третьяков.

– То и значит. Другая команда, – терпеливо, как имбецилам, пояснил эльф. – Вы уже русского языка не понимаете?

За всю оставшуюся дорогу нам не удалось выдавить из паршивца ни слова. Гардорэль шел пешком и молчал, как партизан на допросе. Удушила бы обоих, если бы не боялась уголовной ответственности. Эллирея – город эльфов – выглядел как сказка, сошедшая со страниц и воплотившаяся в реальности. Чистые улицы, палисадники, полные редкой красоты цветов, названия половины которых я не знала. Сады с цветущими и плодоносящими деревьями. Дома, словно выточенные из темного полупрозрачного камня. Словом, обалдеть. Я таращилась на все это великолепие, как девушка из забытой цивилизацией глубинки, впервые попавшая в столицу.

Дворец превзошел все самые смелые ожидания. Огромный, но вместе с тем нереально прекрасный. Мы въехали в ворота. Эльф бросил поводья своего скакуна первому попавшемуся мальчишке, и тот принял их с таким выражением, словно только что облагодетельствовал нас всех оптом. Я легко спрыгнула на землю и попыталась провернуть тот же трюк, но тут обнаружилось, что, во-первых, поводья подхватывать не горит желанием никто, во-вторых, звери основательно постарались, чтобы это желание ни у кого не возникло. Первый же мальчик, который только намеревался взять наши поводья, был укушен Рексом, оплеван Яшкой, и на него нарычал Волчок. Пока я думала, как уладить проблему с чисткой и кормежкой моей живности, на пороге возникла… Мелена?

– Вика!!! – Вопль прекрасной ведьмы из команды Липая был просто сногсшибателен, причем в буквальном смысле этого слова.

Конечно, крик тренированной боевой ведьмы выдержать под силу не каждому. Тех, кто был послабее, смело звуковой волной, тех, кто посильнее, просто оглушило. Прекрасная обладательница голоса легко сбежала по ступенькам и кинулась мне на шею. Я несколько опешила от такого приема. С Меленой мы в свое время жили в одной комнате в общежитии Академии. Недавно она даже входила в состав карательной экспедиции, призванной одним пронырливым главой сельской администрации, дабы отомстить местной нечисти за мою безвременную кончину. Впрочем, слухи о моей смерти оказались несколько преувеличены.

– Привет, Мелена! – улыбнулась я, стараясь не задохнуться в чересчур эмоциональных объятиях подруги. – Откуда ты здесь взялась?

– Вот и мне интересно, что здесь делает ведьма из группы Липая? – протянул Третьяков, нарушая нашу идиллию.

– Выполняет задание вместе со своей группой, – заявил сам Липай собственной персоной. – Привет, Виктория! А я думал, ты оседлая ведьма и тебя распределили в какую-нибудь милую деревеньку.

Я издала мученический вздох и покосилась в сторону своей команды:

– Только не надо на меня так смотреть. Это инициатива ректора.

Звучало так, будто я оправдываюсь.

– Что значит – выполняете задание? – вызверился Третьяков. – Задание дали нам, и нам его выполнять.

– Конечно, – ехидно хмыкнул Липай. – Но это было до того, как ваша команда благополучно исчезла. На вызовы вы не отвечали, к месту задания не вышли. Где вас вообще носило?

– В Адовой Глыщобе, – пожала плечами я.

На меня уставились во все глаза. Причем Третьяков с командой смотрел как на предательницу, которую просто необходимо было придушить подушкой еще перед выходом из казармы. Команда Липая стояла как громом пораженная. Тут до меня стало доходить, что я сказала что-то не то. А что их, собственно, так поразило, так и осталось за гранью понимания. Лес как лес. Ну нечисть шляется, так во всяком лесу не без нее. Вампир? Эка невидаль! В прошлый раз зомби ночью прогуливались, и ничего – народ не удивлялся.

– И какой леший занес вас в Адову Глыщобу? – вкрадчиво поинтересовался Лисицын, но смотрел почему-то на меня.

– И незачем на меня так смотреть! Я тут совершенно ни при чем и, между прочим, предлагала обойти лес.

Меня ощутимо пнули в голень. Я взвыла, обидчик был тут же покусан и оплеван моими животными. Третьяков сжалился над истязаемым животными Филиппом.

– Загнибеда, скажи им что-нибудь, – настоятельно потребовал он.

– «Что-нибудь», – послушно повторила я.

Надо ли говорить, что подобное заявление только раззадорило зверей. Филипп орал благим матом уже с самой высокой жерди коновязи, что не мешало Яшке до него дотягиваться.

– Вика! Ну что я должен сделать, чтобы ты их отозвала? Сказать: «Прости, тетенька, был неправ»?

Я пожала плечами. Зачем же такие крайности? Хотя…

– Уломал, черт языкастый. Говори.

– Загнибеда! – вопил Филипп. – Слезу – убью!

– Сначала слезь, – ехидно усмехнулась я.

Меня уламывали двумя командами. Я кокетливо отнекивалась. В ответ народ перешел к угрозам физической расправы. Я надулась и сказала, что в таком разе пусть спасают грубияна самостоятельно, а я умываю руки.

– Да черт с ней! – крикнул Третьяков. – Скажи ей то, что она хочет!

Филипп смутился, как девица на выданье, потупился и проблеял:

– Ладно, зараза! Прости, тетенька, был не прав.

– А за «заразу» ответишь! – возмутилась я.

– Ладно, Филипп, попроси у нее прощения за «заразу», – предложил Третьяков.

– Ни за что! – последовал ответ.

– Ну и сиди там как сыч! – махнул рукой командор.

За всем этим безобразием с неподражаемым высокомерием высшей расы наблюдали эльфы. И теперь один из них, высокий и прекрасный, как и все представители эльфийской расы, брюнет с необычными золотистыми глазами, медленно подошел к нам. Положительно мне был знаком его облик. Вопрос лишь в том, где я могла его видеть раньше? Увидев приближение перворожденного, Филипп решил не позориться еще больше и прошипел:

– Ну хорошо, извини, что назвал заразой.

– То-то же, – назидательно промурлыкала я и обратилась к зверям: – Да плюньте вы на него! Пусть слезает.

И Филипп тут же был оплеван.

– Загнибеда!!! – Вопль следопыта был полон обещания долгих мучений для одной очень зловредной ведьмы.

Пусть тешится мечтою. Я очень быстро бегаю, а хорошему бегуну и боксер не страшен. Но мои животные успокоились и сгруппировались вокруг меня, зорко следя за тем, чтобы никому больше в голову не пришло покуситься на хозяйку, то бишь на меня, любимую.

– Приветствую вас в Эллирее! – мелодично проговорил эльф. – Вижу, слуги проявили досадное упущение и не позаботились о ваших животных.

– О-о-о… – проблеяла я, мило улыбаясь и приседая в книксене, потрясая своей элегантностью не только окружающих, но и себя самое.

«Твои проделки, Ахурамариэль?»

«А что? В кои-то веки получила возможность вести себя как высокородная леди, да еще жалуется, – нагло хихикнул клинок. – Вот и делай после этого добро людям».

– Как мило с вашей стороны проводить моих животных в конюшню, – продолжила я, подавая руку для поцелуя.

Эльф настолько растерялся, что принял мою руку в свою и совершенно не понимал, что с ней делать. Ведь если он склонит голову в поцелуе, это будет означать, что он признает во мне высокорожденную Леди. Если отвергнет руку, нанесет непоправимое оскорбление. В этом случае оскорбленная вправе требовать Поединка чести. Не то чтобы он сомневался в благополучном для себя исходе, просто в этом случае помощи от людей ждать не придется. Убийство ведьмы, которую сами же и пригласили, повлечет за собой дипломатический скандал и, как следствие, войну. Именно эти мысли промелькнули в голове Мастера Огня клана Золотого Дракона. «Это всего лишь дипломатия», – думал он, склоняя голову над рукой незнакомки. Поцелуй был всего лишь условностью, легким касанием губ прохладной кожи тыльной стороны ладони, но он стал шоком сразу для всех собравшихся.

Следующим испытанием для закаленных нервов Мастера Огня стал кот только что прибывшей ведьмы. Если вся живность, на которой приехала потерянная команда, больше смахивала на нечисть, то кот на первый взгляд не представлял собой ничего особенного. Черный, пушистый, несколько крупнее обычного зверь – вот, пожалуй, и все, что можно сказать о животном. Тем не менее эта нахальная зверюга настойчиво дергала перворожденного за штанину. Сначала Мастер усиленно делал вид, что ничего такого не происходит, справедливо полагая, что животному вскоре надоест порча дорогой ткани и оно найдет развлечение поинтереснее. Но кот упорствовал, вызывая в эльфе глухую ярость и непреодолимое желание пнуть зарвавшегося зверюгу. Конфликтовать не хотелось, а кот дергал так, что штанина подозрительно трещала, грозя расползтись по швам. Мастер скосил глаза на надоеду. Добившийся-таки внимания кот гордо подбоченился и заявил:

– Скажите, уважаемый! А раки у вас к священным животным относятся?

От неожиданности эльф вздрогнул и уставился на ведьму, подозревая последнюю в чревовещании.

– Леди, мне кажется или ваш кот действительно говорит?

– Представьте себе, она в курсе, – нагло вклинился кот. – Так что там насчет раков?

Мастер проявил невероятное мужество: удержался и не сел прямо на землю. Кот нахмурился и поинтересовался уже у ведьмы:

– Вик, а что это с ним, а?

Ведьма пожала плечами:

– Думаю, он прикидывает, насколько дальней родней ему приходятся раки.

– Да? – Кот почесал макушку когтями. – Если он так надолго задумался, полагаю, родня достаточно дальняя. Хочешь на ужин раков?

– Спрашиваешь! Конечно. Что я должна для этого сделать?

– Дождаться ужина.

Кот подхватил котелок, размером намного превосходящий само болтливое животное, и умчался куда-то, горланя песенку фривольного содержания.

– Нет, вы только послушайте! – всплеснула руками я. – И откуда набрался такого? Хотя… Череп! Да, это его работа.

– Какой череп? – опешил эльф.

Я сунула руку в сумку и извлекла из нее полусонный череп. Череп зевнул, клацнув на удивление белыми зубами прямо перед носом опешившего эльфа.

– Ну че вылупился, ушастый? – осклабился череп. – Да я щас у тебя всю кровь выпью!

Словом, эльф обещание выполнил и отвел моих зверей в ближайшую конюшню. Местные лошади бесились, чуя близко такую разношерстную компанию, ржание и визг перепуганных животных оглушали.

– Нет! – крикнула я прямо в ухо провожатому, иначе в такой какофонии услышать что-либо было невозможно. – Им тут будет неудобно!

Тогда животным предложили другую конюшню, где лошадей почему-то не было. Пришлось долго объяснять зверям, что я и не думаю их бросать на растерзание злобным эльфам и завтра обязательно навещу их. Волчка же все время приходилось возвращать обратно: он все время норовил перелезть деревянное перекрытие денника и отправиться за мной.

13

Нам показали наши комнаты. Роскошные, признаться, апартаменты с собственной ванной, похожие на будуар дворянской девушки шестнадцатого века. Камин – на случай, если будет зябко ночью, прекрасные ковры, гобелены и экзотические растения. В комнате имелся еще собственный балкон, на полу был прекрасный мягкий ковер, на котором так приятно валяться. Столик, трельяж, даже косметика – дорогая, изысканная, эльфийская, за пару баночек которой модницы выложат состояние. Одно слово – класс!

Однако была и ложка дегтя в нашей бочке меда. Мужчин из двух команд пригласили на совещание, а нас нет. Мы с Меленой протестовали – громко и настойчиво. Грозили, умоляли – ни в какую! С таким же успехом можно биться головой о стену – искры будут, а огня не разожжешь. Когда народ удалился, оставив нас в гордом одиночестве гадать о происходящем за закрытыми дверями, Мелена подпрыгнула и решительно заявила, что нормальную ведьму так просто выставить не удастся. У нее была пятерка по маскировке, и она всегда была в курсе происходящего как в общежитии, так и в Академии.

В ответ я только тяжело вздохнула. У меня нет талантов Мелены, но кое-какие соображения тоже имелись, хотя я и не считала необходимостью их афишировать. Мелена вылетела из комнаты как стремительный штормовой ветер. Я села на ковер по-турецки, извлекла из сумки одну из книг и погрузилась в чтение.

Первый раз подругу вернули через пять минут. Мелена орала и вопила, как разъяренная кошка, но на молчаливых стражников впечатления не произвела. Они спокойно доставили девушку в комнату и сбросили на кровать как мешок с картофелем. Второй раз на подобную операцию им потребовалось целых десять минут. Мелена вопила, подхватывала что-нибудь из своего инвентаря и убегала. Ее с неизменным постоянством и с неизбывной скукой на прекрасных эльфийских лицах возвращали обратно. Между прочим, уходя, они даже дверью не хлопали, а закрывали тихо и с достоинством. Не мужики, а манекены.

– Как ты можешь так просто сидеть сиднем, когда они там… А мы… а мы здесь умираем в неведенье! – возопила она после очередного позорного возвращения, тщетно пытаясь испепелить невозмутимые спины стражи.

Последние испепелению поддавались плохо. Мелена обиженно засопела.

– Кто тебе сказал, что я сижу без дела? – поинтересовалась я, захлопывая книгу. – Плюнь ему в лицо.

– О! – радостно подпрыгнула подруга, словно к ней явилась долгожданная крестная фея с вечерним платьем в руках, хрустальными туфельками под мышкой и предложила троих принцев-холостяков на выбор. – У тебя есть идеи?

– Конечно есть, – многообещающе улыбнулась я. – Этого добра у меня как у собаки блох. Но прежде чем мы приступим к осуществлению моих гениальных планов, расскажи мне, что ты уже испробовала.

– Зачем?

– Чтобы не повторяться, разумеется. У нас и так времени в обрез.

Мелена сосредоточенно кивнула. Итак, она пыталась подслушивать, используя для этого специальное заклинание, но зал был защищен от заклятий такого рода. Предусмотрительно, надо сказать. Заклинание плевое, его выучить пара пустяков. Потом Мелена пыталась усыпить стражу и подслушать беседу с помощью банального стакана, прижатого к двери. То ли заклинание было не испробовано ранее, то ли она что-то перемудрила, но стража не уснула и решительно пресекла антиправительственные действия ведьмы единственным гуманным способом – удалив оную. Но они явно недооценили противницу.

В следующие полчаса Мелена пыталась проникнуть в комнату по плющу, который оплетал замковую стену. Затем прыгала на батуте, чтобы хоть краем глаза узреть, что там делается. Далее пыталась попасть внутрь через дымоход, но расчихалась и застряла. Ее с позором извлекли и вернули. Выслушав рассказ о злоключениях Мелены, я с сосредоточенным видом хирурга перед операцией вышла во двор.

Оказалось, предусмотрительные эльфы во избежание повторения приступа крышелазанья и трубозастревания у одной любопытной ведьмы выставили охрану у дымохода. С земли двое вооруженных мечами эльфов выглядели странно, как пара самоубийц. Я мило улыбнулась негодникам, решившим усложнить мою задачу, и радостно помахала им рукой. Один перворожденный презрительно сплюнул. Не попал. Впрочем, вряд ли он преследовал именно эту цель, скорее выражал свое превосходство. Ну погодите у меня. Все равно будет по-моему!

Я поймала слугу, шествовавшего кормить собак с таким видом, словно накрывал на стол императору, и озадачила его простым вопросом:

– Любезный, а у вас тут сад имеется?

Эльф откровенно опешил от подобной наглости. Эльфийские сады славились своей красотой, большинство растений, произраставших в них под заботливым присмотром садовников, не росли больше нигде.

– Разумеется, у нас есть сад, – процедил он сквозь зубы, меряя нас уничижительным взглядом. – Если леди, – это слово он произнес как особого рода ругательство, – проследуют чуть дальше, они его не пропустят.

– Надеюсь. – Мои губы растянула улыбка, обещающая много мучений, если сад не будет обнаружен по указанному адресу.

Выражение лица эльфа на мгновение потеряло свою надменность, словно он всерьез обдумывал, насколько реальна моя угроза и смогу ли я осуществить ее в действительности. Лично я в этом сильно сомневалась, так как улыбка принадлежала не мне.

«Ахурамариэль, иногда ты пугаешь даже меня!»

В ответ раздался только тихий польщенный смех меча.

Эльфу повезло. Сад оказался именно там, куда он нас послал. Разноцветным ковром лежали диковинные цветы, пестрели растения, кусты. Красотища… Я сразу приступила к поискам.

– Что делаешь? – поинтересовалась Мелена.

– Ищу.

– Вижу, что не танцуешь, – съехидничала та. – А что конкретно ищешь?

– Жука.

– Что?!

– Жука. У тебя проблемы со слухом?

Мелена медленно сглотнула, переваривая информацию, и… присоединилась к поискам. Через пять минут сад был безнадежно загублен, через десять – погиб окончательно. Волчок не совсем понял, зачем две взрослые ведьмы ползают на карачках и шерстят траву, он принял происходящее за своего рода игру. В итоге то, что не удалось затоптать нам, благополучно вырвал, выкопал и изжевал Волчок. Жука я нашла только после того, как цветущий сад больше смахивал на место военных действий с окопами и воронками от снарядов. Оглядев место бывшего сада, я пришла к выводу, что садовника наверняка хватит удар и нам лучше не присутствовать при этом. Мелена параллельно пришла к такому же выводу, и мы, не сговариваясь, двинулись в сторону замка.

Возле дверей нас застиг чей-то полный тоски и ужаса вопль. Мы рванули в замок быстрее стрелы, выпущенной из арбалета. Всякий, кто попадался нам на пути, очень жалел об этом неудачном стечении обстоятельств, он горько сетовал на судьбу, сползая вниз по стенке, и в этот момент по нему пробегал радостно повизгивающий Волчок. В комнату ввалились изрядно запыхавшимися, но довольными. Я села за журнальный столик и принялась рассматривать добычу. Хорош. Большой, с крепкими переливчатыми коричневыми надкрыльями майский жук идеально подходил для моих целей, словно его создали именно для этого.

Я улыбнулась насекомому и сосредоточилась на заклинании. Теперь на моей ладони сидел не просто жук, а живой «жучок». Маленький шпион был выпущен за окно.

– Ну? – нетерпеливо поинтересовалась Мелена у меня, загадочной.

Я извлекла из сумки свой кристалл. Пришлось немного попотеть с настройкой на магического жучка, но это того стоило. В шаре возникло четкое изображение комнаты. Видимо, это был особый кабинет для совещаний. Стены кабинета были обшиты деревом теплых тонов, за массивным столом из мореного дуба сидела прекрасная эльфийка, облаченная в золотое с черным платье из эльфийского шелка. Изящные руки незнакомки покоились на резных подлокотниках кресла. Вся поза дышала грацией, силой и надменностью, словно женщина не принадлежала к живому миру, а была лишь искусно выполненной талантливым мастером статуей. Кроме нее в кабинете находились представители мужской половины команд истребителей нечисти и уже знакомый эльф, помогавший устроить мою живность в конюшне.

– Загнибеда, ты гениальна! – восторженно прошептала Мелена, жадно вперившись в кристалл.

– А то, – скромно потупилась я.

– Повелительница Эльвиориэль желает знать, сколько времени вам понадобится для выполнения задания? – торжественно вопросил эльф с таким видом, будто реально делал огромное одолжение собравшимся хотя бы только тем, что изволит дышать с ними одним воздухом.

Ну и надменный же, зараза…

В ответ Третьяков выдал длинную велеречивую речь, начавшуюся со слов: «О великая и блистательная Правительница Эльвиориэль!» В дальнейшем он пространно хвалил всю родню прекрасной Правительницы до седьмого колена как минимум, причем с таким видом, словно знал их всех лично. Если учесть, что эльфы живут очень долго, что дети у них рождаются весьма редко и, насколько я помнила, только после пятидесяти лет от роду, то Третьяков еще не родился, когда жили те, кем он так откровенно восхищался.

А Повелительница ничего, сидела и слушала спокойно, не перебивая. Дальнейшая речь Третьякова сводилась к тому, что замок замечательный, город просто зашибись, комнаты лучше не придумаешь, вот только с заданием промашка вышла. Словом, эльфы если и рассказали о цели нашего визита, то так туманно, что до смысла и с путеводным клубочком не доберешься. В конце я уже благополучно задремала, но, кажется, тут командор намекнул на необходимость конкретизировать это загадочное задание, иначе весь смысл нашего пребывания у эльфов теряется. Мелена разбудила меня резким тычком в ребра. Я подпрыгнула и выругалась. Эльф забегал глазками по комнате в поисках чего-то скрытого.

«Но ведь он же не мог догадаться? Или мог?» – нахмурилась я.

«Не стоит его недооценивать. Если способ подслушивания давно не использовался, это еще не значит, что о нем никто не помнит».

«Вот черт! – выругалась я. – И откуда он взялся, такой умный, на мою голову?»

Слава светлым силам, жучка пока не обнаружили! Наверное потому, что он был не в самой комнате, а на подоконнике снаружи. Молодец я!

Теперь слово перешло к Правительнице Эльвиориэль. Она даже слегка улыбнулась прежде чем заговорить, что, судя по выражению лица присутствующего эльфа, было неслыханной милостью со стороны королевы.

– Доблестные истребители… – многообещающе начала она.

Далее следовал непрерывный поток слов, в изысканности и велеречивости которых прекрасная Правительница с лихвой переплюнула Третьякова. Если вкратце, то дама долго и пространно объясняла, насколько она довольна выбором ректора. Мол, слышала об обеих командах много, и много хорошего, а две вместе с легкостью справятся с заданием, аки повар с картошкой. Правда, о сути этого самого задания она не сказала ни слова, только обмолвилась: мол, сами наверняка догадались и что воду в ступе толочь – работать надо. На этом аудиенция закончилась, и ребят вежливо выставили за дверь.

Ничего более странного мне видеть и слышать не приходилось. Мелена полностью разделяла мою точку зрения.

– Темнят что-то ушастые, – протянула она.

– Ага, – кивнула я, убирая кристалл в сумку (не годится, чтобы нас застукали за таким неблаговидным занятием, как подслушивание). Где-то на улице на узком подоконнике майский жук расправил крылья и улетел по своим делам. – Темнят ребятки. Только непонятно, зачем им это надо. С одной стороны, вызов команды истребителей налицо, с другой стороны, похоже, что суть задания эльфы разъяснять не собираются. Просто сказка какая-то: поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что…

Дверь с грохотом распахнулась, и я невольно порадовалась тому факту, что не стояла прямо за ней, иначе мою тушку ровным слоем размазало бы по стенке и результат проще было бы закрасить, чем отодрать.

– Загнибеда!!! – Вопль Третьякова смахивал на брачный призыв слона.

Я недовольно поморщилась. Мелена зажала ладонями уши.

– Третьяков, – подбоченилась я, решив, что если меня убьют, то пусть это будет с максимальными жертвами со стороны противника. – Что послужило причиной такого наглого наезда? И вообще, купите книжку по этикету, что ли. Врываетесь к дамам в комнату, как пьяный гусар в бордель, и вопите, как мартовский кот в брачный период. Я-то уже привыкла, а что подумают о нас хозяева замка…

Сказать, что командор обалдел от моей наглости, не сказать ничего. Он вытаращился как баран на новые ворота.

– Виктория… – терпеливо улыбнулся командор другой группы. Он относился ко мне примерно так, как относятся к стихийному бедствию. Явление неприятное, но неотвратимое. – Объяснись. Зачем понадобилось уничтожать такой прекрасный сад?

– Мы искали… – начала было Мелена, но я ловко пнула ее в голень.

Подруга взвыла и запрыгала на одной ноге как взбесившаяся цапля.

– И?..

– Что – и? – сделала невинные глаза я.

– Чего искали? – подсказал Леша, целитель из группы Липая.

– Да так… травку одну…

– Загнибеда! – раненым зверем взревел Третьяков. – Ты уничтожила весь сад в поисках какой-то травы?!

Я скромно потупилась и постаралась разглядеть затейливый рисунок ковра в мельчайших деталях.

– Хотя бы нашла? – усмехнулся Лисицын, следопыт из группы Липая.

Я приняла удрученный вид, тяжко вздохнула, как вдова с пятью детьми, узнавшая, что ждет шестого, и покачала головой.

Меня схватили и поволокли в неизвестном направлении, я вопила громче, чем девственница, похищенная драконом. Волчок обиделся на непочтительное отношение к хозяйке и покусал буквально всех подряд, включая стражу и случайно проходивших мимо слуг. Я пиналась, кусалась, совершенно позабыв правила боя, которые мне безрезультатно пытался вдолбить Ахурамариэль. Кстати, сам ехидный клинок ржал как жеребец, и настроения мне это не прибавляло.

Короче, нас с Меленой притащили в сад и установили в центре, как два памятника несчастным, угнетенным женщинам.

– Ставлю задачу, – заявил Третьяков. Начало не сулило ничего хорошего ни сейчас, ни в будущем. – Вот земля. Начинайте сажать сад заново.

У меня отвисла челюсть.

– А может, сперва поужинаем? А? – с надеждой предложила я.

– Пока сад не будет восстановлен, никакого ужина!

Мелена всхлипнула и забилась в истерике:

– Мы умрем!

Ребята ухмыльнулись, развернулись на сто восемьдесят градусов, словно специально репетировали это движение, и отправились в замок.

– Эй! – крикнула я в удаляющиеся спины. – Вы, часом, ничего не забыли?

Вопреки моим ожиданиям, народ все-таки остановился.

– Что мы могли забыть? – вкрадчиво поинтересовался Липай.

В его глазах ясно отразилось, что причина должна была быть очень и очень весомой.

– А где инвентарь? То есть вы же не думаете, что мы станем рыть землю руками и плевать в лунки вместо посадки семян?

Народ проникся нашим горем и выделил нам лопаты, тяпки, грабли, лейки и семена.Правда, ярлыки оказались надписаны по-эльфийски, но когда нас останавливали подобные мелочи? Нет. Прочесть я их могла, только зачем? Названия все равно ни о чем мне не говорили. Я пожала плечами, тяжело вздохнула и взялась за лопату.

– Ты серьезно хочешь посадить сад? – опешила Мелена.

Я кивнула:

– А есть варианты? Этот маньяк Третьяков уже пытался в виде профилактики оставить меня без ужина. Хочешь сказать, теперь он передумает?

– Загнибеда, мы похожи на пару Золушек? Да такую площадь нам не засеять и за месяц!

Я улыбнулась, озаренная внезапной догадкой:

– Значит, нам нужны помощники.

Полчаса были бездарно убиты на поиски конюшни, в которую определили мою живность. Выручил Волчок, который притащил нас к самым дверям. Мы нашли пару слег, привязали к ним лопаты и впрягли в импровизированную соху Яшку. Сзади бежал Волчок, волоча за собой спаренные грабли на манер бороны. Далее шел Рекс и мощными лапами готовил лунки для посадки растений. Я бросала в них семена, а Мелена засыпала землей. Словом, посадки закончили в течение часа.

Глядя на свежезасеянную землю, я жалела, что результатов трудов праведных мне не увидеть. Впрочем, если ребус, загаданный хитроумной Правительницей, окажется слишком уж заковырист, у нас есть все шансы увидеть не только цветущие розы, но и яблони, выросшие из семечек. На территории замка имелся небольшой лесок, в центре которого был пруд с великолепными белыми лебедями. Я бросила взгляд в сторону тенистых деревьев. Прохладная вода была бы кстати. Среди темных стволов мелькнуло нечто серебристо-белое. Неужели лебеди?

Но нет. К моему удивлению, из-за деревьев высунулась прекрасная морда серебряного единорога. Вот это да! Великолепное животное, увенчанное витым рогом, с мягким взглядом глаз с поволокой… Пока мы дружным дуэтом таращились во все глаза на новоявленное чудо, единорог соизволил подойти. Сделал он это величаво, не теряя достоинства, изящно выгибая шею. Ну эльфы! Ну молодцы! Даже единорога приманили. Редчайшее животное, между прочим. В основном из-за того, что в зелья шла даже его шерсть. Я невольно смутилась от собственных мыслей. Как-то неудобно, глядя на всю эту красоту, обдумывать список декоктов, на которые ее можно пустить. Серебристое чудо подошло ближе. Ах! Была не была… Я осторожно, чтобы ни в коем случае не спугнуть, протянула к животному ладонь. Рука была снисходительно обнюхана и допущена к поглаживанию точеной морды. Обалдеть.

Единорог терпеливо подождал, пока пройдет первый восторг. Он взбрыкнул копытами и легко понесся по засеянной земле.

– Он же нам все посадки перетопчет! – всплеснула руками Мелена, но произносить заклинания не стала.

Жалко единорога-то!

– Не затопчет, – отмахнулась я. – Пусть порезвится, а семена прорастут еще не скоро.

Но я ошибалась. Там, где ступали копыта серебряного единорога, быстро пробивались зеленые побеги, и вскоре сад расцвел лучше прежнего, даже деревья выросли. Птицы слетелись полюбоваться на диковинные цветы и деревья. Причем некоторые деревья только зацветали, а на других красовались румяные плоды.

Прекрасный единорог закончил работу и вновь подошел, позволяя гладить холеную, блестящую шерсть. Раздался чей-то удивленный возглас, животное недовольно фыркнуло и умчалось в лес. Я с укоризной уставилась на потрясенного до глубины души эльфенка. Молоденький паренек таращился вслед единорогу.

– Скажи мне, какая от эльфов польза? – задала я остроухому чуду риторический вопрос. – Один вред.

Мелена согласилась с моим утверждением. Тут как раз подоспели истребители вместе с брюнетистым эльфом. Только ради того, чтобы увидеть совершенно ошалелое выражение на их лицах, стоило сажать растения.

– Что здесь произошло? – спросил брюнет, с трудом выговаривая слова.

Я пожала плечами. Мелена повторила мой жест. Эльфенок тщетно пытался объяснить происходящее жестами, вместо слов у бедолаги вырывалось: «Э-э-э-э! Бе-э-э-э!»

– Загнибеда, это все твои штучки! – погрозил мне Липай, но глаза его лучились едва сдерживаемым смехом.

Ситуация командора явно забавляла.

– А в чем проблема? – запыхтела я, как обиженный ежик. – Заказывали сад, так принимайте работу. И вообще, мы есть хотим. Хотим есть!

Брюнет сторожкой походкой хищника прокрался по тропинке. Выражение его лица трудно было разгадать. Немудрено, эльф столетиями тренировался, чтобы лицо не выдавало случайных мыслей и хранило одинаковую бесстрастность как на балу, так и на войне.

– Простите… Леди, не просветите, как вам удалось совершить подобное чудо?

– Сказку «Золушка» читал? – вкрадчиво поинтересовалась я.

После сельхозработ я чувствовала себя голодной и очень грязной. Настроение было соответственное. А в гневе я страшна.

Эльф отрицательно покачал головой. Ну да. В его возрасте сказок не только не читают, а уже забывают.

– Так прочти! Там, между прочим, все доступно изложено.

– Надо же, как загнула, – хихикнул Леша. – Прямо так и написано, как за полтора часа высадить семена и вырастить взрослое дерево. Причем семена вам выдали одни, а выросли совсем другие растения.

– На вас не угодишь! – подбоченилась Мелена. – Вика, скажи Волчку, пусть выкапывает обратно.

– Ни в коем случае! – взмолился эльф. – Эти растения уникальны, они исчезли более тысячи лет назад и восстановлению не поддавались… до сегодняшнего дня.

Брюнет ловко сцапал нас под локотки и настойчиво поволок куда-то в сторону замка. Мне стало интересно, куда это он так тащит.

– Дамы, а как вы относитесь к эльфийским дыням?..

К дыням мы относились хорошо, особенно после горячей ванны с ароматной пеной и после чудесного расслабляющего массажа. Массаж делала молчаливая служанка с теплыми, чуткими руками и комплектом разноцветных резных флаконов с ароматическими притираниями, всевозможными мазями и кремами… Мр-р-р. Предложенная дыня сама была словно произведение искусства. Большой (килограммов на пять) солнечно-желтый плод с тонкой, почти прозрачной кожурой, под которой угадывалась аппетитная, сочная мякоть.

Хозяин роскошных апартаментов ожидал нас, вальяжно развалившись в резном кресле. Мы кутались в банные халаты, которые, как ни странно, были в самый раз. И где только взял? Может, за дверями стоит очередь из желающих забыть здесь свой халат? И не только халат… В конце концов, мужчина он хоть куда.

Эльф взял со стола инкрустированный драгоценными камнями кинжал и ловко, не пролив ни единой капли драгоценного сока, разделал аппетитный плод на красивые дольки. Воздух наполнился божественным ароматом. Я чуть слюной не захлебнулась.

– Леди, кушать подано.

Мы набросились на дыню так, словно видели подобное лакомство впервые. Впрочем, так оно и было. Нектар, амброзия, пища богов! Сочная мякоть, тающая во рту и незаметно проникающая в желудок, вызывала у организма бурю восторга. Где-то после пятого куска я прекратила бестолковое заглатывание пищи и принялась смаковать ощущения, даже зажмурилась, чтобы ничто не могло отвлечь от дивного вкуса во рту.

За этим занятием и застал нас Василий. Котик славился потрясающей способностью разыскивать меня везде. Поэтому он просто проскользнул в комнату и дернул за подол халата, чтобы привлечь внимание:

– Вика, а я раков наловил.

Я нехотя приоткрыла один глаз и скосила его на пушистика:

– Замечательно. И где они?

– На речке, – последовал исчерпывающий ответ.

– И что они там делают?

– В ведре лежат. Я маленький, а ведро большое и тяжелое – не донести.

Я вздохнула. Все-таки что бы он без меня делал?

– Ну так сходи за Яшкой или Волчком!

– Точно! Как я сразу не догадался! – Пушистый вихрь вылетел из комнаты, чуть не вышибив дверь.

Однако… Силен!

Мы выходили из комнаты брюнета, которого звали Роландэль, и нос к носу столкнулись в коридоре с двумя командами истребителей. Увидев ведьм в банных халатах, покидающих комнату мужчины с довольными выражениями на лицах, народ сделал не очень лестные для нас выводы.

– А что это вы там делали? – подозрительно прищурился Третьяков.

Я решила рубить правду-матку:

– Дыню ели.

Все дружно хмыкнули, являя полное неодобрение нашего поведения и сплоченность своих рядов. Досадно. И почему они не верят? А когда из-за дверей выглянул Роландэль и отдал нам позабытые вещи, у ребят сделались такие лица… Словом, в их глазах падать нам с Меленой было уже некуда, а эльф, наоборот, вызывал уважение. Вот он, двойной стандарт в действии!

– Кто-то говорил, что хочет ужинать, – процедил сквозь зубы Третьяков.

Мы дружно кивнули. Честно говоря, есть уже не хотелось, но зачем дразнить гусей. Посидим, поклюем что-нибудь легкое. Составим, так сказать, компанию.

– Нас ждут в гостиной.

– Замечательно, – дружно закивали мы, – только переоденемся.

– Зачем такие условности? – ехидно поинтересовался Третьяков. – Вы и так чудесно выглядите.

И что они так на нас смотрят? Мы ведь ничего такого не делали. А если бы и делали, им-то что? Мы ведьмы свободные, детьми и семьей не обремененные. Я распахнула глаза пошире, медленно улыбнулась и подкралась к командору с видом женщины-вамп.

– Третьяков… – хрипло промурлыкала я. Несчастный нервно икнул, не зная, чего от меня ожидать, глазки забегали в поисках путей отступления. Ой не выйдет, голубчик! От меня еще никто не уходил. – Ревнуешь, да? Так ты только скажи… Я тебе век верная буду.

И влепила совершенно ошарашенному мужику смачный поцелуй в губы. Народ выпал в осадок. Третьяков стоял на нетвердых ногах, как молнией пораженный. А я гордо удалилась, слегка покачивая бедрами. Все-таки красота – страшная сила. Мелена последовала за мной, тихо хихикая. К слову сказать, неторопливо удалось дойти до поворота, а там, толкаясь, с диким ржанием рванули до комнат со всех ног.

Я переоделась в элегантное вечернее платье с длинным шлейфом. Платье было роскошное, оно ожидало меня на покрывале кровати. К нему полагались туфли на шпильке и шелковые чулки. Сразу видно, что здесь правит женщина! Знает, что у гостьи может не оказаться вечернего туалета. Гостиную мы с Меленой нашли быстро. И дело не в том, что мы наконец научились не теряться в незнакомых замках, просто на этот раз за нами прислали служанку, дабы проводить таких важных гостей.

При входе в гостиную дворецкий распахнул перед нами двери и торжественно прокричал наши имена. Выглядело это так, будто собравшихся предупреждали о нашем приходе, чтобы народ успел замаскироваться под пенек, а кто не спрятался, мы не виноваты. Роландэль восседал за столом по левую руку от Правительницы, кресло по правую руку подозрительно пустовало. Сомнительно, что стульчик приготовили именно нам (вдвоем нам явно не поместиться), пришлось удовольствоваться местами попроще.

Истинное мучение сидеть за сервированным столом, полным разнообразными вкусностями, когда организм настолько переполнен едой, что самые лучшие яства не лезут. Впрочем, тут была и положительная сторона: повара умудрились изготовить такие шедевры, что есть их было почти святотатством – словом, эльфы и тут выпендрились. В итоге мы с Меленой решили вести себя как истинные леди – мелко крошили пищу в тарелках и нехотя отправляли эфемерные кусочки в рот. Удивленные ребята совсем растерялись и никак не могли понять, как им вести себя в присутствии таких леди. И честно пытались есть меньше, но проигрывали.

Под столом в колени ткнулось что-то живое. Я вздрогнула и чудом не завизжала на весь зал. Какая сволочь прикалывается? Визуальный осмотр присутствующих на предмет нелепых ухмылок, многозначительных взглядов и прочих странностей поведения ничего не дал. Под пристальным взглядом ведьмы окружающие давились, икали и смущенно кашляли. Полная решимости схватить извращенца на месте преступления, я резко дернула край скатерти вверх и… узрела умильную морду Волчка. Как он сюда попал?

– Вика, – тихо прошептала Мелена, – ты ведь мне подруга, правда?

– А то, – кивнула я, прикидывая, как незаметнее удалить монстра из зала.

А что, если запустить бомбу-дымовуху и под шумок выпустить Волчка? Нет. Так не годится. Третьяков взбесится, да и готовой бомбы нет. Терзавшие меня сомнения разрешила курица. Толстая, истекающая жиром, с золотистой корочкой. Я сцапала тушку и шустро сунула ее под стол. Одного я не учла – окружающие это заметили. Трудно скрыть исчезновение целой курицы. Не знаю, о чем подумали истребители. Может, решили, что я, как хомяк, делаю запасы на зиму и складирую их под столом. Волчок с азартом схрупал подношение и благодарно лизнул руку. Замечательно.

– Знаешь… – Мелена нервно кусала губы, вертя в длинных пальцах хрупкий бокал на длинной ножке, наполненный драгоценным эльфийским вином. – Не знаю, как начать…

– Попробуй с начала, – предложила я, высыпая под стол десяток котлет.

Из-под стола донеслось довольное чавканье.

Мелена тяжело вздохнула:

– В общем… На последнем задании… случилось… Случилось нечто очень, очень… ужасное!

Я замерла в тихом ужасе. Что же могло произойти на задании такого, что Мелена пребывает в шоке? Я прекрасно понимала, что жизнь истребителя трудна и опасна, есть куча шансов проснуться внутри какой-нибудь твари или свести счеты с жизнью миллионом, не менее, экзотичных способов.

– Говорят, время лечит… Ну так вот… Ни фига оно не лечит!

Я так и застыла, держа в руке огромную отбивную. Волчок не дал мне забыться и сцапал продукт прямо из моих пальцев.

– Успокойся, Мелена. Все уже в прошлом.

– Какое в прошлом?! – вскричала она, привлекая общее внимание к нашим скромным персонам. – Я до сих пор, как вспомню, еле удерживаюсь от слез, а по ночам в подушку плачу… Ты ведь поможешь мне?

– Конечно. О чем речь? Скажи мне, что случилось.

– Она погибла…

– Кто?

– Ручка из красного дерева, прутик к прутику…

Я захлопала глазами. Это она о чем? Какие ручки, какие прутики?

– Кто – она? – тихо поинтересовалась я, совершенно ничего не понимая.

– Как – кто? – искренне удивилась Мелена. – Разумеется, метла, которую подарила мне ты. Викочка, милая, этот изверг Липай не пустил меня на последний шабаш и сломал метлу!

– И правильно сделал, – вмешался Третьяков. – Ты бы видела, в каком виде заявилась эта, с позволения сказать, ведьма (слово «ведьма» прозвучало как ругательство). И еще Макса с собой заманила.

Я буквально задохнулась от возмущения. Нет, каков нахал!

– Макс совершеннолетний и вполне может решать самостоятельно, лететь ему на шабаш или нет.

– Неужели! – От переполнявших эмоций командор вскочил на ноги, зацепил скатерть, и блюда дождем посыпались на пол.

Роландэлю удалось спасти блюдо с гусем, правда ненадолго. Из-под стола вынырнула морда Волчка и острые зубы впились в край подноса. Началось перетягивание гуся. Никто уступать не думал, упирались кто лапами, кто ногами, оставляя борозды на дорогом ковре. Мутант сделал проще: просто неожиданно выпустил предмет спора из зубов, а не ожидавший такой подлости эльф улетел в стену. Гусь взлетел в воздух и был пойман в красивом прыжке довольным своей находчивостью волком. Волчок исчез под столом и захрустел уворованной птицей под громкую ругань обозленного эльфа и хохот окружающих.

Всю дорогу до отведенных нам комнат Третьяков посвятил лекции на тему «Этикет за столом, или Как правильно вести себя ведьме, приглашенной на ужин». Почему-то командор избрал виновной в конфузе именно меня. Наверное, по привычке. Я благополучно пропустила нудное нравоучение мимо ушей. В результате все расстались без эксцессов, что само по себе достижение немалое.

14

Как ни странно, мне не спалось. А ведь день был насыщен событиями под завязку плюс повышенные физические нагрузки от садовоогородной деятельности, а сна ни в одном глазу. Намаявшийся за день котик мирно дрых, свернувшись уютным калачиком. Наблюдая эту умильную картину, я чувствовала, как из глубины души поднимается глухое раздражение. Как он может спать, когда я не сплю! Хотелось схватить подушку и придушить соню. Рука невольно потянулась к пухоперовому изделию и… застыла в нерешительности. Нет. Так дальше не пойдет. Надо с этим что-то делать. Вопрос только – что? Я полежала еще чуть-чуть и пришла к выводу: в таком замке просто не может не быть библиотеки. В ней обязана быть хотя бы одна скучная до зевоты, занудная книжка, которую читать больше пяти минут и не уснуть невозможно.

Я выскользнула из кровати, безрезультатно попыталась нащупать тапочки, накинула на плечи халат, дабы не пугать доблестную стражу своим силуэтом в белой до пола ночной рубашке, и выскользнула в коридор. Замок спал. В коридорах не было абсолютно никого, словно всех разом поразило заклятие исчезновения и все в один миг испарились. Интересно, где здесь библиотека? Да где угодно!

Коридоры освещали магические светильники. Удобная вещь. Яркие, топлива не требуют, от электричества не зависят и копоти не выделяют. Надо будет потом спросить, как они такое чудо сделали. Словом, я заблудилась в светлых коридорах эльфийского замка. Раньше я плутала только в темноте. Прогресс, прогресс… После часового блуждания я возненавидела эльфов, умудрившихся построить этот лабиринт, по ошибке названный замком. Через два часа грозилась разрушить все замки разом, если библиотека не отыщется в течение пяти минут. В замке что-то ощутимо дрогнуло, и дверь возникла прямо в стене.

– Ничего себе сервис! – ахнула я. – Кабы раньше знать…

Воображение услужливо нарисовало сотни дверей, ведущих в разные покои. Здесь были большие двери, маленькие, резные, из разных сортов дерева, позолоченные и железные, даже маленькие дверки в мышиные норки. Ужас. Просто мир дверей какой-то. Я разогнала видения из опешившего от широты собственной фантазии разума и распахнула дверь. Библиотека. Это действительно была именно она. Трудно сказать, что больше удивило меня: то, что дверной проем соткался прямо в стене, хотя раньше на него даже намека не было, или то, что за ним оказалась именно та комната, которую я искала в течение нескольких часов. Но я точно удивилась.

Ряды книг на огромных стеллажах. Один минус – света нет. Не держать же дверь открытой, чтобы свет магических светильников проникал и в комнату. А если кому-то проходящему мимо покажется забавным захлопнуть ее? Я почесала затылок, напрягая разум в поисках подходящего заклинания. Магические светлячки мне никогда не удавались. Тем более не стоило рисковать в замкнутом помещении, под завязку полном горючим материалом, то бишь бумагой и пергаментом. Опыт подсказывал, что потерю библиотеки эльфы так просто не спустят. Досадно. Впрочем, если дверь возникла прямо в стене, может, попытаться аналогично извлечь свет? Хуже-то все равно не будет.

– Свет! – воскликнула я, как режиссер на съемочной площадке.

И к моему величайшему изумлению, магические светильники тут же вспыхнули мягким светом.

– Молодцы эльфы! – присвистнула я. – Как хорошо придумали.

Книг было не просто много, а очень много. Огромные стеллажи, заполненные множеством увесистых томов, со старыми переплетами, с новыми блестящими обложками, с золотым тиснением, тубы с пергаментами. Их было так много, что глаза разбегались.

– Ну? И какую выбрать? – вопросила я самое себя.

Как и следовало ожидать, молчание было мне ответом. Ну и пусть. Сама разберусь, немаленькая. Я подошла к огромному дубовому резному столу, на котором лежала целая стопка книг. Видимо, не одной мне пришла в голову светлая идея посещения библиотеки. Кто-то тоже тянется к свету знаний. Я пробежалась взглядом по переплетам. Так, что тут у нас? «Драконоведение», «Жизнь замечательных драконов», «Как вырастить своего дракона в домашних условиях», «Драконы, кто они?», «Драконы от яйца до чудовища». Кто-то явно помешался на почве драконов. Так. А это уже интересно. Я заметила знакомую эмблему – серебряный единорог, а на спине его алконост. «Тайны Сестер Серебряного Единорога». Тот, кто читал подобные книги, как минимум знал древнеэльфийский.

Положительно, мне везет на единорогов. То лабиринт в Адовой Глыщобе, поющий алконост и единорог под землей. То странная татушка на плече и в довершение всего единорог, помогающий сажать сад. Все вкупе на простое совпадение не тянуло. Логика никогда не была сильной стороной моей натуры, но если хорошо подумать, сколько народу видело единорога? Считаные единицы. А мне он через день является.

Пальцы погладили кожаный переплет книги. Как странно, руны почти стерлись, а эмблема будто вчера нарисована. Я уселась за стол, отчетливо понимая, что сон мне точно не грозит. Теперь не успокоюсь, пока не прочту книгу от корки до корки. Пришлось смириться и устроиться поудобнее.

В книге оказались замечательные картинки. Кто-то потратил кучу времени, чтобы прорисовать все в мельчайших деталях, и в результате на первой же странице замок был изображен так натурально, что казалось, будто часовые на стенах переминаются с ноги на ногу и пристально вглядываются в ночь, чтобы уловить малейшую опасность. Один из часовых поднял руку, чтобы поправить светлые волосы, выбившиеся из-под шлема. Я удивленно протерла глаза.

– Ничего себе! Уже глюки, – огорчилась я. – Нет. Все-таки надо идти спать, а то мерещится всякое, так и до танцующих серебряных единорогов можно досидеться. А книга до завтра никуда не денется. Впрочем, можно захватить ее с собой в спальню.

Только я протянула руку, чтобы захлопнуть том, как вдруг мир словно вспыхнул тысячами разноцветных огней. «Обалдеть!» – подумала я, прежде чем провалиться в звенящую пустоту безмолвия.

Я очнулась на холодном, сыром полу и долго не могла понять, где нахожусь. Я попыталась зажечь магический светильник. Зря. Для самоубийства экзотично, а для подсветки слишком опасно. Пламя полыхнуло по стенам, облизывая кирпичи. Хорошо, что в комнате гореть было нечему, исключением являлся деревянный топчан с соломенным тюфяком, который сгорел быстрее факела, облитого керосином. Помещение наполнилось едким дымом. Я отчаянно кашляла, но в неверном свете огня удалось разглядеть окружающий мир.

Комнату можно было назвать скорее камерой. Я нечасто бываю в тюрьмах, короче, вообще ни разу не была, но читала о том, как содержат узников. Маленькая комнатушка с каменными сырыми стенами, с которых капает вода и по которым любят карабкаться крысы. Имелись нары (в данном случае догорающий топчан), зарешеченное окно находилось слишком высоко от пола, словно одной решетки было мало. Массивная дверь перекрывала выход и выглядела очень внушительной.

Сказать, что я удивилась, – не сказать ничего. Мое состояние граничило с шоком. В мозгу наравне с пульсом билась одна только мысль: «Как я умудрилась так влипнуть?!»

Топчан догорел. Я понемногу успокоилась. В мозгу всплывали события дня и выстраивались в стройную последовательность. Самое последнее, что я помнила, – книга. Книга, которую я имела несчастье обнаружить в библиотеке. И далась мне она! Надо было просто выпить снотворное и завалиться спать. Значит, ловушка – книга. Какая-то морда замагичила фолиант в надежде, что я в него суну свой любопытный нос. Стоп. Даже если это именно так, то неизвестный обладает даром ясновидения. Это же надо предвидеть, что я не смогу уснуть и, вместо того чтобы воспользоваться подручными средствами, типа считать слонов и прочую живность, потащусь искать библиотеку. Почему именно библиотека? Кто мог знать о моем пристрастии? Ответ напрашивался сам собой. Никто. Особо умной меня редко кто считает. Слово «неудачница» обычно самый лестный комплимент, который я слышу. Новая команда вряд ли предполагает, что в книжке я могу искать что-либо более сложное, чем веселые картинки. И что же это значит? А это значит, что либо ловушку ставили не на меня и я попалась по чистой случайности, либо ловушку ставили не в одном месте.

Блин. Столько думать разом давненько не приходилось. Примерно со времен последней сессии в Академии, когда я пыталась обойти охранное заклинание, наложенное на кабинет для сдачи госэкзаменов. Последствия были ужасны. Кабинет замагичили на совесть, и он предпочел погибнуть в огне, но не сдать позиций. В результате Академия лишилась замечательного кабинета, ректор рвал и метал, преподы устроили тотальные гонения, поставив всем, кто даже теоретически мог совершить подобное, оценку на балл ниже, но меня не поймали. Страшно подумать, что случилось бы, повернись дело иначе. Мало того что пришлось бы еще пять лет ишачить на Академию за здорово живешь, отдавая заработки на восстановление кабинета, да еще добрые студенты как пить дать устроили бы мне темную. Но что-то я отвлеклась.

Как ни крути, а меня похитили. С другой стороны, хоть мозги дымятся от такого напряга, но даже в состоянии перегрузки я способна на многое. Ладно. Хотели войны? Вы ее получите. В стены ударили заклятия. Я поочередно пробовала свою темницу на крепость, используя различные виды стихий, сплетая вместе несовместимое, играя, отдаваясь на волю спятивших заклятий, рикошетом бьющих по стенам. Камень стонал и крошился, кладка ходила ходуном, но дверь держалась. Однако крепкие они тут двери делают.

В дверь заколотили ногами, причем снаружи. Я настолько удивилась этому факту (не думают же они там всерьез, что я их должна впустить внутрь?), что окончательно утратила власть над заклинаниями. Те словно того и ждали – сорвавшись с привязи, как свора гончих, почуявших долгожданную добычу, с гудением пронеслись они по стенам, снимая слой камня, обращая его в пыль. Вот заклинания нашли окно – и магический смерч, завывая, покинул камеру, отчего железные опилки дождем осыпались внутрь. Меня опрокинуло на пол и ощутимо приложило пятой точкой о неровный пол. Больно же, ё-моё!

– Дарриэль! Дарриэль! – орали за дверью.

Интересно, с кем меня перепутали? Вроде здесь никого, кроме моей скромной персоны, нет, а меня точно зовут по-другому.

– Дарриэль! Ответь, пожалуйста! – надрывалась незнакомка, причем на эльфийском.

Я окончательно уверилась, что к искомой Дарриэли не имею никакого отношения. Но раньше чем успела объясниться с незнакомкой, надрывающей голосовые связки совершенно зря, за дверью послышался другой голос, более властный:

– Что здесь происходит?

– Ничего, о Верховная, – залепетали в ответ.

– Неужели? И от этого «ничего» стонет вся обитель? Не стоит прикрывать свою подругу, Ларриэль. Это недостойно воительницы, да и несет только вред. Марш в свою комнату.

– Но, Верховная…

– Никаких «но»! Чтобы через пять минут ты уже спала.

Быстрые шаги гулким эхом раздались за дверью. Девушка убежала, как пугливая лань. Слабачка.

Дверь распахнулась, и на пороге возникла прекрасная, величественная женщина в серебряных одеждах, будто сделанных из металла. И как в таком сидят? Жестко небось, и наверняка платье не гнется. В руке женщина крепко сжимала древко факела.

– Дарриэль. – Имя выдохнули с такой укоризной пополам с усталостью, словно делали это уже не раз.

Я на всякий случай огляделась, но никого, кроме своей скромной персоны, не обнаружила. Странно. К кому тогда обращаются?

Женщина бросила на меня испытующий взгляд и, увидев мою растерянность, неожиданно смягчилась:

– Дитя мое, я не знала, что карцер повлияет на тебя так… так… удручающе. – Раздался тихий вздох, словно она о чем-то глубоко сожалела, бирюзовые глаза на миг заволокла дымка печали. Но женщина тряхнула головой, разгоняя непрошеные мысли. – Думаю, тебе стоит провести эту ночь в лазарете. Пойдем, Дарриэль, я провожу тебя. А утром посмотрим, как быть дальше.

Она развернулась и покинула камеру. Я удивленно пожала плечами. Положительно меня разыгрывают. Ну не может эльф в своем уме спутать демоницу с эльфийкой. Это уж явно из области фантастики. Но за Верховной, как называла ее другая девушка, я последовала незамедлительно. В конце концов, сидеть в карцере я не обязана.

Каменные узкие коридоры обители, освещенные магическими светильниками, ничем не отличались от сотни других коридоров замков: узкие, запутанные – словом, лабиринт лабиринтом, только без чудовища внутри. Хотя… Кто его знает? Еще не вечер.

Лазарет располагался где-то очень далеко, я уже отчаялась прийти куда-нибудь вообще, как вдруг мы остановились перед неприметной дверью. Верховная остановилась так резко, что я от неожиданности не успела затормозить и врезалась в спину женщины.

– О Единорог! – вздохнула она, до глубины души поразив меня своим терпением. – Дарриэль, ты сегодня на редкость неуклюжа.

Я потупилась. Никогда не могла претендовать на грацию и изящество, но «неуклюжая»… Меня так еще никто не называл.

За дверью оказались просторные больничные покои. Кровати отделялись друг от друга белоснежными ширмами. А я еще считала наши больницы убогими! Да наши палаты на четыре – шесть коек – роскошь. К нам стремительной походкой, больше приличествующей воину, чем медсестре или доктору, подошла молодая девушка в белой тунике и сандалиях. Она встала на одно колено, прижав правый кулак к груди, склонила голову с серебристо-пепельными волосами в поклоне:

– Приветствую тебя, Верховная. Чем могу служить жрице Серебряного Единорога?

Эк загнула! Интересно, у них всегда здороваются так официально, словно две делегации враждующих держав, чьи намерения еще не до конца ясны?

Верховная поморщилась как от острой зубной боли:

– Мы одни, Аррандэль. К чему эти условности? Да поднимись ты наконец: я хочу видеть твои глаза, когда буду говорить.

– Слушаюсь и повинуюсь.

Ответ вызвал у Верховной вздох, явно свидетельствующий о том, что терпение женщины все-таки имеет границы.

– Поручаю Дарриэль твоим заботам. Пусть выспится хорошенько. А еще лучше – дай ей макового настоя.

Аррандэль кивнула. Верховная пожелала спокойной ночи и удалилась, оставив меня в недоумении. В более нелепую ситуацию я еще ни разу не попадала. Даже тогда, когда меня застукали в постели блондинистого эльфа. Тем временем меня отвели к кровати и выдали стакан с настоем. Я послушно выпила предложенную жидкость и легла ожидать сон. Стоп. Сон! Ну да, это все объясняет. Я не попадала в книгу, а просто заснула читая. Наверняка мой измученный организм дрыхнет без задних ног где-то в замковой библиотеке. Вот черт! Шея затечет и спина тоже. Так размышляла я, закрывая сонные глаза. Ну вот все и разъяснилось. А ведь хорошая у них настойка. Уже проваливаясь в сон, я услышала чьи-то сдержанные голоса:

– Успокойся, Ларриэль. Она уже спит сном жеребенка единорога. Лично накапала ей макового настоя.

– Ты меня успокоила. Я думала, что на этот раз Верховная ей не спустит. Никогда не видела ее в такой ярости.

– Не волнуйся за подругу. Она единственная Заклинательница Драконов. Идет война, и других уже не подготовить.

– Последнее время Дарриэль ведет себя так странно…

– Боюсь, то, чего мы больше всего опасаемся, скоро наступит.

– О Единорог! Неужели ничего нельзя сделать?!

– Ты сама знаешь, что нет… К сожалению, они все так заканчивают.

«Что бы это значило?» – удивленно подумала я, прежде чем темнота накрыла меня и затянула в очередное сновидение.

Снились мне странные сны, в которых кто-то все время орал и заткнуться почему-то не желал, хотя я его и уговаривала. Раздавался рев, похожий на драконий, а потом во сне началось землетрясение. Просто закон подлости в действии. Другим наверняка снятся прекрасные сны про жаркие страны, теплый песок и морской бриз. Тушку, лежащую в шезлонге, неторопливо обмахивают огромными опахалами из павлиньих перьев два стройных, мускулистых мулата…

– Какие мулаты, Дарриэль? Ты совсем спятила?! – Вопль нагло ворвался в мой сон, разбивая его на мелкие осколки.

Я отмахнулась рукой и сделала малодушную попытку скрыться от навязчивого голоса путем натягивания на голову подушки. В конце концов, что мне за дело до какой-то Дарриэль? Пусть уж она проснется наконец, иначе эти придурки не заткнутся. Не вышло. Совершенно не выспавшуюся тушку самым бесцеремонным образом стянули с кровати, любимую подушку отобрали.

– Дарриэль, кончай дурью маяться! Там дракон, и он сейчас сожжет всю обитель!

При слове «дракон» сон слетел быстрее, чем пух с одуванчика.

– Рвем когти!!! – завопила я и ринулась куда-то, не разбирая дороги.

Меня тут же поймали и ощутимо встряхнули. Я выпучила на присутствующих глаза. Ими, как ни странно, оказались мои знакомые из сновидения: Верховная, Ларриэль, Аррандэль и еще какой-то мужик явно эльфийского происхождения, облаченный в черную кожу. Байкер хренов! Приперлись в сон и измываются почем зря…

– Верховная, ты уверена, что она в состоянии выполнить работу? – с бездной сомнения в голосе поинтересовался эльф.

– Придется. Другого варианта все равно нет. Дарриэль! Несносная девчонка, возьми себя в руки, ступай во двор и поговори с драконом.

– Обалдели?! – вытаращила глаза я. – О чем с ним говорить?! Он же рептилия.

Верховная терпеливо вздохнула и… Меня поволокли к выходу. Я ругалась, пиналась, обещала порвать всех на клочки, покусать, молила не отдавать дракону на съедение, так как я маленькая и драконы предпочитают девственниц, а у меня пятеро детей в Нижнем Тагиле и все плачут круглые сутки и зовут маму. Но меня не послушали и нагло выпихнули во двор. Я насупилась, пнула на всякий случай дверь ногой и, немного попрыгав на здоровой ноге, погрозила запертой двери кулаком и клятвенно пообещала: если выживу, поубиваю всех, на фиг, а погибну – стану являться по ночам и запугаю до икоты.

Дракон плюнул огнем. То ли у него прицел был сбит, то ли он не собирался попадать именно в меня, но огонь превратил песок в стекло метрах в десяти от меня, лицо ощутимо обдало жаром и, судя по ощущениям, брови благополучно сгорели.

– Совсем озверел?! – завопила я, грозя кулаком летающему ящеру.

Дракон летел красиво, только бестолково и кругами, сжигая все на своем пути, что, по его мнению, могло представлять угрозу. Так обитель лишилась кухни. Кухарка, посудомойка и прочая обслуга героически пытались спасти строение, но оно сгорело быстрее стога сена. Далее последовала конюшня с ни в чем не повинными лошадьми. Сестрам удалось, облившись водой, открыть ворота и выпустить обезумевших от ужаса животных наружу. Лошади метались по двору, что порядка, понятное дело, не прибавляло.

– Ах ты гад! – возмутилась я и метнула в мерзкую гадину кстати подвернувшийся под руку камень.

Разумеется, дракон летал слишком высоко, и сила земного тяготения не дала бы увесистому булыжнику долететь до цели, только я приправила снаряд заклинанием. Камень просвистел в воздухе и… встретился с глазом дракона, что несказанно удивило как ящера, так и меня саму. Рептилия взревела и пошла на посадку, видимо рассчитывая прикончить меня собственнолапно и собственнозубно.

Из-за двери выскользнула гибкая фигурка Ларриэль и протянула мне меч:

– Держи, подружка. На тот случай, если диалог не задастся.

Я с сомнением глянула на увесистую железяку и удивленно поинтересовалась:

– Может, объяснишь, что вообще тут происходит? Почему этот ящер-переросток так озверел?

– «Ящер-переросток»!.. – хихикнула Ларриэль. – Боюсь, это очень долгая история.

– А ты кратенько. Только самую суть.

– Ладно. Его родители погибли. Он остался один с яйцами. Мастер Драконов забрал яйца из пещеры.

– Зачем? – удивленно вытаращилась я, не веря в то, что нашелся такой глупец, которому настолько надоела собственная жизнь.

Дракон ни за что не отдаст свое потомство людям. Теперь ясно, почему у рептилии такое скверное настроение. Я бы тоже очень расстроилась, если бы моих родителей замочили какие-то эльфы и в довершение всего украли братьев и сестер. Кто бы мог подумать, что эльфы занимались браконьерством. А ведь на вид такая приличная раса: лес охраняют, животных защищают.

– Он сделает из них боевых драконов, – пояснила Ларриэль.

Раздался грохот. Дракон приземлился с изяществом рухнувшей башни и с таким же шумом. Затем проехался на пузе, распахивая глубокую борозду посреди двора и тормозя когтистыми лапами.

– Ну мне пора, – пискнула Ларриэль, всучила мне железяку и скрылась за дверью.

Меч тут же упал, причем на лапу поднявшегося на ноги дракона, последний взвыл, а я попыталась скрыться за дверью. Мне не открыли. Гады. Пришлось срочно брать себя в руки и готовиться заговаривать зубы ящеру. К слову, дракон был красивого золотого цвета, словно кто-то облил его раскаленным металлом, а тот никак не желал застывать.

– Ты чего натворил, зараза? – спросила я, поднимая меч с земли.

Нет. Удержать такой вес не в моих слабых дамских силах. Что характерно, Ларриэль не прилагала к вышеозначенной железяке особых усилий.

Дракон стыдливо потупился, что повергло меня в состояние, близкое к шоку. Совестливый дракон? Вот это номер.

– Зачем постройки спалил? Ты их строил? Кто теперь восстанавливать будет?

Хм, голос звучит строже, чем у учительницы младших классов, застукавшей учеников с сигаретами.

– А зачем вы яйца с-с-стащили? – прошипел ящер.

Он говорит!.. Когда мне все-таки удалось переварить этот факт и поднять неприлично отвисшую челюсть, я продолжила беседу, стараясь припомнить, что именно знаю о яйцах. Кажется, курам полагается их высиживать. Другие примеры почему-то не лезли в голову.

– А ты сможешь их высидеть самостоятельно?

Дракон уставился на меня янтарными глазами с вертикальными зрачками:

– Мы не высиживаем яйца, – заметил он.

Я удивленно моргнула, разглядев набухающий у ящера фингал. Надо же, какая я меткая. Есть чем гордиться.

– Ну не знаю. Но температурный режим для них нужен?

Дракон согласно кивнул.

– И как ты думал его обеспечить?

Ящер потупился. Видимо, эта мысль как-то не приходила ему в голову.

– А дети, они знаешь какие? – развивала успех я. – Орут, есть просят, пеленки менять надо, кормить по часам, а там в школу пойдут, курить начнут…

Стоп. Куда это меня понесло?

– Ну словом, заботиться о них надо. Прививки разные от болезней делать. Готов ты к такой ответственности?

Ящер отрицательно замотал головой. Не. К этому он определенно готов не был.

– То-то же! – авторитетно заявила я. – А наши специалисты о них позаботятся.

– А как же я?

Глаза дракона наполнились слезами.

– У меня, кроме них, никого нет!

Неужели теперь придется утешать огорченного дракона? Я похожа на мать-утешительницу?

– Не волнуйся, – я погладила всхлипывающую морду, – будешь их навещать… по выходным.

– Рыдающий дракон! Никогда такого не видел. – Мужской голос раздался буквально за спиной, заставив меня взвиться в воздух от неожиданности.

Дракон зашипел в сторону эльфа, затянутого в черную кожу.

– Любезный, – прошипела я голосом, далеким от дружелюбия, – не могли бы вы сделать мне одно одолжение?

– Для вас, сестра, что угодно, – расплылся в улыбке тот, вызывая во мне неудержимое желание съездить по высокомерной морде.

Аж руки зачесались. Я незаметно почесала их о тунику. Не помогло.

– Шумите, пожалуйста, когда приближаетесь ко мне, а то ведь и зашибить могу ненароком.

Улыбка эльфа стала еще шире:

– Всегда рад оказать любезность. Теперь, когда вы закончили, может, предложите своему другу покинуть посадочную площадку?

– Вот сами ему и скажите… «раз такой умный», – раздраженно додумала я.

– Я не знаю драконьего, вы же у нас тут Заклинательница.

– Действительно, Дарриэль, – к нам присоединилась Верховная. – Скоро прибудут драконы, и площадка нам понадобится.

– Интересно эльфы пляшут, – выдохнула я. – То есть как яйца красть, так вы первые, даже родителей несчастного замочить не постеснялись, а теперь – вали отсюда?

– Однако бурная у девушки фантазия, – мягко рассмеялся эльф.

Я обиженно насупилась. Похоже, меня держат за идиотку. Обидно. Дракон разглядывал всех с любопытством. Но в его глазах временами проскальзывало выражение, которое бывает у хищника. Хищному зверю, если он сыт, в общем-то все равно, убивать тебя или нет. Все зависит от обстоятельств и правильного поведения. Если вести себя осторожно, хищник уйдет, а нет… словом, остались от козлика рожки да ножки – это о вас.

– А разве родителей дракона не убили? – в свою очередь удивилась я.

– Они действительно погибли, – кивнул эльф. – Но я не имею к прискорбному факту никакого отношения.

– Ой ли?

– Ты обвиняешь меня во лжи? – Слова эльфа упали, как тяжелые комья земли на гроб.

Все смотрели на меня во все глаза. Я задумалась. Честно говоря, я этого мужика вижу в первый раз. А меня с детства учили не доверять незнакомцам.

– Уважаемый, назовите хоть одну причину, по которой я должна доверять именно вам? – поинтересовалась я. – Между прочим, пока я здесь рисковала жизнью, вы палец о палец не ударили, чтобы мне помочь, а преспокойно отсиживались за крепкой дверью.

– Дарриэль! – ахнула Верховная, словно я только что подписала смертный приговор, причем не только себе. – Извините, ее Мастер Голландиэль, она сама не знает, что говорит.

Злорадная усмешка скользнула по губам мужчины.

– Напротив, Верховная, думаю, девушка сказала именно то, что хотела. – Рука, затянутая в кожаную перчатку, легла на рукоять меча. – Заклинательница Дарриэль, я имею честь вызвать вас на Поединок чести и уступаю вам право выбрать место и время.

«Во влипла!» – простонала я в душе. Этот субчик вполне может настругать из меня сотню маленьких Заклинательниц. Определенно этот сон мне не нравится. Проснусь и больше никогда не засну. Или придумаю зелье, чтобы никаких дурацких сновидений с драконами. А, гулять так гулять!

– Мне ни к чему ваша снисходительность, Мастер Голландиэль. Подойдет любое время и место, – процедила я.

– Дарриэль!!! – Вопль Верховной оглушил, поселив в голове гулкий колокольный звон.

Ей бы сиреной работать.

– Ну ладно, она девчонка! А вы, Мастер? Разве у вас нет других дел, как вызывать неразумных девушек на Поединок? Идет война, а вы тратите время на дурацкие выяснения отношений.

– Война, говорите? Идиотизм необходимо лечить в любое время.

Поединок должен был состояться тут же во дворе. Золотой дракон с удивлением наблюдал за суетой эльфов, выражение морды ящера свидетельствовало о невысоком мнении последнего об обитателях обители. Что поразительно, в обители жили только эльфийки и кроме Мастера Голландиэля к мужскому полу можно было отнести разве что дракона, и того условно (ибо о половой принадлежности рептилию никто неудосужился спросить).

– Можешь выбрать себе оружие, – милостиво предложил он.

Надо же, какой широкий жест.

– Нет, спасибо, – насмешливо фыркнула я. – Все свое ношу с собой.

– Не глупи, Дарриэль, – одернула меня Верховная. – Если дело дошло до Поединка, выбери оружие. Ни к чему заканчивать жизненный путь так глупо.

– Надо полагать, если меня укокошат с тяжеленной железякой в руках, это будет менее глупо, – ехидно фыркнула я.

– Ладно, как знаешь, – пожал плечами Мастер и создал сферу.

– Это еще зачем? – опешила я.

– Чтобы не пострадал никто, кроме нас, разумеется, – усмехнулся тот. – Ты действительно собралась драться голыми руками?

Нет, положительно задушу мерзавца!

– Зачем же такие крайности? Меня все считают ненормальной. Если я тебя покусаю, тебе сделают сорок уколов от бешенства. Впрочем, уговорил, черт языкастый, я подготовлюсь.

«Ахурамариэль?»

Молчание было ответом.

«Ахурамариэль!» – запаниковала я. Неужели в этом глупом сне меня разделило-таки с эльфийским клинком? Против Мастера мне не выстоять и пяти минут. Тьфу! Что я такое говорю? И пяти секунд будет много. Ёлы-моталы!

Мастер Голландиэль терпеливо ожидал начала.

– Не стоит тянуть время, – усмехнулся он.

Если эльф продолжит в том же духе, я за себя не ручаюсь. Ладно, Ахурамариэль, сам напросился, железяка никчемная. Я подпрыгнула:

– Ахурамариэль! – завопила я. – Ахурамариэль!

Следующие десять минут Мастер с удивлением на лице наблюдал за прыгающей и орущей мной. Прыжки отдаленно напоминали танцы у костра первобытного племени, возвещающего далеким предкам о начале военных действий против соседей-каннибалов. Эльф даже удивленно приподнял бровь – неслыханное проявление чувств.

– Верховная права, ты ближе к безумию, чем я думал.

– Ахурамариэль! – в очередной раз возопила я. – Этот придурок замочит нас оптом, пока ты прячешься!

«Никто не может назвать меня трусом, – прошипел эльфийский клинок, материализуясь в руках. – Как ты умудрилась наехать на Мастера Драконов?»

«Наверное, просто везет, – улыбнулась я, искренне радуясь появлению клинка. – Ты отказываешься драться?»

«Шутишь? Всю жизнь мечтал оказаться по эту сторону от Мастера. Только ты мне не мешай».

«Ладно. Уговорил. Вмешиваться не стану. Вопреки расхожим мнениям, я не самоубийца и не сошла с ума. Объясни, а что значит по эту сторону клинка?»

«Именно то и значит. Обычно я находился в руках какого-нибудь Мастера. А что тебя удивляет? Меня выковал один из лучших Мастеров Оружия, он потратил на мое создание больше года, и, даже только что родившись на свет, я стоил целое состояние».

«И сколько примерно?»

Ахурамариэль довольно хихикнул:

«В цифрах не скажу, но если продать эту обитель, все равно не хватит».

Я мысленно присвистнула. Ничего себе!

Мастер Голландиэль с восхищением разглядывал соткавшийся практически из воздуха прекрасный эльфийский клинок. Его явно мучил вопрос: «Откуда девчонка могла взять такое чудо?» Даже на расстоянии клинок впечатлял своей красотой. Лучи полуденного солнца ласково играли на гранях, подчеркивая холодное изящество оружия. По сравнению с великолепным мечом его Убийца Грифонов выглядел неуклюжей железякой.

– Ладно, – обреченно вздохнула я, обрывая мысли задумавшегося эльфа, – приступим. Или, может быть, Мастер раздумал драться?

– Ничуть не бывало, – усмехнулся тот, пожирая глазами мое оружие. – Так торопишься расстаться с бессмертием?

– Бессмертием? – оторопело переспросила я.

– Ну да. Мы же бессмертны.

– Серьезно? – искренне удивилась я. – Значит, если я сейчас отрублю тебе голову, ты просто поднимешь ее, сунешь под мышку и удалишься, насвистывая песенку?

– Нет, конечно, – выдавил Мастер, пораженный необычными фантазиями оппонентки.

– Следовательно, мы не бессмертные, скорее долгоживущие.

– Не вижу никакой разницы.

Но разница была. Получается, если тебя могут убить, то ты не бессмертен, вне зависимости от продолжительности жизни. Истинно бессмертными могут быть только боги, и то в некоторых религиях их убивают. Я открыла было рот, чтобы просветить заблуждающегося, но была грубо прервана:

– Хватит! Приступим.

Эльф встал в боевую стойку. Я последовала его примеру, но это была заслуга Ахурамариэля. Мечи скрестились, звеня и высекая искры. Первые выпады – пробные, чтобы проверить уровень подготовки друг друга, насколько противник умеет владеть оружием. Мы разошлись, тяжело дыша.

«Силен!» – восхищенно прошептал Ахурамариэль.

«Сильнее тебя?»

«Не знаю. Во всяком случае, провел в тренировках не одно столетие. Чем ты ему так насолила, что он снизошел до поединка с малолеткой?»

На это я только могла пожать плечами.

«Нагрубила».

«Не-э-эт. Мастер такого уровня не унизится до мелочных обид».

«Ну тогда не знаю».

Мы сошлись. Это напоминало танец со звенящей смертью, словно внутри звучит напряженная, слышная только тебе мелодия. Я отражала удары, уходила в сторону и парировала выпады, наносила удары сама и даже не успевала заметить, в какой последовательности. С таким же успехом я могла спать по ходу дела, но тут произошло странное. По мечу противника сверкнула молния, меня грубо отбросило и ударило о силовое поле сферы.

– Ё-моё!!! – взревела я. – Жулик! Так нечестно!

– Использование магии допускается правилами Поединка, – откликнулся Голландиэль.

– Ерунда! С каких это пор?

– Так было всегда.

«Он прав», – подтвердил Ахурамариэль.

«Блин! Мог бы сообщить об этом заранее!»

«Об этом каждый эльф знает с пеленок».

«Ахурамариэль, может, для тебя это открытие, но я не эльф!»

«Иногда я об этом забываю», – тихо вздохнул тот.

Не поняла. Это был комплимент, что ли?

– Продолжим?

– Согласна.

Мечи скрестились с новой силой.

«Займи его чем-нибудь, пока я попробую колдовать».

«Постараюсь».

Но Мастер тоже не дремал и ближайшие полчаса не давал мне ни единого шанса сосредоточиться. Мужик оказался горазд на выдумки. А отражать его пусть простые заклятия, параллельно пытаясь сплести что-нибудь свое, было невозможно. Я начинала плести заклинание, он отражал атаку, затем я плела новое, забывая о старом. Результат оказался совершенно неожиданным. Так вот как рождаются новые заклинания! Магия накапливалась: заклинание за заклинанием, слово за словом рождалось нечто новое. Сила гудела в ушах как набат, пока я искала конечное слово, позволяющее завершить заклятие раньше, чем накопленный магический потенциал разорвет меня самое на маленькие кусочки. Я перебрала кучу слов и знаков, каждый из них либо был отвергнут, либо органично вливался в заклятие, усиливая мощь последнего.

Чувствуя себя беременной женщиной в поисках акушера, я добавила до кучи древний символ огня и… получилось! Заклинание ушло, отката я не почувствовала, значит, оно благополучно настигло того, кому предназначалось. В глазах потемнело, и я рухнула на колени, из последних сил стараясь не отключиться.

«Ничего себе!» – удивленно присвистнул Ахурамариэль.

Я осторожно перевела взгляд на то место, где должен был находиться противник.

– Ничего себе! – эхом отозвалась я.

Мастер Драконов исчезал. Исчезал медленной дымкой, меняя очертание собственного тела. Это не было похоже на смену облика оборотня. Не то чтобы мне приходилось видеть сам процесс у перевертышей, но его более-менее подробно описывали очевидцы, которым удавалось избежать клыков. Не было болезненных спазмов мышц, выворачивающихся суставов и перестройки костей. Это было серебристое свечение, постепенно уплотняющееся в нечто другое, не похожее на эльфа даже отдаленно. Завороженным взглядом я досмотрела превращение до конца и услышала, как с громким хлопком лопнула созданная Мастером сфера. И тут на песок двора ступил прекрасный черный дракон.

– Этого просто не может быть! – прошептала я, соскальзывая в беспамятство.

15

Я проснулась не от тычков, воплей и угроз, а от запаха ароматного чая, которым был напоен воздух. Организм вынырнул из сна, настойчиво требуя еды и питья. Я распахнула глаза и с чувством потянулась.

– Проснулась, спящая красавица? – промурлыкал вкрадчивый голос Аррандэль. – Сейчас принесу завтрак.

Волшебное слово «завтрак» прозвучало как музыка для моей обессиленной тушки, желудок голодно заурчал, намекая, что терпение его небезгранично. Аррандэль поставила переносной столик и водрузила на него большую тарелку с яичницей с ветчиной. Я накинулась на предложенное блюдо как оголодавший дракон и уничтожила его раньше, чем успел завариться чай, к которому, кстати, были предложены дивные, тающие во рту пирожные.

– Аррандэль, – обратилась я к снисходительной эльфийке, когда первый голод был утолен, – Мастер Голландиэль умудрился превратиться в дракона.

– Поправка: это ты сделала из него дракона.

– Ладно. Я превратила эльфа в дракона, и мне это удалось. Но я ведь знаю, что это в принципе невозможно. Превращение кого-то в нечто гораздо большее чревато получением мелкорубленого фарша.

– Ты права. Ни одно тело, даже если оно настолько тренировано, как у Мастера, не выдержит столь кардинального изменения. То есть, если ты мышь, то сделать из тебя слона фактически нереально.

– Но ведь я видела, как Голландиэль стал драконом.

– Правильно. Нельзя из эльфа сделать дракона, если он сам не является драконом.

– Это как? – опешила я. – Мастер Голландиэль – дракон?

– Не совсем. Ты слышала, откуда ведут род эльфы клана Золотого Дракона? – Я покачала головой. – Тогда слушай. Когда-то паривший в небе Золотой Дракон увидел прекрасную эльфийку и пленился ее красотой. Чтобы добиться руки избранницы, дракону пришлось принять облик прекрасного золотоволосого юноши. Он похитил девушку и добился от нее ответных чувств. От этого брака ведут свой род эльфы клана Золотого Дракона. Понятно?

Я кивнула. Хотя в моем понимании эльфы и драконы – существа, мягко говоря, слишком разные. Как один мог плениться другим – непонятно.

– И что это значит?

– Это значит, что в Мастере Голландиэле течет кровь Золотого Дракона, поэтому он смог пережить такую трансформацию.

Логика в этом была.

– Аррандэль, мне показалось или Мастер Голландиэль питает ко мне личную неприязнь?

– Неприязнь? – неожиданно рассмеялась та. – Нет. Он хочет соединить ваши судьбы.

– Чего?

– Жениться на тебе, разумеется.

Я вытаращила на нее глаза, раскрыв рот от удивления. Интересно эльфы пляшут…

– Оригинальный у него способ делать предложение посмертно. Или он извращенец и хотел жениться на трупе?

Теперь настала очередь удивляться Аррандэль:

– О Единорог! Он вовсе не собирался тебя убивать.

– Это так сейчас называется? Он вызвал меня на Поединок.

– Разумеется. Но ты один раз ему уже отказала. Если бы он победил тебя в честном Поединке, то у тебя был бы выбор: либо принять его предложение, либо умереть.

Ничего себе способ завоевать благосклонность девушки!

– Тогда почему Верховная так перепугалась?

– Потому что последнее время ты ведешь себя, мягко говоря, неадекватно. И вызов на Поединок только убедил ее в нестабильном состоянии твоей психики.

– Она считает меня сумасшедшей?

– Не принимай близко к сердцу, но да. Заклинательницы Драконов очень редки в основном потому, что редко доживают до своего столетия. Они сходят с ума гораздо раньше. Говорят, разум дракона настолько чужд всему, с чем нам приходилось сталкиваться, что такой контакт просто не может не сказаться на психике. Только не говори, что ты этого не знала. А ты то бегала от Мастера, делая все возможное и невозможное, чтобы не дать ему ни малейшего повода придраться и вызвать на Поединок, то открыто провоцируешь скандал. Хочешь сказать, это поведение нормальной эльфийки из клана Серебряного Единорога?

Я потупилась. Сон отчего-то становился все запутанней и запутанней, и, как ни странно, я уже не была уверена, хочу ли я проснуться или нет. Хотя в любом случае книгу прочитать стоит. Надо же, какая интересная!

– Ладно. Рада, что мы оказались неправы. Ты победила, а не предпочла смерть замужеству, как мы опасались. Теперь, когда с завтраком покончено, будь любезна, спустись во двор и успокой бывшего жениха, пока он не разгромил обитель.

Я послушно спустилась вниз и вышла во двор. Картина, представшая моему потрясенному взору, производила сильное впечатление. Огромный черный дракон с чешуей, переливающейся на солнце всеми оттенками темно-синего, темно-зеленого и темно-красного, носился по двору как угорелый. На одной из башен обители горделиво восседал молодой золотой дракон. Завидев меня, он приветливо помахал лапой и слетел вниз с изяществом курицы, спорхнувшей с насеста. Приземление больше напоминало посадку слепого летчика, у которого вышли из строя все приборы. Шумная посадка у него получилась, даже земля ощутимо вздрогнула.

– Ты не в курсе, чем это занимается твой черный собрат? – поинтересовалась я у золотого дракона, потиравшего ушибленное при посадке пузо.

– Пытается научиться летать.

– И как успехи? – заинтересовалась я.

– Пока не очень, – злорадно хмыкнул золотой. – Я ему предлагал спрыгнуть с высоты, например с башни.

– Ну и?..

– Ничего не получилось. У вас слишком узкие лестницы для дракона его комплекции.

Может, оно и к лучшему. Отскребать со двора гигантских размеров котлету, покрытую чешуей, удовольствие ниже среднего. Золотой дракон улегся рядом, и мы стали дружно болеть за марафонца. А он в хорошей форме. Вон как шустро перебирает лапами.

– Дарриэль! – Голос Верховной над ухом заставил меня взвиться вверх от неожиданности.

Я приземлилась на дракона и взвыла благим матом, приложившись мягким местом о жесткую чешуйчатую шкуру ящера.

– Кажется, тебя просили успокоить Мастера Голландиэля? Или я ошибаюсь?

– И как вы это себе представляете? – опешила я.

Перспектива быть растоптанной когтистыми лапами неудавшегося жениха не вдохновляла.

– Ты же у нас Заклинательница. Тебе виднее. Но чтобы через пять минут все было тихо. Да, чуть не забыла. Делай что хочешь и как хочешь, но верни Мастеру Голландиэлю его эльфийский облик! Это приказ! – Верховная резко развернулась – так что туника взметнулась вокруг стройных ног – и гордо удалилась, оставив меня в недоумении гадать, как угомонить мятущегося дракона.

В голову, как назло, ничего умного не приходило. Разве что встать на пути бегущей рептилии? Ахурамариэль обозвал меня «самоубийцей». В ответ я только пожала плечами и подумала: «Не предлагаешь – не критикуй».

Я вытянула вперед руки и заорала:

– Стоять!!! – подкрепив свой вопль заклинанием магического щита.

Дракон несся на меня со скоростью почтовой упряжки и останавливаться вовсе не собирался. То ли он не слышал моего крика, то ли принципиально решил затоптать и тем самым избавиться от надоедливой Заклинательницы. Магический щит лопнул как мыльный пузырь, я с воплем отпрыгнула в сторону и не слишком удачно приземлилась на пятую точку, ругаясь, как пьяный матрос, поскользнувшийся на палубе. Золотой дракон скептически фыркнул и вытянул лапу, черный споткнулся и улетел вперед, испуская огонь, как сломанный огнемет. В результате огневой атаки черного дракона северная стена обители сначала обуглилась, а потом и вовсе рухнула, не выдержав столкновения с мощным лбом дракона.

– Дарриэль!!! – Вопль Верховной грозил разрушить оставшиеся три стены обители до основания. – Негодная девчонка! Я же просила тебя остановить дракона, а не разрушать обитель.

– Но, Верховная… – прикинулась дурочкой я. – Я в точности выполнила ваш приказ. Вы же не уточняли, как именно я должна это сделать.

Целую минуту, пока взбешенная эльфийка буравила меня испепеляющим взглядом, я думала, что она меня убьет. Женщина оказалась очень мужественной и взяла себя в руки. Она просто прикрыла глаза, видимо сосчитала про себя до десяти (удивительное самообладание, мне бы и до ста не хватило) – и глаза открыла уже спокойная, сосредоточенная женщина.

– Хорошо. В следующий раз я буду более конкретна в приказах. А теперь иди в свою комнату и приведи себя в порядок. – Прозвучало это как «убирайся с глаз, пока я не предала тебя медленной и мучительной смерти».

Я поспешила убраться, пока она не передумала. Сон сном, но даже во сне может быть больно. Но я не успела. Небо вдруг потемнело, повеяло холодом. Послышался странный гул, словно кто-то, напрочь лишенный музыкального слуха, взялся играть на контрабасе. Все застыли, задрав лица кверху и с тревогой вглядываясь в небо.

– На нас напали! – раздался властный голос Верховной. Магически усиленный, он пронесся по территории обители словно из громкоговорителя. – К оружию!!!

Золотой дракон вскочил и издал воинственный трубный рев, завидев своих извечных врагов – грифонов. Грифоны! Они заполнили потемневшее небо, как стаи перелетных птиц осенью.

Вооруженные девушки выскакивали из обители, на ходу застегивая пояса с мечами, поправляя кольчуги, налаживая стрелы на луки. Со стены дали первый залп. Несколько грифонов взревело и рухнуло вниз, остальные сгруппировались в боевые клинья и пошли в атаку. Мощные когти не давали воительницам ни единого шанса на выживание. Снизу ударили несколько магических молний. Опаленный грифон выпустил из когтей схваченную девушку, стрела тут же пробила его крыло, и он рухнул вниз, теряя остатки перьев.

Я никогда раньше не была в подобном бою. Ощущение смерти и боли, веявшее отовсюду, заставило меня остолбенеть. Внезапно меня подкинуло в воздух, и я, нецензурно ругаясь, шлепнулась прямо на широкую чешуйчатую спину золотого дракона, ощутимо приложившись животом к выпирающему гребню. Пока я безуспешно пыталась вдохнуть, кожистые крылья сделали несколько сильных взмахов, и дракон взмыл в воздух. Мне приходилось летать на метле, но дракон – это нечто другое.

– Не бойся! – крикнул ящер, перекрывая шум ветра в ушах. – Я не дам тебе упасть, но для этого ты должна принять мою магию.

– Это как?! – заорала я в ответ.

– Полагаю, что тебе нужно постараться ощутить себя единым целым со мной.

– Так ты не уверен?

– Я ни разу не летал со всадником на спине. Конечно, я не уверен. Но мы должны попытаться. На земле у тебя слишком мало шансов выжить, а боевой дракон – хорошее подспорье для наших.

Вопреки обыкновению я не стала спорить. Объяснялось это просто: жить очень хотелось. Пытаться расслабиться на летящем драконе, когда он то и дело уворачивается от чьих-то когтей, примерно то же самое, что пытаться пить кофе на американских горках. Но я очень старалась, даже зажмурилась, чтобы отвлечься от мельтешащих вокруг грифонов, и мое усердие было вознаграждено. Внезапно я ощутила под собой не просто чешую, мышцы и плоть, а пламя. Оно струилось, мерно гудело, пульсируя, как живое, трепещущее сердце. И полет больше не казался таким ужасным, он завораживал, как танец огненной саламандры в камине. Это было не просто интересно, это было чудесно! Я открыла глаза:

«Ахурамариэль, нам предстоит битва».

«Ты окажешь мне честь, всадница. Всегда мечтал сразиться на драконе».

Теперь, когда мы представляли с драконом единое целое, я перестала опасаться позорного падения вниз, и мы вступили в бой с превосходящими силами противника. Золотой выпустил струю пламени, и очередной грифон, взвыв, стал стремительно терять высоту. Другому я отрубила загребущую лапу, тянущуюся ко мне острыми когтями. Встречи с третьим избежали, совершив потрясающую по красоте петлю. В какой-то момент боя мы взлетели слишком высоко над грифонами, и золотой дракон ахнул:

– Смотри!

Я взглянула вниз и вскрикнула. Армия. Огромная армия шла на штурм обители! В испуганный мозг иголками ткнулась мысль: «Им не выстоять!»

Бой закипел с новой силой. Атакуемые с земли и воздуха Сестры Серебряного Единорога дрались отчаянно, они были готовы продать свои жизни очень дорого. Черный дракон очнулся и помогал Сестрам огневой мощью. Я крикнула:

– Замочим гадов!!!

И влетела в гущу грифонов, размахивая мечом и помогая себе магией. Заклинания были простыми, но действенными. Здесь не надо было заботиться о том, какого рода магию я использую. Это же сон, в конце концов.

Внизу раздался грохот. Это рухнула одна из башен обители, погребая под собой защитниц. Грифоны, казалось, не убывали, а где-то недалеко размножались почкованием. Внизу дела обстояли не лучше. Обитель охватило жадное пламя. Нигде не было видно черного дракона. Кольнула мысль: «А жив ли он вообще? И остался ли в обители хоть кто-то в живых?» Словно в ответ моим мыслям в нападавших ударил фаербол. Кто-то завопил и рухнул с коня. Битва продолжалась.

В глазах рябило от множества врагов, рука онемела, устав рубить и колоть. Золотой дракон тоже устал. Пламя вырывалось все реже, и разрушений было все меньше. Вместе с этим пришло ясное осознание поражения.

«Мы должны отступить», – констатировал Ахурамариэль.

«И бросить тех, кто внизу?» – возмутилась я, отрубая очередную когтистую лапу, но движение вышло каким-то скованным и неловким.

«Если мы долетим до эльфийского Града, то сможем сообщить о случившемся. Тогда есть шанс, что прибудет подкрепление. Остаться – значит погибнуть просто так».

«А если не успеем? Если помощь придет слишком поздно?»

«Лучше поздно, чем никогда, – философски заметил Ахурамариэль. – Посмотри на дракона, он еле держится в воздухе. Если мы не решимся, сейчас он рухнет вниз и не мне тебе говорить, что от нас останется».

Я невольно глянула вниз. С грохотом рухнула еще одна башня, отдельными всполохами сверкали боевые заклятия, но участь обители уже была решена. С ближнего холма раздался трубный звук рога и хлынул новый поток разношерстных воинов Темных. Плечо ожгла резкая боль, я замахнулась на грифона, раскрывшего на меня клюв. Тварь завопила. Следующий удар, но уже когтями, пришелся на бок золотого. Дракон взревел от боли, ударил грифона когтистой лапой, грифон полетел вниз, но золотой тоже стал заваливаться набок. Мамочки!

– Ты падаешь! – завопила я.

– Я в курсе! – рыкнул дракон, пытаясь выровнять полет.

Нас бросало из стороны в сторону, как шарик в лототроне. Я вопила от ужаса, позабыв про меч, про бой, вообще про все на свете. Грифоны разлетались в стороны, как малолитражки от грузовика, за рулем которого сидит пьяный водитель. Некоторые, правда, норовили выхватить из нас по кусочку, видимо на сувениры. Где-то около самой земли дракону все же удалось взять себя в лапы, и наше падение теперь могло с гордостью именоваться плавным планированием.

На земле нашему приближению обрадовались и приготовились, ощетинившись мечами, копьями и луками. Некоторые особо активные так и норовили подстрелить из арбалета. Нет. Ну никакого воспитания у народа! Золотой быстро заработал крыльями, и мы не только перестали падать, но и набрали высоту. Стрелы нас теперь не доставали, а грифоны возобновили атаки. Я проорала заклинание и сильно удивилась, когда с пальцев соскользнула голубая молния, и ближайший грифон взвыл от боли, стараясь сбить пламя со спины. Правда, большого урона птичке нанести не удалось (проплешина на спине со временем зарастет), но все равно приятно. Следующим заклинанием стал магический щит. Вещь, требующая сильных энергетических затрат, но это все, чем я могла блеснуть.

«Как думаешь, сколько нам лететь до Града?»

«Если повезет, несколько часов».

«А если нет?»

«Несколько дней».

Я тихо присвистнула. Держать магический щит в течение нескольких часов не удастся, а уж несколько дней… Светлые силы, где же вы? Погибаем ведь! Грифоны поняли, что добыча ускользает, и заметались вокруг обозленными воронами. От многочисленных ударов щит трещал, грозя лопнуть. Но тогда мы останемся полностью беззащитными перед противником как с воздуха, так и с земли. Беда в том, что колдовать я и так не особо горазда, а теперь весь магический резерв уходил на поддержание щита. Если в ближайшие несколько секунд ситуация не изменится, нам хана. Чудо. Нам нужно чудо. Чудо, ау!

Трубный рев драконов возвестил приход чуда. Три красных дракона со всадниками на спинах влетели в битву. Магический щит лопнул, я ахнула и устало взмахнула мечом, отгоняя очередного грифона. Прилет драконов вдохнул в битву новую жизнь. Защитники почти стертой с лица земли обители воодушевились и с боевым кличем ринулись на врага. Золотой мог только отмахиваться хвостом и иногда объяснять особо зарвавшимся грифонам их неправоту с помощью когтей-ятаганов.

Раньше я слышала о втором дыхании. Мол, в экстремальных ситуациях, когда доходишь до определенной грани, оно открывается и ты чувствуешь прилив сил. Ну так вот, то ли я еще не дошла до хваленого порога, то ли еще какая накладка организовалась, но прилива сил не было. Их хватало только на вялое отмахивание мечом от атакующих грифонов.

Всадники на красных драконах оказались ребятами не промах, ряды грифонов редели. По сравнению с золотым красные были огромны и струю пламени выпускали куда более внушительную. Старые недруги грифоны и драконы схлестнулись не на жизнь, а на смерть. Пользуясь замешательством в стане противника, нам удалось подняться выше и взять тайм-аут, чтобы зализать собственные раны. Бок дракона кровоточил, мое плечо тоже оптимизма не внушало, но рана вряд ли была смертельна, а если золотой растеряет остатки сил, мы рухнем вниз и украсим своими останками руины обители. Такой исход никого из нас не устраивал.

– Ты сможешь залечить раны самостоятельно? – озадачила я дракона.

– Нет, – устало прошипел он. – Слишком много сил уходит на то, чтобы хоть как-то держаться на крыле.

Конечно, мы могли попытаться сесть на землю. Но в руинах шла не менее ожесточенная схватка. Словом, садиться было некуда. Выбор невелик: смерть в небе или на земле. Дело вкуса, но в целом разницы никакой.

«Ты можешь попытаться его вылечить».

«Шутишь? Во мне практически не осталось магии. А что, если в процессе я просто вырублюсь и грохнусь вниз? Успеет ли раненый дракон перехватить меня в воздухе?»

«Вика, ты говоришь глупости и мыслишь не как Заклинательница Драконов или эльфийка».

«Я ведьма, если ты не забыл, и никаким боком к эльфам не отношусь».

«Молодец, что вспомнила, но именно в этом мире или сне, называй как хочешь, ты эльфийка из клана Сестер Серебряного Единорога и к тому же Заклинательница Драконов. А значит, по своей природе твоя магия близка драконам, и лечить их ты можешь».

«Счастлива это узнать».

«Рад, что делаю тебя счастливой, но прими к сведению еще несколько доводов. Во-первых, если ты не предпримешь никаких мер, мы разобьемся. Во-вторых, если ты попробуешь лечить и в процессе потеряешь сознание, дракон не даст тебе упасть. Ты же не падала, когда он вытворял головокружительные кульбиты? А ты, в отличие от тех дивных всадников, не пользуешься преимуществом седла».

Я открыла было рот, чтобы возразить, но, черт побери, логика в словах меча была. В конце концов, чем я рискую? Ну потеряю сознание и грохнусь, но в данной ситуации смерть в бессознательном состоянии – это роскошь, доступная не каждому. Тем более смерть во сне приводит к пробуждению. Я коснулась чешуйчатой шкуры золотого дракона раскрытыми ладонями. Произносить заклинания не имело смысла, да они никак и не могли толком сформироваться в измотанном битвой разуме. Просто ощутила свою энергию и направила по блестящей шкуре к ране, стягивая неровные края, сращивая плоть, спаивая ее в единое целое – капилляр к капилляру, клеточка к клеточке. Я видела, нет, не своим обычным зрением, а зрением духовным, как срастается плоть, восстанавливается поврежденная чешуя и кровь вновь циркулирует по капиллярам. И только тогда мое сознание скользнуло во мрак, оставляя опустошенную оболочку, из которой вылилась магия вся, до последней капли.

16

Я очнулась от яркого света, бьющего в лицо. Странно. Вроде бы выспалась, а самочувствие хуже некуда, словно подхватила жесточайшую простуду вкупе с величайшим бодуном. Первая мысль: «С чего я так напилась?» Вторая: «И когда я успела?» В голове словно звонили в набат, а во рту будто устроили сортир куча помоечных котов. Словом, хуже некуда.

– Проснулась, спящая красавица? – Голос незнакомца прошелся по ушам как железо по стеклу.

Я поморщилась, протестуя против такого ярко выраженного садизма. И почему, стоит только бедной девушке дать слабину и напиться, всегда отыщется «доброжелатель», который с перекошенным радостью лицом примется читать лекцию о вреде спиртного и о том, что женский алкоголизм неизлечим. Нет бы принес пивка холодненького или, на худой конец, зелья от похмелья. Ан нет, с умным выражением лица и плохо скрываемым злорадством в глазах читает лекции о пользе трезвого образа жизни. Вот и кто он после этого?

Незнакомец попал наконец в поле моего зрения. Мне удалось сфокусировать взгляд на гордом эльфийском лице лишь на несколько мучительных для организма секунд, после я снова зажмурилась. Солнечный свет бил по сетчатке невыносимо.

– Что? Так плохо? – поинтересовались у меня.

Как ни старалась, не смогла уловить в участливом голосе хоть каплю издевки. Это хорошо. Иначе, несмотря на всю свою боль, я поднялась бы и дала в морду.

– А ты как думаешь? – голосом, далеким от вежливости и мелодичности, поинтересовалась я.

Даже эти несколько слов практически вывернули меня наизнанку, я закашлялась, судороги скрутили тело. Да что со мной? Это не похмелье. Меня прижали к кровати, и губ коснулась прохлада стеклянного стакана.

– Пей.

Пришлось подчиниться или захлебнуться. Как ни крути – выбор невелик. Жидкость оказалась прохладной, густой и на редкость противной на вкус. Я морщилась и пыталась выплюнуть гадость. Но мне не дали смалодушничать и заставили употребить состав до последней вонючей капли. Садисты.

– Вот и умница, – похвалили меня.

Я не оценила благодушного настроя незнакомца и высказала ему все, что думаю о вонючем составе вообще и о нем в частности. Тот почему-то не обиделся.

– Просто поразительное красноречие для умирающей. А теперь спи. Не буду мешать.

Я хотела было возразить, но язык снова подвел меня, и я скользнула в глубокий сон без сновидений.

Следующее пробуждение было лучше. По всей вероятности, снаружи царила ночь или поздний вечер, потому что в комнате было темно. Это радовало. Приятное разнообразие для глаз. Некоторое время я просто тихо лежала, чутко прислушиваясь к ощущениям собственного организма. В целом неплохо. Только присутствовала некоторая опустошенность, словно частичная контузия, когда некоторые звуки барабанной перепонке просто недоступны. Ладно, с этим жить можно.

Я попыталась встать, но тут же шлепнулась обратно. Ослабевшие руки и ноги плохо держали обессилевшую тушку. Хорошо. Будем решать проблемы по мере их поступления. Я мысленно сосредоточилась и бросила все мышечные усилия на то, чтобы сесть. Неимоверная тошнота плюс боль в плече заставили взвыть, но я стиснула зубы, подавила желание послать все к чертовой бабушке и отключиться и… села.

– Молодец я! – Собственный голос прозвучал незнакомо и пугающе до нервной дрожи.

Ежу понятно, что встать после такого дикого напряга – напрасные мечты. Надо хотя бы чуть-чуть передохнуть и собраться с силами. Я осмотрелась по сторонам. Ничего особенного. Комната как комната. При отсутствии освещения совершенно нереально определить, где именно ты находишься. Кровать большая, но это ни о чем не говорит. Стены в темноте отсвечивают белым, но это тоже не примета. Впрочем, если бы я находилась у эльфов клана Голубой Розы, то в ногах беззастенчиво дрых бы Васька, а его нет. Значит, я не на задании. А где? Неужели этот глупый сон еще не кончился? Нет, честно, проснусь – и за мемуары. Назову их, к примеру: «Жизнь Заклинательницы Драконов во время седьмой войны магов».

Ладно, Заклинательница. Пора двигать. Я постаралась не делать резких движений, но все равно ноги подкосились, и я почти рухнула обратно, но вовремя успела уцепиться за спинку кровати и замерла, выравнивая дыхание. Пульс пойманной птицей колотился где-то у горла. Я судорожно сглотнула и сделала первый шаг.

Кто бы мог подумать, что это будет так сложно? Прогулка до двери и восхождение на Эверест в данный момент для меня оказались синонимами. Но ничего. Я девочка упертая. Пока добралась до двери, держась за стеночку, я вспоминала «ласковым словом» грифонов, их родню и идиотов, их напустивших. Так что до дверной ручки я дотянулась полностью обессиленной, но полной решимости уничтожить всех агрессоров магических войн. Я вцепилась в ручку и дернула на себя. Никакой реакции. Я дернула еще раз. Ничего. Закрыли, гады! И что мне теперь делать? Обратно я не доползу, а на полу холодно и неудобно. Пока я причитала о загубленной своей судьбе и пыталась пнуть зловредную дверь (получалось плохо, я сама чуть пару раз не навернулась мордой лица об пол), дверь поехала вперед – и я упала прямо на эльфа.

– Очень интересно. И что здесь происходит?

– Ничего особенного, – откликнулась я, пытаясь отлепить свой организм от мускулистого тела незнакомца. – Зачем меня заперли? Я что, пленница?

– Хотел бы я увидеть того смертника, которому придет в голову запереть воительницу из клана Серебряного Единорога, – ухмыльнулся тот. – Просто дверь открывается наружу, а не вовнутрь. И вам слишком рано подниматься с постели.

– Я иду гулять! – гордо заявила я, хотя отчетливо понимала, что прогулки даже по комнате для меня сейчас находятся за гранью реальности.

– Здорово. Могу составить компанию, все равно не сплю.

– В провожатых не нуждаюсь, – фыркнула я.

Мне удалось отодвинуться от мужчины и – о чудо! – стоять самостоятельно, правда шатаясь, как при штормовом ветре.

– И все-таки я почту за честь проводить леди в сад. Вы ведь раньше не имели счастья бывать в Крепости Драконов?

Такого счастья я не имела. И препиралась скорее из принципа, типа вот какая я независимая. Мужчина подал мне руку, изящным взмахом зажег магические светильники и повел по коридору. На поверку эльф оказался совсем молодым парнем, но изо всех сил старался держаться как взрослый. Но глаза, лучившиеся юношеским задором, выдавали эльфенка с головой.

– Скажите мне, уважаемый… простите, не знаю вашего имени…

– Я Подмастерье Мастера Драконов Куршавиэль.

– А я Ви… Дарриэль. Вот и познакомились. Итак, скажите мне, Куршавиэль, где я нахожусь? И главное – как сюда попала?

– Вас и золотого дракона доставили наши Всадники. Они летали в обитель Серебряного Единорога за Мастером Драконов Голландиэлем. Он сообщил, что нашел осиротевшую драконью кладку. Говорят, там была настоящая битва.

Я скривилась и кивнула. Слово «бойня» подходит больше.

– Кто-нибудь еще выжил?

– Нет. В воздухе, кроме вас с золотым драконом, больше никого не было. Всадникам с трудом удалось пробиться к вам. Говорят, вы дрались отчаянно.

– А Сестры? Мастер Голландиэль? Они живы?

– Не знаю. Всадникам пришлось покинуть поле боя. Ваш дракон выбился из сил и, если бы не наши красные драконы, упал бы раньше, чем добрался до Крепости. Наших Всадников подняли по тревоге, только не вернулись они пока. В Крепости из боевых Мастеров один Мастер Эррариэль остался. Его дракон крыло повредил, вот и ходят теперь оба мрачнее тучи. Так что, если встретитесь, кивните ему и обойдите, пока не зашиб.

– Это ты о ком? – Прозвучавший практически над ухом вкрадчивый голос заставил нас обоих подпрыгнуть от неожиданности.

Подмастерье приземлился удачно, я – нет. Удар о каменный пол радостному мировосприятию не способствовал и завершился потоком ругани, преимущественно нецензурной, с использованием идиоматических оборотов на нескольких языках. Эльфы стояли как громом пораженные, изображая скульптуру «Студенты вспоминают, что завтра экзамен». Ага. Попробовали бы они так шлепнуться!

– Мальчики, будете стоять разинув варежку или все-таки предложите даме руку? – процедила я с пола.

Меня подняли на ноги, я взвыла от боли, и объяснила народу в доступной форме, что нельзя понимать все буквально и с женщиной надо обращаться нежнее, чем с буренкой средней упитанности. Народ расплылся в глупых ухмылках. Я озверела и попыталась пнуть их ногой. Не вышло. Ладно. Запомню. Вообще я не злопамятная, только злая, и память у меня хорошая.

– Замечательно, что я вас встретил, – заявил Мастер Эррариэль (это был он). – Хотя вам, леди Дарриэль, рано еще подниматься на ноги, но все к лучшему. Не знал, что среди Сестер есть Всадницы. И когда только дракона обучить успели?

– А мы его не обучали, – пожала плечами я.

– А кто? Из наших Мастеров его никто не обучал, да и молод он еще для боя.

– Его никто не обучал. Дракон прилетел разбираться по поводу украденных яиц, а тут бой. Он меня на спину закинул, сказал, что у нас наверху больше шансов будет.

Эльфы затормозили так резко, что я чуть руки себе не вывихнула.

– Совсем обалдели?! – взвыла я. – Смерти моей хотите?

Мой вопрос проигнорировали.

– Ты вылетела в бой на необученном драконе? – ошалело вопросил Мастер.

– Ну вылетела. И что тут такого? – удивилась я.

Тоже мне сложность нашел. Тут главное – роли распределить. Золотой был огнеметом и обеспечивал поддержку огнем, а я прикрывала его спину мечом. Пораженные эльфы смотрели на меня, как на гремучую смесь идиотки с камикадзе.

– Прошу прощения, моя леди, – первым справился с бурей эмоций Мастер. – Но у нас принято обучаться искусству боя на драконе, воспитывая последнего с момента появления из яйца. Кого в этот момент дракон увидит, с тем и станет общаться в дальнейшем. А вы с золотым драконом видели друг друга в течение пары часов и после этого держались в воздухе одни против стаи грифонов.

– Если я поняла вас правильно, так никто никогда не поступал?

– Так вообще не делается! Вы знаете, что ваш золотой буянит? Вот хотел вас к нему отвести. Теперь уж и не знаю… Дикий дракон! Надо же!

– Да ладно, отведите меня к нему. Помимо всего прочего, я же еще и Заклинательница.

Помещение, где держали драконов, было огромным. Ничего больше я в жизни не видела. Слышался недовольный драконий рев. Судя по звукам, дракон был не один. Мастер открыл дверь, и нашему потрясенному взору предстала картина наезда золотого дракона на большого красного. Последний скорее просто отмахивался от оборзевшего молодого, прекрасно понимая, что они не соперники. Золотой лез всерьез, но огня пока не было. В этот момент я поняла, что даже не знаю, как зовут моего дракона. Странно. Мы дрались вместе против кучи грифонов и даже не узнали имен друг друга. Хотя мое имя он, кажется, слышал. И как к нему прикажете обращаться? Эй, золотой?.. Глупо как-то. Эй, дракон? Еще лучше. На меня смотрели. От меня ждали действий. Я вздохнула как мученица, идущая на эшафот.

– Привет! – крикнула я. – Привет!

Меня услышали. На меня уставились сразу две недоумевающие драконьи морды. Золотой моргнул, красиво изогнув шею в приветствии.

– Ну? И чего буянишь? – ласково поинтересовалась я у чешуйчатого друга.

Дракон стыдливо потупился и шаркнул лапой по опилкам:

– Тебя унесли и не сказали куда. Они даже не сообщили мне, что с тобой стало.

– И ты стал бузить?

– Нет. Я подождал целых три дня.

– Ого! И сколько же я провалялась в отключке?

– Неделю.

Обалдеть. Я попыталась свыкнуться с этой мыслью. Н-да. Неужели ранение было настолько серьезно?

«Не забывай, ты еще и лечила дракона. У него масса тела гораздо больше твоей, и даже на заживление маленькой царапины уходит много энергии. А это была отнюдь не царапина. Ты истощила свой резерв полностью. Собственно, чему ты удивляешься?»

«Да, в общем, уже ничему».

– А как тебя зовут? – скромно поинтересовалась я у дракона.

– Ой, забыл представиться, – потупился золотой. – Меня зовут… И произнес нечто длинное, состоящее преимущественно из одних согласных.

Словом, произнести это может только дракон, остальных заклинит после нескольких слогов.

– Это очень длинно. Можно я буду звать тебя просто Улфи?

– Можно, – кивнул тот, и в глазах ящера мелькнуло нечто смахивающее на озорство.

Раздался рев трубы, трубный звук подхватил красный дракон, приветствуя собратьев. Возвращение Всадников вывело Мастера из задумчивости, а Подмастерье завопил нечто приветственное и помчался зажигать посадочные огни.

Драконы садились организованно, по одному. Слаженно тормозили мощными лапами и отходили в сторонку, дабы другим не мешать. Для созданий такой комплекции посадка проходила на редкость тихо. Последние драконы садились втроем. Двое красных красавцев буквально волокли третьего – черного. Последний бессильно повис между двумя собратьями, голова моталась из стороны в сторону, глаза закрыты. Неужели Мастер Голландиэль? Жив, значит…

Всадники спешились и столпились около поверженного ящера. Драконы скорбно трубили, словно прощаясь с другом. И что за привычка хоронить заживо? Я подобралась поближе, бесцеремонно расталкивая эльфов, нарываясь на их возмущенные взгляды.

Я склонилась над распростертым телом рептилии. Крылья распростерлись, как грязный, сломанный зонтик. Гордый великан, поверженный врагами.

– Он жив? – спросила я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Пока да, – ответили мне.

– Что значит – пока? Делайте что-нибудь!

– Заклинательница, вы когда-нибудь пытались лечить дракона?

– Да, – кивнули мы с Улфи, являя собой пример сплоченности Всадника и дракона.

– Значит, имеете понятие о принципе лечения ран у дракона. Проблема в том, что его масса намного превышает эльфийскую. Следовательно, чтобы вылечить пустяковую, с точки зрения самого дракона, царапину, придется потратить большое количество магической энергии.

– Короче, – нетерпеливо прервала я неторопливую речь эльфа.

Тоже мне лектор нашелся. Этак мы до утра болтать будем и ни к чему не придем.

– Вы меня очень обяжете, леди, если не станете сбивать меня с мысли. Итак, на чем я остановился… Ах. Чтобы залечить раны данного дракона, нам не хватит всей объединенной энергии наших Мастеров.

– И вы даже не попробуете? – ужаснулась я.

– Леди, – терпеливо, как надоедливому ребенку, ответил эльф, – мы не можем выкачать силы всех Мастеров на лечение одного дракона. Идет война, влюбую минуту может напасть враг, и нас постигнет печальная участь ваших Сестер.

– В отличие от Сестер, у вас есть драконы. – От едкого сарказма моих слов эльф пошатнулся как от увесистой пощечины.

– Не наша вина, что Сестрам Серебряного Единорога пришлось принять неравный бой. Они храбро сражались, и их имена золотыми буквами будут вписаны в летопись войны.

«Очень им это поможет!» – хмыкнула я про себя. Стоп. Я боялась спугнуть наклюнувшуюся мысль.

– Если я правильно поняла, проблема в его размерах?

– Поздравляю, моя леди, вам удалось уловить самую суть вопроса, – едко заметил эльф, и мне нестерпимо захотелось съездить этому перворожденному по его надменной физиономии и подпортить прекрасный профиль. Остальные эльфы упорно молчали, красноречиво так, гнетуще. Если они хотели меня смутить – не удалось. Фигушки им, а не мои смущенно потупленные глазки и покрасневшее личико.

– То есть, если он приобретет размеры эльфа, шансы будут?

Эльфы молча вытаращили на меня глаза.

– Только тут есть нюанс – мой магический резерв истощен. Не будут ли высокорожденные лорды так любезны поделиться со мной толикой своей магии?

Народ покосился на меня так, словно я предложила выпить их кровь и станцевать канкан на могилах их предков. А что я такого предложила? Жалко своей силы? Молчат, паразиты. Жлобы, да и только.

– Я поделюсь!

Я обернулась и встретилась взглядом с золотым драконом.

– А ты уверен, что у тебя осталось достаточно магии, чтобы еще и делиться? – нахмурилась я.

– Не волнуйся. Драконы восстанавливаются быстрее эльфов, да и нужно тебе совсем немного.

Тяжело признавать такое, но раньше мне никогда не приходилось одалживать у кого-то магию. То есть где-то, наверное, это было написано или даже на уроках обучали… Но, словом, я опять где-то гуляла. Досадно. Золотой смотрел выжидательно. Черный не двигался и, казалось, не дышал вовсе. Вряд ли он нас слышал, может, уже вообще скончался, пока мы тут гадаем, что делать с бронированной тушей. А, была не была! Пускай показывают на меня пальцем.

– Я никогда этого раньше не делала, – с трудом выдавила я.

Позорище-то!.. Даже зажмурилась, чтобы, тыча в меня пальцем, кто-нибудь особо активный в глаз не попал.

– Я тоже.

– И как будем делать то, о чем понятия не имеем?

– Я сказал, что ни с кем раньше магией не делился, но я знаю, как это делать. Прикоснись ко мне.

Я подошла ближе, откинулась назад так, чтобы спина касалась чешуйчатой груди.

– Вот так?

– Да. Правильно. Теперь сними внутренние барьеры.

– Зачем?

– Затем, чтобы моя магия могла спокойно течь и не отторгалась тобой.

Я поежилась. Если снять все внутренние блокировки и щиты, я стану абсолютно беззащитна. Взгляд опустился до черной морды. Из ноздри дракона потекла струйка крови. Ладно. Что я теряю? А дракону могу помочь. Постаралась расслабиться, осторожно сняла щиты и… внутрь хлынул огненный поток, горячий как лава и ослепительный, как солнечный свет после месяца темноты. Я вскрикнула и отпрянула, стараясь вдыхать ночной воздух как можно глубже, чтобы хоть как-то унять клокочущий внутри пожар.

– Извини! – Морда золотого дракона была такой виноватой, что бить ее почему-то сразу расхотелось.

– Ладно. Проехали.

– Ну я же в первый раз.

Ноги не держали. Пошатываясь, я подошла к черному и положила на него руки. Ничего. Попробовала еще раз. Эффект тот же. Слезы защипали глаза. Я пробовала и пробовала. Заклинания отлетали от шкуры и рикошетом били во что ни попадя. Вскоре вокруг не осталось ни одного эльфа. Все благоразумно очистили площадку, смекнув, что в такой ситуации смерть не самое страшное. Гораздо досаднее существовать века в облике улитки или жабы.

– Ничего не получается! – пожаловалась я неизвестно кому.

«Мы можем попробовать сделать это вместе», – прозвучал в голове мягкий баритон.

Поначалу я приняла его за Ахурамариэля, и только долгую секунду позже подняла глаза и утонула в янтарной бездне огненных зрачков красного дракона.

«Давай попробуем сделать это вместе».

– Это ты?! – вскрикнула я и чуть не рухнула на землю от неожиданности.

Меня бережно подхватили зубами и поставили на ноги.

«Зачем же так орать? Оглушила. Можем общаться и другим способом».

– Каким? – Глупый вопрос, но я его задала, чувствуя себя идиоткой в квадрате.

«Думай в мою сторону».

«Вот так?»

«Да. Так хорошо. Давай попробуем сделать то же, что ты сделала со своим золотым другом».

Я осторожно приблизилась к красному дракону. Он был огромен, а все существа такого размера внушают невольное уважение. Если учесть, что драконы еще и огнем пышут… Выводы делайте сами. Тем не менее я повернулась спиной к этому чудовищу. Шаг мужественный и требующий большого доверия с моей стороны. Будем надеяться, что этот поступок не будет последним в моей короткой жизни. Блоки снимались проще и быстрее, но энергия красного не ворвалась в организм чем-то чуждым и огненным, скорее это был горячий водопад, приятный, как душ с гидромассажем.

«Замечательно. Теперь просто прикоснись к морде черного дракона и подумай, кем он был до того, как стал драконом, как выглядел. Представь его эльфийский облик».

От изумления я чуть не прервала контакт.

«Ты знаешь?.. Но откуда?!»

«Конечно знаю. Я ведь дракон… а он… он мой Всадник».

Грусть в мыслях дракона заставила почувствовать себя последней сволочью. Этот прекрасный красный великан грустит о том, кого я так опрометчиво обратила в дракона.

«Не жалей. Не вини себя. Наоборот, если бы он не имел драконьего облика, то я оплакивал бы друга».

Я сосредоточилась на облике эльфа. На таком, каким я его запомнила во время схватки: собранным и немного злым. Красный осторожно внес коррективы в черты, прорисовывая мелкие детали до полной четкости, словно иллюзию создавало двое мастеров.

«Пора».

Я не стала спорить. Красному виднее. Сила хлынула теплым, бодрящим потоком на морду поверженной рептилии, желтое свечение бережно окутало тело дракона, очертания стали расплываться, терять четкость и… вскоре перед нами лежал Мастер Голландиэль собственной персоной, причем абсолютно голый. Я покраснела. Эльфы обалдели. Мастер застонал. Драконы радостно затрубили. Все счастливы, а некоторые даже в шоке. Ночь положительно удалась.

Подмастерье Мастера Драконов Куршавиэль вызвался меня проводить. Все настолько были поглощены зрелищем, что наш совместный уход не вызвал никакого сопротивления. Конечно. Куда уж нашему скромному исчезновению до знаменательного события превращения дракона в известного им Мастера! Один только золотой послушной собакой прошлепал следом практически до двери крепости.

– Постой! – окликнул он меня. – Если хочешь… – Он смутился и заскреб лапой по песку двора. – Если хочешь… Словом… Ты могла бы запечатлеть меня.

Я захлопала ресницами. И как прикажете это понимать? То, что каждый дракон, вылупившись из яйца, подвергается запечатлению своим будущим Всадником, – это я уразумела. Плохо представляла себе, что именно это дает, но поняла.

Улфи истолковал мое замешательство по-своему, и пока я тщетно пыталась изобразить на лице хотя бы жалкое подобие умного выражения, добавил:

– Ты подумай. Я молодой, но ведь вырасту. И вообще, золотые драконы редкие и самые большие, их еще королевскими называют.

Я судорожно вздохнула и кивнула: мол, подумаю на досуге. Сделала неопределенный жест рукой и исчезла вслед за Подмастерьем.

– О чем вы шептались? – поинтересовался любопытный парень.

– А ты не слышал?

– Я же не знаю драконьего языка, – пояснил Куршавиэль.

– А разве мы говорили не на эльфийском?

– Скажешь тоже! По-твоему, я не отличу эльфийский от драконьего?

– Но ты же учишься на Всадника. Или я чего-то не понимаю?

– Да, учусь. Но Всаднику вовсе не обязательно знать язык дракона. Со своим он договорится телепатически, а чужой с ним вообще говорить не станет.

– А почему со мной говорят совершенно посторонние драконы?

– Ты же Заклинательница Драконов.

Может, с его точки зрения это заявление объясняло все странности поведения драконов, но только не мне.

– Итак, о чем вы беседовали с золотым? Если не секрет, конечно.

Я пожала плечами:

– Он предложил мне запечатление.

– Что?! – возопил потрясенный до глубины души эльф, выкатывая глаза.

Резко возросшие в объеме органы зрения не помешали уважаемому Подмастерью впечататься со всей дури в стену и сползти вниз с неимоверно глупым выражением лица. Хлипкий народ эти эльфы. И как они с такой впечатлительностью умудряются выживать в военных условиях? Если мне не изменяет память, эльфы эту войну выиграли. С грандиозными потерями, правда, но выиграли.

Краем глаза я заметила высокую светловолосую эльфийку и машинально кивнула. Синхронный кивок в ответ и… я застыла, с удивлением взирая на собственное отражение. Огромное зеркало висело на стене, и в нем отражалось прекрасное хрупкое создание со светло-голубыми глазами, роскошной гривой пепельных волос и острыми ушками, упрямо выглядывающими из шевелюры. Вот это да! Я даже потрогала зеркало, чтобы убедиться в реальности происходящего. И приснится же такое!

17

Наступившее утро было, по обычаю, недобрым. Меня разбудили. Последствия такого произвола были ужасны. А что? Сами виноваты. Подмастерье имел дело только с драконами, а они по сравнению со мной сонной – мелкие ящерицы в домашнем террариуме. Вопли Куршавиэля эхом разнеслись по Крепости. Народ сбежался как по тревоге и толпой ввалился к полуодетой мне. Я, конечно, не лишена нормального тщеславия, но куча обозленных мужиков в моей спальне с самого утра – явный перебор. Куршавиэля привели в божеский вид, то есть нос уменьшили до обычных размеров, а рога пришлось спиливать – ветвистые отростки упорно не желали отваливаться или исчезать. Меня пытались пристыдить. Не вышло. Для этого надо совесть иметь, а она у меня то ли гулять ушла, то ли не проснулась еще.

Мне жестоко отомстили, вылив бочонок воды на голову, лишили завтрака и отправили во двор чистить золотого дракона. Изверги. Но, к моей чести, победа наглым эльфийским Мастерам далась нелегко. Пусть они опытнее и сильнее, но я не стеснялась в средствах, выдирая чьи-то волосы и пиная всех подряд. Словом, справиться со мной было не легче, чем с разъяренной, дикой кошкой, которой предварительно кто-то наступил на хвост.

Меня вытащили во двор, выдали ведро, мелкий песок, щетку, тряпку; указали, где колодец, и наглым образом удалились. Я прошипела вслед каждому парочку нелестных эпитетов, но меня проигнорировали, что особенно удручало. Ожидавший помывки Улфи скромно потупился и заметил, что раз в Крепость привела дракона я, то мне его и мыть.

– Да? – ехидно спросила я. – Тогда понятно, почему никто не спешил лечить черного, – боялись, что мыть придется.

Дракон обиженно надулся. Я облила его водой и принялась драить так, что, если бы не особое строение и прочность шкуры, в крепости появился бы замечательный скелет для проведения занятий по анатомии драконов. А золотой усердно делал вид, что ему все до магического светильника, хотя сам жмурился и чуть не мурчал от удовольствия.

Тем временем двор наполнился шустрыми Подмастерьями. Они таскали воду, мыли ящеров, чистили стойла – словом, шуршали. Мастера особого рвения не проявляли. Среди вкалывающего эльфийского молодняка обнаружился мой вчерашний знакомец Куршавиэль. Он ухаживал за огромным синим драконом, который, похоже, обладал дурным нравом и где исподволь, где явно мешал парнишке как мог. Стоило пареньку зазеваться, как мощная лапа как бы невзначай опрокидывала ведро, челюсти смыкались на щетке и ломали инвентарь в щепу, тряпка превращалась в клочья, песок высыпался. Куршавиэль стискивал зубы в бессильной ярости, но не мог ничего изменить. Конечно, поди поспорь с этакой махиной – наступит и не заметит, только брызги в разные стороны полетят. Улфи уже лучился в солнечном свете, как надраенный до блеска золотой, а синий дракон, казалось, с каждым взмахом тряпки становился все грязнее. Да-а-а. Тяжелый случай.

– Привет! – радостно поздоровалась я.

– Привет! – откликнулся Куршавиэль, вытирая крупный пот со лба.

Синий не мог не воспользоваться такой оказией. Он сунулся было к очередной щетке и получил от меня ведром в лоб. Дракон опешил от моей наглости. Все замерли как громом пораженные. Пришедший в себя синий взревел как сотня грифонов разом, из ноздрей ящера вырвались клубы дыма, мощная струя пламени обрушилась на ни в чем не повинный песок, превращая его в глыбы стекла. Быть бы мне горсткой пепла, развеянной по ветру, если бы за мгновение до этого зубы Ульфи не вздернули меня за шкирку. Золотой дракон легко закинул мою обалдевшую тушку на спину и шустро ввинтился в небо.

Синий смекнул, что наглая эльфийка за пределами досягаемости, и огорчился такой несправедливости жизни. Обиженный дракон взревел, досадуя на всех и вся, и тяжело взмыл в воздух. Я прижалась к шее дракона, как девушка к парню после возвращения оного из рядов доблестных вооруженных сил. В гневе синий дракон являл поистине устрашающее зрелище. Огонь, вырывающийся из огромной пасти, грозил сделать из нас недурственный шашлык из двух сортов мяса. К счастью, Улфи был гораздо маневреннее своего более крупного и тяжелого собрата. Он разворачивался буквально на кончике собственного крыла, умудряясь закладывать такие виражи, что синий не всегда поспевал за нами не только телом, но и взглядом.

– Как думаешь, он долго еще так продержится? – крикнула я дракону, стараясь перекричать свист ветра в ушах и при этом не навернуться.

– Конечно. Он же боевой дракон, – «утешил» золотой.

– А мы? Может, можно сделать что-нибудь?

– Попробую. Держись!

Последняя фраза настораживала, но совету я последовала, вцепившись в дракона всем чем могла. Жаль, хвоста не было. Лишняя зацепка не помешала бы. Золотой заложил крутой вираж, затем исполнил классическую «мертвую петлю». Во время исполнения фигур высшего пилотажа я мужественно не зажмурилась, решив встретить смерть с гордо поднятой головой и выпученными от ужаса глазами. А что? Смерть тоже женщина – может испугаться. Синий пытался не отставать, хотя на те же самые маневры у нерасторопного ящера уходило куда больше времени. Золотой завис прямо над головой соперника. На мгновение мне показалось, что Улфи решил покончить жизнь самоубийством, самоотверженно сгорев в пламени дракона. В горле пересохло так, словно там поселилось целое семейство колючих ежей. Мамочка моя! Роди меня назад! Как страшно-то!

Улфи ждал, наблюдая, как с неумолимостью злого рока приближается практически празднующий победу противник. Я, конечно, предлагала закончить воздушную гимнастику как можно скорее, но не с нашим же летальным исходом.

Золотой дождался, когда синий дракон приблизился слишком быстро и… ринулся вниз. Этого синий не ожидал. Он промедлил всего секунду и бросился следом. Тут у нас преимуществ не было. Только фора в злосчастную секунду, но оно даже хорошо. Упасть на землю – радость ниже среднего, весьма болезненная и смертельная. Золотой летел к земле с упорством маньяка, я уже видела тот памятник, который нам воздвигнут. На нем будет надпись: «У дураков и смерть дурацкая». Синий настигал, так как был гораздо тяжелее, а значит, и вниз мог лететь быстрее.

Вот он, песок двора. Я видела, как высыпавшие во двор эльфы таращатся во все глаза на будущую художественную роспись по песку. Улфи резко затормозил, расправив крылья. Меня подбросило так, что, держись я чуть менее крепко, катапультировалась бы, как летчик с подбитого истребителя, только без парашюта. Нас подбросило, но инерция падения еще влекла за собой, преодолеть силу земного притяжения оказалось не так-то просто. Посадка была жесткой. Вздымая тучу пыли и песка, Улфи проехался, сидя на хвосте. Глубокая борозда в грунте теперь могла с легкостью заменить крепостной ров, ежели в него пустить воду, да и для уток водоем недурственный получился. Словом, применений для сооружения найдется масса, а эльфы еще и недовольны. Вон как орут, ручками сучат, ругаются нецензурно. Совершенно неблагодарный народ.

Синий рухнул менее удачно. От серьезных повреждений спасла толстая шкура, но с тормозами у него было больше проблем, а потому и ров вышел гораздо глубже, и быстро наполнялся водой из поврежденного колодца. Переплюнул, зараза. Синий безобразник обозрел учиненный им беспорядок, свел осоловелые глазки в кучку и рухнул в обморок. Вовремя.

– Что вы сделали с моим драконом?! – возопил один из Мастеров.

Надо же, какой голос! С таким и магического кристалла не надо – и так услышат где угодно.

– Перестаньте кричать! – резко оборвала я начинающуюся истерику. – Вы меня утомляете.

– Утомляю?! – орал эльф. – С каким бы удовольствием я тебя выпорол, девчонка!

– Надо же, какие фантазии, – умилилась я, спешиваясь. – Ладно. Только, чур, потом я тебя связываю и делаю все что хочу.

Народ вокруг вытаращился на меня как на новогоднюю ель в июле. Орущий эльф не сразу вник в суть моего предложения, а когда до него наконец дошло, покраснел как рак. Золотой усиленно делал вид, будто поперхнулся, но звуки, издаваемые рептилией, подозрительно смахивали на еле сдерживаемое хихиканье. Я воспользовалась всеобщим ступором и гордо удалилась, предварительно шепнув посрамленному эльфу:

– Если что, ты ведь в курсе, где меня найти?

Свою комнату я, как обычно, не нашла. И почему я не удивляюсь? Зодчий, построивший эту крепость, имел весьма оригинальное представление о постройках. «Ну кто так строит?» – думала я, в десятый раз проходя одну и ту же галерею с портретами Всадников. Прямо Доска почета, решила я, обозрев оные. На одиннадцатый раз я наткнулась на обеденный зал. Уже прогресс. Голодный организм обрадовался этому факту, салютуя урчанием в желудке. Эльфы, восседавшие за столом, спокойно поглощали деликатесы, пока я тут, голодная и холодная, плутаю по коридорам!

Нет, плести заклинание я не стала во избежание порчи продуктов, а просто подсела к столу и потянулась к ближайшему пирогу. С мясом, с аппетитной корочкой… Так и просится в рот. Ням-ням. Заветный кусок оказался в руках, брызнули на тарелку горячие капли жира, я облизнулась в предвкушении и… надсадно взвыла сирена. Несколько секунд я таращилась на пирог, тихо зверея от того факта, что все едят нормально, а от меня охрану даже к пирогу поставили. От несправедливости хотелось выть. Меня никто не любит!!!

Эльфы вскочили со своих мест. Я расстроилась еще больше. Терпеть не могу жлобства. Недолго думая, я засветила куском в морду ближайшему сотрапезнику:

– Подавись, гад!

– Почему я? – спросил тот, скашивая глаза на перепачканное начинкой лицо.

Кусочки теста живописно повисли на острых ушах.

– Леди! – Голос особо представительного Мастера пронесся над столом зычно и певуче. – Мы ценим ваше рвение, но зачем же так бурно реагировать на тревогу? У нас есть и другие виды оружия.

– А что? На нас напали? – искренне удивилась я, радуясь тому факту, что никто не замагичивал от меня стол, просто на нас напали.

– А вы разве не слышите?

Действительно. Надсадный рев не стихал ни на мгновение и, кажется, поселился в голове навечно. Во дворе трубили драконы.

– Что за привычка отвечать вопросом на вопрос? – подбоченилась я.

Но меня проигнорировали. Глядя в спины удаляющихся Всадников, я поняла, что если не поспешу, то народ ринется в бой без меня. Мой долг – не допустить массового самоубийства. Короче, куда они без нас с Улфи?

Во дворе Подмастерья спешно седлали заметно нервничавших драконов. В небе кружили грифоны, норовя напасть на пока пеших Всадников, но драконам удавалось сдерживать натиск огнем.

– Куда-то собралась? – прошипел хозяин злополучного синего.

Его дракон щеголял заплывшим глазом и косился на нас с Улфи с опаской. Ха! Боится – значит, уважает.

– Допустим, – мило улыбнулась я приветливым, как у голодной волчицы, оскалом.

Впрочем, в какой-то степени так оно и было. Очень голодная Заклинательница плюс дракон – убойное сочетание.

– Тебя не пустят в бой. Даже седло не выдадут.

– С каких это пор, чтобы защищать родину, нужно особое разрешение? – парировала я, взлетая на спину дракона. – А седло – для слабаков. Чао!

Улфи издал утробный рык, которого от него никто не ожидал, и ввинтился в небо одним из первых.

Никогда не думала, что в небе может быть тесно. Битва представляла собой множество поединков. Вот грифоны окружили Всадника и уже праздновали победу, но тот запустил в нападающих магическим вихрем, и птиц просто смело в единый многолапый, многокрылый, верещащий шар. На меня тоже нацелились несколько грифонов, и пришлось отвлечься от интересного зрелища чужой схватки, чтобы заняться своей собственной. Ахурамариэль возник в моей руке. Я взмахнула голубым лезвием, словно давая отмашку. Золотой вертелся как уж на сковородке, успевая маневрировать, выписывая головокружительные трюки. Ему бы в цирке выступать! Я лупила по всему подряд, что хоть отдаленно напоминало врага.

Послышался верещащий звук. В небе появились новые участники – горгульи. Ну ё-моё! Откуда эти-то на наши головы? Будто одних грифонов мало.

«Будь осторожна. Горгульи имеют обыкновение каменеть в самый неподходящий момент».

«Умеешь же ты утешить», – скептически фыркнула я, косясь на новую напасть.

Бой вскипел с новой силой. От горгулий мы с Улфи предпочитали ускользать, благо твари оказались не особо поворотливыми. На моих глазах один из Всадников ухитрился всадить в одну горгулью меч, та окаменела и рухнула в пропасть вместе с оружием. Эльф расстроился, пришлось бедняге обходиться силами магии. Надо отдельно упомянуть, что сама Крепость Драконов имела удачное расположение на самом высоком из пиков горной гряды, и рухнувшие с дракона Всадники имели стопроцентную гарантию тонким слоем растечься по одной из многочисленных пропастей. Аргумент для драки до последней капли крови просто убойный. Словом, об отступлении не могло быть и речи.

Через некоторое время раздался ужасный грохот, осколки камня взмыли в воздух, разя своих и чужих. Я не сразу поняла, что же случилось. Все время уходило на то, чтобы не получить серьезных увечий и не рухнуть вниз, украсив своими останками дно пропасти и впоследствии наполнив животы грифов. Один из драконов получил здоровенным камнем по крылу и полетел вниз. Улфи метнулся следом, войдя в красивое пике. Всадника удалось подхватить практически возле самой земли. Он кричал, рвал на себе волосы и пытался броситься следом за своим драконом, но золотой крепко держал извивающегося в лапах эльфа, а с ящером такого размера не особо поспоришь. Осиротевший всадник не стал исключением из правил. Справиться с железной хваткой Улфи он не смог и благополучно соскользнул в обморок. Дракон осторожно пристроил бесчувственное тело между роговых пластин гребня.

Я взглянула вниз и обомлела. Крепости больше не существовало. Это были даже не руины, а просто хаотичное нагромождение камней. Кто мог совершить подобное? И главное – как? Крепость на вид была неприступна, и подобраться незаметно к самым стенам не представлялось возможным. Оставшиеся грифоны и горгульи создавали скорее видимость боя и немного погодя отступили, оставив нас зализывать раны. Преследовать противника мы не решились, твари запросто могли заманить нас в ловушку и добить. Доставить им это удовольствие? Ну уж нет.

Для приземления избрали горную вершину неподалеку от остатков Крепости. Уставшие драконы тяжело заходили на посадку, не менее уставшие Всадники практически падали на камни. Лично я после такой мясорубки готова была целовать каждый камешек индивидуально. Только когда приземлился последний дракон, стало ясно, как нас мало осталось. Почему нас не добили? Силы противника были куда более многочисленны. Да, мы рубились с яростью берсерков, но падение Крепости так деморализовало выживших, что взять нас тепленькими не представляло особого труда. Почему же они отступили?

«Все просто. Они добились того, чего хотели. Крепости Драконов больше не существует. Всадники лишились не только большей части драконов, но также своих Подмастерьев. Чтобы оправиться от такого удара, потребуются даже не десятилетия – века». – В голосе Ахурамариэля слышалась затаенная печаль.

«А нас просто сбросили со счетов? Решили не возиться с убогими?» – печально осведомилась я, осознавая, что те, с кем я еще утром совместно чистила драконов, уже мертвы.

После такого взрыва никто не мог выжить.

«Боюсь, что так. Видимо, у противника более серьезные планы на данный момент, чем возиться с горсткой уцелевших. Он вернется к этому позднее.

Я задумалась. Неужели в такой ситуации совершенно ничего нельзя сделать? Во мне бурлила неутолимая жажда мести. И пусть говорится, что месть – это блюдо, которое надо подавать холодным. В данном случае промедление может стоить жизни куче народу. И возможно, мир будет завоеван, пока я собираюсь с мыслями. Я пойманной тигрицей заметалась по небольшому скальному карнизу.

Тем временем Улфи бережно сгрузил бесчувственного Всадника, предварительно расчистив площадку от камней. Один из эльфов приблизился к бесчувственному телу и осторожно опустил раскрытую ладонь на веки застонавшего было Всадника. С губ Мастера слетели тихие слова, в которых я без труда узнала усыпляющее заклятие.

– Пусть поспит, – прошептал Мастер в ответ на мой вопросительный взгляд. – Пусть еще хотя бы на одну ночь забудет, что осиротел.

«Осиротел». Это слово, пожалуй, очень точно описывало постигшее юного Всадника горе.

– Это был их первый бой.

– И последний, – печально вздохнул Улфи.

– Да, и последний, – медленно кивнул Мастер.

Он понял драконий язык? Значит, не все Всадники профаны в этой области.

Мастер горько улыбнулся, словно подслушав мои мысли:

– Моя мать была Заклинательницей.

– И поэтому вы знаете драконий?

– Да.

– Поэтому Мастер Голландиэль хотел на мне жениться, даже считая, что у меня крыша поехала? – пронзила внезапная догадка.

Да какое мне, собственно, дело до мотивов Голландиэля? Но то, что я понадобилась кому-то даже в безумном состоянии (а Верховная позаботилась о том, чтобы он знал о моем умопомрачении), оставляло мерзкий отпечаток, словно в грязи вываляли.

– Не понял, – сказал удивленный Мастер.

– Да что тут непонятного? Этот, с позволения сказать, жених даже на Поединок меня вызвал – так приспичило под венец.

– Действительно? И когда свадьба? – заинтересовался разговором еще один Всадник, в котором, несмотря на запекшуюся на лице кровь, я узнала Мастера Эррариэля.

– Какая свадьба? – опешила я. – И почему все так и норовят спихнуть меня замуж? Что я вам такого сделала?

– Так ведь Голландиэль победил.

Ничего себе утвержденьице!

– Откуда такие сведения? – прошипела я. – Победа осталась за мной, и итог нашего Поединка вы имели возможность наблюдать.

– Так это вы умудрились обратить его в дракона? – ахнул народ.

Да. Есть чем гордиться. Я победила эльфа в Поединке. Честь и слава мне за это.

– Представьте себе! – заслуженно возгордилась я, пытаясь изобразить позу повнушительнее.

В этот момент моего триумфа на ровную площадку приземлился красный дракон. Всадник тяжело спрыгнул вниз и снял шлем, явив нашему взору самого Мастера Драконов Голландиэля. Его лицо заметно осунулось, под глазами залегли темные тени, а бледное, изможденное лицо в обрамлении черных волос придавало их обладателю сходство со знаменитой нежитью, называемой вампир. Все уставились на Мастера в ожидании то ли чуда, то ли пророчества. По крайней мере, вид у всех был именно такой.

– Они привлекли орков и устроили подкоп, – заявил он.

Все понимающе закивали. Я почувствовала себя полной идиоткой, так как понятия не имела, о чем это он.

– Может, кто-нибудь просветит меня, о чем речь? – спросила я.

Все погрузились в молчание. Я тихо зверела, обдумывая план погрома, который непременно устрою, если мое любопытство не удовлетворят прямо сейчас. Затянувшуюся паузу нарушил Голландиэль:

– Темные силы использовали орков, чтобы устроить подкоп под Крепость и заложить амулет хаоса.

– А что такое амулет хаоса? – тихо полюбопытствовала я, тут же пожалев о своем любопытстве. Видимо, предполагалось, что об этом амулете знают все.

– Амулет хаоса – это амулет, в котором заключен хаос в сжатой форме. Субстанция нестабильна, поэтому амулет создать сложно, он требует очень больших затрат магии и жертвоприношений. Но иногда результат того стоит. При активации амулета хаос вырывается на свободу и разрушает все на своем пути. Радиус поражения зависит от силы мага, его создавшего.

– Ну что ж, осталось только найти этого самого мага и объяснить ему в доступной форме, что у него больше нет будущего.

– Похвальное рвение, – ухмыльнулся кто-то из Мастеров. – Но вам не кажется, леди, что война не женское дело? Будь моя воля, вас бы вообще в битве не было.

– Замечательно, – иронично откликнулась я. – И лежали бы мои бренные останки где-то в братской могиле под развалинами. Хотя я же вас, уважаемый, не зову с собой. Так что нечего волноваться. Ваша высококачественная эльфийская шкура останется целой и невредимой.

Эльф побледнел от злости и, скрежеща зубами, прошипел:

– Была бы ты мужчиной, девчонка…

– Да не дай бог!

– Ты никуда не полетишь.

– Смею напомнить, что я вам не подчиняюсь. Те, кто имел право отдавать мне приказы, благополучно почили. Так что вы, уважаемый, занимаетесь напрасным сотрясением воздуха. Я поеду, полечу или пойду туда, куда мне заблагорассудится, а если кто хочет возразить, пусть подойдет ко мне – я похороню за свой счет. – В моей руке возник меч. – Итак, есть желающие отведать, насколько остер мой клинок?

Народ потрясенно безмолвствовал. Я обвела окружающих тяжелым взглядом, тряхнула гривой пепельных волос и констатировала:

– Полагаю, что нет. Раз так – мне пора. Счастливо оставаться.

Минут пятнадцать мне потребовалось, чтобы объяснить золотому дракону, что я не свихнулась от потрясения и что я отправлюсь в поход вне зависимости от того, составит он мне компанию или нет. В конце моего пламенного монолога Улфи терпеливо возвел очи горе, издал мученический вздох и согласился, справедливо рассудив, что вместе у нас больше шансов выжить или хотя бы угробить больше врагов, чтобы не было так обидно умирать молодыми.

– Погодите! Я с вами, – раздался голос Голландиэля.

Я потрясенно застыла. Вот уж не ожидала. Просто день сюрпризов какой-то.

– Ты не обязан этого делать, – одернул его Мастер, считавшийся здесь главным. – В конце концов, все Заклинательницы немного чокнутые.

– Возможно, – согласился Голландиэль.

– Тогда почему? У вас нет плана, а идея и вовсе дурацкая. Идти неизвестно куда, чтобы мстить неизвестно кому.

– Возможно, – снова спокойно согласился Голландиэль. – И все же я попробую рискнуть. Сидеть здесь и ждать, когда враг о нас вспомнит самостоятельно выше моих сил. К тому же малыми силами будет больше шансов прорваться.

– Идиоты, – вздохнул Мастер Эррариэль.

Кажется, он завидовал. Мы сели на драконов.

– Я с вами! – Всадник, потерявший дракона, стоял, пошатываясь, моргая широко раскрытыми синими глазами.

Его волосы были похожи на снежное покрывало, хотя, когда он засыпал, шевелюра точно была золотой, как пшеница.

– Я с вами.

– Не дури, Мистрадиэль! – окрик старшего Мастера прозвучал резко, как удар хлыста. – Глупо умирать в бессмысленном походе.

– Умирать? – эхом откликнулся тот. – Умереть может только живой.

От этой фразы у всех присутствующих мурашки пробежали по телу. Повинуясь какому-то наитию, я подошла к новоявленному камикадзе и ударила его в грудь. То, что я сказала, было словами на древнем языке, о существовании которого помнили разве что драконы. Эльф покачнулся, выгнулся дугой… Я не стала наблюдать дальнейшие метаморфозы и вернулась к Улфи. К моменту, когда я уже сидела на его спине, эльфы пытались унять бьющегося на земле Мистрадиэля, но их смело в сторону мощным потоком магии. Через минуту на скале стало одним драконом больше. Радостные драконы приветствовали белого собрата дружным ревом.

Новорожденный дракон, немного шатаясь от непривычки передвигаться на четырех конечностях, грузно двинулся к краю скалы. Все невольно ахнули, когда белоснежная рептилия прыгнула вниз. Улфи взлетел следом, но, к счастью, помощь не понадобилась. Белый расправил мощные крылья, поймал восходящий поток и теперь парил в ожидании красного дракона.

Под шумные рукоплескания, трубный рев и восторженные крики оставшихся наш поход начался.

18

Улетели мы недалеко. Горы еще не закончились, когда выяснилось, что Мистрадиэль устал. Причем он молчал до последнего, мужественно махая крыльями, и вдруг рухнул на горную вершину, на которой оказалась небольшая, но удобная площадка. Повезло, иначе огромная рептилия просто разбилась бы насмерть, а так только хвост из снега торчит торчком. Мы спустились к поверженному гиганту и аккуратно приземлились – драконы только слегка взбили снег когтистыми лапами. Белый лежал, раскинув лапы и крылья в разные стороны, как геральдическое изображение на щите рыцаря.

– Как ты думаешь, он жив? – осторожно поинтересовалась я у своего дракона.

Улфи подошел к поверженному ящеру, несколько томительных секунд вслушивался в сердцебиение, прислонившись ухом к груди белого.

– Полагаю, да. Сердце бьется, – констатировал он.

Ландшафт к бурной радости не располагал. Лишенное какой бы то ни было растительности нагромождение камней, присыпанное снегом, не радовало обилием перспектив на горячий ужин и теплый ночлег. Грубо говоря, при падении Крепости мы остались в том, что было на нас. У Мастера Голландиэля было преимущество – седло. Его можно положить под голову и решить проблему с отсутствием подушки. У меня же, как у бесприданницы, не было ничего, кроме меня самой и дракона. Даже магия и та отсутствовала. Стоп. А как же, скажите на милость, мне удалось сделать из эльфа дракона? Магический резерв не должен был восстановиться так быстро.

Я порылась в снегу, причем Мастер смотрел на меня с таким скепсисом, что к концу поиска я уже сама стала сомневаться в адекватности собственного поведения. Опа! Нашла. Камень оказался достаточно большим, чтобы на нем можно было разжечь костер. Пламя вспыхнуло, все еще повинуясь моему заклинанию. Я радостно взвизгнула и пустилась в пляс вокруг костра.

– Замечательно! – похвалил меня Мастер и, прежде чем я успела возгордиться, остудил изрядной долей иронии. – Только ночью нас будет видно на многие километры. Давай еще транспарант вывесим: «Уважаемые враги, не мучайтесь, не ищите нас. Мы тут».

Я обиженно засопела:

– Ага. Непременно так и сделаю, а еще стрелочку подрисую, чтобы не промахнулись ненароком, сердешные. Ты меня действительно за идиотку держишь?

Взгляд Мастера был красноречивее всяких слов. Конечно, держит.

– Если бы мы действительно нужны были этим самым врагам, они расправились бы с нами еще сегодня.

– И что, по-твоему, помешало им это сделать?

– Ну не знаю. Что-то отвлекло их внимание. Наверняка нечто серьезное, иначе никто не станет оставлять за своей спиной десяток кровников на драконах.

– О Свет! – воскликнул Голландиэль, треснув себя рукой по лбу.

Рука была в боевой перчатке с железными пластинами, но эльф настолько поразился собственному открытию, что не обратил на это никакого внимания. А больно должно было быть неимоверно. Я даже поморщилась, представляя эти ощущения.

– Что случилось-то? – нетерпеливо дернула я Мастера за рукав.

Нет. Правда. Любопытно же.

– Крепость Поднебесная!

Я нахмурилась, пытаясь обнаружить в анналах памяти совпадения. Нет. Определенно я никогда не читала о крепости с таким названием и не слышала о ней. И немудрено. Об обители Сестер Серебряного Единорога мне тоже не приходилось слышать, впрочем, как и о Крепости Драконов.

– А что это за крепость? – поинтересовалась я.

Теперь пришла очередь Голландиэля хмуриться.

– Заклинательница, ты меня удивляешь. Не слышать о Крепости Поднебесной! Ну это…

Слов у эльфа не было, только жестикуляция и буря эмоций.

– Подумаешь, преступление, – пожала плечами я. – Я не обязана знать все крепости наперечет.

Смелое заявление повергло Голландиэля в ступор. Он вытаращился на меня и так и замер с открытым ртом. Я пару раз провела раскрытой ладонью перед лицом эльфа и решила, что плащ, наверное, статуе совсем ни к чему, а мне спать ночью не на чем будет. Не откладывая дело в дальний ящик, я спокойно расстегнула массивную пряжку плаща и потянула материю на себя. А плащец-то ничего. Скроен из плотного эльфийского шелка, подбит мехом. Будет мне поистине царское ложе. От приятных мыслей о глубоком сне меня отвлек настороженный, внимательный взгляд Мастера. Чего он таращится, я не знала, но на всякий случай отодвинулась подальше. Мало ли что у него на уме.

– И что дальше? – вкрадчиво поинтересовался Мастер.

Я удивленно моргнула, не понимая, куда он клонит.

– Тебе виднее. Ты же мне про Крепость рассказывать собирался.

– Крепость? – удивился тот.

Во дает! Уже забыл.

– Ну да. Мы о Крепости Поднебесной говорили.

– Точно. – Один скользящий шаг, и он оказался ближе, чем я рассчитывала. – А потом ты стала меня раздевать.

– Я?! – выпала в осадок я. – Да я только плащ стянула, озабоченный. А ты что подумал?

Эльф потупился. Я с удивлением перевела взгляд на Улфи. Тот мерзко хихикнул (как-то не ожидаешь от дракона такого звука) и с непередаваемым удовольствием на морде пояснил:

– Он подумал, ты его соблазняешь. Забавно, правда?

– Что?! – взревела я, как двадцать гарпий разом. – Да как ты мог подумать такое, извращенец! – Удар плащом в лицо. – Да в таких условия могут размножаться только мамонты, пингвины и тюлени.

– Не скажи, – хихикнул золотой. – Сезон любви волков тоже приходится на зиму.

Эльф перехватил плащ рукой и дернул меня на себя. Я впечаталась в него и ахнула от боли. Впечатление такое, словно ударилась о стену. Ну конечно, он же в кольчуге.

– Так ты что, просто решила украсть мой плащ? – прошипел пораженный до глубины души моей подлостью Голландиэль.

– Неправильная постановка вопроса, – возмутилась я. – Почему сразу украсть? Позаимствовать. Я бы потом вернула…

Может быть. Но этого я добавлять, разумеется, не стала. Мало ли что. Прибьет еще ненароком. Меня с силой встряхнули, я уставилась в яростные глаза эльфа. Надо же, как огорчился. Неужели он действительно рассчитывал на страсти в сугробах? Я, конечно, люблю экстрим, но не до такой же степени.

– Скажи спасибо, что нам надо двигаться немедленно, а то…

– Ну что – то? – с вызовом поинтересовалась я. – Побьешь? И никуда я с тобой не полечу, пока не объяснишь, в чем дело. И белого дракона не брошу.

Эльф дернулся как от удара:

– Значит, так тому и быть. Оставайся.

Он резко вырвал свой плащ из моих рук, я полетела пятой точкой в сугроб и застыла, с удивлением наблюдая, как этот извращенец запрыгнул на спину своего красного. Дракон взмахнул крыльями и исчез в облаках. Вот зараза. И я неожиданно для себя расплакалась. Рядом возникла участливая морда Улфи.

– Ну что ты так расстраиваешься? – поинтересовался он, заглядывая в глаза. – Так ли он был нужен? В конце концов, это же была твоя идея отправиться в поход, а он просто навязался на нашу голову.

– Обидно. Он так и не рассказал мне о Крепости Поднебесной, – всхлипнула я, размазывая слезы по щекам, отчетливо понимая, что объяснение звучит глупо и веду я себя как маленькая девочка, которую дернул за косичку соседский мальчишка.

Нет. Не может быть. Не могла я влюбиться в эльфа, который мне снится. Хотя он ничего…

– Да плюнь ты на этого ушастого. Дураки – они везде есть. И грубияны тоже. Ну хочешь, я сам расскажу тебе о Крепости.

– Да? – всхлипнула я, беря себя в руки. – А ты можешь?

– Конечно. Как и абсолютно все в этом мире.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Именно то, что сказал. Все знают историю Четырех Крепостей. Они были созданы четырьмя кланами. Как ты уже догадалась, обитель Сестер построена кланом Серебряного Единорога для своих Воительниц. Девушки дают священную клятву хранить верность Единорогу и уходят из обители только на кладбище или замуж.

– Ничего себе, – изумилась я. – То есть замужество и смерть для них одно и то же?

Дракон удивленно воззрился на меня:

– Никогда не думал об этом именно так. Но в сущности, ты права. Воительница должна быть чиста. Ну ты понимаешь, что это из-за легенды о том, что сам Единорог подойдет только к чистой деве. Чушь, по-моему, полнейшая, но легенда есть легенда. Может, традиция покидать обитель с замужеством связана с тем, что мужчины не особо хорошо уживаются с большим количеством доминантных, агрессивных женщин, имеющих привычку хвататься за меч по поводу и без. К тому же с ребенком не особо повоюешь. Ну ладно, мы слишком отвлеклись.

Крепость Драконов выстроена для Мастеров Драконов. Это и гарнизон, и военная академия в одном флаконе. В Крепости если Мастер женится, то привозит жену внутрь. Наличие супруги под боком благотворно влияет на боеспособность Крепости. Во-первых, не надо отпускать Всадников в отпуск к женам. Во-вторых, дракон у Всадника один на всю жизнь, если Всадник уедет жить к супруге, на его место придется обучать другого, так никаких драконов не напасешься.

Крепость Поднебесная выстроена магами Четырех Стихий, или Стихийными магами, кому как нравится. Считается, что клан пошел от четырех эльфиек, часто вызывавших духов стихий. Как водится, духи полюбили очаровательных дев и обратились в прекрасных юношей. От этих браков и ведут свой род эльфы клана Четырех Стихий.

Четвертая крепость – Крепость Двуипостасных.

– Оборотней, что ли? – обалдела я.

Надо же, как развернулись. В реальности нечисть нечистью, не в обиду Фильке будь сказано. А тут Крепость себе отгрохали.

– Что-то вроде того. Они происходят от эльфа, который имел силу не только повелевать зверями, но и обращаться в них. Его потомки, правда, не имеют такой силы. У них всего две ипостаси, отсюда и название Двуипостасные, причем обе из них подлинные.

– То есть?

– И таи другая для них вполне нормальна и не сопровождается выворачиванием наизнанку и ломкой костей.

Я не уставала удивляться. Ничего себе! Сколько нового. В Академии такого не услышишь. Надо будет записать как сказочку или легенду. А что? Эльфы все равно читать этого не будут.

– Ладно. Теперь мне все ясно. Только одно осталось непонятным: чего этот идиот так переполошился и решил лететь прямо сейчас.

– Вероятно потому, что две Крепости из четырех уже пали.

– Значит, шансов пятьдесят на пятьдесят. С чего Голландиэль взял, будто следующее нападение будет непременно на Крепость Поднебесную?

– Поднебесная ближе, – фыркнул золотой. – Ладно. Ты пока посиди с Мистрадиэлем, а я слетаю на охоту. Драконы быстрее восстанавливают силы, если поедят. Впрочем, эльфы тоже.

И он взмыл в небо, оставив меня в задумчивости. Кажется, Крепость Поднебесная падет раньше, чем я до нее доберусь. Впрочем, что могут сделать пара драконов и одна ведьма против грифонов? Только послужить им кормом, ну и проредить ряды, выбив из них пару-тройку слабых.

«Почему такой пессимизм? – поинтересовался проснувшийся Ахурамариэль. – Не все еще потеряно».

«Время. Мы потеряли время», – тихо вздохнула я.

«Завтра мы полетим сразу в Крепость Двуипостасных».

«А если грифонов там нет?»

«Значит, предупредим о нападении, расскажем то, что знаем».

«Точно. Кто предупрежден, тот вооружен».

От разговора с мечом полегчало. Приятное разнообразие, когда на тебя не орут, как обычно, а утешают. Самолюбие растет как на дрожжах. Я спокойно осуществила свой план по организации теплого ночлега. Кольцо из камней с магическим костром на каждом не только выполняли функцию обогревателя, но и отпугивали как обычных зверей, так и нечисть. Мистрадиэль свернулся калачиком на манер кошки (только огромной и чешуйчатой) и мирно дрых. Магией я спрессовала снег, нарезала из него огромных кирпичей, установила их друг на друга и сплавила вместе. Получилась дивная избушка. Прямо как у лисы в сказке – не лубяная, а ледяная.

Как у меня получилось? Я же ведьма, в конце концов. Да и во сне можно все. Внутри ослепительно белые стены соседствовали с серым скальным камнем. Ну тут уж ничего не поделаешь. Я внесла булыжник с магическим огнем внутрь и решила принять ванну. Правда, емкости для воды у меня не было. Можно было изобразить что-нибудь изо льда, но лед имеет обыкновение плавиться от воздействия температур, да и сидеть или стоять на ледяном полу ванны не улыбалось. Так что я создала сначала снежную сферу, затем, по мере того как снег таял, образовалась водная. Пришлось повозиться, чтобы, не теряя концентрации, влезть внутрь. Я привела в движение водный поток, завихрила его вокруг себя, получился недурственный гидромассаж, заодно и одежда постиралась.

В это время в ледяной дом сунул морду золотой дракон. Увидев меня, он сдавленно ахнул, я потеряла концентрацию, и вся масса воды рухнула на пол. Причем вместе со мной окатило и любопытного дракона, а меня ощутимо приложило о камень. Хорошо, хоть не подпалила себе ничего (вода благополучно затушила огонь), а то щеголять бы мне огромной дырищей на штанах. Вот блин.

– Обалдел?! – закричала я. – Ты чего вломился, как медведь в берлогу? Стучаться надо, когда к даме входишь.

Дракон виновато потупился.

– Извини, – вздохнул Улфи. – Я оленя принес… Ну… Словом, как освободишься, отрежь себе кусок.

Дракон исчез как морок, если до него дотронуться. Я рванула было следом, чтобы намылить ему шею или хотя бы попинать от души, но вовремя опомнилась. Куда же я такая мокрая на холод. Пришлось экстренно сушить себя и пол. Правда, по причине клокотавшей во мне ярости или еще почему-то, но с заклинанием я переборщила, и одежду пришлось тушить. Так что из ледяного дома я вышла злая, дымящаяся, со слезящимися глазами и кашляла при этом как курильщик с тридцатилетним стажем. Ну что за невезуха! Только жизнь налаживаться начала.

«Это чтоб тебе жизнь малиной не казалась».

Я мужественно проигнорировала ехидну и, чеканя шаг, промаршировала к туше убиенного оленя. Два дракона сидели неподалеку, откровенно глотая слюнки и облизываясь, стараясь не коситься в сторону туши. Я внимательно осмотрела тушу поверженного красавца и задумалась. Как-то раньше никогда не приходилось не только разделывать оленей, но и видеть, как это делается. Обычно говядину я получала в виде конечного продукта: тушенки, поджарки, бифштекса, наконец.

«Да что тут сложного. Сейчас знатный кусок отрубим. Часть закоптишь впрок, часть поджаришь сегодня».

«А ты уверен, что я это смогу?»

«Разумеется. Это несложно. Просто представь, что ты в магазине выбираешь вырезку для котлет. Все просто».

«Ага. Если учесть, что котлеты я никогда не готовила, а на стипендию хорошего мяса сроду не купить».

«Сплошные отговорки. Ты ведьма или нет? Прояви фантазию, в конце концов».

«Допустим, проявлю. А чем резать буду?»

Раздосадованный меч вместо ответа появился в руках. Класс. Я долго примерялась, подходила и так и эдак, провожаемая голодным взглядом двух драконов. Их пристальный взор давил на спину, как теплая ладонь, что, понятное дело, не способствовало сосредоточенности. Наконец, после примерно десятого почетного круга вокруг туши, когда меч от злости ругался хуже пьяного матроса, Улфи сжалился надо мной, ловко вырезал своими когтями-ятаганами приличный кус мяса и торжественно вручил мне. Я облегченно вздохнула и поблагодарила благодетеля. Дракон сдержанно кивнул и принялся за еду. Словом, все счастливы. Здорово.

Утро прошло без особых эксцессов, если не принимать во внимание прискорбный факт ночевки на камнях. Моя куртка и штаны в полете вели себя нормально, но продукт неизвестного дизайнера не был рассчитан на неровности рельефа. Кто же знал, что мне приспичит спать на камнях? В результате я отлежала себе весь организм. Волочила ноги, как столетняя бабка, разбитая радикулитом. Драконы смотрели на плачевное зрелище во все глаза, но решили не комментировать сей факт. Я и раньше не отличалась кротостью характера, а с болью во всем теле могла и покусать. И плевать мне, что шкуры драконов бронированные, зато одна царапина и сорок уколов против бешенства рептилиям обеспечены.

Крепость Двуипостасных находилась в лесу. Пришлось лететь целых два дня, на исходе второго нас засекла стая грифонов.

– Разведчики, – встрепенулся золотой дракон. – Они не должны о нас сообщить.

Мы ринулись к грифонам. Те не ожидали такого финта и радостно раскрыли клювы. Только одна неувязочка у птичек вышла: мы вовсе не собирались расставаться с жизнью. Два дракона в бою – страшная сила. Улфи дрался в третий раз и, похоже, совершенствовал технику. То есть закручивал такие финты, что я очень жалела, что не догадалась привязать себя к спине крылатого ящера.

Дракон, видимо, уловил мое настроение и только усмехнулся:

– Не бойся. Если ты захочешь пройти запечатление, то моя магия будет держать тебя лучше всякого седла и веревок.

– Ага! – крикнула я. – Если до этого не разобьюсь, на фиг!

Белый раньше дрался только верхом на драконе, а это не совсем одно и то же. Поэтому он все время попадал впросак – то откроет пасть, а пламя не получается, то вираж не выходит, то лапой ударит и промажет. Золотой приходил на выручку, если Мистрадиэля слишком сильно трепали.

– Может, стоит вернуть его в обычное состояние? – сказала я, отмахиваясь от очередного грифона.

Хитрая бестия ловко ушла в сторону и попыталась достать меня клювом, но я тоже успела уклониться, и мощный клюв сомкнулся на пустоте. Разочарованный вопль бестии.

– Нет, – откликнулся золотой, набирая воздух в грудь. – Ему нравится быть драконом.

Мы заложили очередной вираж, и на этот раз мне повезло больше – грифоны, атаковавшие белого, не успели посторониться и были смяты драконом. Одному я отсекла крыло, и он, вереща и кувыркаясь, полетел вниз. Молодец я! В следующего полетело заклятие. Грифон ловко увернулся и попал под струю огня Улфи. Похоже, мы сработались.

Зря я так подумала. Третий грифон атаковал сверху. До того как он пронзительно заверещал над ухом, я и не подозревала о его существовании. Я среагировала почти мгновенно, но этой секунды хватило на то, чтобы проклятая тварь вцепилась когтями в мои плечи. Меня подбросило вверх. Улфи взревел, но им тут же занялись двое других грифонов. Если тварь разожмет когти, я рухну вниз, поэтому я не нашла ничего лучшего, как мертвой хваткой вцепиться в лапы гадины.

Белый бросил своих соперников и кинулся на выручку. Я успела втянуть голову в плечи раньше, чем струя пламени опалила мне волосы. Вот блин, а ведь на этом месте только что красовалась моя голова. Правильно. Нечего грифону доставлять радость от моей смерти, когда можно прибить ведьму самому. Запахло паленым. То ли горели мои волосы, то ли меткий снайпер-огнеметчик все-таки попал. Грифон заверещал и сделал то, чего я больше всего боялась, – отпустил меня.

Я полетела вниз без парашюта, матерясь на всю округу и гарантируя мучительную смерть каждому, если меня немедленно не спасут. И меня спасли. Золотой успел подхватить меня у самой земли, когда я уже мысленно составила завещание, распределив нехитрый скарб между друзьями и знакомыми. Пике Улфи всегда удавалось, только теперь он снизился чересчур быстро и толком выйти из него не успел. Мы пропахали землю всем чем могли и врезались в огромный валун, единственный на все поле. Здорово. Просто снайперы. Нашей меткости мог позавидовать любой камикадзе. Пока мы с Улфи дружно считали искры, сыплющиеся из глаз, белый дракон расправился с последним грифоном и, переполненный восторгом, спустился к нам. Он прочел нам длиннющее описание боя, самые интересные места демонстрировал в лицах.

Его слушали невнимательно. Во-первых, эту пьесу мы уже видели и даже принимали в ней участие, а во-вторых, мы осматривали свои раны. Я пыталась остановить кровь, мерзкая гадина прошила когтями плечи почти насквозь, и теперь я гадала, не останутся ли шрамы. Улфи пытался убрать огромную шишку. Получалось плохо. Шишка на бронированном лбу и не собиралась исчезать, нагло отливая всеми оттенками фиолетового.

В этот момент на мое многострадальное плечо спикировал сокол. Я подпрыгнула от неожиданности и взвыла от боли. Улфи клацнул зубами в сторону наглеца, но птица ловко увернулась от клыков дракона и, закатывая глаза от восторга, заявила:

– Ребята! Вот это был класс! Примите мои поздравления. Такие фигуры высшего пилотажа мало кому удаются. А уж извергать при этом пламя… Вот это да!

Факт существования говорящего сокола не удивил. Филька, филин-оборотень тоже разговаривать умеет. Как я уже говорила, Крепость Двуипостасных находилась в лесу. Интересное расположение для подобного сооружения. Среди папоротников, вековых секвой и прочих красот лесного ландшафта раскинулось строение из камня, которое смотрелось гармоничной составляющей буйства природы. За что уважаю эльфов, так это за то, что они исхитряются совместить несовместимое и из любой ерунды сделать главную достопримечательность.

Появление двух драконов в небе произвело фурор. Все побросали свои дела и высыпали во двор. Особо гордые делали вид, что покинули помещение исключительно по производственной необходимости. Они вовсе не пялятся на крылатых ящеров, просто от рождения у них разрез глаз широкий. Разнообразная пернатая живность стайкой вспорхнула в воздух и заметалась вокруг, приветствуя огромных собратьев. Сокол сидел, гордясь, что он с нами.

Меня принимали в тронном зале с пышностью и особой торжественностью. Прекрасная золотоволосая Повелительница (ее второй ипостасью была лань) восседала на золотом троне. Я искренне поразилась ее мужеству. Сидение в таком даже с виду неудобном кресле требует жесткой самодисциплины и контроля над зверски затекающими частями тела. Весь цвет эльфийского двора выстроился вдоль стен, как рота почетного караула. Разодетые в пух и прах придворные являли зрительный контраст с оборванной, окровавленной мной. Мне не предложили умыться с дороги, переодеться во что-нибудь более удобное и менее грязное, а сразу вывели на ковровую дорожку. Я не падала в обморок от кровопотери только потому, что Улфи щедро поделился со мной магией.

Повелительница выдала мне длинную речь, суть которой сводилась к следующему: мол, приветствую тебя, Дарриэль, Заклинательница Драконов клана Сестер Серебряного Единорога в Крепости Двуипостасных. Какая нужда заставила тебя и твоих спутников драконов прилететь к нам? И как получилось, что ты в дороге была ранена?

А то она сама не знала. Сокол небось предварительно посетил Повелительницу с докладом.

Пока я, напустив на себя приличествующую случаю торжественность, пыталась сообразить, что мне ответить такого же высокопарного, в дело вмешался Ахурамариэль. В результате я мстительно выдала речь по меньшей мере вдвое длиннее, и к концу моего шедевра ораторского искусства Повелительница благополучно задремала. Так что когда последнее слово было сказано, советнику пришлось разбудить свою Повелительницу непочтительным тычком в бок. Та вздрогнула, заметно подпрыгнув на троне, но быстро нашлась, подавила зевок и выдала еще одну речь. Мол, с чего мы взяли, что Темные силы нападут именно на Двуипостасных?

Со своей стороны я ответила не менее пространно. Типа мое дело прокукарекать, а там хоть не рассветай. Если они созрели до массового самоубийства, то флаг всем в руки.

Далее Повелительница долго хвалила мой почивший клан, говорила, что это невосполнимая потеря, мол, заслуженный народ был, и так им не повезло. А я могу остаться гостить, она распорядится, чтобы мне выдали все необходимое и устроили с надлежащим комфортом. В Крепости Двуипостасных всегда любили гостей, особенно если гости не задерживаются слишком долго.

На этом аудиенция была окончена. Я даже не огорчилась. Чего на дураков обижаться. Дуракам, как показывает практика, везет. В отведенную мне комнату вели долго, петляя по коридорам. Видимо для того, чтобы я самостоятельно не смогла выбраться, а значит, никому не мозолила глаза. К слову сказать, комната оказалась так себе, в студенческом общежитии были больше. Чтобы добраться до удобств, надо было долго гулять по коридору и, чтобы не осрамиться по дороге, следовало выходить заранее. Ванная комната заслуживала особого внимания. Сама ванна напоминала огромный бассейн, но вода в нее подавалась прямо из родника, и если погрузиться в нее – отморозишь даже зубы. Хорошо, хоть я ведьма.

Я порылась в памяти, обнаружила соответственное заклинание, и в потолок ударила мощная струя пара.

– Опять перемагичила, – огорчилась я.

Пришлось ждать, пока новая ванна наполнится, и повторить по новой. На этот раз вода получилась отличной, чуть-чуть горячее, чем хотелось. Пришлось подождать, пока остынет. В ванну нырнула, шипя от боли в плечах. Лекаря мне прислать не удосужились, видимо памятуя поговорку про незваного гостя, который хуже татарина. Лечить себя я не могла. Во-первых, потому, что даже у целителей самолечение забирает слишком много сил, а во-вторых, несильна я в магии целителей. С травами еще кое-как управлюсь, а с магией только зверье лечить и получилось. Досадно. Хотя ванна все равно здорово.

И тут снова сработал закон подлости. Стоило мне только расслабиться, как взвыла сирена. Как ни велик был соблазн остаться именно там, где я сидела, а пришлось вылезать. Эти гады взяли привычку крепости рушить, а обрушившиеся камни мало способствуют выживанию. Полотенце нашлось тут же, как и одежда. На куртку и штаны не поскупились, и на том спасибо.

Во дворе толпились эльфы с луками и мечами – сообразили, родимые, что зверье против грифонов – это не тот вариант. Грифонов засыпали стрелами. Несколько тварей сбили, остальные обозлились и стали пикировать вниз. Я выскочила во двор как раз вовремя, чтобы увидеть, как белый дракон, расправив крылья, взмыл в небо, предпочитая воздушный бой.

– На нас все-таки напали! – посетовал советник.

– Нет, правда? – сделала круглые глаза я. – Гляди, какие наглые.

Улфи затрубил, готовясь к бою. Я легко вскочила на спину золотого, и мы штопором ввинтились в небесную синь, пестревшую грифонами и горгульями. В горгулий стрелы попадали, но оказывались замурованными в камень и особого вреда тварям не причиняли. Эльфы отбивались как-то неактивно, без огонька. На что они рассчитывали – непонятно, но создавалось впечатление, что они просто вяло отмахиваются в ожидании чего-то более серьезного. Зато мы с драконами выкладывались по полной. Улфи поделился со мной достаточным количеством силы для сотворения обезболивающего заклятия, чем я и воспользовалась.

Внизу раздался гул, чувствовалось какое-то напряжение силы, источник которой я не определяла. Да и не старалась. Я скосила глаза вниз, стараясь, чтобы в этот момент никто из противников не нарезал из меня бифштексов, и чуть не рухнула вниз от удивления. Нет. Я все могу понять. За последние несколько дней на моих глазах пали две Крепости, до сих пор небезосновательно считавшиеся их защитниками непобедимыми. Честно говоря, я предполагала увидеть следы очередного обрушения. Ан нет. Крепость окутало облако тумана, и она попросту исчезла как мираж, причем захватила с собой только защитников, а грифоны остались бестолково метаться в поисках исчезнувших в неизвестном направлении врагов.

– Какого черта?! Каким образом?! – пораженно прошептала я.

– Давай об этом потом, – предложил Улфи. – А пока нам лучше сделать ноги, пока дивные птички не очухались и не обнаружили своих единственных противников.

Я осмотрела стаю и поняла всю трагичность нашего положения.

– И как ты представляешь наше отступление? – тихо поинтересовалась я. – Просто попросим птичек расступиться, а то заденем кого ненароком?

– Я над этим работаю.

Заявление дракона меня не успокоило, но спорить я не стала, – не потому, что стала взрослее и менее вредной, а просто грифоны с горгульями оправились от шока и вспомнили о нашем присутствии. Столько внимания сразу! Как бы не скончаться от такого «счастья». Надо отдать должное белому дракону и Улфи: драконы прекрасно работали в связке, то летая крыло к крылу, то разлетаясь в разные стороны и сбивая противников с толку. Я кожей чувствовала напряжение силы, – похоже, Улфи умудрялся по ходу дела плести какое-то заклинание. Я махала мечом направо и налево, только успевая выдергивать клинок из норовящих окаменеть гаргулий. Если им это удастся, клинок будет потерян, застынет в камне, как легендарный меч короля Артура.

Наконец заклинание золотого сработало, и перед нами возник Портал. И как умудрился? Чтобы такое сотворить прямо из воздуха, надо иметь прорву магической энергии и талант. Мы нырнули внутрь, и Портал с громким чпоком захлопнулся за нашими спинами.

Внутри было холодно, как в проруби, несмотря на летную куртку, я продрогла до костей. Холод пробирался внутрь, колол тысячами иголок, казалось, что он прочно поселяется внутри, грозя сделать из меня недурственную ледяную статую в оригинальной позе. Когда я уже думала сдаться на милость холоду, Портал кончился. «Слава Светлым силам!» – подумала я, теряя сознание.

19

Я очнулась на полу в неизвестной комнате. Все тело болело, будто его пинали ногами целой командой истребителей, причем у каждого были кирзовые сапоги, подкованные лошадиными подковами с шипами. Найду того, кто это сделал, – убью. Мысль утешила, но мало.

– Привет.

Мелодичный голос прозвучал неожиданно и очень близко. Я вздрогнула и повернулась на бок. На меня смотрели необычные янтарные глаза золотоволосого эльфа. Таких глаз у людей вообще не бывает, при ближайшем рассмотрении они вообще оказались трехцветными: темный гречишный мед у самого зрачка, дальше расплавленное золото и еще дальше светлый янтарь. И волосы тоже были не просто пшеничные, а именно золотые. Никогда не видела подобного сочетания. И что удивило меня еще больше, – это то, что незнакомец лежал рядом со мной на полу.

– Привет, – потрясенно выдала я, пытаясь припомнить, при каких обстоятельствах умудрилась заснуть с незнакомым мужчиной на полу. – А ты волосы красишь? – ляпнула я.

– Нет. Это мой натуральный цвет, – весело откликнулся тот.

– А где мы?

– В библиотеке, разумеется, – пожал плечами эльф, поднимаясь на ноги.

Двигался он с трудом. Значит, не только я пострадала от неудобного места ночлега. Стоп. Он сказал что-то о библиотеке. Точно! Я же листала книгу и, кажется, заснула. Тогда это все объясняет. Или практически все. Засыпала я одна, а проснулись вдвоем. Неувязочка выходит.

Эльф потянулся как хорошо выспавшийся кошак, я чуть не лопнула от зависти. Лично я не представляла, смогу ли подняться на ноги без ущерба для собственного здоровья. Мужчина решил мою проблему просто: легко поднял меня с пола и усадил на стул.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Всегда пожалуйста, Заклинательница, – усмехнулся эльф. – Ну и как зовут прекрасную Дарриэль в обычной жизни?

Я удивленно уставилась на собеседника. Положительно ничего не понимаю. Я ведь спала. А если так, то как он мог проникнуть в мой сон и узнать, что именно мне снится?

– Ты видел мой сон? – опешила я.

– Это был не совсем сон. Вернее, совсем не сон. Я очень люблю читать книги и всегда мечтал прожить жизнь героев любимых произведений. Вот и придумал заклинание, чтобы попасть туда.

– Постой. Значит, я действительно была Заклинательницей, только в книге? Я, конечно, люблю читать, но никогда не подозревала, что чтение может так затягивать.

Открытие несколько выбило из колеи.

– Скажи, раз уж ты читал всю историю раньше, ты должен знать, что стало с Крепостью Двуипостасных. Куда она исчезла?

– Ты хочешь знать, что было на самом деле?

Я кивнула.

– Тогда слушай. Тебе выпала честь присутствовать при одной из войн эльфов.

– А разве эльфы воевали? – удивилась я.

История никогда не была моим призванием, но даже я знала, что эльфы никогда между собой не воевали.

– Воевали, разумеется. Пару раз даже чуть не стерли с лица земли все живое. Просто этого никто не афиширует, надеюсь, и ты не станешь распространяться на эту тему. В любом случае я буду все отрицать. И Повелители всех кланов тоже. Это, пожалуй, единственный вопрос, в котором Светлые и Темные пришли к полному взаимопониманию.

Ну так вот. Во время этой войны на земле из разумных рас присутствовали только орки, гоблины, драконы, эльфы и прочие. Людей даже в проекте не было.

– А кто тогда на вас напал? – удивилась я. – Только оркам такое не под силу. Грифонам вообще все войны до лампады, горгульям тоже.

– Конечно. Тогда мирно сосуществовали четыре эльфийских клана: клан Золотого Дракона или Всадников, клан Сестер Серебряного Единорога, клан Двуипостасных и клан Четырех Стихий или Поднебесных. Но как у каждого народа, у нас были свои отщепенцы, изгои общества, совершившие преступления, за которые не карают смертью, а изгоняют из клана. Изгои собрались вместе и развязали войну. Им удалось подчинить себе грифонов и горгулий, затем они взяли в союзники орков.

– И все Крепости пали?

– Нет. Если бы пали все, мы бы сейчас не разговаривали. Двуипостасные благодаря своей второй ипостаси могли путешествовать зачастую там, где обычный эльф не может. Они обнаружили амулет перемещений и в критический момент просто слили в него почти всю свою магию, оставив только необходимый минимум. Это помогло им переместиться на большое расстояние в неизведанные земли, куда вообще никто не рисковал заходить. Видимо, не было достаточно отчаянных.

– Хочешь сказать, нападение грифонов помогло освоению новых территорий?

– Как ни странно, да. Четвертая Крепость, Крепость Поднебесная, так и не была взята.

– То есть как?

– А вот так. Голландиэль просчитался. Враг опасался нанести удар по Поднебесной потому, что там были собраны самые сильные маги. Когда Крепость Двуипостасных внезапно исчезла, им ничего не оставалось, как либо нанести удар по Поднебесной, либо смириться с поражением. Они выбрали первое и проиграли. Крепость в любом случае была слишком крепким орешком для изгоев, а Мастер Драконов к тому же предупредил их. Так что прием ожидал очень теплый. Битва была кровопролитной, но Крепость выстояла. Мир в очередной раз был спасен.

– А Дарриэль? Она пережила эту войну?

– К сожалению, не могу утешить. Дарриэль не только не пережила войну, а погибла еще до падения обители Сестер Серебряного Единорога.

– Как? – опешила я.

– Очень просто. Заклинательницы редко праздновали свое столетие, и они вымерли, как динозавры. Во всяком случае, уже несколько тысячелетий этот дар ни у кого не проявлялся. Ты не задумывалась, почему Дарриэль посадили в карцер? Она медленно, но верно сходила с ума. Как ни странно, несколько дней, проведенных в карцере, приводили ее в чувство, и она вела себя относительно нормально некоторое время. Но не в этот раз. Ее выпустили из карцера, чтобы унять разбушевавшегося Золотого Дракона. К этому моменту Заклинательница была абсолютно безумна, и дракон просто растерзал ее и сам погиб от руки Мастера Голландиэля. Из его шкуры были сделаны доспехи, которые до сих пор хранятся кланом Золотого Дракона.

– Погоди, но если я была Заклинательницей Дарриэль, то кем же тогда был ты?

Эльф улыбнулся по-мальчишески задорно:

– А ты не поняла?

Я внимательно всмотрелась в лицо мужчины. Видела ли я его раньше? Нет. Определенно нет. Хотя… Если Дарриэль погибла от лап Золотого Дракона, а сам дракон в свою очередь был убит…

– Не может быть! Улфи?

Он кивнул. И тут в библиотеку ворвался черный мохнатый вопящий вихрь:

– Нашлась!!! – вопил Васька, повиснув на моей шее. – Нашлась! Где ты была?! Как ты могла так надолго меня оставить?! Я ведь раков сварил! Пришлось их все отдать другим!

На шум в комнату заглянул любопытный эльф. Увидев золотоволосого, он издал сдавленный писк и умчался куда-то по коридору. И тут началось. В комнату, как армия орков, ввалилась толпа народу. Эльфы втирали что-то золотоволосому. Растрепанная со сна Повелительница, рыдая, висла у него на шее и бормотала что-то маловразумительное. Я разобрала только «как ты мог?» и «где ты был?». Истребители грозились связать меня, заковать в кандалы и закрыть в комнате, а ключ выбросить в самое глубокое место Мирового океана. Мелена орала, что никогда мне не простит того, что я умудрилась исчезнуть куда-то на несколько дней, а ее не взяла. Наверняка там было интересно, а она теперь не в курсе. А за это точно расскажет ректору, кто в свое время повесил на дверь его кабинета табличку с черепом и скрещенными костями и надписью «Не входи – убьет!», а еще накидал ему в туалет дрожжей.

Народ поразился моей находчивости и изобретательности и долго ржал, представляя выражение лица ректора, когда он обнаружил мои выходки. Словом, возвращение эльфа и ведьмы состоялось.

Васенька, как в доброй сказке, напоил меня, накормил да спать уложил. Приятно отяжелевший желудок очень способствовал крепкому сну, я довольно растянулась на чистых простынях (тоже приятное разнообразие после скальной породы) и закрыла глаза. Где-то еще между сном и явью почувствовала, как котик уютно свернулся в ногах и скользнула в сон.

Выспаться опять не дали. Такое ощущение, что все вокруг сговорились уморить меня недосыпом. Во дворе кто-то шумел. У двери Васька ругался с кем-то упертым, но котик не собирался пропускать кого бы то ни было к хозяйке, поясняя непрошеным гостям, как именно может использовать когти всех четырех лап. Монолог пушистика был живописным, полным красочных описаний и анатомических подробностей разделки человеческого организма на мелкие составляющие. Хорошо говорил, вдохновенно. Аж заслушалась. Отчаянно верещащего кота вздернули за шкирку и попытались втолковать, что он неправ.

– Всех когтями располосую!!! – грозился Васька.

– Поставьте кота на пол, изверги, – настоятельно посоветовала я. – А не то я вас огорчу до невозможности.

В руках как по волшебству возник Ахурамариэль.

– Загнибеда, совсем сдурела? – поинтересовался Липай. – Если ты нас положишь, тебя судить будут.

– Не будут, – иронично фыркнула я. – Оправдают как миленькие. К приличной девушке ввалилось целое стадо мужчин, вот она и не рассчитала силенок, зашибла маленько, с кем не бывает. Поставь кота, говорю.

Ваську выпустили. Он, надсадно мякнув, спрятался под кроватью.

– Изверги, чуть из шкуры не вытряхнули. Я на вас жаловаться буду в лигу защиты животных!

– Сиди, жалобщик! – отмахнулся Третьяков. – Если не заткнешься, напрягусь и под кровать залезу.

Из-под кровати зашипели.

– Попрошу котика моего не обижать. Своего заведите и измывайтесь. А то у некоторых даже лошади не задерживаются казенные, между прочим.

Третьяков опешил от такой постановки вопроса. В этот момент в комнату вихрем ворвалась Мелена, с размаху шлепнулась на кровать, бесцеремонно сцапала со столика ароматное наливное яблоко и откусила.

– Вика! Там принц с башни прыгать собирается. Пойдем смотреть!

– Очень приятное зрелище – мозги по асфальту.

– Где ты там асфальт видела?

– Неважно. Это всего лишь фигура речи. Думаешь, кровь на асфальте менее красная, чем на песке?

– Фи. Какая ты скучная! – по-кошачьи фыркнула Мелена. – К тому же это часть нашего задания.

– Ничего себе заданьице – наблюдать дурацкую кончину местного принца, – саркастически хмыкнула я.

– Ты не поняла. Задание было найти принца, и ты его блестяще выполнила. Кстати, где ты его нашла? И где вы оба пропадали? Надеюсь, это было романтично.

Я чуть было не спросила, какой принц и где я его нашла, но внезапная догадка пронзила острой иголкой перегруженный разум. Улфи? Чего это он надумал прыгать? Я накинула халат и метнулась в сторону двери.

– Подожди! Оглашенная! – завопил кот и мощным прыжком вспрыгнул на плечи.

Едва с ног не сбил, паразит. Я слегка притормозила на мгновение и снова бросилась бежать по коридору. Истребители отстали на первом же повороте.

Во дворе было слишком многолюдно, вернее, многонелюдно для поздней ночи. Ярко светила ущербная луна, высыпали частые звезды. Многочисленные эльфы, вооруженные факелами, стояли гурьбой, дружно задрав лица кверху и вперив взгляды в башню. Со стороны казалось, будто грядет таинственный ритуал поклонения какому-то древнему божеству. Я тоже прониклась серьезностью момента, пристроилась рядом и задрала голову к небу.

На крыше башни среди зубцов стояла одинокая фигурка, волосы трепал ветер. Снизу не рассмотреть, что за любитель острых ощущений балансирует на самом краю, но сам факт уже не нравился. Гробовое молчание ночи нарушали только частые всхлипывания и завывания Повелительницы.

– Ой, да на кого ж ты меня покинул?! – голосила она, как по покойнику.

– Да-а-а, Загнибеда… – протянул Лисицын. – Довела ты парня до ручки.

– А я-то тут при чем? – обалдела я от такого поворота сюжета.

– При том. До этого принц просто из дома сбегал, а теперь с башни прыгнуть норовит. Налицо тлетворное влияние одной вредной ведьмы с жутким, стервозным характером.

Ничего себе загнул. Этак меня во всех смертных грехах обвинить можно. Я обиженно засопела.

– Может, поговорить с ним? – робко предложила я.

– Иди и говори, – согласились со мной.

– Почему я?

– Ты предложила. Тебе и выполнять.

Пораженная такой вопиющей несправедливостью, я отправилась к ближайшей стене, решая про себя сложную задачу, кого стоит задушить первым: принца или членов команды? И удушение – это не слишком ли простая смерть? Нет. Пожалуй, душить я никого не стану. Пусть помучаются. А жизнь, полную неожиданностей и неприятностей, я им гарантирую. С этого момента они станут делить свой жизненный путь на «до» и «после». И вздыхать о былом счастье. Мысли о мщении были грубо прерваны одним эльфом, который на поверку оказался Мастером Роландэлем, угощавшим нас с Меленой дынями.

– Леди, там нет двери, – робко напомнил он.

– Это пока, – возразила я и пнула стену. – Дверь!

Дверь в стене возникла мгновенно. Эльф впал в ступор. Я дернула за ручку, и меня тут же завалило разнообразным хламом, тряпьем, даже чучело какое-то рухнуло.

– Надо же! Кладовка, – удивилась я и захлопнула дверь.

– Дверь на чердак! – потребовала я и на всякий случай пнула стену еще раз. Ничего не изменилось. Дверь осталась прежней, но за ней оказались несколько ступенек, ведущих на чердак.

– Счастье – дело техники, – поучительно заметила я, исчезая в дверном проеме.

Как только я это проделала, дверь с легким чпоком исчезла, а спустя секунду в каменную стену с разгону впечатались две команды истребителей в полном составе. Жаль, я этого уже не видела. Удивленный зрелищем Мастер Огня осторожно потрогал обычную на вид стену, с которой только что сползло семь персон истребителей со счастливыми улыбками.

– Никогда такого не видел! – восхитился он.

Я вышла на крышу башни, еще не зная, что именно скажу эльфу-самоубийце. Я же не психолог.

Улфи стоял на самом краю, задумчиво облокотившись на один из каменных зубцов, и любовался пейзажем, раскинувшимся внизу. На гомонящую толпу парень не обращал никакого внимания. Эгоист.

– Прикидываешь, как бы местным кухаркам помочь? – нежным голосом поинтересовалась я.

Эльф подпрыгнул от неожиданности и чуть впрямь не навернулся вниз, да вовремя за зубец зацепился и удержался.

– Почему – кухаркам? – переспросил он.

Я подошла к нему и с интересом взглянула вниз. У-у-у! Как высоко. Упадешь, и не соскребут.

– Так если ты сиганешь вниз, знатный бифштекс получится, жаль, что с костями.

Глаза эльфа стали напоминать две полные луны. Я с удовольствием созерцала принца с вытаращенными глазами и отвисшей челюстью. И почему на меня всегда такая реакция? По-моему, я ничего такого не сказала.

– Вот это фантазии, – закашлялся он. – Дарриэль, почему ты решила, будто я собрался покончить жизнь самоубийством?

Я пожала плечами:

– Это не я, а твоя безутешная маман народ баламутит. Боится, что сыночек снова куда-нибудь подевается или сдуру с башни навернется.

– С чего вдруг? – искренне удивился эльф, запуская в роскошную шевелюру длинные пальцы. – Я просто на небо вышел полюбоваться.

– Иди-ка ты спать, любитель ночных прогулок, – посоветовала я. – А то некоторые не могут заснуть, пока ты бодрствуешь.

– Так переживаешь за потревоженных домочадцев? Раньше я что-то не замечал в тебе таких наклонностей.

– А при чем тут они? Не спят – и ладно. Это целиком и полностью их выбор. А меня подняли на ноги зачем?

Тонкая улыбка скользнула по его губам:

– Ночь теплая, можешь провести ее здесь. Обещаю, нас никто не потревожит.

– Тут? – Я с ужасом воззрилась на предложенное каменное ложе. – Боюсь, слишком жестко будет.

Улфи молча постелил свой плащ. Я не удержалась и пощупала роскошный материал. Здорово. Ложе из эльфийского шелка. Обалдеть.

Эльф резко, так что волосы взметнулись, отвернулся и уставился на ущербную луну, как голодающий на головку сыра.

– А ты не могла бы…

Я уже примерялась, как бы прилечь поудобней, и насторожилась. Это он о чем?

– Ну… – собирался с мыслями принц. – Словом, помочь мне.

– В каком смысле?

– Как тогда… превратить меня в дракона.

Вот хорошо, что я лежала, а то упала бы навзничь. Ничего себе запрос!

– Ты в своем уме? – тихо поинтересовалась я. – Тебя же разорвет на тысячу маленьких эльфят.

– Разорвало бы, если бы мой предок не был Золотым Драконом.

– Здрасте, приехали! – фыркнула я, перекатываясь на бок.

Нет. Плащ все-таки штука удобная. Не перина, но ложе пристойное, а если еще в него завернуться – так первоклассный спальник получится.

– Не хочу тебя разочаровывать, но ты принадлежишь к клану Голубой Розы. Хочешь, я тебя в розу превращу?

– Зачем мне роза? Я хочу быть драконом.

– На тебя не угодишь, – вздохнула я, прикрывая глаза.

– Ты спишь, что ли?

– Пытаюсь. Уснешь тут с тобой, как же, – фыркнула я.

– Я на самом деле происхожу из клана Золотого Дракона. Мой отец – Повелитель этого клана.

– Поздравляю.

– Значит, превратишь? – обрадовался эльф.

– Жаль тебя разочаровывать, нет.

– Но почему?! – Воплю расстроенного принца позавидовал бы любой дракон.

– Тогда это была просто случайность.

– То есть как? Я же видел, как ты превратила Мастера в черного дракона на Поединке и Мистрадиэля – в белого.

– Повторяю, это просто случайность. Голландиэль так гонял меня по магической сфере, что сплести порядочного заклинания я не могла, вот и смешала в коктейль все подряд. Такого мне просто не повторить.

– Гонял, говоришь? – многообещающе улыбнулся принц. – Могу помочь воспроизвести ситуацию.

– Даже не думай! – рыкнула я, откатываясь в сторону.

В руке тут же возник Ахурамариэль.

– Стесняюсь спросить, где ты прячешь меч? – поинтересовался эльф.

– Из вредности не скажу. Кстати, ты ведь был уже драконом. Значит, можешь стать им снова, – уверенно заявила я.

Тут главное – сила внушения. Пусть этот задумчивый займется самоанализом, а я хоть раз за последние дни высплюсь по-человечески. Может, я и выгляжу как демоница, но в элементарном отдыхе нуждаюсь, как и любой человек.

– Думаешь, получится? – с сомнением протянул эльф.

– Конечно, – уверенно кивнула я, возвращаясь обратно на плащ. – Тут главное – вспомнить, что ты чувствовал, когда был драконом… Желательно в мельчайших подробностях… – зевнула я.

Эльф раненым зверем заметался по крыше, бормоча что-то себе под нос. Я не стала вслушиваться в странные речи, преспокойно смежила веки, поэтому и не видела, как фигуру принца окутал золотистый туман и чуть позже в небо взмыл золотой дракон, оглушая округу радостным ревом.

Утро встретило меня веселым птичьим гомоном и бухтеньем над ухом. Пели, разумеется, местные птицы. Бухтели же все, кому не лень. На крыше вольготно расположился золотой дракон. Он лениво жмурился на солнышке, усиленно делая вид, что пребывает в полном одиночестве. Две команды истребителей в полном составе честно пытались то ли загипнотизировать рептилию, то ли испепелить взглядом, но не преуспели в обоих процессах. Повелительница втирала нечто умное своему непутевому сыну, который ну никак не желал превращаться обратно в эльфа. Все это мерное зудение над ухом меня и разбудило. Да еще и тело затекло дальше некуда. Ну никакой личной жизни! Только соберешься прилечь…

Я с чувством потянулась, разминая затекший организм, и зевнула с риском вывихнуть челюсть.

– Что у нас на завтрак? – поинтересовалась я у Василия.

– Что хочешь. Есть яичница с помидорами или с колбасой на выбор, салатик фруктовый могу нарезать, сыр, омлет, кофе.

При одном упоминании о еде желудок громко заурчал, требуя завтрака. Обрадованный наличием у меня аппетита, котик умчался готовить. Золотой дракон тоже отметил факт моего пробуждения.

– Доброе утро, Дарриэль!

– Доброе утро, Улфи, – откликнулась я.

– Хочешь, прокачу? Как в старые добрые времена.

Времена действительно были старыми, если учесть, что людей еще в проекте не значилось. И хочется ли мне подняться в воздух на спине крылатого ящера? О да! Снова почувствовать свежесть ветра на своих щеках, восторг от сложных фигур, вытворяемых золотым.

– Ладно, – как бы нехотя кивнула я. – Только до завтрака, а то Васька очень обидится.

Под пристальными взглядами эльфов и людей я легко взобралась на спину прекрасного ящера.

– Постой! – крикнул Мастер Огня. – Возьмите меня с собой… пожалуйста.

Если бы не «пожалуйста»…

– Ладно, – кивнула я.

Дракон терпеливо подождал, пока Мастер устроится между роговыми пластинами гребня, и просто прыгнул с башни под общий возглас окружающих. Я, привыкшая к его чудачествам, и то испугалась, на секунду поверив, что золотой дракон не станет расправлять крылья и просто грохнется оземь, превратив нас в тройную лепешку. Но нет. Улфи с шумом распахнул крылья, и свободное падение прекратилось. Нас резко подбросило вверх, и тут же дракон рванул ввысь, как отпущенная на волю с тугой тетивы стрела.

Гораздо позже, когда мы налетались, я позавтракала, истребители перестали дуться, эльфы поблагодарили нас за помощь, а принц внял уговорам встревоженной мамаши и вернулся в эльфийский облик.

Провожали нас торжественно, как национальных героев. Для такого случая даже Портал соорудили прямо во двор родимой Академии. Спасибо им большое. В отличие от некоторых, перворожденные не промазали, и вскоре мы спокойно строчили свои отчеты об успешно выполненном задании. Ректор обязал команду Третьякова помимо обычного отчета написать и работу по нежити Адовой Глыщобы. После чего со мной почему-то не разговаривали… А я тут при чем? Я же не хотела туда ходить, но народ настоял. А я завсегда с народом.

ЭПИЛОГ

Меня бесцеремонно трясли за плечо. Я метнула молнию наугад. Промазала. Экая досада!

– Загнибеда! – Меня приподняли и встряхнули, приводя в чувство.

Васька сделал попытку вцепиться в руку Третьякова, вопя, что командор не имеет права врываться без стука.

– Какой стук?! – раненым зверем взревел Третьяков. – Там два дракона прилетели, и что хотят – не знаем.

– А вы у них спросите, – ехидно предложил котик.

– Пытались. Не дурнее некоторых мохнатых. Они ревут что-то невообразимое, а мы в драконьем ни бельмеса.

– Попрошу котика моего не обижать! – возмутилась я. – Языки учить надо было.

– Загнибеда, не умничай. Тебе не идет.

Меня насильно вытащили во двор, невзирая на вопли и пинки, щедро рассыпаемые мною, и предъявили паре драконов. Я скромно одернула шелковую ночную рубашку и злобно уставилась на двух рептилий. Один из драконов оказался знакомым. Принц клана Голубой Розы собственной персоной. Второй – черный – скромно вычерчивал что-то на песке двора когтем. Несмотря на приличную величину последнего, рисунок выходил тонкий и изящный.

– Приветствую тебя, Дарриэль, Заклинательница из клана Сестер Серебряного Единорога!

– Зачем такие формальности между друзьями? – удивилась я. – Да я и не Дарриэль вовсе, и уж тем более не Заклинательница. Меня зовут Виктория Загнибеда, и я ведьма.

Золотой внимательно рассматривал мою скромную персону, как профессор-энтомолог неизвестное науке насекомое.

– Твое имя не имеет значения, – выдохнул он. – Суть от этогоне меняется.

Я вытаращилась на него, силясь понять, что именно он имел в виду. Мозги от недосыпа клинило, и ни одной путной мысли в радиусе километра не замечалось.

– Кстати, знакомься. Этот симпатичный черный дракон – мой дядя, Мастер Огня клана Золотого Дракона Роландэль.

– Интересно эльфы пляшут… – прошептала я, когда отвисшую челюсть удалось водворить на положенное место.

– Ага, – кивнул золотой. – Мне удалось превратить его в черного дракона, а вот обратно – никак. Помоги, а?

Я перевела потрясенный взгляд на дракона, целиком и полностью сосредоточившегося на сложном узоре, вычерчиваемом на песке. Во дворе один за другим появлялись взволнованные наставники. Ученики жадно приникли к окнам Академии, плюща любопытные носы о стекло. Рисунок дракона определенно что-то напоминал. Но что? Ах да! Заклинание. Только никак не могла понять какое. Я подошла поближе и внимательно прочитала каждую руну. Все равно не ясно, какого эффекта добивался сам Роландэль. Я отыскала тонкую палочку и нарисовала в центре руну огня. При таком соотношении должно неплохо рвануть. Черный с интересом воззрился на полученное сочетание символов. Задумчиво почесал затылок когтистой лапой и добавил еще одну руну.

Наступила моя очередь думать. К нашему совместному творчеству проявили интерес некоторые из наставников. Почесали в задумчивости головы, аккуратно перерисовали руны в блокнотики и поспешно удалились в сторону лаборатории, откуда вскоре донесся оглушительный взрыв. Так и не стало у Академии правого крыла.

Третьякову надоело созерцать наш с драконом мозговой штурм, и меня бесцеремонно встряхнули. Золотой дракон напомнил о цели своего визита. Спелись, голубчики.

– А я-то тут при чем? – огорченно спросила я.

– Ты смогла научить меня вызывать дракона. Научи Роландэля находить в себе эльфа.

– Легко сказать, – засомневалась я. – Если все так просто, то почему ты сам этого не сделаешь?

– Я не могу.

– А я, надо полагать, могу, – скептически фыркнула я.

– Ну что тебе стоит? Просто попробуй. Ты же Заклинательница, кому, как не тебе, знать чувства дракона?

– Льстец, – вздохнула я и долго рассказывала задумчивому черному о драконах, о полетах, о том, как мы с принцем оказались в книге и что при этом пережили, о сражениях с грифонами и горгульями, о падении Крепостей. Но рассказывала я это не совсем ему, вернее, совсем не ему. Просто пыталась вспомнить ту Заклинательницу, которая превращала Мастеров Драконов в драконов. Где-то на середине повествования я просто протянула руку вперед и сказала несколько слов. Возможно, я и раньше их знала, возможно – нет. Но черный дракон вздрогнул, его черты подернулись дымкой и… окружающие получили прекрасную возможность лицезреть обнаженного, как в первый день творения, эльфа. Студентки чуть не повываливались из окон, как спелый горох из стручка. Эльф-нудист плотно сжал губы и прошипел:

– Нельзя было наколдовать одежду?

– Сам и наколдуй, раз такой умный! – отрезала я. – И вообще, одежду мне никто не заказывал.

Я резко развернулась на сто восемьдесят градусов – так, что легкая рубашка взметнулась вокруг бедер, демонстрируя окружающим больше, чем мне того хотелось бы. Впрочем, шоу темноволосого эльфа мне не переплюнуть.

Но уйти мне не дали. На пути, как пограничный столб, вырос ректор.

– Виктория, у тебя есть ровно пять минут на то, чтобы привести себя в нормальный вид, переодеться и явиться в мой кабинет. Время пошло.

Я хотела было возразить, но мрачный взгляд ректора и разрушенное крыло Академии заставили захлопнуть рот и опрометью рвануть в казарму.

В комнате предусмотрительный Васька уже рылся в сумке в поисках подходящего к случаю наряда.

– Саван ищешь, что ли? – пессимистично поинтересовалась я у фамилиара.

– Не драматизируй, – откликнулся котик и осторожно промокнул глаза очередной футболкой, словно и впрямь собирал хозяйку в последний путь.

Оптимизма мне это, понятное дело, не прибавило. После долгих и утомительных изысканий, в процессе которых в комнате образовалась приличная груда вещей, среди которых были когда-то безнадежно потерянные, обнаружилось замечательное черное платье из эльфийского шелка. Пока я мучительно пыталась припомнить, откуда у меня такая прелесть, в сумке настойчиво заиграла мелодия, подозрительно смахивающая на похоронный марш. Я малодушно попыталась проигнорировать настойчивые звуки ударных и трубы, но не тут-то было. Шар самопроизвольно выкатился из сумки, и с пола на меня глянуло совершенно обозленное изображение ректора.

– Загнибеда!!! – возопило оно так, что в окнах задребезжали стекла. – Сколько можно ждать?! Одна нога здесь, другая… тоже здесь. Живо!

Я вздрогнула. Шар погас. Васька нервно икнул и предложил:

– А может, у Бабы-яги пока перекантуемся? А? А там, глядишь, либо ректор станет вменяемым, либо все забудется.

– Не вариант, – тяжело вздохнула я. – Этот найдет. Из-под земли достанет.

Василий понуро подал мне платье. Я нацепила наряд, сунула ноги в туфли. Плевать, что вечернее платье не очень годилось для утренних прогулок. Я закрыла дверь казармы и поспешила к зданию Академии, мужественно не оборачиваясь. За дверью раздались заунывные причитания Васьки:

– На кого ж ты меня покину-у-у-л-а-а-а?!

Я осторожно постучала в крепкую дубовую дверь, искренне надеясь, что свершится чудо и мне никто не откроет. Не вышло.

– Входи.

Я осторожно, ожидая любого подвоха, проскользнула внутрь и замерла, споткнувшись от неожиданности. Ректор мрачнее тучи восседал за столом, а напротив него устроились… эльфы?

– Доброе утро, – пролепетала я, понимая, что самые худшие опасения сбываются.

Эльфы оказались те самые, из клана Раскидистого Дуба. Это их дерево я сломала, их канарейку оживила, с их принцем меня застукали три раза, когда мы были… не совсем одеты.

«Да-а-а. Начудила ты немало, – протянул Ахурамариэль. – За каждое из твоих деяний у эльфов смертная казнь полагается, причем в особо изощренной форме. Но мы ведь просто так не сдадимся?»

«Разумеется. Зачем облегчать народу жизнь?»

Вместе с осознанием близкой смерти, как ни странно, пришло спокойствие. К чему переживать, если вопрос уже решен?

– Доброе утро, – мило поздоровалась я.

«Правильно, – одобрил Ахурамариэль. – К врагу нужно быть особо внимательным и вежливым настолько, насколько возможно».

– Приветствуем тебя, ведьма, – кивнул Правитель, поднимаясь на ноги.

Его примеру последовал советник.

«Неслыханное дело. Приветствует сам, не через посредника. Дело плохо».

Я и сама это поняла.

– Что привело вас в наши края? – тихо намекнула я, стараясь не упустить момент, когда меня решат бить.

– Мы решили принять твое предложение, – со всей торжественностью заявил Повелитель.

– Какое предложение? – опешила я, судорожно пытаясь припомнить подробности своего спонтанного визита.

– Мы ценим твое великодушие, дарующее нам выбор, но предложение моему сыну сделано, испытания пройдены, и можно начинать приготовления к свадьбе. Дело это ответственное, поэтому начинать надо заранее.

Ничего не понимаю.

Ахурамариэль ржал долго, до щекотки внутри.

«Чего ржешь, как жеребец при виде табуна? Объясни толком, чего хотят эти ненормальные?»

«Чего-чего… Они приняли твое опрометчивое заявление «женись, а потом хоть до утра» за оригинальное предложение связать вас узами брака. Вот и приехали свататься, так сказать».

– Обалдеть… – сказала я то, что собиралась только подумать. – Стесняюсь спросить, а как же вы догадались, что это именно предложение?

Повелитель преисполнился горделивого достоинства, но в глазах загорелись искры смеха:

– Сестры всегда умели оригинально свое предложение обставить.

«Да уж, – хихикнул Ахурамариэль. – Горазды они были загадки загадывать. А не угадаешь, что это то самое предложение брака, – весь клан подчистую вырежут».

«Ничего себе. Неужели правда?»

«А какой смысл мне тебе врать?»

Действительно, никакого. Оригинальный метод у Сестер Серебряного Единорога мужем обзавестись. С другой стороны, твердая гарантия, что он будет не идиот.

– Только, знаешь, мы про березу не поняли, – продолжал Правитель.

– Какую березу? – опешила я.

Дерево тут при чем?

– Сестра всегда испытания устраивала клану жениха. Чтобы выявить, достоин ли клан такой чести – принять в свои ряды одну из Сестер. Для этого испытания и проводили. Одно мы разгадали, другое – нет.

Я изумленно похлопала ресницами. Эльф гордо улыбнулся, приняв мой удивленный вид за комплимент.

– Хорошо. Проверим, – кивнула я. – В чем была разгадка?

– Ну канарейка – понятно. Это была проверка боеспособности клана. Мы ее еле упокоили. А зачем ты дуб наш взорвала и березу на его место посадила?

Березу? Говорила же я этому вампиру недоделанному, что дуба с белой корой не бывает! А он – «дуб, дуб»…

– Неужели непонятно? – кокетливо потупилась я. – Если рядом с молодой березкой посадить дубок, получится символ дружбы двух народов.

«А в этом что-то есть», – одобрительно хмыкнул Ахурамариэль.

«Погоди радоваться, – огрызнулась я. – Согласия я пока не давала».

«А придется».

«Это еще почему?» – удивилась я.

«Да потому, что для тебя это единственная возможность замять международный конфликт. Как будущей принцессе, тебе простят твои чудачества. А пойдешь на попятную – на голову быстро укоротят».

Я пригорюнилась. Логика в этом была. И если подумать, ихний принц ничего. Не урод, только извращенец, к батарее меня привязывал.

«Так если что, мы его быстро приструним. Обещаю».

– Загнибеда, – вмешался в процесс сватовства молчавший потрясенный ректор, – если помнишь, то у тебя контракт с Академией. Ты не можешь бросить работу и уехать.

Я обрадовалась. Теперь можно на ректора кивать: мол, он жениться не разрешает.

– Но если я все правильно понял, до помолвки как минимум еще месяц, а свадьба раньше чем через год не состоится. Значит, наша штатная ведьма отработает этот год со своей группой, а дальше мы определим ее на оседлое поселение.

Нет. Ну в этом весь ректор. Сначала дал надежду, затем жестоко отобрал. Ладно. Уговорили. Выйду замуж. А там посмотрим. За год много чего случиться может…

Татьяна Андрианова Выйти замуж за эльфа

1

– Хозяйка! – Противный скрипучий голос настойчиво проник в сновидение.

Я предприняла малодушную попытку спрятать сонную голову под подушку. В конце концов, любая ведьма имеет право поспать. Тем более если накануне была пятница, тринадцатое, и на Лысой горе состоялся традиционный разгул нечисти. Соответственно я заявилась домой сильно навеселе и под утро. Правда, за мной норовил увязаться Филька (филин-оборотень), пришлось пристроить бедолагу в хорошие руки (читай: отдала Мелене). А что? Мелена, ведьма красивая, все при ней, прикреплена к одной из лучших команд истребителей нечисти, которая соперничает с моей. Да-а-а. Многое я отдала бы за то, чтобы хоть одним глазком взглянуть на выражение лица знаменитого орденоносного командора Липая, когда он будет иметь счастье лицезреть пьяную ведьму в компании оборотня. И это накануне задания. Но не все же мне нарываться на выговоры от начальства. Пусть и другие отличатся, я не жадная.

– Хозяйка! – не унимался противный голос.

– Ну что еще? – простонала я, в глубине души надеясь, что у надоедливого голоса проснется совесть, он заткнется и даст мне поспать.

– К тебе гости.

– Какие гости в такую рань?! – возмутилась я, переворачиваясь на другой бок.

– Какая рань? Двенадцатый час ужо, – возвестили от двери. – Петухи давно пропели, куры вторую порцию зерна доклевывают.

– Эт-то кто еще тут меня с курами сравнивать вздумал?! – вознегодовала я и резко уселась в постели, как в гнезде.

Да, растрепанная со сна демоница являла собой то еще зрелище. Впору табличку привесить: «галка обыкновенная», в живом уголке с руками оторвут.

Домовой Дворя испуганно моргнул глазками, шустро прикинул, чем ему могут грозить столь смелые высказывания. Голос тут же приобрел сладкую медоточивость – хоть сейчас режь батон да на него намазывай.

– Виктория, не извольте гневаться. Это я про другую, совсем незнакомую ведьму сказал. Да у меня язык не повернется красоту такую, хозяйку родную с курицей сравнить. Разве что с лебедушкою белой.

– Так уж и белой, – улыбнулась я домовому.

Лесть, а приятно.

– А с кем же еще, хозяюшка. Лебедушка – птица благородная, красивая, – расшаркивался Дворя. – Вставай, хозяюшка, сделай милость! Вон и гость на двор пожаловал. А я пока быстренько кофейку спроворю, завтрак соберу…

И он шустро исчез за дверью, будто и не было его вовсе. Только ярким всполохом мелькнула затейливо расшитая рубашка. Вот хитрец!

– Что за гость? Почему я стука не слышу? – Это я уже у черепа поинтересовалась.

Не знаю, кому он принадлежал при жизни, но сейчас стоял на трельяже и сверкал в мою сторону сапфирами глаз. К слову сказать, камни были настоящие. Череп в свое время был найден мною в потайной библиотеке, где скучал в гордом одиночестве. Сейчас оригинальное пресс-папье выполняло функцию сигнализации.

– Так он уже во дворе, – сладко зевнул во всю розовую пасть черный кот Васька. – Через забор перемахнул.

– Даже так? Ну-ну, – хмыкнула я, ничуть не волнуясь о таком пустяке, как незадачливый вор.

Действительно, все в деревне Новые Усадьбы были прекрасно осведомлены о том, что соваться ко мне в дом без стука, даже если дверь раскрыта нараспашку, – это наплевать на свою жизнь. Проще сразу тихо взгрустнуть и повеситься в березовой роще.

Ректор Академии Колдовства, Чародейства, Магии и Волшебства Ратибор Мстиславович пообещал мне место оседлой ведьмы в Новых Усадьбах. Новые Усадьбы – роскошная деревня для преуспевающих людей. Строго говоря, выстроенные по последнему слову дизайна, начиненные последним словом техники и суперновыми удобствами дома больше смахивали на дворцы или средневековые замки в миниатюре, чем на обычные коттеджи. Они были окружены роскошными садами и цветниками, заботливо взлелеянными лучшими садовниками и ландшафтными дизайнерами. Место дивное по красоте. Речка рядом, лес сосновый тоже, а также имеется небольшой ельник и березовая роща, пруд для любителей рыбной ловли. Рыба в нем, по слухам, водилась упитанная и чуть ли сама на крючок не рвалась. Местечко – рай земной.

Правда, изначально предполагалось, что сие место достанется мне только в том случае, если боевая команда истребителей не сработается с одной стервозной ведьмой (то есть со мной, любимой) и прибежит к ректору с мольбами забрать невыносимую особу или хотя бы подержать минут пять, чтобы самим успеть добежать до канадской границы. Но случилось так, что жители элитной деревни узнали, кого прочат им в ведьмы, и пришли к единому выводу, что именно такая им и нужна. Мне был предложен контракт, причем такой, который не мешал моим обязанностям грозной истребительницы, позволяя мне периодически отлучаться на очередное задание.

Словом, мне был предоставлен скорее боярский терем, чем деревенская изба. Терем, оборудованный по последнему слову техники. А также в наличии имелся огороженный высоким двухметровым забором двор, амбар, сараи, баня и даже собачья конура. Хотели мне презентовать щенка, отдаленно напоминающего породу баскервильская голодная, но я кокетливо опустила глазки и отказалась. У меня своя живность имеется. Есть один взрослый волк-мутант Волчок, маленький щенок того же вида Дик, говорящий кот-фамилиар Васька, клыкастая лошадь-мутант Яшка и ездовая ящерица Рекс.

Узрев мой зверинец, местное народонаселение пришло в неописуемый восторг и непременно повадилось бы водить экскурсии, если бы не опасалось за последствия. А в целом им льстило, что ведьма у них – боевая истребительница и периодически совершает охотничьи вылазки на нечисть. А еще к ней залетает в гости Золотой Дракон, и поговаривают, что ее видели в компании Серебряного Единорога.

Словом, услышав о наличии постороннего во дворе, я ничуть не встревожилась за сохранность своего имущества и поняла, что гость либо самоубийца, либо не местный.

– Как думаешь, душ принять успею? – поинтересовалась я у черепа.

– Даже позавтракать успеешь, – ехидно отозвался тот.

– Однако! Наш гость в хорошей форме, – удивленно присвистнула я и отправилась в душ.

Освеженная душем с ароматным гелем, я пришла в благостное расположение духа и смотрела на мир уже более терпимо (читай: нежданного виновника побудки уже не хотелось предать изощренной и мучительной смерти, а просто хотелось спустить Волчка, чтобы погонял паршивца кругами, дабы другим неповадно было). Я натянула футболку, джинсы, сунула ноги в кроссовки и легко сбежала вниз, стараясь не сшибать мелкие предметы длинным хвостом с кисточкой сердечком на конце. И плевать мне, что нормальная ведьма в представлении обывателя – старая всклокоченная карга в черном балахоне, увешанная с ног до головы амулетами, как новогодняя ель. Мне хотели даже приплачивать за колорит. Я возразила, что демоница с острыми золотистыми коготочками, рожками и натуральным хвостом гораздо оригинальней тетки с бусами. Пробегая мимо стола, успела стащить ароматный сырник. Дворя мужественно сделал вид, что не заметил моего кусочничанья. Васька тут же попытался повторить мое деяние, но получил ложкой сначала по загребущей лапе, затем по лбу.

– Ай! За что?! – возопил обманутый в лучших чувствах кот.

– Имей терпение. Дождись завтрака. Вот сядем за стол, тогда и черед сырников настанет. Со сметанкой.

– А как же она? – возмущенный несправедливостью Васька обличительно ткнул в мою сторону пушистой лапой.

– Она хозяйка, – откликнулся домовой, чем заслужил мою улыбку.

Дворя появился у меня недавно. Просто постучался в дверь с узелочком в руках и предъявил рекомендацию от Бабы-яги. Теперь домовой пребывал у меня на испытательном сроке, что ли.

Во дворе увидела картину маслом. Золотоволосый эльф резво удирал от Дика с Волчком и умудрялся делать это так, словно не на него охотились, а он снизошел до утренней пробежки с недостойными его высочайшего внимания монстрами. Причем Волчок не просто бегал, он явно натаскивал подрастающее поколение на дичь. Яшка зорко следил за процессом и вмешивался только тогда, когда шустрая дичь норовила сбежать, перемахнув через забор. Рекс с поистине королевским спокойствием косил под статую. Я смеялась до слез. Рядом катался, размазывая счастливые слезы, фамилиар. Когда от проявления эмоций уже сводило скулы и клокотало где-то внутри, раздался настойчивый стук в ворота.

– И кого там еще боги послали? – Голосом, далеким от дружелюбия, поинтересовался Дворя, нарисовавшийся в дверях.

За воротами замялись с ответом:

– Ну-у-у… Мы тут… Того… Гуляли мимо… Вот.

– Ну так и гуляйте себе мимо, – настоятельно порекомендовал домовой. – Вчера была пятница, тринадцатое. Хозяйка изволила на шабаш слетать. Неприемный день у нас сегодня.

За воротами немного помолчали, посовещались и вопросили:

– Вась, это ты, что ли? Открой, будь другом. Дело у нас к ведьме.

– Действительно? – недоверчиво протянул Дворя. – Вы там, милейшие, определитесь, чего точно хотите, а потом народ беспокойте. То вы мимо шли, то по делу пожаловали – неувязочка получается.

– Ну Вась, будь человеком…

Интересно, как они это себе представляют?

– Но-но-но, – возмутился Василий. – Только не надо угроз.

– А я не Васька, – откликнулся Дворя.

– А кто? – опешили за воротами.

Дворя призадумался. Действительно, что тут ответишь? Домовому показываться на люди и тем более спорить с ними как-то не положено.

– Кто-кто, – молвил он. – С вами говорит автоответчик ведьмы. Оставьте сообщение после сигнала. Би-и-ип!

От такого заявления обалдели все, даже я. А эльф, который успел забраться на колодезный журавль и теперь балансировал на шаткой перекладине на манер цапли, так опешил, что чуть не навернулся прямо в сруб, но вовремя спохватился и удержался. Разочарованно взвыл Дик. Волчок успокоил щенка, лизнув лохматую макушку, и улегся в теньке, призывая подрастающее поколение к терпению.

– Блин! – восхитились за воротами. – Вот это ведьма! Сама спать легла, а за себя автоответчик оставила. Слышь? Автоответчик!

– Чегой?

– Ты это… Эти слова мои не записывай. Лады?

– Лады, – ответил Дворя.

– Ништяк. В общем… Тут один странный тип тусовался, эльфийской наружности, между прочим. Про Викторию спрашивал. Ну мы ему, понятное дело, ничего не сказали. Так и знал, что мочить его, козла, надо было. Но ничего, это всегда исправить можно. В общем, вы там поосторожнее. А то шляются тут всякие, а потом ведьмы пропадают. Да, чуть не забыл. Тут у нас вечеринка намечается. Так, ничего особенного… Тусовочка человек на пятьдесят. Так заходите, так сказать, на огонек.

За воротами замолчали. Видимо, народ сказал все, что хотел, и удалился со спокойной совестью. Ну как тут не умилиться трепетному отношению к благополучию меня, любимой. Бдительные мои! Ладно. Уломали. Зайду к ним в гости сегодня. Васеньку захвачу. Полезно котику лапки поразмять и показать себя лицом… то бишь мордой в светской тусовке. Возможно, даже прибуду на метле, чтобы оправдать ожидания собравшихся. Хочешь не хочешь, а держать марку надо.

– А зачем они хотели меня замочить? – напомнил о себе эльф с колодезного журавля. – Я совершенно чистый.

Дик с Волчком ненавязчиво подошли поближе. Чтобы не так далеко прыгать было, когда эльф грохнется вниз. Видимо, волки рассчитывали, что падение рано или поздно произойдет. Ну не будет же он сидеть в неудобной позе на шаткой перекладине вечность. Эльфы, конечно, живут тысячи лет, но несколько веков на колодезном журавле – слишком даже для них. Хотя… Кто их знает. Они странные ребята. По крайней мере те, которые встречались непосредственно мне, адекватностью не отличались.

– Сомневаюсь, что они именно это имели в виду, – заметила я, пытаясь припомнить, откуда мне знаком портрет любителя острых ощущений.

– Ой! – взмахнул лапками Васька. – Скажите, любезный, а это только вы отличаетесь невоспитанностью или это национальная черта?

– Не понял, – опешил эльф.

– Он еще и тупой, – горестно вдохнул Васька. – Тяжелый случай.

– Попрошу без оскорблений! – возмутился парень, но его проигнорировали.

– А давайте завтракать, – предложил Дворя. – Я уже и на стол собрал.

Хорошее предложение поддержали с редким единодушием.

– Эй! А как же я? – воскликнул эльф.

– Надо было бы оставить вас на шесте, вместо пугала, чтобы другим неповадно было шастать по чужим дворам. Но я сегодня добрая. Слезайте. Звери не тронут.

Завтрак манил множеством аппетитных ароматов. Ведерный медный самовар с запотевшим заварочным чайничком сверху придавал сервировке особый колорит. Вышитая скатерть была заставлена вазочками с вареньем, блюдцами с творогом, блинами и разными вкусностями, скворчащая сковородка на железной подставке шипела подрумянившейся глазуньей. Все это разнообразие манило облизывающиеся в предвкушении трапезы тела и заставляло желудки радостно урчать.

Минут пять за столом слышался только дружный хруст продуктами, прерываемый лаконичными фразами, типа «передай сахар, пожалуйста», «подай вон то варенье из крыжовника», «налейте мне еще чаю».

Наконец, когда с едой было покончено и наполненный желудок сыто отяжелел, а мир стал казаться прекрасным и каким-то тягучим, гость заявил:

– Ты действительно хочешь за меня замуж?

Сказать, что я удивилась, не сказать ничего. Эк он хватил! Кот надрывно кашлял, подавившись сырником. Домовой уронил тарелку с блинами.

– Мужик, ты берегов-то не теряй! – возмутилась я, когда отвисшую челюсть удалось вернуть в первоначальное положение и глаза перестали походить на два чайных блюдца. – Я тебя впервые вижу, а ты уже делаешь предложение.

– Поправка. Предложение мне делала ты, причем весьма оригинальным способом. Теперь, когда моя семья одобрила наш брак, мне приходится скрываться от собственной родни. По моему следу пустили лучших ищеек, и моя поимка – дело времени. Поэтому я пришел попытаться договориться по-хорошему.

– Здорово! – возопил Васька, возбужденно вскакивая на стол. – А я фамилиар Виктории, Василий. Давно хотел с вами познакомиться. Только Вика почему-то не хотела нас знакомить.

– Интересно почему, – саркастически хмыкнул Дворя. – И отчего это хозяйка не узнала собственного жениха?

– Потому что видела его всего три раза в жизни, – пожала плечами я.

– И все три раза были в моей постели, – нагло ухмыльнулся эльф.

– Виктория!!! – возмутился Васька. – Как ты могла! До свадьбы!

Обстоятельства моего знакомства с золотоволосым эльфом Гарандарэлем, принцем клана Раскидистого Дуба, были очень и очень странными. Дело в том, что я гонялась за одним вредным вампиром, который имел несчастье при оказании первой медицинской помощи раздеть меня и уложить в постель. В ходе погони мы едва не разбили зеркало, но в последний момент вампир провыл заклинание и мы оптом грохнулись на спящего эльфа. А нечего было зеркала над кроватью развешивать!

– Чья бы корова мычала… – иронично фыркнула я. – Ты-то сам здесь со времени нашего переезда гуляешь со всеми кошками округи. Решил организовать гарем и жениться официально на каждой? Только учти: я не потерплю в доме такого обилия кошачьих.

Васька надулся. Я улыбнулась.

– Итак. Вы спросили, хочу ли я выйти за вас замуж? – это я уже эльфу. – Конечно нет.

– Почему конечно? – обиделся тот.

Нет. Ну видали, какой обидчивый.

– Потому что считаю эльфов странным, непредсказуемым народом. И, откровенно говоря, его представители меня уже достали.

– Тогда зачем ты это делаешь?

– Что именно?

– Ну помолвка эта дурацкая, свадьба…

– Так уж вышло, – пожала плечами я.

– Значит, отмени все. Скажи, мол, погорячилась и любишь другого, – робко предложил эльф.

– Ах вот, значит, как это делается, – умилилась я. – А я-то, бедная, не знала. Думаешь, твой папаша простит мне двойное оскорбление? Мало того, что я срубила ваш священный дуб, так еще бросаю принца разве что не у алтаря. Скажи мне, догадливый мой, сколько ударов сердца я проживу после такого подвига? Один или два?

Эльф замялся. Видимо, он не особо рассчитывал на мое добровольное самоубийство. Уже не безнадежен. Здорово.

– Тогда приюти меня на недельку до нашей помолвки. Если я на нее не явлюсь, то оскорбление будет нанесено тебе.

– Здорово. И зачем мне такая благотворительность?

– Ну ты сможешь срубить с клана приличные отступные.

А это мысль. Целый эльфийский клан в должниках… Обалдеть. Я хмыкнула и ответила нечто неопределенное, мол, подумаю на досуге. Пусть помучается, гадая об исходе этих раздумий.

– Могу я спросить, чем помешал тебе священный дуб? – спросил Гарандарэль.

Я пожала плечами:

– Конечно, можешь, но не факт, что я отвечу.

И спокойно отправилась в свою комнату обдумывать свой наряд на этот вечер (все-таки на вечеринку стоит явиться одетой эффектно), а через полчаса благополучно задремала в обнимку с очередной партией шмоток из шкафа.

В результате банально проспала. Меня разбудил Васька, буквально стянув с беззастенчиво дрыхнувшей тушки одеяло, коим служило мне одно из платьев. Я попыталась запустить в хулигана подушкой. Кот с легкостью увернулся от метательного снаряда и пригрозил принести ведро воды, чтобы я точно проснулась. Я задумалась, насколько угроза выполнима, и решила вставать. С него станется окатить водой, к тому же наверняка холодной, после чего не только спать, но и просто лежать в мокрой кровати станет невозможно.

Я зевнула с риском вывихнуть челюсть, смачно, до хруста, потянулась и скосила взгляд на часы:

– Ё-моё! Восемь часов!!!

На вечеринке я должна была быть уже час назад.

– Спокойно, Вика. Девушка может себе позволить немного опоздать.

– А в твоем случае лучше пусть совсем не придет, – раздался в мозгу ехидный голос Ахурамариэля.

Ахурамариэль – меч, который я благополучно умыкнула у одного то ли умершего, то ли впавшего в летаргию эльфа. После чего эльф то ли проснулся, то ли воскрес и спаял нас воедино. Причем изначально предполагалось просто отнять у меня оружие, а наше совместное с мечом пребывание в одном организме явилось для эльфа полной неожиданностью. Потом оказалось, что существует еще один побочный эффект. То есть рыжий и вредный эльф должен жениться на мне в течение года или снова уснет. До сих пор мне удавалось благополучно игнорировать обкраденного. Может, стоит сообщить ему о моей свадьбе? Ладно. Оставлю этот вариант на потом. Так сказать, на крайний случай.

А что. Интересный вариант вырисовывается. Если совсем допекут меня женихи, можно будет устроить турнир. Помнится, читала я в каком-то романе об этом интересном обычае. Как только появлялась перспективная невеста, тут же слетались претенденты на руку и сердце, как мухи на мед. Вот и придумали средневековые граждане турниры устраивать, чтобы все, кто послабее, отсеялся, а к алтарю отправился самый достойный. Может, стоит возродить красивый обычай.

Воображению живо предстала следующая картина. Яркий солнечный день. На огромном поле возвели сооружение типа стадиона. Гордо полощутся на ветру стяги. Я вся такая красивая, в длинном белом платье эльфийского шелка… Нет… Пожалуй, голубой мне больше к лицу. Точно. В голубом длинном платье эльфийского переливчатого шелка, волосы забраны в золотую сеточку для волос, мягкой дымкой колышется легкая вуаль. Я вхожу в ложу. Народ рукоплещет… Стоя… Вот представляют участников турнира. Они рысью объезжают арену. Народ, замерший в предвкушении поединка, напряженно молчит. Переживает, значит. Мне торжественно подносят на золотом блюде белый платок. Я церемонно принимаю его, подаю знак застывшим напротив друг друга соперникам, и…

На меня выливается вода. Вода?!

– Васька!!! – заорала я, рыская по комнате взглядом в поисках пушистого вредителя.

Но фамилиар слишком хорошо меня знал, потому успел ретироваться, и уже где-то в коридоре гулко звякнуло выпавшее из пушистых лапок пустое ведро.

– Пришибу заразу!

Я ринулась следом. Эльфу приспичило выглянуть на шум. Разумеется, такая хлипкая преграда, как любопытный эльф, не могла задержать, разъяренную, меня. Я с размаху влетела в парня, и мы по инерции пролетели оставшуюся часть коридора, ругаясь очень нецензурно на всех языках, которые могли припомнить (а в такие моменты память на ругательства особенно обостряется), и дружно пересчитали ступеньки кто чем мог. Теперь оба точно знали, что ступенек ровно чертова дюжина. А если позабудем, достаточно пересчитать количество шишек и ушибов на многострадальных тушках.

Внизу оказались быстро и вместе. Причем эльф раскинулся на полу, а я прыжком вошла в боевую стойку и теперь острие прекрасного эльфийского клинка упиралось в шею незадачливому жениху.

– Вика! Не убивай его! Мы еще свадьбу не отгуляли! – взмолился Васька, благоразумно не подходя ближе чем на пять шагов. К тому же за спиной пушистого разбойника было окно. – И его отец тебе не простит смерть сына.

– Думаешь? – многозначительно поинтересовалась я. – А мы его в садочке прикопаем и клумбу сверху разобьем, пусть пойдут докажут, отчего у нас так дивно цветут эльфийские розы.

– А ты действительно истинная дочь клана Сестер Серебряного Единорога! – изрек поверженный, и в его зеленых глазах мелькнуло выражение, схожее с восхищением.

– И попрошу не забывать об этом, – настоятельно порекомендовала я.

Но клинок убрала. Не убивать же его в самом деле.

– Вот и славненько, – расплылся в улыбке Дворя. – Зачем же так нервничать, хозяюшка? Я тебе уже и ванну приготовил, платье почистил, туфельки помыл…

Я мило улыбнулась расстаравшемуся домовому. Приятно, черт возьми, когда тебя окружают заботой.

– Спасибо, Дворя. Хоть кто-то меня в этом доме любит.

И тут же под ногами залебезил Дик, выражая полный восторг и нежную преданность. Я почесала монстрообразного песика за ушком и отправилась в ванную. Не стоит заставлять себя ждать, даже если уже опоздала.

(обратно)

2

Мы с Васькой прибыли, когда гости все давно собрались. Дом, где проходила вечеринка, нельзя было спутать ни с каким другим. Праздничная иллюминация освещала его сотнями огней и была хорошо видна даже с высоты птичьего полета. Так что с посадкой проблем не возникло. Гости сбежались посмотреть на мое эффектное приземление, как на аттракцион. Я не осталась в долгу и сначала вошла в глубокое пике и выровняла метлу практически у самой поверхности земли, когда гости уже замерли от ужаса, что вот-вот подъездную дорожку украсят две котлеты, одна из которых черная и волосатая. Но я села мастерски, только прическа немного растрепалась. Народ облегченно выдохнул и разразился аплодисментами.

– Позерша, – фыркнул Ахурамариэль.

«Завидуешь», – внутренне усмехнулась я.

– Было бы чему. Тебя на празднике как главное шоу подают, а ты и рада стараться.

«Подумаешь, – пожала плечами я. – Хозяевам приятно, а мне нетрудно».

– Конечно, приятно, – неожиданно согласился этот зануда. – На скоморохов тратиться не надо.

Я не нашлась с ответом и просто раздраженно вертела в руках метлу, когда ко мне подошел хозяин дома Валерий Богданов. Мужчина был маленького роста и больше напоминал затянутого во фрак колобка.

– Виктория! Здравствуйте! Познакомьтесь, господа, это наша знаменитая ведьма.

– Вот видишь, что я говорил, на тебя разве что пальцами не показывают.

«Тебе не удастся испортить мне праздник. В конце концов, каждый имеет право развлекаться как может», – пожала плечами я.

– Пойдемте, я познакомлю вас с другими гостями.

Следующие полчаса слились в какое-то размытое цветное пятно из ярких тканей, какофонии звуков, сплетающейся из разных имен. Я кому-то улыбалась до боли в мышцах лица. Нет. Все-таки светская жизнь не для меня.

– Привыкай, – мерзко хихикнул меч. – Ты ведь у нас без пяти минут принцесса.

Я не удостоила вредину ответом, но настроение начало портиться со стремительностью лавины, сходящей с гор.

Последними мне представили отпрысков семейства. Ими оказались высокая статная девица, правильные черты лица которой портило слишком высокомерное выражение; миловидная блондинка, словно сошедшая с глянцевых обложек журналов или из раздела светской хроники и прыщавый юнец лет шестнадцати, долговязый и сутулый. Ни один из отпрысков не имел с отцом даже отдаленного сходства. Не знаю как сын, но барышни от этого явно выигрывали.

Первая окатила меня ведром презрения с высоты своего несомненного превосходства над какой-то там деревенской ведьмой.

– София, – манерно протянула она с таким видом, словно одним звуком своего голоса оказывала огромную честь, и демонстративно поправила безумно дорогое брильянтовое колье.

Я мило улыбнулась, послушно принимая вид деревенской простушки и наивно хлопая глазами. Васька поперхнулся, смерил девушку пристальным взглядом кошачьих глаз и молвил человеческим голосом, протягивая пушистую лапку, словно для поцелуя. Затем передумал, выудил откуда-то высокий блестящий цилиндр и отвесил куртуазный поклон, как придворный эпохи мушкетеров.

– Василий, – важно представился пушистый пройдоха.

– Говорящий кот! – воскликнула блондинка и радостно захлопала в ладоши, словно маленькая девочка, обнаружившая под новогодней елкой куклу, о которой мечтала целый год.

– Ника, – ласково пожурил ее отец, – сначала полагается представиться, а потом выражать восторги по поводу необычности кота. И чему тебя учит мисс Смит?

– Ой, – осеклась та, – меня зовут Вероника.

Девушка сделала элегантный книксен.

Юноша тщетно пытался объяснить, как его зовут, но засмущался, стал краснеть и в конце концов совсем сбился с мысли. Тут вмешался отец и сообщил, что наследника зовут Аркадием и он мечтал стать ведьмаком, но ни одна проверка так и не выявила у претендента хоть каплю магического таланта.

Гарандарэль решил воспользоваться отсутствием так называемой невесты, чтобы спокойно осмотреть место своего проживания на ближайшие несколько дней. Все равно заняться здесь больше нечем. Это он здорово придумал – спрятаться у своей нареченной. Отец никогда не догадается искать сына именно здесь. Впрочем, говоря об отце, ни в чем нельзя быть уверенным наверняка. В конце концов, сроки поджимают и по следу пущены лучшие ищейки клана. Этих просто так со следа не собьешь, а магических сил практически не осталось. Если повезет, то времени накопить энергию для следующего пространственного перехода хватит.

Дом был большим, добротным. Эльф размеренно прогуливался по комнатам, рассматривая интерьер, как экспонаты музея. Раз хозяйка ведьма, то в доме должна быть комната для приема посетителей и лаборатория. Гарандарэль просто распахивал все двери подряд, пока не наткнулся на запертую.

– Ага, – довольно потер он руки. – Вот сейчас и узнаем, чем живет современная ведьма.

Он внимательно осмотрел замок, который не представлял собой ничего слишком заумного, нащупал магическую защиту (тоже так себе) и приготовился к противоправному деянию. Нет. Гарандарэль вовсе не собирался грабить доверчивую невесту, приютившую его под своей крышей, просто она так быстро исчезла в неизвестном направлении, прихватив с собой кота и метлу, совершенно не озаботившись развлекательной программой для гостя. И ведь он не собирается делать ничего дурного. Просто посмотрит…

Гарандарэль осторожно, ласково коснулся магических нитей хитрого заклинания и принялся распутывать сложный узор. Для следующего препятствия в виде врезного замка с секретом Гарандарэль припас комплект отмычек. Но только он приготовился к вскрытию, как получил удар по рукам. От неожиданности Гарандарэль подпрыгнул на месте и выругался так витиевато, что сам себя зауважал и удивленно вытаращился на воинственно настроенного домового, решительно стиснувшего в руках внушительного вида веник.

– Хозяйка не велела сюда входить.

– Серьезно? И кто мне сможет помешать? Уж не ты ли?

– Именно я, – многозначительно кивнул Дворя и… оглушительно свистнул.

Раздалось клацанье когтей, и в коридор ворвались Волчок с Диком.

– Песики, – радостно расплылся в улыбке эльф, судорожно прикидывая пути к отступлению. – Хорошие собачки.

К сожалению, строитель дома не предвидел, что в узком коридоре придется искать спасения от монстров. Гарандарэлю тоже не улыбалось очутиться в желудках мутантов в виде мелкошинкованного фарша с перспективой выйти наружу только естественным для пищеварения путем. Монстры радостно оскалились в предвкушении вкусного и питательного ужина. Эльф пригорюнился. Наверняка вредная невеста не кормила домашних любимцев как минимум неделю, специально на этот случай. Гарандарэля не очень-то волновал тот факт, что Виктория не ясновидящая, а значит, не могла предугадать его появления в собственном доме.

Принц не нашел ничего лучше, как упереться руками и ногами в противоположные стены и попытаться найти убежище на потолке, вцепившись в светильник. Одного он не учел. Волки-мутанты прекрасно лазали по стенам и по потолку. В принципе для них не было особой разницы.

– Убери их! – завопил Гарандарэль, с ужасом наблюдая, как пара волкообразных монстров с чувством точит когти о стену.

Домовой гаденько усмехнулся и нагло заявил:

– Хозяйка не велела никому входить в эту комнату, особенно в ее отсутствие.

– Ладно. Уговорил, – быстро согласился эльф. – Я даже в эту сторону думать не буду, только отзови своих монстров.

В это время раздался звон разбитого стекла и в дом влетело нечто растрепанное, с перьями, напоминавшее оживший пернатый шар, только с глазами. Он бестолково заметался под потолком, сбивая все, что попадалось на беспорядочной траектории его полета. Первой его жертвой стала ваза, затем один из светильников. Звон стекла пронесся как похоронный набат по карьере домового. Осколки стекла мелким дождем осыпались на пол.

– Это еще что такое?! – возмутился Дворя.

И было чему. Только хозяйка за порог, как у него все вышло из-под контроля. Если Виктория вернется и застанет в доме погром, то выставит незадачливого домового раньше, чем он успеет открыть рот для оправданий. Несчастный Дворя готов был рвать волосы, причем на всем организме, куда только могли дотянуться руки.

Между тем комок перьев столкнулся с эльфом, тот ахнул от неожиданности, грохнулся вниз, как паук при встрече с веником, и попал аккурат на спину пускавшего слюни Волчка. Мутант не ожидал подобного финта от предполагаемой добычи и вместо того, чтобы хорошенько цапнуть наглеца, дабы другим неповадно было, издал визг подзаборной шавки и кинулся наутек. Дик воспринял происходящее как своего рода игру и с радостным лаем кинулся следом. Откуда-то с первого этажа послышался грохот ломаемой мебели, звон посуды и возня. Седеющий на глазах Дворя понял, что по возвращении хозяйки его наверняка не только убьют, но четвертуют прилюдно в назидание остальным, как позор рода домовых.

Комок перьев врезался в очередной светильник, пребывающего в прострации домового осыпало стеклом, как блестками, но он этого даже не заметил. Впрочем, случись именно в этот момент землетрясение, Дворя и глазом не повел бы. Сверху прямо на голову шлепнулся встрепанный и слегка контуженный филин.

– Вика дома? – спокойно вопросил он у домового, застывшего, как памятник сельскому труженику, у которого пьяный тракторист не только вспахал огород, но и асфальт сверху уложить успел.

Филька-филин (а это был именно он) задумчиво почесал когтистой лапкой затылок, помахал ею перед окаменевшим лицом домового и пригорюнился.

– Да-а-а. Случай тяжелый, – констатировал он, осторожно постукивая Дворин лоб, послушал гулкий звук и вздохнул: – Можно сказать, клиника… Где хозяйка?!

Вопить пришлось долго. Филька сначала просто орал, потом выкрикивал фразу по слогам в каждое ухо, пока не охрип и окончательно не потерял голос.

– Эдак я ничего не добьюсь, – огорчился он. – Что же делать?

В этот момент окно распахнулось и в него влез рыжеволосый эльф.

– Вот это да! – восхитился Филька. – Сегодня просто день открытых дверей.

– Скорее окон, – усмехнулся пришелец. – Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? И где можно найти Викторию?

Филин пожал плечами.

– Откуда я знаю. А этот, – филин постучал лапкой по голове домового для наглядности, – молчит как рыба.

– Сейчас разберемся, – уверенно заявил эльф.

Он легко спрыгнул с подоконника, подошел к домовому, слегка похлопал его по плечу и тихо, но убедительно скомандовал:

– Отомри.

Дворя захлопал выпученными, полными трагизма глазками и осоловело поинтересовался:

– А ты хто?

– Жених Виктории. Где она?

– Ничего себе, – удивился домовой. – Значит, у нее два жениха.

– Выходит, два, – немедленно согласился Филин. – Вы, любезный, не отвлекайтесь. Где хозяйка-то?

– Минуточку. – Эльф легко сбил филина с макушки домового. – И кто у нас второй жених?

– Вы.

– А первый где?

– Слышишь грохот? Это он бесчинствует, ирод. Что я хозяйке-то скажу?!

Лицо эльфа стремительно помрачнело, и выражение его приняло какой-то зловещий оттенок. Он выхватил меч и ринулся вниз со скоростью атакующего единорога. Внизу раздались чьи-то вопли, жалобный визг, рычание, грохот усилился, но теперь еще и стены заходили ходуном, словно какой-то факир перепутал дом с коброй и заиграл для него на дудочке.

– А-а-а-а! – горестно взвыл Дворя, плюхаясь на пол и начиная рвать на себе волосы. – Что я хозяйке скажу?!

– Хочешь, я сообщу ей трагическое известие вместо тебя? – ласково предложил филин.

– Не-э-эт, – возрыдал Дворя.

– А где сейчас Вика?

– Да с Васькой… на метле… в гости укатила.

– Что ж, будем искать… Спасибо, – поблагодарил Филька, прежде чем вылететь в окно.

Морально уничтоженный домовой, горестно всхлипнув, шмыгнул носом, утер слезы рукавом и отправился искать свой заветный узелок. У него осталось только одно, последнее, средство, чтобы спасти свой авторитет в глазах собственной хозяйки. Домовые прибегают к нему только в крайнем случае. И сейчас был именно такой.

В узелке, с которым домовой прибыл на будущее место работы, помимо трав, фотографий родных, настольной книги домового «Самоучитель начинающего домового, или Как привязать к себе хозяина» было старенькое, но все еще исправно функционирующее блюдечко с золотой каемочкой. К нему прилагалось наливное яблочко, но плод слопали мыши, остался только огрызок. Дворя был слишком потрясен устроенным погромом, чтобы расстраиваться из-за подобных мелочей. Он тяжело вздохнул, осознав весь трагизм ситуации и несправедливость бытия, после чего вышел в сад и сорвал первый попавшийся плод. Яблоко оказалось недозрелым. Но на безрыбье…

В гостиной царил полный погром, хотя это слово не вполне отражает масштабы бедствия. Женихи дрались не на жизнь, а на смерть, в повышенном скоростном режиме. Взор обычного человека смог бы выделить только расплывчатое пятно, бестолково мечущееся по комнате. В процессе было разбито все, что можно было разбить, сломано все, что могло сломаться, даже обои умудрились оборвать со стен. Пара мутантов спокойно лежала в углу, вывалив розовые языки, предоставив эльфам самим разбираться, кто кого сильнее, а уж с оставшимся в живых волкам справиться – раз плюнуть.

Домовой с тоской освидетельствовал причиненный ущерб и горестно взвыл. Волки с радостью подхватили его начинание. Дворя всхлипнул, вытер невольные слезы рукавом и тенью прошмыгнул в кухню. Трясущиеся ручки долго не могли зажечь огонь, но справились с этой непосильной задачей. На блюдечко было торжественно возложено яблоко. Целую томительную секунду плод пролежал на гладкой фарфоровой поверхности совершенно без движения. Дворя ждал, затаив дыхание, даже губу прикусил. Неужели придется снова красться мимо сцепившихся из-за ведьмы эльфов и выбираться в сад, чтобы найти более подходящий плод?

– И что эти двое нашли во вздорной ведьме? – недоумевал Дворя.

Но тут же осекся, испуганно вжал голову в плечи и боязливо заозирался: не услышал ли кто? И в этот момент яблоко наконец сдвинулось с места и покатилось по блюдцу. Домовой облегченно вздохнул. За другим фруктом тащиться не придется. Жизнь налаживалась. Поверхность блюдца покрылась крупной рябью, внутри что-то громко щелкнуло, затрещало и появилась всклокоченная со сна голова домового Вени, который жил у Бабы-яги.

– Дворя! Ты в курсе, что нормальные домовые сейчас десятый сон видят?

– Для нормальных домовых как раз самое время работать, пока хозяева спят, – парировал Дворя.

– Средневековая чушь! – отмахнулся оппонент. – Надеюсь, повод действительно очень важный.

– Да! Это ужасно! – возопил несчастный домовой.

Крик души его был так громок, что его услышали сквозь закрытую дверь и звон металла.

– Что это было? – удивленно спросил Гарандарэль.

– Хватит отговорок, – оборвал его Тирандерель. – Если струсил, так и скажи.

– Я?!

Бой вскипел с новой силой.

– К Виктории приехали женихи и теперь громят гостиную, – простонал Дворя.

В глазах Вени зажегся огонек любопытства.

– Ну прям как моя в молодости! – хихикнул он. – Это она сейчас такой затворницей стала, а раньше… Ух!

– Знаешь, может, это и ужасно, но меня мало интересуют развлечения Бабы-яги в молодости. У меня тут два эльфа дерутся. Вот-вот дом рухнет.

– Так они эльфы? – уважительно присвистнул Веня.

– Ага. И один из них, между прочим, принц, – преисполнился гордостью Дворя.

А все-таки хорошая у него хозяйка. Где это видано, чтобы из-за ведьмы высокородные эльфы разборки чинили? А у нас так даже запросто.

– Если я правильно тебя понял, Виктории нет, и она сильно рискует вернуться на руины собственного дома?

Дворя кивнул.

– Жди. Еду.

Веня отключился. Немного успокоенный Дворя решил дождаться более опытного товарища.

Стол буквально ломился от яств. Застолье организовали прямо на открытом воздухе под роскошными шелковыми тентами, напоминавшими расшитый шатер сказочной Шахразады. Я с вожделением поглядывала на многочисленные лакомства, судорожно соображая, что лучше: полететь домой и там поесть перед сном, или сначала наесться до отвала, а потом и честь знать. Праздник в самом разгаре, меня вряд ли хватятся. Тут позвали к столу. Это и решило исход дела. Я спокойно уселась поближе к любимому салату «Казанова» и уже потянулась к заветной ложке, когда прямо в блюдо рухнул филин. Народ вокруг так и застыл, наблюдая как кусочки лакомства медленно сползают по ошеломленным лицам товарищей. Я обреченно замерла, потрясенная несовершенством мироздания. Первым нашелся Васька:

– Ты что творишь, ирод? – сурово вопросил он, выхватывая ложку из моих рук и норовя попасть по обнаглевшей птице. – Ты почто хозяйку мою без любимого блюда оставил?!

Филин ловко лавировал между блюдами, причем умудрялся проделывать маневры, не переворачиваясь на живот, загребая крыльями по скатерти, как гребец байдарки, не забывая зачерпывать снедь с тарелок и смачно хрустеть уворованным. Васька понял, что совесть в птице вряд ли проснется из-за полного отсутствия таковой, потому сцапал филина за хвост. Тот взвыл, страшно тараща глаза, и сделал неудачную попытку клюнуть обидчика, за что быстро схлопотал по клюву.

– Ах, ты еще и клюв распускать! – возмутился кошак. – Да я тебя!

С душераздирающим мявом Васька вцепился в филина. Комок из меха и перьев прокатился словно шар для боулинга по столу, как по дорожке, сбивая тарелки не хуже кеглей. Блюда полетели в разные стороны, будто конфетти в новогоднюю ночь. Разряженные по последнему писку моды, которой какой-то извращенный садист в очередной раз нагло наступил на хвост (иначе как объяснить практически полное отсутствие платьев на дамах?), гости с некрасиво отвисшими челюстями и вытаращенными глазами тщетно пытались осмыслить происходящее. Я честно пыталась задушить смех в зародыше. Получалось плохо.

Тем временем комок из птицы и кота благополучно разгромил все на своем пути и со всего размаху врезался в застывшую статуей Софию. Она тут же была исцарапана и искусана. Филька сделал попытку укрыться от преследователя в волосах девушки, но лапки запутались в залакированных прядях, как в силках, та завизжала и кинулась в сад, унося на себе окончательно увязшую в шевелюре птицу.

– Куда?! – возопил разъяренный как тысяча чертей кот. – От меня еще никто не уходил!

Он схватил со стола половник и умчался следом, вопя нечто ругательное.

– Виктория!!! – Вопль хозяина дома наверняка был слышен даже в академии. – Что это значит?!

Я поморщилась, как от кило лимонов, обреченно вздохнула и с видом великомученицы, которой уже надоели разнообразные просители, скулящие о несправедливости бытия, пожала плечами. Ну что тут скажешь? Везде погром. Вечеринка удалась. Гарантия сто процентов – гости никогда не забудут этот вечер. А разве не к этому стремятся хозяева?

Я открыла было рот, чтобы произнести нечто банальное, типа «се ля ви» или «если не хочешь обижаться на меня утром, не стоит пить со мной вечером». Но тут в кустах сирени что-то сверкнуло. Я с силой толкнула мужчину, он взвыл, как пожарная сирена, и со всего маху уселся на стул. Изящный предмет мебели обиделся на неуважительное отношение, жалобно скрипнул и разлетелся вдребезги. Богданов не успел удивиться, когда я шлепнулась на него сверху. Не знаю, что он подумал, но шаловливые ручки слишком уж активно прошуршали по моей талии. Ну погоди у меня. После я тебе такой чирей на заднице организую! Месяц сидеть не сможешь, озабоченный.

Над головами просвистела темная тень. Значит, не ошиблась. Мысль принесла некоторое удовлетворение, можно сказать спокойствие. Несмотря на это безопасное чувство, Ахурамариэль внутри настороженно напрягся.

Высокий женский визг прорезал ночную тьму. Я вскочила на ноги, и довольный таким обстоятельством меч прекрасной эльфийской стали возник в руке как по волшебству. Впрочем, отчасти так оно и было.

– Где эти смертники?! – поинтересовался он. – Сейчас мы из них нарезку делать будем.

Здоровенный вурдалак придавил Богданова-младшего к земле и пытался добраться до тонкой шеи юноши. Этому мешал внушительного вида поднос, судорожно стиснутый в побелевших от напряжения пальцах. В глазах парня застыл ужас. Остальные гости предпочли удалиться не прощаясь. Причем разбегались кто куда, без всякого плана, совершенно не задумываясь о том, что ночная тьма может таить в себе уйму таких же монстров или даже чего похуже. Народ, который только недавно с умным видом рассуждал о поэзии, котировках на фондовом рынке и последнем фильме, превратился в перепуганную, обезумевшую от страха толпу. Некоторые даже не смогли найти выход из шатра самостоятельно и теперь, плотно спеленатые шелковой тканью, тихо млели от страха, ожидая своей очереди.

Я не нашла ничего лучше, как дернуть монстра за хвост. Вурдалак огрызнулся в ответ, грозно рявкнул и рефлекторно поджал свой метроном. Видимо, эта часть тела была чем-то особенно дорога нежити. Кто бы мог подумать.

Вурдалак быстро опомнился, и ко мне обернулся оскаленной мордой разъяренный зверь, горящий жаждой реабилитироваться за досадную слабость. Я взмахнула мечом. Нежить мазнула в мою сторону не менее внушительными когтями. Мы оба на мгновение застыли, напряженно оценивая возможности соперника. Аркадий воспользовался моментом и тихо скользнул в обморок. Вот так всегда. Пока слабый пол решает насущные проблемы, сильный тихо сопит в две дырочки на диване, а в данном случае на земле.

Тварь подняла переднюю лапу с когтями и нервно мазнула в мою сторону. Я успела уйти в сторону раньше, чем кинжалы когтей смогли причинить какой-либо вред. Нежить кинулась, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами от земли. Я шлепнулась на землю и перекатилась, чувствуя как неровности рельефа больно впечатываются в тело. Первоначально движение задумывалось как эффектный перекат, но вышел неуклюжий кувырок с риском переломов конечностей. Ладно. Тут не до красоты.

– Ага. Плохому танцору… – ехидно прокомментировал меч.

«Не предлагаешь – не критикуй», – устало отмахнулась я.

Тварь серой тенью пролетела надо мной. Могу поклясться, что почувствовала смрадное дыхание на коже. Непередаваемое ощущение. Нежить проскрипела когтями по столу, снимая со столешницы стружку и превращая скатерть в лоскуты. Она разочарованно взвыла, обнаружив собственный промах, и попыталась брыкнуть меня задними лапами. Такое скорее ожидаешь от лошади с дурным характером. Я еле успела отшатнуться, и в поле моего зрения снова попал пушистый хвост. Недолго думая я вцепилась в пушистый отросток и сделала попытку крутануть тварь на месте. Маневр не вполне удался, я не учла ни солидного веса твари, ни того, что стены шатра из материи. Первым в шелк врезался вурдалак. Вот что значит море адреналина в крови. По инерции меня пронесло следом.

Шелк плотно облепил со всех сторон, мешая дышать. Я ругалась, земля подо мной отчего-то ходила ходуном. И прежде, чем я смогла удивиться, меня понесло куда-то в темноту. Последовало несколько головокружительных скачков, во время которых ноги с головой попеременно менялись местами. Я орала что-то очень нецензурное, пытаясь удержаться на взбесившейся земле. Особенно сильный толчок запустил мою уже изрядно потрепанную тушку в полет, я ощутимо припечаталась спиной оземь. И только быстро удаляющийся вой вурдалака свидетельствовал о реальности случившегося.

– Поздравляю, – с максимумом сарказма заявил Ахурамариэль. – Ты только что умудрилась оседлать вурдалака. Твое имя, как основательницы нового экстремального вида спорта, напишут золотыми буквами.

– Что это было? – удивленно вопросил Богданов-старший.

Этот удивленный голос вывел меня из состояния ступора. Я постаралась определить нанесенный организму ущерб. Пара царапин, растяжение предплечья (размахивание живым вурдалаком никому легко не дается), несколько синяков и ссадин плюс многочисленные ушибы. Болезненно, но не смертельно. Я перевела дыхание и с трудом села.

– Полагаю, вурдалак.

– Кто?!

– Вурдалак… – охотно пояснила я, с трудом поднимаясь на дрожащие ноги. – Вид нежити такой… Иногда их еще перевертышами называют.

– Перевертышами? – совсем ошалел Богданов.

– Ага… – кивнула я. – Сейчас вот схожу за Волчком с Яшкой и устрою этому умнику конную охоту.

В довершение всего в новом платье обнаружилась внушительная дыра. Да-а-а. Хана платью. А вещица была хорошая. Огорчилась я.

– Тебя тут чуть на клочки не порвали, а ты горюешь о тряпке. К тому же вещицу подарил тебе будущий свекор.

«Ага. И данная шмотка стоит целое состояние. Так что подарок в данном случае был действительно королевским. И не надевала ни разу…»

Словом, я в который раз пришла к выводу, что мир жесток и несправедлив к такой хрупкой и беззащитной девушке, как я.

– А как же мы? – удивленно спросил Богданов.

– В каком смысле? – опешила я, тщетно стараясь смириться с несовершенством окружающего мира.

– Наша ведьма бросит нас одних, когда вокруг разгуливает дикий монстр?!

Богданов был близок к истерике. Я чуть было не поинтересовалась, а где он видел домашних монстров, но передумала. У меня как раз проживало аж четверо. Мысль родилась внезапно и показалась совершенно гениальной. Надо же. Приятно лишний раз убедиться в собственной исключительности. Ахурамариэль только скептически хмыкнул в ответ. Я чуть не показала наглому мечу язык, но решила не давать повод окружающим вызвать людей с носилками и смирительными рубашками.

Сумочка обнаружилась под столом. Хрустальный шар не разбился, что само по себе было сродни чуду. Через минуту в сфере возникла всклокоченная со сна голова Третьякова.

– Загнибеда! – завопил он. – У тебя должен быть очень серьезный повод для звонка! Я лег только полчаса назад.

– О! – округлила глаза я. – И чем занимался прославленный командор до столь позднего часа?

Серьезные глаза орденоносного командора уставились на меня очень и очень выразительно. Но испепелению на расстоянии я поддавалась мало, и до мужчины это все же дошло (пусть и не сразу).

– Я читал новую книгу по борьбе с нечистью. В отличие от некоторых предпочитаю знать о враге все.

– Тогда вам несказанно повезло! – с энтузиазмом подхватила я. – Тут вурдалак приблудился. Предлагаю устроить образцово-показательную охоту в комплексе с учениями, максимально приближенными к боевым.

– Вурдалак?

– Ну да… Это такая большая нечисть, волосатая и с когтями.

Для пущей убедительности я скорчила максимально зверскую физиономию. Получилось не очень.

– Я знаю, кто такой волколак! – рявкнуло обозленное недосыпом начальство. – Сейчас будем. До нашего приезда ничего не предпринимать. По лесу не бродить, зверя не провоцировать. А лучше всего просто сядь на стул и почитай журнал.

И он отключился, оставив меня в недоумении гадать, кого решили оберегать: меня от волколака или его от меня. Я похлопала глазами, глядя на погасший кристалл и решая, стоит обижаться или нет. Затем тяжело вздохнула и обернулась к Богданову:

– Вы слышали, Валерий? Сейчас сюда прибудет целая команда истребителей. Вам совершенно нечего бояться.

Я решила не дожидаться появления команды истребителей и отправилась домой за Яшкой и Волчком. У Волчка замечательный нюх и при этом стопроцентная гарантия, что он не испугается волколака, не подожмет трусливо хвост и не заляжет где-нибудь в кустах, отказываясь продолжать опасное предприятие по выслеживанию нежити. Обычные собаки именно так и поступают. Оно и понятно. Кому в своем уме хочется встретиться лицом, то бишь мордой к морде с разъяренным монстром. Самоубийц нет. Поэтому собак на охоту за нежитью давно не приглашают. Толку ноль, а визгу сколько угодно.

Идти пришлось через кладбище. На небосклоне ощущалась нехватка луны. Случайные тучки закрыли даже полумесяц, что, понятное дело, не особо способствовало увеличению скорости моего передвижения. В довершение всего кладбище оказалось заброшенным, оно осталось от прошлого поселения и придавало Новым Усадьбам неповторимый колорит своими покосившимися, но в целом крепкими памятниками. Изредка попадались даже резные надгробья из черного мрамора.

Словом, было темно хоть глаз выколи. Я элегантно лавировала между могилами (читай – сосчитала все выступы рельефа, углы оград, наставила синяков, ссадин и шишек и ругаясь так, что упыри тихо замуровались в гробиках, дабы не связываться с жуткой особой). Оставалось только надеяться, что знакомый волколак, по-соседски заглянувший на огонек, не решит так же дружески поприветствовать из-за очередного раскидистого куста сирени. А то будет прямо как в той песенке: «Остались от ведьмы лишь рожки да ножки». Или это не о ведьме было? А… Какая разница.

– Не волнуйся. В прошлый раз мы с тобой стаю волкодлаков в капусту покрошили. Неужели не справимся с каким-то волколаком-задохликом?

А он прав. В Адовой Глыщобе мы с кем только не дрались, а у эльфов так вообще дуб срубили, и ничего. Стоит ли так нервничать из-за какого-то волколака, нежно дорожащего собственным хвостом. В этот момент громко треснула ветка. Это потом до меня дошло, что звук в общем-то был обычным, а тогда легкий треск прозвучал громче пушечного выстрела. Я неприлично взвизгнула и взметнулась в воздух. Приземление оказалось не таким удачным, как хотелось бы. Земля буквально ушла из-под ног, причем в прямом смысле этого слова. С воплями и нецензурной бранью, которую, впрочем, некому было оценить по достоинству, я рухнула в какую-то яму.

«Ну ничего себе! – возмутилась я вопиющей несправедливости жизни. – Ну блин, местные дают! Даже на кладбище ям понарыли, придурки».

– Не такие уж и придурки, как может показаться на первый взгляд, – скептически хмыкнул Ахурамариэль.

«Так, – подбоченилась я. – Я что-то не поняла, железяка противная, ты за кого переживаешь? За меня? Или за тех уродов, которые умудрились нарыть ям даже посередь кладбища. Как будто им других мест мало было».

– Виктория, ты прекрасно знаешь ответ, просто в очередной раз напрашиваешься на комплимент… Ну конечно, я за тебя… – Меч выдержал паузу, во время которой я успела возгордиться, и добавил: – А чтобы узнать получше о происхождении ямы, просто сядь спокойно и пораскинь мозгами (да-да, голова у тебя не только для того, чтобы носить дивные волосы): зачем кому-то понадобилось рыть глубокую яму на кладбище?

«Неужто решили устроить волчью яму? – расширив от удивления глаза, поинтересовалась я. – Хотя кому может понадобиться ловушка на зверя посреди кладбища?»

– Близко. Только подумай еще немного. Даю подсказку. Зачем вообще устраивают кладбища и как называются ямы, которые мрачные мужики с лопатами роют прямо на кладбище. И как ни забавно звучит, родственники покойных хорошо платят за подобное мероприятие. Странные, правда? Нет бы как раньше, в старые добрые времена – накидали веток побольше и устроили шикарный погребальный костер. Вот скажи мне, почему люди так и норовят запихать своих покойников в узкий ящик и закопать в землю, причем чем глубже, тем лучше?

«Минуточку, – потрясенно застыла я, пронзенная внезапной догадкой. – Хочешь сказать, я умудрилась свалиться в могилу?!»

– Бинго! – мерзко хихикнул вредина. – Можешь, когда хочешь.

Мой вопль заставил заткнуться кузнечиков, испугал нескольких котов, собравшихся драться, и привлек внимание знакомого волколака. Наглая морда нежити свесилась с края и принялась шумно принюхиваться, словно пытаясь представить, какова я была бы на вкус, попадись ей на зубок. Я окончательно обозлилась и сделала попытку достать наглеца чересчур болтливым мечом. Волколак ехидно фыркнул и оскалился. Показавшаяся из-за облаков луна отчетливо высветила внушительные клыки монстра. В ответ я запустила в него чем-то увесистым. Это оказалась чья-то берцовая кость. Я завизжала. Волколак гибко извернулся в великолепном прыжке (вратари мира просто облезли бы от зависти, узрев подобный трюк), мощные челюсти цепко сомкнулись на кости, и нежить удалилась в неизвестном направлении, смачно хрустя предложенным лакомством.

– Ах ты!.. Ах ты!.. – не найдя подходящих слов, чтобы выразить все накопившееся возмущение поведением волколака, я злобно пнула стену могилы.

Земля податливо осыпалась вниз, и на меня рухнул старый полусгнивший гроб. От удара трухлявая крышка рассыпалась в щепу, и в объятия скользнул чей-то полуистлевший скелет. Ночную темноту прорезал вопль обозленной и разобиженной ведьмы.

(обратно)

3

Где-то возле самой деревни Новые Усадьбы открылся портал пространственного перехода. Из него на сочную зеленую траву вывалились трое мужчин и застыли, услышав странный крик в ночной тишине.

– Что это было? – спросил потрясенный Макс, испуганно хлопая серыми глазами.

Парень являлся самым молодым членом команды и к тому же целителем, поэтому в полевых условиях его держали на заднем плане, не позволяя проявлять излишний героизм с перспективой лишения группы квалифицированной помощи лекаря. Никто и не ожидал от парня великих подвигов и свершений. Макс не возражал. Тепло-серые глаза в обрамлении густых загнутых ресниц, классический изгиб бровей и красиво очерченные губы не портил даже слегка курносый нос. Напротив, он придавал лицу целителя некоторое особое очарование в глазах молоденьких адепток.

– Волколак, – отмахнулся от него командор.

Владислав Третьяков был командором команды истребителей. Этот высокий, хорошо сложенный двадцативосьмилетний мужчина с гордостью носил свое звание. И надо сказать, по заслугам. Человек, переживший поход через Адову Глыщобу в моей компании, заслуживает если не Звезду героя, то хотя бы орден за отвагу. Его темные, коротко стриженные волосы пока еще не тронула седина (или с нашей встречи он их постоянно подкрашивал), волевой подбородок, нос слегка с горбинкой, карие внимательные глаза пристально сканировали окружающий ландшафт на предмет вражеских объектов. Не то чтобы он ожидал ворваться в бой с налета с шашкой наголо, это была привычка, приобретенная с годами, не раз спасавшая жизнь сначала ему, а потом и вверенной его заботе команде.

– Надо же… Прямо как человек… – невольно поежился Макс.

– Нежить… – пожал плечами Новгородский.

Филипп являлся следопытом команды и потому передвигался тихо, с природной грацией выслеживающей добычу кошки и вообще имел ухватки опасного хищника. Гибкий, затянутый в армейский камуфляж мужчина был не понаслышке знаком со следами многочисленных видов нечисти вообще и с вурдалачьими в частности. Настороженный взгляд карих глаз привычно скользнул по окрестностям в поисках затаившейся твари или хотя бы Виктории.

По телу Макса стройными рядами промаршировали пупырчатые мурашки, чеканя шаг. Все-таки волколак – нежить серьезная, и встречаться с ней один на один в кромешной темноте – занятие экстремальное, на грани самоубийства.

Эффектный трюк нежити поднял в воздух облюбованной мною могилы тучу кладбищенской земли. В результате я сначала чихала – до звона в голове, а затем долго и с чувством пинала земляную стену. Это ж надо так попасться! И как теперь выбираться отсюда?

– Вика! – проникновенно протянул Ахурамариэль. – А хочешь, ты обозлишься еще больше?

«Не хочу, – отмахнулась я. – Нет бы утешить хрупкую беззащитную девушку, попавшую в безвыходное положение, а ты все гадость сказать норовишь».

– И все-таки я скажу… – Меч выдержал эффектную паузу. – Ты сыграла в могилу при жизни по собственной глупости.

«Сам дурак! – насупилась я. – Вместо того чтобы разводить незаслуженную критику в мой адрес, лучше бы помог выбраться из ямы. К тому же я не виновата, что могила попалась как раз на моем пути. Такое в принципе может случиться с каждым».

– Не скажи. Такое случается только по двум причинам. Первая, если человек не удосужился смотреть под ноги. Вторая, если одна рассеянная ведьма напрочь забыла, что явилась на праздник на метле и поперлась через кладбище пешкодралом, очевидно, из-за неистребимой любви к пешим ночным прогулкам. Иначе я никак не могу объяснить такой казус.

Я взвыла от разобравшей меня досады. Какая же я дура!

– Ну не отчаивайся, не такая уж и дура… Просто недалекого ума.

«Умеешь же ты утешить», – злобно прошипела я, и с досады в очередной раз пнула земляную стену.

В это время команда истребителей собралась за уцелевшими остатками стола, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Богданова-старшего усадили напротив. Он дрожал мелкой дрожью, но держался молодцом, даже почти не заикался. Аркадий благополучно валялся в обмороке. Откачивать его никто не стал и нюхательных солей не предлагал, из-за отсутствия таковых. К присутствию хозяйского отпрыска, мирно возлежащего где-то в пределах зрения, относились спокойно, как будто это был оригинальный предмет меблировки.

– Итак… – Третьяков мужественно поборол мощный зевок и устремил на оппонента взгляд проницательных глаз. – Попробуйте внятно объяснить, что здесь произошло. Не волнуйтесь… сосредоточьтесь… постарайтесь говорить членораздельно и обстоятельно. Поверьте, любая, даже незначительная на первый взгляд, деталь может оказаться самой полезной…

Валерий честно попытался выдать требуемое серьезному до ужаса начальству с проникновенным, напоминающим рентген взглядом, для чего постарался собрать упорно разбегающиеся во все стороны мысли и свел глаза в кучку. Но слов явно не хватало, пришлось помогать жестами, отчего мужчина стал напоминать жуткую помесь недоенной неделю коровы с ветряной мельницей и водяным насосом.

– Дело ясное, что дело темное, – тяжело вздохнул Филипп. – А где Вика? Ты это хотя бы можешь объяснить?

Богданов выдал нечто несвязное и запутанное, как лабиринт на острове, где обитал легендарный Минотавр. Тут даже нить Ариадны оказалась бы бессильна, так как хозяин вечера путался в показаниях, выдавая совершенно противоположные версии. По его словам выходило, что ведьму сначала порвал волколак на множество маленьких кусочков, затем она встала и ушла на поиски нежити. Причем ушла куда-то в сторону кладбища и теперь наверняка призывает местных упырей к порядку, а те благоразумно прячутся от беспредельщицы по гробикам, заикаясь и крестясь. Следствие зашло в тупик.

– Предлагаю всем лечь спать, – широко зевнул Филипп. – В конце концов, утро вечера мудренее. Да и волколак после такого ужина наверняка заработал себе несварение.

– Поддерживаю, – кивнул Третьяков. – Утром останки ведьмы искать сподручнее.

– Да вы что?! – возмутился Максим. – Так и бросите ее там одну, в обществе распоясавшегося волколака?

– Ну-у-у, – задумчиво протянул Филипп. – На твоем месте я бы не стал спешить с выводами. Еще неизвестно, кто из них больше распоясался. Насколько я знаю Викторию, нельзя спешить с констатацией ее смерти раньше, чем не произведен контрольный выстрел в голову.

– Ага. Да и в этом случае не мешает вбить осиновый кол в сердце для пущей подстраховки.

Макс обиженно засопел. Вчера была пятница, тринадцатое, и он тоже прекрасно провел время на шабаше в компании прекрасной Вериоки. Что-то подсказывало ему, что Вериока не простит ему гибель подруги. Возле старой яблони с тихим шорохом скользнул в обморок кот. К распластавшейся на траве тушке бесшумно спланировал филин и принялся обмахивать сомлевшего фамилиара крыльями, как опахалом.

– Надо же, какие мы нервные, – бормотал Филька. – Прямо Анна Каренина… Да ты не волнуйся, болезный, отыщем мы твою ведьму. Эк его скрутило… Вась, ну хочешь, я из желудка волколака ее извлеку и пред очи твои представлю?

При этом щедром предложении со стороны пернатого оборотня открывший было глаза Васька с тихим стоном схватился лапкой за сердце и рухнул в беспамятство.

– Опять?! – возмутился несправедливостью жизни филин, и от постигшего его птичье тело жестокого разочарования с чувством пнул сомлевшую тушку лапой. – И чего в фамилиары таких нервных берут? Не понимаю! Вот из меня фамилиар вышел бы очень даже ничего. А что? Вика – ведьма привлекательная, я чертовски привлекательный. Так чего ей время терять с этим неженкой?

Яростный мяв пронзил ночной воздух, и в беззащитную шею оборотня вцепились сразу четыре кошачьи лапы и принялись душить. Вскоре под яблоней катался плотный комок из двух тел, азартно мутузящих друг друга лапами-крыльями с применением клюва и когтей. В воздухе кружились клочки шерсти и пучки перьев.

Утро застало меня в могиле. Странно просыпаться в чьем-то захоронении. Никогда не думала, что смогу заснуть рядом со скелетом. День лениво разгорался на востоке, по земле мягко и сыро стелился плотный туман, как струйки молока в стакане воды. В утреннюю тишину вклинился посторонний звук – это и нарушило мой беспокойный сон. Я чутко прислушалась. Просто поразительно, как невольное заточение под землей обостряет чувственное восприятие.

По кладбищу действительно брел человек. Это был тридцатилетний пастух Яшка по кличке Рыжак. Загоревший почти до черноты негра от постоянного пребывания на свежем воздухе, со всклокоченной черной шевелюрой, с трудом уместившейся в полотняной кепке, нетвердой походкой человека, проведшего бессонную ночь в компании верных друзей, пьющих все, что горит, он пробирался зигзагами средь могил, сильно рискуя повторить мой подвиг и низвергнуться под землю. Мужчина нежно, как заботливая мамаша новорожденное дитя, прижимал к себе практически целую четвертинку первача. Его ничуть не смущало, что через полчаса хозяйки соседнего села Крутогорье предоставят его попечению своих милых буренок. Заветная четвертинка грела сердце пастуха лучше крынки парного молока или целого самовара горячего чая с малиновым вареньем.

Появление на кладбище еще одной живой души (или неживой, если это нежить) заставило меня воспрянуть духом. Прямо сейчас я была бы рада даже волколаку. Поразительно, как ночь, проведенная в могильной сырости в размышлениях о бренности бытия, заставляет ценить любое общество.

– Э-э-эй! – закричала я, прыгая на месте и размахивая руками, хотя прекрасно понимала, что в яме меня никто не увидит, если только не подойдет к самому краю.

Шаги остановились.

– Кто здесь? – напряженно поинтересовались сверху.

– Кто, кто… Ведьма без пальто! Вытащите меня отсюда, а то околела совсем.

– Околела, говоришь? – подозрительно поинтересовались сверху. – А чего в могиле не лежится?

– Алё! Мужик! Ты сам-то никогда не пробовал в могиле спать? Здесь неудобно, сыро и гроб постоянно мешает. Еще кости везде валяются…

Наверху впечатлились величиной моего горя.

– Так такова ваша покойничья доля. Живым по земле ходить… Мертвым под землей лежать.

Нет. Ну откуда в этой глуши, в столь ранний час, взялся этот доморощенный философ? Вечно мне везет на каких-то придурков.

– Слышь, мужик, кончай издеваться! Вытащи меня отсюда. Нет, ну правда холодно.

– Нет. И не проси. Нехорошо покойникам по земле разгуливать. Коли сыграл в ящик, так лежи и помалкивай. Неудобный гроб – это, конечно, плохо, но совсем не повод восставать из могилы.

– Мужик! Не зли меня! Я живая!

– Не-э-эт. Меня своими сказочками не купишь, нежить. Сама же сказала, что уже околела. А раз околела – лежи и не рыпайся. А то ведьму позову, она тебя враз угомонит.

– Так я ведьма и есть! – возопила я.

– Если ты ведьма, то чего в могиле сидишь? Нормальная ведьма давно мышкой какой или птичкой перекинулась бы и только ее и видали. А раз так, то врешь ты все. Никакая ты не ведьма.

– А кто? – опешила я.

– Зомби.

Потрясающе. После того как отвисшую челюсть удалось вернуть на место, я тяжело вздохнула и решила выбираться из могилы самостоятельно. Подтащила к земляной стене остатки гнилого гроба, доски, что сгнили не до конца и оставляли робкую надежду, что они не рассыплются под моими ногами в труху, и попыталась соорудить хоть какую-то опору для ног. Как говорится, надежда умирает последней, а если она вас покинула, значит, пошла копать вам могилу. Ха-ха! Немножко нездорового юмора. Честно говоря, шаткое подобие лестницы больше смахивало на абстрактное изображение баррикады. Я с сомнением посмотрела на хлипкий путь к свободе и тяжело вздохнула. Прыгай не прыгай, а другого пути наверх все равно нет и не предвидится.

Я издала боевой клич камикадзе и ринулась штурмовать стену. Вы когда-нибудь пробовали заниматься скалолазанием в вечернем платье и в туфлях на шпильке вместо вожделенных джинсов с кроссовками? Нет? Рекомендую. Получите массу незабываемых ощущений с высоким риском травм конечностей и перспективой свернуть себе шею. Мой прыжок можно было бы спокойно записать как рекорд прыжков в высоту без шеста, жаль только, что свидетелей, кроме поскользнувшейся от такого необычного зрелища лягушки, не было. Жалость какая. Не попасть мне теперь на Олимпийские игры. Пальцы впились в края могилы. Земля предательски дрогнула, осыпаясь вниз, но я успела зацепиться за более-менее устойчивую доску носком туфли, когда рядом опустилась лопата.

– А-а-а-! – взвыла я и рухнула вниз на древние доски. – Мужик, ты охренел?!

– У-у-у, зомби… – Распоясавшийся пастух стоял на краю могилы, как эпическая фигура борца с нечистой силой.

Воодушевленный мужчина, размахивающий лопатой, как средневековый рыцарь мечом, производил поистине неизгладимое впечатление на неокрепшие умы. С той лишь разницей, что рыцари имеют обыкновение спасать похищенных озабоченным драконом принцесс с последующей женитьбой на спасаемой, а местный мужик просто вообразил себя народным избавителем от кладбищенской нежити. Стремление в высшей степени похвальное, только не со мной же в качестве уничтожаемой нежити в главной роли. Разобиженная вконец несправедливостью бытия вообще и неожиданным поворотом сюжета, когда спасение было фактически в кармане, я высказала распалившемуся в предвкушении боя мужику все, что я думаю о нем и его родне до девятого колена. А так как спешить мне было некуда и времени в запасе имелся целый вагон, то монолог был долгим, обстоятельным и пространным. Без ложной скромности замечу – это была моя лучшая речь с предложениями познакомить пастуха с особенностями камасутры и привлечением огромного числа нежити в качестве добровольных участников оргии.

Словом, к концу моей пламенной речи, во время которой я вдохновенно опиралась ногой на остатки рассыпавшегося в труху гроба, покраснела даже лопата и ближайшие надгробия… Или это рассвет окрасил их розовым?

Впечатленный моим красноречием мужик выпустил из рук лопату, та гулко стукнулась о деревянные обломки, следом брякнулась заветная четвертинка, траурным звоном рассыпаясь на множество осколков и орошая своим духовитым содержимым труху и землю. Трагический вой мужика, чьи надежды на продолжение банкета только что безвозвратно впитались в местный глинозем, напоминал вопль смертельно раненного слона.

– Тяжелый случай, – тихо вздохнула я, глядя на монументальную композицию «Что делать? И как теперь с этим жить?». – Однако засиделась я тут. Так всех волколаков уже не только успеют изловить, но и чучела набьют и в музей оприходуют в назидание подрастающим поколениям. Слышь, Ахурамариэль? Вылазь на свет божий!

– Это еще зачем? – подозрительно поинтересовался клинок, не спеша появляться во плоти.

Правильно. Мало ли что. Осторожный мой.

«А сам-то как думаешь? – хитро прищурилась я. – Ступеньки рубить будем».

– Что?! – возопил меч. Возмущение благородного лезвия достигло такого накала, что прямо ставь сковороду и жарь яичницу или бекон, кому что на завтрак нравится. – А тебя не очень смущает, что я уникальный, практически бесценный клинок?

«Вообще-то не очень. На самом деле, на данном этапе меня может волновать только безвыходность ситуации и отсутствие перспектив на освобождение».

– Но это не повод ломать меч, – уперся тот.

«А я думаю, что непосредственная угроза моей жизни в виде голодной смерти в могиле совершенно постороннего мне человека как раз тот самый случай, когда сохранностью оружия можно пренебречь».

– Может, просто подождем, когда кто-нибудь пройдет мимо, и позовем на помощь? – робко предложил он.

«Не говори чепухи, – ехидно фыркнула я. – Сколько, по-твоему, народу мирно прогуливается по кладбищу? К тому же одного мы уже позвали на помощь. Видишь, чем это кончилось?»

Действительно, глубоко потрясенный своей потерей мужик впал в ступор, его поднятые к небу глаза молчаливо вопрошали облачную высь «за что?!». Просто сердце кровью обливается. Честное слово.

– Ну-у-у… – Еще менее уверенно протянул Ахурамариэль. – Это же кладбище… И здесь хоронят…

«То есть ты предлагаешь просто посидеть и подождать, пока кто-нибудь в селе изволит отправиться в мир иной и скорбящие родственники понесут усопшего на кладбище, а тут мы сидим и канючим: «Люди добрые, извините, что такая молодая обращаюсь к вам с просьбой…».

Тяжелый вздох меча. Видимо, он осознал все шансы доставить родственникам усопшего кучу разнообразных ощущений, после которых у народа цензурными останутся только предлоги.

– Ладно. – Бездна обреченности в голосе, после чего я почувствовала себя идолопоклонницей, приносящей в жертву богам невинных младенцев. – Надеюсь, ты по крайней мере будешь со мной осторожна.

«Разумеется. Осторожность – мое второе имя».

Меч скептически хмыкнул. И почему не верит?

Ахурамариэль возник в руке, старательно демонстрируя своим видом обреченность агнца, бредущего на заклание. Я уже было размахнулась, примериваясь, как бы поудачнее ударить по земляной стене, когда с неба послышался вопль:

– Вот она!!!

И на меня рухнул Васька вместе с метлой.

– Как ты могла?! Как ты могла бросить меня одного?! – Вопил кот, трагически заламывая лапы. – Я тебя всю ночь искал!

– И я, между прочим, тоже. – На край могилы приземлился филин-оборотень.

– Мальчики, я вас обожаю! – воскликнула я и затискала обоих в объятиях. – Как же я вам рада, ребята!

Но особенно я радовалась метле. Теперь можно выбраться по воздуху. Наверняка команда уже прибыла, и они волнуются. Поэтому я гнала метлу на максимальной скорости. Васька пребольно вцепился в мое ничем не защищенное от кошачьих когтей плечо, я морщилась от боли, но терпела.

– Может, объяснишь, куда мы так несемся? – поинтересовался Филька, залетая передо мной. Непонятно каким чудом оборотень умудрялся лететь задом наперед. Загадка природы, да и только.

– К Богданову!

– Зачем?

– Я же вызвала Третьякова с командой, и они наверняка уже организовали экспедицию по поиску моего пропавшего тела.

– Не думаю…

– Что?! – От возмущения я резко затормозила.

Метла встала практически перпендикулярно земле, Васька мякнул от неожиданности и с воплем полетел вниз. Так как анатомические особенности филинов не предусматривают наличия глаз на спине, Филька не заметил дерева, мирно стоящего на обочине, и со всего размаха впечатался в ствол ни в чем не повинной березки, после чего блаженно закатил глаза и сполз на землю, теряя оперение.

– Васька!

Я бросила метлу в пике, отчаянно боясь не успеть. Котик летел вниз, растопырив лапки в разные стороны, тщетно пытаясь мягко спланировать на манер белки-летяги. Но из котов белки не получить, и все попытки отчаянно орущего кота уцепиться за воздух потерпели сокрушительное фиаско. Я гнала метлу вниз, рискуя оставить после себя огромную вмятину в земле с торчащим древком наружу. К счастью, мне удалось уцепить фамилиара за шкирку возле самой земли. Я попыталась затормозить, но метла задрожала, сбрасывая скорость слишком медленно, нам элементарно не хватило высоты, и наше сплоченное трио грохнулось на землю. По инерции мы пропахали внушительного вида борозду, сдирая траву. Остатки моего ранее шикарного вечернего платья из эльфийского шелка не выдержали жестокого обращения и развалились. Словом, когда я прекратила орать как ненормальная, в моих ушах перестало шуметь, а разум перестал вопить, что мы все здесь умрем, и я решилась открыть глаза, то обнаружила себя сидящей на земле в одном нижнем белье, стискивающей в объятиях кота.

– Пусти… Задушишь… Кислороду… – хрипел несчастный.

Я отпустила животное. Котик шлепнулся на пушистый зад, вдыхая кислород ведрами. А я потрясенно уставилась набезнадежно сломанную метлу. Где я теперь такую же достану?! И главное, как буду добираться до дома в кружевных бюстгальтере и трусиках, весьма откровенных к тому же. Вот тут-то и пожалеешь, что сейчас не девятнадцатый век и женщины не носят панталон. Тогда оставалась бы хотя бы маленькая надежда на то, что их примут за экстравагантные шорты.

Филька восхищенно обозрел мою фигуру, потрясенную размером свалившегося на меня горя, и заявил:

– Виктория, тебе никто не говорил о том, что тебе не хватает мужской ласки?

– Что?! – возмутилась я озабоченностью оборотня.

Не знаю, что меня удивило больше: то, что он обратил внимание на эротичность моего наряда, или то, что он начал подбивать ко мне клинья именно в этот момент. Но результатом моего раздражения явилось заклинание, оказавшееся к тому же самонаводящимся, так что сколько Филька ни петлял, все равно обзавелся многочисленными проплешинами в оперении и надулся, как мышь на крупу. А не стой под стрелой. Сам виноват.

– А теперь поясни, что ты там бормотал насчет команды истребителей? Это почему они меня искать не будут? – многозначительно поинтересовалась я.

Филька обиженно шмыгнул носом, то бишь клювом.

– Отказываюсь отвечать на вопросы психически нестабильных особ.

– Это как понимать? – С обещанием долгой мучительной смерти в голосе вопросила я. – Кстати, каким ветром тебя вообще сюда занесло?

– Попутным, – фыркнул филин, и тяжело взгромоздился на толстый березовый сук повыше.

Рассчитывал, что не достану. Наивный.

– Ты давай не финти! Я точно помню, что с шабаша вы вместе с Меленой улетели.

– То-то и оно, – печально вздохнул пернатый оборотень. – Липай почему-то очень расстроился, когда увидел нас вылетающими из камина. Он сказал, что терпеть ведьму-алкоголичку, которая позволяет себе шляться где ни попадя в ночь перед важным заданием, да еще и в компании сомнительных личностей, очень смахивающих на нежить, – это одно. Но терпеть в команде оборотня согласен только в одном случае: если этот оборотень – чучело и используется только в качестве наглядного пособия. Он хотел меня убить! – Расстроенный этим фактом Филька чуть не грохнулся с березы, но вовремя уцепился когтями за сук и удержался.

– Да-а-а, – с улыбкой протянула я. – Узнаю старину Липая. И что ты теперь будешь делать?

Филин изобразил самый жалостливый взгляд, как у бездомного котенка, потерявшего мать и мокнущего под проливным дождем в темном ночном переулке.

– Викочка, – заканючил он. – Приюти несчастную птичку, я тебе еще пригожусь.

– Вот еще! – скептически фыркнула я. – Как же ты мне пригодишься, если на простой вопрос ответить не хочешь.

– А он тебя боится, – ответил за оборотня Васька, который успел уже ощупать свое пушистое тельце на предмет травм и пришел к утешительному выводу, что жить будет.

– В каком смысле?

– А в прямом, – фыркнул кот. – Если ты узнаешь, что команда не только не отправилась на твои поиски, но и ушла искать пропавшую дочь Богданова, совсем озвереешь.

Пропала дочь Богданова? Вот это новость… В памяти четко нарисовался портрет надменной физиономии Софии, и я поймала себя на мысли, что надеюсь, будто пропала именно она. Но стыдно мне не стало.

– Ты права. Невелика потеря, – прокомментировал этот факт Ахурамариэль.

– Которая из двоих пропала? – тихо спросила я.

– Вероника. Помнишь, та миловидная блондиночка.

Я помнила и помрачнела. Жаль девушку.

– И как это случилось?

– Никто не знает, – откликнулся с ветки филин. – Просто утром обнаружилась София в обмороке. Она и сказала, что видела, как тьма поглотила сестру. На кустах нашли клочки платья, и команда тут же кинулась в погоню.

– Могли бы хоть позвонить.

– Так они тебе сообщение на автоответчике оставили.

Я помрачнела еще больше. Какая тьма могла поглотить Веронику? Что вообще происходит? И кому понадобилось красть девушку с вечеринки? Одни вопросы, без всяких перспектив на ответы. Я задумчиво почесала затылок. В этой ситуации виделся только один выход – сходить за Волчком. Команда наверняка ушла уже слишком далеко, чтобы я смогла нагнать ее пешкодралом и без проводника. А Волчок обладает просто феноменальным нюхом. Я упрямо тряхнула головой и бросилась в сторону дома. И конечно, самой короткой дорогой через кладбище.

Пастух все так же стоял на коленях перед могилой и жалобно выл, как волк-подранок, раскачиваясь из стороны в сторону. Надо же, какие глубокие чувства некоторые питают к спиртному! На мой, мягко говоря, фривольный наряд несчастный не обратил никакого внимания. Только в селе Крутогорье напрасно ждали непутевого пастуха хозяйки и их голодные буренки.

Чтобы добраться до своего дома, который, к слову сказать, находился на самой окраине деревни Новые Усадьбы, пришлось сделать нелегкий выбор: либо пройти через центр села, сверкая кружевным бельем, либо обойти его по широкой дуге и потерять уйму времени. Есть о чем призадуматься. Я притормозила на секунду и, махнув рукой на приличия, ринулась через село, чем вызвала небывалый ажиотаж односельчан. Народ, вытаращив глаза, с удивлением лицезрел полуголую демоницу с мечом наперевес. За ней с воем несся черный как ночь кот, над головой, взбивая воздух крыльями, летел филин, вопящий во все горло:

– Посторонись! Посторонись! Зашибем ненароком!

Местные жители уважительно сторонились и понимающе переглядывались:

– На задание отправилась.

(обратно)

4

Дворя дошел до такой степени отчаяния, когда уже нет смысла кусать локти, рвать на себе волосы, а просто тихо сидишь в углу, ожидая неминуемой расправы, надеясь, что смерть придет быстро и мучиться не придется. Несчастному домовому удалось-таки заманить бесчинствующих эльфов в погреб и закрыть дверь на увесистый амбарный замок. Казалось, соперники даже не заметили хитрого маневра домового и с увлечением громили все подряд в выделенном им помещении. Дворя лишь по звукам угадывал, что именно пришло в негодность. Вот этот тихий крак – бочка с малосольными огурчиками, хозяйка наверняка расстроится, лишившись лакомства. Звон стекла – полки с вареньем. Более глухой звук – глиняные крынки со сметанкой и молоком. От ужаса хотелось выть, но сил уже не было. Впрочем, последние полчаса из подвала не доносилось ни звука. Это и настораживало. То ли дуэлянтам надоело громить все, что неудачно подворачивалось под руки, мечи и ноги, то ли ломать уже было попросту нечего. Причем второе более вероятно.

В дверь тихонько постучали. Дворя отправился открывать с видом мученика, восходящего на эшафот. Он даже жалостливо всхлипнул, прежде чем отодвинуть засов. На пороге стоял Веня. Дворя обрадовался другу, из его груди вырвался облегченный вздох, и он возрыдал на груди у собрата. Немного ошарашенный таким приемом, домовой Бабы-яги поставил метлу возле двери и участливо похлопал друга по спине:

– Ну-ну, будет… Слезами горю не поможешь.

Погром в гостиной впечатлял своим масштабом. Веня уважительно присвистнул, осматривая место драки. Впрочем, чего удивляться – высокорожденные всегда славились не только своим откровенным презрением к большинству других рас, которым не посчастливилось родиться эльфами, но и умением сражаться, отточенным веками. Некогда уютная гостиная, навевавшая мысли о покое, сытных обедах и тихих вечерах у камина, теперь походила на жертву смерча. В воздухе летал пух из разорванных подушек, диван, рассеченный в нескольких местах, сверкал вывалившимися наружу ватином и пружинами, ковер превратился в тряпку, а стол в кучу дров. Даже обои свисали клочьями. Волчок с Диком тихо лежали в углу, с осуждением поглядывая на окружающее безобразие.

– Ничего себе… – тихо присвистнул Веня. – Однако здесь полумерами не обойдешься… А где сами дебоширы?

– Я их в подвале запер, – шмыгнул носом Дворя.

– Молодец. Вот вернется хозяйка, сама со своими ухажерами пусть разбирается, – одобрил Веня. – Может, проверим, как они там?

– Вроде успокоились. По крайней мере, их давно что-то не слыхать.

– А если эти двое друг друга там поубивали? – выдвинул догадку Веня.

– Хорошо бы, – кивнул Дворя. – Только боюсь, такой исход событий не с моим счастьем.

За что получил от более опытного товарища подзатыльник.

– Ох, молодость! – неодобрительно зацокал языком Веня. – Все-то вам, молодым, с плеча рубить, да все по живому…

– А что я такого сказал?

– А то… Если предположить, что эльфы действительно являются женихами Вики и чем-то могут быть ей дороги… В общем, их преждевременная кончина может ее опечалить. Сам посуди, у девушки было сразу два жениха, и тут – ни одного…

– А если один все-таки остался? – с надеждой пролепетал окончательно раздавленный своей некомпетентностью Дворя.

– Это другое дело, но тоже не очень хорошо. Наличие как одного, так и двух трупов в собственном подвале не может обрадовать нормальную ведьму, если она, конечно, не балуется втихую некромантией. Ты за ней такого не замечал?

Дворя потерянно пожал плечами:

– Вроде нет…

– А раз так, тогда давай спустимся и убедимся, что с этими двумя горячими претендентами на руку и хвост… тьфу ты, сердце, ничего не случилось.

Два домовых осторожно, на цыпочках спустились вниз в погреб. Долго, пыхтя как пара ежей, прислушивались к происходящему за тяжелой дубовой дверью. Ничего. Ни шороха, ни звука не долетало до слуха домовых. Наконец им это надоело.

– Эй! – крикнул Веня. – Эй!.. Есть там кто живой?!

Ответа не последовало.

– Мы сейчас гранату бросим… – пригрозил Дворя.

Но и тут тишина.

– Слушай, а может, они там действительно того…

– Чего того? – переспросил Дворя.

– Ну поубивали друг друга.

– А давай проверим.

– Давай. А вдруг они выбегут и дальше будут все громить? Второй раз в погреб их не заманить.

– Точно, – согласился Дворя и метнулся вверх по лестнице.

– Ты куда? – опешил Веня.

– За сковородкой.

Через пару минут Дворя вернулся с увесистой сковородкой на длинной ручке. Дворя занес свое оружие над головой и приготовился. Веня как можно тише откинул засов и рванул ручку на себя. Резко распахнувшаяся дверь чуть прихлопнула неосторожного домового, и он тихо сполз по стенке с блаженной улыбкой на лице. Дворя вскрикнул от пронзившего его страха (остаться один на один с двумя эльфами – это вам не шутки), но поста не оставил и оружия не опустил.

Вопреки ожиданиям и опасениям в погребе эльфов не оказалось. Ни в живом, ни в мертвом виде – вообще ни в каком. Их там просто не было. Масштабы бедствия потрясали. Все продукты были утрачены безвозвратно. Пол усыпан огурцами, яблоками вперемешку с рассолом, молоком, сметаной и прочим и прочим. Дворя с тоской осознал, что на ремонт уйдет масса сил и времени, не говоря уже о деньгах. Хотелось тихо завыть и повеситься в углу, но домовой мужественно сдержал малодушные порывы своего разума, и тут заметил огромную дыру в стене погреба. Это открытие подкосило измученный потрясениями организм домового. Он тихонько вскрикнул и рухнул в обморок рядом с Веней.

Первым пришел в себя Веня. Он окинул наметанным взглядом учиненное женихами безобразие и пришел к неутешительному выводу, что от мужиков всегда один ущерб. Нет бы мирно дарить предмету своей страсти цветы, конфеты и подарки и тихо дожидаться, когда кокетка сама выберет из них самого достойного. Так нет же. Они дом громят, безобразничают. И нет бы выбрать для своих дуэлей места подальше… Веня вздохнул и пошел за водой, дабы привести несчастного собрата в чувство. Не ровен час, Виктория возвратится. Надо бы поспешать.

Вылитый на голову ушат ледяной воды заставил Дворю подпрыгнуть аж до потолка. Затем, благодаря всемирному закону тяготения, он пребольно припечатался копчиком о бетонный пол, что радости несчастному, понятное дело, не прибавило. Он взвыл, и Веня услышал о себе много нового, а также получил прекрасную возможность записать особенно удачные высказывания в маленький блокнотик, чтобы впоследствии применять по случаю.

– Ты закончил? – деловито поинтересовался домовой Бабы-яги.

– Ты…ты… – Словарный запас Двори иссяк, и он только выразительно сучил ручками в сторону спокойного, аки каменный сфинкс, товарища.

– Не знаешь, что сказать – помолчи. За умного сойдешь. И нечего так страшно глазки выпучивать, не из пужливых. Лучше давай решать, что делать. Твоя хозяйка вот-вот из гостей вернется, а в доме погром, и виновники сбежали. А на нет, как говорится, и суда нет.

Дворя пригорюнился. Голову повесил, и по реснице на грязный пол скатилась скупая слеза. Он уже представлял, с каким позором его выставят вон и больше никто не захочет приютить такого бездаря. И то правда. Стоило хозяйке только на одну ноченьку отлучиться, как дом приведен в полную негодность.

– А-а-а-а! – завыл Дворя, вырывая целые пучки волос, причем отовсюду, куда только смогли дотянуться его ручки. – Горе мне, несчастному, горе!

– Прекрати реветь! – цыкнул на него Веня. – Лучше давай решать, как горю помочь.

– А как тут поможешь?! – еще больше разревелся Дворя. – Вон во что дом превратили, ироды. Всю мебель порубили, в погребе дыру провертели… И что я хозяйке-то скажу… Как в глаза ей посмотрю?!

– Молча, – парировал Веня. – Отставить упаднические настроения! Из всякого положения можно и нужно найти выход, а если повезет, то даже два.

– Да? – недоверчиво всхлипнул Дворя. – И что ты прикажешь делать с этакой дырищей?

Веня задумчиво почесал затылок. Дырища действительно была огромных размеров и сильно смахивала на тоннель метрополитена. Не хватало только поезда. Но зачем Виктории поезд в погребе? Она хоть и современная ведьма, но электричка, пожалуй, ей ни к чему. И тут Веню осенило. Он даже слегка возгордился от собственной гениальности.

– Ну-у-у, если тоннель заделать с той стороны, хорошенько выровнять да выложить камнем, может получиться превосходный винный погреб.

– Да? – удивленно переспросил Дворя, обдумывая интересную мысль с разных сторон. Пожалуй, при хорошем винном погребе, да еще полном (если хорошенько подсуетиться и раскулачить домовых соседей, собрав положенную дань на прокорм ведьмы), пожалуй, его не убьют. – А что, это мысль. А с остальным как быть?

Веня покровительственно похлопал собрата по плечу:

– Есть такое слово «ремонт», Дворя…

Я влетела во двор как некий вариант смерча, обозленная до предела, с мечом наперевес. Животные встретили непривычно тихо, но я списала это на эффектность моего появления. В дверь влетела, чуть не сорвав ее с петель, и замерла на пороге как громом пораженная. А удивиться было чему. Пара домовых, вооружившись двумя стремянками, шпателями и прочими инструментами, увлеченно сопя, сдирали со стен остатки некогда шикарных обоев. Гостиная поражала полным отсутствием мебели и кучами строительного мусора. Нет, я, конечно, все понимаю, но жить на стройплощадке – это уже чересчур.

– Что здесь происходит?! – возопила я.

Звуковая волна мини-тайфуном пронеслась по гостиной, сшибла неуемную парочку строителей со стремянок и впечатала в противоположную стену, размазав таким тонким слоем, что проще закрасить, чем отодрать. Парочка домовых удивленно таращилась из-под пилоток, сооруженных из старых газет, тихо сползая по стеночке. Я заслуженно возгордилась произведенным эффектом. Да-а-а. Не каждому удается противостоять голосу хорошо натренированной боевой ведьмы. К слову, это мне удалось случайно. Зато какой эффект!

– Да не беспокойся, хозяюшка, – залебезил Дворя, с трудом поднимаясь с пола и потирая ушибленные места. – Мы тут с Веней решили ремонтик сделать.

– Ремонтик? – злобно поинтересовалась я, пристально вглядываясь в глаза домового.

Глазки последнего в момент приобрели такое честное выражение, что приделай крылышки – и воспарит к небесам ангел. Врет ведь и не краснеет. Только зачем?

– Да, – встрял Веня, – ремонт делать надо регулярно.

– Серьезно? – поразилась я такой заботливости со стороны домовых, причем один из них находился на испытательном сроке, а другой вообще не мой. – Но мы только недавно переехали. Что же потребовалось ремонтировать в новом доме?

– Всё! – категорично отрубил Веня. – Ты посмотри, как строят, халтурщики… Это раньше строили – на века. Бревнышко к бревнышку, дощечка к дощечке. А тут?.. Ну кто так строит, я вас спрашиваю?

Не на шутку разошелся Веня. От переизбытка эмоций он саданул валиком по дверному косяку и, к нашему обоюдному удивлению, дверь с грохотом рухнула на пол.

– Обалдеть, – удивленно протянула я. – Ну вот что, ремонтники-любители: я еду на задание, чтобы к моему возвращению с ремонтом было покончено. Если не понравится… Ну вы меня поняли…

Красноречивый взгляд на домовых дал ясно понять, что смерть будет медленной и мучительной. Домовые дружно икнули и мужественно рухнули в обморок. В дверях появился запыхавшийся кот.

– Вика! Что с домовыми и нашей гостиной? – захлопал глазками он.

– Знаешь, Вася, по-моему, они сошли с ума и сдали наш дом в аренду для проведения испытаний оружия массового поражения, – тяжело вздохнула я.

– Что это вы, любезные, делаете? – подбоченился кот. – Мы домового заводили для того, чтобы в доме порядок был, а беспорядок мы и сами устраивать умеем.

На Дворю стало больно смотреть. Несчастный домовой хлопал огромными от ужаса глазами, и на длинных ресницах уже висела скупая мужская слеза.

– Что вы на него насели? – Грудью встал на защиту собрата Веня. – Подумаешь, перестановочку задумали. Немножко неудобств – зато какой результат будет… потом.

Судя по продолжительной заминке в конце предложения, это самое «потом» грозило наступить очень не скоро. Перспектива удручающая.

– Неужели? – скептически прищурился кот. – А я, например, уже сейчас вижу результаты вашего новаторства. Хозяйка уже целых двадцать минут дома, а стол не накрыт, вода для ванны не готова. Ну и какой из тебя домовой, Дворя? Сказать? Хреновый домовой из тебя, вот.

Дворя проникся всем трагизмом сложившейся ситуации, осознал свою полную ничтожность и некомпетентность и со сдавленным вскриком рухнул в обморок, не выдержав груза своего позора. Веня кинулся к распластавшемуся на полу собрату, стянул с головы пилотку и принялся обмахивать сомлевшего домового.

– До чего беднягу довели, садисты. Так что теперь неизвестно, живой он или нет.

Ну это он хватил через край. Дворя дышал и даже порывался открыть глаза, только Веня не допускал самодеятельности со стороны собрата и ловко прикрывал тому глаза ладошкой.

– И чего только народ не придумает, лишь бы не готовить! – презрительно фыркнул Васька и гордо удалился в сторону кухни, нарочито чеканя шаг пушистыми лапками по грязному полу.

Из кухни донеслось громкое звяканье кастрюлек. Надежда на завтрак стремительно перетекла из категории призрачной (читай далекой и несбыточной) в вещь реальную, причем в ближайшем будущем (примерно через пятнадцать – двадцать минут). Еда. Мням-мням. Блаженно улыбаясь, я отправилась воплощать в жизнь другую мечту – мечту о ванне. Жизнь начинала налаживаться.

К моему удивлению, скоропалительный ремонт мою спальню не затронул. Что само по себе могло показаться чудом. Фильку пришлось выдворять из ванны силой. Он клевался, верещал о дискриминации по видовому признаку, цеплялся лапами за все, до чего смог дотянуться, а лапки у птички оказались шустрые. Словом, прежде, чем я окончательно обозлилась, Филька потерял несколько перьев, получил штук двадцать оплеух (чтобы не совал шаловливые лапки куда не следует) и одно слабенькое огненное заклинание и теперь, надувшись до размера воздушного шара средней паршивости, сидел на спинке кровати, с омерзением рассматривая новоприобретенные проплешины в оперенье. Ай да я! Так что ванная комната поступила в мое единоличное пользование, и я наглейшим образом воспользовалась этим.

Отмокала долго, с особым смаком, не обращая ни малейшего внимания на скулеж филина под дверью.

– Занято!

– Я просто беспокоюсь, вдруг ты там утонула, – канючили из-за двери.

– Не дождетесь, – фыркнула я, проводя по ноге мыльной губкой.

За дверью загрустили. Я усмехнулась про себя. Неужели оборотней не учат простому правилу: женщину следует пропускать вперед, а то она расстроится и царапаться станет. Себе же дороже выйдет. Словом, ванну я покинула только тогда, когда вода в ней безнадежно остыла, моя кожа приобрела розовый цвет, и я почувствовала себя чистой, как в первый день творения.

Не успела я открыть дверь, как меня чуть не сшиб с ног оборотень. Дверь бесцеремонно захлопнули перед самым моим носом.

– Вообще наглеж! – возмутилась я, опешив от такого откровенного хамства со стороны пернатого. – Мы его приютили, накормили, обобрали… тьфу ты, обогрели. И никакой благодарности в ответ. Прав был Липай. Оборотень – он оборотень и есть.

Дальнейшие размышления на эту тему бесцеремонно прервала громкая и нудная мелодия. Пока я нашла зловредный кристалл, который – пакость такая (чертовски дорогая к тому же) – и не думал следить за громкостью звука, я получила легкую степень контузии раньше, чем ответила на вызов.

– Ну кто там еще?! Чего надо? – голосом, весьма далеким от дружелюбия, поинтересовалась я.

– Ну ты, подруга, даешь! Совсем оглушила, – откликнулась Мелена, возникая в центре искрящейся сферы.

Красивая девушка с ухоженными волосами цвета баклажана кисло улыбнулась.

– У тебя должны быть веские причины для звонка, – наставительно сообщила я. – Иначе я за себя не отвечаю.

– Это так ты приветствуешь старых друзей? – мученически вздохнула та, ничуть, впрочем, не обидевшись. – Так занята, что не хочешь общаться с коллегами?

– Ага. Тут одну девицу умыкнули, я и так задержалась с поисками.

Подумаешь, чуть-чуть приврала. Ну не признаваться же, что моя собственная команда в очередной раз решила обойтись без моего непосредственного участия в задании. Если честно, то меня терпели, и только. Как неизбежное зло, вроде тайфуна или землетрясения. Вряд ли кто-то всерьез рассчитывает на мою помощь. Что ж. Тем хуже для них.

– Интересно живешь, – тяжело вздохнула собеседница.

Она что, завидует или издевается?

– Можно сказать, ты от скуки на потолок лезешь, – подпустила шпильку я. – Если память мне не изменяет, ты в данный момент на задании.

– Ага, – скривилась Мелена, словно выпила стакан уксуса и теперь не может решить: бежать к врачу или уже гроб заказывать. – На тинника охотимся.

Тинник – вид нежити, обитающей на болоте. Нечисть благополучно маскируется под кочку, да так натурально, что обнаруживаешь его существование, только когда наступаешь непосредственно на его голову. Данный вид нежити местное население предпочитает уничтожать самостоятельно. Как говорится, дешево и сердито. Поэтому суть задания Мелены меня, мягко говоря, удивила.

– И что, у нас уже на мелкую нежить охотятся команды истребителей? – искренне удивилась я. – Не мелковат ли масштаб?

Мелена скривилась, как при поедании килограмма лимонов разом, видимо, тема была болезненной.

– Так ведь эта зараза весь скот поела и на местных жителей заглядывается. Крупный, гад. С годовалого телка отожрался. И, главное, ничего его не берет, пакость такую. – Мелена тяжело вздохнула, прикидывая, сколько еще предстоит таскаться по болоту в поисках местной нежити.

Сам тинник славился своим искусством маскировки и обнаружить его, если он сам этого не пожелает, практически невозможно.

– Сочувствую, – прониклась я горькой судьбиной боевой ведьмы. – В глубине души я с тобой. Крепись, страна никогда не забудет твоего ратного подвига.

– Загнибеда, не ерничай. Я звоню, чтобы узнать… – Мелена осторожно стрельнула глазами по сторонам, не услышит ли кто. – Филенька к тебе не залетал? А?.. А то Липай как увидел его, так весь красными пятнами пошел. Кто же знал, что у него аллергия на оборотней имеется.

– Нет у меня никакой аллергии! – В кристалле возникло недовольное лицо Мелениного начальства. – Загнибеда! Так и знал, что без тебя тут не обошлось. Ничего. Третьяков найдет на тебя управу.

– Это вряд ли, – кокетливо потупилась я.

Липай тяжело вздохнул и возвел очи горе. В его взгляде ясно читалась неизбывная скорбь и безмерное сочувствие моему начальству. На вид Игорю было не менее сорока. Темные волосы уже тронула благородная седина, лицо мужественное, из тех, что обращают на себя внимание женщин, хотя некрасиво в общепринятом смысле. Скулу пересекают старые зажившие шрамы, словно кто-то большой небрежно мазнул когтями. Если учесть, что в каждой команде истребителей (а это были они, никаких сомнений, Мелену распределили именно в такой отряд) имеется неплохой лекарь, то это было не слабое создание, раз шрамы остались.

Лично меня раздирали два противоречивых желания: показать Липаю язык, беззастенчиво пользуясь дальностью расстояний, или запрыгать на одной ножке, радуясь собственной вредности. Словом, распрощались мы тепло и с заверениями взаимной любви.

Филька вылез из ванны довольный донельзя, с ног до головы замотанный в огромное розовое банное полотенце так, что больше походил на объемистый сверток с глазами. Я смеялась до слез. Филин не оценил моего чувства юмора и обиженно надулся. В дверях появился Васька и присоединился к моему веселью. Оборотень надулся еще больше, развернулся на сто восемьдесят градусов и сделал попытку скрыться в ванной, чтобы утопиться с горя, не вынеся наших издевательств, но запутался в полах своего импровизированного наряда и звучно грохнулся на пол. Он попытался удалиться, но уже на спине, загребая крыльями, как пловец в бурном море, только пол – не вода, и эффектом от отчаянного трепыхания пернатого стало приличное облако пыли из коврового покрытия и наши слезы счастья.

Как ни странно, во всем доме умудрилась уцелеть не только моя спальня, но и кухня. Просто оазис благополучия на фоне всеобщего бедлама. Васька быстро сервировал на стол поздний завтрак. Дворя благоразумно не маячил перед глазами, справедливо полагая, что ничего хорошего из этого не выйдет. Просто удивительная прозорливость.

– Чем займемся? – беспечно поинтересовался Филька, откусывая приличный кусок карбоната и совершенно игнорируя при этом хлеб.

– Как чем? – пожала плечами я. – Отправимся на поиски пропавшей девушки.

Филин поперхнулся и закашлялся. Васька принялся участливо хлопать оборотня по спине с таким энтузиазмом, словно собирался его убить. Причем голова филина безвольно стукалась о столешницу, заставляя блюда со звоном подпрыгивать.

– А есть возражения? – удивилась я.

– Она спрашивает, есть ли у нас возражения?! – возопил филин, улепетывая со всех лап от чрезмерной опеки котика. – Поправь меня, если я не прав, но у меня сложилось впечатление, что команда вовсе не горит желанием лицезреть твою хвостатую особу во время спасательной миссии. Кажется, они однозначно высказались по этому поводу. Даже не стали отправляться на поиски волколака, между прочим, очень опасного для местного населения, полагая, что нечисть подхватит жесточайшее несварение от поедания ведьмы и скончается в невыносимых муках.

Я обиженно засопела. Действительно, у нас с Третьяковым как-то сразу не заладилось. Но это не повод выбивать меня из игры при первом удобном случае. Или я ошибаюсь? И на поиски моих предположительно почивших в зубастой пасти волколака останков тоже никто не спешил отправиться. А это еще обиднее. Одно дело, когда тебя просто не берут на очередное задание. Это может быть проявлением заботы, старанием избавить меня, любимую, от опасностей жизни боевой ведьмы. А вот тот факт, что меня бросают при первом удобном случае, наводит на весьма неутешительные мысли. Ну и ладно. Ну и пусть себе ищут девиц по лесам. А я поеду, как и положено нормальной ведьме, на охоту. В конце концов, это по вверенному моей заботе селу наглым образом разгуливает нечисть.

Придя к такому выводу, я даже как-то успокоилась и принялась мысленно прикидывать, с чего следует начать поиски волколака и что именно следует взять в такую экспедицию. А что? Чучело опасной нежити на черном рынке потянет на приличные бабки. А если разделать с умом, то на сувенирах можно заработать еще больше. Я приободрилась; похоже, жизнь начинает налаживаться.

– Васенька, скажи, пожалуйста, а у нас есть арбалет с серебряными стрелами или болтами?

Васька призадумался. Вообще фамилиар (в отличие от некоторых домовых вроде Двори) был домовит и хозяйственен практически до фанатизма и мог найти сто одно применение любой, казалось бы, совершенно не нужной вещи. Поэтому я смотрела на котика, с нетерпением ожидая вердикта. От наличия такой вещи, как арбалет, зависело слишком многое. Как-то не хотелось сходиться с волколаком врукопашную. Ночной драки хватило с лихвой, да и в том случае я предпочла бы благоразумно отступить с дороги нечисти, а не размахивать мечом на глазах у обалдевших присутствующих. Роль камикадзе у некоторых народов в почете, но я, к счастью, не отношусь к их числу.

– Кажется, было у нас нечто такое (я благоразумно не стала уточнять, где именно предприимчивый котик отхватил это самое «нечто такое»). Только стрел и болтов мало. Придется экономить.

– Ха! – всплеснул крыльями Филька, покатываясь со смеху. – Виктория и экономия – вещи не совместимые.

За что тут же получил от меня ложкой в лоб и мирно затих в углу комнаты, баюкая активно наливающуюся шишку. Вон какая огромная растет, прямо как на дрожжах, возгордилась я.

– За что?! – вопросил оборотень, с моей легкой руки походящий теперь на единорога.

Если бы у единорогов выбирали вожака по величине рогового нароста, Филька вполне смог бы побороться за почетное место.

– Нечего на меня напраслину возводить. Я и экономия – практически синонимы. К тому же до коммандос я недотягиваю и путать арбалет с шестиствольным пулеметом не собираюсь.

– А зря, – тяжко вздохнул оборотень, беззастенчиво пользуясь своей недосягаемостью для такого оружия, как ложка. Да-а-а. У такого специфического оружия радиус действия маловат. – Пулемет бы нам не помешал… И к нему бы пару ящичков серебряных пуль…

Васька скептически хмыкнул:

– Могу организовать.

Я поперхнулась пирогом, на пороге что-то с шумом рухнуло на пол. Это домовой решил разведать обстановку и теперь по-пластунски отползал в сторону гостиной, но оттопыренный зад, облаченный в ярко-красные штаны, полностью демаскировал новоявленного ополченца. От удивления глаза филина стали раз в десять больше. Хотя, казалось бы, куда еще…

– Как это?

– Очень просто. – Довольный всеобщим вниманием кот подошел к распластавшемуся в углу кухни оборотню.

Он спокойно обошел вокруг филина, почесал за ухом, наморщил пушистый лоб и два раза чихнул, после чего глубокомысленно изрек:

– Встань на одну лапку.

Фильке было любопытно, каким образом будет заполучен вожделенный пулемет с серебряными пулями, и возражать он не стал. Оборотень послушно поднялся на лапы и неуклюже изобразил ласточку. Я захлопала глазами, стараясь не упустить ни единой детали в происходящем.

– Так хорошо? – с придыханием спросил филин.

– Сойдет. – Снисходительный кивок гуру своим слишком нетерпеливым последователям. – Крылышки в стороны… Да-да… Вот так. Нет, шире… Хорошо. Только чего-то не хватает…

Пушистик важно отошел в сторону, любуясь композицией «оборотень обыкновенный буквой зю», как маститый мастер на только что законченное полотно.

– Да, все хорошо, но чего-то не хватает.

Филька нетерпеливо скосил глаза на кота:

– Чего?

– Да тише ты… Не видишь? Я думаю… О! Вспомнил! Закрой один глаз! Да не жмурься ты… Глаз надо закрывать один. Ты до одного считать умеешь? Ну так и закрой один, а другой оставь открытым… Вот так, молодец. А теперь загадай желание.

– А можно два? – с надеждой полюбопытствовал филин.

– Валяй! – снисходительно махнул лапкой котик.

– А три?

– Не наглей. Два – потолок.

Филин сосредоточился. Видно было, что за желтым глазом идет сложный мыслительный процесс. Минут пятнадцать филин молчаливо таращил зрительный орган, затем пришел к какому-то определенному выводу и сосредоточенно кивнул, причем пошатнулся и чуть не сковырнулся на пол.

– Загадал? – строго поинтересовался Васька.

Филин кивнул.

– Точно?

Еще один сосредоточенный кивок.

– Ну так вот… Размечтался, одноглазый.

От смеха я чуть не рухнула под стол. Васька корчился на полу, тыкая в доверчивого оборотня пушистой лапкой. Филин молча дулся в углу и открывать неблагодарной публике суть своих двух желаний не стал. Уговаривали долго. Любопытно же. Но безрезультатно.

После сытного, а главное, горячего завтрака я оседлала Яшку и свистнула Волчку. Монстр подбежал, преданно виляя хвостом, и уселся у копыт пританцовывающего от нетерпения жеребца. Дворя благоразумно старался не попадаться мне на глаза и удачно косил под тень возле веранды. Не вышло. Трюк был разоблачен. Я поманила пальцем замершего как кролик под взглядом удава домового. Дворя обреченно шмыгнул носом, утерся широким рукавом расшитой красными петухами рубашки и поплелся ко мне, как приговоренный на казнь. На секунду во мне зашевелилась жалость к маленькому хозяину. Но ее прогнало воспоминание о такой уютной гостиной, от которой остались только руины, характерные для военных действий двух не очень дружелюбных держав.

– Дворя. – Я уставилась на несчастного домового с обещанием во взоре всех мук ада. – Делай что хочешь и как хочешь, но чтобы к моему возвращению дом был как новый и ремонт окончен.

Домовой воспринял ультиматум с невероятным мужеством, только слегка покачнулся, приобрел цвет свежее выбеленной стены и дрожащим голосом пролепетал:

– А когда планируете вернуться?

Вопрос застал меня уже в седле. Я пожала плечами.

– Как только волколака поймаю и на чучело определю.

Дворя шмыгнул носом, пытаясь смириться с несправедливостью окружающего мира и не потерять лица. Потому валиться в пыль не стал и целовать копыта коня, вымаливая отсрочку приговора, тоже. Хотя очень хотелось. Провожая хозяйку замутненным от непролитых слез взглядом, несчастный домовой понял, что жизнь его кончена и его не примут ни в один уважающий себя дом. И то правда, кто же доверит пригляд за хозяйством такому неумехе, который не смог дом в порядке соблюсти, хотя хозяйка отлучилась всего лишь на ночь. Такого позора в его роду еще не было. И как теперь в глаза родителей смотреть?

– Ничего. – Веня ободряюще похлопал по спине пригорюнившегося собрата. – Перемелется – мука будет. Мы клич кинем… Не оставят же местные домовые своего собрата в беде.

(обратно)

5

Богданов сидел в окружении друзей и родственников. Сборище чем-то смахивало на группу деловитых грифов или среднюю стаю ворон, почуявших поживу. Старшая дочь сурово поджала губы и скользила по собравшимся осуждающим взглядом, будто подозревала в чем, но с обвинениями не торопилась. Сам хозяин дома устало растекся в резном кресле – из тех, в коих сидеть до чертиков неудобно, но которые как предмет декора очень даже ничего. На лоб Богданов водрузил мокрое полотенце, с которого стекали струйки воды прямо ему за шиворот.

Появившаяся верхом на коне-мутанте ведьма внесла некоторое разнообразие в унылую картину всеобщей скорби. Волчок так вообще поверг всех в ужас и смятение. Те, кто послабже, малодушно сползли в обморок, более сильные духом резво оседлали близлежащие деревья на манер елочных гирлянд в новогоднюю ночь. Один Богданов остался сидеть в кресле. Его мутный взгляд сфокусировался сначала на радостно оскаленной морде волка, потом на Яшке и в последнюю очередь на мне.

Надо ли говорить, что хвостатая демоница, затянутая в камуфляж, производила неизгладимое впечатление. Я заслуженно возгордилась произведенным эффектом. На моем плече восседал черный кот, умудрившийся напялить на голову бандану. К седлу я приторочила арбалет с полным боекомплектом серебряных стрел.

Богданов сделал отчаянную попытку подняться на ноги и протянул в мою сторону руку.

– Виктория… Вероника… – простонал он и без сил рухнул обратно.

Потрясенная силой родительского горя, я не нашлась что сказать. Такое со мной бывает нечасто.

– Да-а-а, Загнибеда, – с улыбкой протянул Макс, отделяясь от дерева, которое он успешно подпирал. – Чего у тебя не отнять, так это умения появляться эффектно.

Я кокетливо потупилась.

– Вместо того чтобы совершать конные прогулки, лучше бы делом занялась. За что тебе деньги платят?! – возопила старшая дочь Богданова, опасно свешиваясь с одной из яблонь, как перезрелый плод странного черного цвета.

Я с интересом посмотрела в ее сторону. Пристально так, многозначительно. Послышался треск, и пышущая злобой девица с воплем низвергнулась вниз. А я что, я ничего… Едва встретившись с землей, Софья подпрыгнула как ужаленная, с ловкостью макаки взметнулась на соседнюю вишню и застыла на макушке, как узорчатый флюгер на крыше в безветренную погоду.

– Будь добра, объясни мне, почему я, вместо того чтобы заниматься поисками пропавшей девушки, сижу здесь и ожидаю одну взбалмошную ведьму?

Интересный вопрос. А я-то почем знаю?

– Да? – искренне удивилась я. – И кого ждешь? Мелену? Или, может быть, Вериоку?

При упоминании имени Вериоки Макс заметно порозовел.

– Не умничай, – ежом ощетинился он. – Третьяков попросил меня лично проследить за тем, чтобы ты не совала свой нос в поиски.

Даже так? Несправедливо. Меня лишили последней надежды на совместные поиски. Хотя, если хорошенько подумать, не очень-то и хотелось. Искать по лесу взбалмошную девицу не совсем то занятие, которым я мечтала заняться. То ли дело охота за нежитью! А Веронику найдут и без меня. Не зря же на ее поиски отправился командор в компании опытного следопыта.

– Макс, а ты охоту уважаешь? – Как бы между прочим поинтересовалась я.

– Спрашиваешь, – оживился тот. – На кого будем охотиться?

– Как на кого? – усмехнулась я знаменитой улыбкой Джоконды. – На волколака, разумеется.

Макс пришел в восторг и напугался до чертиков одновременно. Ходить на волколака реально разрешалось только хорошо обученной команде истребителей. Пусть волколаки пытались произвести на другие расы благоприятное впечатление и заслужить статус разумной расы – это, в сущности, ничего не меняло. Трудно объяснить окружающим, насколько ты разумен, безобиден и вообще белый и пушистый, когда ты периодически обрастаешь шерстью, обзаводишься двумя рядами острых клыков и безумной страстью к поеданию живой плоти. Волколаки так и не были признаны разумной расой, несмотря на все свои старания. Тем более что некоторые особи дичали, навсегда лишившись человеческого облика. Эта братия имела обыкновение поедать всех, кто неосторожно попадет в поле зрения красных глаз. Странно, что находились такие, кто искренне верил, будто отмой волколака и приодень – и у него отрастут ангельские крылышки, он воспарит аки птах и зальется соловьиной трелью. А на мой взгляд – это не тот вид, который стоило размножать.

В справочнике по нечисти при случайной встрече с волколаком обыкновенным (интересно, а бывает ли волколак необыкновенный?) настоятельно рекомендовалось не геройствовать и сразу вызывать профессиональную группу истребителей. Правда, никто и не подумал сообщить, как именно следует развлекать волколака обыкновенного до момента появления подмоги. Вероятно, предполагалось, что все и без того в курсе общих тем для содержательной светской беседы с нежитью.

Несмотря на испуг, Макс вооружился раздобытым неизвестно где старым дробовиком, с которым только на уток ходить и то наверняка промахнешься, и уверенно оседлал Волчка. Волк это снес, смирившись с присутствием на своей спине всадника как с неизбежным злом, глубоко вздохнул и легко взял след. Двор Богданова мы покинули под пристальные взгляды почти сроднившихся с деревьями людей. Видимо, народ никак не мог для себя решить, слезать вниз или уже начинать вить гнезда.

Как только гости Богданова передумали открывать сезон гнездования и переместились на твердую почву, во дворе появилась пара изрядно потрепанных эльфов. Появление перворожденных повергло окружение Богданова в шок. И дело было вовсе не в том, что эффектная парочка щеголяла свежими ссадинами и синяками всех оттенков от синего до фиолетового. Просто многие впервые имели честь лицезреть представителей древней расы. София даже забыла, что только что промакивала безутешные сестринские слезы батистовым платочком и принялась кокетливо обмахиваться им, явно перепутав с веером. Женщины сразу принялись строить вновь прибывшим глазки, отчего создавалось превратное впечатление, что к Богданову были приглашены только косые дамы. Мужчины разом подтянули животы и стали выглядеть стройнее. Впрочем, сами эльфы на преображение собравшихся внимания не обратили. Они обшарили всех пристальным взглядом и безошибочно выделили из общей массы хозяина дома.

– Скажите, любезный! Где мы можем найти Викторию?

– Кого? – рассеянно переспросил Богданов, чьи горестные размышления об ужасной участи пропавшей дочери были прерваны на самом драматическом месте, когда внутреннему взору безутешного родителя предстала жуткая картина поедания беззащитного тела стаей диких зверей.

– Ну ведьму. Такую, похожую на дьяволицу, – охотно пояснил рыжий эльф. – С рожками и хвостом. Гарандарэль, изобрази.

Золотоволосый эльф охотно сложил из пальцев козу и пристроил ко лбу; рука, приставленная сзади, символизировала хвост. Для большей реалистичности Гарандарэль даже старательно размахивал символичным хвостом из стороны в сторону, как корова, норовящая прибить надоедливого овода.

– Молодец, – похвалил его рыжий. – Натурально изображаешь. – Ну так как? Видели?

Богданов преисполнился подозрительности. Почему именно теперь, когда его дочь пропала, вдруг появились двое совершенно незнакомых эльфов и интересуются местной ведьмой. То обстоятельство, что у него в принципе не было знакомых эльфов вообще, Богданова ничуть не беспокоило.

– А что вам надо от нее? Может, я вам смогу помочь?

– Это вряд ли, – улыбнулся рыжий.

Наглая, многозначительная улыбка эльфа Богданову не понравилась. Он никак не мог взять в толк, что могло связывать Викторию и эльфов и почему последние мечутся в поисках,оборванные и побитые. Интересно, это она их так отделала? Точно. Она. С нее, пожалуй, станется. И Богданов тут же возгордился такой воинственной ведьмой, которая вот так запросто отделала пару перворожденных. Вон какими синяками на смазливых физиономиях щеголяют, а у белобрысого так вообще знатная шишка на лбу наливается. А хорошая у них ведьма! Ночью дралась с такой тварью, что не приведи господи. Приснится – уснешь брюнетом, проснешься как лунь седой. А она ничего. Даже для эльфов с утра время в расписании выкроила.

– Раз так, то ничем не могу помочь, – отрезал хозяин дома.

– Но почему? – опешил блондин.

– Неизвестно с какими намерениями вы ее разыскиваете.

– Намерения у нас честные, – ухмыльнулся рыжий.

– Да, – поддакнул блондин. – Мы на ней жениться хотим.

Новость ошеломила буквально всех, и народ тихо выпал в осадок. Богданов вообще рухнул вместе с креслом и теперь тщетно пытался собраться с мыслями, вяло болтая устремленными в зенит ногами. Эльфы не стали дожидаться, пока хозяин дома сообразит выбраться из кресла и подняться на ноги самостоятельно, подскочили к поверженному с двух сторон так синхронно, словно репетировали минимум год, и вздернули мужчину на ноги. Богданов охнул, все-таки весил он прилично, а за руки тянули сильно.

– Это как? – поинтересовался он, все еще пытаясь переварить новость.

Нет. Он, конечно, слышал про необычные пристрастия ведьм и про то, как они по ночам летают на шабаш, и про многое другое, но далеко не всему верил. Мало ли что придумают люди. А тут сразу два жениха и к тому же оба эльфы, хотя и одного перворожденного более чем достаточно. Еще никто не слышал, чтобы эльф женился не на эльфийке. Хотя чем черт не шутит.

– Ну как у вас, людей, женятся, – охотно пояснил блондин. – Куча гостей… белое платье… музыка… вино… свадебный торт…

Софии наконец удалось подобрать челюсть с земли и вернуть на предназначенное матушкой-природой место:

– Минуточку… Вы решили жениться на ней одновременно?

– Не обязательно. Можно и по очереди, – иронично заметил рыжий.

– Так ведь она же не царица Шамаханская, чтобы гарем содержать.

– Я принц клана Раскидистого Дуба! – возопил блондин. – И никогда содержанцем не был! Меня еще никто не смел так оскорблять.

– Да, – кивнул рыжий. – Я убивал и за меньшее. Защищайтесь, сударь.

Эльфы дружно обнажили внушительные мечи и ткнули ими в сторону Богданова (в самом деле, не драться же им с дамой). Из присутствующих никто драться на мечах не умел и поэтому вооружились кто чем мог, из подручных средств. За оружие сошли стулья, ветки и просто камни, выдернутые из альпийской горки. София с ужасом обнаружила, что с каждой секундой кровопролитие становится неизбежнее, и решила вмешаться раньше, чем произойдет что-нибудь страшное и непоправимое. К тому же здесь присутствовал принц эльфийского клана. Тут и до дипломатического скандала недалеко.

– Она поехала на охоту.

– На охоту? – дружно переспросили эльфы.

– София! – попытался одернуть дочь родитель.

– Да. На охоту.

Эльфы вложили мечи в ножны, развернулись на сто восемьдесят градусов и исчезли по направлению к лесу.

– Даже не попрощались, – фыркнула девушка. – Красивые, а с манерами напряженно… Какие-то они дикие и политесу совсем не обучены.

– Мало я тебя порол, – констатировал Богданов.

Он не мог простить дочери того, что она так запросто выдала местоположение Виктории. Родителя утешало только одно: Виктория сама могла за себя постоять, да и в лесу ее отыскать задачка не для средних умов. А то, что эльфы умственными способностями не блещут, стало ясно из их заявления о женитьбе. Не могли себе по персональной ведьме найти!

Ельник оказался довольно мрачным местом. Положительно березовая роща вызывает во мне более жизнерадостные чувства. Волчок то трусил размеренной трусцой, то переходил в галоп, если расстояние между деревьями позволяло передвигаться на большой скорости. Яшка отслеживал путь волка самостоятельно, ловко лавировал между препятствиями, мягко пружиня копытами по лесной подстилке. Я была напряжена как струна и сидела в седле, как на еже.

– Вика, перестань наконец ерзать, будто ты уселась не на лошадь, а в муравейник.

«Но ведь мы на охоте, и в любой момент из-за куста может выскочить волколак», – возразила я.

– На твоем месте я бы не стал так торопиться. Наверняка волколак уже далеко.

«Откуда такие сведения?» – удивилась я.

– Из книг. Знаешь, это такие пачки бумаги, переплетенные вместе. На листах еще такие буковки печатные.

«Издеваешься?»

– Есть немного. Но согласись, ты сама дала мне повод к ехидству. Собираясь на охоту, могла бы по крайней мере заглянуть в учебник или хотя бы проконсультировалась с черепом.

Блин. Действительно. Надо было захватить череп с собой. Он прочитал горы книг в заброшенной библиотеке и потому мог служить неисчерпаемым источником знаний. Если, конечно, не вредничал.

«Вместо того чтобы читать нотации о пользе чтения прикладной литературы, просто скажи, чтó собирался, и все!» – начала звереть я.

– А то что?! – с сарказмом поинтересовался Ахурамариэль.

«Помнишь, как однажды я запустила тебя в озеро?»

– Это малорезультативно. Ты же знаешь, я все равно вернусь, – усмехнулся этот вредина.

«Разумеется вернешься, – в свою очередь усмехнулась я. – И это позволит мне продолжать твое купание до бесконечности».

– Шантаж! – возмутился моим коварством клинок.

«Нет, правда? – хихикнула я. Хорошо хоть Макс скакал на волке впереди и не мог слышать этого звука. – А я-то, бедная, гадаю, как это называется. Спасибо, что подсказал».

– Ладно, шантажистка. Придется просветить тебя на этот счет, коль твоим преподавателям было недосуг сделать это. Волколак – ночная нежить, а значит, охотиться предпочитает исключительно ночью.

«Серьезно? А я-то, глупая, голову ломала, в какое время суток предпочитает охотиться ночная нежить».

– Будешь перебивать, ничего не буду больше рассказывать.

«Да что я такого сказала? Продолжай, пожалуйста. Я вся внимание».

– Ладно. Итак, волколак предпочитает ночную охоту, а днем ищет укромное место для ночлега. Тварь чрезвычайно умна и даже в зверином облике хитрее многих зверей, так как сохраняет остатки разума и изворотливости человека. Поэтому места дневных лежек выбирает очень тщательно. Думаю, после ночного происшествия волколак затаился где-нибудь подальше от возможных преследователей. Тем более что у него была фора в целую ночь.

«Должна признать, твои рассуждения не лишены смысла. Только ты забыл одну немаловажную деталь. Волколак, может, и очень хитрая бестия, но при всей своей хитроумности он не мог знать, что по его следу пойдет Волчок. А значит, мы обнаружим его раньше, чем солнце сядет и он выйдет на новую охоту».

– Согласен… Но вне зависимости от того, когда мы настигнем эту нежить, волколак – очень опасная тварь и не любит, чтобы его тревожили в любое время суток.

«Ерунда, – отмахнулась я. – Вчера мне так не показалось. У Волчка гораздо более свирепый вид».

– Возможно. Но вчера мы встретили очень молодую особь.

«Ну и что?»

– А то, что, где есть молодой щенок, который только недавно стал охотиться самостоятельно, там могут обнаружиться и заботливые родители, натаскивающие отпрыска на дичь. К тому же спешу тебе напомнить, что у волколаков очень часто рождается несколько щенков.

Замечательная перспектива встретить сразу несколько волколаков не вдохновляла. Вчера с одним справились еле-еле, а семья вполне может перетянуть баланс сил на свою сторону.

Но вопреки всем прогнозам волколак показываться не спешил, с родней знакомиться не приглашал и вообще вел себя крайне негостеприимно. То есть полностью игнорировал охотников. К полудню ельник сменился сосновым лесом, в котором время от времени встречались белые березки. Полное отсутствие каких-либо событий превращало охоту из захватывающего дух события в нудное и бесполезное занятие. Примерно к полудню охотиться мне вовсе расхотелось. Просто я не спешила признаваться в этом. Кому хочется признавать свои ошибки? Да и возвращаться восвояси несолоно хлебавши как-то глупо, особенно после того, как я громогласно объявила о затее с уничтожением нежити. И главное, кто за язык-то тянул? Нет. Надо было и тут выпендриться, назло нагло покинувшей меня команде. Мысли, что отрицательный результат – тоже результат, уже не утешали.

Нет, ну что за невезуха такая? Где, спрашивается, разнообразный животный мир? В прошлый раз, когда мы охотились с селянами на волков-мутантов, мне повстречался Змей Горыныч. А тут только два ежа и филин, причем последнего мы с собой привезли.

К вечеру мы выехали на большую поляну. Злые и голодные, мы готовы были загрызть злополучного волколака собственнозубно. Но он, зараза, благоразумно избегал встречи. Нехорошо с его стороны. Посредине поляны подпирала небо высокая каменная башня, поросшая плющом. Мы дружно почесали затылки.

– Интересно, кому понадобилось строить одинокую башню посреди леса? – удивленно присвистнула я, стараясь припомнить хоть одно местное предание.

Получалось плохо. Вернее, не получалось вообще, так как из местного населения я знала только жителей Новых Усадеб, а этот поселок построили недавно, и фольклором он обзавестись не успел. А жаль.

– Может, это знаменитая Вавилонская башня? – задумчиво предположила я.

– Загнибеда, иногда твоя безграмотность меня просто поражает! Вавилонская башня была построена в Вавилоне. А Вавилон, к твоему сведению, не имеет никакого отношения к Новым Усадьбам. Ты еще Пизанскую башню сюда приплети или Эйфелеву, на худой конец.

Я обиженно надулась.

– А он прав, – подлил масла в огонь Ахурамариэль. – Не мешало бы тебе хотя бы для разнообразия думать прежде, чем выскажешь свои мысли вслух. А то временами кажется, будто ты бредишь.

Теперь я надулась сразу на двоих.

– А давайте переночуем в башне, – предложил Васька.

– Ты забыл дома палатку? – всполошилась я.

Палатка заслуживает отдельного упоминания. Это чудо магии и техники. Компактная на вид, но о-о-очень вместительная внутри. В ней было несколько спален, кухня, зал с домашним кинотеатром, ванна, туалет и стиральная машина. В общем, все, чтобы путешествовать с максимальным комфортом.

– Нет. Разумеется, палатку я не забыл, – насупился Васька, который никогда и ничего не забывал и был склонен таскать за собой кучу вовсе не нужных вещей, авось пригодятся.

Не хочется признавать, но иногда действительно запасы котика спасали положение.

– Просто я подумал, что каменные стены надежнее брезентовых.

С этим не поспоришь. Даже в сказке про трех поросят больше всех повезло поросенку, у которого был каменный домик. Разумеется, заявись к нам голодный (или не очень) волколак, вряд ли он станет дуть на палатку, но это ничего не меняет.

– Все это здорово, но есть нюанс.

«Трепещу от желания узнать», – насмешливо фыркнула я.

И что еще мог выдумать этот зануда?

– А ты повнимательнее приглядись к башне. Ничего необычного не наблюдаешь?

Это он о чем? Я внимательно осмотрела шедевр архитектуры. Ничего подозрительного не обнаружила. Башня как башня. В форме огромной каменной трубы с окнами. Зубцы на крыше имеются – значит, дело не в этом. Темно-зеленый плющ цеплялся за серые стены, поднимаясь почти до окна, расположенного под самой крышей. И что такого необычного можно обнаружить в этом на первый взгляд простом цилиндре?

«Ну я прямо не знаю… Что можно обнаружить необычного в данном средневековом строении, кроме факта, что древний зодчий додумался возвести ее именно здесь?»

– Это-то как раз самое объяснимое. Мало ли как могли проходить дороги несколько столетий назад. Да и лес здесь не очень старый. Лично я никак не могу решить для себя только одну загадку. Как хозяин умудрялся попадать внутрь?

«В каком смысле?» – опешила от такого заявления я.

– В смысле дверь где?

Ё-моё! Действительно. Двери-то нет. Я обошла башню вокруг, внимательно вглядываясь в прочную на вид каменную кладку. Может, дверь замаскировали как раз от таких случайных прохожих, как мы? Но камень прилегал плотно, и на первый взгляд дефектов кладки не обнаружилось.

– А ты попробуй палкой, – предложил меч.

Точно! Если взять палку и хорошенько простучать стены, можно обнаружить пустоту там, где должна быть замаскированная дверь. Палка нашлась сразу. На то он и лес. Куда ни пойди, хоть один сучок да найдешь. Одна беда. Если бить по стене слабо, не факт, что обнаружишь пустоту, а если сильно, палка быстро выходит из строя. Так что после первого «хрясь» и непредвиденного выхода импровизированного инструмента из строя пришлось искать новую палку. Словом, лупила от души – только щепки летели. Пот лился градом, я запыхалась, но ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего дверь, так и не обнаружила. Досадно. Пришлось остановиться и перевести дух.

Макс с Филей сидели на большом валуне и с подозрением смотрели в мою сторону. В их удивленно расширенных глазах ясно читался большими буквами написанный приговор: запереть меня в психиатрическую клинику срочно и надолго.

– Что вы на меня так смотрите, любезные? На мне узоров нет и цветы не растут.

– Вика, ты себя со стороны видела? – вкрадчиво поинтересовался Васька. – Даже я пугаюсь…

– Точно, – ухнул филин. – Особенно с этими палками… Ты что, совсем озверела? Или перед схваткой с волколаком решила на стенах потренироваться?

Мученический вздох с моей стороны. Послали боги напарничков. И почему такое недоверие к моей персоне?

– Как будто у них никогда не было поводов сомневаться в твоей адекватности, – не удержался от ехидства Ахурамариэль.

«Когда это я была неадекватна?» – возмутилась я несправедливости обвинений в свой адрес.

– Например, когда канарейку Правителя клана Раскидистого Дуба оживляла. Или когда священный дуб клана срубила. Или когда эльфийский сад в поисках жука изничтожила…

Я поморщилась. Да. Было. Но кто в этой жизни не ошибается?

– Приятно так думать.

Все, я обиделась. Теперь в жизни с этим занудой не заговорю.

– Вы в башне собирались ночевать? – ехидно поинтересовалась я у народа.

– Да. А есть возражения? – спросил Макс.

– Нет, конечно. Только объясни мне, убогой, как ты собираешься попасть внутрь? По воздуху или альпинистское снаряжение с собой прихватил?

– Зачем? – пожал плечами Макс. – Я, как все нормальные люди, воспользуюсь дверью.

– Да? – искренне удивилась я. – Тогда вперед.

Макс еще раз недоуменно пожал плечами и решительно направился к башне. Он нарезал вокруг цилиндрического строения аж три круга, прежде чем остановился и удивленно изрек:

– Не понял. Двери что, нет?

– В точку, – кивнула я. – Похоже, строители забыли о такой мелочи, как дверь. А может, они в ней просто не нуждались.

– Как же мы теперь внутрь попадем? – расстроился Макс.

– Запросто, – насмешливо фыркнул филин. – Можно попробовать вскарабкаться по плющу прямо в-о-о-он в то окошко.

– Нет! – решительно отмахнулся Васька. – Мы не будем заниматься экстремальным лазаньем по растениям. Лучше возьми веревку и закрепи ее где-нибудь наверху.

– Гениально! – восхитился Макс.

А я просто радостно затискала чрезвычайно умного котика. Ну что бы мы без него делали?

Я сняла с Яшки седло и отпустила коня пастись. Волноваться о его судьбе не стоило, всеядный коняшка сам был способен позаботиться о себе. Тем более у него была дивная компания в лице, то бишь морде Волчка. За такую сногсшибательную парочку я всегда спокойна.

Васька нырнул с головой в сумку, долго чем-то гремел, ругаясь и бормоча что-то не совсем понятное под нос, и вылез слегка помятым, но довольным. В лапках хозяйственный пушистик сжимал моток веревки, которую торжественно вручил (читай: сунул в клюв) филину. Филька шумно встряхнулся, взмахнул крыльями и тяжело поднялся в воздух.

– Готово! – раздался его голос сверху, и вниз упал свободный конец веревки.

Макс с подозрением осмотрел веревку с таким видом, словно это спящая змея, которая в любой момент может ужалить.

– Ну скоро вы там? – вопросил филин.

– Надеюсь, ты ее хорошо закрепил? – в тон откликнулся Макс.

– Не знаю, не знаю, – зацокал языком оборотень. – Это уж как тебе повезет.

Макс поперхнулся от такой формулировки. В конце концов, не каждый день предлагают вскарабкаться вверх по отвесной стене без альпинистского снаряжения, используя непроверенную страховку. Но делать нечего. Других вариантов все равно не было. Парень тяжело вздохнул и полез вверх. Васька не стал дожидаться своей очереди и шустро вскарабкался по плющу. Отстать от ловкого фамилиара Максу не позволила гордость члена команды истребителей, и простое карабканье вверх тут же переросло в соревнование. Оба достигли окна запыхавшиеся, практически одновременно. Какое счастье, что мне не пришлось доказывать полное отсутствие навыков по скалолазанию, позорно болтаясь на веревке и взывая к состраданию окружающих! Меня просто втянули внутрь следом за сумкой. Жизнь налаживалась.

Внутри оказалось пыльно, грязно, но помещение было просторным. В нем с лихвой мог поместиться эскадрон гусар вместе с лошадьми и полковым оркестром. Несмотря на полное запустение, ясно было видно, что это спальня, причем принадлежавшая некогда женщине. На мысль о спальне наводило наличие кровати под тяжелым балдахином. Причем размеры этой кровати поражали всякое, даже очень смелое, воображение. Неужели здесь проживал великан? Или, вернее будет сказать, великанша? Для отопления такого помещения в стену был встроен не менее внушительный камин, который можно было запросто топить целыми бревнами. Оно и понятно. Комната большая, стекла в единственное окно вставить позабыли, надо же как-то греться в холодные ночи. Еще в комнате были: резной туалетный столик, трюмо с гнутыми ножками и огромный, во всю стену, шкаф. На трюмо под слоем пыли угадывались очертания разнообразных баночек и флакончиков, вероятно, косметического назначения.

Я обвела предложенное для ночлега помещение тоскливым взглядом и скривилась от омерзения к увиденному. Роскошная бахрома паутины вокруг будила неприятные ассоциации с разгромленной мною избушкой в деревне Малые Кузьминки.

– Вы как хотите, а я отказываюсь ночевать в антисанитарных условиях, – заявила я.

– Прекрасно. Можешь спуститься вниз и заночевать в обществе волколака, – от всей души предложил Макс.

– Я ночевала и в худшей компании, – пожала плечами я, вспоминая ночь, проведенную в могиле. – К тому же у команды истребителей вошло в привычку бросать меня при первом удачном случае. Зачем целителю нарушать традиции?

Макс покраснел как рак, видимо припоминая, как в Адовой Глыщобе с завидной периодичностью дружно бросали меня на произвол судьбы и попечение местной нежити. Уже не безнадежен, подумала я, взбираясь на подоконник.

– Вика! – возопил котик так громко, что я пошатнулась на подоконнике и непременно рухнула бы вниз, украсив своими бренными останками растительность у подножия башни, если бы в меня не вцепилась пара рук и четыре лапы (две из них принадлежали Фильке, а две громогласному коту). Причем все они не нашли лучшего способа избавить мою тушку от падения с головокружительной высоты, как уцепиться за футболку. Футболка натянулась, ткань протестующее затрещала, но выдержала, а вот ворот жестко захлестнул горло.

Словом, я хрипела, балансируя на краю подоконника, и пыталась решить для себя, что лучше – упасть вниз или гордо помереть от удушения, когда общими усилиями мою полузадохшуюся тушку все-таки удалось втянуть внутрь. Я вопила, что все сволочи и просто уроды, мечтающие о моей смерти. Но так как слова выкрикивались вперемешку с надсадным кашлем, хрипами в горле, то полной уверенности, что меня поняли, не было. Пришлось повторить ошеломленной публике все на бис, причем более пространно и не стесняясь в выражениях.

– Ты просто неблагодарная свинья, – констатировал Филька, зыркая огромными глазищами с верхней планки балдахина.

– Да, – кивнул Макс. – Мы тебе, между прочим, жизнь спасли. Если ты, конечно, изволила заметить.

– Да вы меня чуть не задушили, когда я всего лишь пыталась просто спуститься вниз! – возмутилась я.

– Ага. Причем без использования веревки и летательных средств. Скажи мне, Загнибеда, может, ты с момента нашего расставания научилась-таки левитации?

Я не удостоила народ ответом, тряхнула спутанной гривой волос и гордо продефилировала к окну. Ну их всех в баню. Хотят спать в грязи как свиньи, не буду мешать.

– Вика! – Котик отважно бросился под ноги.

– Ну что еще?

– Зачем же такие крайности! Тебе вовсе не обязательно ночевать под открытым небом. Просто погуляй по башне, а я тут все уберу.

Хм. Предложение очень и очень заманчивое.

– А если ты погуляешь подольше, даже ужин успею сготовить, – продолжил пушистый искуситель.

Слово «ужин» решило исход дела. Оно прозвучало как райская музыка и обещание неземного блаженства разом. Желудок заурчал, требуя внимания и пищи.

– Ладно, – снисходительно кивнула я. – Уговорил, черт языкастый.

Васька довольно вздохнул, а я вышла из комнаты в единственную дверь.

(обратно)

6

В принципе в башне оказалось совершенно нечего осматривать. Огромная лестница и несколько комнат с разнообразным хламом – небольшое развлечение для скучающей в ожидании ужина ведьмы. Я немного послонялась из комнаты в комнату без всякой определенной цели и уже подумывала о возвращении в спальню наверху. Нет. Я вовсе не собиралась предлагать свою помощь в уборке, для этого я не столь альтруистична. Но понаблюдать за самим процессом куда интереснее разглядывания всякой ерунды. В это время примчался Васька с громко верещащим хрустальным шаром. Услышав противную до зубной боли мелодию, я в который раз решила сменить звонок на что-нибудь более стоящее.

Из кристалла на меня серьезно воззрилось начальство в лице командора Третьякова. Я смущенно потупилась, судорожно припоминая все свои последние прегрешения. Но как ни силилась, не смогла припомнить ничего экстраординарного. Стоп. А если я не совершила ничего ужасного, то почему командор смотрит на меня, как Цезарь на Брута с ножом?

– Приветствую вас, командор. Чем обязана честью лицезреть вашу орденоносную персону в моем скромном шаре? – кокетливо поинтересовалась я, стараясь придать выражению своего лица как можно более невинный вид.

Получалось плохо. Весь эффект портили рожки и бесовские искры в глазах. Но я старалась.

– Не ерничай, Загнибеда, – настоятельно порекомендовало серьезное изображение начальства.

Мне тут же захотелось показать Третьякову язык, но мужественным усилием воли я сдержала свой порыв. За такое командор мог явиться лично, несмотря на дальность расстояния, и надрать уши собственноручно. А оно мне надо? Поэтому мой вид стал еще невиннее, я даже попыталась пригладить непослушные волосы, правда, хвостом, так как больше было нечем – в руках держала кристалл. Но ведь я старалась. Но начальство нахмурилось еще больше. А я скромно потупилась, сдувая непокорную прядку со лба.

– Где ты находишься? – вопросил командор, сурово сдвигая брови.

– Я? – искренне удивилась я. – Здесь.

– Здесь это где?

– Ну… – неопределенно протянула я, почесывая макушку кисточкой хвоста. – Честно говоря, затрудняюсь ответить.

– Это как? – опешил оппонент.

Ну не брала я с собой карту! Впрочем, даже если бы и взяла, толку-то. С ориентировкой на местности у меня просто беда, вне зависимости, есть у меня с собой план местности или целый глобус.

– А вот так… – пожала плечами я. – Охочусь я… на волколака.

– Что?! – Вопль командора сотряс кристалл.

Магический шар укоризненно звякнул от зашкаливших децибелл.

– И незачем так орать, – порекомендовала я, когда прошла легкая контузия и в ушах перестали звенеть огромные колокола. – Магический шар – инструмент хрупкий. Разобьете, и где я потом такой же достану? И вообще. Что вас так разволновало?

– Могу пояснить, – вкрадчиво пообещал Третьяков с обещанием долгой и мучительной смерти в глазах. – Я давал четкие инструкции одной чрезвычайно любопытной ведьме не совать свой длинный нос куда ее не просят.

Это у меня-то длинный нос?! Возмутилась я, пытаясь рассмотреть свое отражение в кристалле. Наглая клевета. Замечательный, аккуратный носик. Можно сказать, симпатичный.

– Ничего подобного, – насупилась я.

Внешность вообще мое больное место. Я слишком недавно приобрела облик сногсшибательной демоницы. При виде меня народ в лучшем случае крестился, в худшем – брался за колы и вилы. Правда, пара файерболов, выпущенных в их сторону в нужный момент, быстро охлаждала пыл новоявленных охотников за нечистью и прочих коллекционеров различных диковинок (а встречались и такие, которые собирались посадить меня в импровизированный частный зоопарк).

– Я просто не должна была отправляться вслед за командой на поиски пропавшей дочери Богданова. По крайней мере, так сказал Макс. Или он ошибся?

– Нет. Он проинформировал тебя правильно.

– В таком случае я не нарушала никаких инструкций. Я ведь не отправилась за вами следом. А про волколака разговора не было.

– Загнибеда! – возопил командор. – Прекращай строить из себя крутую боевую ведьму, живо возвращайся домой и сиди там. Это приказ.

– Ладно, ладно… – послушно закивала я, справедливо рассудив, что проверить точность выполнения приказа будет некому, а Макс не станет доносить на меня начальству. – Только перед тем как я послушно удалюсь восвояси, разрешите один маленький вопрос. Откуда столь внезапное проявление заботы? Нет, я, конечно, не жалуюсь… Просто обычно вся команда так и норовила от меня избавиться, а тут… Вы случайно не собираетесь сами уработать нежить, а трофеи загнать на черном рынке?

– Загнибеда!!!

– Нет, ну правда. Раньше меня бросали прямо посреди Адовой Глыщобы, и даже в болоте оставляли в гордом одиночестве. Опять же старались разнообразить мой скудный рацион за счет местного поголовья квакш и жаб. А тут такая забота. Меня терзают смутные сомнения, не выкопали ли вы волчью яму на подходе к моему скромному жилищу.

При слове «скромное» Третьяков скептически хмыкнул. Ну положим, это я загнула и мои хоромы скромными нельзя было назвать даже с натяжкой. Но тут уж не до буквоедства.

– Если отвечу на твой вопрос, прекратишь геройствовать и вернешься в деревню?

– Конечно, – с энтузиазмом закивала я, скрещивая пальцы за спиной.

Третьяков не поверил ни одному моему слову, но большего от меня все равно не добьешься, и он прекрасно об этом знал. Умею я быть упрямее сотни мулов разом.

– Ладно. Если раньше ты была просто ничем не примечательная ведьма (если, конечно, исключить твою феноменальную манеру влипать во всякого рода неприятности), то теперь ты без пяти минут эльфийская принцесса. Несчастный случай с тобой грозит как минимум дипломатическим скандалом.

Надо же, какая я все-таки важная птица! Аж нос задрать хочется. Приятно, когда тебя оберегают от опасностей. Пришлось клятвенно пообещать, что как послушная девочка я как можно быстрее вернусь домой. Сроков своего возвращения я благоразумно не называла, выражаясь туманно, расплывчато и неопределенно. Как ни бился Третьяков, но ничего более конкретного не добился. Так ему и надо.

– Виктория, я просто горжусь твоей дипломатичностью, – похвалил Ахурамариэль, когда кристалл погас. – Из тебя может выйти сносная эльфийская принцесса.

Пока я пыталась переварить высказывание меча и решить для себя, что это было – комплимент или оскорбление, появился Васька и позвал ужинать. Магическое слово «еда» прозвучало как райская музыка.

За время моего отсутствия комната разительно изменилась в лучшую сторону. Пол сверкал такой чистотой, что с него запросто можно было есть без опасения подхватить желудочную инфекцию. Кровать вычистили, застелили свежим бельем, шелковым на вид. Здорово. Настоящая постель гораздо лучше ночевки под открытым небом, на голой земле, в компании кучи кровососущих насекомых. И хотя с нашей вместительной палаткой ничего подобного нам не грозило, все равно чистая постель радовала. Становилось как-то уютнее, что ли.

– Неженка, – презрительно фыркнул меч, но был нагло мною проигнорирован.

Стол ломился от блюд, собственнолапно приготовленных Васькой, так что некоторое время за столом слышался лишь смачный хруст поедаемых продуктов.

– Что сказал Третьяков? – спросил Макс, когда на блюде с вкуснейшими пирожками, начиненными малиновым вареньем, остался одинокий пирожок, и мы все дружно уставились на оставшееся лакомство.

В принципе никто уже не хотел есть, все были более чем сыты, но, как говорится, остатки сладки. Пока я раздумывала над ответом, Макс нагло воспользовался моим минутным замешательством и попытался было зацапать последний пирожок, но Васька быстро разгадал нечестную игру целителя и успел умыкнуть вожделенный продукт прямо из-под носа ошеломленного таким вероломством парня. Васька торжественно вручил спасенное лакомство мне. Я искренне умилилась самопожертвованию кота и разделила предмет спора на две равные половинки, отдав одну из них заботливому котяшке. Васька в ответ благодарно замурлыкал.

– Извините, что прерываю вашу идиллию, но я, кажется, задал вопрос и так и не получил ответа, – напомнил Макс, с сожалением наблюдая за уничтожением лакомства.

Я принципиально молчала до тех пор, пока не была съедена последняя крошка, слизнула несколько капель с пальцев и блаженно зажмурилась, как кошка, наевшаяся хозяйских сливок до отвала, при этом прекрасно осознающая, что слишком дорого стоит, а значит, ей ничего за это не будет. Все-таки фамилиар великолепно готовит. Что бы я без него делала?

– Наш суровый командор приказал нам в срочном порядке возвращаться домой.

– И что мы будем делать? – с надеждой поинтересовался Макс.

Я его понимала. Кому охота сидеть дома, попивая чай, пока оставшаяся часть команды занимается делом. К тому же в рапорте, который нам всем придется написать впоследствии (от отчета нас никто не освобождал), формулировка «охотились за волколаком» будет куда лучше, чем «преспокойно отсиживались дома, потому что нас опять не взяли».

– Разумеется, мы поступим именно так, как нам приказал командор, – злорадно выдала я, любуясь на то, как огорченно вытягивается лицо парня.

А будет знать, как пытаться тырить последний пирожок! Я единственная дама, и он по статусу должен был достаться именно мне. То, что я уже объелась до безобразия и ума не приложу, каким образом встану из-за стола, этого не отменяло.

– А ты вызови эвакуатор, – щедро предложил Ахурамариэль.

«Почему именно эвакуатор?» – искренне удивилась я.

– А у него лебедка имеется, – хихикнул этот ехидна.

«Ха-ха три раза. Ты на что, эльфийская морда, намекаешь? Думаешь, я много ем?»

– Поправка. У меча по определению не может быть морды.

«Нет. Я решительно отказываюсь делить один организм с такой заразой, как ты! Со дна моря достану того демона, который превратил меня в демоницу, лишь бы разъединил нас!»

– Во-первых, тот демон находится в геенне огненной. Во– вторых, попробуй задушить меня, это проще.

Я едва удержалась, чтобы не сплюнуть в сердцах. Надо же быть такой ехидной! А ведь роль заразы – это чисто моя привилегия.

– Загнибеда, – вывел меня из задумчивости голос Макса. – А нам действительно необходимо вернуться домой? Мы ведь только начали охотиться.

– Разумеется, надо, – откликнулась я, выдерживая паузу. – Вот волколака убьем и вернемся.

Макс неприлично взвизгнул от радости и запрыгал по комнате на одной ножке, как ребенок, который надеялся получить на Новый год самокат и вдруг обнаружил под елью мотоцикл последней модели.

Спать устроились, разделив пространство по-рыцарски. То бишь кровать уступили мне (читай: отвоевывала каждый сантиметр от распоясавшегося целителя, твердо настроенного на ночной комфорт), на полу расстелили матрас для Макса. Васька воспользовался преимуществом домашних любимцев и свернулся калачиком в ногах. Филька еще до ужина упорхнул куда-то в ночь на охоту. Свежатинки ему захотелось.

Тем временем в Новых Усадьбах в доме местной ведьмы царило небывалое оживление. На первый взгляд могло показаться, что шабаш с местной Лысой горы переместился прямиком в дом Виктории. Несмотря на отсутствие хозяйки, в окнах дома горел яркий свет и оттуда доносились странные звуки и шумы, словно кто-то забивал гвозди и вовсю использовал циркулярную пилу. Если бы кому-то взбрело в голову заглянуть в одно из светящихся в ночи окон, то его ошеломленному взору предстала бы следующая картина. Множество домовых всех возрастов производили ремонт. Кто-то красил, кто-то возводил камин, кто-то клеил обои, а кто-то обтачивал заготовки под новую мебель. Между ними метался всклокоченный как фурия Дворя, причитая на все лады:

– Ой не успеем… Ой не успеем…

Веня обложился новомодными журналами по дизайну интерьеров и со знанием дела инструктировал работников. Он даже соорудил себе треуголку из газеты, торжественно провозгласил себя главным дизайнером и часто спорил со всеми по тому или иному поводу. То и дело раздавались его покрикивания:

– Кузя!.. Кузя!.. Обои ровнее наклеивай… Да разглаживай получше, а то вздуются пузырем… Ну кто так клей мажет? Кто так мешает? А ну, дай покажу…

Словом, работа кипела и, судя по вдохновенному блеску в глазах Вени, ремонт грозил превратить дом в Версаль в миниатюре – не меньше, и теперь вдохновленный домовой сосредоточенно прикидывал, где бы так поизящнее соорудить фонтаны. В это время раздался жуткий грохот, и одна из внутренних стен с треском осыпалась. Стоящие рядом домовые брызнули в разные стороны. Увидев размеры причиненного дому ущерба, Дворя сдавленно пискнул и рухнул в обморок. Среди оседающей пыли и строительного мусора стояла совершенно растерянная группа домовых, синхронно почесывающая седые от пыли затылки.

Веня наметанным взглядом оценил размеры бедствия и понял, что надо принимать меры, и, судя по масштабам катастрофы, меры решительные.

– Ладно. Без паники. Будем делать арку, как в этом журнале, – быстро зашелестели листы, указующий перст домового ткнул в одну из страниц. – Кто-нибудь, оттащите Дворю в сторону, чтобы не мешал… Как только идут в домовые к ведьме с такой хрупкой психикой? Уму непостижимо.

«Эх! Домик маловат. Разгуляться негде, – с досадой думал домовой Бабы-яги, ощутив в себе непреодолимую тягу творить прекрасное и на века. – Хотя… Что, если…»

Озаренный светлой идеей домовой расстелил прямо на полу лист бумаги, извлек чертежные принадлежности и принялся вычерчивать нечто грандиозное.

Посторонний звук пробрался в мой сон, где царило безмятежное спокойствие и, можно сказать, счастье. Я малодушно пыталась проигнорировать въедливый звук, но не тут-то было. Противный звук буравил не хуже бормашины в кабинете стоматолога и действовал на спящее сознание примерно так же.

– Какая сволочь котеночка мучает? – вопросила я, с трудом разлепив веки и почти смирившись с тем фактом, что вставать все-таки придется.

Радости мне это, разумеется, не прибавило и настроения тоже. Так что я пребывала в том же состоянии, в котором находится бык, созерцающий бестолково машущего красной тряпкой мальчишку. Звенящая тишина была мне ответом. Я взъярилась еще больше. Несправедливость! Все нагло дрыхнут без задних ног, а я одна здесь сижу и бодрствую как дура.

– Васька! – Я толкнула кота так, что тот грохнулся с кровати.

– На нас напали! – заверещал кот и заметался по комнате, стараясь запихнуть в нашу вместительную сумку буквально все, что попадалось под руки, то бишь под лапы.

Причем он не делал принципиальной разницы между полом, стенами и потолком, что сильно усложняло задачу его поимки. Найти в темной комнате, освещенной только серебряным серпом луны, совершенно черного кота – занятие бесперспективное. Пришлось ориентироваться только на звук кошачьих воплей. Сначала совместными усилиями был уничтожен канделябр, затем разбито зеркало над трюмо, после так, по мелочи – разметали баночки с разными притираниями и духами. По комнате поплыл сладкий дурманящий аромат дорогого парфюма. А у хозяйки башни был прекрасный вкус, краем сознания отметила я, чудом нащупывая шкирку котяшки. Васька, почувствовав мою властную руку, присмирел, только сверкал огромными перепуганными глазищами в мою сторону.

– Ты чего мечешься? – вопросила я перепуганного ночной побудкой Ваську.

– Так на нас напали! – испуганно икнул тот.

– Кто? – опешила я.

– Враги, – последовал не менее шокирующий ответ.

Я задумалась.

– Интересно, откуда такие сведения?

– А разве ты меня не потому разбудила?

– Нет, – замотала головой я. – Там кто-то котеночка мучает. Сил слушать нет…

Васька напряженно вслушался во тьму.

– Так это какой-то местный придурок горло дерет… Это из-за него ты подняла такой шум?

Я смущенно потупилась.

– Я думала, там кого-то убивают…

– Идея хорошая, – многозначительно заметил Васька. – Этим как раз и займемся, когда ты оставишь в покое мою шкуру, разумеется.

Я послушно разжала пальцы и кот с диким мявом рухнул на пол. Впрочем, Васька, как и все представители своего семейства, приземлился относительно бесшумно и на все четыре лапы. Уже хорошо, а то пришлось бы лечить беднягу.

– Могла бы и помягче! – Бездна укоризны в зеленых глазах. – Смотри, пожалуюсь в Лигу защиты животных, и тебе запретят держать даже рыбок в банке за особый садизм.

Я благоразумно пропустила слова котика мимо ушей. Страсть как любопытно было узнать, кого это угораздило забрести в такую глухомань ради сомнительного удовольствия попеть соло у подножия заброшенной башни. Интересно, на каких слушателей рассчитывает этот мартовский кот? На летучих мышей, что ли? Но как я ни старалась, до слуха долетало только маловразумительное завывание. Недолго думая я привычно высунулась из окна практически по пояс. Васька едва успел вскочить мне на спину и умело балансировал на моей пятой точке, служа противовесом, чтобы я не вывалилась наружу. Но эта секунда промедления заставила мое сердце испуганно замереть, пропуская удар. Раньше Васька всегда успевал, и просто не хотелось задумываться, что именно случилось бы с моей тушкой, не поспей кот вовремя.

Внизу парень в белой рубашке самозабвенно выводил:

– Рапунцель! Рапунцель! Сбрось мне свои косы!

Я недоуменно уставилась на кота:

– Не поняла. Чего он хочет?

– Чтобы некая Рапунцель сбросила ему косы.

– Зачем?

– Не знаю, – пожал плечами котик. – Может, он решил сена накосить собственной буренке.

– Ночью в лесу? – засомневалась я.

– Ой, Вика! Ну кто их, деревенских, разберет? У них вечно то надои, то покосы, то куры понеслись, то пшеница не уродилась… Может, ему днем некогда было…

Действительно, странный парень какой-то. Это ж надо додуматься устраивать ночью сенокос в лесу, полном нежити! Ладно, про нежить это я, пожалуй, загнула. Но волколак-то имеется, значит, частично я права.

– Эй, мужик! – заорала я, чуть не вываливаясь наружу от усердия. – Здесь твоей этой… Ну как ее там?.. Рапиры… нет!

– Рапунцель, – услужливо подсказал котик.

– Рапунцели нет! Она ушла!

– И судя по заброшенности внутренних помещений, уже давно. Только он тебя не слышит.

«Почему?» – искренне удивилась я.

– Токует как глухарь.

– И что теперь нам делать? – Это уже вслух. – Спать хочется.

– Просто дай ему желаемое, авось заткнется.

«Ага, – закивала я. – Или загнется».

– Это еще почему?

«А тебе когда-нибудь коса на голову с башни падала?» – поинтересовалась я.

– Стесняюсь спросить. А тебе?

Я гордо проигнорировала ехидство клинка. И даже не стала грозиться магическим вмешательством в собственный организм, дабы извлечь остряка-самоучку наружу. Не дождется. Вот возьму и назло ему останусь демоницей!

– Что теперь будем делать? – вопросил котик. – Спать хочется, а этот любитель ночного сенокоса не унимается.

Да-а-а. Положеньице. Перспектива принудительного ночного бдения удручала. Стоп… Где-то я видела нечто подобное. Я метнулась в сторону двери. Не ожидавший такого финта кот чуть не вылетел в окно, но вовремя успел уцепиться когтями за мою пижамную куртку. Я пулей вылетела на винтовую лестницу и… поскользнулась на верхней ступеньке и полетела вниз, кувыркаясь и ругаясь. Впрочем, не одна я. Васька ни в чем не отставал, а отдельные выражения я постаралась запомнить, чтобы применить при случае. Какие пьяные матросы научили моего кота подобным высказываниям? Похоже, я плохо на него влияю. Есть чему огорчиться.

Когда мы достигли конца лестницы, то я с удивлением обнаружила, что не только жива, но и конечности пребывают в относительно нормальном состоянии: то есть переломов нет, только ушибов масса. Правда, хромала я на обе ноги, и весь организм нещадно ныл от несправедливого обращения, от этого походка стала напоминать «элегантную» поступь девяностолетней разбитой радикулитом и остеохондрозом бабульки. Васька выглядел до противности жизнерадостным.

– Виктория, я высоко ценю твою тягу к экстриму, но не могла бы ты в следующий раз прибегнуть к более традиционным методам спуска по ступеням? Я себе все отбил!

Я с сомнением уставилась на бодро вышагивающего кота.

– Да? А по тебе не скажешь.

– Понятно, ты хотела бы видеть меня прикованным к инвалидной коляске? Или в реанимации под капельницей?

Я заверила возмущенного фамилиара в том, что я вовсе не это имела в виду. И вообще, что бы я без него делала. И так далее в том же духе. Успокоенный котик даже услужливо распахнул передо мной дверь в кладовку, в которую мы, собственно, и направлялись. В комнате как раз хранился ржавый сельскохозяйственный инвентарь. Здесь было аж целых три косы, двое вил и даже грабли со штыковой лопатой тоже имелись. Недолго думая мы сгребли все это богатство и потащили наверх. Не дадим оглашенному любителю сенокоса ни единого шанса попросить у нас еще чего-нибудь в ближайшем будущем, обеспечив его имеющимся инвентарем полностью. С лязганьемрыцарей, готовящихся к турниру, инструмент был втащен в комнату. В окно кидали по одному. Где-то на четвертом предмете послышался сдавленный вопль (видимо, мужик получил требуемое и обрадовался) и крики затихли. На всякий случай сбросили вниз оставшиеся вилы и грабли с лопатой. Зря, что ли, их тащили? После чего рухнули на кровать как подкошенные. Творить добро оказалось так утомительно…

Но не тут-то было. Спокойно заснуть нам все равно не дали. В лишенное стекол окно (поразительная недальновидность хозяев) гибко влезла пара эльфов.

– Это вы там парня убили? – вместо приветствия поинтересовался Гарандарэль.

Мы с Васькой с ужасом уставились друг на друга. Услужливое воображение довольно реалистично живописало жизнь и будни зэков. Мы уже видели друг друга, облаченных в бесформенные тюремные робы из ткани в полоску и вооруженных бензопилами «Дружба», в окружении мрачных зверских лиц местных авторитетов.

– Бедный котик, ты же ее не поднимешь! – возрыдала я, нещадно тиская окончательно сникшего Ваську.

– Кого? – хором поинтересовались эльфы.

– Бензопилу-у-у! – еще больше разошлась я, используя мягкую шкурку кота как носовой платок.

Васька с трудом вывернулся из моих настойчивых объятий.

– Нет! – воскликнул он, потрясая пушистым кулачком в сторону окна. – Живым я им не дамся!

– То есть как живым не дашься? – опешила я. – Ты хочешь покончить с собой и оставить меня одну-одинешеньку?

– Почему одну? – мурлыкнул Гарандарэль. – А как же мы?

Новоявленный утешитель тут же получил пинок в голень от меня и четыре царапины от Васьки и благоразумно заткнулся.

– Вика, зачем такие крайности? – фыркнул кот, воинственно топорща усы. – Я вовсе не собираюсь расставаться со своей бесценной жизнью из-за какого-то придурка, отдавшего концы под окном. Мы просто уедем куда-нибудь в глушь и отсидимся годик-другой. Да и с чего ты взяла, что причиной смерти явились именно мы? Может, это вообще несчастный случай.

– Ага, – всхлипнула я. – Три косы, вилы, грабли и лопата совершали традиционный перелет на юг, у них сломалась система навигации, и они совершили неудачную посадку на бедного парня.

– А не стой под стрелой! – отмахнулся котик, резким движением выдернул из-под меня перину и принялся утрамбовывать ее в сумку.

Из сумки послышались чьи-то отчаянные вопли.

– Спасите! Убивают! Задыхаюсь!

От неожиданности Васька отпрыгнул в сторону. Я взвизгнула, вскочила на кровать и попыталась спрятаться под одеялом. Эльфы обнажили мечи.

– Мамочки! Кто это там? – удивленно вопросила я. – Васенька, что ты положил в сумку?

– Ничего, – пожал плечами котик. – Оно само там оказалось.

– И что теперь будем делать?

– Не волнуйся, мы сейчас быстро изрубим в лоскуты эту тварь, а потом спокойно прикопаем убиенного подальше в лесу, – предложил Тирандерель.

– Не позволю! – рявкнул откуда-то из угла Васька.

Все с недоумением уставились на него.

– Тихо прикопать труп и сделать вид, что ничего не случилось, – заманчиво. И лопата у нас уже имеется, причем даже внизу. Только портить сумку не дам. Где мы потом еще такую вместительную найдем? Лучше я сейчас по ней бревном стукну – она и присмиреет.

Идею одобрили все, кроме самой сумки. Следующие полчаса мы с удивлением наблюдали, как отчаянно верещащая сумка прыгает по комнате, а за ней с дикими воплями индейца, вышедшего на тропу войны, носится Васька с бревном наперевес. Сумка оказалась проворной. Она мастерски петляла, запутывая преследователя, и коту ни разу не удалось ударить прицельно. А мы дружно рыдали от смеха. В конце концов коту надоели бессмысленные гонки, и он сделал попытку придавить беглянку своим пушистым тельцем. Кот подобрался, прыгнул и даже попал, но сумка не желала останавливаться из-за такой мелочи, как кот, и продолжала галопировать по комнате. Васька гарцевал на ней как ковбой на быке во время родео. С той лишь разницей, что ковбою надо продержаться восемь секунд, а Ваське – пока сумка не устанет.

– Ну что ты, глупенькая, испугалась? – увещевал он ее. – Я тебя не больно ударю. Раз – и все.

– Я протестую против своего избиения. Сначала засовываете бог знает куда, а потом бьете… Я буду жаловаться в Ассоциацию магов!

– Виктория, твоя сумка член Ассоциации магов? – Удивленный смех Тирандереля.

Мол, каких только глупостей люди не придумают. Действительно, сумка, грозящая Ассоциацией, мягко говоря, не каждый день встречается. Молчу про то, что говорящий неодушевленный предмет сам по себе редкая вещь. Ну что ж. Вокруг меня всегда много странностей, и эта не самая большая. Вот только голос у сумки знакомый какой-то. Где я могла его слышать?

– Васенька, а тебе этот голос никого не напоминает?

Васька отер лапкой пот со лба. Казалось бы, простое движение стоило котику дорого. Лапки легко соскользнули с материала галопирующей сумки, пушистик сделал головокружительный кульбит в воздухе и приземлился возле камина по-кошачьи на все четыре лапы.

– Напоминает, – фыркнул он, возбужденно топорща шерсть на загривке. – Зарвавшуюся вещь, вот кого. Ну ничего… Я тебя породил…

С душераздирающим мявом кот ринулся в бой. Я не стала уточнять, что сумку я замагичила еще до нашей встречи с воинственным котиком.

– Кстати, а где Макс?

Васька замер где-то на середине полета, будто наткнулся на невидимую стену. Как ему удался такой трюк – загадка природы. Сумка коварно воспользовалась кошачьим замешательством и, как только мягкие лапки Васьки коснулись пола, пронеслась по коту как матерчатый локомотив. Кот сдавленно мякнул. Сумка зашла на второй круг. В последний момент мне удалось выдернуть распластавшегося на полу фамилиара практически из-под разбушевавшейся сумки.

– Не знаю. Может, он испугался воплей того ненормального и убежал? – предположил Васька.

Версия не выдерживала буквально никакой критики. Вряд ли целитель ретировался из-за чьих-то невразумительных воплей. Даже если бы под окнами вздумал выть волколак, после Адовой Глыщобы целителя трудно удивить вдохновенными песнопениями нежити. И не таких видали. К тому же где в башне, в которой имеется только одна спальня и кладовка, можно спрятаться? Разумеется, не стоит сбрасывать со счетов шкафы, но их не так много, и дверцы мебельного антиквариата так безобразно рассохлись, а петли заржавели, что открыть их без труда мог только силач, да и то с душераздирающим скрипом. Соответственно спрятаться без шума и пыли даже магу проблема.

– А может, его съела сумка? – выдвинула свою версию развития событий я. – Смотри, какая агрессивная, разве что не рычит.

– Точно. Бешеная. Я слышал про коровье и собачье бешенство. Интересно, а сумочное бешенство бывает? Может, ей надо сорок уколов вколоть?

– Не надо уколов! – возопила сумка. – Я хороший! Выпустите меня отсюда.

Мы испуганно переглянулись.

– А может быть, в нее вселился демон? – предположила я.

– Одержимая сумка, – скептически фыркнул Гарандарэль. – Чушь собачья. Такого не бывает.

– Ладно, умник, твоя версия? – сузила глаза я.

Гарандарэль только пожал плечами, ловко подскочил к сумке и дернул застежку-молнию. Мы с котом испуганно обнялись и на всякий случай зажмурились. Правда, я зажмурила только один глаз. Иначе как бы я увидела, что произойдет дальше. Любопытно же. Гарандарэль отступил в сторону, сумка распахнулась, и наружу вывалился полузадохшийся, красный как вареный рак и отчаянно матерящийся Макс.

– Садисты! Извращенцы! – Это были его самые цензурные высказывания.

Когда нам надоело удивленно таращиться на растирающего затекшие руки целителя, я неимоверным усилием воли подобрала-таки некрасиво отвисшую челюсть и поинтересовалась:

– Макс, зачем ты залез в мою сумку?

– Думаешь, я сам до этого додумался? – Вопросом на вопрос ответил тот.

– Да. Так и думаю. Извини, но на ум не идет ничего более правдоподобного.

– А ты напряги воображение, – посоветовал Макс. – Я спал, никого не трогал, а тут кто-то спеленал меня одеялом и запихнул в сумку… Ума не приложу, кто бы это мог быть?

Выразительный взгляд в сторону притихшего Васьки.

– Васенька, – сквозь смех простонала я. – Зачем ты это сделал?

Кот насупился и на всякий случай спрятался за мою спину. Мало ли что на уме у обозленного целителя, до рукоприкладства дойти может или даже до магиеприкладства. Положа руку на сердце, я бы тоже сильно огорчилась, если бы кому-то пришла в голову гениальная идея запихнуть меня, сонную, в сумку.

– Ну-у-у… – неопределенно протянул кот, осторожно выглядывая из-за моего плеча. – Я в общем-то вещи собирал…

– Значит, я вещь? – с нажимом поинтересовался Макс, и глаза парня угрожающе сузились.

– Нет, конечно. – Котик виновато втянул голову в плечи. – Ты просто… ну… под лапу попался…

– Под лапу попался. – Побагровел целитель, и я испугалась, что его прямо сейчас хватит удар.

Что ни говори, а целых два трупа – слишком даже для меня. Что-то мне подсказывало, что Третьяков мне этого не простит.

– Под лапу попался… – Эхом откликнулся Макс, надвигаясь на кота.

Васька дураком не был и понял, что сейчас его наверняка будут бить, возможно, даже ногами. Ему совсем не улыбалось попасть под горячую руку, поэтому кот попятился назад с той же скоростью.

– Да когда бы я там сортировал? Темно же было… А почему ты не кричал, когда я тебя в сумку запихивал?

– Да ты меня так запеленал в одеяло, что я толком вздохнуть не мог, не то что кричать!

– Да? А рот у тебя на что?

– А рот ты мне заткнул, причем моей же собственной пяткой.

Все… Сейчас здесь будет еще один труп, причем мой, после того как я лопну со смеху. Эльфы сделали лица кирпичом (ни дать ни взять каменные изваяния в честь своих сиятельных персон), но оставаться серьезными у них плохо получалось. Вон как подрагивают острые кончики ушей и в глазах пляшут искорки смеха.

– Неужели пяткой? – восхитился Тирандерель, закатывая глаза. – Так это же одна из лучших поз йоги.

– Да-а-а? – удивленно застыл Макс. – И как же она называется?

– Это очень хорошая асана. Стимулирует сердечную мышцу, кровообращение, препятствует возникновению язвы двенадцатиперстной кишки… И носит гордое название «буква ЗЮ».

Ой! Я больше не могу! Нельзя же так бесчеловечно меня смешить. Так и помереть недолго, и останется гулять на свободе совершенно никем не востребованный волколак. Ужас! Он же, бедненький, зачахнет без охоты. Скучно ведь просто так по лесу ходить в гордом одиночестве. Смеялись долго, дружно и до икоты. Один только Макс насупился как еж, которому не досталось грибов на зиму.

– Скоро рассвет, – заметил Гарандарэль.

– Какая наблюдательность, – саркастически фыркнул Макс. – А что, эльфы на рассвете исчезают, как призраки? Или укладываетесь в гробики, как вампиры?

– Нет. Мы закапываем трупики, как могильщики, – парировал Гарандарэль, поднимаясь на ноги.

Он попытался привести жалкие остатки некогда роскошной рубашки в порядок. Ничего не вышло. В тонких пальцах остался приличный лоскут ткани. Эльф мученически вздохнул, сорвал остатки и щедрым жестом выбросил их в камин. Туда же последовала и рубашка Тирандереля. Ух ты! Бесплатный стриптиз! А ребята ничего… Хорошо сложены. И вовсе не костлявые, как можно было бы подумать, глядя на кажущуюся хрупкость эльфийских фигур. Просто тонкокостные. Но мышцы имеются. Стоп. О чем это я? Опаньки, я еще и краснею. Ну надо же, какой конфуз.

– Ты прав. Скоро рассвет, а свидетели нам не нужны, – кивнул Тирандерель.

– Народ, это что? Шутка такая, да? – захлопал глазами Макс.

– Нет. Это суровая правда жизни, – отрезал Гарандарэль. – Пока ты осваивал сумку как новую среду обитания, Виктория изволила сбросить сельхозинвентарь на проходящего мимо парня. Чем и прибила бедолагу. Теперь придется тихонько прикопать труп в лесу, или мой род будет опозорен.

– Это еще почему? – нахмурился Макс. – Я что-то не догоняю… Парня пришибла Виктория. Это неудивительно. Она и катастрофа практически синонимы. – Я запустила в целителя подушкой, он ловко увернулся и продолжал: – Все это ужасно, и я обязательно сообщу обо всем Третьякову. Но при чем здесь род эльфов? Почему он будет опозорен?

– Ну это даже я понял, – снисходительно фыркнул Васька. – Уважаемый Гарандарэль является женихом Виктории. Вряд ли ее судимость что-нибудь изменит. А эльфийская принцесса, жена наследника престола, судимая за убийство, – это по меньшей мере скандал.

– Минуточку, – вклинилась я. – Так ты, эльфийская твоя морда, решил помочь мне не по доброте душевной, а чтобы избежать скандала?

Гарандарэль слишком мало меня знал, поэтому грядущей бури не заметил. Васька же тихонько, не привлекая внимания, спрятался за камином. Авось пронесет.

– Виктория, не все ли равно, почему я это делаю. Главное, я готов тебе помочь. – Тоном уставшего отца семейства, вразумляющего свое неразумное чадо, молвил он.

Зря он так. Очень зря.

– То есть лично моя судьба тебе до фонаря. Лишь бы честь семьи сохранить? – возмутилась я, и вторая подушка встретилась с надменной физиономией принца.

Он пытался защищаться, но проснулся Ахурамариэль. Нет. Появляться в виде эльфийского клинка он не стал, благоразумно решив, что убивать мы никого не собираемся, а заставить с собой считаться можно и без применения холодного оружия. Поэтому драка плавно перетекла на другой уровень и в другой темп и стала походить скорее на нечто среднее между своеобразным танцем и спаррингом. Удар, блок, еще удар, опять блок, поворот на носках и снова удар…

– Ну кто так ставит блок?.. Кто так ставит блок, спрашиваю? Ой, позорище… Кто так бьет?.. Кто так бьет, я спрашиваю? О боги! Я учу идиотку! – стенал меч. – Ладно. К этому вопросу мы вернемся на следующей тренировке.

«Кажется, мне хана, – с тоской подумала я. Ахурамариэль довольно захихикал. – Значит, точно хана».

А вот Макс зря вмешался. Если я еще как-то держала темп, прекрасно сознавая, что эльфы просто щадят меня и их истинной целью является избежать травматизма как своего, так и моего, то Макс истинного положения дел не понял и рванул в бой с табуретом наперевес, вопя:

– Наших бьют!

Такого финта от спокойного в общем-то целителя никто не ожидал. Пострадали буквально все. Через пять минут я щеголяла роскошным фингалом под глазом и задумчиво размышляла, можно ли замазать синяк так, чтобы было незаметно, и почему надо было бить обязательно в глаз? Гарандарэль получил табуретом по ребрам и пять отчетливых царапин на предплечье от меня персонально. Тирандерель пострадал меньше всех, если не считать пары клоков волос (все выдрала я!).

– Нашла чем гордиться! – фыркнул меч. – Превратить прекрасное боевое искусство в банальную уличную драку…

«Зато какие результаты!» – довольно ухмыльнулась я, любуясь Максом, которому засветила пяткой в нос.

Целитель смог остановить кровь и теперь прикладывал к пострадавшему органу обоняния пузырь со льдом.

– С кем приходится работать, – вздохнул меч.

(обратно)

7

У подножия башни под грудой сельхозинвентаря, раскинув руки-ноги, лежал бездыханный парень. Васька с видом знатока попытался нащупать пульс, приложил ухо к груди убиенного:

– Спекся, – констатировал он. – Ну ты, мать, даешь… Снайпер. Все снаряды нашли свою цель.

– С чего ты взял? – огрызнулась я.

Хотя с заявлением котика спорить было трудно. Вон какие шишки образовались на черепе убиенного. Одна другой краше и в аккурат по количеству инструментов. Все-таки жалко парнишку. Даже при минимуме освещения было видно, как он молод. И не пожил-то еще! Все. Муки совести меня накрыли с головой, и я пришла к неутешительному выводу, что жизнь моя кончена. Как я теперь жить буду с таким грузом на душе?

– Могу дать веревку, – предложил Ахурамариэль. – Добавь к этому мыло, а хороший дуб, так и быть, укажу.

«Ах ты… Да я тебя… Да я… Я вообще не знаю, что с тобой сделаю!» – возмутилась я.

– Не знаешь – не говори, – отрубил меч.

Просто нет слов. Цензурные одни предлоги. Убила бы. Вопрос только, как провернуть такое мероприятие без ущерба для собственного здоровья.

– За что ты его так? – потрясенно вопросил Макс. – Вон какое чудо конопатое. Чего он тебе такого сделал?

Я устыдилась и опустила глаза долу.

– Он нам спать не давал. Под окном орал как оглашенный, – вклинился Васька.

О! Мой пушистый герой! Я не удержалась и ласково почесала заступника за ухом. Котик довольно заурчал.

– И за это ты его умертвила с особой изощренностью? – поинтересовался Тирандерель. – А говоришь, что это мы странные.

– Он сам меня попросил, – шмыгнула носом я.

– То есть как это сам?

– Так он орал: «Рапунцель! Рапунцель! Сбрось мне свои косы!» Вот я их ему и сбросила.

– Загнибеда!!! – возопил Макс как неупокоенный призрак на потревоженной могиле. – Он просил сбросить волосы, а ты его косой и вилами. Это же классика! Ты что, вообще книг не читаешь?

– Отчего же. Читаю, – подбоченилась я. В конце концов, была задета моя гордость.

– И какую ты сейчас читаешь?

– Никакую.

– А! Что я говорил?

– Я ее только вчера закончила.

– И как она называется? Или ты скажешь, что уже не помнишь ни названия, ни автора?

– Отчего же. На память девичью не жалуюсь. Она называется «Трансформация нежити как способ вызова контролируемых мутаций, или Сам себе некромант в схемах и картинках», автор Трансмигириус Трансмутикус.

Зря это я сказала. Очень даже зря. Народ притих и уставился на меня с таким видом, словно у меня внезапно выросло штук пять лишних голов. Оно и понятно. Книжка-то из запрещенной библиотеки. Насколько мне известно, ее не просто запретили, а уничтожили практически весь тираж. В запрещенной библиотеке в Академии хранился единственный уникальный экземпляр, пока… пока я туда не наведалась. Теперь экземпляр хранится у меня. Они ведь все равно им не пользовались. Когда я на него наткнулась, на бедной книжке был та-а-акой слой пыли…

Напряжение разрядил Васька.

– Минуточку. Хотите сказать, что парень решил ночью обзавестись волосами на шиньон? Он что? Парикмахер?

– При чем здесь шиньон? – опешил Макс.

Молодец, котик! Уловка удалась.

– Так парень орал, чтобы ему сбросили волосы. Зачем еще они могли ему понадобиться? Не порчу же наводить.

– Ну вы даете! Братьев Гримм читать надо. Там у девушки, заточенной в башне, были длинные волосы. Парень приходил к башне, кричал, чтобы Рапунцель сбросила ему свои косы, и преспокойно забирался наверх.

– Понятно, – кивнул Васька. – У-у-у, садист!

Он погрозил убиенному пушистым кулачком.

– Почему садист? – не понял Тирандерель.

– А ты наклонись поближе, я шепну тебе на ухо.

Эльф купился. Ну прямо как маленький! Тирандерель доверчиво наклонился ниже к морде кота, и тот недолго думая вцепился в роскошную рыжую шевелюру эльфа всеми четырьмя лапами. Не ожидавший такого подвоха Тирандерель взвыл благим матом, и мы узнали много новых ругательств на эльфийском. Очень познавательно, надо сказать. Наконец эльфу удалось стряхнуть обнаглевшего кота, и последний отправился в полет, крепко стиснув в зубах рыжий локон. Я рванулась было за фамилиаром, но волнение оказалось напрасным. Васька сделал несколько классических сальто в воздухе и эффектно уцепился за крепкий дубовый сук.

– Одурел?! – буйствовал Тирандерель. – Я же тебя сейчас вместе с деревом закопаю!

– Вот-вот, – самодовольно промурчал Василий. – Заметь, мой вес всего лишь шесть кило и то с натягом. А парень весит минимум шестьдесят. Представляешь, какую гамму непередаваемых ощущений должна испытать эта самая Рапунцель, если доверится сладким посулам и позволит использовать собственные волосы вместо веревки?

Тирандерель зябко передернул плечами, видимо, умножил свои ощущения на десять.

– Да за такое убить мало! – констатировал он.

– Так мы его уже… – виновато потупилась я.

– Плохо… Надо было его медленно… медленно. Например, привязать к дереву и использовать вместо мишени для ножей. Я бы метнул первый в руку… второй в ногу… И он еще не умер… и сползает… сползает… и худеет…

– У-у-у, злыдень, – согласился Макс. – А нам теперь его хоронить.

Огорченный такой несправедливостью жизни, целитель с чувством пнул бесчувственное тело носком сапога.

– А-а-а!!! – завопило тело, высоко подпрыгнуло вверх, сшибло опешившего от такой реакции Макса и умчалось в ночной лес, размахивая руками, как взбесившаяся ветряная мельница.

От неожиданности Васька рухнул с дуба прямо на Гарандарэля, тот поскользнулся и не нашел ничего лучше, как уцепиться за меня. Так что на землю упали мы слаженным трио.

– Слезь с меня, извращенец! – настоятельно порекомендовала я после жесткого приземления на какие-то колючки.

– Почему такая реакция? – усмехнулся он. – Мы ведь скоро поженимся.

– Замечательно, – мило улыбнулась я, как самая счастливая волчица в мире. – А у эльфов пенсия жене инвалида предусмотрена?

– Я не инвалид.

– Будешь.

С меня слезли. Давно бы так. Васька полюбопытствовал узнать размер пенсиона для вдов, чем заслужил от Гарандарэля взгляд, полный обещания долгой и мучительной смерти. Но фамилиара это ничуть не смутило, он даже показал эльфу язык, правда, из-за моей спины.

Занимался рассвет. Небосвод окрасился багрянцем. Многоголосый птичий хор начал свою утреннюю распевку. Ложиться спать не было смысла, и мы отправились в путь. Раньше отправимся, раньше замочим волколака, чтобы впредь нежити неповадно было разгуливать поблизости от селений. Волчок уверенно взял след. Васька мирно посапывал, уютно обернувшись вокруг моей шеи, как воротник из чернобурой лисы. Я не протестовала. В утренней прохладе теплый воротник был очень даже кстати. Яшка шагал легко и по пути завтракал зазевавшимися ящерицами. Громкий хруст и чавканье плотоядного коня смущали эльфов. Они косились на моего четвероногого друга то ли с уважением, то ли с омерзением. Вернувшийся с охоты Филька предпочел общество Макса. Да я и не набивалась ему в спутники.

Я откровенно скучала. Волколак не выл, не точил когтей о деревья, не пугал – словом, никак не выдавал собственного присутствия в лесу. То ли он успел мигрировать, испугавшись одной хвостатой ведьмы с арбалетом (что маловероятно). То ли просто нагло дрых где-нибудь в уютной берлоге. Хотя берлога, кажется, у медведей. Впрочем, неважно. Наглая нежить не менее нагло игнорировала охотников, что было очень негостеприимно с ее стороны. Если уж кто-то сподобился заглянуть к тебе на огонек, гость явно рассчитывает если уж не на роскошный ужин, то хотя бы на чашку чая. А тут полное отсутствие интереса со стороны вышеупомянутой нежити откровенно нервировало. Я скучала, задаваясь вопросом: а был ли монстр? В конце концов решила разнообразить монотонность путешествия занимательной беседой. Кто бы мог подумать, что охота, в сущности, такое нудное занятие? И как только короли умудрялись находить в этом монотонном времяпрепровождении развлечение?

– Гарандарэль, ты, кажется, собирался просто перекантоваться где-нибудь, не привлекая внимания собственного отца. Какой черт тебя занес в лес? – мило поинтересовалась я у бредущего по лесу эльфа.

В отличие от Тирандереля, Гарандарэль чувствовал себя в лесу как дома. Или просто держался более уверенно. Тирандерель городской мальчик, хоть и тщательно это скрывает. То есть рыжий имеет удивительное свойство заблудиться в трех соснах в рекордные сроки, усердно делая вид, что так оно и было задумано с самого начала.

– В лесу я из-за одной ведьмы с хвостом и золотыми рожками, – фыркнул эльф с таким видом, словно съел кило лимонов разом.

– Наглое вранье, – отмахнулась я. – Не помню, чтобы я звала тебя присоединиться к нашей милой компании. И склероза у меня нет.

– Разумеется. Только я просто тихо-мирно отдыхал…

– Ха! Ты еще скажи, что просто книжку читал, – скептически хмыкнул Тирандерель. – Мой тебе совет, Виктория, не верь ни единому слову.

– Сдается мне, сиятельный лорд (это он про Тирандереля? Тоже мне сиятельный!), вы только что изволили назвать меня лгуном? – плавно перетек в боевую стойку принц.

Вот уж никогда не подозревала, что эльфы такой горячий народ. Просто неаполитанские страсти в миниатюре.

– Нет, – пошел на попятный рыжий, чем немного разочаровал. – Я всего лишь хочу сказать, что вы, сиятельный принц, несколько преувеличиваете мою роль в этом деле.

– Вот как? – угрожающе сощурил глаза Гарандарэль. – И в чем конкретно выражается это преувеличение?

– На самом деле я имел честь застать вас за милой беседой с парой мутантов зубастой наружности. И судя по разгрому, который царил в комнате, диалог был очень бурный.

– Ну-ка, ну-ка… С этого места, пожалуйста, поподробнее, – живо заинтересовалась я.

До этого момента причина царящего в доме беспорядка представлялась мне немного иначе, и была она не блондинистой с острыми эльфийскими ушками, а носила имя Дворя и являлась домовым на испытательном сроке. Бедный Дворя. Представляю, насколько бедняге пришлось трудно. А я на него еще и накричала. М-да. Нехорошо как-то получилось. Осознав всю несправедливость по отношению к несчастному домовому, я преисполнилась угрызений совести.

– Не обольщайся. Ты и совесть – два совершенно несовместимых понятия.

Эльфы потупились. Очень сомнительно, что они наконец-то устыдились, осознав содеянное, скорее их разбирала досада. Так глупо попались.

– Так и будете в молчанку играть или все-таки поведаете, зачем разгромили мой дом? Сами до такого додумались или кто особо заботливый подсказал?

Не то чтобы я действительно верила в заказной характер погрома, не настолько я важная персона. Но поинтересоваться стоило. А вдруг? Ваську тоже живо заинтересовала причина необычного поведения перворожденных. Он слегка приоткрыл глаз и с любопытством уставился на эльфов, как энтомолог на новый вид насекомого. Эльфы засмущались еще больше. У Гарандарэля даже покраснели кончики ушей.

– Вика, никто нам тебя не заказывал… – пришел ему на выручку Тирандерель, являя редкостное единодушие своих рядов. – Как-то случайно получилось…

– Суду все ясно, – вынесла вердикт я. – Спелись, голубчики. Только ремонт все равно делать придется.

Тем временем небо над деревней Новые Усадьбы вспороли кожистые крылья черного дракона. Буренки, которых нерадивый пастух все-таки удосужился выгнать на пастбище (после двухчасовых уговоров, взятки в виде заветной четвертинки и перспективы целой поллитры вечером), в ужасе вытаращили глаза и с неожиданной прытью для столь меланхоличных животных прыснули врассыпную. Ошеломленный пастух каменным идолом стоял в центре заливного луга с кнутом наперевес, как воплощение извечного вопроса «Что делать?». Впрочем, реликтовый ящер и не думал охотиться, он заложил широкий круг над опустевшим пастбищем, выискивая что-то янтарными глазами с вертикальными щелями зрачков, раздраженно взревел, выпустил струю дыма и полетел дальше по своим собственным драконьим делам.

Мастер Огня клана Золотого Дракона Роландэль (а в облике черного дракона пребывал именно он) задумчиво осмотрел деревню с высоты птичьего полета.

«Ну? И где тут искать ведьму?» – вопросил он самое себя.

Идея найти Викторию была хороша, как ни верти. Только Роландэль не учел одной маленькой детали: точного адреса он не знал, а найти ведьму в небольшом, в сущности, населенном пункте, когда ты сам находишься в облике дракона, а на драконьем может разговаривать только непосредственно та ведьма, которую ищешь, практически невозможно. Местные обыватели в течение нескольких секунд вызовут истребителей, и доказывай им потом, что ты эльф, а не дракон. Впрочем, оставался вариант со сменой облика. Только он, как водится, тоже имел малюсенький недостаток. Вместе с чешуей дракона в неизвестном направлении исчезала и одежда. Роландэлю с лихвой хватило и прошлого раза, когда облик вернулся прямо в Академии. Тогда местные адептки с визгом фанаток, узревших своего обожаемого кумира, перезрелой вишней посыпались из окон. Хорошо хоть ректор был рядом, а то пришлось бы наплевать на собственные принципы и дать решительный отпор дамам. Оставалось надеяться, что местное население не сплошь идиоты и сообразят вызвать собственную ведьму раньше, чем известят команду истребителей.

Роландэль сделал пару ознакомительных кругов над деревней, нашел подходящий двор, наиболее свободный от линий электропередач и прочих помех, и зашел на посадку.

Погруженный в собственное горе, Богданов даже не заметил появления во дворе незапланированной рептилии. Хотя как можно не заметить ящера размером практически с дом? Остальные гости привычно оседлали ближайшие деревья, некоторые успели добежать до дома, захлопнуть за собой дверь и спешным порядком забаррикадироваться. Это они зря. Если бы дракон действительно решил причинить людям зло, достаточно пары струй огня, и из дома не выбрался бы живым никто.

Черный дракон взрыл мелкий гравий ятаганами когтей и грозно взревел. Богданов вышел из задумчивости, смерил оппонента долгим взглядом, прополоскал полотенце в тазу с холодной водой, выжал его, затем водрузил себе на голову и только потом спокойно заметил:

– Ну чего орешь как резаный? У нас только ведьма драконов понимает. А нету ведьмы… Охотиться она поехала… На волколака.

Роландэль взвыл от огорчения, нервно махнул хвостом и снес беседку. Впрочем, дракон этого даже не заметил. Он как-то не подумал, что Виктория попросту может отсутствовать по каким-то своим делам. В отличие от дракона, Валерий заметил плачевную участь, постигшую несчастную беседку. Разумеется, для рептилии таких размеров обычное деревянное строение не массивней коробки из-под обуви, но Богданов мгновенно оценил, какой ущерб может нанести один реликтовый ящер отдельно взятому особняку. Дом был чем-то нежно дорог своему владельцу.

– Ладно. Не стоит так расстраиваться… Может быть, она уже вернулась… – осторожно предположил он. – Вон Аркашка за ней сейчас сбегает. Аркадий! Кончай душить яблоню! Быстро сбегай за Викторией!

Худосочный юноша, услышав просьбу сраженного горем родителя, отреагировал неадекватно. Он просто рухнул с дерева, ломая тонкие ветки. По пути Аркадий умудрился потерять сознание и теперь лежал, успешно прикидываясь мертвым.

– Какие молодые люди нервные пошли! – всплеснул руками Богданов. – И это мой наследник, продолжатель моего дела! Тьфу!.. Слабак. Эй! Кто-нибудь! Приведите его в чувство.

Но никто не торопился покинуть уютные насиженные места, упорно продолжая разыгрывать из себя елочные украшения. Дело решил сам дракон. Роландэль не стал ждать, когда объявиться доброволец, и просто сорвал когтями ближайший пожарный гидрант. В небо взмыла струя воды, орошая живительной влагой все и всех вокруг. После щедрого душа народ сильно пожалел об отсутствии дождевиков и зонтов, а Аркадий оперативно пришел в себя и шустро метнулся в сторону ведьминого дома.

– Надо же, и напоминать не пришлось, – умилился отец хорошей памяти сына.

(обратно)

8

В доме Виктории отделочные работы вступили в стадию завершения. Веня метался со скоростью реактивного электровеника, успевая практически везде одновременно. Домовые наводили последние штрихи. Придавали, так сказать, лоск. Дворя наблюдал за происходящим с видом папаши, ожидающего первенца в приемном покое. Короче, бестолково метался по дому, раздавая всем никому не нужные и зачастую противоречивые советы, и без конца путался у всех под ногами. Его пытались вразумить, уговорить и даже связать – ничего не помогало. Слова суетливый домовой попросту пропускал мимо ушей, от пут избавлялся самым непостижимым образом, так что окружающим оставалось просто игнорировать Дворю. Последнего это обстоятельство ничуть не смущало, он с маниакальной настойчивостью совал свой нос куда ни попадя. Словом, всех окончательно достал.

В этот момент в дом ведьмы пожаловал еще один представитель древнего рода домовых. Вновь прибывший имел вид представительный, как и положено истинному домовому. Седые волосы ухожены и тщательно расчесаны, красная шелковая рубашка-косоворотка вышита по вороту золотым витиеватым рисунком, широкие белые в синюю полоску штаны заправлены в высокие сапоги. Окладистая борода придавала своему обладателю особенно авторитетный вид. Действительно, такой роскошной и ухоженной растительности на лице не было ни у кого. Под мышкой у домового находилась стопка журналов. Это был Пафнутий.

Пафнутий служил домовым у одного очень уважаемого дизайнера, который, к слову сказать, пользовался огромной популярностью и сам был не менее уважаем среди своего народа. Вновь прибывший деловито осмотрел обновленные комнаты, даже постучал по белому мраморному камину ногтем, словно проверяя на прочность отделку. Все время процедур домовые стояли буквально вытянувшись во фрунт, с трепетом в сердцах ожидая вердикта.

– Нет-нет-нет. Это совершенно никуда не годится, – зацокал языком Пафнутий.

Домовые горестно вздохнули, единогласно признавая свою никчемность в сравнении со столь компетентным товарищем. Один Веня и не подумал сдавать своих позиций. Разумеется, он местным не был и незнакомца видел впервые, а значит, вполне мог позволить себе здоровый скепсис по отношению к мнению незнакомца.

– Уважаемый, а вы, собственно, кто? И по какому праву позволяете себе неодобрительные высказывания в адрес нашей работы? Что-то я не припомню, чтобы мы приглашали кого-то в качестве независимого эксперта. – Веня подкрепил свои слова уничижительным взглядом, который, по его мнению, должен был морально раздавить оппонента.

Но не тут-то было. Потребовалось бы нечто большее, чем ирония одного домового, чтобы смутить Пафнутия.

– Вы, мой друг, слишком молоды и неопытны в высоком искусстве дизайна интерьера, – снисходительно заметил он.

– Да кто вы такой?

– Я? Я домовой знаменитого дизайнера Олега Стоцкого!

– Все равно это не дает вам права высказывать такие резкие суждения.

– Тем не менее вам придется с ними согласиться.

– Это еще почему? – подбоченился Веня, готовый дать достойный отпор непрошеному критикану. – Мы сделали невозможное в короткие сроки. Этот дом практически лежал в руинах! Мы перестроили погреб, добавив специальный винный погребок на французский манер, мы расширили гостиную, применив заклинания сложнейшей пространственной магии, мы даже фонтан со статуей сделали! Да сам Людовик Шестнадцатый облез бы от зависти, увидев такой интерьер! А домовому из деревни Новые Усадьбы, видите ли, не нравится…

Пафнутий выдавил снисходительную улыбку:

– Все это, конечно, замечательно, но вы думаете, Виктория сможет жить в обстановке эпохи мадам Помпадур?

Веня оглядел результат собственного творчества и признал его гениальным:

– Женщинам нравится такой стиль. Одна скульптура купающейся в фонтане Венеры чего стоит.

– Возможно. Но по своей неопытности вы совершенно позабыли одно существенное правило.

– Какое еще правило? – нахмурился Веня.

– Такое правило. Хороший интерьер должен отражать индивидуальные особенности своего хозяина, в данном случае хозяйки.

– А разве мой не отражает?

– Нет! Виктория – ведьма. А интерьер, без всякого сомнения, претендует на некоторый гламур, но совершенно не подходит хозяйке. Где метла? Где сушеные травы? Где те мелочи, которые создают вокруг ведьмы таинственность и заставляют витать в воздухе флюиды мистицизма?

– Не знаю, кто этот самый Гламур, но интерьер создал я! – Веня даже встал на носочки, чтобы казаться выше. – Чужих идей не ворую.

– Я вовсе не хотел сказать, что ты занимаешься плагиатом…

– Плаги-чего? Да я в морду давал за меньшее! – ярился Веня. – Держите меня семеро!

Домовые восприняли вопль Вени слишком буквально и тут же повисли на его руках.

– Извини, я не хотел тебя обидеть, но, насколько я понял, ты начинающий дизайнер и у тебя пока еще слишком мало опыта. Когда ты поработаешь с моё в этой сфере (Пафнутий не делал особой разницы между работой своего хозяина и своей собственной. Разве он не видел, как корпит дизайнер над эскизами? Разве не пролистывал все новые журналы?), то поймешь, что в интерьере важна не только наружная красота. Важно, как его воспримут окружающие. То есть если хозяйка ведьма, то посетитель должен сразу понять, в чей дом он попал.

– Все это, конечно, чудесно и познавательно, только образ всклокоченной женщины, напялившей на себя невообразимый черный балахон и увешанной с ног до головы многочисленными амулетами, существует только в воображении народа. И, между прочим, я учел характер занятий хозяйки дома. Этот камин – мечта любой уважающей себя ведьмы. Он очень вместителен, и у него достаточно широкий дымоход. В нем вполне может поместиться как сама ведьма, так и ее метла. А это очень важно.

– Разумеется, коллега. Но есть один нюанс. Услугами ведьмы пользуются все-таки обычные люди. Как вы думаете, они станут доверять решение своих проблем молодой девушке, проживающей в доме с фонтаном в гостиной и розовыми драпри на стенах?

Веня разочарованно взвыл. Он еще не был готов смириться с несовершенством этого мира и запустил ведром из-под краски в ни в чем не повинную дверь. В это время дверь приоткрылась, и заглянувшего в дом Богданова-младшего просто смело ударной силой эмалированной емкости.

Аркадий ощутимо приложился копчиком оземь, ведро упало тут же, и, ошеломленный таким поворотом сюжета, парень инстинктивно сжал импровизированный снаряд в объятиях.

– Что это было? – вопросил он самого себя, с удивлением ощупывая наливающуюся на лбу грандиозную шишку.

Взгляд потрясенного юноши наткнулся на ведро.

– Да как она посмела! Меня?! Сына Богданова?! Да кто она такая?!

Но тут его взгляд встретился с задумчивым взглядом Дика. Мутант по сути своей был еще щенком, но щенком очень крупным. Похоже, его создателям пришлось изрядно потрудиться над породой, и теперь волк рос как на дрожжах и уже достиг размера немецкой овчарки. Аркадий нервно икнул. Дик уселся напротив и вывалил розовый язык. Нарочитая неторопливость зверя никого не обманула. Парень прекрасно понимал, что соревнования по бегу со зверем затевать себе дороже.

– Ну-у-у, – осторожно протянул он, не спуская глаз со счастливо скалящегося монстра. – Теоретически она могла запустить в меня чем-нибудь и потяжелее…

– Положь ведро, – настоятельно порекомендовали из-за двери.

– Ты кто? – окончательно растерялся парень.

– Кто-кто… Автоответчик в пальто. Положь, говорю, ведро! Вещь-то хозяйская.

Аркадий удивленно похлопал глазами, озадаченно почесал шишку и поставил ведро на землю.

– Хорошо, – облегченно вздохнули за дверью. – Теперь медленно… повторяю: медленно поднимаешься на ноги и очень медленно убираешься вон со двора.

Парень понял – возражать себе дороже и осторожно поднялся на ноги, не выпуская из виду Дика. Монстр широко и с особым смаком зевнул, явив ошеломленному взору Богданова-младшего два ряда внушительного вида зубов. Зрелище вогнало парня в ступор. Волосы на голове зашевелились от ужаса и по всему перепуганному организму, чеканя шаг, промаршировали гигантские мурашки. Окончательно деморализованный, Аркадий направился к выходу, медленно переставляя ноги аккуратно по прямой линии, как канатоходец на представлении в цирке, и только у ворот вспомнил о цели своего визита.

– Слышь, автоответчик?

– Чегой?

– Ведьму позови.

– Во-первых, не ведьма, а госпожа ведьма. А во-вторых, дома ее нет. На охоту уехала.

«Не повезло», – с досадой подумал Аркадий.

«А ворота надо бы закрывать на засов, – решил Дворя. – А то шляются тут всякие, потом дом ремонтируй».

Сын Богданова вернулся домой несолоно хлебавши. Черный дракон, ожидавший гонца с нетерпением страшненькой девицы, на которую клюнул-таки ухажер и пригласил на свидание, очень расстроился. Роландэль прекрасно знал, что ждать Викторию – примерно то же самое, что ожидать снег в июле, причем с тем же результатом. Местная ведьма славилась своей неугомонностью и неожиданными решениями, казалось бы, простых проблем.

Роландэль задумчиво смел хвостом несколько деревьев вместе с притаившимися на них людьми и даже не заметил ругани в свой адрес. Впрочем, народ сквернословил недолго и не особенно громко. Оно и понятно, кому же хочется привлечь внимание натурального дракона и пополнить своей скромной персоной рацион реликтового ящера? В поле зрения янтарных глаз попала пышно цветущая клумба – роскошное произведение искусства ландшафтного дизайна. Здесь были собраны растения от простой незабудки до прекраснейших эльфийских роз. Крупные соцветия последних достигали размеров пиона и обладали тонким изысканным ароматом и певучими названиями сортов, но были так дороги и капризны в выращивании, что с ними редко кто связывался.

Впрочем, черного дракона заинтересовали вовсе не цветы, на которые заботливый садовник, как на алтарь, положил горы труда. Над клумбой порхало множество разноцветных бабочек. Здесь были и вертлявые капустницы, и величавый махаон… Множество легких крыльев взбивали жаркий воздух летнего дня. Беззаботных насекомых вовсе не волновало исчезновение какой-то там девушки и отсутствие ведьмы. Резкое движение когтистой лапы нарушило эту идиллию. Дракон ловко сцапал маленькое хрупкое тельце и сжал в кулаке. В планы Роландэля вовсе не входило лишить жизни одно из многочисленных беспечных созданий, поэтому он всего лишь удерживал испуганно бьющее цветными крыльями существо.

Бабочки прыснули в разные стороны, но одна из них отделилась от своих товарок и смело подлетела к дракону. При ближайшем рассмотрении мотылек оказался маленьким феем-крошкой с прекрасными голубыми крылышками. На нем были крохотные зеленые штаны, курточка в тон и шапочка, что делало малыша похожим на крылатого Робин Гуда. Фей обнажил маленькую шпагу, размером с иглу, угрожающе наставил ее на дракона и воскликнул:

– Немедленно отпусти Миранду или познакомишься с моей шпагой!

Дракон окатил малыша взглядом, полным скепсиса.

– И как ты себе это представляешь? – не скрывая иронии, поинтересовался он.

Действительно, силы были, мягко говоря, не равны. Легендарная Моська по сравнению с крохотным феем была слоном, а размеры драконанамного превышали габариты любого слона. Фей не знал драконьего языка, но понял, что поединка не получится. Дракон просто дохнет пламенем, и от него останется крохотная щепотка пепла, а это чуть больше, чем ничто.

Роландэль догадывался, что, кроме Виктории, которая таинственным образом умудрилась вступить в клан Серебряного Единорога (в него, если даже опустить тот факт, что он вообще исчез с лица земли много столетий назад, до сей поры принимали только чистокровных эльфиек), его не понимает никто. А вот руны – другое дело. Поэтому дракон гигантским когтем-ятаганом принялся вычерчивать на земле свое послание. Фей с интересом смотрел, как из-под когтя рождаются затейливые руны. Если бы он не был так возмущен наглым похищением своей возлюбленной, то смог бы даже залюбоваться процессом.

Вереница рун постепенно обретала смысл. Фею удалось разобрать их значение, и сначала он просто не поверил своим глазам, поэтому перечел еще раз медленно, чтобы не упустить ни единой черточки, от наличия которой руна может поменять свое значение. Перламутровые крылья затрепетали от удивления.

– Ты просишь меня помочь тебе? – удивился крошечный человечек, в глубине души надеясь, что это не так.

Конечно, ему очень льстило, что дракон обратился за помощью к такому крошечному существу, которое обычно решительно никто не замечает. С другой стороны, что же это за задача, с которой не в силах справиться дракон? Взгляд фея скользнул по стиснутой в кулак лапе ящера, и он тяжело вздохнул. Что бы ни затребовал чешуйчатый похититель за жизнь несравненной Миранды, оно того стоит. Прекрасная фея достойна любых жертв.

– Но чем может помочь такое маленькое создание такому большому ящеру, как ты?

Роландэль усмехнулся. Со стороны это выглядело как свирепый оскал проголодавшегося монстра, и фей даже чуть-чуть подался назад, но тут же мужественно заставил себя остаться на месте. Как раз фей-крошка ему и поможет! Разве можно с такими габаритами разыскать ведьму в лесу? Проще весь лес на корню спалить. Да вот беда: ведьма сгорит вместе с деревьями, а это автоматически сводило на нет все усилия. Феи-крошки славились своим умением пролезть практически где угодно и лететь по следу не хуже собаки.

«Мне нужно разыскать одну ведьму», – начертал рунами дракон.

– Хорошо. Будь по-твоему. Я выполню твою просьбу, только при одном условии. Ты отпустишь Миранду прямо сейчас.

А вот этого Роландэль делать не собирался. Стоит только разжать лапу, маленькой феечки фьють… как не бывало. Нет уж. Он, слава Светлым силам, не одну сотню лет разменял. Тем не менее дракон медленно разжал кулак, и жадному взору влюбленного предстала мирно спящая феечка. Ладошки девушка подложила под голову, грудь мерно поднималась и опадала в такт глубокому дыханию во сне.

– Ты ее усыпил! – возопил фей, пытаясь смириться с несправедливостью бытия.

Одно дело упорхнуть на свободу рука об руку, а другое – тащить на себе бесчувственное, хотя и горячо любимое тело. Такая ноша, к величайшему сожалению фея, была ему не по силам. А жаль.

«Да не волнуйся ты так, – словно прочтя безрадостные мысли голубокрылого мотылька, начертал дракон. – Верну я тебе ее в целости и сохранности. Вот ведьму приведешь, и верну».

Фей огорчился еще больше. Где это видано, чтобы ведьму удалось притащить в гости к дракону, тем более если она сама того не желает… «А может, желает?» – мелькнула в ошарашенном мозгу шальная мысль. «Кто их, ведьм, знает? Может, ей как раз всю жизнь во сне снилось, как ее похищает дракон?» Да и какой был у него выбор? Правильно. Никакого. Фей тяжело вздохнул, на всякий случай клятвенно заверил дракона в том, что, если с прекрасной головки златокрылой Миранды упадет хотя бы единственный волосок, он оторвет чешуйчатому его мерзкую голову, невзирая на его размеры, и улетел на поиски. Роландэль же сладко, до хруста в челюстях, зевнул и с чувством выполненного долга прилег отдохнуть от трудов праведных в тенечке.

Примерно к полудню охота разонравилась мне окончательно. Слегка покачиваясь в седле, я искренне недоумевала, что хорошего можно найти в этом скучном и нудном времяпрепровождении. Судите сами. Куча народу поднимается ни свет ни заря и дружно таскается по лесу, невзирая на погодные условия, с единственной целью обнаружить и умертвить несчастное животное с дальнейшей перспективой поедания добычи. Может, я чего-то не понимаю, но дикий хряк десятилетней выдержки, именуемый кабаном, представляется мне сомнительным деликатесом. Правда, назвать волколака несчастным язык не повернется, и поедать нежить может только какой-нибудь всеядный троглодит с луженым желудком и полным отсутствием как обоняния, так и элементарного чувства брезгливости. Но это частности, которые к делу отношения не имеют.

Примерно тогда, когда я уже была готова сдаться, наплевать на гордость, на волколака, и малодушно повернуть назад, среди темных стволов деревьев забрезжил просвет. Вместе с солнечным светом впереди ясно замаячила надежда на сытный обед и послеобеденный отдых. При мысли о еде желудок громко заурчал, требовательно напоминая о себе. Я пришпорила Яшку, и мы бодро продрались через кусты на лесную поляну, где какой-то затянутый в камуфляж мужик с энтузиазмом мясника разделывал нашего волколака. Признаться, от такой наглости я немного растерялась и так бы и сидела, разинув варежку, как воплощение статуи «пришла, увидела и не поверила своим глазам», если бы не вмешательство бдительного Василия.

– Гля! Народ! Браконьеры совсем оборзели, среди белого дня без лицензии охотятся!

Незнакомец прервал свое занятие и недоброжелательно фыркнул в нашу сторону:

– Надо полагать, у вас имеется разрешение на охоту и вы мне его сейчас предъявите.

Я с опаской покосилась в сторону внушительного на вид топора, которым незнакомец как раз освежевывал тушу. В нас не запустил – уже хорошо.

– А ты кто такой, чтобы мы свои документы показывали? – ощетинился кот.

Шерстка на пушистике встала дыбом, глаза загорелись боевым задором. Ни дать ни взять – воин, умилилась я.

– Ну так и гуляйте себе дальше, – настоятельно порекомендовал мужчина.

В это время на поляну вышли остальные. Волчок сразу ощетинился, показав внушительные клыки, эльфы заметно напряглись, готовые в любой момент обнажить клинки, Макс небрежно поигрывал боевым файерболом.

– Волчок? – удивленно окликнул браконьер, откидывая со лба капюшон.

По плечам рассыпались золотистые волосы и показались острые эльфийские ушки.

– Арни! – потрясенно ахнула я.

С Арни я познакомилась при очень необычных обстоятельствах. Помнится, я тогда совершала ночную прогулку по замку одного некроманта (который впоследствии был разрушен до основания не без моего участия), а он пытался стянуть какой-то чрезвычайно необходимый ему амулет. К несчастью, амулет погиб вместе с замком. Черный маг очень расстроился. Арни тоже, хотя оба горевали по разному поводу. Тем не менее странно было обнаружить его посреди леса над убиенным волколаком.

– Мир тесен, моя госпожа, – усмехнулся тот, вспоминая свою вынужденную роль слуги в замке демона из Темного мира.

– Может, раз вы так трогательно обрели друг друга, юноша уступит нам волколака? – осторожно предположил Васька, который никогда не забывал о своей выгоде.

– Пожалуйста, – кивнул тот. – В конце концов, мне нужна только голова, остальное можешь забирать. Я возражать не буду.

– Замечательно. И как ты себе это представляешь? Как я предъявлю в Новых Усадьбах волколака без головы?

– Запросто! – засмеялся Арни. – Скажешь, что в процессе усекновения от головы слишком мало осталось.

– Не поверят, – огорченно вздохнула я, разглядывая распростертую на земле тушу нежити.

– Еще как поверят, – довольно потер руки Макс.

Видимо, подсчитал примерную сумму от распродажи останков волколака. А что? Многие заинтересуются. Волколак входит в состав некоторых декоктов некромантов, да и на сувениры много что приспособить можно. Когти, например.

– Скорее удивятся, почему так много уцелело после твоих антигуманных опытов, – поддакнул Арни. – А ты, кстати, почему с такой охраной прогуливаешься? Опасаешься, что местные зверушки рискнут здоровьем и нападут?

– Нет. Пока самоубийц не нашлось. – В тон ему откликнулась я, сказав истинную правду, но не удовлетворив любопытства удачливого браконьера. Щедрый подарок ничуть не смягчил моего отношения к нежданной конкуренции. Я тут, понимаешь ли, ни дня ни ночи не знаю, по лесам и прочим буреломам шатаюсь практически без завтрака, обеда и перспектив на сытный горячий ужин, а он не только наглым образом завалил непосредственный объект охоты, но и не удосужился предупредить, чтобы зря не напрягались. Мы бы его и в башне могли подождать. Нам нетрудно.

– А ты какими судьбами забрел в эту глушь?

– Да так… Ничего особенного… – усмехнулся тот. – Гулял просто.

– Ага? – обдал эльфа бочонком скепсиса Васька. – А тут мимо, совершенно случайно, волколак пробегал. А у тебя как раз завалялись серебряные стрелы и арбалет.

– Угу… Угу… – закивал Арни. – Примерно так все и было.

Здорово. Сколько шансов у обычного человека, вернее эльфа, случайно повстречать волколака и при этом остаться в живых? Допустим, волколаки предпочитают мирно отлеживаться где-нибудь в кустарнике до ночных сумерек, и вы чисто случайно по непростительной неловкости отдавили мирно почивавшей нежити хвост. Неудивительно, что тварь огорчится вашей прискорбной неосторожности и мягко попеняет вам, цапнув за ногу (с дальнейшим отрыванием конечности в виде компенсации за моральный ущерб). Сколько народу, направляясь на прогулку, пусть даже в лес, предусмотрительно прихватывает из дома арбалет? А Арни, поди ж ты, захватил. Массивный боевой арбалет, даже прислоненный к сосне, выглядел более чем внушительно. Серебряный, с затейливой гравировкой приклад явно гномьего происхождения благородно блестел на солнце.

– А зачем тебе голова? – не удержалась я от вопроса.

В конце концов, не убьет же он меня при таком количестве свидетелей.

– Над камином повешу… Что за нелепые вопросы? Если подозреваешь в чем, так и скажи. Самой-то волколак зачем?

– Странный вопрос. Продам, конечно. Я же не извращенка – такую страхомордину над камином вывешивать.

Ко мне и так лишний раз зайти боятся. Добавила я про себя.

– И ты, разумеется, искренне недоумеваешь по этому поводу, – не удержался от сарказма Ахурамариэль.

Я невольно вздрогнула.

«Очень интересно. Может, просветишь на этот счет? А то я прямо теряюсь в догадках».

– Неужели? – хихикнул тот. – Да узрев твоих животных впервые, вполне можно от страха заикой стать, а те, кто здоровьем слаб, рискуют досрочно переселиться на кладбище.

В этот момент кто-то настойчиво поинтересовался:

– Вы ведьма Виктория?

– Да, – пожала плечами я. – А вы не в курсе?

– Что – да? – живо заинтересовались окружающие.

– Я ведьма Виктория.

Народ уставился на меня как на потенциального пациента психиатрической клиники.

– Мы как бы в курсе, – напомнил Гарандарэль.

– А зачем тогда спрашиваете? – вызверилась я.

Васька участливо заглянул в лицо:

– Вика, ты меня пугаешь… Это очередная хохма или у тебя уже раздвоение личности началось?

Ничего себе. Дожила. У меня раздвоение личности. Так и знала, что дружба с эльфами никого еще до добра не доводила. Взять, к примеру, знаменитого Бильбо Бэггинса из «Властелина колец». Так он тоже стал немного с тихой грустью после знакомства с кольцом. Носился с ним как с писаной торбой. Стоп. Но ведь я же не сошла с ума, я голос действительно слышала.

– Думаю, мне не стоит напоминать, что слышать недоступные для окружающих голоса – дурной знак.

Я поежилась. Так, Вика, спокойно. У меня глюки. Видимо, в завтрак какой-то шутник подсыпал что-то галлюциногенное. Вычислю кто – убью.

– Тебе надо вернуться в Новые Усадьбы. Тебя там ждут, – заявил настырный голос.

Я нервно икнула и взвыла благим матом:

– А-а-а-а!!! Я сошла с ума!

– Какая досада, – печально согласился голос. – Кто же теперь поможет бедняжке Миранде? Убьет ее дракон. Съест и не подавится, ящерица проклятущая.

Уважаемый глюк, не знаю, кто такая эта самая Миранда и почему для своей трапезы дракон выбрал именно ее, но при чем тут я? Разве я похожа на драконоборца или на странствующего рыцаря, алчущего признания и славы во имя прекрасной дамы? С чего ты взял, что я соглашусь отвоевывать совершенно незнакомую девицу у здоровенной ящерицы?

К тому же драконы кроме скверного характера, склонности похищать кого ни попадя имели неприятную привычку плевать огнем куда попало. Что, понятное дело, изрядно сокращало список желающих обогатиться за драконий счет (как известно, драконы имеют склонность копить в своих пещерах сокровища). Впрочем, встречались иногда уникумы, которые решались-таки на поединок. Не обеднела земля русская богатырями да поединщиками. Действительно, отчего не потешить себя, косточки не поразмять. Только в последние несколько столетий дракона сыскать почти так же сложно, как и пережить эту волнующую встречу. Что поделаешь, исчезающий вид.

– Миранда не девица, – возмущенно пискнул голос.

– Нашел чем гордиться, – раздосадованно отмахнулась я.

– Ты меня не так поняла! Она не просто девушка… Она принцесса фей.

Надо же. Мне на удивление везет на особ царской крови. Скоро нельзя будет за хлебом выйти, чтобы не столкнуться при этом с каким-нибудь королевичем или принцем.

– А ты кто такой? И почему тебя так живо интересуют феи?

– Ой! – спохватился невидимый собеседник, и в моем поле зрения появился крохотный фей с перламутровыми голубыми крыльями. – Я так волнуюсь за судьбу принцессы, что совершенно забыл о манерах. Разрешите представиться: Насвин. Я состою при отце принцессы Миранды пажом.

И тут я сделала сразу два открытия. Первое – я все-таки не сошла с ума и голоса мне не мерещатся, что не могло не радовать. Второе – народ приступил к активным действиям, дабы изолировать одну свихнувшуюся ведьму от общества раньше, чем она окончательно спятит и покусает всех подряд. Макс вооружился веревкой, эльфы – мешками сомнительной чистоты. Вероятно, в них когда-то хранился картофель, а потом их долго использовали как половик для ног или половую тряпку. Даже думать не хочется, зачем им понадобилось подкрадываться ко мне с холщовыми изделиями наперевес.

– В деревню прилетел дракон. Он схватил Миранду и потребовал, чтобы я нашел тебя… то есть вас, и привел к нему. Конечно, жизнь принцессы для вас ничего не значит, вы можете отказаться, я пойму. Но умоляю… Не дайте распоясавшейся рептилии уничтожить нашу принцессу!

– Очень надо тащиться леший знает куда для светской беседы с совершенно незнакомым драконом! К тому же неизвестно, насколько склонен сам доисторический ящер разговоры разговаривать. Может, он обедает исключительно ведьмами по имени Виктория. Мало ли какие идеи могут иметься в голове после нескольких тысячелетий.

Мои, с позволения сказать, спутники нагло воспользовались моим замешательством и совершили попытку связать безумную ведьму. Я завопила благим матом, размахивая руками, как взбесившаяся ветряная мельница, и пинала всех, до кого смогла дотянуться. Яшка с Волчком врезались в общую свалку, превратив яростную потасовку в замечательную куча-малу. Я орала, что всех порешу, как только достану меч. Однако сам легендарный эльфийский клинок являть себя миру не спешил, справедливо рассудив, что убивать меня не собираются. Словом, Ахурамариэль был единственным, кого ситуация забавляла до икотных колик. Яшка и Волчок на всякий случай покусали всех, кто имел несчастье попасться им под зубы. Досадно, но я не оказалась исключением. Когда чьи-то острые зубы с завидной бесцеремонностью впились в мою беззащитную ляжку, я дико взвизгнула и брыкнула ногой. Очень вредная часть где-то глубоко в мозгу с удовлетворением констатировала: «попала».

– Ой! За что?! – заорал кто-то.

Кажется, Макс.

– Не стой под стрелой! – мрачно откликнулась я и отвесила кому-то оплеуху.

В такой тесноте куда ни ударь, в кого-нибудь да угодишь. Это радовало, но не особо. Кстати, фей тоже не остался в стороне и благоразумно принял мою сторону. Разумеется, где он найдет еще одну ведьму Викторию, чтобы пойти спасать свою принцессу. Совсем мужики обнаглели. Раньше стоило попасть очаровательной даме в логово дракона (причем неважно, по какой причине, а хоть бы за щепоткой соли), находилась толпа желающих умертвить провинившегося зверя, дабы спасти юную прелестницу. Девицу отбирали у дракона вне зависимости от пожеланий первой и уж тем более не спрашивали мнения второго. Да-а-а… Старые добрые времена. Не то что теперь. Все так и норовят озадачить окружающих собственными проблемами. Нет бы поискать решение самостоятельно, без привлечения волонтеров.

Маленький рост фея вовсе не оказался помехой в драке. Наоборот, это стало важным слагаемым его успеха. Малыш вертелся юлой, успевая везде и всюду, жаля открытые участки кожи своей миниатюрной шпагой. Кстати, уколы были маленькими, но очень болезненными, примерно как у осы в комплексе с бальзамом «Звездочка».

Силы были не равны.

«Ахурамариэль! – внутренне возопила я. – Помоги! Хватит отсиживаться за спиной хрупкой девушки!»

– Во-первых, на хрупкую девушку ты не тянешь даже с натягом. «Стервозная демоница» применительно к тебе звучит более реалистично. Во-вторых, ты и без меня прекрасно справляешься. Расценивай этот опыт как очередную тренировку по рукопашному бою.

Ничего себе тренировочка получается! Изумилась я. Скорее уж бои без правил. Тут мне на голову какой-то умник все-таки умудрился напялить пыльный мешок сомнительной чистоты. Я попыталась крикнуть, что они козлы, а затем популярно объяснить, какой именно породы, но в рот, глаза, нос и даже уши тут же набилась вездесущая пыль. Глаза заслезились, в носу нестерпимо засвербело, кожа зачесалась, причем везде одновременно, и я мучительно, до звона в голове, чихнула.

– Будь здорова! – ехидно пожелал кто-то, и я окончательно озверела.

Все! Гора трупов, море крови! Ведьма я или нет? Заклинание, выбранное наугад из анналов памяти, прочитанное вперемешку с надсадным кашлем и душераздирающим чихом в то время, когда шустрые окружающие бодро вязали мои руки и ноги, с завидным рвением трансформируя ведьму в некое подобие египетской мумии с мешком на голове, сработало, как всегда, оригинально и специфически. Впрочем, я до конца не была уверена, что оно вообще произведет хоть какой-то эффект, помимо бесполезного сотрясания воздуха.

– Ох и ё-моё! – воскликнул котик, пораженный до глубины души моим лихим чародейством.

Мне стало мучительно любопытно, что за экспромт я организовала на сей раз. Но меня так крепко замотали веревкой, что освободиться не было никакой возможности. Осталось только скакать безумным кроликом по поляне, надеясь, что путы ослабнут. Но когда мне так везло?

Наконец, когда я уже устала считать количество шишек от встречи с деревьями (они как-то не спешили уступать дорогу потерявшей ориентацию в пространстве ведьме), Ахурамариэль смилостивился и появился, чтобы помочь разрезать веревки. Все-таки и от этого вредины и зануды временами бывает прок. В ответ клинок только тихо хихикнул.

Любуясь на творение рук своих, я задумчиво почесывала затылок и искренне удивлялась, как вообще можно сотворить подобное без какой-либо предварительной подготовки и соответствующих случаю ритуалов. Голова героически усекновенного волколака не просто ожила – она рычала, грозно скалилась, щелкала мощными челюстями. Каким-то образом ей удавалось передвигаться. Видимо ожившая часть нежити умудрялась использовать для этого воздух, хотя при полном отсутствии других частей тела такой способ передвижения в принципе невозможен. Но, как ни странно, обозленную голову это никоим образом не останавливало. Она, высоко подпрыгивая в воздухе, шустро гонялась за незадачливым усекновителем, пытаясь цапнуть хоть за что-нибудь. Арни удирал, петляя как заяц, сбивающий охотника со следа. Этот эффективный прием, спасший жизнь не одного пушистого зверька, срабатывал далеко не всегда, и иногда внушительные зубы ожившей головы с рычанием смыкались то на ляжке, то на филейной части охотника.

Васькину голову украсили роскошные ветвистые оленьи рога. Непомерно огромные костяные наросты сделали бы честь любому оленю, но коту они были вовсе ни к чему, к тому же фамилиар был не в состоянии оторвать голову от земли. Из-за деревьев на новоявленного рогоносца бросали томные взгляды несколько прекрасных олених, принимая его за роскошного самца. Видимо, копытным дамам раньше никогда не приходилось лицезреть столь завораживающе прекрасного головного украшения. Обладатель гарема ревниво бил копытом, по ходу дела прикидывая, стоит ли связываться с доселе невиданным соперником, чьи рога намного превышали его собственный рост. Сам кот тихо хныкал, тщетно пытаясь хотя бы сдвинуться с места, дабы убраться с дороги галопирующего эльфа и преследующей последнего головы. Впрочем, ни Арни, ни голове это ничуть не мешало, они перепрыгивали препятствие, как хорошие лошади на соревнованиях, даже не сбавляя при этом темпа.

Пара моих эльфийских женихов обзавелась сногсшибательными ослиными ушами и дивными длинными шнобелями, словно были прямыми потомками Пиноккио и с момента рождения не сказали ни одного слова правды. Эльфы дружно пытались испепелить меня взглядом. Получалось у них плохо, я даже не вспотела. Видимо, ребята мало тренировались на досуге. Нехорошо так недальновидно пренебрегать тренировками.

Макс обзавелся нижней губой длиной метра в три. Теперь ему точно нужно приобрести губозакатывающую машинку. Молодец я! Я возрадовалась, размазывая счастливые слезы по щекам. Надо же было умудриться учудить подобное при минимуме затрат.

– Ничего смешного, – укоризненно прошипел Макс.

– Не скажи, – хихикнула я в ответ. – Видел бы ты картину со стороны.

– Вот именно. Я как-то предпочитаю наблюдать подобное со стороны, а не становиться частью этого. Расколдовывай назад.

– И не подумаю, – насупилась я. – По мне, так вы изумительно смотритесь. Будете знать, как связывать ведьм и напяливать им на голову пыльные мешки.

– Но это было для твоего же блага! – отчаянно возопил котик.

– Типичная точка зрения маньяка, – зацокала языком я. – Когда его спрашивают о мотивации его поступков, он хлопает глазами и отвечает, что действовал для блага своих жертв. Может, он искренне верит в собственные слова, только жертвам от этого не легче.

– Мм. Мотивация, – насмешливо фыркнул Тирандерель. – Виктория, ты меня просто поражаешь богатством и образностью своего лексикона.

– Я заранее прощаю твой неуместный приступ скептицизма, – снисходительно улыбнулась я. – Тебе, наверное, невдомек, что помимо шатания по лесам и погромов в чужих домах существуют такие простые радости, как чтение книг.

Меня долго и вдохновенно уговаривали снять заклятия, обещая все что угодно, но в пределах разумного. Я кокетливо отнекивалась, прекрасно понимая, что многообещающий «предел разумного» только звучит здорово, а на самом деле фактически ничто. С таким же успехом можно посулить хоть луну с неба, а затем милостиво предложить забрать ее самовывозом. В итоге посулы приобрели более материальный характер.

Тирандерель щедро предложил флакон сногсшибательных эльфийских духов. Легендарный «Эльфийский рассвет» изготавливался по какой-то старинной технологии из редких цветов и растений, произрастающих только на территории клана Золотого Рассвета. Помимо своей редкости, духи обладали изумительным ароматом и стойкостью запаха, что сделало клан, производивший дивный «Эльфийский рассвет», очень и очень богатым. Духи приравняли к достоянию клана. Стоимость «Эльфийского рассвета» практически сравнялась с иномаркой. Надо ли говорить, что рыжий был милостиво прощен и расколдован, а я стала счастливой обладательницей заветного флакона. Мелена просто облезет от зависти, думала я, что сильно повысило мою собственную самооценку.

Гарандарэль решил сделать не менее красивый жест, и от щедрот своих предложил пополнить мой гардероб великолепным нарядом из переливчатого эльфийского шелка, причем любым, на какой ткнет мой украшенный золотистым коготком пальчик. Пришлось великодушно согласиться. Мое последнее платье безвременно погибло под острыми зубами злополучного волколака, чья голова неутомимо нарезала круги, гоняясь за Арни.

Макс презентовал немного мандрагоры. Корень достаточно редкий, выкапывать верещащее растение занятие не из приятных, требующее при этом кучу времени, сил и устойчивой психики. Котика я расколдовала просто так, предварительно взяв с него клятвенное обещание никогда больше так не делать.

С Арни оказалось тяжелее. Зловредная голова вовсе не собиралась останавливаться даже после того, как браконьер посулил мне неплохой амулет для распознавания нежити. Замечательная штукенция, между прочим. Определяет не только вид, но и класс опасности для окружающих. Пришлось устраивать на нежить вторичную охоту. Тут и мешки пригодились. После долгих метаний по поляне голову удалось прижать к одному из мощных стволов сосны и запихнуть в мешок. Голова рычала и покусала всех, до кого только смогла дотянуться, но все-таки проиграла большинству.

(обратно)

9

К деревне подошли только ночью, когда серебряный серп горделиво выплыл на черный бархат небосвода и яркой россыпью зажглись вокруг него многочисленные стразы звезд. Привязанная толстой веревкой к седлу Яшки туша обезглавленного волколака всю дорогу до населенного пункта волочилась по земле, оставляя в лесном грунте глубокие следы от когтей. В отличие от семейства кошачьих, когти у волколака не втягиваются. Так уж они устроены. К тому же в процессе транспортировки туша начала стремительно портиться, и теперь вокруг нас витал устойчивый запах тления. Короче говоря, воняло так, словно кто-то забыл закопать множество трупов и просто оставил их лежать на солнцепеке.

Всю дорогу народ тщетно уговаривал меня бросить останки волколака в лесу. Но я уперлась, как сотня мулов разом. Просто я ощущала острую необходимость реабилитироваться перед местными жителями. Им будет гораздо спокойнее спать, зная, что тварь больше не нанесет визит вежливости и не перегрызет им горло в постели. Если ради этого надо потерпеть какой-то там запашок, то цена не очень высока.

Нас встретил дружный вой местных псов. Собаки пели на редкость слаженно и от того не менее жутко. Мы гордо прошествовали по центральной улице до дома Богданова, чувствуя себя группой вампиров, вышедших на охоту. Кошки в ужасе шарахались в стороны, особо чувствительные ловко взбирались на дерево и присоединялись к собачьему хору. Одинокий пьяница, бредущий домой широкими зигзагами, узрев нас, выступавших словно призраки в ночи, резко протрезвел. А разглядев обезглавленную тушу волколака, нервно икнул и ломанулся как лось, разбрызгивая лужи и ломая кусты.

Оценив стремительность бегства представителя местной общественности, я пришла к неутешительному выводу, что народ в селе проживает по большому счету темный, необразованный и к тому же очень пугливый.

– Ага, – ехидно хихикнул Ахурамариэль. – Повстречаться ночью с тобой, да еще в компании вонючего, безголового волколака – зрелище не для слабонервных. Тут кто хочешь поседеет, а то и загнется от инфаркта.

Я мужественно проигнорировала некстати развеселившийся клинок. Тоже мне юморист нашелся.

В доме Богданова свет не горел. Что в общем-то и неудивительно. Время-то стояло позднее. Нормальные люди в такой час спят. И только ведьмы бродят по селу, пугая обывателей своим обликом и видом почившей нежити.

– Точно. И еще неизвестно, кого из вас боятся больше.

Я тяжело вздохнула, осознав всю горестность своей нелегкой судьбины при полном непонимании моей тонкой душевной организации окружающими.

– Согласен. Понять тебя очень тяжело. Лично я тоже не пришел бы в восторг, если бы на моем пороге появилась всклокоченная ведьма с окончательно протухшим волколаком на буксире.

В глубине души (где-то очень глубоко) я понимала, что в целом меч прав. Но куда, скажите на милость, мне деваться с такой сомнительной поклажей? Ну не домой же ее волочь?

– Не советую. Запах год не выветрится.

– Слушай, Загнибеда, а ты не находишь, что время для визита слишком позднее? Ночь ведь на дворе.

– Действительно, – сплоченно поддакнули эльфы. – Может, стоит зайти с утра?

– Не вопрос, – радостно согласилась я. – Вы, ребята, разобьетесь на пары и станете сторожить трофей, а я пошла.

– Куда?!

– Спать, разумеется, – пожала плечами я.

– Стоп-стоп-стоп… А почему как сторожить – мы, а как спать – ты?

– Потому что я единственная из вас дама. Слабый пол, так сказать.

Народ застыл, потрясенный убойной логикой. Дело решил Гарандарэль. Принц клана Раскидистого Дуба справедливо рассудил, что держать таких высокопоставленных гостей на пороге просто верх неприличия, а потому принялся дубасить в ворота с фанатизмом барабанщика, играющего атаку.

Дружно взвыли затихшие было собаки. Осторожно кравшаяся по крыше богдановского особняка кошка, запнувшись на полшаге, поскользнулась и с воплем, достойным Тарзана, съехала до карниза, где все-таки умудрилась уцепиться кончиками когтей и вторила разошедшимся не на шутку собакам такими руладами, что в ушах звенело. Народ, проживавший в доме, контужен не был, тугоухостью не страдал, а потому в доме мгновенно вспыхнули окна, и на улицу вывалился растрепанный полуголый народ с вилами, лопатами и различным дубьем наперевес. Создавалось впечатление, что люди прямо так и спали с садово-огородным инвентарем под подушкой, на случай внезапного нападения нечистых сил или просто ночных татей.

– Кто там? – осторожно поинтересовались из-за ворот голосом Богданова.

– Валерий! Откройте дверь, это я! – крикнула я в закрытые ворота, надеясь, что никто не додумается лить со стен горящую смолу, как поступают в осажденных замках.

– Я это кто? – с подозрением вопросили за воротами.

– Кто, кто… Ведьма без пальто.

– Да? – недоверчиво протянули в ответ. – А чего это ты, ведьма, по ночам без пальто гуляешь и честных людей будишь?

Насчет честности непосредственно этих людей я сильно сомневалась, потому что никак не могла понять, как за короткий срок можно не только дом в Новых Усадьбах отгрохать, но и купить виллу на Гавайях, средних размеров остров в Тихом океане и прочее, и прочее. Но, по вполне понятным причинам, озвучивать свои сомнения не стала.

– Я волколака поймала… И за премией пришла.

Всем известно, что за поимку особо опасной нежити, к которой относится и волколак обыкновенный, награждают весьма кругленькой суммой. Особенно если нежить предварительно успела несколько раз напасть на людей. Не обходилось, конечно, и без некоторых накладок. Находились предприимчивые ведьмы, ведьмаки и прочие борцы с нежитью, включая вольных стрелков, которые умудрялись загнать одну и ту же свежеубиенную нежить по частям, выдавая каждую за часть отдельной особи.

За воротами задумались. То ли ожидали с моей стороны какого-то подвоха, то ли просто не хотели открывать.

– Он что, живой? – осторожно поинтересовался Богданов.

– Ну вы, блин, даете! – пораженно ухнул неизвестно откуда взявшийся Филька, вольготно располагаясь на заборе. Отчего-то раньше я всегда думала, что филины не могут летать бесшумно. Для этого у них слишком внушительная комплекция. Но внезапностью своего появления Фильке удалось заставить вздрогнуть не только меня, городскую девочку, но и исконно лесных жителей – эльфов. А это дорогого стоит. – Притащить на сворке живого волколака! Даже Виктория не додумается до такого…

Я показала зарвавшемуся оборотню кулак. Филин задумчиво обозрел предложенное и добавил:

– Дороже стоит живой.

Убила бы, честное слово, и наплевать мне на уголовную ответственность. Последнее время некоторые слишком активно ратуют за права оборотней. Теперь, чтобы убить перевертыша, необходимо как минимум получить лицензию на отстрел. Раньше достаточно было только повстречать оного. Старые добрые времена…

Ворота распахнулись так резко, словно находящиеся за их спасительной сенью люди всерьез планировали убить нас всех разом. К счастью, я хоть и не предвидела такого финта, но стояла достаточно далеко. Макс своим спасением был обязан хорошей реакции Волчка. Мутант резко отпрыгнул в сторону, целитель не смог удержаться на спине мутанта и, взмахнув руками, как пингвин, мечтающий о полетах, улетел во тьму, вопя нечто нецензурное. Откровенно говоря, я его понимала. Катапульта вышла славная. Фей, удобно расположившись на моем плече, ржал как ненормальный.

Богданов появился из-за створок ворот и, не обращая на всеобщее веселье ровно никакого внимания, деловито прошествовал к туше поверженной нежити. Облаченный в длинную, до пят, белоснежную ночную рубашку и какой-то жуткий средневековый колпак, но с двустволкой наперевес, он сильно смахивал на собственное привидение. Мужчина с интересом осмотрел предложенный экземпляр волколака обыкновенного, извлек откуда-то нож (интересно, где прятал?) и невозмутимо отхватил от лапы парочку когтей. В руках его незнамо откуда возникла пачка денег (насколько мне было известно, способу извлечения денег прямо из воздуха никто еще не обучился, может, Богданов раскроет мне свой секрет?). Деньги со всей торжественностью были вручены мне. Даже на первый взгляд там было больше обычного для таких случаев вознаграждения этак раза в два. Пока я размышляла о причинах такой щедрости, Богданов снизошел до пояснений:

– Ну вот и все. Теперь, будь добра, убери эту падаль от моего дома подальше…

– А куда я его дену? – опешила от такого поворота сюжета я.

Разве ему не полагалось с благодарностью принять так щедро оплаченный трофей, выделать шкуру, и зимними вечерами долго, взахлеб повествовать друзьям о том, как один голыми руками задушил – да что задушил! – ногами запинал огромную клыкасто-зубастую нежить, после чего гордо вывесил трофейную шкуру над камином на долгую память потомкам.

– Не хочу тебя разочаровывать, дорогая, но кто в своем уме станет хранить дома такую мерзкопахнущую дрянь? И где найти идиота, который добровольно станет любоваться на нее без противогаза?

Н-да. Об этом я не подумала.

– Ух ты! А ты это умеешь? Я поражен…

Вот гад!

– Откуда я знаю? – Похоже, я так заболталась с ехидствующим Ахурамариэлем, что практически подпрыгнула от голоса Богданова. – Просто прикопай его где-нибудь за пределами деревни. Главное, подальше отсюда. Очень… очень далеко… Кстати. Там прилетел один дракон. Словом… Сделай так, чтобы его завтра уже не было на моем газоне.

Ворота с металлическим лязгом захлопнулись, оставив меня в полном недоумении – решать, куда девать целую тушу волколака.

– Да выволоки его в лес и зарой где-нибудь… Кстати, я такой дивный овражек приметил! Тебе останется только засыпать.

Хм. А это идея.

Овраг действительно был будто создан для массовых захоронений. Глубокий, удобный, полный прошлогодней листвы… Минус был в том, что заниматься таким неблагодарным делом приходилось только вдвоем. Макс не смог отвертеться, так как прямо жаждал заполучить парочку когтей и сделать подвеску, как у заправского охотника за головами. Я нагло предложила отработать эффектный сувенир. Макс надулся, но расставаться с мыслью о заветных цацках не стал. Зато остальные сопровождать новоявленных могильщиков отказались. Эльфы дружно заявили, что каждый сам хоронит своих мертвецов (эк они загнули!) и вообще у них дел по горло. Слабаки! Бросили одинокую хрупкую девушку в самый ответственный момент. А еще в женихи набиваются. Ну как с такими семью заводить? Прямо не знаю.

Васька умчался домой под благовидным предлогом приготовления ужина. Ну что ж. Это, можно сказать, святое. Филька, зажимая крылом клюв и отчаянно гнусавя, прогундосил нечто вроде «на охоту пора, а не то похудеет и умрет от голода». Угу. Так я ему и поверила. Да в нем килограммов пять лишнего веса! Сачок несчастный. Фей упорхнул повидать похищенную драконом принцессу. Ладно-ладно. Я им еще припомню. Нет. Разумеется, я не злопамятна. Просто злая и память у меня хорошая.

До оврага ехали под душераздирающий вой местных шавок, которым подпевали одуревшие от непередаваемых миазмов лежалой мертвечины коты. Хотя плюсы были. Даже целых два. Первый – похороны покойного были весьма и весьма неплохо оплачены. Второй – кровососущие насекомые дохли гораздо раньше, чем могли к нам прикоснуться. Не выдерживали, бедняжки, газовой атаки.

На дно оврага тушу спихнули совместными усилиями. Я долго морщилась, крепилась, неимоверным усилием воли сдерживая рвущийся на волю обед (аж сама поразилась собственному мужеству). Но это все, на что я была способна. То есть спуститься вниз для предания останков земле сил уже не было. Сама мысль о подобном деянии была сродни подвигу Геракла. Макс тоже не смог себя заставить. Мы немного постояли на краю с подветренной стороны.

– Знаешь… А ведь мимо этого оврага мало кто ходит, – заметил Макс.

Я не могла не согласиться с его выводом. Тропинки как таковой сюда не было, и на это место нам посчастливилось напороться совершенно случайно.

– Давай его просто засыплем листьями, и все.

– Давай, – облегченно вздохнула я.

Листья – это не земля. Они гораздо легче, и чтобы засыпать ими трещину в земле, пусть даже довольно глубокую, требуется гораздо меньше времени и минимум подручных инструментов. То есть ноги и руки вполне сгодятся. Через полчаса отчаянного сопения и возни мы получили чудесную возможность созерцать творение рук своих. Кто бы мог подумать, что за короткий срок можно не только сравнять овраг с краями, но и насыпать вполне приличный курган. Из кучи листового опада, недовольно фырча, выбрался на редкость сердитый еж и нагло укусил Макса за ногу. Тот взвыл и не нашел ничего более остроумного, чем врезать обидчику голой рукой. Эффект был потрясающий. От дикого вопля разобиженного целителя с близлежащих деревьев осыпалось столько листьев, хвои, птичьих гнезд и просто сов, что из них можно было бы воспроизвести египетскую пирамиду в натуральную величину вкупе со сфинксом. Наверное, бить ежей все-таки не очень полезно для здоровья.

– Вика. – Вкрадчивый, мурлыкающий голос меча заставил невольно напрячься в ожидании очередной колкости. – Сдается мне, зря вы закопали многострадальный трупик зверски замученной нежити так глубоко.

На счет «зверски замученной» можно и поспорить. Хотелось бы мне увидеть того смельчака, который додумался бы тиранить волколака. Впрочем, последних мгновений жизни убиенного застать не удалось, и насколько гуманен был избранный Арни способ умерщвления нежити, судить не берусь.

«Это почему же зря?» – осторожно поинтересовалась я, прекрасно понимая, что, наверное, лучше было бы промолчать.

И я бы именно так и поступила, если бы не банальное любопытство. А оно, как говорится, не порок…

– Насколько я понял, ты получила весьма кругленькую сумму за этот дурно пахнущий экспонат?

Это был риторический вопрос, и в ответ я просто кивнула.

– Ну так вот… Даю наводку: Новые Усадьбы не единственная деревня в окрестностях…

Ахурамариэль загадочно замолчал. Но продолжения и не требовалось. Правила о вознаграждении за усекновение рыскающей по окрестностям нежити успешно действует везде. И пусть этот волколак не успел засветиться где-нибудь еще (иначе команду истребителей вызвали бы гораздо раньше), а значит, заплатят за него на порядок меньше, чем в Усадьбах… Но ведь заплатят же.

Видимо, Макс пришел точно к такому же выводу, потому что мы ринулись разгребать листья на редкость сплоченной командой и довольно скоро встретились на дне оврага, намертво вцепившись я в хвост, он в холку нежити.

– Зачем он тебе? – напряженно вопросил Макс, стараясь перетянуть тушу в свою сторону.

– А тебе? – мило поинтересовалась я, резко дергая в свою.

– Мне, чтобы заработать деньги.

– А мне, надо полагать, деньги без надобности, – сыронизировала я.

– Ты уже получила свою долю.

– Что-что? – удивилась я и чуть не выпустила саблевидный хвост из рук. – Какую долю? Это же мой волколак! Арни отдал его мне. До деревни транспортировал его Яшка. А ты просто примазался.

– Я примазался? – задохнулся от возмущения целитель.

Я нагло воспользовалась замешательством противника и рванула тушу на себя что есть сил. В результате мы с волколаком сплоченным дуэтом улетели в кучу листьев. По дороге я орала нечто нецензурное, Макс ржал как племенной жеребец, а покойный просто припечатал меня сверху, как импровизированный пресс.

– Прекрати веселиться и вытащи меня отсюда… – взмолилась полузадушенная я, выплевывая изо рта клок шерсти и из последних сил борясь с вонью и подкатывающей тошнотой.

– Хорошо. Но волколак мой, – послышался неумолимый ответ.

– Шантаж! – возопила я, тщетно пытаясь разучиться дышать.

К сожалению, эта потребность заложена в человеке природой. Так уж мы устроены. Кислород нам жизненно необходим. Ну почему именно сегодня у меня нет насморка?!

Макс задумался.

– Уговорила. Семьдесят пять на двадцать пять, – изрек он.

– Грабеж! – выдохнула я и задержала дыхание.

Торговались долго и упорно. До умопомрачения, причем моего. Сошлись на цифре пятьдесят на пятьдесят. После чего Макс сподобился вызволить полузадохшуюся меня из нежелательных объятий нежити. Здесь мы разделились. Я скоропостижно уползла в ближайшие кусты, где меня долго и мучительно рвало. А Макс отволок за хвост предмет наших товарно-денежных отношений на берег оврага.

Когда меня перестало выворачивать наизнанку, в голове слегка прояснилось, а радужные круги перед глазами испарились, словно их и не было, вдруг обнаружилось, что Яшка благополучно растворился в ночи, оставив нас решать проблемы с транспортировкой духовитого груза самостоятельно. Надо было как-то спасать ситуацию, или наш коммерческий план, скорбно пискнув, скончается прямо на глазах.

– Ну что ж… – задумчиво протянула я, стараясь держаться от туши подальше. – Придется тебе, Макс, показать, таксказать, свою молодецкую удаль и отволочь наш трофей в Крутогорье.

– Почему я? – огорчился несправедливостью жизни целитель.

– По двум причинам. Во-первых, ты мужчина как-никак. – При этих словах Макс сначала было горделиво приосанился, но бросил взгляд на предмет будущей грузоперевозки и пригорюнился. – Во-вторых, – невозмутимо продолжала я, – пятьдесят процентов надо отрабатывать.

Парень окончательно сник, но послушно взялся за хвост волколака, благо вышеупомянутое Крутогорье находилось совсем недалеко, примерно в километре от Новых Усадеб. Вскоре мы под неизменный дружный вой местных шавок вошли в село. Макс сопел, кряхтел, как старый пожарный мерин, но тянул хорошо. Молодец. На плетне сидел кот и самозабвенно выводил любовную серенаду своей пушистой трехцветной подруге. Завидев нашу траурную процессию вкупе с непередаваемыми миазмами, пушистый Казанова сбился с ритма, закашлялся и хрипя рухнул с перекладины. Его более выносливая дама осталась в гордом одиночестве, тараща на невиданное шествие огромные плошки глаз.

– Ну? – требовательно прохрипел Макс, переводя дух. – Куда тащить-то?

– Да погоди ты! – отмахнулась я, стараясь сориентироваться, где именно может располагаться дом главы сельской администрации.

Хоть Крутогорье и ближайшее село, но я так и не удосужилась в нем побывать. Теперь я об этом жалела, но проливши молоко, по сметане не плачут.

– Чего годить-то? – возмутился целитель. – Вот сейчас лягу и помру прямо здесь, и у тебя на руках окажется сразу пара трупов.

Я с интересом посмотрела на умирающего.

– Давай… Правда, за тебя, пожалуй, много не дадут. Зато все деньги за волколака мне достанутся.

– Не дождешься! – резко передумал тот.

А говорят, что это женщины переменчивы как погода! Хмыкнула про себя я. Однако что же делать?.. У кого бы спросить, где проживает глава сельской администрации? Беда в том, что в селе ночью (в отличие от города) народ прогуливается редко. Большинству селян вставать ни свет ни заря, а потому ночные красоты редко кого привлекают. Сегодняшняя ночь не стала исключением, и в окнах темных домов свет не горел.

– А ты просто постучи в первый попавшийся дом. Местные наверняка в курсе, кто где проживает.

«Оригинальная идея, – скептически фыркнула я. – Полагаю, поднятый с постели народ мне еще и чашечку какао предложит».

– Если у тебя есть другие мысли – действуй. Иначе сильно рискуешь проторчать здесь до утра.

Не-э-э. До утра торчать столбом в незнакомом селе, изображая из себя скульптурную композицию «Охотники вернулись из леса», не очень-то хотелось. Точнее, не хотелось совсем. Поэтому я недолго думая принялась стучаться в ближайшие ворота. Местный кобель, услышав такой беспредел с моей стороны, поступил нетривиально: наплевал на свой собачий долг и молча забился в конуру, сделав вид, что его нет дома. Неадекватная реакция пса меня нисколько не остановила. Просто теперь пришлось стучать громче и ногами. Наконец потуги увенчались успехом и окна дома озарились светом. Привлеченный шумом хозяин дома вывалился на крыльцо в одних белых семейных трусах фасона «колени в тепле» и вежливо поинтересовался, кто это беспокоит его в столь поздний час:

– Какая сволочь шляется по ночам?! Ни днем ни ночью покою нет! Сейчас как вилами приголублю – будете знать, как по ночам добрых людей беспокоить.

В ответной речи я выразила некоторое сомнение в его доброте:

– Добрые люди, между прочим, гостей вилами не встречают, а приглашают в дом и угощают чаем с тортом.

– Да кто ты такая, чтобы я тебе чай предлагал? – поинтересовался счастливый обладатель элегантных трусов.

– Я? Просто ведьма, – кокетливо произнесла я. – А вы?

За воротами громко икнули и более вежливо поинтересовались:

– И что тебе, ведьма, надо?

– Ведьме надо узнать, где ваш глава сельской администрации проживает.

Мужик явно обрадовался, что изначально мой визит к нему не планировался, а я просто заблудилась, и указал на искомый дом так, будто ждал этого момента всю свою сознательную жизнь. Словом, расстались мы вполне довольные друг другом и почти друзьями.

Глава сельской администрации жил в прекрасном двухэтажном доме, который выгодно отличался от окружавших его домов. Нет. Это вовсе не значит, что остальные ютились в жалких лачугах, просто на этой улице двухэтажный коттедж был единственным. Пара кавказских овчарок благоразумно забилась в конуру, стараясь не привлекать нашего внимания. Макс издал душераздирающий мученический вздох титана, на чьих плечах покоится небосвод. Я мужественно проигнорировала демонстративно страдающего целителя и принялась долбить ногой в решетчатые ворота с энтузиазмом первокурсницы, рвущейся на свидание. Минут через пять я отбила свою ногу, минут через десять на пороге показался еще один мужик ровно в таких же трусах. То ли у них тут была своя особенная деревенская мода, то ли одна швея на всех. Во всяком случае, появление еще одного мужика в таком же одеянии вызвало во мне острый приступ дежавю.

– Это кто это тут по ночам бродит? – вопросил мужик.

– Это я – ведьма. Вот волколака вам принесла.

За воротами послышался глухой стук и детский крик:

– Папа! Папа! Что с тобой?!

– Однако какие тут слабонервные люди проживают! – уничижительно фыркнул Макс. – Я вот таскаюсь с этим вонючим чучелом из одного конца деревни в другой, а они тут в обмороки падают от одного только названия. Кто-нибудь, дайте понюхать ему нашатырь! Пусть сначала рассчитается с нами за убитую нежить, а потом лишается чувств сколько будет угодно.

– Так он что? Не живой? – осторожно поинтересовались из-за забора.

– А вы хотите, чтобы мы его оживили? – спросила я, опуская тот факт, что нежить в принципе живой быть не может.

На то она и нежить.

Нас бурно заверили, что оживления усекновенной твари вовсе не жаждут. Более того, заплатили как за нежить, нападавшую на село, лишь бы мы убрали вонючую тушу с лужайки. Правда, один коготь все-таки взяли для отчетности.

Когда сделка завершилась, деньги благополучно перекочевали к нам, коготь достался главе и ворота негостеприимного дома громко захлопнулись, Макс удивленно воззрился на волколака и поинтересовался:

– И что теперь прикажешь с ним делать? Опять в лес, что ли, тащить?

– Почему сразу в лес? – удивилась я. – Знаешь, сколько здесь еще не охваченных нами сел есть? Давай нанесем им визит. Доля та же, пятьдесят на пятьдесят, но тащишь ты.

Макс взвыл, ясно представив себе, что таким образом мы вполне можем дойти хоть до Северного полюса, но впрягся. На что я, собственно, и рассчитывала.

К худу это или к добру, но он оказался не прав. В пятом селе изрядно потрепанную тушу приняли с благодарностью, положив конец нашему весьма успешному бизнесу. К этому моменту мы так устали, что чуть не расцеловали очередного главу. Дом! Милый дом! Жди меня! Я иду.

(обратно)

10

Новые Усадьбы встретили нас тоскливым собачьим воем, хотя волколака с нами уже не было, мы его удачно пристроили в хорошие руки. Думаю, дело было в том, что запах этой нежити устойчиво пропитал и нас, и всю нашу одежду и четвероногие друзья человека это учуяли. Впрочем, я, кажется, стала свыкаться с необычным музыкальным сопровождением. Возможно, мне даже будет его не хватать.

На пороге дома меня ожидал еще один сюрприз. И почему я не удивляюсь? Стоило только приблизиться к родным воротам, как скрипучий голос ехидно поинтересовался:

– Вы кто?

– Свои, – опешила от такой наглости я.

– Какие еще свои? – фыркнули в ответ. – Свои в такой час дома в кроватях десятый сон досматривают. Это только тати беззаконные по чужим дворам шляются. Не буду ворота открывать!

Ничего себе! Стоило только отлучиться на день, как в доме творится черт знает что!

– А ты кто? – удивленно поинтересовалась я.

– Я-то? – проскрипели в ответ. – Я сторож этого дома. А что вас, собственно, так удивляет?

– Меня? – усмехнулась я оскалом самой счастливой волчицы в мире. – Ничего. Просто хотелось бы знать, в кого я сейчас заклятием запущу.

Я в общих чертах прикинула, чем именно эффективным (чтобы неповадно было) и тем не менее не очень разрушительным (чтобы не лишиться собственного дома в результате какого-нибудь землетрясения) шарахнуть по наглому болтуну, который мало того, что без моего ведома взялся мой дом сторожить, так еще и меня внутрь не пускает.

– Вы ведьма? – В ночи зажглись два красных глаза, и в алых отблесках проявился здоровенный волчий череп, висящий на моих, между прочим, воротах.

Я настолько обалдела от увиденного, что едва не села прямо в дорожную пыль, разевая рот, как только что вылупившийся птенец.

– Да, – гордо подбоченился Макс, будто из нас двоих ведьмой был именно он. – А у вас, уважаемый, есть что-нибудь против? Или вы просто находитесь в силках стойкого предубеждения против людей магических профессий?

– Хозяйка, что ли?

– Ну да, – скромно потупилась я.

– Так бы сразу и сказала. А то морочишь мне голову… Заходи.

Ворота приветливо распахнулись, пропуская нас, усталых и голодных путников, внутрь. Почти на пороге до меня донеслось осторожное покашливание черепа и его ехидный скрипучий голос:

– Слышь, хозяйка!.. Ты бы помылась, что ли… А то воняешь, сил нет.

Я обиженно насупилась. Нет. Ну каков хам! Хозяйка возвращается домой после долгого отсутствия, а ее мало того, что долгое время мурыжат на пороге, так потом еще и критикуют.

– А между прочим, он прав, – ехидно добавил масла в огонь Ахурамариэль. – Для тебя сейчас долгий и очень горячий душ – самое то.

«Почему именно душ? Может, я предпочитаю ванну».

– Потому что в ванной ты просто уснешь и лишишься ужина.

Аргумент железный. К тому же я слишком устала для споров.

– Ты? Да ты будешь спорить даже с могильщиками, когда они станут закапывать твой гроб.

Я мужественно проигнорировала замечание. Молодец я. Какое самообладание.

Внутреннее убранство дома после скоропалительного ремонта потрясало. Нет. Я, конечно, не против ремонта вообще (ну там обои переклеить, пол покрасить и мебель поменять), но зачем же так кардинально… Если раньше мой дом напоминал боярский терем с резными лавками и деревянной обшивкой стен, то теперь это было скорее жилище деревенской знахарки или ведьмы, словно выпрыгнувшее из воображения обычного деревенского жителя. Здесь было все: и огромная русская печь, удобная, кстати, для моего полета на шабаш (за это Дворе мое гран мерси), пучки сушеных трав под потолком, хрустальный шар на серебряной подставке, многочисленные деревянные полки с разнообразными флаконами, баночками и скляночками, книгами и фолиантами в потертых кожаных переплетах с золотым и серебряным тиснением. Многочисленные свечки, амулеты и прочее, и прочее. Даже чучело филина имелось. Оно гордо восседало на деревянной жердочке прямо как живое.

– Ой! Чучело! – умилился Макс и тут же бесцеремонно потыкал его пальцем.

Чучело возмущенно ухнуло и тут же вцепилось в доверчиво протянутую конечность. Целитель взвыл и затряс пострадавшей рукой.

– На себя посмотри, придурок! – настоятельно порекомендовал Филька, а это был именно он.

Откуда-то со стороны кухни выкатился слегка всклокоченный и чересчур возбужденный домовой с рушником наперевес. На вышитом красными петухами и цветами полотенце красовался серебряный поднос с караваем и серебряной же солонкой. Надо полагать, это меня так хлебом-солью встречали. Я аж умилилась.

– Добро пожаловать, хозяюшка! – радостно возопил Дворя, слегка контузив своим воплем.

Хорошо хоть я не с похмелья, а то подобной встречи просто не пережила бы.

– А мы тут как раз ремонт закончили. Аккурат к сроку поспели… Ну что? Любо тебе здесь? Угодили ли?

Глядя в эти ждущие приговора глаза, просто язык не поворотился пространно объяснить, что именно я думаю о его дизайнерском начинании. Жить в индивидуальной избушке даже без курьих ножек… Брр.

– Обалдеть… – только и выдохнула я.

Домовой расцвел как майский куст и радостно ускакал обратно на кухню. По крайней мере есть надежда на ужин. Этой мыслью я утешала себя, провожая взглядом ускользнувший каравай.

– А тебе бы только живот набить, – не удержался от подковырки Ахурамариэль. – Нет бы о прекрасном подумать… Ну там книжечку почитать… Репродукции посмотреть…

«Между прочим, в книжечках главные герои неизменно подкрепляют организм всяческими деликатесами. А на репродукциях сплошь девушки с персиками и натюрморты. Так и от язвы желудка помереть недолго».

– Язва умерла от язвы… Хм… Неплохой каламбурчик получился.

Я не стала опускаться до дальнейших пререканий и отправилась в свою комнату, дабы принять горячую ванну с ароматной пеной и избавиться наконец от вездесущего запаха разложения. А то скоро зомби будут со мной раскланиваться, принимая за свою.

Слава светлым силам, спальни ремонт не коснулся. Уже здорово. Вполне современная ванная комната тоже осталась цела. Я чуть не бросилась целовать вожделенные краны. Мыться! Погрузиться в горячую воду с добавлением ароматических масел… М-м-м…

В ванной отмокала долго. Пока кожа на подушечках пальцев не сморщилась от воздействия влаги. Затем извела на свою рогатую голову не менее бутылки шампуня, пока не достигла желаемого результата. Волос стал чистым, аж скрипел. Благодать. Все еще пребывая в прекрасном расположении духа, я вышла в спальню завернутая в широкое банное полотенце и остолбенела от увиденного. На моей кровати вольготно раскинулся голый (если не считать длинных рыжих волос и одеяла, обмотанного вокруг бедер) Тирандерель. Просто картина маслом «Не ждали». Я потрясенно захлопала глазами и не нашла ничего более оригинального, чем спросить:

– Что ты тут делаешь?

Эльф придал своему лицу как можно более загадочное выражение, лениво перекатился на спину и промурлыкал:

– Тебя соблазняю, разумеется.

Обалдеть. Слов нет, одни эмоции, причем неадекватные. Я стояла и решала, что в таких случаях принято делать: выпрыгнуть в окно или закатить истерику с требованием немедленного венчания. Раньше мне как-то не приходилось попадать в подобные ситуации, немудрено, что растерялась с непривычки. Дверь с шумом распахнулась, и на пороге возникли Васька с подносом и Гарандарэль с огромным букетом роз и бутылкой шампанского. Где-то я уже видела эти цветочки, кажется, на соседской клумбе (за потраву своих – убила бы). И ведь даже не постучались, паразиты. Их что, никто не учил хорошим манерам? Оба, увидев полуобнаженную меня и практически нагого Тирандереля (наличием одеяла можно пренебречь), воззрились на нас, как король, узревший свою дочь, целующую свинопаса.

– Виктория! – возопил Гарандарэль с таким возмущением, словно не его застукал собственный отец практически раздетым (вернее, абсолютно голым) в моей компании.

Не то чтобы я задалась целью скомпрометировать всех знакомых мне эльфов. Просто так уж получилось.

– Замуж тебе надо, – вздохнул Васька, задумчиво потирая лапкой нос.

Ага. Спешу и падаю, прямо в фате путаюсь.

– За чем же дело стало? – вкрадчиво промурлыкал этот нахал в моей постели, потягиваясь, словно сытый кот. – Я готов.

– В каком смысле? – осторожно поинтересовалась я.

– Жениться готов.

– Стоп-стоп-стоп! Зачем же такие крайности? Я вовсе не требую таких жертв. Достаточно будет, если вы просто уберетесь из моей комнаты. Причем оба.

– А вот я настаиваю на объяснении, – вклинился Гарандарэль. – Что здесь делает этот тип?

– Лежит, – скромно предположила я.

– Неужели… – Блондин угрожающе навис над рыжим.

Тот только на первый взгляд казался расслабленным. На самом деле эта нарочитая, напускная неподвижность в любой момент была готова взорваться множеством движений разом. Так два мастера боевых искусств обманчиво неподвижны перед боем.

– Ты делаешь успехи, – одобрительно хмыкнул Ахурамариэль.

«Вместо своего зубоскальства лучше бы посоветовал что-нибудь путное», – привычно огрызнулась я.

– Виктория, ты же знаешь, что совета спрашивают только в двух случаях: если точно решили сделать все наоборот или когда просто необходим козел отпущения в случае неудачи. И тем не менее, если тебе действительно важно мое скромное мнение, то брось сразу обоих и найди себе кого-нибудь попроще, без особых заморочек.

«Намекаешь, что эльфы для меня слишком хороши?» – насупилась я.

– Нет. Но в действительности вы слишком разные… Посуди сама, каково тебе будет жить рядом с практически бессмертным мужем в то время, когда ты будешь стареть.

Я беспечно пожала плечами. Надо же, отчего-то подобная мысль просто не приходила мне в голову.

– А должна была бы. Ты ведь уже дала согласие одному из них.

«Возможно. Только далеко не факт, что свадьба состоится. Забыл, что принц состоит в розыске да и вообще не горит желанием воплотить матримониальные планы в действие».

– Вот тут ты сильно ошибаешься. Достаточно одного взгляда на эту парочку, чтобы понять: они соперники и готовы драться за твою руку и сердце.

«Ерунда. Один из них сделает все, чтобы вновь не оказаться в гробу в белых тапках, а другой вообще пришел просить убежища от собственного клана».

– Ты забываешь одну простую истину: ничто так не разжигает страсть, как наличие в поле зрения соперника.

Может быть, в другое время я бы и обдумала философские высказывания меча, но что-то (назовем это чувство интуицией) в глубине души мне подсказывало, что второго выплеска бурных страстей моих предполагаемых женихов скромное жилище просто не переживет. Молчу уже о Дворе. Еще один ремонт бедняга не потянет.

– Эй, вы, горячие эльфийские парни! – Я решительно пнула первого подвернувшегося под мою ногу перворожденного.

Гарандарэль обиженно взвыл и запрыгал на одной ноге, обхватив пострадавшую конечность.

– За что? – вопросил он с бездной укора в прекрасных изумрудных глазах.

– Скажи спасибо, что я босиком, а не, например, в туфлях с острыми носами.

– Спасибо, – послушно кивнул тот, прикидывая, чем может грозить прицельный удар обутой ноги.

– Всегда пожалуйста. А если собираетесь выяснять отношения, то, будьте любезны, идите на улицу и там хоть поубивайте друг друга.

– Какая ты добрая, – иронично улыбнулся Тирандерель, поднимаясь с постели.

Гибкое движение сделало бы честь любому хищнику из семейства кошачьих. Я, конечно, опустила глаза, как и следует благовоспитанной незамужней девице, но сделала это достаточно медленно, чтобы, к собственному удивлению, заметить на рыжем провокаторе черные шелковые боксерские трусы. Мой возмущенный взгляд скрестился с зеленооким насмешливым взглядом эльфа. Он прекрасно все понял. Какая досада.

– Что-нибудь не так? – мило поинтересовался он.

Вот зараза! Кровь бросилась мне в голову. Ну вот. В довершение всего я еще и краснею, как школьница на первом свидании.

– Все будет просто замечательно, когда вы двое уберетесь наконец из моей спальни и перестанете угрожать погромом. Кстати, не подскажете ли мне, а то я немного запамятовала: зачем здесь Гарандарэль, я знаю, а чем обязана счастьем лицезреть вашу персону?

– Я решил почтить вас своими ухаживаниями, разумеется, – в тон провозгласил Тирандерель. Просто поразительно. Стоя в моей спальне, на моем ковре, облаченный только в черный шелк боксерских трусов, он умудрялся выглядеть так, будто находился как минимум на светском рауте. – Не будете ли вы так любезны напомнить мне, что делает здесь этот господин. – Изящный жест кистью руки в сторону Гарандарэля.

Хм. А вот это надо бы запомнить. Вроде бы и не пальцем ткнул и понятно, о ком идет речь.

– Прячется от своей родни, естественно, – пожала плечами я. – Они чересчур настаивают на его скоропалительной женитьбе.

– Вот как? И кто эта несчастная?

– Эта несчастная перед вами, – гордо подбоченилась я.

– А теперь, когда ваше любопытство полностью удовлетворено, попрошу очистить помещение, – вклинился Васька и нагло вытолкнул эльфов из спальни.

Все-таки фамилиары очень полезные существа. А эльфы слишком навязчивы и утомительны. Кто бы мог подумать… Словом, после того как эта пара назойливых типов была выдворена из комнаты, я спокойно поужинала и отправилась в объятия Морфея.

В то время, когда Виктория мягко скользнула в сон, уютно свернувшись калачиком под одеялом, Вероника Богданова проснулась и, к собственному удивлению, обнаружила себя лежащей на несвежей соломенной подстилке, на которую ни одна уважающая себя свинья не ляжет, в темном отсыревшем помещении, подозрительно смахивающем на средневековый каземат. Девушка попыталась припомнить, как это ее угораздило попасть сюда. Но, порывшись в анналах памяти, однозначного ответа не нашла и пригорюнилась. События минувшего вечера представали как рассыпанные по полу фрагменты пазла, который еще только предстояло сложить, но на коробке отсутствует картинка и поэтому неизвестно, что именно должно получиться в итоге. Впрочем, она хорошо помнила, что день накануне вечеринки был наполнен суетой приготовлений. Вечеринка обещала быть веселой, на нее пригласили целую кучу народа и даже местную ведьму. А вечером должен был быть фейерверк. Чтобы не ударить в грязь лицом при постановке огненного шоу, был приглашен специалист. Еду заказали в лучших ресторанах города, пригласили официантов…

Словом, все было замечательно. Гости веселились вовсю, когда сначала на стол ухнул филин. Затем кот ведьмы погнался за птицей и половина сервировки безнадежно погибла во время драки. Затем и вовсе из ночной тиши явился монстр и перепугал всех до икоты… Все кричали, бежали куда-то… Кажется, она сама кинулась наутек, не разбирая дороги. Да и когда тут раздумывать об ориентировании на местности, если по пятам бежит чудовище, а вокруг царит полный бедлам. А дальше в воспоминаниях царил полный сумбур. Кажется, ее кто-то звал… Вероника не могла сказать с полной уверенностью, чей это был голос. Но то, что он был ей знаком… Да, наверное… Затем она куда-то бежала. И все. Дальше – провал. Словно из книги вырвали несколько страниц и читатель остался в полном недоумении гадать, чем же автор их заполнил.

– Очнулась наконец-то, – прозвучал в кромешной темноте чей-то явно обрадованный голос.

Вероника не разделяла радости говорившего, тем более что его голос, пусть и тихий, отозвался в голове свербящей болью, заставив девушку невольно поморщиться.

– Нельзя ли потише? – всхлипнула она. – А то у меня голова болит.

– Ой, извини! – откликнулась темнота.

Глаза Вероники уже более-менее адаптировались к темноте и она заметила, как где-то поблизости зашевелилось нечто большое. Впрочем, мало ли что может померещиться в этакой темнотище.

– Ты так долго спала. Я уже начал волноваться.

Заботливое участие незнакомца Веронику ничуть не удивило. Она с детства привыкла к повышенному вниманию к своей персоне. Девушка неопределенно пожала плечами, забывая, что при полном отсутствии света ее заботливо отрепетированный перед зеркалом жест никто, кроме летучих мышей и кошек, не сумеет разглядеть.

– Ты кто? – вопросила она тьму.

– Ой! – воскликнули в ответ, добавив звону в многострадальной голове Ники. – Я же забыл представиться! Змей Горыныч. Можно просто Змей или Горыныч, как вам будет угодно.

Вероника захлопала ресницами от удивления. Да где же она находится? Может, это все сон? Ну да, конечно. Сон. Где же еще водятся Змеи Горынычи и грязные соломенные подстилки. Но Вероника была воспитанной девушкой и потому решила, что назвать свое имя собеседнику необходимо даже во сне.

– А я Вероника Богданова. Для друзей просто Ника.

– Очень приятно. Я бы сказал, что рад нашему знакомству, но обстоятельства не очень радуют.

С этим трудно было не согласиться. Темные помещения как-то не созданы для нормальных знакомств. Это только влюбленные стремятся к уединению в интимном полумраке. Но для предварительного развития взаимоотношений необходимо хотя бы один раз увидеть собеседника.

– Уважаемый Змей, не подскажете ли, где я? И как здесь оказалась?

– Мы в подземной темнице, – тяжко вздохнул Горыныч. – Тебя сюда принесли примерно сутки назад.

– Целые сутки! – вскрикнула Вероника, забыв про больную голову, и тут же вздрогнула.

В разрывающемся от боли сознании, как гвоздь в сапоге, засела одна мысль: «сутки». Она находится здесь уже целые сутки, а ее никто не ищет. Хотя… это ведь сон. А во сне всякое случается. Например, как-то раз ей приснилось, будто она большая синяя птица, питается червяками и живет в лесу…

– Да. Когда тебя принесли, ты была без сознания и я так боялся, что ты так и не придешь в себя… Но ты очнулась. Хочешь есть?

Ника задумалась. Она была настолько растеряна, что простейший вопрос поставил ее в тупик. Если это сон, то почему так хочется есть? С другой стороны, во сне люди тоже едят. Поэтому Ника с благодарностью приняла протянутую ей миску, зачерпнула полную ложку, отправила в рот и… сильно пожалела о содеянном. Запах странного, похожего по консистенции на обойный клей варева сильно отдавал мокрой тряпкой, давно не стиранными носками, а на вкус оно было еще хуже. После такой еды даже те узники, которые вполне смирились со своей плачевной участью, резко меняли свою точку зрения.

– Боже, какая гадость! – закашлялась она, борясь с приступом тошноты.

Но что-то подсказывало, что, если ее сейчас вырвет, никто не поспешит с уборкой. Судя по спертому воздуху и откровенной вони, в помещении не только не убирались, но и не проветривали. Фактически налицо вопиющая антисанитария и пренебрежение элементарными правилами гигиены.

– Да, – сочувственно согласился Змей. – Еда здесь не фонтан. Но ко всему в этой жизни можно привыкнуть.

Вероника не разделяла философского мнения Горыныча. И уж тем более не намеревалась мириться с ужасными условиями содержания даже во сне. К тому же она принадлежала к числу тех женщин, которые искренне полагают, что, умножив два на два, можно получить любой результат, если устроить хорошую истерику с битьем посуды.

– Но ведь еду кто-то приносит…

– Да, – согласился ее собеседник.

– Значит, дверь здесь имеется, – предположила Ника. – Надо просто устроить шум, стучать в нее ногами, что ли… А еще лучше выбить ее.

– Здорово, – одобрил Змей. – Только двери здесь нет.

– То есть как нет? – опешила девушка, предвкушавшая уже грядущую победу. – А как же сюда попадает еда?

– Наверху есть люк. Раз в сутки его открывают и вниз спускают корзину на веревке.

Надежда на спасение горестно пискнула и скончалась. Хотя оставался маленький шанс реанимировать бедняжку.

– Минуточку. Но ведь ты тот самый Змей Горыныч, о котором так много пишут в сказках?

– Ну-у-у… В общем, да, – засмущался польщенный Змей.

– Тогда нет проблем! – обрадовалась девушка. – Тебе просто надо подлететь к люку и выбить его.

– Но это невозможно.

– Ты уже пробовал?

– Нет, но…

– Тогда как ты можешь утверждать это с такой уверенностью? Разумеется, это будет трудно, но сильно сомневаюсь, что кто-то строил темницу с расчетом на узника драконьей комплекции.

– Все равно ничего не получится.

– Но почему?

– У меня нет крыльев.

Разочарованный вопль девушки заставил поперхнуться приготовившегося возвестить восход трехцветного петуха. Бедняга закашлялся, захрипел и свалился с плетня, огораживающего птичник. Приготовившимся к утреннему вокалу упитанного супруга несушкам пришлось довольствоваться сомнительной заменой в виде надсадных хрипов. Ну что ж. Нет в жизни совершенства.

Высоко-высоко в горах стоит неприступная каменная крепость. Когда-то, в далекие времена, на этом самом месте стояла легендарная Крепость Драконов. Но крепость пала и воспоминания о клане Всадников, бороздящих небеса на драконах, остались только в легендах. Нынешняя крепость была гораздо меньше своей предшественницы. Но что поделаешь, пришлось умерить аппетиты. Слишком трудна была доставка стройматериалов. Крепость строилась на века. Безымянный зодчий использовал самую дешевую рабочую силу из числа гоблинов. Последних, кстати, тоже нелегко было достать, преимущественно из-за того, что их причисляли к нечисти и не очень-то жаловали. К тому же гоблины совершенно не терпели дневного света. Но это даже было своеобразным преимуществом – строительство по ночам не так бросалось в глаза.

Прекрасная Ярондэль стояла на смотровой площадке башни и задумчиво следила за полетом горного орла. Придет время, и небо снова заполнят прекрасные драконы. И не кто-нибудь, а она сама возглавит крылатое войско, чтобы нести смерть и сеять панику среди людей. И тогда мир содрогнется от ее шагов и имя ее станет именем Первой Правительницы всей Земли. Ярондэль ничуть не смущал тот факт, что она являлась Мастером Воздуха, и к огненной стихии не имела никакого отношения. Впрочем, кто сказал, что, чтобы оседлать дракона, надо непременно иметь какое-то отношение к огню? В конце концов, она же не в пожарники нанимается.

А если повезет и она найдет хорошего некроманта, то к делу завоевания мира можно будет присовокупить еще и армию нежити.

– Госпожа…

Спокойное течение мыслей Ярондэли было грубо прервано удивительной помесью гоблина с эльфом. Гибрид получился интересный, от эльфов парень унаследовал эффектную внешность, а от гоблинов чувствительность к солнечному свету. Ярондэль иногда пользовалась этой светочувствительностью своего слуги – когда у нее случались приступы депрессии, ей доставляло особое удовольствие смотреть, как он страдает, покрываясь ожогами. Правда, со временем парень научился терпеть мучение со стойкостью оловянного солдатика, и смотреть на него стало не так интересно.

– Что случилось, Дагориэль? – Эльфийка специально назвала его полным именем, хотя прекрасно знала, что он терпеть не может ничего эльфийского и предпочитает укороченное Даго.

И немудрено. Злые языки утверждали, что неприязнь к эльфам у Дагориэля появилась еще в детстве, примерно после того, как его родная мать совершила попытку утопить новорожденное чадо в ванной, как беспородного щенка.

– Лорд Арнирандайеэль вернулся.

– Ну наконец-то.

Лорд Арнирандайеэль, или сокращенно Арни, ожидал Ярондэль, обогреваясь у камина. Он искренне недоумевал, как можно проживать на такой высоте по собственной воле. Круглый год холодно, стены крепости отсыревают, грозя обитателям жестоким ревматизмом. В руке вора и браконьера грелся бокал красного вина.

Ярондэль влетела в комнату, как голубой вихрь. Она сейчас никак не походила на будущую повелительницу мира, а больше смахивала на золотоволосую голубоглазую девчонку.

– Ну? И как все прошло? – поинтересовалась она, усаживаясь напротив.

– И ты здравствуй, Яра! – усмехнулся Арни и насмешливо отсалютовал ей бокалом.

– Кончай умничать, дорогой. Лучше расскажи, что тебя так задержало?

Арни вздохнул и поморщился от досады. Что-то ему подсказывало, что девушка не запрыгает от радости, услышав подробный отчет.

– В общем… Волколака я убил.

– Как?! – Яра подпрыгнула почти до потолка. – Ты же должен был привести его живым!

– Ну-у-у… Прости, любимая, так получилось.

– Но ты хотя бы привез его тело?

– Нет. Только голову.

– Что?! Зачем мне его голова? Какой от нее толк?

– А от всего тела какой толк? Ты же, надеюсь, не есть его собиралась.

– Тьфу на тебя! Кто же волколака ест? Он же вонючий! Я бы попыталась его поднять, как зомби. А что делать с его головой прикажешь?

– То же самое, что и с целым.

– Арнирандайеэль, – медленно, по слогам, как имбецилу проговорила Яра. – Нельзя труп оживить по частям. Это прописная истина некромантии, и не знать таких элементарных вещей просто неприлично.

– Да? – искренне удивился Арни. – А как тогда ты объяснишь вот это?

Арнирандайеэль вывалил перед потрясенной эльфийкой рычащую голову нежити. Голова не растерялась и тут же попыталась цапнуть первого, до кого дотянется. Яра неприлично взвизгнула и горной козой взлетела на стол. Арни не заставил себя ждать (дамы вообще плохо переносят ожидание) и присоединился к ней на столе. Обозленная долгим заточением голова волколака, злобно рыча, вгрызалась в ножку спасительной мебели. Наблюдая за редкостной упертостью головы нежити, Яра задумчиво почесала кончик носа и поинтересовалась:

– Арнирандайеэль, почему ты так долго скрывал от меня такого сильного некроманта? Это же сенсация. Обещай мне, что представишь мне его в ближайшем будущем.

Арни машинально кивнул, прикинув, чем именно может грозить встреча Яры и Вики, и пришел к неутешительному выводу: шанс выжить есть только у тараканов.

(обратно)

11

Мне снился яркий сон с захватывающим сюжетом. Трибуны римского Колизея были до отказа заполнены народом. Как говорится, яблоку некуда упасть. Я восседала в императорской ложе, облаченная в царский пурпур, с золотым венком на голове. На ногах золоченые сандалии. Тога декольтированная… Радостно взревели трубы, и глашатай, он же ведущий, хватив кубок вина для медоречивости, торжественно провозгласил:

– Римляне и римлянки! Сограждане! Честь имею сообщить вам приятнейшее известие! Первые гладиаторские бои на право обладания рукой и сердцем нашей прекраснейшей, несравненнейшей царицы Виктории открыты!

Народ взорвался овациями. Я милостиво решила осчастливить мой народ окончательно, поднялась в своей ложе и элегантно раскланялась в разные стороны. Народ безумствовал, радостно скандируя:

– Вик-то-ри-я! Вик-то-ри-я!

Вдоволь насладившись любовью подданных, я элегантно опустилась на сиденье и приготовилась к интересному зрелищу. Мне еще ни разу не приходилось бывать на гладиаторских боях. Интересно же. С противоположных концов арены стояли огромные ворота. Судя по их величине, борцы должны были обладать ростом великана. Неизвестность сокрытого за вратами интриговала. Мальчик-слуга принес вина и сыра. Я величественно приняла и то и другое, не спуская, однако, глаз с арены.

Наконец труба прозвучала еще раз. Раздался скрежет, и створки ворот поехали в разные стороны открываясь. Зрители подались вперед в едином порыве, чтобы увидеть наконец участников. Я их прекрасно понимала. Это должно было быть нечто особенное. Бои за обладание сердцем императрицы проводятся не каждый день. Из открывшейся темноты проемов, взрывая длинными когтями-ятаганами песок арены, выбежала пара ящеров. На каждой рептилии в золоченых седлах с высокими луками горделиво восседали всадники в золотом и черном доспехах. Свои украшенные роскошными перьями шлемы они держали в руках, красуясь перед восторженно ревущей толпой. На мгновение я пожалела бедняг, которые вынуждены были в такую жару таскать полный доспех. Железки наверняка весят немерено.

Но потом я разглядела их лица, и жалость куда-то улетучилась. Это были Гарандарэль и Тирандерель. Кто бы мог подумать! Вот вкрадчивые паразиты, даже в сон пролезть умудрились! Впрочем, это же сон. Причем в нем эта пара будет драться на ринге для моего удовольствия. Уже неплохо. Хоть какое-то разнообразие на горизонте.

Труба прозвучала еще раз, и поединщики разъехались в разные стороны, чтобы приготовиться к бою. Надели шлемы, оруженосцы рысью принесли копья, подали щиты.

Трубный звук возвестил начало боя. Бойцы пришпорили своих рептилий. Они достигли середины арены примерно одновременно и сшиблись. Удары пришлись на щиты, оба соперника только покачнулись, но удержались в седлах. Трибуны зашлись ликующими криками:

– Шай-бу! Шай-бу!

И даже во сне я остро понимала неправильность происходящего. Ну при чем здесь шайба? Это же не хоккей, в самом деле. Но зрители гордо игнорировали этот факт и продолжали орать. И от этой неправильности я проснулась.

Самое смешное, что за окном действительно кто-то драл горло почем зря:

– Ведьма! Ведьма! Ведьма!

Я досадливо поморщилась, осознавая, что выспаться мне, как видно, не судьба. Внутренне пытаясь смириться с несправедливостью этого мира, я накинула халат, сбросила по пути нагло развалившегося на кровати кота (в самом деле, не одной же мне бодрствовать) и привычно высунулась по пояс в окно, являя из себя наглядную картину под названием «ведьма встрепанная озлобленная обыкновенная».

– Ну? – многообещающе поинтересовалась я у обалдевшего от такого приема парнишки. А нечего меня будить. Я очень расстраиваюсь, когда мой сон прерывают из-за какого-то пустяка, а в гневе меня боятся даже драконы. По крайней мере, некоторые из представителей этого племени. – И кто у нас тут самоубийца?

– Почему самоубийца? – нервно икнуло вихрастое чудо, хлопая своими огромными карими глазами.

– Потому что будить меня очень вредно для здоровья, – мило улыбнулась я.

– Эх, и не пожил-то совсем еще! – всплеснул лапками Васька, вскарабкавшись на подоконник.

Окончательно деморализованный паренек закатил глаза и осел в дорожную пыль, потеряв сознание.

– Спекся, – констатировал Васька, почесывая лапкой пушистый затылок. – И как только таким хлюпикам важные поручения доверяют…

– Действительно, – не могла не согласиться я с котом. – Однако мы немного поспешили с запугиванием паренька. Надо было сначала выслушать просьбу.

– Да. Хорошая мысля приходит опосля, – кивнул котик. – Но, может, пойдем завтракать, пока этот юнец сподобится прийти в себя. Чего зря время-то терять?

– Не переживай. – В кои-то веки удосужился поддержать приунывшую меня Ахурамариэль. – Ты была с ним относительно мила.

«В каком смысле?» – нахмурилась я, не понимая, считать себя польщенной или оскорбленной.

– В том смысле, что будь я живым эльфом из плоти и крови, неизвестно что именно предпочел бы: воровать яйца у разъяренной драконихи или будить тебя.

Надо же. Вроде бы критика, а приятно. Умеют же эльфы выразиться так изящно, что даже оскорбляться как-то нелепо.

Дворя, как обычно, расстарался вовсю. На столе стояло такое множество блюд, что можно было накормить пару-тройку команд истребителей разом и то при условии, что вышеупомянутые команды не ели как минимум три дня. Неизменный медный самовар радовал глаз отполированными до блеска боками и ароматом свежезаваренного чая в заварочном чайнике. Эльфы уже спокойно сидели за столом и выглядели до противного выспавшимися.

– Добрый день! – синхронно поздоровались они, словно долго репетировали приветствие.

– Доброе утро! – откликнулась я.

И пусть уже полдень, но для меня утро – это тогда, когда я встала с постели. В конце концов, во сколько ты поднимешься с кровати, пропорционально зависит от того, во сколько ты лег. Макс, как я заметила, тоже не особо стремился покинуть уютную постель и присоединиться к нашей трапезе. Позавидуешь крепкому сну целителя. Я мученически вздохнула, как королева, которой пришлось самостоятельно зашнуровывать корсет, и положила на свою тарелку кусок яблочного пирога. Надо сказать, домовой превзошел самого себя. На тонкое тесто сначала выложил мелко натертую цедру лимона, грецкие орешки, затем следовал слой из кусочков яблок, сверху абрикосовый джем, а поливалось все это горящим коньяком. Мням-мням.

– Вика, чего хотел этот оглашенный? – вопросил Тирандерель.

Я отвлеклась от смакования кулинарного шедевра Двори и непонимающе уставилась на эльфа, как баран на новые ворота.

– Кто?

– Тот, который под окном так дико завывал: «Ведьма! Ведьма!»

– Ах, этот… – дошло наконец до меня. – Понятия не имею.

– Разве ты у него не спросила? – удивился рыжий зануда.

– Как-то не успела. – Как можно равнодушней пожала плечами я. – Впрочем, у вас есть шанс узнать все из первых рук. Он где-то там, за воротами… валяется.

Эльфы вскочили на ноги, опрокинув стулья. Хорошо хоть стол остался стоять. Потерю завтрака я бы не пережила.

– Ты убила гонца?! – возопили они.

Две пары глаз уставились на меня с таким осуждением, что будь бы у меня совесть, устыдилась бы непременно.

– Ой, не надо на меня так глазки страшно выпучивать! А то, знаете, спазмы лицевых мышц случаются. Так ведь и останетесь, как две рыбы-телескопа.

– О каких рыбах речь?! – Тирандерель ткнул в мою сторону вилкой с насаженным на нее блинчиком.

Холодное оружие, между прочим. Я имею в виду вилку.

– Ты превзошла самое себя! Убить гонца! Это просто ни в какие рамки не лезет!

– Что вы орете, как пара потерпевших? – спокойно поинтересовалась я. – Да с чего вы взяли, что я его убила? Я еще не настолько озверела. Просто он в обморок упал.

– Да, – вклинился Васька, выражая свою солидарность со мной. – Хлипкая молодежь нынче пошла. Нервные все какие-то, просто слова им не скажи…

– Ведьма! Ведьма! – донеслось с улицы. – Ведьма!

Эльфы шумно выдохнули.

– Настырный, – констатировал Васька. – Еще кто-нибудь чаю хочет?

– Я! – подняла руку я. – Только вот схожу, узнаю, что именно понадобилось этому крикуну.

Тяжело вздохнув, я постаралась смириться с несовершенством бытия, в котором меня с завидной регулярностью будят все кому не лень и постоянно препятствуют нормальному приему пищи. Между прочим, нарушение режима питания ведет к образованию язвы желудка. А этот обезьян ревун орет себе и не охрипнет никак, зараза такая. И кто сказал, что жизнь оседлой ведьмы тиха и безмятежна? Посмотреть бы ему в глаза…

То, что ворота открыла взъерошенная ведьма, облаченная в домашний халат поверх атласной пижамы и обутая в домашние тапочки с помпонами, парня, похоже, не удивило. Видимо, лежание на земле в беспамятстве подействовало на неокрепшую нервную систему подростка укрепляюще. Паренек развязно засунул руки в карманы джинсов, стрельнул в мою сторону насмешливыми карими глазами и нагло поинтересовался:

– Ты, что ли, ведьма будешь?

Интересно, а кого он рассчитывал здесь увидеть? Разве он не ко мне шел?

– Почему буду? Диплом я уже получила. А тебя, что, мама вежливости не учила? Прежде чем вопросы задавать, следовало поздороваться сначала.

– Между прочим, ты тоже не поздоровалась.

Я обдумывала, стоит ли отвечать или сразу превратить нахаленка в лягушку, чтоб другим неповадно было. Ишь, взяли моду хамить.

– Хозяйка! А давай я в него плюну! – радостно предложил волчий череп. – Он станет фиолетовым в крапинку.

Мысль интересная.

Паренек вгляделся в выражение моеголица и благоразумно отбежал на безопасное расстояние. Бедняга не знал, что заклятия бывают и самонаводящимися. Я не стала развеивать его наивность. Пусть побегает… Пока.

– Ну ты, спринтер, чего приходил-то?

– Там дракон ревет…

Я недоуменно пожала плечами, еле удерживаясь, чтобы не сплюнуть с досады. Это ж надо было догадаться разбудить меня из-за такого пустяка! Нет. Я, разумеется, польщена, что народ выкроил время, чтобы позвать меня на импровизированный концерт. Но, положа руку на сердце, признаюсь: из драконов вокалисты как из тяжеловоза единорог. При всем моем уважении к повелителям неба… Ну нет у них слуха. И голос как у иерихонской трубы… Словом, сочетание не рекомендовано к прослушиванию кому-либо, кроме абсолютно глухих.

– Пускай себе ревет. Он мне не мешает, – мило улыбнулась я (все-таки народ старался, заботу о моем досуге проявил). – В общем, передай мое гран мерси, но я не большая любительница сольных драконьих выступлений.

– Но тебя Богданов зовет, чтобы ты договорилась с драконом.

– Ничего себе! – удивленно присвистнула я. – А что Богданову могло понадобиться от дракона? Если сокровища, то дракон ни в жизнь делиться не станет, скорее с Богданова что-нибудь стрясет.

– Нет. Это дракону что-то нужно. Он еще вчера прилетел. Орет не пойми что, огнем пока не пышет, но построек разломал – жуть.

– Ладно, – смилостивилась я. – Сейчас буду.

Паренек умчался как дикий мустанг, почуявший свободу, оставив меня в полном недоумении гадать, как это он умудряется передвигаться с такой скоростью босиком по раскаленному солнцем асфальту. Я, например, давно бы слегла с травмами конечностей, а этот скачет, как молодой сайгак.

Собралась я в рекордно короткие сроки. Контрастный душ выбил из головы остатки сонливости, хорошая расческа помогла справиться со всклокоченной шевелюрой. Так что уже через пятнадцать минут я стояла внизу, облаченная в штаны цвета хаки, такую же футболку, белые кроссовки и бандану. С колдовским инструментом оказалось сложнее. Откуда мне знать, что именно может пригодиться при приватной беседе с огнедышащей рептилией. Кстати пришелся бы огнеупорный костюм, но при отсутствии такового пришлось ограничиться несколькими заранее заготовленными защитными заклинаниями и обычной походной сумкой с повышенной вместительностью. Теперь осталась только одна проблема – транспорт.

Пешком тащиться по жаре не хотелось. А Яшка, паразит, умчался охотиться и со вчерашнего дня дома носу не казал. Остались только Волчок и Рекс, Дика пока брать в расчет рано. Оба не пользовались популярностью у местного народонаселения ввиду того, что ведьма, путешествующая на волке-мутанте, выглядит не намного экзотичнее ведьмы, скачущей на ящере тираннозавре. Так что выбор оказался не особо велик, и я решила шокировать народ по полной, выбрав Рекса.

Васька дождался, когда я сяду в седло, и взгромоздился следом. Я не возражала. Все равно не отвяжется и будет красться за мной по кустам, как шпион. Так хоть на глазах будет. Эльфов брать не стала. Конечно, они вполне взрослые ребята и наверняка явятся без особого приглашения, но если что, я была против.

До дома Богданова домчались быстро, вздымая дорожную пыль и распугивая копошащихся в земле кур. Те с кудахтаньем разлетались в разные стороны. Собаки провожали оглушительным лаем. Словом, абсолютно все в деревне, кто не был окончательно глухим, оказались в курсе, куда направляется местная ведьма. Ну и пусть.

Черный дракон возлежал посередине двора, довольно щурясь на солнце. Орать не орал, погромов не устраивал; словом, не буянил, а вел себя вполне цивилизованно. Он производил впечатление колоссальных размеров ящерицы, спокойно лежащей на пригреве. Я вежливо поздоровалась с хозяином дома и с интересом посмотрела в сторону рептилии. Дракон в свою очередь лениво приоткрыл свой глаз и внимательно уставился на меня. Под пристальным изучающим взглядом глаза размером с хороший поднос кто угодно почувствует себя неуютно. И тем не менее дискомфорта я не испытывала. На это было сразу несколько причин.

Во-первых, дракон был знакомым. Впрочем, Роландэль являлся единственным знакомым мне черным драконом. Во-вторых, если этот самодовольный эльф драконьей наружности сподобился прилететь ко мне во плоти, наплевав на многочисленные правила эльфийского этикета, значит, стряслось что-то действительно из ряда вон выходящее. К тому же в последнее время я ни с кем из клана Золотого Дракона не пересекалась. Вывод напрашивался сам собой: либо сам Роландэль, либо Правитель его клана нуждается в моих услугах. А неофициальность визита просто вопила о перспективе влипнуть в очередные неприятности на мою голову и остальные части тела, включая хвост. И награда будет соответственно прямо пропорциональна этим самым неприятностям (что радовало), но, возможно, посмертно (что слегка напрягало).

Пока я занималась созерцанием дракона, меня бесцеремонно дернули за рукав. Хочу заметить, что даже просто дотрагиваться до боевой ведьмы, тем более когда та разглядывает предполагаемый предмет усекновения, чревато далеко идущими последствиями. Как минимум можно схлопотать файерболом в лоб или кулаком в ухо – по обстоятельствам. Судя по ехидному выражению морды Роландэля, он-то как раз об этом прекрасно знал.

Я задумчиво воззрилась на Софию, размышляя над тем, сильно ли огорчится Богданов, если я прямо сейчас лишу его оставшейся дочери. Или все-таки ограничиться простеньким заклятием, от которого она сплошь покроется бородавками?

– Заставляешь себя ждать, ведьма, – прошипела та не хуже гадюки, а я мысленно добавила к бородавкам пару чирьев на филейной части девицы. Нет, ну правда, чисто в воспитательных целях. Походит месяц-два-три… десять и здороваться научится. А то с этикетом просто беда. – За что только тебе деньги платят?

– И тебе здравствуй, хозяюшка! – Сарказм в моем голосе можно резать ножом и на бутерброды намазывать. – Тебе напомнить пункты контракта или домой сбегаешь почитать?

– Да кто ты такая?! – взвизгнула та. – Твое дело дракона убрать, а ты учить меня вздумала?!

Я усмехнулась такой милой улыбкой, что моему счастливому оскалу обзавидовался бы даже Волчок.

– И все-таки я напомню, что усекновением нежити и прочих монстров занимаются у нас профессиональные команды истребителей. Смею надеяться, вы поставили их в известность? Нет? Какая оплошность с вашей стороны! Так что мой визит вообще огромное одолжение.

– Тогда зачем ты нужна?!

Нет, у нее точно истерика.

– Да как сказать, – пожала плечами я. – Оседлая ведьма занимается оберегами, лечением скота, сведением веснушек и бородавок… Кстати, тебе не надо?

– У меня нет ни веснушек, ни бородавок!

– Да без проблем, – доверительно хлопнула ее по плечу я. – Будут!

София почему-то не оценила моего широкого жеста, завопила как резаная и умчалась куда-то в сторону дома, вероятно, искать зеркало. Вопль, переходящий в ультразвуковые частоты, неприятно резанул по ушам, заставив поморщиться даже дракона.

– Доброе утро! – поздоровался подошедший Богданов.

Пикируясь с его дочерью, я совершенно не заметила, как он появился, и сейчас готова была выпороть себя за оплошность.

– Доброе утро! – выдавила я.

– Да не волнуйся ты так. Девчонку давно надо было поставить на место. Жаль, в детстве не порол ее, рука не поднималась. Вот и избаловал, – вздохнул Богданов. – Завтракать будешь?

– Благодарствую, я дома чай пила, – закашлялась я.

– Ну ладно… Зови, если что.

Я машинально кивнула, хотя никак не могла понять, чем именно он сможет мне помочь, если Роландэлю в голову стукнет блажь на меня напасть.

– Ну ты и стерва! – присвистнул дракон.

То ли оскорбил, то ли комплимент сделал. Пойди разбери этих эльфов.

– Я не стерва, я только учусь, – кокетливо потупилась я. – Итак, чему обязана счастьем лицезреть светлую особу Мастера Огня?

Дракон насмешливо прищурился, исподволь изучая меня, как диковинное насекомое, которое умудрилось заговорить.

– Я просто пролетал мимо и решил навестить светлую Дарриэль. В конце концов, разве необходимо иметь особенный повод для встречи старых друзей?

Я насторожилась. Он назвал меня эльфийским именем, а так эльфы называли меня не часто, и всегда только тогда, когда им было выгодно напомнить мне, что я имею честь принадлежать к давно исчезнувшему клану Сестер Серебряного Единорога. Хотя, пожалуй, принадлежать – слишком сильно сказано. Просто, проезжая Адову Глыщобу, я погналась за одной чрезвычайно назойливой птичкой и рухнула в заброшенный храм Сестер, где обзавелась татуировкой в виде единорога, и теперь все эльфы, узрев на моем плече этот знак, автоматически причисляли меня к Сестрам.

– О! Роландэль! – польщенно рассмеялась я, не поверив, впрочем, ни одному его слову. Эльфы не лгут напрямую, но так искусно недоговаривают всей правды, что лучше бы врали. – Вы меня разочаровываете. А я-то думала, что эльфы никогда не лгут!

– Это правда. Но скажите, любезная Дарриэль, в чем именно состоит неправда моих слов?

– Вы умудрились солгать два раза в одном предложении. Во-первых, назвали нас друзьями.

– Разве мы враги? – притворно округлил глаза он (хотя куда уж больше).

– Нет, конечно, но и друзьями нас назвать никак нельзя. Мы виделись-то от силы пару раз.

– Согласен, я допустил неточность, выдавая желаемое за действительное. Допустим, что мы скорее знакомые. А во-вторых?

– Во-вторых – друзья старые… – Я насмешливо зацокала языком. – Как вам не стыдно, Роландэль, называть меня старой. Согласна, что титул моего прапрапрапрапрадедушки с моей стороны для вас будет звучать как комплимент. Но помилуйте, я молода даже для человека, а для эльфа вообще едва покинула колыбель.

Дракон усмехнулся. Жуткое зрелище – любоваться огромными, как колья в хорошем заборе, клыками на расстоянии вытянутой руки от себя.

– Хорошо. Приношу свои извинения за столь неуклюжее высказывание и предлагаю загладить свою оплошность приглашением на ужин в моем замке.

Я задумалась. С одной стороны, от такого предложения отказываться непринято, оскорбить можно. А мстящий эльф… Н-да… С другой стороны, он, конечно, милашка и все такое, но, во-первых, чтобы тащиться на ужин в замок, который располагается как минимум в паре недель конного пути отсюда ради ужина, – я не настолько голодна, а, во-вторых, эльфов с меня и так более чем достаточно. Словом, дилемма еще та.

– Благодарю. Непременно воспользуюсь вашим любезным приглашением, как только буду поблизости.

– О! Как дипломатично! – искренне умилился Ахурамариэль. – И не отказалась, и шансов у парня ноль.

«Почему же ноль?»

– Ты всерьез думаешь просто, без всякой на то причины, прогуливаться мимо его замка?

«Почему без всякой причины? Меня, например, вполне могут пригласить сами эльфы».

– При всем моем уважении, дорогая, ты себе явно льстишь. Надеюсь, подобный смелый эксперимент не придет им в голову.

«Что ты имеешь в виду?»

– Не обижайся, дорогая, но твои визиты бывают слишком разрушительны. Взять, к примеру, замок некроманта или эльфийский дуб…

Пока я думала, стоит ли обидеться на меч или сделать вид, что слова вредного клинка меня ничуть не задели, дракон придвинулся ближе и, обдав зловонным, с примесью серы дыханием, заявил:

– Боюсь, Правитель клана Золотого Дракона мне этого не простит, но мы остро нуждаемся в твоей помощи.

– Весьма интригующее начало. Какого рода помощь я должна оказать?

– Один раз ты уже помогла найти нам нашего принца…

– Надо полагать, он снова пропал, – усмехнулась я.

Для эльфа юный принц весьма непоседлив.

– Да. Он пропал.

– Попробуйте поискать его в библиотеке, – предложила я. – В прошлый раз он был именно там.

– Не в этот раз. В том месте, из которого он пропал, в принципе нет библиотек.

Хм. А вот это уже кое-что. И все равно исходных данных слишком мало для какого-либо предварительного анализа. Мне показалось или этот чешуйчатый сильно темнит?

– Эльфы вообще любят напустить туману, и ты это прекрасно знаешь. К тому же у них совершенно не принято вываливать все сразу и напрямик. То, что Роландэль перешел к сути дела в течение двадцати минут, не гуляя вокруг да около как минимум часа полтора, просто вопиет о том, насколько он встревожен и выбит из колеи.

«Очень утешительно. Значит, душераздирающие подробности можно ожидать еще через полчасика».

– А вот на это я бы на твоем месте не особенно рассчитывал. Роландэль вряд ли решит открыть все карты раньше, чем ты подпишешься на это дело.

«Какая глупость! – скептически фыркнула я. – Что мешает мне сначала согласиться, а если дело не заладится, отступить?»

– Вот скажи мне, Виктория, чему вас в Академии учат? Нарушить клятву, данную эльфу, чревато неприятными последствиями. А именно получением проклятия. Если это будут «эльфийские метки», считай легко отделалась.

«В Академии нас учат колдовству, а не дипломатическим тонкостям. Ты не поверишь, но обычно эльфы не приходят к ведьмам в частном порядке. Традиционно любой просьбе со стороны перворожденных предшествуют долгие переговоры, куда оседлым ведьмам моего ранга вообще путь заказан, – вступилась я за альма-матер. – Кстати, позволь поинтересоваться в целях повышения самообразования, а что такое «эльфийские метки»?»

– С кем приходится работать? – риторически вопросил меч. – Проклятие, известное как «эльфийские метки», получило свое название от своеобразных отметин, которые появляются на теле жертвы. Ту часть тела, на которой они появляются, парализует. Поверь мне, «эльфийские метки» вызывают страдания не только физические, но и моральные. Представь, как чувствует себя человек, который первым делом утром кидается к зеркалу, чтобы убедиться, что «метка» не проявилась еще где-нибудь? И какой ужас охватывает, когда новая «метка» обнаружена? Многие сходили с ума только от одного ожидания неизбежного гораздо раньше, чем были парализованы окончательно.

«Обалдеть! – присвистнула я. – Чем больше узнаю эльфов, тем меньше мне хочется иметь с ними дело».

– Я тебя понимаю, но тем не менее ты дала слово выйти за одного из них замуж. Не забывай об этом.

Забудешь тут. Как же. Держи карман шире. Этот придурок, будущий муж, надоел хуже горькой редьки. Интересно, если я выйду за него замуж, мы будем так же часто видеться?

– Вопрос риторический? – хихикнул Ахурамариэль.

«Пожалуй», – тяжело вздохнула я.

– Все это, конечно, весьма занимательно, но никак не объясняет, почему на этот раз вы решили просить моей помощи непосредственно у меня, минуя дипломатические каналы. В прошлый раз моя команда получила вполне официальное задание.

– Согласен. Но мы не можем обращаться к людям слишком уж часто… Это может негативно сказаться на нашей репутации.

– Как мило, – умилилась я. – Я чрезвычайно польщена оказанным мне высочайшим доверием, но боюсь, что ничего не получится. Сами посудите, как я могу покинуть вверенную моим заботам деревню? Тем более что официально числюсь на задании. Вчера вон волколак заглядывал…

– Понятно, – кивнул дракон. – Что ж, раз так, задание будет официальным.

Взмах черных перепончатых крыльев застал меня врасплох. Сильный порыв ветра чуть не заставил растянуться на земле. В довершение всего, с ног до головы обсыпало пылью. В общем, взмывший в небо дракон оставил меня преисполненной благодарности, выражавшейся преимущественно в нецензурной форме.

(обратно)

12

Именно в этот полный непередаваемыми ощущениями момент открылся Портал пространственного перехода, и из него вышла команда Липая в полном составе. Даже легендарные тридцать три богатыря в чешуе как жар горя не стали бы для меня таким сюрпризом, как эта знаменитая четверка. Забавно, что мы стали встречаться на каждом нашем задании, похоже, наши свидания становятся своего рода традицией. И я никак не могла решить, как следует относиться к очередному явлению команды конкурентов. Интересно, что они здесь делают? Чур, я сообщаю эту восхитительную новость старине Третьякову! Любоваться выражением лица прославленного командора, находясь на приличном расстоянии, – роскошь, которую можно себе позволить. А что? Через магический кристалл все прекрасно видно и слышно, а сама я за приделами досягаемости. Здорово.

Пока я честно пыталась перестать удивленно таращиться на вновь прибывших, как средневековый крестьянин в лаптях на студента в джинсах и кроссовках, из-за мужских спин вынырнула Мелена, затянутая в умопомрачительно стильный комбинезон цвета хаки. Свои густые волосы цвета баклажана она заколола черепаховым гребнем и выглядела как очень опасная искательница приключений.

– Привет, Вика! – замахала рукой подруга. – Здорово, что нас встречаешь именно ты. Мы снова будем работать вместе, правда классно?

Лично я не разделяла ее энтузиазма. Две команды истребителей, собранные вместе, и у каждой свой командор? Дело попахивало катастрофой. Хорошо хоть меня в этом обвинить не удастся. Уже праздник.

– Стоп-стоп-стоп. Может, кто-нибудь объяснит мне, кто вас сюда направил?

– Что значит – кто? – опешила Мелена. – Нас вызвал Третьяков на поиски девушки. А ты не в курсе?

Я отрицательно покачала головой.

– Ничего себе. Тогда почему ты здесь, а не с командой?

Вопрос резонный. Мало того, очень даже существенный. Осталось только подобрать не менее убедительный ответ. Да вот беда, в голове ни одной мало-мальски умной мыслишки.

– Да я, в общем, на волколака охотилась.

– На волколака? – изогнул бровь Липай. – Ну и как?

Ежу понятно, что мое высказывание сочли оригинальной шуткой. Естественно. Начинающая ведьма практически в одиночку выслеживает такую опасную нежить, как волколак. Кто в это поверит? То есть в то, что она до этого додумалась, поверят все, а вот в то, что она пережила саму встречу… Впрочем, я и не стремилась развеивать всеобщее заблуждение. Иначе как объяснить полное отсутствие доказательств в виде туши усекновенного монстра? В глубине души я догадывалась, что продажа останков сразу в несколько сел одновременно особенного восторга у истребителей не вызовет. Скорее всего моя откровенность грозит аукнуться грандиозным скандалом и ссылкой в такое далекое селение, в сравнении с которым пресловутые Малые Кузьминки – густонаселенная деревня, практически столица. Поэтому я с осторожностью вольного охотника за головами, узревшего нору нежити и теперь напряженно размышляющего на предмет, кто именно проживает в этой конкретной дыре, задумалась об ответе. Вот где могли бы пригодиться навыки эльфов. Эти ребята и правды не скажут, но и лгать не станут. Виртуозы.

– Вика победила, разумеется, – раздался голос Богданова.

Он не только вышел из дома к очередным гостям навстречу, но и премило смешал мне все карты. Я хотела было прямо заявить, что он кретин, который лезет в чужой разговор, когда его мнения вовсе никто не спрашивал, но промолчала и потупилась, задумчиво ковыряя носком кроссовки землю.

– Виктория! Я просто поражен твоим самообладанием. Какое мужество! Ты, часом, не заболела?

«Нет. Кажется, я взрослею».

– Кто бы мог подумать? – скептически хмыкнул меч.

В ответ я просто пожала плечами.

– Серьезно? – не отставал Липай. И чего ему неймется? – И где труп убиенного?

– Он слишком быстро портился, и мы с Максом его закопали.

– Молодец! Я тобой горжусь! И не солгала ведь. Определенно, у эльфов ты приживешься.

«Надеюсь, они не станут интересоваться, что было дальше».

– Не волнуйся, если они не спросят напрямик, откапывала ли ты волколака впоследствии, отвертимся. Но полагаю, они до такого просто не додумаются.

– Глупости, Загнибеда! Никогда не поверю, что ты вот так запросто избавилась от такого ценного трофея, – скептически фыркнула Мелена.

Я хотела было предложить самостоятельно изловить монстра и провести с ним сутки наедине в безветренную погоду, но тут на мою защиту встал Лисицын. Вот чего не ожидала, того не ожидала. Просто день сюрпризов какой-то.

– И что бы ты сделала на ее месте? – вкрадчиво поинтересовался он.

Мелена неопределенно повела плечами:

– Ну думаю, из него вышло бы замечательное чучело. В гостиной смотрелось бы просто шикарно.

– О да, конечно! – усмехнулся Липай, заговорщицки переглядываясь с Лисицыным. – Сразу видно, что ты никогда не стояла близко с убитым волколаком.

Леша решил заступиться за даму. Парень, кажется, не ровно дышал в ее сторону. Что ж, волосы цвета баклажан, симпатичное личико вкупе с точеной фигуркой редко оставляли равнодушным особей мужского пола.

– Я стоял рядом с мертвым волколаком и что?

– Серьезно? – Брови Липая поползли вверх, стремясь слиться с прической в единое целое. – Могу я узнать, как это тебя угораздило? Неужели целитель – это твоя вторая специальность после охотника?

– Нет, – покраснел парень. – Просто в академическом музее имеется превосходное чучело.

О да! Как я могла забыть? В музее действительно среди других экспонатов существовало потрепанное, побитое молью чучело монстра, призванное морально подготовить неокрепшие умы адептов ко всем ужасам магической профессии. Правда, в большинстве случаев чучело будило в студентах противоречивые чувства: во-первых, хотелось пожалеть несчастное облезлое существо, а во-вторых, приходилось чихать от накопившейся в нем пыли.

И командор со следопытом… заржали. Мы же дружно уставились на веселящихся по неизвестному поводу мужчин, как группа инквизиторов на шабаш ведьм, а вынесшая поднос с завтраком София разжала руки от неожиданности. Перспектива насыщения организмов едой разлетелась с траурным звоном на тысячу мелких осколков.

– Не хочу тебя разочаровывать, сынок, – многообещающе начал Липай, размазывая счастливые слезы по лицу. – Но чучело волколака в Академии – чистой воды контрабанда.

– Что?! – возопили мы хором, не веря собственным ушам.

Оба-на! Вот это новость. И эти люди учили нас этике магов! А сами потихоньку скупали трофеи у браконьеров и вольных охотников за головами.

– А чего вы так удивляетесь? – усмехнулся Лисицын. – Браконьеры – народ ушлый. Они принесут любую тварь, хоть живой, хоть мертвой, лишь бы хорошо платили. Многие коллекционеры желали обзавестись чучелом различных монстров. Хотя лично я не понимаю, кому может прийти в голову такая светлая мысль – украсить собственную гостиную или кабинет страшилками, которые ночью приснятся. Но, как известно, чем сложнее задача, тем более высоко оплачивается положительный результат. Волколак после убиения портится так стремительно, что практически не было желающих держать такое у себя в доме. А живой волколак – тварь настолько опасная, что шансов доставить ее заказчику практически никаких нет. Вот браконьеры и разработали специальный состав, который при правильном его применении гарантирует сохранность трофея. К сожалению, никому из наших ученых пока не удалось разгадать сложный рецепт и технологию его изготовления.

– В Академии нам ничего этого не говорили… – С сомнением в голосе сказала Мелена.

– А зачем? Сколько выпускников распределяют в реально действующие команды истребителей? И скольким из них вообще хоть раз в жизни повстречался живой волколак?

Мы послушно задумались, старательно пытаясь припомнить все, что когда-либо слышали о законе вероятности. Не знаю как другие, а я с высшей математикой не дружила никогда. Если в магии точность воспроизведения некоторых формул не очень важна и порой можно действовать по наитию, то в математике такое явно не катит. Впрочем, и так все ясно. На моей памяти в команды истребителей были распределены считаные единицы, которых можно было пересчитать по пальцам. Мелена с Лешей пришли к тому же выводу и явно возгордились.

– Минуточку, Загнибеда, ты что, действительно завалила эту нежить? – изумленно переспросил Леша.

Я, скромно потупившись, кивнула. Глупо отрицать очевидное, но повышенное внимание к моей персоне очень льстило самолюбию.

– Ладно. – Липай прервал готовые сорваться с губ подчиненных расспросы. Все дружно заткнулись, сверкая в мою сторону любопытными глазами. Игорю следовало бы работать в Большом театре дирижером. Вон как славно у него получается. – Не будем о печальной участи нежити… пока. – Вот это самое вкрадчивое «пока» меня и напрягало больше, чем угроза жениться в устах двух эльфов. От эльфов еще была надежда отделаться. А с Липаем такой номер не пройдет. – Зная Викторию, могу предположить, что бедняга скончался в жутких мучениях. Мне даже его немного жаль. Как, впрочем, и нас. Мы ведь даже понятия не имеем, где в данный момент находятся Третьяков и Новгородский. Так что предлагаю устроить мозговой штурм. Какие у кого будут предложения? Давайте поактивней. Любая инициатива приветствуется.

И еще она выходит боком инициатору. Но, понятное дело, вслух я такого не сказала, за такое и побить могут. Народ проникся ответственностью момента и усиленно засопел.

– Мы можем организовать заклинание магического поиска, – предложила Мелена.

– Отличная идея. – От похвалы прославленного начальства Мелена потупилась и польщенно покраснела. – Но использовать ее мы не станем.

– Почему? – поддержал Леша сникшую было Мелену. – Раз идея хороша, почему бы не воспользоваться ею?

– Потому что заклинание трудоемко и требует слишком многих энергетических затрат, тем более если нам, по сути, не ясен конкретный радиус поиска. При полном отсутствии специальных амулетов мы истощим весь свой магический резерв и максимум чего достигнем – это скажем Третьякову «привет» перед тем, как отключиться дня на три.

Все погрустнели. Перспектива проваляться в беспамятстве несколько дней не прельщала никого. Вообще-то у меня была парочка идей…

– Вика, умоляю, только не надо твоих идей! Обычно твои даже самые невинные на первый взгляд придумки чреваты последствиями. Ну хочешь, я перед тобой на колени встану?

«Ахурамариэль, я тебя умоляю! Откуда у меча колени?»

Нет. Все. Если бы эльфийский клинок тихо помалкивал, как и полагается хорошему оружию, возможно, я бы и промолчала…

– Я могу попробовать помочь, – подняла руку я. – Только у меня есть одно условие.

– Какое? – вкрадчиво поинтересовался Липай.

– Вы возьмете меня с собой.

Игорь не стал возражать и возмущаться, даже не спросил, почему Третьяков так активно избегает моего участия в экспедициях. Он просто подхватил меня под локоток и отволок в сторонку, не забыв очертить магический непроницаемый контур раньше, чем любопытствующая команда успеет предпринять какие-либо шаги к подслушиванию.

– Так, Виктория, из соображения экономии времени и нервов нудное и долгое предисловие опускаю и перехожу к сути. Я даже не стану интересоваться, почему твой командор идет на все, лишь бы ты не присутствовала на задании. Просто скажи мне, что именно пришло в твою взбалмошную рогатую головку, и все.

– Что все? – удивленно переспросила я.

– Расстанемся, как в море корабли. Мы отправимся помогать твоей команде, а ты домой. Выспишься…

– Ничего себе! – возмутилась я, потрясенная вопиющей несправедливостью собеседника. – Как помогать с поисками, так я? А как на задание, так будь любезна, не мешай? Нет уж, дудки. Не хотите меня брать, ломайте голову над проблемой сами.

– Загнибеда. – Взгляд Липая по накалу мог сравниться с пламенем огнедышащего дракона. Только драконы меня давно не пугали.

В ответ я пристально уставилась на командора. Минуты две мы сверлили друг друга взглядом. Но ничего не произошло, только глаза от напряжения заслезились.

– Хорошо, – тяжело вздохнул Липай. – Шантаж – это не мой метод, но ты не оставила другого выхода… Ты мне помогаешь с поисками, в противном случае я докладываю ректору, что ты продавала убиенного волколака в трех селах.

«В пяти!» – едва не возмутилась я, но вовремя прикусила язык. Он все знает, но откуда? Кто мог ему сказать? Своей ведьмы в этих деревнях не было, я это знала точно.

– Он слишком хорошо тебя знает, – вклинился меч. – Он попросту догадался.

«Ах вот как?! – возмутилась я, как маленькая девочка, разглядевшая под маской Деда Мороза собственного отца. – Значит, у него нет и не может быть доказательств и я вполне могу отказаться».

– Настоятельно не рекомендую. Мужик он упертый. С него станется пройтись по соседним селам и расспросить местных. Стоит ли тебе напомнить, что в этом случае он не только подтвердит собственные домыслы, но и узнает точное количество сел, якобы избавленных от смертельной опасности.

Хм. Досадно. Но он прав. И от этого досадно вдвойне. Хотя, если честно, я никому не говорила, что избавила их от нашествия нежити. Просто принесла волколака и попросила вознаграждения. А народ сам поленился задавать уточняющие вопросы. Словом, сами виноваты.

– Хорошо, – обиженно шмыгнула носом я, чувствуя себя маленькой девочкой, которую сверстники упорно отказываются принимать в игру. Ну и ладно. Им же хуже. Утешение маленькое, но уж какое есть. К эльфам податься, что ли? – Хорошо. Я помогу вам в поисках.

Липай посмотрел на меня, и на его лице отразилось явственное сомнение: то ли он прикидывал, насколько продешевил, то ли подозревал еще в чем-то.

– Так бы сразу, – снисходительно похлопало по плечу начальство.

Я не разделяла его энтузиазма, но на всякий случай кивнула, чтобы не выдавать своего уныния.

– Только скажите, командор, зачем было меня зачислять в действующую команду, если та спит и видит, как бы от меня избавиться.

– Правду?

– Естественно, – кивнула я.

– Ладно. Сдается мне, ректор наш все еще питает надежду найти мирное применение твоим способностям. Но пока все попытки выходят кому-нибудь боком. А тут еще эльфы. Если с твоей неугомонной головы упадет хотя бы один волос, они нам никогда не простят. Скажи честно, Загнибеда, сколько женщин умудрились выскочить замуж за эльфа? Риторический вопрос, можешь на него не отвечать. А к тебе принц сватается… Со всеми вытекающими. И кстати, ты ошибаешься… Я предлагал Третьякову махнуться ведьмами. Отказался.

Вот это номер! Я стояла как громом пораженная. Третьяков отказался от Мелены? Он с ума сошел? Она же лучшая ученица на нашем курсе! Видимо, Липай правильно разгадал выражение моего лица, потому что улыбнулся и снял защитный контур. Внутрь резко ввалились истребители полным составом. Даже первокурснику известно, что через звуконепроницаемый контур подслушать практически невозможно. Впрочем, из любого правила бывают исключения. Я, например, знала по крайней мере с десяток способов обойти звуконепроницаемую защиту, но с этим надо долго возиться и еще неизвестно, сколько сил и времени на это уйдет. Поэтому, прежде чем затевать прослушку, необходимо убедиться, что оно того стоит.

Под пристальными взглядами окружающих, чувствуя себя хрупкой беззащитной газелью в окружении голодного прайда львов, я подозвала Ваську с сумкой и принялась усиленно в ней рыться, погрузившись внутрь практически по пояс. Наружу были извлечены: моток веревки в количестве одной штуки, банка засохшего печенья, мышь дохлая, коготь драконий, зелья во флаконах превеликое множество…

Народ ждал, переминаясь в нетерпении с ноги на ногу. Первой не выдержала Мелена и, сгорая от любопытства, спросила:

– Вика, а что ты ищешь?

– Как что? – пожала плечами я, извлекая из сумки и с сомнением оглядывая очередную вещь, ею оказался чей-то ночной колпак (и как он туда попал?). – Разумеется, я ищу свой кристалл.

– Зачем?

– О боже! Как же я сам не догадался?! – возопил Липай, со всего маху ударяя себя по лбу. Это он зря. На руке Игоря красовался замечательный перстень с печаткой в виде белой совы. Это был символ его статуса. Стоит предъявить такой властям, и тебе не станут задавать лишних вопросов и окажут всяческое содействие. По лбу получить такой печаткой – удовольствие ниже среднего. – Это же так просто – связаться с Третьяковым через кристалл!

– А вы не ищете легких путей, – скептично фыркнула я. – Фактически сами создаете себе трудности, чтобы их героически преодолевать.

В конце концов Ваське надоело наблюдать за тем, как содержимое практически безразмерной сумки методично перекочевывает на землю, и он отыскал искомый прибор собственнолапно. Я благодарно почесала котика за ухом, опустилась тут же прямо на землю, сложив ноги по-турецки, сделала над кристаллом привычный пасс и… ничего. Я нахмурилась. Неужели опять что-то напутала? Не может быть. Чего уж проще – сделать пасс и представить лицо собеседника? С этим любой первогодка справится на раз. Тогда в чем дело?

– Загнибеда, у тебя что, кристалл сломался?

Я не удостоила подругу взглядом и повторила свои нехитрые манипуляции. Опять ничего. Странно. Я потрясла сферу, хотя прекрасно знала, что взбалтывать в монолитном горном хрустале совершенно нечего, сосредоточилась так, что разве мозги не плавились, и провела рукой вновь… Ничего. Кристалл даже не затуманился. Никаких признаков наличия связи не наблюдалось. Все, я разозлилась. Касание блестящей поверхности кончиками пальцев, сложный мыслеобраз, подкрепленный формулой… Заклинание ушло, отката я не почувствовала, значит, оно сработало где-то. Хотелось бы только узнать где. Впрочем, ответ на вопрос пришлось ждать недолго. Поверхность кристалла засветилась, и в нем возник изрядно подкопченный, с вздыбленными волосами образ Третьякова. Обозленное до крайности начальство принялось буравить меня разъяренным взглядом.

– Загнибеда, – констатировал он. – И почему я не удивляюсь?

– Наверное, вы ожидали моего звонка… – осторожно предположила я, радуясь в душе, что командор при всем своем горячем желании не сумеет дотянуться до меня и придушить прямо сейчас.

А он об этом явно сожалел.

– Вопрос был риторический! На него не надо отвечать! – рявкнул он. – Тебе не приходило в голову, что если кто-то, кому ты звонишь, не бросается к кристаллу, сметая на пути деревья и ломая кустарник, то он просто очень занят и следует перезвонить позже, а не бросать в оппонента молниями.

– Серьезно? – сделала голубые глазки я. – Нет, правда? Стесняюсь спросить, а уважаемый оппонент имеет понятие об автоответчике? – Глаза начальства стали медленно наливаться кровью, как у быка, узревшего красную тряпку в руках матадора.

Я решила не усугублять. А то с него станется плюнуть на задание и явиться во плоти, дабы придушить одну ведьму собственноручно. Нет. Без боя я, конечно, не сдамся, но что-то мне подсказывало, что калечить собственного командора с применением холодного оружия (в виде эльфийского клинка) – это вопиющее нарушение субординации.

– Ладно. Готова признать свою ошибку. Просто я немного растерялась. Прибыла группа Липая, говорят, вы их вызывали, а своих координат не оставили.

При упоминании о Липае Третьяков поморщился, будто съел три кило лимонов разом. Приятно осознавать, что не только я вызываю в собственном начальстве такие глубокие чувства.

– Надеюсь, ты не наделаешь глупостей и не увяжешься следом за группой? – С подозрением поинтересовался Третьяков.

Я надулась. Действительно, очень обидно, когда окружающие рассматривают тебя не как полноценного члена команды, а как ребенка детсадовского возраста, постоянно путающегося под ногами, которого терпят лишь потому, что единственная бабушка наотрез отказывается сидеть с непоседливым чадом.

– Вот еще. – Нарочито высокомерно фыркнула я. – Очень надо таскаться по кустам и маскироваться под пенек ради сомнительного удовольствия лишний раз прогуляться по лесу в вашей компании. Я лучше к эльфам из клана Золотого Дракона слетаю. Тем более что они меня как раз в гости зовут.

– Надеюсь, тебе не надо напоминать, что команда находится на задании и ты не вправе покидать ее до завершения операции.

– Мило с вашей стороны все-таки вспомнить о том, что я являюсь членом команды, – не удержалась от шпильки я. – В данный момент Роландэль как раз работает над этим вопросом. Думаю, ему не откажут, в облике черного дракона он такой душка.

Сказала и всучила кристалл с недоумевающим изображением начальства Липаю. Приятно, когда последнее слово остается за тобой. Это как на войне: за кем осталось поле боя, тот битву и выиграл. Стоило только выпустить сферу из рук, как тут же в локоть впились цепкие наманикюренные пальчики Мелены. Подруга увлекла меня в сторону, чтобы пошептаться о своем о девичьем без лишних ушей.

– Ты серьезно собралась к эльфам или сказала это, чтобы просто подразнить этого задаваку Третьякова? – зашептала она таким громким шепотом, что глухой услышит.

– Разумеется, серьезно, – пожала плечами я. – Зачем мне врать? Роландэль действительно полетел оформлять мой визит официально.

– Возьмите меня с собой, – попросила Мелена.

– Думаешь, в таком случае от нас будет больший ущерб? – съязвила я. – Нет. Как ты себе это представляешь? И Липай тебя не отпустит.

– Ерунда. Чем реально может помочь ведьма в поисках пропавшей девушки? Это скорее работа следопыта.

– Не скажи, – возразила я. – Третьяков не стал бы вызывать помощь без особой необходимости.

Зная командора, я могла с точностью в девяносто девять процентов сообщить, что вызов Третьяковым еще одной команды – событие из ряда вон выходящее. Командор предпочитает решать проблемы самостоятельно, без помощи посторонних лиц.

– Тем более. Ты прекрасно знаешь, что в подобной ситуации ведьма будет только мешаться под ногами. Пусть ребята спокойно делают свое дело. Ладно тебе, Загнибеда. Неужели ты бросишь несчастную подругу на растерзание Лисицына? Он ведь маньяк. Стоит ему попасть в лес, загоняет без перерыва на обед и перспектив на продолжительный отдых. Лично с меня и тинника хватило с лихвой. Мы все это растреклятое болото разве что ложками не вычерпали, пока не обнаружили тварь. Бедняга прятался под одной из кочек и дрожал как осиновый лист на ветру.

Лично мне с трудом верилось в перепуганную до икоты нечисть. Хотя… Лисицын в лесу и впрямь превращается в маньяка. Помнится, при первом нашем знакомстве он гонял нас по лесному массиву до изнеможения, не давая присесть и перевести дух. Наверняка у него в роду были лешие. Только этим и можно объяснить удивительную тягу к продолжительным прогулкам под деревьями.

– Мы с Третьяковым совершенно другое дело. Не стоит нас сравнивать. У нас с командором взаимная антипатия. Думаю, он с удовольствием упаковал бы меня в посылку и отправил бы на луну, если бы не опасался последствий. Моему начальству наплевать с большой колокольни на мое местоположение, лишь бы я лишний раз не маячила на горизонте.

– Брось, Загнибеда! Все это глупые отговорки, ты просто не хочешь брать меня с собой. Учти, если ты не убедишь командора в жизненной необходимости моего присутствия, я расскажу ректору, кто именно тогда присушил к нему кикимору и пытался разводить русалок в пруду Академии.

Я поморщилась. Да, было дело. С зельеварением у меня всегда были проблемы. Ну не ладилось у меня с составлением всяких отваров и декоктов. Особенно мне не удавались сложные составы, требующие скрупулезной точности воспроизведения. Я же вечно все путала, и результат получался самый неожиданный. Если мой котел не взрывался, преподаватель мог смело причислять сей день к самым счастливым в своей жизни. А с кикиморой вышел вообще совершенно дикий случай. Я как раз работала над одним сложным зельем. Первоначально оно задумывалось как противоядие от укуса гадюки, но гадкий состав, сколько я над ним ни билась, упорно не желал приобретать ни янтарный цвет, ни густую консистенцию. Я уже в сотый раз судорожно перелистывала учебник, пытаясь понять, каким образом получился совершенно невозможный ядовито-зеленый цвет, когда из-за угла выскочила взъерошенная и обозленная кикимора, сбежавшая с экзамена по боевой магии для старшекурсников. С боевыми искусствами я не ладила никогда, а с Ахурамариэлем еще не познакомилась. Вместо заклинания на ум приходило только «ой!» и «спасите, убивают!». Я хотела запустить в нечисть учебником, но книжка – вещь библиотечная, ее еще предстояло вернуть. Поэтому вышедшая из себя нечисть получила горячий душ из зелья с потрясающим оттенком, а я благополучно задала стрекача, не забыв, однако, прихватить с собой книгу и котел.

Кто же знал, что зелье окажется приворотным и вышедший из Академии ректор первым попадется на глаза ошпаренной, но готовой к благородному чувству любви нечисти? В результате воспылавшую пылкой страстью кикимору не могли удержать никакие оковы и препятствия. Она сбегала все равно. Ректор перешел на осадное положение и прятался в течение трех месяцев где только мог. Забавно, правда? Затем действие зелья плавно сошло на нет и все вернулось на круги своя.

А насчет русалок Мелена загнула. На самом деле я и не думала их разводить. Кто же позволил бы мне топить девушек в пруду? Просто водоем, где до этого проживали русалки, осушили. Пруд всего лишь решили почистить, но русалкам от этого не стало легче. Им просто необходимо было где-то жить. Вот я и пригласила бедняжек пожить в Академии. А что? Пруд у нас особой живностью, кроме ряски и лягушек, не отличался. Кто же знал, что усиленно клявшиеся вести себя тише воды ниже травы русалки не сдержат своего обещания и примутся водить хороводы при полной луне, заманивая доверчивых студентов мужского пола в свои холодные объятия. К счастью, им этого не удалось. Козни бледных девушек раскусили и пресекли в самом зародыше: студентов отбили, нежить выдворили. Русалки обиделись, но меня не выдали, а просто вернулись обратно в свой родной водоем, который к тому времени успели уже почистить и наполнить водой.

Дело, конечно, прошлое, только что-то подсказывало мне, что ректор не придет в восторг, когда узнает о виновнице этих небольших происшествий. Кто бы мог подумать, что меня станет шантажировать Мелена, дабы набиться в гости за компанию! В Академии она едва меня замечала, хотя я была ее соседкой по комнате и мы вынуждены были сталкиваться десяток раз на день. Куда катится этот мир?

– Ладно, – мученически вздохнула я, чтобы у оппонентки не осталось никаких иллюзий насчет того, насколько мне не хочется лезть с просьбами к ее начальству. Пусть ценит мою практически бесконечную доброту. – Я поговорю с Липаем.

– Отлично! – радостно подпрыгнула Мелена, как девочка, которой папапривез-таки вожделенные бусы.

– Но я хочу, чтобы ты поняла: я не стану упрашивать, унижаться, умолять и проливать слезы. Ничего такого. Понятно?

– И валяться в пыли, целуя его сапоги, ты тоже не будешь, – в тон поддержала Мелена, тряхнув копной ухоженных волос цвета баклажан. – Расслабься, Загнибеда. Я вовсе не требую от тебя подобного самопожертвования. Просто выдвини предложение – остальное беру на себя.

Мне бы ее уверенность. Хотя… Мелена славилась своим талантом уговаривать мужчин. В чем тут было дело, не берусь судить. Может, у нее в роду были сладкоголосые сирены или у нее был какой-то особенно умоляющий взгляд. Досадно, но, когда я делаю умоляющий взгляд, все начинают дружно подозревать меня в какой-то пакости. Интересно почему?

В это время к нам подошли остальные члены команды истребителей. Они смотрели на нас так, будто уже подозревали в чем-то, только доказательств пока не было. В ответ мы дружно приняли самый невинный вид, какой только смогли. Народ полностью уверился в своих догадках и теперь судорожно соображал, что следует предпринять.

– Третьяков сообщил свои координаты. Пять минут на сборы и двигаемся, – возвестило начальство. – Кстати, Загнибеда, Владислав особенно настаивал на том, что тебя мы с собой не берем ни при каких обстоятельствах.

Я пожала плечами. Подумаешь, новость. Не очень-то и хотелось. В конце концов, у меня найдутся дела поважнее долгой прогулки по лесу в поисках заблудившейся девицы.

– Командор, – мило улыбнулась я, принимая из рук Липая кристалл. – А можно Мелена составит мне компанию в поездке к эльфам?

Ну все, обещание я выполнила, теперь дело за подругой. Я красноречиво покосилась в ее сторону. Та восприняла мой взгляд адекватно, а не как косоглазие в начальной стадии, и начала привычно ездить начальству по ушам:

– Правда, Игорь! Я за ней прослежу. А то, не ровен час, на международный скандал нарвемся, а оно нам надо?

Какая прелесть! Вот и делай людям добро после этого. Мелена получила от меня возмущенный взгляд, но вопреки ожиданиям не устыдилась, а спокойно продолжала:

– Сам знаешь, Загнибеда горазда замки громить. А эльфы могут сделать неправильный вывод, что это результат не обычной косорукости Виктории, а запланированный теракт.

Мой локоть с небывалым наслаждением впился в ее бок. Мелена взвыла, но только открыла рот, чтобы пространно и с выражением объяснить, что именно думает обо мне вообще и о моей родне в частности, как с неба рухнул черный дракон. Да. Да. Именно рухнул, подняв своим падением тучу пыли и осыпав нас оной с головы до ног. Назвать посадкой данное приземление просто не поворачивается язык. От столкновения с землей многотонного тела ящера нас ощутимо тряхнуло, и я чуть не выронила драгоценный магический кристалл, что окончательно вывело меня из себя.

– Роландэль! – сквозь отчаянный чих выдавила я. – Сделай мне одолжение…

– Все, что угодно прекрасной леди, – радостно осклабился тот, являя жутких размеров зубы.

Впрочем, демонстрация клыков меня не впечатлила.

– Ты можешь в следующий раз сесть нормально, а не падать, как тунгусский метеорит? Из-за тебя теперь придется душ принимать и одежду стирать.

– Подумаешь! – насмешливо фыркнул дракон, обдавая собравшихся еще и дымом. К неудержимому чиху прибавился еще и надсадный кашель. – Лишние водные процедуры тебе не повредят.

Пока я размышляла, стоит пнуть дракона или нет и, самое главное, чья именно конечность больше пострадает от столкновения, мой кристалл издал на редкость противную и громкую мелодию.

– Да?! – рявкнула я, не особо заботясь о чувствительности собеседника.

Действительно, ведьма в дурном настроении – зрелище не для слабонервных.

– И тебе добрый день, Виктория! – ничуть не смутился таким приемом ректор.

– Ой! – пискнула я. – Здравствуйте, Ратибор Мстиславович!

– Итак, когда мы так мило поприветствовали друг друга, хочу сообщить тебе, что ко мне прилетал небезызвестный тебе Мастер Роландэль. В связи с этим хотел бы попросить сообщить своему знакомому, чтобы он впредь выбирал для своего визита менее экзотичный облик. Согласись, обнаженный эльф прямо во дворе Академии наносит непоправимый вред неокрепшей психике студенток. Пришлось поднимать весь преподавательский состав и команду истребителей, находившуюся, между прочим, на отдыхе, иначе Мастер Огня рисковал быть растерзанным адептками. А это дипломатический скандал, между прочим.

Я живо представила себе эту картину и прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Истребители вовсю кашляли, стараясь скрыть приступы неудержимого хохота. Ректор мог не оценить неуместного веселья, и следующее задание мы могли бы получить где-нибудь в районе Северного полюса, а то и подальше. Хотя куда уж дальше? Тем временем Ратибор Мстиславович заметил наконец чересчур задумчивого черного дракона и смущенно закашлялся, прикидывая, сколько лишнего уже успел сказать. Роландэль усиленно рассматривал собственные когти и по выражению его морды совершенно ничего нельзя было прочесть. Впрочем, драконья морда сама по себе не слишком приспособлена для выражения эмоций, а эльфы вообще очень скрытные ребята и веками оттачивают мастерство носить собственное лицо, словно непроницаемую маску.

– Словом, ты отправляешься с Мастером Огня в клан Золотого Дракона. Погостишь там денек-другой-месяц– два-год… – Лицо ректора приобрело какую-то особую многозначительность, и, к моему изумлению, он мне подмигнул, отчего я впала в некое подобие ступора, гадая, не привиделось ли? – В общем, счастливого пути. И вот еще что… Держи меня в курсе.

Он отключился, оставив меня в полном недоумении.

– Ну вот видишь, Дарриэль, все устроилось наилучшим образом, а ты волновалась, – ухмыльнулся Роландэль, вызывая во мне желание запустить в него чем-нибудь очень тяжелым.

Как назло, во дворе не оказалось ничего тяжелее складного стула. Досадно. Удар стулом дракона только позабавит. Я скрипнула зубами, стараясь придумать подходящий колкий ответ, чтобы утереть нос наглому ящеру.

– Похоже, мы все-таки летим к эльфам, – констатировал Васька. – Надеюсь, на этот раз ты не станешь пропадать в неизвестном направлении, не поставив в известность прежде всего меня.

– Васенька, а если я предупрежу тебя, исчезать можно? – не удержалась я от шпильки.

– Здорово! – запрыгала Мелена. – Мы летим к эльфам!

– На твоем месте я не стал бы так радоваться. Твои восторги несколько преждевременны. Ты никуда не летишь. – Слова командора подействовали на Мелену не хуже ведра с холодной водой.

– Как?! – возопила она.

Вопль тренированной ведьмы пронесся по двору небольшим ураганом. Нам что, мы люди привычные, а вот выходившую из коттеджа Софию смело ударной волной. Девушка хлопнулась пятой точкой на землю и выронила из рук поднос с едой. Траурный звон разбитой посуды возвестил о скоропостижной кончине наших надежд на еду. Вот так мы второй раз за день лишились завтрака. Или уже обеда?

– Мелена, – вкрадчиво начал Лисицын, – ты не могла бы сдерживать свои эмоциональные порывы? Нет, правда, кушать очень хочется.

Подруга стыдливо потупилась и поинтересовалась:

– А почему вы меня к эльфам не пускаете? Вике можно, а мне нет?

– Детский сад, – возвел очи горе Липай. – Во-первых, у Виктории есть свой командор, и он ее освободил от задания. Во-вторых, в клан Золотого Дракона ее командировал ректор. А в-третьих, я привык доверять собственной интуиции и она мне подсказывает, что встречу с вами двумя не перенесет ни один эльфийский клан. Поэтому с Викой отправится Лисицын.

– Я?! – возопил Матвей.

– Он?! – заорала я.

– И мы! – вылезла из кустов пара моих предполагаемых эльфийских женихов.

Надо же, какие проныры! Никуда от них не спрятаться, не скрыться. Впрочем, ничего особенного, они точно знали, куда я отправилась. Удивительно, что только сейчас обнаружили свое присутствие.

– А вот и нет, – возразил Роландэль, но его, понятное дело, понимала только я. Свистящий язык драконов окружающим напоминал закипающий чайник со свистком. – Двое седоков еще куда ни шло, плюс кот. Больше брать и не подумаю. Я же не лошадь, в конце концов, такие тяжести таскать!

Я воззрилась на дракона взглядом, полным скептицизма. У дракона и коня весовые категории, мягко говоря, разные. В смысле в ящере такой величины смело штук десять коняг поместятся и еще место для нескольких жеребят останется.

– Разумеется, ты на лошадь не похож, – кивнула я, утешая чешуйчатого. – Обычно живот таких размеров бывает только у кобыл, и то жеребых.

Эльф тут же попытался втянуть внушительное пузо. Не вышло. Я скептически хмыкнула. Он надулся.

– Ладно, – прервал нашу пантомиму Липай. – Заканчиваем пререкания. Матвей, собирайся.

– Но почему я? – спросил Лисицын, искренне поражаясь трагизму собственной судьбы. – Я же следопыт.

– Согласен, – неумолимо кивнул Игорь. – Именно поэтому всецело полагаюсь на твою рассудительность. На тебя, Матвей, возлагается ответственная миссия не допустить в результате визита Загнибеды дипломатического скандала, уничтожения культурных ценностей и исторических построек вроде дворца Правителя.

Лисицын закатил глаза и застонал, живо представляя себе, как станет водить меня за ручку, поминутно одергивая, как малое дитя. Я едва удержалась от того, чтобы показать язык окончательно пригорюнившемуся следопыту.

– И где справедливость?! – возопила Мелена. – Я первая попросилась в гости, а едет Матвей! Где здесь логика?

– Везде, – отрезал Липай. – В прошлый раз ваше совместное посещение эльфов окончилось уничтожением сада с редчайшими растениями.

– Но мы ведь посадили новые, даже лучше прежних.

– Согласен, но ответственности за вандализм с вас никто не снимал. Командор здесь я. Изволь выполнять мои приказы.

– Я тоже лечу, – вклинился Васька.

– И мы, – добавили эльфы.

Гвалт поднялся невообразимый. Ни дать ни взять птичий базар. Причем каждый спешил высказать собственную точку зрения, совершенно не прислушиваясь к мнению окружающих. Примерно через полчаса народ окончательно отказался от услуг переводчика с драконьего, а эльфы плавно перешли на свой родной язык. Кажется, этого никто так и не заметил. Роландэль отбросил прочь обычную эльфийскую сдержанность и вовсю иллюстрировал свистящую речь, образно жестикулируя лапами, головой и даже хвостом. Один Васька оставался спокойным, как сфинкс, категорично заявив, что полетит вне зависимости от точки зрения общественности, даже если для этого ему придется оседлать хвост ящера. Роландэль мученически закатил глаза и согласился, прекрасно понимая, что с котика станется исполнить угрозу.

Короче, спорили до хрипоты, но Липай настоял на своем, пригрозив всех оптом лишить премии. Премия всем была нужна, поэтому никто с ним спорить не решился. Эльфы тоже заткнулись – на всякий случай, чтобы не привлекать лишнего к себе внимания. Они понятия не имели, кто такая эта самая Премия, и поэтому благоразумно помалкивали.

Еще через полчаса мы с Лисицыным, под печальные взгляды окружающих, взгромоздились на широкую спину Роландэля. Васька удобно устроился передо мной, крепко сжимая в лапках сумку. Даже Филька прилетел и заявил, что тоже желает составить нам компанию. Липай скривился, я философски пожала плечами, а дракон заявил, что филин летит своим ходом или остается здесь.

– Но хоть изредка я могу присаживаться отдохнуть? – с надеждой спросил оборотень.

– Очень редко и только в случае крайней необходимости, – отрезал Роландэль.

Филин согласно закивал, как китайский болванчик. Насупившаяся Мелена лелеяла в очаровательной головке планы скорой и изощренной мести, а взгляды, бросаемые ведьмой на оставшихся членов изрядно поредевшей команды, способны были заставить нежить любого вида мгновенно удрать, завывая от ужаса, с мольбами о политическом убежище в камере с усиленной охраной. Меня настораживал только один факт: неугомонная пара, претендующая на мою руку и сердце, мало того что отпустила меня в компании совершенно подозрительного дракона, но и не удосужилась принять траурный вид, приличествующий для огорченных, можно сказать, покинутых ветреной невестой суженых. Роландэль ввинтился в синюю лазурь неба, обдав провожающих тучей пыли.

– Мы что? Отпустим Викторию так просто, одну-одинешеньку? – не обращаясь ни к кому конкретно, вопросил Гарандарэль.

– Почему одну? – искренне удивился Леша. – Она в компании целого дракона. Да и не в Адову Глыщобу направляется, а в эльфийский клан.

– Ага. Вот это-то и настораживает, – окончательно сник Гарандарэль, судорожно подсчитывая, сколько холостых особей мужского пола в клане Золотого Дракона.

Цифра впечатляла. Не то чтобы эльфы вообще были падки на женщин не своей расы. Скорее наоборот. Но Виктория принадлежала к исчезнувшему клану Сестер Серебряного Единорога, и к тому же (как будто одного этого было мало) обладала заклинанием для обращения в дракона. Все это, вкупе со знанием драконьего языка, делало Вику ценным приобретением для клана, ведущего свой род от Золотого Дракона.

– Не волнуйся. – Тирандерель позволил себе несколько фамильярно хлопнуть принца по поникшим плечам. – Я знаю, где находится город клана Золотого Дракона.

– Тоже мне секрет! – фыркнул тот. – Я тоже знаю. И даже бывал там с посольством отца. Ну и что? До него как минимум неделя пути, если у тебя есть в запасе несколько сменных лошадей и ты не будешь тратить времени на сон.

– Угу, – радостно кивнул Тирандерель. – Это если ты не умеешь открывать пространственные порталы.

– Ух ты! – скептически усмехнулся Гарандарэль. – Это ты здорово придумал! Только вот незадача – слишком далеко. Даже объединив усилия, мы либо исчерпаем свои силы, создавая портал, либо умрем, войдя внутрь. Слуга покорный. Я вовсе не планирую сводить счеты с жизнью таким экзотическим способом.

– Вот и славно, – поддержал Тирандерель, извлекая из кармана амулет с картой-голограммой. – Именно поэтому мы воспользуемся каскадом.

– А что такое каскад? – полюбопытствовала Мелена, с интересом заглядывая через плечо эльфа.

– Это такой прием. Просто вместо одного большого пространственного перехода создается несколько.

– А зачем? – подключился Леша.

– Вам наверняка доподлинно известно, что магические возможности любого мага, колдуна, ведьмы и иже с ними небезграничны.

Народ послушно кивнул. Азам магии адептов обучали еще на первом курсе.

– Замечательно, – констатировал Тирандерель. – Мало того что создание пространственного перехода относится к высшему разделу магии и подвластно не каждому, это еще требует огромных энергетических затрат. Причем, чем дальше расстояние, на которое надо переместиться, тем больше энергии необходимо для осуществления перехода. Я понятно объясняю?

Ребята кивнули.

– Именно по этой причине пространственными переходами пользуются лишь в крайних случаях. Мало того что при его создании необходимо четко представлять, куда конкретно направляешься, а значит, как минимум хотя бы раз побывать в пункте назначения, что существенно осложняет задачу, но и иметь огромный магический резерв. При этом далеко не всегда удается с точностью просчитать, сколько именно магии придется потратить на тот или иной переход. Соответственно слишком велика вероятность застрять где-нибудь между точкой А и точкой Б в виде вечного скитальца, не в силах пополнить свой резерв, чтобы выбраться наружу. В данном случае расстояние между этим гостеприимным селением и градом клана Золотого Дракона слишком велико. Даже если мы объединим свои усилия, магии просто не хватит. Именно для таких случаев нужен каскад. То есть серия пространственных переходов. Мы просто поделим путь на небольшие отрезки, наметим точки входа и выхода. Это позволит немного передохнуть между переходами и, если повезет, даже пополнить свой резерв из местных природных источников силы. Вопросы есть?

– Да. – Мелена даже подняла руку, словно находилась в аудитории Академии. – А как быть, если природных источников поблизости нет?

– Вот для этого и существуют амулеты-накопители. – Тирандерель с видом заправского фокусника извлек из-за пазухи блестящий камень на цепочке и помахал им перед лицом Мелены для наглядности. – Гарандарэль, надеюсь, у тебя достаточно амулетов, чтобы мы без особого труда покрыли это расстояние?

– С чего ты взял, что у меня есть амулеты?

– Гарандарэль, – усмехнулся Тирандерель. – Я проспал долгое время, но соображать хуже не стал. Слышал, твой отец так обозлился после поспешного исчезновения своего наследника, что пустил по твоим следам Дикого Охотника во главе слуа. Не будь у тебя в наличии нескольких тузов в рукаве, тебя бы уже волокли в отчий дом основательно спеленатым и изрядно потрепанным.

– Мой отец пустил по моему следу слуа?! – возмущенно возопил принц.

– А чему ты удивляешься? Ты решил опозорить весь клан, выставив родичей идиотами на предстоящей помолвке. Естественно, Правитель не пришел от этого в восторг.

– Не пришел в восторг?! Он пустил по моему следу Дикого Охотника и слуа! – бесновался принц. – Придушить меня в колыбели было бы гораздо гуманнее.

– Не говоря уж о том, что избавило бы твой клан от кучи проблем с твоей поимкой, – закивал Тирандерель.

– Может, кто-нибудь объяснит мне, кто такие слуа? – вклинилась Мелена.

– Нет! – не сговариваясь, откликнулись оба эльфа разом.

– Почему нет? – возмутилась девушка. – Вике бы точно сказали.

– Ей бы сказали, – дружно кивнули эльфы, чем окончательно вывели девушку из себя.

Липай следил за ходом перепалки вполуха, с удивлением взирая на быстро темнеющее небо.

– Странно, – нахмурился он. – Вроде до вечера далековато…

Гарандарэль заметно вздрогнул и вперил настороженный взгляд зеленых глаз в быстро темнеющее небо. Несколько тучек, заслонивших солнце, не могли напугать перворожденного. Но было в стремительно сгущающемся сумраке нечто неправильное. Принц готов был съесть собственные уши… Хотя нет, уши – это, пожалуй, слишком круто… Ну тогда пояс, если это не предвестники приближения Дикого Охотника. А с ним и его сворой не следовало встречаться никому, ни на открытой местности, ни где-либо еще. Похоже, с этим побегом он все-таки перегнул палку, раз отец решил пустить по его следу таких охотников.

Дикий Охотник, облаченный сплошь в черное, с развевающимся черным плащом за плечами, несется по небу один или в сопровождении целой толпы духов. Правда, его временем испокон веков считалась ночь, и тогда даже луна меркла при его приближении. Но отец вполне мог устроить преждевременные сумерки, как демонстрацию силы и еще одно молчаливое напоминание сыну о необходимости повиновения. Свита Дикого Охотника огромна. Свора сопровождающих его псов с горящими потусторонним светом глазами смахивает на выходцев из ада. Даже белоснежный конь, на котором обычно скачет Охотник, извергает из ноздрей и рта пламя. Говорят, его приближение вызывает бурю. Гарандарэль невольно поежился, представляя себе невиданное зрелище.

Не лучше Охотника слуа. Встреча с ними тоже не сулит ничего хорошего, вне зависимости от того, кому именно выпал жребий увидеть воинство неупокоенных мертвецов, чье единственное занятие – носиться по небу и сражаться, не ведая ни пощады, ни отдыха.

– Ты подумал о том же, что и я? – Тирандерель коснулся плеча принца, заставив последнего высоко подпрыгнуть от неожиданности.

– Откуда я знаю? – огрызнулся тот. – Я же не ясновидец и не телепат.

– А тут и к гадалке ходить не надо. Просто уходим, и чем быстрее, тем лучше.

Гарандарэль не мог не согласиться с разумностью этого высказывания. Тем более что сам ощутил острую потребность бежать куда глаза глядят. И зачем надо было доводить отца до белого каления? Подумаешь, пришлось бы жениться на ведьме. Ну и что? Человеческий век короток. Глядишь, о его позоре быстро бы забыли…

– Нам придется слить магию, – сквозь зубы сказал он.

– Согласен, – торжественно кивнул Тирандерель.

Они взялись за руки и забормотали слова заклинания.

(обратно)

13

Примерно в то же самое время, когда Виктория поднялась в воздух верхом на черном драконе и отправилась в клан Золотого Дракона, люк в темницу, где томились Горыныч и Вероника, отворился, и вниз стала опускаться корзинка с едой на веревке.

– Наконец-то еда! – обрадовался Змей. – А я уж думал, что про нас забыли.

Вероника наблюдала за медленно скользящей вниз провизией с видом кошки, которая терпеливо ждет ничего не подозревающую о засаде мышь. Стоило только корзинке оказаться на расстоянии вытянутой руки, как она вцепилась в нее с яростью тигрицы.

– Горыныч, помогай!

Змей не стал задавать лишних вопросов и со всей дури дернул за веревку. У Горыныча силы было хоть отбавляй, к тому же весил он немало. У того, кто к своему несчастью держал второй конец, шансов не было никаких. Сверху раздался сдавленный вопль, и на Горыныча, блистая нецензурным красноречием, спикировал Дагориэль. Так как полуэльф знал несколько языков, то его лексикон вмещал в себе множество неприличных слов, о которых порядочной девушке знать не стоило. Впрочем, Вероника не относилась к разряду полиглотов или лингвистов и для нее высказывания мужчины были всего лишь тарабарщиной.

– Идиоты, – прошипел Дагориэль, как только дар цензурной речи к нему вернулся. – Ничего умнее придумать не могли?

– В каком смысле? – осторожно поинтересовался Горыныч и на всякий случай отошел подальше от обозленного полуэльфа.

– В смысле кто вас теперь кормить станет?

– А что? Больше некому? – опешила Вероника. – Разве вас никто не хватится?

Дагориэль тяжело и очень красноречиво вздохнул. Он сильно сомневался, что прекрасная хозяйка замка вспомнит о его существовании и заинтересуется, куда он подевался. Он для нее все равно что предмет мебели. Впрочем, стула ей будет не хватать… И самое противное даже не то, что он так глупо свалился в подземелье к пленникам, а тот факт, что строители планировали камеры с учетом возможных магических способностей узников. Весьма дальновидно со стороны Ярондэль. Значит, магией воспользоваться не удастся. Дагориэль еще раз вздохнул, пытаясь смириться с необходимостью длительного нахождения в сыром подземелье. Когда он представил выражение прекрасного лица хозяйки, когда она обнаружит его в столь плачевном положении, полуэльф сильно пожалел об отсутствии оружия. Гордо покончить жизнь ритуальным самоубийством казалось единственным выходом.

Как только пара эльфов эффектно растворилась в пространственном переходе, Мелена топнула ногой от досады, что куча вопросов так и осталась без ответа.

Внезапно раздался страшный гул. Небо заволокло тучами, сумерки сгустились так быстро, словно кто-то неведомый разлил чернила по небу. Поднялся такой ветер, что плодовые деревья в саду жалобно застонали под его напором. Где-то вдалеке послышалось конское ржание, топот многочисленных копыт, возбужденный лай своры и протяжный звук рожка.

– Дикий Охотник? – опешил Липай. – Значит, эльфы не шутили…

– Да кто это такой?! – В один голос вскричали Леша с Меленой.

– Некогда объяснять, – отмахнулся командор. – Бежим!

И они бросились наперегонки к дому. Не успели. Ветер вырвал с корнем молодую яблоню и играючи поднял в воздух. Перед командой истребителей, словно ниоткуда, возник черный всадник верхом на белом как молоко коне. Жеребец нетерпеливо танцевал на месте, храпел, и из его рта вырывались языки пламени. Вокруг ног животного, повизгивая от возбуждения, суетились собаки.

– Гери! – Голос всадника прозвучал как раскат грома. Его единственный глаз грозно воззрился на людей.

Ворон на его плече скрипуче каркнул, балансируя крыльями, чтобы не упасть.

Мелена вздрогнула, Леша поежился, как от холода. Игорь толкнул спутников за спину и обнажил меч. Командор знал, что попытки спастись от Дикой Охоты тщетны. Оставалось принять бой и постараться продать свои жизни как можно дороже.

Огромный, размером с пони, черный пес преданно вильнул хозяину хвостом и направился в сторону замершей на месте команды. Липай оскалился в усмешке. Что ж, ему не привыкать сражаться с нечистью. Между тем собака подошла практически вплотную. Впрочем, пес не выказывал никаких признаков агрессии, просто деловито обнюхал остолбеневших от ужаса членов команды, громко чихнул и вернулся к хозяину, важно повиливая саблевидным хвостом.

Охотник привстал в седле и вежливо поинтересовался, обнаружив на редкость приятный бас:

– Среди вас был принц клана Раскидистого Дуба Гарандарэль. Не будете ли вы столь любезны объяснить мне, где он?

Липай с облегчением понял, что убивать их сегодня, наверное, не будут. И это обстоятельство не могло не радовать его мужественную душу. Умирать так глупо не хотелось никому. Но выдавать местонахождение эльфа он не собирался, пусть и приходится теперь объясняться с Черным Всадником (или Диким Охотником, кому как нравится), так сказать, с глазу на глаз.

– Он ушел.

– Куда? – вкрадчиво поинтересовался Охотник и, выдавая свою особую заинтересованность, чуть подался вперед.

– Он нам не сказал, – это была не совсем ложь.

Конечную цель путешествия двух эльфов Игорь знал. Зато о том, куда эта парочка направилась в данный момент, не имел ни малейшего понятия.

– Странно. – Охотник задумчиво потер длинную седую бороду на мужественном и обветренном лице. – Это и правда и нет одновременно… Хорошо. Мы отправимся следом, но учти: если мы не догоним принца, то вернемся за тобой и тогда ты так просто не отделаешься.

Он свистнул собакам, и жуткая кавалькада сорвалась с места и умчалась, неся за собой сгустившийся сумрак, словно плащ гигантского всадника.

– Вот это жуть, – выдавил из себя потрясенный до глубины души Леша.

Впервые в жизни Мелена не нашла что сказать и выразила свою солидарность простым кивком. Она сильно сомневалась, что после таких встреч остаются живые свидетели. Но не успели они перевести дух, как что-то изменилось. В воздухе разлилось напряжение, и атмосфера сгустилась так, что хоть ножом режь и по тарелкам раскладывай. Липай дернулся было к коттеджу… Поздно. Команду окружили всадники, взявшиеся совершенно ниоткуда. Просто несколько тактов сердца назад их тут не было… и вот они здесь. Фыркают холеные статные кони, обдавая беглецов горячим дыханием. Бряцает оружие на всадниках, скрипит кожаная сбруя.

Липай снова потянулся было к оружию, но властный и вместе с тем бархатный, обволакивающий голос его остановил.

– Не стоит, – настоятельно порекомендовал один из всадников. – Мы на вас не нападаем… пока.

Вот это самое «пока» и настораживало. Мелена подняла глаза на говорившего, но встретилась с насмешливым взглядом шартрезовых зеленовато-желтых глаз и невольно ахнула. Она-то, глупая, считала эльфов прекрасными… Нет, в облике всадников присутствовало что-то от эльфов, причем этого самого «чего-то» было немало, но вместе с тем молодые лица, которые вполне могли быть столь же молоды и в начале времен, носили отпечаток чего-то не от мира сего. Правильные черты присущи всем перворожденным, но эти лица выглядели так, словно их изваяла влюбленная женская рука, мечтающая претворить все свои мечты в жизнь. Цвет волос варьировался от ярко-рыжего до золотисто-пшеничного, причем они были такие длинные, какие не у всякой девушки имеются. Мелена невольно призадумалась, сколько же времени надо затратить на уход за подобной гривой. Впрочем, эффектно развевающееся великолепие шелковых волос того стоило.

Похоже, всадник легко прочитал восхищение в глазах молодой ведьмы и медленно усмехнулся, тряхнув золотом волос. Он свесился с седла, и длинные пальцы осторожно приподняли подбородок зардевшейся как маков цвет девушки. Краем сознания Мелена понимала, что кажущиеся на первый взгляд хрупкими пальцы мужчины с легкостью сломают ей челюсть, пожелай того их обладатель.

– Не будет ли прекрасная леди столь любезна сообщить нам, где мы можем найти принца Гарандарэля?

Мелену раздирали сразу два чувства: желание обернуться вокруг его руки, как перчатка, и бежать со всех ног, моля всех святых, чтобы не догнал. Пока она размышляла, который из двух вариантов предпочесть, в разговор вмешался Леша. К удивлению всех собравшихся, включая себя самого, целитель выхватил табельный меч и с неприкрытой угрозой в голосе настоятельно порекомендовал:

– Убери от нее руки, нахал.

– А то что? – живо заинтересовался всадник, рассматривая осмелевшего целителя, как диковинное насекомое с зубочисткой наперевес.

– А то все, – многообещающе кивнул Леша, прикидывая, какую именно кару посулить распоясавшемуся незнакомцу.

Но, как назло, на ум не шло ничего оригинальнее «да я тебя!».

– Очень познавательно! – усмехнулся незнакомец, но подбородок Мелены выпустил из пальцев, и молодая ведьма тихо осела на землю, удивленно хлопая глазами, словно первокурсница, до которой снизошел самый популярный парень Академии.

– Ну-ка дай сюда…

Леша с удивлением осознал, что его меч спокойно перекочевал в уверенные руки всадника, причем на совершенно добровольной основе. Ошеломленному целителю даже в голову не пришло сопротивляться наглому изъятию оружия.

– Хм. Печальное зрелище, – констатировал незнакомец. – Позвольте полюбопытствовать: и что вы, молодой человек, собирались со мной сделать, используя эту железяку как оружие? Решили запилить меня до смерти? Это весьма негуманно с вашей стороны.

– Почему запилить? – удивленно поинтересовался Леша, наблюдая за манипуляциями незнакомца с оружием.

– Потому что оружие надо как минимум хорошо чистить и затачивать, если вы все-таки планируете его использовать не только для декоративных целей. Хочешь, научу?

Леша хотел было сказать, что в данный момент имеет только одно желание – чтобы всадники убрались наконец восвояси и больше никогда не появлялись, но неожиданно для себя согласился.

– Вот это решение настоящего мужчины, – рассмеялся предводитель. – Коня нашему новому собрату по оружию!

Целителю привели рыжего горячего скакуна и помогли сесть в седло.

– Куда?! – дернулся было Липай, но лошади резво рванули с места в карьер, и кавалькада всадников исчезла так же внезапно, как и появилась.

– Что это было? – ошеломленно вопросила Мелена, поднимаясь на ноги и потирая ушибленную филейную часть организма.

– Думаю, мы только что узнали, кто такие эти самые слуа, – выдавил потрясенный Липай, напряженно вглядываясь в даль, словно Леша вот-вот оттуда вернется. – И у нас украли целителя!

Мелена поморщилась, тщетно стараясь с помощью маленького зеркальца разглядеть насколько пострадал ее хвостик. Командор задумчиво оглядел оставшегося члена вверенной ему команды. «Мелена хорошая ведьма, – подумал он. – Но она оказалась бессильна против чар слуа. Стоит ли брать ее с собой выручать Лешу? Тут как бы еще и ведьму не потерять».

– Знаешь, Мелена, может, тебе стоит вернуться в казарму? – осторожно начал он.

– Как в казарму? – опешила та. – А задание?

– Черт! Еще и задание, – простонал Липай.

И как он мог забыть о цели своего визита в Новые Усадьбы? Дожили. Командор истребителей забыл о порученном ему задании! Может, пора уже на покой? А что? Купить себе домик в тихом месте, у реки на опушке леса… И чтобы хорошая рыбалка была… А тут… Ну как прикажете выслеживать того, кто передвигается верхом и по воздуху? Липай со вздохом потянулся за кристаллом.

Ректор ответил буквально после третьего звонка, словно уже ждал известий где-то неподалеку от магического средства связи. Впрочем, может, так оно и было на самом деле. Игорь вкратце обрисовал ситуацию нахмурившемуся Ратибору Мстиславовичу.

– Ты уверен, что это были именно Дикий Охотник и слуа?

– Вряд ли Дикую Охоту можно с чем-нибудь перепутать.

Ректор помрачнел еще больше.

– Не думал, что Правитель клана Раскидистого Дуба дойдет до такого. Послать на поиски собственного сына Дикую Охоту…

– Да леший с эльфами! – махнул рукой Игорь. – Они увезли с собой Лешу.

– И ты удивлен?

– Честно говоря, да.

– Эх, плохо я тебя учил в Академии, если ты не помнишь элементарных вещей. Чарам слуа никто не может противостоять. Они забирают с собой всех, кто им понравился.

– Зачем? – удивился Игорь.

Действительно. Зачем армии неупокоенных воинов смертный? Вариантов множество, и ни об одном из них не хотелось думать как о возможном сценарии развития событий.

– К сожалению, этого никто не знает. Слуа не отпускают своих пленников. Впрочем, для Алексея не все окончательно потеряно. Если он не будет пить их воду и есть их еду, то его можно будет вернуть.

– Но как? Как мне выследить тех, кто передвигается по воздуху? У меня нет крылатой лошади, и левитации нас не обучали.

– Это так, – согласился Ратибор, машинально поглаживая седую бороду. – Зато у тебя есть ведьма, регулярно летающая на шабаш верхом на метле.

Пораженный собственной недогадливостью, командор хлопнул себя по лбу рукой и тут же поморщился от боли. И как он раньше не догадался? Мелена как раз на днях получила знатный нагоняй за позднее возвращение с ночного гулянья, причем в компании оборотня.

Девушку пришлось уговаривать. И дело не в том, что Мелена отказывалась предоставить транспорт. Просто в комплекте прилагалась она сама, а брать на рискованное мероприятие практически необстрелянную ведьму как-то не входило в планы Липая. Впрочем, пришлось уступить банальному шантажу. Метла нужна была позарез, и время поджимало. Так что вскоре в небо, чуть подрагивая под двойным весом, взлетела метла.

Тем временем Роландэль приблизился к конечной цели нашего путешествия. Огромная крепость клана Золотого Дракона горделиво возвышалась на высокой скале. Добраться до монументального строения эльфийского зодчества можно было двумя путями. Первый – отрастить когти или обзавестись хорошим набором альпиниста и попробовать себя в скалолазании. Второй – отрастить крылья и попробовать проникнуть внутрь с воздуха. Который из двух использовался эльфами, оставалось загадкой, так как ни карабкающихся по горной круче, ни парящих в небе эльфов (кроме Роландэля) мною замечено не было. Дракон зашел на посадку, заставив меня малодушно зажмуриться. Терпеть не могу, когда навстречу с огромной скоростью несется земля, а от меня ничего не зависит.

К чести Роландэля, посадку он выполнил мастерски. Нас только слегка тряхнуло, но даже этого небольшого толчка при столкновении мощных когтистых лап с землей хватило, чтобы мы дружно, не сговариваясь, вцепились в гребень. Оно и понятно, приземлиться неподготовленным организмом, отдельно от самого транспорта да с размаху о каменную кладку приятного мало.

Наше эффектное появление не вызвало особенного ажиотажа. Возможно, к черному дракону все привыкли и его прилет давно никого не удивлял. Так или иначе, встречающих нас лиц замечено не было, цветов никто не дарил, приветственных речей не произносил. Впрочем, выгонять тоже не спешили. Уже хорошо. Мы легко соскользнули с высокой драконьей спины, самортизировав ногами на булыжниках. Роландэль повернулся к нам, изогнул длинную шею и прошипел:

– Постойте здесь, пока я приму свой другой облик и присоединюсь к вам.

Не дожидаясь ответа, он прошлепал в сторону какого-то капитального строения, сильно смахивающего на гигантских размеров сарай. Интересно, для чего он предназначен? Ну не для единственного же в замке дракона его строили? Вряд ли эльфы настолько расточительны.

Роландэль возвращаться не спешил, и я огляделась. Замок и увенчанная зубцами крепостная стена вокруг него были выстроены из белого с серыми прожилками мрамора. Несмотря на массивность, архитектору удалось придать строению кажущуюся воздушность и иллюзорность. Словно долго блуждавшему в горах путнику явился ослепительно прекрасный, величественный мираж, парящий среди облаков на вершине скалы. Вымощенный брусчаткой замковый двор имел водосток, и во время дождя вода благополучно удалялась за пределы стен, не позволяя превратить замкнутое, огороженное пространство в импровизированный бассейн.

Мастер Огня вернулся минут через десять, что по эльфийским меркам было неслыханной скоростью. Эльфы вообще народ неторопливый. А куда им спешить? У них века впереди. Это нам, людям, чья жизнь относительно перворожденных практически один миг, приходится спешить, чтобы все успеть.

– Рад приветствовать вас в Аксеголде, – произнес он, будто только что увидел нас, а не принес на собственной спине.

Я удивилась подобной манерности с его стороны, но требовать объяснений подобному официозу не стала. В конце концов, я всегда знала, что эльфы – очень странный народ. Их тяжело понять эмоционально неподготовленному человеку. Куда нам, смертным, с бессмертными тягаться. Несколько секунд я провела в раздумьях, стоит ли сделать реверанс или ограничиться книксеном? В результате не стала делать ни того ни другого. К собственной досаде, я оказалась совершенно не готова к официальному приему. Штаны цвета хаки, футболка и кроссовки служат плохой заменой вечернему платью, а вымощенный булыжником двор не может сойти за лакированный паркет даже при хорошей фантазии. Поэтому я напустила на себя важный вид и торжественно пожала эльфу руку.

Не знаю, на какую реакцию с моей стороны рассчитывал Роландэль, но рукопожатие с его стороны было крепким, хотя без фанатизма. Уже неплохо. Терпеть не могу, когда некоторые пробуют проверить на прочность мою кисть, сжимая руку с максимально возможной силой, будто мечтая организовать мне максимум переломов кисти одновременно. И эти странные люди еще удивляются, обнаружив в сапоге парочку острых гвоздей. Мелочь, а приятно. Наш дружественный тет-а-тет был прерван появлением золотоволосой, облаченной в белое эльфийки. Девушка прошествовала по двору, словно выступала на конкурсе лучшей походки года, и мелодично молвила:

– Лорд Роландэль! Повелитель ждет вас.

Роландэль удивленно выгнул бровь. Похоже, аудиенция была для него сюрпризом.

– Разумеется, Леди Ларриэль, но сначала я должен позаботиться о наших гостях.

– Не стоит беспокоиться, – мягко улыбнулась дама, и от движения ее губ у меня внутри образовался болезненный комок. – Я лично позабочусь о наших… гостях.

Слово «гостях» было произнесено так, будто маленькому щенку в который раз пытались втолковать, что таскать в дом всякий мусор с ближайшей свалки не слишком хорошая идея.

– Я высоко ценю ваше щедрое предложение, и тем не менее вынужден отклонить его. Гостей в город пригласил я, и мне надлежит позаботиться о том, чтобы их пребывание в Аксеголде было комфортным и безопасным.

Кажется, ключевым словом здесь было «безопасным». Я поежилась. Да что здесь происходит? Похоже, эти двое имеют друг на друга не просто зуб, скорее целую челюсть.

– Вы забываетесь, мой Лорд. – Ее голос прозвучал, как удар хлыста. – Не стоит заставлять Повелителя ждать.

Словно в подтверждение ее слов, от стен медленно отделились вооруженные воины. Десять. Эльфы вообще редко бывают безоружны, менталитет у них такой, что ли. Но именно эти представители эльфийской расы явно не были просто любителями. Это видно было невооруженным взглядом по тому, как серьезно сосредоточены их лица, как проницателен взгляд слегка раскосых глаз. В одежде ничего лишнего, штаны и куртки из мягкой ткани, такой приятной на вид, что невольно хочется потрогать руками, чтобы удостовериться, такая ли она мягкая на ощупь, как кажется. Сомневаться в их намерениях не приходилось. Ребята отконвоируют Роландэля к Повелителю, даже если им придется тащить его волоком, и при этом каменное выражение их лиц не изменится. Жутковатый народ. Не хотела бы я оказаться в их власти.

– Что же случилось в Аксеголде за мое отсутствие, если Лориндэль посылает за мной своих Призрака и Тьму да еще во главе своей личной охраны? Неужели мне может что-то угрожать в крепости? Или, быть может, Повелитель опасается необдуманных поступков с моей стороны?

Те, к кому обратился Роландэль, оказались весьма колоритной парочкой, и на общем фоне золотоволосых эльфов выглядели как пара черных лебедей в стае белых. Надо полагать, Тьмой называли темнокожего брюнета, затянутого в черную кожу так, что нельзя было с точностью определить, где кончается его собственная и начинается одежда. Обнаженные руки перехватывают широкие серебряные браслеты. Длинные блестящие волосы сбриты на висках, подчеркивая острые уши, остальные собраны в высокий конский хвост на затылке. Вовсе не такую прическу ожидаешь увидеть у воина. И уж тем более никак не ожидаешь узреть водопад черных как смоль волос, ниспадающих почти до талии. В мочке левого уха висит тонкое серебряное кольцо. Из-за плеча виднеется рукоять меча. Добавим к этому ухватки хищника в движениях, и готов портрет идеального наемного убийцы. За такого, пожалуй, любое государство отвалит кучу денег, лишь бы он работал на родное правительство, и не дай Светлые силы на конкурентов.

Призрак был полной противоположностью Тьме. Высокий, как и брюнет, но его волосы напоминали серебристый иней на солнце, бледная кожа и глаза были словно созданы из голубого льда. Создавалось впечатление, что этот мужчина родился с каменным выражением лица и, едва появившись на свет, смерил акушерку презрительным взглядом, не удостоив своим царственным криком.

Да-а-а. Я бы не хотела остаться с этими ребятами наедине. Неважно по какой причине.

– Мы не задаем глупых вопросов, Мастер. Повелитель приказывает – мы исполняем. Вот и все.

Легкое движение уголков губ вверх, видимо, должно было сойти у Призрака за улыбку, впрочем, глаза оставались такими же холодными, как лед в январе. У меня просто пупырчатые мурашки по всему организму от подобных проявлений эмоций.

– Это лишний раз доказывает, что вопреки расхожему мнению мозги у тебя все-таки есть… – саркастически хмыкнул Ахурамариэль. – Не бойся, я с тобой. Если эти эльфийские стиляги попытаются сунуться к нам, мы сумеем дать достойный отпор.

«Разумеется, я не сомневаюсь в твоей храбрости, но тебе не кажется, что противников слегка многовато?» – засомневалась я.

– Ерунда, – с предвкушением в голосе фыркнул клинок. – Когда нас останавливали подобные мелочи? Нет для воина смерти желанней, чем погибнуть,погребенным под бездыханными телами противников…

«Рискну быть банальной, но можно мы не будем умирать прямо сегодня?» – робко предложила я.

– Глупости. Разве ты не желаешь покрыть себя неувядаемой славой? Если нам повезет, в честь нашей битвы сложат какую-нибудь хвалебную песнь, как легендарным героям прошлого.

«Пойми меня правильно, против песен вообще и хвалебных песнопений в частности я ничего против не имею. Больше всего смущает, что восхваление имеет все шансы быть посмертным. Меня терзают смутные сомнения, а не все ли будет равно, какую именно речь толкнут над моим гробом, если я этого все равно не услышу?»

– О Боги! – трагически простонал меч. – Я живу в теле трусихи!

К счастью для всех, Роландэль и не думал о сопротивлении. Он изящно пожал плечами, выражая свое недоумение, и, как бы между прочим, поинтересовался:

– Я должен сдать оружие?

Мне показалось, или кто-то из восьмерых эльфов вздохнул с облегчением?

– В этом нет необходимости, – слегка качнул головой Тьма, и я поймала себя на том, что как завороженная слежу, как солнце играет на его серьге.

Еще один неопределенный жест плечами, и Мастер Огня покинул двор в сопровождении десятерых эльфов, причем умудрялся держаться так гордо и независимо, словно делал конвою одолжение, позволяя сопровождать свою великолепную персону. Класс. Теперь мы просто пара незваных гостей в эльфийском городе, и при полном отсутствии транспорта добраться до какого-то другого населенного пункта будет проблематично. Самое смешное, что покинуть славный город мы не могли, потому как понятия не имели, каким образом можно выбраться из замкнутого пространства, окруженного со всех сторон высокой крепостной стеной при полном визуальном отсутствии ворот. Словом, влипли.

– Здорово, – озвучил мои мысли Лисицын. – И что мы теперь будем делать? Твоего дружка увели разве что не в наручниках, а нам надо устраиваться на ночлег…

– Я с удовольствием провожу вас до ваших комнат. – Леди Ларриэль одарила нас выразительной улыбкой, словно спрашивала: «И почему именно мне придется возиться с этими придурками?»

Не дожидаясь нашего согласия, Леди развернулась на сто восемьдесят градусов и гордо прошествовала в сторону белокаменного замка. Самоуверенная особа даже не удосужилась обернуться, чтобы убедиться, идем мы за ней или нет. Впрочем, насчет Лисицына она оказалась права. Следопыт двинулся за ней, как доверчивый барашек на закланье. Я же осталась стоять столбом, сильно подозревая, что конечным пунктом путешествия может оказаться крохотная тюремная камера, о наличии которой вспомнят, может быть, лет через двести и с изумлением узреют мои свисающие в цепях кости. Ну уж нет. Дудки! Роландэль – брат местного правителя, его пожурят по-родственному и отпустят. А мне впаяют по полной. Хотя разрази меня гром, если я хотя бы догадываюсь за что.

– Вика, – дернул меня за штанину Васька. – Мы что? Никуда не идем?

Казалось бы, простой вопрос кота произвел на окружающих ошеломляющий эффект. Липай обернулся и удивленно уставился на меня, как будто увидел первый раз в жизни и мысленно решал, к какому виду нежити меня причислить. Высокомерная Леди так и замерла с занесенной для следующего шага ногой. Забавное зрелище, надо сказать, но в данный момент мне было не до смеха.

– Загнибеда, ты чего, решила заночевать прямо здесь? – удивленно спросил Лисицын.

– Замечательная идея! – искренне обрадовалась я. – Васенька, у нас палатка с собой?

– Разумеется, – выдавил потрясенный кот. – Вик, а ты уверена, что хочешь заночевать именно здесь?

– А что тебя не устраивает? – пожала плечами я, оглядывая раскинувшуюся перед замком площадь.

Недалеко располагался рынок, но он не мог помешать нашим планам. А если еще и магическую защиту выставить…

– Например, тот факт, что вы не получили официального разрешения раскидывать тут шатер и устраивать балаган, – молвила эльфийка.

– А кто вам сказал, будто мы собираемся давать представления? – парировала я, нервно дернув хвостом.

– Загнибеда, не позорь нас перед иностранной державой, – зашипел Лисицын (просто любая змея отдыхает), сцапал меня за руку и попробовал сдвинуть с места, но не тут-то было.

Если раньше я еще была готова к диалогу, то теперь уперлась как мул.

– Вот еще! – рассерженной кошкой фыркнула я. – Прекрати меня лапать, это неприлично. И вообще, с места не сдвинусь, пока мне в доступной форме не объяснят, что здесь происходит.

– А что здесь происходит? – Мягкий вкрадчивый голос заставил меня подпрыгнуть как ошпаренную.

Приземлилась я прямо на ногу Лисицыну, что радости последнему, понятное дело, не прибавило. Сдавленный вопль и обещание придушить, ясно читаемое в карих глазах следопыта, только укрепили мою решимость остаться на площади. Я обернулась, и встретила льдисто-голубой взгляд Призрака. Надо же, как тихо подкрался. Могу поклясться, минуту назад его здесь не было.

– Действительно, необычное умение возникать буквально ниоткуда, – проявил редкую солидарность Ахурамариэль.

– Вот! – Леди Ларриэль ткнула указующим перстом в мою сторону и непременно выбила бы мне глаз, если бы я вовремя не увернулась. Однако такими темпами и до рукоприкладства недалеко. – Она не хочет идти в замок!

– Почему? – удивился эльф.

Я пожала плечами:

– Потому что считаю замковую тюрьму не очень-то подходящим местом пребывания.

– Тюрьму? – удивленно изогнул бровь Призрак. – Кто вам сказал, что вас ведут именно туда?

– А никто. Я сама догадалась.

– Замечательно. И откуда такие выводы?

На нас уже стали оборачиваться. Видимо, в городе не было принято выяснять отношения прямо посередине площади.

– Куда повели Роландэля? – вопросом на вопрос ответила я.

– К Повелителю, разумеется, – встряла Леди Ларриэль.

– Леди, кого вы лечите? – скептически фыркнула я.

– Я? – искренне опешила та. – Никого. У меня совершенно отсутствует дар целительства.

– Это выражение такое. Означает то же самое, что и «лапшу на уши вешать».

Округлившиеся глаза леди недвусмысленно свидетельствовали о том, что и это выражение было ей незнакомо. Она, видимо, попробовала представить сам процесс навешивания на уши макаронных изделий и впала в состояние легкого ступора. Да-а-а. Совсем отстали эльфы от жизни.

– Я не бог весть какой знаток этикета, но ни за что не поверю, что приглашение на милую беседу к Повелителю происходит именно так. Обычно присылают письмо – явиться туда-то во столько-то, форма одежды парадная.

– Если я вас правильно понял, вас смущает несколько необычная форма приглашения Повелителем Лорда Роландэля? – спросил снисходительным тоном Призрак.

– В общем, да, – кивнула я.

– И это заставляет вас опасаться за собственную безопасность?

Я кивнула. Надо же, какой проницательный.

– Если я дам вам слово, что с вами здесь и сейчас ничего не случится, вы позволите Леди Ларриэль проводить вас в комнаты?

– Даже не думай!

– Что?! – подпрыгнула от неожиданности я.

Призрак повторил свое предложение.

– Он эльф и напрямую лгать не станет. Нарушение обещания и для эльфов грозит неприятными последствиями.

«То есть?»

– Например, ты можешь его проклясть, и ему нечего будет противопоставить твоей магии. Нарушение слова сделает эльфа беззащитным перед твоим колдовством.

«Значит, все в порядке. Он даст клятву, что со мной ничего не случится».

– Прекрасно! – скептически фыркнул меч. – Если бы не малюсенькое уточнение: «здесь и сейчас». На самом деле это означает, что клятва теряет силу либо через секунду после ее произнесения, либо если ты сойдешь с места хоть на миллиметр.

«Ах он паразит! Да я его!»

– Решила все-таки увековечить себя в героическом эпосе… посмертно?

А вот этого не хотелось. Умирать во цвете лет только потому, что меня угораздило согласиться помочь эльфам и угодить в самый эпицентр их разборок? Ищите других добровольцев.

– Пусть даст другую клятву…

«Какую?» – заинтересовалась я.

Может, у них там принято давать какие-то особенные обеты, а я просто не посвящена в подобные тонкости?

– С кем приходится работать? – риторически вопросил Ахурамариэль. – Ладно. Так и быть, подскажу. Пусть пообещает, что с тобой ничего не случится, пока ты находишься на территории этого города.

«Но тогда его клятва ничего не будет стоить, если я покину город», – возразила я.

– Разумеется. Но это максимум, который реально можно выбить у кого-то из эльфов. На большее он не согласится. Не таскаться же ему за тобой в качестве телохранителя всю твою жизнь?

Хм. Логика в этом была. И я потребовала у Призрака поклясться именно в этом. Эльф удивленно выгнул бровь, в его глазах мелькнуло какое-то непонятное выражение. Он задумался, и целую минуту мне казалось, что Призрак просто не согласится. Но он согласился, и я с удивлением обнаружила, что все это время задерживала дыхание.

– Раз уж мы пришли к взаимопониманию по данному вопросу, не позволит ли леди препроводить ее до замка Правителя?

При слове «леди» Ларриэль скептически фыркнула, но от комментариев воздержалась, видимо, из опасения, что я тут же устрою сидячую забастовку, и тогда к месту назначения мы доберемся минимум через неделю утомительных переговоров. Честь возглавить процессию выпала прекрасной эльфийке, как нашему проводнику. От радости она не запрыгала, но и прореживать шевелюру от отчаяния не торопилась, словом, с честью встретила удар судьбы. Следом шел Лисицын. Хотя «шел» не совсем то слово, которое можно применить к сторожкой походке хищника. Мужчина сканировал окружающее пространство взглядом профессионального охотника, словно выслеживал опасную дичь или намечал пути к внезапному отступлению.

– Молодец, – резюмировал Ахурамариэль. – Уважаю.

Я привычно пожала плечами, чем вызвала еще один удивленный взгляд со стороны Призрака. Похоже, меня начинают принимать за девушку со странностями.

Замыкал шествие Васька. Котик не спешил доверять новым знакомым и предпочел тащить объемную сумку самостоятельно, кряхтя и сопя от натуги. Хороший, однако, денек выдался для парада! Сильно ощущалась нехватка транспарантов, цветов и воздушных шаров.

Аксеголд был городом-крепостью. Правда, экскурсию по городу нам никто не предложил, так что пришлось удовольствоваться беглым взглядом на чистенькие аккуратные жилища горожан. Одинаковые, выстроенные из белого камня дома с плоскими крышами образовали удивительные по своей симметричности улицы. Возле каждого разбит палисадник с такими нереально прекрасными растениями, что сама собой напрашивается мысль о муляже. Но, зная фанатичную любовь перворожденных ко всякого рода живым насаждениям, отмела мысль как несостоятельную.

Белокаменные зубчатые стены крепости были призваны поразить пришельцев своим величием и монументальностью. Мы дружно впечатлились сверкающей красотой камня и упертостью народа, который приложил массу времени, сил и средств, дабы возвести постройку из огромных каменных глыб на такой высоте, где место орлам и еще, может быть, горным козлам или драконам. Все-таки традиционно принято считать эльфов лесным народом, а не горным.

– Чистой воды снобизм. Вспомни клан Всадников. Они выращивали и обучали своих драконов в горах.

«Хочешь сказать, у них имеются драконы?» – слегка опешила я.

– Твоими стараниями имеется как минимум один.

Ах да. Роландэль. Это же я помогла ему приобрести облик дракона.

Тем временем мы подошли к массивным золотым створкам ворот. Строить ворота из золота? Какое расточительство!

– Скорее всего они просто обшиты золотыми пластинами, – прокомментировал мою мысль Ахурамариэль.

Я еле удержалась, чтобы не поковырять чеканные створки ногтем, проверяя толщину золотого покрытия, но мужественно засунула так и зудящие руки в карманы, поражаясь собственному героизму. Видимо, нас уже ждали, так как Леди не стучала, створки распахнулись сами собой, гостеприимно пропуская нас внутрь. Перед моим внутренним взором настойчиво замаячил образ сырого, мрачного подземелья и массивных, зачарованных против магов серебряных колодок. Не то чтобы я всерьез рассчитывала на то, что эльфы для нас разорятся на благородный металл, а не используют с тем же успехом обычное железо, но видение есть видение. Привиделось, и все.

Нашему взору предстал огромный зал. Пол устилал ковер из невысокой травы, пахло луговыми травами и цветами, деревья-великаны колоннами тянулись ввысь, их раскидистые кроны терялись в лазурной дымке потолка. В центре разливалось изумительное по красоте озеро. Вместо стены ревел водопад. Пенные струи низвергались вниз с таким шумом, что меня слегка контузило.

– Нравится? – перекрывая шум водопада, проорала Леди Ларриэль.

– Не то слово, – выдавил Лисицын.

– Обалдеть! – поддержала я.

Я все могу понять, но устраивать в гостиной водопад – слишком даже на мой экстравагантный вкус. Оказывается, дизайн Двори еще не худший вариант. Это утешало. Леди окончательно возгордилась (хотя куда уж больше), приняв наш ошарашенный вид за выражение высшей степени восторга. Мы не стали ее разочаровывать. Зачем лишать ее иллюзий? Ларриэль двинулась по траве плавной походкой от бедра, ее высокорожденные ножки, обутые в легкие туфельки, ступали мягко и деликатно. Казалось, травка сама склоняется в поклоне и тут же выпрямляется. Лично я так не умела. Судя по выражению лица Лисицына, он тоже.

– Леди… – Вкрадчивый голос прямо над ухом заставил меня подпрыгнуть от неожиданности.

К несчастью, приземлилась я не куда-нибудь, а на хвост родного фамилиара. Издав оглушительный мяв, Васька взметнулся вверх по Призраку, видимо перепутав последнего с деревом, а распознав собственную ошибку, честно попытался рухнуть в обморок. Не вышло. Когти кота завязли и напрочь отказывались покидать плечо эльфа. Лицо Призрака, и без того напоминавшее маску, окончательно окаменело, только в льдисто-голубых глазах бушевала метель. Ахурамариэль внутри меня напрягся, готовый в любой момент прийти на помощь. Я застыла, как памятник испуганной ведьме. Лисицын осторожно переместил руку поближе к охотничьему ножу, хотя уже понятно, что имейся у нас даже арбалет с самонаводящимися стрелами, это бы мало помогло. Сложно стрелять в того, кого толком не видишь. Всем известно, что эльфы дерутся в другом скоростном режиме, в частности поэтому они практически неуязвимы.

Все с тем же застывшим выражением лица Призрак один за одним извлек из пострадавшего плеча когти кота и легким движением смахнул обмякшего фамилиара на землю, где тот благополучно лишился чувств, широко раскинув пушистые лапы на манер морской звезды.

– К сожалению, я не смогу сопровождать вас дальше. – Эльф не кричал, но я его очень хорошо слышала.

«Интересное заклинание», – отстраненно подумала я, искренне удивляясь, что он не сделал попытки убить нас на месте.

– Ничего удивительного, – фыркнул меч. – Он не может нарушить данное тебе слово. На твоем месте я бы был очень осторожен, покидая Аксеголд. Эльфы – народ мстительный.

«Да-а-а. Умею я наживать себе врагов…» – с тоской подумала я.

Призрак протянул мне руку. Я замялась, но свою подала. Не откусит же он ее. Эльф медленно поднес кисть к губам, пристально вглядываясь в мои глаза. На секунду прохладные губы коснулись тыльной стороны ладони и тихий шепот мягко скользнул по обнаженной коже:

– Я с нетерпением буду ждать нашей встречи… – Пауза заставила мое сердце пропустить один удар. – За пределами крепости.

Он выпрямился, резко развернулся на каблуках, заставив свои волосы взметнуться искрящимся всполохом, и удалился.

– Да уж, Загнибеда… – задумчиво протянул Лисицын. – Тебе не кажется, что большинство народа, который тебя знает, мечтает тебя убить.

Ну что тут скажешь. Я скромно потупилась:

– Боюсь, все дело в моем искрометном обаянии.

(обратно)

14

Вероника осторожно вскарабкалась на плечи Горынычу. Чешуя ящера больно царапала босые ноги девушки, но она старалась не обращать внимания на подобные мелочи. Балансировать на плечах рептилии на двенадцатисантиметровых каблуках – форменное самоубийство. В конце концов, что значат несколько ссадин на ногах в сравнении с возможностью покинуть каменный мешок. Ника встала на цыпочки и попыталась дотянуться до края стены. Она даже язык высунула от усердия. Не помогло. От охватившей ее досады девушка готова была расплакаться.

Дагориэль возлежал на соломе, с интересом наблюдая за построением живой пирамиды. Со своего места полуэльф прекрасно видел, что девушке ни за что не дотянуться до края каменного мешка, а значит, акробатический этюд, несмотря на свою оригинальность, побегом увенчаться не мог. Раз так, пусть себе развлекаются.

– Ну как? – вопросил Змей.

– Я стараюсь, – выдавила Ника.

– Получается? – С надеждой в голосе.

– Пока нет. – Вздох разочарования.

Мужчина лениво усмехнулся, рассматривая стройные девичьи ножки, затянутые в нейлон. Хм… А ножки действительно хороши. С эльфийскими не сравнить, но тоже очень даже… Дагориэль довольно улыбнулся. В это время из небольшой щели показалась маленькая любопытная мордочка серой мышки. Она осторожно принюхалась, затем увидела, что на нее никто не обращает особого внимания, все заняты своими делами, и тихо выбралась наружу. Грызуна очень заинтересовали крошки, оставшиеся от предыдущей трапезы. Мышка деловито, как и положено ее семейству, пробежала вдоль стеночки до вожделенного угощения, еще раз огляделась вокруг и, не заметив никакой угрозы со стороны странных существ, поселившихся здесь, принялась за еду.

Дагориэль услышал шорох, оторвался от созерцания девичьих прелестей и заметил мышь.

– Брысь! – пугнул он ее.

Мышка высоко подпрыгнула от неожиданности, серой молнией метнулась в противоположную сторону от полуэльфа, со всего маху налетела на чешуйчатую ногу ящера и, горестно пискнув, упала на пол. Змей скосил глаза вниз, увидел бездыханную мышку, неприлично взвизгнул и сделал попытку забраться на стену без применения лестницы и альпинистского снаряжения. Вероника не ожидала от Горыныча такой прыти и полетела вниз, как спортсмен по прыжкам в воду с трамплина, сделав эффектное сальто назад. Дагориэль среагировал не хуже голкипера, поймав девушку перед самой землей. В процессе приземления юбка расклешенного вечернего платья задралась, полуэльф с удивлением обнаружил, что держит в руках обнаженную девичью талию, и буквально остолбенел.

– Нахал! – взвизгнула Вероника и наградила опешившего Дагориэля звонкой пощечиной.

– Вот и помогай после этого людям, – огорченно протянул тот, потирая пылающую щеку, но девушку из рук выпустил.

– Вместо того чтобы руки распускать, лучше бы помог на волю выбраться!

– Я? – опешил от такого предложения Дагориэль.

Помогать узникам бежать он как-то не планировал. Вряд ли прекрасная Ярондэль обрадуется, обнаружив пленников, мирно разгуливающих по замку. А уж если дознается о его непосредственном участии… Полуэльф невольно зажмурился от возникшей перед внутренним взором яркой картины гнева эльфийки. В такие моменты даже плоды ее многочисленных экспериментов, мутанты, рожденные путем скрещивания при помощи магии особо опасных видов нежити, старались лишний раз не попадаться обозленной госпоже на глаза. С другой стороны, что-то ему подсказывало, что лицезрение своего слуги в местной темнице не приведет Ярондэль в восторг. В голове полуэльфа постепенно складывался план дальнейших действий. При хорошей доле везения она даже не узнает о его досадном промахе.

– Ладно. Что я должен делать?

Вероника быстро одернула сбившееся платье, смерила смущенно ковыряющего лапой пол Горыныча задумчивым взглядом и скомандовала:

– Горыныч встанет вот тут. Эльф заберется ему на плечи…

– Я не эльф… – начал было Дагориэль, но ему не дали пуститься в длинные и пространные объяснения своего происхождения.

– Это неважно, – отмахнулась Ника. – Я заберусь ему на плечи, дотянусь до края и выберусь наружу.

– Замечательно, – скептически скривился полуэльф. – План простой как дважды два. Только позволь уточнить, что дальше?

– То есть? – распахнула голубые глаза девушка. С ее точки зрения, план был идеален.

– Как выберемся мы? – охотно пояснил Дагориэль, с наслаждением любуясь смятением Вероники.

– Ну-у-у… – неуверенно протянула она. – Я позову кого-нибудь на помощь…

– Замечательная идея! – восхитился полуэльф. – Уверен, в замке выстроится просто очередь из желающих нам помочь.

Вероника пригорюнилась. Об этом она не подумала. Ее план заканчивался на том, что она покидает темницу, а что будет дальше, она пока не задумывалась. Девушка шмыгнула носом, явно собираясь расплакаться. Дагориэлю стало жаль наивное создание, которое угораздило попасть в сферу интересов Яры. Полуэльф глубоко вздохнул и мужественно задушил возникшее некстати чувство вины. Необходимо действовать по плану, иначе его собственная жизнь будет стоить не дороже жизни той маленькой серой мышки, успешно юркнувшей в свою норку.

– А пусть возьмет веревку и закрепит ее где-нибудь наверху. Мы по ней и выберемся, – предложил Змей, ткнув пальцем в угол, где спокойно лежала веревка с корзиной.

Вероника радостно запрыгала, хлопая в ладоши. Дагориэлю стало досадно, что такая простая идея не пришла ему в голову…

Нам удалось нагнать Леди Ларриэль практически перед самым выходом из зала с водопадом. Лучше бы нам этого не делать. А что? Посидели бы на травке, палаточку разбили бы, шашлычок зажарили… А вместо этого нас повели в наши комнаты. Честное слово, лучше бы в темницу кинули. Сначала так долго поднимались вверх по винтовой лестнице, что я уж было сделала вывод, что нас поселят на самой крыше. Затем прошли часть этажа и стали спускаться вниз, зародив в моей душе смутные сомнения, а не передумали ли насчет нашего посещения местной темницы. Потом мы так долго блуждали по каким-то многочисленным коридорам, что я окончательно потеряла чувство направления и могла только тащиться следом, мечтая об отдыхе как о чем-то нереальном.

Улучив момент, я спросила у Леди, а не заблудились ли мы. Ларриэль смерила меня взглядом аристократки, заставшей свою любимую левретку за валянием в грязи, и заверила, что нам осталось совсем немного. Через полчаса я пришла к неутешительному выводу, что в эльфийском понимании понятие «совсем чуть-чуть» означает не совсем то же, что в человеческом, ибо мы еще не пришли. Я ехидно поинтересовалась у Лисицына, а не приходится ли сопровождающая нас Леди ему родней. Есть у него пристрастие совершать длительные пешие прогулки по лесу в компании членов команды. Но моего юмора никто не оценил, и я надулась.

Еще через полчаса, надсадно хрипя, я умоляла бросить меня прямо там и похоронить бренные останки на обратном пути. Минут пять меня пытались тащить и полчаса уговаривали идти самостоятельно. Потом бросили. Правда, не все. Васька гордо заявил, что останется со мной до конца. Мой герой.

В общем, теперь я гордо лежала на мраморном полу (без подогрева, между прочим), вдыхая кислород ведрами и баюкая бок, в котором поселились острые колики. Вася уселся рядом и утешал меня как мог.

– Да-а-а, Виктория, – укоризненно зацокал языком Ахурамариэль. – Мало мы с тобой уделяли времени твоему физическому воспитанию. Погоди. Вот закончим это задание…

«Мамочки, кажется, мне хана… – с тоской решила я. – И что меня вечно заносит в какие-то замки? Решено. Выйду замуж за Гарандарэля, поселимся где-нибудь в заброшенной избушке в лесу…»

– Виктория, вечно тебя кидает из крайности в крайность. Ну скажи на милость, много ли ты видела принцев, согласных на добровольное проживание в захолустье? И потом, проживание в богом забытой избушке лишено всякого комфорта. За водой придется таскаться куда-нибудь к источнику. Представляешь, сколько километров придется намотать, чтобы наполнить ванну? А ванной тебе будет служить какая-нибудь видавшая виды бочка из-под селедки.

«Почему из-под селедки?» – неприятно поразилась я.

– Ладно. Не из-под селедки. Это не принципиально. Но согласись, какая из тебя отшельница, проживающая в глуши? Ты же комфорт любишь.

«Грешна, люблю, – легко согласилась я. – Комфорт многие любят, и уединение в лесной избушке вовсе не предполагает лишения таких маленьких радостей, как водопровод и электроэнергия. В конце концов, для производства электричества можно установить солнечные батареи или ветряк. И совсем не надо обладать талантом, чтобы вырыть колодец и установить насос».

– Хм. Допустим, – внезапно согласился Ахурамариэль, чем несказанно удивил меня. – И тем не менее твое стремление к отшельничеству – чистой воды утопия. Мне доводилось слышать о лесных ведьмах. Правда, обычно это согбенные старухи на закате своих дней, желающие поразмыслить над прожитыми годами. Но об эльфах-одиночках не слышал никогда. Согласен, бывают странствующие эльфы, но они рано или поздно достигают цели своего путешествия и возвращаются в родной клан. Бывают эльфы, предпочитающие старые традиции и проживающие под землей в холмах…

«Стоп-стоп-стоп… Эльфы под землей? Это что за ерунда?»

– А вот и не ерунда, – довольно хихикнул Ахурамариэль. – Это сейчас перворожденные понастроили городов и замков. А в свое время, когда человечества еще и в проекте не было, война с Темными силами надолго загнала эльфийский народ под землю. Сами эльфы не очень любят вспоминать о веках, проведенных в так называемых холмах. Хотя поговаривают, что даже под землей им удалось создать потрясающие по красоте сады. Да и сам холм, в котором проживали эльфы, был живым творением. Время там текло совсем иначе, нежели снаружи. До сих пор бытуют легенды о народе, живущем в холмах. Будто иногда из-под земли слышатся песни и праздничный шум. Люди стараются не проходить там в ночь всех святых, считая, что эльфы переселяются из одного холма в другой, и тех, кого встретят на пути, либо убьют без суда и следствия, либо заберут себе в услужение. Невелика разница. Правда, в первом случае родственники смогут оплакать погибшего и захоронить. А во втором – не увидят никогда. Отсюда и выражение «эльфы утащили».

«Ничего себе подробности… – искренне поразилась я. – Кто бы мог подумать, что эльфы, презирающие всех и вся, вынуждены были ютиться под землей».

– Только ты им об этом не говори. А то проблемы с Призраком станут далеко не первыми в твоем списке неприятностей.

Я беспечно пожала плечами. Не очень-то и хотелось. Внезапная догадка скользнула в мой мозг, но, прежде чем возрадоваться, я решила уточнить у разговорившегося клинка некоторые детали. Раз уж его так потянуло на откровенность, почему бы не воспользоваться случаем.

«Ты сказал, что холмы были живым твореньем. Что это значит?»

– А то и значит, – радостно откликнулся клинок. – Холмы были живыми и обычно подчинялись Повелителю клана. Интересное нововведение, не правда ли? В частности, поэтому устроить государственный переворот в клане не представлялось возможным. Ведь в одиночку провернуть подобное нереально, а выражение «стены имеют уши» в родовом холме приобретало буквальный смысл. Холм с радостью сообщал Повелителю о злых намерениях обитателей, а то и замуровывал злоумышленников в их собственных комнатах, не дожидаясь санкции. Чего зря расстраивать правителя.

Ничего себе. Круто у них расправлялись с недовольными. Впрочем, мне сейчас было не до проявления сочувствия далеким эльфийским предкам. Меня и их потомки особо не радовали. По крайней мере, теперь я знала, в кого они уродились такими извращенцами. Бок уже не кололо, и я вздохнула с облегчением. Правда, в организме ощущалась общая слабость и мышцы противно подрагивали от перенапряжения. Кто же знал, что и среди эльфов рождаются свои Сусанины.

Подняться на такие трясущиеся ноги не получалось. Перетруженные мышцы отказывались держать организм в положении стоя. Ладно. Мы не гордые. Да и в полутемном коридоре, освещенном всего несколькими факелами, меня никто не видит. Поскупились эльфы на освещение. Обругав обитателей жмотами и скупердяями, я испытала нечто вроде морального облегчения и поползла к ближайшей стене на карачках.

– Что ты задумала? – осторожно поинтересовался клинок, но был мною проигнорирован и тихо сгорал от любопытства.

Я осторожно встала, держась за стеночку, как невеста за жениха. Со стороны могло показаться, будто я крепко перебрала накануне. Затем я со всей дури пнула каменную кладку и тут же взвыла от боли. Надо же было так не рассчитать! А стены оказались прочными, тараном не прошибешь. Ну все! Я разозлилась. В следующий удар я вложила не столько силу, сколько магию и громогласно заявила, что желаю лицезреть дверь в мои покои, причем прямо сейчас.

– Тяжелый случай, ты спятила, – констатировал Ахурамариэль. – Я подозревал, что именно этим все и закончится, просто не думал, что это случится так скоро.

Видимо, Васька пришел точно к такому же неутешительному выводу, причем независимо от клинка, так как слов Ахурамариэля слышать не мог.

– Вика, что с тобой?! – испуганно воскликнул котик. – Зачем ты стенку лупишь? Она же каменная… ногу повредишь.

Я перевела дыхание. Стенка на мои потуги никак не реагировала. Определенно я что-то делала не так. Но что? Я задумчиво почесала макушку кончиком хвоста. Неужели я ошиблась в предположениях и замок эльфов не живой, а просто нагромождение камней, скрепленных между собой раствором? И я в течение пятнадцати минут строю из себя полную дуру? Досадно. Я глубоко вздохнула и оперлась спиной на каменную кладку. Что ж, у меня остался последний шанс для реабилитации. Буду угрожать.

Интересно, чего может бояться огромное каменное сооружение высотой этажей так в тридцать? Ну я прямо не знаю. Огня? А что в нем может гореть, кроме мебели и гобеленов? Воды? О да, разумеется. Замковые крысы придут в ужас. А вот само здание – навряд ли. Да-а-а, задачка не для средних умов. И тем не менее от такой замечательной идеи не хотелось отказываться просто так. Стоп. Кажется, я знаю, что мне нужно. То, что доктор прописал.

Я закрыла глаза и сосредоточилась на собственных воспоминаниях. В прошлый раз, когда мне довелось отправиться на розыски эльфийского принца (кстати, того же самого, кого предстоит разыскивать сейчас), ночью мне не спалось, и я отправилась в библиотеку с намерением найти самую скучную книгу. И тут-то меня и затянуло прямо в увесистый том, на страницах которого была описана война эльфов с Темными силами. Так там крепости рушились одна за одной. Оставалось только извлечь красочные воспоминания из памяти, немного приукрасить – для пущего устрашения непокорного здания и постараться приобщить строение из камня к прекрасным картинам прошлого.

Небо. Небо, полное грифонов. Мы с Золотым Драконом пытаемся драться, но больше уворачиваемся от чужих когтей. Внизу кипит бой. Огромная армия шла на штурм обители сестер Серебряного Единорога. В испуганный мозг иголками ткнулась мысль: «Им не выстоять!» Но тут меня отвлек очередной грифон. Бой закипел с новой силой. Атакуемые с земли и воздуха, сестры Серебряного Единорога дрались отчаянно, они были готовы продать свои жизни очень дорого. Черный дракон очнулся и помогал сестрам огневой мощью.

Внизу раздался грохот. Это рухнула одна из башен обители, погребая под собой защитниц. Грифоны, казалось, не убывали, а где-то недалеко размножались почкованием. Внизу дела обстояли не лучше. Обитель охватило жадное пламя. Не видно было огня, испускаемого черным драконом; кольнула мысль: «А жив ли он там вообще? И остался ли в обители хоть кто-то в живых?» Словно в ответ моим мыслям, в нападавших ударил файербол. Кто-то завопил и рухнул с коня. Битва продолжалась…

Стена за спиной задрожала мелкой дрожью. Я не сразу сообразила, что, собственно, происходит. Слишком увлеклась воспоминанием эффектно рушащейся обители и пропустила решающий момент, когда сзади открылся проход и я полетела в пустоту, вопя как недорезанный поросенок. Пол встретил жестко. Дыхание пресеклось, и я просто лежала, ловя ртом воздух, как выброшенная на берег щука, потрясенно таращась в темноту.

– Вика! Оказывается, здесь была дверь, – удивился Васька.

– Надо же? – прохрипела я, с трудом переворачиваясь на живот. – Кто бы мог подумать.

Кряхтя как столетняя бабка, я кляла себя за недогадливость. Надо было не спиной облокачиваться, а животом. По крайней мере был бы шанс падая самортизировать руками.

– А тебе действительно удалось, – потрясенно прошептал Ахурамариэль. – Замок сам открыл перед тобой дверь. Надо полагать, это короткий путь к твоей комнате, и ты лежишь практически перед нужной дверью.

Серьезно? Мне все-таки удалось подняться на карачки, и я имела счастье лицезреть еще одну дверь.

– А почему проход открылся не в комнату, а к ее двери? – возмущенно поинтересовалась я.

– Думаю, потому, что ты хотела увидеть дверь в свои покои, а не войти в них.

Хм. Логика в этом была. Больше возмущаться я не стала, а шустро вползла внутрь помещения, тем более что дверь в него оказалась незапертой. Жизнь начинала налаживаться.

Моей прыти хватило только на непосредственное проникновение в комнату, после чего я блаженно раскинулась на мягком ворсе ковра, раскинув руки-ноги, и принялась рассматривать затейливый узор потолка. Роспись потрясала своей красотой, хотя разнообразием не отличалась. Дева с единорогом. Та же дева, уже без единорога. Не знаю, куда он делся и почему, может, ушел куда-нибудь по своим делам или дева уже не дева… Кому какое объяснение подходит. Затем деву похищает дракон. В принципе на картине не видно, чтобы она особо сопротивлялась, может, он ее просто пригласил покататься. Следующая сцена преисполнена трагизма: рыцарь шинкует несчастного ящера, девица лежит в обмороке. И логичный финал: счастливый рыцарь воссоединился со своей дамой, они скачут куда-то на лихом коне. У коня морда не очень счастливая, видимо, двойная ноша его не особо радует. Признаться, мне уже поднадоели всякие грифоны, драконы и единороги. К тому же изображать кровавое усекновение рептилии в замке, принадлежащем роду, который претендует на некоторое родство с древними рептилиями… Ну это немного не тот сюжет. А в целом, нарисовано натурально, живенько так.

– Вика, – подал голос Васька. – А ты уверена, что комнату готовили именно нам?

– Не то чтобы абсолютно… – равнодушно пожала плечами я. – Какие-то проблемы?

– Никаких. Если не считать одной ма-а-а-алюсенькой мелочи… в эти апартаменты можно преспокойно вместить весь наш дом и еще место для дворика останется.

Грандиозным усилием воли, кряхтя как пенсионерка с ревматизмом, взбирающаяся на пригорок с мешком картошки на спине, я умудрилась сесть и оглядеться. М-да. Роскошные покои можно было сравнить разве что с будуаром принцессы весьма обеспеченной державы. Мягкий ковер с растительным рисунком. По такому ступать сродни святотатству. Невольно тянет прилечь и поваляться, словно кошке на поляне с кошачьей мятой. Интерьер, где белый мрамор соседствует с золотом отделки, огромные окна с легкими драпри медового цвета. Многочисленные искусно сотканные гобелены призваны были спасать изнеженных обитателей комнаты от вечной сырости, преследовавшей замки, такое же предназначение отводилось огромному беломраморному камину с кованым кружевом решетки. Мягкий диван накрыт белой шкурой какого-то животного. На небольшом журнальном столике, накрытом белой шелковой скатертью, гордо красовался букет из эльфийских роз медового цвета. Тонкий аромат прекрасных цветов струился по комнате как шлейф дорогих духов.

Все вместе наводило на неутешительные мысли: комната предназначалась явно не мне. Возможно, в ней как раз и проживал местный Повелитель. Но, волколак меня подери, если я сдвинусь с этого ковра раньше, чем переведу дух и выпью чашку горячего шоколада со взбитыми сливками или, на худой конец, чаю с медом. И местная стража мне не указ.

Кроме того, здесь были еще две двери. Васька сразу же сунул свой нос в каждую.

– Спальня, – ткнул лапкой на первую. – Ванная, – на другую.

Слово «ванная» прозвучало для измученного марш-броском организма, как звук журчащей воды для усталого путника в пустыне. Вертикальное положение принять не удалось, но когда меня смущали подобные мелочи? Я вползла в ванную комнату на карачках, воображая душистую воду, мягкую податливую пену… И чтобы вода, такая теплая… приняла уставшее тело в свои ласковые объятия… И только я об этом подумала, как в огромную, словно миниатюрный бассейн, ванну хлынули ароматные потоки воды.

– Надо же! – ахнул Васька. – Сразу с пеной. Вот это сервис!

Много позже, когда я, распаренная и довольная жизнью, закутавшись в махровый халат с рисунком под зебру, забралась на диван и поджала под себя ноги, Васька вручил мне увесистую кружку с горячим шоколадом, украшенным щедрой порцией взбитых сливок. Сам же фамилиар плеснул себе сметаны и уютно расположился напротив. Я отхлебнула ароматную обжигающую жидкость, немного посмаковала, и только после того как в полной мере насладилась всей гаммой вкусовых ощущений, позволила восхитительному, тягучему напитку теплой волной скользнуть в замерший в предвкушении желудок.

Дверь с шумом распахнулась, и на пороге появились Леди Ларриэль с Лисицыным.

– А вот здесь мы поселим вашу спутницу, когда найдем, разумеется… – молвила прекрасная эльфийка и буквально остолбенела, узрев оригинальную композицию под названием «ведьма на отдыхе в компании фамилиара».

– Ух ты! – восхитился котик, облизывая испачканные сметаной усы. – Комнатка-то нам и предназначалась. Это мы удачно зашли.

Щедрость эльфов меня порадовала. Только вслух я в этом признаваться не спешила, а то совсем загордятся.

– Загнибеда! – вышел из ступора Лисицын. – Как ты здесь оказалась?!

– Ну как тебе сказать, – пожала плечами я. – Пришла.

– Этого просто не может быть… – пролепетала потрясенная до глубины души эльфийка. – Мы же оставили вас далеко позади.

– Вот что значит удачно срезать путь, – радостно заявил Василий.

– Срезать путь? – эхом откликнулась Леди Ларриэль. – Но в эту часть замка ведет только одна дорога.

– Значит, мы нашли другую, более короткую, – констатировала я.

– Знаешь что, Загнибеда… В следующий раз, когда по чистой случайности найдешь более короткий путь, сообщи мне. Я целую вечность таскался по запутанным коридорам, а вы тут чаи распиваете.

– Ладно, – согласилась я. – Мне не жалко. Только я всегда считала, что ты любишь длительные пешие прогулки…

Лисицын издал нечто среднее между рычанием и стоном. Леди на удивление быстро пришла в себя и натянула на прекрасное лицо привычную маску безразличной скуки.

– Наш Повелитель, сиятельный Лорд Лориндэль оказал вам честь и приглашает на обед. У вас есть полчаса, чтобы освежиться и привести себя в порядок. Через пять минут принесут соответствующее случаю платье и горничная поможет вам переодеться.

Эльфийка развернулась и величаво выплыла из комнаты, оставив меня в недоумении гадать, относилось ли приглашение ко всем присутствующим или только я имелась в виду.

– Даже не думай. Я с тебя глаз не спущу, – разрешил мои сомнения Лисицын. Он что, мысли читает? – Встретимся через двадцать минут в коридоре.

И прежде чем я успела что-то возразить, вышел из комнаты.

– Однако как здесь быстро уходят, – протянул Василий. – Наверное, побежал натягивать парадный камуфляж. Стиляга.

– Почему камуфляж?

– Потому что изначально планировалась поисковая экспедиция, а на такие мероприятия как-то не принято брать смокинг с бабочкой.

Дверь распахнулась, и в комнату вошла девушка, одетая в черное форменное платье с белым кружевным передником. Вероятно, это и была обещанная горничная. Она скользнула по мне красноречивым взглядом «понаехали тут», вежливо кивнула и церемониально хлопнула в ладоши. Несколько слуг внесли платья, от вида которых у меня буквально глаза на лоб полезли.

(обратно)

15

Горыныч глубоко вздохнул, но даже неизбывная тоска в глазах доисторического ящера не смогла заставить пленников отказаться от своего плана. Пришлось Змею смириться со своей участью и послужить основанием для новой живой пирамиды. Дагориэль легко, как и положено истинному перворожденному, вскарабкался по скользкой чешуе на плечи рептилии. А вот Вероника застряла. Девушка осмотрела предложенную композицию из двух акробатов-любителей с ярко выраженным сомнением на лице. Ее можно понять. С одной стороны, это был путь к свободе, но уж очень шаткий путь. Пирамида была нестабильна, так как шкура ящера в принципе мало приспособлена для опоры, а вот для скольжения сколько угодно.

Дагориэль балансировал как опытный эквилибрист, но Веронике вовсе не улыбалось загреметь с такой высоты. Чувство самосохранения тревожно звонило, что такими стройными ножками надо дорожить. И потом, чтобы забраться на такую высоту, надо иметь лестницу, а в данном каменном мешке лестниц как-то не предусмотрели. А зря. Не пришлось бы тогда строить грандиозные конструкции с риском для жизни и собственных конечностей.

– Леди, – прервал задумчивость девушки Дагориэль. – Мы так и будем разыгрывать из себя труппу бродячих циркачей или вы все-таки примете участие в нашем спасении?

Вероника зябко повела плечами, внезапно ощутив кожей сырость подземелья. «Да-а, здесь точно не курорт».

– Я боюсь, – робко выдохнула она.

– Что?! – то ли восхитился, то ли ужаснулся полуэльф. – Я тут стою как дурак на этом дурацком ящере, место которому или в зоопарке в виде экспоната, или в гостиной в виде чучела, рискую самое малое сломать свою шею, а она, видите ли, боится!

– Эй там, наверху! Полегче! Я ведь и сбросить могу… – рассердился Горыныч.

Полуэльф открыл было рот, чтобы доходчиво разъяснить ящерице-переростку его скромное место в жизни, и поскользнулся на гладкой чешуе. То, что он сказал, стоило послушать, чтобы оперативно ознакомиться с кратким словарем ругательств гоблинов и эльфов. При условии, конечно, что указанные языки для вас знакомы. Но для тех, кто волею судеб составил ему компанию в каменном мешке, доступен былразве что примерный смысл, и красоту слога никто не оценил.

Вероника ожидала падения самоуверенного парня, с тайным злорадством предвкушая занятное зрелище. Однако Дагориэлю удалось преодолеть силу земного притяжения; он сделал замысловатое движение, похожее на невероятное па экзотического танца, и выпрямился. Девушка подавила возглас разочарования. Змей не был так сдержан и вздохнул полной грудью. Обретший было спасительное равновесие полуэльф опасно накренился и… резко вздернул девушку за руки. Как ему это удалось, учитывая высоту Горыныча, – загадка природы.

С душераздирающим визгом, от которого буквально закладывало уши, презрев силу земного притяжения, Вероника сначала со скоростью пушечного ядра взлетела вверх, а затем так же резко приземлилась на плечи Змея. Полуэльф получил дивную возможность взглянуть в округлившиеся от ужаса глаза девушки, заметить дрожащую слезинку на длинных, загнутых вверх ресницах и плотно сжатые побелевшие от страха губы. Дагориэлю стало невольно жаль это человеческое дитя. На самом деле, по меркам его народа, она была практически в детсадовском возрасте. Причем как у гоблинов, так и у эльфов. С той лишь разницей, что воинственные гоблины чуть ли не рождаются с дубиной наперевес и искренне считают младенцев-эльфов изнеженными слабаками. Ему захотелось ее утешить:

– Не бойся. Я тебя крепко держу.

В доказательство собственных слов Дагориэль крепко обхватил девичий стан, отметив про себя, что для человеческой женщины талия довольно тонка и вообще она на диво хорошо сложена… «На человеческий вкус, разумеется, – тут же одернул себя он. – О боги! О чем я думаю?» Хотя… Почему бы и нет? Это вовсе не помешает выполнить свой план и покинуть сырое подземелье раньше, чем его хватится госпожа.

– Я все равно боюсь, – упрямо тряхнула головой Вероника, отметив про себя, что прижиматься к высокому мужчине не так уж и неприятно.

И руки, лежащие на тонком девичьем стане, сжимают его крепко и уверенно, а под рубашкой отчетливо выступают бугры мышц. Два слоя тонкой ткани одежды отнюдь не мешали оценить особенности фигуры друг друга. К тому же они стояли так близко…

– Эй, вы! Оба! – нарушил красоту момента потерявший остатки терпения Горыныч. – Что застыли как изваяния!? Мы бежим или как?

Оба вздрогнули от неожиданности. Вероника поскользнулась и полетела бы вниз, если бы ее не удержали уверенные мужские руки.

– Спасибо, – неуверенно улыбнулась она.

– Всегда пожалуйста, – ухмыльнулся тот.

– Прекратите на мне плясать! Мне щекотно! – Это уже Змей.

Народ пристыженно затих. Падать с внезапно развеселившегося Горыныча никому не улыбалось.

– Ладно. До свободы нам осталось совсем ничего. Начинай карабкаться, – откашлявшись, напомнил Дагориэль.

– Куда? – опешила Вероника.

– На луну, – фыркнул полуэльф. – На плечи мне, разумеется.

– Я боюсь, – опустила голубые глаза девушка.

– Боги! С кем я связался? Почему не поразили вы меня молнией, когда мою голову посетила дурацкая мысль помочь двум жертвам выбраться из этой треклятой ямы? Чем я провинился перед вами?

– Почему это мы жертвы? – подал голос Змей.

Дагориэль усмехнулся, слегка приподняв уголки губ. Улыбка получилась жутковатой и не столько выдавала радость, сколько пугала.

– А ты как думаешь, мой чешуйчатый друг? Зачем ты здесь? – ехидно поинтересовался полуэльф. – Не думаешь же ты, будто тебя избрали королем туземные племена и теперь испытывают будущего вожака на крепость духа?

Горыныч ни о чем таком не помышлял. О чем тут же честно признался.

– Кто бы сомневался, – фыркнул полуэльф.

– Вместо того чтобы смеяться над нами, может, сообщишь, кто нас похитил и зачем мы здесь? – вопросила Вероника. – Если все дело в выкупе, мой отец заплатит. Не сомневайтесь. Он меня любит и согласится на все условия. Хотите, я продиктую его номер мобильного?

Некоторое время Дагориэль просто внимательно рассматривал свою оппонентку с видом биолога, который обнаружил новый вид растений и теперь не знал, каким образом представить сие чудо миру.

– Меня очень тронула нежная отеческая любовь вашего родителя к своей дочери, только, боюсь, это вам никак не поможет.

– Почему? – искренне удивилась она.

И полуэльфу вдруг захотелось, чтобы глубокое разочарование на лице девушки сменилось улыбкой. Но вместе с тем пришло отчетливое осознание, что такое вряд ли возможно. Да узнай узница, какая печальная участь ей уготовлена, – вскарабкается вверх по стене без лестницы и веревки.

– Потому что лично вас, юная леди, планируют принести в жертву, чтобы активировать дивный амулетик на вашей шейке. А наш зеленый друг украсит собой коллекцию живых мертвецов, собранную прекрасной хозяйкой этого замечательного замка.

– Что?! – взвизгнула Вероника. – Меня убьют?!

– Что?! – возопил Горыныч, и от его могучего рева вздрогнули стены и посыпалась штукатурка. – Нас убьют?! – И в ужасе заметался по темнице.

– А-а-а! – крепко обнявшись, завопили Дагориэль с Вероникой, тщетно пытаясь удержать равновесие на мечущемся из стороны в сторону Змее.

Получалось у них здорово. Нечто среднее между зажигательной джигой и пляской святого Витта, исполненное с огромным энтузиазмом, сделало бы честь любому танцевальному ансамблю, но вовсе не спасло шаткого положения. Издав вопль, от которого Тарзан просто облез бы от зависти, полуэльф с девушкой дружно полетели вниз, не размыкая объятий, как пара влюбленных, у которых остались считаные секунды, чтобы побыть вдвоем. Как и следовало ожидать, каменный пол встретил жестко. Каменные поверхности в темницах как-то не предназначены для мягкой посадки, особенно если приземляться приходится на спину.

Дагориэль, как и положено истинному джентльмену, приземлился первый, сделав посадку дамы более комфортной. Пока он лежал на спине, пытаясь заставить ушибленный организм не вредничать и дышать, а заодно оценивая нанесенный телу ущерб, приземлившаяся сверху Вероника стояла перед дилеммой несколько иного рода. Девушка никак не могла решить, стоит ли придушить мерзавца прямо сейчас, пока он не очухался, или сначала расспросить подробнее о цели ее похищения.

– Да не волнуйтесь вы так, – прозвучал сверху красивый спокойный голос благородной эльфийки. – Вас всех убьют… В той или иной степени.

Дагориэль узнал бы этот голос из тысячи. Он героическим усилием воли и легких умудрился выровнять дыхание, нервным движением руки сбросил с себя вконец растерявшуюся девушку и как можно более грациозно поднялся на ноги, стараясь не обращать внимания на то досадное обстоятельство, что рубашка пришла в полную негодность и свисала с торса живописными лохмотьями.

– Моя Леди… – изящно поклонился он.

– Дагориэль… – мягко промурлыкала та тоном сытой кошки, сжимающей в когтистой лапе свежепойманную канарейку.

Пусть птичка еще трепыхается, но конец ее все равно предрешен.

– Вот уж не думала, что застану тебя в такой «прекрасной» компании. – В слово «прекрасная» высокородная Леди вложила такой сарказм, что ее недовольство стало более чем очевидно. – Впрочем, твоя родня всегда водила компанию не пойми с кем. Неудивительно, что и ты пошел по их стопам.

Вероника тоже поднялась на ноги. Девушка не стала волноваться о состоянии собственного гардероба. Во-первых, сейчас не время и не место раздумывать, сколько новых пятен и дырок появилось на ее некогда дорогом вечернем платье. Во-вторых, похитительница (а что это именно она, Вероника ничуть не сомневалась) этого не заслуживала.

– По какому праву нас похитили и бросили в темницу? – Тоном возмущенной до глубины души императрицы, которой горничная посмела подать несвежие перчатки, вопросила она.

Яра рассмеялась. Впрочем, ее смех не был веселым, скорее нарочито мелодичным и прекрасным, словно предварительно его отрепетировали не менее сотни раз и теперь он звучал именно с теми переливами, какие задумала хозяйка, и отражался от стен именно в тех местах, которые она запланировала.

– А ты забавная… Для человека.

Сверху донесся шорох шелкового платья. Видимо, эльфийка подошла ближе, чтобы получше рассмотреть девушку.

– Ни истерики, ни мольбы о помощи? Только глупый вопрос, по какому праву тебя похитили. Как будто ответ сам собою разумеется. Впрочем… Смелость надо поощрять. Тем более в людях. Поэтому я, так уж и быть, сделаю тебе одолжение. Я похитила тебя по праву сильного. Я сильнее, стало быть, могу делать с тобой все, что захочу. Вот и все.

– Вы уже связались с моим отцом?

– С отцом? – удивленным эхом откликнулась эльфийка. – А зачем?

– Как зачем? – непонимающе нахмурилась Вероника. – Выкуп затребовать.

– Выкуп? – расхохоталась Яра. – Что за дикость! Зачем мне ваши жалкие деньги? У меня насчет вас более интересные планы. Я планирую принести вас в жертву. Этакое массовое жертвоприношение…

Дагориэль счел необходимым напомнить о своем существовании и слегка закашлялся, прочищая горло.

– Моя прекрасная Леди, я знаю, вы не забыли, и все же хочу напомнить, что в жертву вы планируете принести всех, кроме меня.

– Неужели? – удивленно откликнулась та. – Мой бедняга Дагориэль, планы слегка поменялись. Боюсь, что и тебе придется занять почетное место на жертвенном столе.

– Мне?! – опешил тот.

– Разумеется. Знаешь, мне тут доставили ту самую книгу, которую я так долго искала. Но чтобы снять охраняющие заклятия, мне просто необходима особенная жертва. Повезло тебе, правда?

Полуэльф мнения своей госпожи не разделял. Ему вовсе не улыбалось закончить свою жизнь на жертвенном столе ради раскрытия какого-то там гримуара, пусть и очень древнего и ценного.

– Но ведь я верно и преданно служил вам, – попытался он воззвать к совести хозяйки.

– Вот и славно, – холодно откликнулась та. – Прекрасный шанс послужить мне в последний раз.

Люк с душераздирающим скрежетом захлопнулся, вместе с солнечным светом унося с собой последнюю надежду на спасение.

– Парень, кажется, тебя элементарно кинули, – похлопала по спине полуэльфа огромная лапа Горыныча.

Потрясенный вероломством своей госпожи, Дагориэль настороженно попытался вычленить из сочувственного тона рептилии хоть одну нотку замаскированного сарказма или злорадства, но ничего подобного не обнаружил и пригорюнился еще больше.

– Может, просветишь нас все-таки, почему надо было похищать именно нас. Или других жертв поблизости не оказалось?

Полуэльф обреченно вздохнул. Хранить верность Леди, которая готова возложить его на жертвенный алтарь, словно какого-то барана, всего лишь из-за единственного промаха, было верхом глупости.

– Это долгая история, – на всякий случай предупредил он.

– Ты не поверишь, но нам как раз спешить некуда, – доверительно сообщила девушка. – Ты как, Горыныч?

– До пятницы я совершенно свободен, – откликнулся тот.

– Ладно, – пожал плечами полуэльф, совершенно позабыв, что в темноте жеста никто не заметит. – С чего начать?

– Начни с начала, – предложила Вероника.

(обратно)

16

В который раз я оказалась в сложной ситуации, когда вещей много, но совершенно нечего надеть. Нет, предложенные моему вниманию платья были действительно роскошны, прекрасны, восхитительно дороги – словом, глаз не отвести. И тем не менее, чтобы носить подобное, женщина должна либо страдать от дистрофии, либо быть законченной мазохисткой. Платья из великолепного эльфийского шелка были скроены явно для дам с чрезвычайно стройной фигурой. Короче, для эльфиек. Излишнюю дородность моего организма предлагалось компенсировать при помощи адского приспособления, имя которому корсет.

Когда мне поднесли это сооружение из китового уса и мило объяснили, как именно в него запакуют и насколько собираются затянуть, я категорически отказалась подвергать себя подобной пытке и заверила, что ни за что не сдамся без боя. Служанки, которые и без того пребывали в полной уверенности, что, видимо, ужасно провинились перед своими господами, раз их сурово наказали мной, криво улыбнулись и сообщили, что истинные леди носят именно такие прекрасные платья и не жалуются.

На что я не менее мило заметила, что, вероятно, вышеозначенные леди нашли какой-то необычный способ дыхания, например кожей, как некоторые виды земноводных, а раз я так пока не научилась, то и заканчивать жизнь бессмысленным самоубийством не собираюсь. Тем более что при ближайшем рассмотрении кажущаяся простота нарядов испарилась быстрее утреннего тумана. Многочисленные крючочки, завязочки, пуговки и прочее, и прочее сводило шансы самостоятельного облачения в шедевр портновского искусства практически к нулю. И кто, скажите на милость, станет выковыривать на свет божий мой измученный дипломатическим приемом организм?

Потратив на бессмысленные уговоры более получаса, служанки дружно махнули рукой на такую упрямую ослицу и гордо покинули поле сражения, оставив отвергнутые наряды сиротливо лежать на кровати.

Я с тоской окинула взглядом раскинувшиеся передо мной шедевры портновского искусства, исторгла из своей груди мученический вздох и спросила у Василия:

– Неужели у нас нет ничего более-менее подходящего к случаю?

Фамилиар задумчиво почесал нос пушистой лапкой, затем поскреб за ухом и лишь потом ответил:

– У нас есть твое выпускное платье.

Я опешила. Во-первых, оттого, что котик неведомо зачем умудрился таскать с собой платье с выпускного вечера в Академии. Во-вторых, оттого, что оно вечерним называлось с большой натяжкой и для официального обеда с Правителем эльфов не особо годилось. Хотя… Другого все равно нет, а на безрыбье, как говорится, и рак рыба. Не в джинсах же идти.

Еще через пять минут я, облаченная в строгое, длиною в пол, но с высоким разрезом справа бархатное платье, гордой походкой от бедра покинула комнату и буквально нос к носу столкнулась с поджидавшим меня Лисицыным. Видимо, он давно меня поджидал, а я и забыла. Для такого случая следопыт переоделся в черную футболку и черные джинсы. Вероятно, выбор вечерних туалетов у него был скуднее моего, а альтернативу либо никто не предложил, либо он решил не позориться, щеголяя в расшитом бисером камзоле. Действительно, собираясь на поиски пропавшей в лесу девушки, парадный фрак или, на худой конец, смокинг не считаются предметами первой необходимости. Мужчина демонстративно посмотрел на циферблат командирских часов:

– Заставляешь себя ждать.

Я виновато потупилась. Не хотелось отвечать банальностями типа «красота требует жертв». Вопрос: «А ты знаешь, куда нам идти?» поставил меня в тупик.

– В банкетный зал? – робко предположила я.

Лисицын некоторое время изучал мое лицо на предмет подвоха, но ничего подозрительного не обнаружил и устало кивнул:

– Логика в этом есть. Осталось только узнать, где этот зал находится.

Хм. Проблема. В таком огромном замке без хорошего гида или хотя бы сносной карты заблудишься минут эдак через пять. И бренные останки незадачливых любителей замковой архитектуры найдут какие-нибудь уборщицы, когда им доведется-таки добраться до забытого всеми закоулка. Хотя у меня была одна прекрасная мысль: попросить замок соорудить индивидуальный проход к пиршественному залу. Я уж было открыла рот, чтобы произнести это вслух, когда в коридоре появился высокий эльф. В отличие от большинства обитателей замка он был брюнетом, хотя и с голубыми глазами, и облачен в нечто вроде расшитого стразами средневекового колета с обтягивающими штанами небесно-голубых тонов. На мой взгляд, наряд для современности странноват, но на эльфе смотрелся, и ладно. Впрочем, до встречи с представителями данной расы я и длинные, заплетенные в косу волосы у мужчин считала не очень мужественным.

Под нашими пристальными взглядами незнакомец приблизился и с налету заявил:

– Вас желает видеть Верховная жрица Матери Драконов. Следуйте за мной.

Признаться, я слегка опешила от подобной наглости. Ни тебе прелюдии или, на худой конец, какой-нибудь предварительной подготовки, – сразу в лоб. Нельзя же так народ шокировать. Судя по выражению лица Лисицына, предложение эльфа его тоже слегка удивило, но только он открыл было рот, чтобы задать традиционный в таких случаях вопрос: «А ты кто такой, что предлагаешь нам уединенные прогулки?» – как из-за моей спины вынырнул возмущенный хамством незнакомца Васька, облаченный в черный фрак с белым жилетом (и где только взял?), и уставился на эльфа сквозь пенсне в золоченой оправе.

– Еще один невоспитанный эльф на нашу голову, – констатировал он. – И почему я не удивляюсь? За все недолгое знакомство с вашим народом у меня сложилось впечатление, что слово «здравствуйте» в эльфийском языке отсутствует напрочь. Впрочем, как и привычка представляться при знакомстве.

Эльф смерил возмущенного кота холодным высокомерным взглядом, как бывалый солдат нательную вошь, скривил губы в неком подобии усмешки и процедил:

– А котов никто не приглашал.

– О? – нарочито округлил глаза фамилиар. – Так это было приглашение? А я и не догадался. Кто бы мог подумать?

– Леди, – слово «леди» в устах эльфа прозвучало как изощренное ругательство, – уймите ваше животное, а то…

Пауза была многозначительная, можно сказать, угрожающая и не сулила моему пушистому любимцу ничего хорошего. Но тут во мне проснулся Ахурамариэль и, как гордый эльфийский клинок, возмутился такому наглому беспределу со стороны местного населения.

– А то что? – с нажимом поинтересовалась я, хотя первоначально собиралась просто затолкать котика за спину от греха подальше.

– А то я не посмотрю, что он ваш любимец…

– Неужели? – улыбнулась я улыбкой самой счастливой волчицы в мире. – Какое совпадение! Я тоже могу не обратить внимания на то, что вы местный… и огорчить до невозможности.

– Например чем? – заинтересовался тот.

– А тем, что мы никуда с вами не пойдем, – вклинился Лисицын. – Нас Повелитель пригласил на обед, и мы уже опаздываем.

После весьма веского довода следопыта мы получили редкий случай полюбоваться статуей «эльф обыкновенный удивленный». Видимо, ему и в голову не приходило, что какие-то там людишки смогут отказаться от такой чести – проследовать за ним к чьей-то там матери. И такой облом. Любо-дорого посмотреть: глазки вытаращены, ротик открыт…

Мы не стали долго любоваться предложенным нам зрелищем, тем более что мы действительно уже опаздывали, а банкетный зал (или как там это у них в замке называется) предстояло еще найти. Правда, был шанс воплотить в жизнь мою идею и привлечь к нашему перемещению замок, но не при эльфе же. Не стоит раскрывать своих секретов незнакомцам. Мы как можно более элегантно продефилировали мимо как громом пораженного перворожденного. Но тот не дал нам так просто покинуть поле битвы победителями и пребольно ухватил меня за локоть.

Ну все. Синяк будет.

– Не так быстро, Леди! Вы здесь впервые и не знаете местных порядков. Жрица Матери Драконов не любит ждать. И если она прислала приглашение, следует явиться незамедлительно.

– Возможно! – разъяренной кошкой фыркнула я, и в руке возник не менее раздраженный Ахурамариэль. – Но это не повод хватать девушек руками.

Эльф с невыразимым удивлением на прекрасном лице уставился на мой клинок, как маленький ребенок на бегемота в зоопарке. Видимо, гадал, где я его прятала. Ха! Так я ему и сказала.

– Да, – поддакнул Васька. – Неизвестно, когда вы в последний раз их мыли.

Неудавшийся конвоир совсем растерялся. Я воспользовалась случаем, ужом вывернулась из захвата и гордо удалилась в компании спутников. Интересно, у них тут все такие настойчивые или для меня сделали исключение? К счастью, на эльфа напал конкретный столбняк, и мы скрылись за ближайшим поворотом.

– Куда ты так несешься? – спросил следопыт.

– На обед к Повелителю клана Золотого Дракона, – резонно ответствовала я, но не удержалась от настороженного взгляда назад. Не преследует ли нас покинутый эльф? Нет. Кажется, пронесло.

– Я бы на твоем месте так не радовался. Сейчас этот лузер очухается и пустится в погоню. Но ничего, мы его встретим во всеоружии, – злорадно прокомментировал Ахурамариэль.

«Кому что, а лысому расческа», – не удержалась от ехидного комментария я.

– Загнибеда, ты что, знаешь, куда нам идти? – искренне удивился Лисицын.

– Разумеется, – пожала плечами я. – Дверь в банкетный зал! (Это уже замку.)

– Где? – опешил Лисицын, обшаривая ошеломленным взглядом ближайшие стены.

– Да вот же она! – И на стене, словно фотография в растворе проявителя, медленно появилась деревянная дверь с массивной ручкой.

Я сделала широкий жест в сторону новообретенного дверного проема. Окончательно обалдевший Лисицын осторожно потыкал в дерево пальцем, явно подозревая оптический обман зрения. Васька тоже активно хлопал изрядно увеличившимися в размерах глазками на новое архитектурное решение, но задавать глупых вопросов не стал. Умница мой.

– Сколько лет живу, ни разу не видел, чтобы двери появлялись там, где их раньше не было, без вмешательства строителей, – удивленно присвистнул Лисицын.

– Ничего удивительного, – пожал плечами котик так, словно он каждый день наблюдал за появлением как минимум дюжины новых дверей. – Она и раньше тут была, просто мы на нее не обращали внимания.

Лицо мужчины выразило сомнение. Разумеется, такого опытного следопыта не проведешь простыми байками. Но, надо отдать должное Лисицыну, он не стал настаивать на своем мнении, а распахнул дверь, и мы шагнули в пиршественный зал.

Зал был огромен. В нем с легкостью можно было устраивать представления воздушных гимнастов и строить пирамиды из слонов, благо высота потолка позволяла и то и другое. Напротив двери был встроен камин. Спиной к нему, на резном высоком стуле, из тех, на которые только смотреть приятно, а сидеть до чертиков неудобно, восседал высокий золотоволосый мужчина явно эльфийского происхождения. Пламя в камине придавало фигуре сидящего нечто инфернальное. Шагах в десяти от порога и до мужчины тянулся стол, сплошь заставленный разнообразными блюдами. Количество народа, расположившегося за столом, душило в зародыше любой шанс на приватную беседу с Повелителем. Похоже, нас пригласили конкретно поесть, так как тащить еду в комнаты сочли излишней роскошью. Короче, решили не баловать. Небольшой оркестр играл тихую медленную музыку, но танцующих пар видно не было. Признаться, я вздохнула с облегчением. Танцор из меня, мягко говоря, не очень. Нет. Под клубную музыку я еще способна изобразить что-то среднее между охотничьей пляской дикого племени и тарантеллой, но классические танцы никогда не были моим коньком.

Наше появление не произвело на пирующих никакого эффекта. Проще говоря, нас дружно проигнорировали все, кроме какого-то важного господина со здоровенной золоченой палкой с набалдашником в виде драконьей головы. Одет он был в расшитый золотом красный бархатный кафтан и белые панталоны.

Интересно, зачем ему понадобился посох? На хромоту мужик вроде не жалуется, а на магический посох палка не тянет. Таскает за собой немалого веса палку только для солидности? Элегантная трость была бы намного эффектней. А то этакая орясина.

– Темнота! – ехидно хихикнул клинок. – Он ею разбушевавшихся гостей успокаивает.

Ничего себе обхожденьице! Присвистнула про себя я, но на всякий случай решила лишнего не пить. Береженого, как говорится…

Тем временем мужик приблизился горделивой поступью аиста в брачный период и задал вопрос, поставивший нас в тупик:

– Как прикажете вас представить?

Я задумалась. А зачем ему это надо? Лисицын тоже впал в легкий ступор. Выручил пару обалдевших истребителей не потерявший самообладания Василий. Он выхватил свое пенсне, водрузил его на нос и заявил:

– Меня лично, любезный, можете представить в красных сафьяновых сапогах, в широкополой фетровой шляпе со страусиным пером на голове и непременно в мушкетерском плаще… Даму – в голубой бархатной амазонке, верхом на серебряном единороге. А нашего следопыта в камуфляже, с шестиствольным пулеметом наперевес. Короче, сэр, проявите фантазию, и у вас все получится.

После слов моего фамилиара в ступор впал уже мужик. То ли он ожидал от нас другого ответа, то ли с фантазией у него было напряженно. Мы не стали ждать, когда окончательно зависшие файлы обладателя посоха придут в норму, и гордо прошествовали к столу в надежде отыскать себе свободное место раньше, чем все вкусное съедят.

– Виктория, нельзя же быть такой темной, – тихо хихикал меч. – Этот мужик с палкой, как ты его называешь, на самом деле мажордом. Он представляет гостей. То есть громко выкрикивает их имена и титулы. И не знать этого просто неприлично.

«Ах ты!.. – задохнулась от возмущения я. – Не мог раньше предупредить?»

– Ладно, – примирительно всхлипнул этот вредина, задыхаясь от смеха. – Я тебе помогу найти место за столом.

«Очень интересно, – скептически фыркнула я. Да, не доверяю. Какое тут к лешему доверие, если он так шутит. Надо же было так оконфузиться перед иностранной державой. – И что ты предложишь на этот раз? Проскакать голой по столешнице?»

– Замечательная идея. Пожалуй, тебе стоить исполнить этот номер, когда выпьешь парочку бокалов вина. Хотя я хотел предложить просто найти свое имя на карточке.

«Какой еще карточке?» – непонимающе нахмурилась я.

– Вика! Я, конечно, понимаю, что приглашать тебя в приличное общество себе дороже, но тем не менее ты же замуж собираешься не за крестьянина с мотыгой, а за принца. Неужели нельзя было сделать над собой небольшое усилие и изучить этикет, хотя бы в общих чертах?

«Вместо того чтобы читать нотации, мог бы вкратце пробежаться по основным моментам, – обиженно насупилась я. – Согласись, тебе просто нравится надо мной издеваться».

– Ладно. Признаю. Я просто решил немного повеселиться. Но ведь и ты хороша. Перед тем как выходить в свет, нужно как минимум почитать соответствующую литературу. Итак. Внимательно посмотри на стол… Видишь, напротив каждого гостя стоит карточка с именем?.. Замечательно. Твоя задача найти карточку со своим.

Надо же, как все просто! Мне захотелось плюнуть с досады. Неужели нельзя было сразу объяснить? Обязательно было издеваться? Мой вопль души был нагло проигнорирован. Скорее всего Ахурамариэль просто сделал вид, будто ничего такого не услышал. Разумеется, этот наглый клинок слышал только то, что ему самому хотелось услышать.

Карточку со своим именем перед пустой тарелкой обнаружила быстрее, чем следопыт. Никакой особой заслуги в этом не было. Просто я умею читать по-эльфийски, а Лисицын нет. Пара блондинистого вида длинноухих, которым судьба улыбнулась волчьим оскалом, расположив мой стул аккурат между ними, дружно отвернулись к дамам, сидящим по другую руку. Если бы я не была в клане впервые, заподозрила бы их в ежедневных репетициях перед зеркалом. Уж больно синхронно у них получилось. Просто загляденье. Лисицыну повезло не больше моего. Леди, которые оказались рядом, смотрели на него как на пустое место. Впрочем, это его ничуть не расстраивало.

Огорчало другое. Стол буквально ломился от еды, а есть, собственно, было нечего. Поражал богатый ассортимент разнообразного заливного, разноцветных студней. Салаты, видимо, съели еще до нашего прихода. Хлеб, правда, еще оставался. Нехватка соли тоже не наблюдалась. Ее было превеликое множество в затейливых серебряных солонках. На Ваську никто не рассчитывал, по крайней мере, карточка с его именем обнаружена не была. Впрочем, кот – животное небольшое и не особо тяжелое. Так я считала до того момента, когда раскормленный кошак взгромоздился мне на колени. М-да. Кажется, кому-то стоит сесть на диету. Мои соседи эльфы дружно сморщили носы. Ага, завидуют.

Васька молча обозрел предложенные нашему вниманию блюда, задумчиво потер лапкой нос и задал риторический вопрос:

– Мы будем это есть?

– Не думаю, – покачала я головой.

Малопривлекательное зрелище безнадежно остывших блюд вызывало скорее тошноту, чем аппетит. Рыба, залитая чем-то липким и склизким на вид, и примерно такое же мясо наводили на нездоровые ассоциации. Ощущение такое, будто это уже кто-то до нас ел. Брр. Мерзость. Васька с подозрением понюхал предложенный студень и с чувством чихнул.

– Пахнет, как соус роббер, – задумчиво протянул он.

– А это и есть соус, – не оборачиваясь процедил сосед слева. В его голосе легко угадывалась улыбка.

– Дя-а-а? – удивленно протянул кот. – Когда я читал рецепт роббера в поваренной книге, мне казалось, что продукт не должен выглядеть как желе.

– Видите ли, – обернулся наконец сосед слева. В голубых, как у лайки хаски, глазах плескалось веселье. – Замок очень большой, и кухня располагается слишком далеко от обеденного зала. В результате блюда попадают на стол безнадежно остывшими, а соус больше напоминает неудачно приготовленный холодец.

– Дикий народ! – ужаснулся Васька, для которого плохо приготовленный или остывший обед граничил со святотатством. – И как вы так живете? Так ведь и до язвы желудка недалеко.

– Ко всему можно либо привыкнуть, либо приспособиться, – философски пожал плечами эльф и заслужил такой возмущенный взгляд со стороны соседа справа, словно только что выдал страшную тайну эльфов врагам. – А вот зимой немного раздражает лед в вине.

– Так холодно? – искренне удивилась я. – Камин не топите или дрова экономите?

– Вы не поверите, леди, но камин спасает от сырости только летом, а зимой способен обогреть разве что два квадратных метра вокруг себя. Думаете, почему наш Правитель расположил свой стул подле огня?

– М-да. Весьма предусмотрительно с его стороны. Ничего не скажешь.

– Не бывать этому! – воскликнул Васька и так хлопнул по столешнице крепко сжатым пушистым кулачком, что бокалы вздрогнули, грозя плеснуть содержимым через край.

Мои соседи, как по команде, уставились на разбушевавшегося котика, как выводок головастиков на просвет в тине пруда.

– Я не позволю родной ведьме питаться чем-то… чем– то… – тут фамилиар замялся, подыскивая подходящее сравнение, но, не найдя аналогов, просто возмущенно ткнул лапкой в ближайшее блюдо. Да так, что из тарелки брызнуло нечто жирное и склизкое на вид, щедро окропив окружающих содержимым цвета детской неожиданности. Впрочем, котик не обратил на это ровно никакого внимания. – Вот этим… – сказал наконец он. – Не вздумай это употреблять внутрь. Я сейчас.

И кот исчез со скоростью электропоезда. Именно в этот момент мажордом попытался поинтересоваться нашими именами, но был сбит торопящимся котом. Обозленный эльф поднялся на ноги и в сердцах запустил посохом в обидчика, но явно недооценил кота, Васьки уже и след простыл. Тяжелый посох гулко врезался в захлопнувшуюся за фамилиаром дверь. Заглянувший было в нее эльф с удивлением обозрел громоздкую палку и решил не входить. Мало ли что. Вдруг еще креслом запустят. Происшествие не ускользнуло от внимательного взгляда Лисицына. Ну просто само осуждение! Следопыт вообще славился прямолинейностью характера. Да и зачем ему притворяться? Хочется ему испепелить взглядом отдельно взятую ведьму, он ее тут же испепелит. Вот и сейчас он меня как раз испепелял. Он глядел на меня таким взглядом, будто примеривался, как будет душить меня собственноручно.

Брр. Просто мороз по коже. Я пригорюнилась от столь откровенной демонстрации чувств со стороны единственного человека в этом зале. Впрочем, эльфы ко мне относились ничуть не лучше. Пользуясь моей задумчивостью, сосед справа отчитывал соседа слева за то, что тот унизился до разговора с особой низшей расы, чем, несомненно, покрыл несмываемым позором себя и всю свою родню до седьмого колена. Разговор велся на эльфийском, но вот беда – эльфийский я знала достаточно хорошо, чтобы не только книжки читать, но и беглую речь понимать. Надо ли говорить, что ход беседы двух самовлюбленных перворожденных меня, мягко говоря, начинал выводить из себя. Это было последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, а стремительно портящееся настроение вообще рухнуло ниже плинтуса.

– Ушам не верю, тебя тут оскорбляют, а ты и уши развесила? – возмутился Ахурамариэль.

«Есть другие предложения?»

– Вызови их на Поединок чести. Пусть останется в живых сильнейший. Желательно ты.

«Нечего сказать, хороший совет. А если это буду не я? Что тогда?»

– Трусиха! – презрительно фыркнул меч. – С кем приходится делить организм…

«Смею заметить, мой организм, которым ты предлагаешь рисковать направо и налево».

– Ладно. – На удивление быстро согласился клинок. – А как насчет того, чтобы раздавить врага морально?

«Ну-у-у, это всегда пожалуйста, – усмехнулась я. – Когда я отказывалась от такого развлечения?»

Я ткнула вилкой в одно из блюд. На зубцы намоталось нечто неприятное, вязкое и густое на вид.

– Милорды, – вкрадчиво молвила я по-эльфийски. – Стесняюсь спросить, вы намеренно меня оскорбляете или просто рассчитывали, что я не знаю вашего языка?

Оба не просто остолбенели. Они уставились на меня с таким видом, будто узрели говорящую овцу в балагане и никак не могли разгадать, в чем тут дело: в чревовещании или в магии. Впрочем, меня ничуть не смутил обескураженный вид этой пары хамов, и я с невозмутимостью англичанки, ведущей великосветскую беседу в собственной гостиной, продолжала:

– Надеюсь, вы оба вполне отдаете себе отчет, что в свое время войны начинались и по менее важным поводам? История насчитывает великое множество подобных примеров.

Эльфы издали какой-то клокочущий звук, нечто среднее между закипающим чайником и тем звуком, что издает радиатор, когда из него сливают воду, и дружно закашлялись. Просто потрясающее единодушие. Как только первый шок схлынул, они рывком вернули отвисшие челюсти на место и хором поинтересовались:

– Уж не собирается ли человеческая женщина объявить нам войну?

Ну прямо хор мальчиков-зайчиков! Я просто умилилась.

– Разумеется нет, – пожала плечами я.

Вышло далеко не так изящно, как у эльфов, но для первого раза сойдет.

– Воевать в одиночку с кланом… Я же не самоубийца. А вот клан моего будущего супруга за оскорбление невесты принца вполне может призвать вас к ответу.

Эльфы поперхнулись и дружно закашлялись, как пара чахоточных в последней стадии. Настроение стало стремительно расти вверх. Приятно, черт побери, поставить зарвавшихся хамов на место.

– Впрочем, мы вполне можем решить эту проблему между собой.

Народ насторожился, будто ожидал от меня очередной пакости и силился ее предотвратить, но исходных данных явно не хватало.

– Надеюсь, все присутствующие знают, что такое Поединок чести? – мило вопросила я.

Собеседники уставились на меня в немом изумлении.

– Леди… – Это слово сосед справа буквально выдавил из себя по слогам. – Вы отдаете себе отчет о последствиях своего заявления? Предположим, у вас действительно есть… – Он замешкался, подбирая подходящее слово, – скажем, знакомый… И этот знакомый готов вступиться за честь дамы. Но одно дело бой между двумя перворожденными, а другое… – Он смерил меня сочувствующим взглядом, будто подозревал у меня начальную стадию разжижения мозгов. – С вашей стороны, это будет форменное самоубийство, а с нашей – избиение младенца. Вам не выстоять против любого из нас и двух секунд.

Ахурамариэль не мог стерпеть такого оскорбления.

– Что эти длинноухие себе позволяют?! – взъярился клинок, благополучно позабыв тот факт, что сам был произведением эльфийского мастера. – Все! Сейчас я из них котлет наделаю!

«Спокойствие. Только спокойствие, – мысленно ухмыльнулась я. – Не лишай меня удовольствия».

– Думаю, Гарандарэль очень удивится, когда узнает, что он мне просто знакомый, – скептически улыбнулась я. – Впрочем, сейчас речь не об этом. С чего вы взяли, что мне против вас не выстоять?

На лицах собеседников расплылась такая похожая улыбка, словно они без малого месяц тренировались перед зеркалом.

– Ты человек, – вкрадчиво заявил тот, что справа.

– Я в курсе. А вы, как я понимаю, являетесь счастливыми членами клана Золотого Дракона?

Парочка согласно кивнула.

– Замечательно! – возрадовалась я, чем вызвала острый приступ недоумения у собеседников. – Это намного упрощает задачу. Знаете, я считаю, что применять заклинание обращения в дракона к эльфам, в чьих жилах нет драконьей крови, по меньшей мере негуманно. Разбросанные по арене кровавые останки – зрелище не для слабонервных. Впрочем, даже наличие крови дракона в жилах не дает стопроцентной гарантии, что вы переживете трансформацию. Хотя в любом случае победа в Поединке будет за мной.

Эльфы не просто удивились. Наверное, так выглядела жена Лота, оглянувшаяся на Содом. Оба замерли, словно обратившись в соляные столбы: глазки вытаращены, челюсти отвисли, на лицах застыла смесь ужаса и удивления. Если бы я не разговаривала с ними до этого, приняла бы за близнецов.

Сладкий момент моего триумфа был прерван вежливым покашливанием. До меня не сразу дошло, что звук доносился изнутри, и это Ахурамариэль пытался привлечь мое внимание не свойственным ему способом. Поэтому несколько минут я беспомощно озиралась по сторонам, тщетно высматривая смертника, прервавшего острый приступ самолюбования. Глядя на выражение моего лица, эльфы пришли к неутешительному выводу, что я окончательно озверела и вот-вот сделаю из собравшихся счастливую семью реликтовых ящеров. Перспектива подействовала на них особо удручающе. Народ явно впал в тоску и уныние.

– Вика, ты действительно сможешь прямо так, навскидку выдать заклинание превращения эльфа в дракона?

«Разумеется нет! – фыркнула про себя я, героическим усилием сдержав порыв сплюнуть в сердцах. – Я блефовала».

– Ты соврала? – поразился клинок.

«Не совсем…»

– Что значит – не совсем? – напрягся клинок.

«А то и значит, – пожала плечами я. – Мне уже однажды удавалось провернуть этот трюк с превращением. Следовательно, теоретически я вполне способна это повторить».

– Очень интересно будет на это посмотреть. – Ахурамариэль преисполнился скепсиса по самую рукоятку. – Ты же не помнишь заклинание.

«Разумеется, не помню, – спокойно согласилась я. Зачем отрицать очевидное? – Я и тогда его не помнила, но близость смерти весьма способствует прочищению мозгов».

– Надо же, как натурально у тебя получилось… Даже я поверил, – задумчиво молвил меч.

И не поймешь, то ли хвалит, то ли вот-вот ввернет какую-то колкость.

«Правда? – осторожно поинтересовалась я. – Тебе понравилась моя угроза?»

– Спрашиваешь! Просто мороз по коже.

Удивленная внезапной похвалой клинка, я не стала вдаваться в такие малозначительные подробности, как полное отсутствие кожи у стального лезвия. Я заслуженно возгордилась. В конце концов, не каждый день Ахурамариэль снисходит до похвалы.

Дверь в зал резко распахнулась. Тяжелая створка неожиданно легко преодолела расстояние до стены, врезалась в нее с глухим звуком стенобитного орудия, и на пороге возник Василий. Кто бы мог подумать! Эффектно, ничего не скажешь. Просто явление кота народу. Фамилиар успел не только переодеться в поварской колпак, натянуть на себя белый накрахмаленный передник, но и прицепить на мордочку маленькие завитые кверху усики. И откуда только взял? Перед собой Васька катил небольшую железную тележку. Небольшой она была только для человека, а у котика из-за нее виднелась только самая макушка поварского колпака.

На тележке красовались газовая горелка, пара сковородок, медная турка, ножи, вилки, половник, деревянные лопаточки и прочее в том же духе. Сама железная конструкция громыхала, как старая консервная банка по булыжной мостовой. Разговоры и музыка смолкли так внезапно, будто кто-то невидимый щелкнул выключателем. Присутствующие уставились на кота во все глаза, словно стадо коров на говорящую траву. Один Лисицын буравил меня пристальным осуждающим взглядом, будто подозревал меня самое меньшее в подготовке государственного переворота.

Тем временем Василий лихо тормознул в двух шагах от моего стула, как водитель иномарки подле длинноногой красотки.

– О мон шери, мадемуазель… – нарочито грассируя, промурлыкал кот. – Уж не хочет ли мадемуазель есть один хлеб и вода?.. – Он демонстративно подцепил когтями кусочек хлеба с тарелки одного из эльфов и презрительно скривился, обнюхивая один из бокалов. – Мадемуазель сел на диет?

Василий с подозрением уставился на сидевших рядом эльфов, как на пару извергов, которым вздумалось морить меня голодом.

– О нон! – возмущенно воскликнул он. – Мадемуазель и так очень худой! Лучше скушайте этот рыбка… или нежный кусочек телятинка…

Фамилиар ткнул в сторону блюда огромным тесаком. Эльфы испуганно шарахнулись в разные стороны, явно подозревая моего кота в маниакальных наклонностях. Я покосилась на предложенные блюда и содрогнулась всем организмом. Есть такое не только не тянуло, но и думать об этих, с позволения сказать, лакомствах нельзя без дурноты.

Васька расценил мое потрясенное молчание как молчаливое согласие и сделал резкий выпад опытного фехтовальщика на тренировочной арене. Тесаки замелькали в воздухе со скоростью лопастей вентилятора. Мои соседи внезапно оказались в боевых стойках с мечами наперевес. Вот до чего доводит глупая традиция пускать в пиршественный зал вооруженных до зубов мужчин! Впрочем, надо отдать эльфам должное, до нашего прихода трапеза протекала мирно. Не то что у нас. Попробуй, собери больше двоих мужчин вместе, да еще с изобилием спиртного на столах, непременно передерутся. Видимо, поэтому открытое ношение оружия у эльфов является нормой, а у людей – проявлением недоверия к хозяину дома. Действительно, зачем таскать за собой меч, с которым и за столом сидеть неудобно, и танцевать опять же мешает, если ты не ожидаешь, что вот-вот придется отстаивать свою жизнь с оружием в руках?

К явному облегчению эльфов, кот не планировал военных действий и массовых убийств. Тесаки со свистом рассекали воздух, с удивительной точностью превращая холодное мясо и рыбу в порционную нарезку. Теперь пришла очередь сковородок. Жарко вспыхнул огонь над газовой конфоркой, с шипением вылилось на раскаленное железо оливковое масло, заскворчали, источаяумопомрачительный аромат горячей пищи, продукты, заставив мой желудок нетерпеливо заурчать от предвкушения. Фамилиар разыгрывал свое кулинарное шоу как опытный фокусник. Непостижимым образом он умудрялся готовить одновременно мясо, рыбу, два различных соуса к ним и варить картошку на гарнир. Затем, когда горячее, аппетитное блюдо в виде живописного натюрморта, перекочевало на тарелку, настала очередь салата. На это зрелище реально можно было продавать билеты – аншлаг обеспечен.

Выглядело это так. Васька подбрасывал в воздух очередной овощ и взмахивал двумя разделочными ножами, крепко стиснутыми в кошачьих лапках. Блестящие лезвия с мелодичным свистом рассекали овощ, и в ловко подставленную салатницу падали уже абсолютно одинаковые кубики. Оставалось только заправить майонезом.

Я не выдержала и зааплодировала. Особенно впечатлительные поддержали. Польщенный вниманием благодарной публики, фамилиар элегантно раскланивался, прижимая одну лапку к груди, щедро посылал воздушные поцелуи, но на бис готовить отказался, чем очень огорчил своих новоявленных поклонников. Василий эффектно, как хорошо вышколенный официант элитного ресторана, водрузил передо мной закрытое серебряной крышкой блюдо с горячим и ловко открыл крышку, явив потрясенному взору собравшихся тарелку с красиво выложенными на ней румяными кусочками мяса, красной рыбы и аппетитной картошкой, щедро посыпанной мелкорубленой зеленью.

Явление очередного шедевра, которым разродился кулинарный талант моего пушистого друга, произвело на собрание поистине гипнотическое воздействие. Народ подался вперед как одно большое существо. Примерно так поступали несчастные обезьянки, когда Каа шипел: «Подойдите ближе, бандерлоги…» Один лишь Повелитель смотрел на происходящее со снисходительностью сытого льва. Складывалось впечатление, что внутренний взор верховного эльфа блуждает где-то далеко-далеко отсюда.

Васька поставил не менее внушительную тарелку для себя и, довольный, бухнулся на мои колени.

– Налетай. Остынет ведь, – промурчал он, отправляя в рот первую порцию рыбы.

Как воспитанный котик, фамилиар предпочитал принимать пищу при помощи ножа и вилки. На окружающих такая манерность кота производила не меньшее впечатление, чем тот факт, что животное может говорить. Я не заставила себя ждать. В конце концов, невежливо позволять безнадежно остыть еде. Котик готовил, старался.

– Леди, – вежливо кашлянули над ухом. – Позвольте поинтересоваться… Сколько стоит ваш кот?

Я закашлялась. Васька глубоко вдохнул, готовясь дать достойную отповедь нахалу, но подавился. Пока мы разыгрывали из себя пару астматиков, в разговор вклинился Лисицын:

– Он практически бесценен.

Следопыт спокойным, властным движением человека, привыкшего, что с ним никто не спорит, оттер опешивших эльфов от моего стула и спокойно уселся по правую руку от меня.

– Я подумал, что тебе будет приятнее компания знакомого человека, – заявил он, бесцеремонно нагружая свою тарелку едой.

(обратно)

17

Дагориэль устроился поудобнее. В конце концов, спешить ему было совершенно некуда: до жертвоприношения его услуги вряд ли кому-то понадобятся. К тому же уснуть при таком раскладе все равно не удастся, так почему бы не уподобиться сказителю? Сначала возникла затяжная, напряженная пауза, как бывает, когда кто-то выходит на сцену и с ужасом обнаруживает, что не просто плохо выучил текст, а все слова позабыл напрочь и оставшиеся в обомлевшем мозгу мысли мечутся в панике, не зная, что предпринять. Словом, сказать что-то необходимо, а на ум, кроме «кушать подано», ничего не идет.

Полуэльф постарался устроиться на прелой соломе с комфортом, насколько это вообще возможно в антисанитарных условиях каменного мешка, набрал в грудь спертого воздуха подземелья и начал свой рассказ:

– Вы когда-нибудь слышали об эльфийском клане Золотого Дракона?

Горыныч и Вероника отрицательно покачали головами. Движение получилось синхронным и на редкость сплоченным, только в темноте Дагориэль при всем желании не мог его разглядеть. Впрочем, он и так знал, что только эльфы могут навскидку без запинки отчеканить пару сотен великих эльфийских родов и ни разу не споткнуться. Людям этого не то чтобы не дано, просто смертным были известны далеко не все города перворожденных.

– Итак, начну, пожалуй, с того, что мать прекрасной Ярондэль – Верховная жрица Матери Драконов Леди Эллизариэль. Это очень волевая и властная женщина. Она спит и видит себя на троне. На самом деле быть Верховной жрицей практически то же, что и женой Правителя клана. То есть испокон веков так и велось. Титул Верховной жрицы автоматически предполагал замужество с Правителем клана, и до нынешнего главы клана так и было. Не знаю, в чем тут вышла загвоздка, то ли у него была личная неприязнь к Эллизариэль, то ли его не особо радовала перспектива находиться под каблуком у жрицы (в клане царит матриархат в память о прекрасной эльфийке, чья красота настолько потрясла Золотого Дракона, что он обратился прекрасным юношей, чтобы стать ее мужем), только он умудрился обручиться с Правительницей клана Голубой Розы Эльвиориэль.

Надо сказать, этот брак был выгоден обоим Правителям. Эльвиориэль получала мужа, который никогда не вмешивался в дела клана, а он, Лориндэль, жену, которая и не думала им командовать. Словом, все счастливы, все довольны.

– Кроме Верховной жрицы, – вставил Горыныч свое слово в повествование.

– Да, – подтвердил Дагориэль, – кроме Эллизариэль. И ее можно понять. Трон был практически у нее в руках, мысленно она уже видела на своей златокудрой головке корону Правительницы, – и тут такой удар судьбы. К удивлению окружающих, Эллизариэль быстро утешилась, найдя семейное счастье в объятиях среднего брата Правителя – Мистраэля. Правда, сам Мистраэль не особенно разделял ее радость от женитьбы. Злые языки поговаривали, что чересчур властная жена довела несчастного до ручки, и в один прекрасный день он просто отправился на охоту и не вернулся, оставив молодую жену растить двух детей в одиночестве. Правитель Лориндэль до сих пор разыскивает своего брата, но пока безрезультатно. В самом клане мнения разделились: одни считают, что Мистраэль просто сбежал от своей жены и живет теперь где-нибудь на Северном полюсе в иглу, радуется обществу белых медведей и любуется северным сиянием, другие – что его действительно нет в живых и к его безвременной кончине приложила руку сама новоявленная супруга после того, как муж неоднократно отказывался от убийства старшего брата, чтобы занять трон. Словом, тайна, покрытая мраком.

– И это брат Правителя! – презрительно фыркнула Вероника. Она постаралась вложить в этот звук все свое негодование к безответственности отца эльфийского семейства.

Горыныч издал нечто среднее между хрипом полузадушенной утки и всхрапом старой пожарной лошади.

– Будете перебивать, перестану рассказывать, – пригрозил Дагориэль.

Ящер и девушка благоразумно умолкли, опасаясь лишний раз вздохнуть. Вдруг и впрямь перестанет рассказывать, а в темнице других развлечений как-то не предусмотрели. Непростительная оплошность со стороны тюремщиков. Вероятно, предполагалось, что оставшиеся до жертвоприношения часы следует провести в тягостном ожидании грядущего.

Дагориэль глубоко вздохнул, устроился поудобнее на жалких клочках соломы и продолжил повествование:

– Итак, у Верховной жрицы и брата Правителя родилось двое детей. Мальчик – Мистраэль и девочка – Ярондэль. С самого начала Эллизариэль души не чаяла в дочери, а сына всегда считала неумехой, растяпой и неудачником, чему, безусловно, немало способствовали гены пропавшего без вести отца. С дочерью же было все наоборот. Любой, даже самый незначительный успех расценивался заботливой матерью чуть ли не как достижение века. Результатом подобного воспитания стала огромная взаимная неприязнь двух чад, их постоянные склоки и свары, а также многочисленные комплексы у Мистраэля и непомерные амбиции у Ярондэль. И если Мистраэль худо-бедно смирился со своим незавидным положением вечного мальчика на побегушках и тихо прячется в тени собственной матери, то с Ярондэль все не так просто.

Трудно смириться с собственной ничтожностью в глазах матери, но еще труднее жить с манией величия в сочетании с посредственным магическим даром. Сначала Ярондэль пожелала ни больше ни меньше, как стать верховным магом клана, но с удивлением обнаружила, что не только не выиграла конкурс на замещение вакантной должности придворного мага, но даже не вошла в первую десятку. Девушка тяжело переживала удар судьбы, но заботливая мамочка поспешила утешить глубоко разочарованное в жизни чадо. Эллизариэль доходчиво и весьма популярно разъяснила огорченной дочурке, что результаты были нагло подтасованы злопыхателями, чьи дети, разумеется, мизинца Ярондэль не стоят, но надо же и бездарностям где-то устраиваться, а место при дворе такого Правителя, как Армандель, на дороге не валяется. Сама же Ярондэль несомненно чудо как талантлива, а такие таланты просто не могут оставаться незамеченными.

Ярондэль подумала-подумала и… согласилась с матерью, справедливо рассудив, что Эллизариэль старше и мудрее, а значит, ей видней. Воспрянувшая духом Ярондэль решила больше не размениваться по мелочам. В самом деле зачем ей место придворного мага? Вот целый клан – это да! А еще лучше сразу два клана. С этой целью прекрасная Ярондэль заслала сватов к молодому принцу клана Голубой Розы. А что? Он хоть и молодой эльф, но перспективный, все-таки целых двух кланов наследник. Правда, сам принц счастья своего не оценил и едва не ударился в бега. Но Правительница Эльвиориэль не зря носит свою корону. Первым делом она изловила перепуганного отпрыска и засадила под домашний арест, чтобы не вздумал глупостей наделать. Затем рассыпалась перед Ярондэль в изысканных извинениях. Сказала, что нехорошо, мол, двоюродных брата с сестрой женить, такой союз близких родственников на будущем потомстве может сказаться не самым лучшим образом. Словом, и тут у Ярондэль ничего путного не вышло.

– Бедняжка, – сочувственно вздохнула Вероника, проникнувшись горькой судьбиной эльфийской девушки. – И тут у нее ничего не получилось.

– Нашла кому сочувствовать! Эта бедняжка нас, между прочим, в сырое подземелье засадила и в жертву принести обещала, – обиженно протянул Горыныч.

– И все равно она несчастная, – закусила губу девушка. – За что ни берется – ничего не выходит. Тут кто хочешь озлобится.

– Если вы оба не закроете свои рты, я закрою свой, – вклинился Дагориэль. – Вам, как я погляжу, хватает тем для дискуссий.

Змей и девушка, пристыженные, замолчали и напряженно уставились на собеседника. Полуэльф довольно усмехнулся, прекрасно понимая, что ухмылки в темноте никто не заметит. Его речи еще никто не слушал с таким жадным вниманием. И, черт побери, ему начинало нравиться настороженное ожидание публики. Жаль, что понял он это так поздно, когда нет времени что-либо начинать и что-то менять в своей жизни. А то пошел бы в странствующие барды или сказителем стал. Он отчетливо осознал свое одиночество в этом мире. Не то чтобы раньше полуэльф питал какие-то иллюзии насчет своего положения в обществе, нет. Он прекрасно знал, что никому не был дорог, его терпели, стараясь не замечать, и только. Никому нет дела до того, встретит ли он следующий восход солнца или нет. Более того, никто даже не заметит его исчезновения. Разве что мать вздохнет с облегчением, избавившись наконец от своего позора и позора своего рода. Дагориэль досадливо тряхнул головой, отгоняя печальные мысли.

Надо же, до чего додумался, мрачно усмехнулся он, расправляя плечи. Спина тут же ощутила сырость неровной кладки. Совсем раскис, ни дать ни взять кисейная барышня, только кринолина не хватает. В его роду все были воинами, включая женщин, причем как по линии отца, так и по линии матери. Он не опозорит великих предков недостойными мольбами о пощаде.

– Итак, на чем мы остановились? – спокойно поинтересовался Дагориэль у притихших слушателей.

– На том, что у Ярондэль снова ничего не получилось, – робко вставила Вероника и тут же замолчала. А вдруг скажет: «Ага! Я же просил помолчать!» и перестанет рассказывать. Но Дагориэль не прервал повествование. Он задумчиво поскреб подбородок и продолжал:

– Ну так вот. После очередной неудачи Ярондэль не пала духом и не опустила руки, хотя причин для огорчений у нее было более чем достаточно. То есть, разумеется, сначала она долго плакалась матери, сетуя на несправедливость бытия в целом и на глупость царственных мамаш в частности. Ведь ежу понятно, что лучше невестки, чем она, не найти. Верховная жрица целиком и полностью поддержала расстроенную дочь, в очередной раз заверив оную в том, что она умница-разумница и во всем превосходит других по крайней мере раза в два. Ярондэль послушала, послушала мать и решила, что два клана для такой талантливой эльфийки – не тот масштаб. Было бы из-за чего расстраиваться. Вот мировое господство – это да. Тут есть где фантазии разгуляться. Да и на очередной встрече выпускников на вопрос: «Чего вы достигли в жизни?» можно кокетливо потупиться, шаркнуть ножкой в атласном башмачке и застенчиво молвить: «А я вот Властительница мира…»

– Ничего себе размах у дамочки! – удивленно присвистнул Горыныч.

Звук гулким эхом прокатился по каменному мешку, слегка контузив окружающих.

– Уважаемый, мне понятно ваше удивление, но я, кажется, уже предупреждал, что прекращу рассказ, если услышу с вашей стороны хотя бы один звук.

– Ну правда, Горыныч, он же действительно предупреждал, – вклинилась Вероника, которой до смерти хотелось услышать историю до конца. – Вы уж извините его, пожалуйста. Он больше так не будет.

Дагориэль скептически хмыкнул, вложив в этот звук крайнее недоверие к словам девушки, но повествование продолжил:

– Итак, Ярондэль решила завоевать мир, но для этого надо было иметь минимум две вещи: деньги и армию. Поймите меня правильно, Верховная жрица далеко не бедная, но на армию наемников денег у нее не было. Поэтому Ярондэль решила создать армию с помощью магии.

– Это как? – Змей так удивился, что с размаху шлепнулся на пол.

Вероника высоко подпрыгнула от неожиданности и испуганно вцепилась в руку полуэльфа. Дагориэль скривился от боли, благословляя темноту за то, что не опозорил себя недостойным воина проявлением чувств, и попытался отцепить от себя перепуганную девушку. Не тут-то было. Мертвая хватка Вероники сделала бы честь хорошо натасканному бультерьеру, и отцепить ее, сохранив при этом конечность целой и невредимой, не представлялось возможным. Рукой Дагориэль, как ни странно, очень дорожил, можно сказать, был к ней нежно привязан, а потому вскоре плюнул на бесперспективное занятие и продолжал рассказ.

– Мне понятно недоумение нашего зеленого друга. Создать армию с нуля! Сотворить нечто новое, чего раньше не было, требует огромных энергозатрат и способностей к определенным видам магии. Проще говоря, надо быть либо творцом, либо некромантом.

– Творцом? – Эхом переспросила Вероника. – Первый раз о таком слышу. Что это значит?

– Дар творца делает из неживого живое.

– Понятно, – радостно закивал Горыныч. – Он делает из мертвецов зомби.

– Почему зомби? – несколько опешил Дагориэль.

– Ну… Делает неживое живым, – практически по складам, как умственно отсталому, пояснил Змей.

– Нет. Мертвецов поднимают некроманты. А творцы… – Полуэльф погрузился в молчание, размышляя, как доходчиво объяснить очевидные для любого эльфа вещи. – Ну например, гипотетическому магу (некроманту или творцу) захотелось присесть на стул, но сам он принести стул не может. Некромант для этой цели оживит мертвеца и тот принесет ему стул. Творец наполнит жизнью мебель и стул сам придет к нему.

– Ой! Я, кажется, читала об этом! – радостно захлопала в ладоши Вероника.

– Правда? – искренне удивился полуэльф.

В отличие от некромантов творцы были большой редкостью и рождались только среди эльфов. Но такое и среди перворожденных случалось чрезвычайно редко.

– Да. Кажется, книга называлась «Урфин Джюс и его деревянные солдаты». Там один кукольник наделал целую армию деревянных солдат и оживил их с помощью волшебного порошка.

У людей, оказывается, занятная литература! Досадно, что в прошлом ему как-то не приходило в голову посетить человеческую библиотеку. Он вообще не покидал пределов эльфийских владений, а теперь уже ему путешествия явно не светят.

– Нечто вроде этого, – кивнул он. – Только волшебный порошок тут не главное. Итак, Ярондэль решила взять судьбу в свои руки и создать собственную армию самостоятельно. Но вот беда: некромантия, как темное искусство, у эльфов не в чести, в школе такого предмета не преподают и книги хранятся в закрытых книгохранилищах под грифом «Секретно», а о творцах ничего не слышно уже с тысячу лет. Впрочем, трудности ничуть не охладили пыл прекрасной Ярондэль, даже раззадорили. Она начала с того, что добыла пропуск в одно закрытое книгохранилище. Но все, что ей удалось получить по интересующему вопросу, имело скорее обзорно-теоретический характер. Никакой конкретики, сплошные прогулки вокруг да около. Казалось бы, вот и настал конец мечтам о мировом господстве. Но тут свою роль сыграл его величество случай. Ярондэль опасалась чересчур явно выказывать свой интерес к запрещенной литературе, поэтому ей невольно пришлось просмотреть множество книг по совершенно разным разделам магии. В частности, исследования какого-то мага в области разведения магических животных. Эта книга вдохновила Ярондэль попробовать себя в выведении новых видов животных. Ее не остановил даже тот факт, что автор замечательного труда закончил свою жизнь в желудке одного из созданных им монстров.

Куда больше Ярондэль расстраивало то, что маги, вне зависимости от своего происхождения, вряд ли одобрят такие эксперименты. Поэтому к выбору места для своей лаборатории Ярондэль подошла ответственно. Выбор пал на лес возле тихой деревушки, в которую не забредали ни эльфы, ни маги, там даже собственной ведьмы лет сто не было. Зато имелась заброшенная система подземных тоннелей, на которые она случайно наткнулась. Но тут оказалось, что выводить новый вид без хотя бы слабого дара творца – занятие трудоемкое и совершенно бесперспективное. Пришлось будущей Властительнице мира взять себе помощника. Правда, найти эльфа с таким редким даром шансов меньше, чем обнаружить иголку в стоге сена без электромагнита, но Ярондэль всегда отличалась редким энтузиазмом и хваткой голодного бультерьера. Ей удалось найти молодого эльфа с небольшой искрой таланта творца. Дар оказался настолько мал, что эльфа даже не поставили на специальный учет, как наделенного особым дарованием.

Арнирандайеэль оказался не просто эльфом-творцом, но и эльфом с амбициями.

– Как? – не выдержала долгого молчания Вероника. – Он тоже мечтал о мировом господстве?

Девушка тут же испуганно осеклась, прикрыв ладошкой рот. Жест оказался настолько милым и трогательным, что Дагориэль (разглядевший движение исключительно благодаря своему зрению гоблина) не нашел в себе сил разозлиться на очередную помеху и прекратить рассказ.

– Д-а-а, – задумчиво протянул ящер, почесывая зеленую макушку хвостом. – Вот и встретились два одиночества.

– Можно сказать и так, – усмехнулся полуэльф. – Правда, в отличие от Ярондэль молодой творец мечтал развить свой дар.

– А зачем? – немного осмелела Вероника.

– Он хотел стать полноценным творцом. Его способности были слишком малы, чтобы их принимать в расчет. Поэтому Арнирандайеэля даже не стали регистрировать как обладателя редкого таланта. Между тем такая регистрация поднимает престиж не только самого эльфа, чье имя записали золотыми буквами, но и всего рода. Арнирандайеэль где-то прочел о том, что творцы в древности пользовались некими амулетами, которые усиливали их способности. Говорят, амулеты не могли наделить способностями, которыми ты не обладаешь, но раздували даже из малой искры пламя. К сожалению, следы ценных артефактов безнадежно затерялись во тьме веков. Никто не знает, ни куда они подевались, ни как они выглядели, ни как приводились в действие, ни того, были ли они вообще или это всего лишь очередной миф.

Но, к сожалению, Арнирандайеэлю удалось обнаружить лишь отдельные намеки на подобные амулеты. Разумеется, у него не было пропуска в закрытые книгохранилища, а у Ярондэль он был. Она вызвалась помочь ему с поисками при условии, что он поможет ей в ее изысканиях. Необходимое оборудование закупали и завозили частями, чтобы не привлекать к себе внимания. Саму лабораторию обустроили в рекордно короткие сроки, работа закипела и, к удивлению обоих партнеров, вскоре принесла плоды. Правда, созданные в результате экспериментов животные не отличались злобным нравом, но на это никто пока и не рассчитывал – слишком рано. Не обошлось и без некоторых казусов. Нескольким образцам новой фауны удалось ускользнуть из лаборатории, но это ничуть не остудило энтузиазма будущих Властительницы мира и творца. Да и звери были жуткими только на вид, а на самом деле оказались безобидны. Большинство из них в первую же неделю пополнили рацион местных волков, остальные были достаточно пугливы, чтобы лишний раз не попадаться людям на глаза. Так что их появления в лесу никто не заметил.

Через несколько лет экспериментов Ярондэль пришла к выводу, что работа зашла в тупик. Конечно, сделано было немало, а эльфы практически бессмертны, но Ярондэль вовсе не была готова убить столетия на исследования и защиту докторской диссертации на тему «Создание новых видов животных и последующее использование их в армии для завоевания мирового господства». Она решила замахнуться на нежить.

– Ой! Как благородно! – восхитилась Вероника.

– Что именно? – нахмурился Дагориэль.

– Ну-у-у, она стала охотиться на нежить, а это очень благородная и опасная профессия – нежить уничтожать.

Дагориэль немного опешил от такой смелой трактовки событий и не сразу нашелся с ответом.

– Ярондэль вовсе не собиралась на нежить охотиться. Вернее, собиралась, но не в этом смысле…

– А разве на нежить можно охотиться в каком-то особенном смысле? – вклинился Горыныч.

– Да сколько угодно, – пожал плечами полуэльф. – Ярондэль предложила прекратить работать с животными как с бесперспективными и перейти на нежить. В отличие от животных, нежить более жизнеспособна, злобна и агрессивна по своей природе. То есть над характером работать не надо, он и так хуже некуда. Короче, посовещавшись, партнеры пришли к единому мнению, что армия послушной нежити куда более эффективна, чем армия пусть очень страшных, но живых существ. Живых уничтожить гораздо проще.

И тогда они начали охоту за нежитью. Вернее, охоту вел Арнирандайеэль, потому что Ярондэль заявила, что охотиться на монстров не женское дело и вообще она слабый пол. Местной нежити очень не понравилось, что за ней стали охотиться и рассаживать по клеткам. Правда, в лесу никогда не водилось ничего серьезнее оборотня, кикимор, русалок и парочки упырей; еще проживали леший и водяной. В общем, никого подходящего для будущей армии. Но и те, кто был, сопротивлялись изо всех сил. Упыри попались первыми, за ними в ловушку угодила парочка кикимор. Остальные смекнули, что сопротивляться себе дороже, и укрылись вблизи замка местного некроманта Дельфициуса.

Ярондэль возмутилась коварству нежити и отправила Дельфициусу гневное письмо, в котором требовала выдать беглецов, в противном случае она будет вынуждена осадить замок.

– Осадить замок? – хором удивились слушатели. – Разве у нее уже была армия?

– Нет, конечно, – улыбнулся Дагориэль. – У нее не было никакой армии, она просто блефовала, рассчитывая на то, что с эльфами редко кто связывается. Себе дороже выходит. Общеизвестно, что, если тебя угораздит задеть одного эльфа, на помощь может заявиться весь клан от мала до велика. Но Дельфициус был некромантом, и собственная армия ему была как-то ни к чему. Достаточно просто добраться до ближайшего кладбища, и свежевосставшие зомби с радостью помогут расправиться с любым врагом. Об этом Ярондэль как-то не подумала. На ее письмо некромант ответил, что она может осадить замок и стоять под его стенами хоть до второго пришествия, а эльфы ему не указ.

Ярондэль поняла, что несколько погорячилась, и предложила Дельфициусу взаимовыгодное сотрудничество. Глупо было упускать такую возможность. В конце концов, хорошие некроманты на дороге не валяются. Он оживляет для нее зомби и получает за это золото. Все счастливы, все довольны.

– А зачем ей понадобились зомби? – заинтересовался Горыныч.

– Как зачем? Для безопасного отлова нежити, разумеется. Ярондэль не хотела понапрасну рисковать напарником. Вот и разослала зомби на поиски новых экземпляров для экспериментов. Даже в Адову Глыщобу парочку заслала. Только оттуда никто так и не вернулся. Жалость какая. Говорят, там прелюбопытнейшие экземпляры встречаются.

Словом, вскоре в материале для экспериментов недостатка не было. Но вот беда: первые же экземпляры, полученные путем скрещивания нескольких видов нежити, оказались неуправляемыми, злобными существами, чьи маленькие мозги вмещали только одну-единственную мысль: «Жрать!» Отдаленно твари напоминали волков, но были куда клыкастее, опаснее, хитрее и прожорливей. В итоге нескольким удалось улизнуть. Кажется, они даже корову в селе задрали, но внимания тогда на это не обратили. А зря.

Это была первая ошибка Ярондэль с Арнирандайеэлем: они так увлеклись своими изысканиями, что совершенно перестали интересоваться окружающим миром. Между тем в это всеми позабытое село прислали ведьму. Что это было? Насмешка судьбы или злой рок? Непонятно. В деревне уже лет сто не было своей ведьмы, и вот она появилась. Ведьма была молода, но обладала хорошей сноровкой в нахождении потайных убежищ. Фактически на обнаружение лаборатории у нее ушел всего лишь день. Она заявилась в компании мерзкого огромного ящера в тот момент, когда в лаборатории никого не было, проделала дыру в потолке бокового прохода, выбила дверь и кинула заклинание. Ярондэль и Арнирандайеэль пришли как раз вовремя, чтобы увидеть эффектный крах своих надежд.

Горыныч обиженно засопел, вспоминая, как они с Викторией удирали от странной лошади и нечаянно провалились под землю:

– Все было совсем не так. Я вовсе не мерзкий и в лабораторию мы попали случайно.

– Так это был ты? – рассмеялся Дагориэль. – Ну тогда понятно, почему Ярондэль возжаждала твоей крови.

– Моей крови? – дрожащим голосом переспросил Змей. – Что я ей такого сделал?

– Самую малость, – вкрадчиво промурлыкал полуэльф. – Только у нее стало хоть что-то получаться, как являешься ты в компании ведьмы и стираешь лабораторию с лица земли. И ты еще удивляешься, почему Ярондэль имеет на тебя зуб?

– Но мы же не нарочно, – заныл ящер. – За нами гналась ужасная тварь, и мы просто провалились в подземный тоннель.

– И тут же принялись громить лабораторию? – недоверчиво спросил Дагориэль.

– Нет, конечно. Мы просто нашли запертую дверь…

– И тут же высадили ее, – подсказал полуэльф.

Ящер задумчиво поскреб чешуйчатый затылок. Звучало действительно как-то странно.

– Мы думали, там есть выход.

– Пусть так. Но лабораторию зачем было разрушать?

– Вика просто хотела отвлечь охрану.

– Вика? – вклинилась в разговор Вероника, услышав знакомое имя. – А у нас ведьму тоже Викторией зовут.

Дагориэль замер, пытаясь осмыслить полученную информацию. Разумеется, маловероятно, что Виктория, помешавшая Ярондэль, и ведьма, проживающая в селе Вероники, одно и то же лицо. Слишком уж большое расстояние разделяет населенные пункты. Села-то даже не соседние. И тем не менее наличие в селе ведьмы наводило на определенные мысли.

– Вероника, как ты думаешь, тебя станут искать?

– Конечно, – кивнула девушка. – Мой отец всех на уши поставит.

– И ведьму?

Вероника задумалась. Ведьму в душе побаивались все. Но в крепости отцовской любви она не сомневалась.

– И ведьму, – кивнула она.

Шансы, что их найдут хотя бы посмертно, росли прямо на глазах.

– Итак, пока стража пыталась изловить в коридорах ведьму и Змея, Ярондэль с Арнирандайеэлем спешно паковали все то немногое, что уцелело после заклинания. Они прекрасно отдавали себе отчет в том, что если нашла одна, то придут и другие. Мало ли кому ведьма успела сообщить о своей находке. Остались действительно только крохи. К счастью, клетки с экспериментальными животными находились в другом конце тоннелей, поэтому и уцелели. Компьютерная база данных погибла практически вся, дорогостоящее оборудование тоже. Требовалось место, куда можно перевести жалкие остатки.

К счастью, у клана Арнирандайеэля имелся этот уединенный замок. Он расположен крайне неудачно и давно заброшен.

– Брошенный замок? – искренне удивилась Вероника. У нее в уме не укладывалось, как кто-то в здравом уме может забросить целый замок.

– На самом деле замок не такое уж замечательное жилье. Чтобы сделать свое проживание в каменной громаде более-менее комфортным, надо иметь много денег, а кое-что поддерживать магией, иначе придется нанимать целый штат прислуги. По коридорам гуляют сквозняки, зимой камин способен обогреть пространство в радиусе двух метров, стены отсыревают и портят гобелены.

Вероника недоверчиво нахмурилась. В ее представлении жить в замке было очень романтично. Замок должен был быть непременно из белого мрамора, с высокими зубчатыми стенами и круглыми башнями. Огромный, мощенный белым камнем двор, прекрасный сад… Ну и много чего еще, что полагается иметь настоящему замку. Ему полагалось возвышаться неприступной твердыней над окрестностями, вселяя трепет во врагов и радуя защитников своей надежностью. В таком замке имеет обыкновение проживать очаровательная принцесса или, в крайнем случае, красавица-графиня, да еще по ночам бродят беспокойные духи предков.

– Жилье старовато, зато уединенное, а это, по нынешним временам, большая редкость. К примеру, некромант Дельфициус проживал себе в лесной чаще в компании ученика. Никого не трогал, к местным не лез. Ну мертвецов поднимал, так они в деревню не совались, а сам он перебивался натуральным хозяйством: огородик имел, сад в сорок три фруктовых дерева, и это не считая кустарников…

– Почему проживал? – живо заинтересовалась Вероника. – Он что, умер?

– Нет, конечно. Но был весьма близок к тому. Еле из развалин выбрался, бедняга. Говорит, что приютил одну ведьму бесовской наружности в компании черного кота, разделил с ней практически последний кусок хлеба, а она, вместо благодарности, весь замок ему разнесла. Вы в это верите? Я – нет. Ни одна уважающая себя ведьма, будь она хоть трижды отмороженная, не станет расходовать бездну магической энергии, дабы сровнять с землей жилище скромного некроманта, если, разумеется, он не нанес ей смертельную обиду.

– Если обида была смертельная, то почему она его не убила, а только уничтожила дом? – с сомнением прищурился Змей.

– Не знаю, – пожал плечами полуэльф. – Может, она припасла для него более мучительную казнь и оставила ожидать своей участи в страхе и тревоге.

– Ой! – воскликнула Вероника. – А у нашей ведьмы тоже есть кот! Большой, черный и говорящий.

Сердце Дагориэля екнуло. Не слишком ли много совпадений? Неужели в селе, из которого похитили Веронику, проживает как раз та самая ведьма, которая умудрилась в короткие сроки и лабораторию разгромить, и замок превратить в развалины? Тогда есть пусть мизерный, но шанс, что на поиски пошлют именно ее. А значит, их могут освободить. По крайней мере, можно на это надеяться.

Гигантским усилием воли он задушил робкие ростки надежды в зародыше. Его опыт подсказывал, что надеяться на лучшее как минимум смешно. Что может сделать одна, пусть и очень сильная ведьма против Ярондэль с ее огромными амбициями и непредсказуемыми замыслами? Тем более теперь…

– Итак, Ярондэль вместе с Арнирандайеэлем переехала в замок. Почти сразу после этого знаменательного события на ее пороге возник обездоленный некромант в компании своего ученика и попросил политического убежища от ненормальной ведьмы. Ярондэль быстро прикинула выгоду от проживания под одной крышей с некромантом и согласилась. Теперь у Дельфициуса появился второй ученик, вернее, ученица. Так сбылась мечта Ярондэли о занятиях некромантией.

– Ваш рассказ, уважаемый Дагориэль, несомненно, очень интересен, но только я не совсем поняла, зачем Ярондэль понадобилось похищать меня? – спросила Вероника, она даже придвинулась к полуэльфу поближе, чтобы лучше расслышать ответ.

– Да, – кивнул Змей, – и зачем надо было ловить меня? Я-то ей что сделал?

Дагориэль смерил темный силуэт ящера долгим задумчивым взглядом.

– А что ты хотел? Вы же разрушили ее лабораторию. Практически пустили по ветру десять лет трудов и растоптали мечты. А у Ярондэль только-только начало получаться.

– А я тут при чем? – захлопала ресницами Вероника. – Я ее лабораторию в глаза не видела, а об эльфах только в книжках читала.

Полуэльф вздохнул. Ему искренне было жаль наивную девушку, попавшую в переделку просто из-за неудачного стечения обстоятельств. Ну так уж вышло.

– Понимаешь, Ярондэль в последнее время редко делится с кем-либо своими замыслами. В этом смысле у нее пунктик: сглазить боится. Если честно, я ее понимаю, слишком много неудач, особенно в последнее время.

– Нашел кого понимать! – презрительно фыркнул Горыныч. – Мы тут за решеткой паримся, а он расписывается в сочувствии и к кому? К некромантке, которая мало того что заперла нас здесь, так еще и в жертву принести собирается.

Дагориэль устало прислонился к стене и прикрыл глаза.

– Она не некромантка… – И чуть слышно добавил: – Пока.

– Пока?! – подхватил Змей. – Спасибо, умеешь утешить. Мне теперь гораздо легче будет умирать на жертвеннике под ножом не совсем еще некромантки.

– Ну извини…

– Да ладно тебе, Горыныч, – вклинилась в назревающий скандал Вероника. – Чего привязался к человеку? Не видишь, он с нами в одной лодке.

Дагориэль благодарно улыбнулся и даже не стал поправлять девушку, заявив, что к людям имеет примерно то же отношение, как матерый волк к комнатной собачке. Очень не хотелось проводить последние часы жизни, выясняя собственную лояльность к бывшей госпоже.

– Ну хоть какие-то предположения имеются?

– Насчет чего? – нахмурился в темноте полуэльф.

– Почему похитили именно меня? Или я просто попалась под руку? Стоп… Это Маринка! Точно…

– Какая Маринка? – еще больше удивился Дагориэль, теряя последнюю надежду проследить за ходом мыслей девушки.

– Ну Маринка Орешкина на меня твою Ярондэль натравила. Больше некому. Это она из-за того розового костюмчика так расстроилась.

– Какого костюмчика?

– Который я у нее на распродаже прямо из-под носа увела. Дивный костюмчик от Шанель… Ты бы видел выражение ее лица, когда она меня в нем видит. Если бы я снималась в шоу «За стеклом», то носила бы его двадцать четыре часа в сутки и даже спала бы в нем до тех пор, пока он не развалился бы от старости, а Маринкин психолог на гонорары купил бы океанский лайнер.

Дагориэль тряхнул головой, словно стряхивая с себя излишек информации, потоком льющейся из девушки.

– Стоп-стоп-стоп! Я понятия не имею, кто такая эта самая Маринка и при чем тут какой-то костюм, но уверен, что это здесь совершенно ни при чем.

– Ни при чем? – горько вздохнула девушка, и в голосе ее послышалось такое расстройство, что полуэльфу захотелось утешить ее. – Ты уверен?

Пришлось душить в себе неуместный порыв. Еще чего не хватало! Расчувствовался как юнец на первом свидании.

– Уверен на сто процентов. – Голос Дагориэля прозвучал так же, как всегда, не выдав внутреннего смятения. Мысленно он похвалил себя за хороший самоконтроль. – Что вы знаете о драконах?

Горыныч поперхнулся и закашлялся. Вероника передернула плечами и удивленно моргнула.

– Ну-у-у, – протянула она. – Я читала о них в книжках и даже видела пару раз, правда, на расстоянии.

Теперь настала очередь Дагориэля удивленно таращиться в темноту.

– Ты видела живого дракона?! Где?

Вероника в очередной раз пожала плечами.

– К нашей ведьме прилетал. Еще, говорят, к ней единорог прибегает, только я его не видела, пугливый очень.

Минут пять ошарашенный полуэльф пытался осмыслить сказанное. Да что это за ведьма такая, к которой запросто летают драконы и заглядывают в гости единороги? Не иначе, без примеси эльфийской крови здесь не обошлось. А чем еще это можно объяснить? Из достоверных источников были известны только трое эльфов, разводящих боевых единорогов, жили они уединенно, предпочитая общество своих питомцев. Ну а гигантских ящеров не видели уже более сотни лет. То есть они, безусловно, существовали и проживали где-то, но, если их не разозлить хорошенько, они редко являлись другим расам в истинном своем обличье. Встречу с разъяренным драконом еще никто не пережил, а значит, и рассказать о ней было некому.

Дагориэль закашлялся, прочищая горло, а заодно и собрался с мыслями и продолжил:

– Вероника, тебе сравнительно недавно никто не дарил маленькую фигурку дракона?

Девушка задумалась. Рука ее невольно нащупала сквозь тонкую ткань платья маленький кулон – отцовский подарок.

– Допустим, дарили. И что с того? – Она вызывающе вздернула подбородок вверх.

– Полагаю, именно этот кулон послужил причиной вашего похищения.

– Глупости! Украшение мне подарил отец. А он, в свою очередь, приобрел его у одного уважаемого антиквара. Чего ради кому-то понадобилось похищать меня, если можно было просто купить безделушку или, на худой конец, сорвать с шеи?

– Понятия не имею, – в очередной раз пожал плечами Дагориэль, похоже, жест скоро войдет у него в привычку. – Повторяю, Ярондэль в последнее время не склонна делиться планами с окружающими.

(обратно)

18

Обед удался – по крайней мере, для меня. Вкусная еда, хорошо сваренный кофе и нежный десерт уютно улеглись в желудке. В такие расслабленные, полные ленивой неги и сытости послеобеденные часы хочется мирно устроиться у жарко пылающего камина, закутать ноги мягким пушистым пледом, закурить трубку или, на худой конец, заняться вязанием. И чтобы непременно большая собака дремала у ног. Милая картинка получилась. Только вот было несколько препятствий разной степени сложности.

Во-первых, я никогда не курила и не собиралась обзаводиться этой дурной привычкой. Так что этот пункт смело вычеркиваем. Во-вторых, вязать я не умею; несмотря на титанические усилия моей рукодельницы бабушки, из-под спиц неизменно выходила дикая путаница ниток, которую вязаньем назвать нельзя было даже с натяжкой. Такое произведение искусства ни за что не наденет ни один уважающий себя бомж, а крепко затянутые узлы не смогли распутать даже с помощью магии. Словом, результат моих усилий с завидным постоянством обретал последний приют в мусорном баке. Итак, вязание тоже отпадает, вместо него можно, к примеру, книжку почитать или просто созерцать танец языков пламени. В-третьих, место у вожделенного камина нагло узурпировал местный Правитель. Впрочем, это явление временное. Ну не может же эльф сидеть в кресле двадцать четыре часа в сутки! Например, некоторые предпочитают спать в традиционной постели, хотя бывают и отклонения от нормы.

Правитель словно подслушал мои мысли – поднялся и торжественно известил собрание об окончании обеда, после чего выразил свое сожаление, что ему приходится покинуть столь изысканное общество, дабы заняться делами государственной важности. Эльфы сочувственно закивали, но лица не выразили даже искры сопереживания. Впрочем, такой уж это народ: станцуют на раскаленных углях и не поморщатся.

Я осторожно скосила глаза на вожделенный стул, пытаясь решить про себя, так ли он неудобен как кажется.

– Даже не думай, – прошипел Ахурамариэль. – Представь, что именно сделают с тобой эльфы, если ты мило устроишься на послеобеденный отдых на троне их Правителя.

В воображении ярким всполохом мелькнула картина аутодафе с моей скромной хвостатой персоной в главной роли, в окружении возжаждавших крови местных жителей, и стул перестал казаться таким уж вожделенным.

– Правильное решение, – похвалил меч. – В наших апартаментах есть дивное кресло. Ты можешь попросить замок соорудить самый лучший камин, на какой только хватит воображения. Отличный отдых обеспечен.

Идея была хороша, как ни крути, но имелся значительный минус: до комнаты предстояло еще добраться, а двигаться с места ой как не хотелось.

Правитель благосклонно кивнул своему народу и величественно скрылся за одной из дверей с позолоченными ручками. Я поднялась из-за стола движением, далеким от кошачьей гибкости, с огромным трудом сдержалась, чтобы не потянуться, и мужественно подавила неуместный зевок.

– Давай дождемся, пока все уйдут, – предложил Ахурамариэль.

«Почему бы мне не пойти прямо сейчас? Чем раньше я доберусь до спальни, тем быстрее удастся уютно устроиться в кресле и вытянуть ноги».

– Здорово! – рассмеялся клинок. – Надеюсь, ты уже подготовила правдоподобное объяснение очередному появлению двери там, где ее никто не проектировал? Или, может, ты решила пройтись до комнаты пешком?

Я хотела было возразить, но не нашлась с ответом. И почему он всегда прав?

– Потому, что я старше и опытнее, – хмыкнул он.

Я возвела очи горе. И как, скажите на милость, я еще терплю этот меч с непомерно раздутым самомнением?

– А ты удали меня хирургически, – ехидно предложил Ахурамариэль.

«Очень смешно, но для харакири я еще не созрела».

– Чего стоим? Кого ждем? – вклинился в наши препирательства Васька.

Я невольно вздрогнула и заметила, что зал практически опустел, а мужик с палкой кашляет, как больной в последней стадии чахотки, чтобы привлечь мое внимание.

– А где Лисицын? – спросила я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Ушел, – пожал плечами котик.

Я удивленно изогнула бровь. Лисицын следопыт, он способен выследить практически любой вид нежити, но найти дорогу в этом лабиринте коридоров даже ему не под силу. Ничуть неудивлюсь, если как-нибудь в одном из отдаленных закоулков обнаружится парочка скелетов заплутавших гостей.

– Леди… – Похоже, мажордом отчаялся привлечь мое внимание.

Я смерила его пристальным взглядом, ясно давая понять, что его присутствие в радиусе километра крайне нежелательно. Без ложной скромности замечу, подобный взгляд мог дать сто очков вперед Медузе горгоне, но настырного эльфа, как ни странно, не только не впечатлил, но и не смутил.

– Леди, – с нажимом произнес он.

Настырный, нечего сказать. Существуют же такие толстокожие типы, на которых что ураган, что солнечная погода действуют примерно одинаково. Я благосклонно склонила голову: типа ладно, продолжай рыть себе могилу столовой ложкой.

– Столовой ложкой? – восхитился Ахурамариэль. – Сильно сказано.

«Рада, что тебе понравилось», – польщенно потупилась я.

Васька приосанился и стал как будто бы выше ростом:

– Уважаемый, вы нас очень задерживаете. Поэтому будьте кратки и переходите прямо к сути дела. Надеюсь, вы не решили побеспокоить нас по пустякам.

– Правитель Лориндэль желает вас видеть. Он ожидает в своем кабинете. – Мажордом произнес это таким тоном, словно был сильно удивлен, почему мы еще здесь, а не пали ниц в благоговейном восторге, трепеща от радости.

Мы не оправдали ожидания верного слуги Правителя. Васька то ли фыркнул, то ли возмущенно чихнул, словно взял понюшку крепкого табаку. Я чиркнула по оппоненту ледяным взглядом Снежной королевы, раздумывая, что именно со мной сделают эльфы, если я нагло проигнорирую приглашение Правителя.

– Даже не думай! – поперхнулся Ахурамариэль. – Это чистой воды самоубийство!

«Ага! Струсил?!» – Я просто не могла упустить такую замечательную возможность поставить ехидный клинок на место. В кои-то веки он не рвется в бой сломя голову, как объевшийся мухоморами берсерк.

– Что?! – Вопль оскорбленного до глубины стальной души меча оглушал до колокольного звона в ушах. – Как ты можешь обвинять меня в трусости?! Если я предпочитаю не лезть на рожон, это еще не значит, что я испугался и позорно бежал с поля боя. Иногда благоразумнее совершить маневр и зайти в тыл противника, чем бить в лоб с налету. К твоему сведению, маневр называется «тактическое отступление».

Я скептически хмыкнула, вложив в этот звук весь сарказм, на какой только была способна. Ахурамариэль обиженно замолчал. Где-то в глубине моего хвостатого организма явственно ощущалось молчаливое негодование клинка.

– Миледи?.. – осторожно прокашлялся мажордом, вежливо напоминая о своем присутствии.

– А, вы еще здесь? – искренне удивилась я. – Хорошо. Мы принимаем приглашение вашего Правителя.

– Вика, а ты точно уверена, что нам следует идти к этому самому Повелителю? – выразил сомнение котик. – Человек, превративший изысканный соус в малопривлекательное желе, способен на любую гадость.

От услышанного несчастный мажордом стал похож на вытащенную из пруда рыбину: глазки вытаращены, плавники трепещут, губами шлепает, а звука никакого.

– Васенька, Правитель не человек, – напомнила я коту.

– Дя-а-а? – искренне удивился тот. – А кто?

– Эльф.

– А! Ну да! – Котик стукнул пушистым кулачком себя по лбу. – Тем более. Оставаться с нелюдем наедине – плохая идея. Ничем хорошим это не кончится.

– Глупости, – отмахнулась я. – Если ты помнишь, я и раньше встречала нелюдей. Даже тет-а-тет видеться доводилось.

– Да? – скептически хмыкнул кот. – И чем это закончилось? Один до сих пор требует свой меч назад, а другой вообще жениться собрался.

Я философски пожала плечами. Правитель уже женат, и если я буду держаться подальше от коллекции холодного оружия, мне ничего не грозит. Да и вакантное место жениха при моей хвостатой особе вроде как занято. Мажордом явно обрадовался моему решению. Нет, он не принялся скакать на одной ножке, просто перестал страшно таращить глаза и лицо из бледно-зеленого стало просто бледным.

– Указывайте путь, – сказала я молчаливой тенью замершему эльфу, и он повел нас.

Кабинет Правителя можно было смело именовать «кабинетище». Похоже, у архитектора замка была прямо-таки нездоровая склонность к гигантизму. На блестящей лаковой поверхности массивного стола из дорогого сорта дерева вполне можно было играть в пинг-понг. Между многочисленными стеллажами книг спокойно могла проехать средней величины колесница. Только редкий смельчак рискнет сунуться туда без нити Ариадны, карты или, на худой конец, хорошо натренированной собаки-ищейки. Традиционный камин жарко полыхал огнем, несмотря на стоявшее на дворе лето. А три канделябра с витыми свечами наводили на мысль о вопиющем нарушении пожарной безопасности. Ну кто, спрашивается, держит открытый огонь в помещении с таким количеством бумаги? Если рукописи не горят, то книги – очень даже запросто.

Правитель стоял спиной ко мне и любовался на ночной город из окна. На золотых локонах играли отблески пламени, темно-зеленый атласный, расшитый золотом камзол и такие же штаны в обтяжку мягко мерцали в темноте. Чуть поодаль, облокотившись на белый мрамор, застыл Призрак. Создавалось впечатление, что он запросто может простоять так века, как своеобразное дополнение композиции.

Сопровождавший нас мажордом осторожно прокашлялся, дабы привлечь внимание хозяина, а затем возвестил:

– Леди…

И заткнулся, пристально сверля меня взглядом.

Разумеется, я не осталась в долгу. Я вообще придерживаюсь мнения, что пялиться на даму как минимум неприлично. Так мы и буравили друг друга глазами, пока клинок внутри меня не хихикнул:

– Так и будете в гляделки играть?

«Он первый начал», – насупилась я, но взгляд и не подумала отводить.

– Вика, не будь ребенком. Просто назови ему свое имя, и все.

Но не успела я открыть рот, как котик меня опередил. Он преисполнился достоинства и шагнул вперед так величаво, будто находился в свите как минимум государя соседней державы:

– Виктория Загнибеда, штатная ведьма деревни Новые Усадьбы, почетный член клана Сестер Серебряного Единорога, невеста принца клана Раскидистого Дуба, и прочая, и прочая, и прочая. Словом, ура!

Лориндэль повернулся, словно кот произнес: «Повелитель, Повелитель, повернись ко мне передом, а к окну задом». Если он и удивился необычному представлению, то не подал вида. С таким выражением лица можно позировать для статуи сфинкса. Эльф уставился на меня, словно собирался навеки запечатлеть мой задумчивый образ на сетчатке. Такое пристальное внимание к моей персоне меня смутило. Я нервно дернула хвостом, отчего юбка выпускного платья заколыхалась. Вечерние платья вообще мало приспособлены для длиннохвостых дам, – большое упущение со стороны портных.

– Я точно знаю, что помимо человеческого у вас есть и эльфийское имя, – молвил Правитель. – Только ваш зверь отчего-то забыл его упомянуть.

– Оно входит в состав «и прочая и прочая», – пояснила я.

– Действительно? – откликнулся тот, облокачиваясь на подоконник.

Я невольно позавидовала удобству выбранной им позы, но окна за моей спиной не было, присесть мне тоже никто не предложил, пришлось и дальше разыгрывать из себя стойкого оловянного солдатика.

– И тем не менее прошу вас назвать мне свое эльфийское имя. Мне будет гораздо удобнее к вам обращаться.

Я открыла было рот, чтобы известить их сиятельство-высочество-величество (нужное подчеркнуть) о том, что мне плевать на удобство всех эльфов вообще и конкретно его в частности. Что на дворе, между прочим, ночь стоит, а я, вместо того чтобы осчастливить своим присутствием широкую кровать и мягкую подушку, разговоры разговариваю, но передумала. Вдруг он расстроится и на Роландэле отыграется? Кстати, его что-то не было видно на ужине.

– Дарриэль. Именно так зовут меня друзья.

Очень прозрачный намек на то, что Лориндэль к их числу, увы, не относится. Правитель сделал вид, будто не заметил моей шпильки. Хотя, может быть, счел ниже своего достоинства обращать монаршее внимание на подобные пустяки.

– Да. Я слышал, что принц клана Раскидистого Дуба удостоил своим вниманием и предложением руки Сестру Серебряного Единорога. Поговаривают, само предложение было сделано весьма экстравагантным образом. Вот уж не думал, что Сестрой Серебряного Единорога может оказаться человеческая женщина. Неужели за столько веков, проведенных в безвестности, прославленный клан мог так деградировать? Раньше это была наша элита. Не всякая высокорожденная леди удостаивалась чести вступить в этот клан.

Правитель презрительно скривился и сделал движение, словно хотел сплюнуть под ноги, но вовремя спохватился и решил не портить дорогой ковер. Я с интересом смерила этого высокомерного ушастика холодным взглядом кобры, готовой к броску. Похоже, в замке решили устроить соревнование, кто больше всех оскорбит ведьму.

– Я бы на их месте так не рисковал, – вмешался Ахурамариэль. – Чревато последствиями.

Я мысленно хмыкнула, чувствуя, как напрягся меч. Клинку вообще-то было совершенно безразлично, с кем драться и когда. Иногда это пугало, но в данный момент, как ни странно, придавало уверенности.

– Это оскорбление? – спокойно поинтересовалась я.

Правитель слегка подался вперед. Призрак возле камина насторожился. Внешне это никак не проявлялось: та же спокойная и с виду расслабленная поза, только во взгляде появилась некоторая жесткость, а в воздухе разлилось напряжение – одна искра, и рванет.

– И в мыслях не было, – заверил эльф. – Но согласитесь, без пяти минут принцесса путешествует в сопровождении следопыта команды истребителей нежити и кота, вместо того чтобы спокойно готовиться к знаменательному событию. Это по крайней мере странно.

– Между прочим, меня пригласил ваш брат, – парировала я.

Ага. Съел? Так бы я и потащилась в такую даль, если бы Роландэль не настаивал.

– Он не имел права раздавать официальные приглашения, – отрезал Лориндэль. – Я просто хочу, чтобы вы мне предъявили знак.

Чего он от меня хочет? Я же не бог, чтобы являть знамения. К тому же громы и молнии в замкнутом пространстве…

– Ну ты и хватила! – захихикал Ахурамариэль. – Он хочет, чтобы ты предъявила ему свою татуировку с единорогом, и все.

Ясно. Ночь на дворе, мужика на эротику потянуло. Только сейчас вроде бы не весна, непонятно, с чего его так разобрало? Подавай ему стриптиз, и все!

– Обнажить плечо – не стриптиз.

«Возможно. Но это все равно неприлично», – уперлась я.

– Скажите на милость, какие мы скромные! А кто на сельский пляж ходит в минимальном количестве материи?

«Что ты понимаешь в пляжной моде, – насупилась я. – Это называется купальник».

– Неужели? А как похоже на четыре носовых платка для куклы, связанных веревочкой. Сходство просто поразительное.

– Леди… – напомнил о своем присутствии Правитель.

– Вика, я что-то не понял, а этот что, тоже на тебе жениться будет? – наморщил мордочку кот.

– Почему жениться?!

– Как жениться?! – в один голос вопросили все присутствующие.

– А как же? В прошлый раз, когда тебя застали полуодетой в компании эльфа, дело закончилось сватовством, – радостно напомнил Василий.

Последовала немая сцена, во время которой каждый думал о своем. Я прикидывала, стоит ли придушить не в меру разговорчивого фамилиара или просто закрыть его дома месяцев на пять. Или нет. Лучше повесить на дверь амбарный замок, а ключ выбросить в реку. Не знаю, о чем именно думал Призрак, лицо его хранило печать отрешенности от происходящего, хотя глаза смотрели цепко, как хорошо заточенные рыболовные крючки.

Правитель размышлял о том, кому это так не посчастливилось попасться в когтистые лапки ведьмы бесовской наружности. Уж не принц ли клана Раскидистого Дуба так отличился? То-то вокруг предстоящей помолвки ходят различные слухи, один другого нелепее. Поговаривали, что старый священный дуб, под сень которого приносили всех новорожденных, дабы Правитель мог наречь каждого именем, был сломан то ли бурей, то ли еще каким стихийным бедствием. Вместо красавца-великана высадили молодой дубок и белоствольную березку, обозвав полученную композицию «Символом дружбы народов». А еще злые языки утверждали, будто мирно почившая от старости любимая канарейка Правителя вдруг ожила, обросла зубами и долго гонялась за своим хозяином по коридорам дворца. Да-а-а. Странные дела творятся в кланах.

Тем временем кот усмотрел замечательный трехтомник эльфийских блюд на самой нижней полке огромного стеллажа и теперь тщетно пытался вытащить его из ряда плотно стоящих фолиантов. Кот кряхтел и крякал, как полузадушенная утка. Двумя передними лапками он тянул приглянувшуюся книжку за корешок, а задними упирался в деревянную полку. Но, несмотря на титанические усилия, ни одна книга не тронулась с места.

– Прошу прощения, Леди Дарриэль, но я все-таки рискну увидеть вашу татуировку, тем более что многоженство среди эльфов как-то не принято, – отмер наконец Правитель.

Призрак тоже перестал изображать из себя каменную статую и шумно прочистил горло:

– Леди, неужели вы действительно рассчитываете осчастливить нас своим правлением?

Мне раньше никогда не доводилось слышать столько сарказма в чьем-то голосе. Скепсис буквально переполнял каждое слово и щедро лился через край, как деготь из кадушки. Пару месяцев назад, когда я еще не была так близко знакома с Ахурамариэлем, такой вопрос мог поставить меня в тупик. Но теперь, изрядно поднаторев в словесных баталиях с этой металлической ехидной, я уже не та скромная, юная, зеленая выпускница Академии. Нет. Теперь меня ехидными высказываниями не прошибешь.

– Придется, – со вздохом великомученицы молвила я. – Ведь ваша защита распространяется только на этот город, а вы знаете, сколько маньяков проживает за его пределами?

В этот момент Васька совершил особенно сильный рывок, корешок не выдержал напора и с сухим треском оторвался. Кот со сдавленным мявом улетел в темноту, сжимая в крепко стиснутых кулачках кусочек вожделенного издания. Раздался шум падения, что-то с глухим стуком посыпалось на пол, послышались сдержанные ругательства. Через несколько секунд из мрака появился почесывающий спину фамилиар.

– Виктория, ты не права! – решительно заявил он. – Тут тоже маньяков хоть отбавляй! Заметь, никому и в голову не пришло обратиться с необычной просьбой к самой завалящей эльфийке. А это уже дискриминация по расовому признаку.

– Скорее по клановому, – откликнулся Правитель. – Другим ничего такого не предлагалось потому, что ни одна из присутствующих на банкете дам не имеет отношения к легендарному клану Сестер Серебряного Единорога. Леди, вы всех нас задерживаете.

– Действительно, – кивнул Васька. – Покажи ты им эту татуировку – и спать, а то лапы уже не держат.

Я потупилась, и с видом жертвы репрессий со стороны распоясавшихся властей молвила:

– Хорошо, только потребуется помощь. Самой мне замок не расстегнуть.

То ли всем присутствующим надоело наше препирательство, то ли причина была в чем-то другом, но помогать рванулись все оптом, продемонстрировав в едином порыве редкую сплоченность рядов. Забег выиграл фамилиар. Что и неудивительно: он стоял ближе всех и получил хорошую фору на старте. Вжикнула молния, замок расстегнулся, издав душераздирающий вздох, и я стыдливо спустила ткань с плеча. В нервном подрагивании пламени свечей все пристально уставились на мерцающую в полумраке татуировку с серебряным единорогом. Я окончательно смутилась и покраснела. В конце концов, не каждый день мои обнаженные плечи удостаиваются такого внимания.

Правитель даже подошел поближе, пробормотал несколько слов на древнеэльфийском, но так тихо, что я не разобрала текста (восхищался работой, должно быть), и ткнул пальцем в картинку. Что-то вспыхнуло и погасло, плечо обожгла резкая боль, я взвыла. Ахурамариэль с готовностью поддержал мой вопль боевым кличем, от которого кровь в жилах стыла даже у драконов. В следующее мгновение вдруг оказалось, что белый как полотно Повелитель прижат к окну, лезвие моего клинка находится в близком соседстве с его сонной артерией, а Призрак обнимает мой стан сзади и нежно шепчет на ухо, сколько способов казней он знает и какие именно непременно постарается применить, если я не уберу холодное оружие от горла Правителя.

На это я не менее любезно возразила, что Правитель сам первый начал и бить заклятиями по доверчивым ведьмам – штука наказуемая. В конце концов, я не железная.

– Точно. А в подкрепление ее слов предлагаю вам обратить внимание, где находятся мои когти, – внес свою лепту в диалог Василий. – Одно неловкое движение, и мир лишится маленьких эльфят, которые могли бы нежно называть Призрака «папочка».

Призрак впечатлился и замер в задумчивости. Действительно, тут есть о чем поразмыслить на досуге. Первым из ступора вышел Правитель. Чем заслужил мое невольное уважение за проявленный героизм перед лицом смерти.

– Давайте все возьмем себя в руки и успокоимся, – прочистив горло, предложил он. – И может быть, тогда нам всем удастся уйти из этой комнаты живыми.

– Хорошая идея, – поддержала я инициативу смелого эльфа. – Тогда пусть Призрак перестанет шептать мне гадости и уберет свои шаловливые ручки подальше от моей талии, а то я нервничаю. А в таком состоянии рука может и соскользнуть ненароком.

Правитель нервно сглотнул, видимо, представил себе последствия этого самого соскальзывания. Особую убедительность этой картине придавала холодная сталь клинка, практически касающаяся нежной кожи горла.

– А какие гарантии я получаю, что ты не перережешь глотку Правителя? – поинтересовался Призрак.

– Никаких, – отрезала я. – Придется поверить мне на слово.

– Ха! – презрительно изрек тот.

Не понравилось мне это «ха!». И только я открыла рот, чтобы поинтересоваться, что значит это самое «ха!», слово взял Правитель.

– Призрак! – с нажимом прорычал он.

– Но…

– Призрак!

– Ладно, – процедил тот сквозь зубы. – Я умываю руки.

Он отошел в сторону. Наконец я смогла вздохнуть полной грудью.

– Теперь, – осторожно молвил Правитель, – ваша очередь, леди.

– И не подумаю, – фыркнула я.

Правитель нервно икнул, Призрак дернулся, Васька хихикнул, Ахурамариэль довольно хмыкнул.

– По крайней мере, пока вы мне не объясните, зачем хотели навести на меня порчу.

– Порчу? – опешил тот.

– А что, по-вашему, это было? – с нажимом вопросила я.

Правитель часто заморгал глазами. Видеть яркое проявление чувств на лице венценосного эльфа было сродни шоку.

– Леди, вы меня не так поняли, – пролепетал он.

– Да? – вкрадчиво поинтересовалась я. – А вашу магическую атаку можно истолковать как-то иначе?

– Леди, будем рассуждать здраво, – решил пролить масло на беспокойные воды Призрак.

Я снисходительно кивнула. Чего-чего, а здравомыслия нам сейчас явно не хватало. Вокруг сплошной дурдом.

– Если бы его величество решил применить к вам магию, мы бы сейчас с вами не беседовали. Просто позвали бы горничную, она тихо смела бы пепел в совок и выбросила в мусорное ведро.

Хм. Логика в этом была. Мне не так уж часто удавалось встречаться с легендарной магией эльфов. То есть с проявлениями бытовой магии я, конечно, ознакомилась, а вот боевую ипостась воочию приходилось наблюдать только при защите цитадели клана Сестер Серебряного Единорога. И хотя я тогда была несколько занята непосредственным участием в сражении, масштаб разрушений оценила.

– А что же это было? – недоверчиво вопросила я.

Правитель в очередной раз прочистил горло, немного нервно скосил глаза в сторону близкого лезвия и пояснил:

– Я просто проверял вашу татуировку на подлинность.

– Что?

– Проверял на подлинность, – внятно и по слогам повторил он. – Вы просто не представляете, сколько дам подделывали знак, чтобы иметь возможность причислить себя к древнему клану.

– Стесняюсь спросить, – вклинился кот. – И зачем им это надо?

– Клан легендарный, велика честь состоять в его рядах. Это, кроме всего прочего, дает ряд ощутимых привилегий. Например, она может претендовать на более выгодный брак.

– Стоило из-за этого заморачиваться, – презрительно фыркнула я, убирая меч от венценосного горла.

Призрак тут же сунулся разглядеть клинок поближе. Ахурамариэль не дал ему такой возможности и с тихим смешком растворился в воздухе, оставив телохранителя в полном недоумении.

Похоже, эльфов мне не понять никогда.

– Да уж, конечно! Куда тебе понять нужды простой эльфийской дамы! – воскликнул ехидный клинок. – Палец о палец не ударила, а увела из-под носа одного из самых завидных женихов.

«Это кого?» – нахмурилась я.

– Принца клана Раскидистого Дуба, разумеется.

Я огорченно вздохнула. Мог бы и не напоминать мне о предстоящей помолвке и бракосочетании. Одна надежда, что венценосному родителю не удастся изловить вышеупомянутого принца и свадьба не состоится по причине отсутствия жениха.

– Нашла о чем мечтать.

– Вам повезло, Леди Дарриэль, ваша татуировка оказалась подлинной, – сообщил пришедший в себя после нервного потрясения Правитель, потирая горло.

Призрак настолько удивился, что перестал осматривать мою фигуру в поисках замаскированного под одеждой меча и воззрился, как необъезженный мустанг на седло.

– Очень большая честь для меня, – саркастически хмыкнула я.

Но Правитель иронии в моем голосе не уловил и продолжал разливаться соловьем:

– Да уж, конечно, моя дорогая! Это великая честь даже для эльфиек, а за какие заслуги она свалилась на вашу голову, уму непостижимо. Теперь становится понятным, почему клан Раскидистого Дуба позволил своему принцу породниться с человечкой. – Последнее слово, поразившее меня, он буквально выплюнул, так что было непонятно, злорадствует он или сожалеет по данному поводу, и я серьезно задумалась, а не обидеться ли мне. – Но, несмотря на открывшиеся обстоятельства, я вынужден поинтересоваться целью вашего визита.

Теперь пришла моя очередь удивляться. У человека (тьфу ты, у эльфа!) сын пропал без вести, брат зовет ведьму на поиски, а безутешный папаша вместо ценных указаний о месте исчезновения, врагах клана, мотивах преступления и т. д. и т. п. высокомерным тоном интересуется о цели визита.

– Скажи «деловая поездка», – подсказал клинок.

– Меня Роландэль пригласил, – выдавила я.

– Глупости, – отрезал Правитель. Гляди-ка, как отсутствие угрозы применения холодного оружия прибавляет народу смелости. – Мой брат не уполномочен ни вести переговоры от имени нашего клана, ни приглашать лиц иных рас на нашу территорию. Но, – несколько смягчился он, – делая скидку на вашу принадлежность к прославленному, можно сказать, клану Сестер Серебряного Единорога и предстоящее замужество, мы пришли к мнению, что наказывать за незаконное проникновение не будем.

– Большое вам за это спасибо, – съязвила я.

Васька только возмущенно мявкнул и с чувством поточил серповидные когти о ножку стола. Я с удовлетворением заметила, что на резном дереве остались глубокие борозды.

– Пожалуйста, – величественно кивнул Правитель, проигнорировав мой сарказм. Он с явным неудовольствием наблюдал за упражнениями кота, но ничего не сказал. Видимо, решил, что одного наследника для двух кланов будет маловато. – Несмотря на проявленную нами небывалую снисходительность, ваш визит должен быть максимально краток.

Вот это да! Это так теперь изящно намекают: «Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?»

– Похоже на то, – задумчиво согласился Ахурамариэль. – Просто поразительно. В кои-то веки твой визит обошелся без жертв и разрушений, а тебя выставляют в сжатые сроки. Фантастика!

– Я что-то не понял, – от удивления Василий бросил портить мебель и теперь глядел на Правителя во все глаза, как на обнаглевшую мышь. – Это значит: «Вот тебе Бог, а вот порог».

Правитель закашлялся.

– Я бы не стал высказываться так категорично… Но, в общих чертах, ваш питомец прав.

Вот так наша надежда на хороший завтрак в этом замке, тихо пискнув, скончалась, безжалостно растоптанная эльфийскими сапогами из мягкой кожи превосходной выделки. Хотя… Если у них завтрак хоть отдаленно напоминает по качеству обед, мы очень немного потеряем.

Из задумчивости меня вывел Васька, настойчиво дергавший за подол:

– Вика! Ну Вика же!

– Чего?! – рявкнула я на ни в чем не повинного котика.

Зеленые глаза фамилиара мгновенно заполнились слезами, он обиженно засопел.

– Прости, я не хотела тебя обидеть, – попыталась я утешить Василия.

Ну не выношу я зрелища кошачьих слез, сразу чувствую себя средневековым инквизитором.

– Я просто хотел спросить, – шмыгнул носом тот. – Ты, случайно, не гуляла в местном саду?

– Нет.

– Не волнуйся, сосредоточься… Может быть, ты просто забыла?

– Нет. К тому же я все время была с тобой. Хочешь сказать, у нас коллективная амнезия?

Васька пожал пушистыми плечиками и задумчиво потер лапкой нос.

– Скажите, любезный, – фамилиар обратился к Правителю с таким видом, будто из них двоих к правящему дому принадлежал именно кот, а эльф так, мальчик на побегушках, которому следует немедленно сделать выволочку за нерасторопность. – А у вас случайно нет священного дерева?

– Какого дерева?

– Священного. Ну там… рябины, дуба, ясеня или, на худой конец, елки, которая вам особенно дорога. – Медленно, как созданию, глубоко отставшему в развитии, пояснил кот.

– Нет. Священных деревьев у нас нет и не было. Есть статуя Матери всех Драконов на центральной площади. Может быть, она подойдет?

– Вика, – дернул многострадальный подол Васька. – А ты статую не разрушала?

– Нет, – покачала головой я.

– Странно, – констатировал кот. – Тогда, может быть, кто-нибудь объяснит мне, какого демона нас выставляют с вещами на выход посередь ночи?!

Правитель с мольбой воззрился в сторону Призрака. Подобный взгляд мог растопить льды Арктики, но телохранитель проявил невероятную силу воли и проигнорировал молчаливый призыв о помощи, предоставив его величеству разруливать ситуацию самостоятельно. Не найдя поддержки в рядах союзников, Повелитель тяжело вздохнул и возвестил:

– Никто вас не собирается выставлять за порог посреди ночи.

– Да? – искренне удивилась я, окончательно потеряв нить рассуждений. – То есть мы можем остаться?

– Не совсем… – заерзал на подоконнике эльф. – Вы уедете… утром. Очень рано…

Час от часу не легче. Вставать ни свет ни заря, чтобы экстренно убраться из города, где нам оказались не так уж и рады, хотя, по сути, сами же и пригласили. Потрясенная несправедливостью бытия, я застыла как памятник ведьме, встретившей на пути василиска и окаменевшей в результате его пристального взгляда.

– Вика! – Вопль кота заставил трястись стеллажи с книгами. Свитки с тихим шорохом посыпались на пол дождем. – Что ты молчишь?! Нас ведь наглым образом выставляют за дверь, как каких-то… каких-то… коммивояжеров! – нашелся наконец котик.

Но потрясенная до глубины души, я никак не могла подобрать слов на общедоступном языке. На ум приходила только какая-то совершенно дикая смесь из древнеэльфийского, тролльего и гномьего, причем цензурными были только предлоги.

– Я потрясен твоей небывалой сдержанностью. Обычно в таких ситуациях ты являешь собой бездну красноречия, от которого краснеют даже камни. А тут…Ты меня разочаровала, – горько сообщил Ахурамариэль.

Я тряхнула головой как собака, выбравшаяся из воды на берег, и тихо, с ярко выраженной угрозой в голосе, поинтересовалась:

– Скажите, ваше величество, а где я могу найти Роландэля?

Правитель потупился, видимо решая, насколько ему дорога жизнь родственника, хотя, может, он просто страдал склерозом и никак не мог припомнить, кто такой этот самый Роландэль и где его видели в последний раз.

– А зачем он вам? – настороженно поинтересовался он.

– Попрощаться хочу, – мило улыбнулась я, что должно было убедить Правителя в исходе нашей встречи.

– Да! – рьяно вклинился Васька, демонстративно подтачивая и без того острые когти здоровенным рашпилем. – А то завтра уедем и не попрощаемся… Невежливо с нашей стороны будет.

Правитель не без интереса обозрел внушительные когти фамилиара и сник. Шансы Роландэля выстоять против колоритной парочки таяли буквально на глазах.

– Это невозможно, – тяжко вздохнул он.

– Глупости, – отмахнулся когтистой лапкой кот. – Теоретически возможно все. Уехал? Найдем. Сбежал? Догоним. Умер? Воскресим… Попрощаться с другом – святое дело. Правда, Вика?

Я кивнула с жизнерадостностью собаки Баскервилей, учуявшей самого Баскервиля. Правитель нервно икнул и пришел к выводу, что родственника надо спасать:

– И тем не менее это невозможно. Роландэль в данную минуту взят под стражу за порочащее принца поведение. Он не имел права обращаться за помощью к иностранным державам и тем не менее обратился.

– Значит, помощь вам все-таки нужна? – живо заинтересовалась я.

Правитель понял, что сболтнул лишнее, и поспешил исправить положение:

– Разумеется, нет. С чего вы вообще взяли, что нам может понадобиться помощь? Все свои внутренние вопросы эльфы привыкли решать самостоятельно. На протяжении веков нам это блестяще удавалось, не вижу повода изменять такой замечательной традиции. На этом считаю аудиенцию оконченной. Стража!

В кабинет ввалилась дюжина вооруженных эльфов. То ли торжественный эскорт, то ли конвой до тюремных застенков с ознакомительным посещением пыточной камеры. Пришлось уступить силе, раскланяться и покинуть помещение, не дожидаясь, пока нас грубо вытолкают взашей.

Обессиленный трудным разговором, Правитель устало рухнул в ближайшее кресло:

– Кажется, все прошло более или менее удачно. А как ты считаешь, Призрак?

– Я думаю, что с этой ведьмой надо держать ухо востро, – задумчиво процедил тот. – О ней ходят такие слухи…

Конкретизировать он не успел… С душераздирающим скрипом рухнули стеллажи.

(обратно)

19

Мистраэль наконец отмер и задумчиво уставился в полумрак коридора. А эта ведьма оказалась не так проста! Сделанное открытие так поразило сына эльфийского народа, что он не нашел в себе достаточно сил сдвинуться с места еще минут пять. Эта ведьма, которая мало того что отказалась безропотно следовать за ним к жрице Матери Драконов, еще умудряется носить с собой боевой эльфийский клинок скрытно под одеждой! Меч, к слову сказать, изумительный по красоте. Такие ковались поштучно, и многие готовы были продать последнюю рубашку, лишь бы заполучить уникальный клинок. Вопрос, откуда подобное чудо могло появиться у человеческой женщины бесовской наружности, остался висеть в воздухе.

Стоп. Женщина!.. Мистраэль даже подпрыгнул в воздухе, как лосось во время следования к месту нереста. Женщина ушла. Ушла вместе с котом и спутником (тоже человеком). Мистраэль пригорюнился. Мать в жизни не простит ему подобного промаха. В конце концов, она чрезвычайно редко вспоминает о существовании отпрыска и в большинстве случаев это случается тогда, когда ей хочется выместить на ком-то свой гнев. Иногда, правда, матери нужен был порученец в делах, где чем меньше свидетелей, тем лучше. Мистраэль понятия не имел, зачем сиятельной Эллизариэль понадобилась человеческая ведьма, но то, что она послала за ведьмой именно его, говорило о конфиденциальности поручения. А он умудрился провалить простенькое, в сущности, задание.

Мысль эта впилась в мозг болезненной иголкой. Он взвыл от отчаяния, явственно представляя, что именно сделает с ним мать, когда он принесет ей неутешительное известие. Как вообще можно явиться пред ее светлые очи после такого провала?

– Спокойно, Мистраэль. Не раскисай. Еще не все потеряно. Девица сообщила, что приглашена на обед к Повелителю. А обед, разумеется, будет в банкетном зале. Просто замечательно, что ведьма отправилась прямо в противоположную сторону. Значит, есть шанс поймать ее у самых дверей и отволочь к матери, хотя бы пришлось врезать ей дубинкой по голове и тащить за волосы до самых покоев жрицы. Так чего же я стою? Вперед!

Он развернулся на сто восемьдесят градусов и ринулся по коридору со скоростью, доступной лишь эльфам и некоторым видам нежити.

Мистраэль так увлекся бегом, что возникшая прямо перед носом массивная дверь в банкетный зал чуть не пережила столкновение с менее массивным, но вполне крепким лбом перворожденного. Эльф вовремя ударил по тормозам, и вместо удара получился крепкий поцелуй, плавно перешедший в отборные ругательства. Когда поток красноречия иссяк, Мистраэль потер пострадавший от столкновения с массивным предметом лоб и попытался прислушаться к происходящему в зале. Но двери были сделаны древними мастерами на века и практически не пропускали звуков.

Не то чтобы Мистраэль рассчитывал увидеть в зале ведьму, для этого ей пришлось бы бежать вдвое быстрее эльфа, но на всякий случай, дабы избежать дальнейших ляпов, решил краем глаза заглянуть к пирующим. Он осторожно приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы без труда обвести взглядом присутствующих, оставаясь при этом незамеченным.

Первый же беглый взгляд на собравшихся вогнал Мистраэля в ступор. Ведьма была там! Окончательно обалдевший эльф попробовал протереть глаза, подозревая морок, насланный врагами, и в этот момент прямо в него полетел посох мажордома. Мистраэль резко дернул дверь на себя, и гулкий стук возвестил о точном попадании импровизированного снаряда в цель. Мистраэль в изнеможении прислонился спиной к двери. Случившееся просто не укладывалось в голове. Такого провала у него еще не было.

Ладно, решил про себя Мистраэль, не будем пороть горячку. Надо всего лишь хорошенько все обдумать и принять новый план действий. Мистраэль сделал глубокий вздох, успокаивая чересчур активное сердцебиение, затем медленный выдох. За простенькими упражнениями последовала более сложная дыхательная гимнастика.

– Нашел! – возликовал эльф, радостно хлопнул себя по лбу и взвыл от боли.

Решение оказалось чрезвычайно простое. Надо было подождать ведьму после банкета. В самом деле, не тащить же ее при всех из зала на глазах Правителя.

Из состояния задумчивости эльфа вывел на редкость противный писк:

– Сиятельный Мистраэль! Не дозволите ли вы недостойному обратиться к вашей блистательной особе?

Мистраэль повертел головой в поисках назойливого звука, но никого в радиусе видимости не обнаружил.

– Кажется, я слишком сильно приложился лбом о дверь, раз голоса мерещатся.

Что-то легкое, как насекомое, пробежало по волосам, и со лба вниз головой свесился один из представителей народа фей-крошек.

– Мистраэль, ты действительно слышишь голоса? – живо спросил тот. – Поздравляю, старик, похоже, ты окончательно сбрендил!

– Насвин! – прошипел Мистраэль, едва сдерживаясь, чтобы не прихлопнуть надоедливую козявку рукой.

Безусловно, удар регулярно упражняющегося с мечом эльфа для существа такого размера, как фей-крошка, был бы летальным. Но Насвин был не просто малышом размером с крупную бабочку, он был любимым шпионом Верховной жрицы Матери Драконов Эллизариэль. Разумеется, этому немало способствовали скромные размеры Насвина. Если ты настолько мал, что спокойно можешь спрятаться за подсвечником, то должность осведомителя просто создана для тебя. Мистраэль не питал к маленькому шпиону нежных чувств. Насвин платил ему взаимностью. Ему доставляло огромное удовольствие доносить матери о любом промахе сына. И часто Мистраэль, битый после очередного наушничанья маленького зловреды, втайне мечтал если не задушить насекомое подушкой, то хотя бы прихлопнуть мухобойкой.

– Да, Насвин! Именно так меня зовут, – радостно согласился фей. – Надеюсь, у тебя в глазах двоится?

– Нет, – зло сощурился Мистраэль.

Очень неудобно вести диалог, если собеседник спокойно свисает с твоей челки, беспрестанно машет черными с голубыми глазками крыльями и пристально буравит тебя глазками в надежде, что ты уже неизлечимо болен и вот-вот испустишь дух.

– Но хотя бы радужные круги перед глазами плывут? – не унимался малыш.

– И не мечтай.

– Хорошо, – неизвестно чему обрадовался Насвин. – Я передам Эллизариэль, что ты жив, здоров и скоро будешь у нее.

Фей легко вспорхнул в воздух, но рука эльфа ловко сцапала шпиона, тот только пискнуть успел. Сказались трудные годы практики.

– Эй! Ты что задумал?! – возмутился Насвин, беспомощно трепыхаясь в руках похитителя.

– Ничего особенного, – обнадежил Мистраэль своего пленника, хотя многообещающая улыбка говорила совсем иное.

– Я буду кричать!

– Давай, – сделал широкий жест эльф. – Можешь начинать прямо сейчас.

Насвин набрал полную грудь воздуха и… передумал. Кто в огромном замке услышит вопли попавшего в беду фея-крошки? Ведь он так мал. И, учитывая род его занятий, еще меньше найдется желающих помочь выпутаться из передряги. Скорее прихлопнут собственноручно, как надоедливую муху. Маленький шпион глубоко вздохнул, осознавая хрупкость своего бытия, собрал все свое мужество в кулак и приготовился встретить смерть с истинно эльфийским достоинством.

– Мать тебе этого никогда не простит.

– Неужели? – расплылся в многообещающей улыбке Мистраэль. – У нее будут целые века, чтобы свыкнуться со своей утратой.

Маленький фей окончательно сник, пытаясь свыкнуться с жизненной несправедливостью.

– Итак, когда у нас практически бездна времени, не просветишь ли меня по поводу того, что именно сказала тебе Верховная жрица?

Насвин молчал, как партизан на допросе. Близость скоропостижной кончины подействовала на него удручающе, он впал в некий транс, в котором мысленно оценивал свою жизнь: что успел сделать, а что так и не удалось. Вторая колонка была больше, и это удручало.

Мистраэль не стал особо церемониться с впавшим в нирвану феем, просто потряс его, как коктейль в шейкере.

– Чего тебе? – возмутился Насвин. – Испортил мне такую медитацию.

– Демон с твоей медитацией! – окончательно вышел из себя Мистраэль. – Ты мне можешь нормально объяснить, зачем тебя послала моя мать?

– Так бы сразу и сказал, – пожал миниатюрными плечиками фей. – А то сразу крик поднял. Настоятельно рекомендую подлечить нервы. Настойчики там разные попей, травки некоторые помогают. А в Заповедном лесу есть такой дивный источник…

Мистраэль издал низкий горловой звук, нечто среднее между рыком льва, зовущего соперника на бой, и ревом бегемота, предупреждающего стадо об опасности.

– Ладно-ладно… Ну и нервный народ у нас пошел. Короче, Верховная жрица устала ждать. Она повелела срочно разыскать вас и приказала явиться к ней с ведьмой. Кстати, где она?

– Кто?

– Ведьма.

Мистраэль с тяжелым сердцем осознал: это провал. Если дверь в банкетный зал не распахнется прямо сейчас и оттуда не выпорхнет это порождение Темного мира, называющее себя ведьмой, он пропал окончательно и бесповоротно. Как объяснить Верховной жрице, что какая-то особа, даже не эльфийского происхождения, вовсе не горит желанием предстать пред сиятельные очи Эллизариэль.

– Насвин, – вкрадчиво промурлыкал Мистраэль, – а может, ты сообщишь ей, что не сумел меня найти?

Маленький фей побелел как полотно, даже цветные крылья приобрели какой-то неестественно зеленовато-белый цвет.

– С ума сошел?! – запищал он.

И Мистраэль испугался, что малыша прямо сейчас хватит удар. Тогда придется объясняться с Эллизариэль еще и по поводу гибели ее лучшего шпиона.

– Лучше убей меня прямо сейчас! Да! Да! Я с честью приму свою смерть! По крайней мере, это случится прямо здесь и сейчас. А с Эллизариэль станется сделать это о-о-чень медленно… Ой!

Насвин в ужасе, что сболтнул лишнее, зажал рот ладошкой и затравленно огляделся вокруг. Не услышал ли кто неосторожное высказывание?

– Здесь никого нет, – успокоил его Мистраэль.

– Откуда ты знаешь? – Насвин верткой ящерицей вывернулся из немного ослабшего кулака эльфа. – В этом замке даже стены имеют уши.

Фей-крошка несколькими энергичными взмахами расправил свои крылышки и быстро исчез в полумраке замковых коридоров.

Мистраэль проводил полет Насвина взглядом осужденного на долгую и мучительную казнь и издал душераздирающий стон. Ну надо же, как не везет! Иногда бывают такие дни, когда совершенно не следует подниматься с постели.

Верховная жрица Матери Драконов торжественно восседала в огромном белом мраморном кресле. Сиденье было такой величины, что на нем мог легко пристроить свою пятую точку средних размеров дракон. На таком не то что восседать, но и просто сидеть до чертиков неудобно. Эллизариэль спасали только годы упорных тренировок и маленькая бархатная подушечка, не позволяющая Верховной жрице закоченеть на холодном камне и схватить жесточайшую простуду. Платье Верховной золотыми мерцающими складками ниспадало до пола. Материал был гораздо жестче, чем казался на вид, ведь для его создания использовались тончайшие нити натурального золота. Лилейно-белые руки жрицы украшали золотые браслеты в виде драконов, а на каждом пальце красовалось по кольцу с длинным золотым когтем-ятаганом. Золотистые локоны эльфийка укротила при помощи искусно сплетенной сетки для волос, на голову водрузила широкий обруч с вычеканенной на нем оскаленной мордой дракона.

Внутреннее убранство храма терялось в царившем полумраке. Верховная жрица явно желала сразить наповал ожидаемую гостью своим величием. Поэтому многочисленные каменные, золотые и платиновые изображения и скульптуры драконов попросту терялись во тьме. Единственным ярко освещенным пятном было каменное кресло, стоявшее к тому же на высоком постаменте, где в позе, полной царственного достоинства, застыла в золотом одеянии Верховная жрица Матери Драконов Эллизариэль.

Ее действительно можно было принять за искусно сработанную статую, если бы не ярко-сапфировые глаза, высокомерно сверкавшие на прекрасном тонком лице.

Когда немного успокоившийся Мистраэль вошел в храм и увидел собственную мать в полном жреческом облачении, он оцепенел. Дело было не в том, что Эллизариэль производила ошеломляющее впечатление. За годы, проведенные при храме, Мистраэль привык лицезреть жрицу в разных облачениях и уже не так впечатлялся, как новыйпосетитель. Просто он ясно осознал весь масштаб планов Верховной жрицы относительно удостоенной приема ведьмы. Полное одеяние жрица надевала крайне редко, по особо торжественным случаям. Сам по себе визит человеческой женщины был удивительным, шокирующим, но не настолько, чтобы заинтересовать Эллизариэль. Мистраэль понял, что только что грубым образом нарушил планы матери и ритуальное самоубийство совершить ему не дадут, скорее прикончат собственноручно. Перспектива пугала до нервной дрожи в коленях.

Эллизариэль медленно поднялась с кресла и хорошо поставленным серебряным голосом возвестила:

– Добро пожаловать в храм Матери Драконов!

От этого голоса, эхом взлетевшего сначала к высокому куполу храма, а затем прокатившегося по самым удаленным его уголкам, Мистраэль почувствовал холод в районе позвоночника и, не в силах совладать со ставшими вдруг чужими ногами, опустился на одно колено рядом со статуей дракона.

Эллизариэль несколько секунд наслаждалась произведенным акустическим эффектом и только потом заметила, что ее непутевый сын явился один. Целых несколько томительных секунд, во время которых голова Мистраэля склонялась все ниже, Эллизариэль молча созерцала одинокую фигуру коленопреклоненного эльфа в смутной надежде, что ведьма вот-вот появится из темноты. Но время шло, а ведьма не появлялась. И пришло осознание, что она не появится вовсе.

– Мистраэль! – Голос Верховной прозвучал хлестко, как удар бича. – Ты выполнил мое поручение?

Бедняга сжался под воздействием властного голоса, но решил встретить свою участь с достоинством истинного сына клана Золотого Дракона. Огромным усилием воли, потребовавшим от него практически всех оставшихся сил, он внутренне собрался, встряхнулся и гордо расправил плечи.

– Нет, мама, – молвил он. И сам удивился, до чего твердо и лаконично прозвучали слова в стенах храма. И ведь практически не заикался. Ну разве что самую малость… – Мне это не удалось.

От Эллизариэль не укрылось нежное «мама». Мистраэль позволял себе подобное обращение только тогда, когда хотел напомнить об их родстве. Жрица оценила попытку. Обычно она сама относилась к отпрыску примерно как к легкой головной боли: чаще успешно делала вид, что его попросту нет, а иногда извлекала на свет божий, разумеется, если ей это было выгодно.

– Вот как? – задумчиво откликнулась жрица. – И что же могло тебе помешать выполнить такое пустячное поручение?

Мистраэль задумался. Перед грозным ликом матери любые оправдания, кроме катастрофы типа пожара, извержения вулкана, цунами, наводнения, казались просто детским лепетом ребенка, еще не покинувшего колыбель. Он потер лоб, наткнулся на небольшую припухлость и вздрогнул. Оставалось только одно… Рассказать правду. Мистраэль тяжело вздохнул и начал свой рассказ.

Эллизариэль впала в задумчивость, что не могло не нервировать замершего в ожидании приговора Мистраэля. Он бы не удивился, если бы после подобного фиаско мать запустила бы в него молнией или, на худой конец, туфлей, стала бы орать, какой он неудачник и позор всего рода, принялась бы топать ногами… Но это задумчивое молчание пугало до желудочных колик. Кто знает, какие мысли бродят в этой прекрасной головке.

А между тем Эллизариэль пыталась придумать, как быть дальше. Услышав о прибывшей в замок человеческой женщине, она тут же пожелала ее видеть, чисто из любопытства. Это чувство усилилось, когда один из шпионов донес, что прибывшая не просто человек, а боевая ведьма, и не приехала, а прилетела в компании говорящего черного кота и следопыта из действующей группы истребителей нежити. Но самым большим шоком в этом известии было даже не то, что до этой самой ведьмы в город, так сказать, не ступала нога человека, а тот факт, что дракон, любезно подбросивший ведьму до замка, оказался Роландэлем. То, что ведьму привез дракон, само по себе удивительно, но то, что эльфийский принц крови унизился до пассажирских перевозок… Ну это прямо ни в какие ворота не лезет.

Несмотря на исключительность события и снедавшее душу любопытство, Верховная жрица Матери Драконов не должна была забыться настолько, чтобы прислать официальное приглашение ведьме. Об этом не могло быть и речи. Вот это как раз тот редкий случай, когда нужна была помощь лица преданного и не болтливого. Кто же мог подумать, что Мистраэль с треском провалит простое задание?

Впрочем, может быть, оно и к лучшему. Пока непутевое чадо гонялось по замку за негодной человечкой, Эллизариэль попробовала получить любую доступную информацию о ведьме, начиная от ее зачатия и заканчивая прибытием в замок. А также не без интереса подслушала происходящее в кабинете Правителя, где давно уже установила подслушивающий амулет. Вещица представляла собой золотого дракончика с глазами из желтого топаза. Она вполне уместно смотрелась в кабинете, выполняя роль не только украшения, но и подслушивающего устройства. Да вот беда – радиус действия амулета был слишком мал. То ли отрицательно сказывалась толщина стен замка, то ли торговец, всучивший жрице прибор, сильно преувеличил, расхваливая свой товар. Эллизариэль решила проблему просто как дважды два. Когда она желала услышать происходящее за крепко запертыми дверями кабинета, то посылала одного из фей-крошек с миниатюрным магическим кристаллом для прямой передачи на ее кристалл. Таким образом, вечерний разговор ведьмы и Повелителя ей был известен практически из первых рук или ушей.

Теперь Эллизариэль мучительно размышляла, как лучше использовать полученную информацию. Надо же! Сестра Серебряного Единорога – человечка! Кто бы мог подумать?! К тому же эта самая человечка знает язык драконов. И не только язык, но и привела в клан, если можно так выразиться, уже целых двух драконов. На памяти жрицы такое произошло впервые.

К тому моменту, когда доведенный до белого каления таинственным видом матери Мистраэль готов был рвать на себе волосы от отчаяния, в голове Верховной жрицы созрел прекрасный план. Настолько гениальный, что Эллизариэль просияла и мило улыбнулась сыну. Завидев ее улыбку, Мистраэль пришел к выводу, что с ним проделают нечто невыразимо ужасное, шансов пережить эту ночь у него практически нет, и стал мысленно читать молитвы. Так мать ему не улыбалась даже в нежном младенчестве.

К вящему его ужасу, жрица распахнула объятия, словно собиралась обнять не только сына, но и все статуи драконов вместе с храмом.

– Сынок, – нежно промурлыкала она.

Мистраэль сначала подпрыгнул от неожиданности, поставив рекорд по прыжкам в высоту с места, затем нервно икнул и уставился на преисполнившуюся материнской любви эльфийку с выражением мистического ужаса на лице. Несчастный побледнел как полотно и вцепился в ближайшую мраморную статую с энтузиазмом юного влюбленного. Только так удалось удержаться на ногах и не рухнуть в обморок.

Эллизариэль степенно спустилась с постамента с буквально перекошенным от радости лицом. Мистраэль прижался к статуе еще сильнее, рискуя раскрошить последнюю в пыль внезапным приступом страсти. Он твердо про себя решил, что не позволит стащить себя с этого места, даже если его привяжут к хвостам бешеных слонов.

– Сынок, – проворковала она, аки горлица своему голубку.

Жрица даже предприняла попытку заключить отпрыска в объятия и троекратно облобызать. Но жест доброй воли не удался, обнять сына и исключить из объятий статую не представлялось возможным. Ей удалось немного сгладить неловкость торжественным возложением рук на плечи потомка, после чего он потерял всякое отличие от больного синдромом Дауна. Эллизариэль постаралась нежно заглянуть в перепуганные, вытаращенные глаза отпрыска и взгрустнула. «Надо же, какой лупоглазый! – с горечью подумала она. – Прямо как зажатая в кулаке лягушка. И в кого только уродился такой красавец? Надо будет расспросить няньку, не роняла ли она на пол это недоразумение».

– Дорогой! Я хочу, чтобы ты женился, – собравшись с мыслями, молвила она.

– Что?! – возопил тот, как помесь неупокоенного духа и баньши.

Цветные витражи в окнах храма задрожали, жалобно звеня, даже статуи драконов мелко завибрировали, как при землетрясении балла эдак в три по шкале Рихтера. Глаза эльфа округлились еще больше и стали похожи на два чайных блюдца. Слегка контуженная Эллизариэль потрясла головой, чтобы избавиться от неприятного звона в ушах, и хорошо отрепетированным жестом поднесла к породистому носу руку. Верховная жрица не была бы Верховной жрицей, если бы у нее не имелась своя маленькая хитрость практически на все случаи жизни. В одном из перстней на правой руке была полость с нюхательной солью, быстро приводящей в чувство. Это не раз спасало Эллизариэль от конфуза во время очередной церемонии. В храме Матери Драконов часто бывало так душно и к тому же так густо накурено фимиамом, что эльфы послабее падали в обморок во время ритуала.

Соль и на этот раз подействовала безукоризненно. Эллизариэль облегченно вздохнула и вперила в сына взгляд льдисто-голубых глаз.

– Довольно околичностей! – непререкаемым тоном заявила она, решив, что ласка на молодежь действует расслабляюще. – Готовься, Мистраэль, я нашла тебе жену.

– Зачем? – Ничего умнее эльф выдавить просто не смог.

Мысли в ошалевшей от обилия нервных потрясений голове разбежались, как тараканы на кухне, если ночью резко включить свет.

Эллизариэль мысленно застонала. Все-таки надо было больше уделять внимания воспитанию отпрыска, может, тогда он был бы в курсе, зачем здоровому взрослому эльфу нужна жена. Вот и объясняй теперь здоровенному детине, выше тебя ростом, технику любви на примере пчелок и рыбок. Н-да. Кто бы мог подумать. Жрица начала с того, что стыдливо потупилась, как школьница на первом свидании, хмыкнула, немного закашлялась, глубоко вздохнула и выдавила:

– Ну-у-у… Знаешь ли… Словом, наступает время, когда в организме происходят… Как это сказать? Изменения. Вот.

Она хочет меня видоизменить?! Наверняка превратит во что-нибудь скользкое и ползучее. Ужас! И без того напряженные нервы Мистраэля не выдержали, он издал сдавленный стон, сполз вниз по статуе и забылся в спасительном обмороке.

– Тяжелый случай, – вздохнула Эллизариэль.

Ну как, скажите на милость, женить сына, если от простого намека на щекотливый предмет взрослый эльф падает в обморок? Жрица в сердцах пнула бесчувственное тело эльфа, лежащее у ее ног. Такой хороший план может отправиться коту под хвост!

– Ах! Какая мука воспитывать детей!

Пришлось приводить слабонервного отпрыска в чувство путем поднесения к носу последнего заветного перстня с солью. Сомлевший эльф отчаянно чихнул и открыл глаза.

– Вот и славненько, – довольно промурлыкала эльфийка.

Узрев заботливо склонившуюся к нему мать, Мистраэль решился было на римейк потери сознания, но был остановлен хлестким окриком:

– Не сметь падать в обморок! Сначала женись, а потом теряй сознание сколько угодно!

Мистраэль нервно икнул, но падать без чувств передумал. Хуже будет.

– Вот и славно. А то взял моду падать, просто слова ему не скажи! – Жрица с легким вздохом поправила выбившиеся из-под сеточки пряди. – Было бы из-за чего переживать! Я же не предлагаю тебе прыгнуть со скалы. Женишься, остепенишься, детишек заведешь. Короче, не стану тебя утомлять излишними подробностями. Если чего не знаешь, жена подскажет. Ее, говорят, застали с одним эльфийским принцем в таком пикантном положении…

Эллизариэль вспомнила кое-что из своей молодости и мечтательно вздохнула.

– То есть я должен жениться? – тихо пролепетал Мистраэль, который совершенно не разделял небывалого энтузиазма матери, но свое мнение благоразумно держал при себе.

– Бинго! Молодец! Ты делаешь просто поразительные успехи. Дошло всего лишь с третьего раза.

– И кто эта эльфийка?

– Честно говоря, эта особа, кроме того, что состоит в легендарном клане Сестер Серебряного Единорога и почти помолвлена с эльфийским принцем, к эльфам не имеет никакого отношения. Она стопроцентный человек, хотя и ведьма.

– Человечка?!

Вот это да! Мистраэль едва поборол в себе желание прочистить уши. Не ослышался ли он? Эллизариэль, ратующая за чистоту эльфийской крови и считающая рождение полукровок чуть ли не преступлением против нации в целом, предлагает единственному сыну жениться на человеческой женщине!

– Дорогой мой, ты в плену глупых предрассудков. Ну человечка… Ну и что? Зато она единственная представительница уважаемого клана, знает язык драконов, и ходят слухи, что Лорд Роландэль приобрел облик дракона исключительно благодаря ей. Так что, если ты очень постараешься, может быть, она согласится сделать из тебя дракона. И если нам всем улыбнется удача, рептилия из тебя получится лучше, чем эльф. Короче, женишься на ведьме. И точка! К тому же вы уже знакомы.

– Но, мама! – в ужасе воскликнул Мистраэль, которого перспектива еще одной встречи с ведьмой (она в этом замке была одна) пугала до желудочных колик. А прожить с такой женой бок о бок лет сто или сколько там еще люди живут?.. Нет, лучше уж покончить с собой, сбросившись со скалы.

– Никаких «но»! – отрезала родительница. – Возражений я не принимаю. Ты женишься, и точка.

– А как же ее помолвка с принцем? – Мистраэль схватился за последний аргумент как утопающий за соломинку.

– Придется отбить… И не утомляй меня своими возражениями! В конце концов, у тебя целая ночь, чтобы охмурить девчонку. Так что кончай изображать из себя амебу в обмороке, захвати там что полагается и чеши к избраннице.

– А что полагается?

– О Мать! Все тебе объяснять надо?! Нарви цветов, забеги на кухню за конфетами. Да возьми коробку получше и захвати сливок.

– А сливки-то зачем?

– Коту. Кошки, знаешь ли, вообще любят молочные продукты. Короче, иди и без жены не возвращайся.

– Но… А вдруг она не согласится?

– Ну так соблазни ее, остолоп! Ты эльф или кто?

Мистраэль открыл было рот, чтобы озвучить очередное возражение, но Эллизариэль задушила бунт в зародыше, указав надоедливому отпрыску указательным пальцем на дверь:

– Вон!

Мистраэль сорвался с места и вылетел за дверь, чуть не сорвав ее с петель. Эллизариэль проводила непутевое чадо глазами и вернулась на постамент. Все-таки с детьми сплошная морока…

(обратно)

20

Нас долго и упорно сопровождали вплоть до отведенных нам покоев. Причем группа из дюжины эльфов проделывала это с легкостью балетных танцоров, а я, признаться, изрядно устала уже к середине похода. К концу же на ногах держалась только благодаря посулам Ахурамариэля загнать тренировками в гроб, если опозорю своего учителя валянием в пыли и мольбами оставить прямо тут измученное бездыханное тело. Дверь была встречена с восторгом и слезами умиления на глазах. Мальчики вежливо распрощались, оставив меня нежно обнимать деревянное изделие столяра, и так же, легко чеканя шаг, удалились в обратном направлении.

К тому моменту, когда я наконец смогла отлепить измученный физическими нагрузками организм от резной поверхности и ввалилась внутрь апартаментов, во мне созрело твердое убеждение: эльфы все без исключения садисты и, несмотря на свою внешнюю красоту, жуткие уроды.

– Ты можешь мне не верить, но я с тобой согласен, – задумчиво протянул Ахурамариэль.

«Да?» – искренне удивилась я, на мгновение забыв о гудящих мышцах.

Толика сочувствия всегда приятна.

– Разумеется. Они повели себя непростительно грубо по отношению к гостье. Это же надо! Сначала пригласили, можно сказать, приволокли чуть ли не силой, а теперь выставляют за порог, как какую-то бродяжку.

«Спасибо хоть не выгнали в ночь», – тоскливо вздохнула я, растекаясь измученным организмом по мягкому ворсу ковра.

А ничего они коврики делают… Надо бы потом с Роландэля вытребовать парочку в качестве компенсации за моральный ущерб.

Васька с энтузиазмом покопался в сумке, побренчал какой-то посудой, и вскоре по комнате разлился божественный аромат горячего шоколада. Живительный аромат приятно щекотал ноздри и способен был поднять из мертвых.

– Свершилось чудо! Друг спас жизнь друга! – прохрипела я, втаскивая свой организм в одно из кресел.

– Предлагаю отомстить.

Как раз в этот момент я только обхватила чашку, грея руки о горячие фарфоровые стенки в предвкушении вкусного напитка. Васька варит дивный горячий шоколад. Это вам не какой-то порошок из банки, а настоящий шоколад, медленно растворенный в горячем молоке. Руки дрогнули, напиток выплеснулся через край. Пальцы обожгло, я чертыхнулась, нелестно отозвавшись о родственниках меча, которые умудрились породить на свет такого болтуна. Васька бросился вытирать пролитое.

– Признайся, тебе ведь тоже этого очень хочется.

Я поперхнулась. Обычно застрельщицей подобных выходок выступаю я, а Ахурамариэль тщетно пытается меня образумить. Чтобы гордый эльфийский клинок предложил мстить? Такое на моей памяти впервые.

Польщенный Ахурамариэль хихикнул, уловив ход моих мыслей. Не люблю, когда он подслушивает, просто никакого уединения в собственном теле! Но иногда это здорово экономит время.

– Не волнуйся, разборки с морем крови и горой костей не входят в мои планы. План до гениальности прост. Давай сходим в темницу к Роландэлю и поглумимся над ним.

«Что ж, он вполне заслужил несколько шпилек, только у нас есть проблема».

– Какая? – живо заинтересовался клинок.

«Каким образом мы попадем в темницу? Я сильно сомневаюсь, что местный Повелитель выдаст нам связку ключей, если мы мило сообщим ему: мол, решили устроить прощальную вечеринку, а помещение тесновато».

– Дорогая, не веди себя как блондинка, а сосредоточься, сделай над собой усилие и подумай. Знаю. Будет тяжело с непривычки, но потом втянешься.

Я решила обидеться. Каждая железяка сомнительного происхождения читает мне лекции о развитии умственных способностей. Фу-ты ну-ты, елки гнуты! Тоже мне мыслитель нашелся.

– Ладно, признаюсь, пожалуй, я слегка перегнул палку, но и ты могла бы не критиковать мое происхождение. К слову сказать, оно у меня безупречное. Меня ковал мастер своего дела. И Мастер с большой буквы, доложу я тебе. А этого звания удостаивается далеко не каждый оружейник, даже если он эльф и совершенствует мастерство всю жизнь.

Возможно, клинок прав. Но даже если он может привести родословную своего создателя до седьмого колена, это вовсе не извиняет его прозрачных намеков насчет моих умственных способностей. Поэтому я надулась как мышь на крупу и принялась с нарочито задумчивым видом потягивать густую ароматную жидкость из чашки. Меч протянул ровно десять минут. Для начала он тоже немножко помолчал. Потом пару раз кашлянул, будто подавилась среднего размера собака. Затем хмыкнул:

– Вика, может, хватит дуться?

Я гордо проигнорировала внутренний глас.

– Ты ведешь себя как ребенок.

А вот этого я спустить не могла.

«Хорошенькое дельце! – возмущенно фыркнула я. – Сам обзывает меня тупицей, а как ребенок веду себя я?»

– Я не называл тебя тупицей.

«Возможно, не буквально, но намек был».

– Ладно. Допускаю, я немного погорячился. Готов искупить, заслужить, смыть кровью… Мир?

«Посмотрим… на твое поведение, – неуверенно пожала плечами я. – Это будет зависеть от некоторых обстоятельств».

– Например?

«Ну-у-у… Меня всегда интересовало… Почему рыжий сыграл в хрустальный ящик?»

Вопрос был провокационный. До сих пор Ахурамариэль хранил к своему прежнему владельцу некоторую лояльность. Пусть мы с ним делили один организм на двоих, это вовсе не значило, что мне ведомы все тайны клинка. Напомню для тех, кто не в курсе или забыл: изначально меч принадлежал не мне. Так уж вышло, что, удирая от плохих парней, я напоролась на рыжего эльфа (как оказалось впоследствии, полуэльфа), мирно покоившегося в хрустальном гробу. Я нечаянно разбудила его и совершенно случайно прихватила клинок. Впоследствии разбуженный эльф принялся таскаться за мной и вместо благодарности за побудку (а проспал он немало) принялся канючить: «Отдай мой клинок, отдай мой клинок…» Жадина ужасный. Кстати, в результате одного из заклинаний этого скупердяя нас с клинком и спаяло в единый организм.

– К сожалению, это не моя тайна…

«Вот и хорошо, – довольно вздохнула я. – Теперь я с чистой совестью отправляюсь на боковую. Спокойной ночи, Ахурамариэль».

– Ладно! Шантажистка… Но ты понимаешь, что рассказанное должно остаться строго между нами.

«Могила».

– Дело в том, что мой прежний владелец имел неосторожность соблазнить одну ведьму.

«Кто бы мог подумать?!»

– Она предложила ему жениться, а он отказался, сославшись на эльфийское происхождение. Словом, оскорбленная женщина взяла и прокляла его. Сказала, что спать ему сотни лет, пока какая-нибудь ведьма не подарит ему свой поцелуй. Времена были далекие и темные, ведьму днем с огнем не сыскать, и дама явно не рассчитывала, что в глухом лесу найдется обладательница столь редкой профессии.

«Н-да. Не повезло мне».

– Ну так пойдем? Только тебе надо переодеться на всякий случай во что-нибудь менее броское.

Я задумалась. Перспектива в доступной для понимания форме разъяснить Роландэлю все, что я думаю о нем самом и о его неадекватной семейке, казалась весьма и весьма заманчива. А главное, сам эльф в это время будет преспокойно посиживать за решеткой и не только никуда не денется, но и применить грубую физическую силу к распоясавшейся ведьме не сможет. Как говорится, безопасность превыше всего.

«Ладно, – снисходительно кивнула я, словно делала всему миру одолжение. – Уговорил, черт языкастый. Но смотри, если нас поймают…»

– Сразу вали все на меня.

На том и порешили.

«Кстати, ты так и не сказал, как мы попадем в темницу. Ее ведь точно охраняют».

– Конечно, охраняют. Но ты можешь договориться напрямую с замком и запросто обойдешь все посты.

Надо же, как просто!

Минут через пять я облачилась во все черное и выглядела как вор, собравшийся на дело. Черные джинсы, футболка с длинными рукавами и капюшоном, кожаные перчатки, чтобы не оставлять отпечатков, сводили попытку опознания охраной практически к нулю. Я заказала замку дверь в тюрьму. Мне послышалось или замок действительно тяжело вздохнул?

Дверь нарисовалась подходящая: дубовая, массивная, обитая железными листами и массивным медным кольцом, как у быка-производителя в носу. Я дернула кольцо. Дверь осталась стоять недвижимая как скала. Раздосадованная неспортивным поведением предмета, я пнула ее и долго прыгала на одной ноге, подвывая, как попавший в капкан койот и баюкая поврежденную конечность. Следующая попытка была чуть более результативна. Дверь с ушераздирающим скрипом приоткрылась, и в появившийся зазор вполне могла пройти средней упитанности мышь. Это утешало, но мало. Я, конечно, на полноту не жалуюсь, но в такую щель даже эльф не пролезет.

– Попробуй применить принцип рычага, – предложил Ахурамариэль.

«Это как?» – непонимающе нахмурилась я.

Очередной тяжкий вздох по поводу качества моего образования был благополучно пропущен мимо ушей.

– Объясняю для особо непонятливых.

Вступление мне уже не понравилось. Если он и дальше будет намекать на мое скудоумие, то может отправляться бродить по тюремным застенкам в гордом одиночестве, а я преспокойно отправлюсь спать, как и намеревалась изначально.

– Ой-ой-ой, какие мы обидчивые! Просто слова нельзя сказать, – не упустил возможность подпустить шпильку меч. – Короче, найди какую-нибудь палку покрепче, ножка стула тоже может подойти, сунь между дверью и притолокой и нажимай на свободный конец, пока дверь не откроется.

«Думаешь, поможет?» – засомневалась я.

– Разумеется. Как говорил один мудрец: «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир». К счастью, переворачивать мир нам без надобности. Нам просто дверку нужно пошире приоткрыть.

Я задумчиво почесала нос хвостом. Ладно. Грубая физическая сила не мой конек, но это вовсе не значит, что я не решусь ее применить. Ближайший стул был безжалостно обследован на предмет крепости ножек. Резное изящное изделие явно не предназначалось ни для переворачивания миров, ни для открывания дверных зазоров. Раздался сухой треск, и мягкая часть моего организма с размаху встретилась с ковром. Ковры эльфы ткали на славу. Ворс у пушистого чуда длинный, но падать на него почему-то было больно. Видимо, жесткость посадки обеспечил мраморный пол под ковровым покрытием.

Все. Я разозлилась. Прямо сейчас здесь будут горы трупов, кучи костей и море крови! Видимо, замок понял, что погорячился, а может, просто сжалился над одной донельзя обозленной ведьмой, только когда я подхватила кресло и с диким завыванием ринулась штурмовать непокорную дверь, последняя радушно распахнулась, обнаружив за собой не менее дюжины ступенек, которые я с грохотом и руганью пересчитала. Васька тут же кинулся меня утешать. Отзывчивый мой!

Я насчитала больше десятка звездочек перед глазами, пока зрение наконец не восстановилось. Да-а-а, падение даже с малой высоты чревато последствиями. Удивительно, как я еще шею не сломала.

Замковая тюрьма представляла собой сырое, неотапливаемое подвальное помещение, в котором вольготно проживать могут лишь плесень, лягушки и крысы. Человеку находиться в таких ужасных условиях не только не рекомендуется, но и просто противопоказано. Возможно, именно об этих подземельях написал когда-то поэт свои знаменитые строки: «Сижу за решеткой в темнице сырой…» К тому же эльфы не позаботились о достаточном освещении. Мне трудно угадать причину, с какой целью они это сделали. Может быть, рассчитывали, что в темноте заняться особо нечем и раскаяние навалится на узника с удвоенной силой. Лично я уже горько раскаивалась в том, что дала согласие на данную авантюру.

– Виктория, что ты мечешься, как пингвин по бетону? Я этого не люблю: хочу – не хочу, пойду – не пойду. Сейчас Роландэля разыщем, скажем ему пару ласковых, чтобы скрасить, так сказать, одиночество, и спокойно отправимся на боковую. Тем более завтра рано вставать.

«Замечательная идея, – не удержалась от иронии я. – И как, по-твоему, мы его найдем? Станем кричать: «Роландэль, ты где?»

– Нет. Этого делать как раз не следует. Не стоит привлекать к себе внимание местной охраны. Тот факт, что мы пока никого не встретили, вовсе не означает, что стражи нет. Просто она находится где-то в другом месте. Давай ты просто подойдешь к двери камеры и заглянешь внутрь через решетку.

«Еще лучше! И что, по-твоему, я смогу рассмотреть внутри? В коридоре один факел на километр, а о камерах и говорить нечего. Просто открываешь окошко и рисуешь черный квадрат с натуры. Хотя… Можно подсветить себе файерболом».

– Даже не думай! Не позволю ставить бесчеловечные опыты над живыми организмами. Лучше давай Василия привлечем. По-моему, он давно созрел для ответственного поручения.

Нет так нет. Была бы честь предложена. Я пожала плечами и сотворила файербол для себя. Сразу стало как-то светлее.

– А ты не боишься, что свет привлечет охрану? – вкрадчиво поинтересовался этот зануда.

Нет, ну надо же! Заманил меня обманом в места не столь отдаленные, а теперь еще и критикует: то нельзя, это… Файербол все равно не уберу, я без него гараздо больше шума наделаю в потемках. Да и стража не очень-то обрадуется, если в нее засветить огненным магическим шаром.

Я с интересом посмотрела на кота. Василий, как и положено любознательному фамилиару, смело карабкался вверх по каменной кладке стены в сторону ближайшего крепления с факелом. Проследив глазами за акробатическим этюдом начинающего скалолаза (или стенолаза, что больше соответствует истине), я пришла к выводу, что темницу охраняет великан не менее трех метров ростом. Только так можно объяснить высоту расположения факелов.

– Василий! Слезай, дело есть! – торжественно провозгласила я.

В это время котик практически достиг своей цели и зацепился кончиками когтей передних лап за древко. Как отважному эквилибристу удавалось удерживать довольно упитанное тело в неудобной позе, загадка природы. У меня мышцы свело только от одного взгляда на него.

Кот сопел и пыхтел как паровоз, но упорный факел стоял на своем – и точка. Я честно болела за фамилиара всем организмом, даже этот ехидна Ахурамариэль хмыкнул нечто одобрительное, когда откуда-то из щели из-под самого потолка появилась мышь. Маленькая мышка осмотрелась вокруг и преспокойно направилась вниз по стене. Причем грызуна ничуть не смущало присутствие кота. Впрочем, котов в тюрьму сажают редко, вне зависимости от совершенного ими правонарушения, и мышь вполне могла лицезреть такое распространенное животное, как кот обыкновенный, впервые за всю свою короткую жизнь.

Увлекшийся кот не заметил спускающегося в его сторону грызуна, мышь в свою очередь Ваську тоже проигнорировала и нагло промаршировала чуть повыше живота, чеканя лапками шаг. Последствия были катастрофические. Фамилиар неприлично взвизгнул, попытался сбросить с себя мелкую живность, тут же потерял точку опоры и повис на древке вожделенного факела, зацепившись буквально самыми кончиками когтей. Мышь громко пискнула от ужаса и вцепилась в шерсть невольного спасителя, как утопающий за соломинку, то есть отодрать можно только с мясом.

– Васька! – в ужасе вскрикнула я, судорожно пытаясь припомнить хоть что-нибудь подходящее к случаю.

– Не делай этого, – змеей зашипел Ахурамариэль. – Давай хоть раз обойдемся без жертв.

«Это ты о чем?» – опешила я.

– О том, что последствия твоих экспромтов слишком непредсказуемы. В лучшем случае мы получим видоизменившегося кота, в худшем – замок рухнет нам на голову и у нас получится дивное массовое захоронение.

«Почему массовое?»

– Потому что масса народа сейчас спит, а значит, выбраться просто не успеет.

Я тряхнула головой, отгоняя мысли о плачевном исходе:

«Плевать! Это же Васька!»

– Он кот. А кошкам свойственно в любой ситуации приземляться на все четыре лапы. К тому же у них целых девять жизней, а у тебя одна…

Раздался дикий мяв, фамилиар, совершив головокружительный кульбит, рухнул вниз и эффектно приземлился на все четыре лапы, подтвердив тем самым только что сказанное Ахурамариэлем. Слегка оглушенная падением мышь громко пискнула, высоко подпрыгнула и пустилась наутек, не жалея шустрых лап. Я кинулась к коту, желая на ощупь убедиться в невредимости любимца, но тот спокойно отодвинул меня лапой, взъерошил шерсть, издал рык африканского льва, от которого волосы у меня встали дыбом, и ринулся вдогонку, развив скорость гепарда.

Но у мышки была фора. Она начала забег раньше, а значит, успела покрыть изрядное расстояние прежде, чем кот бросился за ней. К тому же грызун был местный, а значит, ориентировался в подземелье на порядок лучше. Словом, мышка сделала несколько отвлекающих маневров с целью запутать преследователя, шустро вскарабкалась по двери одной из камер и юркнула в забранное решеткой окошко. Неожиданное препятствие на пути не остановило моего охотника, сгоряча кот сунулся было следом за мышью, но был остановлен грубой силой. Решетка вздрогнула от лобового столкновения со лбом котика и отбросила его назад. Васька отлетел в сторону, как мячик для пинг-понга от стены. Он шлепнулся на каменный пол и пригорюнился. Добыча ускользнула из цепких лап, нагло избежав заслуженной кары.

– Загнибеда, у тебя даже кот мышей не ловит!

«Заткнись, не до тебя сейчас», – отмахнулась я.

– Васенька, ты ушибся?

Вопрос получился риторическим. На лбу котика активно набухали две огромные шишки (по числу прутьев, переживших столкновение). Кот задумчиво потер пострадавшую часть тела, поморщился и вздохнул:

– До свадьбы заживет.

– Смотри-ка, и этот жениться надумал! – хихикнул Ахурамариэль. – Просто свадебный бум какой-то.

«Если ты не замолчишь…»

– То что ты сделаешь? – живо заинтересовался меч. – Предлагаю меня задушить.

«Не оригинально», – снисходительно фыркнула я.

Неизвестно до чего бы мы дошли, если бы в этот момент не прозвучало приглушенное «Кто здесь?». Я вздрогнула и пустилась было бежать. Но вот беда, дверь, через которую мы так ловко проникли в тюрьму, исчезла, отрезав нас от остального замка. Некоторое время я просто тупо таращилась на совершенно целую, даже без трещин кирпичную кладку, реально ощущая себя замурованной заживо.

Васька тоже заорал что-то вроде «Атас, стража! Уходим огородами!», но увидел остолбеневшую хозяйку и застыл, уставившись на место, где должна была быть дверь.

– Я не понял, здесь ведь только что дверь была, ее что, больше нет?

Я перевела потрясенный взгляд на не менее ошарашенного кота и, не найдя слов, чтобы выразить свои чувства, кивнула.

– И мы останемся здесь? – пригорюнился Васька.

Признаться, перспектива остаться мотать срок в местной тюряге за здорово живешь меня лично тоже удручала, но видеть горе на мордашке пушистого друга было откровенно больно. Я захотела как-то его утешить, но осознала, что нечем, и опустила голову. Сцену всеобщего уныния нарушил все тот же голос:

– Кто здесь?

Мы замерли как мышь под веником. В моей руке непроизвольно возник до противного довольный Ахурамариэль. Ну любит он хорошую драку! А схватка с охраной темницы замка обещала быть не просто хорошей, а отличной.

В коридоре никого не было. Я посмотрела еще раз, внимательнее. Никого. Мистика какая-то. Ахурамариэль был со мной согласен. Редкий случай.

– Кто здесь? – осторожно поинтересовалась я, напряженно вглядываясь в полумрак коридора. Мало ли что…

Эх, надо было магический круг начертить! Вдруг это нежить или дух неупокоенный. Ахурамариэль ощутимо напрягся, готовясь отразить атаку незримого противника. Васька испуганно жался к ногам.

– Вы издеваетесь? – поинтересовались у нас.

– Нет. Просто желаю знать, кто вы: призрак, дух или еще какая-нибудь нежить.

Голос отчетливо хмыкнул:

– Дух и нежить совершенно разные сущности, – попеняли мне. – И я ни то ни другое.

– А кто?

– Узник этого места.

Я задумалась. Это что? Типа все мы узники этого мира, что ли? Надо же, на философа нарвалась. Хотя… Тюрьма навевает некоторые мысли о бренности бытия.

– А мы тут просто мимо шли… – шаркая лапкой по полу, протянул кот.

– Ага. Мы обожаем пешие прогулки в экзотических местах, – ехидно фыркнул Ахурамариэль.

«Достал уже! Между прочим, мы угодили прямиком в эти скорбные стены из-за тебя. Сделай милость, заткнись, если ничего умного сказать не в состоянии».

Меч надулся или принялся обдумывать очередную колкость. Неважно. Не мешал – уже хорошо.

– Интересное имя – Узник, – осторожно вставила я. – А это кличка или фамилия такая?

– Род занятий на ближайшие триста лет, – хрипло рассмеялся собеседник, не лишенный самоиронии.

– Ой, Вика! Похоже, он прямо за той дверью? – Одна лапка котика ткнула в сторону двери камеры, вторая невольно потянулась к шишкам, оставленным решеткой.

Это я уже и сама поняла. Теперь, когда налет мистицизма развеялся и нам ничего не угрожало, меня раздирали сразу два чувства: первое – просто до кончика хвоста было обидно за свой постыдный страх и малодушные метания в поисках выхода, второе – облегчение, драться не придется, магических кругов чертить тоже, и это радовало.

– Нет. Мое имя звучит иначе, но сомневаюсь, что человеческий язык сумеет его воспроизвести.

– Я буду очень стараться, – клятвенно заверила я.

Нет, я не собиралась знакомиться со всеми узниками замковой тюрьмы, чтобы потом при случае с небрежностью ввернуть в ходе светской беседы что-нибудь эдакое: «А! Это такой-то?.. Помнится, встречались мы с ним однажды в году таком-то, в местах лишения свободы. И скажу вам по секрету: там он вовсе не выглядел таким снобом». Но имя собеседника предпочитаю знать. Если тебе не желают представиться, это наводит на определенные мысли. Невольно задаешься вопросом: к чему такая секретность? Да и обращаться к собеседнику «эй!» просто неприлично.

– Вы не просто красивая леди, но и умная. Редкое сочетание, – заявили в ответ. – Хорошо. Мое имя…

Тут он назвал такое сочетание звуков, что ни в сказке сказать, ни пером описать, а воспроизвести можно только с риском вывиха языка.

– Ничего себе! – удивленно присвистнул Васька, почесывая лапой затылок. – Трудновато, наверное, жить с таким имечком.

– Там, откуда я родом, считается, что чем труднее произнести имя, тем проще жить.

– О! Так вы не местный! – всплеснул лапами кот, будто это все объясняло.

Лично мне было до смерти интересно, где же проживает народ с такими длинными именами и почему чем оно заковыристей, тем лучше. Стоп. Так он меня еще и видит? Или просто ездит по ушам, типа, если женщину назовешь красавицей, даже если это не так, ей приятно станет.

– Виктория, ты просто растешь в моих глазах! Обычно логика для тебя не существует, а тут такая прозорливость.

«Что ты имеешь в виду?»

– Ну как же. Ты быстро смекнула, что вы друг друга не видите и соответственно о внешности друг друга не имеете никакого понятия. А если тебе при этом расточают комплименты, значит, хотят попросить о чем-то, что, скорее всего, вызовет у тебя негатив.

«Хочешь сказать, мужик просто старается произвести на меня благоприятное впечатление?»

– В точку. Иначе зачем ему заранее именовать тебя красавицей, если он даже не имеет представления, к какой расе ты принадлежишь. Может, ты вообще гномиха с бородатым лицом.

«Ахурамариэль! У тебя просто поразительная способность делать даме приятное. Сам ты гном и уши у тебя холодные!»

– Подумаешь, – ничуть не смутился тот. – Я ведь чисто гипотетически.

«Я вот щас тебя… чисто гипотетически», – пригрозила я.

Впрочем, меч не испугался. Что ему сделается, он ведь железный.

– Стальной.

Ну стальной.

Узник с именем из одних согласных деликатно прокашлялся, напоминая о своем существовании.

– Леди, я назвал вам свое имя. Теперь можете смело меня выпустить.

– Что?! – опешила я. – Мы так не договаривались.

Вот уж никак не ожидала такого поворота сюжета.

– Разве вы не для этого спрашивали мое имя?

– Любезный, откуда такие далеко идущие выводы? – заинтересовался Василий. – Если дама интересуется, как вас зовут знакомые, это еще не значит, что она уже купила свадебное платье, созвала гостей и собирается за вас замуж. Надо же ей как-то вас величать.

Просто не кот, а готовый дипломат в дружественные страны, – умилилась я.

– Хорошая идея. Предложи это своему свекру после замужества. Уверен, отбою не будет от желающих заполучить в качестве полномочного посла клана Раскидистого Дуба именно Василия.

– То есть я неправильно все понял? – В голосе незнакомца зазвучали стальные нотки.

Похоже, он действительно расстроился. Его можно понять. Сидеть в темной, сырой темнице – удовольствие ниже среднего, вне зависимости от того, заслуженно понес наказание или нет.

– Но ведь вам ничего не стоит помочь несчастному узнику выйти на солнечный свет, – уже мягче продолжил он.

– Загнибеда! Даже не думай!

«Как? Вообще?» – округлила глаза я.

– Не придирайся к словам! Не смей выпускать заключенных, мы не для того сюда пришли, чтобы играть в героев-освободителей. И потом, ты понятия не имеешь, по какой статье он мотает срок.

Действительно, есть о чем подумать. Но за время, проведенное в компании ехидного меча, у меня сформировался рефлекс делать все наоборот, хотя бы для того, чтобы услышать, как он орет. Тут главное убедиться, что мужик точно не маньяк.

– Идиотка.

«Сам дурак!»

– Ух ты, какой хитрый! Я дверку открою, и мой хладный труп найдут упакованным в пакеты как корм для собак.

– Клятвенно обещаю этого не делать.

Я задумчиво шаркнула ножкой по полу…

– Если ты это сделаешь, я с тобой неделю… Нет! Целый месяц разговаривать не буду.

Угроза меча сработала с точностью до наоборот. Целый месяц молчания! Да за такое счастье жизнь отдать не жалко! Послышался громкий стон. До Ахурамариэля дошло, какую глупость он сейчас сморозил, но поздно. Как говорится, слово не воробей, оно у уважающего себя эльфа на вес золота. Сказал, буду молчать, – молчи, и точка.

Моя рука замерла на массивном засове. Наивные стражи даже не подумали запереть камеру на замок. Понадеялись на крепкую дверь и надежный засов.

– Кстати, а за что вас сюда упекли? – запоздало поинтересовалась я.

– О! Это очень долгая и весьма поучительная история. Я расскажу вам ее как-нибудь потом, леди.

– Почему не сейчас? Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?

– Как я уже сказал, история длинная и потребует много времени, а уже ночь на исходе.

Хм… В чем-то он прав.

– Не доверяй незнакомцам! – вклинился Ахурамариэль.

«Ты же обещал молчать», – ехидно напомнила я.

– Да. Но ты дверь-то еще не открыла, и формально наш договор еще не вступил в силу.

«Формалист, – вздохнула я. – Но это мы сейчас легко исправим».

Я рванула засов. Дерево противно скрипнуло, деревянная балка уступила моему напору и поползла в сторону. Воцарилась напряженная тишина. Только где-то внутри меня тихо ругался на эльфийском наречии Ахурамариэль, ласковыми словами вспоминая мои недостатки, не обходя и достоинства. С его слов выходило, что на моем печальном примере явственно прослеживается вырождение человечества как расы и спасти нас сможет только жесточайший контроль над рождаемостью. Причем начать надо было еще с моих родителей, чтобы не смели производить на свет недоношенных с тяжелыми генетическими отклонениями детей.

И самое интересное, я с ним полностью согласилась в том смысле, что лучше бы мне не рождаться на свет, когда увидела того, кто стоял на пороге камеры. Это было существо явно не принадлежавшее нашему миру. С высоты трех метров на меня уставились миндалевидные трехцветные глаза с вертикальными зрачками. Да-да, именно трехцветные. Внешний ободок был темно-зеленого цвета, ближе к зрачку зелень разбавлялась до салатового, а возле самого ромбовидного зрачка это был светлый аквамарин. Таких странных глаз ни у одной известной мне расы не было. Затянутое в кожаную куртку тело тоже могло сойти за полуголый торс мужчины, сильно переусердствовавшего с тяжелым весом,только на руках красовались длинные черные ятаганы когтей, которым позавидует любой леопард. Кожаные штаны плотно облегали мускулистые ноги и скрывались в высоких черных сапогах, оставляя вопрос о наличии копыт без ответа. В довершении всего на лбу у него росли длинные, как у сервала, рога. В общем, полный абзац.

– Ой, мама дорогая! – выдохнула я, невольно сдавая назад.

– Вика! Это же демон! – завопил Васька, и я привычным движением затолкала любимца за спину от греха подальше.

– Я в курсе.

– Да? Тогда зачем надо было его выпускать?

– Сама удивляюсь.

А меч промолчал. Трудно, наверное, ему приходилось.

Оказалось, что удивлены видом собеседника не только мы. Демон тоже в свою очередь уставился на меня с таким неподражаемым изумлением, словно покупал на рынке хомячка, а вырос огромный бурый медведь. Он что-то бормотал на иностранном языке, и сквозь пелену безмерного удивления до меня доносились отдельные слова. В целом язык мне был знаком. Некоторые особо сложные заклинания из книг запрещенной библиотеки произносились именно на нем или, вернее, на одном из его диалектов. Я бы не взялась перевести предложение дословно, но смысл был примерно такой: «Очень рад видеть соплеменницу в чужом краю, хотя понятия не имею, что именно подвигло ее на столь далекое путешествие».

– Вика!.. Ну Вика!..

Я опустила ошарашенный взгляд вниз и с удивлением обнаружила Ваську, возбужденно танцующего на задних лапках; пушистый кулачок крепко сжимал материал брюк. Видимо, фамилиар уже долго дергал за штанину, но отчаялся привлечь мое внимание к своей зеленоглазой персоне.

– Что он сказал?

– Интересуется, что мы здесь делаем, – вздохнула я.

– Да? Надо же, какое совпадение! Вот и я думаю о том же, – задумчиво почесал затылок кот.

Дожили! Меня уже критикует собственный кот. Ну прямо никакого понятия о субординации!

– Гражданин, вы явно меня с кем-то перепутали. Разве я похожа на вашу соотечественницу? – поспешила я разрешить возникшее недоразумение.

Естественно, слова звучали не на его родном языке. Такое сочетание звуков, какое у них принято называть словами, прочитать еще как-то можно, но воспроизвести без нескольких лет упорных тренировок нереально.

– Да! – в один голос заявили кот и демон.

Надо же, какое единодушие, умилилась я. И тем не менее категорически отказываюсь походить на эту рогатую личность. В конце концов, я человек! Это самое… как это… хомо сапиенс, вот. А это звучит гордо.

– О боги! Загнибеда! – не выдержал Ахурамариэль. – Ты давно себя в зеркало видела?

Я задумчиво почесала кончиком хвоста между рожек и постаралась припомнить последнюю встречу с отражающей стеклянной поверхностью.

«Перед банкетом, когда платье надевала».

– И насколько твое отражение походит на человеческое? – ехидно поинтересовался клинок. – Даю подсказку: люди не имеют хвостов, рожек на лбу и вертикальных зрачков. Короче, ты точно тот субъект, только ниже ростом и в женском варианте.

Как ни досадно, но он прав.

«Кто-то обещал молчать», – напомнила я, и меч пристыженно заткнулся.

– Я не знаю, почему ты предпочитаешь скрывать свое происхождение, сейчас это неважно. Спасибо за мое освобождение. Если бы не ты, сидеть мне в этой камере вечность. Наверное, я зря убил тех, кто меня вызвал. Но они сами виноваты. Нечего было вытаскивать меня прямо из постели, где я к тому же был не один. – Он смущенно покосился в мою сторону. – За мое освобождение я исполню любую твою просьбу.

– Просьбу? – эхом откликнулась я.

Из его слов я уяснила два обстоятельства. Первое – тех, кто имел несчастье вызвать этого демона с чертовски труднопроизносимым именем, постигла весьма плачевная участь. Что не удивительно, зная пристрастия демонов разрывать на мелкие кусочки всех нерадивых магов, кто не соблюдал технику безопасности. В памяти невольно всплыл случай с двумя адептами, которые возомнили себя опытными магами и стащили у преподавателя по демонологии занимательную книжку о демонах высшего порядка. Кончилось все очень плохо.

У ребят хватило ума начертить защитный контур, и, к слову сказать, сделали они это грамотно, срисовали с фолианта один в один. Промахнулись они в другом. Прочитав заклинание, они прождали около часа и пришли к выводу, что демон не явился на вызов, поэтому не стали читать формулу возврата. А зря. На самом деле демон явился, только еще не сформировался окончательно. Что было тому причиной? Неизвестно. То ли в заклинании не те ударения расставили, то ли сыграла роль неопытность начинающих магов. Короче, адепты вышли из круга и были разорваны на куски. Пришлось вызывать три команды истребителей, чтобы водворить демона туда, откуда он пришел.

Второе обстоятельство, которое я уяснила, – убивать меня не будут, что не могло не радовать.

– Ой! Ты будешь исполнять желания, как джинн? – обрадовался Васька.

Демон угрожающе засопел и наклонился к испуганной морде кота.

– Животное, – процедил он. – Не смей сравнивать меня с джиннами!

– Спокойно! – Я привычным движением толкнула котика за спину. – Зачем так нервничать? Уверена, Василий вовсе не собирался вас обидеть.

Демон перевел взгляд своих странных трехцветных глаз на меня. По спине прокатился противный холодок, я напряглась, но отступать было некуда. Сзади к ногам испуганно жался фамилиар. Ахурамариэль одобрительно хмыкнул.

– Только ради моей спасительницы, – прогудел он. – Но все равно просьба может быть только одна.

– Ой! Мы тут ищем одного эльфа… Он должен быть где-то здесь. Вы не могли бы нам помочь с поисками?

– Женщина, – протянул демон. – Ты ничего умнее придумать не могла? Загляни в каждую камеру, и все. Если надумаешь попросить о чем-то действительно важном, просто представь меня и мое имя мысленно, я приду.

(обратно)

21

Он исчез с яркой вспышкой и громким хлопком. Никакого тебе запаха серы. Неужели в учебниках врут?

– Ловко он! – восхищенно щелкнул языком котик. – Вик, а почему он раньше так не сделал? Когда в камере сидел. Зачем надо было просить нас открыть дверь?

– Не знаю, – пожала плечами я. – Возможно, в камерах антимагическая защита.

– И ты серьезно собираешься выпустить всех узников на волю?

– Может быть, ума у меня не палата, но я не совсем идиотка. Мы просто заглянем в каждую камеру и посмотрим, там ли Роландэль.

Первая же камера показала все изъяны нашего простого на первый взгляд плана. Увидеть что-либо в темной камере сквозь маленькое зарешеченное окошко не удавалось даже коту, а антимагическая защита гасила любой файербол. Мы долго и добросовестно таращились сквозь решетку, но, кроме рези в глазах, результата не получили.

– Придется открывать, – обреченно вздохнула я.

– Может, не надо? – робко возразил фамилиар.

– Надо, Вася, надо, – покачала головой я.

Ахурамариэлю особого приглашения не понадобилось. Он возник в руке, зловеще и тускло мерцая благородной узорчатой сталью в неверном свете факелов и одного файербола. Васька потянул засов, но тот оказался слишком тяжел для кота. Пришлось помогать. Запор поддавался с трудом и скрипел, как ось несмазанной телеги, да и меч жутко мешал. Эльфы – народ прижимистый, хорошего меча для начинающей ведьмы им жалко, а вот на засов не поскупились – вон какой брус приделали. Короче, когда запор удалось-таки извлечь из железных скоб, совместных усилий ведьмы и кота оказалось мало, чтобы его удержать. Отполированное дерево легко выскользнуло из рук и лап и со всего маху хватило меня прямо по ноге. Я взвыла. Васька бросился меня утешать. Ахурамариэль в очередной раз с удовольствием упомянул неисправимую кривизну моих рук.

Дверь в камеру отворилась, и узнику предстала живописная картина: отчаянно ругающаяся на всех известных наречиях ведьма с перекошенным лицом, хаотично размахивающая мечом во все стороны. Увиденное настолько потрясло заключенного, что тот буквально полез на стену, но длинная цепь, прикованная к обручу на лодыжке, не дала ему это сделать. Сквозь стену пройти тоже не удалось, и узник тихо пригорюнился в углу, с ужасом наблюдая за моими метаниями.

– А может, договоримся? – осторожно проблеял он.

Я рухнула на пол, нежно баюкая пострадавшую конечность. Васька заботливо приложил к моему лбу прохладный клинок. Ахурамариэль счастливо фыркал от смеха.

– Разумеется, договоримся, – согласилась я, вытирая рукавом слезы. – Где Роландэль?

Узник удивленно моргнул. А он ничего, хотя внешность на любителя, подумала я, разглядывая стройного брюнета. Классические черты лица с прямым породистым носом не могли испортить даже янтарного цвета глаза с поперечными зрачками и небольшие кокетливые рожки. Интересно, эльфы решили заточить в свою тюрьму всех представителей Нижних и Темных миров?

– Роландэль? Вы имеете в виду брата Повелителя? – осторожно поинтересовался он.

– Его самого, – подтвердил Василий.

– Понятия не имею. Он мне не докладывает о своих передвижениях.

– Мужик, ты не в том положении, чтобы уходить в несознанку, – угрожающе взъерошил шерсть Васька.

Признаться, зрелище впечатлило даже меня.

– Хочешь сказать, что не знаешь, кто с тобой на одной зоне парится?

– Да нас здесь вообще в баню не водят.

Васька выпустил внушительные когти и с чувством принялся точить их о стену. На пол посыпались приличные стружки.

– Похоже, Вика, с нами тут совсем не хотят сотрудничать, – многозначительно изрек кот. – Прикрой, пожалуйста, дверь и оставь нас наедине буквально на пять минут.

– А зачем дверь закрывать? – удивилась я.

– Не стоит тебе этого видеть. Зрелище будет очень… очень кровавое.

– Мама! – проблеял заключенный и сделал попытку просочиться сквозь стену.

Не удалось. Окончательно деморализованный узник обреченно закатил глаза и хлопнулся в обморок.

– Спекся, – констатировал Василий, прощупывая пульс на запястье. – Но жить будет. Гляди, какой зэк нежный пошел, прямо Анна Каренина.

– Да ладно тебе, – махнула я рукой. – Ты же слышал, он ничего не знает. Пошли отсюда. Нам еще столько камер проверить надо…

– О! Первая здравая мысль за вечер! – восхитился кот. – Только, может быть, не надо камеры проверять. Зачем нам это? Ну их в болото, эти самые камеры. Пойдем в нашу комнату. Я тебе сварю горячий шоколад и угощу зефиром.

Хм. Предложение и впрямь соблазнительное. А может, действительно, ну их, эти камеры? Сырые, плохо вентилируемые помещения, в которых нет ровным счетом ничего примечательного. Если в одной из них мотает срок Роландэль, значит, он достаточно наказан и без моего глумления. Мои размышления прервало деликатное покашливание очнувшегося заключенного.

– Милая леди, – многообещающе начал он. – Почему бы вам не взять меня с собой?

Я удивленно приподняла бровь:

– С какой стати?

– Да, – поддержал меня Васька. – Ты кто такой?

– Бес, – скромно потупился он.

– Видим, что не гном! – фыркнул кот. – Имя у тебя есть?

– Так это оно и есть.

– Бес – твое имя?

– Да. Так меня зовут. Возьмите меня с собой, не пожалеете.

– Вика, ты же не станешь делать глупостей? Зачем нам освобождать еще одного заключенного? Может, он маньяк какой.

– Я не маньяк, – запротестовал Бес. – Я политический.

– Вот-вот. Политический, и имя у него странное.

Я с интересом осмотрела узника с ног до головы, словно собиралась его купить и раздумывала, стоит ли он тех денег, что запросил купец.

– А что я с этого буду иметь, кроме, разумеется, неприятностей, которые посыплются на мою голову сразу, как только охрана обнаружит побег?

– Вы, как я слышал, собираетесь проверить несколько камер…

– Так он еще и подслушивал! – Возмущению Василия просто не было предела.

– У меня есть уши, а вы так громко разговаривали… Словом, засовы очень тяжелые и такой хрупкой даме, как наша юная леди, будет нелегко с ними справиться.

Что-то в этом есть…

– Не делай этого, – заныл Васька. – Одного мы уже выпустили…

– Действительно, – кивнула я. – Теперь если допетрят, что это наших рук дело, накажут что за одного, что за двоих. Какая разница? Гражданин Бес, я согласна освободить вас за посильную помощь в открытии дверей. Только есть один нюанс…

– Какой? – узник подался вперед, до предела натянув цепь.

– Вы на цепи, а ключа у меня нет.

– Ну это не проблема, – ухмыльнулся тот. – Леди, мне понадобится ваша шпилька.

– Всего лишь? – иронично переспросила я. – Конечно же я вам ее дам… Когда стану носить шпильки, первым получателем будете вы.

– Нет шпилек? – опешил тот. Видимо, в его представлении женщина и шпильки были практически синонимы. – Какая же вы после этого леди?

– Да уж какая есть, – надулась я.

– Вика! Неужели ты станешь и дальше слушать этого хама? – Для убедительности Васька дернул меня за штанину. – Пошли отсюда. Скоро рассвет, а мы еще не ложились.

– Нет-нет-нет! – воскликнул Бес. – Не стоит принимать близко к сердцу мои слова. Я слишком долго пробыл в заключении…

– Вот видишь! – вклинился кот, обвиняющее тыча лапкой в сторону заключенного. – Он здесь давно. И наверняка это у него не первая ходка.

– Вася, ты читаешь слишком много детективов. Откуда только слов таких набрался?

– А ты чересчур наивна и слишком лояльна ко всяким маньякам, – парировал кот.

– Прошу прощения, леди, что прерываю ваш спор, но вынужден напомнить о своем присутствии, – осторожно заметил Бес. – Вместо шпильки предлагаю использовать меч.

– Правильно! – почему-то обрадовался фамилиар. – Отрубим ему ногу, и все.

Узник схватился за сердце и тихо сполз по стене.

– Я, конечно, не сторонница крайних мер. Но если это единственный выход…

– Леди, – захныкал Бес. – Зачем же впадать в крайности? Можно ведь перерубить не только ногу, но и цепь.

Хм. А это идея.

– Ни за что, – зашипел Ахурамариэль. – Я благородный клинок, а не ножовка по металлу.

Я мстительно улыбнулась и взмахнула мечом. Сталь встретилась со сталью, так что искры посыпались. Бес взвыл, когда шальной горячий кусочек металла попал ему за шиворот.

– Леди! Я же просил освободить, а не сжечь заживо!

– Смотрите, какой привереда, – всплеснул лапками кот. – Вика! Переходи к плану Бэ.

– Плану Бэ? – с надеждой прошептал узник. – И какой у нас план Бэ?

– Будем рубить ногу, – вкрадчиво прошептал кот и навис над несчастным, как ястреб над цыпленком.

Бес неприлично, по-женски завизжал, дернулся прочь, но длина цепи не располагала к длинным пробежкам: он споткнулся, замахал руками, затем рухнул на пол как подкошенный и надолго потерял интерес к происходящему. Васька деловито пощупал пульс на запястье и удовлетворенно хмыкнул:

– Жив. Можешь приступать.

Я бросила неуверенный взгляд на распростертое у ног тело.

– Не буду.

– Что не будешь?

– Отрезать ему конечности не буду. – Я даже вытянулась в струнку, чтобы иметь более внушительный вид.

– Да кто тебя заставляет? Мы же не садисты.

– Ничего не понимаю. А зачем тогда потребовалось запугивать бедолагу и доводить до нервного обморока?

– Чтобы лишний раз не дергался, а то, не ровен час, промахнешься и оттяпаешь еще что-нибудь из жизненно важного.

А в этом что-то есть. Пока мужик в отключке, можно сделать сколько угодно попыток, не опасаясь критики и нервных воплей под руку. Я снова взмахнула мечом. С первого раза промазала. Второй раз удар попал в цель, но прочная сталь выдержала, что привело меня в состояние, граничащее с бешенством. Я принялась методично избивать каждое звено упрямой железки до тех пор, пока результат не был достигнут.

Примерно минут через пять все было кончено. Цепь с грехом пополам, но удалось перерубить. Теперь это сверхпрочное изделие неизвестного кузнеца представляло жалкое зрелище. Многие звенья сплющены, свернуты штопором и порваны в нескольких местах. Ахурамариэль ревел, как верблюд с перебитой спиной. А очнувшейся было Бес счел свое пробуждение преждевременным и снова тихо прилег отдыхать.

– М-дя! – потрясенно молвил фамилиар. – Зачем было так зверствовать? Я всего лишь просил разрубить цепь, а не превращать ее в стружки. Как бы то ни было, цель достигнута. Бери своего зека и пошли, а то дел невпроворот.

– Что это ты раскомандовался? – возмутилось было я. – Эй! Ты куда собрался? – Это уже Бесу, попытавшемуся тихо, по-пластунски улизнуть под шумок.

Узник замер, как лесной олень в свете фар. Для большей уверенности пришлось водрузить ногу на спину беглецу и многозначительно помахать блестящим лезвием перед округлившимися от ужаса глазами Беса.

– Даже не думай, – настоятельно порекомендовала я. – Ты предложил помочь, так помогай.

Все-таки за мужчинами нужен глаз да глаз. Стоит только немножко расслабиться или отвернуться буквально на секундочку, и они норовят расползтись как тараканы. Бес глубоко вздохнул и покорился горькой судьбе. Правильное решение.

Первая же открытая камера заставила меня замереть на пороге в полном остолбенении. В полумраке вырисовывалась картина маслом «Прометей, прикованный к скале озверевшим Зевсом». Впрочем, скалы здесь не было, ее с лихвой заменила сырая стена темницы. На вмурованных в каменную кладку железных наручниках висело до крайности истощенное тело. Какого пола – не понять, у скелетов пол сложно определяется, а едва прикрывавшее истощенный организм рубище с тем же успехом могло принадлежать как мужчине, так и женщине. Голова бессильно свесилась на грудь, неопределенного цвета волосы свалялись как пакля и полностью скрывали лицо.

– Обалдеть, – выдохнула я, вложив в одно слово все удивление и возмущение увиденным.

– Поддерживаю, – кивнул Васька. – Это что же надо натворить, чтобы эльфы так осерчали? Наверняка что-то ужасное.

– Не обязательно, – вклинился в разговор Бес, хотя его мнением никто не интересовался. – Местный Правитель скор на расправу, а Верховная жрица еще хлеще…

Тут он спохватился, что сказал лишнее, затравленно огляделся по сторонам и на всякий случай прикрыл рот ладонью.

– Ты чего? – заинтересовалась я странным поведением собеседника.

– Ш-ш-ш-ш, – закипающим чайником зашипел он. – Здесь даже стены могут иметь уши.

– Глупости, – махнул лапкой кот. – Если бы здесь имелась хоть какая-то прослушка, ты бы давно красовался в камере, где тебе самое место, а Викторию выдворили бы за ворота города, не дожидаясь солнечного света.

– Ну ты сказал! Выдворили бы! – горько рассмеялся Бес. – Твоя хозяйка выпустила из камеры заключенного. Формально это содействие в побеге и сурово карается. Короче, соседнее с моей камерой помещение свободно, а значит, ближайшие лет двести мы проведем, радостно перестукиваясь друг с другом.

Перспективка так себе. И общество сомнительное, и место мне не подходит, и люди так долго не живут.

– Ха-ха! Три раза, – насмешливо фыркнул кот. – Виктория очень много сделала эльфам. Она разрушила замок, срубила священное дерево, вынудила принца жениться, создала канарейку-зомби, уничтожила сад…

– Поклеп! – возмутилась я. – Замок принадлежал некроманту, а сад я посадила новый. Между прочим, теперь это достопримечательность клана Голубой Розы. К ним съезжаются, чтобы увидеть редкие растения. А уж какие цены они заламывают…

– И после этого ты все еще на свободе? – обалдел Бес.

– Представьте себе, – гордо подбоченился Васька, – Викторию еще ни разу не сажали в тюрьму.

– Досадное упущение, – не удержался Ахурамариэль.

Я подошла к неподвижному телу и внимательно осмотрела крепление браслетов.

– Это как же они их крепят?

– Ничего сложного. – Голос бесшумно подкравшегося Беса заставил меня подпрыгнуть в высоту метра на два. – Извини, что напугал.

– В следующий раз, будь добр, топай громче. – Рассерженной кошкой зашипела я.

– Зачем?

– Чтобы я не укоротила тебя на голову с перепугу.

Аргумент был убойный. Бес побледнел и кивнул.

– Сможешь его снять?

Бес равнодушно пожал плечами:

– Зачем тебе это? Кажется, мы здесь, чтобы найти твоего друга, а не вытаскивать покойников из цепей.

– А тебе бы понравилось после смерти украшать своим телом чью-то стену? – холодно поинтересовалась я.

Бес снова пожал плечами, но в дискуссию вступать не стал, а просто принялся ковыряться в злополучных железках. Какое-то время я честно пыталась помогать, но только действовала мужчине на нервы. Пришлось плюнуть на все и прогуляться по остальным камерам – посмотреть, нет ли в какой из них Роландэля. Но хитроумного эльфа нигде не было. Большинство камер вообще пустовало. Возможно, у эльфов вообще низкий уровень преступности, а может, они предпочитают сажать на нары только в исключительных случаях и здорово экономят деньги налогоплательщиков. Как бы там ни было, кроме уже найденного истощенного тела я обнаружила еще пять эльфийских организмов в таком же плачевном состоянии.

По-моему, развешивать тела мужчин по стенам – это уже попахивает патологией. Кажется, я читала о чем-то подобном. Ах да, в сказках Шарля Перро был чудак с маниакальными наклонностями по прозвищу Синяя Борода. Правда, он развешивал не мужчин, а собственных жен, и то после того, как очередная женщина нарушала запрет и открывала тайную комнату. Лично меня всегда мучил вопрос: а за что этот серийный убийца умертвил свою первую жену? И для чего вместо тихих и скромных похорон где-нибудь в глухом лесу, под вековой елью, ему понадобилось подвешивать труп несчастной на стену в своем собственном доме? Говорят, над этим вопросом современные психиатры бьются до сих пор.

Как ни печально, но местный Правитель – психически нездоровый тип с маниакальными наклонностями.

– А-а-а-а!

Дикий вопль потряс стены тюрьмы. Я вздрогнула как от удара током, сердце подпрыгнуло до горла и пропустило сразу несколько тактов.

– Черт возьми, Вася! – прорычала я, когда до меня дошло, кто именно так взвыл. – Так и без хозяйки остаться можешь. Ну что там у вас стряслось?

– Он жив!

А вот это уже интересно. Я с максимальной скоростью вернулась в камеру. Бес с блеском справился с возложенной на него задачей. Освобожденное от оков тело безвольно раскинулось на каменном полу и на первый взгляд признаков жизни не подавало. В такой ситуации, кажется, надо проверить пульс. Только щупать бесчувственное, возможно, мертвое тело… Брр! Визуальный осмотр с дистанции полметра ничего не дал.

– С чего ты решил, что он жив? – с сомнением протянула я.

– Он на меня смотрит.

Действительно, стоило мне присмотреться пристальнее, как острой бритвой полоснул ярко-синий взгляд незнакомца. При этом он не проронил ни слова. То ли не мог, то ли сказать было нечего, кто его разберет. Я пораженно застыла, не в силах вымолвить ни слова.

– Только не смей раскисать, Загнибеда! – прорезался Ахурамариэль. – Сейчас не время и не место проявлять милосердие и с гордостью демонстрировать альтруизм.

«Это ты о чем?»

– А то ты не понимаешь? – недоверчиво фыркнул тот. – Тебя хлебом не корми, дай только кого-нибудь спасти.

Я задумалась. Что-то раньше я не замечала за собой неутолимой тяги к спасению всего живого. Хотя со стороны, наверное, виднее. Я неопределенно хмыкнула, пожала плечами и заявила:

– Вот что… Надо взять его с собой.

– Ой, блондинка-а-а! – простонал меч.

– Что?! – схватился за сердце котик.

Бес не сказал ни слова, просто постарался слиться с окружающим ландшафтом и тихо выскользнуть из камеры.

– Куда?! – поинтересовалась я у дезертира, победоносно водрузив ногу на его спину.

– Зачем же так нервничать? Я просто собрался на разведку, – залебезил тот.

– Неужели? – вкрадчиво поинтересовалась я у окончательно сникшего мужчины. – Смотри, как бы твоя разведка не закончилась длительным сроком в соседней камере.

– За что? – поразился несправедливостью жизни тот.

– За все хорошее, – отрезала я. – Ты обещал мне помогать, а сам так и норовишь слинять при первом же удобном случае. И мне это уже надоело. Либо ты со мной, либо против меня. Выбирай. Осторожно, но выбирай.

Бес окончательно сник и решил покориться злодейке-судьбе.

– Приказывайте, моя леди, – смиренно прошептал он.

– То-то же, – смягчилась я, убирая ногу. – Ты обещал мне помощь? Радуйся. Твой час пробил. Нам надо вывести отсюда этого бедолагу и еще пятерых его собратьев.

– Что?!

– Что?!

– Что?!

Вопль кота, Беса и меча оглушил.

– Леди, вы отчетливо представляете себе последствия?

– Вполне, – вздернула подбородок я.

– Может, вы забыли, но это тюрьма, и вы помогаете бежать абсолютно всем узникам.

– Подумаешь, новость! – пожала плечами я. – Я уже помогла сбежать одному преступнику и сильно сомневаюсь, что для Правителя количество беглецов будет иметь принципиальное значение.

Бес некоторое время просто моргал глазами. Видимо, пытался удостовериться, что все происходящее не просто плод больного воображения.

– Нас казнят! – жалобно проблеял он. – Нет. Нас четвертуют!

– Глупости, – спокойно отмахнулась я. – Они не посмеют отдать будущую принцессу дружественного клана палачу.

– Я не особа королевской крови, с меня взыщут по полной! – заскулил Бес. – Стоп. А кто из присутствующих принцесса?

– Она! – радостно ткнул в меня лапой кот.

– Будущая, – гордо подбоченилась я. – А что? Имеются возражения?

Возражений не было.

– Ну раз так, давайте вытащим этого субчика в коридор и пойдем за остальными.

Взгляд Беса преисполнился неизбывной тоски, но спорить смысла не было, он судорожно вздохнул и покорился судьбе.

Примерно через полчаса мы бережно уложили последнего заключенного в рядок на полу коридора.

– У эльфов что, узников кормить не принято? Надо же какой экономный народ! – высказал вслух мои мысли Васька.

– Почему ты так решил? – изогнул бровь Бес. – В замковой тюрьме довольно сносное трехразовое питание. Меню не ресторанное, но есть можно.

– Тогда как объяснить эти заготовки для анатомического музея? – живо заинтересовался кот. – Здесь, должно быть, скрыт какой-то секрет. Вика вечно жалуется, что от моей кормежки она скоро в дверь не пролезет.

– Не думаю, что этот способ подойдет леди. – Бес осторожно покосился в мою сторону, словно ожидал какого-то подвоха.

– И все-таки? – заинтересовалась я.

Да за подобный рецепт многие девчонки душу демонам запродадут! Это же надо: ни в чем себе не отказывать и при этом не полнеть.

– Ну хорошо. Эта часть темницы использовалась только во время военных действий. Сюда доставляли пленных магов вражеской армии. Эти камеры глушат любое проявление магии, а наручники, которыми узников приковывают к стене, способны выпить всю магическую энергию до капли. Просто делают они это медленно.

– Ах они!.. – Васька замолчал, не найдя подходящего слова, чтобы описать свое возмущение подобным садизмом.

Я потрясенно молчала. Вот уж не думала, что эльфы могут докатиться до откровенного садизма. Похоже, слово «гуманизм» им неведомо.

– Но зачем им делать такое?

Бес печально поморщился, видимо вспоминая железные оковы, и рефлекторно почесал ногой щиколотку, на которой еще недавно красовался браслет.

– Чтобы укрепить оборону города, разумеется. – Доходчиво, как прописные истины первоклашке, пояснил он. – Охранное заклинание таких масштабов съедает уйму магической энергии. Иногда хватало даже на подзарядку боевых амулетов.

– Какое варварство! – возмущенно фыркнул кот.

– Не скажи, – покачал головой Бес. – Такой подход здорово экономил силы защитников. Осаждающим приходилось сначала обезвредить собственных магов, а уж потом схватиться с осажденными. Редко кто обладал подобной мощью. За всю свою многовековую историю Аксеголд ни разу не был взят неприятелем. Правда, пару раз его разрушили до основания… Но мы его быстро отстроили. Всего за два столетия.

– Просто слов нет, как я за вас рада. Только избавьте от подробностей своего долгостроя. Лучше скажите, как нам помочь несчастным. Не бросать же их прямо здесь.

– Да, – поддержал меня Василий. – Пол каменный, и здесь сыро, они могут простудиться.

Бес подошел к эльфам и осторожно ощупал каждого кисточкой хвоста. Внешне спасенные ничем не отличались от безвременно почивших.

– Дело плохо, – констатировал он. – Реально мы сможем реанимировать только одного, но максимум, на что он будет способен, – это передвигаться, и то с трудом.

– Все так плохо? – поникла я.

– Вика, кому ты веришь? – вставил слово кот.

– Пожалуйста, – надулся Бес. – Можете мне не верить. Просто помогите покинуть это мрачное место, а сами дожидайтесь стражу.

– Ну уж нет! Сам жди свою стражу! – взъерошился Васька.

– То есть вообще ничего нельзя сделать? – опечалилась я.

– Нет. Если только у вас нет на примете кого-нибудь с огромным запасом магии.

Я задумалась. Найти кого-то, желающего безвозмездно поделиться магией, шансов меньше, чем встретить динозавра в городе.

– А демон подойдет? – осторожно поинтересовался Ахурамариэль.

«Какой демон?»

– Которого ты освободила, разумеется. Помнишь такого? Или у тебя ранний склероз? – хихикнул меч. – Кстати, если мне не изменяет память, рогатый задолжал тебе услугу.

«Ушам не верю: ты мне помогаешь?»

– Не радуйся. Я просто не хочу, чтобы утренняя стража при проверке обнаружила тебя здесь. Ты не поверишь, но твой организм чем-то мне дорог.

Но я уже не слушала ехидные высказывания. Надо было сосредоточиться на труднопроизносимом имени. Вот сейчас и проверим, насколько демоны держат свое слово. Или, может, правы учебники и демоны щедро раздают посулы, но никогда не выполняют обещанного?

Он появился, как и положено всякому уважающему себя демону, в столбе пламени со шлейфом из запаха серы. Эффектно, нечего сказать. Однако мой нос и глаза были против таких спецэффектов. Я чихала до слез и тщетно пыталась не дышать ароматом протухших яиц. Но кожей дышать я не умею, а потому отделаться от вездесущего запаха не удавалось. Пришлось задрать футболку и соорудить импровизированный респиратор. Рядом брезгливо зажимал лапкой нос Васька.

– Придумала разумное желание или просто соскучилась? – радостно поинтересовался рогатый.

Я не разделяла его оптимизма и чуть было не потребовала кондиционер или, на худой конец, вентилятор, но властный голос клинка меня остановил.

– Не будь идиоткой, – зашипел он. – Просто скажи, что хотела, и пусть проваливает.

А это мысль.

– Можешь привести в божеский вид вот их? – Я ткнула в сторону эльфов ногой.

Руки от лица отрывать не решилась.

– Ты это серьезно? – с сомнением поинтересовался демон.

Он прервал созерцание моего пупка и переключился на лежащие рядком тела. Я кивнула.

– Прежде чем ты потратишь свое желание на всякую ерунду, могу я поинтересоваться, чем продиктован этот внезапный приступ благотворительности? Я начинаю сомневаться, что ты действительно принадлежишь к моей расе.

Я безразлично пожала плечами. Поинтересоваться он, конечно, может, но вряд ли я ему смогу ответить. Во-первых, воздух смердит так, что глаза слезятся. Во-вторых, он не поверит в то, что мне элементарно жаль живые существа. Выручил Васька.

– Вика очень гуманна! – с гордостью заявил он.

Я благодарно кивнула. Хорошо сказано: ни прибавить, ни убавить. Но демон не поверил. Он вновь, но уже более тщательно, осмотрел предложенные объекты исцеления и с хитрым видом кошки, узревшей крынку сметаны в свободном доступе, уставился на меня.

– Признайся, они что-то тебе пообещали?

– Нет, – замотала головой я. – Они не в состоянии.

– Ага! – возрадовался демон. – Значит, ты все-таки планируешь что-то поиметь?

Я задумчиво почесала затылок кончиком хвоста. Интересно, а что вообще можно получить с группы бомжеватого вида зэков, пусть и эльфийского происхождения? Тряпки, чтобы сдать старьевщику? Не примет ведь.

– Ну не скажи, – наглым образом вмешался в мои размышления клинок. – Ты получишь дивную возможность созерцать выражение лица Правителя, – в том случае, если ему сообщат о массовом побеге из темницы до твоего отъезда.

А вот это мысль!

– Так я и знал, – расплылся в улыбке демон. – Что-то тебе от них все-таки надо. Ладно. Я тебе помогу. Но и ты, будь добра, не разочаровывай меня. Разведи их по полной, сестренка.

Демон хитро подмигнул и двинулся вдоль лежащих эльфов. Его хвост скользил по неподвижным телам черной лентой, живущей своей собственной жизнью. Внезапно в коридоре стало трудно дышать. Атмосфера сгустилась настолько, что любая искра могла, казалось, вызвать взрыв, который сотрет с лица земли и сам замок, и гору, на которой он стоит. Моментально ставший серьезным Бес пододвинулся поближе. Васька крепко прижался к ноге.

– Ну и тип, – таким громким шепотом, что глухой услышит, прошептал Бес. – Просто жуть ходячая. Леди, откуда вы его откопали?

– Оттуда, откуда и тебя, – фыркнул кот. – В соседней камере чалился.

Бес удивленно уставился на соседнюю дверь, будто за ней скрывался ящик Пандоры и он никак не мог решить, стоит ли его открывать или не стоит.

– Откуда мне знать? – равнодушно пожала плечами я. Сейчас меня куда больше занимало само магическое действие. – А кто осчастливил тебя таким роскошным местом жительства?

Бес обиженно засопел, но вопрос проигнорировал. Я не стала настаивать. Меньше знаешь – крепче спишь. Сдается мне, в этом замке тайн больше, чем в десятилитровом ведре семян клевера. Разгадать все – жизни не хватит.

Между тем демон закончил свой обход. Его лицо покрывали мелкие капельки пота. Он вперил в меня взгляд уставших нечеловеческих глаз и заметно осипшим голосом прохрипел:

– Ну вот и все… Принимай работу.

Я с сомнением обозрела узников и изменений не обнаружила.

– Ты кого решил обмануть? – мило поинтересовалась я.

Ахурамариэль, возникший в руке, придал моему облику особую выразительность. Впрочем, если демона и впечатлила красноречивая демонстрация узорчатой эльфийской стали, то он не подал вида.

– А ты ожидала, что они вскочат на ноги и станцуют ритуальный танец благодарности? – поинтересовался он. – Да из них энергии выкачали столько, что этот замок можно неделю освещать и еще на подсветку фонтанов останется.

Бес пораженно присвистнул.

– То-то же, – смягчился рогатый. – Минут через пять смогут двигаться. Только не вертикально. Короче, долг уплачен. Удачи.

Он исчез, оставив меня в компании полуживых эльфов, Беса и кота. Васька задумчиво потер лапкой нос и глубоко вздохнул:

– Однако, пора отсюда выбираться, пока стража не нагрянула.

Логично. Тут и возразить нечего. Только вот как? Дверь-то исчезла.

– Ну ты даешь, – хмыкнул меч. – А попросить, чтобы замок открыл тебе новую – не судьба?

Блин. Просто до кончика хвоста досадно, что такая простая мысль не пришла мне в голову.

– Согласен. В твоей голове мысли действительно редкие гости.

Я хотела было возмутиться, но Васька требовательно дернул меня за штанину:

– Кажется, сюда кто-то идет.

– Кто? – нахмурилась я.

– Угадай, – предложил Бес. – Еще глупые вопросы есть?

– Разумеется, есть. Давно хотела спросить, если ты такой умный, как получилось, что тебя поймали и упекли за решетку? – поинтересовалась я.

– А давайте сначала выберемся отсюда до появления тюремщиков, – встрял между нами кот. – Орать друг на друга можно и после.

Да что сегодня за день такой?! День критики ведьм? Хотя надо отдать должное моему пушистому другу – он прав. Желать доброго утра местной страже нам как-то ни к чему. Могут неправильно понять. Правитель опять же расстроится… раньше времени. Я погладила стену сырой темницы почти с материнской нежностью.

– Замок, миленький, сделай мне дверку… хотя бы маленькую.

Мне показалось или в стене действительно кто-то хмыкнул? В каменной кладке возникла ма-а-аленькая дверца, в которую самая худенькая мышка сможет протиснуться, только предварительно приняв ванну из масла.

– Это что? – удивленно молвила я. – Думаешь, это смешно? – С плохо скрываемой злостью поинтересовалась я у стены.

Бес кинул в мою сторону полный сочувствия взгляд. Обычно так смотрят врачи психиатрических лечебниц на своих не особо буйных пациентов. «А! Гулять так гулять! Не разочаровывать же беднягу», – подумала я и с чувством пнула камни.

– Быстро открой дверь в мою комнату, пока я не рассердилась окончательно!

Дверь возникла практически сразу. Словно кто-то невидимый решительно сдернул маскирующий полог и – опля! – возникла двустворчатая резная, с позолоченными витыми ручками дверь. Пользуйтесь на здоровье.

– То-то же, – хмыкнула я, одобрительно поглаживая гладкую поверхность двери.

Так хороший хозяин хвалит своего любимца за хорошо выполненную команду.

– Так, народ! Кто может передвигаться, поднимите руку вверх.

Первой взметнулась рука Беса. Остальные эльфы отчаянно трепыхались, как карпы, выброшенные на берег удачливым рыбаком. То, что узники, практически ничем не отличавшиеся от мертвых еще минуту назад, подавали признаки жизни, было хорошим знаком. Им бы пару недель отлежаться, и будут как огурчики. Беда в том, что этих недель у нас не было. Я почесала затылок:

– Ладно, Бес. Я выведу тебя отсюда, но ты поможешь транспортировать этих ребят.

– Зачем они тебе? – возмутился Бес, которому вовсе не улыбалось таскать на собственном загривке бесчувственные тела.

– Гарем хочу устроить. Что за глупые вопросы?

(обратно)

22

Минут через десять я устало рухнула в кресло и воззрилась на эльфов в количестве семи персон, живописно раскинувшихся на ковре в моих апартаментах. Народ явно давно не пользовался горячей водой, а потому ковровое покрытие оказалось испорченным. Впрочем, вопрос о том, кому посчастливится убирать весь этот беспорядок, меня интересовал меньше всего. Гораздо больше волновал тот факт, что практически любой желающий может прямо сейчас войти в эту дверь, дабы проверить, хорошо ли устроилась гостья, и обнаружить массу неожиданностей. Правда, время позднее, но кто их, эльфов, разберет. Странный народ. Бес оседлал один из стульев и, положив подбородок на сцепленные руки, задумчиво созерцал пустой стол.

– Ну? И что мы будем делать дальше? – вопросил он.

Я отвлеклась от тел на полу и уставилась на Беса:

– Что будем делать? Ты сейчас встанешь, вежливо попрощаешься с нами, горячо поблагодаришь за участие в нелегкой судьбе жертвы политических репрессий и тихо удалишься.

– Что?

– Что слышал! – подбоченился Васька. – Мы тебя вытащили из темницы до прихода тюремщиков. Ты нам помог дотащить этих падших воинов до комнаты. Пора вежливо попрощаться и разойтись, как в море корабли.

– Стоп-стоп-стоп. Ребята, вы же не выгоните меня после того, что мы пережили вместе?

– Только не надо брать на жалость, – фыркнул кот. – Мы же не выгоняем тебя в ночь и дождь.

– Нет? – В голосе Беса прозвучала робкая надежда.

– Мы же не звери какие-то, чтобы в окно тебя выбрасывать. Можешь выйти через дверь и отправиться на все четыре стороны.

– Леди! – жалостливо взвыл он. – Неужели вы бросите меня на произвол судьбы?

Я пожала плечами:

– У вас ведь есть дом, вот и идите домой, не мешайте мне думать.

Я повернулась к немного взъерошенному фамилиару:

– Васенька, будь добр, обеспечь нашим гостям коллективную помывку и накорми их ужином.

– Хорошо. А что ты будешь на ужин? – привычно откликнулся Васенька, будто каждый день готовил ужин на семерых.

– Горячий шоколад… но позже.

– Почему позже?

– Потому что пока ты будешь добрых молодцев поить, кормить и в баньке парить, я буду выполнять самое сложное: обеспечу наших беглецов одеждой.

– Мне тоже достанется что-нибудь? – с надеждой поинтересовался Бес.

– Разумеется, достанется, – не стала отрицать я. – Когда Правитель тебя поймает. Короче, перестань здесь отсвечивать и закрой дверь с той стороны.

– Леди, вы не можете со мной так поступить!

– Еще как смогу, – отрезала я и скомандовала уже замку: – Дверь в комнату Роландэля!

– Стоп-стоп-стоп! – вмешался меч. – Я что-то упустил? Почему ты решила отправиться в комнату брата местного Правителя, да еще глубокой ночью? Тебе не кажется, что подобное поведение может тебя скомпрометировать в глазах эльфийского сообщества?

«Ты это серьезно? – изумилась я. – Думаешь, появление в чьей-то там комнате, вне зависимости от времени суток, сможет скомпрометировать меня больше, чем освобождение узников из местной тюрьмы?»

– Допустим, – нехотя признал Ахурамариэль. – Но почему именно к нему?

«Существует масса причин».

– Так назови хотя бы несколько.

«Хорошо. Во-первых, он единственный эльф, к которому я могу явиться, когда мне заблагорассудится. Из-за него я попала в дурацкое положение, а завтра (или уже сегодня?) меня выставят за ворота ни свет ни заря. И все по его милости. Это означает, что он мне не просто должен, а очень обязан. И поверь мне на слово, я очень постараюсь взыскать должок по полной программе. Во-вторых, Повелитель сам сказал, что засадил своего проштрафившегося братца под замок. Значит, Роландэля просто нет в его комнате».

Не прерывая диалога, я уверенно прошла через дверь, а когда она бесшумно захлопнулась за спиной, с удивлением обнаружила вокруг себя кромешную темноту. Мы так не договаривались!

– А как вы договаривались? – съязвил меч.

«Не знаю. Но я не могу понять, где нахожусь».

– Разумеется, – хмыкнул этот ехидна. – Начнем с того, что в комнату принца тебя раньше никто не приглашал. Как, впрочем, и теперь. И если ты еще не в курсе, на дворе ночь, поэтому в комнате темно.

«Замечательно! – разъяренной кошкой фыркнула я. – И как, по-твоему, мне теперь искать одежду в абсолютно темной комнате?»

– Просто зажги фаербол. Ты же ведьма, – терпеливо напомнил меч. – Постой! Ты собралась ограбить брата местного Правителя?

«Разумеется, нет, – мило улыбнулась я в темноте, зажигая файербол. – Я просто позаимствую кое-что из его гардероба. Наверняка у него куча лишних шмоток, которыми он с радостью поделится».

Вспыхнул фаербол, и в его свете я с удивлением обнаружила серьезные глаза Роландэля и очень острый меч в опасном соседстве ссобственной сонной артерией.

– Ты?!

– Ты?! – синхронно выдохнули мы. Непонятно, кто из нас больше удивился.

– Похоже, что он не так уж готов облегчить свой гардероб, – довольно хихикнул Ахурамариэль. – И чему ты так удивилась? Это же его комната.

«А тебе бы только зубоскалить!» – мысленно фыркнула я, немного оправившись от первого шока.

С одной стороны, я как-то не рассчитывала столкнуться нос к носу с хозяином комнаты. С другой – оно и лучше. Не придется по-тихому заимствовать одежду. Одолжу при хозяине. Он ведь не откажет даме.

– Роландэль, ты наглая ящерица, заманивающая доверчивых ведьм в чужие замки, чтобы глумиться над ними и морить голодом! – в лоб заявила я.

Надо отдать должное эльфу, он не очень удивился подобному заявлению, только красиво изогнул одну бровь, вот и все эмоции.

– Смелое высказывание, если учесть, что мой меч находится в двух сантиметрах от твоего горла.

– Здорово, – зло прищурилась я. Взгляд всецело принадлежал Ахурамариэлю, но Роландэль этого не знал. – И что же ты собираешься сделать? Убьешь меня? Сделай милость. Смерть гораздо гуманнее унижения, которое ожидает меня сегодня на рассвете.

Лично я так не считала и вовсе не собиралась делать опрометчивых заявлений, но инициативу перехватил эльфийский клинок, и мне далеко не сразу удалось заткнуть оскорбленную эльфийскую сталь.

– Что бы ты без меня делала, недотепа?

– Напомни, что именно должно произойти утром? – нахмурился Роландэль.

Прежде чем ответить на поставленный вопрос, я осторожно, чтобы не порезаться, прихватила острое лезвие двумя пальцами и отодвинула в сторону от собственного горла. Все-таки диалоги в опасной близости заточенной стали меня несколько нервируют.

– О! Сегодня утром местным эльфам предстоит насладиться замечательным зрелищем выдворения ведьмы из города. Не знаю, сколько именно народу соберется, чтобы помахать мне вслед белым платком, и будут ли продаваться билеты. Надеюсь, не вытолкают взашей: как-никак будущая принцесса клана Раскидистого Дуба.

– И что ты сделала Лориндэлю?

– Ничего.

Роландэль посмотрел на меня с недоверием. Красноречиво так посмотрел. Я неопределенно пожала плечами:

– Ну ладно… Я ему угрожала мечом. Но, во-первых, нечего было щупать мою татуировку заклинаниями, а во-вторых, он сказал, что ты вообще не имел права обращаться за помощью к людям и тем более приглашать меня в замок.

– Ушам не верю! Ты угрожала Повелителю!

– Угу, – кивнула я, оттирая эльфа со своего пути.

Эдак можно весь остаток ночи проторчать у стеночки, развлекаясь светской беседой, но времени и так в обрез. Комната брата Правителя не блистала роскошью, как я того ожидала. Хотя каждый живет так, как ему нравится. Огромная кровать под балдахином была смята, что свидетельствовало о том, что эльф мирно смотрел десятый сон, когда я ввалилась без стука в гости. Догадку подтверждали и черные шелковые пижамные штаны, единственная одежда на Роландэле. Гобелены свисали со стен, храня покои от сырости, но рисунок не был виден в темноте. Ковер приятно обнимал лодыжки, пружиня под ногами, как мягкая трава ухоженного газона. Маленький столик у темного провала окна, белокаменный камин и шкаф. Последний удостоился моего самого пристального внимания.

Я распахнула деревянные створки и с интересом уставилась на его содержимое. Честно говоря, от придворного эльфа я ожидала большего. А здесь… Максимум десять рубашек, столько же штанов и камзолов, нижнее белье и несколько пар начищенных сапог. Вот и все.

– Бедненько как-то, – разочарованно протянула я.

Роландэля в этой жизни мало что могло смутить. Во времена магических войн он участвовал во многих сражениях и не раз сходился с нечистью врукопашную. Минимум шрамов на теле объяснялся двумя причинами: хорошей боевой подготовкой и опытом лекарей. Но удивленный взгляд молодой человеческой ведьмы, бесцеремонно шарившей в его собственных вещах, заставил закаленного в боях воина порозоветь от смущения, шаркнуть по ковру босой ногой и начать оправдываться:

– Я редко бываю при дворе. Остальные вещи у меня в моем замке.

– Ладно, – милостиво кивнула я. – Этого должно хватить. Я возьму простынку?

– Бери, – откликнулся он, но тут же встрепенулся: – А зачем?

Я рванула простыню с кровати:

– Роландэль! Какой ты нудный. Девушка просит тебя поделиться вещами, а ты вместо галантного «Леди, мой гардероб к вашим услугам» скулишь, зачем мне это надо?

– Мне кажется, я имею право знать. Ведь не бутик ты собираешься открывать.

– Только магазина мне не хватало. Просто у меня в комнате лежат семеро эльфов, которым одежда гораздо нужнее, чем тебе.

Роландэль замер, переваривая информацию. Пока он задумчиво таращился в мою сторону, я успела стянуть с вешалок все, до чего смогли дотянуться руки. Затем притормозила возле полок с нижним бельем. С одной стороны, копаться в интимных принадлежностях как-то не принято. С другой – узникам это тоже пригодится. Ходить в штанах на голое тело негигиенично. Поэтому я просто сбросила содержимое полки на расстеленную на полу простыню. Так. Теперь обувь.

– Роландэль, какой у тебя размер ноги?

– Откуда я знаю, мне обувь шьют на заказ.

– Вроде бы взрослый мужчина, а своего размера не знаешь, – огорчилась я.

Впрочем, я понятия не имела, какой размер обуви носят бывшие заключенные. Поэтому к вещам решила добавить и сапоги. Лишними не будут. Я стянула края простыни узлом. Узел получился объемный и к тому же тяжелый.

– Подожди. Я так и не понял, как в твоей комнате оказались семеро эльфов и куда подевалась их одежда?

– Нет, нельзя быть таким любопытным! – попыталась всплеснуть руками я. Не удалось. Узел оттягивал руки. – Их одежда превратилась в лохмотья. Не могу же пустить их гулять по замку неглиже? Мало ли кто может выглянуть в коридор? Ладно. Спасибо за помощь.

Я, крякнув, водрузила узел на плечо и с натугой протиснулась в узкую дверь, молясь, чтобы ничего не порвать ненароком.

– Эй! – вскинулся Роландэль.

Поздно. Дверь с влажным чпоком затянулась. На месте ее возникла родная каменная кладка замковой стены. Разочарованный эльф некоторое время с удивлением ощупывал обычную стену. Затем ознакомил неодушевленный предмет со своим обширным запасом ругательств на всех известных ему языках. Когда запас непечатных высказываний иссяк, Роландэль призадумался. Каким ветром занесло к гостье целых семерых эльфов? И почему их одежда оказалась порванной в клочья? Ответов на ум приходила масса. Из них не было ни одного приличного.

Опустошенный шкаф зиял голыми полками и являл собой удручающее зрелище. Сиротливо забившаяся в угол пара носков, причем разного цвета, только подчеркивала пустоту. Роландэль выругался и зло захлопнул дверцу шкафа, чуть не сорвав ее с петель. Похоже, придется выбираться из-под домашнего ареста самостоятельно. Впрочем, это не такая уж проблема. Дверь охраняла опытная стража. А вот на окна наложили пару простеньких заклинаний. Он справится с ними без труда. Гораздо сложнее будет раздобыть себе что-нибудь посущественнее шелковых пижамных штанов.

Роландэль с размаху рухнул на постель, не обращая внимания на отсутствие простыни, закутался в одеяло и устало закрыл глаза. Правду говорят – утро вечера мудренее. А простыня… Демон с ней, с простыней. Прожить можно и без нее.

Васька расстарался вовсю. Стол был заставлен разнообразной едой. Свежевымытые эльфы, облаченные в белые простыни, на манер римских патрициев, оккупировали диван. Бес оседлал стул и самозабвенно раскачивался, как маленький мальчик на деревянном коне-качалке. Шашку в руки – и хоть сейчас в атаку на оловянных солдатиков.

Я со своим узлом в собственной комнате смотрелась чуждым элементом. Васька как раз разливал по чашкам горячий чай. Меня заметили и уставились во все глаза. Бес и тот замер, чудесным образом балансируя на двух ножках деревянного стула. Вот это равновесие! Я невольно смутилась под пристальным взглядом окружающих, опустила глаза, как провинившаяся школьница в кабинете директора, и принялась с интересом изучать собственную обувь. И чего, спрашивается, вытаращились? Человеческой ведьмы ни разу не видели или просто по живой женщине соскучились? Впрочем, кто их, эльфов, разберет. Может, у них такое упражнение для глазных мышц изобрели…

Один эльф поднялся на ноги. Хотя глагол «поднялся» слабо описывает это плавное движение ночного хищника семейства кошачьих. Как будто танцор готовился к первой части Мерлезонского балета. Я бросила созерцать свои кроссовки и принялась морально готовиться к продолжению. Ждать не пришлось.

Эльф совершил замысловатые па ногой, повел рукой, а затем согнулся в поясном поклоне. В протянутой руке явно не хватало широкополой мушкетерской шляпы со страусиным пером.

– Миледи, – приятным бархатным голосом молвил он, выпрямляясь. – Я имею честь выразить чувство глубокой признательности нашей спасительнице.

Он ловко сцапал мою руку и сделал попытку запечатлеть на ней поцелуй. Галантного жеста не получилось. Руками я крепко сжимала узел с вещами и отобрать его можно было, только сломав мне пальцы. Эльф решил не заходить настолько далеко.

– Чем мы можем отблагодарить прекрасную леди за услугу?

Я задумалась. На данный момент мечты сводились к горячей ванне, чашке горячего шоколада и восьмичасовому сну. И ни эльфы, ни Бес в эту картинку совершенно не вписывались.

– Вы сделаете меня самой счастливой женщиной, если прямо сейчас переоденетесь и покинете мою комнату.

Эльф удивленно моргнул. Возможно, он ожидал, что я закажу им как минимум луну с неба. Но, надо отдать ему должное, быстро нашелся. По изможденному, но все еще прекрасному лицу скользнула тень ироничной улыбки:

– Нет ничего проще. Я знаю одно вполне безопасное место. Если леди будет угодно открыть нам в него дверь, то мы в считаные секунды избавим ее от своего присутствия.

– Леди будет угодно, – в тон откликнулась я.

Эльф поклонился еще раз. Золотые волосы мазнули по полу. Все-таки носить длинные волосы чертовски неудобно. Я попросила замок открыть им дверь туда, куда они хотят. Сердобольный Васька заботливо увязал жертвам тюремных застенков узелок с провизией, я всучила им вещи, и они гуськом покинули мои апартаменты.

– Ф-у-у, – выдохнула я, падая в кресло. – Наконец-то одни.

Ванна… Много горячей воды с ароматной пеной и розовое расслабленное тело, погруженное в ласковую жидкость. Я тихо млела, блаженно зажмурившись, как пригревшаяся в тепле жарко натопленной печи кошка, когда за окном надсадно воет зимняя вьюга. И конечно же в результате заснула.

– Вика, – что-то мохнатое осторожно тронуло за обнаженное плечо.

Моему воплю могла позавидовать любая баньши. Я взвилась вверх, обставив самого прыгучего кенгуру. Ванны как-то не особо приспособлены для прыжков в высоту как с шестом, так и без него. Эта мраморная емкость не стала исключением. Мрамор скользнул под босыми ступнями, и я рухнула в воду как резвящийся кит, подняв в воздух миллион брызг. Я вынырнула на поверхность, ругаясь и отплевываясь, угрожая виновным медленной и мучительной смертью.

Причина моего испуга лежала на беломраморном полу, сжимая в мокрых лапках каким-то чудом не промокшие розовые банные полотенца.

– Вика! – Море укоризны в зеленых кошачьих глазах. – Почему такая бурная реакция? Я всего лишь принес тебе полотенца.

– Ты меня напугал до чертиков! – возмутилась я. – Между прочим, так и случается у людей инфаркт. Будь у меня нервы послабее, на полу лежал бы хладный труп.

– Вечно ты все драматизируешь, – махнул лапкой кот. – Между прочим, нормальные люди спят в кроватях, а не в ванной. Так что вылезай и вытирайся, пока тебя опять не разморило. А я пока сварю тебе горячий шоколад.

Кот нашел относительно сухое место, пристроил стопку полотенец и направился к выходу, гордо чеканя мокрыми лапками шаг. Прежде чем закрыть за собой дверь, он обернулся:

– Кстати, полотенца не просто розовые, они надушены. Оказывается, есть у эльфов хорошие идеи.

Некоторое время я молча таращилась на закрытую дверь:

– С ума сойти! Мною командует кот. Дожила…

Рука потянулась к полотенцу, когда тишину разорвал истошный крик кота:

– Вика!!!

Я выскочила из ванной пулей. Поскользнулась, отчаянно взмахнула руками, но равновесие удержала. Кое-как обмотала вокруг тела полотенце. Тут уж не до обтирания досуха, когда Васька вопит как резаный. Я влетела в гостиную с мечом наперевес и… никого не обнаружила. Комната была пуста.

– Вика!!!

Кажется, это из спальни. Я рванула туда и ввалилась внутрь, практически снеся дверь с петель.

– Вика! Ты только посмотри на это безобразие! – Лапка возбужденного кота тыкала в сторону огромной кровати под балдахином. – Только я собрался разобрать для тебя кровать, гляжу, а там уже какой-то мужик расположился. Что ж вы, милейший, вперлись на чистые простыни в грязных сапожищах? На что, спрашиваю вас, это похоже? И кто это стирать будет?

На кровати почудилось какое-то подозрительное шевеление.

– Действительно, – согласился чей-то незнакомый голос.

Голос был вкрадчивый, бархатистый, тягучий, как кленовый сироп. Такой, что хоть в бутылки разливай и продавай – спрос будет.

– Кто же белье стирать станет?.. Леди, может быть, вы? Подумайте. В семейной жизни такой навык очень пригодится.

Ахурамариэль напрягся в предчувствии скорой драки. Я поплотнее запахнула полотенце, жалея, что кот не догадался притащить в ванную еще и халат. А может, он принес, только искать некогда было, и теперь мне не хватало одежды.

– Надо полагать, вас прислал мой жених, дабы вы могли подготовить меня к семейной жизни? – рассмеялась я. – Чему же еще кроме стирки учить станете? Готовить? Вышивать крестиком?

Он встал на ноги. Хотя ни слово «встал», ни «поднялся» не могут полностью описать это гибкое, красивое движение тела. «Скользнул», «перетек» – гораздо ближе к истине. Зеленые глаза смотрели слегка насмешливо из-под длинных девичьих ресниц. Золотой шелк волос расплескался по белому атласу рубашки. Черные облегающие штаны заправлены в высокие ботфорты с колесиками шпор. К широкому поясу прицеплен меч. Длинные породистые пальцы рук тонут в белом кружеве рукавов. Короче, мужчина был так хорош собой, словно только что выпрыгнул из девичьих грез, и это придавало происходящему некоторый налет нереальности.

– У тебя впечатляющий меч. Кто мастер?

Я вдруг обнаружила, что, пока таращилась на это ходячее произведение искусства, он даром времени не терял и практически извлек меч из моих рук. Мысленно обругав себя дурой, я резко отпрыгнула, как кошка, обнаружившая в мышеловке вместо мыши ротвейлера.

– Эй! Ты куда это ручонки шаловливые тянешь? – вкрадчиво поинтересовалась я. – Тебе мама в детстве не говорила, что брать чужие вещи без спросу нехорошо?

Он растянул красиво очерченные губы в ироничной улыбке. Нет! В природе просто не может быть такого совершенства! Наверняка работа пластического хирурга или магия.

– Давайте оставим мою родню в покое, – предложил он. – И поговорим о вашей.

– Что? – изумилась я.

– Меня очень интересует местонахождение вашего жениха.

– Какого жениха?

– А у вас их несколько? Гарандарэля, разумеется. Его отец очень волнуется по поводу длительного отсутствия сына.

– Сочувствую, – как можно убедительнее кивнула я. Лично мне было абсолютно неинтересно, где находится этот тип. – А я-то тут при чем?

– Неужели ни при чем? – Он пододвинулся ближе, как питон Каа к бандерлогам. Хотя, кажется, в книге было все наоборот, и это обезьяны двигались к змее.

Он посмотрел на меня очень и очень внимательно, словно рентгеном насквозь просветил. Я поежилась. Понятное дело, подобные взгляды никого не радуют, и обычно люди от них сильно смущаются. Но если он рассчитывал, что я забьюсь в истерике и выложу все, что знаю о пропавшем принце, то явно просчитался. В ответ я тоже принялась внимательно рассматривать незнакомца. А стильный у него прикид! Я бы в нем смотрелась очень даже ничего.

– Что ж, – хмыкнул он. – Леди, я вам верю.

– Спасибо за доверие, – фыркнула я.

Но он не обратил на мои слова никакого внимания и продолжал:

– Настоятельно рекомендую связаться со мной, если вам вдруг станет что-либо известно о принце. Для этого вам надо будет просто подумать обо мне.

– Всенепременно, – закивала я.

Я уж так подумаю – мало не покажется.

Блондин хитро усмехнулся, словно прочел мои мысли, коротко кивнул и встал на подоконник. Я с интересом уставилась на него. Интересно же, что дальше делать станет.

– Я вам на кровати подарок оставил… Так, небольшой презент… В знак достигнутого нами взаимопонимания.

И он выпрыгнул в окно. На мгновение сердце в груди замерло, а потом забилось пойманной птицей. Мы с котом наперегонки кинулись к оконному проему, глянуть, не разбился ли гость. Но внизу, как в чернильнице, чернела темнота. Разве разглядишь что-нибудь на земле? До нее не один этаж, а тут в полуметре ничего не видно.

Оказалось, мужчина не разбился. С гиканьем и свистом промчались по небу всадники.

– Лошади бегают по небу, как по земле! – потрясенно прошептал кот. – И чего только не померещится с недосыпу!

– Думаешь? – Я скосила глаза на любимца.

– Это единственное объяснение происходящему.

Что ж, логично. Однако и вправду пора на боковую.

А на кровати ждал еще один сюрприз. Среди белых шелковых простыней лежал до невозможности счастливый Леша и самозабвенно агукал.

– Обалдеть! – только и выдохнула я.

– Точно, – поддержал кот. – Надо связаться с Липаем.

– Зачем? – нахмурилась я.

– Надо же выяснить, не терял ли он целителя в количестве одной боевой единицы, – спокойно пояснил Василий, извлекая из бездонной походной сумки мой магический кристалл. – Тем более что нам сегодня предстоит в спешном порядке очистить помещение.

– Ну и что?

– Ну и то… Как прикажешь транспортировать этот совершенно невменяемый организм?

– Он прав, – возник Ахурамариэль.

«Без тебя знаю», – огрызнулась я.

Кристалл привычно откликнулся на мое заклинание. Я в который раз невольно восхитилась его совершенством: безупречная хрустальная сфера, чувствительная, но вместе с тем дающая удивительно четкое изображение даже на дальних расстояниях. Удивительное сокровище. Вот и сейчас, когда в его глубинах зародилось изображение встрепанного командора Липая, было видно, что мужчина утомлен, черные круги залегли под глазами, лицо осунулось, глаза красные от недосыпа. Судя по скорости, с которой он ответил на вызов, командор либо вообще не спал, либо дремал вполглаза.

– Виктория, – приветствовал он меня.

Приятное разнообразие. Третьяков обычно сразу орет, причем невзирая на время суток. Мое существование вообще вызывает у начальства резкий приступ раздражения, но конкретно ему приходится мириться с несовершенством этого мира.

– Доброй ночи, – вежливо откликнулась я.

– И тебе доброй ночи. Хотя лично для меня ночь вовсе не добрая, – устало откликнулся Липай. – Надеюсь, ты позвонила не только для того, чтобы пожелать мне это.

– Конечно нет, – мило улыбнулась я и перешла к сути дела. Третьякова я бы непременно позлила. – У вас случайно целитель не пропадал?

Молчание. Удивление. Недоверие. Короче, куча эмоций на лице. Такое с ним случалось, только когда я начинала чудить со страшной силой. Но в данный момент не тот случай. Ну ёлы-палы! Что сейчас-то не так?

– Откуда у тебя такие сведения? – осторожно поинтересовался он.

– Так, Виктория! Дай-ка сюда кристалл! – вклинился Васька. – Вы так неделю переговоры вести будете и ни к чему не придете. А нам, между прочим, спать давно пора.

Обнаглевший котяра попытался вырвать кристалл из моих рук, за что тут же получил по лапам, но не обиделся. Просто залез на стол, чтобы командор смог его видеть.

– А дело было так, – начал этот пушистый тиран. – Нам нанес визит какой-то странный тип. Нахамил, наследил, все о принце клана Раскидистого Дуба выспрашивал, все простыни нам изгваздал, а потом взял и в окно выпрыгнул. Мы сильно рассчитывали, что он разобьется. Ан нет. Прямо по небу ускакал, паразит. Досадно.

– А при чем тут Леша? – начал терять терпение Игорь.

– Будьте любезны, командор, не перебивайте. А то рассказывать перестану. Я как раз к этому подхожу. – Васька, как опытный оратор, плеснул себе из графина воды. Сначала прополоскал горло, потом сделал долгий глоток, прокашлялся и продолжал: – Короче, после ухода странного типа глянули мы на кровать, а там Леша лежит и на губах, как дите малое, играет. То ли пьяный, то ли еще чего – непонятно. Но вином от него не пахнет, а состояние полностью невменяемое.

– То есть вам оставили Лешу? – Внезапно осипшим голосом прохрипел командор.

– Именно это я и сказал, – кивнул котик. – И теперь хотелось бы уточнить: это ваш целитель или подменыш какой? Если подменыш, то мы его враз выставим взашей. А если ваш – забирайте. А то нам сегодня надо в спешном порядке покинуть город, и лишний багаж нам ни к чему.

– Покинуть город? Почему? Вы же только приехали. Виктория, что ты опять натворила? – строго поинтересовался командор.

Я потупилась:

– Ничего особенного.

– Почему сразу натворила? – вступился за меня Василий. – Да. Она угрожала местному Повелителю мечом, но он сам начал первым…

Еще немного, и этот пушистый болтун расскажет такое, что меня прилюдно высекут перед родной Академией в назидание молодым студентам. Я не видела другого способа прервать словоизлияние кота. И чего его на правду-матку потянуло? Пришлось наступить фамилиару на хвост. Пронзительный мяв и бездна возмущения в зеленых глазах:

– Вика! Зачем ты это сделала?!

– Я оступилась.

– Да? – Кот мне не верил. – И для этого тебе надо было залезть на стол?

Я пожала плечами. Мол, понимай как знаешь.

– Ты угрожала местному Правителю? – начал закипать Игорь.

– Он сам нарвался, – спокойно пояснила я. – К тому же ни он, ни его телохранитель не обиделись.

– Точно. Просто выставили вас из города.

Ну что тут скажешь… Он прав. Эльфы не горели желанием видеть нас своими гостями. Они вообще производят впечатление не очень общительных ребят.

– Командор, мы покидаем город на рассвете. Теперь неважно, почему это произошло. Так уж случилось. Лешу нам везти совершенно невозможно. Если вам еще нужен целитель, приезжайте и забирайте. Спокойной ночи!

Я отключилась раньше, чем он успел что-либо возразить. Молодец я.

(обратно)

23

Липай заходил на посадку.

– Осторожно! – завопила Мелена.

– Могла бы отправиться в казарму, если не нравится водитель, – спокойно отмахнулся он.

В ответ Мелена так сильно вцепилась в кожанку командора, что побелели костяшки пальцев. Ей этого показалось мало, и она крепко зажмурилась. Навстречу с головокружительной скоростью летели ветки разлапистых елей, хлесткие длинные плети ив и прочая разнообразная лесная растительность. Была сбита сова, неторопливо летевшая в сгустившемся сумраке куда-то по своим птичьим делам, – она едва успела зацепиться за ближайшую ветку. Лесная поляна приближалась с ошеломляющей быстротой. Мелена открыла глаза и взвизгнула от ужаса:

– Тормози!

– Я не знаю как!

– Дерни ручку на себя! Дерни ручку!

Липай рванул ручку на себя. Метла вздыбилась практически вертикально. Седоков ощутимо тряхнуло. Мелена завизжала. Липай попытался выровнять свой ненадежный транспорт, но метла мелко завибрировала, протестуя против неумелого обращения. Их неотвратимо несло на вековую ель.

– Прыгай! – заорал Липай.

– Не могу! – замотала головой Мелена.

– Прыгай!

– Я боюсь!

Командор отодрал ее судорожно сжатые пальцы от собственной куртки, хотя казалось, что это практически невозможно, и зашвырнул перепуганную ведьму в кусты. Следом прыгнул сам. Сгруппироваться удалось с пятого на десятое. Земля встретила жестко, сильным ударом выбив из легких мужчины воздух. В голове загудело, а о многочисленных ссадинах и ушибах и говорить нечего. Несколько минут ушло на осознание того, что он все-таки жив. Еще несколько, чтобы попытаться оценить нанесенный телу урон. Переломов и вывихов не было – уже здорово.

Из кустов малины, ругаясь на чем свет стоит, вылезла Мелена.

– Липай! Ты совсем охренел? – зло поинтересовалась она. – Зачем надо было кидать меня в малину?

– И это вместо «спасибо, командор, вы спасли мне жизнь»? – парировал он, с трудом поднимаясь на ноги.

Да. В ближайшее время боец из него никакой. Мелкие раны и ушибы всегда недооценивают. Вроде бы ничего серьезного, но болят здорово и, как следствие, неизбежная потеря в быстроте реакции.

– Этого бы не случилось, если бы метлу вела я. – Сквозь сжатые зубы прошипела Мелена.

– Этого бы не случилось, если бы ты вернулась в казарму.

– Добрый вечер, командор Липай! – Голос Третьякова заставил спорящих обернуться. – Какое эффектное появление! Остальные члены команды прибудут тем же транспортом или, по традиции, воспользуются порталом?

Игорь стряхнул прицепившиеся к штанам иголки и смерил коллегу пристальным взглядом. Они соперничали всегда. Это выражалось в качестве и количестве получаемых заданий. Чем выше класс команды, тем интереснее дела ей поручают. Оно и понятно. Команду высокого уровня не принято беспокоить по пустякам.

– Больше никого не будет. Мы одни, – признался Липай.

Эти слова стоили ему большого усилия над собой. Непросто признаваться в потере половины команды перед самым началом задания. И неважно, по какой причине подобное случилось.

– Ты смотри, Филипп, – удивленно хмыкнул Владислав Третьяков. – Некоторые могут выходить на задание в половинном составе, тогда как мы либо выступаем все, либо сидим в казарме. По-моему, налицо дискриминация и явный фаворитизм.

Липай потупился. Не так-то просто объяснить то, что объяснять вовсе не хочется. Прославленный командор умудрился растерять своих людей, как неумеха нянька хозяйских детей на детской площадке. Такое кого угодно выбьет из колеи.

– В таком случае, где ваша ведьма и целитель? – пришла на выручку Мелена.

К слову сказать, выглядела она куда как живописно, хоть бери кисти и пиши картину «Пугало огородное». Волосы модного цвета баклажан были растрепаны и элегантно украшены мелкими веточками, любая ворона просто мечтает о таком уютном гнезде. Маникюр испорчен, ногти сломаны, один рукав модного комбинезона оторван, воротник висит на честном слове. Привыкшая выглядеть на все сто практически двадцать четыре часа в сутки, девушка отчетливо осознавала, как выглядит со стороны, и пребывала в состоянии тихой ярости, готовая кусать всех и вся.

– Кстати, Владислав, если мне не изменяет память, вы просили прислать еще одну команду истребителей? – мило улыбнулась она.

– Да, – кивнул тот.

Не то чтобы Владислав купился на обманчивую мягкость вопроса, просто он решил выждать, чем дело кончится.

– Так какого лешего этот допрос? – вкрадчиво вопросила Мелена.

В ее прекрасных глазах сверкнуло пламя гнева. Злить боевую ведьму не рекомендовалось никому. Впрочем, после личного знакомства с Викторией Загнибедой, Третьяков не видел в гневе Мелены сверхъестественной опасности. Собственная ведьма воспринималась Владиславом как блуждающая мина с таймером, установленным на неопределенный срок. То есть неизвестно, где, когда и с какой силой рванет.

– Просто интересуюсь, на сколько человек готовить ужин, – пожал плечами он. – Кстати, как вам удалось ускользнуть от Виктории? Странно, что она упустила такую чудную возможность навязать нам свое общество.

– Ничего странного в этом нет, – отмахнулся Липай. – Если помните, за ней прилетел черный дракон, и они с Лисицыным улетели в клан Золотого Дракона выполнять персональное задание.

Мелена вспомнила, что вместо следопыта лететь собиралась она, и надулась. Все-таки мир слишком несправедлив для такой очаровательной ведьмы, как она. Ну почему к эльфам полетел Лисицын? А она вынуждена прозябать в какой-то лесной глуши, у черта на куличках, и служить бесплатной столовой для местных кровососущих насекомых.

– Да. Виктория у нас ведет активный светский образ жизни, – усмехнулся Третьяков.

Если он и удивился известию, то ничем не выказал своих эмоций. У Липая создалось впечатление, что местонахождение их штатной ведьмы группу совершенно не интересует. Они волновались только тогда, когда Виктория появлялась в радиусе десяти километров. Непонятно только, почему Третьяков отказался махнуться ведьмами. В это время Мелена извлекла из копны волос последнюю палочку и поморщилась. Посторонние включения приходилось выдергивать вместе с пучками волос, что, понятное дело, настроения не поднимало. Красота требовала жертв, и на этот раз немалых.

– Владислав, а что ты знаешь о Дикой Охоте и слуа? – спросила она.

На поляне воцарилось напряженное молчание. Липай тщетно пытался сделать вид, что его вообще здесь нет. Третьяков удивленно приподнял бровь. Новгородский задумчиво почесывал небритый подбородок.

– Это очень сложный вопрос… – осторожно молвил Владислав. Он никак не мог взять в толк, что это: простое женское любопытство или экзамен на профпригодность. – Насколько мне известно, миф о Дикой Охоте существует во многих культурах. Происхождение всадников различно, но во всех поверьях встреча с ними не сулит ничего хорошего. Иногда суеверием темных людей пользовались некоторые нечистоплотные маги. Они вполне убедительно разыгрывали роль легендарных всадников, запугивая обывателей до икоты. И тем не менее это всего лишь легенды. А почему это тебя интересует? Решила повторить курс «Мифы и легенды народов мира»?

За Мелену ответил Липай. Он готов был прилюдно высечь ведьму за излишнюю болтливость и горько жалел об отмене телесных наказаний в рядах истребителей. Разумеется, похищение Леши нельзя было замолчать. Шила в мешке не утаишь. Но Липай хотел сообщить дурную весть в подходящий момент и со всей осторожностью, на которую был способен.

– Слуа увели с собой Лешу, – тяжело вздохнул командор.

– Что?! – одновременно выдохнули Новгородский и Третьяков, явив полное единодушие и сплоченность в рядах своей команды.

– Но это же всего лишь легенда, – недоверчиво прошептал Владислав.

– Конечно, – кивнул Липай. – Только слуа забыли это объяснить.

Через несколько минут обе команды тесным кружком расположились вокруг уютно потрескивающего огня, и Владислав подробно рассказал о встрече с Дикой Охотой и со слуа. Надо сказать, на слушателей повествование произвело сильное впечатление. Не каждый день выслушиваешь правдивый рассказ очевидцев о встрече с легендой. Обычно после такой встречи не выживал никто. Мелена закончила чистить перышки и тихо посапывала во сне, пристроив под голову рюкзак Филиппа. Будущий ужин аппетитно булькал в походном котелке. Новгородский бдительно следил за практически готовыми макаронами по-флотски, методично помешивая, чтобы они не слиплись и не пригорели.

– Что собираешься делать? – поинтересовался он у замолчавшего Игоря.

Липай вперил пристальный взгляд в танцующие языки пламени, как будто огонь мог дать ответ на все вопросы.

– Возьму метлу и попытаюсь выследить похитителей.

– Ну ты хватил! – восхищенно присвистнул Третьяков. – Разве можно выследить Дикую Охоту? Да будь у тебя хоть трижды прекрасная метла, тебе не угнаться за всадниками. Они же призраки.

– Леша мой целитель, – помрачнел Игорь. – Он член моей команды, а своих мы не бросаем.

Третьяков не стал настаивать. Когда Владислав только заканчивал Академию, Игорь уже был прославленным командором, не один год водил свою команду на нежить, а значит, прекрасно знает, что делает. Невероятным усилием воли Третьякову удалось сдержаться и не начать приставать с расспросами о способах выслеживания добычи по воздуху. Особой приязни между ними не было, тем более после того, как он отказал в обмене ведьмами. И далась ему эта Загнибеда! Ничего особенного, а мороки с ней…

– Как же ты собираешься выслеживать похитителей по воздуху? – озвучил невысказанный вопрос командора Филипп. Вот и не верь после этого в телепатию внутри отдельно взятой группы. – Насколько я понял, маячок прицепить ты не успел, а собаки по небу пока не летают.

– Точно! – радостно хлопнул себе по лбу Липай и взвыл. Массивная печатка оставила четкий след на лбу. – Прямо сейчас позвоню Виктории, пусть одолжит мне филина.

– Какого филина? – встрепенулся Третьяков. – Оборотня?

Игорь рассеянно кивнул, разыскивая в своей сумке магический кристалл. Сумка командора была не так вместительна, как улучшенный вариант, принадлежащий Загнибеде, но хрустальная сфера никак не хотела даваться в руки, ускользая из-под цепких пальцев буквально в последний момент. Командор сплюнул, выругался в сердцах, пригрозил расколотить злосчастный кристалл, и дело сдвинулось с мертвой точки – вожделенный шар оказался в руках.

– Дожили. Истребители нанимают нежить в проводники, – с осуждением покачал головой Владислав.

Липай в ответ только пожал плечами:

– Знаешь, Игорь, как говорит наша знакомая ведьма с рожками, «не предлагаешь – не критикуй».

На вызов Виктория не отвечала. Липай трижды произносил заклинание, и все три раза без результата. Он чуть не грохнул кристалл с досады оземь. Но вовремя остановился. Хрустальная сфера – вещь незаменимая в походе, и достать ее посреди леса невозможно.

– Где ее носит? – Ни к кому конкретно не обращаясь, вопросил он.

– Наверняка местных эльфов строит, – ухмыльнулся Третьяков. – Давай лучше поужинаем, и я покажу тебе местные достопримечательности. Поверь, взглянуть есть на что, не пожалеешь.

Заинтригованный Липай отложил на время свой кристалл, взял миску с макаронами и сел на землю. На лес ложились осторожные сумерки.

Темнота подкрадывалась незаметно, обнимая лес, как старая подруга. В быстро сгущавшихся сумерках Третьяков и Липай стояли на опушке. Впереди каменными громадами высились совершенно неприступные горы. Владислав вручил Липаю подзорную трубу:

– Посмотри во-о-он на ту вершину.

Игорь послушно поднес трубу к лицу и зажмурил левый глаз.

– Ну?

– Вижу замок, – констатировал Липай.

– Это скорее крепость.

– И что это должно значить?

– А то, что след пропавшей в Новых Усадьбах девушки привел нас прямо к порогу этой крепости.

– И вы ее обыскали?

– Нет, конечно. Мы постучали в ворота и попросили нас впустить. На стену вышла эльфийская дамочка и мило заявила, что осталась в крепости одна-одинешенька. Мужа нет дома, и совершенно незнакомых мужчин она впускать не станет.

– И вы так просто отступились?

– А что мы могли ей предъявить, кроме маловразумительного следа, который к тому моменту успел остыть. Мы, конечно, сделали запрос на ордер на обыск, но нам отказали. Никто не хочет международных конфликтов, пропади хоть сотня деревенских девиц. Короче, поцеловали мы дверь, разбили лагерь неподалеку… Сам знаешь, начальство – народ непредсказуемый, к утру могли и передумать. Самое интересное, что утром мы проснулись в лесу, а вокруг гор уже стоит неплохой защитный контур. Так что сколько ни старайся проникнуть внутрь, будешь плутать вокруг да около кругами.

– Ничего себе! – удивленно присвистнул Липай. – Это ж сколько магической энергии пришлось затратить, чтобы соорудить такое заклинание!

– Угу, – кивнул Третьяков. – А вот теперь скажи мне: зачем кому-то понадобилось тратить такую прорву усилий на защиту, если ему совершенно нечего скрывать?

– Ты сообщил об этом ректору? – Липай с щелчком сложил подзорную трубу.

– Разумеется. – Улыбка Третьякова сочилась сарказмом. – И он прислал вас.

Владиславу не спалось. Он долго ворочался на неудобном ложе из лапника и не без зависти поглядывал в сторону спящих. Вот ведь некоторые умудряются дрыхнуть без задних ног, а у него сна ни в одном глазу! До ужаса противная трель прервала мрачные размышления бодрствующего командора. Он буквально подскочил на месте от неожиданности и, сцапав зловредную сферу, уставился на нее, как монашка на стриптизера.

– Виктория… – устало выдавил он.

– Доброй ночи, – вежливо откликнулась та.

Разговор с ведьмой привел командора в состояние, близкое к ступору. И только глядя в опустевший кристалл, он понял, что так и не попросил у Загнибеды проводника, а сам понятия не имеет, где находится клан Золотого Дракона.

Прекрасная Ярондэль стояла на смотровой площадке башни и задумчиво следила за тем, как ночь черными чернилами заполняет подножие гор. Где-то там внизу, среди деревьев, разбили лагерь истребители. Она не могла видеть огня их походного костра, но живо представляла себе, как они расположились вокруг пляшущего пламени и строят планы проникновения в замок. Рано или поздно им это удастся. Защиту невозможно держать вечно. Прекрасная эльфийка издала глубокий вздох. Ее замок. Замок, который до последнего камня в кладке, целиком и полностью был выпестован ею, придется оставить. Как ни жаль, но бегство виделось единственным выходом из сложившейся ситуации.

Нет. Это не бегство. Просто тактическое отступление, чтобы успеть довершить начатое и вернуться с триумфом. Знать бы только, где ошиблась в прошлый раз. Как так получилось, что истребители спокойно прошли по следу прямо до ворот замка?

– О чем задумалась, моя прекрасная леди?

Тихий голос Арни, раздавшийся практически над ухом, заставил прекрасную леди высоко подпрыгнуть от неожиданности. Она чудом не сорвалась со стены: спасла врожденная гибкость и отменное чувство равновесия. Яра внутренне отругала себя за рассеянность. Она так увлеклась созерцанием прибывающей темноты, что даже не заметила появления Арни. Эльфийка обожгла подошедшего взглядом разъяренной кошки.

– Будто у нас нехватка пищи для размышления, – мрачно заметила она. – Вон, истребители на пороге.

Арнирандайеэль задумчиво проследил глазами за ее взглядом, но ничего, кроме далекого леса у подножия гор, не увидел.

– Ты ведь выставила барьер. Он выдержит.

– Конечно, выдержит, – согласилась Ярондэль. – Только долго защита не протянет. Слишком много энергии на нее уходит.

– Что ты предлагаешь? – резко посерьезнел Арни.

Эльфийка повернула к нему свое прекрасное и сосредоточенное лицо. Ночной прохладный ветер взметнул белокурые волосы.

– Защита простоит примерно сутки. Сделай так, чтобы, когда люди войдут в крепость, они ничего и никого не нашли. Ошибки для нас сейчас – непозволительная роскошь.

Арни послушно кивнул. Действительно, ошибки сейчас ни к чему…

Граф Драго Носфератус стоял перед зеркалом и откровенно любовался своим отражением. Огромное квадратное зеркало было выполнено с намеком на старину, но сделано по последним технологиям. Дело в том, что в обычном зеркале вампиры не отражаются, а Драго привык видеть то, на чем непосредственно держится камзол. Согласитесь, примерять одежду и лицезреть вокруг кружевного воротника зияющую пустоту по меньшей мере странно. Магическое зеркало, висевшее на стене, обошлось графу в целое состояние, но он не жалел ни об одном потраченном золотом. Это того стоило.

Сегодня он облачился в рубашку строгого делового покроя, с простым воротником и манжетами, застегнутыми на золотые с замысловатым вензелем запонки. Рубашка была красная, а манжеты и воротник – атласные. Под тонкой тканью просвечивала, слегка мерцая, белая мраморная кожа вампира. Черные волосы крупными, тщательно завитыми локонами спускались на плечи. Черные штаны уходили в высокие ботфорты. Полуночно-синие глаза придирчиво осмотрели отражение в зеркале и не нашли в нем ни одного изъяна. Красиво очерченные губы грустно улыбнулись, сожалея, что некому оценить старания. В Адовой Глыщобе водилась только нечисть, а на нее никаким нарядом особого впечатления не произведешь.

Хозяину замка Носфератус отчаянно не хватало хорошего общества. Иногда он даже сожалел о своем решении переселиться сюда, но воспоминания о безвременной кончине многих вампиров, к которым однажды днем заявились истребители с колами наперевес, гнали прочь непрошеные сожаления. В конце концов, жить хотят все, даже вампиры.

– Хорош! – улыбнулся он, поправляя гладкий блестящий водопад волос.

– А по мне труп как труп! – фыркнул насмешливый голос.

Возмущенный Драго резко развернулся на каблуках и с удивлением обнаружил в десятке шагов от своей родовитой персоны нагло ухмыляющегося блондинистого типа, чье эльфийское происхождение выдавали острые ушки. Тонкие пальцы непрошеного гостя рассеянно поигрывали кожаным поводком, на котором обычно водят крупных собак. Вампир удивленно моргнул. Гостей он никак не ожидал, приглашений – ни устных, ни письменных – не посылал и не нашел ничего лучше, чем задать банальный вопрос:

– А вы, собственно, кто?

Улыбка незнакомца стала еще шире и оттого показалась Драго особенно мерзкой.

– Я? – удивленно поинтересовался тот, словно из них двоих хозяином замка был именно он. – Я новый хозяин замка, разумеется.

Граф просто задохнулся от возмущения, если слово «задохнулся» применимо к нежити, которая в принципе не дышит.

– Вы с ума сошли, юноша! Носфератус – мой замок!

– Был, – невозмутимо сообщил оппонент. – Ребята, ату его!

Раздался мерзкий скрежет и такой звук, словно что-то внушительное проволокли по полу. Драго с настороженным интересом уставился на дверной проем за спиной незнакомца. С вампиром, который разменял не одно столетие, справиться непросто даже опытному истребителю, а эльфы вообще редко баловали себя охотой на нежить. Граф медленно усмехнулся, показав в улыбке-оскале четыре острых клыка. Получилось довольно жутко, на что он и рассчитывал. Черты вампира заострились, обнажая то, чем он являлся на самом деле. Нежить. Ночной кошмар и соблазн рода человеческого. Воздух вокруг наэлектризовался магией, и черные волосы, как змеи, зашевелились вокруг фосфоресцирующего бледного лица.

– Впечатляющая демонстрация, – снисходительно улыбнулся пришелец. – Боюсь только, твои вампирские штучки не прокатят.

В дверной проем плечом к плечу протиснулись два монстра. Огромные безволосые существа, с серо-зеленой кожей и острыми костистыми наростами вдоль хребта, издавали утробныезвуки, похожие и на шипение огромной змеи, и на рычание. Передвигались существа на сильных задних ногах, и внушительные серповидные когти угрожающе скрежетали по каменному полу, выбивая искры. Передние лапы тоже не были обделены когтями. Обомлевшему вампиру показалось, что они даже длиннее. Присмотревшись, он заметил кожистые перепонки между верхними конечностями и грудной клеткой. Драго умудрился побледнеть еще больше от одной только мысли, что эта жуть может летать или просто планировать, как белки-летяги. Хотя тело монстров принадлежало рептилиям, голова, лишенная шерсти, имела явно кошачье происхождение. За спинами по полу волочился длинный хвост, увенчанный грозным шипом. Круглые желтые глаза таращились на Драго и казались абсолютно безумными.

– Ну вот, сейчас эти милые ребятки помогут вам, дорогой наш вампир, очистить помещение. Ату его, мальчики!

«Мальчики» дружно сорвались с места, словно всю свою сознательную жизнь репетировали атаку в паре. Вампир ударил в монстров всей накопленной мощью, но нападавшие даже не сбились с шага. Магия скользнула по шкуре существ, они дружно чихнули и помчались дальше, а вся мощь магического удара пришлась по незнакомцу. Его смело, словно гигантской волной, бросило об стену, и он тихо сполз по ней вниз.

Впрочем, Драго не успел всласть позлорадствовать над поверженным врагом. У него были проблемы поважнее. Монстры врезались в него, как стенобитное орудие в ворота осаждаемого замка. По инерции вампир проехал на спине несколько метров. Нападающие и не подумали оставлять свою жертву в покое и прокатились верхом на графе, как дети на санках в зимнюю пору. Драго выкрикнул нечто ругательное в адрес захватчиков и попытался зубами вцепиться в одного из монстров. Те тоже не особо растерялись, можно сказать, обрадовались шансу показать себя в деле, и тут же продемонстрировали хозяину замка по два ряда внушительных клыков. Вампир впечатлился демонстрацией, прикинул, что у пришельцев на одну пасть больше, и сник.

Но монстры рано праздновали победу. Драго пробыл нежитью не один век, а глупые и слабые обычно не живут так долго. Две пасти нацелились на горло вампира и… клыки сомкнулись на пустоте. Звери удивленно клацнули зубами и застыли в полном недоумении. Из-под тяжелых тел, активно работая где лапами, где крыльями, а где и зубами, кряхтя от усилий, вылез летучий мышь. Один из монстров тут же схлопотал плюху крылом, другому мышь метко плюнул прямо в глаз. Затем мышь вспорхнул на подоконник, погрозил оттуда кулачком, сплюнул и вылетел в окно.

(обратно)

24

Тирандерель с удивлением на прекрасном лице рассматривал черные деревья Адовой Глыщобы.

– Гарандарэль, я, конечно, не жалуюсь, но что-то этот лес не очень похож на приэльфийские земли. А вон та, на редкость обрадованная нашим прибытием нежить разительно отличается от обычных лесных обитателей.

И действительно, в нескольких шагах от эльфов тихо радовались своему позднему ужину штук пять шкир. Клыкастые особи скалили зубы, шипели по-змеиному, топорщили костяные шипы на хребтах и выглядели словно кто-то освежевал их заживо. Твари славились тем, что убивали не сразу: сначала заражали кровь жертвы ядом, от которого несчастная гнила заживо, и ждали, пока пища будет готова к употреблению.

Гарандарэль пожал плечами и потянулся за мечом:

– Подумаешь, слегка промахнулись.

– Промахнулись, говоришь? – усмехнулся Тирандерель и потянулся за своим клинком. – У тебя есть предположения, где мы?

– Разумеется, в Адовой Глыщобе.

– Замечательно! Мы находимся в месте, где наблюдается перенаселение нежити, а ты так спокойно об этом говоришь? Насколько мне известно, отсюда еще никто не возвращался.

– Почему никто? Виктория вернулась же отсюда.

Эльфы встали друг к другу спиной и приготовились драться.

– Молодые люди…

Вкрадчивый голос заставил эльфов вздрогнуть и оглядеться в поисках источника звука. Источником оказался летучий мышь, свесившийся с ветки ближайшего дерева.

– Кажется, я только что услышал имя одной дамы. Скажите, пожалуйста, а упомянутая вами дама случайно не ведьма?

– Случайно – да, – кивнул Тирандерель. – А что вас, собственно, так заинтересовало?

– Замечательно! – радостно пискнул мышь. – И она является обладательницей маленьких золотистых рожек и очаровательного хвоста?

– Допустим.

– Очень хорошо! – Мышь даже слетел с ветки от возбуждения. – А не подскажете ли вы мне, где теперь находится Виктория?

– А ничего, что мы сейчас немного заняты? – ехидно поинтересовался Гарандарэль, наблюдая за приготовившимися к нападению тварями.

– Ничего-ничего, – великодушно махнул крылом мышь. – Вы мне только скажите, где ведьма, и деритесь себе на здоровье.

Шкиры бросились в атаку. Эльфы тоже были не лыком шиты и мечи с собой таскали не для украшения. Руны заговоренных клинков вспыхнули серебряным светом в темноте лесной чащи. На мгновение нежить удивленно запнулась, на миг сбилась с шага, но тут же выправилась и ринулась вперед с неотвратимостью злого рока. Обычно, увидев свет магических рун на клинках, нежить не спешит с нападением. Все-таки войны магов и нечисть кое-чему научили. Руны слишком часто означали профессионального охотника за нежитью и хорошую концентрацию серебра в оружии. Только нежить Адовой Глыщобы редко сталкивалась с охотниками, а если и доводилось их дорогам пересечься, то местная живность долго и с особой нежностью вспоминала несчастных, как гурман хорошо приготовленное блюдо.

Они ударили всей мощью сразу. Эльфы взмахнули мечами, брызнула первая кровь, и ночь пронзил душераздирающий вой. Неудача соплеменников ничуть не остудила пыл остальных. Запах крови крайне возбудил обезумевших от близости добычи шкир и сделал их исключительно жестокими, они стремились рвать и кусать во что бы то ни стало.

– Извините, что прерываю такой красивый поединок. – Летучий мышь бесшумно парил над головами сражающихся. – Просто мне очень надо знать, где Вика. Знаете ли… С моим родовым замком произошло несчастье…

– Да демон с вашим замком! – отмахнулся от навязчивого нетопыря Гарандарэль. – Не до недвижимости сейчас!

Очередной выпад в сторону шкира и… клинок намертво застрял в ребрах нежити. Та и не думала испускать дух или скорбеть о полученной ране, а, напротив, грозно клацнув зубами, попыталась вцепиться в руку эльфа. Блондин не растерялся и съездил распоясавшейся нежити кулаком по зубам. Шкир от неожиданности присел на задние лапы. Эльф уперся ногой в грудь противника и с противным, чмокающим звуком извлек клинок из грудной клетки монстра. «Волколак их задери! Теперь отчищать лезвие придется неделю, не меньше, – с тоской подумал он. – Иначе отец убьет за порчу родового клинка».

– Да пропади он пропадом, этот ваш замок! – поддержал товарища Тирандерель.

– Не беспокойтесь! Он уже практически пропал… То есть его захватили, – не унимался настырный мышь. – Но мне совершенно необходимо повидаться с Викторией. Просто вопрос жизни и смерти.

– А мы тут, по-твоему, дурака валяем?! – искренне возмутился Гарандарэль.

Еще один шкир нацелился на его левую руку. Эльф не потерпел такого произвола и укоротил нежить на лапу. Но другой монстр воспользовался заминкой и полоснул Гарандарэля когтями. Тот дернулся в сторону, и когти нарезали рукав на четыре полосы, слегка скользнув по коже.

– Но я спешу! – отчаянно пискнул мышь.

– Да что за нетерпеж такой! – фыркнул Тирандерель и махнул в сторону очередного шкира клинком.

Тварь оказалась верткой: подалась по-кошачьему назад, словно кто-то невидимый дернул ее за шкирку, и зашипела.

– Мог бы и подождать, пока закончим.

– Конечно, мог бы, – согласился мышь. – Только кто кого победит, неизвестно. А вдруг шкиры вас употребят себе на ужин, а я тогда как узнаю адрес?

– Добрый ты, – хмыкнул Тирандерель. – Ладно. У эльфов клана Золотого Дракона она гостит. Только они нежить не жалуют.

– Спасибо! – радостно пискнул мышь и стрелой ввинтился в небо.

– Зачем ты ему рассказал?

– Так под руку пищит. Разве можно в такой обстановке сосредоточиться на драке?

Гарандарэль пожал плечами и отмахнулся от очередного шкира мечом.

Драго усердно махал крыльями. Идея разыскать знакомую ведьму показалась ему очень удачной. В конце концов, кто еще может помочь в истреблении нежити, нагло обосновавшейся в его родовом замке, как не боевая ведьма? Просто так обратиться к людям за помощью граф не мог. Вампир, просящий у людей помощи, выглядит по меньшей мере странно. К тому же наличие острых клыков, умение превращаться в летучую мышь в сочетании с жаждой крови, будили в представителях гомо сапиенс реакции неадекватные и опасные для любого вампира. При виде вампира население почему-то не спешило усаживаться за стол переговоров, а дружно хваталось за осиновые колья, вилы, святую воду, кресты и чеснок. Удивительная дискриминация. Эльфы, между прочим, тоже бессмертны, однако при их виде народ не демонстрирует подобных реакций.

Я выпила чашечку горячего шоколада, смакуя каждый кусочек, съела зефиринку и уже собралась проверить, так ли удобен для сна диван, как выглядит, когда магический кристалл издал на редкость зловредную трель. Возникшую мысль расколотить надоедливую сферу я тут же задушила в зародыше.

– Надо было включить автоответчик, – подлил масла в огонь Василий.

Окончательно обозлившись на весь мир, я активировала кристалл и, не дожидаясь картинки, рявкнула:

– Ну? И кому это там не спится?

– Мне, – лаконично бросил Липай. – Забыл спросить: оборотень Мелены еще с тобой?

– Конечно нет. Он решил не рисковать. Эльфы не большие поклонники нечисти, и он решил не дразнить лишний раз гусей. А что? Мелена соскучилась?

Липай скривился, словно глотнул уксуса вместо молока:

– Нет. Просто если ты хочешь, чтобы я забрал Лешу, мне нужен хороший проводник.

Хм. Логично. Даже если я сейчас дам ему свои координаты, о которых, к слову, я не имею никакого понятия, так как летела сюда на драконе, то телепортироваться прямо в город он не сможет. Эльфы очень хорошо защищают свои города от незваных гостей.

– Если честно, то я понятия не имею, где сейчас Филька. Но на всякий случай дайте мне свои координаты. Вдруг нам повезет, и он объявится.

Только я отложила кристалл в сторону, как послышался громкий дробный стук в окно. До меня не сразу дошло, что стучат именно в окно. Когда между землей и подоконником высота не один, и даже не два этажа, как-то не ожидаешь гостей с той стороны. Обычно визитеры предпочитают более традиционные способы похода в гости – через дверь. Поэтому настойчивый стук в окно меня удивил.

За окном, методично взмахивая крыльями, завис приличных размеров летучий мышь.

– Привет! – махнул лапкой он.

– Драго? – опешила я. – А ты-то что здесь делаешь?

– Виктория, мы давно не виделись, и я думал, ты будешь рада меня видеть, – ничуть не смутился вампир.

– Граф, – любезно улыбнулась я. Несмотря на то, чтó обо мне думают окружающие, я вполне могу быть милой, разумеется, если считаю нужным. – Хотите сказать, что проделали путь из Адовой Глыщобы и теперь рискуете пополнить собой коллекцию чучел нежити, принадлежащую местным эльфам, ради того, чтобы напомнить мне о нашем знакомстве? Очень любезно с вашей стороны.

Мышь прижал перепончатое крыло к груди и отвесил замысловатый поклон. Некоторые, даже стоя на твердой земле, не могут изобразить такое движение и выглядеть при этом элегантно. А вампир умудряется проделать все в воздухе. Сказывались века тренировок.

– Вы не только прекрасны, но и сообразительны. Редкое сочетание для человеческой женщины, – заметил он. – Разумеется, я проделал столь длинный путь не для того, чтобы увидеть красоту ваших глаз. Хотя, поверьте мне на слово, они этого стоят. Впрочем, прежде, чем я поведаю вам о цели своего визита, может быть, вы окажете мне небольшую любезность и впустите внутрь? Я, конечно, не жалуюсь, но я очень устал и хотел бы присесть.

– Садись. Кто тебе мешает? – безразлично пожала плечами я. – Тебе особое приглашение нужно?

– О прекрасная звезда ночи! – Мышь театрально прижал правое крыло к груди. Как он при этом умудрялся оставаться в воздухе, одному вампиру известно. Но факт есть факт. – Пою хвалу вашей удивительной прозорливости. Ведь всем известно, что вампир не может войти в жилище, если только его туда не пригласить.

Вот блин! А ведь правда. Я стыдливо потупилась, стараясь скрыть собственное замешательство. Надо же было забыть такую элементарную вещь! Да любой первокурсник выпалит этот общеизвестный факт, даже если его разбудить посреди ночи.

– Ладно, – вздохнула я, отступая в сторону. – Заходи. Гостем будешь.

Драго благодарно пискнул и влетел в окно. Видимо, вампир действительно очень устал, так как вместо обычной посадки он со всего маху шлепнулся на стол, уронив со столешницы тарелку и пару подсвечников. Массивным бронзовым подсвечникам хоть бы хны, а тарелка украсила своими фарфоровыми осколками пол. Вампир вольготно раскинул конечности в разные стороны, как морская звезда в ласковых волнах прибоя, издал долгий протяжный стон, призванный выбить из чувствительной девичьей души море слез и сочувствия, и голосом находящегося при смерти больного попросил немного свежей крови для практически умирающего организма.

– Лишней крови у нас нет! – не терпящим возражений тоном отрезал Васька. – Но есть сколько угодно святой воды. Стакан этого живительного напитка подойдет?

От щедрого предложения мышь резко прекратил отдавать богу душу и поперхнулся от неожиданности.

– Вы что? Шуток не понимаете? – вытаращил глаза он.

– Я отказываюсь понимать шутки в столь поздний час, – возразила я. – Скажите, граф, вы отважились на утомительное путешествие только ради того, чтобы позабавить меня мягким неназойливым юмором? В таком случае вам стоит подождать, пока я свяжусь с эльфами клана Раскидистого Дуба. Они до сих пор выращивают ту замечательную березку, которую вы почему-то обозвали дубом редкого белоствольного вида.

– Нет! – окончательно забыв усталость, мышь взметнулся куда-то под потолок. – Не думаю, что эльфы обрадуются, если вы их поднимете посреди ночи.

Я оценила расстояние между нами и выдала ироничную улыбку. Неужели вампир действительно считает расстояние между нами безопасным? Какая наивность.

– Ага. А меня, значит, можно поднимать с постели в любое время суток?

– Ты слишком сгущаешь краски. К тому же ты не спала, а так поздно я могу прилететь только к тебе.

– Хм! Большая честь для меня, – скептически фыркнула я. – А о магических кристаллах сиятельный граф что-нибудь слышал? Думаю, вполне можно было обойтись коротким сообщением на автоответчике.

– Да не мог я позвонить! – взволнованно вскричал мышь и возбужденно заметался под потолком. – Кристалла у меня никогда не было. Есть только зеркало… Но оно осталось в замке. А замок… замок захватили!

– Что?! – от неожиданности я села, причем мимо стула.

Васька галантно помог мне подняться на ноги.

– Вот это новость, – согласился он.

– Но кто мог захватить замок, стоящий практически в самом центре Адовой Глыщобы? – поразилась я.

В саму Адову Глыщобу вообще никто не ходил. Местечко служило превосходным рассадником всякого рода нежити, которая развелась там в неимоверном количестве и искренне считала любых гостей хорошим дополнением к своему меню. Насколько мне известно, из этого «прекрасного» местечка живыми выбралась только наша группа, и то потому, что нашим проводником был граф. Соваться в Адову Глыщобу – самоубийство чистой воды, и не знает этого только совсем уж безнадежный кретин.

– Наверное, их было много, – предположил Васька, надеясь на захватывающий рассказ.

– Ну как вам сказать… – Мышь осторожно спланировал назад на столешницу и растерянно почесал лапкой затылок. – Не очень много… В общем… Он был один. Но с ним была пара монстров.

– А вот с этого места прошу поподробнее.

Я бросила тоскливый взгляд в сторону кровати, на которой раскатисто, с посвистом храпел Леша, забралась с ногами в ближайшее кресло и приготовилась слушать. Что ж, если уж мне не суждено сегодня выспаться, хотя бы послушаю увлекательный рассказ графа. Хотя признаю, что обмен не равноценный.

Рассказ Драго был краток и сопровождался активной жестикуляцией лапами и крыльями. Даже уши принимали в монологе участие. Мышь метался по столу, как несменяемый челнок у хорошей ткачихи, совершенно не обращая внимания на такие досадные препятствия, как посуда. Все, что могло, – упало, что могло разбиться – разбилось. Василий тщетно пытался спасти хоть что-нибудь из имущества. Ему удалось спасти лишь одну чашку, и к концу повествования кот искренне горевал о погибшей посуде, нежно прижимая чудом уцелевший предмет к пушистой груди. При виде учиненного летучим мышом погрома сердце кота сжималось и на глаза выступали слезы. Увлекшийся Драго отнес это на свой счет:

– Не плачь, друг мой! Моя душа тоже скорбит о потери родового гнезда. И для меня большое утешение знать, что Виктория поможет мне его вернуть!

Кошачьи глаза сверкнули опасным блеском. Граф отвел лапку в сторону, распахнул крылья и приготовился толкнуть приличествующую случаю речь, но получил уцелевшей чашкой в лоб и, сделав два сальто назад, врезался в стену. Блаженная улыбка озарила мышиную мордочку, и он медленно сполз на пол, где и затих.

– Ну зачем ты так? Какой-никакой, а гость.

В ответ Василий пожал пушистыми плечами:

– Да? Между прочим, этот гость перебил массу дорогой посуды. И в довершение всего хочет затащить тебя в лес, полный нежити. Виктория… – Глаза кота подозрительно прищурились: – Ты же не поедешь с ним отвоевывать замок в Адовой Глыщобе? У нас своих проблем навалом.

Я задумчиво посмотрела на картинно раскинувшегося на полу мыша. Безвольно обмякшее тельце выглядело и смешно и трогательно одновременно.

– Тебе так жалко испорченную посуду?

Начавший было подбирать осколки кот тут же уронил их обратно.

– Прежде всего мне жаль нас, – подбоченился он. – Я понятия не имею, кто польстился на его замок и решил переехать в лес, кишащий всякими плотоядными тварями. Возможно, у этого отморозка были на то веские причины. Но я вовсе не горю желанием мчаться в жуткий лес и выдворять незваного гостя из жилища вампира, которого, к слову, мы видели от силы пару раз.

В другое время я стала бы спорить до посинения. Но не сейчас, когда я жутко устала, дико, до рези в глазах, хотела спать, а рассвет приближался с неотвратимостью злого рока. К тому же на моей кровати удобно расположился целитель из группы Липая. Спать в компании агукающего, пускающего слюни и к тому же храпящего парня? Ну уж нет…

– Васенька… – Мой голос прозвучал так ласково, что котик сразу напрягся, предположив все самое худшее. – Ты ведь поможешь привести в чувство графа?

– Конечно, помогу. А зачем?

– Чтобы добраться к нам и забрать своего целителя, Липаю нужен хороший проводник, а Филька улетел. Думаю, Драго – прекрасная кандидатура на эту роль. А ты как считаешь?

– Гениально! – восторженно выдохнул фамилиар.

Я скромно потупилась. Похвала мне была приятна. Пусть и прозвучала она из уст черного кота.

Не откладывая дело в долгий ящик, Васька метнулся в ванную комнату и вернулся оттуда с большой кружкой воды.

– Восстань! – мрачно воззвал он и щедро окропил бесчувственного мыша водой.

– А-а-а!!! – завопил тот и свечкой взвился под потолок. – Убивают!

– Заканчивай истерику. – Тоном, не терпящим пререканий, заявил кот. – Живешь не один век, а кричишь как девчонка.

Драго закогтился на лепнине потолка, обвиняюще ткнул в сторону Василия крылом и возмущенно пискнул:

– Я был совершенно беспомощен, а вы… вы облили меня святой водой!

– Не говорите ерунды, граф! – устало отмахнулась я. – Если бы вода в кружке была святой, нам осталось бы только смахнуть ваши бренные останки в камин. А раз уж вы до сих пор живы, извольте прекратить истерику и спуститься с потолка. У меня уже вся шея затекла.

– И не подумаю, – откликнулся мышь.

– Ладно, – тяжело вздохнула я. – У меня совершенно нет ни сил, ни времени, чтобы уговаривать неадекватного вампира взять себя в руки (или крылья) и спуститься вниз. Сегодня я успокаивала дракона, угрожала мечом местному Правителю, выпустила из тюрьмы демона и еще кучу народу. Я еле выдворила из собственной постели какого-то придурка, мне всучили совершенно невменяемого целителя и в довершение всего предложили покинуть замок на рассвете, а я еще даже не ложилась спать. И теперь, вместо того чтобы спокойно отправиться на боковую, я стою посередине комнаты и уговариваю нежить спуститься с потолка. И все это за один день. Поэтому, граф, настоятельно рекомендую спуститься…

– А то что? – с вызовом вопросил мышь.

– А то я буду вынуждена выдать вас эльфам. Что-то подсказывает мне: вампиров они тоже не любят.

Мышь испуганно пискнул и поспешил спуститься вниз, эффектно приземлившись на облюбованную раньше столешницу.

– Ладно-ладно. Я уже спустился.

– Вот и славно, – мило улыбнулась я. – А теперь, милый граф, вернемся к нашим баранам…

– Каким баранам? – удивленно нахмурился мышь.

Искреннее недоумение на мордочке зверька выглядело настолько комично, что мне с трудом удалось подавить смех.

– Это фигуральное выражение, – махнул лапкой кот. – Это значит, что Вика желает вернуться к изначальной теме разговора.

«Какой у меня начитанный фамилиар», – умилилась я.

– Итак, граф, я хочу попросить вас об одном одолжении.

– Звучит многообещающе, – иронично хмыкнул тот. – Но что я с этого буду иметь?

– Фи, граф! Что за меркантильность? – нагло вклинился кот. – Разве истинный джентльмен не сочтет за честь выполнить небольшую просьбу дамы?

– Небольшую – возможно. Насколько мне известно, у Виктории не бывает маленьких и незначительных просьб.

– Возможно, – неопределенно повела плечами я. – Но, во-первых, после того, как вы умудрились перепутать саженец березы с дубом и поставили меня перед кланом Раскидистого Дуба, мягко говоря, в неудобное положение, вы, граф, теперь мне не просто должны, а очень обязаны. Во-вторых, вы сами намерены просить моей помощи в отвоевании у незваных гостей своего родового гнезда. Или я что-то не так поняла?

Мышь стыдливо потупился и зашаркал лапкой по столешнице. Маленькие коготки издавали противный скребущий звук, как кошки, скребущие на душе.

– Ладно, – тяжело вздохнул он, не отрывая обреченного взора от гладкой поверхности стола. – В конце концов, помочь оказавшейся в беде даме мой долг. И благородная кровь графов Носфератус кипит в неудержимой жажде подвига.

Мышь встрепенулся, эффектно распахнул крылья и принял позу супергероя перед ответственным заданием. Получилось прикольно. Ну просто Бэтмен в миниатюре!

– Правильное решение, – похвалила я. – Тем более что задание плевое… Вам надо всего лишь слетать к командору Липаю и привести его сюда.

– Это к тому самому командору, грозе нечисти и кошмару всей нежити? – осторожно поинтересовался граф.

Я кивнула. Игорь действительно прославился своими охотничьими рейдами на нежить, и то, что он умудрился пережить их все, говорило о многом. Например, некоторые студенты Академии утверждали, что молодых вампиров пугают его именем, обещая, что к тому, кто плохо будет себя вести, непременно явится Липай с осиновым колом наперевес.

– Мамочки! – ахнул Драго и соскользнул в спасительный обморок.

– Опять?! – возмутился Васька. – Надо же, какой чувствительный вампир попался! Этак мы с ним до утра провозимся.

– Твои предложения? – живо заинтересовалась я.

– Предлагаю сбрызнуть страдальца святой водой. Это наверняка приведет его в чувство.

– А-а-а!!! – завопил мышь, и не только пришел в себя, но и бодро взмыл вверх и привычно вцепился в лепнину потолка. – Садисты!

– Смотри-ка, подействовало, – довольно потер лапки пушистый стратег.

– Виктория! – возмутился мышь. – Не позволяйте своему коту меня запугивать.

– Граф, – примирительно молвила я, – вы ведете себя как ребенок. Для вампира с более чем столетней историей вы чересчур эмоциональны. Да, я прошу вас оказать мне небольшую услугу…

– Небольшую услугу? – фыркнул тот. – Вы посылаете меня к командору, который считает, что день прожит зря, если он не умертвит хотя бы одного вампира. И наверняка он получает от этого огромное удовольствие.

Я удивленно уставилась на мыша. Признаться, общение с собеседником, который запросто свисает с потолка как какой-нибудь сталактит, чревато перенапряжением шейного отдела позвоночника. Я помассировала затекшую шею, и в голове возникла яркая картинка под названием «Липай со зверским выражением лица убивает беззащитного вампира осиновым колом». Б-р-р. Зрелище не для слабонервных, беременных, детей и просто людей со слабым желудком. Убить вампира совсем непросто. А уж убить кровососа с более чем столетним стажем – очень и очень сложно. Тут осиновым колом не обойдешься. К слову, вогнать в кого-то деревянный кол, пусть и очень хорошо заточенный, требует хорошей силовой подготовки и наличия увесистого молотка.

Вампир, переваливший за сотню лет, помимо быстроты реакции, гипноза и прочего в том же духе, обладает еще и потрясающей живучестью. В таком возрасте даже пробитое насквозь сердце не всегда является гарантией смерти нежити. В любом пособии по вампироведению сказано, что столетнего вампира следует обезглавить, вынуть сердце, сжечь все в разных местах, а пепел развеять над тремя водоемами. Причем книжки дополнялись такими реалистичными и кровавыми картинками, что мало кто выдерживал просмотр до конца, не ретировавшись в туалет, особенно если плотно поел. Поэтому, чтобы получать от процесса усекновения вампира удовольствие, нужно быть либо садистом, либо извращенцем, либо серийным маньяком.

– Я вовсе не прошу вас покончить с собой, отправляясь прямо в руки истребителей. Дело в том, что командору нужен проводник, и он примет любую помощь, невзирая на личность. В обмен за оказанную услугу вы могли бы рассказать ему ту же историю, что и мне. Только подумайте, у вас в должниках будет командор отряда истребителей нежити! Такое случается далеко не каждый день.

Мышь задумчиво почесал крылом нос.

– Гениально! – обрадовался он. – Любой истребитель двумя руками ухватится за шанс уничтожить толпу нежити!

Лично я не разделяла его энтузиазма, так как искренне полагала, что истребитель и самоубийца вовсе не одно и то же. Обилие и удивительное многообразие нежити, проживающей в Адовой Глыщобе, известно всем и каждому, но никто не рвется туда с карательной экспедицией. Это как раз тот случай, когда нечисть проще игнорировать, чем бороться с ней. Тем более что твари тоже предпочитают не покидать пределов своего импровизированного заповедника.

Но не говорить же об этом графу, он может обидеться и отказаться от почетной роли проводника. Тогда я окажусь за воротами эльфийского града в компании пускающего слюни целителя. И что тогда?

Я тряхнула головой, смахивая ненужные мысли, и усилием воли задушила так некстати прорезавшуюся совесть. В конце концов, истребителям полезно будет узнать, что нашлись отморозки, которые позарились на недвижимость в лесу, переполненном нежитью. Я дала графу координаты группы Третьякова, распахнула окно, и летучий мышь вылетел в ночное небо.

(обратно)

25

Я с тоской посмотрела в сторону кровати, которую нагло оккупировал целитель. Раскатистый храп Леши наводил на мысль, что пожизненный срок в тюрьме для магов-преступников не такое уж серьезное наказание.

– Васенька, – задумчиво позвала я. – Ты ведь у меня такой запасливый… У тебя случайно нет берушей?

– Нет, – тихо вздохну фамилиар. – Но у нас есть вата. Если ее скомкать, выйдет практически то же самое.

– Гениально! – обрадовалась я и буквально затискала умного котика в объятиях.

В этот момент с ужасающим треском рухнула дверь, и на пороге эффектно возник Призрак с мечом наголо. Несколько секунд я в остолбенении таращилась на эльфа.

– Вика! Он нам дверь выбил! – возмутился Васька.

– Действительно, Призрак! – Для пущего эффекта я звучно поцокала языком. – Разве у эльфов принято выносить дверь в комнату дамы? Да еще ночью, когда порядочные люди уже спят. Или это только у людей есть традиция стучаться, перед тем как войти?

– И что скажет Повелитель, узнав о вашем бесцеремонном вторжении? – вкрадчиво поинтересовался кот, наступая на вооруженного эльфа.

– Похвалит, разумеется, – отрезал тот и спокойно отодвинул пушистого заступника в сторону. – Было бы непростительным упущением с нашей стороны допустить, чтобы без пяти минут принцесса дружественного нам клана пострадала от нападения нежити.

Признаться, я несколько опешила от подобного заявления. Надо же, в кои-то веки на эльфийский город напала нежить, а я так заболталась с Драго, что прошляпила все самое интересное. Никогда не прощу явившемуся некстати вампиру, что лишилась такого развлечения.

– А на вас напали? – С предвкушением долгого и интересного рассказа о героической обороне крепости поинтересовалась я. – И много их было?

Призрак настороженно ощупал комнату взглядом профессионального телохранителя. Ощущение такое, что окружающее пространство тщательно просканировали на наличие взрывчатых, химических веществ и потенциально опасные организмы. Честно говоря, от такого у меня волосы становятся дыбом.

– Я не могу точно определить, сколько было нападающих. – Призрак осторожно прокрался к окну, резко распахнул ставни и высунулся в окно. Я невольно вздрогнула, хотя умом понимала: чтобы рассмотреть летучую мышь в кромешной темноте, надо обладать прибором ночного видения, да и сам граф наверняка уже далеко. – Система оповещения сработала на появление в замке нежити, сигнал удалось отследить только сейчас… Кажется, здесь никого нет, хотя очень сильно фонит…

– Насколько я понял, вам что-то померещилось, и это послужило основанием для наглого вторжения в наши апартаменты? – в очередной раз возмутился Васька. – Это просто беспредел какой-то! А ваш Правитель – главный беспредельщик! Хорошенькое дельце – выдворить нас из города ни свет ни заря и предварительно не дать выспаться как следует! Да я вас за это… Да я… – Васька черной молнией метнулся к сумке и рывком выдернул из ее глубин увесистую чугунную сковородку на длинной ручке. – Да я вас за это сковородкой стукну!

– Неужели? – в предвкушении осклабился эльф, и мне до боли в руке захотелось врезать ему хорошенько, чтобы стереть наглую ухмылку с прекрасного лица. – Ты всего лишь маленький комок меха, который ничего больше не умеет, кроме как действовать окружающим на нервы. Просто сам поражаюсь своему долготерпению. Думаю, твоя хозяйка не слишком расстроится, если я лишу ее общества наглого назойливого животного.

В руке Призрака зловеще сверкнул меч.

Это он на моего кота с оружием? Я несколько растерялась от неожиданного поворота сюжета.

– Минуточку! – возмущенно подбоченилась я. – По какому праву вы угрожаете моему коту?

– Да! – радостно поддакнул Васька.

Эльф переключил свое внимание с мохнатого любимца на меня. Не то чтобы я вообще не любила взглядов мужчин в мою сторону. Наверное, дело в том, как именно они это делали. Одно дело, когда тобой восхищаются, другое, когда рассматривают, намечая места, куда в перспективе можно всадить меч. Просто мурашки по всему организму.

– Так ответь ему тем же, – настоятельно порекомендовал Ахурамариэль.

«Ага, – окончательно пригорюнилась я. – Вон он какой большой и сильный. И меч у него огромный есть. А у меня из оружия только рожки. К тому же полуголые девушки обычно производят на мужчин впечатление, только это явно не устрашение противника…»

– Как раз на такой случай у тебя есть я, – самодовольно хихикнул меч. – Сдается мне, эффектное появление из ниоткуда клинка может переломить ситуацию в твою сторону. Так что ни в чем себе не отказывай.

В моей руке медленно соткался клинок. Узорчатая сталь сверкнула в свете свечей. Призрак в очередной раз удивленно изогнул бровь.

– Леди, – промурлыкал он. – Я прощу наглое поведение вашего кота и даже не стану устраивать дальнейший обыск, если вы откроете мне маленький секрет… Где вы все-таки прячете свой меч?

– Да как вам сказать… – задумчиво протянула я.

– Ты же не станешь открывать правду первому попавшемуся эльфу? С него станется препарировать тебя, как особый вид насекомых, чтобы понять сам принцип явления.

Я внутренне содрогнулась. Оригинальный способ умереть во цвете лет!

– Даже не думай! – вклинился между нами фамилиар. – Ты этого типа третий раз в жизни видишь и вообще замуж выходишь!

Это он к чему? – удивленно нахмурилась я. Призрак тоже удивился, затем настороженно прислушался и кивнул.

– К сожалению, вынужден вас покинуть, – вымолвил он. – Но мы вернемся к этой теме при первой же возможности.

Он резко развернулся на каблуках и покинул комнату.

– Ну теперь-то я точно лягу спать! – возликовала я, падая на диван.

И в очередной раз ошиблась. Оконные створки затрепетали, распахнулись в разные стороны, от удара о противоположные стены хрупкое стекло лопнуло и с траурным звоном осыпалось вниз. Я подпрыгнула от неожиданности, а Васька моментально растерял свой лоск и воспитание и зашипел, вздыбив шерсть, как любой помоечный кошак. На засыпанный стеклом подоконник, хрустя как лыжник по первому снегу, влез тот самый эльф, который в самом начале вечера мило предлагал сопроводить нас к какой-то там матери. Помнится, я не менее мило отказалась. Вот уж не знала, что простой отказ может произвести такой необычный эффект: превратить высокомерного перворожденного в неадекватного маньяка, лазающего к приезжим ведьмам в окна с букетом черных роз наперевес.

Васька уставился на незваного гостя с неподражаемой смесью удивления и ужаса, как индус, обнаруживший королевскую кобру в собственной постели.

– Это еще что за явление на сон грядущий? – возмутился он. – Молодой нелюдь, вы хотя бы на часы смотрели, прежде чем врываться к даме без доклада?

Не то чтобы эльф до этого улыбался, но теперь бедняга совсем сник. Впрочем, у меня было не то настроение, чтобы бросать утопающим соломинки, а лично в него я бы с огромным удовольствием запустила бы бревном, окажись у меня под рукой таковое.

– А что? У вас здесь в моде поздние визиты? – ехидно поинтересовалась я.

Эльф потупился, скромно шаркнул ножкой по полу, шмыгнул носом и всучил мне букет. К слову сказать, розы были шикарные: огромные, нежные цветы темно-бордового, почти черного цвета. Они издавали едва уловимое, изысканное благоухание, атласные лепестки блестели вечерней росой. Даже жалко, что такой красоте суждено погибнуть в хрустальной вазе. Я невольно залюбовалась нежной прелестью цветов.

– Вика! Что же ты стоишь как громом пораженная? Давай выставим наглеца за дверь, и все дела! В противном случае сна нам сегодня не видать как собственных ушей, – ворвался в безмятежное течение мыслей возмущенный голос кота.

Я рассеянно моргнула, пытаясь сфокусировать взгляд на окружающем мире. Увиденное не радовало. Выбита дверь, окно зияет пустотой и ночной ветер игриво колышет обрывки штор. Спать на графских развалинах? Ну уж нет! Тут и закрытая дверь не спасала от нежданных визитеров, а ее отсутствие сводило шансы побыть в тишине и покое практически к нулю. Взвесив все «за» и «против», я мило улыбнулась эльфу и как бы невзначай поинтересовалась:

– Скажите, пожалуйста, а в этом замке у вас есть своя комната?..

После того, как Мистраэль расстался с Верховной жрицей, он в полном смятении ринулся в собственную комнату и принялся нервно измерять ее шагами, изредка меняя направление. Комната была небольшой. В ней помещались только шкаф, кровать, скромных размеров письменный стол и деревянный стул. Поэтому в своих метаниях Мистраэль попеременно пересчитал все острые углы собственной мебели, но даже не заметил этого.

Эллизариэль загадала сложную загадку. Как, скажите на милость, можно соблазнить незнакомую ведьму, имея в распоряжении всего лишь ночь? Это только в сказках прекрасному перворожденному стоило прикоснуться к смертной, как она забывала все на свете и уходила вслед за возлюбленным, не задавая лишних вопросов. Реальность же разительно отличалась от мифов. Не далее как сегодня (или уже вчера?) человеческая ведьма угрожала нанести его внешности непоправимые увечья мечом. Мистраэль задумался. Может, ее опоить чем-нибудь?

– Это просто гениально! – возрадовался перворожденный. – Именно опоить… Да, сдается мне, любовное зелье будет здесь уместным.

Эльф стрелой метнулся в кладовую, где хранились разнообразные зелья, и схватил с одной из полок требуемый флакон. Он не стал заморачиваться с самостоятельным изготовлением любовного напитка. Во-первых, для этого у него не было нескольких недель, во-вторых, зачем корпеть над сложным составом, если в наличии имеется готовый. Затем Мистраэль сбегал в погреб и изъял из личных запасов матери бутылку коллекционного вина. Теперь у него было не только зелье, но и жидкость, в которую его можно было подмешать. Раз уж его поставили в жесткие временные рамки, Мистраэль решил действовать наверняка, чтобы сразить даму буквально наповал. Он решил сервировать для леди романтический ужин. И подошел к этому делу творчески.

На письменный стол легла новая личина. Теперь это были не просто три деревянные, отполированные и покрытые лаком доски, а резной столик, миниатюрный и изящный. На него ажурной паутиной легла мягкая кружевная скатерть, светясь в темноте совершенством хитроумного плетения. Казалось, созданные ловкими пальцами неизвестных искусниц, вот-вот оживут и легко спрыгнут на пол тонконогие серны, и поскачут куда-то зайцы. Мистраэль невольно залюбовался полученным эффектом. Ставить на это совершенство что-либо казалось почти святотатством, если бы высокие хрустальные бокалы не были бы так прекрасны. Свет трех свечей в серебряном чеканном подсвечнике причудливо отражался в ломаных гранях хрусталя. Бутылка старого вина (за которое мать наверняка его убьет, если ничего не выгорит) и старинная фарфоровая ваза с лучшими фруктами, выращенными заботливыми руками придворных садовников, дополнили натюрморт.

Мистраэль придирчиво осмотрел полученную композицию со стороны, словно талантливый скульптор свое лучшее произведение, и недовольно наморщил лоб. Все было почти идеально, но чего-то не хватало. Что бы это могло быть? Эльф медленно обошел столик, задумчиво постукивая указательным пальцем правой руки по уголку губ.

– Ну конечно! – радостно воскликнул Мистраэль, подпрыгивая на месте. Нечто подобное испытал Ньютон, когда на его голову свалилось яблоко. – Цветы!

И букет просто обязан быть под стать сервировке стола! Тут обычными ромашками не обойдешься. Значит, необходимо обзавестись прекрасными цветами в сжатые сроки, и одна идея, где добыть последний компонент грядущего романтического свидания, у него имелась. Мистраэль щедро плеснул приворотное зелье в один из бокалов и умчался в сторону личного цветника Правителя. Именно там цвели самые прекрасные растения, собранные по всему свету и улучшенные благодаря стараниям придворных садовников. Надо было спешить. Эта ночь не продлится вечно.

В некотором роде Мистраэлю повезло: ни одному эльфу просто в голову не приходило, что цветы из личной оранжереи Повелителя можно оборвать на букеты, и поэтому охрану никто не выставлял. Мистраэль гибкой тенью проскользнул внутрь первой попавшейся теплицы. Ему повезло. Именно здесь выращивались самые прекрасные сорта роз. Он выбрал черные. Необычные цветы обладали почти завораживающей красотой и тонким сладким ароматом.

Мистраэль пристально оглядел окрестности и обнажил клинок. Блеснуло стальное лезвие, и вместе с шипастыми стеблями, покорно легшими в руки, в пораженный собственной смелостью мозг вошла мысль: если докажут, что в пропаже цветов виновен именно он, его ждет долгая и мучительная смерть за кражу уникальных растений. Мистраэль тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Глупо думать о том, что еще не свершилось. Не пойман – не вор.

Он выскользнул из ограбленной оранжереи так тихо, что стороннему наблюдателю показалось бы, будто это причудливая игра света и тени в серебряном свете луны. Мистраэль крепко прижался спиной к каменной стене одной из башен и попытался перевести дух. Пульс раненой птицей бился где-то в районе горла, мешая нормально дышать. Стук сердца барабанным боем отдавался в ушах, казалось, вот-вот высунутся из окон эльфы, разбуженные громким ритмичным звуком. Он глубоко вздохнул и попытался сосчитать до десяти, чтобы успокоиться.

Вдруг звезды заволокло тучами. Ветер налетел буквально из ниоткуда, и в его надсадном вое явственно угадывался громкий лязг оружия и крики, словно кто-то гнал во весь опор своих лошадей, причем топот последних раздавался откуда-то сверху. Эльф удивленно моргнул и машинально прижал к себе букет. Он даже не почувствовал, что острые шипы легко вспарывали ткань рубашки и впивались в кожу.

И тут в ночном небе показалась кавалькада всадников. Мистраэль затаился, боясь лишний раз вздохнуть и тем самым выдать пришельцам тайну своего местоположения. Воины резко осадили своих ретивых коней и те, горячась, принялись бить передними копытами. От группы отделился один из воинов и, бряцая оружием, направил своего жеребца к горящему окну северной башни. Мистраэль невольно задумался: кому так не повезло? Визит подобных охотников не сулит ничего хорошего вне зависимости от времени суток, когда его нанесли. И почему не воет охранная сигнализация замка? Магический контур круглосуточно охранял город от непрошеных гостей. Неужели защита стен ослабла? Или дело в том, что гости прибыли с неба?

Тем временем всадник деловито подрулил к одному из окон, легко перекинул через подоконник какой-то объемный сверток и скрылся внутри. Любопытство заставило Мистраэля плюнуть на соображения безопасности. Стараясь не шуметь, он ловко вскарабкался на макушку одного из садовых деревьев. Благо дерево стояло близко к северной башне и выросло достаточно высоким, чтобы можно былос него подсмотреть, что происходит за нужным окном. Единственное неудобство заключалось в полном отсутствии звукового сопровождения картинки.

Тем временем слуа не терял времени даром; он оглядел комнату, остановил взгляд на гигантской кровати и прямиком направился к ней. Мистраэль замер от неожиданности и даже перестал дышать. Незваный гость бросил сверток прямо поверх шелкового покрывала и сам плавно скользнул следом. Увиденное потрясло Мистраэля до глубины души; он сделал резкий вздох, тут же хрупкое равновесие было безнадежно потеряно, и эльф, ломая сучья и размахивая руками, ухнул вниз. Несмотря на критичность ситуации, он не орал во все горло, а до крови прикусил нижнюю губу. Если привлечь внимание слуа, они вряд ли поспешат на помощь, скорее добьют, чтобы не мучился.

Встреча с землей прошла жестко. Удар выбил из легких весь воздух, перед глазами поплыли разноцветные круги, а в голове поселился колокольный звон. Пока Мистраэль лежал на земле, пытаясь глотнуть хоть немного воздуха, на подоконнике появился слуа и просто прыгнул вниз. Несколько мучительных секунд Мистраэль не дышал, не двигался, просто таращился на летящего прямо на него слуа. Отползти или откатиться он не мог. Оставалось только лежать и беспомощно глядеть на падающего с неотвратимостью рока воина. Конь слуа коротко заржал и кинулся хозяину наперерез. Мощные копыта скакуна взрыли землю буквально в двух сантиметрах от лица обомлевшего эльфа. Слуа приземлился точно в седло, дал скакуну шенкелей и с диким гиканьем умчался в ночь, оставив эльфа пребывать в беспамятстве.

Мистраэль открыл глаза и долго не мог понять, почему он лежит, усыпанный цветами, ночью на сырой земле. Некоторое время он просто бесцельно пялился в звездное небо, пытаясь сообразить, что произошло, пока его внимание не привлекло хлопанье кожаных крыльев. Удивленный эльф даже приподнялся на локтях, когда увидел, как приличных размеров летучая мышь подлетела к одному из окон башни и принялась скрестись, умоляя впустить внутрь.

– Это еще что такое? – нахмурился Мистраэль. – Неужели нежить пробралась в город? Этого просто не может быть!

Словно в насмешку над недоумением эльфа, вышеупомянутая нежить вампирского происхождения добилась-таки, чтобы ее впустили. Тихо стукнула, отворяясь, оконная створка, мышь радостно пискнула и впорхнула внутрь. Мистраэль подхватил рассыпавшийся букет и диким котом метнулся на дерево. Интересная ночь выдалась!

Эльф застыл на своей ветке, мысленно стараясь сродниться с ней. Одного падения более чем достаточно. А в комнате хвостатая ведьма, обернутая в банное полотенце, обсуждала что-то с вампиром, спокойно сидящим на столике. Затем летучий мышь преспокойно выпорхнул в окно.

– Однако!.. У моей будущей супруги такая насыщенная ночная жизнь, – усмехнулся Мистраэль. – Это же сколько народу придется выгонять из ее спальни…

С другой стороны, все это еще раз доказывало прозорливость матери. Пожалуй, подобная популярность супруги действительно может сослужить хорошую службу. И что они в ней только нашли? В этот момент дверь в комнату ведьмы рухнула, и внутрь ворвался Призрак собственной персоной.

– И этот туда же! – то ли восхитился, то ли удивился Мистраэль. – При такой конкуренции, действительно, без любовного зелья не обойтись.

Призрак окинул комнату напряженным взглядом льдистых глаз и прошествовал к окну. Мистраэль замер и честно попытался не дышать. Неизвестно, чем дело кончится, если его обнаружат в таком щекотливом положении. Объясняй потом народу, зачем подглядывал за человеческой женщиной ночью. И что твои намерения были исключительно честные. Кто же в это поверит? Призрак высунулся в окно и пристально вгляделся в темноту. Мистраэль застыл на ветке. Даже сердце пропустило несколько тактов, чтобы не выдать владельца своим громким стуком. Это длилось несколько мучительных секунд, которые показались Мистраэлю вечностью. Наконец Призрак отошел от окна. На Мистраэля нахлынуло такое облегчение, что он чуть не сполз вниз по веткам на землю. Тем временем Призрак с ведьмой о чем-то поспорили. Дело едва не дошло до поединка, но вдруг эльф убрал меч, развернулся на каблуках и покинул поле боя.

Мистраэль облегченно выдохнул и с удивлением обнаружил, что до сих пор задерживал дыхание. Он еще раз осторожно прикинул расстояние от ветки до окна ведьмы. Далековато получалось. Тут не обойтись без навыков левитации, иначе отчаянному любителю прыжков в длину грозит жесткое падение. В прошлый раз сучья и ветки хоть как-то смягчили удар, но не факт, что второй раз повезет.

По всему выходит, что у будущей супруги весьма активная ночная жизнь и народ из ее спальни придется буквально выталкивать взашей… Мистраэль задумчиво почесал нос. Ничего. Выйдет замуж – остепенится. Да и щедрая порция приворотного зелья в споре за сердце ветреной ведьмы далеко не последний аргумент. Эльф мысленно встряхнул себя за шкирку, мобилизуя скрытые резервы организма, и прыгнул на окно, как тигр на добычу. Створки оказались незапертыми, что, в общем-то, было ему на руку, – он не был уверен, что его впустили бы, постучи он, как вампир. Одна из створок с глухим стуком ударилась о противоположную стену, осколки стекла сверкающим дождем осыпались на пол…

Вопреки ожиданиям ведьма далеко не обрадовалась визиту потенциального жениха. Не то чтобы внезапное появление эльфа с букетом роз редкого вида не произвело на привередливую даму совершенно никакого впечатления, просто эффект оказался несколько иным, нежели тот рассчитывал. В радостных конвульсиях от выпавшего на ее долю счастья она не забилась, скорее это было похоже на шок. В довершение всего Мистраэль обнаружил, что в суматохе совершенно позабыл приготовить приличествующую случаю речь, и смутился окончательно, краснея, как школьник на первом свидании.

Первым взял слово кот. Он в простых, доходчивых выражениях объяснил, что думает о порче окна вообще и о самом эльфе в частности. Затем ведьма мило прошлась по поводу местной моды на поздние визиты. Мистраэль окончательно сник, мечтая только об одном: тихо провалиться сквозь землю.

Но тут неожиданно ведьма решила сменить гнев на милость.

– Скажите, пожалуйста, а в этом замке у вас есть своя комната? – невинно поинтересовалась она.

Вопрос произвел эффект разорвавшегося снаряда среднего радиуса действия. Кот поперхнулся, закашлялся и вытаращил глаза как глубоководный краб. А Мистраэль принялся теребить несчастные розы.

– Что же вы молчите? – не унималась ведьма. – В сущности, такой простой вопрос, а ставит вас в тупик. Вы что же, не можете вспомнить, есть ли в этом замке у вас комната или нет? А это уже похоже на ранний, но прогрессирующий склероз.

– Виктория! – прорезался наконец кот. – Неужели ты пойдешь в спальню к малознакомому эльфу? Ты же без пяти минут замужем!

– А у меня тоже серьезные намерения, – шмыгнул носом Мистраэль. – Я, может, тоже жениться могу.

– Вот и славненько! – радостно констатировала ведьма. – Василий, собирай сумку. Кажется, сегодня у нас будет замечательное место для ночлега.

Бездна укора в кошачьих глазах способна была пробудить муки совести в душе самого закоренелого преступника, но на ведьму произвела такой же эффект, как горох на крепкую стену. Пушистый любимец тяжело вздохнул и пошел выполнять требования хозяйки.

Мистраэль тихо торжествовал, глядя на наши сборы. Минуточку… Он что, в самом деле рассчитывает на продолжение нашего милого тет-а-тета у себя в спальне? Да за кого он меня принимает? Я, конечно, иногда бываю легкомысленна, но это вовсе не предполагает легкого поведения с малознакомыми типами эльфийской наружности. Я мило улыбнулась нахальному красавчику. Тот расплылся в ответной улыбке. Наш радостный обмен взглядами не укрылся от пристального внимания Василия. Кот в сердцах пнул готовую к транспортировке сумку (внутри что-то жалобно звякнуло) и с чувством сплюнул прямо на прекрасный ковер.

– Все готово, – прошипел он.

– Великолепно! – радостно улыбнулась я. – Раз так, бери сумку, и пошли.

– Я иду с вами? – искренне удивился пушистый компаньон.

– Поправка: ты идешь со мной.

Улыбка медленно сползла с прекрасного лица эльфа.

– Минуточку. А как же я? – удивленно округлил глаза он.

Я безразлично пожала плечами и рукой коснулась стены:

– А вас я попрошу остаться. – И уже замку: – Мне нужна дверь в комнату этого блондина.

В стене, как в замедленной съемке, возникла белая резная дверь с позолоченной ручкой. Эльф уставился на меня, как мальчик на фокусника, который умудрился из шляпы вытащить белого слона вместо обещанного кролика.

Я спокойно потянула за ручку и первая шагнула в дверной проем. Васька не заставил себя уговаривать и последовал за мной, бережно придерживая сумку.

– А-а-а… – начал было эльф.

Кот остановился на полушаге и обернулся к вконец растерявшемуся перворожденному:

– Да, кстати… Тут у нас остались некоторые вещи… Например, в той кровати дрыхнет целитель… а потому попрошу всех впускать, никого не выпускать.

– Ну а я?

– А вы… Вы – слабое звено. Прощайте! – С этими словами котик исчез за дверью, а затем и сама дверь нагло исчезла.

Мистраэль кинулся было к стене, но поздно. Кладка была как кладка. Никаких выступов, посторонних пустот и прочих дефектов, указывающих на наличие потайного хода, не наблюдалось. Эльф подошел к делу ответственно и даже содрал все обои с места исчезновения ведьмы с фамилиаром. Но максимум, что смог обнаружить, – гладко оштукатуренные стены. Мистраэль глубоко вздохнул и сосчитал до десяти, пытаясь привести свое внутреннее состояние хотя бы в какое-то подобие спокойствия. Помогло мало.

– Ладно, – выдавил он сквозь зубы. – Будем с собой откровенны, попытка соблазнения не удалась…

Да что там говорить – такого провала не было со времен Ульфера Горделивого – деревенского старосты, который жил примерно две тысячи лет тому назад. Он так возгордился, что провозгласил себя ни много ни мало Властелином мира, собрал армию из местных бездельников, вооружил их алебардами, взгромоздился на средней паршивости мерина и поехал воевать с драконом. Ящера планировалось посадить на цепь для устрашения противников и, разумеется, как показатель доблести. Кончился поход плачевно. Старый дракон, проживавший в соседнем ущелье, не обладал чувством юмора, а, может быть, он был просто голоден. Короче, он употребил новоявленного Властелина вместе с лошадью, даже сбруей не подавился. А наскоро набранное войско разбежалось в разные стороны, спасаясь от огнедышащей рептилии.

Фиаско Мистраэля было почище неудачи Ульфера. Последнему всего лишь пришлось встретиться лицом с мордой дракона, а эльфу предстоит объяснение с матерью, перед ясными очами которой огнедышащая рептилия не страшнее закипевшего чайника.

– Спокойно, Мистраэль! Это не первая твоя неудача и, скорее всего, не последняя. Так что хорошей взбучкой нас не удивишь. Надо просто вернуться в свою комнату и хотя бы выспаться перед экзекуцией.

Он направился было к окну… но тут оказалось, что окна-то и нет. Вместо него красовалась замечательного качества каменная кладка.

– Что за ерунда? – изумился эльф.

Он обернулся к двери… и обомлел. Двери не было! Мистраэль просмотрел стены магическим зрением. Ничего. Никакого следа каверзного заклинания не обнаружил. А это означало только одно: стены не были иллюзией – они были реальностью.

– Во попал! – воскликнул он, в отчаянии кидаясь на диван.

Через полчаса, после бесплодных мучительных размышлений, усталость взяла свое, и Мистраэль погрузился в глубокий сон без сновидений.

Я с интересом рассматривала натюрморт из фруктов, вина и свечей на причудливом столике. То, что бокалов на столе было только два, я тоже заметила.

– А парнишка действительно готовился…

Кот возмущенно фыркнул и грохнул ни в чем не повинную сумку на пол:

– Гляди, какой ловелас выискался на нашу голову! А ведь ты, между прочим, почти замужем.

– Чуть-чуть не считается, – философски изрекла я, смачно откусывая кусок спелой груши.

В конце концов, фрукты изначально предназначались для моего соблазнения, так почему бы не насладиться ими, пусть даже это самое соблазнение не состоялось.

– Однако здесь холодно, – невольно поежилась я.

Небольшой камин в комнате давно погас, угли потухли, а дров не было. Впрочем, когда такие мелочи меня останавливали? Легкое прикосновение пальца к остывшим углям – и яркое пламя весело затрещало в очаге.

– Вот-вот… А дрова зажилил. Наверняка рассчитывал тебя заморозить.

– Ну почему же. Нам было бы чем согреться.

– Виктория! – возопил возмущенно кот. – Отсутствие тепла – еще не повод кидаться в объятия первого встречного остроухого Казановы!

Вопли пушистого моралиста вместо возмущения почему-то вызывали лишь улыбку.

– Я и не думала заходить так далеко. Греться можно разными способами… В том числе и вином.

Васька смутился. Я больше чем уверена: от красного румянца во всю щеку пушистую дуэнью спасло только наличие густой шерсти. Чтобы замять свою оплошность, котик щедрой лапкой плеснул рубиновую жидкость в бокалы и один из них подал мне.

– Ты серьезно собираешься это пить? – нахмурилась я.

– Разумеется, нет, – отмахнулся тот. – Я же кот, а вино – не валерьянка. Только пить в одиночку верный путь к алкоголизму. Поэтому я составлю тебе компанию и просто чокнусь с тобой.

Мы звонко коснулись бокалами. Я выпила ароматное вино залпом и щучкой нырнула в постель. Васька поставил вино на стол и последовал моему примеру. Как ни странно, теплее от этого нам не стало. В ледяной постели, несмотря на пуховое одеяло, было не теплее, чем в крещенской проруби.

– Может, нам стоит накрыться одеялом с головой? – Как кастаньетами, простучал зубами Васька.

– Зачем? – В ритме зубовного степа откликнулась я.

– П-по-п-пробуем н-над-дышать.

Точно. Надышать. И почему в мою голову не пришло такое простое решение?

– Просто ты не ищешь легких путей, – мерзко хихикнул меч.

Но я его просто проигнорировала. Слишком зябко, чтобы отвечать на глупые выпады стального ехидны.

Мы накрылись одеялом с головой и часто задышали, чтобы согреться как можно быстрее.

Жрице Матери Драконов Эллизариэль не были чужды простые человеческие слабости, особенно любопытство. Она осторожно, на цыпочках проскользнула в комнату сына, чтобы убедиться, как Мистраэль справляется с поставленной задачей. Впрочем, сторонний наблюдатель не смог бы заметить плавно скользящую эльфийку, даже если бы смотрел прямо на нее. Уж кто-кто, а Верховная жрица знала, как остаться незамеченной. В комнате было темно, но ей хватило слабого огня в камине, чтобы разглядеть накрытый на двоих изящный столик, початую бутылку вина и пару бокалов. Со стороны кровати доносилась какая-то возня и учащенное дыхание.

Надо же, ему это удалось! Жрица удивленно изогнула красиво очерченную бровь. Впрочем, ничего удивительного здесь нет. В конце концов, Мистраэль – эльф, а ведьма хоть и обзавелась рогами и хвостом, всего лишь человеческая женщина. Как гласит история, красота мужчин эльфийской расы не раз заставляла простых смертных делать глупости. Эллизариэль усмехнулась и осторожно пригубила вино из одного бокала. Ароматная жидкость терпкой прохладой скользнула по языку и приятным теплом опустилась в желудок. Она знала этот сорт. Вино называлось Эльфийский пламень и получило свое название из-за сорта винограда, чьи спелые грозди мягко светились на солнце, словно объятые пламенем. Его трудно было вырастить, и потому бутылки Эльфийского пламени бережно хранились для особого случая. Иногда они преподносились в дар особам королевской крови.

Не мог взять вино попроще! – возмутилась было Эллизариэль, но тут же усилием воли подавила в себе растущее раздражение. Ладно. В этом случае цель оправдывала средства. Мальчик проявил инициативу, и его усилия не пропали втуне. Жрица снова улыбнулась, затем так же бесшумно удалилась из комнаты.

Я вынырнула из-под одеяла и напряженно вслушалась в темноту.

– Ты ничего не слышал? – настороженно поинтересовалась я у кота.

Взъерошенный фамилиар высунул из-под одеяла чуткие уши и прислушался…

– Показалось, – констатировал он. – Давай спать, а то сегодня рано вставать.

Теперь голова кота показалась полностью. Он сладко зевнул, рискуя заработать вывих нижней челюсти, немного повозился, устраиваясь поудобнее, и засопел. Несколько минут я еще пыталась обнаружить в темноте нечто враждебное, но сон сморил и меня.

(обратно)

26

Утро встретило меня ярким солнечным лучом на подушке и диким воплем кота:

– Вика! Вставай! Мы проспали рассвет!

– Ну и леший с ним, с рассветом… – сладко потянулась я и смачно зевнула до боли в челюстях. – Мы же не петухи, чтобы расстраиваться по этому поводу.

– А при чем здесь петухи? – удивленно нахмурился котик.

– При том, что они по утрам кукарекают… А ты просто орешь… И мешаешь мне спать.

– Нам Правитель приказал покинуть город на рассвете, – не отставал пушистый надоеда.

– И что? – Я рывком села на постели и чисто автоматически попыталась пригладить спутавшиеся за ночь волосы. Не получилось. Я тяжело вздохнула и бросила это бесперспективное занятие. – Если это так для него важно, почему он не послал слуг, чтобы нас разбудить? И кстати, мог бы накормить нас завтраком на дорожку.

– Он просто не знает, где нас искать. Мы же далеко от отведенных нам покоев, – возразил фамилиар.

– Очень удобное оправдание, – не унималась я.

Да. Глупость. Но я очень не люблю, когда меня будят ни свет ни заря, а потому была вполне готова покусать весь окружающий мир просто для того, чтобы позлорадствовать, когда всем станут делать сорок уколов от бешенства в живот. Умудренный опытом Василий не стал дожидаться, пока я выйду из себя окончательно, и принялся готовить завтрак. Молодец котик. Невыспавшаяся и голодная ведьма – зрелище не для слабонервных.

В довершение всего оказалось, что в комнате совершенно отсутствуют элементарные удобства. Ванной комнаты не было. Неудивительно, если учесть скромные размеры апартаментов. Как сюда удалось впихнуть приличную кровать, оставалось тайной. Вместо туалета вниманию проживающих предлагалась такая простая и функциональная вещь, как ночной горшок. Совершенно непритязательная эмалированная емкость синего цвета, лишенная каких-либо украшений, сверкала до блеска надраенной поверхностью, но меня почему-то не соблазнила. Что поделать, я слишком привыкла к комфорту.

Зато завтрак, приготовленный котом на скорую лапу, был выше всяких похвал. Яичница-глазунья с помидорами и ветчиной была в меру поджарена с двух сторон именно так, как я люблю. Горячий свежемолотый и свежесваренный кофе был крепким, с одним кусочком сахара, взбитым в пенку молоком и щепоткой корицы. К ароматному напитку прилагалась горячая сдобная булочка с изюмом, такая нежная, что просто таяла на языке. В итоге утро мне показалось не таким уж ужасным. Да. Меня бесцеремонно разбудили, что, бесспорно, является минусом, зато вкусно накормили, и это несомненный плюс. Жизнь потихоньку налаживалась.

Васька по-походному быстро убрал посуду в сумку. Деловито смахнул крошки со стола в лапку, поискал глазами мусорное ведро и, за неимением такового, выбросил сор в ночной горшок. Я подошла к стене, попросила замок открыть дверь в мою комнату, мы шагнули в появившийся дверной проем и… застыли на пороге как громом пораженные.

Представшая нашему взору картина могла повергнуть в шок и более искушенного зрителя. Посередине комнаты, почему-то на полу, расположились тесным кружком Призрак, Тьма, Липай и Лисицын. Они играли в кости на щелбаны, причем команда истребителей, если судить по размеру шишек на лбах, явно проигрывала эльфам. В этот момент Призрак как раз выбросил кости.

– Две шестерки, – довольно констатировал он.

Истребители грустно вздохнули, являя поразительную сплоченность масс, и обреченно подставили лбы победителям. Леша весело агукал о чем-то своем, лежа на кровати. Мистраэль вольготно расположился на диване, причем даже не удосужился стянуть сапоги, и наблюдал за игроками с таким видом, словно являлся членом средневековой инквизиции, неожиданно угодившим на шабаш ведьм. Драго сидел на потолке и делал вид, будто он часть интерьера.

– Кхе-кхе, – деликатно прокашлялся Василий. – Это что еще за несанкционированное собрание? И почему его решили устроить именно в комнате Виктории? Более подходящего места, что ли, не нашли?

Его замечание произвело неожиданный эффект. Призрак так и застыл с рукой, занесенной над лбом Лисицына. Тьма в считаные секунды оказался в боевой стойке с клинками наперевес. Леша перестал агукать и наконец заткнулся. Мистраэль красивой дугой изогнул левую бровь, изобразив удивление. Драго удивленно пискнул, сорвался с потолка и шлепнулся прямо на игральные кости. Впрочем, на это внимания не обратили, чем мышь и воспользовался, чтобы шустро уползти под кровать. Теперь оттуда сверкали два любопытных мышиных глаза.

– А могу я поинтересоваться у достопочтимой леди, где она изволила провести эту ночь? – задал интересующий все честное собрание вопрос Призрак.

Я неопределенно пожала плечами и от комментариев воздержалась. Не собираюсь участвовать в перекрестном допросе. В конце концов, никто из присутствующих не являлся моим родственником, даже седьмой водой на киселе тут не пахло, а значит, я не обязана давать отчет в своих действиях кому бы то ни было. За меня вступился фамилиар.

– Поинтересоваться вы, конечно, можете, – воинственно подбоченился он. – Но ответа не дождетесь…

– И что это значит? – нахмурился Призрак.

Драго вылез из-под кровати и, мягко шурша крыльями, опустился мне на плечо.

– А это значит, что молодой, красивой и свободной девушке неприлично задавать подобные вопросы, – довольно пискнул мышь, слегка приобняв мою шею крылом.

Я слегка поморщилась от фамильярности вампира, но разборок устраивать не стала. И так я в меньшинстве.

– И все же, – вклинился в разговор Липай. – Почему ты решила проигнорировать собственную кровать?

– Что, не ясно? – фыркнула я. – Там слишком вольготно расположился один утерянный целитель. А я предпочитаю не засыпать в обществе незнакомцев и дебилов. К тому же вчера весь вечер меня постоянно кто-нибудь желал увидеть… Уж так им не терпелось, что даже дверь… – Разгневанный взгляд в сторону Призрака. Он не смутился, паразит. Ну и кто он после этого? – Дверь выломали и выбили окно. – Еще один гневный взгляд, но уже на Мистраэля. На сей раз получатель сильно смутился и с любопытством естествоиспытателя уставился на носки собственных сапог. – Спать в комнате без окон, без дверей? И в компании кучи народа? Нет уж, увольте меня, я предпочитаю спать без посторонних глаз. Пошли, Васенька, нам пора.

Я гордо вздернула подбородок и продефилировала по направлению к двери.

– Интересно мне узнать, как это удастся нашей самоуверенной леди. – По высокомерному лицу принца скользнуло отдаленное подобие улыбки. Впрочем, этот мимолетный намек на чувства не затронул странных льдистых глаз эльфа.

– Разумеется, через дверь, – парировала я.

– Разумеется, – кивнул тот. – Так просто? А мы, глупые, и не догадались.

Я подошла к закрытой двери и протянула руку к золотой ручке. Надо же, дверь поставили на место – запоздало удивилась я. Народ позади меня как-то подозрительно напрягся и притих. Внимательные взгляды буквально ощущались спиной, как давящие, горячие ладони. Я невольно передернула плечами, чтобы избавиться от неприятного ощущения, потянула дверь на себя, осторожно высунулась в коридор и…

Ничего. Даже конвой не прислали, дабы сопроводить нагло заспавшуюся ведьму до ворот эльфийского града, чтобы убедиться в моем благополучном отбытии. Признаться, я была немного разочарована. Неужели Правитель передумал? Какой непостоянный мужчина. Я в очередной раз пожала плечами и обернулась в комнату:

– И в чем был подвох?

– Не было никакого подвоха. – Призрак с текучей грацией поднялся на ноги. – Просто мы все с нетерпением ожидали одну непредсказуемую ведьму, дабы выполнить поручение Правителя и доставить ее к городским воротам.

– О! Значит, я все-таки покидаю город?

– Разумеется. Правитель так просто не меняет свои решения. И уж если вы должны покинуть город сегодня, вы его покинете.

– Ладно. Я готова. Вот сейчас Игорь возьмет Лешу, и пойдем.

– Я? – удивился почему-то Липай.

– Ну не я же, – передернула плечами я и слегка отошла в сторону, чтобы пропустить вперед Призрака.

Мне вовсе не улыбалось заблудиться в бесчисленных коридорах. Открывать дверь прямо в стене, на глазах у стольких зрителей, не хотелось. Лишние вопросы мне совершенно ни к чему.

Липай взвалил Лешу на плечо как мешок с картошкой. Целитель возмутился подобным обращением и издал протестующий вопль, сравнимый с криком маленького ребенка, у которого отобрали любимую игрушку, и принялся колотить руками и ногами по всему, до чего смог дотянуться. Командору приходилось несладко, ведь Леша себя вообще не контролировал, а пинок взрослого мужчины оставит хороший синяк.

Положение спас Лисицын. Он резким движением сорвал с кровати простыни, скрутил в жгуты и предложил связать буяна. Через минуту вопящего во все горло целителя повалили на пол и навалились гурьбой. И тут же буквально все, включая кота, пострадали, так как Леша принялся еще и кусаться. Игоря и Лисицына пнул, меня ущипнул, а у кота вырвал клок шерсти, причем зубами. Не пострадал только Призрак, и то лишь потому, что не участвовал в общей свалке, а молча подпирал стену, сложив руки на груди.

Победу одержали быстро: свою роль сыграл наш численный перевес, но она далась нам дорогой ценой. Все были покусаны и в синяках, Васька щеголял проплешинами (в отместку Леша получил от него множество царапин в самых неожиданных местах), у Лисицына красовался фингал под левым глазом, а Липай лишился рукава. Мне повезло больше всех: Леша просто оттаскал меня за хвост. Сам же виновник наших побоев был крепко спеленат по рукам и ногам как младенец и сильно смахивал на мумию. В рот мумии запихнули кляп, кажется, из его же носка, а глаза ее злобно таращились вокруг. Пришлось поиграть в больницу: смазать раны бальзамом. Васька пришил Липаю рукав, затем постарался распушить оставшуюся растительность моим феном, но не преуспел в этом, и теперь вид кота наводил на мысль о старой, облезлой, траченной молью шубе.

Короче, на замковую площадь мы вышли с изрядным опозданием и с удивлением обнаружили, что народу на ней видимо-невидимо. Просто яблоку негде упасть. Видимо, Повелитель решил избавиться от меня при максимальном стечении народа. Сам Правитель восседал на каком-то позолоченном громоздком сооружении, похожем и на кресло и на диван. Лориндэль вырядился в серебряный, сверкающий на солнце балахон. По правую руку от него с непроницаемой физиономией стоял Роландэль, по левую – Тьма. Роландэль, как всегда, элегантно выглядел, одетый в черный колет и черные же штаны. Высокие кожаные сапоги как-то не вязались с полуденным зноем и придавали принцу мужественный и опасный вид. Длинные волосы он заколол заколкой, и если точно не знать, что длина волос достигает середины спины – никогда не догадаешься. Тьма выглядел как типичный наемник. Кожаные штаны, высокие сапоги, широкий пояс, украшенный золотыми фигурными пластинами, на котором красовалась пара ножен с клинками. Предплечья и мускулистые запястья телохранителя украшали массивные золотые браслеты, голову – дреды, в ухе блестела массивная серьга. Руки Тьма скрестил на груди. Ему бы еще большую вывеску: «Свяжись со мной – и ты покойник».

Правитель смерил нас холодным взглядом и поднялся на ноги. Разумеется, он заметил пополнение в нашей группе, но никак не прокомментировал этот факт.

– Мы собрались здесь, чтобы проводить в путь эту прославленную команду истребителей.

«Прямо как в последний путь провожает», – подумала я.

– Точно, – радостно поддакнул Ахурамариэль. – И все это притом что ты, в сущности, не сделала им ничего плохого. В этом городе просто не ценят хорошего отношения.

Дальше следовала длинная и пространная речь Правителя о том, что мы первые люди, ступившие на булыжную мостовую эльфийского града, и должны буквально биться в радостных конвульсиях от восторга, узнав о постигшей нас чести. Лично я благодарности не испытывала: солнце уже палило вовсю, а речь Лориндэля была слишком велеречива и затянута даже для представителя Перворожденных. Затем представили транспорт, на котором нам предстояло покинуть вышеупомянутый город.

Слов нет, лошадки оказались хоть куда. Стройные, длинногривые, тонконогие, изящные как статуэтки, они гордо выгибали лебединые шеи и нервно грызли удила. Я внимательно посмотрела на предложенную мне белую кобылку, лошадка не менее внимательно оглядела меня, и мы обе, не сговариваясь, пришли к единому мнению: вместе мы ничего делать не станем, даже если нам будут угрожать физической расправой. Я выразила сомнение, что такое нервное, высокомерное создание вообще понимает, что такое седло, а уж о безопасности всадника и говорить нечего. Лошадь тоже выразила свое отношение к хвостатой всаднице, окинув оную гордым, презрительным взглядом девицы царских кровей и презрительно фыркнув в мою сторону.

– Загнибеда, – устало молвил Липай. – Ну почему ты не можешь просто оседлать эту кобылу? Зачем надо устраивать этот спектакль?

– Мне не нравится эта лошадь, и все, – уперлась я. – Я ей не доверяю.

– Леди Виктория, – высокопарно начал Повелитель. – Эта лошадь из моих собственных конюшен, в ее жилах течет кровь лучших скакунов.

– Если Виктория не возражает, я мог бы доставить ее до дома гораздо быстрее любой лошади, – осторожно предложил Роландэль.

– Говорил я тебе: не носи черное в такую жару, – отмахнулся от него брат. – Где это видано, чтобы принц эльфийской крови носил на своей спине людей как вьючное животное.

Роландэль в ответ просто пожал плечами.

– Итак, Леди Виктория, будьте так любезны, просветите нас, объяснив, чем вас не устраивает лошадь?

Настала моя очередь пожимать плечами. Иногда бывают такие ощущения, которые сложно облечь в слова. Мне не нравилась не только моя кобыла, но и все лошади. Согласна. Это были прекрасные животные: хоть картину пиши, хоть статую лепи и в музее выставляй. Шерсть на гладких спинах заботливая рука конюха уложила волосок к волоску, гривы тщательно расчесаны и блестящим водопадом ниспадали почти до самых копыт. Сбруя тоже была произведением искусства.

– Я с удовольствием уступлю тебе своего коня, – предложил Липай.

Лисицын поморщился, но тоже попытался всучить мне поводья своей лошади. Гнедой жеребец отнюдь не разделял энтузиазма своего предполагаемого наездника. Если с наличием на своей спине следопыта конь еще готов был смириться, то меня терпеть уж точно не собирался. Лошадиные зубы клацнули буквально в миллиметре от моих пальцев, благо я успела вовремя отдернуть руку, а то нескольких фаланг точно не досчиталась бы. Впрочем, я не только спасла облюбованную конем конечность, но и двинула обнаглевшей животине в морду.

Конь всхрапнул, взбрыкнул и поднялся на дыбы. Впрочем, деваться ему было некуда. Мешали собравшиеся на площади эльфы. Коня укротили. Правитель тяжело вздохнул, словно терпеливый родитель, терпению которого приходит конец, и продолжал:

– Может, леди желает самолично осмотреть конюшни и выбрать себе лошадь? (Читай совсем уж никудышную клячу, со вздорным нравом и туманным происхождением.)

Я задумчиво почесала нос, не совсем уверенная в успехе предприятия. Если их лошади отбираются по двум основным признакам – красоте и строптивости, мне ни одна из них не подойдет. С другой стороны, что я теряю? Как говорится, попытка не пытка. И тут меня озарила идея.

– А зеркало в конюшне есть? – осторожно поинтересовалась я.

Правитель сдержанно кивнул. Если его и удивил мой неожиданный интерес к зеркалам в конюшне, он благоразумно промолчал, дабы не упускать последний шанс спровадить ведьму со двора. Думаю, он вполне созрел для того, чтобы доплатить кому-нибудь за избавление, только пока не решил, где найти того единственного, кто даст хоть какие-то гарантии.

Поход в конюшню Повелителя впечатлил мою ведьминскую душу, не чуждую чувства прекрасного. Величественное здание с мраморной колоннадой и затейливой лепниной можно было принять за дворец какого-нибудь графа, фаворитки царствующей особы или, на худой конец, внезапно разбогатевшего купца, который теперь просто не знает, куда девать презренный металл, и с остервенением обклеивает комнаты банкнотами вместо традиционных обоев. Короче, если бы герольд услужливо не объявил:

– Конюшни его величества Повелителя града… (и так далее и так далее), – ни за что не догадалась бы, куда нас привели.

Липай окинул здание внимательным взором и поправил на плече немного съехавшего при дальней транспортировке Лешу, причем тот недовольно заагукал (за что тут же получил крепкий подзатыльник и заткнулся). Глядя на конюшню, командор прикинул, что некоторые лошади умудряются проживать в гораздо лучших условиях, чем отдельно взятые истребители, и помрачнел.

Нас торжественно пригласили войти. Внутри обнаружились огромные, вылизанные дочиста и посыпанные древесной стружкой денники с упитанными, ухоженными, лоснящимися лошадьми. На их тонких породистых мордах читалось высокомерие, с которым они смотрели на окружающих. Я не люблю, когда на меня смотрят так, словно я мерзкая и противная грязь под ногами, так что, как и следовало ожидать, моя неприязнь к тщеславным лошадкам только усилилась. Я скорее согласилась бы прогуляться пешком по экватору вокруг земного шара, обутая в железные башмаки и с посохом в руках, чем взгромоздилась на одну из этих зазнаек. Оставалась последняя надежда – Яшка. Именно возможность переправить лошадь-мутанта в эльфийский град и привела меня в конюшню, а вовсе не сомнительное удовольствие почувствовать себя ничтожеством перед такими породистыми тонконогими созиданьями.

Правитель истолковал мое молчание как восхищение питомцами и принялся расхваливать стати любимцев. Я не большой знаток данного предмета и искренне не понимаю, чем одна форма копыт отличается от другой, поэтому к концу нудной и затяжной лекции на тему преимущества эльфийских скакунов над английскими, ахалтекинскими и арабскими породами впала в уныние. Из состояния легкого ступора меня вывел удивленный возглас Васьки:

– Смотри! Смотри! У них тут целая комната с зеркалами есть! Здесь что, балы устраивают? Эти эльфы такие затейники, чего только не придумают!

– На самом деле, – спокойно возразил Правитель, – это манеж для выездки. Лошадей здесь обучают красиво двигаться в полной гармонии со всадником.

Я с интересом оглядела огромный манеж, размерам которого позавидует футбольный стадион международного значения, и замерла, потрясенная простотой решения своей проблемы с транспортом. Откровенно говоря, я и не рассчитывала на такой подарок судьбы. Когда Правитель упомянул о наличии зеркала в конюшне, я наивно полагала, что мне в лучшем случае предъявят обычную посеребренную поверхность во весь рост. А тут при желании целый табун провести можно.

– Скажите, пожалуйста, – скромно потупилась я, – могу я воспользоваться этим прекрасным манежем?

– Разумеется, – сделал великодушный жест Повелитель. – Это естественное желание – посмотреть понравившихся лошадей в движении. Скажите только, кто из моих красавцев вам больше всего приглянулся, и конюхи с удовольствием проведут их по кругу.

Вышеупомянутые конюхи молодцевато вытянулись во фрунт и стрельнули в мою сторону такими красноречивыми взглядами, что мне стало ясно: они скорее перецелуют всех жаб в округе и подцепят от них бородавки, чем станут вываживать своих лошадок перед смертными.

– О нет, не стоит никого утруждать, – махнула рукой я. – Васенька, дай мне, пожалуйста, мой кристалл.

– Вы хотите сами вести лошадей под уздцы? – немного удивился, но не сдавался Лориндэль. – Но ведь это очень неудобно. Насколько прекрасно двигается лошадь, лучше всего видно со стороны…

Я раздраженно повела плечами, что означало окончание разговора, по крайней, мере с моей стороны. Правитель удивленно наблюдал, как Васька извлек из моей практически безразмерной сумки хрустальный шар и бережно вручил его мне. Липай с Лисицыным четко знали, как именно пользуются магическим кристаллом, но еще они знали меня, а потому благоразумно решили не рисковать, и на всякий случай отступили подальше. Правитель таким опытом не обладал, он рассматривал меня, как скептически настроенный зритель глядит на ярмарочного фокусника: будто чувствовал обман, но никак не мог понять, в чем именно заключается подвох.

Я закрыла глаза и сосредоточилась на том, с кем собиралась поговорить о перемещении моего любезного коня-мутанта из Новых Усадеб. Задача оказалась сложнее, чем я думала. Сложно представить себе личность, которую видела всего несколько раз и то давно. К тому же это был не человек, а демон, проживающий в одном из Темных миров. К нему я когда-то попала в результате знакомства с одним вороватым эльфом, но это сейчас не суть важно. Сначала я честно пыталась восстановить четкий образ в памяти, но получила только некий туманный сгусток, отдаленно смахивающий на орангутанга. Попытка разогнать туман не увенчалась успехом, он превратился в какую-то липкую бесформенную массу и упорно не желал убираться из сознания прочь. Усилием воли я представила себе пушистую метлу и попробовала вымести надоедливые клочки, но они обмякли на метелке, нежно обнимая ее, как потерявшийся малыш вновь обретенную мать.

Следующим произведением моей не в меру разыгравшейся фантазии оказался эльф, лезущий в окно с букетом наперевес. Его я мысленно огрела принесенным веником, и он растаял. Затем появился летучий мышь верхом на брыкающейся кобыле… Пришлось открыть глаза и сосчитать до десяти, чтобы глупые видения наконец рассеялись. Я еще раз глубоко вздохнула и закрыла глаза. На сей раз более результативно. Облик возник где-то с третьей попытки: немного туманный и расплывчатый, но вполне узнаваемый.

Не в пример облику, заклинание вызова сформировалось легко и привычно, прозрачным сгустком оформилось в ладони и густой каплей стекло на гладкий отполированный хрусталь. Поверхность сферы замутилась, пошла разводами, словно круги расходились по воде от камня, брошенного в пруд. Когда поверхность кристалла успокоилась, внутри прозрачной сферы возникло недовольное лицо Бельвиора.

– Не может быть! Это опять ты! – возмущенно произнес он.

– Конечно, я, – мило улыбнулась я в ответ. – А ты кого ожидал увидеть, невоспитанный демон? Деда Мороза?

– Почему невоспитанный?

– А где твое «здравствуйте, милая ведьма»? Или, на худой конец, «добрый день», если ты не желаешь мне здоровья. Кстати, и тебе не хворать.

Бельвиор насупился, как хомяк, у которого собрались отобрать все запасы.

– Если ты меня беспокоишь только для того, чтобы сообщить мне о досадных промахах в моем воспитании, то я полностью с тобой согласен и спешу откланяться на этой радостной ноте.

– Стоп! – Мой вопль многократно отразился от зеркал и заставил стеклянные поверхности жалобно задребезжать. Правитель вздрогнул, Тьма сделал шаг вперед, чтобы защитить хозяина, а Васька шустро нырнул за мою спину. Истребители, умудренные опытом общения со мной, любимой и непредсказуемой, рухнули на пол как подкошенные и, как по команде, заслонили головы руками, дабы в случае чего не получить серьезных увечий.

– Не так быстро, шустрый наш. От меня тебе просто так не избавиться. Не забудь, с тебя должок.

– Какой должок? – округлил глаза он.

– А такой… Кто мне обещал амулет перемещения? Или забыл уже? Если это приступ раннего склероза – могу вылечить.

Бельвиор заюлил, как уж на сковородке. С одной стороны, ему очень не хотелось признавать за собой неоплаченный долг. Плюс ко всему вышеупомянутая хвостатая напасть, называемая в простонародье Викторией, и так возникала, как черт из табакерки, стоило только немного расслабиться и забыть о ее существовании. Перспектива наличия у вездесущей, неуемной ведьмы амулета перемещения удручала демона и вгоняла его в холодный пот.

Минут пять я не без злорадства наблюдала за обеспокоенным выражением лица демона и только потом наконец смилостивилась:

– Ладно. Насчет амулета я спрошу в следующий раз. Цени мою щедрость.

– Твоя щедрость просто не имеет никаких границ, – не удержался от сарказма тот.

– Согласна. У меня доброе, отзывчивое сердце, и некоторые демоны беззастенчиво этим пользуются, – спокойно согласилась я, игнорируя иронию демона. – Просто помоги мне переправить сюда мою лошадь. Это все.

Бельвиор тяжело вздохнул. В его голове слабо толкнулась мысль: ведьма не отстанет, пока не получит обещанного, амулет придется-таки достать, иначе ему грозит участь добровольного мальчика не побегушках. В том, что ведьма прекратит использование демона для бесплатной транспортировки живности из одной точки своего мира в другую, используя Темный мир как перевалочный пункт, Бельвиор не верил. Не с его счастьем подобный всплеск благотворительности со стороны хвостатой эксплуататорши демонов.

– Ты уверена, что действительно так необходимо… – вяло запротестовал он.

– Бельвиор… – Проникновенный взгляд ведьмы просветил замершего демона насквозь лучше рентгеновского аппарата.

Бельвиора прошиб холодный пот, мысли в панике заметались в голове, как стайка кузнечиков по полянке. Уж не погорячился ли он? Она ведь может явиться собственной персоной, и тогда ему, мягко говоря, не поздоровится.

– Злить меня не самая хорошая идея. Гораздо проще сделать как сказала.

Демон решил не дразнить гусей – себе дороже выйдет. Бельвиор коротко вздохнул и кивнул. Кристалл погас.

Васька осторожно вынырнул из-за спины и тихонько прошептал:

– А может, не надо? Ну их, эти телепорты… Кто знает, что оттуда вылезет.

Надо признать, кот был в чем-то прав. В прошлый раз у Бельвиора вышла накладка, и из зеркала вылезло нечто непонятное, к тому же смердящее. Еле запихали обратно совместными усилиями эту мерзость. С другой стороны, не доверяюя щедро предложенной высокомерной скотинке, и скорее отправлюсь в путь пешком, чем вручу свою хрупкую жизнь животному, которое считает ниже своего достоинства даже смотреть в мою сторону. Хвостом чую, такой подход просто обязан выйти боком или как минимум шарахнуть по рогам. А они мне чем-то дороги. Привыкла я к кокетливым костяным наростам на лбу.

– Думаю, на этот раз все обойдется, – неуверенно протянула я.

С тяжелым вздохом извечного страдальца фамилиар извлек из сумки внушительную сковороду на ручке и постарался прикрыть ею свое пушистое тельце, как средневековый рыцарь щитом. Вышло не очень похоже, но вполне функционально. Истребители тоже подниматься на ноги отнюдь не спешили. Из-за широкой спины Тьмы осторожно выглянул Повелитель.

– Леди, я настоятельно не рекомендую… нет, я просто запрещаю вам проводить здесь свои эксперименты, не посоветовавшись со мной.

Я смерила надоеду уничижительным взглядом, словно из нас двоих именно я разменяла пару тысячелетий:

– Я не поняла. Вы желаете избавиться от меня или нет?

Правитель притих. Видимо, решил, что разрушение любимой конюшни – небольшая цена за счастливое освобождение от назойливой ведьмы. С этого дня в сознании Лориндэля ведьмы стали прочно ассоциироваться с тараканами: стоит только завестись одной, и избавиться от нее практически невозможно.

Я расценила задумчивое молчание Повелителя как знак согласия и вернулась к прерванному занятию. Все-таки трусоватый народ эти эльфы. Чуть что – сразу против экспериментов. Подумаешь, вылезет из зеркала какое-нибудь экзотическое чудо-юдо. Ну и что? Здесь присутствуют целых три истребителя нежити, включая меня, как-нибудь справимся с монстром. Я пожала плечами и подошла к зеркалу. Окружающие заметно напряглись в ожидании очередной пакости с моей стороны. Их совместный пристальный взгляд ощущался как большая тяжелая ладонь где-то в области лопаток. Ощущение не из приятных, но с этим ничего не поделать, можно только смириться. Рука привычно коснулась серебряной глади стекла.

– Бельвиор, – шепотом позвала я. – Бельвиор.

Ни ответа ни привета. Я нервно забарабанила кончиками пальцев по стеклу. Опять надул, паразит. И самое обидное в этом прискорбном факте было как раз то, что я купилась, как последняя простушка, на обещание сладкого пряника от подозрительного дяденьки уголовной наружности. Стало досадно до слез. Будто кто-то на лбу крупными буквами вывел «ЛОХУШКА». «Ну погоди у меня! – мысленно погрозила я невидимому собеседнику. – Доберусь я до тебя». Руки чесались отвесить увесистого тумака обманщику. Пришлось потереть их о штаны, чтобы не зудели так. Будто подслушав мои мысли, поверхность зеркала пошла разводами, словно в жидкую ртуть бросили камень, затем на поверхности образовалась огромная выпуклость, которая принялась увеличиваться в размерах, как мыльный пузырь.

– Ложись! – в ужасе завопил кот и с лязгом тевтонского рыцаря грохнулся навзничь.

Ахурамариэль тоже не решился рисковать моим здоровьем (тело-то у нас одно на двоих) и на всякий пожарный случай материализовался в руке. Тьма воззрился на гордый эльфийский клинок, как тигр на охапку сена в кормушке, сунулся было поближе, но вспомнил об обязанностях телохранителя и, явно досадуя, осадил назад. Все замерли, чувствуя важность момента. Я в волнении принялась кусать губы. Помогало мало.

Между тем выпуклость в зеркале медленно стекла на пол, с громким чпоком лопнула, и из нее показался черный, лоснящийся конь с глазами цвета янтаря и поперечными кошачьими зрачками. Серебряные брызги водопадом опали на пол и мерцающим бисером втянулись обратно в зеркало. Поверхность стекла стала такой же гладкой, как и несколько минут назад. Конь по-кошачьи потянулся, встряхнулся и с любопытством попробовал воздух змеиным раздвоенным языком.

– Яшка! – радостно вскричала я и кинулась коню на шею.

Туманной дымкой растаял Ахурамариэль. Конь тоже был рад встрече и принялся языком нежно перебирать мои волосы.

– Яшка! – возопил Васька, роняя сковороду на пол.

Липай с Лисицыным поняли, что разрушать конюшню прямо сейчас никто не планирует, и поднялись на ноги. Правитель с неподдельным интересом уставился на мутанта. Он даже оттер Тьму в сторону, чтобы поближе рассмотреть животное, ради прогулки на котором отвергли прекрасную кобылку из его конюшни. Это он зря… Яшка вообще мало кого терпит в пределах досягаемости своих клыков. Резкий выпад конской морды, и… Лориндэль едва успел увернуться от клыков моего любимца. Эльф обладал прекрасной реакцией, но Яшка тоже не лыком шит – в его зубах остался хороший клок серебряного балахона.

Тьма с философским выражением на темном лице наблюдал за огорченным хозяином. Истребители тоже не выразили особенного сочувствия к правящей особе эльфийского клана.

– Теперь, когда ты довольна собственным транспортом, мы можем ехать? – спокойно поинтересовался Липай.

– А то скоро темнеть начнет, – добавил Лисицын.

– Темнеть? – опешил Васька. – Кто же путешествует ночью? Мы же не вампиры какие…

– А чем тебя вампиры не устраивают? – подал голос откуда-то сверху Драго.

Но кот то ли не услышал возмущения мыша, то ли попросту его проигнорировал:

– Может быть, стоит остаться на ночь?

– Нет! – заорал дружный хор, причем больше всех орал Правитель, которому Яшка умудрился наступить на ногу.

Я, мило потупив глазки, пихнула коня в плечо, и он оставил многострадальную ногу эльфа в покое. Неблагодарный эльф ожег нас взглядом, обещающим семь казней египетских, смахнул с глаз набежавшие от боли слезы и прошипел:

– Вам просто необходимо ехать сегодня. Погода в горах так непредсказуема… К тому же ваши проводники уже прибыли.

Я безразлично пожала плечами. Оставаться в замке, где уснуть нормальной девушке невозможно… Спать в компании кучи народу…

– Хорошо. Только мне понадобится седло.

Видимо, Дворя забыл оседлать коня перед транспортировкой.

– Не волнуйтесь. Седло вам дадут. Дадут и провизию.

Понятно. Он даст нам что угодно, лишь бы мы покинули его город в кратчайшие сроки.

Седло мне дали, сняв его с кобылы. Та долго и с удивлением наблюдала, как дорогое изделие с золотым тиснением прилаживают на спину мутанта. В процессе были покусаны трое конюхов – Яшка развлекался как мог.

Проводниками оказались… гномы. Мы дружно уставились на трех маленьких (по пояс) бородатых мужичков с посохами в руках. Во всех учебниках черным по белому было написано: «Гномы – малочисленная народность, проживавшая под землей в горной местности. Главным промыслом гномов являлась добыча полезных ископаемых, ковка примитивных орудий труда и оружия. Народ прекратил свое существование в третью магическую войну». Теперь мы смотрели на ожившую легенду и удивленно хлопали глазами.

– Ой, Вика! – восторженно воскликнул Васька, дергая меня за рукав. – Смотри, какие гномики! Давай себе такого же заведем! Гнома у нас еще нету.

Я осторожно скосила глаз на Ваську:

– Васенька, не думаю, что нам это так уж необходимо.

Кажется, гномы обиделись. Они дружно потянулась за секирами на поясе. Правитель не дал свершиться кровопролитию. Толкнул очередную утомительную речь, от которой стали клевать носом даже лошади, и выпроводил нас за ворота, после чего створки быстро захлопнулись и стена вновь стала казаться монолитной. Назад пути не было. Пришлось двигаться вперед.

(обратно)

27

За воротами оказался длинный горный серпантин, крутой и извилистый. Мы тронулись, удобно расположившись в седлах. Гномы предпочли конному путешествию пеший поход. Впрочем, это ничуть не замедлило скорости нашего передвижения – по горной дороге скачек не устроишь. Горный народ в серых походных плащах шустро перебирал ногами, мерно постукивая походными посохами по камням. Яшка – конь опытный. В горах мы с ним не бывали, но с его когтями все нипочем. Мутант мерно цокал по дороге. Иногда он делал вид, что хочет цапнуть одного из гномов за мягкое место, и тогда проводник нервно подпрыгивал и ускорял шаг. Эльфийские кони были рождены в горах, так что и с ними особых проблем не было. Только конь Липая нервно косился на радостно пускающего слюни Лешу, которого командор бесцеремонно перекинул поперек седла, как мешок с картошкой. Васька спокойно дремал в седле передо мной. Драго тоже заскучал и вскоре смежил веки, завернувшись в кожистые крылья, как в плащ.

В этот момент с неба на мое плечо рухнул филин. Я вздрогнула от неожиданности и не удержалась от пары нелестных эпитетов в сторону оборотня. Драго взмахнул кожистыми крыльями и пребольно вцепился в мое плечо, но удержался. Яшка недовольно затанцевал под седлом. Гномы встали в боевую стойку с огромными обоюдоострыми секирами в руках. Эльфийские лошади оказались нервными, видимо, ходить по горным тропам их научили, а вот не бояться оборотней – нет. Коняшки дружно взбрыкнули, словно репетировали не один день и теперь решили удивить собравшихся четкой синхронностью своих действий. Леша радостно агукнул, когда лошадь под ним решила поиграть в блоху и запрыгала с неподдельным энтузиазмом. Липай резко осадил не в меру разошедшегося коня, но не уследил за целителем, и тот расслабленной амебой стек в дорожную пыль и затих, соскользнув в блаженное забытье.

– Филька! – Моему рыку позавидовал бы любой дракон. – Какого лешего ты подрядился пугать своим появлением народ?

Впрочем, филина ничуть не смутил гнев боевой ведьмы. Он слегка пригладил перья и полуобнял мою шею крылом:

– Я тоже рад видеть тебя, дорогая! Какое счастье, что твой визит к длинноухим не затянулся. Не всякий гость в состоянии ощутить четкую грань, когда надо благополучно отчалить, пока хозяева еще рады тебя видеть. Только знаешь что…

– Что?! – рявкнула я.

– Не стоит так орать в горах, – настоятельно посоветовал этот наглец. – Не то чтобы мне не нравился твой милый голосок, только в горах обвалы не редкость, а крылья из нас имеют считаные единицы.

– Между прочим, он прав, – вклинился кот.

Я ошпарила его взглядом – «и ты, Брут?» – и обиженно замолчала. Словно в подтверждение слов филина, откуда-то с горной кручи скатилась приличная глыба и рухнула поперек дороги.

Липай легко спрыгнул с гарцующего скакуна, которого внезапное появление на дороге глыбы заставило нервничать. Лисицын последовал за своим начальником. Вместе им удалось водрузить поверженного Лешу обратно на лошадь. Целитель все еще пребывал в беспамятстве и не протестовал против бесцеремонного обращения.

Гномы зачехлили оружие и спрятали куда-то под плащи. Один из гномов вышел вперед и с силой ударил себя в грудь.

– Мы не можем пойти далее! – Трубным голосом провозгласил он.

Липай легко вскочил в седло и спокойно поинтересовался:

– Это еще почему?

– Ваша женщина везет с собой вампира, она знается с оборотнем, она кричит в горах и может вызвать обвал! – Рассерженный гном ткнул своим дорожным посохом в мою сторону.

Это он зря. Яшке совсем не понравилось, что в нашу сторону нагло тыкают палкой какие-то подозрительные бородатые карлики. Стремительное движение конской морды положило конец безобразию: деревянный посох хрустнул в конских зубах, и в руках гнома осталась только половина. Другую половину конь с хрустом пережевал и выплюнул прямо в лицо обалдевшему бородачу. Гном взревел как медведь и схватился за секиру:

– Меня зовут Бардин, сын Торана! Меня еще никто не смел оскорблять!

Гномы вытащили свое оружие. Истребители дружно потянулись за своим. Мышь оскалился, филин нахохлился и принялся точить клюв о мою футболку. Яшка зашипел и оскалил клыки.

– О! Гномы всегда славились умением сражаться на секирах, – промурлыкал Ахурамариэль. – Ты растешь в моих глазах! Какое разнообразие противников за несколько дней! От волколака до гномов… Думаю, из тебя может выйти неплохая воительница… лет так через пятьсот.

«Я столько не проживу».

– Нельзя быть такой пессимисткой.

И тут с неба упал черный дракон. То есть не совсем упал. Он честно пытался приземлиться, но горная дорога была узкой, а обочины ненадежны, поэтому черный дракон попросту ухнул вниз, прихватив с собой приличную часть дороги.

Лошади истребителей не выдержали нового нервного потрясения и понесли. Причем нервным скотинкам несколько камней, перекрывших дорогу, не показались достаточным препятствием. Лошади карабкались по горным кручам с прытью горных козлов. Гномы упали на колени и принялись бить поклоны, не жалея лбов, приговаривая нечто вроде:

– О мнама-мнама! О!

Яшка ощерился и попытался цапнуть дракона, но схватил только воздух и издал огорченное ржание.

– Чего это они? – опешила я.

Поведение гномов озадачивало.

– Да, странные они ребята, – согласился со мной Филька.

– Ничего странного, – подал голос Драго. – Гномы испокон веков поклонялись драконам.

– Откуда ты знаешь? – встрял Васька.

– Я живу на этом свете не один век, – глубокомысленно изрек вампир, подбоченившись для пущей важности.

– Ну ты загнул! Живешь… Ты же нежить. А значит, неживой по определению, – хихикнул филин.

От такой наглости Драго потерял дар речи и пару минут просто ловил воздух ртом, не в силах издать ни звука. Затем глубоко вздохнул и прошипел:

– Хорошо. Пусть я не живу, но все равно делаю это уже не одно столетие. Мне и раньше приходилось встречать гномов. Поэтому мне хорошо известно, как они почитают драконов. Между прочим, последние тоже жители гор.

Дискуссию прервало громкое хлопанье крыльев дракона. Затем из пропасти поднялся сам Роландэль и опустился на валун, на сей раз более осторожно.

– Роландэль, ты меня очень обяжешь, если в следующий раз не станешь рушить дорогу при своем появлении.

Дракон потупился. Морда рептилии не создана для выражения каких-либо эмоций, но изобразить смущенно-виноватый вид Роландэлю удалось.

– Я хотел с тобой поговорить, – сообщил он.

– Замечательно, – кивнула я. – А что мешало тебе сделать это у подножия гор?

– Так я доберусь туда примерно через час, а тебе такими темпами придется ехать дня два.

Хм. А он прав. Горы даже с виду кажутся бесконечными. Это при полете на драконе расстояние не так заметно.

Гномы поднялись с колен, робко жались к скале и с уважением прислушивались к нашей беседе.

– Ладно. Проехали. Как я понимаю, дело не терпит отлагательств. Что ты такого важного хотел сообщить?

Дракон робко шкрябнул передней лапой по камню, чем вызвал небольшой обвал, но не заметил этого и сообщил:

– Я понимаю, ты сердишься на меня. Мой брат был с тобой не очень учтив…

– Не очень учтив? – хихикнул Васька. – Да он выставил нас за дверь!

Дракон смутился еще больше:

– Согласен. Правитель иногда бывает крут.

Роландэль мог критиковать брата сколько угодно. Все равно драконьего языка, кроме меня, никто не знал. Впрочем, Васька нахватался немного в ходе предыдущих общений с крылатыми ящерами. Не то чтобы мой пушистый друг особо поднаторел в общении с огнедышащими рептилиями, но понимал хотя бы с пятое на десятое.

– Не то слово, – кивнула я. – Итак, если я правильно тебя поняла, твой визит не просто дань вежливости. Поэтому избавь меня от долгого хождения вокруг да около, иначе мой путь вместо двух дней растянется на неделю.

– Хорошо. Буду краток, – серьезно кивнул черный дракон. – Я хочу, чтобы ты помогла мне найти пропавшего принца.

– Всего-то! – всплеснула руками я. – А может, заодно найдем Эльдорадо, поднимем Атлантиду и построим пару пирамид?

Роландэль возмущенно фыркнул, из ноздрей дракона вырвались струйки дыма. Гномы рухнули на колени и забили лбами о каменистую дорогу со скоростью отбойных молотков. Стук их непрошибаемых (не иначе чугунных) лбов отражался от близлежащих скал, многократно усиливался горным эхом, и помимо того, что ужасно действовал на мою нервную систему, заставлял мелкие камни подрагивать на своих местах. Дело могло закончиться внушительным камнепадом. Но дракон не обратил на это ровно никакого внимания, а я твердо решила умереть под градом камней, но не поддаться на уговоры этого чешуйчатого пройдохи.

– Не вижу повода для вашей иронии, Леди Дарриэль, – прошипел он, нервно сметая хвостом с десяток камней размером с кулак.

Я едва успела наклониться к шее Яшки, когда импровизированные метательные снаряды просвистели в пугающей близости от головы. Почуяв запах жареного, Филька с Драго спорхнули с плеч и укрылись за ближайшим выступом, предпочитая наблюдать словесную дуэль издалека. Ваське повезло меньше. Камень слегка мазнул кота по уху, тот коротко мявкнул и разразился гневной тирадой в сторону обидчика:

– Полегче там своим метрономом размахивай! А то не посмотрю, что такой большой, принесу стремянку и глаза выцарапаю.

В ответ дракон лишь скептически фыркнул. Оно и понятно. Кот, даже при наличии стремянки, огромному бронированному ящеру не соперник, а легкий перекус перед основным блюдом.

– Ну я прямо не знаю, – пожала плечами я. – Вы изволили пригласить меня в замок, после чего ваш брат заявил, что вы не имели на это права, и сделал все возможное и невозможное, чтобы быстро выдворить нас за пределы замка. Думаю, он бы еще пинка нам вслед дал, да не стал нарываться на ответные действия со стороны клана моего будущего супруга. В свете этих событий хочется не только иронизировать, но и сжечь крепость дотла, а после станцевать канкан на свежем пепелище.

– То есть у меня нет ни единого шанса уговорить тебя помочь мне в поисках?

– Точно, – гордо подбоченилась я.

Ни дать ни взять – памятник довольной собой ведьме.

– Ладно, – подозрительно легко согласился дракон.

Он взмахнул кожаными крыльями, поднялся в воздух с невероятной легкостью и изяществом, которых не ожидаешь от рептилии таких внушительных габаритов и… меня выдернуло из седла и я оказалась в воздухе. На несколько мучительных секунд у меня перехватило горло и я была просто не в состоянии выразить всю глубину моих эмоций по этому поводу. Где-то внизу потерянно ржал покинутый Яшка.

– А ну отпусти меня, крылатый беспредельщик! – заорала я, стараясь перекричать ветер, бьющий прямо в лицо.

– Ты это серьезно? – спокойно поинтересовались сверху.

Я хотела было сказать «да!», но взглянула вниз и передумала. До земли лететь было ой как далеко. Испуганный Васька крепко прижимался ко мне и жалостливо всхлипывал:

– Несет меня лиса… За темные леса… Тьфу ты! Дракон меня несет… Огромный идиот!

Драго с Филькой честно попытались защитить честь уносимой дамы и храбро бросились на самое уязвимое место рептилии – глаза.

– Замечательно. – Сквозь клыки прогудел дракон. – Давайте разобьемся все вместе.

От дракона тут же отстали. Ничего. Когда-нибудь эта самодовольная чешуйчатая тварь приземлится, и уж тогда я ей задам такого перцу, что небо со свиной пятачок покажется. А пока я постаралась как можно уютнее устроиться в сильных, но осторожно сжимавших меня лапах и… задремала. Ночь ведь толком не спала.

Напряженным взглядом Повелитель клана Золотого Дракона проводил ведьму в компании истребителей нежити. До последнего момента, наблюдая за закрывающимися створками ворот, он не мог отделаться от мысли, уж не совершает ли он ошибку. И все-таки, когда ворота были закрыты и окликнуть всадников стало уже невозможно, он испытал огромное облегчение. Вот и все. Теперь придется действовать самостоятельно. Главное, чтобы прекрасная Эллизариэль пребывала в счастливом неведении относительно пропажи наследника. Если ему сильно повезет, все закончится раньше. Разве может быть иначе, если на поиски принца брошены самые лучшие сыщики клана?

Правитель клана облегченно вздохнул, поднял было руку, чтобы перекреститься, но вспомнил, что принадлежит к другой религии, и от души поклонился храму Матери Драконов. Спасибо тебе, Мать, – уберегла, заступница. Град устоял и на этот раз.

Но момент был испорчен. Прямо в самом центре площади возник пространственный телепорт, и из него в толпу вывалилась пара оборванных эльфов с мечами наголо и в компании пяти шкир. Растерялись сразу все. Гарандарэль и Тирандерель (это были именно они) замерли, переводя дух. Эльфы, собравшиеся на площади, вытаращились на них во все глаза, так как до этого момента были уверены, что на их площадь в принципе нельзя телепортироваться. Шкиры просто обалдели от такого выбора блюд на ужин и сильно рисковали захлебнуться слюной от предвкушения. Запоздало взвыла сирена.

Первыми опомнились монстры. Они оскалились и бросились в толпу, брызжа слюной. Эльфы инстинктивно подались назад, но опомнились и не ударили в грязь лицом перед потрясенным событиями Повелителем. Клинки покинули ножны, и через пару минут от шкир остались только зловонные останки и неприятные воспоминания. Сирена отключилась. Правитель прокашлялся и задал животрепещущий вопрос:

– Кто вы такие? И с чем к нам пожаловали?

Рыжий эльф рывком сорвал с себя остатки рубашки, чем привел женскую половину собравшихся в полный восторг, тщательно протер клинок и вернул его в ножны. Гарандарэль тряхнул спутавшимися золотыми волосами и последовал примеру товарища. В толпе зааплодировали. Кто-то кинул гостям надушенный платок со своим именем и адресом. Остальные с досадой закусили губу: ах, не догадались платочков прихватить!..

– Я принц клана Раскидистого Дуба Гарандарэль, – подбоченился блондин. – Прибыл с визитом, так как услышал, что у вас гостит моя невеста – Виктория. А это мой телохранитель Тирандерель.

Предполагаемый телохранитель ткнул своего «хозяина» локтем под ребра и смерил его гневным взглядом.

Правитель с нескрываемым интересом рассматривал визитеров. Обычно представители других кланов не приезжают в гости без предварительной договоренности. И конечно, выбирают при этом менее экзотические способы транспортировки. Не говоря уже о том, что представители эльфийской расы вообще, а правящей династии в частности, не выглядят как оборванцы, просящие милостыню. Однако Правитель справедливо рассудил, что бросить подозрительных личностей в тюрьму всегда успеет. Он сделал знак Тьме, тот кивнул, подозвал одного из слуг и что-то тихо шепнул ему на ухо. Слуга почтительно склонил голову и удалился.

– Приветствую вас, принц Гарандарэль! – торжественно провозгласил Правитель, раскидывая руки так, словно собирался заключить в объятия всю площадь разом. Впрочем, этот жест его ни к чему не обязывал. Чтобы пасть ему на грудь, эльфийскому принцу пришлось бы подняться на возвышение. – Но, к сожалению, вынужден вас расстроить: визит несравненной Леди Дарриэль был чрезвычайно краток. К сожалению, ей пришлось уехать сегодня на рассвете.

Правитель не стал уточнять, кто именно был инициатором отъезда вышеупомянутой леди. Истолковать его речь можно было двояко. Не признаваться же, что сам практически выставил ведьму за дверь.

Тем временем слуга вернулся и с поклоном подал Правителю писанную маслом миниатюру. Тот долго и пристально изучал портрет, затем внимательно оглядел незнакомца, ища сходство. Похоже, перед ним действительно стоял принц клана Раскидистого Дуба Гарандарэль. Тем лучше. Отец принца обещал хорошую награду и личную благодарность тому, кто сумеет вернуть заблудшего отпрыска в родительские объятия.

– Жаль, что мы с ней разминулись, – тяжело вздохнул принц. – А когда она уехала?

– Недавно. Только что проводили.

– Прекрасно! – вставил Тирандерель, чуждый политического политеса. – Значит, нагоним.

– Сомневаюсь, – искренне огорчился Лориндэль. – Вас ищет отец. Думаю, будет лучше, если вы подождете до его прибытия в очень удобных апартаментах. Заодно смоете с себя дорожную пыль и переоденетесь.

Гости попытались было возразить, но им не дали. Многие эльфы любезно вызвались проводить почетных гостей до их комнат. Возражать не имело смысла. Провожающие состояли в личной гвардии Повелителя и, судя по выражению их лиц, могли транспортировать пару эльфов и в связанном виде. Те предпочли передвигаться на своих ногах.

Мистраэль тихо крался вдоль стены замка, тщательно стараясь слиться с серым камнем кладки. Откровенно говоря, выходило из рук вон плохо. Странно делать вид, что ты – серого цвета каменная стена, если приходится двигаться, и к тому же угораздило вырядиться в белую рубашку. Впрочем, все это не имело ровно никакого значения. Спрятаться от вездесущего ока Верховной жрицы практически невозможно. Ее шпионы крылатыми тенями скользили под потолком. Никогда нельзя было быть уверенным, что за одной из милых безделушек на камине или на затейливом рисунке гобелена не притаился маленький крылатый шпион.

Тихо скользящий эльф не очень-то рассчитывал на свое везение, скорее надеялся, что прекрасная Эллизариэль отвлеклась на что-нибудь другое, более важное, чем неудачное сватовство своего сына к человеческой ведьме. Самым лучшим отвлекающим фактором мог послужить очередной звонок Яры. Мать с дочерью могли говорить часами, болтая о пустяках.

Из-за ближайшего поворота маленькой проворной молнией вынырнул Несвин.

– Мистраэль! – радостно заверещал фей, словно увидел любимого потерявшегося родственника, которого уже отчаялись найти в заснеженных горах.

– Заткнись! – зашипел эльф.

Запустить в противного крошку было нечем, Мистраэль рывком сорвал с себя рубашку и метнул импровизированный снаряд в надоедливое создание. Но Несвин не зря ел свой хлеб. Народа, жаждущего увидеть, какого цвета кровь течет в жилах маленького фея, было предостаточно. Слишком многие тайны были переданы жрице маленьким вездесущим шпионом. Малыш ловко увернулся от комка материи и радостно осклабился в ответ.

– И не подумаю! – заявил он разъяренному неудачей Мистраэлю. – С какой стати я должен молчать о твоем обнаружении? Да будет тебе известно, Леди Эллизариэль разослала фей-крошек на твои поиски и обещала хорошую награду тому, кто обнаружит тебя первым. Повезло мне… Правда?

Мистраэль не разделял радости Несвина, но последнему чувства эльфа были, как говорится, до магического светильника.

– Моя леди просила передать, что ждет тебя в зеленой гостиной. – Фей изобразил замысловатый, больше похожий на танцевальное па поклон, зависнув в воздухе.

Но тут же испортил впечатление мерзким смешком:

– Удачи тебе, Мистраэль. Ты береги себя, старик. Для меня невыносимо будет лишиться твоего милого общества.

Он еще раз хихикнул и быстро исчез в запутанных коридорах замка, оставив Мистраэля обдумывать план спасения из сложившейся ситуации.

Минут через пять Мистраэль пришел к неутешительному выводу, что он обречен, и отсрочка только даст Эллизариэль лишнее время, дабы обдумать особо изощренный способ его умерщвления. Он не доставит ей такого удовольствия и примет уготованную судьбой участь с высоко поднятой головой, как и полагается высокородному эльфу клана Золотого Дракона.

Верховная жрица стояла в одном из своих многочисленных покоев, расположенном в глубине храма. Облаченная в белое струящееся одеяние, с распущенными золотыми волосами, она напоминала неземное создание, нежное и невыразимо прекрасное. Дверь в покои бесшумно отворилась, и вошел Мистраэль. Она уловила его присутствие каким-то шестым чувством. Ну и, конечно, свою роль сыграло легкое дуновение воздуха из открывшейся двери. Жрица обернулась и смерила вошедшего долгим, пристальным взглядом. От внимательных глаз не ускользнули темные тени, залегшие под глазами от бессонной ночи, смущенно-виноватый вид и растерянность отпрыска. Но она никак не прокомментировала этот факт, оставив Мистраэлю возможность объясниться самостоятельно.

Объяснения не заставили себя ждать. Мистраэль съежился под пристальным взглядом матери и покаянно опустился на одно колено.

– Она уехала, – виновато выдохнул он. – У меня просто не было шансов… Слишком мало времени оставалось до утра.

Эллизариэль задумчиво склонила голову набок.

– И что из этого следует? – мягко поинтересовалась она.

Мистраэль нервно икнул и с усилием расправил плечи, чтобы не казаться совсем уж жалким. Знал, мать этого не любила.

– Ведьма уехала, я сделал все что мог. Но зачем я ей, у нее уже есть жених, причем он не только эльф, но еще и принц.

– Хочешь сказать, ты сделал ей предложение, а она отказалась?

Мистраэль потупился. Солжет ли он, если скажет «да»? Строго говоря, он ведь предлагал человечке составить компанию за ужином. А она просто взяла и ушла прямо через стену, причем в гордом одиночестве, прихватив с собой только кота; значит, ответила отказом. Жрица же не конкретизировала, какое именно предложение он сделал.

– Именно, – покаянно кивнул он.

– Да как она посмела! – возопила родительница.

От неожиданности Мистраэль покачнулся и грохнулся бы на пол, если бы не Эллизариэль. Жрица явила невиданную прыть и буквально вздернула нерадивого отпрыска верх, чтобы задушить в родительских объятиях. Ее ничуть не смущало то, что несчастный задыхался и хрипел, пытаясь отвоевать хоть глоток воздуха. Такой ласки от своей матери Мистраэль не знал даже в нежном розовом младенчестве.

– О! Мой милый мальчик! – рыдала Эллизариэль, еще сильнее прижимая полузадохшегося, практически теряющего сознание сына к груди. – Как она посмела?! Да кто она такая, чтобы отказывать тебе?!

«Этого не может быть. Я просто сплю», – удивленно подумал Мистраэль и соскользнул в блаженное забытье.

(обратно)

28

Меня довольно бесцеремонно шваркнули на землю, словно мешок с картошкой. Я хотела было выразить возмущение яростным воплем, но удар о твердую поверхность выбил последний воздух из легких, так что некоторое время пришлось пролежать на спине, пытаясь вздохнуть. Васька заботливо суетился вокруг, заламывая пушистые лапки, в полной уверенности, что подозрительные хрипы не что иное, как долгая и мучительная агония. Когда наконец удалось вогнать в легкие воздух и отдышаться, слезы выступили на глаза, а Васька, радостно взвизгнув, бросился на поиски стакана воды.

– Ну что? Пришла в себя? – поинтересовался над ухом мягкий вкрадчивый голос.

Я смахнула с ресниц капли слез и уставилась в самодовольные глаза эльфа. И так мучительно захотелось стереть наглую ухмылку с прекрасного лица (желательно кулаком), что прямо руки зачесались.

– Так за чем же дело стало? – радостно поинтересовался Ахурамариэль. – Ни в чем себе не отказывай. Сдается мне, эльф противник хоть куда!

Я не разделяла энтузиазма клинка, но внутри холодным огнем бушевала такая ярость, что, откровенно говоря, пойти врукопашную драться с армией нежити для меня было парой пустяков. На ногах я оказалась за один удар собственного сердца, в руке серебряной молнией сверкнул клинок.

– Вот сейчас ты из первых рук узнаешь, насколько я пришла в себя, – многообещающе прошипела я.

– Замечательно, – иронично улыбнулся Роландэль. – Если это тебе так необходимо, то я не против немного размяться.

Не похоже было, что он испугался. Впрочем, увидев меня с мечом в руках, редко кто воспринимал всерьез мои воинственные позы. Интересно, откуда эльф взял одежду? Обычно после смены облика эльф щеголял в полном неглиже, чем приводил женщин в восторг, а мужчин в ярость.

– Да в кустах наверняка прятал, – заметил Ахурамариэль. – Мы сегодня деремся или как?

«Так он еще все это заранее придумал!»

Тут я озверела окончательно, на радость звенящему в предвкушении боя Ахурамариэлю. Мечи скрестились с такой силой, что искры посыпались, грозя лесу пожаром. Роландэль прекрасно владел клинком. Казалось, благородная сталь служит органичным продолжением руки эльфа. Он двигался легко и непринужденно, словно не бился на мечах, а танцевал вальс на паркете бальной залы. Я же, наоборот, была слишком зла, чтобы толком сосредоточиться на ударах и блоках. В итоге все движения получались какими-то рваными и незавершенными. Ахурамариэль нещадно бранился, не жалея слов и выражений, но изменить ситуацию не мог. Ему оставалось только скрежетать зубами.

– Может, прекратим маяться дурью и отправимся наконец на поиски? – осторожно поинтересовался Роландэль, но его слова, вместо умиротворения, произвели обратный эффект.

– Ах, мы маемся дурью! – взвилась я. – Ну все… Ты труп!

– Как скажешь, – спокойно согласился тот.

Ироничная улыбка скользнула по его лицу. Мне до зуда в ладонях захотелось стереть эту ухмылку полновесной оплеухой.

В это время на сук ближайшего дуба уселись вконец запыхавшиеся Драго и Филька.

– Фу-у-у, – облегченно ухнул филин. – До чего утомила меня эта гонка! Все-таки нам, оборотням, тяжело состязаться в скорости и выносливости с драконом.

Он устало растянулся на спине вдоль ветки, раскинув крылья в разные стороны.

– Вот уж не знал, что оборотни такие слабаки, – откликнулся мышь, обмахиваясь кожистыми крыльями, словно своеобразным веером.

– Мы не слабаки! – взвился филин.

– Слабаки, слабаки, – кивнул мышь.

– Ах, ты обзываться! – возмутился Филька. – Да я тебя… Да я тебе… Да я с тобой… просто не знаю, что сделаю за такие слова!

– Не знаешь, так и не говори, – отрезал вампир.

Возмущенный несправедливыми обвинениями в адрес всех оборотней, Филька гордо подбоченился:

– Да вампиры послабее нашего будут! Вы вообще вымирающий вид, и сохранились разве что в глухих заповедниках. Стараниями истребителей вы уже миф. Тогда как оборотни прекрасно соседствуют с людьми…

– Да неужто! – фыркнул Драго, вложив в этот звук все свое презрение к другому виду, который вампиры испокон веков принимали за низший: нечто среднее между людьми и животными. Чуть выше, чем зверь, но ниже, чем человек. – И ты открыто говоришь им, кто ты? Привет, народ! Я оборотень?!

Филин потупился. Конечно, среди людей он проживал инкогнито. Мало кто обрадуется, узнав, что его сосед оборотень. И тут уж неважно, насколько твоя вторая ипостась безобидна для окружающих: один звонок истребителям, и инъекция серебра обеспечена. Тут взгляд смущенного оборотня наткнулся на поединщиков внизу.

– Ух ты! – радостно ухнул он. – Ставлю на ведьму!

Драго в свою очередь посмотрел вниз и удивленно присвистнул:

– И почему я не удивляюсь? Эта дама обладает патологической склонностью к насилию. И хотя в поединке явное преимущество за эльфом, я все же отважился бы поставить на Викторию. Как подсказывает мне опыт, она умудряется побеждать даже там, где должна была бы проиграть.

– Но я уже поставил на Викторию, – надулся Филька.

– Конечно. Поэтому я и воздержусь от ставок: если мы оба будем ставить против эльфа, в чем тогда смысл пари?

Ахурамариэль злился. Его состояние как никогда было близко к белому калению. Он ругался и грозил казнями египетскими и всеми экзотическими видами пыток, которые только смог припомнить, но не смог добиться от меня ровным счетом ничего. Я слишком выдохлась. Все-таки драться с опытным противником, даже если используешь при этом магию, нелегко, особенно если твой противник тренированный эльф, переживший все семь магических войн. Роландэль скорее отмахивался от моего меча, чем нападал. Я же выдохлась вконец и едва держалась на ногах, но сдаваться не собиралась. Не доставлю ему удовольствия, признав поражение. Не дождется!

– Роландэль!

Имя эльфа прозвучало резко, как удар хлыста, и произвело эффект разорвавшейся бомбы. Мы дружно отпрыгнули друг от друга, как пара подростков, застигнутая родителями за первым поцелуем. Филин с мышом чуть не грохнулись с ветки, но вовремя вспомнили о когтях и удержались.

– Почему ты дерешься с этой леди? Не рискуешь найти себе более подходящего противника?

Голос, так вовремя прервавший наш поединок и не давший мне окончательно опозориться, принадлежал одному из эльфов, в котором я не без удивления узнала недавнего узника замковой темницы. Только теперь он не выглядел таким изможденным. Из-под защитного цвета плаща с капюшоном виднелась кольчуга, за спиной висели лук и колчан, к украшенному чеканными металлическими пластинами поясу пристегнуты искусно украшенные ножны с парными клинками, чьи потертые рукояти свидетельствовали о том, что их хозяин не зря носил мечи – ему приходилось пускать их в ход.

Роландэль скользнул по эльфу цепким взглядом и изобразил изысканный поклон. Такое приветствие уместно на паркете бального зала или на аудиенции королевских особ, но в лесу смотрится немного странно.

– Приветствую тебя, Лорд Киркиэль! – торжественно провозгласил Роландэль, заставив меня поперхнуться от неожиданности. Чего он так засуетился? Ну лорд. Так у них все лорды. Все светлые и все перворожденные. А этот чем лучше? – Рад приветствовать тебя на земле клана Золотого Дракона, – продолжал Роландэль. – Позволь узнать, что заставило тебя проделать столь длинный и утомительный путь?

Откуда-то из-за кустов появились остальные шестеро, включая Беса. Ни Роландэль, ни Киркиэль никак не прореагировали на пришедших. Я тоже решила не удивляться.

– Жаль, Роландэль, но я не испытываю особой радости от нашей встречи. – Язвительная улыбка растянула губы Киркиэля.

Рука Роландэля все еще сжимала рукоять меча. Нет. Угрожать он не стал, по крайней мере явно, но легкая игра клинком намекала на готовность к поединку в любой момент.

– И чем же я заслужил подобную немилость? – насмешливо поинтересовался Роландэль. – Неужели лорд принял наш шуточный бой с этой милой леди за чистую монету?

Улыбка Киркиэля стала еще язвительнее.

– Моя леди, – буквально промурлыкал он. – Признайтесь, вас удерживают здесь силой?

От неожиданности я сделала шаг назад и, не встретив за собой никакого препятствия, громко ахнув, села на землю, глядя на происходящее снизу вверх. Киркиэль ничуть не смутился. Он легко, словно я вовсе ничего не весила, поставил меня на ноги и повторил вопрос.

– Вы можете не опасаться преследования со стороны Роландэля. Будьте покойны, я смогу вас защитить, – добавил он.

Дивный монолог был грубо прерван громким хохотом. Мышь с филином обнялись, как родные, и дружно ржали, рискуя в буквальном смысле рухнуть с дуба.

– Ну насмешил, – сквозь счастливые слезы выдавил Филька.

Мышь дрожащим крылом смахнул с глаз крупные капли и всхлипнул:

– Юморист…

Я нахмурилась:

– Не понимаю причины вашего веселья.

– А что тут непонятного? – хихикнул Филин. – Первый раз вижу, чтобы тебя надо было от кого-то защищать. Обычно все бывает с точностью до наоборот.

Я с досадой махнула хвостом на развеселившуюся нежить.

– Действительно, меня редко кому удавалось удержать там, где я не желаю находиться, но это еще не повод для критики со стороны оборотней. – Испепеляющий взгляд в сторону притихшего филина. Оборотень быстро сообразил, что возникла угроза его жизни, и лихорадочно соображал, как с честью выпутаться из сложившейся ситуации. Откровенно говоря, его положение было шатким. – Тем не менее я благодарю Лорда Киркиэля за участие. Всегда приятно встретить эльфа, которому не чужда галантность по отношению к даме.

– Ну ты загнула! – восхищенно присвистнул Ахурамариэль. – Я даже заслушался.

«Стараюсь в меру своих скромных возможностей», – скромно потупилась я.

Киркиэль приложил правую руку к сердцу и отвесил элегантный полупоклон:

– Я рад, что прекрасную леди никто не обидел. И хотел бы предложить сопроводить вас до дома. В лесах небезопасно путешествовать в одиночестве.

– Смею заметить, Лорд Киркиэль, леди и не думала совершать утомительное путешествие в одиночку. Я вызвался составить ей компанию, – вклинился Роландэль.

– При всем моем уважении к вашему таланту телохранителя смею заметить, что иногда многочисленность эскорта имеет значение.

Они смерили друг друга презрительными взглядами. Я задумчиво дернула хвостом и уставилась на носки своих походных сапог с таким видом, словно ничего интереснее в жизни не видела. С одной стороны, не хотелось никого обидеть. С другой – путешествовать в такой разношерстной компании, где большинство – недавние узники тюремных застенков, не самая лучшая идея.

– А можно, я никуда не пойду? – осторожно предложила я. – Роландэль воспользуется своей ипостасью дракона и спокойно отнесет меня до дома. А там убивайте себе друг друга на здоровье…

– Добрая ты, – хихикнул Бес.

Я пожала плечами:

– Ладно. Если вас не устраивает такое развитие событий, предлагаю помочь мне разыскать Яшку, после чего можете спокойно продолжать свои разборки, слова не скажу.

Все дружно уставились на меня как стадо баранов на новые ворота. Такое повышенное внимание к моей скромной персоне сильно смущало. Я потупилась и принялась ковырять землю носком сапога.

– Разве ты не поможешь мне в поисках принца? – удивленно спросил Роландэль.

– Принц пропал? – быстро спросил Бес.

Вопрос произвел фурор. Все заговорили разом, пытаясь вытянуть из Роландэля максимум информации. Но тот не был склонен распространяться на эту тему. Мало того, выяснилось, что даже мать пропавшего принца не в курсе случившегося. В отличие от всех я вовсе не горела желанием устраивать эльфу допрос с пристрастием. Судьба пропавшего принца меня интересовала, но не настолько, чтобы таскаться по лесу с утра до вечера в поисках неизвестно чего. Вряд ли с Улфи (так я всегда называла про себя вечно пропадающего неизвестно куда наследника) случилось что-то плохое. В прошлый раз, когда высокорожденный принц изволил потеряться, оказалось, что он просто зачитался и чтение захватило его в буквальном смысле этого слова. Книга действительно оказалась интересной и местами даже поучительной. Поэтому я просто решила, как говорится, слинять по-тихому.

Но попытка была задушена в самом зародыше. Один из эльфов перехватил меня у самых кустов, нагло обхватил за талию и спокойно поинтересовался:

– Прекрасная леди, куда же вы?

Я издала утробный рык драконихи, защищающей пещеру с будущим потомством от охотников за редкими видами животных, и любезно поинтересовалась:

– А вам, собственно, какое дело?

– Действительно, – пожал плечами мой оппонент. – Киркиэль, ты уверен, что нам стоит брать с собой человеческую женщину на поиски принца? Пусть она вытащила нас из темницы, но путешествие обещает быть очень опасным.

– Это меня-то не брать?! – возмутилась я несправедливостью отбора участников спасательной экспедиции. – Да я стоювсех вас, вместе взятых! Да я!.. Я Адскую Глыщобу насквозь прошла! Да если хотите знать, я в Темные миры хаживала… Что за дискриминация по половому и видовому признаку? Это, батенька, попахивает не только мужским шовинизмом, но и расизмом.

– Не распаляйся так, Виктория, – хихикнул Ахурамариэль. – Ты же сама никуда не собиралась.

Действительно… Чего это я? Но слово, как говорится, не воробей. Вылетело – не поймаешь, а поймаешь – все уже все равно слышали. Тут настала очередь Роландэля удивляться. Он изогнул красиво очерченную бровь и задумчиво, как бы невзначай, поинтересовался:

– Мне послышалось или Виктория действительно извлекла благородных эльфов клана Голубой Розы из темницы? Хотелось бы узнать, хотя бы в общих чертах… Любезные лорды, а что вы там делали?

– Срок мотали, – радостно сообщил Бес, прежде чем кто-либо нашелся с ответом. – А у вас, любезный, есть еще варианты, чем занимаются в заведениях подобного рода?

– Это правда? – озадачил настырный эльф смутившегося вдруг Киркиэля.

Тот тряхнул головой, словно пытался прогнать неприятные мысли, и во взгляде бывшего узника мелькнула неприкрытая враждебность с изрядной примесью сарказма:

– А у вас, сиятельный лорд, есть другие варианты, зачем ваш брат приглашает эльфов в темные лабиринты своих темниц?

Роландэль дернулся как от пощечины. На мгновение на его лице тенью мелькнула смесь удивления и недоверия, но видение было мимолетно, так что через секунду нельзя было с точностью утверждать, было ли это или только померещилось.

– Брат любит устраивать экскурсии в тюремные застенки. Говорит, ничто так не способствует наслаждению жизнью, как вид мрачных сырых подземелий, где когда-то страдали узники.

– Неужели? – недоверчиво выдохнул Киркиэль. – В таком случае примите мои поздравления за весьма реалистичное шоу… с приковыванием к стенам антимагическими колодками и выкачиванием магии. Так вот что это было… А мы-то, глупые, не поняли гениального замысла правителя Аксеголда. Даже волноваться начали.

Роландэль удивленно моргнул и кинул взгляд в мою сторону, явно в поисках поддержки. Я пожала плечами. Ну уж нет, не стану повторять прежних ошибок и лезть в эльфийские разборки.

– Кажется, ты действительно взрослеешь, – констатировал Ахурамариэль.

Не найдя у меня поддержки, брат скорого на расправу Повелителя нахмурился:

– Могу я услышать полную версию развития событий?

– Разумеется. – Киркиэль стряхнул с рукавов камуфляжного костюма несуществующую пыль и с видом французского придворного, почтившего дикарей-каннибалов лекцией о придворном этикете, принялся вещать: – Наш отряд должен был сопровождать принца Улфивольтурниэля до самого града Аксеголда. Поездка протекала нормально, примерно через сутки мы должны были закончить путешествие, после чего я и мои люди могли быть свободны. Путешествие проходило так гладко, что я даже позволил воинам задержаться на более продолжительный отдых, чем это было запланировано. В этот момент нас нагнал всадник. Он предъявил перстень с королевской печатью и распорядился разбить лагерь неподалеку, для экстренной связи с правителем. Нам пришлось подчиниться приказу, несмотря на то что город был близко.

Я просто не смогла промолчать:

– Минуточку! К вам подъехал незнакомец, ткнул перстнем, и вы сразу стали слушаться его? А еще говорят, что я слишком доверчива!

– Вика! – Роландэль возвел очи горе, но увидел на ветке дуба колоритную парочку нежити и нахмурился: – Перстень с печатью Повелителя Лориндэля дает право его предъявителю требовать от любого эльфа клана полного и беспрекословного повиновения.

– Замечательная вещь эта самая печать! Стоит ее одолжить, и можно делать что хочешь! – радостно потер крылья Филька.

– Ага. Но в пределах одного клана, – осадил слишком радостного оборотня вампир.

– Ничего. Мне хватит, – в предвкушении ухнул тот.

И тут Роландэля осенило.

– Они правы! – воскликнул он и стукнул себя по лбу. – Чисто гипотетически…

– Хочешь сказать, ее выкрали? – озадаченно нахмурился Киркиэль.

– Возможно.

– А что было дальше? – нагло вклинился филин.

– Ничего особенного. Я помню, как подошел к одной из палаток и отбросил полог… А потом ничего… Просто темнота. Очнулся уже в замковой тюрьме, прикованным к стене антимагическими кандалами.

– Но приказ о заточении в замковую темницу мог исходить и не от моего брата. В конце концов, пресловутый перстень с печатью хоть и принадлежал ему, но изображение на печатке было известно слишком многим. Его могли подделать, выкрасть наконец…

– Хотите сказать, что благородный Лориндэль даже не в курсе, кто у него в застенках сидит? – ехидно поинтересовался Киркиэль.

– Действительно, – вмешался Бес. – Нестыковочка получается.

– А ты-то что выступаешь? – рассердился Роландэль. – Насколько я помню, тебя посадили за дело. И тебе грех жаловаться на беспредел эльфийских властей.

– А речь не обо мне, – ничуть не смутился тот. – По-моему, вспоминать злосчастную пару подсвечников глупо. У вас полная тюрьма невиновных, а вы не можете забыть сущий пустяк.

– Ничего себе пустяк! И это были не просто подсвечники, а семейная реликвия.

– Что поделать! Ошибся немного. С кем не бывает, – скромно потупился Бес. – И за один ничтожный проступок…

– Увы, не первый…

Бес понял, что сочувствия не вызвал, и решил бить на жалость.

– Просто я давно и серьезно болен, – тихо вздохнул он. – И болезнь моя неизлечима…

– И называется клептомания. А если ты не заткнешься, то я так огрею мечом, что появится повод жаловаться еще и на косоглазие.

Бес было вскинулся, но Роландэль лениво постучал длинными пальцами по резной рукояти меча и наградил оппонента таким красноречивым взглядом, что тот стушевался и промолчал.

– Выходит, Лорд Киркиэль, вы последним видели наследника.

– Как и члены моего отряда, – с достоинством кивнул тот.

– Покажете место?

– Вам – нет. А вот прекрасной леди…

(обратно)

29

Вот так и получилось, что я в очередной раз тащилась туда, куда Макар телят не гонял, хотя изначально не планировала никуда идти. Нет, я, конечно, люблю природу, но не до такой же степени, чтобы пускаться в турпоходы без соответствующего снаряжения. У нас не было ровным счетом ничего, кроме упорно прущих через бурелом эльфов. С воздуха поддержку оказывали Филька и Драго. Но так как каждый из них по любому поводу имел свое, отличное от другого, мнение, то помощь нежити сводилась к нулю. К сожалению, в успех предприятия свято верили все, кроме меня. Я никогда особой молчаливостью не отличалась, поэтому при первой же возможности озвучила свои сомнения, за что была названа пессимисткой и жестокосердной ведьмой, которой безразлична судьба двух эльфийских кланов. Я плюнула, предварительно обозвав их упертыми идиотами, и пожелала им всем кагалом отправиться к лешему. Я бы ни за что не остановилась на достигнутом и с удовольствием покинула бы незапланированную экспедицию, но мы зашли слишком далеко, и я понятия не имела, как можно выбраться из лесной чащи.

Долго ли, коротко ли, шли мы лесом темным. По мне, так времени прошло немало, ноги болели до самых ушей, и двигалась я только потому, что остановка грозила неминуемым падением лицом в грязь, так как сил выставить вперед руки уже не было. Наконец мы вышли на большую поляну.

– Вот, – сделал широкий жест Киркиэль.

Все дружно уставились на лишенную деревьев окружность. Не знаю, что я рассчитывала увидеть, но ничего необычного не обнаружила. Поляна как поляна: цветочки там всякие, травка опять же зеленеет, кузнечики стрекочут, комары пищат и норовят цапнуть побольнее, дабы урвать каплю крови. Никаких следов лагеря не наблюдалось.

Я пожала плечами и предложила отправиться домой. На меня зашипели все разом, и я предпочла замолчать, пока не побили. С них станется.

Роландэль широко раскинул руки, словно решил обнять нас всех разом, вместе с сотней-другой гладкоствольных березок и елок, и принялся прогуливаться по поляне, выписывая замысловатые фигуры.

– Ищет следы магии, – уважительно пропищал мышь.

– Искать и найти – несколько разные вещи, – скептически ухнул филин, озвучив мои мысли.

Я всерьез задумалась, а стоит ли возвращать оборотня Мелене. Все равно она его не ценит, да и Липай явно против присутствия нежити в команде по истреблению этой самой нежити. А мне Третьяков не указ. Мое непосредственное начальство давно махнуло рукой на выходки штатной ведьмы и воспринимало меня как неизбежное зло, типа тайфуна или наводнения: явление есть, а бороться с ним не всякому квалифицированному магу по силам, проще держаться подальше и переждать.

Теперь зашикали на филина. Тот ничуть не смутился и, нагло пользуясь своей недосягаемостью, показал язык. Ему погрозили и перестали обращать внимание.

Роландэль покружил некоторое время и вдруг остановился, словно напоролся на невидимую преграду.

– Ну что? – выдохнули все и разом подались вперед.

– Не томи, – нетерпеливо пискнул мышь. – Нашел что-нибудь?

Роландэль смерил мыша уничтожающим взглядом, но вампира никогда не смущали подобные мелочи и он ничуть не обиделся.

– Здесь есть след магии. Правда, очень слабый.

– Это невозможно, – вставил свое веское слово один из эльфов.

– Ух ты! – радостно фыркнул Филька и ткнул крылом в сторону говорившего. – Он еще и разговаривать умеет!

– Заткнись! – рявкнул по его адресу Киркиэль.

– Фу-у-у, – ничуть не смутился Филька. – Живешь долго, а вежливости не научился… Все на потом откладывал? Поверь, друг, время пришло. Садись за учебники, пока не поздно.

– Леди… – Киркиэль угрожающе навис надо мной.

Как все эльфы, он отличался высоким ростом. Но, сдается мне, предводитель молчаливого отряда найдет возможность казаться внушительным даже рядом с драконом.

– Леди… Если вы не уймете своего питомца, я за себя не отвечаю.

– Слышала? Я твой питомец! – радостно заявил филин и приобнял меня за шею крылом.

– Если ты сейчас же не заткнешься, отправлю обратно к Мелене, раньше, чем ты успеешь сказать «мама».

– Ушам не верю! – воскликнул Филька, театрально прижимая крылья к сердцу. – Из-за одного неосторожного слова ты готова отдать преданного друга на растерзание команде истребителей?

– Кончай паясничать! – отмахнулась я. – Я собираюсь попасть домой в ближайшее время. А это станет возможным, если мы найдем принца и мирно разойдемся как в море корабли. Так что сделай мне одолжение, – пожалуйста… попробуй не открывать свой клюв.

Филька изобразил, будто закрыл клюв на замок и выбросил ключ в лес.

– А теперь, может быть, наш молчаливый друг объяснит, что его так удивило? – мягко предложила я.

– Виктория, ты снова удивила меня, – заявил о своем присутствии Ахурамариэль. – Похоже, из тебя все-таки выйдет эльфийская принцесса, и мне не придется краснеть за свою ученицу.

«Чудеса иногда случаются», – согласилась я.

– Спасибо за позволение, моя леди, – поклонился эльф. Сказано было с иронией, но я предпочла сделать вид, что не заметила.

Сейчас не время и не место предаваться мелочным разборкам. Этак мы до зимы протопчемся на месте.

– Я имел в виду общеизвестный факт, что магический след не может держаться так долго. Обычно магия быстро рассеивается и следы ее применения трудно обнаружить.

Все согласно закивали, соглашаясь.

– Согласна, – кивнула и я. – Если только здесь не применялась магия высшего порядка, требующая больших затрат магической энергии. В этом случае следы не так просто скрыть.

– Откуда ты знаешь?

«По мне не скажешь, но иногда я заглядываю в книги».

– Итак, для этого нужно потратить много энергии. Здесь не видно ни следов магического круга, ни других приготовлений к ритуалу, значит, маг ничем себе не помогал, – заметил Киркиэль. – Может, мы не там ищем? Вдруг это не тот след?

– А чей? – вклинился мышь.

– Ну мало ли чей…

Прозвучало не очень убедительно.

– Не так уж много магов прогуливаются в глухих лесах и колдуют на полянках, – не выдержал Васька. – Да и зачем им это надо?

– Вариантов множество, – усмехнулся Роландэль. – Например… чтобы открыть телепорт.

Все застыли, пораженные простотой решения. Ну конечно же! Телепорт… К чему рисковать, таская за собой плененного эльфа, если можно быстро провести его из одной точки в другую.

– Мы сможем последовать за ними! – радостно сообщил Роландэль.

– Каким образом? – заинтересовался Киркиэль.

– След достаточно четкий, чтобы можно было пройти по нему. Мы объединим нашу магию и пройдем путем похитителей.

Эльфы дружно потупились, как класс школьников, не выучивших задания.

– Ну… мы… это… – закашлялся Киркиэль.

– «Это» – это чего?

– Короче… Магии у нас нет, – горестно вздохнул эльф, опуская глаза.

– Совсем?

– Абсолютно, – кивнул тот. – Нас долго продержали в тюрьме в магических наручниках и выкачали досуха. На восстановление уйдет не одна неделя.

Роландэль расстроился и буквально спал с лица, он был готов рвать на себе волосы от досады. Все с тихим удивлением наблюдали за сценой.

– Надо же, принц, а на такое дело без амулетов-накопителей замахнулся, – почесал безволосый подбородок Бес. – Хотя… Особам царской крови свойственна излишняя самоуверенность.

Роландэль заметно вздрогнул и замер как громом пораженный.

– А ведь ты прав, бесенок, – проговорил он. – Есть у меня парочка амулетов… Их и используем.

Бес вздрогнул и заткнулся, но поздно. Слово, как говорится, не воробей.

– Всего два амулета? – с иронией переспросил Киркиэль.

Он стоял, облокотившись на гладкий ствол корабельной сосны, которая только выглядела старой, но на деле не созрела еще шишка, из которой выпало семечко, давшее жизнь ростку, когда эльф разменял первое столетие. Тонкие пальцы легко выстукивали по рукояти одному ему известный мотив.

– Всего два? И ты предлагаешь отправиться с тобой в неизвестно кем открытый проход? А вдруг на том конце нас ждет ловушка? Или еще что-то похуже?

– Простите за любопытство, – вмешался Филин. – А что может быть хуже, чем ловушка, приготовленная магами? Например, для вас и ваших спутников такая встреча закончилась замковой тюрьмой со всеми вытекающими.

Киркиэль медленным тягучим движением оторвался от ствола и скорее перетек, чем подошел поближе. Его манера двигаться напоминала сдержанную силу и грацию хищника, который экономит силы для решительного броска.

– Хуже ловушки на том конце телепорта, мой пернатый нежить, – вероятность застрять в межпространстве перехода и провести в этом неизученном пространстве вечность.

Все невольно поежились. Перспектива не устраивала никого.

– Весьма заманчивая перспектива для научных изысканий какого-нибудь сумасшедшего ученого. Какое счастье, что мы к науке не имеем никакого отношения. И часто случается такое? – не унимался оборотень.

– Чаще, чем хотелось бы. Особенно у самоуверенных глупцов, которые не могут правильно рассчитать силы и выбирают слишком далекую точку выхода.

– Прямо как мы! – ужаснулся мышь. – Суемся в воду, не зная броду!

– А я нечисть не приглашал! – отрезал Роландэль. – Нечисть может убираться на все четыре стороны. Я вообще никого не задерживаю…

– Вика, не верь ему… – жарко зашептал Филька на ухо – так тихо, что глухой услышит. – Заманит льстивыми речами и бросит где-то в малоизученной области. Эльфы, они всегда были горазды соблазнять невинных дев сладкими речами, и для последних результат был весьма плачевен.

Чтобы усилить трагический эффект своих слов, оборотень красноречиво изобразил крыльями сначала огромный живот, а затем сделал вид, словно качает на руках младенца. Эльфы уставились на новоявленного мима, явно желая придушить паршивца.

– Все! Хватит! – не выдержала я. – Время уходит.

– Ты права, – кивнул Роландэль. – Магия слабеет. Решаться надо.

– Сможешь распознать узор заклинания и вплести в него силу амулетов? – спросила я.

Роландэль чуть не подпрыгнул на месте. Эльфы всегда славились любовью к сложным магическим рисункам, причем никогда нельзя было понять, зачем им надо чрезмерно перегружать магическую канву, тратить собственные силы, если конечный результат будет таким же. Наверное, им просто нравился сам процесс.

– А ты молодец! – похвалил Киркиэль. – Пройти переход на плечах старого заклинания… Красивое решение.

Так как магией из нас владели только двое, то и осуществлять замысел пришлось нам вдвоем. Роландэль осторожно тронул нити чужого заклинания: прошелся по ним, осторожно ощупывая, чтобы понять общий замысел, но, не дай Высшие силы, не порвать истончившуюся, готовую в любой момент распасться канву. Я закрыла глаза и магическим зрением попробовала разглядеть сложное переплетение узора. Ядовито-зеленые нити заклятия напоминали искусное творение кружевниц. Я представила, как из моих пальцев осторожными щупальцами вытягиваются голубые ниточки силы, гибкими ростками оплетают чуждые нити, стараясь донести до меня слабые и сильные стороны заклятия.

Создатель шедевра обладал яркой магией эльфийской направленности. Заклинание оказалось перегруженным ненужными деталями, не несущими в себе никакой смысловой нагрузки и задуманными только для красоты рисунка. Сама канва по форме напоминала паутину гигантского паука, на которой кому-то приспичило вышить прекрасную лилию с гибкими лепестками, на которых блестели капельки росы.

Некоторые нити были слишком слабы, пришлось их укреплять. Магия эльфа по цвету напоминала расплавленное золото; там, где она встречалась с моей, отзывалась теплом и осторожно помогала оплетать опадающие чужие нити, чтобы не дать разрушиться заклятию.

Через несколько минут или часов (сколько времени прошло, мы так и не поняли) хитроумное сплетение нитей было исследовано и укреплено. Заклятие было невредимо, и теперь мы могли спокойно заняться дальнейшей подготовкой.

Роландэль с искусностью опытного художника схематично, но узнаваемо начертил рисунок на земле. Все дружно уставились на изображение, как консилиум врачей на больного неизвестной болезнью.

– Ну!.. – не выдержал мышь. – Не доводите народ неизвестностью до белого каления. Рожайте уже!

Я едва сдержалась, чтобы не придушить надоеду. Киркиэль сделал попытку отвесить Драго полновесную оплеуху, но промахнулся, и увертливый мышь сначала залепил ошеломленному эльфу увесистую пощечину крылом, потом взлетел на ближайшую сосну и принялся корчить оттуда рожи и мерзко хихикать, тыча лапкой в его сторону.

– Леди! – яростно прорычал эльф. – Вам действительно необходимо общество этой крылатой нежити? Может быть, вы не станете так уж горевать, если я прямо сейчас уничтожу вампира, в лучших традициях истребителей нежити? Если я не ошибаюсь, вы имеете честь принадлежать к их числу?

– Вот я вас всех вон той деревяшкой! – процедила я сквозь зубы. – Взрослые нелюди, разменяли не одно столетие, а ведете себя как дети! Между прочим, если вы на минуточку отвлечетесь от своих глупых разборок, то заметите, что мы с Роландэлем делом заняты, а вы нудите под руку. Будьте так любезны, сделайте одолжение, заткнитесь и не мешайте работать.

От моей отповеди Киркиэль просто обалдел и замолк, как сломанное радио. Роландэль оценил произведенный мною эффект, красиво изогнул бровь и усмехнулся, но от комментариев воздержался.

– Итак, насколько я могу судить, перед нами один из вариантов заклинания телепорта. – Роландэль ткнул в рисунок прутиком, как учитель указкой. – Вот эта сеть линий питает середину цветка, где находится центр заклинания, здесь оно приобретает форму и, если активировать вот эту и эту точки на лепестках, переход теоретически должен сработать.

– А практически? – живо заинтересовался Васька, заглядывая через мое плечо.

– Практически – не знаю. Я это заклинание не создавал. Отстань! – отмахнулся он, не поднимая головы. – Итак, по моим расчетам, если мы подпитаем силой эти точки, заклинание сработает. Так как мы не создаем новый узор, то и энергии на активацию уйдет гораздо меньше, и амулетов нам должно хватить.

– Опять теоретически, – ехидно заметил филин.

– К сведению некоторых назойливых оборотней, любая теория должна проверяться на практике. Вот этим мы теперь и займемся. Это понятно?

– Понятно, – отмер Киркиэль. – Стране нужны герои и больные на голову добровольцы.

– Я никого с собой насильно не тащу. Все, кто сомневается в исходе нашего предприятия, могут спокойно отдохнуть здесь, в тени деревьев. А что думает на этот счет Дарриэль?

Я пожала плечами. В теории все должно было сработать. Это с одной стороны. С другой же – энергии было впритык и слишком много шансов остаться где-то посередине или почти в конце, не дойдя всего лишь шаг до конечной точки.

– Я думаю, ты прав. Но давай все же немного подстрахуемся и на всякий случай перед входом в телепорт сольем свои магии.

Он замер. Слияние магий – процедура довольно интимная и требует практически полной совместимости магов, иначе это будет очень неприятно. Раньше я никогда не делала ничего подобного. К ней прибегали только в крайнем случае еще и потому, что не всякий может точно рассчитать резерв партнера, и в таком случае может иссушить напарника до дна. Не всякий может устоять перед искушением значительно повысить свой уровень магии за счет другого. Поэтому сливали магию только в исключительных случаях. Эту процедуру делали маги, которые абсолютно доверяли друг другу. Минут пять Роландэль изучал выражение моего лица, потом коротко кивнул и полез за амулетами.

Пока эльф готовился проводить ритуал, я оттащила фамилиара в сторону. Мне вовсе не улыбалось потерять любимца где-то в глубинах межпространственного перехода, а значит, надо было найти правдоподобную причину, чтобы его отослать.

– Вася, ты меня любишь?

Кот удивленно моргнул:

– Что за вопрос?

– Так, значит, нет?

– Так, значит, да.

– Замечательно. Выходит, я вполне могу доверить тебе одно маленькое, но важное и опасное задание.

Глаза фамилиара зажглись решимостью, что мне и надо было. Он навострил ушки. Готовность фамилиара идти на риск умиляла.

– Ты ведь знаешь, как дорога мне моя сумка. В ней не только магический шар, но и куча книг из запрещенной библиотеки. Страшно подумать, что произойдет, если фолианты попадут не в те руки… Поэтому я тебя очень прошу: найди Яшку с сумкой, пока никому не пришло в голову отловить оставшегося без присмотра коня и похозяйничать в седельных сумках. Сделаешь это для меня?

Несколько секунд недоверие и чувство долга боролись на выразительной мордочке фамилиара, но наткнулись на мой молящий взгляд, и кот сломался.

– Хорошо. Ради тебя я готов на все! – воскликнул он.

О мой герой! Я растроганно промокнула слезы умиления рукавом.

– А что мне делать, когда я найду коня?

Об этом я как-то не подумала. Мм… Что бы такое придумать?

– Я постараюсь связаться с тобой по магическому кристаллу и сообщить свое местонахождение.

На том и порешили. Кот нежно обнял меня на прощание, коротко всхлипнул, и пушистая спинка исчезла в лесной чаще. Ну вот и все. Хоть за него я буду спокойна.

Ахурамариэль потрясенно молчал, и это было лучшей характеристикой моего поступка.

Амулеты отдали магию. В конце концов, они были созданы именно для этого. Окружающие явно нервничали. Я кусала губы; Роландэль преисполнился решимости узника, гордо шагающего на эшафот; эльфы посуровели, словно собрались умереть оптом и с улыбкой на устах, дабы не бросить тень на честь собственного клана. Драго нахохлился, Филька взъерошил перья и напоминал футбольный мяч, только очень пушистый.

Роландэль осторожно, чтобы не повредить хрупкие нити, вплел в узор магию амулетов. Сила золотистым пламенем скользнула по узору и ярко вспыхнула где-то посередине. Воздух сначала сгустился как желе, затем стал похож на прозрачную водную гладь: кинь булыжник, и в разные стороны побегут многочисленные круги.

Эльфы гордо вздернули подбородки, выстроились в шеренгу, как на параде, и промаршировали к порталу, чеканя шаг. Киркиэль обнажил меч и насмешливо отсалютовал Роландэлю.

– Идущие на смерть приветствуют тебя! – мрачно усмехнулся он и шагнул в портал.

Послышался лязг. Остальные обнажили свои мечи и последовали за своим предводителем. Бес крепко-накрепко зажмурился и бросился за ними, как в омут с головой.

Мы с Роландэлем остались в гордом одиночестве, если не считать мыша и филина.

– Нам пора, – заметил эльф и протянул руку.

Я промешкала несколько секунд, но руку приняла. Рукопожатие было крепким, но оставляло шанс для выбора: я в любой момент могла разжать свою руку и прервать хрупкий контакт.

– Почувствуй мою магию, – прошептал он.

– Почувствуй мою магию, – пролепетала я.

Сила, словно ждала где-то неподалеку, потекла между нами сначала как робкий ручеек, затем осмелела и превратилась в полноводную реку. Магия дракона оказалась полна золотистыми искрами, будто в нее запустили множество светлячков. Горячая как огонь, она текла непрерывным искрящимся потоком – мощным, чуждым моего понимания. Она не была плохой или хорошей, просто ничего подобного я раньше никогда не ощущала. Это завораживало, как игра огня в камине: смотришь на пляску языков пламени и осознаешь, что огонь может сжечь дотла и твой дом, и деревню, но с тем же успехом и согреть ласковым теплом в морозный зимний вечер. Магия царила между нами, она омывала нас, как омывает бурная речка валун посередине русла; она наэлектризовала волосы, заставив их стоять, как нимб.

Я глубоко вздохнула, чувствуя, как даже воздух становится невыносимо вязким, словно густой кисель, и вдруг сила изменилась. К ней прибавилось еще что-то, до этого момента никак себя не проявлявшее. Темная бархатистость ночи, замогильный холод и привкус меди на губах, словно застывшая кровь.

– Драго! – потрясенно выдохнула я.

– А чем я хуже? – вкрадчиво шепнул голос вампира.

Нет. Это был не писк летучей мыши, скорее шорох холодного осеннего ветра среди ветвей с пожухлой мертвой листвой.

– Разве магия в нашем предприятии бывает лишней?

– Согласен с вампиром, – отозвался Роландэль. – Магия в нашем рискованном предприятии не бывает лишней, даже если она вампирская.

Эльф поддерживает нежить! Я так удивилась, что чуть не прервала контакт.

– Ах так! Тогда я тоже участвую! – взмахнул крыльями филин, и к нашей магии добавилась еще одна, с привкусом ночной свежести, звериной мощи, тяжести полной луны над головой и запахом теплой добычи на лесной подстилке.

Мы ахнули все четверо, как единый организм, обтекаемый со всех сторон силой. Все вокруг казалось нереальным и в то же самое время каким-то пронзительно-острым: я смотрела не одной, а сразу четырьмя парами глаз, слышала шорохи и звуки, ранее мне недоступные, запахи сводили с ума. Роландэль осторожно смешивал наши силы в одной ему известной последовательности, свивая вокруг нас плотный кокон разнообразной магии.

– Нам пора, – шепнул он тихо, но все услышали слова так отчетливо, будто они пришли непосредственно в мозг. – Иначе другие уйдут слишком далеко и мы не сможем им ничем помочь.

Все согласились. Причем нам не надо было выражать согласие вслух. Достаточно было его ощутить или просто прийти к этому выводу, и все уже были в курсе. Я невольно подумала, что подобная открытость вообще несвойственна человеку, слишком много необдуманных мыслей и внезапных ассоциаций бродит в глубинах человеческого разума, и далеко не все высказывается вслух.

– Тебе не о чем волноваться, дорогая, – постарался успокоить меня Ахурамариэль. – Вы же не собираетесь сливать магии вечно.

«Это утешает».

– Согласен. А теперь будь хорошей девочкой – ступай в переход, время уходит.

Его слова слышали все. Мы ступили в переход не разжимая рук.

(обратно)

30

Мы вывалились из пространственного перехода где-то в лесу. Точнее определить наше местоположение в пространстве не решился бы никто. Дезориентация была такая, что с полной уверенностью можно было только сказать: мы живы, лежим на земле, вокруг высятся деревья и день клонится к закату, а ослабленный переходом организм с невероятным трудом борется одновременно с тошнотой и ознобом. Над нами склонились участливые лица истребителей – Мелены, Третьякова и Новгородского. Нас растерли спиртом, укутали в теплые вещи в несколько слоев, так что мы стали похожи на солдат отступающей армии Наполеона, и напоили горячим липовым чаем с медом. Пользуясь тем, что все заняты, Филька нагло нежился в опасной близости от костра, отогревая замерзшие крылья. Драго долго требовал минимум литр теплой крови – не дали, соглашался хотя бы на стакан – не дали все равно. Мышь насупился и затих.

Лично я напоминала себе восточную женщину, которой муж постоянно грозит разводом, и она поэтому носит весь свой гардероб на себе. И самое смешное, что все равно зуб на зуб не попадал.

– Мелена! А ты откуда здесь взялась? – пытаясь не сильно отстукивать зубами чечетку, поинтересовалась я.

Подруга удивленно пожала плечами:

– Так Липай меня сюда притащил. Представляешь? Метлу у меня забрал! Думала, командор, а оказался мелкий уголовник. Ты лучше расскажи, откуда у тебя такой симпатичный гарем организовался?

Эльфы закашлялись. Бес радостно подпрыгнул и попытался изобразить элегантный поклон. Эффект был испорчен комичным видом пяти надетых друг на друга рубашек, одна из которых была розовой со стразами в форме сердечек и скорее всего изначально принадлежала Мелене.

– А госпожа назначит меня любимым мужем? – вкрадчиво поинтересовался он, блеснув озорными глазами.

Все остолбенели. Народ даже зубами перестал стучать. Слышно было, как Киркиэль тихо фыркает от смеха.

– Запросто! – радостно согласилась я. – Если только Гарандарэль не будет возражать. Он вроде как первый предложение сделал.

Третьяков отнесся к происшествию с более прозаической точки зрения. С одной стороны, подмога в сложных случаях еще никому не мешала, с другой – помощники оказались иной расы, а задействовать иные державы, без предварительного письменного согласия начальства, себе дороже. Владислав задумчиво поскреб щетину на подбородке и кивнул головой в сторону леса:

– Виктория! Пройдемся?

Я смерила начальство задумчивым взглядом, наспех прикидывая, чем может грозить согласие: разговором по душам, отеческим наставлением или допросом с пристрастием? С другой стороны, как откажешь? Применит силу. С него станется. А против боевого мага не каждой ведьме суждено выстоять. Со вздохом великомученицы я поднялась на ноги, поплотнее закуталась в одеяло поверх ста одежек и последовала за командором. Несколько минут мы просто тихо брели лесом, делая вид, будто прогуливаемся каждый по отдельности в гордом одиночестве. Вездесущие кровопийцы, щедро представленные в местном лесу, надсадно пищали и жалили беззащитные участки кожи с прямо-таки диким остервенением. Будто кто-то невидимый тихо доложил: «Кушать подано!» и комары ринулись в атаку, как смертники в последний бой. Третьяков звонко прихлопнул очередное насекомое и задумчиво поинтересовался:

– Загнибеда, тебе обязательно надо было их сюда тащить?

Я пожала плечами и потупилась. Интересно, за кого он меня принимает? За работорговца, что ли?

– Никого я не тащила, скорее наоборот. А вы сами здесь какими судьбами?

– Мы ищем пропавшую девушку, – коротко напомнил он.

– Мы тоже кое-кого ищем… И, между прочим, на это задание меня благословил ректор. Предлагаю высказать свои возражения непосредственно ему. Могу даже дать кристалл для связи, – щедро предложила я, совершенно позабыв, что магический кристалл на данном этапе находится вне зоны доступа, то есть в сумке, а сумка прикреплена к седлу, седло на Яшке, а сам Яшка остался где-то в горах. И вот этот комплект разыскивает одинокий рейнджер – Васька.

Как он там? Маленький, черненький, пушистенький… А главное, как же теперь я? Без сумки, без кота, посреди леса, в жутких, антисанитарных условиях… Стало очень жаль себя.

– Допустим, ищете, – милостливо кивнул командор. – А куда делись Липай и Лисицын? Оба были с тобой, но что-то я их не заметил среди твоих спутников.

– Эльфы подсунули им слишком пугливых лошадей, животные испугались дракона и умчались вместе с всадниками в неизвестном направлении.

Третьяков с прищуром посмотрел на меня, словно подозревал во всех бедах вообще и непосредственно своих в частности, просто не мог это доказать, затем резко развернулся на пятках и побрел обратно на поляну, где Мелена уже напропалую кокетничала со всеми эльфами разом.

Стоило только мне появиться на поляне, как в сторону меня увлек уже Роландэль. Похоже, на меня сегодня особенный спрос. Каждый считает своим долгом пригласить меня на прогулку.

– Что ты ему рассказала? – строго вопросил он.

– Ничего особенного, – прошипела я. – Сказала, что у меня индивидуальное задание. И вообще, что за тайны мадридского двора? Если ты не собирался сотрудничать с истребителями, зачем вообще обращался ко мне?

Взгляд Роландэля способен был прожечь дыру в стене, но я оказалась крепче и не дрогнула под тяжелым взором дракона.

– И вообще. Если кого-то перестало устраивать мое непосредственное участие в предприятии, я умываю руки и отправляюсь на поиски своего кота, который из-за кое-кого бродит в горах один-одинешенек в поисках потерянного имущества. Так что я и не знаю, живой он или нет…

– Глупости! – отмахнулся Роландэль. – Такой кот нигде не пропадет. Вот увидишь – вернешься домой, а он уже там самовар кипятит.

Действительно, за Васькой я жила как за каменной стеной и с трудом представляла свое существование без пушистого спутника на лоне дикой природы. Кто поставит палатку? Кто приготовит ужин? Кто проследит, чтобы я встала вовремя?

Утро выдалось пасмурным и с самого начала не сулило истребителям ничего хорошего. Третьяков устроил всеобщую побудку, без скидок на пол и расовую принадлежность. Эльфы поднялись быстро, по-военному и безропотно. Бодрые, как после контрастного душа, и свежие до противности. Новгородского будить не пришлось, он как раз дежурил перед рассветом и теперь деловито засыпал пшено в кипящую в котелке воду. Мелена пыталась брыкаться, но с нее бесцеремонно стащили одеяло, и истошный, пронзительный, полный негодования визг тут тоже не помог. Кряхтя, как столетняя бабка, вконец разбитая ревматизмом, я поднялась после ночного отдыха на лоне природы. После сна на тонком матрасе (в сантиметр толщиной, не больше!) несчастный организм болел, ныл и надсадно жаловался на жестокое обращение.

– Доброе утро, леди! – жизнерадостно поздоровался Киркиэль, и мне захотелось его ударить, чтобы стереть избыток оптимизма с породистого лица.

Отчетливо понимая, что рукоприкладство далеко не лучший метод, удовольствовалась очень выразительным взглядом, так как вовсе не находила утро добрым.

– Вы случайно не знаете, где Роландэль?

Вопрос поставил меня в тупик. Я не настолько проснулась, чтобы пересчитывать эльфов на поляне. Поэтому просто почесала нос, с досадой дернула хвостом и попыталась визуально обнаружить присутствие Роландэля. Безрезультатно. Может, он просто безупречно слился с фоном, в лучших традициях эльфийских коммандос?

– Понятия не имею, – мрачно констатировала я. – А должна знать?

Вообще-то я не нанималась присматривать за вездесущим семейством Правителя клана Золотого Дракона. И если бы не они, то благополучно спала бы дома, в тепле, а не таскалась по лесам в компании эльфов, без всякой надежды на утреннюю ванну или хотя бы душ.

– Нет, – мило улыбнулся Киркиэль. Мне бы его оптимизм. – Просто я подумал, что он посвятил вас в свои планы.

– С чего бы ему это делать? – не удержалась от зевка я.

– Не могу не согласиться с леди, – послышался голос Роландэля. – Я вовсе не обязан отчитываться в своих действиях.

Вышеупомянутый эльф вынырнул откуда-то из-за деревьев и бодро зашагал к нам. На поляне отчетливо запахло пшенной кашей. Завтрак был практически готов, и настроение еще больше ухудшилось. Пшенную кашу по определению я никогда не любила, вне зависимости от того, кто ее готовил и каким образом. Не любила, и все. И пересилить антипатию никак не могла. Перспектива остаться не только не выспавшейся, но еще и голодной удручала и вгоняла в зеленую тоску мой измученный, кое-где отлежанный организм. Костлявые руки голода тянули беспощадные пальцы к пустому желудку, заставляя его сжиматься от ужаса.

– Думаю, выражу общую точку зрения, если скажу, что всем интересно, где и с какой целью изволил прогуливаться наш лорд, – тут же оживился Бес.

– Ерунда! – вклинилась Мелена. – Мне, например, интересно только одно: до каких пор мы будем торчать на этой богом забытой поляне, кормить и без того упитанных комаров и ждать у моря погоды, ночуя в антисанитарных условиях и питаясь черт-те чем?

– Если кому-то не нравится, как я готовлю, пусть кашеварит сам, – заявил Новгородский и принялся помешивать кашу с такой яростью, что она вышла из берегов и закапала в костер.

Запахло паленым.

– Вот еще! – рассерженной кошкой фыркнула Мелена. – Я лучше на диете посижу или вообще объявлю голодовку. Пусть вам будет стыдно за то, что морите девушку голодом!

Новгородский только повел плечами в ответ, мол, каждый волен выбирать себе режим питания по душе. Мелена извлекла из сумочки расческу и зеркальце и демонстративно принялась приводить себя в порядок. Я помрачнела еще больше. Стремительность моей насильственной эвакуации с горной дороги не предполагала наличия багажа, а значит, придется рассчитывать на щедрость подруги. Роландэль получил от меня полный обещаний очень тяжелой жизни взгляд, но истолковал его по-своему.

– Мы можем попробовать проникнуть в замок, – заявил он.

– Хорошая мысль, – одобрительно кивнуло мое начальство. – Главное, не лишенная оригинальности. А мы-то, глупые, сидим себе под стенами и думу думаем: что же нам дальше делать? Нам и невдомек, что ворота в стене проделали не для банальной эстетики, а чтобы народ честной войти мог.

– А силовой контур повесили чисто для нашего удобства, чтобы мы, люди темные, в пропасть от избытка чувств не попадали, – в тон командору подхватил Филипп.

Роландэль не обиделся. Видимо, решил не обращать внимания на выходки команды. Высокорожденный эльф прошествовал ко мне, демонстрируя ухватки хищника. Текучая грация его движений не оставила равнодушной не только Мелену, которая бросала в сторону эльфов кокетливые взгляды из-под пушистых ресниц. Новгородский с Третьяковым наблюдали дефиле, словно собирались дружно тренироваться на досуге. Эльф остановился в нескольких сантиметрах от меня, заспанной и взъерошенной, и с видом фокусника на детском празднике извлек откуда-то тонкую, гибкую палочку. Затем носком сапога расчистил небольшую площадку и принялся чертить сложный, витиеватый узор.

– И что это за народное творчество? – живо заинтересовался Филька, слетая с ближайшего дерева на мое плечо.

Драго тут же завис над рисунком, склонил ушастую голову на один бок, на другой, прикинул и так и эдак и изрек:

– Это же матрица заклинания защитного контура, бестолочь ты лохматая.

Хлесткий подзатыльник кожистым крылом чуть не сбил любопытного оборотня на лесную подстилку.

– Я пернатый! – возмутился тот, потирая ушибленное место крылом.

– Тоже не велика птица, – отмахнулся вампир.

Оборотень надулся, но на него не обратили внимания. Любопытствующий народ подтянулся поближе. Всем была интересна структура заклинания. Третьяков окинул рисунок многоопытным взглядом и присвистнул от удивления. Заклинание было сложным, многоярусным, и не все его проекции были до конца ясны. Обычному магу разобраться в хитросплетениях многочисленных линий не представлялось возможным. Роландэль как раз закончил последний штрих и с видом художника оглядел свое творение.

– М-да… – критически хмыкнул он. – Тут сам демон не разберет, что к чему…

Удар носка превратил рисунок в ровную поверхность. Народ жалостливо вздохнул и отхлынул, как морская волна от каменного утеса. Топтавшаяся сзади Мелена тщетно пыталась разглядеть что-либо за широкими спинами мужчин. Ведьма тянулась изо всех сил, даже встала на цыпочки, а когда разочарованные истребители вкупе с эльфами сделали шаг назад, девушка не удержалась и рухнула к ногам Роландэля. Впрочем, тот не обратил на это никакого внимания.

– Ладно, – глубокомысленно изрек он, ни к кому, собственно, не обращаясь. – Это мы сейчас поправим. Будем делать трехмерную модель!

Все заинтересованно подались вперед. Поднявшаяся было на ноги Мелена получила мощный тычок со стороны задних рядов и со страстью молодой возлюбленной, встретившейся с предметом своих грез, крепко обняла ближайшее дерево. Прямо бери кисть и картину пиши, а потом – хочешь на стенку вешай, хочешь так любуйся.

– Поосторожней нельзя? – прошипела ведьма, отлепляясь от дерева. – Тут, между прочим, кроме вас, тоже люди есть.

Справедливое замечание нагло проигнорировали. Роландэль легко взмахнул палочкой, как дирижер за пультом перед симфоническим оркестром. На конце прутика возникло легкое золотое свечение. Его можно было принять за маленькую искорку или блестку, слетевшую с маскарадного костюма. Осторожными, точно выверенными движениями эльф принялся водить палочкой по воздуху. Искорка плавно вытянулась, удлинилась, превратилась в тонкий лучик. Лучик принялся извиваться, складываясь в причудливый узор, послушный воле своего создателя, и перед изумленной публикой стало формироваться нечто кружевное и прекрасное, как изящное творение лучших кружевниц. В другое время восхитилась бы. Честно. Но испорченное с самого раннего утра настроение не способствовало созерцанию магических узоров.

Роландэль сделал последний взмах и остановился, явно любуясь творением своих рук. Народ тоже застыл в умилении. Я смерила всех мрачным взглядом, пытаясь пригладить растрепанные со сна волосы, что ничуть не улучшило моего внешнего вида.

– Если меня разбудили в несусветную рань только для того, чтобы я смогла оценить всю прелесть эльфийской магии, тосовершенно зря. Не оценила. Нет у меня подходящего эмоционального настроя.

Все посмотрели на меня, как на язву. Я заслуженно возгордилась. В самом деле, почему плохое настроение должно быть только у меня?

– Интересно, – мягко улыбнулся Киркиэль. – И что же поможет создать у леди подходящий для молчаливого созерцания прекрасного эмоциональный настрой? Свечи? Столик на двоих? Изысканный букет?

– Леди утром может помочь горячая ванна, хороший массаж и вкусный завтрак, остальное можете оставить себе, – парировала я, нахохлившись.

Роландэль не обиделся. Он даже бровью не повел.

– Печально слышать, Дарриэль, что вас не трогает ничто прекрасное, а все устремления сводятся к примитиву: мягко поспать, сытно поесть.

– А еще хорошо помыться. Впрочем, я никогда этого и не скрывала. Это вы, эльфы, способны в самом простеньком заклинании нагородить уйму никому не нужных излишеств, истратив на вычурную конструкцию прорву магии, а потом, тихо млея от восторга, созерцать результат, усевшись в позу лотоса.

– Да! – рассмеялся Третьяков. – Виктория у нас – ведьма простая. Ей не до высоких материй, лишь бы на столе стояла вкусная еда.

Я покосилась на командора. Интересно, если жахнуть по нему файерболом, он успеет отскочить или нет? А ответить чем-нибудь сможет? Или все-таки успею убежать?

– Между прочим, от хорошего завтрака я бы тоже не отказался, – вступился Филька, чем вызвал у меня волну благодарности.

– Да! – поддержал оборотня вампир. – Война, знаете ли, войной, а обед по расписанию. Правда, в данном случае завтрак. Но это дела не меняет. К тому же на диету мы не соглашались.

Солидарный мой, невольно умилилась я. Хотя когда среди окружающих находишь понимание только у нежити, это наводит на некоторые размышления.

– Нежити слово не давали, – отмахнулся Новгородский. – Свежая кровь на завтрак не предусмотрена регламентом и не входит в продовольственный паек.

– А это, любезный, зря. Очень даже зря. Вы находитесь в шорах предубежденности, – глубокомысленно изрек Драго, эффектно распахнул крылья и завернулся в них, как в плащ. – Разнообразие в рационе еще никому не мешало.

– Стремление утолить голод всегда было присуще человечеству… – философски заметил Киркиэль. – Причем эта истина одинаково относится ко всем его проявлениям: гастрономическому, интеллектуальному и так далее. Если прекрасная леди желает получить вкусный завтрак, не вижу в ее стремлении ничего предосудительного. Более того, даю честное, благородное слово, что лично позабочусь о доставке великолепной трапезы голодной даме, если она не откажет мне в одной любезности.

Я была заинтригована. Во-первых, очень интересно, о чем попросит этот льстец. И не менее любопытно, откуда в дремучей, непролазной глухомани может взяться удобоваримый продукт питания, хоть отдаленно претендующий на роль приемлемой, желательно горячей еды. Мы путешествовали налегке и ни провизией, ни сменной одеждой в дорогу не запаслись. С другой стороны, эльфы никогда не врут (по крайней мере, напрямую). Конечно, можно заподозрить какой-нибудь трюк с использованием магии, но Киркиэль ее лишился. Не может же магический резерв восстановиться за столь короткий срок… Или может?

– Хорошо, – милостливо кивнула я и поднялась на ноги. Мягкого кошачьего движения не получилось. Ноги так затекли, что не упала, и ладно. – Что я должна сделать?

– Она согласилась! – нарочито округлил глаза Новгородский.

– Вот что значит вежливость. Доброе слово и ведьме приятно, – ехидно вставил Третьяков.

Мелкий выпад. Я даже не стала на него реагировать. Не тот масштаб. Он просто завидует: команде придется дружно давиться очередной порцией пшена, сваренного, между прочим, на подсоленной воде.

– Ничего особенного. – Киркиэль услужливо подхватил меня под локоток и широким жестом указал на сверкающую золотом модель заклинания. – Вы с Роландэлем так хорошо сработались в команде… Почему бы вам не объединиться и на этот раз? Помогите ему найти ключ к заклинанию, и все будут просто счастливы: команда истребителей выполнит наконец свое задание (при вашем напосредственном участии в процессе); девушка, – элегантный жест в сторону Мелены, – попадает домой; мы узнаем, что стало с особой, которую ищем (имя и титул принца эльф благоразумно опустил); а вы получите почет, славу, всеобщее уважение и что-нибудь вкусное на десерт.

Хм… Что тут скажешь? Перспектива заманчивая. А заклинание заковыристое и наверняка с подвохом. Вон как изощрялся неизвестный маг: всё петельки, петельки да узелочки. Не за ту ниточку потянешь – не только испортишь узор, а и рвануть может не по-детски, хорошо, если пригнуться успеешь. Поневоле чувствуешь себя сапером, который, как известно, ошибается один раз.

Я кинула в сторону Роландэля задумчивый взгляд. Эльф растянул красиво очерченные губы в ироничной ухмылке:

– Ну что? Так и будем в гляделки играть? Неужели ведьму из прославленной команды истребителей может напугать какое-то заклинание? Или я ошибаюсь?

Я потупилась. Действительно, что я теряю?

– Мне показалось или этот тип на «слабо» тебя взял? – как всегда, некстати прорезался Ахурамариэль.

«Ничуть не бывало, – привычно отмахнулась я от стального надоеды. – Как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь… Надоели пешие прогулки по лесу. Домой хочу».

– Твое стремление к домашнему очагу мне понятно, – задумчиво протянул клинок. – Среди людей бытует мнение, будто мечи не знают усталости. Но они ошибаются. Многие воины стремятся домой. В этом вовсе нет ничего постыдного. В конце концов, если бы не эта тяга, нечего было бы воину защищать. Хорошо. Я помогу тебе.

Сказал, словно одолжение сделал. А я и не просила вовсе, сильно сомневаюсь в способности клинка помочь в колдовстве.

– А ты не спеши с выводами, – хмыкнул клинок. – Несколько столетий я служил помощником магов. Так что в делах магии у меня опыта гораздо больше, чем у тебя.

«Ладно, – я нервно облизнула пересохшие вдруг губы. А что я теряю? Попытка – не пытка. – Давай попробуем».

– Умница, – вкрадчиво мурлыкнул клинок.

«Только знаешь что…»

– Что?

«Я понятия не имею, как это делают».

– Здесь совершенно нет ничего сложного. Тебе надо просто расслабиться и почувствовать, как магия разливается по телу.

«А ты раньше делал это?»

– Да… Тысячу раз.

«Действительно столько?»

– Плюс-минус несколько раз. Какое это имеет значение? Просто постарайся расслабиться и плыть по течению. Магия сама подскажет, что надо делать.

Ладно. Придется довериться клинку, все равно других вариантов у меня нет. Ахурамариэль скептически хмыкнул, но не обиделся. Как обычно, клинок нагло подслушал мои мысли и, самое обидное, даже не собирался делать вид, будто сожалеет об этом.

– Ты уверен, что воспроизвел рисунок заклинания точно? – поинтересовалась я у Роландэля.

Тот кивнул.

– Теоретически модель не только воспроизводит рисунок, но и должна реагировать на любое внешнее воздействие, как ее большой собрат.

– Теоретически? – скептически приподняла бровь я.

– Именно так, – ухмыльнулся эльф.

– Может быть, вы перестанете разговоры разговаривать и приступите? Или вы точно решили простоять здесь до зимы? – мило поинтересовался Третьяков.

– Кому не нравится, может занять мое место, – весело предложила я.

– И мое, – подхватил Роландэль.

Все дружно осадили назад и заткнулись. Видимо, голограмма не пробудила в суровых сердцах истребителей жажду новых открытий и исследований.

Я глубоко вздохнула, стараясь изгнать из головы все посторонние мысли. Нет, они не исчезли совсем, просто остался отдаленный шум где-то на самых задворках сознания. Но это ничего. Если верить учебникам, мягкий фон почти всегда остается и не мешает, если на него не обращать внимания. По жилам разлилось знакомое тепло. Ахурамариэль ощущался как стальной стержень где-то в районе позвоночника. Ощущение новое и немного странное. Оно чуть не вывело меня из равновесия.

– Протяни руки…

«Куда?» – не поняла я.

– К модели заклинания, разумеется. А ты что подумала? – ехидно поинтересовался меч.

Я оставила выпад без комментариев. Время для разборок не совсем удачное. Но я ему еще припомню. А пока протянула руки вперед, к силовым линиям голограммы, и осторожно попробовала прощупать их своей магией. Из кончиков пальцев потекла магия. Только раньше магические мои нити не имели стального оттенка. Теперь же из пальцев словно сочилось расплавленное серебро, оно ловко сплеталось с основным рисунком, и вскоре никто не смог бы с точностью определить, где заканчивается моя магия и начинается чужая.

Роландэль с интересом наблюдал за происходящим. Пару раз пытался внести свои коррективы в процесс, но на него зашикали, и он успокоился. На поляне сгустилась напряженная тишина. Я склонилась над макетом, как мать над единственным ребенком, стараясь разобраться в затейливых хитросплетениях линий.

Любое заклинание имеет в своей структуре какой-либо изъян. По-настоящему неуязвимых так мало, что можно пересчитать по пальцам рук. И чем больше площадь заклинания, тем чаще встречаются у него уязвимые места. Вот я и пыталась их обнаружить. По счастью, данное заклинание не стало исключением, и через несколько мучительно долгих минут я была готова произнести вердикт. Но сначала втянула обратно нити силы. Нечего добру пропадать. Народ вокруг дружно подался вперед и полюбопытствовал:

– Ну что?

Я неопределенно пожала плечами:

– Слабых мест несколько. Я обнаружила штук пять. Но, по-моему, для разрушения данного заклинания следует использовать вот это. – Я ткнула пальцем по направлению одного из узлов в силовых линиях. – Тут связи наименее крепки.

– Согласен, – кивнул Роландэль, и мне жутко захотелось съездить по наглому холеному лицу эльфа.

– Если ты сам во всем разобрался, к чему этот цирк? – с нажимом поинтересовалась я. – Это что? Внеочередной экзамен на профпригодность?

– Нет, – мягко улыбнулся тот. – Просто я мог и ошибиться.

Мой взгляд был очень выразителен и не сулил экспериментатору ничего хорошего, но улыбка эльфа не поблекла, а стала шире.

– Для этого и нужен макет. Обезвредим его – обезвредим и оригинал.

Я вспыхнула, чувствуя себя школьницей перед строгим ликом профессора. Осторожно сформировала небольшое заклинание и оставила спусковой крючок.

– Обезвредить, говоришь… Ладно, как скажешь. Если в этот узел осторожно добавить одно простенькое заклинание, например, защиты от комаров, то части основного вступят в противодействие с добавленным и…

Спусковой крючок сработал безотказно, как и всегда. Заклинание ушло, вплелось в узел и замерцало. Нити напряглись, изогнулись, застонали и… раздался взрыв!

Нас смело. Кого рассадило по деревьям, кого по кустам. Лично я с удивлением обнаружила себя лежащей на спине в ближайших кустах, с которых взрывом смело всю листву. Прямо на мне, как на импровизированном матрасе, удобно расположился мускулистый эльфийский организм. Я хотела было возмутиться наглой бесцеремонностью наглеца, но от удара в легких практически не осталось воздуха. Максимум, на что я была способна, это возмущенно таращиться на Роландэля.

– Неплохо рвануло! – радостно заметил эльф. – Полполяны снесло.

Я польщенно зарделась. Приятно, когда твои скромные таланты оценивают по достоинству. В соседних кустах послышался оглушительный треск ветвей. Обычно так продирается медведь скозь густой подлесок. Не могу ручаться за окружающих, но лично я не была готова к встрече с разъяренным хозяином леса, потому испуганно пискнула:

– Мама! – и обвила шею эльфа со всей страстью девы, спасаемой от огнедышащего дракона.

Не то чтобы я воспылала внезапной неудержимой страстью к нагло расположившемуся на мне Роландэлю, просто щит из него выйдет очень даже ничего. Глядишь, и медведь отвлечется. А пока косолапый будет плотно заниматься остроухим наглецом, я успею эффетно сделать ноги. Эльф истолковал мое поведение как личную симпатию к его неотразимой персоне и уставился на меня с таким видом, будто я только что предложила ему заняться совместным разведением эльфят в домашних условиях.

Между тем подозрительный треск усилился, к нему добавилось чье-то невразумительное бормотание вперемешку с руганью и проклятиями. Медведь определенно так ругаться не мог. Из кустов на поляну вывалилось нечто, усыпанное сосновой корой, иголками и опавшими листьями.

– Леший… – удивилась я.

– Загнибеда! – возопило существо, стряхивая с себя разнообразный мусор. Процесс проходил весьма активно и смахивал на самоизбиение. Впечатление такое, словно на лесное чудище напал рой пчел. – Загнибеда! – взвыло оно. – Я тебя убью!

– Почему оно хочет моей смерти? – Я прижалась к эльфу еще теснее.

– Может, ты изволила уничтожить его любимую поляну? – осторожно предположила Мелена откуда-то сверху.

Я сделала слабую попытку развести руками, но свободному движению рук ощутимо мешал эльф, ошибочно принявший меня за матрас. В итоге вышло неуклюжее хлопанье ладонями по земле.

– Истребители, а несчастного лешего успокоить не можете! – насмешливо фыркнул филин.

– Я сейчас сам тебя упокою, нежить! – взревело существо, оказавшееся вдруг командором Третьяковым, и сделало резкий выпад рукой в сторону оборотня.

С пальцев Владислава сорвался файербол, прочертил красивую дугу в воздухе и врезался в ствол ближайшего дерева. Филька был не дурак, он успел убраться с пути магического снаряда и принялся строить обидные рожи с безопасного расстояния.

– Значит, так, Загнибеда… – Третьяков угрожающе навис над кустами.

Со стороны выглядело глупо, но командор мог выглядеть и внушительно, если хотел.

– Я тебя предупреждаю: взрывать мы ничего не будем.

– Почему? – искренне удивился Роландэль.

– В замке заложники, а вы здесь в подрывников играете.

Он был прав. Если взрыв небольшого макета разметал нас в стороны, страшно подумать, к чему приведет эксперимент с оригиналом. Гибким движением хищника Роландэль поднялся на ноги.

– Согласен. Нам надо попробовать что-то еще. Может, стоит внедрить другое заклинание? – предложил эльф.

– Точно. – Третьяков тоскливым взором обозрел испорченные взрывом штаны и заметно погрустнел. – Только мы сначала подальше отойдем. А то мало ли что…

Через несколько минут на поляну вышел Новгородский. Откуда-то из лесу подтянулись эльфы, изрядно потрепанные, но невозмутимые, как и положено перворожденным. Мелена осторожно спустилась с дерева и придирчиво осмотрела небольшой хвостик. Облегченно вздохнула. Вроде бы цел. Лешиться кокетливого украшения молодая ведьма не желала. Другой потом поди вырасти. Не факт, что новый отросток не будет крысиным, в прямом смысле этого слова.

– На твоем месте я бы самоустранился от столь сомнительного предприятия, – настоятельно порекомендовал Драго.

– Почему? – нахмурилась я.

– Ответ очевиден. Во-первых, почти любая твоя затея, моя блистательная леди, заканчивается взрывом. Во-вторых, все только критику наводить горазды, а реальной помощи не предлагают.

– И что, по-твоему, я должна сделать?

– Умыть руки, разумеется. Самоустранись и предложи перворожденным разобраться со своими проблемами самостоятельно.

Хм. Идея показалась мне весьма привлекательной. Я поднялась на ноги, почесала кисточкой хвоста затылок и глубокомысленно изрекла:

– Беру самоотвод.

– То есть судьба принца тебя вовсе не интересует? – вкрадчиво поинтересовался Роландэль.

На этот вопрос ответа не было. С одной стороны, принца было жаль, с другой – эльфийский отпрыск существо отнюдь не беззащитное, тем более в драконьей ипостаси. Драконам вообще мало кто может противостоять. Мощная рептилия, плюющаяся огнем, стоила небольшой армии.

– Я вовсе не виновата, что плохо соображаю на голодный желудок, а обещанных разносолов как не было, так и нет.

– Ей о тонкостях магических наук, а она о пустоте желудка, – усмехнулся Третьяков.

Я надулась. С одной стороны, возможно (но только возможно), они правы. Да, они о возвышенном, о применении магии для взлома чужого заклинания, а я о еде. Но даже такие возвышенные магические сферы нуждались в физической подпитке. А с таковой ощущалась напряженка.

– Можешь сам попробовать, если такой умный, – еще больше насупилась я.

– Да! – подхватил эту мысль филин. – Разве начальник не должен своим героическим примером вдохновлять подчиненных?

Все дружно уставились на Владислава. Тот смутился от настойчивого внимания окружающих и опустил глаза, но наткнулся на испорченные брюки, вспыхнул и ожег меня пристальным взглядом вышестоящего должностного лица.

– Предлагаю устроить мозговой штурм.

– Гениально! – радостно ухнул филин. – Правда, это касается только тех, у кого они есть.

– Значит, тебя придется вычеркнуть из списка участников, – парировал Новгородский.

Оборотень обиженно нахохлился. Истребители сплотили ряды и принялись обсуждать сложившееся положение. Происходящее быстро стало напоминать птичий базар. Всякий влезал без очереди и отстаивал собственную точку зрения с пеной у рта, ударяя кулаком в грудь, причем не обязательно свою. Дело грозило плавно перетечь в побоище. Впрочем, я скромно воздержалась от участия. Минут через пять, когда накал страстей достиг точки кипения, я осторожно выудила совершенно невменяемую от споров подругу из кучи беснующихся истребителей.

– Одолжи мне свой кристалл! – молитвенно сложила ладони я.

– Зачем? – подозрительно прищурилась Мелена, явно ожидая от меня скрытого подвоха.

Это от меня? От белой и пушистой?

– Хочу сделать один звонок другу… – Невинный взгляд моих глаз мог растопить льды на Северном полюсе, но только не убедить подругу в моей бескорыстности. – Кстати, надо еще Липая сориентировать. А то ведь он понятия не имеет о моем местонахождении.

Глаза Мелены удивленно расширились. Про наличие собственного начальства она явно позабыла. Всего пять минут потребовалось на то, чтобы связаться с взволнованным Васькой и объяснить свое местонахождение, а также проинформировать Липая о последних событиях и ходе бурной дискуссии. Игорь внимательно вгляделся в происходящее на поляне и резюмировал:

– Придурки! Ничего доверить нельзя. Скоро буду.

И отключился. Интересно, как ему это удастся? По воздуху, по прямой, еще куда ни шло, а верхом, пусть и на эльфийских лошадях, опрометчивое заявление «скоро буду» грозит плавно перетечь в «приеду когда-нибудь». Впрочем, не успела я так подумать, как метрах в десяти от меня воздух завибрировал, открылся пространственный переход и из него, словно джинн из бутылки, вырвался Васька, как лихой казак на горячем коне. Следом не спеша выехали Липай с Лисицыным. Лешка свешивался с седла командора, как похищенная из далекого аула невеста. Истребители не гудели в фанфары, чтобы возвестить о своем появлении, и потому спорящий народ их попросту не заметил и продолжал драть глотки, перебивая друг друга, причем эльфы давно перешли на родной язык, а остальные, как ни странно, с легкостью понимали эльфийский.

Липай уставился на спорщиков, как инквизитор на беснующихся еретиков, словно уже собрал хворост для аутодафе, только не мог решиться, с которого начать казнь. Лисицын спешился и принялся расседлывать коней, – видимо, понял, что это надолго. Васька бросился мне на шею и попытался удушить меня в объятиях, но не смог: все-таки кот и человек находятся в разных весовых категориях.

– Они над тобой издевались, да? – Фамилиар участливо заглядывал в глаза и заботливо оглядывал мою фигуру, тщетно разыскивая следы мучений. – Что они с тобой сделали?

Пушистая шерсть лезла в нос, и самое вразумительное, чего смог от меня добиться Василий, – это громкое и отчетливое «апчхи!». Кот практически отчаялся, когда с ветки свесился летучий мышь.

– Они ее пытали, – доверительно сообщил он. – Они не давали ей спать и морили голодом.

Впечатлительный Васька схватился за сердце. Я попыталась успокоить фамилиара, но открыла рот и… закашлялась – вездесущая шерсть угодила и туда.

– До чего довели девчонку!.. – участливо всхлипнул Филька, включаясь в игру. – Ишь как мается, сердечная.

Оборотню удалось выдавить из себя скупую слезу, он шмыгнул носом и громко высморкался в лист лопуха. Васька всплеснул лапками и заметался по поляне со скоростью электровеника. В считаные секунды были организованы: примус, на который была водружена массивная сковорода с аппетитно шкворчащей яичницей-глазуньей; компактный гриль с березовыми углями, на его решетке подрумянивалось филе семги и разнообразные овощи; на электрической плитке, чей штепсель был воткнут куда-то в бездонные глубины спортивной сумки, на маленькой сковородке пеклись румяные блинчики, а в объемной турке закипал ароматный свежемолотый кофе.

Васька успевал делать кучу дел одновременно, причем без помощи магии. Свойство удивительное и очень полезное. Мимоходом он заглянул в котелок с кашей, которую Новгородский снял с огня, и скривился, как от стакана уксуса:

– Такой едой не людей кормить, а тараканов морить.

Возмущенный критикой хвостатого повара, Филипп замахнулся было половником, но тот ловко увернулся, и грозное оружие просвистело мимо.

Запах готовящейся пищи примирил спорщиков. Аппетитный аромат распространился повсюду, заставив эльфов и людей дружно принюхаться. Сначала я честно хотела попросту не приглашать народ к завтраку, нагло съесть все деликатесы прямо на глазах изумленной публики и лопнуть от обжорства. Но передумала. Нет, дело не в совести. В конце концов, у истребителей имелся полный котелок великолепной каши. Правда, продукт успел уже остыть и намертво прилипнуть к котелку, так что ее можно было отодрать только при помощи бригады дорожных рабочих, вооруженных отбойными молотками. Но Василий в извечном стремлении накормить оголодавшую, исхудавшую без кошачьей заботы ведьму приготовил такое количество еды, что хватило бы на роту солдат на марше.

Когда первый голод был утолен, началась непринужденная застольная беседа.

– Кто-нибудь может мне внятно и доходчиво объяснить, что за галдеж морских чаек я сейчас наблюдал? – мило поинтересовался Липай.

Командор славился своим умением задавать простые вопросы, которые ставили собеседников в тупик. Народ дружно уставился в собственные миски. Слово взял Третьяков. Он подробно и обстоятельно объяснил суть нашего с Роландэлем эксперимента, не обошел вниманием его разрушительные последствия, а также мой несознательный самоотвод от дальнейших научных изысканий в данной области. Красиво изложил. Ничего не скажешь: ни добавить, ни прибавить, ни придраться.

Игорь переключил внимание на меня, любимую. Играть с прославленным командором в гляделки – дело скучное и неблагодарное, да и глупое в придачу. Потому я принялась с интересом разглядывать блинчик с вишней, словно традиционный способ заворачивать в блины начинку видела впервые и задалась целью написать научный труд в трех томах. Мне показалось или окружающие вздохнули с облегчением?

– Понятно, – ни к кому не обращаясь, сказал наконец Лисицын, нарушив затянувшуюся паузу. – И здесь без Виктории не обошлось. И почему я не удивлен?

– А я, например, удивлен, – вкрадчиво возразил Липай. – Вы, Владислав, в какой Академии обучались?

– А у нас их несколько? – живо заинтересовался тот.

– Тем прискорбней мне видеть факт вопиющей безграмотности учеников, позорящий альма-матер, – пригорюнился Липай. – Ладно молодежь, они у нас недавно выпустились, зеленые, так сказать, не обстрелянные еще. Задания могут сосчитать по пальцам одной руки. А вот командору стыдно не знать таких элементарных вещей, как соблюдение пропорций в заклинании.

– Каких пропорций? – нахмурился Новгородский.

– А вот таких. Макет, который сотворил наш эльфийский друг, был миниатюрной копией охранного заклинания, а Виктория вплела в него заклинание в его полном масштабе. Силовые линии не выдержали перегрузки и рванули. Это нормально. Если же вплести заклинание такой силы в реальную матрицу, нам очень повезет, если в результате раздастся хотя бы громкий хлопок.

Вот это номер! От неожиданности я даже подавилась блином и закашлялась. Мгновенно подскочивший Василий участливо постучал по спине.

– Иными словами, если мы сейчас испробуем заклинание на матрице в натуральную величину, замок устоит? – озвучил то, что я как раз хотела сказать, Роландэль.

А не грешит ли он чтением мыслей? Нет. Вряд ли. Хотя… Кто этих эльфов знает. На всякий случай я стала повторять про себя жуткую привязчивую песенку, без начала и конца: «У попа была собака…» Роландэль никак не отреагировал, даже не взглянул в мою сторону. Скорее всего, не подслушивает.

– Именно, – кивнул командор.

– Та-а-ак. Чего стоим? Кого ждем? – оживился Третьяков.

И все ринулись к силовому полю. Уж очень интересно было узнать его реакцию. Лично я втайне надеялась, что ничего не произойдет и меня оставят наконец в покое.

(обратно)

31

Заклинание вокруг скал стояло прочно и сделано было на совесть. Увидев подобное вблизи, я немного растерялась. Это же сколько магической энергии надо, чтобы поддерживать этакую махину! Ни одни сокровища мира не охраняла столь мощная магическая защита. Интересно, кто в теремочке живет? И хочу ли я это знать? Существо, способное сотворить такое, может уничтожить группу истребителей щелчком пальцев. Хотя, может, ему и напрягаться не понадобится: просто подумает о своем желании, и мы мгновенно разлетимся на молекулы.

– Да. Впечатляет. – Голос Роландэля, раздавшийся буквально возле уха, заставил меня вздрогнуть от неожиданности. – Когда вчера я увидел это, тоже не сразу поверил собственным глазам, думал – удачная иллюзия.

Лисицын осторожно коснулся рукой силового контура:

– Для удачной иллюзии эта чересчур реальна.

Эльфы тоже не удержались – потрогали, потыкали пальцем, кто-то даже пнул пару раз ногой. Видимо, контур изначально предназначался только для того, чтобы просто не пускать внутрь чужаков. Неприятных последствий с его стороны не последовало: разрядом не шарахнул и укусить не укусил. Ощущение такое, словно кто-то рассортировал горы на нужные и ненужные. Первые – накрыл стеклянным колпаком, вторые оставил в свободном доступе: пользуйтесь на здоровье. Третьяков спокойно наблюдал за происходящим, как терпеливый воспитатель детского сада за любопытной малышней, сующей пальцы в дырки, вырезанные в щите радиатора отопления. Обжечься не обожгутся, пальчики не застрянут. Ну и пусть себе играют, лишь бы не плакали.

– Загнибеда, когда начнешь свои эксперименты, предупреди заранее – мы отойдем в лес подальше. Не факт, что уцелеем, но шансов выжить больше.

Я постаралась проигнорировать иронию в голосе своего начальства, хотя на языке вертелось ехидное предложение попробовать поэкспериментировать самостоятельно. Показать, так сказать, пример. Но вместо этого просто улыбнулась (многообещающе так… с подтекстом), раскинула руки в стороны и заявила:

– Тогда можете делать ноги прямо сейчас.

Намек поняли. Свершилось чудо – народ испарился практически мгновенно. Только треск кустов свидетельствовал о том, что окружающие не воспользовались магией. Теперь на поляне осталась только я. Что и требовалось. Терпеть не могу, когда дышат в спину во время эксперимента. Я задумчиво разглядывала заклинание:

– Ну что, дружок… И кто тебя здесь поставил?

Вопрос повис в воздухе, да я и не ожидала ответа. Глупо ожидать, что заклинание заговорит, просто, разговаривая, словно устанавливаешь некий контакт с магическим сплетением нитей.

– Тихо сама с собой ведешь беседу? – ехидно поинтересовался Ахурамариэль.

«Отстань! – отмахнулась я. – Дай сосредоточиться и не зуди под руку».

Вряд ли меч обиделся, просто воздержался от комментариев. Я ощущала его молчаливое любопытство, как настойчивый фон где-то на задворках сознания. Это вызывало небольшой дискомфорт, но в целом не мешало действовать. Драго и Филька перебороли страх перед взрывом и с комфортом устроились среди ветвей ближайшей сосны, как пара титулованных особ в императорской ложе. Не хватало разве что театральных биноклей. С другой стороны, на зрение никто из них не жаловался. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь встречал оборотня или вампира в очках?

Я с максимальной осторожностью принялась ощупывать заклинание собственной магией. Силовые линии напряглись, недовольно загудели, но ничем не ответили. Так старая дворовая собака ворчит на случайных прохожих, но кусать не спешит, знает длину цепи и ждет, когда подойдут поближе, чтобы тяпнуть уж наверняка.

– И зачем леди понадобилось распугивать всех с поляны? – поинтересовался насмешливый голос.

Я вздрогнула от неожиданности и выдала файербол раньше, чем успела сформироваться в голове мысль об угрозе. Расту в профессиональной сфере, однако.

– Роландэль! Ваша привычка бесшумно подкрадываться выводит меня из себя. Неплохо было бы, если бы вы как-нибудь предупреждали о своем приближении.

Впрочем, магический сгусток не причинил наглецу никакого вреда. Роландэль плавно, словно нехотя, вскинул руки, и фаербол всосался в его ладонь.

«Ну вот, еще одна частичка магии пропала зря», – пригорюнилась я.

– От всей души прошу прощения у леди за то, что нарушил ее уединение. – Эльф с изяществом придворного отвесил замысловатый поклон. – Думаю, леди просто была так занята своими опытами, что не заметила бы приближения стада слонов, вздумай они тут прогуляться.

Нет, он просто невозможен! И конечно, снова посмеивается надо мной. Чтобы не выглядеть совсем уж глупо, пришлось подыграть.

– Откуда здесь взяться слонам? – пожала плечами я. – А вот непроизвольно выпущенный фаербол мог послужить причиной размазывания нас тонким слоем по воронке, возникшей на месте этих гор.

– Я испортил заклинание?

– Хвала Высшим силам, нет. Но шансы были.

– Готов загладить свою вину любым доступным способом.

Я с любопытством посмотрела на оппонента. Интересно, что он имеет в виду?

– Не веди себя как глупая гусыня, – насмешливо фыркнул меч. – Разве не видно? Он с тобой заигрывает, причем самым наглым образом. И что они в тебе находят? Ведь, по сути, ни кожи, ни, пардон, внешности… Характер и тот стервозный.

«Не скажи… – обиделась я. – В образе демоницы я очень даже ничего».

– Для человека – возможно, и то на любителя. А с эльфийкой сравнение явно не в твою пользу.

Ну и ладно. Не очень-то и хотелось быть похожей на тонкокостную, стройную эльфийскую леди. Таких изящных красавиц в любом эльфийском граде пруд пруди. Зато я со своими маленькими рожками и хвостом весьма оригинальна. Вон какая у него миленькая кисточка сердечком на конце, умилилась я.

– Не хочу тебя расстраивать, дорогая, но такой хвост украшает зад любой уважающей себя буренки, и рога, кстати, тоже. Вместо того чтобы мысленно восхвалять свои сомнительные достоинства, лучше бы занялась наконец делом. А то мы сильно рискуем остаться у подножия горы навечно. Или тебя прельщает слава одинокой отшельницы?

Подобная слава не прельщала. На данный момент больше всего мне хотелось две вещи: первое – убраться из этого леса домой, а второе – удалить донельзя доставший меч хирургическим путем. Осуществить второе было не в моих силах, да и сомневаюсь, что найдется специалист по удалению магических мечей из организма. Я с досадой дернула хвостом и резко развернулась к силовым линиям, формируя заклинание, чтобы вплести в узор. Если Роландэль, для которого внутренний диалог с мечом остался тайной, и принял мое внезапное неудовольствие на свой счет, то никак не прокомментировал сей факт.

Чужая магия приняла мое заклинание как родное. Первые несколько секунд ничего не происходило. Не было слышно ничего, кроме громких ударов сердца, от которых кровь гудела в ушах. Казалось, что и не произойдет уже ничего: мое заклинание стало неотделимой частью чужого. Но тут раздался громкий хлопок, и в ажурном плетении заклинания появилась дыра. Маленькое такое отверстие, словно кружевную шаль, прогрызла мышь, которой надо было куда-то пролезть.

– Ну надо же! – с досадой топнула ногой я. – Куда это годится?!

– М-да… – выразил солидарность Роландэль. – В такую дырку только лилипут и пролезет. Вот только где его взять?

Драго с тихим шорохом снялся со своей ветки и опустился на мое плечо.

– Если прекрасная леди пожелает, я мог бы пролезть внутрь, – предложил он, преданно заглядывая в глаза.

– Вы так отважны, граф, – умилилась я. – Только я не уверена, сможете ли вы протиснуться. Уж больно маленькое отверстие получилось.

Граф изобразил поклон, прижав кожистое крыло к груди:

– Я буду очень стараться. Только скажите, что я должен сделать внутри?

Действительно. Об этом я как-то не задумывалась.

– Ум и женщина – вещи несовместимые, – философски заметил Ахурамариэль.

«Типичный мужской шовинизм, – ничуть не обиделась я. – Глупая попытка поставить себя выше женского пола. Это не что иное, как неуклюжая маскировка своей непопулярности у дам».

Меч скептически хмыкнул, словно отвечать было ниже его достоинства. Ну и ладно.

– Если нашему вампиру будет угодно… – начал было Роландэль.

– У нашего вампира, между прочим, есть имя, – напомнила я.

– Хорошо, если леди так настаивает… Если графу Драго удастся проникнуть внутрь, ему надо будет найти источник, питающий заклинание магией.

– Какой такой источник?! – удивленно воскликнули мы с мышом.

– Не думаете же вы, что охранное заклинание такой мощи может поддерживать живое существо. Любая магия имеет свойство истощаться. И магу, какими бы талантами он ни обладал, надо спать и пополнять магический резерв, иначе ему грозит элементарное истощение. Из этого следует, что создатель данного заклинания пользуется неким источником силы.

– Понятно. Если вы мне его опишите, я постараюсь его найти, – выразил свою готовность вампир.

О мой герой!

– Ты еще ему поаплодируй!

«Ты просто ему завидуешь. Даже вампир в нашем предприятии более полезен, чем стальное изделие неизвестного автора».

Меч надулся. Так ему и надо. Мелочь, а приятно.

– С описанием проблема. Это может быть камень, магический амулет любой формы… Это может быть что угодно, в зависимости от фантазии создателя.

– Так как же мне его узнать? – в отчаянии пискнул мышь.

– По магии, – улыбнулся эльф. – Любая нежить чувствительна к любым ее проявлениям. А вещь просто сочится силой.

Драго легко поднялся в воздух.

– Магию я чувствую хорошо. Но боюсь, сами силовые линии будут здорово экранировать и будет сложно отследить их источник. Но я буду стараться для прекрасной леди.

– Летите, граф, я в вас верю, – расчувствовалась я.

– Фу, как высокопарно, – фыркнул Ахурамариэль. – Какой текст! Рыцарские романы отдыхают. Ты еще белым платком махни ему вослед.

«Ты можешь опошлить любое проявление чувств! – с досадой отмахнулась я от стального надоеды. – А между тем вампир – один из немногих, кто остался на поляне и был готов разделить со мной последствия эксперимента. И с такой готовностью предложил свои услуги…».

– Ой, я тебя умоляю! Все это он лепит только для того, чтобы ты помогла вернуть его замок.

А ведь действительно! Про замок в Адовой Глыщобе я как-то запамятовала.

«Ну и что, – ничуть не смутилась я. – Разве подвиг не заслуживает награды?»

Драго в очередной раз прижал крыло к груди и поклонился.

– Рад оправдать доверие моей леди. Заслужу, оправдаю… Сделаю все возможное и невозможное.

Мышь легко поднялся в воздух, подлетел к отверстию в силовых линиях, весь сжался, скомпоновался в маленький черный шар и аккуратно проскользнул внутрь. На мгновение завис в воздухе, помахал крылом и полетел в направлении замка.

– Позер! – насмешливо фыркнул Ахурамариэль.

«Ты просто ему завидуешь», – отмахнулась я.

Нам оставалось только ждать результатов разведки.

Драго был очень горд возложенной на него важной миссией. Его кожистые крылья, легко взбивая воздух, несли пушистое мышиное тельце вперед, к замку. И даже пронзительный холод снежных вершин не пугал преисполнившегося смелостью вампира.

Как оказалось, бояться ему было нечего. Исключая сам силовой контур, на подходе к горам ловушек не было. Впрочем, это вовсе не означало, что их нет внутри самого сооружения, хотя при такой мощной защите снаружи хозяева вполне могли спать спокойно без дополнительных охранных устройств. На пути вампира выросла непоколебимая скала, на вершине которой возвел замок неизвестный зодчий. Высокие башни, казалось, подпирали небо, как легендарные атланты. Зубчатые стены гордо заявляли о своей неприступности для любого неприятеля. Хорошо хоть истребители догадались снабдить мышь заклинанием для беспрепятственного проникновения в помещение. Без этой нужной мелочи нормальному вампиру в любое жилище путь закрыт, если только его не пригласят внутрь.

Драго обозрел громаду замка и невольно присвистнул:

– Ничего себе домишко отгрохали! Интересно, кто им доставлял стройматериалы на верхотуру? Небось раз в десять пришлось переплатить за транспортировку…

Вампир ни за что не признался бы даже под пытками, что в глубине души (хотя никто так и не мог точно определить, есть ли у нежити эта самая душа) завидовал неведомому хозяину замка. Внушительное строение оказалось раза в полтора больше родового замка Носфератуса. Даром что стояло не в Адовой Глыщобе, а на вершине горы. Мышь с тоской вспомнил уютный замок с его обширными коридорами и родовыми привидениями. Кто там присмотрит за неупокоенными призраками? Они определенно захиреют без внимания, усохнут и истают как дым. Окончательно расчувствовавшийся мышь даже всплакнул, смахивая украдкой крылом набежавшие слезы. Затем взял себя в руки или крылья – это как посмотреть – и мужественно ринулся навстречу неизведанному.

Изнутри замок практически ничем не отличался от большинства таких же каменных сооружений: огромные блоки, которые сложили вместе при помощи магии, образовали стены красивые снаружи, но холодные и сырые изнутри. Внутри по залам беспрепятственно гуляли сквозняки. Немногочисленные камины не могли справиться с обогревом многочисленных залов, галерей, переходов и коридоров, стены отсырели и проживать в таких условиях мог только абсолютно здоровый человек с драконьим здоровьем.

Перед мышом встал закономерный вопрос: как попасть внутрь? Размеры нетопыря не позволяли воспользоваться дверью. Слишком уж массивны даже на вид деревянные створки – взрослый человек не мог открыть их, не прилагая при этом усилий. Стрельчатые окна, украшенные красивыми цветными витражами, не пропустят и мухи. Вампир задумчиво поскреб лапкой затылок:

– М-да. Придется искать альтернативные пути проникновения.

Взгляд его уныло исследовал неприступную твердыню на предмет лазеек и, не обнаружив таковых, пригорюнился. Нет, ну что за народ! Никакой заботы об окружающей среде! Бедной мышке негде даже голову приклонить. Партии «зеленых» на них нет. Оставалась только крыша. Опыт подсказывал вампиру, что любой замковый камин имеет трубу, которая в свою очередь выходила на крышу. Очень удобная лазейка для такого миниатюрного существа. Все-таки размер иногда имеет значение. Главное, не угодить на кухню. Суп из вампира не то блюдо, которое уважающий себя хозяин замка ожидает получить на обед. Драго хихикнул над собственной шуткой и принялся подниматься вверх.

Когда мышь наконец скользнул внутрь узкой, полной сажи трубы, предварительно убедившись, что камин в данный момент не горит, он твердо уяснил себе несколько вещей: во-первых, жить нужно на первом этаже, а еще лучше в землянке, иначе забираться так высоко – крылья отсохнут от напряжения, во-вторых, не надо скупиться на услуги трубочиста, иначе в трубе скопится столько сажи, что задохнется не только случайно залетевшая туда мышь, но и сам угоришь запросто.

Драго вывалился из камина грязнее черта, громко чихая и ругаясь на чем свет стоит. Когтистые лапки яростно почесывали пару внушительных шишек на лбу, сделавших мыша похожим на быка-производителя. Только рога получились хоть и большими, но асимметричными. Вампир попробовал оценить ущерб, нанесенный его внешности, но в зеркале отражения не обнаружил и пригорюнился. Как лечить то, чего даже не видно? Да-а-а. Задачка еще та. Тут взгляд травмированного мыша наткнулся на каминную полку, на которой красовались многочисленные статуэтки. Там были фарфоровые пастушки, разнообразная живность и полуобнаженные девицы из бронзы.

– То, что надо! – обрадовался вампир и схватил сразу двух бронзовых дам.

Фигурки оказались больше самого мыша, но последнего этот факт не особенно смутил. Главное, что статуэтки были бронзовыми. А если прикладывать холодный металл к ушибам, можно добиться уменьшения выпуклостей на черепе. Но здесь оказался один минус: два крыла были заняты и летать вампир не мог. «Это ненадолго, – оптимистично думал Драго. – Шишки уменьшаться, и я смогу продолжить выполнение своего важного задания…»

Дверь с шумом распахнулась, и внутрь ввалился взъерошенный рыжий парень, выглядевший так, словно ночевал в одной клетке с безумными хомяками. Вампир не нашел ничего лучшего, как застыть посреди фигур на каминной полке. Авось пронесет… Не пронесло. Ученик некроманта по имени Тимофей осторожно принюхался, словно был в состоянии учуять посторонний запах, как хорошая собака. Драго перестал дышать, благо нежить вовсе не нуждалась в наличии кислорода в легких. Но если с пыльной мраморной полки на тебя таращится нетопырь, сжимая в кожистых крыльях пару статуэток, эту картину сложно не заметить.

Тимофей вытаращил глаза на пришельца. Мышь тоже не остался в долгу, и несколько минут они таким образом дружно соревновались в глазовыпучивании. Неизвестно, кто победил бы в спонтанно зародившемся виде спорта, только до Тимофея наконец дошло, кто перед ним.

– А-а-а! – заголосил он тонким голосом.

– Бе-э-э! – решительно отрезал мышь и врезал бронзовыми тетками по голове незадачливого ученика.

Тимофею повезло, он успел отшатнуться и удар пришелся вскользь, но даже этого хватилодля потрясенного организма паренька. Он свел глаза в кучку и рухнул на пол, как свежеспиленный ствол корабельной сосны. Шуму было примерно столько же. Драго заметался по каминной полке в поисках укрытия. Не ровен час, кто-нибудь явится на шум и увидит вампира на мраморе, как манекен в витрине универмага. Как на грех, фигурки оказались совершенно не приспособлены для игры в прятки. «И почему их делают такими миниатюрными? – лихорадочно рассуждал вампир. Мысли в его голове носились, как муравьи перед дождем. – Порядочному вампиру и спрятаться некуда». Оставался только камин. Недолго думая вампир швырнул судорожно зажатые в крыльях фигурки в окно и с размаху ухнул в камин. Витражи с траурным звоном осыпались на пол. В комнату ворвался некромант. Борода его воинственно топорщилась, как бутылочный ершик, черная мантия развевалась, как плащ средневекового рыцаря, с губ было готово сорваться боевое заклинание, после произнесения которого комната была бы полностью выжжена магическим огнем.

Дельфициус остановился посреди комнаты и пристально обшарил окружающее пространство взглядом. Отметил стекла на полу, отсутствие витражей в окне и ученика, лежащего на полу на манер павшего в неравном бою рыцаря.

– Ну? – неизвестно кого вопросил он. – И кто, скажите на милость, все это натворил?

Мышь с удовольствием ткнул бы лапкой в рыжего парня, только в дымоходе не очень-то развернешься. Только бы огонь не надумали разводить! Пусть на дворе жаркое лето, но в замке было сыро и холодно. Тут и до радикулита недалеко. Да еще эта сажа проклятущая! Лезет куда ни попадя, аж в носу свербит и уши чешутся. Драго удрученно вздохнул, и тут же в нос набилось в два раза больше сажи. Мышь попытался предотвратить катастрофу, зажав нос крылом, но не удержался и с громким чихом выпал из камина.

Дельфициус подпрыгнул от неожиданности и шарахнул по камину заклятием. В камине что-то загрохотало и так жахнуло, что всех разметало по углам. Мышь впечатался в стену и, широко раскинув в стороны лапки и крылья, несколько секунд напоминал талантливо прорисованный элемент герба, а затем тихо сполз вниз, где впал в беспамятство.

Некромант ощутимо приложился о противоположный подоконник. Его тут же схватил жесточайший приступ радикулита, а сверху на руки хлопнулся злополучный ученик.

С ужасающим грохотом в развороченный камин рухнула труба. В воздух поднялась мелкая пыль, сажа, пепел. Черная взвесь стояла в воздухе, заставляя чихать, как от самого крепкого табака. Невозможно было рассмотреть пальцы на собственной руке в таком тумане.

Мышь очнулся первым. И немудрено – нежить все-таки. Вампир шустро рванул к двери. Дельфициус кинулся было наперерез, но не успел захватить юркого Драго. Прожитые годы сказывались на некроманте не лучшим образом, вдобавок помешал вольготно расположившийся на коленях ученик. Тимофея пришлось скинуть. Вихрастое чудо с глухим стуком грохнулось об пол и так и осталось пребывать в глубоком обмороке.

Драго летел вдоль коридора, из последних сил размахивая крыльями.

Прекрасная Ярондэль с тревогой вглядывалась в глубь магического кристалла. В глубине хрусталя клубилось знакомое изображение поляны. Истребители оказались на редкость упертыми ребятами, причем к ним еще какой-то народ подтягивается. То ли это гости, то ли подмога – непонятно, но среди вновь прибывших были перворожденные. Это само по себе было удивительно. Нет, люди с эльфами не враждовали, но и любви особой друг к другу не питали и даже о сотрудничестве речи не было. Перворожденные предпочитали свои проблемы решать самостоятельно, без привлечения других рас, и сами в чужие свары не совались.

Ярондэль глубоко вздохнула. Магическая защита долго не продержится: энергии в накопителе практически не осталось. Как только заклинание рухнет, истребители войдут в замок. Войной с эльфами их уже не испугать, представители древней расы проникнут внутрь рука об руку с борцами с нежитью. Страшно подумать, чем именно грозит ей обнаружение пленников, запертых в подвале замка. Конечно, полугоблина можно не брать во внимание. Какое кому дело до участи чужих слуг? Она вольна наказывать их, как угодно. Змей? Просто опасное животное. Пусть редкое, но огромное, и его вполне можно выдать за людоеда. А вот девчонка… Это серьезно. Тем более что сами истребители ясно дали понять, за кем именно явились. Отдать или не отдать? Вот в чем вопрос.

Надо посоветоваться с мамой. Ярондэль исторгла еще один глубокий вздох и провела раскрытой ладонью над кристаллом. Картинка померкла. Минуту-другую внутри магической сферы клубился туман. Затем появилось раздраженное лицо Верховной жрицы. Эллизариэль редко показывала свои эмоции вот так открыто, даже не интересуясь, кто именно отвлекает ее от великих дел и дум о высоких материях.

– Что?! – с ходу рявкнула грозная маман.

Случай выдающийся. Жрица предпочитала орать только в крайнем случае, и в большинстве своем звуковые эффекты доставались на долю братца-неудачника. Поэтому Ярондэль мило улыбнулась родительнице.

– Добрый день, мама! – Голос эльфийки звенел серебряными колокольчиками. – Рада тебя видеть.

– Добрый, говоришь? – сдвинула брови родительница. – Лично я в этом не уверена. Надеюсь, у тебя веские причины отрывать меня от дел?

Ярондэль не нашлась с ответом. Что-то определенно шло не так. Обычно мать была рада ее видеть. Она с удовольствием болтала с дочерью на любые темы и консультировала ее во время проведения экспериментов. На такой прием Ярондэль точно не рассчитывала, поэтому просто хлопала ресницами и глупо таращилась в кристалл.

– Ну? – снова рявкнула жрица, не выдержав затянувшейся паузы. – Так и будешь пялиться, как недоеная корова на хозяйку? Или все-таки сообщишь мне, что хотела сказать?

Ярондэль задохнулась от возмущения. Мать раньше никогда с ней так не разговаривала. Эльфийка никак не могла понять, что произошло.

– Понятно, – вздохнула Эллизариэль и устало прикрыла глаза. – Очередной идиотский проект потерпел крах? Неудачница! Ты ни на что не способна! Любое, даже самое надежное предприятие превращается в пыль, как только за него берешься ты.

– Но, мама… – потерянно пролепетала Яра.

– Что – мама? – вызверилась та. – Избаловала я тебя без меры! Ты уже большая девочка, учись решать свои проблемы самостоятельно. У твоего брата душевная драма. Одна проезжая ведьма отвергла его руку и сердце, растоптала его чувства, можно сказать, плюнула в душу и уехала. А ты со своими пустяками…

На заднем плане зашевелилось что-то, очень похожее на ожившую мумию, и прохрипело голосом брата:

– Помогите!

Жрица разгневанно зыркнула в сторону дочери:

– Добилась своего? Разбудила ребенка… Все, не до тебя теперь. Бегу, мой маленький. Бегу, мой хороший…

Кристалл погас. Ярондэль еще долго недоуменно таращилась в потухшую сферу, не веря своим глазам. Она даже пощупала гладкую сферу и ущипнула себя за руку, чтобы окончательно убедиться в происшедшем. Мир определенно сошел с ума.

Ярондэль нужно было срочно выйти на воздух. Именно тогда, когда голову обдувал холодный горный воздух, в ее мозгу созревали самые гениальные идеи. Эльфийка тряхнула золотыми кудрями и шагнула за порог. Тут же на нее налетел на редкость большой нетопырь и пискнул:

– Смотреть надо, куда идешь, дурында!

Выдрал клок волос и умчался по коридору, возмущенно попискивая.

– Сам дурак! – оторопело выдавила эльфийка.

И тут мимо нее промчался как угорелый некромант. Борода Дельфициуса воинственно топорщилась, черная мантия развевалась, он грозно потрясал бронзовой каминной статуэткой с часами и вопил:

– Я тебе покажу, нежить, как по трубам обретаться!

И этот туда же!.. А казалось бы, такой приличный колдун… Ярондэль пожала изящными плечами и тяжело вздохнула. С кем приходится работать?

(обратно)

32

Ярондэль стояла на крыше замка, кутаясь в теплую кашемировую шаль. Горный воздух был чист и свеж, как самый прозрачный родник. Ветер влюбленно трепал золотые волосы. Где-то высоко в небе парил орел. Некоторое время она любовалась прекрасным полетом гордой птицы. Неужели все потеряно? На этот раз она зашла слишком далеко, чтобы вот так просто остановиться на половине пути. Кто же знал, что похищение девчонки приведет к появлению истребителей. А так славно все было задумано… И что теперь? Бежать? Но проклятые людишки видели ее лицо. Хотя… Разве посмеют они обратиться в клан, чтобы эльфы выдали им одну из своих? Неслыханное дело. Что они смогут предъявить? Перепуганную девчонку? Кто ей поверит? К тому же всегда можно списать ее лепет на помутнение рассудка от долгого пребывания в темнице. Полуэльфа? Так он ни за что не выдаст свою госпожу. В этом можно не сомневаться. А Змей вообще чудовище, и что он скажет, не имеет никакого значения. Вот с принцем могут возникнуть проблемы. Хотя… если его хорошенько спрятать…

Эльфийка почти успокоилась. Но как быть с разработками? На них убито столько времени и сил. Неужели их не удастся спрятать в каком-нибудь надежном месте. Но где? Здесь, в замке, определенно нельзя ничего оставить. А телепорт в любое другое место истребители быстро вычислят. Ведь вычислили же они местонахождение девчонки. Да и с принцем надо что-то решать. Нельзя, чтобы он начал говорить…

– Прошу прощения, что нарушаю твое уединение. – Голос Арнирандайеэля застал Яру врасплох и заставил будущую Первую Правительницу мира дернуться, как от удара электрическим током. – У меня хорошие новости.

– Неплохо бы тебе подвесить колокольчик! – зло бросила та. – По крайней мере, тогда я бы загодя знала о твоем приближении и не рисковала упасть с замковой башни от неожиданности.

– Потеря такого нежного цветка была бы невосполнимой утратой для нашего народа. – Арни отвесил элегантный поклон, пряча за подчеркнутой куртуазностью манер насмешку.

Впрочем, Яра быстро успокоилась и взяла себя в руки.

– Надеюсь, твои новости действительно стоят моего внимания. – Она высокомерно изогнула золотистую бровь. – В последнее время большая нехватка хороших новостей.

– Суди сама, – улыбнулся Арни. – Я нашел нам новое убежище.

– Действительно? – Золотистая бровь вновь изогнулась, но уже удивленно. – Неужели оно надежнее нашего?

– Да, – преисполнился важности эльф. – Думаю, что моей прекрасной леди понравится мое предложение…

Яра вся превратилась в слух. А этот эльф умеет интриговать… Жаль только, что он не некромант. Какой бы чудесной парой они могли бы стать!

– Как ты относишься к Адовой Глыщобе?

– Что? – опешила она.

– Чудный замок в Адовой Глыщобе… В нем множество свободных спален, огромная библиотека и дивная темница с крепкими решетками.

Ярондэль ожидала чего угодно, но такое…

– Адова Глыщоба? – все еще не веря собственным ушам, протянула она. Арни кивнул. – Практически непроходимая глушь, где нежить просто кишмя кишит? – Кивок. – Заповедное место, куда даже истребители носа не кажут? – Снова кивок. – Ты не шутишь?

– И в мыслях не было.

Еще несколько секунд эльфийка недоверчиво рассматривала собеседника, тщетно пытаясь разглядеть на его лице признаки розыгрыша, и, не обнаружив таковых… с радостным визгом бросилась ему на шею.

– Надо полагать, ты довольна? – насмешливо поинтересовался Арни, кружа легкую точеную девичью фигурку в вальсе.

– О да! – звонко рассмеялась та. – Признаться, я и не рассчитывала на такой подарок судьбы. Но нам надо торопиться… Магическая защита простоит недолго, а нам столько всего надо сделать…

Драго крался по стене замка как ночной тать. Чувствуя себя чем-то средним между ночным призраком и шпионом враждебно настроенной державы, мышь цепко держался острыми коготками за малейшие выступы и щели в кладке камня. Злополучный маг наконец отстал. Правда, предварительно изрядно погонял нежить по запутанным замковым коридорам, потрясая бронзовой статуэткой очень фигуристой дамы, как средневековый рыцарь копьем. Привыкший с младых ногтей к лабиринтам и хитросплетениям переходов в родном замке Носфератус, вампир пронесся по крепости, как выпущенный из пращи камень. Да и архитектор данного строения подошел к делу с ленцой, спустя рукава. Разве это лабиринт? Вот в Носфератусе лабиринт как лабиринт… А тут так… парочка зигзагообразных переходов и тупиков. Был бы жив Минотавр, он нашел бы выход из этого недоразумения за пару часов.

Бедняга Дельфициус находился не в лучшей спортивной форме, да и прожитые годы брали свое, поэтому старичок не выдержал напряженной гонки по каменному полу. Сначала заболел бок, затем захрустело в колене и заклокотало в легких, из горла вырывались какие-то жуткие хрипы, и в довершение всего вступило в спину. Старику стало не до преследования. Он еще пытался достать злополучного мыша бронзовым орудием возмездия, но сил уже не хватало, и получилось слабое постукивание о стену, отдаленно напоминавшее морзянку. Дельфициус сник и тихо сполз по стенке, постанывая и баюкая разнообразные части тела.

А вампир даже не запыхался. Нежить, она и в Африке нежить. Ехидный мышь вернулся и долго злорадствовал над поверженным врагом, тыча в него лапкой и противно хихикая. В конце концов обозленный Дельфициус запустил в распоясавшуюся нежить заклятием. Заклинание получилось слабеньким – голубой огонек погнался за вампиром и взорвался с тихим хлопком, оставив после взрыва стойкую трупную вонь. Драго был неглупым вампиром, идиоты среди нежити редко празднуют свое столетие. Неразумная или неосторожная нежить обычно и года не протянет – явится хмурое мужичье с колами и вилами, кропит нежить святой водой, посыпает солью и перекрестит еще напоследок. Если неугомонная нечисть не желала ложиться в землю с первого раза, приглашали истребителя, и дело шло уже по другому сценарию, но с тем же плачевным исходом. Именно поэтому вампир предпочел ретироваться в ближайшее окно.

Теперь мышь осторожно крался по стене и тихо ругался сквозь зубы на всех известных ему языках и диалектах. Ну почему в замке тьма-тьмущая окон и ни одной открытой форточки, чтобы усталая маленькая мышка смогла проникнуть внутрь? Они что, не слышали ничего о пользе вентиляции? А ведь горный воздух не просто полезен для здоровья, но и наверняка выветрит из каменной громады всю плесень. Неужели придется лезть через трубу? Опять… Мышь исторг из себя трагический вздох и заглянул в очередное окно – как раз вовремя, чтобы увидеть, как в открытый телепорт исчезает прекрасная эльфийка в голубой мантии.

– Это куда она намылилась? – заинтересовался Драго.

Защитное заклинание рухнуло.

– Защита исчезла! – удивился Третьяков.

Он осторожно пощупал воздух перед собой для пущей убедительности.

– Ай да Драго! Ай да сукин сын! – усмехнулся Роландэль. – Всем две минуты на сборы, и выступаем.

Губы Киркиэля скривила ироничная усмешка.

– С какой стати вы раскомандовались? – поинтересовался он. – К тому же мой отряд всегда готов.

В подтверждение слов предводителя Бес и остальные эльфы дружно отсалютовали мечами. Ну просто группа пионеров в лагере – всегда готовы, дружно салютуют, дружно маршируют…

– Присоединяюсь к мальчикам, – томно улыбнулась Мелена и пустила один из своих коронных кокетливых взглядов из-под полуопущенных ресниц.

Обычно нежный взор прекрасной ведьмы разил противоположный пол наповал, даже если она действовала вполсилы. Но то ли эльфы были невосприимчивы к женским чарам, то ли ставили дело превыше всего, а развлечения мужественно оставляли до поры до времени, но лица перворожденных хранили непроницаемое выражение египетского сфинкса. Чары пропали впустую. Впрочем, жизнерадостности на лице подруги ничуть не убавилось. Она извлекла из своей сумочки маленькое зеркальце в виде сердечка, украшенного по периметру стразами, ловко подкрасила и без того безупречные губы сиреневой перламутровой помадой, улыбнулась собственному отражению и только потом бросила изящную вещичку в не менее изящную сумочку. Подтянулся Васенька с сумкой и сообщил о нашей готовности выступать. Остальные члены команды тоже рвались в бой.

– Женщин, животных и нечисть не берем! – сурово заявил Третьяков.

– Что?! – возопили мы разом, причем неизвестно, кто возмутился больше: я, Мелена, Васька или Филька. – Это же чистой воды дискриминация по половому…

– И видовому…

– Признаку.

– Возражения не принимаются, – нагло отрезал Третьяков.

Холодный взгляд командора выражал неукротимую решимость. Оставь надежду всяк сюда входящий. Потрясенная до глубины души мужским вероломством, Мелена решила искать поддержку у своего начальства.

– Ну, Игорь… – Самый просительный взгляд.

Потерявшийся в зимнюю стужу щенок с огромными печальными глазами и с тоской по доброму и заботливому хозяину во взоре просто отдыхает рядом с Меленой. Какой талантище! Я восхищаюсь.

– Это не обсуждается, – выразил солидарность с Третьяковым Игорь.

Ну просто командоры команд – объединяйтесь! Душевный порыв ведьмы натолкнулся на стену непонимания со стороны непреклонного начальства.

– Несправедливо, – вздохнул с ветки филин.

– Несправедливо, – тихо согласилась я.

Васька моргнул зелеными глазами, покопался в бездонной сумке, извлек на свет спелое, наливное яблочко и вручил мне его как утешительный приз.

– Кушай… витамины.

– Не расстраивайся, – мягко улыбнулся мне Роландэль. – Сначала мы освободим всех заложников, а потом отдадим замок тебе. Сможешь смело сровнять с землей и сам замок, и горы в придачу.

– Да уж, камня на камне не оставит, – фыркнул Третьяков. – Ну тронулись…

– Понятно, – скептически кивнула я. – Перворожденным проще оставить двух беззащитных дам на растерзание лесным обитателям, чем прикрывать их в бою.

Киркиэль дернулся, будто я не слова произнесла, а ожгла плеткой-девятихвосткой. Эльф вперил в меня тяжелый взгляд внимательных глаз и процедил:

– С вами, мои леди, останется Бес. Защита не велика – не обессудьте. Зато знак нам сможет подать если что.

– Какой знак? – удивленно присел Бес и растерянно почесал затылок кончиком хвоста.

– Ухни как филин или крикни погромче… Все равно.

Бес пригорюнился, хотя нельзя сказать, что его так уж расстроила перспектива охраны двух ведьм, фамилиара и оборотня. В бой полуэльф не рвался. Хотя тут неизвестно, что лучше: сразиться с невиданными монстрами или остаться наедине с двумя обозленными дамами, чей гнев вполне способен разметать замок. Эльфы выстроились в боевой порядок и промаршировали по направлению к замку, чеканя шаг. Истребители ушли не так эффектно: они ступали осторожно, держа пару полностью сформированных фаерболов наготове. Последним нас покинул Липай.

– Надеюсь на ваше благоразумие, девочки, – не слишком уверенно пробормотал он.

Мужчины быстро исчезли, превратившись в удаляющиеся точки на горном склоне.

– Загнибеда, ты меня поражаешь! – возмущенно подпрыгнула Мелена, на глазах теряя остатки благородных манер. – Ты так и будешь просто таращиться им вслед?

– А у тебя есть другие предложения? – поинтересовалась я, нашаривая травинку посочнее и отправляя ее в рот.

М-да. Хороший травостой нынче. Вон какая трава уродилась сочная да сладкая. Для любой скотины просто деликатес, вкуснее сахарной свеклы.

– Нет, я просто поражаюсь твоему спокойствию! – Мелена подбоченилась и стала похожа на разъяренную жену, ожидающую мужа с попойки. Для пущего сходства не хватало только сковородки и скалки. – Очнись, подруга! Тебя банальным образом прокатили. Ты им, можно сказать, замок на блюдечке с голубой каемочкой преподнесла, а тебя нагло отодвинули в сторону, чтобы не мешала большим и сильным мужикам. Это же черт знает что получается!

– Неправда, – вступился за перворожденных Бес. – Они просто заботятся о вас. Перворожденные никогда не брали в бой своих прекрасных дам.

– И в результате вымерли как динозавры, – парировала Мелена. – Загнибеда, а ты что молчишь? Неужели так и будешь стоять как изваяние и спокойно наблюдать, как твои заслуги присваивают другие?

– Нет, конечно, – фыркнула я, выплевывая измочаленное растение. – Предлагаю подождать, когда народ спокойно войдет внутрь, и двинуться следом.

Мелена резко выдохнула воздух. Видимо, мысль ей понравилась, хотя бы простотой воплощения в жизнь.

– Здорово. Только… Вдруг они все самое интересное уже найдут?

– Не успеют. На Яшке мы доберемся до крепости быстрее, чем пешком. – Я поманила пальцем филина: – Филечка, будь другом, лети за этими самоуверенными шовинистами и подай знак, когда они войдут в ворота.

– Будет сделано, мой генерал! – Филин отсалютовал крылом. Взмыл в воздух и изо всех сил заработал крыльями.

– Ну вот. Нам осталось только ждать, – мягко улыбнулась я.

Предусмотрительный Васька тут же сунул мне в руку армейский бинокль.

Примерно через полчаса запыхавшийся филин известил нас о том, что мы и так знали, благодаря военной оптике: смелые мужчины добрались до цели.

– Мальчики в прекрасной форме, – мечтательно облизнулась Мелена.

Да, перворожденные испокон веков славились своей физической выносливостью, а истребители скорее позволили бы проглотить себя огнедышащему дракону, чем уступили остроухим в забеге. Стремление к соревнованиям у мужчин в крови. Васька привычным движением навьючил на Яшку сумку и скользнул в седло. Я отдала бинокль фамилиару (целее будет) и легко вскочила следом.

– Он точно выдержит нас двоих? – с сомнением в голосе поинтересовалась подруга.

– По крайней мере, в Адовой Глыщобе он довольно шустро удирал от шкир с двойным весом на спине.

– Здесь нет шкир.

– Не поверишь, как меня это радует.

– Я тоже в полном восторге от отсутствия в лесу потенциально опасной нежити, – вклинился Бес. – Но мне кажется, что Киркиэль не шутил, когда рекомендовал оставаться под сенью деревьев и ждать их возвращения. В конце концов, замок можно разрушить и потом. Думаю, Роландэль даже поможет огнем с воздуха.

– Все это замечательно, бесенок, – мягко улыбнулась Мелена. – Но мы предпочитаем участвовать в процессе, а не ждать, пока все сделают без нас. Лично я сидела в антисанитарных условиях, не имея возможности принять горячий душ вовсе не для того, чтобы пропустить все самое интересное. Так что план такой: ты сейчас придерживаешь коня и помогаешь мне взобраться на него, а потом становишься в сторонку и машешь нам вслед белым платком. Твое присутствие не обязательно.

– Минуточку… – нахмурился Бес. – Вы просто бросите меня одного?

– Кто-то же должен остаться в лагере… – осторожно предположила я.

– Да, – подхватила Мелена, удобно устраиваясь в седле позади меня. – Мало ли кто может пройти мимо. Но если тебе страшно, Филька может остаться.

– Хорошенькое дело! – возмутился такой несправедливостью оборотень. – Как на разведку лететь – так я, а как в замок заложников освобождать – так без меня? Ну уж нет. Так не пойдет. Если там действительно держат в плену эльфийского принца, имена освободителей будут высечены золотыми буквами на Стене славы… У меня есть шанс стать первым оборотнем среди многих прославленных имен! А вместо подвига вы предлагаете мне тихо отсиживаться в лесу и нянчить трусливого полуэльфа?! Не бывать этому!

Филин с треском расправил крылья и взвился в воздух, как возмущенный шар из перьев.

– Я не трус! – Оскорбленный до глубины души Бес поискал глазами, чем бы запустить в противного оборотня. Не найдя ничего подходящего, он просто зачерпнул горсть земли и швырнул в филина, но промазал.

Оборотень злорадно ухнул.

– Не только трус, но еще и мазила! – констатировал он.

– Ничего подобного! – Бес топнул ногой в бессильной ярости.

Достать оборотня он не мог, тот слишком высоко держался. Хоть плюй в филина!

– Я ничуть не испугался… Просто у нас не принято, чтобы леди в битвах участвовали.

Яшка решил больше не слушать чужих воплей и припустил в сторону крепости мелкой рысью, плавно перешедшей в галоп. Все-таки умный у меня конь, хоть и мутант. Когти со скрежетом впивались в горную породу, он фыркал, но изо всех сил старался ступать как можно мягче. Сердце мое преисполнилось благодарности к выносливому мутанту. Без него пришлось бы нам тащиться пешком до самых каменных стен, да еще и в гору.

Через пару минут нас догнал взъерошенный филин. Я обернулась. Бес плелся где-то далеко позади, но ждать его не стали. В конце концов, он вполне мог подождать нашего возвращения, попивая липовый чай в лагере.

Каменная громада замка встала перед нами с неотвратимостью злого рока: обойти можно, но долго, штурмовать невозможно – лестниц мы как-то не прихватили, а до леса далеко. Но нам повезло. Тяжелые, окованные широкими полосами железа крепостные ворота истребители закрыть не удосужились. Что здорово облегчило нам жизнь. Ворота такого размера без наличия тарана открыть проблематично, а лезть через стену откровенно лень. Въехали мы на вымощенный брусчаткой двор тихо и со всеми возможными на данный момент удобствами. Хотя я это средневековое дорожное покрытие все равно не уважаю.

Мы дружно спешились и поручили конное транспортное средство нежным заботам Васьки. Кот отнесся к делу ответственно, можно сказать, с душой. Через несколько секунд Яшка был напоен подогретой до комнатной температуры чистой колодезной водой, вычищен до зеркального блеска и накормлен отборным овсом. Когда мы входили в двери замка, Васька как раз начинал полировать конские копыта и затачивать когти напильником. Тут во двор ввалился Бес, дыша как паровоз. Несчастный полуэльф в стадии физического перенапряжения выглядел жалко: рожки тоскливо поникли, хвост волочился по земле бесполезной веревкой, в кисточку набилось такое количество репьев, что отросток послабее давно бы отвалился напрочь, ручки-ножки несчастного отчаянно тряслись. Он обвел нас обреченным взглядом и выдавил:

– Вы идите, я вас позже догоню… гораздо позже…

Молвив это, Бес тихо осел на брусчатку и отключился.

– Спекся, – констатировал кот, проверив пульс бедолаги.

– Неужели умер? – ахнула Мелена.

– Да нет. – Васька перевернул бесчувственное тело на спину и заботливо скрестил руки страдальца на груди. – Просто отдыхает.

Подруга презрительно передернула плечами и сморщила точеный носик:

– А еще говорят, что эльфы – выносливый народ. Просто врут и не краснеют! Мальчик за двумя девушками угнаться не смог.

Ее ничуть не смутило, что эти самые девушки ехали верхом, а полуэльф вынужден был передвигаться более традиционным способом – на своих двоих. Прекрасная ведьма досадливо дернула хвостиком, развернулась на сто восемьдесят градусов и вошла в замок элегантной походкой от бедра.

– Вась, ты его там чем-нибудь напои укрепляющим… Какао свари или водки дай. Короче, не дай мужику загнуться, а я быстренько принца найду и приду.

– Договорились, – без особого энтузиазма откликнулся кот. – Только ты там поосторожнее, хорошо?

– Лады.

Я поспешила вслед за подругой. Могло статься, что пленников уже нашли, пока я стою на пороге. Обидно прибыть к шапочному разбору, когда приложила столько усилий для достижения цели.

Внутреннее пространство замка представляло собой скопление всевозможных размеров залов, запутанных переходов, комнат и коридоров. Создавалось впечатление, что архитектор, прежде чем создать проект, изрядно накурился чего-то галлюциногенного или был попросту пьян. Я, конечно, не воин и в военной науке ничего не смыслю. Возможно, с точки зрения защиты замок выстроен очень рационально. Но чего я никогда не могла понять, так это полного отсутствия каких-либо удобств, допотопный туалет типа сортир во дворе и кухню, расположенную где-то в глубине и на таком расстоянии от обеденного зала, что горячего борща от повара может дождаться только самый терпеливый оптимист. Ладно. Что-то я отвлеклась. Я же не поесть сюда пришла. По крайней мере, местные обитатели не скупились на магические светильники. Их по стенам располагалось вполне достаточно для того, чтобы ходить, не спотыкаясь о неровности каменного пола. И на том спасибо.

Попав внутрь, мы решили найти замковую темницу. Рассуждая логически, именно там содержатся все пленники. Редкий злодей похищает народ для содержания в более-менее приличных условиях. Во-первых, это дорого, во-вторых, все равно не оценят и попытаются сбежать при первой же возможности, испоганив при этом кучу шелковых простыней для плетения сомнительного качества веревки. Увы. В наше время узников в неприступных башнях содержит только исчезающий вид неисправимых романтиков. Поэтому мы с Меленой решили не отступать от традиций и отправились искать лестницу в цокольный этаж для раздельного посещения замковой тюрьмы. Почему раздельного? Просто для более быстрого обнаружения искомой лестницы нам пришлось разделиться.

– Ты хотя бы меня достань, дуреха! – устало вздохнул Ахурамариэль. – Или так и будешь прогуливаться по вражеской территории, насвистывая веселый мотив?

«Глупости. Я никогда не занималась художественным свистом», – отмахнулась я от надоеды, но меч все равно появился в руках – на всякий случай.

Мы осторожно крались по коридору. Я ударом ноги распахивала все встреченные на пути двери, осторожно впускала внутрь заклятие, чтобы проверить наличие жизни в помещении, и двигалась дальше. Именно так вел себя главный герой какого-то боевика. Ахурамариэль благоразумно воздерживался от комментариев. Поэтому я сделала вывод, что пока действую правильно.

«Может, имеет смысл заодно простукивать стены на предмет потайных ходов?»

– Интересная идея, – одобрил клинок. – Но у тебя даже лома нет.

«А если попробовать тобой?»

– Могу предложить тебе постучать по своей голове, а потом по дубу. Уверен, звук ничем не будет отличаться.

«Хочешь сказать, я такая тупая?» – возмутилась я.

– Я не просто хочу сказать, я, можно сказать, кричу об этом. Разве непонятно, что стены слишком толстые для простукивания чем попало. Здесь без лома не обойтись. Клинок – не самая лучшая замена.

Не знаю, до чего бы мы договорились, только в этот момент из-за очередного поворота вылетел вампир. От неожиданности я рубанула в сторону нежити клинком и приняла боевую стойку. Меч одобрительно хмыкнул и слегка засветился, на узорчатой стали четко выступил узор в форме лилии.

– Тише! Тише, прекрасная воительница! – Мышь ловко увернулся от удара, буквально распластавшись по каменной стенке. – Я принес очень важные новости.

– Драго, – облегченно выдохнула я, опуская клинок. – Нельзя же так пугать. Так ведь и фаерболом схлопотать можно.

– На твоем месте я бы не очень доверял этому вампиру. Он так подозрительно вертится рядом.

«Он просто пытается вернуть свой замок. Вот и все».

– Все равно. С нежитью надо держать ухо востро.

– Да-да, – усердно закивал мышь, рискуя заработать растяжение шейных мышц. – Я как-то не подумал об этом. Но новости действительно очень важные.

Я нетерпеливо дернула хвостом:

– Граф, не тяните кота за хвост. Я вас внимательно слушаю.

Мышь довольно пискнул, устало опустился на плечо и внимательно огляделся по сторонам, словно подозревал, что и у стен имеются уши. Затем зашептал на ухо:

– Я видел, как хозяйка замка уходила через портал.

– Очень интересно, – протянула я. – Об этом кто-нибудь еще знает?

– Разумеется, нет, – пискнул вампир. – Я сразу поспешил на ваши поиски. В конце концов, истребители пока ничего не сделали для меня.

Я с интересом посмотрела на невозмутимо восседающего на моем плече мыша. Не ошиблась ли я, поручая ему столь важную миссию, как проникновение в чужой замок? Граф всегда вел свою собственную игру. С другой стороны, он успешно выполнил поручение. Защита дезактивирована, мы спокойно вошли внутрь.

– А я предупреждал. Нельзя доверять нежити, – напомнил Ахурамариэль.

– А что стало с пленниками?

Драго задумчиво потер лапкой лоб.

– Пленники? – переспросил он. – Не видел никаких пленников… Не уверен, что они вообще здесь были.

Хм. А вот это уже интересно. А были ли они вообще? Может статься, мы изначально шли по ложному следу. Мало ли что на самом деле скрывала хозяйка замка, может, она выращивала галлюциногенные грибы или еще что-то в этом роде и не желала быть пойманной за руку.

– Не исключено. Нелегальные виды растений вообще доходный бизнес. А кому, как не эльфам, разбираться в них? С другой стороны, кто сказал, что пленников здесь не было? Если наш летучий друг их не видел, это вовсе не значит, что их и не было.

– Граф, вы можете показать, где именно был создан пространственный переход?

– Конечно, могу! – Вампир отвесил элегантный поклон. – Все, что пожелает моя леди.

– И ты не станешь делиться информацией с конкурентами? – насмешливо фыркнул меч.

В ответ я пожала плечами. Никакого стыда, неудобства или внезапного пробуждения сладко дремлющей совести я не испытывала.

«Во-первых, истребители мне не конкуренты. Мы же не искатели сокровищ и не охотники за головами. Нежить истребляет вся команда в целом, а не отдельные ее члены».

– Оказывается, вы дружные ребята. Рад за вас. – Иронии в голосе Ахурамариэля заметно прибавилось. – А во-вторых?

«В каком смысле?» – непонимающе нахмурилась я.

– Ну ты же сказала «во-первых», значит, должно быть и «во-вторых».

«Хорошо. Если для тебя так важны мои слова, то, во-вторых, я, разумеется, извещу начальство о том, что мне известно, но только после того, как сама осмотрю место портала. Думаю, я имею на это право. Меня вообще не хотели брать с собой на это задание».

Меч хмыкнул, но от комментария воздержался. Я автоматически засчитала это как согласие с моей точкой зрения и отправилась вслед за мышом.

Комната, где хозяйка замка открыла свой портал, находилась чуть ли не на чердаке замка. Так что пока мы до нее добрались, я успела неоднократно помянуть «добрым» словом хитроумную леди, которая додумалась телепортироваться на такой высоте. Искренне надеюсь, что дамочку долгое время мучили неудержимые приступы икоты, а красные уши напоминали вареный бурак. Я, конечно, за физические нагрузки и регулярные занятия спортом, но не за мировые рекорды ценой собственного здоровья.

Мое горе было практически безгранично, когда моему ошарашенному взору предстала допотопная винтовая лестница с крутыми каменными ступенями. Создавалось впечатление, что первоначально архитектор решил построить что-то вроде каланчи до луны, но умер, не завершив свой труд. Позже предприимчивый народ выстроил вокруг незавершенного творения безумца замок. Когда я поднялась наверх, внутри поселилось стойкое ощущение, словно я альпинист, которому посчастливилось подняться на Эверест.

Мышь даже не запыхался, и я больше всего на свете мечтала сжать хрупкое тельце в руках и задушить его, паразита. Мое обессиленное тело, в котором все мышцы, даже те, о существовании которых я и не подозревала, просто вопили о перегрузке и грозились устроить лежачую забастовку, устало рухнуло на лестничную площадку. Я перевела дух, облизнула пересохшие губы и вперила ненавидящий взгляд в чересчур жизнерадостную нежить.

– Ой! – удивленно пискнул мышь. – А почему ты лежишь?

– Угадай, – многообещающе прошипела я.

Вампир озадаченно почесал лапкой затылок:

– Ты, наверное, устала. Да?

– Догадливый.

– Но тут совсем немного идти осталось.

Я наградила выносливую нежить испепеляющим взглядом, но поджечь его не удалось. Видимо, надо чаще тренироваться.

– Дай мне несколько минут, и я буду в порядке. А ты сможешь потом спуститься к Липаю и проводить ребят сюда?

– Конечно. – Драго опустился рядом с моей безжизненной рукой на одно колено и запечатлел на тыльной стороне поцелуй. – Сделаю все возможное и невозможное. Для моей прекрасной леди я готов на любой подвиг.

Через несколько минут я с трудом отодрала свои бренные телеса от каменного пола и приняла вертикальное положение. Это удалось далеко не сразу. Пару раз быстро приближающийся пол грозил серьезными увечьями и без того пострадавшему организму. Пришлось пойти на хитрость и поискать поддержки у стены. Передвигаться без опоры я тоже не могла, ноги тряслись и отказывались держать вес, даже если я пыталась опереться еще и на хвост. К вожделенной комнате ползла по стеночке, как забулдыга со стажем.

Вампир не соврал. Искомая комната действительно располагалась совсем недалеко, буквально через две двери. Вползти-то я туда вползла, но на этом силы окончательно покинули меня, я рухнула в какое-то довольно мягкое кресло и потеряла интерес к происходящему. Восстав из пепла, я обнаружила, что перепуганный Драго пытается вернуть мой перегруженный организм к жизни: бедняга устроил из своих крыльев импровизированный вентилятор и размахивал ими у лица на манер ветряной мельницы. От такого ветродуя волосы на голове приобрели особенную стильность, с пасторальным налетом утра в курятнике.

– Сдурел? – настойчиво поинтересовалась я, и в голосе тревожными нотками прозвучал металл. – Решил меня насмерть простудить?

– Ты перестала реагировать на внешний мир, – шмыгнул носом мышь, усаживаясь на подлокотник, но махать крыльями, как взбесившаяся стрекоза, перестал. И на том спасибо. – Я испугался.

В окружении антикварной мебели из ценных пород дерева мышь смотрелся особенно трогательно хрупким и беззащитным. Хотя беззащитные вампиры – это нонсенс. И все-таки стало как-то неудобно ругаться и злиться, глядя в эти заботливые глазки-бусинки. Я осмотрелась по сторонам.

В комнате царил полумрак. Тяжелые бархатные шторы хоть и были отдернуты, но солнце не спешило озарять комнату своими яркими лучами сквозь мутные стекла. Немногочисленные гобелены, развешенные по стенам, тоже не были новыми и выглядели так, словно разменяли уже не первое столетие. Жарко натопленный камин и видавший виды коврик просто вопили о нарушении техники безопасности: выпадет горячий уголек, и затрещит веселое пламя по старой шерсти.

Да-а-а. Небогато живут нынче похитители принцев. Видно, выкуп им действительно необходим: если в ближайшее время в обветшавшем замке не сделать ремонт, он обрушится на голову своих владельцев.

Закончив беглый осмотр, я принялась за более тщательный – магический. Магия тоже оставляет следы. Обычно они пропорциональны силе, применяемой в конкретном заклятии. То есть чем сильнее заклятие, тем ярче от него остается след и тем дольше он будет держаться на месте колдовства. Я закрыла глаза и сосредоточилась на другом, магическом зрении. Обычно закрывать глаза не обязательно, но мне так проще.

Странно. Магия ощущалась в дальнем от окна углу, но какая-то слабая. Тогда как открытие пространственного перехода требует много энергии, а значит, и следы должны остаться более четкие. А так, если бы я не знала, что здесь произошло, на мелкие изменения в магическом фоне просто не обратила бы внимания. Здесь возможны два варианта. Либо Драго что-то напутал и это не та комната. Либо кто-то умеет очень хорошо заметать следы.

Я попробовала подняться на ноги и… о чудо! – это мне удалось. Правда, коленки немного дрожали, но незначительно. Я подошла к месту возмущения магического фона и попробовала прощупать его. Вряд ли по такому слабому следу можно определить, что конкретно было сделано, но при изрядной доле везения я смогу узнать, насколько давно применялась магия.

– Что ты делаешь? – заинтересовался Драго.

Он даже поднялся в воздух, чтобы рассмотреть мои манипуляции поближе.

Я открыла было рот для колкого ответа, когда воздух вокруг неожиданно вздрогнул, стал вязким, как сироп, и, что самое печальное, этот сироп сгустился вокруг меня и с влажным хлюпом втянул внутрь, как хищная росянка глупенькую муху. Я даже ахнуть не успела. Сознание померкло и вокруг сгустилась пугающая темнота.

– Вика! – возопил мышь, простирая кожистые крылья к исчезающей в воздухе ведьме.

Он всем телом рванулся вслед, но не успел. Виктория исчезла, как будто ее и не было. О ее присутствии в комнате напоминали только следы от кроссовок на пыльном полу и вмятина в старом кресле, где она сидела.

– А-а-а! Украли! – заорал мышь и ринулся по коридорам замка, вопя, как неупокоенный дух.

(обратно)

33

Мелена кралась по коридору бесшумно, как леопард на ночной охоте. Ведьма была настороже, вражеская территория, как-никак. Хозяева точно знали о присутствии на территории незваных гостей, и то, что они пока не показывались, вовсе не означало радостных приготовлений встречи. Хлеба с солью никто выносить не спешил. В руке девушки призрачным светом светил фаербол – на всякий случай. Вдруг раздался ужасающий вопль, заставивший напряженную как струна девушку совершить рекордный прыжок в высоту. Файербол чудом удержался на самых кончиках наманикюренных пальцев.

По коридору со скоростью камня, выпущенного катапультой, промчалось нечто темное, непрерывно вопящее и стенающее.

– Что это было? – ошарашенно моргнула Мелена. – Родовое привидение или баньши?

Если привидение, у него можно спросить, есть ли в доме заложники. Добровольно не расскажет, но если припугнуть… Ведьма рванула следом. Пришлось поторапливаться, дух оказался на редкость проворен и с толком использовал полученную фору: когда девушка кинулась догонять, он уже скрылся за ближайшим поворотом. Девушке пришлось поднажать, чтобы нагнать разогнавшийся дух, благо тот вопил не переставая и тем самым с головой выдавал свое местонахождение.

Мелена вписалась в поворот, практически не сбавляя скорости… и на всем скаку налетела на командора Липая. Обнявшись, они вместе ввалились в одну из дверей и оказались на лестничной площадке. Только чудом им удалось удержаться на крае верхней ступеньки, не потеряв шаткого равновесия. Впрочем, удивленный неожиданной встречей Игорь не оценил свалившейся на него удачи.

– Мелена?! – рявкнул он хорошо поставленным командным голосом. – Откуда ты здесь взялась?!

Мелена честно пыталась выдержать тяжелый взгляд своего начальства, но скоро сдалась, шмыгнула носом, как нашкодившая школьница, и смущенно потупила взор. Взгляд ведьмы наткнулся на широкую грудь мужчины, к которой она все еще была крепко прижата, и она смутилась еще больше.

– Здесь кто-то кричал, – убито заявила она.

– Иэтот кто-то находится между вами, – пискнули откуда-то снизу.

Между истребителями кто-то усиленно завозился и закряхтел. В руку Мелены впилась пара острых игл.

– Ой! Кажется, в меня чем-то ткнули! – вскрикнула она и отпрянула от начальства.

На пол выпал изрядно потрепанный, взъерошенный мышь. Он деловито пригладил шерсть на голове и взлетел в воздух.

– Все крылья измяли, извращенцы!

Мелена с удивлением уставилась на две глубокие ранки на руке:

– Ах, паразит! Ты меня укусил!

– Ну и что? – Столкновение привело Драго в боевой настрой, и он морально уже был готов к драке. – Между прочим, вы меня чуть не расплющили. Я всегда мечтал, что умру в объятиях прекрасной девушки, но не надо воспринимать желания буквально. К тому же мужчину я не заказывал.

– Он меня укусил!

– Стоп! – Голос командора громовым раскатом пронесся по пустому коридору.

Замковая мышь, втащившая в свою нору небольшой огарок свечи, решила, что настал ее последний час и грохнулась в обморок от ужаса.

– Давайте все последовательно и по порядку.

– Он меня укусил! – Мелена сунула под нос Липаю руку с двумя точками-ранками.

– Ты уже это говорила. И я не глухой.

– Но теперь я стану вампиром! – Бездна трагизма в голосе и блестящие слезы в глазах.

– Чушь! – возмущенно пискнул Драго, безуспешно пытаясь подбочениться в воздухе. – Если бы все люди, укушенные вампирами, становились нежитью, вампирам не у кого было бы брать кровь, а население Земли состояло бы из нежити.

– Я тебе не верю, – отмахнулась Мелена. – Ты все это лепишь, чтобы усыпить мою бдительность.

Вампир неопределенно пожал плечами. Мол, не хочешь – не верь. Я не настаиваю.

– Повторяю свой вопрос. – Липай обладал настойчивостью и хваткой бультерьера. – Что ты здесь делаешь? Если меня не подводит память, мы оставили тебя в лагере.

Ведьма замялась.

– Ну-у-у… – протянула она. – Нам стало скучно и…

– И вы решили подняться и помочь нам с поисками, – закончил за нее Игорь. – И почему я не удивляюсь?

– Ты не злишься? – Бездна надежды в голосе.

Командор вздохнул. Он понял, что ведьмы – крест, который ему тащить всю оставшуюся жизнь.

– Хорошо, – обреченно молвил он. – Зови Викторию, устроим вам пышные проводы.

Мелена открыла рот, но не успела слово молвить, как встрял Драго:

– А Виктории нет.

– То есть как нет? – нахмурился Липай.

В ответ мышь принялся жестикулировать, наглядно иллюстрируя недюжинный талант мима. Получился театр одного актера.

– Я ей показал место, где хозяйка замка через портал ушла. Вика рукой вот так провела, и – раз! – ее засосало.

– Стесняюсь спросить… Кого и куда засосало? – живо заинтересовался Роландэль, возникая откуда-то из глубин коридора, как черт из табакерки.

Ему повторно обрисовали ситуацию. Эльф заметно напрягся. Известие не то чтобы подкосило его, но по плотно сжатым губам и по яростному блеску в янтарных глазах было видно: он на грани. Сильная рука резко взметнулась вверх, длинные, удивительно крепкие пальцы ловко сцапали не успевшего ахнуть вампира и сжали так, что несчастная нежить дышала через раз, рискуя многочисленными переломами в ребрах.

– Так какого демона ты не показал нам этот переход раньше? Какого рожна мы бродили по сырым подвалам этого проклятого замка, как группа туристов по музею без гида? А ну веди нас, нежить! И не вздумай юлить! А не то…

Роландэль размахнулся и запустил полумертвого от страха Драго вдоль коридора точным и сильным броском чемпиона по метанию мяча. Перепуганному вампиру второго приглашения не понадобилось. Ему вспомнилось «Краткое руководство по лучшим казням средневековой инквизиции в занимательных картинках».

Народ ринулся следом. Пришлось бежать изо всех сил, так как впечатлительному вампиру периодически казалось, что за ним не просто бегут, а гонятся, дабы предать невероятно жестоким пыткам – при условии, если поймают.

В комнате все осталось по-прежнему. Ввалившиеся в нее истребители не нашли ничего особенного, как ни бились. Разве что магический фон был слегка повышен. Видимо, последний всплеск, активировавший межпространственный переход, вытянул из окружающей среды все остатки магии, демаскирующие точку входа. Вскоре к истребителям присоединились эльфы и вторая команда. Правда, они тоже ничем не могли помочь и просто толпились возле двери: они все еще были лишены магии. Липай долго и кропотливо пытался подцепить нить перехода, напряженно кусал губы, но это не дало никакого результата, и он сдался.

Нахохлившийся на подоконнике мышь с подозрением обозрел присутствующих, словно подозревал непосредственно каждого в загадочном исчезновении ведьмы, и задал вопрос, мучивший всех:

– Ну? Что будем делать?

Все уставились на вампира, словно он только что предложил всем принять участие в разгуле нежити на Хеллоуин. Впрочем, Драго раскаленные взгляды собравшихся ничуть не смутили: позади удачно располагалось окно с открытой форточкой. А значит, путь к отступлению был готов.

– Ясно. Предложений нет. Вопрос снимается с повестки дня, – ехидно заключил он и на всякий случай придвинулся ближе к окну.

Несколько мучительных мгновений вампир напряженно гадал, вздуют его или нет. Поддержка пришла с неожиданной стороны.

– Так мы будем Викторию спасать или нет? – вопросила Мелена честное собрание.

В ее голосе опытное ухо Липая различило то особенное оживление, по которому он безошибочно догадался, что ведьма что-то затевает. Он с тоской в сердце понял, что сейчас будет предложен план, в результате которого содрогнется от ужаса потрясенное человечество и все участники сомнительного предприятия окажутся ввергнутыми в пучину бед. Героическим усилием воли командор решил не озвучивать свои подозрения, дабы не провоцировать преждевременный взрыв этой мины замедленного действия. Вместо этого он мысленно сосчитал до десяти и поинтересовался у прекрасной половины своей команды:

– У тебя есть план? Я правильно понял?

– Да! – радостно выдохнула Мелена, не в силах скрыть охватившего ее восторга.

Девушка была вознаграждена печальным взглядом командора, но это ничуть не охладило ее пыл, хотя в глубине души ей показалось, что Игорь не очень рад ее озарению.

– Замечательно. – С налетом легкой грусти кивнул Липай, как доктор, чьи худшие опасения по поводу диагноза пациента уже начали сбываться. – Думаю, тебе надо вернуться в лагерь.

– Поддерживаю, – откликнулся Роландэль.

Остальной народ выразил единодушие с командором одобрительными возгласами. Потрясенная неожиданным развитием сюжета Мелена удивленно моргнула и недоверчиво проблеяла:

– Ты шутишь?

Игорь покачал головой.

– Нет. – Мягкая улыбка тронула его губы. – Одной пропавшей без вести ведьмы нам более чем достаточно. Сделай одолжение, просто подожди нас в лагере…

– О да! Уйди, женщина! Твое место на кухне! – возмутилась та. – У меня для тебя неприятная новость. Командор, ты – шовинист. И то, чем ты занимаешься, называется «дискриминация по половому признаку». Босая, беременная, на кухне – вот твой идеал женщины?

Командор снова улыбнулся. На сей раз его улыбка напоминала улыбку любящего отца.

Мелену вынесли из замка эльфы. Большую часть дороги она пыталась флиртовать, но, видимо, ребята были отлиты из железобетона и чарам прекрасной ведьмы не поддались. Потом она ругалась и грозила проклясть жестокосердных садистов, издевающихся над бедными, беззащитными девушками. Затем пригрозила прислать проклятие, упакованное в подарочную коробку с бантом, курьером на дом каждому персонально. Как ни странно, угроза не помогла. Ведьму выставили во двор и закрыли дверь. Мелена долго пинала тяжелые створки. Безрезультатно.

Окончательно вышедшая из себя ведьма подбоченилась и смерила яростным взглядом ставшую помехой дверь. Если бы створки обладали хоть каплей разума, то съежились и сбежали бы, визжа как побитые щенки. Но дверь устояла.

– Ах так! Ну это вам выйдет боком! – Мелена погрозила замку кулаком.

– Что случилось? – Мягкий вкрадчивый голос Василия заставил девушку вздрогнуть.

Она обернулась и кинула на кота такой взгляд, словно видела его впервые.

– Вика исчезла, – будничным тоном сообщила Мелена, словно не ломилась только что в закрытую дверь с упорством бультерьера, ухватившего челюстями кость.

– Что?! – Мартовским котом взмяучил фамилиар. – Как исчезла? Куда? Ее уже ищут?

– Понятия не имею, – пожала плечами ведьма. – Меня наглым образом отстранили от процесса, лицемерно прикрываясь заботой обо мне.

Васька вздыбил на спине шерсть, выпустил острые когти и прорычал:

– Да я им сейчас собственными когтями все их наглые рожи расцарапаю! Куча народу, а за одной ведьмой присмотреть не могут! И кто им только на нежить охотиться позволяет?

– Согласна. Только прежде чем устраивать крестовый поход и требовать справедливости у мужчин, дай мне Викин кристалл.

– Зачем? Ты свой потеряла?

– Нет. Просто у Викиного четкость изображения при дальней связи лучше и помех меньше.

Кот задумчиво почесал лапой за ухом, тяжко вздохнул, словно у него отнимали последнее, кровью и потом заработанное имущество, но шар дал. Прозрачная как слеза хрустальная сфера мягко опустилась в изящные, с длинными трепетными пальцами руки. Васька напружинился и черной тенью вскочил на подоконник ближайшего окна. Чем будет кот заниматься дальше, Мелене было все равно. Привычным движением руки девушка активизировала кристалл и с напряженным вниманием принялась вглядываться в туман, сгустившийся в шаре. В это время коту удалось-таки расшатать форточку. Она открылась, гостеприимно пропуская кипящего праведным гневом кота. Васька проскользнул внутрь.

В кристалле возникло прекрасное лицо Велины Горобоевны. Женщина была счастливой обладательницей роскошного водопада вишнево-рыжих волос, которые так и просились на полотно Тициана, зеленых изумрудных глаз, точеного профиля и красиво очерченных коралловых губ, за которыми скрывались тонкие клыки, какие обычно бывали у вампиров. Злые языки поговаривали, что ее мать когда-то соблазнил вампир и клыки служат явным тому доказательством. Сама Велина никогда не опровергала, но и не подтверждала домыслы окружающих. Помимо вышеперечисленных достоинств, женщина являлась Хозяйкой шабаша, на котором бывали как Виктория, так и Мелена. Хозяйка шабаша правит только на шабаше. Она может направлять своих подданных, помогать советом, но не более. Если ею будут недовольны, можно легко назначить другую Хозяйку. Велина знала об этом и правила разношерстной свободолюбивой братией мягко и разумно.

– Хозяйка! Рада приветствовать тебя, – склонила голову в знак уважения Мелена.

– Я тоже рада видеть одну из своих подданных. Что-то ты мало веселилась на последнем шабаше. Или наше скромное общество перестало тебя радовать?

Мелена зарделась от удовольствия. Шабаш посещало много народу. Там бывали ведьмы, ведьмаки, кикиморы, феи-крошки, оборотни… Запомнить одну ведьму среди всех – дорогого стоит.

– Нет. Общество, как всегда, было великолепно. Просто с утра мне нужно было отправляться на задание.

– Что ж, понимаю. У тебя очень опасная и нужная служба. Надеюсь, все прошло успешно.

– Да. Но я беспокою тебя не для того, чтобы извиниться за свое поведение.

– Да? – Красиво очерченная бровь Велины удивленно изогнулась в форме лука. – Слушаю внимательно.

Мелена взяла тайм-аут, чтобы прокашляться.

– Я не знаю, с чего начать, – скорбно вздохнула она.

– Предлагаю начать с начала, – участливо предложила Велина.

Ведьма кивнула, глубоко вдохнула, как ныряльщица за жемчугом, которой предстоит пробыть под водой не менее получаса, и выдохнула:

– В сложной ситуации каждая ведьма имеет право обратиться за помощью к шабашу.

– Безусловно, – участливо кивнула Велина. – Надеюсь, ты звонишь мне не для того, чтобы зачитывать свод правил шабаша.

– Нет, – замотала головой Мелена. – Просто Загнибеда пропала в неизвестном направлении, а я не знаю, что делать.

– Интересная новость, – помрачнела Хозяйка шабаша. – С этого места прошу поподробнее: где пропала, куда, кто в этом виноват?

Мелену как прорвало. Она рассказывала долго, вдохновенно и очень эмоционально. По ходу повествования она усиленно жестикулировала руками и размахивала шаром. Велине пришлось выслушать саму историю, мнение Мелены об истребителях и о противных, нудных, вечно все запрещающих мужиках вообще и эльфах в частности. Поэтому монолог несколько затянулся. Солнце устало, побагровело и тяжело опускалось за горизонт, когда ведьма наконец выдохлась и примолкла, обессиленная.

– Жди. Скоро буду. Диктуй координаты, – коротко приказала Велина, выслушала ответ и дала отбой…

Истребители сгрудились вокруг межпространственного телепорта. Невозмутимые эльфы спокойно подпирали стены. В единственном кресле вольготно расположился Роландэль. Нахохлившийся как сыч, Драго восседал на подоконнике и мрачно наблюдал за окружающими.

– Черт побери! – Лисицын в сердцах пнул ближайшую стену. – Никак не могу подцепить направляющую нить перехода!

– Действительно, – согласно кивнул Игорь. – Магии осталось так мало, что не знай мы наверняка, что точка входа располагалась именно здесь, ничего бы не заметили.

– Вот это и пугает. – Третьяков вперил подозрительный взгляд в вампира. – Вместо того чтобы продолжить поиски пленницы или пленников, мы всей толпой маемся дурью.

– Вы считаете спасение члена собственной команды дурью? – недобро прищурился Лисицын.

– Нет. Я просто не считаю разумным искать вход в портал, полагаясь только на сомнительные показания нежити. Сдается мне, вампиру просто доставляет удовольствие водить нас за нос. А сама Виктория наверняка сидит где-то под сосной и умирает со смеху, представляя выражения наших лиц.

– Хочешь сказать, она все подстроила? – удивился Новгородский.

– Именно это я и пытаюсь сказать.

Народ замер, пораженный коварством ведьмы. Повисла тяжелая тишина. Роландэль поднялся на ноги.

– Лично я в это не верю, – спокойно заявил он.

Черная молния метнулась через всю комнату, врезалась в Новгородского, опрокидывая его на пол.

– Что за… – начал было возмущаться Филипп, но оборвал себя на полуслове, встретив угрожающий взгляд зеленых кошачьих глаз.

Васька (а это был именно он) уперся задними лапами в живот истребителя, и Новгородский с ужасом ощутил, как острые когти впиваются в беззащитное тело сквозь тонкую ткань футболки. Обычно скрытые в недрах пушистых, мягких кошачьих лап острые как ятаганы когти не сильно привлекают чье-то внимание, пока не впиваются непосредственно в ваше тело. Фамилиар демонстративно выпустил внушительные когти и сомкнул их на шее Новгородского где-то в районе кадыка. Филипп нервно сглотнул. Когти сжались сильнее.

– Не дергайся, – настоятельно порекомендовал ему Васька. – Иначе одно неловкое движение когтей и…

Повторять не пришлось. Филипп замер.

– Васька! – возмутился Третьяков. – Что это значит?

– А как ты думаешь, умник? – встопорщил шерсть кот. – Я требую вернуть Викторию или я собственными когтями вырву ему глотку!

Все замерли, до глубины души потрясенные угрозой кота.

– Молодец! – радостно воскликнул Драго. – Ты настоящий фамилиар!

– Причем потомственный, – согласился кот. – Итак, – вкрадчиво мурлыкнул он. – Рекомендую вам поторопиться. Мои лапы могут устать, их может свести судорогой прямо на горле этого милого молодого человека.

– Кончай чудить, кот! – разозлился Третьяков. – Мы и так собирались ее вернуть. Мы ведь никогда не бросаем своих.

– Действительно? – хрипло рассмеялся фамилиар. – А что было в Адовой Глыщобе? Обман зрения? Или вы не бросили нас на произвол судьбы, а прятались за соседними деревьями?

– Вы бросили собственную ведьму в Адовой Глыщобе? – Липай был поражен вероломством другой команды. – Теперь понятно, почему Виктория вас не жалует.

Третьяков смущенно опустил глаза в пол.

– Она не желала бросить свою лошадь и ставила под удар жизни всех членов команды.

– Это не оправдание! – Голос Игоря прозвучал резко, как удар хлыста. – Кстати, я читал ваши рапорты об этом задании, в них ни слова об этом инциденте. Думаю, ректору давно надо задуматься о вашей компетентности как командора группы.

– Правда? Вот сами и попробовали бы работать с этой истеричкой, – ощетинился Третьяков. – Она совершенно не дисциплинированна, вечно куда-то исчезает, что-то ломает и все портит. Я согласен поменяться с любой командой, лишь бы их командор дал четкие гарантии, что никогда не вернут ее обратно. Я вообще не стал бы связываться с ведьмами, если бы мне позволили работать без них.

– Вы можете даже подраться, – щедро предложил Новгородский. – Только сначала избавьте меня от обезумевшего животного.

– Животного?! – взрычал Васька. – Я тебе покажу, что такое настоящее бешенство!

Роландэль выбрал именно этот момент, чтобы сменить роль пассивного наблюдателя и присоединиться к действию. Гибким движением хищника он поднялся на ноги и подошел к распростертому на полу Новгородскому. Впрочем, слишком близко к себе кот его не подпустил, острые когти весьма красноречиво сжали беззащитное горло следопыта, и по коже медленно стекла рубиново-красная капля крови.

– Мне понятно твое волнение, – сказал Роландэль. – Но в переходе осталось слишком мало магии, чтобы определить, куда именно занесло Викторию. Поверь, мы делаем все возможное, но одного желания мало…

– Волнуешься? – зашипел кот. – Это все из-за тебя! Это ты прилетел за Викой и заманил ее в город, где ей никто не был рад. Из-за тебя нас выставили вон, хотя мы ничего такого не сделали. Правда, мы освободили из тюрьмы демона, но это чистая случайность и поэтому не в счет.

– Вы освободили демона? – то ли возмутился, то ли восхитился Киркиэль.

– А как, по-твоему, ты и твоя группа зэков остались в живых, когда вам давно сделали пропуски на местное кладбище? Вика, между прочим, призвала его, чтобы он вам помог. И никакой благодарности.

– Неправда, – возразил эльф. – Мы очень благодарны нашей спасительнице.

– Неужели! – скептически фыркнул кот. – А по вам и не скажешь. А я наивно полагал, что вы заодно с этим наглым драконом, ворующим девушек на горных дорогах.

– Ты воруешь девушек? – удивился Киркиэль. – Вот это новость. И давно ты этим промышляешь?

Роландэль неопределенно пожал плечами, из чего окружающие тут же сделали вывод, что брат Правителя клана вполне может содержать гарем на несколько сотен мест и пополнять его путем умыкания девушек. Ведь откуда-то берутся легенды о драконах, ворующих невинных дев. Преимущественно принцесс.

В дверях нарисовался Бес.

– М-да. Весело тут у вас, ничего не скажешь… – протянул он, облокачиваясь о притолоку. – А меня, между прочим, законопатили в тюрьму за более невинные проделки.

Роландэль ожег Беса взглядом, далеким от дружелюбия. Рука эльфа многозначительно погладила рукоять меча, давая понять, что шутки могут кончиться очень печально.

– Иными словами, ты во всем происшедшем обвиняешь меня? – мягко поинтересовался он у окончательно рассвирепевшего кота.

– Разумеется! – зашипел тот. – Кто все это замутил? Да если бы не твоя черная чешуйчатая морда, сидели бы мы с Викой на террасе, пили бы чай с вишневым вареньем…

– У вас нет террасы, – машинально поправил кота эльф.

– Значит, построили бы, – ничуть не смутился тот. – А как построили, сразу и за стол – отмечать.

– Логично, – согласился Липай. – Постройку надо отметить, но прежде стоит все-таки найти хозяйку дома.

– Замечательная идея. – Женский голос прозвучал прохладным серебристым ручейком посреди полуденного зноя. – А кто у нас хозяйка?

Все синхронно повернулись к двери и замерли, просто немая сцена в последнем акте «Ревизора». Чтобы увидеть вошедшую даму, Бесу пришлось повернуть голову под неудобным углом. Он потерял равновесие и грохнулся прямо к ногам очаровательной рыжеволосой незнакомки. Зеленые миндалевидные глаза дамы насмешливо блеснули, ироничная улыбка скользнула по красиво очерченным коралловым губам, чуть приоткрыв острые кончики белоснежных клыков.

– О! Мне нравится, когда мужчины падают к моим ногам, но иногда это мешает пройти.

Точеная ножка, упакованная в темно-синие брючки, спокойно переступила через поверженного Беса, и черный ботинок мягко, как-то по-кошачьи, ступил на каменный пол комнаты. Изящная рука вынырнула из широкого рукава голубой туники, легким, привычным движением откинула буйные пряди волос назад и поправила серебряный наборный пояс на тонкой талии. Народ продолжал стоять как громом пораженный. Посреди сгустившейся тишины громко прозвучал вопль кота:

– Велина!

Радостный кот бросил терзать шею Новгородского и кинулся к незнакомке. Та мягко, как-то по-особому чувственно рассмеялась и подняла пушистого котика на руки. Драго кокетливо пригладил шерсть на голове, сдул с крыльев несуществующие пылинки и снялся со своего подоконника.

– Мадам… – молвил он, подлетая к Велине.

– Мадемуазель, – привычно поправила она нежданного кавалера.

Внезапные ухаживания летучего мыша ее ничуть не смутили. На шабашах она видела и не такое.

– Мадемуазель, – ничуть не смутился граф и умудрился изобразить в воздухе затейливый поклон, достойный паркета лучших бальных зал. – Очарован, мадемуазель!

Хозяйка шабаша одарила его взмахом густых ресниц:

– Всегда приятно встретить истинного джентльмена. Предлагаю, раз уж все застыли соляными столбами и нас некому представить, может, не будем ждать любезности от посторонних?

– О да! – обрадовался вампир. – Граф Драго. Мое крыло и моя рука в вашем распоряжении, миледи.

– Очень приятно. Велина Горобоевна.

– Пока вы тут мило обмениваетесь светскими любезностями, там, может быть, Вика совсем уже пропала, – горестно всхлипнул кот.

– Искренне надеюсь, что нет. – Лицо Велины окаменело. – Не такая ведьма Виктория, чтобы позволить причинить себе вред безнаказанно.

– Вот этого я и боюсь, – печально вхлипнул котик. – Вдруг врагов много, а она там одна…

Третьяков перестал разыгрывать из себя статую и задал резонный вопрос:

– А вы, собственно, кто?

Велина зябко повела плечами:

– Я, кажется, уже представилась. Вы разве выходили?

– Отнюдь. Просто ваше имя мне незнакомо. А еще мне не совсем понятно, как вы здесь оказались. Только не надо оправданий типа «мимо проходила» – не поверю.

Велина откинула голову назад и задорно рассмеялась:

– А в проницательности вам не откажешь! Нет, я не шла мимо. Меня сюда позвали.

– И кто же, если не секрет?

– Не секрет. Со мной связалась Мелена и сообщила об исчезновении Виктории.

– Очень интересно. – Третьяков кинул выразительный взгляд в сторону Липая.

Это именно его ведьма нарушила негласное правило: ни в коем случае не привлекать к заданию случайных гражданских лиц.

– И что же еще она вам сказала?

По губам Хозяйки шабаша скользнула еле заметная улыбка. На этот раз кончики клыков остались скрыты от любопытных глаз.

– Еще? Еще она попросила у шабаша помощи в поисках.

Третьяков громко фыркнул. Сбылись худшие опасения. Ведьма из постоянно конкурирующей с ним команды не только рассказала секретную информацию посторонней женщине неизвестного и явно сомнительного происхождения, но и пригласила участвовать в операции кучу постороннего народа. Взгляд Владислава в сторону Игоря был очень пристальным. Прославленный командор смутился под ним, как школьник, застигнутый строгим учителем с сигаретой во рту. Это отчасти компенсировало Владиславу некоторую часть пошатнувшегося было авторитета.

– Что-то не так? – мило поинтересовалась Велина.

– Не совсем, – не менее мило улыбнулся Третьяков оскалом матерого хищника, заставшего бедного ягненка на полянке в гордом одиночестве. – Дело в том, что Мелена не имела никаких прав рассылать приглашения посетить замок. По крайней мере, пока мы не закончим выполнение задания.

– Посторонних? – изогнула бровь Велина. – Не говорите ерунды. – Третьяков удивленно моргнул и открыл было рот, чтобы выразить протест, но его оборвали нетерпеливым жестом руки. – У вас тут подобралась колоритная компания, даже эльфы и бес есть. Интересно, с каких это пор в штат команды истребителей зачисляют перворожденных?

– А они не в штате, – возразил Третьяков.

– Внештатные сотрудники? Так это замечательно! – обрадовалась Велина. – Значит, шабаш в полном составе может считаться внештатными сотрудниками. – Третьяков открыл было рот и захлопнул его, не зная, что сказать. Липай воспрянул духом. Похоже, Мелена не так уж и провинилась. – Сейчас сюда прибудут мои помощники, и начнем поиски.

– А если не секрет, – закашлялся Липай, – сколько сотрудников будет?

– Много. Но не беспокойтесь. Думаю, во дворе все поместятся.

Помощники прибыли оперативно. В отличие от истребителей они не выслушивали вводного инструктажа, не тратили времени на визит в кладовую за провиантом – просто намечали маршрут, выбирали транспорт, а со всем остальным предпочитали разбираться прямо на местности. Они прибыли кто как: кто-то из них предпочел портал, кто-то метлу. На лошади и верхом на других ездовых животных никто замечен не был. Мелена встречала гостей, делилась информацией и отправляла к Велине. Вскоре девушка стала напоминать самой себе конвейер и мечтала обзавестись табличкой с надписью: «Добрый день! Мы ищем ведьму Викторию. Велина на первом этаже, десятая дверь налево».

Не все из прибывших удостоились чести быть взятыми в помощники. Большинство просто слонялось по двору без дела. Весело кружили феи-крошки, беззаботно разминая разноцветные крылья. Кто-то притащил дров, зажгли костер. Вскоре над огнем появился котелок с глинтвейном. Горячий напиток пошел по кругу. Запах вина с пряностями привлек горного орка. Народ сначала удивился, но гнать пришельца не стал: гость все-таки, хоть и страшный на вид и кожа красного цвета. Орку тоже налили, и он остался.

Тщательно отобранные Велиной помощники не называли настоящих имен – только клички. Высокий мускулистый мужчина с прической ежиком, звериным янтарем глаз, выступающими вперед челюстями явно был оборотнем, слишком долго пребывающим в своей звериной ипостаси. О чем ярко свидетельствовали острые клыки, которые с трудом помещались во рту. Он назвался Ищейкой.

Девушка с голубым цветом волос и тонкой, словно прозрачной, кожей назвалась Ундиной; рыжий парень с множеством африканских дредов и кольцом в пупке – Саламандром; высокая, болезненно худая девушка с каштановыми волосами – Дриадой.

Истребители наблюдали за собравшимися в комнате с видом инквизиторов, узревших беснующихся еретиков. Но вмешиваться в происходящее не стали. Гнев толпы хорошо сдерживать, если магией обладаешь только ты, а здесь каждый мог засветить в тебя фаерболом, остальные с удовольствием его поддержат. На подоконник приземлился Филька и принялся вполголоса расспрашивать Драго о происходящем. Эльфы гордо держали нейтралитет, хотя и морщились, словно унюхали что-то очень плохо пахнущее, когда Ищейка проходил мимо. Оборотень спокойно игнорировал перворожденных, и это устраивало обе стороны.

Ищейка медленно, экономными движениями хищника перед броском, обошел пространство вокруг портала, осторожно принюхался, потыкал пальцем воздух…

– Ты еще лизни, – не выдержал Третьяков.

Оборотень радостно осклабился, явив окружающим два ряда отборных, белоснежных, острых как бритва зубов.

– Запросто, – многообещающе хмыкнул он.

– Твое мнение? – вклинилась между ними Велина.

Ищейка задумчиво почесал затылок и глубокомысленно изрек:

– Это портал.

– Неужели? – с фальшивым удивлением расширил глаза Третьяков. – А нам-то, глупым, и невдомек! Спасибо, что просветил.

– Всегда пожалуйста. Обращайтесь в любое время. Особенно в полнолуние я бываю очень отзывчивым.

– Спокойнее, мальчики, – вкрадчиво мурлыкнула Велина, но в ее голосе явственно послышалась сталь. Этакий мягкий намек на крупные неприятности на пятую точку ослушников. – Позже найдете самые густые кусты и там померяетесь, кто чем богат. А пока все дружно напрягитесь и давайте решать общую проблему. На ссоры и мелкие склоки просто нет времени. Если кто-то не согласен, может проваливать на все четыре стороны – я никого держать не буду.

Как ни странно, возражений не нашлось. Все сразу резко посерьезнели, а эльфы дружно зааплодировали ведьме. Велина слегка порозовела от приятного смущения, но не позволила себе долго почивать на лаврах:

– Итак, давайте устроим мозговой штурм. Что мы имеем? А мы имеем телепорт с полностью выдохшейся магией. Подцепить остывший след не представляется возможным, и изучение его ничего не дало.

– Не совсем, – возразил Ищейка. – Я запомнил запах.

– И что это нам дает? – заинтересовался Роландэль. – В смысле практического применения?

– Ну-у-у… – задумчиво протянул оборотень. – Я могу узнать место выхода телепорта, если там окажусь, по запаху.

– Это уже кое-что, – оживилась Велина.

Новгородский задумчиво почесал нос и решил добавить свою ложку дегтя в оптимизм окружающих:

– Не хотелось бы вас разочаровывать, но выход из телепорта может оказаться где угодно. И предугадать, где именно он будет, нельзя. Придется искать вслепую, а это невозможно хотя бы потому, что придется прочесывать местность кругами, что потребует массу сил и времени.

– Почему? – искренне удивился Бес. – Во дворе собралась маленькая армия. С ее помощью мы можем все что угодно – хоть лес прочесывать, хоть пирамиды строить.

– Возможно, пирамиды и сможем, спорить не стану. Я никогда не пробовал строить сооружения из каменных глыб. Но насчет поисков… определенно нет. Видишь ли, народу у нас хватит, но как быть с ориентиром? Запах знает только один оборотень. А как людям узнать, что они уже на месте? Даже если Ищейка объяснит все нюансы и оттенки запаха, человеческий нос все равно не сможет их уловить.

Все пригорюнились, включая оборотня. Он очень хотел помочь, просто не знал как. Если бы он пребывал в своей звериной ипостаси, то виновато поджал бы хвост и прижал уши к голове. Велина ободряюще положила руку ему на плечо:

– Не вини себя. Наши возможности не безграничны, но мы наверняка придумаем что-нибудь еще.

– Да? – оживился тот. – Например?

Все с интересом уставились на ведьму. Велина рассеянным жестом поправила и без того безупречную прическу, повела точеным плечиком и изрекла:

– Здесь присутствует весь шабаш, значит, мы вполне можем обратиться к птицам небесным, гадам ползучим, зверям лесным, а также к стихиям: огню, воздуху, земле и воде.

Истребители удивленно присвистнули.

– Вы действительно все это можете? – С неподдельным интересом вопросил Липай.

Велина кивнула. Это поодиночке ведьмы и колдуны имеют ограниченные возможности, которые напрямую зависят от силы таланта или наличия амулетов-накопителей. А в шабаше силы можно было объединить для достижения общей цели.

– Еще предложения принимаются? – Роландэль поднялся из кресла. – Как всем известно, драконы обладают прекрасным чутьем и могут чуять похищенное у них золото на большом расстоянии. Предлагаю использовать эту способность ящеров.

Васька подпрыгнул на месте, вздыбил шерсть и стал похож на ершик для мытья бутылок.

– На что это наш глубокоуважаемый эльф намекает? – прорычал он. – Я спрашиваю, на что ты, эльфийская морда, намекаешь? Да как ты смеешь обвинять честную ведьму в воровстве!? Да я тебе моргалы выколю и нос на пятку натяну!

Эльфы уважительно посмотрели на кота; сам процесс натягивания носа на пятку их очень заинтересовал.

– Я вовсе не это хотел сказать. – Эльф поднял руку ладонью вперед, пытаясь остановить грядущее кровопролитие. – Просто Ищейка мог бы поделиться учуянным запахом с драконом, и вместе им наверняка удастся напасть на след пропавшей Виктории. Хотя обратиться к стихиям, зверям, птицам и прочей живности тоже не лишнее.

– Согласна, – торжественно кивнула Велина. – Будем работать параллельно.

Они пожали друг другу руки, Роландэль изящно поклонился собранию, развернулся на каблуках и вышел из комнаты.

– Прошу прощения, – осторожно кашлянул оборотень. – У вас есть дракон?

– Да, – спокойно кивнул Киркиэль. – Вторая ипостась Роландэля – черный дракон. И если мы сейчас поспешим, то я даже успею напроситься с вами.

Эльфы торжественно покинули комнату вслед за своим предводителем, оттягивая носок и чеканя шаг, как на военном параде. Липай проводил процессию задумчивым взглядом и обреченно вздохнул:

– Похоже, мы опять остались не у дел.

– Чему ты удивляешься? – криво усмехнулся Лисицын. – Мы народ традиционный, загнанный в рамки инструкции… Куда нам тянуться за прогрессивной молодежью?

– А чем плоха инструкция? – нахмурился Третьяков. – Она нас еще ни разу не подводила.

– Вас, может, и нет, – согласился Липай. – Но, сдается мне, пора искать новые, нетрадиционные методы расследования этого дела, или дело спокойно расследуют без нас.

– И что ты предлагаешь? – живо заинтересовался Новгородский.

– Помощники Велины станут расспрашивать зверье и стихии. Роландэль с оборотнем станут вести поиски сверху… Давайте возьмем на себя нежить.

Истребители растерянно переглянулись. Сроду такого не было, чтобы члены группы с нежитью разговаривали. Убивать – всегда пожалуйста.

– Да кто же с нами станет сотрудничать? – озвучил общие сомнения Лисицын.

Но командора не так просто было смутить.

– Как кто? – усмехнулся он, кивая на филина с графом, вольготно расположившихся на подоконнике. – В нашем распоряжении есть оборотень и вампир. Чем не широкое поле деятельности?

– Мы?! – хором возопила нежить. – Ой, мамочки!

(обратно)

34

Сознание возвращалось медленно. Время тянулось как горячая тянучка, капающая с ложки в миску. Двигаться я не могла. Странно. В сознании красным сигналом зажглось: «Меня парализовало!» Мозг испуганно сжался в серый комок и затрясся. Еще несколько секунд ушло на то, чтобы понять: при открытых глазах видно лучше. Вроде бы всем известная истина, а поди ж ты, вспомнишь далеко не всякий раз. Глаза открывались медленно, неохотно. Казалось, что к векам намертво прицепились пудовые гири и сдвинуть груз нет никакой возможности. Но вот, благодаря мужественной борьбе и невероятным усилиям, глаза слегка приоткрылись. Сначала окружающее показалось сплошным размытым пятном: плясали языки пламени, но жара не ощущалась, что-то шевелилось вдоль стен – то ли причудливые тени, то ли живые организмы. Чувство дискомфорта, помноженное на давящую слабость, порождало внутреннюю дрожь где-то глубоко внутри.

– Где я? – поинтересовалась я у окружающего пространства и не узнала собственный голос.

Хриплый неприятный звук больше походил на карканье вороны, чем на человеческую речь. Я не рассчитывала на ответ, поэтому удивилась, когда он прозвучал.

– Мы находимся в старинном замке, если для тебя это так важно. Хотя, на твоем месте, я не стал бы радоваться этому. В твоем случае это, так сказать, краткий визит.

Я попробовала найти говорившего глазами, но обнаружила, что руки и ноги отказываются повиноваться, спина плотно прижата к прохладной, шероховатой и довольно ровной поверхности. Мне оставались на выбор только два движения – поворот головы либо влево, либо вправо. И этого было явно недостаточно, чтобы увидеть обладателя голоса.

– Кто ты? – спросила я, стараясь не дать нарастающей панике отразиться в голосе.

Конечно, я была совершенно беззащитна – магию применить без помощи рук проблематично. Короче, сделать со мной сейчас можно было все что угодно. Но кому понадобилось сводить счеты подобным образом? И как я вообще здесь очутилась? Я судорожно рылась в анналах памяти, но не находила ничего, что могло бы прояснить ситуацию. Последнее, что я запомнила, – это крепость на горе и как меня затянуло в портал. Но как я выходила из него и что именно оказалось на другом конце… Непонятно. Может, это Правитель клана Золотого Дракона бесчинствует? Но зачем? Мало ему прилюдного прощания (читай изгнания) загостившейся ведьмы, так он решил еще и поиздеваться? Ну просто маньяк какой-то! И как таким власть доверяют? Непонятно.

– Кто я?! – возопил неизвестный, и голос его громовым эхом прокатился по залу, отражаясь от стен. – Ты еще смеешь интересоваться, кто я? Я тот, кто остался в живых после варварского разрушения своего замка! Я тот, кто совершил самую большую ошибку в своей жизни, пустив на порог ведьму-разрушительницу! Я тот, кто превратился в бомжа посередине леса! Я тот, кто решил поквитаться наконец. Молись, ведьма! Пришел час расплаты!

И он разразился гомерическим хохотом. Я невольно поежилась на своем неудобном ложе. Надо же, я как-то совершенно позабыла о ставшем бездомным некроманте.

– Дельфициус? – неуверенно поинтересовалась я.

Смех прекратился так внезапно, словно кто-то нажал кнопку «стоп» на магнитофоне.

– Да, это я! – торжественно заявил некромант. – А у тебя были сомнения? Ты так много разрушила чужих замков, что никак не можешь вспомнить их хозяев поименно?

Я решила не развивать эту тему. И так мужик слишком расстроен.

– Дельфициус… – Мой голос звучал мягче воркования голубки. – Может быть, вы меня развяжете. Я, конечно, не жалуюсь, но как-то неловко беседовать с человеком, лежа на спине.

Раздался такой звук, словно маг активно почесывал затылок, раздумывая над моим предложением.

– Нет. На это я пойти не могу. Лови потом тебя по всему замку… Да и занят я.

– Чем? – не удержалась я от любопытства.

– Очень важным делом. – Заговорщицким тоном сообщил он. – Готовлю тебя к жертвоприношению. Но, если тебе очень скучно, в твоем распоряжении Тимофей. Думаю, он с удовольствием продолжит интересную беседу. А я пока, с вашего позволения, восстановлю в памяти некоторые подробности ритуала.

Некромант зашуршал страницами какого-то фолианта. Интересно, что там написано? И хочу ли я это знать? При слове «жертвоприношение» меня посетило острое ощущение дежавю. Помнится, при посещении одного из Темных миров один совершенно неадекватный колдун тоже собирался принести меня в жертву демону. Повезло, что демон оказался знакомый и вместо умерщвления меня, одиноко распятой на нестерильной каменной поверхности жертвенника, утащил самого мага, а то Дельфициусу просто некого было бы приносить в жертву… Впрочем, и замок его наверняка был бы цел и невредим.

Тимофей присел рядом со мной. Вихрастое рыжее чудо шмыгнуло носом и поинтересовалось:

– Что именно хотите знать?

– Все, – обреченно вздохнула я, прикидывая, насколько велик шанс, что демон, которого собираются призвать (а зачем еще нужны жертвоприношения?), окажется моим знакомцем.

Как ни крути, шансов получалось маловато. И это обстоятельство вгоняло в тоску.

– Ну… – Тимофей задумчиво почесал рыжую макушку, шмыгнул носом, вытер его рукавом черной мантии и взгромоздился на край моего импровизированного ложа. – Сначала было слово. И слово это было…

– …Придурок, – в тон ему откликнулась я. – Мне не надо рассказывать о том, что случилось за несколько миллионов лет до нашей эры. И зарождение вселенной меня тоже мало интересует.

– На вас, ведьм, не угодишь, – набычился он. – А будете ругаться, вообще рассказывать перестану.

Слова парнишки подействовали как ушат холодной воды после горячей парилки. Если он выполнит угрозу, я так и помру во цвете лет, не узнав напоследок, зачем такие жертвы с моей стороны. А так, может, в процессе придумаю что-нибудь занимательное, что разрушит планы озлобившегося некроманта.

– Извини. Беру свои слова обратно. Но меня действительно мало интересуют события далеких лет.

– А чего рассказывать-то?

– Ну-у-у… – неопределенно протянула я. – Попробуй объяснить, зачем твоему наставнику понадобилось приносить меня в жертву кому-то.

– А-а-а! – Вихрастое чудо заерзало на краю моего импровизированного ложа, как будто по ошибке вместо камня присело на муравейник. – Это можно. Я не некромант, я только учусь… И всех тонкостей пока не понимаю…

– Но ты наверняка очень способный ученик. – На всякий случай польстила я парнишке.

Тот залился краской, как маков цвет, так что многочисленные веснушки потерялись в новом оттенке лица. Ему явно было приятно.

– Вам известно, чем занимаются некроманты?

Я кивнула:

– Зомби делают.

– Именно, – радостно заулыбался парнишка, словно только что помог мне узреть свет истины. – Некроманты поднимают зомби. Но моему учителю попала в руки книга, где сказано, что некогда некроманты занимались не только мертвецами… – Тимофей с загадочным видом наклонился ко мне. – Они могли управлять нежитью.

– Что?! – удивленно воскликнула я и попыталась сесть, но только нелепо дернулась и ойкнула.

– Да-да, – доверительно сообщил ученик. – Раньше даже вампиры охотились на некромантов, как на потенциальную угрозу. Но со временем многие знания были отнесены к запретным или просто утеряны. А сами некроманты стали довольствоваться природным даром – властью над мертвыми.

– Иными словами, Дельфициус решил возродить былую славу некромантов? – Тимофей кивнул. – Хорошо. С этим вопросом все ясно. Но при чем тут я? И почему я вынуждена лежать на неудобной поверхности?

– Потому, моя дорогая, – Дельфициус с громким хлопком захлопнул книгу, – что вы изволите лежать на жертвенном камне. Но не беспокойтесь, лежать вам осталось недолго. Не успеете подхватить радикулит. Мы начинаем ритуал!

Он хлопнул в ладоши, и на стенах вокруг ярким светом вспыхнули факелы. Позер. Тоже мне, шоумен нашелся. Мог бы разориться на приличные спецэффекты. А то антураж тянет максимум на тройку.

Некромант появился в моем поле зрения, сжимая старческими руками огромный нож с черной ручкой. Взъерошенный, с бородой, стоящей дыбом, и безумными глазами, Дельфициус сильно смахивал на сбрендившего маньяка. Я стала впадать в панику.

– По-моему, ты несколько преувеличиваешь размеры этого перочинного ножичка, – вклинился в сумбурно мельтешащие в перепуганном мозгу мысли Ахурамариэль.

«Ножичка? –возмутилась я. – Думаю, я имею право на некоторую неадекватность, когда перед моим лицом размахивает жертвенным ножом окончательно спятивший некромант. Меня, между прочим, в жертву собираются принести».

– Еще не все потеряно, – возразил клинок.

«То есть мне пока не вскрыли вены и кровь не капает в жертвенную чашу, а значит, все в порядке и жизнь прекрасна?»

– Что-то в этом роде. Коли тебя не убили сразу, всегда есть шанс сбежать прямо во время пытки или, как в твоем случае, во время жертвоприношения.

«Ты полон оптимизма, друг мой. Жаль только, что я его не разделяю».

– Тимофей! Защитный круг!

Парнишка сорвался с места и диким мустангом обскакал окружность, старательно выводя линию на полу белым мелом. Судя по скорости передвижения, круг получился тот еще. К начертанию защитных рун подошли новаторски: просто разложили внутри периметра в нужном порядке трафареты и заполнили их белой краской из баллончика. М-да. Даже некроманты не чужды веяниям прогресса. Впрочем, оперативность некроманта и его рыжего ученика не радовала. Все-таки ведущую роль в ритуале придется сыграть мне, а мое мнение на этот счет просто позабыли спросить.

Затем Дельфициус и ученик вместе приволокли две деревянные кафедры: одну поменьше, другую побольше. На большую Дельфициус торжественно водрузил здоровенный фолиант в черной кожаной обложке. На маленькую положили простую общую тетрадь.

– Жертвенную чашу! – резко скомандовал некромант.

Рыжий метнулся куда-то в сторону и вернулся с чашей из черепа, оправленного в золото. По крайней мере, моя кровь будет слита в драгоценный сосуд, а не в первую попавшуюся консервную банку. Слабое утешение, но другого нет. Затем настала очередь треноги с жаровней горячих углей. Приспособление явно собирались использовать для воскурения благовоний. Его установили точно по правую сторону от большой кафедры, для удобства некроманта.

– Ну, кажется, все, – удовлетворенно вздохнул Дельфициус, по-хозяйски оглядывая созданную композицию.

Прямо художник в творческой мастерской.

Тимофей устроился рядом с учителем, как рыжая неказистая копия некроманта. Видно было, что он изо всех сил пытается подражать мастеру, но выходила скорее нелепая пародия.

Паника во мне улеглась. Она уютным клубком свернулась где-то в глубине, готовая возродиться вновь в любой момент и выжидающая случая. Почему-то стало совершенно все равно, что произойдет со мной дальше. Лишь бы быстрее. Надоело лежать на жертвенном камне привязанной как ягненок.

– Что ж… – Дельфициус довольно потер руки и открыл свой фолиант. – Пожалуй, начнем.

Он водрузил золотое пенсне на нос и прочистил голосовые связки, словно певец перед распевкой. Тимофей мягко скользнул за свою кафедру и проделал те же манипуляции, только пенсне у него не было, поэтому ученик просто с важным видом почесал переносицу.

– Страница триста три, второй абзац сверху, – возвестил некромант.

Рыжий пригладил непокорные вихры и зашелестел страницами. Некромант в очередной раз поправил пенсне и начал читать. Слова древнего языка слетали с его уст и гулким эхом отдавались в каменных стенах. Да, акустика в помещении была хорошая. Интересно, для чего оно построено? Не для концертов же.

– А о чем-нибудь более умном ты подумать можешь? – ехидно поинтересовался Ахурамариэль.

«Например?» – заинтересовалась я.

– Например, подумай, как сбежать раньше, чем тебя зарежут, как скудоумную овцу на бойне, – вызверился он.

Я задумалась. Ахурамариэль прав. Надо бежать. Но как? Колдовать я не могу, никто на помощь не спешит. Удивительно, женихов хоть в бочках соли, а спасать никто не собирается. Может, лошадь белую найти не могут?

– Почему белую?

«Как почему? Принцам по должности положено спасать девиц непременно на белом коне».

– О боги! Ну почему меня угораздило попасть в тело любительницы сказок?! – театрально воскликнул клинок.

«Не нравится – можешь съехать», – отрезала я.

Меч понял, что перегнул палку, и решил зайти с другой стороны.

– Ты находишься в плену предрассудков. В наше время гораздо проще нос к носу повстречать огнедышащего дракона, чем увидеть спешащего на помощь принца. То ли принцев стало меньше, то ли им просто лень, рискуя жизнью, спасать похищенных девиц, когда вокруг множество дам вовсе не нуждаются в самовывозе из чьего-то логова, и драться ни с кем не надо – хоть сразу к алтарю. Поэтому спешу еще раз напомнить древнюю мудрость, которую никто не отменял: спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Тем временем голос некроманта усилился, окреп, загудел металлом. Ему вторил более звонкий речитатив ученика. Правда, Тимофей часто не совсем точно произносил некоторые слова, но общего впечатления это не портило. Вдруг Дельфициус сделал эффектную паузу и резким взмахом старческой руки швырнул на горячие угли щепотку какой-то дряни. Густой, жирный дым повалил во все стороны. Мы дружно закашлялись. Эта гадость, называемая по недоразумению «благовоние», попадая в нос, вызывала безудержный чих вперемешку с надсадным кашлем, глаза нещадно слезились, а из носа текло. Ей-богу, гораздо гуманнее было придушить меня подушкой – я приняла бы смерть с благодарностью, – но, похоже, они решили еще и пытать перед смертью. Садисты.

Когда дым немного рассеялся, Дельфициус шумно высморкался в сомнительной чистоты носовой платок, поправил сбившееся на кончик носа пенсне и взял в руку жертвенный нож. Просто удивительно, каким огромным смотрится лезвие, когда его подносят к твоей руке с твердым намерением вскрыть вены. Клинок показался мне размером с мачете.

Дельфициус спокойно (а чего ему волноваться, не его же кровь обагрит жертвенный алтарь!) приложил нож к моему запястью. Я невольно дернулась. Сталь оказалась холодной.

– Не дергайся, – осклабился некромант. – Еще порежешься.

Это он шутит так, что ли?

Он чуть-чуть поднял лезвие, замер на мгновение и полоснул прямо по венам. Резкая боль – и кровь потекла темным ручейком прямо в выдолбленное углубление. Это был последний шаг, круг замкнулся.

Я тысячу раз чувствовала, как закрывается круг, но сейчас все было иначе. Магия оказалась холодной на ощупь и несла с собой запах могильного тлена и смерти.

– Ты еще всплакни, – зло предложил Ахурамариэль. – После будешь писать книгу «Как я была жертвой злобного некроманта». Сейчас надо о другом думать. Ну сделай же что-нибудь! Не лежи бревном!

Но на меня нахлынула какая-то апатия, и глас вопиющего меча на подвиги не вдохновлял. Я глубоко вздохнула и прислушалась к ощущениям организма. Боль в запястье была ноющей, саднящей и какой-то далекой. Короче, терпеть можно. Мысли текли ровно и неторопливо, как спокойная полноводная река с тихим течением. Вот сейчас помру, и никто не узнает, где могилка моя, никто не пойдет за гробом, никто не станет плакать и кидать цветы на белый саван… У меня и гроба-то не будет…

– Тьфу! – в сердцах сплюнул меч. – Сентиментальная идиотка!

«Попрошу относиться с уважением к моим душевным переживаниям», – насупилась я.

– Вместо того чтобы предаваться душевным страданиям, лучше вглядись в окружающее действо. Вон Дельфициус мечется, как кошка на раскаленной крыше. Похоже, что-то пошло не так.

Я растерянно моргнула и огляделась по сторонам. Дельфициус ожесточенно листал свой фолиант. Заскучавший Тимофей не смел лезть с вопросами к учителю и скучал, пиная ножку медной треноги.

– Может, я что-то не прочел? – кусал в исступлении губы некромант. – Да нет… Я все прочел… Не понимаю! – Маг принялся заламывать руки. – Я нашел этот фолиант!.. Я чуть не погиб, доставая его! Я унижался! Пресмыкался! Пошел на сделку с этой эльфийской идиоткой, жаждущей мирового господства! Я собрал благовония, нашел подходящую жертву… И что?! Все пошло прахом?

Некромант нервно заметался внутри круга, как пойманный в коробку таракан.

– Да-а-а, – задумчиво протянул Тимофей. – Все просто дракону под хвост…

При словах ученика маг подпрыгнул на месте, будто кто-то ткнул его шилом в филей.

– Точно! – возвестил он, бешено тараща глаза на побелевшего от ужаса парнишку. – Дракон! Как же я сразу не догадался… Для такого сложного заклятия нужна не жертва… а супержертва! Тимофей, иди в темницу и приведи сюда Змея. Будем его в жертву приносить.

Ученик поборол страх и поинтересовался:

– А че я-то?

– А кто? Я?

Рыжий шаркнул ногой по каменной плите, но с места не сдвинулся.

– Тимофей! – Некромант угрожающе навис над учеником. – Приведи Змея!

Парнишка насупился и поплелся было в сторону двери, но наткнулся на контур круга как на невидимую преграду и остановился как вкопанный.

– Тимофей! Я кому сказал?!

Парнишка вжал голову в плечи, шмыгнул носом и сообщил:

– Вы же не прочли заклинание завершения.

Каждый уважающий себя маг прекрасно знает, для чего чертится защитный круг. Знает и то, что покидать его без завершения заклинания никому не рекомендуется. Были случаи, когда не вполне сформировавшийся демон просто порвал магов на множество кусков. Тимофей помнил об этом, чем вызвал мое невольное уважение.

– Не говори ерунды! – Некромант побагровел и принялся надуваться, как будто кто-то накачивал его насосом. – Здесь не требуется заклинание завершения. Магия не сработала. Иди, я тебе сказал.

Тимофей вжал свою рыжую голову в плечи, но с места не сдвинулся, стоял насмерть. Дельфициус четко осознал, что сдвинуть ученика с места можно только на буксире, и топнул ногой с досады. Ну почему такой грандиозный замысел может сорваться из-за нерешительности суеверного дурака! Вот и набирай после этого деревенских парней в обучение. Некромант демонстративно прошествовал до меловой линии и… остановился. Смех смехом, а вдруг и правда вызванное из темного небытия нечто кровожадно поджидает своего создателя где-то за чертой. Бр-р-р… Старик невольно вздрогнул от страха.

Мне стало холодно и потянуло в сон, но спать на камне… Этак и ревматизм заработать можно.

– Я, конечно, не жалуюсь, но меня в жертву сегодня будем приносить или нет? У меня уже руки-ноги затекли… и весь организм тоже.

Мое в целом невинное замечание подействовало на Дельфициуса, как удар бича на дикую лошадь: он совершил скачок вверх, приземлился на меловую черту, завизжал от ужаса и заметался по периметру, как тигр по слишком тесной клетке.

– Ну почему?! – вопил он, вцепляясь в собственные седые космы. – Почему в древних фолиантах опускают самые интересные подробности? «Нужно принести Великую жертву», – пишут они. А что это за жертва? Человек? Слон? Может, дракон?.. Конечно, – некромант почесал затылок, – можно попробовать пожертвовать эльфийского принца, полугоблина или Змея наконец… – Старик вперил пристальный взгляд в меловую черту на полу, словно ожидал, что она вдруг оживет и дотянется до двери.

Черта проявила полную несознательность и гипнозу не поддалась. Дельфициус глубоко вздохнул и уставился на собственного ученика. Видимо, рассчитывал, что с парнишкой больше повезет.

– Тимофей… – угрожающе протянул он. – Живо в темницу за жертвами! Розгами выпорю…

Рыжий бросил испуганный взгляд сначала на учителя, затем на пространство за кругом и решил, что неизвестность гораздо страшнее розог. Встречу с разъяренным демоном еще никто не переживал, а после экзекуции наставника просто придется с недельку поспать на животе.

– Вот послали боги ученичка! – всплеснул руками некромант.

Я не выдержала и тихо рассмеялась. Старик вытаращился на меня, как мышь на мешок крупы.

– Первый раз вижу такую жертву. Ее крови лишают, а она веселится.

– Может, она с ума сошла, – выдвинул предположение Тимофей. – От ужаса.

– Сами вы с ума сошли! – оскорбилась я. – Причем оба. Некроманты хреновы… Что такое Великая жертва не знаете, а туда же… нежитью повелевать намереваетесь.

Некромант недобро прищурился, раздраженно поправил пенсне, некстати съехавшее на нос, и гордо подбоченился:

– Дожил! Каждая ведьма-недоучка меня, именитого некроманта, поучать норовит! Да я столько зомби поднял, сколько волос на твоей пустой голове!

Тимофей смерил меня уничижительным взглядом и преисполнился гордости. Вон какой у него наставник! Этакую уйму зомби поднял. Он попробовал представить, сколько это, и обомлел от ужаса. По самым скромным прикидкам, такое количество мертвецов заполнит весь замок доверху и еще во дворе складывать придется…

– Ты действительно некромант, – спокойно согласилась я. Меня нещадно тошнило, к тому же сознание заволакивала какая-то темная дымка. Я судорожно сглотнула. – Но некромант ты хреновый… Любой старшекурсник Академии знает, что Великой жертвой в магии называют самопожертвование…

– Что? – в унисон выдохнули Тимофей с Дельфициусом.

Нет, ну пацан еще ладно, а учителю его быть таким наивным просто неприлично. Неужели непонятно, что если бы заклинание активировалось путем водворения на жертвенный алтарь первой попавшейся девицы, нежитью распоряжался бы любой дурак. А так все становится на свои места. Чтобы получить желаемое, надо пожертвовать собой. Значит, конечным результатом насладиться не придется. Преподнести плоды своих рук кому-то еще, а самому тихо и благородно сыграть в ящик. Не такой некроманты народ, да и редко кто станет за здорово живешь подставлять запястья под жертвенный нож.

– Короче, ребята, если наш глубокоуважаемый подниматель зомби не собирается вскрывать себе вены, придется меня отпустить…

– Отпустить? – со смешком переспросил Дельфициус. – Вот еще! Замок мой кто мне возвращать будет? Нет, дорогуша, все, что ты тут наплела, ровным счетом ничего не стоит. Чего не выдумаешь, чтобы жизнь свою спасти.

Внутри всколыхнулось глухое раздражение:

– Но это правда!

– Очень может быть, – согласно закивал некромант. – Так мы сейчас проверим.

– В каком смысле? – наморщила лоб я.

– Может, заклинание не сработало именно потому, что ты еще жива, – предположил он.

И этот паразит Тимофей послушно закивал как китайский болванчик. Ну все! Море трупов, гора костей!

– Очень многообещающее заявление, – ехидно хмыкнул меч. – И как ты собираешься его осуществить?

«Сейчас увидишь», – фыркнула я.

Все. Решила. Осталось только сделать. Теперь главное – не закрывать глаза – усну. А сон и смерть для меня теперь синонимы. Я облизнула пересохшие вдруг губы и попыталась другим зрением рассмотреть сформированное уже заклинание. Осталось ли в нем еще хоть что-то, что удастся использовать? Меч прочел мои мысли и затих. Решил не мешать сосредоточиться. И правильно – с каждым толчком слабеющего сердца это становилось все труднее сделать. Хотелось отдаться на милость подступающего на мягких лапах сна и скользнуть в благословенное небытие. Я упрямо тряхнула головой. Нет! Так просто им от меня не избавиться! И магический круг им не поможет.

– Постойте, а у вас действительно есть эльфийский принц? Или это шутка такая?

Магические линии были на месте. Более того, заклинание жило, в его центре пульсировали зеленые нити силы, готовые сработать, послушные воле создателя. Осталось только понять, как перехватить его и активизировать.

– Почему шутка? Принц реальный. Я бы даже дал его пощупать, только Тимофей боится из круга выйти.

– Между прочим, кровь – самая сильная составляющая некоторых видов магии, – изрек Ахурамариэль.

«Это ты к чему?»

– К тому, что твоя кровь льется в жертвенную чашу, а чаша касается одной из нитей заклинания.

Я чуть не подпрыгнула от радости, но железные браслеты ковали на совесть, и я дугой выгнулась на столе.

– Что случилось? – тут же заинтересовался маг.

– В бок что-то кольнуло, – солгала я.

– Бедняжка. – С деланым сочувствием протянул он. – Ну ничего… Скоро тебя перестанет интересовать бренная оболочка и временные неудобства сменятся покоем и сном… вечным сном.

Какой же он добрый… Просто душка! Умилилась я. Кровь медленно, но верно покидала мое остывающее тело. Я попробовала представить, как красная тягучая капля вместе со своими сестрами сливаются в тонкий ручеек в желобке и стремятся стечь в жертвенную чашу. Их магия поднимается по стенкам благородного сосуда и тянется прямо к тонкой, незримой для невооруженного глаза линии заклинания. Линия сначала упруго дернулась, как нить паутины, в которую угодила неосторожная мошка, и замерла в терпеливом ожидании. Я тоже ждала. Сердце испуганно замерло в груди. Неужели не вышло?.. Будет ли еще один шанс? Еще одна попытка? Хватит ли времени и сил или сознание окончательно померкнет, прежде чем заклинание подчинится моей воле?

Казалось, ничего не происходит, но тут центр заклинания едва ощутимо вздрогнул. Слабенько так, но я почувствовала. В глазах потемнело. Я снова облизнула губы и слабеющим голосом шепнула:

– Кровью своей я призываю вас… – Кажется, сердце пропустило один такт. Только бы успеть. Я попыталась сосредоточиться, но мысли ускользали и растекались, словно чернила по столешнице. – Кровью своей я оживляю вас…

– Что это такое она делает? – Кажется, удивленный голос принадлежал Тимофею.

– Понятия не имею. – Это уже некромант.

Я мстительно усмехнулась, продолжая шептать:

– Кровь моя – пища ваша… Одна плоть, одна кровь, одна воля, одна душа… Кровь от крови моей, плоть от плоти моей… Восстаньте, дети мои… Восстаньте и служите мне!!!

Казалось, все силы ушли на последний то ли хрип, то ли вопль. Я закашлялась, из горла вырвался какой-то булькающий звук. И… заклинание сдетонировало. Под натиском магии я на миг потеряла способность дышать. Разряд, похожий на электрический, пронзил мое тело. Мне показалось, будто у меня вспыхнула кожа и я сгораю заживо на своем алтаре, не в силах даже попросить помощи.

Никогда я не ощущала ничего подобного! Сила текла, распространялась, как круги по воде, все дальше и дальше, пока не покрыла весь пол в замке и всю землю толстым ровным слоем, как туман прохладным осенним утром. Я чувствовала нежить – всю нежить, которая кишмя кишела в этом странном лесу и была заперта в самом замке… Но не только их. Еще я чувствовала каждый труп, каждую древнюю могилу. Чувствовала, как они восстают из праха – эти дряхлые скелеты людей и нелюдей, каких-то зверей и даже нежити.

Некромант не мог не почувствовать эту мощь. Он бросился к границе круга, но было уже поздно. Я услышала, как дверь распахнулась от мощного удара и в комнату ввалилось что-то, что заставило некроманта взвыть от ужаса и кинуться к центру в надежде, что меловая черта на полу сможет защитить его и ученика от жути, что шла, ползла, бежала сюда, подгоняемая единственным желанием: быть мне полезными.

Дельфициус тонко, по-бабьи, взвизгнул и метнулся ко мне. Раздался треск материи.

– Учитель! Вы сошли с ума? Зачем вы рвете на себе одежду?

Голос Тимофея был полон ужаса.

– И тебе советую сделать то же самое!

– Думаете, если нежить увидит нас обнаженными, решит, что мы слишком тощие и невкусные?

– Нет. Я надеюсь, что, если мы перевяжем эту зловредную разрушительницу замков, монстры нас пощадят. Боюсь, ее смерти мы не переживем.

Я усмехнулась, разглядывая как бы со стороны тощее, бледное тело старика, который сорвал свой плащ и наклонился надо мной. Тимофей тоже больше напоминал кузнечика, чем парня: ему явно не хватало физических упражнений. Самое удивительное, что я их действительно видела: они суетились вокруг моего распластанного на жертвеннике тела, пытались остановить кровь и заботливо перевязывали окровавленные запястья кусками материи…

Стоп… Как я могу видеть себя со стороны? Неужели я уже того… умерла? Почила в бозе… Пала жертвой мстительного некроманта… Я не видела ни белого коридора, ни света в конце тоннеля, ничего подобного, и чувствовала себя обделенной. В горле родился какой-то звук, кажется, шипение… Теперь у меня была целая вечность для жалости к себе. Отчего не начать прямо сейчас? Я плюхнулась на пятую точку, опустила вниз голову и… обнаружила огромные чешуйчатые лапищи грязно-зеленого цвета, с внушительными серповидными когтями. Ой, мамочки! Это еще что?

(обратно)

35

Ищейка поднял вверх голову и принюхался. Роландэль пролетел над оборотнем на бреющем полете.

– Я знаю, где она! – крикнул Ищейка, хотя не был уверен в том, что дракон его услышит.

С другой стороны, древняя раса драконов славилась остротой зрения и слуха. Подтверждая этот исторический факт, черный зашел на посадку. Мощные крылья подняли тучу пыли, когтистые лапы ударили по земле, как стенобитное орудие, желтые глаза с поперечными зрачками не мигая уставились на оборотня. Когда тебя внимательно изучает пара драконьих глаз размером с тарелку, это впечатляет. Ищейка невольно осадил назад, споткнулся о выступающий из земли корень и с размаху грохнулся на пятую точку. С равновесием у оборотней все в порядке, просто он не привык к тесному общению с реликтовыми ящерами, пышущими огнем.

– Я видел комнату, где ее держат… Правда, не знаю, где она находится, – сообщил Ищейка.

Роландэль раздраженно выдохнул, из ноздрей вырвались струйки дыма. Оборотень мужественно подавил в себе инстинктивное желание виновато съежиться на земле, чтобы гнев дракона миновал такое ничтожество, как он.

Филька и Драго дружно спикировали в подлесок к сводной группе истребителей.

– Я знаю, где искать Викторию! – радостно возвестил филин.

– Только вам это не понравится, – грустно вздохнул мышь.

Истребители внимательно уставились на нечисть. Как-то не принято в среде борцов с разного вида нежитью привлекать для своих целей саму нежить. Есть в этом нечто противоестественное.

– Это еще почему? – осторожно переспросил Игорь.

Все остальные мысленно проголосовали за вопрос командора. Ответ желали знать все.

– Это мой родной замок Носфератус. А стоит он посреди Адовой Глыщобы, где водится много жуткой нечисти.

Народ уважительно присвистнул. Добровольно соваться в естественный заповедник разнообразнейшей жути не хотелось никому: слишком уж дурацкий способ покончить с собой, к тому же весьма болезненный. Героизмом здесь даже не пахло, только дуростью. Народ заметно приуныл. Только Васька воинственно вздыбил шерсть на загривке и прорычал:

– Ну? И за чем же дело стало? Неужели среди истребителей не найдется смельчака, готового рискнуть, спасая жизнь дамы?

Истребители замялись. Кот смерил всех внимательным взглядом и презрительно фыркнул, топорща усы:

– Понятно! С рыцарями в наш век напряженка… Граф! Вы сможете найти Роландэля?

– Разумеется, – откликнулся мышь. – Дракона в небе трудно не заметить.

– Замечательно, – потер пушистые лапки фамилиар. – Тогда окажите мне любезность: передайте ему, что мне известно местонахождение Виктории и я жду его во дворе крепости.

Мышь отвесил коту изящный поклон:

– Вот истинная преданность, которая заставляет гордиться нашим знакомством. Я с радостью передам ваше послание, мой отважный друг.

Вампир резко взмахнул крыльями и ввинтился в небо, следом за ним исчез филин. Васька смерил истребителей презрительным взглядом и с тихим шорохом исчез в ближайших кустах.

– Как-то нехорошо получилось, – прервал неловкое молчание Новгородский. – Какой-то кот, пусть и говорящий, ведет себя так, будто истребитель он, а не мы.

– Согласен, – тряхнул головой Игорь. – Мне стыдно, что мы спасовали перед какой-то Адовой Глыщобой. Не знаю, как вы, а я, пожалуй, составлю компанию коту. Настаивать на чьем-либо участии я не могу и не имею права. Если кто-то надумает – милости прошу, если останется – осуждать не стану.

И он отправился вслед за котом. Остальные, как один, двинулись следом. Никому не хотелось показать себя трусом. Как известно, истребители своих не бросают.

Во дворе крепости царили суета и сумятица. Участники шабаша проверяли метлы, крепили снаряжение и взлетали вверх. Мелена с нескрываемой завистью смотрела им вслед. Лишенная транспорта ведьма не могла последовать за товарками. Ей оставалось лишь наблюдать за приготовлениями с земли и провожать глазами спешащий народ. Внезапно к ней сверху спикировала хорошенькая ведьмочка. Она лихо осадила метлу прямо у ног ошарашенной Мелены и весело рассмеялась, тряхнув огненно-рыжей гривой волос:

– Прыгай!

Мелена не заставила себя ждать. Она легко оседлала метлу позади ведьмы, обхватила ее тонкий стан, и метла взвилась в воздух. Истребителям оставалось только позавидовать более удачливой ведьме. С ними поделиться транспортом никто и не подумал. Неподалеку, заложив передние лапы за спину, мерил землю лапами кот, его пушистый хвост нервно подергивался от нетерпения.

Крепостной двор уже опустел, когда на него, вздымая пыль перепончатыми крыльями, сел черный дракон и сопровождающая его нежить: вампир в облике летучей мыши, филин и Ищейка. Все трое вольготно расположились на спине крылатой рептилии, благо гребенчатая спина была достаточно широкой и длинной, чтобы на ней с комфортом могли путешествовать пять-шесть человек. Ищейка зорким глазом заметил среди встречающих кота и без излишних предисловий спросил:

– Ну как?

– Не нукай, не запряг, – ничуть не смутился фамилиар.

Впрочем, оборотень замечание кота проигнорировал.

– Ты обещал сказать, где ведьма.

– Обещал – скажу. Только вы меня берете с собой.

Оборотень принялся было возражать, но дракон с невозмутимым спокойствием, присущим всем хладнокровным, задавил попытки в зародыше. Роландэль с элегантностью, странной для такого большого организма, опустился на передние лапы, приглашая кота на спину. Васька не заставил себя ждать и рысью скользнул в зазор между костяными наростами.

– Вика в Адовой Глыщобе, в замке Драго Носфератуса. Трогай! – На одном дыхании скомандовал он.

– Что?! – обалдело вытаращился Ищейка.

И тут дракон тронул, да так, что уши заложило от встречного ветра, а мыша с филином просто сдуло с костяного нароста. Вампир с оборотнем дружно выругались, выражая единодушное отношение нежити к выкрутасам реликтового ящера, и шустро замахали крыльями, торопясь нагнать. Драконы быстро летают, их даже оборотню не догнать.

Игорь проследил за полетом ящера, приложив руку козырьком ко лбу:

– Хорошо летит.

Третьяков поднял голову и тоже полюбовался быстро превращающимся в черную точку драконом.

– Согласен. Летит очень даже замечательно. Хотелось бы узнать, а как мы доберемся до замка?

– Полагаю, так же, как и мы. – Серебряный голос Киркиэля прозвучал неожиданно. Липай мысленно надавал себе пощечин за расхлябанность. Пока он любовался красотами природы, целый отряд эльфов подкрался незамеченным. Похожее чувство испытывали и остальные истребители.

– Кстати, а как мы туда попадем? – радостно поинтересовался Бес.

Киркиэль поморщился, как от зубной боли. Видно было, что наличие в команде этого жизнерадостного обормота нравится ему, как сверло стоматолога.

– Есть такая штука, дорогой бесенок, наверняка ты о ней слышал: телепорт называется.

Ирония сочилась так густо, что ею можно было бутерброды намазывать.

– А в чем подвох? – настороженно прищурил левый глаз Новгородский. – Насколько я понял, вы и сами знаете, где наша непредсказуемая ведьма находится. Зачем же вам понадобилось помогать нам с перемещением?

– Никакого подвоха, – мило улыбнулся эльф. Он вообще мог казаться окружающим белым и пушистым, если желал этого. – У нас нет магии, зато есть накопители. Вы можете колдовать, но сами явно не справитесь. Предлагаю объединить усилия…

Черный дракон летел над Адовой Глыщобой. Воздух звенел от взмахов могучих крыльев. Кот и оборотень зажали уши руками и лапами, чтобы не оглохнуть. Мышь с филином держались в фарватере змея. И Роландэль и его пассажиры держались намного выше деревьев. Памятуя о репутации Глыщобы, можно было предположить, что проживающая там нечисть вполне способна выпрыгнуть вверх с ближайшей сосны и вцепиться в брюхо дракону.

– Вот он! – Мышь увидел родные стены и кинулся к морде Роландэля.

Тот нервно клацнул на мелочь зубами, чтобы не мельтешил. Дракон без подсказки понял, что одиноким замком посреди Глыщобы может быть только Носфератус. Если где-то и существует очередь из желающих построить дом, то определенно не здесь. Дракон зашел на посадку, сделал круг над каменными зубцами… и обомлел. Весь двор был заполнен нежитью. Их было много, даже какие-то скелеты притащились, хотя непонятно было, каким образом кости крепились друг к другу, если сухожилий и связок не сохранилось.

Первым порывом Роландэля было сжечь их всех. Он даже набрал воздух в легкие, но выдохнуть пламя из пасти не успел. Вездесущий кот ловко пробежал по чешуйчатой шее и свесился со лба наподобие оригинальной челки.

– Даже не думай, морда змеиная! – настоятельно порекомендовал он. – Я тебе собственными когтями все глаза выцарапаю.

Дракон недовольно рыкнул.

– И нечего на меня рычать! Сначала спасем Вику, а потом делай что хочешь.

Роландэль разочарованно вздохнул и пошел на снижение. Ваське пришлось держаться за скользкую чешую. Эльф мстительно улыбался про себя. Убивать любимца Вики он не собирался, но ведь кот этого не знает.

Нежить во дворе почтительно расступилась перед драконом, благоразумно предоставив место для посадки, если слово «благоразумие» вообще применимо к нежити; сбежать твари не сбежали, но и нападать не торопились. У Роландэля создалось такое впечатление, словно они ждали чьего-то приказа. Он с подозрением покосился на каменную громаду замка. Надо отдать должное вампиру: жилище он отстроил вполне соответствующее личности жильца… или нежильца? Мрачное строение словно материализовалось из готических романов, тех, где местом действия служит старый замок с привидениями, где в каждом случайном шорохе пыльных портьер чудится приближение чего-то сверхъестественного, а в стрельчатые окна заглядывает неупокоенный дух.

Дракон покосился на окружающую его нежить. Интересно, что они здесь делают в таком количестве? Да и запах от тварей исходил специфический: пахло склепом, рептилиями и гниющей плотью. Бр-р-р! Роландэль очень сожалел, что не имеет возможности поморщиться и что противогазов для драконов не выпускают. Однако странная компания подобралась! Многие твари в обычных условиях не брезговали каннибализмом, и потому видеть их стаей было странно. Эльф пригляделся к нежити пристальнее. Все они без исключения смотрели на него с одинаково бесстрастными мордами: никаких эмоций, словно их тут и не было вовсе. Определенно что-то было не так… В глазах нескольких тварей скользнуло нечто неуловимое. Дракон вздрогнул от неожиданности, обругал себя безмозглым кретином и резко сбросил со спины седоков, не особо заботясь об их сохранности. Впрочем, у оборотней всегда реакция отличная, а коты в девяноста случаях из ста приземляются на четыре лапы.

– Обалдел?! – возмутился эльфийской бесцеремонностью Василий.

Лапы фамилиара мягко спружинили на булыжник, кот даже сумку не выпустил. Ищейка ничего не сказал, он выгнулся в судороге превращения: морда вытянулась вперед, кожа на спине лопнула, на волю выплеснулся густой серый волчий мех. Теперь он, по крайней мере, дорого продаст свою жизнь. Внушительный оскал пасти и глухой звериный рык предупредил потенциальных противников о его намерении вывести из строя как можно больше тварей.

В свою очередь черный дракон подернулся сияющей дымкой, и через несколько секунд взору подоспевших ведьм предстал совершенно обнаженный эльф. Кожа его серебрилась в лунном свете и походила на сверкающую драгоценность, блестящие волосы расплескались по спине черным водопадом, являя поразительный контраст между бледностью кожи и цветом роскошной шевелюры до пояса. Несколько ведьмочек восторженно ахнули:

– Ах, какой красавчик!

– Девочки! – осадила особо разгоряченных зрелищем Велина. – Не забываем, зачем мы здесь. Сначала война, а удовольствия достанутся тем, кто благополучно переживет эту ночь.

Воздух наэлектризовался, пошел рябью, и из распахнувшегося телепорта сначала вывалились истребители, а потом строевым шагом промаршировали эльфы.

– Блеснуть желая наготой, почтил эльф камни мостовой, – выдал на-гора экспромт Бес.

– Я и раньше находил твое поведение странным, – хмыкнул Киркиэль. – Но стриптиз в таком месте – слишком даже для тебя. Нежить способна оценить тебя только в качестве очередного блюда в меню.

Третьяков заявил, что боевая операция и стриптиз – это пока еще не одно и то же. Впрочем, Роландэль не принимал близко к сердцу реакцию окружающих. Тонкие пальцы эльфа крепко уцепили подбородок ближайшего шкира. Тварь зашипела, высунув раздвоенный язык из зловонной пасти. Но кусаться не стала.

– Вика, не дури! Впусти нас! Нам еще Улфивольтурниэля найти надо!

Народ пораженно замер и уставился на эльфа как на помешанного.

– Он спятил, – грустно выразил общую мысль Васька и нежно прижал сумку к своей пушистой груди, словно кто-то собирался у него ее отнять.

Я себя чувствовала… странно. Просто этому ощущению других слов не подобрать ни на одном языке, который мне известен. Казалось, я присутствую сразу в нескольких местах: вижу многочисленные комнаты замка, извилистые галереи и даже двор совершенно с разных точек. Пока я пыталась осознать суть происходящего, во дворе приземлился черный дракон. Под лапы ящеру такого размера может сунуться только дебил. Я отхлынула – по-другому не скажешь. Дракон сел свободно, с грациозным изяществом, не совместимым с размерами, обдав ветром и пылью из-под кожистых крыльев. Желтые с вертикальными полосками зрачков глаза уставились на меня. Морда ящера не способна воспроизводить эмоции, глаза тоже. Ровно с таким же выражением морды дракон признается тебе в любви и разорвет на части. Я выжидала. Сказать ему что-то? Но я даже мысль на драконьем сформировать не могла, да и далеко не факт, что происходящее реально. Может, это бред, вызванный большой кровопотерей?

Воздух вокруг рептилии налился магией, заколыхался волнами, и из этого сверкающего кокона, как бабочка, появился Роландэль. Его волосы темным шелком разлились по плечам, глаза были настолько темными, что разницы между зрачком и радужкой не было видно, кожа сияла лунным светом, и все это великолепие выхватило часть меня из воздуха и мелодичным голосом сообщило:

– Вика, не дури! Впусти нас. Нам еще Улфивольтурниэля найти надо!

Я не сразу поняла, чего он вообще хочет. Просто глядела и наглядется не могла. Я ведь с ним знакома не один день, но почему-то раньше не реагировала на красоту эльфа так остро. Наверняка это какие-то чары… А что же еще?

– Вика! – настойчиво твердило мне это совершенство. – Ты знаешь, где принц?

Какой принц? Ах, Улфи… Действительно, где же он? Темнота наполнилась шорохом и звуками скрежета когтей по камню. Теперь передо мной были стены подземелья. Местами на них виднелась плесень и конденсат, словно холодная испарина, покрывал огромные камни. Факелов по стенам развесить никто не удосужился. Впрочем, свет мне не был необходим. Я прекрасно ориентировалась и в темноте. Это точно видения, сон уставшего организма. А как еще объяснить тот факт, что я вот так, запросто, ориентируюсь в темном пространстве и не набиваю шишек, не ломаю конечностей и – о чудо! – даже не спотыкаюсь. Да если бы в мою голову пришла мысль мчаться на такой скорости по темному лабиринту, ориентируясь преимущественно на слух и нюх, – для эвакуации останков моего организма пришлось бы вызывать спасателей.

Одна из дверей привлекла мое внимание. Внешне она ничуть не отличалась от других: крепкая, окованная железом, с окном-решеткой и массивным засовом, способным пережить атаку стенобитного орудия. Но за этой преградой ясно ощущалось биение сердец. Я их слышала. Хотя, пожалуй, слово «слышала» не может выразить той сладкой дрожи в теле, что вызывало во мне ощущение этих сердец за дверью. Это было как глоток чистой родниковой воды посреди пустыни, их пульс ощущался сочной вишней на языке и рождал где-то в глубине глотки звериный рык. Несколько секунд ушло на то, чтобы одернуть бушевавшего внутри зверя, мечтающего добраться до живой плоти и ощутить ее вкус на губах. Да что это, в конце концов, со мной? Несколько целенаправленных ударов по засову, и балка чуть не отдавила мне лапы. Лапы? А они– то откуда?!

Дверь открылась легко. Видно, петли недавно смазывались. Обитатели камеры взвизгнули, вскрикнули, зашипели… Полуэльф мужественно толкнул за спину растрепанную блондинистую девицу (где-то я ее уже видела), зеленый ящер с интересом воззрился на меня и удивленно прошептал:

– Волколак?

Волколак? Где? Я заозиралась, но никого постороннего не обнаружила. Ясно. У них просто шок. Говорят, что такое часто бывает с узниками, слишком долго сидевшими в камере. Правда, обычно это одиночки. Я потянула носом воздух, не очень-то рассчитывая на зрение. Принца среди заключенных не было. Жаль. Пришлось бежать дальше.

Примерно через три камеры, у четвертой, я вновь ощутила биение сердца. Только билось оно слабо, как-то робко, словно извиняясь за само свое существование. Дверь снова открылась легко. Прикованный к стене камеры эльф нервно вздрогнул, полыхнул затуманенный взгляд золотистых глаз, и узник снова обвис в своих оковах. Антимагические – навскидку определила я. К ним даже приближаться не хотелось, не то что снимать. В таких браслетах полно серебра и золота. Смесь составлялась с учетом возможностей разных магических существ. Некоторые боятся серебра, кто-то золота, кому-то смерти подобно коснуться железа. При мысли о серебре какая-то часть моего сознания взвыла от ужаса, но я задушила бунт в зародыше. Да что со мной такое? Я веду себя странно, да и Ахурамариэля что-то не слышно. Ехидный клинок редко упускает столько возможностей высмеять меня.

Когти рванули цепи. Металл ударил в ответ разрядом. Я взвыла благим матом, но не отступила. Боль застлала глаза кровавой пеленой, но вместе с ней пришла ярость. Я рвала цепи в бешеном исступлении, оставляя когти и зубы в прочных звеньях. Казалось, этому не будет конца, проще выдрать кольца креплений из стены, чем порвать колодки. Помощь пришла неожиданно. В дверном проеме появился полуэльф с железным прутом наперевес. Бог знает зачем он притащил железяку, но в миндалевидных глазах сверкнуло что-то похожее на понимание. Он использовал прут как рычаг, чтобы все-таки порвать изрядно измятую цепь. Узник с тихим стоном рухнул вниз. Полуэльф бережно принял обмякшее тело и уложил на гнилую солому. Другой подстилки в камере не было.

А я уползла в угол, скуля от боли и не зная, какую часть тела баюкать в первую очередь.

Постепенно боль утихала. Тем временем полуэльфу удалось освободить Улфи от антимагических оков. Принц благодарно улыбнулся своему избавителю. Слабые еще руки нащупали сведенные судорогой челюсти волколака…

– Виктория, – тихо позвал он. – Где ты?

Я взглянула на изможденное лицо эльфа, его спутанные, но все еще прекрасные волосы, внимательные трехцветные глаза и вздохнула. Действительно, где же я?.. И мир накрыла темнота.

(обратно)

36

Я очнулась, глядя в ослепительно-белый потолок. Минуту я просто моргала. Теплым пятном лежало на одеяле солнце, и от этого ощущения стало как-то уютно, словно в далеком детстве утром в летние каникулы. У кровати были металлические перила. Таких мне раньше не приходилось видеть. А на руке у меня стояла капельница. Увидев, как в тонкое запястье хищно впилась игла, я испытала сразу два желания: захотелось с визгом выдернуть посторонний предмет из своего организма и молиться.

Больница? Значит, я не умерла. А как же мое жертвоприношение? Не состоялось, что ли? Конечно, нет… Я ведь жива, хоть и в больнице, а жертвоприношение предполагает смертельный исход для жертвы. Может, я заболела? Тогда это все объясняет. Говорят, при высокой температуре может появиться бред и его не отличишь от реальности. Значит, все происшедшее просто плод воспаленного воображения, яркий, красочный бред. Стало стыдно за собственную слабость и невольное любование обнаженным эльфом. Я тряхнула головой, прогоняя непрошеные мысли. Глупо расстраиваться из-за пустяков. Я же не знала, что это сон, поэтому дело обошлось без белого коня и героического размахивания мечом. Эротическая фантазия с обнажением эльфа заставила покраснеть до корней волос. М-да… Может, действительно пора замуж?

На столике у кровати стояли цветы и лежала коробка шоколадных конфет. Рядом с букетно-конфетным дуэтом тихо посапывали, обнявшись как старые друзья, филин и летучий мышь. Несколько минут я лежала, умиляясь дивной парочке. Интересно, а как персонал больницы относится к тому факту, что возле моей кровати спокойно дрыхнет нежить? Хотя… Может, и никак. Меня наверняка поместили в специализированную больницу для истребителей. Здешних врачей удивить чем-либо вообще невозможно.

Открылась дверь, и показался большой букет цветов. А за ним показался… ректор. Между ног Ратибора Мстиславовича темной тенью проскользнул Васька и кинулся ко мне на шею.

– Ты очнулась! – радостно завопил он, не замечая, что буквально душит ослабленный болезнью организм в объятиях.

Мех лез в нос, мешал глотнуть лишний раз кислорода. Я захрипела, задыхаясь. Ректор спокойно оттащил переполненного бьющими через край эмоциями кота, затем поставил букет в вазу. Оборотень и вампир тут же проснулись и были выдворены за дверь. Оба насупились, но возражать архимагу не решились. Ко мне можно зайти и позже, а горсть пепла – это навсегда.

Со мной остался только фамилиар. Оно и понятно – ректор не приходит просто так. Он даже в свой кабинет не позовет без веской причины. Я невольно съежилась под пристальным взглядом грозного руководства.

– Здравствуй, Виктория.

– Здравствуйте, Ратибор Мстиславович.

Ректор пододвинул к себе стул и уселся на него. Темно-зеленая мантия расплескалась вокруг ножек стула красивыми складками.

– Я пришел, чтобы сообщить тебе одну новость. – Он выдержал паузу и добавил: – Эльфы прислали делегацию и настаивают на скорой свадьбе. Так что как только ты встанешь с постели – пойдешь под венец. – Я дернулась было возразить, но он остановил протесты властным жестом: – Не спорь. Это вне обсуждения. И еще… Делай что хочешь и как хочешь… Но убери нежить с территории Академии!

Интересно, при чем тут нежить? Может, мне послышалось? Или я его не так поняла?

Напоследок ректор так хлопнул дверью, что чуть стекла из окон не повылетали, а дверной косяк дрогнул и покосился. Дверь заклинило. Пока ее налаживали, я принялась осматривать палату. Ничего особенного. Обычная комната, чистая, выкрашенная белым и пахнущая лекарствами. Создавалось впечатление, будто лежишь в операционной. Ощущение поддерживала и белая простыня, которой я была накрыта. Взгляд скользнул по белоснежной стерильности ткани… и наткнулся на черное пятно. Я не сразу поняла, что это такое, перед глазами еще все плыло и временами мир казался зыбким и расплывчатым. Но, когда картинка приобрела четкость, я этому не обрадовалась.

В ногах лежала большая черная собака. Она вперила в меня немигающий взгляд карих глаз, так что мне стало жутко. Кажется, я перестала дышать. Всей кожей я ощущала ток своей крови. В голове зашумело. Нет. Это не потому, что я боюсь собак. По сравнению с Волчком зверюга была так себе. И размером меньше, и оскал попроще будет. Весь ужас был в том, что собака не дышала. Ее бока не вздымались, она была мертва… Вместе с осознанием этого факта я подпрыгнула на кровати, издала вопль пожарной сирены и попыталась спрятаться за стойку с капельницей.

Дверь вышибли, и внутрь ввалились две группы истребителей в полном составе. Раздался звон разбитого стекла, осколки дождем осыпались внутрь – это в палату влетели Филька и граф.

– Что случилось? – грозно поинтересовался Третьяков с мечом наперевес.

Не зная, чему удивляться больше: тому, что в моей постели лежит зомби-собака, или тому, что Третьяков пришел мне на помощь, я дрожащим пальцем ткнула в сторону угрозы и зажмурилась.

– Загнибеда! Ну ты даешь! – насмешливо фыркнул командор, словно у него каждый день в постели пялятся мертвые собаки. – Ты даже болеть спокойно не можешь.

– Это зомби! – Я содрала лейкопластырь и резким движением выдернула иглу из вены.

А это, оказывается, больно…

– Эта собака с тобой с того самого момента, как Роландэль вынес тебя из замка Носфератус.

– Прости, откуда? – удивленно переспросила я.

Не помнила я такого, чтобы Роландэль носил меня на руках. И как я могла попасть в замок графа? Он же посередине Адовой Глыщобы находится.

– Да, прекрасная леди. – Драго подлетел поближе и поклонился с изяществом бывалого придворного. – Вы осчастливили своим визитом мое жилище. Правда, один распоясавшийся некромант вознамерился принести вас в жертву. Но я тут совершенно ни при чем! И хочу официально заявить, что за действия захватчиков моего замка ответственности не несу. Я сам оказался жертвой их произвола. Меня практически лишили родового гнезда.

– Сочувствую, – кивнула я. – Но это никак не объясняет того, что в моей постели лежит живой труп животного. Я тут, понимаешь ли, умираю, а они зомби приваживают!

Я топнула ногой от возмущения и чуть не грохнулась на пол от слабости. М-да, кровопускание в таких количествах никому не на пользу.

– Да у нас полный двор таких трупов, – устало вздохнул Липай. – Роландэль запретил нежить убивать. Говорит, они как-то с тобой связаны и в процессе их истребления ты вполне можешь погибнуть. Короче, у нас теперь не двор Академии, а выставка монстров. Некоторых, между прочим, мы увидели впервые. А эта собачка вообще проникает в палату неизвестным образом. Мы ее раз десять выгоняли, но она все равно возвращается. Ее даже Бумерангом прозвали. Медсестры сначала побаивались, а потом ничего, привыкли.

– А нежить-то откуда?

– Так ты же ее приманила, ты и зомби подняла. У нас теперь даже скелет дракона есть… живой. Когда ты у некроманта заклинание перехватила, тебя услышали оборотни и граф, и вообще большая часть нежити в округе… В смысле не совсем тебя, а твой зов. Они нас и привели в замок. А там… нежити куча.

И они заговорили все разом. Просто как плотину прорвало. Оказалось, что когда они прибыли в замок и увидели Роландэля в чем мать родила, то решили, что он спятил на старости лет. Но эльф уломал-таки монстров, и его пропустили. Кто-то из ведьм тогда метко заметил, что тоже согласилась бы на что угодно, если бы такой обаяшка ее уговаривал. Девицу, которую искали так долго, обнаружили в замке почти сразу. Вероника истребителям обрадовалась и с ходу объявила, что выходит замуж за полуэльфа и желает всех видеть на своей свадьбе, даже Змея Горыныча. С ними же оказался принц эльфийского клана Голубой Розы. Как он туда попал, неизвестно, только тут же присоединился к поискам ведьмы.

Меня нашли где-то в подвалах. Причем сам Дельфициус делал мне искусственное дыхание, а его ученик искал что-нибудь подходящее для процедуры переливания крови. В дверях сидело монстрообразное нечто, чье происхождение и внешность не поддается описанию. У него была чешуя на лапах и шерсть на загривке, злобные маленькие глазки, острые когти и полная пасть внушительных клыков. Монстр ничего особенного не делал: просто сидел и смотрел, но одного его присутствия было достаточно, чтобы некромант смекнул, что именно произойдет, если его жертва почит в бозе, а огромное количество нежити останется без сдерживающего ее фактора. Даже когда ему вязали руки, Дельфициус ругался и пытался сделать мне массаж сердца.

При одной мысли, что меня касался спятивший некромант, отчаянно замутило. Надо же, стоит только отключиться ненадолго, как твое бесчувственное тело принимаются лапать все кому не лень. Просто страна маньяков какая-то!

Ярондэль и Арни тоже нашли быстро. Они прятались от нежити в одной из комнат замка. То, что эксперимент не удался, они поняли, когда напоролись на волколака, сподобились отдать ему простенький приказ «сидеть» и чуть не были разорваны нежитью, возмущенной наглостью эльфов. Верховная жрица от дочери отказалась. Причем сначала она вообще заявила, что у нее есть только сын, а потом провела ритуальное отречение от родства и вычеркнула дочь из завещания. Теперь ведутся переговоры о выдаче преступников Великому Совету эльфов. Наши упорствуют. Эльфы не теряют надежды.

Все бы ничего, вот только нежить последовала за мной и теперь спокойно проживала на территории Академии. Ну не в городе же их оставлять, пугать мирное население? Теперь местные студиозусы изучали живые пособия. И седели прямо на глазах.

Лешу вернули в прежнее вменяемое состояние.

– Да, кстати… – Третьяков смущенно мялся, и мне это не понравилось. Он всегда рад преподнести мне неприятный сюрприз, но делает это легко и радостно. Что-то здесь не так. – Ты не расстраивайся, но мы твой меч Тирандерелю отдали. Клинок ведь изначально принадлежал ему.

Несколько минут я стояла как громом пораженная. Ахурамариэля отдали? Вот это новость. Это не просто клинок, а часть организма…

«Ахурамариэль! – осторожно позвала я. – Ты здесь?»

Молчание. Я позвала еще. Но никто не откликнулся. Внутри царила пустота. Странно, что я не почувствовала этого раньше… Такое ощущение, словно меня бросили. Я перевела потрясенный взгляд на руки… Ногти? У меня были ногти. Обычные, розовые, человеческие…

– Дайте мне зеркало, – прохрипела я.

Народ метнулся из палаты и через пять минут притащил большое прямоугольное зеркало, явно висевшее до этого на стене где-нибудь возле гардероба. Из зеркальной поверхности на меня посмотрело существо, весьма смахивающее на восставшую из гроба упырицу: всклокоченные, спутанные русые волосы больше походили на паклю, серые глаза запали, вокруг них залегли синие круги, щеки на изможденном лице впали… Все это принадлежало человеку, а не демонице. Я расколдовалась и не знала, радоваться или огорчаться по этому поводу. Народ смотрел на меня выжидающе, с опаской, как на мину, готовую взорваться в любой момент. Я недоверчиво провела бледной, дрожащей рукой по прохладной поверхности и скривила губы в усмешке:

– Так ему и надо.

– Кому? – живо заинтересовалась Мелена.

– Этому придурку… моему жениху.

И на этой оптимистичной ноте в комнату ворвалась разъяренная фурия, потрясая подвенечным платьем из эльфийского шелка.

– Виктория Загнибеда! – Громовым голосом возвестила она. – Изволь объяснить, что это?!

Ох, ё-моё! Я же забыла объявить родителям, что замуж выхожу. Впрочем, не столько запамятовала, сколько надеялась благополучно избежать этой процедуры. Мало ли… Год – большой срок. Кто-нибудь мог и передумать. Все расступились перед моей матерью, обуянной праведным гневом. Даже собака молча спрыгнула на пол и залезла под кровать, от греха подальше. Предатели. Я потупилась, как школьница под строгим взглядом учителя:

– Ну… Это…

– Не мямли! – строго нахмурилась родительница.

– Короче… Мама… Я выхожу замуж!

Все выпалила. Геройский поступок. Теперь остается ждать результата.

– И когда ты собиралась предупредить нас? Когда внуки в школу пойдут? – спокойно поинтересовалась мать. – Я могу понять, какой напряженный у тебя график. Но даже в этом случае можно было найти пару минут и черкнуть записку: «Мама, папа! Я выхожу замуж». Почему я вынуждена добиваться признания от собственной дочери чуть ли не пытками? И кто эти хиппи, что приволокли платье? Странные швеи, не находишь?

Я втянула голову в плечи и шаркнула ногой по полу:

– Это не хиппи. Это эльфы. Я за их принца замуж выхожу, а платье, видимо, их подарок.

Несколько минут мама пристально изучала мое осунувшееся лицо. У меня создалось впечатление, что она мне не верит.

– Понятно, – это прозвучало как окончательный диагноз моего состояния. Где-то между тихим умственным помешательством и шизофренией. – Но пока ты еще не принцесса, будь любезна, оденься. Стыдно принимать гостей, да еще мужчин, в неглиже.

Она ушла и не хлопнула дверью только потому, что дверь уже выбили до нее. Вот такая у меня мама строгая. К слову, моя больничная рубашка была скромнее многих платьев моих сокурсниц.

(обратно)

Эпилог

Утро моей свадьбы встретило меня яркими солнечными лучами и жесточайшим похмельем. Когда Васька принялся меня будить, я ругалась, брыкалась, натягивала на голову одеяло и клялась устроить погром, но кота это ничуть не смутило.

– Сколько угодно! – нагло заявил он. – Только сначала встань, умойся и позавтракай по-человечески.

От одной мысли о еде замутило так, что я скатилась с кровати и поползла в сторону ванной комнаты. Вот что делает с невестами свадьба! Вернее, не сама свадьба как таковая, а девичник в ее преддверии. Мне пришлось сопроводить целый полк нежити до Адовой Глыщобы и упокоить нехилое количество зомби. Поэтому я была слишком занятой невестой для того, чтобы участвовать в подготовке собственной свадьбы. Периодически я выходила на связь и активно ставила палки в колеса, отвергая все предложения, капризничая по пустякам и сводя с ума организаторов своими придирками. Кстати, платье я тоже забраковала, как и десять штук предложенных после него. В конце концов, более или менее устроивший обе стороны вариант свадебного наряда был сшит, а моделью для него послужила Мелена. Когда я вернулась, платье окончательно подогнали под меня.

Как я ни оттягивала день икс, но он настал, и накануне я закатила грандиозный девичник. Гуляла вся дамская половина шабаша. Мужская половина пыталась проникнуть на праздник всеми правдами и неправдами, чтобы присоединиться к веселью. Проще всего пришлось инкубам. Народ они сексапильный, и дамам вообще тяжело отказать таким красавчикам в обществе. После ожесточенных дебатов разрешили им быть стриптизерами. Инкубы оживились и даже устроили небольшую потасовку за право вылезать из торта. Остальные поняли, что на праздник попасть можно, если доказать, что твое участие просто жизненно необходимо. Так у нас появились официанты и повара, а также иллюминация из фей-крошек с фонариками и оркестр лесных духов. В итоге на девичнике зажигал весь шабаш. Веселились до утра. А сама виновница торжества, то бишь я, плясала и пила так, словно наутро должен прийти мрачный палач в красном колпаке и отвести на плаху.

Я заявилась домой усталая и пьяная примерно в пять утра, и побудка в девять меня, мягко говоря, не обрадовала. «Может, прикинуться больной?» – думала я под хлещущими струями контрастного душа. А что? Скажу им, что я на больничном. Пардон… А гости? Так Вероника со своим полугоблином желает пожениться, вот пусть и отпразднуют вместо нас. А что? Не каждая пара может похвастаться тем, что у них на свадьбе присутствовал весь эльфийский высший свет. Только вот ректор… Ректор может не понять маневра и обидеться. Не зря же он каждый вечер связывался со мной по кристаллу и вел беседы на тему «чем грозит срыв свадьбы».

Вылезла из душа – как заново родилась. Но от запаха еды все равно мутило. Предусмотрительный Васька выдал мне шипучий антипохмельный напиток, после которого состояние организма поднялось с планки «хоть вешайся» на уровень «жить можно». Но замуж все равно не хотелось.

Дворя расстарался вовсю и на завтрак выдал три перемены блюд на выбор. Я мрачно съела творог с фруктами, при этом стучала ложкой по миске так, словно желала проломить стол вместе с посудой.

Потом пришла Мелена. Выглядела она так, словно не веселилась всю ночь, а проспала в мягкой постели сном праведницы. Короткие волосы цвета баклажан уложены в стильную прическу, лицо умело накрашено, но выглядит при этом так, словно так и было задумано природой. Умопомрачительное черное платье состояло преимущественно из дыр и разрезов и держалось на точеной фигуре подруги только чудом. Лично я никогда не могла понять, как такой минимум ткани не падает на пол при любом незначительном движении. На ее радостную улыбку я ответила мрачным взглядом:

– Ты украла мою идею заявиться на праздник в черном.

– Ерунда! – легко отмахнулась та. – Никто не позволит невесте заявиться на собственную свадьбу в черном платье. Для этого эльфы слишком консервативны. Васенька! – Это уже коту. – Я там у ворот сумку свою оставила. Принеси, будь умничкой.

Сумкой оказался большой синий чемодан на колесиках, битком набитый косметикой, бигуди и странного вида инструментами, подозрительно смахивающими на пыточный инвентарь. Как пользуются такими странными штуками, я не имела ни малейшего понятия.

– Ну-с, приступим! – радостно потерла руки Мелена.

Через пару минут я точно знала, что машинку для депиляции рук и ног придумал спятивший садист, щипчики для бровей – извращенец, а скраб для лица – живодер. Через несколько часов моих мучений на меня из зеркала взглянула незнакомая девушка, чьи волосы были уложены красивыми волнами, а взгляд серых глаз наполнен тайной. Я знала, что ведьмы творят чудеса, но чтоб такие!

Мелена отошла в сторону и придирчивым взглядом окинула творение рук своих.

– Ничего получилось. Гламурненько. Ну и намаялась же я с тобой! – Она отерла пот со лба салфеткой. – Теперь одеваться.

О нет! Я готова была волком выть. Никогда не подозревала, что подготовка к выходу в свет может быть так утомительна.

– Надеюсь, в итоге жених не решит, что берет в жены писаную красавицу с примесью эльфийской крови. Он будет жестоко разочарован в первую брачную ночь.

– Чепуха, – отмахнулась Мелена. – Не бывает фригидных женщин – бывают неумелые мужчины.

В платье запаковывали долго и мучительно. Столько крючков и пуговок сама я бы в жизни не застегнула. Тут без инструкции не разберешься. С другой стороны, извлечь меня из наряда будет столь же проблематично. И на данный момент это меня устраивало. К моменту, когда за нами приехала карета, запряженная шестеркой серых в яблоках лошадей, я была полностью одета. Лакей в зеленой ливрее с гербом помог нам сесть в карету. Я ожидала от эльфов всякого, но карета с лакеем… просто средневековый роман какой-то. Мы немного похихикали и успокоились.

– Интересно, а что дальше? Нас привезут в средневековый замок, который охраняют драконы?

– Ты вообще не в курсе, что именно ждет тебя дальше? – Мелена удивленно выгнула бровь. – Ты ведь спорила над каждым пунктом до посинения, а в результате даже не в курсе сценария собственной свадьбы? А я-то, наивная, предполагала, что ты составила идеальный сценарий для праздника своей мечты.

Я пожала полуобнаженными плечами. Мое платье, в общем, было менее откровенным, чем у подруги. Длинное и строгое, оно имело обтягивающий лиф и оставляло обнаженными плечи. Длинная юбка в пол, с тонкой ручной вышивкой, словно морозные узоры на стекле. К юбке прилагался отстегивающийся шлейф, что было практично – не измажется по дороге. А фату я заменила букетом живых лилий в волосах. Цветы замагичили так, чтобы они оставались живыми минимум сутки.

– Ладно, так и быть. Освежу в твоей памяти основные пункты. Их немного. Церемонию проведет ректор. Для этого сняли целый дворец. Помнится, ты особо настаивала на этом пункте. – Я покраснела. Честно говоря, я бы настаивала на аренде луны, если бы туда можно было реально добраться. – После состоится банкет, где будут присутствовать все мало-мальски большие шишки. Если быть точной, народ выстроился в очередь, чтобы быть на твоей свадьбе. Если бы тебе в голову пришла светлая мысль продавать билеты на свое бракосочетание, ты смогла бы не работать до конца жизни и жить припеваючи на каком-нибудь прекрасном острове.

– Дорогая! Примерно через пятнадцать минут я стану эльфийской принцессой и смогу не работать до конца жизни, не унижаясь до продажи билетов на собственную свадьбу. Еще не хватало, чтобы народ притащился, как в зоопарк, – поглазеть на нас, как на редкий вид животных.

– Ты можешь говорить все что угодно, но люди придут именно за этим. Они будут глазеть, а потом с удовольствием обсудят все смачные подробности с менее удачливыми друзьями, которым не удалось достать приглашения.

Мне стало грустно. В самый важный день со мной будет несколько друзей и куча народу, которых я даже не знаю. Карета остановилась.

– Наш выход! – радостно возвестила Мелена. – Улыбнись! Ты самая печальная невеста в мире.

Я улыбнулась. Улыбка вышла похожей на волчий оскал.

– Лучше не надо. Иначе твои гости сбегут раньше, чем ты дойдешь до алтаря.

Было большое искушение добавить к улыбке еще и змеиное шипение. Чтобы уж наверняка. Я не спешила покидать уютную карету, как-то сроднилась я с ней. Приоткрыв занавеску так, чтобы меня не было видно, принялась разглядывать место церемонии.

Дворец был настоящий: воздушный, белокаменный, с множеством мраморных колонн и портиков, барельефами и статуями. На территории парка разбили шатер, в котором накрыли столы. В центре одного из них, покрытого белой льняной скатертью, на золотом подносе красовался самый большой свадебный торт, который мне доводилось видеть. Чтобы его доставить, наверняка пришлось задействовать грузовик и с десяток носильщиков. Помимо самого торта, радовало большое разнообразие закусок и салатов, а также горка хрустальных фужеров под шампанское.

– Интересно, за чей счет этот банкет? – тихо поинтересовалась я.

– Насколько мне известно, банкет и аренду дворца оплачивала эльфийская сторона. У твоих родителей нет таких денег, – мягко улыбнулась Мелена.

Ну да, откуда у простых служащих деньги на такую роскошь?

– А тебе не кажется, что еды слишком много?

– Много! – хихикнула подруга. – Боимся, что и этого не хватит. У тебя больше трехсот персон приглашенных, не считая представителей прессы. Не каждый день ведьмы за эльфийских принцев замуж выходят.

– Ничего себе! – удивленно присвистнула я. – Нельзя было посидеть тихо, так сказать, по-семейному… Так нет, и тут эльфам надо непременно выпендриться.

– Это и есть минимум. Первоначально планировали что-то около двух тысяч гостей.

– Обалдеть! Это уже не свадьба, а демонстрация какая-то! И вообще, зачем такой куче народу тащиться ко мне на бракосочетание, если я их никогда не знала и знать не хочу.

– Не веди себя, как наивная пастушка. Большинству собравшихся нужна не ты, а твой статус. Такое знакомство может пригодиться… Ладно. Нас ждут. Пошли.

В этот момент в дверь тихо, но настойчиво постучали:

– Леди! С вами все в порядке?

– Все просто замечательно! – радостно откликнулась Мелена, и мне отчаянно захотелось придушить ее одной из каретных подушек.

Позолоченная дверца распахнулась, лакей опустил подножку и предложил руку, чтобы помочь выбраться. Первой вышла Мелена, она ослепительно улыбалась. Конечно, ей легко. Не ее выдают замуж за эльфа, с которым вы знакомы максимум неделю. Второй вывалилась я, прямо в объятия смутившегося лакея. М-да… Подвесные ступеньки как-то не созданы для длинных платьев. Интересно, как средневековые барышни умудрялись покидать экипаж элегантно и без переломов конечностей? Загадка природы. Или они рождались с умением ходить в корсетах, есть рыбу несколькими способами, ездить в дамском седле и выходить из карет с величием коронованных особ?

Через минуту меня поставили наконец на землю, и я тут же почувствовала всю прелесть наличия мелкого гравия под модельными туфлями на шпильках. Ступням очень не понравилось. Мне тоже. Мелена ловко прицепила к платью шлейф и закрепила на моей руке петлю от него, поправила выбившиеся из прически локоны, расправила складки на юбке и тяжко вздохнула:

– Горе ты мое! Попробуй продержаться хотя бы до банкета! Потом народ выпьет и, может, не заметит, если оконфузишься.

Нечего сказать, ободрила… Нет, за что я люблю свою подругу, так это за то, что она всегда может поддержать добрым словом в нужный момент. И мы пошли… Всю дорогу, пока я пыталась пройти по гравийной дорожке, стараясь не оступиться, меня грела мысль, что платье я потом выброшу, а туфли отдам бомжам. Между фруктовыми деревьями и яркими клумбами прогуливался стильно и дорого одетый народ. Мои гости. Правда, среди этих лиц ни одного знакомого, разве что по газетам или журналам. Впрочем, никто не обращал на меня внимания, и это меня устраивало. Кому вообще нужна невеста, когда тут в свободном доступе ошиваются эльфы! Вокруг каждого перворожденного быстро организовалась небольшая толпа из весело щебечущих дам, их кавалеры грозно косились на соперников исподлобья, но на конфликт не шли.

Откуда-то вынырнула одетая в темно-синее вечернее платье мама. Свои волосы она подобрала в высокую прическу и надела цепочку с золотым кулоном в виде розы.

– Доченька! – Она заключила меня в крепкие материнские объятия, обдав сладким ароматом духов. – Тебя прямо не узнать!

Я улыбнулась.

– Боюсь, жених меня тоже не узнает.

Действительно, Гарандарэль видел меня только в облике демоницы. А тут я досрочно расколдовалась. Неувязочка вышла. Ректор говорит, что на алтаре я несколько раз умирала, а некромант меня реанимировал. Моя смерть отменила заклятие. Теперь я обычная человеческая ведьма и ничем не выделяюсь из толпы себе подобных.

– Как это «не узнает»! – ахнула мама.

Ну не расстраивать же родительницу. Она за меня искренне переживает.

– Шучу. Узнает, конечно. Я же единственная здесь девушка в белом.

Мама кинула на меня удивленный взгляд, но списала реплику на предсвадебное волнение.

– Кстати, о женихе. Говорят, он действительно эльфийский принц.

Мелена клятвенно подтвердила, что чистокровней принцев просто не бывает.

– А тебе не кажется странным, что он еще не приехал?

Вопрос закономерный. Мама боялась, что ее единственную дочь бросят прямо у алтаря. Лично я этого ничуть не боялась, наоборот, морально была готова к тому, что, если мне сильно повезет, жених действительно сбежит и станет просить политического убежища у эльфов. Тут появился облаченный в смокинг отец. Белый крахмальный воротничок придавал ему импозантный вид. Волосы цвета соли с перцем гладко зачесаны назад. Карие глаза смотрят внимательно. Он крепко обнял меня. Сказал, что жених непременно появится. Не может же он не явиться на свадьбу с такой красивой невестой! Я зарделась от комплимента. А жених действительно явился.

Правда, пришел он не сам. Ему просто никто не дал опозорить свою семью. Внезапно небо потемнело, поднялся такой сильный ветер, что шатер удалось удержать на месте только заклинаниями, а с очаровательных головок многих дам сорвало и унесло шляпки – никакие шляпные булавки не помогли. С гиканьем, лаем псов и топотом бешеных, дышащих огнем коней с небес спустились слуа полным составом. Все ахнули, когда, насмешливо блеснув шартрезовыми глазами, предводитель воинов помог спешиться облаченному в белый, шитый золотом камзол Гарандарэлю. Золото вышивки соперничало блеском и красотой с золотым водопадом волос принца и явно проигрывало. Принц гордо вздернул подбородок и, чеканя шаг, прошествовал к алтарю, где его уже ждали родственники во главе с Правителем клана Голубой Розы.

Слуа так легко и красиво вскочил на коня, что движением залюбовались, раздались аплодисменты. Кто-то бросил прекрасному охотнику цветок. Тот ловко поймал хрупкий подарок на лету, демонстративно понюхал, отсалютовал рукой и дал шпоры разгоряченному коню. Кавалькада сорвалась с места в карьер, поднимаясь в небо, как по лестнице, сделала круг почета и исчезла за горизонтом. Стихли собачий лай, гиканье и топот копыт, улегся ветер, и сквозь облака выглянуло солнце. Да-а-а. Такое не скоро забудется.

Ректор торжественно поднялся на кафедру и открыл толстый талмуд. Оркестр грянул марш, Мелена всучила мне красивый свадебный букет, и отец повел меня по проходу. На меня смотрело столько глаз, что хотелось провалиться сквозь землю. Я все время боялась наступить на подол собственного платья и грохнуться на ковровую дорожку, поэтому всю дорогу корила себя за то, что не удосужилась заранее потренироваться. С другой стороны, когда? Да и дефиле в свадебном платье перед нежитью не вдохновляло.

Жених, похоже, рассчитывал на то, что я упаду и сверну себе шею, потому что искренне огорчился, когда я добралась до алтаря живой и невредимой. Один раз оступилась, но это не считается. Папа удержал меня от падения. Тут я обнаружила, что совершенно забыла отпустить шлейф и раздраженно сорвала петлю с руки. То ли движение получилось слишком резким, то ли Мелена плохо закрепила эту деталь, но шлейф по красивой дуге улетел в толпу гостей, причем вместе со свадебным букетом.

– На счастье, – философски изрек ректор и закашлялся.

Видно было, что он изо всех сил старается не рассмеяться и с трудом маскирует смех. Фыркающая от смеха Мелена заняла возле меня место свидетельницы. «Хоть кому-то весело», – горько подумала я.

Вместо приветствия я зло пихнула своего суженого локтем под ребра. Тот вскрикнул от неожиданности и ожег возмущенным взглядом:

– Ты чего дерешься? – рассерженным котом зашипел он.

– Ничего, – в тон ему прошипела я. – Не мог слинять, придурок! Вот и женись теперь, неудачник.

– Сбежишь тут, как же, – обреченно вздохнул Гарандарэль. – Нашу казну так не охраняли, как меня.

Ректор пришел в себя.

– Потом наворкуетесь, голубки, – улыбнулся он нам. – Итак, начнем… Возлюбленные чада! Мы собрались тут…

Мы так дружно уставились на ректора, что тот поперхнулся и закашлялся, теперь уже по-настоящему. Подбежал Тирандерель с букетом криво обломанных роз. Цветочки наверняка цвели себе спокойно на ближайшей клумбе, пока не приглянулись рыжему.

– Держи свой букет, невеста, – нагло усмехнулся он. – Да-а-а. Замуж выйти – это тебе не мечи по могилам тырить.

Я надулась. Ну и народ пошел!

– Приперся на свадьбу незваным – веди себя прилично, – прошипела я.

Наглая рыжая эльфийская морда ничуть не думала смущаться:

– Как это не звали? Уговаривали даже. Я, между прочим, шафер, просто опоздал немного.

– Ничего себе немного! Да если бы Ратибор Мстиславович не простудился, ты бы только к концу банкета явился!

Ректор перестал кашлять, прочистил горло, как певец перед самой важной арией в спектакле, и смерил нас пристальным взглядом строгих глаз. Мы сникли, как нашкодившие первоклашки.

– Отставить устраивать балаган из таинства брака! – рявкнул он и жахнул увесистым томом по кафедре.

Я икнула от удивления. Надо же, какой темперамент, а с виду и не скажешь. Ратибор Мстиславович обвел присутствующих пристальным взглядом. Все преисполнились важностью момента, сделали серьезные лица и приготовились внимать священнодействию. Ректор довольно кивнул, поправил очки и начал:

– Возлюбленные чада! Сегодня мы собрались здесь, чтобы соединить священными узами брака этих двух влюбленных…

Вышеупомянутые «двое влюбленных» одарили друг друга нежным взглядом, буквально желая задушить друг друга в страстных объятиях. В это время тень легла на солнце. Ее не сразу заметили. Кто-то посмотрел вверх и ахнул: в небе парил черный дракон. Гости застыли от ужаса. Реликтовый ящер в небесах – зрелище не только величественное, но и опасное: стоит рептилии дохнуть огнем, и от собравшихся останется лишь горсть пепла. Тем временем дракон зашел на посадку. Люди торопливо расчищали место. Никому не хотелось принять на голову несколько тонн живого веса, упакованного в бронированную чешую.

Интересно, кому пришла в голову светлая мысль предложить Роландэлю прилететь на мою свадьбу в драконьем облике? Или у них опять Улфи пропал? Я спокойно наблюдала за посадкой дракона до тех пор, пока не поняла – садиться он не собирается. Я успела только взвизгнуть, когда он сгреб меня в цепкие лапы.

– Совсем обалдел?! – возмутилась я и огрела нахала букетом.

Разумеется, несколько цветов, пусть даже с колючими стеблями, не только не причинили вреда загребущим лапам наглой рептилии, но даже не пощекотали. Дракон, хлопая кожистыми крыльями, взмыл ввысь. Эльфы принялись поливать похитителя стрелами.

– Не стреляйте! – крикнул ректор. – Попадете в Викторию!

К эльфам тут же присоединились люди.

«Вот заразы! – возмутилась я. – Ну они у меня еще дождутся!»

Гарандарэль ликовал. Свадьба сорвалась и он наконец свободен!

– Просто праздник души какой-то! – радостно выдохнул он.

– Нашел чему радоваться! – одернул его отец. – Сейчас будем снаряжать погоню!

Отец и мать похищенной выразили жаркое стремление участвовать не только в погоне, но и в справедливом наказании похитителя невест. Хотя как именно можно наказать дракона, они представляли весьма смутно.

«И почему я сам не додумался до этого? Просто умыкнул бы ведьму, и все. Отсиделись бы в Темном мире… Отец бы меня понял и приютил», – думал Тирандерель. Спать еще тысячу лет ему не улыбалось.

– Хочешь, я поцелую тебя и разбужу, если ты опять заснешь? – словно прочитав его мысли, предложила Мелена.

Тирандерель внимательно посмотрел на девушку. Хм, в этом что-то есть…

Парк дворца в считаные минуты превратился из места празднования в военный лагерь: ржали лошади, бряцали оружием постоянно прибывающие люди и эльфы. Группы истребителей проходили инструктаж. В этой сумятице никто не обратил внимания на одинокого всадника верхом на великолепном белоснежном жеребце, а когда поняли, кто перед ними, обалдели.

– Да как ты посмел? Мальчишка! – возмутился наглостью молодого принца клана Голубой Розы отец жениха. – Явиться вот так, открыто? И это после того, что сделал твой дядя?

Принц грациозно спешился, заставив затрепетать сердца тех немногих дам, которые еще остались в дворцовом парке.

– Я пришел просить уплаты старого долга, – ничуть не смутился он.

– Долга?

– Именно. Еще в третью войну магов вами была обещана в жены одному из принцев клана Золотого Дракона принцесса клана Раскидистого Дуба. Я пришел просить ее руки для моего дяди.

Правитель клана Раскидистого Дуба грустно склонил голову:

– Я хорошо помню это обещание породниться с принцем славного клана, но, к сожалению, у меня нет дочерей и этот долг останется неоплаченным.

– И тем не менее выход есть. Вы можете удочерить Викторию, и тогда она официально станет вашей дочерью. А став принцессой, выйдет замуж за моего дядю, и долг будет оплачен.

Все уставились на молодого принца как на сумасшедшего.

– У нее есть уже родители. Мы! – гордо подбоченилась мать.

Отец встал рядом с ней, всей позой выражая солидарность с супругой.

– Немыслимо! Удочерить человеческую ведьму… – Это уже кто-то из рядов эльфов.

– Если бы не вмешался Лорд Роландэль, то эта ведьма уже стала бы нашей принцессой, – отмахнулся Правитель. – И никто не собирается ущемлять прав ее человеческих родителей. Просто у нее будет еще и эльфийский отец. По человеческим меркам, это все равно что крестный… Хорошо! Я согласен. Но только согласна ли сама невеста?

– У дяди есть дивный замок высоко в горах. Думаю, там он ее уговорит.

– Замок? – живо заинтересовался Тирандерель. – Зная Викторию, могу со всей ответственностью заявить, что долго он не простоит.

– Не беда! – отмахнулся принц и взлетел в седло. – Строение давно нуждается в перестройке.

Когда принц покинул парк, а боевые лошади были расседланы и мечи вложили в ножны, настало время праздника удочерения. И только пушистый кот Василий не праздновал со всеми. Он оседлал Яшку и собирал в сумку все необходимое. Мало ли что…

(обратно) (обратно)

Олег Ковальчук Сердце Изнанки

Глава 1 Доброе утро

Говорят, утро добрым не бывает? Сознание вернулось мгновенно, но я не спешил открывать глаза, наслаждаясь не столько пробуждением, сколько мелодичным женским голосом:

— Та-ак, а тут у нас, значит, воскрешённый номер М-девятнадцать⁈ — произнесла неизвестная бодрым тоном. — Хорошее число… — Затем добавила, явно обращаясь уже ко мне: — Доброе утро! Надеюсь, вас не смущают временные неудобства?

Приоткрыв глаза, я встретился взглядом с нежной красавицей: высокая блондинка с идеально уложенной причёской, очки-половинки, за которыми сияли изумрудные глаза. Фигура у девушки была такой, будто её кроил сам дьявол, а ее медицинский халат сидел, как вечернее платье от известного кутюрье. Каждая линия подчеркивала то, что следовало подчеркнуть.

В её руках был планшет, на обложке которого красовался герб — стилизованная голова волка. Девушка замерла, занеся над ним простой карандаш, словно готовясь записывать важные данные.

Но, к моему сожалению, не это было самое интересное — я был абсолютно голый, да еще и прикован к металлической койке. Причём девушку не смущало ни то не другое.

Путы впивались в мои запястья и лодыжки от чего те изрядно онемели.

Обстановка вокруг нас не соотносилась с глянцевым видом моей гостьи. Грубые кирпичные стены, поблескивающие влагой, единственный фонарь под потолком, мигающий словно китайская гирлянда. За спиной девушки виднелась массивная металлическая дверь.

Первым делом провел внутреннюю диагностику. Тело ныло от неудобной позы, но это мелочи. Куда интереснее было состояние энергетического резервуара.

Картина была… любопытная — он пустовал, а энергетические каналы едва теплились.

Впрочем, даже эта ситуация меня не особо беспокоила. Энергия потихоньку восстанавливалась — пускай и по капле, словно издеваясь над терпением. Но я никуда не спешил.

Я принялся рассматривать тонкую вязь рун на путах. Сразу узнал работу артефактора. — «Кто-то явно хотел свести к нулю мои шансы на освобождение».

Активировав истинное зрение, я чуть не рассмеялся вслух. Кожаные ремни засветились голубоватым сиянием, демонстрируя замысловатый узор рун. Красиво, ничего не скажешь.

Руны были выписаны аккуратно, как в учебнике, но бездумно и непродуманно. Ни защиты от взлома, ни стабилизации потоков.

Такими путами можно было удержать матерого воина, но не знающего рунную магию одарённого. Мне нужно лишь накопить еще чуть-чуть энергии, и я легко с ними справлюсь.

Что ж, господа похитители, чувствую, нам с вами будет весело.

Тем временем, девушка, которая всё это время что-то мне говорила, явно ждала от меня ответа.

— Вы меня слышите? — напомнила о себе двушка.

— Прошу простить мой неподобающий вид, — произнес я с легкой иронией. — Знай я заранее о визите столь очаровательной гостьи, непременно озаботился бы более подобающим костюмом.

Девушка с интересом смотрела на меня, моя нагота её явно не смущала:

— Слух в норме, речь понимает, говорить может, — пробормотала она под нос, черкнув что-то в планшете, её взгляд выдавал любопытство, будто я сделал что-то необычное. — Глаза странные… — Затем она обратилась ко мне. — Не стоит извинений, — легко улыбнувшись произнесла девушка, максимально успокаивающим тоном. — Это лишь временное неудобство. У нас это стандартная процедура.

«У вас? Какая прелесть».

— У кого это — «у вас»? — поинтересовался я светским тоном, словно мы обсуждали меню в ресторане. — Судя по антуражу и уровню сервиса, это что-то элитное. Ну а вы здесь, наверное, самая важная персона.

Девушка, слегка зарумянившись улыбнулась, ей явно понравился мой комплемент…

— Нет, я здесь не самая важная персона, — улыбаясь, помотала она головой. — Скоро вы познакомитесь с дяде… С Дмитрием — он здесь всё держит в строгом порядке.

— Дядя Дима значит, — заключил я и, судя по реакции, правильно оценил её оговорку. — У вас здесь семейный подряд?

Ее рука с карандашом едва заметно дрогнула.

«Ага… Нервничает. Прекрасно — значит, не все здесь профессионалы».

Мой разум продолжал работу, анализируя ситуацию со свойственной мне педантичностью.

В конце концов, даже самая хитроумная ловушка имеет слабое место. И порой эти слабые места заключаются в непрофессиональных людях. Нужно только дождаться подходящего момента.

С ситуацией я примерно разобрался, пора брать инициативу в свои руки.

— Прежде чем продолжить нашу светскую беседу, может быть, проявите гостеприимство? — я указал взглядом на путы, и с лёгким нажимом добавил: — Мне неловко беседовать с такой прекрасной дамой будучи голым и связанным.

Румянец на щеках девушки стал заметнее. Похоже, она засмущалась?.

— Вы главное не волнуйтесь, я обязательно распоряжусь насчет одежды, — произнесла она, при этом старалась больше на меня не глядеть. — Но освободить вас, к сожалению, не могу. Мне поручено задать вам ряд вопросов. — Взгляд уткнулся в планшет, будто она искала там поддержки. — Итак… как вы себя чувствуете?

Я сделал глубокий вдох, затем демонстративно выдохнул. Нелепость момента меня откровенно забавляла.

— Может, для начала проясним ситуацию? — вкрадчиво поинтересовался я. — Например, чем обязан столь специфическому приему у этого вашего дяди Димы?

— Я не уполномочена… — начала она, но осеклась под моим внимательным взглядом. Помедлив, гордо выпрямилась: — Видите ли, вы — гость графа Злобина Романа Михайловича. Вам скоро всё объяснит Дмитрий — он здесь управляющий.

Как же мне нравится прекрасная эта девушка — красивая, юная, и с серьёзным лицом, выдаёт любую информацию, главное чуть подтолкнуть.

— Гость, — повторил я задумчиво. — Любопытные у вас представления о гостеприимстве.

"Злобин Роман Михайлович…' — вертел я в мыслях незнакомое имя. «Никогда о таком не слышал. Впрочем, это ненадолго. Чувствую скоро мы с ним встретимся, тогда и потолкуем.»

Девушка, поняв, что диалог явно идёт не по её сценарию, пылая щеками, снова уткнулась в планшет, явно намереваясь продолжить допрос… но у меня были другие планы. У меня как раз накопилось нужное количество энергии.

Одно легкое усилие воли — и я замкнул контур в плетении ремней. Забавно, но создатель этих пут решил сэкономить время и завязал все четыре ремня на единую управляющую матрицу.

Путы соскользнули с рук и ног, даруя долгожданную свободу.

Сладостно вздохнув, я неторопливо принял вертикальное положение и уселся на койке. С наслаждением размял затекшие конечности. Девушка отшатнулась, будто увидела ожившего демона. Её глаза расширились от испуга, а руки, сжимавшие планшет, заметно задрожали.

Я до поры не обращал на неё внимания, сфокусировавшись на собственных ощущениях.

Тело слушалось неохотно. Каждое движение давалось с усилием, будто я управлял неисправным механизмом. Впрочем, это были мелочи — всё восстановится.

— Раз уж с вопросом освобождения я разобрался самостоятельно, — произнес я светским тоном, — а свой халат вы мне одолжить стесняетесь, предлагаю вернуться к нашей увлекательной беседе. Кажется, у вас были ко мне какие-то вопросы?

Глаза девушки метались как пойманные бабочки. Она сделала еще один шаг назад и упёрлась в дверь.

— Ой… — пискнула она почти шепотом. — А вы…

— Что я? — поднял я бровь с искренним любопытством.

— Вы… не станете на меня нападать? — её голос дрожал.

Я окинул внимательным взглядом её фигуру.

— Только если вы сами об этом не попросите, — ответил я с легкой усмешкой. — Давайте начнем сначала? — дождавшись её неуверенного кивка, продолжил: — Сперва представьтесь. Согласитесь, неловко вести светскую беседу, не зная имени собеседницы.

— Меня зовут Зоя, — выдохнула она, слегка расслабляясь.

— Прелестно! Рад знакомству, Зоя. А меня зовут… — и тут я запнулся, словно налетев на невидимую стену. В голове, где должно было храниться мое имя, зияла абсолютная пустота.

«Любопытно», — подумал я, пытаясь прощупать границы этой пустоты. Память словно избирательно стерли, оставив все навыки и знания, но вычистив личные воспоминания. — «Очень, очень любопытно».

— В общем, чрезвычайно приятно познакомиться, Зоя, — продолжил я, как ни в чем не бывало. — Так для чего, вы говорите, ваш граф Злобин оказал мне честь своим… гостеприимством?

Под моим пристальным взглядом девушка съежилась еще сильнее, словно опасалась, что я вот-вот превращусь в людоеда из детской сказки, однако и о работе не забыла, тут же чиркнув что-то дрожащей рукой.

Нет, так дело не пойдет. Запугивать её я совершенно не планировал. Я намеренно смягчил выражение лица и продолжил максимально дружелюбным тоном:

— Не стоит так бояться, прекрасная Зоя. Я не имею привычки причинять вред очаровательным девушкам. И прошу прощения за мою наготу. Думаю — это досадное недоразумение, которое мы совместными усилиями обязательно исправим. Но сейчас мне действительно необходимо знать: что это за место и почему граф Злобин проявляет ко мне такой… специфический интерес?

Мой взгляд стал чуть тяжелее, давая понять, что этот вопрос не риторический.

— Это… это не в моей компетенции. Я не имею права ничего рассказывать…

— Зоя, — произнес я чуть громче, вкладывая в голос толику силы. — Ответьте навопрос.

— Меня уволят… — пролепетала она почти жалобно.

Я мысленно вздохнул. Девушка тряслась от страха, хотя я не дал ни единого повода для подобной реакции. В конце концов, это ведь не я раздел и связал беспомощного человека.

— Хорошо, — снова смягчил я тон. — Тогда давайте вернемся к вашим вопросам. Раз уж мы здесь, не будем терять время.

По крайней мере, может из дальнейшей беседы удастся сделать какие-то выводы.

Зоя судорожно сглотнула и вцепилась в свой планшет, словно в спасательный круг. В её глазах читалось явное облегчение. Видимо, она ощущала себя между молотом и наковальней — между необходимостью сделать работу, и страхом передо мной.

«Ничего», — подумал я. — «Информацию можно получить разными путями. А эта милая девушка уже рассказала мне больше, чем сама думает. Например, то, что она явно не в курсе истинных планов своего работодателя. И то, что охрана здесь организована из рук вон плохо — иначе на мой побег из пут уже отреагировали бы. А ещё, что меня по какой-то причине, следует опасаться».

— Итак, — улыбнулся я ободряюще. — Что там в вашем списке вопросов? Обещаю отвечать честно. Почти на все.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Зоя, стараясь хоть как-то сохранять деловой тон.

Я прислушался к ощущениям, оценивая свое состояние с особым вниманием.

— Знаете, как будто меня засунули в чужое тело, — ответил я с легкой усмешкой.

Не обращая внимания на испуганные взгляды девушки, я занялся разминкой. Тщательно растер плечи, покрутил головой, разрабатывая затекшую шею. Затем, игнорируя слабость в ногах, поднялся во весь рост и с наслаждением потянулся.

Зоя при виде этого буквально вплавилась в металлическую дверь, издав тихий писк.

«Забавно», — подумал я. — "Реагирует так, словно увидела восставшего из могилы'.

— У вас остались еще вопросы? — поинтересовался я максимально доброжелательным тоном, пытаясь разрядить напряженную атмосферу.

— Д-да, — пролепетала она, снова ища спасения в своем планшете. — А больше… ничего необычного не ощущаете?

— Кроме того, что я абсолютно голый и до этого был связан? — приподнял я бровь. — Нет, пожалуй, ничего экстраординарного.

— Хорошо, — кивнула она, что-то чиркая карандашом. — А что насчет прошлой жизни? Помните что-нибудь?

«Вот это уже интересно», — оживился я. Вопрос попал в самую точку моих собственных размышлений.

— А должен? — спросил я с намеренной небрежностью, внимательно следя за её реакцией.

— По-разному бывает, — отозвалась она. — Кто-то помнит, а кто-то нет.

«Превосходно!» — мысленно потер я руки. Первый кусочек мозаики встал на место. Значит, я здесь не уникальный экземпляр. Есть и другие… подопытные? Пленники? Гости? Определенно стоило копнуть глубже.

Я сосредоточился, пытаясь пробиться сквозь туман забвения. Помню что искал нечто… И неожиданно память выдала странный образ: сияющий божественный клинок, украшенный голубыми рунами, летящий прямо мне в голову… А потом — абсолютная чернота. От этого воспоминания по спине пробежал холодок.

Итак, что в сухом остатке? Каким-то образом я умудрился умереть, однако я снова жив и даже вгоняю в краску красоток. Но это подождёт. Меня ведь воскресил некий граф Злобин — это ценный подарок, а я не люблю ходить в должниках. По обрывкам разговора я понял, что граф Злобин рассчитывает, что я стану его марионеткой — это вряд ли, но я не чужд благодарности. Во всяком случае, я его выслушаю, а там посмотрим чем смогу ему помочь.

Но если мы с ним не сойдёмся характерами, пускай не обижается, тот, кто возвращает к жизни мертвых героев, должен быть готов к неожиданностям.

А пока что, притворюсь что подчинился и понаблюдаю. Надо ведь понять для чего это всё.

— К сожалению, ничего конкретного вспомнить не могу, — ответил я, вполне правдиво.

— А какие-нибудь способности? — она вновь преодолела страх и в её голосе появился профессиональный интерес. — Может, хотите сжечь эти путы? — она взглянула поверх планшета на бесполезные теперь ремни. — Или разрезать? Или сделать с ними что-то… особенное?

Я посмотрел на безвольно свисающие ремни с легким презрением.

— Нет, спасибо, мы с ними уже все выяснили, — ответил я сухо. — Дальнейшее насилие над ними излишне.

— Хорошо, так и запишем, — кивнула она и неожиданно принялась стучать кулачком в дверь. — Пожалуй, мне уже пора.

— Постойте, Зоя! — я дернулся к ней, но предательски ослабевшие ноги подвели. Я все еще не вернул себе полный контроль над телом.

Девушка застучала активнее, не сводя с меня настороженного взгляда. Дверь приоткрылась, и она мгновенно выскользнула наружу, словно испуганная птичка.

Я успел заметить за дверью мужчину в сером форменном кителе, с тем же гербом на плече. Он удивленно вскинул брови, увидев меня без пут, и поспешно захлопнул дверь. Сквозь металл донеслись приглушенные голоса:

— Ты зачем его выпустила? Совсем с ума сошла?

— Я не выпускала! Он сам! — зачастила Зоя.

— Ладно, пошли дальше, там еще четверо.

«Все интереснее и интереснее», — подумал я, принимаясь расхаживать по камере, разгоняя кровь по затекшим мышцам. — «Четверо, значит? И все, надо полагать, такие же „гости“ графа Злобина. Что ж, похоже, у нашего гостеприимного хозяина весьма… специфические пристрастия».

Я принялся методично разминаться — прыжки на месте, приседания, выпады. Мышцы ныли в такт каждому движению, но уже через минуту по сосудам заструилось долгожданное тепло.

Каждый шаг давался легче предыдущего. Тело постепенно возвращало себе подвижность, а вместе с ней росла и уверенность. Пусть память пока молчит — это дело времени. Сейчас главное понять, во что я вляпался и как извлечь из этого максимальную выгоду.

В конце концов, если граф Злобин так старательно собирает «гостей», значит, у него есть веская причина. И я намерен выяснить, что это за причина, даже если придется вытрясти ответ из самого графа.

С энергией было сложнее — она ползла по каналам лениво, словно древняя черепаха к водопою.

Активировав истинное зрение, едва не присвистнул. Комната, которая до этого казалась просто унылым подвалом, вспыхнула паутиной магических символов. Руны оплетали стены, потолок, даже пол образуя магический кокон.

Дверь в первую очередь удостоилась моего внимания. Тяжелые стальные створки сияли алыми письменами. «Запрет на выход одаренному носителю». Присмотрелся — защита отсутствует. Чтобы выбраться достаточно разорвать связь между центральными узлами, и вся конструкция рухнет, как карточный домик. Правда, для этого нужно подкопить куда больше энергии, чем понадобилось для пут. Заметил на косяке едва видимую царапину — кто-то уже пытался сбежать, судя по следам ногтей. «Вероятно один из прежних подопытных Злобина».

Но настоящий сюрприз ждал у койки.

Заклинания здесь лепились одно на другое — десятки переплетенных формул, выжженных прямо в каменном полу. Призыв души — руны как из учебника, но с небрежной ошибкой. Оживление тела — тут создатель явно перемудрил, добавив ненужные стабилизаторы. Привязка души… А вот и регенерация… Это уже интересно. Только зачем все эти формулы вокруг койки, на которой лежал я?

Я присел на корточки, проводя пальцем над ближайшей руной. Энергия дрогнула, отозвавшись знакомым холодком. «Стоп. Это же…»

— Не двигаться! — рявкнул за спиной голос, от которого задрожали даже камни в стенах.

Обернулся медленно, как хищник, оценивающий новую угрозу.

В дверном проеме стоял крепкий мужчина. Тусклый фонарь осветил лицо будто вырубленное топором из гранита: квадратная челюсть, шрам через левую бровь, глаза цвета промозглого тумана. Серый китель с воротником-стойкой сковывал шею, словно доспех. На груди вышивка с гербом — та же волчья морда, что и на планшете Зои, но с кровавым рубином в зубах. За ним копошились двое гвардейцев — мелкие рыбёшки рядом с акулой.

— А вы, как я понимаю, дядя Дима?

(обратно)

Глава 2 Гости

Мужчина оглядел меня с явным интересом, задержав взгляд на безвольно свисающих путах. На его каменном лице промелькнуло что-то похожее на уважение.

— Смотрю, вы время не теряете, — произнес он с легкой хрипотцой.

— Для начала, здравствуйте, — отозвался я с неизменной вежливостью, которая, впрочем, не помешала мне внимательно изучать нового собеседника. Каждое его движение выдавало военную выправку, а взгляд постоянно сканировал пространство в поисках потенциальных угроз. «Интересно, кем он был до того, как стать управляющим? Явно не канцелярской крысой».

— Здравствуйте, — поспешно кивнул он. — Вижу, вы не чужды изысканных манер. — хохотнул мужчина, и жестом отправил одного из своих спутников куда-то за дверь. Через минуту тот вернулся с аккуратно сложенной стопкой одежды.

Я критически осмотрел предложенный гардероб: простая льняная рубаха грубого плетения, штаны из такой же ткани, потертые кожаные сапоги. Всё добротное, но явно не из модного ателье. Впрочем, учитывая моё текущее положение, выбирать не приходилось.

— Меня зовут Дмитрий. А как прикажете величать вас? — спросил он сверяясь с планшетом. Зоя, наверное, оставила пометки…

— Хотел бы ответить, но, увы, не помню, — честно признался я, натягивая рубаху. Ткань неприятно царапала кожу, но это были уже мелочи.

— Понимаю вас. Может есть ассоциации? — поинтересовался он деловито. Натолкнувшись на мой непонимающий взгляд, он предложил: — Может, какое-то имя первым приходит на ум?

— Зоя, — честно ответил я.

За дверью послышалось приглушенное хихиканье девушки. Похоже, наша красавица никуда не ушла, решив послушать продолжение спектакля.

— Что ж, ясно, — он снова сверился с записями. — Значит, вы не знаете, как вас зовут, — задумчиво протянул Дмитрий. — Сейчас посмотрю… Ваше имя…

Это что, он мне имя придумать решил? — ну нет, такого я допускать не намерен.

— Константин, — ответил я, первое пришедшее на ум.

— Хорошее имя, — ответил Дмитрий.

Я уверенно кивнул. Во всяком случае, это лучше, чем совсем без имени.

Тем временем, Дмитрий продолжил опрос:

— Как вы вскрыли эти путы? — в его голосе прозвучал неподдельный интерес.

— Это вас не касается, — произнес я спокойно, но непреклонно. — Только глупец будет раскрывать свои секреты незнакомцам.

— Отчего же незнакомцам? Мы уже познакомились, вы ведь знаете как меня зовут, а я знаю как зовут вас, — Ехидно заметил он.

— Этого недостаточно, — вежливо, но непреклонно ответил я.

— Ну что ж, справедливо, — согласился он после короткой паузы. — Агрессию собираетесь проявлять? — поинтересовался Дмитрий с искренним любопытством.

Я окинул его оценивающим взглядом, активировав истинное зрение и едва сдержался, чтобы не поморщиться. В глаза тут же бросился полыхнувший ярко-красным рунный защитный контур. Насыщенность цвета означала одно — смертельная опасность! Силовые линии вокруг него переливались всеми цветами радуги не позволяя разглядеть истинный цвет ауры.

— А это поможет? — спросил я с деланным равнодушием.

— Не думаю, — с усмешкой ответил Дмитрий.

— Вот и ответ на ваш вопрос, — ответил я, застёгивая под горлом последнюю пуговицу.

Под цепким взглядом Дмитрия, я неторопливо прошелся по камере, разминая ноги в новых сапогах. Движения все еще были не такими естественными, как хотелось бы, но уже гораздо лучше, чем полчаса назад.

— Вы не могли бы мне объяснить, — начал я, тщательно подбирая слова, — что я здесь делаю и почему был прикручен к этой койке?

— Считайте это больничной койкой, а себя пациентом, — хмыкнул он. — И, кстати, поздравляю вас!

— С чем же это? — осторожно спросил я.

Дмитрий неожиданно по-доброму рассмеялся. Гвардейцы за его спиной принялись улыбаться.

— Вы спасены от страшнейшей болезни человечества! — выдержав паузу ответил он.

— От какой же? — я даже остановился, внимательно глядя на него, всерьёз ожидая ответа. Стоит отдать должное, интригу он подвесил знатную.

— От смерти, — он широко улыбался, но глаза остались холодными. — И, к слову, жизнь вам подарил граф Роман Михайлович Злобин.

«Как интересно», — подумал я, анализируя его слова. — «Значит, я был мертв? Или почти мертв? И меня якобы спас этот таинственный граф, о котором я слышу уже второй раз за утро. А теперь мне намекают на некий долг, а я в долгу быть не люблю. Пока что вижу лишь манипуляции — сначала „спасение“, потом требование благодарности».

Ну посмотрим к чему это приведёт.

— Весьма… великодушно со стороны графа, — произнес я с легкой иронией. — Надеюсь, у него найдется время лично принять благодарность от спасенного? Мне, признаться, не терпится задать ему массу вопросов.

— В свое время вам представится такая возможность. А сейчас, спешу пригласить вас на завтрак, — произнёс он учтивым тоном и указывал рукой на выход.

Дважды приглашать меня не пришлось. Я, признаться, был рад поскорее покинуть каземат, пропахший жутью и унынием.

Охранники расступились, пропуская меня коридор. Кроме гвардейцев, там уже стояла небольшая группа — трое парней примерно двадцати лет, все в таких же серых робах как у меня. Конвой из четырех бойцов держался чуть поодаль, демонстративно положив руки на рукояти мечей.

Я призадумался, тот охранник, говорил о ещё, четырёх «гостях», где тогда еще один?

Парни тоже с интересом глядели на меня, будто надеясь, что я отвечу на их вопросы.

Зои, кстати, видно не было.

— Приветствую, господа, — произнёс я, окинув взглядом гвардейцев и своих коллег по несчастью. В том что они так же очнулись в камерах, как и я, сомнений у меня не было.

Гвардейцы приветственно кивнули.

Один из конвоируемых, взглянув на меня, пугливо вжал голову в плечи. Парень был щуплый, с растрепанными темными волосами и казался совершенно потерянным. Он испуганно озирался по сторонам, будто ожидая нападения из-за каждого угла.

— О, еще одного вывели, — вместо приветствия произнёс второй. — Смотрите глаза какие — прям кошак какой… — Этот вызывал желание держаться от него подальше. Крепкий, коренастый, с бычьей шеей и маленькими злыми глазками. Он то и дело дергался, бросая вызывающие взгляды на охрану. Явно недалекий и агрессивный — гремучая смесь.

Призадумался, и что не так с моими глазами? Уже второе упоминание за сегодня!

— Доброе утро, — вежливо кивнул мне третий — высокий блондин с аристократическими чертами лица. Держался он уверенно, с легким налетом высокомерия.

Поздоровавшись, он обратился к Дмитрию, который следом за мной появился в коридоре.

— Так, вы свяжетесь с моей семьей? — требовательно спросил он. — Они должны знать, что я жив. Это чрезвычайно важно!

— Вениамин, вы ведь так и не вспомнили из какого вы рода, — почти ласково произнёс Дмитрий.

— Это не важно, я требую… — воскликнул было парень, но Дмитрий поглядел на него так, что блондин осекся на полуслове. — Простите, погорячился, — осекся блондин, — но поймите меня, я должен сообщить семье.

— Я ведь уже говорил вам, пока что это затруднительно. И даже объяснял почему. Мы и сами заинтересованы в том, чтобы вы поскорее вернули себе память.

Я оглядел троицу истинным зрением. Энергетические ауры сплошь зелёные — совсем новички, а следом вдруг обнаружил обилие ограничивающих печатей. Были и печати подчинения, и контуры запрета враждебных действий, и печати контроля… Эти ребята буквально скованы по рукам и ногам. Судя по тому что я видел, каждое их действие может контролироваться магом, который эти печати накладывал.

Выдохнув и стиснув зубы, я поглядел истинным зрением и на себя.

Как и следовало ожидать, на мне тот же ворох магических печатей и ограничений. Детальный обзор привёл к следующим выводам: случае чего, хозяин этих печатей сможет превратить меня в безвольную куклу, но не надолго… Неприятно, конечно, но после того как у меня будет достаточно энергии я смогу справиться и с этой напастью, а пока наблюдаю и пытаюсь понять что здесь происходит.

Сложившаяся ситуация так и манит разобраться в происходящем.

— Давайте за мной, — скомандовал Дмитрий. — И без глупостей. Вы наши гости, но это не значит, что вы вольны делать всё что заблагорассудиться.

Коридор, в который мы вышли, встретил нас призрачным светом магических светильников, что придавали и и без того жуткой обстановке мрачный вид. По обеим сторонам коридора тянулись ряды металлических дверей — массивных, с внушительными засовами и охранными рунами по периметру. Царапнула мысль — а что если за этими дверями скрываются такие же, как мы?

Однако звуки, доносившиеся из-за дверей сбили с толку — тяжёлое, утробное сопение, скрежет когтей по металлу, приглушённое рычание, а порой и нечто похожее на стон. Некоторые двери едва заметно содрогались, словно что-то билось в них изнутри, пытаясь вырваться на свободу.

— Ух, жуть, — произнёс крепыш, поглядев на одну из металлических дверей, затем поглядел на нас: — Вы тоже ничего не помните, а? — переведя взгляд на Вениамина, а затем и на щуплого паренька спросил он.

— Вы скоро всё узнаете, — прервал Дмитрий, явно намекая, что болтать не рекомендуется.

Я не возражал и не намеревался поддерживать бессмысленные разговоры. Ведь основным источником информации мне виделся Дмитрий. Эти же трое — сами ничего не знают.

— А что, нам и поговорить нельзя? — хмыкнул здоровяк.

— Не беспокойте других пациентов, — ответил Дмитрий.

В этот момент, ближайшая к нам дверь сотряслась от мощного удара изнутри, а затем послышался жутковатый вой.

— Ну вот, — сокрушённо вздохнул Дмитрий.

Я принялся быстро анализировать ситуацию. Высокомерный аристократ что-то помнит о прошлом — это может быть полезно. Испуганный паренек вряд ли представляет интерес, зато агрессивный здоровячок явно может стать проблемой для окружающих, и хорошо бы использовать эти проблемы в свою пользу.

Итого получается: Четверо «гостей», включая меня напичканные ограничивающими печатями — по сути невольники. У всех провалы в памяти, но разной степени. Усиленная охрана. Явный магический фон вокруг. Руны призыва вокруг той койки, где я лежал. Обилие металлических дверей с узниками за ними. И в завершение всего, загадочный граф Злобин, который зачем-то собирает в своих подвалах людей с амнезией.

Картинка складывалась интересная, хоть и неполная.

— Слушайте меня, — произнёс Дмитрий, когда впереди показалась лестница наверх. — Для начала запомните: вас спас от забвения сам граф Злобин, и теперь вы у него в неоплатном долгу. Если вас это не устраивает, и вы вздумаете создавать серьёзные неудобства, граф, конечно же, простит вам долг, но и подарок заберёт обратно. Думаю дальше объяснять не нужно? — Дмитрий искоса окинул нас взглядом. — Склонен воспринимать ваше молчание, как проявление высшей степени понятливости.

Вместо ответа, я прикидывал сколько мне потребуется сил и удачи, чтобы, в случае нужды, обезвредить Дмитрия, гвардейцев и выбраться отсюда. Ответ — пока не достаточно. Поэтому наблюдаем, тем более нас и так ведут к выходу. Во всяком случае, вся наша процессия оказалась у лестницы и принялась подниматься наверх.

Я буду лукавить, если скажу, что ситуация не казалась мне странной. Начиная с моего появления и печатей, ограничивающих мое тело, заканчивая явной пассивной угрозой со стороны Дмитрия и его гвардейцев.

Лестница вывела нас в просторную залу, и я невольно замер на пороге. Помещение разительно отличалось от казематов внизу: высокие потолки с лепниной, массивные хрустальные люстры, тяжелые бархатные портьеры, стены, отделанные темными деревянными панелями, создавали атмосферу старинного особняка. За панорамным окном виднелись раскидистые деревья, освещенные утренним солнцем и раскачивающиеся от легкого ветерка.

Длинный стол, накрытый белоснежной скатертью, был сервирован с педантичной точностью — каждый прибор, каждая тарелка, каждый бокал стояли именно там, где им полагалось быть по всем правилам этикета.

— Нормальная кормёжка, — тут же оценил здоровяк дымящиеся на столе яства.

Мой взгляд то и дело натыкался на знакомый уже герб — серебряный волк с рубином в оскаленной пасти на черном фоне, рассеченном золотой молнией. Видимо, это был родовой герб дома Злобиных — он красовался повсюду: на гобеленах, на спинках стульев, даже на серебряных приборах. «Любят же некоторые напоминать о своем величии», — мысленно усмехнулся я. Впрочем, меня больше интересовало не убранство залы, а возможные пути отступления, расположение окон и дверей, количество и расстановка охраны.

— Прошу к столу, господа, — Дмитрий указал на сервированный стол, где уже дымились тарелки с кашей и благоухал свежезаваренный чай. — Надеюсь, вы все помните правила поведения за столом? — в его голосе прозвучала едва уловимая ирония.

Весь завтрак напоминал скорее экзамен на знание правил этикета и умение вести себя в обществе, а Дмитрий был нашим экзаменатором.

Белобрысый парень, заявлявший, что он аристократ, вел себя довольно уверенно. Я отметил, что он безошибочно определял назначение каждого прибора и вполне естественно держал осанку. В каждом его движении сквозило воспитание человека, с детства приученного к светским манерам.

«Либо действительно аристократ, либо превосходный актер», — отметил я про себя, наблюдая, как он демонстративно промакивает губы салфеткой после каждого глотка.

Чернявый парнишка жался от гвардейцев, то и дело съеживаясь, когда мимо кто-то проходил. Его руки заметно дрожали, когда он пытался удержать вилку, а взгляд постоянно метался между тарелкой и охраной. Что-то подсказывало мне, что его страх не был наигранным — слишком уж естественно выглядела эта нервозность.

Зато здоровяк, орудовал столовыми приборами так, словно это были лопата и кирка. Крошки летели во все стороны, а звон посуды заставлял вздрагивать даже видавших виды гвардейцев. Судя по его поведению, следует порадоваться, что он не закинул ноги на стол. Дмитрий при виде его манер только поджал губы, делая очередную пометку в своем планшете.

Я уселся за стол последним, взял салфетку и не задумываясь положил ее на колени. Это движение вышло настолько естественным, что я даже задумался — откуда во мне эти рефлексы? Затем, окинув взглядом приборы, приступил к завтраку, который оказался весьма сносен. Горячий омлет с травами, свежая выпечка, фрукты — все было приготовлено с явным старанием.

Параллельно проверил защитные контуры — здесь их оказалось меньше, чем в подвале, но все равно достаточно, чтобы удержать не самого слабого мага. Впрочем, в них имелись прорехи — видимо, создатели больше полагались на печати подчинения, наложенные на нас.

Дмитрий, наблюдая за нами, то и дело, черкал что-то в своем планшете. Его взгляд методично переходил от одного из нас к другому, словно он проводил негласное тестирование. Впрочем, я был уверен — так оно и есть. Каждое наше движение, каждая реакция тщательно фиксировались и анализировались.

Гвардейцы, которых в столовой изрядно прибавилось, внимательно наблюдали за нами, будто опасались, что мы попытаемся разбежаться в разные стороны, как тараканы. Их настороженность была почти осязаемой, взгляды постоянно сканировали помещение, а истинное зрение показывало обилие активных защитных и усиливающих контуров.

Один из них, молодой парень с едва пробивающимися усиками, слишком уж демонстративно положил руку на меч, когда здоровяк потянулся за солонкой. Дмитрий мгновенно среагировал и подойдя к гвардейцу вплотную вполголоса отчитал:

— Петров! — Дмитрий говорил тихо, но я отчётливо услышал каждое слово — его голос прозвучал как удар хлыста. — Если не можешь держать себя в руках, отправляйся на пост у ворот. Здесь не место для нервных.

Гвардеец побледнел и отдернул руку от меча, как от раскаленного железа. Остальные охранники заметно подтянулись, будто стремясь стать ещё более незаметными.

— Что с нами будет дальше? — видимо не выдержав обстановки, спросил черноволосый парень, который, казалось, жмется от каждого шороха.

Я даже выпрямился на стуле и принялся внимательно ждать ответа. Этот вопрос интересовал меня не меньше остальных.

— Что именно ты хочешь знать, Семён? — спросил Дмитрий, аккуратно промокнув губы салфеткой и устроившись на стуле поудобнее.

Нервный парень — отметил, что его зовут Семён — поежился под пристальным взглядом управляющего, но все же решился продолжить:

— Я хочу знать, для чего мы здесь? Зачем вы нас сюда привели? И что вообще происходит?

Дмитрий неторопливо обвел взглядом всех присутствующих. В его глазах читалось нечто среднее между терпеливой снисходительностью и легким раздражением.

— Думаю, как вы уже поняли, вы все умерли, — произнес он буднично, словно сообщал прогноз погоды. — И лишь по воле нашего господина вы снова живы. Получили, так сказать, второй шанс. А уж как вы этим шансом распорядитесь и будет ли у вас возможность проявить себя в новой жизни — зависит лишь от вас.

— Какой с этого толк, мы даже не помним кем были в прошлом, — хмыкнул Семён.

— Повторюсь, мы заинтересованы в том, чтобы вы поскорее вернули свою память. Роман Михайлович активно работает над этим. — Вениамин от этого заявления даже выронил вилку, уставившись на нашего пленителя с неприкрытой надеждой.

Я слушал внимательно, подмечая каждую деталь. Дмитрий говорил уверенно, явно не в первый раз произнося эту речь. Все-таки интересно, сколько таких «воскрешенных» прошло через эти стены? Но главное для чего это всё.

— Если проявите себя хорошо, у вас будет шанс войти в благородный род, а то и получить хорошую должность, подняться по карьерной лестнице, обрести власть, могущество, — продолжал Дмитрий, будто между прочим. — Конечно же, под покровительством графа Злобина. Но об этом он расскажет вам сам.

Я мысленно усмехнулся. «Под покровительством» — какой изящный эвфемизм. Впрочем, предложение действительно было интересным и будоражащим моё любопытство — для чего это всё? Настолько, что я даже выложил из рукава припрятанный нож, который, в случае чего, собирался использовать для знакомства с шеей одного из гвардейцев. Все-таки у меня уже накопилось достаточно энергии краткого сражения, а на панорамном окне не было серьезной защиты. Конечно, прыгать в окно — не самое изящное решение, но я всегда предпочитал иметь план «Б». На случай, если этот Дмитрий начнет слишком сильно меня раздражать.

Несколько служанок принялись расставлять блюда по столу. Я с интересом наблюдал за происходящим, пока тишину не нарушил резкий звук — тот самый здоровяк, вдруг вскочил со своего места и, схватив со стола обычный столовый нож, приставил его к шее одной из служанок.

— Я не по чьим правилам играть не буду! — рявкнул он. — Я ухожу отсюда!

Я мысленно поморщился. Грубо, топорно и совершенно бесполезно. Кто ж его отпустит. Дело здесь серьёзное, и если будет необходимо, его вместе со служанкой отправят на тот свет. Это надо понимать, а так — он только позорится.

— Михаил, положите нож, пожалуйста. Не пугайте прислугу, — вкрадчивым тоном произнес Дмитрий, будто подобное было в порядке вещей, а парня просили быть осторожнее с вазой.

— Да вертел я твои просьбы! Не собираюсь ни у кого идти на поводу! — Михаил явно входил в раж, распаляя себя.

— Я прошу еще раз, — в голосе Дмитрия появились стальные нотки, — не вынуждайте меня применять грубые меры.

Видя, что здоровяк не собирается подчиняться, управляющий демонстративно вздохнул, затем неспешно поднял руку и указал на возмутителя спокойствия пальцем. Михаил мгновенно обмяк и рухнул на пол, словно марионетка с обрезанными нитями.

Так-так-так… Печати подчинения работают исправно, а Дмитрий умеет ими управлять. Очень полезная информация, а еще подтверждение того что со столовым ножом, до поры, на гвардейцев лучше не нападать.

Дмитрий неторопливо подошел к поверженному здоровяку, затем оглядел остальных присутствующих:

— Вести себя здесь нужно вежливо и уважительно — как к хозяевам, так и к персоналу. Мы в вашу сторону готовы проявлять только благостное отношение и в ответ просим того же.

— Накормили вы нас тут завтраком, рассказали красивые сказки, будто бы от смерти спасли, — хмыкнул Вениамин, даже не глядя в сторону Михаила, затем демонстративно промокнул губы салфеткой. — Вы думаете, что мы будем вам подчиняться?

— Вениамин, — мягко произнес Дмитрий, — от вас ничего подобного не требуется. Нам не нужны слуги. Нам нужны надежные, активные люди, благодарные за свое спасение. В остальном же вы сами вольны поступать так, как вам заблагорассудится. Более того, мы готовы предоставить вам все возможности для развития.

Я внимательно следил за этим представлением, подмечая детали. Дмитрий явно привык иметь дело с подобными ситуациями — действовал уверенно, без лишних эмоций, и старательно чиркал в планшете. А вот «гости» вели себя предсказуемо глупо: Михаил со своими угрозами, аристократ с плохо скрытым высокомерием, Семён, пытающийся слиться со стеной…

— Давайте не будем тянуть время, — продолжил Дмитрий. — У нас плотный график на сегодня.

— Я не буду прыгать под вашу дудку, как цирковая обезьянка! — заявил пришедший в себя здоровяк. Он даже успел занять вертикальное положение. Судя по его виду, печати не причинили ему никакого вреда, хотя уверен, они вполне могут быть пригодны и для пыток.

Дмитрий набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул:

— Поверьте, всё происходящее здесь для вашего же блага. Надо посмотреть, как восстановились ваши тела. И рекомендую отнестись к этому с максимальной серьезностью.

Я мысленно отметил: значит, они не уверены в качестве «воскрешения». Интересно, бывали ли случаи, когда что-то шло не так?

— Михаил, — в голосе Дмитрия зазвучал металл, — предупреждение. Я не потерплю, чтобы с людьми, которые здесь служат, обращались подобным образом. Если вам не нравится происходящее, я лично верну вас туда, откуда граф Злобин вас призвал.

— Ладно, ладно, я погорячился, — тут же пробормотал здоровяк, изобразив руками жест капитуляции. — Сами понимаете, ситуация нервная…

Дмитрий кивнул и вернулся на свое место, затем, жестом пригласил Михаила занять место за столом. Михаил демонстративно отряхнулся, и последовал приглашению. Затем, видимо решив загладить инцидент, небрежно кивнул испуганной служанке:

— Извиняйте, не удержался при виде такой красавицы.

В этот момент воздух содрогнулся от мощного взрыва где-то снаружи. Окна и посуда на столе отозвались нестройным звоном. Я активировал истинное зрение, но не заметил никаких магических возмущений — похоже, взрыв имел вполне материальную природу.

Реакция присутствующих оказалась ожидаемой. Семён съёжился, будто пытаясь стать меньше, его губы беззвучно шевелились в каком-то подобии молитвы. Михаил, напротив, демонстративно откинулся на спинку стула, демонстративно ухмыляясь. В его взгляде читалось нескрываемое злорадство.

Гвардейцы дёрнулись было к выходу, но властный взгляд Дмитрия пригвоздил их к местам.

Моё внимание привлекла картина за окном — идиллический пейзаж оказался испорчен уродливым столбом маслянисто-чёрного дыма, что лениво поднимался к небу где-то в отдалении.

Лицо Дмитрия мгновенно преобразилось, превратившись в непроницаемую маску. Неторопливо промокнув губы салфеткой, он коснулся уха — видимо, активируя какой-то артефакт связи.

— Доклад, — коротко бросил он в пространство.

Его взгляд на мгновение расфокусировался, свидетельствуя о том, что он сейчас принимает информацию. В следующий миг он вновь посмотрел на нас с прежней доброжелательностью:

— Прошу простить мою поспешность, господа, но завтрак придётся несколько сократить. У нас возникли некоторые неполадки. Предлагаю переместиться в спортивный зал для проведения утренней зарядки…

(обратно)

Глава 3 Червоточина

Не дав толком закончить завтрак, нас повели вглубь особняка.

Дмитрий, как и гвардейцы старательно делали вид, что ничего не произошло.

Михаил, отчего-то радуясь происходящей неразберихе, будто нарочно, максимально медленно и вальяжно шёл в указанном направлении, чем явно испытывал терпение гвардейцев.

Вениамин вёл себя довольно спокойно, хотя когда он поднимался из-за стола, я отчётливо услышал как он произнёс:

— Видно, не всё так гладко в Датском королевстве…

Пугливый Семён, казалось, был рад, что его не подгоняют и не бьют. Хотя мне показалось что он сказал: «За мной пришли…» — С чего бы это?

Очень скоро мы оказались в просторном тренировочном зале, оборудованный достаточно продумано. Мягкие маты покрывали пол, создавая надежную страховку от падений. Вдоль стен тянулись стойки с разнообразным тренировочным оружием — от легких тренировочных мечей до массивных двуручников. Отдельно располагались доспехи разных размеров и конфигураций.

После короткого инструктажа, гвардейцы-помощники Дмитрия принялись за дело.

Я внимательно наблюдал, как пара гвардейцев под присмотром Дмитрия помогала нам облачиться в тренировочные доспехи. Кажется, они это делали далеко не впервые. «Интересно, как часто им приходится этим заниматься?» — мелькнула мысль.

Михаил, наш агрессивный здоровяк, больше не пытался спорить, но теперь его взгляд метался по залу с плохо скрываемой жаждой действия. Тренировочный меч в его руках казался игрушкой — он сжимал его словно дубину, закинув на плечо.

«Похоже, кто-то очень хочет размяться», — отметил я про себя.

Вениамин, напротив, держался с показной грацией. Выбрав тренировочную рапиру, он тут же продемонстрировал пару классических приемов, выписав в воздухе безупречную восьмерку. Движения выдавали серьезную школу фехтования — явно не самоучка. «Занятно, память о себе потерял, а мышечная память осталась», — анализировал я, продолжая наблюдение.

Семен, наш пугливый товарищ по несчастью, являл собой полную противоположность. Тренировочный меч, что он выбрал не глядя, в его руках выглядел так, словно это было не учебное оружие, а ядовитая змея, которую он зачем-то вынужден держать за хвост.

Я неторопливо подошел к стойке с оружием, внимательно изучая каждый клинок. Наконец, выбрал легкий тренировочный меч — не слишком длинный, но с отличным балансом. Взвесил его на руке, без демонстративности, сделал несколько пробных движений. Клинок словно стал продолжением руки — настолько естественно он ощущался в ладони.

— Итак, — голос Дмитрия прервал мои размышления, — начнем.

В центр зала вышли четверо гвардейцев. Я мгновенно активировал истинное зрение, изучая противников. То, что я увидел, заставило меня мысленно присвистнуть — их ауры светились спокойным синим светом, ничего особенного. Но количество защитных контуров вокруг каждого из них впечатляло. Слои магической защиты накладывались друг на друга, образуя практически непроницаемый кокон.

«Явно не обошлось без артефактов», — размышлял я, замечая характерные узлы силовых линий вокруг их доспехов. — «И судя по плетению, защита рассчитана на противодействие как физическим, так и магическим атакам. Кто-то очень не хочет, чтобы с гвардейцами что-то случилось и готовился к любым поворотам».

— Ваша задача — победить своего соперника, — продолжил Дмитрий, указывая на гвардейцев. — Можете использовать любые средства. Если хотите применять что-то помимо оружия — пожалуйста, никто возражать не станет.

«Хорошая попытка', — усмехнулся я про себя, отметив что Дмитрий по-прежнему держит в руках планшет и фиксирует всё происходящее. — "Прямое приглашение использовать магию. Видимо, они очень уж хотят оценить наши возможности».

Я продолжил наблюдать за своими товарищами, подмечая детали. Михаил уже принял боевую стойку — примитивную, но устойчивую. Его противник, похоже, тоже оценил угрозу — держался на дистанции, готовый в любой момент уклониться от атаки. Вениамин картинно отсалютовал своему оппоненту, демонстрируя благородные манеры. Семен… просто старался стать меньше и незаметнее, хотя в доспехах это выглядело довольно комично.

Активировав истинное зрение еще раз, я внимательно изучил защитные контуры гвардейцев, пытаясь найти слабые места. Плетение было профессиональным, но не идеальным — у каждой защиты есть свои уязвимости, нужно только знать, где искать. В данном случае основной упор был сделан на противодействие прямым атакам, как физическим, так и магическим.

«Но если зайти с другой стороны… » — в голове начал формироваться план.

Дмитрий внимательно наблюдал за нами. Я спокойно относился к этому тесту, воспринимая его не как их попытку узнать секреты, а как мою возможность сбить их с толку и дезинформировать.

— Готовы? — спросил Дмитрий, обводя взглядом участников импровизированного турнира.

Михаил в ответ только неприятно хмыкнул, перехватывая меч поудобнее. Вениамин элегантно кивнул, принимая классическую фехтовальную стойку. Семен издал какой-то невнятный звук, который можно было принять за согласие. Я просто слегка кивнул своему будущему сопернику, продолжая анализировать ситуацию.

Вениамин, как истинный аристократ, стремился показать отличную школу фехтования. Его движения были точны и выверены — чувствовалась многолетняя практика. Здоровяк Михаил, видимо решив, что техника для слабаков, просто попытался смести своего противника мощными ударами. Когда это не сработало, он и вовсе отбросил меч, бросившись на гвардейца с намерением взять того на удушающий. Впрочем, его пыл быстро остудили.

А вот Семен преподнес сюрприз. Явно не умея толком держать меч, он быстро лишился оружия. Но вместо того, чтобы сдаться, внезапно выбросил руку вперед. Из его ладони вырвалась струя пламени, едва не спалив лицо опешившему гвардейцу.

— Великолепно! — Дмитрий захлопал в ладоши. — Просто замечательно!

Мой поединок много времени не занял. Истинное зрение позволяло читать намерения противника за мгновения до того, как он решался на действие. Три движения — и его меч отлетел в сторону. Еще одно — подсечка под колено опрокинула гвардейца на землю. Краем глаза я заметил брошенный вскользь взгляд Дмитрия.

— Что ж, прекрасно, с оружием обращаться умеете, — произнес он, делая пометки в планшете. — И одаренный у нас один есть. Огневик — интересно, интересно… — он обвел взглядом остальных. — Никто больше не хочет продемонстрировать магические способности? Нет? Тогда переходим к следующему этапу.

* * *

Дальше из нас, казалось, решили выжать все соки, но при этом получить максимум пользы.

Семён, согнувшийся под тяжестью нагрузок, всё так же избегал взглядов и стонал от усталости. Однако приставленный к нему гвардеец вместе с Дмитрием не давали бедолаге передохнуть и заставляли продолжать тренировки. Однако мне всё время казалось, что он притворяется. Будто Семён намеренно прятал глаза, словно боялся, что в них можно прочесть что-то лишнее. Чем дольше я наблюдал за ним, тем больше укреплялся в мысли, что он играет роль. Эта его показная безобидность — лишь маска, за которой скрывается что-то куда более интересное. Чувствую, он ещё преподнесёт сюрприз, и не факт, что приятный.

Вениамин, как и ожидалось, переносил испытания с подчёркнутым высокомерием. Он несколько раз пытался встретиться со мной взглядом, видимо хотел завести беседу, но наши конвоиры будто нарочно не давали нам и секунды продыху, а еще старательно разводили в стороны не позволяя контактировать. Зато Михаилу и Семёну наш аристократ регулярно демонстрировал, что они — люди другого сорта. Его манера поведения раздражала, но я предпочёл не вмешиваться.

Михаил, напротив, злился и огрызался, но равняясь на нас с Вениамином, слабости не показывал. Он даже попытался наехать на Семёна, за вскользь брошенный взгляд, но гвардеец быстро пресёк эту затею, чётко дав понять: правила уважительного общения распространяются на всех.

Я же ко всему отнёсся с холодным расчётом. Дмитрий организовал тренировки грамотно, и я бы на его месте поступил так же. Разве что жалел бы себя поменьше. Просторный зал, обилие тренажёров и инвентаря — всё это значительно облегчало задачу, потому я внутренне расслабился и всерьёз занялся восстановлением.

Пока я отрабатывал удары на манекенах и вёл спарринги, гвардейцы смотрели на меня с настороженностью, Дмитрий — с не скрываемым восторгом, а мои «товарищи по несчастью» — с лёгкой опаской.

Зато я был собой доволен.

Единственное, что омрачало настроение, — это медленное восполнение магической энергии. Да и вместимость энергетического резервуара оставляла желать лучшего. Энергии хватит на решение каждой из сложившихся трудностей, но только по отдельности. После каждого серьёзного действия придётся восстанавливаться с нуля, а такие паузы в моих планах не значились. Поэтому пока что ждём и анализируем.

Весь день нам не давали возможности обменяться даже парой слов, старательно держа врозь. Стоило лишь завязаться разговору, как тут же находили способ отвлечь. На ночь нас расселили по разным комнатам, будто опасались, что мы можем как-то пересечься.

Михаил с Вениамином переглядывались заговорщически — в их взглядах читался призыв разработать общий план. Они явно ждали от меня решительного жеста, но я упорно их игнорировал. Как по мне, нам не о чем было говорить. Пока что ход событий лежал в русле моих замыслов.

А ещё меня терзало нетерпение — жажда лицом к лицу встретиться со Злобиным. Его замысел жёг душу, требуя ответов. Зачем этому человеку понадобились мы — воскрешённые из небытия? Что он задумал? Ответы на эти вопросы я намерен был получить лично.

Наконец меня, под присмотром гвардейца, отвели в уютную комнату. Дмитрий намекнул, что не следует и помышлять о побеге, но это было излишне, бежать я не собирался. Во всяком случае не сейчас.

Я оценил аппартаменты: широкая кровать под балдахином, массивный шкаф из красного дерева, пара удобных кресел у окна — обстановка вполне подходила статусу «гостя» графа.

В дверце шкафа находилось зеркало, и я невольно задержал взгляд на своем отражении — незнакомца по ту сторону зеркала я не узнавал. Чёрные волосы, светлая кожа, мышцы, перекатывающиеся под кожей. Но главное — глаза. Пышущие оранжевым жаром, с вертикальными кошачьими зрачками. У людей таких, кажется, не бывает. Интересно, у меня всегда были такие глаза, или это произошло вследствие «воскрешения»?

Перед сном ко мне заглянули две служанки — предложили массаж и помощь с вечернимтуалетом. Я был абсолютно не против. Молодые девушки называли меня господином и были весьма услужливы. Они мыли меня в огромной дубовой ванне, наполненной водой с травами и благовониями. Я сразу распознал с десяток восстанавливающих и укрепляющих зелий, растворённых в воде. Зелья явно были сильными, а значит дорогостоящими. Кем бы ни был этот Злобин, он многое вкладывал в подобных мне. Я уже себе голову сломал, для чего же ему это всё. Строит армию, или собирает команду по футболу?

Служанки были молчаливы и на мои расспросы либо вежливо отмалчивались, либо прямо заявляли, что им запрещено поддерживать разговоры. Узнал лишь, что одну зовут Матрёна. Она была хоть сколько-то контактной и всё время хихикала. Вторая подругу отчитала, за словоблудие, на что та парировала: «Ты видела какие у него глаза?».

К слову, вторая девушка даже не представилась, а лишь строго посматривала на подругу. Да уж, эти девушки оказались менее сговорчивы, чем Зоя, которая так легко раскрывала секреты.

Наконец я улёгся в кровать. У меня были мысли прогуляться по поместью и послушать о чём говорят местные — блокировка на двери была совсем несерьёзная, а гвардеец лишь один, пускай и синего уровня силы. Но это успеется. Лишние вопросы мне пока ни к чему — нужно выжать из этого места все, что получится, а лишние ресурсы прийдутся очень кстати. Поэтому, пока не суетимся.

Ночью я отчётливо слышал отдалённые выстрелы.

Там явно происходило столкновение с использованием боевого оружия. Интересно, там воюют с тварями или с людьми? И как это связано с нашим «воскрешением»? Я был уверен, что скоро обо всём узнаю. Сегодня же следовало набраться сил, поэтому я крепко уснул.

* * *

На второй день, в самый разгар утренней тренировки, к Дмитрию подошёл гвардеец с докладом:

— Обнаружена активная червоточина, уровень зелёный. Машина уже готова. Паладины тоже в сборе, ждём ваших указаний.

В голове мгновенно сложился пазл. «Вот оно, решение вопроса с энергией», — подумал я, едва сдерживая усмешку.

— Что ж, — задумчиво произнёс Дмитрий. — Рановато, конечно, но глупо терять такой шанс… — Итак, — обратился он к нам, — сегодня у нас выездная тренировка, заодно и проверим из чего вы сделаны.

Нам выдали защитные комбинезоны, похожие на те, что носили гвардейцы во время тренировок — усиленные броневыми пластинами и защитными контурами.

Более того, я ощутил, что ткань пропитана специальным составом.

Стоило переодеться, как нас пригласили выйти на улицу.

Во внутреннем дворе была благодать: птицы щебетали, ветерок нёс аромат цветущих яблонь. Но любоваться природой нам не позволили. У ворот стоял автобус с затемнёнными окнами.

— Не теряйте времени, господа, — поторапливал Дмитрий, указывая на открытые двери.

Внутри уже сидели три десятка бойцов в броне с волчьим гербом. Михаил нервно ёрзал изучая территорию, явно оценивая шансы на побег. Бесполезная затея — против таких сил даже я бы не рискнул связываться в нынешнем состоянии. Да и зачем? Пока всё шло в моих интересах.

Истинное зрение сразу отметило разницу: эти воины не были простыми гвардейцами. Их ауры горели синим, двое — на грани оранжевого ранга.

Из разговоров я понял, что они относятся к иному классу или ордену. Это были не гвардейцы Злобина, а некие паладины и эти воины специализировались именно на тварях червоточин. Но это было логично, раз мы ехали к активной червоточине. Как гордо звучит: паладины графа Злобина.

С каждой минутой пространство вокруг сгущалось от энергии. Она вибрировала в воздухе, осязаемая, как натянутая струна. Энергетический резерв тоже стал наполняться чуточку быстрее.

Стоило автобусу остановился, как паладины высыпали наружу и построились в две шеренги.

Дмитрий уже ждал нас у серого внедорожника, беседуя с командиром отряда — высоким мужчиной в броне, украшенной тем же волчьим оскалом. На Дмитрии были надеты очки и я с удивлением обнаружил, что это артефакт. Видимо, эти очки позволяли видеть ему больше, чем остальным.

Я окинул взглядом местность.

Мы оказались на небольшой лесной поляне, буйно заросшей бурьяном. В воздухе колыхалась лёгкая дымка.

В самом её центре угадывалось лёгкое свечение, похожее на северное сияние, которое здесь выглядело лишним. Я сразу понял, что это — активная червоточина.

Истинное зрение раскрыло суть: червоточина пульсировала зелёным, как живое сердце, выплёскивающее во внешний мир потоки магической энергии.

Внутри разрыва пространства, зрел осколок чужого мира. Если дать ему созреть — начнутся прорывы тварей, а может и что похуже. Но это зависит от потенциала осколка.

— Ничего серьёзного, — услышал я ремарку Дмитрия. — Зелёная, свежая еще. Затем он оглядел остальных собравшихся.

Михаил морщился, слепо тычась взглядом в пустоту. Вениамин же смотрел прямо на зелёное свечение, лицо его было непроницаемо.

Семён и вовсе преобразился. Его пальцы подрагивали, между ними мелькали огненные искры. Уши ловили каждый звук, ноздри вздрагивали — будто зверёк, учуявший добычу.

— Итак, кто из вас помнит, что такое червоточины? — Дмитрий обвёл нас взглядом.

Как ни странно, но я кое-что помнил и даже знал, как их закрывать но промолчал. Пусть другие первыми раскроют карты.

Михаил продолжал нервно озираться, игнорируя присутствие Дмитрия. Своим поведением он напоминал зверя, почуявшего близкую опасность. Любопытно — либо у него сохранились какие-то инстинкты с прошлой жизни, либо печати подчинения работают не так хорошо, как хотелось бы хозяевам.

Семён открыл было рот, чтобы ответить, но его опередил Вениамин, явно жаждущий продемонстрировать свои познания.

— Червоточины — это разрывы в пространстве, — произнес он с интонацией отличника у доски. — Как правило, они пассивны. Из них в наш мир изливается энергия из иного пространства — изнанки.

Я внимательно слушал, хоть ничего нового он и не сказал.

— Ну да, — неожиданно поддержал беседу Михаил. — Мой дед говорил, что рядом с червоточиной и посевы лучше, и коровы жирнее. — Он нахмурился, словно пытаясь поймать ускользающую мысль. — Вот только я не помню, откуда у меня вообще дед и как его зовут. А еще есть активные…

Я внимательно наблюдал за его лицом. Занятно — память пробивается отдельными фрагментами, словно кто-то небрежно замазал краской стекло, оставив несколько прозрачных участков.

— А ещё из них выпрыгивают твари, — осторожно вставил Семён, и в его голосе прозвучал страх, — но их надо убивать, от этого много пользы.

Дмитрий молча указал на пульсирующее зеленое марево червоточины. Я намеренно хранил молчание, хотя мог бы рассказать куда больше. Что-то подсказывало — мои знания о природе этих пространственных разрывов намного обширнее, чем у присутствующих. Возможно, включая и самого Дмитрия.

Активировав истинное зрение, я изучал структуру червоточины. Энергетические потоки закручивались спиралью, формируя нечто вроде воронки. В центре пульсировала точка прокола — место, где ткань реальности истончилась до предела. Очевидная картина начальной стадии формирования разрыва.

— Иногда червоточина становится активной, — вещал тем временем Вениамин, явно наслаждаясь ролью эксперта. — Тогда там образуется пространство, хотя многие считают, что это осколок мира, который, как и все остальные, застрял в прорыве. И вот тогда в этот осколок начинают проникать всякие твари и питаться энергией. Если вовремя не закрыть осколок, произойдёт прорыв. Тогда мало никому не покажется.

— Примерно так и есть. Садись пять, — Усмехнулся Дмитрий. — В общем, сейчас мы с вами совершим незабываемую прогулку вместе с нашими уважаемыми паладинами. И закроем эту червоточину, тем самым защитив окрестные деревни.

Я едва сдержал усмешку. Тридцать бойцов, чьи ауры колебались от зеленого до оранжевого уровня, четверо «воскрешенных» с неясным потенциалом, да еще и сам Дмитрий, чья оранжевая аура пульсировала, как маяк. И все это — против одной-единственной зеленой червоточины, которая едва успела сформироваться.

Либо наши радушные хозяева что-то недоговаривают, либо это очередная проверка. Слишком уж несерьезно выглядела подобная демонстрация силы. Для закрытия свежей червоточины хватило бы и двух-трех опытных паладинов. А тут целый отряд, да еще и нас зачем-то притащили.

Паладины тем временем выстроились полукругом, формируя защитный периметр. Защитные контуры на их броне засветились, создавая единую силовую сеть.

Я с интересом наблюдал, как они выстраивались в боевой порядок — чувствовалось, что эти люди не первый раз сталкиваются с подобными явлениями.

Червоточина пульсировала, то и дело выплевывая клочья зеленоватого тумана.

— За мной, — произнёс Дмитрий, и первым шагнул к сияющему мареву разрыва в пространстве.

Паладины двинулись вперёд, будто подгоняя нас, и мы двинулись к разрыву. С каждым шагом давление усиливалось, в ушах появился неприятный звон. Я заметил, как один из паладинов украдкой сплюнул через плечо.

Воздух вокруг Дмитрия заискрился, словно от статического электричества. В его волосах появились серебристые проблески.

Шагнув вперёд, я на мгновение ощутил легкое головокружение. На мгновение возникло ощущение, будто всё тело протаскивают через густой кисель. Перед глазами поплыли радужные пятна, в ушах зазвенело. А потом…

(обратно)

Глава 4 По ту сторону

По ту сторону нас ждало озеро, окруженное широкой полосой берега. В центре водоема, словно издеваясь над законами физики, парил яркий кристалл — сердце червоточины.

В памяти тут же что-то отозвалось. Я ведь искал сердце… Только не это, а иное, куда более важное… Но дальше провал, больше ничего вспомнить не смог.

Я обернулся, за спиной такая же сфера разрыва, а за ней полоса пляжа, которая упиралась в переливающуюся фиолетовую дымку границы осколка, за которой была лишь пустота. Абсолютная.

— Граница кармана, — пояснил Дмитрий, заметив мой взгляд. — Дальше пространства просто не существует. Этот фрагмент реальности ограничен лишь озером и берегом вокруг него. Что бы ни произошло, не приближайся к границе осколка. Если провалишься в изнанку, назад пути не будет, так и пропадёшь там.

Я на Дмитрия не обратил внимания, продолжая осматриваться. Самым странным было небо — или то, что его заменяло. Тёмно-фиолетовая пелена куполом нависала над озером, изгибаясь центром к самому сердцу червоточины, при том что пространство вокруг было освещено довольно ярким светом, вот только откуда он лился было неясно.

На берегу у самой воды копошилось множество разных тварей: разномастные ящеры, змеелюды и другие разновидности сновали туда-сюда, шипя друг на друга, и что-то жуя. Взглянув истинным зрением, я стал различать их ауры — все были зелёного уровня.

Типичные падальщики иных миров — не особо опасные для паладинов синего уровня, но крайне неприятные создания. Однако куда больше меня заинтересовало свечение в центре озера — мечущаяся в воде синяя аура выдавала присутствие твари посерьезнее. Возможно, крупный ящер или кто-то из развитых змеелюдей. Такой просто так до кристалла не допустит.

Я заметил, как несколько тварей, заинтересовавшись неведомо откуда появившейся едой, побрели в нашу сторону, то и дело принюхиваясь.

— Ну, покажите, на что вы способны, — произнес Дмитрий с явным любопытством в голосе. — Мы обеспечим прикрытие.

Я скептически осмотрел выданное нам снаряжение. Простые боевые мечи — добротные, но без особых изысков. Единственным их достоинством были усиливающие печати на клинках. При должном умении такая печать может превратить обычный выпад в сокрушительный удар, способный рассечь серьёзную броню. Впрочем, для местной мелочи такое могущество явно излишне.

— Альфа наверное в озере, — донеслось до меня задумчивое бормотание одного из паладинов.

— Если она вообще есть, — отмахнулся Дмитрий. — Осколок-то совсем слабый.

Одна из тварей, напоминавших крокодила, решив что мы вполне подходим для её трапезы, бодро припустила в нашу сторону, дружелюбно улыбаясь зубастой пастью. По крайней мере, она явно была нам очень рада.

Михаил, решив не церемониться, тут же вышел наперерез рептилии и с ходу атаковал её мечом, залив в усиливающую печать энергию. Удар получился… впечатляющим. Тварь буквально разлетелась на части, а меч Михаила глубоко вошел в землю. Похоже, кто-то не рассчитал силу.

— Эти твари нам по зубам! — воодушевленно прорычал здоровяк, уже нацеливаясь на следующую жертву, однако и противники не спали. К Михаилу уже стали стягиваться привлечённые шумом монстры. Может они и зелёные, но стоит попасться такому на зуб и тот уже не отпустит.

Семен, глядя на успех товарища, тоже оживился. Меч в его руках по-прежнему смотрелся чужеродно, зато появившийся в левой ладони огненный шар придал ему уверенности. Одним метким броском он отправил пылающую сферу прямо в раскрытую пасть крупного крокодила. Шар пробил голову твари насквозь и, описав изящную дугу, вернулся к хозяину.

— Любопытная способность, — отметил я вслух, наблюдая, как Семен отправляет свое огненное оружие в новый полет.

— Ну что же, стыдитесь, господа, — подтолкнул нас с Вениамином Дмитрий. — Так вам ничего не останется.

Мой аристократический коллега снисходительно усмехнулся и, изящно выхватив палаш, направился в противоположную от Михаила сторону. Озеро было круглым, что позволяло нашим группам разделиться, чтобы каждому достался свой сектор для работы. Ну а в итоге, расчистив берег, мы встретимся в дальнем конце.

Я не спешил присоединяться к истреблению местной фауны. Во-первых, мои спутники прекрасно справлялись сами. Во-вторых, берег был настолько заболочен, что пачкать одежду просто так совершенно не хотелось.

Моей целью было не просто убийство монстров. Мне нужны были трофеи, которые в таких тварях должны быть.

Вот только в совсем слабых существах, чья аура едва светилось зелёным, я вряд ли найду хотя бы одно энергоядро. Я придирчиво оглядел монстров, и кое-кто привлёк моё внимание — массивный аллигатор, застывший метрах в пятнадцати от меня. В истинном зрении его аура светилась заметно ярче, чем у остальных тварей. Еще не синий, но уже приближается. Интуиция подсказывала — в таких созданиях обязательно должны быть трофеи, а мне как раз не помешала бы пара энергоядер.

Шанс их получить из зеленых тварей обычно ничтожен, но этот же экземпляр явно выделялся среди своих сородичей. С парой-тройкой энергоядер я быстро восстановлю энергетический резерв, а то и останется запас на будущее. В любом случае — мои возможности заметно расширятся.

Вениамин тем временем продвигался вглубь прибрежных зарослей, игнорируя парочку упитанных змей, скользнувших в мою сторону. Его техника впечатляла — четкие, выверенные удары, никакой лишней суеты. Одним взмахом он располосовал морду крупного варана, следующим движением разделал сразу двух тварей помельче. Он бил точно рассчитывая энергию. Не разбазаривал силы на размашистые удары, как Михаил, а тратил ровно столько, чтобы уничтожить тварь, не больше, но и не меньше.

Я аккуратно обогнул Вениамина, направившись к своей цели. Не глядя умертвил пяток змей и двух варанов. Намеченный мной ранее аллигатор уже заметил меня и решил проявить инициативу. Он растянул свою пасть в оскале, который при должном воображении можно было принять за дружелюбную улыбку, и двинулся в мою сторону. Судя по его неторопливой походке, ящер явно планировал основательный обед. Что ж, придется разочаровать прожорливую тварь.

Я дождался, пока расстояние между нами сократится до оптимального, и, точно рассчитав необходимое количество энергии для печати усиления, нанес один-единственный удар. Голова аллигатора отделилась от тела настолько чисто, словно я орудовал скальпелем, а не боевым мечом.

Ладонью ощутил, как прямо через рукоять в меня полился тонкий ручеёк энергии.

Попутно пришлось отмахнуться от пары мелких тварей, решивших, что я слишком увлекся и представляю легкую добычу.

Теперь оставалось только дождаться, пока тело крокодила высохнет, проявив небольшой мешок под грудиной — обычное явление для существ из червоточин. Как правило в этом мешке, будто жемчужины в раковинах, формируются трофеи. В любом случае, затраченные усилия того стоили — даже если трофеев не окажется, я уже почти восстановил свой небольшой энергетический резервуар.

Наконец тело аллигатора стало напоминать высохшую мумию, а под грудной клеткой у него проявился небольшой пузырь. Я машинально выпотрошил образовавшуюся сумку поверженной мною твари, не глядя сунув добычу в карман.

На ощупь один шарик размером с горошину. Это было энергоядро. Ладонью ощутил отклик и тут же заполнил свой энергетический резерв. Обычно ядра тут же истаивают, но этот остался по-прежнему в моей ладони. Видимо энергии в ядре больше чем вмещает мой резервуар.

Твари напирали, и несмотря на все мои навыки, зевать не следовало. По всей видимости, они всерьёз рассматривали моё тело в качестве вкусного и питательного трофея.

Краем глаза я продолжал следить за своими спутниками. Михаил упоенно крушил все, что движется, явно наслаждаясь процессом. Его штаны были разорваны, а икра пропиталась кровью, видимо пропустил атаку одной из тварей. Интересно, он ведь в курсе, что монстры такого типа могут быть ядовиты?

Но ему, явно было плевать на ранение. В его действиях чувствовалась первобытная радость разрушения.

Следующий по пятам за товарищем Семен методично расстреливал тварей огненными шарами, находу совершенствуя технику — его снаряды уже не просто пробивали их насквозь, а взрывались внутри, превращая цели в пылающие факелы.

Михаил уже несколько раз огрызался на компаньона за то, что тот неосторожно забрызгивал его кровью тварей, или добивал их раньше чем успевал это сделать наш здоровяк. Ребята явно веселились.

Вениамин продолжал демонстрировать безупречное фехтование.

Несколько раз ему приходилось отступать, когда на него нападали сразу по несколько существ, но методичность с которой действовал аристократ, не оставляла противникам шансов.

Несколько групп паладинов с винтовками наготове следовали за нами, обеспечивая прикрытие. Их напряженные позы и постоянная готовность вмешаться говорили о том, что они не исключают появления более серьезной угрозы. А вот Дмитрий, похоже, откровенно скучал — местная фауна явно не представляла для него интереса. Я увидел, как он вместе с высоким паладином, с которым общался ранее, уверенно приблизился к кромке воды.

Паладин вытянул руку, и из его ладони потекла белесая пелена — энергия стихии холода? Истинное зрение показало, как энергетические потоки устремились к воде, выстраивая кристаллическую решетку прямо на поверхности озера. Завораживающее зрелище.

Через считанные секунды поверхность затянулась ледяной коркой, достаточно прочной, чтобы Дмитрий, не колеблясь, ступил на нее. Вместе с паладином они направились к центру озера, где пульсировало сердце осколка.

«Интересно…» — я активировал истинное зрение на полную мощность, игнорируя легкое головокружение от перенапряжения. — «А где же Альфа? Неужели она так и будет терпеть этот беспорядок в своём логове?»

Я пригляделся разыскивая синюю тварь — та самая альфа затаилась в глубине озера. Её аура отчетливо светилась синим, выделяясь на фоне более слабых созданий.

Дмитрий, похоже, тоже её засек. Короткая очередь из автомата вспенила воду, вынуждая тварь отступить. Умно — он не пытался убить её, просто обозначил границы, показывая, что заметил.

Тем временем Михаил, успевший уже расправиться с десятком мелких тварей, заинтересовался происходящим в центре озера.

— Давай, сам здесь закончишь, — бросил он Семёну, небрежно отмахиваясь мечом от очередного ящера. — Хочу посмотреть, как будут закрывать сердце.

Михаил слишком близко подошёл к воде, что было опрометчивым решением.

Тень метнулась из воды молниеносно — даже моё обостренное восприятие едва уловило движение. Михаил рухнул, сбитый с ног массивным телом альфы. Наконец-то она показала себя…

Я не раздумывая рванул на помощь Михаилу. С одной стороны и товарищу помочь нужно, а ещё, из синей твари трофеи будут куда ценнее. Краем глаза заметил, что и Вениамин устремился туда же.

Паладины вскинули было оружие, но Дмитрий остановил их властным окриком:

— Отставить! Пускай сами разбираются.

«Как интересно», — промелькнула мысль. — «Жалеть нас явно не собираются».

Михаил демонстрировал впечатляющую волю к жизни.

Кое-как отбросив от себя монстра, он отпрыгнул, но бежать не спешил.

Серия неловких ударов заставила тварь отступить на шаг, но урон был минимальным. Я заметил, что Михаил перекинул меч в левую руку. Сам он уже истекал кровью — глубокие раны на боку и на правом плече серьезно ограничивали его подвижность.

Я быстро проанализировал противника истинным зрением. Ящеролюд, некогда бывший обычным крокодилом, эволюционировал до прямоходящей формы. Синяя аура говорила о серьезном уровне угрозы, но не делала его непобедимым. Главная опасность крылась в другом — я помнил, что подобные твари обладают мощным нейротоксином. Если Михаил уже отравлен, счет идет на минуты.

Раненый Михаил попытался провести силовой удар, вложив энергию в печать, но левой рукой это вышло неуклюже — клинок пришелся плашмя, едва оцарапав броню твари.

Семён, видя затруднения товарища, открыл шквальный огонь своими огненными шарами. Они врезались в чешуйчатое тело ящеролюда с частотой пулеметной очереди, но толку было мало — шарики не пробивали шкуру. Броня твари держала удар, хотя каждое попадание явно причиняло ей дискомфорт.

Неэффективно. Энергия лишь расходуется впустую. У синих тварей эволюция идет комплексно — вместе с развитием уровня усиливается и физическая защита. Нужно бить в уязвимые точки, а не молотить по броне. Но Семён об уязвимостях даже и не задумывается, бьёт куда попало.

Ящеролюд явно начинал злиться. Огненные шары не могли пробить его защиту, но постоянно отвлекали и раздражали. Тварь то и дело отмахивалась от шариков лапами, норовя достать заодно и Михаила.

Я быстро прикинул варианты. Пусть Семён продолжает свой обстрел — глядишь, рано или поздно защита твари истощится, плюс это всерьёз сбивает альфу с толку.

Главное, чтобы яд в крови Михаила не сделал своё черное дело.

Я уже приближался, то и дело попутно отмахиваясь от подступающих гадов.

Невооруженным взглядом хорошо была видна природная броня твари — чешуйчатая, с металлическим отливом, покрытая наростами. Но истинное зрение показало куда более интересную картину. Энергетические потоки текли по телу монстра, словно реки по карте, оплетая каждый элемент естественной брони замысловатым узором.

В следующий миг я увидел искомое. Энергетический рисунок твари больше не казался монолитным — в нем проступили прорехи, слабые места, не защищенные силовыми линиями. Удар в любую из этих точек мог обрушить всю энергетическую структуру монстра, как карточный домик.

Тем временем Михаил, прижимая окровавленную руку к боку, отчаянно отмахивался от монстра. Его самоуверенная ухмылка давно исчезла, сменившись гримасой боли и злости. Семён — вот уж от кого не ожидал — бросать товарища не стал. Забыв о своей показной трусости, он встал рядом с раненым, отбивая когтистые лапы твари. Вот только меч держал как оглоблю и всё больше налегал на огненные шары, норовя прожечь в монстре дырку.

— Мечом его бей — Орал Михаил, — силу в печать вливай!

Семён кивал, но толку от этого не было.

Я продолжал обегать озеро по дуге, по ходу отбиваясь от разных тварей. Пара ударов — и крокодилоподобный монстр валится с перерубленным позвоночником. Еще удар — несущийся на меня ящер отлетел с разорванной грудной клеткой.

Несмотря на то, что цвет моей ауры тоже был зелёным, я этим тварям был не по зубам. Основной моей целью был синий ящеролюд. Признаться, спасение товарищей волновало меня куда меньше, чем потенциальная добыча с этой твари. В конце концов, если ситуация станет действительно опасной, я уверен что вмешаются паладины или сам Дмитрий. А вот добыча с синего монстра — сейчас это действительно ценный ресурс, который упускать не хотелось.

Семён, надо отдать ему должное, неплохо подготовил мне почву. Его огненный шар, пусть и не пробил броню монстра, но изрядно ослабил защитные контуры. В местах попадания по природной броне энергетическая структура заметно истончилась, став более хрупкой.

Рывок — и я оказался за спиной твари. Клинок вошел точно под правую лопатку, где пульсировал крупнейший энергетический узел. Я попал между двух броневых пластинок на спине. Никакого сопротивления — лезвие прошло сквозь чешую, как сквозь масло. Тварь вздрогнула и замерла. Резкий поворот меча, — и вся структура защиты начала рассыпаться. У монстра даже цвет шкуры изменился.

Выдернув клинок, я тут же развернулся и, влив энергию в усиливающую печать, одним плавным движением снес твари голову. Без энергетической поддержки даже её природная броня не могла противостоять хорошо поставленному удару.

А ведь если бы я попытался атаковать в лоб, пришлось бы долго пробивать эту броню. Даже вложив всю доступную энергию в удар, не факт, что получилось бы с первого раза. А так — один точный удар в уязвимое место решил все проблемы.

Вокруг нас стали собираться гвардейцы и паладины. По их одобрительным кивкам было ясно — они оценили мой манёвр. Семён тоже уважительно кивнул, признавая моё мастерство. А вот Михаил, кажется, был не в восторге от моего вмешательства.

— Чего приперся-то? — процедил он сквозь зубы. — Я бы и сам справился. Нечего было лезть.

— Не справился бы, — спокойно качнул я головой.

Михаил отвернулся, даже не пытаясь спорить с очевидным.

В этот момент к раненому упрямцу подошел Вениамин. Внимательно осмотрев раненую руку, он неожиданно протянул к ней ладонь:

— Дай гляну, что у тебя там.

Из его пальцев вдруг полился мягкий зеленый свет. Гвардейцы тут же начали переглядываться и перешептываться.

— Лекарь, — донеслось до меня.

Вениамин на мгновение замер, и я заметил, как изменилось его лицо. Сначала на нем отразилось изумление — он явно не ожидал, что обладает такой способностью. Его глаза широко распахнулись, губы приоткрылись в удивлении. Затем изумление сменилось каким-то странным благоговением. Он смотрел на свои руки, излучающие зеленоватое свечение, словно видел их впервые. Несколько секунд ему потребовалось, чтоб совладать с собой, но потом он продолжил лечение с уже видимым удовлетворением.

Я лишь усмехнулся и перевел взгляд на Дмитрия. Тот стоял посреди озера, подняв руку к осколку. Энергия из парящего над водой сердца тонкими струйками стекала в его ладонь. От досады я едва заметно поморщился — такой ценный ресурс уходит! Я точно помню, кристаллы могут значительно ускорить усиление. Будь я здесь один — доплыть до кристалла было бы несложно, но сейчас меня никто к нему не подпустит.

— Нам надо держаться вместе, — вдруг произнес Вениамин, закончив лечить Михаила. — Мы все-таки в одной лодке.

— Спасибо. За всё, — неожиданно буркнул Михаил, явно борясь с собственной гордостью. — И за помощь, и за лечение.

Я молча кивнул, продолжая наблюдать за действиями Дмитрия.

Держаться вместе? Вопрос только для чего? Чтобы на тренировках было веселее?. Пока не ясно что там нас ждёт в будущем. Но из них может выйти неплохая команда. В конце концов, Вениамин оказался целителем, Семён — неплохой огневик, да и Михаил, при всей своей грубости, силой не обделен. Но сейчас говорить об этом рановато.

Тем временем, сердце червоточины над озером вдруг вспыхнуло яркой звездой и стало стремительно уменьшаться. В следующий миг оно и вовсе растаяло, втягиваясь в раскрытую ладонь Дмитрия.

Все обернулись в ту сторону.

Как только все отвернулись, я быстро склонился над поверженной тварью, предварительно вспоров пузырь кончиком меча. Стоило засунуть внутрь руку, как пара энергоядер сами скользнули в ладонь. Но там было еще что-то.

Разжал руку и в ней помимо ядер обнаружил крошечный осколок, что едва заметно сиял ровным голубоватым светом. В памяти тут же всплыло знание о природе находки — усиление энергетического резервуара. Именно то, что сейчас необходимо!

А ведь в карман его не засунешь. Не знаю, будут ли паладины собирать трофеи, но не хочется чтобы этот осколок достался кому-то другому. Тем более я убил эту тварь, а значит и трофей по праву мой.

Не раздумывая я предельно осторожно прикоснулся к нему сознанием. Осколок откликнулся мощным потоком силы, готовой хлынуть в моё тело.

Я уже хотел было начать впитывать его, как вдруг память подкинула важный фрагмент знания — нужно максимально расширить энергетические каналы, чтобы использовать силу осколка по максимуму. Иначе большая часть энергии просто рассеется впустую.

Собрав все свои скудные силы, я расширил канал от руки до груди — места, где концентрируется энергетический резервуар. И только после этого сжал кулак.

О, это было восхитительно! Энергия хлынула в тело мощным потоком, наполняя силой каждую клетку. Но всё же я торопился, а спешка в таких процедурах не лучший помощник. В магическом зрении я видел, как большая часть сути кристалла впитывается в меня, хотя процентов тридцать всё рано было потеряно. Однако без всплывшего знания все шестьдесят процентов энергии точно бы рассеялись впустую.

Я чувствовал, как энергия устремляется к моему резервуару, расширяя его границы, увеличивая объем. Процесс занял считанные мгновения, но я прочувствовал каждое, наблюдая как резервуар увеличился. Не сильно, но уже кое-что.

Засунул два энергоядра в карман, попутно забрав еще немного энергии. Одно из ядер мгновенно откликнулось — приятное тепло разлилось по пальцам. Живительное теплоа затем устремилось по энергетическим каналам, насыщая истощенный резервуар живительной силой заполнив резерв под завязку.

Дмитрий с паладином уже возвращались от угасшего осколка. Окинув нас внимательным взглядом, он лишь коротко кивнул — пора уходить.

Паладины, как по команде рассредоточились по пляжу, быстро расстреливая оставшихся тварей.

— Идёмте, — кивнул нам Дмитрий. — Здесь закончили.

К нему подошёл один из паладинов, и тут же зачастил, о чём то докладывая Дмитрий удивлённо вздёрнул брови и искоса взглянул на Вениамина.

— У нас еще и лекарь? Прелестно! — затем перевёл глаза на Михаила. — А ты значит танк?

— Что я? — набычился здоровяк, придерживая себя за раненый бок.

— Умеешь накладывать броню, — пояснил Дмитрий, ухмыльнувшись, — иначе та тварь тебя бы на лоскуты порвала. А так, незначительные царапины. Очень тебе повезло.

А мне вот показалось, что он лукавит. Кажется он заранее откуда-то знал, какая способность у Михаила.

— А мы не будем собирать трофеи? — спросил вдруг Семён, традиционно поёжившись от скрестившихся на нём взглядов.

— Паладины соберут, — отмахнулся Дмитрий. — Уходим.

Я окинул взглядом Михаила. Вроде бодрячком, хоть и рана неприятная. НУ раз не загибается от яда, значит и мне нечего переживать. А Лекарь Вениамин пока слабый. Только кровь и смог остановить.

Шагая на выход из червоточины, я прислушался к себе — резервуар стал заметно больше и это радовало. Скоро я верну былое могущество! По крайней мере, начало положено…

От этой мысли даже замедлился, пытаясь припомнить, каким таким могуществом я обладал в прошлом…

(обратно)

Глава 5 Красноречивое отсутствие информации

В автобусе Дмитрий присоединился к нам, явно намереваясь провести разбор полетов.

— Ну что ж, поздравляю! Вы закрыли свою первую червоточину в этой жизни, — произнёс он, внимательно глядя на каждого из нас.

— Дмитрий, а для чего это всё? — спросил вдруг Вениамин. — Я третий день голову ломаю, для чего мы вам нужны.

— Сегодня вечером приедет Роман Михайлович, он вам и объяснит, гарантирую, — ответил Дмитрий. — Может у кого-то есть более насущные вопросы?

Вениамин лишь качнул головой, уставившись в окно. Не знаю, что он там пытался увидеть — ведь оно было зашторено.

Михаил молчал прислушиваясь к себе и придерживая плечо. Ему сейчас больше была интересна его способность, а не какие-то там интриги графа. По крайней мере, это отчётливо читалось на его лице. Он то и дело пытался посмотреть на рану и понять, насколько близко он был к смерти и как лихо его спасла новообретённая способность.

Зато Семён неожиданно проявил себя:

— А каково это — пропускать через себя энергию осколка? — подался вперед парень с искренним любопытством.

— Возможно, скоро настанет момент, когда ты сам это прочувствуешь, — многозначительно ответил Дмитрий.

Его взгляд стал жестче:

— Да, вам еще восстанавливаться и восстанавливаться, но об осторожности забывать не следует. Всё же твари червоточин большая угроза этого мира. Хорошо что вы восстанавливаете силы и навыки, — он окинул нас взглядом, и задержался на мне — покивал чему-то своему.

— Вы все взрослые парни, может, вы не помните прошлую жизнь, но сами видите, что обрывки памяти и опыта прежней жизни сохранились в вашей памяти. Чем раньше возьмётесь за голову, тем быстрее станете расти и приносить пользу.

Я не комментировал, но каждое их этих заявлений было сомнительным, а в моём случае и вовсе провокационным. Но ведь не Дмитрий здесь главный. Важно ли что он говорит? Куда важнее, что скажет Злобин, а судя по словам Дмитрия, граф нас сегодня посетит.

— Ты кстати молодец, — посмотрел Дмитрий на меня. — Не стал тратить время на мелкую шушеру, а убил самых сильных тварей. И фехтуешь ты блестяще.

— Благодарю, — вежливо кивнул я.

— Трофеи забрать успел? — спросил он у меня с усмешкой.

— Те, что мои по праву я забрал, — ответил я вздёрнув бровь.

— Интересный ты, — хмыкнул Дмитрий. — Жалко, что способность так и не проявилась… Но мы это поправим, — посулил он.

Затем Дмитрий будто переменился. В нём проснулся армейский старшина, который вознамерился научить нас всем армейским примудростям здесь и сейчас.

— Вы еще не раз будет сталкиваться с червоточинами, поэтому помните! Про тактику забывать нельзя! Да, мелких тварей нужно бить в первую очередь, какими бы они слабыми ни были, массой они любого сомнут. Но как только увидели альфу, и, тем более, если альфа увидела вас! — бить нужно именно её и сразу! Что хотите делайте, а альфу нужно убить в первую очередь. Это в зелёных червоточинах они тупые, а те, что уровнем повыше, те же оранжевые, могут всю мелочёвку собрать и на вас пустить. Всё понятно?

Семён осторожно покивал, Михаил даже внимания не обратил, а Вениамин по-прежнему гипнотизировал зашторенные окна.

— Повторюсь — не забывайте про альф. Они есть всегда. Пропустите альфу — и она сожрет вас всех. Сегодня вам считай повезло — червоточина слабая, уровень тварей низкий, а альфу вы и вовсе почти не интересовали. Но в синей, или оранжевой червоточине альфы защищают своих тварей. И это я еще про красные молчу… Там даже к зелёным тварям страшно приближаться.

— Вы и в таких были? — с интересом спросил Семён.

— Бывало дело, — со значением покивал Дмитрий.

— У вас ведь оранжевый уровень, обычно в красные червоточины с таким уровнем не ходят, — не удержался я и тут же удостоился внимательного взгляда.

— Да, это верно, не ходят, — подтвердил Дмитрий. — но это в одиночку. А в команде можно. Поэтому еще наука — вы вот разбрелись, поодиночке, а действовать нужно единой командой, — продолжил он сыпать поучениями. — И не разбегаться кто куда.

Вениамин демонстративно поморщился:

— Червоточина была слабая, я бы и сам со всем справился. В том числе и с синей альфой, — поморщился он. — А в червоточины посерьёзнее, нужно команду подбирать, а не идти в бой со всякими… абы с кем.

— Легко говорить, когда всё закончилось, — хмыкнул Дмитрий, но голос его не предвещал ничего хорошего. — Просто синяя тварь выбрала не тебя, — отрезал он. — Иначе лежал бы сейчас весь переломанный. Если бы выжил вообще.

Кстати, о выживании…

Активировав истинное зрение, я внимательно посмотрел на Михаила. По его коже струилась зеленоватая энергия, образуя причудливый узор магической защиты. В энергетическом плане казалось, что его кожа покрылась мелкими бронированными чешуйками. Интересно…

Дмитрий, заметив мой интерес, усмехнулся. Я даже заметил, как его рука дёрнулась к планшету, наверное опять хотел что-то чиркнуть там, но удержался:

— Но как же Михаил справился? — спросил Семён, будто школьник. А глаза у него были хитрые-хитрые. Вот уверен, этот хитрец что-то замышляет.

— Еще не догадался? У него сродство с камнем. Жаль что не атакующая способность, но какие его годы. Каменная броня тоже неплохая способность на старте. Наш Михаил, как почуял опасность, сразу наложил на себя броню. Причём среагировал-то моментально! — иначе синяя тварь порвала бы его. А так… — он сделал паузу. — Кожа стала твердой как гранит, тварь едва зубы не обломала.

По возвращении в поместье нас, как победителей, ждал роскошный ужин. Впрочем, само слово «роскошный» едва ли передавало всю полноту картины. Длинный стол в парадной столовой буквально ломился от яств. Дымящиеся блюда источали соблазнительные ароматы, а изысканная сервировка наводила на мысль о приёме высоких гостей, а не простой трапезе после тренировки.

— Ну что же, друзья мои, наслаждайтесь угощениями — вы заслужили поистине королевскую награду! — объявил Дмитрий, раздал пару указаний окружавшим нас гвардейцам, после чего удалился.

На этот раз мы трапезничали не одни. Если раньше гвардейцы стояли вокруг, а мы ели, то на этот раз, был накрыт и второй стол рядом, за которым расселись паладины.

Воины поглядывали на нас, но особого интереса не проявляли. Они вообще были все как один молчаливые и нелюдимые. Я это отметил еще в автобусе, а сейчас уверился в своём выводе — это явно какие-то фанатики. С такими каши не сваришь…

Меня немного позабавила эта показная щедрость. Хотя, возможно, так здесь заведено — поощрять «гостей» за хорошо выполненную работу. Или это очередной элемент проверки? В любом случае, я действительно проголодался, и ужин был кстати.

Я неторопливо занял своё место, с интересом наблюдая за остальными. Михаил, несмотря на недавние раны, которые на удивление почти рассосались, набросился на еду с завидным энтузиазмом. Впрочем, его можно понять — бой с синей тварью и такой расход энергии отнимает немало сил.

Семён же, напротив, ковырялся в тарелке без особого аппетита. Его глаза вновь сделались подозрительными, а взгляд постоянно метался между дверьми и окнами, словно он ожидал нападения даже здесь. И что заставляет его так нервничать?

Вениамин, как обычно, демонстрировал безупречные манеры. Он лишь изредка бросал снисходительные взгляды на сгорбившегося Семёна, и поставившего локти на стол Михаила. Активировав истинное зрение, я бегло осмотрел еду. Ничего подозрительного — никаких следов зелий или магических воздействий. Впрочем, я и не ожидал подвоха, скорее это была застарелая привычка из прошлой жизни, о которой я ничего не помнил.

Дмитрий отсутствовал, что вызывало интерес — неужо не проголодался? Или нашлись дела поважнее?

Ужин проходил в относительной тишине, лишь изредка прерываемой негромкими разговорами паладинов, расположившихся за соседним столом. Обсуждали они религиозные темы и происхождение червоточин, будто это кара небес. Дальше я не прислушивался. Их приглушённые голоса создавали приятный звуковой фон, не мешающий собственным размышлениям.

После трапезы нас, как обычно, развели по комнатам. Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, я невольно замедлил шаг. Впереди, у поворота коридора, двое гвардейцев увлечённо обсуждали что-то, не заметив моего приближения. Их голоса, приглушённые, но вполне различимые, привлекли моё внимание.

— Ты б видел, как вчера всё прошло, — говорил один, постарше, с седеющими висками. — Диверсанты Левина думали, что хитрые. А наши их засекли ещё на подходе.

— Чую не сладко им пришлось! А откуда узнали что левинские? Они в форме рода что ли были? — в голосе второго сквозило неприкрытое любопытство.

— Да, если бы… Перестрелка вышла знатная. Короткая, но злая — задавили их числом и внезапностью. Они до конца не поняли, что их срисовали. Положили семерых, ещё троих взяли, остальные ушли, — старший хмыкнул. — Одного из пленников, того что помоложе, вот только сейчас разговорили. Сутки мялся, но наш Гришаня знал кого колоть, не зря старался, вот молодчик и признался, что от Левина. А остальные молчат, как рыбы об лёд, но ими и не занимались, сразу видно — матёрые. Таких только добивать, ну или обменивать.

Я тут же остановился и присел, сделав вид, что поправляю сапог. Информация была слишком ценной, чтобы её упускать.

— Да что с ними церемониться? — раздражённо бросил молодой. — Под нож всех, и дело с концом. Так обменяем, а они потом опять к нам придут. Наших-то не пожалеют.

— Ты это брось, — одёрнул его старший. — Не так всё просто. Левин — не последний человек. Начнём просто так валить его людей — по судам затаскает, и даже придумает версию для суда, почему его люди гуляли с оружием по нашим территориям. Тут осторожно надо, с умом.

— Да кто такой этот Левин, баронишка, что он может против нашего графа? Вопрос только зачем он к нам полез.

— Понятно зачем, ему сказали, он и полез…

— Вы долго еще поправлять штанину будете? — с демонстративной вежливостью, но явно теряя терпение спросил один из гвардейцев, что сопровождали меня.

Я, не ответив, нарочито медленно выпрямился и продолжил шагать. Гвардейцы же, что беседовали до этого, заметив нашу процессию, тут же замолчали, но кое-какую информацию я уже получил.

Значит, червоточины не единственная проблема графа Злобина. У него есть враги и весьма активные, раз решаются на диверсии. А ещё интересно — этот Левин лишь барон, однако он не только смеет нападать на целого графа, не опасаясь последствий, но ещё и достаточно влиятелен, чтобы с ним приходилось считаться даже в таких ситуациях.

Учитывая масштаб затей Злобина и величину его гвардии, мне этот граф не показался простаком, что будет спускать противникам такие выпады. Что же здесь происходит такое, что какие-то бароны смеют нападать на графов?

В голове тут же завертелись кусочки пазлов, пытаясьсобраться в какую-то общую картину. «Воскрешение» людей явно выходит за рамки обычных аристократических развлечений, что если загвоздка в этом? Может Злобин местный тёмный властелин? Или тут замешано что-то более серьёзное. Во всяком случае, что-то ведь толкает барона Левина на отчаянные действия. Он либо безумец, раз нападет на графа с такой гвардией, либо уверен в своих действиях, а значит у него есть покровители. Всё интереснее и интереснее…

Добравшись до своей комнаты, я первым делом проверил, не добавилось ли новых охранных или следящих контуров, скорее по привычке и чтобы развивать наблюдательность. Слишком уж много здесь магии напичкано, и лучше приучать себя проверять каждый сантиметр пространства, чем потом попасться на мелочи.

Всё осталось по-прежнему — базовая защита и печати наблюдения. Видимо, Дмитрий считает, что имеющихся мер достаточно и это мне на руку. Во всяком случае, теперь мой резерв более вместителен, и при случае, мне вполне хватит энергии, чтобы снять все блокировки, ещё и останется.

Размышления прервал скрип двери — в комнате словно из воздуха материализовались две служанки. Одну из них я помнил ещё по вчерашнему вечеру. Её звали Матрёна — молодая девчонка, сразу залилась краской и хихикнула. Я подмигнул ей, вызвав очередной приступ смущённого хихиканья. Вторая гостья, представившаяся Тамарой Павловной, хоть и была весьма молода, всем своим видом демонстрировала строгость.

Едва служанки вошли, как женщина тут же набросилась на младшую прислужницу:

— Ты здесь без году неделя, Матрёна! Я тут всякого понавидалась, такие хиханьки до добра не доведут! — в её голосе звучало раздражение.

Я не вмешивался в эту сцену воспитания, используя время с большей пользой. Магическое зрение, хоть и ослабленное, позволило исследовать защитные контуры. На Матрёне их вовсе не было — обычный человек, без капли магического потенциала. А вот Тамара Павловна оказалась загадкой. Никаких защитных заклинаний, но аура сияла синим, причём аура странная, пульсирующая и созидательная. Стихия природы? У меня сложилось ощущение, что эта женщина долго проработала с алхимическими препаратами, хотя, откуда такая уверенность возникла я не знал.

Вскоре началось основное действо, меня пригласили погрузиться в ванную и принялись намывать. Тамара строго командовала процессом, а Матрёна, то и дело краснея, старательно выполняла указания, причём вчера она не была столь стеснительна. Видимо присутствие старшей служанки вызывало в ней смущение. Особенно забавляло, как она пыталась угадать расположение частей моего тела, старательно отводя взгляд.

Я же расслабился и получал удовольствие.

В какой-то момент в глаза потёк травяной настой. Магическое зрение мгновенно уловило разноцветное мерцание — явно работа сильного алхимика. С каждым новым флаконом узор становился сложнее, а тело напитывалось жизненной энергией. Энергетический накопитель жадно впитывал силу, а энергоканалы удовлетворённо загудели. Блаженство…

После помывки, Матрёна куда-то упорхала, а я, остался наедине с Тамарой Павловной. Что-то в моем взгляде насторожило женщину — она едва заметно напряглась, будто к чему-то готовилась.

Вчера девушки совсем не шли на контакт, но они были простыми людьми и явно держались за своё место. Тамара Павловна — явно алхимик и не последний. Я не так много помню про этот тип одарённых, но они явно ценятся и поэтому знают себе цену. Соответственно и могут позволить делать то что им заблагорассудится — например поболтать с кем-то вроде меня, и дать новую порцию бесценной информации. А в том что у этой женщины есть, что мне рассказать, я не сомневался.

Встретившись с ней взглядом, я заметил, как она вздрогнула.

— Сударыня, — произнёс я нарочито мягким тоном. — Видите ли, я оказался в странном положении. Я уже всю голову себе сломал в попытках понять, куда же это меня угораздило вляпаться. Может вы сможете пролить свет на некоторые моменты?

Женщина, смотрела на меня строго и была напряжена как пружина. Это чувствовалось. Она что, думает я буду на неё нападать? Я же вижу её ауру, хоть она и женщина, но синий уровень ауры для меня может оказаться пусть не смертельным, но вполне серьезным противником.

Не дождавшись от меня никаких решительных действий, женщина окинула меня изучающим взглядом — теперь уже с неприкрытым интересом.

— Как говоришь складно, — произнесла она. — Даже любопытно, как это так вышло… — затем вздохнула и отрубила с неожиданной твёрдостью. — Но меня сюда позвали не говорить. У меня есть чёткие указания от графа, их и буду исполнять. Всё, что нужно знать — узнаешь в своё время.

Несмотря на категоричный ответ, я внутренне расслабился. Она говорила, а не отмалчивалась. А в таком диалоге, порой можно получить больше информации, чем из прямых ответов.

— «В своё время»? — эхом отозвался я, позволив доброжелательной улыбке медленно расползтись по лицу. — Знаете, Тамара Павловна, я всегда находил подобные фразы забавными. Необходимость ждать — это бездарная трата времени. А время, как вы и сама понимаете, слишком важный ресурс, чтобы его вот так тратить.

— О чём ты говоришь? — фыркнула она. — Тебя неделю назад слепили. Нечего мне тут рассказывать сказки о потерянном времени. Это раньше у тебя времени не было, как и тебя самого, к слову, а теперь у тебя времени предостаточно.

Как же я благодарен судьбе за такие вот подарки.

— Слепили неделю назад, — медленно повторил я заинтересовавшие меня слова. — И что значит слепили? Из чего?

Женщина уже поняла, что сболтнула лишнего, и поспешила перехватить инициативу:

— Да уж, прав Дмитрий, ты действительно не такой, как другие. Даже глаза и те хищные, — хмыкнула она. — Но от этого ничего не меняется — мне нужно выполнить волю графа. Остальное не моя забота.

В её словах сквозило нечто большее, чем простой отказ. Она явно знала больше, чем говорила, и я тоже очень хотел это знать. Тут важно не передавить. Пускай спорит, отнекивается, но главное не замолкает!

— Довольно странная ситуация складывается, не находите? — произнёс я задумчиво, словно размышляя вслух. — стоящий перед вами человек, как вы сами выразились, «слепленный» неделю назад… Вопросы напрашиваются сами собой.

Я специально сделал паузу, наблюдая за её реакцией.

— Да уж… человек… — она покачала головой с какой-то усталой иронией. В её тоне сквозила горечь многолетнего опыта. — Да у нас тут каждую неделю такие человеки появляются. Хорошо еще, когда люди.

Женщина явно пыталась отмахнуться от разговора, но каждое её «отмахивание» было для меня новым пунктом в списке откровений.

Значит у Злобина, эти воскрешения поставлены на поток, и не всегда они удачны… Да для чего ему всё это? От масштаба у меня аж дыхание перехватило. Что же здесь за интрига разворачивается такая. Меня же любопытство изнутри разъест!

Но я старался не терять самообладания и прежним невозмутимым тоном продолжал вести беседу.

— Каждую неделю? — я удивлённо приподнял брови, вкладывая в эти два слова столько значения, столько искреннего удивления, на сколько это было возможно. Внутри всё пело от азарта — сколько еще интересностей я сейчас узнаю?

По лицу женщины пробежала тень — она явно поняла, что давно утратила инициативу, и эту беседу веду я.

— А ты хитёр. Умеешь разговорить, ничего не скажешь, — она скрипуче рассмеялась. — До тебя здесь разные были, знаешь ли. Некоторые вежливые, но по большей части всякие отморозки. Одни грозили, другие пытались напасть… — она многозначительно помолчала. — Только вот ничем хорошим для них, это обычно не заканчивалось.

В последних словах явственно прозвучало предупреждение, но я и не собирался лезть к алхимику синего уровня. Такие вот женщины могут очень сильно удивить….

— Видите ли, Тамара Павловна, я действительно другой, не такой как все остальные, — мягко произнёс я, позволив голосу приобрести бархатистые нотки. — И я очень озадачен этой ситуацией. Мне всего-то нужно понять, что же здесь происходит. А уж что касается благодарности… — я сделал многозначительную паузу. — Я умею ценить помощь, в этом уж мне поверьте. Даже если помощь заключается в простом разговоре.

Женщина фыркнула, но в этом фырканье было скорее сопереживание, чем пренебрежения:

— Ишь ты какой выискался! Прямо как настоящий аристократ — манеры, речь, осанка… — она покачала головой. — Взяла бы и согласилась, да только вот незадача — я-то знаю, что ты не настоящий. По крайней мере, пока.

Что значит не настоящий⁈ Но это не тот вопрос, который следует задавать. Нужно действовать аккуратнее. Я осторожно спросил:

— «Пока»? — спросил я интонацией деревянного мальчика из сказки, узнавшего, что он сделан их полена. — Значит, у меня есть шанс стать настоящим?

Едва удержался чтобы не добавить «мальчиком» — переигрывать нельзя.

Тамара Павловна глубоко вздохнула. На этот раз её взор бесстыдно задержался там, куда приличным дамам смотреть не полагается.

— Пройди адаптацию, — ответила она с горькой усмешкой, в которой читалась странная смесь надежды и обречённости. — Если, конечно, пройдешь. Тогда и поговорим.

— Значит, не все проходят? — задал я риторический вопрос, но женщина не спешила её подтверждать. — Знаете, Тамара Павловна, я ведь действительно умею быть благодарным.

— «Не забуду вашу помощь, когда встану на ноги» — так ведь хотел сказать? — она рассмеялась, но в этом смехе не было злости, скорее какая-то грустная мудрость. — Знаешь, сколько раз я это слышала? Но ты и правда другой. Я надеюсь, что ты выживешь.

— Выживешь… — протянул я задумчиво, словно пробуя и это слово на вкус.

— Умеешь ты вопросы задавать… Но хватит разговоров. — Её тон внезапно стал деловитым.

Я ведь почти нащупал ниточку к ответам, но тут, будто на зло, на самом интересном моменте вернулась Матрёна:

— Тамара Павловна, у следующего все готово.

— Хорошо, пойдем, — женщина явно обрадовалась возможности закончить опасный разговор. — Удачи тебе, — сказала она на прощанье и захлопнула за собой дверь — та тут же засветилась охранными контурами, что больше раздражали, чем способны были меня удержать.

Глядя им вслед, я мысленно суммировал полученную информацию. Искусственное тело, еженедельные «воскрешения», какая-то загадочная адаптация… Да куда я попал?

Картина постепенно складывалась, хотя ключевые детали всё ещё ускользали. Что ж, терпение — моя сильная сторона. Рано или поздно я узнаю всё, что нужно.

(обратно)

Глава 6 Испытание

Проснувшись, я не спешил подниматься с постели. Несколько минут потратил на медитацию, прощупывая энергетические каналы. Ситуация улучшалась — энергия уверенно циркулировала по телу, резерв энергии энергии заметно вырос и был полон. Трофеи из червоточины определенно пошли на пользу.

В коридоре дежурили все те же гвардейцы. Их ауры светились ровным зеленым светом, но защитные их контуры выглядели внушительно — видимо их решили вооружить получше. Меня стали опасаться?

Впрочем, меня больше интересовали отголоски ночной суеты, которую я отчетливо слышал сквозь дрему. Беготня, приглушенные голоса, звон оружия — все это наводило на определенные мысли. Опять перестрелки с другими аристократами?

Столовая встретила меня ароматом свежей выпечки и крепкого кофе. К моему удивлению, за длинным столом обнаружился только Михаил — он с привычной жадностью поглощал завтрак, то и дело бросая настороженные взгляды по сторонам. Следы вчерашних ранений почти исчезли — либо у Михаила у самого великолепная регенерация, либо Вениамин вчера весь вечер оттачивал на нём целительские навыки. Хотя и алхимики могут исцелять…

Едва я устроился за столом, как в дверях появился Дмитрий. Его оранжевая аура пульсировала ровно и мощно, но в движениях чувствовалась легкая усталость.

«Интересно», — отметил я про себя. — «Видимо, ночная суматоха не обошлась без его участия».

Михаил, проглотив очередной кусок, неожиданно опередил мой незаданный вопрос:

— А где наши… — он запнулся, подбирая слово, — товарищи?

— Вениамин отправился на встречу с графом, — ответил Дмитрий будничным тоном, устраиваясь за столом. — Что касается Семена… ему требуется реабилитация в связи с некоторыми сложностями в адаптации.

«Адаптация…» — я мысленно усмехнулся. Это слово уже второй раз всплывало в разговорах. Вчера его настойчиво повторяла Тамара Павловна — сейчас вот Дмитрий в отношении Семёна.

— Он еще не готов… — хмуро добавил Дмитрий, внимательно изучая содержимое своей чашки.

Я сопоставил его слова с ночными событиями. Шум, суета, звон оружия — может имело какое-то отношение к Семену? «Что если, наш огневик решил проявить характер?», — мелькнула мысль. — «Интересно, чем все закончилось?»

Размышления прервало появление нового действующего лица. В столовую уверенно вошел крепко сбитый парень с огненно-рыжей шевелюрой и россыпью веснушек на открытом лице. Его взгляд с нескрываемым любопытством скользнул по мне и Михаилу, но когда дошел до Дмитрия, в нем промелькнуло что-то похожее на застарелую вражду.

— Доброе утро, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

— Доброе утро, — ответил я с легким кивком, продолжая изучать новоприбывшего. Аура — синяя! Энергетические каналы хорошо развиты, но есть следы недавнего истощения. Защитные печати — те же, что и у нас. «Похоже, еще один подопытный», — заключил я.

— Познакомьтесь, это Прохор, — небрежно представил новичка Дмитрий.

Видимо, тот самый 'четвертый", которого нам не показали в первый день. Интересно, почему?

Прохор тем временем отвесил подчеркнуто вежливый поклон и уселся за стол. Поймав на себе настороженный взгляд Михаила, он тут же произнёс:

— Вы новички, главное, слушайтесь Дмитрия и Романа Михайловича, — произнес он с наигранной интонацией. — Они плохого не посоветуют и желают для вас только самого лучшего.

А затем, словно невзначай, добавил вполголоса, но так, чтобы мы точно услышали:

— А то пара ребят, которые со мной начинали… не выжили. Не срослось, не сжилось, и померли…

Я отметил, как напрягся Михаил, услышав эти слова. А вот Дмитрий отреагировал мгновенно:

— Угомонись, — в его голосе прозвучала сталь. — И без тебя разберутся. Ты и так уже наделал делов.

Прохор изобразил, будто закрывает рот на замок:

— Да-да, все, молчу-молчу, — и тут же добавил с наигранной покорностью: — Готов приступать к тренировкам и беспрекословно выполнять все ваши указания, Дмитрий.

— Славно, что так, — кивнул Дмитрий. — Сегодня будете заниматься самостоятельно, — затем повернулся ко мне, прищурившись: — Константин, я ведь верно понимаю, что способности у вас по-прежнему нет?

— Смотря что вы называете способностью, — ответил я. — Лечить или пускать огненные шары я не умею.

— Я так и думал, — вздохнул Дмитрий. — Может у вас есть предположения, к какой стихии у вас предрасположенность.

Я лишь пожал плечами.

— Вот поэтому мы займёмся с вами очень важным делом.

Так-так-так.

— И что же это за дело? — спросил я.

— Надо вам способность открыть, — пояснил Дмитрий. — Если уж в червоточине не открыли и зелья Тамары Павловны не справились, то у меня только один верный метод.

В его глазах я увидел недобрые огоньки. Думаю, блеск его глаз должен был значить, что его метод мне совсем не понравится.

Я неторопливо допил чай, анализируя ситуацию. Появление Прохора, его странные намеки, исчезновение Семена и Вениамина — все это складывалось в любопытную картину. Похоже, эксперименты графа Злобина не всегда заканчиваются удачно. Очередной вишенкой на торте стал новый метод Дмитрия. Уж не тот ли этот метод, после которого друзья Прохора покинули этот бренный мир?

В любом случае, я пока не вижу причин боятся чего-то. Всё что происходило в последние дни было вполне постижимым и преодолимым. Что бы там не замыслил Дмитрий — я справлюсь со всем.

Прохор устроился за столом, демонстративно сосредоточившись на завтраке. Но я замечал, как он украдкой бросает взгляды то на меня, то на Михаила — словно прикидывает что-то. Активировав истинное зрение, я внимательно изучил его — печати подчинения такие же, как у нас, но с явными следами недавней активации. «Видимо, ему уже доводилось испытывать на себе их действие, как и Михаилу накануне», — подумал я. — «И судя по его покорному поведению, для него ощущения были не из приятных».

Михаил, казалось, был полностью поглощен едой, но я видел, как напряглись его плечи. Вчерашняя стычка с тварью из червоточины явно поубавила его самоуверенности. А слова Прохора о погибших «коллегах» только усилили тревогу.

Стоило мне отложить приборы, как Дмитрий поглядел на меня.

— Готов? — спросил он, поднимаясь из-за из-за стола.

Я кивнул и, встав на ноги и аккуратно отодвинув стул, направился за ним следом. Мы вышли из столовой.

Дмитрий уверенно вёл меня через украшенный дорогим декором коридор… Мы миновали несколько поворотов, спустились по широкой лестнице. Потом ещё по одной, уже поуже.

Роскошь постепенно таяла. Обои сменились штукатуркой, хрусталь уступил место простым магическим светильникам. Картины исчезли совсем.

Ещё один лестничный пролёт — крутой, с выщербленными ступенями. Воздух стал влажным. Пахнуло плесенью и чем-то химическим.

Дмитрий остановился у массивной железной двери. Достал связку ключей, провернул в замке трижды. Петли натужно скрипнули.

За дверью начинался тот самый коридор, по которому я шел, когда впервые вышел из камеры. Ряды металлических дверей с рунными печатями. Тяжёлое дыхание и скрежет когтей за ними. В магическом зрении печати вспыхивали при каждом ударе изнутри. Не связанно ли это с той самой адаптацией?

— Сюда, — Дмитрий указал на одну из дверей.

Я активировал магическое зрение. Защитные контуры на двери были совсем простыми. Даже странно — я ожидал чего-то более серьёзного.

Комната за дверью оказалась небольшой и абсолютно неуютной. Голые каменные стены, пол, выложенный грубыми плитами. В центре — массивный стол с металлическими креплениями, похожий на те, что используют для фиксации особо буйных пациентов в лечебницах.

Но больше всего внимание привлекала небольшая дверь в противоположной стене. От неё исходило такое мощное энергетическое излучение, что волоски на руках вставали дыбом. Защитные контуры переплетались в сложнейший узор, который буквально пульсировал силой. В отличие от предыдущей, эта была массивнее. Толстые стальные листы внушали уважение, укреплённые петли поблёскивали, а мощный засов напоминал железнодорожный рельс. От кого же такую защиту ставили?

У дальней стены громоздились поблескивающие металлом механизмы. Их назначение оставалось загадкой, но рунные печати на хромированных корпусах тускло мерцали, выдавая магическую природу устройств.

— Дмитрий, что за этой дверью? — я кивнул на дверь, пытаясь разобрать особенно сложный фрагмент рунной вязи.

— Твой шанс, — сосредоточенно ответил Дмитрий, направляясь к дальней стене.

— Шанс на что? — я продолжал изучать руны, отмечая про себя знакомые символы защиты и сдерживания.

Дмитрий выдвинул неприметный ящик, вделанный прямо в камень. Лязгнули металлические петли.

— Пробудить силу, — он невозмутимо ответил Дмитрй.

— Или умереть? — спросил я, пытаясь понять, кого пытались удержать за бронированной дверью.

— Это уж от тебя зависит, — ответил Дмитрий доставая из ящика амуницию.

На свет появилась лёгкая броня. Тёмная кожа с металлическими вставками, хитроумное плетение ремней. Магическое зрение выхватило тройное кольцо защитных рун по краям пластин, сияющее ровным синим светом. Броня защитит как от прямого удара, так и от магии.

Следом Дмитрий достал оружие — длинный меч в простых ножнах и массивный пистолет, больше похожий на револьвер времён первых магических войн.

— Умеешь с этим обращаться? — он протянул мне пистолет рукоятью вперёд.

Я задумался. Память подбрасывала какие-то обрывки: вспышки выстрелов, свист рассекаемого воздуха, звон клинка. Но всё как в тумане.

Рука сама потянулась к пистолету. Ладонь легла на рукоять, палец привычно скользнул вдоль ствола. Новое тело словно вспоминало то, что забыл разум.

Внешне — ничего особенного. Добротное оружие, хорошая сталь. Немного старомодный дизайн, барабан на шесть патронов. Но когда я активировал магическое зрение, то вскинул брови от удивления.

Пистолет буквально светился от переплетения энергетических контуров. Тончайшая вязь рун покрывала каждую деталь. Сложнейшая система накопителей и преобразователей в рукояти, ускорители вдоль ствола — всё светилось ровным синим светом.

Это был не просто пистолет, а мощный артефакт. Я различил как минимум три независимых контура. Чувствовалась рука опытного артефактора.

Первый контур отвечал за усиление обычных выстрелов — он разгонял пули до невероятных скоростей. Второй насыщал боеприпасы энергией. Но самым интересным был третий — он позволял использовать чистую стихийную силу без пуль и пороха.

Рунный узор отдавал пламенем — значит, стихия огня. Принцип был прост — направляешь энергию в накопитель, и пистолет сам преобразует её в боевые заклинания. Удобная альтернатива, когда кончаются патроны, хоть и не такая мощная. А еще лучше, связать заклинание с патроном, тогда убойная сила пули вырастет в разы.

Я мысленно перебирал возможности. Огненные шары разной мощности, зависящие от наполнения рунного узора. Правда, синий уровень силы — не самый впечатляющий.

На миг мелькнула мысль опробовать пистолет на Дмитрии, но лишь на миг, он мне полезен. А то что выдумывает испытания — так это и мне на руку. Одно мне не понравилось, — одна из печатей внутри предупреждающе кольнула, напоминая о том, что имущество графа лучше не портить.

— Хороший пистолет, — ответил я. — Но, утверждать ничего не стану — память пока не вернулась полностью.

Дмитрий хмыкнул. В его взгляде промелькнуло что-то похожее на одобрение. Видимо, честность он ценил больше бравады.

— Ничего, проверим твои рефлексы, — он положил оружие на стол. — Давай сначала с броней разберёмся.

Я взял в руки нагрудник. Качественная работа — швы аккуратные, металл подогнан с учётом анатомии. Явно делали на заказ.

Дмитрий помог мне облачиться.

Благодаря креплениям и регулировкам, броня села идеально. Ни один ремень не жал, пластины не стесняли движений. Складывалось чувство, будто всю жизнь её носил.

Теперь очередь меча. Рукоять легла в ладонь так естественно, словно была её продолжением. Несколько пробных взмахов, восьмёрка, рассекающая воздух — отлично сбалансированное оружие.

И вновь истинное зрение открыло новые детали. Гарда оказалась не просто украшением — в ней скрывался универсальный накопитель энергии. Я присмотрелся внимательнее. Да, так и есть — сюда можно заливать силу любой стихии.

Судя по рунам, сейчас в клинке была заключена сила воздуха. При активации меч становился легче, полностью игнорировал сопротивление воздуха, а при достаточном насыщении энергией мог поражать цель электрическими разрядами.

Рунные печати на лезвии складывались в сложный узор. Система преобразования энергии, контроль мощности, защита от перегрузки — всё светилось привычным синим светом. Только контроль мощности отливал красным, говоря о повышенном уровне силы рун.

Я провёл ладонью по клинку. Сталь отозвалась едва заметной вибрацией — меч словно изучал нового хозяина, привыкая к моей энергетике.

Дмитрий наблюдал за мной с явным интересом.

— Я смотрю, ты ценитель хорошего оружия. — Я лишь кивнул, пристегивая кобуру справа на пояс. Ножны меча разместил слева, закрепив дополнительными ремнями на бедре для надёжности. Проверил, легко ли выходит клинок.

Всё село как влитое. Броня не стесняла движений, оружие расположилось именно там, где ему полагалось быть. Словно я годами тренировался с этой экипировкой.

— Готов? — Дмитрий шагнул к двери.

Я кивнул.

— Знать бы ещё к чему, — приподнял я бровь.

— Эффекта неожиданности не будет, — усмехнулся Дмитрий.

— Тогда открывайте, — невозмутимо пожал плечами я и повернулся к двери. Тело наполняла странная лёгкость, словно энергия, фонящая из-за двери, вливала в меня силу. Я не спорил. Похоже, придётся применять оружие? Что ж, всё на пользу. Глядишь, и память начнёт возвращаться.

Будто по забытой привычке я ещё раз проверил экипировку, я привык быть уверенным в броне и оружии которым пользуюсь. Щёлкнув замками, Дмитрий отступил в сторону, жестом предлагая подойти ближе к двери. Стоило приблизиться, как он распахнул передо мной дверь. Я не мешкая вошёл внутрь, и в следующий миг меня окутала волна энергии. За спиной лязгнул металл — Дмитрий захлопнул дверь и задвинул засов.

Можно было бы напрячься — что же здесь за монстр такой, что Дмитрий с оранжевым уровнем его опасается, но меня сейчас заботили другие мысли.

Помещение оказалось просторным — круглый зал с высоким потолком. Стены из грубого камня, магические светильники давали тусклый, неровный свет. Но моё внимание привлекла деталь, не укладывающаяся в голове. Истинное зрение мгновенно выявило центре комнаты нечто, похожее на крошечную звездочку, сияющую потусторонним светом. Миниатюрный разрыв в пространстве, из которого потоком в этот мир струилась энергия Великой Изнанки.

Это была червоточина. Пускай не активная, но черовточина! В помещении под поместьем злобина! Как он умудрился это сделать⁈

Я знал теорию о том как появляются разрывы пространства, но в голове не укладывалось, что Злобин мог проделать нечто подобное для своих экспериментов. Что же он за монстр такой?

Прямо посреди помещения висела червоточина!

С противоположной стороны мироздания, в наш мир изливалась переработанная энергия и всякая погань, которая тянулась за ней. Внутри появилось желание подойти к червоточине и заглянуть внутрь, но тут же себя одёрнул. Я вдеь и сам знаю что это опасно, и Дмитрий недавно говорил, что из Изнанки не возвращаются.

— Сюрприз удался, — произнёс я, — Это всё что вы хотели мне показать? — спросил я, но тут же услышал глухое рычание, от которого у обычных смертных стынет кровь в жилах. Определённо не человеческий звук.

В дальнем конце зала что-то шевельнулось. Массивная тень отделилась от стены. В руке, будто сам собой оказался меч — тело отреагировало мгновенно, принимая боевую стойку.

Существо вышло на свет тусклых светильников, поигрывая чудовищными мускулами. Очевидно что это тварь из червоточины, причём синего уровня силы… но с ней явно что-то было не так.

(обратно)

Глава 7 Видящий

Даже не знаю, чем она была изначально. В магическом зрении существо представляло собой кошмарное зрелище — лоскутное одеяло из разных энергетических структур, кое-как сшитых воедино. Будто тварь расчленили, а затем вновь собрали, словно конструктор. Причём собрали явно неправильно — многие части её тела скорее всего принадлежали другим монстрам. Некоторые части и вовсе стремились оттолкнуться друг от друга, но удерживались только магией графа, и подпиткой червоточины. В завершение всего, Злобин решил еще и оживить своё художество.

— Злобин, больной ты ублюдок, — вырвалось у меня.

Не знаю как оказалась здесь эта тварь, вышла из червоточины, или была создана подобно химере, графу было мало просто убить тварь, или оставить её здесь. Он поработал над ней своей топорной магией, превратив в нечто противоестественное.

То, что сотворил Злобин, оскверняло саму суть мироздания.

В памяти мелькнула фраза Тамары Павловны: «Тебя самого неделю назад слепили». Неужели эта тварь, продукт ранних экспериментов Злобина, а я, выходит, эксперимент удачный? Но ассоциировать себя с чем-то подобным я был не согласен.

Ясно одно — если граф сохраняет жизнь этой химере, то он окончательно свихнулся. Никогда не думал, что буду испытывать сострадание к твари, но её нужно немедленно умертвить, как минимум из жалости.

Химера возвышалась больше чем на два метра. Человеческий торс, непропорционально большой, покрытый буграми мышц, переходил в волчьи лапы с огромными когтями. Руки тоже заканчивались звериными, бритвенно острыми когтями — каждый длиной с мой палец. На когтях виднелись руны усиления. В такие лапищи лучше не попадать — таким не составит труда разорвать человека пополам.

Голова представляла жуткую смесь человеческого и звериного. Вытянутая челюсть, клыки, торчащие из-под губы. Глаза горели жёлтым огнём, и в них не было ни капли разума — только тупая ярость и неутолимый голод.

Существо лениво принюхалось, затем оскалилось, демонстрируя впечатляющий набор зубов.

Меч в моих руках явно не понравился твари. Похоже, она знала, что это такое — видимо, мои предшественники уже пробовали угостить монстра магической сталью. Вот только почему она еще жива? Неужто никто не смог с ней справиться?

Существо взвыло, в глазах полыхнул яростный огонь, затем бросилось вперёд с невероятной скоростью.

Я едва успел отпрыгнуть. Интуитивно вскинул меч и отбил когти, просвистевшие в миллиметре от лица. Тварь по инерции врезалась в стену с такой силой, что посыпались камни.

Я вспомнил, что у меня у самого начальный зелёный уровень ауры. Пускай эта тварь и не должна быть смертельно опасна для меня, но вмешательство Злобина сделало её смертоносной.

Чувствую, бросаться на такого монстра с мечом — не самая разумная идея. Особенно когда не уверен в собственном теле. Я перекинул клинок в левую руку и выхватил пистолет. Три выстрела подряд — пули лишь чиркнули по шкуре, не причинив вреда.

Граф подправил ей защитный контур, что ли? Пули отскакивали, словно от металла. Вроде артефактное оружие, а против этой твари бесполезно. Или я что-то не учитываю?

Существо развернулось. Похоже, жалящие комки металла всё-таки причинили ей боль — теперь она была по-настоящему злой. Я вновь активировал магическое зрение, выискивая слабые места в защите.

Вот жеж… Злобин похоже не оставлял экспериментов… Тварь была сплошь покрыта синими магическими рунами. Не самый высокий уровень защиты, но достаточный против моего нехитрого оружия. Я выпустил ещё пару пуль, целясь в те места, где особенно ярко сияли энергетические каналы — по идее, там должны быть уязвимые места. В местах попаданий, вспыхнули рунные контуры, поглощая силу удара. Колено и плечо, в которое метил, остались без повреждений, хотя нога твари подломилась от удара тяжёлой пули, но о том, чтобы порушить её энергосистему пока и речи не было.

Когда химера повернулась, потирая ушибленное плечо, истинное зрение наконец выхватило главное — в районе груди энергетические потоки шли неравномерно. Там был дефект в защитном контуре! Вот куда нужно бить.

Влил побольше энергии в пистолет! Остался последний патрон, надо использовать этот шанс с умом.

Сконцентрировав бурлящую в теле энергию, я направил её в рукоять. Огненная стихия откликнулась мгновенно. Выстрел — и патрон, охваченный пламенем, словно огненный шар ударил точно в цель.

Монстр взвыл от боли. Шерсть на груди опалило, брызнуло тёмной кровью… Но этого оказалось мало. Тварь уже неслась на меня, воя и размахивая когтистыми лапами. Уйти от атаки я не успевал.

Удар отбросил меня к стене. Пистолет вырвало из рук, в глазах потемнело. Броня заскрипела, полыхая голубыми контурами, но выдержала. Я пока что тоже неуязвим для твари, но надолго ли?

Однако грех жаловаться — от такого удара должны кости ломаться, а я цел и вполне мобилен.

Перекат в сторону спас от очередной атаки. В левой руке по-прежнему был зажат меч. Клинок запел, разрезая воздух. Тварь пронеслась мимо, явно не контролируя скорость. Я рубанул ей навстречу, с трудом удержав рукоять. Лезвие лишь скользнуло по шкуре, вызвав вспышку в защитном контуре.

Отчего-то сейчас, вспомнил доброжелательно улыбающегося Дмитрия — мог бы и предупредить, что меня здесь ждёт! Но это я так, решил поворчать, что делать я и так понимал.

Мне необходимо перегрузить щит твари. Это вполне возможно, если проявить упорство и бить в уязвимую точку! Правда, то же самое касается и моей брони…

Я снова увернулся от атаки. Всё же Злобин постарался на славу. Тварь, даром что её уровень был лишь синим, обладала чудовищной силой и скоростью. Меня спасало лишь то, что я был чуть проворнее и успевал уклоняться. К тому же, по сравнению со мной, существо казалось хоть и быстрым, но неуклюжим, словно не способным управлять собственной мощью. Видимо не успела адаптироваться.

Упорства монстру было не занимать — атаки сыпались снова и снова. А я, чувствуя, как тают силы, уворачивался, стараясь держать дистанцию, и всё время атакуя в ответ.

Перед каждой атакой энергия в теле твари начинала течь по-особому, словно вспыхивала, собираясь в пучок перед рывком. Она так пропитана энергией, что по идее, я могу предугадывать атаки и уходить за мгновение до удара. А ещё лучше — бить в ответ, целясь в обнаруженное уязвимое место.

После очередной неудачной атаки монстр взревел от ярости и бросился на меня в стремительном выпаде. Уклониться я не успел — когти проскрежетали по бронированному боку. Броня снова спасла мою плоть, но по прерывистому свечению я определил: ещё пара таких ударов, и она не выдержит.

Нужно заканчивать бой, иначе я здесь и останусь.

Я сконцентрировался на клинке и уверенно влил энергию в накопитель. Встроенный артефакт преобразовал энергию в воздушную стихию. Меч мгновенно загудел от напряжения, а лезвие окутала прозрачная дымка — теперь каждый удар будет нести в себе силу молнии.

Тварь снова прыгнула. Предугадав её намерения, я поднырнул ей под лапу. Глаза тут же нашли уязвимость в магических контурах. Не раздумывая, ткнул кончиком меча в цель. Клинок, усиленный воздушной магией, оставил кровавую борозду на шкуре чудовища. Тварь сотрясло от удара током, шкура принялась тлеть в месте ранения, густая кровь запеклась по краям раны.

Монстр взвыл от боли. Из раны хлынула тёмная кровь. Любое другое существо уже задумалось бы о выживании, но эта тварь, похоже, вовсе не знала об инстинкте самосохранения. Извращённый Злобиным контур разума, обрекал создание на вечную беспросветную ярость.

Заливая комнату тягучей кровью, химера продолжала атаковать. Казалось, мой успех лишь подстегнул её действовать быстрее и яростнее. Мои силы таяли с каждой секундой. Если бы не истинное зрение, позволявшее предвосхищать атаки, я бы уже валялся разорванным трупом.

В следующий миг тварь показала, что тоже на что-то способна и всё это время тоже училась. Очередной удар настиг меня неожиданно. Проносясь мимо, тварь успела выбросить в мою сторону лапу. От мощного удара я влетел в стену, в ушах зазвенело, а броня треснула. Защитные контуры начали тревожно мигать. Я переоценил свои шансы — ещё один такой удар, и останусь без защиты вовсе.

Тварь же, явно почуяв превосходство, не стала сразу бросаться в атаку. Она приближалась медленно, по-хозяйски, умело давя на психику и утробно порыкивая, словно говоря: «Расслабься и смирись, на этот раз всё предрешено».

Химера готовилась к последнему прыжку.

Внутри заклокотала ярость. Этой нелепой твари я не проиграю. Во мне вскипела энергия, будто напрямую подключившись к червоточине. Не рассчитывая сил, я влил в меч всё, что успел собрать. Клинок вспыхнул радужным сиянием, накопитель загудел от перегрузки.

Монстр прыгнул. Я больше не стал уворачиваться, а рванулся вперёд, прямо навстречу удару.

Ориентируясь на движения твари, я чуть сместился, уводя шею от когтей, затем развернул корпус и выставив клинок вперёд, навалился на рукоять всем телом.

От атаки я не ушёл — удар пришёлся на наплечник. Защитный контур мигнул в последний раз и погас. Когти, вспоров первый слой брони, располосовали плечо. Но я уже был внутри защиты монстра. Клинок, раскалённый от энергии, вошёл точно в уязвимое место.

Казалось, все силы ушли на последний удар, но в следующий миг, в меня вдруг хлынули новые силы. Победа над тварью высвободила накопленную ей энергию, и та направилась потоком через клинок меча ко мне, заполняя истощённый магический резерв.

Тварь издала последний жалобный вой. Её тело содрогнулось и начало заваливаться. Я отскочил, чтобы не оказаться погребённым под тушей, едва успев выдернуть меч из раны.

Надеюсь теперь всё кончено и сюрпризов больше не будет. Я встал, ожидая когда тварь начнёт усыхать, чтобы забрать трофеи, однако тварь и не думала становиться мумией. Боле того, она сохраняла в себе жизненную энергию.

Ожидая еще сюрпризов, я глубоко вдохнул — энергетические протоки наполнились силой, что весёлыми ручейками растекалась по моему телу. От этого ощущения хотелось смеяться. Мышцы подрагивали от усталости, но новая мощь уже прогоняла изнеможение. Я снова приходил в норму.

Я еще раз посмотрел на поверженного противника. По идее в ней должна быть награда, пускай и небольшая, но для меня и мелочь сейчас на вес золота. Тело твари начало размякать, а потом распадаться на куски, словно магия, державшая разрозненные части её тела, иссякла. Но вдруг я заметил, как несколько контуров, явно из вновь созданных Злобиным, зловеще засветилась. Что-то новенькое.

В следующий миг разбросанные части принялись стягиваться обратно, как чудовищный пазл. Медленно, но неотвратимо. Сомнений не было — через какое-то время тварь восстановится и снова нападёт. На морде монстра, только что безжизненно таращившегося в пространство, забегали глаза, словно выискивая меня.

Вот жеж… Это что же, мне теперь вечно с ней сражаться?

Я прислушался к себе. Несмотря на прилив энергии, всё тело ныло от перенапряжения. Но главное — я был жив. Перехватив меч поудобнее, двинулся вперёд. Нельзя дать твари восстановиться.

За спиной лязгнул засов.

— Константин вы куда собрались? Вы уже победили, — в дверном проёме показалась лысоватая голова Дмитрия. На его лице играла довольная улыбка. — Бой закончен, возвращайтесь.

Спорить сейчас не хотелось, как и высказывать всё, что я думаю о нём и его господине. Оставалось разве что пожалеть несчастную тварь, обречённую на вечную борьбу и бесконечные умерщвления.

Поворачиваться спиной к регенерирующей твари я не собирался, поэтому медленно отступал к открытой двери.

— Не спешите, — окликнул Дмитрий.

— Что ещё? — рыкнул я.

— Заберите ящик, там, где лёжка монстра. Там лекарские зелья и другие трофеи.

Первым порывом было послать Дмитрия подальше или предложить сходить самому, но мне сейчас зелье не помешает. Опять же, стоит только восхититься смекалке Злобина, — ведь алхимические снадобья действительно становятся сильнее рядом с червоточинами. Вполне возможно, что Михаила вылечили одним из таких.

Забыв про Дмитрия и его наглость, тут же двинулся вдоль стены, в обход восстанавливающейся твари.

Тут же увидел то место где спал жуткий монстр и лежащий там металлический ящик, посверкивающий хромированными гранями среди тряпья и мусора.

Откуда здесь взялись изорванные тряпки, перемазанные чем-то засохшим и бурым, я старался не думать.

Добравшись до лёжки, спешно подхватил увесистый ящик, и направился к двери. Краем глаза заметил, как одна из лап твари, будто гигантский паук с непропорционально большим хвостом, поползала к туловищу монстра и наотмашь рубанул по ней мечом.

Стоило мне вернуться в комнату, а двери захлопнуться за спиной, как я выдохнул.

Взяв паузу, и перебрав все эпитеты которые в обилии роились в голове и стремились вырваться изо рта, я спросил:

— Что это,… было?

— Здорово, правда? — будто ребёнок обсуждающий игрушки улыбнулся Дмитрий. — Это Роман Михайлович придумал. Куча дармовой энергии, и бесконечный монстр на котором можно упражняться и набираться энергии. Он через час уже очнётся и снова будет готов к тренировкам.

— Это полнейшее безумие, — твёрдо заявил я. — Тренироваться таким образом противоестественно.

— И я вас понимаю, — улыбнулся Дмитрий. — Тварь то слабая совсем, быстро наскучивает. Да и новая партия зелий для подзарядки не готова.

Я глубоко вдохнул, пытаясь собрать мысли воедино и сформулировать хотя бы один из сотни роящихся в голове вопросов.

Но к чёрту вопросы. Я и так уже всё для себя понял. Единственное что меня сейчас здесь держит, желание посмотреть в глаза Злобину и узнать что в его голове.

А в остальном, мой план прост:

Я покину это место и меня ничто не остановит. А потом сфокусируюсь на убийстве монстров — это самый простой и короткий путь для обретения силы и могущества. Надо только понять где здесь самые активные зоны. Ну а потом, когда поднакоплю силы, в этом мире появится новый герой. А может и новый император.

Я сделал глубокий вдох и взглянул на Дмитрия.

Тот уже раскрыл принесённый мной ящик и достал флакон тёмного стекла.

Скрутив серебряную пробку, протянул мне:

— Вот, выпейте, это восстановит силы и залечит раны, — он с любопытством разглядывал меня. — Надо же, даже броня почти целая. Прыткий какой!

Я молча взял флакон, стараясь не выказывать заинтересованности. Залпом выпил — жидкость обожгла горло, по телу разлилось приятное тепло. Раны на плече защипало — похоже, начали затягиваться.

— И для чего это всё было? — хмуро спросил я, всерьёз подумывая о том, чтобы переходить к активным действиям.

— Так я узнал, какая у вас способность! — заявил Дмитрий довольно улыбнувшись, чем застал меня врасплох.

— Да? И какая же? — скептически вздёрнул я бровь.

— Вы видящий!

(обратно)

Глава 8 Злобин

— Вот, я знал! Знал! — довольно улыбаясь потирал руки Дмитрий. — Вот нутром чувствовал, что вы не такой бестолковый, как другие.

— И кто такой видящий? — решил уточнить я. В голове ассоциаций не возникло, и было внутреннее ощущение, что Дмитрий заблуждается.

— Так вы, видящие, видите энергию разлитую в мире. Для вас всё совсем другое. Вы и уровень мой определили, и червоточину сразу увидели вчера и сегодня! Да и уязвимости тварей замечаете! Вы ведь и в червоточине альфу без труда убили! И знали в какой зелёной твари энергоядро есть. Я это сразу подметил, нужно было лишь убедиться! Силёнок в вас может и не так много, но понимание сути энергии это огромное преимущество! Да что говорить, вы ведь совсем зелёный, а уже вторую синюю тварь завалили, да какую!

Логика в словах Дмитрия была, но вголове всё равно не укладывалась. Память услужливо подсказала о каких видящих идёт речь, хоть знал я о таких одарённых под другим названием. Однако внутреннее ощущение твердило о том, что я обладатель совсем иной силы, осталось лишь понять какой. Но и спорить не спешил.

— Похоже, что так. — кивнул я, затем пристально посмотрел на него. — Дмитрий, а для чего всё это Зобину? — предпринял я попытку его разговорить, вдруг тет-а-тет он будет более сговорчивым.

— Уж извините, но с расспросами не ко мне, — покачал он головой. — Вы лучше скажите, как ваше плечо?

Я проследил за его взглядом и увидел, что под бронёй, на рубахе растеклось красное пятно. Однако оставленные тварью борозды уже стали затягиваться, а я совершенно не чувствовал боли. Зелье работало практически моментально. Казалось, если долго наблюдать за раной, то можно увидеть как сходятся её края.

— Дмитрий, мне порядком надоел этот фарс, — снова перевёл я на него взгляд, — я хочу знать ответы…

— Константин, — выдохнув, перебил меня мужчина, — обещаю, очень скоро вы поймёте, что вам очень повезло, а я вам в этом поспособствую, но прошу — не задавайте мне вопросов. Я просто не в праве это обсуждать. Я скажу вам по секрету, Роман Михайлович хотел уделить вам время после обеда. Он всё расскажет, а я же, лишь запутаю.

Я внутренне чувствовал, что он твёрд, и разговорить его не удастся. К тому же, несмотря на инцидент с тварью, злости на Дмитрия у меня не было. Напротив, я даже успел проникнуться к нему уважением.

— Ну что ж, тогда не буду вас мучить расспросами.

— И я вам очень благодарен, — кивнул мне Дмитрий, — я не хочу лезть через голову моего господина.

Я сдал Дмитрию меч и броню — пистолет так и остался в комнате твари.

Он лишь покачал головой:

— Ну, броню мы починим, а пистолет я потом сам заберу, — махнул он рукой наконец.

Убрав амуницию в ящик, он занялся моим ранением, — обработал прозрачной мазью и залепил пластырем.

— Она вас почти не задела, — качнул он головой. — Всё же вы прекрасно сражаетесь, — похвалил он меня, оценивая свою работу. — Сейчас одежду вам сменим, и пойдём обедать. После таких нагрузок, аппетит зверский, не находите? — он подмигнул мне.

— Что ж, пожалуй, я не против хорошего обеда, — хмыкнул я, — тем более после такой тренировки.

Мы поднимались по лестнице в столовую, когда из большого холла донеслись голоса. Я задержался вслушиваясь.

В залитом солнечным светом пространстве у окна стоял седовласый мужчина с аккуратной стрижкой и небольшой бородкой. Он был одет в строгий костюм и выглядел весьма солидно.

Мужчина обнимал за плечи хрупкую девушку в дорожном платье. Она была удивительно хороша — большие синие глаза, каштановые кудри, выбившиеся из-под шляпки. Я даже забыл, насколько прекрасными могут быть юные аристократки — в том что девушка благородных кровей небыло никакого сомнения.

Дмитрий, не услышав что в холле кто-то есть, невозмутимо шагал вперёд, явно не заметив, что я замедлился.

Я тут же навострил уши. Это что-то новенькое! Раньше я здесь видел лишь прислугу и гвардейцев. А еще Дмитрия, чей статус не очевиден, и, так называемых, гостей.

Красавица явно была чем-то опечалена, а мужчина пытался её утешить:

— Полно, дорогая, это лишь временные трудности. Я всё исправлю, обещаю. Наше имя всё ещё не последнее в империи.

— Как тут не горевать, батюшка? — всхлипнула она. — Позор-то какой. От меня друзья отвернутся.

— Никакой это не позор. Это коррумпированные чинуши и неуважение к нашим былым заслугам. А такие друзья и даром не нужны, раз в трудную минуту отворачиваются. Ты уж поверь отцу, это скорее награда — узнать кто истинный друг, а кто нет.

— И что теперь делать? — девушка подняла заплаканные глаза на отца. — Я ведь хорошо справлялась с учёбой.

— Ты умница, никаких сомнений, тебе там равных нет! А об учёбе не тревожься — пока вопрос не решится, я найму лучших частных преподавателей, да и сам поеду в Имперскую академию, — заверил мужчина, затем добавил твёрдо: — А если не удастся договориться, отправим тебя в другую академию. Парижскую или Китайскую, они ни чем не хуже.

Не всё гладко в доме графа Злобина? А судя по всему, это и был именно граф Злобин собственной персоной. Ещё один штрих к общей картине.

Кое-как удержал себя чтобы не направиться к нему. Всё же во мне есть понятия хороших манер. Сейчас не следует лезть к графу и смущать его дочь, но уж теперь граф от встречи со мной не отвертится, и я твёрдо намерен получить ответы.

Сложив руки на груди, я ожидал развязки диалога.

— Но наша академия самая лучшая в мире, — всхлипнула девушка и вдруг осеклась, заметив меня. — Ой, батюшка, а кто это?

Я видимо слишком увлёкся и поймал на себе ледяной взгляд аристократа.

— А это никто, Мариночка, пока никто.

Граф тут же принялся жестикулировать, найдя глазами Дмитрия. Я вдруг почувствовал, как меня парализовало, а затем сильная рука помощника сграбастала меня и потащила прочь. Девушка проводила меня заинтересованным взглядом, но Злобин поспешил отвлечь её внимание.

Я сразу осознал произошедшее, меня попросту спеленали печатями.

Их дальнейшего диалога я не слышал. В моё ухо тут же зашипел Дмитрий:

— Константин, вы уж меня под монастырь-то не подводите! Граф такого не любит, я же вам такую рекомендацию подготовил, но если Роман Михайлович осерчает на вас, то всё пойдёт прахом.

Я Дмитрия не слушал, разбираясь в причинах своего паралича. Я, признаться, решил не форсировать события и пока не ломать их, но сейчас я был очень зол и старательно разбирался в хитросплетениях контролирующих контуров, отыскивая уязвимости.

Снова ощутил неприятную боль от печати — видимо она почувствовала каким-то образом мои намерения, или я излишне страстно возжелал сделать что-то с Дмитрием. Но очень скоро я нашёл несколько ключевых узлов и немного успокоился — теперь, при необходимости, я смогу сбросить их в считанные секунды.

Дмитрий тем временем продолжал:

— Вы же самый удачный из всех — и манерам обучены, и сражаться умеете, и способность редкая. Вас хоть сейчас выпускай в мир, а вы чуть графа не подставили.

При этих словах я чуть расслабился. Печати ломать до поры не стал, чтобы не вызывать подозрения, но паралич с себя снял и спросил.

— Что значит, «выпускай в мир»?

Пока разбирался в хитросплетениях печатей, даже не заметил, что мы оказались в столовой.

Дмитрий не обратил внимания на то что я снял паралич, а усадил меня за стол и принялся пояснять:

— А что тут не понятного, Роман Михайлович ведь не просто так всё это делает. А уж когда удаётся найти кого-то вроде вас, так это целое событие, — Дмитрий мне подмигнул. — Вы уж не серчайте, что я с вами так грубо, но уж лучше так.

— Мне что-то грозило? — с искренним интересом спросил я.

— Не думаю, — отмахнулся Дмитрий, — но сами знаете, как это бывает, когда под горячую руку попадёшь. Но вы не думайте о лишнем, вы лучше к еде приступайте.

Есть действительно хотелось зверски. Внутри еще жёг гнев, но здравый смысл превыше всего.

Взяв ложку и зачерпнув бульона, я как бы невзначай произнёс:

— Я заметил, что за пределами дома, ведутся боевые действия, — осторожно произнёс я. — Граф из-за этого не в духе?

— Да это так, мелкие шакалы огрызаются, в надежде побольнее укусить льва, — отмахнулся Дмитрий. — Роман Михайлович великий человек, потому у него и завистников много.

— Раз граф ведёт войну с другими родами, значит ему нужны сильные воины, — невозмутимо покивал я, искоса глядя на Дмитрия. — Как я понимаю вопрос в территориальных претензиях?

Дмитрий вдруг расхохотался.

— А вы ведь и правда, кого угодно разговорите, — произнёс он. — Вон и Зою как несмышлёную девочку облапошили, и Тамару Павловну, и даже меня. — он по-доброму погрозил мне пальцем. — Роман Михайлович вам сегодня всё расскажет, но я понимаю ваше любопытство. Я ведь не из вредности информацию утаиваю, просто замысел Романа Михайловича настолько глобальный, что я и малой доли не понимаю. Пускай он и рассказывает.

Я лишь покивал, ещё раз просканировав печати. Любопытство побуждало, до поры, ничего с ними не делать. Всё же, люди уверенные в том что всё под их контролем ведут себя более расслабленно и говорят больше.

Дмитрий, по своему восприняв мою задумчивость, продолжил разливаться соловьём:

— Одно скажу, кем бы вы ни были в прошлой жизни, в этой не пожалеете, что оказались здесь. Вы даже не представляете, сколько его светлость делает для простых людей. В прошлом году открыл три лечебницы. А какую школу построил! С отдельными классами для одарённых детей.

Тут Дмитрий доверительно посмотрел на меня.

— Кстати, на всякий случай, вы бы не замышляли дурного, — как бы между прочим заметил Дмитрий. — Печати не только сдерживает агрессию и дают контроль, но и докладывает о любых намерениях причинить вред.

Этими словами он только уверил меня в намерениях. Печати я сниму сегодня же. Это потребует некоторой подготовки, но больше я это терпеть не намерен.

Чтобы усыпить бдительность Дмитрия, произнёс:

— Мне пока нет необходимости замышлять что-то, если, конечно, вы не станете меня вынуждать.

— И всё же, вы меня удивляете, — произнёс Дмитрий, промокнув губы салфеткой. — Большинство новичков в первые дни пребывают в шоке или истерике. А вы держитесь достойно, я бы сказал — по-военному.

Его слова заставили меня задуматься. В памяти всплыли какие-то обрывки — плац, казармы, звон клинков на тренировках… Но конкретные детали ускользали.

— Возможно, я действительно был военным, — задумчиво произнёс я, отправляя в рот кусочек фазана.

— Вот как? — Дмитрий подался вперёд. — И где же вы служили?

— Не помню, — честно признался я. — Похоже, эта часть воспоминаний заблокирована. А вы, к слову, не знаете, почему мы ничего не помним о прошлом? — предпринял я новую попытку выведать информацию.

— В любом случае, военный опыт это хорошо, — протянул Дмитрий. — А что касается памяти, Роман Михайлович уже три года над этой проблемой бьётся, с того самого момента, как получил способность заклинателя душ… — он вдруг осёкся и с усмешкой продолжил: — В общем, у вас действительно большой потенциал.

Едва удержался чтобы не поморщиться. Что же он сдержанный такой? Однако и так выболтал достаточно. Выходит три года назад граф стал призывателем душ. Любопытно он распорядился редкой способностью. Это что же, он армию создаёт? Хочет совершить переворот в империи… Или какой здесь вообще государственный строй?

— Для какой роли вы хотите меня рекомендовать Роману Михайловичу?

— Вы прямо как цербер, вцепились и не отпускаете, — довольно ухмыльнулся Дмитрий. В его голосе впервые прозвучали доверительные нотки, будто он действительно желал мне добра. — Все мы здесь верим в Романа Михайловича и его планы, и вы верьте, от него многое зависит.

— Так, о каких планах речь? — не сдержав улыбки поинтересовался я.

— Вы давайте наедайтесь, — рассмеялся он, — с минуты на минуту всё узнаете.

И ведь будто в воду глядел — тяжёлая дубовая дверь отворилась почти бесшумно. На пороге появился граф Злобин, собственной персоной — ну наконец-то.

Мужчина выглядел уставшим, но глаза блестели уверенностью и внутренней силой.

— Доброго дня, — поздоровался он, кивнул Дмитрию, затем окинул взглядом стол. — Как обед?

— Здравствуйте! Обед превосходный, ваша светлость, — отозвался Дмитрий. — А вы сами-то отобедали, Роман Михайлович?

Граф досадливо отмахнулся:

— Какой там обед, голубчик. Столько дел, столько дел…

Его пальцы рассеянно теребили край рукава. Я заметил тёмные пятна на манжете — похоже на свежие химические ожоги. Он алхимией увлекается? Про призыв душ я понял. Вопрос лишь, откуда берутся тела.

— Поберегли бы себя, ваша светлость, — в голосе Дмитрия прозвучала искренняя забота. — Может, присядете? Тамара мигом организует…

— Нет-нет, — граф снова махнул рукой. — Дела не ждут. — Его взгляд упал на меня.

— Доброго дня, Роман Михайлович, — поздоровался я, в упор глядя на графа. — Признаться, не терпится пообщаться с вами.

— Здравствуй, — кивнул он мне, — ишь, бойкий какой, — затем перевёл взгляд на Дмитрия. — Это тот самый твой любимчик, о котором ты мне с утра все уши прожужжал?

— Ну, скажете тоже, у меня любимчиков не бывает, — прочистив горло, несколько смутившись, произнёс Дмитрий. — Однако, Константин на мой взгляд подаёт огромные надежды. Гораздо лучше чем… — под взглядом графа мужчина осёкся.

— Еще бы, — хмыкнул граф, затем перевёл взгляд на меня: — рад с вами познакомиться, Константин.

— А уж я то как рад, — улыбнулся я в предвкушении, уже оценивая защиту и уязвимости графа.

Нет, победить в прямом столкновении я его однозначно сейчас не смогу. Но всегда полезно знать о слабых местах потенциального противника.

— Идёмте-ка в лабораторию, господа, — объявил граф. — Нам предстоит очень много работы.

(обратно)

Глава 9 Глобальный замысел

Миновав с десяток комнат, пару коридоров и лестницу.

Граф на ходу изучал до боли знакомую анкету, которую до этого старательно заполняли сначала Зоя, а потом и Дмитрий.

— Константин очень интересный кандидат, — суетливо отвлекал на себя внимание Дмитрий, то и дело поглядывая на меня. Он несколько раз подмигнул мне, мол, сейчас всё будет. — Его и в пограничную службу можно. На тот же магический контроль, проверять приезжих магов на агрессивные намерения.

Это он серьёзно?

В любом случае слова Дмитрия меня уже не так интересуют. Куда важнее, что скажет сам Злобин.

— Видящий значит, — протянул граф, затем продолжил читать, бубня под нос: — Дмитрий, а ты уверен, что лучших кандидатов сейчас нет? Он ведь только недавно… очнулся. Очень рискованно. Да и видящие на особом учёте, как бы вопросы не возникли.

— Я с уверенностью заявляю, он лучший из тех, кого я видел за последний год, — поспешил ответить Дмитрий. — Я энергетическую структуру проверил, как вы учили, в том числе и в ситуации повышенного стресса.

— Жалко, что огневик не выдержал, — выдохнул Злобин, — он бы здесь пришёлся очень кстати, ну а лекарь…

— Ну не готовы они, всё равно, что дети, — развёл руками Дмитрий. — Ну не Прохора ведь использовать.

— И глаза какие… Не человеческие, — продолжал бубунить граф изучая анкету, искоса поймав мой взгляд. — Но на то он и видящий — если научится создавать структуры… Да при хорошем запасе энергии может выйти что-то полезное. Что же касается глаз, — он вновь оценил меня взглядом, — стихия видящих не так хорошо изучена.

— Так и я о том! — подтвердил Дмитрий. Я до поры молчал, следя за их разговором и мотая на ус. Надо ведь понять что из себя представляет Злобин, и хорошенько подготовиться к диалогу.

— Как прошла разминка? Расскажи подробнее про бой, — граф вновь обратился к Дмитрию.

— Удивительное дело, ваша светлость, — оживился тот. — Тварь в последнее время стала быстрее и сильнее. Я-то с ней с трудом справляюсь! Она только за эту неделю троих…

Под взглядом графа Дмитрий осёкся.

— Я вообще-то спрашивал, как с ней справился наш Константин. Ты ведь указал, что он один с ней сегодня тренировался.

Я мог бы ответить всё что об этом думаю, но Злобин спрашивал именно Дмитрия.

— Выше всяких похвал! — Дмитрий вновь подмигнул мне. — Он ведь видящий и прекрасно понял что за существо перед ним, но не дрогнул и не отступил. Сначала проявил себя как прекрасный стрелок. Понятное дело это не помогло, но он быстро проанализировал ситуацию и перестроился. Без страха пошёл на тварь в рукопашную, вы бы видели тот бой. Он её быстро победил. Враз нашёл куда бить и одержал победу. Несмотря на то что он недавно появился, Константин показывает больший прогресс даже чем те, кто содержится у нас полгода.

Виду я не показал, но эти заявления меня весьма взбудоражили. Похоже анкетирование куда более глубокое чем я предполагал. Особенно поразил тот факт, что кто-то содержится здесь более полугода.

А еще, мне была приятна похвала Дмитрия.

— Уверен, что это не везение? — с хитрецой спросил Злобин.

— Да какое тут везение, вы бы видели, что он вытворял. Броня почти не пострадала, тварь била от души, не скупилась, вот только не ровня она нашему Косте. — Дмитрий в очередной раз подмигнул мне. — А уж как он с мечом управлялся! Я сначала думал, придется вытаскивать его по частям, а в итоге тварь бегала от него. Да вы сами посмотрите, вышел практически без повреждений.

Мы как раз подошли к высоким дверям, и Злобин, остановившись, снова оглядел меня с ног до головы, словно пытался разглядеть все ссадины, полученные от твари.

— Ладно, всё равно выбора нет, а упускать такой шанс не хочется, — он толкнул двери и шагнул в открывшийся за ними зал.

Мы оказались в ярко освещённой оранжерее. Просторное помещение было заставлено диковинными растениями. Причём, как мне показалось, растения были не из этого мира. Некоторые явно имели магическое происхождение — их аура аж светилась в истинном зрении.

— Присаживайтесь, — Злобин указал мне удобное кресло стоящее прямо посреди помещения, напротив дубового стола. Дмитрий остался стоять у входа.

Злобин, медленно прошёлся вдоль огромных окон.

Его фигура отбрасывала длинную тень на начищенный паркет.

Спустя минуту, в помещении появилась старая знакомая:

— Роман Михайлович, кофе как вы любите, — нараспев прозвенел мелодичный голосок — громко цокая каблучками, к столу графа подошла Зоя.

— Спасибо, Зоенька, поставь на стол, — распорядился граф.

Девушка окинула комнату взглядом и тут наткнулась взглядом на меня.

— Ой, здравствуйте, — осторожно кивнула она. Неужто снова испугалась? Или мои глаза возымели на неё такой эффект.

— Здравствуйте, Зоя, — улыбнулся я. — Рад вас снова видеть.

— Вас и не узнать, — зарумянилась она.

— Согласен, в одежде люди выглядят совсем иначе.

Девушка вдруг залилась краской, а Дмитрий тут же на неё шикнул, мол иди не отвлекай.

Однако настроение мне девушка подняла. Причём не один я провожал её роскошную фигурку долгим взглядом.

Зоя скрылась, а моё внимание привлёк блеснувший металлом механизм стоящий неподалёку от моего кресла. Замысловатое переплетение линз, кристаллов и металлических конструкций. Магическое зрение различило сложную систему энергетических контуров. Это явно какой-то аналитический артефакт.

Интересно, для чего эта штука? Явно не для любования звёздами — слишком сложная конструкция для обычного телескопа.

— Надеюсь, я наконец услышу, для чего я вам понадобился? — нарушив несколько затянувшееся молчание поинтересовался я, игнорируя испуганный взгляд Дмитрия.

Граф Злобин положил планшет с анкетой на стол, затем уселся в кожаное кресло перед дубовым столом.

— Как раз для этого мы здесь и собрались, — заявил он.

Злобин раскрыл ящик стола и извлек оттуда небольшую кожаную книжицу. Добротная работа — телячья кожа высшей выделки, золотое тиснение по обрезу, шёлковый шнур с серебряными наконечниками. Такие вещи делают на заказ, и стоят они недёшево.

Пока Злобин перелистывал страницы, я чувствовал на себе взгляд Дмитрия. Казалось, он волнуется не меньше меня.

— Так, на повестке дня у нас барон Пылаев, и вопрос срочный, — Злобин принялся изучать содержимое блокнота, а я решил немного внести ясность:

— И кто такой этот барон Пылаев? — спросил я вздёрнув бровь. — И какое отношение имеет ко мне.

Злобин смерил меня взглядом, однако принялся отвечать:

— Очень сильный одарённый. Огневик, правда… но это ничего. К слову, на особом счету у имперской канцелярии. Один лишь грешок — он страстный картёжник. Не раз умудрялся проиграться в пух и прах. Против него, из-за долгов, ведутся несколько войн разом, да только ему всё нипочём. — Злобин фыркнул. А пару дней назад такое вычудил! Еще немного — и родовое имение уйдёт с молотка. — Злобин хищно улыбнулся, демонстрируя белые зубы. — Но тут, очень кстати, появлюсь я со своими… особыми предложениями.

Дмитрий ухмыльнулся в ответ, и на мгновение они показались мне двумя стервятниками, делящими добычу.

— Я до сих пор не услышал, каким образом это относится ко мне? — терпеливо напомнил я.

— Я сейчас всё объясню, — пообещал граф, — один только момент…

Сверившись с блокнотом, Злобин достал из кармана жилета изящный предмет, похожий на карманные часы.

Магический телефон — я видел такие раньше, хотя и не помнил где. Он несколько раз вдавил рифленую скобу на боковой части устройства. В воздухе замерцали тонкие нити связующих заклинаний.

— Александр Филиппович? — произнес граф в крошечный динамик. — Доброго вечера. Да, мой друг, это я. Завтра утром прибуду к вам по важному вопросу. Да-да, касательно вашего долга… Хочу предложить уникальную возможность, значительно снизить сумму долга. Не стоит беспокоиться, там сущая мелочь… Вот и прекрасно, завтра буду у вас, жду вашего гостеприимства

Закончив разговор, граф от чего-то подмигнул мне. Я же всё больше преисполнялся искренним любопытством. Очень уж не терпелось узнать как всё это связано.

— Итак, Константин, что ты уже понял из происходящего? — спросил Злобин. — Вижу, что ты время зря не терял, да и Дмитрий много, что подметил. Хочу сам убедиться, что ты из себя представляешь.

Я выдержал взгляд Злобина:

— Если кратко, последние четыре года, вы создаёте искусственных людей, этаких гомункулов и помещаете в них призванные души. Обвешиваете их контролирующей магией и тех, что получились удачно, внедряете на государственную службу, под видом настоящих. Идея не самая удачная, но учитывая постоянные войны и потерю влияния, других вариантов, как вы считаете нет.

Дмитрий, сидящий рядом, едва не поперхнулся и уставился на меня со страхом, затем, шумно сглотнув, он поглядел на Злобина.

— Потерю влияния… — повторил граф. — Хорошо, а почему ты считаешь, что идея плохая? — спросил он с интересом.

А вот здесь он меня подловил, действительно лишнего сболтнул.

Я вдруг почувствовал шевельнувшуюся внутри меня магию. Похоже сработала одна из печатей. И я даже догадываюсь что это за печать. Лучше не лгать.

— Вы не контролируете процесс призыва душ, — ответил я. Вы совершенно не знаете, кого призовёте. Из-за этого, разумных людей едва ли десять процентов, и это в лучшем случае.

Я выдержал взгляд графа, я не лгал, просто недоговаривал. Главное, чтобы он не начал уточнять. Ведь он может однажды призвать того, кого совсем не ожидает…

— Ты действительно очень наблюдателен, — заключил наконец Злобин, и вновь опустил глаза в книжицу. — Удивительная точность. С контролирующими печатями ты тоже верно подметил. Ты ведь понял какие именно я устанавливаю печати и для чего?

— Такие, чтобы «люди» подобные мне, были полностью вам подконтрольны, — произнёс я очевидное.

— Не совсем так. Скорее для того, чтобы у меня не было сомнений в ваших намерениях, — граф назидательно поднял палец вверх. — На этом я хочу заострить внимание. Я не строю из себя диктатора, более того, готов предоставить полную свободу действий и помочь вырасти. Однако я не намерен самостоятельно растить будущих врагов.

Хотел бы я спросить, на что он надеется, ставя подобных мне в жёсткие рамки, но предусмотрительно промолчал. Вместо этого спросил иное.

— Но я так и не узнал для чего вам создавать подобных «людей»? — спросил я. — И, признаться, очень хочу узнать правду.

— Что ж, ответ здесь довольно прост. Мне нужны свои люди, — произнёс граф, подняв глаза от книги. — Преданные, лояльные, те на кого я могу положиться.

— У вас и так множество сторонников вокруг, — подметил я. — у вас сильная гвардия, полный дом слуг. Люди вас боготворят.

— Мне нужны аристократы, сильные мира сего. Те кто облечён властью, но при этом не предаст меня польстившись за злато, разврат и другие человеческие пороки. Неподкупные и верные только мне.

— Что ж, это объясняет такое обилие печатей, — хмыкнул я. — Но почему вы не двигаете своих людей? Того же Дмитрия? Он верен, и неплохо обучен манерам, — говорил я это абсолютно без иронии.

— Думаешь я не пробовал? — изогнул бровь Злобин. — Десять попыток. Я помогал им всем чем мог, продвигал по службе, подмазывал, где надо и договаривался. В итоге, трое забыли, пятеро предали, а двое и вовсе вступили в войну против меня.

— А мне такого счастья не надо, — дополнил тут же Дмитрий, — мой долг служить Роману Михайловичу.

Злобин снова углубился в блокнот:

— Итак, теперь о твоём участии во всем этом. Раз уж такой случай подвернулся, упускать его нельзя, а ты учитывая все проблемы рода Пылаевых, думаю, вполне можешь стать внебрачным сыном барона, принятым в род на законном основании — схема уже зарекомендовавшая себя.

— И для чего это? — решил закрепить я успех.

— Ты получишь баронский титул, я верного мне аристократа на своей стороне, барон же получит избавление от позора, а еще получит возможность спасти сына.

Граф сказал об этом легко и непринуждённо, а у меня брови поползли вверх от удивления. Это еще и зарекомендовавшая себя схема? Сколько же у Злобина таких вот подселенных в благородные дома «единомышленников»? Размах графа впечатляет!

— Наследником ты конечно не будешь, на это рассчитывать не следует. Тем более что у него дети как раз достигли совершеннолетия — и это кстати может стать проблемой. У него есть дочь Алиса и сын Дмитрий, а ты, значит, будешь Константином Александровичем.

— Это ведь не всё? С какой стати вам просто меня подселять аристократу? И от чего барону спасать сына, тем более за мой счёт? — спросил я возникший в голове справедливый вопрос.

— Всё-таки прав был Дмитрий, — улыбнулся Злобин, откинувшись в кресле. — Ты исключительный молодой человек. Всего за пару фраз, а ты уже добрался до самого важного вопроса. Стоит только поаплодировать… Мне, конечно же.

Граф хмыкнул, а я вздёрнул бровь, показывая своё нетерпение.

Злобин окинул меня оценивающим взглядом.

— Раз ты появился недавно, думаю, географию ещё плохо понимаешь. И не знаешь, где ты находишься и какая сейчас политическая ситуация, — он встал и направился к окну. — Мы находимся на границе одной из самых больших зон отчуждения Российской империи.

Он указал куда-то в сторону:

— За нами Иркутск и Байкал с самым большим количеством прорвавшихся червоточин на нашем континенте. Со дня на день император организует очередную кампанию — вылазку на территорию врага. А там будут участвовать первейшие фамилии нашей империи.

— И с какой целью будет произведена эта вылазка?

— С целью снизить поголовье тварей и закрыть хоть какое-то количество червоточин.

Граф сделал паузу, давая мне осмыслить информацию.

— Но также там будут заключаться союзы, начинаться глобальные проекты, создаваться заговоры и готовиться будущее нашей империи.

Стоит признать, Злобин в который раз привлёк мой интерес. По крайней мере, это чётко соотносилось с теми целями, которые я для себя поставил. Одно дело идти в свободное плавание, разыскивая удачное место для развития, и другое дело, когда тебя готовы туда привезти. Что ж, я решил его внимательно выслушать.

— Как ты понимаешь, семей, которые решатся отправиться в бой очертя голову, будет не так много, — продолжил Злобин, поглядывая на меня. — Это будут либо старые, зарекомендовавшие себя рода с большими гвардиями, либо те, кто хочет проявить себя перед императорским двором. Но опять же, кто захочет жертвовать своими сыновьями или собой?

Он подмигнул мне.

— Я ведь вижу, ты непростой человек. В тебе сердце победителя и завоевателя. Тебе не подойдёт судьба государственного чиновника или клерка, ведь верно?

Он посмотрел на меня таким взглядом, будто хотел увидеть насквозь.

— Я вижу в тебе дух настоящего воина, и такая судьба для тебя будет наиболее предпочтительна, ведь верно? Ты же сам рвёшься в бой. Хочешь пойти туда, где поопаснее, чтобы набраться силы. Ведь так, Константин?

— Допустим, — произнёс я, не скрывая интереса.

— А вот барон Пылаев мало того, что создал себе проблем, так и вряд ли захочет отправлять на войну единственного наследника, который не особо блещет боевыми навыками, пускай и весьма родовит.

Внутренне усмехнулся — я уже подыгрывал Злобину, взвешивая выгоды и риски.

— Ладно, соглашусь. Это действительно в моих интересах, — покивал я. — Также вполне прозрачна выгода барона. Но что с этого получите вы?

Злобин откинулся на спинку кресла.

— Я смотрю в будущее, мой дорогой друг, — улыбнулся он. — Кампания закончится, нужные люди получат свои награды и заслуги перед империей. Кто знает, может, это будешь ты? А потом ты вернёшься сюда, к барону Пылаеву и займёшь здесь вакантное место, а может, отдельную землю. Или будешь работать в столице, получишь хорошую должность и начнёшь свой род. А как только мне понадобится помощь, у меня будет сильный союзник, обязанный мне. Разве это малый интерес? Мне нужны влиятельные союзники. И я готов их создавать сам. Вот и всё.

Я знал, что в его словах лишь часть правды. Люди редко открывают все карты, особенно такие, как Злобин.

— Мне кажется, вы что-то не договариваете, — произнёс я, встретившись с ним взглядом.

Граф усмехнулся и качнул головой.

— Давай-ка мы сначала закончим дело, а потом прогуляемся по саду. Да, я расскажу тебе о своих истинных планах и целях. Договорились?

— Почему бы и нет? Я не прочь прогуляться, — кивнул я, решив не давить дальше.

— Вот и славно.

Граф поднялся на ноги, затем, обойдя стол по кругу, приблизился к тому самому артефакту, который я приметил в самом начале.

— Это, — произнёс он, — очень любопытный артефакт. Он копирует способность знахаря. Знаешь, кто это такие? — поглядел он на меня.

— Могу затрудниться в ответе, — ответил я. — Всё-таки память меня порой подводит, как вы понимаете.

— Это да, — покивал Злобин. — Знахари — это удивительные одарённые. Они видят людей, будто открытую книгу. Какие у них хвори, или какой потенциал с рождения. Но главное, они видят какие способности есть у одарённых. А также, какие силы у них есть. Как известно, только знахари видят потенциал одарённых. Только они могут достоверно определить силу каждой из шести направлений развития одаренного. Это физическая сила, скорость, выносливость, а также энергетический резервуар, скорость восстановления энергии и сила способностей.

Он поправил настройки артефакта, продолжая объяснять:

— По крайней мере, это те параметры, что можно усиливать посредством трофеев из монстров. Человеческая природа удивительна, но наши способности ограничены. А вот твари растут, становятся сильнее, они становятся бронированными, опасными и тоже обладают способностями. Как простому человеку здесь справиться? Сколько бы он ни тренировался, за усиленной магической тварью он не угонится.

Граф выпрямился.

— Этот аппарат способен определить, что ты из себя представляешь. Конечно, способности твои он не выяснит, как живой знахарь, но характеристики покажет.

Злобин наставил на меня телескоп, и артефакт тут же засветился ровным зелёным светом.

— Что ж, любопытно, — произнёс он. — Всё-таки поработал я с тобой на славу.

Он поглядел на меня поверх артефакта.

— Резервуар, правда, маловат, да и энергия медленнее восполняется, но это решаемо, — улыбнулся он. — Постой-ка, посиди.

Деактивировав артефакт, он прошёл к одной из стен кабинета, где висел ростовой портрет, что удивительно на рисунке была изображена та самая девушка, с которой он встречался в холле. За портретом, я увидел вполне обычный сейф. Граф его быстро открыл, введя код. А за дверцей сейфа обнаружились какие-то бумаги, а главное — мешочек, который он тут же взял в руку.

— Так, посмотрим, — протянул Злобин, копаясь в мешочке.

— Это тебе мой подарок, — произнёс он, подходя ко мне. — Не забывай мою доброту. Может, ты сейчас и не понимаешь всей ценности того, что я тебе предлагаю, но скоро поймёшь, как нелегко достаются такие камушки.

На его ладони блеснули два маленьких осколочка кристалла.

В истинном зрении один из осколков блеснул оранжевым цветом, другой засиял синим. Я мгновенно оценил эти сокровища — настоящий кладезь силы.

— Эти два осколочка, — пояснил Злобин, — повышают характеристики. Один увеличит регенерацию энергии, другой — величину твоего энергетического резерва.

Про себя я тут же отметил, что синий осколок я уже находил — он и увеличивает магический резерв.

— Возьми их в кулак и сожми, — подсказал граф. — Ты сам почувствуешь, как они начнут впитываться в твою энергетическую структуру, — произнёс Злобин, подойдя ближе и положив мне в раскрытую ладонь оба кристаллика.

Я про себя отметил, что мешочек-то у него серьёзный. И за счёт такого сокровища можно очень серьёзно вырасти. Интересно, откуда у графа такие запасы?

Я позволил кристалликам перекатиться в ладони — они тут же принялись бликовать в лучах света. Прежде чем сжать кулак, настроился на своё энергетическое тело и максимально, как только мог, расширил энергетические протоки. Ведь если просто сжать их, эти кристаллы, большая часть энергии уйдёт впустую. Но если расширить потоки, то потери впитываемой энергии будут минимальны. Что я и поспешил сделать.

Краем глаза я вдруг увидел какое-то свечение у себя в области груди. Скосил туда взгляд. Увидел причудливый узор, больше всего напоминающий цветок лотоса с шестью раскрывшимися лепестками. Правда, лепестки эти были разных размеров и при этом разноцветные.

Жёлтый, синий, красный, оранжевый, зелёный и фиолетовый. Причём синий и оранжевый, до этого бывшие самыми маленькими, вдруг заметно выросли. Очень интересно.

Видимо, артефакт знахаря таким образом проявил некий индикатор моего развития как одарённого. А еще я понял, что только при помощи Знахаря или вот такого артефакта я смогу увидеть этот цветок снова.

Граф внимательно наблюдал за процессом, но явно не обладал достаточной чувствительностью, чтобы оценить эффективность поглощения энергии. Он явно не заметил моей маленькой хитрости.

— Ну что ж, а теперь неплохо бы пройтись, подышать свежим воздухом, — предложил граф, спрятав в сейф мешочек и закрыв мощную дверь. — Признаться, от всех этих разговоров захотелось прогуляться, да полюбоваться на закат.

* * *

Сам такого от себя не ожидал, но у меня перехватило дыхание, когда я наконец оказался на улице… Днём, в спокойной обстановке.

Покинув поместье графа, я будто заново узнал, как прекрасна бывает природа.

Даже застыл на пороге на мгновение, наслаждаясь ветерком и редкими солнечными лучами.

Мы вышли на широкую террасу, спустились по мраморным ступеням в изумительной красоты сад. Вечернее солнце золотило верхушки деревьев, воздух был напоен ароматом цветущих лип. Переливчатые трели птиц заставляли улыбаться.

— Ум у тебя острый, многое понял, но думаю, тебе стоит знать, где ты оказался. Не всё же додумывать, — начал Роман Михайлович, неспешно шагая по усыпанной гравием дорожке. — Начну с себя.

Его голос изменился, стал глубже, в нём появились нотки… ностальгии? Или горечи?

— Когда-то я был просто амбициозным аристократом с мечтой, — он усмехнулся. — Решил построить город на пограничье. Не простой город — торговый центр нового княжества. И знаешь что? — он остановился, повернувшись ко мне. — У меня получилось.

В его глазах вспыхнул прежний огонь:

— Люди любили меня. Превозносили. Шли за мной. Моя гвардия была предана до последнего человека. Торговля процветала, благосостояние росло, но что такое маленький городок, мне было мало, и я продолжил растить своё графство…

Он резко замолчал, словно натолкнувшись на неприятное воспоминание.

— А потом появились завистники, — процедил он сквозь зубы. — Интриги, доносы… Кто-то шепнул императору, будто я готовлю мятеж. Якобы хочу отделить кусок территории от империи.

Дмитрий, шедший чуть позади, тихо хмыкнул:

— Князь Дибров постарался. Хотел все достижения его светлости себе прибрать.

— Да, — кивнул граф. — До сих пор идёт война наших родов. И горячая, и холодная. Хотя, — он криво усмехнулся, — благодаря связям, мы держимся. Да и правда за нами. Но расположение императора вернуть не так просто.

Мы свернули на боковую аллею. Здесь деревья росли гуще, создавая приятную тень.

— После доноса начались санкции, — продолжил Роман Михайлович. — Мои предприятия душили проверками. Чиновников, верных мне, заменяли откровенными вредителями. Люди стали отворачиваться — такова уж природа человеческая.

Он говорил спокойно, но я чувствовал, как под этим спокойствием клокочет застарелая обида.

— Сначала даже стал терять земли. Соседние бароны, словно шакалы, набросились на мои владения. Графы плели интриги. Старые друзья побоялись вмешиваться или вовсе отвернулись…

Мы вышли к небольшому пруду. Вечернее солнце играло в тёмной воде.

— Но я не сдавался, — в его голосе зазвучала странная гордость. — Я не переставал работать, и о долге перед империей не забывал. Несмотря на возраст, лично ходил на зачистки легендарных червоточин. И однажды мне это воздалось…

Он снова остановился, глядя на закатное небо:

— Четыре года назад, закрыв красную червоточину, я получил дар. Способность призывать души. И книгу создания различных големов.

Я насторожился. Вот мы и подошли к главному.

— Это было откровение! — глаза графа загорелись фанатичным блеском. — Зачем пытаться договариваться с продажными чинушами? Зачем переживать, что друзья предадут, увидев выгоду? Можно создавать своих людей. Давать им разум, подчинять себе… Кхм… — Злобин взглянул на меня. — А потом продвигать их на выгодные должности, — граф улыбнулся. — Никто и не догадается, что эти «аристократы» полностью мне подконтрольны. Разве что видящие могли бы… Но они не знают всех языков. Особенно в части создания гомункулов.

— Любопытно, — выдохнул я.

— Твою душу, кстати, я нашёл в красной червоточине. Уже кристализованную, — моя способность позволяет находить подобное.

— А эта новость меня заинтересовала. Выходит я не из этого мира?

— Так и созрел мой план, — граф широким жестом обвёл территорию поместья. — Создать сеть верных людей внутри империи. Тех, кто никогда не предаст, потому что, во-первых, обязаны мне жизнью, а во-вторых, просто не способны на это.

— Что ж, Роман Михайлович, — произнес я, замедлившись. Злобин остановился и повернулся ко мне, ожидая, что я скажу. — Ваш рассказ действительно впечатлил меня. Я бы даже сказал, вдохновил.

Злобин рассмеялся.

— Очень рад, что смог произвести такой эффект, — ответил он.

— Я не скажу, что согласен со всеми вашими методами и… Я абсолютно не готов к принуждению даже во имя благих целей. Думаю, здесь вы меня должны понять.

Граф развел руками.

— А что поделать?

Я проигнорировал его ремарку.

— Однако, я вам очень благодарен, — сказав это я сделал паузу, чтобы подчеркнуть свои слова. — Я ценю то, что вы сделали для меня. Чёрт побери, вы вернули меня к жизни. Я не помню, кем я был до этого, не знаю, из какого мира вы призвали мою душу, но вы дали мне новую жизнь. Дали вновь возможность дышать воздухом и ходить по земле. Вы действительно даете мне много возможностей, а также ресурсов для развития. Я это ценю. И доброту вашу я не забуду. Я даю вам слово, что где бы мы с вами не оказались и при каких обстоятельствах нас не свела судьба, я буду выступать на вашей стороне. Во всяком случае, я точно не стану вашим противником. И если ваши цели не изменятся и не будут претить моим принципам, я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь вам, кто бы против нас с вами не стоял.

— Достойные слова, — расхвалился Злобин.

— Я ведь искренен, — подметил я. — Вы это понимаете? Ваши печати это подтверждают? — вкрадчиво спросил я.

Злобин нахмурился, присмотрелся к чему-то. Затем задумчиво произнес:

— Да, вы абсолютно искренни. С этим не поспоришь.

— Итак, Роман Михайлович, я проявляю доверие к вам, к вашим целям и готов действовать в ваших интересах. Но прошу доверия и с вашей стороны.

— Вот как, — улыбнулся Роман Михайлович. — И что это означает?

Я демонстративно воздел перед собой руку и, щелкнув пальцами, разом снял с себя все печати. В груди резануло, в висках запульсировала резкая боль, но я призвал всю свою стойкость и ничем не показал своё состояние.

Злобин тут же переменился в лице. Его лицо побледнело. А взгляд стал хищным. Черты лица заострились. Мне показалось, что его рука дернулась в поисках оружия, которое будто должно висеть на его боку.

Дмитрий за моей спиной, кажется, тоже почуял неладное. Я спиной почуял как полыхнула его аура, готовя что-то недоброе.

Я игнорировал суету Злобина и его помощника. Куда важнее было удержать равновесие и не показать слабости.

Кое-как взяв себя в руки я продолжил:

— Я это сказал к тому, что вам тоже придется проявить некое доверие. Ведь я не стану действовать по принуждению и не готов действовать под Дамокловым мечом. Как я уже сказал, я искренен в своем обещании. И буду верен своему слову. Если вас это устраивает, в моем лице вы найдете самого лучшего своего союзника.

Злобин набрал полную грудь воздуха, жестом показал Дмитрию не вмешиваться, а затем вдруг принялся хохотать.

— Ну, Константин, вот же ж хитрец. И как давно ты мог их снять? — спросил он, отсмеявшись.

— Как только вы дали мне синий кристалл, — ответил я. — По крайней мере, благодаря нему я смог снять печати мгновенно и без каких-либо серьёзных последствий. До этого процедура оказалась бы сложнее, — честно ответил я.

— Браво! Что я могу сказать? Браво, мой друг! Что ж, это может быть любопытным, — в глазах графа заискрились огоньки. — Ты выбрал нужный момент. Я уже и с Пылаевым договорился. Назад пути нет. Да и обещания все сказаны. Ну что ж, Константин, надеюсь, ты меня не подведешь.

— Роман Михайлович, не оскорбляйте меня вашим недоверием. Ваши цели близки мне. И кто знает, может, вместе с вами мы в будущем построим огромное графство, а может и что-то большее, а вы станете главным фаворитом или правой рукой императора.

Я смотрел прямо в глаза Злобина. Спустя пару секунд этой дуэли взглядов, он нарушил молчание:

— Что ж, ты доказал, что с тобой интересно иметь дело, — произнес наконец Злобин после небольшого раздумья. — Я готов дальше с тобой работать. Ты ведь примешь от меня покровительство? Во всяком случае, пока ты находишься в моем доме?

— Почему бы и нет? — пожал я плечами. — Мне самому любопытно, чему еще вы сможете менянаучить? — произнес я.

Злобин огляделся. Его взгляд устремился куда-то вдаль. Затем переместился чуть ближе, где я увидел гвардейцев, готовящихся к тренировке.

— Тогда за мной.

Мы приблизились к тренировочной площадке, где гвардейцы графа отрабатывали приёмы рукопашного боя. Роман Михайлович прищурился, наблюдая за их движениями.

— Дмитрий был весьма доволен твоим боем со стражем, — он повернулся ко мне с хитрой улыбкой. — Покажешь, как с людьми управляешься?

— Смотря что вы имеете в виду, — ответил я.

— Не против небольшого спарринга с нашим гвардейцем?

«Кулачный бой? Серьёзно?» — внутри разлилась волна раздражения. Не очень-то хочется драться на потеху публике, словно цирковой медведь. Но потом стало интересно и самому — гвардеец на которого поглядывал граф, был вдвое крупнее меня. А это может быть любопытно.

— Почему бы и нет, — усмехнулся я.

— Только, прошу — без увечий!

Граф кивнул ближайшему из служивых и поманил его рукой, и к нам направился настоящий великан. Широкоплечий детина возвышался над всеми как башня. Серый китель украшенный вышитым гербом Злобиных, натянулся на могучих плечах.

— Егорка, как насчёт дружеского спарринга?

— С вами, Роман Михайлович? — осторожно поинтересовался парень.

— Нет же, вот с бароном, — Злобин указал на меня.

Впрочем, что-то внутри подсказывало, этот гвардеец, несмотря на свою массу и сноровку мне не противник. Откуда взялась эта уверенность?

После процедур Тамары Павловны, я и так ощущал прилив сил. Победы над тварями в червоточине и в подвале, придали мне как уверенности, так и подняли уровень энергии. Ну, а вкусный обед и вовсе раскрыл неисчерпаемые внутренние резервы.

— Отчего бы и не посостязаться. Я люблю это дело, — осклабился Егорка, оценивая меня взглядом.

— Только не покалечь мне барона! — назидательно произнёс граф.

— Это уж сложно гарантировать, — улыбнулся он и повернулся ко мне. — Вы, ваше благородие, главное об меня сами не калечьтесь.

Я лишь вздёрнул бровь.

Мы встали друг напротив друга. Егор, не теряя времени, ринулся в атаку — словно магопоезд на полном ходу. Массивная туша, килограммов сто двадцать при росте под два метра, неслась прямо на меня.

Я легко ушёл с линии атаки. Руки действовали сами — схватил противника за одежду и потянул, ускоряя его рывок и заставляя потерять равновесие. ноги привычно подставили бедро для броска. Мгновение — и эта гора мышц уже распласталась у моих ног. А я ведь даже силу не применял.

Надо отдать должное — Егор оказался ловким для своих габаритов. Перекатившись через плечо, тут же вскочил как пружина, но уже не бросался очертя голову. Пошёл по кругу, выискивая слабое место.

Я просто стоял, позволяя ему думать, что инициатива на его стороне. Внезапный рывок — и он снова мчится на меня. В последний миг, он расставил руки в стороны, намереваясь схватить в медвежьи объятия. Любопытно, но слабые потоки энергии в его теле, выдавали намерения почти так же хорошо, как и у твари изуродованной Злобиным. Это было даже слишком легко. Остаётся лишь порадоваться тому как мне повезло со способностью видящего. Она даёт огромное преимущество в бою.

На этот раз я почти позволил ему до себя дотянуться. Почти. В последний момент упал на спину, упираясь ногой ему в живот. Перекат — и вся эта масса пролетела над моей головой.

Я уже стоял на ногах, когда Егор грузно приземлился на утоптанную землю. Удар явно выбил из него дух — детина хватал ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание.

Роман Михайлович расхохотался — искренне, от души, словно увидел нечто по-настоящему забавное.

— Ну порадовал, Константин, порадовал! — он похлопал в ладоши. — Пожалуй, хватит на сегодня развлечений. Пойдёмте ужинать, у меня еще дел на вечер много, а тебе не помешает хороший отдых. Тебе необходимо набираться сил — завтра дел ждёт много.

Я молча помог Егору подняться. Он уважительно кивнул, признавая поражение:

— Спасибо, ваше благородие, вот уж удивили, — в его взгляде читалось удивление — похоже, нечасто ему доводилось встречать достойных противников.

Вернувшись в дом, Роман Михайлович остановился в просторном холле:

— Пётр! — его голос эхом разнесся по коридорам. Не прошло и минуты, как появился молодой слуга в безупречной ливрее. — Подготовьте магомобиль на завтра. Нас ждёт дальняя поездка. — затем он повернулся ко мне. — Что ж, Константин, завтра важный день. Завтра я тебя познакомлю с главой твоего нового рода.

От авторов:

Мы очень рады, что вам нравится наша книга! Мы будем благодарны, если вы оставите своё мнение о роман в комментариях или поставите лайк.

Кастати, для того, чтобы оставлять лайки и общаться с другими читателями, нужно зарегистрироваться на сайте.

(обратно)

Глава 10 Возвращение блудного сына

Утро началось рано. Едва успел позавтракать и выпить чашку крепкого кофе со сливками (безупречно сваренного, надо признать), как меня уже пригласили к выходу.

Магомобиль, начищенный до блеска, тихо урчал у самого входа, готовый к дальней поездке.

Я определённо видел подобные экипажи раньше, но этот был особенным. Включив магическое зрение, я изучил конструкцию — на удивление простую в основе, но невероятно сложную в деталях.

Колёса опутывала сеть энергетических контуров — движущие, стабилизирующие, компенсирующие. Особенно впечатляла система распределения энергии: основной поток шёл от массивного резервуара, спрятанного под капотом, разветвляясь на множество тончайших каналов. Каждый нёс строго отмеренную порцию силы к нужному узлу.

«Интересное решение, — подумал я. — Заправил резервуар энергией — и можно ехать. Эффективнее, чем держать конюшню».

Как только мы тронулись, граф начал говорить. Мне явно отводилась роль внимательного слушателя. Но я и не сопротивлялся.

— Первым делом запомни: никому ни слова о своём происхождении.

— Я и так не из болтливых, — заметил я спокойно.

— Да-да, — он махнул рукой. — Твоя главная задача сейчас — набраться сил. Я постараюсь в ближайшее время выбить тебе должность поближе к нашим землям. Определю тебя туда…

Он говорил о благе графства, о том, как важно защищать интересы рода. Особенно подчеркнул необходимость докладывать о любых замыслах врагов.

Вскоре, поместье барона Пылаева показалось на горизонте. Дорога петляла между холмами, поросшими вековыми дубами. Слева темнел хвойный лес — угрюмый, словно часовой на посту. Справа раскинулись поля, уже убранные по осени. Вдалеке виднелась тёмная полоса — Чёрный лес, естественная граница владений.

— Пылаевы, род древний, владеет небольшими угодьями, — заметил граф. — Зато целых две червоточины на территории. — Видишь тот холм с тремя соснами? — граф указал рукой влево. — Там начинаются мои земли. А вон та речушка, что блестит на солнце — приток Каменки, она разделяет наши с Пылаевым владения. Хорошие места, богатые…

Он помолчал, разглядывая проплывающий за окном пейзаж:

— За той рощей, где дубы с красной листвой, первая червоточина. А вторая — у подножия Волчьей горы, видишь? Где скалы торчат, как зубы.

Я насторожился — информация о червоточинах всегда важна. Вспомнил еще кое-что о них. Так вот, червоточины появляются в местах где происходили мощные выбросы энергии, либо где происходили катаклизмы с большим количеством жертв. И чем больше жертв, тем активнее червоточина. Например, на застарелых полях ристалищ, на местах, где случались жертвоприношения, или массовые казни червоточины были наиболее активны.

— Червоточина там плодовитая. Регулярно из неё выходят твари, — продолжил Роман Михайлович. — Нередко становится активной. Был случай — пришлось соседей звать на помощь. Особо мощный осколок образовался, так вот, мы его вместе с паладинами Пылаева не сразу закрыть смогли.

Память услужливо подкинула знания об осколках или обломках миров, как их иногда называли. Когда червоточина особенно крупная, бывает так, что к ней притягивает обломок и закупоривает червоточину. Энергия никуда не девается и продолжает поступать, вот только изливается она не в наш мир, а оседает в обломке, накачивая его силой. Что такое обломок — здесь много разнообразных теорий. Я же для себя выбрал одну наиболее подходящую. Когда образуется червоточина, целый кусок мира кристаллизуется в энергетическом мире и откалывается, отправляясь блуждать по бесконечному пространству великой Изнанки. Этот самый обломок, вбирает в себя все те ужасы, что испытывают гибнущие смертные, превращая их в жутких тварей.

Чем больше осколок, тем сильнее твари внутри и тем их больше. А чем больше червоточина, тем быстрее обломок набирает энергии.

Самое опасное — когда осколок достигает критической массы. Тогда он начинает расти и выпускает в наш мир всё больше тварей. А самое страшное происходит, когда сердце обломка проникает в наш мир и преобразовывает землю вокруг себя. Тогда появляются мёртвые земли, которые порождают орды тварей. И если внутри осколка разрушить сердце не так сложно, то в нашем мире, это тяжелейшая задача.

Именно поэтому за червоточинами нужно следить. Если осколки прибивает, то зачищать, пока не стали слишком большими. Но сами осколки — невероятно ценный ресурс. В них можно найти редкие артефакты, кристаллы силы, а иногда и нечто более… интересное.

— Вот только одно плохо, — продолжил граф, глядя на приближающееся поместье, — вся династия Пылаевых — огневики. Среди них есть защитники, хотя… — он усмехнулся, — какие из огневиков защитники? — Они только разрушать и способны.

Он помолчал, словно собираясь с мыслями:

— В любом случае, это и тебе полезно, станешь частью уважаемой фамилии, и им на пользу пойдёт. А то очень уж они горячие. Не зря ведь их отправили на границу с Великой Степью. — Роман Михайлович покачал головой. — А граница у нас неспокойная.

Географию этих земель я не знал, но зарубки в памяти делал. Когда доберусь до карты, нужно будет всё сверить.

— С одной стороны у нас степняки — народ хитрый, — граф словно читал мои мысли, и продолжал снабжать меня информацией. А я всё внимательно запоминал. — Их шаманы научились использовать силу червоточин. Представляешь? Варвары, а додумались! Теперь каждый их налёт — это не просто набег. Они и одарённых научились обучать. Правда по большей части приручителей. Эти умеют направлять тварей из червоточин, использовать их как боевых зверей.

Магомобиль мягко качнулся на повороте. Граф продолжил:

— А с севера иная беда, как бы не пострашнее шаманов — культисты. Те вообще фанатики. У них своя правда. Они всё стремятся создавать новые червоточины. Когда их орды спускаются с гор… — он поморщился. — В прошлом году три деревни вырезали. Не ради добычи — для своих ритуалов.

Картина складывалась неприятная: постоянные набеги с двух сторон, да ещё и червоточины, источающие тварей, теперь затея графа представлялась совсем с иной стороны.

— Государство, конечно, поддерживает Пылаевых, — граф вздохнул. — Ещё бы! Боевые маги на границе — это серьёзная сила. Привилегии, финансирование, право первой очереди на артефакты из столичных мастерских…

Он резко оборвал фразу, словно вспомнив что-то неприятное:

— Но наш барон оказанную честь совершенно не ценит… Мается он здесь. Еще и азартен не в меру. Вечно влезает в карточные долги. То имение заложит, то фамильные драгоценности спустит. А ведь у него дети!

В его голосе появились нотки лёгкого пренебрежения:

— Вот представь: идёт очередной набег степняков. Нужно защищать границу. А казна пуста — всё проиграно! Гвардейцам жалование задерживают, запасы артефактов не пополняется… — он покачал головой. — И ведь не первый раз такое! Но ему император благоворит, всё ему с рук спускает, а… — граф не договорил, лишь махнул рукой.

Едва магомобиль миновал поворот, как из леса прямо на дорогу выскочила тварь. В магическом зрении существо светилось ровным синим светом — память тут же подсказала: не самая опасная разновидность, хотя и достаточно сильная для обычных людей.

— Эх, — вздохнул граф, — а я думал, спокойно доедем. Каждый раз одно и то же! — он постучал по перегородке, приказывая водителю остановиться. — И ведь не проедешь мимо. Вроде тварь не сильная, да что с ней селяне сделают? Пол-деревни изведёт, пока те на вилы поднимут.

Он повернулся ко мне с лёгкой улыбкой:

— Константин, не желаешь размяться?.

Что ж, снова тот самый момент — можно было бы и возмутиться, но мне самому интересно!

Граф открыл незаметную панель в стенке магомобиля, за которой обнаружился внушительный арсенал. Я сразу заметил знакомый пистолет — точная копия того, с которым пользовался в подземелье. Рядом лежали различные клинки: сабли, мечи, кинжалы…

Взгляд сразу зацепился за палаш. Он словно звал меня, просился в руку. Рукоять идеально легла в ладонь, будто была создана специально для меня. Магическое зрение выхватило сложное переплетение оранжевых энергетических узоров на клинке. Усилением рубящего удара и усиленное проникновение сквозь магическую защиту. Так же отметил чёткие руны стихии, дохнувшие холодом. Видимо стихия воды или льда. Если правильно разобрал, при успешном ударе противника можно заморозить или замедлить.

Не глядя взял и пистолет, так похожий на тот что я использовал в подземелье.

Магомобиль остановился, и мы с графом вышли. Быстро принялся цеплять на пояс кобуру и ножны.

Теперь я мог лучше рассмотреть противника. Тварь внешне напоминала человека, но что-то было категорически неправильно в её облике. Руки, непропорционально длинные, почти касались земли. На пальцах поблёскивали изогнутые когти длиной с хороший кинжал. Кожа существа имела неприятный серовато-синий оттенок, словно у утопленника. Но больше всего пугали глаза — они светились тусклым фосфорическим светом, как гнилушки в темноте.

Истинное зрение показало, что уровень твари на грани синего. С такой я уже справлялся. К тому же она не усилена защитными контурами графа.

Роман Михайлович молча кивнул в сторону твари:

— Действуй. Только береги костюм, не забывай, мы едем в приличный дом. Негоже представать перед хозяевами в рванье или испачканным.

Я двинулся вперёд, держа палаш в низкой позиции. Существо заметило моё приближение и тоже пошло навстречу. Вернее, поковыляло — его движения были странными, нелогичными, но при этом удивительно гармоничными. Словно смотришь танец, поставленный безумным хореографом.

Когда между нами осталось метров двадцать, тварь внезапно сорвалась с места. Её конечности извивались немыслимым образом, создавая впечатление, что она одновременно ползёт, бежит и… перекатывается⁈

Я ушёл с линии атаки легко отскочив влево. Когти просвистели там, где секунду назад была моя голова. Не давая твари развернуться, рубанул вслед по ближайшей конечности. Палаш легко рассёк плоть, но существо словно не заметило потери куска лапы.

Тварь развернулась с неестественной скоростью, выбросив вторую руку в горизонтальном ударе. Заранее определив этот манёвр, неспешно пригнулся — когти чиркнули по воздуху над головой. Поднырнул под удар, и легонько ткнув кончиком палаша в бок монстру, сразу разорвал дистанцию.

Сразу убивать не стал — пускай соберётся с мыслями и покажет на что способна.

В магическом зрении стало заметно, как энергия существа концентрируется в районе груди. Похоже, готовит что-то неприятное. Я сделал обманное движение влево, тварь купилась, начав разворот и выбросила когтистую руку мне навстречу.

Я слегка склонился и поднырнул под удар, уходя в слепую зону твари и выставив клинок на встречу её рёбрам. Следом направил струйку энергии в палаш, заставив тот засветиться. Клинок описал сияющую голубым дугу. Кромка клинка окуталась сиянием, а затем прочертила кровавую линию в боку монстра. Края раны тут же покрылись инеем.

Тем временем тварь, которая изрядно вложившись в удар, не встретив преграды, по инерции развернулась аккурат ко мне спиной удачно подставившись. Хорошенько размахнувшись, я опустил клинок сверху вниз. Мой удар пришёлся точно между её лопаток. Зачарованное лезвие прошло сквозь плоть едва не застряв в позвоночнике.

По всем правилам монстру бы сложиться и начать подрагивать в предсмертных конвульсиях, но не тут то было. Яростно зашипев, тварь извернулась немыслимым образом, словно в его теле не было костей, и попыталась схватить меня своими когтистой лапой. Любопытно, и такое бывает.

Движения монстра явно замедлились — видимо пора заканчивать.

Легко уйдя из-под атаки, я резким пинком опрокинул тварь на землю.

Резкий взмах — и обе руки существа отделились от тела. Но даже без конечностей она продолжала сопротивляться, извиваясь всем телом и пытаясь достать меня острыми как иглы зубами.

Перехватив меч клинком вниз, всадил его прямо в светящийся энергетический узел в груди твари. Даже не усиливая удар печатью, пробил грудь монстра насквозь, поразив основной энергетический узел.

Тварь забилась в конвульсиях и наконец утихла, а я почувствовал прилив энергии текущий в меня из рукояти.

— Неплохо, — услышал я голос графа и три хлопка сухих ладоней. — Очень неплохо. Ты быстро справился с ней. Слышал видящие редко берут в руки холодное оружие. Не каждый видящий способен так махать мечом — у тебя будет большое преимущество.

Я вытер клинок и убрал оружие:

— Она была не слишком сильной, — пожал я плечами.

— Верно, — кивнул Роман Михайлович и подмигнул мне. — Хочешь кого-то посильнее? Это можно устроить. Но после встречи с Пылаевыми.

Граф подошёл к твари и наклонился к месту, где нашла свой покой человекоподобная тварь синего уровня. Её тело будто усохло, а в районе грудной клетки надулся пепельно-синий пузырь. Злобин вскрыл пузырь кончиком клинка, и раздвинул края образовавшейся полости. Внутри ней поблёскивали энергоядра — похожие на осколки слюды с металлическим отливом.

Роман Михайлович довольно хмыкнул и аккуратно, платочком, собрал находки в небольшой кожаный мешочек, который достал из внутреннего кармана камзола.

— Целых пять энергоядер. Пригодится, — пробормотал он себе под нос.

— Раз уж ты выбрал этот палаш и пистолет считай их моими подарками. Во благо моего Рода, служи достойно!

Магомобиль снова тронулся в путь.

Наконец показался и сам особняк — двухэтажное здание из светлого камня, окружённое ухоженным парком. Колонны по фасаду, широкая парадная лестница. Место выбрано с умом — на возвышенности, откуда хорошо просматриваются окрестности.

Магомобиль начал замедляться — мы подъезжали к парадному входу. Но граф не спешил выходить:

— Пылаев… Он ведь едва родовое поместье не потерял. Представляешь? Земли, которые империя жаловала его прадеду за заслуги перед короной! Еле успел перехватить его карточный долг…

Теперь в его голосе звучало что-то похожее на злорадство:

— А теперь он мой должник. И знаешь что? — граф понизил голос до шёпота. — Может, оно и к лучшему. Пылаевы — сильный род, но им нужна… твёрдая рука. Кто знает, может твоё появление заставит барона задуматься, и не пустить всё по ветру.

— Как мне себя вести? — спросил я, на всякий случай.

— Наблюдай, — хмыкнул граф, — ну и не удивляйся ничему. А в целом не реагируй.

— Принято, — ответил я, разглядывая в окно приближающееся поместье.

Еще на подъезде, я чувствовал как в воздухе витал запах обугленного дерева — это что — Пылаевы упражнялись со своей стихией? Или недавно не так далеко отражали очередной набег? Интересно, кто на этот раз: степняки со своими прирученными тварями или культисты с их кровавой магией?

Магомобиль остановился перед широкой мраморной лестницей.

Судя по суете слуг, нас уже ждали. Что ж, я искренне ждал того что будет происходить дальше и как Злобин будет прожимать Пылаева принять меня в род.

Нас встретили с подобающими почестями — всё семейство выстроилось на парадном крыльце. Барон Пылаев, грузный мужчина с пышными усами, чем-то напоминал престарелого моржа. Его аура в истинном зрении пульсировала оранжевым — сильный огневик, не растерявший мощи, несмотря на возраст. Не так ярко как у Злобина, но тоже зловеще. На лацкане пиджака красовался гордый герб — саламандра объятая тремя языками пламени.

Рядом с бароном стояла его супруга — миниатюрная женщина с поджатыми губами и прямой спиной. Её аура светилась ровным синим — одарённая, но не огневик. В магическом зрении вокруг неё клубились тонкие энергетические нити, связывающие всех членов семьи. Судя по характеру печатей они были защитные.

— Дорогой Александр Филиппович! — Роман Михайлович раскинул руки в приветственном жесте. — Как поживаете? Как ваша очаровательная супруга?

— Благодарю, ваше сиятельство, — пробасил барон, придерживая норовящие закрутиться усы. — Матушка, поприветствуй Романа Михайловича!

Баронесса, не теряя ни капли достоинства, сделала такой глубокий реверанс, что я призадумался — не достанет ли она носом до ступеней. Но нет, обошлось.

— А это ваши дети? — граф повернулся к молодым людям. — Как выросли! Дмитрий, вы, кажется, уже в академии?

Юноша, высокий и такой же усатый, как отец (хотя усы больше напоминали пух), важно кивнул:

— Третий курс, ваше сиятельство.

— А это, должно быть, прекрасная Алиса? — граф галантно поклонился девушке, которая тут же зарделась, как маков цвет.

— Ах, — баронесса всплеснула руками, — умеете же вы красиво молвить!

Злобин играл роль доброжелательного гостя высокого ранга. Семейство Пылаевых демонстрировало безупречные манеры. Но если посмотреть под другим углом — мне виделись натянутые улыбки, напряженные позы…

— Роман Михайлович, — барон заметно занервничал, теребя пышные усы, — скажите же скорее, с каким предложением вы пожаловали? Признаться, не терпится поскорее перейти к делам.

— Вы правы, барон, разговор нам предстоит непростой, — Роман Михайлович чуть прищурился. — Я бы предложил перейти в ваш кабинет.

— Так, давайте для начала отобедаем, вы наверное с дороги проголодались? — тут же заохала баронесса. — Дела на голодный желудок не решаются.

— Мы не голодны, — ответил Злобин

— Матушка, — поглядел Пылаев старший на супругу, — у нас с графом дело не терпящее отлагательств.

Однако баронесса, не понаслышке знавшая о слабостях мужа, отступать не собиралась:

— Так позвольте хотя бы узнать, что за дело у вас. Я знаете ли, тоже имею отношения к делам семьи.

Злобин картинно вздохнул, на его губах появилась недобрая улыбка:

— Долг у вашего рода имеется. И дошли до меня слухи… неприятные слухи. О том, что дом придется продавать. О том, что несколько родов против вас выступают с войной, более того, готовы прогнать вас с собственной земли. — Он сделал эффектную паузу. — Вы ведь понимаете, что можете лишиться всего в рамках трёх дней, Александр Филиппович?

Баронесса побледнела, её губы сжались в тонкую линию. Похоже, для неё эти новости стали неприятным сюрпризом. Дети удивлёнными глазами уставились на отца, мол, на что ты нас обрёк?

Граф, театрально вскинув вверх палец

— Я приехал для того, чтобы предложить вам всю возможную поддержку, — продолжил граф. — Не только помочь с долгом, но и обеспечить покровительство. Однако…

Повисла театральная пауза.

— Я понимаю, что вы не станете делать это просто так, — сдержанно кивнул барон. Лицо его напоминало камень, ни единый мускул не дрогнет — как у опытного картёжника. Он ожидал хода оппонента и я почти физически ощущал, как он сейчас жалел о том, что сразу не провёл графа в свой кабинет.

— Всё верно, если вы окажете мне небольшую услугу, я готов оказать вам поддержку. Более того, даже дать понять некоторым родам, что в случае войны с вами, они будут иметь дело и со мной, в том числе.

Баронесса, стоически перенеся обрушившийся удар, на миг перестав прожигать мужа испепеляющим взглядом, тут же опомнилась и защебетала.

— Ваше сиятельство, ваше покровительство… да еще при таких обстоятельствах… это бесценно!

Пылаев старший же, о деле не забывал:

— О какой услуге идет речь, Роман Михайлович?

— Ах да, об услуге, — словно спохватился граф, — позвольте представить моего спутника. Знакомьтесь — это Константин… ваш сын которого нужно принять в род на законных основаниях.

Я с интересом наблюдал, как краска схлынула с лица барона, а его усы безвольно обвисли вслед за уголками губ.

Неоднозначное заявление Злобина, вызвало эффект разорвавшейся бомбы.

(обратно)

Глава 11 Долг аристократов

Повисла такая тишина, что можно было услышать, как где-то в саду упало яблоко. Баронесса стремительно бледнела, хлопая губами будто рыба. Кажется, она совсем перестала дышать. Я даже испугался, что она потеряет сознание. Барон побагровел, его глаза расширились и в них полыхал едва сдерживаемый огонь. Юнный Дмитрий судорожно дёрнул себя за ус, чуть не оторвав пушистую поросль. А юная Алиса и вовсе схватилась за сердце — видимо, начиталась любовных романов.

А граф умеет преподносить непростые вести. Как бы кого из семейства Пылаевых удар не хватил.

— Граф, вы приехали предложить помощь, или унизить меня? — негромко, но очень вкрадчиво спросил Пылаев старший. — Я вас безмерно уважаю, и только поэтому не стану вызывать на дуэль, но я прошу объяснений.

Однако его убедительную речь, прервал возглас супруги:

— ЧТООО⁈ — баронесса нарушила молчание, но её возмущение больше походило на писк. — Да что же это за безобразие? Это уже чересчур…

— Матушка, будь сильной, — тут же подхватил качнувшуюся баронессу Дмитрий, наградив меня ненавидящим взглядом.

— Я соглашусь с вами, — невозмутимо произнёс Злобин, — такие вопросы обсуждаются не на пороге, а за закрытыми дверями и без лишних свидетелей. Но может для начала вы таки пригласите меня в свой кабинет?

Злобин был безжалостен, но абсолютно прав.

Пылаев, поиграв желваками, отступил в сторону приглашая гостей в дом.

— Вы правы. Полагаю, дальнейшее лучше обсудить в кабинете, Роман Михайлович, — севшим голосом произнёс Александр Филиппович. — Эльдар! — окликнул он барон тут же появившегося дворецкого. — Проводи… дорогих гостей в мой кабинет.

Развернувшись на каблуках, Злобин миновал барона застывшего под взглядом жены, будто та была Медузой Горгоной. Следуя за дворецким, граф по-хозяйски направился в дом, оставив членов семьи Пылаевых переваривать обрушившиеся на них новости.

Окинув взглядом Пылаевых, я направился следом за графом, игнорируя скрестившиеся на мне взгляды. А что мне еще оставалось?

Пока мы шли по коридору, я чувствовал упёршиеся в спину взгляды. По коридору разнёсся тяжёлый топот, видимо барон, не выдержав, решил оставить объяснения с супругой на потом. Затем по коридору разнеслись и возгласы баронессы:

— Саша, как же так? Ах, я так и знала! Все эти его поездки в столицу…

— Ну что ты знала, дорогая моя, тут явно какая-то ошибка! А может граф и вовсе решил пошутить… Роман Михайлович!

— Какие уж тут шутки, Саша!

Граф, не реагируя на разворачивающуюся за спиной сцену, уверенно шагнул в кабинет, минуя раскрытые дворецким тяжёлые двери. Мы оказались в просторном кабинете.

Барон, порывисто ворвался в кабинет за Злобиным следом. Сменяющиеся на его лице выражения, свидетельствовали о том, что он старательно пытается подобрать верные слова.

Сначала барон пристально уставился на меня, будто пытаясь у меня выведать ответы на мучившие его вопросы. Я молча смотрел в ответ, абсолютно никак не реагируя. Не выдержав моего взгляда, барон вновь уставился на Злобина.

— Уважаемый… Роман Михайлович, я прошу объяснить, как это понимать? Ваше заявление… Как так можно, еще и при моей супруге…

— Ох, простите, я сразу о делах, а о приличиях и не подумал, — сделал невинное лицо Злобин. Хотя, как по мне, Пылаев сам был виноват. Зная о своём положении, следовало сначала решать дела, а потом уже допускать въедливую супругу до гостей. — Думаю вы простите мне некоторую резкость. Вы и сами знаете, что ваш долг весьма внушителен, более того, ваш род на грани краха. И чтобы помочь вам исправить ситуацию, мне придётся затратить немало ресурсов. В ответ я хочу получить не менее значимую услугу. Я спасаю ваше имя от позора, а вы в своё время, примете в свой род моего протеже, — граф сразу перешёл к делу.

Барон, всё ещё пунцовый, принялся теребить, ус, однако сразу понял правила игры:

— Ах, так вот вы о чём, — он прикрыл дверь и набрав полную грудь воздуха принялся рассуждать: — Это вопрос непростой, у нас ведь древний род, и такого рода ситуации могут сказаться на нашей репутации дурно.

— Дурнее чем нищета и позор в связи с неуплатой карточных долгов? — вздёрнул брови Злобин.

— Прошу, ваша светлость, не давите так на меня. Я и сам знаю насколько сложную ситуацию создал сам себе… — Пылаев вздохнул. — так, какие условия вы хотите предложить? — спросил он.

— Я уже озвучил. Примите этого молодого человека как вашего… скажем, потерянного когда-то и вновь обретённого отпрыска. Какое-то время подержите при себе, чтобы в обществе это воспринималось достаточно убедительно.

— Но что скажут в обществе? — пробормотал граф глядя перед собой и потирая подбородок. — А дальше, что он будет делать?

— Есть ещё кое-что, — разглядывая ногти произнёс Злобин.

— Что еще? — воззарился на него барон.

— Как я знаю, ваш сын не получил достаточно сильного дара, — начал издалека Злобин, — а как вы слышали, Владимир Николаевич, наш светлый император, скоро созовёт поход на Иркутск, а может и дальше, на Байкал.

— И какое это отношение имеет к моему сыну? — хмуро спросил Пылаев.

— Так, прямое, вы просто отправите другого своего сына, — ответил Злобин, указав на меня.

— Пылаевы никогда не бежали от сражений!

— Так никто и не спорит, — улыбнулся Злобин. — Но есть ли резон рисковать родным сыном?

Я, слушая их диалог, едва удерживал улыбку. Злобин вертелся как уж на сковороде, при этом откровенно доминируя. Пылаев держал оборону, хотя аргументов у него было не так много.

— Защита империи — наш долг, — произнёс Пылаев.

— Верные слова, Александр Филиппович! Я бы даже сказал, золотые! Но ведь и отчий дом наряду с владениями нужно кому-то защищать… Кто как не наследник с этим справится лучше? Ведь мы живём на границе, а здесь всякое может случиться. — Злобин помолчал. — Опять же, ваш новообретённый сын у вас не задержится. Оглянуться не успеете, как он отправится в свой путь, и уверен, принесёт вам и вашему роду не только пользу, но и славу. Он, к слову, одарённый, причём видящий.

Пылаев перестал терзать ус и уставился на меня с новым интересом:

— Видящий? Хм… — он потёр подбородок. Казалось барон уже начисто забыл о шокирующем эффекте, которое вызвало заявление графа. Напротив, он начал рассуждать вслух, будто убеждая себя в выгоде такого неслыханного предложения: — Не огенвик конечно… Но это ладно. А ведь я как раз собирался вызывать специалиста из столицы. Нужно проверить земли — новые червоточины, осколки, активность тварей… Выходит, сэкономить удастся.

— Вот видите! — оживился граф. — Сама судьба улыбнулась вам! Пусть изучит территорию, освоится. Заодно и долг ваш… значительно уменьшится.

В этот момент дверь кабинета приоткрылась, не выдержав навалившихся домочадцев, и в щель просунулась любопытная физиономия Дмитрия. За ней виднелось личико Алисы и край платья баронессы.

— А НУ БРЫСЬ ОТСЮДА! — рявкнул барон, да так, что задрожали стёкла.

Дверь захлопнулась с такой скоростью, словно крик барона вызвал вихрь разрушительной силы. Судя по грохоту и возгласам в коридоре, все трое представителей семейства Пылаевых не удержали равновесие и покатилось кубарем.

— Кхм… Простите, ваша светлость, — голос барона вновь стал мягким, он снова начал теребить ус. — Но как я объясню… э-э… появление наследника? Матушка меня живьём сожжёт! Она у меня огневик, знаете ли…

— О, — граф улыбнулся, — скажите, что это результат вашей бурной молодости. Той самой поездки в столицу, когда вы проиграли фамильный перстень. Помните? Двадцать лет назад?

Барон побагровел ещё сильнее:

— Но я же тогда даже не…

— А кто об этом знает? — перебил его граф. — Кроме нас с вами?

За дверью послышалось сдавленное хихиканье. Похоже, семейство вернулось на позиции.

— Но помилуйте, граф, — Пылаев нервно потёр переносицу, оглядывая меня так, словно перед ним стояло говорящее пресс-папье, — Всё же не огневик! И совсем на меня не похож… А глаза его… У нас ведь все светлоглазые, а у него, глаза как у кошки. Рыжие… — барон даже шагнул ко мне, пытаясь разглядеть цвет радужки.

— Считайте, что в мать пошёл, — рассмеялся Злобин, и в его смехе абсолютно отсутствовало веселье. — Вылитая Елизавета Андреевна, царствие ей небесное. Она, помнится, была той еще кошкой. Она ведь тоже любила вот так же скептически поднимать бровь, неужели не замечаете сходства?

Барон при упоминании этого имени побледнел. Забавно, но сейчас он действительно напоминал мне привидение из тех историй, которыми пугают детей.

Хватаясь за последнюю соломинку, Пылаев взглянул на меня:

— А вы что скажете, так и будете молчать? Здесь ведь решается ваша судьба… — в его голосе прозвучали нотки вызова, словно он надеялся, что я сам откажусь от этой затеи.

Я посмотрел ему прямо в глаза спокойным и твердым взглядом.

— Здесь решается судьба вашего рода, — ответил я спокойно. — Я намерен действовать во благо рода Пылаевых. И решение принять меня в семью может стать судьбоносным для нашего рода, — я позволил себе лёгкую улыбку, — а значит это в наших общих интересах.

Злобин расхохотался:

— Видите, юноша готов собственную жизнь положить во благо ваших интересов, а вы сопротивляетесь. — Граф подался вперёд, его голос опустился до шёпота, растеряв весёлые нотки. — А если учесть, сколько соседей обозлились на вас, — Злобин медленно поднял раскрытую ладонь на уровень лица, затем стал медленно сжимать пальцы в кулак, — вы окружены врагами, и хватка скоро сомкнётся на вашем горле, — он сжал кулак с такой силой, что костяшки побелели. — Лишь усилив род, вы сможете противостоять. Не забывайте, что стоит на кону! Либо укрепление рода еще одним членом семьи и моей поддержкой, либо поражение, нищета и забвение.

— Да-да, конечно… — произнёс Пылаев, нервно теребя золотую запонку на которой посверкивал герб. Судя по всему, сейчас в его голове происходили сложные вычислительные процессы. Оно и не мудрено — принятие в род незаконнорождённого сына, дело сомнительное, но Злобин давил и не оставлял Пылаеву шансов. — Но всё же, нужно как-то оформить документы… раз уж я признаю… — он запнулся, подбирая слова.

— О документах не беспокойтесь, — небрежно махнул рукой граф. — Завтра прибудет нотариус, я уже договорился. Редкостный зануда, должен сказать, но своё дело знает превосходно. С половиной первых фамилий империи успел поработать. — Злобин усмехнулся.

Барону же было не до смеха. Он несколько раз распахивал рот, будто рыба вброшенная на берег, но не издав и звука захлопывал. В эти моменты он очень напоминал собственную жену минуту назад. Она напоминала точно такую же рыбу. Бегающие глаза Пылаева выдавали интенсивную работу мысли.

— А вы, барон, человек неглупый, придумаете, как извлечь пользу из ситуации. — Злобин сделал многозначительную паузу, словно дирижёр перед финальным аккордом. — В любом случае, решаясь на небольшую скандальную историю, вы ведь избежите очень громкого позора. К тому же, и часть долга перед моей скромной персоной спишем. Значительную часть.

Пылаев, в одно мгновение переключился, будто вспомнил нечто важное. Он закивал так энергично, что его усы затрепетали в унисон со щеками, а глаза загорелись, как у кота, обнаружившего незапертую кладовую со сметаной.

— Я готов пойти на ваши условия, но, для начала, хотелось бы узнать, насколько большая часть долга будет списана?

— Вот это уже другой разговор. Это мы обсудим завтра. Бухгалтерские документы я привезу с собой, там и решим. А пока… Распорядитесь подготовить для молодого человека подобающие покои, — продолжил граф, поднимаясь. — Подумайте как представить данное событие в обществе, ну и перед собственной семьёй.

— Семья и так уже всё слышала, — махнул рукой Пылаев.

— И еще, Константин приехал издалека, составьте программу обучения. И не скупитесь на практику, ваш… кхм… сын хорошо подготовлен, разве что опыта нехватает.

Барон хекнул, затем потёр лоб и наконец пожал графу руку.

— Я сделаю всё от меня зависящее, — заявил Пылаев.

— Я даже не сомневаюсь, мой дорогой друг.

Когда мы вернулись в экипаж, за окном уже багровел закат, однако еще было светло. Затем мы сели в машину и земли Пылаева остались позади.

— Стоило так конфузить барона? — спросил я.

— У него тоже должна быть голова на плечах, мы приехали решать важный вопрос, а не коврижки расхваливать, — отмахнулся граф. — Должен был сам подготовиться, кто ж ему виноват? Как по мне, я был даже слишком мягок.

Я оставил ответ графа без комментария, однако, как по мне, он просто пользовался бедственным положением барона и беззастенчиво давил на того.

Стоило отъехать, как граф принялся с кем-то разговаривать по магофону.

— Да, Виктор, понял, скоро будем у Знаменки, — произнёс наконец Злобин, — Фёдор, ты слышал, нам нужно посетить Знаменку, там червоточина, — обратился Злобин к водителю.

— Так точно, Роман Михайлович, — водитель, насвистывая какой-то залихватский мотивчик, свернул куда-то вглубь владений графа.

— Теперь, мой юный друг, — Злобин задумчиво смотрел в окно, — мы едем исполнять долг аристократа.

— Это как-то связано с нападениями на ваше поместье? — спросил я.

— Лучше, мы поедем закрывать червоточину!

* * *

Экипаж углублялся в густой лес. Я почувствовал, как воздух становится тяжелее, а в груди появляется приятное томление. Где-то впереди, в самом сердце графских земель, притаилась червоточина и мы явно к ней приближались.

Экипаж остановился у импровизированного кордона. Я увидел несколько массивных серых магомобилей с гербом Злобина на дверцах — серебряный волк скалил клыки, держа в пасти рубин. Чёрный щит на серебристых бортах выглядел особенно эффектно. Вокруг суетились люди в форменных кителях с тем же гербом на нарукавных повязках. Среди них выделялись высокие фигуры в серебристой броне.

Через плечо каждого был перекинут ремень автомата, на бедре — длинный клинок.

— Это имперские паладины, — заметил граф мой взгляд. — Они помогают контролировать популяцию монстров. И за червоточинами приглядывают.

— На их форме ваш герб, они служат вам? — уточнил я.

— И да, и нет, — неопределённо ответил граф. У них отдельная структура внутри империи. В каждом уважающем себя роде, есть целый гарнизон орденцев. Носят одежду рода, кормятся за общим столом, даже жалование получают. Правда не всегда ясно, кому они служат.

— Не опасно держать таких? Если не известно кому они подчиняются.

— Вопрос хороший, но несущественный. У них один враг — твари, и всех это устраивает. В остальные распри они не лезут. Напади на меня Дибров средь бела дня, паладины будут ждать чем всё закончатся, а вмешиваться не станут.

— И зачем такие союзники? — спросил я.

— Шутишь? Паладины это элитное подразделение, строжайший отбор, особая подготовка. Это благо когда такой боец присоединяется к гвардии. Тем более что денег просят они мало. Да и отправляют всё в свой орден.

Я заметил группу селян с вилами и факелами, столпившихся у края поляны. Их лица были измождены, но в глазах читалась решимость.

— Ваша светлость, доброго дня! — к нам бодрым шагом приблизился командир паладинов, его посеребрённый доспех был забрызган чем-то тёмным.

— Здравствуй, Виктор, докладывай, — повелительно приказал Злобин.

— Червоточина стала активна раньше расчётного времени. Есть предположение, что осколок прибило гораздо раньше. Местные первыми заметили неладное — небо потемнело, скот забеспокоился. Потом из червоточины начали появляться твари.

— Сколько? — коротко спросил Злобин.

— Не меньше дюжины, но поначалу они выходили по одной. Крестьяне, надо отдать им должное, действовали слаженно. Троих затравили вилами, ещё двоих загнали в ловушку с кольями. — Командир уважительно кивнул в сторону поселян. — Мы прибыли через четверть часа после первого сигнала. Зачистили периметр, уничтожили ещё семерых тварей.

— Потери?

— Четверо селян ранены, ими уже занимаются медики. В остальном лёгкие царапины. Один паладин получил серьёзный удар в плечо, но уже скоро будет готов сражаться.

Граф удовлетворённо кивнул:

— Что по добыче?

Нас провели к брезентовым тентам, под которыми были аккуратно разложены останки тварей. Иссушенные тела, словно продлежали месяц под палящим солнцем, неестественно вывернутые конечности, пасти, утыканные рядами острых зубов.

— Это для алхимиков и на удобрения. — пояснил Виктор. — Вот, собрали всё ценное, — паладин указал на разложенные на столе предметы. — Семнадцать энергоядер, три осколка, так же частей тел набрали: пять желёз с ядом, когти и чешуя для укрепления доспехов.

— Прекрасно, — Злобин внимательно осмотрел трофеи. — Осколки и ядра в мою лабораторию, остальное — по обычной схеме распределения. Крестьянам — двойную долю за проявленную доблесть и внутренностей на удобрение выделите и три энергоядра.

— Будет сделано. Но для начала червоточину бы обезвредить, — командир указал в сторону леса.

Даже отсюда я чувствовал искажение реальности. Воздух словно загустел и подёргивался рябью, как поверхность пруда под дождём. Между деревьями клубился неестественный синеватый туман.

— Да, червоточина хорошо энергии набрала, — кивнул граф. — Так и до второго прорыва тварей недолго. Придётся повозиться.

Граф отошёл к одному из чёрных магомобилей и достал из багажника два защитных комбинезона, похожих на те, что носили паладины под доспехами.

— Переоденься, — протянул он мне один. — Ткань пропитана специальным составом. Защищает от искажающего воздействия червоточины.

— Что за воздействие? — удивлённо уточнил я.

— На самом деле, это чтобы костюм не испачкать, — со вздохом пояснил аристократ.

Комбинезон сидел как влитой, словно был сшит специально для меня.

К нам подошли пятеро паладинов в полном боевом облачении. Их доспехи тускло поблёскивали всумеречном свете, на наплечниках виднелся всё тот же геральдический волк Злобиных.

— Готовы? — спросил граф, проверяя застёжки на своём комбинезоне. — Держитесь ближе ко мне и не отставайте. Внутри пространство может вести себя… непредсказуемо.

Паладины заняли позиции по бокам от нас, и мы двинулись к разрыву. С каждым шагом давление усиливалось, в ушах появился неприятный звон. Я заметил, как один из паладинов украдкой сплюнул через плечо.

Мы остановились в нескольких метрах от разрыва. Теперь я мог разглядеть его во всех подробностях — словно кто-то располосовал саму ткань реальности, и в прореху сочился синий свет из другого измерения.

Эта червоточина была куда опаснее. Это ощущалось даже на расстоянии. От неё так веяло энергией, что энергетический резерв принялся бурлить внутри.

Мы шагнули в разрыв.

Воздух вокруг графа заискрился, словно от статического электричества. В его волосах появились серебристые проблески.

На мгновение снова возникло уже знакомое ощущение, будто всё тело протаскивают через густой кисель.

В следующий миг передо мной открылось пространство другого мира.

Мы стояли посреди довольно банального поля, но с первого взгляда было ясно, что оно было неземным. Колосья, качающиеся под лёгким ветром, отливали лиловым цветом. Воздух казался густым и тягучим, звуки доносились словно сквозь толщу воды. Вдалеке виднелась деревня — россыпь покосившихся изб и возвышающийся над ними огромный терем.

— Большая, — хмыкнул Злобин, глядя куда-то вверх.

Я проследил за его взглядом и увидел границу осколка, отдалённо напоминающую ночное небо.

Мы находились под низким куполом, который соприкасался с землёй примерно в пяти метрах позади нас. Другой край червоточины находился в полукилометре от. Я присмотрелся — в прошлой червоточине граница была не так близко. За пеленой была лишь пустота, затянутая переливающейся фиолетовой дымкой.

— Граница кармана, — пояснил Злобин, заметив мой взгляд. — Дальше пространство просто не существует. Этот фрагмент реальности ограничен деревней и прилегающими полями.

Низкое небо кармана, будто изгибалось к центру и пыталось дотронуться до крыши высокого дома.

— Сердце в тереме, — кивнул я в сторону изгиба.

— Именно, — кивнул граф. — Да, центр осколка там. Чувствуешь пульсацию? Он притягивает к себе всё живое в этом кармане.

Я действительно ощущал нечто похожее на биение огромного сердца. Ритмичные волны энергии, исходящие от терема, заставляли волосы на затылке вставать дыбом. Точно также притягивает к себе энергию и червоточина.

Эта червоточина разительно отличалась от зелёной. И дело было даже не в том, что там было озеро, а здесь роща. Даже энергия пронизывающая пространство говорила о том, что здесь нам предстоит серьёзное испытание.

Мы двинулись к деревне по едва заметной тропинке. Каждый шаг давался с трудом — словно шли против течения. Звуки здесь искажались причудливым образом: шорох травы напоминал шёпот множества голосов, скрип доспехов паладинов отдавался металлическим звоном, эхом разносившимся над полем.

Первые фигуры мы заметили на окраине деревни. Поначалу они показались обычными крестьянами — мужики в домотканых рубахах, с топорами и вилами в руках. Но что-то в их движениях было неправильным, дёрганым, будто марионетки на нитках.

— Не обманывайся внешностью, — тихо произнёс граф. — Это не люди.

Я кивнул, подстраивая шаги под ритм биения огромного энергетического сердца. Казалось каждый импульс заставляет мир вокруг пульсировать в такт.

Словно в подтверждение его слов, ближайшая фигура стоявшая среди деревьев, вдруг повернулась к нам. В сумеречном свете блеснули жёлтые звериные глаза. Существо оскалилось, обнажив ряды острых клыков. Конечности начали удлиняться, суставы выворачивались под немыслимыми углами. Черты лица поплыли, превращаясь в звериную морду с заострёнными ушами.

Чуть поодаль заметил еще пару таких же…

Теперь везде, где хватало глаз, проявлялись всё больше тварей, что кровожадно пялились в нашу сторону, потягивая носами воздух. Будто проверяли, кто же это пожаловал?

До ближайшего монстра было метров пятьдесят, но я мог различить их ауры — разные оттенки энергии, окружавшей каждое существо. Большинство светились тусклым зелёным светом — видимо самые слабые, недавно порождённые осколком. Несколько особей покрупнее излучали синее сияние разной интенсивности. И тут из-за терема показалась вытянутая голова вожака тварей. Он на полметра возвышался над тварями синих уровней, что стояли неподалёку. В истинном зрении, его аура пульсировала ярко-оранжевым, почти красным светом.

При виде оранжевого, по спине пробежали мурашки. С такими я еще не встречался, во всяком случае в этом мире. Существо, при виде которого у меня перехватило дыхание стояло в центре стаи. Огромный, почти вдвое выше человеческого роста, с искажённым лицом, больше напоминающим маску из кошмарного сна.

— Авот и Альфа, — процедил сквозь зубы один из паладинов, указывая на здоровяка.

— Вижу, — спокойно ответил Злобин. — Зелёных можете брать на себя, с синими справится Констанитн, я если что помогу.— Злобин взглянул на меня, не испугаюсь ли. Но в моих глазах была лишь решимость. — А вот альфу… — он слегка улыбнулся, — оставьте мне — давно я не разминался.

Мы двинулись вперёд единым кулаком. Паладины тут же ощетинились винтовками.

Граф достал из подсумка на поясе небольшой медальон, покрытый витиеватой вязью рун. Я непроизвольно активировал магическое зрение и увидел, как вокруг амулета переливается мощный защитный контур. Злобин протянул его мне.

— Магический щит оранжевого класса, — пояснил он. — Пригодится.

— Благодарю, — ответил я, приняв амулет и нацепив на себя.

Снова посмотрел на альфу. Чудовище напоминало огромного безволосого медведя обтянутого змеиной кожей. Высотой он был не меньше двух с половиной метров. Его передние лапы заканчивались когтями длиной с мой предплечье, а вокруг массивного тела пульсировал сложный энергетический контур.

— Из такого отличная добыча выйдет, — азартно прошептал один из паладинов, поудобнее перехватывая меч. — С такой твари должно выпасть что-нибудь ценное

— Ты сначала научись побеждать таких, — произнёс Виктор, командир паладинов.

— И при этом остаться в живых, — поморщившись добавил Злобин.

Твари пока не нападали. Зелёные особи нервно переминались с ноги на ногу, но альфа сдерживал их глухим рыком. Оранжевый монстр изучал нас, оценивал уровень угрозы и выжидал удобный для нападения момент.

Мы приблизились на двадцать метров, и тут стали раздаваться первые автоматные очереди. Им в ответ стал раздаваться яростный рык.

(обратно)

Глава 12 Зачистка синей червоточины

Несколько тварей из зелёных завалились под очередями будто скошенные, а в следующий миг, монстры лавиной попёрли на нас.

Выглядело это жутко. Зелёные твари не столь сильны, но большим числом

Я тоже достал револьвер и выпустил пару заряженных огненной стихией пуль. Попал одной зелёной твари в плечо, от чего ту едва не разорвало на части. Второй выстрел оторвал другой зелёной твари голову.

Я уставился на пистолет в своей руке. Даже не знаю чему удивляться больше, его чудовищной силе, или тому что монстр в подвале Злобина, лишь почёсывался после подобных попаданий.

Но и без моего участия битва разворачивалась очень динамично и явно не в пользу тварей.

Паладины действовали слаженно, разделившись на группы по трое, они двигались перебежками расстреливая приближающихся монстров зелёных уровней. Оранжевый монстр, со своей синей свитой в бой не вступал и лишь громогласно рычал.

Одна из групп бойцов, сошлись с тварями в рукопашную. Их мечи, светясь рунами, оставляли в воздухе светящиеся следы.

Зелёные твари падали одна за другой, но на смену им спешили другие.

Злобин, не обращая внимания на зелень, спешил к альфе. К слову, слабые твари огибали его будто рыбы, прущий напролом ледокол.

Злобин махнул мне рукой:

— Давай за мной, оставь мелочь паладинам!

Стоило нам приблизиться, как тройка монстров с синими аурами рванулись к нам.

— Эти твои, — бросил мне Злобин, — придержи их, пока я разбираюсь с мамашей.

— Будет сделано, — произнёс я выпустив по приближающимся монстрам остаток запаса патронов.

На этот раз эффект был не столь впечатляющим.

Первому монстру, похожему на человекоподобного волка пули попали в грудь и в плечо. Его отбросило и швырнуло на землю, брызнула кровь, но о серьёзных увечьях, что пистолет нанёс зелёным, речи и близко не шло. Еще одной твари, похожей на небольшого медведя, пуля по касательной попала в бедро, последний патрон и вовсе ушёл в молоко, миновав третьего монстра, который напоминал прямоодящую рептилию.

Неплохо, — подумал было я, но тут раненная в грудь тварь пошевелилась и принялась подниматься на ноги… Не насмерть поразил.

Граф немного подождал, когда синие твари приблизятся и вдруг взмыл в небо, подобно сжатой пружине. Злобин взлетел метров на семь в высоту, промчавшись над головами тварей, а затем, выставив вперёд клинок, подобно коршуну, упал прямо на альфу. Как оранжевая тварь восприняла столь смелую атаку, я не увидел — у меня было своё приключение.

Я оказался зажат между тремя синими особями.

Они двигались быстрее и действовали куда хитрее зелёных.

Эти не пёрли бездумно в лобовую атаку, а пытались применить хитрость, обойти со спины или ранить исподтишка. Более того, они о чём-то перерыкивались, явно координируя атаки.

Монстр похожий на волка, как мог игнорируя ранения, в отчаянном порыве бросился мне в ноги, ящер метил когтями в горло, медведь, прихрамывая заходил сбоку. Тело среагировало само — я перепрыгнул через первого, используя его голову как трамплин.

Волк щёлкнул зубами и щит полыхнул оранжевым.

Если бы не подарок Злобина, он перекусил бы мне щиколотку, а так, его зубы лишь скользнули по энергетической броне. Подлетев на пару метров, впечатал каблук сапога в морду ящера.

Приземлился перекатом, уходя от атаки медведя. Увидел собирающуюся энергию в теле монстра, и за мгновение отстранился, уходя от удара лапой.

Краем глаза отметил, как сражается Злобин с альфой. Граф двигался с невероятной скоростью. Меч в его руках вспыхивал от струящейся внутри энергии. С пальцев левой руки то и дело срывались молнии. Монстр тоже не отставал, заставляя графа периодически отступать. Вокруг Злобина вспыхивали защитные контуры, оберегая его от атак альфы.

В один момент, оранжевый монстр взревел и из его пасти вырвалась струя зелёного тумана. В местах, где туман касался земли, трава чернела и рассыпалась прахом.

Граф тут же наслал на тварь купол, который остановил распространения ядовитого газа. Следом тварь выпустила град ядовитых шипов — они со свистом разлетелись в разные стороны, оставляя за собой дымные следы.

Пара шипов добралась и до меня. Щит вспыхнул, отражая атаку, шипы рассыпались, осыпав меня градом зелёных искр.

Но не время было глазеть по сторонам. Мои противники уже атаковали снова. Мой финт позволил сбить тварей с толку и рассеять их. Однако ящер уже мчался на меня, занося лапу для удара. Я пригнулся под рассекавшими воздух когтями, попутно выставил навстречу ему полыхнувший оранжевым клинок.

Острие прочертило борозду на чешуйчатой ноге твари. От чего монстр потерял равновесие и растянулся на земле прямо передо мной. Наступил ему на шею и хотел было вонзить в затылок острие палаша, но не успел, пришлось уворачиваться от атаки медведя.

Однако бегать мне поднадоело. Несмотря на низкий уровень, я был на самую малость быстрее тварей. Но не за счёт скорости, а при помощи способности видящего, я заранее знал о каждой атаке. Да и сноровки во мне оказалось побольше.

Чуть отшатнулся в сторону и перехватил лапу медведя, дёрнул на себя, создавая инерцию. Припав на раненую лапу, медведь стал заваливаться, а я направил его когти прямо в спину растянувшегося на земле ящера. Когти на удивление легко пропороли плоть сородича и увязли в чешуйчатом теле. Рептилия взвыла. Странно, я думал она зашипит…

Медведь наотмашь ударил меня свободной лапой. Удар получился не сильный, по крайней мере, щит едва засветился.

Не теряя времени, вогнал палаш в самый центр энергетической структуры медведя. Это оказалось фатально для него. Существо тут же задрожало и обмякло, придавив своим весом и без того дезориентированного ящера, в спине которого по-прежнему торчали когти.

Воспользовавшись заминкой огляделся.

Вокруг кипела битва. Паладины методично уничтожали оставшихся зелёных тварей, их мечи сверкали в фиолетовом свете чужого неба. Злобин молниями и атаками меча, уверенно теснил альфу к терему. Н езнаю как граф умудрился проделать такое, но альфу, сетью сдерживающих контуров, опутывали энергетические печати контроля, не давая использовать способности.

Увернувшись от атаки доползшего до меня волка, я отсёк голову ящеру. Последний противник, видя гибель собратьев, явно подумал об отступлении, но у него не было шансов. Я вонзил кончик палаша, прямо в центр его энергетической структуры — металл, заряженный энергией, прошил тварь насквозь.

Вынув палаш из убитой твари, я бросился на помощь Злобину, который в свою очередь, тоже был близок к завершению битвы.

Альфа издал оглушительный рёв, от которого задрожала земля. Его контур полыхнул ярко-оранжевым. Контуры сдерживающие его способности опали, а в следующий миг я увидел ядовитые шипы, которые полетели во все стороны. Один из паладинов, что тоже спешил на помощь Злобину не успел поднять щит. В результате шип пробил его доспех, вонзившись под наплечник. Воин рухнул, кожа на его руке стремительно стала чернеть.

Злобин отступил и выбросил раскрытую ладонь вперёд. В истинном зрении я увидел, как перед ним стал проявляться сложный узор, наполняемый энергией. В следующий миг, воздух вокруг графа загустел. Альфа бросился вперёд, занося когтистую лапу для сокрушительного удара, но попав в область печати злобина — замер. Тело монстра окутало светом, похожим на северное сияние. Монстр пыталась вырваться, но каждое движение давалось ему всё труднее, словно он погружался в застывающий янтарь.

Альфа застыл окончательно, будто превратившись в жутковатую статую. Злобин резко выбросил руку вперёд и в сторону твари, медленно и неотвратимо устремился огромный каменный шип. Сначала полыхнула энергетическая броня твари и тут же потухла. Следом шип упёрся в лоб твари….

— Ну что, вроде всё кончено? — оглядевшись произнёс Злобин.

— Думаете всех, убили? — спросил я оглядываясь.

В энергетическом плане ещё мелькали зелёные ауры, но эти твари были не столь серьёзными. Во всяком случае не для нас со Злобиным.

— Давайте пройдёмся по круге, вдруг ещё монстры остались.

Большинство убитых тварей, уже успели высохнуть, а часть паладинов, следуя приказам, принялись доставать энергоядра из образовавшихся на телах тварей пузырей. Из синей твари которую я убил достали даже два осколка кристалла способностей.

Я в ту сторону даже не смотрел. Всё же правила есть правила, и добычу должен распределять старший аристократ. Да и слишком много здесь глаз. Если в случае с Дмитрием никакого особого порядка не было, то здесь, вздумай я забрать трофеи себе, это могло бы вызвать нежелательную реакцию со стороны паладинов и самого Злобина.

Отряхиваясь от чёрной пыли, мы в сопровождении отряда паладинов двинулись вглубь деревни.

Я с любопытством оглядывал окружающую обстановку.

— Хорошие домики, — задумчиво произнёс Злобин, разглядывая резные наличники. — Добротные. Надо будет разобрать перед уходом. Такое добро пропадать не должно.

Я же был заворожён другим. Граница кармана реальности притягивала взгляд, словно гипнотизировала. Мы как раз подошли к одной из границ. С каждым шагом искушение подойти ближе становилось всё сильнее. Действуя по наитию, в какой-то момент я отстал от группы, свернув к краю деревни, где один из домов, был обрублен краем осколка.

Вблизи граница выглядела ещё более завораживающе. Фиолетовая дымка клубилась, образуя причудливые узоры. Казалось, что за ней скрывается что-то важное, нужно только присмотреться получше…

— Эй, куда тебя понесло? — окликнул один из паладинов, заметив меня. — От отряда отбиваться нельзя!

Я словно в трансе сделал ещё шаг. Протянул руку, коснулся границы — пальцы прошли сквозь неё, как сквозь тёплый кисель. Ощущение было странным, но приятным. Заворожённый, я подался вперёд, погружая лицо в переливающуюся завесу.

То, что я увидел, заставило меня задохнуться. Бесконечное тёмно-фиолетовое пространство, пронизанное потоками энергии. Они переплетались, образуя сложную паутину, уходящую в бесконечность. Вдалеке мелькали смутные тени — то ли существа, то ли сгустки тьмы. Они двигались рывками, не поддаваясь логике.

Я скосил глаза. Деревня за моей спиной казалась отсюда маленьким пузырём реальности, висящим в пустоте. Я видел, как энергетические потоки огибают её, создавая подобие кокона. А в центре этого кокона пульсировало ярко-красное ядро — источник силы червоточины.

Меня настолько захватило это зрелище, что я не заметил, как начал терять равновесие. Ещё немного, и…

Сильная рука рванула меня назад. Я упал на землю, хватая ртом воздух. Надо мной навис разъярённый Злобин.

— Ты с ума сошёл⁈ — прорычал он. — Ещё секунда, и ты бы оказался в Изнанке! Оттуда нет возврата, понимаешь? Сколько наших уже сгинуло там…

Я поднялся на дрожащих ногах. Теперь, когда наваждение спало, меня трясло от осознания, насколько близко я был к гибели.

— Отставить прогулку. Идём в терем, — скомандовал граф. — И держись рядом со мной, Костя.

Я хотел было возмутиться, но в целом граф был справедлив. В его глазах я действительно подверг себя опасности. Однако, что-то мне подсказывало, что изнанка не столь опасна, как о ней говорят. И я понял, что сетовал на то, что меня остановили. Там в изнанке, меня ждёт что-то важное, я уверен. Но всему своё время…

Внутри терема было почти пусто. Небогатая мебель расставлена по углам, будто её стащили туда за ненадобностью. В центральной горнице, главным украшением, под самым потолком парил огромный кристалл, что заливал пространство пульсирующим синим светом. От него исходили волны силы, вызывая звон в ушах.

— Константин, держись рядом, — произнёс граф и направился прямо к кристаллу.

Злобин потянулся к сердцу осколка рукой, будто хотел дотянуться. В следующий миг, кристалл будто стал таять, и тонкой струйкой впитываться в протянутую ладонь графа. Затем он задрожал, его свечение на миг стало ярче.

— Смотри и запоминай, — процедил граф сквозь зубы. — Скоро и сам будешь такие закрывать. Давай-ка сюда, возьми меня за руку.

Я не колеблясь шагнул вперёд и схватил Злобина за руку, а в следующий миг меня стала переполнять мощь.

Энергия хлынула из кристалла бурным потоком, устремляясь к Злобину. Он принимал её, пропускал через себя, словно громоотвод. Кристалл тускнел, съёживался, пока не превратился в горстку более мелких камней, которые со звоном упали на пол.

— И это всё? — разочарованно протянул граф, подбирая кристаллы. — Даже ничего по-настоящему ценного.

— Но ведь кристаллы силы… — начал было один из паладинов, стоявший с нами в горнице.

Злобин только поморщился:

— Разберите тварей на составляющие. И дома тоже — древесина здесь особая. Пригодится. И пока всё не разберёте, из осколка не выходите, иначе он исчезнет. Всё ясно?

— Сейчас мужиков позовём, — кивнул старший паладин.

Я же решил восполнить пробел в памяти.

— А почему осколок исчезает только когда из него выходят люди? — спросил я, почувствовав в этом некую неправильность.

— Осколок держит на плаву сердце, и питает его энергией. — ответил Злобин. — А когда сердце исчезает, осколок питают живые находящиеся в нём.

Мы с графом направились к выходу из червоточины. Один из паладинов последовал за нами, остальные остались руководить работами. Уже снаружи он подозвал ожидавших крестьян:

— Эй, работа есть! Избы разбирать надо.

Мужики, переглянувшись, двинулись к разрыву. Они явно боялись, но желание заработать пересиливало страх.

— А теперь ответь, что это было? — спросил Злобин, пристально глядя на меня, когда мы остались вдвоём. — Зачем ты подошёл к границе?

На вопрос отвечать не хотелось, хотя подумав понял, что сам не знал ответа. Поэтому лишь пожал плечами:

— Любопытно стало.

— Любопытно стало? — Злобин покачал головой. — Ты хоть понимаешь, что такое Изнанка? Это не просто пустое пространство между мирами. Это хищная сущность. Она затягивает, искажает, перемалывает в своих жерновах всё живое.

Он провёл рукой по лицу, словно стирая усталость:

— За всю историю с момента появления червоточин, ещё никто не возвращался оттуда. Даже сильнейшие маги, даже целые экспедиции паладинов — все сгинули без следа. А ты… — он осёкся, махнул рукой. — Ладно, переодевайся. Домой пора.

Я принялся стягивать защитный комбинезон, слушая, как граф раздаёт последние указания. Его голос разносился над поляной, чёткий и властный:

— Брёвна из червоточины на склад возле старой мельницы. Там уже ждут артефакторы — они знают, что делать. Доски сортировать по размеру, особое внимание наличникам. В них однозначно въелась магия, такого материала нигде на рынке не найдёшь.

Он повернулся к старшему паладину:

— Виктор Степанович, проследите за погрузкой. И пришлите мне полный отчёт о трофеях. Особенно интересуют энергетические кристаллы из крупных тварей.

Командир, высокий мужчина с короткой седой бородой, коротко кивнул:

— Будет исполнено, ваша светлость. Разрешите сопроводить вас до поместья? Нужно обсудить кое-какие детали по распределению сил.

Мне показалось, что Злобин с паладином очень уж заговорщически переглянулись, после чего граф согласно кивнул:

— Если есть что обсудить, то это прекрасно! — а затем вполголоса добавил: — оплата прежняя…

Вскоре мы уже ехали в магомобиле. Я сидел у окна, наблюдая, как меняется пейзаж за окном. Сумерки сгущались, окрашивая небо в глубокие синие тона. Где-то вдалеке вспыхивали зарницы — возможно, очередной прорыв тварей, а может, просто непогода.

Граф достал магофон, покрутил настройки:

— Тамара? Да, мы возвращаемся. Распорядись насчёт ужина. Да, и пусть подготовят гостевые покои для Виктора Степановича, он останется на ночь, у нас с ним длинный разговор.

(обратно)

Глава 13 Дела на границе, или козни конкурентов

Я размышлял, что такого важного может рассказать графу паладин, чья миссия уничтожать тварей? Тем более, за оплату.

Пока ехали, у меня была возможность разглядеть его поближе.

Крепкий, с цепким взглядом, молчаливый. Его серебристый доспех был испещрён энергетическими контурами. Больше всего внимание привлекал старый шрам, пересекавший левую щеку — след от когтей какой-то твари.

Паладин хотел было начать что-то обсуждать, но граф его придержал, мол, сначала доберёмся до места, а там и поболтаем обстоятельно.

Поместье встретило нас яркими огнями. Фонари вдоль подъездной аллеи создавали уютный световой коридор. На крыльце уже ждал Дмитрий, как всегда собранный и подтянутый.

— Ваша светлость, — он поклонился графу, — барон Пылаев, полагаю, — приветливо кивнул он мне, затем увидел паладина и просиял улыбкой. — Виктор! Какими судьбами?

— Здравствуй, старый плут, — усмехнулся паладин, пожимая протянутую руку.

Пока граф поднимался по ступеням, отдавая короткие указания подбежавшим слугам, Дмитрий с искренним интересом расспрашивал командира:

— Давно не виделись. Где пропадал? Последний раз, помнится, ты собирался в северный гарнизон.

— Да вот, случай свёл, — Виктор Степанович кивнул в сторону удаляющегося графа. — Возле Знаменки внепланово открылась червоточина. Крестьяне, молодцы, быстро среагировали — сразу гонца отправили. Мы как раз неподалёку патрулировали. Хорошо, что его светлость так быстро прибыл — без него могли и не справиться.

— Серьёзная была заварушка? — Дмитрий понизил голос.

— Альфа оранжевая была, — паладин поморщился. — Слишком рано для такого уровня. Что-то меняется, Дмитрий. Червоточины становятся сильнее, твари — опаснее.

— И наш граф тоже становится опаснее… — улыбнулся Дмитрий, а паладин отчего-то покосился на меня.

В холле нас встретила Тамара Павловна, величественная в своём строгом платье, как императрица на приёме:

— Прошу к столу, господа. Ужин накрыт в малой столовой.

Я заметил, как она украдкой осмотрела мою одежду — видимо, проверяла, не испачкался ли во время пути. (Но не зря ведь я надевал комбинезон). Удовлетворённо кивнув, она повернулась к Виктору Степановичу:

— Ваша комната готова, — с улыбкой произнесла она. — После ужина Матрёна проводит вас.

Та самая молоденькая служанка, что помогала мне в первый день, тут же высунулась из-за угла и зарделась, встретившись взглядом с бравым паладином.

Малая столовая утопала в мягком свете свечей. Стол был сервирован с той же безупречной элегантностью, что и всегда: тонкий фарфор с тонкой гравировкой серебряного волка по краям, столовые приборы с выгравированным родовым гербом на рукоятях, хрустальные бокалы, в гранях которых играли отблески огня. В камине, украшенном массивной чугунной решёткой с геральдическим щитом Злобиных, потрескивали поленья, создавая уютную атмосферу. Даже салфетки, сложенные искусными фигурами, были вышиты по краям — серебряный волк скалил клыки, сжимая в пасти червлёный рубин. Спинки дубовых стульев венчала искусная резьба, повторяющая тот же герб — словно молчаливое напоминание о древности и силе рода.

— Присаживайтесь, думаю все проголодались, нет необходимости манерничать, — Злобин указал на места.

Пока слуги разносили блюда, я всё размышлял об увиденном в червоточине. Та бездна за границей кармана реальности… Что-то в ней показалось мне знакомым. Словно я уже бывал там раньше, в прошлой жизни. Будто изнанка мне была ближе реального мира. Может быть дело в том, что граф оттуда призвал мою душу?

— О чём задумался? — голос Злобина вырвал меня из размышлений. — Всё ещё о границе осколка думаешь?

И ведь будто в воду глядел.

— Да, Роман Михайлович, о ней, — я решил быть честным. — Было в ней что-то притягательное.

— Это морок Изнанки, — вступил в разговор Виктор. — Она умеет завлекать. Особенно тех, кто уже касался ее. — Он внимательно посмотрел на меня.

Слова паладина заставили задуматься — может, моя тяга к границе кармана как-то связана с прошлым? С тем, кем я был до того, как граф призвал мою душу?

— А вы неплохо держались в бою, господин Пылаев, — Виктор Степанович отложил серебряную вилку с гербом Злобиных. — Особенно впечатлило, как вы расправились с тремя синими тварями в одиночку. Не каждый паладин справится с такой задачкой.

Дмитрий, до этого момента сосредоточенно изучавший содержимое своей тарелки, резко поднял голову:

— Сам справился? — в его голосе звучало неприкрытое удивление. — Без поддержки?

— Мы и оглянуться не успели, — кивнул командир паладинов, промокая губы вышитой салфеткой. — Пока с зелёными разбирались, смотрю — а синих уже и нет. Только три туши на земле, — он одобрительно хмыкнул. — Чистая работа, надо признать.

— Могли бы и помочь, — заметил я, отправляя в рот кусочек превосходно приготовленной оленины.

— Вы же слышали приказ его светлости, — развёл руками Виктор. — Оранжевые и синие — ваша добыча. Вот мы и занимались своей частью работы.

Злобин, задумчиво покручивавший в пальцах ножку хрустального бокала, только отмахнулся:

— Всё правильно сделали. У каждого была своя задача.

Он поставил бокал на стол, и отблески пламени из камина заиграли на гранях, высвечивая вытравленного в стекле волка:

— Ты ещё молод, Константин, — в его голосе появились почти отеческие нотки. Он подмигнул Дмитрию, — поэтому учись. Настоящему аристократу мало уметь закрывать червоточины и поглощать кристаллы. Нужно уметь грамотно распоряжаться трофеями.

— А чтобы распоряжаться трофеями, — продолжил он нравоучительным тоном, — о них для начала неплохо бы не забывать.

Вопросительно приподняв брови, я посмотрел на графа. О чём это он?

— Ты ведь даже не проверил тех зверолюдей, — Злобин покачал головой. — А они были не пустые.

— В том рейде вы были за главного, а трофеями, по вашему указанию, занимались паладины, — спокойно ответил я.

— Аристократ всегда в ответе за трофеи, в том числе и за свои.

Рука Злобина медленно поднялась над столом. На раскрытой ладони что-то тускло поблёскивало в свете свечей. Я пригляделся — небольшой осколок кристалла, размером чуть меньше ногтя мизинца. В его глубине плясали изумрудные искры.

Дмитрий издал странный звук — что-то среднее между восхищённым присвистом и сдавленным кашлем. Его глаза расширились, а рука с вилкой замерла на полпути ко рту.

— Вот это да, — выдохнул он. — Зелёный осколок? От обычных синих тварей? Он же скорость повышает!

— Новичкам везёт, — усмехнулся Злобин. — Это очень редкая находка, Константин. Такие кристаллы улучшают само тело одарённого. После поглощения ты станешь двигаться быстрее. Не намного, конечно — осколок маленький. Но в бою даже малейшее преимущество может стать решающим.

Я с интересом смотрел на переливающийся кристалл. Истинное зрение показывало сложнейшее переплетение энергетических линий внутри него. Они пульсировали в каком-то особом ритме, словно крошечное сердце.

— Обычно такие кристаллы можно найти только в тварях оранжевого уровня, и то не всегда, — пояснил Виктор. — А тут такая удача! Видимо, эти синие успели набраться сил от осколка.

— Именно поэтому, — Злобин поднял палец, словно учитель, делающий важное замечание, — настоящий аристократ всегда проверяет поверженных противников. Даже самый слабый враг может преподнести сюрприз.

Он протянул мне кристалл:

— Держи. Считай это наградой за сегодняшний бой. Энергоядра я оставлю при себе, они будут платой и уроком на будущее.

Я осторожно принял драгоценную находку. Камень был тёплым, словно живым. От него исходила едва уловимая вибрация, отдававшаяся где-то в глубине сознания.

— Когда будешь готов его использовать, — добавил граф, — дай знать. Процесс поглощения кристалла, особенно такого редкого, может потребовать подготовки.

Комментировать не стал, а лишь кивнул, уж я то знаю, как правильно поглощать кристаллы.

— Кстати об опасностях, перейдём к нашим вопросам. Виктор Степанович, вы говорили о странном поведении тварей возле северной заставы…

Паладин посмотрел на меня и на Дмитрия.

— Думаю, нашим друзьям можно доверять, — ответил граф. Затем он положил перед собой бархатный мешочек, и подвинул рукой паладину.

— Вы ведь еще не знаете о чём я буду рассказывать, — произнёс Виктор, вздёрнув бровь.

— В любом случае, мы делаем общее дело, и ваше усиление мне на руку, — произнёс Злобин. — Вы ведь помните условие, вы должны применить это на себе.

Паладин кивнул, затем положил мешочек в карман, не проверив содержимого и начал говорить:

— На границе с Иркутском дела совсем худо, я сомневаюсь, что удастся отбить город. Твари лезут сплошным потоком им нет конца и края.

— Какова обстановка? Там открылись новые червоточины? — спросил Злобин заинтересовано.

— Червоточины открываются, но главная проблема не в них — усилился поток тварей со стороны Байкала. Думаю там прорвались еще несколько червоточин. Мы на своих кордонах справляемся, и выстоим, но что делать дальше?

— Так, говорят наш Император, долгих лет жизни ему, скоро объявит новый рейд к Байкалу, — встрял Дмитрий.

— Об этом и речь, — произнёс Виктор. — Благодаря вам мы выстроили хорошие крепости, но кампания в те земли обречена. Те кто туда пойдёт — смертники.

Повисла тишина.

Я вдруг поймал на себе взгляд Злобина:

— Испугался? — спросил он у меня с усмешкой. — Ведь я планирую отправить тебя именно туда.

— Тварей я не боюсь, — выдержав взгляд графа, произнёс я. — Другой вопрос, что за твари такие в Иркутске, если вы считаете, что у одарённых империи нет шансов?

— А парень-то не промах, — усмехнулся Виктор. — Проблема не в тварях, я видел ведомости, кого император собирается отправить первой волной. Список слишком мал. Всего семнадцать родов с гвардиями.

— И все местные? — заключил граф.

— Именно, — ответил Виктор. — Вряд ли они много навоюют. Однако количества вполне достаточно, чтобы появились пара тройка свежих червоточин.

Граф устало вздохнул, выразительно посмотрев на Паладина.

— Хотят отправить людей к культистам? — спросил Злобин.

— Именно, — ответил паладин.

— А составлял план, конечно же, князь Дибров.

Паладин лишь кивнул.

— Вы знаете, наш орден не вмешивается в распри людей, — начал Виктор.

— Но за умеренную плату… — хмыкнул граф.

— Обижаете, Роман Михайлович, если бы не вы, этих место попросту не было бы. Даже если бы кто-то и отстроил Братск, то без вас его бы попросту снесли твари, культисты или кочевники. Мы это не забываем, поэтому склонны к тому, чтобы поддерживать вас.

— Тогда говори, не томи, — произнёс Злобин уставившись в упор на паладина.

Паладин помолчал, будто собираясь с духом, затем выпалил:

— На ваши земли готовятся три прорыва. Организовывают их три барона, Левин, Зорин и Викентьев. Один из коридоров готовят для культистов, со стороны каменки. Остальные для тварей.

Фамилию Левин, я, к слову, уже слышал. Двое гвардейцев Злобина обсуждали ночное нападение, и говорили они именно о этом бароне.

— Там ведь три деревни, — выдохнул Дмитрий.

Паладин лишь кивнул.

— Хотят у вас под боком людей погубить, и новые червоточины открыть прямо на ваших землях.

— Культисты совсем озверели, — простонал Дмитрий.

— Тот самый момент, когда культисты меньшее из наших зол, — сдержанно произнёс Злобин. — Все эти три барона служат князю Диброву. Значит он решил совсем мою репутацию испоганить. Показать императору что я ни на что не гожусь. — на лице графа заиграли желваки. — Что ж, у меня тоже для него пару сюрпризов припасено.

Паладин лишь кивнул.

— Я готов и отказаться от оплаты, но нам бы хотелось именно вас видеть владельцем этих земель. Дибров лишь сливки соберёт, а в остальном ему плевать на судьбу этих мест. Вы же эти земли любите.

— Это лишнее, Виктор, оплата более чем заслужена, ты предупредил серьёзную катастрофу и я тебе благодарен.

Паладин кивнул, а Злобин продолжил:

— Давай теперь обсудим поход санкционированный императором. Почему ты считаешь, что он создаст проблемы?

— Я видел фамилии, — произнёс паладин, — там в основном мелкие или безземельные бароны. Большинство из них я знаю лично…

— Та-ак, — протянул Злобин, и на его лице уже мелькнула тень догадки.

Виктор, вздохнув, продолжил:

— Они все, так или иначе, служат вам.

— Выходит, Дибров, пользуясь затеей императора, хочет открыть себе свободный проход на наши земли. Тем самым убьёт двух зайцев одним выстрелом. И перед императором выслужится, и моих верных соратников ослабит. Что ж, ясно, — Злобин мрачно помолчал. — И сколько у нас есть времени, Виктор?

— Общий сбор через три недели, — осипшим голосом произнёс паладин.

Злобин перевёл взгляд на Дмитрия:

— Сколько у нас «гостей» готово к переселению?

Паладин конечно же не понял сути вопроса графа, а я вот напрягся.

— Господин, они по большей части все не готовы. Мало кто способен сравниться с нашим… — Дмитрий бросил косой взгляд на меня.

— Боюсь, у нас нет времени, — ответил Злобин, — так сколько.

— Около пятнадцати, — севшим голосом ответил Дмитрий.

— Готовь всех, — срок три дня.

Наконец, Злобин перевёл взгляд на меня:

— Что ж, Костя, завтра у нас будет очень насыщенный день. Я готовил тебя против тварей, и думал что нескоро тебе придётся столкнуться с враждебными аристократами. Но подготовиться ко всему сразу не возможно, а проблемы никогда не ждут, когда ты будешь к ним готов.

(обратно)

Глава 14 Спектакль

Вернувшись в свои покои, я долго рассматривал зелёный кристалл. Не хотелось и крупицы энергии из него упустить.

Сжав зелёный кристаллик в кулаке, я направил всю концентрацию на то, чтобы максимально расширить энергетические каналы.

В следующий миг, энергия хлынула в тело мощным потоком, наполняя каждую клетку новой силой. Очень надеюсь что впитал всё, и сила кристала впиталась полностью.

Жалко что у меня нет силы знахаря, очень бы хотелось вновь увидеть тот самый цветок у себя в груди, да поглядеть, как сильно вырос лепесток зелёного оттенка.

Утром меня разбудил Дмитрий:

— Граф ждёт в тренировочном дворе. Советую поторопиться.

Солнце едва поднялось над горизонтом, когда я вышел во двор. Злобин уже ждал, облачённый в простую тренировочную одежду. Рядом с ним на стойке поблёскивали клинки — от лёгких шпаг до массивных мечей.

С утра тренировочная площадка пустовала, только два гвардейца стояли поодаль, наблюдая за округой ну и собственно сам Злобин.

Меня вдруг пронзила странная мысль — я буду скрещивать оружие с человеком, который буквально создал меня из небытия. Не просто учитель против ученика, нет… Нечто гораздо более древнее и фундаментальное. Творение, бросающее вызов своему творцу. Как в тех легендах, где глиняный голем восстаёт против раввина, или где первый человек ослушивается бога, вкусив запретный плод.

Злобин слепил мою плоть и призвал душу из бездны червоточины. Он дал мне второй шанс, новое тело и новую жизнь. И вот теперь я стою напротив него с оружием в руках. Есть в этом что-то… кощунственное и одновременно неизбежное. Будто сама природа требует от создания однажды превзойти создателя.

Усмехнувшись этим мыслям, я поприветствовал его:

— Доброе утро! — поприветствовал я.

— Здравствуй Константин, — кивнул он мне. — Что ж, ты показал как умеешь управляться с тварями изнанки. Я хотел бы посмотреть, сможешь ли ты что-то противопоставить тварям с перстнями аристократов.

Я вздёрнул бровь. Граф за словом в карман не лезет. Интересно, чувствует ли он ту же странную связь между нами? Понимает ли, что всё это куда глубже обычной тренировки? Или для него я просто очередной инструмент, голем, созданный для выполнения задачи?

Он указал на оружие:

— Выбирай, что по душе.

Пока я осматривал мечи, Злобин заметил:

— Удивительный ты видящий, обычно, подобные тебе предпочитают дистанционный бой, становятся снайперами. Но ты, похоже, способен поломать этот стереотип.

Не глядя выбрал полуторный меч, взмахнул им — не слишком тяжёлый, но и не лёгкий. На лезвии виднелась крупная печать усиления удара без побочных стихий. Может не так эффектно, но если клинок выдержит, таким можно стены пробивать.

Злобин взял себе похожий клинок:

— Начнём?

— Я готов, Роман Михайлович, — ответил я.

В следующий же миг, граф атаковал меня без предупреждения. Граф бил жёстко и наверняка, целился прямо в горло. Я едва успел отбить удар, как его меч устремился мне в живот.

Я кое-как ушёл в сторону, но граф был слишком быстр.

— Неплохо, — похвалил Злобин, на мгновение отступая. — Кристалл явно пошёл на пользу.

Я опомниться не успел, как его клинок блеснул перед моими глазами.

Этот удар я отклонить не успевал…

Однако в следующий миг вспыхнула оранжевая вспышка и клинок отскочил в сторону — сработал тот самый защитный амулет, который граф дал мне вчера, да так и не забрал.

— Ты должен быть всегда готов к нападению, — произнёс Злобин. — Ни один аристократ не оставит тебе шансов и не каждый артефакт способен отразить удар.

Граф смог застать меня врасплох, но больше я ему такого не позволю

Я влил энергию в способность видящего, и меня едва не ослепило от ауры Злобина горящей красно-оранжевым.

Да сколько же в нём мощи⁈

Но сдаваться я не собирался, разорвав дистанцию, я сфокусировался на потоках его энергии и на узлах. И речи не шло о том чтобы его ранить, но я могу предугадывать его движения и держать на расстоянии, а там…

Магическое зрение показывало, как энергия струится по телу графа, концентрируясь то в руках, то в ногах.

Вспышка энергии в ногах — граф подпрыгнул и устремился ко мне. Кисть наполняется яркой энергией. И речи быть не может, чтобы принимать этот удар на клинок.

Я попросту отстранился, отклонив голову. Клинок просвистел в паре сантиметров от моего лица, а я вдруг оказался в очень удобной позиции прямо за спиной графа. Злобин такого явно не ожидал, а я развернувшись, самым обидным образом пнул графа по его благородным ягодицам.

Граф на миг потерял равновесие, но устоял, а потом вдруг резко развернулся ко мне.

Глаза его полыхали гневом. Кажется, меня сейчас будут убивать…

Отчего-то взгляд зацепился за стоящего неподалёку гвардейца. Он тоже был одарённым, и его аура очень уж ярко полыхала синим. Надеюсь он понимает что у нас со Злобиным товарищеский спарринг и не присоединится к нам.

Следующий обмен ударами превратился в настоящий танец. Клинок графа со свистом рассекали воздух, а я лишь пятился, выискивая хоть какую-то уязвимость.

Искры так и летели при каждом соприкосновение зачарованной стали. Я только и успевал, что парировать удары, о том, чтобы атаковать не было даже времени подумать.

Меня если честно удивляло. почему Злобин до сих пор не сломил мою защиту, ведь разница в наших силах колоссальна. Не верится что кристаллы дали такое усиление.

Внезапно Злобин изменил тактику. Его свободная рука описала в воздухе сложную фигуру, и земля под моими ногами пришла в движение. Я едва успел отпрыгнуть — в том месте, где я только что стоял, из почвы выросли острые каменные шипы.

— Это нечестно! — возмутился я, уворачиваясь от очередного каменного выброса.

— Честь аристократам лишь для того, чтобы качать права. Или, чтобы был повод для сатисфакции, — усмехнулся граф, создавая новые препятствия. — Аристократ пойдёт на любые подлости, чтобы победить.

Злобин явно наслаждался боем. Его глаза горели азартом, движения становились всё более размашистыми, зрелищными. Он словно решил покрасоваться передо мной своими навыками фехтования.

Пришлось импровизировать.

Яоттолкнулся от одного из шипов, и рванулся прямо к графу с занесённым мечом.

Развязка наступила неожиданно. Я пропустил момент, когда граф влил слишком много энергии в контрудар. Наши клинки встретились, раздался звон — и мой меч попросту переломился на две части. Обломок отлетел в сторону, описав в воздухе сверкающую дугу.

Однако на этом ничего не закончилось, клинок графа, пролетел мимо меня, а обломок моего меча, продолжил свой полёт и ткнулся в щит графа, на уровне лица.

Последовала яркая вспышка.

Меня на миг ослепило, а в следующий момент я увидел, что графа отбросило на пару метров.

Он стоял на четвереньках, и тряс головой.

Признаться это и вовсе ввело меня в ступор. Неужто я попал в какую-то уязвимость, или меч в моих руках обладал очень уж убойной печатью?

Злобин вдруг показался совсем старым и ослабшим стариком.

Он вдруг совсем по старчески закряхтел:

— Сколько не копи силы, а старость берёт своё, — криво улыбнувшись, произнёс он, не спеша выпрямляться. Ты великолепно сражался, — произнёс Злобин и натужно вздохнул.

Ну а я и вовсе перестал что-то понимать. Его аура по-прежнему сияла угрожающим светом. Сила бурлила в нём, а графа стоял на коленях согбенный и жалкий…

Я шагнул было к нему, но в следующий миг, гвардеец с синей аурой, которого я приметил ранее, вдруг сорвался с места.

Я решил что он спешит на помощь графу, но тут у него в руках сверкнул меч, и судя по потокам энергии хлынувшим в печать, шутить воин не собирался.

Не зная к чему готовиться, я принялся заливать энергию в силовую печать обломка меча.

Граф, заметив приближающегося гвардейца, вяло махнул рукой:

— Не стоит, я сам, — прокряхтел Злобин, но гвардеец и не думал замедляться, напротив, он стал вливать энергию в ноги, чтобы бежать быстрее.

В следующий миг, гвардеец прыгнул.

Я приготовился, ожидая атаки, но вдруг понял, что атака направлена не на меня…

Клинок гвардейца, летел прямо на шею Злобина.

Граф, продолжая глядеть на меня, вдруг улыбнулся. Пламя в его глаза вдруг полыхнуло прежним жаром. Фигура, ещё миг назад казавшаяся немощной, вновь наполнилась силой. Аура полыхнула подобно факелу.

Граф резко выпрямился и повернулся лицом к гвардейцу. Злобин выставил навстречу летящему мечу ладонь, а затем попросту поймал клинок пальцами.

На гвардейца было страшно смотреть. Казалось он постарел лет на десять. Лицо его побледнело, а глаза, еще мгновение назад сверкавшие злобой, вдруг поблекли и стали выражать отчаяние.

— Что ж, Гоша, я уж стал подумывать, что ты никогда не решишься, — с отеческой заботой произнёс Злобин.

— Роман Михайлович, я… — опустив плечи простонал гвардеец.

— Я знаю, — сочувствующе покивал граф, — я всё знаю. И если бы ко мне сразу подошёл и всё рассказал — решили бы проблему. Всё бы исправили.

— У меня не было выбора…

— Выбор есть всегда, Гоша, выбор есть всегда.

Я даже опомниться не успел, как вокруг резко увеличилось число гвардейцев.

К Злобину и стоящему перед ним парню, вышел Дмитрий. Лицо его выражало скорбь:

— Что же ты Гоша, мы же мне как сын был, — проникновенно произнёс Дмитрий, а гвардеец вдруг всхлипнул.

— Уведите его, — беззлобно произнёс граф, а затем, как ни в чём не бывало, повернулся ко мне.

— Что ж, Константин, даже не ожидал такого уровня. Ты прекрасно фихтуешь! — торжественно объявил граф. — Не стыдно выпускать тебя в общество. С зелёным уровнем, меня смог потеснить, ишь! В любой дуэли возьмёшь верх.

Радушная улыбка графа на меня не подействовала:

— И к чему был этот спектакль? — спросил я.

— Переигрываю, да? — покривился граф.

— Есть немного, — хмыкнул я.

— Считай это вводной частью в мир местной аристократии, — развёл руками Злобин. — Верить нельзя никому и никогда. Вернее, верить нужно, куда же без этого, но всегда нужно быть готовым, что самый верный человек окажется подкуплен.

Я перевёл дыхание, оценивая своё состояние. Несмотря на интенсивность боя, усталости почти не чувствовалось. Более того, энергия словно бурлила внутри, требуя выхода.

— Сюрпризы на сегодня еще ожидаются? — спросил я.

— Конечно, и не один! — расхохотался граф. — День только начался. Идём, я так расчувствовался после всего этого, что у меня для тебя ещё один подарок.

Мы с графом оказались в библиотеке. Просторное помещение, заставленное массивными шкафами из тёмного дерева, тонуло в мягком свете магических светильников. В воздухе витал характерный запах старых книг и пергаментов.

Злобин устроился в глубоком кожаном кресле, на подлокотнике которого был вытиснен неизменный волк с рубином в пасти. Я присел напротив, собираясь с мыслями.

— Видишь ли, Константин, настоящий аристократ должен быть готов к любым неожиданностям. Одной стихии, каким бы сильным ты в ней ни был, порой недостаточно. У меня вот родная стихия — земля. В частности камень. Еще вот приобрёл стихию духов. Маловат арсенал, не находишь? А ты и вовсе видящий. нам без дополнительного инструментария никуда.

Он поднялся и подошёл к одному из шкафов:

— Возьмём, к примеру, твой палаш. В нём заключена стихия воздуха и печать молнии. Отличное сочетание для ближнего боя. Я могу метать каменные шипы или растить из земли каменные колья, — он достал из шкафа небольшую шкатулку, — но иногда ситуация требует иного подхода.

Вернувшись в кресло, он открыл шкатулку:

— Взгляни.

На бархатной подушечке лежал массивный перстень. Даже без магического зрения было видно, что это не просто украшение — слишком уж замысловатой была вязь символов на его поверхности.

— Печать замедления, — пояснил Злобин. — Тоже стихия земли, но такой грани у меня нет. Зато есть артефакт, который компенсирует этот недостаток.

Я внимательно изучил перстень. Магическое зрение показывало сложную структуру заклинания, вплетённую в металл. При активации она должна была создавать поле, замедляющее всё в определённом радиусе.

— А твой пистолет? — продолжил граф. — Стреляет огненными шарами. Это уже стихия огня, хотя у тебя самого такой предрасположенности нет. Понимаешь, к чему я веду?

Я кивнул. Всё это я и так знал, но графа не перебивал — вдруг что-то новое узнаю. К тому же он говорил о подарках.

— Кстати об артефактах, — Злобин снова потянулся к шкатулке. — У меня есть кое-что для тебя.

Он достал ещё один перстень, поменьше первого. В тусклом свете библиотеки блеснул зелёный камень с искусно выгравированным листком на поверхности.

— Это я дарю тебе, — граф протянул мне перстень. — Артефакт со структурой заклинания лечения. Просто вольёшь в него силу, а дальше… — он усмехнулся, — дальше сам разберёшься. Для видящего это не составит труда.

Я принял подарок, сразу же активируя магическое зрение. Внутренняя структура артефакта формировалась в несильное целительское заклинание.

— Благодарю, Роман Михайлович, — это действительно очень ценный подарок.

— Считай это инвестицией в твоё будущее, — отмахнулся Злобин. — К тому же, целительские артефакты всегда полезно иметь под рукой. Особенно тем, кто часто имеет дело с тварями из червоточин.

Я надел перстень — он идеально сел на палец, словно был создан специально для меня. По коже пробежала лёгкая волна тепла.

— Структура заклинания адаптивная, — продолжил объяснять граф. — Чем больше силы вложишь, тем сильнее эффект. Но если постоянно поддерживать заряд, будет ещё и силы восстанавливать, — граф вдруг порывисто поднялся с кресла: — Ну а теперь пора собираться.

— К Пылаевым? — спросил я.

— И к ним тоже, но для начала, надо посетить пару мест.

(обратно)

Глава 15 Завод

Магомобиль плавно катил по трассе, мягко покачиваясь на неровностях дороги.

Удивительно, но сегодня Роман Михайлович выбрал не свою обычную машину, — громадный чёрный седан, а магомобиль попроще. Старая модель, не блистала полиролью, а выглядела старой и пошарпанной.

— Не смотри, что она такая неказистая, — бодро произнёс Дмитрий, заметив мой скепсис, — внутри этой малышки живёт истинный зверь.

За окном проносились живописные пейзажи, а я сидел и попивал из бутылки энергетически заряженную водичку.

Похоже, начинается новая жизнь и мой путь.

Во внутреннем кармане лежала толстая пачка банкнот — подъёмные от графа, а в багажнике рюкзак и чемодан с вещами, оружием, а также с мешочком энергоядер.

Магомобиль притормозил у массивных ворот, но это явно было не поместье Пылаевых. Над ними красовалась большая вывеска «Мучной кооператив».

— Что, за хлебушком решили заехать? — поинтересовался я не без иронии.

Злобин расплылся в улыбке:

— И не только, здесь и пиво великолепное. Кстати, рекомендую. Качество лично гарантирую.

Он кивнул на логотип кооператива:

— Только не злоупотребляй, это знаешь ли вредит делу, — сказав это, граф принялся стягивать родовой перстень с пальца.

Я вопросительно посмотрел на него.

— Я нечасто появляюсь на людях, — улыбнулся он, — мало кто знает, как я выгляжу на самом деле.

— И всё же, для чего мы здесь, — спросил я.

— Скоро всё увидишь, — улыбнулся он, и вдруг по старчески съёжился, став напоминать старика. Точно так же как во время сегодняшнего спарринга.

Интересно, что-то на этот раз задумал?

Ворота открылись, а наш автомобиль въехал на парковку и остановился у чёрного полированного внедорожника.

Будто по команде, задняя дверь внедорожника распахнулась и оттуда вышел невысокий мужчина с потертым кожаным портфелем.

Увидев появившегося из автомобиля Злобина, мужчина расцвёл в радостной улыбке. Вполне можно было бы заподозрить искренность, если бы не холодные цепкие глаза. Хотя и Злобин был ему подстать.

— Познакомься, Константин, — произнёс граф, стоило мне появиться рядом с ним. — Это Лаврентий Петрович — блестящий нотариус и мой хороший друг. Способен заключать сложнейшие сделки почти моментально, обладает прямо таки сверхъестественным чутьём на подводные камни, при чем, в любых сделках, — последнее он явно выделил.

Мужчина поправил очки, словно пытаясь спрятаться за этим нервным жестом, и улыбнулся мне своей, уверен, фирменной, искусственной улыбкой.

— Вы, как я полагаю, будущий член семейства Пылаевых, — заключил он. — Рад знакомству.

Мы пожали руки.

Что ж, интересное место для встречи с нотариусом, но хлебозавод, так хлебозавод.

— Что ж, прошу за мной, нас уже ждут, — произнёс Злобин.

Директор завода встретил нас в дверях своего кабинета.

— Здравствуйте, Фёдор Павлович, — кивнул ему Злобин.

— Роман Михайлович, дорогой, вы бы предупредили, я бы вас у ворот встретил, — причитал грузный мужчина с залысинами и цепким взглядом хозяйственника. Выглядел непривычно встревоженным.

— Это было бы точно излишним, мой друг, успокоил его Злобин, ты лучше скажи, объявлялись наши товарищи?

— Да-да, уже звонили, скоро будут! — Суетливо закивал мужчина. — Вы проходите в кабинет, я сейчас чай организую…

В просторном зале заседаний царила деловая атмосфера. Длинный стол красного дерева, кожаные кресла, репродукции картин на стенах — типичный антураж кабинета важного человека. Я расположился чуть поодаль от Злобина, наблюдая, как нотариус раскладывает на столе свои бумаги.

Злобин сидел скрючившись, и старательно изображая безобидность глядел перед собой, сложив сцепленные руки на коленях. Верхнюю пуговицу пиджака он не расстегнул, от чего пиджак вздыбился, придавая ему ещё более жалкий вид.

Я сел чуть поодаль — по словам Злобина я выглядел излишне агрессивно, а это может помешать делу.

После короткого звонка, директор завода объявил осипшим голосом:

— Барон Зорин уже здесь.

— Вы главное не переживайте, — ободряюще произнёс Злобин.

Спустя минуту двери распахнулись, и в помещение ворвался парень лет двадцати пяти. Он старательно хмурил брови, тем самым стремясь показать всему миру, что он серьёзный человек и шутки с ним плохи.

Перстни на пальцах (еще бы понять какое из них родовое), золотая цепь на шее, — все кричало о желании продемонстрировать свой статус.

Да уж, гонору парню не занимать, но по сути — мелкая сошка. Бедолага из кожи вон лезет, пытаясь казаться значительнее, чем есть.

Истинное зрение подтвердило первое впечатление — аура барона колебалась на базовом зелёном уровне силы…

— Итак, вы готовы к подписанию документов? Я требую немедленно удовлетворить мои… требования.

Я едва не рассмеялся от его нелепости.

— Здравствуйте, здравствуйте, Пётр Евграфович, я полагаю? — Злобин указал на кресло напротив себя. — Вы присаживайтесь, будьте добры, молодой человек, давайте не будем горячиться…

Граф настолько натурально играл роль согбенного жизнью человека, что даже я поверил, его только аура и выдавала.

Барон Зорин скользнул взглядом по рукам Злобина лежащим на столе. На его губах появилась наглая улыбка.

— А ты еще кто, очередной торгаш, решивший что может говорить на равных с аристократом? Я пришёл не разговоры вести, я пришёл за причитающимся мне по праву.

— Простите мне мою дерзость, — захлопал глазами граф, — но видите ли, я совладелец этого завода. Пускай и не по бумагам, но я имею некоторые права на него. И раз уж нам суждено лишиться имущества, то я хотел бы знать, почему так произошло.

— Тут и говорить не о чем, вы передаёте мне завод и прилегающие территории, на том и расходимся, а о причинах твой партнёр пускай всё объясняет.

— Да что вы говорите? — хмыкнул Злобин, очень натурально изображая сломленного человека, который не теряет чувства духа. — При всём моём уважении, ваше благородье, вы ведь не бандит какой. Так в цивилизованном обществе не принято. Надо ведь объяснить в чём заключается ваша претензия? Может, мы сможем решить вопрос менее губительно для нашей стороны.

— Бандит? Ты меня решил сравнивать с бандитом, холоп? Ты, грязь из-под ногтей не вымыл, а рот раскрываешь.

Я едва держался чтобы не рассмеяться, когда граф при таком обращении смиренно склонился.

— Федор, — повернул Зорин голову к директору завода, — ты и так должен мне значительную сумму. К тому же, ты оскорбил мою честь. Теперь еще и твой приятель решил выкопать себе могилу, своим же языком. Мне нравится иметь с вами дело. Вы на границе совсем забыли кому должны кланяться и сапоги целовать. Я вас всех научу, кто такой аристократ. А для начала пущу вас по миру.

. Я внимательно наблюдал за его поведением. У меня складывалось ощущение, что он читает заученный текст. Гонору то ему не занимать, а вот уверенности не особо. Он явно не верил до конца, что в ответ на его беспочвенные наезды, последует покорность.

— И… и всё же, — вполне натурально заикаясь произнёс Злобин. — А на каком основании Фёдор Павлович должен вам деньги? И о каком оскорблении идёт речь?

Барон небрежно бросил на стол портфель. Замок на нём раскрылся, и он достал из него пачку документов:

— Вот долговые расписки. Они покрывают треть стоимости завода. — Он попытался придать голосу твердость. — Но учитывая неуважительное отношение Федора Павловича… его хамство при нашей последней встрече… я считаю, что имею право на полную компенсацию. То есть, на весь завод. Там же договор о передаче имущества в мою собственность.

Злобин покряхтывая поднялся, и потянулся через весь стол за документами.

Барон же смотрел на него свысока с надменной усмешкой.

Наконец, взяв документы в руки он принялся изучать.

— Весьма неплохой договор, смотрю вы подготовились, — прокомментировал Злобин. — Вы ведь в курсе, что такие договора должны быть заверены нотариусом?

Граф поглядел на барона поверх документов.

— К чему это? — с прежним гонором спросил барон.

— Так сделка будет недействительна. А вдруг Фёдор Павлович подписывал его под давлением? — произнёс Злобин возвращаясь к документам. — Мда, молодёжь нынче… А здесь у нас… — Он взял следующую пачку документов.

— Это долговые расписки, на основании которых я требую…

— Хм, действительно инвестиционные долговые расписки, и не поспоришь, — иронично хмыкнул граф, не скрывая улыбки глядя на барона Зорина. — И по этим документам, в этом году, даже были выплачены дивиденды.

— И что? — явно ничего не понимая, спросил Зорин.

— То что вы несёте откровенную ахинею, — усмехнулся Злобин.

— Вот! — оживился Фёдор Павлович, — я ему то же самое сказал.

Глаза барона полыхнули гневом.

— Боюсь, после того как вы отдадите мне своё имущество, одного из вас я убью в назидание, — прошипел он.

— Да вы не кипятитесь так, барон — подмигнул ему Злобин, — я взял с собой нотариуса. Мы обязательно подпишем с вами сделку.

От резкой метаморфозы произошедшей со злобиным, и от его улыбки, даже у меня по спине пробежали мурашки. А вот Зорин пока ничего не понял. Интересно, какую сделку имеет в виду Злобин?

Мужчина сидевший напротив Злобина кашлянул. До этого он сидел столь незаметно, что даже я забыл о его существовании.

— Вот поглядите на эти художества, — не скрывая глумления, Граф передал нотариусу бумаги, и уже через минуту брови Лаврентия Петровича удивленно поползли вверх.

— Да это же курам на смех, на что вы рассчитывали барон? — спросил нотариус переведя взгляд на Зорина.

Тот, уже явно дойдя до белого каления, хотел было выдать очередную тираду, но Злобин его грубо перебил.

— Что же вы, Зорин, себе позволяете? Совсем у молодёжи мозги атрофировались! — Повысив голос, прорычал Злобин. — У вас то у самого рыльце-то в пушку. Есть у меня любопытные аудиозаписи. На них вы угрожаете моим деловым партнерам расправой, требуя передать вам эти расписки. Потом, с этим расписками приходите к верному мне человеку, требуете чтобы вам отдали моё имущество. Вы в своём уме? Или тот кто вас послал, не сказал, с кем придётся иметь дело?

Лицо барона приобрело задумчивый вид, кажется он стал замечать изменения произошедшие с графом..

— Этот завод принадлежит мне. И любые нападки на моих людей и имущество, я воспринимаю как личное оскорбление. — Он сделал паузу. — Думаю, нам стоит обсудить, что вы можете предложить, чтобы избежать… неприятностей.

— Да ты кто такой вообще? — взревел Зорин. Его аура полыхнула, а в руках появились потрескивающие шарики холода. Он старательно пытался перенять инициативу, но куда ему. — Мне проще убить вас обоих…

Злобин, иронично улыбаясь, с ловкостью фокусника надел на палец графское кольцо с гербом и чёрной квадратной каймой. Характерная кайма свидетельствовала о том что Злобин является главой графского рода.

— Я граф Злобин, владелец большинства территорий в Красноярской губернии, а вы, судя по вашему кольцу, безземельный барон, и всё ваше имущество, это пыльный костюм на вас.

Барон захлопнул раскрывшийся было рот, напоминая выброшенную на берег рыбу.

Я активировал истинное зрение, наблюдая, как аура барона пульсирует от страха. Забавно наблюдать, как показная спесь сменяется животным ужасом.

— По случаю вашего визита, — Злобин достал еще один комплект документов, — я подготовился. Вот, собственно, договор дарения, на эти самые долговые расписки, в мою пользу. К слову, мне стало известно о двух небольших предприятиях, недавно перешедших в ваше владение. Кстати, они когда-то принадлежали моей семье, а учитывая ваше рвение к справедливости, думаю, вы будете только «за» передать их мне. — Он снова улыбнулся. — Предлагаю забыть все конфликты, поверьте, они вам ни к чему. Жизнь, знаете ли, дороже. Но загладить ваше поведение всё же придётся. В качестве бонуса обещаю сохранить вам жизнь и здоровье.

Его улыбка была поистине страшной в своей доброжелательности. Я невольно восхитился — Злобин мастерски играл роль радушного хозяина, предлагающего гостю единственный способ спасти свою шкуру.

Барон, будто загипнотизированный глядел на родовое кольцо у графа на пальце и, его начала сотрясать мелкая дрожь.

— Барон Зорин, вы в порядке? — участливо поинтересовался Злобин. — Кивните хоть, если готовы подписывать. Все документы готовы. — Он выразительно постучал пальцем по красной папке. — Или предпочитаете, чтобы я вызвал вас на дуэль? Уверяю, если составите на меня завещание, я подарю вам быструю смерть.

— Господин Злобин, — прошептал барон трясущимися губами, — я не знал…

— Все мы порой чего-то не знаем, — доброжелательно улыбнулся барону Злобин.

— Меня убьют… — предпринял новую попытку барон.

— О, не беспокойтесь, на дуэли я убью вас куда вернее, — Злобин словно ждал этих слов. — А если подпишете, я готов предложить вам свою защиту. Разумеется, в обмен на клятву верности. Пара небольших обрядов обеспечат вашу… лояльность.

— Но это же… это запрещенные обряды! — в ужасе прошептал барон.

Он попятился, но в следующий же миг, двери за его спиной с громким стуком захлопнулись.

— Конечно, запрещенные, — согласился Злобин. — Только какая вам разница, если альтернатива смерть?

Стоило лишь поаплодировать. Злобин виртуозно загнал свою жертву в угол, не оставив ни единого пути к отступлению. Либо мучительная смерть от рук конкурентов, либо «добровольное» подчинение через запрещенные обряды.

И ему ведь даже не пришлось угрожать или демонстрировать силу. Графское кольцо сделало это за него куда вернее. Что касаемо остального, барон Зорин самостоятельно выкопал себе яму.

— Эх, перекусить бы, — потянулся Злобин.

Мы уже двадцать минут ехали по пустой дороге.

Нотариус своим ходом отправился к Пылаевым, и должен был подготовить все документы к нашему приезду.

Барон Зорин, остался на заводе, где сердобольный Фёдор Павлович отпаивал его водой.

Злобин же, получил нового слугу, которому вероятнее всего скоро подсунет очередного гомункула в качестве блудного сына. Кроме всего прочего, граф получил долговые расписки, а также стал бенефициаром еще двух предприятий. Пускай пока что владельцем и числился барон Зорин, однако предприятия должны были перейти в полное владение Злобина через год. Как объяснил нотариус, это избавит Зорина от ненужных выплат в казну.

— Фёдор, — обратился Злобин к водителю, — надо бы заехать в нашу чебуречную на Соколиной горе.

— Будет сделано господин, — ответил Фёдор. Однако его голос явно выдавал недоумение.

На мой вопросительный взгляд он ответил.

— Небольшой крючок, Костя, зато виды там великолепные.

— Охотно верю, — ответил я, подозревая неладное.

— Кстати, ты когда-нибудь стрелял из снайперской винтовки по аристократам?

(обратно)

Глава 16 Отстрел аристократов

Я в общих чертах запомнил дорогу к поместью барона Пылаева. Сейчас мы явно ехали не туда. Очень уж большой крюк сделал Фёдор — наш водитель. По крайней мере, мы отклонились от курса значительно. Более того, Фёдор повернул к возвышающемуся над дорогой строению, и магомобиль начал петлять по горному серпантину, то взбираясь вверх, то опускаясь в живописные низины.

Дорога становилась всё более крутой. Каменистые откосы сменялись пологими спусками, поросшими невысокой травой.

— Места там чудеснейшие, — заверил меня Злобин, заметив мой вопросительный взгляд. — А вид какой, ты не поверишь. И самые вкусные чебуреки в этой местности.

Граф говорил с заметным воодушевлением, как человек, возвращающийся в любимое место. Он даже слегка подался вперёд, высматривая что-то знакомое за поворотом. Эта непосредственность казалась странной для человека его положения, но в то же время делала его… человечнее.

Уверен, Пылаев ждёт в нетерпении, когда уже Злобин явится. А приехавший заранее нотариус только усиливает его тревогу. Дело-то не шуточное. Но Злобин был абсолютно спокоен, и в каком-то предвкушении то и дело потирал руки, словно богатый дядюшка, готовящийся преподнести детям долгожданный подарок. Хотя, не удивлюсь, если он так радуется в предвкушении чебуреков, а о Пылаевых даже и не вспоминает.

Магомобиль преодолел очередной крутой поворот, и я заметил, как воздух стал свежее. Дышалось легко, в груди разливалось приятное тепло. Мы поднимались всё выше, оставляя позади душноватую равнину. Там, внизу, осталась дорога, ведущая к поместью барона, его тревоги и нетерпение. А здесь царило умиротворение, и даже шум работы техники казался тише.

Места, по которым мы ехали, на самом деле были на удивление красивы. Я прямо-таки вдохновился.

Злобин тем временем описывал чуть ли не магические способности поваров кафе на Соколиной горе, а я, признаться, изрядно проголодался после воспитательной беседы с бароном Зориным, от чего мой желудок отозвался требовательным урчанием.

Словно прочитав мои мысли, или услышав трели моего желудка, Злобин неторопливо и с особым смаком рассказывал о тонкостях приготовления тех самых чебуреков, о секретном рецепте теста, о специальной приправе, которую хозяин добавляет в мясо. Граф говорил так увлечённо, что на какое-то мгновение позабыл обо всём.

Мы остановились у дубравы, в зарослях которой угадывался двор с рядом аккуратных домиков. Вокруг было тихо, лишь где-то вдалеке слышался шум небольшого водопада. Воздух наполнял аромат свежеиспечённого хлеба и жареного мяса. Нас тут же вышел встречать хозяин — усатый мужчина с задорно сдвинутой на затылок кепкой.

— Роман Михайлович, давно не заезжали. Рад вас видеть, — произнёс он с искренним почтением.

— Да как-то не до того всё было, — ответил граф с лёгкой досадой в голосе.

— Вам как обычно? — хозяин ловко поправил кепку.

— Спасибо, да, мне как обычно. И моему спутнику тоже… — Злобин кивнул в мою сторону. — И Фёдора не забудь. Он сегодня со мной с самого утра мотается.

— Мы вас в миг накормим!

— Не торопитесь, — добавил граф с лёгкой улыбкой. — Мы хотим прогуляться. Ещё нагулять аппетит.

— А, понял, — подмигнул мужчина с таким видом, будто они со Злобиным делили какую-то давнюю тайну. — Дмитрий-то уже приехал. Ждёт вас.

Злобин лишь улыбнулся и поманил меня рукой.

— Пойдём, Костя.

— Дмитрий тоже приехал пообедать? — я взглянул на Злобина, пытаясь понять, почему тот опередил нас.

— В том числе, — усмехнулся граф с хитрым блеском в глазах. — Хотя обед — не главное на нашей повестке на этот час.

Мы с графом миновали обширный двор, состоящий из бревенчатых домиков разных размеров, судя по всему, каждый со своим особым предназначением. Активировав истинное зрение, я отметил обилие защитных печатей и контуров, что опоясывали территорию, искусно вплетённые в саму землю под нашими ногами. Злобин явно не скупился на охрану своих владений.

В одном из домов, отведённом под кухню, кипела работа. Из трубы валил ароматный дым, а через открытые окна доносились аппетитные запахи и звонкие команды. Тучный повар, с лицом красным, как раскалённое железо, покрикивал на снующих туда-сюда поварят. В истинном зрении я различил слабое свечение вокруг печи и печать огня — выходит печь-то артефактная!

— Сюда, — Злобин неожиданно свернул с основной дорожки и подвёл меня к небольшой калиточке, которая сливалась с окружающими кустами. Если бы не знать, куда подходить, её и разглядеть-то было сложно. Я распознал её только благодаря способностям видящего, да по сети защитных рун на ней, что мерцали приглушённым синим светом.

Граф провёл ладонью над калиткой, не касаясь её. Замок щёлкнул, повинуясь хозяину.

— Сейчас я тебе покажу, какой вид открывается с другой стороны этой горы, — произнёс Злобин, пропуская меня вперёд. — К слову, не каждый может насладиться этим видом. Есть там у меня особое привилегированное место. — Его глаза блеснули каким-то особым азартом, который я уже видел сегодня перед спектаклем на хлебокомбинате.

— Предположу, что и кафе вам принадлежит, — произнёс я, отмечая.

Злобин довольно хмыкнул:

— Ну, а куда же без этого? Если хочешь идеальную для себя кухню, построй её сам и найми лучших поваров. — Он задумался на мгновение. — Знаешь, в чём главная ошибка большинства аристократов? Они пытаются контролировать только то, что у них перед глазами. А настоящая власть — в мелочах, чтобы каждая деталь была по твоему и как тебе нравится. Любимая еда, приятная телу одежда, удобная обувь. А эти выскочки ратуют лишь за эффектность и пустую красоту. Они просто не способны наслаждаться подобными местами и видами. У них атрофировано чувство прекрасного.

Мы углубились в лесистую часть горы по узкой, едва заметной тропе. Воздух становился еще свежее, сквозь кроны деревьев пробивались солнечные лучи, создавая на земле причудливую мозаику света и тени. Злобин шёл неторопливо, походкой хозяина жизни.

— Скажи, Константин, — внезапно обратился он ко мне, не оборачиваясь, — что ты думаешь о людях, которые пытаются отобрать то, что им не принадлежит?

Вопрос был задан тоном светской беседы, но я ощутил за ним нечто большее.

— Зависит от обстоятельств, — осторожно ответил я. — Сильный всегда стремится урвать кусок пожирнее. Иногда они просто не понимают, с кем связались.

Злобин резко обернулся, и в его взгляде мелькнуло искреннее удовольствие:

— Именно! Не понимают, с кем связались… — он сделал паузу. — Ты мне всё больше нравишься.

Мы продолжили путь в молчании. Примерно через двадцать минут подъёма тропинка вывела нас на небольшую природную площадку, аккуратно облагороженную человеческими руками. Она напоминала удобную смотровую точку, защищённую с трёх сторон горным склоном и густо растущими деревьями. Главная ценность этой площадки заключалась в потрясающем виде на просторную долину. По краю площадки полукругом стояли добротные деревянные столы со скамьями расставленные таким образом, чтобы гости могли наслаждаться трапезой и пейзажем одновременно.

У самого края, почти сливаясь с окружающими зарослями, сидел Дмитрий. Но он вовсе не ждал заказанного обеда, как обычный посетитель. В его руках покоилась массивная снайперская винтовка, направленная куда-то вдаль. Он внимательно всматривался через оптический прицел, и, судя по его сосредоточенному виду, наблюдал за чем-то крайне интересным.

— Ну, как наши дела? — непринуждённо поинтересовался Злобин, подходя ближе.

Дмитрий, не отрываясь от прицела, ответил с лёгкой усмешкой:

— Да как и ожидалось. Наш Селиверстов, как обычно, притягивает к себе неприятности с энтузиазмом супермагнита.

Злобин расхохотался:

— Это точно. А нам это только на руку. — Он подошёл ближе и прищурился, вглядываясь в даль. — Много против него молодчиков приехало?

Любопытство взяло верх, и я приблизился к краю площадки. По мере приближения, вид становился всё более впечатляющим. От открывшегося простора захватывало дух.

Но Злобин и Дмитрий наблюдали за одной конкретной точкой. Чуть поодаль, справа от нашей позиции, я увидел скрытый от посторонних глаз пустырь, над которым нависал каменный мост, соединяющий два холма.

Пустырь был со всех сторон защищён от посторонних глаз рельефом местности. Видимо, это место специально выбиралось для встреч, которые не предназначались для чужих глаз. Однако именно отсюда он просматривался идеально

На пустыре выстроились шесть машин — четыре внушительных внедорожника с затемнёнными стёклами и стоящие против них два элегантных чёрных седана. С такого расстояния они казались игрушечными, как и люди, столпившиеся между ними. Активировав истинное зрение, я попытался разглядеть энергетические контуры, но расстояние было слишком большим для детального анализа. Однако даже так было заметно, что среди собравшихся есть одарённые — их ауры слабо светились на фоне обычных людей.

— Вооружайся! — Злобин кивнул на одну из снайперских винтовок, лежащих рядом с Дмитрием на небольшом столике. — Заодно посмотрим, как ты стреляешь.

Теперь вопрос Злобина о том, умею ли я стрелять стал вполне понятен.

Я медлил, внимательно наблюдая за ситуацией внизу. Люди явно о чём-то спорили, их жесты становились всё более резкими.

— Кого стрелять-то хоть? — спросил я, не спеша брать оружие. Убивать незнакомых людей без веской причины не входило в мои планы.

— Да сам поймёшь, — хохотнул Злобин, откидываясь на спинку скамьи. — По крайней мере, половину лиц ты там сразу узнаешь.

Я задумался. Не так-то много у меня в этом мире знакомых, чтобы легко опознать их с такого расстояния.

— Но предупреждая твои вопросы, скажу так, — продолжил граф, видя моё замешательство. — Мой товарищ, безземельный барон Селиверстов, в который раз пытается решить небольшой земельный вопрос. У него есть участок, который я ему выделил для обслуживания.

Злобин подался вперёд, и его голос приобрёл жёсткие нотки:

— Как ты вчера уже слышал, на мои земли хотят открыть коридор для тварей и культистов. — Его лицо стало серьёзным и будто окаменело, зато глаза выражали ярость. — Так вот, у Селиверстова как раз пограничная земля, через которую такой коридор можно осуществить. Я ведь не сразу понял, почему он так понадобился местным бандитам, и по какой причине они устроили на него такую охоту. Зато теперь всё становится на свои места.

И я прекрасно понимал Злобина. Это была не просто территориальная претензия — кто-то посягнул на безопасность его маленькой империи, и он не собирался прощать подобное.

— Они хотят отнять земли не просто так, — продолжал граф, сохраняя видимость спокойствия. — Это часть более крупного плана. Сначала отберут землю у Селиверстова, потом придут за другими моими вассалами, а затем пойдут и дальше, будто раковая опухоль.

Слушая Злобина, я взял в руки винтовку. Она привычно легла в руки, будто всегда мне принадлежала. Из глубин разума, на уровне рефлексов стали всплывать необходимые знания — как держать оружие, как выравнивать дыхание перед выстрелом, как учитывать дальность и ветер. Пальцы уверенно скользнули по цевью, а приклад упёрся в плечо.

— Поправки есть? — спросил я у Дмитрия, прильнув к прицелу.

— Пристреляна идеально, — отозвался тот с лёгкой усмешкой. Похоже в который раз его удивил — не просто знаю за какой конец винтовки браться, но и соображаю кое-что. — Ветер слабый, юго-западный, можно пренебречь на такой дистанции.

Через оптику картина прояснилась. У внедорожников выстроились около двадцати человек — бородатые, черноволосые, с автоматами наперевес. Их тела покрывали татуировки, выглядывающие из-под одежды. В истинном зрении некоторые из этих рисунков тускло светились — похоже какие-то печати, не просто украшения. Это были не обычные бандиты, а что-то более опасное — возможно, даже те самые культисты, о которых упоминал Злобин.

Напротив них стоял невысокий молодой человек в дорогом, но несколько потрёпанном камзоле. Должно быть, это и был барон Селиверстов. Его защищали всего восемь человек, образовавших вокруг него живой щит. Трое из этих ребят показались мне знакомыми — Михаил, Вениамин и Прохор, да, точно они.

«Интересно, — промелькнула мысль, — остальные тоже созданные Злобиным люди, как и я? И сколько таких, как мы, он уже расставил на ключевые позиции?»

Выходит, против несчастного безземельного барона приехала небольшая армия. Так глядишь, его не то что заставят подписать все, что можно и нельзя, так еще и застрелят там, да прикопают на месте. Парень, стоявший впереди, действительно чувствовал себя очень неуютно. Он говорил, что-то, даже доказывал, но выглядел явно неуверенно. Вениамин, бледный, стоял спокойно, но по нему было видно, что он растерян. Михаил же злобно зыркал на здоровяков. Зато Прохор отчего-то был совсем беззаботен, будто был на прогулке.

— Нельзя ждать, — сказал, Дмитрий. — Чувствую, в любой момент начнется заваруха — тогда наших всех положат, даже спрашивать не станут.

— Значит, придется начать заваруху первыми, — произнес Злобин. Затем глядя на меня добавил, — как ты видишь, со всех сторон меня давят. Пытаются земли отжать и по миру пустить. Да только ведь сами не понимают, что здесь все на мне держится. Вот не станет меня. Кто всем этим будет заниматься? А поэтому, я не собираюсь давать врагам даже малейшую надежду на победу.

— Ауры видишь? — спросил Дмитрий.

Я даже нахмурился. Достаточно ли снайперского прицела, чтобы разглядеть ауры других людей на таком расстоянии? Присмотрелся, напряг зрение, даже глаза защипало. Мне померещилось, что вижу синюю ауру Прохора, но не более. Остальные ауры были для меня невидимы. Хотя, татуировки по-прежнему поблескивали энергией.

— Нет, не вижу, — ответил я.

— А странно. Видящий должен бы увидеть. Не типичный ты видящий выходит, еще и мечом сражаешься… — посмотрел на меня искоса Злобин. — В любом случае, сейчас главное, чтобы ты умел стрелять.

— Итак, — продолжил Злобин, — как только дам команду. Ты, Дмитрий, берешь тех, что справа, идешь справа налево. Молодчиков этих не убивайте по возможности, может сгодятся на что. Так, руки, ноги подстреливайте, чтобы сражаться не могли. Ты, Костя, бей тех, что слева. Идешь слева направо. А я — тех, что посередине.

— Кто подстрелит больше бородатиков, получит от меня подарок, — хохотнул граф.

Стоило мне взять в прицел первого, как Злобин скомандовал:

— Поехали.

Дальше последовали три негромких хлопка, слившихся в один. Я тут же перезарядил винтовку выискивая следующую цель, казалось. Глушители на наших винтовках искажали звук выстрелов до едва различимого шелеста — словно ветер сорвал несколько сухих листьев с деревьев.

Внизу сразу же началась суета. Чёрные силуэты бородачей заметались по площадке, как муравьи, у которых разворошили муравейник. Действовать нужно было быстро, не позволяя добыче рассеяться.

Доли секунды не прошло, как я уже отметил второго. Прицел скользнул по фигуре — задержка дыхания, лёгкое давление на спусковой крючок, отдача в плечо. Ещё один силуэт рухнул на землю обхватив руками колено.

Остальные продолжали разбегаться в разные стороны, прячась за автомобилями. Любопытная деталь — наши явно знали, кто и откуда ведёт огонь, а вот бородачи не понимали. Они вводили стволы автоматов по сторонам, крутили головами, теряя драгоценные секунды.

И эта задержка стоила им девяти бойцов, выведенных из строя едва ли за первую секунду. Только после этого они начали по-настоящему суетиться. Но мы сработали чётко и слаженно.

Каждый выстрел — минус один боец. Девять выстрелов — девять бойцов. Пока бородачи не спрятались за внедорожниками, мы успели положить ещё пятерых. Итого осталось шестеро, включая явного главаря, который сейчас валялся на земле с простреленной ногой и завывал, как раненый волк в капкане.

Наши ребята тоже не стояли на месте. Вооруженные револьверами, они уже окружали бородачей, сжимая кольцо. И судя по результатам их действий, они особо не переживали за сохранность бандитов.

Различие в подходах бросалось в глаза — если после наших выстрелов оставались раненые, то после Михаила и Вениамина оставались только трупы. Видимо, эти бородачи серьёзно их достали.

Молодой человек — судя по всему, все-таки именно тот самый барон Селиверстов — повернулся в нашу сторону и уверенно показал большой палец: мол, дело сделано.

Злобин неторопливо достал из кармана магафон, набрал номер и произнёс с нотками отеческой снисходительности:

— Всё в порядке, Гавриил? Все живы-здоровы? Отлично. Какие документы подписывать, ты знаешь? Если будет сопротивляться, наступи ему на ногу. Надеюсь, разберёшься сам. Если не разберёшься, отправлю к тебе Дмитрия, он точно миндальничать не будет. Но очень надеюсь, что ты уже научишься самостоятельно вести дела, Гавриил.

Закончив разговор, он отложил винтовку в сторону с удовлетворённым вздохом человека, хорошо выполнившего свою работу:

— Ну а теперь можно и пообедать.

Пока Дмитрий собирал винтовки, Злобин повернулся ко мне:

— Ну что, Константин, спешу тебя похвалить, неплохо ты отличился.

— Вы говорили про награду? — хмыкнул я, спокойно протирая руки салфеткой от пороховой пыли.

— Конечно, награда будет. Шикарнейшие чебуреки, — глаза графа заблестели как у ребёнка. — А ещё на сладкое… титул барона, — добавил он с улыбкой. — Ты как? Готов к такому повороту событий?

— Я-то готов, — невозмутимо ответил я. — Главное, чтобы к этому было готово семейство Пылаевых. Ведь если они начнут активно пытаться избавиться от меня, я же буду сопротивляться, — развёл я руками.

— Но главное не доводи до смертоубийства. Всё остальное — дело семейное, — усмехнулся Злобин.

Его взгляд вдруг стал пытливым, почти серьёзным:

— Ты когда-то при нашей первой встрече сказал, что мой план ущербен. Ты всё ещё так считаешь?

Он не стал дожидаться ответа:

— Как видишь, здесь все норовят отгрызть от меня кусок, а один я попросту не успею от всех отбиться. Мне нужны верные люди, такие, на которых я могу положиться. И пусть уж лучше это будут подобные тебе, чем типчики вроде Зорина, которых стоит лишь припугнуть, и они тут же забывают своих старых хозяев.

Граф изобразил замысловатую пантомиму, прокручивая кисть в воздухе:

— В тебе есть что-то такое… и я верю, что ты как минимум не подставишься. А даже если что-то и произойдёт, скорее умрёшь, чем откажешься от своих слов.

Он кивнул в ту сторону, где барон Селиверстов и мои недавние знакомцы разбирали последствия перестрелки:

— Других же будут сдерживать печати.

(обратно)

Глава 17 Семейная идиллия

Вскоре мы вернулись к домикам, и там нас ждало настоящее пиршество. Ароматные чебуреки, только что извлечённые из кипящего масла, соблазнительно исходили паром. Их золотистая, пузырчатая корочка казалась произведением искусства, а от аппетитного запаха кружилась голова.

Я отломил кусочек и осторожно попробовал. Хрустящее тесто, сочный мясной фарш, в котором угадывались нотки лука, кориандра и какого-то особенного, пикантного аромата — это было настоящее откровение. Сок, заключённый внутри чебурека, горячий и наваристый, едва не обжёг язык, но это лишь усилило удовольствие от трапезы.

Злобин наблюдал за моей реакцией с явным удовольствием:

— Недурно, правда? Моим поварам равных нет на три губернии. Семейный рецепт, как говорят.

Чебуреки оказались настолько вкусными, что я не заметил, как расправился с тремя. Сочная начинка, тающая во рту, идеально подобранные специи — это стоило каждой минуты напряжённой «работы».

Дмитрий, поедая четвёртый по счёту чебурек, откинулся на спинку стула и не сдержал лёгкого, почти неслышного «звука удовлетворения», тут же поднеся руку к губам с извиняющимся видом.

— Теперь куда? — спросил я, промокнув губы салфеткой. — Какие насегодня ещё планы?

— Теперь к Пылаевым, — хохотнул Злобин. — На сегодня утренний план выполнен.

Я едва не рассмеялся, отчётливо представив, как мог бы выглядеть его ежедневник:

1. Предотвратить покушение на себя;

2. Отбить нападение на предприятие и отжать земли у конкурента;

3. Перестрелять пару десятков бандитов.

4. Оформить титул.

Злобин прям-таки супергерой этих земель. Санитар, я бы даже сказал.

— Люблю вкусный обед после отстрела негодяев, — словно прочитав мои мысли, мечтательно произнёс граф, вытирая руки. — Особенно, когда это так полезно и аппетиту, и делу.

* * *

На этот раз члены семьи Пылаевых встретили нас не столь радушно. По крайней мере, на их лицах не было и намёка на приветливые улыбки и доброжелательные приветствия. Воздух в доме будто пропитался напряжением — густым, осязаемым, как перед грозой.

Несмотря на настроение хозяев, Злобин буквально лучился добродушием. Он рассыпался в комплиментах хозяйке, высказывал галантные комплименты дочери и проявлял искреннее дружелюбие по отношению к Александру Филипповичу, словно не замечая их холодности.

Мы быстро прошли в кабинет хозяина, где нас уже ждал нотариус, облачённый в строгий чёрный сюртук, застёгнутый на все пуговицы.

Всё семейство в полном составе заняло места с одной стороны вытянутого стола. Только сейчас я обратил внимание на детей Пылаева — Алиса, была яркой брюнеткой с миндалевидными карими глазами, в которых искрилось едва сдерживаемое возмущение. Её изящные пальцы нервно теребили кружевной платок.

Рядом с ней сидел молодой человек — полная противоположность сестре. Светловолосый, с холодными голубыми глазами матери и решительным подбородком отца. Наследник рода Пылаевых — Дмитрий. Он смотрел на меня с нескрываемой враждебностью, которую даже не пытался спрятать.

Сам барон выглядел изрядно вымотанным, под его глазами залегли глубокие тени. Кажется, последние пара дней дались ему непросто, особенно минувшая ночь, наполненная долгими и серьёзными разговорами. Причина главных его страданий сидела рядом и с каменным лицом и глядела перед собой — баронессе Пылаевой происходящее явно не нравилось.

С другой стороны стола расположились мы со Злобиным, а во главе, словно судья на важном процессе, восседал нотариус. Он методично разбирал бумаги и различные принадлежности — печати, сургуч, перья и чернильницы. Каждый предмет в истинном зрении фонил энергетическими узорами — тонкая вязь рун, защищающих от подделки и магического вмешательства.

Особенно сильно светился главный документ — свидетельство о признании. Я заметил на нём печать имперской канцелярии — знак того, что документ будет иметь высшую юридическую силу.

— Господа, — начал нотариус, откашлявшись, — мы собрались здесь для завершения формальностей относительно признания господина Константина законным сыном барона Александра Филипповича Пылаева.

Молодой Дмитрий при этих словах сжал кулаки так, что костяшки побелели. Алиса побледнела ещё сильнее, если это вообще было возможно. Баронесса сохраняла каменное выражение лица, но её глаза так и полыхали от сдерживаемых эмоций.

— Документы подготовлены согласно всем требованиям имперского законодательства, — продолжил нотариус. — Для их вступления в силу требуется лишь подпись барона Пылаева и свидетелей.

Александр Филиппович тяжело вздохнул и, словно собравшись с силами, взял предложенное перо:

— Нужно ли мне зачитывать текст? — спросил он у нотариуса.

— Не обязательно, но вы имеете на это право, — ответил тот.

— Думаю, все и так прекрасно понимают суть документа, — вмешался граф Злобин. — Константин признаётся сыном барона без права наследования владений. Однако, ему даруется право носить фамилию Пылаев и получать содержание, подобающее его статусу.

Наследник не выдержал:

— Отец, это безумие! — его голос звенел от возмущения. — Ты впускаешь в наш дом чужака!

— Дмитрий! — резко осадила его мать. — Не сейчас.

— А когда? — он подался вперёд. — Когда этот… этот…

— Следите за языком, молодой человек, — холодно заметил граф. — Вы ведь говорите о своём брате.

— Он мне не брат! — выпалил Дмитрий.

Барон Пылаев ударил ладонью по столу:

— Довольно! — рявкнул он, и я заметил, как вокруг его пальцев заплясали крошечные огоньки. — Моё решение окончательно.

Я наблюдал за происходящим со стороны, сохраняя невозмутимое выражение лица. Однако в истинном зрении следил за энергетическими потоками в комнате. Стихийная предрасположенность барона ярко проявлялась в моменты эмоционального напряжения — огненные искры танцевали вокруг его рук, словно готовые в любой момент воспламениться.

Интересно, что у его сына подобной реакции не было. Энергетические контуры молодого человека пульсировали, но без характерных для огневиков узоров.

«Видимо, стихийная предрасположенность значительно слабее, чем у отца», — отметил я про себя.

— Прошу всех сохранять спокойствие, — вмешался нотариус, явно привыкший к семейным сценам. — Это чисто юридическая процедура, и эмоции здесь лишь помешают.

Барон Пылаев глубоко вздохнул, взял перо и твёрдой рукой подписал документ. Затем перо перешло к графу Злобину, который с заметным удовольствием оставил свою подпись в качестве свидетеля.

— Теперь вы, господин Константин, — нотариус протянул мне перо.

Я принял его с лёгким поклоном, на мгновение активировав истинное зрение и проверив документ на наличие скрытых условий или ловушек. Ничего подозрительного не обнаружил — чернила светились ровным красноватым светом, что логично для официальных документов имперской канцелярии.

Подписав свой экземпляр, я вернул перо нотариусу.

— Осталось заверить печатями, — объявил тот, доставая небольшую шкатулку с механическими штампами.

Алиса, молчавшая все это время, вдруг подняла глаза:

— И что теперь? — спросила она, неожиданно обращаясь прямо ко мне. — Вы просто… поселитесь здесь? Станете частью семьи?

В её голосе звучало столько искреннего недоумения, что я не смог удержаться от ответа:

— Я понимаю, что моё появление стало для вас неожиданностью. И не рассчитываю на тёплый приём. Всё, что я скажу — что буду служить роду Пылаевых с честью.

— Как благородно, — процедил Дмитрий, не скрывая сарказма.

— Не стоит так резко судить нового члена семьи, — заметил граф Злобин. — Константин — человек многих талантов. Уверен, он ещё не раз докажет свою ценность для вашего рода.

Нотариус тем временем нагрел сургуч и аккуратно капнул на документы. Барон Пылаев приложил свой родовой перстень, оставив отпечаток в красной массе. Затем нотариус наложил официальную печать, и процедура была завершена.

— Поздравляю, Константин Александрович, — произнёс нотариус. — Отныне вы официально являетесь членом рода Пылаевых.

Молодой Дмитрий при этих словах резко встал и, не произнеся ни слова, вышел из комнаты. Алиса последовала за ним после короткого извиняющегося кивка. Баронесса сохраняла ледяное спокойствие, но её глаза обещали мне множество неприятных разговоров в будущем.

Барон Пылаев поднялся со своего места:

— Что ж, Константин, — произнёс он с деланной непринуждённостью, — добро пожаловать в семью. Полагаю, тебе стоит отдохнуть перед ужином. А нам с Романом Михайловичем ещё многое нужно обсудить.

Граф Злобин выглядел довольным. План был выполнен — я получил фамилию и титул. Он получил «своего человека» в доме Пылаевых. Теперь оставалось лишь укрепить позиции и набраться сил.

Тем временем, переложив документы в отдельную стопку, нотариус спросил:

— Перстень подготовили?

Пылаев перевёл взгляд на Злобина.

— Должны ли? — спросил он.

— Не беспокойтесь, я уже позаботился об этом, — улыбнулся Злобин и достал из нагрудного кармана небольшую бархатную коробочку. — Вот, пожалуйста.

Злобин протянул футляр нотариусу. Маленькими пухлыми пальцами он бережно открыл коробку, демонстрируя содержимое. В магическом зрении перстень блеснул сложным узором — не просто украшение, а будущий родовой артефакт.

— Надеюсь, вы не забудете при формировании герба учесть, что владелец этого перстня не является наследником, — произнёс барон, и я заметил, как его пальцы нервно постукивали по столешнице, выдавая внутреннее напряжение.

— Конечно, конечно, — ответил нотариус, снова углубляясь в бумаги. — Все будет оформлено согласно договоренностям. Учтём все цвета и гравировки. Перстень даёт право носить имя рода, но не претендовать на наследство первой линии.

Баронесса, сидевшая чуть поодаль, крепче сжала подлокотники кресла. Её веко дернулось от едва сдерживаемого раздражения, словно каждое слово, произнесённое в этой комнате, причиняло ей физическую боль.

Стоило мне подняться из-за стола, как Пылаев взглянул на жену:

— Распорядись, пожалуйста, чтобы ему выделили служанку.

— Хорошо, дорогой, — ответила она убийственно ледяным тоном. Женщина смерила мужа взглядом, в котором читалось всё, что она думала о ситуации. Её тонкие пальцы сжатые в кулаки — побелели, ногти впились в ладони, но если не брать это в расчёт, она сохраняла безупречную выдержку.

— И пусть ему проведут экскурсию, чтобы он не шатался где попало, — добавил барон, явно чувствуя себя неловко под этим испепеляющим взглядом и пытаясь отыграть позиции.

Женщина, сделав глубокий вдох, словно собираясь с силами, кивнула, переведя на меня пристальный взгляд. Она тоже поднялась, и мы вместе направились к выходу.

Я мысленно готовился к очередной пытке светской беседой. Баронесса явно не была рада новому члену семьи, но приличия и репутация рода обязывали её соблюдать хотя бы видимость гостеприимства. Впрочем, её холодность была мне на руку — легче иметь дело с открытой неприязнью, чем с фальшивым дружелюбием.

Сразу за дверью нас ждала Алиса, дочь Татьяны Пылаевой. Девушка стояла, прислонившись к стене, словно нарочито демонстрируя неуважение к происходящему. Её каштановые локоны были уложены в модную причёску, но несколько прядей выбились, создавая впечатление лёгкого бунтарства.

Я вышел первым, поэтому девушка, едва увидев меня, зловещим шёпотом произнесла:

— Вы не боитесь несчастного случая?

В её вопросе прозвучало зловещее обещание. Её глаза, тёмно-карие с золотистыми искрами, смотрели прямо и вызывающе.

В этот момент из-за моей спины появилась баронесса. Она слышала каждое слово дочери и её лицо приобрело такое выражение, которое бывает у матерей, когда дети ставят их в неловкое положение перед посторонними.

— Алиса, сколько мне тебя учить? — спросила женщина, окинув взглядом стремительно краснеющую дочь. — Нельзя говорить подобное с такой неосторожностью, тем более при свидетелях. Ты же аристократка, а у нас каждое слово на вес золота. Эх, никак я тебя манерам не научу.

Девушка ничего не ответила, но её щёки залились румянцем, а в глазах мелькнуло нечто похожее на стыд — не за содержание своих слов, а за то, что была поймана с поличным. Она опустила взгляд, изучая мраморный пол, словно там можно было найти подходящий ответ.

— Может быть, вы проводите меня в покои? — решив разрядить ситуацию, спросил я баронессу. — Как просил вас Александр Филиппович.

Баронесса смерила меня взглядом, словно пытаясь определить, нет ли в моих словах скрытой насмешки. Затем, выдохнув, сухо кивнула.

— Да, провожу, — произнесла она. — А ты, — она посмотрела на свою дочь, и в её голосе появились стальные нотки, — пришли экономку Агафью в покои твоего нового, — она хмыкнула, — братца.

Девушка фыркнула и, тряхнув локонами, отправилась вглубь дома, цокая каблучками по мрамору.

Матушка развернулась на каблуках и, не глядя на меня, пошла вперёд по коридору, украшенному портретами предков Пылаевых. С каждого портрета на меня смотрели суровые лица потомственных огневиков, словно осуждая самозванца в их родовом гнезде. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за баронессой, сохраняя подобающую дистанцию.

— Мне теперь называть вас матушкой? — спросил я не без ехидства, решив проверить границы её терпения.

Баронесса резко замедлилась — я едва не налетел на неё. Её спина напряглась, словно натянутая тетива.

— Избавьте меня от этого, ради Бога, — обернувшись, она пронзила меня недобрым взглядом, в котором читался нескрываемый гнев. — Я не потерплю подобных шуток.

— Почему же шутки? — вздёрнул я бровь, — это данность.

— Муж мне уже объяснил, что вы здесь ненадолго, — ответила женщина. — И, кстати, не рекомендую привыкать. Очень скоро, надеюсь, мы от вас избавимся. А до этого не следует испытывать моё терпение.

— Какие конкретно сроки вы вкладываете в понятие «скоро»? — поинтересовался я светским тоном, словно мы обсуждали время послеобеденного чая. — Хотелось бы тщательнее спланировать свой визит.

— Время покажет, — процедила она сквозь зубы и, резко развернувшись, продолжила путь по коридору. Однако, уже в следующее мгновение вновь остановилась, и порывисто развернулась ко мне вновь. — Ответьте только на один вопрос. Вы действительно не его родной сын? Мне очень неприятна эта ситуация. Да и Злобин появился ни с того ни с сего. Слишком это попахивает, знаете ли, интригами моего мужа.

Можно было и дальше поглумиться, но я сочувствовал этой женщине.

— Ну какой я ему сын? — поспешил успокоить я баронессу. — У меня нет дара огня. И глаза совсем другие. Разве вы не видите?

Баронесса встретилась со мной взглядом и даже вздрогнула.

— Да, у вас действительно не глаза Пылаевых. Я бы сказала, они и вовсе, нечеловеческие.

А я решил подыграть.

— Говорят, моя матушка была той ещё кошкой.

У баронессы дернулась щека, но она никак не отреагировала. И снова двинулась вглубь поместья. Однако уже не так спешила.

Спустя минуту, она решила продолжить расспрос:

— Всё равно ваши слова ничего не объясняют. Откуда вы взялись? Зачем вы здесь?

— Я прибыл по… приглашению князя Злобина, — дипломатично ответил я. — Это всё, что я могу сказать. Остальное, знаете ли, не в моей компетенции.

Она остановилась возле одного из окон и солнце очертило её профиль золотистым контуром.

— А у вас что, нет своего языка? Или своего понимания?

— В том-то и дело, что есть. И я не вправе раскрывать чужие тайны, — невозмутимо произнёс я.

Женщина подчеркнуто вздохнула.

— Значит, ясно одно. Вы точно не из этих мест. По вам видно, что вы не такой, как местные, и в столице таких не видала. Я вас насквозь вижу, знаете ли.

— Не замечал за собой ранее прозрачности, — в тон ей произнёс я.

— Не шутите со мной, — строго ответила она, поправляя идеально уложенную прядь волос. — Вы, кем бы вы ни были… Кстати, да, кто вы?

В её голосе звучало недоумение, смешанное с раздражением. Похоже, она привыкла держать всё под контролем, а тут вдруг — неучтённая фигура на семейной доске.

— Я? Барон Пылаев. Или, правильнее сказать, баронет? — произнёс я, наблюдая, как она еле сдерживает эмоции.

Женщина снова вспыхнула.

— Я и так изо всех сил стараюсь, чтобы мой муж не разорил нашу семью. А вы ещё шутите надо мной.

В голосе проскользнула усталость, на мгновение приоткрывшая истинные чувства. Кажется, её больше заботит сохранение семейного благосостояния, чем мнимое оскорбление чести супруга внебрачным ребёнком.

Но тут она развернулась, и в её глазах вспыхнули языки пламени.

— Если ты попытаешься навредить этому роду, я убью тебя. Своими собственными руками. Ты меня понял? — прошептала она.

— Такие слова и при свидетелях? — Ответил в тон ей…

— Поверь, из этого поместья мало что выходит наружу. И если понадобится, и ты никогда больше отсюда не выйдешь. Запомни: только попробуй навредить моему роду, и ты очень сильно пожалеешь об этом.

— Мой батюшка, знаете ли, сам неплохо справляется с этой задачей, — произнёс я, невозмутимо глядя на женщину.

Меня вдруг посетила мысль, что всё это время она неумело пыталась вывести меня из себя, чтобы получить ответы. Ведь она сама, несмотря на демонстрацию эмоций, была относительно спокойна. А вот мой ответ, кажется, задел за живое.

Очевидно было одно, что бы она не предпринимала, она борется за благополучие этого рода, и она действительно готова за это сражаться.

Что ж, возможно, с этой женщиной у нас больше общего, чем кажется на первый взгляд.

— Смотри, как бы Саша тебя не услышал. Он таких слов тебе не спустит. Вылетишь отсюда и лишишься фамилии. Это мы враз устроим.

— Тогда ваш род останется без помощи графа Злобина, — произнёс я. — А я бы этого очень не хотел. Знаете ли, я очень заинтересован в том, чтобы наш род процветал и становился сильнее. А такое решение будет контрпродуктивно. Так что, боюсь, у вас это не получится.

Дальнейший путь прошёл в полном молчании. Женщина довела меня до комнаты на втором этаже и, остановившись перед дверью, произнесла:

— Твои покои. Надеюсь, мы будем видеться как можно реже.

С этими словами она развернулась и чеканя шаг зашагала вглубь дома.

Я же спокойно ответил:

— Не могу сказать того же. Мне было бы интересно узнать вас поближе.

Она на мгновение замерла, словно собираясь обернуться, но затем продолжила свой путь ещё более решительно.

(обратно)

Глава 18 Ужин

Я вошёл в комнату. Довольно просторная, обставлена без изысков, но всё необходимое имеется. По крайней мере, жаловаться мне не на что. Подойдя к окну, я оглядел открывшийся вид.

Небольшое поле, обрамлённое лесом, над которым нависли пушистые облака. Красиво.

В дальнем углу поля виднелись крыши деревенских домов. Судя по всему, крестьянские владения Пылаевых. Интересно, каково положение дел в хозяйстве? Судя по разговорам, род барона переживает не лучшие времена.

Я провёл пальцем по подоконнику — слой пыли. Похоже, комнатой давно не пользовались.

Спустя пару минут в комнату постучались.

— Войдите, — произнёс я, обернувшись.

На пороге появилась женщина. В руках она сжимала узнаваемый рюкзак и сумку — те самые, что выдал мне Злобин перед отбытием. Я так и оставил их в машине. Сегодня действительно выдалось насыщенное утро, немудрено что я позабыл о пожитках.

— У вас с собой не так много вещей, — произнесла женщина, тут же начав проверять помещение на предмет чистоты и порядка.

— Когда прислать к вам портного, чтобы он пошил вам новый гардероб?

— Это подождёт, — ответил я. — Пока будьте добры, покажите мне особняк, основные помещения и так далее.

— Как вам будет угодно, господин, — ответила она. — Но для начала я бы хотела привести в порядок ваши покои. И скажите, как мне к вам обращаться? Ваше благородие?

— Так и обращайтесь. Этого будет достаточно, — ответил я.

Она кивнула и принялась расставлять мои вещи.

— А давно вы служите в этом доме? — поинтересовался я.

— Двадцать три года, ваше благородие, — ответила она, не прерывая работы. — Я пришла сюда ещё при покойном бароне Пылаеве-старшем.

— Значит, вы хорошо знаете семью?

Женщина на мгновение остановилась, затем продолжила работу.

— Лучше, чем хотелось бы, ваше благородие.

«Эта женщина может быть ценным источником информации», — сделал я мысленную пометку.

— Раз вы заняты, не скажете, где здесь можно подышать свежим воздухом? Признаться, после всех событий я несколько подустал.

— Есть замечательная беседка в саду за домом, — ответила женщина.

— А как вас зовут?

— Динара, — ответила она. — Я провожу вас к беседке.

— В этом нет необходимости, — произнёс я. — Просто опишите путь, и я сам найду.

— Выйдете через дверь в конце коридора, спуститесь по малой лестнице и окажетесь прямо в саду. Беседка за розарием, не пропустите, — сказала Динара, склонив голову.

— Спасибо, не нужно. Скоро ведь ужин.

Динара кивнула и вернулась к своим обязанностям.

Стоило мне покинуть особняк через отдельный вход и оказаться в саду, как ароматы роз и сирени тут же окружили меня. Место было красивое, хорошо организованное. Сразу видно, что за ним ухаживают с любовью и особым тщанием.

Лишиться такой красоты было бы преступлением. Я прошёлся по саду, пока не увидел ту самую беседку, о которой говорила Динара. Однако та не пустовала.

Едва я приблизился к беседке, как услышал знакомый голос:

— От вас что, никуда теперь не деться? — спросил Дмитрий, сын Пылаева, завидев меня издалека.

— Я лишь хотел прогуляться по саду, — ответил я. — Уверяю, у меня нет цели преследовать вас.

Дмитрий сидел в беседке, явно не в лучшем расположении духа.

Он посмотрел перед собой, затем снова поднял на меня глаза.

— И для чего всё это? Граф решил таким образом нас унизить? Это плата за очередной карточный долг отца?

— Нет, — покачал я головой. — Он решил вам помочь. Уверен, вы очень скоро сами в этом убедитесь.

— Помочь? — процедил Дмитрий. — Вы покрыли нас позором.

— Не думаю, что причиной вашего позора являюсь именно я, — тактично ответил я.

— Как теперь на нас будет смотреть общество? — воскликнул он.

— Время покажет. Но мне видится, что на наш род теперь будут смотреть как на победителей. Тем более, что за нами теперь стоит граф Злобин.

— Наш? — переспросил Дмитрий. — Как ты смеешь произносить такие слова?

— Как бы вам ни хотелось этого избежать, но это правда, — произнёс я с нажимом. — Теперь это наш с вами род. И я теперь ваш брат.

— Лучше бы вам убраться отсюда по доброй воле, — прошептал Дмитрий.

— Кто знает, может, настанет время, когда вы попросите меня остаться, — усмехнулся я.

— Этого никогда не случится, — отрезал он, поднимаясь и направляясь к выходу из беседки.

— Не торопитесь с выводами, Дмитрий, — ответил я, не повышая голоса. — В жизни часто случается так, что вчерашние враги становятся союзниками. Особенно когда появляется общая цель.

Дмитрий остановился на пороге беседки, явно собираясь резко ответить, но вместо этого только покачал головой и быстрым шагом направился к дому.

Стоит ли говорить, что прогулка не удалась, и подышать свежим воздухом у меня тоже не вышло. Однако, когда я возвращался в свои покои, проходя через холл, я встретил Злобина. Он стоял с нотариусом посреди помещения и о чём-то говорил с Пылаевым.

— А, вот и ты, мой друг! — воскликнул Злобин. — Ну что ж, прими мои поздравления, юный барон!

Затем он посмотрел на Пылаева выразительно.

— Ах да, — произнёс барон, похлопав себя по карманам, затем достал из кармана пиджака небольшой футляр, который я уже видел в руках Злобина.

— Ваше кольцо, — произнёс он, протягивая мне футляр. — Носите с честью во имя рода, — последнее он выделил особенно.

— Благодарю вас, батюшка, — ответил я.

Пылаев слегка поморщился и стал краснеть.

— Чувствую, скучать вам не придётся, — бодро усмехнулся Злобин. — По крайней мере, развлечений здесь полно. — К слову, я слышал, у вас на территории червоточина никак не закроется, — продолжил Злобин, обращаясь к Пылаеву.

— Дела моего рода — это не ваше дело, — произнёс тот упавшим голосом.

— Боюсь, учитывая наши договорённости, теперь моё, — возразил Злобин. — Поверьте, у меня нет цели давить на вас. Однако рекомендую проверить Константина в деле. И отправить его на зачистку червоточины. Заодно поглядите, какого ценного союзника в его лице вы получили.

Злобин усмехнулся.

— Ну а теперь мне пора по моим делам. Константин, надеюсь, мы скоро свидимся. Александр Филиппович, рад был повидаться.

— И я, — произнёс Пылаев, не разделяя бодрости и жизнерадостности графа.

— Тогда до скорого, — сказал Злобин, повернулся к нотариусу, и они вместе покинули поместье.

Пылаев, постояв немного в ступоре, провожая взглядом графа, наконец выдохнул и посмотрел на меня.

— Ну что ж… А теперь объясните-ка мне, что всё это значит. — С нажимом произнёс Пылаев. Лицо его резко изменилось. Теперь он уже не напоминал побитого жизнью и судьбой несчастного картёжника. Его лицо походило на оскал хищника, готовящегося напасть на жертву.

Но ему противостоял не менее опасный хищник.

— Злобин не стал вам раскрывать лишнюю информацию. Лишь то, что необходимо, — произнёс я. — Иначе вы бы меня ни о чём не спрашивали. Но раз так, я точно не имею права раскрывать его тайны. Хотя, скажу вам откровенно, я и сам не так много знаю. Однако, уверяю вас, у господина Злобина нет намерений вам вредить. И его действия никоим образом не подвергнут риску наш род. В этом я могу поклясться. По крайней мере, я бы не позволил ему вредить нашей семье.

— Прекратите называть мою семью «нашей», — произнёс Пылаев, но затем вздохнул. — Ладно. Я несправедлив. Действительно. В общем, пока идите занимайтесь своими делами. Скоро начнётся ужин. А завтра я отправлю вас на зачистку червоточины с Дмитрием. Так что будьте готовы. Бездельников под своей крышей я не потерплю. Если будете отлынивать от своих задач, я… В общем, не отлынивайте.

Он развернулся на пятках и отправился куда-то вглубь дома.

Если они считают, что со мной можно разговаривать в подобном тоне, очень скоро придётся их разочаровать.

В своих новых покоях отдохнуть так и не удалось. Похоже, спальня барона и баронессы Пылаевых находилась прямо надо мной. И, либо здесь была плохая звукоизоляция, либо у баронессы был настолько громкий шёпот, что его можно было услышать в любом конце дома. Закрывать уши я не собирался. Поэтому старался заниматься своими делами, хотя деваться было некуда.

Супруги Пылаевы ссорились. Баронесса так и шипела, наседая на мужа:

— А если он какой-то опасный преступник или заговорщик? Не думал об этом? Кого к нам подселил Злобин?

— Дорогая, думаю, это исключено. Уверен, что у графа есть долгоиграющие планы, но вряд ли бы он стал так легко подставляться.

— А кто знает, что у Злобина на уме? С кем он там якшается?

Баронесса продолжала настаивать:

— Про Злобина давно ходят слухи, что он заговорщик. А что, если он перешёл к активным действиям и строит козни против императора? Не думаешь об этом? Не думаешь, что он втянет тебя в какой-то государственный переворот или заговор против императора. У него ведь теперь есть рычаги давления на тебя.

— Дорогая, мне кажется, ты слишком всё усложняешь.

— Не я поставила нашу семью в такое положение.

— Наши с графом дела не подлежат обсуждению, однако спешу тебя успокоить — всё продлится недолго. Со Злобиным мы это обсуждали. К тому же, чтобы провести переворот, одного бастарда будет маловато.

— А что, если мы не первые? — предположила баронесса.

Она вдруг охнула.

— Вспомни, у Силуановых тоже недавно появился сын. Три месяца назад. Бастард. Точно такая же история. Будто по нотам. И, как известно, Силуанов тоже дружит со Злобиным. И частенько у него одалживает. Не странно ли это?

На какое-то время повисла тишина, а потом баронесса продолжила:

— Уверена, здесь что-то нечисто. И всё это как-то связано. Смотри, дорогой, как бы мы ни оказались втянутыми.

— Ты преувеличиваешь, дорогая, — голос Пылаева звучал устало. — Два случая — это совпадение, не более того.

Скрип половиц выдал перемещение барона по комнате. Судя по звукам, он подошёл к окну.

— И что ты предлагаешь? Выгнать его? Нарушить соглашение со Злобиным и погубить нашу семью окончательно?

— Я предлагаю узнать больше. Присмотреться к этому… Константину. Выяснить, что ему известно. Возможно, устроить проверку.

— Так завтра и будет проверка, — вздохнул Пылаев. — Червоточина в южных угодьях требует внимания. Мне доложили, что она становится всё опаснее. Если парень справится — польза для нас. Если нет… что ж, нам меньше хлопот.

— Александр! — в голосе баронессы прозвучало подлинное возмущение. — Ты же не собираешься…

— Я ничего не собираюсь, — резко оборвал её Пылаев. — Я просто позволю событиям идти своим чередом. Червоточина опасна для неподготовленного человека, а я не знаю, насколько он подготовлен. Если Злобин столько в него вложил, как он намекает, то парень должен справиться, а если нет…

Наступила тишина, нарушаемая лишь тихими шагами.

— Знаешь, — наконец произнесла баронесса гораздо спокойнее, — может, это и к лучшему. Если он действительно… не на долго, то дополнительная защита усадьбе не помешает. Особенно сейчас, когда твои «друзья» по карточному клубу становятся всё активнее.

— Вот и я о том же, — в голосе Пылаева послышалось облегчение. — А теперь, дорогая, давай спустимся к ужину. Негоже заставлять всех ждать

— Как ты можешь думать о еде, когда наш род катится под откос? — вспыхнула баронесса.

— Наш род нужен Злобину. Во всяком случае — мы не враги. Не забывай, что граф ни в коем случае не поставит эти земли под угрозу. Всё-таки он самолично эти земли очистил когда-то и построил здесь город. И он больше остальных заинтересован в том, чтобы эти места процветали.

Я хотел бы отправиться и дальше гулять по окрестностям, дабы не слушать перепалки супругов Пылаевых. Однако в дверь постучались.

— Войдите, — бросил я.

Это была приставленная ко мне ранее служанка Динара.

— Ваше благородие, к ужину надо спускаться.

— К ужину, так к ужину, — произнес я и направился за ней следом.

Столовая встретила меня пустотой. По крайней мере, никого кроме нас в ней не оказалось.

— А что, ужин для меня одного? Остальные не присоединятся? — спросил я, глядя на служанку.

— Они, видимо, еще не собрались, — ответила Динара.

Она позвонила в колокольчик, и тут же появился слуга.

— Подай для господина Пылаева ужин, — распорядилась служанка.

Усевшись за стол, я вздернул бровь, посмотрел на нее.

— Ты знаешь мою новую фамилию? — улыбнулся я.

— Так об этом теперь все уже знают. Барон с баронессой так бурно обсуждают, ваше принятие в семью, что об этом скоро вся округа будет судачить, — вздохнула служанка. — Слуги только и обсуждают, что у баронессы объявился еще один наследник, — ответила она, слегка смутившись.

— Не следует позволять слухам распространяться, — строго посмотрел я на женщину, да так что она побледнела. — Слуги распространяющие слухи о господах достойны наказания.

Женщина побледнела, но стоически перенесла мой взгляд.

— Я и сама им так говорю, — вмиг пересохшими губами произнесла она.

— Мне бы потолковать с глазу на глаз с этими сплетниками, — хмуро произнёс я.

Тем временем я оглядел убранство столовой. Конечно, не столь помпезно, как в доме графа Злобина, но тоже впечатляет. По крайней мере, очевидно, что баронесса не лишена чувства прекрасного.

Обратил внимание и на герб, обозначенный на приборах. Саламандра с тремя лепестками пламени. И тут я кое-что вспомнил. У меня ведь в кармане лежит перстень Пылаевых. Достал его, надел на палец и принялся изучать. Действительно, саламандра. Выгравированная на треугольнике. Треугольник окантован белой каймой. Видимо, это означает, что я не имею права на наследство.

В дверях столовой появилась Алиса Пылаева. Оглядев стол, она остановила взгляд на мне. Затем фыркнула, развернулась на 180 градусов и, цокая каблучками, вышла. Что ж, ничего не имею против.

Ужин, к слову, оказался на славу. Кормили у Пылаевых замечательно. Большое уважение поварам. Дмитрий так и не явился, видимо, демонстрируя протест родителям. Но и родители на ужин не пришли, судя по всему, продолжая выяснять отношения.

После того, как поужинал, прогуливаясь по особняку, нашел библиотеку. Там отыскал краеведческие книги по региону, где я оказался.

Я изучал их до позднего вечера. Когда уже пора было укладываться, в дверь снова постучались.

«Динара? Какая все-таки исполнительная женщина, так печется, чтобы у меня все было хорошо», — подумал я.

— Войдите!

В комнату вошла девушка. Это была явно служанка, по крайней мере, судя по одежде, но её грация выдавала в ней кого-то иного. Она двигалась слишком плавно для простой прислуги, словно всю жизнь обучалась танцам или, что вероятнее, навыкам незаметного проникновения. Её руки, несмотря на виднеющиеся от работы мозоли, двигались с изяществом, не свойственным тем, кто проводит дни в труде. А взгляд — слишком прямой и оценивающий для той, кто должен смотреть в пол перед господами.

— Здравствуйте, господин Пылаев, — произнесла она. Голос звучал мелодично, с едва заметной хрипотцой, придававшей ему особое очарование. — Меня зовут Луиза. Я пришла вас подготовить ко сну.

— Подготовить ко сну? — изогнул я бровь, внимательно изучая её лицо. Под тонким слоем скромности проступали черты расчётливости. Даже улыбка казалась чуть более отточенной, чем следовало бы.

— Да. Помочь вам переодеться, приготовить постель. — Она сделала ещё шаг в комнату, и теперь лунный свет из окна выхватил её силуэт, подчеркнув тонкую талию и изгибы фигуры, которые плохо скрывало простое платье служанки. — Хозяева настаивают, чтобы о гостях заботились должным образом.

Чуя неладное, я проверил девушку своим зрением. Она была не одарённой, но в кармане её передника обнаружилось энергетическое излучение. Там явно находилась какая-то магическая вещь. Артефакт или оружие полыхнуло синим.

Оценил артефакт истинным взглядом. Судя по узору рун, вещь не очень приятная. В нём хранилось очень неприятное проклятие, которое должно проникнуть в меня и начать разрушать тело изнутри, как энергетическое, так и физическое. Этакая энергетическая хворь. Однако, как и большинство артефактов, которые я встречал до этого, сделана была эта штуковина не столь качественно.

— Я и сам могу переодеться, — ответил я ей.

— О, господин барон, но у нас так принято. К тому же это доставит мне истинное удовольствие, — произнесла девушка обворожительно.

Её пальчики скользнули по блузке, и на ней, будто сама собой, расстегнулась верхняя пуговка. А формы у девушки, надо сказать, были что надо.

— Какая истинная причина вашего визита? — спросил я, подняв бровь.

— Я здесь исключительно ради того, чтобы упростить вашу жизнь, — улыбнулась она.

Девушка шагнула ко мне.

— Позвольте, я всё же помогу вам раздеться.

Что ж, поиграем в эту игру. Мне даже самому интересно, неужели здесь всё так просто, и она пытается меня убить? Или здесь замешано что-то иное? По крайней мере, я заранее почувствую любое магическое воздействие.

Девушка помогла мне снять пиджак. Затем её тонкие пальчики пробежались по моей груди, расстёгивая пуговицы на сорочке.

— О, господин барон, вы такой сильный. Какие у вас крепкие мышцы, — произнесла она томным голоском.

На этом моменте, наверное, я должен был сально ухмыльнуться и притянуть девушку к себе. Но я, конечно же, так делать не стал, продолжая наблюдать за ней.

— Барон, неужели я вам не нравлюсь? — протянула она тонким голоском.

— Безусловно, нравитесь. Вы очень красивая девушка.

— Тогда, может, вы и мне поможете раздеться? — произнесла она призывно, подняв бровь.

— Вам тоже нужно переодеться перед отходом ко сну? — не скрывая иронии спросил я.

— Безусловно. Я была бы рада сделать это вместе с вами.

— В таком случае, отчего бы не помочь?

В итоге, улыбнувшись, я не дал девушке опомниться, и быстро стянул с неё передник, в котором находился тот самый артефакт, затем подержав какое-то время в руке, потушил несколько линий, и вот артефакт уже не работает. После чего отшвырнул его подальше, в дальний угол комнаты…

Стоит ли говорить, что подготовка ко сну прошла великолепно. Давно я так не отдыхал. Сон был сладкий и крепкий. Немного раздражала лишь служанка, которая ночью принялась копошиться разыскивая свой передник и ворчать, что артефакт, выданный ей госпожой, отчего-то не работает. Но это уже ее проблемы. Уж я точно ни о чем не сожалел.

(обратно)

Глава 19 Картина

Несмотря на приятную ночь, утро выдалось не столь добрым. За окном стояла пасмурная погода. Солнце только-только начало всходить. Девушки рядом не было — её и след простыл. Зато надо мной возникла Динара.

— Господин барон, господин, ваше благородие, вставать надобно.

Я сладко потянулся.

— Завтрак уже, что ли? — спросил я.

— Там Дмитрий Александрович собранный уже вас ждет. Червоточину, говорит, надо зачищать.

— Уже ждет? — удивился я.

— Ждёт, — подтвердила женщина. — Вот-вот ругаться начнёт.

— Ну конечно, — пробормотал я, вставая с кровати. — Вот же ранняя птица. И чего не спится человеку в такую рань? — Я глянул в окно, где только-только на горизонте багровел рассвет и мысленно добавил: «Сам виноват — не надо было служанку на ночь оставлять.»

— Дмитрий Александрович спит плохо. Оттого и просыпается раньше всех. Вот за вами послал.

— Понятно. Меня ждать не придется. Я сейчас, — кивнул я женщине, добавив, чтоб она собрала еды в дорогу, раз Дмитрию Александровичу так не терпится.

Затем быстро поднялся, зашел в ванну, умылся, привел себя в порядок. После, достал из рюкзака комбинезон для зачистки червоточин и, вооружившись мечом и револьвером, направился в холл. На все про все у меня ушло едва ли пять минут.

Дмитрий старательно изображал, что ждет меня уже не один день, но ему это удавалось не столь хорошо. А судя по его помятому виду, он сам был сонным.

Одна из служанок как раз принесла ему кофе, чтобы он хоть как-то взбодрился.

Хм-м… Хотел указать мне на мою несобранность, а сам…

— Паладины уже ждут, — произнес он хмуро, отвернувшись от меня.

Если это все коварство, на которое он способен, значит, вчерашний артефакт прислал не он. Любопытно. Может, это его сестричка? Или моя новая матушка? Во всяком случае, это точно не барон Пылаев. Тот бы не стал так подставляться. Да и стоит ли над этим голову ломать? Все равно они как дети со своими интригами.

— Тогда не будем здесь ждать. Идемте к ним, — произнес я, не дав Дмитрию Александровичу и глотка кофе сделать.

Динара не подвела, и стоило мне подойти к дверям, как она преподнесла мне узелок, где были подготовлены бутерброды, вареные яйца, а также небольшой термос.

— Здесь кофе, — произнесла она.

Я, кивнув, закинул поклажу в рюкзак и мы вышли на улицу.

Паладины и правда ждали — восемь человек. На их форме не было вовсе никаких отличительных знаков. Видимо, Пылаев не был столь щепетилен в вопросах поддержания собственного статуса и не собирался тратить лишние средства на то, чтобы отделять этих паладинов от каких-нибудь других.

Автобус, у которого выстроились борцы с монстрами, тоже не отличался новизной — весь потрёпан и местами на кузове даже была видна ржавчина. Да, не всё так ладно в хозяйстве Пылаевых, как хотелось бы надеяться.

Однако паладины были собраны, смотрели хмурыми, решительными взглядами и готовы были действовать.

— Доброе утро, бойцы! — поприветствовал их я.

— Здравствуйте! — отозвались они.

— А вы вместе с Дмитрием Александровичем — приятель его? — обратился ко мне один из паладинов, самый крепкий на вид. Тот, что был постарше.

— Меня зовут Константин Александрович Пылаев, — представился я.

— Ваше благородие, — обозначил приветствие уважительным кивком он, — Меня зовут Зиновий. Я старший, командир этого отряда. Позвольте узнать — вы тоже огневик?

— Нет, — качнул я головой, не вдаваясь в дальнейшие подробности.

— Ну, значит нет, — кивнул чему-то своему Зиновий. — Вы, наверное, дальний родственник нашего барона, решили помочь ему с этой червоточиной? — И добавил чуть тише, — будь она неладна.

— Так, с этого момента поподробнее, — заинтересовался я. — Что не так с червоточиной?

— А, так вы не в курсе? — удивился паладин.

— Я ему сам все объясню, — перебил его Дмитрий с той самой чашкой кофе в руках.

— Тогда загружаемся, — предложил я, указывая на микроавтобус.

Паладин, явно ждавший этой команды от Дмитрия, вопросительно взглянул на него.

— Да-да, загружайтесь, — кивнул молодой Пылаев. — Отправляемся.

Дмитрий попереминался с ноги на ногу, будто решая что-то, но потом махнул рукой, и сел напротив меня.

Стоило загрузиться в микроавтобус, как Дмитрий, пока автобус не тронулся, в пару больших глотков выпил свой кофе. После, с интересом поглядел на меня, но никак не прокомментировав, принялся рассказывать.

— Недалеко от границы с соседним баронством, у нас открылась червоточина. — Начал он. — Уже полгода висит, закрыть её не можем. Не можем найти сердце.

Я приподнял бровь. Дмитрий, не обратив на это внимания, продолжил.

— Там довольно интересная червоточина. Кусок земли с развалинами старого замка. Даже небольшую сокровищу там удалось обнаружить. Отец очень радовался. Да на радостях всё и…

Дмитрий почистил горло.

— В общем, не осталось тех сокровищ, — с досадой пробормотал он.

— Что за червоточина? Опиши поподробнее, — попросил я, пропустив его реплику.

— Развалины замка. Вернее, пузырь червоточины режет замок пополам. Заходишь в него и есть только половина тронного зала, а все остальное за пеленой червоточины. Понятное дело, туда мы не совались, да и не может там быть ничего. Вот и самого сердца тоже нет. Мы уже полгода тварей зачищаем, а закрыть ее никак не можем. Одно хорошо: там возле замка аномально быстро растут деревья и трава. Отец уже несколько урожаев целебных трав продал. Смогли поправить финансовое положение благодаря этому. Но в любом случае опасность червоточины не уходит. Уровень ее растет. Она уже скоро перевалит с синего на оранжевый, а это, как ты знаешь, не очень хорошо.

Он вдруг поглядел на меня:

— Ты-то разбираешься в классификации червоточин?

— Разбираюсь, — кивнул я. — Разберемся.

Ехали мы явно незнакомой дорогой. По крайней мере со Злобиным этими путями не ездили. Я смотрел в окно и Дмитрий, проследив за моим взглядом, стал комментировать:

— Мы едем по самой границе наших земель. Там, — он указал за спину, слегка левее, — границы графа Земского, а там — земли барона Лисина, того самого с которым у нас граничит участок, где червоточина открылась.

Отметил в памяти, что слышал эту фамилию, но тут же отвлёкся.

Микроавтобус резко затормозил.

— Что случилось? — тут же окликнул Дмитрий.

— Там, кажется, ваши товарищи… — произнес паладин, что сидел за рулем.

Дмитрий чертыхнулся.

— Вот же… Я ведь специально рано утром хотел выехать, — он зло посмотрел на меня. — Слишком долго ты собирался.

Он зыркал на меня, а я спокойно жевал бутерброды, которые подготовила Динара. Затем, пользуясь тем, что мы остановились, налил себе кофе. На нападку Дмитрия даже внимания не обратил.

Дмитрий кивнул одному из паладинов.

— Открой дверь, — произнёс он, затем бросил уже мне. —А ты здесь сиди.

Паладин подчинился и молча распахнул дверь перед юным бароном. Они, как я уже знаю, не будут вмешиваться, даже если барона начнут убивать. Их дело истреблять тварей.

Однако Дмитрия я не послушал и выбрался следом за ним.

— Ты куда собрался? — зло спросил он.

— Да, свежим воздухом подышу, — отмахнулся я, прислонившись к борту микроавтобуса.

Дмитрий, не став дальше спорить, направился вперед. А там дорогу перекрыли два микроавтобуса, будто какие-то разбойники. И впереди стояли двое молодых парней возраста Дмитрия.

— Пылаев! А мы тебя здесь уже заждались, — сказал один из них. — Так вот и знал, что ты этой дорогой поедешь.

— Тебе чего надо, Лисин? — спросил Пылаев.

— Да вот, в непонятках мы. У вас червоточина уже полгода висит, а вы никак закрыть не можете, — ответил ему высокий худощавый блондин, с тонкими будто подведёнными бровями. — Думали, может, помощь нужна? — он переглянулся со вторым парнем и они дружно заржали.

— А то вдруг твой батюшка все мечи проиграл, — пробасил второй — крупный и черноволосый.

— А ну, замолчи! — рявкнул Дмитрий.

— А то что? На дуэль меня вызовешь? — тут же спросил Лисин.

— А может и вызову!

— Так тебе сражаться будет нечем, дружище, — снова ответил черноволосый и заржал как конь.

Нет, на это смотреть было невозможно. Да и так называемого братца в обиду давать было нельзя.

— А вы здесь чего забыли, уважаемые? — спросил я, выступая вперед.

Взгляды тут же сместились в мою сторону.

— А ты еще кто? — тут же спохватились оба аристократа.

— Константин Пылаев, родственник, приехал, чтобы разобраться с проблемой червоточины. А вас, как я понимаю, быть здесь не должно — это земли барона Пылаева.

— И что с того? — пробасил черноволосый.

— У вас есть разрешение на нахождение здесь? Или вы вторглись сюда по собственной воле? Напомните-ка, Дмитрий, ты или твой батюшка давали разрешение этим молодым людям находиться на вашей земле?

Дмитрий, заметно приободрившись, сложил руки на груди и покачал головой.

Молодые аристократы переглянулись.

— Нахождение на земле? Это что еще за новости?

— Это, между прочим, закон империи, — рявкнул я так, что парни отшатнулись. — А кто не чтит законы империи, рискует лишиться головы. Не припомню я чтоб где-то было сказано, что подозрительные личности могут приходить на чужие земли, считай, на порог дома, и оскорблять его хозяина. За такое полагается наказание даже без всяких дуэлей. Дмитрий, так было у них разрешение или нет? — я демонстративно положил руку на палаш, демонстрируя родовое кольцо Пылаевых.

Даже не знаю, кто в этой ситуации опешил больше. Двое аристократов, которых я обвинял, в несуществующих законах, или Дмитрий. Барон не знал, как реагировать — или благодарить меня за то, что я вмешался и поставил этих выскочек на место, или злиться. Да и опять же, он уж точно ни о каких пропусках не слышал. Однако быстро сориентировался.

— Нет, никаких пропусков мы им не выдавали.

— Вот как! — воскликнул я, поворачиваясь к парочке. — А это что у вас там? Личная гвардия, что ли, с вами приехала? Это что, полномасштабное вторжение? Вы объявили роду Пылаевых войну? Я правильно вас понимаю? — спросил я, шагнув вперед. — Дмитрий, какое у тебя самое сильное заклинание?

— Э, Пылаев, не зарывайся, — тут же заговорил черноволосый. На его камзоле поблёскивала серебряная брошь в виде кабаньей головы. — О чем ты говоришь? Мы вообще-то с детства сюда приезжаем. Мы с Дмитрием друзья.

— Это твои друзья? — я снова посмотрел на Дмитрия, зптем, не дожидаясь ответа, повернулся к аристократам. — Друзья не позволяют так себе разговаривать и уж тем более насмехаться над отцом друга. Нет, ребята, вы не друзья. В этот раз я вас отпускаю. В первый и последний раз. И чтобы духу вашего больше на этих землях не было. В противном случае буду считать вас вторженцами. И этого будет достаточно для начала боевых действий.

— Что-то твой родственник слишком разговорчивый, Пылаев, — вдруг заявил черноволосый. Он был достаточно коренастый, с жёсткими чертами лица и глубоко посаженными глазами. Его рука непроизвольно потянулась к поясу, где угадывались очертания короткого клинка. — Закон относительно пропусков я проверю, но в остальном, ты сам-то не боишься таких громких слов? — он хмыкнул, — Война с нашим родом? Что у твоего отца есть? Былые заслуги перед императором? Долги? — насмешливо растянул он губы, поправляя кружевной манжет.

— У него есть покровительство графа Злобина. И союзники. А еще у него есть я со своими возможностями. Отныне здесь всё будет по-другому, — с одной стороны, я блефовал. С другой стороны — Злобин действительно теперь держит под покровительством барона Пылаева. Да и позволять подобного отношения нельзя.

— Под покровительством Злобина, говоришь? — произнес тот, что с с кабаньей брошью. — Я — барон Викентьев, а это — граф Лисин, — произнёс он с ледяным высокомерием. — А ты знаешь, что Злобин здесь далеко не самая большая величина?

— А мне на это плевать, — рявкнул я. — Считаю до трех. Рекомендую вам убираться с этой земли. И так — раз…

Аристократы переглянулись. Глаза их выдавали испуг. Все-таки смог я их зацепить.

— Да и к черту вас!

Они развернулись и направились в свои микроавтобусы, каждый в свой, судя по гербах на бортах — на одном лисица, на другом кабан. Микроавтобусы развернулись и поехали прочь.

— Паладины же не вступают в перепалки между дворянами, — задумчиво заметил я. — Зачем они перегородили дорогу? Получается и их за это дело можно привлечь к ответственности. Они, выходит, тоже принимали участие в этом нападении?

— А ты зачем вообще вмешался? — вместо ответа на мой вопрос спросил Дмитрий. — Не мог просто стоять и дышать своим воздухом?

— И слушать, как они тебя унижают? — с усмешкой спросил я. — Нет, ни в коем случае. Такого в нашем роду больше не будет. И даже если ты с этим не согласен, это твои проблемы. А я не позволю, чтобы какая-то шпана на тебе отрабатывала чувство юмора. Как не крути, ты теперь мой брат.

Дмитрий, опустив глаза, вздохнул.

— Это был Граф Лисин и барон Викентьев. Они далеко не самые простые люди. И как бы твои громкие слова не спровоцировали их на ответные действия, — немного промолчав, он добавил: — Я не дурак и понимаю, что наш род не готов к войне.

— Впредь лучше не вмешивайся. И если мне предстоит быть униженным, пускай так и будет. Но я не буду подводить свой род под еще большую угрозу, чем та, что нависла сейчас.

А парень-то мне показался поначалу гордецом и бойцом, а тут я слышу от него упаднические речи, и это лишь удручает.

— Ладно, едем к червоточине, — произнёс я, снова забравшись в автобус.

Дмитрий, немного постояв, забрался за мной следом. Дальше ехали в молчании. Я жевал бутерброды и попивал кофе.

— Может, бутерброд съешь? Позавтракать-то успел? — спросил я, протягивая ему сверток.

Он даже не посмотрел в мою сторону. Ну, его дело. Хочет быть голодным — пускай.

Однако на его скулах играли желваки, а в глазах горел огонь ярости. Он был зол, и это самое лучшее, что мог сейчас испытывать — правильное чувство.

Червоточина встретила нас рваным неровным сиянием. С ней явно было что-то не так. Края то и дело колебалась, её регулярно потряхивало, а сам проход в Червоточину был нестабильным.

— Любопытно. Раньше она такой спокойной была, а сегодня совсем разволновалась, — прокомментировал один из паладинов.

Даже если не имеющий дара видящего это понял, то червоточина действительно не здорова.

— Наверное, скоро станет оранжевой, — заявил второй. — Недобрый это знак. Давно у нас не было оранжевых червоточин.

— Что вы несёте-то? — произнёс командир. — У нас и красные бывали. Другой вопрос, почему она столько времени провисела и до сих пор синяя.

А здесь был простой ответ. Просто её не питали твари.

На самом-то деле твари не только потребляют энергию, но и отдают её, позволяя червоточине быстрее расти. Они как корни червоточины, которые питают её и позволяют впитывать больше энергии. А если тварей нет, если их постоянно зачищать, то у червоточины не будет роста. Так что, в принципе, Пылаев делал всё верно.

Привычное уже ощущение нырка в кисель и вот мы оказались на противоположной стороне. Здесь была довольно идиллическая картина. Светло-зелёная трава колыхалась под лёгким ветерком, гуляющим по червоточине.

Среди травы повсюду виднелись белые обломки крепостных стен. А чуть поодаль виднелся и сам замок. С острыми башнями квадратной формы.

Граница Червоточины разрезала пополам главную башню, находящуюся в центре крепости. Я поднял голову, вглядываясь в тёмную пелену, заменяющую червоточине небо. На всей поверхности ни одной выпуклости, будто действительно сердца нет. Но это нелогично, такого быть не должно.

Однако, предположения кое-какие у меня были: скорее всего, оно где-то сбоку. Главное, чтобы не снизу. Память подводит, но я точно уже имел дело с такими червоточинами и даже закрывал их. Но подробностей, конечно же, не помню, как и того, каким образом добираться до сердца, спрятанного в недрах земли.

— Что ж, идём, — произнёс я, глядя на Дмитрия и паладинов. — Твари, как я понимаю, в замке? — спросил я, вышагивая вперёд.

— Да, всегда в замке появляются, — ответил один из паладинов.

Дмитрий же помалкивал и в мою сторону даже не смотрел. Его пальцы с такой силой сжимали рукоять клинка, что костяшки побелели. Но ничего, опыта ещё наберётся, а на обиженных воду возят.

Стоило нам углубиться, как я увидел тварей истиным зрением. Это были твари синего уровня. Десяток. А вон и Альфа, но чуть в стороне.

— А когда последний раз червоточину зачищали? — спросил я.

— Четыре дня назад, — ответил паладин.

— За четыре дня появились десять синих тварей и Альфа?

Паладины не сразу поняли, откуда я об этом узнал. Я ведь смотрел истинным зрением сквозь стены. И видел ауры.

— Так вы видящий? — спросил вдруг один из них.

— Так и есть, — признался я.

— Прекрасно. Мы уже второй месяц ждём видящего из нашего ордена, а вот как получилось. Видимо, молитвы были услышаны.

Эх, знали бы они, благодаря чему я прибыл сюда. Ну да ладно.

— С такой оравой справитесь? — спросил я паладинов.

— Справимся, — покивали они. — Мы и с оранжевой тварью справимся. Вы бы подождали в стороне? Негоже вам жизнью рисковать.

— Это еще что значит? — спросил я, вздёрнув бровь. — Я, в первую очередь, аристократ.

Паладины переглянулись, затем искоса глянули на Дмитрия.

— Не всем же рисковать жизнями. Для этого мы есть. Мы для того вам и служим, чтобы тварей убивать.

Да уж, порядки семьи Пылаевых однозначно требуют вмешательства.

— Идём вместе, это не обсуждается. Как я вижу, оранжевая тварь там слабая, только-только изменилась. Но тем не менее она оранжевая и может представлять опасность.

— Вообще удивительно, — произнёс другой паладин. — Сколько мы здесь территорию ни зачищали, никогда не было оранжевых тварей. А тут вдруг появилась. Странно это.

Я пригляделся. Оранжевая тварь-то не вместе с синими, а где-то снизу.

— А вы искали в замке потайные ходы или подвальные помещения? — спросил я, внимательно вглядываясь в обломки древней крепости, пытаясь разглядеть скрытые от обычного взора тайники и лазейки.

— Конечно искали. Да только не нашли особо ничего.

Стоило только дойти до тронного зала, как синие твари, оказавшиеся ящеролюдами, нестройной толпой бросились на нас. Однако, они оказались не столь сильными, как я ожидал. Даже слабее альфы из самой первой червоточины, которая напала на Михаила. Очень любопытно. Сразу видно, что они недавно появились. Казалось, они даже проснуться еще не успели, а мы их взяли готовенькими.

Паладины так браво устремились в бой, что я даже не стал мешаться, лишь достал револьвер и тремя точными выстрелами пробил трем тварям головы. На что бравые воины, не стесняясь, посетовали.

— Ваше благородие, так это ж наша работа.

— Это работа аристократа, — отрезал я.

Тут же почувствовал спиной недобрый взгляд. Дмитрию явно не нравится что я говорю, но это его проблемы.

Стоит отдать должное паладинам — в противовес паладинам Злобина эти были более собраны. А еще они явно не отправляют долю из своих трофеев, выданную Пылаевым, своему ордену, а тратят на себя. Потому что понимают — здесь от их силы многое зависит, в том числе и жизнь.

Когда с синими тварями было покончено Дмитрий приблизился.

— Трофеи, как обычно… — произнес барон, который даже меча не доставал. На меня он не смотрел, но в его глазах плясал гневный огонь.

Я же, обойдя распластанные трупы тварей по кругу, огляделся. Тронный зал впечатлял. Высокий сводчатый потолок, гобелены, посеревшие от пыли на стенах. Обрушенный в центре пол, и где-то там светилась оранжевая аура.

— Вы же сказали, что нет подвала, — удивился я.

— Так это не подвал, — развёл руками ближайший паладин. — Там как раз первый этаж. А мы на втором.

— Центральный вход в крепость, судя по всему, с другой стороны, а мы, выходит, заходим с черного хода, — добавил другой паладин.

— Это у них черный ход такой? — удивился я.

Прошелся по гулкому полу. Огляделся. Подошел к самой пелене червоточины.

— Господин, вы близко не приближайтесь, а то ведь изнанка вас утянуть может.

— Спасибо, разберусь — ответил я. — Занимайтесь трофеями.

Мой взгляд зацепился за пару полотен. На первом был изображён какой-то воин в латных доспехах, будто рыцарь средневековья. Лицо, правда, нечеловеческое — вытянутое, с острыми чертами, словно художник намеренно искажал пропорции, чтобы передать нечто большее, чем просто портрет. В глазах воина застыла решимость, смешанная с чем-то, похожим на отчаяние. Будто он знал, что битва, в которую он идёт, заранее проиграна.

На втором портрете была дама с детьми. У этих лиц вовсе не было, а только белые пятна. При том, что их не вырезали, их просто не нарисовали. Казалось, сама реальность отказывается фиксировать их черты, словно защищая от чего-то ужасного. Интересные обычаи у местных жителей были.

А вот третья картина меня заставила остановиться. Я подошел слишком близко к полупрозрачной мембране — границе червоточины с изнанкой. От нее повеяло холодом. А картина же, на которую я смотрел, и вовсе была обрублена краем червоточины и отсутствовала. Однако и той части, что осталась, хватило, чтобы я застыл на месте.

Там было изображено нечто черное. Не просто черное — абсолютно поглощающее свет, словно разрыв в самой ткани реальности. Этот черный круг, обрамленный яркой разноцветной аурой, пульсировал даже через толщу времени и краски. Алые всполохи мешались с изумрудными переливами, золотистые искры танцевали вокруг лазурных волн. Краски сталкивались друг с другом, создавая гипнотический вихрь. Потрескавшаяся поверхность полотна, потемневшая от времени, казалось, вибрировала в такт какому-то древнему, неслышимому ритму. Каждая трещинка на краске словно прорастала в мою душу, соединяя меня с чем-то невообразимо могущественным.

И тогда я увидел его — воина-мага, стоящего на краю бездны. Его силуэт, окруженный золотистым сиянием такой интенсивности, что глазам становилось больно, тянулся к черному кругу. Золотая аура — почти наивысшая в спектре магической силы — струилась вокруг его фигуры подобно королевской мантии. Он протягивал руки к черному сердцу изнанки, словно жаждал прикоснуться к нему, впитать его силу, стать с ним единым целым.

Лицо мага показалось странно знакомым. Я вглядывался в его черты, размытые временем и многослойностью краски, и внезапно, как вспышка молнии в сознании — это же я! Волна узнавания прокатилась по телу, вызывая дрожь. Память внезапно вспыхнула этим осколком прозрения.

А в голове возникло понимание: Вот оно. Сердце изнанки. То, что я искал столько лет, изобразил неведомый художник из чуждого мира.

Я сделал шаг навстречу картине, будто надеясь, что это не изображение, а настоящее сердце, и стоит мне его коснуться, как энергия из него потечет ко мне.

— Как видите, нет здесь сердца. Мы все здесь излазили.

От голоса паладина я вздрогнул.

— Не переживайте, найдём, — ответил я, а в следующий миг вдруг почувствовал толчок.

— Господин, вы что делаете⁈ — раздалось из-за спины. Я понял, что падаю вперед головой, прямо в изнанку, и на этот раз не было рядом Злобина, который бы меня придержал.

Время словно растянулось. Я врезался головой в серебрящуюся поверхность пелены, вокруг которой искажался воздух.

Последнее, что услышал, как за спиной паладины кричат что-то неразборчивое. Будто их крики могли остановить моё падение — изнанка тянула меня к себе, как голодное чудовище.

В следующий миг, я провалился в бездну.

p.s.

Авторы очень благодарны тебе, читатель, да да, тебе, за то что ты читаешь наше творчество, а так же поддерживаешь нас лайками и комментариями.

Дальнейшее продолжение книги будет платным, по стоимости равной пачке сигарет. Сами мы не курим и считаем, что книга весьма неплохая альтернатива.

Мы всем сердцем надеемся, что продолжая писать книги, делаем наших читателей чуточку здоровее и счастливее!

(обратно)

Глава 20 Альфа

Изнанка встретила меня обилием разноцветных энергетических нитей, пронизывающих бесконечно серое пространство. Страха не было, напротив — была твердая уверенность, что Изнанка не опасна. Уверен, что Злобин и все другие паладины глубоко заблуждаются. Изнанка не представляет угрозы…

Во всяком случае для меня.

То, что происходило дальше, меня, признаться, поразило до глубины души. Я вдруг будто стал растворяться в бесконечной и бескрайней серости. Мое тело становилось прозрачным, размытым, сливаясь с окружающим пространством и становясь частью изнанки. Странное ощущение — я сам становился изнанкой, частью этого мистического места, которое другие так отчаянно боялись.

Я бы так и растворился в пространстве, но нечто внутри меня взбунтовалось, не позволяя Изнанке забрать меня себе.

Что-то внутри подсказало, что так умеют немногие.

Насладившись завораживающими видами энергетических переплетений, я обернулся и замер от открывшегося зрелища. Передо мной предстал пузырь червоточины с полуразрушенным замком. Изумрудно-зеленая трава колыхалась под ветерком, паладины суетливо бегали туда-сюда, словно муравьи по потревоженному муравейнику. Дмитрий стараясь выглядеть невозмутимо, втолковывал что-то явно растерянному командиру паладинов.

Я стал внимательно изучать замок истинным зрением. Как я и предполагал ранее, там был еще один уровень — скрытый от обычных глаз. И сердце червоточины находилось именно там — в большой круглой комнате, расположенной в самом низу сооружения. Там же обитала и альфа — оранжевая, довольно сильная и, судя по ее ауре, она там была с самого начала появления червоточины.

Вот только, к моему удивлению, тварь не представляла абсолютно никакой опасности. Приглядевшись внимательнее, я понял причину: видимо, когда-то это была самая слабая тварь этой червоточины, которую волей случая придавило здоровенным камнем. По счастливой случайности она выжила, но осталась навеки пленницей своей каменной темницы.

Но шли дни, недели и месяцы, а тварь, вопреки всему, оставалась в живых и медленно, но верно напитывалась силой червоточины. Вот только придавленная камнем, она не имела ни малейшей возможности сражаться или охотиться. И так она стала Альфой в теле калеки, фактически не имея никакой возможности проявить свое превосходство.

Пульсирующее сердце червоточины, что висело прямо над альфой, согревая своим мягким свечением, стало единственной отрадой этого древнего существа. Я наблюдал за этим странным симбиозом, завороженный открывшейся мне тайной.

Как же интересно устроена эта реальность, думал я, наблюдая за замкнутым в вечности существом.

Я еще раз оглядел изнанку. Да, теперь понятно, почему отсюда никто не возвращается. Она попросту никого отсюда не выпускает. Просто растворяя в себе, превращая бесплотную сущность, которая однажды станет очередным монстром.

Но не я.

У меня есть от этого защита…

Я еще раз посмотрел туда, где в обрубленном зале замка суетились паладины. Они то и дело подбегали к краю червоточины, будто стремясь разглядеть меня. Но куда там? Между нашими мирами пролегла непроницаемая пелена, сквозь которую видеть могу только я. Мысли мои текли очень медленно и плавно, словно тягучий мед.

Я посмотрел на Дмитрия. Он по-прежнему спорил о чем-то с командиром паладинов, размахивая руками и тыча пальцем в сторону червоточины. А ведь это он меня толкнул. Но вот удивительно. У меня к нему не было ни злости, ни желания отомстить. Интересно — это так на меня действует изнанка, смягчая все человеческие эмоции, или я в тайне ему благодарен, что он меня толкнул? А может дело и в чем-то другом. Словно мой разум понимает что-то такое, что еще не успело сформироваться в связную мысль. Но с этим я разберусь потом.

Об основной цели я не забывал. В первую очередь нужно решить проблему с незакрывшейся червоточиной. Я вновь устремил взгляд на пульсирующее сердце возле оранжевой твари, которая валялась придавленная посреди круглого зала. Сердце билось неровно, испуская волны странной энергии, которая заставляла воздух вокруг дрожать, как в жаркий летний день.

Я потянулся вперед, прямо к сердцу. Ощутил энергию, бьющую от него — сначала холодную, потом обжигающую. Оно стало меня притягивать к себе, словно магнит притягивает железные опилки. С каждой секундой я ощущал себя все свободнее в этом пространстве, понимая, что изнанка не имеет надо мной власти, и что я могу в любой момент вернуться. Мои движения становились увереннее, тело — плотнее, а мысли — острее.

Наконец я достиг грани, отделяющей червоточину от изнанки.

Сквозь мутную пелену зыбкой реальности, я различил тонкую, едва заметную рябь в воздухе. Это была не просто игра света или обман усталого зрения — передо мной возникла знакомая структура, но будто вывернутая наизнанку, проступающая в обычный мир. Серебристые нити переплетались в сложный узор, образуя проход, который мерцал и пульсировал, словно дыша.

Не раздумывая, я потянулся к этому разрыву реальности. Мои пальцы коснулись невидимой грани, и она поддалась с удивительной легкостью, будто только и ждала моего прикосновения. Я ощутил знакомое покалывание магической энергии, но на этот раз оно было мягче, приглушеннее. Червоточина открылась передо мной без сопротивления, словно признавая во мне родственную сущность, и я скользнул в неё с той же естественностью, с какой рыба погружается в воду.

Спустя еще пару мгновений я ступил на кирпичный пол помещения, где находилась оранжевая тварь и сердце. Кирпичи под ногами были старыми, некоторые крошились, но при этом они казались чужеродными, словно принадлежали другому миру и другому времени. Стоило монстру с ярко-оранжевой аурой заметить меня, как он тут же зашипел, подобно раскаленному металлу, брошенному в воду.

Это был крупный ящеролюд, который по пояс выглядывал из-под крупного камня. Чешуя на его теле переливалась оранжевыми и красными отблесками, словно внутри существа полыхал огонь. Ноги и часть спины были зажаты огромным булыжником, который, казалось, упал с самого потолка. Тварь потянулась ко мне когтистыми лапами, на которых сверкали острые как бритва когти, и оглушительно завизжала.

Звук был настолько пронзительным, что у меня заложило уши, а воздух вокруг задрожал еще сильнее, заставив меня поморщиться, но, ощутив неладное, я тут же слегка отодвинулся в сторону. Что-то стремительное пролетело мимо, едва не задев лицо, и с силой врезалось в стену за спиной, выбив облако каменной крошки.

Похоже, это её способность, судя по всему — какие-то звуковые волны. Если такая волна пройдёт через меня, приятного будет мало. Уворачиваясь от очередной атаки, я шагнул назад, и изнанка мягко, почти нежно поглотила меня. Пелена границы пропустила меня плавно, словно приглашая войти, без малейшего намёка на угрозу.

Тварь, потеряв меня из виду, замотала головой, подслеповато щурясь в черноту изнанки, пытаясь понять, куда я делся. Я же прислушался к своим ощущениям и отметил, что на этот раз изнанка приняла меня иначе: она не тянула меня в свои глубины, а словно приветствовала, будто старого друга, признав моё право находиться здесь без риска раствориться.

— Сейчас я за тобой вернусь, — пообещал я альфе, но не услышал звука своего голоса.

Я ещё раз внимательно осмотрел помещение, где находились сердце червоточины и тварь. Всё довольно просто: нужно зайти ей за спину.

Если я заберусь на тот самый булыжник, что придавил альфу, она не сможет меня увидеть — ведь лежит на животе. Оказавшись на камне, я буду прямо за её спиной и смогу вонзить палаш в затылок — она даже не успеет сообразить, что произошло.

Я чуть сместился и вновь прошёл через границу: переход ощущался уже естественно, как шаг из одной комнаты в другую.

Мои сапоги коснулись каменного пола вне поля зрения твари. Альфа, заподозрив неладное, заворочалась и начала оглядываться, пытаясь меня углядеть. Её очередной крик резанул по ушам, но я не обратил на него внимания — каменная стена надёжно защищала меня от звуковой волны.

Взобравшись на булыжник, я осторожно убедился, что сверху ничего не обрушится. Повторять судьбу этой твари мне точно не хотелось.

Достав палаш, я выглянул из-за края камня и принялся изучать противницу. Уровень у неё высокий, энергии в ней предостаточно, но защиты я не заметил.

Это странно для твари такого калибра — видимо, булыжник раздавил её энергетические узлы, оставив её без щита. Зато в затылке пульсировал огромный сгусток энергии, яркий и заметный даже без истинного зрения.

Она вертела головой, тянула носом воздух, явно чуя моё присутствие при этом царапала когтями пол, но достать меня не смогла бы.

Остался вопрос: чем её добить — пистолетом или палашом? Всё же палаш лучше. Холодное оружие не просто убьёт, а станет проводником, передав мне её силу.

Я перегнулся через край камня, медленно подвёл кончик клинка к затылку твари и, резко толкнув рукоять, вогнал лезвие в основание черепа, туда, где позвоночник крепится к голове. Тварь дёрнулась и тут же обмякла, рухнув на пол.

Из рукояти меча в мою руку хлынул поток энергии — мощный, почти обжигающий. На миг захотелось отпустить клинок, но я удержал его крепко, стараясь максимально расширить свои энергетические каналы, чтобы впитать всё до последней капли. Это именно то, что мне сейчас нужно: чем больше энергии я возьму, тем сильнее стану.

Прошла минута, прежде чем тварь начала усыхать, превращаясь в мумию, сморщенную и сухую.

Теперь осталось разобраться с пузырём. Очень надеюсь, что он не под булыжником — иначе добыть трофеи будет непросто, а оставлять их я не намерен.

Ещё раз окинув комнату истинным взглядом, я внимательно прошёлся по каждому углу, выискивая скрытые угрозы.

Пусто — ни малейшего намёка на подвох, только пыльный воздух да холодный камень. Убедившись, что ловушек не предвидится, я осторожно спустился с булыжника, оказавшись рядом с поверженной тварью.

Надо признать, альфа впечатляла даже в таком плачевном состоянии. Мощная лапища, будто выкованная из стали, лежала неподвижно, а ковшеподобная челюсть могла бы перекусить меня пополам одним небрежным движением. Да уж, столкнись я с ней в её лучшие дни, пришлось бы попотеть, чтобы остаться в живых. Но сейчас она была лишь трофеем, и мне оставалось выяснить, где прячется её пузырь.

Долго искать не пришлось — природа твари, похоже, сама подстроилась под её незавидное положение. Обычно пузырь скрывается под грудной клеткой, но здесь, где камень намертво прижал её тело, он переместился под подбородок, словно вылез наружу, чтобы облегчить мне задачу.

Любопытное явление, ничего не скажешь. За всё время, что я сталкивался с подобными тварями — а память, пусть и дырявая, подсказывала, что таких было немало, — подобных случаев я не встречал. Это как если бы сама судьба решила подыграть мне, подсунув добычу на блюдечке.

Усмехнувшись этой мысли, я достал нож, аккуратно вскрыл пузырь и запустил руку внутрь. Пальцы нащупали содержимое, и, раскрыв ладонь, я принялся изучать свою находку.

В ладони лежало настоящее сокровище: три десятка небольших энергоядер, четыре осколка кристаллов способностей переливались тусклыми бликами, но главной ценностью выделялся один целый кристалл. Красный. Я даже замер на миг. Целый кристалл это редкость для оранжевой твари — его энергетический потенциал значительно превышает осколки. Красный кристалл — увеличивает физическую силу. Мне это совсем не помешает!

Как забавно, что такая ценность попалась в пузыре твари, которая даже не смогла дать мне бой. Это как найти золотой слиток в кармане нищего — нелепо, но чертовски приятно.

Я повертел кристалл в пальцах, любуясь его кроваво-алым сиянием, и задумчиво прищурился. Решение напрашивалось само собой: впитать его необходимо, но не сейчас.

Сжав красный кристалл в кулаке чуть сильнее, чем следовало, я все же подавил в себе искушение тут же вобрать его энергию. Нет, это было бы сейчас лишним.

Сначала нужно разобраться с сердцем червоточины — вот оно висит прямо передо мной, пульсируя своей мощью, и в нём энергии не меньше, чем в этом редком камушке.

Если впитать кристалл раньше времени, а потом добавить сердце, я рискую перегрузить свои каналы, и вместо силы получу лишь головную боль — и это в лучшем случае. Так что порядок важен: сначала сердце, потом кристалл.

Логика проста, как дважды два, и я не собирался отступать от плана ради минутного порыва.

Подойдя вплотную к большому синему кристаллу, зависшему над полом, я невольно бросил взгляд на тварь за спиной. Полгода она лежала здесь, придавленная камнем, и пялилась на этот сияющий, переливчатый источник силы, словно на недосягаемую мечту. Забавно, но теперь её мечта станет моей добычей.

Максимально расширив энергетические каналы, я повторил то, что когда-то подсмотрел у Злобина — его манипуляции с энергией были не такими уж сложными, если разобраться.

Подняв руку вверх, я сосредоточился и начал впитывать силу, что удерживала эту червоточину на границе нашего мира. В следующий миг в меня хлынула энергия — мощная, бурлящая, словно горный поток после дождя. Она наполняла мои протоки живительной силой, растекалась по телу, будто кровь, только горячее и ярче.

Руки раскалились, словно я сунул их в кузнечный горн, но я стиснул зубы и держался. Волна энергии накрыла меня с такой мощью, что я едва сдержал рвущийся наружу крик — она переливалась через край, грозя вырваться из-под контроля. Но я не позволил ей уйти дальше, удерживая её рядом с собой, будто дикую лошадь на поводке.

Прерывать процесс было нельзя, и я это прекрасно знал.

Энергия червоточины билась внутри меня, словно хотела разорвать на части, но я, стиснув зубы, держался.

(обратно)

Глава 21 Взгляд видящего

Когда всё закончилось, я рухнул на пол, тяжело дыша, а сердце колотилось так, будто решило выскочить из груди.

Отдышавшись, я открыл глаза.

Подняв взгляд, я понял, что смотрю на мир иначе — глазами одарённого, способного различать потоки силы. Скосив глаза на границу изнанки, я заметил, что она больше не кажется мне тёмно-фиолетовой завесой. Теперь она светилась, стала почти прозрачной, будто я уже находился внутри неё, а не снаружи.

С любопытством глянув на себя, я увидел, как моя аура засияла ровным изумрудным светом — ярким, насыщенным, куда более заметным, чем раньше.

За последние дни я явно вырос, и это сердце стало моим пропуском на новый уровень. Чуть позже я ещё впитаю красный кристалл — отдавать его в качестве трофея кому-то другому я не собирался, это уж точно.

Повертев кристалл в пальцах, я задумчиво прищурился. Если всё пойдёт как надо, я вполне могу дотянуться до синего цвета ауры — уровня, о котором многие мечтают. Конечно, это пока лишь приятные фантазии, но почему бы не помечтать, когда в руках такая добыча?

Я убрал кристалл в карман, поднялся с пола и отряхнулся. Сердце червоточины погасло, комната опустела, а впереди меня ждали новые дела. Но одно я знал точно: с каждым шагом я становлюсь сильнее.

Если бы всё было так просто, улицы давно бы кишели одарёнными с красными аурами, размахивающими своей силой направо и налево. Но самосовершенствование — это не подарок судьбы, а дело терпения и упорной работы над собой, и я прекрасно это понимал.

Кое-как поднявшись на ноги, я принялся разгонять энергию по телу, стараясь удержать её внутри, чтобы моё энергетическое тело привыкло к такому объёму мощи. Она бурлила в каналах, словно река, готовая выйти из берегов, но я не давал ей вырваться, направляя её туда, где она должна была осесть.

Пошатываясь, я всё же встал ровно и глубоко вдохнул, чувствуя, как сила постепенно становится частью меня.

Ну что ж, пора бы и делами заняться.

Тут в голове мелькнула мысль: Дмитрий как-то упоминал, что его отец нашёл в этом замке сокровище. Учитывая, что до этой комнаты он явно не добрался, вполне вероятно, что здесь могло остаться что-то интересное, не замеченное другими.

На первый взгляд, комната выглядела пустой: только мёртвая тварь да крошки от кирпичей.

Но я спохватился, вспомнив одну важную деталь — после поглощения сердца кристалла из него часто выпадают осколки или даже целые кристаллы. Так что я внимательно оглядел пространство вокруг себя и, прищурившись, заметил блеск в пыли.

Подойдя ближе, обнаружил четыре осколка кристалла, тускло мерцающих в сумраке — два синих и два жёлтых. Синие увеличивают энергетический резерв, а жёлтые выносливость тела. Не раздумывая, смахнул их в карман — мелочь, а пригодится.

Усмехнулся про себя — совсем недавно, увидев такие же кристаллы, Дмитрий едва язык не проглотил, а я смотрю на них как на нечто простое. Видимо мои старые привычки проявляются.

Затем я переключился на истинное зрение, внимательно изучая помещение. В дальнем углу что-то слабо засветилось — еле заметное, почти ускользающее сияние. Если бы не присматривался, прошёл бы мимо, даже не заметив. Подойдя к этому месту, я упёрся взглядом в кирпичную стену, за которой явно что-то пряталось — свечение пробивалось сквозь щели.

Не став церемониться, я вытащил палаш и принялся варварски расковыривать кладку кончиком тонкого клинка.

Раствор поддавался неохотно, но спустя пару минут упорства мне удалось ослабить его достаточно, чтобы вытащить один кирпич.

За кирпичом открылась небольшая ниша, и я невольно присвистнул от увиденного. Внутри лежала горка монет, поблёскивающих золотом, кинжал с золотой рукоятью, инкрустированной камнями, и ещё один предмет — круглый, больше похожий на изящное блюдце. Именно он светился ровным синим светом, мягким и притягательным.

Я взял в руки неизвестный артефакт, повертел, разглядывая незнакомые иероглифы, что опоясывали края. Назначение этой штуки оставалось для меня загадкой — ни памяти, ни опыта не хватало, чтобы понять, что это такое. Но интуиция подсказывала: вещь ценная, и время разобраться в ней у меня ещё будет. Смахнув находки в рюкзак, я ещё раз окинул комнату взглядом, проверяя, не упустил ли чего.

Истинное зрение молчало — больше никаких тайников с магическим отголоском здесь не было. Конечно, можно было бы перековырять все стены, на предмет других тайников, но это дело для тех, у кого времени вагон и сил немерено. У меня же ни того, ни другого в избытке не наблюдалось, да и желания превращаться в старателя не возникло. Всё ценное, что эта комната могла предложить, уже лежало в моём рюкзаке, а остальное — пусть пылится дальше. Я отряхнул руки, поправил рюкзак на плече и мысленно усмехнулся: день определённо удался.

Прислушавшись к себе, я оценил своё состояние. Вроде жив-здоров, и это уже само по себе достижение. Ведь и в изнанке побывал и тварь оранжевую убил, еще и сердце освоил. К слову, поглощение такого количества энергии — штука не из лёгких, но я, кажется, выдержал этот напор.

Для одарённого зелёного уровня впитать сердце червоточины — задачка, от которой у многих бы затрещали швы, а я чувствовал себя хорошо. Хотя с телом моим явно что-то было не так, и дело тут не в везении.

Обычный одарённый моего уровня давно бы рухнул, не выдержав такой нагрузки, но Злобин, судя по всему, постарался на славу, сделав меня выносливее и крепче, чем следовало бы.

Его рук дело, и я невольно усмехнулся этой мысли — что ж, спасибо, граф, пригодилось.

Но пора возвращаться.

Подойдя к краю червоточины, я шагнул в изнанку, ощущая, как она мягко приняла меня в свои объятия.

Сложно было сказать, сколько времени я провёл в той комнате — пара минут или полчаса? Время в таких местах течёт иначе, но судя по тому что я увидел, там, в замке, ничего не изменилось. Командир паладинов о чём-то спорил с Дмитрием, а остальные укладывали мёртвых тварей аккуратными штабелями, явно готовя их для транспортировки и последующей продажи на ингредиенты.

Я бросил взгляд назад, в ту комнату где только что был. Может, стоило притащить паладинам останки оранжевой альфы?

Но тут же отмахнулся от этой мысли — перебьются. Да и мне возиться с её чешуйчатой тушей никакого удовольствия не доставило бы, а таскать такую махину ради чужой выгоды я точно не нанимался.

Потом мой взгляд зацепился за то место, где раньше висела картина — та самая, с воином-магом, из-за которой я, по сути, и оказался в изнанке. Я бы очень хотел забрать её с собой, чтобы детальнее рассмотреть повнимательнее, но, к моему удивлению, её там уже не было. Стена была пуста, а граница червоточины сместилась, словно кто-то сдвинул занавес. Видимо, после того как я поглотил сердце, червоточина начала сужаться, стягивая свои края, как рана, что затягивается сама собой.

Жаль, конечно — эта картина с её золотым сиянием и чёрным сердцем явно скрывала больше, чем казалось на первый взгляд, и я бы не отказался разгадать её тайну за чашкой чая в спокойной обстановке.

Мысли текли медленно и плавно, как вода в тихой реке, — изнанка всегда убирала лишнюю суету на задний план, оставляя только ясность и холодную чёткость. Я подплыл к краю мембраны пузыря, и шагнул на мраморный пол тронного зала.

В тот же миг все взгляды скрестились на мне, будто я был привидением, явившимся на званый ужин. Паладины и Дмитрий замерли, уставившись ошарашенными глазами. Они явно не ждали, что я вернусь с той стороны — для них изнанка была чем-то вроде могилы, из которой не выбираются.

— Ваше благородие? — выдавил командир паладинов, первым придя в себя. — Вы вернулись? С вами всё в порядке?

Я прислушался к себе ещё раз — вопрос дельный, но ответ очевиден.

— Да, в полном порядке, — ответил я спокойно. — Благодарю за беспокойство.

Паладины продолжали стоять, не шевелясь, словно статуи в музее. Один из них, помоложе, неуверенно подал голос:

— А это точно вы? Вы не монстр?

— Разве я похож на монстра? — уточнил я с лёгкой усмешкой, окинув его взглядом.

— А ну замолчи! — рявкнул Зиновий, и паладин тут же опустил голову под тяжёлым взглядом командира, будто нашкодивший щенок.

Зиновий повернулся ко мне, в его голосе сквозило удивление пополам с уважением:

— На моей памяти вы первый, кто вернулся из изнанки. Может, и были такие случаи раньше, но я о них не слыхал. Считайте, что родились в рубашке. Обычно люди оттуда не выбираются — пропадают навсегда.

— Слышал об этом, — кивнул я, разминая шею и плечи, чтобы размять затёкшие мышцы. — Я закрыл червоточину. Она исчезнет, как только мы выйдем отсюда.

В глазах паладинов вспыхнуло ещё большее изумление, а я лишь пожал плечами — для меня это было делом техники. Дмитрий стоял чуть поодаль, с вытянутым лицом и взглядом, полным смеси страха и чего-то ещё. Но боялся он явно не того, что я сейчас наброшусь на него с кулаками за тот толчок. Тут было что-то другое, и я решил отложить этот вопрос на потом — разберусь, когда будет время.

— Да, я убил альфу и закрыл червоточину, — добавил я, глядя на Зиновия.

— Вы убили альфу? — переспросил он, приподняв бровь.

— Так и есть. Если ваши дела здесь закончены, предлагаю возвращаться.

— Так точно, — начал было Зиновий, но тут же опомнился и искоса глянул на Дмитрия. — Дмитрий Александрович, отправляемся?

— Да, отправляйтесь, — кивнул юный барон, не сводя с меня глаз.

Я ответил ему взглядом, острым, как лезвие палаша. Парень хоть и побледнел, а руки его слегка дрожали, но глаз не опускал — и это уже было кое-что. Зиновий замялся на миг, но Дмитрий махнул рукой:

— Идите, мы вас догоним. Мне с… братом нужно кое-что обсудить.

Я мысленно усмехнулся. Это уже хорошо — сам сообразил, что разговор неизбежен, и мне не придётся вылавливать его по углам, придумывая, как прижать к стенке для пары ласковых слов. Что ж, посмотрим, что он скажет, и насколько искренне захочет объясниться.

Паладины, будто предчувствуя бурю, нарочно тянули время, собирая трофеи с черепашьей скоростью и то и дело бросая взгляды в нашу сторону.

Зиновий тоже маячил неподалёку, переводя цепкий взгляд то на меня, то на Дмитрия, словно прикидывая, чем это всё может закончиться.

Было видно, что они переживают — не за меня, конечно, а за своего юного барона. Они ведь, наверное, не первый раз ходили с ним в червоточины, сражались плечом к плечу, и Дмитрий, несмотря на свою вспыльчивость, успел стать им своим.

Да, вмешиваться в дела аристократов не в их правилах, но я чувствовал, как им хочется хоть словом защитить его. Зиновий шагнул ближе и обратился ко мне с ноткой осторожности в голосе:

— Господин Пылаев, видите ли, Дмитрий не нарочно это совершил…

Но договорить он не успел — Дмитрий резко перевёл взгляд с меня на него, и в его тоне зазвенела сталь:

— Я сказал: идите, мы вас догоним, — его слова гулкой волной раскатились под сводами зала.

Зиновий замер, а Дмитрий добавил еще твёрже:

— Я сам здесь разберусь. Это наши семейные дела.

Командир паладинов покорно склонил голову, бросил подчинённым:

— А ну, несём трофеи, — и повёл своих прочь. Дмитрий кивнул, словно ставя точку.

Наконец, мы остались вдвоём. Я посмотрел на него в упор, прямо в глаза, и с лёгким смешком спросил:

— Ты что удумал? Решил меня убить?

Дмитрий поёжился под моим взглядом, тяжёлым, как каменная плита, но не отвёл глаз. Прямой вопрос явно застал его врасплох, однако он быстро взял себя в руки и бросил вответ:

— А чего ты ждал? Ты пришёл в мою семью, пытаешься её разрушить, подрываешь мой авторитет, насмехаешься надо мной и портишь всё вокруг себя. Как ещё я должен относиться к чужаку, который влез туда, где его не ждали?

Я хмыкнул, чуть склонив голову набок.

— Интересно, что же я порчу? Мешаю твоим дружкам смешивать с грязью тебя и твой род?

Дмитрий дёрнулся, будто от пощёчины, и голос его сорвался на рык:

— Это не твоё дело, чужак! — его аура полыхнула, энергия готова была выплеснуться наружу в виде пламени, но что-то ей не дало. Как будто какой-то сбой.

— Это моё дело и дело моей семьи, — отрезал я, и в один рывок оказался рядом с ним.

Схватив Дмитрия за шею, я прижал его к стене с такой силой, что пыль посыпалась с кирпичей.

— Я сейчас вышвырну тебя в изнанку, и попробуешь сам выбраться. А там посмотрим, кто из нас достойно себя ведёт, а кто пытается навредить роду.

Я не сводил с него глаз, внимательно следя за его энергетическим уровнем, выжидая момент, когда он решит ударить. Но энергия в его теле пульсировала неровно, скачками, будто что-то сдерживало её, не давая вырваться наружу. При этом он даже не пытался атаковать меня огнём, что было странно для его характера.

— Отпусти меня, — произнёс он неожиданно ровным, спокойным тоном. — Я не собирался тебя убивать, но ты сам меня вынудил. Ты выжил — радуйся. Но не провоцируй меня больше.

Голос его дрожал едва заметно, но смотрел он упрямо, не отводя взгляда. Я прищурился, изучая его.

И тут меня осенило:

— У тебя что-то не так с силой. Ты её не контролируешь?

— Это не твоё дело, — отрезал он.

— Да нет уж, моё, — усмехнулся я. — Мы ведь с тобой бок о бок сражаться должны, братец.

— Не называй меня так, — процедил он сквозь зубы.

Я рассмеялся, отпустив его шею и отступив на шаг.

— А как тебя называть? Ладно, не суть. Скажи честно: ты меня нарочно атаковал?

Он опустил глаза и покачал головой, словно признание далось ему с трудом.

— Нет. Я разозлился. Моя способность сильно завязана на эмоции. И когда ты в очередной раз начал приказывать паладинам, я не сдержался. Поток энергии сам ударил в тебя.

— Понятно, — кивнул я, задумчиво потирая подбородок. — Что ж, раз так, зла я на тебя не держу. Но с силой тебе надо разобраться. Она может погубить не только тебя, но и тех, кто рядом. Негоже оставлять такое без внимания.

Дмитрий промолчал, но в его взгляде мелькнуло что-то похожее на согласие. Я поправил рюкзак на плече и добавил уже мягче:

— Идём, догоним паладинов. Нам с тобой ещё работать вместе, братец, хочешь ты того или нет, — произнёс я, поправляя рюкзак на плече.

Дмитрий нахмурился, бросив на меня взгляд, полный тёмных туч.

— Ты шутишь? Я ведь едва не убил тебя.

— Ну не убил же, — пожал я плечами с лёгкой усмешкой. — И, судя по всему, ты не особо-то и намеревался это делать. Получается, случайность. Зла я на тебя не держу, в остальном, сочтёмся.

В любом случае, программа максимум выполнена — у нас стал налаживаться контакт, а это главное.

Он сдвинул брови ещё сильнее, будто пытаясь прожечь во мне дыру одним лишь взглядом, но это уже было напускное. Я же смотрел на него спокойно, с лёгким прищуром.

— Я серьёзно, — добавил я, чуть понизив голос. — Наш конфликт закрыт. Но, учитывая твои особенности, если ты всё ещё злишься, давай лучше это обсудим и попробуем решить. Не хотелось бы, чтобы в следующий раз ты снова ударил мне в спину. Уговор?

Дмитрий тяжело вздохнул, а затем уставился на меня в упор, и в его глазах полыхнула злость. Было видно, что я ему не по душе, и принимать меня в семье он не собирается. Но это сейчас. Ведь за этой злостью пряталось ещё кое-что — чувство вины, острое, как заноза, за то, что он не сдержал свою способность и чуть не отправил меня на тот свет. А ещё в глубине его взгляда мелькало любопытство, почти детское: как, чёрт возьми, я выбрался из изнанки живым? Я мысленно хмыкнул — пусть помучается этим вопросом, мне же спешить с ответами некуда.

Мне бы понять, почему изнанка для меня не опасна…

Мы вышли из червоточины вдвоём. Паладины то и дело поглядывали в нашу сторону с неприкрытым интересом, но молчали, держа свои мысли при себе. Даже Зиновий старался держаться на расстоянии, будто опасался влезть в наш разговор. Я же, не удержавшись, хлопнул Дмитрия по спине с широкой усмешкой.

— Всё хорошо, братец. Ты, главное, не переживай, — произнёс я громко, чтобы услышали все.

Мне показалось, что один из паладинов — тот, что помоложе, — облегчённо выдохнул, словно с плеч свалился груз.

Хотя взглядов, направленных в мою сторону меньше не стало. Ведь я вернулся из изнанки живой…

Обернувшись на червоточину, я по привычке взглянул на нее в истинном зрении, чтобы убедиться, что она деактивируется, и застыл на месте. Мир вокруг вдруг ожил новыми красками. Стоило мне только сосредоточиться, как я заметил тонкие энергетические линии, которых раньше не замечал. Хотя нет, это были не совсем линии — скорее, мерцающие хлопья, сгустки энергии, парящие в воздухе, будто невесомые лепестки, сорванные с невидимого цветка. По структуре они напоминали ту самую мембрану, что разделяет червоточину и изнанку, — текучая, чуть дрожащая субстанция, переливающаяся мягким светом, словно капли росы, поймавшие первые лучи солнца. Они неспешно кружились вокруг паладинов, вокруг микроавтобуса, даже вокруг меня самого, создавая призрачную паутину, видимую только мне. Интересно, что это? Неужели моё зрение стало острее после энергии сердца червоточины, или это изнанка оставила на мне свой отпечаток? Я прищурился, разглядывая эти танцующие сгустки.

Я обернулся в сторону червоточины, и увидел то, чем она по сути и являлась — разломом реальности, из которого в наш мир струилась энергия.

Из червоточины в наш мир то и дело проникало нечто: сгустки, неясные сущности и магия…

Выходит вот так смотрят на мир видящие? Или не видящие?

Я ощутил желание, вновь вернуться в червоточину, а потом и в изнанку. Даже головой потряс, избавляясь от навязчивой идеи. Не об этом ли говорил тот паладин, Виктор? О том что Великая Изнанка не отпускает никого и тянет к себе. Может она никак не может смириться с тем что я ушёл невредимым и теперь заманивает?

Спустя некоторое время паладины закончили грузить багажник микроавтобуса ценными частями тел тварей, аккуратно сложенными, как дрова в поленнице. Мой рюкзак тоже отяжелел от трофеев — монеты, кинжал, тот странный сияющий предмет и кристаллы лежали там, ожидая своего часа. Я прикинул, что с ними делать: оставить себе для усиления или, может, использовать как козырь в будущих делах? С одной стороны надо бы отдать всё главе рода, но тут, как говорится, есть нюансы. Решение требовало размышлений, но и на это времени пока не было — пора двигаться дальше.

Мы тронулись в обратный путь, но дорога, как назло, снова сыграла с нами злую шутку.

Дмитрий, то и дело, с подозрением поглядывал на меня. Видно было что его раздирает любопытство, но держал себя в руках и не спешил задавать вопросы. Тем более, на меня с таким же интересом пялились и паладины. Небось думают, что я с того света вернулся.

Не прошло и пары минут, как микроавтобус резко затормозил. Я развернулся, чтобы глянуть через лобовое стекло, и увидел, что путь перегорожен — на этот раз не парой машин, а целой вереницей микроавтобусов, выстроившихся, как стена. Впереди маячили знакомые фигуры: барон Викентьев и граф Лисин, те самые аристократы, которых я недавно прогнал с земель Пылаевых. Дмитрий рядом со мной процедил сквозь зубы:

— Да что же за день-то такой сегодня? — и его пальцы сжали рукоять меча так, будто он готов был рубить всё, что попадётся под руку.

Я мысленно усмехнулся. Похоже, судьба решила проверить нас на прочность ещё раз, и я не собирался разочаровывать её своим ответом.

(обратно)

Глава 22 Друзья Дмитрия

Взгляд мой скользнул по фигурам аристократов, и я прикинул, что они задумали на этот раз. Что ж, посмотрим, насколько хватит их наглости — и терпения у меня.

Собравшись с мыслями и сделав глубокий вдох, Дмитрий, не удостоив меня взглядом, принялся выбираться из микроавтобуса. Причём торопился так, будто само моё присутствие жгло ему спину.

Я не спешил следовать за ним, решив сначала оценить обстановку в истинном зрении. Признаться, не сразу разобрался, что к чему — мир вокруг изменился так резко, что на миг мне показалось, будто я снова провалился в изнанку.

После поглощения сердца, моя способность сильно изменилась.

Привыкнуть к таким скачкам будет непросто, хоть я и не из тех, кто теряется от неожиданностей. Всё вокруг заиграло новыми красками, но не в привычном смысле — скорее, наоборот. Если раньше, после активации истинного взгляда, мир становился лишь чуть бледнее, как выцветшая ткань, то теперь он превратился в чёрно-белую картину, где краски уступили место теням и контурам.

Зато энергетические потоки, невидимые обычному глазу, сияли так ярко, что их можно было разглядеть даже с закрытыми глазами — настоящая сеть разноцветных линий, пульсирующих жизнью.

Особенно сбивали с толку паладины, сидевшие в микроавтобусе. Их ауры горели, как костры в ночи, и отгородиться от этого света было непросто — приходилось напрягать волю, чтобы не отвлекаться. Но я сфокусировал зрение, направив взгляд сквозь лобовое стекло вперёд, туда, где одаренных было поменьше.

Людей на дороге собралось человек тридцать-тридцать пять, и одарённых среди них оказалось всего четверо. Двое аристократов — Лисин и Викентьев — выделялись сразу: Лисин сиял синим уровнем, а Викентьев балансировал на грани, ярко-зелёный, почти синий, но всё же чуть-чуть недотягивал.

Ещё двое воинов, прятавшихся в автобусах, были зелёного уровня — мелочь, не стоящая внимания. Серьёзными противниками их не назовёшь, по крайней мере, для меня.

Я краем глаза заметил проплышую в сторону аристократов ауру Дмитрия — тоже зелёную, чуть тусклее, чем у Викентьева, — он уже двигался к своим «товарищам», явно готовясь к разговору.

Сбоку, на отдалении, мелькнуло какое-то движение, и я невольно прищурился, пытаясь разобрать, что там творится. Червоточина? Одарённые? Или просто монстры разгулялись? С ходу не понять — ауры светились слишком далеко, где-то в глубине земель барона Викентьева.

Плотная череда деревьев, обрамлявшая дорогу с двух сторон, скрывала всё, как густой занавес. Разглядеть что-то конкретное сквозь эти заросли было невозможно, да и не особо хотелось — чужие проблемы меня мало интересовали, особенно если они не лезут на порог Пылаевых. Пусть Викентьев сам разбирается со своими делами, а я займусь своими.

Отключив истинное зрение (оно, признаться, изрядно отвлекало своей яркостью), я повернулся к паладинам.

— Вмешиваться не собираетесь? — бросил я с лёгкой насмешкой.

Зиновий вздохнул, глядя на меня с усталой покорностью.

— Простите, господин, но это не наше дело. Наше дело — монстры. А аристократия с их интригами — пусть сами этим занимаются. Мы только крайними останемся, если сунемся.

— Согласен, — усмехнулся я, подмигнув ему. — Политика — дело грязное, а?

Зиновий лишь поморщился, словно откусил что-то кислое, и пожал плечами.

— Мы подождём столько, сколько будет нужно, — ответил он, скрестив руки на груди.

Я кивнул, мысленно прикидывая, сколько времени у нас есть, прежде чем Лисин с Викентьевым решат перейти от взглядов к действиям. Паладины явно не горели желанием лезть в эту заварушку, и я их понимал. А вот мне с Дмитрием, похоже, предстояло выяснить, чего хотят эти двое аристократов и как далеко они готовы зайти.

Я выбрался из микроавтобуса и неспешно направился к Дмитрию, который уже ввязался в горячую перепалку. Его голос звенел от раздражения:

— Вы что себе позволяете?

— Мы? — Лисин скрестил руки на груди с видом человека, которому всё давно надоело. — Ничего. Стоим на своей земле.

Дмитрий открыл было рот, чтобы возразить, но тут же захлопнул его, оглядев пространство вокруг с лёгким недоверием.

— На своей земле, значит? — хмыкнул он, прищурившись. — Так и будете дальше играть в свои тупые игры?

Я подошёл ближе, встав рядом с братом, и бросил спокойным тоном:

— В чём проблема? Вы на нашей территории. Снова! Ещё и с людьми пришли? — Я кивнул в сторону автобусов. — Это уже попахивает вторжением.

— Ты не оригинален, Пылаев, — отозвался Викентьев с лёгкой насмешкой. — Эта земля наша. Во всяком случае, этот участок дороги проходит по нашей территории. Мы специально всё проверили и стоим там, где нам положено.

Я перевёл взгляд на Дмитрия, и тот коротко кивнул, подтверждая:

— Они говорят правду. Когда дорогу строили, часть сделали через земли Викентьева. Дальше, за нами, — он мотнул головой в сторону земель Пылаевых, — там болото.

— Понятно, — протянул я, а затем повернулся к Лисину и Викентьеву, прищурившись. — А как же вы сюда прибыли? Через земли барона Пылаева, ведь так?

— И что с того? — бросил Викентьев, пожав плечами.

— Да и вообще, — добавил Лисин с улыбочкой, — мы здесь стоим, а как прибыли — вы не видели. Может, по воздуху прилетели?

— По воздуху, значит? — я усмехнулся. — Ладненько. А вот дорога за нами — это, как я понимаю, уже земли семьи Пылаевых?

Дмитрий кивнул снова:

— Да, только маленький кусок заходит на территорию Викентьева.

— Вот и прекрасно, — сказал я, глядя на брата. — Звони батюшке. Пусть высылает гвардейцев. Будем караулить этих ребяток, чтобы они отсюда ни ногой.

Улыбка Лисина дрогнула, уголки губ поползли вниз, а Викентьев набычился, бросив косой взгляд на товарища. Я же продолжил, не давая им опомниться:

— А вы что думали? Что мы будем играть по вашим правилам? Как вы теперь собираетесь возвращаться? Может, сюда вы и телепортировались, но отсюда вам тоже придётся телепортироваться. Назад мы вас не выпустим.

— Не много ли ты на себя берёшь? — процедил Викентьев, шагнув вперёд. — Мы здесь с гвардией. И она побольше вашей. Не боишься, что мы вас прямо тут закопаем?

— Вместе с паладинами?

Я хмыкнул, окинув его взглядом сверху вниз.

— Не думаю, что они позволят вам что-то с собой сделать. В дела аристократов они не вмешиваются. Но только до тех пор, пока вы на них не нападёте. Ведь так? — я обернулся, бросив взгляд на микроавтобус, где сидели паладины. — Или вы готовы положить пятнадцать одарённых синих и оранжевых уровней? Вы, конечно, самоуверенны, но это уже перебор даже для вас.

— Они не вмешиваются, — буркнул Викентьев с кривой ухмылкой. — Ты сам это подтвердил.

— Не вмешиваются, — согласился я, глядя ему прямо в глаза. — Но показания дадут. Если нас найдут мёртвыми, а вы будете отрицать — то выходит, что нас убили они? Брать на себя ответственность они не станут. Так что патовая ситуация. Уйти вам некуда. Теперь будете жить здесь, прямо на дороге. Или идите пешком, а оставленная техника будет как памятник — назовём его «Неугомонность аристократов».

Викентьев сжал кулаки, но промолчал, а Лисин лишь фыркнул, явно не находя, что возразить. Я мысленно усмехнулся — их наглость наткнулась на стену, и я не собирался давать им ни единого шанса выкрутиться. Дмитрий рядом стоял молча, но в его взгляде мелькнуло что-то похожее на одобрение. Пусть он и злился на меня, но сейчас мы были на одной стороне, и я знал, что он это понимает. Взгляд мой скользнул по автобусам аристократов — их гвардия, хоть и многочисленная, не внушала особого страха. Всё-таки синий уровень Лисина — это ещё не приговор, а с Викентьевым я справлюсь без труда. Главное — держать ситуацию под контролем, а там посмотрим, кто кого переиграет.

— Не выделывайся, Пылаев, — Лисин, до этого державший себя в руках, наконец начал терять самообладание, и в его голосе прорезались резкие нотки. — Мы тоже перекроем эту дорогу, и вам больше не воспользоваться ею.

Я бросил взгляд на Дмитрия, прищурившись.

— Объезд есть?

Он кивнул, чуть помедлив:

— Есть. Правда, долго ехать придётся.

— Ну, как видите, у нас объезд есть, — спокойно заявил я, повернувшись к аристократам. — А вот вам придётся оставить здесь технику. И если она вдруг отсюда исчезнет, выходит, вы нарушили нашу территорию. Уже второй раз, между прочим. Да ещё и ведёте себя так дерзко, будто вам всё позволено.

— Что-то громко ты говоришь про нашу дерзость, не тебе нас учить, — огрызнулся Викентьев. — И что ты нам сделаешь?

— Как минимум, потаскаем вас по судам, — ответил я с лёгкой усмешкой. — А дорогу новую отстроим. Вы об этом уж не переживайте.

— Дорогу? — Викентьев рассмеялся, будто услышал неудачную шутку. — У Пылаева-старшего неожиданно деньги появились? Снова выиграл куш? Надолго ли?

— У меня есть деньги, — отрезал я, глядя ему прямо в глаза. — И я отстрою здесь дорогу. А вы можете пешком топать обратно восвояси.

Ситуация накалялась, и я, не теряя времени, активировал истинное зрение, чтобы быть готовым к любому повороту. Если Лисин и Викентьев решат перейти от слов к делу, я замечу это первым. Но оба аристократа, хоть и кипели от злости, энергию по телу не разгоняли — их ауры оставались ровными, без намёка на подготовку к атаке. Значит, применять способности они пока не собирались.

Однако моё внимание привлекло кое-что другое. Сбоку, там, где я раньше замечал посторонние ауры, обстановка изменилась. Пока мы препирались с аристократами, эти ауры приблизились, подойдя вплотную к дороге. Теперь они застыли в кустах, будто тени, затаившиеся перед прыжком. Подслушивали, скорее всего. Твари бы уже напали без лишних церемоний, так что это явно одарённые.

Засада Викентьева и Лисина? С них станется, хотя устраивать ловушку на других аристократов — это уже глупость, не такие мы сильные одарённые.

И тут аура одного из спрятавшихся вдруг полыхнула ярче, и я невольно напрягся, готовый к любому сюрпризу.

Но нападения не последовало. До меня дошло: кто бы там не прятался, он почувствовал, что я его заметил. Он ощущал мою способность так же, как я — его присутствие. Быстро скользнув глазами, я пересчитал их: примерно двадцать синих аур и одна оранжевая, выделявшаяся, как маяк в ночи. И эта оранжевая теперь двигалась к нам, уверенно и быстро. Вот же засада, в прямом смысле слова.

— Вы засаду подготовили? — спросил я напрямик, глядя на Лисина.

Он хмыкнул, приподняв бровь:

— Не лишком высокого ли ты о себе мнения? Вас всего двое. Мы вас и без засады скрутим.

Лисин напрягся, проследив за моим взглядом — похоже, он тоже не в курсе, что там творится.

В этот самый момент из зарослей неспешно вышел старичок. На вид самый обычный — будто скиталец, каких полно на дорогах, или бездомный, выбравший жизнь в пути. Завёрнутый в грубую ткань, потёртую и выцветшую, он опирался на посох, вырезанный криво, но крепко.

— О! Здравствуйте! — произнёс он скрипучим голосом, словно старое дерево, потревоженное ветром.

Оглядев нас, он улыбнулся, блеснув удивительно белыми и ровными зубами — редкость для такого возраста и вида, будто кто-то подарил ему улыбку из другой жизни.

— Люди добрые, здравствуйте. Я тут проездом, гуляю там-сям и, видать, заблудился. А вы, похоже, аристократы, большие люди. Ваши благородия, — он картинно поклонился, изображая, будто спина у него не гнётся, хотя двигался он на удивление ловко, без малейшего скрипа в суставах.

— Ты как обращаешься к графу? — тут же рыкнул Викентьев, шагнув вперёд. — Ты что, не видишь, кто перед тобой?

— Подожди, — одёрнул его Лисин, бросив косой взгляд на товарища, а затем повернулся к старику. — А вы кто такой и откуда? Почему идёте с земель барона Викентьева?

— Барона Викентьева? — старик заморгал, будто впервые услышал это имя. — Откуда ж мне знать, чьи это земли? Я просто путник. Иду себе, никого не трогаю, и вот заблудился. А чьи это земли? На них же не написано, — хихикнул он, затем поспешил сменить тему: — У вас тут что — авария или разборка какая? Сражаться собрались?

— Тебе какое дело? — отрезал Викентьев, сжимая кулаки.

Я же тем временем изучал старика через истинное зрение, не вмешиваясь в их перепалку. Его аура горела оранжевым — ярким, густым светом, и он явно применял какую-то силу прямо сейчас. Но вот какую именно, я разобрать не мог — воздействие было размытым, словно туман, окутавший всю округу. Это не точечная атака, а что-то по площади, действующее на всех нас сразу. И вышел он сюда явно не случайно, не просто так забрёл на дорогу посреди аристократической ссоры.

Ситуация мне всё больше не нравилась, и я прикинул, что стоило бы предупредить и этих аристократов-неумех, и паладинов, что сидели в микроавтобусе, наблюдая за нами с безопасного расстояния. Оранжевый уровень у старика — это не шутки, а по виду он явно не паладин и не аристократ.

Кто же он тогда? В памяти всплыли обрывки разговоров слуг Злобина и гвардейцев — они упоминали палачей. Это такие неудавшиеся паладины, простолюдины, что, вкусив могущества, теряли всякую мораль и начинали крушить всё живое на своём пути, упиваясь силой и безнаказанностью. Со временем эти ребята сбивались в культы, одержимые безумной идеей создавать червоточины через массовые жертвоприношения. И, что хуже всего, у них это получалось — слухи ходили, что такие вот дельцы уже оставляли за собой целые мёртвые земли.

И что-то мне подсказывало, что этот дедушка — один из таких культистов. Его улыбка, слишком белая для скитальца, и этот посох, больше похожий на ритуальный жезл, чем на опору, только усиливали мои подозрения.

Если мы сейчас зазеваемся, то вполне можем в роли жертв — нас тут достаточно для открытия очередной червоточины. А сил, при всей нашей браваде, у нас не так уж много, во всяком случае в сравнении с этим стариком. Я бросил взгляд на Дмитрия — он пока молчал, но тоже смотрел на старика с настороженностью. Надо было действовать быстро, но аккуратно, чтобы не спровоцировать этого «путника» раньше времени.

— Дедушка, — обратился я к старику, чуть повысив голос, чтобы меня услышали все вокруг, — а ты не видел там, в зарослях, ничего странного? Мне кажется, там кто-то стоит — люди или, может, твари из червоточины?

Старик пронзил меня острым взглядом своих ярко-голубых глаз, таких живых, что они казались чужими на этом морщинистом лице.

— Видящий, что ли? — спросил он с лёгким прищуром, и голос его скрипнул, как старая телега.

Я говорил нарочно громко, чтобы мои слова долетели до паладинов в микроавтобусе, и, похоже, это сработало — позади меня послышался шорох, воины заозирались, явно почуяв неладное.

Лисин с Викентьевым тоже переглянулись, и Викентьев подал знак своим гвардейцам, чтобы те выбирались из автобусов и готовились к чему-то серьёзному.

Старик же, заметив движение, оскалил свои белоснежные зубы в широкой улыбке.

— А чего это ваше благородие так напряглись? Что, старик Игнат вас напугал?

— Я боюсь, нам придётся вас задержать, — заявил Лисин, шагнув вперёд.

И это была его ошибка.

Время ещё можно было потянуть, выиграть пару минут, но он поторопился, а сил у нас и без того не хватало. Старик расхохотался, и смех его прозвучал, как звон разбитого стекла.

— Вы? Задержать меня? Слабачье!

— У него оранжевая аура, — громко произнёс я, не сводя глаз с энергетических потоков в теле старика.

Я был готов в любой момент отпрыгнуть, если он решит атаковать. Но вот в чём загвоздка: он уже давно применял какую-то способность, и я до сих пор не мог понять, что именно он делает. Никакого явного воздействия я не ощущал — ни жара, ни холода, ни давления. Это настораживало ещё больше.

— Знаете, — вдруг сказал старик, и в голосе его появилась зловещая мягкость, — очень хорошо, что я вас тут встретил. И здорово, что вы задержались. Количество вас удачное — прямо подарок. Вы отлично подойдёте для жертвы во имя изнанки.

В этот миг его аура полыхнула ярче, но ничего не произошло — по крайней мере, сразу. Зато из кустов полезли твари, и какие! Зверолюди с оскаленными пастями, ящеролюды с чешуёй, блестящей, как мокрый камень, огромный паук с лапами толщиной в мою руку, странная каракатица, извивающаяся, будто живая тень, и здоровенный скорпион. Но вместо шипа на его хвосте торчало светящееся сопло, похожее на дуло какого-то оружия.

— Туда! — крикнул старик, указывая посохом на микроавтобус с паладинами.

В следующий миг сопло скорпиона выстрелило — яркая вспышка ослепила на долю секунды, и заряд устремился прямо к автобусу. Паладины, большинство из которых уже выбрались наружу, бросились врассыпную, но внутри еще оставались люди.

Раздался оглушительный взрыв, ржавый микроавтобус подлетел в воздух, будто игрушка, подброшенная великаном, и рухнул в облаке дыма и искр.

— Бей их! — гаркнул старик, и твари ринулись вперёд.

(обратно)

Глава 23 Дед Игнат

Ситуация разворачивалась очень стремительно.

Лисин и Викентьев, несмотря на растерянность, быстро перегруппировались. Викентьев выставил руки вперёд, и из-под земли в монстров устремились каменные шипы, острые будто копья, — похоже, его дар был схож с тем, что я видел у Злобина.

Лисин ударил молнией из ладоней, целясь прямо в грудь старику, но электрические сполохи лишь рассыпались, скользнув по полыхнувшей оранжевым защите, вспыхнувшей вокруг него, подобно стене огня. Никакого эффекта — старик даже не пошатнулся, только оскалился шире.

Да уж, обстановка не располагала к веселью. Оранжевый культист и два десятка синих тварей — это вам не альфа, что действует на инстинктах. Тут совсем другое дело: перд нами коварный и злобно хихикающий старикашка, от которого можно ждать любой подлости.

Я бросил взгляд на Дмитрия — он уже выхватил меч, готовый к бою, — и прикинул, как нам действовать. А вообще выходит забавно, вот мы откровенно конфликтовали, а паладины стояли в стороне, а в следующий миг — все разом оказались в одной лодке.

Дед Игнат хохотал, как безумный, и его смех резал уши будто вкрежет металла. Твари лезли из кустов, будто врата Ад разверзлись в тех самых кустах, выпуская их на волю. И тут до меня дошло: способность, которую старик использовал всё это время, — это управление животными, тварями из разломов. Он приручитель!

Я невольно прищурился, изучая его ауру в истинном зрении. Интересно, есть ли у него ещё какие-то козыри в рукаве, или это всё, на что он способен? Всё же оранжевый уровень.

Дмитрий рванулся вперёд, сжимая меч, но я успел схватить его за плечо.

— Стоять! — крикнул я. — Он оранжевый, не лезь. Подождём пока.

— Ты сам говорил, аристократ должен биться! — прорычал он, пытаясь вырваться.

— А ещё аристократ должен не погибать, — отрезал я, не сводя глаз с поля боя.

Старик продолжал хохотать, игнорируя молнии Лисина и каменные шипы Викентьева, что сыпались на него сполошным потоком. Его оранжевая аура сияла всё ярче, явно перегружаясь от плотных атак. Дмитрий снова дёрнулся, вырываясь из моей хватки.

— Отстань, я разберусь! — зарычал он.

Я физически ощутил как ярость внутри него запускает цепную реакцию. И наверное хорошо, что его гнев был направлен не на меня. Я отсупил на шаг, засунув руку в карман, и сжав в кулаке подаренный ранее Злобиным амулет защиты — так, на всякий случай.

В следующий миг из груди Дмитрия вырвался плотный протуберанец пламени — яркий, обжигающий, будто само солнце решило спуститься на землю. Огонь плотной струёй ударил прямо в старика, и я невольно отшатнулся от брата, пораженный его мощью.

Он же всего лишь зелёный! Откуда в нём такая сила?

Но тут же я понял, в чём дело, и холодок пробежал по спине. Дмитрий не просто атаковал — он сжигал себя изнутри. Его способность была сломана. Где-то в его энергетическом теле зияла ошибка, готовая в любой момент разнести его на куски, как бомбу замедленного действия.

Энергия в нём бурлила, переполняя каналы, но он не управлял ею — она жила своей жизнью, действуя по собственному разумению.

Это было опасно, чертовски опасно. Она копилась в нём, как вода за плотиной, и никто — даже он сам — не знал, когда и куда она хлынет. Я видел, как его аура дрожала, неровная, готовая лопнуть от малейшего толчка.

И всё же, несмотря на зелёный уровень, именно его атака заставила старика потерять равновесие. Игната отбросило в сторону, как тряпичную куклу, и он распластался в грязи, растеряв свой безумный хохот.

Но тут же вскочил на ноги с ловкостью, которой я от него не ожидал, и зло уставился на нас. Его голубые глаза сверкнули, как льдинки под солнцем.

— Вы… Вас я помучу перед смертью, — прошипел он, и от этого взгляда по коже побежали мурашки.

Мне стало не по себе, но я быстро взял себя в руки. Старик был опасен, но не непобедим, а его угрозы — лишь слова, пока он не докажет обратное. Я бросил взгляд на Дмитрия — он тяжело дышал, всё ещё окутанный отблесками пламени, и я понял, что его нельзя отпускать вперёд. Если он снова ударит, не контролируя силу, то либо сам себя уничтожит, либо просто подставится — вон на ногах еле держится.

Тем временем гвардейцы и паладины, уже ринулись в бой — воздух наполнился звоном клинков, стрельбой из автоматов и рёвом тварей.

Часть паладинов, включая Зиновия, копались у автобуса. Кто-то выбирался из полыхающих обломков, и, к моему удивлению, большинство выглядело почти целыми. Лишь одного тащили под руки — он безвольно висел в руках товарищей без сознания, как мешок, но, похоже, дышал.

Я заметил Зиновия, отдающего приказы. Его лоб пересекала кровавая полоса, а глаза заливало кровью, но он не обращал на это внимания, будто рана была мелкой царапиной. В следующий миг пятеро паладинов, не теряя времени, бросились на тварей, перехватывая их на подходе и не давая добраться до нас.

Сам Зиновий, убедившись, что его люди держат оборону, решительно двинулся к старику, сжимая меч с такой силой, что казалось, клинок вот-вот треснет в его руках.

Часть гвардейцев Викентьева и Лисина тоже устремились к Игнату, но я лишь покачал головой. Обычные люди против оранжевого культиста? На что они рассчитывали — красиво умереть, оставив за собой героическую легенду? Их отвага была достойна уважения, но толку от неё в таком бою было немного.

Я в бой пока не вступал, оценивая обстановку. У меня с моей способностью есть преимущество, и его надо использовать с умом.

Тем временем Дмитрий, пошатываясь после своей безрассудной атаки, шагнул вперёд, крепко сжимая артефактный меч в руке. Его глаза горели, будто он собрался в одиночку разнести всех тварей. Я тут же перехватил его за локоть, не давая сделать и шага дальше.

— Ты еле стоишь, — бросил я твёрдо, без тени раздражения. — Куда лезешь в гущу боя? Это не дело.

Он вытер взмокший лоб рукавом и огрызнулся:

— А что тогда делать? Ждать, пока нас порвут?

— В первую очередь — задача остаться в живых, — отрезал я, глядя ему прямо в глаза. — Сейчас ты копишь силы и держишься рядом. Ближний бой — не твоя задача.

— Чтобы ты раздавал моим людям указания? Значит, по твоему так должен вести себя аристократ? — выпалил он, но голос его дрогнул от усталости, выдавая слабость.

Я усмехнулся, не ослабляя хватки.

— Сейчас мы с тобой в одной лодке, не время для соперничества, братец. Ты уже доказал, что ты достойный воин, но сейчас не тот момент чтобы геройствовать. Мы вернёмся к этому вопросу, когда выберемся отсюда, но для этого ты должен остаться целым. Я не позволю тебе рисковать понапрасну, и это не обсуждается.

Мой тон был спокойным, но твёрдым, как гранит, — я знал, что делаю, и не собирался давать ему шанса ввязаться в мясорубку, где его неуправляемая сила могла стать смертельной для него самого. Дмитрий нахмурился, но промолчал, и я понял, что до него дошло — по крайней мере, на этот момент. Я всегда знал, как держать ситуацию под контролем, и сейчас моя задача была ясна: уберечь его, пока мы не разберёмся с этим оранжевым выродком и его сворой.

В этот момент произошло то, чего я всё это время ждал, держа руку на рукояти револьвера. Скорпион, что минуту назад разнёс микроавтобус в клочья, снова начал напитывать энергией своё сопло — светящееся, как маяк в ночи. Я тут же выхватил пистолет, влил в него столько энергии, сколько смог, и выпустил плотный огненный шар прямо в эту штуковину.

Ещё в прошлый раз я заметил, что перед залпом защита скорпиона падает, обнажая уязвимую точку. Раздался оглушительный взрыв, и хвост твари разлетелся на куски, будто распустившийся цветок из плоти и металла. Скорпион взвыл, а подоспевшие паладины тут же набросились на него, начав шинковать клинками, пока тварь не успела восстановить свою энергетическую броню.

Старик Игнат тем временем явно заинтересовался нами, и его взгляд, острый, как лезвие, остановился на Дмитрии. Он направил в его сторону ладонь, и та вспыхнула зелёным пламенем, ярким и жгучим.

Как я и предполагал, у оранжевого одарённого в рукаве всегда найдётся пара сюрпризов — полагаться на то, что он ограничится одной способностью, было бы верхом наивности, а я не из тех, кто оставляет такие вещи на волю случая. Я мгновенно среагировал, схватив Дмитрия в охапку и бросившись в сторону, уводя его из-под удара.

— Отпусти! — рявкнул он, пытаясь вырваться.

Я заметил, как в нём снова зарождается сила, неуправляемая и готовая выплеснуться в любой момент.

— Прекрати, — бросил я твёрдо, сжимая его плечо. — Иначе мне придётся тебя вырубить. Не видишь, что творится?

В ту же секунду в том месте, где мы только что стояли, появилась ярко-зелёная лужица, тут же зашипевшая и задымившаяся.

— Ты едва не умер, — сказал я, не отпуская его, но мой голос был спокоен — я знал, что делаю, и не собирался давать старику шанса повторить атаку.

Игнат снова поднял руку, целясь в нас, но тут его накрыла молния Лисина, а следом ледяной шип, пущенный Зиновием, вонзился прямо в центр его груди, пробив оранжевую защиту, что до этого казалась нерушимой. Глаза старика расширились, лицо исказилось от боли и удивления, и он скукожился, будто марионетка с обрезанными нитями.

— Кто ты такой? — прошипел он, уставившись на Зиновия.

— Какая разница, если ты сейчас сдохнешь? — хмыкнул тот, запуская в него ещё одну сосульку.

Тем временем паладины действовали с завидной сноровкой, кромсая тварей, как лесорубы вековые деревья. Похоже, что старик переоценил свои силы.

Его твари, хоть и выглядели грозно, были лишь марионетками, подчинёнными его воле, а не самостоятельными бойцами. Контролировать такую ораву одновременно — задача неподъёмная даже для одарённого оранжевого уровня, и это играло нам на руку. Пока Игнат отвлекался на нас, паладины уже проредили поголовье монстров, превращая их в груды чешуи и когтей.

Вдруг, рядом с нами в землю с грохотом врезалось что-то тяжёлое и злобно жужжащее. Тварь, похожая на помесь паука и осы, вонзила жало в дорогу там, где я стоял секунду назад. Я успел отскочить, предвидя её движение, и уже выхватил меч, готовый к бою. Но тварь развернулась, нацеливаясь когтистыми лапами на меня. Я тоже не стоял на месте — одним движением отсёк ей лапу, которая отлетела в сторону. Тварь злобно завизжала и обрушила весь свой гнев на то место где я стоял мгновение ранее, пока я выбирал следующую лапу на отсечение.

Вперёд выступил Дмитрий, рванувшись вперёд. Но он явно был не в состоянии сражаться.

— Я его отвлеку! — крикнул наследник рода Пылаевых, и тварь тут же переключилась на него. Что ж, отвлёк успешно, вот только он сейчас был не самым лучшим бойцом… Одна из мохнатых лап хлестнула парня по левому плечу, оставив кровавый след. Дмитрий не удержав равновесия, завалился навзничь.

— Твою мать! — прошипел я, не теряя времени. Остаётся еще надеяться, что эта тварь не ядовитая.

Паукообразная тварь была быстрой, но благодаря способности видящего я предугадывал её действия наперёд. К тому же твари всё время находились на связи с Игнатом, и это явно их тормозило. Их связь создавала задержку.

— В сторону! — рявкнул я Дмитрию, пытаясь оттеснить тварь. Учитывая тот факт, что тварь была крупнее и имела больше лап, это было непросто. Однако уже четыре лапы валялись вокруг. Ещё чуть-чуть и я без препятствий доберусь до её энергетического узла.

Я шагнул вперёд, отсекая разом две лапы, а затем, резко рубанул мечом, вонзив клинок в основание шеи.

Тварь взвизгнула последний раз и принялась заваливаться.

Пользуясь передышкой, я быстро окинул взглядом поле боя.

Паладины добивали остатки монстров. Я отметил, что несмотря на изначальный перевес, твари Игната явно проигрывали, да и сам старик отступал под натиском Зиновия.

— Будь здесь, — бросил я Дмитрию, который схватившись за плечо, так и лежал на земле.

Выхватив клинок, я рысью бросился к старику, который сейчас повернулся ко мне боком, всецело поглощённый битвой со старшиной паладинов.

Я не сводил взгляда с мерцающего энергетического узла на его спине, и осторожно приближался, намереваясь одним ударом закончить эту битву. Но я не расслаблялся — несмотря на рану, старик всё ещё был опасен.

К слову, гвардейцы Викентьева и Лисина не ударили в грязь лицом. Он и бросались в бой с завидной яростью, но, ожидаемо, без потерь среди них не обошлось. Один из бойцов взвыл от боли, когда тварь, похожая на гигантского рака, перекусила ему ногу, словно сухую ветку. Другого отшвырнуло от мощного удара гибкого хвоста ящера, и он рухнул в пыль, как сбитая кегля.

Но гвардейцы не сдавались — они поливали тварей огнём из автоматов, и я отметил, что оружие у них было не простое, а артефактное, стреляющее как пулями, так и сгустками энергии, что рвали чешую монстров, как бумагу.

Тем временем старик Игнат дрогнул и принялся отступать под натиском Зиновия, чьи ледяные шипы раз за разом находили цель. Он вдеь так сбежит! Я выхватил револьвер и щедро влил в него энергию. Перейдя на бег, я принялся стрелять в одну и ту же точку, где пульсировал энергетический центр в ауре старика. И мои атаки достигли нужного эффекта. Защитная аура старика практически погасла. Еще лишь пара попаданий…

— Да чёрт с вами! — вдруг взревел Игнат, и его аура вспыхнула ослепительной вспышкой, будто солнце решило родиться прямо посреди дороги.

Зиновий, стоявший ближе всех, закрылся руками, но ударная волна отбросила его в прочь. Я проморгался, щурясь от яркого света, и понял, что старика больше нет — он попросту исчез, будто растворился в воздухе. Зато твари, которых паладины изрядно проредили, тут же потеряли всякую сплочённость и бросились врассыпную, убегая в заросли. Зиновий, кое-как поднявшись на четвереньки и тряся головой, хрипло выкрикнул:

— Отбой! Не преследуйте! Это может быть ловушкой!

Паладины, уже рванувшиеся было в погоню, послушались приказа и быстро окружили своего командира плотным кольцом, держа оружие наготове.

Командир отряхнулся, и тяжело дыша поднялся на ноги.

— Все целы? — спросил он, окинув взглядом своих бойцов. Затем, его взгляд остановился на мне, он кивнул: — Господин, враг отброшен.

Я окинул поле боя взглядом и, не теряя времени, кивнул Зиновию:

— Распорядись, чтобы собрали трофеи с поверженных тварей. Две трети мы положили, все синие — ценных ресурсов должно быть немало.

Зиновий подозвал одного из паладинов и, кивнув на разбросанные трупы, коротко бросил:

— Собрать, посчитать.

Я же развернулся и зашагал к Лисину:

Тот явно слышал наш разговор с Зиновием.

Краем глаза отметил, что Дмитрий уже поднялся на ноги и выглядел вполне бодрым, хоть и держался за раненное плечо.

Командир гвардии Лисина вопросительно посмотрел на графа, ожидая указаний.

— Господин, будем преследовать? — спросил он.

Лисин окинул взглядом поле боя, затем посмотрел на нас с Дмитрием и на Зиновия, устало качнув головой.

— Нет, пусть уходят, — произнёс он, и в голосе его сквозило раздражение.

— Уверен? — осторожно спросил Викентьев, не спеша перечить товарищу. Лисин лишь кивнул.

— Думаю, будет справедливо разделить трофеи пополам, — произнёс я достаточно громко, чтобы и Дмитрий слышал мои слова.

Дмитрий, поймав мой взгляд, кивнул оюобряя мои действия.

Лисин кивнул, с лёгким удивлением в глазах:

— Ваши воины решили исход боя, — произнёс молодой граф. — Мы лишь удерживали старика, и то ваш паладин его прогнал.

— Ваши воины сражались не менее храбро, — ответил я. — Да и вы в стороне не стояли.

Зиновий, как раз закончив отдавать приказы, подошёл ко мне и тихо доложил:

— Собрали шестнадцать осколков кристаллов и примерно триста энергоядер.

Я кивнул и велел:

— Раздели пополам, вторую половину отдашь графу. — Зиновий коротко кивнул и ушёл выполнять, а я встретил взгляд Лисина и решительно шагнул вперёд:

— Нас с вами прервали, господа, — спокойно произнёс я, переведя взгляд с юного графа на барона.

— Давайте отложим этот абсурд, — поморщился Лисин.

— Абсурд? Разве это мы второй раз перегораживаем вам дорогу? — вздёрнул я брови.

Викентьев гнусно улыбнулся было, но Лисин смерил его взглядом и коротко мотнул головой.

— Пошутили и хватит, — Я признаю, мы тоже хороши.

Лисин поморщился, будто проглотил что-то кислое, а Викентьев уставился на него с распахнутыми глазами, явно собираясь возразить. Но граф смерил его таким взглядом, что тот осёкся, проглотив свои слова. Я же продолжил, не давая им времени на манёвры:

— Неплохо бы извиниться, господа. Всё-таки вы оскорбили Дмитрия, а я, как старший Пылаев, не могу оставить это просто так.

— Пылаев, мы с тобой не знакомы, — отрезал Лисин, но в его тоне уже не было прежней вежливости. — Не знаю, кто ты такой, но не наглей. Мы готовы не развивать этот абсурд, но давай без фантазий. Никто ни перед кем извиняться не будет. У нас с Дмитрием давние отношения, мы старые друзья и любим подначивать друг друга.

Я усмехнулся, скользнув взглядом по брату. Дмитрий, пошатываясь и бледный, как полотно, всё же встал рядом со мной, и в его глазах горела решимость, несмотря на усталость.

— Я согласен, распри сейчас излишни. Но вопрос вашего возвращения через наши территории в таком составе всё еще открыт. Выходит, вы оставите технику здесь и пойдёте пешком? — спросил он, и голос его, хоть и дрожал, был твёрд.

Лисин перевёл взгляд на меня, и в его глазах мелькнула усталость, но не слабость.

— Ты погорячился, Пылаев, и наговорил лишнего. Мы тоже перегнули палку, — произнёс он, чуть понизив голос. — Давай не будем раздувать конфликт. Мы же аристократы, а не базарные мужики, которые не могут остановиться. У вас раненые паладины, у нас тоже есть пострадавшие — их бы к лекарю доставить, а не отношения выяснять.

— Расходится в этой ситуации необходимо. Какиеваши предложения? — спросил я, сложив руки на груди.

— Вас и ваших воинов мы довезём, — сказал он твёрдо. — Я лично прослежу, чтобы всё прошло гладко. Претензий с нашей стороны нет. Надеюсь, и вы не будете держать обиды.

Он посмотрел сначала на меня, затем на Дмитрия, стоявшего рядом, всё ещё бледного, но с решительным взглядом.

Я кивнул, но не удержался от вопроса, глядя прямо на Викентьева:

— А у меня всё же вопрос к барону. Как так вышло, что вы за своими землями не следите и по ним разгуливают культисты? Ещё и нападают на вас же, хозяев этих земель. Это что, теперь так заведено?

Викентьев вспыхнул, как спичка, и шагнул ко мне, набычившись, будто собрался бодаться.

— Ты языком-то поменьше трепи! — рявкнул он, но Лисин тут же остановил его, подняв руку.

— Подожди, — сказал граф спокойно, но с весом. — Вопрос дельный. Мы живём на границе, и если такие, как этот дед, свободно бродят по твоим землям, это серьёзное упущение. Ты уверен, что знаешь, сколько ещё таких «гостей» у тебя там прячется? Я бы на твоём месте уже мчался домой и звонил отцу.

— Без вас разберусь, — буркнул Викентьев, поморщившись, но в его голосе уже не было прежней уверенности.

— Отправляйся, — кивнул Лисин, и его тон не терпел возражений. — А вы, — он окинул взглядом наших бойцов и горящий на фоне микроавтобус, — давайте в наши автобусы.

Викентьев, не удержавшись, бросил с кривой ухмылкой:

— А про то, что Пылаевы теперь под Злобиным, батюшке тоже рассказать?

Лисин пожал плечами, не моргнув глазом.

— Как посчитаешь нужным. Но я сейчас вижу проблему поважнее наших распрей. Культисты вроде этого деда — настоящая угроза. Ты не находишь, Роман?

Викентьев лишь фыркнул, развернулся на пятках и зашагал к одному из фургонов, явно проглотив желание спорить. Лисин проводил его взглядом, а затем посмотрел на нас с Дмитрием. Я мысленно усмехнулся — граф явно понимал, что культисты вроде Игната опаснее любых земельных споров, и это был первый раз, когда я увидел в нём проблеск здравого смысла.

Я заметил, как в глазах Дмитрия мелькнула искра — он явно едва держался, чтобы не выдать что-то в своём язвительном духе, способное подлить масла в огонь. Раненое плечо заставляло его кривиться от боли, но всё же он пытался держать лицо.

— Пока наши распри останутся в прошлом, Лисин, — сказал я твёрдо, глядя ему в глаза. — Но мы к ним ещё вернёмся. Вы оскорбили моего брата и вторглись на нашу землю. Однако сейчас не время усугублять конфликт — культисты вроде этого Игната куда большая угроза.

Лисин чуть улыбнулся, но в его взгляде было больше уважения, чем насмешки.

— Рад слышать голос разума в семье Пылаевых. А то ваши обычно слишком импульсивны, — хмыкнул он. — Давайте, загружайтесь.

— Дмитрий, пошли, — кивнул я брату, затем повернулся к Зиновию. — Собирай своих паладинов.

— А как же автобус? — подал голос один из паладинов, помоложе, с тревогой глядя на дымящиеся обломки.

— Здесь припаркуем, — бросил я с лёгкой усмешкой. — Потом заберёте.

— На чём мы теперь ездить будем? — протянул другой, тоже молодой, с ноткой растерянности.

— Разберёмся, — рявкнул Зиновий, с привычной решимостью. — Давайте, возвращаемся.

Мы загрузились в один из автобусов Лисина, и граф, к моему удивлению, сел рядом с нами. Дмитрий, насупившись, скрестил руки на груди, явно не желая ни с кем говорить — его бледность и усталость выдавали, как сильно его вымотал бой. Он то и дело касался раненого плеча, стиснув зубы, чтобы не выдать слабости перед чужаками.

По пути я услышал, как Зиновий, сидевший позади, тихо говорил по магофону, докладывая Пылаеву:

— Подверглись атаке культистов. Движемся к поместью. Требуется лекарь. — Его голос был кратким, но твёрдым, и я кивнул про себя — вот и отлично, значит помощь будет.

В суматохе я забыл кое о чём. На моём пальце блестело кольцо, что некогда вручил мне Злобин. Его холодный металл тускло блеснул в свете люстр, а внутри таилась печать лечения. Я не был уверен, насколько сильна эта штука, но почему бы не попробовать.

— Держись, братец, сейчас станет легче, — сказал я тихо, чтобы не привлекать лишних глаз, и положил ладонь на его плечо, направив в него тонкую струю энергии. Дмитрий вздрогнул, но тут же расслабился, а его лицо чуть разгладилось — боль, похоже, отступила, хоть рана и осталась. Я убрал кольцо, удовлетворённо кивнув: для первого раза сойдёт, а лекарь разберётся с остальным.

Лисин смотрел на меня с любопытством, будто прикидывал, что я за птица, а мой фокус с кольцом и вовсе заставил его брови удивлённо поползти на лоб.

— Не слышал, что у Пылаевых есть родня, — наконец сказал он, когда автобус тронулся и понёсся по дороге к поместью. — И откуда же вы прибыли, спаситель?

(обратно)

Глава 24 Дом, милый дом

Я встретил его вопросительный взгляд.

— Издалека, — ответил я, не спеша раскрывать карт. — И учитывая обстоятельства нашего знакомства, я пока не готов делиться подробностями. Вы в ответ на простую перепалку приехали с целой гвардией — друг вы или враг, мне ещё предстоит понять.

Лисин поморщился, но не отвёл глаз.

— На самом деле мы с Викентьевым беспокоились из-за червоточины. Её нужно было закрыть. А Пылаевы, не особо-то расположены к диалогу. Мы хотели отправиться туда вместе с вами, но вы сами начали накалять обстановку.

— Так и будете передёргивать? — усмехнулся я, прищурившись. — Мы справились без вашей помощи. Червоточина закрыта, и точка.

Брови Лисина поползли вверх.

— Закрыта? Без сердца? — спросил он, но тут же осёкся, словно поймал себя на лишних словах и пожалел о сказанном.

— Откуда ты знаешь? — тут же вспыхнул Дмитрий, оживившись. — Ты что, в неё заходил?

— Неважно, — отрезал Лисин, но я не дал ему уйти от ответа.

— Сердце мы нашли, — сказал я твёрдо. — Червоточина больше не активна. Ваша помощь не понадобилась.

Лисин кивнул, задумчиво глядя на меня.

— Значит, ты и правда видящий, как говорил тот старик, — произнёс он, но я лишь пожал плечами.

— Это тоже не ваше дело. Спасибо, что довезёте нас до дома, но конфликт между нами не закрыт. Я, как представитель рода Пылаевых, обязан защищать интересы рода, и я не забуду ни ваших слов, ни ваших действий.

Дальше мы ехали в молчании, и никто не решался нарушить тишину. Паладины сидели позади с каменными лицами, стараясь не вмешиваться в наш разговор, а Дмитрий всё так же молчал, уставившись в окно. Я же прикидывал, что делать дальше — Лисин мог быть полезен, но доверять ему было рано. Я всегда знал, как держать ситуацию под контролем, и сейчас не собирался расслабляться.

Когда мы подъехали к поместью Пылаевых, охрана всполошилась, увидев чужие автобусы, и встретила нас с оружием наперевес. Лисин велел притормозить у ворот.

— В гости вы нас не звали, так что дальше идите сами, — сказал он, поднимаясь.

— Благодарю, — кивнул я, затем посмотрел на Дмитрия. — Идти сможешь?

Рана на его плече выглядела уже не так страшно. Всё еще кровоточила, но жизни и здоровью угрозы не было.

— Всё в порядке, — буркнул он. — Дойду.

Лисин скупо кивнул на прощание и забрался в микроавтобус. Двигатели взревели, и машина умчалась прочь, оставив за собой лишь облако пыли да следы шин на дороге. Ворота поместья Пылаевых распахнулись, и мы двинулись вглубь территории, где, к моему удивлению, нас встречала вся семья. Александр Филиппович стоял во главе, высокий и невозмутимый, рядом — его жена Татьяна, чьи глаза уже искали сына, и Алиса Пылаева, с тревогой вглядывающаяся в нашу потрёпанную группу.

Татьяна, едва завидев Дмитрия, бледного и держащегося за окровавленное плечо, всплеснула руками и бросилась к нему, чуть не споткнувшись.

— Сыночек! Миленький! Что с тобой стряслось? — запричитала она, а затем её взгляд, полный ярости, упал на меня, будто я был виновником всех бед. — Это всё ты, демон! Так и знала, что ты на нашу семью беду накличешь! А ты что стоишь, как столб? — следом набросилась она на мужа, её голос дрожал от гнева. — Сделай что-нибудь! Он нашего сына чуть не угробил, я это сердцем чую, насквозь его вижу!

— Дорогая, полно тебе яриться, — отозвался Александр Филиппович с твёрдой выдержкой, не поддаваясь её эмоциям. — Лекарь уже в пути, а рана не так страшна, как кажется.

— Матушка, всё в порядке, — поспешил вмешаться Дмитрий, стиснув зубы и слегка кривясь от боли, но стараясь держать голос ровным. — Константин меня спас. А ещё он закрыл червоточину.

Я заметил, как тяжело ему дались эти слова. всё же гордость давала о себе знать. Но он посмотрел на мать с решимостью, и я мысленно кивнул: парень не подвёл.

— Я ему благодарен, — добавил он, чуть помедлив, словно подбирая слова. — И… не ругай его, матушка, прошу.

Пока Татьяна продолжала ворчать, не в силах унять тревогу, Зиновий раздавал команды своим паладинам. Двое из них были серьёзно ранены — их поддерживали товарищи, чтобы не дать рухнуть на землю. Из небольшого домика, где размещалась гвардейцы и паладины, уже выбегали бойцы с носилками, заранее подготовленные для таких случаев. Александр Филиппович, заметив суету, повернулся к Зиновию:

— Не беспокойся, я распорядился, чтобы лекарь занялся и твоими людьми.

— Благодарю, ваше благородие, — склонил голову Зиновий, сохраняя суровую выправку, несмотря на усталость.

— Пустое, — отмахнулся Пылаев, — А сейчас идёмте в дом. Зиновий, ты с нами, я жду детального отчёта.

Пылаев развернулся на пятках и нарочито неспешно двинулся к поместью. Затем обернулся, будто вопрошая: долго ли вас ждать.

Вся процессия двинулась следом за главой.

Александр Филиппович перевёл взгляд на меня, прищурившись, будто пытался разглядеть о чём я думаю.

— Так, значит, ты закрыл червоточину?

— Да, так и есть, — кивнул я, спокойно встретив его взгляд.

— Интересно, — протянул он, и в его голосе мелькнула искренняя любопытство. — Мы долго не могли с ней совладать. Как ты это провернул?

Дмитрий, и без того бледный, вдруг опустил глаза и слегка задрожал, словно опасался, что я упомяну его попытку столкнуть меня в изнанку во время боя. Но я не стал ворошить это — я знал, как держать язык за зубами, когда нужно.

— Я видящий, — ответил я спокойно. — Мне такие вещи даются легче, чем другим одарённым. Но Дмитрий здорово выручил. Без него я бы не управился так быстро.

На этом моменте, я поймал на себе взгляды паладинов. Даже Дмитрий, не смотря на боль, смерил меня взглядом.

Я ведь и сам не до конца понимаю, что именно произошло. И, думаю, лучший способ разобраться, снова попасть туда, в изнанку, а для этого нужна червоточина.

— Кто его ранил? — грозно спросил Пылаев, кивнув на сына, что по-прежнему сжимал кровоточащее плечо. — Тварь какая-то? Ты с монстрами дрался, Дмитрий?

— Никак нет, — подал голос Зиновий, но тут же умолк, бросив взгляд на нас, словно предоставляя слово мне. — Думаю, ваши благородия сами расскажут подробности.

— Мы повстречали культистов на дороге, — начал Дмитрий, стараясь говорить ровно, несмотря на боль, что пробивалась в его голосе.

— Культистов? На нашей земле? — брови Пылаева поползли вверх, и в его тоне послышалось раздражение.

— Нет, они пришли с земель Викентьевых, — пояснил я, не давая разговору уйти в сторону. — У нас был небольшой конфликт с Викентьевым и Лисином.

— Опять эти, — буркнул Александр Филиппович, но тут же вернулся к главному, нахмурившись. — Так что с культистами?

— Пока мы разбирались с аристократами, на нас напал культист, — продолжил я, сохраняя спокойствие. — Один, но сильный. Оранжевого уровня.

— Оранжевого? — Пылаев прищурился, и его взгляд стал ещё острее, будто он пытался нащупать в моих словах подвох.

— Да, — подтвердил я, не моргнув глазом. — Но ваши паладины с ним справились.

— Убили? — уточнил он оглянувшись на Зиновия.

— Нет, сбежал, — покачал головой Зиновий, стоявший рядом. — Но с ним было много тварей.

Мы добрались до особняка Пылаевых. Двери распахнулись и пропуская нас в просторный холл, пропитанный запахом старого дерева и воска. Дмитрий, бледный и измотанный, рухнул в кресло, поморщившись и крепко сжимая раненое плечо, где ткань темнела от крови. Я бросил на него взгляд — парень держался, но было ясно, что боль даёт о себе знать. Зиновий встал рядом.

Мы с Александром Филипповичем и его супругой Татьяной расселись по креслам, обитым тёмной кожей, а Алиса держалась чуть поодаль. Её взгляд, прищуренный и острый, скользил то по мне, то по брату, то по Зиновию, и я сразу понял: эта девчонка что-то замышляет, и явно не доброе.

— Дорогая, — Пылаев-старший повернулся к жене, сохраняя спокойствие, несмотря на её напряжённую позу, — распорядись, чтобы слуги принесли еды ребятам. Не будут же они голодать до ужина.

Татьяна поджала губы, окинув нас недовольным взглядом, будто мы были незваными гостями, а не семьёй. Её глаза метнули в мужа гневную искру, но, фыркнув, она поднялась и удалилась, не удостоив нас ни словом. Её шаги эхом отдавались в коридоре.

Александр Филиппович, не теряя времени, перешёл к делу, и его голос стал деловитым, как у купца на торге.

— Так, а что с трофеями? — спросил он, глядя то на Дмитрия, то на Зиновия. — Много удалось добыть?

Дмитрий, всё ещё держась за плечо, пожал здоровым плечом.

— Я не в курсе, — буркнул он, слегка кривясь от боли. — Всем занимался Зиновий. Сам понимаешь, мне было не до того.

Зиновий шагнул вперёд, его лицо оставалось непроницаемым, но в голосе звучала точность.

— Из тварей в червоточине вышло неплохо: девятнадцать кристаллов и сто двадцать три энергоядра. Так же после атаки культистов удалось собрать Восемь осколков кристаллов и сто пятьдесят шесть энергоядер.

— Не дурно, а альфа? — тут же уточнил Пылаев, прищурившись, и его взгляд стал острым, как клинок.

Зиновий промолчал, и все глаза в комнате скрестились на мне. Я почувствовал, как воздух в холле сгустился, но не отвёл взгляда.

— Его убил Константин, — наконец сказал Зиновий, и в его тоне мелькнула тень восхищения. — И сердце он впитал.

— Константин? — Пылаев нахмурился, переводя взгляд на меня, и в его глазах мелькнуло недоверие. — У тебя же от силы зелёный уровень. Еще и сердце червоточины впитал?

Я пожал плечами, сохраняя спокойствие, будто речь шла о пустяке.

— Так и есть, — ответил я, высыпая на полированный стол несколько осколков кристаллов и горсть энергоядер, добытых с той твари.

Красный кристалл, сияющий, как застывший огонь, я оставил при себе — отдавать его не собирался, как и сокровище, найденное в подземелье червоточины. Не из жадности или желания присвоить добычу, нет. Всё, что я взял, пойдёт на благо рода Пылаевых, но не в руки Александру Филипповичу. Я знал его историю — азартного игрока, способного спустить целое состояние на ветер, — и не собирался давать ему шанса проиграть то, что я добыл потом и кровью.

— Это было взято с альфы, — сказал я, глядя Пылаеву-старшему прямо в глаза, и мой голос был твёрд, как гранит. — Я не вникал, как у вас тут распределяют трофеи, так что решил оставить временно при себе.

Он кивнул, чуть прищурившись, и я понял, что он оценивает не только добычу, но и меня самого.

— Недурно, — произнёс он, постукивая пальцами по столу. — Семь осколков — это немалая сумма. У нас распределение идёт по старому имперскому обычаю: десять процентов — паладину, убившему тварь, остальное — роду. А внутри семьи так: семьдесят процентов — на благо рода, остальное — победителю. Бери свою долю, но выбирай с умом.

Я прикинул расклад. Можно было бы отказаться, сыграть на благородство, но это только вызвало бы подозрения, а я не любил ненужных вопросов. Да и упускать шанс усилить себя было бы глупо — сила в этом мире решает всё. Я сгрёб со стола три дюжины энергоядер и два осколка кристаллов: один, увеличивающий энергетический резерв, и второй, повышающий выносливость. Остальное пусть идёт роду — я знал, как распорядиться своей частью позже.

— Разумный выбор, — хмыкнул Пылаев, но я заметил, как его взгляд задержался на мне чуть дольше, чем нужно.

В холл стремительно вошла Динара, её шаги эхом отдавались по полу.

— Господа, приехал лекарь — Вениамин Семёнович, — доложила она, слегка запыхавшись.

— Прекрасно! — Александр Филиппович порывисто поднялся, его лицо оживилось, но в голосе сквозила тревога. — Скорее ведите его сюда! Неужто не видите, как Диме плохо?

Динара коротко поклонилась и исчезла в коридоре, а из холла тут же донеслись приглушённые голоса: «Где же Дмитрий, ведите скорее!» Я уловил нотки нетерпения в тоне приближающегося лекаря, смешанные с беспокойством, похоже он всерьёз беспокоился за наследника рода Пылаевых. «Если Дмитрий Александрович ранен, нельзя медлить!» — добавил он буквально влетев в помещение на всех парах, и в следующий миг гостиная превратилась в импровизированный лазарет.

Вениамин Семёнович, лекарь с сединой на висках и цепким взглядом, лишь на миг застыл в дверях. В руке он сжимал кожаный саквояж, полный инструментов. Он окинул помещение взглядом, задержавшись на Дмитрии, который сидел бледный и сгорбленный, придерживая раненое плечо.

— Вижу, у вас тут свой лекарь завёлся, — произнёс Вениамин, присев рядом с Дмитрием и внимательно осмотрев его плечо. Ткань его пиджака пропиталась кровью, хоть кровотечение и замедлилось благодаря моему кольцу.

Дмитрий скользнул по мне взглядом, в котором мелькнула смесь благодарности и усталости. Александр Филиппович, заметив это, слегка прищурился, переводя взгляд на меня.

— Да, вот, сын к нам под крышу вернулся, — сказал он, и я уловил, как непривычно звучат эти слова в его устах. Очевидно, что он сам ещё не свыкся с моим присутствием. — У него есть… определённые способности. Верно, Костя? Расскажи, что ты сделал.

Я пожал плечами будто речь шла о пустяке.

— У меня артефактное кольцо, — пояснил я, не вдаваясь в подробности о Злобине, подарившем его. — Оно способно залечивать несерьёзные раны.

Вениамин Семёнович хмыкнул, продолжая осматривать плечо Дмитрия.

— Вижу, вижу, — пробормотал он. — Сработано кривовато, конечно. Так можно и ткани неправильно срастить, а то и навредить. Но в целом правильно: рану закупорили, кровотечение остановили. Молодец, барон, для любителя неплохо.

Я кивнул, внутренне усмехнувшись. Похвала от лекаря — не то, чего я искал, но приятно. Дмитрий к слову тоже чуть расслабился.

— Работы тут, однако, ещё ого-го, — продолжил Вениамин, открывая саквояж и доставая инструменты, поблёскивающие в свете люстр. — А вы, господа, прогуляйтесь, подышите воздухом. Дайте мне сосредоточиться.

Я не стал спорить — возможность уйти была как нельзя кстати. Мой рюкзак, набитый трофеями и золотом из подземелья, изрядно давил на плечи, а ещё я жаждал принять горячую ванну, смыть пыль с дороги, а заодно обдумать всё произошедшее. До этого было как-то не до размышлений.

Впереди ужин, а с ним — новые разговоры, и я хотел быть готовым. Необходимость в отдыхе — это не слабость, а способ держать себя в форме.

Я направился в свою комнату, но предстоящий ужин не дал мне долго наслаждаться одиночеством. Стоило лишь привести себя в порядок, как и время подошло.

Столовая, освещённая мягким светом, уже гудела от шагов слуг, расставляющих блюда. Первым явился Дмитрий, всё ещё бледный, но уже с перебинтованным плечом. Он скользнул по мне взглядом, кивнул и, к моему удивлению, бросил:

— Приятного аппетита.

— И тебе, братец, — отозвался я, не скрывая лёгкой усмешки, и занял своё место напротив.

Дмитрий не смотрел на меня, но, едва слуги подали еду, принялся уплетать за обе щёки, будто не ел неделю. Я отметил, что усталость и голод брали своё, но он держался молодцом — не каждый после такой передряги будет сидеть за столом с прямой спиной. Следом вошли Александр Филиппович с Татьяной под руку. Их лица были напряжёнными, а взгляды то и дело скрещивались, выдавая, что их разговоры — а скорее, споры — не утихали с позавчерашнего дня. Я мысленно хмыкнул: семейные разборки в этом доме, похоже, были такой же традицией, как ужин порознь.

Я чувствовал, что Александр Филиппович всё же уговорил Татьяну, что от меня есть толк — всё-таки я вытащил Дмитрия из передряги. Потому она, хоть и не проронила ни слова, бросала на меня жеманные улыбки, которые, впрочем, не скрывали её настороженности. Было видно, что она хочет завести беседу, но я не горел желанием болтать. В комнате меня ждал рюкзак, набитый кристаллами и золотом из подземелья червоточины, и я уже прикидывал, как распорядиться добычей. Александр Филиппович, сидя во главе стола, то и дело поглядывал то на жену, то на Дмитрия, то подмигивал мне, будто пытаясь разрядить напряжённую тишину, что повисла в столовой.

— К слову, Алиса так и не явилась? — спросил он у Дмитрия, отхлебнув вина из бокала.

— Нет, не было, — покачал головой Дмитрий, всё ещё бледный, но уже чуть бодрее после работы лекаря. Он держался за перебинтованное плечо реже, но я заметил, как он иногда морщится, когда думает, что никто не смотрит.

— Что ж она, совсем исхудает? Кто её замуж-то возьмёт? — рассмеялся Александр Филиппович, оглядывая нас, словно надеялся, что кто-то поддержит его шутку.

Я промолчал, продолжая есть, и лишь слегка приподнял бровь. Шутка была неловкой, но за семейным столом, где все собрались вместе, было что-то умиротворяющее. Татьяна поджала губы, явно не оценив веселья мужа, а Дмитрий уткнулся в тарелку, будто еда могла спасти его от разговора.

Пылаев не сдавался и продолжал наладить светскую беседу:

— Хорошо все-таки за семейным столом, когда все вместе…

И тут в дверях столовой появилась Алиса. Она замерла, её взгляд, острый, как лезвие, пробежался по каждому из нас.

— За семейным столом? — едко бросила она. — Всем вместе?

Не дожидаясь ответа, она развернулась и стремительно ушла, её шаги гулко разнеслись по коридору. Я едва сдержал усмешку — похоже, Алиса и правда решила голодать, лишь бы не сидеть с нами. Её выходка была почти театральной, но я отметил про себя: эта девчонка не просто затаила обиду, она что-то замышляет, и мне стоит держать ухо востро.

— Константин, передашь соль? — вдруг спросил Александр Филиппович, явно пытаясь сменить тему и разрядить неловкость.

Я окинул стол взглядом. Солонка стояла прямо перед ним, поблёскивая в свете свечей.

— Она же у вас под рукой, — сказал я, не скрывая лёгкой иронии.

— Ах, точно! — хмыкнул он, взяв солонку и подмигнув мне. — Спасибо, а то без тебя бы не разобрался. Видите, какой у нас глазастый в семье появился? Видящий! — он назидательно поднял палец, и в его голосе мелькнула гордость за удачно использованную шутку.

Татьяна бросила на мужа очередной недовольный взгляд, но промолчала, а Дмитрий, кажется, впервые за вечер слегка улыбнулся, уткнувшись в тарелку. Я кивнул, едва скрыв усмешку. Александр Филиппович явно старался выстроить мосты, и я не возражал — пока. Но мыслями я уже было в комнате, где лежали трофеи, и я прикидывал, как использовать их с умом.

(обратно)

Глава 25 Незваные гости

Наконец, покинув столовую, я добрался до своей комнаты. Дверь тихо скрипнула, и я, сбросив одежду, остался один с собой. В зеркале отражалась моя фигура, окружённая ярко-зелёной аурой, мерцающей, как свет в глубине леса. Убийство твари оранжевого уровня и поглощение синего сердца червоточины не прошли даром — я чувствовал, как сила пульсирует в венах, готовая вырваться наружу.

Синий уровень всё ещё казался далёким, как горизонт, что отступает с каждым шагом, но я знал, что каждый кристалл, каждая крупица энергии приближают меня к цели. Я разложил перед собой добычу на столе в комнате, где тусклый свет лампы отбрасывал мягкие тени. Два осколка кристаллов: один, усиливающий энергетический резерв, другой, повышающий выносливость. И крупный красный кристалл повышающий физическую силу, от которого исходила тяжёлая, почти осязаемая энергия.

Я решил начать с малых — день выдался насыщенным, тело гудело от усталости, а в венах всё ещё пульсировала энергия, впитанная ранее. Сегодня я, скорее всего, усну, едва коснувшись подушки, а завтра мышцы будут ныть, непривычные к такой нагрузке. Но это пустяки. Я привыкну. Красный кристалл, усиливающий физическую силу, изменяет тело, и поначалу это болезненно, как долгая тренировка после месяцев бездействия. Но я выдерживал и не такое, а когда знаешь, ради чего терпишь, боль становится просто очередной ступенью к цели.

Я взял первый осколок — тот, что повышал выносливость — и сжал его в ладони. Энергия, тёплая и живая, потекла по пальцам, растекаясь по телу, как вода по пересохшей земле. Мои энергоканалы, уже привыкшие к таким потокам, жадно впитывали каждую частицу. Это чувство стало уже знакомым, почти родным, хотя ещё недавно, когда я впервые вбирал кристалл, боль была такой, что я едва не выронил его — сказывались утренние приключения. Теперь же я управлял процессом с уверенностью, направляя энергию туда, где она нужна. Осколок потускнел, исчерпав себя и рассыпался в прах.

Второй осколок, синий, увеличивающий резерв, лёг в ладонь следом. Я уже работал с такими раньше, и дело пошло быстрее. Энергия хлынула в меня, заполняя внутренний резервуар, словно река, вернувшаяся в своё русло. Я почти физически ощутил, как он расширяется, готовый вместить больше энергии. Процесс был привычным и прошёл с лёгкостью, и я закончил за считанные мгновения, отряхнув пыль от кристалла с ладони.

Мой взгляд упал на красный кристалл, лежащий на столе, как вызов. Его энергия была другой — густой, тяжёлой. Впитать его будет не легче, чем сердце червоточины, но я знал, что справлюсь. Это испытание, как и всё остальное, лишь укрепит меня.

Я пожалел, что под рукой нет артефакта, подобного тем, что используют знахари, чтобы разглядеть свою энергетическую структуру. Хотелось точно знать, как сильно я продвинулся, какие параметры выросли, сколько осталось до синего уровня. Но внутреннее чутьё говорило: я стал сильнее, и это было очевидно. Аура, окружавшая меня, мерцала ярче, её зелёный свет казался куда гуще, чем утром.

Впитав энергию кристалла, я почувствовал, как силы покинули тело, и я обессиленно рухнул на кровать. Делать ничего не хотелось — даже проверять, как изменилась моя аура. Я мельком подумал: вдруг уже подобрался к синему уровню? Но тут же отбросил эту мысль. Глупости. До синего мне ещё расти и расти. Я прикрыл глаза, ощущая, как усталость накатывает тяжёлой волной.

Но не время расслабляться.

Я поглядел на мир глазами видящего, мир играл совсем иными красками, чем в первые дни, когда я только осваивал свой дар.

Там в изнанке, я видел то же самое, что и здесь в реальном мире. Значит ли это, что наш мир тоже своего рода изнанка или её неотъемлемая часть?

Я потянулся сознанием вперед, будто желая переместиться вглубь открывшегося передо мной мира энергетических потоков, но в следующий миг тишину разорвал стук в дверь.

Я выдохнул.

— Войдите, — бросил я, совершенно забыв, что лежу без одежды, как в день рождения в этом мире.

Дверь скрипнула, и в комнату вошла Луиза. Её взгляд, озорной и чуть насмешливый, скользнул по мне, и бровь изогнулась, а на губах заиграла хулиганская улыбка.

— Ну, здравствуйте, мой господин, — протянула она, и в её голосе мелькнула искра веселья.

С этими словами она скинула передник, (в котором сиял синим очередной артефакт), а следом и платье…

Оглянуться не успел, как девушка уже оказалась на кровати. Стоит ли говорить, что я решил отложить дела с артефактом в ее переднике на потом. Луиза сегодня была как огонь — страстной, неудержимой, и я, признаться, не успел даже задуматься, что её так взбудоражило. Может, новости в поместье, а может, просто её натура, но уточнять и разбираться я не стал. Момент был слишком живым, чтобы тратить его на вопросы.

Когда я опомнился, за окном уже сгустилась ночь, и комната тонула в полумраке, лишь слабый свет луны пробивался сквозь занавески. Луиза, вымотанная, спала рядом, её дыхание было ровным, почти неслышным. Я осторожно приподнялся, стараясь не потревожить её, и мой взгляд упал на угол, где лежал её передник. Оттуда исходило слабое синее сияние — артефакт, без сомнения, подсунутый Алисой. Кажется у нас зарождается маленькая семейная традиция. Артефакт был мощное, и с подвохом, способным доставить кучу неприятностей. Только я потянулся к переднику, как заметил кое-что ещё.

Мимо двери моей комнаты мелькнула яркая синяя аура, слишком насыщенная и при этом незнакомая — однозначно принадлежит кому-то не из домашних. Это точно не Александр Филиппович и не Татьяна — их ауры я знал. Других синих в поместье я не припоминал. Патрули? Но о ночных обходах гвардейцев мне никто не говорил, да и красться им незачем. Фигура замедлилась, шаги стали тише, словно кто-то старался остаться незамеченным. Я влил больше энергии в свою способность видящего, просвечивая стены, и напрягся: ещё четыре синие ауры двигались по дому. Две из них этажом выше направлялись к покоям Александра Филипповича и Татьяны, и в их движении чувствовалась цель.

Я нахмурился, ощущая, как усталость отступает, вытесненная холодной ясностью. Если это гвардейцы Пылаевых, они бы не таились. Что-то было не так. Я бесшумно поднялся, накинул халат, завязав пояс, и подошёл к двери, прислушиваясь. За ней — мёртвая тишина, но я знал, что она обманчива. Широко распахнув дверь, я шагнул в коридор, готовый к любому сюрпризу.

Я окинул взглядом коридор, на первый взгляд пустой, но моя способность видящего говорила иное. В четырёх метрах от меня мерцала синяя аура, яркая и чёткая, хотя обычным зрением я не видел ни души. Невидимка? Интересно. Я сделал вид, что ничего не заметил, лениво потянулся и зевнул, будто собирался вернуться в комнату. В этот момент за спиной, на кровати, завозилась Луиза.

— Господин, вы куда? — сонно пробормотала она, её голос был мягким, тёплым ото сна.

— Спи, девочка, — отозвался я, не оборачиваясь. — И впредь зови меня повелителем, так мне больше нравится.

— Хорошо, повелитель, — улыбнулась она, завернувшись в одеяло, и её дыхание снова стало ровным.

Я чуть повернулся к ней, но краем глаза уловил движение. Невидимка, решив, что момент подходящий, рванулся ко мне. Точно, как я и ждал. Его рука, окружённая синей аурой, потянулась к моему горлу, но я был быстрее. Перехватил запястье, резко вывернул его, и противник охнул от боли.

Не давая ему опомниться, я нащупал голову — ткань маски затрещала под пальцами — я с силой впечатал голову противника в стену. Раздался треск, стена прогнулась, оставив вмятину. Пылаевы-Пылаевы, пора бы вам укрепить… Я дёрнул невидимку на себя, и его лицо встретилось с моим коленом — хруст был громким, похоже, что-то сломал.

Пока противник пошатнулся, оглушённый, я нанёс еще два быстрых удара: один в челюсть, второй в висок. Он обмяк, рухнув на пол.

Красный кристалл, впитанный накануне, дал о себе знать — сила в моих руках значительно возросла. Невидимость начала спадать, и передо мной проступило тело, завёрнутое в чёрную ткань, с балаклавой на голове. Ассасин. Не гвардеец Пылаевых, это точно.

— Мой повелитель, что это? — раздался голос Луизы прямо у меня за спиной.

Я едва не дёрнулся, готовый ударить, но сдержался. Девушка, босая и завернутая в простыню, стояла в шаге от меня, её глаза округлились от ужаса.

— Ты что творишь, глупая? — зашипел я. — Кто так подкрадывается?

— Шум был, — оправдалась она, глядя на тело у стены.

— Это ваши гвардейцы так одеваются?

— Нет, — ответила она.

Я оглядел коридор.

— В доме ассасины.

Я выпрямился и рявкнул во весь голос:

— В доме ассасины! — затем, подумав, закричал иное: — Пожар!

Я принялся колотить по стене, чтобы поднять шум. Луиза, всё ещё растерянная, заморгала.

— Повелитель, какой пожар? Нет же никакого пожара!

— Не задавай вопросов, — бросил я, не прекращая стучать. — Кричи, что пожар, и громче!

Мой крик разбудил поместье, и ночная тишина разлетелась вдребезги. По всему дому загремели шаги, хлопали двери, люди, вырванные из сна, спотыкались в темноте, открывая ставни. В этой суете стало ясно, сколько душ обитает в доме Пылаевых — днём такой гул не замечаешь, но сейчас он был оглушительным. Я быстро вернулся в комнату, запер дверь и натянул штаны и рубаху, не тратя времени на пуговицы. Револьвер лёг в руку, а из ножен выпорхнул палаш, его клинок тускло блеснул в полумраке. Не теряя ни секунды, я рванул вглубь дома, туда, где моя способность видящего засекла ближайшую синюю ауру, мерцающую, как маяк в ночи.

В холле, освещённом лишь слабым светом настенных ламп, я столкнулся взглядом с Алисой Пылаевой. Она стояла посреди прохода, её волосы были растрепаны, а глаза горели насторожённостью. Окинув меня с ног до головы, она задержала взгляд на револьвере в моей руке.

— Ты с ума сошёл? Чего орёшь? — рыкнула она, и я заметил, как энергия закружилась вокруг её ладоней, готовая сорваться в любой момент.

Я не ответил, потому что за её спиной уже приближалась синяя аура, скользящая бесшумно, как тень. Невидимка. Не раздумывая, я вскинул револьвер, целясь туда, где должна была находиться голова ассасина.

— Эй, ты чего? — взвилась Алиса, её глаза полыхнули гневом. — Я же ничего плохого не сделала! Что ты удумал?

— Пригнись! — рявкнул я, но она лишь выпрямилась, гордо вскинув подбородок.

— Пылаевы ни перед кем не гнутся! — заявила она, выставив ладонь, и я увидел, как в её пальцах зарождается пламя.

И в тот же миг Алиса выпустила струю пламени, толстую и жаркую, прямо в меня.

Уворачиваясь от пламени, я дважды выстрелил, пули ушли точно в цель, где мерцала аура убийцы.

— Вот же дура! — выкрикнул я, но времени спорить не было.

— Дура⁈ — вспыхнула девушка. — Сначала стрелять научись!

Я бросился в сторону, чувствуя, как новый залп пламени опалил рукав, и откатился по полу, мгновенно оценивая обстановку.

— Оглянись! — прокричал я, но Алиса, ослеплённая яростью, уже готовила новый огненный протуберанец. — Думаешь, я шучу?

Её пламя снова рванулось ко мне, но в этот момент ассасин за её спиной начал падать лицом вперёд. Невидимость спала, и тело в чёрной ткани с простреленной головой рухнуло на пол с глухим стуком прямо возле девушки. Алиса резко обернулась, увидела труп и завизжала, её голос разнёсся по холлу, как звон разбитого стекла.

Воспользовавшись её замешательством, я в два прыжка оказался рядом и схватил её за плечи, встряхнув, чтобы привести в чувство. Её лицо побледнело, глаза расширились, и в них не осталось ни следа прежней гордости.

— Что это? — заикаясь, выдавила она, глядя на тело.

— В доме ассасины, — рявкнул я, глядя ей прямо в глаза. — Соберись!

— Что… что делать? — она захлопала глазами, всё ещё дрожа.

— Где комнаты Дмитрия и твоих родителей? — спросил я, не отпуская её. — Идём вместе, будешь меня прикрывать.

Алиса вдруг опомнилась, и в её взгляде мелькнула привычная строптивость.

— Это вообще-то мой дом, я тут хозяйка!

Я едва сдержал усмешку. Даже в такой момент она не могла не спорить.

— Тогда веди, хозяйка, — бросил я, кивнув на коридор.

— Чего ты вообще раскомандовался? — огрызнулась она. — С чего ты вообще решил, что я стану тебя слушать? Ты вообще должен благодарить…

— С того, что я видящий, — прервал я поток девушки, глядя ей прямо в глаза. — И могу разглядеть ассасинов под их невидимостью. Если бы не я, ты бы уже лежала с перерезанным горлом. Так что не спорь и веди.

Она замерла на полсекунды, её лицо всё ещё было бледным, но в глазах мелькнула искра понимания.

— Идём, — решительно тряхнула она головой, и её голос стал твёрже.

— А за служанку я тебя потом поблагодарю, — добавил я с лёгкой усмешкой, и Алиса вздрогнула, но тут же отвела взгляд и быстро зашагала вглубь дома, не оглядываясь.

— Комнаты Димы и родителей на третьем этаже, — бросила она, взбираясь по лестнице, её шаги гулко отдавались в тишине.

На последнем пролёте я поймал её за руку, слегка удержав. Она обернулась, готовая огрызнуться, но я выразительно кивнул на тёмный коридор впереди, где сразу за углом мерцала ещё одна синяя аура.

— Не торопись, — сказал я, так чтобы ассасин за углом меня услышал. — Ты так бежишь, что я не успеваю за тобой.

Алиса, надо отдать ей должное, мгновенно поняла.

— Прости, — произнесла она, отступая за мою спину. — Я буду медленнее, а ты не отставай.

Я кивнул, крадучись двинувшись вперёд. За углом, присев на колени, ждал ещё один ассасин. Его аура выдавала позу — его руки сжимали, по всей видимости, кинжал, готовый к броску. Я прижался к стене, повторяя его тактику, и, резко размахнувшись, рубанул палашом за угол.

Клинок вошёл с хрустом вошёл во что-то мягкое, и хрип, раздавшийся в ответ, подтвердил, что удар попал куда надо. Кровь брызнула на пол.

На всякий случай я выскочил из-за угла и нанёс ещё один удар по затухающей синей ауре, чтобы добить наверняка. Тело, начавшее проявляться, не подавало признаков жизни — первый удар оказался смертельным. Я обернулся к Алисе, которая, увидев ещё одного мертвеца, тихо ойкнула, прикрыв рот ладонью.

— Идём, — сказал я, не давая ей впасть в панику. — Не время мешкать.

Снова схватив её за руку, я потянул её за собой, но в этот момент из бокового коридора выбежал Дмитрий. Его волосы были взъерошены, в руке он сжимал меч. Одет он был лишь в портки, едва державшиеся на бёдрах.

— Что здесь происходит, чёрт побери? — выдохнул он, ошалело глядя на нас. — Где пожар?

Алиса, не теряя времени, прокричала:

— В спальню к родителям! Быстро! Бежим!

— Это ещё зачем? — нахмурился Дмитрий, но тут его взгляд упал на тело ассасина за моей спиной, и парень мгновенно всё понял. Кивнув, он развернулся и рванул вперёд, не тратя слов.

Я мысленно отметил их сообразительность — Алиса и Дмитрий реагировали быстро, несмотря на хаос. Они явно брали не только упрямством, но и умом, в отличие от родителей, чьё желание поспорить порой затмевало здравый смысл. Переключившись на энергетическое зрение, я сосредоточился. Через три комнаты, прямо сквозь стены, я видел четыре синие ауры в спальне Пылаевых-старших. Две принадлежали Александру Филипповичу и Татьяне, две другие — ассасинам.

Ауры двигались хаотично, мелькали, будто в танце. Из комнаты доносились звуки ломаемой мебели, треск и шипение, словно там полыхал огонь. Пылаев-старший, похоже, пустил в ход свою стихию, и бой был в самом разгаре.

Мы были в пяти метрах от спальни, когда дом сотряс взрыв, за которым последовал рёв пламени и пронзительный крик Татьяны Пылаевой:

— Сашенька!

В их комнате бушевала боевая магия, и выжить в этом хаосе было непросто. Моя способность видящего показывала: одна синяя аура трепетала, будто вот-вот погаснет. Обладатель этой ауры лежал на полу в дальнем углу комнаты. Вторая синяя аура полыхала ослепительным синим светом, пребывая на пике силы. Обладатель этой ауры защищал раненого, прикрывая его. Ещё две ауры, явно принадлежавшие ассасинам, пробирались к раненому, явно намереваясь добить.

Дмитрий, услышав крик матери, рванул вперёд. Его аура пылала дёрганым светом. Позабыв про своё раненое плечо, он врезался в дубовые двери с такой силой, что створки с треском распахнулись, и парень влетел в комнату.

Я мысленно отметил его мощь — двери были крепкими, но он снёс их, словно фанеру, хотя, была еще бесконтрольная вспышка энергии, сопровождавшая удар. Похоже, он опять выложился сверх меры.

— Прочь, убийцы! — услышал я голос Татьяны Пылаевой, а в следующий миг Дмитрий вылетел обратно, с глухим ударом впечатавшись спиной в стену. Его лицо покрылось инеем, а из комнаты донёсся ещё один крик Татьяны:

— Дима!

Похоже Татьяна приложила своего сына по ошибке, приняв его за ассасина.

Я прищурился. Неужто Пылаева маг холода? Воздух в коридоре пропитался озоном, как перед грозой, и я ощутил порыв ветра. В спальне Пылаевых разгулялся настоящий ураган.

Подбежав к дверному проёму, я осторожно выглянул из-за угла. НЕ хотелось бы попасть под горячую руку как Дмитрий.

Картина мне предстала любопытная.

Барон Пылаев, лежал в углу, его лицо блестело от пота, а в боку торчал кинжал. Кровь толчками вытекала из раны, расползаясь по ковру тёмным пятном. Татьяна Пылаева стояла раскинув руки, защищала своего мужа собственным телом и магией, её руки дрожали от напряжения. Вокруг женщины вился ледяной вихрь, создав защитный барьер. Татьяна рыскала глазами по комнате, пытаясь уловить малейший намёк на врагов, и её взгляд был полон отчаяния.

Обычным зрением я видел только супругов, будто в комнате больше никого не было. Зато в энергетическом плане, я тут же увидел, как двое ассасинов, скрытых невидимостью, пробирались к барону, лавируя сквозь ледяной вихрь, созданный Татьяной.

Вдруг один из ассасинов, чья синяя аура дрогнула, резко подался вперёд. Я заметил движение — что-то блеснуло, и прямо из воздуха проявился летящий кинжал, нацеленный в баронессу. Но, к счастью, клинок отскочил от плотного вихря, окружавшего её, с глухим звоном.

В ответ Татьяна направила в место, откуда вылетел кинжал, поток морозного воздуха, и невидимку с такой силой впечатало в стену, что брызнула кровь. Я сперва не понял почему удар оказался таким разрушительным — стены в доме Пылаевых не отличались прочностью, — но затем заметил: ассасин напоролся на вешалку, висевшую на стене. Её крючья пронзили его тело, и аура начала гаснуть. Сила этой женщины поражала — так управлять стихией!

Но больше позабавил контраст. Подумать только, супруга огневика Пылаева — маг холода! Прямо-таки лёд и пламень. Теперь понятно почему они всё время так спорят!

Тем временем, последний ассасин, всё ещё под пологом невидимости, продолжал двигаться. Он крался вдоль стены, обходя вихрь. Он явно пробирался к раненному Пылаеву с простой целью — добить барона. Я не собирался давать ему шанса. Вскинув револьвер, я шагнул в комнату, готовый выстрелить, но в этот момент мой взгляд встретился с глазами Татьяны Пылаевой. Её лицо, искажённое страхом и яростью, на миг замерло, и я понял, что она не признала, кто я. В её руках всё ещё искрился холод, готовый обрушиться на любого, кто приблизится.

Глаза Татьяны Пылаевой вспыхнули гневом, и в комнате стало холоднее, будто зима ворвалась в поместье. На канделябрах и стенах заискрился иней. Но Татьяна, похоже, неверно истолковала цель моего появления.

— Это ты во всём виноват! — зашипела она, выбросив руку в мою сторону.

Я едва успел нырнуть обратно под защиту стены, в следующий миг, мимо меня пролетела огромная сосулька, пробившая стену с глухимтреском. Нет уж, больше подставляться не собираюсь.

Но мне и не нужно было выглядывать — моя способность видящего позволяла различать ауры сквозь стены, и я уже знал, кому какая принадлежит. Выставив руку с револьвером из-за укрытия, я напитал артефакт энергией до предела и выпустил пять пуль, заряженных огненной магией, прямо в спину ассасина, что почти подобрался к Александру Филипповичу.

Этот оказался крепче других. Его щит поглотил первые две пули, вспыхнув синим сиянием. Третья пуля разнесла защиту в клочья. Четвёртая угодила в спину, в область сердца, а пятая — точно в затылок. Аура ассасина погасла, и тело, проявивишись из невидимости, рухнуло на пол. Татьяна взвизгнула, увидев труп, но её вихрь холода не ослаб, а аура продолжала метаться — женщина выискивала новых врагов — и, похоже, меня в их числе.

Я бросил взгляд на Алису, стоявшую в коридоре. Она растерянно переводила глаза с Дмитрия, всё ещё приходящего в себя у стены, на меня.

— Что там? — тихо спросила она, поймав мой взгляд.

— Кажется, всё под контролем, — ответил я. — Иди, успокаивай мать, а то она весь дом заморозит.

— Ага, — кивнула Алиса и бросилась в комнату, крича: — Мама!

Татьяна, увидев дочь, тут же воскликнула:

— Алисонька, сюда, ко мне! Я тебя защищу! Где этот подонок? Я его в ледяную болванку обращу!

— Нет, матушка, не надо! — взмолилась Алиса. — Он нас спас!

Но Татьяна, всё ещё на грани истерики, не слушала. И тут раздался голос Александра Филипповича, слабый, но глубокий, пробивающийся даже сквозь шум стихии.

— Дорогая, — прохрипел он, кашляя, — если уши меня не подводят, именно крики этого парня нас разбудили. Он действительно нас спас.

— Да, я вас спас, — подтвердил я, оставаясь за стеной. — В доме больше нет ассасинов. Их было пятеро, все мертвы. Пожалуйста, урезоньте свою способность. Я могу помочь Александру Филипповичу.

— Я тебе не верю! — рявкнула Татьяна, но её голос дрогнул.

— Матушка, позволь ему! — вмешалась Алиса. — Он сегодня Димку лечил, Вениамин Семёнович подтвердил. А папе совсем плохо, смотри, сколько крови!

— Отпусти магию, — повторил я, стараясь говорить спокойно.

— Ладно, иди лечи, — наконец уступила Татьяна, но её тон был резким. — Но дёрнешься — голову снесу, ясно?

— Ясно, — ответил я. — Выхожу без оружия.

Я положил палаш и револьвер на пол, поднял руки и медленно вошёл в комнату.

— Видите, я не опасен, — сказал я, показывая ладони.

Татьяна прищурилась, её руки всё ещё были в изморози.

— Что задумал? — процедила она.

— Видите перстень? — я повернул правую руку, показывая кольцо Злобина на мизинце.

— Это наш родовой перстень — устало произнесла женщина.

— Да не этот, а другой рядом. В нём вшита печать лечения. Я им лечил Дмитрия.

— Да давай уже быстрее, не время объяснять! — воскликнула она, но опустила руки, и вихрь вокруг неё начал слабеть.

Я выдохнул, чувствуя, как напряжение чуть отпустило, и бросился к Александру Филипповичу. Его рана выглядела скверно: кинжал всё ещё торчал в боку, кровь пропитала ковёр, растекшись лужей. Вытаскивать лезвие было нельзя — оно закупоривало рану, и без него барон истёк бы кровью за минуты.

— Александр Филиппович, — сказал я, опускаясь рядом, — кинжал я оставлю в ране, его вытащит лекаря. Я же сейчас остановлю кровотечение и залечу, что смогу.

— Делай, — прохрипел он, его лицо было бледным, но глаза всё ещё горели упрямством.

Я повернулся к Дмитрию, который, пошатываясь, стоял у двери.

— Звони лекарю, — бросил я.

К моему удивлению, он не стал спорить и рванул в коридор, исчезнув в темноте. Я положил ладонь на рану барона, направив энергию через кольцо Злобина. Магия лечения потекла медленно, болезненно, и Пылаев-старший закряхтел, стиснув зубы.

Я чувствовал, как мои силы тают — я выкладывался, закрывая рану, и не заметил, как истощил почти весь резерв. Кровь перестала течь толчками, и я уже думал, что барон потерял сознание, но вдруг его окровавленная рука легла на моё предплечье.

— Полно, мальчик, — слабо произнёс он. — Вижу что ты выкладываешься по полной…

Я моргнул, осознав, что он прав. Энергия почти иссякла, а я всё ещё пытался влить больше. Кровавый след от его ладони остался на моём предплечье.

— Не знаю, зачем Злобин тебя к нам приставил, — тяжело дыша продолжил барон, его голос был тихим, но твёрдым, — но я благодарен тебе за всё…

Рука барона обессиленно соскользнула на пол.

(обратно) (обратно)

Олег Ковальчук Сердце Изнанки. Книга — 2

Глава 1 Единство

Передо мной лежал Александр Филиппович Пылаев, его лицо было бледным, а кровь, пропитавшая ковёр, всё ещё блестела в тусклом свете лампы.

Он на миг отключился, чем породил испуганный вздох супруги, но почти сразу открыл глаза.

— Полно, мальчик, — прохрипел он слабеющим голосом. — Ты и так выложился.

Я пропустил его слова мимо ушей. Да, я не лекарь, и в моём арсенале лишь кольцо Злобина с печатью лечения, способное затянуть раны или остановить небольшое кровотечение. Но я — видящий, и это давало мне преимущество.

Моя способность позволяла различать энергетические потоки, видеть сосуды и ткани, недоступные обычному глазу. Я мог направлять энергию туда, где она нужна, и закупорить кровотечение, пускай и не так изящно, как настоящий лекарь, но куда эффективнее, чем если бы это делал обычный одарённый.

Моя задача — протянуть жизнь Пылаева до приезда лекаря, и я не собирался его подвести.

Сосредоточившись, я вливал энергию через кольцо, чувствуя, как она течёт по моим пальцам в рану барона. Я видел, где сосуды разорваны, и, действуя точечно, перекрывал их один за другим.

Слуги, мельтешащие вокруг, и суетящиеся Татьяна с Алисой только мешали, их голоса сливались в раздражающий гул. Но я отгородился от шума, и шаг за шагом закупоривал артерии. Он не умрёт — не сегодня, не в мою смену. Эта мысль едва не вызвала злую улыбку, но я отбросил её и продолжил работу, чувствуя, как кольцо нагревается от большого трафика энергии.

В комнату вбежал Дмитрий, его дыхание было тяжёлым после бега.

— Вениамин Семёнович уже мчится, — доложил он. — Будет минут через двадцать пять.

— Так быстро? — пробормотала Татьяна, её голос задрожал от тревоги. — Он же разобьётся! Нам нужен живой лекарь!

— Спокойно, матушка, — отозвался Дмитрий. — Он заночевал у Романа Михайловича Злобина, это неподалёку.

При упоминании графа Татьяна поморщилась, но тут же кивнула.

— Что ж, всё к лучшему, — буркнула она, бросив на меня насторожённый взгляд.

— Точно, — поддакнул я, отнимая руки от раны Пылаева. — Основные сосуды закупорил, кровотечение остановил.

Я обратился одновременно к барону и его супруге:

— Бояться нечего. До лекаря он дотянет.

Александр Филиппович слабо кивнул, но его тут же скрутил кашель, а тело затрясло от озноба.

На миг его взгляд помутнел, голова откинулась назад, и я понял, что он балансирует на грани обморока, едва цепляясь за сознание. Я стиснул зубы, усиливая поток энергии через кольцо — терять его сейчас было нельзя. Через пару секунд он моргнул, возвращаясь, но дыхание стало ещё слабее, почти прерывистым.

Татьяна всплеснула руками, её глаза округлились.

— Ему холодно! — воскликнула она. — Может, накрыть его? Или подушку под голову? Перенести на кровать? Он же на полу!

— Не трогать! — резко оборвал я поток её мысли, мой голос прозвучал твёрже, чем я ожидал. — Пусть лежит, как есть. Движение раскроет рану, и кровь хлынет снова. Ясно?

Татьяна замерла, затем кивнула, её руки нервно теребили край платья.

— Хорошо, не трогаем, — пробормотала она.

Тут оживилась Алиса, шагнув ближе.

— А чего у него нож в животе торчит? — спросила она, указывая на кинжал. — Может, вытащить?

Я хмыкнул, бросив на неё взгляд.

— Ещё одна, — сказал я, не скрывая иронии. — Нож закупоривает рану. Вытащишь — и рана разойдётся. Он истечёт кровью за минуту. Ещё мудрые советы будут?

Алиса подняла руки в жесте капитуляции.

— Всё, всё, не лезем, — буркнула она, отступая.

Тяжело выдохнув, я поднялся на ноги, ощущая, как усталость сковывает мышцы. Хотел было утереть пот со лба, но взглянув на руки передумал — они были липкими от крови Пылаева.

— Присмотрите за отцом, — бросил я семейству. — Дайте ему воды, если сможет пить. И не тормошите. Ему нужен покой.

К моему облегчению, никто не стал спорить. Татьяна кивнула, всё ещё нервно теребя платье, а Алиса молча отступила к матери. Я отошёл в дальний угол комнаты, где лежало тело ассасина, которого Татьяна своей стихией насадила на крюки вешалки. Слуги, стараясь не смотреть на труп, сняли его со стены и уложили рядом, чтобы не нагнетать и без того тяжёлую атмосферу.

Я присел на корточки, внимательно оглядывая тело. Чёрное одеяние плотно облегало фигуру, на голове — балаклава из той же тёмной ткани. Стянув её, я увидел обычное лицо, ничем не примечательное, словно у случайного прохожего. Ни шрамов, ни знаков отличия — ничего, что могло бы выдать личность.

Переключившись на магическое зрение, я осмотрел его истинным взглядом. Несколько артефактов слабо мерцали: пара синих, один зелёный. На пальце горело кольцо оранжевого уровня, от которого исходила тяжёлая энергия. Присмотревшись, я заметил плетение проклятия, опутывающее артефакт. Потратив пару секунд, я разобрался: если снять кольцо, оно взорвётся, распылив яд, который поразит всех вокруг. Да уж, это не те безобидные побрякушки, что подсовывает Алиса через служанку. Эти ребята играли по-крупному, и их цель была ясна — убивать всех. Я решил оставить вещи ассасина на месте.

Мой взгляд упал на ладонь убийцы. Там красовалась татуировка — силуэт ласки, вычерченный тонкими линиями. Магическое зрение подсказало, что она не простая: похоже именно это сложное плетение и обеспечивало невидимость. Любопытно. Это объясняло, как они крались незамеченными, пока я не вычислил их ауры. Я мысленно отметил, что стоит подробнее изучить такие татуировки — знание врага никогда не бывает лишним.

Ко мне подошёл Дмитрий, его шаги были тяжёлыми, а лицо всё ещё бледным. Он кивнул на тело.

— Это ассасины из Дома Тени, — произнёс он, прищурившись.

— Дом Тени? — я вскинул бровь.

— Значит, есть кому предъявить счёт. И кого расспросить, если дойдёт до дела.

Дмитрий тихо рассмеялся, но в его голосе не было веселья.

— Расспросить, гильдию убийц? Они наёмники, Костя. Никогда не раскроют нанимателя. Да они и сами, скорее всего, ничего не знают. Они только исполнители. Куратор в курсе задания, а кто куратор — поди разбери.

Я хмыкнул. Да уж, гильдия убийц значительно усложняет дело. Если конкретных баронов можно призвать к ответственности, а там и до основного интригана дойти, то адепты плаща и кинжала хоронят все улики. Осталось понять, почему на Злобина нарываются бароны, а к Пылаеву прислали убийц, а не наоборот.

Интересно, кому так насолил Пылаев-старший, что на него натравили элитных убийц? Я бросил взгляд на барона, лежащего в углу, и подумал, что ответы вряд ли упадут на меня с неба.

Дмитрий посерьезнел, его взгляд стал острым.

— Знаешь, мне тяжело это признавать, но, похоже, Злобин не зря тебя к нам привёл. От этих ассасинов спасения почти нет. Только видящие, знахари или другие редкие одарённые, что чуют энергию, могут их остановить. Злобин будто знал заранее, с чем нам придётся столкнуться.

Хм, может и знал. Со Злобиным ни в чём нельзя быть уверенным.

Дмитрий выдохнул, глядя мне в глаза.

— Если бы не ты, мы бы не выжили. Алиса рассказала, да и я сам видел — ты их всех перебил. А у тебя какой уровень? Зелёный? Синий?

— Зелёный, — подтвердил я, не вдаваясь в детали.

— Это же курам на смех, — хмыкнул он. — Одарённый зелёного уровня уделал синих воинов. Но твоя способность видеть дала тебе все карты в руки. Судьба, похоже, любит пошутить.

— Достаточно просто сказать спасибо, — произнёс я, выпрямившись и напоследок бросив взгляд на тело ассасина у стены. Решил сказать Дмитрию: — Артефакты на нём сплошь с ловушками и могут вызвать взрыв или еще, что похуже. И лучше не трогать, они могут сработать при малейшем касании.

Дмитрий кивнул.

— Знаю, для этого не нужно быть видящим. Ассасины не любят делиться своими секретами и вещами.

Молодчик оказался бесполезен, никаких наводок, кроме татуировки ласки, дающей невидимость. Я уже прикидывал, как использовать это знание в будущем.

Дмитрий спросил приглушённым голосом:

— Слушай, Костя, меня не отпускает одна мысль. Ты ведь был в изнанке?

Я спокойно встретил его взгляд, не выдав ни тени сомнения.

— Был.

— Как ты выжил? — его глаза сузились. — Кто ты вообще такой? Почему не погиб?

— А ты уже жалеешь, что я там не сгинул? — я изогнул бровь, лёгкая ирония скользнула в голосе.

— Да прекрати, — он нахмурился. — Ты ведь уже понял, что я не хотел тебя убивать. Способность сработала, тебя вышвырнуло. Но… оттуда никто не возвращался. Как ты-то смог?

Я глубоко вздохнул, выдержав паузу.

— С чего ты взял, что все, кто попадает в изнанку, обязательно умирают? — спросил я, глядя ему в глаза.

— Так никто не возвращался, — Дмитрий пожал плечами, но в его голосе мелькнула неуверенность.

— Вот именно, — хмыкнул я. — Откуда нам знать, что они мертвы? Может, они просто не нашли пути назад.

— Тогда почему вернулся ты, а другие — нет? — не унимался он.

— Самому бы узнать, — покачал я головой. Я был уверен, что моя истинная способность связана с изнанкой, но её природа оставалась загадкой.

Видящий — лишь иллюзия. Часть моего дара схожая с этими одарёнными. Мне нужен был настоящий знахарь, чтобы разобраться с этой силой. Пока же я использовал её так, как умел, и это спасло нас сегодня.

— Меня волнует другой вопрос, — сказал я, переводя разговор. — Кто подослал этих ассасинов? И где мы будем хоронить эту братию? — я криво усмехнулся.

Дмитрий растерянно огляделся.

— Спрашивать не у кого, все мертвы, — развёл я руками. — Разве что у отца твоего узнать, кому он в последнее время насолил.

Дмитрий горько усмехнулся:

— Ты хотел сказать — у нашего отца, братец? — смотрел он с явной иронией, но слова эти кое-что назначили. В каждой шутке есть только доля шутки. А события минувшего дня, значительно расположили Дмитрия ко мне. Как говорится, нет худа без добра. Я едва не расхохотался, и не хлопнул его по больному плечу.

Дмитрий, конечно, не смирился с тем, что у него появился «брат», подосланный Злобиным по неясным причинам. Но он был бы глупцом, если бы продолжал ерепениться после этой ночи, которая могла стать для них последней. Его «братишка» и признание Александра Филипповича общим отцом не были искренними — скорее, это была капитуляция. Он понял, что мы на одной стороне. Не родные, но свои, союзники. Он сможет доверить мне спину в бою с общим врагом, и это уже победа. Я мысленно усмехнулся: кто бы мог подумать, что я так быстро стану частью этого дома, пусть и на своих условиях.

— Отца сейчас не трогай, — мотнул я головой. — Он ранен, ему не до расспросов. Пусть оклемается.

— Ну да, — протянул Дмитрий, бросив взгляд на Александра Филипповича, который лежал в углу, балансируя на грани сознания. — И желательно, чтобы за это время нам не подослали ещё таких же.

— Узнать, кто напал на наш род, необходимо, — произнёс я вкрадчиво, глядя ему в глаза. — И кто бы это ни был, они ответят.

Дмитрий кивнул, будто заворожённый.

— Да, те, кто посмели тронуть наш род, поплатятся, — его голос стал твёрже.

Я мысленно усмехнулся. Умница, братец. Похоже, только что я решил главную задачу — перестал быть чужаком в этом доме. Теперь мы с Дмитрием на одной стороне, против общей угрозы. Я и не думал, что так быстро стану здесь своим, особенно для этого ершистого парня.

— Может, у тебя есть предположения, кто это мог быть? — спросил я, прищурившись.

Дмитрий оглянулся на отца, чьё дыхание было слабым, но ровным, и тихо рассмеялся.

— У нас много врагов, братишка. Батюшка, как ты понимаешь, весьма азартен.

— Это точно, — протянул я, скрывая улыбку. — Когда он придёт в себя, всё же расспроси, кому мог перейти дорогу. А я поговорю с графом Злобиным. Узнаю, у кого он увёл долг отца. Может, это даст зацепку.

Я уже и без расспросов видел, как складывается картинка. Из этой истории торчали уши князя Диброва и его интриг, будто плохо скрытые нити заговорщического полотна. Не зря Пылаев так заинтересовал Злобина, что тот, бросив дела, подослал меня сюда. В голове крутилась история, рассказанная Виктором-Паладином: приспешники Диброва планировали открыть транзит культистов и тварей на земли Злобина, чтобы дискредитировать графа в глазах императора.

Пылаев, чьи земли лежали почти у границы, был одной из ключевых фигур. Через территории Викентьева и Пылаева можно было направить орды тварей прямо на земли Злобина. Если земли Пылаева не удаётся отобрать, то его проще устранить, оставив территорию временно бесхозной. А через такую брешь культисты пройдут без помех.

Всё сходилось. Пылаев — сосед Злобина, его земли граничат с графскими на обширной площади.

Но одна деталь не давала покоя: избавление Пылаева от долгов явно било по планам Диброва. Как он так быстро узнал о сделке? Не прошло и дня, а ассасины уже здесь — и не для переговоров, а для убийства.

Викентьевы? Вряд ли младший Викетьев успел бы доложить отцу и организовать покушение. Значит, всё было спланировано заранее. Кто-то, знавший о сделке, слил информацию Диброву, врагу Злобина. Кто это был — не моя задача выяснять, но у меня есть договорённость с графом, и моя благодарность ему побуждает действовать. Лучшее, что я могу сейчас сделать, — поставить Романа Михайловича в известность. А там пусть уж он решает, как быть. Злобин может сколько угодно твердить, что Пылаев ему не важен, но это ложь. Пока барон жив и в здравом уме, земли Пылаевых — буфер между тварями пограничья и владениями графа. А значит, Пылаева нужно усиливать. И раз уж это теперь мой род, я выжму из Злобина всё, что можно, для его защиты.

Я взглянул на женщин семейства Пылаевых, суетящихся вокруг раненого барона.

— Кость, — снова позвал Дмитрий, его взгляд был цепким, но уже без прежней настороженности. — Ты ведь потом расскажешь, что видел в изнанке?

— Расскажу, — усмехнулся я, выдержав паузу. — Когда сам разберусь.

Я не хотел оставлять Александра Филипповича одного в комнате. Рана могла открыться, а инстинкт подсказывал, что расслабляться рано. Одна мысль жгла сильнее усталости: внизу, у моей комнаты, лежал оглушённый ассасин. Я не всех убил — этот ещё дышал, и его можно было допросить.

(обратно)

Глава 2 Декорация

Слуги метались по дому, как ошпаренные. Хотя зачем — не пойму. Всё равно ни на что не могли повлиять. Паладины, как и ожидалось, держались в стороне от аристократских распрей, и не вмешивались, но вот отсутствие личной гвардии Пылаевых резало глаз. Странно.

Я я ведь упустил одно важное дело — надо было сразу разыскать главу охраны Пылаевых, если таковой вообще существовал. После нападения ни один гвардеец не показался, что наводило на мысль: либо охрана никудышная, либо её попросту нет. Те парни на воротах, что встречали нас после чёрвоточины, с автоматами наперевес, больше походили на вышколенных дворецких, чем на бойцов.

Но гвардейцев можно оставить и на потом. Сейчас моя цель была внизу — оглушённый ассасин, которого я оставил у своей комнаты. Его нужно было допросить. Я оглушил его довольно давно, так гляздишь — он очнётся, а связать я его не успел — не до того было.

В коридоре обнаружил белого кота, что с интересом уставился на меня ярко-зелёными глазами. А этот откуда здесь взялся? Раньше животных в доме не замечал. На автомате просканировал его взглдом видящего. Вроде обычный кот.

Не придав этому значения двинулся дальше.

По пути я встретил Динару, служанку. Её лицо было напряжённым, но она старалась не выдавать усталости и тревоги.

— Доброго вечера, господин, надеюсь вы в порядке.

— Принеси в мою комнату моток верёвки, покрепче, — бросил я на ходу. — И поживее.

Она кивнула и скрылась в боковом коридоре. Поднимаясь по лестнице, я влил силы в истинное зрение, следя за синей аурой ассасина этажом ниже. Она вдруг задрожала, оживая, и моё чутьё забило тревогу. Я ускорил шаг, не отрывая взгляда от ауры.

Судя по движению синего свечения, ассасин уже очнулся и вполне уверенно шевелился. Вот пленник попытался встать, но в следующий миг, его уже замерла, слегка потускнев. Что за чертовщина? Я вмиг слетел с лестницы, едва не наступив ещё на одного кота, и практически ворвался в коридор, но замер, увидев занятную картину.

На полу валялась сломанная табуретка, её обломки лежали рядом с телом ассасина. Луиза, стоя над ним, заканчивала стягивать его запястья простынёй, её движения были ловкими, как будто она это делала далеко не первый раз. Ассасин лежал без сознания, а на затылке, где сползла балаклава была видна шишка, немаленьких размеров.

— Повелитель? — улыбнулась она, заметив меня, её глаза хитро блеснули в тусклом свете лампы.

— Ты его табуреткой приложила? И связала? — спросил я, не скрывая удивления.

— А что мне оставалось? — пожала она плечами, но улыбка стала шире. — Вы меня с ним бросили. Я следила, чтоб не сбежал, а он вдруг зашевелился, начал вставать. Ну, я его… табуреткой. И решила связать, на всякий случай.

— Умница, — расхохотался я, качая головой. Но несмотря на радушную улыбку, думал я совсем о другом. Слишком уж эта горничная умелая. И с артефактами ко мне ходит, и в постель ложится, причём ведёт себя как лучшая императорская наложница. Ассасина табуреткой оглушила, абсолютно не заробев. Что-то с этой горничной нечисто, надо бы расспросить о ней Алису.

В этот момент подоспела Динара, сжимая моток крепкой верёвки. Я принял его, кивнув.

— Спасибо, Динара.

Она бросила колючий взгляд на Луизу, которая, устроилась на краю моей постели и выглядела слишком уж уверенно, даже по-хозяйски.

— Что ты тут делаешь? — процедила Динара, округлив глаза. — Что ты себе позволяешь, сидеть при господине, да еще и на его кровати! Ваше благородие, выпороть бы её, если прикажете?

— Не надо, — отмахнулся я, скрывая усмешку. — Не сегодня. Динара, иди наверх, помоги госпоже Пылаевой.

Динара ещё раз смерила Луизу взглядом, от которого та лишь слегка порозовела, и вышла, хлопнув дверью чуть громче, чем следовало. Луиза, не теряя момента, наклонила голову, захлопав ресницами.

— А может, вы меня всё же накажете, повелитель? — пропела она, её голос был почти игривым.

Я хмыкнул, ишь какая штучка. Так прислуга себя не ведёт. Эта девушка явно знала, как себя вести, да и её ловкость с табуреткой только усиливала мои подозрения.

— Слушай, — сказал я, присев на стул напротив и скрестив руки, — какие функции ты тут выполняешь?

— Я лишь послушная горничная, — ответила она, её улыбка стала ещё более обворожительной. — Навожу порядок, а ещё помогаю вам укладываться на ночь, — она повела игривым язычком по губам.

— Ну да, ну да, — покивал я, не скрывая иронии. — Очень полезная.

Я принялся связывать руки ассасина, затягивая верёвку тугими узлами. Надо отдать должное Луизе — простынёй она стянула его на удивление крепко, так что без магии он бы точно не выбрался. Откуда у горничной такие навыки? Двигается, как воин, вяжет узлы, как заправский палач, да и в постели… Я оборвал мысль, сосредоточившись на деле. Её ловкость определённо вызывала вопросы.

Закончив связывание, я оттащил его в глубь комнаты, к дальней стене, и запер дверь, отрезав нас от суеты дома. Взгляд упал на Луизу, всё ещё стоявшую у постели, её глаза поблёскивали любопытством.

— Иди, помоги госпоже Пылаевой с Динарой, — сказал я. — Им сейчас нужна помощь.

Она хотела возразить, её губы дрогнули, но передумала. Возражение выглядело бы подозрительно, и она это поняла.

— Да, мой повелитель, — произнесла она с лёгким поклоном и вышла, оставив за собой тонкий аромат духов.

Я проводил её взглядом, прикидывая. Луиза радовала меня две ночи, но в этом доме доверять нельзя никому. К тому же женщины переменчивы, кто знает что стрельнет в её голове завтра? К том же её ночные визиты всё ещё оставались загадкой. Чего она добивалась? Пока я не знал, но лишние свидетели при допросе мне были ни к чему. Кто свой, а кто чужой в поместье Пылаевых, предстояло выяснить, и я не собирался раскрывать карты раньше времени.

Открыв шкаф, я перебрал вещи и нашёл магафон, оставленный мне графом Злобиным перед отъездом. Проверил заряд — полный. Набрал номер и приложил к уху. Время позднее, но дело не терпело. Злобин ответил мгновенно, его голос был бодрым, будто он не спал вовсе.

— Костя? Рад тебя слышать. Какие новости?

— Доброе утро, Роман Михайлович, — ответил я, не скрывая лёгкой иронии. — Давно не слышались. День прошёл? Два?

— Ха, соскучиться успел? — расхохотался он. — Ну, выкладывай, что там?

— Есть материал для ваших опытов, — сказал я. — Ассасин. Живой. Его подослали убить Пылаева.

Злобин выдохнул, его тон стал серьёзнее.

— Так и знал. Дня не прошло, а они уже тут как тут. Когда только успевают всё узнавать?

— Что с ним делать? — спросил я.

— Убей, — отрезал граф. — Он ничего не скажет, а для опытов они не годятся. Слишком много узконаправленной магии. И не тяни. Если поймёт, что не выбраться — вмиг самоуничтожится, еще и тебе повредит. У них полно артефактов, которые могут отравить, взорваться или ещё что похуже.

— Принял, — кивнул я, хотя Злобин этого и не видел. — Роман Михайлович, а кто мог их подослать? Нужно знать, с кем имеем дело. У кого вы увели долг Пылаева?

— Всё просто, — хмыкнул он. — Я увёл долг из-под носа графа Лисина.

— Лисина? — удивлённо спросил я, намереваясь рассказать Злобину о сегодняшних злоключениях, но в этот момент в дверь постучали — в который раз за эту ночь.

— В этом доме покоя не дождёшься, — хмыкнул я, бросив взгляд на связанного ассасина у стены.

— Войдите, — произнёс я со смирением, не отрываясь от магафона.

Дверь скрипнула, и в комнату вошла Луиза, её улыбка была, как всегда, обворожительной, но глаза выдавали лёгкую настороженность.

— Повелитель, — пропела она, — я забыла свой передник.

— Входи уже, — махнул я, возвращаясь к разговору с Злобиным.

— Что там у тебя, Костя? Охаживаешь прислугу Пылаевых? — раздался его насмешливый голос из трубки. — Смотри, Зоя заревнует.

— Зоя неприступна, как крепость, — хмыкнул я, не обращая внимания на то, как брови Луизы поползли вверх при упоминании другого женского имени.

Мой взгляд скользнул по ассасину, и я замер. Его аура, которую я отслеживал краем истинного зрения, больше не была тусклой. Он не спал. Хуже того — кажется он явно подслушал наш разговор, в частности рекомендацию Злобина убить его. Я заметил, как его пальцы медленно крутят перстень, и тот начал разгораться оранжевым светом, пульсируя всё ярче. Самоуничтожение. Проклятый артефакт готовился взорваться, и времени оставалось мало.

— Луиза, сюда! — рявкнул я девушке, начисто забыв про Злобина.

— Что? — она растерялась, её глаза округлились.

— Ко мне! — повторил я, уже двигаясь к окну.

В два прыжка она оказалась рядом. Я схватил её за талию, чувствуя, как адреналин бьёт в виски. Краем глаза я увидел, что артефакт ассасина вот-вот сдетонирует. Не раздумывая, я оттолкнулся ногами от пола, и в прыжке врезался в окно спиной вперёд. Тут же перевалился через подоконник, утянув Луизу за собой. Действовал я на инстинкте, как в бою, когда каждая секунда решает всё. Уже в полёте мелькнула мысль: не слишком ли резко я среагировал? Но тут же грянул взрыв, и огненный рёв заглушил сомнения.

Я мысленно поблагодарил судьбу — ведь падать оказалось не далеко и мы налетели прямо на деревянный навес, закрывающий веранду прямо под моим окном. Мы с Луизой в обнимку рухнули на грубо сколоченные, что жалобно скрипнули под нашим весом, но выдержали. Однако дальше, мы покатились кубарем по деревянным дощечкам и рухнули с навеса прямо в кусты, что буйно разрослись внизу. К счастью, это были не розы — колючие шипы сейчас были бы не кстати.

Луиза хоть и была лёгкой, однако при приземлении едва не переломала мне рёбра. Продолжая прижимать девушку к себе я поднял голову. Из окна моей комнаты вырывались языки пламени, а за ними повалил чёрный дым. Если бы мы остались внутри, Луизе точно пришёл бы конец, да и я бы вряд ли отделался лёгким испугом.

— Чёртовы ассасины, — выругалась Луиза, оттолкнувшись от моей груди поднявшись. Она принялась отряхиваться, её голос дрожал, но в нём сквозила злость, а не страх. Не понимает, что едва не погибла, или столь хладнокровна?

— Хоть бы поблагодарила, — хмыкнул я.

— Спасибо, но как придёте в себя, расскажите, что там за Зоя такая, — произнесла она.

Я лишь тяжело вздохнул. Вот всегда так, всё самое приятное заканчивается слишком быстро, а женская натура спешит себя проявить сполна.

Я завозился в кустах, проверяя, целы ли кости. Высота была небольшой, но падение даже с первого этажа могло оставить пару синяков. К счастью, навес над верандой смягчил удар, и я отделался лишь саднящей спиной. Луиза, цепляясь за мои плечи, тоже казалась целой, хотя её платье превратилось в лохмотья. Мой костюм выглядел не лучше — Динара с её идеей о портных теперь казалась пророком.

Из дальнего от нас окна второго этажа высунулась физиономия Дмитрия. Он окинул взглядом дымящееся окно моей комнаты, затем нашёл меня глазами.

— У вас там всё в порядке? Что вы устроили? — крикнул он, в его голосе мешались тревога и раздражение.

— Нормально всё, — отозвался я, поднимаясь. — Скажи служанкам, чтобы в мою комнату не совались. Там был недобитый ассасин. Активировал кольцо самоуничтожения. Не знаю, что там был за взрыв, но в комнате вполне может быть распылён яд, так что лучше не рисковать. Пусть никто не лезет, пока не проверим.

Дмитрий кивнул и исчез в окне, а я, помогая Луизе выбраться из кустов, заметил лежащий неаодалёку магофон. Экран мигал цифрами секундомера — Злобин всё ещё был на связи. Я подхватил трубку и приложил к уху.

— Роман Михайлович, вы меня слышите?

— Слышу, слышу, — его голос был спокойным, но с ноткой любопытства. — Что за грохот? Что там у тебя стряслось?

— Только что осознал ценность ваших советов, — хмыкнул я, скрывая досаду. — Пожалел, что не прикончил ассасина сразу. Возникли трудности. Перезвоню позже, у меня ещё остались кое-какие вопросы.

— Хозяин — барин, — хохотнул Злобин. — Скажи, Пылаев цел? Лекарь умчался от меня, будто вихрь, кричал, что Александр Филиппович при смерти.

— В порядке он, — ответил я. — Ваше кольцо оказалось кстати. Без него он бы истёк кровью до приезда Вениамина Семёновича.

— Приятно знать, что мои подарки к месту, — усмехнулся граф.

— Так что если есть желание подарить еще что-то — так и знайте — отказываться не намерен, — подыграл я.

— Разберёмся. Ладно, решай свои проблемы, — бросил он, и связь прервалась.

Я сунул магафон в карман, чувствуя, как усталость накатывает, но красный кристалл, впитанный накануне, изрядно грел кровь, не давая расслабиться.

Луиза, отряхивая изорванное платье, бросила на меня взгляд, в котором читалась смесь подозрения и благодарности. Она еще не решила, благодарить меня за спасение, или устроить сцену ревности. И это горничная при аристократическом роде?

— Едва не поджарились, — сказала она, оценив столб дыма идущий из окна.

Её находчивость и хладнокровие заставили задуматься. Горничная, которая не боится ассасинов и взрывов, — это не просто так. Я внимательно просканировал её истинным зрением — простой человек, без ауры одарённого, а большего и не узнать. Но инстинкт подсказывал держаться с ней на чеку.

Стоило нам выбраться из кустов, как навстречу шагнул мужик с автоматом. Нашивки на форме выдавали гвардейца Пылаевых. Наконец-то хоть один объявился. Его лицо было хмурым, но взгляд цепким, будто он пытался понять, кто я такой.

— Вот это да, никак гвардия нарисовалась, — произнёс я, прищурившись. — Где вся ваша братия была, когда ассасины по дому шастали?

— Ваше благородие, с вами всё в порядке? — игнорируя риторический вопрос, спросил гвардеец, его взгляд метался от моего лица к дымящемуся окну, из которого всё ещё валил дым.

— В порядке, в порядке, — отмахнулся я, потирая саднящую спину. — Жив-здоров, руки-ноги на месте. А ты как, не хвораешь?

Гвардеец, молодой парень с короткой стрижкой, уставился на меня, явно сбитый с толку.

— Да в порядке, господин. А… почему спрашиваете?

— Почему? — я прищурился, шагнув ближе. — На вашего господина напали, а вы тут где-то шляетесь. Пятеро ассасинов по дому гуляли, как по проспекту, зато ни одного гвардейца. Это что за прятки? Где вы были, когда Пылаев чуть кровью не истёк?

Мои слова били, как плеть, и щеки парня запылали. Он слушал, стиснув зубы, но не перебивал. Когда я выплеснул всё негодование, он ответил, стараясь держать голос ровно:

— Мне за это не платят, господин. Я охраняю периметр. Таков приказ командира гвардии.

— Периметр? — мои брови поползли на лоб. — Это что за новости? Кому ты служишь — Пылаеву или своему командиру?

— Служим роду Пылаевых, — кивнул он, но развёл руками. — А подчиняемся начальнику гвардии.

— Уму непостижимо, — я покачал головой, сдерживая желание повысить голос. — Ты воин, охранник, твоя задача — беречь дом. А ты мне про периметр толкуешь? Курам на смех! Зови своего командира, и поживее. Я ему объясню, кого и как защищать и какие приказы отдавать.

Луиза, стоявшая рядом, отряхивала изорванное платье. Шов лопнул, обнажив её плоский живот, и гвардеец, не удержавшись, бросил на него взгляд. Его кадык дёрнулся, и я лишь хмыкнул.

— Понятно, о чём вы там думаете, — бросил я. — Веди к начальнику, пока на Пылаевых ещё десяток покушений не организовали.

Парень стерпел выволочку, выпрямился и кивнул.

— Следуйте за мной, господин. Провожу.

Я бросил взгляд на Луизу, чьи глаза поблёскивали в полумраке.

— Со мной всё в порядке, — произнесла она, заметив мой взгляд, — Я пойду в дом и переоденусь, а потом посмотрю чем могу помочь госпоже Пылаевой.

Казарма гвардии Пылаевых находилась за бараком паладинов, в полусотне метров от дома. Это было нелепо. Охрана должна быть единым целым с поместьем, а не торчать в отдалении, словно посторонние соседи. Всё здесь было устроено не по уму, и я чувствовал, как во мне закипает решимость. Если Пылаевы хотят выжить, кто-то должен взять дело в свои руки. Такими темпами, я останусь без рода, а этого я допустить не мог, слишком мало я побыл бароном.

Казарма гвардии Пылаевых была непримечательной — длинный барак, окружённый пожухлой травой, с выцветшей краской на стенах. Внутри же обстановка оказалась недурной: крепкие койки, столы, вычищенные до блеска, но ремонт явно не делали лет десять, несмотря на следы былого качества. Гвардейцы, человек под пятьдесят, расположились кто где. Одни лениво пили чай у окон, любуясь видом на поместье и столб дыма из моего окна, другие безмятежно храпели на койках. Никто не суетился, не бросился к оружию, не побежал к дому. Это что, бунт? Мятеж? Или просто наплевательство? Я набрал полную грудь воздуха, сдерживая желание рявкнуть, и повернулся к парню, что привёл меня.

— Где ваш главный? — спросил я, мой голос был холоднее столетнего айсберга.

Гвардейцы перевели на меня взгляды. Поднялись с коек, хором произнесли: «Доброго дня, ваше благородие», но на этом всё. Парень, явно смущённый, тихо произнёс:

— Не серчайте, господин. У нас тут порядки такие, не мы их устанавливали. Поговорите со старшим, он всё объяснит.

— Веди к старшему, — хмыкнул я, чувствуя, как раздражение закипает еще сильнее.

— Вон там, — указал он на массивную дубовую дверь в дальнем конце барака.

Я двинулся к ней, шаги гулко отдавались по деревянному полу. Злость клокотала, но я держал себя в узде — криком делу не поможешь. Толкнул дверь с такой силой, что она врезалась в стену, издав гулкий удар. Мужчина за столом, седой, с выправкой старого вояки, даже не вздрогнул. Он неспешно отхлебнул чай из кружки и поднял на меня спокойные глаза.

— Доброе утро, ваше благородие, — произнёс он, будто мы на светском приёме.

— Доброе утро? — я вскинул бровь, шагнув к столу. — Это всё, что вы скажете? На барона Пылаева напали. Пять ассасинов из Дома Тени чуть не прикончили его, а вы тут чаи распиваете. Это как понимать?

— Досадная ситуация, — кивнул он, отставляя кружку. — Признаться, не уверен, что мои люди, будь они в доме, смогли бы справиться. Ассасины Дома Тени — серьёзные противники. Хотя да, жаль, что мы не помогли.

Его искренность только сильнее вывела меня из себя.

— Жаль? — переспросил я, упирая руки в стол. — Почему вы до сих пор тут сидите? Почему не разбираетесь, не охраняете барона?

— Не можем, — пожал он плечами, его голос был ровным. — Жалование нам не платят больше года. Мы давали клятву роду Пылаевых, и продолжаем служить, но клятва не кормит. Барон сам велел охранять только периметр — для виду, чтобы соседи не поняли насколько бедственное положение у семьи. Мои люди живут здесь, но многие подрабатывают в чужих деревнях, где платят. Александр Филиппович оброк с селян собирает, а нам ничего не даёт.

Я замер, переваривая услышанное. Это был не просто бардак — это была катастрофа. Гвардия, которая должна быть щитом рода, превратилась в декорацию. Кто-то — Дибров, Лисин или их приспешники — явно знал об этой слабости и использовал её.

— Я бы и рад что-то предпринять, — пожал плечами командир гвардии, откидываясь на стуле, — но следую приказу барона. К тому же, у меня есть гордость. Долг перед господином я всегда исполнял, как должно. Но сейчас… даже не знаю, чем могу помочь. Александр Филиппович жив?

Его взгляд был искренним, в нём мелькнула тревога, но он не двинулся с места. Я стиснул зубы, чувствуя, как злость вскипает, будто котёл на огне.

— Жив, — бросил я, мой голос был острым, как клинок. — Вашими молитвами. Жаль, только молитвами.

Я окинул взглядом кабинет: потёртый стол, выцветшие карты на стенах, кружка с остывшим чаем. Этот бардак был зеркалом всего поместья Пылаевых — видимость порядка, скрывающая развал.

— Я наведу здесь порядок, — процедил я, глядя ему в глаза. — Будьте уверены.

(обратно)

Глава 3 Активы и пассивы

Злость толкала вперёд, и я, не сдерживая тяжёлых шагов, двинулся прочь из казармы. Гвардейцы провожали меня взглядами, но никто не посмел заговорить. В одном я был твёрдо уверен: ничего из добытого — ни рубля, ни энергоядра, ни кристалла — я не отдам Пылаеву-старшему в руки. Пусть он глава рода, но подчиняться человеку, который довёл семью до такого состояния, я не собирался. Действовать буду во благо рода, но на своих условиях. Если барон попробует возражать, пошлю его к Злобину — пусть сами разбираются.

Моя цель была ясна: проверить последствия взрыва в комнате. Там осталось моё имущество — рюкзак с золотом, энергоядра и кристаллы — что Злобин выдал как подъемные. Я не стал их тратить на усиление, понимая, что деньги так же важны, как личная сила. Но если я останусь без ресурсов, все усилия будут напрасны.

Войдя через парадный вход, я наткнулся на Луизу. Её глаза, как всегда, блеснули хитринкой, но лицо омрачала тревога.

— Повелитель, вы в порядке? — спросила она, оглядывая мой изорванный костюм.

— В порядке, — буркнул я. — Сделай кофе, покрепче. Чую, спать сегодня не придётся.

Она кивнула и исчезла в коридоре. Этой ночью ненасытная Луиза выжала меня досуха, но ассасины окончательно отбили желание закрывать глаза. Поднявшись на второй этаж, я направился к своей комнате. У двери уже толпились слуги, их шепотки затихли, едва я появился.

— Разойдитесь, — приказал я, и они шарахнулись в стороны.

Моё внимание привлекло странное движение под ногами — коты, штук пять, с мяуканьем разбегались из-под двери. Откуда они взялись? Раньше я их в поместье не замечал. Их шерсть была пропитана запахом гари, а один, чёрный, с обожжённым хвостом, бросил на меня укоризненный взгляд, будто я был виноват в его бедах. Я хмыкнул, но мысль о котах тут же вытеснили заботы поважнее.

Динара появилась, будто из ниоткуда, её шаги были торопливыми, но голос оставался спокойным.

— У Татьяны Евгеньевны питомник кошачий на первом этаже, — пояснила она, поправляя выбившуюся прядь. — Любит она кошечек. А Александр Филиппович их терпеть не может, не пускает в дом. Видимо, те поганцы, что ночью пролезли, вошли через питомник и дверь не закрыли. Вот кошки и разбежались.

— Понятно, — кивнул я, подходя к своей комнате. Запах гари всё ещё висел в воздухе, смешиваясь с сыростью утреннего тумана. — Там осторожнее, — бросил я слугам, толпившимся у двери. — Может быть яд.

Мой голос прозвучал резко, и слуги отшатнулись, их лица побледнели, будто из комнаты вот-вот выскочит новый ассасин. Я толкнул дверь, и она скрипнула, открывая вид на разрушения.

Комната была залита водой — её явно тушили подоспевшие слуги. В дальнем углу лежало тело ассасина, правая рука оторвана, лицо скрыто чёрной маской, пропитанной копотью. Так ему и надо. Комната была в плачевном состоянии: стены почернели, мебель обуглилась, ковёр лежащий на полу, чавкал от обилия воды, но пламя, к счастью, угасло. Сквозь выбитое окно тянуло сквозняком, унося остатки дыма. На подоконник села птица — маленькая, с серым оперением, — и принялась чистить перья.

Хм. Если бы в комнате был яд, вряд ли бы птица тут сидела.

В этот момент чёрный кот с обожжённым хвостом, тот самый, что пялился на меня у двери, ворвался внутрь и прыгнул к окну, пытаясь поймать птицу. Но та с писком улетела, а кот приземлился на подоконник, гордо оглянувшись на меня. Я невольно усмехнулся.

— Проверка на яд пройдена, — пробормотал я. Ни один кот не сунется туда, где смертью пахнет.

На всякий случай, все же, задержав дыхание, я шагнул к шкафу в углу, где оставил рюкзак с подъемными от Злобина и золотыми монетами, энергоядрами и кристаллами, найденными в червоточине. Удивительно, но шкаф почти не пострадал, лишь слегка обуглился по краям. Внтри он и вовсе был как новый. Магия артефакта ассасина, похоже, была рассчитана на взрыв, а не на пожар, и это спасло мои вещи. Я открыл рюкзак, проверяя содержимое: всё на месте, ни одна монета не пропала, осколки поблёскивали в полумраке. Подумав, решил оставить рюкзак в шкафу — таскать его с собой незачем, а слуги вряд ли полезут в мои вещи после такогопереполоха.

Я выпрямился, оглядывая комнату. Эта ночь обнажила слабости поместья: пассивная гвардия, открытые двери питомника, барон, который довёл род до упадка.

Луиза, появившаяся в дверях с подносом кофе, бросила на меня взгляд, полный любопытства.

— Ваш кофе, повелитель, — сказала она, её голос был мягким, но глаза выдавали хитринку.

— Поставь на стол, — кивнул я на почерневший предмет мебели.

Подходя к столику, в зеркало оглядел себя — вроде в порядке — жив-здоров, хотя усталость давила на плечи, будто мешок с песком.

Сделав пару глотков, очень даже вкусного кофе, я направился наверх, к комнате Александра Филипповича. Коридор встретил меня все еще сохраняющимся запахом гари. Слуги шныряли туда-сюда, их лица были напряжёнными, но никто не смел заговорить.

У двери в спальню Пылаева я столкнулся с лекарем. Вениамин Семёнович, с растрёпанной бородой и усталыми глазами, заметил меня и хмыкнул.

— О, здравствуй, коллега! — его тон был слегка насмешливым, но дружелюбным.

— Как батюшка? — спросил я, игнорируя его подколку.

Брови лекаря поползли вверх, будто он пытался угадать, кем я прихожусь Пылаеву-старшему. Он явно не знал последних новостей и, что я чужак, принятый в род по воле Злобина. Во всяком случае, если он и участвует каким-то боком в осведомлении врагов рода Пылаевых, эта сплетня прошла мимо него.

— Александр Филиппович в порядке, — ответил он, потирая руки. — Но ему нужен покой, дней пять как минимум. Рана была скверная, да ещё клинок отравленный. Яд я купировал, но дело серьёзное. Клинок все же надо было вынимать сразу, а не ждать. Сейчас он спит, и пусть спит. Постарайтесь держать его в покое.

Я кивнул, запоминая каждое слово. Яд в ноже — это новый сюрприз. Дом Тени не скупился на уловки, и это лишь подтверждало, что за нападением стоит кто-то серьёзный.

— Я сказал Татьяне Евгеньевне, — продолжил лекарь, поправляя очки, — но и вы следите за порядком. Виду вы не чужды лекарскому делу, а значит понимаете, как важен режим.

— Понимаю, — ответил я, скрывая раздражение. Порядок в этом доме был редким гостем, но я собирался это исправить.

Я шагнул в спальню Пылаева, и меня тут же окутала приглушённая суета. Татьяна Евгеньевна с дочерью Алисой и слугами хлопотали у постели Александра Филипповича, их движения были почти бесшумными, словно боялись нарушить хрупкий покой. Барон спал, его грудь медленно вздымалась, а лицо, несмотря на бледность, казалось спокойным. Честно говоря, руки чесались подойти и прижать подушку к его лицу — за всё, до чего он довёл род. Злость бурлила, но я подавил её. Эмоции делу не помогут.

Активировав истинное зрение, я поискал ауру Дмитрия. Его дёрганая зелёная искра тут же выдала его через несколько комнат. От Татьяны или Алисы я вряд ли добьюсь внятных ответов — они либо отмахнутся, либо сами не в курсе дел. А вот Дмитрий, как наследник, должен знать, куда утекают деньги рода. Финансовое состояние Пылаевых было чёрной дырой, и я пытался пролить хоть какой-то свет на эту покрытую мраком тайну.

Я дошёл до нужной комнаты и постучал.

— Войдите, — раздался флегматичный голос Дмитрия.

Я толкнул дверь. Парень сидел за письменным столом, подперев кулаками подбородок, и смотрел в окно, где утренний туман клубился над поместьем. Его лицо было мрачным, будто он хоронил последние надежды.

— А, это ты, — произнёс он, не поворачиваясь. — Думал, большего позора нашей семье не будет. Бастардов каких-то подселяют, а теперь убийцы по дому шныряют, как у себя на кухне. Соседи же прикидывают, что из имущества можно себе ухватить. Никогда не думал, что звание аристократа может быть таким унизительным.

Он покачал головой, и его взгляд снова уткнулся в окно. Я стиснул зубы, чувствуя, как вспыхивает раздражение.

— Брось! — твёрдо сказал я, шагнув ближе. — Отставить упаднические настроения! Ты что удумал, братец? Выше нос!

Я окинул комнату взглядом: потёртое кресло, стопка бумаг на столе, выцветшие занавески. Усевшись в кресло, я продолжил:

— Расскажи, как дела у вас обстоят. Подробно. Почему гвардия год без жалования? За счёт чего вы живёте? Какие доходы у рода? И куда, чёрт возьми, деваются деньги? Слышал, наш батюшка всё проигрывает, но должен же быть предел. Не может у него быть пустой скворечник вместо головы.

Дмитрий метнул на меня злобный взгляд, но пламя в его глазах тут же угасло. Он знал, что я прав. Его молчание было красноречивее слов, и я видел, как в нём борются стыд, усталость и остатки гордости за семью.

Дмитрий выдохнул, его взгляд уткнулся в пол, будто правда жгла глаза.

— Денег у нас нет. Отец всё пускает в долги, а что остаётся — проигрывает, пытаясь отыграться.

— И чего он не остановится? — прорычал я, чувствуя, как раздражение клокочет внутри.

— Зависимость, говорят, — Дмитрий отвёл глаза. —. И гордость его не отпускает.

Я стиснул подлокотники кресла, подавляя желание врезать по столу.

— Получается, трофеи из червоточины пойдут на долги? — спросил я, прищурившись.

— Не думаю, — покачал он головой. — Что-то на еду, что-то слугам, чтобы не разбежались. Гвардейцы, как ты понял, просто живут у нас, давно не охраняют. Остальное батюшка, скорее всего, спустит в игорном доме.

— Нет, — отрезал я, мой голос был твёрже стали. — Больше я ему трофеи не дам.

Дмитрий вскинул голову, его глаза округлились.

— Он глава рода. По законам каждый обязан действовать в интересах семьи.

— Потакать его прихотям — значит похоронить род, — парировал я. — Баста. Свои трофеи я в его руки не отдам, но все деньги пущу на развитие рода Пылаевых.

Дмитрий задумался, его пальцы нервно постукивали по столу.

— Я сам не раз так думал, — признался он тихо. — Но отец есть отец. Мы должны подчиняться. Пройдёт время, ты остынешь, и всё вернётся на круги своя.

— По-старому ничего не будет, братец, — я наклонился вперёд, глядя ему в глаза. — Кому должен отец?

— Проще сказать, кому не должен, — хмыкнул он с горечью.

— Лисиным? Викентьевым? — уточнил я.

— Есть долги, — кивнул он. — Лисиным — огромный. Они даже грозились войной, когда отец отказался платить. Поставил на кон поместье, как ты, наверное, слышал.

— Да, о таком позоре наслышан, — покивал я, скрывая гнев. — Какие у вас активы? Что приносит доход? Что осталось от дел рода, кроме долгов?

Дмитрий пожал плечами, его лицо омрачилось.

— Были деревни, что приносили оброк, но теперь половина под залогом у кредиторов, — он вздохнул и продолжил: — У нас сейчас пять предприятий на балансе, — произнёс он, будто заученный урок повторял. — Завод железобетонных изделий в деревне Колодцево, а ещё, там же, стекольный заводик. Мясное производство — свиньи, куры, даже коровы есть — в деревне Коровино. Всего четыре деревни. Но зато целых семь червоточин.

— Ничего себе, — я присвистнул. — Неплохо. Востребованные ниши, должны хороший доход приносить.

— Они и приносят, — вздохнул Дмитрий. — Вот только все доходы уходят кредиторам отца. Он проиграл годовой доход всех этих трёх предприятий Лисиным, пытаясь отыграться за потерянные зерновые поля.

— Понятно, — протянул я, чувствуя, как в груди закипает раздражение. — А ещё два предприятия?

— В городе, в Иркутске, — продолжил он, понизив голос, словно боялся, что кто-то подслушает. — Торговое предприятие по продаже зерна. И еще снабженческая организация поставляет гвардии императора амуницию и сухпайки. Неплохое доходное дело, правда, сейчас контрактов хороших нет.

— А сам-то почему не возьмёшься дела исправлять? — спросил я, глядя ему в глаза.

Дмитрий отвёл взгляд, украдкой оглянулся на дверь, будто опасался, что кто-то стоит за ней.

— Да устал я, признаться, исправлять проблемы отца, — пробормотал он.

— Устал он, — покачал я головой, не скрывая сарказма. — Ты же молодой ещё.

— А что прикажешь делать? Отца жизни учить? Это неблагородное дело, — огрызнулся он, но тут же осёкся, словно пожалел о резкости.

— Его учить никто не собирается, — отрезал я. — А вот с Лисиными потолковать надо. Долги как-то аннулировать.

— Тоже с ними играть пойдёшь? — Дмитрий вскинул брови, в его голосе мелькнула насмешка.

— Это ещё зачем? — удивился я.

— А они по-другому и не собираются ничего возвращать. Только через игру, — он развёл руками. — Отец Леонида, граф Гордей Степанович Лисин, тоже азартный человек. Не менее азартный, чем мой отец, вот только в разы удачливее. Видать, судьба такая.

— Ты с Лисиным разговаривал? — я прищурился, пытаясь уловить, насколько он серьёзен. — Он ведь сказал вы друзья.

— Были друзьями когда-то. И да, разговаривал. И с Леонидом, и с его отцом, — Дмитрий кивнул, но в его тоне чувствовалась горечь. — Да только руками разводят. Мол, твой батюшка сам знал, на что идёт.

Я стиснул зубы, сдерживая желание выругаться. Чем больше ужнавал ситуацию, тем тяжелее она представлялась. Лисины, похоже, не просто держали долг, а еще и наслаждались своей властью над родом Пылаевых. Их азарт был не только в игре, но и в том, чтобы держать других за горло.

— И что, никаких вариантов, кроме как снова ставить всё на кон? — уточнил я, чувствуя, как в голове начинает складываться план.

Дмитрий покачал головой.

— Они сказали, что готовы говорить только на их условиях. Либо игра, либо поместье отходит им через полгода. Если конечно не выплатим долг. Отец, конечно, винит всех, кроме себя, но толку от этого?

— В общем, Дмитрий, просьба у меня к тебе, — начал я, глядя на брата.

— Какая? — он вскинул брови, явно ожидая чего-то непростого.

— Можешь мне подготовить все карточные долги отца? Должников, кому он должен, а ещё — что утеряно из имущества? Что вспомнишь. Уверен, твой отец ведёт какие-то записи.

Дмитрий покачал головой, и в его глазах мелькнула тень усталости.

— Отец ничего не ведёт. Раньше у нас бухгалтер был, но когда ему жалованье перестали платить, он ушёл. Но просьбу твою выполню. По крайней мере, я этим занимался в своё время. А с тех пор, как бросил, изменилось не так много.

— Хорошо, — кивнул я, стараясь скрыть нетерпение. — И ещё. Мне бы комнату взамен той, что испортил ассасин.

Дмитрий призадумался, окинул взглядом комнату, в которой мы находились.

— Да в этой и живи. Здесь когда-то дед жил, Филипп Семёнович. Он-то наш род держал в железном кулаке и вёл к хорошему будущему. Сейчас же это лишь тень того, что было раньше. По крайней мере, я благодарен тебе, что ты хочешь что-то сделать. Эта комната подойдёт тебе как нельзя лучше.

— Здесь жил глава рода? — удивлённо переспросил я, оглядывая стены, будто они могли рассказать о былом величии.

— Да, — ответил Дмитрий, и его голос потеплел. — И он очень любил эту комнату. Только из неё виден тот дуб.

Он указал на окно. Я подошёл ближе и посмотрел наружу. В лучах рассветного солнца, заливавшего долину, стоял здоровенный раскидистый дуб. Его мощный ствол и кудрявая крона, казалось, хранили память о веках. Он рос в низине между двумя холмами, и свет играл на его листьях, будто подчёркивая его величие.

— Там похоронена моя прабабушка, — продолжил Дмитрий, и в его тоне появилась нотка благоговения. — В её могилу посадили всего один жёлудь. И вот из этого жёлудя вырос этот дуб. Причём вырос он быстро, я сам не поверил, когда дед рассказывал.

Я взглянул на дерево внимательнее. Дуб выглядел так, будто ему было не меньше трёх веков — толстый, крепкий, с ветвями, раскинувшимися, как руки великана.

— Дед частенько смотрел на этот дуб, — добавил Дмитрий. — Сидел здесь, рассказывал истории. Пока не умер.

Он замолчал, и на миг в комнате повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов на стене. Они показывали половину седьмого утра.

— Живи тут, — вздохнул Дмитрий, будто отгоняя воспоминания. — Ну что ж, не время горевать о былом. Пойду я выполнять твоё задание, братец.

Он бросил на меня взгляд и вышел из комнаты. Я остался один, глядя на могучее дерево за окном. Его тень ложилась на холмы, и в этом зрелище было что-то внушающее надежду. Если из одного жёлудя могло вырасти такое дерево, то, возможно, и наш род ещё можно было вытащить из пропасти.

Я достал из кармана магафон и, набрав номер Злобина, стал ждать гудков.

(обратно)

Глава 4 Знакомство с владениями

Роман Михайлович ответил почти сразу.

— Уже соскучился? — спросил он с ехидной насмешкой.

— Не сказал бы, — отрезал я, не давая ему разгуляться.

— По какому вопросу звонишь? Узнал что-нибудь?

— Узнал, что семейство Пылаевых в крайне плачевном состоянии, — ответил я, стараясь держать голос ровным.

— А, ну это не секрет. Да и Пылаев не один здесь такой, — рассмеялся Злобин, будто я сообщил что-то забавное. — А ты, стало быть, решил дела Пылаевых поправить?

— Именно так. Во что бы то ни стало, — твёрдо сказал я. — И у меня есть на примете пара кандидатур, которые вполне могут мне в этом помочь.

— Да? — Злобин расхохотался громче. — И кто же это?

Я вкратце пересказал, что узнал от Дмитрия: о долгах, проигранных землях, заложенных предприятиях. Упомянул вчерашнюю встречу с наследниками Лисиных и Викентьевых, стараясь не упустить ключевых деталей.

— А ты, стало быть, решил пощипать эти два рода за жирные бока? — подытожил Злобин, и в его голосе послышалось одобрение.

— Их в том числе, — я невольно усмехнулся.

— Что ж, это дело хорошее. Даже рад, что ты так быстро решил взять быка за рога.

— У вас есть предложение, как это можно сделать поудачнее?

— Ну, с Лисиными, конечно, будет непросто, — протянул он, и я представил, как он щурится, обдумывая ходы. — Они редко подставляются. Знают, с кем дело иметь ради быстрой наживы, при этом без лишних рисков. А вот Викентьевы умом не блещут. Не раз подставлялись и напрашивались на проблемы.

— И есть за что зацепиться? — уточнил я, чувствуя, что разговор приобретает нужное направление.

— Видишь ли, не по статусу мне на равных сражаться с баронским родом их уровня, — хмыкнул Злобин. — А вот ты вполне мог бы мне помочь. Только причину найти надо получше. Долговые притязания, которые имеются у Викентьевых к Пылаевым, — не самая лучшая история, но использовать это можно.

— Идея неплохая, но война родов ради войны — дело не самое благодарное, — заметил я. — Что у Викентьевых есть полезного, что может пригодиться роду Пылаевых?

Злобин расхохотался, будто я сказал что-то особенно забавное.

— Нравится мне твой деловой подход! Только не забывай, что я благотворительностью не особо люблю заниматься. Я свою долю тоже возьму.

— Я даже не сомневался в этом, — спокойно ответил я, хотя в груди шевельнулось раздражение.

— Это правильно, мой мальчик, во мне лучше не сомневаться, — Злобин явно наслаждался разговором.

— В общем, думаю я, что здесь нужно подключить Лаврентия Петровича — вашего нотариуса, чтобы он поднял все сделки между Викентьевыми и Пылаевыми, которые были зарегистрированы, — сказал я. — И если его не затруднит, пускай посмотрит и другие сделки между родом Пылаевых и карточными игроками. Или кредиторами.

— Эх, какой ты хваткий! — рассмеялся Злобин. — Ну ладно, ради такого дела сделаю. Раз уж ты взялся.

— Роман Михайлович, — не выдержал я, — это ведь не только мне нужно. Не забывайте, что земли нашего рода…

Эти слова вызвали у Злобина новый порыв хохота.

— Быстро же ты ассимилировался, — перебил он меня.

Я проигнорировал его ремарку и продолжил, игнорируя его хмыканье:

— Наши земли граничат с вашими. И если род Пылаевых падёт, на ваши земли будет открыт прямой проход для тварей и культистов. К слову, с культистами мы вчера уже встретились, как я вам рассказал. Смотрите, как бы они не стали гулять по вашей земле.

— Ты не заговаривайся, — осадил меня Злобин, и его голос стал жёстче. — Я такого точно не позволю. У меня всё под контролем. Не то, что у этих недотёп.

Он помолчал, будто обдумывая мои слова.

— Но ты прав, — добавил он уже спокойнее. — Если тебе удастся навести порядок в роду Пылаевых, мне это будет на руку. Поэтому рассчитывай на мою помощь. Не безвозмездно, но с тобой мы сочтёмся. Что-то мне подсказывает, что ты глупости допускать не будешь.

— В этом не сомневайтесь, — отрезал я и, попрощавшись, разорвал звонок.

Устало откинувшись на кровать, я почти мгновенно уснул.

Проснулся я от стука в дверь.

— Войдите! — бросил я по привычке.

В комнату вошёл Дмитрий, оглядев меня с лёгким удивлением.

— Сделал то, что ты просил! — произнёс он. — Ты что, спал, что ли?

— Спал, — подтвердил я, потирая глаза.

— После всего, что ночью было? — Дмитрий удивлённо вскинул брови.

— У настоящих воинов обед и сон должны быть по расписанию, — усмехнулся я. — Об этом не стоит забывать.

Дмитрий пропустил моё нравоучение мимо ушей и кивнул на толстую кожаную папку в своих руках.

— Смотрю, провёл немалое расследование, — сказал я.

— Даже не представляешь, насколько немалое, — кивнул он. — Здесь всё, что нужно. Если понадобятся мои пояснения, зови.

Он положил папку на кровать рядом со мной и направился к двери, но я его остановил.

— Постой, Дима.

— Да? — он обернулся.

— А кроме того автобуса, на котором перемещались паладины, у нас ещё есть транспорт? — спросил я.

— Да, есть два автомобиля во владении отца, и еще один автобус для рабочих, — ответил Дмитрий. — Правда, они по документам принадлежат Викентьевым. Но он смог договориться, чтобы пока оставить их за нами.

Он пожал плечами, будто это была мелочь.

— А не хочешь ли прокатиться по окрестностям? — предложил я.

— Это ещё зачем? — Дмитрий нахмурился.

— Хочу посетить деревни, которые у вас есть. К слову, сколько их? Четыре, да? Проинспектировать червоточины, посмотреть, как дела у простых людей.

Дмитрий удивлённо вскинул брови.

— И когда ты это хочешь сделать? — спросил он.

— Ну, сейчас позавтракаем да поедем, — ответил я, уже прикидывая маршрут.

Дмитрий покачал головой, но в его глазах мелькнула искра интереса.

— Ты серьёзно? — уточнил он. — Прямо сейчас, после всего? А если с отцом что-то?

— В таком случае, мы ему вряд ли поможем, — безжалостно припечатал я. — В остальном же, чего тянуть? — я пожал плечами. — Если хотим вытащить род из ямы, надо знать, с чем работаем. Деревни — это основа. Если они в упадке, никакие сделки с Викентьевыми или Лисиными не помогут. А если там есть что-то, что можно использовать, — людей, ресурсы, — я хочу это увидеть своими глазами.

— А у вас обширные земли, — сказал я, глядя на раскинувшиеся поля. Я примерно представлял площадь земель графа Злобина, и владения Пылаевых ему мало чем уступали.

Мы проезжали уже третью рощу, после которой началось большое поле, залитое утренним солнцем.

— Это благодарность от императора, — пояснил Дмитрий, слегка оживившись. — Нам в прежние времена много таких даров от империи перепало. Сейчас же всё иначе. Отец, конечно, пользуется уважением при императорском дворе, но от него скорее отмахиваются. От былых заслуг, к сожалению, не осталось и следа.

— А вы эти поля хоть засеиваете? — спросил я. — Можно ведь зерно выращивать, или хотя бы клевер посадить, чтобы скотину потом кормить, у вас ведь мясокомбинат.

— Можно, — покивал Дмитрий, но его голос звучал устало. — Вот только где людей взять? Да и кто это будет организовывать?

— Ясно, — протянул я. — Но с этим мы разберёмся.

— Да с чем тут разбираться? — вздохнул Дмитрий. — У нас всего четыре деревни, и те мельчают. Люди уходят, переселяются в другие места, а мы ничего поделать не можем. Благо хотя бы два предприятия людей удерживают. Да земли хорошие, плодородные. Иначе нас бы давно забросили. Ну и ещё паладины. Отец позволяет им брать больший процент трофеев, чтобы они усиливались. Те за нас и держатся, и территории у нас поэтому спокойные. Тварей мы сдерживаем хорошо, иначе люди давно бы сбежали.

Мы как раз заехали на холм, и, когда начали спускаться, перед нами открылся вид на просторную долину. В её центре раскинулась деревня — или, вернее сказать, небольшой городок. Домов на триста пятьдесят, с большими участками и промышленными зданиями в центре.

— Ничего себе, отстроились, — удивлённо поднял я брови.

— Это остатки былых времён, — произнёс Дмитрий с ноткой горечи. — Дед любил стройку. Развивал всё, до чего мог дотянуться. К слову с графом Злобиным дружил. Со всей империи людей созывал, чтобы приезжали и поднимали наши края. Обещал защиту и море возможностей. А отцу это неинтересно.

— А тебе интересно? — я внимательно посмотрел на него.

— Я бы занимался, — Дмитрий пожал плечами и в его глазах мелькнула искра. — Но возможностей нет. Все ресурсы уходят на покрытие долгов отца.

— Мы со всем справимся, — твёрдо сказал я. — Я в это верю.

— Да уж, я тоже верил, — хмыкнул Дмитрий, искоса взглянув на меня.

— Ты, парень, хваткий. Тебе бы только с даром разобраться.

Он поморщился. Было видно, что хочет ответить резко, но сдержал себя:

— Разберусь, — буркнул он, переводя взгляд на деревню.

— Расскажи побольше про деревню, — кивнул я вперёд, разглядывая приближающиеся строения.

— Там, в центре, большие ангары, — начал Дмитрий. — Это завод железобетонных изделий. А рядом — стекольное производство. Когда деревня активно отстраивалась, предприятия работали для внутренних нужд, потом и от соседей большие заказы были. Даже муниципальные службы обращались… Но это пока дедушка был жив. Отец особо не занимался развитием предприятий, заказов стало меньше, работы не стало. А потом люди стали уезжать. Сельское хозяйство не всем по душе. В итоге из трёхсот сорока пяти домов заняты от силы сто пятьдесят.

— Всё равно серьёзно, — пожал я плечами, прикидывая масштаб.

— Серьёзно, только это уже лишь на бумаге нам принадлежит, — вздохнул Дмитрий. — Вся прибыль со стекольного и железобетонного заводов идёт в пользу семьи Лисиных. Селяне даже не знают, кого теперь считать хозяином: Петра Лисина или отца. Последний год Лисины тут обосновались, как у себя дома.

Мы въехали в деревню. Я принялся осматривать домишки истинным взглядом. Ни одной ауры. Даже серых пятен, присущих простым людям, не видно.

— А где все люди-то? — удивился я.

— Переселились поближе к заводу, — ответил Дмитрий. — На окраине жить никто не хочет. Мало ли, твари набредут.

— Так ты же говорил, ваши паладины хорошо тварей сдерживают, — заметил я.

— Так-то оно так, — согласился он. — Но от соседей порой твари заходят. Да и люди всегда боятся неведомого. На воду дуют, знаешь ли.

— Верно, — протянул я, задумчиво глядя на пустующие дома.

Мы выехали на главную улицу и вскоре упёрлись в здоровенный бетонный забор, преградивший путь.

— Это ещё что? — удивлённо спросил я.

— От тварей поставили недавно, — пояснил Дмитрий, но в его голосе чувствовалась насмешка. — Хотя, по мне, скорее людей в заблуждение вводят.

— Они бы ещё посреди улицы забор возвели, — хмыкнул я.

Дмитрий подъехал к воротам и посигналил. В воротах открылась небольшая калитка, и оттуда выглянули два гвардейца. Один, с автоматом на перевес, неспешно подошёл к нашему автомобилю. Его взгляд был настороженным, будто он ждал неприятностей.

— Любопытно. Вроде бы не все гвардейцы сбежали, — хмыкнул я, припоминая слова начальника гвардии Пылаевых. — Я думал, без жалованья у вас никто работать не хочет.

— Так это не наши гвардейцы, а Лисиных, — опустил глаза Дмитрий.

— Понятно, — протянул я, заметив блеснувший герб на груди воина с изображением морды лисы.

— Они ведь свою выгоду оберегают и планируют из этого завода выжать максимум прибыли.

— Что ж, очень любезно с их стороны, — хмуро произнёс я.

— По какому вопросу? — спросил гвардеец, поравнявшись с автомобилем.

Я едва не закашлялся от возмущения. Дмитрий замялся, соображая, что ответить, а вот я не сдержался.

— Вообще-то это земли Пылаевых. И завод принадлежит роду Пылаевых. На лацкане пиджака у него и у меня висит герб Пылаевых. В голове у тебя ничего не сходится, воин? Странный вопрос задаёшь. Как бы не нарваться на немилость?

Гвардеец внимательно выслушал, перехватил покрепче автомат. Хотел было возразить, но тут подошёл, судя по более дорогой униформе, старший наряда.

— Ну-ка, Гена, иди на пост, я сам разберусь, — бросил он воину, затем обратился к Дмитрию: — Добрый день, Дмитрий Александрович. Неожиданно вас здесь увидеть.

— Да вот, решили посмотреть, как дела обстоят, — ответил Дмитрий. — Батюшка захворал, а я решил делами заняться, узнать, как люди себя чувствуют.

— Это благое дело, — кивнул старший. — У нас, правда, приказ никого постороннего не пускать.

— Так мы и не посторонние, — спокойно произнёс Дмитрий. Было видно, что его раздирает злость, но скорее от обиды. Он понимал, что гвардейцы выполняют волю своего господина.

— Да, не чужие, — сказал гвардеец, но уже мягче. — Я не препятствую, только об одном прошу: если вдруг у вас возникнет желание устраивать войну за имущество, подумайте сначала, охолоните. Очень не хочу с вашей семьёй воевать. Очень вас уважаю. Мой дед Пылаевым служил.

— Да мы без этого, Сергей, — ответил Дмитрий. — Мы правда хотим посмотреть, что здесь творится. Не собираюсь права качать. Слово чести даю.

— Спасибо вам, Дмитрий Александрович, — кивнул Сергей. — Если хотите, я вас сопровожу, покажу, как за последнее время деревня отстроилась. Я ведь сам почти всеми работами руковожу. Доставляет мне это удовольствие.

— Да мы сами, — отрезал я.

— А это кто?

Дмитрий нахмурился, подбирая ответ. Затем произнес.

— Родственник наш по отцовской линии. Тоже Пылаев. Мой брат. А от экскурсии не откажусь, — добавил он. — Садись к нам в машину.

Сергей кивнул и сел в автомобиль, после чего скомандовал своим воинам:

— Открывайте ворота!

Уже на подъезде к заводу Сергей заговорил:

— У Лисиных дело спорится. У них ведь два своих строительных треста, вот они и выжимают всё досуха. Заказов от государства у них полно, и ваш завод пришёлся как нельзя кстати.

— Ну да, — хмыкнул Дмитрий. — Раньше они у нас ни одного заказа не размещали. Что и понятно, мы ведь всегда не ладили. Где сейчас староста сидит? Хочу с ним потолковать.

— Геннадий Петрович? — переспросил Сергей. — Он на дальнем конце деревни. Едем, покажу.

Мы доехали до небольшого домишки, где, по словам Сергея, жил староста. Начальник гвардии вдруг приложил ладонь к уху, нахмурился.

— Так, — произнёс он. — Дальше вас проводить не смогу. У меня, похоже, ЧП начинается.

— Что за ЧП? — напрягся Дмитрий.

— В последнее время твари стали к забору подбираться, — пояснил Сергей. — Пойду погляжу, что там происходит.

— Что за твари? Откуда? — Дмитрий нахмурился.

— У нас же участок примыкает к границе с Иркутской областью, — ответил Сергей. — Там, в зоне отчуждения, больше никого нет. Оттуда лезут всякие паразиты и культисты. — Он хмыкнул. — Ну ладно, будьте здоровы. Заезжайте в гости. Рад, что вы решили уделить внимание делам.

Он крепко пожал руку Дмитрию, потом мне, и ушёл, оставив нас у дома старосты.

— Отец Сергея — безземельный барон, Сёмгин, — пояснил Дмитрий, заметив мой вопросительный взгляд. — Правда, Сергей почему-то открещивается от своего происхождения. В простые воины подался. А его отец когда-то служил у нас в гвардии.

— Понятно, — кивнул я. — Ну, пойдём к старосте.

Мы подошли к двери, и Дмитрий постучал. Дверь отворил седоусый мужчина с кустистыми бровями и блестящей лысиной.

— Дмитрий Александрович! — воскликнул он, расплываясь в улыбке. — Как рад вас видеть! Давно вы к нам не заезжали. Как там Александр Филиппович поживает?

— В порядке всё, — отмахнулся Дмитрий, но вопрос его явно расстроил. — Вы расскажите, как у вас тут дела обстоят.

— Да как дела обстоят, — вздохнул староста, приглашая нас в дом. — Лисины с нас десять шкур спускают. Заставляют работать днём и ночью. Совсем продыха людям не дают.

Мы сели за грубо сколоченный стол, и Геннадий Петрович продолжил, понизив голос:

— Они тут всё под себя подмяли. Заводы, склады — всё их. Работников заставляют сверхурочно пахать, а платят гроши. Половина селян уже подумывает уйти, да только куда? Кругом твари, а Лисины ещё и угрожают, если кто бунтовать вздумает. Все производственные линии заняты, люди работают в три смены. Круглые сутки завод эксплуатируют, минуты не простаивает.

— Все соки из простого мужика выжимают? — спросил я.

— А если кто филонит, так намекают, что пинком под зад за пределы забора, — кивнул староста.

— Вам хоть платят? — спросил Дмитрий.

— Платят-то исправно, хоть и мало, но работать заставляют, как будто мы рабы, а не селяне. Да и не хочется оказаться за пределами забора, — ответил Геннадий Петрович, и в его голосе послышалась горечь.

— А в чём проблема? — спросил я, прищурившись. — Чем вас так пугает перспектива оказаться за забором?

— Да как это чем? — староста посмотрел на меня, будто я спросил очевидное. — Здесь места нажитые. Да и страшно нынче за забор выходить. Такие дела творятся. Гвардейцы говорят, твари там, как у себя дома, ходят. Ничего не боятся. Кто окажется на их пути, того сожрут. За пределы забора выходить — всё равно что смерть.

— С чего вы это взяли? — удивился я, покосившись на Дмитрия.

Тот промолчал, лишь пожал плечами. Староста покачал головой.

— Твари каждую ночь воют. Да так, что люди спать не могут.

Я осмотрел старосту истинным взглядом. Неодарённый. Что ж…

— Это вопрос ещё предстоит утрясти, — произнёс я негромко. — Вы нам проведёте экскурсию? Как здесь работаете? Что вообще происходит?

Я посмотрел на старосту, а тот перевёл взгляд на Дмитрия, будто спрашивая, кто тут главный. Я положил ладонь на стол, намеренно демонстрируя кольцо с гербом Пылаевых.

— Конечно, конечно, покажу, — засуетился Геннадий Петрович. — Идёмте.

Мы вышли из дома и двинулись к заводу. Я то и дело оглядывал окрестности истинным взглядом, подмечая ауры. Попадались несколько цветных, но слабых, зелёных — совсем недавно инициированных. Вдруг прямо под ноги нам выбежала девчонка лет десяти, гоняясь за резиновым звонким мячиком. Её аура сияла изумрудно-зелёным, активная, живая. Она замерла, увидев нас, и поклонилась:

— Здравствуйте, ваше благородие! Куда идёте? Водицы может выпить али квасу хотите?

— Иди, Анечка, — забеспокоился староста, пытаясь прогнать девочку.

Я приостановился.

— А напои меня водицей, — попросил я, глядя на неё. — Ты где живёшь?

— А вот в этом доме! — ответила она, указывая на аккуратный домишко неподалёку.

Я кивнул Дмитрию, мол, пойдём, зайдём. Он, хоть и не понимал, зачем, зашагал следом.

— Она одарённая, — тихо сказал я ему.

(обратно)

Глава 5 Манипуляция

— Попроси старосту записать её имя и родителей, — попросил я брата.

Дмитрий кивнул, но в его взгляде читалось недоумение.

— Анечка, девочка моя, ты куда опять запропастилась? — послышался голос, и на пороге появилась женщина, мать девочки. Увидев нас, она замерла, как вкопанная. Однако увидев Дмитрий ожила. — Ой, здравствуйте, Дмитрий Александрович! Как я рада вас видеть! Как ваш батюшка поживает?

— Хорошо поживает, — холодно ответил Дмитрий.

Я осмотрел женщину истинным взглядом. Не одарённая.

— А я большим господам предложила водицы испить, — гордо заявила девочка.

— Ой, какая ты молодец, — похвалила её мать. — Может, поесть хотите? Я на заводе нашем, в столовой, кашеварю. Могу накормить, если с дороги проголодались.

— Благодарю, не нужно, — покачал я головой, принимая кувшин с водой. Выпил и спросил: — Давно вы здесь работаете?

— Год как, — ответила женщина. — Приходится. Раньше, когда муж жив был, он нас обеспечивал. А теперь тяжело стало.

— А как муж погиб? — уточнил я.

— Твари задрали в прошлом году, — вздохнула она. — На охоту с мужиками ходил.

— Понятно. Как вас зовут?

— Елена, — ответила она.

— Прекрасно. И как вам здесь живётся? — спросил я.

Женщина от прямого вопроса слегка растерялась. Раскрыла было рот, чтобы ответить, но взглянула на старосту и осеклась.

— Нормально живётся, — ответила она, хотя взгляд выдавал, что совсем не нормально. А это уже кое-что. — Как дочка ваша растёт? Вы не замечали у своей дочки никаких особенностей? Может, она способности проявляла или чудеса какие случались?

Женщина вновь опешила от неожиданного вопроса и резкой смены темы.

— Да нет, ничего такого, — удивилась Елена. — А что?

— Да так, интересуюсь, какие юные таланты подрастают. А в хозяйстве как? По дому изменений не было? — продолжил я.

— Да не было ничего, — покачала она головой. — Правда, клубника стала расти последнее время, как на дрожжах. Никогда так не росла, а тут будто сорняки — всюду расплодилась. Анечке на радость, она клубнику обожает.

— Понятно, — произнёс я, внутренне потирая руки. Кажется, у нас тут маг земли появился. — Прекрасно, прекрасно.

— Спасибо за воду, — сказал я, поворачиваясь к старосте. — Идём дальше.

Геннадий Петрович повёл нас к заводу, но чуть замедлился, и спросил у меня:

— А вы для чего это спрашивали, ваше благородие?

— Надо интересоваться подданными. Они основа нашего хозяйства, — ответил я расплывчато, но староста, сделав вид что всё понял, покивал и зашагал дальше.

Пока шли, я продолжал осматривать окрестности истинным взглядом, выискивая ауры.

Мы вошли на территорию завода железобетонных изделий. Дмитрий охнул:

— Оборудование-то новое завезли!

— Не без этого, — покивал староста. — Лисины к делу основательно подходят.

Я отметил пятерых одарённых — слабые, зелёные ауры, но всё же. К каждому я подходил лично: здоровался, расспрашивал о работе, запоминал имена и просил Дмитрия записать. Он, хоть и ворчал, но выполнял.

Когда я направился к очередному одарённому, Дмитрий, что шёл рядом, всё ещё переваривая мою просьбу записывать имена, не выдержал-таки:

— Ты зачем их всех записываешь? — наконец спросил он, понизив голос.

— Одарённые — это сила, — ответил я тихо. — Лисины не подозревают о них, мы же можем их использовать в своих целях. Анечка, например, вполне возможно маг земли. Её клубника — не просто совпадение.

— Серьёзно? — Дмитрий удивлённо вскинул брови. — И что с ней делать?

— Пока наблюдать, — сказал я. — И найти остальных. Они могут стать нашей опорой.

— А с чего ты взял, что Лисины не в курсе?

А это хороший вопрос. Я повернулся к старосте, и подозвал его:

— Скажи, а среди мужиков одарённые есть? — спросил я у него.

Оглядевшись еще раз, я убедился что всех одарённых опросил, и можно выходить с завода.

— Откуда ж им взяться? — пожал тот плечами.

— Это хорошо, — тихо сказал я. Значит, среди людей Лисина одарённых видящих точно нет. И они точно не знают, что в деревне есть такие, как Анечка.

Далее, прошли на стекольный завод. Там было ещё три одарённых. Два мужика с удивительно яркими аурами, пускай и зелёными. Похоже, эти двое знают, что они одарённые. Возможно, убивают тварей, используя осколки и ядра для своего развития. Это уже кое-что. Осталось понять, что у них за способности, и желательно не выдать их. Раз староста не знает, что у него есть одарённые, пускай так оно и будет.

Я подошёл, поздоровался с ними, завёл разговор. Они рассказали, как работают со стеклом, и я заметил, что один из мужиков, широкоплечий, с обожжёнными руками, управляется с печами так, будто огонь ему подчиняется.

Закралось впечатление, что он огневик — это может быть весьма полезно. Второй, постарше, с цепким взглядом, говорил мало, но его движения были точными, быстрыми и почти неразличимыми. На первый взгляд это было не заметно, но если приглядываться… Может, усиление тела? Третий одарённый, паренёк лет шестнадцати, был подсобным рабочим — подавал мастерам инструменты, таскал материалы. Его аура, хоть и слабая, искрила энергией, будто он ещё не понял, на что способен.

После разговора с ними, ко мне подошёл староста:

— А почему вы разговариваете именно с этими людьми? — спросил он с любопытством. — Вы ведь не подошли ни к мастеру, ни к инженеру?

— Да кто мне приглянулся, к тому и подошёл, — ответил я, улыбнувшись. — Я, знаете ли, людей по-своему определяю. Слышали когда-нибудь о физиогномике?

— Физио гномики? Кто это? — спросил староста с подозрениями.

— Наука такая, — ответил я, и направился дальше.

— А правда, зачем ты с этими людьми общаешься? Зато мастеров напрочь игнорируешь, — спросил Дима украдкой, когда мы отошли от старосты.

— Повторяю. Они все одарённые, — произнёс я тихо. — Их нужно переманить на наши земли.

— Да откуда ты знаешь, что они одарённые? — Дмитрий нахмурился.

Я едва не рассмеялся.

— Я же видящий. Вижу ауру людей.

Дмитрий хлопнул себя по лбу.

— Точно. И что собираешься с ними делать?

— Да как что? Одарённые никогда лишними не будут, — ответил я. — Если та девочка действительно маг земли, то она может помочь с тем же выращиванием зерна. Да или той же клубники, которую так любит. Ей только волю дай, пускай выращивает. У детей энергия совсем по-другому течет, понимаешь?

— Не совсем, — признался Дмитрий, но слушал внимательно.

— Надо поправить финансовое состояние рода Пылаевых, — пояснил я. — Одарённые с такими редкими способностями подойдут как нельзя лучше. Тот мужик с завода, что с печами работает, — маг огня, уверен. А паренёк, что инструменты таскает, — его аура искрит, будто он вот-вот раскроется. Они могут стать нашей силой.

— А где их размещать будем? — спросил Дмитрий. — У нас и так тесно.

— В казарме гвардейцев, — предположил я. — Они там без толку сидят. А так, глядишь, и Елене мужа найдём. — Я хмыкнул. — Всем польза.

Дмитрий покачал головой, но достал список и протянул его подошедшему старосте.

— Этих людей нужно отправить к нам в поместье, — твёрдо сказал он.

— Как это отправить? — удивился староста. — Его сиятельство господин Лисин против не будет?

— Предприятие ему прибыль приносит, а люди всё ещё наши, — отрезал Дмитрий. — Их в принудительном порядке к нам на земли!

— А как же работы? — староста замялся.

— Разберётесь, — бросил я. — Что за мода спорить с аристократом?

— Хорошо, будет сделано, — нехотя согласился Геннадий Петрович.

Дмитрий смягчил тон:

— Нам сейчас нужны люди. Мы хотим поправить дела семьи. А там, глядишь, вернём производство. И уж мы так мучить не людей будем. Только не распространяйтесь об этом.

— Людей подготовьте к завтрашнему дню, пускай соберутся, — добавил я.

— А как их отправлять? За стеной же твари! — староста развёл руками.

— Завтра за ними автобус пошлём, — ответил Дмитрий.

— Будет сделано, — покивал староста. — С каждым отдельно поговорю, подготовлю к вашему решению.

— Благодарю, — ответил я.

— А как с семьями быть? — спросил староста.

А этот вопрос хороший.

— Вот с семьями пускай и едут, — заявил я.

Закончив экскурсию, мы отправились на выезд из деревни. Когда мы остались вдвоём, Дмитрий спросил:

— В чём была цель приезда в деревню?

— Посмотреть, как работает предприятие, как дела обстоят, о чём говорят люди, — ответил я. — Мы узнали, что людям новые порядки не по нраву. Это уже кое-что. А заодно, как бонус, переманить одарённых.

— Так и не понимаю, как ты собрался одарённых использовать? — Дмитрий нахмурился. — Ладно та девчонка, но у остальных, ты даже не знаешь, что у них за силы.

— Что у них за дары, я узнаю, — твёрдо сказал я. — Каждый селянин со способностью — это гигантское преимущество. Главное — знать, куда его применить. Кто-то может стать воином, получше всякого гвардейца, кто-то наладить сельское хозяйство. Надо думать широко.

— Ну, так же не принято, — возразил Дмитрий. — Обычно всех одарённых простолюдинов отправляют в орден паладинов.

— Почему это? — удивился я.

— Если они начинают развиваться в силе и теряют контроль, то превращаются в палачей, — пояснил он. — Творят всякое без контроля.

— Любопытно, — задумался я. — Но контроль за ними будет. Я лично это на себя возьму. Пока не распространяйся о моей затее, понял?

— Хорошо, — кивнул Дмитрий.

Я призадумался.

— Слушай, Дим, а есть какие-то постройки на вашей территории, подальше от поместья и посторонних глаз?

— Есть старые бараки личной гвардии, — ответил он. — Дед хотел элитные войска вырастить. Там и полигон неплохой. Правда, здание ветхое, давно никто не пользовался.

— Это прекрасно, — оживился я. — Я бы туда одарённых и поселил.

Дмитрий потёр лоб.

— Но вот приедут люди, еще и с семьями. Но чем им платить-то?

— С этим я сам разберусь, — заявил я. — Ты, главное, помогай, чем можешь. А там, глядишь, род Пылаевых снова станет великим.

На выезде из деревни до нас донёсся жуткий вой. Дмитрий притормозил. Было видно, что гвардейцы у ворот засуетились, схватили автоматы, глядя в сторону шума. Я взглянул на брата.

— Поехали, посмотрим, что за тварь, — предложил я.

— Не боишься? — спросил он. — Нас ведь двое, без гвардейцев.

— Похоже, что я чего-то боюсь? — я вскинул бровь.

Мы доехали до окраины. Шум шёл из покосившегося дома. Я изучил его истинным взглядом. Но ни аур, ни следов тварей не разглядел — только странное мерцание, будто что-то скрывалось.

— Любопытно, — произнёс я.

— Твари там есть? — Спросил он, покосившись на дом и стиснув зубы.

Я же изучил дом при помощи истинного зрения.

— Тварей никаких нет, — покачал я головой. — А шум доносится.

Дмитрий поглядел на меня.

— Пойдём, посмотрим, что там происходит, — произнёс я, выходя из автомобиля.

Дом был старый, давно заброшенный. Там явно никто не жил. Участок зарос плотным густым бурьяном, но тропинка к самому дому имелась, утоптанная, будто кто-то регулярно сюда наведывался. Мы вошли внутрь, и я сразу заметил старый проигрыватель пластинок стоящий в центре помещения на крепком столе. От граммофона отходили толстые кабели, что тянулись по комнате к здоровенным музыкальным колонкам, что были подвешены под самой крышей.

Довольно простой механизм, завязанный на механические часы, подтолкнул иголочку к вертящейся пластинке, и дом заполнил вой жуткой твари.

— Это что ещё за новости? — Дмитрий уставился на аппаратуру, нахмурившись.

— Видимо, оказывают таким образом психическое давление на ваших подданных. Гвардейцы запугивают людей, говоря будто снаружи твари, а это используют как подтверждение. Такие вот методы у Лисиных, чтобы заставлять людей работать.

Я выхватил палаш и одним движением разрубил граммофон. Деревянный корпус развалился на две части.Пластинка, на которой был записан вой некой твари, разлетелась на куски. Следом я занялся колонками, раскрошив их в щепки.

— Нам не предъявят за это? — спросил Дмитрий, глядя на обломки.

— А ты не хочешь им предъявить? За то, что твоих людей угнетают? — я вскинул бровь.

Дмитрий замер, его лицо потемнело.

— Но зачем это?

— Это ведь они, братец, против ваших людей используют, чтобы они не рыпались и работали. А главное не думали о побеге, и необходимости работать. Когда стоит вопрос о выживании, у простых людей, знаешь ли, лишних мыслей становится куда меньше.

— Да как же так можно! — Он стиснул кулаки, и голос его задрожал от гнева: — это очень не честно! Подлецы! — вырвалось у него. — Это же… это же откровенная манипуляция! Они играют на страхах людей, держат их в постоянном ужасе! Селяне и так еле держатся, а эти… эти Лисины просто выжимают их, как рабов! Как можно быть такими мерзавцами?

Он пнул обломки граммофона, и щепки разлетелись по полу. Его глаза горели, но за гневом я видел стыд и бессилие. Он ведь без моей подсказки, даже не задумался об этом.

— А ты представь, как там дети живут, — тихо сказал я, глядя ему в глаза. — В постоянном страхе. Каждую ночь слышат этот вой, и они думают, что твари вот-вот ворвутся. Анечка, что нам водицы принесла, — она ведь тоже это слышит. Тебе не стыдно, Дима? Эти люди верят вашей семье, служили вам верой и правдой, а теперь оказались в таком положении. Раз уж отец не может взять это в руки, так ты бы уже взял!

Дмитрий опустил взгляд, его плечи поникли. Он провёл рукой по лицу, будто пытаясь стереть тяжесть моих слов.

— Стыдно, — глухо признался он. — Но что я могу? Отец всё пустил на самотёк, Лисины влезли, как хозяева… Я пытался, но…

— Хватит пытаться, — отрезал я. — Надо делать. Мы уже нашли одарённых, узнали, как Лисины запугивают народ. Это их слабость, Дима. Если люди поймут, что твари — просто запись, их страх ослабнет, а гнев на Лисиных вырастет. Это прекрасный шанс.

— Интересно, своих подданных они тоже так «мотивируют»? — хмуро спросил он. — Какие выдумщики.

— Но мы не они. — спокойно произнёс я. — Мы вернём людям веру в Пылаевых.

Дальше по плану у нас было посещение двух червоточин. Пока ехали, я задал Дмитрию вопрос, который давно не давал мне покоя.

— Слушай, а вот эта горничная, Луиза. Тебе не кажется, что она немного странная? — спросил я.

— Да нет, — удивился он, покосившись на меня. — С чего вдруг такие вопросы?

— Да так, поинтересовался, — ответил я, стараясь говорить небрежно.

Дмитрий пожал плечами и продолжил:

— Её прислали из агентства. Динара однажды заболела, надолго уехала в деревню, а у матушки не было горничной. Вот и выписали Луизу. Она запросила очень низкий оклад. Глупо было отказываться. К тому же она толковая, справная. Жалование у неё небольшое, а работу делает на совесть. Когда Динара вернулась, решили Луизу тоже оставить при доме.

Хм-м, как удобно получается.

— А тебе не кажется, что она чересчур толковая для своего возраста? — я искоса взглянул на брата. — Особенно для такого оклада?

— Да нет, не кажется, — Дмитрий хмыкнул. — На мой взгляд, она как раз справляется, как надо. Нечасто встретишь работников, которые просто делают свою работу без проблем, за то жалование, что им платят.

— Ну да, ну да, — протянул я. — Вот и я о том же.

Тем временем мы подъехали к небольшой поляне, и машина остановилась.

Я уже нутром чуял приближение червоточины.

Воздух вокруг будто сгустился, пропитанный невидимыми потоками энергии, которые струились, словно живые. Они текли ко мне, обволакивали, тянули, как магнит. Мой дар отзывался на них, вспыхивая в груди жаром, будто я был частью этой силы.

Я чувствовал, как энергия проникает в меня, наполняя каждую клетку, заставляя кожу покалывать. Энергия была дикой, необузданной, и я впитывал её, словно пересохшая земля — дождь. Истинное зрение окрасило мир яркими красками: потоки силы вились вокруг, словно серебристые нити, сплетаясь в центре поляны в пульсирующий разрыв пространства.

— Червоточина здесь, в середине, — сказал Дмитрий, указывая на центр поляны. — Сейчас её не видно, но если станет активной, начнёт светиться.

— Да я знаю, — ответил я, ведь и без того видел разрыв через истинное зрение. — Я ведь и так вижу червоточины, я видящий, не забыл? — хмыкнул я, бросив взгляд на Дмитрия.

Энергия толчками вырывалась из червоточины, но была иной. Пассивной. Значит, по ту сторону не было осколок — это просто разрыв в пространстве, из которого лилась энергия в наш мир, а иногда и твари. Но даже так разрыв притягивал, манил, будто звал шагнуть внутрь. Я стиснул кулаки, сдерживая порыв. Дар бурлил, требуя действия, но я заставил себя сосредоточиться.

Я смотрел на этот разрыв и не мог отвести взгляда. Он тянул меня к себе, словно магнит, шепча о тайнах, скрытых за пеленой.

Я вышел из автомобиля и пошёл прямо через поле к разрыву. Трава шуршала под ногами, а воздух густел, пропитанный невидимой силой.

— Эй, ты куда? — окликнул меня Дмитрий.

— Да пойду, прогуляюсь. Может, что интересное увижу, — отмахнулся я.

Подойдя к разрыву, я остановился в метре от него. Червоточина пульсировала, как живое сердце, и меня тянуло шагнуть внутрь. Я протянул руку, и пальцы коснулись невидимой границы. Вдруг рука провалилась, исчезла, словно её поглотила изнанка. Холод, пустота и лёгкое покалывание охватили кожу. Моя рука была там, по ту сторону.

— Эй, ты чего делаешь? — раздался возглас Дмитрия.

— Проверяю, активна ли червоточина, — ответил я, не оборачиваясь.

— Говорю же, неактивна! Её бы видно было, — повторил он.

Я призадумался. Говорят, в неактивную червоточину нельзя попасть, но моя рука уже исчезла в разрыве пространство.

— Эй, что с твоей рукой? — крикнул Дмитрий, и в его голосе послышалась тревога.

В следующий миг я шагнул вперёд.

(обратно)

Глава 6 В изнанке

Шагнуть прямо в изнанку.

Безрассудство?

Возможно.

Но тайна моего дара не давала покоя. Где-то там, за пеленой, был ответ. В голове занозой сидела мысль: в глубине изнанки скрывается её сердце. Безумный художник нарисовал невероятной мощи артефакт и повесил картину в замке, в червоточине, что никак не закрывалась. Будто специально ждала меня, чтобы я его увидел и загорелся желанием добраться до него.

Я оказался в сером пространстве, где растворялась реальность. Вокруг неслись потоки энергии — сотни тысяч нитей, ярких, как молнии, и в то же время тёмных, как безлунная ночь. Они вились, сплетались, пульсировали, будто живые. Я чувствовал их на коже, словно ветер, но они были плотнее, проникая в меня, наполняя грудь жаром и холодом одновременно. Мой дар вибрировал, сливаясь с этим хаосом, и я ощущал себя частью окружающего безумия. Изнанка дышала, шептала, манила уплыть глубже.

Я оглядел себя — лишь тёмные очертания похожие скорее на сгусток дыма. Руки и ноги на месте, но всё зыбкое, будто я стал тенью. Позади виднелось отверстие, водоворот, затягивающий пространство. Один шаг — и я вернусь в реальный мир.

Интересно, сколько таких, как я, попадало сюда? И почему не возвращались? Растворяла ли их изнанка? Но сейчас, оказавшись здесь в третий раз, я чувствовал себя, как рыба в воде. Первое ощущение, когда изнанка пыталась поглотить мою энергию, будто стёрлось из памяти. Теперь она представлялась мне… дружелюбной? Будто стремилась удержать всех, кто сюда попал, даря новую жизнь. Но меня она почему-то отпустила. Почему?

Я пригляделся и увидел, что между энергетических нитей, сотканных из света и тьмы, блуждали тёмные сгустки энергии. Души? Те самые существа, что, попадая в осколки миров, прибиваемые к червоточинам, превращаются в монстров, напитываются силой, растут в уровнях и жрут людей. Внутри росла уверенность, что это они и есть, но память давала сбой, мешая сложить кусочки мозаики. Что-то ускользало, будто изнанка скрывала правду.

Оглянувшись на разрыв — крохотное отверстие, пульсирующее в сером мареве, — я двинулся вперёд, следуя за одной из проплывающих мимо теней, что спешила куда-то по своим делам. Я сверялся с курсом, чтобы не потерять червоточину из которой проник сюда, и погнался за тенью.

Если это тварь, её можно убить и здесь. Я потянулся за палашом, но замер. У меня не было осязаемой руки. Ни меча, ни тела — лишь зыбкий силуэт, сотканный из дыма. Но в тот же миг моя воля сгустилась, и рука преобразилась, став длинным, сияющим клинком. Я замер, поражённый. Это что, я теперь сам как оружие? Мой дар, моя мысль — они материализуются здесь, превращая меня в машину для уничтожения тварей? Удивление смешалось с восторгом. Может, это изнанка подчинялась мне, как глина в руках скульптора, и я мог стать чем угодно? Сколько же сюрпризов таит в себе этот потусторонний мир?

Тень впереди не замечала меня, скользя между потоками. Я догнал её в несколько движений и, размахнувшись, рассёк пополам. Она не издала ни звука — просто распалась, как угасающий дым. И тут из неё хлынула энергия, тёмная, вязкая, но с искрами света. Сначала она растекалась в пространстве, но вдруг устремилась ко мне, словно притянутая магнитом. Я ощутил, как она вливается в меня, проникает в саму суть. Это было, будто вдохнуть огонь: жар растёкся по груди, мышцы — если они у меня были — напряглись, а разум стал острее. Энергия не просто впитывалась — она сливалась со мной, укрепляя, делая больше, чем я был. Я чувствовал себя хищником, акулой в бескрайнем океане, где каждая жертва питала бы мою силу. Ни капли не пропало — всё стало моим.

Я едва не расхохотался от этого ощущения. Сила бурлила, наполняя меня уверенностью. Я стал сильнее, и это было так очевидно, что хотелось тут же найти новую тень, новую добычу. Изнанка больше не пугала — она была моим охотничьим угодьем. Каждая тварь, что я уничтожу здесь, сделает меня мощнее, ближе к разгадке её тайны. Я оглядел пространство: тени мелькали вдали, не подозревая, что за ними следит хищник. Но червоточина позади напомнила о реальном мире. Там меня ждал Дмитрий, он будто служил напоминанием, что я не мог здесь задерживаться.

Снова сверившись с червоточиной, что мерцала в сером мареве, я поплыл к ней, но вдруг заметил ещё одну серую тень, скользящую среди энергетических потоков. Не раздумывая, я бросился за ней. Моя дымная форма двигалась легко, будто изнанка сама несла меня.

Тень не успела среагировать — я взмахнул рукой, что вновь стала сияющим клинком, и рассёк её надвое. Она распалась, как угольный дым, и энергия, тёмная, с искрами света, хлынула ко мне. Она вливалась в меня, словно река в пересохшее русло, наполняя жаром и силой. Я чувствовал, как становлюсь больше, сильнее, словно хищник, почуявший кровь. Это была уже третья тень, и каждая делала меня сильнее.

Вдруг впереди я заметил скопление серых теней — они роились, будто стая мальков, жадно кружащих вокруг добычи. Я приблизился и замер. Тени сражались с чем-то. Среди их клубящихся переплетений сверкали белые всполохи. Белая тень — сгусток света, чистый, как звезда в ночном небе. Это было ново. Серые тени не удивляли, но белая вызвала трепет. Память молчала, не давая подсказок, и это только разжигало любопытство. Кто она? Друг или враг?

Я сосредоточился, и моя рука вновь стала клинком, острым, как сама изнанка. Рывком я ворвался в гущу теней и одним ударом рассёк двух сразу. Их тела распались, и энергия, густая, как смола, устремилась ко мне. Она обволакивала, проникая в саму суть, и я чувствовал, как мой дар растёт, будто напитанный пламенем. Четыре оставшиеся тени, что теснили белый сгусток, дрогнули. Белая тень, выбросив два тонких щупальца, схватила двух противников и начала впитывать их. Её свет стал ярче, увереннее. Если раньше она проигрывала, то теперь, с моим вмешательством, воспряла, тесня врагов.

— Что ж, любопытно, — пробормотал я, подивившись как глухо прозвучал мой голос.

Я ринулся вперёд и рассёк ещё двух серых теней. Мой клинок пел, разрезая их, как нож — туман. Энергия хлынула ко мне, наполняя силой, от которой хотелось расхохотаться. Я был акулой в этом океане, и каждая жертва делала меня быстрее, смертоноснее. Белая тень тем временем боролась с последними двумя. Ей было тяжело, но она держалась. Я решил помочь и проткнул одну из теней острым концом. Она стала медленно распадаться, и белый сгусток тут же втянул её энергию. Его свет вспыхнул, стал почти ослепительным, будто он благодарил меня.

Я отступил, наблюдая. Белая тень замерла, пульсируя, и я чувствовал её взгляд, хоть глаз у неё не было. Друг? Или просто ещё один хищник? Изнанка молчала, но я знал: эта встреча — не случайность.

Спустя минуту белый сгусток света поглотил раненую серую тень, а затем расправился со второй. Его сияние стало ярче, почти ослепительным, будто он впитал не только их энергию, но и их суть. Я наблюдал без жадности. Каждая серая тень усиливала меня, наполняя жаром, что растекался по моему дымному телу, но здесь их было полно. А этот белый сгусток будоражил любопытство. Он огляделся — или мне так показалось, — словно проверяя пространство. Затем вдруг рванул ко мне, облетев вокруг так быстро, что я даже не успел среагировать. Но нападения не последовало. Существо приблизилось, и я понял: оно не агрессивно. Его свет был мягким, почти тёплым, как солнечный луч в холодный день.

— Очень интересно, — пробормотал я.

Я протянул вперёд ладонь — точнее, попытался. Моя рука, сгусток дыма без чётких очертаний, дрожала в потоках изнанки. Белая тень подплыла ближе и принялась ластиться, касаясь меня, будто котёнок. Её свет пульсировал, и я чувствовал лёгкое покалывание, словно энергия пыталась слиться с моей.

— Ну ничего, — хмыкнул я. — Не надо благодарности. Я просто спас тебя от смерти. А сейчас мне пора.

Я развернулся, ища червоточину. В первый миг её не увидел и паника кольнула в груди. Потоки изнанки вились, мешая ориентироваться. Сделав круг от места схватки, я наконец заметил разрыв — крохотный водоворот, затягивающий серое марево. Белая тень следовала за мной, будто привязанная.

— Ишь, привязалась, — усмехнулся я, останавливаясь.

Существо снова облетело меня, а затем прильнуло к моей дымной руке, ластясь. Я задумался: благодарность или что-то иное?

В голове всплыла нелепая мысль:

Удавов, что вытягиваются рядом с хозяином, считают ласковыми, но они лишь меряются, хватит ли длины, чтобы проглотить. И откуда такие мысли? Может, и эта тень из той же породы? Я попытался погладить её по импровизированной голове — если у сгустка света вообще была голова. Свет замерцал ярче, будто существу это понравилось.

— Забавный факт, — пробормотал я, хмыкнув. — Ласковая, как удав.

Оглянувшись на изнанку напоследок, я замер, поражённый её великолепием. Потоки энергии сплетались в бесконечный танец, то яркие, как молнии, то тёмные, как бездонная ночь. Они пели, манили, звали глубже. Но я знал: пора возвращаться. Потянувшись к червоточине, я двинулся вперёд.

В следующий миг я кубарем вывалился на заросшую высокой травой поляну.

— Костя! Костя! — орал Дмитрий, озираясь.

Его голос звенел от паники, он даже не заметил, что я рядом.

— Да здесь я, здесь, не вопи, — буркнул я, пытаясь встать.

Меня пошатывало, но внутри бурлила энергия, как река после ливня. Сила, впитанная от теней, гудела в груди, делая меня больше, чем я был. Этот поход в изнанку дал больше, чем я ожидал.

— Ты обезумел, что ли? Ты где был? В изнанку провалился? Опять? — Дмитрий орал так, что, казалось, его голос разносится на всю округу.

— Да нет, мне просто нехорошо стало, — соврал я, отряхивая траву с колен.

В этот момент рядом со мной появилось нечто белое и юркое, будто лесной вихрь. Я присмотрелся: зверек, похожий на ласку, но странный, словно из сказки. Шерсть длиннее, чем у обычной ласки, и окрас — диковина! Одна половина тела белая, другая чёрная, с чёткой границей посередине, будто кто-то аккуратно разделил её кисточкой. Глаза тоже поражали: на чёрной стороне — голубая радужка, на белой — чёрная, как смоль. Зверек уставился на меня умной мордочкой, и я замер, сбитый с толку этим двуцветным чудом.

— Это что ещё такое? — вырвалось у меня.

Ласка ткнулась мордой в мою ногу, а затем, ловко перебирая лапками, вскарабкалась по штанине прямо на руку. Там она уткнулась носом в моё плечо, будто старого друга встретила.

Очень уж знакомые повадки. Я поглядел на существо истинным зрением и едва не охнул от неожиданности. У ласки была белая аура! Точно такая же как у того сгустка света в изнанке!

А ведь она появилась сразу после моего похода в червоточину! Это я её сюда притащил что ли?

Чувства угрозы у меня не было, но и твари изнанки бывают разные.

— Это что за чудо? — Дмитрий вытаращил глаза, глядя на зверька. — Ты теперь дрессировщик, что ли? Ещё таланты откроются?

— Да вроде не припомню, — задумчиво протянул я, разглядывая ласку. — У тебя еды с собой нет?

— Есть, — оживился Дмитрий. — Бутерброды взял, подготовился после твоего примера с прошлого раза.

Он снял рюкзак, порылся и вытащил свёрток с аккуратно нарезанными треугольниками бутербродов.

— Вот, держи, — протянул он мне.

— Спасибо, — кивнул я, взяв бутерброд и поднеся его к мордочке ласки.

Та принюхалась, посмотрела мне в глаза и снова обнюхала еду. Затем юркой мордочкой нырнула между кусками хлеба и выхватила ветчину. Кусок исчез так быстро, что я моргнуть не успел — будто испарился! Ласка проглотила его с молниеносной скоростью и снова уставилась на бутерброд, будто оценивая стоит ли он внимания, но хлеб отвергла, фыркнув, как привередливая барышня.

— Ишь, какая! — усмехнулся я. — А там ведь ещё сыр!

Ласка, будто поняв, оживилась. Она снова сунула мордочку в бутерброд, выудила кусок сыра и слопала его с той же невероятной скоростью.

— Вот же ж! — вырвалось у меня.

Дмитрий расхохотался, чуть не уронив рюкзак.

— Ты её ещё в поместье приведи! — поддел он. — Будет у нас еще одна привередливая аристократка, с вредным нравом!

Я хмыкнул, глядя на зверька. Ласка ткнулась мне в руку, будто соглашаясь, что колбаса ей бы не помешала. Этот двуцветный гость добавил в происходящее нотку абсурда.

Я присел ближе к земле, надеясь, что она спрыгнет, но зверек и не думал от меня отставать. Её чёрно-белая шерсть блестела в лучах солнца, а разные глаза — голубой и чёрный — смотрели с такой уверенностью, будто она точно знала, что её место рядом со мной.

— Слышал, некоторые одарённые умеют приручать зверей. Кто-то даже сам создаёт. Похоже, ты нашёл себе питомца, — потёр затылок Дима.

— Да уж, удачно съездили! — покивал я не сводя глаз со зверя.

— Только откуда она тут взялась? — задумчиво произнёс братец. — Может, такие здесь ещё есть?

Ласка перевела взгляд на Дмитрия, затем на меня и совсем по-человечески мотнула головой, будто говоря: «Нет тут больше таких, я одна такая, неповторимая!»

Я едва не рассмеялся. С этой красавицей и правда не поспоришь.

Спустя пару минут, пока я налаживал контакт с лаской, Дмитрий потерял терпение.

— Ты так и будешь тут сидеть или поедем дальше? — буркнул он.

— Да, пойдём, — вздохнул я, поднимаясь. Ласка, похоже, отставать не собиралась.

Я поймал себя на том, что поглаживаю зверька по голове. Движение вышло таким естественным, будто мы с ней сто лет знакомы. Ласка подставила мордочку под мою ладонь, довольно жмурясь, и я невольно улыбнулся.

— Слышал, ласки — одни из самых жестоких животных, — заметил Дмитрий, искоса глянув на зверька, пока мы шагали к машине.

— Почему это? — удивился я, продолжая гладить свою новую подругу.

— Говорят, они убивают из удовольствия, или спортивного интереса, — пояснил он с лёгкой насмешкой.

— Правда? — я ухмыльнулся, посмотрев на ласку. — Ты такая кровожадная?

Зверек вскинул мордочку, глянул на меня с комичной обидой, будто говоря: «Я? Да это всё инсинуации!» Я расхохотался, а хищница в ответ ткнулась носом в мою руку, требуя продолжения ласки. Ну чисто котёнок!

— Далеко до второй червоточины? — спросил я, усаживаясь на пассажирское сидение и поглаживая зверька.

— Минут сорок, — ответил Дмитрий.

— Хорошо, — кивнул я.

Следующая червоточина лежала в стороне от деревни, и мы сначала обогнули небольшое селение, а затем ещё двадцать минут петляли по ухабам. Я так увлёкся своей новой подругой, что не сразу заметил, как воздух сгустился, пропитанный знакомой энергией. Зверек, всё это время, будто котёнок, играл с моей рукой, то покусывая пальцы, то перебирая лапками, но стоило приблизиться к червоточине, как ласка тут же навострила ушки.

Червоточина была близко — и, судя по пульсации энергии — она была активная. Ласка замерла, её разные глаза уставились в ту же сторону, куда тянуло и меня.

Энергия, разлитая повсюду, гудела, словно невидимый улей, и её пульсация отзывалась в моей груди. Воздух был густым, пропитанным силой, что тянула к себе, как река — к водопаду.

— Вот же ж! — выругался Дмитрий, указывая пальцем на центр поляны. — Червоточина активна, зелёным светится, видишь?

Я уже смотрел туда, прищурившись. Обычным зрением я видел небольшой зелёный шар, мерцающий над травой, будто пойманный в сеть сгусток света. Но в истинном зрении — это было маленькое солнце, бурлящее, жадное, втягивающее в себя потоки энергии из окружающего мира. Его зелёный свет пульсировал, и я чувствовал, как мой дар отзывается, дрожа от возбуждения.

Я взглянул на свою двуцветную подругу, но её не оказалось на плече. Ласка исчезла, будто растворилась в воздухе.

(обратно)

Глава 7 Сюрпризы от новой подруги

— Эй, а где Ласка? — спросил я, оглядываясь. В машине было не так много мест куда можно скрыться. Посмотрел на брата: — Ты не видел?

— Нет, — удивился Дмитрий, нахмурившись. — Она ведь только что была у тебя на руках.

Но чёрно-белой зверюшки не было.

— Любопытно, — протянул я. — Ладно, пойдём, посмотрим на червоточину. Ты готов к зачистке?

— Вдвоём? — Дмитрий вскинул брови, и в его голосе мелькнула тщательно скрываемая тревога.

— Она ведь зелёная. Если что, сами справимся, без гвардейцев, — усмехнулся я, искоса глянув на него.

— Ладно пойдём, — решительно заявил он. Он нахмурился, и я заметил, как его пальцы сжались в кулаки.

— Вот и прекрасно, заодно и с даром твоим попробуем разобраться.

— Ты знахарь что ли? — буркнул он.

— Нет, но тоже кое-что вижу, — произнёс я.

— Видит он, — хмыкнул братец, но я понимал, что он за своей бравадой скрывает сомнение. — Я уж разберусь в этом не сомневайся.

— Не сомневаюсь, — кивнул я. — Но времени тоже терять не стоит, скоро сбор будет. Как бы тебя не мобилизовали в поход к Иркутску, но ты ведь не готов.

Взгляд Дмитрия потемнел. Он знал, что я прав, но говорить об этом не хотел.

— Слушай, Дима, — продолжил я, понизив голос, пока мы шагали к зелёной червоточине. — Лучший способ разобраться с силой — начать её применять. Убивать тварей — это лучший способ. При их смерти обмен энергии идёт быстрее. Ты же знаешь.

— Я о таком слышал, — нехотя согласился он, в его тоне мелькнула искра интереса.

Мы приближались к разрыву, и зелёный свет становился ярче, почти осязаемым. Энергия текла, касаясь кожи, словно лёгкий ветер. Я сжал руку, согнутую в локте, по привычке, будто Ласка всё ещё сидела там. И вдруг — она появилась, будто изниоткуда. Чёрно-белая шерсть, разные глаза, нахальная мордочка. Зверек смотрел на меня с такой уверенностью, будто никуда и не исчезал.

— Да что за магия такая? — вырвалось у меня, и я замер, глядя на неё.

Дмитрий, заметив мою заминку, тоже вытаращил глаза.

— А вот и она! — хмыкнул он. — Где она пропадала?

— Не знаю, — ответил я, разглядывая Ласку.

Она ткнулась мордочкой в мою руку, будто извиняясь, и я невольно улыбнулся.

— Ты где пропадала, разбойница? — спросил я, поглаживая её.

Ласка лишь фыркнула.

Мы подошли ближе к червоточине. Её зелёный свет отражался в траве, и я чувствовал, как энергия сгущается, обволакивая нас. Мой дар бурлил, требуя действия, но я заставил себя сосредоточиться. Истинное зрение показывало, как потоки силы вливаются в разрыв, питая его.

— Если твари полезут, будь готов, — сказал я Дмитрию, не отводя взгляда от разрыва.

— А ты уверен, что мы вдвоём справимся? — спросил он, и в его голосе мелькнула неуверенность.

— Уверен, — твёрдо ответил я. — Ты Пылаев, а я видящий. Если что, я их увижу раньше, чем они нас, ну а ты всех победишь.

Он хмыкнул, но кивнул, и я заметил, как его рука легла на рукоять меча.

Ласка вдруг насторожилась, её уши дёрнулись, и она уставилась на червоточину.

— Что, подруга, чуешь что-то? — тихо спросил я.

Ласка посмотрела на меня своей умной острой мордочкой, ткнулась в плечо, и вдруг… исчезла! Растворилась в воздухе, будто её и не было. Пропала в один миг.

— Ты это видел? — выдохнул Дмитрий, вытаращив глаза. — Она что, одарённая? Впервые такое вижу! Слышал, бывают животные одарённые, но видеть таких не доводилось…

Я лишь пожал плечами, но внутри всё кипело от вопросов. Истинным взглядом я уставился на место, где только что была Ласка, но ничего не увидел. Ни вспышек энергии, ни следов ауры — пустота. Это сбивало с толку. Мой дар, привыкший улавливать малейшие колебания энергии, молчал.

Надо будет внимательнее её рассмотреть, когда вернётся. Что-то тут нечисто.

— Ну что, готов? — спросил я, глянув на Дмитрия.

Он нахмурился, но кивнул.

Мы шагнули вперёд одновременно.

Переход в изнанку отличался от червоточины. Если червоточина была как зелёное желе, через которое тебя протаскивает, то изнанка — пропасть, в которую будто падаешь с моста, и воздух свистит в ушах. В следующий миг мы стояли на лесной поляне, окружённой плотным частоколом деревьев.

Воздух здесь был густым, пропитанным энергией, что струилась, словно невидимый туман. Истинное зрение вспыхнуло, открывая картину: ни одной твари поблизости.

— Твари тут мелкими стайками кучкуются, — хмыкнул я, оглядывая поляну истинным зрением. — Придётся за ними побегать. Вон одна группа, — я кивнул на холм, где в зелёном мареве мерцали тусклые зелёные ауры. — Другие в той рощице, — указал на густые заросли, где тени шевелились, будто живые. — И ещё у реки, вон там.

— И правда река, похоже, — заметил Дмитрий, прищурившись. — Видишь, трава как растёт? Овраг будто размыло.

— А сердце где-то за линией деревьев, в чаще прячется, — добавил я, глядя вдаль. Истинное зрение улавливало его пульсацию — глубокую, ритмичную, как биение далёкой звезды.

— Трава больно густая, — поморщился Дмитрий, шагая рядом. — Если твари подберутся, не заметим.

— Я увижу, — спокойно ответил я. Уже сканируя истинным взглядом окрестности, высматривая каждую ауру.

— Это да, ты же видящий, — хмыкнул он.

Я сорвал стебелёк травы, показавшейся мне смутно знакомой и растер в пальцах. Мятный аромат ударил в нос — свежий, с горьковатым эвкалиптовым оттенком, будто лес после дождя. Название ускользало, но память шептала: эта трава — редкость, алхимики её очень ценят.

— Червоточина любопытная, — произнёс я, разглядывая стебель. — Полезная. Эта трава стоит довольно много.

— Ты что, ещё и травник? — усмехнулся Дмитрий, но глаза его загорелись.

— Нет, но знаю, что это не сорняк, — ответил я. — У вас нет алхимика или травника? Может, знакомые? Надо бы эту траву показать.

— Только в городе, — пожал плечами Дмитрий. — Отец когда-то с травником возился, зелья мешал, ему нравилось. Но потом дела навалились и быстро забросил это хобби.

— Понятно, — кивнул я. — Значит, в город съездим. И деревья, кстати, тоже непростые. Кажется, стволы светятся зелёным, от них энергией фонит. Если я не ошибаюсь, это не просто дрова, а вполне хороший материал для артефактов.

— Эх, жалко такую червоточину закрывать, — вздохнул Дмитрий, оглядывая поляну.

— А мы её не будем закрывать, — сказал я.

— Как это? — он уставился на меня, будто я предложил Лисиным поместье подарить.

— Потом обсудим, — отмахнулся я. — А сейчас не тянем. Пойдём к тем тварям, на холме. Они послабее, разберёмся быстро.

Ласка на моём предплечье насторожилась, вздёрнув ушки. Её чёрно-белая мордочка повернулась к холму, и она принюхалась, будто почуяла добычу. Я искоса глянул на неё.

— Чувствуешь их, разбойница? — спросил я.

Она не ответила, а в следующий миг — пфф! — растворилась в воздухе. Я поморщился. Опять не успел поймать её истинным зрением.

— Ладно, успеется, — тихо сказал я, повернувшись к Дмитрию. — Ну что, братец, готов?

Он настороженно смотрел вперёд, сжимая рукоять меча. Видно, на слово мне не верил, а пытался сам что-то уловить. Я хмыкнул: Ну пусть старается.

Твари заметили нас через пару секунд. Из зарослей высунулись две острые морды — рыжие, похожие на лис, но крупные, с бочкообразными телами и пастями, что могли бы коня перекусить. Устрашающие, но всего лишь зелёного уровня. Они не столь опасны, как кажутся.

Дмитрий побледнел, но меч уже был в его руке, а в левой он сжимал револьвер. Я усмехнулся. Ишь, какой прыткий! Раньше он так в бой не рвался, а тут, без паладинов за спиной, разошёлся.

— Не тушуйся, Дима, — подбодрил я. — Они слабые, разберём их, как орехи.

Я прицелился в голову первой твари и выстрелил. Синий артефакт сработал чётко — аккуратная дырочка во лбу, и тварь рухнула. Помню, в синей червоточине таких разрывало на куски, но тут я силы вливал под завязку, специально дозировал.

— Следующая твоя! — крикнул я, указывая на вторую лисицу, что юркнула в заросли. — Посоревнуемся, кто больше завалит. Их тут семеро.

— Нечестно, ты уже ведёшь, — буркнул Дмитрий, но шагнул вперёд, пытаясь изобразить улыбку.

— Неужто уже сдался? — хохотнул я.

— Ладно, давай, братец. Посмотрим, кто лучше стреляет!

Тварь, уже разобравшись в ситуации, уже юркнула в траву, но уверенно направилась к нам. Она мелькала в траве, то выныривая, чтобы понять, как далеко осталось до нас, то вновь прячась в зарослях. Дмитрий выстрелил дважды — мимо. Третий попал, но силы не пожалел: голова лисицы разлетелась в клочья. Я хмыкнул. Пузырь, надеюсь, цел. Сбор трофеев, которые после таких выстрелов могут разлететься по округе никто не отменял!

— Ну, Дима, аккуратнее! — поддел я. — Это тебе не тыквы на ярмарке колоть!

Он фыркнул, но глаза его блестели. Видно, азарт проснулся. Ласка вдруг вновь появилась на моём предплечье. Да как она это делает? Но не успел я и подумать об этом, как она уже спрыгнула с моей руки и рванула в заросли, будто на охоту.

— Это что, она тоже решила посражаться? — усмехнулся я. — Ишь, боевая какая!

Я оценил обстановку. Пять тварей, однообразные, как стая отбившихся собак. Ауры тусклые, слабые. Кивнув Дмитрию, я с палашом наперевес бросился за Лаской.

— Догоняй, братец! — захохотал я.

Пятёрку мы уложили быстро. Я хотел оставить последнюю Дмитрию, но крупная тварь, выскочила на меня. Ласка, с квадратными от азарта глазами, рванула ко мне из зарослей, а за ней гналась эта самая последняя лисица. Я рубанул палашом, почти располовинив её. Кровь брызнула на траву, едва не попав на меня.

— Здесь тварей больше нет, — объявил я, вытирая клинок о траву.

Дмитрий поморщился, пересчитав убитых монстров.

— Выходит, ты выиграл, — буркнул он.

— Не тушуйся, — ухмыльнулся я, хлопнув его по плечу. — Всех остальных в этой червоточине — тебе. Покажи, на что Пылаевы способны!

— Ну и подстава, братец, — хмыкнул он, но глаза его горели. Видно, вошёл во вкус, да и веры в себя прибавилось.

— Буду прикрывать, — заверил я. — А теперь за трофеи.

— Трофеи… — протянул он.

— А как ты хотел? Паладинов-то нет, самим придётся копаться.

Дмитрий вздохнул, и мы принялись за работу. Твари усохли быстро, как всегда в червоточинах. Пузыри мы вскрывали клинками, вынимая энергоядра. Ласка носилась вокруг, то появляясь, то исчезая, но, учуяв ядра, подскочила и принюхалась.

— Ты же по колбасе и сыру, разбойница, — хмыкнул я, но бросил ей одно ядрышко.

Она схватила его зубками и проглотила, будто конфету. Я вскинул брови.

— Это что, ты теперь ещё и энергоядра таскать будешь? — я спрятал второе ядро в карман. — Хочешь вкусняшек, свои — добывай!

Ласка фыркнула, будто возмущаясь, но забралась на моё предплечье, приняв позу капитана, смотрящего в даль на носу корабля. Я рассмеялся.

— Деловая какая! Скоро мне приказы отдавать будешь!

Мы двинулись к следующей группе, но я уже прикидывал, как использовать эту червоточину. Трава, деревья, а если ещё и река что-то скрывает? Это не просто золотая жила — это клад. Главное, держать соседей подальше.

— Дима, — окликнул я. — Ты с энергией своей как? Не пробовал её выпустить?

— Пробовал, — буркнул он, не отводя глаз от зарослей. — Не слушается. Чувствую, как бурлит, но не идёт.

— А кричать пробовал? — спросил я, поймав себя на интересной мысли.

— Зачем? — он глянул на меня, как на рехнувшегося.

— Гнев держишь, — сказал я. — Попробуй, проорись в бою. Твари не люди, их нечего жалеть. Как в старину орали, так и ты.

Он хмыкнул, но кивнул. Я видел: идея ему не по душе. А я знал: его сила где-то там, заперта, и надо её выдернуть, как занозу.

Когда мы добрались до второй группы тварей, Ласка проявила себя куда смелее. Она по-прежнему носилась вокруг меня, то появляясь, то растворяясь в воздухе, но теперь её чёрно-белая мордочка была напряжена, а разные глаза — голубой и чёрный — следили за каждым моим движением. Она будто училась, наблюдая, как я разбираюсь с монстрами. Я старался не вмешиваться — обещал же Дмитрию, что все твари его. Но тут так вышло, что пришлось.

Твари в этой стае оказались подобны диким кошкам. Они были похожи на гепардов, но злее и быстрее. Кошачьи выскочили из зарослей, как молнии, сократив разделявшие нас двадцать метров в один миг. Трава под ними даже не шелохнулась — такие юркие. Пришлось отбиваться. Дмитрий, к моему удивлению, не сплоховал. Он будто сам стал видящим: развернулся к твари, что готовилась прыгнуть, и рубанул мечом, как бейсбольной битой, прямо поперёк морды. Удар вышел знатный — тварь рухнула замертво, не успев даже зашипеть. Я не успел его предупредить, а он уже справился. Вторую кошку, что заходила с тыла, я снял выстрелом из револьвера. Пуля вошла аккуратно, в шею, и тварь завалилась в траву.

— Хитрые, — сказал я, щурясь истинным зрением. — Охоту на нас устроили. Одна отвлекает, другая сзади бьёт.

Ещё две кошки напали на меня разом, подкравшись со спины. Они скользили в густой траве так шустро, что даже мой дар едва успевал их ловить. Ауры их мелькали, как искры, но я видел их чётко. Первая прыгнула, и я принял её на клинок — палаш вошёл в грудь, как в масло. Вторая уже летела на меня, когти нацелены на горло, но тут Ласка выскочила из ниоткуда, шипя, как маленький демон. Она метнулась к твари, будто собираясь вцепиться, и — пфф! — исчезла. Тварь дёрнулась, потеряв ритм, и я застрелил её в прыжке. Пуля пробила череп, и кошка рухнула, не издав ни звука.

— Спасительница, значит? — хмыкнул я, глядя на пустое место, где только что была Ласка. — Я бы и сам справился, разбойница.

На моём счету было три твари, а Дмитрий уже добивал шестую. Его меч сверкал, разрезая воздух, и я видел, как он входит во вкус.

— Так держать, братец! — отсалютовал я ему клинком, не скрывая улыбки.

Он, похоже, поверил в себя. Движения стали увереннее, резче. Если в синей червоточине, с паладинами за спиной, он больше жался к краю, тиская револьвер, то тут развернулся. Видно было, что тренировок у него за плечами немало, просто не применял он их как следует. А теперь отводил душу. Кошки, хоть и быстрые для зелёного уровня, были хрупкими, и Дмитрий не получил ни царапины, хотя на него монстры накидывались больше, чем на меня.

— Ну, Дима, ты прям монстр в деле! — поддел я, когда он вытер клинок о траву. — Скоро всех тварей распугаешь!

Он хмыкнул, изображая невозмутимость, но глаза его блестели.

— Не расслабляйся, — буркнул он. — Ещё твари впереди.

У нас оставалась последняя группа и пара одиночных монстров, что прятались по краю. Червоточина была странная — твари разрозненные, разные, будто кто-то собрал их из разных уголков изнанки. Лисы, кошки… Я бы не удивился, если дальше встретятся ящеры. Уверен, альфа тоже будет с каким-нибудь сюрпризом.

Мои догадки оправдались лишь отчасти. Мы вышли к реке, где затаились два монстра. Не стая — они держались поодаль друг от друга, будто каждый сам за себя. Но стоило нам показаться, как они выскочили из воды, взметнув вверх брызги. Один напоминал крокодила, с длинной пастью и шипастым хвостом. Другой — акулу, но с ногами, что выглядело так нелепо, что я чуть не рассмеялся. Их ауры горели зелёным, но ярче, чем у лис или кошек.

Дмитрий, не колеблясь, рванул вперёд, его меч сверкал в руке, а глаза горели решимостью.

— Я их беру! — выкрикнул он, и голос его звенел, как сталь.

— Давай, брат! — подбодрил я, хлопнув в ладоши. — Покажи, на что Пылаевы способны!

Я не сомневался в нём. Он уже доказал, что умеет драться, и теперь я следил лишь за его энергией. За тем, как она бурлит в его теле. Энергия металась, как пойманный зверь, не находя выхода. Удивительно, как он вообще умудрялся направлять её в клинок или револьвер. Истинное зрение показывало, как искры силы вспыхивают в его руках, когда он вливал энергию в артефакты, но огонь, его истинный дар, оставался запертым, не подчиняясь хозяину. Как же ему помочь? Эта сила, что кипела в нём, была как река без русла — мощная, но хаотичная.

Ласка, сидевшая на моём предплечье, напряглась, её чёрно-белая мордочка застыла в охотничьей стойке. Она то и дело косилась на меня своими разными глазами будто спрашивая: «А мы когда в бой?» Я лишь хмыкнул, наблюдая за Дмитрием.

— Терпи, разбойница, — пробормотал я. — Это Димина охота.

Но Ласка не выдержала. С шипением она сорвалась с моей руки и рванула к Дмитрию, будто не могла усидеть на месте.

— Ишь, боевая! — усмехнулся я. — Адреналиновая наркоманка!

Она промчалась по траве, как стрела, и прыгнула прямо на морду крокодилоподобной твари, что подкрадывалась к Дмитрию сзади. Её когти блеснули, но в следующий миг — пфф! — Ласка исчезла, растворилась в воздухе. Я замер, активировав истинное зрение. Пространство вокруг ласки дрогнуло, будто разорвалось, и крохотная червоточина вспыхнула, тут же затянувшись.

— Это что за фокусы? — вырвалось у меня. — Она же рвёт пространство, создавая червоточины!

(обратно)

Глава 8 Жила

Тем временем, Дмитрий продолжал свой бой.

Тварь, сбитая с толку отчаянной атакой двухцветной ласки, отшатнулась, и Дмитрий не упустил шанса. Его револьвер рявкнул, и пуля пробила череп монстра, отправив его в мир иной. Ласка появилась за спиной твари, вынырнув из другого разрыва, будто ни в чём не бывало. Её глаза блестели, а мордочка выражала полное довольство собой.

— Что за новости? — тихо сказал я, не отводя взгляда.

Я уже понял, что у неё способность, но что это? Не телепортация, не перемещение. Она рвёт пространство, как изнанку!

Мой дар работал на пределе, улавливая отголоски её силы. Но я видел лишь её белую ауру и ничего больше.

Дмитрий тем временем прикончил второго монстра — акулу с ногами, которая выглядела очень нелепо. Палаш рассёк её морду, и тварь рухнула в реку, взметнув брызги. Пылаев вытер клинок о траву, тяжело дыша, и принялся вскрывать пузыри, причём без подсказки. Я подошёл, разглядывая трофеи. Восемь энергоядер — по четыре из каждой твари. Для зелёного уровня это был богатый улов.

— Дима, — окликнул я, присев рядом. — Ты с энергией своей как? Пробовал её выпускать? А то всё оружием, да оружием…

Он искоса глянул на меня, вытирая пот со лба. Видно было, что вопрос для него неприятный, но он ответил:

— Да как только не пробовал, — выдохнул он. — Из рук, из груди, по-всякому. Она не слушается. Чувствую, как доходит до пальцев, но стоит выпустить — убегает, как белка, куда-то вглубь.

— Интересно, — протянул я, задумавшись. — А помнишь, я говорил про крик? Ты пробовал заорать, как раньше в бою кричали?

Он нахмурился, размышляя над нашим разговором у холма.

— Думаешь, это поможет? — буркнул он.

— Никогда не знаешь что может помочь, но пробовать нужно всё, — ответил я.

— Хм, — он почесал подбородок. — Боюсь я только голос посажу.

— Ты не просто кричать должен, а выпустить всё, что держишь. Ты же одарённым недавно стал, лет пять, да?

— Ага, — кивнул он. — Дар поздно проснулся, долго его не чувствовал.

— Вот-вот, — сказал я. — Ты его будто запер, сам того не зная. Представь, что твари — не просто враги, а всё, что тебя бесит. Лисины, долги, вся сложившаяся ситуация. Заори так, чтобы они сгорели от твоего гнева. Ты в себе сдерживаешь силу. Мне кажется, я знавал подобных тебе людей.

— Что значит, кажется? — спросил он.

А я осёкся, ведь только всего несколько людей знает о том, что я не помню своего прошлого.

— Да это неважно. — ответил я. — Попробуй в следующий раз хорошенечко прокричаться.

Он посмотрел на меня, как на рехнувшегося, но в глазах мелькнула искра.

— Ладно, — нехотя согласился он. — Попробую. Но если горло сорву, ты мне за зелья заплатишь.

— Договорились, — хмыкнул я, хлопнув его по плечу. — Только не тушуйся. Эти твари тебя без раздумий разорвут. Не жалей их.

Мы наконец добрались до сердца червоточины. Воздух здесь гудел от энергии, густой, как смола. Вокруг ядра собралась стая крупных обезьян — орангутаны с длинными когтистыми лапами и клыкастыми мордами, что скалились, будто чуяли добычу. Во главе стояла громадина — горилла, закованная в костяную броню. Наросты покрывали её морду, локти, колени, а грудь и живот были закрыты костяными пластинами. Аура гориллы отливала синим в истинном зрении. А вот и альфа. С виду серьёзная тварь.

— С альфой справишься, Дима? — спросил я, прищурившись.

— Постараюсь, — ответил он, и в его голосе звенела такая решимость, что я невольно усмехнулся.

— Поддержать или сам? — уточнил я, держа руку на револьвере.

— Сам попробую, — сказал он, но добавил тише: — Ну лучше подстрахуй. Давно с такими не бился, как ты заметил.

— Подстрахую, — кивнул я серьёзно, не позволяя себе даже тени улыбки. Доверие между нами было хрупким, и я не хотел его рушить.

Дмитрий двинулся вперёд, его меч сверкал в руке, а шаги были твёрдыми и уверенными. Я же искоса глянул на Ласку. Она заняла охотничью стойку на моём предплечье, ушки напряжённо дрожали, а глаза горели, будто она готова была рвануть в бой следом за Димой.

— В чём твой секрет, разбойница? — пробормотал я.

Она дёрнула ухом, будтоуслышала, стрельнула взглядом и снова уставилась на Дмитрия, который приближался к стае.

Пылаев действовал уверенно. Револьвер в его руке посылал пули раз за разом, и пятёрка орангутанов рухнула, не успев даже зарычать. Основная стая зашевелилась, но альфа пока держалась, наблюдая. Она была громоздкой, бронированной, чистый силовик. Если зазеваешься, такая одним ударом кости переломает, даже одарённому. Но Дима знал, что делает. По крайней мере, я на это надеялся. Если что, я его вытащу.

Гориллоподобная Альфа, похоже, устала смотреть, как её стаю вырезают. Она взревела так, что уши заложило, забарабанила по бронированной груди и рванула на Дмитрия, подобно лавине. Трава из-под её лап вылетала крупными комьями. Дмитрий едва успел увернуться — когти просвистели у самого плеча. Извернувшись, он контратаковал, резанув мечом по лапе, но клинок лишь скользнул по толстой шерсти, не оставив и царапины. Дмитрий выстрелил дважды, в бок и спину, но пули отскочили от брони, как от камня. Я видел, что его движения остаются чёткими — похоже, что школа фехтования у Пылаевых была на уровне, — но терпение таяло. Альфа была не просто сильной — она была быстрее и злее всех тварей, с которыми мы столкнулись в этой червоточине.

— Дима, не лезь в ближний! — крикнул я, но он уже вошёл во вкус.

И тут он ошибся. Решил сыграть с ней на равных, будто это спарринг на тренировке. Глупость. Горилла ударила, а лапа её была как таран. Лишь амулет спас его — синяя вспышка ослепила, и Дмитрий отлетел на три метра, покатившись по траве. Тварь бросилась добивать, когти блестели, готовые разорвать жертву. Я вскинул револьвер, но Дима уже вскочил. Его лицо было искажено яростью.

— Не смей! — заорал он. — Она моя!

Я опустил оружие, но держал палец на спуске. Хозяин — барин, но если что, я вмешаюсь. Дмитрий взревел, как зверь, и рубанул мечем по лапам, что тянулись к нему. А затем заорал снова, да с таким гневом, что даже меня по спине побежали мурашки. В следующий ми из его рта вырвалось пламя — яркое, жгучее, прямо в морду гориллы. Я замер, чувствуя, как мой дар отзывается на вспышку его силы. Огонь! Тот самый, что он не мог выпустить годами!

— Вот оно! — выдохнул я. — Дима, давай, жги её!

Горилла отшатнулась, шерсть на морде тлела, и в её движениях появилась растерянность, будто пламя выжгло её силу. Дмитрий не дал ей опомниться. Меч вошёл в незащищённый бок, и тварь рухнула, сотрясая землю. Альфа была мертва, а он стоял над ней, тяжело дыша, с окровавленным клинком в руке.

Мы стояли посреди освобождённой червоточины, и воздух вокруг гудел от бурлящей энергии. Трава под ногами, густая, сочная, блестела в истинном зрении, будто пропитанная магией. Деревья — стройные, могучие исполины — качали листвой под лёгким ветром.

Дмитрий вдруг двинулся к сердцу червоточины, где пульсация энергии была гуще, глубже.

— Куда? — окликнул я, прищурившись.

Он замер на полпути, обернулся, и в его взгляде мелькнуло понимание.

— Ну да, — буркнул он. — Ты же сказал, сердце не трогать.

— Ни в коем случае, — отрезал я. — Это наша жила, Дима. Надо возвращаться. И паладинам велеть патрулировать, но закрывать её — ни-ни. Пусть стерегут, как сокровище.

Я задумался, глядя на траву. Сорвал пару колосков, засунув в карман.

Неплохо бы знахаря найти или травника одарённого. Разобраться, что за трава и чего она стоит.

— Алхимика бы, — сказал я, представляя, как такая находка перевернёт всё.

Дмитрий присвистнул, почесав затылок.

— Где ж его взять? — вздохнул он. — Алхимики такие цены ломят, что проще Лисиным поместье продать.

— А среди крестьян искать не пробовали? — спросил я, прищурившись. — По деревням ездить, расспрашивать. Там порой такие таланты прячутся, что столичные знахари обзавидуются.

Он промолчал, задумавшись, а я видел, как в его голове шевелятся мысли.

— Думаешь, среди наших может быть одарённый травник? — спросил он, глядя на меня.

— Я ничего не исключаю, — ответил я, и в голосе моём звенела уверенность. — Эта червоточина — наш шанс шанс хоть немного поправить дела рода, Дима. И мы его не упустим.

В голове я уже прикидывал план. Можно связаться со Злобиным, осторожно, без подробностей. Спросить про травников, намекнуть на дело, но не раскрывать карт. Злобин — тип ушлый, мигом захочет долю, а я делиться не собирался. Эта червоточина — мой фундамент, мой путь к чему-то большему. Благотворительностью тут не пахло, и я не собирался раздавать своё добро направо и налево.

Мы двинулись обратно, и Ласка, сидевшая на моём предплечье, насторожилась, её ушки дёрнулись. Её глаза — голубой и чёрный — блестели, будто она чуяла что-то вкусненькое. Я хмыкнул, погладив её.

По пути сорвал ещё несколько колосков, и пару цветков растущих в зарослях.

Ласка, проследив за моими действиями фыркнула, ткнувшись мордочкой в мою руку. Эта Ласка была не просто зверем — она была частью изнанки, её живым осколком, и я знал: её фокусы с разрывами пространства как-то связаны с этой жилой.

Когда мы миновали речку, где час назад дрались с водяными тварями, я заметил кое-что. Она ведь начиналась за границей осколка и текла прямо из червоточины, пропадая на другом конце. Удивительно!

Но было и ещё кое-что: Камни на дне, полупогружённые в воду, были зелёными. Не в истинном зрении, а просто зеленые. Я замер, присев у кромки.

— Да это же медь! — выдохнул я, чувствуя, как сердце забилось быстрее.

— Что? — Дмитрий уставился на меня, будто я рехнулся.

— Камни, Дима, — сказал — указал я на зелёные глыбы, что поблёскивали под водой. — Это медь, оксид меди! Неужто не видишь? В этой червоточине есть медь. Я, конечно, преувеличивал называя эту червоточину золотой жилой, но без превеличения можно назвать её жилой медной!

Дмитрий приблизившись прищурился, вглядываясь, и глаза его округлились.

— Серьёзно? — выдохнул он. — Медь?

— Ага, — ухмыльнулся я. — Трава, деревья, а теперь ещё и медь.

Мы шагали на выход из червоточины, а я был весь в нетерпении, уже прикидывая, как можно использовать найденное богатство. Ну, богатство — это, конечно, громко сказано. Для начала это все еще нужно освоить, да вытащить отсюда. Но это уже кое-что. А там, полегоньку, понемножку поправим положение семьи Пылаевых. А там я уже и дальше двинусь.

Дмитрий думал о чём-то своём, явно размышлял о произошедшем. Я его не трогал, ему есть о чём подумать. Во всяком случае, надеюсь он смог обуздать свою способность.

Черно-белая ласка то и дело соскакивала с моей руки, бегала по округе, будто выискивая что-то, и возвращалась обратно, занимая свое место у меня на предплечье.

— Ты бы имя ей какое-то дал. — предложил Дмитрий. — Она ведь явно от тебя теперь не отстанет.

— А как обычно называют ласк? — поинтересовался я, глядя на зверька, тот в ответ поглядел на меня.

— Ты это у меня спрашиваешь? Это же ты ласку завёл.

— Имя… Об этом я потом подумаю, — произнес я.

Мы как раз подошли к выходу из червоточины и перенеслись в реальный мир.

Стоило мне выйти на той стороне, как у меня тут же завибрировал телефон. Только один человек знал, как до меня дозвониться, и это был Злобин. Не глядя на небольшой экран, ответил ему:

— Добрый день, Роман Михайлович.

— Где пропадаешь? — вместо приветствия спросил он. — У тебя там дела в порядке?

— Да, вот, червоточину зачищали, — ответил я Злобину.

— Червоточина — это дело хорошее. Как там твой новоявленный батюшка? Не в курсе? — спросил он.

— Да, я ведь с самого утра в разъездах, — ответил я.

— Тут до меня информация дошла, что была уплачена крупная сумма денег ассасинам за убийство некого вспыльчивого барона. Как я понимаю, раз контракт не выполнен, значит скоро пошлют еще одну команду ассасинов. Будь на стороже и контролируй эту ситуацию. У меня на Палаевых большие планы. Хотя бы один из них должен выжить, на крайний случай — ты. Я уж там найду способы, как сделать тебя главой этого рода. Но лучше обойтись без экстремальных ситуаций.

— Принято, — ответил я, покосившись на Дмитрия. — Буду иметь в виду. Кстати, Роман Михайлович, у меня к вам необычный вопрос. А ведь Тамара Павловна, ваша гувернантка, она, кажется, алхимик, ведь так?

— А как ты догадался? — притворно удивился Роман Михайлович.

— Это сложно не догадаться, — улыбнулся я в ответ.

— Это да, она свой дар скрывать не привыкла. Так в чем вопрос?

— Да, я, кажется, в червоточине нашел совсем чуть-чуть целебной травы, которую ценят знахари, — произнес я, припоминая обширные поля, заросшие травой.

— О, как интересно. Поделиться местом не хочешь? — спросил он.

— Нет, не хочу. А вот продать, почему бы и нет? — ответил я ехидно.

— Да уж, а говорил, что я не пожалею, что оставил тебя в живых, — с иронией ответил он, хотя в его шутке, отчётливо просквозила угроза.

— Ну, а что поделать? Мне нужно думать о благополучии рода! — ответила я невозмутимо.

— Ну что ж, пошлю к тебе Тамару Павловну, пускай посмотрит, что это у тебя за трава. Если оценит, может и обсудим вопрос по поводу выкупа.

— Вот и прекрасно! — улыбнулся я. — И еще вопрос. Роман Михайлович, а вы, случайно, не знаете никого, кто занимается рудной разработкой в червоточинах?

— Это тебе еще зачем? — спросил он. Неужто нашел какое-то месторождение?

— Ну, это я так, теоретически спрашиваю, — улыбнулся я.

— Теоретически говоришь. Человека я тебе подскажу, но при условии, что, когда твоя теория превратится в практику, я буду первым клиентом на выкуп сырья.

— Ну, если решусь его продавать, то хорошо, — ответил я.

Так-то у меня были совсем другие планы. Лучше всего найти артефактора, который сможет из металла сделать что-то более полезное, чем просто кусок руды, а еще лучше, если сможет наделить созданное какой-то способностью.

— Людей я тебе дам нужных, но это надо будет в город ехать в Братск. По крайней мере, там у меня есть несколько нужных людей полезных в таких делах. Здесь же поблизости, вряд ли есть хорошие спецы, да и рисковать не хочется, слишком много у меня здесь недоброжелателей, которые могут заинтересоваться таким заказом. Так что вполне можешь себе и проблемы нажить без надежной опоры за спиной. — неоднозначно намекнул он.

— Да, попробуем как-то справиться, тут же дело простое — главное, языком кому попало не молоть, а только тем, кому доверяешь и чье мнение ценишь. Ведь так, Роман Михайлович? — ухмыльнулся я, намекая на то, что вообще веду с ним диалог.

— Это ты верно говоришь. Но, тем не менее, за свою помощь я ожидаю получить не менее ценную благодарность, — произнес он.

— Договоримся, Роман Михайлович, договоримся, — произнес я.

— Даже не сомневаюсь! — ответил он. — Это, надеюсь, все, что ты хотел у меня спросить?

— Не все, — немного подумав, ответил я. — А нет ли у вас людей, разбирающихся в артефактной древесине?

— Костя! — воскликнул Злобин. — Ты решил таки здесь строить большое дело? Зачем тебе столько специалистов?

— Ну вот, проникся вашей идеей по развитию района и города. Глядишь, смогу, и я чем-то пригодится. — не скрывая иронии, ответил я.

— Дам тебе одного нужного человека, у которого есть ответы на все вопросы. — рассмеялся Злобин, — Но, только смотри, человек это серьезный и любит, когда к нему тоже серьезно относятся. Но при этом расслабляться тоже не спеши, держи ухо востро! По крайней мере, рассказывать ему о том, что и где ты нашел не следует.

— Я и не собирался, — ответил я.

— Ну да — ну да.

(обратно)

Глава 9 Открытия

Казалось бы, в путь мы отправлялись рано утром, а уже вечерело.

Есть хотелось неимоверно, да и устали оба: что я, что Дмитрий. Я-то уже более-менее привычный к таким приключениям в разломах. А Дмитрий и вовсе раньше не сражался с тварями и для него это было в новинку. Во всяком случае, к таким нагрузкам он явно не привык. Но похоже, братец был очень доволен. Все-таки он неплохо показал себя, поубивал тварей на славу, да и мне показал класс, чего уж говорить — как он с той альфой справился. А самое главное, кажется, он смог обуздать свой дар. Это было очень любопытно. Обычно у одарённых управление даром происходит посредством рук или мысленно. У Дмитрия же, похоже, все обстояло совсем иначе — очень нестандартное решение.

Стоило мне закончить разговор со Злобиным, как Дмитрий ко мне подошел.

— Домой надо отправляться. Время уже к ужину.

— Только есть одно дело незаконченное, — произнес я.

— Какое это? — спросил он, поглядев на меня, затем на мою ласку, затем на разлом, — Что за дело?

— Ты ведь смог дар выпустить! — произнес я.

— Да это ж был обычный прорыв, — отмахнулся он. Ты сказал разозлиться и покричать на тварь, вот я и разозлился. А дар сам уже и сработал.

— А ты уверен? — спросил я.

Дмитрий задумался.

— Да, вроде, уверен.

— А ты попробуй. Сможешь вон то дерево спалить? Разозлись на него.

— Зачем мне злиться на дерево?

— Ну, представь, что оно сделает тебе что-то плохое. Обзывается на тебя. Или подойди, пни его хорошенько ногой. Вот тебе и будет повод, чтобы злиться. Представишь что дерево тебе ногу ушибло.

— Да ну тебя, — хмыкнул Дмитрий. Однако, посмотрел на меня с интересом. — А что делать-то надо по-твоему?

— Да так же, просто выпусти свой гнев через крик. И направь его на цель, в данном случае, дерево. Я указал на небольшой дубок, что рос неподалеку.

— Жалко — молодой еще, — просиледил Дмитрий за моим взглядом.

— Я не думал, что ты о деревьях печешься, — вздернул я бровь. — у тебя, мне кажется, сейчас чуть-чуть другие приоритеты.

Дмитрий пожал плечами и задумчиво отправился к растущему неподалеку дубу. Оглянулся на меня, затем вновь посмотрел на дерево и вдруг как заорал. Прямо из его рта ударила мощность строя пламени. И он вдруг стал будто огнедышащий дракон, которых изображали на древних фресках, и принялся поливать дерево плотным потоком пламени.

Стоило дереву загореться, как следует, как Дмитрий посмотрел на меня осоловелыми глазами.

— Получилось! Выходит!

— А ты уверен? — спросил я. — Попробуй еще раз.

— Да ты что, сам не видишь? — спросил он, показывая на пылающее дерево.

— Давай-ка еще подбавь жару! — захохотал я. — Давай-давай, не стесняйся, нас никто не подслушивает.

Дмитрий снова повернулся и начал кричать на дерево, а следом из его рта устремилось пламя. Но я смотрел не на это. Я смотрел на ровное движение энергии в его теле, которая раньше не могла найти выход. И вот, наконец, нашла. Видимо, руки для этого не подходили. И это очень любопытно. Многим одаренным для того, чтобы их лишить сил, связывают руки. Иногда, во время пленения, особо сильным одаренным, которых не планируется отпускать, попросту отрубают руки. С Дмитрием же все обстоит несколько иначе, и это может стать его серьезным преимуществом. Да, ему можно заткнуть рот чем-то, но если противник об этом не знает, то пускай сколько угодно вяжет ему руки. Врагу это не поможет. Дмитрий сможет спалить всех своим криком. Очень любопытно.

— Теперь давай домой, дракон! — хмыкнул я.

Дмитрий смутился, но на его губах была растянута довольная улыбка.

— Пойдем, — в итоге махнул рукой он.

Мы забрались в машину и направились в обратный путь. Домой приехали довольно быстро.

По пути Дима спросил:

— А чего от тебя Злобин-то хотел?

— Злобин? — поднял я брови.

— Ну а кого еще из наших общих знакомых зовут Роман Михайлович? — хмыкнул он

— Да так, по мелочи, — решил я лишний раз не тревожить парня и не говорить о возможном покушении: он делу помочь ничем не сможет, а лишнюю панику наводить — это никому не нужно. Ну вот кому вообще следует донести информацию, что на Александра Филипповича в любой момент может произойти очередное нападение? Самому с ним нянчиться? Мне это точно не надо. Жене его сказать, разве что. Потому что гвардейцы участвовать в его защите не будут, паладины тоже. Выходит, что у Александра Филипповича не так-то много друзей. Разве что отправить его к Злобину. А что? Это мысль. Раз уж ему так нужно, чтобы Пылаев здравствовал, может, сам возьмёт над ним опеку?

Стоило нам выйти из машины, как ласка тут же спрыгнула на землю, принюхалась, затем юркнула куда-то вглубь дома, я было последовал за ней, но она уже растворилась.

— Вот же ж! — хмыкнул Дмитрий. — И как ее контролировать, если она так исчезает и появляется?

— Ты у меня спрашиваешь? — спросил я.

— Ну а у кого еще? Это ж твоя животина.

— Да, с чего ты взял, что она моя? Привязалась просто, — отмахулся я.

— Конечно, рассказывай. А то я не видел, как ты с ней игрался всю дорогу. — поддел меня он.

— Ладно, успеется, позже с ней разберусь, когда она появится, — махнул я рукой, пошли в дом.

Припарковав машину в гараже у поместья, мы направились в глубь дома. Не сговариваясь, сразу же направились в столовую. Там нас поджидала Алиса. Пылаевых старших за столом ожидаемо не было. Александр Филиппович скорее всего у себя, вряд ли у него получится спуститься с третьего этажа, с таким ранением, а матушка скорее всего за ним приглядывает, ну это и к лучшему. Алиса явно уходить не собиралась. Она потягивала легкий бульон и глядела на нас с интересом. Дмитрий потребовал чего-то посущественнее, ему принесли наваристый борщ и плов. Мне принесли то же самое. Динара расшаркивалась и всячески нахваливала нас — благодарила за то, что ночью спасли господ.

— И где вы были? — наконец спросила Алиса, подозрительно глядя на брата, на меня она старалась не смотреть.

Ну хотя бы ест в моем присутствии, уже хорош — раньше и этого боялась делать. По крайней мере, события прошлой ночи несколько изменили ее мнение о ситуации.

— Ездили по территории нашей, — ответил Дмитрий, — смотрели червоточину, одну даже зачистили.

— Что значит зачистили? — вскинула брови Алиса.

— А то и значит, взяли и зачистили.

— Но паладины все время здесь были, никуда не выезжали! — вскинулась она.

— Паладины и не ездили. Мы вдвоем с Костей зачистили червоточину.

Тут девушка посмотрела на меня. Ее глаза выражали высшую степень удивления.

— Вы что, обезумели? Дима, тебе жизнь надоела? Ты что, забыл, какие у тебя проблемы? А если тебя какая-нибудь тварь убьет? Ты что, решил моего брата погубить? Избавиться от наследника? Не выйдет! — взвилась Алиса.

В этот момент рядом с нами появилась черно-белая ласка. Алиса тут же вскочила на ноги и отступила на шаг.

— Это еще что? — спросила она.

Вместо ответа ласка подхватила кусок мяса из моей тарелки с пловом и принялась с аппетитом его уплетать. Дмитрий, увидев это, расхохотался.

— Дима, ты чего смеешься? Тут какой-то зверь странный. Еду ворует.

— Да не переживай — это Костин питомец.

Алиса вновь посмотрела на меня, в ее глазах полыхнула злость.

— Ты еще и зверей сюда своих приводишь? Ты здесь не распоряжайся. Ты не в своём доме. Ты здесь — никто! Ты не Пылаев!

— Замолчи, Алиса! — произнес вдруг Дмитрий и в его голосе прозвучала сталь. — Он здесь на своем месте.

— Что? — она вскинула брови.

— Вообще-то, ты мне сама рассказывала, что он спас тебе жизнь. — парировал брат. — Если бы не он, мы бы сейчас здесь не ужинали. А возможно, готовились бы к похоронам, если бы сами выжили.

— Дима, ты что несешь?

— А то, что он теперь часть нашего рода. И с этим, к сожалению, или к счастью, ничего не поделаешь. Но постоянно из-за этого переживать и терзать себя, явно не лучшая идея. Зато от этого можно получить много пользы. Этот зверь сегодня появился… — Дмитрий посмотрел на меня, будто спрашивая, можно ли раскрывать информацию, — появился и сразу признал в нем хозяина. Я такого раньше не видел, но часто слышал об этом. И ты слышала. У нашего прадеда была лиса. И не простая, а одаренная. Помнишь? — спросил Дима. — Огненная лиса.

Девушка с недоверием посмотрела на меня, а потом на ласку, которая принялась уплетать уже второй кусок мяса, при этом достав его из тарелки Димы.

— Он такой же. Он очень сильный одаренный. И хороший воин. А еще ты говорила, что у меня проблемы с даром. Так вот, у меня их больше нет. И это благодаря ему! — с жаром продолжил Дима. — Я не знаю, кто он и зачем к нам его подослали, но он точно не враг. И ты прекрати так говорить.

Алиса набрала полную грудь воздуха. Казалось, она сейчас разрыдается.

— Дима, от тебя я такой подлости не ожидала, — произнесла она, затем развернулась на пятках и направилась прочь из столовой.

Дима посмотрел на меня.

— Алиса всегда была упрямая, — покачал он головой, — не принимай на свой счет. Я с ней поговорю.

— Да я и сам могу разобраться, — пожал я плечами, подсунув ласке еще один кусок мяса из своей тарелки.

— Знаешь, возможно, кому-то другому я бы сказал, что ты недооцениваешь ситуацию, но сейчас скажу иначе. Возможно, ты сам можешь разобраться. Но все-таки я с ней поговорю. Это же моя сестра. И мы с ней с самого детства росли вместе. И я слышал, многие братья и сестры живут как кошка с собакой. У нас же не так — у нас с ней были всегда хорошие отношения.

Пока я кормил ласку, Дима быстро доел борщ и, не доев плов, поднялся из-за стола и направился куда-то в глубь дома, видимо, искать свою сестру. Я же откинулся на кресле, оглядев пустую столовую. Не то чтобы меня это волновало, но кажется, мне не нравится есть одному.

Что же касаемо Алисы, думаю, мы с ней наладим отношения. Я чувствую — она неплохой человек, просто ситуацию принять не может. Дмитрий бы тоже не принял, если бы не минувшие события. Поэтому все идет своим чередом. Я намерен смотреть на перспективу, на далекое будущее, а не на сиюминутные моменты. И ставить на место девчонку, которая оказалась в не самой лучшей ситуации — это глупо. Во всяком случае, я ее могу понять. Да и конфликт вряд ли поможет мне наладить с ней отношения. Просканировал дом истинным взглядом, скорее по привычке. Всё же силы мои возросли в последнее время — ведь я без труда сканировал весь дом.

И вдруг я увидел движущуюся синюю ауру, только не человеческую — артефакт, который перемещался по дому, привязанный к серой человеческой ауре. Таких артефактов по дому было не мало, но движущися не так много, и это меня заинтересовало. К тому же, эта аура вертелась вокруг моей комнаты, будто искала меня. Готов поспорить, что это Луиза.

Тем временем артефакт перекочевал в мою комнату. Видимо, Луиза оставила его там. Сама же девушка, оглядевшись, направилась вниз в холл. Не знаю, что за артефакт она мне там оставила, а вот за ней я проследил.

Она пошла к заднему выходу из дома. Отставив в сторону тарелку, я двинулся за ней, не отключая истинного зрения. Быстро преодолел пару коридоров. И, осторожно выглянув за дверь, поискал девушку глазами. Она направлялась куда-то вглубь сада, мимо беседки и дальше.

— Интересно. Здесь попахивает какой-то тайной. Зачем это она гуляет по округе?

Девушка меня не заметила. То и дело, воровато оглядываясь, она уходила куда-то вдаль. Она пересекла сад и направилась к одной из границ поместья Пылаевых.

Добравшись до небольшой речушки, она прошагала около пятнадцати метров вдоль течения, а затем спрыгнула в небольшой овраг и принялась там копаться. Подозрения насчет этой красотки, вновь вспыхнули с новой силой. Она явно не так проста и что-то замышляет. Уже не таясь, подошел к краю оврага, заглянул. У девушки там была целая землянка, в которой она копошилась. Девушка, по-прежнему меня не замечала. Что ж, либо разоблачить ее сейчас, либо дождаться когда уйдёт и потом посмотреть, что же здесь скрывается. Наверное, второе. Нужно иметь на руках больше фактов, чтобы понять, как ее прижать. Да и вдруг удастся вытянуть из нее больше информации.

В задумчивости отправился в сторону беседки, продолжая то и дело поглядывать за перемещениями девушки. Она еще какое-то время побыла в землянке, затем направилась в поместье. Ее путь пролегал аккурат через ту самую беседку, в которой я находился.

— Луиза, привет! — позвал я ее, завидев, как она, рассеянно оглядываясь, идет, зажав что-то под мышкой.

Я даже удивился. Не может же быть все так просто.

— Ой, Константин Александрович, — ахнула девушка. — Вы здесь? Не ожидала Вас здесь увидеть. — улыбнулась она, поправив прическу.

— Прогуливалась? — спросил я, указывая взглядом на сверток, зажатый у нее подмышкой.

— А я цветы собирала полевые, —улыбнулась она, да так правдиво, что вполне можно было поверить, вот только врала она.

— Цветы, полевые? А что за цветочки? Покажи, пожалуйста! — изобразил я заинтересованность. — Красивые, наверное?

— Очень красивые, — ответила она, — вот лютики, ромашки.

Так, любопытно, кажется, лютики ядовитые, для чего ей лютики. Однако, она вытащила сверток, развернула и продемонстрировала несколько букетов цветов, стянутых тесемкой. И правда цветы. Я окинул ее фигуру взглядом — передник топорщится, кажется, там что-то есть. Очень любопытно.

— Посиди со мной, поболтаем.

— Ой, повелитель, — вполне натурально изобразила она смущение, нас же заметят.

— А что такого? Стесняешься что ли меня? — улыбнулся я игриво.

— Скажите тоже господин! У вас же из-за этого проблемы могут быть! С прислугой ведь не принято.

— Что не принято? Поговорить? — хитро улыбнулся я. — Или при твоей помощи укладываться спать?

Девушка хихикнула и подошла ближе.

— Подойди, подойди поближе. Присаживайся, — показал на место рядом с собой. — Поболтаем, расскажешь как ты жива-здорова.

— Ой, да прекрасно! Меня вообще-то Татьяна Евгеньевна послала цветов полевых нарвать, чтобы украсить комнату Александра Филипповича, чтобы у него глаз радовался.

— Ага, — подумал я про себя, — лютиками его порадовать решила. От чего-то остатки доверия к этой девушке у меня окончательно пропали.

Стоило ей присесть рядом, я тут же ее приобнял, попытался поцеловать, всячески изображая, что пытаюсь до нее домогаться. А в это время незаметно сунул руку в передник, там находились три какие-то колбочки. Девушка тут же вырвалась из моих рук и воскликнула.

— Константин Александрович, нельзя же так! Я девушка честная. — произнесла она.

На этот раз игривость пропала из ее тона.

— Конечно, конечно. Какие могут быть сомнения? — произнес я.

У меня было желание взять одну из колбочек себе, изучить, что это она там с собой таскает, но подумал, что лучше так не раскрываться. Проще потом наведаться в ее землянку и посмотреть, что у нее там находится.

— Ну иди, гуляй. — хмыкнул я, шлепнув ее по попе напоследок. Девушка покраснела и побежала в дом. Дождавшись, когда она уйдет, направился в обратную сторону, изучить землянку.

Там оказался настоящий погребок ведьмы: засушенные цветы, висящие под потолком, какие-то колбочки, реторта, ступка и пестик довольно крупные, и баночки с какими-то снадобьями. Интересный она здесь склад устроила. На одной из полок стояли в несколько рядов похожие колбы с зельями одинаковых цветов. Всего было три вида. Взял себе колбочки каждого вида, сунул их в карман, огляделся истинным зрением, поблизости никого не было — меня не заметили. Направился в дом. Что ж, вот тебе и пища для размышлений.

Когда шагал в обратную сторону снова раздался телефон звонок.

— Роман Михайлович, добрый вечер, — произнес я. — Вы в последнее время часто объявляетесь.

— Ты же меня заинтересовал, вот я и объявляюсь, — произнес мужчина.

— По какому Вы вопросу? — заинтересовался я.

— Да вот, рассказал Тамаре Павловне о траве, которую ты нашел. Она так переполошилась, что готова приехать, но сам понимаешь, что это не очень уместно — без приглашения. Однако, где-нибудь неподалеку от поместья Пылаевых, думаю, это будет уместно.

— Почему нет? Я буду только за. — оживился я, похлопав по карману, где лежали три закрытых пузырька. И про себя подумал, что у меня к ней будет еще кое-какое задание. — Пускай приезжает. Хоть сейчас, — произнес я.

— Отлично. Она как раз собранная и ожидала моей отмашки, тогда я ее отправляю. Жди. Она подъедет к воротам поместья Пылаевых минут через сорок, заблаговременно позвонит тебе. Встречай ее у ворот, чтобы долго не объясняться, зачем она приехала.

— Думаю, у местных вопросов особо не возникнет, — заверил я.

— А ведь верно, я слышал, что у Пылаевых некоторые проблемы с личной гвардией.

— Так и есть, — подтвердил я. — Что касаемо домочадцев, у них сейчас и своих дел по горло.

— Это верно, — согласился я.

— В общем, ожидай, — произнес Злобин и положил трубку.

Я направился в свою комнату. После ужина хотелось передохнуть. Чувствую, что приключения на сегодня еще не закончены. Опять же, сообщение от Злобина о возможном повторении покушения на Пылаева тоже не успокаивало.

Стоило войти в дом, как рядом со мной материализовалась ласка, которую я оставил в столовой доедать плов. Она тут же взобралась по штанине ко мне на предплечье, уткнулась в носомбицепс.

— Ты еще на мою голову привязалась. Понять бы еще, как тебя зовут? — пробормотал я.

Ласка, уставилась на меня удивленным взглядом, будто говоря, мол, неужто сам не знаешь, как меня зовут?

— В том то все и дело, что не знаю, — произнес я. — Даже вот не пойму, Белка ты или Черника, — улыбнулся я.

Ласка, будто поняв, что я говорю, повернула мордочку сначала одной стороной, демонстрируя свою белую сторону, потом второй стороной, демонстрируя черную.

— Ишь, какая!

За этими мыслями направился в свою комнату.

Первым делом, оглядел помещение истинным взглядом и тут же нашёл небольшой камушек полыхнувший синим. И что это у нас?

На этот раз ничего опасного, всего лишь подслушивающее устройство.

Хм-м. Ну пока меня это не заставляет беспокоиться. Пускай слушают

И я завалился спать. Надеюсь буду храпеть.

Положил рядом с собой телефон, чтобы сразу отреагировать, когда позвонит Тамара Павловна.

Ласка тут же устроилась у меня на груди, уткнувшись мордочкой мне в подбородок. У меня есть еще примерно сорок минут, чтобы выспаться. Что ж, надеюсь, мне этого будет достаточно — ведь сегодня будет очень непростой день.

(обратно)

Глава 10 Что может спасти Пылаевых?

Казалось, стоило мне сомкнуть глаза, как меня тут же разбудил звонок телефона, какой же он противный, особенно со сна. Не глядя, положил руку на металлический блок и приложил к уху.

— Слушаю.

— Ну, здравствуй, Константин. Помнится, ты обещал мне отплатить за добро, — хохотнул женский голос в телефоне.

— Здравствуйте, здравствуйте, Тамара Павловна, рад вас слышать, — произнёс я, убрав из голоса даже намёк на сонливость.

— А уж я-то, как рада, не думала, что так быстро свидимся! — произнесла она. На заднем фоне у неё шумела дорога. Тамара Павловна продолжила: — Меня вот Дима подвёз, привет тебе передаёт. Думаю, минут через пять будем. Его светлость, Роман Михайлович, сказал, что ты нас ждать будешь.

— Ну, вас ожидать не заставлю, — заверил я женщину.

Поднялся с кровати, переполошив ласку, которая тут же спрыгнула на пол, но, не успев приземлиться, растворилась в воздухе. Однако зверушка тут же проявилась, уже стоя на полу, и принялась чесать лапкой себя за ушком. Я хмыкнул, наблюдая за своей новой подругой.

— Костя, ты ещё на связи? — донеслось из трубки.

— Да, на связи, — ответил я. — В общем, буду ждать вас перед воротами.

— Жду с нетерпением, — ответила Тамара Павловна и разорвала звонок.

Я потянулся и оглядел себя. Выглядел я вполне нормально, будто и не спал вовсе. Хотя что-то мне подсказывало, что так оно и было, слишком уж быстро зазвонил телефон. Вышел из комнаты, по привычке просканировал окружающее пространство. В доме была какая-то суета: слуги приводили в порядок мою старую комнату, которую разрушил взрыв. Причём, несмотря на то, что у Пылаевых денег не было, слуг у них было порядка пяти, это не считая Луизу и Динару. Видимо, Татьяна Пылаева в этом плане не давала спуску мужу. Несмотря на его долги она понимала — статус нужно поддерживать.

Поискал ауру Луизы или движущиеся артефакты, ничего не нашёл, обернулся на свою новую комнату — синий артефакт подслушивания так и лежал. Надо будет с ним что-то сделать, а то мне так кто-то позвонит, скажу что-нибудь лишнее. Не знаю, кто будет получать эти записи, но снабжать никого информацией я не собираюсь.

По пути встретил Дмитрия. Немного подумав, сказал ему.

— Там приехали люди от Злобина.

— Зачем это? — насторожился тут же он.

— Да, по поводу той червоточины и материалов, что мы в ней нашли, в частности, по поводу травы.

— Я иду с тобой, — тут же произнёс он.

— Если так хочешь, иди, конечно, но я думаю, сам разберусь.

Дима напрягся было, но затем посмотрел на меня очень задумчиво. Он замолк, наверное, секунды на три.

— Знаешь, Костя, я тебе верю, я уверен, что ты сделаешь все хорошо. Затем протянул мне руку. Я пожал его ладонь в ответ.

— Спасибо за доверие, братец, — сказал я.

— И тебе спасибо за все, брат! — произнёс он. — Для меня очень ценно все, что ты делаешь. И не только для меня, но и для всей нашей семьи. Надеюсь, что все скоро поймут это.

Я глубоко вдохнул, едва подавляя улыбку, все-таки, что ни говори, а мне это было приятно слышать, черт побери.

Стоило мне выйти за ворота, как ко мне тут же подъехал до боли знакомый чёрный лакированный седан, поблёскивающий хромированными деталями. Из лобового стекла мне помахал Дмитрий, я кивнул ему в ответ. Стоило машине затормозить, как задняя дверца раскрылась и оттуда выбралась Тамара Павловна собственной персоной.

— Костенька, здравствуй, здравствуй, мой хороший! — произнесла она. — рада тебя видеть.

Следом из автомобиля вышел Дмитрий. С улыбкой он подошёл ко мне.

— Ну, здравствуй, Костик. Вон, как ты изменился, возмужал. А я помню тебя ещё совсем вот таким, он поднял руку над головой, почти полностью вытянув её.

— Отличная шутка, — хохотнул я. Вроде бы, не виделись то неделю, может, чуть больше, с тех пор я и не изменился совсем.

— Да нет, не скажи, — хмыкнул он и постучал себя по очкам. — Артефакт видящего, как никак. Я вижу, что у тебя аура изменилась. Ты ещё не синего уровня, но уже подбираешься, а за неделю это неплохой рост. Быстро ты разобрался тут.

— Да ладно, что там, — улыбнулся я.

— Да и Роман Михайлович говорит, что ты Пылаевых удивляешь. Да это не мудрено, ты и меня не редко удивлял.

Мы пожали друг другу руки, а потом, что для меня самого стало неожиданностью, обнялись, совсем как старые знакомые, не видевшие друг друга очень много времени.

— Смотрю и силы в тебе больше стало! — заметил он, похлопав меня по плечам. — Силён, ничего не скажешь.

Я улыбнулся, оглядел Дмитрия истинным зрением. Все тот же синий уровень, подбирающийся почти к оранжевому, ему осталось совсем чуть-чуть и будет одарённым третьего уровня силы.

— Ну, хватит тут лясы точить, — тут же одёрнула нас Тамара Павловна, — я сюда, между прочим, по делу приехала. Давай-ка показывай, что там у тебя за трава.

— Конечно, конечно, сейчас покажу, — кивнул я. — Только, Тамара Павловна, могу я попросить вас об одной услуге, для начала?

Женщина изогнула бровь и иронично посмотрела на меня.

— Опять будешь золотые горы обещать и дифирамбы петь?

— Ну, если вы меня вынудите, то придётся, — улыбнулся я, так нахально, как только умел.

— Ай, баламут, — рассмеялась она, — что там у тебя за просьба, рассказывай⁈

— Да, есть вот тут три зелья, хочу понять, что они из себя представляют, — произнёс я и достал из кармана три пузырька, что я взял из тайника Луизы.

— Ну-ка, ну-ка, непростые там у тебя зелья, дай-ка погляжу.

Для меня это были просто разноцветные жидкости, а алхимик, очечидно, видит мир иначе.

— Так, структуры вижу, интересные, — произнесла она, — правда, сделаны топорно, будто варил неодарённый, — она приняла у меня из рук три пузырька, взболтала один, посмотрела на просвет на солнце. — Так, что тут у нас, интересное зелье — зелье, убирающее страх. — произнесла она, скосив на меня глаза, будто ожидая какой-то реакции.

— Так и что? Что это за зелье, для чего оно?

— Ну, раньше их во время войны с кочевниками применяли. Давали солдатам, чтобы они страха не ведали и шли в бой без сомнений. Правда, ума не приложу, для чего такие зелья использовать в мирное время. Агрессии они не вызывают, разве что сомнения убирать или тормоза, — задумчиво произнесла она, взглянув на меня. — Да уж, любопытно. А другие, что за зелья? — спросила она, указывая на остальные пузырьки.

Я протянул ей оставшиеся два пузырька.

— Так, это у нас сонное зелье. Любопытно. Оно ведь на одарённых не работает, но имеет побочные действия.

— Какие? — оживился я.

— Сбивает с толку одарённых, — хмыкнула женщина. — А при определённых условиях, может скрыть ауру одарённого.

Ответ женщины заставил всерьёз задуматься — очень интересные побочные эффекты.

— А это — зелье бодрости, — продолжила она. — Вот только сломанное оно какое-то, у него побочных эффектов больше, чем положительных. Оно и рассеянность вызывает и нестабильность энергии. Опытный одарённый с такими побочками справится и сможет применить такое зелье по назначению. А вот неопытным такое лучше не пить, могут и себя погубить или вовсе без силы остаться, — произнесла она. — Зачем тебе такие зелья, скажи-ка, мне на милость?

— Да мне вот незачем, — поморщился я.

А у самого уже в голове выстраивалась не очень хорошая картина. Конечно, требовалось ещё уточнить пару моментов. Например, как давно Луиза служит в доме Пылаевых, а там, как бы не оказалось, что именно эта девушка причастна к большей части неудач этой семьи. Вот, например, зелье, убирающее страх, уж не это ли причина того, что Пылаев старший абсолютно лишён тормозов и проигрывает все в пух и прах? Надо будет Луизу прижать и хорошенько расспросить при случае.

— Это все вопросы, которые ты хотел мне задать? — спросила Тамара Павловна лукаво глядя на меня.

— Все, — покивал я задумчиво.

— Ну, тогда чего ждёшь? Траву показывай, — упёрла она руки в бока.

— Да, да, конечно, — произнёс я и достал из кармана три колоска, которые сорвал в недавно обнаруженной червоточине.

— Так что тут у нас? — задумчиво произнесла она, изучая траву и её брови медленно поползли вверх. — Вот это да, интересная травка! Конечно, не такая бесценная, как мне Роман Михайлович передавал, но тоже полезная. Например, из этого колоска, — она показала на цветок, — можно сделать зелье скорости. Сделать одарённого быстрым. Да, конечно, мозгов при этом не прибавится, но и это хлеб. А при должном мастерстве и большом количестве сырья можно сделать такое зелье, которое скорость на постоянной основе увеличит, не сильно, конечно, не так, как это делают кристаллы, но постараться можно. Интересно, интересно! А вот это уже дорогое, — изучила она второй колосок, — это совсем хорошая травка. Из такой можно сделать усиление способностей с тем же самым эффектом, конечно, если ты понимаешь, о чем я, — скользнула она по мне взглядом. — Можно и временно усилить способность, а можно так усилить, что усиление навсегда останется при тебе. А вот эту, — показала она, — как целебную можно использовать, для целебных зелий и восстанавливающих. Очень полезные травки, очень.

— И сколько такие могут стоить? — спросил я у Тамары Павловны.

— А сколько у тебя таких есть? — вопросом на вопрос ответила она.

— Ну, думаю, по килограмму каждой наберётся, — слукавил я.

— По килограмму, говоришь? Ну вот смотри, вот эта травка, — она показала цветок, который сорвал в последнюю очередь. — Она будет стоить четыре тысячи рублей за килограмм.

— А сколько это в энергоядрах? — спросил я, так как не разобрался пока в местной валюте.

— Ну, энергоядро стоит два рубля в целом. Значит, это травка будет стоить две тысячи ядер за килограмм.

— Как интересно, — теперь у меня поползли брови на лоб, — очень хорошо.

— А вот та, — она показала третий пучок, — вот эта усиливающая скорость будет стоить полторы тысячи рублей за килограмм, что тоже немало. А вот эта — простенькая совсем — всего лишь триста за килограмм. Хотя, как ты понимаешь, деньги тоже не маленькие. Так что повезло тебе, Костенька! Не скажу, что ты озолотишься, но куш ты сорвал! — произнесла женщина.

— Это да, — протянул я. Это она ещё не знает, сколько там всего травы. Если ценник действительно такой, а что-то мне подсказывает, что Тамара Павловна меня не обманула и сказала честную цену, то действительно озолочусь.

Я заметил недовольный взгляд Дмитрия, тот хмурился, явно недовольный тем, что женщина открывает мне лишнюю информацию. Он старательно жестикулировал и кривил рожи Тамаре Павловне, но та его игнорировала. Я, сдерживая улыбку, продолжил расспрашивать Тамару Павловну.

— А сколько из килограмма такой травы получится зелья?

— Ну, зависит от её чистоты и от того, как давно она срезана. Но в целом зелий триста, думаю, можно будет сделать. Конечно, тут ещё следует учитывать, что нужны и другие ингредиенты и реагенты.

Вот, чувствую, Роман Михайлович будет недоволен. Он-то по-любому попытался бы меня объегорить и выкупить эту траву в четверть цены. Дмитрий, понимая это, лишь махнул рукой.

— Хорошо, Тамара Павловна, тогда по цене мне с вами разговаривать нужно?

Тамара Павловна замахала руками.

— Да что ты! У меня-то откуда такие деньги? Это нужно с Романом Михайловичем обсуждать. Ты только в город их не вози, тебя там точно обманут. Я уж нашему Роману Михайловичу найду, что сказать, чтобы он всю партию у тебя выкупил. Всяко это будет выгоднее и дешевле, и тебе польза.

— Готов отдать Вам эту траву со скидкой десять процентов. — произнес я, — так и скажите Роману Михайловичу. Но с одним условием. Вы мне в ответ отдадите тридцать зелий с каждого килограмма.

Тут Дмитрий уже не выдержал.

— Какие тридцать зелий! Ты с ума сошел! Там кроме твоих сорняков такие реагенты требуются. Да ты знаешь сколько они стоят? Ты в жизни столько не заработаешь! Максимум три зелья.

— Что значит три зелья, минимум двадцать пять!

— Десять! — тут же понял правила игры Дмитрий.

— Двадцать — и по рукам, — обрубил я, давая понять, что больше торговаться не намерен.

Дмитрий лишь махнул рукой.

— Что ты со мной торгуешься? Все равно с Романом Михайловичем будешь итоговую цену обсуждать, — произнёс он.

— Роман Михайлович согласится, — заверила меня Тамара Павловна, — но ты тоже не наглей. У Романа Михайловича много дел, много задач, ему деньги тоже нужны. А если у Романа Михайловича все будет хорошо, то это всем на пользу будет идти. Так что, Костя, не забывай о том, кому ты обязан жизнью.

— Поверьте, Тамара Павловна, ни на секунду не забываю, у меня на это нет шансов, — не без усмешки ответил я. — Мне каждый день об этомнапоминают

— Да уж, Костя, —произнёс Дмитрий, качая головой, — тебе палец в рот не клади, по плечо откусишь. Как бы не пришлось потом локти кусать, что отпустили тебя в свободное плавание.

— Так ты же сам меня рекомендовал, — хохотнул я.

— Ага, рекомендовал и чувствую, что скоро придётся об этом пожалеть, — покачал Дмитрий головой, но не без усмешки.

Мы рассмеялись.

— Слушай, Дим, — произнёс я, глядя на мужчину, у меня к тебе вопрос один есть. Я обернулся на поместье.

— По поводу Пылаева, что ли? — спросил он.

— Да, по поводу Пылаева старшего, — подтверди я.

— Роман Михайлович мне рассказал, что есть определённые проблемы у вашего рода.

— Вероятнее всего, в ближайшее время на него будет совершено очередное покушение, — подтвердил я.

Тамара Павловна тяжко вздохнула, а Дмитрий покивал:

— Да, я тоже о таком слышал.

— Дима, я вот думаю, а может, Роман Михайлович себе его заберёт, пока тот плохо себя чувствует. Так ведь всем поспокойнее будет.

Глаза Дмитрия расширились, а я продолжил:

— Ну никак я не смогу повлиять на то, чтобы уберечь жизни Пылаевых. А Роман Михайлович сам заинтересован в том, чтобы они выжили.

— Пылаевы сами то согласятся на такой переезд? — спросил меня Дмитрий, иронично изогнув бровь. — Ты же сам знаешь, какие вы аристократы несговорчивые.

— Да, договориться с кем угодно и о чем угодно можно, главное правильные слова подобрать. А так сейчас ведь стоит вопрос не гордости, а безопасности и общего дела, — произнёс я.

— Я с тобой согласен Костя, — покачал головой Дмитрий, — но ты уж со Злобиным сам говори. Роман Михайлович, думаю, не против будет. Но тут нужно согласие всех сторон и правильная организация этого переезда. Чтобы лишних вопросов никто не задавал, а то, знаешь ли, дел вы много наворотили, и как бы потом вопросов не было со стороны общества, — произнес Дмитрий.

В этот момент за спиной раздался мощный взрыв. Дмитрий слегка пригнулся, Тамара Павловна заохала, закрыв голову руками.

— Ой, что творится то, — выдохнула она.

Я обернулся. Поместье Пылаевых, каким бы нелепицей это не звучало, запылало. Из четырех окон на третьем этаже, где располагалась спальня Пылаевых, валили клубы дыма. Окна вышибло напрочь, и они зияли пустыми ставнями, из которых поблёскивали языки пламени.

— Твою мать! — протянул Дмитрий.

Я лишь покачал головой.

— Не успели договориться со Злобиным, — обречённо произнёс я, — а затем бросился к поместью.

(обратно)

Глава 11 Мы справимся

Я бежал изо всех сил, на ходу оглядывая поместье на предмет одарённых, вдруг дом снова полон ассасинов. Но нет, никого не было. Единственного, кого увидел, это, появившуюся из парадных дверей Луизу.

Девушка воровато оглянулась, но меня не заметила и быстро припустила в сторону сада.

А вот эту чертовку отпускать нельзя! Я ускорил шаг и направился следом за ней. Если она к этому причастна, то обязательно уйдёт отсюда, а упускать её нельзя. Чтобы там не случилось в спальне Пылаевых, я на это уже никак не повлияю. Остаётся лишь разгребать последствия.

— Костя, ты куда? — раздалось за спиной. Это кричала Тамара Павловна. Они вместе с Дмитрием спешили за мной.

— Бегите в дом, — сказал я, — третий этаж, там спальня Пылаевых.

— Так как же мы зайдём-то?

Но я их уже не слышал. Мне понадобилось всего десять секунд, чтобы нагнать улепётывающую Луизу и повалить ее на землю. Девушка очень ловко извернулась и попыталась ударить меня локтем в шею. Кое-как увернулся и едва не пропустил удар пяткой в пах.

— Какая ловкая!

Скрутил ей руки и надавил коленом на копчик, не давая возможности двигаться.

— Костя, ты что делаешь? Зачем ты эту девочку обижаешь? — раздался голос Дмитрия, начальника гвардии Злобина, да так близко, что я едва не подскочил.

— Ты что так подкрадываешься? Не видишь, я делом занят! — рыкнул я. — Помоги мне эту пигалицу связать!

— Было бы чем! — заявил Дмитрий.

— Так снимите с себя что-нибудь, — подсказал ему я, сдерживая извивающуюся девушку.

— Повелитель, что вы делаете? — завыла белугой Луиза. — Я же ничего плохого не сделала.

— В этом мы обязательно разберемся, — заявил я, едва удерживая ее. Если до этого она не проявляла физическую силу, то сейчас было ясно, что девушка скрывала свои способности. Я, даже после усиления красным кристаллом, едва удерживал её. Уж не одаренная ли она? И не ей ли предназначалось, то самое зелье, приглушающее силу одаренного?

Используя китель Дмитрия, я связал ей крепко руки за спиной и поднял на ноги.

Так и что делать дальше? Не разорваться же!

— Ты пойдешь с нами! — твердо заявил я. — Будешь дергаться, — я демонстративно достал пистолет из кобуры, — прострелю тебе затылок. Все понятно?

— Да, да, да. Господин, конечно, — закивала девушка. — Я лишь несчастная горничная. Я не представляю ни для кого угрозы.

— Разберемся, — бросил я. — А теперь живо бежим к Пылаевым.

Тамара Павловна тоже не стала бежать в дом, а дожидалась у нас на пороге.

— Что здесь происходит вообще? — спросила она.

Дмитрий пожал плечами.

— Он сказал вязать, я помог, — ответил он, — в остальном, у меня всегда был вопрос на уме, что вообще происходит в доме Пылаевых. И боюсь, что даже сами Пылаевы никогда не знали ответа на эту задачку.

— А я, кажется, его нашел, — ответил я, подталкивая девушку в спину. — Идем, идем.

Наконец мы вошли в холл и направились сразу к лестнице. Снова оглядел дом истинным зрением, на всякий случай. Все одаренные, которые были в доме, сейчас находились вверху, на третьем этаже и Пылаевы старшие и Дима с Алисой. Удивительно, но все четверо были живы. Видимо, смогли как-то пережить взрыв. Однако, две синие ауры заметно трепетали, будто едва-едва удерживаемые на этом свете.

У меня на предплечье материализовалась ласка и принялась осматриваться. Понюхала руки Луизы, которые я сжимал своей ладонью, затем поглядела на Дмитрия и Тамару Павловну. Женщина при виде зверька округлила глаза.

— Это что еще за чудо?

— Этот вопрос мне в последнее время слишком часто задают, — проворчал я. — Если бы я знал, что это, то с радостью бы вам ответил.

— Нет, — покачала головой женщина. — Если бы ты узнал, что это, ты бы точно не ответил, — хмыкнула она. — Твоя зверушка? — спросила Тамара Павловна.

— Моя! — окончательно приняв решение, ответил я.

— Ну и везучий же ты, — произнесла женщина.

А ласка, будто обрадовавшись моему ответу, и характеристике женщины, тут же развернулась на моем предплечье и ткнулась носом в руку.

— Что ж, осталось только понять, как мне тебя называть, — произнес я и мы продолжили путь наверх.

Мы довольно быстро добрались до третьего этажа и оказались в спальне Пылаевых. Она и так пострадала после последнего нападения ассасинов, а теперь еще и совсем выгорела. В центре на кровати лежал Пылаев старший. Он явно был без чувств. И что-то мне подсказывало, что на этот раз его состояние куда хуже. Рядом с ним лежала Татьяна Пылаева, вот она как раз была вся изранена и тяжело дышала, её волосы были опалены, а на лице виднелись множество ссадин и порезов. Рядом с ней стояли Алиса и Дмитрий, Алиса заламывала руки, а Дима оглянулся и увидев меня воскликнул:

— О, это ты! Хорошо, что ты пришел! Помоги матушке и отцу у тебя же есть это кольцо лекаря.

— У него есть кое-что получше, — произнесла Тамара Павлова, отодвинув меня в сторону.

Дмитрий тут же напрягся, глаза его полыхнули и он оскалил зубы.

— Подожди, Дима, это свои, — произнес я. — Это Тамара Павловна, она служит Злобину, она алхимик.

Дима поуспокоился, хотя Алиса с подозрением продолжала смотреть на нас.

— Этим, что еще здесь надо, — прошипела она.

— Замолчи! — бросил ей Дмитрий. Сейчас не до подозрений, затем, с надеждой во взнляде посмотрел на Тамару Павловну: — Вы можете что-то сделать? Можете помочь?

Тамара Павловна уже стояла рядом с кроватью и изучала Пылаевых. Недолго думая, она тут же подошла к Александру Филипповичу и положила тому руку на лоб. Татьяна Пылаева дёрнулась было, чтобы защитить мужа, но силы, похоже, оставили её, она лишь смотрела на женщину со смесью подозрения и надежды.

— Как Вы себя чувствуете? — спросила Тамара Павловна у Татьяны, не отрываясь от работы. Она проводила какие-то манипуляции руками над головой Александра Филипповича.

Женщина вздохнула, хотела было ответить, но, похоже, у неё даже на это не было сил, и она лишь кивнула.

— Костя, говорили, что у тебя есть кольцо лекаря, — посмотрела Тамара Павловна на меня. — Не мог бы ты напитать госпожу Пылаеву жизненной силой. Это ведь такое кольцо? Я верно понимаю?

Я кивнул.

— Да, секунду, — ответил я, и повернувшись к Дмитрию, произнес.

— Дима, наставь на нее пистолет, и, если дернется, стреляй на поражение. Понял меня?

Дима, не понимающе посмотрел на девушку. Он только сейчас понял, что руки у нее стянуты за спиной.

Однако, со спины подошел начальник гвардии Злобина, которого, к слову, звали так же.

— Будет сделано, Костя. Если дернется, застрелю ее, — произнес он, выхватил пистолет и направил на девушку.

Я вообще-то не ему говорил, но какое это уже имеет значение. Я подошел к Татьяне Пылаевой и, взяв ее ослабевшую руку в свою ладонь, тут же активировал кольцо, вливая в нее жизненную силу. Женщина вдруг глубоко судорожно вздохнула, будто до этого находилась под водой. Она глазами оббежала комнату, отдуваясь, затем вновь посмотрела на Тамару Павловну.

— Скажите, мой муж будет жить? — спросила Татьяна.

— Я сделаю все возможное, — пронесла Тамара Павловна, — но он сильно пострадал.

— Где же он пострадал? — тут же возмутилась Алиса. На нем ни одной царапины нету, зато вон мама вся изрезана.

— Он не так пострадал. Здесь был магический артефакт, который бил в первую очередь по одаренным. И внешние повреждения не самые страшные. — терпеливо ответила Тамара Павловна, продолжая делать манипуляции руками. — Ему нужен хороший лекарь и постоянный присмотр.

— Да, я уже позвонил Вениамину Семеновичу, — произнес Дмитрий.

— Это не самый лучший лекарь, которого я знаю, — покачала головой Тамара Павловна, — но и он сойдет.

В этот момент у меня в кармане завибрировал телефон, даже не глядя на экран сразу приложил телефон к уху.

— Да, слушаю Вас, Роман Михайлович.

— Да, что происходит у ваших Пылаевых? — спросил меня граф Злобин. — Лекарь, который раз уже к вам мчится сломя голову. Никак мои процедуры не закончит, — судя по голосу в трубке, Злобин был всерьёз недоволен.

— Как вы и предполагали, покушение, —произнёс я спокойно.

При этих словах Дмитрий и Алиса тут же уставились на меня. Татьяна тоже перевела взгляд на меня.

— Что значит предполагали? — произнесла Алиса. — То есть ты знал, что, может быть ещё одно покушение? — взвилась она.

— Мне об этом сказали час назад, — прямо ответил я.

Алиса хотела ещё что-то сказать, но я уже не собирался её слушать, а просто отошёл в сторону.

— Роман Михайлович, вы сможете разместить у себя Пылаевых старших? — спросил я. — Они сильно пострадали. Александру Филипповичу, возможно, нужен постоянный присмотр врача. И учитывая тот факт, что сюда был послан ещё один ассасин, — при этих словах, я скользнул взглядом по Луизе, та даже не шелохнулась, — думаю, что это не последний убийца, они будут приходить, пока задание не будет выполнено.

— То есть ты решил меня под монастырь подвести? — хохотнул Злобин.

— Ну, Роман Михайлович, мы оба знаем, что вы давно под прицелом, а жизнь Пылаева для вас ценна. И если он останется в живых, от этого Вам будет больше пользы, чем всем остальным.

— Да это я так, для порядка возмущаюсь. Сам все прекрасно понимаю, — хмыкнул Злобин.

— Ну, хоть в этом нам не пришлось с вами спорить, — спокойно произнёс я. — И вот ещё, что, — я вновь подошёл к Дмитрию и Алисе и лежащим Пылаевым. И специально громко, чтобы слышали все, произнёс. — Я думаю, что следует объявить, что глава рода Пылаевых погиб.

Все взгляды скрестились на мне. Татьяна смотрела на меня расширенными глазами, переполненными злобой. Дмитрий нахмурился. Алиса, зашипела что-то гневное, но я даже не вслушивался в её слова. А Злобин же на том конце расхохотался.

— А ты, хитёр, понимаешь, что делать надо.

— Да, понимаю, иначе нас замучают ассасины. Один только вопрос, как вести себя с кредиторами, которые обязательно заявятся сюда и начнут качать права, выжимая из Дмитрия ресурсы и деньги?

— Ну, как я понял, ресурсную базу ты для себя нашел, — расхохотался Злобин. — Но чем смогу, помогу. В этом уж не сомневайся.

— Ты ведь объяснишь, в чем тут дело? — строго спросил Дмитрий.

Хотя по его глазам, я и так понимал, что он все понял. Объяснения скорее требовались женской половине семейства Пылаевых.

— Если Ваш батюшка выживет, — произнес я, — покушения продолжатся. И будут продолжаться до тех пор, пока он не отойдет в мир иной. Лучший способ спасти ему жизнь, объявить о его смерти и о вступлении Дмитрия в законные и наследники.

— К тому же, — добавила Тамара Павловна, — не факт, что ваш батюшка вообще придет в себя. Ему очень сильно досталось.

Татьяна перевела взгляд на женщину, стиснув зубы.

— Это вы все задумали. Вы! Я знала, что Злобину нельзя доверять.

— Матушка, — произнес Дмитрий, — если бы не Злобин, все было бы гораздо хуже. Возможно, мы бы уже не выжили. Я просмотрел документы батюшки. Злобин выкупил все его основные долги. Буквально спас наш род от краха.

Злобин, который все еще висел на связи расхохотался.

— А этот Дмитрий мне нравится. Толковый парень подрастает, — заявил он.

Передавать слова Злобина я, конечно же, не стал. Не до того сейчас. К тому же про себя подумал, как бы кощунственно это ни звучало, но все складывается удачно. Боюсь даже представить, сколько бы пришлось объяснять свои действия Пылаеву-старшему. И как отбивать у него деньги, чтобы пускать их на благо рода, а не на азартные игры, в которых он абсолютно не знает меры. И, к слову, я, кажется, уже знаю почему. Все из-за зелья воина, которое притупляло страх и не давало ему возможности остановиться. Он просто не боялся и проигрывал все до конца. Очень изящное решение, должен сказать, но в этом мы позже разберемся.

Во всяком случае не придется объясняться, что на нашей земле делает целая дюжина одаренных земледельцев. А то ли еще будет, когда мы посетим остальные деревни. Уверен, там таких будет не меньше.

— А что вы замолчали? — вдруг произнесла Татьяна Пылаева.

— Ждем твоего решения, матушка! По сути, хоть я и наследник, но ты старшая в нашем роду, в отсутствие батюшки, — произнёс он.

— Вы и меня хотите сплавить? — спросила она.

— Последние два раза вас обоих хотели убрать, — спокойно произнес я.

Женщина нахмурилась.

Тем временем, ответил Злобин.

— В общем, если она не против, в машине Дмитрия, как раз достаточно места, чтобы перевезти двоих. А лекарь, когда приедет, просто констатирует смерть. Я его проинструктирую.

— Спасибо, Роман Михайлович.

Я передал слова семейству Пылаевых.

— Что ж, раз так выходит, везите меня к Злобину. Хоть посмотрю, как живут графья, — хмыкнула она.

А Злобин тяжело вдохнул в трубке.

— Ох, так и знал, что эта вздорная женщина однажды создаст мне проблем. Так и вышло.

— И как вы без меня будете? — спросила напоследок Татьяна.

— Мы справимся, матушка, вот увидишь. Мы со всем справимся.

(обратно)

Глава 12 Новая грань таланта

Тамара Павловна принялась организовывать слуг. Следовало перенести Александра Филипповича в автомобиль. Да и Татьяна тоже не смогла бы сама спуститься.

Я же призадумался. И так понятно, что Луиза, мягко говоря, вызывает у меня подозрения. Да что тут вокруг да около ходить — я уверен, что она работает на противников семейства Пылаевых. Но вот вопрос, есть ли другие такие же слуги в доме Пылаевых?

— Дима, — поманил я брата в сторону, — подойди, давай отойдем и поговорим.

Дима посмотрел на сестру, оглядел родителей и, кивнув мне, подошел.

— Скажи, а как давно у вас работает Луиза? — указал я взглядом на девушку, что по-прежнему стояла под прицелом начальника гвардии Злобина.

— Да, лет пять, — произнес он.

— ты ведь говорил, что как раз пять лет назад у тебя появились способности и вместе с тем начались проблемы с даром. Ведь так?

Дима кивнул.

— Да, думаешь, это как-то связано?

— Вероятнее всего, да, — ответил я. — А вот скажи, как давно у отца начались проблемы с азартными играми?

— Года четыре, как, — призадумавшись ответил он. — Тогда он стал играть и все проигрывать. Были моменты, конечно, когда ему везло, но потом опять всё проигрывал. — в его глазах появилось понимание, и он оглянулся на Луизу. — Ты думаешь, это тоже всё она устроила? — спросил он.

— Именно так и думаю, — покивал я, — и вот еще тебе вопросец. Нет ли среди ваших слуг тех, кто тоже появился недавно?

Дима посмотрел на пятерых мужчин и Динару, которые сейчас хлопотали, собирая вещи и помогая Татьяне подняться с постели.

— Все у нас очень давно служат, только он — Митрофан три года назад у нас появился, — Дима кивнул на слугу, и я, проследив за его взглядом, увидел парня лет двадцати пяти. Тот, поймав мой взгляд, напрягся.

Я как бы невзначай положил ладонь на рукоять револьвера. Парень, заметив мой жест, тут же бросил вещи, которые держал в руках, и бросился к выходу.

— А ну стоять! — рявкнул я и побежал за ним следом.

Дмитрий, начальник гвардии Злобина, стоявший на входе, ловко подставил ему подсечку, и парень распластался прямо на земле.

— Дима, вяжи его! — скомандовал я.

Повторяя мои недавние действия, Дмитрий, позабыв про Луизу, навалился на парня и принялся вязать ему руки.

— Осторожнее, он может быть одаренным, — заявил я, тут же вынув пистолет из кобуры, и наставив его на Луизу, которая уже начала глядеть по сторонам.

Дмитрий, который искал глазами, чем бы связать руки парню, процедил:

— Я же вижу, что у него ауры нет. Никакой он не одарённый.

— Я это тоже вижу, — произнес я, вот только… Я глянул на Тамару Павловну. В ее глазах тоже появилось понимание. — Он вполне может скрывать свою ауру.

В суматохе я совсем перестал обращать внимание на происходящее вокруг, а тем временем Динара, прикрыв рот ладонями тоже наблюдала за происходящим.

Алиса пятилась назад. В следующий миг она уперлась спиной в стену и ойкнула.

— Что происходит? — произнесла она.

Затем голос прорезался и у Татьяны Пылаевой.

— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь творится? Почему вы набросились на Митрофана?

А я же, продолжал целиться из пистолета Луизу, что явно активно искала возможности улизнуть, и качнул головой:

— Нет, стой на месте! — холодно произнёс я.

Луиза смотрела на меня в упор.

— Константин, какой же вы коварный мужчина. Как спать со мной и просить чтобы я называла вас повелителем, так вы добренький. А сейчас что поменялось? Решили меня таким образом убрать? Видать, я вам больше не мила?

У Татьяны Пылаевой глаза поползли на лоб, Алиса Пылаева покраснела, Дмитрий уставился на меня непонимающе.

Татьяна вспыхнула.

— Да, что здесь происходит? Что вы здесь устроили? Пустили козла в огород, называется. Мой супруг совсем с ума сошёл, раз согласился пустить такую лисицу к нам в дом. Что ты сделал с бедной девочкой? Да ещё и пистолет на неё наставил?

На лице Луизы появилась довольная улыбка, она решила, что добилась своего. Девушка, видимо, пыталась смутить окружающих, но на меня такое не действует.

Она попыталась ещё что-то сказать, но я грубо оборвал её.

— Рот закрой! — приказал я служанке. — Ещё одно слово, и я прострелю тебе колено, чтобы не было больше желания выкидывать подобные фокусы. Все ясно?

Улыбка сползла с лица девушки. Я же продолжил.

— Эта девушка уже пять лет живёт в вашем доме. И пять лет на ваш род будто проклятие наслали, ведь так? — я искоса глянул на Татьяну. — У сына прорезался дар, но такой, что лучше бы вообще не просыпался. Он ведь мог погибнуть в любой момент. А все потому, что ему подливали в пищу зелье, которое блокировало его способности и вызывало нестабильность энергии в теле, не позволяя дару прорываться наружу. А ещё она подливала вашему мужу в еду другое зелье, притупляющее его чувство страха. Он ведь тоже не так давно стал все проигрывать, и я уверен, что это неспроста.

— Ты что мелешь? — возмутилась Татьяна, хотя возмущение явно было притворным, на её лице стало проявляться осознание.

А вот на лице Луизы появилось совсем другое выражение в нём больше не было страха, скорее досада и злость.

— Эх, Костя, Костя, хороший ты парень был, — протянула моя недавняя любовница. — Что же тебе неймётся.

Она уже поняла, что ее раскрыли, и дальше ломать комедию не получится.

— И кто из вас одарённый? — спросил я девушку. — Чью ауру ты скрывала?

— Какое это уже имеет значение, — хмыкнула она, — все равно вам всем придётся умереть.

Путы, что до этого стягивали руки девушки за спиной, спали. Она осторожно развела ладони в стороны, и в правом ее кулаке оказался зажат какой-то предмет. Истинный взгляд показал, что это артефакт, причем оранжевого уровня.

— Мне никогда не нравилась ваша семья, — процедила она, — как вы меня достали! Единственный нормальный человек попался и тот оказался слишком глупым, чтобы просто расслабиться и получать удовольствие.

— Луиза, что ты такое говоришь? — вновь воскликнула Татьяна.

А я уже понял, что больше нет времени для разговоров, потому что в руках Луизы была граната. Довольно мощная — третьего уровня. Недолго думая, я просто выстрелил, целясь в локоть девушки. Стоит надеяться, что она не успела активировать артефакт.

От моего выстрела руку Луизы попросту оторвало повыше локтя. Девушка закричала, а на пол упала оторванная рука, с зажатой в ней гранатой.

Из обрубка руки на сожженный пол текла кровь. Но я смотрел в другую сторону, на артефакт, который уже был активирован. И оставались последние секунды до того, чтобы он взорвался.

И что мне с ним делать? Выбросить в окно?

Но я просто не успевал. Однако бросился вперёд, хоть и не зная зачем. Даже если я накрою гранату своим телом, она все равно испепелит здесь все живое. В этот момент передо мной появилась ласка — прямо из пространства. Она вновь открыла червоточину, просто разорвав на миг реальный мир и появившись из изнанки. Ведь в истинном зрении весь мир выглядит серым. Такой же, как потустороннее пространство, только чуть-чуть ярче.

А что если…

Ведь я уверен, что мой дар заключается не в истинном взгляде, а в чем-то другом. Что если ласка была мне послана не просто так, а чтобы показать, что я делаю неверно?

Уже летя вперед, чтобы перехватить магическую энергетическую гранату, я увидел небольшое пятнышко прямо рядом с оторванной рукой Луизы. Это было искажение в пространстве, которое явно было вызвано нахождением рядом с ним артефакта. И одновременно с тем, как я схватил гранату, я по наитию потянулся рукой к этому небольшому искажению. Точно так же, как делал подобное ранее, входя в неактивную червоточину.

А в следующий миг моя рука провалилась в образовавшийся разрыв. Кажется у меня случилось дежавю, так ведь уже было… А следом я и сам не заметил, как провалился в иное пространство следом за своей рукой, держа в руках магическую гранату.

* * *

Итак, я снова оказался в изнанке. В этом не было никаких сомнений.

— Но как же так? Там же не было червоточины, — воскликнул было я, но не услышал своего голоса.

Тут же пришла другая мысль: что если таким образом сработал артефакт Луизы, та самая граната. Просто вышвырнул всех в изнанку, чтобы убить таким изощрённым способом. Да нет, глупость какая-то. Слишком трудозатратно. Да и зачем так изгаляться?

Значит я действительно попал сюда сам. Как до этого делала моя ласка!

Я обернулся. А червоточин-то и правда нигде нет. Как мне вернуться обратно в обычный мир? Великая изнанка пока что относится ко мне, как добрая хозяйка и принимает, как дорогого гостя, не стремясь поглотить и поработить. Но как долго это продлится? Особенно, если она поймёт, что у меня нет пути назад.

Я принялся озираться по сторонам, пытаясь найти хоть что-то, за что можно зацепиться. В следующий миг увидел небольшое оранжевое пятнышко мелькающие рядом — присмотрелся. Вот же чёрт! Это ведь та самая граната! — вот только она от чего-то так и не разорвалась, к тому же, судя по смене вязи рун, активация замедлилась. На всякий случай отплыл от гранаты подальше так быстро, как только мог. Если она взорвется, боюсь даже представить, что произойдет именно здесь в изнанке.

Я принялся ломать голову — как мне вернуться обратно?

Что я вообще знаю о червоточинах и изнанке?

По крайней мере, что касаемо изнанки, известно одно: те, кто в неё попадал, никогда назад не возвращался — одарённые просто растворялись. Я знал это на сто процентов.

Новые червоточины появляются лишь во время массовых жертв. И как мне поможет эта информации? Убить кого-то прямо внутри изнанки, чтобы открыть червоточину изнутри. Но работает ли так вообще?

На всякий случай, принялся оглядываться в поисках теней, но взгляд зацепился за другое…

В следующий миг, горящий оранжевым артефакт, вдруг принялся изменяться. Сначала он вдруг резко увеличился в размерах — не сильно, на полметра, затем наоборот уменьшился и стянулся в маленькую точку, настолько яркую, что слепила глаза. Я отвернулся, а затем меня накрыло мощной волной. Сначала я ощутил прилив энергии, но лишь в первые мгновения. А дальше, эта мощь едва не разорвала меня на куски.

Я почувствовал, как моё тело, которое в изнанке скорее напоминало газовое облако, начало растворяться и распадаться на части.

— Ну, нет, — упрямо процедил я.

Усилием воли я стянул свое тело обратно, заставив разрозненные части держаться вместе. Нельзя позволить себе распасться, потому что назад я потом точно не соберусь, в этом я был уверен. Изнанка мне не позволит.

Волна прошла. Многие энергетические нити, которые она затронула, стали трепетать, будто от сильного ветра. Волна разрасталась с огромной скоростью. И лишь спустя пару минут я почувствовал, что она остановилась и перестала расширяться.

Главное, что я смог удержать себя единым и не распался на части. Кажется, я это пережил. Теперь еще осталось понять, как выбраться отсюда. Летать кругами в поисках хоть какой-то червоточины и попытаться проникнуть в реальный мир?

Вот только сколько времени это займёт? И останусь ли я после такого путешествия человеком, если так долго буду находиться в изнанке? Что, если я стану одной из тварей?

Но нет, нужно собраться! Главное не позволять себе упаднических мыслей. Я со всем справлюсь и вернусь обратно! В этом не стоит даже сомневаться. А если допущу себе малейшее сомнение, изнанка это почувствует и заберет меня. В этом я тоже абсолютно уверен.

С разных сторон стали стягиваться темные сгустки — это были твари… Видимо, они были привлечены взрывом и разлитой вокруг энергией. Тёмных сгустков становилась все больше и больше. В прошлый раз, трансформировав свою руку в клинок, я знал, как с ними справляться. Но тогда их было мало, а сейчас, когда их количество перевалило уже за сотню, я засомневался, смогу ли справиться с такой оравой, ведь их количество увеличивалось с каждой секундой. Тем временем, твари, что продолжали прибывать, уже стали интересоваться мной и приближаться именно ко мне.

Трансформировав руку в длинный клинок, я одним ударом разрубил несколько тварей пополам. Их энергия сразу же впиталась в меня. Привлечённые выбросом энергии из убитых тварей, новые сгустки потянулись ко мне с большей уверенностью. Теперь они знали, где их цель.

— Вот же ж.

Я убил еще парочку тварей и еще. Но на место каждой убитой тени приходили еще три.

До этого я прекрасно понимал, что если не найду путь назад, то долго здесь не протяну, ну а теперь все больше осознавал, что вряд ли умру естественной смертью. Меня просто сожрут эти твари.

Активно орудуя клинком, я убил еще пять тварей. Одна из них, подобравшись со спины, присосалась к ноге… вернее к той конечности, что находилась на её месте. Я вырастил еще один короткий клинок из левой руки. и срезал тварь что присосалась ко мне, а затем еще одну, что едва не уселась мне на голову.

Энергия лилась рекой, но по большей части, она разливалась по округе и привлекала новых существ. Где-то за спинами мелких тварюшек, мелькнуло что-то массивное и совсем чёрное… Это что еще за монстр?

Тот явно заинтересовался мной и устроенной здесь раздачей энергии.

Где-то внутри пришло чёткое осознание: На этом всё…

В следующий миг, где-то сбоку мелькнула яркая белая искорка. Но такая яркая, что меня едва не ослепило. И я узнал эту искорку. Это же моя ласка!

Только на этот раз она уже не была тусклым белым пятном, она была маленьким белым солнцем! Темные твари сначала шарахнулись от нее, будто опасаясь сгореть в свете ее лучей, но уже в следующий же миг устремились к искорке, решив, что она более подходящий объект, который можно сожрать.

Ласка, не обращая внимания на тёмных тварей, вдруг, устремилась ко мне. Я подумал, что она решила защитить, но она попросту врезалась в меня. От мощного импульса, меня едва не разорвало на части, не хуже взрыва гранаты…

(обратно)

Глава 13 Пока я плавал

От удара ласки я едва не растворился в изнанке. Кое-как смог удержать себя в границах собственного тела. Казалось, вот-вот и я распадусь, но каким-то чудом удалось удержать целостность.

Ласка, поняв, что ей не удалось, задуманное, обогнула меня по кругу и вновь попыталась напасть.

Что она творит? Это что, с самого начала был такой хитрый ход? Хищница сначала втиралась ко мне в доверие, чтобы потом сожрать, утащив свой мир.

Я кое-как увернулся. Атаковать белую сущность клинком пока не стал — всё же, пока что мне её жалко.

Тем временем она принялась кружить вокруг меня, явно выискивая удобный момент, чтобы вновь наброситься.

Вот же безумное животное. Я не хочу её убивать, но, кажется, все же придется.

Однако, на этом проблемы не заканчивались. Здоровенная темная тень, которая то и дело мелькала за спинами маленьких темных тварей, все активнее проявляла интерес к происходящему. При том, что это уже была не просто безликая тень, это было вполне оформившееся существо, напоминавшее что-то среднее между акулой и крокодилом.

Этого мне еще не хватало. Темные тени тоже приближались и приближались. Я уже не глядя на противников, ориентируясь лишь на рефлексы, рубил направо и налево, отбиваясь от кружащих вокруг темных сгустков, что желали присосаться ко мне и сожрать. Я к себе больше никого не подпущу.

Ласка тоже нет-нет да перехватывала ту или иную тёмную тварь прямо на плаву. Продолжая кружить вокруг меня, она, в том числе, атаковала и тёмных существ. Она или просто таранила их, или впивалась небольшими щупальцами и утягивала за собой. Миг, и одна из тварей была разорвана на части, а ее энергия медленно, но верно принялась впитываться в белую искорку, ещё миг, и тёмная тень отлетела прочь, сбитая таранным ударом.

— Что же за монстра я породил?

Тем временем, набрав побольше темных тварей в свои белые щупальца, ласка вновь направилась ко мне. К слову, щупалец у неё стало куда больше двух. Я насчитал семь щупалец, в каждом из которых трепыхалась темная тень. Ишь, как выходит — здесь это непонятная белёсая тварь с отростками, а в моём мире миленькая ласка. Вот так и доверяй после этого. Я её хотел белкой назвать, но по всему выходит, что это жуткий кракен!

Ласка вновь попыталась меня протаранить, но я увернулся. Однако, и животина не собиралась сдаваться так просто. Она вдруг обхватила меня своими белыми щупальцами, да так, что я не сразу смог вырваться. Причём обхватила таким образом, чтобы прижать мои руки к туловищу. А затем ласка потащила меня куда-то, при этом все сильнее сжимая в своих объятиях.

Я высвободил руку и уже хотел было рубануть по белому телу своим клинком, но оттащив меня подальше, ласка отстранилась от, едва увернувшись от клинка. Она вдруг сжала тёмные сгустки, превратив их в выбросы энергии. Затем растворилась, а рядом с ней появилась небольшая червоточинка. Белая искра, вдруг превратилась в белёсое облако, а после просочилась прямо в открывшийся разрыв в пространстве, образовавшийся на месте, где она только что была. В следующий миг ласка исчезла.

Судя по всему, она вернулась в реальный мир, но как именно она это сделала, понять я так и не смог.

Получив передышку, я обернулся. Удивительно, но белая оттащила меня довольно далеко, и когда только успела? Тёмные твари за нами явно не поспевали. Да и тот крокодилоподобный уродец тоже оказался не столь быстрым. Я вновь впитал в себя разлитую вокруг энергию, оставшуюся от разорванных лаской тварей.

В этот момент ласка появилась вновь, только уже не белым сгустком — она напоминала все ту же зверюшку. Но такой она была лишь миг, а затем снова превратившись в белый сгусток энергии, она облетела вокруг меня. Будто, пыталась приноровиться, чтобы атаковать поудачнее.

Я старался не отпускать ласку из виду. Она снова обогнула меня по кругу, будто привлекая внимание, а затем она снова приблизилась. Сначала ласка стала белесой дымкой, а затем, втянулась в небольшую червоточинку, появившуюся прямо посреди пространства изнанки.

Уже через мгновение она вновь появилась, и на этот раз не стала атаковать, а подлетев поближе, вдруг резко рванулась вперёд. Да так быстро, что я и отреагировать никак не успел. Она крепко впилась в мою руку, а в следующий миг, я увидел как моя рука растворилась, став едва различимой дымкой.

Я почувствовал мощный выброс энергии, а следом, на этом месте появилась небольшая червоточинка. Я сразу это понял, по крайней мере, она попыталась втянуть меня в себя. Но я отдернул руку, и рука вновь собралась воедино.

Так вот, в чем дело! Ласка не атаковала, она пыталась мне подсказать, как выбраться отсюда. Правда, делала это абсолютно непонятным способом.

Получается, мне нужно каким-то образом растворить себя, чтобы появилась небольшая червоточина?

Нет же, не так. Нужно сделать выброс энергии. Точно!

Я собрал в пучок накопившуюся внутри энергию, которую я собрал из убитых тёмных тварей, а следом, выбросил её в пространство прямо перед собой.

В том месте, куда я посылал энергию, открылось большое чёрное окно. Я тут же потянулся туда и в следующий миг оказался прямо в воздухе. Прямо посреди сада Пылаевых. Успел только заметить чёрное подпалённое окно, а затем полетел вниз и врезался спиной в нечто металлическое. Раздался громкий грохот, будто неизвестный гигант решил встряхнуть огромный лист железа.

Я прокатился кубарем по пологому козырьку, а затем свалился вниз, прямо в густо разросшиеся кусты. Я сразу узнал это место. По крайней мере, кусты уже были ранее примяты, пострадав от моего предыдущего падения. Здесь я уже был. Именно из этого окна я выпал, когда меня попытался убить ассасин, взорвав артефакт.

Принялся ощупывать себя, проверяя, все ли на месте. С удивлением обнаружил, что сжимаю в руке палаш. И как ещё умудрился свалиться с крыши, не проткнув себя ­– вот ещё вопросец.

Ну, вроде жив и цел. Тут же вернул палаш обратно в ножны и вскочил на ноги. Передо мной появилась ласка и, усевшись на землю, уставилась на меня со смесью любопытства и досады.

— Ну что ж ты так долго соображал то? — читалось в ее взгляде.

А у меня было лишь одно желание, броситься обратно в спальню к Пылаевым, и понять, что там происходит. Это желание пересилило даже необходимость обдумать все произошедшее, ведь я побывал в изнанке и попал туда прямо из спальни Пылаевых, не используя червоточину.

Это же уму непостижимо!

И опять же, сколько это открывает возможностей! Хотя… Возможно, я пока не понял все до конца, но, кажется, я просто могу исчезать и появляться не пойми где, при этом с явным риском для своей жизни… Мда, с этим ещё следует разобраться.

Об этом я думал уже на ходу. Я как раз добежал до парадного входа в поместье и миновал холл, затем взбежал вверх по лестнице. Еще один виток и я уже наверху. А в спальне Пылаевых, тем временем, происходило нечто невообразимое.

Еще на подходе к спальне, я увидел лежащего у стены Дмитрия, начальника гвардии Злобина. Он лежал изломанной куклой с рассеченным лбом, из которого сочилась кровь. Грудь Дмитрия вздымалась, во всяком случае, он был жив и это уже вселяло надежду.

В спальне дела обстояли совсем иначе. Дмитрий Пылаев, взяв за руку сестру, раскрыл рот и выпустил струю пламени в сторону Луизы. Лжеслужанка, орудуя левой рукой, добивала одного из слуг, что до этого помогал Пылаевым собирать вещи. Видимо, тот вступился за господ, и Луизе это не понравилось. Причём, даже отсутствие правой руки не стало для неё помехой. Девушка увернулась от струи пламени и прошипела.

— Разобрался сученок. Но ничего, я до вас до всех доберусь.

Тут она заметила меня и зашипев рассерженной кошкой, отпрыгнула в угол. Судя по ее вороватому взгляду, который она бросила в сторону окна с разбитым стеклами, она решила сбежать. Интересно, а меня она боится, с чего бы это? Дмитрий пускающий пламя изо рта выглядит явно опаснее.

Я, не раздумывая, выхватил пистолет и выстрелил в нее несколько раз. Одна из пуль попала в правое плечо, две другие ушли в молоко, потому что девушка тоже не планировала бездействовать. Она резко выпрямилась и рыбкой нырнула в распахнутое окно.

— Не уйдёшь! — воскликнула Алиса Пылаева. Она выбросила в след беглянке раскрытую ладонь выпустив протуберанец пламени. Огненная плеть, пришлась Луизе ровно между лопаток. Девушка воскликнула и как подбитая птица, рухнула вниз. С третьего этажа лететь не так уж и мало. Я тут же бросился к окну, продолжая сканировать обстановку в спальне. Обратил внимание, что Татьяна Пылаева сейчас лежала в дальнем углу комнаты, выставив ладонь вперед, а перед ней замерзшей статуей стоял Митрофан, с воздетым над головой кинжалом, видимо хотел закончить начатое ассасинами. Двое слуг, в том числе и Динара, жались у стены, прикрывая голову руками.

Тамара Павловна, оглядывалась по сторонам осоловелыми глазами, но продолжала держать руки над головой Пылаева-старшего.

— Костя, помоги Диме, срочно! Ему хорошо прилетело, — воскликнула Тамара Павловна, только завидев меня.

Я же бросился к окну. Дмитрий был жив и явно еще протянет. А вот Луизу отпускать было нельзя. С высоты третьего этажа увидеть убегающую девушку не удалось, как не выгибал шею и не оглядывался по сторонам. Как сквозь землю провалилась. Увидел проходящего мимо гвардейца, что изображал патрулирование.

— Ты Луизу видел? — крикнул я ему.

— Какую Луизу? — переполошился гвардеец, оглядываясь по сторонам.

— Девушку-служанку. Работает здесь, постоянно в саду трётся, — объяснил я.

— Никого не видел, — растерянно ответил гвардеец.

— А под домом никого нет? — спросил я. — Внимательнее посмотри.

Гвардеец почесал затылок, подошел ближе, старательно оглядываясь по сторонам.

Я обернулся к Дмитрию Пылаеву.

— Делай, что хочешь, но Луизу упускать нельзя. Живой она отсюда точно уйти не должна. Понял меня? — спросил я парня. Тот посмотрел на матушку и на отца, затем кивнул.

— Да, сделаю. Алиса, ты со мной, — произнес он и бросился прочь из комнаты.

Я посмотрел на Динару и двух слуг, что по-прежнему жались в углу.

— А вы чего расселись? Помогайте!

— Ты чего командуешь здесь? — слабым голосом спросила Татьяна Пылаева.

— А больше, как по мне, некому, — спокойно ответил я. — У вас вон сил совсем нет.

— Со своими силами я сама разберусь, — возмутиласть женщина, но тут же опустила взгляд. — Спасибо тебе! Ты уж прости старую дуру. Сложно мне тебя принять как своего ­– должен понимать. Но ты спас нас сегодня и в прошлый раз тоже спас. Я перед тобой в неоплатном долгу. И долг свой верну, вот увидишь.

— Вы сначала в себя придите, — ответил я.

Слуги, повинуясь моим указаниям, уже поднялись на ноги. Двое мужчин подбежали к Татьяне, помогая ей подняться. Я спокойно направился к Дмитрию, заранее вливая все силы в кольцо. А сил там осталось не так много. Видимо, пребывание в изнанке и попытка прорваться, значительно истратило мою энергию. Однако, много сил не потратилось, либо у меня растет профессионализм, либо прибавилось сил.

Рана на лбу Дмитрия прямо на глазах стала затягиваться, а уже через пару секунд начальник гвардии раскрыл глаза и уставился на меня сквозь разбитые очки. Его артефакт, заменяющий способности видящего, был изрядно помят, а левое стекло треснуло.

Он смотрел на меня не понимающе.

— Это что вообще было? — спросил он.

— Ты меня спрашиваешь? — хмыкнул я.

— Мне прилетело что-то, — он потер лоб и поморщился. — Помню только, как эта деваха рукой взмахнула. Кстати, где эта она? Я бы ей сказал пару ласковых.

— Сбежала, похоже, — поморщился я.

— Хватать надо! — тут же попытался встать Дмитрий на ноги, но пошатнулся и схватился за голову видимо, ему действительно хорошо досталось.

— Этим уже занимаются, — пояснил я. — Ты машину-то вести сможешь?

— Смогу, смогу, я ее закрытыми глазами смогу везти.

— Закрытыми лучше не надо, — хмыкнул я, — на дорогу все-таки следует смотреть. Уверен, что ты в порядке?

— В порядке, в порядке, — произнес Дмитрий, все-таки поднявшись на ноги.

— Дима, иди сюда скорее, помогай мне. Силы не хватает, — позвала его Тамара Павловна.

— А я тебе чем помогу? — огрызнулся он.

— Силы мне дай. Ты же умеешь передавать, — сварливо произнесла женщина. — Давай, мне осталось чуть-чуть.

(обратно)

Глава 14 Рыба гниет с головы

Спустя пару минут Тамара Павловна принялась инструктировать.

— Я создала внутри вашего мужа энергетическую капсулу. Она будет питать жизненные силы и потихонечку помогать восстанавливаться. Если какой-то доктор-коновал решит ее убрать, что угодно делайте, но не позволяйте ему. Я, может, излишне перестраховываюсь, но в крайнем случае это спасет ему жизнь. Мне сложно до конца определить насколько серьезный ущерб он получил.

Татьяна, которая уже успела хоть немного прийти в себя, покивала. Она сидела на краю кровати, куда ей помогли переместиться двое слуг, она то и дело искоса поглядывала на Митрофана, который застыл замерзшей статуей.

Посмотрев на меня, Татьяна слабым голосом произнесла.

— Чтобы Вам поверили в вашей затее со Злобиным, надопохороны организовать, да тела вынести, так как будто бы мы трупы. — произнесла она, искоса взглянув на меня.

— А ещё чтобы никто лишнего не болтал, —я выразительно посмотрел на слуг.

Слуги завозились.

— Они с нами много лет, — вздохнула Татьяна, — и оказались надёжнее некоторых.

— Этих с собой забирайте, — произнес я. — Динару только оставьте. Сами как-нибудь справимся без них. А так, меньше лишних ушей будет. А эти будут под вашим присмотром, следить за вашим здоровьем.

Тамара Павловна возмутилась было.

— Так у нас и свои слуги есть, что мы сами не разберемся? — произнесла она, но осеклась под взглядом Дмитрия.

— Эти слуги, Татьяне Евгеньевне, уже несколько десятилетий служат, — произнёс я. — Поверьте, так будет лучше.

Тамара Павловна хотела бы ещё что-то возразить, но под взглядом Дмитрия осеклась, покивала

— Да, действительно, так будет лучше.

Я кивнул на Митрофана.

— А этот не оживёт? — показал я на ледяную статую с кинжалом в руке.

— Нет. — вздохнув, покачала головой Татьяна. — Я его насмерть.

Ещё раз оглядел комнату.

— Вы тут разберётесь? — спросил я. — Тамара Павловна, проследите, пожалуйста, чтобы все было в порядке, только Вам могу доверить это дело.

Женщина, вздернула брови, удивленно покачала головой.

— Вот же шельмец! — беззлобно произнесла она. — Иди уже!

Я кивнул и, переведя взгляд на Татьяну, произнес.

— Я пойду подстрахую Диму и Алису. Все же Луиза не так проста, как могла казаться.

— Береги моих детей, — бросила мне в спину Татьяна.

Я лишь кивнул и бросился в коридор.

Я быстро миновал лестницу, пересек холл и выбежал из дома, пытаясь понять, куда побежали Луиза и Дмитрий с Алисой. Активировал истинное зрение и увидел на границе зрения две зеленые ауры полыхающие огнем и еще одну, та была серой, но то и дело проблескивали синие вкрапления. Вот и ответ на вопрос, кто из них был одаренным.

В этот миг сине-серая аура вновь резко вспыхнула, а затем исчезла, будто ее не было. Раздался взрыв, и я уже своими глазами увидел протуберанец пламени взметнувшийся вверх. Затем две зеленые ауры вновь двинулись куда-то. Я побежал в ту сторону, не разбирая дороги. Кажется, там полным ходом идет нешуточный бой и не факт, что Дима с Алисой справятся. Да и я тоже вряд ли что-то смогу противопоставить: одно дело синие твари, и совсем другое — одаренные синего уровня.

Мне в какой-то момент показалось, что я бежал быстрее ветра. По крайней мере, деревья проносились мимо с такой скоростью, что я втайне даже стал побаиваться, не врежусь ли я в одно из них. Ветер свистел в ушах. Все же кристаллы усиления и скорости давали о себе знать. Мои ноги гудели от напряжения, но нисколечко не устали.

Я пробежал метров триста, когда передо мной вдруг открылось место недавнего сражения. Все здесь указывало на то, что тут сражались огневики. Трава почернела и выгорела., розовые кусты были опалены и с них опали лепестки. В центре поляны находилась воронка. Видимо, здесь и произошел взрыв. Истинное зрение показывало, что Дмитрий с Алисой находятся совсем рядом за зарослями кустов. Я припомнил, что именно там находится тот самый овраг, где Луиза хранила свои зелья.

Стоило мне миновать заросли, как я почти сразу увидел Дмитрия, который держал на руках Алису. Из рта парня вырывалось пламя, которое вызвало настоящий пожар в округе. Он поливал огнем все, до чего только мог дотянуться. При этом он кричал, как сумасшедший.

— Дима, остановись! — воскликнул я, пытаясь перекричать парня. Дима тут же прекратил свою огненную атаку и обернулся на меня. Он был бледен, как привидение.

— Догнал ее? — спросил я, стараясь игнорировать Алису, которую парень держал на руках. Я уже активировал истинное зрение, сканируя округу. Но даже намека на человеческую ауру не увидел.

— Костя, помоги! Алиса… — произнес Дима и развернулся ко мне всем корпусом, будто предлагая мне взять его сестру на руки.

— Что с ней? — спросил я отрывисто.

— Луиза бросила в нее что-то, — произнес Дима. — Она потеряла сознание. Наверное, это какое-то проклятие или еще что-то в этом роде. Она тут же упала. Я так испугался за неё.

— Соберись, братец, — холодно произнес я и посмотрел на Алису истинным зрением.

Аура вполне ровная. Я бы сказал, что она просто спит или потеряла сознание. Но при этом я не обнаружил ничего, что угрожало бы ее жизни. Зато приметил камень размером с кулак, лежащий неподалеку. Видимо, этим камнем Луиза и приголубила девчонку по голове.

— Да, — шагнув к Дмитрию, хмыкнул я, — это определенно проклятие. Давай посмотрю, чем смогу помочь. Я тут же напитал кольцо восстановления энергией. Энергетический запас уже успел наполниться и я приложил ладонь ко лбу Алисы, посылая в неё живительную силу. Кольцо засияло. Мне хватило всего лишь пары секунд, как Алиса раскрыла глаза и принялась оглядываться по сторонам, при этом активно моргая. Она не сразу поняла, кто стоит перед ней. А как увидела, то распахнула глаза и раскрыла от удивления рот будто хотела сказать что-то.

— Поздравляю, Алисонька, — произнес Дмитрий, горестно усмехнувшись. Теперь и тебя Костя с того света вернул. Это, похоже, входит в нашу семейную традицию.

Я про себя усмехнулся, парень не лишён иронии. Признаться, я бы и рад поспорить, ведь жизни девушки ничего не угрожало, но, пожалуй промолчу. Пускай лучше все так и остается.

Девушка тем временем уселась на траве и принялась себя ощупывать. Полезное кольцо дал мне Злобин, даже следов от ушиба не осталось.

— Меня будто булыжником оглушили, — простонала Алиса, схватившись за голову и массируя виски. — Что это было вообще?

— Луиза тебя приголубила, — произнес братец, а я тебе говорил, нечего с прислугой так якшаться. А ты ее подругой считала.

— И не говори, — произнесла она, искоса взглянув на меня.

И не только подругой, подумалось мне. Это же была ее главная исполнительница. Даже расследование не следует проводить, чтобы точно быть уверенным, что именно Алиса подослала ко мне Луизу. Но имеет ли это сейчас какое-то значение? Ведь те артефакты были весьма безобидны, в то время, как Луиза была профессиональной убийцей, хладнокровной и безжалостной. Так что эти безобидные шалости даже и внимания не стоят, чтобы в них разбираться.

— Идти сможешь? — спросил я у Алисы.

Девушка бросила взгляд на меня, затем повернулась к Дмитрию.

— Эта тварь сбежала? — спросила она вместо ответа.

— Да, — ответил Дима, поморщившись.

Я же указал на овраг. Я сегодня обнаружил здесь ее тайник. Там разные зелья, причем часть зелий — те самые, о которых я говорил: блокируют способности, вызывают чувство азарта, избавляя от страха.

Дима уставился на меня с удивлением.

— Когда ты собирался мне об этом сказать? — спросил он. — Сразу как понял, что это за зелье, невозмутимо ответил я. — Я ведь для этого и вызывал Тамару Павловну, чтобы она помогла с этим всем разобраться.

Дима покивал, а Алиса еще больше поникла.

— Я знала про зелье. Луиза не раз говорила, что она умеет варить всякое. Ей, мол, от бабушки-ведуньи умение это не досталось. Вот же я дура! — произнесла она и закрыла лицо руками.

— Не время сейчас разбираться, кто чего знал и кто что сделал, — твердо сказал я. — Возвращаемся в поместье. Вашим родителям нужна помощь.

На то чтобы собрать вещи Татьяны Пылаевой ушел примерно час. И по истечении этого часа приехал лекарь. К слову, Злобин его уже проинструктировал. Вениамин Семёнович был в курсе всех событий и как себя нужно вести. Слуги под страхом смерти пообещали, что будут молчать. И никому, ни одной живой душе не скажут, что здесь произошло, и что Татьяна и Александр Пылаевы живы, а не погибли, как будет объявлено во всеуслышание.

Лекарь даже приехал на специальной машине с двумя парами носилок. В итоге из поместья Пылаевых слуги одно за одним вынесли два тела, обернутые простынками и принялись грузить в автомобиль. Тем временем вокруг уже собрались гвардейцы, паладины и другие слуги. Они провожали непонимающими взглядами тела, еще не осознавая, что произошло. Дмитрий, несмотря на то, что знал, что это лишь спектакль, стоял мрачнее тучи и глядел перед собой. Рядом стояла сестра, поглаживая его по спине. Было бы неплохо, если бы она бросилась к телам родителей, изображая скорбь, но, видимо, плохая из неё актриса.

А так, даже не поймешь ¬– отыгрывают они или правда переживают.

Тамара Павловна и Дмитрий уже уехали, увозя вещи Пылаевых в дом Злобина. Слуг решили вывезти чуть попозже. К Дмитрию Пылаеву подошел Зиновий, глава Пылаевских паладинов.

— Дима, я что-то не пойму, что произошло? Кого увозят?

Дима поднял на него глаза, и было видно, что он сейчас не в силах говорить. Поэтому я подошел поближе и громко, чтобы все вокруг услышали, заявил.

— Он теперь не Дима. Он для всех теперь Дмитрий Александрович — глава рода Пылаевых.

По собравшейся толпе прошли шепотки, стоявшая рядом Алиса, горестно опустила голову.

— Мой отец сегодня был убит, как и мать, — глубоко вдохнув, громко объявил Дмитрий. — Те, кто это сделал, будут наказаны, и наш род вновь воспрянет и будет таким же славным, как он был при моем отце. Мы все восстановим и вновь будем силой в этих землях.

Я обратил внимание, что на лицах паладинов проскользнула искренняя скорбь. Все-таки они уважали старшего Пылаева, да и семью Пылаева в целом. Даже я помню, как переживали паладины, когда у нас с Дмитрием случился конфликт.

— Примите мои соболеднование, ваше благородие, — произнёс Зиновий. — Я искренне сожалею, о случившемся. Жаль что мы ен можем вмешиваться.

Он тяжело вздохнул, и его кулаки сжались.

— Спасибо Зиновий, — ответил Дмитрий.

Зато гвардейцы, как мне показалось, едва сдерживали улыбки и злорадно переглядывались. А начальник гвардии и вовсе отвернулся в сторону и сплюнул.

Это что еще за новости? Я едва держал себя в руках, чтобы не устроить здесь самосуд.

Тем временем, лекарь объявил.

— Итак, в рамках трех дней я подам в имперскую канцелярию протокол, об осмотре и вскрытии, а также выдам свидетельства о смерти славных барона Пылаева и его супруги.

При этом, мне показалось, что Татьяна, которую как раз сейчас грузили в автомобиль, обернутой тканью, едва не выругалась. Да уж, неважная из нее актриса. Ну, что ж поделать. Она баронесса, ей не обязательно играть в театре. Пускай и выдалась всего одна роль — сыграть собственный труп.

— А как же быть со слугами? — тут же спросила Динара, — с убитыми… — она кивнула в сторону поместья.

— Со слугами сами разбирайтесь, — объявил лекарь. — Похороните их на местном кладбище. Не думаю, что здесь требуется какое-то расследование. Все и так понятно.

— Когда мы сможем проститься? — спросил Дмитрий.

— Забрать тела для ритуального погребения можно будет по истечении трех дней, когда будут готовы все бумаги. А соответствующий некролог я сделаю. Только вам нужно сказать мне, о месте проведения ритуала прощания и о времени. Чтобы я мог уведомить всех желающих проститься с бароном и баронессой.

Дмитрий покивал.

Закончив инструктаж, лекарь уселся в автомобиль и повёз супругов Пылаевых в направлении дома Злобина. А я же выдохнул с облегчением. Это было легче, чем мне изначально казалось. Да и всё, теперь, скорее всего, будет иначе. А слова Дмитрия о том, что род Пылаевых вновь станет великим, не пустые слова, об этом то я уж позабочусь.

Проводив лекаря, мы зашли в дом.

— Что мы теперь делать-то будем? — обречённо спросил Дмитрий.

— Менять гвардию! — твёрдо заявил я. — В первую очередь мы будем менять гвардию!

ЗЫ

Бьемся с соавтором над именем для ласки, если вдруг у вас есть предложения, пишите в комментариях.

Пока что, лидирует имя белая жуть😁

(обратно)

Глава 15 Гвардия

— Итак, — протянул я, — с чего бы нам начать? Дел-то невпроворот.

Дмитрий и Алиса поглядели на меня, причём Дмитрий с интересом, а Алиса до крайности задумчиво. Она посмотрела на брата, потом снова на меня. В её глазах мелькнуло возмущение, но она сдержла себя в руках — сейчас было не время для личных счётов.

Поймав взгляд сестры, дпитрий, будто подавая пример, произнёс:

— Я тебе доверяю, Костя, говори, что делать.

Алиса поджала губы, но промолчала. Думаю, она до сих пор переваривала произошедшее и не могла решить как её действовать. Луиза, которая оказалась предательницей, мнимая смерть родителей, её внезапное спасение… Чересчур много потрясений для одного дня.

— Дим, распорядись, чтобы Зиновий, глава ваших паладинов, прибыл. Надо дать команду, чтобы в червоточине организовали патрулирование.

— Я схожу, позову его, — произнёс он.

— Дима, да ты же барон, глава рода, тебе не положено… — попыталась было воззвать к Дмитрию сестра.

— Потом разберёмся, кому что положено, — отмахнулся он выходя. — Не время сейчас для этого.

Он зашагал к двери, а я, не глядя на девушку, достал магафон и набрал номер Злобина. Стекло в аппарате блеснуло от неяркого света ламп.

— Ну, здравствуй, здравствуй, Костя, — произнёс Роман Михайлович на том конце. — Рад тебя слышать. Гляжу, ты времени зря не теряешь, — он расхохотался. — Так скоро главой рода станешь!

Я пропустил мимо ушей его подначки.

— Роман Михайлович, вопрос есть. Вдруг вы подскажете что-то путное?

— Да я даже не сомневался — ты мне только по делу и звонишь. Хоть бы раз что-то доброе сказал.

— А вы и так добрый, — хохотнул я, — и без добрых слов.

— Это точно, даже слишком добрый, — протянул Злобин. — Даже удивляюсь, откуда у меня фамилия такая противоречивая. Давай уже выкладывай, что там у тебя.

Я обвёл взглядом холл, замечая следы былой роскоши, потускневшей от времени. Паркет, когда-то блестящий, теперь щербатый и тусклый. Лепнина, местами осыпавшаяся. Всё это предстояло восстановить. Первым шагом должны стать люди — надёжные люди.

— У Пылаевых серьёзные проблемы с личным составом. Нужен глава гвардии, новый. И желательно гвардейцев… А вот где бы их взять? Пока информацией не располагаю, всё-таки я в этих краях недавно.

Злобин при этой ремарке хохотнул.

— Что верно, то верно. Вопрос хороший и полезный, даже удивлён, как быстро ты до этого додумался.

В его голосе звучала насмешка, но я чувствовал, что он и сам понимал насколько необходимы такие радикальные меры, в том числе и для него самого.

— Да, задачу-то я понял, — продолжил граф. — Подёргаю за ниточки, посмотрю, где есть достойные ребята. Уверен, быстро найдём тебе нужного человек. Только, платить-то у тебя есть чем?

— Ну, когда вы выкупите у меня партию травы, как обещала Тамара Павловна, по выгодным ценам, то, конечно, будет, — не без иронии сказал я.

Даже через трубку я почувствовал, как Злобин оценивающе прищурился.

— Ай, шельмец. С тобой нужно держать ухо востро. Хитрый какой.

— Роман Михайлович, я в долгу не останусь, — отбросив шутливый тон, произнёс я. — Ну и гвардейцев… По меньшей мере половину точно надо будет заменить. А то слишком они привыкли к расслабленной жизни за год.

— Да это наладится, — успокоил меня Роман Михайлович. — Был бы хороший командир, а там и гвардейцы в себя быстро придут.

— Хорошо бы, — ответил я.

Алиса, сложив руки на голову, все это время внимательно слушала меня, и стоило мне разорвать связь, как она спросила:

— Быстро же ты организовываешь здесь всё, уже свои порядки выстраиваешь, Гвардейцев наших меняешь.

В её голосе слышалось раздражение. Солнечный свет, пробивавшийся через высокие окна, играл в её волосах, делая их почти золотыми. Однако эта обманчивая ангельская внешность не соответствовала характеру моей сестрицы.

Я вздёрнул брови от удивления:

— Ваших Гвардейцев? Каких ваших Гвардейцев?

Мне было сложно скрыть нарастающее раздражение. После всего произошедшего эти разговоры о принадлежности казались просто смешными.

— Тех, которые нам служат, — произнесла она с таким видом, словно объясняла очевидное несмышлёному ребёнку.

— Так они вам и не служат. Где был хоть один из них, когда твоих родителей пытались убить два раза? Ни один не подошёл, хоть кто-то из них пальцем о палец ударил, когда Луиза убегала или когда тебя ранили?

Девушка открыла было рот, чтобы возразить, но тут же его закрыла. В её глазах мелькнула тень сомнения, которую она попыталась скрыть за напускной уверенностью.

— Это не имеет значения. Скоро все наладится. Я в этом уверена.

— И я в этом уверен, — ответил я, делая шаг в её сторону. — Вот только моя уверенность держится на знании, что я буду делать. А что ты собираешься делать для того, чтобы всё наладилось, сестричка? — спросил я.

Алиса хотела было ответить что-то резкое, но сделала глубокий вдох, потом выдохнула. Её тонкие пальцы нервно теребили подол платья.

— Ладно. Бессмысленно попросту ругаться, — произнесла она, пытаясь придать своему голосу безразличие.

А я про себя подумал: 'Неужто у девчонки тоже проснулось здравомыслие? Опыт, проведенный в этом доме, подсказывал не доверять внезапным переменам настроения, особенно когда речь шла о моей своенравной сестре.

— Для меня тоже будут задания, как и для Димы? — спросила она, приподняв подбородок в некотором вызове.

— Какие задания? — пожал я плечами. — Ты баронесса Пылаева, какие у меня могут быть для тебя задания? — спросил я, намеренно подчеркивая разницу в наших статусах, хотя оба знали, что реальная власть сейчас в моих руках.

В этот момент вернулся Дмитрий вместе с Зиновием. Дмитрий попутно рассказывал ему задачу, его негромкий голос отражался от каменных стен:

— Только запомни, об этом не должен знать никто. Эта червоточина точно должна быть под секретом. Понял меня? — спросил он Зиновия.

— Конечно, мы вообще не любим разглагольствовать, — покивал головой командир паладинов, поправляя висевший на поясе меч.

Уже войдя в комнату, Дима добавил:

— Костя, объяснишь основные задачи? Что там нужно сделать в червоточине?

Зиновий удивлённо перевёл взгляд в мою сторону, затем на Дмитрия, будто не понимая, кто ему должен приказывать.

Я обратился к нему:

— Задача состоит в следующем: мы нашли червоточину, в которой есть ценные ресурсы. Эти ресурсы нужно сохранить от разграбления и вывести все из червоточины в наш мир, при этом не допустив прорыва. Соответственно, в этой червоточине нужно разместить нескольких паладинов, а лучше пятёрку, чтобы они в случае зарождения тварей сразу их убивали, не давая им развиваться.

Я мысленно отметил, как Алиса напряглась при упоминании ценных ресурсов.

Зиновий сдвинул брови, затем кивнул, проводя рукой по короткой бороде, обдумывая ситуацию и прикидывая, кого из своих людей направить на это задание:

— Задача довольно простая, сделаем. К тому же не вы первые до этого додумались, — произнёс он, затем продолжил: — Ваши благородия, разрешите обратиться, — произнёс Зиновий, выпрямив спину и почтительно склонив голову, посмотрев сначала на меня, а затем на Дмитрия.

— Конечно, обращайся, да, и, Зиновий, отпусти этот официоз, мы же с тобой столько лет друг друга знаем, — поморщился Дима, устало потирая висок.

— Ну, Дмитрий Александрович, уже так нельзя. Вы теперь глава рода, — настойчиво возразил Зиновий, поправляя форменный камзол. — Положение обязывает соблюдать определенные правила, особенно при посторонних.

— Говори уже, что хотел, — отмахнулся Дима, тяжело опускаясь в глубокое кресло у камина.

— Видите ли, после того, как наш автобус сломался… — он прокашлялся, подбирая слова.

— Я бы сказал, был полностью уничтожен, — произнёс Дмитрий, — при тех обстоятельствах, от него даже на запчасти ничего не осталось.

— У нас транспорта не осталось, — Зиновий посмотрел на Диму, который в задумчивости барабанил пальцами по подлокотнику.

— Нам ведь ещё селян собирать, а транспорта подходящего нет, — задумчиво произнёс Дмитрий.

— Ну да, — кивнул я. — Пешком всех не переправишь, особенно стариков и детей.

— Разрешите мне разобраться с этим вопросом, — продолжил Зиновий, доставая из внутреннего кармана небольшой потрепанный блокнот. — Я уже провел разведку и присмотрел пару вариантов в соседних деревнях, где можно прикупить подходящий автобус. Вот только, сами понимаете, всю финансовую часть на себя я взять не смогу. Моего жалования на такую покупку не хватит.

Ого, а Зиновий действительно ценит эту семью. Даже готов собственные средства вкладывать.

— И большие средства требуются для покупки автобуса? — спросил я, прикидывая содержимое своего рюкзака. — На местные деньги это сколько выходит?

— Нет, что вы, сущие копейки по вашим меркам, — смущенно улыбнулся Зиновий, — но автобус справный, полностью на ходу, не придется чинить или возиться с ним. Сразу можно в дело пускать. Я уже ездил, осмотрел лично.

— Ты свои деньги лучше не трать, Зиновий, — произнёс я, поднимаясь с места. — Сейчас… постойте здесь.

Я быстро направился в свою комнату.

Раскрыл свой рюкзак и достал из него десяок золотых монет, тускло сверкнувших в полумраке комнаты.

«Думаю, этого хватит на несколько таких автобусов, — прикинул я, взвешивая на ладони золото. — На очень хороший автобус и еще много чего полезного».

Вернувшись в кабинет, где меня терпеливо ждали Дмитрий и Зиновий. Алиса тоже присоединилась к ним, сидя в углу с книгой, но явно прислушиваясь к разговору. Я вручил Зиновию монеты.

У Дмитрия глаза поползли на лоб при виде богатств. Он даже привстал, чтобы лучше рассмотреть золото.

— Купи хороший автобус, а если есть возможность, то лучше не один, — произнёс я, кивая на монеты, лежащие на ладони Зиновия. — Нам понадобится надежный транспорт.

— Но здесь же очень много, господин, — произнёс он, ошеломленно разглядывая содержимое. — Это же… настоящее золото?

— Как я знаю, господин должен снабжать свою гвардию, — улыбнулся я. — А вам ещё необходимо обновить обмундирование и сделать гербы Пылаевых на амуниции, — произнёс я, поглядывая на Дмитрия.

Дима молча кивнул, соглашаясь — он явно всё еще был под впечатлением.

— Будет сделано, ваше благородие, — произнёс Зиновий, всё еще рассматривая монеты в ладони. — Займусь этим немедленно.

— И, Зиновий, смогу я попросить вас о небольшой услуге? — добавил я, остановив его движением руки.

— Все, что угодно, господин Пылаев. Помогу всем, чем смогу, кроме, естественно, ваших распрей с другими аристократами, — серьезно ответил он.

— Это да, — покивал я. — Надо съездить в деревню, где завод железобетонных изделий и стекольное производство, — я хлопнул себя по карманам, ища блокнот. — Там нас должны ждать двенадцать селян, возможно, с семьями, надо организовать им переезд сюда, к нам. Они нам понадобятся для особых работ.

— Это что ещё за новости? — резко спросила Алиса, захлопнув книгу и подняв на меня недоуменный взгляд. — Каких еще крестьян ты собираешься привезти в родовое имение?

— Так надо, сестра, — тут же произнёс Дмитрий, бросив на меня многозначительный взгляд. — Поверь, на то есть веские причины.

Сунув за пазуху, монеты, Зиновий почтительно поклонился и покинул помещение. Не успел он выйти, как раздался звонок. Магофон завибрировал на столе, его экран вспыхнул голубоватым светом. На дисплее высветилось имя — Злобин.

«Быстро же он,» — подумал я, поднимая трубку. Интересно, что такого срочного у него могло возникнуть после нашего недавнего разговора.

— Да, Роман Михайлович. Вы что-то хотели? Вы так быстро решили? — спросил я, присаживаясь в кресло.

Роман Михайлович смеялся на другом конце линии. Его низкий, раскатистый смех всегда казался немного неуместным, особенно когда речь шла о серьезных делах.

— Скажу я тебе, Костя, тебе несказанно везет, — произнес он, и я почти физически ощутил, как он довольно улыбается. — Правда, тебе придется съездить в город. Во-первых, тот человек, о котором я тебе говорил, что занимается торговлей артефактами и материалами из червоточин, готов тебя встретить.

— Его очень заинтересовало твое предложение, — продолжал Злобин, не дожидаясь моей реакции. — Он прямо-таки ждет тебя, не дождется. Мартынов его фамилия, Григорий Степанович. Человек непростой, со связями. Обычно к себе никого не допускает, а тут согласился на встречу.

Я невольно улыбнулся. План начинал работать быстрее, чем я рассчитывал.

— А еще нашел для тебя человека на должность начальника гвардии, — добавил Злобин, и в его голосе появились нотки гордости, словно он лично подобрал для меня редкую жемчужину.

— Вот как, — удивился я, выпрямляясь в кресле. — И кто же это? — спросил я.

— Один мой старый знакомый, — ответил Злобин, — хороший мужчина, офицер старой закалки. Вот только есть одно маленькое недоразумение.

— Какое это? — спросил я, чувствуя, что Злобин сейчас выдаст очередной перл. День и без того был полон событий, а теперь, похоже, предстояло решать ещё одну головоломку от графа.

— Характер у него прескверный, — произнёс он с лёгкой улыбкой. — Прямой как стрела, режет правду-матку без оглядки на чины и звания, чем многим при дворе он как кость в горле.

— Справимся как-нибудь с этим недоразумением, — отмахнулся я, пожимая плечами. — Мне сейчас нужны люди, на которых можно положиться, а такая порода людей как раз из той области.

— Так вот недоразумение состоит не в том, — расхохотался Злобин. — Видишь ли, три дня назад он едва не избил одного генерала на приёме у градоначальника. И за это он приковорен к расстрелу. — Надо придумать, как его спасти. Рекомендую не затягивать и прямо сейчас отправляться в город.

— Как же я его спасу-то? — спросил я удивлённо, представляя себе серьёзность «недоразумения». Это же не шутки — вытащить человека из-под расстрельной команды.

— Это мы решим, есть у меня мыслишки на этот счёт, а сейчас подготовь образцы всего, что ты собираешься продавать в городе, — неожиданно сменил тему Злобин. — Заодно это послужит отличным прикрытием.

Пока я осмысливал сказанное, граф продолжил:

— Где разместиться, я тебе помогу, — добавил он. — У меня там есть поместье и гостевой дом на окраине, там безопасно. И гостиница найдётся, где переночевать, если придётся задержаться.

— Тогда не буду терять времени, — кивнул я.

Стоило Злобину отключиться, как вошёл начальник гвардейцев.

— Ваше благородие, — картинно поклонился он, сначала Дмитрию, потом Алисе, потом и мне. Было в этом что-то неискреннее, словно он выполнял ритуал, в который сам давно не верил.

Алиса выпрямилась в кресле. Дмитрий продолжал перебирать какие-то бумаги, но я заметил, как напряглись его плечи.

— Вопрос есть, который мы с вашим батюшкой так и не разрешили перед его… — он запнулся, подбирая слово, — кончиной. Видите ли, нам уже год не платили жалование. — Как я знаю, у вас есть затруднения со средствами. Но надо бы этот вопрос как-то порешать. Мы же уже давно служим вам, ведь ваша семья… — начал он, поглаживая свой идеально выбритый подбородок.

— Вы уволены, — произнёс я, не дав ему договорить, и встал из-за стола.

Тишина, наступившая после моих слов, была такой плотной, что можно было услышать, как где-то в соседней комнате тикают настенные часы.

— Что значит уволены? — непонимающе уставился на меня

— Это значит, что отныне вы свободны и дальше делать все, что угодно, только не на этой территории, — продолжил я. — Прошу вас освободить бараки в течение сегодняшнего дня. Людей, которые решат пойти с вами, забирайте с собой, они нам здесь не нужны.

Дмитрий молчал, но я видел, как дрогнул уголок его губ — он явно одобрял мои действия, хотя и не решился бы на такой шаг сам. Алиса прикрыла рот ладонью, скрывая удивление.

Гвардеец потерял дар речи.

— Что значит свободный? — спросил он, будто не веря тому что услышал. При этом его лицо стало почти белым, как известь. Вены на его шее вздулись от напряжения.

— А существует какое-то другое толкование этих слов? — спросил я. — В ваших услугах мы больше не нуждаемся.

Гвардеец пошатнулся, словно получил удар под дых. Его лицо осунулось, такого он явно не ожидал. Гордая осанка исчезла, плечи поникли, а глаза лихорадочно забегали по комнате, словно ища поддержки.

— Но как же, ваше благородие? — спросил он, глядя на меня, затем перевёл взгляд на Дмитрия. — Мы вашей семье столько служим, сотню лет уже служим! Мои предки… мой прадед ещё служил Пылаевым!

Его голос дрожал, а пальцы нервно теребили пуговицу на мундире.

— Служил, — кивнул я, прищурившись. — И вам исправно платили жалование, ведь так?

— Так, — осипшим голосом произнёс он, опустив взгляд в пол.

— И стоило всего один год семейству Пылаевых столкнуться с трудностями, как вы показали своё истинное лицо, — я подошёл к нему вплотную, чувствуя, как гнев поднимается внутри, словно приливная волна. — Где вы были, когда на поместье напали? Где была ваша доблестная стража, когда наследников рода пытались убить?

Гвардеец молчал, кадык на его шее дёргался, но он не мог выдавить ни слова, но все же решился:

— Но постойте! За целый век работы у нашего рода сложилась такая репутация! — гвардеец вскинул руки, лицо его покрылось красными пятнами, а голос начал срываться на фальцет. — Мы столько лет служим вам, — снова пытался возразить он, сжимая и разжимая кулаки.

— Все верно, — я подошел ближе, глядя прямо в его глаза. — Ваши предки больше ста лет строили репутацию вашей семьи. А вы за один год ее разрушили, — припечатал я.

— Даю вам один день, — продолжил я, выдерживая паузу после каждого слова. — Завтра с утра… — я посмотрел на часы, прикидывая время, — нет, завтра к обеду вас быть здесь больше не должно. Соберите своих людей и все пожитки. Еще какие-то вопросы у вас имеются? — спросил я, обводя взглядом комнату. — Дмитрий, может, тебе есть что сказать? Алиса?

Дмитрий медленно поднялся из кресла, расправил плечи и посмотрел на гвардейца холодным взглядом.

— Мне сказать нечего, — произнес Дмитрий, не отрывая тяжелого взгляда от гвардейца. — Кроме того, что решение брата я полностью поддерживаю. Вы не оправдали доверия, которое оказывала вам наша семья столетиями.

Алиса и вовсе удивленно хлопала глазами, явно не ожидая такого резкого поворота событий.

— Вы можете быть свободны, — произнес я, делая жест рукой в сторону двери. — И советую не задерживаться.

Гвардеец задержался на миг, будто хотел еще что-то сказать. Старая жизнь рушилась на его глазах, а новая еще не началась. Но, не найдя ничего лучше, он попросту развернулся и, чеканя шаг по паркету, вышел из комнаты.

Алиса привстала со своего места, переводя взгляд от меня к Дмитрию, а потом снова ко мне. В её глазах читался страх, смешанный с недоумением.

— И что мы будем делать без гвардии? — голос её звенел от напряжения. — Нас всего трое. Если сейчас кто-то из соседей решит объявить нам войну, нам придет конец, — завелась она, вскочив с кресла и начав ходить по комнате. — Ты хоть понимаешь, что творишь?

Дмитрий молча наблюдал за нашей перепалкой, постукивая пальцами по дубовому подлокотнику. В его глазах читалась смесь тревоги и одобрения.

— И потом, — продолжала Алиса, набирая обороты, — как ты планируешь охранять поместье? Ты думаешь, что сам справишься? Или ты веришь, что крестьяне, которых ты собираешься привезти, встанут на нашу защиту? Они же нас даже не знают!

— Есть такое, — покивал я, опираясь руками о стол. — Риск есть. Но позволять вытирать об себя ноги подобной швали — еще более опасно.

(обратно)

Глава 16 Предательство господ

Оказалось, что место, где Зиновий договорился о приобретении автобуса, располагалось относительно недалеко от нас — на некоем заводе хлеба и солодовых, под названием «Мучной кооператив», который как раз распродавал устаревшую технику.

Как же тесен мир, особенно в таких местах. У директора этого предприятия, уже знакомого мне Фёдора Павловича, неожиданно образовался профицит в бюджете, и в порыве хозяйственного энтузиазма он решил полностью обновить технический парк, что для нас оказалось исключительно своевременным обстоятельством.

Зиновий собирался отправиться туда практически незамедлительно, однако перед отбытием всё же заглянул к Дмитрию с одним важным вопросом:

— Ваше благородие, там, помимо автобуса, имеется еще и грузовая машина с отличной грузоподъемностью, довольно надежная и не такая уж изношенная временем. Одобрите ли вы её приобретение? — поинтересовался он.

— А для чего нам нужна грузовая машина? — с некоторым сомнением спросил Дмитрий.

В этот момент я сразу понял, что Зиновий действительно человек не промах и мыслит весьма рационально.

— А вот я сразу смекнул, — принялся объяснять Зиновий. — Вы же сами говорили о червоточине, где находятся определённые материалы. И мало того что их необходимо каким-то образом оттуда извлечь, их ведь ещё предстоит доставить до самого Братска — вряд ли нашей местности удастся всё реализовать. А ехать до Братска — это путь совсем не маленький. Не на собственных же плечах всё это транспортировать, да и автобус для подобных целей, прямо скажем, малопригоден.

— Полностью одобряю, — решительно кивнул я. — Покупайте грузовую машину, она точно лишней в нашем положении не будет. А сколько потребуется времени, чтобы осуществить все эти закупки?

— Да у меня там уже всё предварительно оговорено, — улыбнулся Зиновий. — Осталось только доставить деньги на место. Сейчас отправлюсь туда и обратно. На всё про всё понадобиться меньше часа.

— Прекрасная новость, просто прекрасная, — с удовлетворением произнёс я. — И ещё одно, Зиновий, будь добр, отбери сразу же бойцов, которые отправятся вместе с нами в червоточину. Нам необходимо заехать туда и собрать достаточное количество образцов. Кстати, заодно оставим там людей для постоянного патрулирования территории.

— Отлично, — энергично отреагировал Зиновий. — Это действительно будет удобно. Не придётся потом долго искать ту самую червоточину, о которой вы упоминали.

— Зиновий, а можно мне с тобой съездить, ну чтобы сделку заключить? — неожиданно спросил Дмитрий.

Командир паладинов заметно нахмурился.

— Если вы действительно очень этого хотите, то, конечно, можете поехать, но, видите ли, там сделка не совсем легального характера, и присутствие представителя аристократии может несколько… смутить продавцов.

— Понятно, — понимающе усмехнулся я.

— Ничего, надеюсь, ты сам оперативно со всем справишься, — примирительно произнёс Дмитрий.

— А вы позволите мне взять один из оставшихся автомобилей? — уточнил Зиновий.

— Да, разумеется, — ответил Дмитрий. — Ты же знаешь, где хранятся ключи.

В итоге Зиновий, взяв с собой троих паладинов, отправился в путь на компактном микроавтобусе, рассчитанном на семь посадочных мест. С одной стороны, машина, безусловно, тоже полезная в хозяйстве, но слишком уж ограничена в количестве людей, которых она способна вместить. А ведь нам для наших целей требовался действительно вместительный полноценный автобус.

Пока Зиновий ездил, мы с Дмитрием углубились в обсуждение плана действий. Алиса тоже присоединилась к разговору, делясь своими опасениями. Она всё переживала, что на нас могут напасть, узнав об отсутствии гвардии.

Дмитрий даже предложил небольшую хитрость — устроить нечто вроде ужина для паладинов. По его мнению, когда такое количество воинов будет сидеть за столом в доме, мало кто рискнёт напасть, а если и решится, паладины вынуждены будут вступить в бой.

Я решительно отверг эту идею:

— Всё-таки паладины и так очень лояльны к вашему роду. Не стоит этим злоупотреблять. Таким образом, вы только испортите себе репутацию.

— Да, ты тоже прав, братец, — согласился Дмитрий.

— Но и не ехать тоже нельзя, — развёл я руками. — Нас ждут. Злобин недвусмысленно дал понять, что у нас сильное ограничение по времени.

— Да, и еще, — Дмитрий посмотрел на сестру. — После того как мы отбудем, Зиновий привезёт людей, из нашей деревни. Ты их прими и размести в старых бараках, что дед наш строил, сможешь?

Алиса нахмурилась, с искоса глянула на меня, но кивнула.

— Смогу, — наконец ответила она. — А что мне им сказать.

— Скажи, барон Пылаев приедет, и уже всё объяснит, — ответил я, — а пока раздай им подъёмные.

Я отсчитал двенадцать энергоядер:

— Одно ядро на семью, — пояснил я.

Алиса и Дмитрий посмотрели на меня с сомнением.

— Энергоядра? Селянам? Братец, в своём ли ты уме, — усмехнулся Дмитрий, — они ведь и ценности их не знают.

— А чем тогда им платить, — не сразу сообразил я. Для меня энергоядра всегда обладали большей ценностью чем иные валюты.

— Рублями, — пояснила Алиса. — Им по два рубля вполне хватит, и к слову, это как раз эквивалент энергоядра, — пояснила она.

— А рублей-то у меня и нет, — протянул я.

Дмитрий поглядел на сестру, затем произнёс:

— Возьми из батюшкиных запасов, — произнёс он. — А деньги мы в Братске разменяем, там нынче хороший курс обмена на энергоядра. После минувших рейдов, у нас достойное количество трофеев накопилось.

— А кристаллы способностей тогда сколько стоят? — спросил я.

— В зависимости от редкости, — пояснил Дмитрий, — а так от пятнадцати рублей, за самый постой малый кристалл, а дальше, в зависимости от котировок и наличия.

— Ладно, разберёмся, — кивнул я. — Пора в дорогу собираться.

На всякий случай я захватил рюкзак с большей частью подъёмных, что у меня имелись — мало ли на что могут понадобиться деньги. Оставил сотню энергоядер, один из двух мешочков с малыми кристаллами. Так же взял с собой золотые монеты. Решил и их стоимость узнать, а при случае обменять. Неизвестный артефакт, похожий на блюдце, и кинжал, найденный в той самой червоточине в подвале замка решил оставить.

Кристаллы, доставшиеся от Злобина, почему-то казалось уместным тратить только на торговлю, а не на собственное развитие. Отчего-то думалось, что настоящий эффект дают лишь те кристаллы, которые добыты в бою, а те, что куплены — от них толку мало. Пускай это звучит как сущие домыслы и суеверия, но я всё же решил использовать кристаллы развития, выданные Злобиным, исключительно для торговых целей.

Я также попросил Динару собрать что-нибудь съестное в дорогу. К слову, моя ласка временно куда-то пропала. Видимо, изучала территорию. Я о ней совершенно не беспокоился — этот зверёк, хоть и казался милым, вполне мог за себя постоять. Да и эти путешествия в червоточину показали, что ласка далеко не так проста, как может показаться. Ещё неизвестно, кто из нас представляет большую опасность — я или она. Ведь в бой она бросалась каждый раз без страха. И ведь даже возмущалась, когда Дмитрий сражался с тварями, а я в бой не вступал.

Честно говоря, меня так и подмывало скорее отправиться в путь, но надо было дождаться Зиновия. Он был нам нужен. К тому же, перед отъездом, он недвусмысленно выразил желание вместе отправиться в ту самую червоточину и оценить своим взглядом то, что мы обнаружили. Иначе он назначил бы кого-то старшим в группе и отправил бы его, но нет — Зиновий хотел всё успеть сам. Ему явно нравились изменения, происходящие в роду Пылаевых. Он, конечно же, переживал из-за случившегося с Александром Филипповичем, но был рад, что мы начали действовать, причём почти сразу.

В итоге он вернулся даже быстрее обещанного — всего через сорок минут. Зиновий громко посигналил перед воротами, после чего на территорию Пылаевых въехал сначала микроавтобус пылаевых, а за ним внушительный автобус «Газель» с огромной надписью «Мучной кооператив», и изображением буханки хлеба, обрамлённой ржаными колосьями, будто лавровым венком. А следом за ним грузовик того же производителя, и точно с таким же логотипом. Гвардейцы, стоявшие на воротах, провожали обе покупки задумчивыми, оценивающими взглядами.

Зиновий остановился прямо перед нами, а грузовик аккуратно припарковался сразу за ним.

— Вот, зацените, ваше благородие! — расхваливал донельзя довольный Зиновий. — Вот это настоящая техника, что надо! Не то что наше старое ржавое ведро с гвоздями.

Он хохотал, с гордостью похлопывая автобус по металлическому борту.

— Зверь настоящий! Вы бы слышали, как двигатель поёт на полных оборотах!

— Прекрасно, отличная работа, — похвалил я, но тут же поторопил: — Зиновий, у нас времени в обрез. Готовьте бойцов, нам пора выезжать. Сегодня нужно многое успеть — и к червоточине доехать, и в город отправиться.

— Уверены? Путь-то неблизкий, — произнёс он с некоторым сомнением. — Вы ведь только к утру прибудете.

Я переглянулся с дмитрием.

— Боюсь, до утра всё равно никто не уснёт, после пережитого. Да и время поджимает, — твёрдо ответил я.

Тем временем, заметив возвращение командира, перед бараком выстроилась дюжина паладинов в полной готовности.

— Решил с запасом людей взять, — пояснил Зиновий, перехватив мой вопросительный взгляд.

Однако удивился я вовсе не количеству бойцов. Помимо рюкзаков за спинами, в руках гвардейцев были разнообразные инструменты — пилы, топоры и даже самые настоящие кирки для работы с камнем.

— Ну а что ребятам без дела там сидеть? Всяко скучно, если твари не появятся. А тренировка она и в труде тренировка, — рассудительно заметил Зиновий. — Вон, Митрич, — он кивнул на одного из паладинов, — в прошлом на лесоповале работал. Ему только за радость будет старое вспомнить. — Он немного смутился: — Конечно, не ждите, что всю червоточину освоим… Но какую-то часть возьмём, как раз на демонстрационные материалы что-то наберётся.

— Спасибо, Зиновий, — искренне улыбнулся я. — Одно дело делаем.

— Вы уж поймите меня правильно, — продолжил Зиновий. — Не хотелось бы мне, чтобы ваш род по миру пошёл. Всё-таки вы много чего сделали для Российской империи и для нашего края. И тварей бьёте как надо, всегда. А то, что трудности — так это у всякого бывает. Главное, как с этими трудностями справляться. Мы все видим, как вы стараетесь, и готовы протянуть руку помощи.

Дмитрий хлопнул Зиновия по плечу с искренней благодарностью.

— Спасибо тебе, дружище, — произнёс он с теплотой в голосе.

— Да не за что, ваше благородие, — скромно ответил тот, склонив голову в лёгком поклоне.

Алиса, к моему удивлению, смахнула слезу со щеки. Никогда бы не подумал, что эта девушка проявит такую эмоциональность. Её суровый нрав всегда казался непробиваемым, но сейчас передо мной был совсем другой человек — растроганный и благодарный.

— Спасибо вам, спасибо, — порывисто произнесла она, её голос слегка дрожал от волнения. — Вы очень благородные, не то что… — онавнезапно осеклась.

Её взгляд устремился куда-то за спину Зиновия. Я, перехватил направление её взора — тоже посмотрел туда и сразу понял причину её беспокойства. К нам решительной походкой приближался глава Гвардейцев. Он заметно преобразился с нашей последней встречи — бледность исчезла с его лица, взгляд стал жёстким и уверенным. Что более тревожно — он был не один.

За его спиной вышагивали гвардейцы, не менее тридцати человек. Все как на подбор — в полной боевой броне, можно сказать, при параде, с оружием наготове. Каждый держал руку на рукояти своего клинка, а в глазах читались недобрые помыслы.

— Ты что-то хотел, Фёдор? — громко спросил Дмитрий, обращаясь к бывшему начальнику гвардии. Голос его звучал спокойно, но я уловил в нём нотки настороженности.

— Да, Дмитрий Александрович, хотел, — твёрдо произнёс командир гвардии, поднимая подбородок выше. — Раз вы нас гоните, то извольте оплатить нам жалование за целый год сполна. В полной мере, — он сделал акцент на последних словах. — И вы от нас так просто не избавитесь, как ваш отец себе это позволял. А если надо будет, мы своё возьмём.

Последние слова он произнёс с угрожающей ухмылкой, выхватив меч из ножен одним плавным движением. Затем, он как бы невзначай уперся клинком в землю, опираясь на него, будто на посох. Это был явный жест вызова, балансирующий на грани прямой угрозы.

Зиновий, переводя напряжённый взгляд с меня на Дмитрия, затем на Гвардейцев, хранил молчание. Однако по его сжатым челюстям и нахмуренному лбу было видно, как сильно он внутренне напрягся. Происходящее ему явно не нравилось, но что он мог поделать? Правила для паладинов неукоснительны и строги. Они при каждом удобном случае напоминают всем, что не вмешиваются в дела аристократии. Так чего же иного от них ждать сейчас? Его положение было крайне деликатным — нарушить кодекс он не мог, но и стоять в стороне, когда назревает конфликт, было противно его натуре защитника.

— Фёдор, вы что же такое говорите? — воскликнула вдруг Алиса, хлопая глазами. На её лице читалось абсолютное неверие в происходящее. Казалось, что прямо сейчас, на наших глазах, в её сознании рушится целый мир иллюзий. Её убеждённость в том, что всё хорошо, что жизнь будет безоблачной, разбивалась о камни суровой реальности, проступавшей сквозь треснувший фасад благополучия.

Неужели суровая реальность действительно возьмёт верх? Пара Гвардейцев, искоса поглядывая на Алису — поглядывая так, что у меня внутри всё перевернулось — весело заржали, не скрывая своих намерений.

— Мы, кажется, знаем, чем можем взять часть жалования, — посмеялся один из них, многозначительно оглядывая Алису с головы до ног.

Фёдор недовольно поморщился и смерил взглядом шутника, но ничего не сказал, промолчал. Нехороший знак — значит, подобное поведение он готов попустить своим людям. Это говорило о многом, и ничего хорошего эти выводы не сулили. Атмосфера накалялась, и я понимал, что ситуация балансирует на грани открытого конфликта.

— Ты оружие-то спрячь, — произнёс я, глядя на Фёдора. — Видимо, ты пьяный или не в себе. У тебя ещё есть шанс сохранить хотя бы честь. Что же касается твоей жизни…

— А ты здесь вообще кто такой? — воскликнул вдруг Фёдор, уставившись на меня. — Я тебя вообще впервые вижу. Ходишь здесь важный, как гусь, раздаёшь какие-то указания. Ты что себе позволяешь? Увольнять меня вздумал? Для тебя этот день закончится очень плохо, и ты сам в этом виноват. Как смел ты такое говорить про меня и про мою семью, что я опозорил свой род? Я, служу этой семье двадцать пять лет и этим я опозорил свой род? Да что ты несёшь такое? И вообще, с тобой я говорить не намерен. Здесь есть глава рода, я говорю с ним и не смей вмешиваться в наши с ним дела.

Я громко рассмеялся, чем изрядно смутил гвардейцев. Чего угодно они ожидали, но не весёлого смеха с моей стороны.

— И у кого-то ещё здесь остались сомнения в том, что у вас, Пылаевых, были нормальные гвардейцы? — я сказал это так громко, что услышали, наверное, на другом конце поместья. И будто случайно положил руку на револьвер. — Фёдор, извинился бы, прощения попросил, упал в ноги господину — может, тебя и простили бы. Сам же до греха доводишь, так, чтобы твоё имя было не то что забыто, а осмеяно и обесчещено.

— Фёдор, не доводи до греха, — мягко сказал Дмитрий. — Прошу тебя, иди подобру-поздорову. Недоброе ты замыслил, глупость какую-то. Ведь погибнешь же зря.

Фёдор будто смутился от слов Пылаева, однако один из гвардейцев — высокий, смуглый, черноволосый, с яркой зелёной аурой — подошёл к главе гвардии.

— Их трое всего, и Дмитрий со своей силой кривой никак не справится. Мы с ними в миг управимся.

Активировав истинное зрение — я оценил что они из себя представляют. А они-то не так просты. Среди них семеро одарённых, в том числе и глава гвардии. Тот и вовсе был, пусть и совсем прозрачного, но синего цвета. Это уже немало. К тому же оружие у них у всех артефактное — что мечи, что огнестрел. У каждого в руках — были автоматы. Ведь раньше, когда эти гвардейцы вроде бы были на нашей стороне, я этому значения не придавал. Теперь же это стало очень важным обстоятельством. Всё-таки теперь артефактное оружие в руках не союзников, а врагов.

— Ну что, ребята, — оглядел своих архаровцев Фёдор. — Придётся нам и вправду самим брать оплату. Нас, похоже, всерьёз не воспринимают. Считают, что мы, как гвардия, плохи, и как воинов нас не ценят. Надо развеять этот миф.

Пока Фёдор разглагольствовал, я, недолго думая, выхватил револьвер и открыл огонь. Первым делом попытался подстрелить самого Фёдора, целясь прямо ему в лоб. Однако он оказался неожиданно прытким — молниеносно уклонился, словно предчувствовал мой выстрел.

Заряженный энергией снаряд пролетел мимо и попал в стоявшего рядом неодарённого. Тому не поздоровилось — голова лопнула, как перезревшая тыква, разбрызгивая содержимое черепа во все стороны. Неприятное зрелище, признаться, но он сам выбрал свой путь. Хотел указать место аристократам — теперь пусть не обижается, что сам отправился на тот свет. Смерть была мгновенной, и это последняя оказанная ему милость.

Дмитрий тоже не стал долго рассуждать. Широко раскрыв рот, он выпустил такую плотную струю пламени, что любой дракон из древних сказаний позавидовал бы. Глаза его вспыхнули жутким гневом, а волосы затрепетали от невыносимого жара, словно сами обрели жизнь.

Двое одарённых, стоявших перед ним, кое-как укрылись за энергетическими щитами, но пламя ревело и билось о них тугим потоком, заставляя щиты мерцать и постепенно тускнеть под натиском огненной стихии.

Руки Алисы тоже запылали, и в них материализовались огненные плети, оставляющие в воздухе огненные следы. Они извивались, словно живые существа, жаждущие вкусить крови врагов. Каждый взмах её руки отправлял огненную плеть в сторону противника, причиняя страшные ожоги тем, кто не успевал уклониться.

Гвардейцы тоже не стояли на месте — в их руках застрекотали автоматы, выплёвывая смертоносные очереди в нашу сторону. Воздух наполнился запахом пороха и свистом пуль. Другая часть воинов, видимо предпочитающих ближний бой, выхватила мечи и двинулась на нас решительным шагом.

Дима тут же закрыл Алису своим телом, а в его щит ударили сразу несколько автоматных очередей. Всё же гвардейцев было многовато для нас троих. Благо щит у Димы был надёжный — энергетическая оболочка замерцала переливами синего, но все очереди выдержала, не пропустив ни единой пули.

Я уже шёл в атаку, и плевать, что против меня стояло чуть меньше тридцати человек. Адреналин бурлил в крови, придавая движениям уверенность. Я уже успел прострелить из револьвера четверых, и те валялись с ранениями разной степени тяжести. Двоих убил наповал — один рухнул с дырой во лбу, второй с пробитой грудью, хрипя и пытаясь остановить кровь. Ещё двоих удалось ранить: одному оторвало руку по локоть — она отлетела в сторону, разбрызгивая кровь, а второму мой револьвер проделал дыру в плече размером с кулак. Ещё одному я попал прямо в автомат — оружие вырвало из рук вместе с парой пальцев. Ранение несерьёзное, но он теперь точно не боец — остался с визгом кататься по полу, зажимая культю.

По мне тоже несколько раз попали — я насчитал три плотные очереди, что попытались разорвать мой щит. Но подаренная мне Злобиным защита оранжевого цвета выдержала все атаки, поглощая энергию ударов и пуль. Вокруг меня образовалось подобие светящейся сферы, отражающей любые попытки нанести мне вред.

Сейчас было не время думать, есть ли у нас шансы победить — надо было действовать. Я уклонился от одного клинка, который очень уж неприятно сиял ярким синим цветом. Следом в мой щит прилетело что-то едкое, зелёное, что зашипело, скатываясь со щита. Запахло кислотой. Щит загудел в очередной раз, но выдержал, хотя я ощутил, как его энергия постепенно истощается.

Однако атаки, пускаемые в меня, барабанили с частотой ливня, перегружая защиту.

Ко мне радом подступили два воина, одновременно атакуя мечами. Оба удара я не успевал парировать, но на помощь пришла моя чёрно-белая подруга. Она вдруг появилась на плече одного из них, игнорируя щиты, и впилась воину в шею. Тот завопил, как безумный, а я сфокусировался на втором.

В голове промелькнула мысль — если я обуздаю свой дар, то смогу вот так запросто проникать сквозь щиты. Это может стать очень мощным аргументом!

Тем временем, ласка белой молнией перескочила на еще одного противника. Вот же белая жуть!

Я же вовсю орудовал клинком, пытаясь поразить как можно больше целей. В этом деле важно уменьшить количество атакующих раньше, чем щит спадёт, но численность противника уменьшалась слишком медленно. Я понимал, что один не справлюсь, сколько бы противников ни удалось вывести из строя.

Дима с Алисой хоть и атаковали, но всё же были не столь решительны, как я, а их атаки поражали врагов, но они явно еще сомневались, а врагов ли атакуют.

Я хоть и сражался, но сомнения в своей победе одолевали, особенно учитывая, что Фёдор оказался одарённым синего уровня силы — это уже серьёзный противник, пусть и на нижней планке второго ранга. Единственное, что меня спасало в данной ситуации — мой мощный щит оранжевого уровня, на который я возлагал большие надежды.

И тут произошло то, чего я совершенно не ожидал…

(обратно)

Глава 17 Истинная верность

Державшиеся все это время в стороне паладины, внезапно вступили в бой. Первым атаковал Зиновий — выбросил вперёд руку, из которой ударил мощный луч света, пробивший насквозь брюхо гвардейца, коварно зашедшего мне за спину и готовившегося нанести предательский удар.

Следом Зиновий ворвался прямо в гущу сражения, словно раскалённый нож в масло, и принялся кромсать гвардейцев направо и налево с устрашающей хладнокровностью. Его движения были отточенными, выверенными — сказывалась закалка в боях с монстрами. Гвардейцы пытались оказать сопротивление, но выглядели неуклюжими и медлительными по сравнению с мастерством Зиновия. В его глазах была холодная решимость, а клинок казался продолжением его руки.

Буквально сразу же, к нему присоединились остальные пятеро паладинов. Более того, из бараков вдруг выбежали охотники на тварей и, к моему изумлению, тоже принялись убивать людей из бывшей гвардии Пылаевых. Что за безумие творится вокруг? Логика происходящего ускользала от меня, но сейчас было не время для размышлений.

Втроём победить три десятка хорошо обученных воинов — задача практически невыполнимая. Но с вступлением в бой паладинов численность гвардейцев начала стремительно сокращаться. Какими бы сильными бойцами они ни были, у них не оставалось ни единого шанса в противостоянии с истинными паладинами, чья сила и мастерство принадлежали совершенно другому уровню.

Первыми полегли простые гвардейцы — не одарённые. Одного из гвардейцев с зелёной аурой я выбил из строя в самом начале схватки, но остальные шестеро держались молодцами — они сгруппировались, встав спина к спине, и отбивали атаку за атакой. На их лицах не осталось и следа от прежних самоуверенных ухмылок — они отчётливо осознали, что живыми отсюда не уйдут. Во всяком случае, сражались они теперь отчаянно — понимали что битва теперь не за наживу, а на смерть.

Фёдор то и дело метал зелёные кляксы, которые шипели и дымились при контакте с любой поверхностью. Противная у него способность, очень вредная и опасная. По крайней мере, мой защитный барьер очень активно реагировал на эти зелёные сгустки, вспыхивая искрами энергии каждый раз, когда отражал очередную атаку.

Ещё двое гвардейцев также пытались атаковать магией, но их способности были откровенно слабыми, поэтому они больше полагались на традиционное оружие. Однако, как бы отчаянно они ни сопротивлялись, силы были неравны. Медленно, но верно гвардейцы начали сдавать позиции.

Вот один из паладинов эффектным движением подсёк мечом ногу одарённого противника, словно подрубая ствол дерева. Следом Дима хладнокровно прострелил другому грудь из револьвера, попав прямо туда, где должно располагаться сердце, хотя есть ли сердца у таких подонков — кто их разберёт?

Алиса несколько раз стегнула плетью ещё одного одарённого, ослабив его защиту настолько, что один из паладинов, внезапно материализовавшись из воздуха за его спиной, легко вонзил кинжал прямо в незащищённое горло врага. Кровь хлынула фонтаном, и гвардеец рухнул, захлёбываясь.

Яростнее всех сражался Фёдор. Его кляксы хоть и были не слишком эффективны в открытом бою, но сам он оказался исключительно сильным воином и мечом орудовал мастерски. Я пару раз обменялся с ним ударами, и моё запястье всерьёз завыло от нагрузки — сила в нём чувствовалась недюжая, каждый удар отдавался вибрацией по всей руке.

Впрочем, союзников у командира гвардии оставалось всё меньше, а значит, всё больше воинов обращали на него внимание. Фёдору то и дело доставалось от Алисы, чьи огненные плети оставляли на его броне дымящиеся следы. А затем Дмитрий, улучив момент, выпустил в него пару снарядов прямо в упор, заставив противника пошатнуться и на мгновение раскрыться для следующей атаки.

Он рычал как зверь, продолжая отбиваться.

— Не возьмёте, я не сдамся! — кричал он, хотя в его голосе слышалась паника. С каждой секундой, все его сторонники погибали один за другим. — Вы за всё заплатите…

Защита у Фёдора замигала. Зиновий отправил в него ещё один луч света, после чего щит погас из-за яркой вспышки. Фёдор на мгновение отвлёкся, и я, воспользовавшись этим, поднырнул под его руку и вогнал клинок палаша прямо ему в подбородок, пронзив голову насквозь.

— Надеюсь, оплата тебя устроила, — холодно произнёс я, глядя в округлившиеся глаза предателя.

Он напоследок всхрапнул, и осел на землю.

На этом сражение завершилось. Больше никого не осталось — даже раненых. Тридцать человек полегло за одну схватку.

— Костя, ты ранен? — спросил Дима, внимательно глядя на меня.

Я не сразу понял, что обращаются ко мне. Затем заметил, что пиджак и рукав прорезаны, и оттуда сочится кровь. Да и со лба что-то капало, оставляя тёмные пятна на земле.

На плече материализовалась ласка, и ткнулась в ухо. Признаться, по коже пробежали мурашки — еще силён был образ как она перегрызла шею одному из воинов. Вместо этого оглядел себя истинным зрением.

— А щит-то разрядился, — хмыкнул я, осматривая повреждения. Рана была не слишком глубокой, но кровоточила обильно.

— Если бы не твой щит, нас бы всех положили, — произнёс Дима с нескрываемым уважением в голосе.

— Сам-то цел? — спросил я, хотя бросил искоса взгляд на Алису, которая всё это время пряталась за спиной брата, хотя и пыталась время от времени атаковать противников. Она проявила неожиданную для такой юной девушки храбрость. — А ты?

— Да, — произнесла тихо Алиса, заметив мой взгляд. Голос её дрожал, но она старалась держаться.

Дима тоже кивнул, приобняв сестру.

— А твои как? — спросил я у Зиновия.

Зиновий внимательно оглядел своих бойцов. Один из парней держался за плечо, другой заметно подволакивал ногу. Но заметив взгляд командира, раненый тут же выпрямился и кивнул:

— Да, в порядке, до свадьбы доживёт.

— Знаю я твои свадьбы, — усмехнулся Зиновий. — Каждый год отпрашиваешься на свадьбу очередного родственника.

Парень хмыкнул в ответ. Удивительно, но он сумел сделать такое выражение лица, что даже я почти поверил, будто нога его не беспокоит, хотя ранение там было серьёзное — кровь пропитала штанину и сочилась сквозь ткань.

— Иди сюда, подлечу, — сказал я, напитывая энергией артефактное кольцо. — У меня есть кое-что подходящее.

— Себя сначала подлечи, — возразил Дмитрий, глядя на мои раны.

— После разберусь, — отмахнулся я и шагнул к раненому воину.

Тот сопротивляться не стал, лишь бросил вопросительный взгляд на Зиновия, безмолвно спрашивая разрешения. Командир слегка кивнул, и парень подставил раненую ногу.

Я прикинул, сколько во мне осталось энергии. Пусть не так много, но для того, чтобы залечить рану, должно хватить. Пока пускал живительную энергию в повреждённую плоть, наблюдая, как рана постепенно смыкается и перестаёт кровоточить, я взглянул на Зиновия:

— Вы ведь не вмешиваетесь в дела аристократии?

Зиновий тяжело вздохнул, не спеша с ответом. Его лицо отражало внутреннюю борьбу — долг перед высшими сословиями против собственных принципов.

— Зиновий, — заговорил Дмитрий, — я очень ценю то, что вы сделали, и знаю, какие у вас строгие правила. Ты совершил очень достойный и благородный поступок, но вы же только тварей убиваете. Почему ты вступил в бой?

Зиновий глубоко вздохнул, окинул взглядом сначала Дмитрия, потом меня, затем и Алису, которая всё ещё дрожала после пережитого.

— Это и были твари, — произнёс он твёрдо. — Истинные твари, недостойные служить таким благородным людям, как вы.

Алиса внезапно всхлипнула и, отбросив условности, подошла к Зиновию и крепко его обняла, а затем чмокнула в щёку. Зиновий изрядно покраснел от такого проявления благодарности.

— Полно, полно, госпожа, — смущённо пробормотал он. — Мы действовали из добрых побуждений.

— Да, госпожа, мы убили культистов, которые на ваши земли пробрались, чтобы зло сотворить, — поспешили поддержать его бойцы.

— Это точно, — заголосили они наперебой. — Это поклонники тварей изнанки!

— Спишем их как культистов, — предложил кто-то из отряда.

— Не как культистов, — качнул головой Зиновий, — а как палачей. Предателей рода человеческого, — заявил он с непоколебимой уверенностью.

Тем временем люди в поместье начали приходить в себя. Несколько слуг, заставших эту кровавую сцену, стояли в оцепенении. Динара, которая видела всё от начала до конца, держалась за сердце, стараясь не смотреть на мёртвые тела, лежащие у парадного входа в дом Пылаевых.

— Да уж, сцена, достойная картины «Предательство господ», — тихо произнёс я, осматривая последствия побоища.

Дима, кое-как успокоившись и поглаживая рыдающую сестру, которая в конце всё-таки расклеилась от нахлынувших эмоций, вдруг обеспокоенно произнёс:

— Нам ведь в город ехать нужно… Как мы теперь Алису одну здесь оставим?

Во взгляде его читалась неподдельная тревога за сестру после случившегося предательства.

— Всё будет хорошо, — уверенно ответил Зиновий, положив руку на плечо Дмитрию. — Выезжайте, делайте свои дела, а мои ребятки присмотрят за госпожой и поместьем. Клянусь своей честью, с ней ничего не случится.

Его слова, произнесённые с такой искренностью, казалось, немного успокоили Дмитрия.

Перед отъездом я решил поддержать предложение Дмитрия:

— Сходить бы посмотреть в бараки, вдруг там кто-то ещё остался. Негоже оставлять всё как есть.

— Мы с вами сходим, — бескомпромиссным тоном произнёс Зиновий.

Мы направились к баракам, и по пути я обратился к командиру паладинов:

— У вас никаких проблем из-за этого не будет?

— Ну, если никто об этом не узнает, то и проблем не будет, — ответил он.

— А как у вас это обычно происходит? Не просто же так у вас существуют правила невмешательства.

— А вы что же, не знаете наших порядков? — удивлённо спросил он.

— Нет, не знаю, даже не слышал, — честно признался я.

Зиновий задумчиво посмотрел вдаль, прежде чем начать объяснение.

— Да тут всё просто, — начал Зиновий, шагая по узкой тропинке. — Мы поклялись служить людям и защищать их от порождений изнанки. Наши враги — твари изнанки, которые пытаются уничтожить человечество. С ними мы и боремся, а людей резать — это лишь тварям помогать.

Он остановился, чтобы пропустить меня через узкий проход между кустарниками, и продолжил:

— Есть, конечно, те, кто, получив дармовую силу и не зная чести, возомнили о себе, что они чуть ли не боги. Таких мы называем палачами. Шутка такая в народе у нас — сокращённо называют «палами». Вот есть хорошие палы и плохие: хорошие палы — это паладины, мы то есть, а плохие палы — это палачи, которые род людской изводят во славу иномирной погани.

Зиновий говорил с явной горечью, и я понимал, что для него это не просто слова, а часть глубоко личной философии.

— Кто-то их культистами называет, кто-то поклонниками изнанки. А всё одно — они просто палачи, которых иной мир соблазнил своими речами. Вот они убивают людей, да нечисть новую плодят. Плюс мир терзают, открывая новые червоточины.

Палец Зиновия невольно лёг на рукоять меча, когда он добавил:

— Бывало и такое, что кто-то из наших, из паладинов, соблазнялся властью, — голос его стал тише. — Тогда наш долг — убить такого.

— Вас теперь тоже будут судить, если узнают? — спросил я, наблюдая за его реакцией.

Он пожал плечами, лицо его стало непроницаемым.

— Кто ж его знает. Суд если будет, то там решат. Хотя, если уж совсем по-честному, редко когда нашего брата щадят. Не любит наше сообщество, когда паладины людей убивают — не для этого нас готовили. Но тут отдельный случай, нельзя по-другому, — твёрдо закончил Зиновий.

Я молча кивнул, признавая его правоту. Мрачные размышления прервались, когда мы наконец добрались до барака.

— А сколько всего у вас было гвардейцев? — поинтересовался я у Дмитрия.

— Тридцать семь, — ответил он.

Я мысленно прикинул: в схватке было больше трёх десятков, но точно не тридцать семь.

Войдя в барак, мы увидели в самом центре помещения шестерых связанных людей. Я сначала напрягся, но потом заметил, что они все обездвижены, хотя не у всех были кляпы во рту.

— Это ещё что такое? — воскликнул Дмитрий и бросился к воинам.

Он быстро снял повязку с лица одного из пленников, который тут же заговорил сбивчиво и торопливо:

— Дмитрий Александрович! Уходите скорее! Фёдор Пегов к вам идёт. Он дурное задумал, убить вас решил, ограбить…

— Всё хорошо, Семён, — успокоил его Дмитрий, разрезая верёвки. — Сейчас я тебя развяжу.

— Не теряйте времени, он же придёт за вами, а с ним три десятка…

— Уже всё решено, — успокоил парня Дмитрий.

— Я им говорил, говорил, что нельзя, что дурное это… Они меня не слушали, — поуспокоившись продолжал Семён, потирая затёкшие запястья. — Вон, ребята меня поддержали, но да куда там… Фёдор, он ведь всегда авторитетом пользовался, а я так, на побегушках. Кто ж меня послушает?

— Мы тебя все послушали, — произнёс другой воин, которому тоже освободили рот. В его голосе звучала гордость, смешанная со стыдом. — Мы знаем, кому служим, и господ своих не подводим.

Я узнал в говорившем того самого парня, что после взрыва в моей комнате отвёл меня к главе гвардейцев. Он скользнул по мне виноватым взглядом и стыдливо опустил глаза.

— Простите нас, Дмитрий Александрович, не смогли мы остановить своих, — тихо добавил он.

— Да вы-то тут при чём? — усмехнулся Дмитрий, освобождая следующего. — Как бы вы их остановили? Глупости говоришь. Главное, что живы остались.

— Вы нас если прогоните, то мы всё поймём и уйдём, — произнёс третий гвардеец, разминая затёкшие ноги. — И не будем роптать, сами понимаем, что плохо служили вам последний год. Но ведь и приказа ослушаться не могли.

— Да бросьте, Бог с вами! — воскликнул Дмитрий с искренним волнением. — Теперь наши дела поправятся, а вы будете получать жалование и за весь прошлый год получите. Вы главное… скажите, вы все целы?

Дмитрий так распереживался, что даже стал задыхаться, прижимая руку к груди.

— Да в порядке, в порядке, — успокоил его Семён. — Расскажите лучше, что с Фёдором случилось. Он одумался?

Я ответил и мой голос прозвучал холодно и безжалостно:

— Нет больше Фёдора. Он сделал свой выбор. И теперь он мёртв.

В тесном бараке повисла тяжёлая тишина. Реакции гвардейцев были разные: кто-то удивлённо уставился на нас, кто-то прикрыл рот рукой, словно боясь выдать свои чувства. Вроде воины, а ведут себя как испуганные дети. Хотя… Это всё приложится, главное, что честь им не чужда — это уже кое-что.

— Ваша задача, — произнёс я, — охранять госпожу Пылаеву.

— Так точно, — ответил Семён, — будем охранять.

— Только нормально охранять, не так, как Александра Филипповича.

Семён показался мне чрезвычайно эмоциональным — он даже начал заламывать руки.

— Простите нас, простите ради Бога! Не могли мы ослушаться приказа, да и Александр Филиппович сам сказал, чтобы мы их больше не охраняли. Неправильно это… Мы же гвардейцы! Ещё наши отцы служили Пылаевым, — в его голосе звучало искреннее раскаяние, смешанное с глубоким чувством долга перед родом.

— Этим тоже нельзя платить энергоядрами? — спросил я, взглянув на Дмитрия, задумавшись о системе расчетов с гвардейцами.

— Этим как раз можно, — хмыкнул он, улыбнувшись краешком губ. — Они уж разберутся, где и как их тратить, да и не отберёт никто.

— И сколько вы задолжали за год службы? — поинтересовался я.

Гвардейцы, которых развязывали, напряглись и прислушались, явно заинтересованные этим вопросом. Их положение сейчас полностью зависело от нашего решения.

— Достаточно… По шестьдесят рублей каждому, если за год смотреть. Это получается по тридцать энергоядер каждому, — подсчитал я, мысленно переводя рубли в более привычную для меня меру.

— Примерно так, — подтвердил Дмитрий, кивнув головой.

— Значит, ребята, так, — я мгновенно просчитал в уме, сколько у меня всего осталось запасов. Не густо, конечно, но жить можно. — Выплачу каждому из вас по десять энергоядер — это вам задаток. Чуть позже выплатим и остальное. Причём заплатим каждому не по тридцать, а по шестьдесят энергоядер! И отныне, с сегодняшнего дня, вы будете получать удвоенное жалование.

Воины не верили своим ушам — их глаза расширились от удивления. Дмитрий непонимающе посмотрел на меня, его брови вопросительно приподнялись.

— Это за верность, она куда ценнее, — пояснил я твердым голосом. — Считайте, прошлый год был проверкой. Теперь мы знаем, что род Пылаевых может на вас положиться и доверять, как себе. Это стоит очень дорогого, гораздо больше, чем сто двадцать рублей. — Я окинул их внимательным взглядом. — Мы, в свою очередь, можем лишь расплатиться с вами деньгами и назначить на более высокие должности. Вы это заслужили.

Парни зарделись от гордости, причём, я заметил, что только один из них был старше тридцати — остальные были довольно молоды. Это удивительно, что старые опытные вояки пошли на такое предательство, а молодёжь, наоборот, проявила стойкость характера, честь и достоинство. Я бы никогда не подумал, что так может произойти. К тому же тот паренёк, который когда-то встретил меня в кустах и вовсе не внушал доверия, казался, мягко говоря, хлюпиком. А нет же, вон как себя проявил, стоял с гордо поднятой головой, принимая нашу благодарность. Глядя на него, я мысленно отметил его решительность и преданность. Да уж, как говорится, не спеши судить — внешность бывает обманчива, а истинный характер проявляется только в критические моменты.

Итак, наконец собравшись, мы были готовы выехать из поместья. Подготовили микроавтобус, на котором поедут паладины, а также магомобиль и грузовик, который предполагалось загружать артефактными материалами.

Хотя я не мог не задаться вопросом — не торопятся ли паладины с подготовкой транспорта? Ведь материалы ещё надо добыть, а Зиновий неоднозначно выразился, что паладины в лучшем случае пару деревьев-то и срубят. Он сказал это с такой уверенностью, словно заранее знал результат предстоящей экспедиции.

— Ну, посмотрим, посмотрим, как оно повернётся, — пробормотал я себе под нос, разглядывая нашу небольшую колонну.

(обратно)

Глава 18 Нюанс

Зиновий пожелал ехать со мной и с Дмитрием, в одном автомобиле.

Стоило усесться в салон, как ласка тут же оказалась у меня на руках и принялась старательно умываться. Признаться, впопыхах и суматохе я умудрился на время позабыть про неё, но она весьма настойчиво о себе напомнила, забравшись ко мне на колени своим обычным манером.

— Ты же умница, — почесал я её за ухом, — спасительница. Дим, видел, как она в бой-то рвалась? А ты говоришь — бесполезное животное.

Ласка тут же подозрительно уставилась на моего братца.

— Когда это я говорил, что она бесполезное животное? — возмутился он. — Это Алиса заблуждалась. Я же, наоборот, считаю, что тебе очень повезло с этим зверьком. Это ты один не понимаешь, какое счастье тебе досталось!

Ласка тут же перевела взгляд на меня, и смотрела она с явным осуждением.

— Как это не понимаю?

Я снова почесал зверушку за ушком и бережно погладил по мордочке. Она тут же принялась извиваться, подставляясь под ласку и прикрывая глаза от удовольствия. Я даже внутренне умилился, наблюдая за её реакцией.

— Ишь, какое ласковое животное.

Тем временем Зиновий всерьез заинтересовался зверьком, внимательно разглядывая его с переднего сиденья. Он даже немного подался назад, чтобы лучше рассмотреть необычное существо.

— Это что у тебя? — спросил он, прищурившись. — У неё ведь аура разломанного существа, — произнес он с нескрываемым удивлением в голосе.

— Ты видящий, что ли? — удивился я, приподняв брови.

— Нет, просто чувствую, какие существа из нашего мира, какие нет. Это все паладины умеют, — произнес он, искоса глянув на меня с лёгкой полуулыбкой.

— Любопытно. И что ты знаешь про таких зверьков? — спросил я, продолжая поглаживать ласку.

— Это светлые души. Едва ли не единственное хорошее, что есть в изнанке.

— Ну, кроме артефактов и материалов, конечно же, — ухмыльнулся я.

Зиновий продолжал разглядывать переливающуюся шерсть ласки.

— Наше дело — тварей убивать, не торговать, — парировал он, отмахнувшись с напускной серьезностью.

— А ты расскажи-ка, что у тебя за способность такая, — сменил я тему.

Тем временем ласка серьезно заинтересовалась паладином. Она неожиданно перескочила с моих колен к нему и принюхалась, забавно шевеля черным носиком. А после того, как всего его обнюхала, принялась устраиваться поудобнее, словно давно знала его. Однако, когда Зиновий, изрядно удивившись такому повороту событий, попытался погладить ласку, та, восприняв это как игру, тут же ловко увернулась. Она проворно перепрыгнула сначала с его коленей на мои, а потом обратно, и совсем будто щенок завиляла длинным пушистым хвостом.

— Вот же чудо! — расхохотался он и снова попытался её погладить. Картина повторилась — ласка продолжала играть, словно дразня нового знакомого. — Никогда таких не видел, хоть и слышал.

— Так, что за стихия у тебя? — напомнил я.

— Да вот луч света, который помогает мне бороться с тьмой, — произнес он с достоинством в голосе. — Очень редкая способность. Правда, действует только на тварей.

— Что значит «на тварей»? — удивился я. — Ты ведь человека почти насквозь прошил. Я это отчетливо видел, — возразил я, вспоминая недавний эпизод.

— Так я же сказал, он ведь и был тварью, — хитро улыбнулся паладин. — Ну, это я так лукавлю. Людей она тоже поражает, правда, с определёнными обстоятельствами. Простых людей просто слепит, для одарённых может представлять серьёзную угрозу, — он снова покосился на меня, оценивая мою реакцию. — Но в целом это идеальное оружие против тварей.

Дмитрий внимательно нас слушал, ведя машину.

— Понятно. Любопытная у тебя способность, — покивал я головой, размышляя о возможностях такого дара.

— Одарила меня изнанка способностью, точно подходящей паладину, — согласно кивнул он.

Тем времена ласка вновь запрыгнула ему на колени а затем и на плечо.

— Видишь, какой бельчонок, — расхохотался Зиновий, в очередной раз пытаясь поймать ускользающую зверушку.

— Бельчонок? — удивился я, наблюдая за юрким созданием. — Это же ласка! Да и окрас у неё необычный — и белая, и чёрная одновременно.

— Это настоящий бельчонок, да и скачет, как белка по деревьям, — возразил Зиновий, не отрывая взгляда от зверька, который ловко перемахивал с его колен на мои, демонстрируя удивительную грацию и проворство. Еще и белая и чёрная одновременно.

Я внимательно посмотрел на зверька, замершего на мгновение.

— Вот скажи мне, ты больше чёрная или белая? — спросил я у зверька с улыбкой.

Ласка замерла и непонимающе уставилась на меня своими бусинками-глазами, будто всерьёз раздумывая над моим вопросом. Её маленькая мордочка выражала такую сосредоточенность, что невольно вызывала умиление.

— А как её зовут-то? — поинтересовался Зиновий, прекратив наконец попытки поймать юркое создание.

— Он её не назвал еще, — хмыкнул Дмитрий.

— Никак пока что, — пожал я плечами, подтверждая слова брата и наблюдая, как зверёк начал умываться.

— А как это? Никак не зовут? — искренне удивился Зиновий. — Это ж твоя зверюшка, ей имя нужно обязательно. У каждого питомца должно быть своё имя.

— Тогда и будет Бельчонком, — улыбнулся я, глядя на контрастную шёрстку. — И белое, и чёрное в одном. Выходит, ты имя и придумал, — посмотрел я на Зиновия с улыбкой.

Он же оценивающе посмотрел на зверька, который, казалось, внимательно прислушивался к нашему разговору.

— Да уж, попал то в точку. Это и вправду скорее белка, чем ласка, — согласился Дмитрий, не отрываясь от дороги.

Зверушка в этот момент растянула мордочку, широко зевнула и посмотрела на меня с таким выражением, будто и вправду довольно улыбнулась, признавая своё новое имя. В её глазах блеснуло что-то, похожее на понимание и одобрение.

Так за играми с Бельчонком и ленивыми разговорами мы добрались до той самой червоточины. Время пролетело так быстро, что казалось, мы почти не ехали. Дорога, петлявшая между холмами, сменилась широкой равниной, на краю которой и находилась наша цель.

Червоточина висела над полем безмятежным зелёным облаком, едва просвечивающимся в обычном зрении. В истинном зрении она тоже была вполне спокойной, не показывала особой активности. Видимо, твари там ещё даже и не думали зарождаться, и нам это только на руку. Лёгкое мерцание контура было единственным признаком того, что перед нами — разрыв в ткани реальности.

Всё-таки эта червоточина нужна нам надолго, я планирую её использовать для своей выгоды столько, сколько потребуется. Как я знаю, в червоточинах время течёт несколько иначе. И вполне возможно, что мы соберём из неё не один урожай. Деревья, конечно, заново не отрастут, но трава вполне может восстановиться за короткий срок.

Стоило нам остановиться, как паладины тут же выгрузились из микроавтобуса и рассредоточились по местности, методично изучая территорию и организовывая временный лагерь, при чем настолько быстро, будто много раз выполняли подобную работу.

— Не все же им в червоточине находиться, ведь верно? — хохотнул Зиновий, наблюдая за чёткими действиями бойцов.

— А у вас уже были подобные ситуации? — спросил вдруг Дмитрий, явно заинтересовавшись происходящим.

— Я же говорю, вы не единственные, кто до этого додумался, были и другие аристократы, — пояснил Зиновий. — Вон Митрич сразу же, собственно, и предлагал основные идеи, потому что на прошлом месте службы его барин намеренно заставлял добывать ценные материалы из подобных червоточин. Так что для него это не в новинку. Он даже удивился, что вы так по-хорошему обошлись с людьми, направленными сюда.

— Да тут всё просто, — пожал я плечами. — Вне зависимости от положения, человеком надо быть в первую очередь, тогда и люди хорошо будут к тебе относиться, и верных людей будет куда больше.

— Ну что, — скомандовал Зиновий, — а теперь в червоточину. Вам ведь надо образцов с собой взять, — хитро подмигнул мне. — Давайте не будем терять времени, а то вам предстоит путь долгий, а уже вечереет.

Я и думать забыл, какой сегодня был длинный и тяжёлый день. Если бы не мой короткий отдых, я бы, наверное, уже пошевелиться не мог, а так — вполне себе бодр и полон сил. Мой Бельчонок тут же растворился в траве и принялся что-то выискивать в округе. Но стоило нам отправиться к червоточине, как ласка тут же оказалась у меня на предплечье, устремив нос по курсу, словно капитан корабля, глядящий вперёд. Ещё бы трубку и треуголку на голову — был бы вылитый капитан пиратского судна, готовый отдать команду к абордажу. Зверёк явно чувствовал направление лучше нас, словно невидимый компас указывал ему верный путь.

Стоило нам попасть в червоточину, как паладины тут же стали оглядывать окрестности с явным восхищением. Ласка отправилась исследовать окрестности — что здесь изменилось с его последнего визита.

— Ооо, ничего себе! Здесь можно отпуск устроить, — хохотнул один из паладинов.

— А там мы будем мясо жарить на костре, — потёр руками второй, явно представляя себе сытное пиршество под открытым небом этого странного места.

— Прекрасные места, живописные, — оценил Зиновий с видом знатока ландшафтного дизайна. — Право, хорошую чертовщину вы нашли, — заявил глава паладинов Дмитрию, будто обсуждали грибную поляну.

Я первым делом оглядел окрестности истинным взглядом на предмет тварей.

— Два монстра зелёных, — заявил я. — Надо бы от них избавиться.

— Избавимся, успеем, — хохотнул Зиновий беззаботно. — Пускай подрастут чуть-чуть, чтобы интереснее было.

— Мне надо не чтобы поинтереснее, — нахмурился я, понимая, что он не осознаёт всей серьёзности ситуации. — Это ускоряет изменение уровня червоточины.

— Это так, — посерьёзнел паладин, — Но, всё-таки твари сейчас не самая приоритетная задача, — ответил он и тут же переключился: — Дмитрич! — позвал он своего паладина. — Нужно господам собрать древесины.

Он указал на растущую неподалёку рощицу, где деревья имели необычный медный оттенок коры, переливающийся на солнце.

— Камни медные вон там, — указал я в сторону реки, где давеча Дмитрий сражался с акулоподобным монстром и с крокодилом, оставившими после себя выразительные следы борьбы на прибрежном песке.

— Принято, соберём! — молодецки заявил Дмитрич, словно ему поручили не тяжёлую работу, а приятное развлечение.

— Эй, Сёмка! — позвал Зиновий очередного паладина. — А ты давай-ка травы покоси, взял с собой инструмент?

— Так точно, господин, — произнёс мужчина, у которого действительно обнаружилась коса, но только не простая, а складная, иначе я бы её сразу заметил. На телескопическом черенке красовалась металлическая коса с широким лезвием, способная, казалось, срезать даже тонкие ветви с деревьев.

— Это мой дед такую придумал, — произнёс он с гордостью, поймав мой заинтересованный взгляд. — Так качественнее выходит косить. И камни ей не страшны.

Двое паладинов направились к ближайшим зарослям и принялись срубать какое-то дерево, но так шустро это делали, что уже через пару минут они повалили высокого красавца. Парень с косой, казалось, как заведённый бегал вдоль луга, размахивая инструментом — снопы то и дело укладывались аккуратными пучками, словно он только это и делал всю жизнь.

Ещё двое паладинов направились в сторону реки, один из них взвалил на плечо кирку, блеснувшую на солнце. Оглянуться не успел, как перед нами сложили штабелями образцы товаров — древесину, камни и травы, собранные в максимально короткие сроки.

— Вот это скорость, — хмыкнул я с нескрываемым удивлением.

— Для вас стараемся, господа! — польщённо улыбнулся Зиновий. — Вы уж там удачные сделки проверните. Очень мы за вас волнуемся и готовы ради вас на многое, так и знайте, — улыбнулся он с искренностью, которую трудно было не заметить. — Ну-ка, ребятки, давайте-ка грузите всё в машину!

— В какую? — удивился я.

— Да в багажник вашего автомобиля. Думаю, всё и поместится, — произнёс Зиновий с уверенностью бывалого грузчика.

Я припомнил габариты автомобиля, мысленно сверил с огромной кучей ресурсов, что нам здесь притащили, и в голове никак не складывалось, как всё это можно втиснуть в ограниченное пространство багажника.

— Не переживайте, — заметил мои сомнения Зиновий. — Вот увидите, всё поместится до последнего камушка, — пообещал он с такой убеждённостью, что поневоле начинаешь верить в чудеса.

Выходя из червоточины, я заметил, как сильно расстроилась ласка из-за нашего возвращения в реальный мир без уничтожения тварей.

— Ничего, будут еще зачистки червоточин, — погладил я её между ушами.

Едва оказавшись по эту сторону, мы не успели даже оглянуться, как нам загрузили машину, и мы были готовы отправляться. Весь груз и правда поместился.

Нам предстоял неблизкий путь до Братска — дорога хорошая, как уверял Дмитрий, но поездка займет не один час.

— Как же вы в путь поедете? — забеспокоился Зиновий, внимательно осматривая нашу готовую к отправке машину. — Может, вам дать одного из моих архаровцев? Вы ведь только к утру доберетесь, вам нужно и выспаться. Порядок себя привести.

Дмитрий лишь махнул рукой:

— Там в основном Костя будет всё решать, я отосплюсь на славу. Я ведь верно рассудил ваш разговор со Злобиным? — ухмыльнулся он.

Ай да братец!

— Нет, я серьезно, — возразил Зиновий, нахмурив брови. — Я же специально взял побольше воинов, чтобы хватило на любые задачи.

— Полно, Зиновий, не нужно, — твердо ответил Дмитрий. — Я уже не раз по этой дороге ездил, она мне как родная. Хоть с закрытыми глазами смогу весь путь преодолеть.

Я усмехнулся про себя. И этот собрался с закрытыми глазами ездить! Что же здесь одни лихачи-то собрались?

А Дмитрий добавил, серьезно посмотрев на Зиновия:

— Ты лучше не забудь про селян, которых забрать надо. Там уже, наверное, их собрали и они дожидаются. Не дело будет, если люди попросту соберутся, а мы их не заберем.

— Это сделаем. Вы, главное, не переживайте, —заверил Зиновий, поправляя ремень на своей форме.

— Список, если что, у старосты, — напомнил Дмитрий. — И вот еще, я копию снял.

Он протянул Зиновию листочек, исписанный аккуратным почерком с перечислением имен и данных.

— Вам точно водитель не нужен? — еще раз уточнил Зиновий, с беспокойством вглядываясь в наши лица.

— Я ведь выносливость хорошо развивал в свое время. Неужто забыл? — Дмитрий хохотнул, расправляя плечи: — Я могу трое суток не спать и при этом быть бодрым, будто после хорошего отдыха.

— Ну, как знаете, — кивнул Зиновий, смирившись с нашим решением, и мы отправились в путь.

Когда мы отъехали немного, я решил позвонить Злобину, чтобы сообщить о нашем отправлении в Братск.

— Такс, а вот и ты, Костя! Как раз хотел тебе звонить, — оживленно произнес он. — Очень удачно ты нарисовался. Вот прям как знаешь, когда звонить нужно, а когда нет, — расхохотался граф, явно пребывающий в хорошем настроении.

— В общем, Мартынов о тебе уже выспрашивает.

— Мартынов? — переспросил я.

— Да, Геннадий Петрович, тот самый купец, о котором я тебе говорил. Он уже ждет с нетерпением. Во всяком случае, он очень падок на возможности и оказии. Я ему расписал, что у тебя есть уникальный товар, а ты уж сам не сплошай. Мартынов — человек ушлый, но полезный. Если с ним контакт наладить, дать понять, что с тобой нужно считаться, он может принести немало пользы.

— Прекрасно, Роман Михайлович. Ну, в любом случае, там мы будем только к утру.

— Это нормально. Номер телефона я тебе отправлю сообщением, — заверил Злобин и вдруг изменил тон. — Что же касаемо предполагаемого начальника гвардии Пылаевых… — Граф прокашлялся: — Тут есть определенные нюансы. В общем, как говорится, есть хорошая новость и новость плохая.

— Ну, начинайте с хорошей, — произнес я, напрягаясь в ожидании.

— Я уже подал ходатайство на помилование в имперскую канцелярию, лично поручился, вложил залог. Даже с генералом созвонился — он мой бывший товарищ, кое-что он мне задолжал. В общем, он отозвал свой рапорт на этого бедолагу и отозвал все обвинения. Но есть один нюанс…

Я жал очередного подвоха.

— Я уверен, что помилование будет через неделю в лучшем случае. Казнь же назначена на послезавтра. Как ты понимаешь, оно просто не успеет вступить в силу. Надо спасать ситуацию.

— Как же здесь спасать ситуацию-то⁈ — чуть не воскликнул я, сжимая трубку с такой силой, что та предательски затрещала.

— Ну, все возможное от себя я сделал, — спокойно произнес Злобин. — А дальше твои шаги. Считаю это очередным экзаменом на твою смышленость. Справишься — в награду получишь хорошего человека.

— А вы его спасти сами не хотите? — спросил я с плохо скрываемым возмущением. — Вы же сами говорите, что он ваш старый знакомый.

— Я в том возрасте и положении, — произнес Злобин с философским спокойствием, — когда лучше давать людям самим разбираться в своих проблемах. В особенности в тех, что они сами на себя навлекли — так они лучше усваивают жизненные уроки. Но так уж сложилось, что Степану Медведеву очень повезло, и у него появился шанс спастись с твоей помощью. А тебе — получить свою выгоду. Так что дерзай, мой юный друг.

(обратно)

Глава 19 Купец

Да уж, задачку мне задал Злобин, как мне её решать?

Немного поломал голову, выстраивая планы — что я вообще знаю о тюрьмах? На самом деле, ничего конкретного, я ведь и прошлого своего не знаю. Однако общая логика в голове постепенно выстраивалась, и какие-то зачатки планов начали формироваться.

Часть пути я занимался тем, что дрессировал ласку. Ничего лучшего я просто не придумал, ведь у неё есть удивительная способность оказываться в любом месте, где она захочет. Ну а я решил научить её приносить предметы в зубах. Никогда не знаешь, что и когда может пригодиться. Вот пускай учится.

Ласка вначале втянулась в игру, казалось, всё идет как по маслу.

Я швырял комки смятой бумаги, а ласка приносила. Она бегала между сиденьями, иногда запрыгивала мне на колени, смотрела внимательными глазами-бусинками, будто пытаясь понять, чего от неё хотят.

— Ишь какая умненькая, — хмыкнул Дмитрий, — дрессируешь её?

И тут ласка видимо поняла, к чему я её приучаю и начала откровенно саботировать тренировку. Я продолжал бросать комки бумаги, но ласка только провожала их флегматичным взглядом, а затем глядела на меня, мол, ну и чего смотришь, сам и беги.

— Ну спасибо, братец, удружил, — хмыкнул я. — Она теперь не слушается.

Дима лишь пожал плечами, не отрываясь от дороги.

В один из листочков даже завернул энергоядро. Ласка демонстративно зевнула, однако принюхалась нарочито медленно подошла к комку бумаги, носом развернула, и найдя энергоядро проглотила его. Затем, вернулась на прежнее место, и снова демонстративно зевнула, искоса поглядывая на меня.

— Ишь, гордая какая! И что мне с тобой делать, Белочка? — проворчал я, наблюдая, как она демонстративно стала вылизывать хвост.

Так, энргоядра ей выходит интересны. Хоть она этого и не показывает.

Я достал из рюкзака дюжину энергоядер.

К слову, несмотря на то, что она может оказаться где угодно и достать всё что ей нужно, в рюкзак она не залезла. Видимо уважает чужую собственност.

Ласка, сначала никак не отреагировала, но затем принюхалась и вдруг встала столбиком вытягивая шею.

А энергоядра её очень даже интересуют!

Однако Бельчонок вдруг увидела мою улыбку, совсем по-человечески вздёрнула бровки, и вновь свернулась на сиденье. Фыркнула, бросила на меня обиженный взгляд и исчезла.

И что бы это значило? Это она такая гордая? Видимо её обидело то, что я воспринимаю её обычной зверушкой и пытаюсь дрессировать. Что ж, учту на будущее.

Спустя пару минут ласка появилась и свернулась клубком на заднем сидении, то и дело поглядывая на меня, будто ждала чего-то.

Действуя наугад произнёс:

— Прости, что дрессировал тебя, давай просто поиграем.

Дима хмыкнул, но ласка вдруг вскочила, дёрнув ушами, затем встала столбиком, повернув мордочку набок.

Похоже она и правда понимает человеческую речь.

— Обещаю больше не буду пытаться тебя дрессировать, — заявил я, игнорируя взгляд брата.

Ласка прыгнула мен на колени и лизнула меня в нос, подставляя спинку под поглаживание.

Да уж, вот такая интересная подружка мне досталась. Совсем малютка, а с характером.

После пары минут поглаживаний, ласка вновь разыгралась и принялась скакать по сиденьям, то и дело отвлекая Дмитрия от дороги. Она словно дразнила меня, демонстрируя, что может быть послушной, но только когда сама того захочет. Типичное поведение для дикого зверька, который лишь притворяется домашним.

Дмитрий всё время недовольно фыркал, когда ласка скакала по его коленям, умудряясь щекотать нос своим чёрно-белым хвостом. Стоит отдать должное, она не запрыгивала на руль и не закрывала приборную панель, будто понимая, что не стоит отвлекать водителя от дороги.

— Ты, если устал, поспи, — предложил мне братец, косясь на моего непослушного питомца. — А то путь нам предстоит не близкий, тебе надо быть свежим.

Идею я оценил — откинулся на сиденье и сам не заметил, как провалился в глубокий сон.

Проснулся я от того, что над деревьями забрезжил рассвет. Сам не понял, когда успело время пролететь. Казалось бы, только прикрыл глаза, и вот уже рассвет окрашивает горизонт в нежно-розовые тона. Белочка мирно свернулась клубком на соседнем сиденье, будто и не она недавно устраивала цирк.

— Подъезжаем к городу, — сказал мне Дима, сладко зевнув.

Несмотря на его заявление, что мы приближаемся, до города доехали только через час. Город ещё только просыпался — редкие прохожие спешили по своим делам, кое-где открывались лавки и мастерские.

— Какие планы у нас? — спросил Дмитрий, въезжая в город.

— Я бы предложил сначала найти комнату и разместиться там, — ответил я, потягиваясь и разминая затёкшие мышцы. — Потом нам бы поменять энергояра и кристаллы на рубли.

— У тебя есть кристаллы? — вздёрнул брови Дмитрий. — А чего на себя не используешь?

— Да это те кристаллы, которые мне Злобин выдал как подъёмные. Их лучше потратить не на развитие, а на полезные вещи. А кристаллы для личного роста я в бою добуду.

— Что верно, то верно, — кивнул Дмитрий. — Это хорошее дело — использовать на себя то, что добыто и взято у монстров в честной схватке.

Тем временем мы подъехали к небольшой, но аккуратной гостинице с деревянной вывеской над входом.

— Я здесь всегда останавливаюсь, — прокомментировал Дмитрий, доставая сумку из багажника. — Цены невысокие и очень комфортно. Какого купца тебе порекомендовал Злобин? — спросил он, делая вид, что не подслушивал наш разговор.

— Мартынова Геннадия Петровича, — ответил я, забирая свой рюкзак и проверяя, не оставили ли мы чего в машине.

— Мартынов… — поморщился Дима. — Не самый приятный тип — очень уж ушлый. Тот еще проныра, как отец говаривал. Связей у него действительно много — по любому вопросу, какому ни спроси, у него есть связи и знакомцы. Вот только вряд ли он это нам на пользу пустит. Всё только для себя. Если его выгоды не будет, даже и пальцем не пошевельнёт.

— Так это нормально, — пожал я плечами. — Купцы так всегда и делают. Да и опять же, когда в любом деле у обоих сторон есть польза, тогда есть смысл дело делать. В остальных же случаях это эксплуатация.

Проверив сообщения на магофоне, я увидел послание от Злобина с номером. Не медля, набрал указанный телефон. На том конце провода ответил хриплый низкий голос:

— Алло, кто это?

— Доброе утро, Геннадий Петрович, — ответил я. — Меня зовут Константин Пылаев. Прибыл по рекомендации от графа Злобина Романа Михайловича. Он отрекомендовал вас как надёжного, достойного и честного человека, с которым можно иметь дело.

Дмитрий от моих слов спрятал улыбку.

Сначала в трубке слышалось только молчание, а затем раздался гомерический хохот:

— Ну, Злобин, ну чертяка! Знает же, как меня поддеть. Безусловно, вы обратились по адресу, молодой человек. Жду вас в своём офисе на улице Екатерининской, дом 7. Вы моё поместье сразу увидите — оно у меня бирюзовое. С синей крышей. Самое красивое поместье в городе, вот увидите. Даже завидую вам, — расхохотался он. — что вы впервые увидите это произведение искусства. В общем, жду вас.

Следовало отправляться незамедлительно. Я повернулся к Дмитрию:

— Нас уже ждут.

Дима потянулся, разминая затёкшие мышцы:

— Ну, к купцу я с тобой съезжу, силы у меня ещё есть. А дальше, наверное, лягу спать. К тому же про купца Мартынова я много слышал, а вот в гостях у него не бывал. Говорят, действительно, то ещё зрелище — у него не поместье, а настоящий музей.

Поместье купца и впрямь впечатляло своими масштабами и эстетикой. Четырёхэтажный особняк с ярко-голубой крышей величественно поблёскивал в лучах утреннего солнца. На часах было уже девять утра. Купец, хоть и выглядел помятым, самолично встречал нас у входа. Был он возраста преклонного — лет пятидесяти, а может и шестидеяти. Однако явно вёл разгульный образ жизни, что оставило на нём свои отпечатки. Купец выглядел довольно обрюзгшим, имел неприятный, хриплый и прокуренный голос. На голове топорщилась густая копна седых волос, а из-под самого носа вились густые усы Но был одет в стильный деловой костюм, правда, с неправильно застёгнутыми пуговицами на рубашке — видимо, спросонья не заметил этой оплошности.

— Что ж, молодые люди, рад вас приветствовать! — воскликнул он, широко улыбаясь. — С чем вы пожаловали? Роман Михайлович говорил, что у вас есть для меня некие товары. Разломанные артефакты, трофеи — это добро мне всегда нужно! Хорошо расходится у местной аристократии, — расхохотался он. — Ну, показывайте, показывайте, что вы мне привезли.

— У нас всё в багажном отделении автомобиля, — ответил я, указывая на машину.

— Так пойдёмте же скорее взглянем! — потёр руки Мартынов.

Стоило ему сделать пару шагов на улицу, как он тут же достал из кармана портсигар и зажёг сигарету, принявшись коптить небо.

Дмитрий раскрыл багажник, где хранились образцы древесины, камни с рудой и пучки трав из червоточины. Мартынов явно ожидал увидеть нечто другое.

— Это что ещё? — хмуро спросил он, разглядывая содержимое багажника. — А где трофеи и артефакты?

— Это древесина из червоточины, — пояснил я, указывая на фрагменты дерева. — Это травы. Они ценятся алхимиками, травниками и другими зельеварами. По крайней мере, Роман Михайлович обещал за них хорошую цену, но я решил и вам показать на всякий случай. А здесь медная руда, тоже из червоточины.

— Ребята, — посмотрел он на меня искоса, — вы мне голову не морочьте. Артефактная она или нет?

— К нам ещё не приехал артефактор, — солгал я, потому что действительно не знал, как определить, артефактная руда или нет. А если выдам обычную за артефактную, которую я просто не распознал, то купец обязательно меня надует. — Вот древесина — точно артефакт, — произнёс я с уверенностью. — Это я точно знаю.

Мужчина поморщился:

— Понятно. Уровень какой — синий, красный, зелёный?

— Самая обычная — зелёная, — ответил я.

— Понятно. И много у вас такого добра? — с интересом спросил он.

— Целый лес, — растянул я губы в улыбке, намекая на масштаб находки.

— Ну, уже что-то. С этим работать можно, — оживился купец. — Так, глядишь, какой-нибудь богач себе дачку отстроит из элитного бруса, а может, копьецо на память соорудит. Всяко любопытно будет. В общем, есть чем занять мастеров, — снова потёр он руками. — Сейчас я своего спеца вызову, он и оценит. Эй, Гришка, Сёмка! Ну-ка, сюда! Давайте тащите-ка все эти образцы из багажника прямиком в смотровую.

— Будет сделано, ваше торгашество, — тут же откликнулись слуги.

— Не все, — спокойно произнёс я, останавливая его работников жестом. — Я бы хотел и к другим купцам заехать.

Мартынов осёкся, явно не ожидая такого поворота, и его лицо на мгновение застыло в неловкой гримасе. Он прищурился, оценивая мою решимость и, видимо, пересматривая стратегию взаимодействия с новым потенциальным партнёром.

— Что значит «другим купцам»? — Недовольно спросил он. — Злобин сказал, что вы только ко мне обратитесь. Я ведь от чистого сердца, хотел предложить только самые лучшие условия! Так дела не делаются. Это же не по-добрососедски. Выходит, Роман Михайлович зря договаривался, чтобы я вам хорошие цены дал?

Мартынов оседлал любимого конька, и говорил бы так часами, но я сделав невинное лицо ответил.

— Абсолютно не зря, поверьте, — я поднял руки в капитулирующем жесте. — Напротив, только с вами мы и будем работать. Однако, сами понимаете, нам ведь надо понимать правила рынка и какие цены предлагают другие купцы. Исключительно для статистики, чтобы чётко о ознавать, насколько хорошие цены вы нам предоставите, чтобы по-достоинству проникнуться вашей щедростью. Надо ведь понимать, всю глубину вашего дружелюбия, — нахально заявил я.

Дмитрий вздёрнул брови пряча улыбку.

Мартынов выдохнул, смерив меня взглядом. Он явно был недоволен тем, что не удалось легко нас объекорить.

— Ладно, вот этот вот камень потяжелее берите, — произнёс он, указав слугам. — И вот это бревно покрепче давайте. И траву тоже тащите.

— Вот эти три пучка, — подсказал я, указав на три вида травы. — И ещё вот этот цветок, — указал я на небольшое растение, которое напоследок вручил мне один из паладинов перед отъездом, сказав что он тоже может быть ценным.

— Что ж, пока все будут таскать да оценивать, пойдёмте ко мне в кабинет, — предложил Мартынов, — да обсудим наши с вами дела. Житьё-бытьё, так сказать.

Кабинет Мартынова вполне мог бы внушать трепет простым людям своей роскошью. Но на мой это место скореетпоходило на логово дракона. Всё из золота, инкрустировано камнями да драгоценными породами дерева. Казалось, даже кресло его было отлито из чистого золота. Правда, выглядело это очень уж нелепо, словно хозяин пытался всеми силами продемонстрировать свое богатство, не заботясь об уместности или вкусе. Блеск металла отражался от каждой поверхности, создавая впечатление, что находишься внутри сокровищницы, а не в рабочем помещении делового человека.

— Ну как вы, молодые люди, какие у вас планы? В Братске-то бывали раньше?

Я покачал головой.

— Нет, я не бывал. Дмитрий бывал.

— О, это прекрасный город, — протянул Мартынов, — город возможностей, молодой, развивающийся. Сколько здесь всего интересного, какие здесь питейные заведения, какие салуны… — он прочистил горло. — Как вы, кстати, выпить не желаете?

— Так утро же ещё, помилуйте! — воскликнул Дмитрий.

— Я и вовсе не пью, — покачал я головой.

Во всяком случае, пить с этим мужчиной мне очень не хотелось. От него станется и зелье какое-нибудь подлить. К тому же я уже был опытен и понимал, с чем можно столкнуться. Вон Пылаев старший уже испробовал на себе воздействие редкого зелья, притупляющего инстинкт самосохранения. Мне такого добра не надо. Да и что-то было в манере Мартынова такое, что настораживало — слишком уж быстро он переходил к фамильярности, будто проверяя наши границы.

— Ну, хозяин — барин, — усмехнулся он. — А как вы по женскому полу? Любите это дело? А? — подмигнул он сначала мне, потом Дмитрию. — Есть здесь одно местечко, такие здесь дамочки — закачаешься. Как, не хотите компанию составить?

— Да, признаться, у нас дела, — оборвал я его. — Очень много чего решить необходимо, успеть до отъезда.

— Всё у вас дела да дела у молодёжи. А расслабляться когда? Это уж поверьте мне, пожилому человеку — ценить надо каждую минуту и радовать себя, не забывать отдыхать. Если всё время работать, так и до старости не доживёшь, — Мартынов рассмеялся, а потом вдруг осёкся. — Так постойте, вы сказали… вы — Пылаев?

— Так, а вы, Дмитрий, стало быть, Пылаев? Пылаев, Пылаев… — он прищурился, словно вспоминая что-то важное. — Не ваш ли отец Александр Филиппович? — спросил вдруг он.

— Мой отец, — произнёс Дмитрий с некоторым напряжением в голосе.

— О, как хорошо, что вы ко мне заехали! А вы знаете, что ваш батюшка задолжал мне?..

Дмитрий побледнел.

— Вообще-то мой отец мёртв, — произнёс он, и в комнате вдруг стало тихо.

— Вот как, — протянул Мартынов, и его интонация изменилась, стала расчётливой. — Ну, ваше семейство это не освобождает от долгов. — начал было он, но осёкся, натолкнувшись на мрачный взгляд Димы. — Но это, конечно же, потерпит… Как давно случилась трагедия?

— Вчера, — хмуро ответил Дмитрий.

— О, прекрасно! — снова оживился Мартынов, — А вы уже и дела делаете! Какие ушлые ребята, распродаёте имущество Папашки? Это дело правильное, — расхохотался купец.

Я холодно посмотрел на него и произнес твердым голосом:

— Уважаемый Геннадий Петрович, как бы ваши умозаключения не повредили нашему общему делу. Вы бы поуважительнее к Александру Филипповичу, земля ему пухом.

На лице купца промелькнула тень беспокойства. Он тут же изменил тон, словно осознав неуместность своих шуток.

— Ой, да-да-да, что-то лишнего я наговорил, слово право! Не проснудлся еще видимо, простите уж старика. Я ведь купец, а это откладывает отпечаток на душе. Ну, вы не воспринимайте слова старого кутилы всерьёз, — начал оправдываться он, нервно потирая руки. — Все-таки Александр Филиппович — мой давний друг, и пускай в последнее время мы с ним мало виделись, да и всё больше за картёжным столом… Ну какое это имеет значение? Память о нём светлая.

Он помолчал секунду, прочистил горло и продолжил с наигранной скорбью:

— Когда, стало быть, произойдёт ритуал погребения? Я бы с радостью приехал, посмотрел… — он замялся, — вернее, простился.

Видимо, он хотел сказать, посмотрел бы на имущество, которое оставил Пылаев, чтобы понять, что можно ещё поиметь.

— Прощание будет через три дня, — произнёс Дмитрий, сохраняя холодное спокойствие. — Во всяком случае, тогда нам отдадут тело. Точную дату напишет в некрологе Вениамин Семёнович — наш лекарь.

— Ах, Гюрзин, стало быть, знаю его, знаю! Достойный человек, достойный, — закивал Мартынов, расплываясь в неискренней улыбке. — Он многих людей спасал. Что ж, постараюсь прибыть, — сказал он и добавил с притворным участием: — К слову, а как матушка ваша поживает? Тоже здравствует и готовится к безбедной жизни?

— Она тоже погибла, — ответил Дмитрий сухо.

— Эх, как жаль, как жаль, — протянул купец с театральной грустью, но в глазах его не было и тени скорби. — Ну ладно, что ж, мы всё о грустном да о грустном. Давайте о деле поговорим! — он оживился, словно забыв о трагедии. — Что у вас намечается? Какие дела? Может, я чем могу помочь?

Я внимательно посмотрел на этого человека, взвешивая его слова. В его глазах читалось лишь желание извлечь выгоду, но, возможно, он действительно мог быть полезен.

— Вы действительно можете помочь, — произнёс я, приняв решение. — Мне надобно с одним другом встретиться… я вот не совсем понимаю, как можно это устроить.

— С другом? Ну, скажите, как его зовут! Вдруг я его знаю, — оседлал любимого конька Мартынов, явно ведь думая, как из этого можно извлечь выгоду.

— Видите ли, есть один нюанс, — я подбирал слова. — Он в данный момент пребывает в тюрьме. Более того, его готовят к расстрелу, а мне бы повидать его напоследок надо.

Брови Мартынова поползли вверх, а в глазах мелькнул огонёк узнавания.

— Уж не про Медведева ли речь идёт? — вздёрнул он брови.

(обратно)

Глава 20 Узник

— Откуда вы узнали? — удивился я.

— Так у нас на расстрел только его и ведут, и то за последнее время, это первый такой случай, — купец развёл руками. — Серьёзно же он напугал генерала Петрищева! Тот до сих пор заикается, — расхохотался Мартынов. — Но и поделом ему. А Медведев, проказник этот — настоящий лютый зверь! Такого шороху наделал, что весь город на ушах стоял.

Он придвинулся ближе и понизил голос:

— Но он за дело! За дело! Генерал лишнего наговорил спьяну, говорил, мол, Иркутск сдали без боя. А Медведев ведь там месяц стоял, оборонялся, подкрепления ждал, и ведь большую часть своих людей вывел! Герой всё-таки каких поискать. А его так несправедливо на расстрел… — он покачал головой с притворным сожалением. — Ну что ж, генералу виднее, конечно, как с личным составом обращаться. Что уж тут скажешь, — Купец окинул меня внимательным взглядом. — А вы, стало быть, друг его? Любопытно… Служили вместе али воевали? — спросил он, продолжая тщательно сканировать меня взглядом.

— С детства дружим, — ответил я, стараясь выглядеть непринужденно.

Купец слегка приподнял бровь.

— Как интересно… Медведев-то старше вас лет на десять, поди. Как это вы могли с детства дружить?

— Ну, так уж вышло. Мы друг к другу на лето семьями приезжали, — произнёс я, выдумывая историю на ходу.

«Да уж, лучше бы молчал», — подумал я про себя, но с другой стороны, вдруг Мартынов действительно поможет проникнуть к Медведеву? Риск стоил того.

Купец потер подбородок, словно обдумывая что-то, затем наклонился ближе.

— Ну что ж, дело тут такое… деликатное, однако, — понизил он голос до почти шепота. — Геннадий Трофимович, начальник нашей тюрьмы — мой давний товарищ. Организовать такое дельце я, конечно же, смогу. — Он выпрямился и добавил уже тверже: — Конечно, не просто так. Я бы хотел иметь право выкупа на все материалы, которые вы привозите. И чтобы вы меня сильно по ценам тоже не опускали. Я ведь должен на что-то жить, да хлебушек покупать. Купеческое дело нелёгкое, знаете ли, тут по миру пойти очень легко.

— Даже не сомневаюсь, — произнёс я, демонстративно окинув взглядом блистающий золотом кабинет. — Не хотелось бы допустить вашей бедности. А вы точно сможете нас провести к Медведеву? Очень уж хочется повидать старого товарища.

— А с купцами таки будете видеться? — хитро поднял брови купец.

— Даю обещание, что с купцами-то пообщаюсь, но обещать ничего не стану, — добавил я осторожно. — Напростив, скажу, что с вами уже работаю и что вы дали самую лучшую цену в городе, которую они побить никогда не смогут. Именно так и скажу, — нахально улыбнулся я.

Мартынов поморщился.

— Что ж, можно и так. Ну ладно, сейчас свяжусь с Гориным. Где тюрьма городская, знаете?

— Я знаю, — вмешался Дмитрий, до этого молча наблюдавший за нашим разговором.

Мартынов снова поморщился, словно проглотил что-то кислое.

— Ну, постараюсь вам устроить проход. Только смотрите, без глупостей. Там, все-таки, непростое дельце, и вряд ли к Медведеву просто так допуск есть. Но у нужного человека всегда есть нужные связи, — он заговорщически подмигнул, словно мы были давними сообщниками, и неожиданно сменил тему:

— Кстати, уверены, что не хотите в бордель съездить? — Заметив мой взгляд, он тут же поправился: — Простите, в салон к дамам. Очень уж я люблю это дело, а с добрыми товарищами всегда веселее предаваться кхм…

— Благодарю, — милостиво ответил я, изображая скорбь на лице. — Но дел слишком много, опять же к похоронам готовиться, как вы понимаете. Траур у нас, не до увеселений.

— Ну да, ну да, — протянул купец с нотками разочарования в голосе. — Здесь вы абсолютно правы.

В этот момент на моих руках, материализовавшись из воздуха, появилась ласка и смачно чихнула, выпустив клуб пыли из носа. Мартынов вздрогнул и отшатнулся, его глаза расширились от удивления.

— Что это ещё за чудо такое? — воскликнул он, приглядевшись и увидев черно-белое животное. — Экая диковинка! Откуда вы такую взяли? — Его голос стал тише, почти благоговейным. — Она ещё что, одарённая? Неужто из излома существо?

— Да, — не стал я ходить вокруг да около. Да и глупо отнекиваться, если она прямо из воздуха появилась.

— Слыхал я о таком, — он с новым, почти трепетным уважением взглянул на меня. — Ваше?

— Моё, — я погладил ласку по шёрстке, чувствуя мягкость её меха под пальцами.

— Большая это редкость, и мало кому такие животные даются.

Выражение лица купца изменилось, будто он принял какое-то важное решение.

— Знаете, я вам за так помогу, не надо мне ничего обещать по цене. Я вам и так хорошую цену дам, лучше, чем многие купчишки здесь. Всяко потом втридорога… кхм. Меньше конкуренции будет. Во всяком случае, мне это выгоднее. — Он задумчиво посмотрел на ласку, которая с любопытством наблюдала за ним. — А эту зверушку вы берегите. К слову, она не продаётся? — вдруг спросил он с прищуром, в его глазах загорелась жадность коллекционера.

— Нет, конечно! — возмутился я, инстинктивно прижимая ласку к себе. Та, будто почувствовав опасность, ловко запрыгнула мне на шею и спряталась, осторожно выглядывая из-за моего уха и настороженно глядя на купца, что предложил такую несусветную глупость.

* * *

Мартынов нас не обманул и правда позвонил своему другу, в итоге нас уже встречали на входе в тюрьму. Большое каменное здание, обнесённое высоким забором с колючей проволокой, выглядело угрюмо и неприступно. Тяжёлые тени от высоких стен падали на землю, создавая гнетущее впечатление. Даже воздух здесь казался более тяжёлым и плотным.

— Что за срочность такая? — оглядел нас высокий седоусый мужчина в форменном кителе в звании полковника. Посему выходило, что это и есть Горин Геннадий Трофимович — начальник тюрьмы. Его внимательные глаза пробежали по нашим лицам, словно оценивая степень опасности.

Мы находились в кабинете начальника, в небольшом здании находящемся рядом с мрачным сооружением обнесённым высоченными стенами.

— Да, проститься с другом надо, — пояснил я, стараясь говорить уверенно, но без лишнего напора. — Ведь после расстрела уже не свидимся, как вы понимаете, а проститься надобно.

Начальник тюрьмы помедлил секунду, задумчиво поглаживая усы, их концы торчали остро, как штыки… На его лице мелькнула тень сомнения, но быстро исчезла.

— Вообще не положено, конечно, — произнёс он. — Но коли так надо, можно и сделать поблажку. Но только один раз, — он прокашлялся. — Всё же неплохой этот Медведев мужик, в общем, жалко мне его, так и знайте. Пускай с близкими со своими напоследок свидится, заслужил. Он всё-таки — герой.

— Вот я о том же, — подтвердил я, чувствуя, как напряжение немного спадает.

— Ну, давайте за мной, — он встал из-за массивного дубового стола, и направился вглубь здания, которое одним концом было пристроено к тюремной стене, и судя по всему имело отдельный вход.

Перед входом на территорию тюрьмы, мы сдали оружие и двинулись вглубь. Каждый наш шаг эхом отдавался от каменных стен, пропитанных безысходностью этого места.

Шли мы с конвоем из нескольких офицеров, которых вызвали в качестве сопровождающих. Мы люди гражданские, к тому же одарённые и нас обязательно должны были сопровождать сотрудники.

Сначала упёрлись в одни металлические ворота. Стоило им открыться, как они за нами закрылись, однако тут же раскрылись другие, и так несколько раз. Мы подходили к одной решётке, её открывали для нас, запускали в небольшую решётчатую камеру и пропускали дальше, при этом отсекая путь назад. Каждый лязг замков отдавался эхом по пустым коридорам, а шаги охранников звучали подобно метроному, что отмерял время заключённых.

— Да кого здесь содержат? — удивился я, поражаясь количеству шлюзов и толщине решёток. Стены, казалось, были сделаны специально, чтобы поглощать всякую надежду на побег.

— Преступников, в том числе и военных, смертников вот. А меры безопасности такие, потому что все наши подопечные — одарённые, — принялся перечислять начальник тюрьмы. Его голос звучал буднично, словно он рассказывал о сортах чая, а не о людях, ожидающих казни. — Тех, кому уже нечего терять, а потому и осторожность наша нелишняя.

Наконец мы остановились у небольшого КПП. Свет здесь был тусклый, создавая глубокие тени на лицах охранников, которые смотрели на нас с настороженностью.

— А здесь надобно сдать оружие, — произнёс он, указывая на специальные ящики. — Иначе дальше прохода нет. Мы вступаем на территорию, где содержатся особо опасные и одарённые.

— А там содержался кто? — спросил я, оглянувшись на пройденный путь. — Мы ведь прошли столько шлюзов и дверей…

— А там обычные заключённые, люди неодарённые или те, кто задержан по несерьёзным делам. А здесь же такие преступники содержатся, которые могут и от города камня на камне не оставить, если дать им волю. — многозначительно произнёс начальник тюрьмы.

Мы миновали ещё десяток шлюзов, спустились на три этажа вниз, куда-то в подземелье. Воздух становился всё более спёртым и влажным, а освещение — тусклым и зловещим. Факелы на стенах отбрасывали причудливые тени, которые, казалось, двигались сами по себе.

По дороге начальник тюрьмы, как-то слегка замявшись, сказал:

— Ничего не подумайте, но как бы это сказать — друг ваш слегка помятый.

— Это как помятый? — приостановился я. — Что значит помятый? Его пытали? Издевались над ним?

— Да нет, понимаете, вышла такая оказия, — начальник тюрьмы явно чувствовал себя неловко, — когда его задержали — на место прибыл ближайший патруль, молодые совсем, не опытные. Они его доставили сюда и определили, не разобравшись, в общую камеру. А там помимо него ещё тридцать уголовников.

— И? — Я вскинул бровь.

— И один из них узнал в Медведеве аристократа. Тот его когда-то с позором из рядов гвардейцев выпер за то, что на посту уснул. Ну и затеялась буча. Решил, значит, этот паршивец отыграться на бывшем начальнике. А Медведев взял да и всех этих тридцать уголовников раскидал. Как котят. Представляете — в наручниках! С блокированным даром! Понятно, что и сам без побоев не обошелся, но из тех тридцати половина в лазарете до сих пор валяется. Так что не подумайте, мы тут бесчинство не творим. Но потому он и помятый немного. Лекарь осмотрел, ничего серьезного, но синяки да ссадины лечить не стал — все же тюрьма, не санаторий какой.

Он проводил нас дальше по коридору, рассказывая как Медведев, несмотря на раны, держался с достоинством, не молил о пощаде. Даже тюремщики его зауважали — редко встретишь такую стать среди заключенных. Говорил, что когда Медведев улыбается своей разбитой улыбкой, кажется, будто он здесь временно и скоро вернется к прежней жизни.

А дальше мы оказались у входа в коридор, где нас встретил офицер, который тут же вскочил и, приложив ладонь к козырьку, поприветствовал начальника тюрьмы:

— Доброго дня. Здравия желаю, господин полковник, — отчеканил он. — На моём этаже содержится десять осуждённых. Жалоб нет, все здоровы, обед произведён по графику

— Принято, — буднично произнёс Тимофей Митрофанович. — Поведите-ка нас к Медведеву, будьте добры.

— К Медведеву? — удивился офицер, скользнув по нам взглядом. — Так он же через три дня того… не положено к нему.

— Кому не положено? — хмуро спросил начальник тюрьмы.

— Прошу простить. Идёмте, — произнёс офицер и отвёл нас к самой дальней камере, явно обеспокоенный нашим неожиданным визитом к приговоренному. По его нервным движениям было видно — случай этот из ряда вон выходящий.

Я попытался воспользоваться истинным зрением, но все двери оказались под защитой. Был ли кто-то внутри камер, понять не удавалось — истинный взгляд не справлялся с защитными чарами и не проникал сквозь массивные стены.

Офицер приблизился к камере и открыл небольшое смотровое окошко в двери.

— Господин Медведев! Руки, пожалуйста! — объявил он командным тоном.

— Куда меня вести потребовалось? Рано еще для казни. Да и для прогулки рановато, — раздался усталый, голос изнутри.

— Никуда. К вам пришли.

— Если это Душеприказчик то пускай он… В общем, я уже всё ему сказал. Нечего мне ему говорить, извиняться ни перед кем не собираюсь, — отрезал заключённый.

— Вас навестить пришли.

— А? Навестить? — в голосе явно промелькнуло удивление. — Кто это ещё?

Офицер нахмурился, теряя терпение:

— Господин Медведев, мне надобно безопасность обеспечить! Руки ваши!

— Кого нелёгкая принесла? — произнёс он, но в окошко уже просунулись здоровенные лапищи.

Офицер молниеносно накинул на них магические наручники, которые в истинном зрении полыхнули ярко-красным пламенем. Судя по всему, это были артефактные кандалы особой силы. Видимо блокируют одарённость. Они так сильно сдавили руки заключённого, что тот невольно зашипел от пронзившей боли.

— Да чтоб вас, посетителей… Не дадут спокойно к покою отойти, — прошипел он сквозь зубы.

Я пожал плечами, переглянувшись с генералом: мол, что с ним поделаешь, неугомонный.

— Медведев, отойдите к стене! — скомандовал офицер через окошко.

— Да знаю я, не сотрясай воздух, — с нескрываемой гордыней ответил заключённый.

Затем, получив молчаливое согласие начальника тюрьмы, офицер принялся открывать дверь. Я внимательно наблюдал и насчитал целых семь замков. Это наводило на размышления: либо тюремщики чрезмерно перестраховывались, либо знакомец Злобина действительно представлял такую опасность, что требовалась столь серьёзная система безопасности, лишь бы предотвратить его побег.

Когда дверь наконец отворилась, внутрь первым вошёл начальник тюрьмы.

— Уж с вами-то каждый день видимся, — проворчал заключённый, окидывая его хмурым взглядом. — Стоило ли на меня ради этого кандалы надевать? Атаковать вас не собираюсь. — Он усмехнулся с горечью. — Или уже бояться меня стали?

— К тебе друг детства пришёл, — спокойно сообщил начальник тюрьмы.

— Друг детства? — в голосе заключённого прозвучало неприкрытое удивление.

Начальник тюрьмы повернулся ко мне и небрежно махнул рукой, приглашая войти.

— Вот, говорит, что знакомы с детства. Увидеть тебя хотел, попрощаться по-совести. — Он понизил голос. — Признаться, все мы понимаем, как несправедливо судьба с тобой обошлась. Видишь, на какие уступки идём?

— Уступки, — эхом повторил усталый голос без всякого воодушевления.

Я переступил порог и оказался внутри камеры.

Генерал удивлённо посмотрел на Дмитрия, но тот лишь покачал головой, мол не собираюсь входить.

Помещение было крошечным, всего лишь три на три метра. В дальнем углу стоял изрядно избитый мужчина, чья массивная фигура, казалось, занимала большую часть этого тесного пространства. Один глаз у него совершенно заплыл, а многочисленные синяки покрывали всё видимое тело, словно жуткая карта побоев и истязаний.

Несмотря на очевидные страдания, смотрел он гордо и прямо. Спина у него явно болела от побоев, но он категорически отказывался её гнуть, а стоял с выпяченной вперёд грудью, глядя строго и непреклонно. Он медленно, с достоинством перевёл взгляд с генерала на меня. Было очевидно, что он меня совершенно не узнал, но не растерялся ни на секунду.

— Ну, здравствуй, «друг», — произнёс он с лёгкой иронией в голосе. — С чем пожаловал?

— А можем мы остаться наедине? — спросил я начальника тюрьмы. — Дело такое деликатное… Проститься хочу.

— Исключено, — категорически отрезал генерал.

В этот самый момент на моём предплечье внезапно материализовалась ласка.

Медведев вскинул брови, удивлённо уставившись на зверька. Благо я стоял таким образом, что ни полковник, ни офицер не заметили момента появления. Однако ласка запрыгнула мне на плечо и с нескрываемым любопытством принялась оглядывать камеру, принюхиваясь к спёртому воздуху.

— Это что такое⁈ — воскликнул начальник тюрьмы, отшатнувшись.

Офицер мгновенно среагировал: выхватил из-за пояса револьвер и навёл прямо на меня.

— Что здесь происходит⁈ — потребовал он ответа, взводя курок.

— Это мой питомец, прошу простить, — спокойно объяснил я. — Это несносная ласка. Любит гулять где захочет, видите ли. Она уснула у меня под пиджаком, и я про неё забыл.

— О таком нужно было предупреждать заранее! — строго ответил начальник тюрьмы, не сводя глаз с животного. — И боюсь, что я погорячился, устроив вам это свидание. Как бы вы ничего дурного здесь не устроили, а у меня заведение образцовое! — проворчал генерал, нервно поправляя ворот мундира. — Этот Мартынов вечно меня в какие-то сомнительные истории втягивает.

Я переглянулся с Медведевым и еще раз обратился к генералу, стараясь говорить как можно увереннее:

— Простите, такого не повторится. Да и зверюшка эта сейчас успокоиться.

Будто подтверждая мои слова, Белочка юркнула под пиджак, зацепившись за рубашку коготками, и её нос любопытно выглядывал из-за полы пиджака.

Генерал задумчиво потер подбородок, на котором уже проступала седая щетина, придававшая ему еще более суровый вид. Затем, словно приняв решение, произнес:

— В общем, вы поговорите, но в моём присутствии. Думаю, сами должны понимать — дело деликатное. Через три дня расстрел Медведева, — он многозначительно посмотрел на заключенного. — И люди в таком положении на любые отчаянные меры готовы пойти.

— Ничем вас не обижу, — хмыкнул Медведев, однако в его глазах мелькнула горестная решимость.

— Разговорчики! — повысил голос генерал. — Вы же офицер в первую очередь, а ведёте себя будто…

— Преступник, заключённый, — хмыкнул Медведев, пожимая плечами. В его жесте читалось безразличие человека, которому терять нечего. — Думаю, уже могу себе позволить, — он провел рукой по своим давно не стриженным волосам. — Давайте не будем время терять. С чем пожаловал? — посмотрел на меня.

Я выпрямился, чувствуя на себе пристальный взгляд генерала, буравящий мой затылок. Комната, казалось, стала еще меньше и душнее, чем была.

— Наш общий знакомый, — произнёс я, — Роман Михайлович Злобин сказал мне о твоём положении, — старался я тщательно подбирать слова. Внутренне благодарил Медведева за сообразительность, надеясь, что он правильно поймёт мои слова. — Как только я узнал, в каком положении ты оказался, то очень опечалился. Ты ведь мог бы служить нашей семье в качестве начальника гвардии, а вот как всё вышло. Вот как всё вышло, — я развел руками с притворным сожалением. — Теперь у меня человека не будет. И твоя судьба незавидна.

Медведев смотрел на меня не мигая. После моей фразы повисло долгое молчание, пронизанное лишь редким капаньем воды в соседней камере и приглушенными звуками шагов где-то за дверью. Он что-то соображал, сверля меня взглядом и машинально потирая шрам на левой скуле.

Наконец он ответил, тщательно подбирая слова:

— Ну, коли был бы свободен, возможно, и пошёл бы. Но, как видишь, обстоятельства не позволяют, — произнёс он и снова с интересом посмотрел на меня, будто ожидая продолжения.

Я сделал глубокий вдох и продолжил игру:

— Ну, судьба — вещь такая. Как мне стало известно, Злобин уже походатайствовал о помиловании, — я бросил быстрый взгляд на генерала, ища подтверждения своим словам. — Говорит, что помилование будет. Вот только через неделю.

— Это шутка, надеюсь? — спросил Медведев, нахмурившись. Генерал же и вовсе никак не отреагировал, лишь прочистив горло и отведя взгляд к окну высоко под потолком, за которым еле пробивался свет.

— Нет, не шутка, — серьёзно ответил я. — Но судьба она такая. Если не брать её в свои руки, обязательно подкидывает вот такие фортеля.

— В свои руки, значит… — медленно произнёс он, словно пробуя эти слова на вкус.

— В свои руки, — кивнул я, делая особое ударение на эти слова.

Генерал, до того молча наблюдавший за нашим разговором, внезапно встрепенулся:

— Мне непонятны ваши речи! — вдруг заявил он. — И не похоже что-то это на встречу старых друзей. Давайте-ка заканчивать нашу аудиенцию, а Мартынов мне еще ответит за такие подставы. Всё, прощайтесь и идём.

Я посмотрел в глаза Медведеву, тот выдержал мой взгляд. Из-под рубахи мордочку высунула ласка и тоже уставилась на Медведева, будто оценивая его. Затем посмотрела на меня, и мне показалось, что в ее маленьких черных глазах блеснуло понимание.

Медведев произнёс:

— Ну, бывай. А свою судьбу я держу в руках и распоряжаюсь ей по своему усмотрению. В армии мне уже не бывать, — он усмехнулся, проведя рукой по своим кандалам. — Ну а дальше посмотрим, как карта ляжет.

— Обязательно, — ответил я, слегка кивнув. — Я думаю, мы друг друга поняли, — сказал я, направляясь к двери. — Прощайте.

Стоило двери защёлкнуться, как генерал уставился на меня, его лицо побагровело. Мы отошли по коридору на приличное расстояние от камеры, и тут он остановился, преграждая мне путь своей грузной фигурой.

— И что это было? Ради этого вы меня беспокоили? Что за глупости? О чем вы говорили? — его усы нервно дрожали, а глаза сузились. — Побег готовите? Что это были за перемолвки? Это был какой-то код, или шифр? — он понизил голос до свистящего шепота. —Смотрите, не шутите со мной, иначе я здесь вас вместе с Мартыновым до самой казни продержу и только потом выпущу! Что вы задумали? Ну-ка, выкладывайте!

— Право, ничего такого, — устало произнёс я, чувствуя, как силы покидают меня.

Однако внезапно я почувствовал, как под моей рубахой исчезла ласка. Знать бы ещё куда она опять отправилась?

(обратно)

Глава 21 Вслед за Белкой

В итоге, Полковник Горин мурыжил нас вопросами ещё пару часов. Все ему не давало покоя появление ласки, да и наш не совсем внятный диалог. Он был твердо уверен, что мы что-то замышляем и хотим спасти Медведева из заключения каким-то незаконным способом, например, организовать ему побег.

Но как бы настойчиво полковник ни пытался вывести меня на чистую воду, я отвечал спокойно, односложно и неоднократно уверял, что ничего противозаконного не замышляю. Мои ответы были лаконичны, но убедительны — по крайней мере, достаточно, чтобы не дать полковнику зацепиться за какую-либо несостыковку. С каждым вопросом я чувствовал, как его подозрительность постепенно переходит во фрустрацию.

В итоге полковник и сам устал от этого бесконечного и бесплодного допроса. К тому же, удачное стечение обстоятельств сыграло нам на руку — к нему подошёл один из сотрудников тюрьмы с срочным донесением. В блоке временного содержания заключённые устроили настоящий бунт, недовольные тем, что их слишком плохо кормят. Ситуация требовала немедленного вмешательства руководства.

Видимо решив, что мы не представляем угрозы, начальник тюрьмы поручил офицеру сопровождения вывести нас за пределы заведения. Напоследок он смерил меня хмурым, полным подозрения взглядом, словно пытаясь запомнить каждую черту моего лица, и поспешно отправился разбираться с возникшими, в связи с бунтом, проблемы. К нашему облегчению, он напрочь забыл о Медведеве и о странностях, которые заметил во время нашего разговора.

К слову, про ласку он тоже ни разу не спросил, но это только потому, что не видел, как она появилась. Если бы он разнюхал, что моя Белочка — магический зверь, к тому же со способностью к перемещению, он бы с нас точно не слез. Уверен, полковник исполнил бы свою угрозу, заключив нас под стражу до самой казни Медведева, а может и дольше.

Мы с Дмитрием расположились в небольшом уютном кафе неподалёку от здания городской тюрьмы. Заказав по чашке кофе, мы принялись обсуждать наши дальнейшие планы и, конечно же, Медведева.

— Значит, Злобин предложил тебе такого человека на роль нашего начальника гвардии, — произнес Дмитрий, аккуратно помешивая ложечкой в чашке. — Ничего не скажешь, только смертника нам ещё не хватало. Ты представляешь, какие проблемы могут возникнуть, если его узнают?

— Ну ты же сам видел, Дим, он выдающийся мужчина, к тому же герой! — заступился я за Медведева, отпивая глоток обжигающего напитка. — А ещё, судя по рассказам Мартынова, имеет твердое понятие о чести, и даже генерал ему не стал препятствием. Такие люди очень ценны, потому что если уж что-то себе в голову вобьют — от своего не отступят и будут идти напролом. Вне зависимости от того, кто перед ним стоит. Это редкое и очень хорошее качество в наше время. Сейчас многие готовы прогнуться под давлением власти или денег.

Братец покивал.

Я, если честно, сочинял на ходу. Не знаю я какое сейчас время, но подобные проблемы существуют во все временя в каждую эпоху. В общем, я не боялся ошибиться.

Дмитрий задумчиво посмотрел в окно, наблюдая за прохожими.

— Вот только я никак в голову не возьму, с чего ты взял, что он вообще станет работать с нами и служить нашему роду? Человек его склада, военная косточка, вдруг начнет верой и правдой служить аристократам?

— От обиды, Дим, от обиды, — пояснил я, наклоняясь ближе. — Его ведь уязвили по-настоящему, ударили по больному. Теперь он в армию больше не вернётся, просто потому, что его предали, а генерал, который позволил сказать лишнего, не только не извинился, да ещё и наказал его не по делу. Такое не прощают, я бы точно не простил и обязательно отомстил бы. Да, не попался бы так глупо, как Медведев, но, скорее всего, генерал бы на этом свете уже не ходил.

Дима посмотрел на меня округлившимися от удивления глазами, а я поморщился — лишнего наговорил, выдал слишком многое о своем характере.

— Ну а что, а как иначе? — продолжил я, пытаясь оправдаться. — Это же чистое оскорбление. Я прекрасно его понимаю, если он бился до конца с тварями, удерживал город, а потом ему такое в лицо кидают. Хорошо ещё, что генерал жив остался. Ещё и цел, да не избит. В любом случае, такая несправедливость порождает много противоречивых эмоций. А мы можем предложить ему шанс начать все заново, причем с высокой позиции.

— Ладно, отмахнулся Дима, это все разговоры, что ты делать-то собираешься? — спросил он, отпив кофе с молоком и глядя на меня. — Его ведь скоро казнят. Каким бы хорошим и честным он не был, казнённым он нам пользы не принесёт.

— Твоя правда, — произнёс я задумчиво. — Но оставлять так дело нельзя, спасать его надо. И не только потому, что он может нам пригодиться, а просто человек он хороший. Ты ведь сам это видишь. Таких в беде оставлять нельзя, потому как подобных и так немного. А если таких вот Медведевых в обиду давать, то зло торжествовать начнёт. Всякие чинуши будут бал править, а смелые, пробивные, ревнители чести будут в аутсайдерах. Понимаешь меня? — поглядел я на Дмитрия.

— Тебе такое не по душе? — спросил он.

— Если есть возможность такого человека поставить рядом с собой, подружиться с ним, такой шанс упускать нельзя, — улыбнулся я.

Тем временем, пока мы болтали, ласка то и дело прыгала от меня к Дмитрию, то исчезала, то появлялась. Она была очень взволнована, будто её что-то сильно беспокоило. Она скакала по столу, принюхивалась к кофе в кружке Дмитрия, тут же фыркала и чихала, затем прыгала ко мне на колени, тыкалась мордочкой мне в лицо, затем снова прыгала к Дмитрию. Потом исчезала на несколько секунд, а то и минут, и снова появлялась.

— Успокой свою животинку, — буркнул Дмитрий, когда она в очередной раз едва не окунулась мордочкой в его чашку.

— Да пускай резвится. Мешает, что ли? — произнёс я, наблюдая за её выходками с улыбкой. Меня забавляло это маленькое, но такое энергичное существо, будто внутри него скрывался целый ураган эмоций.

— Ну, в целом, если отбросить высокопарные слова… — побарабанил пальцами по столу Дмитрий. — Мне он тоже понравился, и видно, что он толковый. Вот только вы даже нормально не поговорили, я слышал ваш разговор. Откуда ты знаешь, что он захочет вообще идти к нам на службу? Тем более, что чин у него был высокий, а тут идти на службу к… — он поморщился, — … к роду типа нашего. Я ведь понимаю, что у нас род не такой большой и именитый. Да и репутация наша в последние дни пострадала.

— Но что-то других посетителей я у него не заметил, — ответил я, вспоминая пустые коридоры и одинокую фигуру опального офицера. — Но в одном ты прав. Даже если он захочет с нами работать, я абсолютно не понимаю, как его оттуда вытаскивать. Варианты у меня есть, но как их провернуть — ума не приложу.

— Мой дед говаривал, не можешь принять решение — нужно выписать на бумагу все мысли, которые есть в голове. А там уже картина станет более понятная, — произнёс он.

С этими словами он действительно достал блокнот и ручку. Интересно, Дмитрия всегда был такой практичный подход к проблемам? Во всяком случае, человек с таким складом ума больше подходил на роль главы рода, нежели Александр Филиппович.

— Итак, что у нас есть? — произнёс он. — необходимо четко структурировать и выписать возможные решения: Его через три дня должны казнить, расстрелять, — и записал это в качестве первого пункта в блокноте.

— Злобин уже написал ходатайство и даже отправил в канцелярию, — произнёс я. — Говорит, что даже помилование готово.

Дима кивнул и записал следующий пункт:

— Помилование готово, — пробормотал он, выписывая следующий пункт в блокноте.

— Надо понять, как ускорить процесс и доставить помилование до момента казни, — произнёс я, наблюдая, как он старательно выводит буквы своим аккуратным почерком. — Либо найти причину отсрочить сам расстрел. Других вариантов, по крайней мере, сейчас, я не вижу.

Дима старательно все записал.

— Значит, отсрочить расстрел или ускорить получение исполнительным органом помилования, — повторил он, подчеркивая последнее слово для большей важности. — Твоя ласка перемещаться умеет. Может, её отправить в столицу к императору за помилованием? — хохотнул он.

В этот момент, будто услышав его мысли, Белочка действительно появилась и принялась прыгать по столу, завидев новую игрушку в виде блокнота и ручки. Она схватила зубками ручку, которую Дима вставил в пружинку блокнота, и тут же исчезла, вместе с самим блокнотом.

— Эй, куда⁈ — вскрикнул Дима. — Вот, Костя! Твоя зверушка у меня блокнот стащила!

— Да вижу я, — флегматично произнёс я, подперев подбородок рукой, совершенно не удивляясь такому повороту событий.

— И как теперь будем записи делать? — произнёс он, вздохнув.

— Да что там записывать? И так все понятно.

— Эх, — махнул он рукой, затем поглядел на меня. — Может, Злобину позвонишь? — предложил он.

— Кстати, это мысль, — произнёс я, задумчиво потирая подбородок. — Хотя… я уже звонил Злобину, он все, что мог, сделал, — добавил я после паузы.

— Что если попробовать с этим генералом самим созвониться? А еще лучше встретиться.

Я поглядел на Дмитрия:

— Ну да, это не плохая мысль все-таки, как бы там ни было, уверен: раз до генерала дослужился, значит, не дурак. Какая бы там ситуация не получилась, но подвергать расстрелу героя, который, пускай и перешёл определённую черту… — я потер переносицу, подбирая мягкую формулировку, — дело дрянное. Со слов Злобина — генерал и так одумался, но может он еще что сможет устроить.

— Точно! — воскликнул Дмитрий, — Например, с полковником Гориным договорится об отсрочке казни.

Я побарабанил пальцами по столу.

— Это неплохая мысль. Попробую-ка позвонить Злобину, узнать номер этого генерала.

Я действительно достал телефон, а в следующий миг ласка вновь появилась с зажатым в зубах блокнотом и выронила его на стол, прямо передо мной.

— Что⁈ — воскликнул вдруг Дмитрий, указывая пальцем на блокнот. — Я этого не писал!

Я перевёл взгляд на блокнот и увидел там надпись. Почерк явно был не Димин. Надпись гласила…

«Забавный зверёк, господин Пылаев, — значилось на блокноте. — Благо, что вы догадались блокнот прислать, а то я даже не знал, к чему вы мне это черно-белое чудо отправляете. Если у вас есть какие-то вопросы, помимо того, что вы обозначили — задавайте. А в целом всё так и есть — меня скоро расстреляют. Что же касаемо помилования… информация это, конечно, любопытная и многообещающая, но выглядит как насмешка, дабы дать мне надежду перед неминуемой гибелью. Это слишком уж жестоко. Надеюсь, что генерал Петрищев не настолько оскотинился, чтобы ещё подобным образом надо мной глумиться. В остальном же, право, даже не знаю, о чём у нас с вами может пойти диалог.»

Я ещё раз перечитал строчки, написанные мелким убористым почерком. Почерк был нервный, с сильным нажимом — человек явно писал в состоянии крайнего напряжения. Некоторые буквы выходили за границы линий, словно мысли автора не помещались в рамки обычного листа. Что же заставило этого человека так волноваться? Неужели только близость собственной смерти, или было что-то ещё?

Подняв голову, я посмотрел на Дмитрия тот пялился на ласку, что сидела довольная собой и демонстративно умывалась. Я тоже перевёл удивлённый взгляд на свою Белочку.

— Ты что, это у него там была, что ли?

Ласка, вдруг вставшая столбиком, явно от моего вопроса обрадовалась. Следом она подпрыгнула и принялась кружиться по столу, будто гоняясь за своим хвостом. Маленькое тельце изгибалось с неестественной для обычного животного гибкостью. Сделав три оборота, она вновь встала столбиком и наклонила голову набок.

— Совсем как сурикат, — с усмешкой произнёс Дмитрий, наблюдая за её поведением с неподдельным интересом. За это он удостоился полного уничижения взгляда.

Услышав его слова, ласка дёрнула ушами, искоса глянула на него и фыркнула, явно недовольная тем, что её сравнили со столь нелепым, по её мнению, животным.

Я же смотрел на неё круглыми от изумления глазами. Ведь все камеры были защищены, а выходит, что для неё эта защита ничего не стоит, и она может пробраться в любую камеру, какую захочет, вне зависимости от того, насколько мощные обереги и защитные артефакты на ней стоят. Вот это да! Если моя догадка верна, то это не просто зверушка — это существо с поистине уникальными способностями.

И тут до меня дошло ещё кое-что. События последних дней неслись с такой скоростью, что я, признаться, позабыл об одном факте — я ведь вчера, пускай и случайно, но попал в изнанку абсолютно без всякой червоточины, точно так же, как это делала моя чёрно-белая подруга. Это что же, выходит, я могу вот так же, как она, перемещаться? И даже попасть в камеру к Медведеву?

Пока я пребывал в размышлениях, Дима с усмешкой спросил:

— Может, ты ещё и ключи сможешь достать? От камеры?

Ласка фыркнула, затем исчезла, растворившись в воздухе как будто её и не было, а спустя мгновение появилась с удивительно знакомыми ключами в лапках — теми самыми, которыми офицер открывал замок двери Медведева.

Дима открыл от удивления глаза и прикрыл рот руками. Он обежал взглядом помещение, не видел ли этого фортеля кто-то лишний. Но благо, в кафе в этот час не было посетителей.

— Вот же ж! Ты бы её придержал, что ли, а то мало ли что она ещё стащит.

Я и сам от такого поворота едва не расхохотался в полный голос.

— Да, чувствую, у кого-то будут серьёзные проблемы из-за потери ключей, — хмыкнул я, потерев затылок в замешательстве и искоса взглянув на Белку.

Для меня уже было очевидно, что она вполне хорошо понимает человеческую речь. И в общем-то понятно, почему она так обиделась, когда я пытался её дрессировать, будто неразумную зверушку. В её глазах читался интеллект, возможно не человеческий, но определённо выходящий за рамки обычного животного сознания.

— Ты меня сможешь к нему провести? — спросил я у ласки.

Та повернула головку набок, изучая меня своими умными глазками.

— Что значит «привести к нему»? — спросил меня Дмитрий с заметным беспокойством в голосе.

Ласка же завертелась на месте и вновь уставилась на меня, словно пытаясь понять, действительно ли я говорю серьёзно.

Я поглядел на неё истинным зрением — она так и сияла энергией. Её белая аура пульсировала, то и дело вспыхивая, точно так же, как она сияла, будучи сгустком света, когда пыталась помочь мне выбраться из изнанки в наш мир.

Делать нечто подобное без подготовки — идея не самая лучшая, но какие у меня ещё есть варианты? Только пробовать. Я посмотрел на Диму — нет, при нём такое лучше не показывать.

Я повернулся к официантке, которая как раз проходила мимо:

— А где у вас уборная? — спросил я.

Девушка указала в дальний конец помещения.

— Я сейчас приду, — бросил я Диме. — Никуда не уходи.

— Куда мне уходить? — он, откинувшись на кресло, устало выдохнул. — Мне бы, если честно, отправиться на боковую. А то бессонная ночь даёт о себе знать.

Я же, никак не прокомментировав его заявление, просто кивнул и, пребывая в своих мыслях, смахнул со стола ключи от камеры, которая принесла ласка, направился в уборную. Ласка, сидевшая на столе, тут же исчезла и оказалась у меня на предплечье, уверенно устроившись там, словно ей принадлежало это место по праву собственности.

Я разместился в туалетной кабинке и уставился на своего питомца.

— Итак, Белка, показывай, как ты там исчезаешь, — строго прошептал я.

Затем поглядел на ласку истинным зрением. Она, глядя мне прямо в глаза, будто удостоверяясь, что я внимательно слежу, вдруг испустила мощное энергетическое излучение. Высвободившаяся энергия вызвала небольшое возмущение в энергетическом плане. Я отчетливо увидел, как пространство вокруг ласки подёрнулось рябью, будто став ненастоящим — тонкая грань между реальностями истончилась, образуя едва заметную переливающуюся пленку.

Ласка медленно, будто намеренно демонстрируя мне сам процесс перехода, ткнулась носом прямо в эту рябь. Она двигалась плавно, словно ныряла в густой кисель червоточины. В следующий миг её мордочка провалилась и полностью исчезла в этой ряби, оставив лишь колебания пространства в месте соприкосновения. Затем, оттолкнувшись задними лапками, она вся пропала в образовавшемся разрыве пространства, который словно втянул её в себя.

Я попытался просунуть руку в появившийся разрыв, но он меня не пустил, а воздух стал густым. Стоило ласке там исчезнуть, оставив после себя лишь легкое дрожание воздуха, энергия рассеялась.

Что ж… Я набрал полную грудь воздуха, сосредоточился, почувствовав, как энергия собирается внутри меня, затем высвободил небольшое её количество и выпустил в пространство перед собой.

Получилось у меня не так изящно и точно, как это сделала ласка — скорее грубо и неуклюже, но передо мной действительно появилось небольшое облако энергии, которая заставляла пространство вибрировать, будто воздух вдруг стал очень горячим и плотным. Частицы энергии танцевали перед глазами, переливаясь всеми оттенками спектра, которые были доступны только истинному зрению.

Я осторожно потянулся туда рукой и в следующий миг почувствовал, как она провалилась куда-то. Странное ощущение — словно погружаешь конечность в густой студень, который одновременно сопротивляется и затягивает тебя. Затем я вдруг понял, что если присмотреться, глядя через истинное зрение, то сквозь это марево видна изнанка — то самое пространство, пронизанное энергетическими нитями. Серо-фиолетовая бесконечность, такая опасная и одновременно притягательная.

Недолго думая, преодолевая инстинктивный страх перед неизвестным, я нырнул прямо туда с головой.

(обратно)

Глава 22 Исповедь

Вокруг раскинулось пространство изнанки — одновременно тёмное и искрящееся разными цветами, пульсирующее энергетическими нитями, которые тянулись во всех направлениях, образуя сложную паутину связей.

«Я снова здесь,» — мелькнула мысль и я принялся оглядываться. Червоточины не видно, снова я оказался в том положении, что не знаю, как буду возвращаться. Меня на мгновение охватила паника — застрять здесь навечно не входило в мои планы. Но в следующий миг рядом со мной появилась белая яркая искорка.

Белка! Она вертелась вокруг меня, откровенно резвясь, оставляя за собой шлейф сверкающих частиц.

Здесь она выглядела как световой комок, но я живо представил её в образе ласки, прыгающей вокруг меня по полу — по крайней мере, повадки точно её. Энергетическая сущность, в которую превратилась моя питомица, излучала теплое, дружеское свечение, словно маяк в этом странном измерении.

Я повернулся, оглядевшись вокруг, и произнёс, во всяком случае, попытался:

— Ну, теперь веди меня.

Ласка, пускай я и не смог этого произнести вслух, каким-то образом поняла меня. Мысли она мои, что ли, читает? Она вдруг направилась куда-то вглубь Изнанки, да так стремительно, что я поспешил за ней, побоявшись, что попросту потеряю её из виду в этом калейдоскопе энергии.

Стоило нам начать движение, я тут же увидел серые тени, которые устремились в нашу сторону, извиваясь и стремясь дотянуться до нас своими эфемерными щупальцами. Но твари попросту не успевали за нами — мы скользили между потоками энергии значительно быстрее.

Пролетела Белка не так далеко, показалось, что едва ли метров десять, затем создала очередной энергетический импульс, заставив пространство изнанки завибрировать и искривиться, образуя нечто вроде воронки.

— Мне туда? — мысленно спросил я.

И ласка, будто в ответ на вопрос, принялась летать вокруг этого прорыва в пространстве, очерчивая его контуры и демонстрируя дорогу.

Недолго думая, преодолевая внутреннее сопротивление, я потянулся к нему рукой, почувствовал знакомое сопротивление, а в следующий миг вывалился прямо посреди камеры, растянувшись на полу. Первое, что увидел — Медведева, который, облокотившись о колено, сидел на своей койке, глядя на меня. И так задумчиво смотрел, словно наблюдал ливень в лесу.

— Интересная у тебя способность, дружище, — произнёс он, глядя на меня сощурившись. — Опасная, я бы даже сказал. Пылаевы же вроде бы огневики, а тут такой сюрприз. Не ожидал.

— Как есть, — пожал я плечами, отряхиваясь.

— Похоже, главе вашего рода наконец-то повезло. Ну, с чем пришёл? Рассказывай.

— Здравствуйте ещё раз, — произнёс я, пытаясь отдышаться после перехода.

— Здравствуй, здравствуй, — ответил он, искоса взглянув на дверь, будто переживая, что сейчас откроется смотровое окошко и оттуда покажется лицо контролёра. — Только громко не говори, чтобы нас не услышали, — предупредил он. — Слышимость здесь очень уж хорошая, несмотря на то, что стены такие толстые.

— Хорошо, — кивнул я.

— Вот и славно. Так с чем пришёл?

Я решил не ходить вокруг да около и выложил все начистоту.

— У нас образовался некоторый кадровый голод, — пояснил я, стараясь звучать деловито, хотя внутри меня одолевали сомнения. — Глава нашей гвардии предал наш род, напал на нас. Пришлось от него отказаться… уволить, так сказать.

— На тот свет, как я понимаю, уволить? — поинтересовался Медведев, и в уголках его глаз появились морщинки — признак иронии, которая, впрочем, не отражалась на его лице, сохранявшем серьезность бывалого воина.

Я кивнул, не видя смысла скрывать очевидное.

— Это правильно. Таких только так нужно увольнять. — Он задумчиво провел ладонью по короткому ежику седеющих волос. — А я чем могу помочь?

— Я активно искал замену. А вот Роман Михайлович Злобин порекомендовал вас как отличную кандидатуру. Вот и хочу узнать, готовы ли пойти к нам на службу?

Медведев рассмеялся так, что даже откинулся назад. Хоть смеялся беззвучно. А ещё, тут же зашипел от боли и поморщился, прижав руку к боку — видимо, ему хорошо досталось в той потасовке, о которой рассказывал полковник. Через тонкую ткань его тюремной робы я заметил темное пятно — рана, скорее всего, открылась от резкого движения. Но он, как настоящий солдат, лишь стиснул зубы и выпрямился, не показывая, насколько ему больно.

— Повеселил уже ты меня, Пылаев, — произнес он, пытаясь восстановить дыхание. — Вот только как я тебе служить-то пойду? Я ж в тюрьме, да и недолго служить тебе придётся — всего-то три дня. Я ведь знаю, когда у меня расстрел назначен.

В его словах не было ни страха, ни отчаяния — лишь констатация факта, словно речь шла о назначенном визите к врачу, а не о собственной казни. Этот человек уже принял свою судьбу, и это заставило меня проникнуться к нему еще большим уважением.

— С этим я и пришёл, — произнёс я, подаваясь вперед. — Я готов приложить все усилия, чтобы вытащить вас, но сами понимаете… нужно понять, готовы ли вы с нами вообще работать?

Медведев нахмурился, его взгляд стал жестким, испытующим — взгляд человека, привыкшего командовать людьми и принимать мгновенные решения в критических ситуациях.

— То есть, если я с вами работать не захочу, спасать не станете? — сощурился он, и в его глазах промелькнуло что-то, похожее на разочарование.

Это был правильный вопрос, бьющий прямо в цель. Он проверял меня — каковы мои настоящие мотивы, что за человек стоит перед ним. И я понял: солгать сейчас — значит потерять его доверие навсегда.

— Всё равно стану, — твёрдо произнёс я, прямо глядя ему прямо в глаза. — Нравишься ты мне, Медведев. Ты доблестный боец, и то, что о тебе говорят… — я запнулся, подыскивая правильные слова, — для меня будет честь, если ты согласишься работать со мной, но я готов в любом случае потратить силы, чтобы спасти тебя от смертной казни. Просто, потому что такие, как ты, должны и дальше жить, служить своему отечеству и приносить пользу.

Где-то за стенами камеры раздались шаги — караульные совершали обход. Медведев мгновенно напрягся, как хищник, готовый к прыжку, но тут же расслабился, поняв, что шаги удаляются. Эта реакция выдавала в нем человека действия, привыкшего жить в постоянной готовности.

Медведев покивал, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями.

— Это все, конечно, очень хорошо, и я вижу, что ты юноша славный, — произнёс он с ноткой отеческой теплоты, которая странно контрастировала с его суровым обликом. — Но если помилования не будет, я не вижу других вариантов, чем тебе помочь. Единственное, что могу тебе предложить — договориться с местным руководством, чтобы дали тебе прийти на мой расстрел.

В его словах звучало притворное смирение.

Я положил на стол ключи от камеры. Металл тускло блеснул в неверном свете, словно подмигивая нам — вот он, путь к свободе, стоит лишь протянуть руку.

— А что, если просто уйти? — произнёс я, внимательно наблюдая за его реакцией. — Ты ведь сильный воин, я знаю, ты сможешь отсюда уйти… самостоятельно, я в этом не сомневаюсь.

Медведев даже не взглянул на ключи. Он тяжело вздохнул, и в этом вздохе была усталость человека, который слишком много видел и слишком много пережил. Он медленно поднялся с койки и подошел к маленькому окну, за которым виднелся кусочек хмурого неба — единственная связь с внешним миром.

— Во-первых, эта камера изнутри не открывается, — хмыкнул он, не оборачиваясь. — Во-вторых, я и без ключей могу взломать эту дверь. Мой дар мне позволяет. И выйти отсюда тоже могу. — Он обернулся, и в его глазах читалась несгибаемая решимость. — Но делать так не стану.

— Почему же? — спросил я с искренним недоумением. — Неужто твоя жизнь тебе так не дорога?

Он усмехнулся, но это была грустная усмешка.

— Жизнь дорога, — произнёс он, и голос его звучал твёрдо, как металл, — но честь ещё дороже. Не стану я идти против воли императора и армии. Пускай со мной так обошлись, но честь мундира для меня все ещё кое-что значит. Пускай и называют теперь преступником. — он немного помолчал, придавая вес словам. — И в бегах я жить не собираюсь, боясь каждого шороха — не для меня такое. Я привык грудью идти на врага, а не прятаться и трястись от каждого шороха. — Он подошел ближе, и его глаза сверкнули решимостью. — Я свою честь побегом от смерти марать не стану, — твёрдо произнёс он, и каждое слово звучало как клятва.

— Так, есть же помилование! — чуть было не выкрикнул я, чувствуя, как во мне растет раздражение. — Нужно всего лишь три дня выждать, дождаться, когда помилование вступит в силу, и потом можешь вернуться в камеру, и тогда уже будем разбираться.

— Вижу, Пылаев, что ты ещё молод, — произнёс он без упрека, просто констатируя факт.

Я хмыкнул, но ничего говорить на этот счёт не стал. Хоть я и не помнил прошлого, но я вполне могу быть постарше этого вояки.

— Так тебе скажу — если судьба распорядилась таким образом, значит, зачем-то это нужно. — Он сел обратно на койку, и пружины тихо скрипнули под его весом. — Если судьбе угодно, чтобы я выжил, я обязательно выживу. И тогда в благодарность за то, что ты сам ко мне пришёл, я послужу твоему роду. Во всяком случае… — он потер подбородок, задумавшись, — о Пылаевых ничего плохого не слышал, только хорошее. В армию же я точно больше не вернусь.

Я слушал внимательно и не перебивал.

— Послужить же. Благородному роду. Я в этом не вижу ничего предосудительного, — в его голосе звучала странная отрешенность человека, который уже смирился со своей участью. — К тому же, несмотря на все мои заслуги, от чего-то так вышло, что только ты ко мне явился за все то время, что я здесь провёл.

Я смотрел на него и видел, как десять дней ожидания расстрела изменили некогда бравого офицера. Он осунулся, под глазами залегли тени, которых скорее всего не было раньше. Он наверное и не спал эти дни. Но в его взгляде не было и капли отчаяния, а скорее философское принятие неизбежного.

— Я много о чем думал здесь, — продолжил он, потирая запястья, стёртые кандалами. — О том, как повернулась ко мне жизнь. Как несправедливо обошёлся со мной генерал, и о тех словах, которые он говорил. Даже удивительно, что он столь… нелестно отозвался о тех подвигах, что и ему принесли императорские награды. Обесценил он их, втоптал в грязь. Выходит, что не на том месте я был.

Он замолчал, глядя куда-то мимо меня, в одну точку на стене, словно всматриваясь в свою прошлую жизнь — блестящую карьеру, уважение товарищей, награды от самого императора. Всё это осталось по ту сторону тюремной решетки. Теперь же оставались лишь считанные дни перед расстрелом.

— И это такая ирония судьбы, — горько усмехнулся он. — Ещё недавно у меня была батарея под командованием, солдаты смотрели мне в рот, ловили каждое слово. А сейчас даже тюремщики не удостаивают взглядом, просовывая похлебку под дверь. Я в последнее время, часто задаю сам себе вопросы — что же не так-то было? Просил знака от судьбы, чтобы указала, какой же путь тогда верный, если моя честность и доблесть привели меня к такому вот исходу.

Я молчал, ошеломленный этой исповедью.

— Знака никакого не последовало, но явился ты со своим странным предложением. Видимо, это и есть ответ от судьбы, — пожал он плечами. — Во всяком случае, на пороге смерти, особенно такой, многое видится совсем иначе. Там, в Иркутске, когда мы не раз были на пороге смерти, но знали, что делать, бились за свою жизнь, бились и побеждали, все было куда как проще. Здесь же, где за чужие глупые слова тебя готовы расстрелять вне зависимости от того, кто ты есть и чего добился, и что преодолел…

Он поднял на меня взгляд, в котором читалось недоумение человека, столкнувшегося с абсурдностью и беспощадностью бытия.

— Знаешь, после недели в этих стенах смерть показалась мне очень уж глупой, старой и вздорной тёткой. Абсолютно несправедливой. Умереть как герой я не смог, зато вот готовлюсь умереть как преступник, — он тихонько рассмеялся. — Значит, так, Пылаев, иди-ка ты подобру-поздорову, не береди душу. — он осторожно подвинул ко мне ключи. Ещё раз скажу — я благодарен тебе и твоей зверушке, что перед смертью скрасили моё одиночество.

Его слова звучали так буднично, словно речь шла не о расстреле, а о какой-то формальности, которую нужно пережить. Я поймал себя на мысли, что, наверное, за эти десять дней ожидания он успел тысячу раз умереть и воскреснуть в своих мыслях, и теперь физическая смерть казалась ему лишь логическим завершением этого пути.

— Если судьба повернётся так, что я каким-то образом выживу, я буду тебе служить, тебе и твоему роду. Если же нет… это значит судьбе так было угодно. А я своё предназначение на этом свете исполнил.

В этот момент, будто чувствуя, что мы поговорили, появилась Белочка. Она тут же запрыгнула мне на плечо, ткнулась мокрым носом в щеку. Она выглядела немного уставшей. Я тут же залез рукой в карман и достал энергоядро.

Белка тут же выхватила у меня из пальцев угощение и проглотила его. Затем вдруг резко извернулась, когда я попытался её погладить, и скакнула прямо на колени Медведеву. И подставила мордочку под его руку, позволяя погладить себя.

После того, как Медведев погладил её шёрстку на голове и спине, она ткнулась маленьким лбом в живот заключённого и поудобнее устроилась у него на коленях. Медведев вдруг совсем по-доброму рассмеялся — вся горечь и боль ушли из его глаз. Ведь до его слов я как-то и упустил из виду тот факт, что он здесь уже сидит черт знает сколько и готовится к смерти. Пришёл торговаться. От чего-то стало гадко внутри. Я даже представить себе не могу, что он испытывает, что он ощущает в эти последние моменты.

В его глазах сейчас, когда он гладит маленькое пушистое животное, столько радости и счастья, будто он ребёнок, а не офицер, способный со связанными руками избить тридцать человек.

— В общем, рад, что ты зашёл. Был рад познакомиться. И спасибо, что послал ко мне свою зверюшку, она меня порадовала. Здесь, знаешь ли, скучновато, — он окинул взглядом камеру, которая представляла собой четыре обшарпанные стены и больше ничего; лишь дыра в полу да койка и были всей мебелью. — А сейчас тебе пора уходить, — произнёс он. — Скоро будет обед. Как ты понимаешь, вряд ли охрана оценит то, что ты зашёл в гости.

(обратно)

Глава 23 Побег из Колодцево

— Что ж, я тоже был рад познакомиться, — кивнул я. — Восхищён вашей выдержкой и доблестью, — произнёс я, глядя прямо в глаза человеку, который, несмотря на своё положение, не потерял ни достоинства, ни силы духа.

Мне было неловко от того, что сейчас просто развернусь и уйду, оставив его в этой мрачной камере наедине с мыслями о неизбежном конце. Но что я мог сделать? Моё пребывание здесь и так нарушало все мыслимые правила. Если нас застанут — ситуация станет хуже для нас обоих.

— Берегите себя, — добавил я, не зная, что ещё можно сказать человеку, стоящему на пороге расстрела. Слова казались пустыми и бессмысленными в такой ситуации.

Медведев кивнул, и мне показалось, что в его глазах мелькнуло понимание — он видел мои сомнения и внутреннюю борьбу. Я напоследок уважительно кивнул ему, а затем, чтобы не ударить в грязь лицом, собрал все свои силы, выпустив перед собой струю энергии, пытаясь имитировать способность ласки.

Мир завибрировал передо мной, воздух будто сгустился и начал дрожать мелкой рябью, словно поверхность пруда под порывами ветра. И в самом центре вибрирующего сгустка я увидел небольшую червоточинку — тонкую линию разрыва между нашим миром и изнанкой. Она пульсировала, то расширяясь, то сжимаясь, словно дышала в такт с моим сердцебиением.

Я сразу же потянулся к ней, направляя поток энергии прямо в центр этого разрыва. Чувство было такое, будто погружаешься в вязкую жидкость — сначала сопротивление, а затем внезапный нырок, как если бы нечто резко втянуло меня внутрь.

Вот я снова в изнанке. Ласка, которая почти тут же появилась рядом белым пятном, принялась описывать вокруг меня круги, словно патрулируя территорию. Её движения были резкими и быстрыми, тело светилось в темноте изнанки, как маленький фонарик. Однако почти сразу же она успокоилась и устремилась куда-то в сторону. Видимо, сразу же повела меня к выходу из изнанки.

На периферии зрения то и дело мелькали тёмные тени — местные обитатели, которые, казалось, стали настороженнее после нашего прошлого визита. Одна даже сунулась было в нашу сторону, проявив либо любопытство, либо безрассудство. Но белой чертовке только этого и надо было — она тут же накинулась на незадачливую тень и поглотила её, на мгновение вспыхнув ярче.

Кажется, в этом мире появилась новая вершина пищевой цепочки. И я к этому приложил свою руку. По крайней мере, как мне кажется, с каждым появлением здесь Белочка всё ярче светится, хоть чуть-чуть, но ярче. И явно стала гораздо опаснее для местных тварей. Ну, то ли ещё будет.

В изнанке времени течет иначе — кажется, что ты проводишь здесь часы, а на самом деле — лишь секунды. Или наоборот. Невозможно точно сказать. Эта неопределенность пугала меня поначалу, но сейчас я уже привык к ней.

Тем временем я понял, куда вела меня белка. Я увидел небольшое искажение в пространстве — словно воздух в том месте стал мутным стеклом, сквозь которое проглядывали смазанные очертания реального мира. Самостоятельно я бы никогда не различил среди колышущегося марева изнанки это искажение, но сейчас, оказавшись вплотную к разрыву, увидел и сразу понял, что это то самое место, через которое я сюда попал. Именно здесь я прошёл двадцать минут назад — следы моего присутствия всё ещё виднелись, будто рябь на воде.

Я сразу же выпустил небольшой пучок энергии, направив его в это искажение, заставив пространство сильнее забурлить. Точка перехода отозвалась, разрастаясь и пульсируя интенсивнее. Я потянулся к ней всем своим существом и в следующий миг оказался в той самой туалетной кабинке, из которой ранее нырнул в изнанку.

Сразу же услышал настойчивый стук в дверь.

— Сударь, сударь, ответьте же вы! Вы что там, душ принимаете? — раздался раздраженный голос из-за двери.

Я аж брови вздёрнул от удивления. Оглядел себя — вроде всё в порядке, никаких следов путешествия по изнанке не осталось, костюм чист, только слегка помят. Затем резко рванул дверь.

За дверью кабинки столпилось уже четверо человек, и всем, видимо, именно сейчас потребовалась уборная. Лица у них были недовольные и нетерпеливые, как у людей, которым срочно нужно по делам. Увидев мой недовольный взгляд, большинство тут же осеклось. Однако недовольство моей задержкой было очевидно.

— У вас какие-то проблемы? — спросил я, приподняв бровь. Всё-таки раздражение на ситуацию и тяжёлая дорога сказывались на моём настроении. Тем не менее, я сдержал себя в руках. Если мне нужно было находиться здесь — это моё дело, и никто не имеет права торопить меня или выражать недовольство. — Джентльмены, — произнес я более спокойным тоном, — если человеку нужно время для уединения, то это его личное дело. Разве не так?

Под смущёнными взглядами я прошёл к месту, где меня дождался Дима. Я обнаружил, что он, сидя за столом и подпирая подбородок рукой, мирно посапывает. Ведь говорил, что три дня может бодрячком ходить, но от его бодрости не осталось и следа — усталость взяла своё.

— Просыпайся, — произнёс я, похлопывая брата по плечу.

Тот тут же вздрогнул, раскрыл глаза и принялся моргать, прогоняя остатки сна.

— О, ты так быстро! — произнёс он. — Десяти секунд даже не прошло, — удивился он, глядя на часы.

— Ага. Мне больше не надо было, — хмыкнул я. — Пойдём, тебя отвезём в гостевой дом. Тебе поспать бы не мешало.

— Да не надо мне спать, — отмахнулся он. — Я же говорю, у меня выносливость так прокачана, что я могу неделю не спать и чувствовать себя прекрасно.

— Я даже не сомневаюсь, — вполне серьёзно ответил я. — Но сейчас лучше поднакопить сил. Поехали.

* * *

Учение паладинов призывало отринуть свою старую жизнь, забыть старые связи, свою фамилию, род, детей, если они есть, свой прежний опыт, и положить всю свою новую жизнь одарённого на борьбу с тварями. Зиновий был хорошим паладином, но в орден он вступил уже будучи в сознательном возрасте. Он обнаружил у себя дар в тридцать лет и, не зная, что с ним делать, отправился в Храм Паладинов. И, видимо, в связи с этим, а может, и по другим причинам, откинуть прежний опыт так просто не мог.

А ещё он понимал разницу между хорошими людьми и плохими. До того, как поступить на службу к Пылаевым, он состоял при нескольких семьях аристократов и с этим была связана масса курьёзных случаев. То к нему обращались как к лакею, то как к прислуге, то и вовсе как к палачу. Его не воспринимали всерьёз, к нему относились как к вещи, и лишь Пылаевы, со всеми их недостатками, отнеслись к Зиновию как к человеку.

Дмитрий Пылаев и вовсе обращался с ним по-дружески. Зиновий служил роду Пылаевых порядка десяти лет и видел, как Дмитрий рос. Даже научил его нескольким приёмам. Дмитрий и Алиса выросли, а Зиновий, проведя с ними столько времени, уже не мог к ним относиться как к чужим людям, а за их добро был очень им благодарен.

Александр Филиппович, пускай и был человеком азартным, быть может, не совсем разумным и нерациональным, но он был хорошим человеком и в высшей степени благородным — не столько по праву рождения, сколько по своему духу. А Зиновий был благодарным.

Да, кодекс паладинов твердит, что не следует вступать в дрязги аристократов и любые другие распри между людьми, а убивать лишь только тварей. Но каким бы человеком был Зиновий, если бы давал в обиду людей, которые ему симпатичны? Правила есть правила, но и про своих нельзя забывать, а Пылаевы со временем стали для него своими.

Он как раз подъезжал к деревне Колодцево, откуда ему было поручено забрать людей. Казалось бы, такая простая задача — всего лишь перевезти людей, но и здесь аристократы усложняли всё донельзя.

Неладное Зиновий заподозрил, когда стал подъезжать к деревне — слишком уж много стояло машин личной гвардии Лисиных. Он проезжал по улочкам мимо заброшенных домов и ловил на себе взгляды лисинских гвардейцев, что провожали его недобрыми взглядами, держа в руках автоматы.

Стоило ему приблизиться к воротам, как оттуда вышел молодой парень, одетый как аристократ — на пальце поблёскивало графское родовое кольцо, а ладонь, как бы невзначай, лежала на рукояти сабли. Это был Аким Гордеевич Лисин.

— Кто таков? — спросил аристократ Зиновия, стоило тому выбраться из автобуса.

— Зиновий, командир паладинского корпуса рода Пылаевых, ваше сиятельство, — произнёс он, учтиво поклонившись. Внутри у него скребли кошки — он чувствовал, что всё здесь будет не так просто.

— По какому праву приехал сюда? — спросил Лисин, даже не представившись и не поздоровавшись. — Эти земли, вообще-то, под нашим контролем, — произнёс он высокомерно, задрав подбородок и прищурив глаза.

— Под вашим? — удивился Зиновий. — Это ведь деревня Колодцево, принадлежит семье Пылаевых? — удивлённо спросил он. — Или я ошибся и не туда приехал?

Парень нахмурился.

— Ну да, ну да, так-то земли Пылаевых, но деревня под контролем семейства Лисиных. И вообще, — он выпятил грудь, радонь его сжалась на рукояти оружия, — мне нечего перед тобой оправдываться. Валил бы ты отсюда по-добру, по-здорову.

Зиновий скрипнул зубами.

У паладинов был особый статус, если бы аристократ попытался напасть на него, он мог бы защищаться и вполне мог бы даже убить аристократа — ему ничего бы даже не было.

На самом деле, луч света, который он мог бы пропустить сквозь этого заносчивого юнца, не оставил бы от него даже мокрого места. Но паладин лишь сдержанно кивал, стискивая зубы — не ему учить аристократов вежливости. Ввязываться же в распри между родами ему точно было не с руки.

Но он ведь приехал, чтобы помочь Пылаевым, и уезжать просто так было бы неверным решением. К тому же, он на это потратил столько времени.

— Прошу простить меня, ваше сиятельство, — произнёс он. — Но глава рода Пылаевых послал меня сегодня сюда, чтобы отвести в поместье людей. Видите ли, деревня принадлежит роду Пылаевых, и люди, живущие на этой территории, когда-то присягали на верность, потому тоже подпадают под юрисдикцию Пылаевых. Господин Пылаев попросил меня привести ряд земледельцев к ним в поместье, так как им потребовались работники на их землях. Вот за этими людьми я приехал.

— Работники, значит, —произнёс Лисин, потирая подбородок и рассматривая Зиновия с такой презрительной усмешкой, будто тот был букашкой. — Почему-то я не в курсе этого. Мне никто не докладывал, — он надменно вскинул подбородок. — Я не намерен отпускать людей, которые должны работать на моей территории. Так и передай Пылаеву.

Зиновий едва сдержался, чтобы не скрипнуть зубами. «Вот же напасть, — подумал он, — как же мне теперь доложить Дмитрию Александровичу, что я задание не выполнил?»

— Однако же, как мне известно, староста в курсе распоряжение Пылаева. — сказал Зиновий.

— Это дела аристократов. Работоспособных людей я не собираюсь отдавать. Если у Пылаева другое мнение, пускай он сам приезжает и решает этот вопрос с вами и с вашим отцом.

Зиновий помолчал.

Лисин, хмыкнув, оценил озадаченное лицо паладина:

— Не переживай, не придётся перед господином краснеть, — снисходительно произнёс он. — Чтобы ты порожняком не катался туда-сюда, забери вот этих бездельников, — парень пнул пяткой ворота, и оттуда показался стражник. — Э, приведи тех бедолаг, о которых я тебе говорил, — произнёс Лисин и, смерив взглядом Зиновия, скрылся за воротами.

Ждать пришлось недолго. Спустя десять минут из-за ворот, в сопровождении гвардейца показались трое — совсем молодой парень лет пятнадцати, женщина лет тридцати и маленькая девочка, сжимавшая в руках куклу. Вещей у них с собой было совсем немного. На лице парня имелся кровоподтёк, а женщина и вовсе дрожала, будто осиновый лист. Зиновий стиснул зубы от злости, но сделать он ничего не мог.

— Здравствуйте, ваше благородие, — произнесла женщина, поклонившись. Её примеру последовали и остальные.

— Здрасьте, благородие, — произнесла девочка и смешно склонила головку.

— Ваше благородие, доброго дня, — произнёс парень, поморщившись и потерев поясницу. Было видно, что ему больно — видимо, его избили.

Из всей троицы только девочка была невозмутима и весела — видимо, не понимала, что происходит. Хотя, признаться, Зиновий тоже не понимал, что там у них стряслось.

— Вы отведёте нас к господам Пылаевым? — спросила женщина, поглядев искоса на Зиновия.

Паладин кивнул.

— Да, хозяйка, — произнёс он. — Забирайтесь в автобус.

Парень испуганно поглядел на Зиновия.

— Вы нас в рабство увезёте к культистам? — спросил он с таким искренним ужасом, что паладин опешил.

— Что ты несёшь, парень? Ты не видишь, кто перед тобой стоит, что ли? — хмуро произнёс Зиновий. — Я паладин и призван защищать людей, а не травить их ядом поклонников изнанки. Ты такие слова при себе держи.

— Ну, господин Лисин сказал, что… — начал было парень, но тут же махнул рукой. — Извините.

— Помолчи, — произнесла вдруг женщина. — Не здесь же. Давай, пошли скорее в автобус.

Стоило им погрузиться, как Зиновий принялся разворачиваться, чтобы поскорее уехать подальше от этого места.

— Как вас зовут? — Спрсоил Зиновий.

— Меня Елена, — представилась женщина — А это Анечка, моя дочь.

— Я Стёпа, — отозвался парень, охнув, когда автобус наехал на кочку.

— Что у вас произошло? — спросил Зиновий, выруливая на дорогу.

— Это всё гвардейцы Лисиных, — начала рассказывать женщина. — Вызвали наших мужиков, и меня в том числе, стали говорить, что у Пылаевых совсем дела плохи и они стали людей культистам продавать. Я сказала, что это вздор, и Александр Филиппович никогда бы такого не сделал, так меня чуть не избили, сказали, что выгонят за пределы деревни, чтобы меня твари порвали.

— Да что за бред вы несёте? — произнёс Зиновий, даже повысив голос от негодования. — Вы же сами видите, — он показал на виднеющийся пейзаж за окном, — нет никаких здесь тварей.

— Я это знаю, я с мужиками общаюсь, да и сама часто хожу в лес. Но остальные наши боятся выходить наружу, считают, что здесь совсем настал конец света, и твари ходят, как у себя дома. А гвардейцы эти слухи только раздувают.

— Да уж, ну и произвол у вас там творится… — протянул Зиновий, крепче сжав руль.

Стоило проехать сто метров, как женщина подошла к Зиновию:

— Ваше благородие, — попросила Елена, — а можете вот у той берёзки остановиться и постоять немного, — произнесла женщина.

— Это ещё зачем? — спросил он, оглядываясь по сторонам с некоторым подозрением.

— Там наши ребята, которых не отпустили. Сказали, что лучше сдохнут, чем останутся в Колодцах с такими-то хозяевами. Какой бы Пылаев плохой не был, он себе такого не позволял, людей не обманывал, вот они решили уйти, — прошептала она.

Зиновий прижался к обочине, и приостановился у берёзы. Идея плохая, и так понятно что за автобусом следят, но и людей оставлять нельзя.

Зиновий даже вышел из автобуса и попинал колёса будто проверяя.

Ждать пришлось недолго. Из-за небольшого холмика появились две головы. Явно мужчины.

Они были настороженны, как дикие звери, готовые в любой момент скрыться обратно в свое убежище. В этот момент женщина махнула им рукой:

— Скорей сюда, парни! Это человек от господина Пылаева, это паладин! Бегите сюда!

Мужчины переглянулись, затем выскочили и вполуприседе побежали к автобусу, пригибаясь к самой земле, чтобы их не было видно издалека. Их фигуры мелькали среди высокой травы, словно тени, боящиеся света. При приближении стало ясно, что люди сильно избиты. У одного глаз совсем заплыл и покрылся сине-багровым отёком, а лицо было покрыто засохшей кровью. У второго были разбиты губы, а на шее виднелись кровоподтёки.

— Вырвались, — произнёс первый, выдохнув,

— А теперь ходу отсюда. — Прохрипел второй и тут же опомнился:

— То есть, поедемте уже, ваше благородие, а то гвардейцы господ за нами прибегут. Они уже наверняка заметили пропажу и подняли тревогу. Времени совсем нет.

(обратно)

Глава 24 Ультиматумы и предложения

По дороге в отель я оглядел себя, и весьма удивился тому, что моя энергия изрядно потратилась. Энергетический резерв был практически пуст. Даже руки немного подрагивали от усталости, а в висках слегка пульсировало. Энергия восстанавливалась тонким ручейком, но этого было недостаточно. Даже воспользовался энергоядром.

Вывод такой — изнанка изрядно жрёт энергию. По крайней мере, вход в изнанку, как и выход, требуют больших затрат. Так недолго и там остаться. Хотя, именно в самой изнанке резерв можно пополнить за счет убийства серых теней.

Мы направились в арендованный номер. Мне, признаться, и самому не мешало бы отдохнуть. Ноги гудели, а мышцы ныли, будто я несколько часов без остановки куда-то бежал.

Пока ехали, я размышлял о том, что из-за последней суеты кое-что ушло из поля моего внимания. Я ведь открыл новую грань своей способности. Выходит, я могу не только находиться в изнанке без угрозы для своей жизни, но и входить туда по своей воле. Надо только потратить изрядное количество энергии. К слову, там, в поместье Пылаевых, все произошло как-то само собой, я даже и не успел осознать происходящего. К тому же были и другие проблемы, одна только Луиза чего стоила.

Сейчас же, второй раз оказавшись в изнанке без всяких там червоточин, осознал всю свалившуюся на меня удачу. Это ж какие возможности открываются! Я могу оказаться где угодно, когда захочу, оказаться в недоступных местах, избежать погонь или засад. Вот только один вопрос — как этим управлять? Ласка каким-то образом определяет, где нужно выходить? Ну, раз она так может, значит, и я научусь. Правда, пока даже ума не приложу, в какую сторону нужно смотреть. Для меня изнанка, как непроглядная пелена. Видимо, ласка видит её иначе.

Будто слыша мысли, у меня на плече появилась Белочка и принялась умываться. Будто хвастаясь, мол, да, я и правда так могу, а ты не можешь, и для того, чтобы путешествовать по изнанке, тебе нужна я. И ты меня еще дрессировать хотел? Она так смешно тёрла мордочку лапками, что невольно заставила меня улыбнуться. Порой мне всё больше кажется, что она действительно читает мои мысли. Слишком уж вовремя появляется каждый раз.

Я достал из кармана металлические ключи и протянул Ласке:

— Ты верни их на место, не будем подводить ни в чём не повинного человека, — произнёс я.

Хотя, учитывая тот факт, что Медведева по ошибке подсадили к уголовникам, ещё и со связанными руками — возможно охрана и заслуживала хорошей порки.

Ласка, понюхав кольцо с ключами, посмотрела на меня, будто не понимая, о чём я её прошу. Видимо, была того же мнения, что и я. Но уже через секунду схватила ключи зубами и исчезла. Словно растворилась в воздухе, оставив после себя лишь лёгкое мерцание, которое тут же погасло.

Я потянулся к магофону.

— Удивительная у тебя зверюшка, — произнёс Дмитрий, искоса взглянув на меня. Он сидел за рулём, и мы как раз подъезжали к гостевому дому. — Научи в банковские сейфы проникать! Озолотишься ведь!

— Эх, Дима, Дима, — протянул я, — вот из-за подобных идей у твоего батюшки проблемы всю жизнь и были. Лучше честным трудом деньги зарабатывать.

— Тогда зачем тебе такая зверушка? — хмыкнул Дима.

— На чёрный день, — улыбнулся я.

* * *

Злобин сидел в своём кабинете и разговаривал по телефону. Его собеседник был до крайности недоволен тем куда зашёл разговор, хоть и старался придерживаться приличий и быть сдержанным.

В голосе Лисина слышалось плохо скрываемое раздражение, которое проскальзывало даже через телефонную линию.

— Гордей Степанович, друг мой, ну что я могу сказать? — Злобин неспешно отставил чашку на блюдце и выпрямился в кресле, словно собираясь для важного разговора. — Если бы я знал, что у вас столь большие планы на землю Пылаевых, и вы не просто так пытаетесь пустить их по миру и предать забвению их род, я бы, конечно же, не стал вмешиваться. Но ведь вы мне не докладывались о ваших планах.

Он сделал паузу, наслаждаясь эффектом своих слов. Сквозь трубку доносилось тяжелое дыхание собеседника. Злобин продолжил, с удовольствием растягивая слова:

— А вот увидел, что у соседа проблемы, и по-добрососедски помог. Тем более что для меня-то это сущие пустяки. А так, ну сами поймите, Пылаевы ведь живут рядом со мной, очень не хочется видеть их кислые лица рядом. Я привык, что вокруг меня людям хорошо, все живут в благоденствии, а если какой-то сосед и захворал, или создал себе проблем, так проще ему помочь.

— Дались вам эти Пылаевы, — бросил Лисин сквозь стиснутые зубы, предпринимая сверх усилия, чтобы не выдать своих истинных чувств. спокойный тон голоса дался ему очень тяжело. Злобин почти физически ощущал, как собеседник побелел от сдерживаемой ярости и от того улыбнулся.

— А вам-то они на что? — спросил Злобин, не скрывая улыбки. Он откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу, словно наблюдая за забавной комедией.

— Земли у них хорошие, — протянул Лисин после небольшой паузы. Было слышно, как он перебирает какие-то бумаги.

— Правда? Хорошие земли? Что-то не припомню такого, — Злобин изобразил крайнее удивление, хотя прекрасно знал истинную ценность владений Пылаевых. — Я ведь с Пылаевыми давно знаком и ничего интересного на их землях не видел, разве что завод железобетонных изделий, да ряд предприятий, которые они по своей дурости загубили. Кстати, не желаете переуступить мне права на завод железобетонных изделий в Колодцах? — невозмутимо спросил Злобин, внимательно прислушиваясь к каждому звуку на том конце провода.

Пауза, которая последовала за этим вопросом, была красноречивее любых слов. Лисин явно не ожидал такого поворота и теперь лихорадочно соображал, как выкрутиться из положения. Злобин почти видел, как тот сжимает трубку и пытается подобрать слова.

— Не желаю, — отрезал наконец Лисин. Его голос стал совсем сух. — И вообще, очень прошу вас впредь не вмешиваться в наши с Пылаевыми дела. А если уж так невтерпёж, могу предоставить вам векселя по всем их долгам. С процентами. Может, и их ещё оплатите?

— Думаю, они и сами справятся. Однако, попрошу вас об одолжении: помогать кому-то или нет — уж предоставьте решать мне, мой дорогой друг, — мягко произнёс Роман Михайлович. Хотя за этой мягкостью явно прослеживались стальные нотки. — Не следует звонить мне с такими требованиями. Я ведь могу это и запомнить, а когда у вас появятся трудности и потребуется помощь, припомню вам эти слова и не помогу. Со мной все-таки не стоит ссориться и ставить мне ультиматумы. Надеюсь, вы услышите моё напутствие и отнесётесь к нему серьёзно.

Лисин тяжело вздохнул.

— Также, после нашего разговор, я уверился в том, что мне необходимо выкупить все долги Пылаевых, и у вас в том числе, — продолжал Злобин, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. — Надеюсь, мы с вами договоримся? И вы не будете создавать мне лишних проблем?

Он сделал паузу, словно давая собеседнику возможность оценить его заявление.

— И на всякий случай. Я вижу, что вы, как настоящий аристократ, не преминули упустить возможность нажиться на беде Пылаевых, — в его голосе появились ледяные нотки. — Однако, я вам благодарен, что вы не примкнули к тем глупцам, что пляшут под дудку Диброва. И рекомендую и впредь не работать с ним. Думаю, вы и сами не раз слышали, о незавидной судьбе его сторонников.

Злобин подался вперёд, и его голос стал тише, но от этого лишь опаснее:

— Надеюсь, мы друг друга услышали. Я был достаточно прям, чтобы мои слова можно было воспринять однозначно. Как вы знаете, я не очень люблю намёки, мне больше присуща прямота.

Лисин ничего не ответил. Напряжённая тишина висела, как грозовая туча, готовая в любой момент разразиться молнией.

— Доброго вам здоровья, Роман Михайлович, — произнёс наконец Лисин, и сквозь его вежливость явственно проступала холодная ярость, — рад, что удалось поговорить.

— А уж я-то как рад. И, к слову, вам тоже не хворать, уважаемый.

Злобин разорвал диалог. Он отложил телефон, сделал крупный глоток кофе, затем откинулся на кресло и тихонько рассмеялся.

— Да… Не просто, всё очень непросто, — пронёсся его шёпот по пустой комнате.

Лишь сторонний наблюдатель бы понял, что смех у Злобина был очень уж горестный. Нелегко смотреть на несколько шагов вперёд, когда остальные даже не смотрят под ноги. Ответственность давила на плечи графа тяжёлым грузом, но вида он никогда не подавал. Чего стоило одно только противостояние с Дибровым, под которым ходила половина местной знати? Злобин прекрасно понимал, что каждый его шаг отслеживается, каждое слово взвешивается на весах чужой выгоды.

Телефон снова зазвонил.

— О, стоило вспомнить Пылаевых, а они тут как тут, — Злобин снова потянулся к телефону, увидев, что ему звонит Константин, его недавний протеже.

Вся ситуация касаемо этого, если правильно так выразиться, парня была очень сомнительна для Злобина — тот ведь давно перестал рисковать и подвергать себя опасности. Костю следовало бы уничтожить и просто переработать, но, видимо, судьба ему благоволила. Ведь дни Пылаевых были практически сочтены и обстоятельства сложились так, чтобы этот парень выжил.

Ведь его способность видящего, да недюжинные способности к фехтованию и манеры пришлись очень кстати. У Злобина не было готовых гомункулов, а этот же показал себя наиболее неплохим кандидатом. Многие из его подопечных, которых он создавал собственными руками, требовали месяцев подготовки, а то и лет, прежде чем их можно было бы внедрять в тот или иной род. А здесь же получили готового аристократа, да ещё какого! Он ведь, считай, самолично спас целую семью, пускай и попал туда совсем недавно.

Видимо, это был тоже какой-то урок для Злобина, что следует доверять судьбе хотя бы иногда. И ведь какой шельмец, прямо при нём, демонстративно снял с себя печати. Ишь… Правда был еще один нюанс. Избавился он не от всех, и пребывает в иллюзии, что сам контролирует ситуацию. Роман Михайлович не был бы столь долго на своём месте, если бы позволял подобным ситуациям происходить. Этот Константин по-прежнему находится под его контролем, и если он пойдёт против него, то граф его просто уничтожит.

— Да, Костя, с чем снова пожаловал? Чем тебе снова можно помочь? — расхохотался Злобин.

* * *

Закончив разговор со своим подопечным, Роман Михайлович отложил трубку и призадумался. Да уж, ведь Константин действительно любопытный парень, ведь только вчера он ему рассказал про этого Медведева. А Костя уже каким-то образом успел добраться до Братска и поговорить с заключённыс, умудрившись пробраться в тюрьму. И это несмотря на то, что буквально вчера на их поместье было совершено нападение. Да, действительно, любопытный парень.

Злобин уже и сам немало сил потратил на то, чтобы вызволить Медведева из тюрьмы, лишь пошутил над своим подопечным, а тот воспринял шутку всерьёз. Более того, не сидит на месте и прикладывает усилия ради того, чтобы спасти потенциального начальника гвардии. Что ж, очень похвально, похвально, быстро он взялся за дела. И это не может не радовать.

Злобин, как и обещал, отправил Косте номер телефона генерала Петрищева. Он и сам хотел попросить того походатайствовать, съездить в тюрьму к Горину. Раз Костя и сам готов это сделать, то почему бы не позволить парню проявить себя?

К тому же его решения порой даже Злобина удивляют, и то, каким способом он решает те или иные задачи. С такими людьми одно удовольствие работать. Главное — не испортить его излишней опекой и давать побольше возможностей для творчества, так скажем, ну или там для полёта фантазии.

Однако Злобин, чтобы подстелить соломки, решил и сам позвонить перед этим Петрищеву, предупредить о том, что Пылаев желает к нему зайти.

— Доброго дня, мой старый друг, — произнёс он, прижимая трубку к уху и невольно поморщившись от нахлынувших воспоминаний. — Ну как там продвигаются дела относительно Медведева?

— Роман Михайлович, да я и сам всё понимаю, прекрасно! Пьян был, ну не должен был я так делать. Что ж вы меня всё терзаете? — в голосе генерала слышались нотки досады и раздражения.

— Увольте, мой друг, я звоню не для того, чтобы вас терзать, а для того, чтобы спасти жизнь невинного, по сути, человека, — Злобин подался вперёд, опираясь локтем о стол и глядя в окно.

Генерал недовольно проворчал:

— Да уж, заварил этот Медведев кашу, не мог ведь промолчать!

Злобин ехидно ухмыльнулся. О том, кому следовало промолчать и не болтать лишний раз языком, он прекрасно знал, но генерал всё-таки был очень горделив. Лишний раз напоминать ему об его ошибках — только нажить себе лишнего врага, а Злобин был слишком умён для подобных промахов.

— Роман Михайлович, я уже подал все бумаги. Но слишком уж долго работает имперская канцелярия, — произнёс генерал с тихой отчаянностью.

— Вы ведь понимаете, что на кону стоит, жизнь непростого человека, настоящего героя. Я бы на вашем месте постарался. Иначе на вашей совести будет непростительная ошибка, которая может вылиться в большую потерю для империи.

Генерал промолчал, только тяжело вздохнул, будто взвалил на плечи невидимый груз.

— Прекрасно всё понимаю, но как только разорваться и решить всё? Я ведь уже третий день в мыле бегаю, пытаясь решить…

— Я вам в помощь отправил одного своего протеже. Он вам позвонит сегодня с поручением. Он тоже заинтересован в спасении Медведева. Присмотритесь к парню, может, сможете с ним какие-то дела совместные делать. Не прогоните, может, он действительно может вам пригодиться и как-то поспособствовать в решении проблемы с Медведевым.

— Непременно, лишние руки мне не помешают, к тому же дело щекотливое и требует особого подхода. Надеюсь, парень толковый? — спросил Петрищев, приободрившись.

— Уверен, он вас удивит, — заявил Злобин, улыбаясь уголками губ.

(обратно)

Глава 25 Дядя Бо́рис, и этим все сказано

Поговорив со Злобиным, я хотел было сразу позвонить генералу Петрищеву, но вдруг осознал, насколько сильно я устал, поэтому решил сходить освежиться в ванной.

Дмитрий уже храпел, даже не дождавшись результата разговора.

Прохладная вода обожгла лицо, заставив меня вздрогнуть. Я плеснул ещё раз, и ещё, чувствуя, как возвращается ясность мысли. События последних дней проносились в голове калейдоскопом — разлом, твари, кристаллы, а теперь ещё и судьба Медведева повисла на волоске. Вытерев лицо полотенцем, я взглянул на своё отражение — глаза покраснели от недосыпа, щетина уже превратилась в лёгкую бородку, а под глазами залегли тёмные круги. Да, выгляжу не лучшим образом.

Немного освежившись, я позвонил генералу.

— Алло, с кем имею честь, — раздалось на том конце.

— Здравствуйте, меня зовут Константин Пылаев… — Я хотел было представиться в полной мере, но генерал меня тут же прервал:

— Оо! А вы быстры. Только что о вас разговаривал с Романом Михайловичем. Рекомендовал вас как очень деятельного и толкового парня.

— Очень интересно, — произнёс я. — Я хотел бы с вами обсудить вопрос относительно Медведева.

— Да знаю я, что вы хотели со мной обсудить, — произнёс генерал, и в его голосе я услышал нотки усталости и досады. — Сам голову ломаю, как его теперь вытаскивать из этой передряги. Дело до канцелярии дошло. А я в силу своей горячности допустил, что дело затянули. Очень уж он меня разозлил. Но я отходчивый, поэтому все силы прилагаю для того, чтобы спасти беднягу от гибели.

— Всеволод Иннокентьевич, — произнёс я, собираясь с мыслями. — Я думаю, что следует поговорить с полковником Гориным, начальником тюрьмы. Может, удастся его как-то убедить отсрочить исполнение наказания. Ведь как я знаю со слов Романа Михайловича, помилование уже есть, но в силу оно вступит лишь через три дня после приведения в исполнение казни. так что, если удастся убедить полковника отсрочить наказание по какой-то причине, дело будет сделано? А там уже и помилование вступит в силу. А то получится ведь огромная трагедия, если Медведев из-за такой, в сущности, ничтожной причины лишится жизни. Я имею ввиду, конечно же, бюрократию.

Петрищев вздохнул в трубку.

— Здесь нужно хорошенько подумать, — хмыкнул он, — хотя, да, это мысль неплохая. Горин мой старый знакомый, глядишь, и получится с ним прийти к общему мнению. Я с ним поговорю, — пообещал он. — А вечером жду вас у себя в гостях, представлю вас сливкам местного общества, заодно и обсудим результаты.

Я взглянул на себя в зеркало. А костюм-то поизносился. Вон подпалины на лацканах да на локте дырка образовалась, ещё и помятый весь. Всё-таки последние дни были очень непростыми. И не только для меня, судя по всему.

Надо бы обновить гардероб, к тому же деньги у меня какие-то имеются. Мартынову, видимо, было всё равно, как я выгляжу, да и утро было раннее, он сам-то сонный был, а вот идти на приём к генералу в таком виде будет не очень прилично.

Однако был один нюанс — у меня ведь все средства в энергоядрах с кристаллами, да в золотых монетах из разлома, а их нужно где-то поменять. Поморщившись, я понял, что придётся искать обменник. А времени до вечера не так уж много.

Я вышел из ванной, Дима тут же вздрогнул, услышав хлопок двери:

— А? — удивился он, сонно моргая и пытаясь сфокусировать взгляд. — Что… кто? Я немного задумался и, кажется, отвлёкся, — сказал Дмитрий, возвращаясь в сознание. — Что ты там говорил? — спросил он.

— Да ничего, ничего, — улыбнулся я. — Ты бы отдохнуть прилёг, а то всё бодришься да бодришься, — пряча улыбку, произнёс я. — Об отдыхе тоже не стоит забывать.

— Да, это да, — произнёс он, — но я так выносливость вкачивал, что спать мне нужно раз в две недели.

— Это сразу видно, — поддержал я брата. — Ты мне вот что скажи — где здесь можно поменять энергоядра на рубли?

— Ой, да здесь, кстати, недалеко. Проехать нужно всего один квартал. На улице Генеральской, 9. Там будет небольшая лавка, — ответил Дима чётко, будто бы в карту смотрел, хотя глаза его сами собой закрывались, а он уже заваливался на кровать.

— Ну хорошо, тогда ты отдыхай. А я схожу, поменяю энергоядра на рубли.

— Да, да, — пролепетал он, поудобнее устраиваясь на подушке.

Прикинув, сколько может стоить новый костюм, взял пригоршню энергоядер, пару кристаллов и золотые монеты — надо бы прицениться, понять ценность моих трофеев. Даже интересно, сколько предложат за золотые монеты. Осторожно прикрыв дверь и закрыв её на ключ, отправился на поиски обменника.

Автомобиль брать не стал, пошёл пешком — обменный пункт действительно оказался недалеко, и, по сути, это был этакий ломбард, который также выполнял функцию обмена популярных валют. Очень удобно. Назывался он «У дяди Бо́риса», причём ударение падало на первый слог.

Внутри меня встретил крепкий мужик с короткой стрижкой и двумя золотыми зубами в улыбке необъятных размеров.

— Доброго дня вам, сударь. С чем пожаловали? Чем дядя Бо́рис может вас порадовать? Хотите прикупить что-то или, наоборот, сдать? У меня для всего найдётся выгодное предложение, — глядя в хитрые глаза мужика, я едва не развернулся, чтобы поскорее покинуть это заведение, но сдержался — дела-то делать придётся, да и время поджимает.

Тем временем, он скользнул глазами по моему кольцу.

— О, вы представитель семейства Пылаевых, как я понимаю, сын уважаемого Александра Филипповича. Очень рад, очень рад, — улыбка его стала ещё шире. — Кстати, ваш батюшка задолжал мне кое-что. Но это, я думаю, оставим на потом.

— Решите это с моим батюшкой, — произнес я, устало выдохнув. Похоже, долги Александра Филипповича, так и будут висеть клеймом на семействе Пылаевых. — Я хотел поменять некоторые ресурсы, — произнёс я и нарочито аккуратно, чтобы нельзя было понять, сколько у меня всего с собой припасено, достал немножечко энергоядер, пару синих кристаллов и золотую монету. — Хотел вот спросить, сколько за это добро сможете мне предложить денег рублями? — поинтересовался я.

— Ну… — протянул он при виде кристаллов и ядер. — Вынужден вас разочаровать. Времена сейчас тяжёлые, такой товар спросом не пользуется, а такое золото — кому оно сейчас вообще нужно? Но я уж, в силу своей душевной простоты и доброты, готов принять у вас за символическую плату.

Не дожидаясь окончания его тирады, я тут же сгрёб всё в ладонь.

— Ну, простите, что побеспокоил вас. Слышал, здесь совсем рядом есть еще обменник. Пойду я, наверное, туда. А ещё господин Мартынов обещал взглянуть на мои товары и дать хорошую цену.

Дядя Боря тут же переменился в лице.

— Одну минутку, молодой человек, я ведь еще не назвал цену, да и, что-то я не сразу разглядел. Я думал, вы мне бусины принесли, а это… А это что же, энергоядра и кристаллы из тварей червоточин? О-о! А я-то думал, вы мне какие-то стекляшки притащили. Вы уж простите старика, я совсем с возрастом плохо видеть стал, — затем он хитро снова посмотрел на меня, скользнув глазами по золотым монетам. — Но вот эти монеты, это что за ювелирные изделия.

— Это монеты из червоточины, — твёрдо произнёс я.

— Прямо из червоточины? — удивился он. — И что же, вы сами их достали?

— Сам. И, предупреждая ваш вопрос, тварей тоже убил сам. В том числе и альфу, — мой голос звучал спокойно, но по лицу дяди Бори я видел, как его отношение меняется. Он явно не ожидал, что безобидный с виду юноша окажется опытным охотником на тварей. Думал, наверное, что мелкий барончик, пришёл тратить заработанное родителями.

— Ну что ж, давайте тогда считать. Сейчас рынок непростой, но я за каждого клиента готов бороться. Так… по энергоядрам. — Цена один рубль шестьдесят копеек за штуку, — начал бормотать купец.

— А по-моему два. Или даже два сорок? — хмыкнул я с нажимом.

— Увольте, где вы такие цены видели? Максимум — один рубль восемьдесят две копейки. А если не верите — сходите к Мартынову. К кому угодно. Больше никто не даст. У меня самые лучшие цены на энергоя…

— Ну что ж, тогда пойду спрошу у Мартынова, — произнёс я, перебивая его и снова потянулся к лежащим на стойке энергоядрам.

— Как же с вами сложно-то! Ладно, рубль восемьдесят пять. Но здесь уж поверьте — вам цены лучше никто не даст.

Я нахмурился. С одной стороны, надо было сразу у Мартынова поинтересоваться. Хотя, тот мне ещё меньше доверия внушал. Но чувствую, что этого я доконал. Видимо, и вправду такие цены. Опять же, Дима говорил, что одно ядро тянет примерно на два рубля. Значит, цены плюс-минус похожие.

С этими мыслями я высыпал все энергоядра, которые взял с собой:

— Разменяйте, пожалуйста.

Купец быстро пересчитал.

— Энергоядра — восемьдесят штук, — пробормотал он под нос, пересчитав их при помощи специальной счётной машинки для энергоядер. Повернул ко мне маленькое табло:

— Вот, видите?

— Ага, значит, деньгами сто пятьдесят семь рублей и двадцать пять копеек, — сказал я, кивая на цифры.

— Что же касаемо кристаллов — он почесал бороду. — Это синие — самые простые энергокристаллы. За них много не выручишь. Но зная вашу тягу торговаться, — он хохотнул, — дам сразу хорошую цену — восемьдесят пять рублей за штуку.

Я задумался. С одной стороны, я не собирался их тратить на себя. С другой — кристаллы добываются не просто. Здесь предлагают не очень высокую цену, может, всё же лучше оставить себе? Но немного подумав, махнул рукой:

— Меняем, — подтвердил я.

— Теперь монеты… — протянул купец, взяв одну из моих. — Золото как золото. Только чеканка у них очень хитрая. Народ такие ценит. Как амулеты используют. Хотя это просто металл.

— Да, знаю, — кивнул я.

— Дам за монету… — он взвесил её на ладони. — четыреста пятьдесят рублей за каждую.

Я склонил голову на бок, демонстрируя сомнение. Он немного задумался и с прищуром посмотрел на меня:

— Да, местные монеты ценят. Давайте так… Я дам вам самую высокую цену, какую только могу предложить — пятьсот рублей. Но при условии, что продавать вы их будете только мне. Иначе они как на рынок попадут, так потом и трёхсот рублей не дадут за штуку. А так я смогу диктовать цены ну и платить вам по-чести. Я ведь понимаю, что, ради этих монет жизнью рисковали. — Он снова с хитрецой посмотрел на меня. — У вас теперь будет немалое состояние, — подмигнул он. — Не хотите заглянуть в мою оружейную лавку? Артефакты есть, всё, что может понадобиться. Для червоточин, для тварей — всё.

Он скользнул взглядом по моему палашу.

— А ещё, защитные или усиливающие амулеты, чтобы никакой монстр когтями до вас не добрался.

— Покажите, — согласился я, немного призадумавшись.

Всегда полезно узнать ценник на оборонительные артефакты, особенно учитывая сколько неожиданных нападений случилось за последние дни. Я хорошо помнил, как Дима и Алиса чудом уцелели в схватке с гвардейцами. Да и мне самому повезло, что щит от Злобина оказался надежным. Кто знает, что ждет впереди — возиться с раненой сестрой или братом мне совсем не улыбалось.

— Тогда обойдите вокруг здания. Вход в торговую лавку там. Вывеска та же: «У дяди Бо́риса». — Он улыбнулся своей фирменной улыбкой.

Я сгрёб деньги с прилавка, пересчитал, сунул в карман. Затем вышел из обменника, намереваясь обойти лавку по кругу.

Будто чувствуя приключения, на плече возникла моя Белка. Принялась оглядываться, принюхиваться. Но стоило мне подойти ко входу в подвальное помещение, над которым виднелась вывеска «У дяди Бо́риса», как она снова принюхалась и тут же исчезла.

— И что бы это значило? — произнёс я. — Гуляет, где ей вздумается!

Тем не менее, я улыбнулся. Радовало, что эта зверушка рядом.

Ждать долго не пришлось — почти сразу дверь подвала распахнулась, и из глубины на меня взглянул огромный мужик с глубоко посаженными глазами и массивными надбровными дугами. Он поглядел на меня из-под бровей и произнёс, отступая в сторону:

— Добро пожаловать. — произнёс это таким тоном, будто вежливо приглашал меня в пыточную.

Признаться, после такого приветствия стало немного не по себе. Мужик доверия не внушал. Опять же, застенок какой-то. Но я и раньше был уверен в своих силах, а сейчас, когда моя способность приобрела новые грани, вообще понимал: если кто-то попытается меня пленить, я легко выберусь. А там устрою похитителям весёлую жизнь. Городская тюрьма не стала для меня препятствием — что уж говорить про застенки каких-нибудь бандитов. Пусть потом этот Бо́рис не обижается, если задумает что-то нехорошее.

Впрочем, вряд ли торговец станет открыто нападать на клиента, желающего потратить деньги. Но легкая паранойя никогда лишней не бывает.

Ласка же больше не объявлялась.

Спустившись по лестнице, я вновь встретил улыбающегося во все тридцать зубов дядю Бо́риса. Золотые зубы сверкали даже в полутьме.

— Проходи, проходи! Погляди на мой арсенал!

И правда — поглядеть было на что. Всевозможные клинки, автоматы, пулемёты, тяжёлое оружие. Целый арсенал разных мечей, амулетов, колец, кастетов. Маленькие револьверы, пуговицы с сюрпризами, браслеты, часы — всевозможная магическая бижутерия. Но истинное зрение показывало: внутри — серьёзные артефакты. От зелёного уровня и до фиолетового. Некоторые пылали и переливались так, что казалось — купить такой можно лишь продав всё поместье Пылаевых. Если еще денег хватит.

— Может, вы желаете что-то конкретное приобрести? — спросил он, взглянув искоса.

А я уже думал: неплохо бы Алисе прикупить какую-нибудь безделушку защитную. У меня свой артефакт есть. Дима в прошлый раз сестру прикрывал своим телом — тоже с амулетом. У Алисы, похоже, ничего подобного нет.

— Мне бы артефакт, который защищает от направленных заклинаний, пуль и ударов, — произнёс я.

— Уровень какой? — хитро спросил дядя Бо́рис.

— Думаю, синего будет достаточно. Но зависит от цены, — добавил я.

— О-о-о… Ну вот смотрите. Есть щитовые. Есть купольная защита.

Он выложил на стол небольшой амулет в форме круглого щита.

— Вот щитовой — спасает против лобовой атаки. Или куда направлен глаз амулета. — Постучал по камушку в центре круга. — А вот купольная защита, защищает со всех сторон. — Положил на стол перстень с гравировкой каплевидного щита.

— Сюда, кстати, можно нанести гравировку вашего рода, если потребуется.

Спустя каких-то пару минут передо мной на прилавке уже высилась целая гора различных артефактов.

— А можно сфокусироваться не на защите, а на скорости. Ведь чтобы ранить, еще попасть надо. Или вот, артефакт предчувствия — работает конечно со сбоями, но зачастую предупреждает об опасности.

— Вопрос цены. Сколько это всё стоит? — спросил я, прервав Бо́риса, который, похоже, решил выложить передо мной весь свой товар. — Вот эти два, — я указал на два щитовых артефакта, что купец показал первыми.

— Ну вот этот, зелёного уровня, представляющий лобовой щит — полторы тысячи рублей. Вот этот куполообразный амулет синего уровня — две семьсот. — Он постучал ногтем по похожему перстню. — Вот это артефакт имеет не только щит, но и побочный эффект — может в случае опасности сделать вас невидимым на пару секунд, удобно, если нужно поменять дислокацию. Этот стоит семь восемьсот.

Я прикинул свои финансы. Но купец и не думал останавливаться.

— Но если вы действительно беспокоитесь о безопасности, есть у меня один прекрасный и редкий артефакт. Он зелёного уровня, но не смотрите на это, у него очень любопытный эффект, — он положил передо мной небольшую брошь в виде змейки.

Выглядел артефакт действительно скромно по сравнению с остальными подобными артефактами. Но купец хитро прищурился.

— И что она делает? — спросил я.

— А эта брошь когда-то досталась одному моему другу в червоточине. Он долго не мог понять, что это, а потом, когда понял, все локти себе искусал, что продал мне её так дёшево. Эта змейка отводит удары: например, если на вас будет лететь меч или пуля, она не будет вас защищать, она лишь отведёт траекторию, и пуля пролетит мимо, как и удар, или заклятие.

— И сколько же она стоит? — спросил я.

— Всего лишь тридцать семь.

— Нет, дайте мне обычный купольный амулет синего уровня, и этого будет достаточно, — произнёс я. По крайней мере, пускай Алиса сейчас для меня является сестрой, но мы ещё с ней слишком мало знакомы. Я не готов в неё вкладывать большие средства, а деньги мне и так понадобятся.

— Ну что ж, хозяин — барин.

— Кстати, — спросил я, — а как вы поняли, как действует этот амулет?

— Да как? Тоже ломал голову, пытался понять. Защищать он не защищает, никакие способности не даёт, вот и носил его с собой. Как-то раз на меня бандиты напали и удивился, что никто из них в меня попасть не может. Но определить непросто было, — улыбнулся он. — С особыми артефактами всегда так. Нужно порой долго голову поломать, чтобы понять, что они из себя представляют и для чего требуются. К слову, а у вас нет никаких неопознанных артефактов на продажу?

— Не с собой, — покачал я головой.

— Ну что ж, если что потребуется, если захотите вдруг продать — вы знаете, к кому обратиться.

— Ага, чтобы вы у меня за бесценок его купили, а потом втридорога продавали, — улыбнулся я.

— Ну что вы, с вами я так не поступлю! — тут же забеспокоился Бо́рис.

— Зато с другом своим так поступили, — хмыкнул я. — Ладно, мне пора идти, — кивнул я, выложив на стол сумму в две семьсот.

Купец положил купленный амулет в аккуратную бархатную коробочку, протянул его мне.

— Оформление за счет заведения. Так и на подарок пойдёт. Может, что-то ещё желаете?

Я окинул ещё раз взглядом прилавки. Там действительно было много чего интересного.

— Давайте как-нибудь в другой раз. Сейчас, как вы и сами понимаете, я не так богат, чтобы закупаться у вас. Вот схожу в пару-тройку рейдов и приду к вам на оптовую закупку, — хмыкнул я.

— О, это прекрасно! Ожидайте от меня прекрасную скидку.

— Очень на это надеюсь, — произнёс я, взяв футляр, и направился к выходу.

Прикинул в голове сдачу — на костюм бы хватило. Решил спросить у Бо́риса:

— А где здесь можно прикупить хороший костюм?

— О, есть лавка у моего брата, — тут же оживился он.

Признаться, не очень хотелось и дальше иметь дело с этой семейкой, но всё же спросил:

— И где же она находится?

— Да в паре кварталов отсюда, на улице Царицынской, дом 7. Найдёте быстро. У него красная лавка с нарисованным на ней костюмом.

— Благодарю, туда я и отправлюсь, — произнёс я, вежливо кивнув напоследок и направился на выход.

Меня всё также провожал тот самый бугай, попрощавшись со мной замогильным голосом:

— Возвращайтесь ещё, — произнёс он тоном, будто приглашал вновь посетить морг.

Я аж вздрогнул переступая порог, будто в морг предлагает вернуться.

Однако, выходя, я обернулся и вежливо кивнул. И тут вдруг почувствовал, что мимо меня кто-то пробежал, и футляр, который я только что купил у Бо́риса, исчез из рук. Опомниться даже не успел — увидел лишь улепётывающую спину и сверкающие пятки подростка, который тут же забежал за угол.

— Внимательнее нужно быть, господин, — бросил мне в спину абсолютно бесцветный голос охранника.

— Вот же чёрт! — воскликнул я и бросился в погоню.

(обратно)

Глава 26 Вот так поворот…

Мои ноги заработали быстрее мыслей — ловкач, укравший амулет, не знал, с кем связался. Пробежав по узкой улочке, я увидел как паренёк юркнул в ближайшую подворотню. Хитрец думал, что сможет оторваться на извилистых переулках, но не на того напал. Во мне взыграл охотничий азарт. Истинное зрение помогало отслеживать его ауру даже сквозь преграды.

— Стой, ворюга! — крикнул я, огибая какую-то телегу и перескакивая через ящики.

Стоит ли говорить, что я напрочь забыл про намерение купить костюм. У меня среди бела дня из рук выхватили подарок для сестры! Я его из-под земли достану! Признаться, первой мыслью было, что, скорее всего, это банда, работающая на дядю Борю.

«Вот поймаю этого засранца, уши ему надеру, он мне всё выложит,» — думал я, несясь вперёд, не разбирая дороги. Благо истинное зрение позволяло мне отслеживать ауру паренька, который, пускай и был обычным человеком, но всё равно сквозь стены просвечивался.

Бежал он такими путями, какими я бы никогда не смог пройти — между переулков, сквозь подвальные помещения, нёсся как угорелый. Оно и понятно — амулет, который я купил у дяди Бори, сможет обеспечить ему несколько месяцев безбедной жизни, а то и лет.

На плече появилась Белка, будто чувствовала, что я нуждаюсь в её помощи.

— Не упусти того парня, — произнёс я, надеясь, что она понимает, о чём я говорю.

Ласка сначала ткнулась мне в щёку, не понимая, чего я такой взбудораженный, затем проследила за моим взглядом и напряглась, будто пытаясь разглядеть кого-то. Причём смотрела тоже прямо сквозь стену. Затем, ещё раз уткнувшись мне в щёку, исчезла.

Я пересёк один переулок, перебежал через дорогу, едва не попав под колёса автомобиля, затем оказался в небольшом дворике, тут же пересёк его и упёрся в следующую улицу. В этот момент я отшатнулся, едва не попав под колёса очередного автомобиля.

Отступив назад я вдруг замер — на заднем сиденье автомобиля, который ехал неспешно вдоль улицы, я увидел Викентьева. Того самого барона, который встретил нас с Димой на трассе, мешая проезду, мол, эта дорога принадлежит его семье, а значит, мы не имеем права ей пользоваться.

Тот меня не заметил, думая о чём-то своём. Интересно, что ему здесь понадобилось? Однако в следующий миг автомобиль повернул ровно в тот двор, из которого я только что выбежал.

Отступил на шаг, затаился. Затем скользнул истинным взглядом по улице, пытаясь высмотреть мальчишку, который от меня сбежал, но того уже и след простыл, и даже ауру его больше считать не получалось.

Я поморщился. Не очень люблю проигрывать, осталась надежда на Белку.

Во всяком случае, мне стало любопытно — если я увижу его снова или его ауру, смогу ли я его узнать?

Не хотелось бы упустить амулет, который я хотел подарить Алисе. Да уж, непросто нам с ней наладить контакт. Слишком уж она ершистая, что даже амулет к ней в руки попадать не хочет, — усмехнулся я своим мыслям, а сам направился следом за автомобилем Викентьева, стараясь держаться в тени, чтобы меня не заметили.

Что ему здесь понадобилось, интересно? Хотел было подойти, поздороваться, но увидел, что автомобиль подъехал к небольшому трёхэтажному дому и посигналил. Быстро обежал дом глазами, а в следующий миг и вовсе встал как вкопанный. На третьем этаже в одном из окон появился женский силуэт. Внутренне похвалил себя, что встал в тени и оставался невидим для окружающих. Силуэт девушки я узнал туту же, как и миловидное лицо. Одно портило красивую фигуру, обтянутую чёрным бархатным платьем — отсутствие руки.

Это была Луиза!

Я снова перевёл взгляд на Викентьева — тот, выбравшись из машины, тоже поднял взгляд наверх, встретившисьвзглядом с девушкой. Он кивнул, затем направился в подъезд уверенным шагом.

Да уж, о каком тут амулете речь? Пускай стоит он две тысячи восемьсот рублей, я про него уже и думать забыл. Ведь здесь кое-что куда важнее. Напротив, стоит поблагодарить того сорванца, что вывел меня прямо сюда! Поистине, пути судьбы неисповедимы. Видимо, я должен был здесь оказаться, а кража амулета нужна была, чтобы я сюда пришёл, преследуя этого юношу.

Что ж, как по мне — достойная оплата за подобную возможность. Это я, конечно же, себя успокаивал. Всё-таки амулет я постараюсь вернуть, но узнать, что здесь делает Викентьев и как он связан с Луизой, мне необходимо.

Викентьев — давний соперник семейства Пылаевых, но как с ним связана Луиза, которая, без сомнения, потенциальная убийца главы Пылаевых? От одной мысли об этом меня бросило в жар. Тот факт, что эти двое знакомы и, судя по всему, имеют какие-то общие дела, совершенно точно не предвещает для нас ничего хорошего.

Викентьев, переглянувшись с девушкой в окне, едва заметно кивнул ей, а затем вошёл в подъезд. Вот же ж! А она глядит из окна. Хорошо, хоть меня не заметила.

В этот момент у меня на предплечье появилась ласка и тут же, потянувшись лапками вверх, ткнулась мордочкой мне прямо в щеку. Я едва не вскочил от неожиданности — всё-таки момент был напряжённый. К тому же, очень уж заметен её окрас. Благо она повернулась к окну чёрной половиной.

— Вот и ты, — произнёс я.

Белка тут же встала столбиком, повернула головку на бок, затем спрыгнула на землю и принялась бегать вокруг меня.

— Что, догнала мальчишку, что ли? — удивлённо спросил я.

Ласка тут же снова встала столбиком, посмотрела на меня, будто говоря: «Ну да, а ты чего не бежишь?»

Вот же ж! Никогда не думал, что однажды начну разговаривать с животными. Совсем с ума схожу. А сам поглядел на окно, где продолжала маячить Луиза.

— Мне бы туда попасть, — произнёс я, указав на окно. — Да так, чтобы никто не обнаружил.

Ласка удивлённо вздёрнула маленькие бровки. Затем повернула головку и поглядела в то самое окошко, куда я указывал.

— Эх, я ведь не смогу туда переместиться. Не так, как ты. По крайней мере, я не умею выбирать место, где появлюсь. А сможешь ты меня туда перевести так, чтобы я оказался там, услышал, о чем будут говорить, но при этом не был обнаружен? — посмотрел я сосредоточенно на зверька.

Ласка уселась на землю, задумчиво почесала лапкой за ушком, затем вдруг исчезла. Отойдя глубже в тень, чтобы моё исчезновение не выглядело для случайного прохожего внезапностью, тут же выпустил перед собой заряд энергии, заставив воздух завибрировать, и уже привычно нырнул в изнанку.

На этот раз здесь было не так спокойно. С одной стороны, всё то же тёмно-фиолетовое пространство, пронизанное энергетическими нитями. С другой же стороны, очень уж много было серых тварей, которые принялись виться вокруг меня, будто рой мошек. Тварей пятнадцать, не меньше. Две подплыли вплотную ко мне. Я, сформировав из руки клинок, тут же разрубил их на всякий случай — а то мало ли, присосутся! В меня хлынула пьянящая энергия, однако несколько теней тут же подскочили, перехватывая потоки энергии прямо из пространства.

Я принялся оглядываться в поисках своей ласки. Надо ведь понимать, куда она отправилась. Пока я искал питомца, несколько любопытных теней подплыли ко мне, причём тут же принялись атаковать. У них появились маленькие хоботки, которыми они пытались обвить меня.

Я не собирался церемониться с прожорливыми монстрами. Рубанул наискось, и одна из тварей распалась на две части, вторая ловко увернулась, попытавшись запрыгнуть мне на спину. Кое-как смог увернуться от неё. Эта тварь была чуть иной, очень уж она быстрая, быстрее, чем все остальные. Существо ещё несколько раз попыталось меня атаковать, но я подловил его на подлёте и смог разрубить. Мне показалось, что существо жалобно запищало.

«Да где же ласка?»

В метрах десяти от меня мелькнула белая искорка. Она тут же принялась кружиться, потому что серые сгустки направились за ней следом, стремясь перехватить её и атаковать.

«Да что они сегодня такие возбуждённые?» — подумалось мне. Тут же отправился к своей любимице на помощь. Сходу разрубил ещё несколько теней, которые находились рядом и не заметили моего приближения.

Ласка несколько раз увернулась от тёмных щупалец, затем создала мощный энергетический импульс, от которого пространство изнанки завибрировало. И, уворачиваясь от щупалец теней, принялась кружиться вокруг него.

Я понял, что это она сделала для меня маячок, и, тут же направившись туда. Запустил немного энергии в образованное лаской пятно, и провалился в реальный мир.

Не сразу понял, где оказался — вокруг темнота, что-то мягкое. И приглушённые голоса слышатся где-то снаружи. По маленькой полоске света понял, что оказался в вещевом шкафу.

Шкаф оказался настолько набит, что я едва не вывалился наружу. Но удержался. Обилие вещей удержало меня. Здесь были и шубы, и какие-то платья, пахнущее на удивление знакомыми духами — так пахла Луиза. Интересно, откуда у служанки Пылаевых квартира в Братске? По крайней мере, я не верю в совпадения.

Осторожно приблизился к щёлке межу двух дверей. Прислушался.

— Ждите снаружи, — произнесла Луиза двум охранникам.

Истинное зрение показало, что Луиза одарённая, причём её аура сияла ярко-синим цветом. В руках охранников зажаты артефакты, явно оружие — это тоже следует учитывать.

Двое громил вышли, хлопнула входная дверь, а следом в коридор вошёл Викентьев.

— Ну, здравствуй, сестра, — произнёс он, а у меня мурашки побежали по спине.

— Здравствуй, Рома, — вздохнув, ответила девушка.

Повисло молчание. Они стояли в напряжённой тишине, которая, казалось, звенела между ними. Луиза теребила рукав одежды, будто не зная, что с ним делать.

— Вижу, ты не обошлась без потерь, — произнёс он, окидывая взглядом пустой рукав.

Девушка горестно усмехнулась:

— Да, лишилась руки.

— Как же тебя угораздило? Ты же одна из лучших на своем уровне силы ассасинов гильдии Дома Теней, — в его голосе слышалось не столько сочувствие, сколько упрёк.

Она невесело усмехнулась, машинально поглаживая обрубок руки.

— Это не имеет значения, тот кто это сделал, еще пожалеет…

— Только не пойму, зачем ты оставила наследников Пылаевых в живых? — спросил Викентев, расхаживая по комнате как хищник в клетке. — Их тоже надо было убить. И этого нового отпрыска, непонятно откуда взявшегося.

— Не смогла я их убить, — с досадой ответила девушка. — Да и старших на самом деле тоже не смогла.

— Так все твердят о том, что Александр Пылаев мёртв, — удивлённо вскинул брови Викентьев, остановившись посреди комнаты.

— Говорят-то говорят, но я его не убила. Ранила, да, он был в коме, но жив, как и его жена.

— Так что, получается, нас за нос водят? — спросил Викентьев, сжимая кулаки.

— Я не знаю, что у них на уме. Может, и вводят. Но я их убить не смогла. Его жена, Татьяна Пылаева, довольно сильный маг, на неё даже ослабляющие зелья не действовали. И с чутьём у неё порядок, заранее поняла, что взрыв будет. Почувствовала, видимо, и защитила куполом.

— Интересно. А я думал, Пылаевы не способны к интригам, — произнёс Викентьев, задумчиво потирая подбородок.

— Пылаевы и не способны, — процедила Луиза. — Но этот их… неведомо откуда появившийся родственничек очень опасен и хорош, — хмыкнула она и искоса взглянула на братца.

— Избавь меня от этих подробностей. Лучше скажи, что с рукой будешь делать? — поморщился Викентьев.

пожал плечами, но не смог скрыть беспокойства в глазах. Всё-таки сестра была для него не просто инструментом — она была частью его плана, важной частью.

— Поеду в Новосибирск. Там есть сильный лекарь, — ответила она. — Пускай не быстро, но руку он мне вырастит, тогда уж я вернусь и закончу начатое…

— Не слышал ни о каком лекаре там, — удивился Викентьев, сдвигая брови.

— Это наш, из гильдии. Простых людей он не лечит. — её голос стал холодным.

— И сколько тебя не будет? — спросил он, не отвечая на её вопрос.

— Может, год, может, полтора, — ответила девушка.

— А как же Пылаевы? У нас задача убить их. Так, чтобы наверняка и без следов, — он подошёл к окну и с силой задёрнул шторы, словно отрезая себя от внешнего мира.

— Братец, ты, как всегда, забываешь самое главное: наша задача очистить их земли. Причём так, чтобы на них больше никто не претендовал. А умрут они или нет — это дело побочное. — Я намерена убивать из долго…

— Но ждать год? Дибров с нас шкуры спустит, — рыкнул он, ударив кулаком по стене. — Нельзя ждать!

— Так, значит, ты теперь этим займёшься, — усмехнулась сестра. — Как наследник рода, свои ручки запачкаешь.

— Тебя для этих целей учили, тебя отдали в школу ассасинов, чтобы ты была нашим карающим клинком! — заявил парень. — А ты нас подвела! — запальчиво воскликнул он.

— Если бы умерла, подвела бы, а так… — она отвернулась, словно разговор наскучил ей. — Лишь слегка отсрочился результат. К тому же, я планирую вернуться уже с оранжевой аурой, тогда от меня никто не спасётся.

— Не загадывай сестрица. Ладно, мне нужны доступы ко всем прослушивающим устройствам, также расположение мин и бомб, которые ты там разместила. И зелья, которые ты заготовила для Дмитрия Пылаева и других. Все яды.

Луиза рассмеялась:

— Так возьму и всё тебе отдам. Конечно, держи карман шире. Я это годами готовила, не для того, чтобы ты, братец, мне все запорол.

— К тому времени, как ты вернёшься, Пылаевых уже на свете не будет, — парировал он. — Какое это будет иметь значение?

— Не загадывай, время покажет. Не уверена я, что ты с ними справишься, у тебя мозгов не хватит, — рассмеялась она. — Этот приёмыш очень силён. У него всего зелёный уровень, но даже я его побаиваюсь, а тебе куда?

— Ты следи за своим языком, сестричка, — процедил он сквозь зубы

— Ладно, ты меня утомил, — девушка сорвала с шеи небольшой амулет и бросила брату. Тот еле поймал.

— Там вся информация. Передашь его отцу, — сказала она, глядя прямо в глаза брату, словно пытаясь донести до него всю важность поручения.

В этот момент, у меня на груди материализовалась ласка. Она суетливо повертелась, обнюхивая мою одежду, но тут же прижалась своим маленьким тельцем к моему животу. Её бока тяжело вздымались, будто она долго бежала. Я осторожно погладил её по спинке, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Необычно то, что она такая взволнованная, словно почувствовала опасность.

Тем временем, Викентьев вертел в руках безделицу, изучая её со всех сторон.

— И как понять, что там? Он открывается? Или там зашифрована какая-то запись? — спросил он, пытаясь отыскать скрытый механизм.

Луиза рассмеялась, запрокинув голову.

— И не вздумай скрывать сам, а то все испортишь, а я второй уже не дам, — предупредила она, наблюдая за тем, как её брат пытается ногтем расковырять шов на амулете. — Отец и сам во всём разберётся.

— Да чтоб тебя, чертовка, — прошипел он, недовольно взглянув на сестру. В его взгляде читалось нескрываемое раздражение вперемешку с плохо скрываемой завистью.

— Занимайся своим делом, я своё делаю как надо, — улыбнулась она, отбрасывая назад прядь волос, выбившуюся из-под капюшона. — И не лезь в чужие дела. Твоя задача — учиться, набираться опыта и не путаться под ногами у взрослых.

Викентьев сжал кулаки, но ничего не сказал, лишь отвернулся, пряча истинные.

«И что мне прикажете делать, скажите на милость?» — подумал я, наблюдая за этой сценой из своего укрытия. Время стремительно утекало, а мне нужно было принять решение.

Истинное зрение показало, что Луиза действительно была одарённой, причём синего ранга. Даже с одной рукой она меня победит. Почему не победила раньше, не смогла убить? Тут спорный вопрос… Скорее всего, зелье, блокирующее её ауру, блокировало и все остальное, делая её простым человеком.

Викентьев тоже ярко-зелёного уровня, приближающегося к синему. Непросто будет его убить. Не стоит забывать и про охранников с артефактным оружием.

Одно я знаю точно: Луиза опасна, и несмотря на то, что сейчас она не собирается предпринимать новые попытки уничтожить семейство Пылаевых, она собирается вернуться. Опять же, да, она является убийцей, карающим клинком для семейства Пылаевых, но действует она по указке главы рода. А значит, если убить Викентьева-старшего, то и задачи такой стоять не будет. Но до главы рода пойди еще доберись…

Что же касается Григория Викентьева, так он и вовсе мальчишка ещё. К тому же безмозглый.

Я осторожно достал револьвер из кобуры, стараясь не шуметь. Петли шкафа предательски скрипнули, когда я слегка изменил позу.

Замер, затаив дыхание. Казалось, секунды растянулись в вечность. Но брат с сестрой, увлеченные спором, ничего не заметили. И, ориентируясь на истинное зрение, я направил ствол прямо в затылок Луизе через щель в дверце шкафа.

Эта девушка мне нравилась. Весьма ладная, ещё и баронесса, выходит, хоть и служит… убийцей? Ну что поделать, безопасность рода превыше всего.

Я рывком напитал револьвер энергией, чтобы раньше времени не почувствовали возмущение энергии, и выстрелил. Грохот выстрела разорвал тишину комнаты, эхом отразившись от стен. За первым выстрелом последовал второй, третий…

Надеяться на то, что она окажется без щитов, было глупо, поэтому я выпустил все шесть пуль прямо в неё, притом старался целиться таким образом, чтобы и её брат был на линии огня.

Силы я не жалел, как и артефакт. Надо довести дело до конца!

Как я и ожидал, пули, напитанные энергией, оказались поглощены мощным щитом. Воздух вокруг Луизы засветился голубоватым светом, очерчивая контуры защитного барьера. А вот четвёртая пуля вошла аккурат Луизе под левую лопатку. Неужели достал?

Остальные пули впились в щит Григория Викентьева, но не пробили. Воздух вокруг них искрился и дрожал от столкновения энергий, высекая мелкие вспышки, словно от ударов стали о кремень. Луиза, даже не успев понять, что произошло, ахнула, вскинув руки, и принялась заваливаться вперёд. Её лицо исказилось от боли и удивления — она явно не ожидала нападения. Все случилось слишком быстро.

Григорий поймал её на руки, его лицо исказилось от ужаса.

Из правой руки, на цепочке свесился тот самый амулет, что передала ему Луиза. Время заканчивалось, патроны в пистолете тоже закончились, но оставалась огненная печать.

Я выпустил особенно мощный заряд, прицелившись в амулет.

Я успел выстрелить восемь раз, прежде чем Викентьев начал действовать. Держа на руках сестру, он завалился на пол, таким образом, чтобы скрыться за стоящим рядом диваном.

«Добить бы его, по-хорошему», — мелькнула мысль, но щит у него очень уж хорош. К тому же, в этот момент в комнату вбежали двое — те самые охранники с автоматами в руках.

— Ищите, он где-то там! Там, видите, в шкафу дыры! — закричал Викентьев, удерживая сестру на руках. Его голос сорвался на высокой ноте, полный паники и бессильной ярости.

Что ж, делать нечего, придётся уходить. Одарённые тут же вскинули автоматы и открыли огонь. Пули принялись прошивать тонкую деревянную перегородку шкафа, оставляя рваные дыры, щепки летели во все стороны, но я этого уже не видел. Я уже провалился в изнанку.

Если бы я оставался по-прежнему в том мире, то моё сердце гулко колотилось бы в висках. Но здесь же у меня будто и вовсе сердца не было, потому что я не чувствовал ни резкого пульса, ни щемления из-за того, что убил Луизу Викентьеву — только безмятежность Изнанки.

Несмотря ни на что, мне было очень жалко девушку, но по-другому было нельзя. Она враг, а долей врага должна быть смерть. Что же касаемо её братца — и до него я тоже доберусь.

Обуреваемый тяжёлыми мыслями, я не сразу понял, что плотность тварей вокруг меня заметно увеличилась. Их здесь было больше, чем обычно — значительно больше. Они кружили вокруг, словно стервятники, почуявшие добычу.

Не успел оглянуться, как две серые тени присосались к моей ноге. Я ощутил, как меня стремительно стали покидать силы. Холод разливался по телу, сковывая движения. Тут же рубанул по одной из них клинком, сформированным из руки, затем снёс вторую.

Кое-как отлетел в сторону, протаранив пару тварей. Те разлетелись, не успев ко мне прикрепиться. Ударил ещё одну походя. Да что это такое, откуда их столько?

В следующий миг я увидел синюю до черноты тень — массивную двухметровую тушу, которая, блестя гладкими боками, устремилась в мою сторону. У этого существа было вполне оформленное тело и внушающая трепет пасть, утыканная множеством острых, как иглы, зубов. Они поблескивали в темноте изнанки, словно осколки тусклого металла.

Вот же… в прошлый раз она не рискнула приблизиться! И Белки нигде нет, как на зло. Отбиваясь от тёмных сгустков, я так и осматривался по сторонам, разыскивая белую искорку.

Она так и не появилась, а в следующий миг чёрная стремительная тень направилась прямо на меня. Посреди её морды полыхнули красные глаза, светящиеся, как раскаленные угли. Кажется, у меня начались серьёзные проблемы.

На меня набросились три мелкие тени. Пока я от них отбивался, к спине присосались ещё две. Да как же это? Каким-то неимоверным усилием сбросил их с себя. Тут же, разрубив пополам, я почувствовал, как энергия лилась в меня плотным потоком.

Ещё две твари попытались присосаться. Уходя от них, я вдруг понял, что чёрная тень практически приблизилась вплотную. Она раскрыла пасть, готовая сожрать меня целиком. Казалось, я ощущал даже запах этого существа, чего прежде в изнанке не случалось.

Кое-как ушёл с линии её атаки. И стремительная чёрная спина проскользнула передо мной. Вернее, почти проскользнула.

Не придумав ничего лучше, я вонзил одну из своих рук-клинков прямо в центр спины твари. Клинок вошел тяжело, словно погружался в плотную резину. Тварь дёрнулась и рванула вперёд с ещё большей скоростью, потащив меня за собой.

(обратно) (обратно)

Олег Ковальчук Сердце Изнанки. Книга — 3

Глава 1 Верхом на волне

Как вам картина? — непроглядная тьма изнанки, переплетенная энергетическими нитями. Посреди этой красоты лечу я! Абсолютно непонятно куда, ещё и верхом на здоровенной твари, которая напоминает помесь акулы и крокодила?

И я ведь прекрасно понимаю, что чем дальше я отдаляюсь от места, через которое сюда попал, тем сложнее будет вернуться. Моя рука, превратившаяся в клинок, глубоко засела в туше твари, что её только злило.

В изнанке звуки распространяются не так, как в обычном мире и скорее всего, монстр кричал бы от боли, но вокруг была лишь гнетущая тишина. Тварь билась подо мной, пыталась сбросить, но я держался крепко. Монстр же, хоть и получил ранение, умирать явно не собирался.

С этим надо было срочно что-то решать. Но было ещё кое-что. Видимо, меня обуяла жадность — раз уж оказался в подобном выгодном положении и мне удалось добраться до такой твари, уходить отсюда, не попытавшись её добить, будет огромным расточительством. Нельзя просто так взять и отпустить её.

Доверившись своей интуиции, я превратил и левую руку в клинок. И попытался сосредоточиться на монстре, что извивался подо мной, пытаясь избавиться от нежелательного седока.

— Я. Тебя. Объезжу. — прорычал я, пытаясь нащупать её энергетический центр.

У мелких серых теней, что были повсюду, тоже имелись энергетические центры, и для того, чтобы убить их, следовало эти энергетические центры рассечь. Ну, учитывая, что сами они были не такими большими, то достаточно было перерубить такую тень пополам, после чего она умирала, отдавая жизненную энергию во внешний мир.

Здесь же дело обстояло иначе — туша твари внушала уважение. Монстр был колоссальных размеров, по крайней мере по сравнению со всеми теми существами, которых я до этого здесь видел. Себя со стороны я не видел и не знал, как я выгляжу и насколько я большой, но уверен, что сильно отличаюсь по размерам от этого монстра.

Итак, сформировав из левой руки клинок и используя истинный взгляд, сфокусировался на энергетическом узле, который находился на двадцать сантиметров левее от того места, где уже торчал один. И получается, если я смогу вонзить клинок точно в ядро, то, возможно, убью эту тварь. А что случится дальше, лишь одной изнанке известно.

Хорошенько размахнувшись, я превратил руку в меч и вонзил его в спину твари. Самый кончик острия едва только коснулся энергетического узла, а меня уже пробрало от хлынувшего потока энергии! Но я не останавливался и с силой продолжал давить. Мой клинок вошёл на ладонь в энергетический узел, и тварь, принявшись биться подо мной в агонии, рванула вперёд, да так резко, что я едва не сорвался.

Мне показалось, что меня пронзил крик боли — такой громкий, пронзительный, что все моё существо завибрировало от него. При этом, я слышал его не ушами. И чем больше нарастала эта странная вибрация, тем сильнее меня переполняли чувства. Казалось вот-вот и меня просто разорвёт на части. На миг я даже потерял контроль над собственной энергией.

Мощь, хлынувшая в меня из твари, мгновенно переполнила всё моё тело. Действуя на чистых рефлексах, я выпустил мощный поток энергии прямо перед собой, а следом, увидев энергетическое пятно. Действуя исключительно на рефлексах потянулся к пятну, абсолютно позабыв, что нахожусь верхом на твари, а мои руки, превращённые в клинки, торчат в её спине.

Разрыв в пространстве буквально всосал меня в себя. Обычно моменты, когда я вхожу в изнанку или, напротив, выхожу из неё, забирали изрядное количество энергии, но сейчас, учитывая тот факт, что я был буквально подключён к огромному источнику энергетической подпитки, перемещение произошло без каких-либо потерь.

На миг я застыл в воздухе и не сразу понял, почему вижу крыши домов. До меня дошло, что я нахожусь на высоте метров десяти, а может, и пятнадцати. Благо застройка в Братске была не столь высокой. В следующий момент пришло осознание — сейчас я полечу вниз.

Но произошло кое-что ещё.

Опустив глаза, я увидел под собой нечто исполинское…

Первым делом до меня донеслись крики — по большей части женские, визгливые и полные ужаса. Мужчины орали низкими голосами, пытаясь предостеречь прохожих. Оглушительно сигналили клаксоны автомобилей. Где-то послышался грохот разрушения, какая-то машина влетела в витрину.

Ощущение падения скрутило внутренности. Земля стремительно приближалась, но удара не последовало. Вместо этого я понял, что между мной и мостовой находилась серьёзная прослойка — я восседал прямо на огромной голове твари, и прямо посреди этой головы виднелась глубокая рана. В ране торчал мой палаш, всё ещё сочившийся энергией.

Клянусь, если бы я специально пытался так ранить эту тварь, у меня бы ничего не получилось! Руби её хоть топором, хоть вливай сколько угодно энергии в пистолет — всё было бы бестолку. Но в изнанке, видимо, совсем другие правила, и моё оружие сработало.

И вот я восседаю прямо на голове монстра, который находится на последнем издыхании. А всё потому, что мой клинок каким-то чудом пронзил уязвимое место. Из огромной головы монстра росли десятки щупалец — куда больше, чем у осьминога. Они были очень толстые и длинные может, метров пятнадцать или даже двадцать. Эти щупальца сейчас заполонили широкую дорогу, перекрыв всё движение.

Щупальца дёргавшейся и извивавшейся в предсмертных судорогах твари, внушали неподдельный трепет окружающим. Обыватели наверняка решили, что начался прорыв червоточины, и гигантский спрут сейчас начнёт охотиться на них, пожирая одного за другим. Но они не знали, что финал этой битвы уже случился — и совсем не в пользу твари.

Одно из щупалец монстра резко устремилось ко мне. Видимо, перед смертью тварь решила покарать своего убийцу. Я кое-как уклонился, а затем, выхватив клинок прямо из башки твари, рубанул по щупальцу. Палаш тут же увяз в толстой коже. Свернувшаяся конечность вырвала оружие у меня из рук, а следом в меня уже неслась вторая конечность осьминога-переростка. Похоже, он был ещё вполне способен сражаться.

— Твою же мать! — выругался я, кое-как увернувшись от атаки.

Выхватил из кобуры пистолет и, напитав его энергией, вставил ствол прямо в открывшуюся рану, после чего принялся нажимать спуск. Энергии во мне было предостаточно, и я раз за разом запускал внутрь головы спрута огненные шары, генерируемые моим револьвером. Огненная печать уже раскалилась добела. Не знаю, откуда во мне взялось столько энергии, но я вливал её щедро, остановился лишь тогда, когда рукоять револьвера раскалилась настолько, что я, воскликнув от боли, попросту выпустил его, напоследок влив огромную порцию энергии внутрь оружия.

Револьвер так и остался внутри, а затем послышался хлопок. Кажется, мой артефакт попросту взорвался внутри черепа чудища. Тварь дрогнула, взбрыкнув и откинула голову назад. Я же, не в силах удержаться, попросту скатился с неё, упав сначала на одно из щупалец, а затем и вовсе растянулся на асфальте. Ушибся знатно, но времени ждать не было. Тут же вскочил на ноги и шипя от боли отбежал в сторону, чтобы не попасть под атаку щупалец — монстр всё ещё бился в судороге.

Только при взгляде со стороны я осознал насколько эта тварь была огромной. Исполинская голова спрута возвышалась на пять метров, щупальца протянулись во все стороны. Два толстенных отростка, каждое толщиной с бревно, обхватили проезжавший мимо автомобиль и сейчас, сжимая его, едва не разорвали пополам. Человек, сидевший внутри, вопил так, что было слышно по всей улице.

Ещё одно щупальце снесло пару столбов и разрушило стену стоявшего рядом дома. Оно извивалось внутри, видимо, в поисках жертвы, пробиваясь сквозь деревянные перекрытия.

— Твою же мать… Да как же убивать таких монстров? — протянул я.

Тварь, даже несмотря на смертельную рану, явно не собиралась угомоняться. Оружия у меня не было — одно из щупалец унесло мой палаш, револьвер и вовсе потерян. Я был с ног до головы залит её кровью. И как продолжать сражение?

Я стоял посреди улицы, в любой момент ожидал, когда на меня нападёт очередное щупальце. Одно обидно, что до головы будет добраться непросто… Но нападения не последовало.

Монстр всхрапнул в последний, раз, его щупальца стали съёживаться и подтягиваться ближе к голове.

Неужели всё⁈

Тут кто-то похлопал меня по спине. Я едва не подпрыгнул на месте. Резко развернувшись, занёс руку для удара, но встретил округлившиеся глаза крепкого мужика в щегольском костюме.

Мужик был крепкий и явно бывалый, поэтому увидев мою позу лишь рассмеялся.

— Ну ты, парень, дал! Ты эту тварюку сам, что ли, убил? Никогда раньше такого не видел. Этот монстр какого уровня? Красного?

— Разве я убил? — тяжело дыша, спросил я, ошалело глядя на мужчину.

— Ну да, я сам видел, как ты у него на голове гарцевал, а никого другого там и не было. Ты, конечно, очень отчаянный. Я бы туда не полез.

— Ага, — переводя дыхание, кивнул я, оглядываясь по сторонам.

Судя по всему, очутился я на одной из центральных улиц города. Кажется, мы с Дмитрием вчера здесь проезжали. Если ничего не путаю, в паре кварталов отсюда лавка дяди Бо́риса, а ещё чуть дальше, через два квартала, находится гостиница, где остановился Дмитрий. Я развернулся в противоположную сторону и сразу же увидел бирюзовый дом с синей крышей, принадлежащий Мартынову.

Вот жеж! Из окон домов уже высовывались люди, пытаясь понять, что произошло и почему поднялся такой шум. Зеваки выбегали на улицы, глазели, показывали пальцами на распластанную тушу спрута. А самые смелые подошли ближе, рассматривая щупальца твари. Кто-то из них принялся тыкать в чудище палкой — идиоты, а если оно ещё живое?

— Вот, люди добрые, смотрите — настоящий герой! — заголосил здоровяк, снова хлопнув меня по плечу. — В одиночку такую тварь завалил! Ты, парень, наверное, крутой охотник или паладин? — спросил он, оглядев меня с ног до головы.

Выглядел я, признаться, так себе. Мало того что костюм не первой свежести, так ещё и был весь с ног до головы залит кровью твари. По правой щеке что-то текло — то ли моя кровь, то ли слизь монстра.

Я оглянуться не успел, как улицы заполонили представители закона. Причём явились они с такой скоростью, словно материализовались из воздуха. Констебли, словно муравьи, сновали по улице — кто опрашивал прохожих, кто отгонял зевак, что, как на пожар, сбежались поглазеть, выстроившись полукругом на безопасном расстоянии. Один из офицеров направился и к нам.

— Что происходит⁈ — раздалось неподалёку. — Что творится в моём городе⁈

Мужчина, который до этого хлопал меня по плечу с явным энтузиазмом, рванул к появившемуся толстячку с пышными усами в чёрном фраке. Тот стоял, уперев руки в бока, и гневно озирался вокруг, будто тварь из разлома лично оскорбила его фамильную честь.

— Господин Слуцкий! Господин Слуцкий! — замахал руками здоровяк. — Я всё видел! Присутствовал! Был, так сказать, непосредственным свидетелем!

— Гончаров, — поморщился толстяк, будто проглотил кусок лимона, — вы, как всегда, в самом центре всех событий. Тут как тут.

— Я же мимо проходил, Алексей Павлович, — произнёс здоровяк, потупившись.

Переведя дух, я лихорадочно высматривал, куда бы мне деться отсюда, не привлекая лишнего внимания к своей персоне.

Тем временем Гончаров подскочил к толстяку — Слуцкому, который, судя по всему, был каким-то важным чиновником в местной администрации.

— Представляете! — распевался соловьём здоровяк, размахивая руками так широко, будто собирался взлететь. — Прямо посреди города появилась ТВАРЬ! Я сам видел, ей-богу! А тут как появился этот парень! — здоровяк поискал меня глазами, а затем указал пальцем прямо на меня. — Только я хотел сбежать, а тут он! Как спрыгнет твари прямо на голову! Истинный зверь! Настоящий воин! Тут бы весь город разнесло, если бы не он вмешался! — продолжал восторженно описывать здоровяк, захлёбываясь словами. — Всю спину твари выпотрошил!

— А где у неё спина? — удивился толстяк, искренне озадаченный анатомией потустороннего создания.

— Ну, в смысле, на голову и как давай своим мечом её колотить! — здоровяк изобразил рубящие движения, чуть не зацепив стоящего рядом констебля. — В общем, победил он тварь и спас немало душ и наш город! Здесь, уважаемые, прямо перед вами — настоящий герой, рекомендую!

Вот же ж… Признаться, больше всего я опасался, что кто-то свяжет появление твари со мной, на меня повесят все разрушения, произошедшие в городе. А тут меня решили героем записать. Хотя, честно говоря, это меня не слишком радовало — внимание властей мне сейчас ну совсем не нужно

— Ну-ка, парень, подойди сюда! — жестом подозвал меня толстяк.

Вот теперь точно сбежать не удастся… Я выпрямился, расправил плечи, придав лицу выражение почтительной уверенности, и направился навстречу представителю власти.

— Кто таков? — спросил он, оглядев меня с ног до головы так внимательно, будто пытался на глаз оценить мою ценность для общества.

— Пылаев Константин Александрович, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Сын Александра Филипповича Пылаева.

— Вот как? Того самого Пылаева? — брови толстяка поползли вверх. — Так у него же сына вроде Дмитрием звали, — нахмурился он, словно всерьёз пытаясь вспомнить генеалогию нашего рода.

— Я его второй сын, — не стал вдаваться в подробности я.

— Что ж, славно, славно! — просиял толстяк. — Всегда я верил в ваш род! Всегда, вот, говорил — Пылаевы настоящие герои! Всем в пример ставил, так и знайте!

Он подошёл и похлопал меня по плечу, а затем схватил своей мясистой ладонью мою руку и принялся трясти с такой силой, что у меня едва не застучали зубы.

— Будь уверен, представлю тебя к государственной награде! А там, может, и орден какой-нибудь за доблесть и решимость! — Сказал Слуцкий. — Таких героев ещё поискать!

— И ведь без страха вскочил прямо верхом на тварь, — продолжал голосить стоящий рядом Гончаров.

— Осталось только понять, как нам от этой туши то избавляться. — сменил тему Слуцкий, переведя взгляд на здоровенную тушу.

— Вот это привалило счастье! — раздался знакомый громкий голос. Из ворот бирюзового дома, который уже оказались открыты на распашку, к нам уже мчался Мартынов собственной персоной. Правда, был он в наспех надетом халате и бежал в тапках, едва не теряя их на ходу, при этом, глаза горели алчным блеском торговца, учуявшего выгодную сделку.

— Это ж радость какая! Кто победитель, кого поздравить⁈ — закричал он издалека, тяжело дыша и пытаясь на ходу поправлять халат.

Мартынов подбежал к туше твари и, не обращая внимания на резкий запах, принялся ощупывать её конечности, будто прикидывая вес.

— Спасён, значит город, господин мэр? — кивнул он Слуцкому, явно стараясь выглядеть важно. — Рад вас видеть. Знаю, что момент неподобающий, но готов выкупить… — он обвёл руками труп монстра, — … тушу этой твари. По самой лучшей цене!

— Мартынов, опять ты за старое, — поморщился мэр. — Ну, когда до тебя дойдёт, что мэры не торгуют? Во всяком случае, на людях, — тихо добавил он, подтолкнув меня локтем. Его усы дрогнули в едва заметной усмешке.

— А торговаться нужно вот с этим парнем, — сказал вдруг Гончаров. Мартынов же перевёл удивленно взгляд на меня. — Он тварь убил. Стало быть, ему и разбирается с последствиями. Вернее, распоряжается трофеями.

Мартынов продолжал смотреть на меня удивленно, только бровь поползла вверх.

— Что это значит? — Затем огляделся по сторонам, его быстрые глаза пробежались по всему, что можно было оценить и продать, посмотрел на констеблей. — Как я понимаю, ваши констебли тоже поучаствовали и стало быть доля и ваших заслуг есть?

Я в этом спектакле оставался лишь второстепенным персонажем и лишь наблюдал за происходящим. Гончаров принялся голосить:

— Да какие констебли⁈ Они появились-то спустя минут десять! — Он снова подтолкнул меня локтем, да так, что я едва не споткнулся о щупальце монстра. — Его убил вот этот молодчик. И людей спас и город наш охранил. Это ж каких героев растит земля! Род Пылаевых — действительно легендарный род! Где они не окажутся — всегда победа. Случился прорыв твари, они уже тут как тут, спасают всех!

Мэр поморщился, а Гончаров всё не успокаивался.

— Ну что, герой, — снова хлопнул меня по плечу Гончаров. — Может, хоть слово-то скажешь, а то ты все отмалчиваешься, да отмалчиваешься.

— Да мне бы себя в порядок привести, — произнёс я. — Да костюм прикупить.

Гончаров расхохотался.

— Вот же ж сама судьба тебя ко мне привела! — расхохотался он. — У меня ведь свой магазин костюмов. Вот он!

Гончаров указал на лавку с красным тентом, что располагалась в десяти метрах от нас. На витрине виднелась вывеска, изображавшая костюм. Я сразу узнал эту лавку, это то самое место, о котором мне говорил дядя Бо́рис. Видимо, костюмы себе все-таки прикуплю. Рядом с дверьми магазина лежало толстое щупальце, казалось, сейчас монстр поднимет его и снесёт к чертям все зеркальные витрины и все, что находится внутри.

— Стало быть, ты мне бизнес спас, — расхохотался Гончаров.

— Вы, выходит, брат дяди Бо́риса? — спросил я, поняв, что Гончаров действительно похож на лавочника, который продал мне артефакт и разменял деньги.

— О, так ты и братца моего уже знаешь? Свой парень! Вот, говорю же — свой! — Он хлопнул в ладоши, изображая крайнюю степень удовольствия. — И давно ты в городе? — спросил он. — Что-то я тебя раньше не видел.

— Да только сегодня с утра приехали, — пожал я плечами.

— Вот только в городе появился, а уже везде свой! — Гончаров снова хлопнул меня по плечу, на этот раз он не сдерживал силу, едва не выбив из меня дух, — Вы прямо-таки, на гребне волны, а?

— Ну, все, заканчивайте балаган, — произнёс мэр. — Констебли, освободить улицы! Нужно немедленно привести в порядок центральную улицу. Что за беспорядок в моём городе допустили? Почему мирные граждане должны разгребать проблемы?

Перед мэром тут же появился высокий сухопарый мужчина с пышными седыми усами и высокой кепи на голове, он взял под козырёк и произнёс:

— Будет все исправлено в лучшем виде! Оглянуться не успеете.

— Давайте, давайте, поддерживайте порядок, — подтолкнул его мэр.

Мартынов же, пользуясь заминкой, подошёл ко мне, с опаской глядя на Гончарова.

— Господин Пылаев, я вижу, вы прямо-таки обрастаете богатствами, — заговорил он вкрадчиво, чуть наклонившись ко мне, чтобы остальные не слышали. — Вы ведь, я надеюсь, уже поняли, с кем здесь нужно иметь дело и что продать останки этого монстра нужно мне, — произнёс он.

Гончаров хмыкнул, но ничего не ответил.

— Ну, если вы обязуетесь забрать его своими силами… — тут же подошёл мэр. — То, конечно же, я даже готов выписать вам благодарность, господин Мартынов, если вы все сделаете за свой счёт.

Мартынов поморщился.

— Ну, конечно, чего не сделаешь для любимого города и нашего горячо уважаемого мэра, — вымучив улыбку, произнес он. — А особенно ради «благодарности». — последнее он произнёс с таким лицом, будто обсуждал партию навоза.

— Вот и прекрасно, — произнёс Слуцкий, довольно потирая руки.

(обратно)

Глава 2 Цена свалившихся с неба сокровища

Так мы и стояли посреди улицы глядя на жуткую тварь, мэр города Слуцкий, портной Гончаров, купец Мартынов и я. Почти как начало для неплохого анекдота.

— Господин Гончаров, — обратился мэр к портному. — Займитесь внешним видом молодого человека. Сегодня, — он обратился уже ко мне, — жду вас на званый ужин.

Я хмыкнул:

— Прошу прощения, ваша светлость, — произнёс я, прокашлявшись, — но у меня сегодня вечером уже назначен ужин у генерала Петрищева, — продолжил я. — Мы…

Брови окружающих поползли вверх, а я продолжил:

— Мы будем обсуждать вопросы относительно капитана Медведева, которого ныне хотят казнить.

— Вот как? — снова удивленно произнес Слуцкий. — И здесь вы отметились. Что ж, тогда позвоню генералу. Раз у него намечается такое собрание, сам прибуду к нему в гости, да послушаю ваши разговоры.

Я тут же ухватился за удачную возможность:

— Да, видите ли, капитану Медведеву уже назначено помилование. Но так вышло, что оно вступит в силу лишь спустя три дня после того, как приговор придет в исполнение. Соответственно, от этого помилования не будет никакого толку.

— Да уж, да уж. Злая ирония судьбы. Какой смысл в помиловании покойнику? А? Ведь верно? — хохотнул Мартынов, подмигнув мне и искоса взглянув на мэра.

— Что ж, это очень хороший вопрос, — задумчиво произнес мэр. — Раз вы так говорите — попробую походатайствовать с этим делом. Что же касаемо твари посреди моего города… Надо сюда видящего прислать, чтоб понять, с чего это на вас твари с неба сыпятся. Неужто в городе червоточина открылась?

Я решил промолчать и о том, что я видящий, и о том, откуда посреди города могла появиться тварь. Сделал вид, что совершенно ничего не знаю.

— Ну, раз уж вы все договорились, — потер руки Мартынов, — господин Пылаев, давайте обсудим цену.

В итоге меня взяли в оборот два торгаша, едва не порвав на две части. Мартынов тянул меня к своему дому, а Гончаров — в свою лавку. Мартынов уже успел позвонить своим слугам и приказал прислать сюда тяжеловозы, чтобы оттащить тело убитой твари во внутренний двор своего поместья. Все это он делал на бегу, ни на секунду не теряя меня из виду.

Я кое-как успел опомниться и твёрдо заявил:

— Все трофеи, которые будут найдены на теле твари — мои, поэтому пузырь не вскрывать!

Мартынов поморщился, но кивнул:

— Да, хорошо, — произнёс он. — Давайте решим, как мы с вами будем оценивать монстра. Я таких не видел и пока неведомо, что у них есть ценного. Может, и вовсе безделица, даже на мясо не пойдёт, — подмигнул он мне. — Но цену дам хорошую, это уж не сомневайтесь.

Он продолжал свой монолог, а я же пребывал в своих мыслях. Мне не давали покоя два момента. Во-первых, перед всей этой передрягой с тварью было два не очень приятных момента. Первый — это, конечно же, смерть Луизы.

Во всяком случае, я видел, как пуля попала ей под лопатку. Рана эта, вероятнее всего, смертельная. Но её мёртвого тела я не видел. С одной стороны, меня печалило то, что девушка, возможно, мертва — всё-таки жалко её, молодая совсем. С другой же стороны, иначе было нельзя — она потенциальная угроза для рода Пылаевых. А значит, ей было суждено умереть. По крайней мере, оставлять такую угрозу за спиной я просто не имел права.

Ну, об этом я ещё подумаю попозже. Опять же, уверен, в какой-то момент сделают некролог, я смогу узнать подробности. Либо каким-то иным способом узнаю о дальнейшей судьбе Луизы. Ведь, быть может, она ещё и выжила. Не стоит недооценивать одарённых синего уровня.

Второй вопрос, который меня беспокоил — это моя ласка. Там, когда я сидел в вещевом шкафу, мне показалось, что она была совсем вымотана, будто ей не хватало энергии. А когда я провалился в изнанку? Готов поспорить, что так и не увидел белой искорки моего питомца. Успела ли она восстановиться и сбежать из того шкафа? Вдруг она ранена?

И потом, всё время, что я был в изнанке, Белка не появлялась. Сейчас её тоже не было. И внутри зрел страх о том, что я могу потерять столь ценного соратника и друга. Всё-таки, несмотря на то, что ласка появилась совсем недавно, я успел к ней привыкнуть, и даже очень. Она показала себя очень полезной и принесла немало пользы.

Тем временем, Гончаров провел меня через улицу и я сам не заметил, как оказался у просторной лавки. Только и помню, как мы переступили через безжизненное щупальце монстра, а затем он завел меня в полумрак прохладного помещения и усадил на кресло.

— Алена, а ну, неси скорее кофе господину Пылаеву! Живее, живее! Это наш почетный гость. И самый желанный клиент. Ну-ка быстрее давай!

— Конечно, конечно, Андрей Михайлович, бегу, бегу! — Прощебетала девушка.

— И мне тоже, — добавил Мартынов, вошедший следом. — С каких-то пор я перестал быть почетным гостем?

— А ты им никогда и не был, — едва слышно проворчал Гончаров, однако без энтузиазма крикнул вдогонку девушке: — И господину Мартынову тоже кофе принеси!

Мартынов, будучи по-прежнему в халате и тапках, уселся на деревянный прилавок, с интересом смотрел на Гончарова. Он явно не собирался отходить от меня ни на шаг, пока мы с ним не договоримся о цене за убитого монстра. Стоит ли говорить о том, что про амулет, который хотел подарить Алисе, я напрочь позабыл.

— Господин Пылаев, может, вы хотите пойти душ принять, привести себя в порядок? У меня все нужноеимеется, а там мы мерки снимем и сошьём вам целых два… нет, три костюма так, чтобы вы выглядели на приёме у генерала с иголочки. Чтобы все на вас глядели и спрашивали, а где вы такие костюмы восхитительные пошили? А вы скажете, что в лавке Гончарова, а? Как вам идея?

Мартынов прочистил горло.

— Ну, это, конечно же, прекрасная идея. Уверен, господин Пылаев хочет передохнуть и привести себя в порядок. Но, может, сначала все же обсудим наши дела? К слову, оценка тех ресурсов, что вы мне привезли, ведётся с особым тщанием, но меня всё беспокоит тварь, которая тут с неба свалилась. Вы только посмотрите, какая она здоровая.

Я обернулся. Признаться, всё это время не догадался посмотреть на неё истинным взглядом, а тут взглянул и удивися! Несмотря на такой размер, монстр был синего уровня. Это ещё почему? По идее мне представлялось, что он будет уровня оранжевого или красного. Но уровень был ниже. Интересно, из-за чего так? Может, из-за того, что он не успел набрать энергии из нашего мира? Ведь стоило ему появиться, как я тут же его убил. Может, именно поэтому мне так повезло.

Очень интересно. Остаётся надеяться, что трофеи в нём окажутся полезными. Я-то думал, что из него, может, даже жемчужина попадётся, но раз синий уровень — это, конечно, вряд ли. В любом случае, энергетический потенциал вырос благодаря этому монстру, это я ощущаю, даже не оценивая себя.

Раз синий уровень, значит, ценность твари не шибко высокая. Да и вряд ли у неё будет что-то любопытное. Я перевёл взгляд на Мартынова — следовало избавиться от него побыстрее, но при этом не хотелось бы портить отношения, потому что этот купчишка однозначно попытается меня объегорить. Но раз он не знает истинной ценности этого монстра, глядишь, и мне удастся получить куда большую цену, чем этот монстр стоит поистине.

— Что вы можете предложить? — спросил я у Мартынова.

Он, закусывая губы, поглядел на тварь.

— Ну, учитывая то, что мы не знаем, насколько ценный монстр, предложу вам 10 рублей за килограмм живого веса, — произнёс он.

Я тоже оценил монстра — сколько в нём может быть килограммов? Тонны три-четыре. Это значит тридцать-сорок тысяч рублей. Сумма, казалось бы, неплохая. Но опять же, отдавать свою победу по цене какого-нибудь небольшого артефактика из лавки дяди Бориса?

— Сто рублей, — твёрдо произнёс я.

— Сто рублей⁈

Гончаров, хитро ухмыльнувшись, вдруг произнёс:

— Подождите-ка, не слишком ли маленькая цена? 100 рублей… Дайте-ка я брату своему позвоню, может, он предложит что получше.

— По рукам! — тут же воскликнул Мартынов. — По рукам, меня устраивает сто рублей!

Он подскочил с места и, в момент оказавшись рядом со мной, вцепился в мою руку, принявшись её трясти.

Я даже внутренне пожалел, что не назвал цену повыше. Но 400 000 — это уже хорошая сумма. Во всяком случае, так мне представляется. Если смотреть в перерасчёте на энергоядра — 200 000 энергоядер. Неплохо! Но опять же, это же примерные расчёты, кто знает, сколько на самом деле будет весить эта туша? Вон она пол улицы перегородила.

— И помните, господин Мартынов, все трофеи из монстра мои. Без меня пузырь не вскрывать.

— Что вы⁈ Никаких вопросов! Всё исполним в лучшем виде, даже не сомневайтесь. И взвесим как надо, — Мартынов потёр руки с довольным видом. — Вон, уже тягачи подъехали, — хмыкнул он, указав на два серьёзных грузовика, из них высыпали рабочие и принялись обвязывать тело спрута, чтобы его оттащить.

— Что ж, вы его на мясо, что ли, будете продавать? — расхохотался Гончаров, взглянув на Мартынова.

— Да кто ж его знает, может, заспиртую да поставлю у себя во дворе. Будет городской достопримечательностью, — хохотнул тот. — Это ж такое событие — прямо посреди города появился спрут! Более того, такая махина, а городе почти никаких разрушений же. Может, я музей сделаю и прославлю наш Братск. Например, открою ресторан и назову его «Братский спрут». Звучит, а? — подмигнул он мне. — И буду кормить гостей исключительно морепродуктами или злобными тварями. Я, кстати, слышал, что некоторые из них довольно неплохи в приготовлении.

Я нахмурился. В основном ведь монстры высыхают после убийства, но, видимо, у местных есть какие-то свои особые секреты. К слову, удивительно, но спрут выглядел точно так же, как когда я оказался с ним в реальности.

И тут я понял, в чём был подвох Мартынова — тварь ведь все-равно усохнет и потеряет в весе значительно. Вот же хитрый торгаш! Наверняка от силы будет весить килограмм пятьсот.

«Ну ладно, там ещё посмотрим на трофеи, — подумал я, радуясь и так удачному исходу. — В любом случае, на меня, считай, с неба упали деньги, а главное, что всю эту ситуацию никак не связывают со мной. А значит, я относительно легко вышел из довольно сложной ситуации, к тому же получил возможность познакомиться с первыми лицами этого города и, возможно, решить проблему с Медведевым. Кто знает, может, если мэр подключится к этому вопросу, удастся спасти капитана куда легче и, может, сегодня решится судьба военного».

Мартынов, не скрывая своего довольства, выбежал из лавки портного, напрочь забыв о кофе, которое для него принесла сотрудница Гончарова.

— Вы, ваше благородие, давайте-ка сходите в душ. У меня там всё, что надо, имеется.

Спустя пятнадцать минут, хорошенечко отмывшись и напившись кофе с вкуснейшими круассанами, я сидел в отдельной комнатке, а вокруг меня порхали трое замерщиков. Гончаров сидел рядом и расхваливал мои достижения:

— Вы сейчас метки снимаете не просто с человека, а с героя! Он наш город спас, мою лавку спас. Вы бы видели, как он вскочил на голову монстра и давай его рубить!

А мне же было интересно, откуда он вообще это взял. Я ведь появился сразу на голове монстра. Всё же человеческая фантазия очень интересно устроена и порой заставляет людей додумывать то, чего они не видели.

В итоге, спустя полчаса я вышел из лавки портного. В моём старом, изорванном и перемазанном в крови костюме Гончаров меня не выпустил. Сказал, что такой достойный человек не имеет права показываться на улицах города в столь неподобающем виде. Поэтому он временно выдал мне что-то вроде спортивного костюма из красного бархата с просторными штанами и такой же красной курткой. Под низом на мне была надета белая сорочка. Выглядел я, признаться, стильно, вид мне очень даже понравился.

Правда, я лишился своего револьвера, также палаша, хотя, надеюсь, Мартынов найдёт палаш и вернёт мне его. Если честно, несколько пожалел о том, что забыл напомнить об этом Мартынову. Не исключено, что, тот палаш себе умыкнёт, но разберёмся.

Пребывая в невесёлых думах, я вернулся в гостиницу, где оставил Дмитрия. Вошёл в номер, где он спал, и вдруг увидел свою ласку. Белка лежала на животе у спящего Дмитрия, свернувшись клубочком. Лежала она кверху белой стороной. И на короткой лапке, на шёрстке я увидел красные подтёки. Неужто действительно кровь? Она что, ранена?

Осторожно подошёл к ласке, осмотрел её. Она мирно спала, её маленький белый бочок вздымался при каждом вздохе. А на задней лапке была видна глубокая ссадина — шёрстка на этом месте была вся перепачкана в крови и слиплась.

Осторожно приблизив ладонь, на пальце которой был надет перстень лечения, направил в зверушку живительную энергию, надеясь, что лапа зарастёт. Ласка тут же раскрыла глазки и подняв голову, устало поглядела на меня. Было видно, что она совсем выбилась из сил, но при виде меня тут же соскочила с Дмитрия. Тяжело спрыгнув на пол, подошла ближе и цепляясь коготками забралась по штанине, а затем и по куртке мне на предплечье. Тут же вытянулась столбиком и ткнулась мне мордочкой в лицо. Я же, заметив, что она прихрамывает на заднюю лапку, принялся её и дальше лечить.

— Да уж, — протянул я, — сходил, называется, в магазин.

Я добрался до своего рюкзака и достал оттуда десяток энергоядер. Моя Белочка тут же оживилась, принюхалась. Я протянул ей одно ядро, которое она схватила своими лапками и вмиг проглотила. Я поглядел на неё сквозь истинный взгляд. Её аура едва трепетала. Однако после того, как она проглотила ядро, белое свечение стало более ровным.

— Выходит, тебя только ядрами нужно кормить? — произнёс я. — Что ж, голодной тебя лучше не оставлять.

Я уселся на кресло и принялся кормить её, да так и скормил ей десяток ядрышек. Зверёк, доев десятое ядро, свернулся у меня на животе калачиком и тут же провалился в сон. Видел бы Мартынов, чем питается эта кроха, и в каких количествах, в миг бы передумал заводить такого питомца.

— И что мне теперь делать? У меня же целая куча дел, а если встану, то она проснётся. Что же мне теперь до вечера никуда не уходить?

Я принялся поглаживать зверюшку по спинке, но она даже и не думала просыпаться, а лишь принялась дёргать лапкой во сне, будто щенок, которому снится, что он на охоте.

— Ну да, моя гончая белочка, — хмыкнул я, улыбнувшись. — Теперь ты в порядке.

Признаться, я переживал, что с ней что-то произошло. Но при помощи моего воздействия, кажется, рана на её лапке уже затянулась. По крайней мере, пускай запёкшаяся кровь и оставалась, но ранения я больше не видел. Касаемо кровоподтёков, то она потом сама их счистит.

Так, поглаживая зверька по шёрстке, я и сам не заметил, как уснул.

Проснулся я оттого, что ласка принялась скакать на моём животе, как заведённая, то и дело тыкаясь мордочкой мне в лицо.

— Да что ж ты никак не успокоишься? — отмахнулся я от зверька спросонья, а потом вдруг понял — она ожила и полна энергии. Сколько же времени-то прошло? Это так недолго и на приём к генералу опоздать.

Однако, судя по часам, висящим на стене, прошло всего ничего, от силы полчаса, а эта дурёха уже полна сил, бодра и весела. Отдохнула, видите ли. Будто мне отдых не нужен. Ласка принялась тыкаться мне в лицо носом с удвоенной силой, привлекая к себе внимание, затем вдруг спрыгнула на пол и принялась бегать вокруг кресла, где я сидел, будто обезумевшая юла. Затем вдруг, описав два круга, встала столбиком и принялась на меня пялиться, наклонив голову набок.

— Что-то стряслось? — спросил я у неё, не понимая, к чему такое возбуждение. Обычно ласка вела себя так, когда хотела чтобы я проследовал за ней.

И в этот момент ласка тут же исчезла, буквально растворилась.

— Это ещё что? — непонимающе пробормотал я.

Но, прислушавшись к себе и убедившись, что сам полон сил, провалился в изнанку следом за ней.

По ту сторону творилось настоящее безумие — серые тени, стоило мне появиться, разлетелись в разные стороны, будто их кипятком ошпарило. Однако было их столько, что у меня даже в глазах зарябило от такого количества. Белая искра, летая вокруг меня, будто электрон вокруг ядра, казалось, разгоняла и отпугивала тварей, ещё сильнее.

Я искоса оглянулся — нет ли больше нигде монстров, подобных тому, что обрушился на город по моей воле. Но появилась ещё одна странность: если раньше я себя не видел и даже не осознавал посреди пространства изнанки, то теперь мои руки и ноги оформились и, пускай далеки были от человеческих конечностей, но были видны и различимы.

Я посмотрел на свои ладони, которые сейчас напоминали скорее плавники, чем руки, и ласты, чем ноги, но тем не менее со мной явно что-то произошло. Другой я стал, отличный от того, каким был прежде.

Тем временем ласка, описав вокруг меня несколько кругов, повела меня куда-то вглубь тёмно-фиолетового пространства. Я же, увлекаемый ею, направился следом, наблюдая, как мелкие тварюшки, заприметив меня, старались обходить стороной.

Однако уже спустя пару секунд, собравшись стайкой в десять особей, они вдруг резко напали на меня. Я по привычке соткал из рук клинки, намереваясь отбиться от них, но они, заприметив это, пролетели мимо. Лишь одна попыталась зацепиться на моей ноге, и зацепилась же, мелкая пакость! Но я, рубанув наискось клинком, убил её.

Ласка, заметив заминку, снова несколько раз обернулась вокруг меня и дальше направилась куда-то вглубь изнанки. Пять раз на меня нападали стайки тварей, и я отбивался от них. Но что меня удивляло — если раньше они опасались ко мне приближаться, то теперь будто набрались уверенности. Или я стал для них более интересен? С чего бы это? Однако клинки держал наготове, готовый в любой момент дать отпор.

Спустя минуту ласка наконец замедлилась, пометив для меня небольшой участок пространства влив туда энергию. Я уже знал, что с этим делать, и, приблизившись, направил туда тонкую струйку энергии, скопившейся во мне.

В следующий миг я вывалился в каком-то грязном тёмном помещении, будто в полуразрушенном доме или, наоборот, недостроенном. Вокруг было пыльно, грязно, воняло дурно.

Я кое-как поднялся, отряхивая щегольский бархатный костюм, подаренный Гончаровым. На красный бархат очень уж легко садилась пыль. И в этот момент я услышал голоса.

— Отдай, это я нашёл! — жалобно воскликнул какой-то мальчишка, затем последовал громкий звук удара и вздох, а после и гогот кого-то явно взрослого и злого.

— Ты чё, забыл, кому ты здесь пятки должен лизать? Всё, что ты добываешь — моё. Понял меня, сопляк?

(обратно)

Глава 3 И что с вами делать?

Первым делом следовало понять, где я нахожусь?

На первый взгляд какое-то заброшенное здание, причём явно недостроенное, потому как не было ни старых обоев на стенах, ни напольного покрытия, просто голый бетон и кирпичи.

Та-ак, интере-есно.

Осторожно, чтобы не скрипеть каменной крошкой под подошвами, направился в сторону голосов.

В следующий миг рядом появилась моя ласка. Она по обыкновению подбежала ко мне и, забравшись по штанине, тут же оказалась на предплечье. Её бока вздымались, как от долгого бега. Видимо, ей непросто даются перемещения. Надо попробовать, в следующий раз скормить ей кристалл. Вдруг, увеличит энергетический резерв и не будет так уставать.

Что еще заметил, раньше белочка сразу на предплечье высаживалась, а тут изменила свои привычки. Да и в принципе больше стала ногами бегать, это заметно. Может, раньше ей было непривычно жить в таком теле. Об этом я как-то не задумывался, ведь до того, как я её нашёл, она была лишь белой тенью в изнанке, а тут — живое существо, тёплое, дышащее.

Ласка дёрнула ушками, принюхиваясь к чему-то в воздухе. Что-то явно беспокоило Белку — она нервно подрагивала и, привстав на задние лапки, напряжённо вглядывалась в темноту впереди.

Тем временем, судя по голосам, конфликт набирал обороты.

— Отдай ему артефакт! — орал один.

— Это он достал, это его добыча, — вмешался второй мальчишка.

— Да отдай! — произнёс третий голос, уже девчоночий.

Да что происходит?

— Вы что, мелюзга, совсем берега попутали? — ответил голос, принадлежащий явно взрослому. — Давно я вас не лупил, что ли?

В этот момент послышался ещё один звук удара, а следом заплакала уже девчонка.

— Не трогай её, как ты смеешь! — выкрикнул кто-то отчаянно.

Я, уже не разбирая дороги, мчался вперёд. Не знаю, что там происходило, но вмешаться было необходимо — похоже, там бьют каких-то детей, ещё и девчонок.

Ласка спрыгнула с моего плеча и юркнула вперёд, словно разведчик, желающий первым оценить ситуацию. Я бежал следом, стараясь не терять её из виду.

И пока я бежал, конфликт перешёл уже в очень острую стадию — слышались крики, звуки ударов, плач, визг. Я добежал до провала, в котором, по всей видимости, когда-то должна была бы встать лестница, но там её не было. Убедившись, что внизу нормальная площадка, прыгнул вниз.

Пытался было нащупать палаш, но вдруг вспомнил, что оружия-то у меня нет. Палаш потерян, пистолет и вовсе взорвался, вот же невезуха!

Перекувыркнувшись, выпрямился, добежал до следующего помщения и застыл в тени. Тут же увидел преинтереснейшую картину. Глухой зал с заложенными окнами, посреди него стоит металлическое корыто, в котором тлеют угли, кое-как обогревая помещение и освещая его багровыми отблесками.

В углу жмутся с десяток ребятишек лет от восьми до шестнадцати. Исхудавшие лица, потрёпанная одежда, а в глазах — смесь страха и ярости. А перед ними стоят два здоровяка, взрослые парни лет по двадцать пять. Плечи растопырили, локти в разные стороны. Благо, они спиной ко мне стояли и не заметили моего появления.

В нескольких шагах от них моя ласка застыла в боевой стойке, выгнув спину и распушив хвост, делая вид, что вот-вот набросится на этих громил, хотя размером была им по щиколотку.

— Вы чё, мелкие шавки, совсем оборзели? Мы вас сейчас научим, как нужно к старшим обращаться! — прорычал один из них.

— Чё, забыл что ли, как я тебе зубы выбил три года назад? Тогда молочные были. Поди, новые выросли. Так, ничего, я тебе и коренные выбью. Всю жизнь будешь беззубым ходить.

Вперёд выступила девчонка. Было видно, что на её лице вспухает большой синяк. Лицо покраснело, глаз почти заплыл.

— Не трожь его, не трожь! Только посмей пальцем тронуть! Я сама умру, но тебя найду и зарежу, так и знай. Во сне ли, или в тёмном переулке, но я тебя убью. Как будешь подыхать, так и знай, что это я в тебя нож вонзила, ясно тебе?

— Ты с обещаниями-то осторожнее, девчонка. Иначе я тебе поверю и прямо сейчас тебя здесь завалю. Только сначала юбку задеру. А то больно ты под пацана косишь, надо напомнить…

Договорить он не успел. Я всё это время был в тени, и меня было почти не видно. Зато это как раз дало мне преимущество, чтобы я отыскал доску покрепче и, подобравшись со спины, со всего размаху врезал здоровяку по затылку.

Доска разлетелась щепками, а парень покачнулся мотнув башкой, и повалился лицом вперёд.

Второй, что до этого гнусно скалился, обернулся на меня. Его лицо в раз стало удивлённым, но на том всё и закончилось — два крепких удара в челюсть, и он завалился, да так стукнулся затылком об пол, что я даже побоялся — как бы он не помер?

— Ты чего? — захрипел было здоровяк, которого я огрел доской, но я хорошенечко пнул его по лицу ногой, окончательно вырубив.

— Ишь, крепкий, — хмыкнул я, переводя дыхание. — Доска сломалась, а голова цела.

Повисло молчание.

Дюжина перепуганных пар глаз уставилась на меня. Я пересчитал ребят — да, их было двенадцать. Мне на плечо забралась ласка и, выпрямившись столбиком, с укором поглядела на подростков, уперев лапки в бока, совсем как маленький человечек.

— О, я же говорила, я видела её! Ласка черно-белая. Вот она. Следила за нами, — затараторила та самая девчонка с отёком на лице.

— Тихо ты, — зашипел какой-то парень.

.Я этого мальчишку раньше никогда не видел, не слышал его голоса. Видел только ауру и… удаляющуюся спину.

Спокойно поглядел на него в упор.

— Верни, — произнёс я.

— Простите, господин, простите, — залепетал он.

— Верни, — настойчиво повторил я.

Он тут же засуетился, подошёл к тому самому здоровяку, которого я глушил доской, достал у него из кармана знакомый красный футляр.

— Вот, — протянул мне.

— На Бо́риса работаешь?

— Нет, — покачал головой, пнув одного из здоровяков. — Они на него работают, а я знаю просто, что оттуда богатые люди выходят. Уж не серчайте на мертвецов, нам и так уже не жить.

Тут на защиту паренька встала девушка. Ей не слабо досталось, видимо, здоровяк её кулаком ударил. Но она всё равно закрывала грудью паренька.

— Вы на него не серчайте, он, дурачок, просто. Вечно за нас беспокоится, хочет нам жизнь упростить и попадает в такие вот передряги, — зачастила она. — Я ему говорила, чтобы не лез к этим бандитам, а он всё хочет лёгких путей найти. Вы не наказывайте его, вы лучше меня тогда накажите. Это я не доглядела.

Оглядел ребяток истинным взглядом и чуть не присвистнул — четверо одарённые, все, конечно, зелёные, едва-едва светятся. А еще двое не раскрыли дары, но уже скоро раскроют — ауры очень уж тревожные. Либо проведут инициацию и станут одарёнными, либо умрут. Впервые вижу таких вместе. Очень интересно.

— Вы кто вообще? — спросил я. — Что здесь делаете?

— Сироты мы, — ответила девчонка, которая, судя по всему, взяла на себя роль переговорщика.

Я изучил каждое лицо внимательно. Десять пареньков разных возрастов. одна девчушка лет восьми-девяти и вот эта вот пигалица лет пятнадцать, не больше. Глаз заплывший, сама чумазая, но смотрит гордо, будто баронесса.

— Мы готовы понести наказание, господин, знаем, что Петька оскорбил вас, но мы готовы отработать, если нужно, всё, что скажете, только Петьку не трогайте. Он неплохой парень, — проговорила она.

— Неплохой, только вор, — спокойно произнёс я. — Который не ценит право на чужое имущество и ворует у честных граждан…

Каждое моё слово девчонка принимала, будто удар плетью, но стояла стойко. Петька, тот самый воришка, и вовсе стоял на вытяжку, зажмурившись, будто на расстреле. Другие же мальчишки и вовсе все трясутся, однако видно, что каждый из них поддерживают товарища. Видно, что ценят его. А главное, что каждый пытается прикрыть его собой. Не бросают его, держатся друг друга. Никто не драпанул.

— И что, Петька, часто воруешь? — спросил я.

— Не часто, — ответила девчонка. — Всего-то несколько раз. Каждый раз я его ругала, а тут, когда увидела, что он украл, так и вовсе перепугалась, так и знала, что эти придут.

— И что мне с вами делать-то? — задал я риторический вопрос.

— Примем любое ваше наказание, — так же, как и Петька, встала на вытяжку девчонка.

Я перевёл взгляд на двух здоровяков, что валялись в отключке.

— Эти же от вас не отстанут, да?

Девчонка замотала головой, остальные ребята тоже замотали.

— Не отстанут, — пропищал один из пареньков. — Эти, как клещи, впились. Пасут нас всё время.

— Ох, бедовые вы. И оставить вас так жалко.

Я вздохнул, почесывая затылок. Вот ведь влип в историю. Белка на моём плече возмущенно фыркнула, будто говоря: «Ну и что ты теперь намерен делать?»

Не к генералу же на приём их тащишь.

— Значится, так, — произнёс ровным тоном. — Вы, как я вижу, здесь живёте?

Девчонка ответила:

— Да, господин, здесь живём.

— Вот здесь пока и оставайтесь. А я решу, что с вами делать. — Я кивнул на двоих здоровяков. — Этих по рукам и ногам свяжите. Чтобы они не сбежали.

— Убить их? — сглотнув слюну, спросил Петька. — Я… Если так, то я не готов, я не убийца, я…

— Не надо никого убивать, — спокойно произнёс я. — Просто свяжите. А там решим этот вопрос.

Петька по-прежнему стоял на вытяжку, а по его щекам струились слезы, да и под носом было мокро.

— Чего ты ревёшь, пацан? — спросил я. — Тебе вон пятнадцать лет, ты один из самых старших среди них. Плохой пример подаёшь!

Он всхлипнул:

— Да я-то думал… У нас теперь хорошо все будет, заживём, а тут… Вон оно как.

— На жалость давишь? — грозно спросил я.

Он даже глаза раскрыл.

— Что вы! Зачем вы так⁈ — Тут же вступилась за него девчонка, — он же, правда, переживает, говорю же, глупый он, наивный.

— Ладно, хватит оправдываться, — обрубил я.

Залез в карман, вынул три купюры по пять рублей. Зажал между средним и указательным пальцем, вздёрнув их вверх.

— Так… Что я сказал надо делать? — спросил я, оглядев толпу. Надо понять кто из них наиболее толковый.

— Оставаться здесь, ждать вас, — произнесла девчонка.

— Верно, тебя как звать? — спросил я ещё раз, оценив её сквозь истинный взгляд. Зелёная аура, совсем слабая, но зелёная. Скорее всего, уже поняла, что у неё дар есть.

— Марьяна, — ответила она.

— Значит, так, Марьяна, — произнёс я, — ты за старшую, головой отвечаешь. — Протянул ей пятнадцать рублей. — Еды всем купи. И мелкой одежду нормальную, а то ходит голая да босая, — указал я на девчонку, что действительно стояла в изорванном платьице с босыми ногами на каменном полу. — Денег хватит на это?

— Так хватит, конечно, — воспрянул Петька, — сполна хватит, господин, а если не хватит, то я утащу…

— А-ну, цыц! — рявкнула она на него. — Не надо ничего таскать!

— Ещё раз повторяю. Ты отвечаешь за еду — накормить всех, мелкую одеть, этих связать. И чтобы ни шагу отсюда. Ясно?

Двенадцать голов синхронно кивнули.

А мне ещё нужно понять, где я оказался и как отсюда выбраться.

— Так. Кто из вас хорошо знает город? — спросил я.

— Да все знаем хорошо, — обратилась ко мне Марьяна.

— Выдели мне толкового кого-нибудь, чтобы по городу проводил, а то я здесь плохо ориентируюсь.

— Конечно, господин. Вот — Петя хорошо в городе ориентируется, он тут каждый переулок знает, каждый подвал.

— Не настолько хорошо, — с сомнением посмотрел я на воришку. — Ну что, юный рецидивист, пойдём, сопровождать меня будешь, — произнёс я.

— Это ещё зачем? — спросил он, исподлобья поглядев на меня.

— Проводник. Что не понятно?

Ещё раз оглядев ребят, отметил парня, что стоял позади всех, но при этом явно был крепче и старше остальных и всё время держался настороже.

— Ну-ка, выйди-ка сюда, — позвал я его.

Парень переглянулся с Марьяной, но вперёд выступил. Я вдруг увидел, что у него в руке зажат топор.

— И ты всё время с топором здесь был? — спросил я.

— Да, — буркнул он, — если бы эти полезли, сам бы с ними разобрался.

— А че ж не разобрался? — вскрикнул я. — Вон Марьяну вашу избили, Петя следующий был на очереди…

Он снова переглянулся с девчонкой.

— Марьяна бы меня не простила, а так… Рано или поздно я бы их убил, — хмуро сказал парень.

Сразу видно — парень дерзкий, жёсткий. Вырастет, настоящим мужчиной будет, — я усмехнулся. На что парень еще больше нахмурился.

— Ты проследи, чтобы их нормально связали и рты им закройте, чтобы не орали, а то мелкие перепугаются.

— Разберусь, — буркнул парень.

Я в упор посмотрел на него:

— Не забывай добавлять «ваше благородие».

Парень вздрогнул, снова покосился на девчонку.

— Ты бы мне с этим топориком сделать бы ничего не смог, как ни пыжься. Радуйся, что я человек хороший и наказывать вас не стал. И нечего на меня смотреть исподлобья, будто волчонок.

— Мишка! — шикнула на него Марьяна. — А ну прекрати так смотреть на господина! Видишь, он нам и денежку дал, и от этих уродов спас!

— Знаю я таких господ, — произнёс он. — Они все сначала хорошие…

— А вот потому и благодарным надо быть! — шлёпнула его по плечу девчонка.

Белка, сидевшая у меня на плече, казалось, одобрительно кивнула Марьяне, на ее замечание приятелю, а на парня уставилась грозным взглядом.

Миша уже и сам набрал воздуха, выпрямился.

— Простите меня, ваше благородие, действительно не прав я. Спасибо вам за помощь. А за тем, чтобы их связали, я прослежу.

— Вот и молодец, — произнёс я. — Ждите. — перевёл взгляд на воришку. — Пойдём, Петя.

Миновав пару коридоров и комнат с пробитыми насквозь стенами, мы наконец оказались под солнечным светом. Я смог как следует разглядеть лицо чумазого паренька в простой серой рубахе, которая от грязи давно стала чёрно-бурой. Парень пугливо посматривал на меня, то и дело вздрагивая от каждого моего движения.

Я остановился, встал перед ним, посмотрел в упор.

— Ну что, Петька? И как вы дошли до жизни такой? Давно здесь живёте? — спросил я, строго глядя на него сверху вниз.

— Да как дошли, — пожал он плечами, хотя видя мой требовательный взгляд, продолжил: — жили, жили и дошли. Все по-разному. Миша он… самый старший из нас, всегда за нас горой стоит, но… — Парень замялся, но потом продолжил: — Многие совсем недавно прибились. Маленькая Дашенька и Тёмка, неделю назад из деревни Пеструшки пришли. Там ведь твари всех порвали, они с беженцами сюда перебрались, только никому они не были нужны, вот Марьянка их и взяла. Теперь мы все живём вместе, одной большой семьёй. — Он вздохнул, и на его грязном лице появилась смесь гордости и горечи. — А сколько живём, я уже и не знаю, кажется, всегда так жил, в городских развалинах.

Он исподлобья глядел на меня, пугливо, то и дело бросая косые взгляды, будто опасаясь смотреть прямо. Был в нём страх, но за ним явно скрывалась и решимость — такую не сломать даже самой тяжкой жизнью. Меня так и подмывало спросить, чем они питаются, как выживают, но сейчас было не до этого — дела не ждали.

— Знаешь, где лавка портного Гончарова? — спросил я, глядя на парня.

— Д-да, — произнёс он, от чего-то начав заикаться. — Л-лавка дядьки Егора, что ли? Конечно, знаю.

— Веди меня туда, — строго произнёс я.

— Т-туда? — переспросил он, словно не веря собственным ушам.

— Да, туда, — подтвердил я. — Давай вперёд, и поживее!

Парень явно испугался, но ослушаться не смел. Не знаю, отчего он боялся портного, но меня он, похоже, боялся больше. Опять же, крепко зажатый в моей руке футляр не давал ему покоя. Он явно чувствовал вину за то, что совершил, и не знал, куда себя деть от того, что я был так спокоен.

До лавки мы дошли быстро. По пути я всё дивился своей Белочке — ведь привела же меня к этому воришке, причём привела, когда надо, так, чтобы я успел за него заступиться. Ведь неизвестно, что случилось бы, если бы я пришёл позже. Что на уме у этой зверушки — неизвестно, но ясно одно: знает она куда больше, чем дано обычному зверьку. Это одновременно и удивляло, и восхищало.

Ласка, будто почувствовав мои мысли, вдруг материализовалась из ниоткуда и прыгнула мне на плечо, важно усевшись там, словно заявляя о своих правах. Петька аж отпрыгнул в сторону, увидев это, и перекрестился дрожащей рукой. Ну да, для непривычного человека такие фокусы — что чистая магия.

— Т-т-там она была, т-там… т-теперь тут… — еле выдавил он.

— Она так часто делает, — успокоил я парня. — Не обращай внимания.

Стоило мне толкнуть дверь лавки, как Гончаров тут же воскликнул:

— Господин Пылаев! А я вас всё жду! Костюм надо бы примерить!

Он оглядел пыльный, запылившийся бархатный костюм и недовольно цыкнул, а следом увидел Петьку, который до этого хотел слинять, но я удержал его, сказав, чтобы и дальше меня сопровождал.

— А ты здесь что делаешь, паскудник? Мало я тебя колотил? Опять пришёл воровать!

Но тут Гончаров наткнулся на мой хмурый взгляд.

— Вы чего это на Петра кричите? — спросил я строго.

— На Петра? Да этот мелкий воришка несколько раз попадался и мне, и брату моему! Ноги ему переломать надо, чтоб не ходил сюда!

— Не надо никому ничего ломать, — произнёс я, видя, как от каждого слова портного паренёк зажимается и вздрагивает. — Вы лучше подыщите ему тоже какой-нибудь одежды, а то выглядит как трубочист.

— Господин Пылаев, да вы в своём ли уме? Это же шантропа уличная! Таких палками бить надо, в тюрьму отправлять, на каторгу!

— Не надо так про детей, — спокойно сказал я. — Если их лупить, так они обозлятся и вырастут в головорезов. А им уже и так несладко пришлось, тут хорошего отношения не хватает.

Гончаров так и застыл на месте, открывая и закрывая рот, глядя то на меня, то на Петьку, который, в свою очередь, тоже вылупился на меня ошарашенным взглядом, округлённые глаза стали будто большие монеты, которые я нашёл в червоточине.

— Да как же можно, господин? Это же… паршивец, каких свет не видывал! Они же полгорода держат в страхе! Тут и там шныряют, всё выспрашивают, денег выпрашивают, а то и воруют. Так, глядишь, скоро в дома вламываться начнут.

Я тяжело вздохнул. Но Гончаров уже и сам всё понял.

— Простите, простите, господин Пылаев… Виноват, эмоции допустил. Сейчас всё сделаем, но, сами понимаете, за бесплатно я…

— Я не прошу вас бесплатно, — произнёс я.

— И это хорошо! В общем, ваши костюмы готовы, можно мерить. А этого… а этого, если можно…

— Отмыть, прежде чем в приличную одежду одевать, — попросил я.

— Господин Пылаев! — захлебнулся от такой наглости Гончаров.

— Я заплачу, не бесплатно, — произнёс я.

— Ну, если не бесплатно, то можно и отмыть, — произнёс он. — Леночка! — позвал он свою помощницу. — Вот этого отмой-ка. А господину Пылаеву я сам костюмы выдам, — произнёс он.

Ласка на моём плече весело фыркнула, будто одобряя мои действия.

Стоит признать, костюмы и вправду были на славу. Портной знал своё дело. Признаться, я опасался, что за столь короткий срок мне пошьют нечто нелепое и неподходящее по размеру, но нет, портной справился и справился очень хорошо. Все три костюма сидели будто влитые, как вторая кожа. А самое главное — очень стильно выглядели, ничуть не хуже всех тех дорогих нарядов, что я видел за последнее время в гардеробе Злобина да и других богатых знакомцев.

— Ну что, господин Пылаев, довольны вы нашей работой? — хитро прищурился Гончаров.

— Доволен, — произнёс я, поворачиваясь перед зеркалом и разглядывая себя со всех сторон.

— Ну, тогда извольте взглянуть на счёт, — произнёс он, протягивая мне бумажку.

Да, сумма на счёте была изрядная — четыре тысячи триста рублей. Ещё радует, что это вместе с костюмом для Пети, который сидел сейчас в кресле и поглаживал себя по рукам и ногам очень осторожно и бережно, будто боясь, что баратистая ткань растает или распадётся. Гончаров подобрал ему повседневный зелёный костюм в бежевую крупную клеточку. Под аккуратным шерстяным пиджаком виднелась бежевая же рубашка с коричневым галстуком. Парень, казалось, совсем потерялся и ушёл в себя, не веря, что это может выглядеть вот так. Когда я просил Гончарова подобрать ему одежду, я имел в виду что угодно, но не такой костюм, но Гончаров уж постарался на славу.

Одно было неприятно — денег-то у меня не хватало. Гончаров, будто чувствуя это, вдруг встрепенулся.

— Ох, я ж совсем забыл, — произнёс он, хлопнув себя по лбу. — Я ведь скидку-то не посчитал. Вы ведь город наш спасли, лавку мою. За ремонт витрин я бы тысячу рублей потерял, скорее всего, Леночка бы на день отпросилась, и манекены бы пострадали, поэтому сделаю вам скидочку.

Он, прищурившись, оглядел меня внимательным взглядом.

— За всё будет две тысячи триста семьдесят один рубль, — произнёс он.

От такой точности я едва не воскликнул — это было рубль в рубль ровно столько, сколько у меня оставалось. Вот же проныра! Наверняка знал заранее сколько у меня в кармане! Может дар, чужие кошельки на глаз определять, или от своих купеческих корней какое-то особое чутьё на деньги? Ну, хитёр, ничего не скажешь.

Я набрал полную грудь воздуха, выдохнул.

— По рукам, — не найдя других слов, произнёс я, выворачивая карманы, выкладывая всё, что там было.

Благо, ещё у меня сохранился резерв в энергоядрах и пару кристаллов да четыре дюжины золотых монет. Но чувствую, если бы поменял деньги сразу, то и счёт был бы соразмерный. Можно было поторговаться, повозмущаться, но, чёрт побери, костюмы, доставшиеся мне, того стоили.

Я стоял перед зеркалом и не мог на себя наглядеться. Тёмно-синий пиджак в голубую клетку, под ним тёмно-синяя водолазка. На ногах тёмно-синие брюки. Лакированные сапоги с голубым отливом. Толстый ремень из крокодиловой кожи. Выглядел я что надо. Даже Белочка, возникшая из ниоткуда на полке с шарфами, как-то по-особенному стрельнула на меня глазами, будто одобряя мой выбор.

— Вам бы, господин, ещё к парикмахеру зайти и брадобрею, — произнёс Гончаров, оценивающе разглядывая мою щетину. — Сбрить бы всё это не помешало вам. Так сказать, стилю костюму прибавить, — ехидно заметил он.

Он прав, конечно. Со щетиной выглядело так, будто бродяга обзавёлся дорогим костюмом — сочетание нелепое и даже вызывающее. А при встрече с генералом лучше выглядеть безупречно.

Я набрал полную грудь воздуха, выдохнул.

— И у вас, конечно же, есть кого порекомендовать? — спросил я, уже зная ответ.

— Конечно, сестра наша, Аглая, такая умелая девица!

— Даже не сомневаюсь. И ценник, наверное, у неё достойный?

Гончаров лишь вздохнул:

— Да нет, она у нас слишком добрая. Бессеребренница, можно сказать, работает за сущие копейки.

— Да, совсем как и вы, — произнёс я с нескрываемой иронией. — Рассказывайте, где эта ваша Аглая находится.

— А я знаю! — произнёс Петя, оживившись. — Я всё знаю, всё покажу!

— В этом я даже не сомневаюсь, — усмехнулся я.

Судя по часам, до приёма у генерала оставалось какие-то полтора часа, а за это время следовало сделать ещё очень многое. И главное — ни в коем случае не опоздать.

(обратно)

Глава 4 Званый ужин

Что и говорить, сегодня у Петьки был, похоже, самый счастливый день в жизни. Аглая, сестра купцов Гончаровых без вопросов занялась его внешним видом. Она много извинялась за своих братьев, которые из любого готовы последние соки выжать. В итоге, постригла на нас бесплатно. И меня и Петьку. Даже хотела Белку прихорошить, но та не далась.

Счастливый парень смотрел на себя в зеркало так, будто бы узрел чудо на яву.

— Это я, что ли? — спросил он, округлив глаза и указывая в зеркало.

— Ну а кто ещё, — усмехнулся я.

Ласка тут же запрыгнула ему на плечо, красуясь, будто показывая: «Видишь, у тебя на плече я сижу, и в отражении тоже я, а значит всё взаправду».

— Да быть не может, — произнёс он. — Я как… благородный господин выгляжу.

— Это верно. А сам при этом воруешь, — я критически осмотрел его новый облик. — Видишь, как ты выглядеть можешь, а если пойдёшь по наклонной? Понимаешь что будет? Попадёшь в тюрьму, или и вовсе сгинешь. В лучшем случае будешь выглядеть, как выглядел до этого. Понял меня, Петька? — с нажимом спросил я.

— Да, господин, — опустил голову парень.

— Вот чтобы плохо не кончить, становись на путь исправления.

— А мне свои дела надо делать, — произнёс я под нос, посмотрев на часы. До встречи с генералом оставалось уже меньше часа.

— Знаешь, где Петрищев живёт? — спросил я Петьку.

— Кто? — удивился он.

Зато Аглая, подметавшая пол, тут же встрепенулась:

— Ой, генерал Петрищев? Конечно, знаю! Я объясню!

— Вот и хорошо, — кивнул я.

Выяснив, где живёт генерал, я повёл Петьку в гостиницу к Дмитрию под присмотр. Уж не знаю, что из этого выйдет, но этих мальцов я оставлять не собирался. По крайней мере, этот Петька, украв у меня артефакт, сам сделался мне обязанным. И теперь я так просто с него не слезу — он мне теперь должен, как и вся эта мелкота. Еще бы понять, что у мелкого воришки за дар…

Вот только пока не пойму, как мне их эксплуатировать — в городе оставить или в деревню забрать? Но одно ясно точно: одарённых я точно себе под крыло возьму. Местные отчего-то не осознают, насколько ценными могут быть вот такие вот мальчишки и девчонки. А ещё — насколько они могут быть опасными, если не брать их под опеку и не воспитывать.

Здесь создали ордены из одарённых простолюдинов — они всё равно что монахи, живут в аскезе, да по уставам. Но это не самая лучшая стратегия, что может привлечь сторонников. Это ещё странно, что культистов в этом мире так мало. Хотя кто знает, сколько в подполье таких одарённых? Ведь хорошо обученный одарённый может быть пострашнее целой армии простолюдинов. И однажды этот мир хлебнёт горя за свою халатность в этом вопросе — это я могу сказать точно.

Кратко рассказал Диме о том, что случилось, о мальцах и об обстоятельствах знакомства с Петей. Последний на этом моменте вжал голову в плечи, опустил глаза в пол и старался не отсвечивать.

Дмитрий непонимающе поглядел на меня:

— И что нам с этими оборванцами делать? — спросил он.

— Не с оборванцами, а с будущими подданными рода Пылаевых, — произнёс я, искоса взглянув на Петра.

Тот, расширив глаза, поглядел на меня.

— Если, конечно, правильно будут себя вести и отнесутся с благодарностью к открывшейся возможности, — продолжил я. — А пока надо за ними приглядеть. И там, в том месте, где они живут, двое отморозков остались… с ними тоже надо что-то сделать. Здоровые лбы, а детей избивают. Такое, как ты понимаешь, допускать нельзя.

Дима покивал, всё ещё настороженно глядя на Петю.

— В общем, надо бы их в порядок привести, дать им оклематься и придумать где организовать им жильё, чтобы им было где разместиться нормально. Пока не знаю — к нам их отвезти, в поместье, или в городе оставить?

— А в городе они зачем нужны? — удивился Дмитрий.

— Ну как «зачем»? Они этот город как свои пять пальцев знают. Знают, кто где живёт, знают, кто чем занимается. Так ведь, Петя?

— Да, господин, всё знаю! Каждый переулок, каждый подвал… — глаза Петьки расширились, словно он впервые понял свою ценность. — Я много чего знаю, много что могу сделать, если потребуется. Я ого-го что могу!

— В этом я не сомневаюсь, — усмехнулся я, вспоминая, как ловко пацан стянул у меня артефакт, — когда есть свои люди в городе, можно что угодно провернуть.

Ласка, наблюдавшая за всем этим, вдруг прыгнула на плечо Петра и выгнулась дугой, будто оценивая, стоит ли доверять новому знакомому. Затем, принюхавшись, фыркнула и перескочила обратно ко мне.

Дима тоже призадумался, поглядел на меня.

— А ты опасный человек, Костя, — произнёс он, — правда, не знаю, хорошо это или плохо.

— Ну, — выдохнул я, — для семейства Пылаевых это очень хорошо, — хмыкнул я. — Во всяком случае, вас в обиду давать не собираюсь… Собственно, мне, в общем то, бежать по делам надо. К генералу Петрищеву.

— Ты уже и с ним договорился? — удивился Дима.

— Да, пока ты отвлёкся, — усмехнулся я. — Видимо, не услышал, как я с ним разговаривал. А пока что…

— Всё, понял. Беги, — перебил меня Дима. — Ребятами займусь. Подумаю, прикину, что можно сделать, а когда вернёшься, там и решим.

— Вот и прекрасно. Рад, что могу на тебя положиться, братец.

Я посмотрел на Ласку, которая так и сидела у меня на плече.

— И к тебе у меня есть задание. Ты следи за ними, чтобы он не хулиганили. Остаешься за старшую.

Ласка выпрямилась столбиком и повернула голову на бочок, как она делала обычно. А потом, посмотрев на Дмитрия, и на Петра, вернула взгляд на меня и кивнула. Вот точно — кивнула, а потом перепрыгнула к Диме на плечо.

Петька при виде этой сцены замер с открытым ртом, будто не веря своим глазам. Он переводил ошарашенный взгляд с меня на Ласку и обратно.

— Она… она вас понимает? — еле слышно спросил он. — Как настоящий человек?

— А ты думал, — усмехнулся я. — Она умнее многих людей. И хитрее. Так что смотри, не вздумай ничего затевать, пока меня нет. Она всё видит, всё слышит и мне доложит.

Петька сглотнул и с благоговейным ужасом посмотрел на Ласку. Та, словно понимая произведённый эффект, выпрямилась на плече у Димы и гордо задрала мордочку. Вот плутовка…

— А откуда она… — начал было Петька, но я его перебил.

— Потом расскажу. Если заслужишь, — отрезал я. — А сейчас мне пора. Дим, — я бросил взгляд на брата, — я на тебя надеюсь. Приведи их в порядок, и в городе и в деревне такие шустрые пацаны нам пригодятся.

Дима кивнул, хотя было видно, что всё ещё был не до конца убеждён в правильности моей затеи с уличными мальцами. Ну и ладно, время покажет, кто был прав.

* * *

На приём к генералу Петрищеву я успел вовремя. Во всяком случае,гости ещё не собрались. Меня встретил горделивый дворецкий и проводил в гостиную, по дороге уточнив, как меня представить.

В гостиной уже был затоплен камин, на длинном столе расставлены различные угощения. Дом Петрищева был, конечно, не столь богат, как у того же Мартынова, но тоже соответствовал жилищу, которое должно быть у благородного человека.

Это был трехэтажный особняк с аккуратными ухоженными фасадами, небольшой территорией, где были высажены молодые дубки. Внутри же убранство было, хоть и по-военному лаконичным, но уютным и чистым — сразу было видно, что женская рука в доме присутствует. При этом рука твёрдая, способная поддерживать порядок не только в доме, но и в семье.

На стенах висели портреты предков — суровые мужчины в военных мундирах разных эпох смотрели с полотен так, будто оценивали каждого входящего: достоин ли тот переступать порог их дома. Аккуратно расставленные в застеклённых шкафах награды сверкали золотом и серебром. А на самом видном месте — коллекция холодного оружия, некоторые экземпляры явно не были просто декоративными трофеями, судя по следам на клинках.

Пока я рассматривал интерьер, дворецкий куда-то исчез, видимо, чтобы доложить о моём прибытии. Несколько минут я провёл в одиночестве, изучая развешанные на стенах карты каких-то военных кампаний, с аккуратно отмеченными флажками и значками перемещений войск.

В соседней комнате послышались шаги, и вскоре появился хозяин дома в сопровождении дворецкого.

— Барон Пылаев! — громко объявил дворецкий, когда вошел генерал.

— Ну, здравствуйте, молодой человек, — произнёс Петрищев.

Он был высок, худощав, с гордым орлиным носом и острым пронзительным взглядом зелёных глаз. Смотрел цепко и пронзительно, словно сканировал меня, выискивая слабые места.

— Так вот вы каков, Константин Пылаев, — произнёс он. — Ну и кашу же вы заварили. Аж до самого мэра дошли. Да и Горин уже про вас рассказывал, говорит, присмотреться к вам надобно. Даже переживания высказал — не устроите ли вы какую-нибудь диверсию или не попытаетесь ли организовать побег этому самому Медведеву?

Я едва не закашлялся при этих словах, а Петрищев, тем временем продолжил:

— Но я же понимаю, что Злобин всем верховодит, а он-то не стал бы так подставляться. Скоро гости придут, тогда и обсудим ваш вопрос, а пока что, может, вина?

Петрищев кивнул лакею, и тот подошёл.

— Что желаете, господа? Может, лёгких закусок?

— Нет, спасибо, я подожду, — произнёс я.

Отказ был осознанным. В таких ситуациях лучше сохранять ясную голову и не расслабляться. Тем более, здесь, в кругу людей, от которых зависела судьба Медведева и, возможно, моя собственная, мне нужно было оставаться собранным, внимательным и готовым к любому повороту событий.

— Ну и всё же, — обратился я к Петрищеву, — не думаете ли вы, что следует как-то иначе решить вопрос? Господин Горин не показался мне человеком, с которым можно договориться. Как бы проблема в итоге не вышла.

Петрищев прищурился, сложил руки на груди и слегка наклонил голову, словно оценивая проявил я наглость или смелость.

— А какие тут могут быть проблемы? — Петрищев, изучая меня так внимательно, будто пытался прочесть мои мысли. — Проблем-то никаких. А вот трагедия случиться может.

Наша беседа была прервана прибытием новых гостей.

Первым прибыл мэр, которого дворецкий объявил, казалось, так громко и торжественно, что все соседи узнали о том, что у Петрищева сейчас находится мэр. Он был в элегантном костюме, с приглаженными, зализанными назад волосами и ухоженными усиками.

— Господин Пылаев, — слегка поклонился он мне, — вы уже рассказали генералу Петрищеву, какой подвиг для города совершили?

Петрищеввздёрнул брови.

— Подвиг для города? Видимо, я упустил последние новости.

— О, дружище, новости-то вы упустили! Этот молодой человек спас наш город от вторжения монстров, — театрально воздел кулак Слуцкий. — Прервал атаку, которая могла бы закончиться сотнями, нет, тысячами человеческих жертв, а то и непоправимыми разрушениями городской инфрастуктуры!

— Да быть не может! — произнёс Петрищев.

— Так как же не может? Своими глазами видел! Вы-то здесь сидите безвылазно, дела свои решаете, а за городом-то я слежу! Вот прошёлся сегодня на моцион послеобеденный, вот смотрю — в городе бардак, твари будто у себя дома гуляют. И один монстр огромный, с щупальцами сорок метров длиной, машины напополам разрывал! Но наш герой тут же ринулся в бой и победил монстра голыми руками! Ну а ваши бойцы где были?

— Так ясно где! — с жаром ответил Петрищев. — На рубежах!

— Вот именно, в то время как город надобно охранять, — погрозил пальцем Слуцкий.

Я едва сдержал удивлённую усмешку. Описанные мэром события имели с реальностью мало общего, но самое интересное было то, как он настойчиво превозносил мои заслуги перед Петрищевым. Зачем? Какая ему выгода делать из меня городского героя? Я чувствовал подвох, но решил пока не разубеждать присутствующих. Пусть считают меня победителем монстров — возможно, это сыграет мне на руку в деле с Медведевым.

— Ну, вообще-то, у меня был палаш и револьвер, — произнёс я. — Правда револьвер взорвался, а палаш был утерян.

— Ну, это не беда, я прикажу, и вам выдадут лучшее оружие, на какое вы можете рассчитывать, — произнёс мэр. — Вы достойны хорошего вооружения.

— Правда, следует не забывать, что всякому оружию надобен учёт, — произнёс крепкий мужчина с рыжими волосами и усталыми серыми глазами. Он окинул всех присутствующих взглядом, каждому поклонился, но на мне задержал взгляд.

От этого человека веяло властью и опасностью. Он был как тугая пружина, готовая в любой момент распрямиться. Даже его поклоны казались не проявлением вежливости, а способом лучше рассмотреть собеседника. Его взгляд, цепкий и острый, казалось, проникал под кожу, считывая все мои мысли и намерения.

— Вы, наверное, не представлены, — засуетился мэр, недовольно поискав глазами дворецкого.

— Это начальник отделения внутренних дел по городу Братску, — представил Петрищев.

— Полковник Груздин, Вячеслав Иннокентьевич. К вашим услугам, — произнёс Вячеслав Иннокентьевич.

— Как у вас служба проходит? — спросил мэр. — Слышал, там какое-то событие произошло с утра.

Груздин поморщился.

— Убийство.

— Как это? Убийство? — вскочил мэр. — В моём городе⁈

— В вашем городе много чего происходит, — произнёс он. — Не только прорывы монстров. Есть монстры и пострашнее, чем те, что лезут из червоточин, — заявил рыжий.

— Ну-ка, расскажите-ка, чтобы строго по форме! — потребовал мэр.

Груздин оглядел присутствующих, будто решая, следует ли подчиниться мэру или отказать в его просьбе и потом отчитаться лично, но всё-таки решил доложиться.

— Убита благородная дама из рода Викентьевых, — произнёс он.

— У Викентьевых благородная дама? Неужто супруга? — спросил Петрищев, вскинув брови.

— Нет, их дочь.

— Так у них дочь была? — удивился Петрищев. — Как же это мы пропустили такое событие?

— Да, у Викентьева было двое детей — сын и старшая дочь. По некоторым обстоятельствам, которые стали мне известны только сегодня, о дочери особо не распространялись и в свет её не выводили. Однако сегодня она была убита.

Я навострил уши, сердце заколотилось. Да и горечь какая-то внутри появилась — всё-таки убил…

— И кто же убийца? Вы уже вышли на след? — спросил Слуцкий, глядя на полковника с плохо скрываемым беспокойством.

Груздин поморщился.

— Есть тут некоторые обстоятельства. Убили её из артефактного оружия, но проследить след не удалось. Артефакт, судя по всему, или хорошо спрятан, или защищён, или уничтожен… Работали явно профессионалы. Боюсь, у нас очередной глухарь.

— Этого нам ещё не хватало! А с Викентьевыми как быть? Они же такой хай поднимут!

— Не поднимут, — произнёс Груздин. — Говорю же, есть особые обстоятельства. Они, наоборот, попытаются дело замять.

— Что ж там за дело такое?

Груздин поджал губы, бросив короткий взгляд в мою сторону. Я постарался сохранить непроницаемое выражение лица, хотя внутри все же напрягся.

— А это мы уже с вами отдельно обсудим, господин мэр, — произнёс полковник, переходя на шёпот.

Я чуть подался вперёд, напрягая слух, но Груздин оборвал разговор.

Стоило Груздину закончить, как после объявления голосистым дворецким, в зале оказался Мартынов собственной персоной. Его сопровождала довольно вульгарная и внешне неприятная дама в ярко-красном платье. Пышные чёрные волосы, желчная улыбка и огромные зелёные глаза, которые выглядели скорее странно и отталкивающе, нежели притягательно.

— Ооо, вы уже и здесь пришлись к месту! — изобразив удивление, обратился ко мне Мартынов, будто не слышал сегодня моего разговора с мэром. — Позвольте представить, моя супруга Изабелла, — произнёс он, поклонившись.

— Мартынов, избавьте нас от ваших манер, — буркнул Петрищев.

— Ооо, старый друг, снова ты меня спешишь поддеть! Да уж, здесь ни на секунду нельзя расслабиться. Стоит только на миг отвернуться… — сказал Мартынов, глядя на меня. — Слышите, мой юный друг, стоит только на секундочку расслабиться…

— И что произойдёт? — спросил Груздин, внимательно поглядев на Мартынова. — Вы сразу воспользуетесь шансом? — удивительно, но в словах Груздина не слышалось и тени иронии.

— А всякое может произойти, — произнёс Мартынов, тут же посерьёзнев и искоса взглянув на начальника внутренних дел. — Да и стоит ли меня приплетать к каждому подобному вопросу…

Видимо, между ними была не одна тёмная история. Во всяком случае, Мартынов явно был из тех людей, что не раз преступали закон и даже считают, что это полезно для бизнеса, в то время как Груздин являлся его прямым антагонистом. Уверен, тот не раз пытался посадить ушлого купца.

Изабелла — жена Мартынова, заметив напряжение между мужчинами, тихо хмыкнула и, сначала, отошла к столу с закусками, затем окинула меня оценивающим взглядом, задержавшись на моём новом костюме.

В её глазах читалось что-то среднее между интересом и насмешкой — типичный взгляд женщины, метящей стать частью высшего общества. Она старательно пыталась изобразить манеру высокомерной светской дамы, привыкшей смотреть на окружающих свысока, чисто на всякий случай, чтобы не оконфузиться в глазах других дам. Я ответил ей холодной улыбкой, от которой её лицо слегка дрогнуло.

— А вы, должно быть, тот самый барон, о котором сегодня весь город говорит? — произнесла она, приближаясь ко мне уже с бокалом в руке. — Который сразил чудовище голыми руками?

— Скорее палашом и револьвером, — поправил я. — Боюсь, слухи несколько преувеличены.

Мне совсем не хотелось тратить время на эту женщину, поэтому, вежливо улыбнувшись, я откланялся и сделал шаг в сторону Слуцкого. Который демонстративно покашлял, недовольный тем, что Мартынов и Груздин явно решили устроить словесную перепалку.

— Да уж, все люди ценны и важны, — заявил мэр, приподняв бокал. — И такие талантливые купцы, как вы, Мартынов и такие принципиальные и ответственные служители правопорядка, как вы, Груздин.

— И если бы не ваше грамотное руководство, они бы друг другу в глотки вцепились, — произнёс Петрищев с нескрываемым самодовольством.

В этот момент, дворецкий громко объявил:

— Барон Левин.

Я на миг замер. Эту фамилию я уже слышал. Это был один из тех баронов, что создавали немало проблем графу Злобину. Кажется именно этот барон организовал полномасштабное вторжение на территорию графа с перестрелками и человеческими жертвами.

Как по мне, подобные люди должны сидеть за решёткой, а он, оказывается, не только на свободе, да еще и вхож на званые ужины ко столь высокопоставленным персонам. Хотя это многое объясняет. Опять же вопрос — как в этом обществе относятся к графу Злобину? Неплохо бы этот момент выяснить, но максимально осторожно. Вдруг, здесь сплошняком враги…

Я оглянулся, пересчитав гостей, а Горина то так и нет, хотя именно ради него я сюда явился…

Оказалось, что Барон Левин прибыл в сопровождении молодого парня.

— Это ещё кто? — спросил Петрищев, указав на паренька, который мне был очень уж знаком.

— Вот, взял себе на службу помощника нового, ввожу его потихоньку в свет. Парень благородных кровей, приехал из дальних земель. Род его древний, но нынче он, так скажем, безземельный барон. Познакомьтесь — Вениамин Пруткин, — представил баронВениамина, моего старого знакомца, с которым мы некогда появились вместе в доме Злобина.

Вениамин прошелся по мне ошарашенным взглядом, но он тут же принял отрешённый вид и принялся вежливо всем кланяться. Я и вовсе лишь скользнул по нему взглядом, стараясь не глядеть в его сторону.

Да уж, Злобин время зря не теряет. Вон Вениамина пристроил, даже сделал его безземельным бароном. Это ж надо. Интересно, какими хитрыми схемами, он смог ввести Вениамина к своему противнику под крыло?

Вениамин, словно почувствовав мой взгляд, на мгновение замер и, убедившись, что на него никто не смотрит, едва заметно кивнул.

Я же едва не хлопнул себя по лбу. Ведь игнорируя меня, он ведёт себя не менее подозрительно, чем если признается всем, что мы давно знакомы. Поэтому я подошёл сам, и представился:

— Барон Пылаев, — представился я, поздоровавшись сначала с Левиным, а затем и с Пруткиным.

— Пылаев? — заинтересованно посмотрел на меня Левин.

— К вашим услугам, — произнёс я.

Вениамин смотрел на меня так, будто боялся что я сейчас загорюсь и подожгу его, но быстро взял себя в руки и завёл беседу с женой Мартынова.

Ловкий парень, что ни говори. Любопытно будет, если он ещё и к Диброву в доверие вотрётся. Да уж, дела…

Я уже даже пожалел отчасти, что сказал в своё время Викентьеву, что род Пылаевых под протекторатом Злобина. Глядишь, может, интересное, чего бы вышло. Например, пригласили бы меня поучаствовать в заговоре против графа, стал бы двойным агентом. Хоть повеселился бы. Ну ладно, разберёмся.

Вениамин между тем вёл себя безупречно — вежливо отвечал, когда к нему обращались, не лез вперёд, держался позади своего покровителя. Но я-то помнил его другим — пытливым, острым на язык, с быстрым умом и цепким взглядом. И сейчас под маской безупречного протеже я видел, как он внимательно изучает всех присутствующих, запоминает лица, оценивает, классифицирует.

Как будто случайно, ко мне подошел барон Левин.

— Я слышал, Пылаевы заключили союз со Злобиным. Не самый лучший союзник, скажу я вам.

— С чего вы так считаете? — спросил я, поглядев на Левина. — Роман Михайлович показался мне вполне воспитанным человеком. Или я чего-то не знаю о нём? — спросил я, как между прочим.

Конечно, я знал, что репутация Злобина оставляет желать лучшего, но мне нужно было услышать, что именно скажет о нём этот барон.

Барон Левин оглянулся по сторонам и понизил голос, словно опасаясь, что нас подслушают:

— Когда-то Злобин пользовался уважением, но те дни давно миновали, а теперь Злобин и вовсе позабыл про такт и здравый смысл. Неужто не слышали, какие слухи ходят?

Я заметил, как Вениамин, делая вид, что поправляет свой жилет, сделал несколько шагов в нашу сторону. На его лице застыло выражение почтительного безразличия, но я видел, как напряглись его плечи. Он явно прислушивался к нашему разговору.

— Внимательно относитесь к союзникам и к тому, в чьём обществе вас видят, — дал мне напутствие барон и демонстративно отошёл.

Гости обсуждали государственные дела, вели светские беседы. Мартынов всё пытался продвинуть идею некоего общественного места, которое необходимо было построить за бюджетные деньги, а он в ответ обещал пожертвовать недавно купленную тварь-осьминога.

Правда, каждый раз, когда его взгляд натыкался на меня, он умолкал, осторожнее расписывая все достоинства добытого трофея. Видимо, опасался, что я могу получить лишнюю информацию, и аргументы в предстоящей сделке по продаже спрута.

И тут, наконец, явился начальник тюрьмы.

— Господин Горин, а вот и вы! — всплеснул руками Мартынов, после того как о его прибытии объявил дворецкий. — А мы вас уже и ждать забыли.

— Геннадий Трофимович! Как вы поживаете? — произнёс мэр. — Тут по вашу душу сегодня много людей собралось.

— Ой, не утомляйте, — отмахнулся полковник и сразу же пошёл к фуршетному столу, схватив бокал с шампанским мгновенно запрокинув голову, влил его в себя. И тут его взгляд натолкнулся на меня.

— А вы здесь что делаете? Это что же? Для этого меня сюда позвали? — он даже поперхнулся от неожиданности.

Заметив реакцию Горина, я внутренне подобрался.

Петрищев жеманно подошёл к новоприбывшему, обратился по имени-отчеству:

— Геннадий Трофимович, видите ли, ну, от вас сейчас многое зависит, дорогой вы мой. Я понимаю, что вы достойно исполняете свой долг. Многим бы у вас поучиться. Вам позавидовать можно, насколько вы исполнительны. Но, видите ли, ошибка же произошла. Вопиющая ошибка.

Интересно было наблюдать, как генерал, человек, привыкший командовать, почти заискивает перед начальником тюрьмы. Мне даже захотелось поморщиться от этого зрелища. Но я понимал — генерал делает это не ради себя, а ради Медведева, как бы неестественно это не выглядело.

— Ну каюсь перед вами, виновен я. Допустил я промах. Не надо мне было так круто с Медведевым-то обращаться. Ну, вы ж сами поймите, он же герой. Вы же сами рассказывали, что не раз общались с ним и восхищены его стойкостью, доблестью и духом. И что же вы позволите такому человеку погибнуть зазря?

Слуцкий, все это время стоял рядом, кивая в такт словам Петрищева. Остальные гости деликатно отошли подальше, создавая видимость, что вовсе не прислушиваются к разговору. Но я-то видел, как напряжённо они вслушиваются, ловя каждое слово — особенно начальник внутренних дел.

— Не за зря, — произнёс Горин, вытерев рот,

— Что? — переспросил Петрищев.

— Он погибнет не зазря, а за преступление, между прочим, серьёзное преступление. Боевому генералу было нанесено оскорбление, и также имела место быть угроза расправы. Такое должно караться по закону, и опять же это не только моё частное мнение — приговор был вынесен судом и трибуналом. К тому же подписан императором.

— Но вы ведь понимаете, что это истинная нелепица, — мягко произнёс Мартынов, оказавшийся участником диалога.

Горин резко развернулся к купцу и грозно уставился на него:

— Ну, что вы хотите сказать, что суд императора допустил ошибку? Что имперское решение подлежит какому-то обсуждению? — затем посмотрел на Петрищева. — Вы тоже, считаете, что себя выше решения императора? — сверлил он генерала взглядом.

Я видел, как сглотнул генерал, как непроизвольно дрогнула его рука с бокалом. Обвинение в неуважении к решению императора было опасным — здесь собрались государевы люди, и такие слова могли дорого обойтись даже человеку в генеральском чине.

Мартынов, наблюдавший эту сцену, едва заметно отступил, жеманно улыбнулся уголком рта. Он явно явно соображал, какую выгоду может получить из этой ситуации. А вот его жена, та самая вульгарная дама в красном, почему-то смотрела не на спорящих, а на меня.

Петрищев явно чувствовал себя неловко под взглядом полковника, хотя, казалось бы, он же генерал. Однако выпрямился, посмотрел строго на начальника тюрьмы.

— Ну-ну, поймите же. Это же из-за меня всё, — попытался воззвать генерал.

Горин был беспощаден:

— Вы подали прошение, оно было удовлетворено.Господин Петрищев, я абсолютно не понимаю, чем же вы так недовольны? — спросил полковник.

Генерал воздел руки к потолку:

— Но как можно быть таким бессердечным. Да ведь вы же сами слышали — помилование-то уже готово! Помилование нужно всего-то дождаться чуть-чуть.

Горин явно начал заводиться. Его щёки покраснели, а глаза стали метать молнии.

— Ну, миленький вы мой, ну отложите вы казнь, вы же можете, — наконец подключился мэр.

— Что я могу? — удивился Горин.

— Отложить казнь, — пояснил тот. — Вы ведь начальник тюрьмы, вы исполнительный орган.

— Именно! Я лишь винтик в огромной государственной системе. И лучшее, что я могу сделать, это выполнить все предписания в срок, — заявил Горин. — Да, совершена ошибка. Я это допускаю. Хотя и не готов утверждать, но об этом мы узнаем, когда помилование придёт. А пока помилования нет, я обязан выполнить свой долг, покарать преступника и сделать так, чтобы справедливость восторжествовала.

Начальник внутренних дел, наблюдавший эту сцену с бесстрастным лицом, едва заметно качнул головой.

Я в диалог не лез, да и что бы я сказал? Я до этого не в полной мере осознал всю проблему ситуации, но теперь вижу — Горин очень бронелобный человек, и переубедить его не получится, ни у Петрищева, ни у мэра. Может, даже и сам император не смог бы его переубедить, и пока Горин не получил бы в руки официальное помилование, даже и с императором бы спорил.

Да уж, тяжёлый человек. Я прикидывал, что вообще здесь можно сделать. Медведев бежать отказывается, чтобы свою честь сохранить. Горин даже на миллиметр двигаться не хочет, чтобы хоть как-то отсрочить. И что делать, что делать-то? Как спасать невинного капитана?

— Ну и что же, дорогой вы мой? — взмолился Мартынов. — Неужто нельзя ничего сделать?

— Например? — вздёрнул брови Горин. Груздин тоже внимательно уставился на купца.

Мартынов прочистил горло:

— Неужто ничто не может вас заставить отсрочить казнь?

— Ни-че-го, — по слогам заявил Горин. — Лишь стихийное бедствие. Или личная воля императора? Ну или если я сам отправлюсь на тот свет? — Горин нехорошо усмехнулся. — А к чему вы, к слову, спрашиваете? Уж не задумали ли вы чего-то противоправного?

Горин, окинув взглядом присутствующих, затем снова упёрся взглядом в Мартынова.

— Помилуйте, помилуйте, — тут же купец. — Как можно?

Я же брал на заметку.

Зато Горин, явно чувствуя себя хозяином положения, только входил в раж.

— С вами-то, Мартынов, всё понятно, — отмахнулся Горин, — вам законы не писаны, вам лишь бы свою выгоду получить, хотя ума не приложу, как здесь то вы планируете подзаработать. Ну а вы, господин мэр, или вы, генерал Петрищев? Вам что же это? Указ императора не указ? Неужто вы из тех самых чиновников, которые лишь штаны просиживают? Я о вас другое слышал, вы же для меня примером были, когда я в академии учился! О Вас, генерал Петрищев, легенды ходили. Я, когда на службу поступал, только на вас ориентировался. А вы что же? Готовы из своих внутренних ощущений или каких-то личных привязанностей волю императора попрать? Так дело не пойдёт!

Горин, распаляясь всё больше, побагровел. Жилка на его лбу пульсировала, и казалось, что ещё немного — и он просто взорвётся от негодования. Нет, этот человек явно был не из тех, кого можно было легко убедить или подкупить.

— Я по старой дружбе, да, и из уважения, конечно же, промолчу, но впредь прошу эту тему больше не поднимать. Вот когда у меня будет на столе лежать помилование, тогда мы и поговорим об этом. А сейчас? Казнь назначена на среду, ровно в 9 утра. Вы приглашены поприсутствовать и засвидетельствовать торжество закона над нарушителями и преступниками. На эту церемонию тоже можете присутствовать, это всё, что я могу вам предложить. Но те вопиющие просьбы, которые вы тут озвучиваете, вы мне с этим прекратите!

Я наблюдал за этой сценой, сохраняя внешнее спокойствие, хотя внутри всё кипело. Горин обводил взглядом каждого, будто бросая вызов, смотрел так, будто проверял — найдётся ли хоть один, кто осмелится возразить. Никто не осмелился. Даже Петрищев, человек, облечённый властью, стоял, стиснув зубы и молчал.

Горин, видя, что его речь произвела нужное впечатление, продолжил уже спокойнее:

— Неужто вы свою работу так же делаете? Вот если к вам, господин мэр, культисты придут и скажут «сдайте нам город», ну что, сдадите? Или к вам, Петрищев, враг попросит крепость сдать. Вы что же, сдадите? Скажут: «ошибка вышла, крепость-то наша». И что же, послушаете вы? Нет, не послушаете! А я почему же должен идти против системы государственной даже ради друзей? Нет, не должен!

Мартынов уже не выглядел так самоуверенно. Он побледнел, то и дело поглядывая на жену. Я же тем временем лихорадочно размышлял: кто здесь может быть полезен? Кого можно привлечь к делу спасения Медведева?

— Медведев — уникальный человек, и, признаюсь, я получаю огромное удовольствие, общаясь с ним, — продолжал между тем Горин. — Он тоже является для меня эталонным человеком, и он бы ни в жизнь не согласился на такие поблажки, о которых вы меня просите. Вы бы о его чести подумали! Он же жизнь свою готов за страну положить, а вы хотите его лишить сохранения его чести!

Горин вдруг переключился на другую тему, и я не сразу понял, к чему он клонит.

— Нужно пользоваться каждой минутой, пока он жив, напитываться его доблестью, его мужеством. Вы вот, Петрищев, ни разу к нему не пришли, — Горин запнулся, но потом продолжил с новой силой. — И это вы мне говорите о бессердечии?

— Вы бы хоть бы пришли, не мне бы говорили о том, что вы ошиблись, что вы превысили свои полномочия, а Медведеву бы пришли и в лицо это сказали. Признались бы в своей безалаберности, посмотрели бы ему в глаза и извинились бы. Нечего мне говорить про бессердечие и про жестокость. Я лишь винтик в государственной системе, и я свои функции выполняю так, как должно. А вот вам, господин генерал, надо бы подумать…

— О чём надо подумать? — спросил Петрищев, который терпеливо выслушал нотации полковника.

Он покраснел, как рак, и стоял сейчас пунцовый. В этот момент мне стало жаль старика — всё-таки генерал, боевой офицер, а тут стоит и краснеет, пускай и заслуженно.

— А это вы уже сами решите, — произнёс начальник тюрьмы. — И знаете, что я вам скажу? Мне, безусловно, приятно ваше общество, но у меня очень уж много дел.

Он схватил ещё один бокал шампанского, опрокинул в себя, хекнул.

— А сейчас мне пора домой, меня ждёт супруга, а завтра меня ждёт много работы. Я бы хотел выполнить её как должно.

Горин поклонился присутствующим и быстрым шагом направился к выходу. В воздухе повисло напряжение, настолько густое, что его, казалось, можно было резать ножом. Все молчали, ошеломлённые этой вспышкой. Этой демонстрацией твёрдости и непреклонности.

Да уж, диалога здесь абсолютно не получается, очень уж тяжёлый человек Горин. Раз уж его не удаётся убедить никакими способами, и Медведев не собирается спасать свою жизнь, придётся брать дело в свои руки. Вот только с какой стороны здесь подойти и кто мне в этом может помочь?

Я поглядел на Петрищева, на мэра, а те лишь растерянно переглядывались. Полковник Горин был ниже их и по званию, и по статусу, но явно застал врасплох обоих, да так, что Петрищев до сих пор пылал щеками, а мэр же побелел. Мартынов и вовсе пытался оказаться непричастным, будто и вовсе ничего такого не хотел.

Барон лишь хмыкнул. Ему явно ситуация доставляла веселье — он стоял с бокалом в руке и с лёгкой усмешкой наблюдал за замешательством собравшихся. Вениамин, абсолютно не понимая, что здесь происходит, лишь бросал на меня косые взгляды да держался в тени барона.

Рыжий Груздин также не вмешивался в ситуацию, лишь внимательно слушал. Когда Горин отправился к выходу, он крепко пожал ему руку. Эти двое явно одного поля ягоды, да уж, что Груздину, что Горину в лапы лучше не попадать. И очень мне повезло, что тот револьвер взорвался в голове спрута, иначе добрался бы до меня, и потом доказывай, что Луиза была ассасином и пыталась убить большую часть семейства Пылаевых.

«Ладно, нечего дальше здесь делать. Действовать надо», — решил я.

— Господа, — обратился я к присутствующим, — я вынужден откланяться. У меня сегодня был невероятно тяжёлый день, а завтра день будет ещё более тяжёлый, и мне просто необходим отдых.

Мне нужно скорее покинуть этот дом, потому что у меня стал назревать план. План, который мог бы спасти Медведева, но который, я это точно знал, не понравился бы ни Горину, ни Груздину, а скорее всего никому из присутствующих.

(обратно)

Глава 5 Закулисье

— Стойте, Константин, постойте же! — воскликнул мне в спину Петрищев, стоило мне направиться к выходу.

Я замедлился, обернулся.

— Вам есть что-то еще мне сказать? — спросил я

— Уж не хотите ли вы попытаться наедине договориться с Гориным? — спросил Петрищев. — Неужто вы не видите, насколько он несговорчив?

— Это да, — протянул мэр кивнув, — несговорчивый.

— А вы серьёзную заварушку заварили, Пылаев, — растянул губы в улыбке купец Мартынов.

— Отчего же я? — спросил я. — Эта заварушка была до меня заварена, я лишь пытаюсь человека спасти.

— Всё-таки пытаетесь, — вздёрнул палец Петрищев. — Это говорит о вас, как о прекрасном человеке! И у вас, конечно же, есть какой-то план? — спросил он.

— Боюсь, отвечать утвердительно на ваш вопрос было бы не совсем разумно, — произнёс я, окинув взглядом присутствующих. — Что могу сделать я? Второй сын не самого видного баронского рода, — скромно произнёс я.

Мартынов хмыкнул, хитро подмигнув мне. Он-то прекрасно знал, что даже у второго сына не самого видного рода могут найтись весьма неожиданные ресурсы. Особенно если этот второй сын связан со Злобиным.

— Ну, сегодня вы доказали, что способны на многое, — вежливо произнёс мэр Слуцкий. — Не хотите ли поделиться вашим видением на данную ситуацию?

Все взгляды обратились ко мне. Я почувствовал себя как на допросе — каждый из присутствующих пытался прочесть по моему лицу, что я задумал. А ведь я хотел уйти, надо ведь было генералу начинать всё сызнова… Хотя, признаться, задумал я нечто совершенно безумное. Но говорить об этом здесь, в логове потенциальных противников? Увольте.

Набрав полную грудь воздуха, я выдохнул:

— Казнь капитана Медведева станет огромной потерей для империи. На этом мне больше нечего добавить.

Груздин смерил меня пронзительным взглядом. Он молчал, но на его лице так и было написано: «Что-то ты точно задумал, я тебя насквозь вижу, парень». В его сторону я старался не смотреть. Слишком он проницательный и явно сможет создать проблем вне зависимости от того, какой степени криминальности план я выдумаю.

Мартынов то и дело заговорщически мне подмигивал, ехидно улыбаясь. Мэр с интересом смотрел на меня, Петрищев тоже. Но самый неприятный и цепкий взгляд был у барона Левина. Тот будто пытался определить, насколько я опасен и чего от меня следует ожидать.

Я же подсказывать ему абсолютно не собирался. Мы с ним враги, и рано или поздно мы с ним сойдёмся в схватке, это отчего-то было для меня очевидно. Не знаю, осознаёт ли это сам барон, но я ему тоже явно не нравлюсь. К тому же он чётко дал понять, что Злобин является для него врагом. И тот факт, что Пылаевы на стороне Злобина, является для Левина красным флагом. Он изначально будет рассматривать нас как потенциальных противников, а меня в первую очередь, учитывая, что сегодня было сказано.

Стоит ли обсуждать свои планы по спасению Медведева в таком обществе? Абсолютно не следует. Более того, это будет опасно, а значит глупо.

— Господа, — я слегка поклонился, — благодарю за гостеприимство, но мне, увы, пора. День был… насыщенным.

— Да-да, — подхватил Петрищев, — отдохните, молодой человек. Вам предстоит многое обдумать.

Раскланявшись со всеми ещё по одному разу, я наконец покинул дом Петрищева.

Не справедливо говорить, что этот ужин был бесполезен. По крайней мере, было одно ясно — никто из присутствовавших мне ничем не поможет. Все прекрасно понимали, какого масштаба трагедия намечается, но подставляться не собирались. Простой полковник, начальник тюрьмы, заставил их засомневаться и проглотить языки.

И плевать им, что герой такого уровня будет казнён из глупости и самодурства. Даже Петрищев, сколько бы он не изображал муки совести, похоже, и пальцем о палец ударить не планирует.

Да уж. Прогнило местное общество, хотя в этом есть и свои плюсы, ведь такими людьми легко манипулировать. Жалко, что у того же Груздина или у Горина не появилось желание во что бы то ни стало спасти жизнь капитана. Тогда я бы ни на миг не усомнился в том, что капитан выживет. А так — простые пустобрёхи, которые лишь изображают желание помочь, но ничего при этом не делают. Однако, если капитана удастся спасти, сразу первыми прибегут с заявлениями, как много они сделали.

Чинуши. В любых мирах и временах неизменны.

Выйдя на улицу, я решил пройтись до гостиницы пешком — вечер был ещё не поздний. Небо было светлым, а воздух на удивление чистым и пьянящим, несмотря на то, что я находился в самом центре города. Видимо, это достоинство подобных городов, которые расположены в лесистой местности.

Я глубоко вдохнул, ощущая, как уходит напряжение этого долгого дня.

Стоило мне пройти метров сто, как рядом со мной остановился чёрный автомобиль. Стекло пассажирского сиденья опустилось, и на меня уставился мэр.

— Интересный вы человек, Константин Пылаев, — произнёс он.

Я тоже остановился, глядя на него.

— Господин мэр, вы решили со мной что-то обсудить?

Слуцкий посмотрел на меня в упор, и взгляд его был совсем иным, нежели на приёме у генерала — жёстче, искреннее, без той показной любезности, которую он демонстрировал перед остальными гостями. Сейчас передо мной был совсем другой человек — расчётливый, деятельный и, без сомнения, опасный.

— Мы ведь с вами оба понимаем, что никто капитану не поможет. И я в том числе не могу себе позволить этого, по крайней мере, не своими руками. Капитан хороший человек, но рисковать ради него своим положением я просто не имею права. И так слишком много удерживаю. Вычеркни меня из этой схемы, и Братска не будет так же, как Иркутска. Это многие понимают… Но кто-то понимать не хочет, а кто-то, напротив, с радостью бы от меня избавился.

Ага, значит, его власть в городе не так уж и крепка, как он пытается показать. Интересная информация, которая может пригодиться в будущем.

Я понимающе кивнул.

— Я вам сочувствую, — развел я руками. — Политика — дело грязное. Да и жизнь чиновника вашего уровня тоже далеко не проста. На том и держимся. Так, вы что-то хотели мне сказать?

— Садитесь ко мне в автомобиль, — произнёс Слуцкий. — Хотел с вами кое-что обсудить.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что за мной нет слежки (а то, учитывая характер последней встречи, не удивился бы, если бы таковая обнаружилась), я всё же решился. В конце концов, мэр — публичная фигура, и его внезапное исчезновение вместе со мной вызвало бы слишком много вопросов.

— Не переживайте, я вас на долго не задержу, — подмигнул мне мэр Слуцкий.

Я открыл дверь и сел рядом с ним. Салон автомобиля пах кожей и дорогим одеколоном. Водитель, молчаливый здоровяк с шеей, как у быка, не поворачивая головы, завёл двигатель и медленно тронулся с места.

— Так и что же вы хотите со мной обсудить? — напомнил я Слуцкому.

— Нельзя дать Медведеву погибнуть. Петрищев огромную глупость допустил запустив это дело. Казнь то в канцелярии подписали, но когда поймут, что именно было подписано, там головы у всех полететь могут. Шутка ли, в моём городе казнили героя, и как это дело расхлёбывать?

— Это всё? — беспощадно спросил я.

— Я заметил блеск в ваших глазах на нашем собрании, — начал мэр, задумчиво разглаживая усы. — Для начала хотел бы обозначить вот что: этой встречи не было. Вы меня не видели, и я вам ничего не говорил. Мы с вами понимаем друг друга? — посмотрел на меня в упор.

— Конечно, Алексей Павлович.

— Ну вот и прекрасно, — кивнул мэр. — Сам долго думал, как отсрочить или отменить казнь, не подставив при этом Горина. Всё-таки он, хоть и бескомпромиссный человек, но хорошо выполняет свою работу, и такие кадры нужны, причём ценятся на вес золота. Поэтому надо нам провернуть это дельце тихо: и Медведева спасти, и чтобы Горин ничего не заподозрил, как и инспекционные службы. Думаю, вы меня понимаете?

— Пока что нет, — признался я.

Мэр подался вперёд, понизив голос, хотя водитель всё равно мог всё слышать. Похоже, это был доверенный человек, который знал слишком много, чтобы от него скрывать что-то ещё.

— Нужно бунт устроить в тюрьме, — хитро произнёс он. — Самый настоящий.

— Петрищев уже в курсе? — спросил я осторожно, просчитывая, сколько людей замешано в этом заговоре.

— И сам, кстати, предложил эту идею, — кивнул Слуцкий, довольно щурясь. — Если хорошенько пошуметь, то Горину станет попросту не до Медведева — все силы бросит на то, чтобы бунт усмирить. А там и положенное время пройдёт, и помилование придёт ко сроку.

Я прикусил губу, задумавшись. План был рискованным, но имел шансы на успех. Однако оставался один важный вопрос.

— И как же это будут устроить? — спросил я.

Машина свернула на боковую улицу, практически пустую в этот час. Фонари здесь горели через один, и салон то погружался в полумрак, то снова заливался желтоватым светом. Мэр говорил и внимательно следил за моей реакцией, будто проверяя, можно ли мне доверять.

— Есть у нас парочка идей, — продолжил Слуцкий, — но, сами понимаете, надёжных людей у нас недостаточно, а самим нам подставляться не с руки, потому как может это для нас плохо выйти.

— Понимаю вас, — выдохнул я, стараясь держать себя в руках. — Однако, если поделитесь вашими идеями, с удовольствием послушаю.

Мэр хмыкнул, качнул головой, улыбнувшись.

— Да непростой вы человек, Константин Пылаев. Многие люди твоего возраста, да и те кто постарше, лебезили бы передо мной, ловили бы каждое слово. Шутка ли, получить внимание от самого мэра. А ты ведь совсем из другого теста. Мне даже кажется, что это я перед тобой отчитываюсь… — он призадумался. — Ну да ладно, расскажу я тебе наш план.

Я кивнул, спокойно выдержав взгляд Слуцкого.

— Есть у нас тв тюрьме нужные люди, — начал мэр. — Да, они сидят, да, они преступники, но служат мне и могут кое-что сделать.

Мэр раскрыл портфель, что лежал у него в ногах, и достал оттуда папку с документами. Видимо, он заранее подготовился к встрече, что наводило на мысль — случайной наша встреча не была.

— Так, сейчас… где же это у меня было? — пробормотал мэр, копаясь в бумагах.

— Что это? — спросил я, глядя на карту, которую он начал разворачивать.

— План города. Что же ещё? — ответил он с лёгким раздражением.

Свет в салоне был тусклым, и мне пришлось напрячь зрение, чтобы рассмотреть чертёж в руках мэра.

— Вот, а это план тюрьмы, — он развернул довольно большой чертёж. — Видите, для того, чтобы все провернуть как надо, надо побольше факторов, чтобы выглядело всё как можно правдоподобнее.

Я изучал план, пытаясь запомнить как можно больше деталей — когда ещё представится шанс увидеть полный чертёж городской тюрьмы?

— Мы думаем, неплохо бы перекрыть воду. Вот здесь и вот здесь, — он указал на две точки с разных сторон тюрьмы. — Места, где вода может быть перекрыта, а вот эти зоны просматриваются реже всего, потому как труднодоступны. Если какой-то умный человек доберётся туда и перекроет вентили, это лишит тюрьму воды минимум часов на шесть, а заключённые, лишённые воды, могут устроить такой бунт, особенно если их подтолкнут специально обученные люди…

План был прост, но эффективен.

— Это всё? — спросил я. — Вы рассчитываете таким образом отсрочить казнь Медведева?

— Ну хотя бы на сутки, — пожал плечами Слуцкий. — Но что тут ещё сделаешь? Я не знаю, может, у вас будут какие-то идеи?

Он смотрел на меня с надеждой, и я понял, что мне предлагали не только роль исполнителя. Похоже Слуцкий ожидал что я предложу чудесное избавление. Что ж, возможно, это можно использовать, хоиь и не в качестве основного плана.

— Воду отключат? — спросил я, глядя на него в упор.

Мэр поморщился. Ну а чего он ждал, что я сам помчусь вентили перекрывать?

— Отключат. Есть у нас правильные люди, — прокашявшись ответил мэр, и в его голосе я услышал нотки гордости, будто он хвастался хорошо отлаженным механизмом своей подпольной деятельности.

— Хорошо, а могу я у вас этот чертёж взять? — спросил я, указывая на план тюрьмы.

Во взгляде мэра промелькнуло подозрение.

— Это ещё зачем? — хитрецой спросил он.

— Для расширения кругозора, — хмыкнул я, стараясь выглядеть как можно более непринуждённо. — В качестве образовательного интереса, так сказать.

На самом деле, план мог пригодиться для чего-то посерьёзнее, чем просто отключение воды. Но об этом мэру знать не следовало.

— Отчего же не дать? — пожал плечами Слуцкий, протягивая мне бумагу. — Только не забудьте мне его вернуть. Как вы понимаете, документ важный и стоит на особом учёте.

— Хорошо, — произнёс я.

— Значит, я могу рассчитывать на то, что у Медведева появится чуть больше шансов на выживание? — Слуцкий внимательно посмотрел на меня, прищурив глаза. Взгляд его был холодным, оценивающим, словно он пытался понять, что за человек перед ним на самом деле и насколько далеко я готов зайти.

— Очень надеюсь, что так и будет, — произнёс я неопределённо.

Говорить о своих намерениях я точно не собирался, и уж точно не со Слуцким. Потому что если что-то пойдёт не так, любое моё слово может быть использовано против меня. Не удивлюсь, если даже наш разговор записывается. Такие, как он, всегда спешат в первую очередь обезопасить свою шкуру, а уж потом решать, будут ли они предпринимать хоть какие-то действия.

* * *

— Злобин явно завёл новую игру. — Левин, сжимая трубку так, что костяшки его пальцев побелели. Он говорил, едва сдерживая панику в голосе. — Луиза Викентьева убита, а Пылаевы вполне здравствуют, и чувствуют себя вольготно!

Барон мчался в автомобиле, бросая резкие взгляды на дорогу. На переднем сиденье, откинувшись, молчал его протеже Вениамин, нервно постукивая пальцами по колену.

— Это точно до добра не доведёт, вот увидите! — почти выкрикнул Левин, его голос дрожал от напряжения. — Злобин играет с огнём, а этот Пылаев… Откуда он вообще взялся? Это не случайность, ваше сиятельство, это не просто так!

— Слишком ты тревожен, мой друг, — спокойно выдохнул граф Лисин, его голос был холодным, как лёд. — Забыл, что вся наша жизнь сплошная игра? То у одной стороны перевес, то у другой. Худшее, что мы можем сделать, — это запаниковать или бросить играть. Нужно держать руку на пульсе, Левин. Злобин рано или поздно оступится.

— Оступится? — барон повысил голос, его лицо покраснело. — А Пылаев? Ты его видел? Этот тип — та ещё тёмная лошадка! Только появился в городе, а уже вхож в дом Петрищева и знается с мэром! Это ж неслыханно! Я десять лет потратил, чтобы добиться доступа кПетрищеву, связи ткал, как паутину. А этот Пылаев — раз! — и уже чаи распивает с генералом! Вчера их род едва дышал, а сегодня он на брудершафт с руководством Братска! Это ненормально, Лисин, это опасно!

— Зато Злобин не вхож в такие круги, — произнёс Лисин, его голос оставался ровным, почти насмешливым. — Пылаев — его марионетка, но пока он не Злобин. Спокойно, Левин. Всё идёт своим чередом. Главное — не упустить момент, когда противник ошибётся.

— Ошибётся? — Левин стиснул зубы, машина вильнула, когда он ударил кулаком по рулю. — А если ошибёмся мы? Я предлагаю убрать Пылаева. Прямо сейчас! Убрать, значит, убить! Закончить с ним, пока он не стал угрозой.

— И как ты себе это представляешь? — Лисин повысил голос, но в нём всё ещё сквозило раздражающее спокойствие. — Застрелить его среди бела дня? Устроить бойню в центре города? Ты понимаешь, какие это риски?

— Ассасина Викентьевых убрали средь бела дня, в собственной квартире! — выкрикнул Левин. — Это говорит о том, что наши противники сноровистее, и на шаг впереди нас. Надо исправить это, а не сидеть, сложа руки!

— Левин, это не игра в казаки-разбойники, — отрезал Лисин. — Злобин и его шайка ждут нашей ошибки. Они только и мечтают, чтобы мы сорвались. А ты уже готов бежать с ножом наперевес.

— Вы как знаете, ваше светлость, — выплюнул Левин с сарказмом, его дыхание стало тяжёлым. — А я поеду к князю Демидову. Сам всё ему расскажу. И если потребуется, я этого Пылаева собственноручно прикончу. Их шайка сейчас уязвима, как никогда. Раньше это были клоуны на границе, а теперь, под крылом Злобина, они — реальная угроза. Слышите? Угроза! Нельзя относиться к этому так… так халатно!

— Делай что хочешь, Левин, — Лисин вздохнул, его голос стал тише, почти зловещим. — Но учти: пока ты мечешься, как загнанный зверь, я делаю свои дела. А ты лишь себя дискредитируешь. Паника — твой враг, а не Пылаев.

Лисин откинулся в кресле, его пальцы нервно постукивали по столу. Разговор с Левиным изрядно раздражал и его хотелось поскорее закончить.

— Мне с вами пока нечего обсуждать, — спокойно произнёс Лисин. — Как только вы понадобитесь, я позвоню.

— Это я своих гвардейцев отправил напасть на Злобина! — выкрикнул Левин с другого конца линии, его голос дрожал от ярости. — Я подставил шею, а вы, граф, побоялись! И сейчас боитесь?

— Следите за языком, Левин, — спокойно, но с холодной угрозой отрезал Лисин. — Я не побоялся, а не допустил глупость. Попросту не стал глупо подставляться. А ты до сих пор считаешь что совершил что-то значимое, и при этом дрожишь словно осиновый лист. Просто не следовало лезть на рожон, если ты был не уверен в своих силах.

Барон, не выдержав, разорвал связь. На своего помощника он не смотрел. Вениамин, всё это время присутствовал при разговоре, и наблюдал барона в расстроенных чувствах, но эмоций не показывал, терпеливо ожидая когда с ним заговорят.

* * *

Отложив магофон, граф рассеяно посмотрел в пустоту и покачал головой. «С какими же недоумками и трусами приходится работать», — пробормотал он, чувствуя, как раздражение сдавливает виски. Но времени на эмоции не было. Он вновь схватил магафон и набрал номер барона Викентьева. Линия ожила, и мрачный голос барона прорвался сквозь треск:

— Да, мой друг, — произнёс барон.

— Рассказывай, что произошло, — вместо приветствия бросил Лисин. — До меня дошли слухи, что Луиза мертва.

Лисин замер в ожидании ответа, его пальцы стиснули трубку. Молчание повисло, как тяжёлый туман.

Наконец Викентьев заговорил:

— Луиза выжила. Это было непросто, но теперь всё хорошо. Мой сын вовремя использовал запечатывающий артефакт, тот, что ты подарил ей когда-то. А потом он вызвал констеблей, чтобы засвидетельствовали покушение и возбудили дело.

— Считаю это маленькой победой, — Лисин постарался говорить бодро, хотя внутри всё кипело. Да, Луизу спасли, но ассасин, в которого он вложил столько сил и денег, раскрыт. А сколько времени уйдёт на её восстановление? Это серьёзная проблема. Хорошо еще что она жива… — Есть предположения, кто это мог быть?

Барон помолчал, затем его голос стал твёрже:

— Мой сын смог запечатлеть ауру. Клянётся, что это был Пылаев. Тот самый Пылаев, которого Злобин подселил к ним недавно.

Лисин вздёрнул брови, его пальцы замерли на столе.

— Пылаев? — переспросил он, не скрывая удивления. — Как это возможно? Ты же сам говорил, её пытались убить в собственной квартире. Неужто он и там умудрился оказаться?

— Не знаю, — барон невесело усмехнулся. — Я и сам не до конца верю. Мой сын не так хорошо владеет своим вторым даром. Но клянётся, что аура — его. Мол он однажды его видел, ауру запомнил — сомнений быть не может и это точно был он.

— Больше вопросов, чем ответов, — Лисин покачал головой, его голос стал тяжелее. — Связать это покушение с ним будет сложно. Констеблей навести получится?

— Мы работаем в этом направлении, — ответил барон.

— Прекрасно, — Лисин выдохнул, его тон стал резче. — От Пылаева надо избавиться. Мягко, без лишней суеты и шума. Сделаешь?

— За свою дочь я отомщу, — отрезал барон, его голос звенел сталью. — Я предприму все силы.

— Даже не сомневаюсь, — Лисин усмехнулся, но в его глазах не было веселья. Он положил трубку, предвкушая, что скоро игра станет ещё опаснее.

(обратно)

Глава 6 Торг

В итоге над чертежом тюрьмы я просидел весь вечер. Дмитрия дома не оказалось. Он лишь оставил мне записку, что отправился с Петром на встречу с «детишками». Я же разрабатывал планы по спасению Медведева, изучая каждый сантиметр чертежа, выискивая все потаённые комнаты, помещения для сотрудников и особые расположения со всеми видами заключённых, содержащихся там.

Я прикидывал маршруты, просчитывал время, необходимое на преодоление каждого участка, оценивал риски. В голове один за другим рождались и умирали планы — слишком сложные, слишком рискованные, слишком ненадёжные… Я вычёркивал их и начинал сначала, перемещая фигурки воображаемых людей по плану тюрьмы, как по шахматной доске. Я не так долго находился в здании тюрьмы, но подметил и запомнил многое…

Несколько раз я делал пометки в блокноте, выписывал отдельные мысли, схематично обозначал маршруты. От напряжения начинала болеть голова, и я то и дело растирал виски, пытаясь сосредоточиться. Даже кольцо один раз использовал.

Спустя пару часов у меня зазвонил магофон. Не глядя, ответил.

— Добрый вечер, Роман Михайлович.

— О-о, Костя, привет, привет! Наслышан о твоих похождениях. Петрищев отзывался о тебе очень уж лестно. Говорит, ты произвёл прекрасное впечатление на всех этих зазнаек, — восторженно вещал граф. Даже Груздина смог впечатлить. Он с тебя весь вечер глаз не сводил, а?

— Всё-то вы знаете, Роман Михайлович, — задумчиво произнёс я, оценивая, пересчитывая количество туалетов в тюрьме.

— Чем занят? — спросил он. — Уже придумал план, как спасти Медведева?

Несмотря на то, что вопрос был серьёзный, да и Злобин сам переживал за судьбу капитана, в голосе его звучала ирония. Не удивлюсь, если у того тоже имеется пара тузов в рукаве.

— Как раз на пути её решения, — произнёс я. — Кстати, Роман Михайлович, а возможно ли мне достать где-нибудь большую партию слабительного лекарства?

— Опа, а зачем тебе? — спросил он с удивлением.

— Да так. Для личных нужд, так сказать.

В трубке повисла пауза, затем раздался хохот. Злобин явно пытался представить, зачем мне могло понадобиться столько слабительного. Его воображение, видимо, рисовало забавные картины.

— Конечно, найдём. Распоряжусь. Мартынов выдаст. Он человек надёжный, хоть и ушлый. По крайней мере, с ним можно делать дела и быть уверенным, что дальше него никуда не уйдёт.

— Вот и прекрасно, — протянул я.

— Слышал… Слуцкий вышел сразу следом за тобой. Он тебе уже рассказал свой план по поводу бунта в тюрьме? — спросил Злобин с усмешкой.

Я же удивился — надо же, 'тайный 'план, название которого аж до Злобина дошло.

— Было дело, — неопределённо ответил я.

— Ну, ты на это так сильно не рассчитывай. Горина это, может быть, смутит, но расстрелянную команду он вряд ли забудет отправить на исполнение наказания. Так что не особо рассчитывай на этого политикана. Он скорее тебя использует, чтобы выставить крайним, если что-то пойдёт не так.

— Даже и не думал, — произнёс я.

Интересно, откуда Злобин знает о плане Слуцкого? У него везде свои глаза и уши? Или Слуцкий сам доложился по возвращении? А может, Вениамин что-то подслушал и передал?

— Ну, тогда не буду тебя отвлекать, — произнёс Злобин. — Если что потребуется, обращайся, я всегда помогу.

«Ну конечно, — подумал я, кладя трубку, — ты поможешь…».

Спустя пару минут вернулся Дмитрий, правда, без Петра.

— А где парень? — спросил я.

А Ласка, сидящая у него на плече, тут же спрыгнула на пол и, подбежав ко мне, запрыгнула на колени, принявшись ластиться и тыкаться носом в лицо.

— Так где Петя? — спросил я с подозрением.

— Помогает организовывать ребятишек, — произнёс Дима устало.

— Что значит «организовывать»? — уточнил я.

— Решили, что мелочь отправим в деревню. Я уж созвонился с Алисой, она поможет.

Я отложил карандаш и потёр глаза. Мысли о Медведеве временно отошли на второй план — нужно было разобраться с этими детьми. А то Дмитрий, кажется, уже всё решил без меня. И это, конечно, хорошо — проявляет инициативу. Но лучше бы мы обсудили такие вещи сообща.

— Селяне прибыли, — он поморщился, — правда, не все, но прибыли. И за детьми будет кому присмотреть.

Я нахмурился:

— Что значит «не все»?

— Зиновий привёз только пятерых человек.

— Пятерых? — я вскинул брови.

— Да. Лисин не отпустил. Зиновий говорит, что сам Аким вышел. Оружием угрожал.

— Вот, значит, как. Значит, ваших селян они не отпускают. Что ж, разберёмся, — пробормотал я. — Так, получается, ты решил детей отправлять в деревню?

— Не всех, только самых маленьких, — пояснил Дмитрий. — Остальные изъявили желание остаться.

— Как это? — спросил я.

— Ну, это ты с Марьяной будешь обсуждать. Она хоть и молодая, но хваткая девчонка. Она тебе объяснит свою позицию. Я же с ней согласен.

Я покивал:

— Хорошо, с этим разберёмся чуть позже. Дело одно есть.

Я погладил свою Ласку.

— Скоро тебе предстоит очень много работы, моя хорошая.

Моя чёрно-белая красавица тут же потянулась ко мне и ткнулась носиком прямо мне в переносицу. Умница, всё понимает. Когда-нибудь я обязательно выясню, каким образом ей удаётся быть настолько сообразительной.

— Что за задание? — спросил Дима.

— Нам нужны энергояра, очень много энергояер. А для этого надо поискать хорошую червоточину.

— А как ты детей собрался перевозить-то? — спросил я, снова повернувшись к Дмитрию.

— Зиновий уже едет в город на автобусе, — произнёс он. — Приедет с утра и заберёт детей.

— Это прекрасная новость! — обрадовался я, отетив про себя, что Зиновия нужно будет обязательно как-то наградить. — Кстати, а что в итоге с теми двумя бугаями, которые детей били? — спросил я у Димы.

— Разобрался с ними, разобрался. Не переживай, братец, — усмехнулся он. — Они теперь больше никого не побеспокоят.

— Как это? — нахмурился я.

— Есть у меня здесь один старый друг. Я их, в общем, в добровольцы записал, — продолжил Дмитрий, потирая подбородок. — Они теперь будут служить на благо империи верой и правдой. Когда очнутся, конечно же.

— Ну, ты дал. И куда ты их записал?

— В добровольческий корпус имперской гвардии. Те самые ребята, которые пойдут на штурм Иркутска, — заявил он.

— А если вернутся?

— То вернутся настоящими людьми, мужчинами с большой буквы, — продекламировал Дмитрий с непроницаемым лицом.

Было ясно, что возвращение этих двоих из похода — вопрос с очень малой вероятностью положительного исхода. Имперская гвардия славилась своей храбростью, доблестью и… невероятными потерями в рядах добровольцев. Особенно тех, кого записали туда без их явного согласия.

Дима поймал мой взгляд и, словно прочитав мои мысли, пожал плечами:

— Они избивали детей, Костя. Беззащитных детей. И не впервые. Любой суд признал бы их виновными и отправил на каторгу, вот только кому это надо было бы. За таких, как этот Петя, никто никогда бы не заступился… А парень действительно неплохой. Он порассказал как они выживают… — он выдохнул. — В общем, сначала твоя затея показалась мне безумной, но теперь я тебя понимаю. Ты, братец, удивительный человек.

— Ты тоже молодец, рад что могу на тебя положиться, — протянул я, прикидывая в голове, что завтра будет очень напряжённый день.

Сложив аккуратно карту и спрятав её во внутренний карман пиджака, я отправился спать.

На утро мы первым делом отправились в обитель местных ребятишек — в то самое полуразрушенное здание. Детишки ещё даже не проснулись, поэтому, завидев двух взрослых людей, поначалу перепугались. Да так, что едва бед не понаделали.

Миша, тот самый парень, самый старший из них, схватился за топор и запустил его прямо в меня. Я же топор поймал прямо в полёте — всё-таки все кристаллы развития, что я принял ранее, пошли в прок.

Однако кое-кто меня и удивил. Маленькая девчонка Дашенька запустила в меня огненным шаром.

— Не трожьте нас! — запищала она.

Шар стек с магического щита, а я расхохотался в полный голос.

— А вы полны сюрпризов, ребятишки!

— Успокойтесь, успокойтесь! — тут же воскликнула Марьянна. — Это же господа Пылаевы, наши спасители!

Я оглядел импровизированный лагерь. В тусклом утреннем свете, пробивающемся сквозь разбитые окна, помещение выглядело ещё более удручающе, чем вчера. Повсюду — сырость, плесень, полуобвалившаяся штукатурка на стенах. Грязные лежанки, сваленные в кучу тряпки, несколько кривоногих столов и приставленных к стенам ящиков, заменяющих шкафы. И среди всего этого убожества — дети. Глаза их сверкали настороженностью и отчаянной храбростью тех, кто привык рассчитывать только на себя.

— Где Петя? — спросил я, изучая лица чумазых ребятишек.

— А он теперь у нас высокий господин, поэтому спит на верхнем этаже, там чисто, — доложила Марьяна. — Здесь-то вон пыли полно, а у него такая причёска и костюм чистый — запачкается ведь.

Марьяна была вполне серьёзна, но я заметил, как многие ребятишки ехидно переглядываются. Видимо, Петя вчера начал зазнаваться, и его тут же решили проучить. Это правильно.

Я посмотрел на девушку:

— Поговорим? — спросил я.

Дима посмотрел на меня, затем принялся распоряжаться:

— Так, а вы давайте-ка одевайтесь! Скоро за вами приедет автобус, завезёт вас в деревню.

— Дима сказал — ты не хочешь уезжать отсюда? — произнёс я, глядя на девочку в упор, когда мы отошли в сторону.

— Конечно, куда же я поеду-то? Я здесь всю жизнь жила, росла, сама уж как-то попривыкла. Что я буду в этой деревне делать? Кур доить или, не знаю, там, зерно пасти?

Видя мою улыбку, Марьяна тоже рассмеялась, явно поняв, что её шутка удалась.

— В общем, как я детишек-то здесь оставлю? Кто за ними приглядит при случае?

— В смысле? — не понял я. — Ты же вместе с ними поедешь. Они в деревню отправятся, а ты за ними приглядишь. Они тебе доверяют.

— Да я не про этих, — махнула она рукой. — И так понятно, что вы за ними присмотрите, и с ними все будет в порядке. Я про других, тех, кто придёт в город вместе с беженцами и никому не будет нужен.

Она помолчала. Мимо неё пробежал совсем мелкий мальчишка, шмыгая носом, и она на ходу поправила на нём одежду.

Она поглядела на меня.

— Деревни каждую неделю разоряют. Твари ходят по земле как у себя дома, культисты тоже не дремлют. Я многое знаю, многое слышала. И часто сюда дети приходят, и часто они погибают, если им не помогать, не присматривать за ними. Я лучше здесь останусь, буду таких вот бедолаг под своё крыло брать. А там, если захотите, и вы тоже помогайте.

Я, признаться, удивился. Уж точно не ожидал я таких слов от шестнадцатилетней девчушки, которая сама кое-как держится на ногах. Такому мужеству стоит только подивиться.

— Кто-то с тобой здесь ещё останется? — спросил я.

— Петя и Семён, — произнесла Марьяна. — Миша хотел тоже остаться, но я отговорила. Всё-таки его слушаются, и он сможет за детьми присмотреть, если что, прикрикнуть на них, чтобы не шалили и вели себя как нужно. А я уж здесь побуду.

Я обернулся и оглядел помещение, в котором они раньше жили. Грязь, вонь, теснота… Это не жизнь. Это выживание. И она хочет остаться здесь, чтобы помогать другим? Нет, такое нельзя оставлять без внимания.

— Нет, Марьяна, здесь ты больше не останешься, — произнёс я. — Найду я тебе жилье. И достаточно места, чтобы ты могла других детей приютить.

Девочка удивлённо распахнула глаза:

— Да не нужно, что вы! Вы же совсем не обязаны…

А я едва не рассмеялся. Вот только горьким был бы этот смех.

— Так ведь и ты не обязана, но делаешь же, — произнёс я. — Ты очень добрая девочка. Если таким, как ты, не помогать, то подобных тебе людей будет слишком мало.

Округлённые глаза Марьяны вдруг наполнились слезами. Она так и стояла секунд пять, даже не моргая, а потом вдруг всхлипнула и бросилась ко мне на шею. Я едва не отшатнулся. Девочка же повисла у меня на шее и принялась рыдать:

— Господин, спасибо вам, спасибо! Я уже так устала быть одна. Спасибо, что вы помогаете!

Я же, пребывая в лёгкой растерянности, обнял девочку и похлопал по спине. Поймал на себе хмурый взгляд Михаила. Кажется, понятно, почему он не хотел уезжать.

— Ну всё, полно тебе плакать.

— Знай только, что теперь ты не одна, — сказал я ей.

А про себя добавил: «Теперь всё совсем будет иначе, и этот город тоже скоро ждут серьёзные изменения. Уж я об этом позабочусь».

Спустя полчаса на территорию заброшенного дома въехал старенький, но крепкий автобус с потёртой надписью на боку: «Мучной кооператив». Из него первым выпрыгнул Зиновий.

— Дмитрий! — радостно воскликнул он и бросился к моему спутнику, крепко пожав ему руку, а затем и вовсе обнял. — Рад тебя видеть!

Затем он резко развернулся ко мне:

— Ваше благородие! Позвольте! — произнёс он с воодушевлением и, не дожидаясь ответа, неловко обхватил меня, едва не сбив с ног.

— Ну где они? Где дети? — заторопился он, оглядываясь по сторонам.

Дети стояли чуть поодаль, с опаской глядя на этого высокого, широкоплечего мужчину в доспехах паладина, будто ожидая чего угодно.

— Эй вы, малыши! — повысил голос Зиновий. — Строиться! Будущие воины!

Марьяна попятилась, Мишка сжал кулаки, Дашенька прильнула к Петру. Я тут же шагнул к Зиновию и, понизив голос, сказал:

— Одарённые есть, но в паладины их не отдам. Ты понял?

Он заморгал, немного растерявшись:

— Конечно, ваше благородие! Я же так, на всякий случай. Они ведь ещё совсем маленькие.

Я коротко кивнул и отошёл, предоставив ему заниматься делом. Сам направился к Дмитрию.

— Что это с ним? — спросил я.

Тот вздохнул:

— Он всегда был такой, еще когда я маленький был, так же себя вёл. — бросив на меня взгляд, Дима пояснил: — До ого как стать паладином, он потерял всю семью после прорыва тварей — жену, двоих детей. С тех пор к детям особенно чутко относится. Когда я сказал, что ты задумал, он даже не дал мне закончить — вскочил в автобус и помчался сюда. Просто он так рад, что может кому-то помочь. Особенно детям.

Я задумчиво посмотрел на Зиновия. Кто бы мог подумать, что именно он окажется таким человеком. В этом мире, где каждый день — борьба за выживание, где добро часто маскируется под выгоду, встречаешь таких, как Зиновий, и понимаешь — человеческая душа всё ещё живёт внутри.

— Ладно, — произнёс я, — оставлять их с ним можно. Не боюсь.

Как будто услышав мои мысли, дети уже начали расслабляться. Михаила он похвалил за топор, Петю — за новый костюм, тот гордо расправил плечи и поправил волосы. Даже Марьяна, с заплывшим глазом, покраснела от внимания.

— Кто ж тебя так? — ласково спросил Зиновий.

— Да так… — тихо ответила она.

— Больше такого не повторится, — заверил он. — Обещаю.

— Вы когда отправляетесь? — спросил я.

— Сейчас соберутся. Может, зарядку проведём перед дорогой?

— Хорошо, — кивнул я. — Только не задерживайтесь. Возможно, вернёмся вместе в поместье. Мне могут понадобиться паладины рода.

Зиновий заинтересованно вздёрнул брови:

— Ага, значит, дело будет?

— Нужны энергоядра. Для этого надо зачистить несколько червоточин.

— О, там всегда можно что-то найти, — улыбнулся он.

— Ладно, ты пока с ребятами, а мне кое-что решить надо.

— А где твоя белочка? — вдруг спросил он.

Я аккуратно открыл пиджак — Ласка мирно спала, свернувшись клубком у меня на груди.

— Ишь, чертовка, — усмехнулся он.

— Она у меня такая, — ответил я. — Ты уж определись, друг, белочка она или чертовка — Зиновий рассмеялся, махнув рукой с ещё более широкой улыбкой.

— Да! Ещё же нужно автобус разгрузить, — вдруг вспомнил Зиновий.

— Что значит «разгрузить»?

Он почесал затылок, улыбнулся:

— Да вот, мы немножечко древесины вам загрузили. И тех медных камней, да и травушки всякой. Вон там, в автобусе посмотрите.

Я подошёл, распахнул дверь и замер. Автобус был набит до отказа — брёвна, мешки с травами, ящики с камнями. Даже присвистнул от неожиданности.

— Это вы что, весь лес перерубили? — хмыкнул я.

— Шутите, Константин⁈ — Рассмеялся Зиновий. — Это ж всего лишь с краешку набрали. Там и десятой доли процента от всего нет. Ещё почти ничего не обработали.

— Понятно, — кивнул я, оглядывая содержимое. — Червоточина, видать, богатая.

— Только вот грузчиков вам надо найти. Эти ребятишки… рано их на такое тягать.

— Понял, — произнёс я, улыбнувшись и предвкушая встречу с Мартыновым.

Оставив Диму с Зиновиным и детишками, я направился в арендованный номер. Нужно было в тишине провести пару телефонных разговоров. Первым делом позвонил Мартынову.

— Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек! — раздался его бодрый голос. — Хотя, не молодой человек, а ваше благородие, — добавил он шутя.

— И вам не хворать, ваше торгашество, — припомнил я обращение к нему слуги.

Мартынов рассмеялся:

— Экий вы шутник, Константин Александрович! Ну, ладно, по какому вопросу звоните? Хотя, знаете, давайте угадаю. Роман Михайлович уже сообщил, что у вас возникли небольшие проблемы со здоровьем и вам требуется… слабительное средство?

— В том числе, по этому вопросу и звоню, — подтвердил я.

— Вот и прекрасно! — обрадовался он. — Вы правильно сделали, что обратились ко мне. Я ведь один из главных поставщиков медикаментов в Братске. Так сколько вам нужно?

— Думаю, литра три, — ответил я.

— Что⁈ — едва не захлебнулся он. — Три литра слабительного⁈ Вы что, решили совсем высохнуть?

— Не переживайте, я знаю, как им пользоваться. Просто решил запастись впрок, — спокойно произнёс я.

— Ладно, ладно… — озадаченно произнёс Мартынов, видимо уже подсчитывая прибыль.

— Только вот такой вопрос: если я вдруг решу использовать это средство для какой-то шалости, сможет ли кто-нибудь определить, что именно это вещество применялось и откуда оно взялось?

Мартынов задумался, а потом расхохотался.

— Вот же вы затейник! Понятно… Нужно будет подготовить особое средство. Без следов, без реакции. На это уйдут пару часов, но сделаю.

— Отлично, — кивнул я, хотя он меня не видел. Хорошо, что вспомнил об этом нюансе.

— Ещё какие вопросы есть? — вернулся к делу Мартынов.

— Да, ещё квартирку бы найти. В спокойном районе, недорогую, но побольше. Чтобы могло разместиться человек двадцать, не самых притязательных.

— Ооо! — воскликнул он. — Планируете здесь свою гвардию? Или вообще собираетесь переехать в город?

— Нет, друзьям надо помочь, — пояснил я.

— Ну что ж, не скажу, что это мой профиль, но чем смогу — помогу. Друзей у меня предостаточно, как и недвижимости в нашем городе. Учту, поищу варианты.

— Кстати, — вспомнил я. — Что там с нашими торговыми делами? Вы так и не оценили древесину и руду, что я вам передал? Да и за монстра пора бы цену озвучить.

— Ах да… — протянул он, немного замявшись. — Древесина, конечно, ценная, но мало кому понятна её истинная ценность. Только для тонких ценителей. Покупателя найти сложно, но я готов выкупить у вас по размуной…

— Может, я тогда другим купцам предложу? — попытался прервать его поток.

— Нет-нет-нет! — почти закричал он. — Конечно же, я дам лучшую цену на рынке! Сколько угодно спрашивайте — я всегда рядом и всегда моя цена будет лучшая!

Я чуть усмехнулся. Жаль, что времени не было сравнить цены у других, но сейчас не время суетиться.

— Скажите, сможете ли вы часть оплаты провести энергоядрами? — спросил я.

— Энергоядрами? — переспросил он. — Думаю, смогу. Не так много, как хотелось бы, товар ценный и редкий. Да и энергоядра сейчас не в цене, за полтора рубля энергоядро…

— Два сорок пять, — твердо сказал я!

— Да вы что такое говорите, без ножа решили меня распилить! — взвыл он. — Но мы можем договориться о средней цене — в рубль восемьдесят.

— Два, — продолжал я торг.

— Хо-хо! — рассмеялся он. — Мы уже и цены с вами выяснили. Ну, ладно — рубль восемьдесят пять, либо ищите другого покупателя.

— Бог с вами, пусть будет восемьдесят пять, — согласился я. ПО крайней мере, эта цена была мне знакома.

— В любом случае, ваше благородие, это не телефонный разговор. Жду вас у себя в ближайшее время. Обсудим стоимость материалов, которые вы предоставили, и цену за тварь, которую вы убили.

— Замётано, — произнёс я.

(обратно)

Глава 7 Визит вежливости

Был один важный момент, который я упустил.

Ведь я стал неплохим воином, да и, был им в прошлой жизни, вот только червоточины голыми руками не позачищаешь. Можно было бы посмотреть, что там есть на балансе у вооружённых сил Пылаевых, но род Пылаевых пока оставим в покое. Зато мэр обещал снабдить меня достойным оружием. И учитывая тот факт, что он считает себя обязанным мне, думаю, не следует отказываться от таких подарков судьбы.

Тут же поискал номер телефона Петрищева и позвонил ему. Трубку взяли не сразу — видимо, генерал был чем-то занят.

Петрищев не ожидал меня услышать, а я напомнил ему вчерашний разговор о том, что мэр пообещал выдать оружие, и спросил, можно ли связаться с ним напрямую, попросил номер телефона.

Петрищев расхохотался:

— Да это же в любом случае я буду выдавать из своих запасов! — произнёс он. — Можно не беспокоить его.

— Всё-таки давайте побеспокоим, — произнёс я, понимая, чем это может закончиться. Петрищев выдаст мне какой-нибудь хлам, а спишет как самое дорогое оружие, которое у него было. В итоге и я не получу, что хочу, и мэр будет выглядеть бледно и Петрищев будет слишком уж радостный ходить. А ведь настоящие воины должны быть голодные и злые.

Итак, немного поспорив, смог-таки добиться номера мэра, после чего сразу ему позвонил. Слуцкий пообещал, что приедет лично, дабы помочь подобрать самое лучшее оружие и пройдоха-генерал не смог бы утаить ничего достойного. Правда, встречу назначили на вечер, на четыре часа. Всё-таки отъезд к Пылаевым явно откладывается. Ну, ничего, детишки подождут, да и Зиновий, думаю, тоже подождёт.

Поглядел на время — по идее, с Мартыновым встреча через час. Не стоит к таким прожжённым ребятам приходить заранее, а то мало ли решит, что мне уж очень нужно закрыть сделку, и решит меня уторговать в самый ноль. Поэтому подожду пока. А чем занять это время, я всегда найду.

Вышел на улицу и зашёл в кафе напротив. Там продавали удивительно вкусные, судя по запаху, круассаны и прочую мучную продукцию. Аромат стоял такой, что слюнки потекли — видимо, всё только из печи. Взяв по паре штук разной выпечки, получился целый пакет. Вернулся в квартиру и растолкал белку. Та неуверенно посмотрела на меня сонными глазами и сладенько зевнула.

— Ну что, красавица? Погуляем по изнанке? — спросил я её, подмигнув, и тут же вынул маленькое энергоядрышко, протянув на ладошке.

Ласка мгновенно оживилась. Юркнув в моей ладошке, проглотила ядрышко, довольно принялась умываться лапками. Затем посмотрела на меня — мол, чего ждём, я готова! — и в следующее мгновение исчезла.

Я умилённо улыбнулся, а в следующий миг и сам провалился наизнанку.

Удивительно, но здесь серых тварей было всё больше и больше. Плотность их росла с каждым разом, словно кто-то их специально сюда сгонял стаями. Они по-прежнему опасались ко мне приближаться — по крайней мере, стоило нам появиться, как они прыснули в разные стороны, однако, как и в прошлый раз, почти мгновенно стали собираться в группки по десять существ и пытались нападать скоординированно.

Самое интересное — я ведь даже не говорил ласке, куда хочу отправиться, но она уверенно полетела вперёд, то и дело огибая крупные стайки теней и возвращаясь ко мне, проверяя, не отстал ли я. Спустя каких-то пару мгновений ласка уже пометила белым цветом нужное пятно, а я, уворачиваясь от постоянных атак и отбиваясь, влил в пятно энергию и провалился сквозь разрыв в пространстве.

Вывалился кубарем прямо посреди камеры — пакеты с едой разлетелись в стороны, благо хоть кофе удалось удержать и не разлить, а то был бы эпичный провал.

— Ну, здравствуй, капитан Медведев, — произнёс я, оглядев камеру.

Медведев даже не удивился моему появлению:

— Ну, здравствуйте, господин Пылаев.

Ласка тут же появилась рядом, подхватив один из пакетов с едой, утащила куда-то в уголок и принялась рвать упаковку, засунув мордочку внутрь, изучая содержимое.

Медведев сидел в углу, подперев рукой подбородок. При моём появлении он лишь сместил глаза — рядом с ним стояла тарелка с какой-то кашей и кружка с чаем, еда была не тронута.

— Зачастили вы что-то ко мне, — произнёс он устало.

— Да вы ведь сами говорили, что вас никто не посещает, — произнёс я. — Вот решил прийти в гости.

— Ну да… Даже не знаю, радоваться этому или нет. Всё-таки, лишь день остался мне на этом свете, — произнёс он с горечью.

Я подметил, что под его глазами залегли тени — это без учёта того, что один глаз был подбит. Лицо потемнело и осунулось, о былой бодрости не было и речи. Уставший, он был… видимо, не спал всё это время, только и думал о предстоящей казни.

— Ну как вы здесь? — выдохнул я. — Я вот вам гостинцев принёс.

— В целом не плохо, если не брать в рассчёт, что я будущий мертвец, — с горькой усмешкой произнёс он. — За гостинцы спасибо, только вы перестарались — столько я съесть не успею, — хмуро добавил он, глядя на разбросанные пакеты.

Набрал полную грудь воздуха хотел высказать по этому поводу Медведеву, но он посмотрел на меня — хмуро так посмотрел, что я осёкся на полуслове, словно стена ледяная между нами встала.

— Если вы будете меня переубеждать в том, что мне надо бежать, прошу вас — не делайте этого, — произнёс он, перебив меня резко. — Не вводите меня в искушение. Я хочу умереть как воин, с остатками чести, пускай никто этого и не оценит.

Я выдохнул, искоса глянув на него. Понятное дело — человек решение принял, и менять его не собирается.

— Я лишь хотел сказать вам — не отчаивайтесь, — произнёс я осторожно. — Я вас ни к чему не призываю, прекрасно понимаю, что честь для вас не пустое слово. И не один вы мне это говорили — тот же генерал Петрищев сказал — что вы человек чести. И полковник Горин твердит, что вашу честь нужно уважать. Но что бы там ни произошло, прошу вас — не принимайте это как посягательство на вашу честь. Просто очень много хороших людей, хотят, чтобы вы и дальше жили. Я в их числе.

— Спасибо вам за надежду, господин Пылаев, — хмыкнул Медведев, в голосе его прозвучала едва заметная теплота. — Но я не побегу, я уже сказал.

— Я вас к этому не принуждаю, — произнёс я мягко.

— Спасибо за то, что вселяете в меня надежду, — продолжил он, и голос его дрогнул слегка. — Я вот сижу здесь уже какой день, и внутри как будто бы всё пересохло. Ни одной капли жизни внутри нет, словно высохший колодец. А тут вы вдруг появляетесь со своей лаской, и сердце биться начинает, кровь по венам струится, снова чувствую себя живым. Хотя и немного осталось…

Он замолчал, рукой провёл по лицу. Видно было — храбрится, не хочет показывать слабость.

— Знаете, что я вам скажу? — вдруг оживился он, и в глазах мелькнул прежний огонёк. — Столько книг я перечитал, столько людей повидал, на которых хочется равняться. Больше всего я боюсь, что разочаруюсь в этих людях и в тех книгах. Не хочу признавать, что это всё враньё. Достойным человеком можно быть — и даже если для этого нужно просто достойно умереть, я готов к этому.

Мы помолчали.

— А сейчас, господин Пылаев, вижу, что вы хотите мне что-то ещё сказать. Но не нужно. Я последние дни хочу побыть один. Спасибо вам за угощение. Если вдруг вас пустят на мою казнь, это будет хорошо.

Признаться, я не только гостинцы Медведеву принёс — всё-таки правильно он говорил, что никто его даже не посещает. Главной целью было наладить мосты, подружиться с ним. Чтобы, когда придёт время, у него было меньше сомнений — идти ли на службу Пылаевым в случае успеха предприятия.

Но чувствую, что лучше его сейчас и правда не дёргать. Пускай побудет в своих мыслях. Всё-таки он не девушка, чтобы его утешать. Человеку его калибра возможность побыть с собой и подумать значит куда больше, чем поддержка окружающих.

Я лишь кивнул.

Взглянул на свою ласку — белка, поняв, что нам пора уходить, высунула мордочку из пакета и посмотрела на меня укоризненно. В её зубках был зажат маленький блинчик, и всем своим видом она показывала, что этот блинчик она отдавать никому не собирается. И прежде чем она его не доест, нечего даже и думать о том, чтобы забирать у неё еду или пытаться втянуть её в изнанку.

Она с чрезвычайной скоростью проглотила блинчик, затем, недовольно фыркнув, подскочила к Медведеву. Запрыгнула тому на колени, ткнулась носом в живот. Он сначала посидел немного, рассеянно глядя на неё, потом на его лице появилась первая за всё это время искренняя улыбка, и он почесал ласку за ушком.

Белка уткнулась в его живот лбом — мол, не переживай, нормально всё будет, хозяин придумает, как тебя вытащить. Затем, соскочив с его ног, приблизилась ко мне и встала столбиком — ну чистый сурикат. Она уставилась на меня, повернув голову набок — мол, ты так и будешь сидеть?

Недолго думая, я провалился в изнанку.

* * *

Когда я пришёл к Мартынову, меня встретил дворецкий. Он проводил меня в комнату, где купец медитировал. Картина предстала поистине колоритная.

Мартынов, сидел в позе лотоса. Одет он был в кимоно, которое категорически не сходилось на его широкой груди. В руках он держал обнажённую катану двумя руками, при этом закрыв глаза.

Видимо настраивался на что-то серьёзное. Уж, не к нашей ли сделке он так готовится? Будто перед серьёзной битвой. Ну пускай — я тоже сдаваться не собираюсь, планирую выжать из него каждый рубль.

Выглядел он очень комично — всё-таки восточный наряд, который носили поджарые воины, на его расплывчатом теле выглядел как маленькая рубашечка на батоне колбасы. Живот выпирал из-под кимоно, а рукава едва доходили до локтей.

Долго ждать он меня не заставил. Стоило мне войти, как он тут же встрепенулся, отложил катану и воскликнул:

— Мой друг! Как я рад вас здесь видеть! — подскочил он, едва не отрубив себе пару пальцев острым лезвием катаны. Поймав мой ироничный взгляд, он поспешил пояснить: — Провожу порой вот такие практики — помогает, знаете ли, настроиться на рабочий лад.

Он потёр руки, а в глазах заплясали предвкушающие искорки.

— Ну что же, у нас с вами много тем для разговоров! — Он указал на две трёхлитровые бутыли, что сояли в углу комнаты. — В первую очередь — вот для вас ваше слабительное.

— Я просил три литра, этого будет многовато, — опешил я.

— Если я правильно понимаю направление ваших мыслей и истинное предназначение этого чудодейственного средства, вычищающего из организма абсолютно всё, — добавлю к нему, чисто из соображений моей творческой натуры, ещё столько же снотворного. Оно абсолютно безвредное, но в сон уносит моментально.

В глазах Мартынова заплясали искорки злорадства.

Едва сдержав смешок, непонимающе поглядел на него.

— Просто почувствовал в вас родственную душу художника! Чувствую, получится у вас явно не спящая красавица, но нечто невообразимое, о чём будут судачить ещё много лет! — расхохотался он. — Однако надеюсь, о моём участии не узнает ни одна живая душа — что бы там ни вышло. Договорились⁈

Я кивнул, едва сдержавшись, чтобы рот не растянулся в зловещей улыбке.

— Ни одна живая душа, — произнёс я самым серьёзным тоном, на который сейчас был способен.

В голове уже рисовались чудовищные картины того, что должно будет произойти вследствие моей шалости.

— Всё, конечно, хорошо, но хотел бы узнать стоимость, — произнёс я, внимательно изучая янтарную жидкость в колбе.

— Ооо, здесь не переживайте! — оживился Мартынов, потирая руки. — Тут я бы вам и бесплатно его отдал, и даже приплатил бы, но, сами понимаете, душа купца не позволяет мне работать в минус. Поэтому отдаю по себестоимости — всего лишь семьсот рублей.

Я присвистнул. Это триста пятьдесят энергоядер, но, учитывая, что это лекарственное средство, которое поставляется, как правило, маленькими дозами, а здесь целых три литра…

— Ладно, допустим, — покивал я. — Что у нас с вами по поводу древесины и медных камней?

— Сейчас, сейчас, найду свои записи, — засуетился Мартынов, роясь в бумагах. — Так, только про траву вы тоже не забывайте. Вы ведь и траву мне привезли, я тоже заинтересован в её покупке.

Я поморщился.

— Вот незадача… Вы уж простите, но здесь с Романом Михайловичем была договорённость, что он первый претендует на травы, — потянул я.

— А это вы мне не говорили! — возмутился Мартынов, всплеснув руками. — Получается, соблазнили таким хорошим товаром, а сейчас из-под самого носа уводите!

— Хорошим, значит? — вздёрнул я брови. — И во сколько же вы оцениваете травы?

— Ну, может и не самым хорошим товаром, но определённо, умеренного качества, — опомнился купец. — Ну ладно, ладно, решим с Романом Михайловичем, как здесь быть, — примирительно произнёс он.

— Что касается остального товара… Медь — товар интересный, но не артефактный. Просто металл. Здесь дам пятнадцать рублей за килограм. Совершенно на вас не давлю, можете проверить у других купцов, вряд ли кто даст больше десяти рублей. Однако готов выкупить у вас месторождение.

Я поморщился, этого я точно делать не стану. Не следует наталкивать жадного торгаша на мысль, что червоточины тоже можно использовать.

Мартынов тем временем продолжил.

— А вот с древесиной вам повезло — у неё есть прекрасные чудодейственные свойства. Артефакторы долго ломали голову, что за особенности. Но потом обнаружили, что эта порода оказывает влияние на здоровье! Если дом из такой древесины построить, тоздоровье будет крепнуть. Детишки будут здоровые, взрослые тоже, всем будет хорошо

Я заинтересованно слушал.

У меня даже появилась идея, протолкнуть мэру идею построить санаторий из этой древесины. А учитывая объёмы, это может вполне выгореть… А учитывая что у меня с мэром складываются неплохие отношения, может и правда что-то выгореть.

Мартынов понизил голос и прищурился:

— А много у вас такой древесины? — спросил он.

— Какова цена? — спросил я.

Мартынов набрал полную грудь воздуха и выпалил:

— Сто пять рублей за кубометр.

Я призадумался.

— Значит так, относительно меди, я подумаю. Что касаемо древесины… — я сделал паузу.

— Сто пятнадцать не выдержал купец.

— Сто пятьдесят за куб, — твёрдо отрезал я. — И если вы соберётесь заниматься постройкой домов из этого бруса, я тоже буду в доле.

Я в упор уставился на купца.

Мартынов сначала покраснел, затем побелел, он открывал и закрывал рот. Видимо медитация не так хорошо помогла ему настроиться, как он ожидал.

— Ладно, вижу как вам сложно решиться на такое, поэтому снижу цену до ста сорока восьми рублей, но это моё последнее слово. По рукам?

— Меня, моим же оружием! — возмутился он.

— В общем, если вы согласны на цену, у меня к вам будет одно интересное деловое предложение, на котором мы сможем сколотить большое состояние.

Купец призадумался, что-то подсчитал в уме. Видимо решил, что даже при такой цене, сможет хорошо нажиться на редком товаре.

— В знак моего к вам уважения, я приму ваши условия, — наконец кивнул он. — Но что касаемо предприятия, это требует глубокого анализа и пересчёта. И себе дом из этой древесины построю, без всяких там начислений с вашей стороны.

Я хмыкнул. Нужно будет и себе подобный дом выстроить. Мартынов мысль не плохую подал. Идея действительно хорошая.

— Себе стройте что угодно, но для личного пользования. — кивнул я, Мало ли, тоже дойдёт до идеи постройки пансионата.

— Неужто я не могу распорядаться самостоятельно древесиной купленной у вас? — возмутился купец.

— Распоряжаться сможете, — ответил я, — но при условии, что я её вам продам.

Мартынов тяжело вздохнул. Кажется он уже глубоко пожалел о том, что раскрыл мне свойства древесины.

— Ладно, — наконец выдохнул он. — Я и павда подумывал над созданием небольшого строитлеьного предприятия. Почту за честь, если вы станете моим… партнёром. — последнее слово слово он выплюнул будто ругательство. — Но раз вы рассуждаете о таком, то у вас много подобного сырья? — поглядел он на меня.

— Думаю, нам с вами хватит, чтобы построить пару домов для богачей… И не только.

Мартынов мефистофелевски улыбнулся.

— Думаю, мы с вами сможем договориться. Кстати, могу помочь с лесоповалом. Дать вам людей?

— Спасибо, не нужно, — мягко покачал я головой, — я спарвлюсь своими силами. У нас остался еще один важный вопрос. Тот монстр, которого вы хотели высталять в качестве экспоната, — ухмыльнулся я.

— Да, — поморщился Мартынов, — что касается монстра, Константин Александрович, — произнёс он, взяв со стола блокнот и принявшись листать записи. — Взвесили мы его, дело было непростое, пришлось по частям разбирать… В общем, выходит, что он весит аж полторы тысячи килограмм! Если быть точнее — тысяча четыреста девяносто восемь. Представляете?

Я побарабанил пальцами по столу. Признаться, ожидал большего, но и это тоже неплохо.

— Константин Александрович, мы с вами договорились на сто рублей за килограмм. Может, скидочку сделаете? Небольшую… Очень уж дорого получается.

— Азачем вы его порезали? — удивился я. — Вы ведь хотели его напоказ выставлять?

— Ну мы так, только пару частей вырезали, — тут же принялся оправдываться купец. — Для исследований, понимаете? Нужно же понять, что это за тварь такая была.

— Значит, сто пятьдесят тысяч рублей… — протянул я. — Не густо.

Мартынов тягостно вздохнул, понимая, что скидку я вряд ли готов обсуждать.

— Роман Михайлович говоил, что человек вы кристально честный, но хотел бы посмотреть как вы взвешивали монстра, — произнёс я.

Взгляд Мартынова сделался стеклянным.

— Как взвешивали? — переспросил он.

— Ну да, и желательно перевзвесить его при мне, — произнёс я.

Мартынов гулко сглотнул, а я, чтобы не дать ему возможности придумать отговорку — продолжил:

— Нам ведь им пузырь с трофеями нужно вскрыть, помните?

— Мартынов вновь улыбнулся.

— А может без взвешивания? Людей гонять придётся…

— Если что я оплачу из работу. А вопрос принципиальный. — твёрдо заявил я.

— Кстати, а вы случайно не нашли там мой клинок? — вспомнил я. — Когда я с тварью сражался, она у меня клинок вырвала.

не отошедций от прошлой новости, Мартынов кивнул, но тут же спохватитлся:

— Клинок? Клинок нашли, правда, он весь искорёженный. Но если так понадобится, могу отдать его хорошему мастеру на восстановление.

— Жаль, — нахмурился я. — Но всё равно заберу, в качестве трофея.

— Ну, свойства-то магические в нём сохранились, а клинок отковать заново можно, — в который раз оживился купец. — Правда, ремонт в копеечку встанет. Проще новый купить, если нужно. У меня есть арсенал неплохой.

— Да нет, спасибо, — произнёс я. — Господин мэр обещал предоставить мне оружие в качестве награды за службу.

— Ах, вот оно что! — оживился Мартынов. — Тогда другое дело. Мэр у нас щедрый, хорошее оружие даёт. А то я уж подумал, что вы без клинка остались… Но если что потребуется, вы знаете у кого можно закупиться амуницией.

— Буду знать, — бодро ответил я. — А теперь идёмте взвешивать спрута!

(обратно)

Глава 8 Суета

От Мартынова я возвращался с рюкзаком, полным энергоядер… Ну и денег конечно же — да-да, с целым рюкзаком.

Как оказалось, монстра он так и не взвесил, а цену назвал наугад. Его рабочие попросту не смогли подойти к этой задаче по-нормальному.

Они отрезали одно из щупалец, взвесили его, а потом, примерно прикинув, сколько в монстре может быть таких щупалец, назвали вес наугад. Причём делали это с таким видом, будто открыли новый закон физики.

Мартынов и так, и эдак пытался доказать, что этот способ взвешивания самый оптимальный, размахивал руками, ссылался на опыт своих мастеров, но я настоял на своём:

— Либо нормально взвешиваем, и если при этом потребуется полностью распилить монстра, меня это не интересует. Либо я готов согласиться, если мы накинем ещё одну тонну к предполагаемому весу монстра. На такую цену я соглашусь. Ну а если, всё-таки монстр весит больше, то пускай это будет моя жертва для будущего музея города Братска.

Купец долго торговался и кривился, пытаясь показать как тяжело даётся ему эта сделка, но в итоге согласился.

Он думал, что на этом его сегодняшние траты окончены, но следом, по моему звонку, к его поместью подъехал автобус гружённый древесиной, медью, а также травой.

Древесины в автобусе оказалось куда больше, чем остальных материалов, и, язвительно усмехнувшись, я предложил Мартынову именно из этой партии построить себе дом — так, для начала. Остальные же партии древесины будут доставлены только после того, как мы обсудим с ним наше совместное предприятие по постройке зданий из чудодейственного леса.

Что же касается меди, я поначалу хотел даже отказаться от сделки — всё-таки слишком низкую цену назначил купец. Но потом, ещё немного подумав, согласился: ведь не везти же её обратно. Да и потом, как рассказал мне Зиновий, меди в том месторождении довольно много, но для её освоения понадобится немало сил и вложений. В общем, если я всерьёз планирую заняться добычей еди, придётся вложиться в серьёзное оборудование.

По поводу целебных трав, с Романом Михайловичем пришлось общаться отдельно. Тот сначала повозмущался, но потом согласился, что эту партию можно продать и Мартынову, заодно — услышать его экспертную оценку, какого качества ингредиенты, по его мнению, я предлагаю. Очень надеюсь что я не пожалею в итоге о собственном решении.

Отдельно меня порадовал пузырь монстра, наполненный трофеями. Как оказалось, там хранилось порядка четырёхсот энергоядер — даже с целой синей червоточины столько не было! А также пятнадцать малых кристаллов, в том числе зелёный — повышающий скорость и фиолетовый — увеличивающий силу способностей, а такие, как правило, очень редкие. Остальные, правда, были в основном на силу, выносливость, объём и регенерацию энергетического резерва, но и это лишним не будет.

Напоследок Мартынов вручил мне мой палаш, который спрут умудрился загнуть на конце — теперь он напоминал скорее кочергу, чем боевое оружие. Но тем не менее всё было не так страшно, как изначально описал мне купец.Сам палаш был цел, только форма подкачала. Поэтому его я тоже с собой забрал и направился в свою гостиницу, пока рабочие Мартынова с руганью и стонами разгружали привезённую древесину.

Когда уже уходил, Мартынов дал адрес места, где было подходящее под мои запросы помещение — там, где я хотел бы расположить Марьяну с оставшимися детьми. Ехать нужно было минут двадцать, а у меня столько дел накопилось, что голова кругом шла.

Определённо, было бы неплохо, если бы теми же торговыми делами занялся кто-то другой, но кому это поручить? Дмитрию или Алисе? С одной стороны, они тоже заинтересованы в том, чтобы семья процветала, но готов ли я доверить им свои дела? Понимаю, что доверия во мне пока нет, разве что к Дмитрию, но Дмитрий вряд ли смог бы провернуть подобные сделки и не поддаться на ухищрения Мартынова. Этот хитрец сразу же почует новичка и начнёт его обводить вокруг пальца, как школьника.

Я аж призадумался — где же мне найти человека, который смог бы снять с меня лишние дела? Такого, которому я мог бы довериться? Надо будет попробовать приобщить к делам Алису Пылаеву. У Злобина просить о чём-то подобном я бы не стал — вряд ли это будет хорошая идея. Всё-таки люди, которых он мне предложит, будут работать на него в первую очередь, здесь я даже не сомневаюсь. А такое меня не особо устраивает.

Это всё равно что рассказать Мартынову, где я взял древесину. Опомниться не успею, как от того леса ничего не останется, а Мартынов на голубом глазу будет доказывать, что сам случайно прогуливался и нашёл точно такую же червоточину. И плевать, что она находится на землях Пылаевых — найдёт тысячу оправданий и отговорок.

Пока шагал домой, Белка так и вилась вокруг меня, то и дело принюхиваясь к рюкзаку. Явно почуяла огромное количество энергоядер и желала ими воспользоваться по назначению — а именно съесть их как можно больше. С этой чертовкой надо быть аккуратнее.

Зато кое-что другое меня заинтересовало куда больше.

Как мне показалось, ласке явно не хватало её запасов энергии для того, чтобы чаще путешествовать через червоточины. И тут у меня возникла идея — а что, если ей скормить кристаллы и посмотреть, что из этого выйдет? Вдруг она станет выносливее, или сильнее, или быстрее? К тому же кристаллов было немало, да и из запасов Злобина тоже остались кристаллы, которые я всё равно не собирался использовать для себя. Почему бы не поэкспериментировать?

В итоге, усевшись на диван и предварительно скормив ласке парочку энергоядер, достал голубой кристалл, который усиливал энергетический резерв.

— Ну что, а такое лакомство тебе по душе? — спросил я черно-белую красавицу.

Белочка подошла ко мне, понюхала кристалл, поглядела на меня, будто спрашивая разрешения.

— Давай, давай, бери уже, — кивнул ей я. Она осторожно взяла лапками кристалл. И отпрыгнула от меня в сторону, затем забралась куда-то в угол.

— Ты что там задумала? — с интересом спросил я.

Она оглянулась на меня с явным возмущением в глазах, мол, не подглядывай, и снова отвернулась и принялась поедать кристалл любопытно интересно, что из этого выйдет?

Стоило мне отвернуться от зверька, как тут же поступил звонок от Злобина. Граф был вне себя от счастья и хохотал до слёз.

— Ну ты дал, Костя! Даже не думал, что кто-то способен довести Мартынова до слёз, кроме меня! Он на тебя жаловался минут десять! — восторженно рассказывал Злобин, и в его голосе слышалось неподдельное восхищение.

— Поверьте, у меня не было такой цели, — произнёс я, хотя признаться, было приятно услышать, что удалось проучить этого хитреца.

— Кстати, ты просил нас узнать по поводу червоточин, — напомнил Злобин об одном из наших разговоров. — Так вот, Виктор нашёл для тебя подходящие червоточины. Правда, они все на границе, но он нашёл такие, которые находятся недалеко от земель Пылаевых, так что это очень даже удобно для тебя. Сможешь ходить туда, и даже никто не заинтересуется — все подумают, что ты просто по своим владениям прогуливаешься.

— Оо, это интересно, — произнёс я и поглядел на рюкзак.

Хотя именно сейчас деньги были не главным приоритетом. Однако отказываться от возможности подзаработать ещё было бы глупо.

— Тогда свяжусь с Виктором, — произнёс я.

— Да, отправлю тебе сообщением его номер телефона, — произнёс Злобин. — Всё, больше не отвлекаю, дела ждут.

Решив не откладывать надолго, я позвонил Виктору, главе паладинов. К слову, когда мы с ним познакомились, не уточнял, какую именно должность он занимает — то ли служит Злобину, то ли вовсе присматривает за всеми паладинами Братска. Но, тем не менее, взаимоотношения у нас сложились приятельские, и стоило мне позвонить, как он, лишь услышав мой голос, сразу же воскликнул:

— Костик! Привет-привет, дружище! Рад тебя слышать! Как ты там монстров убиваешь во славу империи?

— Ну, привет, — произнёс я, — рад тебя слышать.

— Роман Михайлович говорил, что ты позвонишь, мол, тебе червоточины нужны, хочешь монстров порубить. А это дело я уважаю! Мало кто из аристократов готов своё время на это тратить, на общее дело.

— Я же не за просто так, — хохотнул я. — Мне ресурсы нужны.

— Это понятно, но в любом случае мало кто за такую плату готов жизнью рисковать. А ты — вон, настоящий аристократ, такой, какой и должен быть! В общем, нашёл я для тебя несколько червоточин. Правда, слабые найти не удалось, однако две синие и три оранжевые для тебя смогу выделить. Они как раз недалеко от вашего поместья находятся, нам до туда далеко добираться, а вы сможете. Правда, — он замялся, — это в зоне отчуждения. И там могут быть культисты и другие сюрпризы — блуждающие твари всякие. Местность неспокойная, одним словом.

— Поверь, меня такое не пугает, — ответил я. — Тем более что пойду не один, а с гвардией.

— Если что, могу и своих паладинов вам отправить в подмогу, — предложил он деловито.

— Нет, думаю, мы сами справимся своими силами, — произнёс я, не желая обременять его людей.

— Вот и хорошо! — произнёс он с явным облегчением. — Координаты сейчас тебе отправлю сообщением.

— Ещё понять, как по этим координатам ориентироваться, — хохотнул я.

— А ничего сложного! Покажешь главе своего паладинского корпуса, он быстро разберётся. У нас этому в первую очередь обучают, — расхохотался Виктор. — Кто там у вас? Зиновий?

— Да, он самый.

— Передавай привет этому старому бродяге! На него можно положиться — это хороший, бравый воин, и он ещё не раз тебе жизнь спасёт, вот увидишь. Конечно же, когда ты будешь биться против тварей, — добавил он, подумав.

— В этом я даже не сомневаюсь — надёжный мужчина, — произнёс я, — и хороший воин.

— Как и все, кто выбрал путь паладина, — произнёс Виктор с гордостью. — Ну всё, не забывай! Телефон мой сохрани и звони почаще, я рад был тебя слышать!

Мы распрощались с Виктором, а я выдохнул. Ну что ж, а теперь можно начать планирование освобождения Медведева из тюрьмы. Но стоило только погрузиться в свои мысли, как раздался новый звонок. На этот раз мне звонил мэр.

Кажется, мой номер телефона становится популярным. Если раньше мне звонил только один человек — Злобин, то теперь может позвонить кто угодно, причём люди все серьёзные, влиятельные.

— Ну что, мой юный друг, — произнёс Слуцкий бодро, — я свои дела закончил, готов отправляться с тобой в арсенал Братска. Ты ко мне присоединишься? — спросил он с ехидцей в голосе.

— Конечно же, господин мэр, только этого и жду! — бодро произнёс я. Были у меня пару вопросов к мэру, в том числе и о возможном строительстве пансионата из чудодейственной древесины.

Мэр приехал за мной самостоятельно, и мы тут же отправились в арсенал, по пути обсуждая дела.

Петрищев встретил нас взволнованный — не ожидал он, что мэр сам явится к нему в арсенал. Но, по сути, всё дело заняло не так много времени. И я уверен, что это из-за чудодейственного присутствия Слуцкого. В итоге мне выдали довольно неплохой комплект оружия.

Восьмизарядный револьвер со здоровенным барабаном и толстым стволом — аж оранжевого уровня мощности! Мой прошлый был синего, этот же был на порядок мощнее, к тому же более технологичен. И стрелял он также пламенем, что в принципе для меня было привычным. Правда, для того чтобы наполнить печать, требовалось огромное количество энергии — чувствовал я это сразу, едва взяв оружие в руки.

В качестве оружия ближнего боя я выбрал короткий кинжал. Да, кинжал — совсем непривычное оружие, но это было единственное представленное орудие красного уровня силы. Клинок был довольно длинный, в две ладони, и в принципе его можно было воспринять как короткий меч. Да и способность не относилась ни к какой стихии, а лишь к пробитию брони, в том числе энергетической.

— Таким клинком можно стены долбить, — произнёс Петрищев, недовольный тем, что пришлось выдать столь ценный экспонат. Хотя, как признался позже, он сам до конца не понимал, что с ним делать. Всё-таки выдавать его в качестве оружия кому-то из воинов было бы странно, сам он тоже его использовать явно не торопился — всё же кинжал, не популярное оружие. Жалко было, что артефакт такой силы в то же время был совершенно бестолковым в обычном бою.

Что касается перековки — возникла у меня мысль по поводу того, чтобы перековать клинок, — но не уверен, что есть мастера здесь, способные заняться такой работой. Уровень-то красный, не всякий кузнец возьмётся.

В итоге, немного подумав, решил, что в деревню возвращаться я не буду. Следовало сейчас направить все свои силы на подготовку плана. Поэтому Зиновий отправился в поместье сам. Туда же, вместе с ними отправился и Дмитрий, сославшись на то, что нужно решить какие-то дела в поместье, а также проконтролировать, как Алиса приняла людей. Я эту идею поддержал, тем более что Дмитрий великодушно оставил автомобиль мне.

Опять же, он хотел посетить ту самую червоточину, где паладины добывали древесину, и подумать, что с этим можно сделать. В принципе, это будет не лишним, хотя, на что он там хотел повлиять, я не понимал, учитывая, что паладины сами самостоятельно приняли решение осваивать лес.

Домой я вернулся довольный, как слон, однако в любом случае следовало бы зайти в лавку к Борису или посмотреть на запасы Мартынова. Да и прикупить какой-нибудь достойный меч на замену моего старого палаша, который теперь превратился в артефактную кочергу.

Ну что ж, а теперь можно начать планирование вызволения Медведева из тюрьмы. Я вновь раскрыл план сооружения.

(обратно)

Глава 9 Казнь. День первый

Ну что ж, я обессиленно сел в кресло — минувшие полтора суток я провёл практически без сна. Рядом прямо-таки упала мне на живот Белка. Она и вовсе как заводная игрушка носилась, сопровождая меня в изнанке. Хотя правильнее сказать, игрушка на батарейках, ведь я ей скормил порядка сорока энергоядер за это время. Она даже на каком-то этапе стала отказываться от них, наевшись до отвала. Однако скормленный кристалл явно пошёл ей на пользу — теперь она могла уходить в изнанку чаще и помечать для меня больше мест переходов, при этом не уставая. Надо будет всерьёз заняться её развитием, потенциал ведь колоссальный!

К слову, Марьяна, Петя и еще один пятнадцатилетний парень по имени Семён, которые не отправились в деревню, а решили остаться в городе, проявили себя очень даже хорошо. Благодаря им, многие мои задумки решились куда как проще, чем если бы я делал всё один. Пацаны оказались сообразительными и быстро схватывали суть.

За окном забрезжил рассвет, а я позволил себе ненадолго прикрыть глаза. Всё-таки передохнуть мне необходимо. Дел сделано много, но сколько еще впереди! Чтобы контролировать обстановку в полной мере, мне нужно быть отдохнувшим. Ведь планы на этот день у меня глобальные, и предстоит много чего сделать. Время поджимает, а сил остаётся всё меньше. Ну да всё это не важно — главное результат, главное спасти человеческую жизнь.

* * *

Горин, будто предчувствуя, что грядёт нечто неладное, решил приехать на работу значительно раньше, чем обычно. Он всегда прибывал в здание тюрьмы самым первым — в шесть утра, сегодня же явился в четыре утра, ожидая, что может что-то произойти. Оставлять ситуацию на волю случая он не собирался — слишком много поставлено на карту.

Его тревожило чувство, что сегодняшняя казнь может пойти не по задуманному плану. Слишком уж много людей начали суетиться вокруг ситуации с Медведевым, и это неспроста. Особенно если учесть все обстоятельства. Горин же собирался выжать из этой казни максимум и проследить, чтобы наказание понёс не только Медведев, не умеющий себя сдерживать, но и все причастные к этой ситуации… Показательная порка должна была отрезвить и остальные горячие головы. Всё же здесь все хороши, не только Медведев и Петрищев. Ведь и Слуцкий такое допустил, да и в канцелярии, похоже, совсем ворон считают.

Единственный, кто не укладывался в его планы — этот Пылаев, который влез незнамо зачем и каким-то образом смог дотянуться не только до Петрищева, но и до мэра. А те, будто почуяв новую кровь и человека, на которого при случае можно будет спихнуть ответственность за любые неудачи и проблемы, резко оживились. Чинуши есть чинуши — где власть, там и перекладывание ответственности.

Горин уже слышал о планах мэра сорвать казнь, о том, что тот хотел чужими руками устроить бунт, предварительно отключив водоснабжение и подослав своих людей поднять заключённых на беспорядки. Поэтому он заранее побеспокоился о том, чтобы вода в тюрьме была и без городского водоснабжения. На территории тюрьмы имелась старая водонапорная башня, которая работала исправно, несмотря на свой возраст и на то, что городская тюрьма давно была подключена к городскому водоснабжению.

Чтобы даже в случае отключения или перекрытия труб не допустить того, чтобы заведение осталась без воды, Горин заранее проверил все системы. И успокоился лишь удостоверившись, что даже в случае отключения тюрьма не будет лишена воды.

Но уже после восьми утра, когда новая смена заступила на дежурство, начались первые странности. Во-первых, вода из цистерны пропала: куда, как — неизвестно, испарилась словно по волшебству. Но Горин и к этому был готов — он договорился с водоснабжающей компанией, чтобы в случае, если вода закончится, её доставили водовозом и заполнили вновь водонапорную башню.

Но стоило ему позвонить, как начались и другие жалобы.

По предписанию весь персонал столовался в общей столовой, и личный состав как завтракал, так обедал и ужинал на территории тюрьмы. Также были предусмотрены два приёма пищи ночью для дежурной смены, что осуществляла контроль круглосуточно.

Так вот, персонал стал жаловаться на вкус еды во время завтрака — горькая какая-то, с металлическим привкусом. Более того, во время утреннего собрания часть сотрудников буквально клевала носом, а двое офицеров и вовсе отпросились с совещания, сославшись на несварение желудка и тошноту.

Начальник расстрельной команды, что прибыл аж из Красноярска, пожаловался на то, что у него сильно болит голова и что он не прочь бы где-нибудь передохнуть после дороги. Горин удивился — ведь прибыли-то они позавчера для исполнения наказания, должны были уже отдохнуть. Но молодой капитан, был непреклонен. К тому же, выглядел он действительно странно — был весь бледен, то и дело хватаясь за живот, лицо его покрылось испариной.

Несмотря на доставленную воду, бунт всё же начал нарастать. При том, что, несмотря на ухищрения Горина, который отселил всех выявленных агентов мэра в отдельные одиночные камеры, возмущаться стали простые арестанты. А дело было вот в чём.

Во-первых, со вчерашнего дня инспектора дежурной смены получали жалобы на то, что и у заключённых с едой явно было что-то не так. А сегодня, после неё у всех началась жуткая диарея. Такое дело, не сказать чтобы частое, но случалось, и инструкции, как действовать в подобных случаях, у дежурной смены имелись, однако вот в чём незадача — канализация забилась напрочь.

В итоге вся тюрьма враз стала затапливаться нечистотами, и это было очень нехорошей новостью. Запах стоял такой, что хоть противогаз надевай. Горин даже не знал, хорошо ли, что вода закончилась, или плохо, потому что если бы была ещё и вода, то, учитывая засорённую канализацию, нечистотами затопило бы все коридоры тюрьмы вместе с камерами. Картина была бы ещё более отвратительная.

Решая навалившиеся на учреждение проблемы, наблюдая за их медленным, но неумолимым ростом, Горин, не сдержавшись, даже позвонил мэру.

— Алексей Павлович, — начал он без предисловий. — У меня чрезвычайная ситуация и требуется немедленная помощь.

— Нечасто мне звонят главы ведомств с такими запросами, — хохотнул Слуцкий.

— Вы можете не помогать, но я следую предписаниям. Более того, после решения ряда проблем, я планирую вызвать комиссию, чтобы провели служебную проверку. Чувствую я, что кто-то устроил серьёзную диверсию. Я планирую сделать всё, чтобы вывести злоумышленников на чистую воду, — заявил Горин после подробного перечисления всех проблем. — Мне требуется немедленно привести учреждение в порядок, и я прошу вашей помощи. Комиссия, которая прибудет, естественно, будет уведомлена о вашей помощи и неоценимом участии.

Слуцкий, понимая, что Горин неспроста позвонил ему, тут же пообещал, что всё исправит. Суета в голосе мэра красноречиво свидетельствовала о том, что, может, он что-то и планировал устроить, но уж точно не такой катаклизм, который сейчас происходил внутри учреждения. Мэр хоть и был заинтересован во всём происходящем, но бригаду ассенизаторов и других работников городских коммунальных служб отправил почти сразу.

Когда у Горина появилась хоть малейшая передышка, уже наступило время казни Медведева. Полковник едва не пропустил этот ключевой момент и решил проверить, как там происходит приготовление и чем занимается расстрельная команда. Учитывая все события, обрушившиеся на тюрьму, про расстрельную команду, кроме Горина, все позабыли. Зато когда полковник их нашёл, оказалось, что они все спят вповалку, а состояние их исподнего красноречиво свидетельствовало о том, что с едой сегодня у всех было «что-то не так».

— Да что же это такое! — прорычал Горин. — Не собираюсь сдаваться! А ну, подъём! Немедленно привести себя в порядок!

Несмотря на все предпринятые контрмеры, Горин вынужден был признать: казнь сорвана, и её придётся отложить как минимум на несколько часов. Но стоило ли устраивать подобные бедствия ради каких-то трёх часов? Нельзя было придумать что-либо получше — что-либо более эффективное, но менее разрушительное? — размышлял Горин. Он ещё не знал, что скоро пожалеет об этих своих мыслях.

Когда членов расстрельной команды удалось привести хоть в какой-то порядок, Горин лично повёл их вниз, к Медведеву, вместе с сотрудниками дежурной смены. Полагалось, что с таким конвоем он будет доставлен во внутренний двор тюрьмы, где и произойдёт расстрел у специально предназначенной для этого стены.

Однако, как оказалось, добраться до камеры Медведева — задача непростая. Во-первых, все ключи от всех шлюзов, ведущих в то крыло, были утеряны. Сотрудники и рады бы пустить начальника, но ключи пропали — они сами-то не могли выйти и оказались взаперти. В то время как заключённые, содержащиеся в этом крыле, уже всерьёз протестовали. Мало того, что они столкнулись с серьёзными проблемами в связи с отсутствием воды, нарушением нормальной работы канализации и повальной диареей, так к ним ещё и не заходили, не отправили их на помывку, а обед, который, конечно же, никто есть не стал бы, и вовсе не принесли. А это уже грубое нарушение всез возможных прав осуждённых.

В итоге, перебрав всех, к кому Горин мог бы обратиться за помощью, он решил снова позвонить мэру.

— Господин полковник, — поинтересовался Слуцкий с плохо скрываемым раздражением, — вы что же, сами ничего решить не можете?

— На вашем месте, Алексей Павлович, — я бы побеспокоился о том, чтобы бросить все сил, и помочь мне справиться с этими проблемами. Ведь это в вашем городе творится абы что!

— Вы забываетесь, полковник! — заявил Слуцкий.

— Нет, не забываюсь. Я слышал о ваших планах, и если вы приложили к этому руку, я обязательно…

С этого момента, разговор пошёл в ином ключе.

Горин уже терял самообладание — ситуация давно вышла из-под контроля. В итоге, после двадцати минут препирательств, Слуцкий пообещал отправить бригаду слесарей для того, чтобы вскрыть толстенные тюремные двери. Во всяком случае, он и правда ничего общего не имел с происходящим. И пускай, это шло ему на руку, но не отреагировать он просто не мог.

Горин не сдавался, и на каждый сюрприз решительно действовал и применял контрмеры, но…

Как только бригада сварщиков прибыла к зданию тюрьмы, на территории всего учреждения отключилось электроснабжение. Мало того, что в тюрьме было мало окон, так ещё и в коридорах, и в помещениях воцарилась кромешная темнота. В таких условиях вызванным слесарям работать было невозможно — к тому же всё их оборудование работало на электроэнергии.

После долгих споров, оказалось что у них было и газовое оснащение, но за ним следовало возвращаться на другой конец города.

Горин, по-прежнему сохраняя внешнее хладнокровие, процедил сквозь зубы: чтобы они мигом летели за своим газовым оборудованием и вскрыли ему все двери без исключения.

А где-то в камере дожидался своей казни Медведев и не понимал, почему же за ним так и не пришли. Он даже заготовил прощальную речь, чтобы сказать последнее слово. Капитан очень надеялся, что Петрищев прибудет на эту казнь — чтобы он всю оставшуюся жизнь потом вспоминал казнённого капитана. Медведев точно знал, что сказать, чтобы заставить Петрищева всю жизнь потом жалеть о своём недостойном генерала поступке.

* * *

— Если всё это устроил мэр, то я готов бы ему поаплодировать, — скрипя зубами процедил Горин. — Наконец-то он начал работать как надо.

Всё-таки полковник был настоящим бойцом и признавал достойных противников. Проблемы, что доставили ему сегодня, действительно заставили его изрядно попотеть, что ни говори. И казнь Медведева действительно была сорвана.

Кое-как доставив газовое оборудование, а также при помощи мэра достав достаточное количество электрогенераторов, Горин неимоверными усилиями медленно, но верно восстанавливал нормальную деятельность учреждения. Прибывшие медики оказывали экстренную помощь заключённым в тех камерах, где к ним был доступ. Заказанная питьевая вода тоже оказалась весьма кстати — всех заключённых отпаивали и отмывали от последствий санитарной катастрофы.

Казалось, половина городских служб была задействована в том, чтобы обеспечить нормальную работу тюрьмы в этот проклятый день. Единственное, с чем была серьёзная загвоздка, так это с тем, чтобы добраться до крыла, где содержался Медведев. Как назло, его камера располагалась в самом дальнем конце учреждения, отгороженная от центрального входа десятками массивных шлюзов.

Но Горин не сдавался.

— Глаза боятся, руки делают, не так ли? — то и дело приговаривал он слесарям, которые, не жалея дорогостоящего оборудования, методично вскрывали дверь за дверью. На каждую дверь у них уходило не менее часа.

К электрогенераторам они наотрез отказались подключаться, ссылаясь на то, что из-за что дорогое оборудование может попросту сгореть, поэтому пользовались исключительно газовым. Горин же отступать от своего плана не собирался.

Однако время неумолимо шло, и начальник тюрьмы сам даже оглянуться не успел, как уже было за десять часов вечера. И он даже не знал, что хуже: что часть заключённых сейчас изолированы, не кормлены целый день и тонут в собственных нечистотах, или что сорвана долгожданная казнь Медведева.

— Ну что ж, один-ноль в пользу диверсантов, — пробормотал он себе под нос. — Пускай таким извращённым способом, но они подарили Медведеву один лишний день жизни.

На ночь глядя его, конечно же, никто казнить не будет. Придётся отложить экзекуцию на завтра — если, разумеется, завтра не случится нечто подобное.

* * *

Медведев, как и прошлый мой визит, сидел на своей койке, внимательно глядя на меня.

— Я вам уже говорил, что вы ко мне зачастили? — спросил он с лёгким недоумением.

— Говорили, — охотно произнёс я. — Видите ли, я забеспокоился, что вам сегодня не смогут доставить еду, вот и привёз с пылу с жару пироги, — произнёс я, еле держась на ногах.

Сегодня было столько беготни, что сил у меня просто не осталось. Ласка и вовсе засыпала на ходу — стоило мне хоть где-то остановиться на несколько минут. Сейчас же она уснула прямо в процессе пережёвывания блинчика, так и валялась на боку, забавно подрагивая лапками, а из её маленькой пасти торчали остатки блинчика с творогом.

Как же я её понимаю! Сам не знаю, откуда у меня силы продолжать действовать. Если бы не заранее написанная записка с напоминанием, я бы точно не вспомнил о том, что планировал покормить Медведева ближе к вечеру. Хоть каша на его столе так и стояла традиционно нетронутая, видимо, сотрудники даже не стали убирать еду, чтобы он хоть как-то поел. Зато принесённые вчера сладости все же освоил.

И сейчас, задумчиво глядя на меня, решил не отказываться от угощения.

— Ну что, по кофе? — улыбнулся я, выставляя на стол два стаканчика заполненных кофе с молоком. Один предназначался мне, потому что только этот живительный напиток позволял мне хоть как-то держаться на ногах после бессонной ночи.

— Ну, будем, — произнёс он, принимая стаканчик и отпил. Затем, задумчиво помолчав, он спросил: — Ваших рук дело, что команда стрелков не пришла? И что сегодня ко мне вообще никто не заходил.

— Ну, я подумал, что вам нужно время прийти в себя, обдумать всё происходящее, да и дать вам денёк отдохнуть, — ответил я уклончиво.

— Не самая лучшая задумка, — произнёс он с горечью. — Я ведь уже столько дней казнь ждал, и каждый день был мукой, а вы мне новые дни оставляете.

— Я вам доставляю новые дни жизни… — твёрдо заявил я. — Я думаю, что следует смотреть на жизнь позитивно! А если смотреть только на тёмные стороны жизни, то так и жить не захочется, — сказал я, откусывая хрустящий круассан и запивая его ароматным кофе.

— Ну, раз уж вы здесь и раз уж день у меня дополнительный появился, — задумчиво произнёс Медведев, отпивая глоток кофе, — я попрошу вас об одном одолжении. Не могли бы вы доставить письмо моей супруге?

— О, вы женаты? — спросил я с искренним удивлением.

— Странно было бы, если бы человек в моём возрасте был не женат и не имел детей, — с прищуром посмотрел на меня он.

— Это точно, — произнёс я, хохотнув.

Сам я не припомню, были ли у меня в прошлой жизни дети или супруга. Вернее, женщин у меня явно было много — но была ли жена, одна единственная, родившая мне наследников? Не знаю. Память об этом стёрта начисто.

— Знаете, Медведев, — произнёс я после недолгого размышления. — Письмо я у вас возьму, но передавать до поры не буду.

— Как это? — удивлённо посмотрел на меня он.

— Я думаю, что у вас появится возможность самому передать супруге письмо. А возможно, даже перед этим прочитать его, порвать и выбросить, — произнёс я с загадочной улыбкой. — А сейчас я бы хотел оставить вас в одиночестве. Мне просто нечеловечески надо отдохнуть. Признаться, сам не пойму, как ещё держусь на ногах.

Встав со стула, я потянулся, чувствуя, как ноют все мышцы.

— А вам хорошей ночи, и верьте в лучшее. Я слышал, что если настраиваться на хороший лад, то только хорошее в жизни и будет происходить.

С этими словами я осторожно растолкал заснувшую Ласку, вынул из ножен на бедре кинжал и, готовясь к очередной схватке с ордами теней, провалился в изнанку.

Ничто не могло омрачить мне настроение — я сегодня выиграл целый день жизни для одного человека. Для кого-то это всего лишь один день, а для кого-то огромнейшая ценность, непонятная простым людям, что завтра просто пойдут на работу или будут заниматься обычными бытовыми делами. Как сказал один умный человек: всё в этой жизни всё относительно.

(обратно)

Глава 10 Казнь. День второй

Тем временем все процессы по освобождению заблокированных зон не останавливались ни на минуту. Перекрытия и шлюзы вскрывали на протяжении всей ночи — работы было непочатый край. Не стоило забывать, что там по-прежнему находились заключённые, которые хоть и преступники, но тоже должны есть, гулять и обслуживаться согласно установленным нормам.

Как оказалось, заключённых в глубине учреждения миновала участь отравления. С одной стороны, неизвестные диверсанты проявили определённую гуманность — если бы и там заключённые были больны, это значительно усложнило и замедлило бы дальнейшее продвижение спасательных работ.

Но Горин продолжал свою титаническую работу, при этом ежечасно докладывая мэру о ходе мероприятий. Действовал он строго согласно предписаниям, не забывая при этом припомнить, что обязательно напишет подробнейший доклад о всех проведённых мероприятиях и участии каждого должностного лица. Во-первых, чтобы обезопасить себя от возможных обвинений, а во-вторых, чтобы уведомить вышестоящую канцелярию обо всех произошедших чрезвычайных событиях и о причинах, по которым казнь была отложена на целые сутки. Ведь вокруг этого дела поднялось немало суеты, да и, опять же, Горин уже заранее знал и мысленно готовился к тому, что большая часть заключённых обязательно напишет целый ворох жалоб относительно условий содержания. А это означало новые проверки, новые комиссии и новую головную боль для администрации тюрьмы.

Но он, стиснув зубы и собрав волю в кулак, продолжал неуклонно действовать. И даже если после этих суток его снимут с должности за превышение полномочий или неспособность справиться с ситуацией, главное, чтобы он знал — он сделал всё возможное, чтобы выполнить свою работу.

«Я сделал всё возможное, чтобы предотвратить ещё более ужасные последствия», — мысленно повторял он себе, словно мантру. Потому что худшее, что он мог сделать в этой ситуации, — это опустить руки и позволить хаосу окончательно поглотить учреждение.

После полуночи работы пришлось остановить — заключённые жаловались на невыносимый шум от слесарных работ, продолжали буйствовать, грозились, что будут жаловаться вышестоящим органам, и всячески препятствовали деятельности рабочих. Угрожали слесарям, что найдут их и их семьи на воле, если те не прекратят этот «беспредел». В итоге измученные слесари и вовсе категорически отказались продолжать работу в ночную смену.

Но утром работа вновь возобновилась с удвоенной силой. Горин лично проследил, чтобы каждый рабочий получил дополнительную охрану. Однако стоило работе встать хоть на какие-то благие рельсы, как появилась новая, совершенно неожиданная напасть.

Прямо посреди тюрьмы стали открываться странные разрывы в пространстве. Нет, это не были классические червоточины, о которых все знали. Просто прямо посреди пустого пространства вдруг появлялся небольшой зловещий разрыв, из которого пачками сыпались монстры — всякие разные, стаями по десять-двадцать особей. Пускай они были слабого зелёного уровня, только-только появившиеся и едва набравшиеся энергии, но даже в таком неокрепшем состоянии были способны порвать десятки беззащитных людей.

Ещё благо, что они появлялись не в камерах с заключёнными, а исключительно в коридорах и служебных помещениях. Благодаря этому счастливому обстоятельству всё обошлось без человеческих жертв, хотя несколько охранников всё же получили серьёзные ранения.

Горин тут же принялся докладывать мэру об этом чрезвычайном событии:

— Я не знаю, кто эти проклятые диверсанты, но у них, похоже, вообще ничего святого нет! — рычал он в трубку. — Устроить такое! Твари из червоточин посреди города!

Мэр слушал внимательно и хмурился всё больше. А ведь уже не первый случай такой! Ведь буквально недавно в центре города появился огромный спрут. Уж не связаны ли все эти жуткие события между собой? Слуцкий даже поставил себе мысленную пометку подробнее расспросить обо всём того самого Пылаева и выяснить, какое отношение он имеет ко всему происходящему. А вдруг это всё его рук дело, в том числе и тот самый злополучный спрут?

* * *

В этот раз Горин и Слуцкий по очереди стали названивать Петрищеву, словно устроив между собой негласное соревнование в настойчивости.

— Делай что хочешь, — заявил Слуцкий решительно, — но не поддавайся на угрозы Горина! Нельзя вводить туда войска просто так, без веских оснований. Тяни время любыми способами. Нам осталось всего ничего. Не знаю, кто это всё устроил, но мы уже целые сутки выиграли! — шипел Слуцкий в трубку Петрищеву. Он наплевал на всю прежнюю осторожность и на то, что Петрищев, если вдруг он записывает их разговор, сможет использовать эти компрометирующие записи против самого мэра.

Но ведь мэр сейчас прикрывал задницу самого Петрищева, а Петрищев, в свою очередь, должен был прикрывать мэра. Ведь все прекрасно знали, чем может обернуться смерть героя войны. И единственным человеком, которому было совершенно плевать на эти потенциально катастрофические последствия, был неумолимый Горин.

— Так как же мне быть? — возмущался Петрищев в ответ. — Он мне названивает каждые полчаса, открыто угрожает, говорит, что военный трибунал организует лично!

— А вы так и уши развесили? — шипел Слуцкий с плохо скрываемым презрением. — Главное, капитана-героя под расстрел отправили без лишних разговоров, а тут полковника переспорить не можете!

— Так тут капитан хоть и горячий, но военно абсолютно безграмотный был, а Горин своё дело знает как никто другой. С ним особо-то не поспоришь — уставы цитирует наизусть, — пожаловался Петрищев с нотками отчаяния в голосе.

— Спорьте, тяните время, что угодно делайте, хоть на голове стойте, но войска не вводите ни под каким предлогом!

Горин же прекрасно понимал, что именно делает. Он методично давил на Петрищева, давил на Слуцкого, используя все рычаги воздействия. Но также он отлично знал, что обычные гвардейцы, воины и городские констебли ровным счётом ничего с тварями поделать не смогут — их просто растерзают в первые же минуты боя. Здесь нужны профессионально обученные одарённые воины.

Поэтому, перед звонком Петрищеву, он позвонил своему старому приятелю, с которым когда-то они вместе обучались в военной академии. Это был глава паладинского отделения Братского округа — Виктор Сычёв.

Раз по его тюрьме бродят твари, будто по центральному бульвару, здесь стоит в первую очередь привлекать именно паладинов. По крайней мере, борьба с нечистью — это точно по их прямой специализации.

Полковник Горин, хоть и кипел внутри от бессильной ярости, но внешне по-прежнему оставался абсолютно хладнокровным. Он спокойно, деловито общался со всеми причастными, методично добивался конкретных результатов, не позволяя эмоциям взять верх над разумом.

Слуцкий, понимая, сколько всего свалилось на плечи полковника за эти проклятые сутки, внутренне невольно восхищался его железной выдержкой. Хотя прекрасно понимал, что в данном конкретном случае тот является его самым главным и опасным противником. Во-первых, потому что с какой-то стати во что бы то ни стало желает неминуемой гибели Медведева, будто для него это личное кровное дело, а не служебная обязанность. И в чём мэр абсолютно не сомневался — полковник обязательно использует данную критическую ситуацию, чтобы максимально навредить Слуцкому и всем остальным, кому только сможет. По крайней мере, в этом Слуцкий даже не сомневался ни на секунду.

Очень уж этот неумолимый Горин много на себя берёт, но при этом ровно столько, сколько предписано ему уставом, который он знает настолько досконально, что тот буквально отскакивает от зубов. И в строгих рамках своих законных прав и служебных обязанностей способен заткнуть за пояс кого угодно — хоть генерала, хоть самого мэра.

* * *

В итоге паладины, возглавляемое самим Виктором Сычёвым — главой паладинского корпуса Братской губернии, прибыли гораздо раньше военной гвардии. И это несмотря на то, что гвардия находилась непосредственно в Братске, а паладинский корпус располагался практически на границе с Иркутском. Об этом Горин, конечно же, не забыл упомянуть в очередном докладе мэру, подчеркивая весь абсурд ситуации. Так же, полковник подробно расписал эти события и в рапорте, для имперской канцелярии…

Мэр выслушал доклад Горина и был белее мела. Хотя чего ему-то переживать? Он всё-таки убедил Петрищева задержать вывод гвардейцев, а значит, под раздачу в первую очередь попадёт генерал. Но всё же этот Горин — настоящая заноза в заднице! Несмотря на все проблемы, которые были ему созданы, они отольются всем в городе боком — в этом Слуцкий даже не сомневался.

Стоило положить трубку магофона, как мэр зарычал и изо всех сил швырнул аппарат прямо в стену. Если до этого он хоть как-то сохранял хладнокровие, то сейчас просто взорвался. Всё шло наперекосяк! Ещё неизвестно теперь, что хуже: если бы Медведев погиб или если он в итоге выживет, потому что Горин уступать точно не собирался.

— Ишь, политикан нашёлся! — восклицал Слуцкий, расхаживая по кабинету. — Это я здесь самый хитрожопый в городе! Я ещё придумаю что ему ответить, в миг с должности слетит! — восклицал Слуцкий, потрясаякулаками и глядя в потолок.

Петрищев, услышав новости, и вовсе побелел как полотно. Он вынул из ящика стола бутылку водки, поставил перед собой гранёный стакан, а затем, скрутив пробку с бутылки, влил содержимое разом в себя, напрочь забыв про стакан.

— Позор, — протянул он хрипло, — позор на мои седины! Всего лишь из-за одной глупости… Из пустого самодурства! Куда я себя загнал… Под трибунал себя загнал! — Как бы не оказаться на месте Медведева, — рассуждал генерал, нервно ходя из стороны в сторону по кабинету.

На стене в красивой рамочке висел наградной револьвер, и генерал всё чаще на него поглядывал с нехорошим выражением лица. Как-то в молодости он слышал историю о том, как проштрафившийся генерал, не в силах стерпеть позора, пустил себе пулю в лоб. Тогда он насмехался над этим генералом, не понимая, с чего тот так легко сдался. Теперь же, попав в подобную ситуацию, он осознал, что это может оказаться единственным способом выйти из положения, сохранив честь.

Эта ситуация и так уже не давала ему покоя, а если дойдёт до императора и выше? Если имперская канцелярия разберётся в ситуации между ним и Медведевым, полетят головы — много голов среди тех, кто это допустил. Единственный, кто будет радоваться происходящему, это проклятый Горин.

Петрищев снова посмотрел на револьвер, а затем его осенила другая мысль: а может, не себя, а этого Горина застрелить попросту? Тогда всё пойдёт своим чередом. Исполняющий обязанности начальника тюрьмы — парень свой, он протянет столько, сколько потребуется, и плевать ему на заключённых. А потом, когда всё закончится, уже будем расхлёбывать, а Медведев получит своё помилование. И все будут счастливы.

Петрищев даже подошёл к стенду, потянулся к револьверу, но тут же себя одёрнул:

— Это что за мысли у боевого генерала — убить другого офицера, чтобы скрыть свои преступления? Позор, позор на мои седины!

* * *

Тем временем Горин, понимая, что вся еда в учреждении отравлена непонятными зельями, за свои собственные деньги заказал у одного своего друга свежую еду для всей дежурной смены, для расстрельной команды, а также для заключённых. Горин был небогатый человек — он не был стяжателем, казнокрадом и взяточником, поэтому на этот один обед у него ушло практически всё его месячное жалованье, но ситуация того требовала.

Самое главное: он в душе ненавидел заключённых, всех преступников и осуждённых без разбора. Разве что Медведев вызывал у него хоть какую-то симпатию как честный воин. Но долг есть долг, и он дорожил своей должностью и своей работой больше личных предпочтений.

Но, как ни странно, заказанная еда оказалась тоже отравлена! Что отразилось ещё и на работе слесарей, которые обедали вместе с дежурными сменами и теперь корчились в муках.

— Да что же это за напасть такая⁈ — взревел Горин, выхватив служебный меч.

Он разворотил весь свой кабинет в приступе ярости: разрубил пополам массивный дубовый стол. Тяжёлый шкаф, в котором висели запасные кители, превратился в щепу под ударами его клинка. Секретарша, которая сидела в соседнем кабинете, лишь вздрагивала при каждом звуке очередной разрушенной, разрубленной вещи, не смея даже пикнуть.

Наконец шум разрушения закончился. Горин, тяжело дыша и пригладив растрёпанные волосы, попытался взять себя в руки.

Полковник вышел из своего кабинета и вежливо обратился к своей секретарше.

— Отделение паладинов уже здесь? — спросил он, стараясь скрыть нервозность в голосе.

— Да, ваша милость.

— Прекрасно. Пригласите их главу ко мне в кабинет… хотя нет, лучше не в кабинет, а в общую приёмную.

— Я подготовлю, — произнесла секретарша и побежала исполнять свою работу.

Горин вернулся в кабинет, критически оглядел его на предмет того, что ещё можно было бы разрушить, чтобы хоть как-то выпустить накопившуюся злость. Кроме портрета императора, в кабинете не было ничего целого — даже стены пострадали от его приступов ярости.

— Я выполню свой долг во что бы то ни стало, — процедил Горин сквозь стиснутые зубы, затем, резко развернувшись на пятках, решительно направился в приёмную.

* * *

Это был блестящий план, и реализация была блестящей — во всяком случае, как говорится, сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Полутора суток отсрочки, и это еще не все козыри из моего рукава. Вторая часть моего плана, должна была довести Горина и всех остальных до ручки и добить окончательно. По крайней мере, твари изнанки — это вам не диарея и не снотворное средство.

Однако я не предугадал одной простой вещи: монстрами занимается не гвардия, не расстрельная команда и не дежурная смена, а паладины! И этот фактор сломал всё к чертям собачьим. Я хотел выгадать еще три дня, а выгадал всего несколько часов.

В итоге паладины принялись кромсать монстров с такой феноменальной скоростью, что я просто не успевал выставлять новых.

Но отчаиваться рано, и я продолжал работать.

Мой план был довольно простым: Белка пометила ряд зон в коридорах, ведущих к тюремным блокам. Я делал круг почёта, привлекая к себе целые стайки тварей, и как только часть из них намертво присасывалась ко мне, попросту вываливался в реальный мир.

Стоило тварям очнуться и начать яростно искать свою жертву, как я уже успевал закинуться парой энергоядер и вновь проваливался в изнанку. И так раз за разом — кажется, я транспортировал в наш мир порядка двух сотен монстров, а может и больше.

Белка уже вся раздулась от ядер, которыми я её неустанно пичкал. Я и сам уже не мог на них спокойно смотреть — энергия, неудержимо текущая сквозь меня, будто изнашивала мои энергоканалы изнутри. Но я не сдавался!

Однако Горин — чтоб его черти задрали! — тоже не сдавался. И на каждую мою хитроумную меру он без малейшей паники отвечал контрмерой. Сколько бы изощрённых ловушек я ни придумывал, он неизменно находил способы их обойти или решить.

Да уж, вот такой союзник мне бы не помешал… Вот только на этот раз мы с ним оказались по разные стороны баррикад. Но это достойная битва, признаюсь честно! Мне это доставляло истинное удовольствие. Не от того, что я довёл стольких людей до истерики и проблем со здоровьем, а сам процесс — игра, в которой я и Горин азартно соревновались.

Я давно потерял счет сколько монстров я уже перетянул на нашу сторону. Я проваливался в изнанку, летал бесконечными кругами, привлекая к себе всё новые и новые стайки тварей, соблазнял их, так сказать, своим сочным, наполненным энергией телом, и стремительно драпал от них.

Вначале ещё всё было не так плохо. Однако, как мне казалось, поголовье тварей должно было уменьшаться, но оно только увеличивалось — будто они почуяли, что здесь есть я, которого можно вкусно сожрать. Более того, последние пару часов тут появились твари пострашнее — те самые крокодилоподобные монстры, которые свободно плавали в пространстве изнанки и всерьёз интересовались моей персоной, то и дело настойчиво пытаясь добраться до меня и попробовать на зубок.

Этих я старательно огибал стороной, раз за разом уходя прочь и уводя за собой очередную присосавшуюся ко мне стайку тварей. Уже всё пространство изнанки вокруг пестрело пятнами, созданными Белкой. Та тоже резвилась, как могла, хотя выглядела до жути уставшей.

Каждый раз, когда мы возвращались в реальный мир, я тут же горстями впитывал в себя энергоядра. Последние полчаса я занимался тем, что методично наполнял монстрами последний пролёт коридора, который вёл непосредственно к камере Медведева.

Силы были на исходе, но продолжал работать! Появлялся, высаживал в коридоре новых монстров, торопливо закидывался энергоядрами… и вдруг! Я услышал характерные звуки боя в соседнем коридоре. Паладины зачищали тварей и, судя по доносящимся звукам, довольно успешно.

Не прошло и десяти минут, как решётчатую дверь ведущую в этот коридор стали настойчиво вскрывать слесари. Я всё это время стоял и напряжённо слушал. Неужто это конец?

Твари, увидевшие меня, тут же яростно набросились и принялись атаковать, но куда им до оранжевого щита! Их когти попросту до меня не доставали. Но мне от этого было не легче — я надеялся, что до этого пролёта доберутся разве что через пару дней, но нет — всего лишь за пять часов!

А больше тузов в рукаве у меня не осталось. Я поглядел на время — одиннадцать часов вечера. И всё будет кончено.

Что ж, стоит отдать Горину должное — молодец! Вот только ха Медведева обидно…

К слову, полковник тоже был там! Видимо тоже не отдыхает. Он даже что-то заметил. Тут же раздались встревоженные крики:

— Кто это там, среди тварей? Дежурный инспектор, или кто это? — воскликнул Горин.

Я отчётливо услышал голос полковника. Это был именно его голос. Он, кажется, заметил меня в полумраке коридора. Я же, решив больше не рисковать понапрасну, попросту провалился обратно в изнанку, оставив противника гадать, что же он там увидел.

* * *

— Не знаю, кто там был, но сейчас слушай мою команду! Вычищаем тварей! — командовал Горин паладинами, будто это он был их истинным командиром, а не Виктор. — После этого переводим Медведева в камеру временного содержания, которая находится недалеко от входа. Если и завтра эти ушлые хитрецы что-то придумают, мы будем готовы к любым их выкрутасам!

Виктор посмотрел на полковника искоса:

— Далась вам эта казнь, — произнёс он с нескрываемым недоумением. — Уже весь город из-за этого на ушах стоит. Что вы такой принципиальный-то?

Горин, помолчав, спросил:

— Вы тоже никак в заговоре не участвуете?

— Делать-то больше нечего! — Ответил Виктор спокойно. — Вы сами знаете — паладины не вмешиваются в дела смертных. Но всё же Медведев — достойный человек.

— Я и без вас это знаю! — бросил Горин раздражённо. — Но дело должно быть сделано! Или вы тоже своими обязанностями пренебрегаете? — посмотрел он на паладина пристально. — Не станете же вы тварей жалеть если? И людей убивать не станете, даже если это преступники отъявленные, потому что у вас свои правила. А у меня свои предписания, и я должен им неукоснительно следовать, что бы ни происходило!

Виктор лишь пожал плечами:

— Дело, конечно, ваше. Я своё дело делаю, вы делаете своё. Но Медведева жаль будет потерять, честное слово. Я с ним под Иркутском встречался, вместе с тварями бились. Достойный мужик, настоящий воин, каких мало.

— Я об этом наслышан и в ваших словах не сомневаюсь, — процедил Горин сквозь зубы.

А тут дверь с грохотом раскрылась, и паладины волной хлынули внутрь заражённого крыла. Десятки тварей, да хоть сотни, превращались в кровавые брызги и ошмётки плоти под их безжалостными клинками. Паладины с ними не церемонились — это была не битва, а методичная зачистка. Прошло едва ли двадцать минут, как всё было кончено начисто.

Горин прошёл в дальний конец коридора и тут же отдал команду слесарям:

— Эту камеру вскрываете первой! — заявил он твёрдо, указывая на массивную дверь, за которой находился Медведев. — Казнь состоится завтра! — твёрдо заявил он, неизвестно к кому обращаясь: то ли к Медведеву, который всё слышал, находясь за дверью, то ли к Виктору, то ли к тварям, которым уже давным-давно было всё равно — они превратились в фарш. А может и к Константину Пылаеву, который сейчас находился в соседней пустующей камере…

(обратно)

Глава 11 Казнь. День третий

Я смог переместиться в одну из пустующих камер и наблюдал за происходящим. Горин хоть бы подыграл немного, что ли! Нет же, он в первую очередь открыл камеру Медведева и повёл того куда-то вглубь тюрьмы, при этом чуть ли не у каждой двери торжественно заявляя, что казнь обязательно состоится завтра.

Здесь мне было делать нечего…

Я сидел в гостиничном номере, обхватив голову руками. Дело даже не в том, что я не знал, что делать дальше, — я просто чудовищно устал физически и морально. И все мои усилия привели лишь к тому, что я отсрочил неизбежное на жалкие сутки. Похоже, казнь всё-таки состоится, что бы я ни предпринимал.

Как же он меня бесит, этот упёртый Горин!

Я со злости стукнул кулаком по столу — стол сложился пополам, как картонка. Силу не рассчитал, всё-таки кристалл и эти усиления даром не прошли. Надо сдерживать силу, иначе ненароком кого-нибудь покалечу.

Раздался звонок от Злобина и я обессиленно ответил:

— Ну что ж, мой юный друг, принимай аплодисменты и мои искренние поздравления! Ты довёл до исступления почти всех глав ведомств славного города Братска. Мне уже Горин звонил, осведомлялся, не я ли это всё устроил. Да и мэр с Петрищевым на пару… — он хмыкнул с явным удовольствием. — Ну, ты дал жару, нечего сказать!

— Не понимаю, о чём вы говорите, — произнёс я как можно более невозмутимо.

А ведь Злобин будто чувствовал — поймал меня как раз вовремя — я кое-как выкроил время, чтобы присесть и перевести дух после всех этих мучений.

— Да не выдумывай! Я уж тебя изучил за это время — только ты на такое и способен. По крайней мере, давно ничего подобного я не видел в этих землях, так что ещё раз поздравляю от души! И скажу между прочим, очень я рад, что мы с тобой на одной стороне. Иначе жалко было бы тебя убивать в расцвете сил.

— Чего это? — удивился я таким неожиданным словам.

— Ну, если бы ты не был моим союзником, тебя следовало бы придушить как можно раньше, так, для профилактики. Чтобы не позволять потенциальному противнику набрать опасную силу. А так я почти спокоен за будущее. Ты ведь не собираешься меня предавать, а, Костик?

— Мыслей таких у меня нет, — ответил я осторожно. — Разве что вы постоянно будете задавать мне подобные провокационные вопросы.

— Не смешно, Костя, не смешно. Ладно, работай дальше. Верю в тебя безоговорочно. Теперь я знаю, кому можно поручать особенно важные дела и быть уверенным, что они будут выполнены наилучшим образом.

Злобин оптимизма не прибавил. Просить у него помощи я не стал.

И что с этим всем теперь делать? Как спасти Медведева от неминуемой Гибели? На ум ничего дельного не шло, но это лишь потому, что я очень сильно устал, и голова просто категорически отказывалась работать. Следовало бы отдохнуть, поспать хотя бы несколько часов, но как тут заснуть, когда с утра все мои титанические усилия пойдут прахом⁈

— Твою мать! — взревел я от бессилия.

Ласка, которая развалилась на полу, задрав лапки кверху, и мирно пускала пузыри, вдруг подпрыгнула, как ошпаренная, и покрасневшими от испуга глазками принялась тревожно оглядываться по сторонам, явно не понимая, что происходит.

Я скормил ей ещё несколько малых кристаллов усиления резерва и ускорения регенерации энергии. По крайней мере, скорость и сила, думаю, ей ни к чему. И она действительно стала выносливее, но всё же мы столько энергии пропустили через себя за эти сутки, да ещё и чужих тварей вытаскивали из изнанки — это тоже отбирало силы.

Припомнил тот случай, когда я перенёс спрута на улицы города. Тогда мне это показалось легко, но это лишь потому, что вся чудовищная мощь твари и энергия, хлынувшая в меня, ушла на перенос её тела в этот мир. Сейчас же всё было совсем иначе — я сам, только за счёт энергии, текущей во мне, перетаскивал монстров в этот мир. И, скажу я вам, это одна из самых сложнейших задач, которые у меня были за последнее время. И всё это зря?

— Точно! — воскликнул я. — Тварь! Вот что я сделаю — я им устрою настоящую казнь!

Я раскрыл рюкзак и достал все кристаллы, которые у меня были: и те, что передал Злобин, и те, что достались из последней убитой твари, и принялся их впитывать. Энергия била по венам, как расплавленный металл, но я терпел. Я перетащу туда тех крокодилоподобных монстров, и на этот раз живых! Посмотрим, как с ними справятся паладины, и плевать мне, что за этим последует. Я не отдам Медведева!

Третий день стал для полковника Горина не меньшим испытанием, чем предыдущие два. С самого утра — а он не спал уже двое суток, всё это время работал не покладая рук — сотрудники дежурной смены пришли к нему с нерадостными вестями. В тюрьму попасть нельзя! Прямо посреди тюремного двора появилась тварь такая, каких раньше не было. Вернее, была одна такая — появилась три дня назад прямо посреди города, только на этот раз не было юных героев, способных этих тварей победить.

Паладины первым же делом отправились, только услышав о таком, в сторону тюрьмы, но пока доберутся…

— Всё ведь было в моих руках! — зарычал Горин, сжимая кулаки до побеления костяшек. — Я же всё сделал, я же даже Медведева перевёл в камеру поближе! Это что же, мне даже теперь в свою тюрьму не удастся зайти?

Тем временем выяснилось, что тварь была не одна — их было аж три, и были они разные. Первая — огромный спрут, который потихоньку методично разрушал здание тюрьмы. Благо, заключённые и дежурная смена не пострадали — предусмотрительный оперативный дежурный успел увести часть заключённых вглубь тюрьмы, при этом и дежурную смену увёл.

Поначалу он не признавался, сказал, что у него было предчувствие, но из перешёптываний дежурных инспекторов Горин узнал удивительную вещь. Оказывается, ночью к этому офицеру явился какой-то тёмный посланник и передал весть о том, что заключённых лучше срочно перевести, чтобы никто не пострадал. Офицер решил последовать этой зловещей подсказке.

Более того, в офисном здании, которое ночью пустовало, появилась ещё одна тварь — не меньше предыдущей. Только это был не спрут, это была огромная змея, такая, которая и во сне не приснится. Огромный монстр с телом толщиной три метра в диаметре, а длиной метров сорок! Она попросту посносила все внутренние стены здания, делая из него своё гнездо. Что она там, яйца собралась откладывать?

Третий монстр оказался здоровенным медведем. По крайней мере, он больше всего был похож на медведя — если косолапые такого размера вообще бывают. Этот же, быстро сориентировавшись, где есть съестное, принялся настойчиво добираться до заключённых. Однако к этому моменту уже подоспели паладины.

Да и люди судачили, что кто-то будто бился на их стороне с этим самым медведем, пытаясь его оттеснить от камер с заключёнными и не дать устроить кровавую бойню.

— Да что там вообще творится? — произнёс Виктор, с тревогой поглядев на разрушения, что устроили монстры за столь короткое время.

— Государственная измена там происходит! — отрезал Горин, не скрывая ярости. — Мы должны попасть в тюрьму, должны уничтожить всех тварей и обязательно добраться до Медведева! — заявил он категорично.

Виктор тяжело вздохнул, понимая всю серьёзность ситуации.

— Будет сделано, господин полковник.

Затем он обернулся и оглядел своих воинов, собравшихся для предстоящей битвы.

— Ну что, ребятки? Непростая будет битва, — произнёс он с характерной для него прямотой.

В этот раз он привёз с собой аж сорок паладинов — и не из последних, все оранжевых уровней, опытные бойцы. Один из них размял плечи и усмехнулся:

— Бывало и похуже, командир! — Залихватски ответил он. — Где наша не пропадала, верно?

Воины загудели в знак согласия, проверяя оружие и готовясь к схватке с тварями.

— Ну что ж, братцы, — Виктор поднял меч, и лезвие засверкало в утреннем свете, — в бой!

* * *

Пожалуй, на этот раз я даже порадовался тому, что паладины прибыли так рано. Я попросту не справлялся!

Если здоровенная змея и спрут занимались преимущественно своими делами и обустройством гнезда, то медведь целеустремлённо двигался к внутренним помещениям тюрьмы, которые, судя по всему, воспринимал как консервную банку с вкусными людишками внутри.

Я честно устал от него отбиваться. И тут вопрос был несколько в ином — даже если бы я захотел его убить, не факт, что у меня бы получилось. Слишком уж силён этот медведь был, и свой относительно небольшой размер он компенсировал чудовищной силой и невероятной скоростью.

Лишь один раз столкнувшись с ним в открытом бою я едва уцелел. Понял, что даже рисковать не следует — вставать против этого монстра в ближнем бою было бы самоубийством. Поэтому, я попросту расстреливал его сквозь толстенные решётки из своего револьвера оранжевого уровня мощности.

Благо он, хоть и невероятно сильный, но оказался туповат — потянуть на себя решётчатую дверь не догадался и упорно пытался выворотить тяжёлые, толстенные стальные прутья. Рычал, бесновался, но логикой явно не блистал. Это и стало спасением. Причём не только меня, но и заключённых — иначе он давно бы добрался до них и устроил настоящую бойню.

К моему удивлению, уровень монстра рос на ровном месте, прямо в реальном времени, причём очень быстро. Когда он только-только появился, я специально проверил — он был зелёного уровня, однако уже через полчаса стал синим, а когда до него добрались паладины, медведь щеголял оранжевым уровнем. Что же это за твари такие? Видимо, они каким-то образом адаптировались к нашему миру, словно впитывая энергию окружающего пространства и становясь всё сильнее с каждой минутой.

Мой оранжевый револьвер весь раскалился от интенсивной стрельбы. Броню я медведю изрядно потрепал, но речи о том, чтобы убить его, не было и близко. Даже несмотря на высокий уровень артефакта. Видимо, здесь работали какие-то совершенно другие правила, ведь револьвер оранжевого уровня был попросту не способен причинить хоть сколько-нибудь серьёзный вред.

Меня то и дело подмывало вооружиться кинжалом и попробовать броню медведя на прочность красным клинком, но приближаться к разъярённому зверю я не опасался — не метать же. Рисковать не хотелось, хотя, признаться, любопытно было бы узнать, сколько у него будет трофеев в пузыре после смерти. Эх, жалко, всё достанется паладинам, но, с другой стороны, уж кто-кто, а они свою добычу сполна заслужили. По крайней мере, змею они каким-то образом уже смогли победить — я видел, как её туша растворилась в характерном энергетическом всполохе.

Я уже слышал знакомый раскатистый голос Виктора. Похоже, он сам сюда пришёл руководить операцией. Вот же ж, такого простого шага-то я и не продумал! Нужно было просто позвонить Виктору, попросить его не вмешиваться в это дело. Хотя не факт, что он бы согласился на такое, да и как бы он смотрел на меня, если бы узнал, что я перенёс с той стороны тварей в наш мир. Да ещё и таких опасных тварей. Нет, всё идёт так, как идёт, идёт своим чередом.

Одна только проблема — кажется, паладины скоро управятся с тварями. Помилования всё нет и в помине и, выходит, что миновать казни Медведеву не суждено.

Как только медведь отвлёкся от меня и переключился на новые, более многочисленные цели, я провалился в изнанку — пока что здесь мне делать было нечего. После того, как я перенёс троицу взрослых монстров в наш мир, в изнанке наступило временное затишье. Серые тени всё ещё мелькали в округе, но их стало значительно меньше, словно большая часть местной нечисти ушла вслед за теми, кого я переправил.

Это сколько же я их перенёс-то в наш мир? Подумать страшно. Но все поголовно погибли — паладины не оставили им шанса. Даже не знаю, хорошо это или плохо. Всё-таки я постарался организовать всё таким образом, чтобы избежать человеческих жертв. Разве что паладины пострадают, но это их работа и призвание.

Не прошло и получаса, как все три монстра были побеждены. Да уж, я ожидал что они продержаться подольше. Хотя, кто знал что паладины прибудут в таком количестве?

Полковник Горин не ликовал — у него на это просто не осталось сил после всех сегодняшних испытаний. Вместе с конвоем из паладинов, гвардейцев, инспекторов дежурной смены и расстрельной команды он наконец-то открыл камеру Медведева.

На этот раз, решили обойтись без отсрочек. Время было не позднее, поэтому казнь решили привести в исполнение немедленно.

К слову, капитан уже давно понял, к чему всё идёт, и что план Пылаева, похоже, дал серьёзный сбой. Горин явно пришёл не для того, чтобы озвучить долгожданное помилование — он пришёл выполнять назначенную судом казнь, пускай и с опозданием.

Медведев, выслушав все указания, согласно установленному порядку, сначала безропотно позволил сковать себя тяжёлыми цепями, затем медленно, с достоинством вышел из камеры. Всё происходящее вокруг было для него словно мираж — звуки доносились будто сквозь вату, а то, что происходило вне его сознания, казалось лишь нереальными галлюцинациями. Он был полностью сфокусирован на себе, на своих ощущениях, на эмоциональном состоянии.

«Вот, значит, как… Вот так проходят последние минуты моей жизни», — думал он с какой-то отстранённой грустью. — «Подумать только, знал ли я, мог ли я предположить, что умру вот так — не от старости, не в честном бою, а в кандалах, от пуль молодых парней, которые даже пороху толком не нюхали? Тем более я такого не мог предположить после битвы под Иркутском — там было жарко, вот там я готов был умереть с честью, а здесь… смерть как у какого-то подонка. Да уж, ирония судьбы…».

Медведев шагал, вертя в голове тяжёлые, горькие мысли. Он и сам не заметил, как они вместе с конвоем миновали длинные коридоры, а затем и вовсе оказались на улице под открытым небом.

Уже вечерело, солнце медленно клонилось к горизонту, но небо было удивительно ясным, такого глубокого синего цвета, какой бывает только по вечерам, и ни одного облачка — будто сама погода приветствовала его последний выход на улицу. Вот только она не знала, что для Медведева это последние минуты жизни.

* * *

Полковник Горин до последнего ожидал, что будет очередной неприятный сюрприз, очередная диверсия, но пока всё шло как по маслу. Слишком уж гладко, подозрительно гладко.

Медведев не сопротивлялся, выполнял все указания. Монстры больше не появлялись, заключённые, будто чувствуя, что всё кончено, перестали бунтовать — им оказывалась необходимая гуманитарная помощь.

В приёмной ожидал Петрищев вместе со Слуцким. Горин поначалу хотел прогнать их прочь, но момент был слишком важный. Сегодня он планировал отпраздновать свою полную победу, поэтому мэр и генерал были милостиво приглашены и в сопровождении уже присоединились к процессии.

Медведев был хмур и мертвенно бледен, он смотрел прямо перед собой, чеканя шаг с военной выправкой. Наконец, оказавшись во внутреннем дворе тюрьмы, он неторопливо оглядел небо над головой и встал на своё место, терпеливо ожидая команд.

— К барьеру! — произнёс глава расстрельной команды властно и чётко.

Это уже было в его юрисдикции — Горин здесь был лишь заинтересованным зрителем, а также уполномоченным лицом, что был обязан создавать все необходимые условия для проведения законной казни.

Слуцкий сидел чернее грозовой тучи, Петрищев и вовсе был мертвенно бледен и нервно скрежетал зубами, то и дело многозначительно поглядывая на мэра с плохо скрываемым упрёком.

Горин не преминул воспользоваться удобным моментом и язвительно уязвил генерала:

— Что ж, ваше превосходительство, людей-то своих так и не прислали? Вон, паладины аж с другого конца нашей губернии прибыли, а ваши доблестные бойцы так и не явились на важное мероприятие.

— Заняты у меня все! — рыкнул Петрищев, явно давая понять, что не собирается это детально обсуждать в присутствии посторонних.

— Так и запишем в официальном рапорте, — издевательски улыбнувшись, произнёс Горин с нескрываемым удовольствием. — А то всё думал, как грамотно обосновать полное отсутствие имперской гвардии на столь значимом событии.

Петрищев скрипнул зубами так громко, что было отчётливо слышно на другом конце площади.

— Ну что, начинаем? — произнёс Горин, повернувшись к начальнику стрелков с деловым видом.

На самом деле на эту нашумевшую казнь рвались многие влиятельные персоны. И Мартынов страстно хотел здесь присутствовать, и целый ряд аристократов не из последних фамилий, но Горин всем дал категорический отворот-поворот. Всё-таки это не цирковое представление, а официальная государственная казнь.

А дальше всё и вовсе пошло по давно накатанной, отработанной схеме.

Командир расстрельной команды официально обратился к приговорённому:

— Последнее слово, капитан Медведев.

Тот очень долгим, тяжёлым, полным неизбывной тоски взглядом посмотрел прямо на Петрищева, затем медленно покачал головой:

— А нечего мне сказать. Давайте уже быстрее с этим делом разберёмся, — заявил он. — А то устал ждать своей участи.

— Прекрасные, достойные слова! — торжественно заявил Горин, и хоть тот внешне не показывал, но было совершенно очевидно, что он пребывает в превосходном расположении духа.

— Готовься! — воскликнул командир стрельцов.

— Цельсь!

— Пли!

Раздался оглушительный звук одновременных выстрелов.

(обратно)

Глава 12 Последствия

Капитан Медведев стоял у проклятого барьера и неотрывно глядел на ружья в упор. Ружья пялились на него в ответ чёрными, бездонными провалами стволов.

«Готовься… цельсь…» — командир расстрельной команды говорил размеренно, но слишком быстро. Однако для Медведева промежуток между каждой из роковых команд казался настоящей вечностью. И в один из таких мучительных промежутков он вдруг почувствовал, как нечто очень юркое и цепкое схватилось острыми коготками за его тюремную рубашку, а затем холодный мокрый нос осторожно ткнулся ему в руку.

Медведев искренне, панически испугался, что пули, которые вот-вот пронзят его тело, случайно ранят и маленькую ласку. Но в следующий миг ласка вложила что-то твёрдое в его ладонь, а затем и вовсе бесследно исчезла.

«Пли»!

И тут же раздались звуки выстрелов.

Медведев так и стоял, неотрывно глядя на ружья — он даже не моргнул от оглушительного звука выстрелов. Но ничего не произошло! Его тело оставалось целым и невредимым. Раньше он уже получал серьёзные ранения, и пулевые в том числе, но сейчас не было ничего похожего на те знакомые, мучительные ощущения.

«Неужто я мгновенно умер? — подумал он с недоумением. — Да нет же, стою на ногах. И, кажется, даже не чувствую никакой боли. На небеса меня не утягивает, и дышу обычным воздухом».

Командир расстрельной команды недоумённо поглядел на невредимого Медведева, затем вопросительно на своих опытных стрелков, затем растерянно на Горина и мэра.

— Что здесь творится⁈ — возмутился Слуцкий, резко встав на ноги с нескрываемым недоумением.

— Как это «что творится»? Казнь! — невозмутимо заявил Горин.

— Здесь явно какая-то серьёзная ошибка! Не могли мои опытные солдаты все разом промахнуться! — заявил командир расстрельной команды с недоумением.

— А ну, перезаряжайся немедленно!

— Стоять! — рявкнул Горин властно.

— Что значит «стоять»? — недоумённо спросил командир.

— За одно преступление дважды не расстреливают. Вы уже исполнили то, что было необходимо, вы можете быть свободны.

— Но как же⁈ Дело-то не сделано! — возмутился Петрищев, вскакивая с места.

— Дело сделано в полном соответствии с законом, и об этом будет официально доложено в канцелярию, как и обо всех предстоящих событиях. А засим все могут быть свободны. К слову, Медведев, вы тоже будете на свободе, но не сразу. Для начала нужно уладить ряд сложных документальных вопросов.

— Господин полковник, — произнёс один из стрелков озадаченно, — мне кажется, я заметил, что пуля из моего ружья улетела куда-то в сторону от цели.

— Вам показалось, — невозмутимо заявил Горин. — Такого просто не бывает в принципе. — Медведев, вы меня слышите? — спросил он у ошалелого арестанта. Затем, не скрывая улыбки, повернулся к инспектору дежурной смены: — Уведите казнённого.

Капитан медленно взглянул на полковника, всё ещё не до конца осознавая происходящее.

— Нет же, — настаивал солдат упрямо, — я точно видел! Пули отклонились в сторону, будто их что-то отвело!

Горин постучал по плечу командира расстрельной команды:

— Я прошу вас разобраться с этим вопросом самостоятельно. Если ваш стрелок что-то там заметил, пускай напишет подробный рапорт, а у меня были очень тяжёлые дни, у вас, как я помню тоже.

Командир расстрельной команды сглотнул, заметив весёлые искорки в глазах полковника.

— Я бы хотел наконец-то передохнуть, и готов даже умолчать в рапорте о некоторых особенностях вашего пребывания здесь.

Командир стрелков поморщился. Он явно хотел забыть о своём недавнем позоре. Мало того что уснул, так еще и…

— Всё будет улажено, господин полковник.

— Вот и прекрасно, — ответил Горин. Повернувшись к начальнику дежурной смены, он добавил:

— Уведите Медведева обратно в камеру и проводите всех гостей на выход, а я бы хотел отправиться домой. Думаю, я вполне заслужил отдых после всего этого кошмара.

* * *

Собирался ли я сдаваться после того, как сделал столько всего? Да не в жизнь! Однако решение оказалось до смешного элементарным — лежало практически на самом виду. Как я о нём раньше не додумался? Сэкономил бы очень много сил и нервов. Правда, денег потратил я изрядно, но результат того стоил.

Навёл меня на эту мысль Петя, который как-то спросил:

— Чего это вы так маетесь-то?

Я же ответил ему:

— Хочу понять, как мне защитить человека, в которого будут много стрелять.

На что Петя простодушно ответил:

— Так у вас же амулет есть — тот, который я у вас, ну, сами понимаете, — покраснел парень. — Пускай этот человек его не снимает никогда!

Я едва не расхохотался от его наивности, а потом осёкся. Так это же гениально!

Нет, если бы я использовал именно тот амулет, это бы сразу же вскрылось, и Медведеву бы это точно не помогло — слишком уж заметная штука с явным эффектом. Но было кое-что ещё, гораздо более подходящее.

Когда я в последний раз посещал лавку дяди Бориса, он предлагал мне очень редкий амулет в виде маленькой золотой змейки — тот, который отводил все направленные удары. Казалось бы, такая мелочь, а вот же оно, решение! Как я до него сразу не додумался? Наверное, от усталости и нервотрёпки соображал плохо.

А дальше дело было за малым. Ласка очень быстро поняла, что нужно делать, и беспрекословно выполнила задание.

В назначенное время, когда Медведева уже готовились расстреливать, ласка незаметно отправилась к нему вместе с небольшим, но крайне ценным подарочком.

Я, к слову, наблюдал за казнью со стороны, из одного из туалетных окон был прекрасный вид на внутренний тюремный двор.

Когда один из солдат расстрельной команды стал громко возмущаться, что, мол, пули летели не туда, куда нужно, я едва не выругался про себя: что же он такой глазастый-то попался? Но Горин быстро его обрубил, не дав развить тему.

Вот же полковник — странный человек! Его будто подменили: то он всеми силами пытался непременно устроить казнь, преодолевая все препятствия, а тут, как только всё окончательно пошло не по плану, ходит почти радостный. Даже пожал Медведеву руку на прощание, будто старому приятелю! Всё-таки я ничего не понимаю в этом полковнике.

А генерала Петрищева и мэра Слуцкого — он даже взглядом не удостоил, так и ушёл прочь, насвистывая что-то под нос. Будто и не было всей этой суеты, всех этих проблем с водой, канализацией монстрами и прочими неприятностями.

— А у кого теперь будет новый начальник гвардии? — хохотнул я сам себе. — У меня будет новый начальник гвардии!

С этими благостными мыслями я хотел было провалиться в изнанку, но немного задержался. Нужно подождать Белку.

У меня было очень много неотложных дел. Из-за всей этой возни с Медведевым я и так потерял тучу драгоценного времени, теперь же предстояло стремительно навёрстывать упущенное. Но главное было сделано — человек спасён, совесть чиста. Оставалось за малым — разобраться с остальными планами и двигаться дальше.

У меня на плече появилась чёрно-белая Белочка и тут же ткнулась мне мордочкой в ухо. Меня аж передёрнуло — нос-то у неё мокрый. А нет, это был не нос, а медальон в форме змеи! Вернула, значит.

Принял у неё свою обновку, повертел в руках. Что ж, интересная вещица. Ещё бы забыть о том, как я выторговывал её у дяди Бориса — он наотрез отказывался спуститься по цене, стоял насмерть, будто этот медальон был его последним сокровищем. Но каким-то чудом смог купить её за двадцать три тысячи рублей. И уверен, что эта покупка мне ещё пригодится — во всяком случае, амулет такого плана внушает куда больше доверия, чем простой щит.

А учитывая историю Медведева — эффект налицо! Ни одна пуля в него не попала, все мимо пролетели, хотя стреляли почти в упор.

Удивительный артефакт, и интересно, что он всего лишь зелёного уровня. Вот такая история — цвет артефакта может быть весьма обманчив. Надо смотреть в первую очередь на эффект. К слову, у меня там в поместье Пылаевых блюдце артефактное завалялось — надо понять, что оно делает. Вдруг это тоже какой-нибудь чудодейственный артефакт, а я об этом даже ни сном ни духом.

По устоявшейся за эти дни привычке залез в карман и сунул ласке ядро, но она никак не отреагировала. Скосил глаза — зверёк, уткнувшись мне в живот носиком, мирно уснул при этом дёргая лапкой — на ходу спит, прямо как маленький ребёнок. Да и мне тоже пора бы отдохнуть.

Оглядел эту камеру. С одной стороны, неплохо бы добраться до своего номера, но как подумаю о том, что придётся возвращаться через червоточину и отбиваться от теневых существ, так сразу же появляются мысли, что неплохо бы здесь заночевать, прямо в этой каменной камере. Место, конечно, не ахти какое, но зато безопасное.

Сжал энерго-ядро в руке и впитал в себя всю доступную энергию. Затем взял ещё одно, тоже впитал. За последние три дня, учитывая, сколько я потратил кристаллов, мой энергорезерв заметно увеличился. Как и расход энергоядер, впрочем.

Немного взбодрившись, принялся тормошить ласку:

— Эй, красавица, давай-ка заряжайся энергией!

Потыкал её, проводя перед носом ядром. Ласка, даже не просыпаясь, не раскрывая глазок, подёргала носиком и ловко схватила у меня из пальцев энергоядро, тут же его проглотила и продолжила спать. Вот же ж! Вот так — сейчас провалюсь наизнанку, а она и глазом не поведёт. Ищи потом выход.

Уверен, она уже сама поняла, что необходимости продолжать бодрствовать нет — и решила приступить к заслуженному отдыху. Вот только не учла, что ей для этого достаточно всего лишь лечь сверху на меня, а мне-то в этих сырых казематах отдыхать точно не с руки.

У меня зазвонил телефон — это был Мартынов.

— Господин Пылаев, доброго дня! — хохотнул он весело. — А я к вам с хорошими новостями!

— С какими это? — спросил я, изо всех сил стараясь, чтобы голос не звучал смертельно уставшим.

— А с такими — недаром прошли ваши старания! Медведев-то жив, жив-живёхонек!

— Да быть не может! — изумился я почти искренне. — Как так? Неужто успело прийти помилование?

— Нет, казнь состоялась, да только ни одна пуля его не задела! Вот что значит справедливость — пули все мимо прошли, будто сами знали, что в невинного человека попадать не должны. Чудо, да и только!

— И не говорите, — тяжело вздохнул я, испытывая странную смесь облегчения и усталости. — Вы только по этому поводу звоните? — спросил я.

— Нет, на самом-то деле повод другой! Появилось прекрасное жильё недалеко от центра города, при этом укрытое от лишних глаз. Идеальное место, чтобы разместиться вам с вашей личной гвардией.

— Личной гвардией? — переспросил я, на секунду растерявшись. — Ах да, личной гвардией! — напомнил себе я, вспоминая, для чего мне вообще нужно было жильё. Во всяком случае, Марьяна точно будет довольна таким поворотом событий.

Я же подумывал о том, что мне неплохо бы отправиться сейчас в деревню, да посмотреть, как там развиваются дела. Всё-таки много чего за последние дни произошло, и много каких планов исполнилось. Понять, какие результаты всех этих бурных мероприятий, я ведь даже не представляю к чему всё пришло.

В итоге, растолкав ласку, которая недовольно пискнула, но всё же переместилась на плечо, я отправился через изнанку в свою комнату.

* * *

Твари будто взбесились! Если до этого здесь было только три крокодилоподобных монстра, которых я благополучно переместил на территорию тюрьмы, то теперь здесь их было уже аж пять, и они всерьёз интересовались мной. Хотя слово «интересовались» было неправильным — они за мной прямо-таки гнались с откровенно недружелюбными намерениями!

Видимо, моя недавняя акция в изнанке наделала изрядного шороху. По крайней мере, твари явно что-то почувствовали и решили предпринять какие-то серьёзные контрмеры против меня, из-за всей этой суеты, что я здесь устроил.

Белка, чувствуя нарастающую опасность, летела на всех парах, даже не разбираясь, лечу я за ней или отстаю. Я же кое-как поспевал, проклиная всё на свете.

Маленькие тёмные тени, уже не просто собирались в стайки — они кружились настоящим роем или вихрем, будто огромный рой разъярённых ос. Завидев меня, они тут же бросились следом с пронзительным шипением.

— Да что здесь происходит⁈ — проворчал я сквозь зубы.

Признаться, мне захотелось прямо здесь вывалиться из изнанки и не лететь за лаской, но, собрав всю волю в кулак, я добрался до нужного места и провалился в раскрывшийся пролом.

Вывалился я прямо на кровать.

— Как удобно, — произнёс я с облегчением.

И это была последняя связная мысль, которую я помню.

* * *

— Ну что, Роман Михайлович, мы наконец сделали это…

Горин, оставшись наедине, в первую очередь позвонил своему старому приятелю графу Злобину, который придумал поистине дьявольский план.

— И не говори, — рассмеялся граф. — Ты справился блестяще, мой друг.

— Хотел бы я сказать, что вашими молитвами, но я до сих пор уверен, что всё происходившее ваших рук дело. Хотя я и не понимаю зачем.

— Да какая разница, — расхохотался Злобин, — зато каков результат. Ты ведь хотел хотя бы Петрищева дискредитировать, мол до Слуцкого не добраться, а оно вон как вышло. Как бы Генерал сам под расстрел не попал. Тем более что казнь состоялась. А так и Медведев цел, хоть и потрепал нервишки, и Петрищев отправится с позором на каторгу, в лучшем случае, и Слуцкий слетит с должности — об этом я походатайствую куда нужно. Трёх зайцев одним выстрелом. Главное теперь своих людей протолкнуть, а не подстилок Диброва.

— Есть еще один момент, — произнёс Горин, и эти слова дались ему непросто. — Должен признаться, ваши планы действительно восхищают. Я ведь подменил пули, на те которые вы дали, но вот в чём соль, командир расстрельной команды, обязан менять боеприпасы перед самой казнью. Я просто не знал об этом предписании, однако, ни одна пуля так и не попала в Медведева. Я узнал об этом лишь после состоявшейся казни. Ума не приложу, каквы и этот момент предусмотрели?

— А это уже секрет фирмы, — хохотнул Злобин, а про себя подумал: — «Если бы я сам знал…».

* * *

Разбудил меня протяжный, настойчивый звонок. Мой магофон звонил и звонил, звонил и звонил без устали. Спросонья я несколько раз его сбрасывал, но кто-то очень упорный не сдавался, стремясь во что бы то ни стало меня разбудить. Явно дело неотложное.

— Да? — спросил я хриплым, сонным голосом.

— Ты что, спишь, что ли? — поинтересовался Дима с недоумением. — День же ещё.

— Да вот решил передохнуть немного. Что случилось? Чего так названиваешь? — спросил я, постепенно приходя в себя.

— Викентьевы! — бросил он резко. — Они с какой-то стати решили, что у них есть неопровержимые доказательства о том, что члены семьи Пылаевых напрямую причастны к гибели их дочери. Эти олухи официально объявили нам войну.

— Что⁈ — воскликнул я. Сон как рукой сняло, словно кто-то плеснул мне в лицо ледяной водой.

— Мне повторить, или ты уже всё расслышал и это был риторический вопрос? — произнёс Дмитрий с характерной для него иронией. И ведь даже в такой ситуации не теряет присутствия духа, даже голос бодрый.

— Да нет, услышал. — с прищуром спросил я. — А они конкретизировали, что это за дочь такая и чем она занималась?

— Подробностей пока мало, знаю только, что война объявлена официально, и Викентьевы в самое ближайшее время отправят к нам свою гвардию. Как ты понимаешь, мне бы очень было кстати, если бы ты прибыл сюда в ближайшее время. Опять же, не забывай, что у нас сейчас практически нет своих гвардейцев. Ситуация на грани катастрофы…

(обратно)

Глава 13 Обстоятельства

Да уж… Новости свалились на меня, как гром среди ясного неба. Как лежал, так мгновенно и оказался в вертикальном положении, словно меня током ударило.

— Так, Дима, слушай меня внимательно, — начал я, пытаясь привести в порядок мысли. — В любом случае, сделать мы ничего путного не сможем, поэтому сейчас собирай Алису, всех, кого сможешь, и езжайте в город. Будем пока пережидать эту бурю, а там я найду возможность утереть нос этим… Викентьевым.

Дима тяжело выдохнул.

— В любом случае у нас есть как минимум три дня, — произнёс он.

Что значит три дня? Ты ведь сам сказал, что гвардейцы прибудут с минуты на минуту…

— Нам пока что только объявили войну и гвардию скоро отправят. Но по закону у нас есть положенные три дня для того, чтобы привести в порядок свои дела и подготовиться к военным действиям — по крайней мере, так велит устав. Причём они не имеют права нападать на нас в рамках этих трёх дней.

— Вот как! — выдохнул я с явным облегчением. — Целых три дня! Да за эти три дня можно что угодно сделать, хоть горы свернуть!

— К слову, если у тебя появятся какие-то идеи, учти: на нас это ограничение не распространяется, — продолжил Дима с хитрецой в голосе. — Род, объявивший войну, в рамках трёх дней обязан только защищаться и не имеет права производить действия по нападению. Но мы напасть можем! Так что если в твоей светлой голове есть идеи о том, как досадить этим чванливым засранцам, буду рад выслушать.

— Я позвоню тебе позже, — произнёс я, уже строя планы. — А пока что держи ухо востро. Викентьевы не просто так на нас напали, это точно. К слову, значит, кто-то сказал им, что у нас нет гвардии? Иначе с чего бы они так осмелели, решились на такой шаг?

— Они и так знали, что у нас нет гвардии, — хмыкнул Дима. — Тут глупо было не знать, ведь те больше года на нас не работали. Но мысль твою услышал и буду иметь в виду.

Положив трубку, я посмотрел на часы — а было уже утро. Вот это да! Во сколько я там лёг спать? Часов в шесть вечера⁈ Да… а ложился то всего на три часа. Опасно играть в такие игры с кроватью — можно и вовсе сбить режим.

Быстро отправился в ванную, плеснул на лицо холодной водой, умылся как следует. А потом, недовольный результатом, и вовсе скинул с себя одежду и залез в душ. Необходимо было ещё побриться и в принципе привести в порядок внешний вид. За эти дни я вообще не помню, чтобы менял одежду как положено.

Выйдя из ванной, разбудил свою Белку. Мелкая тут же спрыгнула на пол и начала тереться о ноги с удвоенным усердием. Затем вдруг исчезла, а уже через секунду появилась с небольшим бумажным пакетом в зубах.

— Это ещё что за новости? — спросил я с любопытством.

Внутри обнаружились блинчики, те самые, из кофейни, ещё тёплые и ароматные.

— Ты как это умудрилась сделать? — спросил я, покачав головой. Затем до меня дошло. — Вот же ты, маленькая воровка!

Но спорить не стал — ласка великодушно поделилась со мной добычей.

— Только больше так не делай, — уплетая блинчик с творогом, произнёс я строго.

Ласка сделала вид, что поняла меня, и притворно одумалась, приняв самую что ни на есть верную гражданскую позицию — больше не воровать. Ага, как же, поверил я ей!

Доедая принесённое пушистой добытчицей лакомство, прикинул предстоящие задачи. В основном все дела у меня были связаны с поместьем Пылаевых. Во-первых, следовало основательно разобраться с людьми, которых привезли из деревни Колодцы, да и с детишками тоже. А потом решить, куда их благоразумно отправить, чтобы они ненароком не попали под горячую раздачу от Викентьевых.

Но также следовало бы разузнать, когда именно из тюрьмы освобождается Медведев, чтобы встретить его как положено и не упустить.

А ещё… Я снова схватил магофон и набрал номер Мартынова.

— Константин Александрович, здравствуйте! Рад вас слышать! — голос его звучал необычайно бодро. — Неужто вы звоните, чтобы обсудить новую поставку древесины и других материалов? — Начал он сходу.

Какой он счастливый, видимо, уже успел всё распродать и заработать очень приличные деньги — иначе чего он такой радостный с самого утра?

— Нет, это успеется. Я бы хотел посмотреть тот дом, который вы для меня нашли, — перешёл я к делу.

— Конечно, конечно, Константин Александрович! Я знаю, где вы остановились. Сейчас пришлю за вами машину, и вас довезут до места. Можете даже не переживать — к тому же находится там всё близко, даже глазом моргнуть не успеете, как окажетесь на территории поместья, которое я для вас высмотрел. Это старый особняк семьи Вавиловых.

— Вавиловых? — переспросил я. — Не слышал о такой семье.

— Да о них давно уже никто не слышал, — вздохнул Мартынов. — Они сильно пострадали из-за того прорыва монстров под Иркутском, помните, лет пять назад было? — Я угукнул, хотя сам понятия не имел о тех событиях. — А те остатки семьи, что сохранились, уехали жить в столицу, бросив здесь всё имущество. Этот особняк они передали мне в управление, а я про него, если честно, почти что и забыл — столько дел других навалилось.

Как и обещал Мартынов, уже через пару минут он позвонил мне, объявив, что автомобиль подан и можно спускаться. У дверей гостиницы стоял дорогой лимузин, которым не побрезговал бы и сам Злобин, чтобы щегольнуть перед своими недоброжелателями. Из машины, с заднего сиденья автомобиля, вышел улыбающийся Мартынов и зашагал ко мне, разведя руки в стороны, будто хотел обнять и расцеловать, как старого доброго приятеля.

— Здравствуйте, здравствуйте! — протянул он, схватив мою руку и крепко её сжав, а затем и вовсе принялся обнимать меня. — Константин Александрович, вы мой самый лучший клиент!

— Так, признавайтесь, где это вы меня так сильно облапошили? — спросил я, хитро взглянув на него.

— Что вы такое говорите? — хитро улыбнулся он, принимая игру. — Что значит облапошил? И в помине такого не было, уж поверьте! В общем, вы мой самый любимый клиент, а главное, сделка века заключена!

— Уж не собираетесь ли вы дома строить из ввезённого мной бруса без согласования со мной? — Спросил я.

— Ну, я только пока что веду переговоры, — заверил он. — Обязательно, прежде чем заключить сделку, предоставлю вам все данные. Я же кристальной души человек — честный и чистый, как слеза ребёнка. Вы же знаете, что со мной можно иметь дело.

— Конечно, — едва не рассмеялся я от такой самохарактеристики. — А что вы такой радостный? — решил спросить я.

— Да как что⁈ — всплеснул руками Мартынов. — Ведь вчера на тюрьму было совершено нападение! Была волна тварей и там появилось аж три монстра из серии того, что появился у нас посреди города. Уж не знаю, что это за напасть, но господин Горин с мэром на пару не знали, куда девать туши столь страшных тварей. Но вдруг мэр вспомнил, что я купил того самого спрута, и в итоге мне почти за бесценок достались остальные туши тварей — лишь бы я их забрал! Представляете, радость-то какая! — рассмеялся он. — А всё благодаря вам! Если бы вы мне этого спрута не продали, никто бы про меня даже и не вспомнил. А теперь чувствую — музею жутких тварей города Братска быть! Это будет главная достопримечательность нашего города!

Мартынов разливался соловьём, пока мы уселись в автомобиль и ехали по центральной дороге города. Ехали мы действительно недолго — очень скоро добрались до небольшого участка с высоким кирпичным забором, плотно заросшим вьюном, и уперлись в кованые металлические ворота.

— Вот, собственно, и то самое поместье, — объявил Мартынов с гордостью.

— А хозяева против не будут, что я здесь буду жить? — поинтересовался я.

— Да нет, что вы! Они сюда точно не ногой, по крайней мере ближайшие лет двадцать, пока поколение не подрастёт. Тем более что они даже рады будут, если здесь кто-то поселится и приглядит за домом, а то он так в негодность придёт без жителей. Вы же сами знаете — если в доме не живут, дом чахнет. А так, если вы ещё хороших людей сюда поселите, так дом и вовсе расцветёт, будто цветок в мае!

Дом действительно оказался впечатляющим. Это был особняк в три этажа — гораздо богаче, чем у Пылаевых, я бы даже сказал, богаче, чем у Злобина. Довольно массивный, с колоннами у главного входа и широкими террасами на втором этаже.

Только войдя в просторный холл с мраморными полами и хрустальной люстрой под самым потолком, я понял, что это только начало.

— Здесь восемнадцать спален! — принялся перечислять Мартынов, водя меня по комнатам. — Есть бассейн, два теннисных корта, спортивная площадка — не стадион, конечно, но приличная. Зал для приёмов, несколько гостиных, два спортивных зала, большая кухня, две столовых… Да ещё библиотека с редкими книгами, винный погреб, оранжерея!

— Да куда же мне такие хоромы? — спросил я удивлённо. — И вообще, сколько за это буду должен платить?

— Ой, поверьте, сумма вообще небольшая, я бы даже сказал — смешная! К тому же давайте поговорим об этом через годик. Так скажем, вы пока здесь поживите, обживайтесь, а когда вам здесь понравится, мы с вами вернёмся к обсуждению цены и там уже сойдёмся.

— Нет, так дело не пойдёт! — твёрдо заявил я. — На то, чтобы вы мне озвучили цену постфактум, я не согласен.

— Никакой цены! — замахал руками Мартынов. — Будете жить здесь бесплатно! Поверьте, моя благодарность к вам настолько обширна, что я готов подарить вам год пребывания в этом поместье абсолютно за доброе слово — только чтобы укрепить наши с вами взаимоотношения! Работать с вами — сущая награда, и, не побоюсь этого слова, вы буквально приносите удачу вашему верному слуге! — Он поклонился театральным жестом. — Готов делать всё, что угодно, лишь бы вы дальше работали со мной!

— Да где ж я перед вами так провинился, что вы столько всего готовы делать? — недоумевал я.

— Провинились? Ну что вы, что вы, ваше благородие! — всплеснул руками Мартынов.

— Я рассчитываю, что мы теперь с вами будем большими друзьями как можно дольше, — произнёс купец с довольной улыбкой. — И ещё, если у вас появятся ещё такие же монстры, вызнаете, кому их продавать!

— Да я как-то на них не специализируюсь, — произнёс я осторожно. — Так повезло одного убить.

— Да-да-да, Роман Михайлович Злобин мне именно так и сказал! — заявил купец с явным энтузиазмом. — Я, конечно же, поверил каждому его слову, но всё же очень надеюсь, что впредь вы будете работать только со мной. И, кстати, не рекомендую дальше вести дела с этим Борисом Гончаровым и с его братцем — это те ещё ушлые спекулянты! Они из вас все деньги так и высосут при этом и не подумают о вашей выгоде. А я вот знаю, что все сделки должны быть выгодны для обеих сторон, и делаю всё, чтобы со мной было работать удобно и выгодно.

Мартынов явно входил во вкус, расписывая преимущества сотрудничества с ним. Видимо, перспектива получать редкие материалы от меня его сильно воодушевляла.

— Ну что ж, не будем разглагольствовать, меня ждут дела, — наконец заключил он, протягивая мне связку ключей. — Вот вам ключи, вы обживайтесь. Охрану и сторожей я предупрежу, что теперь вы им платите жалованье, — он мне подмигнул, расхохотавшись. — Так же, прислугу и обслуживание дома тоже на вас, думаю, вы не против. А так всех вам благ, ещё увидимся, и жду от вас новую партию древесины!

Я пожал руку Мартынову, и он оставил меня одного. А дом, к слову, и вправду был впечатляющий — я уселся на небольшую оттоманку, стоявшую рядом с тёмным провалом камина, который явно давно не топили. Эх, сюда бы сейчас дровишек да погреться у огня, вытянув ноги… Но это удел уставших людей, мечтающих о пенсии, а мне ещё очень много дел надо сделать.

Долго обдумывая, с чего начать, набрал номер Слуцкого. Мэр ответил почти сразу, голос его был хриплым и уставшим.

— Здравствуйте-здравствуйте, — произнёс я бодро. — Сколько времени не слышались! Слышал, ваш план удался, и Медведев спасён.

Слуцкий молчал, наверное, секунд тридцать, обдумывая сказанное мной. В трубке раздался громкий щелчок — видимо, он прикуривал, или… слдеала какую-то другую операцию. Уж не записывает ли он наш диалог? Затем он, набрав полную грудь воздуха, спросил:

— Я думал, это ваших рук дело — всё так чётко сработано, так профессионально! Давно не видел такой работы. Кроме вас, как по мне, никто такую операцию и не мог провернуть.

— Не понимаю, о чём вы говорите, — ответил я с напускным недоумением — точно, записывает. Вот ведь… Одно слово — чинуша. ПОжтому принялся осторожно отвечать: — Я ведь выслушал ваш план, ну что сам-то я могу сделать? Я всего лишь маленький барон, а у вас ведь в руках вся мощь государственного аппарата Братской губернии!

Видимо, мэр запаниковал и сейчас ищет крайнего — оно и понятно. Кажется, из-за этой сорванной казни и всего происходящего в городе поднимется большой шум, и прилетит, в том числе, и мэру.

— Нет! — наконец произнёс Слуцкий решительно. — Я к этому не имею абсолютно никакого отношения! Ни о каких планах никогда не слышал, никому ничего не говорил! — Произнёс он, видимо опасаясь, что я тоже записываю разговор. А затем добавил: — К слову, вы слышали — генерал Петрищев пытался покончить с собой?

— Серьёзно? — удивился я, хотя новость меня не особенно поразила.

Слуцкий выждал, будто надеясь, что я еще что-то скажу, но потом разочарованно продолжил:

— Да нет, конечно, — ответил мэр, тщательно вслушиваясь в каждое моё слово. — Он лишь звонил мне и жаловался, что поглядывает на свой наградной пистолет. Хотя после всего, что он натворил, туда ему и дорога!

— Не могу сказать того же, — возразил я спокойно. — Генерал Петрищев показался мне весьма достойным человеком.

Мэр, мне показалось, даже выругался себе под нос.

— По какому поводу звоню? — перешёл я к делу. — Медведев, как я слышал, скоро будет освобождён. Мне бы узнать, когда это произойдёт, и, если возможно, ускорить процесс.

— С Гориным решайте! — буркнул мэр раздражённо. — Я здесь не помогу. И вообще, я очень занят, извините!

С этими словами он разорвал связь.

Решайте, значит, с Гориным? Да уж, красиво послал, ничего не скажешь. С Гориным вообще ничего решить, как мне кажется, невозможно. Что ж, наверное, сам наведаюсь к Медведеву, дам ему расклад по ситуации, а потом отправлюсь в деревню.

— Мы здесь будем жить? — протянула Марьяна восхищённо, оглядывая огромное поместье широко распахнутыми глазами.

У Пети тут же загорелись глаза алчным блеском.

— За этим следи, чтобы он ничего не стащил, — предупредил я Марьяну.

— Да вы что такое говорите, ваше благородие! — тут же забеспокоился парень, пытаясь изобразить на лице невинность. — Я же даже об этом не подумал!

— Ага, видел я, как у тебя глаза блестели, — произнёс я с усмешкой. — Приучайтесь жить как нормальные люди — больше вам нет необходимости ни красть, ни выживать, перебиваясь с хлеба на воду. Ваша задача — учиться… Ну и делать для меня кое-какую полезную работу.

— Будет исполнено! — заявил Петя, вытянувшись по стойке смирно.

— Спасибо вам большое, — произнесла Марьяна дрожащим голосом, а на её глазах вновь появились слёзы. — Если честно, мне кажется, что это всё сон — очень хороший, приятный сон. Вот только грустно, что он скоро закончится, что придётся проснуться…

— Никакой это не сон, — заверил я её. — Ты мне лучше вот что скажи: среди вас ведь есть одарённые? Та девочка Даша — она в меня ведь шаром энергетическим запустила, и неплохо так запустила. И другие ребятишки тоже одарены, я заметил.

Марьяна внезапно опустила глаза, словно я затронул болезненную тему.

— Я не пойду в паладинский корпус, — произнесла она решительно.

Я не сразу понял о чём она.

— Мне всё объяснил Миша — тот мужчина, он был паладином, ведь так? И вы детей увезли в их орден?

— Нет, — произнёс я, — не в орден, а к себе в поместье. Я вообще подумываю о том, чтобы перевести их обратно сюда, в город. Нечего им в деревне делать, а здесь же — вон какое раздолье! — заявил я.

— Это да, — Марьяна тут уже поуспокоилась, оглядывая просторные комнаты. — Ну а зачем вам одарённые вообще? Я знаю, что по закону, как только дар проявляется, нужно докладывать местному управлению. Но стоит это сделать, нас бы сразу распределили по разным корпусам. Но я не думаю, что это хорошо, да и с ребятами не хотелось расставаться. Как бы они без нас там были?

— Это в тебе родительские инстинкты говорят, — хохотнул я. — Но это похвально, что ты так беспокоишься о своих — это хорошее качество. А пока что обосновывайтесь здесь, обживайтесь. Вот вам подъёмные, — я выдал Марьяне двадцать рублей, — это на еду и другие расходы.

— Здесь же очень много! — произнесла девочка, широко раскрыв глаза.

— Много? — удивился я, не привыкший ещё к местным деньгам и их покупательной способности.

— Конечно! Здесь месяца на три хватит, если экономно тратить.

— Вот и прекрасно. Приведите себя в порядок, вымойтесь как следует, одежду прикупите приличную, а я скоро к вам вернусь. Мне нужно уехать на неопределённое время по делам.

Девочка огляделась по сторонам и поёжилась:

— А нам здесь точно можно находиться? Нас потом не осудите за самовольство?

— За что вас судить? — спросил я, недоумевая.

— Ну, я разные слышала истории про аристократов и их причуды…

— Эти истории были не про меня, — махнул я рукой. — А теперь мне пора идти.

* * *

Я вывалился из изнанки прямо в камеру к Медведеву.

Тот удивлённо вскинул брови.

— Я ждал, что вы раньше появитесь, господин Пылаев, — произнёс он, поднимаясь с нар. — Ну что ж, не ожидал от вас такого. Всё, что вы там провернули… я только сейчас начинаю осознавать, сколько вы для меня сделали. Я теперь ваш должник, причём обязан вам жизнью.

— Потом это обсудим, — произнёс я деловито. — Я так и не понял, когда именно вас освободят, чтобы встретить вас как полагается, поэтому поступим следующим образом, — я протянул Медведеву небольшую бумажку. — Вот здесь адрес поместья, там пока квартируйтесь, приходите в себя после всего пережитого. И по возможности присмотрите за детишками — там трое ребяток, они сироты. Я их поселил туда временно.

Медведев удивлённо посмотрел на адрес, и его лицо просветлело:

— Я знаю это поместье, это же особняк Вавиловых! Это старые друзья нашей семьи, я, когда ещё совсем маленький был, там бывал в гостях. И там вы поселили трёх подростков-беспризорников?

Он удивлённо посмотрел на меня.

— Да, им жить негде было. Попросил у Мартынова подыскать помещение получше, он это и предложил.

— Да уж, ну Мартынов, ну хитрец! — рассмеялся Медведев. — Видимо, он пытается уйти от своих обязательств. Ему же было поручено следить за поместьем и содержать его в порядке. Вот только он все выделенные деньги потратил не туда, куда нужно. Видишь, какой ловкач — решил, видимо, за ваш счёт вести дальнейшее обслуживание имения.

Я поморщился от осознания, что Мартынов так фелигранно меня облапошил. И ведь дал то, что мне было необходимо!

— Разберёмся с этим обязательно, — произнёс я с нотками раздражения.

— А куда вы так быстро уезжаете и почему мне нужно идти в это поместье? Ведь вы хотели, чтобы я стал командиром гвардии рода Пылаевых. Так почему бы мне сразу не поехать в ваше поместье? — спросил он логично.

— Ну, есть ряд нюансов, — я замялся. — У нас намечается небольшая война с родом Викентьевых, и, в связи с этим, нужно решить ряд неотложных дел. К тому же, как вы понимаете, я не просто так искал главу родовой гвардии. Большая часть гвардии Пылаевых, вместе с прежним главой были… Кхм, уволены в полном составе, как я вам уже говорил. И воевать просто будет просто некому.

Медведев дёрнул бровями, и в его глазах загорелся боевой огонёк:

— И вы решили меня оставить в стороне от подготовки? Это же моя основная задача — обеспечивать безопасность! Война — это моя работа, моя стихия! — он оскалился в хищной улыбке. — Мне это даже нравится. Не успел освободиться из заключения, а сразу дело подвернулось серьёзное. Я всё сомневался, не будет ли мне скучно после армейской службы, служить какому-то мирному роду. А у вас, как я вижу, намечается настоящее веселье. Это по мне!

— Ну, всё бы хорошо, но вдвоём с вами мы особо не навоюем — гвардейцев-то у нас нет, — вздохнул я.

Медведев поморщился и задумался:

— Да, жалко, что никого из своих старых товарищей я быстро не смогу привлечь к делу. Можно было бы постараться сколотить прежнюю команду, кого-то, быть может, переманить с государственной службы обещанием хорошего жалованья. Но это всё время займёт, а нам нужно действовать быстро.

Он помолчал, обдумывая варианты, затем его лицо озарилось:

— Есть у меня одна идея, как можно поправить ситуацию…

— Вот как? — вскинул я брови. — И какая же?

(обратно)

Глава 14 Исправление и возможности

— Полковник Герман Борисович Линдерман, между прочим, один из моих наставников, причём, самый важный.

— Да уж, имя не совсем русское, как по мне, — хмыкнул я.

— Не без этого, он немец, — развёл руками Медведев. — Но семья их уже больше трёх веков в этих землях обитает, так что можно сказать, местный. Корни пустил здесь крепкие, — произнёс капитан с уважением в голосе.

— Вот как… И чем мне поможет этот ваш полковник? — спросил я, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Он в отставку ушёл три года назад, аккурат за два года до того, как твари пошли на Курск, — принялся рассказывать Медведев. — Признаться, многие мои подчинённые вспоминали Линдермана добрым словом и сожалели, что его с нами нет. Нет, меня, конечно, тоже уважали, но полковник был очень силён как воин, настоящий профессионал старой закалки. И что вы думаете — в самый разгар битвы, когда твари порвали первую линию укреплений, нам на подмогу пришёл Линдерман! Он к тому времени уже обзавёлся частной военной компанией и выполнял кое-какие заказы для купцов и дворян, ведущих дела с востоком, зарабатывал неплохие деньги на охране караванов и защите торговых путей.

Медведев говорил всё более воодушевлённо, словно вспоминая те времена с особой теплотой.

— Так вот, когда он узнал об осаде Курска, оставил дела на заместителя, объявил подчинённым, куда отправляется, и предложил своим воинам, которые на него работали, пойти сним вместе на подмогу нам. Жалование высокое не обещал, но посулил свою признательность и вечную память о тех, кто падёт в бою. И, представьте себе, больше половины воинов отправились с ним! А это почти двести человек!

— Доблестный человек… Еще и двести бойцов! — протянул я, прикидывая, куда можно направить такую команду. — Для воинов такого уровня это настоящая армия.

— Они ещё наш отход потом прикрывали, когда мы вынуждены были отступать под натиском особо крупных тварей. Линдерман лично командовал арьергардом, не жалел себя. В общем, в том числе и благодаря Линдерману, я стою сейчас перед вами живой и здоровый. Он меня всё зазывал, как в отставку уйду, к нему перебираться, обещал сделать своим замом, хорошие условия предлагал. Такие вот дела.

— Значит, предлагаешь нанять частную военную компанию для нашего вопроса? — хмыкнул я, прикидывая такую возможность.

— Именно! От поместья Викентьевых камня на камне не оставят, а их гвардию через мясорубку пропустят, вот увидите. Линдерман — воин жёсткий, каких поискать. Своих ценит и оберегает, чужаков никогда не жалеет, особенно если они враги. Слишком он категоричный в своих методах, но при этом педантичный и чёткий, всегда доводит дело до конца и скорее умрёт, чем бросит порученное дело на полпути.

— Вы вот описываете очень полезного человека, — произнёс я задумчиво, — вот только не припомню, чтобы кто-то о нём говорил и кто-то его использовал в своих делах. — а про себя добавил: — «По крайней мере, Злобин такого бы точно не упустил».

— Так он в этих землях не любит находиться, по большей части в Красноярске обитает, там у него основная база. Но если для дела нужно, да ещё и письмецо я вам передам с рекомендацией, он прибудет и поможет всем, чем сможет.

— Предложение-то хорошее, — потёр я затылок, припоминая карту окрестностей, — вот только до Красноярска добираться очень уж долго, и пути прямого нет. Не успеет он прибыть вовремя.– Поморщился я, представляя, сколько времени займёт дорога.

— Да там ведь главное — время протянуть! Войну ведь не вы объявляли? — спросил он меня с хитрым прищуром.

Я покачал головой.

— Вот и отлично! Три дня в запасе есть, может, и больше. Звоните Линдерману, скажите, что я попросил. И что я теперь работаю на вас упомяните — прям так и говорите! Он как минимум из одного этого факта заинтересуется и прибудет незамедлительно. А там пускай Викентьевы молятся своим богам, — Медведев нехорошо улыбнулся, предвкушая расправу.

— Вот как? И сколько будут стоить его услуги? — практично поинтересовался я.

Медведев поморщился:

— Ну, это уже отдельный вопрос. Ценник у них высокий, не скрою, но здесь ведь вопрос стоит о том, чтобы победить любой ценой. А в случае победы в войне, думаю, вы получите неплохие отступные с Викентьевых. По крайней мере, они не бедствуют, поместье у них богатое.

— Благодарю за наводку, — произнёс я Медведеву. — В общем, план мы с вами обсудили, а дальше решим по обстоятельствам. Вот мой номер телефона. Как только все дела решите, звоните, я дам дальнейшие инструкции.

Медведев внимательно изучил листочек, затем методично порвал и слил в унитаз.

— Запомнил, — произнёс он коротко.

— Отлично. Что касается Линдермана, позвоню ему в первую очередь, как минимум цену следует узнать, чтобы в долги не залезть по уши. А ещё ты меня натолкнул на одну интересную идею…

С этими словами я провалился в изнанку.

Изнанка… Здесь, с каждым моим появлением, становилось всё хуже и хуже. От теней было не протолкнуться — они то и дело норовили присосаться ко мне и нападали целыми стайками. Я то и дело отбивался от них, едва оставаясь цел и невредим. Здоровенных монстров становилось всё больше, при этом появились и другие твари, ещё более крупные, совсем других форм и размеров. Были твари помельче, но более юркие, передвигающиеся с такой невероятной скоростью, что я лишь на чистых инстинктах уходил от их атак.

Белка носилась вокруг меня кругами, будто настоящая белка, которую затянуло беличье колесо. Я же и сам напоминал торнадо, размахивая направо и налево руками, превращёнными в клинки.

К слову, моё предположение полностью оправдалось. Я не сразу понял, какое значение играет оружие. Когда впервые приземлился посреди улиц Братска верхом на спруте с торчащим из его головы клинком, думал, что это какое-то совпадение, но нет. Оружие, которое есть у меня в реальном мире, напрямую зависит от того, с какой эффективностью я буду убивать тварей в изнанке.

Например, когда я вообще без оружия впервые вошёл в изнанку, то почувствовал серьёзное сопротивление — даже теней было убивать сложно, будто я пытался душить тварей голыми руками. Сейчас же всё совсем изменилось. Несмотря на то, что у меня был лишь кинжал, он был красного уровня мощности. Мои руки благодаря этому пылали настоящим огнём, и твари, стоило мне на них обратить внимание, разбегались врассыпную, будто опасаясь, что я начну убивать именно их в первую очередь.

Силы во мне стало гораздо больше, чем раньше — это неоспоримый факт. Оружие это только подчёркивало, однако следовало бы мне зайти к дяде Борису или Мартынову и купить себе нормальный, полноценный клинок. Всё-таки с кинжалом много не навоюешь — схватка с медведем в тюрьме это показала предельно ясно. Нужно что-то более внушительное для серьёзных битв.

Стоило вывалиться с изнанки, как у меня затрезвонил магафон — это был Роман Михайлович.

— Ну, здравствуй, Костик! Что-то всё время я тебе звоню, а ты не спешишь разговаривать со мной. Хотя повод-то имеется…

— Здравствуйте, Роман Михайлович. Чем обязан? — ответил я, уже предчувствуя неладное.

— Ты ещё и спрашиваешь? У тебя вообще-то война с Викентьевым началась? Почему я об этом узнаю не от тебя, а из третьих уст? — голос его звучал с явным недовольством.

— Да я и сам недавно об этом узнал, к тому же намерен сам решить вопрос, — ответил я, стараясь сохранять спокойствие.

— Костя, Костя, — выдохнул Злобин с нескрываемым беспокойством, — ведь я рассчитываю, что с семьёй Пылаевых всё будет в полном порядке. Вы будете живы-здоровы. Вон, Александр Филиппович скоро поправится, и дальше Пылаевы будут надёжным барьером между мной и другими моими противниками. А для этого, понимаешь ли, вы должны быть в порядке, а еще — я должен быть в курсе абсолютно всех дел. Если, вот к примеру, вас выпотрошат, то я буду значительно менее защищён, а мне это совсем не нравится, как ты понимаешь.

— Роман Михайлович, — возразил я с некоторым раздражением, — вы ведь к Пылаевым поставили надёжного человека, доверились мне. И что же это за доверенный человек, который из-за каждой мелкой проблемы названивает вам и просит помощи? — Хмыкнул я. — А, так вы мне сами позвонили. Предлагаете помощь, говорите о собственной безопасности. А значит, не я буду вашим должником… — Нахально ответил.

— Да, Костя, каждый раз слушаю тебя и думаю: однажды я пожалею, что оставил тебя в живых? — хмыкнул Злобин.

— И что пришлось вам за меня краснеть или жалеть? — спросил я вызывающе.

— Нет, — признался Злобин после паузы, — пока что ты меня только в хорошем сымысле удивляешь. Так что, у тебя есть понимание, как ты будешь решать эту проблему? Гвардии-то у тебя нет — втроём будете отбиваться от целого клана?

— Не втроём. Во-первых, скоро выпустят Медведева. К слову, вы не могли бы походатайствовать и как-нибудь решить этот вопрос поскорее? — я решил воспользоваться моментом. — Я звонил мэру, но Слуцкий сказал, чтобы я разговаривал с Гориным, а с господином полковником у нас как-то не сложились отношения…

— Да, Горин — мужчина непростой! — расхохотался Злобин. — Ну не переживай, я ему позвоню, решим вопрос. Попрошу, чтобы Медведева пораньше отпустил. Думаю, найдём общий язык.

— Так вы и с ним контакт имеете? — удивился я.

— С Гориным? Имею! Отличный человек и надёжный товарищ, хоть и суровый.

— Так а что же тогда…? — начал было я, но Злобин резко оборвал меня:

— Никаких комментариев! Как-нибудь потом расскажу, если будет нужно. Ты не уходи от вопроса, так есть у тебя конкретные идеи, как ты будешь решать эту проблему с Викентьевыми?

— Идеи есть, и как раз хотел обратиться к вам с вопросом…

— Обращайся! Хорошее это дело. За спрос денег точно не возьму, — подбодрил меня Роман Михайлович.

— А есть ли у вас выходы на Гильдию ассасинов? — спросил я.

Злобин от моего неожиданного вопроса аж закашлялся. Я терпеливо ждал, пока он придёт в себя. На эту мысль меня навёл Медведев во время нашего разговора в камере.

— Медведев, вот предложил наёмников использовать, — поспешил объяснить я. — Наёмники — это, конечно, хорошо, но до них нас надо ещё добраться, да и дело это крайне дорогое. Опять же, чтобы правильно их использовать, нужно сделать так, чтобы о их существовании противники не знали, потому что с Викентьевых станется затянуть конфликт, и начать тянуть время, пока у нас не закончатся деньги. А наёмники работают только тогда, когда им исправно платят.

— Логично рассуждаешь, — наконец проговорил Злобин.

— Что касается открытого нападения, я ещё толком не знаю, какими силами располагает семья Викентьевых. К тому же ассасины работают наверняка — на один конкретный результат, причём неважно, сколько времени работа будет выполняться. Главное — вполне простой и окончательный результат. Смерть объекта. И это меня вполне устраивает.

— Ассасины, говоришь… — задумчиво протянул Злобин. — А ты ведь в курсе о том, каков повод для объявления этой войны? — спросил он внезапно.

— Предполагаю, что убийство Луизы Викентьевой, той самой горничной, которая оказалась по сути не только профессиональным ассасином, но и родной дочерью семьи Викентьевых.

— Вот как? Ты и об этом знаешь? — удивился Злобин с нескрываемым интересом. — Может, ещё знаешь, каким именно образом она умерла?

Вот это был опасный момент. Всё-таки Злобину я об этом не рассказывал и не был уверен, что собирался бы. Но, учитывая сложившуюся ситуацию и то, что Злобин теперь напрямую заинтересован в моей безопасности…

— Да, знаю, как она была убита. Видел всё собственными глазами из-за угла, через прицел пистолета, который вы мне подарили, — произнёс я, решившись на откровенность.

— Вот как… Пистолет, я надеюсь, ты уничтожил? — голос его стал серьёзным.

— Уничтожил, — коротко ответил я.

— Молодец, молодец! След не найдут, надеюсь?

— Не найдут.

— Удивил ты меня, Костя, который раз удивил… — в голосе послышалось одобрение.

— Так выходит, вы знали, что служанка Пылаевых — профессиональный ассасин?

— Нет, не знал, — честно признался Злобин. — Во всяком случае, до недавнего времени. — Слышал только, что она как-то была связана с этой семейкой, но никаких конкретных подробностей не знал. Да и опять же, Татьяна Пылаева потом много чего мне рассказала — и о том, как ты появился в их доме, и что вытворял. Но при этом я не сопоставил тогда все подробности воедино. Сейчас же ты мне окончательно открыл глаза на ситуацию.

— Понятно, — кивнул я, хотя он меня не видел. — Так что насчёт ассасинов? Есть возможность связаться?

— В общем, твой вопрос я понял, но для его решения нужно определённое время, — произнёс Злобин. — Что касается решений… есть у меня парочка идей. И пока что отправлю к тебе свою гвардию. Естественно, тайно — никто не должен знать, кому эта гвардия подчиняется. Пускай думают, что вы каким-то образом нашли себе подмогу. Понял меня?

— Понял, — произнёс я.

— Если у тебя появятся какие-то идеи и не будет хватать финансирования, говори — помогу. Естественно, не за просто так, в долг, но помогу, — добавил он.

— Хорошо, Роман Михайлович, буду знать, — произнёс я, невольно покосившись на рюкзак, заполненный деньгами и энергоядрами.

— Ты ведь знаешь, по какому принципу работают ассасины? Один контракт — одна цель, включается на одну человеческую жизнь. Ты уже понимаешь, кого именно хочешь убрать? — спросил Злобин, прищурившись.

— А сколько всего у Викентьевых членов семьи и гвардейцев? — спросил я в ответ.

— Включая детей? — спросил он ехидно, явно испытывая меня.

— Нет, только взрослое население, способное держать оружие.

— Ну, вместе человек восемьдесят гвардейцев и пятеро Викентьевых — это члены семьи, которые способны держать оружие в руках, — произнёс Злобин после недолгого размышления. — И что же ты решил — на каждого заключить контракт? Это будет стоить баснословно дорого. Ты со мной не расплатишься, да и я, боюсь, с таким масштабом не справлюсь. Убивать нужно не пешек, знаешь ли…

— Учитывая то, как ассасины совершали покушение на Пылаевых, боюсь, что только для пешек они и годятся, — хмыкнул я, вспоминая ту неудачную попытку.

Злобин нахмурился, но промолчал.

— А, кстати, да… — я задал еще один вопрос Злобину. — Роман Михайлович, а какими активами располагают Викентьевы?

— Ты таки рассчитываешь на победу?

— Я в ней не сомневаюсь! — ответил я. — Просто нужно понять, чем они располагают и какие методы устрашения применять, чтобы забрать у них всё подчистую, — пояснил я.

— О, даже так… — он усмехнулся. — Ну, если не считать того, что находится в Иркутске и Красноярске, то здесь у них есть поместье. Ну, о нём ты знаешь — оно соседствует с землями Пылаевых. Есть небольшое производство дверей и, как ни странно, гробов в Братске. Также они располагают тремя заводями и добывают там рыбу. Там весь цикл обработки — засаливают, готовят определённым образом, коптят… Потом ее даже поставляют к столу императора. В общем, разжиться есть чем. К тому же на счетах у них довольно немалые средства — не в пример вашему дорогому батюшке.

Он замолчал, а потом добавил с усмешкой:

— Кстати, ты уже думал о том, что будешь делать с наследством?

— Кстати, о батюшке, — спросил я, — Роман Михайлович, как там себя чувствует Александр Филиппович и какие прогнозы — когда он придёт в себя?

— А, Костик? Понравилось самому верховодить? Думаешь, как бы избавиться от папашки? — хохотнул Злобин, явно развлекаясь.

— Не совсем так, — произнёс я. — Всё-таки нападение Викентьевых представляется мне хорошей возможностью разжиться землёй. Причём такой землёй, которая была бы очень выгодна вам.

— А мысли у тебя светлые, — произнёс Злобин одобрительно. — Вот только про Пылаевых забывать тоже не стоит. Я тебя поставил, чтобы ты привёл этот род в порядок. Несмотря на то что, даже если ты будешь владельцем отдельного надела, всё равно безопасность Пылаевых лежит на тебе. Не забывай об этом.

Распрощавшись со Злобиным, я принялся собираться — мне пора было отправляться в дорогу. Благо Дмитрий оставил мне автомобиль — это значительно сэкономит время. А ещё я планировал разговор с господином Линдерманом. Всё-таки Медведев заверял, что наёмники успеют добраться до начала боевых действий. Опять же, подмога от Злобина будет очень кстати.

В итоге эта серьёзная с виду неприятность может обернуться большой удачей для меня и фатальной ошибкой для Викентьевых.

Останется только понять, как много из всего этого можно получить лично мне.

* * *

Тем временем Слуцкий сидел в своём кабинете, бледный как мел. У него и так хватало проблем — как миновавших, так и только предстоящих. И тот человек, который сидел напротив него, картину усугублял многократно.

Это был высокий мужчина преклонного возраста, седой, с короткостриженной бородой и очень цепкими, злыми глазами. Его присутствие в кабинете мэра само по себе было дурным знаком — таких людей просто так не приглашали на беседу.

Это был инквизитор паладинского ордена. И если он прибыл, значит, в городе может возникнуть серьёзная проблема. Хотя Слуцкий и так прекрасно понимал, по какому поводу прибыл этот крайне неприятный субъект.

Почему неприятный? Да просто потому, что у подобных ему исключительные полномочия, дающие возможность действовать по своему усмотрению в любой ситуации — вплоть до убийства людей. И отвечать он будет исключительно перед императором лично. Местные власти для них — пустой звук.

— В вашем регионе появились некие твари, которые стали появляться в городе без участия червоточин. И это серьёзная аномалия, требующая немедленного расследования, — произнёс инквизитор своим металлическим голосом.

— Я и так знаю, что происходит в моём городе, — произнёс Слуцкий дёргано, пытаясь сохранить хоть видимость контроля над ситуацией.

— Прекрасно, что вы в курсе данного события и не собираетесь отпираться, — произнёс инквизитор безэмоционально. — Мне нужно расследовать данное событие и найти виновного.

У Слуцкого поползли вверх брови.

— То есть вы считаете, что это кто-то сделал намеренно?

— Такое предположение есть. И какова бы ни была причина возникновения подобных аномалий, она должна быть устранена. Именно для этого я сюда и прибыл, — ответил инквизитор, не отрывая от мэра своего пронзительного взгляда. — И будьте уверены — я докопаюсь до истины, чего бы это ни стоило.

(обратно)

Глава 15 Дом, милый дом

Дом, милый дом.

Это что же я так быстро успел привыкнуть к поместью Пылаевых, что считаю его своим? Да нет, просто от суеты устал, и любое место, где можно просто расслабиться, кажется мне сейчас райским уголком. От чего-то в гостинице я расслабиться не мог — наверное, потому что это был не мой угол и что в любой момент меня оттуда могли попросить, например, за неуплату. От чего-то это вызывало во мне постоянное чувство тревоги, словно надо мной висел Дамоклов меч.

Поместье же Пылаевых… меня сейчас некому отсюда выгонять. Наоборот, Дмитрий на меня молится как на икону. Алиса ходит, зыркает искоса, но прекрасно понимает, что судьба их рода сейчас целиком и полностью зависит от меня.

Дмитрий и Алиса Пылаевы были бледны, как тени. На их лицах читалась обречённость и предчувствие полнейшего краха. Я же, наоборот, был бодр, свеж и улыбчив, несмотря на то, что так мало отдыхал последние дни. По крайней мере, у меня всё было в порядке — я уже точно знал, что буду предпринимать, как буду действовать, и даже готовил запасные планы на всякий случай.

По пути к поместью я уже успел поговорить с полковником Линдерманом. Как и обещал Медведев, стоило тому узнать о деле и о том, кто теперь мой начальник гвардии, и он изъявил горячее желание поучаствовать в этой войне. Как ни странно, Злобина он тоже знал лично и был о нём весьма неплохого мнения — что, признаться, меня несколько удивило.

В итоге сговорились с ним на тридцать тысяч рублей — сумма большая, но в любом случае я ожидал чего-то куда более серьёзного, как минимум раз в пять-десять больше. При том, что эта цена назначена за их участие до полного окончания войны, а от себя я добавил три процента от прибыли, которую мыполучим в случае победы. Линдермана это более чем устроило.

Поэтому уже сегодня ночью планировалось серьёзное пополнение наших боевых сил. Линдерман уже собирал войска, о чём и отчитался передо мной прямо перед самым моим приездом в поместье Пылаевых, сказав, что выдвигается в дорогу и им понадобится порядка двадцати восьми часов, чтобы добраться сюда — не так уж и много, учитывая расстояние.

Тем временем, Алиса будто ненароком подошла к брату и тихо спросила:

— Чего он радостный такой? Может, это какой-то его план?

Я же, не став таиться и делать вид, что не слышу их шёпота, подошёл вплотную и спросил:

— А вы чего такие кислые, ребята? У вас же хоть какие-то значимые происшествия в жизни намечаются, жизнь кипит ключом, открываются новые возможности, а вы расстраиваетесь как будто у вас траур.

— Может быть, ты не заметил, — вскинулась Алиса, — но наш род в последнее время потерпел серьёзные утраты и трагедии! — на слове «наш» она сделала особое, язвительное ударение. — И наша чёрная полоса никак не заканчивается. Мы на грани полной гибели! Вот-вот пойдём побираться или вообще, как простолюдины, будем работать руками!

Я рассмеялся, а о перспективе быть убитой она не задумывалась…

— Что ты усмехаешься? Дима! — Повернулась она к брату. — Сделай с ним что-нибудь!

Дмитрий лишь устало закатил глаза:

— Алиса, не начинай…

— А что, не начинай? Тебе не кажется более чем странным, что все наши беды начались с того самого момента, как он здесь появился?

— Вообще-то наши беды начались задолго до этого, а он их как раз решает, — твёрдо ответил Дмитрий.

— Дима, братец, ты теперь глава рода! Ты обязан обеспечивать безопасность семьи, следить за тем, чтобы у нас всё было в полном порядке, а этот, — она ткнула в мою сторону пальцем, — похоже, только радуется нашим проблемам и бедам!

Дмитрий набрал полную грудь воздуха, явно готовясь к серьёзному разговору:

— Дорогая сестрица, я ещё не так опытен и многого не знаю, но вижу одно: никто в нашей семье за последнее время не делал так много для нашего рода, как Костя. И вообще… — он вдруг решительно повернулся ко мне. — Я заявляю официально: ты глава нашего рода! Я снимаю с себя все полномочия и передаю их тебе. Ты наш полноправный представитель, потому что этого достоин больше любого из нас.

Алиса аж раскрыла рот от неожиданности:

— Дима, ты что такое говоришь⁈

Но в глазах парня читалась непоколебимая твёрдость и полная решимость.

— Э, нет, братец, это ты решил так хитро на меня переложить всю ответственность? — рассмеялся я, покачав головой. — Не переживай, в этом нет необходимости, всё будет нормально.

— Я ничего не пытался на тебя перекладывать! — тут же горячо возмутился Дима. — Я просто искренне знаю, что если ты будешь вести наш род, это будет намного более правильно и справедливо.

Я тяжело вздохнул, огляделся по сторонам, убедившись, что нас никто из прислуги не подслушивает:

— Дима, ты, видимо, совершенно забыл, но твой батюшк жив и постепенно поправляется, и очень скоро он вернётся домой. И, как мне кажется, твои поспешные решения его совсем-совсем не обрадуют.

Алиса удивлённо и испытующе посмотрела на меня, потом на Дмитрия. Дима же просто нахмурился и замолчал, обдумывая мои слова.

— Давай мы вернёмся к этому щекотливому вопросу после того, как окончательно разберёмся с семьёй Викентьевых, — предложил я миролюбиво.

— Кстати, Алиса, — я достал из внутреннего кармана небольшой изящный футляр и протянул ей. — Держи.

— Что это? — удивилась она, недоверчиво разглядывая подарок.

— Там защитный амулет. Я заметил, что у тебя нет вообще никакой магической защиты, и ты совершенно беззащитна перед любой атакой.

— Да не нужно мне, я и так прекрасно справлюсь! — гордо вскинула она подбородок.

— Да, я считаю, ты действительно прекрасно будешь справляться с ролью красивого экспоната в семейном склепе, — язвительно произнёс я. — Давай-ка не выпендривайся понапрасну и бери подарок. Сейчас явно не то время, чтобы отказываться от лишних средств защиты, — твёрдо заявил я. — А теперь расскажите мне подробно, о чём вы думали, что планировали делать? И как вообще собираетесь действовать в сложившихся обстоятельствах? Какие у вас есть конкретные видения по поводу того, как именно надо действовать в нашей непростой ситуации?

Мы прогуливались по территории. Дима посмотрел вдаль, там слуги рода приводили в порядок небольшую рощицу.

— Знаешь, денег у нас сейчас не так много, как в былые времена, — произнёс Дмитрий с заметной горечью в голосе. — Да и учитывая, что всё наше имущество перезаложено… Сложно было с кем-то договориться, но я написал нашим дальним родственникам в Красноярске. Они обещали прислать подмогу. Правда, сказали — пришлют через неделю, — произнёс Дима виновато, глядя на меня. — А ещё… — тяжело вздохнул он. — Я ездил к графу Злобину, просил его о помощи…

Понятно теперь, откуда граф узнал о войне, хотя думаю, у него и так немало осведомителей повсюду. К тому же Викентьевы точно действуют по чьей-то указке и тоже рассчитывают на поддержку в случае чего. Сегодня на вечер назначена встреча у нотариуса… не помню, как его зовут, надо будет найти в записной книжке. Будем обсуждать условия войны и цели конфликта.

— У Лаврентия Петровича? — уточнил я.

— Да, у него, — оживился братец, затем продолжил: — ну как я предполагаю, Викентьевы захотят просто всё наше имущество забрать, вместе с землями и доходными делами. У них пунктик какой-то на этом.

— Понятно, — произнёс я, кивнув.

Алиса всё это время молчала, задумчиво глядя под ноги. Она явно не мгла определиться как себя вести со мной.

— А ты, сестрица, думала над тем, что можно в этой ситуации сделать? — спросил я её, слегка вздёрнув бровь.

— Думала, — коротко ответила она.

Дмитрий удивлённо посмотрел на сестру, а я хмыкнул, изогнув бровь, показывая, что жду её гениальных мыслей.

— У нас в этих землях ещё есть доброжелатели и сторонники, — произнесла она наконец, поворачиваясь к нам. — Я ночью ходила в деревню старообрядцев.

— Что⁈ — воскликнул Дмитрий, подскакивая с места. — Ты же знаешь, они здесь находятся незаконно! И опасно это! Говорят, они с культистами знаются!

— Они со всеми знаются, — отрезала сестра резко, — но главное, они помнят добро нашего деда, и они сказали, что помогут.

— Как же помогут⁈ — возмутился Дмитрий. — Да их же сразу арестуют! Да и это в лучшем случае! Они ведь… такие, как они, подлежат немедленному уничтожению в случае обнаружения. Ты же сама знаешь закон!

— Да, так и есть, — произнесла Алиса спокойно, — но выбирать не приходится. И они обещали помочь, но при этом не собираются являться к нам открыто. Всё будет тайно.

— И что это за помощь такая? — поинтересовался я, нахмурившись.

— А это уже не твоё дело, — отрезала она. — У тебя есть свои секреты и планы, у Димы свои секретные планы, а у меня — свои. Главное, что я тоже могу кое-что противопоставить нашим врагам, и это может оказаться решающим.

— Надеюсь, это не окажется неприятным сюрпризом для нас самих, — произнёс я осторожно. — Главное в таких вопросах — не навредить своим же.

Я помолчал, обдумывая её слова, затем добавил:

— Я не буду выведывать у тебя твои секреты, но прежде чем пользоваться помощью тех, кто здесь вне закона и может преследовать свои цели, много раз подумай о последствиях. Мы можем получить проблемы куда серьёзнее, чем просто земельный спор.

— А у тебя какие планы были? Какие-то идеи есть? — спросил меня Дима, явно желая сменить неприятную тему.

— Да, были, — кивнул я. — Пойдём в кабинет твоего отца, там обсудим всё подробно.

После того как мы обсудили последние новости и события, а также мои планы, Дима с Алисой заметно оживились. Атмосфера разрядилась, и появилась надежда на благополучный исход. Я пошёл гулять по территории в сопровождении обоих родственничков, желая посмотреть, как обживаются новые жильцы.

Добрались до дальней части территории, где располагались старые бараки. Там уже обживалось целое семейство — во всяком случае, на первый взгляд: двое мужчин, одна женщина и целая прорва детей разных возрастов.

— Дядя Костя! — Анечка подбежала ко мне с цветочками в руках. — Ой, благородие, здрасьте! — и протянула мне свой букетик.

За девочкой поспешила мать, а затем и двое деревенских мужиков, что приехали из Колодцев.

Я припомнил — эти мужики работали на стекольном заводе и явно были куда более опытными и знающими, чем хотели показаться. Во всяком случае, я был уверен, что они до этого точно встречались с монстрами и знали для чего нужны трофеи. А может бывали в червоточинах, пускай и были пока зелёного уровня развития.

— Обживаетесь? — спросил я.

— Да, ваше благородие, здесь совсем другая жизнь, и тварей никаких…

Немного посудачил с ними — они рассказали про особенности проживания рядом с семьёй Лисиных, про их драконовские меры. Показали как приводят в порядок барак выделенный им.

Диме от рассказов деревенских и вовсе стало не по себе. Всё же его батюшка людей на такую жизнь обрёк.

Завидев меня из окна, на улицу высыпали городские подростки. Они присоединились к нашему разговору в качестве слушателей.

Детишки явно чувствовали себя совсем неуютно, ну ничего привыкнут. Дети внимательно слушали рассказы о жизни в деревнях и сёлах, впитывая каждое слово.

Но потом пришёл Зиновий и погнал их тренироваться.

— В здоровом теле — здоровый дух! — провозгласил он бодро.

Что самое интересное, несмотря на жалостливые гримаски на лицах, в глазах детишек сверкали радостные искорки. Всё-таки им нравилось происходящее, а главное — они теперь знали, что впереди их ждёт нормальная, спокойная жизнь.

Я собирался положить на это все силы. Никаким Викентьевым, Дибровым, Лисиным этого не сломать! И не позволю я им вмешиваться в наши дела и портить нашу размеренную жизнь.

А потом, когда страсти поулягутся, буду разбираться, какими дарами они обладают и куда их применять…

— Да-а-аа, — потянул я задумчиво, — надо будет наведаться в эту деревню Колодцы снова. Нельзя позволять так с людьми обращаться, — произнёс я с явным недовольством, когда мы отошли.

Дима неуютно поёжился.

— Вообще-то они имеют на это право. Батюшка допустил серьёзную ошибку, я изучал документы, но людей всё-таки надо постараться спасти. Пускай они своих рабочих работой загружают, — произнёс он, подбирая слова осторожно, — но для этого людям нужно предоставить нормальные условия для переселения.

— А что здесь нормальные условия, — заявил один из мужиков, который присутствовал при нашем разговоре. — Мы здесь порядок быстро наведём, а там ребят сагитируем — как минимум десять семей сюда переедут. И заживём по-новой!

— Мне нужны конкретные люди, — произнёс я спокойно.

И в его глазах появилось понимание — то самое понимание, которого я добивался.

— Мы склоняемся скорее к тому, что нужно деревню освободить и дать людям жить нормально на своих землях. А вот вас и ещё ряд людей с особыми способностями я бы хотел держать поближе к себе и научить всему необходимому. Потому что сам знаю толк в таких делах. Чтобы вы служили нашему роду верой и правдой.

— Понял вас, ваше благородие, — произнёс Клин с готовностью. — Я понял, о чём вы говорите.

— Вот и прекрасно! Но в любом случае мы планируем разместить здесь много людей, так что порядок навести не помешало бы.

Алиса недовольно фыркнула:

— Вы всё планируете? Вот батюшка вернётся, всех вас разгонит!

— Не разгонит, — заявил Дима с неожиданной твёрдостью в голосе. — Времена меняются, и он это прекрасно понимает.

Наконец раздался звонок, которого я так давно ждал. Это был Дмитрий, глава гвардии Злобина.

— Ну что, принимай гостей! — заявил он бодро. — Выйдешь навстречу, нам ведь надо подъехать так, чтобы не заметили твои противники. Местность изучили, знаем, где лучше подойти незаметно.

Немного подумав, попросил у Зиновия его автобус, чтобы встретить гвардейцев и довезти их на нашу территорию. Зиновий тут же откликнулся и вызвался сам быть шофёром — видимо, ему тоже было любопытно посмотреть на прибывающее подкрепление.

— Поеду с вами, — сказал паладин решительно. — Мало ли что, лишние руки не помешают.

С Дмитрием мы встретились в условленном месте, где я когда-то вместе со Злобиным закрывал одну червоточину. Нас там уже ждали порядка сорока человек гвардейцев, причём не из последних — это было видно сразу по их выправке, по тому, как они держались. Среди них были и одарённые, но больше всего меня удивил сам Дмитрий.

— Костя, ну ты даёшь! — воскликнул он, едва меня увидев. — Ты когда успел так вырасти?

— Что значит вырасти? — не понял я.

— Ну как что! Ты уже синего уровня достиг! Аура-то какая мощная стала! — он постучал себя по очкам надетым на нос, и я вспомнил что они артефактными.

Я, признаться, сам удивился такой новости. Что значит синего уровня? Поглядел на себя истинным взглядом — давно этого не делал — и увидел что я действительно обладаю переливчатой синей аурой.

Пускай ещё не слишком яркая, но вполне отчётливая и стабильная.

— Быть не может! — вырвалось у меня. — Когда это я успел?

Хотя, учитывая, сколько всего я сделал за последние дни, сколько энергии потратил, сколько сражений провёл и червоточин закрыл, это не так уж и удивительно. Видимо, рост шёл постепенно, а я просто не обращал на это внимания.

— А ты что, сам не чувствовал? — удивился Дмитрий. — Обычно такой скачок довольно ощутим.

— Честно говоря, последние дни были такими насыщенными, что я мог и не заметить, — признался я. — Слишком много всего происходило одновременно.

Зиновий, стоявший рядом, внимательно слушал наш разговор, и я видел в его глазах уважение. Синий уровень — это уже серьёзно.

— Ну что ж, — сказал Дмитрий, оглядывая своих людей, — тогда дело за малым. Покажи нам, где мы будем обустраиваться, и можно приступать к работе.

(обратно)

Глава 16 Инквизитор

Да уж, Дмитрий меня серьёзно огорошил. Я так погрузился в себя, изучая свою ауру, что даже не заметил, как ко мне подошёл один из гвардейцев.

— Ну здравствуй, Костик, — произнёс парень знакомым до боли голосом. — Смотрю, ты в люди выбился, старых друзей уже и не вспомнишь, наверное.

Я потряс головой и посмотрел на Михаила, того самого неротёсанного парня, ч которым мы вместе появились у Злобина. Тот, ухмыляясь своей обычной хамоватой улыбкой, глядел на меня с явным удовольствием.

— Здорово, Миша! Ты, смотрю, тоже по карьерной лестнице растёшь.

— Да как сказать… Пока что командир звена гвардии Злобина, — хмыкнул он с гордостью. — Буду защищать твою задницу! Ты теперь у нас птица высокого полёта! — хохотнул он, похлопывая меня по плечу.

— Ой, да ладно тебе, — произнёс я, чувствуя, как на душе становится теплее. — Иди сюда!

Я схватил его, потряс руку, а затем и обнял от души. Что-то в этой встрече было ностальгическое. События, объединявшие нас когда-то, стали для меня довольно серьёзными испытаниями, и я почувствовал такую острую ностальгию по прежним временам, когда очнулся в той проклятой камере.

— Наших-то хоть видишь? — спросил я с любопытством. — Семёна?

— А чё, Семка? Семку в какую-то специальную бригаду определили. Он теперь криминалом занимается серьёзно. Оказывается, у него в этом деле настоящий талант скрытый. Меня тоже туда хотели перевести, но характер у меня неподходящий для такой работы, — хмыкнул он с сожалением.

— А я недавно Вениамина видел, — произнёс я, вспоминая встречу.

— Веника-то? — издевательски хмыкнул Михаил. — Этот далеко пойдёт, без мыла в задницу пролезет любому начальству. Карьерист ещё тот, — бросил он с презрением.

— Ладно, дела надо делать, — отмахнулся я, не желая углубляться в обсуждение характеров старых знакомых.

Тем временем Дмитрий, выждав время и дав мне насладиться пониманием собственного роста, произнёс задумчиво:

— Удивительный ты человек, Костя. Вырос на целый порядок за такое короткое время, а сам и не заметил этого. Хотя это вполне в твоём стиле, если честно.

Ну а дальше события понеслись вскачь — время было ограничено, и мне требовалось слишком много дел решить, слишком многое учесть и при этом обязательно уложиться в трёхдневный срок.

Гвардейцев Злобина перевезли в большом автобусе и высадили уже на территории, прямо перед бараками. Ребятки присвистнули от удивления.

— А неплохой здесь сарайчик для размещения гвардии! — произнёс Михаил, внимательно оглядывая территорию и прикидывая возможности.

— Неужто у Злобина хуже условия? — спросил я.

— Это был сарказм, — твёрдо пропечатал Михаил и немедленно принялся отдавать чёткие указания, чтобы бойцы начали методично наводить здесь порядок.

Как быстро Михаил освоился в новой обстановке!

Дмитрий ещё говорит, что я уникум. Да вроде бы нет — все вон ловкачи оказались. Семён, со слов Михаила, куда-то серьёзно продвинулся и Вениамин тоже получил титул. Что ни говори, а молодцы мы, бывшие товарищи по несчастью.

Дима, которого привлёк весь этот шум и суета, лишь глазами хлопал, видя выходящих из автобуса вооружённых бойцов.

— Откуда это всё? — удивился он, не скрывая изумления.

— Ну ты же сам говорил, что у Злобина помощи попросил, — напомнил я ему. — Вот он и помощь прислал. Можешь гордиться собой — ты большой молодец, сумел договориться.

— Так а чего же он мне ничего конкретного не сказал? — удивился Дима, явно чувствуя себя не в курсе происходящего.

— Так это… не хотел лишний раз твоё ранимое сердечко бередить понапрасну, — усмехнулся я. — Да и потом, лучше сюрприз, чем лишние переживания.

— Да ну тебя! — махнул рукой Дима. — А вы их нарочно тайно прислали?

— Чтобы крысы лишний раз не интересовались нашими делами, — произнёс я, заканчивая его мысль. — И это правильно. Старайся сделать так, чтобы слуги здесь особо не ходили без дела. Дай им какую-нибудь полезную задачу — пускай вон помогают деревенским нормально осваиваться на новом месте. У нас всё-таки большие планы на них, нужно понять, кто какими дарами обладает, как мы это можем эффективно использовать.

— Хорошо, — произнёс Дима, кивая.

Я тем временем направился к Зиновию, но Дима меня окликнул:

— А ты куда собрался?

— Да надо съездить, посмотреть, как обстоят дела в червоточине, — ответил я. — И, кстати, сегодня вечером планируй, что мы отправимся покорять новые червоточины, которые Виктор для нас нашёл.

— Так сегодня же вечером назначена встреча с нотариусом! — напомнил Дима.

— Я не думаю, что она надолго затянется, — пожал плечами я. — Чего там долго обсуждать-то? Что Викентьевым кранты? — хохотнул я.

— Ты так уверен в нашей окончательной победе? — спросил Дима с некоторым сомнением в голосе.

— С каждым новым воином, который встаёт на нашу сторону, становлюсь ещё более уверен в успехе, — произнёс я с твёрдостью. — Кстати, а ты случайно не знаешь, какие у Викентьева реальные силы? Сколько у него людей, какое вооружение?

— У них довольно сильная гвардия, — произнёс Дима, — порядка семидесяти человек. — Произнёс он так.

Та-ак-с, пометил себе. Зорин говорил то же самое, цифры сходятся. А у нас уже порядка сорока, это не считая меня, Диму и Алису, которые тоже являются неслабыми боевыми единицами. Михаил — довольно сильный воин, во всяком случае, успел себя зарекомендовать. К тому же надеюсь, раз его взяли в гвардию, Дмитрий научил его, как мечом обращаться, и он не будет больше размахивать им будто дубиной. И это без учёта тех сил что пришлёт Линдерман.

* * *

— Зиновий, есть мысли, кого привлечь к работам, чтобы ускорить добычу леса?

— Так вроде сами справляемся, — хитро произнёс он.

— Что значит «справляемся»? — спросил я с любопытством.

— Да я туда перебросил побольше наших паладинов, чтобы тренировались с толком. Так и мышцы качают, и вам пользу приносят. Двойная выгода, можно сказать.

— Ого! — удивился я. — Я тебе благодарен за это.

— Всё ради вашего рода, — произнёс он с серьёзным видом. — Главное, чтобы у вас всё в порядке было. А то война эта еще — сам понимаю, что вам теперь не до лесозаготовок.

— И не говори, тяжело нам придётся, — тяжело вздохнул я, искоса глянув на паладина.

— А здесь уж извиняйте — один раз вам помог на свой страх и риск. Боюсь, как бы мне за это ничего не прилетело, а дальше уж сами. На меня лучше не рассчитывайте особо.

Он заметно помрачнел, и я почувствовал, что что-то его серьёзно беспокоит.

— А что тебе может прилететь? — спросил я настороженно.

Он хмуро взглянул на меня, явно раздумывая, стоит ли говорить.

— Да по нашим каналам информация прошла, что сюда явился инквизитор. А это… очень плохая новость.

— Инквизитор? — переспросил я. — Кто это такой и почему новость плохая? — спросил я, предчувствуя неладное.

— Для чего он сюда прибыл, пока не уточнялось, но ясно, что в городе произошла какая-то чрезвычайная ситуация и теперь будет вестись серьёзное расследование. А здесь может всё что угодно произойти. Инквизиторы — они лезут везде, куда не попадя, и вполне могут докопаться и до нашей ситуации.

— Всё-таки хорошо, что я не оставил свидетелей. Иначе меня и казнить могут, — произнёс он так буднично и спокойно, что я даже брови поднял от удивления.

— Что значит «казнить»? За что? — не понял я.

— За то, что я убил людей, а не тварей. А ещё своих бойцов на это сподвиг. Такое у нас не в чести, и за такое у нас казнят без разговоров, — произнёс он.

— Понятно. В любом случае, так и знай: если за тобой кто-то придёт, я тебя просто так не отдам. Если потребуется, сам с этим инквизитором буду сражаться до последнего.

Зиновий, посмотрев на меня внимательно, медленно покивал.

— Благодарю вас за это, но в этом нет абсолютно никакой необходимости. Да и, опять же, небезопасно это. С паладинским орденом лучше не вступать в открытую конфронтацию. Если мне поступит прямой приказ атаковать вас или убить, к сожалению, я не смогу противиться вышестоящему руководству, — ответил он тем же будничным тоном. — Поэтому лучше их не провоцировать, держаться в стороне, как это обычно делаем мы, в случае ваших проблем.

— Ну, как ты меня уже научил… — ехидно усмехнулся я. — Вам это нельзя делать только в том случае, если есть свидетели. А если свидетелей оставлять не планируем, то посмотрим, как оно выйдет, — добавил я многозначительно.

Зиновий набрал полную грудь воздуха и тяжело выдохнул. Дальше мы поехали в тишине, каждый думая о своём.

Всё-таки начальник гвардии паладинов, как обычно, преуменьшил масштабы происходящего. В червоточине находилось порядка тридцати пяти человек, и все они, не покладая рук, работали с завидным усердием. Недалеко от входа в червоточину аккуратными штабелями были сложены уже обработанные брёвна.

Воины старательно трудились, размахивая тяжёлыми топорами, а добрая треть некогда величественного и гордого леса была начисто сбрита, будто гигантской газонокосилкой прошлись по этим местам.

— Браво работаете! — удивлённо вскинул я брови, не ожидая увидеть такие темпы.

— Ну, есть свободное время, пока ничего серьёзного не намечается, вот и используем время с толком, — произнёс он с явным удовлетворением. — Тем более знаем, что всё это пойдёт вам впрок.

— Только не рекомендую об этом особо распространяться и рассчитывать на нашу помощь постоянно, — будто спохватившись, добавил он с предостерегающими нотками в голосе. — Но пока можем, помогаем.

— А паладины-то после такой усиленной тренировки в червоточины ходить смогут? — поинтересовался я.

— Червоточины? — не понял он. — Я ж говорил, что поблизости нету подходящих червоточин.

— На наших территориях нет, но мне тут выдали точные ориентировки на ряд червоточин, находящихся за границей…

— За границей⁈ — тут же заинтересовался Зиновий, даже приостановился. — Червоточины там наверняка серьёзные… А откуда узнали о них?

— От Виктора Сычёва напрямую.

— От Вити⁈ — удивился Зиновий, едва не подпрыгнув на месте. — Ну он-то просто так воду лить не будет! До сих пор удивлён, как он с вами на контакт пошёл вообще.

— Ну, скажем, не со мной лично, а с господином Злобиным, — честно признался я.

— Со Злобиным, значит… — протянул он задумчиво. — Ну да, Злобин — мужчина важный, влиятельный. Хорошо, что ваш род стал его активно поддерживать. Может, сейчас он и в меньшинстве находится, но я в него искренне верю. По крайней мере, он в первую очередь думает о развитии этих земель, а не о собственном заработке, и всю свою жизнь на это положил без остатка. Поэтому и мы вас поддерживаем, и Злобина поддерживаем всей душой, — продолжил он с воодушевлением. — Если бы мы могли открыто выступить на его стороне, выступили бы не раздумывая, и плевать, кто бы против нас был!

— Даже император? — хмыкнул я.

Зиновий резко остановился и посмотрел на меня совершенно округлившимися от ужаса глазами:

— Вы что такое говорите⁈ Против императора выступать⁈ В нашей же империи⁈

— Прости меня, неудачно пошутил, — поспешно ответил я, понимая, что сморозил глупость.

— Да, очень неудачно! И так больше не шутите, умоляю, — попросил он серьёзно. — Такие слова даже в шутку произносить нельзя.

* * *

Инквизитор Сигимир Златоустов знал своё дело превосходно. Поэтому действовал незамедлительно, по отточенной годами технологии. Этот человек не собирался упускать ни единой детали — он тут же, будто многоногий спрут, раскинул свои сети, методично начав собирать всю доступную информацию.

Первым делом он запросил подробные отчёты от всех глав паладинских звеньев региона, в том числе и от главы паладинского корпуса, на предмет того, не замечали ли они каких-либо странностей в последнее время. Новых аномалий, необычных тварей, излишней активности культистов или иных подозрительных явлений, которые могли бы пролить свет на происходящее.

Вторым шагом, что было предпринято, он сделал официальный запрос в регистрационный орган относительно всех одарённых, которые были зарегистрированы в последнее время, а также всех аристократов, что прибыли в эти земли за последние месяцы. Любая новая фигура могла оказаться ключом к разгадке.

Мартынов, который до недавнего времени наивно считал, что покупать диковинных тварей за бесценок — это большая удача, по крайней мере так он думал до тех пор, пока ему не явился инквизитор со своими крайне неудобными вопросами. А скрывать Мартынову было что — и немало. Поэтому он торопливо выдавал всю информацию, которая только требовалась, лишь бы подальше увести Златоустова от неудобных для него тем. В частности, от чёрного рынка трофеев, закрытых сообществ одарённых, которые не пожелали вступать в паладинский орден, как предписывал имперский закон, а также от своих сомнительных связей со старообрядцами. А главное Мартынов очень хотел скрыть свои связи с целым рядом культистов. Которые, хоть и были объявлены вне закона, но порой давали чрезвычайно выгодные коммерческие предложения. Ведь у купцов свой особый кодекс чести, и для них главным преступлением было не сотрудничество с преступниками, а упущение прибыли. И в этом страшном грехе Мартынов никогда не был замечен — торговые принципы превыше всего.

Чем больше Златоустов погружался в запутанные дела этой отдалённой губернии, тем больше всплывало крайне сомнительных событий и странных ситуаций. Внезапное появление влиятельных аристократов, постоянные локальные войны, систематические попытки прорыва границ между мирами, нелегальная торговля артефактами. И всё чаще в документах всплывали две конкретные фамилии: князь Демидов и граф Злобин.

Судя по всему, ожесточённое противостояние этих двух могущественных аристократов повлекло за собой немало драматических событий. Всё-таки эти двое явно не могли остановиться и шли во все тяжкие в своём неудержимом стремлении окончательно победить противника, не считаясь с методами.

И чем дальше копал опытный Златоустов, тем больше он находил вопиющих нарушений и откровенных преступлений. Он порой искренне расстраивался из-за того, что вынужден заниматься исключительно работой, связанной с монстрами и червоточинами. Ведь он был блестящим следователем широкого профиля и часто страдал из-за того, что не может по долгу службы делиться своими ценными наработками с другими правоохранительными органами. Ведь это стало бы прямым недопустимым вмешательством в дела простых граждан.

Поэтому добрых восемьдесят процентов информации, кропотливо добытой им, приходилось откладывать в сторону. Его прямая задача была лишь одна — разобраться с неизвестными новыми прорывами и загадочными тварями, которые наделали столько шуму в регионе. В крайнем случае всё, что ещё можно было сделать в рамках полномочий, это пресечь явные попытки взаимодействия с культистами и нелегальную торговлю артефактами. Ну, на этом всё.

Что же касается личных дел Злобина и Демидова — это всё-таки их внутренние аристократические разборки, а также прерогатива органов местного самоуправления. Но чем больше методичный Златоустов погружался в материалы дела, тем яснее понимал, что ему неизбежно придётся вмешаться в ситуацию. Ведь абсолютно все ниточки вели к этим двоим влиятельным персонам, причём по большей части именно к загадочному Злобину.

Во всяком случае, если Демидов действовал в основном проверенными дедовскими аристократическими методами, то вокруг фигуры Злобина крутилось всё больше и больше откровенно сомнительных дел и подозрительных достижений. Тот, очевидно, в силу того, что объективно не был способен оказать достойное прямое сопротивление своему более могущественному противнику, всё чаще преступал опасную черту дозволенного.

И опытный Златоустов был абсолютно уверен, что копать нужно именно в том перспективном направлении. Скорее всего, именно граф Злобин причастен — прямым или косвенным образом — к тому знаковому событию, что в конечном итоге и привело сюда имперского инквизитора для расследования.

(обратно)

Глава 17 Переговоры

Встречу сторон решили произвести в небольшой деревеньке под названием Салатино, которая принадлежала семейству Лисиных. Сам граф Лисин Гордей Степанович был третьей стороной, что должен был рассудить двух сцепившихся баронов. Вообще, секундантов должно быть двое. с каждой стороны, но желающих поддержать Пылаевых не оказалось.

Виталий Сергеевич Викентьев, глава рода, сидел хмурый, смотрел куда-то в сторону, на нас взгляда не поднимал — будто считал это ниже своего достоинства. Весь его вид источал презрение и непреклонную решимость. Роман Викентьев, хоть и пытался казаться грозным, но вид имел глуповатый и даже несколько раз улыбнулся от чего-то, будто и не держал траур по поводу погибшей сестры. Молодой человек явно нервничал, то и дело поглядывая на отца и пытаясь копировать его суровое выражение лица.

В качестве представителя от государства на встрече присутствовал уже знакомый мне нотариус — Лаврентий Петрович. Он сидел над кипой и изучал их холодным, отстранённым взглядом опытного чиновника.

— Итак, — произнёс нотариус ровным, официальным тоном, — сторона господ Викентьевых объявила войну стороне господ Пылаевых для решения межличностных споров. Господа Викентьевы считают, что их претензии будут исчерпаны после того, как…

Нотариус посмотрел на Виталия Сергеевича и вежливо кивнул:

— Можете перечислять ваши требования.

— Мы хотим все ваши территории и поместья в Братской области, — холодно заявил он, наконец соизволив взглянуть в нашу сторону. — Преступление, которое вы совершили, это наглый и вопиющий поступок. И только полным исчезновением из этих территорий вы сможете искупить сие оскорбление. Если же войны хотите избежать, вы можете просто отдать территории и уехать подобру-поздорову, — добавил барон, опять отводя взгляд, — мы готовы на это пойти.

— Требования зафиксированы, — кивнул нотариус, затем посмотрел на Дмитрия, который был бледен и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Перед ним сидели опытные политиканы, закалённые аристократы, акулы бизнеса и власти. А он был всего лишь безусым юнцом, который не то, что в политике не разбирался — был мало уверен в себе и в своих собственных силах, тем более в подобных ситуациях.

— Дмитрий, — произнёс я, поворачиваясь к брату, — позволишь мне вести эти переговоры?

— Да, конечно, — произнёс брат слишком поспешно и с явным облегчением, будто только и ждал от меня такого предложения.

— Для начала, хочу задать вопрос: Не озвучите ли вы, господин Викентьев, какими именно межличностными отношениями были вызваны ваши столь серьёзные претензии? — обратился я к главе рода. — Поговаривают, будто кто-то из нашей семьи убил дочь вашего рода, вот только не припомню такого события. Может, вы проясните ситуацию?

Виталий Сергеевич напрягся, стиснул челюсти:

— Моя дочь была убита в своей собственной квартире в Братске. Была убита особым способом — при помощи способности. И такая способность имеется только у вас. Доказать это через официальные органы мы не можем, но точно знаем, что сделали это именно вы. Следствие нам не поможет, отправить вас на каторгу не выйдет, поэтому только войной сможем решить эту проблему и восстановить справедливость.

— Какая же такая особенная способность? — заинтересовался я, наклонившись вперёд. — Мы ведь, Пылаевы, управляем огнём. Неужто ваша дочь погибла в пожаре?

— Нет, не в пожаре, — покачал головой Викентьев. — Нам известно, что вы умеете перемещаться в пространстве — появляться и исчезать, где вам вздумается. О такой способности в наших краях никто не слыхивал до вашего появления, а у вас такая способность есть. Значит, выходит, что это вы и совершили то преступление и убили нашу дочь.

Он выдержал паузу, внимательно изучая моё лицо:

— И под «вами» я имею в виду именно вас, Константин Пылаев. Дмитрий-то… Дмитрий, известно, что не обладает способностями даже к огню. И Алиса, младшая дочь рода, тоже не блещет способностями. А вот вы…

Я лихорадочно перебирал в мыслях все возможные варианты — как именно Викентьевы могли узнать о моей способности? Слуги, наверное, рассказали? Или сама Луиза… Но когда успела? Я же слышал их разговор с Романом. Это просто нелогично, по меньшей мере.

Тот засланный слуга, который явно работал не на Пылаевых, был убит на месте. Ассасины тоже были убиты, но никто больше не мог знать о моей способности. Даже сами Пылаевы до сих пор не сообразили, что произошло в тот день из-за стресса и неразберихи.

Кто же мог сказать? Неужели у Пылаевых имеется ещё один слуга-засланец? Причём с таким холодным рассудком, что смог не только сохранить своё инкогнито, но и сообразить, какой именно способностью я обладаю. Это может быть очень опасный человек — куда опаснее тех ассасинов.

Хоть всех слуг отправляй в расход после такого…

— Весьма интересные обвинения, — медленно произнёс я, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. — Но основанные, как я понимаю, исключительно на домыслах и предположениях?

Граф Лисин, до этого молчавший наблюдатель, вдруг подался вперёд:

— Господа, давайте не будем торопиться с выводами. Имеются ли у стороны Викентьевых какие-либо вещественные доказательства или свидетели?

Да уж, непростая ситуация складывается. И главное — кто-то из близкого окружения явно работает против нас.

Дмитрий тоже удивлённо на меня посмотрел, будто пытался что-то сообразить. Он ведь знал про мою ласку, её способности, видимо, стал сопоставлять факты. Ведь то сражение с Луизой происходило при нём — я ведь тогда при всём семействе Пылаевых исчез прямо из комнаты вместе с гранатой, словно растворился в воздухе, но учитывая обстоятельства, на это и внимания никто не обратил. Однако я на его пытливые взгляды внимания не обратил, продолжая наступление.

— То есть, выходит, — произнёс я с нарочитым спокойствием, — вы, основываясь на каких-то домыслах и слухах, решили объявить нам войну? Хотя давайте уже не будем ходить вокруг да около — просто вы узнали, что в нашей семье нынче трудные времена. Глава рода погиб, мать тоже, и во главе остались трое сущих подростков. А ещё с гвардией у нас проблемы, персонала не хватает. И вы решили, что это ваш звёздный час, и вы очень легко и просто сможете разгромить наш род и прибрать к рукам всё наше имущество. Не так ли?

— А ну, молчать! — рявкнул Викентьев, багровея от злости.

— Простите, — я поднял бровь с театральным удивлением, — это зачитывать как протест, приказание или банальное оскорбление? Что вы себе позволяете, Викентьев? Вы повышаете голос на равного оппонента в войне или у вас в порядке нормы общаться, как деревенские мужики на повышенных тонах?

Глаза Викентьева стали наполняться кровью от ярости. А Гордей Лисин — подошёл к нему сзади и положил успокаивающую руку на плечо.

— Пускай этот юнец говорит, интересно же послушать, — произнёс Лисин вкрадчиво.

— А не позволите ли узнать, — продолжил я с невинным видом, — я вот нигде не заметил никакого некролога относительно гибели дочери самих Викентьевых. Зато нашёл некролог о гибели нашей бывшей служанки Луизы, которая сбежала из нашего поместья. Причём сбежала после того, как не смогла совершить убийство всей нашей семьи во время ночного нападения.

Я притворно всплеснул руками:

— О боже! Неужто речь идёт об одной и той же девушке? Которая, как оказывается, является членом гильдии убийц, подосланной вами? Так, что ли, получается?

Повернувшись к Диме, я продолжил с наигранной растерянностью:

— Дима, помоги-ка мне разобраться, а то здесь, похоже, ни у кого на это ума не хватит. Выходит так: Луиза, подосланная Викентьевыми, не смогла добиться своего и умерла где-то в подворотне, как паршивая собака. Из-за этого они решили нам объявить войну? — я повернулся к Викентьеву. — То есть этим вы мотивируете свою вендетту? Прелестно, просто прелестно!

Я сделал паузу, наслаждаясь тем, как меняются лица противников.

После недолгой паузы, я продолжил:

— Заметьте, подослать к нам убийцу — это дело, видимо, вполне нормальное в ваших кругах. А вот оскорблять нас, посылая таких неумелых, некомпетентных специалистов — это истинное оскорбление, господа! Профессиональная этика, знаете ли.

Я глумился как мог. Викентьев, который сам устроил этот цирк, только скрипел зубами от бессильной ярости.

— Ты поплатишься, Пылаев! — только и смог прошипеть он сквозь зубы.

Лисин сжал его плечо, явно пытаясь успокоить разбушевавшегося союзника.

— В таком случае, — продолжил я деловито, — я выдвигаю встречные требования. В случае нашей победы в этой войне мы претендуем на все земли Викентьевых, включая производственные мощности. К слову, пока вы ещё владеете своим трестом деревянных изделий, рекомендую запасти побольше гробов. Они вам обязательно пригодятся, господин Викентьев.

Я достал из нагрудного кармана бумажку, которую до этого тщательно заполнял со слов Злобина:

— Опись имущества, которое мы планируем конфисковать у Викентьевых, я уже подготовил. Всё по закону, всё честно, тем более, что зеркально.

Викентьев криво усмехнулся, в его глазах плясали злобные огоньки:

— Ты, щенок, подписал себе смертный приговор! Пока ты не подохнешь, война не закончится, и всё ваше имущество перейдёт к нам по праву победителя!

Он повернул взгляд на Диму, и голос его стал ещё более ядовитым:

— А вы будете побираться, как нищие, и, как выразился ваш незнамо откуда взявшийся братец, подохнете в канаве, как шелудивые псы! А твоя сестра… — он сделал многозначительную паузу, — твоя сестра будет шлюхой в публичном доме!

При этих словах Лисин так сильно сжал плечо Викентьева, что тот аж зашипел от боли, однако замолчал. В глазах Димы вспыхнул такой гнев, что я знал — это означает потерю контроля. А потеря контроля для мага его уровня могла обернуться катастрофой.

Я повернулся к брату и прошептал:

— Дима, помни про контроль! Считай, что это твоя тренировка, этот клоун — твой тренер. Научишься контролировать себя в таких ситуациях, и твой дар будет тебя слушаться, как будто ты его дрессируешь.

Дима скрипнул зубами и зашипел от злости. Всё это время он не дышал, сжимая кулаки до белизны костяшек.

— Всё нормально, — ответил он наконец, взяв себя в руки. — Ты в любом случае оскорбил его куда сильнее. Это лишь слова обиженного слабака. — Произнёс Дима это так уверенно, что даже я подивился его выдержке.

Викентьев от этих слов дёрнулся, хотел было подняться с места, но…

А Дима хорош, во всяком случае, стоило только ему поверить в себя, и вот он уже стал опасным игроком на этой доске. Нотариус детально записал все наши требования, старательно выводя каждую букву.

— Как будет засчитана победа или поражение? — спросил нотариус у Викентьева, поднимая взгляд от бумаги.

— Когда сторона противника признает, что проиграла, — произнёс он с видимым удовольствием.

— И как это должно быть сделано? — спросил я, чувствуя подвох. — Думаю, устного заявления недостаточно, ведь вас надо будет как-то вынудить согласиться. Вы, смотрю, люди горячие. Что мне сделать для того, чтобы вы согласились признать поражение? Убить этого сопляка? — я указал на Романа. — Или сделать вас калекой? Нужны другие, более понятные критерии. Например, истребление всей вашей гвардии. И опять же, кто будет объявлять капитуляцию, если вы подохнете раньше времени?

Викентьев поморщился, явно не ожидая таких практических вопросов.

— Нет, условия остаются прежними. Когда один из противников будет просить другого о пощаде и будет готов написать капитуляцию собственноручно — вот тогда война закончится, — твёрдо ответил барон.

— Господин Викентьев, вы себе подписываете очень неприятный приговор, — произнёс я, качая головой. — Чувствую, для вас эта война обернётся серьёзным крахом, и мне жаль, что так вышло. Но в случае поражения, как вы и обозначили, вы будете обязаны покинуть Братскую губернию навсегда. И это не обсуждается — это зеркальное требование вашему.

Викентьев лишь стиснул зубы.

— И так, условия поражения и цена капитуляции задекларированы. Желаю вам успехов, господа, а меня ещё ждут дела.

Нотариус собрал бумаги и удалился, явно довольный тем, что избежал более серьёзных разборок.

* * *

Когда мы ехали обратно в поместье, Дима аж подпрыгивал от восторга.

— Ну ты даёшь! Я думал, Викентьев взорвётся от яростипрямо там. Думал, что он тебе дуэль объявит на месте!

— Дуэль? — едва не расхохотался я. — Да у нас же война! Куда ещё дальше? Дуэлью тут уже не разберёшься, слишком серьёзные ставки.

— А Лисина видел? Сидел молча, анализировал происходящее. Он, наверное, тоже будет участвовать в этой заварушке, как пить дать — слишком уж заинтересованно поглядывал на нас.

— Посмотрим, — произнёс я, а сам уже прикидывал, какие диверсии можно устроить. При том что нужно, чтобы не только Викентьев попал под раздачу — Лисина тоже бы отправить куда подальше, но желательно перед этим забрать и его имущество. План начинал вырисовываться в голове.

В деревню мы вернулись ближе к семи часам вечера. Как я и ожидал, обсуждение условий нашей войны закончилось быстро — куда быстрее, чем могло бы. Да нет, никто договариваться всерьёз не собирался. Они просто озвучили свои намерения, а я озвучил свои требования в ответ. И всё — больше говорить было нечего.

Дальше, как мы и планировали, нас ждали червоточины, и их я собирался зачистить быстро. Если паладинам нельзя сражаться на нашей стороне по уставу, то пускай хотя бы помогут нам материально. Они и так помогают, но трофеи из монстров стоят дороже той древесины, которую они добывают. К тому же, Зиновий уже собрал отряд паладинов, который отправится с нами в качестве сопровождения.

Осталось только найти самого главу паладинов, который сейчас, скорее всего, занимался нашими новыми подопечными — в частн остидетьми. Вот мы и отправились к бараку с нашими новыми жильцами.

Стоило к нему приблизиться, как до меня донёсся весёлый, заливистый детский смех. Две маленькие девочки бегали друг за другом и и резвились у барака. Это была Анечка, привезённая из деревни Колодцы с мамой, и Дашенька, что приехала вместе с беспризорниками. Обе были одарёнными, одна огенвичка, (к слову, очень уж она кстати в семействе Пылаевых), а вторая явно знается с природой. Я даже встал в тени, чтобы послушать, о чём они судачат — всё-таки давно не слышал детского смеха, и, признаться, при виде играющихся девчонок у меня самого улыбка появилась на лице. Забыл уже, каково это — видеть беззаботное детство.

— А сделай ещё, сделай ещё! — просила Дашенька, подпрыгивая от восторга.

— Сейчас, надо только найти что-то подходящее. Вон, смотри, клевер большущий! Сделаю его ещё больше! — ответила другая девочка.

Они присели у небольшого кустика, а затем я глазам своим не поверил — клевер стал расти! Небольшие листики клевера вдруг стал увеличиваться в размерах, фиолетовый цветок раздулся так, будто это был огромный пион.

Опачки! Я и не думал, что у неё такая мощная сила природной магии. По крайней мере, одно дело заставить цветок вырасти, совсем другое дело — столь сильно изменить его базовые характеристики. Это что-то новенькое, куда более сложное! У Анечки явно огромный талант к природной магии.

Во всяком случае, надо будет изучить её способности всерьёз — такой потенциал встречается нечасто.

— Круто, круто! — закричала Дашенька, хлопая в ладоши. — А я вот что могу! — произнесла она и, поднявшись, завертела головой по сторонам, высматривая подходящую цель.

— Вот, смотри! Видишь одуванчики? — Она указала на поле одуванчиков, которые давно отцвели и теперь покачивались под лёгкими порывами ветра, распространяя белые пушистые зонтики семян.

— Смотри! — крикнула она и пустила тонкую, но мощную струю пламени.

Пара сотен одуванчиков после её фокуса, вспыхнули и почернели, а потом и вовсе принялись полыхать настоящим пламенем. Огонь быстро распространялся по сухой траве.

— Ой! — испугалась Дашенька и стала трясти обожжённой рукой. — Я ненарочно! Надо дядю Мишу позвать! — запаниковала она.

Анечка побежала было к бараку, но Дашенька тут же её окликнула:

— Нет, не говори дяде Мише! Он меня совсем заругает! Он мне сказал, что уши надерёт, если я снова что-то спалю! Черт!

— Не ругайся! — тут же одёрнула её Аня.

Наблюдая за этой ситуацией, я не знал, что мне делать: смеяться в полный голос, держась за живот, или надрать обеим хулиганкам уши. Хотя им не уши надо драть — их надо взять под строгий контроль, только когда этим заниматься? Эх, надо Зиновию подсказать, куда их направить. Вот только очень уж я надеюсь, что он действительно не отправит их в паладинский корпус. Всё-таки у них там строгие указания и железная дисциплина. Если он один раз нарушил ради меня правила, это ещё не значит, что он будет нарушать их постоянно.

Да уж, а он ведь однозначно узнает, что они одарённые — а может, и уже знал об этом. Такие способности не скроешь надолго. Да уж, обидно будет, если талантливых девчонок загонят в изоляцию.

В этот момент из барака выбежал Миша — тот самый парень, который до этого в городе бегал с топором наперевес, и принялся кричать:

— Даша, ты чего здесь устроила опять⁈ Если узнают старшие, тебя же… — зашипел он, угрожающе грозя девочке указательным пальцем.

— Прости меня, прости! — запищала она жалобно. — Я не специально!

По щекам девочки потекли крупные слёзы, и я уже не в силах был больше терпеть это зрелище. Шагнул вперёд решительно.

— А, всё хорошо, — произнёс я спокойно. — Не переживай ты.

Показал жестом Мише, мол, всё нормально, не ругайся на девчонок понапрасну. Девочка, увидев меня, прикрыла рот ладошками в испуге:

— Ой, ваше благородие! Простите, снова я…

Я же едва не расхохотался от её реакции:

— Да не переживай ты! Вон, Дима меня тоже как-то чуть не подпалил своим даром. Надо просто научиться контролировать свою силу, держать её в узде, — произнёс я ободряюще.

Ещё раз оглядел одуванчиковое поле — вроде бы серьёзный пожар так и не начался, да и ладно. Подошёл ближе, ласково погладил девочку по взъерошенной голове.

— Ваше благородие, — пискнула Анечка, всхлипывая. — Мама говорит, что вы как ангел небесный, всем помогаете и добро делаете. Это правда, что у вас есть крылья за спиной?

— Нет, крыльев у меня нет, — расхохотался я искренне, затем перевёл взгляд на Мишу. — Где Зиновий сейчас?

Не успел тот ответить, как Анечка затараторила:

— Ой, дядька Зиновий… он там с мамой общается, мы помогали ей по хозяйству управляться. А как пришёл дяденька, мама прогнала нас и мы пошли на улицу играть.

— Миш, доложи Зиновию, что я прибыл и его ищу, пускай поскорее закругляется с делами.

Про себя подумал: а может, он там глаз положил на её маму, а я его отвлекаю от важных личных дел? Впрочем, мне от него нужно лишь краткое распоряжение, чтобы он грамотно распределил паладинов и отправил их с нами в червоточину да назначил ответственных. В остальном пускай дальше приводит свои дела в порядок, как считает нужным.

Нам уже давно пора отправляться зачищать червоточины. Очень уж нужны нам живые деньги прямо сейчас, а охота на монстров — это самый быстрый и надёжный способ заработать приличную сумму. К тому же опыт в боевых действиях лишним точно не будет.

(обратно)

Глава 18 Новости

Зиновий вышел из барака довольный, с широкой улыбкой, растянувшейся на лице. И лишь завидев меня, с трудом смог притушить свои эмоции. Видимо, его счастливый период в жизни начался — неужто он влюбился? Ещё вон с детишками возится. Видать, до этого серьёзно тосковал по семейному теплу, что сейчас аж эмоции не может сдержать.

— Здравствуйте, Константин Александрович, — произнёс он, выйдя мне навстречу. — Вернулись, значит, со встречи с Викентьевым? Что там эти разбойники хотят от вас?

— Нас изжить из этих земель хотят, — заявил я. — Ты лучше скажи, людей подготовил? Нам ведь в червоточину идти надо.

Зиновий, услышав о деле, тут же приосанился, посерьёзнел и нахмурился.

— Людей приготовил, — ответил он деловито. — Готовы отправляться хоть сейчас. Только поздновато уже — пока доберёмся, время будет позднее. Опять же, места там не хоженые, дороги туда нет, придётся пешком идти по глухомани.

— Меня это устраивает, — произнёс я. — Ты уже прокладывал маршрут? — спросил я, ведь вчера сказал ему координаты, переданные Виктором.

— Да, проложил. Путь вполне нормальный, вот только идти всё равно придётся по нехоженым тропам, через дикий лес. Да и местность там неспокойная, и культисты там гуляют, будто у себя дома. И твари из червоточин.

— Думаю, для нас это не проблема, — хмыкнул я.

— Тогда я пошёл людей собирать, а вы тоже не затягивайте. Не хочется зря по лесам шастать в темноте. И про снаряжение не забудьте — нам, по всей видимости, придётся в лесу заночевать.

Я кивнул, затем отправился в поместье раздавать указания. Динара уже подготовила еду в дорогу и даже снарядила палатку и шатёр. Снарядила спальные мешки, чтобы на голой земле не спать. А ещё она сунула мне пару комков явно природного происхождения:

— Подпалите перед сном, — наставляла она, — чтобы мошкара вас не донимала и другие насекомые. Народное средство, между прочим, — произнесла Динара с гордостью. — Так ещё мои предки от комаров спасались в дальних походах.

Я с благодарностью принял её подарок и принялся проверять вещи. Отправились мы спустя двадцать минут.

На этот раз, как ни странно, Алиса изъявила желание пойти с нами. Ну, как сказать, желание… Дима был категорически против, я особо не вмешивался в их семейные разборки. Он сказал, что это плохая, безрассудная идея, однако со скандалом Алиса настояла, что должна учиться защищать свой род.

— Раз Дима не может отстоять свои права, тогда я сама возьму в руки оружие и покажу всем врагам рода Пылаевых, что значит боевой дух! — заявила она с вызовом.

— А ты до этого хоть раз в червоточине была? — спросил я осторожно.

— Не была, — заявила она с деланной бравадой, — но начинать же надо когда-то! Тем более, чего мне бояться — вы же вон герои, в случае чего защитите девушку, — строго заявила она, словно делая нам одолжение.

— Защитим, — улыбнулся я, хотя очень хотелось ругаться, причём матом, причём очень громко и вслух.

У меня на этот поход были совсем другие планы. Я хотел не только разжиться трофеями, но и потренироваться со своей способностью. Ведь у нас на носу битва с Викентьевыми, и чем больше я создам им проблем, чем больше отработаю приёмов, тем лучше. А на них я планировал наслать орду тварей.

Да, я знаю, что это не совсем правильное, тактичное решение. Паладины меня точно не поддержат, но они не вмешиваются в дела родов напрямую.

К тому же уверен: Викентьевы точно не стали бы думать о честной игре. Короче, если бы кто-то из их рода обладал такой способностью, они бы уже давно наслали тварей на род Пылаевых и на Злобина. Опять же, не стоит забывать о их связях с культистами. Ведь врги рода человеческого шастают по их землям, и их цель прижать Злобина, а ещё нас заодно. А значит, мои руки развязаны — они первые начали так себя вести.

Вот только я планировал протестировать одну интересную особенность: что будет, если в червоточину набить тварей до отказа и посмотреть, что из этого выйдет? Как я знаю, червоточины растут быстрее, когда там появляются твари. Если забить такую червоточину тварями под завязку, дать ей постоять пару дней, что из этого получится? Уж точно не дискотека. А если такую червоточину сделать прямо под боком у Викентьевых…

Но это лишь досужие предположения. Нужно сначала всё это проверить на практике. А для этого я хотел набить одну из червоточин тварями ещё до того, как паладины туда зайдут, чтобы ко мне лишних вопросов не было. И в целом заодно проверю, что из этого выйдет.

Что-то мне подсказывает, что переносить тварей из Изнанки в червоточины будет куда проще, чем в реальный мир. Всё-таки для того, чтобы из реального мира попасть в Изнанку, нужно приложить немало сил и концентрации. А чтобы попасть в червоточину из Изнанки — там всего-то нужно просто шагнуть и ты на месте. Логично предположить, что и тварей перетаскивать будет легче в том же направлении.

Однако Алиса явно будет создавать проблемы, и следить за ней не очень-то хотелось. Как ни крути, подвергать опасности всё-таки какую-никакую, а сестру — пускай с таким скверным характером — было неверно. Да и если с ней что-то случится, Дима выпадет из колеи. А перед самой войной с Викентьевым нельзя этого допускать — он должен быть силён, бодр и уверен в себе, а главное сосредоточен на предстоящем сражении. Гибель или ранение сестры не способствуют сосредоточенности.

Пока шагали по тропе, ко мне подошёл Дима, будто чувствовал что о нём думаю.

— Выходит, Викентьев прав был? Ты действительно умеешь перемещаться? Теперь понятно, почему ты тогда выжил, когда я тебя в изнанку вытолкнул, — произнёс он горящими глазами, едва сдерживая восторг. — Не знаю, откуда Викентьев всё разузнал, но поверь, это не я разболтал. Я никому ничего не говорил! — принялся клясться он, явно переживая, что я мог подумать на него. — Способность у тебя, конечно, очень крутая! Вот бы мне такую… Но я по-доброму завидую! Я никому, ни одной живой душе не скажу, клянусь! А то, что Викентьев… он, видимо, только предполагает что-то неладное. По крайней мере, я даже ни сном ни духом не подозревал, что ты так можешь. А им только и предполагать. Может какой-то шпион донёс, да сам не разобрался… Ишь ты, перемещение! Это ж надо придумать! Я о таком даже и мечтать не могу — вот это я понимаю, настоящая сила!

Я кое-как прервал его поток мысли:

— Чтобы лишний раз не фантазировать, лучше держи свои мысли при себе, — предостерёг я его. — А то мало ли кто ещё подслушает случайно. А нам-то, как ты понимаешь, лишние уши совершенно не нужны.

— Буду держать рот на замке! — торжественно произнёс он.

— Вот и прекрасно. Ты лучше за Алисой присматривай внимательнее, чтобы она глупостей не наделала.

— Да уж, эта неугомонная! Всё ей на месте не сидится. Шило в одном месте у неё, — вздохнул он.

— Это действительно так, — хохотнул я и оглянулся назад.

За нами шагала ковыляла Алиса Пылаева с недовольной мордочкой, явно не привычная к таким походам, а ещё три десятка паладинов. Я даже призадумался: откуда столько набралось-то? Ведь примерно столько же находится в червоточине и валят лес, ещё тридцать здесь… Неужто Зиновий подкрепление дополнительное запросил? Или это резерв был припасён заранее?

Время ещё было не столь позднее — всего-то восемь часов вечера, — и тут у меня зазвонил магофон. Взглянув на циферблат, увидел незнакомый номер. Это ещё кто такой? — подумал я и ответил на звонок.

— Да? — спросил я осторожно.

— Здравствуйте, ваше благородие! — произнёс в трубке бодрый голос Медведева. — Меня освободили! Готов приступать к своим прямым обязанностям!

Мои брови поползли вверх от удивления.

— И заранее, чтобы лишний раз с вами не вступать в полемику… В дом Вавиловых заглянул, у детишек там всё в полном порядке, они обживаются потихоньку. Сначала испугались меня, подумали, что я их прогонять пришёл или арестовывать за самовольное поселение, а потом, когда я сказал, что от вас просили передать наилучшие пожелания, сразу оттаяли. Даже сказали, что Петька каким-то чудом денег раздобыл и хочет вам всё до копейки вернуть.

Эта новость меня не слишком порадовала — откуда у мальчишки деньги? — но я решил пока не вдаваться в подробности.

— Ну и хорошо, что всё хорошо, — произнёс я. — Ты смотри там за ними внимательно.

— Они сами за собой присмотрят — народ самостоятельный, — ответил он. — Я уже на пути к вашему поместью, узнал, где находится. Так что я намерен не отсиживаться в стороне, а активно участвовать в предстоящей войне, — решительно произнёс он.

Я поморщился, но, признаться, это меня скорее порадовало, чем оттолкнуло. Да и странно было бы, если бы он захотел отсидеться в тылу. Ведь не для того я его на службу звал — человек другой формации попросту не подошёл бы для моих целей.

— Ладно, как приедешь в поместье, найди служанку — её Динара зовут. Скажи, что ко мне приехал по делам, она тебя примет как положено и разместит, куда нужно.

— Будет исполнено! И кстати, — добавил он с заметным воодушевлением, — Линдерману я тоже позвонил, он уже тоже в пути! Мчит на всех парах, так сказать! Скоро тоже будет, и берёт он с собой порядка пятидесяти человек — отборных бойцов!

— Куда столько-то? — удивился я. — Я ж с ними всеми не расплачусь нормально!

— А он решил на вашей войне молодняк обучить практически! — рассмеялся Медведев. — Так сказать, совместить приятное с полезным: проверить ребят в настоящем деле, триумфально завершить безнадёжную войну победой, а ещё создать себе отличную рекламу. Этот хитрый немец никогда выгоду не упустит — поверьте мне на слово! Вы ещё поймёте с кем связались, — хохотнул Медведев с явным восхищением. — Ну всё, не отвлекаю больше, скоро буду, ваше благородие! Кстати, а почему меня служанка встретит? Что-то случилось?

— Да мы пошли червоточины закрывать, — пояснил я. — Будем только к утру обратно.

— Эх, не успел я вовремя! — с сожалением произнёс он. — А так бы интересно было с вами бок о бок посражаться против тварей! Такого вы шороху наделали в городе — очень уж интересно посмотреть на вас в настоящем деле, в полную силу! А то все только и судачат о вас.

— Успеется ещё, — заявил я уверенно. — Впереди дел хватает.

Закончив разговор, я невольно усмехнулся. Медведев освобождён, Линдерман в пути с полусотней бойцов… События разворачиваются стремительнее, чем я смел надеяться. А уж Викентьевы такого вообще не ожидают. Всяко, больше союзников перед схваткой никогда не помешает.

Поговорив с Медведевым, подозвал к себе Зиновия.

— Долго нам ещё до чертовщины? — спросил я, оглядывая окружающую местность.

— Ну, пошагать ещё придётся часа полтора, — произнёс он задумчиво.

Мы как раз миновали территорию Пылаевых и углубились в густую дубраву.

— Сейчас заросли минуем, там дальше поле будет, речку надо будет перейти, но эти места я знаю как свои пять пальцев — переход там есть, ноги мочить не придётся. А там уже и первая червоточина, — произнёс он уверенно.

— Отлично, — ответил я и проследив за взглядом Зиновия, примерно определив нужное место в уме. — Мне надо будет отойти ненадолго. — Добавил я.

Зиновий внимательно взглянул на меня, видимо, пытаясь понять, что у меня на уме.

— Мы вас дождёмся, — произнёс он после паузы.

— Нет, ждать меня не надо, я вас догоню. Вы шагайте дальше. Ты мне путь обрисовал, найдёмся, не потеряемся.

— Уверены? — нахмурился он.

— На все сто! По вашим следам пойду, следы я читать умею, — заверил я его.

— Хорошо, — кивнул Зиновий, затем с тем же вопросом подошёл к Дмитрию. Тот сразу забеспокоился:

— Как же мы без тебя? Вдруг что случится?

Ну, я успокоил братца.

— Нормально всё будет, справишься. К тому же до начала настоящего похода я уже появлюсь, — произнёс я твёрдо. — За Алисой лучше присматривай, а мне сопровождающие не нужны, как ты понимаешь.

Остановился, зашёл в небольшую рощицу, тут же растолкал белку, которая уже окончательно привыкла ездить под полой моего пиджака и мирно спать там, свернувшись калачиком.

— Работа у нас с тобой, — произнёс я ласково Белке, — отправляемся в дело.

Я тут же провалился в изнанку.

Здесь всё выглядело совсем иначе, чем в городских условиях — пока что лишь редкие стайки тварей, которые при виде меня тут же стремительно разлетелись в разные стороны, явно не желая связываться. Пока решают, что со мной делать.

Ну ничего, я уже хорошо знал эти их повадки. Сейчас разберутся, сгруппируются в боевые команды и начнут меня методично атаковать, будто разъярённые осы. Пока что их не так много, как хотелось бы для полноценной охоты, но на это и был расчёт — сейчас их внимание привлеку к себе, а дальше доберусь до той самой червоточины и там уже развернусь по полной программе.

Поглядел на белое пятнышко моей любимицы, которая так энергично кружила вокруг меня, словно маленький белый вихрь.

— Знаешь, куда мы движемся? — спросил я, указывая в сторону предполагаемой червоточины.

Ласка завертелась ещё быстрее, будто активно подтверждая, что прекрасно в курсе наших планов и готова к действию.

— Вот и прекрасно, веди меня к первой червоточине, — произнёс я решительно. — Только не спеши особо, надо этих тварюшек побольше собрать в одном месте, а там дальше настоящее шоу устраивать будем.

(обратно)

Глава 19 В червоточине

— Зиновий, Дима, да постойте же вы, куда убежали? — звал я товарищей, пытаясь их догнать.

Я отдувался так, будто пробежал несколько километров на полной скорости, и при этом что не симулировал — действительно выбился из сил. Ноги тряслись, руки дрожали от напряжения. Ласка и вовсе в отключке валялась за пазухой — столько энергии израсходовано, столько сил истратили, убегая от орд тварей по изнанке.

К слову, моя гипотеза полностью оправдалась: переход из изнанки в любую червоточину абсолютно не забирал никакой энергии. Ну, это у нас с белочкой получалось легко, а вот для того чтобы загнать туда тварей, пришлось изрядно попотеть. Но я потом всё-таки нашёл хитрость — если заставить тварей хорошенечко разогнаться в погоне за мной, это порой вынуждало их прямо-таки врезаться в купол червоточины. И они таким образом проваливались внутрь пространства. Правда, не без потерь с их стороны, но какое это имеет значение? Главное — результат!

— Костя, ты что там делал? Да еще так долго? — окликнул меня Зиновий, когда я, наконец, их настиг. — Мы несколько раз останавливались, чтобы тебя подождать, а ты, выходит, только сейчас нас догнал?

— Да вы так умотали, небось убегали от меня специально, — хохотнул я, всё ещё тяжело дыша. — Я из сил выбился, пытаясь вас догнать.

— Ноги бы вам прокачать, ваше благородие, — подначил меня Зиновий с усмешкой.

— Согласен, вот сейчас всё правильно сказал, — оперевшись на колени, принялся отдуваться я. — Ладно, дайте дух переведу, и пойдём дальше.

Алиса лишь взгляд отвела, показывая всё своё пренебрежение к моему состоянию. Она-то не устала — бодрая, бегает как юная козочка, а я весь измотанный, ещё и с мокрым от пота лбом стою.

Спустя каких-то десять минут мы оказались у первой червоточины.

— Что это с ней такое? — произнёс Зиновий, вглядываясь в яркое синее солнышко, что освещало всю поляну, причём без истинного зрения. Ещё и вибрировало так интенсивно, будто было готово взорваться в любой момент. Энергия буквально плескалась волнами, искажая воздух вокруг.

— А вы уверены, что нам туда нужно? — спросил Дмитрий заметно осевшим голосом, явно сомневаясь в разумности предприятия.

— Вроде бы червоточина точно синяя была, когда Виктор координаты давал, — хмуро пробормотал под нос Зиновий. — А такое ощущение, будто совсем не синяя, да и вообще на червоточину не очень-то похоже. Что здесь вообще происходит-то?

— Да ладно вам, ребята! — бодро хохотнул я, стараясь подбодрить команду. — Вы и не такую чертовщину видели!

К слову, червоточина там была довольно любопытная — я в такие раньше не попадал. По ту сторону был не лес и не пещера, а самая настоящая пустыня. Пески простирались до горизонта, правда, стоит отдать должное, там был небольшой живописный оазис с маленьким озерцом и четырьмя пальмами, что свесились над прозрачной водой. Несмотря на то, что солнца там, естественно, не было — (какое солнце посреди чёрного купола червоточины), — однако температура там была явно выше тридцати градусов. Я бы так сказал — пекло нешуточное.

Но одно дело жара, а другое дело то пекло, которое я там подготовил ребяткам в виде целых орд разъярённых тварей. Непросто им придётся, это точно. Во всяком случае, могу сказать с уверенностью — не зря Зиновий взял с собой тридцать отборных паладинов.

Жалел ли я их? Конечно, жалел, но я видел, как расправлялись паладины в тюрьме с ордами тварей — а это ведь всего лишь жалкая горстка по сравнению с тем, что творилось в подземельях. Поэтому я совершенно не переживал ни за Дмитрия, ни за Алису, ни за опытных паладинов Зиновия.

Просто к тому же зелёные твари ни для кого из нас серьёзной проблемой не будут. А учитывая, что я их перетащил туда совсем недавно, они только и могут быть что зелёными — вряд ли успели даже толком очнуться и набраться хоть каких-то сил. Скорее всего, будут в полуотключке, потому что каждый раз, когда я загонял новую порцию монстров через изнанку, они бродили будто оглушённые. Глаза широко распахнуты, рты глупо разинуты, движения заторможенные — будто не понимают, где оказались, и что делать надо. На меня начинали реагировать разве что спустя добрых десять минут.

А это, кстати, весьма интересное наблюдение: когда я создавал червоточины напрямую, твари довольно легко попадали в реальный мир, сохраняя большую часть своих сил. А вот попадая в пространство червоточины из пространства изнанки, они теряли значительную часть энергии и боевого потенциала. От чего это зависит, я так до конца и не понял. Видимо, дело в той особой энергии, которую высасывал из них кристалл червоточины при переходе. Всё-таки они ведь являются своеобразными проводниками энергии для того, чтобы червоточина становилась сильнее и росла в уровнях мощности.

— Ну что, ребятки, не будем терять драгоценное время! — бодро произнёс я, стряхивая с себя остатки усталости. — Вперёд!

— Ишь как приободрился! — услышал я насмешливый возглас одного из паладинов. — А до этого еле ходил, странный этот барин.

Я проигнорировал все их не слишком лестные возгласы и смело шагнул вперёд, прямо в вибрирующий от энергии переход, готовый окунуться в пекло настоящего боя.

Признаться, мне самому было интересно, что я там натворил, потому что до этого очень спешил, пытаясь под завязку забить червоточину тварями. В последние разы, собирая особенно большие рейды серых теней, даже не особо заглядывал, сколько там монстров набилось в мою червоточинку.

Переход встретил меня привычным сопротивлением, будто я попал в густое желе или в кисель. А следом передо мной открылась пустыня — большая, и, как мне показалось, она стала куда больше, чем была до этого. Пространство словно расширилось, открыв новые окрестности.

В метрах сорока от меня — прям-таки орда монстров! Учитывая неровность местности, казалось, что тварей неисчислимое количество, прямо-таки полчища, и они тянулись вдаль, к самому горизонту. Некоторые группы располагались на возвышенностях, другие — в низинах, третьи медленно перемещались по склонам барханов. Настоящая армия существ, каких я никогда не видел в таком количестве.

— Охренеть! — Протянул я, тихо, — и это я, что ли, сделал?

В этот момент все присутствующие монстры — вчерашние, сегодняшние и кто знает, какие ещё — разом обернулись на меня. У меня появилось стойкое желание извиниться и немедленно вернуться обратно в реальный мир.

Но нет, в этот момент кто-то ткнулся мне в спину, заставив меня сделать пару шагов вперёд.

— Ваше благородие, не дело ведь стоять на выходе из изнанки, — произнёс Зиновий, мягко оттесняя меня в сторону. — На выходе могут и зашибить. Иногда воины с мечами наголо заходят, могут и ранить…

Он увидел количество монстров и сам застыл на месте.

— Матерь…

Твари, завидев ещё одного участника нашего приключения, казалось, очень даже обрадовались. На мордах многих монстров появились довольные оскалы. Причём, что удивительно, если, как правило, в червоточинах водятся твари одного вида, ну максимум двух — какие-нибудь там оборотни и ящеры, то здесь же было такое разнообразие, что дать точное определение всему этому очень сложно.

Здесь были и скелеты с горящими глазницами, и гигантские насекомые с блестящими хитиновыми панцирями, и монстры, похожие на каких-то переросших сурков. Всякие каменные гаргульи с разноцветными крыльями, многоногие пауки размером с добрую лошадь, крылатые ящеры с зубастыми пастями и пернатые гарпии с когтистыми лапами. Эти последние уже стали взмывать в воздух, чтобы быстрее до нас добраться.

А тем временем паладины продолжали прибывать через портал. Последними зашли Дима и Алиса. Монстры что-то пока не нападали — видимо, желали увидеть полное меню, прежде чем приступить к ужину. Или, может, их озадачило разнообразие потенциальных жертв.

Алиса сначала фыркнула презрительно, не сразу увидев монстров из-за спн паладинов, затем подняла глаза к небу, увидела летающих тварей, да так и застыла, а потом как давай визжать от ужаса!

Это и стало спусковым крючком.

Все, кто там был, бросились на нас!

— Вперёд, в атаку! — бодро завопил я, вынимая револьвер и палаш оранжевого уровня, который купил у дяди Бориса. Пришлось, конечно, расстаться с серьёзной суммой денег, значительно опорожнив свои богатства, но это того стоило.

Новый клинок, полыхая всеми цветами радуги, рассекал воздух с протяжным гудением. Во все стороны при каждом ударе змеились молнии и огненные всполохи, которые, в свою очередь, пытались поразить новые цели. Каждый взмах оставлял за собой светящийся след, а воздух наполнялся запахом озона и жжёной плоти.

Однако неладное я заподозрил уже на первой минуте боя. Я ведь сразу ринулся в бой, не оценив толком обстановку. Слишком уж нетерпение меня жгло, а тем временем оказалось, что твари были не зелёными слабаками. Большая их часть была синего уровня! Когда они успели так быстро эволюционировать? Может, долгое пребывание в замкнутом пространстве червоточины ускорило их развитие?

К тому же, очень уж быстро они меня взяли в клещи и попытались попробовать на зуб. Ну, куда им! Всё-таки мощная защита, подаренная Злобиным, змейка, отводящая удары, да и грозное оружие в руках серьёзно прореживали их строй. Но в то же время это были не зелёные слабаки, это были мощные монстры синего уровня, многие из которых даже обладали какими-то способностями.

Да, я был далеко не тривиальным воином и мощно принимал все удары, но новые обстоятельства меняли дело в корне. В соло здесь лучше не сражаться — я принялся отступать к своим.

— Господин! Господин! — орал Зиновий, пытаясь перекричать рёв боя. — Куда вы, господин? Здесь какая-то мясорубка, господин!

Ну, это действительно было похоже на мясорубку, вот только в качестве фарша и других мясных изделий были твари, а в качестве прочного металлического механизма с ножами были паладины. Они действительно крошили тварей, будто мясницкий инструмент по производству котлет, однако количество монстров зашкаливало — нападали они со всех сторон, волна за волной.

Дима, перепуганный, бледный, но при этом уверенный и грозный, разил тварей своим мечом направо и налево. Пятеро паладинов, сгруппировавшихся вокруг него, обеспечивали безопасность флангов, отбивая особенно наглых тварей. Алиса и вовсе стояла за спинами воинов, бледная, но вот уже и она отошла от первого шока. В её руках появились огненные плети, которыми она принялась стегать летающих тварей, что так и норовили напасть с воздуха.

— Спасибо, госпожа Алиса! — то и дело кричал Зиновий, когда девушка сбивала ту или иную гарпию или гаргулью.

Однако Зиновий сам был обеспокоен, хоть и легко пока что справлялся со всеми ордами тварей, что набросились на них. Всё-таки между его оранжевым и синим уровнем тварей — большая пропасть в силе. Благо ещё, что в синих червоточинах твари только синие, плюс один оранжевый босс, потому что если бы я по своей глупости повернул подобный фокус с оранжевой червоточиной или с красной, сейчас бы мы все умылись кровью. Сначала кровью тварей, а потом, возможно, и своей.

Спустя целую вечность мы сидели на горе трупов.

Оглядев внушительную гору трупов, которую, к слову, паладинам ещё предстояло тщательно переработать на предмет добычи трофеев, Зиновий схватился за голову:

— Матерь божья! Что это, нахрен, было такое⁈

— Не выражайтесь при даме! — тут же воскликнул один из паладинов, явно из числа особо благочестивых.

— Да заткнись ты! — отмахнулся от него Зиновий раздражённо.

Дмитрий же даже не обратил внимания на возглас командира паладинов, а Алиса и сама пробормотала что-то крайне ругательное под нос. И, кажется, она ругалась всё это время, пока мы сражались.

Благодаря грамотно организованным действиям, качественному командованию и отменной сноровке воинов мы обошлись практически без потерь. Один паладин высунулся неосторожно и попал под удар, потому что у него не было защитных амулетов вообще.

— Этот вопрос надо будет серьёзно доработать, — задумчиво произнёс я. — Почему у паладинов, которые регулярно ходят на тварей, нет нормальных защитных амулетов?

На что Зиновий лишь горестно развёл руками:

— Их вообще быть не должно по штату. Единственное, что у нас есть из оснащения, — это немагические доспехи и мечи синих уровней. В остальном паладины сами крутятся, как могут, выживают за счёт опыта и удачи.

Я лишь махнул рукой — что тут скажешь. В остальном же мы отделались лёгким испугом. Да, твари были синего уровня, но даже Зиновий признал, что, несмотря на заявленные уровни мощности, они были какие-то вялые. Да, голодные, да, агрессивные, но определённо вялые, и с ними справились на удивление быстро, будто они были всего лишь зелёных уровней силы.

— Видимо, червоточина на них каким-то образом негативно повлияла, — размышлял я вслух. — А количество тварей, действуя по какому-то принципу синергии, значительно ускорило их эволюцию, но ослабило индивидуально каждую особь.

Ну, в любом случае…

— Как мы здесь вообще выжили-то? — то и дело повторял Дмитрий, не переставая удивлённо глядеть на, казалось, бескрайнее количество мёртвых тварей. — Все синего уровня!

— Не драматизируй особо, — произнёс я с усмешкой. — Синих только треть от общего количества, остальные зелёные, не стоит преувеличивать.

Да, синих действительно было немало, но зелёных было куда больше — надо просто внимательнее считать.

— Ты, к слову, — я покачал головой, оглядывая Дмитрия пристальным взглядом, — скоро сам синим уровнем обзаведёшься.

— Серьёзно? — заинтересованно спросил Дима, с любопытством оглядывая себя со всех сторон.

Я утвердительно кивнул — его аура действительно полыхала ярким, насыщенным зелёным цветом, готовым вот-вот перейти на следующий уровень. Ведь прокачивать ауру можно не только потребляя добытые трофеи, но и просто методично убивая монстров — через меч в тело одарённого попадает большое количество чистой энергии. Это давно уже было научно выяснено и задокументировано.

— Здесь определённо какая-то серьёзная аномалия, — произнёс Зиновий. Он, решительно, нахмурив брови, обошёл по кругу гору трупов. — Такого быть не должно, никогда ранее такого не наблюдалось! Твари вели себя крайне странно — не пытались толком обустроить гнездо, просто стояли кучно, толпились, как совершенно обезумевшие. И опять же, для каждой червоточины характерны свои специфические твари, но не бывает такого безобразия: гаргульи и скелеты разбросаны по всей пустыне, да и медведям-то что здесь делать? Нет, здесь определённо что-то серьёзно не так.

Я же внимательно мотал на ус всё услышанное. Это всё были результаты моих неосторожных промахов и экспериментов. Хотя, с другой стороны, я также понимал ещё кое-что весьма интересное. Ведь если методично зачистить червоточину, но не закрывать её полностью, а потом оставить на определённое время, там можно будет очень быстро прокачаться. Очень-очень быстро. Один только принципиальный вопрос остаётся…

— Ну что, ребятки, займёмся наконец трофеями? — бодро произнёс я. — Ведь где-то там в глубине ещё босс прячется, ждёт своего часа.

— А вы абсолютно уверены, господин Пылаев, что действительно хотите искать босса в этой конкретной червоточине? — осторожно спросил Зиновий. — Это действительно необходимо сейчас?

— А что же, червоточину так и оставлять открытой, пока она синего уровня? — возразил я. — Представьте себе, что здесь будет твориться, когда она дорастёт до красного уровня мощности!

— Тоже верно, — согласился он после размышлений. — Новый прорыв будет, причём такой масштабный прорыв, что как бы нового Иркутска не случилось по всей округе. Сюда срочно нужно специальную комиссию прислать для детального изучения.

А тут я серьёзно напрягся. Об этом аспекте я совершенно не подумал заранее!

Никакой комиссии не нужно — закроем червоточину собственными силами и дело с концом, без лишней огласки.

— Оставлять её определённо нельзя, — категорично заявил я.

Уж не знаю, можно ли как-то отследить моё прямое причастие ко всему произошедшему, но рисковать попаданием под подозрение было абсолютно нельзя. Об этом я почему-то совершенно не подумал заранее, но зато теперь я точно знаю, как именно буду систематически усиливать свою маленькую, но перспективную армию — детишек, которых я привёз из города, и деревенских, которых ещё только предстоит отбить у Лисиных.

В чём же парадокс ситуации? Трофеев оказалось не так много, как хотелось бы и ожидалось. Из зелёных тварей крайне редко попадались хотя бы простейшие энергоядра, а вот из синих монстров попадались стандартные трофеи, какие обычно должны были бы попадаться из тварей зелёного уровня. Здесь явная недоработка природы. Хотя, видимо, всё закономерно и логично. Твари были сонные, по реальным силам равные обычным зелёным тварям. Вот и трофеи соответствующие получились. Видимо, наличие трофеев, как-то напрямую связано с их истинными силами и возможностями. Чем сильнее тварь, тем больше в ней концентрируется энергокристаллов и других ценных наград. Это тоже обязательно следует учитывать в дальнейшем.

Но в любом случае, пускай из этих синих тварей, которых мы относительно легко убили, попадаются в основном только простые ядра. Зато сколько этих ядер!

Нам понадобилось ещё добрых четыре часа напряжённой работы для того, чтобы методично вскрыть все трофейные пузыри без исключения. Даже Дмитрий с Алисой активно помогали в этом грязном деле. Алиса поначалу брезгливо морщила аристократический нос, но после нескольких колких, но справедливых фраз, брошенных мной о том, что она, видимо, боится запачкать свои нежные ручки, девушка чуть ли не больше всех трофейных пузырей вскрыла и трофеев перетаскала.

В итоге перед нами выросла внушительная гора разнообразных энергоядер, которые мы аккуратно высыпали на большой плащ, предусмотрительно расстеленный Зиновием на относительно чистой земле.

К слову, энергоядер действительно оказалось очень много по пропорции к количеству убитых тварей. А вот кристаллов развития — не так чтобы особенно много. Всего-то пятнадцать штук.

— Что-то здесь очень нечистое, — задумчиво тёр виски Зиновий. — Да не может быть такого! Первый раз подобное вижу за всю службу. Почему тогда так мало кристаллов выпало? Синие твари слабые, будто червоточина появилась совсем недавно. Такая, какая она сейчас есть, совершенно не сходится логически. Нельзя её просто так закрывать! Надо обязательно оставить, чтобы сюда специальная комиссия приехала для изучения. Как раз инквизитор в город приехал недавно. Может, его позвать сюда для консультации?

(обратно)

Глава 20 Жемчужина

Зиновий похоже сам понял, что идея его была так себе.

— Ты же сам недавно говорил, что инквизитор — это всегда плохо, — напомнил я ему. — Надо ли лишний раз привлекать его пристальное внимание к нашим делам?

Зиновий поморщился:

— А тут вообще ситуация странная. Мы ведь здесь не должны быть — это прямое нарушение! Всё-таки любое вмешательство на эти территории должно проходить через ведомство Виктора, а он, как я понимаю, выдал вам координаты не совсем легально. Таким образом, мы Виктора подставим, так что вы дело говорите. — Он обвёл взглядом окружающее пространство. — Но что-то здесь точно нехорошее творится. Если такие аномалии ещё будут попадаться, это может вызвать серьёзные проблемы в империи и повлечь за собой катастрофические последствия.

Я покивал с мудрым видом:

— Да, ты прав. Видимо, культисты здесь что-то затеяли. А может, и Дибров со своей братией — как раз ведь, смотри, рядом с нашими землями устроили такое, — вслух рассуждал я, стараясь увести Зиновия от любых подозрений на то, что это моих рук дело. Пускай думает, что Дибров нечто подобное замыслил — это вполне в наших интересах.

— А теперь идём искать босса, — решительно произнёс я.

Что интересно, стандартные твари этой червоточины разместились у самой границы, почти у перехода в изнанку. Видимо, такая нездоровая активность и их самих изрядно напугала. Босс и вовсе зарылся глубоко в песок и даже когда мы появились, не сразу поспешил выйти к нам навстречу, словно выжидал, оценивая наши силы.

Поэтому мы без всякого труда перебили его многочисленную свиту — полтора сотен зелёных тварей и десятка синих. Зелёные создания представляли собой гигантских пауков с ядовитыми жалами, быстрых песчаных ящериц с острыми когтями и длинных змей, способных сжимать жертву мёртвой хваткой. Синие твари уже были куда более опасными и расторопными — крупные скорпионы поменьше главного босса, бронированные многоножки и ядовитые летучие гады, напоминающие помесь летучей мыши с осой.

— Здесь что-то нечисто, — только головой качал Зиновий, методично добивая раненых тварей.

Оранжевую тварь — главного босса — мы тоже завалили довольно шустро, хоть это и потребовало значительных усилий. Это был гигантский скорпион размером с небольшой дом, с массивными клешнями, способными раскроить человека пополам, и ядовитым жалом, которое он то и дело норовил всадить кому-нибудь в спину.

Несмотря на то что твари были вполне себе шустрые и агрессивные, они явно были растеряны появлением столь мощной группы противников, поэтому дали не самое сильное сопротивление. К тому же их координация хромала — видимо, что-то серьёзно нарушило привычный порядок в червоточине.

— А вот с трофеями тут всё нормально, — произнёс Зиновий, потроша синих монстров. К слову, из них энергоядер было куда меньше — уж точно не гора, зато малых кристаллов набралось порядка сорока штук. Ещё из босса удалось вытащить пятнадцать малых кристаллов. А самое главное:

— Жемчужина! — торжественно произнёс Зиновий, держа в руках небольшой, но ярко светящийся кругляш.

Было видно, как его глаза полыхнули от возбуждения. В синем разломе жемчужина переливалась глянцем, источая мощную энергетическую ауру.

Пока Зиновий делал себе пометки в блокноте, я размышлял о странностях этого места. Всё-таки, несмотря на то что жемчужина была синяя, трофеи здесь тоже оказались иными. Видимо, такое количество тварей повлияло не только на буйный рост и развитие червоточины, но и на качество добычи. По крайней мере, альфа-боссстал быстро наполняться энергией и силой после моего появления и после того, как я набил это место под завязку.

Я припомнил: несмотря на то что Альфа практически не участвовала в бою изначально, предпочитая отсиживаться в укрытии, она была очень уж сильна. Панцирь у неё оказался невероятно крепким — мы довольно долго ковыряли этого скорпиона, прежде чем пробили его защиту.

Значит, количество тварей действительно повлияло на общий рост не только червоточины, но и существ, обитающих здесь. А дальше всё шло по нисходящей — видимо, альфа являлась главным потребителем энергии, а остальные уже довольствовались остатками. Любопытно, это следует учитывать в будущих операциях.

Тем временем Зиновий, повертев в руках большой шарик, аккуратно положил его на плащ, который до этого служил для сортировки прежних трофеев.

— Ну, господин Пылаев, вам решать, что делать с этим сокровищем. Говорят, такое нужно сразу использовать, а то если держать бесхозно, то примета плохая. Энергия может рассеяться, — предостерёг он.

— Я слышал, продают такие, — неуверенно произнёс Дмитрий.

— Так это кто же продаёт? — поинтересовался я.

— Княжеские роды, которым уже и развиваться-то некуда, хотя всегда есть куда расти, — пожал плечами Дмитрий. — Ну, Костя, ты всё это заварил, тебе и решать. От своих слов я не отказываюсь — хоть ты и не хочешь официально быть главой рода, но я предпочитаю слушать твои мудрые советы, а не действовать наобум. Не факт, что я смогу так же хорошо руководить без твоих подсказок.

Алиса фыркнула, однако подошла ближе к брату и одобрительно похлопала его по плечу, явно поддерживая его решение. Эта девчонка, хоть и стремится сохранять старые традиции, уже давно прекрасно понимает истинный расклад сил и то, что именно я здесь задаю ритм и направление развития событий.

Я поднял жемчужину, повертел в пальцах, ощущая исходящую от неё мощную энергию.

— Костя, прими сам! — Неожиданно заявил Дмитрий. — Тебе усиливаться надо, у нас скоро война! Эта червоточина, хоть и странная, — он искоса глянул на Зиновия, который продолжал что-то записывать, — но она очень кстати появилась прямо перед самой войной. Если мы усилимся, то от врагов камня на камне не останется. Вдруг ты сможешь добраться до следующего уровня ауры?

— Маловероятно, — покачал головой Зиновий, уже прослышавший о том, что у меня синий уровень. — Господину Пылаеву до оранжевого уровня ауры ещё много чего сделать придётся. Это не такой простой переход, уж поверьте мне — я через это проходил. Каждый новый уровень требует колоссальных усилий. Но усилиться вы действительно сможете, — он с нескрываемым уважением посмотрел на меня.

Я призадумался: что лучше — один сильный синий воин или двое средних? Взвесив все за и против, протянул жемчужину Диме:

— Можно было бы Алисе её отдать, — громко произнёс я, наблюдая, как лицо девушки вспыхнуло надеждой, — но она пока не заслужила такой награды.

На моём лице появилась ехидная улыбка:

— Так что, Дима, тебе быть обладателем жемчужины. Глядишь, новый мощный дар прорежется или этот усилится.

А про себя я рассчитывал на совсем другое. Я был практически уверен, что он вырастет на новый уровень — по крайней мере, его ярко-зелёная аура говорила о том, что он уже готов к такому скачку. И это несмотря на то, что совсем недавно он с трудом контролировал собственную энергию.

Дима распахнул от удивления глаза.

— Мне? За что? Я же ничего не сделал!

— Ты ещё очень много чего сделаешь, — улыбнулся я. — Духа в тебе хватает, сил пока маловато и опыта, но это дело наживное. А силой мы сейчас тебя накачать можем. Два аристократа, два одарённых синего уровня куда лучше, чем один, не так ли?

Алиса наморщила носик, видимо, раздумывая о моих словах. Отдал бы я ей жемчужину или нет? Но сама понимала, что усилить Диму важнее всё-таки — официально он глава рода.

— Бери, Дима, бери скорее, — произнесла она решительно, — посмотрим, что получится.

— Так, Дим, ну-ка отойдём, — произнёс я, когда парень взял из моих рук переливающийся кругляш. — Знаешь, как впитывать в себя трофеи?

— Конечно, знаю! Чё тут не знать-то, — заявил он самоуверенно. — Надо просто сжать в кулаке и сжать в кулаке.

— А ну отставить! Нет, — покачал я головой. — Сначала нужно раскрыть все свои чакры. Представь, что твои энергопотоки вдруг раскрылись и составляют единое целое с окружающим миром. Ты больше не отдельное тело, ты — часть этого мира. Нету больше границ, нет ограничений в виде кожи, мышц, костей. Есть только мир, и ты — его часть. Единое целое, неотделимое от него.

Я говорил гипнотическим тоном, глядя Диме прямо в глаза, и он постепенно входил в транс, будто я служил его проводником в мир новой, неизведанной силы.

— Давай, Дима, а теперь раскрывайся навстречу новой энергии. Помнишь, как тогда, когда ты не мог контролировать себя и сила буквально разрывала тебя изнутри? Только на этот раз сделай это сам, сделай так, будто ты одно целое со своим даром и с целым миром.

Как ни странно, Дима меня понял довольно быстро. Я воочию увидел, как его аура стала полыхать, будто яркое солнышко — он раскрылся даже слишком сильно, энергия практически рвалась наружу.

— А теперь впитывай в себя жемчужину — всю полностью, без остатка, так, чтобы ни одной капли не пропало. Ну же, давай!

В следующий миг огромный пучок чистой энергии принялся впитываться в ярко-зелёную ауру парня, будто камень, брошенный в тихое озеро. Сначала его аура заискрилась, стала золотисто-зелёной, переливаясь удивительными оттенками, а через миг — будто чернильную каплю капнули в кристальную воду. И эта капля принялась окрашивать световой ореол Димы в совершенно новые, невиданные цвета.

Я и не думал, что это будет так красиво! Интересно, у меня тоже так было, когда я впервые поглощал серьёзный артефакт?

Глаза Димы принялись расширяться, да и сам он, казалось, вдруг стал сильнее и выше, что ли. Энергия так и бурлила в нём, словно кипящий котёл. Энергетические потоки гуляли по его телу, напитывая каждую клеточку новой мощью. Его глаза, казалось, испускали настоящий жар. В истинном зрении он и вовсе весь светился, будто новогодняя ёлка, которой неосторожные шутники поднесли спичку.

Но вскоре всё закончилось, а его аура перестала метаться из стороны в сторону и стала спокойной, небесно-голубой, размеренной и плавной, как морская вода в штиль.

Дима набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул.

— Офигеть… какой кайф! — выдохнул он потрясённо.

— Аристократы так не выражаются, — фыркнула Алиса.

— Поздравляю вас, Дмитрий Александрович! — торжественно заявил Зиновий и, подойдя к Дмитрию, сначала хлопнул его по плечам, а затем и вовсе приобнял по-отечески. — Как же быстро вы повзрослели! — улыбнулся он, и на его глазах появились слёзы гордости. — Уже синего уровня! Я боялся, что это не скоро произойдёт, а вы вон как быстро изменились!

Я тем временем покосился на кристаллы. У нас итого было почти шестьдесят кристаллов. Какую-то долю нужно выделить паладинам — пять штук, десятую долю, припомнил я договорённость. Это пять штук, а ещё десятую долю энергоядер. Ну, энергоядра — это дело наживное, зато кристаллы развития…

Я покатал их в руках, оценивая добычу. Кристаллы все малые, крупного ни одного — да и не попадались мне ещё крупные, а жаль. Интересно, если бы помурыжить монстров в этой червоточине подольше, что бы произошло? Скорее всего, червоточина быстро стала бы оранжевой, потом и красной. Но вот вопрос — какие бы здесь трофеи возникли тогда?

Я ещё не оценивал как следует наименования кристаллов, а там было что посмотреть! Четыре зелёных — да, это очень серьёзно. Два красных и два фиолетовых на силу способностей. Остальные более обычные — на регенерацию энергии, энергетический запас и выносливость.

— Эй, Зиновий, — обратился я к паладину, — какую долю возьмёшь себе в качестве вашей награды?

Зиновий с нескрываемым вожделением поглядел на зелёные кристаллы, на фиолетовые, набрал полную грудь воздуха, медленно выдохнул.

— В качестве нашей поддержки от этой доли мы отказываемся, — произнёс он твёрдо. — Тем более что данная червоточина находится не на территории Пылаевых, поэтому всё — в ваш фонд, чтобы вы стали ещё сильнее.

Я улыбнулся, тронутый его бескорыстием.

— Спасибо тебе, дружище, но всё же подумай хорошенько, что тебе сейчас необходимо усилить больше всего. Фиолетовый кристалл ты тоже можешь использовать — твой уровень позволяет.

— Тогда возьму один фиолетовый, и этого за глаза хватит, — заявил он решительно. — Это и будет нашей пятой частью, остальное не возьмём ни в коем случае.

Я лишь кивнул, понимая, что спорить с таким благородством бесполезно. Хорошие у меня союзники подобрались — честные и преданные.

— Справедливо, — признёс я. — Ну и, соответственно, долю энергоядер тоже.

Дима покашлял.

— Всё-таки фиолетовые кристаллы… — шепнул он мне на ухо.

— Ну-ка, тихо, — произнёс я строго.

Зиновий же, к счастью не слышавший тихого шёпота Димы, взял фиолетовый кристалл, повертел его в пальцах, рассматривая грани.

— Кирилл! — позвал он. К нам подошёл один из самых молодых паладинов в отряде. — Кирилл, иди-ка сюда.

Часть линейных командиров, которые были вместе с Зиновьем и слышали наш разговор, многозначительно переглянулись. Затем одобрительно покивали, один даже сказал:

— Да, это будет лучше всего для дела.

Я вопросительно поднял брови.

— Объяснишь? — спросил я с любопытством.

— Кирилл — совсем молодой парень, недавно к нам прибился по распределению, — начал объяснять Зиновий, — и у него очень интересный, редкий дар. Он, пускай и краткосрочно, но усиливает дары других одарённых, делает нас значительно сильнее. Иногда это происходит скачкообразно, иногда эффект длится дольше. Вот хорошо бы стабилизировать дар Кириллка.

Я посмотрел на Диму и прошипел:

— Видишь, чего мы едва не лишились, — затем поглядел на Зиновия. — Ты ведь позволишь нам порой самим использовать способность Кирилла? — спросил я вежливо у командира паладинов.

— Конечно, по сути, мы подчиняемся вам не во всех, правда, вопросах, но в некоторых можем помочь. Не уверен, что смогу отдать Кирилла вам на весь период военных действий — он всё-таки паладин и нужен отряду.

— Но ведь усиление — это не прямое участие в бою, — заявил сам Кирилл с надеждой в голосе.

— Я этого не слышал, — строго заявил Зиновий, а сам лукаво подмигнул парню, затем и мне. — Ну что, одобряете мой выбор, господин Пылаев?

Тот растянул губы в довольной улыбке.

— Одобряем! — хором ответили мы трое.

Кирилл взял с ладони Зиновия фиолетовый кристалл, рассматривая его с нескрываемым восхищением.

— Ну что, парень, используй, — кивнул я. — Надеюсь, это будет не просто так, и нам это всем пригодится в деле.

Немного помявшись, я отвёл Кирилла в сторону, подальше от любопытных глаз, объяснив ему, как правильно впитывать кристаллы, взяв с него предварительно торжественное обещание о том, что он никому не будет раскрывать секрет рода Пылаевых — даже своему непосредственному командиру и своим близким друзьям-паладинам.

Кирилл сосредоточенно впитал в себя фиолетовый кристалл. Я внимательно смотрел на него истинным зрением — его изумрудно-зелёная аура стала куда ярче и насыщеннее, чем была до этого. Фиолетовый кристалл определённо пришёлся ему в пору, идеально подходил к его природным способностям.

— Господин Пылаев, а можно я использую свою способность на вас? — спросил он меня с едва скрываемым волнением.

— Конечно, — произнёс я без колебаний, — используй.

(обратно)

Глава 21

Кирилл, желая показать свой дар, протянул руку и коснулся меня ладонью.

В следующий миг привычный мир попросту исчез — вокруг меня была сплошная изнанка с призрачными очертаниями, которые лишь отдалённо напоминали окружающий нас, реальный мир. Видимо, моё истинное зрение, которое, по сути, являлось рудиментарным остатком моей способности перемещаться по мирам, проявила себя совершенно иначе под воздействием усиления. Грань между мирами стала истончаться до критического предела.

«Теперь понятно, как моя белка видит окружающий мир, — подумал я с удивлением. — По крайней мере, понятно, почему она так легко и непринуждённо перемещается между мирами».

Мне даже захотелось немедленно переместиться вновь в изнанку и посмотреть, как она будет выглядеть с той, скрытой стороны реальности.

На следующий миг я вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд — прожигающий насквозь, такой интенсивный, что всё моё тело невольно задрожало, а по коже побежали противные мурашки. Я принялся лихорадочно озираться по сторонам.

«Что за взгляд такой? Откуда?»

А в следующий миг, прямо в небе увидел это… нет, не в небе. Этот леденящий душу взгляд тянулся ко мне издалека, явно не с этого неба, а откуда-то из глубин изнанки, из самой её тёмной сердцевины. И он всё это время пристально пялился на меня, неотрывно наблюдал за каждым моим действием, за каждым движением. Наблюдал и контролировал, запоминал каждую мелочь и, вероятно, посылал бесчисленные орды тварей, следил за мной неусыпно, готовый добраться до меня в любую секунду.

Если, конечно, смог бы. Вот только он пока не мог, потому что я был слишком далеко от его непосредственного влияния. Всё, что этот ужасающий взгляд мог делать сейчас, — это направлять орды тварей на нарушителя, что принялся ходить по вотчине хозяина этого взгляда, будто у себя дома.

Но кто этот загадочный хозяин? Кто он такой, кому принадлежат эти страшные, прожигающие меня насквозь глаза? Что это за чудовищное создание, такое могущественное, что одного взгляда хватило для того, чтобы я едва сдерживал себя от животного ужаса, спешащего охватыватить каждую клеточку моего тела? Я едва держался на ногах, чтобы не впасть в панику.

Следующий миг всё резко прекратилось, словно кто-то выдернул вилку из розетки.

— Господин Пылаев, а чего вы такой бледный? — обеспокоенно спросил молодой паладин. — Я же вроде вас усилил, а вы, кажется, будто ослабели. Не понимаю, что пошло не так.

— Не знаю, — пожал я плечами, стараясь скрыть остатки пережитого. — Может, твой дар как-то иначе сработал в этот раз, — хохотнул я с показной беззаботностью, хотя внутри всё ещё дрожал от пережитого.

Что это такое было? Как я смог увидеть этот взгляд? Это Кирилл меня так усилил, или этот монстр постоянно так пялится на меня? А что если, из раза в раз, когда я появляюсь в изнанке, я каждый раз раздражаю этого монстра? Ведь я там чужой гость — меня там быть не должно, вот он и посылает на меня всех этих тварей. По крайней мере, теперь понятно, почему каждый раз, стоит только показаться в изнанке, там начинается такой фурор.

Сначала я думал, что это всё из-за того, что я стал переходить в изнанку в городе, где серых теней куда больше, но нет. Ведь эти серые тени, хоть и боятся меня, погибают от моих клинков, но с каждым разом нападают вновь и вновь — охотятся за мной, гоняются, пытаются сожрать, бросаются на меня, будто верные солдаты, посылаемые в бой волей генерала. Если сначала он ко мне приглядывался, изучал меня с осторожностью, то потом понял, что я — чуждая тварь в его мире. В этом я был уверен с каждой секундой всё больше и больше. Всё становилось на свои места.

Именно поэтому изнанка так ко мне недружелюбна — просто я не принадлежу ей, но я ей очень нужен. А тот глаз, огромный глаз-светило… это же… Я знаю, что это! Это то самое сердце изнанки, которое я видел на картине там, в замке, в червоточине, где была часть замка на территории Пылаевых. Там, где висела та картина, полотно, изображающее огромное сосредоточение силы, которое даже сквозь полотно художника излучало чудовищную мощь. Теперь я его видел воочию, и оно видело меня.

— Ты чего с Константином Александровичем сделал? — возмутился Зиновий, подойдя к нам. — Ты что это удумал?

— Да сам не знаю, — произнёс Кирилл растерянно, — вроде всё то же самое делал… Усилил я его. — Произнес он. — Давайте вас тоже усилю?

— Э-э, только поосторожнее, а то меня тоже на тот свет отправишь! Константин Александрович у нас крепкий, а я-то простой смертный — так заберёшь из меня всё.

— Давайте попробуем, — произнёс Кирилл, которого азарт явно жёг изнутри, не давал покоя.

Он вдруг схватил за руку Зиновия, а тот вдруг засветился, а из него стали бить молнии! Кирилл даже тут же отпрянул на безопасное расстояние, а из глаз Зиновия, который изогнулся дугой, в небо ударила мощнейшая молния!

— Охренеть! — взревел глава паладинов, чувствуя, как энергия бурлит в нём, требуя выхода.

— Да во мне же теперь… — он кое-как погасил всполох энергии, разрывавший его изнутри. Каждое его движение теперь сопровождалось лёгким треском электричества, а глаза принялись испускать небольшие молнии. Он размял шею, вертя головой.

— Ну, Кириллка… — поглядел на него Зиновий, — спрашивать надо, прежде чем способности применять! Не забывай про этику! — прорычал он, но в голосе его слышалось огромная мощь.

Казалось, Зиновий вырос на полторы головы, его руки увеличились в размерах, мускулы напряглись так, что казалось — он сейчас разорвёт собственную форму. Но это продлилось недолго — уже через пару секунд он принялся «сдуваться» и вновь стал старым добрым Зиновием, правда, глаза ещё поблёскивали остатками энергии.

— С одного фиолетового кристалла, — произнёс он с нескрываемым удивлением. — Хорошая у тебя способность, Кириллка, очень хорошая!

— Мне бы только передохнуть теперь… — произнёс парень пошатываясь.

Только сейчас мы заметили, что парень едва дышал, весь бледный, с трясущимися руками.

— Я все свои силы на вас отдал… — прошептал он, едва держась на ногах.

— Может, ему и синих кристаллов отдать? — предложил я Зиновию, уже готовый достать запас.

Тот улыбнулся с долей горечи:

— Мы последние полгода на него все синие кристаллы и изводили, — признался он. — В нём столько энергии, сколько во всём нашем паладинском корпусе! А ты, дубина стоеросовая, думай, прежде чем такое творить! Что ж ты удумал-то? Нельзя столько энергии тратить за раз! А если бы ты навредил? Можно же не только усилить — можно и спалить к чертям все энергетические контуры! Думать надо, Кириллка!

— Простите меня, командир! И вы простите, ваше благородие! — причитал парень, кланяясь нам обоим.

— Ничего, Кирилл, только больше так не делай. Усиливай, но не на полную мощность. От этого действительно может беда произойти, — сказал я, но в душе восхитился его способностью.

— Ну, беда не беда, — произнёс заинтересованно Дмитрий, явно прикидывая возможности, — а мне бы такое усиление не помешало на переговорах с Викентьевым, например. — Он оглядел нас с любопытством. — Видишь, как ты засветился, Зиновий? Интересно, что со мной будет? Небось пожар устрою!

— Ага, кипятком начнёшь писать, — хмыкнул я, не удержавшись от колкости.

— Как грубо! — воскликнула Алиса, но спрятала улыбку за ладонью.

Тем временем Зиновий потянулся, разминая затёкшие мышцы:

— Это всё, конечно, хорошо, но пора бы и честь знать! У нас ещё две червоточины впереди, а эту — он указал в сторону, где искрился синий кристалл, явно переполненный энергией, — надо бы закрыть, и дальше двигаться.

Я призадумался. Мы все устали основательно, день выдался тяжёлый.

— Сегодня заночуем здесь, — заключил я.

— В червоточине? — удивилась Алиса, оглядывая странное пространство вокруг нас.

— Будет твоё боевое крещение закончено, — пообещал я ей. — Каждый одарённый должен однажды переночевать в червоточине, — сочинил я на ходу.

— Ага, и трахнуть монстра, — едва слышно хмыкнул в усы Зиновий, но я не придал его словам значения.

— А вы же сами говорили, что червоточину надо быстрее закрыть! Она же аномальная! — произнёс Дмитрий с тревогой в голосе.

— Закроем, но что-то мне подсказывает — больше сюрпризов не предвидится. Дальше всё будет в штатном режиме, — ответил я, чувствуя какую-то внутреннюю уверенность.

— Откуда вы знаете? — спросил Дима недоверчиво.

Я поглядел на него и сказал просто:

— Я же видящий. Я это вижу.

Довольно быстро разместились на ночёвку. Зиновий, всё ещё приговаривая свою мантру о том, что он совершенно не доверяет этому разлому и этой червоточине, что здесь что-то очень странное и неестественное, старательно отбирал дозорных и организовывал ночлег с военной дисциплиной.

— Вы ведь понимаете, что здесь ночь не настанет? — произнёс он, расставляя людей по периметру лагеря.

— Кстати, почему? — спросила Алиса, с любопытством наблюдая за тем, как паладин распоряжается.

Зиновий, убедившись что всё работает так как надо, принялся разъяснять:

— Ну, как принято считать, червоточина — это вырванный кусок мира. Вы, наверное, это уже знаете, и этот самый кусок как бы застывает в одном времени. Это лишь один миг, момент перехода, когда в мире происходит прорыв негативной энергии, когда происходит нечто такое, что заставляет мир стонать и страдать. И в итоге, целый кусок реальности отламывается от мира и начинает блуждать по изнанке. Мы находимся в одном из таких обломков. К слову, тот самый миг и запечатлён здесь навечно. А уже потом, когда обомок прибивается к червоточине нашего мира, здесь появляются твари, монстры и прочая нечисть, — рассказывал Зиновий, внимательно осматривая окрестности. — Время здесь словно замерло, не в силах выдерживать момент трагедии.

— Какой трагедии, Зиновий? — распахнула удивлённые глаза Алиса.

— Если бы мы знали… — выдохнул он.

Закончив с лагерем, мы сразу выдали Зиновию его долю энергоядер и принялись распределять между собой добытые кристаллы.

— Ну что, Дима? — обратился я к братцу. — Предлагаю кристаллы не выставлять на продажу, а использовать все разом. По крайней мере, это самый быстрый и простой способ усилиться прямо сейчас.

— Да, я согласен, — согласился он.

— Но у отца ведь столько долгов, деньги нам нужны, — неуверенно произнесла Алиса. — Да и нам нужны средства.

— Что касается финансов — у нас и так пока что предостаточно средств. Всех денег не сэкономишь, сейчас всё, что зарабатываем, лучше пускать на усиление. Экономить не время — трупам сбережения не нужны, — веско заявил я.

Дима решительно покивал:

— Поддерживаю! Надо лишь справедливо распределить, кому что достанется. Чтобы усилить то, что действительно необходимо. Братец был изрядно перевозбуждён, но я не сразу понял почему. Я и забыл, что он поднял уровень ауры и его возбуждение было понятно, ему хотелось еще.

Итак, началось распределение.

Немного подумав, второй фиолетовый кристалл решили отдать Алисе. Кристаллы скорости распределили между собой по одному, а ещё один оставшийся, Дима настоял, чтобы я забрал себе.

— Всё-таки ты лучший фехтовальщик из нас, и лучше ещё больше усилить тебя, — так он рассудил.

Я покивал:

— Да, справедливо. Логично.

Кристаллы силы, которых было аж двенадцать штук, тоже распределили поровну — по четыре на каждого. Хотя Алиса, немного подумав, два своих отдала мне и Диме.

— Мне физическая сила не так критично, — произнесла она разумно, — а вот восполнение энергии потребуется постоянно. Мои хлысты стали слишком уж много энергии жрать после последнего усиления.

И это было абсолютно справедливо. После принятия фиолетового кристалла она тут же продемонстрировала, на что теперь способна. Зиновий как раз выкапывал останки скорпиона, которого мы победили — ведь его ядовитые железы и бронепластины, которые при усыхании тела никуда не исчезли, тоже представляли немалую ценность на рынке артефакторов и алхимиков. И он очень попросил их себе для дальнейшего использования.

Алиса же, создав энергетический хлыст, небрежно стегнула по толстой бронепластине. В итоге та разлетелась на мелкие куски, словно стекло под ударом молота.

Зиновий почесал затылок, явно потрясённый увиденным:

— Бронепластину оранжевого уровня с одного удара? Серьёзно? Серьёзная у вас способность, госпожа Пылаева.

Девушка хмыкнула, а Кирилл, который за мгновение до этого, похоже, опять перестарался с усилением, поспешил скрыться подальше, пока командир его не заметил.

— Да уж, весьма любопытно, — согласился я, тоже впечатлённый мощью её атаки.

В итоге решили и вправду большую часть кристаллов восполнения энергии и энергозапаса отдать Алисе. Ей это точно будет на руку — по крайней мере, её огненные хлысты вполне могут стать огромным сюрпризом для потенциальных противников в будущих схватках.

— Да, фиолетовые кристаллы — это мощь, — произнёс я, почесав затылок. — Зелёные — это довольно хорошее подспорье, но фиолетовые я явно недооценивал раньше.

Даже подумал: может, следовало себе оставить один? Хотя, припомнив тот жуткий, нечеловеческий взгляд, который я увидел после усиления Кирилла, даже призадумался — а надо ли мне вообще так усиливаться? Не потеряю ли я что-то важное в процессе? Да и если всё время буду чувствовать на себе тот взгляд, так и с ума можно сойти.

— Кстати, — я посмотрел на Диму, — а ты почувствовал какие-то изменения после принятия жемчужины? Ведь жемчужина не только уровни поднимает и общие характеристики усиливает, она ведь, как я знаю и способности выводит на принципиально новый уровень развития.

Дима почесал затылок задумчиво:

— Да, я как-то ещё не пробовал всерьёз, но вообще говорят, что если новый дар открывается или старая способность получает новую грань, то лучше её со знахарем развивать — это намного безопаснее и эффективнее.

— В город съездить, что ли? — иронично предложил я.

— Да нету у нас поблизости подходящего знахаря, да и съездить в город мы просто не успеем по времени, — вздохнул Дима.

Я обратился к Зиновию:

— Ну что, друг, выделишь нам ещё одну бронепластину скорпиона для эксперимента? — хохотнул я.

Он закусил губу с сожалением:

— Так вы же её опять уничтожите безвозвратно! Жалко — так её можно дорого продать или качественные доспехи из неё сделать, если найти хорошего мастера, — вздохнул Зиновий. — Господин Пылаев, давайте я вам лучше персональную броню из неё изготовлю, — предложил он деловито.

— Сделаешь мне лёгкий бронежилет из осколков? — заинтересовался я. — Договорились?

Он почесал затылок:

— Хорошо, мои умельцы справятся. Есть у нас один толковый мастер, который сможет такое проделать качественно. Сделает пластинчатую броню. Правда, когда пластины разрозненные, они не такие крепкие и эффективные, как в едином цельном куске, но хозяин — барин. Что прикажете, то и сделаем.

В итоге Дима решился продемонстрировать то, чем его щедро одарила загадочная жемчужина, и результат превзошёл все наши ожидания.

Ведь у моего названного братца была одна особенность: для того чтобы принять силу, ему нужно было кричать, и это не всегда было удобно, к тому же привлекало лишнее внимание. Поэтому он не так часто использовал способность — только в крайних случаях. На этот же раз всё вышло совсем иначе.

— Ну, Дима, давай собери все свои силы в кулак и выпусти весь свой гнев, не сдерживайся! — подбадривал я братца.

— Ну, сейчас!

Я невооружённым глазом почувствовал, как концентрируется энергия в его теле. А следующий миг мощный столб пламени зародился в районе его подбородка — он бил откуда-то изнутри, исходил из рук, изо рта, из самого сердца и из глаз. А затем мощнейший поток огня ударил в бронепластину скорпиона.

(обратно)

Глава 22 Новый план

Как ни странно, бронепластина удар Димы выдержала. Да, сложно было такое представить, но факт остаётся фактом. Однако был другой эффект: целый песчаный бархан, на котором эта пластина лежала, превратился в расплавленное жидкое стекло, в котором, будто лодочка, и плавала бронепластина скорпиона.

— Офигеть! — протянул Зиновий. Кажется, это было его любимое словечко на этот поход. — Всё-таки вы, господа Пылаевы, меня всё больше и больше удивляете, — произнёс он. — С каждым новым своим открытием.

Я почесал бровь:

— Да уж, Дим, а ты опасный человек.

Дима ошалелыми глазами посмотрел на меня, затем подошёл, схватил за руку, принялся трясти:

— Брат, спасибо, спасибо тебе, брат!

Он вдруг обхватил меня, обнял крепко-крепко, затем приподнял:

— Брат! Как же я тебе благодарен за эту жемчужину! Спасибо!

— Да что ты так перевозбудился? — расхохотался я.

— Наш дедушка так мог, — произнесла Алиса, глядя на брата с неподдельным восхищением. Затем перевела взгляд на меня: — Я редко тебе это говорю, но в который раз спасибо тебе, Костя. Это не поменяет моего мнения — я не… А короче, спасибо тебе.

И она тоже подошла ко мне и крепко обняла.

«Вот уж семейка», — подумал я, чувствуя, как что-то тёплое разливается в груди.

Зиновий, глядя на нас со стороны, смахнул слёзы счастья:

— Вот вы и объединились! Вот такие Пылаевы мне нравятся — чтобы одна семья, чтобы один мощным кулаком! И теперь этот кулак направьте куда надо!

Похоже, у Зиновия последние дни выдались очень уж эмоциональными — часто он слезу пускает от радости. Другие паладины, видя бурную реакцию своего командира, не смеялись, не подтрунивали — прекрасно понимали его чувства. Да и сами поглядывали на нас с добрыми улыбками.

— Да уж, — произнёс задумчиво Кирилл. — И это вам нужно подкрепление, господин Пылаев? — Кивнул он на Дмитрия. — Нет, не завидую я Викентьевым. Очень не завидую всем вашим врагам.

Его слова вызвали одобрительный смех в рядах паладинов, да и Дима с Алисой улыбнулись. Зиновий же и вовсе подошёл к нам и принялся обнимать нас по очереди, словно отец, гордящийся своими детьми.

— Как же я за вас рад! Вот и произошло объединение семьи!

— Ваше благородие, — продолжил тем временем Кирилл с лукавой улыбкой, — это же как-то нечестно получается. Может, вы хоть продемонстрируете, на что способны, чтоб Викентьевы не связывались?

Я лишь загадочно ухмыльнулся.

— А зря вы ухмыляетесь, Константин Александрович! — назидательно поднял палец Зиновий. — Нас, паладинов, с самого начала учат одному: в единстве — сила! Вместе мы куда эффективнее, чем порознь, и ни одна беда нас не сразит. Культисты, бандиты, монстры, твари, боссы — они все одиночки, сами по себе. Потому их мы и убиваем без особых проблем!

Он воодушевлённо размахивал руками:

— Но вместе мы кого угодно победим, какую угодно армию! Главное — действовать единым кулаком, единым фронтом и не сдаваться никогда! В единстве ваша сила, в единстве будете друг друга поддерживать, вместе биться! И тогда любые Викентьевы, любые Лисины и Дубровы сбегут, сверкая пятками!

Он потёр глаза рукавом:

— Я в этом даже не сомневаюсь, потому что в вас настоящая мощь Пылаевых — таких, о которых раньше легенды слагали! Жалко только, что ваш батюшка не может увидеть, как вы сплотились, какими стали… Уверен, он бы сейчас сам слезу пустил не хуже меня.

* * *

Или это было влияние червоточины, или активное солнце не давало нам покоя, но мы все разом проснулись через четыре часа… Палатка, которая была выдана Динарой, спасала от прямых лучей света, и в ней было довольно темно, но всё равно казалось, что глаза мы раскрыли все одновременно, словно по команде.

Дозорные даже удивлённо поглядывали на такую синхронность.

— Что, Константин Александрович, не спится? — зевнул Зиновий, потягиваясь.

— Да, смотрю, тебе тоже не особо-то спать хочется. И зачем воинов поднял? — спросил Дима, недоумённо оглядывая проснувшихся паладинов.

— Так они сами проснулись! — пожал плечами командир.

Дима снова сверился с часами:

— Да уж, дела… Что ж, осталось последнее важное дело. — Переглянулись мы с Димой. — Нужно кристалл уничтожить.

— Ты, Алиса, готова? — посмотрел я на нее. — Хочешь научиться закрывать червоточины?

— Ради этого я сюда и пришла, — твёрдо произнесла девушка.

Тем временем гвардейцы давали отчёт Зиновию о ночном дежурстве.

— За ночь появилось семь тварей, все зелёные. Ну, мы с ними быстро разобрались, — докладывал старший.

— Семь? — удивился Зиновий. — Впервые такое вижу! Обычно за ночь от силы две-три появляется, а тут… Нет, что-то с этой червоточиной явно не так.

— Сейчас всё будет так, как надо, — успокоил я его. — Сейчас мы её уничтожим, и можно будет выдохнуть.

Закрывали червоточину все вместе — я, Дима, Алиса и Зиновий взялись за руки. Очень уж крупный кристалл был. Да, синий, но слишком крупный, чтобы обойтись без серьёзных перегрузок.

— Ты, Костя, первым, — произнёс Дмитрий, кивнув в сторону пульсирующего кристалла.

Я протянул руку к кристаллу, а в следующий миг в меня полился мощный поток энергии — на самом деле куда мощнее, чем я ожидал. Сам удивился тому, что меня переполнило буквально через десять секунд. Дальше энергия через меня полилась в Дмитрия, а из него уже — в Алису.

Но произошло ещё кое-что неожиданное. Я вдруг почувствовал, как у меня за пазухой завозилась белка — она уцепилась острыми коготочками за мою рубашку, да так крепко, что впилась прямо мне в живот. Едва не заставила отпрыгнуть в сторону, но я удержался. А следом понял, что часть энергии изливается и в неё.

Ласка принялась извиваться, даже укусила меня за плечо, но не отставала и не пропадала в изнанку, а терпела и держалась изо всех сил.

— Да отпусти ты! — завопил я, пытаясь скинуть её с себя, но ласка не отпускала. Казалось, она впилась в меня зубами и пила мою кровь вместе с энергией, что проходила сквозь меня потоком.

Уже спустя минуту я поймал себя на том, что мне хотелось повторить слова Зиновия: С червоточиной точно что-то не так! Энергия меня переполняла, Зиновий стал кряхтеть и потеть, а кристалл только-только начал уменьшаться.

— Ну что, придётся выпускать энергию, — решил было я.

— Нет! — Зиновий решил иначе. — А ну сюда, сюда! Живее, живее! Давайте-ка!

Он подозвал в наш круг паладинов.

Обычно лишнюю энергию просто выпускают во внешнее пространство, но жалко её терять впустую. А Зиновий — молодец, ничего пускать на ветер не хотел, всё старался пустить в дело.

В итоге, когда последний паладин начал откровенно попахивать горелым, кристалл уже почти был разрушен. Только тогда я начал спускать излишки энергии в пространство и будто почувствовал, что конец уже близок. Кристалл потрескался и окончательно разрушился.

— Ну всё, — выдохнул я, ощущая приятную усталость. — Можно расходиться.

— А мы что, туда не пойдём? — спросила вдруг Алиса, указывая на пальмы, окружавшие небольшое озерко.

— А зачем это? — спросил я.

— Ну как же, такое интересное место! Зря, что ли, мы здесь оказались? Надо же здесь всё как следует посмотреть, изучить!

Мы переглянулись с Дмитрием.

— А раньше чего молчала? — поинтересовался я.

— Так вчера я уставшая была, да и столько всего навалилось. А так — всё равно путь держать на выход, а там по пути… почему бы крюк не сделать?

Как ни странно, оазис оказался действительно непростым. Там не только обнаружились какие-то древние развалины — я даже поморщился, ведь можно было поискать какие-то сокровища, артефакты, ещё что-то в этом роде. Я просканировал пространство истинным взглядом, но ничего ценного и излучающего энергию не обнаружил. Однако это не значит, что здесь не может быть древних монет или каких-то других ценностей, просто зарытых поглубже.

Но уже поздно — червоточина точно скоро исчезнет. Долго здесь лучше не задерживаться.

— Ой, смотрите! — воскликнула Алиса, указывая на озеро.

Я перевёл взгляд и увидел какую-то белую ауру в воде — небольшую, но очень юркую и подвижную. Посмотрел себе за пазуху — белка на месте.

— Это что ещё такое? — пробормотал я. — Так это, случайно, не ещё один такой же дух, который достался мне в виде ласки?

— Эх, — поморщился Зиновий с досадой, — а удочку-то я с собой не взял!

— И часто ты удочку берёшь с собой в червоточины? — насмешливо спросил Дмитрий.

— Обычно не беру, — пожал паладин плечами, — а так, когда поехать куда-то нужно на озеро, всегда хватаю. Она небольшая, в карман помещается, зато рыбку поймать можно. А тут такая рыбина! Притом она не монстр, — подметил я, указывая на то, что у неё белая аура.

О том, что она напоминает моего духа-белку, говорить не стал — да и что с ней делать, всё равно не понятно. На всякий случай растолкал белку и выпустил её из-за пазухи.

Ласка тут же прыгнула к озеру, принялась осторожно лакать воду, затем отфыркнулась недовольно и вернулась обратно, никак особо не отреагировав на подобного себе водного обитателя.

Алиса с живым интересом наблюдала за зверьком, но при этом, поймав мой изучающий взгляд, тут же отвернулась и сделала вид, что рассматривает древние камни.

Очень уж любопытно было бы понаблюдать за этой рыбиной подольше, Вот только времени нет, и не до того. Опять же, у червоточины осталось считанные минуты существования. Мы сейчас выйдем, она закроется навсегда, а что с этой белой тенью делать и что с ней будет дальше — неизвестно.

Да и, опять же, ну приручу я её, как белку — хотя никогда раньше не слышал о приручённых существах такого рода. И что я с ней делать буду? Аквариум с собой таскать повсюду?

— Да уж, любопытно, — согласился Дмитрий, тоже разглядывая странное создание в воде.

— Ладно, идёмте отсюда, — произнёс я решительно. — Время поджимает.

— А рыбу что, ловить не будем? — спросил Зиновий, явно заинтригованный необычным существом.

— Нет, это не тварь какая-то, а местный житель. Пускай на свободе остаётся, — произнёс я, отворачиваясь от озера. — Уходим, пока червоточина окончательно не схлопнулась.

Последующие две червоточины после первой показались совсем лёгкими, даже Алиса умудрилась заскучать. И это несмотря на то, что одна была такой же синей, а вторая оранжевой, и твари там были посерьёзнее, как и босс — аж красного уровня.

А нужно было всего-то не вмешиваться и не набивать туда орду тварей…

Да, альфа в оранжевой червоточине был куда резвее. Похожая на крокодила тварь даже едва не достала Зиновия — тот сражался в лобовой атаке с боссом. Однако по итогам, глава паладинов, который неустанно повторял, что творится что-то неладное, отметил факт, что скорпион, с которым мы столкнулись в первой червоточине, был явно бронирован куда лучше. Да и посильнее был — благо, что он не дрался с нами всерьёз, а наоборот пытался сбежать.

Что ни говори, а невооружённым глазом видно — после первой червоточины, что встретила нас целыми ордами тварей, всё остальное показалось довольно легко.

— Что-то здесь не так, — в который бормотал Зиновий, осматривая тушу очередного поверженного монстра. — Слишком просто всё идёт. Будто они специально не сопротивляются. Чую, буря будет…

Но Зиновий наговаривал. После орды тварей и правда казалось, что в оранжевой червоточине было легче. Но это была лишь видимость.

— Может, мы просто стали сильнее? — предположил Дима, вытирая пот со лба.

— Сильнее-то сильнее, но не настолько же, — покачал головой паладин.

Что самое удивительное, в оранжевой червоточине трофеи оказались хуже, чем в первой синей червоточине, что навело меня на ряд мыслишек. О второй синей я и вовсе молчу, там мы вынесли сущие кохи, по сравнению с первым уловом.

И это явно можно и нужно использовать. Выходит, благодаря своей способности, я могу значительно увеличивать количество трофеев? Или здесь действовали какие-то другие закономерности, которых я пока не понимал?

Зиновий как раз потрошил боса последней, оранжевой червоточины.

Босс был серьёзный — массивная тварь с клыками длиной в мою кисть и когтями, способными разорвать броню. Но после его убийства мы обнаружили лишь россыпь энергоядер и кристаллов. О жемчужине и речи не было, хотя обидно. В Альфе синего уровня жемчужина была, а в красной нет.

— Не густо, — пробормотал я, перебирая добычу.

— Бывает и такое, — пожал плечами Зиновий. — Не часто нам жемчужины вообще попадают, это ведь настоящая редкость.

Я вздохнул и еще раз поглядел на небольшую кучку добытых трофеев, там тоже было на что поглядеть.

— Зато попались два полноценных кристалла, — произнёс Зиновий.

Кристаллы и правда были — синий и красный. Синий, усиливающий магический резерв, и красный, увеличивающий физическую силу. К слову, один такой красный я уже использовал ранее, так что знал, чего ожидать.

Когда делили трофеи, Дима вновь настоял, чтобы красный кристалл достался мне.

— Тебе он нужнее, — сказал он решительно. — Ты на передовой сражаешься, тебе выживать надо.

Я аж призадумался — а почему надо отказываться? По крайней мере, физическая сила лишней никогда не будет. Да, это накладывает определённые трудности — приходится всё время себя контролировать, чтобы, например, открывая дверь, не оторвать дверную ручку или не сломать никому кости при рукопожатии. Но это такие мелочи по сравнению с тем, что у меня появится больше шансов выжить в критической ситуации.

Помню, как в первые дни после использования предыдущего кристалла я случайно раздавил телефонную трубку, просто взяв её в руки. Или как сломал ручку двери в своей комнате, потянув чуть сильнее обычного. Алиса тогда так и усмехалась, наблюдая, как я осторожно, словно с хрустальным сервизом, обращаюсь с обычными предметами.

Кристалл, увеличивающий энергетический резерв, не сговариваясь, отдали Алисе. Девушка спорить не стала, лишь искоса поглядела на нас, кивнула и тут же впитала в себя всю энергию кристалла. Я видел, как её глаза на мгновение засветились ярче, а вокруг неё образовалось едва заметное энергетическое свечение.

— Ощущения интересные, — пробормотала она, сжимая и разжимая кулаки. — Словно внутри океан энергии плещется.

Дальше приступили к разделу остальной добычи.

Жёлтых и оранжевых малых кристаллов, повышающих силу и регенерацию энергию, было совсем чуть-чуть. Зелёных и фиолетовых не попалось вовсе. Все остальные кристаллы были самые простые — увеличивающие регенерацию энергии и выносливость.

— Неплохой улов, — подвёл итог Зиновий, складывая мелкие кристаллы в специальный мешочек. — Хотя и не такой богатый, как ожидалось. Но для начала сойдёт.

Мы равномерно поделили оставшиеся кристаллы между собой, каждый выбирая то, что больше подходило потребностям.

Распределив кристаллы, решили использовать все разом. Когда вышли из червоточины, был еще день.

Я призадумался. Справились-то мы едва ли за пару часов. Ну ладно, три часа максимум. Может, зря я не повторил фокус и не привёл ещё тварей в эти червоточины? По крайней мере, проверилбы гипотезу — как сильно это влияет на те же самые трофеи в тварях. Но, ещё раз поглядев на Зиновия, который продолжал что-то бормотать себе под нос и почёсывать затылок, отбросил эту идею. Нет, я всё сделал правильно. Однако новые навыки я очень скоро использую — куда быстрее, чем даже сам ожидал…

Когда мы отдыхали после последней оранжевой червоточины, Зиновий указал в сторону небольшого леса:

— Вот там, за этим леском, начинаются земли Викентьевых, — произнёс он со знанием дела.

Я огляделся с любопытством:

— Да, что же, мы миновали все территории, прилегающие к нашим? — спросил я.

— Не только к вашим, — усмехнулся Зиновий, — ещё и территория Лисина там проходит — он указал правее. — Граница такая причудливая получается.

— Как любопытно, — произнёс я, оглядывая окрестности. — Ходим здесь, бродим, а никаких тварей, никаких культистов и не видно. Будто наговаривают, что здесь опасные земли.

— Ну, наговаривают не наговаривают, — пожал плечами Зиновий, — прорыв в Иркутске никто не отменял, и оттуда много залётных монстров блуждает по округе. Не следует легкомысленно относиться к этой проблеме, — произнёс он назидательно.

Я же его уже не слушал. Активировал истинный взгляд и внимательно оглядывал территории. На дальнее расстояние я не видел, однако триста-четыреста метров — это тоже хорошая дистанция для разведки.

Что я искал? Я искал червоточины — другие червоточины, о которых мне не сказал Зиновий. И они здесь однозначно должны быть, пускай неактивные. А если найдётся активная, то это вообще будет подарком судьбы! Ведь с Викентьевым можно сражаться не только руками воинов. По крайней мере, моя способность показала себя прекрасно при спасении Медведева и в наполнении червоточины тварями. Я уже видел, на что способны твари изнанки.

А что, если их подержать немного, позволить им как следует напитаться силой? Викентьев точно стоит того, чтобы попотеть! И не важно, что об этом подумают паладины. Во всяком случае, главное, чтобы они не узнали о моей причастности к этому.

Размышляя таким образом, я продолжал методично сканировать местность. Истинный взгляд работал на полную мощь, и я чувствовал, как энергия медленно, но далеко я не видел, всё же моя способность не так велика.

— Эй, Кирилл, — позвал я паладина, который умел усиливать способности других одарённых. — А можно тебя попросить?

— О чём, господин Пылаев? — отозвался парень, подходя ближе.

— А можешь мне усиление сделать, как ты делал это на мне до этого? — спросил я, стараясь говорить как можно более непринуждённо.

— Господин Пылаев, вам ведь плохо тогда было? — засомневался парень, явно помня мои мучения после предыдущего усиления.

— Да не переживай, я крепкий, — отмахнулся я. — К тому же должен же я понимать, как свои силы развивать и как с этим управляться. Практика — лучший учитель.

— А что же вы такое увидели-то? — спросил он меня с нескрываемым любопытством.

— Вот сам не знаю, хочу разобраться, — ответил я уклончиво. — Что-то мелькнуло, но без усиления не разглядеть.

— Ну, всё равно сейчас привал и отдых, — согласился парень. — Давайте уж, попробуем.

Кирилл положил мне руку на предплечье, и в меня потекла знакомая мощь. На этот раз я был готов к наплыву силы и постарался не сопротивляться потоку, а наоборот — направить его в нужное русло. Истинный взгляд заработал с удвоенной силой, и картина мира вокруг меня изменилась кардинально

Стоило Кириллу применить свою способность, как я вновь почувствовал тот самый взгляд с неба — откуда-то сверху, из непостижимой глубины изнанки. По спине тут же пробежали мурашки, но было уже не так страшно, как в первый раз. Словно моё сознание начинало привыкать к этому жутковатому ощущению постороннего присутствия.

Я набрал полную грудь воздуха, стараясь не глядеть туда, наверх, где — откуда за мной пристально наблюдало нечто невидимое и непостижимое. Я искал червоточины, концентрируясь на поставленной задаче.

Лес будто исчез, смазался в едином размытом пятне. Остались лишь контуры — будто деревья, растущие ввысь годами, превратились в простые карандашные наброски на потускневшей бумаге. Как ни странно, отчётливо увидел поместье в паре километров от нас — так, будто стоял на высоком холме и смотрел на него сверху, с птичьего полёта.

Увидел яркие пятнышки аур, снующие в разные стороны одарённые. Причём не только люди, но и твари — явно не аристократы с паладинами. По крайней мере, в той стороне, где я увидел наибольшее скопление одарённых, явно не могли находиться бароны и графы, обладающие дарами. Там была вотчина культистов, и, судя по невероятному обилию цветных пятен, там располагался целый подпольный город. Интересно, очень интересно…

Но меня интересовало совсем другое. Вокруг поместья Викентьевых, находилось целых три червоточины!

Причём две из них были за чертой леса и не активны, а одна — прямо в самой чаще, и как раз она была активной. Причём эта червоточина была оранжевого уровня — довольно мощная, застарелая. Либо Викентьевы о ней попросту не знали, либо не спешили её закрывать по каким-то своим тайным причинам. И вот она-то мне как раз и была нужна.

Там, на в глубине леса, недалеко от земли Викентьевых, пульсировала активная червоточина. Красная. Я даже моргнул несколько раз, думая, что это игра усиленного зрения, но нет — она была там, настоящая, живая, из неё явно периодически выползали твари.

— Есть! — не сдержался я, и Кирилл вздрогнул от неожиданности.

— Что есть, господин Пылаев? Вы что-то нашли?

— Да уж, нашёл, — пробормотал я, не спуская глаз с красной червоточины. — Кирилл, а ты можешь ещё немного подержать усиление? Мне нужно всё как следует рассмотреть.

— Могу, но долго не выдержу, — честно признался паладин. — Максимум минут пять, потом сам загнусь.

— Хватит, — заверил я его и принялся внимательно изучать обнаруженную находку.

Красная червоточина была не просто активной — она была большой. Гораздо больше тех, что мы до сих пор зачищали.

В следующий миг произошло и вовсе неожиданное — из неё вдруг появилась тварь — никогда такого со стороны не видел. Выглядела тварь внушительно. Оранжевый уровень монстра внушал уважение, а интенсивность ауры говорила о том, что червоточина переполнена тварями. Планы начали складываться сами собой.

Я даже растолкал свою ласку. Она с явным удивлением поглядела на меня, будто не понимала, чего я от неё хочу.

— Места запоминай! — произнёс я ей негромко.

— Господин Пылаев, долго ещё? — прохрипел рядом Кирилл. Он, похоже, всё это время с большим напряжением поддерживал усиление моих способностей, и это явно давалось ему нелегко.

— Всё, хватит, — произнёс я решительно. — Отпускай, больше не надо меня усиливать.

— Не, ну если хотите, я могу побольше лить энергии, тогда надолго хватит, — предложил он, стараясь скрыть усталость.

— Спасибо, — произнёс я и покачал головой.

Мир вновь стал прежним, привычным и осязаемым, а злой глаз, следящий за мной пропал. А я потёр затёкшую шею, размышляя о том, что ничего хорошего Викентьевых не ожидает. Во всяком случае, я твёрдо намерен стереть их в порошок за все их деяния.

— Ну что, господа, отправляться пора? — бодро поинтересовался Дмитрий. — Думаю, неплохо отдохнули, нам ведь ещё назад топать, а это добрых часа три.

— Да, — кивнул я, — только мне ненадолго уединиться надо будет. Вы идите, я вас быстро догоню.

Зиновий удивлённо посмотрел на меня:

— Что, у вас опять живот прихватило?

— Что значит «опять»? — тут же заявил Дмитрий возмущённо. — Такие вопросы аристократу не задают!

— Виноват, — произнёс Зиновий, слегка покраснев.

— Не переживайте, всё будет хорошо, скоро вас догоню, — успокоил я. — Оставлять меня здесь можно — не кисейная барышня. Да и вы без моего присмотра прекрасно доберётесь, — улыбнулся я.

Зиновий нахмурился:

— Уж не вздумали ли вы чего отчаянного, господин Пылаев? — с подозрением спросил он меня.

Я в ответ посмотрел на Зиновия с нескрываемым раздражением:

— А с каких это пор паладины стали так интересоваться личными делами аристократов?

Зиновий кивнул, затем хмуро скомандовал своим людям:

— Отправляемся!

И это было верно — им действительно пора отправляться в обратный путь. А мне предстояло ещё очень много весьма деликатной работы, и делать её следовало в полном одиночестве, без лишних глаз и ушей.

(обратно)

Промежуточный эпилог

Бывший капитан имперской гвардии Медведев мчался на всех порах к поместью своего нового начальника Константина Пылаева.

Он уже успел навести обстоятельные справки, кое-что разузнал о недавних драматических изменениях в семье — появление внебрачного сына, гибель главы рода с супругой, да и о других невзгодах, что обрушились на род Пылаевых словно из рога изобилия. В частности о войне, что объявили Викентьевы и о расстановке сил.

Медведев был подготовлен к встрече.

Капитан даже навёл справки он о семье Викентьевых — с чего это они вдруг устроили настоящую войну Пылаевым? А также разузнал о господах, которые явно не сами начали эту кровавую вражду. Не так уж много причин у них было нападать на Пылаевых, а вот у Лисиных и некоего князя Диброва было предостаточно оснований для того, чтобы прижать Пылаевых к ногтю как следует. Слишком уж много переплелось корыстных интересов и тонких интриг в этой неспокойной губернии, а на острие противостояния двух сил оказались два не самых влиятельных баронских рода — Пылаевы и Викентьевы, которые волей судьбы решили принять на себя основной удар.

Медведев добирался до поместья Пылаевых на попутках, экономя каждую копейку. Магофон, который он поспешно приобрёл в городе на последние деньги, внезапно затрезвонил. На экране высветился уже знакомый номер — уже записанный в памяти номер Линдермана.

— Герман Борисович? — Пробормотал он, принимая вызов.

— Ты далеко забрался? Доехал уже? — спросил Линдерман без предисловий.

— Нет ещё, с ленцой добираюсь, — ответил Медведев, поглядывая на мелькающий за окном пейзаж.

— Ну, значит, скоро увидимся, — произнёс старый полковник с характерной ухмылкой в голосе.

— С чего это вдруг? — удивился Медведев.

— Сейчас сам увидишь, — загадочно ответил тот.

И спустя несколько минут Медведев действительно увидел. Впереди по дороге растянулась внушительная колонна машин, что застряла на дороге, словно попала в западню. Водитель, взявший Медведева в попутчики, вёз продовольствие в поместье графа Лисина и в несколько местных деревень. Явно незнакомый с такими явлениями, шофёр недовольно нахмурился:

— Что это ещё за новости такие? — удивлённо вглядывался он в машины, которые явно были военными по своему виду.

Небольшой потрёпанный грузовичок, на котором ехал Медведев, послушно пристроился в самом конце образовавшейся колонны. Медведев, не выдержав неопределённости, решил выйти и лично изучить сложившуюся обстановку.

Колонна, как оказалось, состояла из семи легковых машин и двух основательных грузовиков и принадлежала его старому боевому товарищу Линдерману. Стоило Медведеву выйти из машины и осмотреться, как ему навстречу уверенно выступил старый знакомый полковник — не по возрасту собранный, подтянутый, с аккуратной военной стрижкой и в идеально выглаженном, явно дорогом костюме.

— Ну, привет, дружище! — произнёс он, широко ухмыляясь и протягивая руку.

— Чего встали-то? — спросил Медведев после того, как они сердечно обнялись и от души похлопали друг друга по плечам, как в старые добрые времена.

— Дорогу перерыли, — улыбнулся Линдерман, махнув рукой в сторону препятствия. — Старый дешёвый, но эффективный трюк — видимо эти ваши Викентьевы окопали все дороги в округе, чтобы к Пылаевым подмога не подоспела вовремя.

Медведев прищурился, оценивая ситуацию.

— И чего тогда стоим? — спросил он.

— Да, вон уже двое наших автоматчиков караулят, чтобы местные рабочие побыстрее закапывали вырытую яму, — кивнул Линдерман в сторону вооружённых людей. — Проедем, а потом они опять раскопают — круговорот саботажа в природе.

Медведев лишь понимающе хмыкнул.

— Как в старые добрые времена, — заметил полковник, и они оба от души рассмеялись, вспоминая былые военные кампании.

Медведев подошёл к водителю, который довёз его до этого судьбоносного места, сердечно распрощался с ним, расплатился за поездку и пересел в головную машину колонны, на которой ехал сам Линдерман.

— Ну что, рассказывай, дружище, как докатился до жизни такой? — спросил полковник, заводя двигатель. — Слышал краем уха, тебя там едва не казнили. Неужели правда?

* * *

Злобин сидел в своей просторной оранжерее у самого большого окна и смотрел вдаль, туда, где начинались дикие леса. Перед ним на изящном столике был заварен крепкий ароматный чай из трав, произраставших в местных лесах — старинный рецепт, передававшийся в семье из поколения в поколение. Рядом с ним расположился его старый верный друг, начальник паладинского корпуса города Братска — Виктор Сычёв.

— Всё-таки думаешь, демидовские прихвостни опустятся так низко? — спросил тот у Злобина, делая глоток горячего чая.

— Вот увидишь, — посулил Злобин. — Им нужна победа во что бы то ни стало. Понимают ведь, что и у Пылаевых есть союзники. Вот они и хотят чтобы бедолаги остались в одиночестве…

— Это ясно. Дела аристократии редко обходятся без интриг, но до такого… не будут же связываться с культистами напрямую! Это ведь не шутки — за такое и казнить могут не хуже, чем того капитана, и уже без всяких поблажек.

Злобин лишь молча кивнул, продолжая всматриваться в лесную даль.

— Они же все думают, что их минует чаша сия, что всё будет нормально, а потом отмажутся и пойдут себе дальше гулять по жизни с гордо поднятыми головами. Только ты тоже в оба глаза смотри, ведь их выкрутасы могут и на вас отразиться — они ведь тварей не понарошку выпускают.

Виктор понимающе покивал.

— Ты, главное, не переживай, старый друг. Я тебе самых лучших паладинов выделил. Если какая тварь сунется к твоему поместью, они её выпотрошат без милосердия. Даже одного бойца красного уровня выделил специально.

Злобин поднял брови:

— Красного уровня? Интересно… поспарринговаться бы с ним потом.

Сычёв, будто подозревая, что их могут подслушивать, оглянулся по сторонам, затем приблизился к Злобину и понизил голос:

— Не советую. Это не простой воин. Он, как услышал об этом деле, сам изъявил желание поучаствовать. Но он далеко не простой боец.

— Что значит «непростой»? — тут же насторожился граф, отставляя чашку.

— Это инквизитор из самой столицы, и он приехал сюда расследовать аномальные события — появление монстров посреди Братска, а также инцидент в тюрьме. И копает он под всех подряд. И раз он здесь, это значит что ты его заинтересовал.

Злобин нахмурился.

— Инквизиция значит…

Виктор, несмотря на существенную разницу в социальных статусах, дружески положил ладонь на плечо Злобина:

— Тебе категорически нельзя проигрывать, старый друг. От этого зависит вся дальнейшая судьба губернии. Есть много идиотов, которые, польстившись на обещания Диброва о богатствах, слепо идут за ними. Если князь Дибров победит, они сами лишатся абсолютно всего. Ты уж не оплошай, друг, ладно? Очень не хочется терять ещё больше земель — нам потери Иркутска и так хватит за глаза.

— Не переживай, — ухмыльнулся Злобин с холодной уверенностью. — Время всё расставит по своим местам. Ещё и Иркутск отобьём обратно.

— Хоть бы так, — вздохнул Виктор, поднося чашку к губам.

В этот самый момент на опушке леса, куда был устремлён пристальный взгляд Злобина, что-то мелькнуло — какая-то неясная тень, потом ещё одна, ещё десяток, целая сотня тёмных силуэтов. Не зря Злобин выбрал именно это место для уединённого чаепития — это была самая удачная наблюдательная точка за той самой опушкой леса, ведь она представляла собой удобнейшее место для внезапного нападения на поместье.

Злобин спокойно перевёл взгляд, на командира паладинского корпуса:

— Ну что, собирай своих лучших бойцов. Как я и говорил, культисты пожаловали к нам в гости.

(обратно) (обратно)

Иван Прохоров Настоящий полицейский

Часть 1

Глава 1

Высоко над деревьями кажется, что от зноя застыл не только воздух, но и время. Однорядные дороги в строительной пыли пусты, звенящие провода оставлены птицами, крыши построек серы как земля и сверху кажутся заброшенными хижинами из классических слэшеров. В ядовитом мареве на юге грязной группой скал белеют многоэтажки – исполинские ворота в неуютный пригород. А если вглядеться в плавящуюся изумрудную даль на север, то можно увидеть над железнодорожной просекой полоску бетонного моста, на которой сереют неподвижные силуэты фур.

Но все же приятнее смотреть на запад – в пасторальном слиянии небесного и лесного океанов, временные метаморфозы перестают казаться чем-то значительным. Если двинуться туда, то можно обнаружить под собой небольшую прогалину с асфальтированной площадкой, напоминающую конечную остановку в каком-нибудь захолустье. Из тех, где никто не живет и куда единственная маршрутка заезжает только чтобы развернуться.

От площадки лучами отходили три узкие дороги. Одна совсем короткая упиралась в перелесье с заросшим оврагом перед железной дорогой. Другая тянулась по вспученным колдобинам долгой буквой «Г» меж непритязательных дачных домиков, постепенно истончаясь в тропинку, ведущую в глухой лес. Лишь по третьей можно уехать отсюда – она ныряла к узкому мосту над заболоченной лужей и, поднимаясь, исчезает в пыли.

На первой дороге, у самого перелесья стоял черный «Форд», в нем сидели двое мужчин. За рулем – смуглый с черными волосами, рядом – упитанный здоровяк. Они сидели здесь с утра и смертельно устали от зноя. Особенно толстяк – он непрестанно вытирает лицо платком. Редкая привычка – носить с собой тканевые платки, но не для него – мужчина страдал потливостью с детства. Окна с обеих сторон открыты, и можно услышать работающее радио, которое окончательно лишало иллюзии (но не ощущения) о застывшем времени.

— Пробка на Новорижской эстакаде, на внешней стороне, — рубящими фразами вещал голос. — Центральная улица, Носовихинское шоссе от переезда на железную дорогу. Стоит Ярославское шоссе от МКАД до Северянинской эстакады, заторы на Щелковском шоссе от поворота на поселок Восточный, стоит Батарейная улица от поворота в район Луговая до железнодорожного переезда. Проблемы на внешней стороне МКАД от Бесединского путепровода до Рязанского проспекта. Дмитровское шоссе от Северного проезда. Шоссе Энтузиастов от Свободного проспекта до Авиамоторной улицы. Заторы на Горьковском шоссе на всем протяжении Балашихи до Объездного шоссе. Пятницкое шоссе от деревни Федоровка. Сложности на Волгоградке от улицы Академика Скрябина до Люблинской улицы. Волоколамское шоссе – от улицы Ленина до Большой Комсомольской. Стоит Проспект Мира, Рязанский проспект, Каширское шоссе, внешняя сторона третьего транспортного от Спартаковской площади до Хорошевской улицы. Бульварное кольцо тормозит от Казарменного переулка до Никитской…

В тишине этот голос поднимался высоко, его слышно даже в лесу и дальше в овраге.

Между выездной и Г-образной дорогами, позади машины метрах в тридцати стоял небольшой одноэтажный домик с антиком и вывеской на фризе «Минимаркет». Если миновать тамбур с распахнутой железной дверью, открыть пластиковую дверь с тугим доводчиком, то можно обнаружить, что магазин тесен, а владельцы экономят на кондиционерах.

Ближе всех к двери прямо напротив холодильника с газировкой и соками стоял крепкий мужчина. В его голове туман, а в черных глазах под вечно сдвинутыми бровями – пустота. Несмотря на жару, на нем ветровка из полиакрила. Он чувствовал, как промокла от пота спина, но больше всего его раздражали рукава, прилипающие к рукам. Он ругал себя, что надел поло, вместо обычной рубашки. Эту куртку он с удовольствием выбросил бы, несмотря на стоимость почти двадцать тысяч, но сделать этого он не мог и дело не в деньгах, а в пистолете под левой рукой. Новый пистолет весит, как старый, но кажется, будто он таскает под мышкой гирю, а правый наплечник то и дело сползает на шею.

Взгляд его скользил по знакомым брендам, пока не заметил банку «Доктора Пеппера». Легкий ветер прошлого на миг развеял туман в голове, но волевое усилие не дало мысли развернуться. Этим искусством он неплохо овладел. Ограничившись притупленным уколом, воспоминание затмило мысль о тринадцатилитровом баллоне с гелием, который уже два месяца он возил в багажнике своей машины. Он рассчитывал достать его в одну из ночей на следующей неделе – вероятно ближе к концу, после того как сходит в супермаркет и купит бутылку виски. Взгляд снова остановился на банке с газировкой «Доктор Пеппер». Откуда она тут среди привычных «кока-кол» и «пепси» без сахара? Неужели их еще производят? Он невольно вспомнил того, кто любил эту газировку. Тогда она была обычной газировкой, а теперь судя по ценнику что-то экзотическое. Что за дешевый развод? Ему никогда не нравился «Доктор Пеппер», так же как шоколадные батончики «Пикник», даже когда они еще были в желтых упаковках и не всем по карману. Наверное, из-за вечно болящих зубов. Сам он всегда любил «Фанту» и только недавно узнал, что этот напиток изобрели в нацистской Германии в ответ на санкции, лишившие Третий рейх нужного для приготовления «Кока-Колы» сиропа. Здесь в холодильнике тоже была «Фанта» — классическая апельсиновая и со вкусом манго и гуавы. Мужчина прищурил левый глаз, одновременно скептически приподняв левый уголок губ – единственная привычка, оставшаяся с детства, и взял «Доктор Пеппер».

Справа, у прилавка слегка покачиваясь, стоял низкорослый, но крепкий на вид молодой алкаш в рваной измазанной на спине футболке.

Он занимался тем, что приставал к двум подросткам – к парню и девчонке лет четырнадцати, которые пришли в магазин за чипсами. Судя по одинаково вьющимся золотистым волосам, это были брат и сестра, а судя по чистым джинсам, модным кроссовкам и нарядным футболкам – юные москвичи, проводящие последние дни школьных каникул на даче.

Подростки и рады были, пожалуй, отказаться от чипсов и покинуть не слишком приятную компанию, но алкаш крепко сжимал руку парня, не отпуская после навязанного приветствия и последнюю минуту не переставая учил «салагу» «жизни», успев за это время поведать, что отсидел за убийство и все в округе знают его как «Князя». Что имелась в виду за округа, если поблизости были только небольшие СНТ и главное, зачем это было знать подросткам, похоже, вряд ли объяснил бы и сам «Князь», но когда тобой движет агрессия, вызванная алкогольным психозом, объяснения – дело десятое.

В таком глухом месте, очевидно, не так-то просто найти подходящий объект для выхода накопившейся ненависти – сойдет любой, кто слабее и кто хотя бы немного осознает себя личностью.

Подростки – идеальный вариант, тут даже провокации не нужны – достаточно чистой одежды и неосторожно блеснувшей неприязни во взгляде. Напрасно подросток тихо требовал «отпустить руку» и бросал взгляды на продавца – пожилого худого азербайджанца, прячущего улыбку в усы – ему тут проблемы точно не нужны.

— Не, а чё ты такой дерзкий?! — алкаш дергал за руку школьника, обдавая его крепким алкогольным амбре, пока из банки в другой руке на пол выплескивался коктейль.

— Отпусти, — попросил подросток.

— Не, а чё ты там сказал? Кто алкаш?

Жизненный скилл явно уступал скиллу в PUBG. Кажется, еще немного и школьник расплачется.

— Разогрейте три бутерброда, — раздался рядом спокойный голос.

Азербайджанец деловито кивнул подошедшему мужчине, сжимавшему в руке «Доктор Пеппер».

На мужчину тут же обернулось лицо с плавающим взглядом в буквальном смысле налитых кровью глаз в окружении черно-лиловых фингалов.

— Э-э, — многозначительно протянул алкаш.

— Два с ветчиной и один с курицей.

Мужчина достал из заднего кармана джинсов бумажник, вытащил пластиковую карту.

— А ниче, что тут, бл…, очередь! — алкаш, наконец, отпустил руку подростка и совсем развернулся к мужчине. Тяжелый дух густого перегара смешивался с запахом несвежего пота.

— Ну, так жди своей, — спокойно сказал мужчина.

Алкаш захлопал глазами. Странный субъект конечно совсем не годился на роль жертвы: выше ростом, крепкий и этот взгляд – нет, не воинственный и не самоуверенный, а скорее пустой, как будто тот, которого знает «вся округа» не более, чем колонна за его спиной. Но алкогольный психоз и невозможность упасть в грязь лицом перед подростками, которые теперь почему-то не спешили покидать магазин (сестра тянула брата за футболку, а он все смотрел на странного мужчину) вынудили его пойти в осторожное наступление.

— Не понял. Ты, бл…, кто такой вообще?!

На улице послышался шум отъезжающей электрички.

— А твое какое дело, кто я такой? — в пустом взгляде ничего не менялось.

— Тут, бл…, очередь!

Банка с коктейлем «BOND» со звонким стуком опустилась на прилавок. Капли забрызгали столешницу и упаковку мармеладных мишек «Харибо».

— Ты это уже говорил.

— Че?!

— Пластинку заело?

Азербайджанец протянул мужчине POS-терминал. На худом волосатом запястье блеснула циркониевая трубка браслета из матовых камешков.

— Давай выйдем, нах! — заорал вдруг алкаш, что есть мочи, но куда-то в сторону, как разразившаяся лаем бешеная собака. — Я тебе объясню, нах, кто ты по жизни!

— Ты уверен? — развернулся к нему мужчина.

В глазах алкаша буйствовал целый коктейль разрушительных эмоций – от чувства обиды и неудовлетворенности до зашитой где-то на генном уровне бесшабашной тяги к саморазрушению, а в противоположном черном взгляде – все та же пустота. Такой же взгляд у мужчины был, когда он доставал «Доктор Пеппер» из холодильника и сегодня утром, когда он встал с кровати и зажег сигарету и вчера, когда он схватил за шею кухонного боксера и позавчера, когда он ударил в живот таджика и все последние десять лет.

Алкаш хмурился, наверное, он ждал какого-то пояснения. И пояснение пришло.

— Двадцать один сорок семь, — захрипела рация в кармане мужчины. — Кто на южном, ждите спецназ. Синий микроавтобус. Анна, Николай, Харитон. Как понял? Прием!

Внезапно вторгшиеся голоса так же внезапно утонули в тишине вместе с треском рации.

Взгляд алкаша будто перезагрузился.

— А, — поднял он руки, будто сдаваясь, — все понятно, гражданин начальник. Все понятно…

* * *

Майор полиции Данилов вышел из магазина в загустевший зной. Улица ожидаемого облегчения не принесла – та же духовка. Пока шел к черному «Форду», выключил рацию. От треска и голосов болела голова. Он не был старшим – к чему потакать привычкам, когда впереди ничего больше нет. Левая часть наплечной кобуры из-за перевеса впивалась в подмышку. Он сунул руку под куртку, чтобы поправить ее и случайно задел новый пистолет. Невольная мысль – а к чему эти сложности с баллоном? Ответ вызвал невеселую улыбку с привычным прищуром левого глаза. Потому что он был трусом – почему же еще?

— Ну, наконец-то, — встретили его мужчины в машине.

Тот, что сидел на пассажирском сиденье – крупный, полноватый, как Дональд Трамп вытирал насквозь промокшим платком круглое котообразное лицо, будто вымазанное маслом.

— Салфетки купил? — спросил он неожиданно высоким тонким голосом.

— Чего? — хмуро переспросил Данилов и, достав «Доктор Пеппер» швырнул пакет ему в окно.

— Ай, ладно, не важно, — толстяк обрадованно сунул лицо и холеные руки в пакет. — Мои с ветчиной и курицей!

Данилов сел на заднее сиденье.

По радио женский голос негромко пел:

— Что за дичь! — чернявый на водительском сиденье стал стучать по кнопкам магнитолы.

— Это Овсиенко, дубина! — захохотал толстяк и откусил сразу половину сэндвича.

— Кто?

— Классику знать надо.

— Да иди ты с такой классикой.

Овсиенко сменил напористый с угрожающими нотками голос радиоведущего:

— По данным метеобюро Москвы и Московской области сильнейший грозовой фронт приближается к столице с северо-запада. На Москву обрушится сильный ливень, град и ветер с порывами до тридцати метров в секунду. МЧС рекомендует не укрываться и не парковать машины под деревьями и шаткими конструкциями. В городе объявлено штормовое предупреждение.

— Скорей бы, — сказал толстяк, принимаясь за второй бутерброд.

Данилов открыл банку «Доктор Пеппер», сделал глоток. Пресноватый вишневый вкус тотчас перенес его в другой август, отозвавшись краткой вспышкой сладкой боли, и до рези в глазах яркая листва за окном расступилась, явив картины ушедшего. Удивительно, как многогранна память, даже вкус и запах могут вернуть в прошлое. Он вспомнил, как разбирая хлам перед переездом, нашел в шкафу сумку давно умершей матери и, почувствовав запах ее духов, испытал тот же эффект – будто годы исчезли на мгновение. Мужчина тряхнул головой и обернулся.

На пятачке никого не было, кроме алкаша, который, пошатываясь, как матрос во время качки, удалялся в сторону «Г-образной» дороги. Невесть откуда взявшаяся большая белая собака оглушительно лаяла, кружась вокруг него. Алкаш грозил ей пальцем и что-то говорил – видимо учил отвечать за базар.

— Роман! — взмолился толстяк на переднем сиденье. — Да включи ты кондей, осталось полчаса от силы!

Чернявый покачал головой.

— Вот же хохлина экономная! — толстяк снова вытащил платок и стал вытирать шею. — Чешется, зараза.

— Могу подкинуть контакты одного барбершопа. Там марокканец у них бреет так, что кожа потом как задница у младенца, — предложил чернявый.

— Ты бреешься у барберов? — удивился толстяк.

— Только там.

— И не влом?

— Наоборот. Они еще массаж лица делают. Знаешь, как вштыривает, потом заряд бодрости на целый день.

— Ну, ты извращенец.

— Куда мне до тебя, толстый.

— И как ты можешь доверить, что по твоей шее какой-то негр скоблит опасной бритвой?

— Марокканцы не негры.

— Один х…! Одно движение и чик. Я бы такое даже своей бабе не доверил.

— Ты ничего не понимаешь.

— Меня аж передернуло, как представил, — толстяк обернулся, — слышь, Игорь, во дает, а? Ты бы согласился?

— Возможно, если это будет негритянка… — Сказал Данилов.

— Да ну нахрен! Хотя… — толстяк задумался. — Негритянка с опасной бритвой… В этом что-то есть!

Неожиданно снова затрещала рация:

— Радио сорок пять тридцать шесть. Черную «Тойоту» нашли в грузовом туннеле под торговым центром! Передние двери и багажник открыты. Внимание! «Тойота» пустая. Повторяю! Пов-то-ря-ю! Предположительно – трое движутся пешком или бегом в сторону МКАД! Прием.

— Да че, бл…, там происходит! — разозлился чернявый, приглушая радио. — Два часа уже как закончить должны.

— Роман, а я тебе говорил, что мы на весь день тут закиснем.

— Тебе-то почем знать?

— Говорю же – салага ты еще! — хохотнул толстяк. — Так всегда бывает, когда много начальников собирается в одном месте.

— Тоже мне, открытие.

Данилов снова обернулся. На пятачке царило все то же безлюдье. И тишина. Вот только не было в этой тишине ни капли привычной для Подмосковья безмятежности. Она будто скрывала что-то. Странное чувство. Может дело в этой не по-августовски ядовитой жаре? В тревожном молчании птиц? Замерших в безветрии кронах? А может в странном гуле, исходившем из металлического ящика на вышке мобильной связи?

— Так что там с торговым центром? — спросил Данилов.

— Эвакуируют вроде…

— И на хрена?

Чернявый пожал плечами и вдруг спросил:

— Игорь, а ты ведь следаком был?

Данилов не ответил.

— Иди ты! — удивился толстяк, — Игорян?

— Вроде, по особо важным, да? — чернявый обернулся. Данилов остановил взгляд на пискнувшем и зажегшемся дисплее его смарт-часов. Они постоянно пищали и зажигались, когда он делал резкие движения, и Данилову казалось, что это не очень удобно, если ты полицейский при исполнении.

— Было дело.

— В следственном департаменте?

— В нем самом.

— А что ушел?

— С годами… устаешь от ненормируемых рабочих дней, — Данилов хлебнул «Доктор Пеппер» и, нахмурившись, уставился в окно, давая понять, что разговаривать на эту тему больше не намерен.

— Неплохо там, наверное…

— Тебе-то не светит, — хлопнул его по плечу толстяк, — получай надбавки шаурмой и купонами на бритье.

— Да ты все про деньги, толстый.

Данилов снова оглянулся и увидел, как высокий мужчина в бейсболке с сумкой на плече входит в магазин. Вдали, со стороны станции раздавались крики.

— Сделай радио потише.

— Да там уже давно орут.

— И стрельба была.

Рация снова затрещала, но кроме помех ничего не разобрать.

— Да выключи ты ее уже!

В этот момент из рации послышался четкий голос, как будто передающий был совсем рядом, а не в трех километрах.

— Задержали. Все.

И следом уже сквозь помехи другой голос – возбужденный, срывающийся на крик:

— Внимание всем! Заря! Это подростки! Задержали не тех! Трое все еще в розыске! Передвигаются в пешем порядке. Вооружены! Рост выше среднего! Прием! Двадцать один сорок семь, внимание… все заслоны на МКАД! Кто еще на Симферопольском тоже на МКАД!

— Что-то пошло не так, — злорадно сказал чернявый, — не удивлюсь, если они еще и с баблом ушли.

— Да, смешно будет. Два главка задействовали, собр, омон, бл…, двойное кольцо, вот головы полетят.

— Да поймают. Деваться им реально некуда.

— А торговый центр, он же напротив склада? — спросил Данилов, который был чужаком в этих местах, в отличие от своих коллег на передних сиденьях.

— Ну и что?

— То есть они оба выходят к железной дороге?

— Там станция в леске, Игорь, — ответил чернявый, — а к чему ты клонишь?

Данилов отхлебнул из банки.

— Да глупо как к МКАДу идти.

— А куда им еще идти? Позади склад, справа станция, за ней жидкая роща и дорога как граница, наглухо заслонами перекрыта. На МКАДе большой разъезд, три парковки, по их логике там затеряться, и тачку поймать как нех.. делать. Они же потому и бросили «Тойоту», что прямого выезда там нет.

— А железная дорога?

Толстяк брызнул газировкой от смеха.

— Да бл…, на электричке уедут.

— Ну, я бы поржал! — тоже усмехнулся чернявый.

— А почему нет? — спросил Данилов.

— Ты серьезно?

— Сам подумай. Народ едет с дач, к ним примешивается толпа из торгового центра, который весьма удачно для них эвакуируют. Небольшая станция посреди леса превращается в шанхай. А если в этой толпе они разделятся, то…

— Да, с эвакуацией это конечно нехилый косяк… Кто вообще ее объявил? От него до склада метров триста. Это же просто подарок.

— Возможно, кто-то ведет свою игру, — Данилов снова обернулся.

Женщина в спортивных штанах стояла возле дверей магазина, заглядывая внутрь. Затем развернулась и быстро зашагала в сторону «Форда» — видимо шла на станцию. Когда она проходила мимо машины, Данилов, через окно поинтересовался у нее:

— Что там в магазине?

— Закрыт, — недовольно бросила женщина.

— Закрыт?

— Придется тащиться в торговый центр!

— Там эвакуация! — крикнул ей толстяк.

— Ага, очень смешно! — ответила женщина и свернула на тропинку в перелесок.

— Да с электричкой тухлый вариант, Игорь. Тут же все серьезно. Аппаратный контроль. Далеко не уедешь.

— А далеко и не надо, — глотнул уже сильно нагревшейся газировки Данилов. — Я бы на их месте именно так и сделал.

— Как, Игорян?

— Прыгнул в электричку, выехал из периметра километра на два-три и дернул стоп-кран. Ищи их вон тут по полям и лесам, никаких тебе дорог, никаких камер, одни глухие СНТ кругом…

Данилов допил остатки «пеппера» и только теперь заметил, что с передних сидений на него смотрят два изумленных лица.

— Чего? — спросил он.

— Игорян, ты это… — осторожно проговорил толстяк.

Данилову показалось, что он скажет: только не шевелись, у тебя тарантул ползет по плечу – почему бы нет при такой африканской жаре, но он лишь повторил:

— Ты это…

— Да чего ты мямлишь?

— Тут электричка останавливалась, — ответил вместо него чернявый.

— Где тут?

— Прямо тут – посреди леса, — он вытянул руку в сторону перелесья и смарт-часы на его запястье загорелись оранжевым ободком и пискнули. — Когда ты ходил в магазин…

Внезапно ничего не значащие детали – закрытый магазин, звук отъезжающей электрички, высокий мужчина в бейсболке с сумкой на плече и обрывки странных сообщений по рации стали складываться в обретающую смысл картину.

Данилов вздохнул.

* * *

«Форд» медленно подъехал к магазину. Данилов вышел первым, не спеша поднялся по крыльцу. Заглянул через стекло, подергал дверь – закрыто. Внутри ничего необычного: холодильный шкаф, из которого пятнадцать минут назад он извлек «Доктор Пеппер», стеллажи с чипсами, витрина с кексами. За прилавком никого, только чуть приоткрыта задняя дверь с доводчиком, ведущая видимо во двор – за нею виден кусочек зелени. Интересно, что ей мешает закрыться? Данилов прищурил левый глаз, обернулся.

Толстяк стоял рядом, тяжело дышал, приоткрыв рот.

— Что там?

Данилов не ответил, посмотрел на чернявого, который стоял у машины.

— Отбой не дали? — спросил он у него.

Тот покачал головой. Данилову это не нравилось. Он не раздумывая, развернулся бы и убрался отсюда, если бы поступила команда о снятии оцепления. Дался ему этот магазин, даже со всей этой «картиной».

Но команды не поступало, и он не мог себе ответить, почему делает то, что делает. Он посмотрел по сторонам вдоль фасада, облицованного искусственным камнем, затем спустился с крыльца и прошел мимо закрытых рольставнями окон до угла. Боковой фасад переходил в облицованный таким же камнем высокий забор, за ними – металлические ворота с дверью.

Толстяк и чернявый двинулись за ним.

Данилов остановился у двери, прислушался, из-за ворот раздавалось непрерывное приглушенное тарахтение, он положил ладонь на дверную ручку, надавил, ручка поддалась.

— Игорь.

Данилов обернулся. Чернявый смотрел серьезно. Так серьезно смотрят те, кто любит играть в жизнь. Возможно возраст, он ведь еще молод и вроде недавно только женился, а может просто устал от рутины, далекой от того, что рисовалось в воображении, когда готовился к экзаменам в училище МВД.

— Может, стоит доложить?

Данилов приподнял брови.

— О чем?

Чернявый ничего не ответил, но его лицо оставалось все таким же серьезным.

— Мы просто проверяем, дубина, — хохотнул толстяк. — Выдыхай!

Данилов приоткрыл дверь, и первое что увидел в крошечном заваленном дворе – спину парня в белой футболке, который накачивал компрессором заднее колесо «Газели». Он тер манометр о грязные джинсы и пытался там что-то разглядеть. Данилов обратил внимание, что «Газель» была заведена, хотя задний борт ее был откинут.

Он осторожно ступил во двор, осмотрелся. Напарники ввалились следом и чернявый позвал парня. Тот не отреагировал, продолжая суетливо копошиться у колеса. Данилов посмотрел направо и понял, что препятствовало доводчику закрыть заднюю дверь магазина. Из проема свисала безжизненная рука с браслетом из матовых камешков.

— Эй, оглох, что ли?! — чернявый повысил голос, но парень на удивление искусно делал вид, что не слышит.

— Тсс! — зашипел Данилов, но было поздно.

Из-за «Газели» на них вылетел вихрь в виде угловатого здоровяка похожего на баскетболиста средней лиги со страшной головой. В руках он сжимал дробовик Сайга-12, ствол которого нацелился в грудь Данилову.

Майор отшатнулся не в силах оторвать взгляда от ствола.

— Вы кто такие нах…?! Руки бл…!

— Спокойно, — послышался голос чернявого.

— Хлебало завали!

Из-за спины великана вышел мужик в бейсболке – тот самый, которого Данилов видел входящим в магазин.

Данилов подумал, сколько секунд им понадобится, чтобы понять кто они такие: одинаковые короткие стрижки, куртки в жару и пистолеты под ними разглядеть не трудно.

А еще он подумал, что гориллообразный субъект с дробовиком смутно ему знаком. Покатый лоб, рубленые скулы, крошечные оттопыренные уши, надбровные дуги питекантропа, над колючими глазами убийцы. Убийства и грабежи. Федеральный розыск.

— Отрава, это мусора, — подвел итог секундам мужчина в бейсболке. Он тоже был высоким и крепким, но на фоне великана выглядел подростком.

С трудом оторвав взгляд от ствола «Сайги», Данилов заглянул в лицо «Отравы» и увидел, что до принятия решения осталось от силы пара мгновений. А какой у них выбор? Данилов ощутил, как грудь, будто что-то сдавливает изнутри – странное ощущение.

— Вы что думаете, это вам с рук сойдет?

Голос чернявого. Вот же кретин! Ствол метнулся на него. Краем глаза Данилов увидел слева от себя узкий коридор, образованный забором и складированными досками. В конце, метров через пять – кирпичная стена. Может там есть проход? Шанс, конечно, крошечный, но… Черт возьми, откуда эта мерзкая дрожь на фоне странной невозможности пошевелить даже пальцами поднятых рук. Он сомневался, что даже слово сказать может, в отличие чернявого придурка. И самое главное, если это так страшно, то на кой черт ему баллон с гелием?

Где-то далеко завыла сирена.

Сам от себя, не ожидая, Данилов, заговорил, одновременно понимая по колючим глазам и напрягшемуся пальцу на спусковом крючке, что у них нет даже секунды, потому что решение уже принято.

— Вы не успеете…

— Че?! — колючие глаза и ствол переместились на него.

— Если сделаете это. Выезд отсюда только один. Придется оттаскивать трупы, а с ним особенно замудохаетесь, — Данилов кивнул в сторону, имея в виду толстяка.

Отрава ощерился в улыбке.

— Что, жить хочешь, мусоренок?

— А кто не хочет?

— Представляю, как радостно ты побежишь чирикать.

— Они уже знают, где вы. Через пять минут здесь будетспецназ. Пускай парень заберет у нас стволы и рации и запрет в магазине.

В колючие глаза смотреть было трудно, но Данилов увидел главное – решимость исчезла.

Словно прочитав мысли подельника, вперед вышел бандит в бейсболке.

— Ладно, жирный первый. Руки выше!

Данилов медленно выдохнул, а в следующую секунду случилась катастрофа.

Прежде всего, он (и, разумеется, бандит) среагировали не на резкое движение чернявого, который настолько увлекся игрой, что перед тем, как войти во двор расстегнул кобуру и снял с предохранителя новый пистолет. Разумеется, в отличие от Данилова, он хорошо освоил его в тире. И теперь он жег ему под мышкой. Ему казалось, что он успеет. Просто должен успеть – иначе не бывает, если ты играешь в жизнь, ведь в игре ты главный герой. Возможно, он даже дома или в гараже тренировался быстро выхватывать его. И возможно он даже успел бы. Но его подвел писк смарт-часов.

В следующее мгновение раздался хлопок – не такой уж громкий. Данилов почувствовал запах пороха и тяжелый удар – это труп чернявого ударился о лист профнастила.

Сам Данилов к этому моменту приземлился в коридоре между забором и досками, и теперь отталкиваясь от земли ногами, пытался взять низкий старт и одновременно выхватить пистолет. Проклятая удобная, но незнакомая рукоятка пистолета Лебедева, вместо привычного ПМ. Вдавив голову в плечи, он ждал обжигающего удара в спину, в поясницу, в позвоночник, в голову? Куда? Лучше в голову. Боль пугала. Его встретил кирпичный тупик, он ударился плечом, развернулся, удерживая пистолет и только сейчас понял – что-то уже происходит.

Он видел мертвого чернявого, который сидел к нему боком, уронив голову на грудь. Левая рука лежала на земле, на запястье оранжевым ободком мигал дисплей смарт-часов.

Он слышал громкие удары, мат, выстрелы, крики – короткие, приводящие в чувство, но только знакомый тонкий вопль толстяка вернул его в реальность.

— Игорян, тут свои, выходи!

Видя только труп чернявого, и удерживая перед собой пистолет, направленный, правда, стволом вниз, Данилов медленно вышел из своего укрытия. Первое, что он увидел на крошечной расчищенной площадке – труп великана. Бандит лежал на спине с окровавленным лицом, согнув одну исполинскую ногу в колене, у которой стояла большая расстегнутая сумка, набитая пачками евро. Должно быть, она и раньше тут стояла, судя по каплям крови на верхних пачках, просто он ее не заметил. Справа у стены сарая стояли на коленях, заложив руки за голову, мужик в бейсболке и парень, который качал колесо, когда они вошли. Их на прицеле держал рослый спецназовец в камуфлированной форме и таком же бронике. Лицо скрывала балаклава. Вот уж кому не повезло в такую жару, подумал Данилов. Мысли текли как-то вяло. Он понял, что видимо их спасли, но почему эти двое стоят на коленях, а не лежат на животе, закованные в наручниках?

— Бл…дь! — душераздирающе вырвалось справа. Данилов повернул голову. Рядом с трупом сидел спецназовец, держась за ногу, четырехглавая мышца выше колена пропиталась кровью.

Над ним склонился коренастый мужик в такой же форме, но без балаклавы.

— Кость не задета, артерия тоже, — сказал он, после чего развернувшись, устремил свое воинственное усатое лицо на Данилова и гаркнул, — оружие!

Данилов поспешно сунул пистолет в кобуру.

— Вы кто такие?! — сурово спросил черноусый. Данилов увидел две едва заметные подполковничьи звезды на погонах.

— Майор Данилов, отдельная рота патрульно-постовой службы…

Лицо подполковника сделалось раздраженным, он махнул рукой, не давая договорить.

— Понятно. Бардак! Как вас сюда занесло?

— Мы в дальнем заслоне, — подал голос толстяк, с трудом поднимаясь. Вся грудь его насквозь была пропитана черным, что Данилов поначалу принял за кровь, но быстро понял, что это пот. Пот капал и с кончика его носа и подбородка.

— Кто у вас старший?

Данилов кивнул на чернявого.

— А теперь?

— Если по званию, то, наверное, я.

— Докладывали?

Данилов покачал головой. Раненый спецназовец снова выматерился.

— Оказывать первую помощь умеете?

— Я умею! Раньше работал санитаром! — выкрикнул толстяк.

— Помоги ему.

— Тут скорая нужна.

— Разберемся! Пока перевяжи! — подполковник бросил быстрый взгляд на спецназовца, караулившего бандитов и поманил Данилова, — иди сюда, майор.

Данилов подошел к раненому, стараясь не смотреть на труп чернявого рядом. Подполковник подтолкнул его еще ближе. Не убирая руку со спины Данилова, он вытащил кнопочный телефон и кому-то позвонил.

— Они у нас, — заговорил он вполголоса. — Наш ранен. Жить будет. Еще кое-что. Тут ребята из районного. Откуда? Дальний заслон. Прибыли раньше нас. Двое, третий убит в перестрелке. Да, офицеры. Понятия не имею. Нет, думаю, не будет. Хорошо. Сообщу.

Данилов слушал, глядя как толстые пальцы ловко разматывают бинт.

Как только подполковник закончил говорить, у него захрипела рация.

— Пригород один, прием. Доложите…

Подполковник достал ее за короткую антенну и выключил, после чего внимательно посмотрел на Данилова, а затем также внимательно на толстяка.

— Мужики, — заговорил он также вполголоса, — скажу честно – никто не ожидал тут вашего появления. Думаю, вы и сами не рады потерять товарища, но своих никто не кидает. И я сейчас не о премиях и повышениях. Понимаете?

Данилов собственно начал понимать еще раньше, когда подполковник вместо вызова скорой сказал «разберемся», но теперь и другие детали выглядели не такими странными – например, почему спецназовцев здесь только трое или почему, например, задержанные стоят на коленях без наручников.

— Вы о деньгах? — догадался Данилов.

Подполковник снова оценивающе на него посмотрел. Данилов не смотрел в ответ, он смотрел вниз, на руки толстяка, которые стали разматывать бинт медленнее.

— Здесь на всех хватит.

Данилов поднял взгляд выше, на лицо толстяка. Приоткрытый рот, пот на пухлых щеках, в глазах – огонь. Он явно не станет долго раздумывать. А Данилов? Нужно ли ему это все? Вернее так – есть ли у него выбор?

— Ну что, мужики, вы в деле?

Данилов и толстяк кивнули одновременно. После этого подполковник обернулся и кивнул спецназовцу, державшему на прицеле двоих бандитов. Тот мгновенно выстрелил в лицо мужику в бейсболке. Бейсболка слетела, мужик завалился. Парень как-то странно замычал, глядя на изуродованное хрипящее лицо упавшего перед ним подельника.

Данилову показалось, что он оглох на одно ухо. Он будто погрузился в воду, и все происходящее стало каким-то асинхронным. Подполковник рядом открывал рот, перепуганный парень, на которого перемещался ствол «калаша» тоже открывал рот, а голоса и крики долетали до ушей Данилов, как будто между ними было множество километров.

— Майор, — толкнул его в грудь подполковник, — очнись, времени в обрез!

Данилов не мог оторвать взгляд от парня. Он был совсем молод и только теперь он заметил, что мертвец перед ним был очень похож на него. Они были братьями, догадался Данилов.

— Как тебя зовут, майор? — подполковник схватил Данилова за руку.

— Игорь.

— Сам понимаешь, Игорь, раз мы теперь в одной лодке, работу надо разделить, — подполковник кивнул на парня.

Данилов не понимал, вернее – отказывался понимать.

— Время, товарищ полковник, — пробасил спецназовец.

— Давай, майор.

Данилов медленно достал пистолет, заметив, что убирая его в кобуру, забыл поставить на предохранитель.

— Детали мы согласуем, — говорил подполковник, подводя его к парню, — сейчас главное работу закончить.

— Я за второй сумкой! — крикнул спецназовец и исчез за «Газелью».

Данилов стоял над парнем. Тот посмотрел на него заплаканными глазами и быстро опустил взгляд. Не хотелось бы ему еще раз увидеть этот взгляд, но он знал, что будет видеть его до конца. До своего недолгого конца.

— Давай, майор.

Данилов медленно поднял пистолет, нацелил в голову, которую парень как будто услужливо опустил.

Не больше двадцати точно, промелькнула мысль. И следом мимолетно вся жизнь – семью не выбирают, старший брат пошел по кривой дорожке и этот следом. Итог предсказуем. Все равно либо смерть, либо тюрьма.

Парень вдруг снова поднял взгляд, чуть в сторону – на лицо подполковника, который тихо шептал ему в ухо:

— Чем меньше выстрелов, тем лучше, майор. Лучше в шею или в ухо.

Данилов едва разбирал змеиный шепот, а глаза парня округлялись, будто он хорошо слышал. Фантазия разыгралась. Рука с пистолетом задрожала.

Снова завыли сирены, уже гораздо ближе.

— Время, майор!

Ствол остановился напротив переносицы. Парень смотрел на него, не мигая, так и продолжая держать руки за головой.

Негнущийся палец дернулся на спусковом крючке и заходил ходуном. Какой же мать его тяжелый и неудобный пистолет.

Слева неожиданно громыхнул голос.

— Второй сумки нет, бл…!

— Как нет? — возбудился подполковник.

Спецназовец спокойно прошагал к парню и, игнорируя разыгравшуюся между ним и Даниловым драму, хлестко ударил парня по уху. Тот завалился, испуганно посмотрел на спецназовца.

— Где вторая сумка, падаль?! — вопросил спецназовец и ударил его в лицо.

Парень молчал, из носа его потекла кровь, но он продолжал внимательно смотреть на говорящую балаклаву, и тут Данилова озарила догадка. Округлившиеся глаза, когда подполковник шептал ему на ухо, пристальный считывающий взгляд и это странное мычание.

— Стой, Тимур, — подполковник ткнул Данилова в спину, — майор, шмальни ему в колено.

— Нет.

— Что нет?!

— Подождите, — Данилов сунул пистолет в кобуру, присел на корточки перед парнем. Затем к всеобщему удивлению выставил перед собой раскрытую левую ладонь, а правой сделал над ней круговое движение, одновременно сжав ее в кулак, после чего опустил кулак вниз, потряс им перед собой, поднял руку, коснулся пальцем своего виска и направил на парня. Все это он проделал за пару секунд.

Подполковник и спецназовец переглянулись.

Парень быстро задвигал руками, отвечая языком жестов.

— Под водительским сиденьем, —сказал Данилов, поднимаясь на ноги.

Спецназовец бросился проверять.

— Ну, ты даешь, майор. Так и в судьбу начнешь верить.

— Есть! — раздался крик спецназовца, и вскоре к первой сумке прибавилась вторая.

— Заканчивай работу, майор, нам еще дел хватает.

Снова Данилов достал пистолет. Теперь его выстрела ждали все. Даже раненый спецназовец притих, правда, ненадолго.

— Да кончи ты уже эту суку! — заорал он и следом снова завыла сирена уже совсем рядом – видимо на дороге за перелеском.

Данилов сжимал в руке пистолет, направленный в лицо парню. Парень будто перестал бояться его и сделал быстрый жест – приложил два пальца к виску и затем соединил их с двумя пальцами другой руки на уровне груди в виде скошенной буквы «Т».

Почему именно этот жест? — разозлился Данилов. Почему не «помоги» или «не убивай», почему этот?! Парень опустил лицо. Сукин сын знал, что сделал все что мог. Но почему этот жест?! Больше всего Данилов хотел просто все бросить и уйти – плевать ему на деньги и на все остальное, просто не хотелось так быстро перемещаться в ад. Он знал, что ад здесь ему обеспечен стопроцентный и теперь уже точно ему придется использовать баллон. Почему? Да потому что он трус, конечно же. Игра в жизнь. Вот во что он играл. И поэтому он не может все бросить – никто его уже не отпустит, не даст просто выйти через ворота или магазин. Он должен выбрать либо ад либо смерть. Но ведь есть еще что-то, не так ли? То, что ты держишь в руке.

Данилов резко развернулся, направил пистолет подполковнику в лицо. Черные усы опустились от изумления.

— Ты чего задумал, майор?

Рука тряслась. Так она не тряслась даже в худшие понедельники и при ознобе от «Дельты».

Справа быстрое «ягуарье» движение.

— Даже не думай! — Данилов перевел ствол на спецназовца и тот замер, успев только снять с плеча автомат, но не перехватить.

— Бросай!

— Вот же бл.дь мразина! — заорал раненый спецназовец.

— Ты же не идиот. Ну не можешь совсем ничего не понимать, если дослужился до майора, а? — заговаривал зубы подполковник, но Данилов держал на прицеле спецназовца, зная, что самый опасный сейчас именно он.

— Майор, у тебя рука трясется. Это алкоголь или нервы. Еще ничего не решено. Не хочешь марать руки – доделает твой напарник. Эта гнида все равно не жилец, ты же понимаешь. В тюрьме или здесь его зажмурят.

— Бросай.

Никакой реакции. Данилов перехватил пистолет двумя руками и нажал на спуск. Спецназовец заорал, хватаясь за раненую руку. Автомат болтался на ремне. Но стрелять правой рукой он точно не сможет, по крайней мере, прицельно. Оружие упало на землю. Прижимая простреленную руку, спецназовец попятился к кузову, осознав, наконец, что Данилов представляет угрозу.

— Паскуда! — орал другой спецназовец.

Черноусое лицо опасно плавало перед ним.

— Это все меняет, майор.

Данилов перевел на него ствол. Отдача у нового пистолета не такая импульсивная. Все уходит в руку. Она будто снимает напряжение. Но напряжение внутри росло вместе с завыванием сирены. Дальше-то что? Откуда эта хмарь и беспорядок в голове? Неужели самообман настолько действенная штука?

— Саня, ключи от тачки, — Данилов повел глазами, ища напарника. — Саня!

Взгляд наткнулся на серое осунувшееся лицо толстяка у забора.

— Придурок ты жирный, давай ключи! — заорал Данилов.

Толстяк зашевелился.

— Они у Романа!

— Давай.

Толстяк достал ключи из кармана чернявого – слава богу, быстро.

— Бросай в мою сторону.

Ключи упали посередине между ним и подполковником, куда-то в траву.

Ну что теперь? Справа опасность – спецназовец, у которого еще наверняка есть пистолет, спереди опасность – опытный командир спецназа, да и раненого со счетов нельзя списывать. Как подобрать ключи? Глупая ситуация. Сирена завывала с нарастанием – едут уже в их зоне. Но кто едет? Их смерть или спасение? Ключи, сукин ты сын.

Неожиданно из-за спины выскочил парень, без единого шума, ловко подхватил с земли ключи и посмотрел на Данилова. Тот кивнул на ворота.

Данилов двинулся за ним, держа на прицеле подполковника. Тот медленно поворачивался, постоянно оставаясь обращенным к нему лицом. Под усами – злая усмешка. Глаза таили ярость: ну-ну, майор, давай поиграй, а потом наша очередь.

За воротами все та же густая тишина и безлюдье. У обочины синий микроавтобус. Данилов выстрелил в переднее колесо и, указав парню в сторону магазина, где стоял «Форд», развернулся к воротам, держа их на прицеле. Постепенно отходя все дальше и дальше, не понимая, почему они не преследуют его. Наконец, не выдержав, побежал. Запрыгнул одновременно с парнем в машину. В салоне еще стоял душный запах пота толстяка. Перед глазами движение. Данилов выругался про себя, поняв, что потратил время, не догадавшись, что преследователи пойдут через магазин.

Машина завелась, он бросил пистолет на торпеду, понимая с запозданием, что это глупо, пистолет упал, едва он рванул назад. Оглушительный удар – они въехали в столб, но зато дорога теперь перед ним. Врубив со скрежетом передачу, он утопил педаль газа, прижимаясь, будто это могло как-то спасти. Машина понеслась вперед, краем глаза он увидел, как кто-то выскакивает из магазина. Раздалась быстрая серия хлопков, отозвавшихся звоном где-то сзади. Вылетая на дорогу, Данилов понял, что теряет управление, машину перекосило и повело вправо. Пробито колесо, догадался он. И не только – в зеркале заднего вида мелькнул зигзагообразный след вытекающего бензина. Зато стрелка нет, а они отъехали уже метров на пятьдесят, если выбежит на дорогу ему не попасть. Данилов сбросил скорость и кое-как стабилизировал управление.

В голове туман, мыслей никаких нет. Что дальше? Сам же говорил: кругом одни леса. Впереди Т-образный перекресток, за ним густой темный ельник. Единственный шанс.

Навстречу плотно, друг за другом неслись машины. Полицейская с работающим маяком, но без сирены, и черный «Мерседес».

Как только «Форд» с ними разъехался, раздался визг тормозов. Данилов бросил взгляд в зеркало – машины с визжанием разворачивались на узкой дороге. Значит смерть, понял Данилов. Не владея информацией из первых рук, такая быстрая реакция невозможна. Далеко с пробитым бензобаком и колесом ему не уехать. Первым его догнал полицейский «Форд Мондео». Попытался обойти слева, прижать к обочине. Данилова и так тянуло все время к обочине, он постоянно выкручивал руль, а теперь крутанул сильнее и вовремя, не давая обогнать. Машина ударила в дверь и завиляла.

Теперь догонял «Мерседес». Он сможет обогнать, лошадиных сил больше. Данилов увидел пассажира на переднем сиденье – крупная голова, залысины, возмущенное лицо. До перекрестка ему не дойти, а впереди за мостом еще долгий подъем.

Данилов дернул рычаг передачи, и благодаря «механике», сумел вырваться на треть корпуса перед мостом. Мост – одно название, просто сужение дороги над поросшей камышом лужей. По бокам бетонные блоки, отделяющие дорогу от подобия тротуаров. Данилов рано дернул руль, но большего преимущества он не получит. Крен вышел слишком крутым, он уже понял, что вырулить обратно не успеет и вместе с «Мерседесом» влетит в бетонный блок и все же крутанул.

Машина нереалистично резко отозвалась на его движение, и он понял, что дело в пробитом колесе – в последний момент он успел уйти от столкновения, хотя машину снова стало дико швырять во все стороны. Но мост уже позади. Подъем затушил вихляние, и Данилов бросил взгляд в зеркало, помня о полицейском «Форде». Он увидел развернутый «Мерседес» на мосту, а за ним мигалку, и догадался, что «Форд» не успев затормозить, врезался в «Мерседес».

Позади уже половина подъема. Они успеют, точно успеют. Осталось только метров пятьдесят, пересечь дорогу и дальше лог за обочиной, длинный и глубокий. Вот где можно скрыться, но чтобы все сработало как надо, нельзя терять скорость. Он снова бросил взгляд в зеркало. Полицейская машина сдавала назад.

— Готовься бежать, — сказал он парню, забыв, что тот глухонемой.

Оставалась только дорога – такая же пустынная двухрядка с древним покрытием. Уже хорошо виден ельник впереди. У них неплохой гандикап. Без машины с таким отрывом в лесу их не догнать.

Только бы на дороге никого, мелькнула мысль. Даже незначительная потеря скорости смерти подобна. На всякий случай он вдавил кнопку сигнала на рулевом колесе, оглушительный протяжный гудок ворвался в уши.

Только бы на дороге никого, повторил Данилов.

Он понял, что им не повезло за секунду до того как седельный тягач «Урал» перечеркнул их надежды на спасение. Какого хрена, успел подумать Данилов.

* * *

Жгучая боль вырвала из небытия. Пищали датчики на все лады. Мир еще существовал, но только здесь, на крошечном островке посреди загадочной тишины. Предпоследний день августа, безоблачное небо, густой раскаленный воздух, застывший мир. Он почувствовал запах жженого пластика и еще чего-то, незнакомого. Превозмогая себя, Данилов оторвал голову от сработавшей подушки, замечая на ней пятна крови. Из-под капота за разбитым стеклом плотной завесой поднимался густой черный дым. Данилов посмотрел направо и понял, что незнакомый запах – запах крови. Он увидел осколки костей черепа и фрагменты мозга. Мертвые глаза смотрели на него.

Мысли в голове тугие, медленные. Данилов с трудом понял, кто это, но все еще не мог понять, что он тут делает. С третьей попытки он открыл дверь, выбрался из машины, покачнулся, зажмурился от солнца. В паре метров неестественно перекрывал полосу седельный тягач.

Данилов вышел на пустынную дорогу, и поднял взгляд на небо – оттуда, с северо-запада на него шла ночь. Низкие черные облака растекались над землей как чернила, пожирая солнечный свет. В иссиня-черном небе зловеще вспыхивали бесшумные молнии.

— Молодец, майор, ты все сделал правильно, — раздался за спиной голос.

Данилов обернулся, и сокрушительный удар отправил его в черноту.

(обратно)

Глава 2

Он стоял перед распахнутыми створками арочного окна, не замечая холода ползущего по босым ногам. Ветер швырял в лицо ледяные капли ночного дождя, пока в голове звучала наспех придуманная молитва. Но слова – всего лишь слова, они разбивались о какую-то древнюю, недетскую уверенность в том, что мир больше не будет прежним. Будто громовые раскаты вдали с треском разрывали его. И он такая же умирающая его примета, как одинокий лист, пригвожденный к мокрому подоконнику. В эту ночь он узнает, что такое настоящий страх, и настоящее раскаяние.

Резкий стук заставил вздрогнуть. Он обернулся – не входная дверь, а гораздо ближе. Кладовка, догадался он и бросился из комнаты.

— Сейчас! — крикнул он, пытаясь найти защелку под ворохом одежды.

За дверью его встретила темнота. Нет, разумеется, не тот, кого детская вера в чудо поместила сюда, и даже не мешок, источающий мерзкий запах сгнившей картошки, не старые велосипедные баллоны и не «пластиковые» лыжи. Он сделал маленький шажок, затем еще один и еще, продвигаясь вглубь, во мрак, вобрал в легкие воздуха, намереваясь позвать по имени, но вспомнив, что это бесполезно, только медленно выдохнул. Пространство за дверью оказалось слишком большим для кладовки. Он давно уже должен пересечь соседнюю квартиру, выйти из дома и дойти до ограды школьного двора. Босая нога наступила на что-то холодное. Он опустил взгляд, и увидел электронные часы «Монтана». Впереди раздалось фырканье, похожее на конское, но в нем уже ничего не осталось от мимолётного возбуждения. Его охватил ужас. Волосы зашевелились на затылке. Фырканье приближалось. Он с трудом, будто находился в воде, развернулся и побежал. Расстояние до распахнутой двери поразило его – до нее целая пропасть. Или футбольное поле. В далеком крошечном проеме посреди мрака он едва видел тумбочку, зимнюю куртку отца на вешалке, разноцветную циновку на дощатом, выкрашенном красной краской полу, и белую дверь в комнату, которая всегда закрывалась сама.

Он бежал изо всех сил, но дверь не приближалась. Неожиданно в проеме появилась невысокая крепкая фигурка. И прежде чем она захлопнула дверь, погрузив его в кромешную темноту, он узнал в этой фигурке себя.

— Данилов! — раздалось откуда-то сверху.

Он вздрогнул и открыл глаза. Капитан и сержант стояли за решетчатой дверью. Скудный свет падал на них из узкого окна.

— Данилов! На выход!

Он зажмурился и вытер губы рукавом. Сержант со скрипом открывал дверь.

— Руки!

Данилов встал, скрестил руки за спиной.

— Спереди. Поедешь.

— Куда? — глухо спросил Данилов.

— Не очухался еще, майор? В суд, меру пресечения тебе избирать! — усмехнулся капитан. — И суток не прошло, портянку на тебя уже прислали! Дорогу ты, видать, кому-то серьезному перешел. По моему опыту так быстро пакуют только по заказу. Обычно народ здесь сутками ждет.

Данилов молчал.

— Скорее всего, даже на обжалование не вернут, сразу в СИЗО, — говорил капитан, ведя Данилова по коридору к лестнице, — ладно, не мое дело. У нас ИВС все равно маленький, долго как «бээсника» в отдельной камере держать не могу. Тут и так под завязку.

Это Данилов и сам видел – в крошечных камерах подвального «обезьянника» сидели по три-четыре человека.

Данилова вывели в тесный двор, посреди которого стоял один-единственный автозак и передали конвоирам.

— Последняя партия, — сказал капитан ему вслед. — Послеобеденная.

Несмотря на тишину, автозак был под завязку заполнен задержанными. Данилова поместили в один из двух «стаканов» — тесную камеру у выхода, в которых обычно перевозят женщин или бывших сотрудников правоохранительных органов. Он присел на железную табуретку. Рядом за стенкой приглушенно бубнили задержанные.

— Разговоры, бл…! — крикнул мясистый конвоир, стукнув дубинкой по решетке.

Данилов принялся растирать виски – голова болела нещадно.

Когда автозак тронулся, стало легче, он упер колени в перегородку, опустил голову на стиснутые наручниками руки и стал снова погружаться в небытие.

* * *

Проснулся он от голосов, похожих на жужжание, в котором угадывался ропот и возмущение. В воздухе висел удушливый запах пота, усиливая общее тревожное чувство. Автозак стоял.

— Начальник, на суд опоздаем.

— Меня адвокат ждет, начальник.

На улице тоже голоса, Данилов повернул голову, попытался высмотреть что-то через прорезь в двери, но увидел лишь густую зелень.

Наконец, в салон поднялись двое конвоиров.

— Данилов! На выход!

Теперь тревога коснулась его, сразу скрутило внутренности.

Данилова вывели. Увиденное не предвещало ничего хорошего. Пустынная дорога – с одной стороны лес, с другой бетонный забор без тротуара. На обочине полицейский УАЗ «Патриот» с гербом управления собственной безопасности и беззвучно мигающей «люстрой». Перед автомобилем – двое в «гражданке». Один крепкий с угрюмой рожей обитателя спортзалов девяностых, второй – настоящий великан «Каменная башка».

Угрюмый жестко обыскал Данилова, после кивнул конвоирам и те сняли наручники. Великан уже сжимал его руку, словно в слесарных тисках, и в следующее мгновение ловко набросил на нее браслет наручников.

Несмотря на устрашающий вид, великан вел себя как-то уж слишком деликатно и постоянно улыбался, но Данилов не верил в хороший исход. Опыт подсказывал, что поддельная вежливость часто используется, чтобы ввести в заблуждение «жертву», перед тем как ее хорошенько напугать.

— Куда меня везут? — спросил Данилов, не особенно рассчитывая на ответ, но помня, что у него, по крайней мере, в теории должны быть какие-то права.

— На допрос.

Что тут скажешь? По большому счету, Данилову, конечно, было плевать. По крайней мере, так он себе говорил. Разве есть у него что-то, чем можно дорожить? Если терять нечего, то и бояться нечего. Тем не менее, повезли его не в лес и не на свалку. Попетляв по глухим дорогам какой-то промзоны, автомобиль вскоре выехал на большую трассу, в которой он признал Новорязанское шоссе. Почти сразу они миновали МКАД и, врубив «гирлянду», промчали Волгоградский проспект, обгоняя не слишком плотный поток.

В центре быстро запетляли по улочкам и переулкам, мимо знакомых развязок, кафе, станций метро. Данилов флегматично смотрел на промокший город, кишащий людьми, сплошь и рядом склонных к правонарушениям. Странно было наблюдать за всем этим, находясь в статусе задержанного. Он отдавал себе отчет, что скорее всего никогда больше не сможет пройтись по этим улицам, но это не вызывало в нем чувства безысходности. Его тошнило от города.

Автомобиль въехал в переулок, свернул в небольшой двор. Великан вывел Данилова, направился вместе с ним к непрезентабельной двери без крыльца, походившей на черный вход. Он успел прочитать на табличке: «Управление по организации дознания», но решил, что это ни о чем не говорит. И правда, его повели долгими однотипными коридорами в соседний корпус, оттуда в небольшой вестибюль, где Данилов увидел своего начальника и начальника своего начальника.

Оба полковника смотрели на него с негодованием.

— Данилов! — взорвался полковник Черкасов, который был его начальником – он был вспыльчивым и походил на футбольного тренера. — Ты что, мать твою, натворил, а?!

— Что вы тут делаете? — удивился Данилов.

— А ты как думаешь, засранец?!

Данилов не ответил – думать на эту тему ему совсем не хотелось. Впрочем, пообщаться им все равно не дали. В вестибюле за роторными турникетами появился мужчина в приталенном костюме похожий на банковского менеджера или сотрудника по борьбе с экономическими преступлениями и после несложных пропускных процедур в компании мужчин и великана всех повели по коридору, затем по лестнице на третий этаж.

Миновали отдельный внутренний блок охраны, каким обычно усиливают проходы в отсеки с большими начальниками. Именно у двери такого начальника их «делегация» остановилась. Из-за толкотни в коридоре Данилов не сумел толком ничего разглядеть. Лишь когда его вводили в просторную приемную, он успел прочитать на табличке у двери: «Заместитель начальника управления генерал-майор ЛИПАТОВ Виль Александрович».

Странное имя «Виль» отпечаталось в сознании – почему уж тогда не Вилли? Но через пару секунд копаний в памяти и несложных ассоциативных приемов пришло объяснение: имя образовано из инициалов вождя мирового пролетариата.

В кабинете из-за стола поднялась женщина в форме старшего прапорщика и направилась вместе с мужиком в костюме к двери слева.

— Привезли его, товарищ генерал-майор, — услышал Данилов и почувствовал необъяснимое волнение. Полковник Черкасов хмуро окинул Данилова взглядом, будто оценивая – не слишком уж его бывший подчиненный хреново выглядит.

— Заходите! — раздался громкий голос.

Данилова ввели в кабинет и сняли наручники. Великан тут же испарился. Генерал оказался крупным, темноволосым с большими внимательными глазами. Казалось, он возвышался над остальными, несмотря на то, что сидел за столом. Он сразу пристально уставился на Данилова и несколько секунд не спускал с него глаз. Странный взгляд, подумал Данилов. Не то, чтобы оценивающий, а будто увидал что-то диковинное. Но во взгляде не читалось агрессии, презрения или чего-то подобного. Кого-то напоминал ему этот генерал. Какого-то постаревшего актера из детства – из той тупой комедии, которую любил его отец и одноклассники, а сам он терпеть не мог. Данилов попытался вспомнить ее название, но ничего не вышло.

Помимо генерала, в кабинете за приставным столом сидели трое совсем не правоохранительного вида мужчин – крупнолицый седоусый толстяк, похожий на моржа – толстыми пальцами он перебирал комболои из черного янтаря. Рядом с ним за столом – невыразительный мужчина неопределённого возраста, а позади них примостился у стены совсем уж откровенный доходяга в толстых очках-окулярах, который постоянно улыбался и, несмотря на очки, выглядел сущим балбесом.

Затянувшийся взгляд генерала бывшее начальство Данилова истолковало по-своему.

— Докладывай! — шипел Черкасов, косясь одновременно на Данилова и на генерала.

— Майор Данилов, — сообщил Данилов, не утруждая себя формализмом, и по привычке прищурил левый глаз.

Генерал едва заметно кивнул и, как показалось Данилову – что-то похожее на полуулыбку на мгновение тронуло его губы. Он, наконец, перестал его рассматривать, и, положив руки на стол, где у него лежали какие-то документы, спросил слегка моложавым голосом:

— Данилов, почему вы решили стать полицейским?

Полковник Черкасов вздохнул. Данилов молчал, терпеливо ожидая окончания театральной паузы. На риторический вопрос генерала, он понятное дело, отвечать не собирался – пускай своих подчиненных воспитывает.

— Здесь передо мной лежит копия вашего ответа на этот вопрос, — генерал взял в руки какой-то листок, — который вы дали в ходе профессионально-психологического отбора двадцать три года назад.

Генерал положил листок обратно и поднял взгляд на Данилова.

— Мы с вами оба знаем, что вы соврали тогда.

Данилов продолжал молчать, гадая об истинной причине его доставки сюда.

— Я понимаю, что ваше будущее вас не волнует, — продолжил генерал. — Тем более, что теперь у вас его просто нет. В отличие от будущего ваших начальников.

Полковники бросили на Данилова гневные взгляды.

— Однако… так скажем, некоторый интерес вызывает ваше прошлое… — генерал выудил очередной лист. — Вот, например, работая следователем с две тысячи четвертого года, вы направили двадцать восемь запросов в территориальные органы прокуратуры, МВД и ФСБ, связанных с делами о пропаже несовершеннолетних в Московской области в девяностых годах.

Начальники снова недобро поглядели на Данилова.

— В две тысячи восьмом году, — продолжал генерал, — в отношении вас проводилась проверка в связи с незаконным проникновением в служебное помещение и превышением должностных полномочий…

Генерал отложил лист, взял другой.

— В две тысячи пятнадцатом вы написали рапорт на перевод во второй специальный полк, после чего запросы рассылать прекратили.

Генерал поднялся и вышел из-за стола. Наверное, в молодости он был просто высоким, а теперь высоким и грузным.

— Чем вы занимались, Данилов?

Данилов молчал, и генерал-майор не стал требовать от него быстрого ответа. Вместо этого он развернулся, и слегка вытянув шею, стал пристально глядеть в окно, будто увидел там внизу что-то интересное.

Черкасов мимикой и энергичным движением рукой давал Данилову знак, чтобы тот немедленно отвечал.

— Это больше не имеет значения, — сказал Данилов.

— Почему? — обернулся генерал. — Разве вы нашли то, что искали?

К удивлению Данилова этот простой вопрос застал его врасплох.

— При осмотре вашей машины был обнаружен баллон с гелием, а также вентиль с сифонной трубкой и кислородный шланг.

И на это Данилову сказать было нечего. Возможно, молчание и было ответом – генерал неспешно вернулся за стол и стал хмуро глядеть в бумаги.

Данилов ощутил прилив злости.

— Я повторю свой вопрос, Данилов, и если вы снова не ответите на него, мне придется ответить за вас. Итак, — генерал поднял взгляд, — почему вы решили стать полицейским?

Правильного ответа, видимо ждал не только генерал, но и начальники Данилова, расценившие вопрос генерала, если не в качестве спасательного круга, брошенного в их сторону, то хотя бы как проблеск надежды.

Особенно буйствовал Черкасов, который, в конце концов, не выдержал:

— Отвечай, Данилов! Простите, товарищ генерал-майор! Не понимаю, что на него нашло. Никаких нареканий, никаких предпосылок за семь лет! Не понимаю…

Его причитания заглохли, утонув в напряженной тишине.

Затянувшееся молчание прервал генерал. Выудив с режущим в тишине шуршанием какой-то очередной лист, он зачитал:

— Данилов Максим Николаевич…

Сердце у Данилова забилось сильнее. Начальники нахмурились, услышав знакомую фамилию, но незнакомое имя.

— …шестого августа тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения…

Генерал посмотрел на Данилова, которому с каждым мгновением все труднее удавалось скрывать волнение.

— При рождении был поставлен диагноз – дисплазия Мондини. Единственный симптом – глухонемота.

На этот раз все посмотрели на Данилова, даже ботан-балбес.

— Двадцать четвертого октября девяносто пятого года в возрасте одиннадцати лет… ушел из дома и не вернулся. Местонахождение с тех пор – не известно.

— Данилова Ирина Юрьевна, — после небольшой паузы продолжил читать генерал, — двадцать седьмого октября девяносто пятого года железнодорожная платформа Расторгуево. Самоубийство.

Что тут скажешь? Генерал оказался неплохо осведомлен о том, что было когда-то его семьей.

— Данилов Николай Анатольевич. Вот о нем информация отсутствует, — генерал пристально посмотрел на Данилова, — можете восполнить этот пробел?

Данилов был зол – к чему этот спектакль? Но здравый смысл заставил его взять себя в руки. В конце концов, неспроста он доставлен сюда и неспроста задаются эти вопросы. Это совсем уже не походило на расправу или устранение ненужного свидетеля. Все это больше напоминало какую-то проверку. Да и Данилов Николай Анатольевич – не был тем, воспоминаниями о ком он дорожил. Да, он собирал информацию и о нем и выяснил, что он был убит в результате разбойного нападения в две тысячи четвертом году в Ростовской области. Как его туда занесло? Данилов понятия не имел и даже разбираться в этом не хотел. И все же почему-то именно теперь, он по-настоящему осознал, что был единственным выжившим в их неудачливой семье и ощутил как это ни банально – горечь одиночества. А что же Макс? Впрочем, к чему себя обманывать, повторил он мантру последних лет.

— Он бросил нас, — сказал Данилов.

— Когда?

— Между двумя этими событиями.

Генерал поджал губы, кивнул.

— Ну, и наконец, Данилов Игорь Николаевич. Пятого июля тысяча девятьсот восемьдесят второго года рождения. Место рождения – город Видное, Московская область. Хм, — генерал вскинул удивленно брови. — А ведь мы, знаете ли, почти земляки. В тех местах я начинал карьеру участковым. Поселок Володарского. Знакомо?

Генерал улыбнулся, видимо вспоминая молодые годы, взгляд его, устремленный на Данилова, потеплел, что приободрило полковников.

— Так точно.

Сидевший слева от генерала за приставным столом усатый толстяк, похожий на моржа как-то неестественно кашлянул.

Генерал метнул на него быстрый взгляд.

— Ладно, Данилов, — заговорил он чуть быстрее обычного, — как вы уже, наверное, сами догадываетесь, у нас к вам есть предложение…

Данилов глубоко вздохнул, а полковники навострили уши.

— Учитывая серьезность ваших деяний и не менее серьезные последствия, причем не только в отношении вас, существует большая вероятность, что на свободу вы никогда не выйдете. С другой стороны, — сменил интонацию генерал, — у нас есть основания считать, что сотрудники полиции, пострадавшие от ваших действий тоже станут фигурантами уголовных дел. В отношении них сейчас проводится проверка. Однако персонально вам, можно сказать повезло – у вас есть единственная возможность реабилитировать себя и помочь своим начальникам сохранить должности.

Черкасов тут же грозно посмотрел на Данилова.

Так вот зачем их вызвали, подумал Данилов – давить на него. Ничего хорошего Данилов не ждал.

— Это Станислав Львович, — генерал указал на «моржа» с янтарными четками, заслуженный врач и профессор института… Как там, простите?

— Института морфологии, — подскочил ботан с заднего стула.

Сам «морж» как настоящий морж только приоткрыл рот и уставился в потолок, будто у него была легкая степень слабоумия.

— А это Петр Моисеевич, полковник медицинской службы.

Полковник медицинской службы с невыразительным лицом молча кивнул.

Ботан слегка привстал, но его генерал представлять не стал.

— Дело в том, что в рамках нового пятнадцатого приказа, он, кстати, секретный, мы обязаны интегрировать последние научные открытия в области когнитивной нейробиологии в повседневную работу оперативных сотрудников… Правильно? — генерал посмотрел на «моржа», но тот лишь бессмысленно смотрел на него в ответ осоловелым взглядом.

— Совершенно верно! — снова подскочил ботан. — Неинвазивные методы совершенствования мозговых процессов позволят сотрудникам полиции повысить эффективность работы в среднем на сорок процентов!

— Да-да, в общем, это вроде как безопасно. И ваше согласие на участие в этом… курсе будет приветствоваться, как вы понимаете. Добровольные участники у нас согласно тому же приказу имеют право рассчитывать на некоторые, хм… скажем так, льготы. В вашем конкретном случае вы даже можете вернуться на службу. Правда, в пониженном звании.

Черкасов закивал, и посмотрел с такой мольбой во взгляде, что Данилов не выдержал и опустил глаза.

Уловка с приводом начальников, надо признать, была эффективной.

(обратно)

Глава 3

Начальников Данилова отпустили раньше, напомнив об ответственности за разглашение тайны. Самого Данилова передали в ведение «моржу» и велели ждать за дверью, но перед тем как покинуть кабинет, генерал подошел к нему, заглянул в глаза и сказал зачем-то:

— Не подведите.

Данилов сидел в комнате секретаря, прислушиваясь к бубнящим голосам за дверью. Справа секретарша – женщина лет сорока в форме старшего прапорщика поливала цветы на подоконнике из пластиковой бутылки. Данилов подумал, что все это довольно странно – он задержанный по подозрению в тяжком преступлении сидит тут без охраны и даже без наручников. Бардак в этом управлении. А что если он встанет и тем же путем выйдет из здания? Только Данилов подумал об этом, как обе двери открылись – в одну вошла группа офицеров, направлявшихся в кабинет к генералу, а из кабинета им навстречу вышла «делегация» странноватых врачей.

Данилов ждал, что теперь им займутся, но странная троица на него даже не взглянула. В толкотне, Данилов едва поймал «моржа» у выхода.

— Простите, мне ждать?

— Что? — заслуженный врач и профессор в одном лице уставился на него бессмысленным взглядом, только комболои в его руках стали звонче стучать.

— Это участник эксперимента, — пояснил ботан.

— Ах да, — спохватился «морж» и стал беспомощно глядеть по сторонам.

По симптомам похоже на деменцию, хотя по возрасту еще рановато, подумал Данилов, этому врачу явно самому помощь медицинская нужна.

— Наташа! — вдруг закричал «морж», словно престарелый пациент зовущий санитарку. — Наташа где?!

После этих слов «морж» направился к выходу.

Данилов нахмурился и больше приставать не стал.

— Короче, ждите Наташу, — сказал ботан, перед выходом.

— Здесь ждать?

Ботан пожал плечами и покинул комнату вслед за своими странными коллегами.

Интересно, подумал Данилов, присаживаясь на стул, и было бы даже забавно, если бы не переполненный мочевой пузырь. Он покосился на секретаршу, которая копалась в ящиках стола. А впрочем, станет ли она поднимать шум, если он выйдет из комнаты? Данилов помнил, что охрана на этаже только перед входом в пожарный отсек, а здесь, на этаже наверняка есть туалет.

Он встал, направился к двери, слыша за спиной только стук ящиков и шелест документов, протянул руку к дверной ручке, но дверь открылась сама. На пороге стояла миловидная девушка. Она была бы совершенно неотразима, если бы не слишком вытянутая нижняя часть лица. Впрочем, все искупало ее сияющее обаяние.

— Вы от Станислава Львовича? — улыбнулась она.

Девушки в деловых костюмах так улыбаются только ви ай пи клиентам. Данилову стало стыдно за свою грязную одежду и запах пота.

— Вы Наташа?

— Совершенно верно, — продолжая улыбаться, девушка перешла на деловой тон, — вы должны ознакомиться с договором и подписать.

— Ручка есть?

— Читать не будете? — девушка протянула ему авторучку «Паркер».

— Рад бы, но я тороплюсь.

Девушка улыбнулась, очевидно, неверно интерпретировав его шутку. Видимо она и в самом деле не в курсе, что онзадержанный.

Данилов быстро подписал, краем глаза успев заметить только свою фамилию, какую-то сложную аббревиатуру с буквами ФБУЗ ГНАУ НИТЦ и прилагательное «морфогенетический».

Девушка протянула ему лист бумаги с бледной распечаткой фрагмента карты. Жирной красной линией был выделен дом, а стрелка указывала на «Подъезд № 3».

— Завтра в девять часов устроит? — спросила Наташа.

— Вполне.

Девушка подписала на листе «9-00», после чего протянула ему лист, с улыбкой пожелала удачи, и развернулась.

— Это все? — удивился Данилов.

Девушка задумалась на секунду.

— Ах да, рекомендуется сегодня не употреблять в большом количестве крепкого алкоголя.

После этого Наташа ушла, а Данилов, сосчитав до десяти, выскочил следом, решив, что даже если секретарша поднимет шум, он все равно добежит до туалета. Однако шум никто не поднял. Данилов вышел в пустой коридор, в конце которого действительно обнаружил уборную. С наслаждением простояв над писсуаром целую минуту, он помыл руки, лицо, посмотрел на себя в зеркало. Смех за окном привлек его внимание. Он подошел и увидел на улице великана, который вез его сюда. Тот соединил руки в индуистском приветствии, поклонился кому-то и захохотал. После чего прыгнул в сияющий «Mercedes GLK» и, рванув с места, укатил из поля зрения.

Во дворе стало тихо. Погода была прекрасная – немного облачно, нежаркое солнце отражалось в зеркальных лужах, свежий ветер раскачивал березовые кроны. Из окна был виден переулок, церквушка, какая-то женщина шла по тротуару с болонкой на руках. Данилов почувствовал некое подобие возрождение вкуса к жизни и даже что-то похожее на азарт. Все-таки свобода не так уже плохо, даже если ты сам себе судья.

Он вернулся в комнату с секретаршей, но та встретила его недовольно.

— Вы что-то забыли?

— Мне сказали ждать здесь.

— Кто сказал?

Данилов кивнул на дверь кабинета с генералом.

— А, ну тогда вы можете подождать в коридоре.

— Вы уверены, я вообще-то… — Данилов хотел сказать «задержан», но не стал этого говорить. — Может вам лучше уточнить у товарища генерала?

— У него совещание. А я ухожу на обед. Извините.

Данилов вышел в коридор, посмотрел на скучающего дежурного при входе в блок. Дверь была открыта настежь, дежурный пялился в смартфон.

— Да ну к черту! — сказал Данилов и направился прямиком к выходу из блока.

Дежурный даже головы не поднял, когда он прошел мимо. Данилов спустился по лестнице в вестибюль. Дорогу дальше преграждали роторные турникеты.

Если не остановят, просто пойду домой, решил Данилов, подходя к турникету. В окне «аквариума» возникло лицо. Флегматично взглянув на Данилова, оно отвернулось, и в следующую секунду раздался писк разблокировки. Оставшиеся метры до выхода Данилов ощущал, как адреналиновые волны прокатываются по всему телу. Так вот что испытывают те, кому удается сбежать из тюрьмы. Ощущение, действительно, незабываемое.

Данилов вышел из здания, прошел по переулку и оказался на Садовом кольце. Он все еще наслаждался необычным ощущением и, невзирая на начавшийся дождь, пошел домой пешком. Что ему еще оставалось делать? У него не было ни денег, ни телефона, карманы его были совершенно пусты, но чувствовал он себя на удивление прекрасно.

До сталинского дома в Сокольниках, где в коммуналке на девятом этаже у него была комната, он добрался за полтора часа насквозь промокший.

Дверь ему открыла десятилетняя дочка соседки.

— Ты что, Игорь, ключи на работе забыл? — спросила она, копируя интонацию матери.

— Потерял, — сказал он, потрепав ребенка по голове, — ты в глазок посмотрела?

— Я тебя по походке узнаю.

— И как это ты узнаешь?

— Ты еле ходишь, как старик.

— Никогда не замечал, — усмехнулся Данилов, сунув руку в старое пальто на вешалке, где лежали дубликаты ключей, — и давно это у меня такая походка?

— Всегда, — вздохнула девочка.

Данилов почти час пролежал в ванной, периодически спуская остывшую воду и прибавляя горячей. Поужинал найденным на подоконнике «Дошираком» со вкусом говядины, поглядывая в крохотный телевизор, по которому шла передача о первобытных племенах в Индонезии. Затем выкурил в сгущающийся вечер сигарету и, оставив окно открытым, лег на диван, укрылся пледом и под звуки дождя и раскатов грома проспал до утра.

* * *

По улице, обозначенной на карте как улица Уткина, пронеслась очередная машина скорой, Данилов обернулся и снова посмотрел на окруженное строительными лесами невзрачное здание. Он уже трижды обошел его по кругу, но так и не сумел обнаружить «Подъезд № 3». На нужном фасаде размещалась лишь одна непритязательная дверь, утопленная в цоколь, которую он случайно обнаружил под пыльной строительной пленкой, свисающей с верхних подмостей. Все прочие двери в этом здании были закрыты, строителей он не нашел, на него только косился охранник у расположенного рядом шлагбаума.

— Где тут больница, дружище? — поинтересовался у него Данилов, решив, что просто перепутал здание.

— Больница? — озадачился охранник.

— Ну, или клиника, медицинский центр, что-то по этой части.

Охранник задумался, что не очень понравилось Данилову.

— А, там психиатрическая клиника есть.

— Где?

— Там, — махнул он рукой в сторону промзоны, — две остановки на трамвае проехать и во дворах.

Данилов хмуро заглянул в карту. Что-то совсем не то. Судя по плану – место, в которое должен был прибыть Данилов, располагалось именно здесь. Он только сейчас заметил – на плане никаких названий и номеров телефонов, только стрелка к подъезду и время – 9:00.

— А в этом доме что?

Охранник поглядел на вытянутую кирпичную трехэтажку с ленточными окнами.

— Хрен его знает, тут ремонт постоянно.

На часах уже четверть десятого. Может просто поехать домой и позвонить на работу Черкасову? Пускай разбираются. Данилов представил, как расстроится начальник и для очистки совести решил все-таки проверить цокольную дверь.

К его удивлению дверь поддалась, правда ничего намекающего на медицинский центр за ней не обнаружилось: на полу голая стяжка, стены без отделки, свисающие провода, у стены пластиковые ведра, строительный мусор, рулоны рубероида и сложенные в ряд мешки с цементом.

— Эй! — крикнул Данилов. Эхо покатилось во все стороны. В глубине помещения, за колоннами он заметил дверь. За ней обнаружился темный коридор – тоже сплошь заваленный стройматериалами. Под потолком криво свисала простая тусклая лампочка.

Одна из дверей слева была открыта, оттуда падал яркий свет, как от переносного прожектора. Данилов подошел и увидел женщину в садовом комбинезоне, она сидела на табуретке перед верстаком спиной к нему. Волосы черные, в ушах наушники. Данилов услышал дребезжащие звуки музыки.

— Эй! — Данилов постучал по косяку.

Женщина обернулась, вынула из уха один наушник.

Мигрантка, разочарованно подумал Данилов. Черные глаза смотрели непонимающе.

— Я ищу Станислав Львовича.

— Кого? — спросила женщина без малейшего акцента.

— Это медицинский центр?

— Нет.

— М-да, — Данилов поднял лист, — наверное, все-таки напутали с адресом.

— А кто вы такой?

— Да не важно, — махнул листом Данилов, — сказали приходить к девяти.

— Можно взглянуть?

— На лист? Пожалуйста, — Данилов протянул мятую бумажку подошедшей девушке. Кожа у нее была гладкая, глаза большие и ясные.

Не азиатка, подумал Данилов, скорее на цыганку похожа.

— А-а, — протянула вдруг девушка, поднимая на него серьезные глаза, — вы по адресу, но я думала вы позже придете.

— Тут написано в девять.

— Да, хотите чаю?

— Чаю? Ну, пожалуй.

Девушка вернулась к верстаку, и, повозившись там немного, принесла крохотную глиняную чашку. Чай оказался, хотя и приятным на вкус, с каким-то цветочным ароматом, но был слишком остывшим для того, чтобы предлагать его в качестве угощения. Полицейский инстинкт подал запоздалый сигнал. Данилов ощутил тяжесть в затылке и почти сразу настроение его заметно, и главное совершенно беспричинно улучшилось.

Девчонка очевидно цыганка, из какой-нибудь особой касты, уж слишком благородно держится – смотрит прямо, на шутки не улыбается, глаза умные, на лице никакой косметики, но красива какой-то чужеродной загадочной красотой.

Пока Данилов разглядывал ее, девушка забрала со стола ключи.

— Идите за мной.

— А этот эксперимент, его уже кто-нибудь… — Данилов потерял мысль и стал смотреть на гибкую фигуру идущей перед ним девушки. Комбинезон обтягивал ее идеальные бедра.

— Это просто набор умных фраз, не забивайте голову, все намного проще.

Данилов впервые уловил в ее голосе легкий акцент.

Девушка остановилась у обшарпанной двери, открыла простой английский замок и зажгла свет в виде очередной свисающей с потолка лампочки.

Посреди крошечной невзрачной комнаты стояло кресло с покатой спинкой и подставкой для ног, напомнившее Данилову «пыточную» стоматологию из его раннего советского детства. Советскому же антуражу соответствовала нависающая над изголовьем пластмассовая сфера, напоминавшая сушуар, при помощи которого советские женщины делали «химию».

Дерматиновая обшивка на кресле была порвана в нескольких местах, демонстрируя желтоватые фрагменты лоснящегося поролона.

— Присаживайтесь, — сказала девушка, и поскольку кресло в комнате было только одно, Данилов забрался на «пыточный атрибут», чувствуя при этом накатившую слабость.

— А сколько занимает эта… процедура? — спросил он слегка заплетающимся языком.

— Минут пять.

— Каждый день?

— Нет, просто пять минут, — девушка надвинула ему на голову сушуар.

Он смотрел, как вздымается ее грудь прямо перед его лицом и поднял взгляд выше, на ее нежную кожу под подбородком. Девушка с усилием нажимала какие-то тумблеры на сфере, которые отзывались громкими щелчками в его голове.

— А потом?

— Потом мы отправляем результаты в наш офис в Дели.

— В Дели?

Данилов заметил, что ноги и руки его отяжелели, он попробовал пошевелить рукой, движение давалось с большим трудом. Но при этом он не чувствовал никакой угрозы, разум окутал туман.

— Вы знаете, я ведь из полиции.

— Ничего страшного, — девушка подошла к столу у стены, на котором стоял допотопный ламповый монитор.

— Не беспокойтесь, это не больно, — сказала она, заметив, что он пытается двигать руками.

— А на что это похоже?

— Ну, трудно это описать. Чисто физически вы ничего не почувствуете.

Данилову трудно было сконцентрироваться. Девушка склонилась над монитором, принялась резво стучать по клавишам.

— Уже началось?

— Сначала я задам несколько коротких вопросов. Ничего сложного, это нужно для выбора режима. Вы готовы?

— Наверное…

— У вас бывали травмы головы?

— Хм. Точность ответов важна?

— Желательна.

— Возможно, недавно. Меня ударили, и… я попал в аварию.

— Хорошо. У вас есть братья или сестры?

Данилов попытался вспомнить, но выходило с трудом. На темном потолке мерцали крошечные огоньки, похожие на северные звезды.

— Вы знаете, доктор… Хотя, вы ведь не доктор, верно?

— Можете звать меня Агнесса.

— Агнесса, вы задаете на самом деле сложные вопросы.

— Вы шутите? — обернулась девушка.

— Мой брат пропал без вести. Как я должен ответить на этот вопрос? Есть он или нет? Зависит от наблюдателя как с этим котом в ящике, как его…

— Я поняла. Ладно, тогда последний вопрос: сколько языков вы знаете?

— Ну, русский, и английский… Несколько слов, могу заказать номер в отеле, спросить как вас зовут, это считается?

— Думаю, нет. Хорошо.

Девушка снова повернулась к монитору.

— Хотя, подождите! Я знаю язык жестов.

— Серьезно?! — девушка с удивлением посмотрела на него. — Вы знаете его хорошо?

— Неплохо, я учил его много лет. Я понимаю этот язык.

— Вы работаете с глухонемыми или дело в ком-то из ваших близких?

— Второй вариант. Мой брат.

— Тот, что пропал?

— Да.

— Вы общались с ним на этом языке?

— В том-то и дело, что нет.

Данилов вдруг почувствовал ком в горле. Оказывается дело не только в физической слабости, он как-то и душевно обмяк. Захотелось жаловаться на жизнь.

— Я был… То есть, это из-за меня случилось.

— Он пропал из-за вас?

— Дело в том, что я был очень плохим старшим братом. Я ненавидел его, как дети ненавидят тех, кого больше любят родители.

— Ну, это нормально…

— Я разбрасывал его карандаши, рвал его тетради, раздавал ему подзатыльники. Но больше всего я любил запирать его в кладовке на несколько часов, когда родители были на работе…

Данилов почему-то не мог остановиться и продолжал говорить, совершенно не задумываясь, зачем это делает.

— …и он всегда терпел, как будто… как будто это была для него какая-то миссия. Вы знаете, что такое провести запертым в темноте, особенно если ты ничего не слышишь? Нет, это ненормально, Агнесса. Быть таким подонком ненормально. Я думал он железный, но в тот день его терпение лопнуло. Ночью мы остались вдвоем, отец ушел к любовнице, мать в ночную смену, а накануне мне влетело, и я решил устроить ему маленький освенцим. Я зашел в комнату, где он сидел и…

Данилов понял, что в глазах у него стоят слезы, только когда увидел расплывающуюся Агнессу, которая стояла перед ним, скрестив руки.

— …я увидел только открытое окно. Он сбежал. И с тех пор я никогда его больше не видел. Никто его больше не видел. Нет, я никогда с ним не говорил на языке жестов. Я выучил его потом, чтобы когда я найду его, чтобы… чтобы…

— Попросить прощения?

— Вы очень проницательны, Агнесса, а я как-то стал слишком болтлив. Скажите, что было в чае?

— Это обычный индийский чай.

Данилов улыбнулся, несмотря на слезы.

— А знаете, что хуже всего, Агнесса? Что он никому не мог даже толком пожаловаться. Родители ведь не знали его языка, только мать пыталась что-то учить, но ей всегда не хватало терпения. И он не жаловался. Никогда не жаловался, и меня это бесило еще больше, как будто он был лучше меня… Он и был лучше меня.

Агнесса перед ним стала превращаться в какую-то волнообразную субстанцию, и это уже было трудно списать на слезы.

— Я не чувствую ног и рук, но это не важно, — Данилов еле ворочал языком. — Я хотел сказать, что… Мне жаль, в заднем кармане джинсов двадцать пять тысяч рублей. К сожалению это все. Я много болтаю. Так и должно быть?

— Это абсолютно нормально, — раздался голос как будто со всех сторон одновременно.

— А эта процедура… Она скоро начнется?

— Она уже почти завершилась.

Данилов усмехнулся.

— А я… а я почти ничего и не заметил.

— Совсем ничего?

— А должен был?

— А вы приглядитесь.

И он пригляделся.

(обратно)

Глава 4

Первую часть слова он слышал, еще созерцая голые бетонные стены, а вот мягкое «тесь» уже поднялось над огромными тенями и исчезло в бездне над головой. Холод – первое, что он почувствовал. А следом инстинктивный испуг, оттого что нечто настырно царапало ему щеку.

— Агнесса! — позвал он. — Что это?

Началось, мелькнула тревожная мысль. Впрочем, на что он рассчитывал? Безопасность, льготы… Держи карман шире. В лучшем случае его просто ограбили, а в худшем испытывают какую-то психотропную дрянь, которая превратит его в овощ.

Хотелось опереться на что-то, чтобы скорее все встало на свои места и обрело пускай даже неприятный смысл. Его пугала темнота и ощущение огромного живого пространства над головой. Он замахал руками, защищая лицо. Нечто холодное влажное вступило с ним в вялую борьбу. Он зажмурился и, прижав подбородок к груди резко сел и понял, что борется с веткой молодого клена. Под ним – влажный ковер из травы и опавших листьев, а живая бездна над головой – ночное небо, в котором бесшумно двигаются верхушки облысевших деревьев.

Агнессы не было. И никакой комнаты не было. Он находился в осеннем лесу. То, что именно в осеннем, понял по его молчанию. Но не в глухом, а на опушке. За шпалерой из плотных кустов сквозь туман просвечивали равноудаленные огни уличных фонарей. Данилов поднялся, поражаясь как легко ему это удалось, потрогал промокшие штаны. Штаны? Дешевая дешмань, вроде болоньи. Он пригляделся, но ничего не увидел в темноте. Видимо действие псилоцибина или другой дряни – он ощущал невероятную легкость.

Выбравшись из цепляющих зарослей, он прошел по мокрой крапиве и очутился на рыхлой тропинке. Данилов уже понял, что вдоль леса тянулась дорога, а теперь за туманной пеленой различались тусклые прямоугольники света, отметая версию об ограблении и вывозе его в лес. Тропинка ныряла под плотный полог, выводя к дороге, но путь неожиданно преградили качели. Качели самые обычные, железные – ничего странного, кроме того, что они находились в лесу. Такую странность, он наблюдал только в детстве – такие же кривоватые качели на опушке у Медицинской улицы, на которых он умел раскачиваться «солнышком». Эти тоже как будто низкие и кривоватые. Данилов потрогал железную стойку, она была шершавой и влажной. Странное ощущение дежа вю накрыло его.

Выйдя из леса, он оказался посреди пустынного Т-образного перекрестка. По усеянному лужами переулку на него бесшумно плыл допотопный «рафик». Данилов шагнул к заросшему тротуару, но фургон свернул куда-то в «дома», мелькнув на борту расцветкой «скорой помощи».

Слева за газоном с парковкой возвышалось безликое здание, напоминавшее штаб небольшой армии. Напротив, за палисадниками пряталась пара трехэтажных домиков с арочными окнами. Такие домики на двенадцать квартир нельзя не узнать. С них все и началось. Туман в голове рассеялся, все вокруг обрело удивительную ясность. Он словно стал видеть в «глубину». Данилов вздохнул и опьяненный воздухом, содрогнулся. Он знал этот переулок и кирпичные трехэтажки. Знал и здание похожее на штаб, и «скорую помощь» за ним, хотя отсюда ее не видел. Но он видел ее раньше, много лет назад, когда искал мать – белое одноэтажное здание, у ворот которого упитанный врач протянул ему часы «Монтана», которые снял с руки матери перед тем, как отправить ее тело в морг. Это был город его детства. Город, в котором он не был с тех пор, как это детство закончилось.

Он посмотрел в конец переулка – туда, где в темноте, развернутая углом к лесу, пряталась такая же трехэтажка и побежал прямо по лужам, залитым светом ночных фонарей. Он уже видел небольшую площадь – очерченный уличными хордами пятачок, на котором в далеком цветущем июне он совершил свое первое в жизни ДТП – не успел увернуться на своем «Орленке» от бывшего директора школы, и тут же расплатился за это укусом его овчарки.

Данилов перешел на шаг, глядя перед собой и едва за яблонями показался угол кирпичного здания и первые два окна на первом этаже, в одном из которых – на кухне, горел электрический свет, снова побежал.

Случайно (хотя Данилов подозревал, что по памяти) он отыскал скрытый в кустах выход к отмостке перед крошечным диким садом, в котором царствовала груша с мелкими, но сладкими плодами и совсем уже сбросив шаг, неслышно, словно боясь обнаружить себя, подошел к первому окну. В бывшей комнате родителей кто-то смотрел телевизор. Хотелось заглянуть туда, но первый этаж был слишком высоким – намного выше, чем говорила память. Зато в соседнем окне он увидел и тотчас узнал грязный желтый плафон под закопченным потолком, сразу вспомнив холодные сентябрьские утра, в которых дрожал в тусклом свете, пытаясь согреться у газовой плиты. Он увидел и верхушку белоснежного буфета, заставленного обычно жестяными коробочками. Удивительно, что его до сих пор не выбросили. Данилов положил руки на подоконник, и ему показалось, что это совсем не его руки. В следующее мгновение за окном погас свет.

Увиденное взволновало его. Захотелось попасть в квартиру, или хотя бы в дом, хотя на двери теперь наверняка установлен замок с домофоном. За спиной раздались шаги, он убрал руки с подоконника и пошел вдоль фасада. Дойдя до угла, обнаружил самодельную скамейку, на которой всегда сидели старики, а рядом проем в ограде школьного двора, через который он обычно срезал дорогу к школе. Время здесь будто остановилось. Он попытался вспомнить, сколько прошло лет, но увидев старую дверь подъезда, позабыл обо всем. Никакого домофона здесь не было, и быть не могло. Это была та самая деревянная дверь, с обычной пружиной вместо доводчика, которую отстёгивали летом.

Рука легла на знакомую ручку, потянула на себя, ушей коснулся знакомый скрип, а ноздрей запах жареного лука – извечный запах этого подъезда. Тусклый свет, как в солдатской бане, зеленые стены в «человеческий рост», мелкая шашечная плитка, почтовые ящики на торцевой стене, зарешеченный вход в подвал, где у каждого квартиранта имелся свой погреб. Каждый миг, каждый запах, каждая деталь густо дышали прошлым. Это дыхание пьянило, он просто не в состоянии был справиться с таким мощным потоком оживающего прошлого.

Данилов поднялся на площадку первого этажа и остановился у двери второй квартиры. И здесь все по-старому. Та же, выкрашенная темно-бордовой краской дверь. Те же царапины на косяке, оставленные велосипедами. Тот же цветной коврик, под которым мать легкомысленно оставляла для них ключи, пока не догадалась бросать их в почтовый ящик.

Он взялся за дверную ручку и тотчас с удивлением поднес руку к глазам – длинные гибкие пальцы, загорелая кожа, еще без шрама на тыльной стороне, мозоли на подушечках и фалангах. Данилов стал судорожно ощупывать лицо. Слишком нежная кожа, слишком упругая, никакой щетины и второго подбородка. Густая шевелюра. Неужели такое возможно? Нечто похожее одновременно на ужас и дикую радость столкнулись в нем, он отшатнулся, и следом очередная догадка едва не свалила его с ног. Он захлопал руками по одежде и в переднем кармане болоньевой куртки нашел то, что там и должно было быть.

По лестнице кто-то спускался. Данилов не хотел, чтобы его видели, он был уверен, что пребывает в тяжелом наркотическом сне, и искренне боялся, что его оборвут. Только не сейчас, повторял он про себя, доставая связку ключей на брелке-медальоне с логотипом «Ауди». Но встречи не избежать.

Данилов обернулся. Худой мужчина похожий на молдаванина с раскосыми глазами спускался, не глядя на него. Он вспомнил его, как только увидел. Всего лишь сосед, живущий на втором этаже – ни имени, ни судьбы. Очередной забытый призрак из прошлого.

— Здрасьте, — сказал Данилов, не сразу поняв, что этот хрипловатый детский голос звучит из его уст.

— Привет, бандит, — подмигнул ему молдаванин.

Данилов выбрал ключ с бороздками, доверяя собственным рукам, которые будто сами помнили, что при вращении ключа, надо слегка прижимать дверь.

Дернув дверь, он быстро вошел, захлопнул ее, прижавшись спиной. В нос ударил сильный запах материнских духов. Он стоял, не в силах пошевелиться, пока взгляд скользил по знакомым предметам: плащ отца на вешалке, маленькие кроссовки брата с черепашками-ниндзя, низкая обувная тумбочка, она же скамейка, зеркало с наклейками из «Терминатора». Турник в проеме перед коридором, белая двустворчатая дверь с потертой пластмассовой ручкой. Работающий телевизор – где-то там, кто-то вещал о кислотно-щелочном балансе. И голоса. Приглушенные голоса.

— Игорь, это ты?! — раздалось сквозь шум, через двадцать семь лет.

Он закрыл глаза. Сил его хватило только на один шаг. В конце коридора из родительской комнаты падал синеватый свет телевизора.

Из комнаты вышла фигура с покатыми плечами, Данилов видел только темный силуэт, но знал кто это. Он смотрел на него широко раскрытыми глазами, понимая, что его самого под электрическим светом прихожей хорошо видно. Впрочем, отца всегда удивить было трудно.

— Да, это он, — сказала фигура и вернулась в комнату с телевизором.

— Игорь, ужин на плите!

Данилов шагнул к зеркалу. На него смотрел испуганный подросток с большими глазами и большими ушами, под шапкой еще густых черных волос над слегка покатым лбом. Давно забытый образ со старых фотографий. Неужели он когда-то был таким живым? Еще «детский» вздернутый нос, в хмуром взгляде отражение подростковых забот, острый подбородок и щеки, очерченные «линиями молодости». Сколько наивности в этих глазах. Он коснулся зеркала и опустился на тумбочку-скамейку под ним. Даже если это сон, то он обязан заставить себя сделать это. Обязан заглянуть в их лица. Взгляд упал на сложенную газету, лежавшую на краю тумбочки. На главной странице фотография под заголовком «Металлург выходит в финал» мотоболисты в клубах пыли боролись за огромный, похожий на пляжный, мяч. С краю вытянутая фотография каменной глыбы, на фоне кинотеатра «Искра», с пафосной надписью «В честь основания города Видное».

Данилов схватил газету и прочитал мелким шрифтом «17 октября 1995 года, вторник». Догадка отозвалась холодом в груди, сердце бешено заколотилось. А что если старая? К черту гадания! Он вскочил на негнущиеся ноги.

* * *

Как ни странно, он помнил тот день – один из тысяч. Они смотрели «Твин Пикс» по черно-белому телевизору «Березка». Под загадочно-тревожную мелодию Анджело Бадаламенти приглушенный свет торшера растекался по нижней части комнаты. Не любившие духоту родители в первые дни отопительного сезона всегда приоткрывали окно, и в редкие моменты телезатишья можно было услышать шелест ветра в яблонях и грушах, которыми была засажена старая часть города. Ветка стучала в окно, а иногда и сам ветер находил дорогу, врывался в комнату, чтобы тронуть по-осеннему неласковой, но волнующей прохладой обнаженные ноги и лица.

Все только начинается в этом мире, все только начинается…

Неслышно замерев в темноте проема, он смотрел, как отраженные тени скользят по лицам, как в бледном свете экрана беззащитно сверкают глаза и задавался вопросом – кто же на самом деле мертв?

Отец сидел ближе всех в своем плюшевом кресле с подушкой, закинув ногу на ногу. Глядя на него, Игорь впервые в жизни увидел, что отец на самом деле очень молод. Он напомнил ему подчиненных сержантов, которых он называл «щенками». И то, что он неспособен был увидеть в детстве, теперь читалось легко. И это раздраженное покачивание тапка на босой ноге и сдвинутые брови. Он как раскрытая книга. Близко посаженные глаза последние дни вечно недовольные. Впоследствии, Данилов всегда будет вспоминать о нем, увидев актера Джованни Рибизи. Сейчас особенно заметно, что он похож на него как никогда.

Мать завороженная музыкой и тоже не сводила с экрана глаз. Рано потерять родителей – значит запомнить их молодыми, но каково видеть их молодыми, если ты достиг тех лет, достигнуть которых им не суждено? Странный набор чувств, среди которых доминирует чувство вины.

Мать обнимала детская рука – самого брата он не видел. Макс всегда прятался за ней. То, что бесило в детстве, сейчас отозвалось жалостью и все тем же чувством вины. Данилов не торопился вторгаться в мимолетную идиллию, не спешил навязываться. Он смотрел на пустующее место на диване слева от матери. Его место.

Первым заметил его отец.

— Ты чего?

В раздраженном взгляде легкое удивление. Его лицо такое живое, что Игорь непроизвольно вздохнул.

— Подрался, что ли, опять?

Мать, как и положено матерям чувствует острее.

— Игорь, ты плачешь?

Может он и плачет, может вместе с прежним телом, он утратил и навык самоконтроля. Но он сейчас и впрямь чувствовал себя ребенком, глядя на живых родителей. И пусть он не самый любимый ребенок, он осознавал, что только здесь и сейчас имеет полное право им быть.

Глядя на испуганную мать, он, наконец, заметил и брата, выглядывающего из-за нее. Он больше похож на отца, только черты его более правильные. Волосы у него волнистые, и более светлые. И брови не по-отцовски сдвинуты, а приподняты от удивления. Но это только сейчас. В детском взгляде какая-то недетская мудрость. Раньше Игорь думал, что это из-за вечного молчания. Заметив, что старший брат смотрит на него, Макс отодвинулся дальше за мать, не спуская глаз, и постепенно пряча лицо, так что теперь смотрел на Игоря только одним глазом.

— Чего молчишь? — спросил отец.

— Все в порядке, — Игорь неуверенно шагнул в комнату.

Под пристальные взгляды членов семьи он занял свое место и стал смотреть на экран, ощущая тепло, идущее от матери. Он боялся пошевелиться, боялся, что все закончится также внезапно, как началось.

Он смотрел сериал, который в отличие от них уже видел, включая третий сезон, который снимут только через двадцать два года.

Великан передавал послания раненому агенту Куперу. Макс похлопал мать по ноге, и она попыталась ему что-то перевести.

— Да он не поймет, — проворчал отец, недовольный тем, что ему мешают смотреть. Видя неудачные попытки матери переложить метафоры на язык жестов, Игорь подумал, что какая это, наверное, пытка для Макса, который, в общем, умел читать по губам, смотреть сериал в дубляже.

Тогда он неожиданно для себя повернулся и быстрыми движениями сообщил брату:

«В улыбающемся мешке находится человек».

Глядя в увеличивающиеся глаза брата, и не обращая внимания на удивленное лицо матери, он продолжил:

«Совы не то, чем…»

Но тут железная рука отца схватила его за шею.

— Совсем совесть потерял?!

— Коля, они говорят! — поспешила остановить его мать.

Данилов не обижался на отца. Макс совсем выбрался из-за матери, практически упершись локтями о ее ноги.

«Что это значит?» — спросил брат жестами. Пальцы у него были гибкие, «говорил» он быстро, уверенно.

«Скоро увидишь», — Игорь показал на экран.

— Что ты ему сказал? — спросил отец.

— Просто перевел, — пожал плечами Игорь.

— И ты все понял? — мать смотрела на Макса. Тот прочитал по ее губам и кивнул.

— Чушь какая-то, — хмурился отец, — ты не знаешь языка жестов.

— Когда ты научился? — спросила мать.

— Долго рассказывать и вы мне все равно не поверите.

Отец пристально посмотрел на Игоря и, не дождавшись пояснения, сдвинул брови. Он всегда так делал, когда чего-то не понимал или не хотел понимать.

— Давно бы так, а то вечно как кошка с собакой…

* * *

Данилов боялся каким-нибудь неосторожным действием, неосторожным движением нарушить этот сон, но сон все не прекращался – людей рядом с ним давно не было в живых, но он слышал их смех, их кашель, слова, дыхание. В них было больше жизни, чем в нем последние десять лет и, находясь рядом с ними, он будто сам возвращался к ней.

«Твин Пикс» закончился, отец пошел курить на кухню, мать в ванную, а Макс в их общую комнату. Игорь не спешил, он бродил по полутемной комнате родителей, разглядывая и касаясь каждого предмета. Вот шкатулка матери на старом серванте, расписанная под хохлому. Она пахнет все теми же духами, вот механические часы отца. Старый стул, на котором когда-то спала их кошка. На дверном косяке карандашные отметки с буквами «И» и «М». И он не перерос еще самую высокую из них.

По коридору прошла мать, не заметив, что он еще в родительской комнате.

— Коля, я не понимаю, почему надо обязательно звонить на ночь глядя? — раздался на кухне ее голос.

— Ира, для нормальных людей это вообще не проблема, ты хоть попробуй иногда посмотреть на себя со стороны! Живем как дикари!

Он уже тяготится семьей. Неужели, она ничего не понимает, подумал Игорь. Нет, вероятно, понимает, просто не хочет признаваться себе в этом. Она слишком любила отца и видимо, поэтому больше любила Макса. Не потому, что он младший сын и не потому что его недуг требовал большей любви. Просто он походил на отца, как Игорь походил на мать. Мать всегда любила других больше себя.

— Чей это выбор, Ира, а? — продолжал злиться отец. — Я тебя спрашивал: телефон сейчас или телевизор к Новому году? Что ты сказала?

Потому что телевизор единственное, что пока еще способно собрать вместе всю семью, ответил сам себе Данилов.

— А у тебя, между прочим, сын инвалид. А если понадобится вызвать скорую? К соседям бегать опять?

— Я просто не понимаю, почему ты не можешь позвонить от соседей?

— В одиннадцать часов?!

Мать не хочет злить его еще больше.

— Игорь сегодня какой-то странный, — сменила она тему, — даже свою любимую жареную картошку не стал есть.

— Просто переходный возраст…

В голосе отца слышны примирительные нотки.

— Танька говорит, у них в соседнем доме кто-то опять пытался напасть на девчонку.

Игорь прислонился к косяку, склонил голову.

— Это которая на ПЛК?

— Ага.

— Тот самый маньяк, что ли?

— Я думаю, может снова начать провожать Макса в школу?

— Провожай.

— Ты же знаешь, каждый день я не могу.

— А я по-твоему что, безработный?

— Ты работаешь с двенадцати.

— Ира, ты это специально?

— Ну, ладно.

— Он что, будет нападать в автобусе средь бела дня? Этот маньяк нападает в подъездах, вот и встречай – провожай в подъезде. Думать же надо хоть немного, — голос отца приблизился, и Данилов отступил вглубь комнаты.

Шмыгая носом, отец прошел по коридору в прихожую, раздался стук упавшей крышки обувной тумбочки, отец тихо выматерился.

Игорь вышел из комнаты и остановился напротив кухни. Мать сидела за столом, подперев голову руками, смотрела в стол, но почувствовав взгляд, подняла лицо. Игорь увидел печаль в ее глазах.

— Что ты тут делаешь? Тебе пора спать.

Игорь смотрел на мать и заметил, что она стала расплываться также как Агнесса.

— Мам…

— Что случилось?

Он не мог справиться с собой.

— Мам…

Она встала и обняла его. Он вспомнил ее руки, ее запах, почувствовал ее теплоту.

Они жили в трехкомнатной коммунальной квартире на первом этаже. Им очень повезло, учитывая, что в этой квартире им принадлежала только одна комната, которую выделил матери коксогазовый завод. Вторую они снимали у соседей, которые появлялись раз в месяц, чтобы получить арендную плату, а третья – самая маленькая всегда была закрыта. Ее вскроют, после того, как исчезнет брат, но в ней ничего интересного не обнаружится, кроме старинной этажерки среди рассохшейся мебели. Владелец ее какой-то старик, который жил у дочери в Москве.

Самая большая комната с двойной дверью принадлежала им с братом. На ней не было даже замка.

Данилов прошел по коридору переглянулся с отцом, который с помощью обувной ложки натягивал лакированный ботинок и открыл дверь.

Брат стоял у окна спиной к нему и проделывал какое-то странное движение рукой – проводил внутренней стороной ладони перед своим лицом, держа руку строго вертикально. Этого жеста Данилов не знал, но как ни странно вспомнил его – периодически он замечал, что брат делал так в детстве. Звука открывшейся двери он, конечно, не слышал, но среагировал на изменение света и быстро обернулся.

«Что значит этот жест?» — спросил Данилов.

«Ничего», — ответил Макс. — «Кто ты такой?»

«Я твой брат».

Макс коротко мотнул головой.

В отличие от родителей, его провести было трудно. На миг показалось, что перед ним не ребенок, но следующий вопрос уничтожил это сомнение.

«Какая твоя любимая еда?»

«Такая же, как у тебя».

«Нет. Только твоя».

Только моя, догадался Данилов. Он знал, что Макс сумел прочитать бы по губам, но ему нравилось отвечать жестами, нравилось говорить с ним на одном языке.

«Яблочный пирог».

«Напиток?»

«Фанта. А твоя Доктор пеппер».

«Мой брат не знал этого языка».

Движения рук Макса были быстрыми, отточенными – Игорь никогда не встречал даже среди взрослых глухонемых, с которыми практиковал общение жестами такой скорости. Он едва разбирал его «слова». Они словно поменялись ролями – в детстве отсталым в их детской среде считался Макс, но теперь Игорь пытался угнаться за ним.

Но все это меркло на фоне осознания, что он впервые в жизни говорит с братом.

«Я сам не понимаю, что происходит, но в том, что я твой брат можешь не сомневаться. Ты веришь мне?»

«Да».

Если бы Данилов вообразил себе все это раньше, то решил бы, что именно сейчас лучшее время попросить прощения, но видя тревогу и недоверие в не по-детски умных глазах одиннадцатилетки, понял, что подобные извинения прозвучат как слова, которые пока ничего не стоят.

«Не нравится мне это», — в конце этой фразы Макс сделал непонятное движение, оттопырив мизинец и безымянный пальцы правой руки.

Данилов повторил его, сопроводив вопросом:

«Что это значит?»

«Это ты. Твое имя».

Значит, он сказал «Не нравится мне это, Игорь». Данилов улыбнулся про себя.

«Слушай, я знаю, у тебя нет поводов доверять мне, но меня больше не нужно бояться».

«Я никогда тебя не боялся. Ты всего лишь старший брат-придурок».

Данилов улыбнулся.

«Но тебя что-то беспокоит?»

Макс кивнул.

«Проблемы в школе?»

«Нет».

«Расскажешь?»

«Я сам не знаю, но что-то происходит, Игорь» (тот самый жест с оттопыренными пальцами).

«Что ты имеешь в виду?»

«Не знаю».

Данилов шагнул к брату, положил руку ему на плечо и тотчас пожалел, потому что брат по привычке вздрогнул и в глазах мелькнул испуг – слишком много пакостей в его адрес наделал брат-придурок, чтобы можно было одной доверительной беседой все исправить.

И все же, надо было изо всех сил стараться, пока была такая возможность.

«Макс, если ты расскажешь, я обещаю тебе помочь».

«Спасибо. Давай спать, мне вставать раньше, чем тебе».

Игорь кивнул – еще одна несправедливость – глухонемому брату нужно переться на площадь, ждать автобус и ехать семь остановок до коррекционной школы, тогда как Игорю, чтобы попасть в школу, надо только выйти из подъезда и пересечь школьный двор. Он из тех счастливчиков, кто может себе позволить вставать за пятнадцать минут до начала первого урока и при этом не особенно спешить. Все это конечно в прошлом, десять школьных лет канули в небытие вместе с этим преимуществом, и когда закончится действие наркотика, никакого брата, никаких школ не будет. Но пока Игорь ложился на свою узкую кровать, чувствуя истому, будто целый день провел на улице, катаясь на велике и играя в стритбол, и смотрел на Макса, который лежал, отвернувшись к стене. Он не хотел засыпать, он хотел, чтобы этот вечер продолжался вечно. Чтобы мать, которая заглянула в их комнату, заглядывала так снова и снова, и он всякий раз видел ее молодое обеспокоенное лицо. Но вскоре незаметно и он начал погружаться в сон. Только скрип двери и половиц в прихожей на время вырвали его из дремоты. Отец вернулся с площади, куда ходил звонить по таксофону. Теперь-то Игорь знал, что он звонил любовнице, а не начальнику. Но сейчас это не имело никакого значения. Он лежал, слушая тихий разговор родителей за дверью, их смех.

Да, пускай это всего лишь наркотический сон, думал он, и завтра, когда он «проснется», никого из них уже не будет. Но это, безусловно, самый лучший сон в его жизни.

* * *

Незнакомый детский голос звал его сквозь толщу воды.

— Иго-о-орь!

Он скатывался с чудовищно огромных горок аквапарка прямо в океан, погружаясь на черную глубину. У него кружилась голова, внутренности выворачивало наизнанку, но спустя время он обнаружил, что сидит на тюремных нарах и давится какой-то гадостью, называемой чифирем. Гадостью в кружке потчевал его бывший сослуживец и друг Саня Протасов.

Данилов рассказывал ему о далеком городе, дорогу к которому невозможно найти.

— Да, ты можешь приехать туда, географически там находится место с тем же названием, но самого города ты не найдешь. И все же он там.

— Но ты ведь нашел туда дорогу, Гарри?

— Мне просто повезло.

— И как же ты попал туда?

— Это сложно, Саныч, нужно уметь пользоваться козьими тропами.

— Козьи тропы – это что-то вроде кротовых нор?

— Слушай, Саныч, нескромный вопрос.

— Валяй.

— А ты как тут оказался?

— На зоне? Да по беспределу.

— Да я не про это, Сань, тебя же в две тысячи шестом осколочно-фугасным того…

— Эх, Гарри, нормально же сидели, — Санек соскочил с нар, подошел к столу, именуемому дубком, откинул крышку и, бросив на Игоря осуждающий взгляд, прыгнул вниз.

Игорь подошел следом и увидел под откинутой крышкой люка океан. Свинцовая масса, будто живая угрожающе раскачивалась.

— Игорь! — звал оттуда голос, становясь настойчивей с каждой секундой. Данилов поморщился, зажал уши, но голос не утихал, и вскоре исчезло все, кроме этого голоса.

Даже через закрытые глаза он чувствовал яркий свет.

— Игорь! Просыпайся! Игорь!

Он открыл глаза и увидел мать, которая только что раздвинула занавески, и яркий свет упал на заправленную кровать брата.

— Ты опоздаешь!

— Опоздаю куда? — спросил Данилов, все еще пытаясь понять, где он находится.

— В школу!

(обратно)

Глава 5

Школа. Это слово застало его врасплох едва ли не больше, чем ставшей реальностью сон, в котором живая мать с укором ждала, когда он встанет. Но встать при ней Игорь не мог – ведь это означало откинуть одеяло, а вместе с тринадцатилетним организмом, как он только что выяснил, ему достались и все причитающиеся ему гормоны.

Оставалось лишь жалобно проскулить:

— Ма-ам!

— Не вздумай снова опоздать! Не хватало мне опять выслушивать жалобы на тебя! — сердито сказала мать и вышла из комнаты.

Неужели это и впрямь происходит? Навсегда или на время? Должен он быть паинькой или может сотрясать основы мироздания? От вопросов голова шла кругом, а на нее уже сыпались другие, более прозаические. Должен ли он вообще идти в школу? Во сколько начало уроков? Что за белоснежная тетрадка и почему он так волнуется?

Рюкзак со сломанной молнией он нашел под столом, а внутри ту самую тетрадку, именуемую дневником, правда, совсем не белоснежную, а потрепанную с отпечатком чьей-то подошвы на обороте.

Смутно знакомый детский почерк сообщил, что сегодня его ждали русский язык, химия, физкультура, история и какая-то аббревиатура в виде «МХК», которую он даже не пытался расшифровывать. Если начало в девять, то времени еще полно – на его часах «Электроника» только восемь ноль две. Однако увидев его выходящим из ванной, мать буквально вытолкала его за дверь: «не беси меня!»

Данилов вышел в промозглое утро, подняв воротник куртки. Ветер бил в лицо, мокрые листья прилипали к старым кроссовкам. Онсмотрел на них, вспоминая, что последний раз видел их (или увидит?) в девятом классе висящими высоко на дереве в окрестностях озера Селигер.

Пересекая школьный стадион, Данилов посматривал на тыльный фасад школы. С этого ракурса она немного походила на Хогвартс – одна из ранних типовых школьных пятиэтажек, когда в архитектуре еще доминировал сталинский неоклассицизм. Сходству способствовали торцевые кирпичные трубы, походившие на башни и восьмигранные окна на последних этажах лестничных пролетов, выдвинутых рублеными эркерами. А может дело в этом темно-бордовом фасаде на фоне вечнозеленых елей.

Он шел по промокшей траве и вспоминал, как однажды давным-давно в белой рубашке и брюках, с перекинутой через плечо лентой «Выпускник» шел этим же путем в обратном направлении по залитому июньским солнцем стадиону. Он уже прощался. Ему было восемнадцать, когда отец прислал доверенность, и он продал за копейки, все что осталось от их семьи, вышел на школьный двор, чтобы последний раз взглянуть на него.

Здесь когда-то давно они еще совсем детьми носились по покрышкам вдоль беговых дорожек, и также давно он сдавал школьный экзамен по физкультуре. Здесь по сугробам отец катал их на санках, а летом они играли в футбол, порой он дрался под сенью этих яблонь в неформальной курилке у котельной, и там же, под окнами класса трудов пробовал первую сигарету, а через год впервые напился до беспамятства яблочным сидром и пришел домой. Вот только ругать его за пьянство было некому. И здесь же каждый вечер на протяжении одиннадцатого класса он нарезал с секундомером круги, готовясь к экзаменам в академию МВД. Преддверие конца. Радость и волнение, в дождь и зной, но чаще в холод он ходил этой дорогой, включая самые волнующие дни после долгих летних каникул, под звучание приближающейся осенней песни «Учат в школе». Иногда, ему снился сон, что он все еще идет этой дорогой – снова в школу, но он никогда бы не подумал, что этот сон однажды станет явью.

У торцевого фасада курили несколько парней и пара девчонок – наверное, старшеклассники, и вероятно не слишком примерные, судя по раздающемуся матерку. Данилов совершенно не понимал, какого они возраста. Лица парней в этих старомодных свитерах, китайских джинсах и спортивных костюмах, купленных на Бирюлевском рынке, выглядели сплошь детскими. В паре лиц угадывалось что-то знакомое. Данилов глядел на рыжего парня с наушниками на шее, пытаясь припомнить, кто он.

— Хуле уставился? — среагировал на него подросток.

Данилов пожал плечами под смех его приятелей. Да, видать старшеклассники, подумал он и понял, что тоже хочет курить.

Проходя мимо них, он обратил внимание, что ниже этих «детей» как минимум на голову и тут же вспомнил, чем чревато игнорирование школьной иерархии, особенно в условиях довольно демократической системы официальных санкций. Данилов, несмотря на относительно коренастое телосложение, в своем «новом» состоянии едва ли весил больше пятидесяти килограммов.

Школьный холл встретил веселым гвалтом, но он показался ему намного меньше, чем в воспоминаниях.

Увидев орущие группы школьников по обе стороны лестничных подъемов, которые живыми стенами преграждали проходы всем, Игорь вспомнил эту школьную процедуру назначать дежурный класс для проверки «сменки». Поскольку никакой «сменки» у него при себе не было, и Данилов даже примерного понятия не имел, куда ему идти, он просто сел на скамейку рядом с группой старшеклассниц.

— Этот придурок мне новую кассету со Сташевским испортил! — жаловалась одна толстогубая девчонка с деревенским веснушчатым лицом.

— Алик?

— Вот же козел!

— Слушайте, а он правда с Анькой гуляет?

— Моисеевой? Ну да. Катька их видела в «дэка» на дискотеке.

— Не гони, туда до восемнадцати не пускают.

— Алика везде пускают.

— Девки, пойдемте, покурим.

Слушая одним ухом их болтовню и поглядывая на редеющую толпу школьников, среди которых мелькали полузнакомые и один раз даже совсем знакомые лица – например, второгодник Филипп Кустанайский – его одноклассник, который вплоть до девятого класса молча сидел на последней парте, словно отбывал срок. Данилов с изумлением увидел, как мимо прошел бородатый учитель черчения, отвесив на ходу кому-то жесткий подзатыльник. Он вспомнил, как его боялся, и как востребовано на его уроках было умение уворачиваться от летящих с тихим свистом в твою сторону указок, металлических уголков и больших деревянных транспортиров. Насколько он помнил, сегодня черчения в списке уроков не значилось, и Данилов счел, что это не так уж плохо.

Но в следующее мгновение, ему предстояло выдержать еще один удар. Из толпы к нему приближалось расплывающееся в улыбке лицо очередного ожившего мертвеца. Игорю трудно было вспомнить, когда они познакомились со Славиком. Как полагается другу детства, Славик был рядом всегда – в школе, в детском саду, даже в яслях на фотографии его светловолосая голова находилась неподалеку. Вероятно, они и в роддоме появились в одно и то же время, учитывая, что разница в возрасте между ними всего шесть дней, а роддом в городе только один. Большую часть детства Славик хотел стать военным и в начальной школе мучил Игоря исполнением военных песен Высоцкого. Причем, что особенно раздражало – он пытался голосом копировать даже звуки гитары. Ближе к старшим классам, когда его стали интересовать девчонки и алкоголь, Славик к военной тематике охладел и, в конце концов, поступил куда-то на телеоператора и долго хлопотал о военном билете. Тогда он увлекся одной неформалкой – наверное, из-за нее все случилось, а может быть, дело было в наркотиках, но на четвертом курсе Славик выпрыгнул из окна шестнадцатого этажа новостройки в Строгино.

Глядя сейчас в детскую версию Славика, который пока еще переживал свой «военный» период, судя по рюкзаку цвета хаки, Данилов вдруг осознал, что настоящих друзей кроме этого парня, у него в жизни больше и не было.

Вместо приветствия, Славик многозначительно расстегнул рюкзак и, бросив по сторонам взгляды, показал Игорю его содержимое.

На учебнике химии сверху лежал черный картридж «Mortal Kombat».

— Сегодня после уроков приходи, — сказал он.

— Зачем? — не понял Игорь и тут же удостоился удивленного взгляда Славика.

— Ну, ты лось!

Данилов не нашелся что ответить, только подумал, что жаль его родителей. Он был единственным ребенком, которого они постоянно баловали. У него была даже «Сега», о которой Игорь с братом могли только мечтать.

— Ты че тут сидишь вообще?

— Я «сменку» забыл.

Славик прыснул, сдвинув брови.

— Тебя контузило, что ли?! Поднимай жопу! На четвертый этаж переться!

Славик провел Игоря через не слишком прочную живую стенку, высокомерно игнорируя вялые просьбы «показать сменку».

Игорь шел со Славиком, слушая его болтовню, и достраивая по ней картину своей подростковой жизни (как много, оказывается, там было событий), то и дело, натыкаясь на лица знакомых учителей, на двери старых кабинетов, выплывающие из далекого прошлого знакомые коридоры и рекреации.

Звонок зазвенел, когда они входили в класс. Замереть в проеме, ему помешал Славик, настырно подталкивающий его в спину. Данилов шел к задней парте у окна, на ходу озираясь по сторонам, задерживая взгляды на каждом и поражаясь тому, какими юными были те, кого он запомнил хотя и молодыми, но все же гораздо более взрослыми выпускниками девяносто девятого года.

Их 8-й «Б» — наверное, самый скучный и заурядный класс. У них были два классических параллельных класса – состоявший из отличников и преимущественно симпатичных девчонок 8-й «А» и настоящий хулиганский 8-й «В».

Открыв найденную в рюкзаке тетрадь, Игорь увидел свои рисунки и завороженно разглядывал их, пока его локтем пихал Славик, заметив, что учительница бросает на него подозрительные взгляды. Учительница была совсем незнакомая, возможно присланная на замену и замечаний никаких не делала. Впрочем, Игорь с каким-то щемящим чувством и довольно старательно записывал примеры двусоставных предложений под нарисованным когда-то трансформером. Он даже вспомнил тот день, когда его рисовал – коротая ненавистный урок литературы, на котором его периодически мучали. Над трансформером переливались объемные цифры – 15 минут, 8 минут и наконец, 1 минута. Когда это было? Возможно вчера. Но для него это «вчера» было двадцать семь лет назад.

Сидя у окна, Данилов иногда поглядывал на своих одноклассников, иногда бросал взгляды в окно, за которым как на ладони – школьный стадион и их трехэтажка за оградой – последний дом Второй Радиальной улицы. Из подъезда в «лужковской» кепке вышел толстый старик – сосед дядя Костя и согнал занявшую его скамейку парочку. Недолго ему осталось, с грустью подумал Игорь – его жизнь оборвется на первом году двадцать первого века. И тут Данилов впервые задумался – а оборвется ли? Ведь на самом деле дядя Костя уже давно на том свете, но, тем не менее, выглядел он сейчас вполне живым – в руке палка и пакет. Видимо вышел собрать последние яблоки в диком саду.

* * *

Перемещение в прошлое искушало увидеть еще одного призрака. Данилов задумался, каково это – снова увидеть ту, с мыслями о которой засыпал и просыпался на протяжении нескольких лет. После события, изменившего его жизнь, единственный стимул для посещения школы. Она пришла в их школу как раз в восьмом классе, развеяв раз и навсегда сомнения о существовании любви с первого взгляда. Сглаженное годами разочарование отозвалось лишь бледной тенью тех бессонных ночей, когда он узнал, что в две тысячи одиннадцатом она при странных обстоятельствах тоже покинула этот мир. Странно, очень странно, что все кто имел хоть какое-то значение в его жизни так рано ушли. Все, кроме него, хотя он дорожил жизнью меньше других.

— Славик, какой сейчас урок у восьмого «а»?

Славик поднял глаза к потолку.

— Физра, потом география. А че?

— Да так.

— Ну да, какие у тебя могут быть дела в «а-классе»? Ты же ни с кем не общаешься.

При всей любви к другу, Игорь не хотел, чтобы тот тащился за ним. Он хотел увидеть ее один, как в тот самый миг, когда удар волны едва не снес его в коридоре напротив класса истории.

— Кассету надо забрать.

— Какую кассету?

— Сташевского.

— Че-во?!

— Ну, то есть «Лимп Бизкит».

— Че-во-о-о? — на последнем слоге изумление Славика достигло критической точки, так что на него оглянулась девчонка с передней парты.

— Русский размер? — продолжал «угадывать» Игорь.

— Слушай, ты чего несешь? У тебя же магника нет.

— Батя с работы принес. Слушай, неважно, окей?

Едва зазвенел звонок, Игорь бросился на пятый этаж, и занял место у окна рекреации, откуда хорошо просматривался кабинет географии и при этом он сам не слишком мозолил глаза.

Ученики из параллельного класса постепенно прибывали, но только не та кого он ждал. Сердце замирало, но время шло, в кабинет географии вошли уже все тамошние «ботаны», но она так и не появилась.

Он ждал до последнего, пока не закрылась дверь, и не зазвенел звонок. Может она заболела? Но она никогда не болела – она была спортсменкой, хотя иногда она уезжала на сборы и соревнования, но вроде бы не в восьмом классе. Игорь испытал еще одно дежа вю – разочарование, настигавшее его в те дни, когда ему не удавалось ее увидеть.

С трудом отыскав кабинет химии, и уже прилично опоздав, Данилов открыл дверь и замер, пораженный царившей там тишиной. Воспоминания разом нахлынули. На него взирало сморщенное лицо самого строгого учителя в школе. В немигающем взгляде читалось что-то змеиное. Малой кровью, он здесь точно не отделается – это, в общем, было понятно и по притихшим одноклассникам, предвкушающим экзекуцию. На уроке у этой старушки боялись даже чихнуть, при этом Анастасия Егоровна никогда не повышала голос, хотя посмеяться любила. Ее феноменальное умение внушать страх базировалось исключительно на знании подростковой психологии. Но как через много лет во время многочасовых допросов убийцы Селиванова, понял Данилов – преподавать она совершенно не умела.

Игорь обратил внимание на особые длинные столы и странную рассадку. Анастасия Егоровна любила сама рассаживать учеников на своих уроках, причем исключительно по принципу «мальчик-девочка».

— Наконец-то, Данилов, — произнесла учительница, — без вас урока не начинали.

Игорь улыбнулся, ожидая подвоха – собственно он не мог вспомнить, чтобы на урок Анастасии Егоровны кто-то опаздывал. Уж лучше вообще целый день прогулять и сослаться потом на плохое самочувствие.

— Ну, что же, Данилов, — развела учительница руками, — осталось, как видите только два свободных места. Выбирайте даму сердца.

Школьники сидели плотными рядами, избегая занимать задние парты, пустовали лишь два легальных места – рядом с Софией Самойловой – симпатичной девчонкой в среднем ряду и Юлей Калачевой – настоящей катастрофой и главным изгоем класса за первой партой.

В общем, характер экзекуции понятен – какое бы место не выбрал Игорь, он будет действовать исключительно в роли, которую ему отвела Анастасия Егоровна – жениха, выбирающего «даму». Тут выбор очевиден – сесть рядом с Софией, получить порцию насмешек в свой адрес, но статус жениха будет сглажен всеобщим пониманием, что иной выбор просто невозможен.

Игорь вдруг задумался, как так получилось, что Калачева в тринадцать лет была изгоем? Он помнил ее первоклассницей и знал, что в двадцать два года она выйдет замуж и уедет в Америку, где откроет собственную линию дизайнерской одежды. Наверное, самый успешный ученик в этом классе и все же почему именно сейчас, эти годы средней школы ей давались так тяжело? Да, она странно одевалась, выглядела рассеянной, носила уродливые очки, и задавала дурацкие вопросы учителям, зачастую раздражая их. Такие вопросы, обычно дети задают родителям. Как бы то ни было, Данилов вспомнил их некое подобие дружбы в начальной школе и то, что с ней было интересно почти как с ребятами. Она даже умела играть в солдатиков. Может быть, дело в сожалении? Двадцать семь лет назад Данилов никогда бы так не поступил, но если тебе дан шанс что-то исправить, то стоит ли снова приносить в жертву сомнительному авторитету шанс подружиться с тем, кто тебе по-настоящему интересен?

Игорь подошел к первой парте и сел рядом с Калачевой. Класс взвыл. Юлька, конечно, смутилась. А Анастасия Егоровна, едва сдерживая заинтересованную улыбку, сложила руки, похожие на птичьи лапки и подошла поближе.

— Тихо, тихо. Нет, а что смешного? — с наигранным удивлением возмущалась она, — Игорь и Юлия прекрасная пара.

Данилов смущенно улыбался, а Юлька принялась от волнения что-то писать в тетради – кажется «Классная работа».

— Вот так все и начинается, — продолжала «экзекуцию» Анастасия Егоровна, — потом может быть, Игорь пригласит Юлю на танцы…

Снова смех.

— Анастасия Егоровна, сейчас не танцы, а дискотека, — подсказал кто-то с задней парты.

— Ну, какая разница. Верно же, говорю, Данилов? Пригласишь Юлю? Что же она зря сейчас смущается? Ну, что молчишь?

Данилову почему-то стало жаль Калачеву. Тем более с задних парт уже слышались ее непристойные клички. Игорь подумал, что свою порцию наказания она получала совсем незаслуженно – опоздал-то ведь он. И свалился ей на парту, хотя быть может он ей и даром не нужен.

Данилов прищурил левый глаз.

— Мне кажется, вы делаете бестактные намеки, — сказал он учительнице.

Класс неожиданно притих. Накрашенные брови Анастасии Егоровны поползли вверх. Она молчала несколько секунд, но вскоре снова улыбнулась, тон ее стал еще более елейным, не предвещая ничего хорошего.

— Ну что ж, если даже господин Данилов одергивает нас, остается нам только заняться химией.

В абсолютной тишине, Анастасия Егоровна поднялась на подиум, взяла в крошечную руку мелок.

— Итак, кислоты…

Разумеется, даже Анастасия Егоровна не могла помешать Данилову наслаждаться происходящим. Скорее она была частью этого удивительного аттракциона. И все же опыт подсказывал – тот, кто владеет абсолютной властью, может простить что угодно, кроме покушения на эту власть, даже в самой безобидной форме. И месть не заставила себя ждать – уже на десятой минуте Данилова вызвали к доске.

— Прежде чем вы покажете, как справились с домашней работой по описанию простых химических реакций кислот с металлами я задам вопрос, ответ на который должен знать «каждый молодой человек».

Данилов без энтузиазма заглянул в змеиное лицо.

— Где еще помимо производства минеральных удобрений чаще всего применяется азотная кислота?

Данилов молчал, про азотную кислоту он знал мало, но кое-что все-таки знал. То, что на шестые сутки допроса ему рассказал обвиняемый в убийстве с особой жестокостью кировский психопат Селиванов. Правда, он сомневался, что это тот самый ответ, который известен «любому молодому человеку» пубертатного периода.

— Ну что же, Данилов? Где ваше остроумие? Попробуйте вспомнить, о чем мы говорили последние десять минут. Нет-нет, Наумов, не тяните руку, для вас этот ответ слишком прост.

Игорь молчал.

— Ну, хорошо, Данилов, — вздохнула Анастасия Егоровна, — покажите хотя бы как реагирует азотная кислота с металлами.

— Честно говоря, я совсем не помню.

— Не помните, как делали домашнюю работу?

— Не помню.

— Хм. Ну, давайте, посмотрим вместе. Покажите тетрадь.

— Боюсь, я ее не захватил.

— Мда. — Анастасия Егоровна поджала губы. — Ну что ж. Думаю, никто не удивлен. Неоригинально, зато просто и предсказуемо, как химическая реакция. Несите дневник.

Данилов вытащил из рюкзака дневник.

— А вы знаете, Данилов, — сказала она, ставя размашистую «двойку» в его дневнике, — зря вы так демонстративны в своем нежелании учиться. Да, ученым вы конечно не будете. И не все обязаны ими быть. Я понимаю, переходный возраст, бунт, но вы сильно заблуждаетесь, если думаете, что сможете таким образом компенсировать отсутствие способностей. Просто подумайте, куда вы пойдете со справкой? Дворником? Будете хохмить с метлой в руках? Со справкой вас даже Калачева отвергнет.

В классе раздались смешки.

— И все же надо отдать вам должное за честность. По крайней мере, вы не списываете, а честно признаете, что не понимаете химии и никогда не поймете.

Двадцать семь лет назад он бы с ней согласился, но после того, как бывший профессор цюрихской технологической школы Селиванов объяснил ему закон Гесса за три минуты, он понял, как остро стоит в российских школах проблема преподавания.

— То же самое мне говорили про алгебру.

Анастасия Егоровна прошелестела страницами его дневника.

— У вас сплошные тройки по алгебре.

— Это пока преподавать нам ее не начала Галина Ивановна.

— Хороший учитель, но она у вас не ведет.

— Будет вести.

— Откуда вы знаете? — учительница задумчиво на него посмотрела. — Новую разнарядку видели? В любом случае, горбатого могила исправит.

— Некоторые часто путают уважение и страх. На первый взгляд, между ними нет никакой разницы. Особенно если смотреть с позиции того, кто строит на этом свою репутацию.

— О чем вы говорите?

— О власти, конечно же. Она идет руку об руку с профессионализмом. Но профессионализм учителя – это не только умение поддерживать дисциплину, но еще и умение объяснять.

— Так! — неожиданно и возможно впервые в жизни повысила голос Анастасия Егоровна. — Не всем дано учиться!

Данилов улыбнулся.

— Значит, так вы это себе объясняете?

— Прекратите говорить в таком тоне!

— Каком?

— Хамском!

— Вы хотели сказать учительском?

— Нет, это просто смешно! Двоечник-бездарь еще будет меня обвинять. Вон! К директору!

Игорь медленно направлялся к парте, за которой на него с интересом смотрела будущий нью-йоркский дизайнер. Он уже понял, что не сможет отказать себе в удовольствии поведать о том, что ему рассказал Селиванов, тридцать восемь часов растворявший в азотной кислоте свою жену и ее любовника.

— Почти все соли азотной кислоты являются растворимыми соединениями, — сказал он, убирая дневник в рюкзак, — и в отличие от других кислот, даже более сильных, вроде серной, она разъедает даже кальций – основной компонент человеческих костей. Сульфат кальция – нерастворимая соль, она оставляет от костей одни обуглившиеся углеводы. Соляная же и плавиковая слишком летучие и ядовитые, работать с ними возможно только в вытяжном шкафу и костюме химической зашиты. А щелочь плохо справляется с белками…

Данилов забросил рюкзак на плечо, направляясь к двери.

— Азотная кислота лучший выбор, если вы решили оставить от кого-то мокрое место.

Он открыл дверь, собираясь выйти, но в последний момент взглянул на Анастасию Егоровну, которая насупив лицо, молча взирала на него вместе с классом.

— Кстати, тот, кто мне это рассказал, был ученым-химиком. Но ему это не помогло. Он все равно получил пожизненное.

(обратно)

Глава 6

К директору, конечно, Данилов идти не собирался. Лучше он пойдет домой, чтобы еще раз повидаться с матерью, но проходя мимо кабинета на первом этаже, в поле зрения мелькнуло нечто знакомое. Женщина в форме капитана милиции со старым шевроном «МВД России» на рукаве только входила в кабинет директора.

Данилов остановился напротив проема.

— Чего тебе? — спросила девушка-секретарь лет двадцати шести, глядя на него.

Данилов оторвал взгляд от женщины за соседней дверью и посмотрел на секретаря. Он вспомнил, что звали ее Ольга, и что она не раз становилась объектом его подростковых фантазий.

Хотя в общем-то, посещение ванной со спрятанным под полотенцем журналом казалось ему сегодня не интереснее самого нудного утреннего совещания, Данилов с удивлением обнаружил, что глядя на эту далеко не самую выдающуюся девицу, испытывает прилив какого-то нетипичного огня… Есть в этом все-таки какая-то парадоксальная несправедливость, подумал он, — в тринадцать лет быть настолько одержимым тем, о чем можешь только мечтать, закрывшись в ванной, под унизительные крики матери за дверью «Игорь, ну чего ты там так долго?!»

— Меня Анастасия Егоровна к директору отправила.

— Анастасия Егоровна?!

— Удивительно, правда? — Игорь вытянул шею, пытаясь разглядеть что-то в мелькании за соседней дверью. — А что там… происходит?

— Директор сейчас занята.

— Ну, так я подожду…

Игорь уселся на стул поближе к двери и стал прислушиваться.

— …Нет, ну у нас только девятые классы, — по командным ноткам в голосе Игорь узнал директрису. — Нет-нет, я все понимаю. Мы сделаем так, давайте – у нас классные руководители. Да. Классные руководители во время собраний просто сделают объявления. Зачем нам у учителей отнимать время, потом все занятия насмарку… Все возбудятся.

— Хорошо, вот тут памятка, — отвечала женщина-милиционер. — Главное отметить – что-то подозрительное, чтобы сразу сообщали. Не важно кому, можно даже в школу.

— Мы еще по родительским комитетам проведем. Значит, участились нападения в Видном, говорите?

— Ну, пока официально подтвержден единичный случай.

— Та девочка?

— Да, ребенок в розыске.

— Кошмар!

— Еще одно исчезновение в Володарском, но там семья неблагополучная. Ну и две попытки нападения, получается, в городе.

Игорь придвинулся поближе, но Ольга вышла из-за стола и демонстративно прикрыла дверь в директорский кабинет, после чего недовольно покачала головой и вышла из комнаты.

От разговора остался теперь только невнятный бубнеж, но Игорь и так услышал достаточно. Он совсем не помнил, чтобы классные руководители проводили с ними инструктаж на предмет встречи с возможным преступником. Может, он забыл или в те годы ему было просто не до этого? А может быть прошлое не так уж определенно? В конце концов, где сейчас тот настоящий тринадцатилетний подросток, место которого он занял?

Данилов встал и стал прохаживаться вдоль ряда стульев, толстая папка-регистратор с бумажной наклейкой «6–9 классы» на столе Ольги привлекла его внимание. Открыв первую страницу, он увидел списки, отпечатанные на машинке. Его интересовал 8-й «А», он пробежался по списку, но искомого имени не обнаружил. Тогда он перелистнул страницу, пробежался по списку 8-го «Б». Игорь Данилов располагался на пятой строчке. Он еще раз проверил 8-й «А», и в это время раздались шаги за дверью. Игорь едва успел закрыть папку и быстро сесть на стул.

— Скажите, — обратился он к вернувшейся Ольге, — а много новичков пришло в нашу школу в этом году?

— Двое, а что?

— Анна Вайсс в их числе?

— Кто?

— Девочка из восьмого «А».

— Анна Вайсс? Ты сам выдумал?

— Нет, она учится в параллельном классе. Спортсменка с темными волнистыми волосами и…

Ну ладно, это лишнее, подумал Данилов.

— Ни в восьмом, ни в каком либо другом. В нашей школе таких нет.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

Ольга выглядела уверенной, да и фамилия редкая – она бы, наверное, запомнила. Впрочем, он ведь и сам не нашел ее ни в списках, ни вживую в классе. Что же это такое? Путаница или прошлое, в которое он попал, не совсем то же прошлое?

Поразмышлять об этом он не успел – из кабинета директора вышла женщина в милицейской форме и директриса Тамара Васильевна – крепкая дама лет пятидесяти, чем-то напоминавшая сенатора Валентину Петренко из реальности взрослого Данилова.

— В общем, думаю, в течение одного-двух дней всех охватим, — завершила разговор директриса.

Женщина кивнула и направилась к дверям.

— Простите, — обратился к ней Игорь, — он новичок?

Женщина остановилась, посмотрела на него.

— Кто?

— Тот, кого вы ищете.

— Как, по-твоему, это узнаешь?

— Дактилоскопия с одежды потерпевших, предъявление фото ранее судимых для опознания.

Женщина переглянулась с директрисой.

— Скоро появится его фоторобот. Но… все что вам надо знать, вам расскажет классный руководитель.

— Кто ведет дело?

— Что?

— Областная прокуратура или милиция?

Женщина сдвинула брови.

— Слушай, парень, ты кто такой вообще?

Этот вопрос привел в себя и директрису.

— Данилов! — гаркнула она. — Ты что тут делаешь?!

— Его Анастасия Егоровна отправила к вам за плохое поведение, — пояснила Ольга.

— Понятно, — засмеялась женщина-милиционер, — а я подумала отличник.

— Какое там! Вот брат у него способный…

«Брат?» — удивился про себя Данилов и вдруг впервые в жизни с удивлением осознал, что даже не знает, как учится его брат. И следом – так ли уж он хорошо вообще знал своего брата? Как много сюрпризов, а он-то думал, что все знает о собственном прошлом.

* * *

После необременительного разговора с директором, Игорь передумал уходить домой. Тем более следующим уроком была физкультура, на которой он с удовольствием поиграл в баскетбол, а на следующем уроке истории, слушая рассказ пожилой учительницы о начале войны 1812 года даже на какое-то время забыл, что давным-давно закончил школу.

После занятий, они со Славиком пошли на площадь за чипсами. Игорь с изумлением посетителя экзотического зоопарка рассматривал давно канувшие в прошлое ларьки со жвачками, шоколадными батончиками в раритетных упаковках, банками и бутылками газировок с диковинными названиями вроде «Crush» и «Herschi Cola», рядами кассет с самопальными надписями на вкладышах: Валерий Сюткин, Elton John, Кай Метов, Led Zeppelin Dr. Alban. Славика особенно интересовали видеокассеты. Поедая чипсы «Лэйс» со вкусом бекона, от которых Игорь к его удивлению великодушно отказался, он с азартом перечислял названия фильмов, которые, по его мнению, стоит обязательно посмотреть: «Тупой и еще тупее», «Эйс Вентура», «Снайпер».

Игорь только закатывал глаза.

— Чувак, из того что ты тут видишь, единственный фильм, который стоит просмотра это «Семь».

Кассета с фильмом лежала между «Голубой лагуной» и «Кровавым спортом», записанная на одной кассете с фильмом «Конвой» и обозначена цифрой «7». То, что это именно тот фильм, Игорь понял по надписи фломастером: «в гл. ролях Б. Пит, М. Фриман».

— Ты откуда знаешь? У тебя же видака нет.

— Поверь.

Они пошли навстречу ветру вниз по Заводской улице. Игорь вдыхал воздух золотой осени девяносто пятого года и чувствовал себя так, будто ему действительно тринадцать лет. Лёгкость переполняла его. Окружающий мир тоже казался легким и чистым – воздух прозрачен и пропитан влажной прохладой, от огненных матовых пятен стелились пестрые ковры за тротуарами. Давно позабытые лица прохожих, где почти каждого ты видел хоть раз, выплывали из прошлого. Может быть, вместе с тринадцатилетним телом ему вернули еще что-то? Наивную способность верить в чудо? Но разве произошедшее не чудо? Что мешает раствориться в этой версии старого мира без остатка, позабыв обо всем за пределами теперешнего настоящего?

А может быть, и вовсе, вся его прошлая жизнь – не более чем тяжелый и странный сон? Окружавшее его было таким живым и цельным, лишенным даже намека на сновидческую бессвязность. Город, улица, люди, «копейки», «четверки» и полусгнившие «опели», Славик, этот осенний ветер и ни с чем, ни сравнимое ощущение, что впереди еще целая жизнь.

В небольшом скверике, откуда разбегались лучи трех Радиальных улиц, на Игоря нахлынуло уже хорошо знакомое ему за последнее время чувство дежа вю. Он увидел то, что уже видел однажды и что запомнил в деталях и потом вспоминал в течение жизни, испытывая растущее с годами чувство вины.

Значит сегодня, подумал Игорь, ощущая, как поднимающаяся волна отзывается в теле ободряющей адреналиновой дрожью.

В скверике двое пацанов пинали рюкзак его младшего брата, пока третий держал его за шкирку, и постоянно делал ему подножки, как будто отрабатывал какую-то технику. Пару раз Максу удавалось вырваться и броситься к рюкзаку. В отличие от Игоря он любил все эти школьные принадлежности и держал их в чистоте – сам мыл свой дешевый рюкзак «Dino», точил карандаши и про запас готовил партию двойных листочков для контрольных. Но больше всего он любил большой пенал-трансформер с гоночной машиной «Уильямс», который ему подарила социальная служба города.

Эта троица хулиганов с Лесной улицы из числа самой настоящей подростковой банды, которых опасались даже взрослые. Он хорошо помнил, что сделал в тот день – спрятался в кустах вместе со Славиком и наблюдал. В принципе ничего страшного они Максу тогда не сделали – слегка попинали, отобрали карманные деньги и забрали пенал. Больше с него и взять было нечего. А если бы он так уж активно не боролся за свой пенал, то скорее всего не получил бы синяк на шее и оторванную пуговицу рубашки – бывшей его рубашки. В основном Макс донашивал вещи Игоря. В любом случае, Игорь ставший свидетелем той ситуации тогда решил дать брату передышку и сам не приставал к нему пару дней. С годами этот случай вспоминать становилось все труднее. Настырно лезли в голову детали – этот пенал в луже, к которому тянется рука безмолвного брата и следом сам брат, летящий в эту лужу. Его же спокойное лицо, с которым он переносил все эти издевательства. С тем же лицом он переносил издевательства и старшего брата. Все это виделось так ярко, что сейчас он словно просматривал очередную сотни раз виденную запись.

Только на этот раз. На этот раз… Игорь сердито улыбнулся и снял рюкзак.

— Подержи, — протянул он рюкзак Славику.

— Гарик, ты чего? — испугался друг. — Ты знаешь кто это?!

Да, он знал, конечно, тот, что на голову его выше и килограммов на тридцать тяжелее имел кличку «Татарин», хотя больше походил на белобрысого балта. А тот, что ростом с Игоря, бритоголовый с лицом матерого завсегдатая колоний для несовершеннолетних имел кличку «Холера» и его старший брат сидел за убийство. Был еще третий – ходячая бледная тень, днями и ночами шляющаяся по улицам и стреляющая мелочь у взрослых.

— Говорят, они реально пацана одного повесили.

Данилов скептически сдвинул брови.

— Он мой брат.

— Да, ему ничего не сделают, ну просто попинают немного. Он же мелкий.

— Но он мой брат!

— Но ты ведь и сам любишь его немного… попинать…

Данилов только покачал головой.

Несмотря на возраст, мелкие хулиганы выглядели угрожающе – настоящие гопники, бритые, наглые, а тот, что с Игорем одного роста оказался вблизи довольно крепким. Игорь как-то совсем забыл, что от его привычных ста килограммов осталась едва ли хотя бы половина. На сильные боксерские удары рассчитывать не приходится. Впрочем, он и не собирался с ними боксировать.

Средний проявлял наибольшую активность в издевательствах над братом – его очевидно в отличие от других интересовали не только чужие карманные деньги, но и желание накормить своего зверя. Игорь его понимал. Он как раз сжимал Макса за шею и что-то говорил ему в ухо – жизни видать учил, только Макс все равно ничего не слышал.

— Эй, — бросил Игорь, подходя к троице. Он уже привлек внимание Татарина и длинную тень, бывших тут видимо на вторых ролях.

Наконец главный – «Холера» обернулся, выпрямился, медленно отпуская шею Макса. У него очень быстро работал этот инстинкт.

— Ты кто такой? — спросил он грубоватым ломающимся голосом, и хмуро сдвинув брови, стал стремительно сокращать дистанцию. Стандартная уловка, которая вполне могла бы напугать ребенка или обывателя. Малолетний гопник скорее использовал ее инстинктивно. Игоря это более чем устраивало.

— Сначала следовало бы спросить, кто он такой, — Данилов указал на Макса, который, не мигая большими глазами, смотрел на старшего брата.

Холера обернулся на Макса, все еще хмурый, не допуская ни секунды усомниться, что он способен утратить контроль над происходящим. Но ситуация уже была слишком нестандартной. Обычные лоховатые школьники просто так без веских оснований не подходят к самым безбашенным хулиганам города.

— Ну и кто он такой?

— Смотри, — Игорь деловито поднял руки раскрытыми ладонями вверх перед лицом гопника, благо они были почти одного роста.

Это совсем не походило на боксерскую стойку, больше на какую-то заготовку для фокуса. Разумеется, малолетний хулиган ничего не заподозрил. Возможно, это было слишком жестоко, но Игорь Данилов не благородный рыцарь и никогда им не был. Он был мудаком, который издевался над младшим братом, но в отличие от остальных его переполняла злость на себя в сочетании с полным пренебрежением к своей судьбе. Взрывоопасная смесь.

— Это мой брат, а вот теперь я расскажу кто такой я.

Вертикальный удар локтем снизу в лицо – страшная штука даже без замаха. Как говорят тайцы – от локтей нет защиты. Это Данилов хорошо знал и не раз применял. Особенно эффективны были вертикальные удары – от них трудно защититься даже профессионалу.

Холера отступил, схватившись за лицо, из рассеченной губы по пальцам текла кровь.

— Мочите его, — сказал он неуверенно.

Татарин двинулся выполнять команду, но Игоря уже охватил азарт. Степень наплевательства на собственную жизнь и здоровье достигла наивысшей отметки, открывая дорогу безумным экспериментам.

Оттолкнув пребывающего в явном шоке Холеру, Игорь побежал навстречу Татарину. Тот уже встал в некое подобие стойки, готовясь видимо к чему-то стандартному. Еще один сюрприз – за два шага до здоровяка, Игорь оттолкнулся и с резкой разножки вынес таз вместе с коленом. До солнечного сплетения он, конечно, не дотянулся, но от такого мощного удара коленом, не защищали даже руки – Татарин согнулся, схватившись за живот. Не останавливайтесь, говорил внутри голос тренера по самообороне. «Летящее колено», конечно, не менее страшная штука, но у него в запасе был еще один привет из двадцать первого века.

Вынос колена вперед и обманный удар задней рукой – знаменитый супермен панч прошел идеально. Получив сокрушительный удар в лицо, Татарин зашатался и, в конце концов, опустился в лужу.

Увлекшись красотой ударов, Игорь позабыл о третьем и, хотя предупреждающий крик Славика вдали он услышал, но среагировать не успел. Его лицо встретило удар кирпичом. Во рту что-то хрустнуло и мгновенно заполнило свинцовым вкусом.

Но Игорь уже превратился в зверя. Никакой боли и никакого страха он не чувствовал. Здесь хватило обычного апперкота и брошенного следом реквизированного кирпича. Кирпич угодил «бледной тени» прямо между лопаток.

— Да что вы творите! — раздался где-то рядом женский крик.

За убегающей тенью ковыляли Татарин и Холера. В азарте Игорь бросился за ними, те ускорились, но сам Игорь поскользнулся на мокрых листьях и упал на спину.

Вскоре на фоне пасмурного неба появились два одинаково изумленных детских лица.

— Чувак! Что это было? — спросил с придыханием Славик.

— Это называется тайский бокс, Славик.

— Чувак! Ты мой кумир!

«И мой тоже», — жестами добавил Макс.

Игорь улыбнулся окровавленным ртом.

— Помогите подняться, парни.

Подняться ему помогли и, опираясь на плечи брата и друга, он заковылял по радиальной улице. Листья шуршали под ногами, в лицо летела холодная изморось, во рту недоставало двух зубов. Он был счастлив.

(обратно)

Глава 7

В двадцать два года ему шинировали сломанную в драке с ворами челюсть. Военный врач старательно протискивал жесткую проволоку между зубами и накрепко скручивал ее специальными пассатижами. Утомительная процедура окончилась тремором рук и забрызганным кровью фартуком, который словно слюнявчик ему положили на грудь. Посещая утром поликлинику, Игорь рассчитывал на нечто подобное, но детская стоматология девяностых оказалось не такой уж «пыточной». Стоматолог, не переставая шутил, предлагал считать «про себя» и постоянно хвалил «юного героя», не издавшего даже писка – редкий случай в его практике. С тех пор как он оказался в собственном прошлом, несовершенство памяти проявлялось все чаще, став для него отдельным открытием. Чаще всего память ошибалась в габаритах. Люди, помещения и расстояния в ней виделись больше, подростковые проблемы казавшиеся катастрофами, на деле не стоили выеденного яйца. А вот нечто незначительное, вроде вранья взрослых напротив обнажало чудовищные масштабы их безответственности.

Вечером Игорь лежал на своей заправленной кровати, старательно терпя угасающую боль. В поликлинике он встретил одноклассника Кустанайского и стрельнул у него две сигареты «Viceroy». Одну выкурил прямо во дворе и его чуть не стошнило. Неудивительно – первое знакомство с сигаретой для этого организма должно состояться только через полтора года, но нестерпимое желание закурить вновь подтверждало теорию о психологической природе этой зависимости. Сигарета лежала в нагрудном кармане рубашки, но он не решался закурить в присутствии брата, который сидел рядом за столом и прилежно делал уроки. Весь день шел дождь, и даже теперь, когда к нему прибавились аномальные для октября громовые раскаты, было слышно, как ругались в соседней комнате родители. Игорь перебрал все предметы на своей полке: коллекцию мелких игрушек из «киндер-сюрпризов», большой нагрудный значок из авиационного института, неработающий плеер без крышки, который он нашел на школьном дворе, три тома романов Джеймса Хедли Чейза и большую книгу про индейцев. Наверное, с тех пор, он ничего не читал.

Игорь посмотрел на брата – тот старательно писал что-то в толстой тетради. В свете настольной лампы его сосредоточенное лицо излучало какую-то недетскую погруженность. Возможно, потому что шум никогда не отвлекал его. Он всегда делал уроки, когда Игорь не доставал его и когда родители были дома, словно это было его любимым занятием. А вот когда мать и отец уходили на работу, для Макса наступали черные дни. Но только не теперь.

Заметив, что Игорь смотрит на него, Макс поднял взгляд.

«Как учеба?» — спросил Игорь.

На какую-то долю секунды бровь Макс изогнулась – очевидно, ему еще не удавалось до конца принять столь стремительные изменения в старшем брате.

«Ненавижу литературу. И язык», — ответил он жестами, умудряясь при этом удерживать гибкими пальцами шариковую ручку.

Русский язык, догадался Игорь.

«А точные науки?»

«С ними проще. А у тебя?»

Игорь махнул рукой.

«Мне уже поздно меняться».

«Но ты меняешься».

«Просто взрослею».

«Странно все это».

«Ничего странного. Позже ты поймешь».

Макс слез со стула, потянулся и, облокотившись о стол, бросил быстрый взгляд в окно.

«Как?» — спросил он, коснувшись пальцем собственной щеки.

«Бывало и хуже», — Игорь откинулся на подушку, услышав за окном тарахтение двигателя и дребезжание дырявого глушителя. Вторая Радиальная улица, на которой они жили, больше походила на утопающий в зелени крохотный переулок с тремя трехэтажными домами по каждой стороне, отделенными широкими палисадниками с яблонями и грушами. От силы раз в час по ней проезжала машина – Игорь забыл, что такое настоящая подмосковная тишина. В его квартире на Стромынке рев двигателей, сирен, крики и трамвайные звоны не утихали никогда.

Брат снова бросил быстрый, почти незаметный взгляд в окно и стал спешно убирать учебники в рюкзак, а потом будто опомнившись, замедлился, посмотрел на Игоря и взял со стола свой большой пенал-трансформер.

Умный парень, подумал Игорь, наблюдавший за ним, сообразительный, но все же, бедолага Макс, ты, к сожалению, не знаешь преимущество слуха.

«Уходишь?» — спросил Игорь.

«Мне надо зайти к Ж»

К Жорику, догадался Игорь. Его глухой одноклассник, живущий ровно через один дом в угловой трехэтажке. Вечером родители разрешали Максу выходить только к нему. И все же, подумал Игорь, ведь в случае чего он ведь даже не сможет позвать на помощь.

Как только Макс вышел из комнаты, Игорь тут же вскочил и выглянул в окно. В самом начале улицы стоял автомобиль. За кустами он сумел разглядеть только рубленый рыжий капот, но его было достаточно, чтобы узнать раритетную «Volvo 850».

Игорь открыл створку арочного окна – ту самую, через которую через пять дней Макс сбежит из дома, и достал слегка помятую сигарету, чиркнул спичкой, закурил, разглядывая рыжий капот за кустами.

Сквозь звуки дождя отчетливо раздалось клацанье двери. «Вольво» тронулась и, прошелестев по лужам, поплыла по улице, набирая ход. Игорь заметил, что все окна ее были затонированы. Он нахмурился. Вглазах потемнело от никотина, скрутило внутренности, но зубная боль отступила. Игорь взял с полки календарик за 1995 год, щурясь от табачного дыма.

Мать пришла с работы час назад, значит завтра у нее ночная смена. Через четыре дня новый цикл, и двадцать четвертого октября – в ночь исчезновения Макса снова ночная смена. Пока все шло своим чередом.

Голоса родителей переместились в прихожую. Отец опять собирался куда-то по делам. Последнее время он уходил все чаще. Игорь знал, что он готовится, но не мог вспомнить, почему его не было в ту ночь. То есть, настоящую причину он, конечно, знал, но не помнил, какую он использовал для этого «легенду».

Но, кажется, прямо сейчас он ее озвучивал.

Игорь выбросил сигарету в дождь, закрыл окно и подошел к двери.

— Ира, ты думаешь, я прыгаю от счастья, что посреди рабочей недели мне нужно переться в Москву, а оттуда рано утром на работу?! Но я что, по-твоему, должен сказать – извини – не могу, встретимся через три года? — говорил отец тоном, от которого за версту несло ложью.

— Но почему бы не предложить им приехать к нам на выходные? — вяло сопротивлялась мать.

— Ты меня слушаешь?! Он не в отпуск приехал, Ира! У него операция! Дали направление в госпиталь, у него всего один свободный день. Он заедет к матери в Новогиреево.

— Кто приехал? — спросил Игорь, выходя из комнаты.

Отец, сидевший на обувной скамейке, бросил на Игоря недовольный взгляд – дескать, тебе-то еще что за дело. Но поскольку рядом стояла мать, и ее, судя по напряженной позе и скрещенным на груди рукам, пока не совсем удовлетворяли объяснения отца, он сдержался.

— Сослуживец, друг мой старый, — сказал отец, с кряхтением натягивая ботинок, — вместе служили в Забайкалье. Остался служить по контракту. Дурак.

— Какое у него звание?

— Прапорщик.

— Будете пить, небось, и шляться по барам? — спросила мать.

— Пить перед операцией?! Шляться?! Он же с женой, Ира! Им и мне рано вставать. Посидим, поболтаем, обычный ритуал. Слушай, мне это начинает надоедать, — отец встал, приложил ладонь ребром к шее, — мне это вот где все! Но если друг приезжает раз в три года, я что должен послать его?

— Да ладно, господи, езжай куда хочешь, — с неохотой согласилась мать.

— Ты сказал он приехал на операцию? — Игорь облокотился о дверной косяк.

— Тебе-то что надо? — рассердился отец.

— А его жена приехала за свой счет?

— Чего?

— Если он военнослужащий и приехал на лечение, значит, бесплатный проезд положен только ему. Они приехали на поезде или на самолете?

— Ты чего болтаешь?

Игорь развел руками.

— Просто разговариваю.

— Характер тут, что ли показываешь, щенок?! — нехорошо прищурился отец.

— Коля, перестань! Ему и так досталось.

— Ему досталось?! Тебе говорили, кому там на самом деле досталось?

— Он защищал Макса от хулиганов.

— Он?! — усмехнулся отец, указав на Игоря обувной ложкой. — Макса?! Да он же сам бьет его каждый день!

— А что же там было? — испугалась мать.

— Да вот, что было! Он избил каких-то детей, набросился на них с кирпичом. Я знаю, что с тобой происходит, — отец поглядел на Игоря, — дурная кровь! Съехал с катушек. Этого уже не изменишь. Матери сказали, что ты в школе нахамил учительнице вчера. А сейчас смотри, стоит тут с наглым видом, пропах весь табачищем и дерзит! Ага, защитил он Макса! Этот соврет и глазом не моргнет!

— Игорь, — мать посмотрела на него, — это правда?

Данилов покачал головой.

— Они хотели отобрать пенал Макса.

— Не стыдно врать-то? — ухмыльнулся отец.

— А тебе?

Отца это вывело из себя, он схватил сына за шею, прижал к стене, замахнулся. Игорь увидел близко его разъяренные глаза.

— Так и треснул бы!

— Коля! — перепугалась мать. — У него зубы!

— Надо было тебя ремнем воспитывать, как меня в свое время. А это все ты, — сказал отец, отпуская Игоря и поворачиваясь к матери, — видишь, в кого он превращается.

— Игорь, правда, изменился, но… — мать с грустью смотрела на сына, — я не понимаю, что с ним происходит.

— Не понимаешь?! — отец покачал головой, открывая дверь. — Я тебе скажу, что с ним происходит!

Два удивленных лица посмотрели на него.

— Твой сын растет бандитом! Вот что!

Отец хлопнул дверью. Игорь посмотрел на мать, затем опустился на обувную скамейку, и стал натягивать кроссовки.

— А ты-то куда? — растерянно спросила мать.

— Пойду, прогуляюсь.

— Не обращай внимания. На него сейчас много навалилось.

— Все будет хорошо, мам.

Мать подошла к нему, Игорь посмотрел на нее снизу вверх.

— Бандит, — сказала она с грустной улыбкой и погладила его по голове.

Выйдя из дома, Игорь прошелся по улице, с которой дождь согнал и без того редких прохожих, затем вышел на пустынный школьный стадион и подставляя разгоряченное лицо холодным каплям дождя, задумался – что же он все-таки тут делает. Этот вопрос рефреном среди прочих звучал все настойчивей. Происходящее с ним – бесценный дар, но он не верил, что этот дар ему достался просто так. Его не покидало ощущение, что чья-то таинственная воля умышленно нарушила законы мироздания. Он решил, что будет делать все, чтобы не допустить того, в чем винил себя много лет. Да, против предательства отца он, скорее всего, бессилен, но он может спасти брата, а значит и мать – ведь один удар ей по силам выдержать. Вчерашние события показали, что однажды уже случившееся не так уж определённо. Да, он не понимал и сомневался, что вообще способен понять, как такое возможно, но все же Макс полчаса назад вышел из дома со своим пеналом. Тем самым пеналом, которого в этот же день двадцать семь лет назад у него уже не было.

Игорь вернулся к дому, присел на скамейку напротив подъезда под скрытым в остатках листвы фонарем и, увидев с краю потемневшую надпись «Garry and Slavian 16.07.94», улыбнулся. Он вспомнил тот жаркий июльский день, когда Славик нацарапал ее своим крутым складным швейцарским ножом, который ему родители подарили «просто так», а не на Новый Год или день рождения.

Со стороны улицы раздалось дребезжание дырявого глушителя. Игорь вскочил и, скрываясь за кустами, обогнул дом вдоль «пятачка». По Второй Радиальной улице рыча, удалялась рыжая «Volvo 850». Игорь прищурил левый глаз. Как только машина свернула с улицы, в тишине послышались шаги. Выглянув из-за кустов, он увидел Макса, идущего по отмостке перед домом своей обычной быстрой походкой. В руке он сжимал пенал.

Игорь почесал подбородок, чувствуя, как просыпается старый полицейский инстинкт.

Вернувшись домой, он первым делом заглянул в комнату.

— Игорь, это ты? — крикнула мать с кухни.

— Я, — Игорь оглядел полутемную комнату. Взгляд остановился на пенале, лежавшем на краю стола возле аккуратно сложенных тетрадей Макса.

— Иди ужинать.

— Сейчас!

Игорь вошел в комнату. Раньше Макс всегда его прятал, как и другие свои любимые вещи, чтобы Игорь не нашел их и не испортил. Но теперь видно все же что-то менялось.

Данилов подошел к столу, взял пенал, открыл верхнюю крышку и увидел сложенные вчетверо тетрадные листки, исписанные сложными формулами с набором букв, дробей и непонятных символов. На нижнем листке наспех были нарисованы три таблицы, заполненные цифрами. А под ними в углублении лежала средней толщины пачка знакомых банкнот, отличавшихся лишь переизбытком нулей. Игорь достал пачку. Двадцать пятидесятитысячных купюр. Сколько это по современным меркам? Много или мало? Он слышал, как мать жаловалась, что картошка подорожала и дешевле двух тысяч ее теперь не найти.

Многовато для школьника. Игорь уложил листки и деньги на место, аккуратно вернул пенал на край стола, и направился на кухню. Макс с аппетитом ел жареную картошку – их любимую еду и запивал молоком, качая ногой. Трудно было что-то понять, глядя на него. Игорь нахмурился и сел напротив, куда мать поставила тарелку с картофельным пюре – «из-за зубов», пояснила она.

* * *

Пятничное утро началось со сдвоенных уроков труда. Игорь сразу ощутил повышенный интерес одноклассников к своей персоне. Дело было конечно не только в том, что вчера Славик растрепал о его «подвигах» в духе Джеки Чана. Город не такой уж большой, слухи перетекли в школу и по другим каналам, если уж даже его отец – младший научный сотрудник ВНИИКОПа был в курсе, хотя информация дошла до него явно в искаженном виде. Более красноречиво о «подвиге» говорила боевая ссадина на щеке от удара кирпичом. На него бросали заинтересованные взгляды, переговаривались.

Наконец, в столярной мастерской пацаны обступили его и прямо спросили:

— Говорят, ты с Холерой подрался?

— И с Татарином?

Окружив Игоря, одноклассники ждали ответов. Святая наивность! Двадцать семь лет назад он бы прыгал от счастья, заполучив такое внимание и мигом взлетевший авторитет, и, разумеется, в красках описал все свои выдающиеся достижения, но сейчас он только усмехнулся.

Впрочем, ответить ему бы все равно не дали – в мастерскую влетел худощавый невысокий старик в черном халате с седыми всклокоченными волосами и совершенно безумным перекошенным лицом. Бросившись с диким криком на трех пацанов, забравшихся с ногами на верстак, он попытался ухватить ближайшего – лопоухого «Серого», но все трое ловко разбежались, будто только этого и ждали, а старческая рука лишь скользнула по рукаву джинсовки.

— Мать твою за ногу! — затопал ногами старик и метнул молоток в убегающего Серого.

Игорь даже приоткрыл рот от изумления – столь неожиданным было появление трудовика. Хотя в те годы, это не было чем-то необычным. Он был ветераном Великой Отечественной и вел у них уроки с пятого класса. Впрочем, уроки – громкое название – за все годы без исключения уроки труда сводились к его появлению с небольшим опозданием, на котором он устраивал подобные взбучки, после чего распределял всех на бессмысленные работы – от подметания полов и уборки снега до разборки хлама, которыми были завалены мастерские. Затем он исчезал до следующих занятий. Иногда впрочем, он неожиданно появлялся, чтобы напугать зазевашегося «бездельника», схватить его за шкирку, потрясти, обматерить, на радость хохочущим одноклассникам, а если увернется – швырнуть в него чем-нибудь.

Самой работой никто не занимался, кроме отличника Наумова. Трудовик ее никак не контролировал, не принимал результаты и, судя по всему, назначал на нее только для очистки совести.

В основном уроки трудов означали игры, блуждания по школе, и школьному городку или подготовку к другим занятиям в виде списываний «домашек». Поскольку Игорь жил рядом со школой, они иногда со Славиком ходили к нему домой, чтобы посмотреть телевизор и заодно поесть бутербродов, поскольку Данилов нечасто тратил сладкие минуты утреннего сна на завтрак.

Трудовик схватил с верстака журнал, надвинул со лба очки.

— Так! Шейх Афанасьев! — пронзительно объявил он. — Сеньор Бахтин! Мистер Васильев! На уборку листьев!

Он гневно оглядел окружавшую его толпу школьников.

— Вы еще тут?!

Трое парней, включая Славика, неохотно двинулись в сторону дверей, но трудовик уже утратил к ним интерес – он вдруг согнулся в три погибели и стал по-кошачьи подкрадываться к Лехе Корчагину, который хихикал с Вадиком, с которым они разглядывали какой-то журнал. Леха опрометчиво повернулся к трудовику спиной. Однако насторожившись внезапной тишиной Леха и Вадик, навострили уши, как зайцы замотали головами и вскоре с визгом сорвались с места. Описав дугу, они махнули через ряд сдвинутых верстаков. Трудовик ловко вспорхнул на столы и бросился им наперерез, успев, на бегу огреть Леху классным журналом по голове. Пацаны выбежали из мастерской. Трудовик последовал за ними, оставляя только оглушительный топот и крик.

На этом видимо все, подумал, Игорь и правда – прошло уже минут десять, а трудовик так и не появился. Все постепенно разбрелись, вскоре в слесарной мастерской никого не осталось, но Игорь не спешил уходить. Он медленно как в музее бродил по большой мастерской, разглядывал токарные станки, полувековые пыльные стенды с нарисованными советскими школьниками в фуражках и гимнастерках, и схемами расточек. Все дышало далеким прошлым – затянутые паутиной высокие потолки, старинные двери, старая школьная доска, на которой никто никогда не писал. Открыв дверь в соседнюю механическую мастерскую, которая была чуть поменьше слесарной, он увидел второгодника Филиппа Кустанайского, который сидел за дальним верстаком у открытого окна. В зубах его дымилась сигарета, а в руках – паяльник.

Этого факта биографии Кустанайского Игорь совсем не помнил.

— Как зубы? — спросил Кустанайский, бросив на Игоря короткий взгляд.

— Нормально.

Кустанайский был на пару лет старше, и походил больше на мужика, чем на школьника.

— Ну, ты даешь, — сказал он с усмешкой и приложился паяльником к какому-то проводу.

— Ты чего тут делаешь?

— Да вот, Петрович попросил…

Кустанайский был парнем немногословным – в те редкие моменты, когда какой-нибудь учитель называл его фамилию, он медленно поднимался со своей задней парты и просто молчал. После чего получал двойку или тройку из жалости, если учителю все-таки удавалось выдавить из него пару слов. Игорь не мог вспомнить общался ли он с ним в предыдущей версии своего детства. Вчера он встретил его поликлинике, а сегодня здесь. Кажется, за эти два дня он перевыполнил в этом вопросе норму всей прошлой жизни. А Филипп оказался не совсем уж круглым двоечником. Во всяком случае, вряд ли бы трудовик доверил кому-то паяльник. Впрочем…

— Петрович? В смысле трудовик?

— Ага.

— А это? — Игорь указал на сигарету. — Тоже разрешает?

— Да он через час только придет.

Игорь огляделся. Механическая мастерская была завалена хламом, словно гараж прижимистого пенсионера, полвека таскавшего барахло со всех окрестных помоек. За спиной Кустанайского Игорь заметил еще одну дверь – ту, которая всегда была закрыта, и в которую иногда заходил трудовик, но сам никого туда не пускал. Сейчас дверь была приоткрыта. За нею был виден стол, над которым аккуратно висели инструменты, а также целые пирамиды всевозможных коробок и баночек. Игорь перевел взгляд на Филиппа и заметил, что на верстаке у его правой руки между пачкой сигарет «Viceroy» и баночкой с припоем лежала связка ключей с кожаным ремешком вместо брелка. Такие же ключи были у трудовика. Возможно, даже это те же самые ключи. Значит, трудовик доверял Кустанайскому не только паяльник.

Глядя на одноклассника, который шмыгая носом, уверенно орудовал паяльником, Игорю пришло на ум поинтересоваться:

— Слушай, Фил, как думаешь, сложно собрать такую штуку вроде передатчика, чтобы один только давал сигнал?

— Одностороннюю?

— Ага.

— А на фига? Петарды взрывать?

— Да нет. Просто звуковой сигнал.

— Да легко, — Филипп потер тыльной стороной ладони черную щетину на подбородке. — Реле, пульт нужен. От брелка можно взять. Ну, еще преобразователь и батарейка. Тут кстати у Петровича оху…ные аккумы есть.

— А здесь такую можно собрать?

Кустанайский задумчиво посмотрел на Игоря.

— Легко.

* * *

После урока истории пожилая классная руководительница почти всю перемену мучала Данилова деликатными, но утомительными приемами советской педагогики. Заверив учительницу, что ни в семье и у него лично никаких проблем и дурных наклонностей нет, и пользуясь тем, что кабинет начали заполнять назойливые шестиклассники, Игорь поспешил на следующий урок.

Но выходя из кабинета истории, он испытал странное ощущение – пространство вокруг будто изменилось или изменилось что-то в нем самом. Дети вокруг продолжали так же орать и бегать по рекреации, портфели скользить по истоптанному паркету и молодая учительница физики, высунувшись из соседнего кабинета, ругалась на какого-то Плебеева.

Они вели себя так, будто мир был прежним, но он изменился – Данилов это хорошо чувствовал. Детали вокруг стали настолько яркими, что ему требовалось время и усилия, чтобы оторвать от них взгляд. Сейчас он рассматривал Золотое кольцо России, изображенное в виде неровной петли с фрагментами городских пейзажей. Церквушка нарисованная прямо на стене так что под желтым куполом была видна трещина, уходящая ниже – в букву «В» в начертанном в старорусском стиле слове «Иваново».

— Ты выходишь? — спросил у него очкастый шестиклассник в шерстяной жилетке надетой поверх белой рубашки. Взгляд Данилова остановился на медном крестике у него на шее и тут он понял, что не пространство изменилось, а время, потому что слова шестиклассника звучали так: «Т-т-т-ы-ы-ы-ы-ы в-в-в-в-ы-ы-ы-ы-ы-х-х-х-х-о-о-о-о…

Игорь шагнул из класса. Следующий урок литературы на этом же этаже, в противоположной рекреации, ему надо просто пройти по коридору. В лицо неожиданно подул сильный ветер, будто кто-то пооткрывал все окна, хотя это невозможно – ведь окна в школе защищены от открывания детьми.

Четвертый этаж, коридор между кабинетом истории и кабинетом литературы, восьмой класс… Все сложилось воедино. Он понял, в чем дело. Тот самый день и вот-вот – тот самый миг. Уже зная, что его ждет, Игорь двинулся по коридору, одновременно медленно поворачивая голову в «исторически правильном» направлении.

Анна Вайсс шла навстречу. Так же медленно и в этом загадочном ярком свете в его голове, который позволял растянуть краткий миг и разглядеть все детали.

Уверенная походка, обтягивающие голубые джинсы, редкая в те годы желтая американская толстовка с длинными рукавами, из которых выглядывают только пальцы. Черные вьющиеся волосы, белоснежная кожа лица и открытой шеи, под которой билась неведомая ему высшая форма жизни. И конечно глаза – эти еще совсем юные, огромные, странные глаза, которые ему снились.

Данилов слышал много сравнений и до и после, но больше всего это походило на удар волны. Плавать он научится поздно, в четырнадцать лет, и если кто-то, так же как он, не умея плавать, во время купания в море попадал в отходящую волну, то он понимает это чувство. Земля уходит из-под ног, тебя охватывает паника, и ты ощущаешь полную власть над собой этой мягкой теплой, но бесконечно могущественной силы. Ты сбит с толку и как землю под ногами, навсегда утратил покой.

Прекрасные глаза проигнорировали его тогда. Для них он был частью окружающего мира. Его любовь всегда была тайной, ни разу невысказанной, но понятой по взглядам позже. Мог ли он на что-то рассчитывать, даже если бы она не встречалась с крутым старшеклассником? Не такой уж сложный вопрос, но мечтать ему никто не запрещал.

Игнорировали эти глаза его и сейчас. Потрясенный повторением одного из самых ярких событий своего детства, он не хотел просто так распрощаться с ним. Игорь замедлил шаг и это замедление, растянутое на миллиарды лет превратилось в полную остановку, словно он приближался к космической черной дыре.

Разглядывая эти незабываемые черты лица, эти огромные загадочные глаза, он увидел и нечто новое. Легкая морщинка над слегка приподнятыми над переносицей бровями. Огромные радужки медленно двинулись в сторону. «Незаметный взгляд удивлённых глаз…», вспомнилась никогда не исполняемая строчка из песни о школьной любви. Что тому стало причиной – его остановка или неспособность совладать со своей восхищенной улыбкой, но в этот раз… В этот раз она посмотрела на него.

— У-у-у-у-у, — загудели одноклассники в конце коридора.

* * *

Вечером Игорь застал брата у окна, повторяющим тот же странный жест – прямая рука и ладонь, проведенная перед лицом, будто он протирал стеклянное забрало невидимого шлема.

«Что значит этот жест?» — снова спросил Игорь, когда Макс обернулся.

Брат выглядел непривычно напуганным: большие глаза моргали, будто в них бил яркий свет.

Никаких жестов, никакого ответа.

«Макс?»

«Мне страшно», — ответил Макс.

«Что происходит?»

Макс молчал, и Игорь не хотел давить на него.

«Дело в людях за окном?»

Брат покачал головой.

«А в чем?»

«Я не знаю. Пока не знаю».

Игорь положил руку ему на плечо.

— Помнишь, что я говорил тебе? — спросил он на этот раз голосом.

Макс прочитал по губам и кивнул.

— Вот, — Игорь вытащил из кармана металлический брелок в форме мини-рации с небольшой антенной и кнопкой по центру.

Макс заинтересованно посмотрел на брелок, взял в руки.

— Попробуй.

Макс нажал кнопку. Игорь поднял руку, в которой пиликал крошечный приемник, и мигала зеленая лампочка.

— Я услышу, — сказал он, глядя на младшего брата и тот неожиданно обнял его.

(обратно)

Глава 8

Через двадцать семь лет холмистое поле, расчерченное линиями аллей под угодья и сады совхоза имени Ленина, превратится в застроенный до горизонта микрорайон. В тесном лабиринте многоэтажек разместятся типовые дворы с детскими площадками, овощные магазины, пекарни, парикмахерские, турагентства, аптеки и стоматологические клиники с врачами с сомнительным образованием. Дворы наполнятся детскими криками в разгары долгих летних дней. Землю, в которой некогда копались видновские огородники, накроет асфальт Васильковых, Кленовых, Ясеневых и Березовых улиц, по которым будут маневрировать кредитные «Киа» и «Хюндаи». На лавочках в летние ночи зазвучит молодой смех, поднимающийся выше двадцатых этажей, мешая спать стареющему поколению первых поселенцев. Где-то там зародятся первые чувства и начнут притираться старые. Вчерашние дети из панельных многоэтажек закончат школы, непрестижные институты, обзаведутся своими семьями и своей малой родиной. Жизнь пространства не такая уж долговечная.

Но сейчас на месте этой будущей жизни за стадионом «Металлург» простиралось лишь огромное поле, по которому ветер гонял последние листья, приносил на трибуны холодную изморось и запах прелых яблок из одичалых совхозных садов.

Когда-то давно, хотя быть может, это было прошедшим летом, Игорь со Славиком и другими ребятами ходили по центральной березовой аллее почти до МКАД, где на обочине подростки постарше мыли машины, набирая воду в пластиковые ведра из ближайшего пруда. За аллеей располагалось клубничное поле, которое охранял мужик с топором. Кража раздутых (как они думали тогда – от пестицидов) ягод представляла собой отдельный аттракцион: на низких грядках не спрячешься в пестрой одежде и, передвигаясь все дальше в поисках ягод послаще и покрупнее не стоило забывать поглядывать по сторонам. Рано или поздно на краю поля появлялась фигура с топором, и адреналиновый жар прокатывался с головы до ног. Не в силах сдержать эмоции с криками они бежали за аллею, но мужик с топором, хотя и был далеко, не отставал. Спрятавшись, пережидали в кукурузе или яблоневом саду, со страхом понимая – уходить рано, ведь припасенный пакет заполнен клубникой только на треть, а дома ждали сахар и сметана.

Когда-то давно, хотя быть может, это было в прошедшем сентябре, на дне города прямо во время концерта в этом поле рухнул вертолет. Глядя на пикирующую к земле горящую машину, Игорь думал, что это часть представления. И даже когда вертолет воткнулся носом в огороды под крики изумленной толпы и от него пошел черный дым, многие вокруг тоже считали это частью «шоу». Странное шоу – пугать людей. Но он верил в это до тех пор, пока не прочитал в газете «Видновские вести» заметку о том, что пилот в реанимации.

Воспоминания накатывали волнами, не давая опомниться. Игорь сидел на верхней скамье трибуны перед футбольным полем, вокруг которого по гаревой дорожке только что закончила бегать крошечная фигурка в модном спортивном костюме с толстовкой и теперь разминалась в секторе для метания копья.

Когда-то эта фигурка равнялась для него вселенной – пугающей и манящей одновременно, которую можно было бесконечно исследовать и никогда не понять до конца, а сейчас он собирался просто спуститься и заговорить с ней. Это казалось совсем несложно, особенно находясь здесь – с вершины трибун «вселенная» походила на обычную девчонку. Он не собирался завоевывать ее благосклонность, а просто произнести фразу из шести слов, два из которых были предлогами. Ну, может еще одно – «привет», чтобы совсем не приняла за придурка. Не такая уж сложная задача. Однако прошло уже тридцать минут, он дрожал от холода, но не мог сдвинуться с места. Впервые за время пребывания в собственном детстве, Данилов по-настоящему чувствовал себя тринадцатилетним подростком.

Напрасно он убеждал себя, что если разговор не завяжется – просто скажет, что должен и уйдет – колени дрожать не переставали. И все же, лучше места и времени не найти. Вокруг нее будет всегда много друзей и приятелей. Только здесь на пустом стадионе есть шанс, что его слова она запомнит. Даже, если они ее напугают.

Игорь поднялся. С поля подул сильный ветер.

* * *

— Привет.

Она делала перекаты. Взгляд прошелся по ее гибкой ноге до кроссовка «FILA», к которому она тянулась кончиками пальцев. Игорь посмотрел сверху на ее круглый красивый лоб и сверкающий от пота закругленный кончик носа, устремленный к земле. Он только сейчас заметил, что у нее от природы невероятно длинные ресницы и оттопыренные уши – такие же, как у него, только более аккуратные.

Прежде чем поднять на него взгляд, она посмотрела на его дырявые кроссовки «Адидас» из советской серии, которые отец Игоря бесплатно раздобыл на складе, где подрабатывал грузчиком. Неудачный заход, подумал Игорь. Во рту пересохло, он напрочь забыл, что когда-то был взрослым, а перед ним обыкновенная школьница. Ладно, не совсем обыкновенная.

Наконец, она подняла на него свои удивительные глаза.

— Мы знакомы?

Если это все еще чудесный сон, то ему снова пришлось удивиться, как его создателям удалось скопировать даже этот звенящий голосок с едва уловимым акцентом, который часто растворялся в заразительном смехе, разносящимся по школьным коридорам его детства.

— Вчера я видел тебя в школе и…

Игорь замялся.

— Что «и»?

— Раньше я тебя не видел, — соврал он. — Ты новенькая?

Анна сделала перекат на другую ногу.

— Да. Вчера был первый день.

— И как тебе школа?

Она поднялась. Оказалось, что эта невысокая девчонка одного с ним роста.

— Слушай, мне нужно тренироваться.

Она направилась по гаревой дорожке к финишной линии стометровки. Игорь двинулся следом.

— Да, конечно, извини, я только хотел…

— Аня! — раздался женский голос с конца трибуны.

Игорь увидел ее мать с маленькой сестрой и крупного мужчину в кожаной куртке, который быстро шел в их сторону.

— Все в порядке! — крикнула Анна, махнув рукой.

Мужчина остановился на краю беговой дорожки и стал хмуро глядеть в их сторону.

Игорь знал, что ее отец выглядит совсем иначе, значит это…

— Твой тренер по фристайлу? — спросил Игорь.

Аня с удивлением на него посмотрела.

— Нет. Мой тренер придет завтра. Только при чем тут фристайл?

— Разве ты не фристайлом занимаешься?

В огромных странных глазах он заметил испуг и понял вдруг, каким на самом деле грозным оружием обладает. Анна Вайсс начнет заниматься фристайлом позже и возможно фристайл существует пока только в ее мечтах, которые она ни с кем не обсуждала.

— Я занимаюсь лыжными гонками, но почему ты сказал про фристайл?

— Мне кажется, он больше подходит тебе. Фристайл или, возможно, горные лыжи.

Она бросила на него еще один подозрительный взгляд, и сразу стало понятно, что непринужденного общения не выйдет.

Кроме того у финиша стометровки, со второго ряда трибун поднялась ее мать – Игорь вспомнил ее некрасивое надменное лицо. Удивительно, как у нее родилась такая дочь. Игоря она явно не одобряла – бедная одежда, ссадина на лице. Уж точно не такие мальчики должны находиться рядом с ее милашкой. Игорь ее понимал.

— Аня, ты уже закончила? — спросила она со стальными нотками в голосе, что можно было перевести как: Ты сюда тренироваться пришла, или болтать с малолетними хулиганами?

— Нет, — ответила Анна, и Игорь уловил в ее голосе те же стальные нотки, направленные на этот раз в адрес матери.

Утомительная родительская опека, догадался Игорь.

Высокий мужчина с хмурым лицом ошивался поблизости и Игорь, наконец, догадался, что это охранник. Отец Анны сильно разбогатеет в начале нулевых – отчасти это станет причиной трагедии, но уже в девяностые он был состоятельным коммерсантом. Вот только он не помнил, чтобы у самой Анны были какие-то охранники.

Игорь посмотрел на ее мать, и рядом за парапетом младшую сестру Анны – девочку лет пяти, которая пальчиками извлекала что-то из маленькой упаковки и совала в рот, с интересом глядя на Игоря.

Он помнил ее стройной девушкой, но не такой красавицей, как старшая сестра.

— Слушай, на самом деле, я подошел к тебе только, чтобы сказать одну вещь…

Анна тут же нахмурилась, очевидно, ожидая какой-то глупый подростковый комплимент, или упаси господи признание в любви.

— Слушай, мне, правда, нужно тренироваться, — поспешила она прервать его.

Открывший было рот, Игорь вздохнул. Вероятно, она права. Он совсем не учел, что в ее глазах он всего лишь малолетний придурок с детским лицом и писклявым голосом. Кто поверит, что он говорит о чем-то серьезном, особенно если его слова звучат как бред. Все-таки стоило остановиться на первом варианте и отправить ей анонимное письмо.

— Ладно, — сказал Игорь, — извини…

Он уже развернулся, но с трибуны раздался крик.

Мать Анны била младшую дочь по спине. На округлившемся лице девочки застыла маска откровенного ужаса. Руки тянулись к горлу, рот широко открывался, лицо багровело на глазах.

Аня бросилась к трибуне, мать уже ударилась в панику и не знала, что делать. Охранник оттолкнул ее, схватил девочку и стал долбить по спине.

— Кашляй! — басил он. Но она не могла кашлять, самый худший вид асфиксии – то, что перекрыло ей дыхательные пути, не пропускало ни грамма воздуха. Четыре-пять минут, вспомнил Игорь. Все что у нее есть.

Охранник поняв, что удары по спине не помогают, тоже начал терять самообладание. Анна с матерью набросились на девочку, крича и хлопая ее по животу и спине.

Мужчина тем временем достал кирпичеобразный сотовый телефон, вытянул антенну.

— Не успеешь, — сказал ему Игорь, положив руки на парапет трибуны, — у нее всего несколько минут.

— Че?! — охранник строго на него посмотрел, словно не понимая, кто к нему обращается.

— Возможно, на стадионе есть врач, под трибунами администрация стадиона.

Мужик надо отдать должное соображал быстро – не убирая телефона, он прыгнул прямо через парапет и побежал за трибуны.

Игорь посмотрел в лицо девочки. Губы ее уже посинели как у мертвеца, а в детских заплаканных глазах, такого же цвета как у Анны, он увидел то, что видел уже не раз – страх смерти. Но ведь она не должна умереть, отклоняясь от парапета, подумал Игорь.

— Кашляй, Анфиса! — кричала мать в истерике, но сил бить по спине своего умирающего ребенка у нее уже не было.

Оттолкнувшись от земли, Игорь перескочил через парапет, схватил за отворот детскую курточку и рванул на себя. Затем развернул ребенка к себе спиной, нащупал под тонкой кофточкой подвздошные кости.

Аня и мать замерли, реагируя на его уверенные движения. Игорь опустился на одно колено, прижав Анфису к себе, повел пальцами обеих рук к животу, дойдя до центра, обхватил ребенка руками, уперев кулак большим пальцем под солнечное сплетение, и резко встряхнул девочку.

Он слышал ее попытки дышать и глядел на рассыпавшиеся по скамейке шоколадные драже, пока в ухо ему сипел чудовищный стридор.

Снова и снова он встряхивал ее, вспоминая, как это делал врач медицины катастроф полковник Степанчук. Все тот же хрипящий свист. Где же застряло это проклятое драже? Не проще ли уже воткнуть ручку в трахею? Врач говорил достаточно трех-четырех раз, но он уже раз восемь встряхнул нечастное задыхающееся тело. Скоро она потеряет сознание.

Игорь обхватил девочку сильнее, и вложил в толчок всю свою тринадцатилетнюю силу. Драже вылетело, ударившись о скамейку третьего ряда. Детскую глотку тут же разорвал чудовищный кашель, разбавленный громкими вдохами. Вскоре к ним добавился оглушительный плач. Игорь отступил, передавая дочь матери, понимая, что самое страшное уже позади.

В эту же секунду внизу появились охранник и женщина в белом халате. Игорь запрыгнул и уселся на парапет, посмотрел на свои руки – пальцы дрожали, будто с похмелья. Странно – ведь, в отличие от остальных он знал, что Анфиса не умрет. Во всяком случае, не в этом возрасте.

Девочку все еще терзал кашель, но теперь уже доминировал плач. Скорую они все-таки вызвали, теперь это совершенно разумно.

Игорь отряхнул руки, спрыгнул с парапета и побрел по гаревой дорожке к главным воротам. Но едва он ступил на газон, его нагнали шаги.

— Подожди!

Игорь обернулся. В больших странных глазах появилось что-то новое.

— Как ты сказал, тебя зовут?

— Я не говорил, но… Игорь.

— Спасибо.

Игорь кивнул и развернулся, но его снова остановил звенящий голосок.

— Так что ты хотел мне сказать?

Игорь вздохнул, его усталое детское лицо, будто отражало тяжесть навалившихся разом всех подростковых проблем.

— Форд Транзит, — сказал он, серьезно посмотрев на Анну.

Красивые глаза силились что-то понять, но…

— Когда-нибудь обстоятельства сложатся так, что тебе придется сесть в черный «Форд Транзит». Это такой микроавтобус. Что бы тебе ни говорили, никогда этого не делай.

— Что это значит?

— Просто запомни это.

Она не испугалась.

— Ты необычный.

— Ты тоже.

— Я-то как раз совсем обычная, — Анна нашла в себе силы улыбнуться, демонстрируя ровные белые зубы и свои знаменитые ямочки на щеках. Ее глаза засияли, и он увидел в них уважение к тому чувству, которое без сомнения они прочитали в его глазах.

— Только не для меня, — сказал Игорь.

* * *

Оставшуюся субботу и половину воскресенья Игорь провел с братом и родителями. С отцом он говорил как обычный подросток, сохранивший еще остатки детского уважения к старшему члену семьи мужского пола и, несмотря на психологический возраст быть сыном-подростком ему почему-то было проще. Видимо, родители навсегда остаются родителями, даже если ты вдруг оказался старше их. Возможно, потому что это они, а не ты меняли тебе пеленки, поднимали, когда ты падал, пытаясь делать первые шаги, возили на санках в детский сад и успокаивали, когда тебе снился страшный сон. Хотя глядя на себя в зеркало и слыша свой звонкий голос ему казалось, что именно его взрослое прошлое и было странным затяжным сном.

Он всегда считал, что половина вины в смерти матери лежала на отце, но трудно было возвращаться к этой мысли, глядя на живую мать. Особенно когда ты собирался изменить ход истории. Будет ли он виноват, если мать останется жива? И будет ли это тот же отец, или уже другой? Голова шла кругом от таких мыслей, Игорь просто плыл по течению, задавая отцу вопросы о его собственных родителях, детстве, армии, и о том, чем он занимается на работе. Отец отвечал без привычного раздражения, подробно рассказывал без удивления, злости или иронии, за исключением рассказов о работе. Видимо работа в институте консервной промышленности не подразумевала иного тона.

Воскресный день выдался солнечным и морозным предвестником зимы. На улице засверкали замерзшие лужи, солнце наполнило комнаты ярким светом, особенно родительскую, в которой было два окна, и отец много смеялся, рассказывая о своем прошлом, хотя Игорь знал, что его мучает тревога по поводу предстоящего «побега».

После обеда отец с матерью собрались в кино. Игорь тоже оделся, собираясь посетить, наконец, Славика. Смех родителей в прихожей оборвал звонок в дверь.

Родители зашептались. Незваных гостей они не любили.

Лязг замков, тихие голоса.

— Игорь! — крикнул отец. — К тебе пришли.

Игорь вышел из комнаты и увидел на пороге квартиры Анну Вайсс. Такая же стильная и прекрасная, только слегка смущенная.

Анна Вайсс у меня дома, подумал Игорь, чувствуя, что впадает в ступор.

— Привет, — сказала Анна, как умела говорить только она – будто ты всегда был ее лучшим другом.

— П-привет, — слегка заикаясь, ответил Игорь.

Родители тоже были удивлены, особенно мать, но отец, понявший, что они вносят излишнее напряжение в эту встречу, потянул ее за дверь.

— Идем, Ира, нам пора.

Как только родители ушли, лицо Анны заметно расслабилось.

— Как ты узнала, где я живу?

— Спросила у одноклассников. Я бы позвонила, но…

— Да-да, у нас нет телефона, — смутился Игорь, — родители только собираются…

Игорь начал путаться в словах. Он еще вчера заметил, что именно в присутствии Анны Вайсс превращался в самого настоящего тринадцатилетнего Игоря. Он был совершенно не готов к такому варианту воплощения подростковой мечты.

Аня бросила взгляд за его плечо, затем приблизившись положила на него руку, от чего по всему телу прошел электрический разряд.

— Мы можем поговорить наедине? — спросила она шепотом в самое ухо. Игорь ощутил теплое дыхание с персиковым вкусом.

— Почему ты шепчешь? — спросил он и тут же догадался по ее взгляду. — А! Мой младший брат… глухонемой.

Аня снова глянула за плечо – туда, где в дверях стоял Макс.

— Но если он смотрит на тебя, то читает по губам, — добавил Игорь.

— Блин! — Аня прикрыла ладонью глаза. — Простите!

— Да ничего. Можем пойти в комнату.

— Может, лучше прогуляемся?

— Да, конечно!

Зашнуровывая кроссовки, он вдруг подумал, что это невозможно – Анна Вайсс у него дома и зовет его гулять. Он поднял взгляд.

Но нет, это не было видением – живая Анна стояла в своих модных желто-красных кроссовках на их старой циновке и смотрела на него своими удивительными глазами.

Они пошли по Новой улице в сторону стадиона. Солнечные лучи играли на юных лицах, щеки щипал суховатый мороз, а под ногами хрустели первые льдинки.

— Ты без охранника? — наигранно удивился Игорь.

Она улыбнулась одной из лучших своих улыбок – той самой, когда она чуть приподнимала подбородок, будто собиралась рассмеяться, но всего лишь щурила глаза, превращая их в сплошное сияние.

— Откуда ты знаешь про охранника?

— Понял по…

Игорь хотел сказать – по оттопыренной куртке под левым рукавом, но решил, что хватит играть в провидца.

— Ну, для твоего папы он слишком страшный.

— Папа всем говорит, что он просто друг семьи, — сказала Аня. — Вообще-то он работает у него водителем. Но иногда в выходные он ходит с нами.

— Как твоя сестра?

— Врачи сказали с ней все в порядке. Слушай, на самом деле я поэтому и пришла. Родители хотят пригласить тебя в гости на ужин на следующей неделе. Я не знаю, захочешь ты пойти или нет…

Ее голос зазвучал неуверенно.

— Думаешь, стоит отказаться?

Аня осторожно улыбнулась.

— Там будут только взрослые, и друзья отца с маленькими детьми.

Игорь догадался, что скучно будет в первую очередь ей. Он начинал немного понимать настоящую Анну Вайсс, а не ту, что обитала в его подростковых фантазиях, где он периодически то спасал ее от полчищ зомби, то оказавшись наследным принцем из далекой страны, поднимался к ней на эскалаторе с цветком как Ричард Гир.

— Да, звучит не очень весело, — Игорь устремил на нее влюбленный взгляд – в отличие от родителей Анна Вайсс уничтожала даже воспоминания о его взрослой версии, — а зачем вы вообще сюда переехали?

— Это плохое место?

— Это же пригород.

Они свернули на Школьную улицу, и пошли вдоль двухэтажных однотипных коттеджей на четыре семьи с собственными участками – в те годы, наверное, единственный город в России, имевший некое подобие таунхаусов.

Проходя мимо школы, он вспомнил, что в прошлой жизни говорил с ней лишь однажды – в десятом классе она подошла к нему у окна на пятом этаже и спросила, что у них было на контрольной по биологии. Едва справляясь с заиканием, Игорь озвучил два вопроса своего варианта – что-то про фотосинтез и РНК. Понятно, сказала она тогда. Только и всего.

— Папа решил, что за городом жить лучше. Чистый воздух и все такое. И еще он говорит, что у этого города большое будущее, скоро он станет респектабельным районом Москвы, и мы должны успеть закрепиться в его историческом центре.

— Видное всегда будет сонным провинциальным пригородом. Вам надо было ехать в Куркино. Но ты не хотела переезжать?

— В Москве у меня остались друзья.

— Но ты можешь к ним ездить.

— Да и мы каждый день общаемся по телефону, но все равно…. Они отдаляются.

— Здесь у тебя появится много новых друзей.

Игорь не удержался и посмотрел на нее. Аня глядела под ноги, в ее больших глазах появилась несвойственная ей грусть.

— Почему ты всегда говоришь так, будто знаешь будущее? — спросила она.

— Я знаю тебя. У таких как ты всегда много друзей.

К его удивлению она покачала головой.

— Ты меня не знаешь. И это хорошо.

— Почему?

— Потому что ты уже начинаешь меня пугать своими предсказаниями. Но на самом деле ты видишь то же, что и другие. Ты всю жизнь живешь в этом городе?

— Ну, да.

— И что это за город?

— Все собираются уехать из него, как только закончат школу. Говорить, конечно, не значит делать, но ты понимаешь, о чем я.

— Ты тоже собираешься уехать?

— Я уеду.

— А твой брат?

Игорь промолчал. Анна посмотрела на него.

— Что с ним случилось?

— У него это с рождения, но ему это не мешает хорошо учиться. Странно…

— Почему?

— Потому что от него никто не требует хороших оценок. Родители даже не заглядывают в его дневник.

— Может ему просто нравится?

— Учиться? Разве такое бывает?

— Значит, ты плохо учишься?

— Ну, можно сказать и так.

— Мои родители сказали бы, что ты не думаешь о своем будущем.

— Просто я знаю свое будущее.

— Ага, я и забыла. Ну, и какое оно твое будущее?

— Я буду работать в полиции.

— В полиции? В смысле как в кино?

— То есть, я хотел сказать в милиции.

— А если не будешь?

Игорь задумался: ведь в этой версии он собирался спасти брата. И если брат не исчезнет двадцать четвертого октября, пойдет ли он снова в милицию? Наверное, поступить в академию будет проще с его «даром предвидения», но разве он былхорошим полицейским? Игорь вдруг понял, что не знает ответа на этот вопрос. И видимо, эта растерянность отразилась на его лице.

— Вот видишь, это просто твои мечты, — сказала Аня, — я думаю надо просто делать то, что нравится.

— Почему же ты не делаешь?

— Опять! Откуда ты знаешь?

— Тебе нравится спорт и учеба?

— Спорт возможно, а учиться… Иногда надоедает.

— Но родители заставляют думать о будущем?

Вместо ответа она улыбнулась.

— А что же тебе нравится на самом деле?

— Ну, я люблю животных. Нет, не то, что думаешь – не собаки и хомячки. Мне нравится наблюдать за бобрами, птицами и тиграми.

— Тиграми?

— В естественной среде обитания.

(обратно)

Глава 9

Продолжая болтать, они миновали площадь, свернули к парку аттракционов, дошли до Детского мира, за которым простиралось непривычно голое поле, разрезанное самодельными оградами на участки «в пять соток» — первая частная собственность новых русских фермеров и оттуда вновь вышли на Школьную улицу.

— Странно, но мне почему-то кажется, что мы давно знакомы, — сказала вдруг Аня, — или, как будто были знакомы в прошлой жизни, не знаю даже как сказать…

Игорь испытывал совсем другое чувство – он впервые в жизни узнавал настоящую Анну Вайсс. Жизненный опыт помогал достраивать недостающие паззлы: авторитарные родители, заслуживаемое одобрение вместо безусловной любви, компенсация собственных неудач через детей, неизбежный бунт, вечная борьба и вечный плен – заурядная модель, в центре которой, все тот же – спрятанный где-то глубоко игривый, жизнерадостный и неугомонный характер. Да, она права – она была самой обычной девчонкой, и только его любовь все меняла. Он помнил ее взрослые фотки в Фейсбуке. Детский страх перестать быть идеальной останется с ней до конца – и кто знает, что было бы дальше, если бы ее короткая жизнь не оборвалась. Пластические операции, овощные смузи, фитнесс, игры, новые образы? Как должен выглядеть успешный стареющий человек? Как в раздражающей рекламе зубных протезов, назойливо преследующей тебя после звонка спам-бота?

На улице уже стемнело, он проводил ее до дома в самом конце Школьный улицы.

— Значит это твой дом? — спросил Игорь, глядя на двухэтажный коттедж с мансардой, который видел сотни раз.

— А ты как будто не знаешь, — в ее странном испытующем взгляде он увидел новую загадку.

Конечно, он знал, что этот четырехквартирный дом целиком выкуплен ее отцом намного раньше, чем жила на свете эта девочка – сколько раз он проходил мимо него, намеренно замедляя шаг в надежде увидеть в одном из окон знакомый силуэт.

— Знаю! — признался он. — А вот чего не знаю (но всегда хотел узнать, добавил он про себя) — где в этом доме твоя комната.

Аня положила теплую ладонь ему на плечо, и слегка подтолкнув к калитке, указала на боковое окно, выходящее в сад.

Надо же, а он всегда думал, что она живет в мансарде, откуда через узкое французское окно иногда выходит на маленький полукруглый балкончик. Сколько секретов раскрыл ему этот день.

— Ну что, увидимся в школе?

Ее лицо было так близко. Желание прижать ее к себе и поцеловать эти нежные губы, почувствовав ее тепло и дыхание, одновременно глядя в эти странные бездонные глаза отзывалось в нем дрожью. Но ей было всего четырнадцать, а ему совсем не точно, тринадцать с половиной. Вряд ли кто-то не сочтя его сумасшедшим докажет обратное, но он был уверен, что обман отравит настоящее чувство. Может быть, поэтому настоящая любовь часто бывает несчастной?

—Поживем – увидим, Аня, сказал он про себя, а вслух произнес лишь: — Пока.

* * *

На город опустился черный осенний вечер. Тусклый свет фонарей спрятавшихся в остатках золотых крон стекал на пустынные улицы, печально искрясь в замерзших лужах. Лунный серп вышел из-за водонапорной башни, и повис над «игрушечными» домиками. Ветер покачивал березы, походившие в темноте на великанов, склонившихся над перекрестком. Он не забудет этот вечер. Не забудет застенчивый взгляд и неоконченную фразу и мерцание голубых экранов в низких окнах за палисадниками и свет бесконечно далекой Кассиопеи в северном небе. В периоды вечернего затишья подмосковный городок магически замирал. В такие моменты, обычно возвращаясь, домой, он иногда чувствовал, будто что-то незримое и неуловимое уходило от него навсегда и он, замедляя шаг, вглядывался в эти узкие улочки, фонари и дома с палисадниками в поисках ответа. Но не тогда, а намного позже он поймет, что это навсегда уходило его детство. Здесь жили те, кого ты знал, и кого уже никогда не будет, здесь было то, что останется теперь только в сердце.

Игорь не спешил домой. Он уже понял, что его взрослое «прошлое» растворялось в возрожденном детстве. С каждой минутой пребывания здесь он все больше превращался в подростка. Глупые мысли пробивались сквозь очерствевшее сознание. Вера в лучшее и наивные обещания самому себе.

Он перешел на правую сторону, снова прошел по Школьной улице и, выйдя на светлую площадь, остановился у ларька с печатью. На другой стороне возле магазина перед остановкой он увидел Макса с каким-то высоким мужиком. В свете фонаря удалось хорошо разглядеть их обоих. На мужчине был приталенный плащ с ремнем, у него была крупная голова «увеличенная» шапкой взлохмаченных волос и короткая борода. Мужчина, склонившись, что-то говорил Максу, тот видимо читал по губам, затем мужчина потрепал его по голове, передал что-то, что Макс сунул в карман. Игорь подошел к краю проезжей части, на которой как назло остановился автобус-гармошка.

Когда он проехал, Игорь увидел, что Макса уже нет, а мужчина спешит к ярко-красному «ЛИАЗу», который уже собирался отъезжать, но открыл для него заднюю дверь.

Давно уже пора серьезно поговорить с братом, подумал Игорь. Но по опыту он знал, что запуганные дети могут не сразу рассказать правду. Во всяком случае, время поговорить с ним еще будет, а вот за мужиком неплохо бы проследить.

Вот только на автобус он не успевал. Тот уже отъехал и замер перед круговым движением, но из-за потока машин Игорь добежать до него не успеет, да и вряд ли водитель откроет ему двери посреди дороги в присутствии гаишника, дежурившего на площади.

Игорь огляделся, увидел урну у торца ларька, в ней лежала бутылка из-под пива. Стоит ли оно того? Если эта цена спасения, то ему плевать. Мысли заработали быстро. Он оценил количество людей у ларька на тротуаре – мужик с бабой разговаривали, повернувшись к нему спинами. Гаишник далеко. Авось сработает, что-то подобное он видел, работая в патрульно-постовой службе. Правда, теперь в роли хулигана предстояло оказаться ему.

Игорь шагнул за ларек, сорвал с себя куртку, бросил в траву, оставшись в белой футболке, схватил из урны бутылку и, дождавшись, когда автобус проедет мимо, выбежал из-за ларька и с размаху швырнул бутылку в заднее окно, где не было пассажиров. Услышав только звон стекла, не глядя бросился за ларек, быстро надел куртку, застегнул до самого горла, накинул капюшон и спокойно вышел обратно. Площадь уже оглашал мат водителя, к которому добавились испуганные причитания какой-то бабы. Игорь увидел дыру в стекле, от которой шли трещины. Автобус ехать дальше не собирался, из открытых дверей выходили пассажиры. Кто-то звал милицию, но гаишник и так уже не спеша пересекал площадь, направляясь в их сторону.

Среди вышедших растерянных пассажиров, Игорь заметил мужчину в плаще, который в отличие от остальных, не оглядываясь, уверенно зашагал в сторону памятника Ленину.

Игорь сунул руки в карманы, и двинулся было за ним, но кто-то резко схватил его за левую руку, вырвав ее из кармана. Игорь увидел разгневанное мясистое лицо мужика лет пятидесяти – это он вместе с женщиной стоял у ларька.

— Да вот же этот хулиган бутылку бросил! — закричал он.

Пассажиры и простые зеваки стали бросать на них взгляды.

— Это какой-то пацан в белом был, он убежал за почту! — сдвинул брови Игорь.

— Врешь, негодяй! — мужик резко дернул его на себя и сорвал с него капюшон. Держал он его крепко как клещи. — Это был ты!

Конечно в своей взрослой версии, Игорь вывернул бы руку через большой палец и зарядил бы мужику в печень, а то и лбом в нос, но в этой версии себя он был сантиметров на пятьдесят ниже и килограммов на шестьдесят легче.

Из-за спины мужика появилась тетка.

— Да, Юра, он прав – хулиган в белом же был.

Игорь оглянулся – мужик в плаще уже перешел с площади на улицу.

— Да отпусти ты! — дернул на себя руку Игорь, но хватка стала каменной.

— Куда, щенок! Врет же мерзавец! Вот смотри! — он схватил Игоря за отворот куртки, тот попытался перехватить руку, но бесполезно. Мужик дернул молнию, едва не порвав, и обнажил белую футболку под курткой.

Женщина ахнула и тут же они оба стали звать милицию.

Несколько любопытных пассажиров уже двинулись в их сторону.

— Бандиты малолетние! Совсем распоясались при демократах паскудах! Лупить вас надо! Ну, я тебя научу, засранец!

— А ну убрал клешню, пока не загребли за приставание к несовершеннолетним! — сквозь зубы проговорил Игорь.

— Чего?! — изумился мужик.

— Милиция разберется «чего». Заодно пальчики твои проверят на моей куртке. И свидетелей опросят – соседей твоих и коллег на работе. А то знаешь, статья-то серьезная.

— Чего это ты говоришь такое? Какая статья? — заморгал вдруг мужик.

Глаза тринадцатилетнего подростка смотрели на него как-то не по-детски угрожающе.

И стальная хватка вдруг мигом пропала. Игорь тут же развернулся и зашагал по тротуару. От памятника Ленину перешел на бег, но пробежав уже полсотни метров по Школьной улице мужчину в плаще так и не обнаружил.

Игорь выругался про себя. Мужик явно где-то свернул! Только где? Очевидно, между площадью и Школьной и вряд ли пошел вниз на Гаевского – иначе, зачем ему пятый автобус, идущий по прямой. Значит к детскому городку, а дальше? Там куча дорог. Едва ли он успел далеко уйти. Игорь добежал до первого перекрестка, свернул направо на крошечную Южную улицу, выбежал на параллельную Школьной Садовую, и едва нос к носу не столкнулся с мужчиной в плаще. Мужчина с интересом взглянул на него. Сверкнули глаза в свете фонаря. Игорь, не останавливаясь, обогнул его – инцидент с мужиком на площади напомнил ему, что физически он в зоне риска, и, отбежав по Садовой спрятался в тени за деревом.

Мужчина, тем временем размашисто шагая, стремительно отдалялся. Из-за тополей на краю тротуара, трудно было его разглядеть. Он то пропадал, то исчезал, а вскоре совсем скрылся во мраке, оставив только стук каблуков. Игорь, стараясь не шуметь, побежал по соседнему тротуару и вскоре снова увидел его силуэт, мелькнувший между деревьями. Держась на расстоянии, он дошел за ним до конца Садовой улицы, которая упиралась в трехэтажный дом. Весь первый этаж занимал большой магазин. Игорь помнил этот универмаг с продуктовым отделом. Когда-то он потратил все деньги, заработанные на летних каникулах, на покупку в этом магазине китайских часов со светящимся в темноте циферблатом. У часов на следующий день отвалилась минутная стрелка. Менять в магазине их отказались, и Игорю снова пришлось надеть на руку свою «Электронику». Когда это было? Кажется сто лет назад, а на деле в прошлом месяце.

Мужик зашел в магазин и долго не выходил, так что Игорь уже захотевший в туалет начал строить безрадостные предположения – не заметил ли он слежку и не запутал ли его, выйдя через черный ход. Игорь уже шагнул было из-за дерева, как мужик в плаще вышел из магазина с новеньким пакетом «Мальборо» и зашагал вниз по Пионерскому переулку в направлении знака «Тупик». Игорь знал, что никакого тупика там не было, а была тропинка ведущая в овраг и оттуда в деревню Тарычево.

Проследовав за ним до конца переулка, где разом вместе с дорогой окончилась и цивилизация – последняя мачта электрического освещения и последний коттедж. За переулком широко протоптанная тропинка ныряла в овраг и сразу поднималась. Игорь чуть отстал и нагнал мужика только на проселочной дороге, ведущей меж огородов и уже настоящих деревенских домиков. Здесь тоже был фонарь, но всего один, старый, на покосившейся деревянной опоре и почти не дававший света. Игорь не потерял мужика на развилке лишь благодаря свету из окон домиков.

Повеяло холодом и запахом тины, тропинка превратилась в широкое протоптанное плато, впереди разверзлась черная гладь с изломом вдали, подсвеченная месяцем и Игорь догадался, что вышел к Тарычевскому пруду, на пляже которого когда-то давно, совсем в раннем детстве впервые в жизни его укусила оса.

Мужчина свернул налево, пошел по тропинке вдоль пруда и, обойдя его почти целиком, углубился в лес, погруженный в осеннюю тишину. Лишь где-то совсем далеко раздавались крики. Месяц наблюдал за ними, пропадая иногда за деревьями. Игорь совсем отпустил его, рассчитывая нагнать, когда они минуют лес.

Вскоре тропинка пошла в гору, огибая высокий заросший холм, лес измельчал в редколесье, а затем и вовсе сменился поляной размером примерно в полстадиона. Месяц хорошо освещал тропинку, которая тянулась по полю вдоль холма и, поднимаясь в гору, исчезала под линией ЛЭП.

Она была совершенно пуста. Игорь остановился. Либо мужчина шел слишком быстро, либо свернул. Но никаких развилок ему не встречалось, и бежать смысла не было, если только…

Где-то недалеко треснула ветка. Игорь нырнул в колючий кустарник, которым порос крутой склон холма и, не обращая внимания на больно царапающие ветки, забрался на вершину.

Мужчине с его ростом и плащом пробраться сюда незаметно будет труднее. Правда, сам Игорь наделал много шума. Вершина холма вытягивалась как гряда, соединяясь с плато, к которому выходила тропинка. Несмотря на густые заросли, в которых не повернешь и головы, не оцарапав себе лица, отсюда просматривалась вся тропинка у подножия холма и на поле до подъема. Чувствуя себя здесь в относительной безопасности, Игорь, опустился на колено и стал наблюдать за тропинкой.

В том, что мужчина заметил его, он уже не сомневался. Но где же он мог заметить слежку? Возле магазина, когда Игорь опрометчиво вышел из-за дерева или когда столкнулся с ним на перекрестке? Вероятно, второй вариант, догадался Игорь – мужчина знал его брата, значит, мог и его видеть рядом с ним.

Но что он задумал? Устроить засаду? Похоже на то, судя по треснувшей ветке. Поняв, в какой опасности он пребывал, Игорь почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Примерно через полминуты, снова треснула ветка, и почти сразу раздался тихий кашель. Игорь осторожно отодвинул ветку от лица и, присмотревшись, увидел, что высокая фигура стоит прямо под ним у подножия холма.

Из-за темноты, непонятно было, куда он смотрит, но Игорь предположил, что мужчина догадался, каким путем он ушел, обнаружив сломанные ветки. Фигура долго стояла неподвижно и в какой-то момент даже начало казаться, что это и не человек вовсе, а какой-нибудь куст или дерево. Игорь терпеливо ждал, и вскоре фигура поплыла, пропала из видимости, скрывшись под холмом, но на этот раз хорошо слышались шаркающие шаги.

Вскоре Игорь увидел фигуру вдали – на открытом поле хорошо просматривались ее очертания. Приличное расстояние развеяло чувство опасности. Игорь скатился в кроссовках по крутому склону, на цыпочках побежал вдоль тропинки по траве, чтобы не шаркать по сухой тропинке.

Дальше следить было проще – тропинка шла на границе леса и поля, петляя, но фигура вдали оставалась зримой из-за ряда приближающихся фонарей – видимо там проходила дорога.

Они вышли к какой-то деревеньке. Тут уже было безопаснее – слышались голоса, собачий лай. Домики, плотно стоявшие по краям широкой дороги, выглядели совсем бедными. Мужчина прошел по дороге до последнего дома с покосившейся пристройкой, открыл калитку, поглядел по сторонам и вошел. Игорь, укрываясь в темноте, двигался вдоль глухих оград. Когда мужчина исчез за калиткой, он бросился вперед, и остановился у куцего кустарника, наблюдая за домиком.

Домик был совсем бедный – бревенчатый с двумя окнами и каким-то чердаком-скворечником на крыше. В первом окне зажегся свет, Игорь увидел старые обои, часы с кукушкой на стене, но почти сразу все окно загородил мужчина в плаще. Игорь пригнулся, но мужчина не мог его видеть – его укрывала тьма, только в начале деревеньки, на развилке с обходной дорогой светил одинокий фонарь.

Мужчина смотрел мимо него в темноту. Взгляд его был задумчивым, Игорь приподнялся, пытаясь лучше разглядеть его, но мужчина вдруг резко задернул шторы.

(обратно)

Глава 10

Когда много лет назад грузчики внесли в комнату большой, похожий на авианосец раскройный стол и поставили его у окна, в комнате сразу стало тесно. Стол полагался им с братом на двоих. Отчасти так оно и вышло. До своего исчезновения столом пользовался только Макс, а после – взявшийся за ум старший брат. Но вместе, как мечтала мать, они практически никогда не делали за ним уроков. Сейчас Игорь сидел на своей половине у окна и смотрел на стопку учебников на стороне Макса. Руки брата уже сложили их в том порядке, в каком Игорь будет видеть их все последующие годы. Серая «Биология 6» с надорванным корешком, на ней «История средних веков», дальше «Математика 6» и сверху толстенная «Литература», на обложке которой Пушкин, облокотившись о стол и картинно вытянув руку, читал что-то своей располневшей няне. Позднее Пушкин покроется пылью, корешок потемнеет, а обложка наоборот пожелтеет от солнечных лучей, листы копеечных тетрадей загнутся, промокнув в один из летних дней, когда ливень ворвется в окно. Зубря вечерами историю и математику, которые понадобятся для экзаменов в академию МВД, Игорь будет всякий раз видеть эту стопку, сложенную когда-то Максом, но так и не решится убрать учебники в шкаф. Не будет уже Макса, матери, родительскую комнату сдадут новым жильцам, отец навсегда переедет к любовнице, а они так и будут лежать на углу стола, вместе с тетрадями, словно Макс навечно застрял в шестом классе.

На Пушкина падал свет из окна, выглядел он как всегда на картинах, легким и живым. Игорь терпеть не мог литературу и все что знал о Пушкине – двое суток предсмертных мучений с пулей в животе от выстрела Дантеса.

Полчаса назад он вернулся из школы, где самым ярким событием была встреча с Аней. Он поговорил с ней всего пару минут на перемене под завистливые взгляды одноклассников. От этих взглядов он был бы на седьмом небе от счастья двадцать семь лет назад, но сегодня его интересовали только глаза напротив. Он видел, что во время их короткого разговора, Аня не только смеялась, но иногда взгляд ее становился долгим и задумчивым и он чувствовал жар от понимания, что в эти моменты она смотрела на него.

На уроке математики он к собственному удивлению легко решал на доске задачи по разложению знаменателей на множители, а вот с рациональными выражениями запутался. Учительница поставила ему четверку, что он счел не таким уж плохим показателем, для того чьи контакты с математикой за последние два десятка лет сводились лишь к скручиванию стальной проволоки в виде интеграла, чтобы достать из дождеприемника сброшенную закладку.

Отдавая ему после урока дневник, учительница поинтересовалась, почему более сложные примеры ему даются легче. «Я просто забыл, как их решать», честно ответил Игорь. «Если вам что-то непонятно, вы всегда можете обратиться за помощью к своему брату». «Брату? — удивился Игорь. — Но у меня есть только младший брат». «Я знаю», — сказала учительница.

Этот странный разговор не выходил у него из головы. Откуда она вообще знает, что у него есть брат, если он учится в другой школе? И как шестиклассник может помочь восьмикласснику? Игорь не стал мучать учительницу расспросами, так как она торопилась в учительскую, но включить этот вопрос к остальным накопившимся для серьезного разговора с братом стоило.

Игорь посмотрел на часы, висевшие над кроватью Макса. Их повесили туда, потому что ему не мешало спать громкое тиканье. Эти часы, как и покрытый пылью Пушкин, и открытое настежь окно, станут его кошмаром. Стрелки на 21:55 навсегда останутся в его памяти.

Сейчас в полной тишине, движение секундной стрелки в старом деревянном корпусе звучало почти оглушающе. Казалось, будто с каждой секундной она преодолевает какое-то неимоверное механическое усилие. Игорь прищурил левый глаз. В прихожей послышалось тихое щелканье замка – будто вор пытался проникнуть в квартиру. Игорь знал, что так открывает двери Макс. Игорь был напряжен, но собран. Вопросов, с которыми требовалось разобраться, накопилось много, но сложенные учебники на столе говорили, что все шло своим чередом. Время разбирательств наступит завтра после 21:55, а пока оставалось только ждать.

Дверь в комнату открылась, Макс неслышно вошел. Удивительно, как ему всегда удавалось почти все делать бесшумно. Игорь пристально смотрел на брата, Макс выглядел немного растерянным, но не боялся его. Еще один хороший знак. Они поздоровались, Макс сел на свою половину и нагнулся, доставая что-то из рюкзака. Игорь пристально следил за его локтем над столом, который вот-вот должен был сдвинуть стопку учебников. Макс достал пенал, положил на стол. Локоть так и не задел учебники. А что если ему самому сейчас протянуть руку и сдвинуть их, подумал Игорь. Его раздражал этот установленный кем-то порядок, хотя стоило признаться – не только раздражал, но и пугал. Он протянул руку, и сдвинул пальцем учебник с Пушкиным.

Брат тотчас взял всю стопку, стукнул ею о стол, выравнивая, и положил обратно. Игорю стало страшно – он не сомневался, что учебники легли на то же место, вплоть до сотых долей миллиметра, и ровно под тем же острым углом к линии стола. Нечто незримое и нечеловечески могущественное словно говорило – не играй со мной. Игорь в страхе смотрел на стопку – именно так, слегка сдвинутые относительно линии стола они пролежат здесь три года, пока в эту комнату не войдут грузчики. Наверное, только Макс может нарушить этот порядок.

Но пестрый пенал-трансформер все еще лежал перед Максом, напоминая, что прошлое не так уж всесильно. И доверчивый взгляд брата, и звенящий голосок Анны Вайсс и особенно – ее влюбленные глаза. Нет, не так уж неотвратимо это прошлое-будущее.

«Что за человек был с тобой вчера на остановке?» — спросил Игорь.

Макс вопросительно приподнял брови. Игорь не сомневался – он все понял на самом деле. Плохой знак, и все же Макс не выглядел напуганным этим вопросом. Скорее усталым.

«Кто он?»

Макс махнул рукой.

«Он навредил тебе?» — не унимался Игорь.

Он не хотел давить на брата, помня, что главное сейчас сохранить хрупкое доверие между ними, чтобы успешно миновать завтрашний «час Х», но отсутствие ответов нервировало.

Макс скептически поджал губы.

«Он хотел помочь. Но он не может», — ответил Макс.

«Помочь в чем?»

Этот вопрос замкнул Макса. Игорь увидел в его лице тень того выражения, когда он доставал его в прошлой жизни и отступил.

«Помнишь, ты говорил, что тебя что-то пугает?»

Макс неохотно кивнул.

«…но говорил, что не знаешь что это…»

Снова кивок.

«Теперь ты знаешь?»

Макс молчал.

Игорь стиснул зубы.

«Позже, ты все узнаешь», — сказал вдруг Макс.

«Не узнаю, Макс», — от злости Игорь запутался в жестах, и заговорил.

— Если ты не скажешь – не узнаю! — почти закричал Игорь. — Макс, понимаешь?! По крайней мере, в той версии! Я не хочу, чтобы это снова повторилось!

Брат читал по губам и его умные глаза становились все больше и больше. Не было сомнения, что он испугался. Он будто и правда, до конца понимал, о чем говорил Игорь.

«Уже было?» — спросил Макс.

— Я могу это изменить!

«Не можешь».

— О чем ты говоришь, Макс? Откуда ты знаешь?

Брат медленно вздохнул. Казалось, он взял себя в руки. Испуг отступал.

«Мне снится сон. Последнее время один и тот же».

— Какой сон?

«Это коза или… что-то похожее на козу. Оно большое. Это страшный сон. Пугающий».

Какие сны, о чем он говорит, злился Игорь. Ему нужны ответы, а не пространные рассуждения и загадки. Но он тоже взял себя в руки, в конце концов, он здесь взрослый. Эмоции ни к чему не приведут. Главное пережить завтрашний день и запугивание Макса совсем этому не располагает. Завтра, как только он убедится, что все изменилось, он займется настоящей полицейской работой.

Игорь встал, положил руку на плечо брата.

— Ладно, просто помни, что я всегда рядом и всегда готов помочь. Что бы ни случилось.

Макс кивнул и вдруг улыбнувшись, спросил:

«Сходишь со мной в магазин?»

Игорь вспомнил, какую трудность для него представляли попытки объяснять продавцам, что он хочет купить.

На улице они столкнулись со Славиком.

— Чувак, я к тебе.

— Мы идем на площадь.

Славик пошел вместе с ними. Игорь заметил, что тот тоже, будто встревожен: косые взгляды, осторожные слова, отсутствие прежних глупых шуток.

— Ты изменился, чувак, — выдал он, наконец, глядя как Игорь остановил брата, положив ладонь ему на грудь из-за приближающегося мотоцикла.

— Это так заметно?

Славик шмыгнул носом.

— Ты ладишь с братом, защищаешь его, у тебя появилась клевая девчонка.

— Девчонка?

— Новенькая, с которой ты вчера гулял и сегодня базарил на перемене.

— Ты видел меня вчера?

— Другие видели. Когда ты успел с ней замутить?

— Я не мутил, мы просто друзья.

— Ну да. И когда вы успели подружиться?

— В субботу на стадионе.

— Ты просто подкатил к ней?

— Что-то вроде того.

Славик странно на него посмотрел.

— Ты изменился, — повторил он.

— Может, мы просто взрослеем, Славик?

— Если так, то ты повзрослел очень быстро…

На площади Макс достал деньги и протянул брату, который по указанию купил все, что он просил: два шоколадных батончика «Баунти», один «Пикник», «Фанту», «Доктор Пеппер» и чипсы для Славика.

— Ну, ты богатый буратино, — усмехнулся Славик, забирая чипсы, — на обедах сэкономил?

Макс быстро кивнул, принимаясь объедать шоколад у «Баунти», чтобы затем погрузить в рот только кокосовую начинку – привычка, бесившая Игоря в детстве.

Игорь не стал мучать брата вопросами о деньгах – все после завтрашнего «часа Х», напомнил он себе, но заметил, что взгляд Макса снова стал тревожным и беспокойным, когда он посмотрел в сторону площади. Игорь обернулся, и уперся взглядом в памятник Ленину.

Неожиданно помог Славик.

— Что, Макс, вспомнил, как учудил в доме культуры? — спросил он с усмешкой.

В памяти Игоря что-то шевельнулось.

Макс заулыбался и кивнул, но тревога не ушла из его глаз. Он погрузил в рот не до конца обглоданную конфету.

— Что там было в доме культуры? — спросил Игорь.

— Ты че забыл? — удивился Славик. — Это же месяц назад было…

— Не помню…

— Макс изрисовал картину… и ему прилетело.

На этот раз Игорь вспомнил.

Их коррекционный класс водили на какой-то концерт, и Макс зачем-то забрался в фойе на стул и нарисовал ручкой что-то на висевшей там картине. Это сразу заметили, подняли шум. Родителей вызывали в школу, и отец даже первый раз отвесил Максу подзатыльник. Правда, совсем легкий. Тяжелые полагались Игорю. Он тогда был доволен. За двадцать семь лет он ни разу не вспоминал этот случай, а в этой реальности прошел всего месяц.

Игорь посмотрел на брата. Что на него нашло тогда? Ведь хулиганство совсем не в характере Макса. Может, хотел доказать старшему брату, что не такой уж он паинька? Бедный Макс.

* * *

Весь следующий день Игорь наблюдал, как кажущиеся спонтанными события мистическим образом идут по четко заданному сценарию. Он хорошо помнил этот день. Помнил уроки в школе, помнил истерику учительницы английского и как учитель черчения швырнул в двоечника Терентьева половую тряпку. Помнил оттепель, накрапывающий дождь, пасмурное небо, сладкий запах материнских духов, свои зимние ботинки, которые он достал из шкафа, очищенную картошку, которую мать положила в большую кастрюлю, наполненную водой, и поставила в холодильник, наказав Игорю сварить ее на ужин. Эта кастрюля простоит там почти месяц…

Игорь был терпелив. Он дождался брата, у которого сегодня было много уроков – он пришел поздно, в четвертом часу и как всегда сразу после обеда сел за уроки.

Он помнил воодушевление отца, который собирался к любовнице, а не к сослуживцу, нервозность понимающей это матери, помнил, как скандалили соседи, как отец разбил свою кружку в железной мойке и как выматерился. Помнил, пачку сигарет «Лаки Страйк», лежавшую на свежем номере газеты «Видновские вести» на краю буфета.

В половине седьмого Игорь вышел в прихожую проводить уходившую на работу мать. Она как всегда торопливо одевалась, одновременно заглядывая в зеркало. Игорь просто молча смотрел на нее. Ему хотелось сказать ей что-то, дать какое-то обещание, но он понимал, что это всего лишь страх. Двадцать четвертое октября девяносто пятого года для нее пока лишь обычный день и его главная задача оставить его таким навсегда.

— Ты чего? — спросила она.

Игорь улыбнулся. Мать обняла его, окутав сладким запахом духов, который еще долго он будет чувствовать после того как ее не станет – открывая шкаф с ее вещами, убирая с вешалки больше ненужное ей пальто, открывая ее сумочку при разборе вещей перед тем как окончательно покинуть опустевший родительский дом.

— Сваришь картошку на ужин. Там еще сосиски.

— Хорошо, мам.

Она ушла. Через час ушел и отец. Игорь тоже вышел проводить его. Отец был выбрит, туфли начищены до блеска, и от него тоже хорошо пахло. Он напевал и только прервался, чтобы выругаться на усиливающийся дождь.

Да, день повторялся. Мелко накрапывающий дождь перешел в затяжной ливень, который не кончится до утра. Настенные часы отстукивали десятый час. К ливню за окном добавился шторм, дребезжали фрамуги, ветки яблони царапали стекло. Макс ничего этого не слышал, в свете настольной лампы он что-то писал, склонившись над столом. Игорь сидел напротив, смотрел на него, встревоженный точным повторением событий и приближением «часа Х». Макс бросил на него взгляд, и Игорю показалось, что его брат тоже как будто чем-то встревожен. Или эта складка над бровью всего лишь отражение попыток решить сложную задачу?

«Ты хорошо знаешь математику?» — спросил Игорь.

Напряжение брата улетучилось. Он улыбнулся.

«Почему ты спрашиваешь?»

«Учительница сказала, что если я что-то не понимаю в математике, то могу попросить помощи у тебя».

«Тебе нужна помощь?»

«Нет, но… Ты знаешь, что такое и-н-т-е-г…» — Игорь начал складывать слово «интеграл» буквами-жестами, потому что не знал его на языке жестов, но Макс кивнул, не дав ему договорить.

«Но разве его проходят в шестом классе?»

«Его проходят в десятом классе», — ответил Макс.

«Как такое возможно?»

«Просто это легко».

Макс пожал плечами и посмотрел в окно. Лицо его снова стало тревожным. Дешевая шариковая ручка ритмично дергалась в его руке.

Игорь посмотрел на настенные часы. Без двадцати десять.

Брат тоже на них посмотрел, и над его бровью снова появилась складка. Может просто нервозность Игоря передавалась ему. Игорь поднял газету «Подмосковье» с раскрытой телепрограммой и бросил на стол.

— Сейчас начнется «Твин Пикс», хочешь посмотреть? — спросил он голосом.

«Да, — брат оживленно кивнул. — Еще я хочу есть».

Игорь был рад, что Макс согласился. Пока все шло по намеченному плану – он собирался вывести Макса из комнаты. Несмотря на события, повторявшиеся сегодня с пугающей точностью, были и заметные отличия. Пенал на столе, другой Игорь, Макс, сидевший за столом, а не в кладовке. И все же инфернальный страх не давал Игорю покоя. Он сидел у окна, словно караулил его и чем дальше от этого окна располагался Макс, тем спокойнее ему было.

«Что у нас на ужин?» — спросил брат, вставая.

«Жареная картошка».

Брови Макса поползли вверх.

«Ты хотел сказать вареная».

«Нет, жареная».

«Но ты не умеешь ее готовить».

«Макс, я умею ее готовить лучше кого бы то ни было».

Чистая правда. В детстве они оба сходили с ума от жареной картошки, как Рокфор от сыра. Но в отличие от Макса, у Игоря было много лет, чтобы научиться готовить ее на уровне профессионального шеф-повара. Единственное блюдо, кроме яичницы которое он умел готовить, причем в совершенстве. Он знал точное время прожарки, мощность требуемого огня в зависимости от материала и толщины сковородки, количество соли, масла, способы идеальной нарезки и всего остального. Его жареная картошка больше всего нравилась его бывшей жене, но он не сомневался, что Максу она тоже понравится, учитывая, что он обожал даже то, что готовила мать, хотя готовила она ниже среднего.

«Включи пока телевизор. Я быстро приготовлю».

Макс вышел из комнаты, Игорь посмотрел в окно. Завывающий ветер сотрясал его, будто пытался ворваться, навязав свой порядок. Только не сегодня, сказал Игорь, и хотел было уже выйти, но взгляд его упал на записи Макса. Он подошел, поднял верхний листок, исписанный во всю ширину размашистыми многоэтажными формулами. Написанные, несомненно, рукой Макса, формулы почти целиком состояли из непонятных греческих букв. На другом листке формулы выглядели еще более угрожающими. От количества непонятных символов рябило в глазах. К ним добавлялся рисунок со стрелками, изображавший множество налезающих друг на друга кубов. Внизу детским почерком было написано и подчеркнуто: «Не эквивалентна равенству Парсеваля!». Что за чертовщина, Макс? Такое точно не проходят в шестом классе и даже в одиннадцатом. Он сомневался, что такое проходят и в ВУЗе. Разве что в каком-нибудь техническом…

На одном из листков Игорь увидел нарисованную козью голову. Несмотря на удивительную для рисунка одиннадцатилетки детализацию и несомненную козлиную природу, в этой голове было что-то совершенно некозлиное. Игорь вгляделся и понял, что дело в глазах. В них горел и читался разум как в фильме про восставших обезьян и еще кое-что. Чистое безумие. Эти глаза смотрят на врага. На того, чье убийство – цена твоей жизни.

Игорь нахмурился, бросил листок и вышел из комнаты.

Звук телевизора оглушал. Максу, конечно, было плевать. Игорь остановился в дверях родительской комнаты. Макс сидел на диване на своем обычном месте, на размытом черно-белом экране прыгали дети под пение: «Юпи это радостный смех, Юпи это радость для всех…»

Игорь посмотрел на свои электронные часы. 21:45.

Кухня располагалась рядом с родительской комнатой. Он быстро нарезал картошку, оставленную матерью, прямо над сковородой и вернулся в комнату. Нескончаемый рекламный блок продолжался. Игорь стоял в дверном проеме, делая вид, что смотрит на экран, но на самом деле на Макса. Он отлучался только, чтобы перемешать картошку.

«Вкусно пахнет», — сказал Макс. В полумраке родительской комнаты его улыбка выглядела усталой.

Игорь был напряжен, он не отрывал взгляда от часов. Когда 21:55 сменилось на 21:56, он поднял взгляд на живого Макса, и чудовищная гора которую он таскал двадцать семь лет, свалилась с его плеч. Игорь засмеялся и возможно, заплакал. Во всяком случае, Макс стал расплываться. Он дождался и 21:57 и 21:58. На экране уже появилась птичка с загнутым клювом, деревообрабатывающая фабрика и водопад. И давно забытый голос под музыку Анджело Бадаламенти перечислял имена: Дэна Эшбрук, Лара Флинн Бойл, Шерилин Фенн…

Картошку надо перевернуть, а то пригорит. Он отошел, когда на часах было 22:00 и снова вернулся. Брат сидел на своем месте, внимательно смотрел на экран, затем повернул голову.

«Ну, когда?»

«Сейчас».

Игорь сам ощущал, что зверски голоден. Он вернулся на кухню, открыл верхнюю полку буфета, где лежали тарелки. Как все еще трудно привыкнуть к низкому росту, Игорь поднялся на цыпочках, но первая тарелка скатилась мимо его руки и упала на пол, расколовшись надвое. Игорь положил осколки в мусорное ведро. Достал две новые тарелки, разложил хорошо прожаренную картошку, затем достал стаканы, налил молоко. Взял один стакан и тарелку – порция Макса и вошел в родительскую комнату.

Первое что он увидел – пустой диван. В груди что-то глухо стукнуло, но он этого не заметил или не хотел замечать. Оглядел пустую комнату. На экране агент Купер и шериф Трумэн копались в мусорном ведре.

— Макс! — зачем-то крикнул Игорь и тут же улыбнулся собственной глупости.

Нервы ни к черту, ты же знаешь, он просто ушел в туалет, или в ванную, говорил себе Игорь, но варианты отпадали один за другим, пока он проходил по коридору мимо темного туалета и ванной.

Значит в комнате. Игорь толкнул ногой дверь их комнаты. Ветер тут же ударил в лицо. Грозовые раскаты снова разрывали мир. Стакан с молоком и тарелка выскользнули из рук и разбились. Игорь ничего не чувствовал. Он не мог оторвать глаз от распахнутого окна.

Но если бы он повернул голову и посмотрел на настенные часы, то увидел, что они остановились на 21:55.

(обратно)

Глава 11

Чтобы унять дрожь, он до боли в мышцах сжимал руль велосипеда. В череде глупых ошибок, главенствовала та же что и двадцать семь лет назад – паническая беготня по пустынным окрестностям. Второй раз его застали врасплох. Только съехав с дороги в промозглую тьму, он взял себя в руки. Миновал пруд, промчал лес и поле, выехал к деревеньке, бросил в кустах у дороги велосипед, трусцой добежал до покосившегося деревянного дома, перемахнул через ограду. Подкрался, присел под окном, за которым последний раз видел человека в плаще. В доме царила мертвая тишина, а в голове запоздалая в панике мысль – он всего лишь безоружный ребенок, но до того ли теперь?

Пробираясь через кусты малины, он замирал и прислушивался у каждого окна. Где-то лаяла собака, громыхал вдали поезд, и в одном из домов по соседству пел Валерий Леонтьев, но в доме со скворечником было тихо. Крадучись, словно вор, он добрался до заднего фасада, ощупал рукой низкий отлив первого окна, выпрямился у простенка, исследуя раму наощупь. Реи, крепившие стекло совсем сгнили. Он расковырял боковую ключом, то же проделал с нижней и, расшатав стекло, вытащил его. Со второй рамой пришлось повозиться, он сильно порезал ладонь, и, не замечая боли и кровавых клякс на грязном подоконнике, открыл щеколды, затем окно и забрался в дом. Полицейский опыт подсказывал, что предательская тишина на фоне шума, избежать которого ему не удалось, смертельно опасна, но отступить он не мог.

Увидев на столе большой нож, Игорь тут же схватил его. Судя по всему, он забрался на кухню. Дверь была открыта, полы скрипели от каждого движения, но он уже понял, что в доме никого нет, иначе бы слышал скрип не только от своих шагов. Дом оказался крохотным, почти игрушечным: луна освещала пару тесных комнат с распахнутыми дверями, пятачок, который и коридором не назовешь – что-то вроде деревенских сеней. Бедная обстановка: солдатская кровать, оборванные старые обои, радио на шифоньере с покосившейся дверью, простой деревянный стол, сплошь заваленный книгами, газетами и стопками тетрадей, которые также лежали на табуретках и на подоконнике. Даже телевизора и холодильника нет. Игорь обнаружил вертикальную лестницу на чердак-скворечник у стены и небольшой погреб на кухне, заставленный трехлитровыми банками с соленьями. В ящике стола нашел неработающий фонарик, россыпь фломастеров и полицветов, старую железную готовальню, несколько значков (бросились в глаза «Горький» и «Ударник труда»), журнал «ТВ-парк» с Брюсом Уиллисом на обложке, календарик за 1991 год, советский военный билет, и потертый партбилет в глубине. У окна прочитал имя владельца: Севастьянов Андрей Иванович. На крошечном фото мог быть мужчина в плаще, а мог быть и другой человек – понять совершенно невозможно. Тут же, у окна Игорь, наконец, заметил, что вся его ладонь измазана в крови. Вымыв ее под краном на кухне, он замотал руку полотенцем, которое нашел в шкафу, облокотился о подоконник и задал себе давно витавший в воздухе вопрос – какого хрена он тут делает?

Спустя шесть часов он с отцом и матерью сидел перед дежурным оперативником уголовного розыска на втором этаже районного УВД. Двадцать семь лет назад, они не сумели преодолеть обычную дежурку – хотя бы здесь пригодился его опыт. Крепкий мужчина с погонами старшего лейтенанта без видимого энтузиазма слушал сбивчивый рассказ матери.

— То есть взрослых дома не было? — задал он вопрос, воспользовавшись паузой.

— Я работаю в ночную смену.

— А ваш супруг?

— Был в гостях, — сказал отец. Он выглядел не таким возбужденным, как мать, но он был рассержен. Он, конечно, избегал проявлять свою рассерженность открыто, но Игорь хорошо знал его повадки.

— Выпивали?

— А это тут при чем? — возмутился было отец, но быстро взял себя в руки. — Ну, если я встречался с сослуживцем, которого не видел три года – понятное дело.

Старший лейтенант буровил отца взглядом. Дешевый приемчик, но отец под этим взглядом явно чувствовал себя неуютно.

— Были конфликты в семье?

— Какие конфликты?

— Были поводы у него сбегать из дома?

— Ну, только с братом они ссорились…

— Последние дни совсем не ссорились, наоборот Игорь защищал его, — возразила мать.

Милиционер посмотрел на Игоря, тот в ответ глядел исподлобья.

— А раньше он убегал?

— Нет, — хором ответили родители.

— Вы не туда клоните, — сказал Игорь, поднимаясь со стула.

Милиционер поморщился, будто проглотил лимонную дольку.

— Парень, ты помолчи, пока я с взрослыми говорю.

— Он глухонемой и не из тех, кто шляется по вокзалам, — проигнорировал его указание Игорь, — он отличник. Такие дети не убегают просто так.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Что есть серьезные основания возбудить дело об убийстве.

Мать ахнула.

— Спокойно! — милиционер нахмурил белесые брови и пристально посмотрел на Игоря – определенно его удивлял этот наглый подросток. — Ты кино, что ли, насмотрелся, пацан? У нас тут десятки заявлений о пропажах каждую неделю, не считая несовершеннолетних, чьи родители сами не знают, где пропадают их дети. Только всем понятно, где они пропадают.

— Где? — спросила мать.

— У нас в районе только семь подростковых банд.

— Я же сказал – он глухонемой и отличник. Такие тоже состоят в бандах?

— Ему одиннадцать лет?

— Да.

— Получается, ты видел его последним?

— Да.

— И что, он смотрел телевизор, а потом вдруг просто взял и сбежал через окно?

Игоря и самого это озадачивало. Все же было в этом повторившемся кошмаре одно существенное отличие – на этот раз он знал, что брат сбежал не из-за него, но милиционер гнул свою линию верно, хотя мотивы его были другими – выпроводить их без заявления. Игорь понимал ход его мыслей – дело выеденного яйца не стоило, девяносто процентов исчезнувших подростков сами приходят домой в течение суток и еще семь процентов возвращаются в течение недели. В его времени дела о пропавших несовершеннолетних возбуждались моментально, но в девяностые беспризорников было действительно много и на них еще распространялось правило «трех суток» при отсутствии «достаточных оснований». Эти «достаточные основания» и пытался нивелировать старший лейтенант, для которого это дело не сулило ничего кроме пустой волокиты.

Активность Игоря дала повод милиционеру переключиться на него.

— Ты тоже отличник? — спросил он.

— Нет.

— Двоечник?

Игорь хмуро смотрел в ответ.

Милиционер усмехнулся и откинулся на стуле.

— Такие как он в подростковые банды допустим, не попадают. Но попадают такие как ты, верно?

— Что вы говорите такое! — рассердилась мать.

Милиционер покачал головой и указал пальцем на щеку.

— Это откуда у него?

— Подрался.

— С братом?

— Нет, защищал его.

— От кого?

— От хулиганов.

— А с рукой что?

— Порезался, когда искал его.

— Так почему он сбежал? Ты же был с ним. Ты должен хоть что-нибудь знать.

— Я же сказал: я был на кухне, готовил ужин, вернулся в комнату, а он исчез.

— Понимаешь, парень, люди сбегают через окно только тогда, когда им что-то угрожает… Для других поводов есть дверь.

— Я дам показания следователю, как только возбудите дело.

— На каком основании?

— На тех, которые я только что изложил.

Милиционер взял в руки авторучку и принялся щелкать ей.

— Вы звонили его друзьям? — переключился он на родителей.

— У нас нет телефона, — ответил отец. — Мы только зашли на станцию скорой, она рядом с нашим домом. Там ничего.

Милиционер развел руками.

— Вот с этого и следует начать!

— С чего? — испугалась мать.

Милиционер бросил ручку на стол.

— С обзвона его друзей! Или с обхода, если нет телефона. Других мест, где он бывает. Звонили в школу?

— Нет.

— Детский сад! — милиционер наигранно рассердился. — Вы оставляете детей одних, старший издевается над младшим, тот убегает к друзьям, там прячется до утра, потом идет в школу. Обычное дело!

Игорь медленно выдохнул.

— Меня тошнит от твоей болтовни, — сказал он холодно.

Милиционер от неожиданности открыл рот, а сидевшая за соседним столом девушка в форме старшего прапорщика с удивлением посмотрела на Игоря. Так же как и высокий лейтенант, который вошел в кабинет пять минут назад, и молча стоял у двери, скрестив руки.

— Че-во? — старший лейтенант медленно поднялся из-за стола.

Игорь шагнул к нему, нацелил ему в грудь указательный палец.

— Либо ты даешь нам сраный бланк заявления, либо вызываешь сюда начальника отдела и не забудь выложить служебное удостоверение, потому прямо сегодня полетишь к дежурному прокурору!

На этот раз рот открыла и девушка, а в кабинете воцарилась какая-то совершенно вакуумная тишина. Все замерли, включая родителей. Лишь на пятнадцатой секунде этой тишины раздался звук медленно выдвигаемого ящика. Не отрывая взгляда от Игоря, милиционер протянул ему бланк.

Игорь выхватил его, и, взяв со стола авторучку, подошел к побледневшему отцу.

— Пиши! — скомандовал он, хлопнув перед ним бланк заявления.

— Ч-что? — заморгал отец.

— Начальнику УВД Ленинского района…

* * *

Когда они покинули кабинет, у лестницы Игоря кто-то окликнул.

— Эй, пацан!

Родители остановились, они все еще пребывали в шоке. Игорь обернулся. По коридору к ним приближался высокий лейтенант, которого он видел в кабинете. Игорю он показался смутно знакомым и не только потому, что внешне был практически копией сержанта Махоуни из «Полицейской академии», которую они смотрели со Славиком на днях, но потому что он как будто где-то уже видел его раньше.

Лейтенант улыбнулся, и посмотрел на родителей.

— Есть минута?

— Подождите, — сказал Игорь родителям и те послушно остались у лестницы, пока Игорь с лейтенантом отошли к окну в коридоре.

— Я слышал про твоего брата, — сказал «Махуони». — Там в кабинете.

— Да?

— Ты уверен, что его не похитили?

Игорь прищурил левый глаз.

— По крайней мере, из дома он сбежал сам.

— Это был спонтанный поступок?

— Я сам не понимаю, — честно сказал Игорь, — вообще-то он не из тех, кто действует спонтанно, но его теплая одежда осталась дома. А почему ты спрашиваешь?

Игорь забыл, что ему тринадцать и к старшим положено обращаться на «вы», но лейтенант «Махоуни» этого как будто не заметил, он лишь улыбнулся.

— Я участковый из Володарского, у нас пропала девчонка.

— Думаешь, это связано с маньяком, про которого все говорят?

— Тот маньяк охотится только на девочек, следит за ними обычно днем и ловит в подъездах. Случай с твоим братом это что-то другое. Ты видел что-нибудь подозрительное?

— Да, накануне я видел его с каким-то человеком и…

Из глубины коридора раздался крик.

— Вилли!

— Я сейчас! — крикнул в ответ лейтенант.

— Слушай, даже если дело возбудят, загруженность тут и недобор, понимаешь. Ты вроде парень неглупый, поэтому скажу честно: максимум сделают запросы на вокзалы и тому подобное.

— Я в курсе.

Лейтенант с интересом на него посмотрел.

— Слушай, как тебя? Игорь?

— Ага.

— Телефона нет?

— Нет.

— Я сейчас на службе, но вот мой рабочий и домашний, — лейтенант записал в блокноте, вырвал лист и протянул Игорю, — завтра у меня выходной, если твой брат не объявится – звони, помогу чем смогу.

— Спасибо.

Лейтенант «Махоуни» ушел, а Игорь посмотрел в листок, где корявым почерком было написано: «Лейтенант Липатов Виль Александрович».

Теперь пришла очередь Игорю открывать от удивления рот, глядя в спину удаляющемуся по коридору «Махоуни».

Встреча с человеком из будущего в прошлом, как ни странно немного успокоила его. Вернувшись домой, Игорь первым делом вытащил из-под стола рюкзак Макса и вывалил его содержимое на стол. Помимо учебников и тетрадей, из рюкзака высыпался ворох чудовищных записей с формулами и рисунками на альбомных листах, но Игорь уже отметил одну важную деталь – пенала не было. Он сел за стол и принялся раскладывать все записи Макса по стопкам – формулы отдельно, рисунки отдельно. Очередной листок озадачил его – на нем был и рисунок и формулы. Рисунок изображал что-то вроде солнца в виде плотной спирали, от которой тянулась линия, похожая на висячий мост, благодаря человеческой фигурке, стоявшей на ней. Сам мост поднимался вверх и, закручиваясь над спиралью, соединялся со своим началом, но с другой стороны плоскости. Под рисунком тянулась длинная цепочка уравнений и обведенный несколько раз рамкой загадочный набор символов, походивший на шифр, составленный из букв финикийского алфавита. Под некоторыми символами были написаны мелким почерком многозначные числа.

Услышав звук неисправного глушителя, Игорь выскочил из-за стола, и выглянул в окно. За кустами на улице стояла рыжая «Volvo 850». Игорь открыл окно и выпрыгнул на траву. «Вольво» тут же сорвалась с места, взревев дырявым глушителем. Игорь рванул через кусты на дорогу, упал в лужу. «Вольво» как раз сворачивала с улицы.

Игорь забрался обратно через окно и быстро оделся. Под крики родителей, ругавшихся в своей комнате, он вытащил из кармана отцовской куртки телефонную карту, прихватил из кладовки молоток, свой складной нож, старый ремень отца, бросил все это в рюкзак и на велосипеде поехал на площадь, откуда позвонил по таксофону «Махоуни». Ответила какая-то женщина и сообщила, что лейтенант Липатов будет через два часа.

— Что-нибудь ему передать?

— Запишите, — деловито сказал Игорь, — «Сергей», один, два, девять, «Михаил», «Анна». Рыжая «Вольво» восемьсот пятьдесят. Нужно найти владельца. Записали?

— Да. А вы кто?

— Игорь. Он в курсе.

* * *

Андрея Ивановича, как всегда после посещения родителей одолевали противоречивые чувства. С одной стороны он ощущал душевный подъем от пребывания в доме детства и чистой радости от общения с близкими родственниками, которая возможна, только если видишься с ними нечасто. С другой стороны, родители снова мучали его вопросами о личной жизни и карьерном будущем. Ему скоро сорок, а он не женат, последняя попытка завести семью окончилась провалом в прошлом году, с карьерой тоже не ладилось. В отличие от старшего брата, который ненадолго задержавшись в Институте Стеклова, уже получил приглашение на работу в Америке. И что толку? Надо было, как он учить английский, а не язык жестов, хотя Андрей Иванович знал – до способностей брата ему все равно далеко.

Андрей Иванович нес в руках тяжелую сумку, наполненную снедью которой хватит на неделю. Еще один приятный бонус от посещения родителей, которые думали, что их дети сделают хорошую карьеру по меркам страны, которая вдруг канула в небытие. Хотя старший брат нашелся и здесь. Андрей Иванович был незлобив и практически независтлив. Мягкотелым – пожалуй, а еще способным удивляться и часто расстраиваться.

На улице заметно похолодало – сказывалось приближение ноября, над головой серо, но воздух чист, накрапывал дождик. Андрей Иванович шагал по размокшей тропинке в старых ботинках, с тоской думая о том, что он уже четвертый месяц не платил за газ и коммуналку, и что в доме холодно из-за старых окон и до завтра ему надо успеть проверить контрольные работы трех классов. А это значит, что он не выспится сегодня опять.

Чайку выпью и сразу сяду за работу, решил он, подходя к своему старому домику, в котором жила еще его бабка. Войдя в дом, по привычной рассеянности, он не сразу заметил, что в доме за время его отсутствия что-то изменилось. Он поставил сумку, снял плащ, поглядел на его испачканные края, и хотел было уже по привычке расстроиться, но вдруг содрогнулся от холода и наконец, понял – в доме явно что-то не так.

Во-первых, холод такой же, как на улице. От бури вчерашней, что ли окно выбило? Затем взгляд его упал на какие-то кляксы на полу. Затем на ящик стола, который он никогда не оставлял выдвинутым. Воры, расстроенно подумал Андрей Иванович. Дело обычное – брать у него все равно нечего, но ему было неприятно, что какой-то алкаш, а то и наркоман шлялся по его дому и ведь эти кляксы бурые на полу – это же кровь! Однако он заметил, что красный новенький радиоприемник – единственная вещь, которая хотя бы теоретически могла заинтересовать вора стоит на шкафу. Он прошел на кухню, куда вела дорожка клякс, и увидел выбитое окно, а на полу под ним – откинутую крышку в погребок.

Ну вот, с тоской подумал Андрей Иванович – теперь понятно, что нужно было алкашам. В следующую секунду Андрей Иванович, каким-то шестым чувством понял, что он в доме не один. Не было слышно ни шагов, ни скрипа, ни шуршания одежды, никаких запахов, ничего и все же неведомое чувство дало сигнал – прямо за его спиной кто-то стоит. Будучи человеком нерасторопным и рассеянным, Андрей Иванович ничего не успел сделать – удар по затылку отправил его в небытие.

* * *

Из небытия Андрей Иванович выбирался трудно – с болью, стоном, дискомфортом в ногах, и еще каким-то непривычным запахом дыма и канифоли.

Придя в себя, он обнаружил, что руки его крепко стянуты за спиной, ноги связаны бельевой веревкой каким-то хитрым узлом, но самое удивительное – перед ним на табуретке сидел подросток с сигаретой в зубах и, щурясь от табачного дыма, листал его паспорт. Рядом на столе лежал его старый пропуск и рабочая тетрадь – все содержимое портфеля.

Подросток бросил на него равнодушный взгляд и стряхнул пепел на пол.

— Так ты учитель, — сказал он и продолжил листать еще советский паспорт. Видно очень он интересовал его.

Андрей Иванович уже узнал этого подростка и, хотя выглядел он с сигаретой и каким-то недетским холодом в усталых глазах немного странно, все же опасности он представлять не мог.

Андрей Иванович дернулся, застонал от боли в затылке, в голове все еще стоял какой-то туман, как во время болезни.

— Игорь, — сказал Андрей Иванович, — что происходит?

— Ты меня знаешь? — подросток уставил на него свои большие подозрительные глаза.

— Конечно, ты же брат Максима. Ты следил за мной?

— Ты сегодня не был в школе, учитель…

— Да, я… гостил у родителей. А-а… кто меня связал? Что происходит вообще?

Игорь встал и бросил паспорт с советским гербом на пол.

— Я спрошу только один раз, — сказал он. — Обещаю, что серьезных последствий не будет, если ответишь честно.

— Ничего не понимаю, — Андрей Иванович заморгал.

— Где мой брат, учитель? Что ты с ним сделал?

— Максим? — спросил действительно ничего не понявший Андрей Иванович.

Игорь поджал губы, коротко кивнул, подошел к Андрею Ивановичу и достал что-то у него из-за спины. Стало понятно, наконец, чем это так мерзко воняет. В грязной руке подростка появился раскаленный паяльник.

— Привет, девяностые, — сказал он, поглядев на паяльник. Андрей Иванович закашлялся от едкого дыма.

— Осторожнее, Игорь, ты чего это…

Игорь схватил его за волосы и нацелил паяльное жало прямо в глаз. Почувствовав жар, Андрей Иванович перепугался и задергался, но узлы были крепкими.

— А ну прекрати!

— Где мой брат?

— Да откуда мне знать-то, я не был в школе сегодня!

— А где ты был? Что ты делал прошлой ночью?

Раскаленное жало на сантиметр приблизилось к глазу, от дыма потекли слезы. Андрей Иванович был в ужасе.

— Я… я… что я делал? С отцом болтал о жизни, потом спать пошли… Чего ты хочешь, Игорь?

Жало приближалось. Игорь молчал. Туман в голове Андрея Ивановича неожиданно рассеялся, он стал торопливо соображать. Где его брат? Откуда же знать мне, если только, он ведь боялся чего-то… Одна мысль, насторожившая Андрея Ивановича – вот и все что он мог сказать.

— Я не смог ему помочь! — выпалил Андрей Иванович.

Неумолимо приближавшееся жало паяльника вдруг остановилось.

— В чем ты мог ему помочь?

— Да в том-то и дело, — тяжело дышал Андрей Иванович, — не смог я ему помочь. Брат…

Игорь нахмурился.

— Брат мой старший в Институте Стеклова работает, даже он не смог…

Паяльник совсем отдалился от лица, Игорь опустил руку, и Андрей Иванович смог немного перевести дух и прийти в себя.

— Он слишком далеко ушел… Максим, я имею в виду… и задавал все больше вопросов. Я перестал его понимать, когда он ушел в дифференциальную геометрию, а этот шифр… Я говорю ему, Максим, этого даже мой брат не знает, это уже не математика, а криптография.

— О чем ты говоришь, учитель? — нахмурился Игорь. — Какая еще геометрия?

— Его что-то пугало. Я думаю, какие-то детские фантазии из-за ограниченного общения – он был очень одинок, сам понимаешь и конечно из-за его дара… — Андрей Иванович вдруг сдвинул брови, будто о чем-то догадался, — а что собственно случилось? Почему ты задаешь о нем такие вопросы?

— Какого еще дара?

Андрей Иванович вскинул брови.

— Ты шутишь?

— Да о чем же ты?

— Твой брат настоящий гений! Это будущий Карл Гаусс.

— Будущий?

— Даже не сомневайся, — Андрей Иванович простодушно заморгал.

Игорь, не отрывая немигающего взгляда от учителя, достал из заднего кармана джинсов сложенный вчетверо рисунок Макса со спиралью и «финикийским» набором символов и показал учителю.

Тот завороженно смотрел на рисунок и вдруг вскинул брови.

— Так вот оно что!

— Что?

— Фибоначчи. По крайней мере, первые два точно. Третий, тоже наверное… Ну, конечно.

— Что?

— Спираль! — Андрей Иванович хлопал глазами, глядя на рисунок. — Ты что не видишь? Он частично расшифровал… Козья тропа…

— Что ты сказал?

— Козья тропа, он говорил о ней, но я… черт возьми, твоему брату нужен не я. Я всего лишь школьный учитель. Ему нужен экстерн в Институт Стеклова, его возьмут или хотя в школу при МВТУ. Я гарантирую, возьмут!

— Как его возьмут, если он пропал! — с отчаянием сказал Игорь.

— Что значит пропал?

— Сбежал из дома ночью и все!

— Как сбежал? Куда?

— Может сюда? — Игорь снова показал рисунок.

Андрей Иванович на него посмотрел, затем осторожно улыбнулся.

— Ну, это же просто математическая абстракция…

— Что она означает?

— Понимаешь, в чем дело, — у Андрея Ивановича зачесался нос и он поморщился, — не думаю, что мы способны ее понять. Я уже давно перестал понимать, еще, когда давал ему задачки из журнала по высшей математике. Он просил помощи у моего брата, он профессор, но и тот перестал понимать. Ему нужен уровень повыше. Есть вещи, которые может понять только математик. А что говорит сам Максим?

— Я же говорю – он исчез вчера ночью!

— А. Ну, он найдется, ты не волнуйся так.

— Не найдется.

— Так… Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Андрей Иванович вдруг побледнел и в страхе посмотрел на Игоря.

— Я работаю с детьми, — сказал он уверенно, но губы его задрожали. — Почти двадцать лет. Я знаю… Ты ведь…

— Что?

Глаза Андрея Ивановича были полны ужаса.

— Ты ведь не тот за кого себя выдаешь! — почти выкрикнул он.

— Кто же я, по-твоему? — удивился Игорь.

— Не знаю, но ты не ребенок. Ты выглядишь как ребенок, но ты не ребенок! Это ты… Это ты с ним что-то сделал!

Игорь вдруг испугался. Кто он, в самом деле? Сказать правду учителю? Он ведь сочтет его сумасшедшим, но что если так оно и есть? Что если он и вправду сумасшедший? Что если и вправду именно он что-то сделал?

В голове помутилось, но Игорь взял себя в руки, закрыл глаза, затем сел на табуретку, придвинув ее к Андрею Ивановичу.

— Ты знаешь язык жестов? — спросил Игорь.

— Конечно.

— Что значит этот?

Игорь повторил жест Макса – провел ладонью перед лицом, держа руку строго вертикально.

— Нет такого жеста.

— Уверен?

— Во всяком случае, мне он неизвестен.

* * *

Добравшись до площади, Игорь собирался позвонить «Вилли», но взгляд его остановился на очередной редкой для его времени картине – у памятника Ленину стояли две пожилые женщины с красными флагами и один седобородый мужчина с плакатом «Банду Ельцина под суд!» Собственно, Игоря заинтересовал не малочисленный митинг, а Ленин, измазанный в птичьем помете. Игорь вспомнил тревожный взгляд брата. Справа и слева от памятника размещались администрация и почта, а позади – дом культуры коксогазового завода. Красивое здание с колоннами с пафосными капителями в виде каменных листьев и балконами-галереями с балясинами. Все три здания голубоватого оттенка – самые красивые в городе, выстроенные в духе сталинского неоклассицизма.

Игорь слез с велосипеда медленно пошел вдоль стриженого кустарника, ограждавшего миниатюрный скверик вокруг памятника.

У входа в дом культуры стоял ВВшник со сложенным автоматом на плече в камуфлированной милицейской форме.

— Эй! У вас там несанкционированный митинг! — крикнул ему Игорь.

— Чего? — недоверчиво глянул на него ВВшник.

— Там, перед памятником, — Игорь махнул рукой.

Милиционер, сохраняя все тоже недоверчивое выражение лица, вытянул шею, затем двинулся к скверику.

Дождавшись, когда он уйдет, Игорь тотчас бросил велосипед и кинулся в дом культуры. На его счастье стол перед входом, где обычно сидят приставучие вахтеры, оказался пуст, хотя Игоря одолевала сейчас такая ярость, что он, несмотря на возраст и внешнее спокойствие готов был вступить в бой с любым кто встанет на его пути.

В огромном фойе было пусто, с непривычки удивил богатый интерьер как в колонном зале, в котором, правда, полвека не делали ремонт. За огромными дверями звучала музыка, и пел какой-то хор. А со стороны правой лестницы послышались шаги. Игорь спрятался за толстую колонну и, ориентируясь на звук, укрывался за ней, пока шаги не исчезли за дверью. Здесь ему делать нечего – на желтых стенах висели только какие-то коллажи и стенгазеты. Он забежал по лестнице на второй этаж, еще более богатый, с цилиндрическим сводом над головой, украшенным роскошной лепниной и обрезанным балконами третьего этажа.

Игорь вспомнил, что в далеком детстве был здесь на ёлке. За дверями располагался главный зал, но он уже понял, что попал куда нужно – здесь на стенах висели картины. Он пошел по периметру, разглядывая зимние пейзажи, цветы, натюрморты, заснеженные церкви и закаты.

На дальней стене у мозаичного панно одна картина выделялась на фоне банальных творений художников-любителей – крупное изображение головы серны со светящимися глазами. Неизвестно, как удалось это исполнить художнику, но казалось, что глаза животного будто начинены фосфором – выключи свет и два огонька будут светить в темноте. Мимо такой картины трудно было пройти. Она была прекрасной и одновременно пугающей. Что в ней было такого? Казалось, что художнику удалось наделить ее какой-то загадочной формой жизни.

Вдобавок под ней размещалась секция из трех откидных кресел.

Игорь забрался на одно из них и рассмотрел картину вблизи. Странно, с близкого ракурса жуткий эффект терялся, только крупные и грубые мазки, а два «огонька» глаз – всего лишь пара капелек желтоватой краски. Изображение размывалось и теряло свою художественную силу. Зато в нижнем левом углу, Игорь увидел набор знакомых «финикийских» символов. Он достал из кармана рисунок брата со спиралью и понял, что символы абсолютно идентичны, только под ними не было никаких чисел.

— Так и тянет детей к этой картине! — раздался за спиной строгий голос. — Медом тут, что ли, намазано?

Игорь обернулся.

Перед ним стояла женщина в строгом платье. Лицо у нее впрочем, было доброе.

— От одного спасли, теперь другой лезет! А ну, слезай немедленно!

Игорь спокойно спустился, убрав листок в карман.

— Она вам не нравится, — сказал Игорь.

— Что это она мне не нравится? Прекрасная картина!

— Тогда с чего вы взяли, что ее надо спасать?

Женщина бросила взгляд на картину и неожиданно разозлилась.

— Потому что хулигана уже одного поймали, прямо с ручкой стоял на этом же стуле!

— И он хотел ее испортить?

— Конечно!

— Он так сказал?

— Он молчал, как партизан на допросе. Слушай, ты мне зубы не заговаривай! Успел испортить уже? — женщина шагнула к картине, прищурено посмотрела на нее.

Игорь усмехнулся.

Судя по ее хмурому выражению лица, он убедился, что картина ей все же не нравилась. Неудивительно – так сильно она выделялась на фоне спокойного антуража провинциальной художественной жизни.

— Кто ее нарисовал? — спросил Игорь.

— Это подарок нашего местного художника Петрищева из Расторгуево.

— Адрес его не знаете?

— Ох, дети! — вздохнула женщина, убедившись, что картина осталась целой. — К директору тебя отвести или сам дорогу найдешь?

Игорь еще раз бросил взгляд на картину. Светящиеся глаза серны смотрели прямо на него.

— Сам найду.

Из таксофона Игорь позвонил Вилли. На этот раз лейтенант ответил сам.

— Узнал кто владелец «Вольво»?

— Слушай, парень, ты уверен, что…

— Все ясно, до свидания…

— Подожди!

— Ну?

— Пацан, я всего лишь участковый. Мне надо делать запрос, ты уверен, что это важно?

— Это важно.

— Это тот человек, про которого ты говорил?

— Нет, с ним я уже разобрался.

На какое-то время в трубке воцарилась молчание.

— Что значит «разобрался»?

— Допросил… Ну, переговорил то есть.

— Слушай, Гарри, ты там поосторожнее.

— Я сама осторожность, Вилли, — усмехнулся Игорь, — да, еще кое-что. Можешь раздобыть информацию о Петрищеве? Это художник, живет где-то в Расторгуево.

— Что значит раздобыть информацию?

— Проверить по базе ранее судимых, но в первую очередь мне нужен адрес.

— Уж больно ты активный, пацан.

— Ах, толку от тебя, лейтенант! Узнай хотя бы про «Вольво». Подсказка: запрос делать необязательно, просто позвони дежурному гаишнику, — Игорь повесил трубку, после чего сразу снова схватил ее и набрал номер, который записал, перед тем как покинуть дом культуры.

— Слушаю! — раздался в трубке бесполый голос.

— Вас беспокоит Игорь Данилов, староста восьмого «б» из первой школы. Мы на открытый урок рисования хотим пригласить художника Петрищева, скажите, пожалуйста, как его найти?

— Петрищева? — настороженно переспросил на том конце робкий голос. — Он у нас не работает.

— Я знаю, но наш учитель рисования Михаил Петрович сказал, что у вас есть его телефон или адрес.

— А, Михаил Петрович, — подобрел голос, — подождите. Сейчас поищу.

Голос вернулся через минуту.

— Ну, телефона у него нет, есть адрес…

Игорь записал его на рисунке брата, который прижал к стеклу таксофонной будки.

(обратно)

Глава 12

В «лихие» девяностые мрачное пространство за железной дорогой, именуемое по расположенной рядом станции Расторгуево утопало в разрухе, соснах и вечном полумраке. Игорь и другие относительно приличные дети старались не соваться туда лишний раз, но иногда, побуждаемые тягой к приключениям, они разгоняли свои велосипеды с долгого спуска Школьной улицы и на всех порах влетали в злачный пригород, чтобы пощекотать нервы, гоняя вдоль местных фавел. Особенно захватывало дух когда из-за поворота на них выходили местные бритоголовые хулиганы с черными от загара деревенскими торсами и зверскими лицами, на которых темнели фингалы и провалы выбитых зубов. Под крики и свист, уклоняясь от летящих камней, Игорь и Славик мчались до самой площади, сжигая адреналин, а потом долго отдыхали на стадионе, попивая холодный «Спрайт».

Позднее, среди ветхих хибар в Расторгуево стали появляться диковинные «цыганские» поместья криминальных нуворишей с фонтанами, скульптурами и теннисными кортами. Затем их потеснили первые коттеджи зарождающегося среднего класса, а уже к концу девяностых и в начале нулевых Расторгуево совсем избавился от криминального статуса – близость к Москве, высокие цены на углеводороды, сосны, хороший воздух превратили «пригород пригорода» в заурядный коттеджный поселок.

Ранним вечером на велосипеде «Орленок» Игорь въехал в «злачный» период Расторгуева. Темные улочки, разбитый асфальт, облезлые фасады, нетрезвые мужчины в пыльных спортивных штанах, кучкующиеся у зарешеченного «Сельпо», бритоголовая молодежь, бросавшая недружелюбные взгляды, стаи бродячих собак, с остервенелым лаем, несущиеся за велосипедом. Это все он уже видел. Улица Пионерская размещалась где-то в самой глубине этих мрачных мест, где как они считали, водились самые матерые хулиганы. Но когда, нарезав несколько кругов, Игорь нашел узкую тенистую улочку, упирающуюся в лес, то понял, что монстры-расчленители по большей части существовали лишь в их детских фантазиях.

Серым покосившимся лачугам конечно далеко до «пряничных» домиков Лесной улицы и комья грязи, летящие из-под колес «Орленка» — это тебе не прогулка в куполах городского освещения среди видновских таунхаусов. Зато смолистый воздух пьянил свежестью, а от ветра в лицо захватывало дух и в голову лезли волнующие мысли о фантастическом будущем. Запахи еды, звуки вечерних телепередач, подступающий лес несли давно позабытое умиротворение, какое можно испытать только в конце долгого дня, затерявшегося где-нибудь посреди летних каникул.

Дом Петрищева находился в конце улицы, у березняка. Дорога превращалась в тропинку и ныряла в лесной овраг. Земля под участком кренилась как палуба тонущего корабля. Забор состоял из остатков сгнившего штакетника, разноразмерных листов шифера, досок, фрагментов оконных рам.

Подходя по тропинке к дому, Игорь уже понял, что в нем никто не живет. Увядающие заросли крапивы, которой порос участок, обнажало обилие мусора, служившего очевидно неисчерпаемым запасом стройматериалов для ремонта забора. На участке помимо одноэтажного, но при этом отнюдь немаленького дома, размещался еще сарай и собачья будка. У сарая была лишь одна скоба для замка, да и та ржавая. Все вокруг говорило о бедности. Перед сараем расположилась проржавевшая ванна, а в ней залитый желтыми подтеками унитаз.

На входе в дом – хлипкая на вид дверь с почтовым ящиком, заполненным до отказа пожелтевшими от влаги бесплатными газетами с рекламой «МММ». Некоторые из них вместе с листовкой партии «Конгресс русских общин» валялись под дверью.

Звонка Игорь не обнаружил, поэтому просто постучал, не забыв расстегнуть рюкзак, где лежал молоток, но ответом на его стук была лишь мертвая тишина.

Игорь подергал дверь, которая хотя и ходила ходуном, но оказалась достаточно прочной. Он погладил пальцем личинку простого английского замка, затем подошел к ближайшему окну. Оно было грязным, пыльным и, судя по всему, ни разу не мылось, даже когда этот дом был обитаем. Запустением и смертью веяло от этого дома. Игорь присмотрелся к реям, здесь они были толстыми, с замазкой на деревенский манер.

Позади в неожиданной оглушающей близости раздался пьяный нечленораздельный ор. Эти вопли Игорь слышал и раньше в отдалении, но теперь их источник, очевидно, свернул на его улицу и приближался. Игорь огляделся – на этом участке он как на ладони и на глаза никому лучше не попадаться. Вспомнив о сломанной скобе, он бросился к сараю и толкнул дверь. Сарай оказался совсем тесным, сырым, но пахло в нем приятно – мелом и красками. Игорь прикрыл за собой дверь и стал ждать пока вопли алкаша, грозившего невидимым врагам, не утихнут. Когда вопли стали отдаляться, Игорь чиркнул зажигалкой. Сарай больше походил на мусорный склад. Здесь концентрировался точно такой же хлам, который был разбросан на участке: разбитые стекла, листы шифера, гнилые доски, небрежно обтесанные бруски, сколоченные наспех в виде рам под столом, занимавшим буквально треть площади тесного сарая. Тут даже красть нечего. На земляном полу Игорь обнаружил электрод, который прихватил с собой. Вернувшись к дому, он согнул его, просунув в щель под дверью. Затем вставил короткий конец в центр личинки дверного замка и, двигая своим ключом вперед-назад, с помощью нехитрых манипуляций, которым обучился на следственном эксперименте, открыл несложный замок.

Внутри дом походил на склеп. В нос ударил запах пыли, затхлости, сладковатого гниения и едва различимый – краски. Квадраты окон были наглухо задрапированы темными занавесками. Игорь бросил бороться с дверью, которая отказывалась закрываться до конца и, подсвечивая зажигалкой, стал осматривать стены в поисках выключателя.

Выключатель нашелся, но свет не работал. Чиркая зажигалкой, Игорь пошел вдоль сырой стены и обнаружил в паутине под потолком карболитовые пробки. Все перегоревшие и только одна из пробок была автоматической. Игорь забрался на табуретку и нажал кнопку. Тусклый свет зажегся в прихожей и коридоре. Судя по всему в кухне, которая располагалась в конце, он тоже будет, но на этом все.

По сравнению с учительским, дом оказался весьма внушительным, но только по размерам, в остальном здесь царила даже не бедность, а настоящая разруха – на стенах трещины, в углах грибок и плесень, потолки черны от грязи и какой-то копоти, половицы местами выбиты. Из мебели в прихожей только шатающаяся табуретка и старый трехногий стул на боку. Под потолком в прихожей и коридоре разруху тускло освещали две голые лампочки, криво свисавшие на грязных проводах. Планировка для деревенского дома довольно странная – вдоль внешней стены коридор с двумя окнами, по другую сторону ряд дверей и в конце, судя по очертаниям газовой колонки – кухня. Одно существенное отличие от пристанища бомжей – на стенах висели картины. Пройдя по коридору, Игорь оглядел их. Почти все на космическую тематику, кроме последней. Изображения разнокалиберных звезд, закрученных в спираль дымных галактик. На последней картине был нарисован огромный глаз на фоне все той же космической черноты.

Дойдя по скрипучему полу до кухни, Игорь включил свет, угодив рукой в паутину. Здесь доминировал запах гнили – на столе старая посуда с остатками почерневших макарон. Картонная коробка с надписью «Вермишель», ножи, вилки, двухконфорочная плита, закопченная колонка, ржавая мойка, заваленная посудой, и неработающий широкий холодильник. Игорь потянул дверцу холодильника на себя, на него тут же покатилась банка «Печень трески», Игорь ловко поймал ее, и прочитал на бумажной этикетке: срок годности до 12.1989 г. В холодильнике ничего больше не было, кроме одинокой баночки с гуашью на нижней полке.

Под столом внушительной стопкой лежали картины из наспех сколоченных рам. Игорь вытащил несколько, придерживая рукавом куртки, чтобы не получить занозу – ничего интересного, опять те же звезды, млечный путь, и огромная звезда похожая на Солнце, синеватого цвета… Дом скрипел под ним, но едва Игорь останавливался, вокруг замирала жизнь, а тишина будто становилась осязаемой. Игорь осмотрел пол на кухне, но не нашел никаких погребов, только дверцу под окном, за которой – пара полочек, застеленных клеенкой. Выдвинул ящик кухонного буфета и увидел грязные ножи и вилки, по которым пронеслась пара тараканов. В другом ящике точно такая же непрезентабельная утварь, а вот в ящике под ними среди грязных кастрюль и немытых чугунных сковородок, он обнаружил маленький китайский фонарик. Светил он, правда, совсем тускло, но могло быть и хуже.

С фонариком Игорь отправился исследовать комнаты. Первая комната представляла собой нечто среднее между мусоркой и складом картин. Картины в рамах и просто в виде полотен сложенных стопками или скрученные в рулонах лежали на полу, а также на единственном столе и под ним. Посмотрев несколько картин, которые представляли собой все то же – космос, россыпь звезд и иногда на переднем плане разноцветные планеты, Игорь впервые предположил, что живший здесь человек, возможно, был сумасшедшим. Поскольку кроме картин, единственного стола без ящиков, рассыпанных по полу тюбиков, баночек с засохшей краской и слипшихся кисточек в толстом слое пыли, в комнате ничего не было, Игорь отправился в следующую.

Соседняя комната была больше и видимо когда-то была спальней. У голой стены стояла простая железная кровать с худым дырявым матрасом, на матрасе желтая подушка, напротив, перед шкафом располагался трехногий мольберт, накрытый покрывалом. У занавешенного черной шторой окна – стол без стульев, тоже заваленный пыльными полотнами. По обе стороны от окна висели две картины в красивых окладистых багетах, судя по блеску даже как будто позолоченных. Игорь ничего не понимал в изобразительном искусстве, но эти две картины благодаря какой-то тяжеловесной палитре и внушительным рамам походили на то, что он видел когда-то в Третьяковской галерее.

Правда, сами изображения вызывали сомнения. На картине справа на все том же космическом фоне были нарисованы пучки золотых нитей по краям электрической дуги, вызывавшей неприятные ассоциации со снятым человеческим скальпом. Другая картина изображала объемные смятые кольца, вроде эластичных эспандеров, изогнутых, вывернутых и переплетенных между собой в самых немыслимых вариациях. Эти кольца тоже пронзал дождь золотых нитей, начертанных с такой резкостью, будто рисовавший их, пребывал в какой-то необузданной ярости. На нижнем багете, прямо как в Третьяковке была приклеена лакированная табличка, на которой красивым почерком было выведено: «Ланиакея».

Удерживая фонарик, как американский коп обратным хватом у плеча, Игорь осветил остальную часть комнаты. Помимо стола в комнате был только шифоньер и мольберт с покрывалом. Игорь потянул покрывало на себя – оно съехало на пол и явило первую «человеческую» картину. На него смотрела девушка с красивыми голубыми глазами, бледной кожей и печальной улыбкой. Обычная симпатичная девчонка, которую можно встретить утром в метро. На голову ее был накинут капюшон толстовки, картина детально ее изображала – стоячий ворот, шнурки и даже логотип «Pepe Jeans London» на груди. Разве такие толстовки носили в девяностых? Девчонка выглядела как москвичка из реальности взрослого Игоря.

Мольберт размещался под небольшим углом к шифоньеру, Игорь развернулся с фонарем, луч остановился в изголовье кровати – без сомнения тот, кто лежал на ней смотрел на эту картину.

Игорь взялся руками за мольберт, но в эту секунду его ушей коснулся тихий звук. В провинциальной глуши этот звук показался ему особенно странным. Тяжелый, но сильно приглушенный металлический гул. Игорь замер, прислушиваясь. Гул исходил снизу. Он медленно опустился на колени и повернул голову набок, затем совсем лег на пол и приложил ухо. Звук походил на движение тяжелых механизмов, запускающих грузовую лебедку. Игорь переместился к кровати – звук стал глуше и через несколько секунд прекратился.

Он осмотрел пол в комнате, заглянул под шкаф, но никаких намеков на люк или чего-то подобное не нашел. Игорь поднялся, нахмурился, но подумать над тем, что делать дальше, ему не дал новый звук. Скрипнувшая в коридоре половица.

Игорь прыгнул за дверь, успев выхватить из рюкзака молоток. Сердце бешено заколотилось. Прижимаясь к стене, он думал, о том, что если тот, кто сейчас в коридоре пришел за ним, то ему нетрудно будет понять, где он прячется. Прижимая к груди молоток, и затаив дыхание Игорь напрягал слух, но слышал только гулкие удары собственного сердца.

А может, показалось? Мимолетную надежду уничтожил очередной скрип половицы, на этот раз намного ближе. Крадется, но свет в коридоре не выключил, значит, не считает Игоря за серьезного противника. Плохо дело. Можно попробовать рвануть к окну – если получится разбить стекло быстро, то шанс есть. А если не получится? Игорь не строил иллюзий – он всего лишь подросток, вооруженный молотком, спрятавшийся за дверью – не самое удачное место для неожиданной атаки, особенно если противник знает, где ты или хотя бы догадывается. А если он вооружен?

Еще один скрип, совсем рядом. Игорь вжался в стену. Остается только одно – решительная борьба, но бить наотмашь здесь не получится. Игорь перехватил молоток за головку, рассчитывая на удар рукояткой «тычком» без замаха. Если повезет, он хотя бы шокирует противника неожиданным ударом в лицо.

Таинственный гость остановился напротив дверного проема, за которым у стены скрывался Игорь. Между ними было меньше метра. Открытая под тупым углом дверь мешала увидеть тень незнакомца на полу. Свет из коридора падал прямо на картину «Ланиакея». Игорь, не мигая смотрел на эти яростные золотые лучи, резавшие сложные сплетения петель и колец. Тот, кто стоял в дверном проеме тоже смотрел на картину.

Прошла целая вечность, прежде чем раздался очередной скрип. На этот раз за стенкой, чуть правее. Значит, гость пошел по коридору дальше. Гора свалилась с плеч. Сейчас бы рвануть и по коридору до выхода, но Игорь взял себя в руки. Через несколько секунд скрипнула дверь соседней комнаты. Игорь решился покинуть свою позицию – в коварство врага он уже не верил, к тому же в соседней комнате раздавался глухой стук выдвигаемых ящиков.

Страх сменился любопытством, Игорь вышел из комнаты, посмотрел на дверной проем соседней комнаты. К его удивлению там горел свет, и кто-то двигал ящики стола или шкафа. Может, это Петрищев? Игорь подошел к дверному проему и осторожно заглянул.

В комнате спиной к нему стояла девушка в коротких джинсовых шортах и белой футболке. На ногах – кеды без носков. Кожа загорелая, ноги стройные, соблазнительные, переходящие в аппетитную заднюю часть и выше в идеально пропорциональную ширине бедер узкую талию. Роста девушка была невысокого, ладная фигурка, черные волосы собраны в хвост. От неожиданности, Игорь позабыл про тринадцатилетнее буйство гормонов и почувствовал шевеление в штанах.

— Ты кто? — спросил он.

Девушка резко обернулась и игрушка-тетрис, которую она держала в руках, выскользнула и упала на пол. Лицо у нее было совсем юное, миловидное – его смазливость только слегка размывал крючковатый нос. Скулы ее блестели, так же как и увеличенные от страха глаза. Испуг быстро сменился облегчением, как только она поняла, что перед ней всего лишь школьник.

(обратно)

Глава 13

— Блин, напугал! — вырвался ее грубоватый голос.

— Что ты тут делаешь?

— О том же могу спросить и тебя, мелкий, — с нахальством старшей сестры фыркнула девчонка. Ей, судя по всему было пятнадцать или шестнадцать.

— Я живу здесь.

— Ага, как же, — усмехнулась девчонка.

Игорь достал пачку «Мальборо», сунул сигарету в рот.

— Угости, — попросила девчонка.

— Так ты просто воровка? — спросил Игорь, протягивая ей сигарету и давая прикурить.

— Сам ты воровка! Мне сюда можно, в отличие от тебя! Ты вот что тут делаешь?

— Я кое-что искал.

— И что же? — девчонка облокотилась о стол, и Игорь впервые заметил, что они находились в самой приличной комнате. Здесь были красивые голубоватые обои, раритетный стол с пузатыми ножками, кресло с высокими подлокотниками и даже торшер, от которого исходил свет – то ли кабинет то ли мастерская.

— Ну, вообще-то я искал человека.

— Какого еще человека?

Игорь прищурил левый глаз, поглядев на девчонку. Взгляд против воли опустился на ее соблазнительные ноги. Маленькая дрянь знает свои сильные стороны – не зря даже осенью ходит в коротких шортах.

— Как ты открыл дверь? — спросила она, так и не дождавшись ответа.

— Отмычкой.

— Круто! Сам научился?

— Ага.

— Научишь?

— Зачем тебе?

Она выпустила перед собой облако дыма.

— Просто. Так значит, это ты вор?

— Я же сказал – ищу человека.

— Да хватит, — девчонка засмеялась. — Не бойся, не сдам.

— С чего ты взяла, что я вру?

— Да потому что единственного человека, которого здесь можно было найти, ты здесь уже никогда не найдешь.

— Ты про художника?

— Да.

— Ты знаешь его?

— Ну, можно и так сказать, хотя вряд ли его кто-тознал или вообще можно было знать.

— В каком смысле?

— Ну, он был… странный.

— Сумасшедший?

— Под конец уже скорее да. А раньше просто странный.

— Он умер?

— Нет, его забрали в психушку.

— А в чем проявлялась его странность?

— Ну… внешность, поведение, взгляд. Взгляд особенно! Он всегда смотрел на тебя так, будто видел впервые и у тебя на голове оленьи рога.

— Он опасен?

— Ну, не-е-ет. Просто чудик безобидный.

— Откуда ты знаешь, что безобидный?

— Ты его, значит, не видел. Он весит, наверное, меньше чем ты. У него длинные волосы и борода, да он и мухи не обидит. Так зачем ты его ищешь?

— Из-за картины.

Девчонка кивнула, будто это все объясняло.

— Ты местная?

— Ага, живу выше, в соседнем доме. Окно моей комнаты выходит как раз на этот дом. Увидела, что дверь приоткрыта и решила проверить, вдруг он вернулся, но походу, он теперь уже никогда не вернется, — девчонка задумчиво хмыкнула, выпустив облако сигаретного дыма. — Даже грустно немного.

— Грустно?

— Ну, он как бы… Даже когда мои родители были мелкими, он уже жил здесь. Говорят, он вообще у нас первый поселенец. Его никто не трогал из-за этого.

— Он любит детей?

— Детей? — девчонка задумалась. — Не знаю, но он мне показывал фотографию типа своей жены – вот кого он точно любит. Но… по-моему это как-то странно, не верится… Он ведь старик, а его типа «жена» совсем молодая, ладно бы он был миллионер. Как в этой, «Санта-Барбаре»…

Девчонка засмеялась.

— Жена… это та, что на картине?

— Какой картине?

— В соседней комнате.

— Покажи.

Они прошли в спальню.

— Да, это она, — кивнула девчонка. — Но он мне показывал другую фотографию, я даже не знаю верить или нет. Там она стояла на фоне каких-то небоскребов в странной одежде, и он говорил, что это Москва. Причем он мне показывал ее давно, когда я была совсем маленькой, а он еще не таким сумасшедшим. Я бы конечно не поверила, но эта штука…

— Какая штука?

— Ну, на которой он показывал – такая необычная и классная. Маленькая такая, плоская, на ней можно смотреть фотографии, и даже фильмы, как на телевизоре, только все очень-очень четко. Он называл ее как-то странно, что-то типа мелафон, как в фильме про Алису.

— Может, айфон?

— Точно! А ты откуда ты знаешь?

— Так его ты искала?

— По правде сказать, да.

— Девчонки во все времена одинаковы, — улыбнулся Игорь. — Эта штука может быть полезной. Где он ее держал?

— Не знаю. Но, чур, она моя!

— Хорошо, но я должен посмотреть.

— Только не вздумай меня надуть, мелкий, а то получишь по башке!

— Договорились.

Они начали поиски с «кабинета». Игорь занялся шкафом, в котором кроме каких-то лохмотьев – рваных рубашек, рабочих штанов, пары пыльных разношенных башмаков ничего не было, хоть шаром покати. Зато секция с ящиками была забита кисточками, баночками, тюбиками и наборами разноцветных карандашей. В маленьком ящичке Игорю попался красивый серебряный ключ на медном кольце с необычной бородкой в форме подковы. Он сунул его в карман и поднял стопку месонитовых дощечек внизу, под которыми обнаружилась коробка из-под обуви без крышки. Среди набора чистых – видимо самых лучших инструментов художника, состоявшего из бронзового мастихина с перламутровой ручкой, толстых кисточек, набора палочек, покрытых кожей и баночки чернил «Паркер», белел знакомый адаптер с USB-разъемом.

— Бинго, — сказал Игорь, доставая адаптер. — Всего лишь зарядка, правда. Боюсь, сам телефон он забрал с собой.

— Телефон? — девчонка посмотрела на него с нескрываемым разочарованием. Ее успехи были гораздо скромнее – она заглянула под кровать, обыскала ящики стола и нашла только четыреста евро под стопкой акварельной бумаги.

— Это валюта какой страны? — спросила она озадаченно.

— Не страны, а Евросоюза.

Девчонка ни капли не стесняясь сунула деньги в карман своих шорт.

— Это много или мало?

— Думаю, хватит, чтобы купить штуку, о которой ты мечтаешь.

— А где она продается?

— Не «где», а «когда». Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Ну, лет в тридцать она у тебя будет.

— Болтун!

Она поднялась, демонстрируя свои идеальные ноги.

— Может, поищем в спальне?

— Давай.

Они направились в соседнюю комнату.

— Ты тоже странный, — сказала девчонка, — откуда ты?

— Из Видного.

— Врешь.

— Почему?

— Ты из того же места.

— Что и художник? Возможно. Но ведь он тоже из Видного.

Она странно на него посмотрела.

— Я уже поняла.

— Что поняла?

— Не «где», а «когда».

Игорь улыбнулся.

— Так почему его забрали в психушку?

— Говорят, он пытался напасть на какой-то роддом в Москве, — сказала она буднично.

— Ты же говорила, что он не опасен.

Девчонка пожала плечами.

— Да чушь все это! Они просто его не знают. Он и мухи не обидит. Просто чудак, с непривычки он может напугать, а так….

— Значит он в московской психушке?

— Нет, в нашей. Его задержали там в роддоме, узнали где он живет и привезли в нашу. Да не нападал он там ни на кого. Просто кричал, что должен увидеть женщину, которая родит его через пять дней.

— Его?

Девчонка отодвинула мольберт с картиной и открыла дверь шифоньера.

— Ну да. Дураки они все!

— Он тебе нравился?

— Он всегда был добрым. Только отрешенный какой-то и печальный. Мыслями будто очень далеко. Я думаю, он был несчастным.

— И ты крадешь его деньги.

Девчонку его укор совсем не смутил.

— Да они все равно ему не понадобятся. У него никого нет, кроме этой нарисованной жены. А из психушки он уже никогда не выйдет.

— Почему?

— Ну, он уже тогда был очень плох.

— Так, когда это случилось?

— Когда забрали? Год назад в сентябре.

Она вытянулась на цыпочках, исследуя верхнюю полку. Взгляд Игоря остановился на ее напряженных сохранивших еще летний загар икрах и пошел выше.

— Ничего, — сказала она, резко обернувшись и успев перехватить его взгляд, — дай сигарету.

Но Игорь уже забыл про загорелые ноги.

Он замер.

— Ну…

— Тихо! Слышишь?

— Что?

— Какой-то гул.

Девчонка прислушалась.

— Да! Странно, как будто под землей.

Игорь опустился на колени. Девчонка тоже присела на корточки. Они смотрели друга на друга, слушая, как таинственный механизм совершает свою неведомую работу.

— Это точно внизу! — в горящих глазах девчонки страх смешивался с возбуждением.

Игорь и сам уже понял, что внизу. Глубоко или за хорошей преградой.

— Что здесь под землей?

— В каком смысле?

— Ну, может рядом какой-то завод или что-то такое?

Девчонка покачала головой.

— Нет здесь ни хрена, просто деревня.

Они внимательно исследовали комнату, а затем и весь дом. Игорь обошел уже в темноте вокруг дома в надежде отыскать вход в какой-нибудь погреб – ничего. Он оглядел обширный участок, заросший крапивой, и вздохнул. Девчонка вышла из дома.

— Ладно, я пойду домой, — сказала она, — ты остаешься?

— Думаю, да.

— А родители не будут тебя ругать, мелкий?

— Им сейчас не до меня.

— Понимаю, — вздохнула девчонка, и посмотрела в сторону сарая, — странно.

— Что?

— Он постоянно зависал в этом сарае.

— Но там же ничего нет.

— Да, но… вон мой дом видишь? — она показала на бедный домик за оградой, — мое окно как раз выходит сюда. В детстве я часто наблюдала за ним, особенно когда шел дождь. Просто из моего окна видно только его участок. Так вот он часами пропадал в этом сарае.

— Работал?

— Не знаю, но он даже зимой там пропадал.

— Зимой? — Игорь отбросил так и неприкуренную сигарету.

А вот это уже интересно. Часами пропадать в неотапливаемом сарае? Если девчонка ничего не путает, конечно. Но ведь там ничего нет.

Зайдя в сарай, он еще раз в этом убедился – только мусор на земляном полу. Он осмотрел все, кроме заваленного досками и рамами пространства под столом. Почти полчаса ему понадобилось, чтобы ценой пары заноз и царапин разгрести завал. Заинтересованная девчонка осталась, правда помогать отказалось. Отбросив последнюю партию досок, Игорь понял, что оно того стоило. Под столом лежала черная полиэтиленовая пленка, сорвав которую, Игорь обнаружил сверкающий металлический люк с замочной скважиной, которую прикрывал квадратный язычок.

— Офигеть! — произнесла девчонка. — Сможешь вскрыть отмычкой?

— Думаю, она здесь не понадобится! — Игорь достал серебряный ключ.

Ключ легко вошел в замочную скважину, с приятным плавным усилием открыл сувальдный замок.

Откинув крышку, они обнаружили глубокий колодец квадратного сечения, выложенный мрамором. В одну из граней были вмонтированы металлические скобы, образовывающие лестницу. По углам пунктиром опускались диодные светильники, не дававшие много света – походило это больше на аварийное освещение, но его хватало, чтобы оценить глубину примерно в четыре метра и увидеть горизонтальный проход в человеческий рост в одной из граней на дне. Снизу поднимался теплый воздух и отчетливо слышался звук работы того самого загадочного механизма.

Игорь недолго раздумывал – мигом спустился по лестнице и оказался перед небольшой нишей с тяжелой, как в бомбоубежище металлической дверью, которая правда не имела никаких замков – только металлическую ручку. Игорь потянул ее на себя и ему открылся довольно широкий – около полутора метров коридор. Пол и стены были из грязно-белого мрамора, как в метро, а низкий потолок с круглыми светильниками – бетонным. Видимо плиты лежат, догадался Игорь. Справа размещался выключатель. Игорь щелкнул тумблером и мягкий «дневной» свет залил весь коридор, который метрах в десяти поворачивал налево. На стенах висели картины.

— Чего тут? — навалилась на него девчонка, положив руки ему на плечи.

Игорь медленно пошел по коридору, разглядывая картины. В отличие от тех, что наверху картины здесь были «настоящие» и даже такому дилетанту в искусстве как Игорь, стало понятно, что Петрищев был настоящим художником. Первая картина изображала узкую двухрядную дорогу поздним летним вечером. Дорога плавно уходила налево, теряясь за деревьями, над которыми тянулась линия ЛЭП. Ничего особенного, но на Игоря будто шел живой излет изможденного зноем летнего дня. Он словно почувствовал дыхание вечернего леса. То же неведомое чувство говорило, что мгновение жизни, запечатленное на картине, минуло очень давно. Догадка подтвердилась в виде маленькой надписи в углу картины: «1955, Петрищев».

На следующей картине по водонапорной башне и немецким домам, он узнал Заводскую улицу. И здесь безошибочно он «узнал» давно минувшее время. Но с этой картиной проще: на улице ни одной машины, а деревья вдоль дороги были куцыми и низкими, как метелки. «1957, Петрищев», прочитал Игорь. И все последующие картины одна за другой изображали фрагменты давно ушедшей видновской жизни: площадь с первыми пузатыми «лиазами», строящийся «детский городок», коттеджи с садами и еще деревянными «штакетными» оградами.

— Да тут целый музей! — с придыханием заметила девчонка. — С ума сойти!

За углом они обнаружили квадратную комнату, в центре ее размещалось кресло, над которым нависал металлический колпак. Рядом стоял огромный – выше человеческого роста агрегат, похожий на котел или на самовар из черного металла, с лампочками и набором круглых в старом дизайне кнопок. Именно он издавал взвизгивающее ритмичное лязганье, длившееся около пятнадцати секунд, после чего замолкал на минуту. Игорь поднял голову. Спальня Петрищева находилась как раз над ними. Перед котлом были разбросаны инструменты – молотки, ключи, болты, обрывки проводов, круглые цилиндрические штуковины, похожие на предохранители. У кресла стоял столик с раритетным патефоном на полочке под ним – несколько пластинок в потрепанных картонных упаковках.

Игорь достал первую. На ней была изображена скуластая девушка с вытянутым лицом и прической в стиле сороковых. За девушкой на фоне пасмурного неба грозно летели сигарообразные истребители времен Второй мировой войны.

Игорь достал пластинку, положил на диск и, раскрутив рукоятку, опустил тонар.

Сквозь помехи, зазвучал пронизанный грустью женский голос под обреченно-торжественные звуки оркестра, словно робкий ручеек надежды, внезапно пробившей дамбу отчаяния и превратившийся в полноводную реку.

Игорь не понимал, о чем пела девушка, но когда к девушке присоединился хор, ему неожиданно представилась толпа людей сидящих в метро, пока на поверхности нечто жуткое стирало их город с лица земли.

На последнем куплете пластинку заело. Игорь поднял тонар и сел в кресло.

— Так вот чем он занимался все это время, — с грустью сказала девчонка, — искал путь домой…

— Похоже, так и сумел найти, — добавил Игорь, глядя на разбросанные инструменты.

* * *

Домой Игорь пришел поздно, в квартире царила мертвая тишина. Он вошел в комнату, не включая света, упал на свою кровать и моментально заснул. Проснулся рано и сразу понял, что от шока предыдущего дня не осталось и следа. Впрочем, чему удивляться – разве это было для него чем-то новым? Он всего лишь вернулся в состояние, в котором пребывал большую часть жизни…

Он умылся, почистил зубы, вышел на кухню. Мать стояла к нему спиной и курила, глядя в окно.

— Мам, — позвал Игорь.

Она даже не обернулась, просто поднесла сигарету к губам, и выдохнула дым в сторону форточки.

— Мам, — снова позвал Игорь.

Никакой реакции. В это время раздался звонок в дверь. Игорь оставил мать и пошел открывать.

На пороге стоял «Махоуни» в джинсовом костюме.

— Здорово, шкет, — сказал он, — есть хорошие новости?

Игорь скривился и помотал головой.

— Ты узнал кто владелец «Вольво»? — спросил он, присаживаясь на тумбочку и принимаясь натягивать кроссовок.

— Да, это местный.

— Поможешь проверить?

— Возможно, но сначала ты мне расскажешь, что все это значит.

— Ты на машине?

— Да.

— Тогда расскажу по дороге.

— Шустрый ты, шкет, я ведь еще не сказал, что надо ехать.

— «Вольво» позже займемся. Сначала заедем в ПНД. У тебя удостоверение при себе?

— А это еще зачем?

— Я же сказал – расскажу по дороге.

«Вилли» покачал головой и улыбнулся.

В психоневрологическом диспансере Игоря ждало разочарование.

— Петрищев? — переспросил упитанный врач, с недоверием поглядев на Игоря. — У нас его давно нет.

— Как нет?

Доктор пожал плечами.

— Его привезли год назад, но он почти сразу пропал.

— Надо срочно объявить розыск, — сказал Игорь, обращаясь к Вилли.

Доктор с подозрением посмотрел на Игоря.

— Его уже искали, не думаю, что вам это поможет, — сказал он.

— Почему? — в один голос спросили Игорь и Вилли.

Врач задумчиво посмотрел на странную парочку, пошевелил беззвучно губами, будто сам был немного не в себе и сказал вдруг:

— Ладно, идемте.

Он привел их в комнатку, где невысокий санитар со свернутым на бок носом раскладывал таблетки.

— Сильвестр, расскажи им про Петрищева.

Санитар недоверчиво посмотрел на Вилли и еще более недоверчиво на Игоря.

— Это товарищ из милиции, — пояснил врач.

— Рассказать что?

— Правду, — решительно сказал Игорь.

Санитар поглядел на Игоря, и задумался о чем-то.

— Ну, рассказывать-то нечего особо, — наконец заговорил он. — Привезли его год назад вечером в понедельник, как сейчас помню. Задержали в Москве его в роддоме, у него паспорт был при себе, и потом он легкий, обычная горячка, отправили по месту прописки. Он буянил. Вкололи галоперидол. Не помогало. Оформили на Ганнушкина его, у нас не для буйных больница. Короче говоря, кое-как держались, но, в конце концов, пришлось закрыть его в изоляторе на день, пока машину на Ганнушкина ждали. Ну вот, закрыли его в изоляторе, а он… исчез.

— Сбежал? — спросил Вилли.

Санитар почесал шею и осторожно посмотрел на милиционера.

— Да нет. Я как раз рядом был, дежурил на случай чего, — тихо сказал он, — именно исчез.

— Через окно вылез?

— Окно? В изоляторе нет окон. Только дверь и мягкие стены.

— Ничего не понимаю.

Санитар растерянно поглядел на стоявшего у дверей врача, словно укорял, что тот заставил его рассказать.

— Он исчез на пятый день? — спросил Игорь.

Санитар нахмурил лоб.

— Привезли его в понедельник, а исчез он.… Да, в пятницу!

Все с удивлением уставились на Игоря, достающего из кармана пачку «Мальборо».

— Кажется, я начинаю понимать, что такое защита от парадоксов, — сказал он в задумчивости и сунул сигарету в рот.

(обратно)

Глава 14

Как только они уселись в старый «Москвич» Вилли, в салоне воцарилась тишина. Игорь нетерпеливо смотрел на лейтенанта, тот хмуро глядел перед собой, барабаня пальцами по рулю, и хотя выглядело это нелепо – казалось, что он думает о чем-то серьезном.

— Ну? — не выдержал Игорь.

— Что «ну»? — покосился на него Вилли.

— Мы же договорились, что сразу поедем к хмырю на ПЛК.

На лицо «Махоуни» вернулся оттенок привычного добродушия.

— Нет, мы договорились, что сначала ты мне все расскажешь, а потом возможно, — Вилли сделал акцент на последнем слове и повторил, — возможно… не мы, а я съезжу на ПЛК.

Тон Вилли был назидательным, как у взрослого, который объяснял ребенку, что мороженое он получит только после того, как уберется в своей комнате.

Игорь откинул голову на неудобный подголовник и вздохнул.

— Я же говорил, — начал он устало, — вчера приезжала «Вольво», я выпрыгнул в окно, она умчалась. На прошлой неделе, я видел, как брата возили на ней куда-то.

— Ты дурака-то не включай, Гарри. Что здесь был за цирк? Что это за художник, и какое он имеет к этому всему отношение?

— Ты все равно не поймешь.

— Ты про то, как он растворился в воздухе?

— Вот видишь, даже твой сарказм показывает, что ты пока не готов воспринимать информацию объективно.

— Мой сарказм показывает, что ты начинаешь выводить меня из себя, шкет.

— Поверь, Вилли, я сам не все понимаю, — сказал Игорь примирительным тоном, — но если я начну рассказывать о том, что видел, ты решишь что меня тоже надо отправить в психушку и перестанешь мне помогать. А мне нужна твоя помощь. Да, кстати, спасибо тебе за нее…

— Прости за уточнение, Коломбо, помощь в чем?

— Ну, в расследовании.

— Видел бы ты себя, шкет! — прыснул от смеха Вилли и передразнил Игоря, имитируя его детский голос. — «В расследовании».

Игорь сдвинул брови и скрестил руки на груди.

— Ладно-ладно, извини, — Вилли боролся со смехом, — просто это… это, блин, так смешно…

— Да ты совсем еще пацан! — рассердился Игорь. — Настоящий Вилли!

«Махоуни» уже не мог сдерживаться и расхохотался.

— Нет, знаешь, что самое смешное, Гарри, — сказал он, утирая слезы, — что ты и правда похож на того кого изображаешь. Нет, я серьезно! Ты настоящий ребенок-коп. Когда я увидел, как ты устроил разнос оперативному дежурному – ни дать ни взять наш начальник на совещании. Ты, кстати в курсе, что тот, кого ты отчитал замначальника угро?

— Он обычный бездельник.

— Ну да!

— Слушай, ты давно из училища вышел, летеха?

Этот вопрос привел к очередному приступу смеха Вилли.

— Завязывай, шкет!

— Что?

— Говорить таким тоном. Ты, блин, в каком классе? В пятом?

— В восьмом. Но ты не ответил.

— Ну, летом будет год как выпустился.

— Так я и думал.

Вилли покачал головой.

— Нет, ты далеко пойдешь, Гарри. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? Актером?

— Я стану полицейским.

— Полицейским? В смысле как Джон Маклейн?

— Блин, нет. Милиционером.

— Ты так уверен?

— Я просто знаю. Меня больше удивляет, зачем ты пошел в милицию.

— Мечта детства. Всегда хотел быть следователем.

— А стал участковым. Поздравляю.

— Мой отец слесарь. Мать учительница. В академию таких не берут. Но я набрал больше баллов, чем балбес, сидевший рядом со мной на экзамене.

— Но поступил он, а не ты, потому что он сын полковника?

— В точку.

— Пытаешься поднять планку?

— Не понял.

— Я ценю твою помощь, Вилли. Но ты говорил, у вас пропала девчонка. Разве это не шанс показать, на что ты способен?

— Да, но ей занимается район. Меня отправили только опрашивать соседей, хотя я и сам все знаю. Нет там никакого маньяка. Девчонке этой четырнадцать, мать на учете, и уходит она не первый раз. Последний раз ее нашли в Туле, куда она сбежала с пятнадцатилетним «Ромео».

— Дай угадаю: ты обиваешь пороги в отделе, пытаешься завести знакомства с нужными людьми, подаешь рапорты и получаешь отписки?

— Догадливый малый, — покосился на него Вилли. — Слишком, догадливый для своих лет. Правда, я писал всего пару раз. Шеф говорит не стоит мозолить глаза. Таких не любят.

— Он прав, Вилли, но ты не волнуйся. Ума не приложу как такое возможно, но ты станешь генералом.

— Ну да! — усмехнулся Вилли, но все же осторожно спросил. — Тебе-то откуда знать?

— Просто я знаю будущее некоторых людей, и ты в их числе.

— И свое знаешь?

— Конечно.

— А брата?

— А вот с ним… черное пятно.

— Не переживай, Гарри, найдем мы твоего брата… — Вилли завел двигатель «Москвича» и выехал на Центральную улицу.

— Так к кому мы все-таки едем?

— Митрофанов Иван Матвеевич, тысяча девятьсот одиннадцатого года рождения…

— Какого?!

— Ну да. Товарищ еще при царе родился…

Игорю, жившему на третьем десятке двадцать первого века, такое представить было трудновато. Особенно если развернуть временную шкалу от 1911 года в обратную сторону, то получалось, что владелец «Вольво» годом своего рождения был ближе к Отечественной войне 1812 года, чем ко времени, в котором жил Игорь. От таких мыслей голова шла кругом.

— Ты хоть понимаешь, что это значит?

— Подставное лицо… Но ведь, это хорошо, Гарри. Значит, мы на верном пути, — Вилли улыбнулся и нажал кнопку магнитолы.

Игорь вздохнул и стал смотреть в окно на улицы родного города. Было пасмурно, дороги почти свободны – редкая картина для тучных нефтяных лет, на разбитых тротуарах среди прохожих мелькали знакомые лица – и старые и юные, давно позабытые. Умершие и воскресшие. О существовании некоторых он вспоминал только теперь, когда видел их вновь. Странное это ощущение – видеть, как прошлое на твоих глазах становится настоящим.

Когда-то, уже на втором десятилетии двадцать первого века он проезжал по этим дорогам на своей машине – возвращался из аэропорта и, увидев знакомый указатель, сам не понимая, почему свернул в город своего детства. Город, в котором его уже давно никто не ждал. Современный Видное лоснился от близости к Москве – плитка, архитектурная подсветка, новенькие церкви с припаркованными мерседесами, ухоженные парки с инсталляциями, фонтаны, новостройки и таунхаусы. Он стал походить на буржуазный пригород. Это тебе не прозябающие в нищете Ногинск или Орехово-Зуево. Но эти изменения беспощадно стирали город, который он знал. Конечно, глупо и эгоистично об этом жалеть. Ему всего лишь хотелось отыскать прошлое среди новых фасадов и незнакомых лиц, и прошлое угадывалось, чувствовалось, таилось где-то, но всякий раз ускользало, отступало вглубь. В леса за стадионом, где на пеньке еще сохранилась выцарапанная ножом надпись, в безлюдный угол парка, где за густыми зарослями в траве можно найти пару низких столбиков – все, что осталось от скамейки, на которой когда-то они пили пиво и делились планами на будущее.

Лишь однажды, из-за угла, ветер вдруг швырнул в лицо охапку осенних листьев, и зазвучали где-то за кустами детские крики, а солнечный луч упал на угол старой трехэтажки, и знакомое, но сильно постаревшее лицо прохожего прищурилось, глядя на него – и только тогда, город, будто слегка приобнял его. Приобнял и тут же отпустил, как родитель, у которого слишком много детей. В этот момент ему показалось, что можно успеть ухватить истончающееся прошлое, удержать на мгновение и поглядеть на свои пустые ладони. Мгновение ушло и вряд ли в будущем он коснется даже его. Места тоже уходят, как люди. Это уже не его город. Да только ведь и он совсем уже не тот он.

Из единственной дребезжащей колонки «Москвича», раздавалось:

В такт ритмичному музыкальному сопровождению считалочки дергалась голова Вилли, а на последнем куплете он начал еще и, совершенно не попадая в ноты подпевать.

Игорь косо смотрел на него и думал, что он еще совсем зеленый, хоть ростом и вымахал под метр девяносто. Особенно полагаться на него, конечно, не стоило, но у Вилли «Махоуни» все же было одно неоспоримое преимущество – Игорь видел его генералом, который отправил его сюда и поскольку версия его прошлого незначительно, но все же менялась, можно было предположить, что и будущее не так уж определенно. Если, конечно Игорь не сошел с ума, чего он вовсе не исключал, а то чего и похуже – не то, чтобы он боялся этого «похуже», просто старался не думать, чтобы не слишком отвлекаться от того, что придавало его странному существованию здесь хоть какой-то смысл.

Заметив косой взгляд Игоря, Вилли улыбнулся, приглушил громкость и стал хвастаться:

— Классная штука, да?

— Магнитола? Ну, раритет, — согласился Игорь.

— Две зарплаты на нее потратил. Ни у кого такой нет. Только на ночь приходится с собой забирать.

— Слушай, Вилли, у тебя есть какой-нибудь план?

— Конечно! — сообщил Вилли с не внушающей доверия бодростью.

Они как раз сворачивали по кругу на проспект Ленинского Комсомола.

— Если тачки там нет, поднимусь, проверю, может, соседей опрошу. Фотку ты же захватил? Ну, вот. Если тачку найдем – проверим аккуратно. По-хорошему нужен ордер, но у нас есть показания свидетеля, — Вилли указал пальцем на Игоря. — Правда, я не уполномочен. Надо звонить в отдел, сам понимаешь.

— Закон о милиции читал? Ты имеешь право доступа, если есть признаки преступления.

— А признаки есть?

— Я увидел брата в машине. Бежал за ней, отстал, обнаружил уже во дворе. Обратился к прохожему за помощью, который по случайному совпадению оказался милиционером. Но вообще план говно, конечно.

— Так что ты предлагаешь, Коломбо?

Они как раз въезжали во двор между двух вытянутых панельных многоэтажек.

— Действовать по обстоятельствам. Это тот дом?

— Он самый, — кивнул Вилли на правую многоэтажку, сбросив скорость.

— Сюда бы они его точно не стали привозить. Слишком оживленно и много глаз.

Во дворе, несмотря на холодную погоду, действительно было не протолкнуться – пенсионеры на лавочках, собачники на газонах, орущие дети и мамаши с колясками.

— Соображаешь, шкет. Смотри-ка – она?

— Где? — Игорь привстал и увидел рыжую «Вольво», припаркованную у последнего подъезда.

— Она!

Вилли остановил машину, выключил двигатель.

— Сиди тут, я посмотрю, — сказал он Игорю.

— Погоди.

— Чего?

— Видишь, как стоит?

— Ну, встал как король, на блатной козе не объедешь.

— Значит, ушел ненадолго.

— Подождем?

— Возможно, он приведет нас в места поинтереснее.

— Соображаешь.

— Пасти на авто умеешь?

— У меня учитель есть хороший. Одновременно и прикрытие, будешь играть роль моего сына.

— То есть ты меня лет в девять заделал?

— Ладно, — поморщился Вилли, — тогда вредного мелкого брательника.

— Встань-ка ты лучше туда, Вилли, перед выездом. Вон за пивным ларьком.

* * *

Минут через сорок, когда Игорь уже начал терять терпение, из ближайшего подъезда вышла крайне уверенного вида девица и направилась к «Вольво». Выглядела она не только уверенно, но видимо по меркам девяностых и весьма богато, учитывая, как завистливо оглядели ее мамаши с колясками. Игорю же ее прикид больше напомнил проституток в Текстильщиках из начала нулевых: высокие замшевые ботфорты, чулки в сеточку, мини-юбка, «вареная» джинсовка и огромный зачес золотистых – видимо крашеных волос. Фигура у нее, впрочем, была аппетитная, а лицо миловидное, как у Мадонны в лучшие годы.

— Ничего себе внучка у Ивана Митрофановича! — присвистнул Вилли.

Ритмично жуя жвачку, девица щелкнула брелком, извлеченным из сумочки. Вольво отозвался благородным писком, вызвав очередную порцию завистливых взглядов.

— Машин будет мало, старайся держаться подальше, — сказал Игорь.

Девушка села в машину, «Вольво» знакомо взревел глушителем и двинулся в сторону проспекта. Вилли и Игорь покатили следом.

На проспекте Ленинского Комсомола, «Вольво» быстро домчалась до ближайшего кругового перекрестка. Боясь упустить ее из-за светофоров, Вилли тоже набрал скорость, но Игорь одернул его: не гони!

На кругу «Вольво» наоборот стала притормаживать, так что задние машины начали подпирать и «Вольво» как бы нехотя свернула на Советскую улицу. Это не понравилось Игорю.

На Советской она ехала в обычном темпе, а свернув на Советский проезд перед кинотеатром «Искра» снова разогналась. Вилли ничего не оставалось, как тоже поддать газу. На площади «Вольво» дважды проехала по кругу и свернула на Заводскую улицу, по которой снова двигалась в обычном темпе. Когда миновали дальний перекресток с ПЛК, Вилли не выдержал.

— Она, блин, издевается?

— Быстро она нас спалила, — с досадой сказал Игорь.

— И что теперь?

— Посмотрим.

Больше «Вольво» игр с ускорением-торможением не устраивала. Спокойно проехала Заводскую до конца, обогнула Таболовский пруд, миновала церковь, автобусный парк, площадь, проходную коксогазового завода и, простояв в небольшой пробке, выехала на Каширское шоссе и двинулась в сторону Москвы.

За огромной стелой «Дело Ленина живет и побеждает», «Вольво» заняла левый ряд и включила поворотник. Из-за интенсивного движения на трассе, «Москвич» вынужден был пристроиться следом. Игорь увидел девицу через стекло. Она прижимала к уху что-то массивное – неужели телефон? Свернув на пустынную дорогу, они неспешно ехали друг за другом. Дорога была неровная бугристая, петляющая.

Километра через два, свернули на проселочную дорогу, а с нее на на какую-то заброшенную – колея заросла травой.

— Куда она нас тащит? — удивлялся Вилли.

— Не знаю, — хмурился Игорь. Он понимал, что насторожиться стоило: телефон, лес, но в нем словно ожил какой-то зверь, который не мог угомониться – ему хотелось бежать и бежать вперед.

Вскоре они миновали ржавый, едва заметный в зарослях распахнутый шлагбаум, под колесами появился асфальт – вернее его поросшие травой остатки, а взору открылась гигантская площадка, застроенная типовыми зданиями-коробками с выбитыми окнами. Игорь сразу узнал воинскую часть – очевидно заброшенную.

«Вольво» сбросила скорость километров до двадцати и «плыла» по плацу, засыпанному промокшими листьями – будто приглашала следовать за ней. Миновав вытянутое здание штаба, свернула на широкую дорогу, так же неспешно двинулась по прямой мимо выстроенных в одну линию зданий. На торце здания штаба, Игорь увидел советский мурал, изображавший солдата в фуражке с автоматом на фоне облаков и взлетающей ракеты. Видимо это была ракетная часть. За унылыми коробками – столовая, казармы, склады, они снова свернули и обнаружили заброшенные укрытия, в виде огромных проездов. «Вольво» проехала по одному из них, «Москвич» проследовал за ней. Камешки на раздолбанном асфальте шуршали в тишине.

Игорь поглядел на внушительные металлические рамы, защищавшие исполинские проезды изнутри и подумал, что ситуация развивается по стремному сценарию.

Поведение девицы за рулем «Вольво» совсем не укладывалось в привычное поведение женщины, преследуемой двумя незнакомцами. А вот приложенная рука к уху, когда они сворачивали с Каширского шоссе и это глухое место наводили на очевидные мысли, что их заманивают в какое-то дерьмо. Вилли, это конечно тоже понимал, но он все еще был увлечен азартом погони. Неплохо бы с девицей пообщаться, но как это сделать?

Выбравшись из проезда, «Вольво» неожиданно рванула, взревев глушителем, и свернула налево. Вилли дернул передачу, выехал следом, но обнаружил перед собой лишь пустынную дорогу с многочисленными разъездами между коробок мертвых зданий.

— Вот дерьмо! — выругался Вилли и вынужденно сбросил скорость, вертя головой на каждом пустынном перекрестке. — Развела, что ли?

Вилли остановил «Москвич» на третьем перекрестке.

— Смотри! — Игорь указал направо, где за вторым пересечением метрах в пятидесяти неспешно проплыла «Вольво».

«Москвич» рванул за ней, свернул налево, но их снова ждала пустынная дорога, на этот раз совершенно узкая, однорядная. Справа за голыми зарослями располагалась двухэтажная постройка, в одном из выбитых окон на втором этаже Игорь увидел плакат с Лениным. Слева какой-то гараж с выложенными кирпичами цифрами на антике: «1954-55 г».

— У меня плохое предчувствие, Гарри, — сказал Вилли, останавливаясь на очередном пустынном перекрестке.

Игорь оглянулся и от неожиданности даже вздрогнул – метрах в пятнадцати к ним довольно стремительно приближались двое здоровенных субъектов в спортивных костюмах с крепкими бритыми головами и одинаковыми невыразительными лицами, походившими на застывшие маски. Один из них сжимал в руке увесистую монтировку.

— Вилли, по газам! — закричал Игорь, пытаясь постучать по плечу Вилли, но плечо Вилли куда-то уплыло. Игорь оглянулся – что-то происходило. В следующую секунду раздался звон разбившегося стекла. Через окно со стороны водителя гориллобразное существо в черном наносило Вилли глухие удары в грудь и хватало за руки. Вилли безнадежно проигрывал.

Справа за окном свет заслонила крупная фигура с монтировкой. Игорь ловко перебрался на заднее сиденье, отбиваясь ногами от пытавшихся схватить его рук. Выдернул флажок, блокирующий заднюю дверь. «Горилла» занятая Вилли, не успела сообразить, как Игорь через соседнюю дверь выскочил на улицу и побежал к гаражам. Бегал он на короткие дистанции всегда неплохо, уже в тринадцать лет. Ощутив привычную силу рывка, Игорь собрался уже разогнаться в полную силу, но мощный толчок сшиб его на обочину. Крепкие руки схватили, сжали мертвой хваткой. Игорь попытался вырваться, но проще было вырваться из дубовых колодок. Через секунду ему на голову натянули какой-то пыльный мешок.

(обратно)

Глава 15

Его куда-то потащили, он слышал звуки шагов человек шести-семи.

— По шапке вели гниды, — услышал Игорь голос, — мусор в натуре, а это что за дитё?

— Да темы все это гнилые мусорские. Прикрытие типа, — раздался низкий голос прямо над головой Игоря.

— Тачку обыщи!

Обладатель низкого голоса как клещами удерживал Игоря за шею. Вели их минут десять, судя по стуку шагов, и гулкому эху – завели в большое пустое здание. Поднялись по лестнице. Шаги отдалялись, голоса стихали, превращаясь в бубнеж. Игоря передали кому-то, теперь его держали руку выше локтя, вскоре хватка ослабла, и кто-то с силой толкнул его. Игорь ударился о стену и упал на пол. С головы тут же сорвали мешок.

Игорь увидел перед собой широкоскулое выбритое лицо с ехидными наглыми глазами – выглядел их обладатель не очень крепким, но худым и мускулистым, напоминая чем-то питона.

Они вдвоем находились в крохотной комнатке – что-то вроде каптерки с окном, свет из которого падал на прожженный линолеум, усеянный пожелтевшими листами с отпечатанным на машинке бледным текстом и следами подошв. Перед стеной громоздилась груда сломанных табуреток, а на самой стене висел выцветший календарь 1988 года с изображением ракетной системы залпового огня.

— Утютю, — протянул бандит и ущипнул Игоря за щеку, — дитё!

За распахнутой дверью раздался металлический звук, переходящий в затухающий гул – будто шарик шрапнели, угодивший в стальную балку. Сопровождаемое эхо говорило о большом пространстве за дверью. Бандит насторожился, поднялся и отклонил корпус назад, пытаясь разглядеть что-то за дверью. Правой рукой он держал за рукоятку укороченный автомат Калашникова, закинув его на плечо.

— Чингиз! — крикнул он.

Ответа не последовало.

Игоря он, конечно, всерьез не воспринимал, считая испуганным ребенком, а зря – видя отвлекшегося врага в такой выгодной позиции со смещенным центром тяжести, бывший полицейский пускай даже в теле ребенка раздумывал недолго. Оттолкнувшись от пола, Игорь вложил весь свой вес, усиленный энергией толчка в удар головой. От резкого удара в живот бандит с диким криком опрокинулся на гору табуреток. План Игоря был простой – рвануть за дверь, но увидев отлетевший автомат, он бросился к окну, схватил оружие, которое сам таскал почти семь лет, сорвал предохранитель, для надежности передернул затвор. Механизмы ходили мягко, тихо – видно автомат смазан был хорошо. Боевой патрон заскакал по полу. На все это ушло едва ли больше пары секунд, и прежде чем опешивший бандит успел что-либо сделать, в его лицо нацелился ствол автомата.

— Ты че бл…! — издал визгливый вопль бандит, корча страшную рожу. И хотя, вряд ли ему теперь что-то оставалось, кроме как пытаться взять на испуг, выглядело это все же крайне нелепо.

— Хлебало завали, — спокойно сказал Игорь, — на живот.

— Че?!

Ствол автомата переместился на колено.

— Ох и зря, — вкрадчиво зацокал бандит, переворачиваясь, тем не менее, на живот.

— Руки за голову!

— Ты знаешь, дитё, что тебя теперь на кусочки порежут и мамке в пакетах принесут, а потом твою мамку…

— Ты, че тупой?! — Игорь пнул бандита по заднице. Тот, наконец, заткнулся, и исполнил команду. Быстро обыскав его и не найдя ничего похожего на оружие, Игорь не стал больше тратить времени.

— Лежи, не рыпайся, — бросил он напоследок и легко по-кошачьи прыгнул к дверному проему, в котором лицом к лицу столкнулся коренастым крепышом.

Оба замерли от неожиданности, глядя друг на друга. Но Игорь среагировал чуть быстрее.

— Чингиз, хватай пи.дюка! — заорал с пола бандит.

Игорь отскочил назад, нацелив автомат в грудь крепышу.

— Заходи.

Чингиз был не так многословен, как его орущий на полу подельник. Он просто молча вошел.

— Руки! — скомандовал Игорь, видя, что правая рука Чингиза как-то неестественно держится у бедра.

— А? — на смуглом лице появилось наигранное непонимание.

— Два раз повторять не буду.

Заглянув в детские глаза, и не обнаружив в них ничего детского, Чингиз поднял руки.

Все дальнейшие команды Игоря он выполнял беспрекословно:

— Повернись. На колени. Руки за голову.

Игорь достал у него из-за пояса «ТТ», приказал ему лечь на пол, обыскал его, и вышел из каптерки. К его радости дверь запиралась снаружи на висячий замок. Видимо импровизированная камера предназначалась ему. Он закрыл дверь и щелкнул замком. За дверью сразу же послышался грохот. Деревянная дверь надолго их, конечно, не задержит, но Игорю было плевать.

Он обнаружил, что находится на широкой галерее с парапетом, а внизу располагался большой заброшенный бассейн. Игорь перегнулся через перила и увидел на нижнем уровне двигающиеся тени.

Поскольку запертые им бандиты подняли шум и долбились в дверь, Игорь поспешил прочь – заглянув по пути в несколько комнат, он добежал до лестницы, прямо под ним раздавались голоса. Игорь поднялся на третий ярус – здесь тоже была галерея, больше походившая на балкон, совпадающий по длине с узкой частью стены над вышкой. Здесь же он обнаружил, что лестниц всего две. Обе выходили на балкон, а между ними размещалась заколоченная деревянная дверь – справа от большого табло. Балкон ходил ходуном, пока Игорь бежал по второй лестнице. За спиной и внизу слышались крики.

— Малой сбежал! — кричал кто-то.

— Ловите, хуле!

— Он у Скользкого карамультук забрал! И волыну у Чингиза!

Бассейн оглушил раскатистый многоголосый смех, размноженный эхом.

Игорю же было не до смеха. По обеим лестницам к нему поднимались. Игорь выбежал на балкон. На ближайшем окне во всю трехэтажную стену висела оборванная сетка – может в бассейне, когда-то играли в водное поло. Он заметил, что автомат как-то непривычно тяжел и все же избавляться от него не хотелось. Перехватывать за спину времени уже не было – ступени ближайшей лестницы сотрясались от шагов.

Игорь перемахнул через парапет, дотянулся до сетки, стараясь не глядеть вниз. Автомат соскользнул с плеча – в тринадцать лет плечи еще не такие широкие. Сетка удержала его, но болтающийся на локтевом сгибе автомат мешал хорошенько ухватиться. Он с раздражением швырнул его вниз и сам чуть не упал – ветхая сетка начала рваться под его весом. Игорь, по сути, скатывался по ней, постепенно набирая скорость. Когда до пола оставалось метра два, он упал, неудачно приземлился на расколотый плиточный пол и захромал под галерею. Ближайший дверной проем был завален, а по галереям над ним носились люди.

— Комнаты все проверь, он вниз не мог уе.ать!

Игорь нырнул под длинную галерею, понимая, что его могут заметить с торцевых балконов, но теперь выбирать не приходилось. Его цель – главный выход, сдвоенная дверь с распахнутыми створками, там маячил дневной свет, а значит выход.

Добравшись до дверей, он обернулся и увидел на балконе бандита, у которого отобрал автомат. Тот яростно кричал: придушу гниду мелкую!

Игорь успел спрятаться – сколько их тут? Около четырех-пяти, как минимум, судя по крикам и топоту ног. Впереди, прямо напротив входа в бассейн действительно был выход – двери с выбитыми стеклами, за ними беззаботно зеленела трава, чирикали птицы, напряжение вносил лишь мощный корпус черного джипа «Гранд Чероки». Игорь достал ТТ и, проверив патроны, осторожно двинулся по небольшому холлу, стараясь не слишком хрустеть разбитым стеклом под ногами. Здесь слышались приглушенные голоса. За приоткрытой дверью слева, он увидел две крупные фигуры. Один бритоголовый мужик с татуировкой паука на затылке в модном по меркам девяностыхспортивном костюме стоял к нему спиной. Рядом тоже спиной – высокий мужик в кожаной куртке. Перед ними, опустив голову на грудь, сидел Вилли. Руки за спиной, кровь на груди, подбородке и отворотах джинсовки – наверное, на нее он тоже потратил не меньше двух своих зарплат. Жив он или нет – понять было невозможно.

Игорь посмотрел в дверной проем, за которым зеленела трава. Сбежать – шанс велик, но что будет с Вилли, если он жив? Попытаться спасти его? А если он ранен, далеко им не уйти – убьют их обоих. И эти двое тоже вооружены. По крайней мере, один сумеет дать ему отпор. Но ведь Вилли не должен умереть. Разве он не видел его в будущем? А выживет ли он сам? Так ведь и он уже выжил, правда, в его прошлом не было никаких Вилли и отмороженных бандитов с татуировками паука. Голова шла кругом. Мысли стремительно проносились в голове. В конце концов, Игорь решился. Он изловчился, намереваясь брать на прицел высокого – он выглядел более опасным, но реализовать задуманное ему не дал странный голос.

— И-и-и-иго-о-о-орь! — звал детский голосок.

Игорь изогнул бровь и посмотрел направо – взгляд уперся в плакат на стене с изображением Дольфа Лундгрена в боксерских перчатках на фоне советского флага. Слева от плаката располагался темный проем без двери. Голос раздавался оттуда.

— Иго-о-о-о-орь!

Игорь выпрямился, и словно позабыв об опасности, двинулся к проему. Красноватый свет, идущий откуда-то снизу, выхватил небольшую замусоренную площадку и ступеньки, ведущие вниз под прямым углом. Узкий лестничный марш спускался метров на десять, оканчиваясь небольшой площадкой, упирался в стену. Судя по красноватому, очень тусклому свету, исходившему с правой стороны нижней лестничной клетки, там располагался какой-то коридор или новый марш. Темно здесь было как в фотолаборатории. Игорь замер в замешательстве – что он тут делает?

— Игорь! — снова позвал голос.

Он раздавался снизу, из-за поворота и именно там находился источник этого красноватого света.

Детский голосок, которого он никогда не слышал. Но почему, он откликнулся на него?

Игорь спустился на две ступеньки, опустив руку с пистолетом.

Может быть, так звучит голос того, кого он никогда не слышал, но знал?

Игорь прошел уже половину пути – девять ступенек. Отчего-то спускаться становилось труднее. Преодолев еще три ступеньки, он понял, что дело еще в одном звуке. Он был громким, но Игорь с трудом его различал. Каким-то неведомым чувством он понял, что его ухо, обычное человеческое ухо с трудом распознает подобные звуки, оно просто не приспособлено к ним. Вопрос почему – остался без ответа, хотя была еще одна догадка. Когда осталась всего пара ступенек, Игорь остановился, глядя на кусок красноватой стены. На ней замерла тень: два скрученных конуса.

— Игорь! — позвал голос и на этот раз Игорь понял, что этот голос и ультразвуковой стрекот были одним и тем же звуком. Стрекот раздавался совсем рядом. Игоря прошиб ледяной пот, в следующее мгновение два скрученных конуса на стене дернулись, но от разрыва сердца его уберег оглушительный удар в ухо. Искры буквально посыпались из глаз, засверкали в красноватых углах, но оценить красоту преображения он не успел, поскольку потерял сознание.

Через плотную черноту сначала пробились голоса.

— У тебя че, Скользкий, батон совсем рассохся?! — хохотал кто-то в конце длинной-предлинной трубы. — Это ж в натуре дитё!

— Да глохни ты, фанера бестолковая!

Хохот размножился.

— Не, я думал, в натуре может карлик какой.

— Какой, нах, карлик?

— Ну, бл…, Джеки Чан, х.й, его знает.

— Сам ты Джеки Чан! Вон Чингизу предъявляй!

— Бл…, ну вы даете, пацаны. Если бы я вас с Чингизом не знал, подумал что за лошье.

— Веник привяжи, я сказал!

Снова смех.

— Ладно-ладно, просто шустрый пацан оказался.

— Где нашли-то мусорёнка?

— Стоял на Дольфа пялился как зомби, видать сам не понял, что сотворил.

— Ладно, братва, не гони волну, оклемался малой.

Кто-то дал Игорю жесткую пощечину и остатки дурмана мгновенно разлетелись. Он открыл глаза и увидел перед собой широкоскулое лицо того, которого уже сегодня разоружил. За ним стояли пять или шесть крепких мужиков, среди которых выделялся один высокий в кожаной куртке. Черные волосы его были аккуратно зачесаны назад, как у какого-нибудь чикагского гангстера из черно-белого кино. Выделялся он и взглядом больших глаз, которые глядели удивленно, но при этом уверенно и сомнений не было что он здесь главный.

У Игоря болело правое ухо и в голове звенело. Он закрыл глаза и снова получил удар по щеке.

— Скользкий, не зажмурь его, он еще нам спеть должен.

Высокий подошел ближе. Лицо его было совершенно белым и вытянутым как у лошади.

— Ну че, малой, кто этот мусор тебе? Брательник?

— Никто.

«Лошадь» кивнул, словно только и ждал этого ответа. Справа за спиной раздался глухой удар и стон. Так Игорь понял, что Вилли пока соблюдает свой жизненный сценарий.

На самом лице Игоря не отразилось никаких эмоций – даже страха. Видимо это слегка удивляло вожака. Он присел перед Игорем на корточки. Заскрипела дорогая кожа. К ее запаху примешивался аромат какой-то ядреной туалетной воды с запахом лимона.

— Зачем вы ездили за девушкой? — спросил он тихим голосом и даже как будто ласково.

— Я ищу брата.

— Мусор тебя на эту байку натаскал?

— Он просто помогает мне. Где мой брат?

Сидевший рядом бандит ударил Игоря в больное ухо.

— Отвечай на вопрос, выбл.док мусорской!

— Мой брат глухонемой, — проигнорировал его Игорь.

Он заметил, что взгляд «лошадиного» вожака метнулся в сторону, словно искал кого-то.

Бандит схватил Игоря за шею и начал душить.

— Отпусти ребенка, — просипел Вилли где-то из-за спины, — такое тебе с рук не сойдет, ты же знаешь.

Обращался он видимо, к вожаку.

— Пугаешь, мусор? — ухмыльнулся вожак, поднимаясь во весь свой немалый рост.

— Ты же не идиот. Убийство милиционера и ребенка. Ты сам знаешь, что поднимется. Вас под корень за… — Вилли не договорил и захрипел от очередного удара.

— А мне какое дело, что поднимется? Я только вижу, что ты один с пиз.юком и нет у тебя ни телефона, ни маячка на тачке. Даже рации нет – что ты за мент такой? — вожак сунул руки в карманы, приближаясь к Вилли, так что Игорь его уже не видел, а слышал только его низкий спокойный голос. — И даже если ты и маякнул кому, в чем я сомневаюсь, наша принцесса так вас помотала, что вас теперь сам черт не найдет. А катакомбы здесь знаешь какие? Даже тачка твоя испарится навсегда.

— Твоя «Вольво»… засвечена… — хрипел Вилли.

— На кого засвечена? Ветерана войны? Он в доме престарелых овсянку беззубым ртом жует, не помнит даже свое имя… Знаешь, где ты просчитался, мусор? Ты сунул нос в дела, в которые совать нос не следует.

— Я не сую нос в твои дела. Мы просто искали пацана.

— Ты еще не понял, мент? Ты никого больше не ищешь. Ты отсюда не выйдешь.

Вожак вернулся обратно, посмотрел на Игоря.

— Вот только что с пиз.юком делать? Здесь ваша хитрость мусорская удалась. Дитё жмурить не по понятиям, — вожак достал из кармана сияющий шестизарядный кольт с укороченным стволом. — Пускай решит смотрящий небесный. Он ошибок не делает.

Вожак высыпал на ладонь большие сорокапятимиллиметровые патроны и начал вставлять их обратно в барабан по одному. Игорь заметил, что он вставил только три патрона, остальные убрал в карман.

— Это и есть убийство! — закричал Вилли.

— Нет, мусор, это ваши козлячьи понятия. Воля всевышнего самая справедливая. Пятьдесят на пятьдесят. Да или нет. И ты сам его к этому выбору притащил. Не я сюда вас привел. Держи, пацан.

Вожак протянул пистолет Игорю. Сразу же ему в лицо нацелились автоматы двух бандитов.

— Крути барабан, но не дури – иначе просрешь свой шанс.

Интересно, подумал Игорь, забирая тяжелый кольт, может, в этой реальности для него уготован именно такой конец? И что будет, если это произойдет? Что будет с его будущим и прошлым? И что будет с Вилли? Кого он встретит в будущем? А может это просто неудачная попытка? Тогда стоит ее быстрее закончить, чтобы… Чтобы дать кому-то новый шанс. Шанс сделать то, что он не сумел.

Игорь крутанул барабан и приставил пистолет к виску.

Он заметил, что бандиты смотрели хмуро – их происходящее явно напрягало, кроме одного. Глаза вожака горели возбуждением, он даже приоткрыл рот. Так ты любишь играть, сукин сын?

— Прижимай крепко, у него сильная отдача, — сказал вожак.

Игорь чувствовал, как холодный ствол пережимает вену на виске и кровь, в голове сливаясь со звоном в ухе, стучала, отзываясь болью как удары молота. Сейчас все закончится. Игорь много раз сидел в кресле, приложив свой «ПМ» к виску безо всяких «пятьдесят на пятьдесят». Под ногами, как правило, валялась пустая бутылка из-под виски, но только два раза он близко подходил к той грани и знал, что чем дольше ждешь, тем выше поднимается волна в груди, которая заставляет отводить руку. Главное, не тянуть с этим – будет только хуже. Потому что в отличие от мрачных алкогольных вечеров здесь есть те, кто сумеет закончить то, на что у тебя не хватает духу.

Игорь нажал на спусковой крючок. Тихий знакомый щелчок.

На паре суровых лиц отразилось едва заметное облегчение.

Вожак улыбнулся и кивнул.

— Я же говорил: небесный смотрящий ошибок не делает. Опусти руку, малой. Ты сегодня заново родился.

Вожак подошел, забрал пистолет. Возбуждение в его глазах угасало, но Игорь уже понял его слабую сторону.

— Я хочу еще раз сыграть, — сказал Игорь.

Огромная спина в кожаной куртке замерла. Вожак обернулся – на «лошадином» лице играла улыбка, по которой Игорь понял, что выбрал правильный глагол – именно «сыграть».

— На что?

— На него, — Игорь указал на Вилли. — Пускай смотрящий на небесах решит и его судьбу.

— Он мент.

— Ты сомневаешься в воле смотрящего? Ты ведь ничего не теряешь, зато можешь получить – второй шанс, — Игорь указал на себя.

Понятия, смотрящий – все это чушь, об этом говорил огонь, снова зажегшийся в глазах. Его интересовала только игра.

Вожак думал недолго – секунды две, а потом подошел и с улыбкой протянул Игорю кольт.

— Напомню правила, — сказал он, — проигрывает малой – проигрываешь и ты, мусор.

— Гарри, черт бы тебя побрал! — закричал Вилли.

Игорь обернулся, посмотрел на него – тот сидел на полу со связанными за спиной руками – на его окровавленном лице – откровенный ужас.

Игорь повернулся обратно, крутанул барабан, совершенно спокойно приложил его к виску, глядя в хмурые лица бандитов, и не моргая нажал на спуск. Снова щелчок.

Вожак прошагал к Игорю, выхватил кольт, открыл барабан, осмотрел, затем закрыл и сказал, обращаясь к Вилли.

— Малой спас тебе жизнь, мент.

— Еще! — крикнул Игорь.

— Что?

— Я хочу еще сыграть.

Вожак странно посмотрел на Игоря.

— У тебя есть свой кодекс, — сказал ему Игорь, — ты говорил, что детей вы не убиваете. Моему брату одиннадцать лет и он ездил на вашей «Вольво». Значит, ты покрываешь кого-то…

— Не принимай правила за слабость, малой, — вожак схватил Игоря за горло.

— Поэтому я предлагаю сыграть еще раз.

— Ты сыграл на все, что можно.

— Нет, сначала сыграл за себя, потом за него. А теперь за нас обоих.

— Против чего?

— Ты говоришь мне правду. Неплохой шанс отыграться, а?

— Твоя воля, — сказал вожак, отпуская Игоря.

Вилли грязно выругался. Вожак усмехнулся и в третий раз протянул Игорю кольт.

Игорь упер ствол на этот раз под подбородок, улыбнулся и нажал на спуск. Третий щелчок отозвался вздохом облегчения со стороны Вилли.

Вожак выхватил кольт, направил его в стену и нажал на спуск. Раздался выстрел, сорокапятиллимитровый патрон, оставил внушительную дыру в стене. Выстрел сменил щелчок, затем снова выстрел, снова щелчок и снова выстрел. Опустив руку с дымящимся стволом, вожак сказал:

— Оседлал удачу, сученыш. Видать серьезно впрягается за тебя всевышний. Я не знаю где твой брат. И никто из наших ничего с ним не делал.

— Но зачем он был нужен вам?

— Хэссун! — крикнул вожак.

Кто-то хлопнул по плечу бандита, стоявшего позади всех. Тот вышел на передний план. Игорь увидел крепкого мужчину с воинственным лицом и длинными черными волосами. Ужасный шрам перечеркивал его лицо от левого глаза до подбородка. Вожак указал на Игоря и тот направился к нему.

Игорь смотрел на страшного человека, которого называли Хэссун, готовясь к худшему.

«Понимаешь этот язык?» — быстро спросил бандит жестами.

Игорь кивнул.

«Твой брат помогал играть».

«Что значит играть?»

«Он давал правильные комбинации в казино. Ему платили за это. Куда он делся, мы не знаем. Последний раз мы должны были встретиться вчера. Мы не настаиваем, он работал по желанию. Но он не пришел. Вместо него появился ты, но ты нам не нужен. Ты – балбес».

Игорь смотрел в лицо бандита и только заметил, что один его глаз был стеклянным. Он понимал, что тот не врет. Потому что верил, что его брат действительно был способен на такое, и он был слишком умен, чтобы совершать ошибки. Неужели тупик? Такой ценой и снова тупик?

Бандит повернулся, чтобы уйти, но Игорь схватил его за рукав и провел второй рукой перед собственным лицом.

Хэссун молча смотрел.

«Что значит этот жест?» — спросил Игорь.

«Нет такого жеста».

«Мой брат его использовал».

«Монгво», — сказал бандит. Это слово он изобразил по буквам: М-О-Н-Г-В-О.

«Что это значит?»

«Секретный язык, известный только двоим».

Игорь опустил голову. Видимо он выглядел таким расстроенным, что бандит положил руку ему на плечо. Игорь поднял лицо.

«Он боялся заблудиться», — сказал бандит.

«Где?»

«На козьей тропе».

* * *

Бандиты ушли, и Игорю понадобилось минут двадцать, чтобы развязать Вилли руки и ноги. Затем он, спотыкаясь, пошел к выходу – Игорь пытался придерживать его, но когда ты ребенок чертовски трудно поддерживать взрослого. В конце концов, Вилли кое-как приспособился передвигаться сам, держась за стену. Игорь ждал у выхода, глядя на плакат с Дольфом Лунгрендом. Справа и слева от него тянулась глухая стена без намеков на какие-либо проемы. Игорь подошел к той части, где должен был располагаться дверной проем с красноватым светом, из которого его кто-то звал, и постучал по грязной плитке.

— Гарри, ты и в самом деле псих, — прохрипел за его спиной Вилли. Он начал заваливаться, но ухватился за дверной косяк, Игорь поспешил ему на помощь.

«Москвич» Вилли они нашли на одном из перекрестков воинской части. Стекло разбито, дверь открыта, но ключ в замке зажигания. Игорь усадил Вилли на пассажирское сиденье.

— Ты спас мне жизнь и тут же чуть снова не просрал ее, — сказал Вилли. — Даже не знаю радоваться мне или…

— Это ты мне спас жизнь. По крайней мере, во второй и третий раз…

— О чем ты?

— Единственное, что я знал на сто процентов, Вилли, так это то, что ты не умрешь.

— Ах да, я и забыл, я же буду генералом, — протянул Вилли и лицо его, озаренное неожиданной догадкой, нахмурилось, — то есть про себя… про себя, ты это не знал?

— Нет.

— Значит в первый раз ты…

— Да, в первый раз игра была настоящая.

Вилли задумался, а потом вдруг застонал.

— Боже мой, что происходит.

— Я отвезу тебя в больницу.

— Стоп! Какого хрена ты делаешь за рулем?

Вместо ответа Игорь завел двигатель, врубил первую передачу и «Москвич» рванул с места.

(обратно)

Глава 16

Возможность стать свидетелем финального аккорда родительских отношений миновала Игоря в прошлой версии детства, потому что в те дни он избегал появляться дома, ставшим для него тюрьмой и одновременно камерой пыток – особенно когда его взгляд падал на заправленную кровать брата или сложенные учебники на его половине стола. После школы он обычно шлялся по окрестностям, если «зависнуть» у Славика не получалась и домой возвращался темными вечерами, намеренно удлиняя путь. Дома его неизменно встречала пустая холодная квартира – отец уже их оставил, совсем скоро уйдет и мать и он останется совершенно один.

Он слышал, как отец тяжело дышал в прихожей, гремя обувным шкафчиком. Игорь подошел к двери, прислушался. Он думал, что уход отца был тихим и незаметным, как бегство предателя, каковым он его всегда считал, но «финальный аккорд» оказался обычным скандалом, показавшим, что родители не только умели материться, но и вовсе не считали себя в чем-то виноватыми.

— Стерва, — раздался тихий рассерженный голос отца, затем входная дверь открылась, и он навсегда их покинул. Вот как это было.

Игорь вышел из комнаты. Мать курила на кухне, отвернувшись к окну. Он позвал ее, она бросила окурок в пепельницу и не глядя на него прошла в свою комнату и захлопнула дверь.

Он помнил, как эта отстраненность в последние дни шокировали его не меньше, чем исчезновение брата, и только теперь стало понятно, что дело было не в желании его наказать, а в банальном отсутствии сил.

На буфете поверх сложенной вчетверо газете «Видновские вести» лежала забытая отцом пачка сигарет «Лаки страйк». Игорь достал сигарету, закурил. Взгляд упал на изображение фоторобота, над которым темнел в пятнах кофе заголовок: «В деле о нападении на детей новые подробности».

Все «новые подробности» в заметке сводились к составлению фоторобота по данным свидетелей в связи с очередной попыткой нападения. Странный «маньяк», подумал Игорь, затягиваясь сигаретой. Третья попытка нападения – снова в подъезде многоэтажки, на этот раз на улице Советской, по той же схеме: жертва поднимает крик – преступник ретируется. Два исчезновения на территории района приписывают ему, одно из них как Игорь знал от Вилли, к этому маньяку не относилось. Возможно, и второе к нему тоже не имело отношения, учитывая, как топорно действовал этот тип. За всем этим торчат уши, скорее, умственной отсталости. Игорь рассмотрел фоторобот – контур лица с глазами и ушами, нарисованный карандашом – под такое можно подтянуть любого в возрасте от восемнадцати до семидесяти.

Игорь положил газету, вернулся в комнату, достал из кармана крошечный передатчик в виде пластикового корпуса для батареек с лампочкой и динамиком и поставил на стол. Брат так и не воспользовался изобретением Кустанайского. Игорь смотрел на него, положив подбородок на сложенные на столе руки, затем перевел флегматичный взгляд на угол стола, где аккуратной стопкой лежали учебники Макса, и ударил по ним кулаком. Учебники разлетелись, а «Литература» с Пушкиным приземлилась на заправленную кровать брата.

Игорь вскочил и снова взял со стула ранец Макса, тщательно осмотрел карманы, нашел пару монет и две обертки от шоколадок «Пикник», затем открыл дверцу шкафа, где брат хранил свои вещи, вынул верхний ящик, и вывалил его содержимое на стол, где уже лежали разложенные вещи из рюкзака.

Среди прочих вещей было больше всего тетрадей на девяносто шесть листов, вдоль и поперек, исписанных сложных формулами, функциями и многострочными вычислениями. Детский убористый почерк в этих тетрадях порой становился размашистым и нажимным, аккуратные записки «в клеточку» превращалась в писанину одержимого.

— Что ты искал, Макс? — произнес Игорь, пролистывая одну из тетрадей.

В шкафу он нашел несколько калькуляторов, в том числе продвинутый инженерный с клавишами синусов и косинусов, потрепанные учебники по математическому анализу для технических ВУЗов, справочник по высшей математике и советское пособие по программированию.

Все это богатство было засыпано ворохом оберток от шоколадных батончиков «Пикник» и «Баунти».

Игорь разложил все предметы аккуратно на столе. Записи по отдельным стопкам: школьные тетради, листы с вычислениями, тетради с записями явно далекими от школы и рисунки. Вздохнул – изучать все это было немыслимо. Только рисунку со спиралью и набором цифр под финикийскими символами с картины Петрищева, он не мог найти места. Рисунок это или все же расчеты?

Игорь сдвинул брови и вернулся к шкафу. Внизу, под старыми кроссовками лежала обувная коробка, хранившая самые ценные вещи Макса: фотоаппарат-мыльницу «Рекам» — подарок школы за хорошую учебу, с трещиной на корпусе, оставленной Игорем, упаковку гелевых ручек, новенький неисписанный блокнот в кожаном переплете, увеличительное стекло, складывающееся в корпус-футляр, школьный наручный компас и большую сложенную пополам фотографию. Редкая фотография. Игорь видел ее всего лишь однажды. Вся семья в канун девяносто второго года в свете прожекторов на стадионе. Игорю десять, Максу восемь, они стоят рядом и оба улыбаются. Мать обнимает Макса, сцепив ладони под его подбородком, а отец положил свои руки Игорю на плечи. Позади – дорожкой следов выложена двойка. На самом деле цифр там четыре: 1992. Игорь хорошо помнил, как сам прокладывал их своими сапогами. Там же обнаружился лобзик-нож по металлу. Странная находка. Зачем Максу понадобилась такая вещь? Игорь провел пальцем по зубцам, на них сверкала свежая металлическая стружка. На дне коробки лежали целых три упаковки батареек «Варта» формата D. Игорь вспомнил, что Макс всегда сам менял батарейки в часах над своей кроватью. Только он думал, что их покупала мать.

Он взглянул на часы, замершие на 21:55, затем достал из упаковки батарейку, забрался на кровать Макса, оттянул пальцем пыльный корпус. С обратной стороны часов что-то выпало и упало за кровать. Игорь спрыгнул, опустился на колени, из-под кровати на него выкатилась цилиндрическая жестяная коробочка для диафильмов.

«Кот в сапогах. Студия ДИАФИЛЬМ, Москва», прочитал Игорь на этикетке. В коробочке лежала обычная плотно скрученная пленка. Развернув ее перед окном, Игорь увидел антропоморфного кота, бредущего с котомкой. Один кадр сменялся другим: кот идет, кот сидит, кот жестикулирует передними лапами. Мультяшные кадры неожиданно сменила человеческая фигура. Человек показывал какие-то жесты. Игорь осмотрел место смены кадров – пленка была совершенно однородной, никаких склеек или чего-то подобного. Он бросился уже к своей половине шкафа, извлек из кучи хлама пыльную коробку с фильмопроектором, поставил прибор на стол – передними ножками на учебник литературы, задернул занавески, направил луч на стену над своей кроватью, вставил пленку в катушку и отмотал до нужного кадра.

Нарисованного кота на стене сменил молодой парень – лет двадцати в бейсболке и свитшоте с аббревиатурой «M.I.T». На бейсболке тоже было что-то написано, но изображение размывалось. Парень выглядел смутно знакомым, но Игорь не мог поручиться, что видел его раньше. Он улыбался, сидя на фоне белой стены. Руками он показывал знакомый жест: ключ. На следующем кадре парень показывал другое слово.

Игорь схватил гелевую ручку, открыл тетрадь и стал записывать:

«Ключ на картине, что тебя напугает».

Далее следовал жест окончания предложения. Новая порция кадров и Игорь записал:

«На дверь укажет треугольник с тупыми углами».

На следующем кадре улыбка парня исчезала, но он продолжал передавать жесты. Игорь записал:

«На козьей тропе помни три вещи…»

«На ней легко потеряться».

«Тот, кто был человеком, будет искать тебя там».

«На ней все иначе: начало – конец, рождение – смерть, а следствие есть причина и потому не забудь призвать того, кто тебя научил…»

Сразу после этого следовал жест, который Игорь видел у Макса, но которого никто из других знакомых с жестовым языком, включая его самого не знал – то самое движение раскрытой ладони перед лицом.

Дальнейшая прокрутка вернула на стену кота, натягивающего сапог. Игорь прокрутил пленку с котом до конца, затем взял со стола рисунок брата с символами Петрищева. Ключ найдешь на картине, которая тебя напугает, повторил Игорь. Откуда он знал, что она его напугает? И какой здесь ключ? Игорь посмотрел на рисунок со спиралью, который ни о чем ему не говорил и ниже – на цифры под финикийскими символами. Проклятая математика! Из всего маловразумительного послания из диафильма знакомым была только картина. Игорь догадывался, что речь идет не об обычном ключе.

Посидев около минуты, разглядывая рисунок и переведенные записи диафильма, Игорь вскочил, схватил передатчик со стола и бросился из комнаты. На велосипеде он за полчаса доехал до коррекционной школы Макса и несколько минут бегал по коридорам в поисках учителя, имя которого напрочь забыл.

Наконец, увидев его в окно, уходящим из школы, он догнал его уже у ворот.

— А, Игорь! — от неожиданности и испуга учитель математики отшатнулся, вспомнив видимо, как этот подросток совал ему в лицо раскаленный паяльник. — Нашелся Максим?

— Объясните! — запыхавшийся Игорь протянул ему листок с символами Петрищева и согнулся, уперев руки в колени.

— Что объяснить? — учитель достал очки.

— Ключ… ключ на картине, что тебя напугает.

Андрей Иванович нахмурился, посмотрел с подозрением на Игоря сквозь очки, затем перевел взгляд на рисунок.

— Ключ? — спросил он задумчиво.

— Что это значит?

— Ерунда какая-то. Это Максим оставил?

— Я не знаю.

— Ключ, — повторил учитель, и вдруг лицо его изменилось, — ключ! Точно!

— Что? — насторожился Игорь.

— Ассиметричное шифрование! Это ключ… то есть дешифратор односторонней функции, разложенный на числа Фибоначчи. Пропущенные символы – скорее всего знаки математических операций. Их можно проверить, но… но… это все бессмысленно без сообщения.

— Какого сообщения?

— Ну, или послания.

— Это может быть какая-то дверь?

— Ну, если только в виде метафоры, хотя в послании может быть что угодно, но вообще речь, как правило, идет о какой-то информации.

— Там еще было, — Игорь достал тетрадный лист, — вот: на дверь укажет треугольник с тупыми углами.

— Треугольников с тупыми углами не бывает, — сказал учитель, — может тупоугольный треугольник?

— Возможно. Абракадабра какая-то, — расстроился Игорь.

— Знаешь что, Игорь, завтра я еду к родителям и там будет мой брат профессор, я могу показать ему этот рисунок, может быть, он что-то увидит в нем, чего не видим мы.

— Спасибо!

* * *

Вернувшись домой, Игорь встретил у подъезда Славика и Анну.

— Мы к тебе, — с явным недовольством в слове «мы» сообщил Славик.

Посмотрев на Анну, Игорь не смог сдержать глупой улыбки, хотя улыбаться ему совсем не хотелось. Он еще в первый день их встречи заметил, что во всех ситуациях эта девочка сильнее всего и всех в этом загадочном мире повторного детства превращала его в настоящего тринадцатилетнего подростка.

— Привет, — сказали одновременно.

Романтическое мгновение несколько подпортил мотоциклетный рев с противным треском где-то неподалеку.

— Вообще-то я шел к тебе, — проворчал Славик, — а эта дамочка…

— Да, решила сходить за компанию, — закончила Анна, и с улыбкой, от которой хотелось растаять и растечься на асфальте, посмотрела на Игоря, — ты не появляешься в школе.

— У меня дела… пропал мой брат.

— Да, мы в курсе, — деловито сообщил Славик, — а что за дела?

— Я ищу его.

— Ты ищешь его?

— Мы можем помочь тебе! — уничтожила Аня трезвый скепсис Славика.

Славик нахмурился, а Игорю стало неловко оттого, что эти наивные подростки борются за его внимание.

— Спасибо, ребята, но это может быть опасно, — сказал он, и тут же пожалел об этом.

— Опасно?! Тогда тебе точно нужна наша помощь! — заверещали они наперебой.

— В чем проблема, чувак?

Игорь с неуверенной улыбкой глядел на своих очаровательных друзей.

— Там какие-то шифры, ключи…

— Так я же спец по шифрам, ты забыл? — Славик хлопнул его по плечу.

— Ты?

— А она вроде как отличница, — указал Славик на Анну, — так и быть!

— Вот именно! — подтвердила Аня.

Игорь привел их домой, в пустую квартиру. Мать куда-то ушла, а присутствие отца теперь уже сведется к дежурным пятнадцатиминуткам раз в месяц, которые затем сменятся дежурными пятиминутками раз в полгода.

Славик присвистнул, увидев разбросанные на столе записи и рисунки.

— Это все Макс?

— Он что, гений? — Аня с интересом разглядывала бумажную гору математических формул.

— Для меня это все тоже открытие…

Славик схватил со стола лист с огромной многоэтажной функцией, дополненной рисунком сложной фигуры, похожей на юлу, расштрихованную всевозможными стрелками с непонятными символами.

— Ты понимаешь что это? — показал он листок Анне.

Та округлила глаза и покачала головой. Она взяла учебник по матанализу и села на заправленную кровать Игоря.

От вида девушки мечты, сидящей на его кровати, у Игоря участился пульс, но он постарался взять себя в руки, хотя это было непросто. Слава богу, что хотя бы во взрослом возрасте он научился заправлять кровать.

— Слушай, все это как-то связано с тем, что ты ей рассказывал про какой-то «Фольксваген»? — решительно спросил Славик.

В его лице Игорь увидел оттенок недоверия и возможно страха.

Игорь понимал, что его страх был обширнее – он подразумевал все перемены в его друге. И ту драку с малолетними бандитами, и его странное поведение, и эту девчонку, сидящую на его кровати и то, что между ними стали возникать какие-то общие серьезные темы, в которые не был посвящен Славик.

Аня закрыла книгу, положила ее на колени, и посмотрела на Игоря, тоже очевидно ожидая серьезного ответа.

— О чем ты говоришь?

— Ты умеешь предсказывать будущее? — почти шепотом спросил Славик.

Игорь закатил глаза.

— Чувак, если серьезно, у меня будет к тебе вопрос… — Славик скосил глаза, дескать, наедине, разумеется.

А какого черта, подумал Игорь. Именно здесь, в таком состоянии, когда он максимально серьезен, он возможно запомнит.

Игорь схватил его за плечи.

— Слушай, Славик. Дай мне одно обещание.

— Прямо здесь?

— Прямо здесь.

— Ну, хорошо.

— Когда-нибудь… Когда-нибудь, когда тебе покажется, что есть единственный способ избавиться сразу от всего, вспомни обо мне.

— О тебе?

— Да, конечно, тогда ты будешь вспоминать обо мне нечасто и скорее всего вообще не будешь. У тебя на уме будет другое. А точнее другая… А я буду всего лишь призраком сливающимся с общим фоном прошлого, но когда… Когда тебе покажется, что ты нашел самый простой и легкий способ, ты переберешь в памяти всех – я знаю, я уже бывал в таком состоянии. И я надеюсь, я буду в их числе. Постарайся остановиться на мне и найти мой номер телефона…

— Но у тебя нет телефона…

— Тогда он у меня уже будет. Просто найди его и позвони мне. Позвони, мы встретимся и выпьем, как в старые времена.

— Чувак, ты конкретно гонишь, мы с тобой никогда не пили, — сказал Славик, не отрывая от него огромных немигающих глаз, но Игорь видел по страху в этих глазах, что он запомнит его слова. Страх – отличный якорь.

— Да, все еще впереди, Славик.

Друг нахмурился и отвернулся к окну, делая вид, что наблюдает, как двое старшеклассников за окном пытаются завести мотоцикл.

А Игорь посмотрел на Анну.

— Это тебе все брат рассказывает? — спросила она.

Игорь отметил, что она выбрала настоящее время, как будто Макс был все еще здесь и понял, что снова тонет, как в своем настоящем детстве. Эта девчонка была умнее даже его взрослой версии.

— Все сложнее, я…

— Что это? — вдруг обернулся Славик, держа в руках рисунок с головой серны.

— Это… Я не знаю, блин, ладно вот, — Игорь достал расшифровку с диафильма, — помнишь, он хотел испортить картину в доме культуры? Так вот, это какой-то шифр. Ключ – на картине, которая тебя напугает. На дверь укажет треугольник с тупыми углами. На козьей тропе…

Друзья слушали Игоря внимательно. Преимущество подросткового возраста, о котором он совершенно забыл – ко всему относиться серьезно, даже к тому, что выглядит откровенной чепухой.

— Я знаю где это… — таинственным шепотом сообщил Славик, после того как Игорь закончил читать странное послание.

— Что?

— Козья тропа.

— Ты серьезно?

Славик кивнул. Взгляд его был абсолютно серьезен.

— Можем сходить туда завтра утром, — друг снова скосил взгляд.

Бедолага все еще ревновал его к Анне, догадался Игорь, но у него не было времени.

— Сегодня, Славик!

— Скоро стемнеет и мы там ничего не увидим, если там есть что-то важное…

— Возьмем фонарик!

— Ты боишься? — спросила Аня.

— Чего? Нарисованную козью морду?

— Это далеко?

— Не очень.

— Слушай, Славик, это срочно. К тому же завтра утром ты будешь в школе, ты же никогда не прогуливаешь.

— Чувак, ты конкретно выпал.

— О чем ты?

— Завтра суббота, — сказала Аня.

— Суббота? — растерянно переспросил Игорь. Тревожная мысль запрыгала на задворках сознания. Суббота… А куда же подевалась пятница? Его вдруг обдало жаром. А потом сразу холодом, еще до того, как удалось обуздать скачущую мысль.

В квартире слишком тихо, слишком пусто. Она уже похожа на склеп. Удар, окончательно завершивший недолгую историю его семьи, произойдет сегодня, а не завтра. Если уже не произошел…

Перед глазами скакали цифры электронных часов, которые он поднес к глазам.

Наконец, цифры определились с тем, что когда-то он видел в заключении о смерти. Они совпадали со временем проезда поезда Москва-Владикавказ через платформу Расторгуево. 17:35.

Цифры на электронных часах почти совпадали: 17:25. Игорь выбежал из комнаты.

— Игорь! — позвали его друзья в один голос.

За окном раздался рев.

Он бросился обратно и рванул на себя оконную створку.

— Ждите здесь! — закричал он. — Сегодня! Обязательно сегодня!

Выпрыгнув из окна, Игорь побежал к двум старшеклассникам, которым, наконец, удалось завести мотоцикл.

Аня и Славик наблюдали, как их странный друг что-то сказал старшеклассникам, указав в сторону Медицинской улицы. И пока те оглядывались в указанном направлении, силясь что-то там разглядеть, Игорь оседлал заведенный «Иж Планета Спорт» и, встав на дыбы, прямо у них из-под носа унесся на заднем колесе мотоцикла, оставив после себя оглушительный рев, который затухал еще почти целую минуту.

(обратно)

Глава 17

До площади Игорь пролетел по прямой – той, которой в школе называют кратчайшим расстоянием между двумя точками. По газонам, площадкам, клумбам и разгрузочной зоне магазина мимо помойки – мир в его голове стал плоским и линейным как тетрадь по геометрии. Прямо с тротуара из-за остановки он выскочил перед патрульной «семеркой» на круговой перекресток.

Подрезав «Волгу» и за секунду до столкновения вылетев из-под бампера «Сааба» встал на заднее колесо, взревев двигателем. За спиной уже завопила сирена, утопая в хоре клаксонов, но гаишный патруль, как и правила дорожного движения, отсутствовали в мире, где царят прямые линии, скорость, время, расстояние.

Электронные часы напомнили о непостоянном показателе «t». Через три минуты тридцать четыре секунды (уже меньше) его мать спрыгнет с пешеходного моста над платформой Расторгуево, расположенного в двух километрах четырехстах тридцати четырех метрах (показатель «S») под несущийся со скоростью девяносто два километра в час поезд «Владикавказ-Москва» (показатель «V»), сумевший сократить двухчасовое отставание от графика из-за ремонта дороги на участке Россошь-Миллерово до двадцати пяти минут.

Условие задачи было простым – преодолеть максимальную скорость советского мотоцикла «Иж Спорт Планета 350», промчаться на ней за две минуты, оставив в запасе время на подъем по девятиметровому мосту, с дополнительным пятиметровым маршем на Донбасскую улицу из-за холмистого рельефа.

Геометрический мир не учитывал миллиард дополнительных условий, которыми располагал мир реальный. С первым Игорь столкнулся за дорожным устьем, через которое Советская улица соединялась со Школьной. В правом ряду по ходу движения рабочие меняли дорожное полотно. Дорога сужалась до одного ряда, образуя уплотняющуюся пробку, начиная от Второй школы. Скорость мотоцикла падала, пока пробка не стала настолько плотной, что Игорю пришлось остановиться.

Путь к тротуару преграждал спрессованный поток машин перекрытого ряда. Игорь оглянулся, испытывая странное ощущение, будто окружающий мир стал слишком сильно подтормаживать, будто для него персонально включили отдельную скорость. В пяти-шести машинах позади к нему пригибаясь, крался гаишник – Игорь обратил внимание, что он даже фуражку снял, чтобы «не светиться». Грамотный ход. Еще одно странное движение привлекло внимание – с пассажирской стороны одной из машин выбрался праведно-советского вида субъект в кепке – эдакий Гоша из «Москва слезам не верит» и с очевидным намерением направился к Игорю. Видимо решил проявить гражданскую сознательность в поимке малолетнего хулигана, устроившего безумное моторалли на городских улицах. Интересно, вылез бы этот праведник, увидев за рулем взрослую версию Игоря?

Чувство времени не оставило его, только стало острее, но он был зажат. Впрочем, и без того выбор оставался только один – рисковать, прорываясь через самую слабую стену в виде оживленной встречки. Взревев мотором, Игорь поднял на дыбы мощный советский мотоцикл и рванул прямо под желтый «Лиаз», не оставив «Гоше» ничего, кроме как схватить руками воздух.

Под крики и гудки Игорь лавировал в плотном потоке «встречки», сосредоточившись на дороге. Справа замелькали грейдеры, катки, самосвалы, рабочие с лопатами, пар от асфальтовых куч. Поток уплотнялся настолько, что оставался только один путь – тротуар, но чтобы добраться до него, надо было остановить мотоцикл, и он бы принял единственно верное решение, если бы не поезд «Владикавказ-Москва», который уже миновал платформу Калинина, разогнавшись до ста трех километров в час.

Потому Игорю пришлось повторить трюк с игрой в русскую рулетку. «Рулеткой» на этот раз выступал сдающий задом самосвал. Расстояние между асфальтоукладчиком и самосвалом сокращалось и вряд ли оно остановится на том, через которое Игорь сумеет проскочить, потому что иначе самосвал не развернется. Как много плюсов, когда у тебя со временем общая цель. Рабочие разгадавшие его намерение, когда она поддал газу, устремляясь в сузившийся до метра просвет (и продолжавший сужаться) закричали и замахали руками, но Игорь уже вылетел на пустую раскатанную дорогу. Ржавый угол самосвального кузова лишь слегка чиркнул его по уху, оставив в воздухе капельки его крови.

Просторная пустынная дорога, наконец, развернулась перед ним, ветер свистел в ушах и бил в лицо. Впереди обманчивая безмятежность – холмы, развязки, большая стройка туннеля, уже видна насыпь, по которой проходит железная дорога. На полном ходу, пользуясь подъемом, он вошел в поворот на Донбасскую улицу и, увернувшись от загудевшего автобуса, увидел впереди мост.

На мосту толпились люди. Игорь пролетел до нижнего марша, бросил мотоцикл, побежал по крутым ступеням.

— Женщина, дайте руку! — раздался голос из-за людских спин.

Игорь вклинился в толпу и увидел мать. Как непривычно было видеть ее зеленую демисезонную куртку, которая обычно висела на вешалке и означала, что дома все хорошо, раз мама дома за грязным в подтеках парапетом общественного сооружения. Но еще непривычнее ее сосредоточенное лицо – с таким выражением она обычно читала газету или разгадывала кроссворд. Она держалась за поручни дрожащими руками и смотрела вниз, на собственные ноги, будто хотела убедиться аккуратно ли заправила джинсы в сапоги, совершенно не реагируя на слова столпившихся зевак. Никто не подходил, никто не пытался подать руку или ухватить ее, и Игорь понял почему – при приближении любого ее дрожащие руки будто соскальзывали, отзываясь чьим-нибудь вскриком. Испуг в лицах зевак смешивался со страхом стать свидетелями чего-то ужасного и ведь они скоро станут этими свидетелями.

Поезд уже грохотал.

Игорь бросился вперед, и сразу замер – рука с часами «Монтана» на запястье отпустила поручень. Да, она могла стоять – за парапетом небольшой выступ бетонного полотна, сантиметров десять, но если она отпустит вторую руку, ей останется только сделать шаг назад.

Поезд оказался товарным – оглушительно загудев, он пролетел по соседнему пути.

Она не даст подойти.

— Мама! — закричал он, обратив на себя внимание окружающих, и сделал шаг. Он понял, в чем сложность. Вернувшаяся было рука с часами, снова отпустила поручень.

Лицо все такое же хмурое.

— Мам!

На этот раз что-то изменилось в нем. Она подняла лицо, ищущий взгляд. Ищущий, но невидящий. Защитная реакция. Она не видит никого, но взгляд остановился на нем.

— Игорь? Что ты тут делаешь?

— Мам… — Игорь сделал шаг. Затем еще один и еще.

— Игорь, иди домой, — сказала она так, словно стояла у подъезда с хозяйственной сумкой, а не на краю моста, собираясь спрыгнуть.

А вот и он. За спиной матери по долгой дуге к ним приближался поезд «Владикавказ-Москва».

Ну, что же, значит, кое-что у него есть. Он бросился к ней.

— Это ее сын? — спросил кто-то.

— Какой кошмар!

Кто-то завизжал. Игорь схватил мать за руки. Ее застывшее лицо, наконец, ожило. Еще молодые глаза узнали того, кто держал ее за руки, но Игорь понял, что его сил не хватит, что она все еще владеет ситуацией и только стоит ей захотеть или кто-то еще бросится к ней, она сделает шаг.

Поезд загудел, словно почувствовал, что так и не сумеет сегодня догнать график.

— Игорь… Иди домой, пожалуйста… Ты справишься.

— Мама, я не удержу тебя, если ты мне не поможешь, я знаю.… Поэтому я пойду с тобой.

— Что значит пойдешь со мной?

В ее глазах он увидел страх, и вложил все свои силы, чтобы вцепиться в ее руки. Он уже принял решение, и оно было идеальным – он полетит под тепловоз вместе с ней.

Поезд гудел, не переставая, Игорь посмотрел на часы «Монтана» на ее руке – 17:35. Он знал, что ее смерть будет мгновенной. А значит и его тоже.

— Я буду с тобой до конца, — сказал он.

— Игорь! — закричала она и вцепилась в него, наконец, по-настоящему.

В эту же секунду гудящий тепловоз поезда «Владикавказ-Москва» пролетел прямо под ними. Мать крепко держала его. Она была в ужасе. Кто-то подскочил, сразу с двух сторон, шесть или восемь рук перетащили ее через ограду.Она опустилась на мост.

Кто-то спросил, нужна ли скорая.

Игорь присел рядом с матерью.

— Я сделаю все, чтобы вернуть их тебе, обещаю, только не делай этого.

— Ты? — она подняла на него растерянный взгляд и долго смотрела в его лицо.

— Сумасшедшая! — крикнул кто-то. — На глазах собственного ребенка чуть не убилась!

Мать как будто привели в чувство эти слова. Она поднялась и взяла Игоря за руку, как в детстве.

Они спустились с моста, мотоцикл лежал на разбитом тротуаре. Игорь поднял его, уселся, завел двигатель. Посмотрел на удивленную мать.

— Садись, поедем домой.

— Откуда у тебя мотоцикл?

— Мам… — Игорь с укором посмотрел на нее – дескать, не тебе сейчас удивляться странному поведению своих близких.

Она с сомнением смотрела на Игоря, а потом просто молча села на заднее сиденье и крепко обняла его сзади. А когда, набрав скорость, мотоцикл покатил по Донбасской улице, положила голову ему на плечо.

* * *

Дома Игорь пристально наблюдал за матерью, но она вела себя так, будто ничего не случилось. Разве что была дружелюбнее больше обычного, что можно было списать на красоту Анны Вайсс, которую она с удивлением обнаружила в своем доме.

— Твои друзья? — спросила она так, будто не знала Славика.

Странно было видеть мать, которая пережила саму себя. Словно это был другой человек.

— Мам, ты в порядке?

Она ожесточенно терла руки мылом над кухонной мойкой, с загадочной улыбкой глядя на Игоря – с той улыбкой, с какой все матери, должно быть, глядят на своих сыновей, узнав, что у них завелась первая подружка.

— Ну, мам хватит так смотреть. Скажи, что ты в порядке, мне надо отойти ненадолго.

— Я приготовлю тебе ужин, — сказала она, вытирая руки полотенцем, — и яблочный пирог. Только вот… яблок нет!

— Не беспокойся, я не очень хочу есть.

Она коснулась своей теплой пахнущей теперь мылом рукой его лица, погладила по щеке.

— Ты любишь яблочный пирог. Больше никто его не любит – мой яблочный пирог любишь только ты. Я плохо готовлю его, просто всякий раз забываю посмотреть рецепт. Но тебе почему-то нравится.

— Мне нравится, что он не слишком сладкий и не слишком кислый.

— Я давно его не готовила…

В прихожей, где до того тихо переговаривались Аня и Славик, ожидая его, теперь царило напряженное молчание.

— Мам…

— Когда последний раз? — перебила она. — Ты был в третьем классе, кажется…

Она подняла глаза к потолку, будто и впрямь решила вспомнить, когда он последний раз клянчил у нее яблочный пирог.

— Мам…

— Да, точно, ты был такой смешной, любил надевать дедушкину шапку и изображать Горбачева.

Игорь закатил глаза.

— Ты повзрослел…

— Мам, мне пора…

Она неожиданно обняла его, и он почувствовал, что снова вокруг, словно все расплывается.

— Прости меня, — прошептала она ему в ухо, а вслух сказала то, чего никогда раньше не говорила, — не задерживайся, сынок.

* * *

— Твоя мама такая молодая, — сказала Аня, когда они вышли на улицу.

— Она родила меня, когда ей было семнадцать.

— Она любит тебя.

Игорь уловил удивление в ее голосе. Наверное, она думала о себе в этот момент, иначе бы ее слова не прозвучали столь абсурдно.

— Разве не все матери одинаковы?

— Не все.

До сегодняшнего дня Игорь с ней бы согласился, но теперь соглашаться не хотелось.

На улице темнело, начинался неприятный дождь. Славик был серьезен – он всегда нервничал, когда после школы не удавалось появиться дома – его мать обижалась и устраивала для него изнуряющую пытку молчанием.

— Чувак, я бы хотел спросить, когда ты научился водить мотоцикл и куда ты ездил, но пока тебя не было, мы посмотрели рисунки Макса, и я понял, что ты далеко не самый загадочный чувак в вашей семье. Обещай, что все мне расскажешь…

— Обещаю. Куда мы идем, Славик?

— На стадион. Точнее за стадион.

Они дошли до конца Новой улицы, обогнули одноэтажное здание противотуберкулезного диспансера, вышли к стадиону, перед которым возвышались стелы с вертикальными буквами «Металлург». Когда-то в детстве Игорю удавалось, покорять букву «Г».

Дождь стал назойливо-моросящим, в сумраке в мокрый лес заходить не хотелось и к собственному удивлению, Игорь обнаружил, что Славик видимо, насмотревшись жутких рисунков Макса, немного боялся, в отличие от Ани, которая с азартом искателя приключений ступала в своих белоснежных кроссовках по влажной земле.

Они миновали надписи краской на бетонном заборе стадиона «РЭП – КАЛ» и «Жора маньяк сЭксуальный» — их он вспомнил, как уже привык вспоминать здесь почти на каждом шагу материализовавшиеся приметы своего детства.

Как полицейский, Игорь знал, что место опасное для детей – плотные кусты, лес, под ногами бутылки, сигаретные пачки, и возможно шприцы.

— Вот тут, — Славик раздвинул ветки кустов.

На них смотрела голова серны со светящимися глазами, нарисованная на заборе.

Рисунок выделялся среди позднесоветских граффити качественным исполнением.

Игорь направил на него луч фонаря. Глаза нарисованного животного «зажглись», возможно, какой-то эффект из-за отражения. Больше всего удивляли не детализация и профессионализм, с которыми был исполнен рисунок, а то, как его удалось нарисовать на грязной бетонной стене среди столь плотных зарослей. Под кустами валялись обрывки газет, использованных в качестве туалетной бумаги.

— Это же никакая не тропа, а просто рисунок! — разочаровано сказала Аня.

Святая наивность. Неужели, даже эта умница верила в чудеса и что они реально найдут какую-то волшебную тропу.

Игорь подошел к рисунку, осмотрел его, потрогал краску – она была гладкой наощупь, будто глазурованной и производила впечатление высокого качества, в отличие от того, чем были начертаны глупые надписи по соседству. Краска была фиолетовой, а глаза серны – желтые, только два вертикальных зрачка черные.

— Похоже на рисунки твоего брата. — Аня подошла ближе. — Жуть! Это он нарисовал?

— Не думаю, — Игорь направил луч фонаря под ноги. Там валялось что-то похожее на тюбик.

— Может это какая-то секта? — предположил Славик. — Разводят малолетних и все такое?

Версия Славика звучала убедительно. Игорь заметил над правым рожком серны набор цифр. Он достал блокнот и тщательно переписал их. Дождь усилился, забарабанил по листьям и размазал некоторые цифры на листке.

— Может, пойдем, чувак?

Аня подошла совсем близко, Игорь увидел, что она замерзла, губы ее слегка дрожали.

— Там какой-то мужик странный, — прошептала она.

— Где?

— Там у дерева.

Игорь выбрался из кустов, посмотрел в чащу – в глубине у дерева метрах в десяти действительно стоял какой-то мужик, а точнее парень лет двадцати пяти в современном (по меркам времени будущего Игоря) костюме, с тонким красным галстуком с ослабленным узлом. Одной рукой он держал зонт, а другой какой-то ручной прибор, который постоянно складывался как бабочка. Самое неприятное и жуткое заключалось в том, что он смотрел прямо на них.

— Погнали отсюда, — потянул его Славик, — это из тех додиков, что показывает член.

Они вышли на тропинку, а человек в костюме как раз двинулся на них. Он смотрел прямо на Игоря, а по мере его приближения, прибор-бабочка в его руке замедлял свое «порхание». Мокрая трава хлестала его прямо по его ногам и брюки парня ниже колен насквозь промокли.

Анна и Славик торопливо зашагали по тропинке, но вынуждены были остановиться, заметив, что Игорь остался и светил в лицо приближающемуся к нему парню. Парень улыбался, на бледном лице – намек на черную бороденку, волосы у него были длинные волнистые, а черты лица мелкие. По мере приближения, Игорь увидел, что костюм на нем был качественный, возможно «Бриони», только сидел он на нем так, будто парень надевал его очень редко и только по необходимости. Красный галстук светился почти как глаза серны.

Подойдя к Игорю метра на два, парень остановился и стал молча смотреть на него.

— Кто вы? — спросил Игорь.

— Ты не помнишь? — парень улыбался неприятной, глумливой улыбкой.

— Мы уже виделись?

Парень не ответил. Он смотрел, как вредный учитель, не балующий учеников подсказками. Улыбка его раздражала, да и сам он тоже.

— Вы знаете, где мой брат?

— Почему бы тебе задать этот вопрос полицейскому.

— Какому полицейскому?

— Мертвому.

Игорь рассердился.

— Вы что, тоже псих?

— Тоже – в смысле как ты?

— Я не разговариваю с мертвецами!

— Разве? — парень медленно повернул голову в сторону Ани и Славика, ждущих Игоря на тропинке.

Игорь тоже посмотрел в напряженные испуганные лица своих друзей, и с ужасом понял, что парень был прав. Ведь он с ними уже прощался. Они были мертвы в его реальности, также как и его родители, и как вероятно Макс и как… Чудовищная догадка вдруг поразила его. Он посмотрел на парня.

— И где… где мне найти этого мертвого полицейского? — спросил он едва слышно.

Парень издал смешок, затем еще один и еще и наконец, разразился хохотом.

— Кто он?! — закричал Игорь.

Хохот стал громче.

Парень стал отступать. Игорь светил на него фонарем, и заметил, что улыбка на его лице стала какой-то застывшей, а потом, присмотревшись, он понял, что никакой улыбки на ней и вовсе не было. Лицо парня скрыл опустившийся край зонта. Ярко-красный галстук горел, как светоотражающий знак.

Тот же смех раздался прямо за спиной Игоря, он обернулся, на него смотрела нарисованная светящаяся серна.

Парень исчез. Игорь побежал вперед, но его и след простыл. Луч фонаря описал круг по кустам и деревьям под стенами дождя. Капли сверкали в световом конусе как осколки разбитого зеркала. Будто и не было никого.

С Анной и Славиком он расстался на перекрестке Новой и Школьной улиц. Они промокли, замерзли и торопились домой. Игорь тоже насквозь промок, но не замечал этого. Он думал о странном человеке и его словах. Дождь и вечер изгнали всех с улиц, город будто омертвел, даже окна домов были темны, только где-то в районе площади настырно гудела сирена скорой или милиции.

Квартира встретила холодной и темной пустотой.

— Мама! — закричал Игорь, включая повсюду свет. Даже при свете квартира выглядела безжизненной. Наконец, он увидел ее такой, какой знал ее большую часть жизни. Ты здесь один, только теперь ты тоже мертв. Игорь выскочил на лестничную площадку и столкнулся с соседкой.

— Вы маму не видели?

— Она пошла за яблоками, — испуганно ответила соседка.

— За яблоками? Куда?

— В магазин на площадь.

Игорь бросился бежать. Приближаясь к площади, еще в просвете между домами он увидел какое-то нездоровое столпотворение. Перед остановкой толпились человек десять у машины скорой помощи. Толстый врач в белом халате – на старый манер, помогал санитару загружать носилки с черным мешком, назначение которого Игорь хорошо знал. В стороне углом к тротуару криво стояла «копейка» с разбитой фарой, спущенным колесом и помятым крылом, а прямо перед ней на асфальте – рассыпавшиеся яблоки. «Антоновка». Именно такие яблоки он любил в яблочном пироге.

— Что случилось? — спросил Игорь, но ему никто не ответил.

— Это женщина? В мешке, это женщина?!

Люди смотрели на него исподтишка, избегая прямых взглядов.

— Она умерла, — сказал кто-то, — при ней не было документов, ты ее знал?

Игорь шагнул назад и в этот момент толстый врач развернулся и протянул ему электронные часы «Монтана».

(обратно)

Глава 18

— Гар-ри…

Снова этот вкрадчивый надоедливый голос. Прямо как у его деда по материнской линии, который совсем уж в далеком детстве, будил его ранним утром в деревне.

— Дедушка, я даже в школу так рано не встаю!

— Иго-о-орь…

Вилли бродил по комнате, скрипели полы под тяжестью его веса, а когда скрип прекращался, их сменяло шуршание бумаг на столе. И не устал он его звать? То «Гарри», то раздражающее «шкет». Надо признать, терпения у Вилли-Махоуни было не занимать. Раньше он этого в нем не замечал. Они провели вместе почти весь день – при дневном свете обыскали участок леса за стадионом, прошлись до березовой аллеи, изучив все надписи на стене, и не найдя ничего интересного отправились к криминалистам, чтобы составить фоторобот человека в красном галстуке. Игорь упирал именно на эту деталь, даже больше чем на костюм, и на прибор-бабочку. «Почему? Потому что он светился. Как глаза серны». Хотя днем, нарисованные глаза совсем не светились, и Вилли это знал, поскольку сам исследовал рисунок на стене стадиона и даже специально направлял на нее луч фонарика, выяснив, что масляная краска была довольно старой, успела местами потускнеть и потрескаться по краям. Поразительное терпение! Игорь, оказавшись на его месте, давно бы избавился от компании вредного подростка с поехавшей крышей на почве пережитого стресса, а он не только помогал ему, но даже проявлял активность, проверяя его идиотские версии. И все это несмотря на два сломанных ребра, трещину в небной кости и нескольких ссадин, полученных во время их последней неудачной попытки докопаться до истины.

«Он что прямо в костюме стоял посреди леса?», — высказывал здравые сомнения художник-криминалист, с недоверием косясь на Игоря.

«Не просто в костюме, а в костюме от Бриона».

«Под дождем?», — продолжал напирать криминалист.

«Шкет?»

«Бриони. Запишите – приталенном костюме и в красном тонком галстуке».

В конце дня Вилли подвез Игоря домой, чтобы заодно забрать пленку с диафильмом и отправить ее утром на экспертизу.

Оказавшись дома, Игорь сразу без сил упал на свою кровать прямо в одежде и кроссовках и уже минут десять лежал на ней, уткнувшись лицом в подушку, а Вилли терпеливо ждал, когда он предоставит ему хоть какое-нибудь подтверждение, что его можно оставить одного, не опасаясь, что он чего-нибудь натворит.

На этот раз Вилли надолго замолчал, зато активнее стал шуршать бумагами.

Игорю показалось, что он утратил чувство времени. Казалось, что это брат снова за столом делает уроки. Но зачем ему делать уроки, если ему уже больше тридцати лет? Не важно. В голове уже поселился химик-убийца, который почти не оставлял следов. Почти, иначе бы Игорь его не расколол. Неужели даже смерть не избавляет от этого? Голос Вилли вернул его в начавшую уплывать реальность.

— Шкет! — крикнул он на этот раз громче обычного и потряс его за ногу. — Ты же говорил, что хочешь стать милиционером! Или точнее как там… полицейским?

— Зачем? — сказал в подушку Игорь, но Вилли ничего не разобрал.

— Чего?

— Зачем ты меня отправил сюда? — повернул к нему лицо Игорь.

Выражение лица Вилли приняло страдальческий вид, насколько это было возможно. Обычно, кроме темных кругов под глазами, ничего не выдавало в нем усталости. Теперь к ним, правда добавилась пара ссадин на скуле и подбородке.

— Нет, я не понимаю, — сел на кровати Игорь, — ты же видишь, что я ни на что неспособен, я ничего не могу предотвратить, даже владея всей информацией! Что еще за полицейский?! Что еще за хрен собачий?! Я же просто неудачник!

— Ну-ну, ты успокойся, приятель!

— Или это какая-то пытка? — Игорь указал пальцем на Вилли и сдвинул брови. — Ага, ну конечно! Эксперимент!

— Гар-ри, не начинай!

Игорь вскочил с кровати, зашагал по комнате.

— Сраный эксперимент! Какая-то гребаная пытка с сознанием! Копаетесь там у меня в голове! Ставите эксперименты!

— Гарри…

— Прекрати ее, Вилли! — закричал Игорь. — Ты же заместитель начальника управления собственной безопасности! Нет?! Тогда я сам!

Игорь схватил со стола свой перочинный нож «Белка» и прижал его к запястью, затем, поняв, что это глупо, приложил к шее, пытаясь одновременно другой рукой нащупать сонную артерию. Вилли подскочил и после недолгой, но неожиданно упорной для Вилли борьбы, отобрал у него нож.

— Послушай меня, Гарри, — сказал он, убирая «Белку» в свой карман, — я не знаю, чего ты там напридумывал, я только скажу, что повод у тебя на это есть, но вот, можешь мне не верить, но из тебя получится хороший милиционер. Да! Ты сообразительный и находчивый, смелости у тебя хоть отбавляй и решительности тоже. Тебе разве что не хватает чуть-чуть терпения и самообладания. Но это дело наживное. Поверь мне, шкет, я не то чтобы давно ношу погоны, но чего-то я повидал, и я тебе скажу, что среди милиционеров не так много знают свою работу, как ты в тринадцать лет. Ты говоришь, что будешь милиционером? Да ты уже им стал!

Игорь вздохнул. Спич Вилли, понятное дело, его никак не вдохновил, но его тронула его искренность. Он ведь, правда, хотел ему помочь. Все эти поездки, трата выходных, здоровья, риск и наконец, это терпеливое выслушивание рассказов Игоря о перемещениях во времени, которые Вилли хотя и воспринимал как разыгравшуюся фантазию слегка тронувшегося подростка, но иногда он даже пытался в них поверить или хотя бы рассуждать в русле того как будто все это было реальностью. Странная манера ведения дел, но эффективная, надо было взять ее на вооружение. Впрочем, уже поздно.

Парень, конечно, не без инстинкта ищейки, и нет поводов испытывать терпение того, кто тебе помогает, но все же его возрастная версия не давала ему покоя.

— Ты меня отправил сюда, — упрямо повторил Игорь.

— Допустим, ты говоришь правду, шкет, но посуди сам: послал тебя сюда не я, а тот, кем я когда-то стану. Кем я стану – я понятия не имею, но сейчас я просто парень из деревни, который ходит по квартирам усмирять алкашей и бытовых бузотеров и который постоянно слышит настойчивые просьбы не совать нос, куда не следует.

— Но это будешь ты, Вилли, подумай. Просто представь ситуацию и включи логику. Мозги-то у тебя останутся такими же.

Вилли изогнул бровь и потер тыльной стороной ладони свой выбритый подбородок – видимо и впрямь задумался.

— Я думаю, ты знаешь больше меня, — сказал он, наконец.

— Я?

— По всему получается так. Тебя отправили сюда, значит, ответ надо искать в тебе самом.

Игорь почесал голову.

— Он тоже так сказал.

— Тот чудик?

— Ага.

— Что он сказал?

— Я спросил, знает ли он где мой брат, и он предложил мне задать этот вопрос мертвому полицейскому.

— И при чем тут ты?

— Я вот и подумал, может, ты знаешь ответ, ведь получается ты единственный, кто является живым из тех, кто хоть как-то в этом замешан.

— А ты?

— Я вот уже не уверен, Вилли.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Вилли.

— Я думаю, если ты вылетаешь на дорогу на легковушке под несущийся седельный тягач, то основной удар на себя принимает водитель, а не пассажир, так?

Вилли поднял глаза к потолку.

— Если мы не в Англии или в Австралии, то получается так.

— Вот и я думаю… странно все это.

— Слушай, шкет, ты слишком серьезно относишься к словам какого-то психа. С чего ты взял, что он важен?

— Это единственная важная зацепка. Единственное, что осталось.

— Только потому, что он оказался рядом с теми же рисунками, что рисовал твой брат?

Игорь не ответил. Вилли взял рисунок с козьей головой.

— Это все напоминает какую-то дурацкую игру, — сказал он задумчиво, — стремную игру. Подсказки, ловушки… За всем этим стоит художник. Вот кого надо искать!

— Это не его игра.

— Откуда ты знаешь?

— Я шел по этому пути двадцать пять лет, и он никуда меня не привел. Хочешь сказать, что я тупой? Тогда что я тут делаю? Ага! Вот и ответ!

— Гарри, работа сыщика, это работа с фактами. За всеми этими «загадками» всегда скрывается банальный ответ. Скучный и простой как три копейки. Мотивы преступников всегда примитивны. Художник втянул твоего брата в свою игру, заманив всеми этими шифрами и уловками с диафильмами. Такие как он хорошо знают детскую психологию, умеют найти подход, втереться в доверие. Тем более твой брат не страдал, как ты понимаешь избытком общения. Ты проделал хорошую работу, выйдя на художника, но потом включилось твое богатое воображение. Ты реально поверил, что он исчез, а не приплатил этому хмырю из психушки, чтобы смыться?

— Возможно, ты прав, Вилли, хотя сам не понимаешь этого. Художник связан с этим, но это не его игра.

— А чья же?

— Что за парень на диафильме?

— Завтра мы пробьем его по базе. Возможно, соучастник. Переводчик.

— Монгво.

— Что?

— Язык, известный только двоим. Он давно его знает, но есть кто-то еще. Третий. «Тот, кто научил тебя…»

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Игорь перевел взгляд на Вилли.

— Что, думаешь, я псих?

— Я этого не говорил.

— Но ты об этом думаешь.

— Если бы я не верил тебе, стал бы помогать искать чудика в костюме «Бриона»?

— Бриони. Ты прав, Вилли. Извини. Я не могу понять, что за дверь имеется в виду в этом шифре. На нее укажет треугольник… Что-то мне подсказывает, что это не то, что мы привыкли понимать под дверью.

— Шифр просто ловушка.

— Но к чему такие сложности? И конспирация?

— Может ему это тоже нравится.

— Эти игры?

— Поверь, Игорь, все намного проще. Ты говорил, твой брат ушел, даже не взяв верхнюю одежду?

— Исчезли только его кроссовки.

— О чем это говорит?

— Он торопился.

— Или его ждала машина.

— Соседи ничего такого не видели.

— Может, не заметили?

Игорь покачал головой.

— Он боялся, Вилли.

— Чего?

— Раньше я думал, что меня, но на самом деле он боялся, что я его остановлю.

— Значит первый вариант.

— Время?

— Далеко не самый худший.

— То есть снова ничего. Исходная точка, на которую я уже потратил пять лет, — Игорь прикрыл глаза ладонью, и стал потирать пальцами виски. — Вилли, все эти варианты я перебирал уже миллион раз.

— А может, ему просто недалеко было идти? Ты об этом не думал?

Игорь убрал ладонь, посмотрел на Вилли.

— Серьезно? За все эти годы ни разу думал?

Вилли улыбнулся, видя замешательство Игоря.

— Я ведь всегда считал, что он убегал, а не торопился куда-то.

— Вот видишь, шкет, сколько нам предстоит работы. Ну, ладно, мне пора идти.

Вилли поднялся, но взгляд его задержался на столе.

— Что это? — он взял со стола корпус для батареек размером со спичечный коробок с лампочкой и динамиком.

— Передатчик, который я сделал для Макса.

— Ты сделал?

— Ну не совсем я. Одноклассник на уроке труда, но идея была моя.

— И как он работает?

— У Макса пульт с кнопкой – сделали из брелка, когда он жмет кнопку, на этом приемнике срабатывает звуковой сигнал и мигает лампочка. Значит, ему нужна помощь, позвать-то он не может.

— Эта лампочка? Зеленая?

— Да.

— Хм, умно.

— Я долго к этому шел. Правда, Макс так и не воспользовался этой штукой.

— На сколько метров она работает?

— В чистом поле, может метров до ста. А в городе, где много стен, бетона, дерева, листового металла, эта штука почти бесполезная, — Игорь махнул рукой.

— Ладно, Гарри, я заеду завтра, после работы, возможно, что-то уже получится с экспертизой, а ты… не дури, понял?

— Да все нормально, Вилли.

— Точно?

— Утром приедет отец, — соврал Игорь, чтобы успокоить Вилли, но видимо неудачно, потому что тот все еще стоял, и с сомнением глядел на Игоря.

— Ладно, — Вилли вдруг поставил свою сумку на стол и вытащил из нее кирпичеобразную «моторолу» с телескопической антенной, и протянул Игорю, — вот, возьми.

Игорь с интересом взял увесистый мобильник и покачал в руке.

— Вау, Вилли, ты на нее, поди, три зарплаты потратил?

— Трех зарплат не хватит, он стоит как новый мерседес. Ты аккуратнее с ним. Он не мой, так, дали погонять. Завтра заберу. Номер мой знаешь, если будет худо совсем – звони. Только не дури!

— Ладно, не буду.

— Обещаешь?

— Обещаю. Спасибо, чувак! — улыбнулся Игорь.

Эта улыбка, кажется, обнадежила Вилли.

Когда он уехал, Игорь выкурил на кухне сигарету из отцовской пачки «Лаки страйк», затем остановился в проеме родительской комнаты, постоял какое-то время, не включая света, медленно вошел, сел на свое место на диване, сложил руки на коленях и посмотрел на собственное отражение в черном экране телевизора. Падающий слева свет из коридора очертил плавные линии округлой щеки, оттопыренного уха, прикрытого шапкой густых взлохмаченных волос, подбородка, плеча. Лицо целиком поглощал мрак, только два ярких огонька сверкали на месте глаз. Рядом пустующее кресло отца, диван, на котором когда сидели члены его семьи и он один – все как раньше. До боли знакомая картина. Имеет ли призрак право на ярость, обиду, и не дающую им вспыхнуть грусть? Почему бы и нет – ведь снова получить, значит снова и потерять. Вот как это работает, если ты попадаешь в зацикленный ад. Только это вовсе не ад, ты себе просто льстишь. Это обычное дерьмо плоть от плоти напоминало всю его жизнь. Снова знакомое чувство вины, которое будет только крепнуть с годами и боль – острая, как цветочный запах материнских духов в этой комнате, будто она только вышла отсюда, как улыбка и серьезные глаза, глядящие в учебник. Снова чувство, с которым он прожил большую часть жизни, и о котором уже начал было забывать. Но кое-что мешало свести все в исходную точку. Он не виноват в бегстве Макса, и узнал, что мать все же любила его. Все это очень похоже на то, с чем ты сталкиваешься ежедневно. Слегка подпорченный подарок судьбы с опозданием на целую жизнь. И все же – если бы она осталась живой, что произошло бы там, откуда он явился сюда? И если бы он остановил брата, стал бы он снова тем, кем стал тогда?

Ответы на эти вопросы были фальшивы, в них чувствовалось какое-то противоестественное искажение, подстройка под все те же древние самооправдания, вроде попыток первобытных людей вытребовать что-то у богов солнца или дождя. Будто есть какие-то зрители, которые наблюдают за всей этой возней. Но все это иллюзия, обычный человеческий эгоцентризм. Уже случившиеся события должны снова случиться, иначе… Иначе в мире будет два Петрищева, а это как он понял – невозможно. Значит и Славика и Анну он спасти не сможет, значит все бесполезно. Славик не спрыгнет с шестнадцатого этажа, но его собьет машина или ему перережет горло другой наркоман в драке или когда он будет в отключке, чтобы забрать его дозу. Анна заболеет или попадет в авиакатастрофу. Так зачем же ты здесь? Защита от парадоксов? Игорь обвел взглядом пространство над собой, будто там над ним что-то летало, и сердито усмехнулся. Защита, значит? Двух Петрищевых быть не может, а двух Даниловых?

— Думаешь, ты самый умный? — Игорь вскочил. — А что ты скажешь на это?!

Он бросился на кухню, открыл ящик стола, схватил длинный нож с деревянной рукояткой. Все ножи в их квартире всегда были острыми – заслуга отца. Два любимых его занятия – точить ножи и натирать ботинки до блеска. Любой нож в их доме мог, как меч на лету рассечь пустую пластиковую бутылку.

Игорь посмотрел по сторонам, будто искал чего-то, затем бросился в свою комнату. Открыл дверцу шкафа с зеркалом, посмотрел на себя, улыбнулся.

— Мертвый полицейский? У одного из них была хотя бы надежда…

Игорь повернул голову, приложил нож к нежной коже на шее, почувствовал, как застучала кровь под острым лезвием.

— Давай посмотрим, что ты сделаешь! Как защитишься от этого парадокса? На этот раз никаких барабанов. Никаких пятьдесят на пятьдесят. Покажи, на что ты способен! — Игорь засмеялся, мышцы на его руке напряглись, вдавливая лезвие в яремную вену, он понял, что прямо сейчас сделает это резкое движение… Сделает.

На столе запиликал приемник Макса.

(обратно)

Глава 19

Три коротких писка, сопровождаемых миганием зеленой лампочки – пауза и снова три писка. На какую-то долю секунды ему показалось, что пространство за зеркальной плоскостью, в которой отражался передатчик на столе, издевается над ним. Нож выпал из ослабевшей руки.

Приемник, поставленный Вилли вертикально на учебник «Литературы», как крошечная могильная плита на постаменте, выдавал серию сигналов с миганием лампочки – точно таких же, как в зеркальной «реальности». Игорь подошел к столу, осторожно взял передатчик – он тотчас запиликал в руке, передавая вибрацию крошечного динамика под пластиковым корпусом.

Паузы были разными – иногда короткими, иногда растягивались секунд до десяти, но чей-то палец все нажимал и нажимал на клавишу на брелке, который он когда-то передал брату. И этот кто-то не мог находиться далеко. Игорь оглядел стены и потолок, будто они разом стали враждебными, затем вышел из комнаты, открыл входную дверь, шагнул с приемником в руке на полутемную лестничную клетку и замер – очередная серия коротких сигналов захлебнулась после первого писка. Однако зеленый огонек выдал три положенных мигания. Игорь прикрыл за собой дверь, на этот раз сигнал совсем умолк, но лампочка продолжала мигать.

Игорь вернулся в квартиру, вошел в комнату. Сигнал тут же вернулся. Он открыл окно, не выпуская приемника, высунулся почти по пояс, посмотрел на сияющую в ночи влажную отмостку, затем наверх. Над выступом бетонного наличника, обрамлявшего арочное окно, располагался выступ покрупнее – ящик-клумба второго этажа, а над ним – основание балкона третьего этажа. Скудный свет из окна под ним освещал бетонную плиту и вещи, развешанные для сушки на лесках натянутых меж выносных прутьев балкона. Справа – темная соседская комната, за ней свет из окна, печально падающий на усеянную желтыми листьями полянку палисадника до плотного ряда кустов, отделявших дорогу, а слева – темное окно комнаты родителей.

Игорь посмотрел вперед и уперся взглядом в дом, расположенный метрах в десяти через дорогу. Вспомнились слова Вилли «или ему недалеко было идти». Игорь разглядывал трехэтажный дом-близнец, отделенный от него лишь двумя рядами кустов, пустынной улицей и парой придомовых палисадников. Никаких тебе стен и глухих зарослей. Все прочие дома в округе находились либо дальше, либо располагались с торца, преграждая путь радиоволне множеством капитальных стен. А здесь ничего не мешает – Игорь в этом убедился, выйдя из квартиры – всего три глухие стены и сигнал уже начинал пропадать. А если Макс действительно не уходил «далеко» и всегда находился «рядом»? Конечно, прятаться в доме, где все соседи знали, что он исчез – фантастика, а что насчет дома напротив? Он никого не знал в домах по четной стороне улицы. Они жили, словно в разных странах. Удивительно, но у него было много знакомых, и тех, кого он просто знал в лицо во всех трех домах на их стороне улицы, но кто жил в таких же трех домах через дорогу? Он только сейчас обнаружил, что это было для него загадкой. Словно Вторая Радиальная улица, больше похожая на деревенский переулок была границей между странами. А между тем, дом через дорогу располагался ближе всех к ним в округе.

Игорь посмотрел на симметричное окно в доме напротив. Его частично скрывала яблоня, за ней мерцал свет и голубоватое свечение телевизора. От тех, кто смотрел телевизор, его отделяла всего лишь одна стена. Будто в подтверждение его догадки, в руке снова запиликал приемник.

Игорь прошел в комнату родителей, в которой было два окна, выходящих на разные фасады из-за углового расположения. Окно напротив двери – первое в ряду заднего фасада. Он отодвинул занавеску, посмотрел на дом через дорогу. Обзор отсюда значительно хуже – почти все скрыто деревьями, зато благодаря острому углу хорошо просматривались первые окна угловых квартир дома-близнеца. Правда, ничего интересного он не увидел, даже несмотря на свет, расположенного дальше по улице фонаря. Первые окна первого и второго этажей были темными, только на третьем горел свет.

Игорь оглянулся на шкаф, нашел глазами то, что лежало на книжной полке, и когда-то в раннем детстве было предметом особенного их с братом интереса и, обнаружив предмет на месте – белеющим перед рядами книжных корешков, взял «кошачий» стул, забрался не него, потянулся и выругался на свой «тринадцатилетний» рост. Театральный бинокль удалось достать только с помощью веника. Игорь спрыгнул со стула и вернулся в свою комнату. Выключив свет, он расположился у окна. Всего окон в доме напротив было пятнадцать – по пять на каждом этаже. Второе и четвертое окна на втором этаже с перемычкой, и декоративным балкончиком для цветов. Перед такими же окнами над ними на третьем этаже – полноценные балконы, на одном из которых стояли мужчина и женщина. Игорь навел на них бинокль, сфокусировался. Женщина, ярко накрашенная с прической а-ля Ирина Аллегрова девяностых в накинутой на плечи салатовой куртке, хохотала, держа за ножку бокал с вином. Мужчина чуть полноватый в рубашке с закатанными рукавами хищно улыбался, глядя на нее, положив руку на ограждение балкона. Чем-то он напоминал располневшего крокодила. Его смех тоже слышался в окружающей тиши, но был не так громок. Он тоже сжимал в руке бокал и периодически выпускал в ночь облака сигаретного дыма. Игорь перевел окуляры на соседнее окно. Там горел свет, но виден был лишь фрагмент потолка и плафон люстры. Их квартира была трехкомнатной, так же как и все расположенные под ними.

В окнах квартиры на втором этаже было темно, только в угловой комнате мерцал голубоватый свет телевизора, а окна квартиры на первом этаже были сплошь темными. В двух окнах соседней квартиры слева на первом этаже горел яркий свет, окна не занавешены шторами. Они с братом тоже почти никогда не занавешивали окна в своей комнате. Прохожий на их улице – редкий гость, на ней даже тротуаров не было, зато имелось неплохое естественное укрытие в виде плотных кустов, яблони и груши – особенно летом. А с отмостки в комнату не мог заглянуть даже очень высокий человек.

В первом окне он увидел девочку в игрушечной короне, как у японской принцессы. Она сидела на чем-то высоком у окна и «кормила» большую куклу. В поле зрения рядом с ней появилась женщина в халате. Она положила руку ребенку на плечо, о чем-то спросила, девочка кивнула и выдала какую-то тираду. Женщина улыбнулась, погладила ребенка по голове и ушла. Вскоре, Игорь увидел ее в соседней комнате. Она встала перед зеркалом и принялась собирать в хвост свои длинные волосы, затем вдруг недовольно посмотрела в окно, будто почувствовала, что за ней наблюдают. Игорь заметил, что обстановка в этой квартире была бедной – обои старые, ободранные, у шифоньера не было дверцы. Впрочем, в девяностых многие так жили. Игорь повел окуляры бинокля выше. В квартире над ними тоже горел свет во всех окнах. Он увидел сутулого пенсионера в очках и клетчатой рубашке, который прошел перед окном. Судя по жестикуляции, он с кем-то говорил. В квартире над ними свет горел только в комнате с балконом. Сам балкон был кустарно остеклен «автобусными» окнами, на подоконниках стояли горшки с цветами, впрочем, уютной атмосферы они не создавали – окна были грязными, а подсвеченный балкон, судя по обилию коробок, и хлама в виде неизменных лыж, санок, велосипедных колес, сломанных стульев использовался в качестве квартирного сарая, а не для эстетического созерцания окрестностей с бокалом вина.

Игорь опустил руку с биноклем, задумался, флегматично разглядывая фасад напротив. Затем вышел в прихожую, надел куртку, взял со стола замолчавший передатчик, сунул в карман куртки бинокль, открыл входную дверь, и хотел уже, было выйти, но замер, задумавшись, после чего прошелся по комнатам, включил повсюду свет, и только после этого вышел на улицу и обогнул по отмостке дом.

Небо было звездным, погода морозная, холодный ветер дул со стороны Медицинской улицы. Игорь пересек дорогу, вышел на отмостку соседнего дома, остановился на углу. Над ним располагалось окно, в котором он видел женщину перед зеркалом. Следом окно комнаты с девочкой. Свет в них горел и сейчас, падая вытянутыми трапециями на такой же ковер из листьев. Где-то над головой громко звучал голос Регины Дубовицкой, ей вторил узнаваемый гнусавый бубнеж Ефима Шифрина, разряжаемый смехом зрительного зала. По эту сторону никто не смеялся. Голоса раздавались из квартиры с пенсионером на втором этаже. Игорь посмотрел наверх – балкон, где стояли мужчина и женщина с бокалами вина был пуст.

Он двинулся дальше не спеша, вдоль фасада, прислушиваясь и сам не зная, что ищет. Передатчик в кармане куртки молчал с тех пор, как он покинул квартиру.

Дойдя до конца фасада, Игорь остановился. Здесь тоже слышались звуки телевизора.

— Передохни, «Кит-кат» отломи. — Вещал голос под оптимистическую музыку.

Игорь прислушался.

— Уже сто лет назад люди наслаждались шоколадом «Хершес». Изготовленный по оригинальному рецепту тысяча восемьсот девяносто четвертого года он и сегодня никого не оставит равнодушным…

Звук, который заинтересовал Игоря, был едва различим. Он вплотную подошел к угловому окну на первом этаже, но со стороны Заводской улицы приближались нетрезвые подростки, постарше Игоря, они громко матерились ломающимися голосами, и ему пришлось отступить в тень.

Подростки свернули на Новую улицу, Игорь вернулся к окну и замер, в надежде хоть что-то расслышать сквозь какофонию телевизионного бума девяностых, затмевающего в субботние вечера все прочие звуки. На этот раз отчетливый тихий рубящий звук коснулся его ушей. Игорю показалось, что он уже слышал его раньше. Звук был смутно знакомым и звучал привычно, но с одной поправкой – он был привычным в реальности взрослого Игоря. Память никак не могла облечь его во что-то конкретное. Игорь задрал голову. Окна первого этажа здесь располагались выше, чем в его доме. Он мог только достать кончиками пальцев до подоконника, если бы вытянул руки. Планировка квартиры за окнами над ним копирует его квартиру, значит три окна на лицевом фасаде и два из четырех на торцевом принадлежат ей, что подтверждалось тем, что все эти пять окон были темны. В оставшихся двух на первом этаже лицевого – «двушка» с женщиной и девочкой, на торцевом – тоже двухкомнатная квартира. Игорь свернул за угол, заросли здесь были плотными, кусты жимолости и ветви коренастых яблонь почти надвигались на фасад. По этой отмостке явно, кроме кошек никто не ходил. Он миновал два темных окна, следующее окно должно быть кухней соседней квартиры. Там горел свет, Игорь увидел закопчённую газовую трубу, дуршлаги и кастрюли, висящие на гвоздиках. На кухне кто-то гремел посудой, журчала вода, и через открытую форточку распространялся запах жареной рыбы.

Игорь вернулся к первому окну лицевого фасада, где услышал странный звук, оглядел пустынные окрестности. Ни единой души кругом. Он достал маленький фонарик, осторожно посветил в окно и обнаружил, что оно было плотно занавешено черной светонепроницаемой шторой. Такими же шторами были плотно задрапированы и остальные окна в квартире. Игорь вернулся к первому окну, где его хорошо укрывали заросли, достал бинокль и направил его на окна своей квартиры. Комната родителей просматривалась отсюда превосходно – он увидел шкаф, торшер, и если бы находился повыше – например, в комнате, под окном которой стоял, возможно, даже увидел бы телевизор и отцовское кресло. Но по-настоящему его удивило, как с этой позиции просматривалась их с братом комната. Она была буквально как на ладони. Через слабенький театральный бинокль, он видел настенные часы, и даже стрелки, остановившиеся на «21:55», идеально обозревался их стол, особенно та часть, за которой сидел Макс. Учитывая, что окна они почти никогда не закрывали занавесками, наблюдать за ними можно было буквально каждый вечер, имея даже самый примитивный театральный бинокль.

Среди секундного затишья телевизионных голосов, ушей снова коснулся тот самый рубяще-режущий звук, Игорь обернулся, нахмурился, ощущая, как учащается сердцебиение, но взял себя в руки. По крайней мере, сейчас это важно.

Вернувшись домой, он выключил свет в своей комнате, и, глядя на черное окно, под которым стоял две минуты назад, позвонил по громоздкой «мотороле» Вилли.

Вилли ответил только со второго раза.

— Сработал приемник, — сообщил Игорь в трубку.

— Что? Чего? Какой приемник?

Было только одиннадцать часов, но Вилли, судя по обрывочному голосу уже спал.

— Извини, что разбудил, старина. Сработал приемник Макса. И не один раз. Я собираюсь кое-что проверить. Твоя помощь не помешала бы, но если ты…

— Что проверить?

— Слушай, я просто на случай, если со мной…

— Что проверить?!

— Соседний дом через улицу. Окна угловой квартиры на первом этаже закрыты светонепроницаемыми шторами. Возможно, источник там.

— Возможно?

— Не беспокойся, Вилли…

— Дождись меня!

— Вилли, тебе необязательно…

— Дождись меня, сукин сын! Слышишь?!

— Ладно… Дождусь.

— Черт бы тебя побрал. Я уже еду.

Игорь нажал кнопку отбоя. Он понимал, что ругательства Вилли были вызваны тем, что он не поверил ему, когда Игорь сказал, что дождется его. И он был прав…

В кармане запиликал приемник. Игорь достал его, три коротких сигнала в его ладони. Еще пару-тройку нажатий, и в брелке-передатчике сядет батарейка. Игорь шмыгнул носом, открыл дверь комнаты, и снова замер в проеме, обернулся. В свете уличного фонаря, падавшего в комнату, на полу блестел оброненный им нож.

* * *

Казалось, что он стоит перед дверью собственной квартиры – тот же густой слой бордовой краски на массивном типовом полотне, такой же затертый номерок из плексигласа с выцветшей двойкой. Но если приглядеться – замок другой, сувальдный и врезан выше, краска темнее и свежее, на нижней филёнке нет царапин от крыльев велосипеда. Игорь приложил ухо к шершавой поверхности. Тишина долго гудела, сливаясь с хохотом зрительного зала и завыванием ветра где-то в подвальных щелях, и в какой-то момент показалось, что в густой тишине он что-то слышит за дверью, что-то настолько тихое, что можно принять за вибрации в собственной голове.

Игорь обернулся на распахнутые двери подъезда, с которых он снял пружины и подпер кирпичами, на случай если придется бежать, затем нажал кнопку звонка и шагнул назад. Птичья трель звонка оживила пространство за дверью, уплывая в глубины, достигая ушей тех, кто слышать неспособен. Комната, под окном которой он стоял и где впервые услышал таинственный рубящий звук – аналог комнаты родителей в его квартире. Она дальше всех от входной двери, в конце коридора и если полы в доме такие же дощатые, то он услышит скрип шагов. Игорь терпеливо ждал, глядя на дверь, и напряженно прислушиваясь. Когдасекунды сложились в минуту, он шагнул к двери и снова позвонил. Очередная птичья трель завершилась чем-то, что можно было принять за скрип. Очень тихий скрип и очень близкий. Возможно, ему хотелось думать, что мир подстраивается под нарисованную им картину мира – звуками был полон дом. Может быть, просто где-то снова подул ветер или кошка прыгнула на рассохшийся лаг в подвале, или камешек упал в дымоходной трубе, а может быть просто тот, кто стоял за дверью перед ним и смотрел на него через глазок, неосторожно перенес центр тяжести на другую ногу.

Игорь поднял взгляд на линзу глазка. Вот теперь ему, похоже, не обойтись без помощи Вилли. Игорь развернулся и направился к распахнутым дверям подъезда, остановился в проеме, оглянулся еще раз на лестничную площадку в мрачном безжизненном свете, остановил взгляд на решетчатой двери на лестнице в подвал. Свет там был ярче, его множили белые стены.

Одна из особенностей их трехэтажных домов – каждой квартире прилагалось персональная кладовка в подвале. Семья Игоря хранила там велосипеды и ненужные вещи, которые советская привычка мешала отправить на помойку: табуретки без ножки, ящики от давно несуществующего стола, стопки старых газет, перевязанных бечевкой. Люди с деревенскими корнями, имевшие дачи и огороды хранили там соленья и картошку, мужчины – инструменты, если им не было места в квартире.

Игорь подошел к решетчатой двери, осмотрел массивный навесной замок закрытого типа. Дверь в клетку также была зарешеченной, зато угол между лестничными маршами был «прикрыт» хаотично наваренными металлическими арматурами. Между парой из них пространство было достаточно широким, чтобы пролез подросток вроде него. Игорь попробовал просунуть голову, и она прошла, даже с его оттопыренными ушами, которые прутья плотно прижали к голове.

Недолго думая, он быстро снял куртку, швырнул ее на лестницу за решеткой, забрался на перила, и, ухватившись за ограждение верхнего марша, просунул между прутьями ноги, но соскользнув с поперечной арматуры, едва не сломал себе шею. Спасло его плотное телосложение. Он все никак не мог привыкнуть к своему новому физическому воплощению и часто вел себя неуклюже. Больно ударившись коленями о прут, он еще наделал много шума, громко стукнув решетчатую дверь в попытке быстро отыскать опору. На ступенях что-то звякнуло, и он увидел нож с деревянной рукояткой, которым полчаса назад собирался протестировать возможности этого мира. В этот же момент, где-то наверху открылась дверь, раздался низкий мужской кашель.

Игорь торопливо пролез между прутьями, схватил куртку и попробовал дотянуться до ножа, но смог лишь коснуться пальцем его рукоятки. По лестнице спускался кто-то тяжелый и довольно быстро – шаги звучали уже совсем близко. Игорь бесшумно юркнул к стене в небольшую нишу под пролетом.

Мужчина остановился на лестнице прямо над ним. Игорь сердито глядел на выступавшие опорные балки, будто мог видеть сквозь перекрытия. Совсем близко раздался отхаркивающий кашель. Если мужик дотошный и сообразительный, может заглянуть в подвал. Ключ у него наверняка имеется в общей связке. Но простояв еще немного, мужик снова откашлялся, раздался резкий шаркающий звук вместе со звоном, и шаги мужика отдалились, растворившись где-то на улице.

Игорь оторвался от стены, открыл тяжелую дверь в подвал. Навалился густой запах сырой побелки. На стене под паутиной мрачно мерцали две маломощные лампочки. Узкий коридор опоясывал внутреннее пространство с типовыми деревянными дверьми. За каждой такой дверью, как он знал по собственному дому – крошечная клеть метра три-четыре, до потолка забитая хламом.

Коридор расходился буквой «П», ножки которой упирались во внешнюю стену дома с узкими заложенными кирпичами окнами с приямками. У последней двери стояла забрызганная краской металлическая стремянка, на подоконнике перед приямком – жестяная банка из-под кофе «Пеле», полная окурков.

Игорь прошел в другой конец буквы «П», остановился, поглядел на грязный, в паутине и пыли низкий потолок, затем вернулся, вытряхнул на пол окурки из банки, прихватил стремянку и поставил лестницу в начале коридора. По его расчетам над ним находился коридор второй квартиры – как раз участок между туалетом и дальней комнатой. Забравшись, он присел на площадке стремянки и, попытался использовать примитивное подслушивающее устройство, прижав банку открытой частью к потолку, и подперев снизу собственным ухом. Просидев в неудобной позе около минуты, он передвинул лестницу ближе к стене и как только приложил ухо к банке, услышал звук спускаемой воды в унитазе. Игорь спрыгнул с лестницы, сдвинул ее к другой стене коридора, снова пристроил банку. Через минуту, когда шея затекла, и он хотел уже бросить это глупое занятие, его почти оглушил резкий звук. Нечто вроде гильотины рубануло прямо над ним. Игорь испуганно отпрянул, посмотрел на потолок. Только не вздумай теперь дурить мне голову, сказал он про себя.

Выбравшись из подвала, он вышел на улицу, увидел нож в луже, поднял его, сунул в карман и решил попробовать еще раз. Чем больше информации он предоставит Вилли, тем лучше. В конце концов, что он теряет?

Игорь вернулся на площадку, подошел к знакомой двери, нажал кнопку звонка. Секунды текли, Игорь ждал, зная на этот раз, что стоящий за дверью – не плод его фантазий. Он позвонил снова, затем еще раз и когда потянулся к кнопке звонка в четвертый раз, за дверью раздалось грохотание отпираемого замка.

Игорь затаил дыхание и сделал еще один маленький шажок назад.

Дверь приоткрылась на ширину цепочки, и Игорь увидел худощавого высокого парня лет двадцати пяти. Уменьшенные «близорукими» очками глаза осмотрели Игоря и скосились в сторону – скрытую зону слева от Игоря.

Убедившись, что подросток на площадке один, парень растянул губы в хищной улыбке.

— Ты че, пацан, кобылу ищешь?

Конечно, «пацан» угрозы для парня не представлял, что сказалось на его слегка расслабившемся лице. И он, конечно, и представить себе не мог, что детскими глазами на него смотрел майор полиции, опытный взгляд которого моментально выхватил детали: бегающий взгляд, чрезмерная худоба, плохая кожа сероватого оттенка, обтягивающая лысый череп, отсутствие зуба за правым резцом, коробок спичек, которым нервно поигрывал парень, кеды на ногах вместо домашних тапочек, поверх майки – расстегнутая рубашка в клетку с распущенными незастёгнутыми рукавами. Значит, накинул, перед тем как открыть дверь – либо стесняется своих тонких рук, либо не хочет показывать их по иной причине. По какой – Игорь догадывался. Разумеется, цепочка на двери, и наконец, эта фраза про кобылу, которая означала отнюдь не поиск невесты, а переводилась дословно с воровского жаргона как «ты чего тут херней страдаешь?».

— Вова дома? — спросил Игорь, приподняв брови в попытке придать лицу побольше наивности.

Коробок в ловкой руке заиграл активнее, крохотные глазки совсем утонули в минусовых диоптриях.

— Вова, говоришь?

— Ага, Вова, одноклассник мой.

Глаза парня снова забегали, он вытянул шею, норовя заглянуть на лестницу за плечом Игоря. Цепочка явно мешала ему, но открыть дверь он не решался.

Параноидальное недоверие – главный признак, по которому майор Данилов моментально и безошибочно вычислял бывших сидельцев.

— Че-то ты барахлишь, пацан…

— Что?

— Тебе кто напел, что тут Вова?

— Так он дома?

Парень цыкнул, снова ощерился в улыбке и облизнулся.

— Нет тут никакого Вовы, малой. Ландай отсюда.

— Что?

— Вали, говорю.

— А, понял.

Игорь развернулся и неспешно направился к выходу. У дверей он услышал, как дверь квартиры захлопнулась, но почти сразу открылась.

— Слышь, пацан! — раздалось за спиной.

Игорь обернулся. Парень стоял теперь на лестничной клетке.

— Чего?

— Поди сюда.

— Зачем?

— Поди, пацан мой хочет перетереть с тобой.

— Какой пацан?

Парень глянул по сторонам. Игорь заметил, что он старался говорить негромко и не отходить от стены с почтовыми ящиками – очевидно, избегая попадать в зоны видимости глазков соседних квартир.

— Ну, сынишка мой.

— Сколько ему лет?

— А?

— Сынишке.

— Да чуть помладше тебя… лет десять, — пожал плечами парень.

— Так пускай он выйдет.

— Не может он… выйти, — парень шмыгнул носом.

— Не может?

— Болеет он. На кровати лежит. Да ты не менжуйся, малой.

Игорь закусил губу – привычка свойственная глубокой задумчивости, утраченная им примерно в семнадцать лет.

Слишком складно все выходило у парня. Слишком точно, чтобы быть выдумкой. Игорь почувствовал, как уплывает самообладание, как уходит на второй план рассудительность. Он превращался в зверя. Надо было ждать Вилли – оптимальный выбор, но теперь он не сомневался, что парень ему не поверил и любое время для него – фора. А что если его помощь нужна прямо здесь и сейчас. А что если он близок к тому, что искал двадцать семь лет и другого такого шанса не будет.

Игорь бросил взгляд на улицу и, постояв еще несколько секунд, медленно направился к парню. Тот улыбнулся.

Планировка квартиры действительно точь-в-точь, как у него дома, только здесь царили грязь и дурной запах. Судя по развешанным на гвоздях курткам и сваленным в кучу ботинкам разного размера здесь обитало не менее двух мужчин. Двери двух первых комнат были закрыты. На полу перед ними в прихожей и коридоре – повсюду темные засохшие лужи, пробки от пивных бутылок, скомканные газеты.

В конце коридора Игорь увидел распахнутую дверь, а прямо фрагмент кухни с плотной черной занавеской на окне.

Игорь услышал за спиной, как парень закрывает дверь и бросился вперед – к дальней комнате. Из комнаты тут же ему навстречу вышел крепкий чернобородый мужчина в майке. Килограммов сто десять, не меньше. Игорь затормозил и рванул назад, где на него уже шел тощий парень. Игорь ударил его ногой в колено и юркнул в ванную, которая размещалась как раз посредине коридора. Ванные в их квартирах были большими.

В темноте он выхватил нож. Первым, шипя от боли, и хромая в темное помещение влетел тощий. Он схватил Игоря за шею и попытался зажать ему рот.

Игорь всадил ему нож в ягодицу, выдернул и снова всадил. Парень завизжал, отскочил в темноте, опрокинув какие-то тазы.

— Сука, у него перо!

Игорь бросился к ванной, угодив во что-то мокрое, но его уже схватили крепкие руки, он ударил по ним ножом наотмашь.

— Ах ты, гнида мелкая! Сука! — зашипел мужик.

Вдвоем в темноте и тесноте им было трудно совладать с Игорем. К тому же оба они были ранены ножом, заточенным его отцом до состояния опасной бритвы. Раны были неопасными, конечно – рука и ягодица, но кровопотери обильными. Они залили кровью и Игоря, но, в конце концов, его все-таки повалили на пол, прижали ноги. Тот, что был покрепче, сдавил Игорю шею и выхватил из прижатой коленом к полу руки нож.

— Кто тебя послал, потрох?! — захрипел он ему в лицо, сверкая глазами в полутьме. — Говори, сученыш, я же тебя твоим пером распишу так, что мамка по кусочкам не соберет!

Где-то сзади шипел от боли тощий, удерживая ноги Игоря и одновременно пытаясь ударить его кулаком в живот.

Стальные руки сдавили шею, Игорь начал задыхаться.

В этот момент на входную дверь обрушился град ударов и следом громогласный знакомый голос:

— Милиция! Откройте! Милиция!

Игорь почувствовал, как все что сдавливало его ноги, руки и шею мгновенно исчезло.

Две фигуры, толкаясь в проеме, пытались выскочить из ванной. В конце концов, им это удалось. С испуганными короткими выкриками, и грохотом они убежали, послышался звон стекла.

Игорь вскочил, выглянул в коридор. В лицо дул ветер из распахнутого окна.

Игорь бросился к двери, открыл замок. Мелькнуло возбужденное лицо Вилли с огромными глазами. В руке он сжимал пистолет Макарова.

Вилли схватил его за плечо.

— Что с тобой?!

— Это не моя кровь.

Он действительно был весь измазан в крови – на животе, на груди, и руки – буквально по локоть. Нож, заточенный отцом, хорошо поработал.

Вилли убежал по коридору на кухню. Игорь шагом двинулся следом, и остановился в проеме дальней комнаты. Надежда растаяла без остатка. На голом полу хаотично стояли банки с краской под номером 910, небольшой печатный станок, на простом деревянном столе – длинные ножи в узких кофрах, оттиски, стопка огромных неразрезанных пачек рублей в картонной коробке и, наконец, прямо в центре комнаты – ручная гильотина.

Игорь подошел к ней, нажал рычаг ногой и окончательно убедился, что звук, который он слышал, издавала она.

— Убежали, — Вилли вошел в комнату, убирая пистолет в наплечную кобуру. — Кто они такие?

— Фальшивомонетчики, — устало сказал Игорь.

— А твой брат?

Игорь покачал головой.

Они проверили остальные комнаты и не нашли ничего, кроме «крутой» видеодвойки (о том, что она «крутая» сообщил Вилли), набора кассет с боевиками и эротикой, армады пустых бутылок, упаковок из-под полуфабрикатов и двух грязных матрасов.

Через распахнутую дверь в квартиру заглядывали вышедшие на шум соседи. Увидев Игоря в крови, они в ужасе качали головами.

— Мне надо сообщить в дежурку, — сказал Вилли, — как тебя вообще сюда занесло?

Игорь уже и сам забыл об этом, но неожиданно в нагрудном кармане раздалось трехкратное пиликанье. Он выхватил передатчик. Вилли с изумлением смотрел на мигающую зеленую лампочку. Игорь тем временем впился взглядом в маленькую девочку в игрушечной короне. Сжимая одной рукой куклу, другой она ритмично, видимо от испуга нажимала кнопку на брелке – том самом, который Игорь когда-то передал брату.

Игорь бросился к ней, схватил за руки. Кто-то вскрикнул. Девчонка перепугалась, как и мать рядом с ней.

Игорь опустился на колени.

— Откуда у тебя это штука?

— Что тебе нужно? — мать испуганно схватила дочь за руку и попыталась спрятать за собой.

Эту женщину Игорь видел в окно через театральный бинокль.

— Нажми, — сказал Игорь девочке, — еще раз.

Девочка нажала, со страхом глядя на него. Игорь поднял руку с передатчиком, отозвавшимся тройным писком и оглянулся на Вилли.

— Где ты взяла его?

— Папа дал… — ответила девочка смущенно, прячась за матерью.

— А где… где твой папа сейчас?

— Кристина, иди домой! — резко сказала мать.

— На работе… — успела ответить девочка, которую мать повела в квартиру.

— Где работает твой папа?

— Так. Все! — рассердилась женщина.

К ней шагнул Вилли.

— Я из милиции, — сказал он, — где работает ваш муж?

— Где-где! В школе… Сторожем.

Игорь и Вилли переглянулись.

(обратно) (обратно)

Часть 2

Глава 20

Шквалистый порыв ветра сдул кирпичную крошку с околотка дымоходной трубы, возвышавшейся над школьной крышей на целых полтора этажа. Мелкие камешки запрыгали по скатной кровле, и самый крупный из них ударил в боек полиуретановую киянку, забытую на крыше жестянщиком в позапрошлом году. Освободившись от последнего кляймера, киянка опрокинулась в темноту, задела фасадный карниз на четвертом этаже перед кабинетом английского языка, и глухо ударив в металлический навес над пандусом перед столовой, отскочила в клумбу.

На звук повернули головы две фигуры, стоявшие в темноте на дорожке перед еловой посадкой у семиметровой цокольной пристройки позади школы – три метра над землей и четыре в глубину. Фигура поменьше, оглянулась дальше – на школьный стадион. Единственный работающий фонарь на школьной территории за столярной мастерской освещал лишь часть спортивной площадки с турниками и брусьями. За забором у гаражей, как старинный самовар сияла кирпичная трехэтажка, и кругом царила такая тишина, что было слышно, как дребезжит от ветра крышка плафона над подъездом. Тусклый свет от пары фонарей на Новой улице пожирали плотные ряды яблонь, которыми был опоясан периметр школьного двора – призрачный отсвет добирался лишь до виража беговой дорожки, размываясь в кривых тенях ветвей на асфальте.

— Гарри, дурацкая идея! — сказала фигура повыше.

Игорь прищурил левый глаз, он только сейчас понял, как идеально все складывалось в пользу новой версии. Школьный двор темен и пуст и если Макс отправился из дома прямо сюда, то это объясняло одну из главных загадок его исчезновения – почему его никто не видел. Темное пятно посреди и без того малолюдной округи. Черная дыра, откуда холод осенних ночей изгоняет даже пьяную молодежь, которой тут полно летом. Пересечь школьный двор, чтобы сократить путь к Школьной улице – минутное дело, если, конечно, кто-нибудь не задержит тебя по пути. Кто-нибудь вроде школьного сторожа.

— Ты был прав, Вилли. Когда говорил, про простой ответ.

— Но почему сейчас?

Игорь забрался на выступ перед заколоченным крашеными досками окном, потянулся к верхнему краю щита. Вилли удерживал его за ноги, напряженно оглядываясь в темноту.

— Потому что утром, когда он придет домой, жена все ему расскажет, — Игорь с пыхтением оттягивал на себя поперечную доску, перекрывавшую фрамугу. На голову Вилли посыпалась деревянная пыль, — надо брать его врасплох.

Доска с треском надломилась, Игорь оторвал ее и передал Вилли.

— Я могу похлопотать, чтобы его забрали на допрос утром прямо отсюда.

— Сомневаюсь, что получится, это школа.

— Стоит попробовать.

Игорь оторвал еще одну доску и спрыгнул на асфальт.

— Что скажешь? — продолжал попытки переубедить его Вилли.

— Можно попробовать… — Игорь задумчиво оглядывал проделанную им дыру.

— Но ты не будешь ждать утра?

Игорь бросил на Вилли мимолетный взгляд, привычно прищурив левый глаз.

— Засранец мелкий! К батарее привязать тебя, что ли?

— Ты мне напоминаешь мою бывшую жену, Вилли.

— Шкет, давай без этих твоих пубертатных фантазий про взрослую жизнь! — рассердился Вилли. — Что это за сарай?!

— Спортзал.

Вилли покачал головой.

— Это идиотизм!

— Это отличная идея, Вилли!

— Безумие. Там темно и высоко.

— С этой стороны шведская стенка.

— Почему не воспользоваться обычным окном?

— Там повсюду решетки.

— А второй этаж?

— Вилли, окна закрыты, а шум в школе привлечет внимание. Спортзал идеальный вариант. Я выберусь оттуда, открою тебе входную дверь, и дальше ты просто подыграешь мне.

— Я – тебе?

— Разыграем «классику».

— Шкет, для «классики» нужно два милиционера. Два! А не один милиционер и ребенок.

— Положись на меня.

Вилли закатил глаза.

— Все будет нормально, Вилли, тебе сегодня такая жирная палка на ровном месте прилетела и по живой статье, — Игорь стал забираться на выступ. — Считай ты уже с новыми звездочками. Может, это и есть тот самый старт твоей карьеры?

— Про себя не забудь, шкет, наверняка можешь рассчитывать на медаль.

— Шоколадную?

— Ну, ты же ребенок… А что, такую тоже дают?

— Это была шутка, Вилли. Ну-ка, подсади меня.

Вилли покачал головой, и помог Игорю забраться.

— Шею там не сверни!

Удерживая в зубах маленький фонарик, Игорь забрался по пояс через фрамугу и тотчас едва не опрокинулся внутрь. Луч скользнул по матам, гимнастическому коню, баскетбольному кольцу и жирной трехочковой дуге на натертом полу. В нос ударил запах хлорки. Высота и впрямь порядочная. Напрягая изо всех сил мышцы рук, чтобы удержать равновесие, старательно пыхтя, Игорь кое-как развернулся на ходившей ходуном раме, после чего стал медленно опускаться, шаря ногами в поисках подоконника. Он помнил, что подоконники тут были широкими, но вот высоту окна с этой стороны он не учел. Ругая себя за торопливость, Игорь совсем разогнул руки и висел теперь на краю отброшенной фрамуги. Руки дрожали от напряжения, вспотевшие пальцы медленно сползали с неудобной для ухвата рамы, а под ногами ничего, кроме пустоты. Никак он не мог привыкнуть к своему росту и к тому, какое значение это приобретало в ситуациях, о которых давно уже перестал задумываться.

Еще и Вилли на мозги капает: как он да как, со своим «шкет». Игорь повернул голову с фонариком, луч осветил голый откос шириной около тридцати сантиметров. Должен устоять, а если нет – придется прыгать. Максимум ушибет ногу. Или сломает. А если упадет спиной на коня, то.… Хватит болтать, сказал он себе и разжал пальцы, одновременно зажмурившись. На мгновение показалось, что никакого подоконника тут вовсе нет. Но он все-таки был, только гораздо ниже, чем он ожидал. Спортзал оглушил гулкий стук – будто крупный кот приземлился со шкафа на пол. Его услышал Вилли. Фонарик упал во тьму и погас. Игоря по инерции повело назад, он замахал руками, пытаясь ухватиться за что-то, но хвататься было не за что – под пальцами скользили только гладкие кубические стеклоблоки. Готовясь к худшему, Игорь замахал руками сильнее, что было сил, напрягая мышцы ног, и, в конце концов, устоял на самом краю подоконника.

Над головой тут же раздался шепот Вилли.

— Что за акробатика, шкет?

Игорь задрал голову – посмотрел на темное пятно, которое видимо было головой Вилли.

— Решил размяться немного.

— Шкет, это спортзал, а не цирк. Где фонарик?

— Упал.

— Черт.

— Вилли, встречаемся у входа через три минуты! Только не светись перед окнами. Жди моего сигнала.

— Есть, командир! — темное пятно исчезло.

— Так-то лучше…

Игорь добрался до края подоконника, присел, вытянул руку – не дотянулся даже до стены, попробовал ногой, кроссовок уперся в верхнюю перекладину шведской стенки. В спортзале было темно – хоть глаз выколи, только над дверями работали лампы пожарного освещения с надписью «выход», правда, пользы от них не больше, чем от светлячков в ночном лесу. Спустившись по шведской стенке, Игорь прошелся под окнами, в надежде отыскать фонарик, но после пары попыток бросил это бесполезное занятие. Планировка и так ему хорошо знакома. Двери в спортзал никогда не закрывали, по лестнице он поднимется в вестибюль, а там и фонарь не нужен.

Добравшись до противоположной стены, он пошел вдоль нее до второго выхода, ступая неслышно с пятки на носок. Прошел коротким коридором мимо раздевалки для мальчиков, из которой несло мочой, добрался до лестницы. Сюда уже падал тусклый рассеянный свет из верхних окон лестничной клетки, хотя на цокольном уровне все еще было довольно темно – на площадке вместо окна там располагалась дверь эвакуационного выхода, как положено – заваленная каким-то хламом в виде сломанных парт. Игорь вглядывался в темноту. В отдалении слышалась приглушенная музыка.

Преодолев пролет, Игорь выглянул из-за лестницы на площадку первого этажа и замер, успев перед этим вздрогнуть от неожиданности. Почти весь дверной проем из лестничной клетки в холл первого этажа занимала фигура, очертаниями напоминавшая крупного водяного. Игорь отступил на лестницу, закусив губы от напряжения в попытке избежать малейшего шума. Сползая обратно по наливным ступеням отполированными тысячами подошв, Игорь понял, что знает того, кто стоял в проходе. Узнал эту вытянутую лысую голову и покатые плечи, переходящие в силуэт, напоминающий кучу. Не раз он видел мимолетом этого крупного молчаливого мужика в школе, как в прошлой, так и в настоящей версии своего детства и пару раз даже задавался вопросом – кто он такой. На учителя совсем не походил, работники в школе – все женщины, кроме пожилого завхоза. Сторож, значит. Странная работа для такого крупного мужика. В девяностые сторожами в школах обычно подрабатывали пенсионерки. Игорь преодолел уже половину лестницы, и пока ему удавалось спускаться бесшумно.

А вот, что больше всего беспокоило с каждым растягивающимся в душном воздухе мгновением – как этому похожему на кучу мужику удается двигаться так же бесшумно. В том, что он двигался, Игорь не сомневался, поскольку давно перестал верить в совпадения.

Добравшись до нижней площадки, Игорь глянул наверх, и ему показалось, что темнота перед ним перестала быть обычной статичной темнотой. Нечто еще более темное, вроде сгустка черного облака отделились от нее, и плыло прямо на него. Игорь скользнул через проем в коридор, снова ощутил запах мочи и выбежал в спортзал.

Окажись в такой ситуации в свои настоящие тринадцать лет, Игорь, безусловно, поддался бы первому порыву и побежал в соседнюю дверь, где находились снарядная, тренерская и раздевалка для девочек, но сейчас он понимал, что это прямой путь в ловушку.

Но что делать? Игорь бросился к шведской стенке, и перебрался с нее на кронштейн баскетбольного щита. Кронштейн угрожающе накренился под его весом, когда Игорь подполз к самому щиту и, ухватившись за его верхний край, осторожно выглянул в темноту.

Если ему повезет и сторож окажется не слишком расчётливым – он сначала проверит женскую раздевалку и тогда у Игоря появится шанс разминуться с ним.

Однако случилось все иначе, и Игорь не сразу понял – был ли сторож слишком умным или слишком глупым.

Сначала спортивный зал залил яркий свет. Защелкали одна за другой лампы. Одна противно загудела прямо над головой, будто пыталась указать на того, кто под ней прячется. Никаких шагов, никакого шелеста одежды. Ни голоса, ни кашля, ни тяжелого дыхания человека с ожирением второй степени. Прижавшись лбом к щиту, и жмурясь от яркого света, Игорь глядел на натертый под собой пол и представлял этого молчаливого сторожа, который стоит в проеме и своим флегматичным взглядом методично, метр за метром, осматривает зал. Игорь повернул голову к окну, с которого едва не свалился и поразился его размеру. Повезло ему, что не переломал себе ноги, поскольку прямо под окном лежала целая гора металлических съемных брусьев-турников. А слева за матом темнел корпус оброненного фонарика.

Дальнейшее качнуло маятник неопределенности в сторону предположения, что сторож был все-таки не дурак: свет в спортзале погас. Разом, все лампы, а не одна за другой. Это значит, он положил всю пятерню на тумблеры и одновременно щелкнул ими. Снова воцарилась тишина. Но Игорь не ждал. Если это ловушка, то он не проклятый робот, чтобы видеть в темноте и вряд ли таскает с собой прибор ночного видения, а значит его укрытие теперь – самое опасное место. Игорь перебрался к шведской стенке, быстро слез по ней, проскочил заранее запомненным маршрутом к фонарю, подхватил его и присел за сложенными матами, прислушался. Ни единого звука. Посидев немного, Игорь побежал в угол, что-то коснулось его лица, он в ужасе отпрянул, но нечто оказалось всего лишь канатом.

Добравшись по матам до внутренней стены, Игорь присел у нее. Минуты текли, напряжение сгущалось, но сторож ничем себя не выдавал. В конце концов, Игорь поднялся, прошел наощупь в центр зала, пока руки не уперлись во что-то, оказавшееся гимнастическим козлом, и включил фонарь в направлении правого пожарного светильника. Дверной проем под ним был пуст. Он увидел обшарпанную стену, выключатели. Возможно, Вилли удалось как-то отвлечь его? Игорь обвел лучом пустой спортзал и двинулся к выходу. Осветил изогнутый коридор, раздевалку. Никого. Поднявшись по лестнице, он выглянул в холл уже намного увереннее – устраивать засаду здесь было глупо.

— Совсем немного у вас осталось встреч с героями сериала «Тропиканка», — восторженный и трескучий из-за слабого динамика голос, растекался по темному школьному вестибюлю.

Источник звука находился там же где и свет – за массивной колонной в торце раздевалки, занимавшей почти треть площади вестибюля. Маленькая комната. Дверь открыта настежь, в комнате горела лампа – единственный источник света на первом этаже, не считая уличных фонарей, слабый свет которых очерчивал раскачивающиеся тени ветвей на полу и пустых школьных скамейках.

Бравурный голос сообщал, что «Орбит» без сахара не просто так отмечен признанием международной ассоциацией стоматологов.

Вход в тамбур как назло располагался со стороны этой комнатки. Конечно, можно было рискнуть и попробовать добежать – тут всего лишь метров пятнадцать и искушение велико, но рисковать Игорь не стал. Он поднялся по лестнице на второй этаж, вошел в рекреацию и направился по коридору в соседнее крыло мимо лаборантской и кабинета физики.

Здесь было относительно светло из-за больших окон и фонарей Школьной улицы, которые располагались как раз на уровне второго этажа и осеняли своим печальным светом пустынные школьные рекреации. Мысль о том, что он еще несколько лет бродил по этим скрипучим, затертым и исчерченным от беготни паркетинам, находил время влюбляться, шутить, драться и строить коварные планы напиться, даже не подозревая, что его младший брат, возможно, закончил свой недолгий путь здесь же, заставила его в ином свете взглянуть на эти школьные пространства.

Из уютного пристанища, одного из немногих защищенных мест, наполненных ностальгическими воспоминаниями, школа превратилась в источник необъяснимой угрозы. Она тоже умела хранить свои темные тайны. Настоящие тайны, а не воплощение тех детских страшилок, вроде деревянной дыбы, которую они обнаружили в окрестностях Селигерского озера. А ведь это большая красивая и старая школа. С огромными подвалами, бомбоубежищами и подземными коридорами, ведущими неизвестно куда. Хотя возможно все дело в непривычных для школьных коридоров тишине и полумраке, или в природе того загадочного пути, которым он попал сюда из будущего в прошлого. Это все еще можно было принять за тяжелый болезненный сон, если бы не боль и старый знакомый страх, что, впрочем, не мешало ему ощущать себя призраком – той заблудшей душой, закольцованной в преддверии Ада, называемым Лимбом, путь из которого только один и где-то внизу бродит некто с металлической пирамидой вместо головы, скрежеща по полу своим инфернально гигантским ножом.

Спустившись в вестибюль с другой стороны, Игорь первым делом обратил внимание на внезапную тишину. Телевизор молчал. И всю часть вестибюля от раздевалки до первой линии колонн заполняла тьма.

Для обычного школьного сторожа, он чересчур проницателен. Вряд ли это расчет – скорее инстинкт. Игорь прищурил левый глаз, приподняв уголок рта, и отступил обратно на лестницу.

Поднявшись на второй этаж, он вошел в туалет, расположенный в дальнем углу рекреации, сорвал крышку с ближайшего сливного бачка и метнул ее в окно. Под оглушительный звон стекла и грохот упавшей на асфальт крышки, от которого даже где-то неподалеку залаяла собака, Игорь бросился в коридор, соединявший рекреации и спрятался в глубокой нише входной двери кабинета физики. Позиция у него была выгодная – его укрывала тьма, оба выхода на этаж освещались фонарями с улицы и были равноудалены от него. Поэтому он особенно не беспокоился, вертя своей большой лохматой головой по сторонам.

(обратно)

Глава 21

Очень скоро из двери справа выскользнула большая «куча» и с поразительным для своих габаритов проворством и при этом совершенно бесшумно метнулась в туалет.

Игорь ринулся к другому выходу, сбежал по лестнице, не заботясь уже о тишине – теперь важным был только фактор времени, те несколько секунд преимущества, которые он заполучил перед столь неожиданно хитрым противником.

В вестибюле царила тишина. С трудом сдерживая тяжелое дыхание, Игорь пытался прислушиваться, но ничего – ни звука бегущих шагов, ни шелеста одежды. Хотя сторож уже должен был обо все догадаться.

Игорь миновал тамбур, отодвинул тяжелый засов и толкнул дверь. Ничего не произошло. Массивная дверь оставалась неподвижной. Он зашарил руками – никаких ручных замков, только прямо под засовом нащупал личинку замка. Игорь ударил со злости дверь и выругался на себя: кретин, ты и мозги заполучил тринадцатилетние?! С чего он вообще решил, что дверь закрывается только на засов? Потому что при мысли о двери всегда всплывал перед глазами этот тяжелый засов, он видел его каждый день, выходя из школы.

— Вилли, — тихо позвал Игорь.

Никакого ответа. Только завывание ветра.

Вероятно, не дождавшись его, Вилли побежал обратно или ищет теперь другой способ попасть внутрь. Все складывалось крайне неудачно. Единственное, что оставалось – не терять ни секунды, и не шуметь. Игорь на цыпочках, прижав согнутые в локтях руки, чтобы не шуршала куртка, выскользнул из тамбура, и метнулся к темному углу, но задел коленом скамейку, которая металлической ножкой скрипнула по полу.

В ту же секунду нечто огромное с резвостью животного выбралось из самой непроглядной тьмы за тамбуром и набросилось на него. Скользкие горячие руки, перехватывая живот и грудь, добирались до шеи.

Игорь услышал слабое дыхание, успел упасть на колени и выскользнуть, перевернуться на спину. По затылку больно ударил край скамейки, сразу все поплыло перед глазами, он лягнул ногами в темный силуэт.

В ответ последовал тяжелый удар, угодивший в грудь, и отозвавшийся болью в сердце.

— Вилли! — закричал Игорь.

Никакого Вилли, только живая гора перед ним зашевелилась активнее, навалилась, игнорируя слабые «тринадцатилетние» удары. Огромные руки напряглись, стали каменными, ухватили мертвой хваткой, зажали рот.

Игорь со свистом вобрал воздух в частично зажатый потной ладонью нос – вот уж благо, что нос у него вздернутый и укусил за мясистый кусочек фаланги, а вернее – откусил.

От подобной боли можно зареветь, но сторож лишь молча отдернул руку. Хватка исчезла, но Игорь знал – от болевого шока он оправится быстро. Мелькнула огромная фигура вполоборота, склонившаяся над собственной ладонью.

Игорь обуздал свой инстинкт, гнавший его на лестницу – юркнул за квадратный пилон, прижавшись к висевшему на нем зеркалу. Почти сразу за спиной раздался топот. Гора со знакомым проворством выскочила из-за пилона, разгоняясь на пути к лестнице, но споткнулась о выставленную Игорем ногу и полтора центнера плоти рухнули на пол.

Игорь, наконец, хорошо увидел его продолговатую голову – блестела лысина в свете фонаря, сияли щеки и плотная шея со складками над форменной курткой. Он увидел вывернутую ладонь, на которой разрасталась кровавая рана – след его укуса. Сторож берег ее и попытался опереться на другую руку, но не успел – как заправский нападающий, ловко поймавший мяч на подъеме, Игорь ударил по этой голове ногой, удачно «вложив» корпус. Удар получился сильный и точный. Сторож безжизненно распластался на полу.

В ту же секунду в тамбуре задергалась дверь, и послышались знакомые уже крики Вилли.

— Как всегда вовремя, — устало сказал Игорь, опускаясь на колено перед обездвиженной тушей, и доставая брючной ремень.

* * *

Игорь пил из чайника – прямо из носика, скосив глаза на маленький синюшный экран переносного телевизора, в котором обнаженная девица присела на колени ковбою, и широко раздвинула ноги.

— Раньше такое показывали по телеку? — удивился он.

Вместо девицы по экрану с логотипом «НТВ» пошли косые полосы. Вилли пошевелил антенну. Полосы пошли в обратную сторону.

— На самом интересном месте! — досадовал Вилли.

Из раздевалки раздался стон и металлический скрежет. Игорь вышел вместе с чайником, поправил настольную лампу, направленную на привязанного к стойке сторожа, и плеснул ему в лицо воды.

Следом вышел Вилли.

Игорь молча повернул к нему голову. Тот подошел к сторожу, придирчиво заглянул ему в лицо.

— Брелок, — сказал Вилли, — который ты дал своей дочери. Где ты его взял?

Сторож сдвинул брови, помотал головой и после долгой паузы изрек:

— Чего?

Голос у него был бесцветный и невыразительный – под стать лицу. На такого не обратишь внимания в толпе, даже невзирая на немалый рост. Массивная шея сливалась с головой. Глаза широко расставленные, и выбритое лицо гладкое и вытянутое, как у коровы.

Игорь смотрел на него равнодушно, и только по расширяющимся ноздрям можно было догадаться о его состоянии.

— Где ты взял его? — повторил Вилли.

Сторож опустил голову на грудь.

— Берите, что хотите, еще есть ключи в канцелярии, но ничего ценного вы тут не найдете, — сказал он в пол.

Вилли посмотрел на Игоря. Тот шмыгнул носом и вернулся в комнатку, как будто происходящее его не интересовало, взял табуретку и стал откручивать ножку.

— Я не видел, кто на меня напал. Было темно. Так скажу милиции, — монотонно, будто заучивший молитву двоечник, произнес сторож.

— Мужик, — Вилли подошел к нему ближе и наклонился, — ты не понял, милиция уже здесь.

Игорь тем временем осмотрел открученную ножку – удобная, в руке лежит хорошо и крепкая, с расширением, как у бейсбольной биты – из толстого конца торчит металлический стержень с резьбой.

— Где? — с флегматичным недоумением спросил сторож, поднимая голову.

Игорь быстро прошагал из комнатки и размаху ударил его по лицу. Ловко перехватив ножку табуретки, как полицейскую дубинку, он ударил ею в живот. Сторож заорал от боли и возможно от страха.

Подскочивший Вилли оттащил Игоря.

— Все в порядке… — спокойно сказал Игорь.

Вилли с неохотой его отпустил.

— Странно, да? — Игорь указал на сторожа ножкой от табуретки. — Крепкий мужик… Сколько тебе? Сорока ведь еще нет? Ты мог бы работать инкассатором, охранником в банке… не знаю, вышибалой. Но ты решил устроиться школьным сторожем с зарплатой, которой не хватит даже не еду. Чем тебя привлекает эта работа?

Игорь встал напротив сторожа.

— Гар-ри, — подал голос Вилли, почуяв неладное, но было поздно. Игорь снова ударил сторожа ножкой от табуретки.

Из его губастого рта потянулась кровавая слюна.

— Уберите! — заорал он неожиданно. — Уберите этого психа от меня!

— Отвечай на вопрос, и он тебя не тронет! — сердито сказал Вилли, хватая Игоря за плечо и оттаскивая. — Говори откуда брелок?

— Да какой брелок?! — сторож теперь глядел испуганно.

— Который ты дал своей дочери.

— У меня нет дочери.

— Как это нет?

— Это не моя дочь, — поспешил ответить сторож, видя, что Игорь снова порывается двинуться к нему и лишь рука Вилли удерживает его, — это дочь моей гражданской жены. А брелок… Брелок я просто нашел.

— Просто нашел?

— А чего тут такого?

— Где нашел?

— Здесь.

— В школе?

— Да что вам нужно?

— Нашел или забрал у кого-то? — спросил Игорь.

Сторож заметно напрягся.

— На что вы намекаете?

— Отвечай! — разозлился уже Вилли.

— Вы хотите сказать, что я украл его?! Вытащил из куртки у какого-то школьника?!

— Школьника? — тихо переспросил Игорь.

Сторож нахмурился и поморщился. Его заметно напрягало, что Вилли перестал удерживать этого мелкого отморозка и тот теперь снова прохаживался перед ним с проклятой дубинкой в руках.

— Или школьницы…

Игорь подскочил и, прежде чем его снова оттащил Вилли, успел нанести несколько ударов, в промежутке между каждым произнося слова, сложившиеся в предложение:

— Тот. Кому. Он. Принадлежал. Учился. В другой. Школе!

— Гарри, Гарри, успокойся. — Зашептал ему в ухо Вилли.

— Я почти закончил, Вилли, дай мне еще минуту.

Сторож завалился на бок, изо рта и носа его стекала кровь. Вилли с неохотой отпустил Игоря. Тот подошел к сторожу и ногой вернул его в ровное положение.

— Я понимаю тебя… — сказал Игорь участливым тоном, обходя сторожа сзади и кладя ножку от табуретки ему на плечо. — Я много повидал таких как ты. У вас есть одна особенность. Вы всегда знаете, чем все закончится. Я вижу это по вашим потухшим глазам. Как сейчас. Ты ведь намного раньше все понял. Ты всегда это знал, верно?

Игорь смотрел на лысину сторожа. Вилли – на Игоря, видел его склоненное лицо – детский нос, щеки, подбородок, сдвинутые брови.

— Посмотри на меня, — Игорь постучал ножкой табуретки по его плечу.

Сторож медленно поднял голову, запрокинул окровавленное лицо. Посмотрел на Игоря снизу вверх.

— Все произойдет быстро, — сказал Игорь и поднял ножку от табуретки, — но не для тебя. Я спрошу только один раз, а потом загоню ее тебе в зад. Вот этим толстым концом. Не гарантирую, что ты дотянешь до утра.

Сторож заморгал, глядя в сверкающие в полутьме глаза.

Игорь наклонился к нему и тихо спросил:

— Где мой брат?

Сторож застонал и, опустив лицо, закричал, обращаясь к Вилли:

— Остановите это! Вы же из милиции, это… это…

— Что это?! — почти выкрикнул Вилли.

— Преступление!

Игорь обошел сторожа спереди.

— Точно! — сказал он, принимаясь закатывать рукава рубашки. — Преступление! Вилли, расскажи ему, что такое преступление.

Вилли молчал.

— Ну? Забыл? Опасное деяние, содержащее все признаки…

— …состава преступления, — договорил Вилли.

— Их всего четыре, — сказал Игорь и ушел в комнатку.

— Напомни их, Вилли, — раздался оттуда его голос. В комнатке загремела посуда.

— Объект? — неуверенно выдал Вилли.

— Ага, — подтвердил Игорь, выходя из комнатки. В руках он держал скомканную скатерть.

— Твоя задница, — Игорь нацелил на сторожа ножку от табуретки. — Видишь, закон защищает ее неприкосновенность. Дальше, Вилли!

— Объективная сторона.

Игорь расстелил скатерть перед сторожем.

— Связь между этой ножкой и твоей… — Игорь поморщился. — Не завидую!

— Субъективная сторона, — продолжал вспоминать Вилли.

Игорь закатил глаза и произнес заученным тоном:

— Лицо осознает неизбежность наступления опасных последствий и желает их наступления. Бла-бла-бла. Кто же спорит. Ну, и последний элемент?

— Субъект.

Игорь молча кивнул глядя на перепуганного сторожа.

— Лицо, достигшее возраста четырнадцати лет…

— А вот тут неувязочка, — улыбнулся Игорь, — мне только тринадцать. Не обессудь, мы чтим уголовный кодекс, но тут как в математике – не хватает хотя бы одного элемента, значит…

— …отсутствует состав преступления, — закончил Вилли.

После этого с лица Игоря слетела маска наигранной веселости, осталась лишь только ярость, и он быстро зашагал к сторожу.

— Стойте! — заорал тот. — Стойте! Я… покажу…

Игорь обошел его сзади, обхватил дубинкой шею, прижал ее к своему колену.

— Что?

— Где я нашел его… — прохрипел сторож.

* * *

Он отвел их в подвал – в задней части раздевалки обнаружилась низкая дверь. За ней лестница, ведущая вниз еще почти на этаж, упиралась в дверь. Игорь отпер ее ключом, который забрал у сторожа. Включил светпри входе. Комната представляла собой помещение размером с небольшой класс, наполовину заваленное школьным имуществом – партами, стендами по начальной военной подготовке, досками, коробками, старыми пыльными кубками и прочим хламом, ставшим школьной историей.

— Что это за место?

— Здесь я нашел его.

— Что? Брелок? — Игорь внимательно посмотрел на сторожа и увидел страх в его глазах. Он обманывал, но боялся как будто чего-то еще – не только дубинки Игоря.

Вилли уже начал терять терпение. События последних часов не прошли даром для его нервной системы. Он тряхнул сторожа, которого удерживал за предплечье.

— Что ты несешь?! Как ты мог найти его здесь, если ключи только у тебя?!

Игорь осмотрел помещение, прищурился, откуда-то веяло холодом.

— Что это за место?

— Просто склад, — ответил сторож, но Игорь задавал вопрос себе. Он подошел к металлическим шкафам у стены, с усилием отодвинул один. За шкафами обнаружилась еще одна дверь – железная.

— Куда она ведет?

— В бомбоубежище, — сторож как-то совсем сник.

— Ключи!

— Ключи от бомбоубежища только у директора.

Игорь раздвинул шкафы, присел, на кафельном полу он заметил тонкий слой металлического песка. Он коснулся его пальцем, поднес к глазам, затем встал, осмотрел замок.

— Что там, Игорь?

— Замок новый, — констатировал Игорь и посмотрел на сторожа. — Где главный вход в бомбоубежище?

— В другом крыле, под лестницей.

— Ключи, — повторил Игорь.

— Я же сказал, ключи только у директора, — сторож заметно нервничал.

Игорь на всякий случай еще раз перебрал связку, которую забрал у него – ни один ключ не подходил. Затем подошел к сторожу, принялся хлопать его по карманам. Сторож со стиснутыми руками за спиной стал извиваться.

— Да нет у меня ключей.

— Стой спокойно! — рявкнул Вилли.

Игорь схватил его за ворот куртки, дернул на себя, оторвав две пуговицы. На рыхлой груди под майкой на засаленном шнурке висел ключ. Игорь рванул его на себя.

— Ах ты мразь! — Вилли впечатал сторожа в стену. На сторожа теперь было жалко смотреть.

Ключ вошел как по маслу, замок упал на пол. Игорь дернул на себя дверь, на него вывалилась какая-то коробка. На боку сиреневая надпись «Amiga».

— Что это? Компьютер? — Игорь отпихнул ее, вошел внутрь и оказался в длинном коридоре. Пахло пылью, известкой и пластиком. Первые метры у входа и вдоль стены стояли коробки с компьютерами, далее допотопный принтер и кнопочный телефон на полу. За ними на табуретке две коробки – с маленькими упаковками вишневого сока и шоколадными батончиками «Бабаевский» с помадно-сливочной начинкой, внизу – два новеньких баскетбольных мяча. Дальше – стопки альбомов, упаковки скульптурного пластилина, новые учебники и еще много всякой всячины.

Игорь посветил вглубь коридора, метров через пятнадцать он поворачивал налево – луч уперся в бетонную стену. При входе располагался выключатель. Игорь пощелкал им – безрезультатно.

— Что там? — крикнул Вилли.

Голос его в этом туннеле звучал приглушенно. Стены были толстыми, железобетонными и потолок в виде свода, будто они сходились над ним.

— Не знаю пока, — отозвался Игорь.

Он осветил коробки и увидел, что одной упаковки сока в коробке не хватало.

— Тащи его сюда! — крикнул Игорь и отправился дальше по коридору, освещая стены.

— Ну, вперед, — подтолкнул Вилли сторожа. Тот идти в туннель не хотел, что еще больше разозлило Вилли, — пошел!

Переступив порог, сторож совсем «поплыл».

— Простите меня, — захныкал он вдруг, — я не… меня заставили.

Игорь прошел уже почти до конца коридора, оглянулся, посветил фонарем в лицо сторожа.

— Я не хотел…

— Заткнись, сука! — у Вилли начали сдавать нервы, он вытащил пистолет, упер его в тестообразную щеку сторожа. — Замолчи!

— Я не…

Вилли ударил его.

— Шагай вперед!

Игорь уже дошел до конца и замер как вкопанный, светя фонарем на пол – рядом с куском картона валялся скомканный тетрадный лист, а перед ним – красная засохшая лужа.

Коридор за поворотом оказался совсем короткий – тут размещалась огромная металлическая дверь с порогом – видимо основная и слева от нее еще такая же – вход в само убежище.

Вилли как раз дотолкал сторожа до поворота, и увидев кровавую лужу, совсем вышел из себя.

Он ударил сторожа в ухо.

— Что ты сделал, сукин сын?! Что ты сделал?! — повторял он.

Сторож продолжал хныкать, издавая какие-то бессвязные мычания.

— Я не… знаю… Не знаю, как он узнал… Я просто испугался… Мне нельзя в тюрьму, просто… поверьте…

— Что ты с ним сделал?! Где он?!

Игорь тем временем присел на корточки, взял скомканный лист развернул его и увидел формулы, написанные, несомненно, рукой брата. Затем посмотрел дальше, прищурился, что-то привлекло его внимание за листом картона, он протянул руку и достал смятую маленькую упаковку из-под сока.

— Ты убил его?! — орал за спиной Вилли, и окончательно потеряв самообладание, вцепился в шею и начал душить сторожа. Тот захрипел в ужасе, глаза полезли из орбит.

— Что?! — выдал он осипшим голосом. — Нет… Нет-нет!

Игорь тем временем коснулся пальцем засохшей лужи, понюхал, почувствовал слабый вишневый запах. Затем медленно поднял луч фонаря наверх и замер.

— Вилли… — Позвал он.

Вилли не слышал. Он тряс насмерть перепуганного сторожа, вцепившись ему в шею.

— Ты убил его! Отвечай!!!

— Я всего лишь собираю тут, что плохо лежит, а потом сбываю… он как-то узнал, проник сюда и я просто… слегка побил его… совсем чуть-чуть, оттаскал за ухо. Просто припугнул…

— Вилли! — заорал Игорь.

Вилли, наконец, услышал его. Повернул голову и тоже замер, глядя на потолок.

(обратно)

Глава 22

Когда тебе тринадцать лет, время кажется почти бесконечным. Особенно, если ты сидишь у окна на последней парте, урок долог и скучен, а затяжной осенний дождь монотонно барабанит по подоконнику. Когда тебе сорок время уходит стремительно, как вода из перевернутой бутылки, но ты не замечаешь этого, потому что растратил его слишком много, чтобы позволить себе еще и думать об этом. Оно давно перестало принадлежать тебе – конфисковано за неумением распоряжаться, при твоем не слишком активном сопротивлении.

А если тебе тринадцать и сорок одновременно, тебе кажется, что ты сошел с ума, но вместе с тем, ты будто начинаешь понимать истинную природу времени, потому что перестаешь быть частью его основного процесса. Это странное чувство, похожее на рассматривание фотографий своего дома и своих родителей за пару лет до собственного рождения. Вот знакомые лица в знакомом интерьере: углы, рассохшиеся дверные косяки, шифоньер со сломанной дверцей, кресло отца с желтой подушкой, на стуле рыжий кот, которого ты будешь хватать за хвост, а тебя еще не существует. Эти люди и этот мир вполне способны жить, обходясь без тебя. И вот ты входишь в этот мир совсем ненадолго, вливаешься в эту временную струю, которая несет тебя до твоей конечной станции, не задумываясь, движется дальше, а тебе и в голову не пришло усомниться, что это река, а не, скажем, речная сеть или возможно даже океан.

Игорь протянул руку над зеркальной лужей, в которой плавали желто-красные дубовые листья. Иглы дождя обожгли загорелое запястье под оттянутым рукавом толстовки, затушили сигарету, зажатую в гибких пальцах. Проходивший мимо невысокий мужик в драповом пальто бросил на него укоризненный взгляд из-под зонта со сломанной спицей.

— Это реально, — сказал Игорь, — реально…

И мир, отражавшийся в больших глазах, соглашался с ним. И ветер, и холод, и настойчивые просьбы девочки лет пяти у забрызганного грязью ларька с кубическим логотипом «Пепси» купить ей что-то для диснеевской коллекции. И гневный ответ ее матери, требовавшей рационально объяснить, зачем ей это нужно.

Желания иррациональны, вспомнил Игорь установку Фрейда и медленно откинулся на спинку скамейки – из той старой советской серии, в которых можно было сидеть полулежа. Под могучими дубовыми ветвями моросящий дождь переставал быть таким назойливым.

Перед ларьком под импровизированный навес жалась очередь из трех человек, которую замыкал учитель математики Макса. Он настороженно посмотрел на Игоря, напомнив вчерашний взгляд Вилли, когда тот, наконец, увидел, что нарисованные глаза не только светятся в темноте, но и умеют выбирать именно тебя. Игоря впечатлила его реакция – он был по-настоящему напуган. На какую-то долю секунды он увидел этот животный ужас в его лице, хотя Вилли быстро взял себя в руки – еще до того, как Игорь, словно заправский коп вытащил из заднего кармана джинсов блокнот, позаимствованный из запасов брата, и принялся старательно записывать цифры и буквы, расположенные дугообразно над левым рожком серны, нарисованной на потолке.

Слишком рассеянным был этот учитель, подумал Игорь, глядя на его помятый затасканный плащ – он пошел в ларек за сосисками, оставив на скамейке распахнутый портфель, из которого забрал только тощий бумажник. Кто вообще носит в портфеле бумажник? Капли дождя добирались до стопки тонких тетрадей и газеты, сунутой в портфель наспех, и потому смятой в гармошку. Игорь протянул руку, чтобы накинуть крышку портфеля, но взгляд его остановился на заголовке:

«Приближение кометы Гохшорнера-Уильямса грозит изменениями невиданного масштаба».

Игорь склонил голову набок и прочитал первый абзац статьи, в котором говорилось, что в Солнечную систему со дня на день вклинится глыба размером с Данию. Комета Гохшорнера-Уильямса была обнаружена в августе 1994 года и поначалу была принята за небольшую планету. По данным полученных с помощью радиотелескопов, расположенных в пустыне Атакама, комета приблизится к орбите Земли в начале ноября 1995 года.

Дальше прочесть было невозможно, не вытащив газету из портфеля. Никакого ажиотажа по поводу комет в своем настоящем детстве Игорь не помнил. Возможно, это было не такое уж важное событие.

Андрей Иванович подошел с двумя картонками, вырезанными из пакета молока, на каждой из которых лежала сосиска с пятнышком краснодарского кетчупа и отрезанными кусками обычной черной буханки. Одну картонку учитель протянул Игорю. Глядя на бесхитростный фастфуд девяностых, а также на истертый рукав плаща учителя и его голодный взгляд, Игорь вспомнил, что учителя в девяностых по большой части пребывали в бедственном положении, и ему стало жаль его. Несмотря на аппетитный запах, Игорь отказался от предложенной порции, сославшись на сытость, и достал сигарету.

— Ты много куришь, — сказал Андрей Иванович, присаживаясь рядом.

Игорь хотел было дать остроумный ответ, но проходившая мимо тетка в сиреневом пуховике опередила его:

— Хорош папаша! — громогласно заявила она, взмахнув полиэтиленовым пакетом «Marianna». — Ребенок сидит перед ним и курит! Курит! А он хоть бы хны! Чему учишь-то, непутевый?! А потом удивляемся, что кругом одни наркоманы!

Учитель даже бровью не повел, Игорь догадался, что для него привычным делом было выслушивать нечто подобное в свой адрес. Игорь бросил сигарету в урну, понимая, что учителя если и заботило его здоровье, то отнюдь не в первую очередь.

— Тяжело быть подростком, — сказал Игорь, когда тетка ушла, — кругом одни запреты и указания.

— Знаю, — Андрей Иванович откусил постсоветский хот-дог и продолжил говорить с набитым ртом, — но ты справляешься намного лучше своих ровесников. Сейчас тебе, возможно, кажется, что кругом одна сплошная катастрофа, но так будет не всегда, поверь. Впереди еще много хорошего.

Игорь покачал головой.

— Вы совсем ничего не знаете…

— Я немного знаю твоего брата и вижу, что вы очень похожи.

— Похожи?

— Как две капли воды.

— Вы, наверное, шутите.

— Ну, разве что с математикой у него получше.

Игорь невесело усмехнулся.

— Раньше мне казалось, что никто не замечает того, что произошло. Как будто его и вовсе не было.

— Глухонемых вообще мало кто замечает. Может тебе это покажется странным, но люди больше доверяют ушам, а не глазам. При этом зачастую даже не важно, что они слышат.

— Не важно, потому что они слышат одно вранье.

— Это не совсем вранье, — не согласился учитель. — Это язык общения у них такой. Говорят одно, подразумевают другое: мне плохо даются дроби – мне лень вникнуть в шестой параграф, у меня заболела кошка – идите вы со своей математикой. Что-то вроде шифра, который приходится разгадывать, чтобы самому не ошибиться с ответом.

— Для такого шифра есть старый добрый дешифратор в виде учительского подзатыльника.

— Подзатыльниками многого не добьешься. К тому же порой человек сам не знает, зачем это делает. В таком случае, он иногда просто тянет время.

— Может, он просто боится?

Учитель бросил быстрый взгляд на Игоря.

— То есть он трус?

— Или начал понимать, что правда может оказаться хуже неведения.

— То есть трус, — заключил учитель.

Игорь взглянул на него. Тот как раз принялся за вторую сосиску.

— Что меня выдает?

— Лицо, — не глядя на этот раз ответил Андрей Иванович. — Дети еще не умеют носить масок. Лицо ваш дешифратор, а не подзатыльник.

Игорь снова искоса посмотрел на учителя.

— Вы верите в возможность изменения того, что уже однажды случилось?

— Необратимо?

— Да.

— Это невозможно.

— Почему?

— Ты знаешь, что такое энтропия?

— Звучит как название болезни.

— Мера измерения хаоса, — сказал учитель, отложив сосиску и принимаясь с шипением открывать банку «Херши Колы». — Все среды во вселенной с течением времени изменяются в сторону хаоса, и никогда в сторону упорядочивания. Мы стареем, вселенная расширяется, дым расползается, вода растекается, здания разрушаются и никогда наоборот. В этом смысле время всегда однонаправленно.

— Значит и перемещения во времени невозможны?

— В прошлое они невозможны даже теоретически.

— Во время нашей первой встречи, вы сказали, что я не тот за кого себя выдаю.

— Да. Ты выглядишь как ребенок, но не похож на него. Только когда ты испытываешь простые эмоции, вроде страха или злости, снова становишься похожим на ребенка.

— Сейчас вы тоже так думаете?

Учитель изучающе на него посмотрел, и Игорю показалось, что он действительно сомневается.

— Я уже проходил этот путь, — сказал Игорь.

— И чем… все закончилось?

— Ничем. Все вернулось в исходную точку, как в какой-то временной петле, но с одним отличием – теперь я всего лишь сторонний наблюдатель, который ни на что не может повлиять.

— Возможно, ты ищешь что-то вроде оправдания?

— Я говорю с вами как с учителем математики, а не с детским мозгоправом.

— В таком случае вопрос… тот же.

— Ответ на вопрос – зачем.

Андрей Иванович снова посмотрел на Игоря на этот раз строгим учительским взглядом – призрака сомнения он, очевидно, отринул усилием воли.

— Может, влиять ни на что и не нужно?

— Не нужно?

— Ну, это же просто нелогично. Представь, если я отправлюсь в прошлое и убью собственного деда до рождения моих родителей – что тогда произойдет со мной? Ведь, я должен буду исчезнуть. И мой брат тоже. Или что? Но даже если так, мы все равно уже были. Парадокс.

Игорь задумался, глядя на уходящую за горизонт дорогу, по которой медленно полз «ПАЗик» и все никак не мог добраться до вершины.

— Но если ничего нельзя изменить, то… — внезапная догадка выкатилась на Игоря, словно неприятный знакомый из-за поворота на тесном тротуаре.

— Возможно, ты просто неправильно понимаешь природу событий, — сказал учитель. — На самом деле большинство людей ничего не могут изменить, но это вовсе не значит, что они совсем ничего не могут сделать.

— Что вы имеете в виду?

— Просто поменяй прошлое и будущее местами и представь, что это и есть естественная последовательность развития событий.

Игорь задумался: искать, раскапывать, но, увы – не предотвращать. Логика такого ответа была понятной даже интуитивно, но принять ее по старой человеческой традиции было непросто.

— Настоящая причина в твоем прошлом.

— В том, которое будущее…

— Именно.

— Но, по-вашему, это же просто подростковые выдумки. Вы не верите в это. Не можете верить.

— Не важно во что я верю. И даже не важно, что ты сам в это не веришь. Я говорю с тобой как математик.

Игорь молчал. Предложенная учителем модель, действительно все расставляла по своим местам, не оставляя никаких логических изъянов в ответе на вопрос зачем. От нее веяло безысходностью, но может быть в этом и заключался ответ? Или…

Учитель будто прочитал его мысли.

— Может кто-то ведет тебя? Кем ты был в своем прошлом – том, которое будущее?

— Полицейским.

Учитель улыбнулся.

— Я же говорил – вы очень похожи с братом. Он любит загадки. Любит докапываться до истины. Ты тоже любишь.

— Я понял, но все это…

— Немного не то, на что ты рассчитывал?

— Я знаю, что не смогу остановиться.

— Поэтому ты здесь, — сказал учитель, и отряхнув руки достал из кармана сложенный лист формата А4. – Значит ты готов продолжать?

Игорь посмотрел на лист и кивнул.

— В институте, в котором работает мой брат, есть квантовый компьютер. — Учитель откинулся на спинку скамейки, не спеша разворачивать лист. — Опытный образец, так сказать. Серьезная машина! Он стоит в подвале, представь – в огромном бассейне, заполненным жидким гелием при температуре ниже минус двухсот семидесяти градусов. Мой брат в числе тех немногих, у кого есть к нему доступ, правда только по записи за месяц и все строго подконтрольно. Мой брат очень дотошный по части всяких правил, но всегда серьезно относился к Максиму, хотя они никогда не виделись. Он уважал его – заочно. И ради него готов был на время отказаться от своих принципов и даже рискнуть тем, чем дорожит больше всего, в чем, правда, никогда не признается, то есть своей репутацией…. В общем, компьютеру удалось подобрать ключ и расшифровать сообщение, которое ты мне передал. Частично помогли записи твоего брата, сэкономили время… Ты знаешь, что такое факторизация?

— Нет.

— А полином?

Игорь покачал головой.

— Ну, хотя бы матрица?

— Вы про фильм?

— Про алгебраическую структуру. Ладно… тогда я совсем на пальцах…

— Пожалуйста.

— В общем, в той записи с картины содержатся два блока: собственно сам «ключ» и короткое послание, которое компьютер расшифровал с его помощью.

— Что за послание?

— Компьютер напечатал его, — учитель протянул Игорю лист.

Игорь схватил его, развернул. На абсолютно черном фоне с россыпью белых точек допотопным «пиксельным» шрифтом был напечатан текст:

ДОРОГОЙ ДРУГ! НЕ БОЙСЯ!

1. ТРЕУГОЛЬНИК РИМБ1=

2. ВЧЕРА?

3. रेलवे

Игорь нахмурился.

— Что это за белиберда?

— Это исходное сообщение.

— Тоже какой-то шифр?

— Нет здесь никакого шифра. По крайней мере, математического. Но я сам ни черта не понимаю, могу только сказать, что последняя строчка написана на языке хинди.

— И как она переводится?

Учитель пожал плечами.

— К сожалению словаря хинди в нашей библиотеке нет.

— А где сегодня можно перевести?

— В ленинке самый надежный вариант.

— Послушайте! А это может как-то помочь? — Игорь достал листы блокнота, на которые записывал буквы и числа над рожками серны. — Вот это я нашел в школе под спортивным залом. А этот чуть раньше на стене в лесу, за стадионом.

Учитель осторожно взял листы и стал заглядывать в них попеременно, поднося к лицу то один, то другой.

— Серьезно?

— Что?

— Это ведь просто координаты.

— Координаты? В смысле географические координаты?

— Ну конечно! Вот высота, — взмахнул листком учитель. — Видишь три буквы «нум»? Ниже уровня моря. Только странные какие-то… тринадцать тысяч… Такого не бывает. А это долгота, — поднял он второй лист, — тоже странная. Какая-то Атлантика, что ли…

— Они зашифрованы.

— А?

— Их нужно прогнать через ваш ключ! Это возможно?

Учитель задумался.

— Похоже на то. Во всяком случае, стоит попробовать.

Игорь почувствовал, как учащается сердцебиение, как дикий зверь просыпается где-то внутри. На дверь укажут координаты! Его воодушевление охладил учитель.

— А где третий листок?

— Какой еще третий?

— Третья координата.

— Разве координат не должно быть две?

— Обычно да, но еще бывает высота, вот она как раз тут есть, а широты не хватает.

— Значит, есть и третья голова… — Игорь подался вперед, уложив подбородок на кулаки, и продолжая локтями упираться в колени.

— Голова?

Игорь вздохнул.

— Третьей координаты нет, — сказал он. — Может, она зашифрована в этом чертовом хинди или… треугольнике! А если… долгота укажет на город, может этого будет достаточно?

— Это будет просто линия пересекающая город. Здания, улицы, парки – что угодно. А может и пригороды.

— Еще ведь будет высота.

— Ну, попробовать можно, конечно но… Видишь ли в чем дело. — Учитель поморщился. — Мой брат в ближайшее время только один раз может воспользоваться компьютером, потом он уезжает в Америку.

— Надолго?

— Навсегда.

— Черт! — Игорь сжал зубы, вскочил, прошелся вокруг лужи и снова сел. А что если он в шаге? Координаты! Никогда он так близко не подходил к ответу на вопрос, который мучал его двадцать семь лет.

— Тот, кто затеял эту игру, профессионально разбирается в криптографии, — нарушил затянувшееся молчание учитель. — Немного таких людей в нашей стране, не говоря уже о нашем городе. Если ты хочешь, давай проверим эти две координаты…

— Сколько у меня времени для поиска третьей?

Учитель поднял глаза к небу.

— Ну… Честно говоря… я думал больше, но боюсь… Боюсь, всего один день.

(обратно)

Глава 23

После встречи с учителем, Игорь отправился в школу. Ему нужен был Славик, но в самой школе он появляться не хотел – неизвестно что рассказал сторож, вполне возможно он подробно описал их с Вилли. Игорю, конечно, было плевать, беспокоило только, что его могут задержать или как-то иначе помешать. Поэтому он терпеливо стоял у колонны, поглядывая через ограду на школу, в которой, судя по столпотворению, только что закончились основные занятия.

В пестрой толпе джинсовок, демисезонных курток, ярко-кислотных спортивных костюмов и турецких свитеров, расцветку которых ни с чем не спутать, мелькали знакомые детские лица, некоторые задерживали на нем взгляды, а кто-то, выходя за ворота, здоровался с ним. Игорь протягивал навстречу детской руке свою детскую руку, пытаясь вспомнить, что за школьник перед ним стоит.

Наконец, в толпе показался белоснежный спортивный костюм «Пума». Сегодня у восьмых классов была физкультура. Игорь вспомнил что эта «Пума» была когда-то предметом его зависти. Разумеется, до того, как исчез Макс, и он перестал быть обычным подростком из бедной семьи, мечтающем о приставке, мотороллере и фирменных шмотках, купленных в магазине, а не на рынке.

Славик заметил его, подошел. На лице – осторожная улыбка.

— Классный костюм, — сказал Игорь, протягивая руку, — когда-нибудь я куплю себе такой же.

— Чувак, давай я тебе его просто подарю.

— А в чем же ты будешь щеголять перед семиклассницами?

— Мать еще купит, — серьезно сказал Славик.

— Пожалей ее, она и так от меня устала.

Друг вымученно улыбнулся, как улыбаются те, кому сейчас не до улыбок.

— Гарик, ты извини, мать каждый день просит, чтобы ты приходил в гости… Приходи, а?

— Приду.

— Пойдем сейчас. У меня новые игры.

— Извини, Славик, сейчас мне пока не до игр, я к тебе по делу.

— Как скажешь, — Славик вздохнул, стал смотреть настороженно, как обычно дети смотрят на взрослых.

— Помнишь рисунок на стене стадиона в лесу?

— Ну?

— Ты ведь не из тех, кто шляется по таким местам…

— Ну, вообще-то мы ходили с Ури… — Начал Славик.

— Подожди… Ури?

Игорь почесал свою густую шевелюру. Что-то далекое выплыло из мрака памяти, при упоминании этого имени. Но не Караченцов. Похожее прозвище одного парня из их общего прошлого. Он совсем забыл о нем. Всем знаком подобный тип. Он был старше их на пару лет, но никто этого как будто не замечал. Его нельзя было назвать другом. Просто веселый и добрый малый, простой в общении и склонный к авантюрам, но в нем была какая-то неуловимая странность. Он многих знал, но ни к кому не был привязан, вечно где-то шлялся и пропадал, чтобы потом появиться из ниоткуда, пообещать что-то сверхзаманчивое – например, залезть на склад с чипсами или раздобыть редкие ящики для бутылок, за которые давали по десять тысяч рублей и якобы только он знал, где их раздобыть. Все его предложения оказывались выдумками, как правило, он просто не являлся к месту сбора, пропадал и снова появлялся через прорву времени, чтобы предложить новую авантюру. Но с ним было весело, он многое знал обо всем – от вопросов секса (в котором по его словам имел большой опыт) до устройства двигателя истребителя. Игорь и Славик порой проводили с ним время, забираясь на заброшенные стройки, туннели или пробираясь на заводы. Одна из его идей – стащить с территории больницы огромные плиты пенопласта, чтобы плавать на них по заполненному водой котловану. Дело было ранней весной, Игорь упал тогда в воду, промок до нитки, жутко замерз и заболел. Да, для Ури (Игорь даже не знал его имени) такие темные места, как вторгающаяся в лес окраина за стадионом подходили гораздо больше, чем для Славика.

— Он пообещал мне тогда сигарету с шоколадным вкусом, типа от нее не тянет блевать, но в итоге выкурил ее сам, — сказал Славик, — зато показал эту нарисованную козу. Прогнал, что там какой-то портал, поэтому я и запомнил про «вход», но глаза и правда, стремно светились.

— Портал?

— Ну, ты же знаешь этого звездобола.

Игорь вспомнил, что даже приблизительного понятия не имел, где жил Ури. Сам он как-то рассказывал, что живет в Бирюлёво и якобы его семье принадлежит целый жилой дом, а разбитые лампочки в подъезде – скрытые камеры.

— Где его можно найти?

— Нашел о чем спрашивать! Хотя… — Славик задумался. — Он, вроде, говорил, что устроился на работу в детский городок. Типа включает там аттракционы. «Колокольчик» и все такое и обещал, что покатает меня на халяву на всех аттракционах, даже на машинках.

— Вряд ли школьника возьмут на такую работу.

— Ну, он уже не школьник. Его после девятого выкинули, хотя ты прав, наверное, как всегда наврал.

Из-за спины Славика вдруг появилась симпатичная девочка из параллельного класса. Игорь тут же вспомнил ее – Леночка Панова. Иначе как Леночкой эту милашку с точеной фигуркой, невероятно симпатичным лицом и большими слегка печальными синими глазами называть не хотелось.

— Привет, — взгляд синих глаз нацелился на Славика, который сразу напрягся.

Лицо его стало хмурым, настороженным – как всегда, когда его что-то сильно доставало.

— Привет, — сухо ответил он будто, перед ним не девчонка, а брутальный вояка из его коллекции военных боевиков.

Игорь усмехнулся, глядя на них. Ему вспомнился разговор перед летними каникулами в конце девятого класса, которому в этой реальности еще только предстояло случиться. Тогда они со Славиком, отправленные трудовиком на уборку школьного стадиона, сидели на покрышках перед беговой дорожкой, и составляли рейтинг школьных девчонок. Первое место в рейтинге Игоря, конечно не вызывало сомнений, а вот первое место в рейтинге Славика его тогда сильно удивило, потому что оно досталось Пановой. У самого Игоря эта славная отличница находилась где-то в конце первой десятки, но первое место в рейтинге Славика его удивило даже больше, чем четвертое место Анны Вайсс, хотя последнее само по себе казалось Игорю немыслимым. Дополнительные мучения Славику, судя по всему, доставляло то обстоятельство, что они с Леной жили в соседних домах, а их матери были подругами.

Вот только сейчас, в эту самую минуту, чувства Славика были тайной, известной только ему одному и по понятной причине – Игорю.

— Говорят, вас сегодня пронесло с конференцией из-за больничного биологички… — сказала Лена.

Славик коротко кивнул.

— Ты ведь писал реферат про хищных птиц? Может, поделишься? Он ведь тебе уже не нужен… — на ее лице появилась смущенная улыбка. Выпрашивать для списывания «домашку» она явно не очень умела.

— Не, у меня нет, — ответил Славик и еще больше сдвинул брови.

Тут Игорь вспомнил еще одну загадочную странность своего друга, который особого рвения к учебе не проявлял, зато по какой-то неведомой причине любил писать всякие рефераты и особенно рисовать к ним обложки разноцветными ручками.

— Да? Странно, а мне сказали… а то знаешь, в библиотеке есть только про лесных…

— Не, нету, — отрезал Славик и отвернулся куда-то в сторону клумбы.

Улыбка Лены растаяла, она поджала губы и приподняла брови – такие же светлые, как ее волосы.

— Ну ладно, — сказала она и, постояв еще пару секунд для приличия, развернулась и пошла в сторону площади.

— Чувак! Что это было?! — воскликнул Игорь, когда Лена уже прилично отдалилась. — Где твое чувство юмора, жалкое ты подобие Дуайта Шрута?!

— Чего? — буркнул Славик.

— Это же Лена Панова! То есть… Леночка.

— Ну и что? У меня, правда, нет реферата. Я его дома оставил.

— Да при чем тут твой реферат! Ты же мог воспользоваться моментом и проводить ее до дома! Один шанс на миллион и ты так бездарно его просрал!

Славик обеспокоенно глянул по сторонам, потому что Игорь стал слишком повышать голос.

— Да успокойся ты!

— Я – успокоиться?!

Игорь вдруг подумал, что может быть это действительно шанс. Шанс уберечь друга от проблемы в виде той неформалки из-за которой все и случится. Ведь он помнил, с кем Лена Панова будет встречаться в старших классах и это далеко не то соревнование, в котором Славик выглядел бы аутсайдером.

— Вы же когда-то дружили! В детском саду. Вроде…

Славик изогнул бровь – дескать, что ты несешь. Но по его глазам, Игорь видел, что бил точно в цель – Славика, очевидно и без того мучала собственная беспомощность, которую порой так трудно преодолеть, когда у тебя за плечами всего лишь тринадцать лет жизненного опыта.

— Она же тебе нравится.

— С чего ты взял? — заморгал глазами Славик, неготовый к столь внезапному раскрытию своей нехитрой подростковой тайны.

— Ну, скажи, что нет?

— Уймись…

— Ну, уж нет! — сердито улыбнулся Игорь и повернулся в сторону площади. Джинсовка Лены мелькала уже метрах в тридцати.

— Лена! — позвал он. — Панова!

Фигурка вдали оглянулась, затем остановилась.

— Что?! — раздался в ответ ее звонкий голос.

— Подойди, пожалуйста! Славик хочет тебе кое-что сказать!

— Я тебе этого никогда не прощу! — зашипел Славик.

Фигурка тем временем двинулась в их сторону.

— Ты только не вздумай убегать, — сказал Игорь, — это будет приравнено к оставлению поля боя. Какое наказание за это полагается в твоих военных фильмах?

— Что я теперь ей должен сказать?! — заскулил Славик.

— Можешь сказать, какой я придурок.

Лена тем временем подошла, смущенно посмотрела на Игоря и еще более смущенно на Славика. Тот усилием воли поднял на нее глаза и сразу опустил.

— Лена! — Игорь взял девушку за руку, а второй рукой схватил руку Славика. — Славик тут кое-что вспомнил, насчет реферата. Расскажет тебе по дороге.

— Правда?! — обрадовалась Лена. — Здорово!

Когда Игорь соединил их руки, и они сжали ладони друг друга, а затем посмотрели друг другу в глаза, которые тотчас опустили, Игорь подумал, что некоторые вещи нельзя вернуть, даже оказавшись в собственном детстве.

Славик и Лена пошли вверх по Школьной улице и, хотя за руки они продержались не дольше пяти секунд, до самой площади, пока их не скрыл поворот, они шли вместе.

Игорь долго смотрел им вслед – Школьная улица тянулась до площади почти на километр. Неожиданно его окутал какой-то диковинный цветочный аромат, а на плечо легла ладонь. Уже понимая, что это значит, Игорь обернулся и увидел прямо перед собой лицо Анны Вайсс, не оставляющей ему ни единого шанса. Такого выражения лица он никогда у нее не видел, это была какая-то редкая, зашкаливающая форма безжалостности. Она слегка приоткрыла рот, будто собиралась то ли широко улыбнуться, то ли засмеяться и только ждала его реакции. В этих огромных радужках можно утонуть, только и подумал Игорь.

— Я все знаю, — сказала она, — ты как?

— В порядке, — ответил Игорь, полагая, что она имела в виду его мать, — я уже проходил через это.

— Печально… Когда ты вернешься в школу?

— Не знаю.

— Не боишься, что тебя исключат?

— Исключат, — усмехнулся Игорь.

Анну кто-то позвал, в ответ она махнула рукой. Игорь посмотрел в сторону школы и увидел на крыльце ее компанию. Среди них уже стоял тот модный парень из девятого класса в широких джинсах как у американских рэперов. Тот, с которым она будет встречаться все старшие классы. Парень смотрел в их сторону с явным неудовольствием.

— Я хотела тебе кое-что сказать, — произнесла она заговорщицким тоном и глянула по сторонам, — я кое-что видела… В школе. Сегодня у нас была физра. Ты слышал про нападение на сторожа?

— Да.

— Говорят, ночью вломились три здоровых мужика, избили его, связали, и украли компьютеры.

— Компьютеры? Вот же негодяи.

— Мы заходили туда, — еще тише добавила Анна, — там внизу все в крови!

Ее большие глаза стали огромными. По воспоминаниям Игоря, крови внизу было не так уж много – только несколько капель, после удара в нос от Вилли. А кровь наверху, после укуса Игоря, они вытерли полотенцем.

— И еще, я там видела кое-что… рисунок…

Она внимательно следила за его реакцией и была особенно прекрасна в тот момент, когда все поняла. Игорь был плохим актером, а Аня слишком умна, чтобы из плохой актёрской игры Игоря не суметь сделать правильных выводов.

— Так это был… ты?

Игорь не ответил. Смотрел на нее, ожидая, чем обернется это открытие. Воспримет ли она его чудовищем или нет. Ждать пришлось недолго. Сначала удивление, а потом… Нет, этот долгий взгляд ни с чем не спутаешь.

Игорь вздохнул. Славик и Лена. А теперь она… На несколько минут он забыл о том, что тяжелым камнем лежало на душе. Минуты утекали, а цель оставалась все такой же призрачной и недостижимой. Озвученная догадка Ани напомнила об этом, он посмотрел на часы.

— Ты торопишься.

Как же ему нравилась эта ее манера задавать вопрос в утвердительном тоне.

— Все по тому делу? Загадки твоего брата?

Игорь кивнул.

— И куда ты идешь?

— В парк аттракционов.

— Я пойду с тобой.

— Ты же теперь знаешь, что находиться рядом со мной опасно.

Она только склонила набок голову, что можно было истолковать и как «не льсти себе», и как «тебя никто и не спрашивает» и еще бог знает как, о чем она и сама, возможно, не знала, но все это было в равной степени восхитительно.

Игорь посмотрел на ее компанию, парень в рэперских штанах печально смотрел в ответ. Почему бы и нет, подумал Игорь, почему в его прошлом, должны непременно воспроизводиться только плохие варианты развития событий?

— Пойдем, — сказал Игорь, и они пошли – тоже вверх по Школьной.

— Ты слышала про комету?

— Про нее же все только и говорят… Думаешь это все как-то связано?

— Не знаю.

— Говорят, в ночь на субботу ее будет видно. Хочешь посмотреть?

— Хочу.

Она улыбнулась.

Парк аттракционов «Детский городок» располагался за площадью, сразу за домом культуры, на задней площадке которого в летнее время работал открытый ресторан с разухабистым шансоном. Небольшой парк – ключевое место малолетних обитателей старого города. Убитые советские аттракционы в виде стандартных «Ромашек», «Колокольчиков» и качелей-лодок. Игорь в свое время перепробовал весь скудный набор, за исключением аттракциона «Центрифуга», на который пускали только взрослых и, судя по истошным визгам которые они издавали, это был единственный стоящий аттракцион. Не считая конечно, «Автодрома», на который попасть удавалось редко по причине завышенной стоимости для их бедной семьи и колеса обозрения.

Колесо всегда манило к себе, несмотря на понимание, что как только кабинка поднимает тебя выше соседней «Ромашки», над куполом с питьевым фонтанчиком, а за стеной с Гулливером покажется поле, ты превратишься в истукана, вцепившегося потными ладонями в хлипкое сиденье, пока проклятая открытая кабинка не завершит свой круг.

И двойной ошибкой было согласиться на катание в те редкие моменты, когда с ними ходил в парк отец. Заметив страх Игоря, он тут же хватался за ржавый металлический руль, который размещался в центре кабинки и, «забыв» про обещания не делать этого, принимался крутить его, вращая тем самым кабинку с жутким скрипом вокруг своей оси. Игорь тогда начинал верещать от ужаса, а отец смеялся. Макс тоже только улыбался – они с отцом не боялись высоты.

Когда они стали чуть взрослее, отдельным аттракционом стал Борис – охранник, обитавший где-то в глубине городка, возле Автодрома. Раскрутить вечером выключенную «Ромашку» и ходить по парапету, держась за балку, чтобы потом повиснуть в воздухе и спрыгнуть на гидравлический подъемник – веселее катания на «Ромашке», особенно, когда замечаешь, как вдоль забора к тебе крадется Борис. Позже он понял, почему так вскипал адреналин – попасться в руки Борису – не просто прослыть лохом, это действительно было страшно, потому что бил он больно, почти по-взрослому. Как-то Игорь стал свидетелем, как пацану не повезло удрать от него на велосипеде – замешкался с посадкой и рванул слишком поздно, Борис ухватил велосипед за заднее колесо и одной рукой оторвал его.

Сейчас в парке царило безлюдье. Сезон работы аттракционов давно закончился. Лишь пара детей каталась с огромных горок между двух металлических башен, а из репродуктора разливался бархатистый голос Фрэнка Синатры.

— Что мы ищем? — спросила Аня.

Игорь остановился на главной дороге перед колесом обозрения, оглянулся. Ветер разогнал облака, из-за дома культуры выглянуло солнце.

— Не что, а кого. Надеюсь, хотя бы на этот раз он не соврал.

Они обошли колесо и двинулись к автодрому – там, за стеной с Гулливером располагалось, что-то вроде подсобки, но дойти не успели – из-за кустов со стороны «Колокольчика» выскользнула тень, прошуршала по листьям позади, и в спину Игоря уперлось что-то твердое.

— Замри! У тебя между лопаток «Смит-и-Вессон», — раздался давно позабытый картавый голос.

— И почему он так похож на гаечный ключ?

Игорь обернулся и увидел прямо перед собой хохочущего Ури. В детстве он казался ему взрослым, а сейчас перед ним стоял обычный пацан. Длинные волосы, нос с горбинкой, юные веселые глаза – вечно полуприкрытые, как у торчка.

— Чувак! Ты где пропадал? — спросил он, будто они были старые друзья и, посмотрев на Аню, добавил. — Ого! Представь!

— Аня, это Ури. Кстати, а какое твое настоящее имя?

— Ури, — ответил Ури.

— Понятно, — Игорь посмотрел на его рабочую куртку и гаечный ключ в руке, — неужели тебя и правда, взяли на работу?

— А то! Я им тут почти все аттракционы починил! — по привычке начал сочинять Ури. — Представляешь?! Тут все на грани. Колесо вообще рухнуло бы со дня на день. Комиссия приезжала, сказали могут меня директором тут сделать, когда восемнадцать будет, но мне это…

— Ури! — заорала издали какая-то тетка в спецовке. — Ты забор на «Колокольчике» докрасил?!

Ури махнул на нее рукой.

— Директором значит, — усмехнулся Игорь, — не хочу тебя отвлекать, Ури, я к тебе по делу.

Ури кивнул, как будто только этого и ждал и, швырнув ключ в кусты, и предложил пройтись до лодочек – подальше от Гулливера и тетки в спецовке.

— Что за дело, чувак?

Одно из достоинств Ури – любое дело он воспринимал серьезно, стоило лишь об этом сказать.

— Как ты нашел рисунок за стадионом, который показал Славику.

— О, чувак, это целая история! Я собирал грибы, ну такие… понимаешь от которых весело потом.

— Понял.

— И, короче, нашел рисунок. Улет! Я как увидел, поначалу чуть в штаны не наложил, думал, на меня сенбернар из кустов таращится. Я даже не сразу понял, что это обычный рисунок. Жуть. А потом Славика решил разыграть, он же офигеть как боится такой дичи.

— То есть ты его случайно нашел?

— Ага.

— А других таких рисунков нигде не видел?

— Не-а, не видел! Зато знаю, где можно миллиметровку раздобыть. Показать?

— Может, в другой раз.

— Чувак, да ты знаешь, сколько она стоит?

Они дошли до колеса обозрения, Ури облокотился об ограждение, с важным видом достал из кармана своей военной куртки сигареты «Кэптэйн Блэк» и закурил.

— Не угощаю, ты ведь вроде не куришь, — сказал он, после чего посмотрел на Аню и добавил нехитрую отговорку дофеминистической эпохи. — А девчонкам вообще нельзя – им рожать!

Игорь вздохнул, посмотрел на Аню и поднял взгляд на нависающую над ними кабинку колеса обозрения.

Из репродуктора на ближайшем столбе гремели трескучие звуки труб и барабанов и Энди Уильямс только-только собирался разразиться своим убийственно проникновенным припевом «ай лав ю бэйби».

— Почему музыка играет, если парк закрыт? — спросила Аня, положив ладони на ограждение.

— Это Борис, он любит музыку, — ответил Ури, распространяя вокруг себя шоколадно-табачное облако.

— Этот маньяк еще работает здесь? — удивился Игорь.

— А то! Мы с ним пиво пьем. Нормальный мужик, кстати.

— И как он относится к тому, что бывший противник перешел на его сторону? Помню, ты был чемпионом по удиранию от него.

— Не, чемпионом был ты, — Ури сплюнул на газон за оградой и вдруг повернулся с довольной улыбкой. — Правда, один раз он тебя все-таки поймал.

— Борис ни разу не ловил меня.

— Гонит! — сказал Ури, обращаясь к Ане. — Поймал он тебя за шкирку, прямо вот у этого фонтана, и в нем же искупал, а ты еще потом разнылся.

Игорь улыбнулся.

— Ты меня с кем-то путаешь, чувак.

— Хныкал! Целый час!

Ури захихикал от удовольствия, что заставил Игоря оправдываться в присутствии Ани.

— И все же это ведь не я с нимработаю.

— Да не помнит он нас, — сказал Ури и добавил чуть тише. — У него на самом деле с головой немного того…

— В каком смысле?

— Да вот тут недавно колесо врубили. Короче приколоться пацаны решили походу, щиток взломали, колесо крутится, Борис, как всегда прибежал первый, вырубил и кричит наверх на кого-то – типа на колесе кто-то катается. Ему говорят: Борис да нет там никого, пацаны просто включили и убежали, а он не унимается, все орет, задрав башку. А колесо сейчас вообще нельзя включать, оно в аварийном. Короче мы его вручную за кабинки два раза прокрутили, никого естественно не нашли. А Борис все угомониться не может. Каждую кабинку обыскал, — Ури покрутил пальцем у виска. — Какой дурак, а?

— Значит, на колесе уже не покататься? — сказал Игорь, поглядев наверх. — А на машинках хоть покатаешь, по знакомству?

— На машинках тоже не получится, — скривился Ури, — на «Колокольчике» могу!

— Когда?

— Завтра приходите.

Игорь кивнул, понимая, что ни завтра, ни в любой другой день никто их катать не будет. Слова Ури были легки и пусты, как ветер.

В это время как из-под земли возникла тетка в спецовке, схватила Ури за воротник.

— Ах ты, бездельник! — закричала она. — Вторую неделю докрасить не может!

Ури закричал и потащился за теткой, не прощаясь и даже не оборачиваясь. Он всегда так делал – никогда не здоровался и не прощался, будто расставался с тобой всего на минуту. Эта «минута» могла растянуться на десятилетия, как теперь знал Игорь. Впрочем, он никогда бы не подумал, что встретится с ним снова. Не с каким-нибудь мужиком, в кого он превратился, а с тем самым неисправимым юным авантюристом.

— Значит, их должно быть три, — сказала Аня, когда он ушел.

— Откуда ты знаешь? — спросил Игорь.

— На дверь укажет треугольник с тупыми углами…

— Но ведь не бывает треугольников с тупыми углами.

— Да, если это плоский треугольник.

— А какие еще бывают?

— Ну, если треугольник лежит, например, на круглой поверхности.

— Например, на поверхности Земли?

— Да. Но это должен быть о-о-очень большой треугольник. — Аня развела руками и засмеялась.

На выходе из городка Игорь первым почувствовал изменения в окружающем пространстве: сначала стихли детские крики на ближайшей площадке, потом как ветром сдуло всех у ворот городка, а двое подростков справа внезапно изменили траекторию движения. Медленно повернув голову, Игорь увидел, что снизу по Садовой улице со стороны стадиона к ним приближаются его старые знакомые – малолетние бандиты с которым он две недели назад вступил в схватку, защищая брата. Только теперь их было не трое, а пятеро. Вели они себя как полагается. Долговязый Татарин прижимал огромной ладонью к груди горсть мелких диких яблок, которыми швырялся в прохожих, а когда те оглядывались, делал вид он тут ни при чем. Все это сопровождалось всеобщим конским ржанием. Улица вокруг них стремительно пустела, особенно быстро исчезали дети и подростки.

Увидев Игоря с Аней, вожак, которого Игорь когда-то познакомил с локтевым приемом из тайского бокса, остановился и сразу, как по команде остановились и другие.

— Опа! Ты-то мне и нужен, — нараспев сказал он.

Пространство между воротами городка и тыльным фасадом клуба с верандой мигом опустело, воздух, будто загустел, кругом все затихло, и даже пение из репродукторов в парке отошло на второй план.

— Что, добавки захотел? — усмехнулся Игорь.

Подчиненные гопники смотрели на Игоря с Аней с нескрываемым интересом. «Бледная тень», успевшая где-то обзавестись фингалом и новый хулиган – упитанный крепыш с наглыми глазами и длинным носом даже приоткрыли рты.

Вожак отодвинул полу своей грязной куртки и достал большой китайский нож, стилизованный под армейский.

— Кошелев! — вдруг раздался истошный крик.

Все повернули головы. Из окна клуба высунулась женщина.

— Кошелев! — заорала она. — Совсем берега потерял?! В колонию захотел, как брат?!

— Пошла нах..! — крикнул ей «вожак», у которого как теперь узнал Игорь, была вполне человеческая фамилия.

— Ты мне поматерись еще, гаденыш! Рот с мылом вымою!

В ответ раздался смех, новые ругательства, затем в окно полетело яблоко.

Женщина завелась не на шутку. Судя по всему, она была какой-то чиновницей. С криком «ну я тебе!», она захлопнула окно на втором этаже и исчезла. За решеткой на веранде сразу показался молчаливый ВВшник с автоматом, что вынудило Татарина перестать швыряться яблоками в окно, а Кошелева спрятать нож.

На улице стало совсем тихо, время замерло, только где-то, едва слышно Бобби Винтон изливал на призрачный мир свой «BlueVelvet».

Вожак не спускал глаз с Игоря, видимо считая, что нагнетает напряжение. Игорь молча смотрел в ответ, сунув большие пальцы рук в карманы джинсов. Затем вожак вдруг поднял лицо к небу и, сложив губы трубочкой, неожиданно завыл как волк. Следом завыли и другие участники малолетней банды – видимо, это был какой-то боевой клич.

Повыв, они опустили головы и стали молча смотреть на Игоря, как будто ждали чего-то и, видимо не зря, потому что Игорь чуть наклонил голову, нижняя челюсть его со слегка вывернутой нижней губой опустилась, и по сгустившейся тишине на банду покатился низкий раскатистый тигриный рык. Сначала едва слышный, как тигриное дыхание, затем все громче и страшнее.

Все бандиты, кроме вожака переглянулись, лица некоторых искривило подобие усмешки. В следующую секунду вожак двинулся на Игоря, свита как по команде – следом за ним. Остановившись прямо перед Игорем, вожак вплотную приблизил к нему свое лицо, так что глаза малолетнего бандита оказались прямо перед глазами малолетнего полицейского. Они были одного роста.

Несколько секунд продолжалась дуэль немигающих взглядов, Игорь едва удерживался от смеха. Наконец, вожак сдался – его губы растянулись в улыбке, но перед тем, как двинуться дальше, он провел указательным пальцем по собственной шее.

— Ух ты! — Анна, стоявшая за спиной Игоря, вышла из-за его плеча. Он повернулся к ней, уловив новый незнакомый оттенок.

— Тебе не страшно? — спросила она. — Чего ты смеешься?

— Я провожу тебя домой.

— Может, сначала посидим немного? Пускай выйдет эта женщина. Вдруг они вернутся и пойдут за нами.

Игорь знал, что они не вернутся, но не мог отказать себе в удовольствии провести с ней несколько лишних минут.

Они вошли в парк, и сели на ближайшую скамейку, возле «Солнышка».

— Где ты научился рычать, как тигр? — спросила она, прижавшись к его плечу, как будто они очень давно знали друг друга.

— Не знаю, раньше никогда не пробовал.

— Как настоящий.

— Правда?

Она повернула к нему лицо. Эти загадочные глаза он никогда не видел так близко. Закружилась голова, но он уклонился от того, что могло бы стать поцелуем, хотя это было непросто.

— Не прикидывайся, — тихо сказала она.

Он смотрел на ее длинные ресницы, она улыбалась, опустив лицо – ее ничто не пугало. Он протянул руку и коснулся ее щеки. Ветер гнал листву по пустынному парку, комета приближалась к Земле, а Бобби Винтон пел свою бесконечную песню, как ночь ласкала синевой, как лился свет от звезд над головой, и синий бархат глаз, и вздох как теплый май…

(обратно)

Глава 24

Глядя на капли дождя, ползущие по стеклу таксофонной кабинки, Игорь прижимал к уху непривычно огромную трубку, пытаясь сквозь треск и щелчки расслышать Вилли. Его голос казался таким далеким, словно он находился где-то в австралийской шахте.

— Повтори! — нетерпеливо потребовал Игорь.

Когда Вилли начал повторять, перед таксофонной кабинкой с натужным ревом прополз автобус-гармошка.

— …я спешу! — только и услышал Игорь.

У Вилли был серьезный повод – его вызвали на беседу в районный отдел и он не хотел опаздывать.

— Вилли! То, что ты сказал – очень важно!

— Я же сказал… про…. с пленки ничего.

— До этого!

— Игорь, завтра….

Вилли что-то говорил, но теперь в колодце той австралийской шахты, в которой он сидел, кто-то захлопнул крышку.

— Вилли, у меня остался всего один день!

Вздох на другом конце Игорь расслышал. Прижав тяжелую трубку к уху что было сил, он стал жадно ловить слова, прилетающие с астрономических расстояний телефонной связи двадцатого века сквозь щелчки, помехи и шум погружающегося в ранний вечер города.

Кое-как достроив по услышанным словам общую картину, Игорь понял из сказанного, что около часа ночи на пересечении Заводской и Медицинской улиц, патруль заметил мужчину похожего по описанию на субъекта в красном галстуке. Собственно, этот галстук и был единственной связующей деталью. Кто-то швырял ночью бутылки в витрину продуктового магазина у стелы в честь тридцатилетия города. Жители соседнего дома видели двух пьяных подростков. Прибывший на место патруль никаких подростков не обнаружил, зато на окраине лесного массива ошивался странно одетый субъект, поначалу принятый сотрудниками милиции за пьяного конферансье Чекушкина, склонного к необычному поведению вроде ношения женской одежды. Хотя при попытке сблизиться с субъектом женской одежды обнаружено не было, и субъект выглядел гораздо моложе Чекушкина, опросить его патрульным не удалось – субъект скрылся в лесу, однако в отчете осталась информация о красном флуоресцентном галстуке.

Последняя надежда Игоря заключалась в таинственном связном на пленке диафильма, но с ним было совсем глухо, также как и с экспертизой самой пленки. Неприятный субъект в красном галстуке, казался менее значимой зацепкой, Игорь даже забыл о нем, но теперь ухватился, как за последнюю соломинку и побежал на остановку, успев в последний момент заскочить в пятый автобус.

Проехав одну остановку, Игорь перешел через дорогу и через пару минут оказался на перекрестке, увидел на другой стороне старое кирпичное строение магазина, правая витрина которого была заложена листами фанеры. Дождь прекратился, небо прояснилось, и обманчивый сумрак расступился. Он пересек узкую Медицинскую улицу с разбитым асфальтом – вечно пустынную и сотни раз обкатанную его «Орленком», вошел на окраину того самого леса, из которого так неожиданно появился тут несколько дней назад. Он не знал, что ищет. Лес дышал прошлым, как и все вокруг. Вдоль асфальтированной дорожки, ведущей к районной больнице и дальше к моргу, валялся привычный набор мусора: упаковки от шоколадок и чипсов в старом дизайне и темные пивные бутылки.

Игорь прошелся по дорожке метров двадцать, ежась от ледяных капель, сотрясаемых ветром с деревьев, и вглядываясь в поредевший осенний лес. Там, в глубине, прохаживался старик, одетый совсем по-зимнему – в пальто и меховой шапке, и палкой на ходу ковырял что-то в земле, будто искал грибы, но скорее всего, занимался обычным батлхантерством на месте стихийных пикников – популярное занятие среди пенсионеров в девяностые.

Игорь вернулся обратно, посмотрел на хорошо протоптанную тропинку, петляющую по опушке вдоль лишенной тротуаров Медицинской улицы. Малоиспользуемая улица пересекала Заводскую и Школьную улицы и вела дальше, к стадиону. Если визуально протянуть ее, то отрезок как раз уперся бы в ту самую стену стадиона, в лесу, на которой они нашли первый рисунок.

Игорь еще раз оглядел малолюдное пространство, и взгляд его остановился на заброшенной водонапорной башне на углу перекрестка. Когда-то давно, он слышал, что эта башня была первым сооружением в городе, ее возвели на въезде – тогда еще в рабочий поселок для работников коксогазового завода. Была ли она такой старой или нет, он не знал, но ее архитектура с узкими арочными окнами, фигурными сандриками и карнизами заметно отличалась от послевоенной городской постройки, за исключением, пожалуй, здания горсовета, претендовавшего на что-то вроде неоклассицизма.

Башня всегда была заброшенной и в раннем детстве они иногда забирались по сохранившейся внутри винтовой лестнице на ее крышу, но делать там было совершенно нечего.

Игорь пробрался через кустарник и высокую траву, огляделся на всякий случай. Он уже начал привыкать к тому, что взрослые по поводу и без повода любили приставать к подросткам, указывая, что им можно делать, и чего нельзя, а уж лазание на башню, как он помнил из своего настоящего детства, взрослых особенно раздражало.

Дождавшись пока мимо пройдет шаркающий старик – прямой как жердь, Игорь резкими рывками приоткрыл проржавевшую чугунную дверь на ширину локтя и проскользнул внутрь.

Башня внутри представляла собой совершенно пустое пространство, за исключением металлической винтовой лестницы с сохранившимися площадками и горы векового мусора в виде досок и кирпичей внизу. Сверху на решетчатую панель свисала вертикальная лестница, ведущая видимо на крышу. Через узкие «стрельчатые» окна, которые опоясывали башню на условном втором уровне и перед самой крышей свет падал на остатки того, что было когда-то перекрытиями. Свет был довольно скудный, из-за плотных зарослей, на три четверти окружавших башню. Пахло сыростью, и где-то наверху капала вода – видимо дождевая скапливалась на крыше.

Игорь осмотрел пространство первого этажа: очевидно место популярное среди подростков постарше – на кирпичной горе валялись смятые пластиковые бутылки, стаканчики и россыпи сигаретных окурков. Игорь достал фонарик, обвел лучом стены внутри, с примитивными изображениями мужских половых органов, и посмотрел наверх.

Лестница угрожающе зашаталась, как только он ступил на нее. Она была очень крутой и держалась только на односторонних балках. Игорь понял беспокойство взрослых. По доброй воле, он забираться сюда бы не стал, но инстинкт заставлял его подниматься. Пройдя половину пути, он ощутил привычный страх высоты, обострившийся из-за поредевших ступеней под ногами и исчезновения внешних перил, вместо которых кривыми штырями торчали в разные стороны вертикальные опоры. Лестница шаталась, но вполне справлялась с его тринадцатилетним весом. Он уже видел впереди внушительный разрыв – метра полтора, а то и два перед верхней площадкой под окнами – там отсутствовал целый фрагмент лестницы.

Дойдя до разрыва, Игорь посмотрел вниз, и обнаружил, что под ним образовалась уже двадцатиметровая пропасть с грудой кирпичей прямо под его кроссовками, которые из-за решетчатых ступеней казалось, будто висят в воздухе. Он и не заметил, что пройдя всего пару винтовых оборотов, взобрался на такую высоту. Ладони вспотели, Игорь медленно прижался плечом к стене. Среди мусора внизу мелькнуло что-то непривычное для подобного места. Игорь достал фонарик и направил луч вниз. Фонарь едва не вывалился из рук, когда он понял, что это такое. У него захватило дух, сердце бешено заколотилось.

Позабыв о страхе высоты, он прыгал через ступеньку, отчего лестница буквально ходила ходуном, скрипела, а сверху даже свалилось пара кирпичей. Игорь бежал вниз, ничего не замечая.

Перед глазами маячил грязный рукав под грудой кирпичей в свете фонаря и красные электронные часы Макса.

Они лежали прямо под лестничным разрывом и картина произошедшего в ярких красках представилась ему. Все еще банальнее. Банальнее того, о чем говорил Вилли. И следом обреченное и ужасное открытие – он, правда, всегда был рядом.

Словно опасаясь за свой рассудок, Игорь остановился, перехватил фонарь и, взяв себя в руки, уверенно зашел под лестничный провал, взобрался на кирпичную гору, медленно опустился перед страшной находкой. То, что он принял за рукав темно-синей рубашки Макса, оказалось старой женской сумкой точно такого же цвета, а вот часы оказались действительно часами брата.

Красная дешевая пластиковая «Электроника» со скошенным дисплеем и белой кнопкой подсветки. Подарок матери на далекое-предалекое «ничего». Она любила дарить подарки просто так, утверждая, что для этого не нужен повод, кроме самого факта существования того, кому ты его даришь. Они и сейчас показывали точное время. Игорь провел пальцем по пыльному дисплею и поднял взгляд наверх. Если Макс не свалился оттуда, значит, причина их падения заключалась в другом – на это указывал и оторванный ремешок. Это означало, что Игорю предстоит проделать тот же путь. От этой мысли засосало под ложечкой.

Поднявшись к разрыву, он осмотрелся вокруг, присел, держась за сохранившийся прут перил. Выше уровня головы примерно в полутора метрах «висела» ступенька в виде трех металлических прутьев. Перебраться на нее без прыжка немыслимо. Трудно поверить, что осторожный Макс решился на такое. Фрагмент внешней балки, на которую опиралась последняя перед разрывом ступенька, тянулась вдоль стены еще примерно на метр. Устоять на ней невозможно, только оттолкнуться, уперевшись обо что-то. Игорь посветил фонарем и понял – соседняя балка, смыкавшаяся с той, которая удерживала его, обвалилась недавно, возможно под тяжестью веса его брата и ему, естественно, пришлось прыгать. Единственное, за что можно было удержаться в пространстве лестничного разрыва – вмонтированный в стену крючок, к которому был приварен прут внутренних перил до того как обрушилась лестница.

Игорь потянулся к этому крючку и едва коснулся его пальцем. Макс гораздо ниже, значит, ему пришлось сначала шагнуть на балку, и полагаться, что крючок надежно крепился к стене. Это объясняло оторванный ремешок часов. Он ухватился левой рукой, перенес центр тяжести на соседнюю балку, которая обвалилась под его весом, Макс соскользнул, часы зацепились за крючок. У него было только мгновение, чтобы довериться крючку, вцепившись в него обеими руками, а дальше – только оттолкнуться от сохранившейся балки и прыгать… Игорь переместил взгляд на ступеньку в полутора метрах. У него похолодело в груди, от осознания, что Макс действительно все это проделал на высоте двадцати метров над грудой кирпичей.

Что же тебя так влекло туда, подумал Игорь, прищурив левый глаз. Но если крючок и верхняя ступенька выдержали вес Макса, то возможно, они выдержат еще лишних десять килограммов. Игорь снял свои часы, сунул их в карман – к часам брата, затем шагнул краем подошвы на опорную балку, ухватился пальцами за крючок. К его ужасу крючок пришел в движение, но прежде чем он успел испугаться по-настоящему, оттолкнулся ногами от балки и прыгнул на верхнюю ступеньку, ухватил ее обеими руками, и больно ударился нижней челюстью. Зубы заныли, во рту появился свинцовый привкус, но ему было не до этого. Он полетел вниз, потеряв ориентацию и подумал, что уже падает, но понял, что просто качается на лестнице, как крупный магот на лиане.

Когда амплитуда более-менее затихла, оставив лишь пугающий скрежет и какой-то новый звук, чем-то отдаленно напоминавший сигнал подводного сонара, Игорь заполз на лестницу, цепко хватаясь за ступени, а с нее перебрался на бетонную площадку. Сплюнув кровью, перевел дух. Здесь было светло, из-за ряда узких оконных проемов, через которые со всех сторон задувал ветер. Игорь понял, что его догадка была верна, когда увидел уже успевшую выцвести от дождя обертку от «Пикника» под сварной вертикальной лестницей, ведущей на крышу.

Да, Макс, после такого хорошая порция глюкозы не помешает, сказал про себя Игорь и улыбнулся.

Он осмотрел площадку и не обнаружил ничего, кроме всё того же мусора в виде пустых пивных бутылок, окурков и похабных рисунков на стене, перемежаемых указаниями дат пребывания местных «художников». Самая поздняя запись датировалась 1991 годом – возможно затем лестница, ведущая сюда, обвалилась. Игорь остановился под проемом в кровле, взявшись за края вертикальной лестницы.

Тихий звук, похожий на работу сонара раздавался оттуда, настойчиво прорываясь через завывание ветра и шум проезжавших по мокрым дорогам машин.

К его разочарованию, на крыше башни, огороженной высоким фигурным парапетом, Игорь не обнаружил ничего, ради чего стоило бы сюда забираться. Он ни капли не сомневался, что Макс был здесь, но вопрос – что ему тут было нужно, оставался без ответа. Сама кровля в форме декаэдра, диаметром около пяти метров была покрыта гудроном.

Игорь прошелся вдоль парапета, осмотрел кирпичную кладку – ничего. Никаких рисунков, никаких посланий, только птичий помет кругом, куски стропил и сгнившие доски. Сонар странным образом звучал теперь как будто внизу, словно кто-то играл с ним. На самой кровле валялась оторванная деревянная крышка, полностью сгнившая, несколько досок в углу вперемешку с кусками ржавой арматуры и ковер из мокрых опавших листьев.

Игорь выпрямился во весь рост, осмотрел округу. Медицинская улица разрезала огненно-серое море леса, угрожающе качавшееся волнами деревьев. Отсюда действительно казалось, что она тянется прямо к стадиону, за которым они нашли первый рисунок. Игорь вздохнул, подошел к доскам у парапета, стал их разбирать.

— Опять не с той стороны, — раздался за спиной голос.

Игорь вздрогнул и вскочил одновременно.

У противоположной грани парапета стоял тип в красном галстуке и с застывшей неприязненной ухмылкой глазел на него. Да, он выглядел молодым, но отчего-то Игорю он показался стариком – то ли в позе, то ли во взгляде что-то выдавало его. Как восьмидесятилетнего Роберта де Ниро, загримированного под молодого гангстера. Смотрел он на Игоря с гораздо большим высокомерием, чем во время их прошлой встречи, но выглядел уже не таким мажором: костюм его был измят, галстучный узел ослаблен, лицо осунулось.

— Кто вы? — спросил Игорь, прижимаясь спиной к парапету.

Тип прищурился, разглядывая Игоря.

— Я не понимаю, ты что, вручную считаешь?

Последние два слова тип в галстуке произнес так, будто был не живым человеком, а голографической записью, воспроизведение которой кто-то ускорил, отчего голова его быстро задергалась, а слова прозвучали в виде взвизгивающих высоких звуков, чем-то напомнивших блеяние. Через мгновение, он, правда, снова стал «обычным».

Игорь сделал осторожный шаг в сторону, где среди досок лежал ржавый обрезок арматуры.

Тип в галстуке усмехнулся.

— Сначала я считал это феноменом, — сказал он, спокойно глядя, как Игорь нагнулся и подобрал обрезок арматурного стержня, — потом системной ошибкой, которую можно найти и исправить, как мы обычно делаем с миллионами других ошибок. Но недавно я понял – так ведь и было задумано. С самого начала. Все, что было сделано до этой ошибки просто не имеет значения.

— Где мой брат? — Игорь сжал в руке арматуру.

Тип нацелил на него свой немигающий взгляд, будто только сейчас его услышал. Манера у него вообще была странная – он говорил, не жестикулируя – руки его спокойно висели вдоль тела, он только поворачивал голову в направлении движений Игоря. Игоря пугал этот тип. Пугало его внезапное появление в столь труднодоступном месте, его манера говорить, соскакивая на «блеющие» звуки, его взгляд, странное поведение, да и сам он по себе.

— Он был слишком упрямым, — сказал тип.

— Был?

— Маленький глупый вундеркинд. Он умолял пожалеть тебя, когда узнал, что его ждет, — тип в галстуке тряхнул головой, словно вспомнил что-то и плотоядно усмехнулся. — Черт возьми! А ведь это даже забавно…

Эта усмешка вызвала внезапную ярость, которая выжгла страх, как немецкий огнемет, а вместе с ним и все остальное. Игорь побежал, намереваясь разбить эту усмешку прутом арматуры, но что-то случилось. По фигуре в костюме прошла волна, будто он действительно был изображением. Невидимая сила отбросила Игоря к парапету и прижала, вынудив опуститься на колени. Перед глазами все плыло и дергалось, только фигура субъекта оставалась статичной. Он пристально смотрел на Игоря, приоткрыв рот.

— Просто поразительно, — раздался голос субъекта сразу со всех сторон, — как один недоумок может перечеркнуть работу сотен умов. Тысячи вариантов! Десятки тысяч алгоритмов… Феномен? Ошибка? Не-е-ет, это расчет. Легкий, простой, как движение ножа по шее…

Игорь ощущал, как что-то сдавливает ему голову, уши, плечи, чудовищная сила прижимала его к земле, а грудь заполняло отчаяние.

— Скажите… просто скажите, где он!

— С ума сойти! — тип дернул и без того ослабленный узел галстука и двинулся вдоль парапета, исчезнув из поля зрения Игоря. — Ты даже этого неспособен понять!

Чудовищная сила тяжести не позволяла Игорю даже повернуть головы.

— Здесь! — прозвучал голос где-то справа. — Где же еще?! Ты виноват в том, что с ним сделали! Ты! Я мог бы раздавить тебя, но… это ничего не изменит.

Игорь сел на колени, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

— Пожалуйста…

— Слишком поздно, — раздался спокойный голос, — забудь. Все кончено.

После этого стало тихо, Игорь смотрел на расплывающийся гудрон, пока не понял, что сила, прижимавшая его к земле, исчезла и он сидит на коленях по собственной воле. Игорь поднял голову, огляделся и увидел, что на крыше он совершенно один. Вскочив на ноги, он бросился к парапету с той стороны, откуда последний раз слышал голос, лег на него грудью, глянул вниз. Эту часть башни укрывали деревья. Отвесная стена упиралась в землю. Никакого субъекта в галстуке там не было, зато в уши вливался звук сонара, и прямо на него с внешней стороны парапета взирала третья козья голова.

(обратно)

Глава 25

Разбитые двери старого «Лиаза-Лунохода» с грохотом сложилось перед пустой остановкой, выпуская в промозглый ноябрьский вечер единственного пассажира. Прыгнув со ступенек автобуса прямо в лужу, Андрей Иванович чертыхнулся, поднял воротник худого плаща, и быстро глянув по сторонам, трусцой пересек пустынную дорогу, устремляясь к провалу темного переулка. От кустов перед ним отделилась невысокая тень. Учитель вздрогнул – внезапные появления этого странного подростка всегда пугали его.

Подросток молчал, словно был немым, как его ученики.

— Игорь, уже поздно, — сказал учитель, не сумев скрыть недовольства, — разве родители разрешают тебе гулять в такое время?

— В чем дело? — спросил Игорь.

Учитель посмотрел куда-то в сторону, собираясь с ответом.

— Мне это не нравится. Эти игры…

— Что вы узнали?

— Думаю, будет лучше обратиться в милицию. Попроси своих родителей связаться со мной.

— Что вы узнали? — требовательней повторил Игорь.

Учитель замялся и, в конце концов, не совладал с раздражением.

— Все это заходит слишком далеко! Одно дело строить гипотезы, сидя на лавочке, другое дело это… — учитель приподнял портфель. — Это может быть опасным.

— Значит, для вас это все пустой треп? Вроде посиделок ботанов, которых забыли пригласить на вечеринку?

Андрей Иванович посмотрел на Игоря. Подросток как никогда казался ему взрослым.

— Мы должны обратиться в милицию, — неуверенно повторил он.

— И что вы им скажете?

Учитель задумался. Видимо пытался сформулировать внятный ответ на этот вопрос, но судя по растерянному виду, выходило не очень удачно.

— Думаете, кто-то всерьез будет разбираться с этими шифрами из-за сбежавшего ребенка? — продолжал напирать Игорь. — Толпы беспризорников шляются по вокзалам, городам и весям, сбиваясь в бандитские стаи. А ведь он даже не похищен. Всего лишь очередной висяк. Чемодан без ручки. Месяцы уйдут только на запросы и оформление экспертизы, без которой ваши расшифровки просто филькина грамота. Но даже не это главное… Милиция не будет искать сложных путей. Вы и ваш брат первыми попадут в разработку. Кто имел с ним дело? Кто разбирается в криптографии? Кое-кому придется забыть об Америке, пока не закроется дело. А такие дела могут тянуться годами.

Учитель удивленно смотрел на него. Игорь догадался, что он сомневается. Но отнюдь не только в решении, которое казалось ему таким простым и логичным, но и в том, что их вчерашний разговор был всего лишь пустой болтовней.

Игорь подошел ближе.

— Послушайте! Я знаю, чем все закончится, если мы опять свернем не туда. За двадцать семь лет, он так и не будет найден. Никаких следов, никаких упоминаний. Ни одного свидетеля. И тот недалекий маньяк, про которого пишут в газетах, он ведь тоже никогда не будет найден. Вы работаете с детьми, которые не могут говорить. Время. Прошлое и будущее. Одаренный ребенок, квантовый компьютер. Вы не видите связи? Что вы видите сейчас? Кого вы видите?

Учитель открыл рот, будто хотел что-то сказать, но ничего не сказал – постоял так какое-то время, затем медленно расстегнул портфель, достал листок и протянул его Игорю.

— Это уже слишком, — сказал он, — координаты, действительно указывают на наш город.

Игорь развернул листок. На нем был отпечатан серый спутниковый снимок плохого качества с красным кружком и выносной линией, над которой были написаны координаты. Всю левую половину снимка заполнял сплошной поток цифр и символов. Игорь присмотрелся, узнал серый овал стадиона, и, сориентировавшись от него, нашел квадратик своего дома. Красный кружок размещался между ними и чуть левее. Где-то перед парком аттракционов. Выйдя на дорогу, к фонарю, он узнал это место – небольшой парк между стадионом и «детским городком». Ничего примечательного в нем не было. Кружок располагался в его глубине, ближе к ангарам и Садовой улице. Странное место.

— Зона около десяти метров. Точность высокая, — сказал учитель.

— Но это же просто парк. Место посреди парка… И все?

— Не совсем, — покачал головой учитель, — видишь высоту над уровнем моря?

— Сто пятьдесят пять метров.

— Наш город расположен на теплостанской возвышенности. Самая низкая точка сто шестьдесят метров. Зона парка в относительной равнине. Здесь указана не просто точка в парке, а точка на глубине от пяти до пятнадцати метров.

Игорь поднял взгляд. Учитель вновь увидел в нем испуганного ребенка и пожалел, что сдался так быстро.

— Да… я представлял все это как-то иначе, — сказал Игорь.

* * *

Приехав на «Орленке» домой, Игорь сел за стол, включил настольную лампу и рассмотрел спутниковый снимок через увеличительное стекло. Скошенная трапеция парка с зелеными насаждениями просматривалась хорошо. «Парк», конечно, слишком громкое название для куска леса, площадью чуть более гектара с парой покосившихся проржавевших «грибков» в глубине, к которым вели асфальтовые дорожки, заросшие сорняками. В ночное время – будто изъятое пространство. Да, он тоже был частью детства – но только в западной части, где единственная дорога от распахнутых ворот вела к южной горловине территории стадиона, соединяя Садовую улицу, восточный вход в детский городок и проход к мотобольному полю. При входе прямо у ворот располагалась полуразрушенная летняя эстрада и скудные ряды сломанных скамеек, на которых в летние ночи собиралась пьяная молодежь. Но большая часть парка пропадала в ночное время в кромешной тьме – ни один фонарь там не работал. На его территории располагалась лишь одна постройка – спортивный клуб «Десантник» — небольшое одноэтажное здание в северной части, который относился, очевидно, к инфраструктуре стадиона.

На спутниковом снимке был виден прямоугольник спортклуба. Игорь приложил линейку к его углу и соединил с углом ангара на Прудном переулке, за территорией парка. Красный кружок оказался примерно посередине отрезка, а линия, которую Игорь прочертил карандашом, стала его касательной. Значит, искомое место находилось в самой глубине парка. Точнее под парком. Но если в школе имелось хотя бы бомбоубежище, то, что могло находиться под парком? Все это выглядело очередной бессмыслицей. На всякий случай Игорь прихватил отцовскую саперную лопатку, сунул ее в рюкзак и вышел из дома.

Было еще только часов десять вечера, но город будто вымер. Игорь прошел по Новой улице до баскетбольных площадок, миновал ангары, вышел к Садовой улице, никого не встретив по пути. Парк ограждал забор с фигурными окружностями и треугольниками, Игорь легко перебрался через него, спрыгнув в мягкую траву, замер, прислушиваясь. Со стороны летней эстрады раздавался пьяный гомон и громкий женский хохот вперемешку с визгами. Сквозь деревья просматривались вдали огни детского городка. Игорь двинулся вдоль забора перед темным Прудным переулком, упиравшимся в гаражи. Ближайшие кусты зашевелились, Игорь отпрянул к ограде, одновременно хватаясь за лопатку, но по травяному ковру дугой от него понеслась заспанная собака, настолько испуганная, что позабывшая даже облаять его. Игорь пошел в ее направлении и вскоре увидел за деревьями белеющий фасад клуба «Десантник». В узких горизонтальных окнах под крышей с правой стороны от входа едва брезжил грязно-желтый свет. Пройдя еще несколько метров, Игорь остановился и оценил расстояние до ангара на Прудном переулке. Он находился ровно посередине. Значит, здесь… Игорь достал фонарь, обвел лучом воображаемую окружность, на краю которой стоял, если верить квантовому компьютеру. Искомое место находилось прямо перед ним.

Игорь нахмурился, понимая, что нетронутая трава, усеянная опавшими листьями, говорила, что это место могло использоваться в лучшем случае для какой-то встречи, и то весьма сомнительно, но уж точно здесь не было никакого «входа». Еще трудней было поверить, что под этим запущенным парком находилось что-то. Но он помнил о находке в сарае Петрищева и осмотрел место внимательней. На другом краю «окружности» кренился навес-грибок с железной пирамидальной крышей, полностью проржавевшей, так что через дыры в ней были видны звезды. Игорь осветил фонариком скамейки, и внутреннюю часть крыши, но ничего не нашел. На скамейке валялись два сплюснутых пластиковых стаканчика, пачка из-под сигарет «Ява», а под скамейкой только арбузные корки, россыпь окурков и бутылка из-под водки «Русская».

Игорь вдоль и поперек исходил воображаемую окружность, осмотрел примыкавшие к ней участки, несколько раз опускался на колени, ковыряя лопаткой грунт, после чего сдался и достал сигарету.

В это время в самой темной части парка, со стороны гаражей, зашуршала листва. Игорь посветил туда фонарем, думая, что это бродит собака, но за кустами мелькнул силуэт, габаритами гораздо крупнее. Выключив фонарь, Игорь отошел подальше и встал за деревом. Шуршание приближалось и прекратилось только где-то совсем рядом. Ему на смену пришло тяжелое сопение. Игорь выглянул из-за дерева. Крупная фигура стояла возле грибка. Постояв немного, она заходила зигзагами, и стала приближаться к дереву, за которым прятался Игорь.

Игорь переместился к другому дереву, а от него за кусты – подальше в темноту. Фигура медвежьей развалочкой побродила кругом, прошелестела совсем рядом с кустами Игоря, державшим наготове лопатку, обдав его тяжелым алкогольным смрадом, а затем стала отдаляться к свету «детского городка». Игорь вышел из-за кустов и, глядя на покачивающийся широкоплечий силуэт, чиркнул спичкой и зажег сигарету, которую все это время держал во рту.

Огни рассыпались в недосягаемой дали, словно размазанный свет прибрежных поселков перед дрейфующим в ночном море утопленником – окна коттеджей, уличные фонари, гудевшие в мутной дымке над пустынными улицами, позабытая с позапрошлого года гирлянда над скамейками перед эстрадой. Но не здесь. В этом гектаре леса царила тьма, которая обнимала его, норовя оставить с собой навсегда. Безрадостные мысли крутились в голове. Место идеальное для ловушки немого ребенка, и только. Никаких «проходов», никаких новых путей. Идеальное место для преступлений. Но Игорь не верил, что Макс купился бы на такое. И этот шифр, и парень на пленке, и даже тот молодой старик в красном галстуке, похожий на видение.

Что-то тут не сходилось. Игорь бросил окурок в траву и направился к «Десантнику», вспомнив, что был в нем когда-то – раза три-четыре посещал детскую секцию по айкидо, и смутно помнил еще, что вечерами здесь обитали каратисты постарше. Клуб был маленьким – всего один зал, располагался он в окружении глухих зарослей, почти у забора, в стороне от обитаемой окраины парка на западе. К нему вела асфальтированная дорожка по диагонали и одна широкая – от проезда к стадиону.

Игорь обошел клуб, облицованный уродливыми металлокасетами. Сплошные окна узкой лентой опоясывали здание под самой крышей – ни заглянуть, ни забраться. Здание стояло на плитном фундаменте с выступами, намекавшем, что подвала тут, видимо, нет. И все же других строений в парке не было. Игорь поднялся по крыльцу. Из окон с правой стороны, где горел тусклый свет, раздавались голоса и смех.

Игорь потянул дверь – закрыто. Металлическая дверь соседнего входа и вовсе не имела ручки. Игорь задрал голову, посмотрел на окна, затем обернулся, закусил губу, мрачный взгляд его заскользил по окрестностям и остановился на белом «каблуке», который зачем-то въезжал в парк через ворота у эстрады. Проехав вдоль детского городка, «каблучок» свернул на дорогу к «Десантнику» и поехал прямо на Игоря. Игорь спрятался за тамбуром, а оттуда спрыгнул в кусты. Машина тем временем подъехала, развернулась и припарковалась задом к главному входу. Из нее вышел усатый мужик в спортивном костюме с поясной борсеткой, пружинистой походкой, широко расставляя ноги, будто ехал на лошади, подошел к двери и вальяжно постучал. Голоса в окне над головой Игоря прекратились, загрохотали стулья. Вскоре открылась наружная дверь, и юный смех зазвучал на улице.

— Припозднился, Матвеич! — раздался наглый голос подростка лет шестнадцати.

— Че, в бубен дать, что ли? — ответствовал мужской голос. — Разгружай давай!

Снова смех и крик:

— Слышь, жирный, иди таскай!

Игорь осторожно выглянул. Мужик и подростки крупнее Игоря – лет пятнадцати-шестнадцати таскали коробки из «каблучка» в клуб.

Работали они не очень быстро – выходили гурьбой, хватали каждый по коробке и со смехом и болтовней, сводившейся к подтруниванию друг на другом и особенно над каким-то «Жирным», исчезали в клубе секунд на пятнадцать-двадцать. Судя по смеху над головой, коробки они заносили в помещение, возле которого стоял Игорь.

Улучив момент, как только они зашли в очередной раз, Игорь по-кошачьи засеменил к тамбуру, заглянул, увидел крохотный холл с фотографиями и грамотами на стенах. Налево уходил темный коридор, а справа падал свет. Прямо располагалось темное помещение с приоткрытой дверью. Недолго думая, Игорь вошел, выглянул в светлый коридор – спиной к нему стоял широкоплечий парень в футболке с гербом Ленинского района, почти целиком загораживая проход.

Игорь тенью скользнул за дверь и аккуратно прикрыл ее за собой. Помещение оказалось крохотной раздевалкой. На одном из крючков висел грязно-белый пояс от кимоно, в узкое окно под потолком лился мертвый серебристый свет, и заглядывала луна.

Голоса и шаги то приближались, то отдалялись. Минут через пять, заработал мотор и дверь захлопнулась. Смех переместился за стену слева.

Игорь осторожно высунул голову, поглядел по сторонам. В конце коридора слева, за прикрытой дверью звучали голоса. Справа во мраке, угадывались очертания висящих туш, в которых он не сразу распознал боксерские груши.

Игорь вышел в холл, прикрыл за собой дверь, которая в последний момент предательски скрипнула. Часть голосов в конце коридора стихла. Игорь проворно нырнул в темноту и очутился в зале.

— Да закрыл я дверь! — раздался неуверенный голос.

Игорь тенью заскользил вдоль стены, добрался до распахнутой двери в качалку – прятаться тут было негде, бежать тоже. Он встал за последней грушей в углу зала. В другом конце коридора тем временем кто-то раздавал «Жирному» указания, одновременно подтрунивая над ним.

— Жирный, иди проверь!

— А если там ниндзя?

— Да Жирный их раскидает!

— Ага.

— Жирный тоби уширо! В полете!

Следом раздался обезьяний визг, переходящий в смех, который заглушила закрывшаяся дверь.

По коридору раздались неспешные шаги. Скрипнула дверь, затем еще одна. Наконец шаги приблизились к залу. Игорь тихо забрался на шведскую стенку за боксерскими грушами, и высунул голову между ними. В проеме стоял подросток – чуть крупнее Игоря, судя по всему лет пятнадцати. На жирного он не походил, был слегка коренастый и невысокий. Постояв в проеме несколько секунд, он ушел. Игорь слушал его шаги, пока они не растворились в оглушительном смехе, после чего неслышно слез на татами.

Он сам не знал, что тут ищет. Никакого подвала тут явно не было. Он подергал дверь пожарного выхода, и, заглянув в качалку, включил фонарик. Луч сразу уперся в желтую бейсболку «USACalifornia», которая лежала поверх спортивной сумки. Увиденное будто ножом полоснуло, хотя с чего бы? Да, желтый цвет таких бейсболок – редкий, наверное, потому Макс так выпрашивал ее купить у матери, когда они ездили на ВДНХ. Ради нее он даже отказался от «Баскин Роббинса», хотя многого не потерял. И все же… Игорь подошел к сумке, схватил бейсболку, с замиранием сердца перевернул. На внутренней стороне рукой Макса были написаны две буквы «МД». Д – в английском варианте, именно так он всегда ее писал, набив руку на своих формулах. У Игоря участилось дыхание. В этот момент в коридоре скрипнула дверь. Игорь повернул голову, его глаза почернели. Он знал, что делать дальше.

Положив бейсболку на место, Игорь вышел в коридор и, не отрывая взгляда от закрытой двери в конце, дошел до холла, свернул к выходу.

За спиной раздался звук спускаемой туалетной воды. Игорь бросился к двери, успев заметить, что замок без вертушки, стукнул в дверь – бесполезно. Закрыто.

— Ты кто? — прозвучало совсем рядом. Неуверенный голос.

Игорь обернулся. Перед ним стоял тот самый «Жирный» — подкаченный пацан в синей футболке и шортах, и на вид совсем безобидный.

— Я… — начал Игорь, но сказать ничего не успел. На «Жирного» упал яркий свет и следом выкатился нахальный голос.

— Жирный, ты с кем там пиз.ишь?

— Да он сам с собой… — последовал было новый комментарий, но взгляд Жирного не дал ему вылиться в очередную шутку.

Из коридора на Игоря вышли несколько подростков. Все выше на голову-полторы. С возрастом он тоже угадал – лет пятнадцать-шестнадцать.

— Жирный, ты его впустил? — спросил высокий, плечистый парень с длинной шеей, но маленькой головой. Рот у него был губастый, как у африканца, а глаза узкие, как у азиата. Зато веснушчатое лицо – явно отечественное.

— Да никого я не впускал, Кит, он тут лазил, — сказал Жирный с глупой улыбкой. — Он из зала вышел.

Губастый, которого Жирный назвал Китом и другой пацан – наголо бритый, подошли к Игорю, схватили его за шкирку, подняли, прижалик стене.

— Спокойно, пацаны, я просто кроссовки забыл, — сказал Игорь.

Один из пацанов подергал дверь и, убедившись, что она закрыта – третьим сердитым лицом навис над Игорем.

— Слышь, ты как сюда влез?! С Матвеичем, что ли?

— Да тут открыто было…

Кит дал Игорю легкую пощечину – леща, как говорится.

— Ты че, ох.ел?

Игорь состроил максимально простоватое лицо.

— Пацаны, да говорю, — начал он жалобно, — кроссы забыл, а батя у меня злой, если не найду – наваляет!

— Да мы тебе сейчас сами наваляем!

— Да это же вор, пацаны! — рассвирепел Кит, ударив Игоря посильнее.

Удары, надо признать, у него были болезненные.

— Ты че тут пургу гонишь, децельня еб.ная? — парень обернулся на своих приятелей, и в поисках их одобрения перешел на праведно-обиженный тон. — Не, вот так потом то лапы, то макивары пропадают. Надо наказать крысеныша.

Игорь смотрел на лица в скудном свете, пытаясь понять – кто из них мог носить желтую бейсболку.

— Че у него в сумке, проверь!

У Игоря отобрали рюкзак.

— Лопата только!

— Колхозник еб.ный.

— Не, смотри он даже копал ей че-то.

— Картошку походу, в натуре из деревни, — Игорю отвесили еще одного леща.

— Слышь, Кит, вот те как раз нокаут от маваши проверить.

— Ага! — вдруг обрадовался Кит. — Сразу два в одном.

— Да харэ, пацаны, дайте ему пинка и все, — сказал кто-то, но его голос остался незамеченным.

Игоря потащили в зал, включили свет, стащили с него кроссовки, швырнули на татами.

Лысый с долговязым подняли его, поставили на ноги. Перед Игорем прыгал Кит, его узкие глаза совсем стали «китайскими», он прыгал как обезьяна, подергивая руками.

— Ну-ка отойди! — крикнул Кит и с разворота ударил Игоря ногой в живот. Игорь отлетел метра на два и упал, но его быстро поставили на ноги. Не успел он опомниться, как ему прилетел удар ногой в ухо. Во рту который раз уже в этом «детстве» что-то хрустнуло и ощутился уже привычный вкус меди. Тут же с боевым криком последовал еще один удар. Перед глазами все поплыло.

— Да все, хватит, Кит, он уже в крови весь, — сказал кто-то.

Но Игорь получил еще два удара от Кита, после чего отключился, и пришел в себя, когда его стаскивали с лестницы. Его бросили в мокрую траву, рядом же приземлился рюкзак с лопаткой, и один кроссовок, второй упал ему на спину.

Игорь полежал около минуты, затем медленно поднял свою лохматую голову, повертел ей, облокотился на руки, неспешно поднялся, сел, и зашарил по карманам в поисках сигарет.

* * *

Он тщательно вымыл лицо, шею и руки в питьевом фонтанчике «Детского городка», прополоскал рот, выпил воды, после чего вернулся к «Десантнику», засел в кустах и стал ждать, чувствуя, как от боли горят живот и грудь, а голове все еще что-то неприятно гудит, действуя на нервы. Жар сменялся холодом, но долго ждать не пришлось. Придурковатый смех над головой вскоре стих и из клуба стали выходить каратисты по парам и по тройкам. Игорь из кустов внимательно осматривал каждого.

Последняя троица включала Кита, лысого и еще одного долговязого. Почему-то без удивления Игорь увидел, что желтая бейсболка была на голове Кита. Двери клуба на ключ закрыл именно он и убрал связку в карман.

Игорь двинулся за последней троицей, стараясь держаться поближе к зарослям. Троица вальяжно добрела до Садовой улицы, после чего Кит распрощался с друзьями. Те пошли на площадь, а Кит нацепил наушники и блатной походкой, подергивая в такт музыке головой, двинулся вниз по Садовой.

Игорь преследовал его до конца улицы. На пустынном Т-образном перекрестке, Кит обернулся, но, разумеется, никого не увидел. На прямых участках, Игорь отставал, оставляя вдалеке лишь силуэт с сумкой на плече. Пройдя короткий отрезок Медицинской улицы, Кит свернул на Центральную, миновал здание суда и остановился у ворот коттеджа. Игорь появился там же, едва Кит исчез, оглядел из-за кустов довольно богатый по меркам середины девяностых кирпичный коттедж. По его периметру работала подсветка в виде низких фонарей-столбиков – редкость в то время. Слева размещался гараж на две машины. На площадке стоял огромный внедорожник «Шевроле» с большими колесами. Двери гаража были открыты, внутри горел яркий свет. Игорь увидел за машинами крупного мужика, сжимавшего шомпол, и прищурил левый глаз.

* * *

Никита, которого друзья и товарищи по команде называли Китом, был доволен собой. На днях тренер сказал ему, что «на Россию» он едет первым номером от Московской области, а там и до юношеского чемпионата в Европе недалеко. Удары у Никиты сильные с рождения были, особенно ногами. Это еще батя заметил – когда он в детсаду других детей попинывал. У детей синяки оставались. Батя сначала его на тхэквондо отдал, но в городе с этим не очень, а вот когда каратэ в городе укрепилось все пошло в гору. Призы, кубки, почет, оценки в школе высокие за просто так – он ведь то на сборах, то на соревнованиях – за партами некогда штаны протирать. Он честь района отстаивает и притом не в балете каком-нибудь, прости господи, в виде гимнастики или смешной спортивный ходьбы. Единоборства спорт серьезный – пацаны уважают, завидуют, друзья тоже под стать – все почти из клуба, кроме биатлониста Мартынова. Тот хоть не каратист, зато хохмит так, что мертвого из могилы поднимет. К нему, если дурное настроение надо поближе садиться. И с девчонками все ладилось. Почти. Хорошо ладилось со средними, а вот с такими как Полинка не очень. Все нос задирает и встречается с каким-то длиннохАерным чучелом – модник типа. Давно ему пора в репу маваши зарядить. Рано или поздно, он это сделает – дай только повод малейший. Сегодня вот на мелком колхознике потренировался, тот в нокаут улетел, правда, только с четвертого удара – крепкий оказался, хотя ему рыло начистили что надо. Будет знать. А что знать? Да Никита так далеко не думает.

Подойдя к знакомой калитке с орнаментом и табличкой «злой питбуль», Кит сбросил наушники на шею, не дослушав «Acid Warriors» — с батей поздороваться. Батя тоже человек серьезный, крупный. По молодости борьбой занимался, пока колено не повредил. Вообще Кит батю уважал. Он в девяностые как все началось, хлебалом не щелкал, как иные бати. Открыл несколько ларьков в городе, а потом и химчистку. Друзья у бати тоже серьезные, любят посидеть за жизнь потрещать, дела порешать. И хобби тоже – охота с мужиками, экстремальное бездорожье. У них это взаимное. На следующий год батя тачку ему свою подгонит – «Ауди», надо только с правами чтобы дорешали. У бати и в ГАИ свои люди есть. Вот батя сейчас в пристройке копошится – пушки свои чистит, на охоту готовится к выходным, предвкушает.

Поздоровавшись с батей, и обменявшись уважительными репликами, Кит вошел в дом, сбросил кроссовки, скривил рожу старшей сестре.

— Ма, пожрать бы че! — крикнул он в сторону кухни и закрылся в ванной. В клубе уже полгода душевые на ремонте – денег бюджетных мало выделяют на спорт. Да ничего, у Кита дома две ванных, одна даже с джакузи. Кит сбросил одежду, забрался под душ с наслаждением ощущая, как струи воды массируют натренированное тело.

Закончив мыться, накинул халат, вышел из душа, ощущая приятную прохладу – дело привычное. У них новенькая отопительная система с терморегулятором. А вот тишина в доме – совсем непривычная.

— Ма, так что пожрать-то?

Тишина.

— Ма? Бать?!

Кит вошел в гостиную и замер. На маленьком диване перед ним сидел тот мелкий колхозник, на котором он сегодня отработал маваши. Сидел и пялился на него – причем спокойно так, не моргая, как у себя дома. В следующее мгновение Киту пришлось удивиться еще больше – справа на большом диване он обнаружил свою семью – батя, ма и сеструха. Только странно как-то они сидели – молча, рядком, выпрямив спины, сложив руки на коленях, а на лицах – застывший ужас.

— Вы че? — тихо выдохнул Кит, но в абсолютной тишине это прозвучало громко.

Тут-то Кит и заметил у колхозника на коленях батин дробовик.

(обратно)

Глава 26

Игорь неспешно убрал руки с дробовика, взял лежавший рядом «Глок-17», передернул затвор, и ловко поймал выскочивший патрон.

— Знаешь, почему они молчат? — спросил он, хмуро разглядывая пойманный патрон.

Кит бросил взгляд на отца, который таращился на него, как рыба.

— Потому что я сказал им, что отстрелю тебе яйца, если кто-нибудь из них скажет хоть слово.

Игорь поднял глаза на Кита и тот как опытный боец, разгадал в его лице сдерживаемый гнев. А еще он увидел, рядом с пистолетом на диване свою желтую кепку.

Кит хотел что-то сказать, но вышло неудачно – ничего кроме заикающихся звуков.

— Во время первой встречи разговор у нас как-то не заладился. Давай попробуем еще раз, — Игорь поставил дробовик на приклад и взял другой рукой кепку. — Ты сегодня повел себя не очень достойно. В знак уважения к твоей семье, я не буду рассказывать подробностей. Но я дам тебе шанс исправиться. Дам шанс проявить себя с лучшей стороны.

— Ш-што?

— Я говорю, ты можешь спасти им жизни.

— Как это? Чего? — Кит захлопал глазами.

— У тебя будет три попытки обмануть меня. Понимаешь, почему три?

Кит покосился на свою семью.

— Верно мыслишь. Я мог бы сказать, что хорошо умею распознавать ложь, но на самом деле мне насрать. Если мне покажется, что ты врешь – значит, ты врешь. Поэтому рекомендую просто быть честным. Да, я знаю, иногда это трудно, но ты ведь спортсмен. Тебе не привыкать к трудностям. Просто думай о том, что ты делаешь это ради своей семьи.

— Что делаю?

Игорь развел руками и улыбнулся.

— Просто отвечай на мои вопросы.

— Ла-ладно.

Игорь прижал дробовик к груди и вывернул кепку.

— Мой брат подписывал так свои вещи, — сказал он, показывая кепку Киту. — Видишь буква «дэ»? Он всегда писал ее так. Ненавидел чистописание и русский язык, но при этом ошибок почти не делал… Как его кепка оказалась у тебя?

— Что? — быстро переспросил Кит.

Игорь схватил дробовик. Женщина на диване резко вздохнула.

— Я… я. я… взял ее у пацана! — торопливо сказал Кит.

Может он и был туповат, но натренированная реакция не подвела.

— Когда это было?

— Это… — Кит поднял руку, почесал голову. — Это неделю назад было, кажись … Да, неделю точно! Вечерком. Я с треньки шел.

Игорь медленно кивнул.

— Где?

— Да вот в парке.

— Где именно в парке?

— У входа в «детский городок».

— У какого входа, у того что сбоку?

— Да, прямо у него, он в городок бежал.

— Откуда бежал?

— Из… — Кит махнул рукой. — Ну, со стадиона.

Игорь нахмурился. Каратист явно не врал – он даже махнул рукой именно за спину – если стоишь перед входом в детский городок, южный вход в стадион, находится как раз за спиной, и это движение было автоматическое.

— Он точно бежал со стадиона?

— Точно… Ну или с огородов.

Так или иначе, место, на которое указал квантовый компьютер, оставалось в значительной стороне от маршрута брата. Игорь задумался. Это больше походило на правду, учитывая, что он ничего там не нашел. Игорь ощутил старое волнение – впервые он хоть что-то узнал о последнем пути Макса.

— Так как его кепка оказалась у тебя?

Кит немного пришел в себя, последние фразы звучали у него бойчее, без заиканий, а теперь он снова замялся.

Игорь перехватил дробовик.

— Чувак, извини… — жалостливо протянул Кит.

Но Игорь, будто не слышал – нацелил ствол в лицо отцу Кита. Тот вдавил голову в плечи.

— Ну, я отобрал у него!

Игорь посмотрел на каратиста.

— Отобрал?

Кит молча покосился на родителей – кажется, для них стало открытием, что спортивная гордость района отбирает дешевые кепки.

— Допустим, хотя ему одиннадцать лет… — Игорь сдвинул брови и понизил голос, сдерживая себя, — но, я не могу понять, ты вроде не из бедной семьи, у тебя нормальные шмотки, крутой плеер, на хера тебе китайская кепка за пятьсот рублей?

— Не знаю, — насупился Кит, пожав плечами, но очередное движение дробовика не позволило ему уйти в несознанку, — ну… разозлил он меня.

— Разозлил?

— Ну, он бежал как угорелый, никого не видел, налетел на меня и наступил мне на новый кроссовок.

— Так, и что ты сделал?

— Ну, встряхнул его маленько.

— Дал подзатыльник?

— Ну да и…

— Что и?

— Сказал, чтобы он извинился.

— А он?

— А он уперся.

— Не стал извиняться?

— Ни в какую. Вот он меня из себя и вывел, и я решил в качестве наказания забрать его кепку.

— То есть это так называется?

— Ну, ему надо было просто сказать «дядя, прости засранца»!

— Как же он мог это сказать, если он глухонемой?

Игорь заметил, что семья теперь больше смотрит на Кита, чем на него. Кажется, он открывался для них с новой стороны.

— А ведь я только сейчас узнал тебя, — сказал Игорь бодрым тоном, откинувшись на спинку дивана, — ты же хороший парень, да? Гордость района и все такое. Ты в прошлом году в пятой школе победил?

Кит кивнул.

— Точно ты! — улыбнулся Игорь. — Мы с братом там были, он болел за тебя. Мне-то пофиг, а он… он бы кричал, если бы мог, а так просто махал флажком.

Кит опустил голову.

— Он не обиделся бы на тебя. Его не заботят такие вещи. В этом плане, он был лучше, чем я…

Кит поднял испуганное лицо.

— Был?

Игорь ничего не сказал, молча надел кепку брата и поднялся, сжимая в одной руке дробовик, а в другой пистолет.

— Рад был познакомиться с твоей семьей, — Игорь повернулся к отцу Кита и поднял пистолет, — неплохая коллекция, но это я конфискую, у вас на него нет разрешения.

После этого Игорь направился к выходу, но остановился возле Кита, который так и стоял, понурив голову.

— Вынужден тебя разочаровать, большим чемпионом ты не станешь. На этом все закончится, — Игорь кивнул на стену с грамотами и кубками. — Но… так уж устроена жизнь. Как говорят в нашем мире: иногда ты ешь медведя, а иногда медведь ест тебя… Ну, ты понял.

Игорь похлопал Кита по плечу и вышел. Дробовик он разрядил и на ходу бросил в кусты, а «Глок-17» сунул за пояс. Он шел, не оглядываясь, спокойно в ночи, по пустым улицам родного города и думал, думал, что опять сбился с пути.

* * *

Игорь заснул под утро, за пару часов до того как пришел отец – прилег на кровать прямо в одежде и кроссовках, скрестив руки на груди, да так и заснул. Отец заглянул в комнату.

— Почему не в школе? — спросил он вместо приветствия.

Игорь открыл глаза. Отец был в новеньком плаще и причесан по-новому.

— Развел бардак!

Игорь с трудом сел на кровати, достал из пачки на столе последнюю сигарету, сунул в рот.

Отец такой наглости явно не ожидал – упер руки в бока, отодвинув полы плаща.

— Ты чего себе позволяешь, а?!

Игорь скептически приподнял уголок рта и прищурил левый глаз.

— Не поздновато решил поиграть в папашу? — сказал он хриплым спросонья голосом, шаря по карманам в поисках спичек.

Отец шагнул к нему и попытался отвесить подзатыльник, но Игорь вдруг быстро вскочил и зарядил отцу прямой удар в челюсть.

Не в полную силу – от всех своих тринадцатилетних возможностей, но у отца на нижней губе появилась кровь. Он ринулся вперед, схватил Игоря и швырнул на стол, с которого полетели листы с формулами, учебники и рюкзак Макса. Игорь попытался еще раз ударить, но отец пригнул голову, держал он его крепко, силы были не равны. Игорь упал между столом и кроватью.

Отец, поняв, видимо, что это уже слишком отступил к двери.

— Вот же засранец, — сказал он, потрогав пальцем окровавленную губу. — Да что с тобой такое?

— Со мной? — удивился Игорь, предпринимая не слишком активные попытки подняться. — Да я ведь только последствие, Коля. Одно из последствий твоих бесконечных косяков.

Отец приоткрыл рот и изогнул бровь, присматриваясь к Игорю, будто пытался понять – действительно ли его сын сейчас перед ним.

Игорь, наконец, поднялся и сел на кровать, потирая ушибленное плечо.

— Знаешь, всегда хотел у тебя спросить… Зачем ты женился?

— Щенок… — Сказал отец, но как-то неуверенно.

— Нет, я серьезно, — Игорь прищурился и перешел на отеческий тон, как на допросе с молодым преступником-первоходом. — Хоть раз в жизни, скажи честно. Будь мужиком.

Отец сначала молчал, а потом вдруг засмеялся – как смеялся только он – тихо, так что не сразу было понятно, что он смеется. Смеялся он долго с небольшими перерывами, в которых грозил кому-то пальцем.

— Я знаю… знаю, кто это сейчас говорит твоим голосом.

— Да? И кто же?

— Отец твоей матери ненавидел меня, — сказал он вдруг.

— Дедушка?

— И как бы я ни пытался умаслить этого хрыча, сначала по глупости, а потом по привычке, — отец посмотрел на Игоря. — Он всегда мне напоминал тебя. Его порода. Иногда мне кажется, что ты его сын.

Игорь попытался вспомнить большого немногословного деда с вечно суровым лицом.

— Сейчас он уже умер?

— Да-а. Два года назад.

— Кем он работал?

— Лесным инспектором.

— Значит, он не любил тебя?

— И дело не в том, что он слишком любил твою мать. Он на самом деле любил только себя. Просто есть такие люди, которые если кого-то ненавидят, то делают это так, беспричинно, просто потому, что ты для них как будто чужой вид по умолчанию. Иногда они притворяются, но их ненависть тлеет внутри, и, в конце концов, самое интересное, именно она их ломает. Они думают, что очень сильные, но все это чепуха. Когда твоя мать только забеременела тобой, у нас случился с ним разговор. Он сказал, что убьет меня, если я поступлю «неправильно», — отец усмехнулся. — Проблема таких людей в том, что они думают, будто все могут контролировать, надо только посильней надавить. Но природа рано или поздно возьмет свое.

— Так значит ты просто трус? — спросил Игорь.

Отец не ответил, только молча посмотрел на него.

— Тогда, у нас с тобой больше общего, чем я думал. Все-таки я твой сын.

— Ты уже слишком взрослый, — сказал отец серьезно.

— В прошлый раз ты сказал то же самое. Забавно.

Отец хмыкнул, повернулся к двери, взялся за дверную ручку и сказал не оборачиваясь:

— Завтра похороны. Ты пойдешь?

— Я на них уже был.

Отец повернул голову, взгляд его остановился на спутниковом снимке с координатами, который валялся на кровати Игоря. Он смотрел на него несколько секунд. Игорь следил за его взглядом – как он быстро скользил по циферным строчкам.

— Что это? — наконец, спросил он.

— Место, куда ушел Макс.

Отец обернулся.

— Совсем спятил?

— Нет, эти координаты расшифровал квантовый компьютер.

— Что за чушь? Для этого не нужен квантовый компьютер.

— Что? — не понял Игорь.

— Это же простая функция Эйлера.

— Ты хочешь сказать, что понимаешь что это?

— Чего тут понимать, — отец развернулся, поднял листок, хмуро посмотрел на него. — Тут ошибка в факторизации полинома.

— Это координаты.

— Я вижу, вот они наверху, — отец подошел к столу, взял ручку и принялся уверенно черкать не листке.

Игорь завороженно смотрел, как ручка в руках его отца незнакомым почерком выводит пугающие символы с функциями в степенях. Затем отец пальцем подтолкнул к себе большой калькулятор Макса и застучал по нему со скоростью опытного бухгалтера.

— Вот так, — сказал он и зачеркнул последние цифры координат, написав сверху новые, — немного ошиблись.

Глядя на него снизу вверх, склонившимся над столом, Игорь впервые обратил внимание, что выражение лица отца, когда он был сосредоточен, очень походило на лицо Макса.

— Кем ты работаешь во ВНИИКОПе? — спросил Игорь, с подозрением глядя на отца.

Вместо ответа отец лишь закатил глаза и покачал головой.

— И куда указывают новые координаты?

— Недалеко. Где-то здесь, — отец прочертил резкую линию куда-то в центр «детского городка».

— То есть под этим местом?

— Почему под этим? С высотой они тоже ошиблись. Не сто пятьдесят пять, а двести девять.

— То есть не пятнадцать метров под землей, а….

— Шестьдесят четыре над землей.

В этот момент Игорь, наконец, все понял. Все сложилось воедино. Он выскочил из-за стола, сдвинув его с места, и бросился из комнаты.

— Ты куда?! — крикнул отец.

— Я возьму твой болторез! — в прихожей что-то грохнулсь. Отец вышел из комнаты следом. Игорь разбрасывал инструменты, выпавшие из опрокинутого ящика кладовки. Схватив болторез, сунул его в рюкзак, вскочил, открыл дверь и замер. Обернулся к отцу.

— Пап!

— Что?

— Ты слышал когда-нибудь про город Пролетарск?

— Нет, — нахмурился отец.

— Никогда не приезжай туда.

— Что мне там делать? — усмехнулся отец. — Я даже не знаю, где это.

— Это хорошо. Просто запомни. И если услышишь когда-нибудь – вспомни, что тебе надо держаться от этого места подальше.

Отец с подозрением смотрел на Игоря.

— Если придет Вилли, скажешь, что я на «детском городке».

— Кто? — крикнул отец в спину убегающему сыну.

— Мент! — отозвался Игорь.

* * *

Впервые за двадцать семь лет, Игорь знал, какой дорогой ушел его брат в ту злополучную ночь. Он бежал по Новой улице, глядя его глазами – мимо школы, с восточной стороны, а не через школьный двор, он не сворачивал на Школьную улицу, а бежал прямо до диспансера. Затем обогнул его, выбежал к главным воротам стадиона, на стадионе сразу свернул налево, вдоль футбольного поля с трибунами, вдоль мотобольного поля, мимо гаражей и огородов – в парк с «Десантником», где его брат столкнулся с Китом. И вот, где она. Конечная точка пути. Игорь задыхаясь, ворвался в парк аттракционов через восточный вход. Прямо перед ним – ребром возвышалось колесо обозрения.

Игорь обошел его, хватаясь за низкое ограждение, задирал голову, щурясь от бившего в глаза яркого солнца, неожиданно осветившего затерянный в далеком прошлом ноябрьский день. Дважды он обошел колесо, на третий заметил – солнечный луч преломился у верхней кабинки со стороны Гулливера. Оно исчезало, уходило из этого мира.

Игорь присмотрелся. Ничего, только небо, шум ветра, далекие крики. И вдруг снова – нечто исказило свет, отразив от невидимой поверхности. Игорь достал болторез, и, не замечая упавший рюкзак, бросился к щитку, перекусил замок, распахнул дверцу, нажал зеленую круглую кнопку. Ничего не произошло. Игорь дёрнул черный тумблер пневмореле, и снова нажал кнопку. За спиной зажужжала лебедка, колесо заскрипело, нижняя кабинка, покачнувшись, медленно двинулась влево и сразу же кто-то вдали закричал. Игорь запрыгнул в кабинку, посмотрел наверх. Поднимаясь над соседней «Ромашкой», обернулся на крик. От центрального входа к нему бежал Вилли.

— Шкет, остановись!

Игорь глянул в другую сторону, опасаясь, что Борис не даст ему добраться до нужной высоты.

— Игорь! — Вилли заскочил в одну из кабинок внизу. — Это безумие!

Их отделяло две кабинки.

— Вилли, я не обманывал тебя, поверь! Все не так как ты думаешь! — крикнул ему Игорь.

Он заметил, что его больше не пугает высота. Он стал как Макс – стоял, держась за узкую стойку, перед выходом из кабинки, даже не закрыв его на цепочку.

Вилли то пропадал, то вновь появлялся из-за кабинки внизу.

— Гарри, я не знаю, что за зверь внутри тебя, но сейчас он ведет тебя неправильно!

— Как никогда правильно, Вилли! Спасибо за помощь! Без тебя я бы не дошел.

С севера раздался разъярённый звериный вопль. Со стороны Гулливера к колесу приближался Борис – мускулистый, в одной майке, несмотря на ноябрь. Но сверху он казался совсем не страшным.

Игорь задрал голову, между металлических конструкций мелькнула она, сверкнув невидимыми гранями. Она видоизменялась со стремительной скоростью, преломляя солнечный свет – иногда исчезала, но неизменно «вспыхивала» вновь. И все же Игорь понимал, что она угасает. Сам не знал почему, но понимал – еще немного и она исчезнет.

Они миновали половину подъема, а Борису еще бежать и бежать, но если он успеет остановить колесо, то придется…

— Шкет, что ты задумал?! — закричал Вилли. Его лицо снова появилось из-за кабинки внизу.

— Я просто следую его путем, — ответил Игорь.

— Ты не понимаешь! Кто-то просто заманивает тебя! Просто играет с тобой, так же как с ним. Ты – жертва.

— Это уже не важно, Вилли. Совсем не важно.

Кабинка снова заслонила Вилли.

Когда Борис остановил колесо, до нее оставалось только метров пять. Он уже хорошо ее видел. Она висела в воздухе, будто ей был неведом закон всемирного тяготения, но Игорь знал, что дело в другом – она не являлась частью этого мира. Игорь видел не только ее деформацию, он слышал слабый треск, походивший на звук электрической дуги.

Борис орал внизу, махая «орангутаньими» руками и звал помощников, чтобы тянуть колесо. Игорь понял, что ему придется прыгать. Ничего, это он уже проходил. Если промахнется, с такой высоты ему гарантирована смерть, а значит он под защитой, как тогда – с русской рулеткой. Недолго думая, Игорь оттолкнулся и прыгнул на ограждение соседней кабинки, повис на ней. Возгласы внизу раздались сразу с нескольких сторон.

— Черт тебя побери! Гарри! — Вилли смотрел на него снизу. И теперь Игорь тоже видел его.

Забравшись в кабинку, Игорь подошел к другому краю, протянул руку. Прозрачная сфера деформировалась в многогранный теннисный мячик и мгновенно увеличилась, издав стрекочущий звук. Он почувствовал слабое притяжение. Будто рекурсивная гравитация. А еще холод, как от сухого льда.

— Она скоро закроется, — тихо сказал Игорь и посмотрел вперед – в бескрайнее поле за Гулливером, которое через двадцать пять лет превратится в плотно застроенный микрорайон.

— Гарри, не делай этого…

— Извини, Вилли, ты хороший мент.

— Гарри, если ты сделаешь это, то никогда не станешь полицейским, как ты хотел. Настоящим полицейским.

Игорь посмотрел вниз на Вилли. Тот держался за поручни, его глаза блестели. Он только сейчас заметил на нем форму с новыми погонами старшего лейтенанта.

— Знаешь, что я понял, Вилли? — улыбнулся Игорь. — Настоящий полицейский не тот, кто им однажды становится…

— Игорь, нет!

— …а тот, кто им умирает.

После этих слов, Игорь оттолкнулся от края кабинки и прыгнул.

Внизу истошно закричали.

Вилли закрыл глаза.

(обратно)

Глава 27

Пар, стелившийся над дорогой, рассеялся, обнажив вспоротый дисками «Урала» асфальт. Двое мужчин с обочины наблюдали, как полицейские обходят масляные лужи и гнутые колеса с разорванными шинами, избегая наступать на прочерки раскаленных протекторов, осколки стекла, обрывки шлангов и смятые, словно бумага кузовные детали, разбросанные по всей ширине дороги.

Высокий мужчина смотрел на все это с воодушевлением, как будто видел что-то другое. Выглядел он как модный репортер из нулевых: искусственный загар, выбритое лицо, рубашка в мелкую клетку, узкий галстук, джинсы, ремень с огромной пряжкой в виде двух косых букв «LV», сияющие фиолетовые броги и вместо пиджака – короткая кожаная куртка, которая скрипела при малейшем движении. Этот скрип, а также приторно-ореховый аромат из стаканчика кофе, который он держал в руке, раздражали его напарника, едва достигавшего ему до плеча. Напарник явно куда меньше времени уделял своему внешнему виду – поло обтягивало тощий торс, джинсы едва держались, на голове – бесформенная кепка. Если бы не интеллигентное лицо, его можно было принять за водителя загородной маршрутки или менеджера по продажам переносных генераторов. В отличие от напарника, он заметно нервничал – сжимал кулаки и то и дело бросал недовольные взгляды на своего товарища, который очевидно был среди них старшим. Тот с нескрываемым удовольствием отхлебнул кофе и поднял взгляд на ворону, приземлившуюся на крышу кабины «Урала» и деловито взиравшую на суету внизу.

Мужчина в поло тем временем медленно выдохнул, раздвинул руки ладонями вверх, будто Иисус на дешевых иконах и стал совершать ими загадочные пассы, словно приглашал посетить лес за своей спиной. Некоторые полицейские посмотрели в его сторону.

Мужчина со стаканом кофе изогнул бровь и тоже взглянул на напарника.

— Что это? — спросил он.

— Чего? — не понял мужчина.

— Что ты делаешь?

— Это просто упражнения.

— Слушай, успокойся. Они думают, что ты молишься.

Мужчина в поло недовольно опустил руки и снова стал напряженно-терпеливо глядеть на работу полицейских. Он заметил, что большая часть из них – особенно те, что были не в форме, не работали, а просто стояли, говорили между собой или бродили бесцельно, заглядывая в салон «Форда», на водительском сиденье которого располагался труп.

— Когда вижу пустую дорогу, всегда вспоминаю тот день, — сказал мужчина со стаканом кофе.

Напарник едва слышно вздохнул.

— Мне было пятнадцать лет, — продолжил мужчина, — тогда только закончили реконструкцию кольцевой, и в честь открытия на ней решили провести комбинированную эстафету. Сорок шесть этапов – бег, велосипед, лыжи… Ну знаешь, летние, такие на колесиках? Наша деревня тоже участвовала. Правда, у нас никаких спортсменов не было – так, набрали школьников, вроде меня. Я бежал на первом этапе. Девятьсот метров. Каждой команде полагался автобус. Он ехал за своим участником и забирал его после этапа. Из сотни команд наш автобус ехал последним почти всю эстафету… Пока не появился он.

Мужчина улыбнулся и снова приложился к стаканчику.

— Кто – он? — из вежливости спросил напарник, только сейчас догадавшись, что в стаканчике помимо кофе был еще и ром.

— Оказалось, что в нашей деревне жил мастер спорта международного класса по шоссейным велогонкам. Как только он взял палочку, мы сначала обогнали автобус из Луховиц, потом сразу еще два и дальше понеслось. Я смотрел в окно, как он обходил соперников одного за другим и вместе с ним наш автобус оставлял позади их автобусы. Он просто щелкал их как орехи. Я, знаешь, впервые испытал что-то вроде гордости за свою деревню. Этот мужик вытащил нас на шестое место.

— Вы заняли шестое место?

— Нет, мы заняли последнее. После того как закончился его этап, все вернулось на круги своя. Но это не важно. Я запомнил момент, когда он входил в автобус, со своим тонким велосипедом… Его никто не замечал. Школьники просто орали и швырялись друг в друга конфетами. Он шел по проходу прямо ко мне, потому что я сидел в самом конце и был единственный, кто восхищенно смотрел на него. Я протянул ему свой пакет с конфетами. Он взял только одну, сдвинул очки и подмигнул мне. И тогда я понял, кем хочу быть.

— Велосипедистом?

— Профессионалом.

Мужчина в поло нервно почесал локоть.

— Да, на поиск ушли годы, — сказал высокий, — я много чего перепробовал, пока не понял, что вижу их только я.

— Понятно.

— Что скажешь?

— В смысле, что я думаю об этом?

— Да.

— Кофе делает тебя чересчур экзальтированным. Иногда это действует на нервы, — мужчина в поло попытался дотянуться до лопатки, а потом вдруг как-то резко дернул головой.

— Спокойно, не делай этого…

Мужчина в поло выдохнул, сложил брови «домиком», как Колин Фарелл, и стал медленно поворачивать голову.

— Не делай этого, говорю, — медленно повторил его напарник, отхлебнув кофе, — не оборачивайся.

Мужчина в поло посмотрел на напарника. На его лице играла все та же мечтательная улыбка.

— Ты пока не готов. Лучше, вон ими займись, — кивнул он на двух приближающихся мужчин, один из которых был в форме полковника полиции.

— Добрый день, полковник полиции Игнатов, — сказал полковник, когда они подошли, — а вы, господа, откуда?

— Мы от Петра Арнольдовича, — ответил мужчина в поло.

На лицах полицейских появилось сначала благоговейное выражение, а затем обычное уважительное.

— Что тут произошло? — спросил мужчина в поло.

— Ну, — полковник оглянулся на «Форд», в котором находился труп крепкого мужчины, — похоже, майор полиции оказался в сговоре с подозреваемыми. Была перестрелка, всех членов банды ликвидировали, но одному удалось уйти, полицейский пытался вывезти его на служебной машине.

— И попал под этот тягач? — мужчина в поло кивнул на «Урал».

— Да. Мгновенная смерть.

— А бандит?

— Сбежал. Ищем, пока безрезультатно, но у него яркая примета – он глухонемой. Дело времени.

— Я могу взглянуть?

— Да, конечно.

Полковник повел его к «Форду». Мужчина с кофе остался на обочине, издали, внимательно наблюдая за напарником. Тот тем временем подошел к машине с практически отрубленной передней частью. Мертвый майор сидел прямо, спокойно откинувшись на почти вертикальную спинку сиденья. Голова его была слегка повернута влево и наклонена вниз. Остекленевшие глаза смотрели на асфальт. Правая часть головы – разбита, плечо обильно залито кровью.

Мужчина в поло присел на колено, заглянул снизу в мертвые глаза. Ничего. Только тишина вокруг. Он вглядывался, но в глазах не было ответа. Мужчина прищурился, будто заметил что-то и вздрогнул. Тишина стала глухой, будто вакуумной, но ненадолго. Сначала раздался странный звук – тихий шелест, будто сотни змей ползут в траве где-то рядом, а затем тонкий противный скрежет металлических струн. Мужчина, наконец, понял, что никого больше нет – ни полицейских, ни его старшего товарища с ореховым кофе, ни всех остальных. Он медленно обернулся. На лицо легла тень, открытый рот застыл, словно он обратился в статую, а через секунду заорал – так истошно, будто его драл медведь.

* * *

За окном шелестела безмятежная летняя ночь тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. На секретере у алюминиевого подноса с недоеденным ужином (картофельное пюре, жареный минтай, печенье «Юбилейное») сияя металлическими накладками, радиоприемник «Рига-104» приглушенно изливал в душную комнату «Туман» Виктора Вуячича.

А у капитана Елисеева, сидевшего за столом, над головой заливался комариный хор.

— Падла! — Елисеев хлопнул себя по шее. — Мутант карельский!

Жужжание усилилось. Увернувшийся от удара комар взлетел прямо над ухом, и сел на карту Сортавальского участка за спиной Елисеева.

Капитан втянул голову в плечи и склонился ниже над книгой пограничной службы. Цифры замельтешили в глазах, показались тарабарщиной, он напряг ум и через несколько секунд снова увидел лица солдат за ними.

— Та-ак, — протянул он и принялся бормотать, — тринадцатый, двадцать первый – «чэгэ», девятнадцатый, тридцать четвертый, девятый – дозор. Опять те же. Нет, девятый нельзя. Двадцатый… Двадцатый можно. В секрете опять двадцать девятый и… и… Двадцать девятый в секрете живет, бл… Пускай в «чэзэ» пиз.ует. А шестнадцатый и тридцать первый туда, значит. Подожди-ка… Шестнадцатый еще в наряде. Шестнадцатый наблюдает. Значит тридцать шестой на вышку, а он… Демидов!

В коридоре, где со стороны оружейки раздавались тихие голоса и бренчание – дежурный снаряжал очередной наряд, послышались уверенные шаги, в дверном проеме возникло бледное лицо сержанта Демидова.

— Кто на воротах сейчас? — спросил у него капитан.

— Абдурахманов.

— И он же истопник?

Сержант многозначительно промолчал, как умеют молчать умные сержанты.

— Ладно, иди.

Елисеев снова углубился в цифры и, заметив, что восемнадцатый идет в два наряда одновременно, потянулся к ластику, но задел кружку с недопитым чаем. Комар с остервенелым жужжанием, как истребитель-камикадзе атаковал правое ухо. Елисеев выругался, шлепнул себя по щеке. В радиоприемнике раздались помехи. Голос Вуячича уже сменила София Ротару, но она тонула в белом шуме.

Елисеев хмуро посмотрел на приемник – странное дело, раньше никогда помехи на «Маяке» не ловил.

В коридоре стало тихо, но вскоре снова раздались шаги.

В проеме появился Демидов.

— Товарищ капитан, Буржина отправлять на доклад?

— Не надо, — Елисеев поднялся, недовольно сдвинув брови, — много ходишь, иди на пост.

— Есть.

Демидов исчез.

Елисеев снял фуражку с вешалки, посмотрел на радиоприемник, из которого раздавался теперь только сплошной белый шум и покрутил ручку настройки. Помехи меняли тональность, но – ни голосов, ни песен. Докрутив ручку до конца, он пошевелил антенну, начал крутить обратно. Сквозь помехи пробивался какой-то голос. Елисеев попытался «выловить» его крутя ручкой. В какой-то момент ему это удалось, и он услышал далекий-предалекий, будто с другого конца света голос.

— Он живет в деревьях и боится огня, он живет в корнях и боится огня, он живет…

Странный голос совсем не походил на приятные баритоны и сопрано советских радиоведущих. Скорее на голос до смерти напуганного забулдыги. Может помехи так влияют? Или финны опять чудят? Елисеев покрутил ручкой, но голос больше не «ловился» — снова только помехи. Капитан надел фуражку, вышел в коридор, дошел до дежурки, посмотрел на сидевшего к нему спиной Демидова, бросил взгляд в глубину коридора, откуда раздавался храп на все лады и вышел на улицу.

Под фонарем у стелы с красным флагом, на крохотной площадке, стояли трое сонных солдат, обвешанных помимо автоматов, громоздким снаряжением – биноклями, планшетами, аккумуляторными фонарями, радиостанциями, сигнальными пистолетами, магазинными подсумками. Все перетянутые ремнями крест-накрест. У ног последнего в ряду, высунув язык, сидел Пират – немецкая овчарка.

— Пономарев, пуговичку-то застегни, — указал Елисеев на солдата с рябым лицом, стоявшего посередке. Тот поспешно загромыхал снаряжением, исполняя команду.

Да, подумал Елисеев, глядя на солдата. У финнов снаряжение все подогнано, пограничники зимой на снегоходах, с крошечными автоматами, похожими на «Узи», а летом на мотороллерах, а у нас недодумано как-то.

— Становись… Равняйсь! Смирно!

Солдаты вытянулись, натянув ремни автоматов. Елисеев приложил руку к фуражке.

— Приказываю выступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических республик. Вид наряда – дозор. Задача: не допустить нарушения Государственной границы СССР. Маршрут движения…

По взглядам солдат и тихому бренчанию карабина за спиной, Елисеев понял, что к ним подошел дежурный.

— Демидов, чего тебе? — капитан повернул голову, слегка отстранив поднятую руку.

— Товарищ капитан, там это… Филатов на связь вышел и орет чего-то…

— Что орет? — повернулся Елисеев.

Он уже почувствовал неладное – Филатов солдат опытный и дисциплинированный, орать или как-то иначе чудить не станет.

— Не могу знать, — ответил сержант, — повторно на связь не выходит.

— Сигнализационный комплекс что?

— Все в норме.

Елисеев быстро прошагал в дежурку. Схватил передатчик стационарной станции.

— Кабота, прием. Вента! Кабота, прием. Вента!

В ответ тишина. Елисеев сдвинул брови.

— Он с семнадцатого по двадцатый? — спросил Елисеев, глядя на дежурного.

— Так точно, в «чэгэ».

Еще хуже, подумал Елисеев – самый дальний участок.

— Что орал-то хоть?

— Что убивают.

Елисеев посмотрел в лицо сержанту. Тот был явно испуган, а Демидов не из пугливых.

— Свяжись с дежурным тринадцатой заставы. У них там пост наблюдения на стыке. И поднимай тревожную группу.

— Тревожную?

— Да.

Елисеев зашагал в свой кабинет, слушая как за спиной тишину пограничной заставы, разрывает крик дежурного:

— Тревожная группа, в ружьё!!!

На «шишиге» выехали семь пограничников, включая «Дозор» с Пиратом. Участок, охраняемый их заставой большой. Правый фланг границы почти двенадцать километров, левый – десять. Как назло пропавший «чэгэ» нес службу на самом краю правого фланга. В кабину рядом с водителем Елисеев посадил сержанта Бакалова, сам сел с краю, передал Бакалову новенькую «Айву», и тот, прижав к уху щекофон, без остановки заунывно бормотал позывные пропавшего наряда.

Отсутствие связи с нарядом нервировало Елисеева. Грузовик трясло на грунтовой рокадке, он напряженно вглядывался в контрольно-следовую полосу, выхватываемую светом фар. Со стороны границы ухала сова.

— Свяжись с Демидовым, узнай, что видел пост наблюдения с тринадцатой…

— У них наряд на вышке уже сменился, — сообщил Бакалов, поговорив с дежурным. — Старый видел наш «чэгэ» около часа назад – ничего необычного, дошли до стыка и пошли обратно. Нарушений границы не замечено. Выстрелов не слышали. Сейчас все спокойно.

Услышанное отчего-то не принесло удовлетворения, хотя, в общем, сигнализационный комплекс молчал, и выстрелов не слышали – ни сигнального пистолета, ни автоматных. Границу не нарушали, значит. А если кто изнутри попытался бы напасть – мало ли бандиты какие-то, оружием завладеть или сбежать за границу – вроде от милиции ориентировок не было. Но в любом случае, Филатов солдат опытный – без боя и стрельбы его не разоружить, иных в «чэгэ» на стык не посылали. Нервировало Елисеева отсутствие хотя бы каких-то разумных версий. Если с нарядом что-то случилось – конец карьере, а не то, что прощай академия. И это еще в лучшем случае, а в худшем… Надо бы в комендатуру сообщить, а там новый майор дотошный. С одной стороны подстрахуешься, а с другой – окажется ерундой и нахватаешь лишних проблем.

Дорога плавно пошла вправо. Вдали на основной КСП что-то мелькнуло в свете фар. У Елисеева подпрыгнуло сердце вместе с «Шишигой», когда понял, что это тело. Ноги лежали на дороге, туловище на следовой полосе.

— Тормози!

Елисеев приказал спешившимся солдатам рассредоточиться. Сам побежал по краю дороги. По небольшому росту и затертой форме узнал рядового Войтенко. По-другому и не узнать – у тела отсутствовала голова. Посветил фонарем и чуть не стошнило – голову, будто оторвали. Под неровными краями плоти песчаная КСП пропиталась кровью. Примерно в двух метрах, посередине полосы лежал черный планшет, подписанный краской «ефр. Филатов», сверху наспех нарисована мелком стрелка в сторону сигнализационного комплекса. Молодец, Филатов, промелькнуло в голове Елисеева, пока он подбирался к планшету. Увиденное озадачило – рядом с планшетом на КСП были следы нарушителя, но довольно странные – маленькие следы ботинок, размера примерно двадцать пятого, а то и меньше. Даже на женский не тянет, разве что ребенка, да и то совсем маленького – лет пяти. Следы странные – сдвоенные, будто ребенок каким-то чудом прыгнул на КСП на три метра, а потом растворился в воздухе или взлетел. Елисеев дажепосветил фонарем наверх. Рубеж инженерных сооружений был зачищен на двадцать метров в обе стороны от комплекса. Над головой – звездное небо, по обе стороны – лес, деревья покачивались от ветра.

Пират странно себя вел – скулил, упирался, не желая брать след. Солдаты, явно шокированные обезображенным трупом, в напряжении присели на краю дороги. Елисеев приказал Бакалову связаться с дежурным, и сразу выхватил микрофон:

— Вента, прорыв границы на семнадцатом участке в сторону тыла! Доложи в отряд, и скажи, что на месте прорыва обнаружен труп пограничника. Потом свяжись с дежурным Куркинского отдела милиции. Сообщи, что ведем преследование нарушителей в их направлении…

Пират продолжал упираться и скулить громче и даже как-то не по-собачьи тявкать, когда его пытались тащить к системе. Решено было собаку оставить с водителем. Проволоку на участке перерезали, двинулись в направлении стрелки, оставленной Филатовым.

Шли двумя группами преследования по трое параллельно на расстоянии примерно двадцати метров. Елисеев пробирался через кусты, думая, почему для прорыва нарушители выбрали именно этот участок. Лес тут небольшой, участок местами заболоченный. В погранзоне напротив – поселок с милицией.

Когда углубились в лес метров на сто, в группе справа раздались возгласы. Сержант Бакалов, шедший с Елисеевым, посветил на них фонарем. В это же время где-то впереди треснула ветка. Луч метнулся туда, прошелся по плотным зарослям и вернулся обратно.

В свете «ФАСа», Елисеев увидел почему-то только солдата Мирошкина. Тот стоял как статуя и смотрел куда-то вверх, на крону высокой осины.

— Мирошкин! — крикнул Елисеев. Тот не реагировал. — Мирошкин, бл…!

Бестолку. Елисеев выхватил пистолет, крикнул еще раз и побежал, продираясь через кусты, спотыкаясь о корни. Фигура Мирошкина мелькала за деревьями в свете скачущего луча, который Бакалов, бежавший слева по кустам, старался не отводить.

Подбежав к солдату, Елисеев схватил его за плечо, встряхнул.

— Мирошкин!

Тот медленно повернул голову – зрачки расширены.

— Там кто-то есть, — прошептал он.

— Где?

— Там, в деревьях…

Елисеев посмотрел на крону, затем выхватил у Бакалова фонарь, посветил – ничего. Густая листва огромной осины переливалась и тихо шелестела от ветра.

— А остальные где? — спросил Бакалов.

Елисеев только сейчас заметил, что из второй группы остался только Мирошкин.

— И Иванова, что с нами шел, нет.

— Ну, он остался, — Елисеев обернулся в темноту, приглушенно-зычно гаркнул: – Иванов!

Никакого ответа.

— Мирошкин, где они?

Солдат смотрел непонимающим взглядом, медленно моргая. И тут впереди раздался истошный крик.

Елисеев побежал, водя перед собой лучом «ФАСа». Крик как будто перемещался с большой скоростью. Звучал то больше справа, то слева. Позади раздавались шаги и тяжелое дыхание. Наконец, луч уперся в куст лещины. Непривычно красный. На широких листьях лежала окровавленная фуражка козырьком вверх, на внутренней части околыша аккуратная перевернутая надпись: Филатов А.Н.

Елисеев медленно поднял луч фонаря. Труп Филатова висел на толстой ветке, метрах в десяти над землей, головой вниз. Вернее, головы-то не было, как и правой руки.

— Медведь? — угрюмо спросил Бакалов.

— Бурые медведи по веткам не лазают, — сказал Елисеев, оглядываясь назад. — Бл.дь, где остальные?

Бакалов тоже оглянулся.

— Мирошкин за мной бежал… Вроде.

— Чертовщина какая-то, свяжись с заставой. И это… не отходи от меня.

Бакалов достал «Айву». Приложил к уху щекофон, хмурился минуту, поправляя ремень, в котором была зашита антенна.

— Ничего, помехи одни. Из-за деревьев, что ли, — Бакалов задрал голову на труп Филатова, — уходить бы надо, товарищ капитан, место какое-то…

Справа раздался треск. Елисеев пригнулся, повел лучом фонаря. Ничего. Посветил вокруг и вдруг показалось, мелькнула фигура – вдали за низким кустом у осины стоял крупный лысый человек в комбинезоне и улыбался. Луч метнулся обратно, но ничего. Показалось, что ли?

Елисееву не понравился этот человек, даже если он был всего лишь видением.

— Идем, — сказал Елисеев.

— Назад?

— Нет, теперь уже до поселка ближе. Пойдем в милицию.

Они прошли еще метров триста, вскоре впереди показались темные силуэты построек куркинской окраины. Чуть в стороне, но ближе светилось и пропадало небольшое зарево. Раздавалось гудение и треск, но голосов и криков слышно не было.

— Что это? — спросил Бакалов.

— Куркинская подстанция горит. Идем туда! Там может, есть кто.

Добрались до подстанции. От трансформатора за забором поднимался черный дым, иногда вспыхивали языки пламени, разбегаясь по проводам. На подстанции никого не было, по черным силуэтам домов уже было понятно, что подстанция вышла из строя.

— Здесь нет никого, — прошептал Бакалов. Они сидели на корточках, в небольшой низине не опушке, — дальше пойдем, товарищ капитан?

— Тихо! Слышишь?

— Чего? Треск?

— Да нет же, там! — Елисеев показал в темноту леса позади и схватил за руку Бакалова, когда тот попытался включить фонарь.

На них надвигалось что-то из лесной тьмы. Теперь они оба отчетливо слышали странный звук, чем-то отдаленно напоминавший токование глухаря. Елисеев с ужасом глядел на надвигающуюся тень. Вдруг вспыхнувший огонь на подстанции разогнал тьму, и они увидели странное существо, которое очень походило на человека, только Елисеев ни капли в это не верил, несмотря на то, что на существе была даже одежда. Странная одежда, явно не советская и явно не из двадцатого века. Существо небольшого роста – едва ли больше метра шестидесяти. Тело длинное, голова большая, треугольная – раза в два, а то и в два с половиной больше обычной человеческой головы. Угол нижней вершины треугольника еще сильнее заостряла бородка. Глаза страшные – широко расставленные и скошенные вовнутрь – к маленькому острому носу. Руки длинные, кривые, но больше всего Елисеева напугали пальцы – они были, по меньшей мере, втрое длиннее его пальцев, так что свисающие руки существа доходили ему почти до колен. И тут-то он и заметил, что ножки у существа были совсем маленькие, тонкие и короткие, а на ногах – совсем крошечные ботиночки и семенил он, переступая ими, словно козленок, что, однако не мешало ему при этом стремительно приближаться.

Елисеев попытался вскочить, но его словно парализовало. Существо уже стояло напротив Бакалова, который медленно поднялся перед ним, но почему-то ничего не делал. Существо, продолжая издавать токующие звуки, протянуло к Бакалову свою правую руку, обхватило пальцами его голову, словно щупальцами осьминога и стало сжимать. Бакалов дико заорал. Елисеев увидел, как струится кровь между длинных серых пальцев. Почти минуту орал Бакалов, а Елисеев глядел на это не в силах пошевелиться. Затем с противным треском голова сержанта треснула и взорвалась, как будто была обычным арбузом. Кровавые ошметки мозга разлетелись по ближайшим кустам.

Жуткий карлик перевел свои страшные глаза на Елисеева. В треугольном лице отразился яркий свет – на подстанции что-то громыхнуло. Раздался треск электрической дуги и гудение. Существо начало подниматься вверх – так же, как и стояло, безо всяких усилий. Поднявшись метров на пять, оно полетело над Елисеевым строго горизонтально, глядя на него сверху вниз. С этого ракурса, он казался почему-то совсем плоским и невесомым. Со стороны подстанции выросла подковообразная дуга, страшно загудела и заискрилась. Голова летящего карлика стала видоизменяться, жутко искривляясь и вытягиваясь в направлении дуги. В какой-то момент она даже стала больше тела, а потом он затрясся и заискрился вместе с дугой – она стала пожирать его. Сначала исчезла голова, затем туловище с руками, а когда исчезли крохотные ножки, все разом прекратилось – на станции унялся огонь, исчезло гудение, стало темно и тихо. Только где-то снова заухала сова.

(обратно)

Глава 28

Он открыл глаза и увидел грейферный ковш экскаватора. Две металлические лапы нависали над ним в разведенном положении, будто намеревались схватить, пока он беспамятствовал. Скудные воспоминания вышли из сна. Он вспомнил, как поскользнулся и ударился головой об этот ковш. Глядя через его полости на низкое серое небо, он поднял руку и осторожно потрогал лоб. Прикосновение отозвалось жгучей, но терпимой болью. Причем не только в голове – болела спина, шея и в поясницу кололо что-то похожее на камень. Он медленно сел и обнаружил, что сидит на куче щебня на дне насквозь проржавевшего полувагона. На нем темно-зеленые шорты, новые, но из какого-то незнакомого грубого и колючего материала. Из такого же материала рубашка с закатанными рукавами, на ногах – полуботинки с деревянной подошвой. Прямо бойскаут какой-то. Разве что галстука и канадской шляпы не хватает. Он опустил лицо и увидел новую нашивку в районе сердца с одним-единственным словом: «БАСТИОНЪ».

Поднявшись по куче щебня, он положил ладони на холодный влажный край кузова, выглянул. Перед ним простирался дикий замусоренный сад с редкими деревцами, покрытыми серой пылью, похожими на карликовые яблони. Между ними хаотично в траве были разбросаны камни и доски. Слева утопала в молодой поросли платформа, с двумя ржавыми бочками-резервуарами, за ней – остов заброшенного здания в виде нагромождения разноразмерных кубов с высокими мозаичными окнами, над которым возвышалась конусовидная труба, выложенная из серых толстых неровных кирпичей.

Выбравшись, он спрыгнул на траву, огляделся. Единственный вагон стоял прямо на земле, наполовину погрузившись в нее своими непривычно-огромными ржавыми колесами. Позади тянулся фасад двухэтажной то ли фабрики, то ли завода – от строения остался только фасадный каркас с вертикальной пожарной лестницей, ведущей в небо. Через узкие вытянутые окна с арочным закруглением просвечивало все то же грязно-серое полотнище.

Кругом тишина и пустота – ни зверей, ни птиц с насекомыми, ни людских голосов. И только слабый треск как будто вливался в правое ухо. И в воздухе витала неуловимая взвесь, от чего слегка рябило в глазах. Он пригляделся, и показалось, что вдали между деревьями что-то двигается. Он пошел туда через сад, который спустя пять минут показался ему бескрайним. Постройки позади стали крошечными, однообразный сад на мягком мху разбегался в невидные дали, а движение впереди – не то, какая-то поросль кустарников, не то стена, вдоль которой бродили тени – все оставалось далеким. Скучный пейзаж надоел, он глядел по сторонам и заметил в полусотне шагов в стороне невысокий столбик с грязно-белой табличкой. На вид она была очень старая, изъеденная ржой по краям с облупившейся краской, так что он едва различил начертанное на ней: «1850 сж».

Пройдя еще, ему показалось, что движение впереди – черный дым. Будто пожар единым фронтом пожирал куцый сад, но никаких запахов и жара не ощущалось. Подойдя ближе, увидел, что тьма впереди клубилась, от нее отделялись густые серо-черные клочья, и небольшие пепельные вихры поднимались впереди, но в целом она выглядела ровной.

Она походила на безмолвный смерч, идущий сплошной стеной от небес до земли. Он остановился у новой таблички «1900 сж» — следующая табличка, которая вдали мелькала между деревьев, только-только потонула в этом странном черном тумане. Теперь до него было рукой подать, и хорошо видно, что он мало походил на дым. Скорее черная половина за лунным терминатором. Отсюда же заметно было, что идет она не ровным фронтом, а будто охватывает нечто большое по площади. Глядя как неказистое деревце опрокидывается в необъятную темноту, ему вдруг стало не по себе, и он поспешил назад.

Добравшись до вагона, пересек заросли высокой травы, вышел к постройкам заброшенной фабрики, которая оказалась не такой уж большой, за ней располагался внушительный пустырь, а дальше – узкая тропинка, нырявшая в небольшой перелесок. Он узнал ее, но остановился и посмотрел налево. То ли дело в треске, который вливался теперь в другое ухо, то ли в странных бликах, но он свернул туда, куда ходить ему запретили строго-настрого – к низкой башне, в окружении мертвых деревьев. Обойдя заброшенное здание, он увидел огромную гору, которая была первой в гряде, опоясывающей город. В горе располагалась пещера или как говорили – заваленный почти сто лет назад туннель, ведущий в шахты, где раньше добывали какое-то ценное, но очень радиоактивное вещество. Настолько опасное, что люди умирали на шестой день работы в шахте. С тех пор надобность в веществе отпала, шахту закрыли, а железную дорогу к ней опоясали тремя заборами с колючей проволокой, которая накрывала дорогу даже сверху. Дорога, правда, была совсем небольшой – пара сотен метров до тупиковой крытой станции с индийскими буквами, напоминавшей мини-вокзал или закрытое депо.

Он подошел к колючей проволоке со стороны горы, треск усилился, теперь ясно было, что он раздается из пещеры. Вход в пещеру был заколочен, но судя по всему очень давно – доски насквозь сгнили. Он присмотрелся к железной дороге – трава там не росла, видимо из-за радиации и хорошо были видны бурые от ржи рельсы. Ему показалось, что рельсы слишком узкие и высокие – странное дело, конечно, ведь сравнивать ему было не с чем. Он присел на корточки, присмотрелся и увидел, на внешней стороне выпуклую надпись на непонятном языке: बकरी का निशान.

— Бастион! — раздался за спиной крик.

Он встал, обернулся. На краю пустыря стояла стройная девчонка – в таких же шортах и рубашке, как у него. Она была явно рассержена.

— Что ты там делаешь?!

Он подошел к ней, заглянул в ее гневное миловидное лицо, и не смог сдержать улыбки. Нашивка на ее рубашке гласила: «ЛОТТА».

— Где ведро? — спросила она и взгляд ее поднялся выше – на его лоб. — Что случилось?

— Я ударился головой и кажется, потерял сознание.

Она шагнула к нему, и, прищурившись, посмотрела на его лоб.

— А это даже хорошо… — сказала она задумчиво.

— Что я разбил голову?

— Дурак! Ты знаешь, что будет, если мы не выполним норму?

— Лишат премии?

— Ты точно повредился, — покачала она головой, — пошли!

Он пошел с ней к перелеску.

— Лотта, надо говорить: повредился головой.

Лотта окинула его недовольным взглядом.

— Куда мы идем?

— Куда… К доктору!

— Тут есть доктор?

— Да, только толку от него не жди, ему сто лет и он давно выжил из ума.

— Зачем же он нужен?

— Ну, ты совсем глупый, — расстроенно сказала она, — так у нас будет хоть какое-то оправдание.

— Лотта, это правда, а не оправдание.

Они миновали перелесок, и сразу вышли к яме, в которой ковырялись по плечи мальчик и девочка. Ровесники, но ростом ниже. Оба в такой же «скаутской» форме, похожие друг на друга – явно брат и сестра. Одинаково медлительные и смуглые. Даже улыбались они одинаково. У мальчика была нашивка «ЛИАНГ», у девочки «ЮМИНГ».

— Где ты его нашла? — спросил «Лианг».

— Говорила же – не надо его посылать – мы ничего не успели, — сказала Юминг со злостью швырнув лопатку на землю.

— Мы закончили, я попробую договориться с Джавидом. Бастион упал и разбил голову – видите?

Брат и сестра без энтузиазма взглянули на Бастиона и неохотно выбрались из ямы по выкопанным ступенькам.

— Осталось пятнадцать минут, даже трех ведер глины нет, — сказала Юминг обреченно. — Нас накажут.

— Попробуем, — сказала Лотта, — только вы меня не подводите, слушайтесь меня.

— Ты старшая, Лотта.

— Почему у вас японские имена? — спросил Бастион, когда брат и сестра оказались перед ним.

— Это китайские имена, — сказал Лианг, но его сестра была острее на язык.

— А у тебя почему французское имя? — спросила она.

— Я могу быть французом, а вот вы на китайцев не похожи.

— А что имя Джон носят только англичане?

— Нет, но…

— Вот и заткнись, балбес! Ты всех подвел!

— Но вы-то тут при чем, если виноват только я?

— Дурак ты… — нахмурилась Юминг.

— Ладно, пошли! — Лотта была почти одного роста с Бастионом. Она повернулась и тихо сказала ему в лицо. — Только не вздумай говорить, что ты был возле нее.

— Возле пещеры?

— Тсс! К железной дороге запрещено приближаться, а про пещеру и думать забудь!

Брат и сестра немного отстали, Бастион с Лоттой приближались к небольшим постройкам: плотные ряды двухэтажных домов, за ними строение похожее на церковь, башня с часами, и красивый дом в колониальном стиле.

— Лотта, тебе когда-нибудь снились необычные сны? — спросил Бастион.

— Нет, — ответила она сурово.

Вдали показались дети в такой же форме – все лет тринадцати-четырнадцати, как они. Небольшими группами, они устало тянулись к двум одинаковым одноэтажным зданиям, на главной улице. Их четверка шла по побочной узкой улице, с однотипными двухэтажными домиками из странного желтого кирпича. Бастион пытался заглядывать в окна, но ничего не видел.

В конце улицы за деревьями обнаружился красивый небольшой дом с верандой и белым фасадом. Лотта указала на него, Бастион посмотрел на девочку и, заметив, как она напряглась, проследил за ее взглядом и увидел приближающегося к ним со стороны главной улицы загорелого крепкого мужчину в рубашке. Он широко улыбался, демонстрируя белые зубы.

Лианг и Юминг тоже заметно напряглись – замерли и стали смотреть в землю, кусая губы.

— Лотта! — сказал добрым веселым голосом подошедший мужчина. — Что случилось?

— Простите, Джавид, мы не смогли собрать норму – послали новенького за камнями, а он упал, разбил голову и потерял сознание.

Лотта потянула Бастиона за рубашку, выставляя его перед собой. Мужчина с той же широкой улыбкой посмотрел на Бастиона, затем протянул руку, и приподнял его голову за подбородок, осматривая ссадину на лбу.

— Бастион! — в его голосе слышалась легкая укоризна. — Только появился, а уже вляпался в историю. Мы ведь дали тебе целых два дня на подготовку. Что-нибудь вспомнил?

Бастион помотал головой.

Джавид отпустил Бастиона, и посмотрел на Лотту, сунув руки в карманы своих широких брюк.

— Рана несерьезная, — сказал он. — Пускай доктор обработает. А завтра встанете пораньше и выполните двойную норму.

— Спасибо, Джавид! — искренне обрадовалось Лотта.

— Не опаздывайте!

Джавид с улыбкой смотрел, как Лотта и Бастион поднимаются на крыльцо белого дома. Бастион отчего-то подумал, что не прочь был бы послать этого Джавида на… Но слово, которое просилось на язык забылось напрочь.

На веранде Бастион заметил ржавый металлический куб, на вид очень тяжелый и старый, размерами граней примерно в две ладони. Он напоминал усложненную версию кубика Рубика – с двадцатью семью квадратами на гранях вместо привычных девяти. В каждом квадрате имелся какой-то символ.

Когда Лотта вошла в дом, Бастион заметил, что дом, показавшийся ему снаружи деревянным, имел массивные и очень толстые стены из материала, напоминающего железобетон, на окнах металлические ставни, а внутреннее пространство оказалось неожиданно просторным. Лотта оставила его в пустой прихожей, исчезнув в соседнем помещении, но быстро вернулась и повела по длинному коридору, в котором он насчитал не менее десятка дверей. Они вошли в самую последнюю. Среди обилия шкафов со стеклянными дверцами, книг, каких-то раритетных микроскопов и стеклянных бутылок с заспиртованными младенцами, Бастион не сразу заметил сухого старика в костюме, дремавшего в кресле.

— Господин доктор! Господин доктор! — принялась будить его Лотта.

На десятое обращение, доктор очнулся.

— А, молодой мсье! — протянул он, и начал делать суетливые движения в попытках подняться.

С трудом поднявшийся доктор посадил Бастиона на круглую табуретку, и долго сухими пальцами ощупывал ему шею и подчелюстные мышцы – видимо проверял лимфатические узлы. Лотта стояла рядом, сунув руки в карманы шорт.

— Спите хорошо? — наконец, спросил доктор.

— Да… но… мне снятся странные сны.

Доктор ничего не сказал, только задумчиво посмотрел на него и направился шаркающей походкой к стеклянному шкафу, у которого долго возился и, вернувшись, протянул ему крышку с оранжевой таблеткой и стакан воды.

Бастион проглотил таблетку и выпил воды. Доктор снова направился к шкафу. Бастион стал осматривать стены, на которых были развешаны изображения внутренних органов, совсем не походивших на человеческие. Со стороны кресла раздался храп.

— Видимо, прием окончен, — с улыбкой сказал Бастион, посмотрев на спящего в кресле доктора.

Лотта поджала губы, подошла к столу у окна и вернулась с ватой, ножницами и какой-то баночкой.

— Что тебе снится? — спросила она, принимаясь обрабатывать ему рану ваткой.

— Странные люди, лица.

Он смотрел на ее стройные сильные ноги.

— Может к тебе возвращаются воспоминания?

— Они не похожи на обитателей нашего мира.

Бастион поднял взгляд. Ее юное красивое лицо смотрело на него строго.

— Ты и сам не очень-то похож на обитателя нашего мира.

— А что со мной не так?

— Не знаю.

— Может, ты знаешь про черный туман, который приближается к нам?

— Ты специально так говоришь? Он никуда не приближается, а что это за туман надо спрашивать у тебя – ты ведь вышел из него.

— Я?

— Добраться до ворот сумел только ты, — сказала она, наклеивая пластырь ему на лоб, — так про тебя говорят. Разве нет?

— Ах, ты про это! Я ничего не помню…

— Может, оно и к лучшему? Там ведь, наверное, погибли и твои земляки. Но как ты видел туман сегодня? Ты залезал на стену?

— На какую стену?

— Да, Бастион, на какую стену ты залезал? — раздался голос Джавида.

Лотта так перепугалась, что едва не выронила ножницы из рук.

Джавид вошел в комнату. Он был высоким и крепким.

— Может ты и потерял память, но не краткосрочную, чтобы забыть правила, которые тебе озвучили.

— Я не видел никакой стены, но я видел, как черный туман сожрал дерево и табличку.

Джавид широко улыбнулся.

— Какую табличку?

— Тысяча девятьсот пятьдесят сэжэ.

Улыбка медленно сползла с лица Джавида.

— Не может быть.

— Посмотрите сами.

— То есть он перебрался через стену? — испуганно спросила Лотта.

— Лотта, — Джавид снова улыбнулся и показал на часы.

— Да, простите! — девочка поспешила было к выходу, но остановилась, посмотрела на мужчину. — А с ним что?

— Завтра вам дорабатывать норму. Так что до завтрашнего вечера он твой подчиненный.

— Ясно. Вставай, Бастион. Пора на ужин.

Бастион поднялся и под пристальным взглядом Джавида вышел из кабинета доктора.

— Почему ты боишься его? — спросил он у Лотты на улице.

Девочка оглянулась на дом, прежде чем ответить.

— Джавид очень добрый. Но он не всегда бывает таким, — сказала она.

— Он здесь главный?

— Странно, ты знаешь русский язык, но забыл все остальное? У вас в Бантико, все то же самое. Главный здесь мэр, потом его замы и стражники. Джавид просто начальник интерната.

Они вышли к небольшой площади, по краям которой громоздились скучные здания, похожие не склады. Подростки лет тринадцати-четырнадцати, все как один одетые по-скаутски толпились у дверей самого большого из них. В основном стояли небольшими группами.

Острая боль пронзила голову Бастиона, он приложил пальцы к вискам, зажмурился. Из мрака выбежал какой-то ребенок, сжимавший в руке игрушечного солдата-трансформера, а в другой что-то, что совершенно точно называлось шоколадным батончиком. Ребенок вытянул губы и стал издавать звуки, имитирующие стрельбу – солдат, управляемый его рукой волнообразно летел по воздуху.

— Что с тобой? — послышался голос Лотты.

Бастион открыл глаза. Боль отступала.

— Кажется, воспоминание…

— Эй, Лотта! — раздался веселый голос. — Как новичок?

— Справляется!

Бастион заметил, что в группе из четырех-пяти подростков, откуда раздался голос один парень, похожий на испанца, странно на него посмотрел. Бастион каким-то непонятным образом расшифровал его взгляд, и в памяти всплыло слово: «ревность».

— Уже познакомился с кулаком Джавида? — зло крикнул этот парень и поскольку на Бастиона он только кивнул, как на какой-нибудь объект, а сам смотрел на Лотту, Бастион промолчал.

— Очень смешно, — ответила Лотта, приближаясь, тем не менее, к этой группе.

Судя по всему, это была ее компания – парни и девчонки принялись весело шутить на малознакомые Бастиону темы, иногда касаясь плеча Лотты. Она тоже смеялась.

Бастион встал рядом и стал молча осматривать окрестности. Он заметил, что небо так и не изменило своего настроения, продолжая низко нависать грязным полотнищем над приземленными постройками. За серым зданием поднималась крутая горная гряда с редкими зарослями, перед ней несколько строений, среди которых возвышался штиль со всадником. За часовой башней располагалось еще одно здание на холме, выстроенное в примитивной вариации неоклассического стиля, напоминавшее здание провинциального театра, которое полвека, а то и больше не знало ремонта. Вообще все здания вокруг находились в запущенном состоянии – трещины на фасадах, обвалившаяся кусками облицовка, обнажавшая неровные серые кирпичи. Кое-какие и вовсе имели только контур в виде наружных стен, а внутри все давно обвалилось и представляло собой либо заросший сорняками пустырь, либо горы обломков обвалившихся лестниц и перекрытий.

Площадь, на которой они стояли, была хорошо протоптанная, земляная. Никакого асфальта он здесь не видел. Дети толпились на ней, заметна была привычная иерархия – тихие кучковались поодаль, более громкие и активные поближе. Детей было всего человек около шестидесяти, мальчиков и девочек примерно поровну.

В здании, возле которого они стояли, отворилась створка металлических дверей. Из нее высунулся парень – «скаутскую» форму дополнял только поварской колпак серого цвета. В руке он сжимал алюминиевую кастрюлю и половник.

— Что на ужин?! — закричали ему.

— Маис, — ответил он.

— Надоело! — сердито закричали в ответ. — Когда картошка?!

— Послезавтра! И будет еще кое-что! В честь кометы будут выдавать конфекты!

Дети одобрительно загудели, а стоявшая неподалеку страшненькая, как дочь бухгалтера Фантоцци, девочка, захлопала в ладоши.

— Конфетки! Конфетки! — закричала она.

Парень-испанец, который ревниво смотрел на Бастиона вдруг резко ударил эту девочку в спину, так что она упала и громко заплакала. Все молча смотрели на эту сцену, и только Бастион сам не зная почему, в воцарившейся тишине подошел к «испанцу» и зарядил ему кулаком в лицо. Парень сильно покачнулся, сам едва не упал, ухватился за скулу, в глазах его появился испуг – очевидно полученный удар стал для него полной неожиданностью.

Произошедшее не имело никаких последствий, только Лотта странно посмотрела на Бастиона. В следующую секунду парень в колпаке оглушительно застучал в кастрюлю половником и дети ломанулись в двери, так что сам парень едва успел увернуться.

(обратно)

Глава 29

После скудного ужина в мрачном помещении, Бастион обнаружил, что на улице внезапно наступила ночь. На площади работал только один фонарь, не считая светильника над входом в столовую. Дети разбежались, и Бастион привычно остался один. Он пошел в сторону здания на холме, но его привлекло пение на соседней площади – за зданием похожим на склад. Оказалось, что здесь было светлее из-за прожектора на крыше, и почти все дети находились тут. Они странно сгрудились, в воздухе витало напряжение – казалось, намечается что-то.

Вдруг все и началось – один парень подпрыгнул, развернулся в воздухе на сто восемьдесят градусов, и после стал прыгать на месте, приземляясь попеременно то на разведенные на ширину плеч ноги, то на сведенные вместе, успевая при этом двигать корпусом и руками в разные стороны. Поскольку его движения в абсолютной точности повторяли две девчонки и два парня, стоявших в одну линию за его спиной – выглядело это даже завораживающе. Вдобавок, остальные дети стали как-то замысловато хлопать в ладоши, выводя тем самым ритмичную мелодию. Парень тем временем начал еще и петь, но на непонятном Бастиону языке. Движения его (и его подтанцовки) усложнились – теперь они все выпрямляли руки попеременно то в одну то в другую сторону, энергично двигая корпусом и плечами, а потом он запел мелодичней и, нацелив палец на парня, стоявшего в группе напротив и с улыбкой смотревшего на него, стал приближаться к нему прыжками.

Закончил петь он только, когда его вытянутый палец почти уперся в нос парня, к которому он приближался со своей подтанцовкой, после чего они все засмеялись. Аккомпанемент в виде аплодисментов ускорился. Танцевавший парень скрестил на груди руки и отошел, но тут же его «противник» со своей группой стали «отвечать»: они слаженно пошли на них, попадая в ритм хлопков, попеременно выставляя вперед то одну руку, то другую, и тоже – прыжки, движения, повороты и пение. Но первый парень со своей группой при этом не стояли просто – они с улыбками хлопали в ладоши, и незаметными прыжками смещались к остальной толпе, достигнув которой, превратились уже в общую танцующую массу. С удивительным единством, они качали корпусами, кружась вокруг второй группы своими незаметными прыжками. Одинаковые движения рук скользили от плеч к груди и смыкались в ускоряющихся хлопках. «Мелодия» заиграла почти с невообразимым по скорости ритмом и в таком же ритме, без единой ошибки как один организм двигались тела.

Бастион с искренним удивлением смотрел на все это, понимая, что это какой-то врожденный талант, которого он совершенно точно был лишен. Когда горячая фаза танцевально-песенной дуэли пошла на спад, Бастион оглянулся и увидел в начале одной из улиц, примыкавшей к площади Лотту с каким-то огромным мужиком в комбинезоне. Там был еще кто-то, но из-за деревьев разглядеть было трудно – они все стояли в свете фонаря перед входом двухэтажного белого дома с колоннами.

Бастион пошел туда, понимая каким-то внутренним инстинктом, что там происходит что-то нехорошее. По мере приближения, он заметил, что мужик был настоящий великан и к тому же страшен – совершенно лысый с большой головой, по толщине равной шее, которая словно тесто со складками растекалась на спине, размером со шкаф. Помимо Лотты и этого мужика там стоял еще тот парень-испанец, которого Бастион сегодня ударил в лицо. Великан вдруг схватил Лотту и попытался уложить на плечо. Девчонка завизжала. Парень-испанец в страхе отступил. Бастион побежал, выдернув на ходу деревянную палку, бывшей когда-то частью ограды. Великан развернулся и направился с Лоттой по дороге, совершенно спокойно, будто нес барана.

Бастион недолго думая с разбегу пнул великана и ударил его палкой по спине. Великану это было нипочём, но он развернулся, посмотрел на Бастиона. Лицо у него было совершенно серое, безэмоциональное. Он отпустил Лотту и попытался ухватить Бастиона, но тот ловко увернулся и попытался ткнуть его палкой в увесистое брюхо. Великан схватил палку, сломал ее легко как спичку и кинулся на Бастиона.

— Опять ты, негодяй! — раздался голос Джавида.

Великан остановился. Бастион тоже, но обернувшись, понял, что Джавид обращался к нему. Он вышел из здания с колоннами в сопровождении странного существа – судя по одежде, и чисто физиологически существо походило на человека, но в то, что оно было человеком, верилось с трудом. Маленькие ножки, как у ребенка, сам невысок, руки с аномально длинными пальцами, голова неестественно огромная, треугольная со страшными глазами.

— Бастион! — рявкнул Джавид. На этот раз никакой улыбки.

— Это животное пыталось утащить Ло…

Джавид не дал договорить – схватил Бастиона за ухо и больно дернул.

— К столбу! До утра! И она тоже! — Джавид оглянулся на Лотту.

Бастион почувствовал, как где-то внутри закипает ярость, но тут Лотта бросилась к Джавиду, и буквально повисла на его руке с мольбой, глядя на Бастиона.

— Мы заслужили! — воскликнула она.

Бастион нахмурил брови – он решительно не понимал, что происходит.

* * *

Джавид привел их на большую земляную площадь. Это была главная площадь, как уже знал Бастион. По ее периметру располагались самые красивые строения города: ушедший половиной первого этажа под землю трехэтажный дом из темного кирпича с полукруглой надписью над арочными воротами «Земская управа», высокая каменная башня с часами и ротондой под куполом, похожая на фрагмент неприступной крепости, странная футуристическая церковь, напоминавшая уткнувшийся носом в землю космический корабль инопланетян. О том, что это церковь говорил только красный крест в верхней части фасада. Были здания и помельче, Бастион обратил внимание только на выделявшуюся на второй линии высоченную металлическую вышку ретранслятора – на ней также работал прожектор и в отдалении – встроенное в скалу шахтерское депо огороженное несколькими рядами заборов с колючей проволокой. На массивных дверях некоторых зданий размещались металлические кубы с символами, вроде того, что Бастион видел возле докторского дома, только крупнее. А в центре площади стоял высокий столб с восьмигранным сечением, увенчанный шпилем в виде всадника с секирой. В основании столба он только сейчас увидел цепи и старинные кандалы с подставками.

Джавид был очень силен, он удерживал руку Бастиона крепче кандалов, а когда подтащил его к столбу, и сунул его руку в браслет, одними пальцами накрепко скрутил ржавые болты на скобах. Лотта, в отличие от Бастиона совсем не сопротивлялась, а просто шла рядом.

— Зачем вы это делаете? — негодовал Бастион. — Он же хотел утащить Лотту!

Джавид отвесил ему пощечину.

— Я…

Джавид снова ударил его и с улыбкой устремил длинный палец в лицо Бастиону.

— Запрещено!

— Бастион, нам же помогают! — взволнованно сказала Лотта.

— Лотта, — Джавид укоризненно посмотрел на девочку, — тебя это тоже касается.

— Простите.

— Встань к столбу.

Лотту Джавид приковал с другой стороны, и теперь они с Бастионом стояли спиной друг к другу. В лицо Бастиону бил свет прожектора с ретрансляторной вышки, из-за чего он практически ничего не видел внизу.

— Твой Джавид та еще сволочь! — сердито произнес Бастион, когда они остались одни, прикованные посреди площади.

— Глупец! Он же спас нас обоих, — обреченно сказала Лотта.

— От кого? От той навозной кучи?

— Странный ты…

— Кто они вообще такие?

— Это инспекторы из столицы, ищут какого-то преступника. Появились тут за день до тебя. Толстяк поселился на шахтерской станции, хотя это запрещено – там радиация. Он каждую ночь таскает туда какую-нибудь девчонку, и она больше не возвращается.

Тут до Бастиона начало доходить.

— То есть эта гора плоти, и урод с треугольной рожей имеют власть над Джавидом?

— Конечно! Он обязан подчиняться любым их решениям, как и все мы.

— Что за безумное место!

Лотта нервно засмеялась.

— Чего ты смеешься? — Бастион попытался поднять руки с подставок, но зазвеневшие цепи были невероятно тяжелы.

— Ты точно не из нашего мира…

Со стороны столовой приближались детские голоса и топот.

— Пригни голову, — сказала Лотта.

— О чем ты? — не понял Бастион.

— Сейчас узнаешь.

Как только на площади появились первые дети в Бастиона полетел камень. Ударил в живот, не очень больно, а вот следующий попал в лицо.

— Это еще что за херня?! — разозлился Бастион. Перед ним стоял парень, замахивающийся камнем. — Эй ты, ушлепок!

— Чудно балакает лягушатник! — засмеялся кто-то.

На Бастиона уже посыпался целый град камней со всех сторон и не оставалось ничего, кроме как пригнуть голову – защититься он не мог даже руками. Один из камней попал в рану на лбу, и она снова начала кровоточить.

По коротким вздохам за спиной и ударам в спину, он понял, что и в Лотту швырялись камнями. Продолжалось это безумие пару минут. Вскоре на площади появился Джавид, все мгновенно притихли и построились в две шеренги – мальчики и девочки отдельно. А когда Джавид сказал, что прикованных к столбу станет больше, если он услышит хотя бы слово, то над площадью воцарилась мертвая тишина.

Джавид всех посчитал и разбил на группы для завтрашних работ. Между прочим, Лотте и Бастиону тоже предстояло завтра работать – копать глину на восьмом участке у старой фабрики. После команды Джавида все разбежались довольно быстро, но в Бастиона напоследок прилетело еще два камня.

— Как ты, Лотта? — спросил Бастион, когда на площади снова стало тихо.

— Нога болит… Немного. Могло быть и хуже… В лицо не попали.

— Зачем они это делают?

— Те, кого приковывают к столбу, становятся изгоями… Но только на время наказания.

— Это неправильно…

— Это самое легкое наказание… Разве у вас такого нет?

— Ты же знаешь, я не помню…

Лотта грустно усмехнулась.

— Моя мать бывала в Бантико, — сказала она, — покупала у Деламаров сукно для женщин в нашей артели. Она запомнила, что в семье Деламаров было много детей. Больше десятка. Мать звали Терезой, как звали отца, она не запомнила, но хорошо запомнила, что он был африканцем.

— К чему это, Лотта?

— Бастион Деламар – твое имя. Но ты не похож на того, чей отец африканец.

Бастион повернул голову, но увидеть Лотту он не мог – видел только ее тень на земле в свете фонаря – она прислонилась к столбу, положив руки на подставки.

— На сломавшемся фургоне из Бантико на самом деле не было выживших. Их всех проглотила тьма. Она не отпускает тех, кто касается ее… Настоящий Бастион остался там. Кто же ты на самом деле?

Бастион прижал затылок к столбу и, глядя перед собой повторил вопрос Лотты про себя: кто ты на самом деле?

— Я не знаю, — наконец сказал он, — для меня это такая же загадка, как и этот странный мир, где только дети одногодки и взрослые уроды, и я не могу понять, кто из них хуже.

— Это наш мир… Край забвения и черных туманов.

— А почему забвения?

— Ты постоянно должен забывать прошлое. Но еще здесь делают кокс, добывают уголь и глину. В этом городе есть только глина – работа для детей среднего возраста, поэтому всех тринадцатилетних из соседних городков на два года отправляют сюда. Правда, новых детей почему-то уже давно не привозят. А последний фургон из Бантико не доехал… Фургоны часто ломаются, поэтому люди не любят перемещаться между городами. Раньше здесь работали взрослые. Добывали какую-то радиоактивную руду. Но это было очень давно. Более ста лет назад. Это место… вообще-то не самое плохое.

— Не самое плохое?

— До приезда этих инспекторов, здесь было спокойно и даже весело. У этого города есть свои особенности. Вот про эти железные кубы я слышала еще до приезда сюда. Таких нигде больше нет. Я думала это сказки, как и игры со временем.

— Что это?

— Это замкú. Первый мэр этого города был изобретателем, он любил головоломки и для каждого здания сделал такой замок. Некоторые не могут открыть с тех пор, как он умер. И даже говорят, что он специально это сделал.

— Умер?

— Сделал сложные замки, — голос Лотты стал выше, она пошевелилась. — Замки в церкви святого Филиппа, на старой конюшне, и на часовой башне не открываются.

— А что в них ценного?

— Возможно уже ничего. А раньше говорили, что часы на этой башне не просто часы. Тот, кто в определенное время посмотрит на них – вот как я сейчас, может переместиться во времени на минуту назад. Поэтому их остановили.

— Похоже на старые индейские сказки.

— Но такое случается.

— В мире забвения и черных туманов?

— Именно. И все это как-то связано с этим туманом. Хотя это не туман вовсе. Это какое-то вещество или даже… энергия. Она пытается бороться с этим.

— С чем?

— С несовершенством нашего мира. Он чем-то заражен.

Бастион закрыл глаза.

— Ты всю жизнь здесь живешь?

— Я из соседнего городка. Он похож на этот. Там добывают уголь. Он находится за тьмой.

— Чем же она так опасна?

— Из нее не возвращаются, но через нее можно проехать на фургонах. Поэтому они так дороги – особенно те, которые не ломаются. И поэтому, мы всегда прощаемся.

— Прощаетесь? С кем?

— С семьей и с теми, с кем успеешь сблизиться. Когда закончится средний возраст, нас отправят на добычу угля в Ивернес, там мы должны будем завести себе пару.

— А как же выбор?

— Какой выбор?

— Я не хочу добывать уголь и копать глину.

— Смешной ты…

— В этом мире есть места без джавидов, похотливых упырей-извращенцев и детей, похожих на злобных зверьков?

— Если и есть, то я хотела бы в них побывать. Я ведь была только здесь и в соседнем городке.

— И не было желания уехать?

— Как уехать? Без разрешения?

— Можно напоследок плюнуть в рожу тому, у кого надо спрашивать разрешение.

Лотта засмеялась.

— Глупый ты и наивный. Тебя ведь живьем сожгут за такое. Это только здесь почти нет стражников, и добрый Джавид.

— Ну, хорошо, Лотта, а если сбежать?

— Куда, если кругом эта тьма и ее становится все больше с каждым годом?

— Ну, вы же как-то перемещаетесь на машинах? В этом городе тоже такие есть?

— Есть.

— Те, что в гараже за эллингами?

— Да.

— Но ведь это же обычные допотопные грузовики. Такой можно угнать даже без ключа.

— Ты фантазер. Машинами умеют управлять только избранные.

— А что если нет, Лотта? Ты бы хотела попробовать?

Девочка вздохнула.

— Мечтать… вредно.

— Эх, я почти ничего не помню, но почему-то уверен, что эта фраза звучит по-другому.

* * *

Бастион не заметил, как уснул. В обрывочной полуяви на небе светили три разноразмерные луны, карлик с треугольным лицом тянул к нему свои длинные руки, нетерпеливо топоча своими козлиными ножками, и кто-то звал его странным именем. Кто-то, кого он давно потерял. Очень давно – миллиарды миллиардов лет назад и возможно даже не он, а тот, кому он снился.

Он проснулся от резкого окрика и движения за спиной.

— Лотта! — позвал он, загремев тяжелыми цепями. — Лотта!

Перед ним возник невысокий парень в заячьей маске. Бастион заметил, что поверх «скаутской» формы на нем была синяя куртка с изображениями звезд и месяцев, а на руках – серые перчатки с крагами.

— Ктоты? Что тебе нужно? — спросил Бастион.

Парень приложил указательный палец к своему заячьему рту и второй рукой всадил в шею Бастиона шприц.

* * *

Джавид пришел рано утром и освободил их. На улице только еще брезжил рассвет и царил жуткий холод. Освобожденные подростки практические без сил упали ему на руки.

— У вас будет еще пара часов на отдых, — сказал Джавид, — Лотта.

— М-м?

— Лотта, я должен сказать… В общем, я договорился, сегодня вечером ты придешь к господину Улричу. Я отпущу тебя с работ пораньше.

Лотта вдруг резко выпрямилась.

— К этому толстяку-инспектору?! Но от него же не возвращаются! Джавид!

— Все будет нормально. Я все решил.

По растерянному виду Джавида, было ясно, что он в этом далеко не уверен, и Лотта понимала это.

Бастион косо смотрел на них.

Лотта по-настоящему испугалась.

— Ну, пожалуйста, Джавид!

— Другого выхода нет, Лотта! Это их решение и мы должны им подчиняться! — рассердился Джавид и добавил чуть сдержаннее. — Я настоятельно попросил вернуть тебя.

Тогда она посмотрела на Бастиона. И после того как Джавид оставил их на площадке перед корпусами для мальчиков и девочек, Лотта подошла, и заглянув в его глаза, едва сдерживая страх, сказала:

— Ты спрашивал, хотела бы я попробовать сбежать отсюда?

Бастион кивнул, словно только этого и ждал.

— Мой ответ да.

(обратно)

Глава 30

Бастион два часа без сна пролежал на койке, больше похожей на опрокинутую доску для пресса, глядя как тени скользят по вековым стропилам в бездонной пирамиде кровли. Кругом сопели и бормотали во сне загадочные одногодки. Пару раз он тоже закрывал глаза, и даже провалился в полудрему, отчетливо слыша какое-то очень древнее слово. Это слово было именем. Именем, которое он знал, но не мог вспомнить. Здесь не место той памяти, понял он – некая сила разобрала его на атомы, разложила их в чистую энергию и влила в поток света, исчезнувшего во тьме – все, что может постичь примитивное создание, неспособное заглянуть за темную границу терминатора. Гравитационный узел, исказивший пространство и время до непостижимых аномалий. Сколько развилок его отделяет от первого шага за тем краем расширяющейся вселенной, которого невозможно достичь даже теоретически? Сколько нониллионов вариаций этих вселенных успело родиться в каждом мгновении за это время? И где находится та, которую он покинул?

Бастион чувствовал бодрость, несмотря на бессонную ночь у столба. Возможно, сил придавал бурлящий в крови адреналин – план, который они наспех разработали с Лоттой, трясясь от холода в беседке возле корпуса для девочек, пугал не только ее. Вероятно, Лотта была права, отговорив его бежать сразу. Она сказала, что ночью гаражи закрыты, а тающий запас времени до первого утреннего контроля, лишит их шанса на запасной вариант.

Они решили, что поработают часов до одиннадцати, после чего Лотта отправит Бастиона за водой. Возможно, Лианг и Юминг будут протестовать, но это не проблема. Бастион спрячется в перелеске, через пять минут Лотта, как и вчера, отправится его «искать». Вместе они обойдут заброшенную фабрику, затем по опушке дубовой рощи доберутся до ручья, который пересекут по старому мосту и выйдут оттуда к западной стороне старых мастерских, примыкающих к гаражам. Путь немного окольный, но в целом недолгий и места, по словам Лотты, совершенно безлюдные. По ее же словам на их стороне – ежедневное совещание в доме мэра, на котором обязан присутствовать Джавид, который, не считая страшной парочки инспекторов пугал Лотту даже больше стражников. Кроме того, у них появится неплохой запас времени. Лианг и Юминг не решатся оставить место работы – значит до того, как их хватятся, у них будет как минимум три часа. Конечно, они надеялись за это время уже покинуть город, если получится угнать фургон. При обсуждении этой части плана, у Лотты перехватило дыхание, и Бастион понял, что для нее решиться на все это было серьезным шагом. Вероятно самым серьезным за всю ее жизнь, несмотря на опыт пребывания в таком в жестоком мире.

Она будто не верила, что это возможно, когда рассказывала, что за воротами им нужно проехать по дороге до третьего перекрестка, свернуть на узкую двухрядку и добраться по ней в нерабочий городок, который можно объехать по окружному пути, чтобы выбраться затем на большую развилку.

«Там уже нас найти будет трудно», сказала Лотта, пристально глядя в его лицо, в поисках подтверждения серьезности его намерений.

«Как фургон ориентируется в темноте?», спросил Бастион.

«Фары немного рассеивают туман. Саженей на пять».

Бастион кивнул.

«Думаешь это хороший план?»

«Ты знаешь, что на большее у нас нет времени».

Их нехитрый план начал сыпаться уже на утреннем построении, когда Джавид вдруг объявил, что из-за кометы завтрашний день будет выходным, а в сегодняшние работы вносятся изменения. Дети новость встретили радостно, несмотря на дополнительный час работы сегодня. Но этот час уже не для Лотты, как и завтрашняя раздача конфет, подумал Бастион, глядя на улыбающегося Джавида. Изменения затронули их с Лоттой. Их группу расформировали. Вместо восьмого участка возле фабрики, Бастион попал в рабочую группу к трем крупным парням старшего возраста, среди которых главным был Мафусаил – здоровый парень, похожий на дога. Работать им предстояло где-то в складской зоне.

После построения, Бастион хотел было перехватить Лотту, но Мафусаил, цепко ухватил его за плечо.

— Куда лыжи навострил, лягушатник? — прогавкал он, нависнув над ним своей «дожьей» мордой.

Джавид заметил их и тоже подлил масла в огонь:

— Бастион, ты кого-то ищешь?

— Нет, — растерянно ответил он, заметив только, что Лотта скрылась где-то в толпе. Он так и не понял, на какие работы ее отправили.

— Тебе нужно реабилитироваться. Поработай сегодня на совесть, и мы спишем твои провинности на посттравматический синдром. Мафусаил умеет работать, он тебя научит. И проследит. Верно, Маф? Бастион-то у нас парень легкомысленный.

— Отработает как надо, — растянулось в улыбке лицо Мафусаила, а его рука еще крепче скрутила рубашку на плече Бастиона.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Джавид, сунув руки в карманы.

По мере того, как все дальше и дальше они уходили на юго-восток, в душе Бастиона сгущались тучи. Быстрыми шагами, их четверка давно уже миновала то, что Бастион считал окраинами города, и большую поляну с пожухлой травой, и заброшенные постройки, и даже какой-то лесок, а они все шагали и шагали. Наконец, вдали показались ангары, сразу за которыми – впечатляющая отвесная стена, похожая на дамбу, высотой примерно около восьми метров. Бастион понял, что вот она, настоящая окраина города, который оказался существенно вытянут в эту сторону. Черный туман угрожающей апокалиптической стеной поднимался вдали и Бастион подумал, что, возможно под гнетом такого инфернального исполина, этот мир не может быть иным.

Мафусаил швырнул ключи парню со странным именем Август и пока тот возился с замком, продолжал удерживать Бастиона за плечо. Половина ангара, в который они вошли, был доверху завален хламом: старыми кроватями, рваными подушками, матрасами «пчелиной» расцветки, какими-то досками, огромными пружинами, деревянными катушками, пыльными бочками – глаза просто разбегались.

Бастиону не понравилось, что Мафусаил закрыл железную дверь ангара изнутри на ключ, который спрятал в нагрудный карман под нашивкой с именем. Работа тоже не впечатляла – выискивать в горе хлама доски определенных габаритов и аккуратно складывать их в свободной части ангара, чтобы собирать из них потом шкафы. Работа показалась ему идиотской. В памяти невесть откуда взялась нарисованная мартышка, таскающая чурбан. Поскольку окон и других дверей в ангаре не было, оставалось рассчитывать только на возможность встречи (и побега) с Лоттой во время обеда. Главное успеть перехватить ее до того, как они войдут в столовую. Бастион был уверен, что ей хватит сообразительности понять это и задержаться перед входом. В любом случае, о расчётливом плане можно было забыть. Теперь их надежда только на скорость и львиную долю везения.

Несмотря на то, что парни были крепче и старше, Бастиону удавалось не уступать им в работе, что немного стерло насмешливую неприязнь с их стороны, которую в них явно заложил Джавид. Бастион только сейчас понял, что недооценил коварство и проницательность этого сукиного сына. Бастион сам удивлялся, откуда взялись силы – он ловко взбирался на гору, без особых усилий выдергивал доски из-под центнеров хлама, успевая при этом улыбаться, подстраиваясь под общее настроение парней в надежде усыпить их бдительность. Благо, это оказалось несложно – парни, в общем-то, были обычными подростками с соответствующими интересами. Они обсуждали девчонок, и подкалывали друг друга.

Через час Бастион направился в туалет, который располагался в специальной пристройке. Мафусаил последовал за ним. Бастион заметил его только когда встал над бетонной канавкой, которая в этом мире выполняла роль писсуара. Причина такого контроля угадывалась смутно – видимо дело было в крошечном окне под потолком размером с форточку.

— Ты чего? — оглянулся Бастион на стоявшего в дверях Мафусаила.

— А мало ли… Говорят, ты с работ убегать любишь.

— Убегать? — Бастион показал пальцем на окно и вопросительно изогнул бровь. — Я что, по-твоему, кошка?

Возможно, через окно и удалось бы выбраться, будь оно пониже и если бы пролезла голова, в чем Бастион не был уверен.

— А демон тебя знает! Я знал одного налуса, который умел превращаться в громовую птицу.

Бастиону вдруг открылись пугающие последствия отсутствия начального школьного образования – Мафусаил был абсолютно серьезен.

— В птицу? — изумился он.

— Ты сюда балакать пришел? Ссы давай.

— Слушай, приятель, встань хотя бы за дверью.

— Я тебе щас в репу двину.

Пришлось распрощаться со столь внезапно возникшей надеждой. Бастион расстегнул ширинку, и, глядя как поток мчит по ржавому желобу, попытался вспомнить, как выглядит стартер.

Поработав еще несколько часов, Бастион начал волноваться – а каково сейчас Лотте, думал он. По ощущениям, время уже подходило к обеду, но поскольку часов у него не было, он поинтересовался у Августа, который весь в пыли вытаскивал из-под стопки матрасов очередную доску.

— Когда же на обед пойдем, дружище?

— Ты чего? — недобро усмехнулся Август – он был широкоплечий и крепкий, но не самый высокий. — Те, кто работает на складах на обед не ходят.

Бастион сжал зубы и приложил усилие, чтобы сохранить самообладание.

— Это что, прикол?

— Не понял.

— Я вам что – цыганская лошадь?

— Кто? — простоватое лицо Августа вдруг расплылось в улыбке, он хлопнул Бастиона по плечу, отчего тот едва не свалился с горы. — Да не ссы! Кашу нам поваренок сюда притащит!

Бастион натянуто улыбнулся.

— Испугался, что с пустым брюхом останешься?

— Есть немного… — Бастион почесал лохматую голову.

— Джавид кормежкой никого не обделяет. Ну, не считая наказаний, конечно, — Август спрыгнул с горы и направился к туалету.

Бастион смотрел ему вслед, искусственная улыбка медленно сползала с его лица. Он лихорадочно думал, но кроме открытого столкновения в голову ничего не приходило. Нет, в одиночку ему с ними не справиться.

Минут через пять в дверь постучали. Мафусаил впустил невысокого парня в колпаке, на тележке тот втащил за собой большой металлический термос, затем раздал всем железные миски, в которые половником разлил жидкую маисовую кашу. Бастион подошел последним. Глядя на голодные глаза парней и на скребущий по дну половник, в его голове родилась смутная идея…

— Миски не забудьте вернуть, — сказал поваренок, перед тем как уйти.

Мафусаил и другой высокий парень съели свои порции быстро. Август тоже спешно доедал, а вот Бастион совсем не торопился.

— Да, еще бы пару таких проглотил, а то и тройку, — сказал Мафусаил, поглядывая на миску Бастиона.

— Так взяли бы добавки у поваренка, — подкинул «идею» Бастион.

— Ты че?! Он все по норме привозит.

— По норме? — «удивился» Бастион. — Когда мне наливал, там еще на добрую миску оставалось.

— Врешь!

— А ты думал с чего поваренок такой пухлый? — усмехнулся Бастион.

Мафусаил прищурился и переглянулся с другим парнем.

— Да он, наверное, еще недалеко ушел…

Мафусаил с парнем вскочили, бросились с мисками к выходу. Мафусаил открыл дверь и бросил Августу:

— Следи за ним!

— Мне добавки прихватите! — крикнул Август в их убегающие спины.

Бастион улыбнулся – Август был простоват, а сам Бастион немного уже втерся к парням в доверие.

Август доел и теперь поглядывал на почти полную миску Бастиона.

— Ты чего так плохо ешь? — спросил он.

Бастион скривил лицо.

— Живот крутит от вашего маиса.

— А чего, у вас в Бантико то же самое.

— У нас в Бантико картошка.

— На обед?

— На обед и на ужин и жареная причем.

— Шутишь!

Бастион поставил тарелку на сломанную перевернутую тумбочку.

— Что-то совсем хреново, — схватился он за живот, — хочешь, доедай.

— Правда?! — Август схватил тарелку Бастиона. — Спасибо!

Бастион начал причитать, поглаживая живот и поглядывая на Августа. А потом вдруг вскочил и зашагал в туалет.

Август замер с тарелкой, но голод не дал ему оторваться от нее.

— Ты там это… недолго! — крикнул он вслед.

Бастион забежал в туалет, открыл окошко. Затем выглянул в ангар – со стороны двери раздавалась чавканье. Благо его скрывала гора хлама. Бастион вышел из туалета, неслышно забрался на гору с тыльной стороны и спрятался в старом шкафу.

Через минуту в ангаре раздались разгневанные голоса.

— Обманул гаденыш мелкий! Пусто в бидоне у поваренка! — кричал Мафусаил. — А где этот баламошка?!

— В отхожке, — ответил с набитым ртом Август.

Через несколько секунд раздался новый крик.

— Лови шаврика! Сбежал скотина!

По пути к выходу Мафусаил отвесил подзатыльник Августу.

— Растяпа!

— Куда побежал-то? — всполошился второй парень.

— Да, ко вторым воротам похоже.

Раздался отдаляющийся топот ног, в ангаре стало тихо. Бастион высунулся из шкафа, покрутил головой и, выбравшись, засеменил вдоль стены. Открытая дверь, дневной свет манили свободой, но и угрозой – где-то там звучали гневные крики.

Бастион выглянул, Мафусаил суетился у дальних ворот в сотне метрах – вбегал, выбегал и замирал, крутя своей «собачьей» головой, остальные парни делали примерно то же самое.

Бастион побежал вдоль стены соседнего ангара, цель его маячила впереди – собранные у забора пластиковые бочонки. Бежать до главных ворот смысла не было – его заметят, и расстояние к ним от дальних ворот было примерно одинаковым. Только длинноногие парни явно быстрее его. Впрочем, здесь его тоже заметили. Пробежав примерно половину, он услышал душераздирающий вопль:

— Вон он! Лови! Лови!!!

Бастион глянул на бегу в их сторону, все трое приближались с пугающий быстротой и среди них к его удивлению существенно вырывался вперед самый невысокий – Август. Но им его не догнать, только бы за забором было, где спрятаться, пустив их по ложному следу, надежда такая была – на той стороне прямо у забора ряд заброшенных построек.

Бастион с разбегу запрыгнул на бочки, вытянул вперед руки, но вместо края забора ладони скользнули по бетону и он ухнул вниз – бочки под ним покатились и рассыпались. Бастион поставил одну бочку кое-как, не глядя уже в страхе назад, и понимая по крикам, что преследователи совсем рядом, запрыгнул на бочку, и тут же крепкая рука схватила его за голую щиколотку, дернула. Он потерял равновесие упал на Августа, видя, что двое других еще метрах в тридцати.

Август был старше и крепче, а Бастион зол, только толку от этого немного. Он схватил его за шею, но Бастион вдруг вывернулся, и сам не ожидая от себя, рефлекторно без замаха саданул Августу локтем в нос. Тот замер столбом, видимо от шока. Но Бастион не глядя уже вскочил на бочку, опрокинулся животом на забор. Но преследователи не уступали. На этот раз уже Мафусаил схватил его за ногу. Бастион наугад лягнул другой ногой и видимо удачно – хватка пропала, на смену ей пришли ругательства.

Бастион упал в какие-то колючие кусты, укатился в ров, вскочил, выбрался и побежал что было сил вдоль кирпичной постройки, прислушиваясь, что творится позади. Там только кричали. Но вскоре послышался топот. Бастион нырнул в первый проем. Первое, что попалось на глаза – голая замусоренная лестница без перил. Он побежал по ней. Затем по длинному коридору, под ногами стучали деревянные доски, справа и слева мелькали огромные провалы оконных проемов без окон. В конце тоже лестница. Бастион спустился на пол-пролёта. Остановился, прислушался. Сверху в коридоре раздавались голоса, но где-то в начале. Спустившись на первый этаж, он увидел Августа с расквашенным носом – тот шел по коридору первого этажа, за выходом маячил пустырь. Август заметил его и побежал. Догонит в пустыре, мелькнула мысль – бегает он быстро. Бастион ринулся наверх, успев краем глаза заметить крупные фигуры Мафусаила и второго парня.

— Стоять, гаденыш! — закричал Мафусаил и в голосе его слышались победные нотки.

Третий этаж был последним – Бастион сам не знал уже на что рассчитывал, поднявшись на него – скорее просто продлевал свою свободу. Но деваться здесь уже некуда – их трое. Вдобавок весь третий этаж представлял собой не то голый чердак, не то мансарду без перегородок – только стропила сходились под невысоким потолком. Оконные проемы – в пол и без рам. Бастион выглянул – высоко, стены отвесные и никаких балконов. Разве что у соседнего окна можно было попытать счастья, рискуя жизнью. Эх! От страха вспотели ладони.

Троица уже поднялась. Мафусаил ликовал, Август был в ярости.

— Ну, вот и добегался… — почти прошептал в тишине Мафусаил, недобро улыбаясь.

Бастион бросил взгляд в другой конец чердака.

— Даже не думай, — сказал Август.

Троица приближалась, медленно окружая, но Бастион вдруг развернулся, и слегка пригнув ноги, подобрался как кот, готовящийся к прыжку, и сиганул в окно.

Мафусаил и остальные бросились к проему и увидели, как Бастион кувыркается в песочной куче, между старых кроватей.

— Прыгай! — кричал Мафусаил кому-то.

— Сам прыгай!

Прыгать было боязно, а «баламошка» внизу уже растаскивал по куче перевернутые кровати, так что теперь и прыгать уже было некуда.

Выпрямившись, Бастион утер пот со лба и крикнул:

— Шли бы вы уже работать, парни, пока дядя Джавид не рассердился!

(обратно)

Глава 31

Бастион не очень-то верил в преследование – больше опасался, что Мафусаил сообщит о его побеге Джавиду, но мысль об ангарном заточении, пока Лотта где-то считает ужасные минуты, заставляла его углубляться в каменные дебри. С самим Джавидом дело обстояло серьезнее – неизвестно, разгадал ли этот хитрый мужик их с Лоттой план или только догадывался о чем-то, распустив для подстраховки их группу, но Бастион уже понял – с ним следовало держать ухо востро. На его стороне строгость местных порядков и страх инициатив, но какие могут быть нормы в растаскивании досок? Как бы то ни было, им с Лоттой очень повезет, если парни продолжат работу, не уведомив Джавида о его побеге.

Бастион шел по узкой тропинке, удивляясь количеству заброшенных построек в этой части города. Впереди журчала вода. Он миновал небольшую полянку и вышел к ручью, который протекал по городу с северо-запада на восток, через южную окраину. Он видел его на западной стороне и набирал из него воду для размягчения глины. Бастион опустился на колени, вымыл лицо и руки, набрал серебристой как ртуть воды в сложенные лодочкой ладони. От ледяной воды заныли зубы.

Из ручья на него смотрел незнакомый подросток. Острая боль прошила висок. Из недоступного уголка сознания снова кто-то звал его старым древним именем. Он зажмурился, упал на траву, тьма перед глазами стала невыносимо яркой. В ней мелькнуло женское лицо, смотревшее на него с грустью, и он будто разом почувствовал все эти нониллионны световых лет, равняющие все смертью. Остался только этот обрывок, эта старая фотография в барахлящей памяти – это все что осталось, мама. Все что осталось от тебя. Образ утонул в беспамятном небытии.

— Еще одна заблудшая душа, — прозвучал рядом вполне реальный голос.

Бастион поднял голову, увидел непривычно здоровенного волосатого мужика в форме железнодорожника, сидевшего на пригорке за ручьем. Волосы у него росли повсюду, почти как у обезьяны. Коротко сверкнув глазами из-под мохнатых бровей, он принялся старательно накручивать колючую проволоку на ладонь.

— Вы кто? — спросил Бастион, на всякий случай, отползая подальше.

— Сорокопут, — ответил незнакомец низким голосом.

Бастион прищурил левый глаз.

— Что ты забыл здесь? — спросил мужик.

Бастион каким-то образом понял, что этот вопрос не относился к его сиюминутным делам и ответил честно:

— Не знаю.

Мужик снова коротко взглянул на него. Была в этом взгляде какая-то доверительная мудрость.

— Но мне… Мне кажется, что я искал кого-то. Но не помню кого… — Бастион почесал голову.

— Значит, ты заблудился, — пространно сказал Сорокопут и опустил кулак с намотанной проволокой.

— Заблудился?

— На козьей тропе легко заблудиться.

Что-то снова кольнуло в памяти, породив на мгновение смутный образ.

— Почему?

— Она защищает свои законы.

— Кто она?

— Не знаю, как она называется там, откуда ты прибыл, — пожал плечами Сорокопут.

— А как она называется здесь?

Сорокопут произнес слово на непонятном языке.

Бастион задумался.

— Но ведь, чтобы заблудиться, надо знать, откуда и куда ты шел.

— Теперь это уже не важно.

Бастион отчего-то почувствовал злость.

— Почему это не важно?

— Потому что проблема не в том, что ты заблудился, а в том, что она не даст ничему случиться.

— Чему случиться?

— Ничему. Это место – ошибка. Аномалия, с которой она быстро разбирается и восстанавливает равновесие.

— Какое равновесие?

— Тебя не должно здесь быть…

— Но ведь я тоже ее часть.

Сорокопут улыбнулся.

— Да, но это не значит, что ты не можешь быть частью ошибки.

Странный мужик, подумал Бастион. Ему, тем не менее, показалось, что он много знает об этом месте и о том, что происходит вообще. Вот только достал он говорить загадками. Бастион открыл было рот, чтобы задать новый вопрос, но за спиной раздался другой голос – детский.

— Я тоже разговариваю с воображаемыми друзьями.

Бастион обернулся и увидел ту самую страшненькую девочку, которую толкнул «испанец», когда она радовалась раздаче конфет. «ДЖУЛИСКА» гласила надпись на ее нашивке. Девочка хмуро глядела на Бастиона.

— Воображаемыми? — Бастион посмотрел на пригорок и увидел, что он пуст, только колючая проволока клубилась на нем. Удивление затмил внезапный страх, что девочка тут может быть не одна. Бастион закрутил головой. Джулиска словно прочитала его мысли.

— Тут больше никого нет, — сказала она.

— А ты что, не работаешь? — спросил Бастион, все еще продолжая тревожно озираться.

— Работаю. Собираю Ванду.

— Кого?

— Цветок, — девочка взмахнула крошечной корзиной, в которой действительно лежали какие-то мелкие цветки. — Их потом добавляют в маис.

— Интересная работа.

— Просто я больше ни на что не гожусь.

— Ты ведь… любишь конфеты?

Хмурое лицо Джулиски чуть преобразилось.

— Очень! Правда, их дают так мало и так редко…

Бастион поднялся. Тревожное воспоминание о Лотте легло на плечи тяжелым грузом, и впервые за день он почувствовал усталость.

— Ты никому не скажешь, что видела меня?

— Нет.

— Точно?

— Ты хочешь спасти Лотту?

— С чего ты взяла?

— Просто ты очень странный.

— Я?

— Ты ударил Икера, когда он толкнул меня. Так никто не делает. А Лотту хочет забрать большой человек. Если он заберет ее, то убьет, так же как и других. Большому человеку это дает силу.

— Откуда ты все это знаешь?

— Я подслушала их разговор.

— Этой парочки?

— Я хожу по глухим местам, они тоже ходят по таким местам, — Джулиска усмехнулась, — поэтому они не могут найти того, кого ищут. Он-то сидит у них прямо под носом.

— Кто сидит?

— Не важно…

— И тебе не страшно?

— Страшно, но большой человек забирает только красивых. Лотта красивая.

Бастион вздохнул.

— Ты знаешь, где найти ее?

Девочка пожала плечами.

— Она уходила с Арне по верхней дороге, значит она где-то на дальнем карьере. Пешком туда ходят нечасто, это самое далекое место, совсем на другой стороне, — она махнула рукой куда-то вправо.

Бастион сдвинул брови – проклятый Джавид, конечно, специально все это устроил. Время утекало. Позади уже обед, скоро вечер и скоро Лотту заберет этот проклятый маньяк Улрич. Безумие какое-то, подумал Бастион – начальник из города средь бела дня забирает детей, чтобы убивать. Это место, действительно, какая-то ошибка.

— Ты знаешь, как туда попасть?

— Ты можешь дойти до главной площади и идти до конца по верхней дороге, но…

— Что «но»?

— Ты, правда, хочешь спасти её?

— А что?

— Ведь это невозможно. А за попытку помешать инспекторам, ты сам станешь преступником. За такое назначают самое строгое наказание.

Слово «преступник» отчетливо вспомнилось Бастиону, вызвав совершенно иные ассоциации.

— Преступники – как раз две эти обезьяны. Вернее, три… Джавид еще.

Джулиска с удивлением на него посмотрела.

Вдали между домами показалась фигура очень похожая на Мафусаила.

— Спасибо, Джулиска! — крикнул Бастион и, перепрыгнув через ручей, побежал.

* * *

Бастион досадовал, что не успел спросить у девочки, как выйти на дорогу к центру и потратил еще кучу времени на ее поиски. Путь осложнялся крайней нежелательностью попадаться на глаза кому бы то ни было и, когда он добрался, наконец, до знакомой дороги, то передвигался по ней медленно, прячась за постройками, то и дело, останавливаясь, и присматриваясь. По мере приближения к центру, это становилось все труднее – зарослей для укрытий становилось все меньше, а голосов все больше. Его беспокоила масса обстоятельств: Джавид, утекающее время, парочка уродов-«инспекторов», а ведь ему еще нужно было найти фургон! Разговоры с «воображаемым» Сорокопутом и Джулиской тоже вызывали беспокойство. Особенно в словах Джулиски – ему все казалось, он услышал что-то важное, чему не придал должного значения.

Подойдя к площади со стороны шахтерского депо, он присел за куцым кустарником. Отсюда просматривалась площадь, и он хорошо видел «верхнюю» дорогу – она последним лучом уходила на северо-запад и действительно шла в гору, в сторону как раз горной гряды.

Вот только добраться до нее незамеченным было невозможно – по площади ходили дети с грубыми метлами и где-то здесь обитал Джавид со стражниками. Он обернулся на шахтерское депо и снова услышал слабый треск. Оттуда, из-за бесконечных рядов колючей проволоки веяло угрозой. Где-то там, в этом мрачном коричневом здании с трубой и большими деревянными воротами обитал Улрич и, хотя труднее вообразить себе большее зло, Бастиона почему-то больше пугал его человекоподобный напарник с гротескно огромной треугольной головой и длинными пальцами.

По площади напрямую к дороге незамеченным ему не пройти, даже по краю. Бастион решил идти в обход, несмотря на риск и потерю времени.

Он побежал назад, пригибаясь за кустами, перебежками – от кустов к кустам, обогнул серую постройку и часовую башню. За зданием «Земской управы» ходили дети с мешками. Пришлось отступить. Он пересек пару узких улиц с домами из желтого кирпича, увидел уже столовую и, поняв, что слишком отдаляется, решил рискнуть и подобраться к дому в колониальном стиле. Вокруг него рос кустарник, создавая некое подобие палисадника.

Подкравшись к кустарнику с тыльной стороны, он внимательно огляделся по сторонам, но совсем не ожидал встретить кого-то в самом палисаднике. Там располагался небольшой навес перед задним входом, в котором поднялась симпатичная девчонка. Они стояли в двух шагах и молча смотрели друг на друга. В полутьме навеса глаза девчонки светились как у кошки в темной комнате.

— Привет, — сказал Бастион, перемахнув через низкую ограду. Девчонка не ответила, но продолжала следить за ним, правда не кричала – и на том спасибо.

Бастион в ее присутствии вынужден был делать вид, что знает куда идет и совсем не прячется и потому, вышел к торцевому фасаду спокойно, без предварительного выглядывания. Сразу на него со стороны площади надвинулись детские голоса. Бежать обратно – тогда он точно раскроется перед девчонкой. Бастион покрутил головой – в двух шагах располагалось низкое открытое окно – недолго думая, он забрался в него, присел у подоконника. Голоса приблизились, стали совсем громкими.

— Наташа, это ты тут скачешь по кустам? — спросил хрипловатый мальчишеский голос прямо над ухом Бастиона.

— Тише, Джавид здесь. Идите работайте.

Подростки остановились где-то на углу, продолжая болтать.

Бастион обернулся и увидел, что находится в небольшом квадратном холле с голыми каменными стенами. У стены напротив стояла статуя существа в человеческий рост с продолговатой головой, как у ксеноморфа, а рядом мигало бра. Кроме того, на специальной подставке в нише он увидел черный прибор с диском, смутно напоминавший древний телефон. Справа от стены располагался коридор, а слева дверной проем, за которым виден был фрагмент деревянной лестницы с высокими ступенями.

Полы здесь были из деревянных досок и скрипели от малейшего движения. Сейчас громкий скрип зазвучал в коридоре – к нему приближался кто-то тяжелый. Надо бы прыгнуть обратно в окно, но подростки все еще стояли на углу.

Бастион побежал на лестницу, стал подниматься, стараясь держаться поближе к стене, на которой висели картины с изображением неизвестной черной планеты, но ступени все равно предательски скрипели.

На его счастье внизу зазвонил телефон – тем самым оглушительным древним дребезжанием. Тот, кто шел по коридору остановился.

— Я на месте, — услышал Бастион и с ужасом понял, что это голос Джавида.

Бастион поднялся на второй этаж, прислушиваясь к словам внизу.

— Я был у мэра, — сказал Джавид, после ряда односложных «да».

Бастион смотрел вниз на лестницу, продолжая подниматься и потому вздрогнул, когда уперся в спину стражника. Впервые он увидел его – крупный мужчина в серой форме сидел за небольшим столом в начале коридора.

Ощущая, как учащается пульс, Бастион ждал катастрофы, но странное дело – стражник не реагировал, хотя находился буквально в метре от Бастиона. Джавид внизу тем временем закончил разговор – характерно звякнул телефонный аппарат, и заскрипела лестница – он поднимался.

Бастион обошел стражника и увидел, что он был всего лишь манекеном. Манекен походил больше на восковую фигуру, и только нарисованные глаза выдавали его.

Коридор оканчивался глухой стеной, а по обе стороны располагались двери – все какие-то рассохшиеся и скособоченные. Бастион дернул первую – закрыто, вторая поддалась, он шагнул в небольшое светлое с двумя окнами помещение, походившее на библиотеку, и прижался к стене. В комнате помимо полок с книгами располагались два кресла, антикварное бюро, и сдвоенный письменный стол в углу. Бастион бросился к столу, и спрятался под ним со стороны книжной полки.

Шаги Джавида звучали уже прямо за дверью и вдруг пропали. Бастион стал лихорадочно соображать – он огляделся, но ничего не увидел, кроме книг.

Тем временем, Джавид снова дал о себе знать – скрип полов сместился влево, следом скрипнула соседняя дверь, за стенкой послышалось кашлянье и стук двигаемой мебели. Слышимость здесь была отличная, Бастион услышал даже, как Джавид садится на стул.

Выбравшись из-под стола, он подошел на цыпочках к двери, медленно открыл, стиснув зубы от напряжения. Дверь не подвела его, но теперь предстояло пройти по скрипучему коридору и спуститься по не менее скрипучей лестнице – это Джавид почти наверняка услышит. Рискнуть и сразу побежать или все-таки пробовать спуститься бесшумно? Принять решение он не успел – в коридоре внизу раздались шаги еще более тяжелые, чем у Джавида, но среди них слышались и другие – более мелкие и частые, похожие на шаги ребенка. Кроме того, он услышал какой-то мерзкий звук похожий не то на стрекот гигантского насекомого, не то на токование мутировавшего глухаря.

Они уже поднимались по лестнице. Бастион отступил в комнату, и едва успел без скрипа закрыть дверь, прежде чем поднимавшаяся парочка вышла в коридор.

— Я чую здесь ребенка, — раздался совсем рядом тихий, но мощный голос.

Бастион прокрался вдоль шкафа с книгами и снова спрятался под столом.

— Мы осматривали это место, — ответил механический тенор за дверью.

Дверь в его комнату отворилась.

— Я чую другого ребенка, — раздался голос, будто над ухом.

— Другие меня не интересуют, Улрич. Это не его кабинет, — в теноре послышались командно-истерические нотки.

— Знаю.

— Лучше бы ты почуял того кого надо.

— Я стараюсь, Рауб.

Дверь закрылась.

Жуткая парочка вошла в соседнюю комнату.

Бастион опустил голову. Надо было бежать, но слова великана как-то странно отозвались в нем, пробудив незнакомый инстинкт. Он задумчиво посмотрел на полку перед собой, прислушиваясь к голосам за стенкой. Какого другого ребенка он должен почуять? И почему Бастиону это показалось важным? Он смотрел на серые, красные и зеленые корешки книг со странными надписями: «Книга сошного письма», «Книга Большого чертежа», «Грамматика», «Устав пушечных дел», «История Сибири».

Бастион протянул руку, достал книгу «История Сибири» и полистал. Мелькали смутно знакомые имена и названия в заголовках: Рюрик, Аскольд, Древняя Русь, Новгород, Константинополь, Владимир, Ярослав, Батый, Мстислав, Стефан Баторий, Иоанн IV, Федор, Борис Годунов, Алексей, Софья, Петр, Филипп Завадский… Вот Филиппа Завадского он точно не помнил. И при чем тут история Сибири?

В это же время он отчетливо услышал за стенкой свое имя. Сунув книгу на место, Бастион выбрался из-под стола, приложил ухо к стене за шкафом в углу.

— Час назад мне звонили из округа и сообщили, что фургон из Бантико сломался в двух верстах от города и выжить там никто не мог, — говорил Джавид. — И тот…

— Тот! Этот! — оборвал его механический тенор. — Как же много ты болтаешь и все попусту! Я уже начинаю думать, а не занимаешься ли ты саботажем!

— Послушайте, господин Рауб…

— Я говорю! Почему до сих пор нет доступа во все здания?!

— Я же говорил, эти замки… Ими заведует мэр.

— Какой еще мэр! У меня скоро уши отвалятся от твоей лапши! Знаешь, что, Джавид? — полы за стеной угрожающе заскрипели. — Если ты не исправишься, я вышлю огнемётную бригаду сжечь весь твой интернат вместе с тобой.

— Я ведь как раз и пытаюсь сказать! Послушайте, у нас в городе есть подросток, который выдает себя за другого. Бастион Деламар умер, а парень, который называется его именем, появился тут неизвестно откуда.

— Когда он появился?

— На следующий день после вас.

— Это тот мальчишка, которого ты привязывал к столбу?

— Да.

— Это не он!

— Но разве вы не его ищете?

— Тот, кого мы ищем младше. И он не может говорить.

Эти слова словно тысячи игл впились в мозг Бастиона. Он согнулся пополам и едва не упал. События, лица, чувства, слова с немыслимой скоростью возникали в его голове, и, не успевая сменять друг друга, наползали, создавая мешанину, от которой кружилась голова. Яркий свет с беспощадной стремительностью вторгался в затемненные заколки сознания.

«Макс!», прошептал Бастион, сжимая пальцами виски.

— Но может быть это какая-то ошибка, — сказал за стенкой Джавид.

— Что?!

— Я хочу сказать, господин Рауб, что все сходится самым удивительным образом! Парень явно не местный, выдает себя за другого. И при этом делает вид, что потерял память. С чего бы…

— Постой-ка! Потерял память?

— Да!

За стеной воцарилась пугающая тишина.

— Знаешь, приведи-ка его к нам.

Бастион опустил руки, посмотрел в окно, продолжая напряженно вслушиваться.

— Разумеется! — бодро отреагировал Джавид и осторожно добавил. — Может, ваш помощник заберет его сегодня вместо Лотты?

— Помощник?! — рассердился механический тенор. — Что ты несешь?!

— Простите господин Рауб. Инспектор Улрич ведь каждую ночь забирает по одному ребенку. Он уже забрал три девочки и одного мальчика. Но ведь эти дети государственная собственность! Они должны ежедневно выполнять рабочую норму.

— Что ты болтаешь! — совсем рассвирепел обладатель механического тенора. — Да ведь мы и есть государство! Вы все – наша собственность!

Полы заскрипели, раздался грохот, а следом все оглушил дикий ор, в котором Бастион не сразу даже распознал голос Джавида.

Ор перешел в вопли. От этих душераздирающих криков Бастиону стало не по себе, но он продолжал стоять у стены.

— Можешь сходить к доктору, — смилостивился Рауб, когда вопли перешли в стон, — но сначала распорядись, чтобы мне доставили того мальчишку, а то я сломаю тебе вторую руку.

— Слушаюсь!

В комнате и по коридору зазвучали быстрые шаги Джавида.

Бастион не знал, что ему делать. Парочка оставалась в кабинете. Зато за окном уже раздавался громкий голос Джавида – он звал какого-то Фрола. Очевидно, скоро вскроется его побег и тогда уж точно всех поднимут на уши.

Бастион снова приложил ухо к стене.

— Прости, Рауб, — заговорил низкий голос, который до этого молчал, — у меня хороший нюх на детей, но мы ведь уже обошли все места в этом городе.

— Что ты пытаешься мне сказать, Улрич?!

— А что, если мы не найдем его?

За стенкой раздалось тихое поскрипывание – Бастион так и представил, как властный Рауб прохаживается по комнате своими крошечными козлиными ножками.

— Думаешь, я позволил бы тебе тратить время на развлечения с детишками, если бы существовала хоть малейшая угроза моей репутации?

— То есть это не сказки? Насчет завтрашнего дня? — удивился Улрич.

— Если я не раздавлю ему голову, то это сделает комета. Но нам придется ждать до последнего часа, а я этого не люблю. Им плевать как все решится. Главное, мы должны успеть выбраться отсюда. Поэтому проверь еще раз машину.

— На два места, как ты и сказал. — Пробасил Улрич.

— Я сказал, проверь еще раз!

— Проверю дважды.

* * *

Дождавшись, когда парочка покинет кабинет и их шаги растворятся вдали, Бастион вышел в коридор, посмотрел в нарисованные глаза стражника, и вошел в кабинет Джавида. Комната была просторной, но аскетичной. Слева у стола лежал сломанный деревянный стул, на полу под ним – кляксы крови на белых щепах. Бастион выглянул в окно, отсюда была видна часть площади. В каком-то нездоровом ажиотаже по ней бегали дети.

Бастион вздохнул и обернулся. В кабинете Джавида над дверью висели часы с римскими цифрами, они показывали время «4:15». На столе нем лежала стопка сшитых бумаг серого цвета в альбомном формате. Надпись на обложке, набранная печатной машинкой гласила: «Обязанности городского стражника». На углу стояла стеклянная ваза с несвежими на вид шоколадными конфетами с белесым налетом, без фантиков в виде простых геометрических фигур.

Бастион вспомнил о Джулиске, глядя на конфеты, а потом будто на него вдруг снизошло что-то – он стал судорожно набивать конфетами карманы шорт, все быстрее и быстрее, все больше и больше. Они уже сыпались на деревянный пол. Бастион сорвался с места. Побежал по коридору, по лестнице, выпрыгнув через окно – по траве, через колючий кустарник, через улицу – бежал, пытаясь заглушить стучавшую в голове мысль.

«Я не смогу! — кричал он про себя. — Я не смогу, не смогу, не смогу! Я не успею! Прости… Лотта!»

Но он знал, что выбора у него нет. Даже, если ты обречен. Он споткнулся о низкое ограждение, упал, перекатился в траве перед одноэтажным домиком – кажется, это был домик врача. Закрыл глаза, лежал так какое-то время. Затем медленно поднялся, сел на колени, глядя перед собой.

Взбудораженное быстрым бегом дыхание восстанавливалось. Новый голос звучал спокойно и уверенно:

«Я должен спасти их обоих».

(обратно)

Глава 32

Упитанный парень в сером колпаке, едва удерживая черпак за длинную рукоять, приподнялся на носках и ловким движением опрокинул размякший маис точно в бак.

Вот теперь можно заняться своими делами, подумал он и бросил черпак на подставку. Вытерев пот лба грязным рукавом, парень глянул в сторону обеденного зала, подошел к дверям, осмотрел закопченное помещение без окон с длинными столами и скамейками, насквозь пропитавшимися черным жиром. Полоска света с улицы расширялась на два проема. Убедившись, что в зале никого нет, парень взял сухую кружку, открыл ключом угловую дверь, еще раз оглянулся на пустой зал и вошел в небольшое помещение, сплошь заставленное мешками и бочонками. В углу его ждал муслиновый мешочек – парень зачерпнул из него кружкой тростникового сахара и понес на кухню, вдыхая по пути терпкий аромат. Кружку он поставил в специально оборудованный тайник за столом, где уже лежали тридцать семь карамельных конфет, вяленый карась, завернутый в лист инструкции городского стражника и четыре красных фрукта, похожих на апельсины. Временное хранилище надо бы скорее опустошить, подумал он.

Закрыв крышку, он придвинул стол, обернулся и вздрогнул – перед ним в проеме стоял новенький. Тот французик, который ударил Икера и не слишком почтительно повел себя с инспектором.

Парень вдруг подумал, что он мог заметить его тайник и перепугался.

— Тебе сюда нельзя! — сказал парень, попытавшись придать голосу строгости. Он только вспомнил, что видел его на складах с Мафусаилом и еще больше удивился этому – Мафусаил его бы не отпустил раньше окончания рабочего дня.

— Почему нельзя? — удивился Бастион.

— Запрещено.

— Кем?

— Джавид узнает…

— И как же он узнает?

— Я скажу ему.

— Скажешь? А про свой тайник тоже скажешь?

Парень испуганно заморгал.

— А я все думал, чего это каша такая дерьмовая, — сказал Бастион, входя в помещение, — а в нее оказывается сахара не докладывают.

— Это лишний сахар…

— Ну, конечно, — Бастион встал напротив парня, улыбнулся, — Джавиду ты тоже об этом скажешь?

— Я… могу поделиться.

— Какой ты быстрый, — Бастион положил руку ему на плечо, отчего парень вздрогнул и посмотрел ему в глаза. — Ванда.

— Что?

— Цветок, который ты добавляешь в маис. Его приносит Джулиска?

— Да.

— Где мне найти ее?

— Я… не знаю.

Бастион покачал головой.

— Так мы не договоримся.

— Тебе нужна Джулиска?

— Именно.

— Я могу сказать, где она обычно его собирает. Она ходит по кругу, чтобы не топтаться. Сегодня должна собирать на востоке и потом на северном лугу в предгорье. Там небольшой карман за дорогой.

— Фундаментальная постоянная.

— Чего?

— Повара во всех мирах одинаковые.

* * *

Поваренок не соврал – первый раз Джулиску Бастион действительно встретил на востоке, и ему не нравилось, что приходиться возвращаться в те же края – словно само это зараженное место превращалось в кошмарный сон, в котором ты пытаешься убежать от чего-то, одновременно понимая, что это невозможно. Пространства на востоке внушительные, время неумолимо таяло, а Джавид, как он теперь знал, искал его. И наверняка не только Джавид. Напуганный Раубом, он может отправить на поиски всех, включая Мафусаила и быстроногого Августа.

Впрочем, теперь не до рассуждений – Бастион бежал и прятался, стараясь брать севернее, и без удивления обнаружил, что заблудился среди бесконечных однотипных построек и малорослых кустарников. Минут через тридцать, когда он уже отчаялся найти дорогу на северный луг, Бастион выбежал к пригорку у ручья, где в прошлый раз повстречал Сорокопута и Джулиску. За пригорком он едва разглядел заросшую тропинку, которая петляла к лесу, практически исчезая в нем, но Бастион словно ориентировался на какой-то инстинкт, и всякий раз находил подтверждение, что бежит правильно – то сломанная веточка бросится в глаза, то пара примятых травинок. Однажды на глаза попался сорванный сиреневый цветок.

Тропинка повела левее и вскоре за деревьями показались серо-зеленые скалы. Бастион выбежал на огромный луг, величиной с два футбольных поля, на противоположной стороне которой двигалась крохотная фигурка. Бастион с облегчением выдохнул – это была Джулиска.

Девочка сначала испугалась Бастиона. Он все не мог отдышаться – упер руки в колени и стоял так какое-то время.

— Джулиска! — Бастион поднял взгляд и увидел, что она смотрит на него как-то настороженно. От прежнего доверия ни осталось и следа.

— Что ты тут делаешь?!

Бастион все никак не мог отдышаться – длинный спринт забрал львиную долю сил.

— В прошлый раз ты сказала кое-что важное, ты сказала, что…

Она не дала ему договорить.

— Я видела Джавида.

— Когда?

— Недавно. У него перебинтована рука. И он спрашивал, не видела ли я тебя.

— И что ты сказала?

— Что не видела, но мне не нравится врать Джавиду. В следующий раз я скажу ему правду.

— Хорошо, Джулиска, но только скажи мне, пожалуйста, про того, кого никак не могут найти Рауб со своей ручной гориллой. Ты сказала, он сидит у них прямо под носом.

Девочка хмыкнула и еще больше нахмурилась.

— Ничего такого я не говорила.

Да, встреча с Джавидом явно не прошла для нее даром.

— Пожалуйста, скажи мне, где он прячется!

— Кто?

— Ты знаешь кто!

— Мне уже надо идти отсюда, — девочка потянулась к корзинке, которая стояла в траве, заполненная цветами.

Бастион схватил ее за руку. Она вздрогнула.

— Джулиска!

— Я ничего не знаю! Говорю же! Тебе послышалось!

Бастион достал одну конфету в форме кубика и протянул ей. В ее недовольном взгляде мелькнул интерес.

— Что это?

— Конфета.

— Конфета?

— Ты же любишь конфеты.

— Но конфекты выглядят по-другому, — неуверенно сказала Джулиска и, тем не менее, взяла своими худыми пальчиками конфету.

— Потому что вам давали только карамельные конфеты, а это шоколадная. Такие ест только Джавид.

Девочка понюхала конфету, лизнула, осторожно откусила и просияла. Бастион удивился, какое влияние на неискушенного человека способен произвести даже не очень свежий молочный шоколад. Судя по темному цвету, начинка у конфеты была трюфельная или кремовая. Оставшаяся конфета была немедленно отправлена в рот.

— М-м-м-м, — протянула Джулиска и закрыла глаза, — ничего вкуснее в жизни не ела.

Бастион уже протянул ей две новые конфеты – круглую и в форме конуса.

— Скажи мне, где ты его видела?

— Кого же?

— Джулиска…

Девочка обреченно вздохнула и снова нахмурилась. Даже конфеты тут не помогали.

— Я никого не видела, — сказала она, с жадностью глядя на конфеты.

— Тот, кого ты видела – мальчик. Чуть младше нас. Верно?

Джулиска коротко взглянула на него и снова перевела взгляд на конфеты в его ладони.

Бастион опустился на колено возле ее корзинки и положил в нее конфеты.

— Я дам тебе еще больше конфет, у меня их полные карманы.

— И всё мне?

— Всё тебе, — Бастион выложил еще несколько в корзинку.

— Верно, — сказала она.

Бастион внимательно посмотрел на нее.

— Это мальчик. Возможно, я видела его, а возможно он мне приснился…

Бастион вскочил.

— Я должен спасти его, Джулиска! Он… он мой брат.

Девочка перепугалась, в ужасе посмотрела на него.

— Пожалуйста…

Джулиска поджала губы и опустила взгляд. Бастион ждал, напряженно глядя в ее сморщенное личико.

— Я скажу, — согласилась она, наконец, — где я видела его. Только сначала выложи все конфекты в корзинку. Все, кроме одной.

— Кроме одной?

— Одну можешь съесть сам.

* * *

— Он прячется в доме мэра, — сказала Джулиска, прикрывая конфеты в корзинке цветами. — В задней комнате на втором этаже. Там где балкончик.

— Ты уверена?

— Я видела его там. Неделю назад Джавид поручил мне убираться на задней площадке. Начался сильный дождь, и я целый час просидела в беседке. Из этой беседки не видно ничего, кроме дома мэра и я разглядывала его от скуки, представляя, как там жила его семья. И вот там, в окне появился этот мальчик.

— Но как ты поняла, что именно его ищет Рауб?

— Я же говорила, что случайно подслушала их разговор. Они ищут мальчика лет десяти. Но в городе таких детей нет, сюда направляют только с тринадцати.

— Но может быть, ты видела кого-то из детей мэра?

— Мэру девяносто лет, — сказала Джулиска, — и все его дети давно уехали. По правде сказать, он уже давно никакой не мэр, всем тут заправляет Джавид, а мэр просто выживший из ума старик, как и его жена. Они даже на улицу не выходят. Так что прятаться у них в доме это он хорошо придумал. Мэр с женой ничего не слышат и плохо видят, а на второй этаж даже не поднимаются.

— Откуда ты знаешь?

— Джавид рассказывал, он навещает их каждый день, у него есть даже ключи от их дома.

— В дом как-нибудь можно незаметно попасть?

Джулиска пожала плечами.

— Ну-у, вообще-то они глухие, но днем они тебя заметят. Может вечером… они рано ложатся спать. Но это трудно. Окна внизу закрыты ставнями, а Джавид сам вечером запирает входную дверь. Так что не знаю. Может, проще бросить камешек в окно и он сам выйдет? Если он твой брат.

Бастион был озадачен. С одной стороны, Джулиске могло показаться, что она кого-то видела, а то и вовсе она могла это придумать. Дети любят сочинять. Бастион по прежнему своему роду занятий это хорошо знал, но Джулиска окончательно убедила его, когда он осторожно озвучил ей свои опасения.

— Когда он заметил, что я на него смотрю, он мигом исчез. Тогда я поняла, что он от кого-то прячется. А потом, когда услышала разговор той парочки… — Джулиска вдруг погрустнела. — А что, Лотту ты уже не будешь спасать?

Бастион глубоко вздохнул и к собственному разочарованию не нашел в себе смелости ответить Джулиске.

На обратном пути он пытался набросать план, но быстро понял, что для него не хватает ответов на множество вопросов. Он только понимал, что попытка спасти одновременно Макса и Лотту ставила всю его затею в зависимость от феерической удачи.

Вернувшись к старому укрытию – в кустарник перед шахтерским депо, он осмотрел площадь, на которой теперь царил какой-то нездоровый ажиотаж. По площади пробежали два парня с палками, затем еще один – рослый с дубиной, а после появился Мафусаил со своим дружком, вооруженные металлическими прутьями. Вскоре к ним присоединился Август и еще один парень. Мафусаил раздавал какие-то указания, тыча палкой в разные стороны.

Дело плохо, подумал Бастион. Похоже, Джавид ради его поисков снял всех с работ. К вооруженной группе тем временем присоединились еще двое парней. Мафусаил раздал команды и все попарно разбежались в разные стороны. Слава богу, в его сторону никто не пошел. Дождавшись, когда площадь опустеет, Бастион прежним путем двинулся в обход – перебежками от укрытия к укрытию.

Добравшись до прачечной, он спрятался в глубокой нише заколоченного входа перед площадкой за домом мэра, выглянул и увидел ту самую беседку, представлявшую собой крытый с трех сторон навес с передним парапетом и входом – вроде тех, что ставят в детских садах. До нее было рукой подать, но повсюду носились подростки, а когда они пропадали – оставались их крики, и все казалось, что вот-вот кто-то выбежит. Возможно, не стоило идти на такой риск при свете дня, но он хотел собственными глазами убедиться в том, о чем говорила Джулиска.

Дождавшись недолгого затишья, Бастион бросился к беседке и спрятался за парапетом – как раз вовремя, потому что справа зазвучали шаги и грубые голоса. Задний фасад мэрского дома был как на ладони. Он сразу увидел то, что Джулиска называла «балкончиком» — центральное окно на втором этаже имело эркер, который был тут явно лишним, напоминая произведение стихийной реконструкции. Все окна первого этажа закрывали внутренние ставни, как в докторском доме. А на втором этаже было всего семь темных окон, включая центральный эркер с большим панорамным окном. Стекла во всех окнах были грязными и пыльными, словно их не мыли десятилетиями, а некоторые стекла и вовсе были разбитыми, что выглядело странным, учитывая, что даже глухие старики сквозняки чувствуют превосходно.

Между тем время шло, и Бастион, в конце концов, решил сосчитать до тысячи. Как ни страшно ему было, но он понимал – у Лотты времени только до вечера, в отличие от Макса. Если он, конечно и правда прячется в этом доме. Все-таки Бастиону трудно было так просто поверить Джулиске.

На девятьсот девяносто пятом счете, он уже готовился стартовать из беседки к докторскому дому, а оттуда уже к верхней дороге, как в эркерном окне почудилось какое-то движение. Бастион присмотрелся и едва не выпрыгнул из беседки. В большом окне эркера он увидел силуэт ребенка. Да, это мальчишка. Мелкий пацан, как его брат – те же плечи, та же большая лохматая голова. Без сомнения он! Живой брат прямо перед ним! Годы, нонниллионы – все к черту и он уже едва не прокричал его имя, но вовремя удержался и помахал фигурке рукой. Макс тут же юркнул в сторону. Видать не узнал. Эх! Но, правильно, брат, благодаря своей осторожности ты еще жив!

А вот он утратил осторожность.

— Эй! — раздался пугающий крик неподалеку. Возле угла мэрского дома стоял крепкий пацан, указывая на Бастиона железным прутом. — Сюда!

Бастион уже бежал – просто, куда глаза глядят, не успевая даже ничего разглядеть. Мелькали деревья, окна, ограды, стены, стелилась под ногами вязкая неудобная гарь. Земля шла наизволок, куда бы он ни свернул заячьим рывком – будто все против него. А позади топот и крики и уже казалось, что не трое-четверо бегут за ним, а целая разъяренная толпа.

Из какого-то дома справа вышли двое средних парней.

— Держите его! Держите! — закричали им тут же. — За него награда!

И парни тоже бросились за ним. Бегал Бастион неплохо, только вот уже стучит молот в затылок, разрывается голова, и силы уходят из ног. Кто бегал длинный спринт, вроде четырехсот метров знает – каково это к финишу – бежишь вроде во весь опор, а ноги уже еле передвигаются. А тут и препятствия. И кругом как назло не за что глазом зацепиться – пространства, дороги и дома на виду.

Только показался слева высокий забор из оцинкованной проволоки, под ним проем с распахнутой дверцей, за которой маячил лабиринт хозяйственных строений. Остаток сил Бастион отдал на пересечение небольшой площади, ворвался в проем, запетлял по лабиринту, наступая в лужи и комья глины. Финал его забега оказался безрадостным – он выбежал на площадку, похожую на баскетбольную, с двух сторон огороженную стенами высоких построек, и с одной стороны пятиметровым забором из той же сетки-рабицы.

Тут уже стало понятно, что деваться некуда: двери в постройках черно-ржавые с навесными замками, только в самом углу слабая надежда в виде пожарной лестницы, но уж больно высоко обрывается. Рядом у забора скамейка. Бастион бросился к ней, заскочил, разбежался, краем глаза ловя надвигающуюся живую лавину. Толпа ликовала, у кого еще были силы – смеялись над его безнадежными стараниями. Бастион все силы вложил в единственно возможный прыжок и ухватился пальцами за нижнюю перекладину. Тотчас перехватил, крепче вцепился – в тринадцать лет немало времени он проводил на турниках, натирая мозоли, но мимолетная надежда поехала вниз вместе с лестницей. Ноги в ботинках коснулись земли. Не сразу он понял, что лестница была выдвижная. Бастион забирался вверх, не заботясь о падении. Напружиненный марш остался внизу – кто-то попытался схватить за ногу. Бастион лягнулся, приноровился скорее перехватывать руки, как чемпион-пожарный на штурмовой лестнице и выбрался на крошечный квадрат решетчатой площадки.

С высоты увидел, наконец, и толпу – человек пятнадцать парней ходили под ним кругами заведенные, бешеные. Кто-то побежал к забору за камнями. Троицу лезших за ним возглавлял Мафусаил.

— Маф, ты столкни его к нам, с переломанными ногами не побегает! — кричал невысокий коренастый парень с измазанным сажей лицом.

— Давай-давай, баламошка!

— Смотри-ка обоссался уже!

Площадка шаталась, под ней метров семь, но забираться дальше Бастион не спешил – лестница тоже ходила ходуном, он заметил, что болты трясутся вместе с кронштейнами. Ухватившись за секцию верхнего марша, Бастион твердой подошвой саданул по концу тетивы нижней лестницы, затем еще раз и еще. Лестница стала отклоняться под весом взбирающейся троицы. В Бастиона уже летели камни.

— Вот сука мелкая! — ругался успевший соскочить Мафусаил. — Клянусь, правда ногу сломаю!

Он швырнул в Бастиона металлический прут в виде куска ржавой арматуры. Тот ударился о край площадки и нехорошо подлетел, намекая неприличную силу Мафусаила.

Бастион забрался по последнему пролету на крышу. По спине и по обнаженным ногам больно шарахали камни. Кто-то особенно метко и сильно ими кидался. Запрыгнув на крышу, Бастион побежал вдоль низкого парапета. Крыша – плоская, с черным зернистым покрытием, похожим на битум. Вокруг грязная пустота и только один квадратный люк в углу без крышки, от которого в голый чердак вела наклонная сварная лестница, но там внизу уже слышались шаги и крики. Бастион спустился и увидел, что спасение недорого стоило. Здание внутри – пустой склад с навесными галереями, двумя лестницами и по обоим уже поднимались подростки.

Бастион вернулся на крышу. Глянул вниз на лестницу, по которой забрался. Трое «часовых» были настороже – в него тут же полетел камень.

— Ща Маф скинет тебя оттуда! — крикнул рябой парень с плотоядной улыбкой.

Лететь высоковато, прикинул Бастион – метров пятнадцать на голую землю. Снова побежал вдоль парапета, хотя знал, что выход у него только один – разбегаться и прыгать на крышу соседнего здания с торцевой стороны. Между ними метров шесть, но в его пользу лишний этаж, а внизу все то же – земля, забор и развалившиеся куски бетона с арматурой – лучше не смотреть. На крышу выбрались первые «охотники». Опять впереди всех Мафусаил, но с ним уже и Август. Бастион заскочил на парапет и побежал. Страх взыграл в груди и в паху, когда под ним мелькнула ощетинившаяся арматурой высота. С ужасом он понял, что летит грудью к соседнему парапету, а не ногами, снова позабыв, что ему всего лишь тринадцать. Больно ударившись, ухватился руками, пальцы заскользили по пыльному изолятору, голые колени царапала шершавая отвесная стена. От удара в грудь перебило дыхание. Сила тянула вниз, накатил ужас. Кто-то крикнул позади, в спину прилетел камень, но он даже не заметил. Напряг все мышцы, и чуть ли не всем телом вскарабкался на крышу.

— Во дает мелкий, а! — среди прочего услышал Бастион. Руки его тряслись, в груди ныло, но он знал – никто не решится на такой прыжок, а это значит, что теперь их разделяет не только расстояние, но и забор «лабиринта».

Бастион повернулся к выстроившимся на соседней крыше преследователям и в знак победы осторожно постучал кулаком по груди.

(обратно)

Глава 33

Ликование, впрочем, было недолгим – люк на крыше оказался запертым изнутри, и ему пришлось скатываться по вихляющей на тыльном фасаде пожарной лестнице, демонстрируя крышным караульщикам свой нехитрый путь отхода. Перед зданием пролегала пустынная дорога с карликовыми деревцами по краям, за нею – ряд вытянутых построек, в избытке разбросанных на обширной, как аэродром площади.

Бастион рассчитывал затеряться среди них, пустив преследователей по ложному следу, а сам – описав дугу, собирался вернуться по западной окраине к верхней дороге.

Бежал он легко, как лисица, экономя силы, постоянно прислушиваясь и оглядываясь. Странный ветер касался разгоряченного лица, принося запах аммиака и гнили. Вскоре вдали показалась мутная заводь с эллингами на правом берегу.

Добравшись до приземистого пакгауза, Бастион услышал голоса – между построек шли трое парней, вооруженные палками. Бастион нырнул в кусты. Ему, тем не менее, не хотелось теперь уходить. Он вспомнил, что гаражи, по словам Лотты, находились как раз вблизи эллингов.

Бастион обогнул заводь, пересек низкий ферменный мост и увидел знакомую каменную кладку городской стены за диким садом. Пробежав вдоль нее, уткнулся в смотровую четырехгранную башенку со стражником. Ее появление застало врасплох. Бастион спрятался под чахлую крону, задрал голову. Стражник стоял, облокотившись об ограждение в неестественной позе, будто его хватил приступ радикулита, но Бастион уже догадался, в чем дело. Подобравшись ближе, он убедился что «стражник» был обычным манекеном в салатовой форме и впервые задумался – а были ли вообще в этом городе настоящие стражники?

Из-за башенки тем временем вышел невысокий парень с метлой на плече. Бастион спрятался за худое деревце, понимая, что парень легко его заметит, если обернется. Но парень устало брел куда-то с понурым видом.

Бастион вышел за ним и тотчас обнаружил, что находится прямо перед главными городскими воротами. Ворота распахнуты настежь, а за ним на полсотни метров вперед и полукружием в стороны простиралась голая каменистая тундра, с редкими клочками травы, а все остальное пожирала клубящаяся тьма до небес. Увидев исполинское чудо, Бастион поначалу замер в животном ужасе и не мог пошевелиться. Лишь усилием воли, он опустил голову и увидел, что от ворот идет во тьму неширокая насыпь из какого-то серого песка. Вот она, дорога! И ворота открыты. В такую минуту хотелось бы ему сейчас оказаться тут с Максом и Лоттой!

— Целестин! — раздался вдруг голос Джавида прямо из тьмы.

От неожиданности Бастион закружился на месте. В десяти шагах стояли жестяные бочки. Он бросился к ним, не раздумывая прыгнул в первую попавшуюся, затих. Бочка была ржавая и дырявая. Одна дыра располагалась прямо перед его лицом, и он увидел через нее Джавида, выходящего из-за ворот. Лицо у него осунулось, левая рука перевязана, но под усами все та же противная улыбка, хотя совсем уж неискренняя.

— Целестин! — снова позвал кого-то Джавид.

Перед ним как из-под земли появился парень с метлой.

— Когда подметешь перед воротами, поставь флажки вдоль дороги. Проверь шагомером, но ближе пятнадцати саженей не подходи. Завтра инспекторы уезжают, должно быть все идеально.

Парень молча смотрел на Джавида своими большими грустными глазами снизу вверх, чуть наклонив голову. Роста он был небольшого – как Бастион.

— Все понял?

— Да.

Джавид потрепал его по голове здоровой рукой.

— Джавид! — раздался вдруг громкий «собачий» голос прямо над головой Бастиона, отчего тот вздрогнул и едва не стукнулся о ржавую стенку.

В соседнюю бочку кто-то ударил палкой. Через дыру, Бастион увидел со спины подошедшего к Джавиду Мафусаила с четырьмя рослыми парнями. Все они бросали настороженные взгляды на тьму за воротами.

— Джавид, мы его почти поймали, но он прыгнул с крыши и убежал куда-то сюда.

Мафусаил покосился на ворота, а на лице Джавида заиграла его настоящая хитрая улыбка.

— Нет-нет, Маф, он не настолько глуп, — Джавид похлопал Мафусаила по плечу.

— Отправить Августа, чтобы гнал всех сюда?

— Не надо, — Джавид взглянул на часы. — Мы пойдем сейчас на верхний карьер за Лоттой.

— За Лоттой?

— Ты пойдешь со мной, остальные парни тоже. Ее нужно доставить инспектору Улричу до восьми часов.

— А его?

— Его тоже.

Мафусаил опустил голову.

— Да ну что ты, — ткнул его легонько кулаком Джавид, — команда на его доставку поступила уже после моей, так что обойдешься простым наказанием.

— Спасибо, Джавид! — обрадовался Мафусаил.

— Подожди-ка, — Джавид подошел к башенке, где висел распахнутый металлический щиток и ударил по большой красной кнопке, расположенной по соседству с зеленой. Ворота с режущим скрипом стали закрываться, пряча за собой тьму.

Когда они закрылись, Джавид велел Целестину присматривать за воротами и гаражами, а сам закрыл щиток ключом, висевшим в числе прочих у него на связке, и ушел вместе с бандой Мафусаила. Бастион обрадовался – такой щиток легко взломать обычным гвоздодером. И стражников нет, один только безобидный Целестин.

Одно плохо – до Лотты они доберутся раньше него, если только… Если только, прямо сейчас он не найдет машину!

* * *

Гаражи Бастион нашел на первой же площадке, примыкавшей к выездной дороге. Темнота за провалами автомобильных въездов рисовала узнаваемые силуэты грузовиков, напоминавшие фургоны тридцатых годов двадцатого века. Их количество обнадеживало – Бастион насчитал не менее десятка, пока бежал, а ряд гаражей тянулся, открывая все новые и новые машины.

Однако по мере приближения, грузовики обретали странные черты. Размерами они становились как будто меньше, линии экстерьера искривлялись, сами машины становились какими-то скособоченными, а их кузова странно отражали свет. Добравшись до первого грузовика, Бастион стукнул по крышке капота и понял, в чем дело – крышка была деревянная. Обычная грубая фанера, без зачистки выкрашенная зеленой краской, прибитая мелкими гвоздями. Бастион дернул ее снизу, легко оторвал и увидел под капотом землю. Машины все были деревянными макетами, как грубые игрушки, а «колеса» — распиленные по габаритам бревна, выкрашенные по ободу черной краской имитирующей шины. Все это напоминало поделки представителей автомобильного карго-культа. Возможно, он тут действительно процветал, учитывая столь высокую ценность фургонов.

Бастион обошел грузовики во всех гаражах, и все они оказались бутафорскими. Он уже начал было отчаиваться, готовясь к бездумной гонке наугад, как взгляд его остановился на небольшой кирпичной постройке с гаражными воротами. Металлические ворота оказались закрытыми, зато обычная дверь с торца поддалась. В гараже стоял крошечный грязно-серый фургон, габаритами напоминавший китайский FAW. Дизайн автомобиля и конструкция на первый взгляд напоминало что-то примитивное из середины двадцатого века, но это был настоящий автомобиль. Настоящий железный автомобиль.

Причем дверца с водительской стороны открывалась без ключа. На внешней стороне Бастион вообще не обнаружил ни замков, ни заглушек. Зато внутри располагался хитрый засов с рычагом в передней части – чтобы быстро закрываться изнутри. Среда диктовала свои инженерные решения. Автомобиль был одновременно знакомым и незнакомым. Руль на месте, рукоятка коробки передач тоже и даже замок зажигания имелся, только ручного тормоза нет. Может педаль, как у мерседесов? Салон, конечно, странноватый. Напоминает больше каюту на микро-яхте. Маленькие окна с закаленными стеклами не открываются.

Все пространство за передними сиденьями занимала огромная бочка из нержавейки, вроде пивной, только больше раза в четыре, от которой тянулись гофрированные трубки в сторону приборной панели.

Кресел всего два – водительское и пассажирское, на большее нет места – без подголовников, обиты коричневой кожей. Бардачок выдвижной, с лакированной крышкой из дерева. Внутри Бастион обнаружил свернутые засаленные бумаги с текстами в виде индийской вязи, а под ним огромный старинный револьвер, разукрашенный узорами и позолотой как игрушка разбогатевшего на продаже крэка афроамериканца. Одновременно Бастиону он напомнил чем-то пластмассовый ковбойский пистолет в том далеком детстве, когда его называли Гариком. В барабане было три патрона непривычного калибра, Бастион высыпал их в ладонь, затем нажал на спусковой крючок. Курок оттянулся и ударил в прокрутившийся барабан, без характерного щелчка. Боёк сломан, догадался Бастион. Впрочем, даже неисправный револьвер может быть полезен.

В фургоне Бастион нашел еще пару шахтерских фонарей, тоже нерабочих и запас воды в четырех грушевидных бутылках, примерно по полтора литра. Глядя на тесно сдвинутое к панели водительское сиденье и до самой бочки отодвинутое пассажирское, Бастион решил, что это и есть машина инспекторов. Лучший вариант, если подумать, особенно если из других машин здесь только деревянные макеты.

Бастион сел за руль, ощупал ногами педали – три как положено. Опустил руки, левая сразу легла на рычаг регулировки кресла, он оттолкнул ногами сиденье, наклонился, легко снял кожух на защелках под рулевым колесом. Нашел две колодки с проводами, разъединил клеммы, вытащил провод и переставил провода в первый и пятый отсек. В темные ворота ударил свет фар. Сунув третий провод во второй отсек, машина взревела и покатилась вперед. Бастион выругался и ударил ногой по педали тормоза. Машина резко остановилась. Мощности ощущалось совсем немного, но машинка была маленькая. Когда Бастион выехал на ней из гаража, она чем-то напомнила ему шуструю малолитражку.

* * *

— Через пять минут, — сказал Джавид, входя в кабинет.

Лотта, сидевшая в углу, бросила на него свой сумеречный взгляд, в котором страха было теперь больше чем гнева, и совсем немного мольбы – отголосок юных лет.

Впрочем, Джавид не смотрел на нее. Он встал у стола, глядя в окно. Вместо привычной улыбки губы растянулись в оскал.

Мафусаил и Август тоже стояли по углам кабинета, переминаясь с ноги на ногу.

Скорее ради них, а не ради другого обреченного ребенка, Джавид не стал изменять себе. В глазах остальных подчиненных он не должен был терять авторитета.

— Думаешь, мне это легко, Лотта? — спросил он, продолжая глядеть на шпиль за окном. — Ты ведь сама знаешь, как устроен наш мир. Думаешь, я не заплатил свою цену? Моя рука – это не падение с лестницы.

Мафусаил и Август напряженно переглянулись.

— Вы даже не представляете, как нам повезло! Раньше в подобных случаях просто присылали огнеметную команду. Загадка, кого они ищут здесь, если единственный чужак их почти не интересует. Впрочем, это загадка не для нашего ума. Они его не нашли, а платим мы. Но это ненапрасная цена. Некоторым от этого не легче, я понимаю и очень сожалею, — Джавид взглянул на Лотту. — Всегда буду сожалеть. Но нас всех готовят к подобному. Вы же помните эти японские мультфильмы про пионеров, массово совершающих харакири? Скоро они покинут нас, и мы сможем вздохнуть с облегчением. Но до той поры мы должны сделать все, чтобы они не изменили своего решения.

Август посмотрел на Лотту и не сумел скрыть грусти во взгляде, а Мафусаил, напротив, обрадовался.

— Скорее бы! — выдохнул он. — Простите, Джавид, как-то неспокойно с ними.

— С ними всегда так, — Джавид посмотрел на девочку. — Лотта…

— Не надо ничего мне говорить! Отстаньте! — Лотта сердито отвернулась.

Несмотря на нелегкий труд и тревожное ожидание, измотавшее ее к концу дня, она ощущала какую-то неестественную бодрость. Легче, от этого, правда, не становилось.

— Улрич идет, — тихо сказал Август, стоявший у окна.

Лотта непроизвольно вздохнула.

— Где? — поспешно спросил Джавид, выдав тем самым свое волнение.

— По площади.

— Значит, будет через пару минут.

На несколько секунд в кабинете Джавида воцарилась тишина. Все ждали тяжелых грохочущих шагов Улрича на лестнице. Секунды тянулись, а в коридоре лишь тихо поскрипывали доски – должно быть от старых трещин или прогнувшихся лаг. Вскоре этот тихий скрип стал слишком настойчивым, чтобы его можно было списать на звуки старого дома, а когда прямо за дверью уже совсем определённо скрипнула половица, стоявший ближе Мафусаил приоткрыл ее, и остолбенел. Глаза его полезли на лоб, а затем сам он стал медленно отстраняться. Все с изумлением наблюдали, как из-за двери в направлении носа Мафусаила вырастает длинный золоченый ствол.

Вскоре, проем расширился и за стволом возник Бастион, державший в руке огромный револьвер.

Он приложил палец к губам, видя, что Мафусаил, скрючившийся под его прицелом, пытается что-то сказать.

— На колени. Руки за голову.

— Бастион…

— Тссс, — Бастион перевел ствол на перебинтованную руку Джавида, покоившуюся в бандаже у живота. — Это всех касается. Закрой свою лицемерную пасть, Джавид, опустись на колени и не вынуждай меня тратить на тебя патрон.

Джавид округлил глаза и опустился на колени, без особенного успеха пытаясь оторвать взгляд от большого ствола и сохранить уверенность во взгляде.

Однако, он очень боится смерти, заметил Бастион. Вдвойне странно для того кто так легко отправляет на нее других. Примеру Джавида последовал и Август, заметив на себе грозный взгляд Бастиона.

— Лотта.

Ей не нужно много слов. Девочка подошла к Бастиону и встала за его спиной, сердито глядя на Джавида.

— Бросай ключи! — приказал ему Бастион.

Джавид попытался улыбнуться, но Бастион перехватил массивный пистолет двумя руками, и направил ствол ему прямо в лоб.

— Достаю! — Джавид поспешно снял связку с ремня и бросил Бастиону.

— Скажи хоть кто ты такой, парень? — спросил он напоследок в надежде, очевидно, не только затянуть время, но и заполучить хотя бы что-то, что можно «продать» инспекторам.

— Читай инструкцию на своем столе, — сказал Бастион и вместе с Лоттой вышел из кабинета.

За дверью он схватил Лотту за руку, и они побежали по скрипучей лестнице, обрушивая на бегу манекены стражника и «ксеноморфа». В коридоре первого этажа уже раздавались тяжелые шаги, Лотта перепугалась, но Бастион уверенно пнул окно в холле, а когда они оба выбрались через него, аккуратно прикрыл его за собой.

На улице уже царила ночь.

— Бежим! — прошептал он ей в лицо, и они побежали, теряясь в темноте палисадника.

Они пересекли две узкие дорожки, небольшой сад, подобрались к беседке, оттуда к заднему фасаду мэрского дома.

— Лотта, просто делай, что я говорю.

В темноте сверкнули глаза. Она молча кивнула.

Неподалеку раздавались пугающие крики и уже мелькали огни факелов и фальшфейеров.

Они подобрались к площади со стороны торцевого фасада. Бастион выглянул – никого.

— Идем!

Парой невысоких теней прокрались они до главного входа, забрались на крыльцо, присели в темной нише широкой дверной арки. Бастион нашел замок, но с ключами беда – на связке Джавида их было не менее пары десятков. В тишине, перемежаемой истошными криками со стороны столовой, Бастион слышал тихий металлический гул за дубовой дверью мэрского дома.

Бастион запутался в ключах. Шестой или седьмой ключ он только что испробовал? Он попытался вставить очередной просто наугад.

— Не спеши, я смотрю за площадью, — сказала Лотта и тихо добавила, — часы на башне пошли…

Бастион выругался – в темноте все ключи казались одинаковыми. В следующую секунду на них обрушился яркий свет и следом истошный крик:

— Они здесь! Сюда!!!

Они вскочили и, не сговариваясь, побежали за угол, где Бастион схватил ее за руку и дернул к темному квадрату прачечной. Бежали в полном смятении, вгрызаясь в заросли – по траве, по земле, по камням, по узким дорожкам, спотыкаясь об ограждения, обдирая колени, огибая здания, постройки, заборы. И слышали позади топот и крики, а когда уже почти не осталось сил, поняли, что их никто не преследует.

Бастион привстал над кустами – вокруг тьма, огни совсем далеко, но крики звучали ближе. Он подвел Лотту к огромному заброшенному зданию, темневшему на пустыре с провалами выездов. Возможно, в них когда-то хранили технику. В самом углу стоял аккуратно втиснутый между стенками фургон.

Когда Лотта села на пассажирское сиденье и Бастион завел двигатель, соединив провода, в ее глазах он впервые увидел надежду и почувствовал как она дрожит, когда перегнулся над ее ногами, чтобы закрыть на засов дверь с ее стороны. Это от возбуждения – когда ты впервые понимаешь, что у тебя вдруг появился настоящий шанс. Бастион ее понимал, но испытывал другие эмоции.

— Ты знаешь окольный путь к главным воротам? — спросил он, уверенно выруливая из выезда на пустырь. Машина слегка переваливалась на неровном грунте.

Лотта вгляделась в освещенный ряд кустов впереди и указала на разрыв.

— Там дорога?

— В конце старый табачный склад и столярная мастерская, оттуда гонят тележки для глины, и там же проходит объездная дорога.

Бастион взглянул на Лотту и направил машину к разрыву, который действительно оказался началом дороги.

— Где ты взял эту машину? — спросила Лотта, словно до конца ему не верила.

— Это машина инспекторов.

Лотта ничего не сказала, только посмотрела в окно, за которым в отражении юного усталого лица мерцали далекие огоньки ее мрачного мира.

— Зачем ты хотел попасть в дом мэра?

— Хотел забрать кое-кого.

— Забрать?

— Мой младший брат прячется там.

— Постой! Какой еще младший брат?!

— Его ищут здесь эти инспекторы. Поэтому я здесь. Я пришел спасти его.

— Извини, но это звучит как бред сумасшедшего. Откуда здесь кто-то младше нас и, главное, зачем он им нужен?!

— Не знаю. Не знаю, зачем он так далеко забрался. Очень далеко. Но думаю, у него есть ответы на эти вопросы.

— Но… — Лотта выглядела растерянной. — Ты уверен? Просто, это как-то странно. Ты точно уверен, что он здесь?

— Он прячется в доме мэра. Я видел его в окне.

— Может тебе показалось?

— Я прошел его путем, Лотта и оказался здесь. Моему брату одиннадцать лет. Мальчишка, которого я видел в окне примерно такого же возраста, у мэра ведь нет таких детей, верно?

— Верно.

— Это он, Лотта.

— Но почему же мы тогда едем к воротам?

— Я должен вывезти тебя.

— А твой брат?

Бастион прищурил левый глаз.

— Я вывезу тебя и вернусь за ним…

— Но как?

— Что-нибудь придумаю.

— Но тут ничего не придумаешь! Его надо забрать сейчас, если он, и правда, здесь!

— Как же, Лотта?! Джавид не дурак и к воротам уже послана армия малолетних дебилов, если не сам этот треугольный альраун с ручной гориллой-извращенцем!

— У тебя есть пистолет.

— Он сломан, — Бастион вздохнул. — Они не знают, где он прячется, и у него есть немного времени. В отличие от тебя…

— И в отличие от тебя тоже, — сказала Лотта. — Мы должны его спасти, если он там. Останови машину.

Поглядев в ее лицо, он увидел то строгое выражение, как в тот день, когда она нашла его у пещеры с раной на лбу. Эта девчонка умела трезво смотреть на вещи.

Он остановил машину и откинулся в сиденье.

— Мы не сможем выехать.

— Через ворота и не нужно. У меня есть идея.

— Идея?

— В карьере, где я работала сегодня, была такая машина… Такая, о которую ты ударился на старой фабрике.

— Экскаватор?

— Наверное. Только она больше и ходит по рельсам. Стена там стоит прямо на подножье горы, которая осыпалась много лет. Она ниже, чем в других местах, всего около двух саженей, а с той стороны и того меньше.

— А эта тьма?

— Клубится на самой вершине. Того и гляди скатится, но не скатится… Я подумала: если бы не тьма, железная рука этой машины могла бы перенести нас. Но она легко сможет перенести через забор и машину.

— И никому не придет в голову караулить нас там. Звучит неплохо, но… ты уверена, что экскаватор работает?

— Сегодня им управлял Танкред, он из семьи механиков, которым разрешается управлять стоячими механизмами. А если ты умеешь управлять такой сложной техникой, как фургон, значит, и с ней справишься.

— Мда, сложная техника… — сказал Бастион с сомнением. Но все же Лотта была права. Это лучший из всех худших вариантов.

Бастион посмотрел на Лотту – как обычно ее детские глаза смотрели по-взрослому.

Сообразительная девчонка, подумал он, и слишком хороша, чтобы позволить этому отравленному миру ее перемолоть.

— Тогда нам надо спрятать машину…

— Я знаю подходящее место, как раз недалеко от верхней дороги. Включай ее, теперь нам понадобится ее скорость.

Бастион надавил педаль газа, и они покатились в темноту.

(обратно)

Глава 34

Они промчались мимо главных ворот, не включая фар, с замиранием сердца глядя на приближение армады огней по главной дороге. Горящие факелы пока далеко, и конечно никто не видел их фургон в такой тьме, но Бастион представил, как в этой суматохе он должен был успеть взломать ящик, а потом дожидаться открытия ворот, чтобы броситься от одной опасности в объятия другой, и подумал, что план Лотты все-таки был куда изящней.

Когда рой огней ушел вправо, а затем скрылся за мрачным рельефом, Бастион сбросил скорость километров до двадцати, и спросил у Лотты, хотела бы она уехать отсюда не просто в другой город, а намного дальше.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду места, из которых ты, скорее всего никогда не вернешься.

— Ты говоришь о своем мире?

— Он тоже не идеален, но в основном преступниками там считаются убийцы, а не те, кого они убивают.

Лотта задумалась.

— Я знаю, — сказала она.

— Что?

— Я немного знаю тебя и это не так уж мало, чтобы кое-что понять о твоем мире. Я бы хотела попасть в него.

Бастион взглянул на Лотту. Она смотрела перед собой на дорогу. Отраженный свет фар блеснул в ее серьезных глазах.

— А ты знаешь дорогу к нему? — спросила она.

— Думаю, мой брат знает.

Лотта показала отличное место для укрытия машины – въезд в заброшенное бомбоубежище, прямо в лесу, и при этом недалеко от дороги. Наклонный пандус – огромный бетонный желоб, вгрызающийся в землю, скрытый с трех сторон естественным рельефом. На всякий случай, Бастион проверил, как фургон справляется с подъемом, сдав на полкорпуса задом, затем на целый корпус. Машина «брала» крутой подъем превосходно и даже спереди, с открытой стороны ее почти не было видно.

В полусотне метрах пролегала верхняя дорога. Им предстояло добраться до нее по лесному участку (Бастион заранее наметил путь), затем, по словам Лотты, еще около двух тысяч саженей до карьера по дороге. Сколько это в метрах, Бастион не знал, но предположил, что примерно столько же.

Он решил, что оставаться в машине Лотте все же опасно, и стал искать место, где ей спрятаться, но она заявила, что пойдет с ним.

— Это опасно, Лотта, меня могут поймать.

— Если поймают тебя, значит, поймают и меня, сколько бы я ни пряталась. Я не умею управлять машинами.

Бастион задумался.

— Что опять не так?

— Я подслушал разговор этой парочки, когда они приходили к Джавиду. Рауб говорил, что комета уничтожит это место и поэтому завтра на рассвете они должны уехать.

— Комета уничтожит место? Большей ерунды в жизни не слышала! Комета – это праздник! — в ее голосе зазвучали истеричные нотки религиозного фанатизма. — Когда она прилетает, все загадывают желания, которые обязательно исполняются! Моя бабушка снова начала ходить, когда она прилетела в прошлый раз тридцать лет назад. Комета не может ничего уничтожить. Это просто… как, ну как Хорс и Селена.

— Кто?

— Ты совсем темный.

— Я не знаю, Лотта. Просто понятия не имею, как все устроено в вашем мире. Но что если они правы? Ты ведь уже достаточно хорошо знаешь свой мир, чтобы верить в сказки.

Лотта нахмурилась.

— Значит, они хотят уехать?

— Без машины у них это не получится. Но они могут обнаружить ее пропажу и раньше. Рауб постоянно заставляет свою гориллу ее проверять. В любом случае, у нас выход только один – сбежать отсюда до утра. Ты только не волнуйся!

Он схватил ее за руку, заметив испуг в ее лице.

Но это бы не испуг. Она улыбнулась.

— Вообще-то я должна быть уже мертва.

Он рефлекторно сжал крепче ее горячую руку.

Добирались до центра города они с большой осторожностью, по очереди перебегали от укрытия к укрытию, уделяя время осмотру и маскировке. Живых огней больше не видели, крики раздавались где-то совсем далеко. Похоже, и правда, никому не пришло в голову, что они отправятся на северо-запад.

Примостившись за кустами между железной дорогой и старой компрессорной станцией, они издалека осмотрели площадь. С их позиции хорошо просматривался шпиль, часовая башня и здания за ними, но большую часть фасада мэрского дома скрывала церковь.

Лотта указала на врытый в землю грузовой вагон и вопросительно посмотрела на Бастиона.

Бастион покачал головой – из-за церкви только что вышли две фигуры с факелами, присвете которых, они увидели, как от столба отделилась еще одна тень.

— Подождем, — прошептал Бастион.

Троица уходить с площади не спешила. Они слонялись вокруг столба, иногда махая факелами друг на друга. Прошло уже минут десять.

Бастион сел на траву.

— Похоже, караул у них там, — вздохнул он.

— Можно попробовать отвлечь.

— Опасно. Кто будет отвлекать?

— Я.

Бастион покачал головой.

— Тогда заберемся через заднее окно.

— На второй этаж?

— В сарае за докторским домом есть складная лестница. Ее можно незаметно притащить через кусты в темноте.

— Тоже рискованно.

— Но они не уйдут с площади! Джавид знает, что тут сходятся все пути!

— И как ты себе это представляешь?

— Если получится принести лестницу, ты заберешься, а я покараулю. Я умею свистеть как турач.

— У тебя технический склад ума, Лотта.

— Чего?

— И еще ты не понимаешь шуток, — улыбнулся Бастион. — Пойдем.

До докторского дома они добрались через прилегающее редколесье, затем пересекли дорогу, ведущую на участок, где Бастион работал с Лоттой первые дни и пошли по заброшенным задним дворам желтых домиков.

— Кто живет в этих домах? — спросил Бастион, наступая на ржавую ограду, лежавшую в пожухлой траве.

— Никто. Раньше в них жили шахтеры. На это было больше ста лет назад.

Докторский дом они обогнули с юго-западной стороны и перелезли через невысокий забор. Сарай представлял собой внушительную деревянную трёхстенную постройку – только вместо снопов сена, он до потолка был завален хламом. Бастион сразу заметил лестницу наверху, и направился к ней, но Лотта коснулась его руки. Бастион повернул голову. У калитки стояли две невысокие фигурки – должно быть они шли по дорожке, огибавшей сарай.

Причин для паники не было – фигурками оказались Лианг и Юминг – те самые брат и сестра, с которыми Бастион проработал первые дни после своего появления здесь. Они, конечно могли закричать, но это не так опасно, как встреча с дикой полу-бандой Мафусаила.

— Ребята, — Лотта шагнула в их сторону, сцепив руки перед грудью.

Брат и сестра как по команде шагнули назад, словно Лотта была заразной.

— Джавид приказал всем искать вас, — с нотками угрожающей торжественности произнесла Юминг.

Лотта сделала еще один шаг им навстречу.

— Не говорите, что видели нас!

Юминг сдвинула брови.

— Не знаю, Лотта… — сказала она с какой-то неожиданно холодной рассудительностью.

Лианг выглядел гораздо менее непреклонным, чем его сестра. Очевидно, Юминг среди них была главной. Ее лицо было сердитым как у Греты Тунберг, а у Лианга наоборот – растерянным и глупым, как у простофили с примитивной европейской карикатуры.

— Вы же друзья, — сказал Бастион. — Вы знаете, зачем ее ищут – чтобы скормить вонючему ублюдку Улричу!

Юминг посмотрела на Бастиона с такой ненавистью, что тот решил довериться Лотте. У девочки с китайским именем явно была к нему какая-то неприязнь.

— Просто никому ничего не говорите и все, — попросила Лотта.

— Но ведь тебя все равно найдут, Лотта! — гневная морщинка на переносице Юминг исчезла.

— Я просто прошу! Тебе же это ничего не стоит!

— Не знаю.

— Пожалуйста, Юминг…

Девочка задумалась секунд на десять, затем посмотрела на брата.

— Ну, хорошо.

— Спасибо, Юминг! Ты лучшая! Я никогда этого не забуду!

Юминг бросила еще один недовольный взгляд на Бастиона, затем посмотрела на брата, который пялился в землю перед собой.

— Пошли, — сказала она ему и тот молча поплелся за ней.

Уходили они медленно, постоянно оборачиваясь, что не очень нравилось Бастиону – он не хотел, чтобы они видели их с лестницей. К тому же, он совсем не доверял этой противной Юминг.

Когда Юминг и Лианг, наконец, скрылись за кустами, он попросил Лотту наблюдать за округой, и, положив пистолет на старый диван, попытался достать лестницу. Дотянуться едва удавалось, но на большее сил не хватало. Он забрался повыше, и ухватился за нижнюю ступеньку. С вершины покатилось пластиковое ведро и упало ему на голову, накрыв облаком пыли. Следом же опрокинулась картонная коробка, из которой что-то выпало и больно кольнуло его в плечо. Он посмотрел на землю, в тусклом свете блеснул металл. Бастион спрыгнул и подобрал с земли упавший предмет – им оказался не нож, как он думал, а внушительное четырехгранное шило с синей пластиковой рукояткой, измазанной белой краской. Он сунул его в карман и вновь потянулся за лестницей, но она была все-таки слишком высоко.

— Лотта, иди сюда, я подсажу тебя! — крикнул Бастион.

Вместе кое-как, они вытащили трехколенную лестницу. Она была тяжеловата, но вдвоем пронести пару сотен метров до мэрского дома – вполне по силам. По длине она вполне годилась, чтобы добраться до эркерного окна, а шило поможет ему выдавить стекла, не разбивая их. Бастион прислонил лестницу к стенке, решив сначала рассчитать путь до ближайшего укрытия.

Он осторожно выглянул из сарая, и, увидев прямо перед собой лицо Юминг, вздрогнул от неожиданности. «Грета Тунберг» тоже перепугалась, но быстро приняла свое привычное злобное выражение.

Следом началась какая-то суета – слева возникли две фигуры, набросились на него, Бастион успел ударить одного в живот и толкнуть другого плечом, но тут же кто-то третий набросился сзади и повалил его.

Одна из теней метнулась к Лотте, она взвизгнула. Крепкие руки отобрали пистолет. У Лотты началась истерика. Сквозь ее плач отчетливо слышался нравоучительный голос Юминг.

— Он запудрил тебе мозги, Лотта, отсюда нельзя сбежать. Ты всегда была разумной. Ты должна понимать это. Вас все равно поймают.

Бастион приподнял голову от земли, к которой его крепко прижимали двое парней.

— Вы продали свою подругу в обмен на конфеты от Джавида?! Хороши друзья!

— Это ты! Глупый лгун! — закричала Юминг. — Лестница! Вы собрались перебраться через стену, а дальше что?! Придурок баламошка! Поднимайте их.

Бастиона подняли на ноги, и он увидел, помимо Лианга и Юминг двух парней, чуть постарше и покрупнее. Нашивка одного сообщала, что его зовут Юшенг. Второго – Вейюан.

— Китайская мафия? — сплюнул Бастион.

Парень с нашивкой Юшенг ткнул ему пистолетом в бок.

— Иди, давай! — приказал он, без какого бы то ни было намека на китайский акцент. Лицом он тоже мало походил на китайца, скорее на обычного жителя Ленинградской области.

Их повели по темной дорожке к площади, видимо к Джавиду. По их наивной болтовне, Бастион понял, что Юшенг и Вейюан были двоюродными братьями Лианга и Юминг. Видимо, хитрая Юминг успела позвать их на помощь, и теперь мечтает о награде.

Бастион шел свободно, под «прицелом» собственного револьвера, отобранного Юшенгом, который судя по всему, пистолеты видел только на картинках и даже не подозревал, что он сломан. Глупые подростки даже не обыскали их. Будь Бастион один – давно бы что-нибудь придумал, скорее всего, толкнул бы самого длинного и убежал. В своей скорости он не сомневался – в школе он быстрее всех бегал стометровки. Но он боялся за Лотту. Ей не убежать и ее крепко держал за руку Вейюан. Она умоляла освободить их, но – тщетно.

Между тем время таяло, они миновали компрессорную станцию, у которой прятались совсем недавно, и уже приближались к площади. Отчасти повезло, что их захватчики выбрали путь вдоль железной дороги. Видимо из-за света. Бастион уже набросал кое-какой план в голове. Ему надо было только дождаться, когда к нему приблизится Юминг, но эта хитрая девчонка будто чувствовала опасность, исходящую от него и держалась подальше и чуть позади.

На его счастье Лотта споткнулась обо что-то и начала оседать – сил добровольно идти на смерть у нее не было. Три детских лица повернулись в сторону колючей проволоки, вдоль которой шли Вейюан с Лоттой.

— Иди! Это просто колючка! — ругался на Лотту Вейюан.

— Я не могу! — заплакала Лотта.

В этот момент Бастион взрывным прыжком хищника из семейства кошачьих набросился на Юминг, перехватил ее сзади и уткнул ей в горло острие четырехгранного шила.

При захвате командного центра, трое парней просто не знали, что делать и растерянно пооткрывали рты.

Только Юшенг «сообразил» — нацелил на него револьвер. Поскольку стояли они близко, и Бастион был выше и крупнее Юминг, «выстрелить» в его большую голову было несложно.

— Стреляй! — отрывисто приказала Юминг и дернулась от шила в грудь Бастиону, но тот ухватил ее покрепче.

Раздался тихий щелчок. Затем еще один.

Юшенг глупо уставился на пистолет и стал вертеть его в руках, как мартышка.

— Один-ноль, — сказал Бастион и слегка надавил шилом, по шее Юминг потекла тонкая струйка крови.

— Это глупо, — пискнула Юминг.

Бастион чувствовал, как дрожит ее тело, чувствовал ее страх.

— В самом деле? — произнес он ей в ухо. — Думаешь, это будет мне чего-то стоить? Ты же такая умная, Юминг, а теперь умрешь вместе с нами. Но это справедливо, разве нет? Ты хотя бы узнаешь, чего стоит предательство.

— Да… до… да… — начал заикаться Лианг.

— Что?

— Договоримся, — наконец выговорил он.

— Валите отсюда! — приказал Бастион. — Я отпущу ее, когда перестану вас видеть! Ну?!

Парни неохотно двинулись в сторону площади, а Вейюан все никак не мог отпустить Лотту.

Бастион сильнее надавил шилом в шею Юминг.

— Беги! — хрипло приказала она ему.

Вейюан неохотно отпустил Лотту и пошел к парням, которые отошли уже метров на пять, но теперь стояли с неуверенным видом.

— Бегом я сказал! — развернулся к ним Бастион вместе с Юминг.

Троица «китайцев», наконец, побежала. Когда они скрылись в тени в конце площади, Бастион оттолкнул Юминг.

— Теперь ты! Пока я не передумал! — указал он шилом на упавшую девчонку.

Та в ужасе глядя на него, поднялась и побежала. У нее, слава богу, ума побольше, и жизнь ей была дорога. Бастион развернулся к Лотте, и увидел, что с другой стороны к ним подбираются двое невысоких парней. Ноздри Бастиона стали расширяться, он прижал руки к телу, напряг все мышцы и зарычал на них. Парни в страхе ретировались.

Случившееся не прошло даром для Лотты – она буквально оцепенела и ничего не замечала перед собой. Только когда Бастион схватил ее за руку и потащил, она немного пришла в себя.

Они снова бежали, на этот раз назад, но не к дому доктора, а южнее – неудачный маршрут, кругом стало слишком оживленно. Справа и слева приближались огни, крики множились. Пока тьма укрывала их, но скоро, совсем скоро их окружат. За церковью в глубину города громоздились невысокие постройки, которые давали призрачный шанс на спасение. Но когда они с Лоттой обогнули маленькое здание клуба, на них выкатился вал новых огней. Кто-то их заметил, закричал. На них упал свет. Бастион увидел в ярком огне охваченное смятением лицо Лотты и дернул ее на себя, обратно во тьму.

Дело совсем плохо, думал он, на бегу сжимая руку Лотты, которой с каждым шагом все труднее и труднее давался бег. Она уже отставала, и ничего не могла с этим поделать, она отдала все – тянуть ее бесполезно. Еще немного и она упадет в обморок, как солдат-новобранец на первом марш-броске. Они окружены с трех сторон, с четвертой – огороженная колючкой старая железная дорога. Это конец. Их последнее пристанище – темный силуэт «космического корабля» — футуристическое здание церкви.

Бастион прижался к стене – здесь даже отмостки не было. Лотта опустилась на траву. Он побежал вдоль ломаной линии фасада. Окна здесь были панорамные – во всю высоту стен на три этажа, но первые два были заварены ржавыми металлическими листами. Бастион побежал обратно, глядя на темную фигурку Лотты и заметил на цоколе зеленоватые прямоугольники. Остановился у одного – уж очень напоминали они заколоченные верхушки окон над подвальными приямками. Самих приямков, правда, не было. Бастион сунул шило между доской и каменным фасадом, дернул рычаг на себя. Доска с негромким треском отошла, и он увидел темное окошко чуть больше форточки, затем бросился к Лотте, схватил ее за руку, помогая подняться. Огни уже сомкнулись в полукольцо.

— В окно! — Бастион усадил ее на землю и затолкнул ногами в окошко. — Прыгай!

Лотта сама уже сообразила, ожила, и быстро пролезла в окно, внизу тут же раздался грохот и стон. Бастион забрался следом, уже ничего не разбирая – голоса звучали совсем близко.

Он только успел схватить одной рукой деревянный щит за обрешетину и прикрыть за собой окошко, перед тем как спрыгнуть. В ногу что-то кольнуло. В темноте постанывала Лотта.

Кто-то наверху прошел совсем рядом, прошелестел в траве.

— Как сквозь землю провалились! — раздалось над ними.

— Сейча-а-ас найдем, — пропело в ответ.

Бастион зашарил руками вокруг, нашел Лотту. Она тяжело дышала.

— Что случилось? — прошептал он.

— Я, кажется, подвернула ногу.

— Идти можешь?

— Не знаю.

Увы, идти она практически не могла. В подвале было темно и пыльно, им едва удавалось сдерживаться, чтобы не чихнуть.

Приглядевшись, Бастион заметил полукруг в слабом свечении. Они пошли к нему осторожно. Лотта опиралась на Бастиона, отзываясь тихим стоном, когда поврежденная нога касалась пола.

Бастион вытянул руку под полукругом и нащупал дверную ручку. Полукружие над ней, очевидно – стеклянная фрамуга. Дверь поддалась, они вышли на лестницу, которую освещал прожектор с площади через незаколоченную часть гигантского панорамного окна.

Поднявшись по лестнице, они оказались в зале со скамьями, выстроенными в ряд по обе стороны широкого прохода, как в католических церквях. На витраже за сценой в слабом свечении угадывался образ парящего Христа. Если бы не он, Бастион никогда бы не подумал, что это аскетичное здание, похожее на недостроенный плавательный бассейн являлось церковью. В левой части имелся вход. Снаружи как он помнил – готический портал с большим кубическим замком, а внутри простые металлические ворота.

Крики и свист раздавались повсюду. Бастион огляделся, и заметил небольшую антресоль напротив витража. К ней вела лестница, скрывающаяся за простенком. Судя по всему, она вела и выше.

— Идем туда! — сказал Бастион.

— Я не могу.

— Там безопаснее. Ты отдохнешь.

Она сильнее оперлась на него.

— Помоги мне.

— Конечно.

Кое-как они поднялись на второй этаж, а оттуда в небольшую пристройку, от которой винтовая лестница вела на крышу.

Бастион оставил Лотту, взбежал по лестнице, ударил в квадратный металлический люк над головой. К его удивлению, он легко открылся. На него сразу обрушился свет каких-то пугающе огромных звезд и двух крупных светил, совсем не походивших на Луну. Крыша была смешанная – местами плоская, но с перепадами, а местами скатная, переходящая во всевозможные фальшивые ротонды и декоративные башенки. Никакой симметрии, сплошной архитектурный хаос.

У одной из башенок, прямо на крыше, он обнаружил деревянную скамейку. Омытая дождями и лучами, она выглядела чистой и уютной под этим причудливым светом.

Ему стало жаль Лотту, лежавшую там в темноте. Он сходил за ней, помог подняться и усадил на лавочку, а сам стал наблюдать с крыши на происходящее внизу.

Он увидел Джавида и Мафусаила, все были возбуждены – подростки группами бродили по площади и прилегающим окрестностям, заглядывая в каждую щель, осматривая каждый куст. Вся надежда была только на их глупость и безалаберность. Обнадежил Джавид, который указал Мафусаилу в сторону столовой и тот со своей бандой ринулся туда. Затем возле Джавида появилась Юминг и принялась ему что-то рассказывать, показывая в сторону компрессорной станции. Джавид собирал улики. Карьер пока вне подозрения. Юминг расскажет ему, что они пытались завладеть лестницей в сарае докторского дома – это не так страшно, Джавид решит, что они просто хотели перебраться через стену. Подростки разбредались все дальше и дальше, расширяя место поиска, но пока на площади было многолюдно.

Бастион вернулся к Лотте, сел рядом с ней.

— Мы никогда не сбежим отсюда, — обреченно сказала она, — это место нас не отпустит.

— Еще есть время. Надо только дождаться, пока они разойдутся.

— Уже ночь. В это время мы обычно спим. Они не разойдутся.

Бастион услышал вдруг какой-то свист в воздухе, пригляделся – со стороны депо по воздуху шло какое-то темное пятно. Он встал и с ужасом понял, что это летит Рауб. Он летел странно – лицом вниз, головой вперед, прижав руки к своему тельцу. Бастион бросился к Лотте, но прятаться было поздно. Рауб пролетел прямо над ними, метрах в пяти окинув их невидящим взглядом, и улетел дальше во мрак на юго-запад. Бастион отчего-то запомнил его крошечные остроносые ботиночки с пряжками в форме серебряных арф.

— Он не видит нас… — с удивлением прошептал Бастион, прижимаясь плечом к Лотте.

Лотта выглядела спокойнее или просто у нее уже не осталась сил даже пугаться.

— Он не здесь, — сказала она.

— Что значит «не здесь»?

— Такие как он умеют быть сразу в нескольких местах одновременно.

— Такие как он?

— Так про них говорят.

— Кто они?

— Не знаю. Но я слышала про них. А здесь впервые увидела. В вашем мире таких нет?

— Думаю, нет.

— Зачем им нужен твой брат?

— Наверное, это как-то связано с математикой.

— С чем?

— Ну, он лихо управляется со всякими вычислениями.

— Как астролог?

— Да.

Бастион встал, подошел к краю крыши, осторожно выглянул. Джавид стоял на площади и опять возле него появился проклятый Мафусаил. Внизу все еще было слишком многолюдно. Бастион вздохнул и вернулся к Лотте.

— Как твоя нога?

— Болит. Я не смогу идти.

Бастион с болью посмотрел на нее и опустился рядом на скамейку. Силы оставляли его. Ночь нежна и загадочно красива в этом смертельно опасном месте. Остаться бы здесь, остаться тут на крыше, уснуть навечно, чтобы однажды проснуться, оставив все позади дурным болезненным кошмаром. Он приник плечом к Лотте и оба они с разрывом в четыре секунды погрузились в сон.

Проснулись они от того, что кто-то хлопал в ладоши и пел песенку на непонятном языке. В очерченном колодце тьмы брезжила мутная синева. Бастион вскочил, растирая плечи от холода, выглянул на площадь через парапет. Внизу у столба стояли четверо парней с факелами, а неподалеку на газоне Джулиска что-то напевала и хлопала в ладоши. Бастион заметил, что она периодически сует руку в корзинку, достает оттуда что-то и кладет в рот.

Лотта тоже проснулась и застонала. Лодыжка у нее распухла, но ботинок она снимать отказалась. Он настоял, чтобы она попробовала пройтись, но даже от малейших попыток коснуться ногой кровли, ее лицо перекашивалось от боли.

Тогда они сели рядом, дрожа от холода, а через минуту Бастион обнял ее. Так просидели они пока совсем не рассвело. Внизу послышался крик.

— Эй! Всем на завтрак! Живее!

Бастион вскочил, глянул на площадь. Парни с потухшими факелами уходили.

— А потом?! — крикнул один из них.

— Потом все на площадь – будем встречать комету!

— Лотта! — закричал обрадованный Бастион. — Сколько длится завтрак?

— Полчаса, может чуть больше.

— Нам надо идти! Сейчас никого не будет. Попробуй пройтись. Если придется – я тебя понесу!

Лотта поднялась с его помощью. Сделала пару попыток – очень тяжело, но ей кое-как удавалось самой передвигаться.

Бастион решил, что понесет ее хоть до самого леса. Главное добраться до него, а там он спрячет ее и побежит с братом за машиной.

Они кое-как спустились, выбрались тем же путем через подвальное окошко. Кругом царила непривычная тишина и запустение.

Бастион понимал, что самое страшное теперь – потерять время, и жертвовал всем остальным. Он быстро шагал к мэрскому дому, порой, целиком принимая на себя вес опиравшейся на него Лотты. Они вздрагивали от малейшего звука, свиста ветра, треска ветки, далекого крика, со всех сторон ощущая холод угрозы и ожидания истошного вопля.

Но им повезло. Они добрались до дверей мэрского дома, не встретив ни единой души. Бастион достал связку ключей и стал методично вставлять в замок каждый. Тринадцатый ключ подошел. Замок со скрипом провернулся трижды. Он толкнул дверь, втащил Лотту и тут же прикрыл за собой дверь.

Мэрский дом внутри напоминал провинциальную усадьбу. Они оказались в большом холле с двумя сосновым лестницами, ведущими наверх. Старинная мебель, картины, пыльные зеркала в позолоченных рамах. У стены по центру, размещался барельеф бородатого мужика, похожего на Карла Маркса, а под ним на старинном замшевом диване с валиками сидели два манекена, изображавшие стариков. Нарисованные улыбки на пластмассовых лицах сияли как в рекламе зубных протезов.

Бастион нахмурился.

— Это и есть «мэр»?

Лотта опустилась на небольшое кожаное кресло у входа.

— Я скоро, Лотта, — Бастион побежал наверх, зовя брата.

Ему никто не отвечал. Лестницы сходились к широкому проему, за которым он выбежал в коридор с рядом дверей по обе стороны и окнами напротив. Через ближайшее окно, он увидел беседку, в которой прятался, карауля Макса. По центру коридора пролегал тонкий рельс. Бастион подошел к эркеру, выглянул в окно, беседка была как на ладони.

Напротив окна размещалась небольшая ниша, в которой на стене висел кусок оборванной ткани с гербом, на котором два медведя должно быть боролись, но больше походило, что обнимались. Под тканью на стене крест-накрест висели две короткие секиры.

В конце коридора раздался странный металлический скрежет.

— Макс! — крикнул Бастион и побежал на звук.

* * *

Рауб и Улрич шли по краю пустой площади в сторону шахтерского депо.

— Начинается, — сказал Улрич, поглядев в небо, — ненавижу такие места.

Рауб вдруг остановился, посмотрел в сторону мэрского дома, что явно не понравилось Улричу.

— Времени совсем немного, — пробурчал он.

— Дверь! — произнес Улрич своим тонким голоском.

— Что?

— Неплотно прикрыта.

— Мы же проверяли этот дом.

Рауб нацелил свои уродливые глаза на Улрича.

— Хорошо! — без лишних слов понял Улрич, и быстрым шагом направился к дому.

* * *

— Макс! — снова позвал Бастион, приближаясь к повороту, за которым что-то скрежетало.

Бастион остановился и в ту же секунду на него из-за поворота выехал детский манекен.

Манекен был совсем простой – в оборванной одежде по американской моде сороковых – белая рубашка, шорты с подтяжками, шарнирные руки неестественно раздвинуты в стороны. Манекен был прикручен к небольшой металлической платформе, которая двигала его по рельсу.

Бастион прижался к стене, глядя в нарисованное лицо проехавшего перед ним манекена.

Напротив эркерного окна манекен остановился, и Бастион понял, кого он видел на самом деле, сидя в беседке. Дешевую пластмассовую куклу! Здесь не было никакого Макса. И никогда не было.

Все еще не в силах поверить в это, Бастион подошел к пластмассовому мальчишке, коснулся его плеча, манекен резко обернулся. Неестественно большие синие глаза смотрели на него с тупой радостью.

— Это…

Манекен резко дернулся и поехал в другой конец коридора, где остановился у стены и заглох.

В следующую секунду внизу раздался душераздирающий крик Лотты и грохот падающей мебели.

Бастион сорвал со стены секиру и бросился к лестнице. Она была легкой, но лезвие блеснуло, как у ножа, заточенного отцом.

Лотта лежала на полу, прямо перед распахнутой дверью входа, на груди у нее расползалось кровавое пятно. Она тяжело дышала. Бастион бросился к ней, увидев Улрича, который удалялся по площади, сжимая в руке кривой нож, с которого капала кровь. Несколько детей уже появились на площади, и со страхом поглядывали на него.

— Лотта! — Бастион упал на колени, приложил руку к ее груди, пытаясь зажать рану. Ладонь обагрилась кровью. Ее слишком много.

— Больно…

Ее синеющие губы почти не двигались.

— Позовите доктора! — крикнул Бастион в распахнутую дверь.

Подростки, которые все прибывали и прибывали на площадь, лишь молча смотрели на них.

— Ну же! Помогите!

Лотта слабо сжала его запястье. Силы совсем уже покинули ее.

— Как… как тебя зовут… — произнесла она мучительно, глядя в его глаза.

Сумеречный взгляд красивых глаз едва уже удерживал жизнь. Бастион попробовал еще раз зажать рану, но понял, что дело совсем плохо.

— Игорь, — сказал он.

Она еще раз попыталась сжать его запястье, и эта слабая попытка отозвалась болью в его сердце. Он положил руку на ее холодеющую ладонь.

— Какое… старое имя…

Она попыталась улыбнуться, несмотря на чудовищную боль, и он понял, что дело в страхе. Он еще гнездился на самом дне ее умирающих глаз. Он не мог сдержать слез.

— Лотта…

— Исполни наш план, убеги отсюда… наш мир… ужасен.

Последняя попытка сжать его руку походила на прикосновение легкого весеннего ветерка.

— Ваш мир тоже прекрасен, Лотта…

Он нежно провел пальцами по ее щеке.

— …ведь в нем есть ты.

Умирающий сумеречный взгляд ухватился за него в последнее мгновение жизни и навечно застыл.

Бастион сидел перед ней, глядя в ее лицо, продолжая сжимать ее холодную руку. Затем взял лежавшую рядом секиру, медленно поднялся, опираясь на нее. Все подростки уже выстроились на площади шеренгой. Перед ними стоял Джавид, заложив руки за спину и молча смотрел на Бастиона.

На другом краю площади, у часовой башни Улрич говорил что-то Раубу.

Бастион вышел из дома мэра и направился к ним.

Проходя перед строем – мимо столба, у которого они с Лоттой провели вчерашнюю ночь, он услышал Джавида.

— Бастион! — проговорил тот сквозь зубы. — Встань в строй!

Бастион даже не посмотрел в его сторону.

Над площадью воцарилась поразительная тишина. Будто все подростки в строю не просто замолчали, а затаили дыхание. Возможно, именно на эту тишину среагировали инспекторы. Улрич обернулся, на его мясистом лице расплылась улыбка.

— Сразу двое напоследок! Какой подарок! — радостно объявил он, доставая огромный револьвер – точно такой же, какой Бастион нашел в машине.

— Бастион! В строй! — предпринял последнюю попытку остановить его Джавид.

Но ничто не могло остановить Бастиона – даже пуля. Когда Улрич выстрелил, он лишь замер на секунду, и, несмотря на расплывающееся по нашивке с надписью «БАСТИОНЪ» кровавое пятно сделал еще два шага, и только потом опустился на колено. Его повело в сторону, показалось, что он сейчас упадет, но Бастион упер перевернутую секиру в землю, оттолкнулся от нее и с большим усилием поднялся. Джавид и притихшие дети молча смотрели на него.

Бастион сумел сделать еще три неуверенных шага, прежде чем Улрич разрядил ему в грудь весь барабан. И только тогда он рухнул, чтобы больше не подняться.

Но перед тем как покинуть этот мир, он посмотрел на башенные часы. Минутная стрелка шагнула к 9:56.

(обратно)

Глава 35

Начало – конец, рождение – смерть, а следствие – это причина и потому не забудь призвать мертвеца, который тебя научил…

Движение детской ладони с плотно сжатыми пальцами сменило заячью морду на башенные часы. Латунные стрелки, похожие на пики перед римскими цифрами острым углом целились в землю, как молния в руке громовержца.

* * *

9:55.

— Бастион! Встань в строй! — раздалось слева.

Игорь замедлил шаг, повернул голову.

Джавид стоял перед строем. Глаза его блестели, подбородок под аккуратно постриженными усами все так же идеально выбрит, но на лице не хватало привычной улыбки. Как ни странно, ее отсутствие делало его моложе. Игорь остановился, секира медленно опустилась на землю.

— Сразу двое напоследок! Какой подарок! — взревело спереди.

Баттербол из «Восставших из ада» поднял руку с револьвером. Черное отверстие ствола даже с тридцати метров выглядело огромным. Игорь прищурил левый глаз.

— Бастион! В строй!

Последнее слово Джавида прозвучало немного визгливо. В прошлый раз он не обратил на это внимания. Слева мелькнуло знакомое лицо. Испанец. Он был откровенно напуган – приподнятые брови, напряженные нижние веки, растянутые губы.

Смуглое лицо дернулось, реагируя на оглушительный хлопок. Будто тяжелым молотом с размаху ударили в грудь. В самое сердце. Игорь пошатнулся, чувствуя, как немеет левая половина тела, опустил голову – красное пятно расползалось на груди, поглощая нашивку «БАСТИОНЪ». Перед глазами все плыло. Земля с камнями, факелами и фальшфейерами накренились, как палуба тонущего корабля, столб со шпилем пошел вниз, словно секундная стрелка. Ладонь правой руки еще хранила чувствительность. Он сжал удобную рукоять секиры, но сил уже не было: «как легкое прикосновение весеннего ветра». Следующие удары в грудь выбили землю из-под ног, все закружилось с бешеной скоростью, он понял, что это конец. Но перед тем как все исчезло, минутная стрелка на башенных часах шагнула к 9:56.

* * *

— Бастион! Встань в строй!

9:55.

Первое. Если время – это координатная ось, то почему движение по ней всегда однонаправленно?

Он остановился. Медленно обернулся. Столб, цепи, следы, цокольный карниз, натуральный камень. Травертин, мрамор, песчаник, гранит.

Гранит.

Лотта лежала на спине за распахнутой дверью, согнув левую ногу в колене – ту самую, которую она подвернула. Голова повернута набок. Мертвый взгляд.

— Сразу двое напоследок! Какой подарок!

Он развернулся, чувствуя тяжесть рукоятки. Почему у нее такой цвет? Цвет воды в луже на асфальте. Марганец. От правильного распределения карбидов в стали зависит её прочность, если это…

— Бастион! В строй!

На этот раз он увидел вспышку выстрела. Удар. Взметнувшийся взгляд. Башенные часы опрокидываются назад. Нет, это он падает на спину. Секундная стрелка шагает к 9:56.

* * *

— Бастион! Встань в строй!

9:55.

Второе. Если энтропия возрастает вместе с течением времени, то является ли она его частью?

Порошковая сталь. Вероятно высокое содержание углерода, но не настолько, чтобы уступать в твердости чугуну, не заимствуя изъян его пористой структуры. Только чугун при сильном ударе раскалывается на куски.

— Сразу двое напоследок! Какой подарок!

Рука дернулась, но короткий шип обуха зацепился за ботинок. Надо ухватить повыше, ему всего тринадцать, рост не выше полутора метров. Конная секира осталась у ног. Он смотрел на главного инспектора. Длинные уродливые пальцы подергивались на уровне колен его коротких ножек.

— Бастион…

— Да заткнись уже!

На этот раз боль – жгучая, невыносимая, но недолгая.

* * *

9:55.

Третье. Если необратимый процесс запускается в изолированной системе снова, то является ли эта система… той же?

— Бастион! Встань в строй.

На этот раз не так уверенно. Потому что он сразу остановился.

Он ждал. Привычное движение Улрича казалось медленнее. Только-только реагируя на воцарившуюся над площадью тишину, его огромное тело пришло в движение. Он не очень ловок. Это заметно – тяжело переступая, он развернулся, на уродливом лице, похожем на растаявшее мороженое растянулась толстогубая улыбка.

— Сразу двое напоследок! Какой подарок!

Палец дернулся на спусковом крючке, но это ложная тревога, ведь еще должны прозвучать слова Джавида. Но почему?

— Бастион! В строй!

Понятно почему. У него слишком толстые пальцы – даже для такого огромного револьвера.

Игорь дернул на себя правую руку. Хлопок отстал от вспышки. От удара в грудь он покачнулся, в голове зазвенело протяжное металлическое эхо.

Дыхание перехватило. Послышались короткие возгласы. Улрич с Раубом переглянулись.

Игорь опустил голову. На лезвии секиры, прикрывшей нашивку «БАСТИОНЪ» осталась крошечная вмятина от выстрела. Расплющенная пуля лежала в двух шагах перед ним.

На большее рассчитывать не приходится. Улрич разрядил весь барабан. Почему-то он стреляет только в грудь. У него еще будет время понять почему. От боли кружится голова. Стрелка шагает к 9:56.

* * *

Сколько раз ты умирал? Сколько твоей крови впитал этот песок?

К шестьдесят четвертой попытке он знал, что с площади ему не уйти. Он пробовал: бежать к столбу, рассчитывая, что неповоротливый Улрич промажет из-за неудобного угла, бежать в толпу – одна пуля неизменно настигала, а остальные уносили жизни двоих или троих детей, добираться до столба перекатом с резкой остановкой, вынуждая Улрича мазать вторым выстрелом. На двадцать седьмой раз ему это удалось. Улрич просто начал его обходить, Игорь не стал растягивать бессмысленную попытку – он был ранен в плечо и вышел под ствол Улрича, глядя на шагнувшую к 9:56 стрелку.

В тридцать шестой раз шальная пуля попала Джавиду в голову. Он мгновенно рухнул. Кто-то из детей пронзительно закричал, но ненадолго – очередная пуля все прекратила.

К семьдесят восьмой попытке, он понял, что ему остается идти только вперед. К девяносто шестой он установил связь между движением пальца Улрича и хлопком. К сто четырнадцатой между прищуром его глаз и напряжением мышцы поверхностного сгибателя. Ему уже относительно легко удавалось уклониться от первых трех выстрелов. Но четвертый, а затем соответственно и пятый его неизменно настигали. А вот шестого не было. Вместо него револьвер выдавал осечку.

Да, Улрич и Рауб были удивлены. Дети вскрикивали от восторга, и иногда мелькало ошарашенное лицо Джавида, когда Игорь уверенным прыжком в кувырке уклонялся от третьей пули и вставал перед ним.

Увы, четвертая не давалась – он был уже слишком близко.

На сто сорок четвертой попытке он оступился на факеле – отполированная палка выскользнула из-под его ботинка примерно в пятнадцати метрах от Улрича. Голова непроизвольно вместе с корпусом дернулась вправо, и пуля чиркнула по оттопыренному уху, мгновенно залив кровью плечо.

Следующая пуля его убила, но Игорь понял, что делать дальше. Теперь факел служил ориентиром – наступая на него, он уклонялся вправо, следя за мышцами толстой руки и Улрич запоздало отправлял пулю в воздух. Всякий раз позади звенел металл.

После дьявольского уклонения от четвертого выстрела Улрич немного тормозил – на одну секунду, что позволяло Игорю взять правее. Угол становился уже слишком острым – Улричу приходилось делать шаг из-за Рауба, к тому же он явно нервничал. К седьмой попытке Игорь научился правильно перехватывать секиру, и пятая пуля отскочила в песок.

Улрич немного успокоился и даже наслаждался, глядя, что Игорь перестал двигаться, будто в него вселился дьявол, и теперь спокойно шел прямо на него. Он снова расплылся в улыбке и поднял револьвер с последним патроном.

Игорь подошел к нему вплотную и, не обращая внимания на тихий щелчок осечки в лицо, ударом снизу воткнул секиру Улричу между ног.

Тишину над площадью разорвал дикий вопль. Игорь дернул секиру на себя, чувствуя, как что-то влажное и теплое забрызгало его обнаженные ниже колен ноги.

Улрич падал на него. Игорь отступил, глядя как тот извивается в расползающейся кровавой луже, оглушая округу очистительным визгом. Он подумал о Лотте.

— Кто тебе помогает? — прозвучал рядом тоненький голосок.

Рауб не выглядел напуганным или ошарашенным. Его жуткое лицо оставалось таким же властным. Игорь только сейчас, находясь вблизи заметил, что над его страшными желтоватыми глазами имелись маленькие брови. Они были слегка приподняты от удивления. В остальном Рауб оставался таким же спокойным.

Игорь взмахнул секирой, удар болью отозвался в руке. Рауб закрылся своей длинной рукой, взметнувшейся с нечеловеческой скоростью. Проще попытаться рассечь камень или чугун. То из чего состоял Рауб, не было плотью, и Игорь понял, что настоящие проблемы только начинаются.

Правая рука Рауба как хлыст метнулась к нему. Длинные холодные пальцы стальным ошейником сомкнулись на шее. Игорь увидел, как минутная стрелка шагнула к 9:56.

* * *

Он начал привыкать к вспышкам боли. Она перестала его шокировать. Боль сводит с ума, если не знаешь ей конца.

Только на восьмой раз ему удалось повторить убийство Улрича и вновь оказаться перед Раубом, чтобы убедиться – удары секирой ему нипочем.

Он пробовал отступать, чтобы выиграть время. Тогда Рауб безо всякого разгона легко взлетал, хватал его и ломал ему шею.

Он бросал секиру и выхватывал из кармана шило, ему удалось даже нанести им удар, напомнивший удар по крышке тяжелого стола.

В очередной раз, когда Рауб схватил его за шею, Игорь даже улыбнулся. Тогда инспектор дернул его на себя, заслонив мир своим страшным лицом и спросил, обдавая запахом смолы:

— Сколько раз ты уже проделывал это? Сколько?!

Игорь поднял взгляд, ловя движение минутной стрелки на башенных часах.

Потом он вспомнил о последнем патроне в револьвере Улрича.

В первый раз ему не хватило скорости. Во второй он сумел подобрать револьвер рядом с агонизирующим Улричем, крутануть барабан и выстрелить. Пуля ушла в ворота часовой башни. В третий раз выстрел удался и даже неплохой – в левую часть груди Рауба, но… ничего не произошло. Рауб даже не моргнул. Только глухой звук, напомнивший ему стрельбу по березовым чуркам. Этот звук навел его на мысль. В следующий раз, думал он, глядя на башенные часы и чувствуя, как ломаются шейные позвонки.

* * *

Фальшфейеров в отличие от факелов, на площади валялось немного. Джавид с рассветом поручил Джулиске собрать их, но она нашла не все. Один лежал у основания столба, второй на полпути к часовой башне, но с неудачной левой стороны. Еще один валялся перед строем, но Джавид поднял его и сунул в карман. Он был ближе всех – уклоняясь от третьего выстрела Улрича, Игорь делал кувырок в его сторону.

К сожалению, это была как раз та версия, в которой Улрич сносил ему голову.

— Бастион! Встань в строй!

— Начинай! — крикнул Игорь, вальяжно покачивая секирой.

Легко, как будто наотмашь, отбив первую пулю, Игорь дернулся вправо – обманный маневр. Пролетевшая мимо пуля загудела, угодив в металлический щит на церкви.

Игорь уже перекатился в другую сторону, и вытянулся перед Джавидом.

— Простите, Джавид, — сказал он, выхватив фальшфейер из его нагрудного кармана. Через секунду, черные волосы Джавида взметнулись, из виска выплеснулась кровь. Его падения Игорь уже не видел. Он продолжал свой дьявольский поход.

Еще трижды пришлось ему наблюдать смерть Джавида, прежде чем он понял, где совершает ошибку.

Когда в четвертый раз Рауб схватил его за шею, Игорь, державший наготове фальшфейер, вспомнил, как преодолеть разницу в длине рук.

Он улыбнулся. Рауб нахмурился, дернул его на себя и зашипел в лицо:

— Сколько раз ты уже проделывал это? Сколько?!

— Намного больше, чем ты думаешь, — прохрипел Игорь, выхватывая кольцо.

Лицо Рауба мгновенно вспыхнуло красным пламенем. Казалось, будто его страшные глаза тоже излучают этот огонь, после того как Игорь воткнул полыхающий фальшфейер под его подбородок, но потом стало понятно: это не иллюзия, Рауб действительно горел.

Его треугольная голова воспламенилась как пропитанный бензином хворост, а через мгновение его целиком охватил огонь, как какую-то соломенную куклу. Он горел изнутри – из его рта и глазниц вырывались красные языки пламени.

Огонь с жадностью пожирал его. Рауб завизжал каким-то нечеловеческим ультразвуком, взлетел метра на четыре и упал, превратившись в стремительно тлеющую головешку, от которой через несколько секунд осталась только горстка пепла.

Игорь смотрел на останки инспекторов не в силах поверить, что это случилось.

Минутная стрелка над головой с отчетливым цоканьем шагнула к 9:57.

Позади кто-то захлопал в ладоши.

Игорь обернулся, неровный строй детей молча смотрел на него. Постепенно к одиноким хлопкам присоединились другие и, наконец, весь строй взорвался аплодисментами, а следом и ликующими криками, среди которых Игорь разобрал одну фразу: городской страж!

Он посмотрел дальше, на мертвую Лотту и в этот момент раздался оглушительный рев, как от извержения вулкана Кракатау. В небе появилась тень, но он не успел поднять голову – земля заходила ходуном, как от землетрясения. Камень размером с арбуз прилетел с неба, и с чудовищным треском пробил крышу церкви. Следом прилетел еще один, а за ним еще и вскоре падение камней стало походить на град. Бастион увидел, как тьма катится с горной гряды, но приглядевшись, понял, что она не спускается – она просто пожирает ее.

Детские ликующие крики перешли в крики ужаса. Все с визгом разбежались. Кто-то пробежал мимо него. Бастион увидел, что тьма давно уже хозяйничает в городе – она проглатывала постройки вдали за прачечной и неотступным фронтом приближалась к ним.

Инспекторы были правы – комета уничтожит это место. Только что теперь ему до этого?

Игорь чувствовал опустошение и слабость. Он медленно опустился на колени, уперся руками о секиру и закрыл глаза, ощущая, как вздрагивает под ним земля осознающая неотвратимость собственной гибели.

В хаосе громовых раскатов, взрывов, грохота, треска, извержений и криков где-то совсем рядом раздался будничный звук открывающегося замка. Как будто кто-то просто пришел домой – кто-то, кто тебе дорог и сквозь безмятежную полудрему раннего субботнего утра ты пытаешься услышать знакомый голос. Ожившая иллюзия мгновенно потонула в воронке чудовищного хора. Ей на смену пришел звук падения тяжестей и скрип старых тяжелых ворот.

Сидя на коленях, Игорь упирался лбом в ладони, сложенные на рукоятке секиры, которую он поставил на землю, и слегка раскачивался в такт самому глубокому и трудноуловимому подземному ритму. Даже через закрытые глаза он ощущал, как уходит свет. Неясная боль напомнила о том немногом, что он мог еще сделать. О последнем, что он мог сделать. Игорь открыл глаза. В тени на каменистой земле перед ним стояли два кроссовка с черепашками-ниндзя.

Он поднял голову и увидел брата.

* * *

Макс стоял перед распахнутыми дверьми в часовую башню и улыбался – той самой улыбкой, которую Игорь давно уже успел позабыть. Странно было видеть здесь, на краю мира эту смущенную улыбку, в которой больше всего проявлялись его отцовские черты. Но он уже знал, что некоторые вещи способны мгновенно уничтожать парсеки и галактические годы.

Игорь оглядел брата –от кроссовок с черепашками-ниндзя, в которых он покинул дом двадцать четвертого октября девяносто пятого года, великоватых скаутских шорт до синей куртки с изображениями звезд и месяцев и заячьей маски, которую он сжимал в руке. Затем он медленно поднялся, и взгляд Макса сопроводил его движение: от «сверху вниз» до «снизу вверх». Игорь схватил брата за плечи.

— Как же далеко ты забрался, Макс!

Зрачки брата слегка сдвинулись. Он читает по губам, догадался Игорь. Улыбка стала шире.

Игорь потянул его к себе, но в этот момент огромная глыба пробила стену часовой башни, разразившись взрывом гулкого камнепада. Макс ничего не слышал – он даже не моргнул. Игорь схватил его за руку.

— Бежим! К машине! — крикнул Игорь, указывая в сторону компрессорной станции, но брат упирался.

Игорь замер. Земля тряслась, как будто хотела сбросить их. С почерневшего неба теперь прилетали глыбы размером с мусорные контейнеры. Одна из них неразорвавшейся ракетой воткнулась в основание столба, который с чудовищным скрежетом стал опускаться на мэрский дом. Их осыпал фонтан песка, со стороны охваченной тьмой горной гряды раздавались взрывы, будто там детонировали тонны аммонита.

Тьма сгущалась на глазах. Игорь посмотрел в сторону компрессорной станции. За ней уже клубился туман, двое визжащих подростков пробежали перед постройкой. За кустами мелькнули чьи-то обнаженные икры, и исчезли во тьме, будто она не просто окутывала всех, а хватала, как живое существо. До машины им не добраться.

Брат тянул его куда-то. Игорь повиновался. Макс подошел к Улричу, сунул руку под грузное тело, не обращая внимания на окровавленные ошметки, и достал у него из кармана внушительный серебряный ключ со сложными бороздками.

«За мной», — позвал он жестом.

Игорь доверился брату, и они побежали к шахтерскому депо.

Ловко огибая падающие глыбы, они вбежали на мостик. Макс легко разобрался с кубическим замком на дверях первого ограждения. Его маленькие пальцы ловко вращали элементы куба вокруг невидимой крестовины. Когда кубик упал, Макс открыл дверь и повторил манипуляцию со вторым замком. Позади кто-то истошно закричал. Игорь обернулся, но никого не увидел. Только вихри неведомой черной энергии пожирали здание администрации Джавида. Древняя крыша и южное крыло дома смялись, будто угодили под монструозную дробилку. Слева раздался звон стекла и глухого падения чего-то огромного.

Макс разобрался с третьей дверью, и они побежали к депо – небольшому одноэтажному зданию, длиной около десяти метров, с вытянутой стороны которого имелась одна-единственная радиусная металлическая дверь, напоминавшая черный вход в какой-нибудь старинный замок.

Брат сунул серебряный ключ в замочную скважину, дважды прокрутил и потянул дверь на себя. Игорь помог открыть ее.

Внутреннее убранство мало походило на помещение для рельсовой техники. Узкие платформы были отделаны черным мрамором. На стенах висели таинственные гравюры с изображениями звезд и галактик. У стен стояли мягкие старинные кресла. Под потолком висели шесть люстр-таблеток, хотя здесь с лихвой хватило бы и одной. Но главным украшением депо был диковинный агрегат красно-желтого цвета, стоявший на рельсах между платформами. Он одновременно напоминал автомобиль «Бугатти» какой-то немыслимой версии будущего, которая появится, быть может, через три-четыре поколения, футуристический истребитель и космическую ракету.

Макс прикоснулся к корпусу этой машины и ее боковые части с едва уловимым поршневым звуком взмыли. В машине имелось всего два полулежащих кресла. Вместо приборной панели – мигающий куб перед водительским сиденьем, которое в машине на английский манер располагалось справа.

Брат указал Игорю на пассажирское сиденье, а сам уселся перед кубом и стал нажимать на сенсорные клавиши с изображением незнакомых символов.

Двери мягко закрылись, а ворота депо раздвинулись, открывая заросший сорняками участок ржавых рельсов до заколоченного досками въезда в шахту. Только с этого ракурса над ним была видна потемневшая деревянная вывеска с надписью: बकरी का निशान.

Игорь заметил движение за оградой справа и, приглядевшись, увидел человека, стоявшего в основании склона. Несмотря на клубящуюся черноту позади себя, он стоял совершенно спокойно и просто смотрел на них. Он был странно одет – в черную форму спецназовца элитного подразделения из реальности взрослого Игоря, но без шлема и черные волнистые волосы его были несколько длинноваты для уставной стрижки.

«Держись!», — жестами сообщил брат, и они мягко покатились по рельсам, как будто начинали путь на американских горках.

— Что это за место? — спросил Игорь, от волнения неспособный тратить время на конструирование фраз жестами.

«Козья тропа», — ответил брат, — «только отсюда можно попасть туда».

— Куда?

«В будущее».

Они выехали из-за ворот, и Игорь увидел, что от этого мира – мира забвения и черных туманов осталась только площадь. Все фронты черного тумана соединились, окружив их сплошным кольцом. Он уже не видел детей. Видел только, как таинственная энергия пожирает церковь и как словно шоколадная плитка ломается ее крыша, на которой они с Лоттой провели последнюю ночь.

Из-за часовой башни, показался рухнувший столб, а за ним – дом мэра. Игорь увидел распахнутую дверь и Лотту, лежавшую на полу. Черный туман хозяйничал в доме – выходил из окон, спускался с крыши и прежде чем, его скрыла компрессорная станция, он увидел, как тело Лотты исчезло в нем.

«Прощай, Лотта», — сказал про себя Игорь и посмотрел перед собой.

Макс похлопал его по плечу.

«Как ее звали?», — спросил он.

— Кого?

«Девочку, с которой ты простоял всю ночь у столба».

— Лотта, — сказал Игорь, серьезно глядя в лицо брата и добавил жестами по буквам:

«Л-О-Т-Т-А».

Макс внимательно следил за его руками, будто это значило для него не меньше, чем для Игоря.

«Держись», — повторил он после этого и что-то нажал на сенсорном кубике. Машина рванула и стремительно полетела вперед. Черный туман будто почувствовал настоящую добычу и бросился к ним со всех сторон. Перед тем, как машина пробила доски, преграждавшие путь в шахту, Игорь успел заметить, как последний кусочек этого странного мира – небольшой куст у забора исчез в кромешной тьме. И глаза человека, стоявшего на горе справа. Он выглядел все таким же спокойным.

Чудовищная сила прижала их к сиденьям, но ненадолго. Все кругом исчезло. Игорь почувствовал, что несутся они не вниз, а вверх, но через несколько секунд они остановились. Хотя это больше походило на парение в воздухе.

Игорь огляделся. Повсюду – наверху, впереди, сзади и под ними в бесконечном пространстве разноцветные огни вытягивались в линии, которые искривлялись причудливым неестественным образом, множились, связывались между собой, образуя странные формы, которые пропадали и мгновенно появлялись, теряясь в невидимых глазу измерениях. Те, что были ближе походили на пульсирующие потоки. Чем-то это напомнило картины Петрищева.

Он посмотрел на брата, намереваясь спросить, что происходит и увидел, что тот плачет.

— Макс! Что с тобой?!

Но он уже догадался, и сердце сжалось от боли. Не потому, что они остановились – понять было невозможно, движутся ли они, стоят или падают, а по тихому свисту слева. Дверь открылась только с его стороны.

«Прости, Игорь, — сказал Макс, — дальше я должен ехать один».

Игорь нахмурился и посмотрел на него, не желая верить его словам, но что-то подсказывало, что этот мир не так уж сильно отличается от их мира.

— Макс, что это значит?!

«По-другому не получится, Игорь».

Руки его впервые сбивались, пытаясь составить предложение.

Игорь посмотрел в пустоту слева от себя и увидел дверь в их комнату. Та самая двустворчатая дверь с потертой пластмассовой ручкой просто висела в пустоте метрах в десяти от машины. К ней вела едва заметная дорожка накрытая клубами пара.

«Это все ненадолго, — сбиваясь, прожестикулировал брат. — Тебе надо идти».

— Ты уверен?

Макс кивнул.

— А ты? Что будет с тобой?

«Со мной теперь все будет в порядке. Благодаря тебе».

— Но…

Брат замотал головой.

«Быстрее, Игорь!»

Игорь еще раз посмотрел на брата и увидел, что лицо его стало расплываться.

— Мы еще увидимся, Макс? — спросил Игорь, и понял, что тоже не может сдерживать слез.

«Не знаю», — ответил Макс и потянулся к нему. Они крепко обнялись. Игорь ощутил его дыхание возле собственного уха, потом отстранившись, посмотрел в его глаза. Глаза живого брата, так и не сумевшего вырасти. Но разве этого мало? Разве это не стоило всего, что случилось?

Игорь осторожно поставил ногу в пустоту за дверью и ощутил под паром грунтовую твердь.

До знакомой двери, «которая всегда закрывалась сама» было не больше десяти земных шагов. Он выбрался из машины, прошел по «дорожке», положил руку на знакомую пластмассовую ручку и обернулся.

Макс сидел в парящей машине. Игорю вдруг показалось, что он уже когда-то давно видел именно эту картину. Возможно, в одном из снов вскоре после его исчезновения, но совершенно точно его брат вот также точно парил среди разноцветных и бесконечно далеких звезд и галактик, застывших в суперпозициях чужеродных вселенных на желто-красной футуристической машине. И та же куртка со стоячим воротом, делавшим его похожим пилота, со звездами и лунами и рука, поднятая на прощание и детское лицо, в котором всегда было очень мало детского.

Он уже исчезал, становился прозрачным и в самой этой сумрачной пустоте, как будто тоже глушили свет. Огни, линии и многомерные фигуры причудливых форм вокруг бледнели, становились монохромными, истончались, отступали во тьму. Дорожка таяла, как и все вокруг на бесконечные меры пространства и времени. Твердь под ногами становилась вязкой как мартовский снег. Только дверь оставалась настоящей, осязаемой и прочной, она дребезжала под рукой, будто в нее с другой стороны колотил ветер.

Игорь последний раз взглянул на брата. Макс улыбнулся и провел ладонью перед своим лицом.

Игорь тоже улыбнулся сквозь слезы и повторил этот жест, хотя так и не понял, что он означает.

— Прощай, Макс, — сказал Игорь мрачнеющей пустоте, в которой исчез его брат и открыл дверь.

(обратно)

Глава 36

Опора ушла из-под ног, он начал падать, но сразу приземлился на колени в мокрую траву. Ледяной ветер налетел на него, словно изголодавшийся хищник.

— Ну, наконец-то с правильной стороны! — прозвучал неприятно-знакомый голос.

Игорь поднял голову и увидел субъекта в «Бриони», стоявшего посреди полянки в окружении осеннего леса. Красный галстук болтался обрывком ткани на его мятой рубашке с почерневшим воротником. Костюм тоже выглядел плачевно – будто субъект пережил в нем кораблекрушение. Глаза на изможденном лице сверкали болезненным блеском.

Игорь обернулся – со стены стадиона на него равнодушно взирала нарисованная серна. Он вскочил, бросился к ней и принялся судорожно ощупывать выщербленную поверхность бетона.

Субъект засмеялся.

Убедившись, что это самая обычная стена с аляповатым рисунком, наполовину стертым непогодой, Игорь утер слезы тыльной стороной ладони и, обернувшись, посмотрел на субъекта. Тот достал небольшое хромированное устройство с ободком, рукояткой и сенсорным экраном и подошел к Игорю.

— Смотри на фиолетовую точку, — сказал он, нацелив в него рожки ободка.

Игорь отстранился.

— Ты хочешь сделать это через ресинхронизацию? — удивился субъект. — Это будет больно.

Игорь посмотрел на прибор у своего лица. Точка мерцала в основании ободка. Через секунду она погасла.

— Вот и все, — сказал субъект, ловко сложив прибор до размера смартфона и убрав в карман.

По какой-то причине привычная ироническая неприязнь сошла с его лица после манипуляции с прибором. Теперь он смотрел сурово и даже как будто с сочувствием.

— Сколько попыток понадобилось? — спросил он серьезно.

Игорь не ответил, посмотрел на мокрую петляющую тропинку, идущую вдоль забора. Где-то там за деревьями раздавались детские голоса и смех.

— Больше десяти?

Игорь вдруг схватил субъекта за лацкан пиджака и дернул на себя.

— Что, мать твою, происходит?! Кто ты такой?!

Вопреки ожиданию, субъект не испугался, и в нагловатых глазах его даже появилось что-то похожее на уважение.

— Не важно, кто я такой.

— Зачем вы засунули его туда?!

— Мы? — усмехнулся субъект. — В смысле твой брат? Это ведь была его идея!

— Что за чушь!

— Начало это конец, а следствие это причина…

Услышав эти слова, Игорь неохотно отпустил пиджак субъекта.

— У нас осталось меньше минуты, прежде чем мы разойдемся на триллионы световых лет, и если у тебя действительно есть вопросы, я могу ответить на парочку…

— Что это за место?

— То, что ты сейчас наблюдал? — субъект пожал плечами. — Экзотическая материя или козья тропа, как называл ее Киран. Самое узкое место червоточины.

— И где теперь мой брат?

— Это сложный вопрос.

— Кто-то обещал мне ответы!

— Ладно.

Субъект выхватил что-то мелкое из кармана, и Игорь увидел в метре от них парящую голограмму обнаженной японской косплеерши.

— Все началось с него… Тьфу ты черт!

Голограмму сменила большая голова индуса, чем-то отдаленно напоминавшего Найта Шьямалана.

— Все началось с него. Знаешь кто это?

— Киран Дравид, — озвучил Игорь надпись объемными английскими буквами, крутящуюся вместе с головой индуса.

На лице субъекта мелькнула тень прежней неприязни.

— Блин, как же по-аборигенски это звучит! Скоро это лицо будет смотреть на каждого школьника в кабинете физики. Киран Дравид, — повторил субъект, поставив, в отличие от Игоря ударение в слове «Киран» на первый слог, — на английский манер. В юности его называли как ты с ударением на последнем слоге и это жутко его бесило. Сегодня его имя нарицательное, что-то вроде Эйнштейна или Наполеона.

— И какое отношение к этому обидчивому индусу имеет мой брат?

— Не перебивай. Все началось с шахмат. В три года он уже обыгрывал гроссмейстеров, в пять – чемпионов мира. Тогда все думали, что он станет великим шахматистом, но его настоящее призвание – физика. В тридцать три года он сформулирует первой закон квантовой взаимосвязи, который позволит нам увидеть всю картину целиком. Эх, какие были времена!

— Какую еще картину?

Субъект пренебрежительно посмотрел на Игоря.

— Даже не верится, что он твой брат!

— Я так и не услышал ответа!

— Открытия Дравида позволили не просто увидеть пространство в большем измерении, но и заглянуть в будущее и оно… к сожалению, оно оказалось не слишком радужным. В начале двадцать пятого века нас ждет серьезное испытание. Первый контакт.

— Мой брат отправился туда?!

— Макс? Не-ет. Он всего лишь воплотит теоретические открытия Кирана Дравида в жизнь. Создаст то, что позволит все увидеть. Первый суперкомпьютер, способный все смоделировать. Все, включая то, с чем нам предстоит столкнуться. На это у него уйдут годы, но проблема не в этом. Он ведь делал это миллион раз. Проблема в том, что все варианты заканчиваются для нас плохо. Все, кроме одного.

— Того, в котором побывал я?

Субъект кивнул.

— Декогеренция защищает нас от…

— Что?

— Пространство и время защищает нас от них, но это не касается козьих троп. Эти мосты, стягивающие пространство и время. На них мы уязвимы. Они проникают на них из своих веток и используют, чтобы разрушить связь.

— Кто они?

— Доподлинно это пока неизвестно. Модели дают несколько квинтиллионов различных интерпретаций. Мы получим ответ через четыреста лет, но только… если добьёмся реализации правильного варианта.

— Если они пытаются предотвратить то событие, значит, оно как-то угрожает им?

— Догадливый малый, — субъект хмыкнул, — вокруг этого постулата крутятся все основные версии.

— Но зачем понадобился именно мой брат?

— Он опережает свое время. Ему нужны более современные возможности, чтобы все сработало. Ему нужны открытия Кирана и два десятка плодотворных лет в запасе. Без них они оба расходятся по тупиковым веткам. И мы все вместе с ними.

— А место, в котором мы оказались… Кто эти дети?

Субъект пожал плечами.

— Просто одна из далеких ветвей развития событий. Не важно где проходит мост. Как правило, это сильно искаженные пространства. Мы знаем только, что черная энергия стремится уничтожить их, как какую-то болезнь или аномалию.

— Я смогу еще встретиться с ним?

— Ну, теоретически это не исключено. Хотя это будет странная встреча – как в парадоксе близнецов.

Игорю вдруг стало казаться, что воздух вокруг пропитался бесцветным газом. Все вокруг – деревья, земля и тип в красном галстуке как будто утратили привычную плавность и стали подергиваться как зернистые изображения в старой компьютерной игре.

Посмотрев на субъекта, Игорь заметил, что видит лес прямо сквозь него.

— Не понимаю, чем он руководствовался, выбрав тебя, — задумчиво сказал субъект.

— Макс?

— Никто не верил, что ты справишься. Ты же просто… Ну, ты не специалист. Но, в конце концов, это как-то сработало. Макс всегда умел удивить. Вообще это, конечно, загадка. Я так и не понял что это… Черт! Со мной это началось раньше! — субъект разглядывал собственные руки. — Ненавижу этот момент! Напоминает операцию по омоложению. Ладно, прощай… герой.

После этих слов субъект растворился в воздухе. Игорь смотрел на осину, у которой он только что стоял и подумал, что не такой уж умник этот тип в галстуке, раз не мог понять простой вещи: Макс выбрал его, потому что несмотря ни на что, они всегда будут оставаться братьями.

Игорь взглянул на тропинку, со стороны которой приближались детские крики и звонкий собачий лай и заметил, что перестал ощущать холод и еще как будто стал терять в весе. Он посмотрел на свои руки и увидел сквозь них тропинку, накрытую мокрыми кленовыми листьями, а опустив голову ниже, обнаружил, что его ноги и живот тоже становятся прозрачным, и все вокруг покрывается слепыми белыми пятнами.

На тропинке показалась небольшая рыжая собака и с тявканьем бросилась на него, но бегущих следом детей Игорь так и не увидел. К тому моменту, когда они выбежали на полянку, он навсегда покинул осень своего детства.

(обратно)

Глава 37

Когда во тьме появился крошечный огонек, он словно кот, заприметивший мышку, мгновенно изменил траекторию и быстро поплыл на него. По мере приближения огонек стал вытягиваться, образуя рассеивающийся к основанию конус. Движение к нему было странным – он приближался не по прямой, а по вытянутой спирали, будто сошедшая с орбиты планета, устремившаяся к барицентру. Неизвестно сколько это продолжалось, но, в конце концов, конус оказался прямо перед ним. Он образовывал ровный бледный круг в основании, плотные вуали лучей поднимались к слепящей вершине. Неожиданно зазвучала ритмичная музыка, и в конус света, пританцовывая, вошел африканец в идеально сидящем неоново-желтом костюме, таких же желтых лакированных туфлях и шляпе, слегка сдвинутой на лоб. Помахивая тростью, которая его подвижному крупному телу нужна была явно лишь в качестве реквизита, он стал энергично двигать попеременно то одним, то другим плечом, удерживая кулаки перед грудью. Ритм мелодии ускорился, моментально отразившись в движениях африканца. Казалось, каждый мускул двигался в такт звучанию – даже лицо его постоянно меняло выражения, в которых смутно угадывались какие-то образы – возможно, его древних предков, которые таким способом отгоняли злых духов. Толстые губы вытягивались, лукавые глаза то злобно щурились, то имитировали томный взгляд. Он стал кружиться вокруг невидимого центра, двигаясь всем телом – руками, ногами, туловищем, головой; затем его движения стали напоминать уже не танец, а подергивания, к тому же он начал визжать, как визжат женщины в старомодных ужастиках. Видимо, это был какой-то экспрессивный элемент танца. Наконец от танца совсем ничего не осталось – африканца охватил припадок. Визг его стал совсем нестерпимым и каким-то агрессивно-воинственным. Хотелось зажать уши, но он не знал, как это сделать. Музыка утратила слаженность звуков, превратившись в раздражающий шум. Этот шум нарастал вместе с частотой и сливался с визгом, африканец уже двигался так быстро, что его можно было видеть во всех позициях одновременно. Стало настойчиво казаться, что вот-вот что-то случится, но внезапно все исчезло. Все, включая тьму. Вместо нее он увидел белые трубки, небесную плитку и жалюзи, за которыми дрожали капли.

— Сестра! Сестра! — раздался где-то рядом испуганный хриплый голос. — Он очнулся!

В поле зрения появились две фигуры в белоснежных защитных комбинезонах.

Он попытался закрыть глаза, но провалиться в сон ему не дали.

* * *

Данилов вышел из комы на пятый день после того, как рабочие нашли его в бессознательном состоянии в неэксплуатируемом здании на улице Уткина. Основной диагноз – отравление неустановленным ядом психотропного действия средней степени тяжести. Коматозное состояние пациент перенес относительно легко. Данилов ощущал себя так, словно проспал часов двадцать. Если бы не тошнота, слабость и легкая головная боль, он мог бы даже сказать, что чувствует себя отдохнувшим.

Врач осмотрел его и поздравил.

К вечеру его уже перевели в общую палату. Среди набора казенных вещей Данилов обнаружил в тумбочке потертый смартфон «Самсунг».

— Чье это? — поинтересовался он у медсестры.

— Ваш начальник принес. Сказал, будет звонить периодически. Вас, как я поняла, ограбили.

Данилов сунул смартфон в карман пижамной куртки, вышел в туалет, постоял над писсуаром почти минуту, глядя в окно, за которым покачивались промокшие ели.

Затем подошел к раковине, посмотрел в зеркало. Угрюмое лицо с непривычной небритостью взирало на него в ответ. Он вспомнил подростка с большими глазами, и поднял к лицу внушительный кулак. Белый шрам, полученный при задержании рецидивиста Андронника, косо пересекал тыльную сторону ладони. Данилов опустил руку, снова посмотрел на себя в зеркало, и впервые его посткоматозное сознание полоснула неприятная догадка.

Он вернулся в палату, сел на кровать. Напротив него отвернувшись к стене, спал прапорщик полиции в сером спортивном костюме. Кровать по соседству пустовала. А у двери закинув ногу на ногу, лежал подполковник запаса. Нацепив очки, он смотрел в экран смартфона, в наушниках его дребезжала музыка. Он уже бросил на Данилова несколько оценивающих взглядов, но внешность нового соседа к непринужденным разговорам явно не располагала.

Данилов достал «Самсунг», проверил счет, вышел в интернет и сразу набрал в поисковике «Массовое убийство в Армавире». Первая же ссылка – статья в Википедии. Данилов кликнул на нее, прокрутил знакомую статью до раздела со списком жертв. Вайсс А. Р. располагалась на седьмом месте.

Он лег на кровать, положив смартфон на грудь, смотрел какое-то время в потолок. Затем без особой надежды набрал в поисковике «Данилов Максим Николаевич». Десятки имен и незнакомых фотографий. Ссылки на статьи и соцсети. Врачи, журналисты, спортсмены, взрослые, дети, ветераны. Добавил слово «математика». Ничего. Тогда он, вдруг вспомнив о чем-то, набрал Kiran Dravid. И снова ничего, только какой-то ресторан с похожим названием. В ресторане можно было отведать пельмени с баклажанами и рагу из корнеплодов. А также жареный бок-чой.

Проверил список контактов – обилие незнакомых имен и кличек, записанных в хаотичном порядке. Пришлось снова выйти в интернет, набрать в поисковике «Зональный информационный центр ГУ МВД». После серии утомительных звонков удалось получить добавочный четырехзначный номер, по которому с шестого раза он дозвонился до своего старого сослуживца Брызгалова.

— Не знаю, Игорян, насчет сегодня, — сказал Брызгалов в ответ на его просьбу. — До завтра терпит?

— Терпит, — неохотно согласился Данилов. — Напомни свой номер, я тебе данные сброшу.

На следующий день в начале восьмого утра Данилова разбудила мелодия из фильма «Возвращение Будулая». Схватив с тумбочки телефон, он увидел слово «НАЧАЛЬНИК» и ответил на звонок. «Начальником» оказался Черкасов – оказывается, он так свой номер записал в смартфон специально для Данилова. Черкасов с утра был бодр и многословен больше обычного, что немного действовало на нервы. Впрочем, разговор пошел на пользу. Данилов восполнил пробелы. Оказывается до медицинского центра он так и не добрался. Нашли его без сознания в соседнем здании без денег и документов. Впрочем, может оно и к лучшему, сказал Черкасов – эксперимент все равно отменили, но поскольку Данилов доброволец и согласие подписал, обратный ход старым делам давать не стали. Правда, в звании понизить успели. Теперь Данилов капитан, но до пенсии еще возможно майора вернут. Поинтересовался Черкасов обстоятельствами – во что влипнуть угораздило, так сказать, от первого лица. Данилов рассказал: дали выпить чаю, а дальше ничего не помнит. Детали уточнять не стал – не хотелось. Черкасов сказал, дело ведет какой-то следак молодой, без энтузиазма. Просил перезвонить, как очухается. После этого Черкасов еще минут пять читал нравоучения, взял с Данилова обязательство не допускать больше «косяков», но в завершении повел себя на редкость великодушно и в качестве подарка разрешил ему оставить у себя свой старый «Самсунг».

— Тебе все равно теперь оклад понизят.

— Спасибо, — сказал Данилов, и предложил из вежливости компенсировать хотя бы полцены.

— Да брось ты! — отказался начальник, но тут же добавил: – хотя знаешь, ты мне топор купи.

— Топор?

— Ну, топор мне нужен на дачу. Цельнокованый.

— Без проблем, — согласился Данилов, думая, что новый топор стоит едва ли дешевле его изрядно подержанного смартфона.

Во время завтрака позвонил Брызгалов.

— Игорь, тебе устно сойдет или копии из архива нужны?

— Сойдет так, — сказал Данилов, вытирая губы салфеткой и спешно поднимаясь из-за стола.

— В общем, первое. Садчиков Вячеслав Викторович. Одиннадцатого июля восемьдесят второго года рождения. Верно?

— Ага.

— Дата смерти двадцать первое ноября две тысячи третьего года. Место смерти – Москва, улица Маршала Катукова, падение с высоты. Вероятно, самоубийство.

— Так… — тихо сказал Данилов с замиранием сердца. — А по второму что?

— С этим вопросов нет?

— Нет.

— Так, второй, — нараспев протянул Брызгалов, — значит, Данилов Николай Анатольевич… Однофамилец, что ли?

— Ага.

— Убит в результате разбойного нападения первого июня две тысячи четвертого. Ростовская область, город Пролетарск. Ножевое ранение… Старые дела-то все, Игорян…

— Старые, — согласился Данилов и посмотрел в окно, за которым сентябрьский дождь сеял свою унылую песню.

Через три дня Данилова выписали из госпиталя, выдав листок освобождения от службы на неделю. Он оформил новую банковскую карту, восстановил телефонный номер.

В Москве вторые сутки лил дождь, но влажный воздух еще хранил теплое дыхание канувшего в небытие жаркого лета. Вечером он достал из шкафа старую коробку из-под гриндерсов, к которой не прикасался двадцать лет.

Семейных фотографий было немного. Пачка фотографий дальних родственников с неизвестными младенцами, стянутая резинкой, несколько больших школьных и детсадовских мятых фотографий с оторванными углами. Два тонких фотоальбома с карманами для карточек десять на пятнадцать, которые в девяностых распечатывали в фотосалонах – самые интересные фотографии, сделанные на мыльницу. Отдельно лежали две старые черно-белые фотографии отца в военной форме и шестнадцатилетней матери, сидевшей на подоконнике большого окна, за которыми маячили заснеженные деревья и крыши.

Данилов открыл первый фотоальбом, увидел того, кем был еще совсем недавно. Те же кроссовки «Адидас», та же болоневая куртка. Нога стоит на педали «Орленка». Он вспомнил то дождливое лето. Рядом стоит Макс, неуверенно улыбается. Он долго разглядывал фотографию, по памяти конструируя мир за временными и пространственными границами этого запечатлённого момента. Воспоминания были еще свежи. Из нагрудного кармана рубашки Макса выглядывал краешек блокнота – того самого, в который Игорь записывал таинственные послания человека с диафильма.

На другой фотографии отец с матерью. Оба сидят на диване, отец обнимает мать, за их спинами на стене висит одинокая гирлянда. Несколько однотипных фотографий из школы: день знаний, поездки на Поклонную гору. На одной из них обнаружился Славик, но уже взрослый высокий одиннадцатиклассник с длинными волосами и нахальной мрачностью в лице, давно позабывший свой «военный» период.

На последней фотографии, сделанной во время школьной уборки, Данилов с удивлением обнаружил Анну Вайсс. Она стояла боком, в компании пары девчонок под баскетбольным щитом, сжимая в руках метлу. Изображение размытое. Ее наполовину скрывало плечо одноклассника, строившего рожки шестнадцатилетнему Данилову, глаза которого, несмотря на улыбку уже излучали какую-то неподъёмную тяжесть, которая будет пугать на допросах неопытных первоходов.

Разглядывая эту фотографию, Данилов прилег на диван, и перевернул альбом. Из кармашка за фотографией ему на грудь вывалилась еще одна. Он поднял ее и тут же снова сел.

Он вспомнил о ней только сейчас, когда увидел ее. Вспомнил вместе с тем событием, которое она запечатлела. Фотография была меньшего формата и снята еще до эпохи «мыльниц» старым отцовским фотоаппаратом. Они с братом совсем маленькие. Игорю – пять, Максу – три. Макс сидит на санках на краю большой горки, Игорь стоит перед ним, подняв руку в варежке перед своим лицом. Младший брат глядит на него и повторяет жест.

Он боялся, вспомнил Данилов, — боялся съезжать с той горки и Игорь, искавший общения со странным бессловесным братом придумал тогда для него этот жест – провести рукой перед собственным лицом, словно закрывая его невидимым забралом.

— Делаешь так и ты под защитой! — сказал он тогда, и брат учившийся читать по губам понял его и принял на веру, повторив за ним этот жест. Многое ли ты подвергаешь сомнению в три года? Этот жест Игорь потом забыл, а Макс запомнил и часто использовал его перед зеркалом или окном – потому что ночью в окне ты видишь только собственное отражение.

Жест, известный только двоим…

Данилов встал, открыл окно и закурил, глядя на сумрачный город. После второй затяжки, он закрыл глаза и увидел парня в свитшоте с аббревиатурой MIT, повторяющего этот жест.

«И не забудь призвать мертвеца, который тебя научил…»

Пугающая догадка снова вернулась и засияла пуще прежнего. А ведь ничего удивительного на самом-то деле нет – ты мог видеть ее раньше и тогда все идеально сходится – ты сам прекрасно знаешь, какими изобретательными и упорными бывают люди в попытке обмануть самих себя. События его чудесного путешествия в детство отступали, размывались, теряли краски, как вчерашний сон.

Но оставался еще один надежный способ убедиться в том, что все было.

Утром Данилов поехал в центр, по памяти свернул с Садового кольца в узкий переулок, оставил машину, вошел во двор через шлагбаум, отыскал дверь с табличкой «Управление по организации дознания».

Дежурный в небольшом аквариуме пускать Данилова отказался, несмотря на убедительные доводы, что он участник эксперимента.

— Мы не уполномочены. Звоните в приемную, — сказал он.

Данилов был готов к этому и из машины позвонил по номеру, который дал ему дежурный.

Голос ему ответил почему-то мужской, хотя Данилов помнил, что секретарем у генерала была женщина в звании старшего прапорщика.

Все настойчивые просьбы соединить его с Липатовым моложавый бойкий голос отмел отработанными фразами.

— У меня персональная информация для генерал-майора Липатова, — напирал Данилов.

— Вы его знаете?

— Да.

— Тогда свяжитесь с ним по личной связи.

— Послушай! Просто скажи ему: с вами хочет поговорить майор Данилов. Видное.

— Вы из Подмосковья?

— Да нет же! Я из Новой Москвы. Просто скажи ему, он поймет.

Мужчина вздохнул, послышалось движение стула и недовольное бормотание.

Данилов терпеливо ждал, когда в трубке прозвучит голос Вилли.

— Алло!

Увы, это был тот же бойкий помощник.

— Генерал-майор Липатов говорить с вами отказался.

— Ты ему сказал, кто я?

— Да, он вас знает.

— Знает?!

— Да, он сказал передать вам, что эксперимент отменили, но к вам лично претензий у управления нет. А если есть какие-то служебные вопросы, обращайтесь в округ с рапортом на имя начальника своего управления. У вас это подполковник Черненко.

— Понятно.

Данилов бросил телефон на пассажирское сиденье и откинулся на спинку.

Вот тебе и ответ.

Конечно, можно дождаться Липатова здесь и попробовать напрямую заговорить. Пускай скажет ему в лицо, что не помнит их поездки к бандитам, в психбольницу, и допрос школьного сторожа, но что-то подсказывало Данилову, что не помнит. И если до звонка он не был в этом уверен, то теперь от сомнений не осталось и следа.

Данилов просидел минут десять, глядя невидящим взором сквозь прохожих шарахающихся на тесном тротуаре от электросамокатчиков, потом завел двигатель, развернулся и выехал на Садовое кольцо.

Он понимал, что ведет себя глупо и все же не мог остановиться. В родной город Данилов приехал через час. Первые же виды на горизонте дали понять, что это не тот город. Он петлял по улицам, по которым еще недавно носился на «Орленке», гулял со Славиком, братом и Аней и не узнавал его.

Неровный асфальт с лужами на тротуарах сменила плитка как в Москве. Старые дома обновили фасады, на пустырях появились ухоженные парки с фонтанами и памятниками. Бескрайние поля вокруг захватили жилые комплексы с новой инфраструктурой. Медицинскую улицу почти не узнать. Лес, из которого он выбрался, оградили забором. Тропинки сменили асфальтированные дорожки. Лишь старые трехэтажки не изменились и здесь он почувствовал слабое дыхание прошлого. Будто годы вновь исчезли, но лишь на мгновение – бледная тень того сильного чувства, которое он испытал когда оказался тут двадцать семь лет назад.

Ты приехал по адресу, думал он, глядя из машины на окна их бывшей квартиры. Только с одной координатой ошибся – временной. По ней, увы, перемещаться не так просто.

Взгляд прошелся по новым стеклопакетам и фигурным решеткам. За окном, через которое Макс навсегда покинул их дом, лежала стопка книг, и сидел медвежонок Тедди. Там жили другие дети. А те, что жили прежде – выросли или уже не вырастут никогда.

Почти на каждом этаже висели блоки кондиционеров, на тяжелой металлической двери подъезда – замок с домофоном. И никаких тебе самодельных лавочек. В узком пространстве на месте снесенного гаража и бельевых веревок втиснули спортплощадку с тренажерами.

Данилов проехал по все такой же пустынной Новой улице, свернул на Школьную, притормозил. С широкого крыльца школы спускалась незнакомая молодежь в толстовках и модно-уродливых джинсах-бананах. Почти все заглядывали в смартфоны с родительским контролем точного местоположения. Интересно, где сейчас та девчонка, которая искала «айфон» в доме Петрищева? Данилов вздохнул и положил руку на руль. Нет, здесь ты не найдешь ответов.

Он потянулся к ключу зажигания, но в это время заиграла мелодия из фильма «Возвращение Будулая». Данилов достал смартфон и с удивлением уставился на экран, на котором высветилось: Кристина Данилова. Учитывая, что номер был его собственный, а список контактов Черкасова, он не сразу понял, что происходит. И только когда провел пальцем по зеленой иконке, догадался – Черкасов когда-то давно записал так телефонный номер его бывшей жены.

Пошел дождь и Данилов включил дворники.

— Почему ты мне не сказал, что на тебя напали? — раздался на том конце знакомый обманчиво-манящий голос.

— Ничего серьезного.

— Тебя ударили?

— Нет, просто подсыпали что-то в чай. Я в порядке.

Кристина работала психологом. Данилов никогда к ее занятию всерьез не относился, пока она не стала зарабатывать в день больше, чем он в месяц. Она сбежала от него к одному успешному инфоцыгану из Краснодара. Она это так называла. Хотя сам Данилов считал, что побег подразумевает, что тебя кто-то пытается остановить.

— Все такой же недоверчивый…

— Я доверяю тебе.

— Ты даже себе не доверяешь.

— Скажи мне, Кристина, как психолог: бывает такое, что ты ощущаешь себя в теле другого человека? Может быть, даже в своем теле, но более ранней версии?

— Это вопрос к психиатру, но я понимаю, о чем ты говоришь.

— Понимаешь?

— Ты так и не смог закрыть тот детский гештальт.

— О боже.

— Опять защита.

Данилов представил победную улыбку бывшей жены и решил попробовать быть честным – как повел бы себя тот Игорь, который выходил из этих школьных ворот двадцать семь лет назад.

— Я видел его…

В трубке воцарилось молчание. Она поверила ему, но решила, видимо, что он сходит с ума – в ее следующей фразе послышалась печаль.

— Во сне?

— Пока был в коме. Я говорил с ним, и он сказал мне, что… отправился в будущее.

Кристина вздохнула.

— Послушай, Игорь, я знаю, ты мне не доверяешь, но я могу организовать тебе бесплатную встречу с настоящим профессионалом. Он работает очень глубоко, задействует гипноз. Только обязательно, ты должен сам принять это решение. Сам, понимаешь меня?

— Спасибо, понимаю.

— Пока ты не хочешь понимать. Но ты должен принять ответственность за свою жизнь, иначе это никогда не закончится. Ты продолжаешь вести себя как ребенок, придавленный страхом и чувством вины. Все еще ждешь какого-то чуда.

— Но что же мне делать?

— Отпустить его. Признать, что его нет.

— Нет?

— Ну, конечно! Он умер! Ты же сам говорил, что в вашем городе в то время был какой-то маньяк. Да, это ужасная трагедия, но нельзя чтобы и ты становился его жертвой. Ты ведь и сам понимаешь, что если бы ты даже и правда был плохим братом, он бы сотню раз уже простил тебя и меньше всего хотел, чтобы ты мучился всю жизнь. Тебе давно пора отпустить его. Не только ради себя, но и ради него. Пора уже повзрослеть и перестать сочинять детские небылицы.

Вероятно, она была права, думал Данилов, убирая смартфон в карман. Именно сейчас, глядя сквозь пасмурную пелену на знакомую и одновременно незнакомую Школьную улицу, ему впервые по-настоящему все случившееся показалось странным сном.

Он приоткрыл окно и закурил. Вместе с дымом по салону растекались звуки джазовой мелодии. Данилов опустил взгляд на дисплей и прочитал бегущей строкой: Scott Hallgreen – Film Noir.

На обратном пути, он заехал в Леруа Мерлен и купил большой цельнокованый топор. Взяв его в руку, он стоял некоторое время, задумчиво глядя на лезвие и привлекая к себе настороженные взгляды продавцов.

— Значит, сон, — тихо сказал он, напугав проходившую мимо женщину, и, крутанув топором, направился к кассе.

(обратно)

Глава 38

В понедельник он вышел на службу. Черкасов отправил его в автомобильный патруль на самый далекий маршрут. Дневная смена. Непривычные мелкие звездочки на погонах. Напарник – старший сержант, но почти ровесник. Данилов меланхолично вытаскивал уснувших алкашей из-под кустов, выслушивал жалобы на квартирных буянов, проверял документы, неспешно преследовал на служебном «Форде» голого по пояс наркомана, бегущего по дороге.

День был долгий, рутинный, но работа помогла ему отвлечься от мыслей, не дававших покоя – хотя случившееся с каждым днем действительно все больше напоминало сон, и он уже готов был согласиться с Кристиной. Возможно, и впрямь неспособное смириться подсознание, подогретое психотропным ядом, породило тот загадочный трип. Возможно… Ведь все исходные данные у него имелись с самого начала. Он сам придумал Вилли, сам оживил мертвецов и свои старые подростковые фантазии.

После наряда Данилов сдал оружие, наручники, служебный жетон и, вспомнив, что забыл отдать Черкасову топор, зашел в его кабинет, но дверь оказалась закрытой. Оно и к лучшему – начальник любил болтать и читать нравоучения, а Данилову было сейчас не до этого.

Во второй половине дня появились признаки бабьего лета – нежаркое солнце выглянуло из-за туч, асфальт посветлел, прохожие расстегнули ветровки. Данилов быстро разобрался с пробками в Новой Москве и устремился к кольцевой. На светофоре перед круговым перекрёстком справа он увидел отделение Сбербанка, занимавшее половину этажа в небольшом двухэтажном здании. У торца – вход в помещение с банкоматами. Площадка перед зданием непривычно пустовала. Данилов решил свернуть к нему, чтобы снять немного наличных с новой карты – в Москве ему без очередей и утомительного поиска места для парковки такой случай вряд ли представится.

Припарковав машину возле единственного съезда, он поднялся в тамбур. В помещении у стены стояли рядом два банкомата, один из которых размещался прямо напротив окна. Карты в бумажнике не обнаружилось, Данилов похлопал себя по карманам и нашел ее в кармане полицейской куртки, прямо под шевроном с надписью «ПОЛИЦИЯ».

Собираясь уже сунуть карту в банкомат, он вдруг вспомнил, что новый пин-код записал на листок из блокнота и снова зашарил по карманам.

В этот момент за спиной открылась дверь, к соседнему банкомату неслышно подошла невысокая женщина. Данилов скользнул по ней взглядом, обратил внимание на бледную кожу и небольшие руки с ярким маникюром. На указательном и безымянном пальцах левой руки поблескивали кольца, а на среднем темнела свежая ссадина. Возможно, на нем тоже раньше было кольцо и возможно с драгоценным камнем.

Листок с пин-кодом нашелся в том же кармане. Данилов сунул карту и набрал код. Женщина проделала то же самое, руки ее немного дрожали.

Данилов бросил быстрый взгляд в антикражное круглое зеркало под потолком и увидел отражение красного универсала «Ауди» за окном, затем снова скосил взгляд на женщину, только что вынувшую дрожавшей рукой из лотка внушительную пачку пятитысячных купюр – видимо максимально возможный лимит. Она слегкадернула головой в его сторону, как будто хотела что-то сказать, хотя быть может, ему просто показалось – уж слишком это движение было незначительным.

Данилов забрал свою карту, и десять тысяч мелкими купюрами, достал бумажник и снова бросил быстрый взгляд на женщину.

Она растерянно держала в одной руке пачку денег, в другой карту – будто не знала, что делать.

— У вас… какие-то проблемы? — спросил Данилов, хмуро глядя в свой бумажник.

Женщина замерла на мгновение, после чего коротко, почти незаметно мотнула головой и принялась дрожащими руками пересчитывать деньги.

Данилов снова посмотрел в антикражное зеркало. За рулем «Ауди» сидел кто-то крупный. И еще два силуэта на заднем сиденье.

— Если вам нужна помощь, но вы не можете об этом сказать, положите ладонь на панель, — проговорил он, не глядя на женщину.

Женщина перестала судорожно считать деньги, замерла и тихо вздохнула. На десятой секунде она снова зашуршала купюрами.

Сомнений не было, но Данилов подождал еще какое-то время, а потом убрал бумажник и сделал движение, чтобы развернуться, но женщина вдруг резко хлопнула ладонью по металлической панели, так что звякнули кольца.

Данилов посмотрел на них и медленно вернулся в исходное положение.

— Продолжайте, — сказал он, — ладонь – это «да», кулак – «нет». За вами наблюдают?

Женщина приподняла ладонь и опустила.

— Красная «Ауди»?

То же движение.

Данилов посмотрел в круглое зеркало над банкоматом.

— В машине трое, один из них… заложник?

Снова ладонь.

— Он на заднем сиденье… Ваш муж?

На этот раз ладонь сжалась в кулак.

Данилов увидел маленькие часы «Картье» на ее запястье, модель – «Танк». Подделки таких часов продавали цыгане возле Киевского вокзала. Только вряд ли на ее руке подделка.

— Сын?

Ладонь вцепилась в антивандальную панель, но остановить дрожь это не помогло.

Не совсем матерые, раз сорвали только кольцо, а «Картье» не заметили, подумал Данилов. Действуют на эмоциях. Возможно, наркоманы. Впрочем, риск плачевного исхода это только повышало.

— Ездите по банкоматам, снимаете наличку?

Ладонь.

— Этот последний?

Кулак.

Данилов прикинул, что самая главная проблема для них – свидетели. Даже если они не связываются с мокрухой, после рейда по банкоматам мать и сына вывезут в глухое место, вероятно куда-нибудь в соседнюю область, подальше от оживлённых трасс и населенных пунктов, отберут средства связи и скорее всего, привяжут к дереву в каком-нибудь лесу. Это в лучшем случае. Разумеется, Данилов теперь повлияет на их планы – сообщит в дежурную часть и передаст дэпээсникам данные машины. Вот только вряд ли грабители добровольно остановятся по взмаху гаишного жезла. Более вероятный вариант – погоня, автомобильное родео, ДТП, возможно с жертвами. В любом случае, заложникам придется несладко.

— Они вооружены?

Ладонь.

— Пистолет?

Ладонь.

— Нож?

Ладонь.

Данилов снова бросил взгляд в зеркало – на этот раз его интересовало окружающее пространство. Впрочем, габариты зеркала многого не открыли. Только кусочек кузова его «Хюндая» и выезд на дорогу. Время утекало.

— Я выйду первым, — сказал он после секундных раздумий, — вид полицейского их напугает, но увидев, что я просто уезжаю, они немного успокоятся и дождутся вас. Я далеко не уеду, развернусь на дороге и перекрою им выезд. Будьте готовы к небольшому удару. Выезд здесь только один, но они попытаются сбить ограждение. Не пугайтесь, у них это не получится, они гнутся только от наезда пожарных машин. К этому моменту, им будет уже не до вас. Их буду волновать только я. Скорее всего они бросят машину и попытаются убежать во дворы. Вам надо будет взять себя в руки и продержаться до этого момента. Вы справитесь?

Она хотела взглянуть на него, но вовремя остановилась и дважды хлопнула ладонью по панели.

— Хорошо. Теперь сосчитайте до тридцати и выходите следом за мной. Ведите себя так, как будто разговора между нами не было.

Данилов вышел на улицу, даже не взглянув на «Ауди». Краем глаза он увидел только крупный торс и бороду водителя.

Он сел в машину, завел двигатель, развернулся. На площадку с дороги въезжал «Рено». Пропустив его, Данилов вырулил «Хюндай» под светофор, повернул налево, скрывшись из зоны видимости, развернулся на двойной сплошной и медленно покатился обратно к площадке прижимаясь к обочине.

«Ауди» размещался задом к выезду. Им понадобится минута-две. Данилов остановил машину, не глуша мотор, и включил аварийные огни.

Ему не помешало бы оружие, но, увы – пистолет остался в оружейке. Данилов обернулся. На заднем сиденье лежал цельнокованый топор.

Он медленно достал смартфон, нажал клавишу быстрого вызова, но дождаться соединения не успел – впереди показался красный кузов. Водитель его заметил – он был всего в десяти метрах, но, как и рассчитывал Данилов – слишком поздно, чтобы успеть вырваться на дорогу. «Хюндай» чиркнул передний угол универсала, перегородив ему выезд.

Шины завизжали. Данилов распахнул дверь и, пригнувшись, выбрался из машины, укрываясь от возможного выстрела. Следом раздался глухой удар. Хороший знак, поскольку Данилов его ожидал. Сдавая назад длинный универсал, ткнулся задней частью кузова в клумбу – он видел ее, когда выезжал и рассчитывал на такой вариант, как наиболее подходящий.

Данилов схватил топор, обогнул машину и стал спокойно приближаться к универсалу, штурмующему низкую ограду. За окном водителя мелькнуло расплавленное борцовское ухо и борода. Чья-то рука стучала по его крепкому бугристому плечу. Раздавались приглушенные крики, в воздухе стоял рев мотора, визг и запах горелой резины.

В конце концов «Ауди» просто повис передними колесами на согнувшейся секции, как угодивший в западню зверь.

Великан-водитель воинственно матерясь вытолкал из машины женщину, сам же вылез следом с ее стороны, споткнулся, вскочил и побежал в сторону «Рено». Прятавшиеся за ней мужчина и женщина понеслись в сторону дороги.

— Убью, нах.й! — раздался вопль.

Из-за машины показался высокий тощий пассажир заднего сиденья – тоже в бейсболке и с безусой бородой, он прижимал короткий ствол черного револьвера к уху до смерти перепуганного подростка. Он тащил его за собой в сторону выезда во дворы, перекрытого бетонными блоками.

Водитель-здоровяк, оттопырив задницу, пробежал вдоль фасада и присоединился к своему подельнику.

— Убью, сука! — кричал тощий. — Потеряйся, мент, бл..!

Данилов спокойно шел на них.

— Чё за варианты, бл…?! — визжал здоровяк.

— Я в натуре пробитый, мент, вали, говорю! — стращал Данилова тощий, одновременно подтаскивая подростка к блоку.

Тут, наконец, на экипировку Данилова обратил внимание великан.

— Он без пушки, теряемся, бл..! — крикнул он отрывисто и побежал во дворы.

Тощий посмотрел на Данилова, убедился, что у того действительно только топор, оттолкнул подростка, и побежал, но возле блока вдруг остановился, обернулся и медленно поднял руку с револьвером.

Кто-то закричал.

Сон стал явью. Снова револьвер, снова топор и никаких преград между ним и тем, кто собирается его убить. Тощий понял – полицейский будет преследовать их, если не остановить его прямо сейчас.

Здоровяк тоже остановился и ждал в отдалении у бетонного забора. Данилов спокойно шел вперед. От полуприкрытых глаз бандита взгляд его переместился на ствол, от него – на мышцы поверхностного сгибателя, а затем на палец на спусковом крючке.

Трескучий хлопок оглушил округу и слился с металлическим звоном. Пуля отскочила от цельнокованого топора, которым полицейский прикрыл грудь. Он прошел мимо подростка, в ужасе глядевшего на него с земли – спокойно как терминатор, переместив щеку топора на нашивку «ПОЛИЦИЯ», от которой в тот же миг отскочила вторая пуля.

— Ааааа! — заорал бандит, вытаращив красные глаза. — Мариииииид!

Данилов подошел к нему и ударил основанием ладони в кадык.

Бандит упал, Данилов присел рядом на колено, выхватил из его руки пистолет.

* * *

Черкасов с удивлением разглядывал цельнокованый топор с двумя крошечными вмятинами.

— Теперь этому топору место в центральном музее, а не на даче, — начальник прищурился, перевел взгляд на Данилова. — Серьезно? Топором?!

— Михалыч, ты запись посмотри! — усмехнулся его заместитель.

— Он в одну точку, что ли, долбил? — продолжал высказывать обоснованные сомнения Черкасов.

— Посмотри, говорю!

Черкасов еще раз оценивающе взглянул на Данилова и протянул ему руку.

В это время в кабинет открылась дверь, лицо начальника вытянулось от удивления.

Данилов обернулся. В дверях стоял великан – тот самый, который возил его к генеральской версии Вилли в день их первой встречи.

— Что такое? — спросил Черкасов.

— Данилова хочет видеть генерал Липатов, — сообщил великан.

* * *

Снова, как и в день первой встречи его повезли на «УАЗике». Только на этот раз вместо угрюмого напарника «каменной башки», на пассажирском сиденье сидел какой-то стареющий мажор в кожаной куртке с большим стаканом кофе, от которого несло ромом. Тип этот постоянно улыбался, с удовольствием отхлебывал кофе и периодически указывал пальцем в окно, выдавая бессмысленные реплики, вроде: «вот тут хорошие рыбные стейки делают», «развязку открыли», «смотри-ка, вон кошка побежала».

Данилов волновался, и по мере приближения волнение нарастало.

Он был рад, что мучить долгим ожиданием его не стали. Данилова быстро провели в знакомый кабинет, перед которым мелькнула табличка с таким же знакомым именем «Виль».

Генерал был в кабинете один. Так непривычно было смотреть на постаревшую версию Вилли, которого он еще недавно видел зеленым, безалаберным, но отважным юнцом. Но это был он без сомнения – да, лицо «Махоуни» немного оплыло и состарилось. Но во взгляде – тень все того же добродушия.

— Товарищ генерал-майор, майор Данилов по вашему приказанию прибыл, — спокойно сказал Данилов, едва сдерживая улыбку.

Липатов кивнул и указал на стул.

— Садитесь.

Данилов сел в торце приставного стола. Генерал тем временем поднялся, одновременно вытянув руку в его сторону, чтобы не вскакивал, подошел к окну, раздвинул жалюзи.

— Значит, отличились опять, майор, — сказал он, взяв с подоконника лейку, — но на этот раз хотя бы с положительной стороны. Можно сказать реабилитировались.

Генерал полил из лейки невзрачный цветок, состоявший из нескольких прямостоячих листьев. Данилов пристально глядел на него, гадая, когда закончится этот цирк и генерал начнет вести себя как настоящий Вилли.

— А что там все-таки с вами случилось? Что еще за отравление?

Данилов исподлобья посмотрел на генерала. Разыгрывает он его, что ли? Впрочем, это в духе настоящего Вилли. Данилов решил ему подыграть, понимая, что мяч в любом случае на его стороне, просто потому что он генерал. Но рано или поздно ему это надоест.

— Я пришел по адресу, который мне передала помощница вашего профессора из НИИ, встретил там женщину. Она сказала, что я пришел туда куда нужно. Она дала мне чаю и подключила к голове какой-то прибор. Поскольку деталей эксперимента я не знал, то поверил ей. К тому же она знала вашего профессора. Ну, а дальше я впал в кому.

Пускай тоже теперь гадает – серьезен он или нет, подумал Данилов.

— Говорят, вы так и не дошли до медицинского центра. Вас нашли в соседнем здании без сознания.

Данилов пожал плечами и пристально посмотрел на генерала.

Тот подошел ближе, упер кулак в стол и тоже оценивающе поглядел на Данилова.

— Любите вы, Данилов, вляпываться в истории на ровном месте.

— Да уж, — согласился Данилов и прищурил левый глаз, — истории…

— Ладно, эксперимент все равно приостановили. Комиссия признала его недостаточно безопасным. А вы, тем не менее, все равно умудрились пострадать, — генерал покачал головой, — несправедливо.

В этот момент показалось, что в лице генерала промелькнуло то легкое лукавое выражение, с которым настоящий Вилли любил подтрунивать над ним, добавляя противное слово «шкет» и Данилов не сдержался, посмотрел в глаза генералу. Тот молчал, будто понял, что Данилов собирается сказать ему что-то важное. И Данилов сказал.

— Вилли? — произнес он осторожно.

Брови генерала поползли вверх.

— Что-о? — изумился генерал, изобразив такое лицо, которое совершенно несвойственно было Вилли.

Такого Вилли он точно не знал.

— Простите, это… — Данилов покрутил рукой возле уха.

— А-а, — низким голосом протянул генерал, — последствия отравления. Понимаю.

Генерал прошел к окну и встал у него, положив руки на спинку кресла.

— Ладно, Данилов, — сказал он, — мы вас уже более-менее неплохо знаем. Вы человек непростой, своенравный, и хотя службу несете не без нареканий, но дело свое все-таки знаете. Мы хотим предложить вам работу.

— У вас?

— Ну не совсем у нас. Скажем так – у наших коллег. Но под нашим покровительством. Точнее – под моим. Дело секретное и отчасти деликатное. Я в общих чертах расскажу, без деталей, — генерал выпрямился, упер руки в ремень. — В общем, есть у нас один очень важный свидетель под государственной защитой. Но мы не очень уверены в сотрудниках, которых назначает управление. Не вдаваясь в подробности, скажу – поводы были. Тут еще накладываются проблемы с финансированием. Его выделяют всего на полгода, я могу заменить по нашей линии на год. На этот период нам нужен надежный человек, который сможет этого свидетеля охранять. У вас есть опыт оперативной работы, поэтому ваша кандидатура, мы считаем, подходит.

— Но у меня нет подготовки.

— Тут не подготовка важна, нужен смышлёный сотрудник, которому мы можем доверять. В этом вопросе для нас сейчас это самое главное. За этим свидетелем охотятся многие.

— И что я должен делать?

— Просто охранять его, — пожал плечами генерал. — Оклад будет повышенный, как в боевых условиях. Компенсация жилья и автотранспорта. Правда, всего на год.

— На год, а потом защиту снимут?

Генерал покачал головой, как-то странно глядя на Данилова.

— То есть не снимут?

— Боюсь, он нуждается в защите на более долгий срок.

— Но финансирование выделяется только на год?

— Именно.

— Простите, я понимаю, что вы куда-то клоните, но не понимаю куда.

— Вы полицейский, Данилов, а этому человеку нужна помощь.

— И это все?

— Боюсь, что да.

— И на какой срок?

— На полный срок.

— Что значит на полный?

— Значит до самого конца.

— Я не совсем понимаю…

Генерал отвернулся к окну. И тут до Данилова дошло, что это была проверка.

— Так вы согласны? — спросил генерал после долгого молчания.

— Да, — ответил Данилов, глядя в пол.

Генерал повернулся вполоборота, улыбнулся той самой улыбкой Вилли.

— Я в этом не сомневался.

— Не сомневались?

Генерал подошел к сейфу, достал тонкую папочку и положил на стол перед ним.

— Познакомьтесь с тем, кого вам предстоит охранять.

Данилов открыл папку и увидел фотографию Анны Вайсс.

* * *

— Она выжила?!

Данилов разглядывал взрослую фотографию Анны, сделанную, судя по всему, недавно. Усталые глаза были все так же прекрасны. Она стояла на фоне выкрашенной кирпичной стены какого-то лофта, скрестив на груди руки и слегка опустив одно плечо – точно также она стояла на школьных переменах когда-то очень-очень давно.

— Официально — нет, — сказал генерал. — Ей чудом удалось спастись, буквально в последний момент. Мы поняли – это шанс не только для нее и воспользовались случаем объявить ее погибший. Она до сих пор дает ценные показания. Нас, как вы понимаете, не столько местные волнуют, сколько их московские кураторы. Десятки дел и многие еще не закрыты. Мы ее прячем, но защита никакая – отбили две попытки нападения от своих же и больше никому не доверяем. Она платит большую цену. Ее жизнь не сахар. Постоянная смена имен, документов и места жительства…

В это время в кабинет постучали, приоткрылась дверь. Данилов инстинктивно закрыл папку и обернулся, чтобы снова удивиться – в дверь заглядывала та самая цыганка, которая опоила его чаем и отправила в прошлое со словами «а вы приглядитесь». Только сейчас на ней была какая-то странная форма песочного цвета с аксельбантом, красным поясом и сплюснутой фуражкой с серебристой кокардой.

Девушка даже не взглянула на Данилова.

— Скоро подойду, — сказал ей генерал.

— Кто это? — спросил Данилов, когда девушка исчезла за дверью.

— А! — отмахнулся генерал. — Делегация полицейских из Индии приезжала, по обмену опытом. Сегодня уезжают обратно.

Данилов прищурил левый глаз и внимательно посмотрел на генерала. Тот продолжал вводить его в курс дела, как ни в чем не бывало.

Они просидели еще около получаса, после чего генерал сказал, что у него важные дела и остальные вопросы осветит его помощник. Данилов направился к дверям, но вспомнил, что так и не получил ответа на главный вопрос. Он неожиданно резко развернулся, успев заметить непривычную печаль во взгляде генерала. Тот стоял посреди кабинета, сунув руки в карманы, и смотрел на него.

— Разрешите вопрос, товарищ генерал-майор?

Липатов коротко кивнул.

— Почему я?

Генерал повернул голову, задумчиво посмотрел на стол, возле которого стоял, а потом вдруг грустно улыбнулся и посмотрел в глаза Данилову.

— Когда-то давно, — заговорил он непривычно тихим голосом, — один хороший полицейский сказал мне: настоящий полицейский не тот, кто им однажды становится, а тот, кто им умирает…

У Данилова перехватило дыхание.

— Только спустя годы я понял, что он имел в виду…

Ему было пятьдесят лет или около того, но сейчас он снова стал тем молодым Вилли, который был когда-то его напарником и возможно даже другом. Тот самый Вилли, которого последний раз он видел стоящим на кабинке колеса обозрения в новеньких сияющих погонах старшего лейтенанта.

— Я надеюсь, что это произойдет нескоро… шкет.

(обратно) (обратно)

Эпилог

Устав мерять шагами комнату, она остановилась у окна. Пустынная дорога от сломанных ворот змеилась между бесконечными грядами заснеженных сопок, напоминавших застывшие морские буруны. За последние два часа по ней не проехало ни одной машины, и она подумала, что может быть, просто обманывает себя? Середина дня, а кругом ни души, словно она не в городской черте, в одном из тех мертвых поселков, которыми обманчиво пестрит карта Заполярья. В окне вагончика на сваях мелькнула камуфлированная куртка. Хотя бы охранник на месте. И еще тот странный молчаливый мужик в черной дубленке до колен из двадцатого века и длинной гусиной шеей. Она была уверена, что он тоже где-то здесь. Сегодня он уже дважды попадался ей на глаза.

Вдали над сопками мерцали огни железного моста. Единственный источник освещения на всем участке дороги с ее стороны, не считая северного сияния. Она снова прошлась по крошечному офису, в котором едва хватало места для пары рабочих мест с допотопными компьютерами, остановилась у двери, обернулась, посмотрела на календарь с гагарой, висевший над столом. Взлетающую с водоема птицу осветил монохромный свет завибрировавшего смартфона.

Она подошла к столу, схватила серебристый «айфон» — в наборе цифр входящего звонка знакомым был только код московского региона.

— Да!

— Это ты, — мужской голос на другом конце звучал устало. — Прости, я без имен.

— Ничего, я уже сама их забываю. Это твой номер?

— Нет, пока расслабляться не стоит.

— Понимаю.

— Слушай, мучать не буду, сразу скажу – с визой в этом году не получится. Но зато в следующем обещали почти наверняка.

Она подошла к окну, снова стала смотреть на пустынную дорогу, накручивая черный локон на палец.

— В любом случае, остается запасной вариант, — отреагировал он на ее молчание, — помнишь, о чем мы говорили последний раз в Питере?

— Да. Значит, год…

— Ты расстроилась?

— Нет, я этого ожидала.

— Но ты все-таки расстроилась?

— Они сняли охрану. Я не знаю, хорошо это или нет. Учитывая, что случилось с Германом, наверное, хорошо…

— По этому поводу я на днях говорил с генералом. Он должен отправить к тебе сотрудника. Не из тех, что были раньше. Какого-то своего. Он ему доверяет.

— Одного?

— Знаю, положено не меньше двух, но могло быть и хуже, программу ведь сократили. Этот какой-то внештатный.

— Спасибо, что помогаешь.

— Я же твой адвокат. Это моя работа.

По голосу она поняла, что он улыбается.

— Не скромничай.

— Генерал сказал, что ты в надежном месте. Его даже в базе «уогза» нет. Числится за центральным аппаратом. Спрашивать не буду, но надеюсь это не северный полюс?

Она засмеялась своим тихим, но заразительным смехом.

— Хочешь сказать, я угадал? — удивился он.

— Почти. Но нет, медведи здесь по улицам не ходят и я даже нашла работу.

— Работу? Но ты ведь не должна…

— Знаю. Просто… так с ума можно сойти от скуки. Я отвожу ее в детский сад и снова эти мысли.

— Работаешь в интернете?

— Нет, в заповеднике.

— В заповеднике?!

— Да, на полставки. Наблюдаю за казарками и малыми лебедями, у них тут путь миграции проходит, останавливаются на кормежку.

— Что-то вроде птичьего придорожного мотеля?

— Ага. Интересно, даже в бизнес не хочется возвращаться, но есть свои минусы.

Она снова посмотрела в окно. Из вагончика высунулся охранник и выплеснул воду из электрического чайника.

— Охренеть! Я и забыл, что ты биолог. Прости…

— Ничего, биологи бывают разные. Мы тут и так наговорили.

— Да. Мне уже не терпится встретиться с тобой.

— Как твоя семья?

— В порядке. А… она?

— Ей здесь даже больше нравится. Мне, кстати, пора забирать ее.

— Да, я задержался. Меры предосторожности, сама понимаешь.

— Понимаю. Значит… год?

— Продержишься?

— Конечно.

Убрав смартфон в карман, она постояла еще какое-то время перед окном, ощущая, как вслед за волнением догорают остатки разочарования. Затем подошла к двери, надела пуховик от Khrisjoy – специально выбрала сегодня черный, чтобы не выделяться, натянула на глаза вязаную шапку. Годы способны уничтожить природную красоту, но отраженный в зеркале уверенный взгляд говорил, что пока им это не под силу.

Нет, ей не место, здесь конечно – она снова убедилась в этом, как только вышла из приподнятого на сваи одноэтажного здания, и охранник уставился на нее, словно увидел Анжелину Джоли.

— До свидания, — сказала она ему.

— Всего хорошего, — ответил он удивленный, что она действительно собралась в одиночку отправиться по этой пустынной дороге на краю земли.

Ощутив непривычный для сентября ее родных широт стылый воздух, она подняла воротник и быстро зашагала по левому краю дороги. Движение разогнало кровь, оттеснило тревогу. Гряды сопок сменяли друг друга, слегка видоизменяя однообразный пейзаж. Растительности почти никакой – только по правую руку какая-то поросль не то кустарников, не то карликовых деревьев. Тут на севере все низкорослое. За очередной грядой показалось вдали унылое серое строение в четыре этажа – простая бетонная коробка с черными провалами окон. С трудом верилось, что кто-то жил в ней когда-то.

Она посмотрела на часы и ускорила шаг, придерживая одной рукой воротник, спасаясь от ветра, сердито бросившего ей в лицо горсть колючего снега. На склоне справа за валуном показалось какое-то движение. Она не стала присматриваться, но тревожное чувство вернулось, и она снова усомнилась в верности своего решения по поводу работы. Средства, конечно, позволяли ей пользоваться такси, но тогда ей пришлось бы изменить легенду, а это не приветствовалось правилами. Лучшее решение, конечно отказаться от работы и просидеть год в четырех стенах. Но ей нравилось наблюдать за казарками и тундровыми лебедями. И еще она хотела увидеть полярную сову, обитающую на крутых обрывистых берегах. Скоро она последует за казарками на юг.

За спиной раздался тихий треск. Может быть собака? Их много бегает по промзоне. Она оглянулась. Сломанные ворота давно скрылись за ландшафтным изгибом. Теперь впереди и позади только дорога и сопки. Перед очередным поворотом она обернулась и успела увидеть темный силуэт, сошедший с сопки.

Сердце гулко застучало, она сунула руку в карман, сжала газовый баллончик, коснулась большим пальцем ребристой поверхности кнопки. Стоило ли так волноваться из-за человека, просто идущего по дороге? Но ведь это не Тверская, чтобы идущий за тобой человек не имел никакого значения. До моста еще далеко. Она ускорила шаг и подумала, что могла бы перейти и на бег – на ее ногах кроссовки для трейлраннинга с превосходным сцеплением. Когда-то давно она занималась лыжными гонками. Особенно хорошо ей давался спринт.

Миновав очередной долгий участок, она уже не могла больше ни о чем думать, кроме черного силуэта позади. Ей вспомнилась старая черная куртка и длинная, как у гуся шея. Кому еще идти по этой дороге, если она тупиковая? Дойдя до очередного изгиба, она оглянулась. Позади тянулась пустынная дорога. Никого. Она расслабилась, но через полсотни метров услышала хруст камешков за спиной. Вся дорога состояла из этих камешков.

Значит, кто-то действительно не просто идет за ней, а идет скрытно? Осознание этого заставило ее отбросить все сомнения. Она не в том положении, чтобы и дальше обманывать себя.

Она побежала легко и быстро – тело и мышцы помнили доведенную когда-то до автоматизма технику. Передняя часть стопы касалась земли, перекатывалась на носок и мгновенно выносилась вперед – никакого захлеста, руки вместе с корпусом включились в движение. Дыхание стало глубоким с задержкой на три-четыре шага. Ни крупицы лишней энергии, все отдавалось бегу. Дорога стремительно понеслась на нее. Так-то лучше. Она почувствовала, как в ногах забурлила энергия природного спринтера, требовавшая взорваться рывком, и поняла, что больше не боится. Она еще владеет собственным телом, чувствует его силу. Правая рука сжимала газовый баллончик – алюминиевый корпус наощупь почти как эстафетная палочка. Последняя прямая до моста. Почти что финишная. Она оглянулась, и, увидев пустынную дорогу и голые сопки, перешла на шаг. Впереди из-за моста вышел мужчина – первый прохожий. У нее отлегло от сердца. За спиной мужчины город. Настоящий город – с улицами, тротуарами и старыми домами с рыбными магазинами.

Мужчина у моста тем временем, остановился, словно ждал ее. По мере приближения, она поняла, что не ошиблась. Он действительно смотрел на нее. Мужчина был крепкий, выбритый и походил на силовика. Теперь она подошла достаточно близко, чтобы хорошо разглядеть его.

Он окликнул ее – тем именем, которое она узнала два месяца назад, получив новые документы. Она посмотрела в его лицо, и увидела взгляд, который сопровождал ее несколько лет. Взгляд из далекого прошлого. И она догадалась. Ей никогда не требовалось много времени, чтобы понять, что к чему. Эта способность помогала ей легко учиться на пятерки и сделать хорошую карьеру, даже без помощи отца, до того, как все случилось.

— Я тебя знаю, — сказала она, подходя к нему, — мы вместе учились в школе.

Он приподнял брови, должно быть, смутился и посмотрел за ее плечо. По быстрому движению его глаз – сверху вниз, она поняла, что он посмотрел на кого-то. Не просто посмотрел, а оценил. Быстрый, профессиональный, незнакомый взгляд. На нее эти глаза всегда смотрели иначе. С левой стороны вышел мужик в черной куртке с гусиной шеей, и не глядя на них побрел в город.

— Если ты помнишь, что мы вместе учились в школе, значит, для тебя не секрет, что я тоже знаю тебя, — сказал он.

Она приняла его замысловатое признание в том, о чем всегда знала и улыбнулась той самой улыбкой, при которой ее удивительные глаза щурились, превращая огромные радужки в сплошное сияние.

— Серьезно? Как такое возможно?

— Ты – свидетель, я – полицейский, а генерал наш земляк.

***

По какой-то причине, им трудно было называть друг друга на «вы». Данилов шел по улицам заполярного города, слушая голос, звеневший в холодном воздухе. Она говорила о документах, о жизни в разных городах, о дистанционных показаниях в суде. Он бросал на нее взгляды, будто пытаясь убедиться, что Анна Вайсс действительно жива и идет сейчас рядом с ним, как когда-то ходила, беззаботно болтая в его странном призрачном путешествии в прошлое.

Они дошли до детского сада, где она забрала свою маленькую дочь по имени Алиса. Она сообщила, что устроилась на работу вопреки инструкциям, он сказал, что не видит в этом проблем – он будет провожать ее.

Перед тем, как зайти в старую многоэтажку, стоявшую прямо на берегу бухты, он передал ей небольшое устройство, похожее на маленький брелок.

— На случай, если понадобится помощь, я буду рядом, но… Просто жмешь на эту кнопку, и я узнаю точные координаты.

— Раньше ничего подобного не было.

— Но теперь пускай будет.

Их квартиры располагались в одном доме, правда, не совсем по правилам – на разных этажах. У Данилова на первом, у Анны на последнем. Он проводил их, осмотрел двери и замок, после чего спустился к себе.

Вечером, когда он вышел из душа, зазвонил новый кнопочный телефон. Звонок от единственного человека, которого он внес в список контактов, обозначив под номером один.

— Да.

— У нас есть аквакотта.

— Что?

— Если ты еще не ужинал, можешь присоединиться к нам.

Данилов немного растерялся.

— Если хочешь, конечно.

— Да, сейчас приду.

Она встретила его с той улыбкой, с которой пришла домой к нему во сне.

Окна ее квартиры выходили прямо на Северный Ледовитый океан – так она сказала, конечно, преувеличив, потому что они выходили всего лишь на бухту. Но бухта была частью залива, а залив соединялся с окраинным морем, и между всем этим не было никаких границ. Значит отсюда можно прямо на лодке доплыть до первых льдин северного полюса, сказала она легкомысленно. Теоретически конечно.

Она сумела немного освежить интерьер казенной квартиры – сделала перестановку, убрала хлам в антресоли, купила новую технику, и развесила гирлянды повсюду. Они сидели в кухне-гостиной. На небольшой плазменной панели, висевшей на стене рядом с холодильником, какой-то мужик протягивал микрофон кукабаре, сидевшей на ограде террасы где-то на другом краю света. Птица зловеще хохотала в микрофон, вызывая у мужика приступы истерического смеха. На севере рано включали отопление, в квартире было жарковато, и она приоткрыла дверь на балкон.

Аквакотта оказалась густым супом.

Он сказал, что это очень вкусный суп, и это было действительно так, хотя небольшое волнение перебивало ему аппетит.

Алиса уже поужинала и, расположившись на тахте, играла с набором фигурок животных. Периодически она приносила фигурки Данилову, и он выставлял их на столе, образовав уже целое небольшое стадо из разноцветных лошадей, коров, поросят и овечек.

Во время ужина они вспоминали школьные годы – учителей и тех знакомых, которых можно было назвать общими. Глядя на нее, на ее нежную шею, на практически не изменившееся лицо, утратившее только налет невинности, Данилова все сильнее одолевал вопрос, задать который он не решался.

— Я кое-что помню о тебе, — сказала она осторожно, когда он отодвинул тарелку, — что-то по поводу твоего брата. Тогда в школе говорили, что он вроде бы пропал без вести.

Данилов кивнул.

— Он так и не нашелся?

— Нет.

— Извини.

— Ничего. Дело давнее. Как говорит моя бывшая жена – нужно уметь принимать то, чего не можешь изменить. Особенно спустя столько лет.

— Наверное, это трудно.

— Кстати, я тоже хотел спросить тебя.

— Конечно.

— Почему ты не села в ту машину? Я имею в виду тот микроавтобус, в котором…

Он смотрел на нее, сцепив пальцы, видел, как в ее прекрасных странных глазах рождается удивление. Его вопрос напугал ее, но он не отступил, не попытался сменить тему или как-то иначе дать ей возможность избежать ответа, кроме прямого отказа.

— Странно, что ты спросил об этом, — сказала она, наконец.

— В самом деле?

— Просто об этом никто никогда не спрашивал, но… — она вздохнула и подняла глаза к потолку. — Когда мне было четырнадцать, во время тренировки на стадионе ко мне подошла одна девочка. Она была очень красивой и при этом очень странной. Она просто подошла и сказала, чтобы я никогда не делала этого, то есть не садилась в «Форд Транзит». Я тогда даже не знала, что это такое и думаю, если бы она была обычной девочкой с обычным именем, я бы никогда не запомнила ее слова. Но она была такой серьезной и такой далекой, что…

Данилов почувствовал, как учащается сердцебиение.

— Как ее звали? — спросил он.

— Лотта. Вот так. Необычное имя.

Анна слегка прищурилась, заметив, что Данилов изменился в лице.

— Я спросила, откуда она и ее ответ прозвучал еще более странно. Она сказала что-то про край забвения и… — Анна задумалась, вспоминая, — и…

— …черных туманов? — договорил Данилов.

— Точно! — пара прекрасных удивленных глаз воззрилась на него. — Ты знал ее?

Данилов кивнул.

Анна нахмурилась, странно посмотрела на него – так как она смотрела на него во сне. Он понял, что мысли о прошлом взволновали ее. Он понимал ее. Призраки порой требуют внимания.

— Думаешь, все могло случиться иначе?

— Если бы ты не встретила ее?

— Совсем иначе.

— Думаю, все именно так и случилось, и где-то они все сейчас есть. И не только они, но и ты и…

Данилов хотел сказать «я», но не сказал.

— Я искала ее. В смысле пыталась искать, но, конечно, это ни к чему не привело. Слишком мало информации. А ты что знаешь о ней?

— Немного. Только что она действительно из очень далеких мест.

— И кто-то из тех мест послал ее? Ты знаешь кто?

— Хотелось бы верить, что знаю.

— Они все там?

Он кивнул.

— Ты был там?

Он снова кивнул.

— А можно ли как-то попасть туда?

— Если выбрать правильный путь. В этом вся сложность. Найти путь. В моем случае он сам нашел меня.

— Ты… видел их?

— И не только их. Еще я видел… тебя.

Приглушенный свет едва касался ее лица, немигающий взгляд странных глаз сиял в полумраке.

В глубине комнаты раздался стук – уснувшая Алиса уронила слоненка. Анна поднялась и повела ее спать в соседнюю комнату, а Данилов встал из-за стола, решив не злоупотреблять гостеприимством, но взгляд его остановился на плазменной панели. На экране недовольный шахматист с взъерошенными волосами сидел напротив маленького индуса.

Данилов взял со стола пульт и прибавил громкости.

— Настоящая сенсация случилась вчера в индийском Ченнаи, — с наигранной бодростью говорил диктор. — На благотворительном шахматном турнире пятилетний индиец Киран Дравид поставил мат действующему чемпиону мира Магнусу Карлсену. Похоже, он сам не понял, что произошло.… И нет – вы не угадали, игра была настоящей. Смотрите на выражение лица Магнуса. С таким лицом нельзя поддаваться. Это только вторая минута, а он уже понял, что происходит.

Следом на телеэкране появилось изображение ребенка крупным планом. Брови над темными глазками недовольно сдвинулись, когда улыбающийся интервьюер сунул ему под нос микрофон, сказав что-то по-английски.

Титр на плашке гласил: Kiran Dravid.

Данилов понял причину недовольства юного шахматиста – ведущий произнес имя, поставив ударение на последний слог.

— Ки́ран, — поправил его Данилов.

И словно согласившись с ним, малолетний гений посмотрел прямо в камеру – на Данилова и стал что-то говорить по-английски, совершенно без запинок деловито и уверенно, совсем как взрослый.

Но договорить ему не дали – экран затмили тучи насекомых. Новый репортаж освещал нашествие саранчи в восточной Африке.

Данилову показалось, будто он задыхается. Сердце колотилось как бешеное.

— Принять, значит, — тихо проговорил он.

Из приоткрытой балконной двери тянуло холодным воздухом.

Данилов распахнул ее и шагнул в объятия ветра.

Ночной вид поразил его.

Черная гладь залива сливалась с космосом. В бирюзовых всполохах сияли звезды в таком количестве, в каком он их никогда прежде не видел, и конца и края не было этой бездне не только вширь, но и в глубину. Одна из звезд – крошечная точка с хвостом строго вертикально разрезала бездну надвое, падая в ртутную пропасть.

Она неслышно появилась рядом, слегка коснувшись его плеча, как когда-то на лавочке в детском городке.

— Зато теперь получится его увидеть, — сказала она, глядя в черную бездну.

— Кого?

— Северное сияние…

Данилов посмотрел на нее и улыбнулся, отвечая на ее улыбку. Он никогда не видел эти загадочные глаза так близко. Или все-таки видел? Возможно тот, кого он постарается теперь дождаться, ответит на этот вопрос и будто в подтверждение его мысли где-то внизу зазвучала песня, которую он совершенно точно уже слышал когда-то: мы встретимся снова, не знаю где, не знаю когда, но я знаю – мы встретимся снова однажды солнечным днем.

(обратно) (обратно)

Иван Прохоров Спаситель

Глава 1

Когда в первый и последний раз отец взял Филиппа Завадского на рыбалку, Филипп, конечно, не ждал ничего хорошего, но меньше всего он ждал, что отец попытается его убить. Накрапывал дождик, мокрые листья липли к ногам, стучали от холода зубы, и Филипп надеялся, что они сначала разведут костер, но отец дрожащими пальцами стал показывать как крепить поплавок и привязывать крючок — все то, что он показывал Никите и даже, наверное, Анюте. Вообще-то, отец отлично умел объяснять, он ведь был профессором, но Филипп тогда ничего не понял — то ли от холода, то ли с непривычности такого тесного общения, то ли потому что хотел в туалет, но он все никак не мог сосредоточиться.

— В туалет пойдешь — у стоянки не мочись, — озвучил отец его мысли, — зайди подальше в лес.

Филипп так и сделал, чтобы не сердить отца отлучками после заброса — побежал, а когда вернулся, отца и след простыл. Тот не только удочки забрал, но и надорванный пакет с овсянкой.

Сначала Филипп ничего не понял, а потом, к собственному удивлению, понял сразу все и до смерти перепугался. Он бегал вдоль пруда, пытаясь отыскать примятую траву стихийной тропки, по которой они сюда долго шли от стоянки, где отец оставил свой «Москвич» и в какой-то момент ему показалось, что в туманном лесу мелькнула синяя отцовская джинсовка.

— Папа! — заорал Филипп и бросился туда, но споткнулся о корни и упал, а когда поднялся кругом были только ели и пихты.

К исходу третьих суток промокшего и исхудавшего на заячьей кислице Филиппа нашли рыбаки из Красновишерска. Ему было тогда шесть лет.

Филиппу внушили что он сам заблудился. Углубился в лес — нарушил запрет отца уходить далеко. А леса в Прикамье глухие, темные и влажные, почти таежные. Долгие годы Филипп верил в это, но с годами не удавалось вычеркнуть из памяти отцовскую джинсовку. Она маячила яркой синей тряпкой на фоне темнохвойных зарослей.

После того случая Филиппа стали одолевать и другие вопросы. Почему, например, в отличие от младших брата и сестры у него не было своей комнаты, почему ему никогда не покупали подарков, почему, когда от обиды он толкнул Никиту в снег, отец отвесил ему несоразмерно болезненную пощечину и почему отец всегда смотрел на него так же, как он смотрел на алкашей и студентов-мажоров, а мать — порой с каким-то удивлением, будто все не могла понять, откуда явилось это чудо-чудное.

— Она работала официанткой тогда, твоя мать, а его все в городе боялись, — ответила на все эти вопросы четырнадцатилетнему Филиппу пьяная тетка, к которой его отправляли на летние каникулы, пока он ей не надоедал, — а что, ты уже взрослый, чего скрывать-то?

Завадский все же предпочел бы неведение, чем такой ответ.

Тетка шла за ним на кухню, продолжая говорить, словно он спросил ее «кто». Наверное, ей показалось спьяну, что его интересует кто похитил его мать (и похитил ли?) в те далекие годы, когда она была привлекательной студенткой.

— Андрей тогда аспирантом был, она его обеспечивала. Два дня искали, милиция, конечно, сразу открестилась…

Тетка назвала фамилию. Филипп закрыл уши руками и только тогда тетка замолчала. Однако фамилия врезалась в память — как назло, она была запоминающейся — Богомолов.

Об отце Завадский вспоминал нечасто — только в такие моменты, вроде нынешнего, когда ему удавалось добиться идеальной тишины в аудитории. На занятиях отца, профессора и доктора исторических наук, такая тишина царила всегда и в отличие от Филиппа, он достигал ее не повышением голоса, а своим внушительным авторитетом: отец входил в лекторий как генерал, сходу начиная лекцию, перемежаемую колкими шутками, поднимавшими новичков, по неопытности решивших, будто на занятиях профессора Завадского можно спать.

Завадский-младший подобных способностей не имел, а навыков не выработал, как ни пытался. На его лекциях спали те, кто хотел спать и болтали те, кто хотел болтать и только иногда — очень-очень редко, когда он давал волю пугавшему его импульсу, студенты смотрели на него с испугом и удивлением в абсолютной тишине. Правда недолго.

Завадский обвел взглядом притихшие ряды и нацелил луч лазерной указки на экран.

— И наконец, третий признак, — заговорил он, краем глаза заметив, что долговязый студент с длинной челкой в четвертом ряду указал на него пальцем и с улыбкой что-то сказал своему приятелю, — формирование образа лидера секты как харизматической личности, то есть личности, наделенной непререкаемым авторитетом в силу своих исключительных качеств и способности надчувственного восприятия. Для реализации последнего обязательным условием является наличие наиболее радикального крыла приверженцев, зачастую склонных к экстатическим состояниям…

Завадский заглянул в распечатку лекции на столе, пытаясь отыскать конец таблицы. Со стороны четвертого ряда зазвучал смех. Не такой уж громкий, но достаточный, чтобы обратить на него внимание. Отчетливо послышалось слово «лысый». Завадский знал, что имеет такое прозвище среди студентов благодаря тому, что брился наголо. Ничего особенного. Не самое обидное прозвище, бывает и похуже. К тому же он ведь действительно лысый. В отличие от отца ибрата, лысеть он начал рано. Обидной в прозвище была разве что его банальность. У Завадского не было поводов иметь обидное прозвище — он никогда не ставил двоек и «не зачтено» и не скупился на пятерки. Не было поводов у него иметь и смешное прозвище, он не был смешным. Обычно его просто не замечали.

— Примеры, — продолжил Завадский, нарушая затянувшуюся тишину, в которую уже начал проникать тихий студенческий гомон, — один из наиболее ярких — американская деструктивная секта «Ветвь Давидова»…

Студент с челкой грохнул рюкзак на стол, сбив Завадского с мысли, после чего повернулся к приятелю с овечьим лицом и прической в стиле Алексея Венедиктова и стал показывать ему происходящее на своем смартфоне. Оба затряслись от смеха.

Завадский почувствовал, что пугавшее его чувство возвращается. К нему добавлялся новый повод для беспокойства — слишком часто происходило с ним это в последнее время. Наверное, он просто устал. Когда последний раз он отдыхал? С тех пор, как в нагрузку согласился вести дурацкое сектоведение, кажется, он вообще забыл, что такое отдых. Вечно подавляемый импульс рвался на волю — явный признак измождения. В такие моменты тоже всегда вспоминался отец. Его образ — высокий, худой, в детстве напоминавший ему длинного зайца из «Ну, погоди!» вырастал немым мультипликационным стражем его пороков.

Студент с челкой и наглым взглядом не считал нужным даже пытаться говорить хотя бы вполголоса. Завадский уже делал ему сегодня замечание. Кто-то усмехнулся. В чьем-то смартфоне заблеял малолетний рэпер, возводя хвалу вечным идеалам вчерашних школьников — деньгам и сексу. Образ длинного зайца растаял в воздухе. Завадский вдруг с ужасом понял, что теряет контроль над собой — впервые испытанное чувство напомнило ему потерю управления автомобилем на зимней трассе, когда у него спустило колесо. Будто кто-то другой получил право управлять его телом. Это было пугающе и приятно одновременно. Он успел заметить, что даже удивляется не так как обычно. Новое чувство подчинило все прочие. Вышедшее из-под контроля, оно не буйствовало, как он опасался. Эта ярость была ледяной как туманность Бумеранга. Завадский медленно сошел со ступенек подиума, не спуская глаз с покрашенной под металлическую седину челки. Студенты притихли. Таким Лысого они еще не видели. Неудивительно — этого немигающего взгляда из-под сдвинутых бровей удостаивались только члены его семьи в те редкие моменты, когда проклятым зайцам удавалось-таки переусердствовать в попытках потешить свое заячье самолюбие за его счет. Тогда даже в лице самого главного из них он видел не только ненависть и отвращение, но и то, что можно было принять за мимолетный испуг.

Этот испуг он увидел и сейчас — в глазах под челкой.

Проклятые зайцы. Заговор грызунов! Завадский ощущал поразительное спокойствие. Словно оно всегда было свойственно его натуре, хотя в это никто бы никогда не поверил. Сознательно продлевая густеющую тишину, он дышал глубоко, и прекрасно понимал, что делать дальше. Он словно прозрел. Не нужно тратить нервы и повышать голоса. Больше не нужно. Разве Вернону Киру нужно было повышать голос, чтобы добиться уважения к себе? Или Пабло Эскобару?

Завадский уже приоткрыл рот, чтобы выпустить одно-единственное слово, пропитанное ядом, как стрела амазонского индейца, но в кармане завибрировал телефон, сигнализируя об окончании лекции. Вместе с вибрацией перед ним бесшумно вырос и строгий заяц.

— Напоминаю, — выдохнул Завадский, пытаясь совладать с накатившим замешательством (что это было?!), — групповые семинары по первым трем лекциям стартуют уже на следующей неделе.

Выйдя из лектория, Завадский зашаркал по коридору, сгибаясь под тяжестью бессонных ночей и многочасовой рутинной работы, обеспеченной дешевым быстроуглеводным топливом. Потоки студентов обходили его, скользя пустыми мимолетными взглядами, будто он был частью местного интерьера, вроде колонны или сломанного стула. Сегодня пятница, занятия закончились, можно уйти домой пораньше, тем более у него был повод, но Завадскому предстояло еще одно неприятное, но важное дело.

Он вошел в крошечную преподавательскую, достал из сумки купленный утром в «Магните» молочный коржик с жирной наклейкой на этикетке «Успей купить СКИДКА –30 %», включил замызганный электрочайник, тяжело, как старик опустился на стул и закинул ногу, намереваясь осмотреть дыру в правом ботинке. Промокшие ноги он еще переживет, а вот показываться перед студентами в рваной обуви — повод заполучить новое прозвище.

В преподавательскую вместе с шумным коридорным гомоном заглянул похожий на головастика активный доцент Семенов.

— Филипп Андреич! — закричал он, вынудив Завадского поморщиться. — В понедельник дежурным от кафедры идете!

— Извините, не уловил вопросительной интонации, впрочем, в любом случае исключено. — Не оглядываясь среагировал Завадский.

— Филипп Андреич, — нараспев протянул Семенов, что означало: давайте без этих ритуалов, все равно деваться вам некуда, мы оба это знаем.

— Но у меня занятия!

— У всех занятия.

— Все благополучно уклонились от сектоведения. — Выбросил Завадский жульнический козырь.

Семенов хитро улыбнулся.

— Филипп Андреич, ну правда некому. У Густафсона региональная проверка.

— А Мартышкин?

На самом деле у походившего скорее на анекдотичного армейского прапорщика, чем на преподавателя политической социологии «Мартышкина» фамилия была Мартышин, но Завадский всегда называл его Мартышкиным и ничего не мог с собой поделать. Утешал он себя только тем, что делал это беззлобно. В отличие от настоящего момента.

— Он же теперь замзаведующего кафедры.

— Что?! — искренне изумился Завадский и даже привстал. — Нашей?

— А какой же еще! — фыркнул Семенов, презрительно обозначив незначительность этой новости. — В понедельник приказ. Так я запишу вас, Филипп?

Теперь Завадскому было не до Семенова, он отмахнулся от него, соглашаясь и, оставшись один, заходил по кабинету, то и дело глядя на часы.

Нет, плевать ему было на глупого как валенок Мартышкина, неспособного лекцию даже по бумажке прочитать, и плевать на несправедливость, к которой он привык. Должность и впрямь незначительная. По большому счету на эту должность Завадскому тоже было плевать. Но не плевать было на Викторию, которую разогнавшийся на электросамокате безработный лихач из Елабуги посадил на инвалидное кресло минувшей осенью. Не стоит унывать это лечится, успокаивали себя Завадские. Дело в деньгах, в конкретной сумме — восемьсот девяносто тысяч рублей. Операция на позвоночнике в Москве, и она встанет на ноги уже через пару недель. Но надо торопиться, а то… Ребенок растет, болезнь прогрессирует, а очередь на квоту длинная. Восемьсот девяносто тысяч рублей не такая уж большая сумма. Ее можно накопить, правда с зарплатой Завадского, даже с учетом питания молочными коржиками требовалось пару лет, можно было что-то продать — машину или квартиру, например, но у Завадских ничего этого не было. Только двести тысяч, отложенных на первый взнос для ипотеки. Можно было отсудить у виновника из Елабуги, но как оказалось, у него имелись только долги. Можно было самим попросить в долг — у друзей (тут, правда, выяснилось, что у них не было друзей), у родственников (жена Завадского была круглой сиротой, а он…). Да, оставался еще кредит, но без залога и поручителей никто не шел им навстречу. Все крупные и средние банки отказали. Только, когда они уже совсем отчаялись менеджер местного «Речфлотбанка» девушка по имени Ираида со строгим лицом, и как оказалось добрым сердцем явила им свет в конце туннеля. Можно попробовать утвердить заявку на кредит в семьсот пятьдесят тысяч, неожиданно объявила она, если Завадские подтвердят ее чем-то серьезным по работе. Все остальные варианты намного сложнее — об этом даже не думайте. Трясите работодателей, вы ведь работаете в крупном учреждении больше десяти лет, верно?

— Я четырнадцать лет работаю преподавателем в ВУЗе, — подтвердил Завадский.

— Просто преподавателем?

Завадский кивнул.

— Можете попросить о повышении? Хотя бы формально… — добавила она, видя, что Завадский задумался.

— Старший преподаватель подойдет?

Ираида покачала головой.

Завадский стал перебирать должности, на которые мог рассчитывать хотя бы теоретически.

Кивнула она только, когда Завадский дошел до замначальника кафедры. Она уточнила у руководства и подтвердила.

— Эта должность подойдет. Нам понадобится копия приказа, трудовая, документы из бухгалтерии и справка из отдела кадров.

Прогнав «длинного зайца», Завадский ринулся в бой. В своем поношенном костюме и истоптанных ботинках, он стал мозолить глаза у дверей ректората, пока его не заметили.

Начальник учебной части проректор Лягушенко после утомительного натиска в конце концов сдался и согласился назначить Завадского заместителем заведующего кафедры на никем не занятое место с одним незначительным условием — взять на себя новый курс по сектоведению.

— Ваш отец был деканом истфака в Южноуральском… — не то спросил, не то констатировал Лягушенко без энтузиазма глядя на Завадского. — Талант от бога.

Завадский кивнул. Пускай хотя бы так проректор обосновал для себя его назначение.

— В мартовский приказ включим.

— А раньше не получится?

Лягушенко покачал головой и в этот момент Завадскому захотелось вцепиться в его тощую дряблую шею, но это желание, разумеется, было тотчас подавлено.

Оставалось только купить «Courvoisier» — желательно найти подешевле и минимально приемлемого объема, скажем «0,5» и с усердием углубиться в небогатый на метпособия мир деструктивных сект.

Сегодняшняя беседа — всего лишь формальное подтверждение исполненных обязательств, но видимо так считал только Завадский… Лягушенко назначил Мартышина. Что это? — сердился он. — Заговор носителей идиотских фамилий? Или может они тайно друг друга поддерживают из сочувствия? Впрочем, Завадскому было не до смеха. Тайный сговор это — да! Тайный сговор проклятых зайцев. Завадский сжал пластиковую кружку так, что она затрещала. Он вдруг осознал, что ненавидит не только эту работу, но и саму эту профессию со всеми типами ее представителей — от надменных профессоров до планктона профнепригодных приспособленцев, присосавшихся к скудеющим ручейкам, вытекающим из бочки бюджетного финансирования образования, а также прилагающиеся к ним бесконечные интриги, пересуды и насмешки за дверями отделов кадров, ректоратов, бухгалтерий и прочих мест обитания бездельников монструозных учреждений советского типа. Но главным объектом ненависти, конечно, оставался длинный заяц, который заставил Завадского ненавидеть себя за то, что он пришел в этот чуждый ему мир только ради того, чтобы ему угодить. Он даже теперь пытался ему угодить, и от этого еще сильнее ненавидел себя. Это какая-то изощренная форма садизма. Или мазохизма?

Без пяти четыре Завадский появился в ректорате и около минуты в нерешительности стоял перед кабинетом проректора, раздумывая стоит ли дождаться четырех (проклятый заяц) или распахнуть дверь прямо сейчас. Мысль о Виктории, печально глядящей на велосипед, заставила дернуть дверь на себя, но она осталась неподвижной. Завадский без особой надежды постучал — за дверью располагалось приемная и стол секретаря, и эту дверь он вообще никогда не видел закрытой.

За спиной послышались шаги и женский разговор. Завадский обернулся.

— Петр Лангурович уже ушел, — сообщила одна из женщин окинув преподавателя равнодушным взглядом, на мгновение задержав его на рваном ботинке из кожзама.

— И не вернется?

Не дождавшись реакции на свой всплеск отчаяния, Завадский посмотрел вслед удаляющимся женщинам, на всякий случай еще раз постучал и принялся перебирать оставшиеся варианты. От бессмысленности этой не раз проделанной операции стало тошно. Он вышел к лифту, где стояли прилично одетые работники администрации и ректората — все в приподнятом пятничном настроении. Никто не смотрел на него. Завадский задрал голову и вдруг решившись на что-то, взлетел на один этаж — туда, где царили величественная тишина и глубокий ворсистый ковер, который сторожил изнемогающий от безделья охранник.

— К ректору! — угрюмо сказал Завадский, замедляя тем не менее шаг.

Охранник спешно преградил путь.

— Не будет до понедельника!

И даже если это вранье, на что, собственно, он рассчитывал? Ворваться к ректору, игнорируя окрики секретаря и хватающего его за пиджак охранника — не просто безрассудство, но и гарантированный способ обрубить все связи с Лягушенко. Не сделает ли он только хуже? Привычный червь сомнения взял власть в свои руки.

— В понедельник так в понедельник. — Сказал Завадский.

— Запись по телефону!

— Ясно. По телефону.

Бросив прощальный взгляд в наполненный властными флюидами полумрак пугающего коридора, он повернулся к выходу.

— Завадский!

Голос, окликнувший его, был молодым, похожим на студенческий, оттого обращение по фамилии прозвучало немного диковато.

В дверях ближайшего кабинета стоял высокий парень в темно-сером костюме.

— Завадский. — Повторил парень, ни капли не смущаясь столь откровенной фамильярности. — Зайдите.

(обратно)

Глава 2

Начальник контрактного отдела, не без усилий догадался Завадский. Парню и двадцати пяти нет.

Завадский вошел в кабинет, стараясь игнорировать дискомфорт, и гадая одновременно — откуда сотруднику контрактного отдела известна его фамилия.

Несмотря на казенную офисную обстановку, кабинет существенно отличался от его крошечной преподавательской главным образом наличием кондиционера и более производительными компьютерами. Стол и стулья были простыми, но Завадский заметил на столе «айфон» последней модели и коробку из-под пончиков «Криспи Крим», которые прошлой осенью появились в их городе. Их очень любила Виктория, но Завадским они были не по карману, особенно теперь. Приходилось обходиться молочными коржиками из «Магнита» ценой в двадцать раз ниже.

— Курите? — спросил парень.

— Изредка.

— Здесь отличный вид с балкона. — Парень сделал приглашающий жест.

Завадский подумал, что это очень странно, конечно — курить он не хотел и этот субъект, лоснящийся от самодовольства, был ему неприятен, но с другой стороны он все еще находился на этаже, где принимались судьбоносные решения и потому кивнул. Парень повел его по пустому широкому коридору, подальше от охранника. Ворсистый ковер глушил скрип дешевых ботинок Завадского. Взгляд скользнул по огромной двери в конце коридора, с гравировкой на золоченой табличке: «РЕКТОР». Дверь излучала невидимые, но ощутимые властные флюиды. Завадский вспомнил ухоженного упитанного субъекта в очках, которого чаще видел по телевизору, чем вживую и от мысли, что он пару минут назад собирался ворваться сюда, у него подкосились ноги.

Парень тем временем открыл дверь на внутреннюю лестницу, поднялся по узкому пролету и вывел его на балкончик с лепниной. Вид отсюда действительно открылся потрясающий: город только освободился от мартовской грязи, солнце золотило фасады сталинок и новостроек Советской улицы, вторгавшейся в широченную реку, за которой простирался бескрайний лесной океан с белеющей рифом градирней атомной электростанции.

На Советской начиналась пятничная пробка. Завадский увидел, что с федеральной трассы на нее выруливают два белых микроавтобуса с логотипами Росатома.

— Так зачем вам понадобился ректор? — спросил парень, доставая плоскую пачку «Сенатора».

Он наслаждался собой. Костюм у него был явно из натурального материала, вероятно из шерсти. На ногах скромно сияли недешевые «Монки» стоимостью в три зарплаты Завадского. В голове снова уныло задребезжала старая плаксивая мысль — что же в нем не так? Почему он, работая больше и напряженнее многих не имеет ровным счетом ничего? Где затерялась эта проклятая системная ошибка? Солнце грело его лысую голову, но ветер намекал, что для рубашек еще рановато. Бюджет Завадского не предполагал трат на межсезонную одежду, и учитывая прогноз погоды, он обречен как минимум до майских праздников жариться в зимней куртке.

— По личному вопросу.

— Но ректор не принимает по личным вопросам.

— Простите, а почему вас это интересует?

— Может быть я смогу что-нибудь посоветовать.

— Ну… — Завадский вздохнул и решил превозмочь отвращение, сделав хотя бы маленький шажок в сторону ответа на вопрос зачем он понадобился этому выскочке. — Проректор обещал мне место заместителя начальника кафедры.

В конце концов, скрывать ему нечего — человеком он считался порядочным, и хотя правила не без заслуг «зайца» не были врожденной частью его натуры, но они были частью его жизни: он бросал мусор в урны даже когда его никто не видел и никогда не повышал голоса на женщин, а уж о прямых нарушениях закона вроде громкого прослушивания музыки после семи часов вечера и вовсе не могло быть речи.

— Ну а зачем вам эта должность? — спросил парень, выпуская дым на пыльный город. — Хлопот по горло, а прибавка же — копейки. Стоит ли ради этого так…

Парень не договорил. Что он хотел сказать — стоит ли так унижаться?

Завадский вдруг понял, что этот парень прекрасно осведомлён о том, сколько он получает и почувствовал стыд. Пожалуй хватит, рассердился Завадский и сделал едва заметное движение в сторону двери.

— Ректор подпишет приказ в понедельник. — Поспешно сказал парень. — И вашей фамилии в приказе действительно нет.

Играешь — так уж играй до конца, подумал Завадский, но заяц не дал ему сыронизировать вслух, вынуждая продолжать тянуть резину.

— Спасибо, я уже в курсе. Собственно, об этом я и хотел поговорить с ректором.

— Для вас это так важно? Дело принципа или что-то вроде того?

Парень оценивающе глядел на преподавателя. Кажется, проверка заходила в тупик и, хотя от всего этого очень дурно пахло, что Завадский почувствовал не без помощи той части своей натуры, за которую отвечал обладатель набожной фамилии, он не мог просто уйти.

Ладно, черт с тобой и твоей дурацкой проверкой, подумал Завадский и хмуро посмотрев на ближайшую градирню, сказал:

— Мне нужен кредит на лечение дочери. Обычным преподавателям его не дают.

Парень кивнул, как кивают люди, знающие ответ на вопрос, который задали и попытался состроить сочувствующее выражение лица, хотя ему это совсем не удалось — очевидно он испытывал прямо противоположные чувства.

— Серьезный повод. Жаль, конечно. За Мартышина попросили. Но… возможно все-таки получится как-то помочь вам.

Завадский почувствовал тошноту — следствие глубокого отвращения, воспитанного в нем зайцами.

— Помочь?

— Возможно получится.

Акцент на слове «возможно» видимо подразумевал, что пришло время обсуждения цены.

Парень выбросил окурок на город и поправил массивные часы, нелепо смотрящиеся на его худом запястье.

— Что вы делаете сегодня вечером? — спросил он.

— Если вы это серьезно, то этот вопрос я должен адресовать вам.

Завадский попытался изобразить подобострастную улыбку.

Парень это оценил и сам расплылся в улыбке.

— Вы быстро соображаете. Это хорошо.

— Просто я историк по образованию.

— Вы это к чему? — парень картинно замялся.

— К тому, что я ограничен в выборе.

Завадский вдруг отчетливо осознал, что «они» все это спланировали, заранее зная в какой он ситуации, но поражал его отнюдь не их цинизм, а та спокойная покорность, с которой он все это принимал.

— Что я должен сделать?

— Ну в общем, надо кое-что передать сегодня вечером. Ничего особенного. Просто документы.

Парень пристально смотрел на него, продолжая улыбаться.

— Документы?

— Просто забрать и передать. Полчаса не больше.

— То есть поработать курьером?

— Вам не нравится этот разговор?

— Просто хотелось бы большей ясности.

Завадского мутило от этой чрезмерной ухоженности и самодовольства, от слишком дорогих и слишком массивных для запястья вчерашнего подростка часов, от пончиков «Криспи Крим», зеркальных айфонов с шестизначными ценниками. На соседней стоянке у торгового центра «Айсберг» (чтобы не светиться у здания ВУЗа) наверняка стоит какая-нибудь новенькая «Хонда Аккорд», а может быть даже и «БМВ», на которой этот парень возит симпатичных студенток. Жирные аппетитные куски, остающиеся после распила бюджетных средств, выделенных на ремонт лабораторного корпуса или закупку кулеров, которые победившие не без помощи начальника контрактного отдела поставщики приносили ему в клювике. И, конечно, не только ему. Завадский вспомнил о ректоре в неизменных очках в золотой оправе и брегетах на пухлой руке.

— Ясности? Ну, пойдемте…

На этот раз парень отвел его в другой кабинет — на пару дверей ближе к табличке «РЕКТОР». Уверенно открыв дверь одним из ключей на связке, он присел за ближайший стол, пошевелил компьютерной мышкой, и позвал Завадского.

Под словом «ПРИКАЗЫВАЮ» в вордовском файле, набранное капслоком с пробелами после каждой буквы он увидел прыгающие перед глазами слова: «назначить», «Мартышина Р. В.», «заместителем…»

Парень стер «Мартышина Р. В.», напечатал вместо него «Завадского Ф. А.»

— Ну что, так яснее? — спросил он, поднимая взгляд.

Завадский посмотрел в нахальные глаза и понял, что парень перестал его раздражать.

Двухкомнатную квартиру в старой хрущевке на окраине города они снимали уже три года. Первый этаж им поначалу не нравился, но теперь из-за Виктории это скорее стало плюсом. Дверь подъезда прямо у окна их комнаты — все переговоры по домофону под контролем жены. Чуть поодаль лавочка, которую в хорошую погоду оккупировали любители выпить.

Завадский открыл дверь и погрузился в неожиданную тишину. В дверном проеме ближайшей комнаты появилась Таня, выражение лица означало — что-то неладно. В комнате за ее спиной слегка покачивались синие воздушные шарики, привязанные к стульям, а тюль перекрывала простенькая гирлянда из цветной бумаги.

— Ты задержался, значит можно поздравить? — спросила она.

— О чем ты?

Встречный вопрос не понравился ей, но Завадский этого не заметил. Он смотрел на дешевый нетронутый малиновый торт на столе за ее спиной.

— Ты издеваешься?

— Таня…

— Ты ведь говорил с проректором? Или как там его…

— Тань, давай…

— Ответь.

— Все будет нормально.

— Ты получил должность?

— Пока нет….

— С ума сойти! — она хлопнула себя по бедрам и закрутила головой, будто пыталась найти за что ухватиться.

Завадский вытягивал шею, стараясь получше разглядеть стол за ее спиной. Неужели, подумал он, быть такого не может. И эта убийственная тишина…

— На следующей неделе…

— Почему ты не можешь потребовать? — начала заводиться жена. — Почему ты вечно просишь? Тебя все загружают и загружают, как вьючную лошадь, ты дежуришь, без конца подменяешь всех, при этом работаешь дольше всех на кафедре. С тобой что-то не так? Я не могу работать из-за Виктории, ты знаешь.

— Что ты предлагаешь? Искать другую работу?

Она покачала головой, он подошел взял ее за плечи, будто хотел обнять, но только отодвинул, чтобы заглянуть в комнату.

Так и есть. Он испугался за Викторию.

— Послушай, все решилось, в понедельник будет приказ.

— Так сказал проректор?

— Я говорил с другим человеком. Не могу все сказать, но я договорился.

— Знаю я этот неуверенный тон.

— Ничего ты не знаешь.

— Тебя опять обвесили новыми обязанностями и облапошили.

— Я же сказал все будет нормально, все идет по плану, да мелкие шероховатости, как всегда, это бывает в жизни, но я все решил, на следующей неделе у меня будут все документы, и мы пойдем в банк. Послушай, что с…

— Позвони отцу. — Перебила она.

— Зачем?

— Что значит зачем?! Она его внучка!

— Слушай, успокойся, пожалуйста. Ты знаешь, какой сегодня день.

— Вот именно! Какой сегодня день!

Завадский протиснулся мимо жены в комнату. Опасения его подтвердились. Маленький стол тесно заставлен недорогими нетронутыми угощениями. Вокруг стола впритык стояли стулья с шариками, на которых никто не сидел. Горело бра на стене, освещая бумажную гирлянду с печальной надписью: «С днем рождения».

— Никто не пришел. — Сказала Татьяна, доставая сигарету.

— Но у нее же полно друзей!

— Полно, но никто не хочет приходить на день рождения к инвалиду.

Завадский сердито посмотрел на жену и направился в комнату к Виктории.

Дочь лежала на кровати перед маленьким телевизором. Ее похоже ни капли не волновало, что экран располагался к ней под углом девяносто градусов. На хорошую антенну не было денег, поэтому кусок сыра, разговаривающий с кальмаром двигались скачками словно инопланетянин из старого советского мультфильма «Контакт». Завадский невольно нахмурился, когда взгляд упал на инвалидное кресло у окна.

У ног Виктории лежал нераспечатанный набор для фокусов.

— Извини, котенок, это от нас с мамой.

Дочь не взглянула на него. Он присел на стул у изголовья ее кровати.

— Не помню говорил я тебе или нет, но настоящие друзья как правило появляются в старшей школе, когда люди уже более-менее начинают разбираться что к чему. А у многих выдающихся людей их и вовсе не было. По этой же причине, кстати.

Завадского раздражало инвалидное кресло. Ему тут совсем не место. Совершенно чуждый лишний элемент в их маленькой некогда уютной обители. Как неразорвавшаяся бомба, в которой что-то тикает.

— Не хочу быть выдающейся, — сказала Виктория, продолжая смотреть в повернутый экран.

Наверху орал пьяный сосед — у них всегда было много гостей и праздник каждый день. Еще несколько месяцев назад, они думали, что съедут отсюда, но теперь…

— Завтра пойдем гулять.

— Не хочу гулять в этом…

— Пойдем в парк. Тот дальний, что тебе понравился, за рекой… А на следующих выходных вы с мамой поедете в Москву.

Виктория задрала голову и впервые посмотрела на него — тем очаровательным взглядом, когда кто-нибудь симпатичный смотрит на что-то вблизи, скашивая радужки к переносице.

— Правда?

Завадский обратил внимание, что ее лицо не было заплаканным и испытал что-то вроде отцовской гордости. Его младшие брат и сестра были жуткими плаксами.

— Правда, а через пару недель я к вам приеду, и мы пойдем в парк аттракционов, как раз будет уже тепло, а потом мы вернемся, возьмем велосипед и поедем в деревню, я научу тебя кататься. В деревне ведь у тебя тоже есть друзья?

— Я с ними переписываюсь.

— Ну вот видишь. — Он наклонился ней и прошептал, — потерпи немного, хорошо?

— Ла-а-адно, старик.

— Я не старик, я дракон.

— Нет. Дракон это я. — Сказала Виктория.

— Хочешь торт?

— А ты?

— Пошли они к черту. Мы сами все съедим. — Улыбнулся Завадский и чмокнул дочь в нос.

В начале одиннадцатого, не без труда отбившись от вопросов жены он отправился забирать «документы». Поздняя прогулка помогла унять легкий мандраж. Он утешал себя тем, что дело плевое — забрать папку в кафе «Шаурмяу» у какого-то хмыря из строительной конторы и отвезти ее на юго-запад преподавателю истории первобытного общества Лопатину. Он уже звонил ему сегодня, уточнял нехитрые детали.

Узнав, что в этом деле замешан Лопатин, Завадский обрадовался, хотя в обычной жизни терпеть его не мог, потому что этого сизолицего алкоголика с дряблыми щеками то и дело приходилось подменять. По понедельникам у Лопатина дрожали руки и на любые попытки предъявить ему претензии, он обреченно морщился и говорил сиплым жалостливым голосом: «слушай, давай завтра». В ВУЗе Лопатина можно было увидеть редко и только рано утром, как правило куда-то спешно уходящим. Иногда, казалось, что он вообще не работает преподавателем, а просто числится в штате. Зато частенько Лопатина можно было встретить в коридорах ректората. Сейчас роль Лопатина в финансовой жизни руководства ВУЗа была Завадскому примерно ясна и его участие в предстоящем «деле» успокаивало. Этот сиплый алкаш теперь представлялся опытным старшим товарищем в полных опасностей джунглях.

Конечно, Завадский не питал иллюзий относительно происходящего, но участие Лопатина говорило, что система более-менее стабильна, круговая порука работает, и Завадскому не грозит утонуть в опасном океане, если он всего-то пройдет немного вдоль прибрежной кромки. Лопатин вон в нем по грудь барахтается в нетрезвом виде и ничего. Да его даже и участником не назовешь — в том, юридическом смысле. Ну что он реально с этого поимеет, кроме шанса на спасение дочери, которое оплатит из своего же кармана? Он даже в папку заглядывать не станет — бросит ее в заранее прихваченный полиэтиленовый пакет из магазина игрушек. В целях экономии Завадский выбрал маршрут, чтобы можно было обойтись поездкой на одном трамвае. Большую часть пути он шел пешком, уверенно срезая углы кварталов через дворы — родной город он знал как свои пять пальцев.

Дойдя до улицы Космонавтов, он замедлил шаг и посмотрел издали на кафешку. Первая мысль — неудачное место встречи. И очень удачное, если бы все это было кем-то срежиссировано. Кафе располагалось на первом этаже новостройки, окнами к пустынному переулку, примыкавшему к небольшому заросшему оврагу, который начали частично расчищать для очередной новостройки. Вокруг тихо, много припаркованных машин, окна кафешки огромные и интерьер как на ладони. Завадский подошел ближе, заглянул в окна. Какое-то странное, незнакомое прежде звериное чутье уверенно говорило ему, что входить туда не стоит. Но что же делать? Развернуться и идти домой, а утром сказать Виктории, что она не поедет ни в какую Москву? Или может ограбить банкомат? Нет, наверное, самый простой вариант — сделать то, зачем он сюда пришел.

(обратно)

Глава 3

До встречи оставалось еще десять минут и Завадский, несмотря на мандраж заставил себя медленно пройтись вдоль оврага по тротуару за рядом припаркованных машин. Проходя мимо окон, он краем глаза оценил посетителей. Всего трое — мужчина и женщина за стойкой сидят к нему спиной и мужик в синей куртке у окна, глядящий куда-то в стол — видимо на экран смартфона. Должно быть тот хмырь и есть. Именно такие сбитые, средних лет мужики по мнению Завадского и работали в строительных конторах на высоких должностях. Маловато людей для пятничного вечера, впрочем, это ведь не пивная. В припаркованной «девятке» на темной стороне переулка двигались тени. Может, просто подростки, а может… Нет, это все решительно не нравилось Завадскому. Но ведь дело до обидного простое. Он остановился, и чтобы не привлекать к себе внимание, закурил.

Подавив острое желание отбросить все сомнения и просто прошагать в «Шаурмяу», чтобы побыстрее все закончить, и пойти домой, Завадский заставил себя представить на своем месте кого-то другого. Обычного человека. Как бы он поступил, оказавшись в аналогичной ситуации? Наверное — так же, как и он, преодолевая легкий мандраж, забрал бы папку, вышел на улицу и нервно курил в ожидании такси, вызванного через приложение Яндекса. А может двинулся бы в сторону улицы Космонавтов, на ближайшую трамвайную остановку. Или пошел на север — на улицу Луначарского, чтобы сесть на автобус… Наверное, так должен поступить и он. Так они думают. Кто, они? — тут же сам себя спросил Завадский, испытывая тошноту от сигареты.

Скользнув взглядом по «девятке», он посмотрел в сторону оврага. Там лужа, кусты, через которые не продраться, не порвав одежды и маленький перелесок на подъеме к Полевой улице. Но самое главное — этот городской островок наглухо укрыт мраком, преодолев который, ты оказываешься прямо на остановке пятьдесят шестого автобуса. К такому варианту большинство обывателей точно не прибегнут. Кому охота мокнуть в лужах и рвать брюки прорываясь через кустарник, зато… Зато пятьдесят шестой всегда ходил строго по расписанию и поздно вечером эти автобусы были пусты. Серьезное преимущество Завадского заключалось в том, что он не просто хорошо знал город. Как человек, не имевший автомобиля, он хорошо знал его транспортную сеть и превосходно в ней ориентировался.

Завадский достал смартфон и открыл городской сайт с расписанием. Остановка «Полевая улица» — 23:02. Оставалось пять минут. Он выбросил окурок, открыл журнал, кликнул на последний номер.

— Алё, — глухо просипело на том конце.

— Место встречи переносится.

— Чего? Куда?!

Слава богу, Лопатин, оказывается быстро соображал. Видимо, не зря он так долго барахтается и не тонет.

— Тебе недалеко, садись на четвертый, езжай до Авиатора, там жди на остановке. Я скоро буду.

— На остановке? Ты что на автобусе приедешь?

— Да.

— Ладно.

Лопатин отключился. Завадский тут же достал бумажку с номером набрал, пристально глядя в большое окно «Шаурмяу». Как он и ожидал — мужик в синей куртке поднес смартфон к уху.

— Да, — голос у него был тихим.

— Я от Виктора Евгеньевича, — произнес Завадский заготовленную фразу.

— Да, я вас жду.

— Встреча будет на улице.

— Что? В каком смысле? — голос слегка дрогнул, что можно было списать на возможную неопытность обывателя в подобных делах.

Завадский двинулся вдоль оврага, оставаясь в тени.

— Выходите из кафе, я вас жду.

— Но мы же договорились в кафе…

— Простите, это важно?

— Ну, я не знаю. А что-то случилось?

Завадский посмотрел на часы, затем бросил взгляд на «девятку» и обернулся на овраг.

— Просто я тороплюсь. Меня попросили об одолжении, если не хотите, передадите Виктору Евгеньевичу сами.

— Ладно, хорошо, подождите. Я выхожу…

Мужчина вышел из-за стола. Завадский как раз проходил мимо входа, оставаясь за границей света ближайших фонарей. Не останавливаясь, он двинулся дальше. Мужчина вышел на улицу и крутил головой.

— Где вы? — спросил он в телефон.

— Идите налево.

— Налево? — мужчина усмехнулся. — Прямо шпионские игры какие-то.

Тем не менее он пошел по пустынному тротуару, размахивая папкой. Не очень толстой. Хороший признак. Завадский оглянулся на овраг. Оставалось две минуты.

— Далеко идти-то?

На этот раз Завадский услышал его голос не только в телефоне.

— До бетонных отбойников. Как дойдете, переходите улицу.

— Ага, я вас вижу. Ну спрятались прям.

Мужчина нервно улыбался, подходя к нему. Завадский посмотрел вдоль переулка. Черная «девятка» располагалась примерно в семи-восьми машинах и если в ней кто-то был, то увидеть Завадского из нее сейчас было невозможно. Расчет на движение обывательскими маршрутами? Минута.

— Это оно? — Завадский кивнул на папку.

— Ага, — мужчина протянул ему и что-то весело сказал, но Завадский не услышал. Он схватил папку, развернулся и бросился в овраг, скользя по траве и понимая, что не только ноги промочит, но и брюки с курткой порвет.

Продираясь через кусты, ему казалось, что к нему бегут со всех сторон, но когда он упал, то понял, что был единственным источником шума в округе. Кажется, он слишком много накрутил себе, напридумывал разного. Тем лучше. Береженого известно кто бережет и плевать, что он выглядел клоуном перед этим мужиком в синей куртке. Плевать на то, что он по щиколотку наступил в грязную лужу и порвал рубашку при падении. Тяжело дыша, он поднимался по крутому склону. Вот уже остатки забора, грязный тротуар и проклятый автобус стоит, распахнув двери. Совершенно пустой салон. Хотя… нет, сидит в нем какая-то девчонка в очках, видимо студентка. Сердце Завадского заколотилось, он взмахнул рукой, зная, что городские автобусы не всегда балуют бегущих пассажиров ожиданием. Но на этот раз ему повезло — водитель увидел его и ждал. Завадский совершил последний прыжок через лужу перед ступенькой автобуса, но вместо ступеньки приземлился в лужу, причем прямо лицом. Потому что кто-то схватил его за ноги и в какой-то момент падения ему даже показалось, что они оказались выше его головы.

— Руки! — рявкнул кто-то слева, а кто-то справа весело сказал: — а ведь почти ушел, собака!

Утопая левой щекой в луже, Завадский увидел полицейских.

Тогда, спустя минуты после шока, он ждал какого-то краха, но вылилось все это в «типичное завадское дерьмо», как говорила Татьяна после выпитой банки коктейля, на который она перешла после того как исчезла возможность покупать белое вино.

Его продержали в отделении полиции до утра, упитанный капитан долго и нудно атаковал вопросами, слегка журил, без агрессии и даже угостил чаем в пакетике, а рано утром Завадского отпустили домой. Под подписку о невыезде. В папочке оказалось всего-ничего. Даже на значительный размер, о котором говорится в новой статье не тянет на что-то серьезное. Словом, все это и правда выглядело какой-то проверкой, в которой Завадского использовали как то самое резиновое изделие. Тут в пору бы разозлиться, но на Завадского накатила какая-то непреодолимая апатия.

Почти сразу после звонка из ВУЗа, оповестившего что он уволен, к Завадскому явился адвокат. Он так и не понял кто его послал. Бывший преподаватель слушал, вяло пытаясь угадать его возраст. Его вьющиеся волосы были зачесаны назад, дряблое лицо выбрито, нос лоснился, глаза навыкате сверкали. Он говорил без остановки и все это походило на какой-то гипноз. Завадский понял в чем его талант — он говорил так будто был твоим лучшим другом, но при этом от него веяло холодом. И его приторный «Фаренгейт» стал ассоциироваться с запахом гнилого ила. Завадский впервые в жизни воочию увидел, что такое скользкий тип. Наверное, именно такое впечатление и должен производить человек на тысячу процентов состоящий из лжи.

Он «объяснил» Завадскому как все было «на самом деле» — все затеял Лопатин и он же подговорил Завадского стать соучастником. Горе-преподаватель согласился и раскаялся, ему ничего серьезного не светит, кроме штрафа, размер которого определит судья, но «по практике» вряд ли это будет больше двухсот тысяч. Немного, конечно, надо будет заплатить и адвокату. И еще одно, сказал он перед уходом, работать преподавателем с судимостью не получится. На этих словах Завадский почему-то почувствовал облегчение. Пока его взгляд не встретился со взглядом Виктории.

Когда адвокат ушел, Завадский открыл окно и стал смотреть на улицу. Татьяна не разговаривала с ним. Вместе с Викторией они теперь жили в их бывшей комнате, а он ночевал на маленькой кровати дочери. Глядя на двор с высокого первого этажа, Завадскому показалось, что он отчетливо видит решение. Неделя была теплой и солнечной, остатки снега превратились в лужи и исчезли, оставив неровный асфальт, на котором дети нарисовали, видимо солнце — круг с макаронинами. В центре этого круга Завадский увидел собственную разбитую голову. Нет, крыша пятиэтажки это слишком низко. Скорее он сломает ногу и будет истошно орать, пугая всех в округе. И, потом разве суицид является страховым случаем? Наверное нет. Впрочем, не такая уж большая проблема на фоне остальных. А ведь Ираида умница, сделала настоящий подарок. Для получения кредита он должен был застраховать свою жизнь, и он как в воду глядел, добавив второго выгодоприобретателя. Как же все идеально сходится. Решается не только проблема, но и устраняется ее главный источник. Что это, если не провидение. Надо почитать договор. К сожалению, он в другой комнате, а там держит оборону Татьяна.

Завадский ворвался в комнату, напугав жену и дочь и стал судорожно рыться в шкафу, где хранились документы.

— Не важно, — отмахивался он от вдруг заговорившей с ним жены, — я просто посмотрю.

— Нет! — заорала Татьяна и он удивился этому возгласу.

— Просто посмотрю.

Она выхватила из его рук мятый договор страхования. В руке Завадского остался уголок одной из страниц.

Он смотрел на него, пытаясь прочитать: «…агается Выгодоприобретателю.»

— Даже не думай! — выговорила она сквозь зубы, указав на него пальцем. — Ты будешь работать!

— Ага!

— Неудачник, ты будешь работать, я уже решила! Наташка устроит тебя грузчиком на алкогольный склад.

— Ага. — Завадский глупо улыбался, вертя в руках кусочек договора страхования.

«…упления смерти по неосторож…»

— После суда. И я тоже пойду работать. Вику отправим к тетке. За год мы выкарабкаемся.

Она схватила его за рубашку. Завадский посмотрел направо, на дочь. Ее лицо не было заплаканным.

— Я позвоню ему, — сказал Завадский, швырнув в телевизор смятый кусок договора.

Будучи подростком, Филипп иногда, когда его особенно одолевало чувство обиды мечтал, как однажды за семейным обедом, по случаю какого-нибудь торжества, желательно значительного, чтобы присутствовало побольше гостей, он как бы невзначай скажет в присутствии всех: а помнишь, папа, как ты пытался меня убить? Профессор Завадский, конечно, попытается его публично унизить, в своей легкой манере, замаскированной под иронию, но не успеет, Филипп выбросит козырь — тот единственный козырь, который берег всю свою недолгую на момент тех мечтаний жизнь. Я видел твою джинсовку, видел, как ты прятался в кустах, папа. Отец, конечно, справится с этим, но не сразу. Члены его семьи успеют увидеть потрясение в лице «главного зайца» и эти несколько мгновений станут звездным часом — его моральной победой. Пару раз он был близок к реализации этого плана, но у него начинали трястись руки, и он понимал, что вместо уверенной улыбки все увидят его перекошенное лицо в попытке удержаться от слез. Скорее это будет выглядеть как то, что современные студенты называли «кринжем». Ты просто слабак, Фил. Мечта так и осталась мечтой. Может, оно и к лучшему? Может, напротив, он должен быть благодарен за то, что отец не повторял эти попытки? Может быть, стоило сказать спасибо, что профессор Завадский был человеком слова, а не дела? Он дал бы фору скользкому адвокату. Речь текла из него, как вода из лопнувшей трубы, но едва ему приходилось столкнуться с реальной лопнувшей трубой, он превращался в настоящего беспомощного ребенка. Не было более жалкого зрелища, чем отец сжимавший в руке разводной ключ.

Завадский нашел номер в старой записной книжке, еще молодым почерком было написано «О». Нахмурился и не раздумывая набрал номер.

— Да. — Раздался на другом конце голос, такой же моложавый, будто за те четырнадцать лет, что Завадский его не слышал он ни на день не постарел.

— Привет. Это Филипп.

— А, Филипп!

Ему удалось даже изобразить некое подобиерадости. Отец всегда с большим уважением относился к правилам приличия. Главным надзирателем была его жена и мать Филиппа, но Альцгеймер расправился с ней всего за пару лет. Отца же миновали все невзгоды. Как будто ничего и не было.

— Ты что там натворил опять?

— Значит слухи дошли до тебя?

— Какие же это слухи!

Надолго его не хватило. Заячья натура проявилась довольно быстро. Впрочем, разве он надеялся на что-то другое? По правде говоря, да. Возможно, виной тому — отчаяние.

— Ты почему фамилию не сменил?

— Что? — удивился Филипп.

— Ты же хотел фамилию сменить. Взять фамилию матери.

— Папа, это было двадцать пять лет назад, — от волнения Завадский произнес это проклятое «папа», хотя давно дал себе слово никогда его не произносить.

— Ну, а что не взял?

— Слушай, ты знаешь, моей дочери срочно нужны деньги на операцию, возможно Никита говорил тебе. Мы собирались взять кредит, но теперь, как ты понимаешь…

— Понимаю! Ты всегда был таким, всегда во что-то вляпывался. Сколько нужно?

— Семьсот пятьдесят тысяч.

— Я не понимаю, как тебя угораздило. Ты, что реально в этом замешан?

— Послушай… Дело ведь не во мне…

— Как не в тебе… Да что такое?

Завадский услышал голос сестры на том конце и успел подумать: «только не это», прежде чем Анна выхватила трубку из рук отца. Как некстати — ведь на какую-то долю секунды ему показалось, что отец согласится.

— Фи-и-и-лька! — зазвучал в трубке голос младшей сестры. — Опять ты, эх ты Филька. Ну как так-то? Ты что не знал?

Его сестра искусно владела всеми способами словесно выводить из себя, но один из ее любимых приемов — говорить пугающими загадками.

Завадский сердился, что приходится как в юности опять играть в эти поддавки, но увы, сейчас он был нуждающимся.

— Знал что?

— Как что? — зазвенел ее голосок, словно она была девочкой, а не тридцатипятилетней женщиной. — Антикоррупционная проверка у нас в регионе. Да, секретно, конечно, но Мишка знает.

Мишка — это муж, и он работает в полиции, не без труда вспомнил Завадский. Только вроде каким-то сержантом был. Может, карьеру сделал.

— Ты бы хоть спросил.

— Ты сейчас серьезно? Ты что думаешь, я во всем этом участвую?

— Не участвуешь?

— Да меня подставили! Обещали помочь с Викторией.

— Мы работаем на восьми работах…

— Аня, послушай, в отличие от него ты моя сестра как минимум наполовину.

В трубке воцарилось молчание, но недолгое. Завадский понял, что она все знает.

— Не знаю, у нас нет лишних денег. У нас младший заканчивает школу, а старшему нужно, чтобы откосить… ну понимаешь, нет лишних.

Сестра принялась читать ему нотации, Завадский в конце концов не выдержал и понял, что совсем не обязан и дальше все это выслушивать. Зайцы опять сумели его загипнотизировать.

— Ты знаешь, что он хотел меня убить? — спросил Завадский, прерывая ее словесный поток.

Ее молчание он принял за обескураженность. Ту, что мечтал увидеть в отце. Вдвойне обидно было ему что Никита и Анна всегда вставали на его сторону. Ведь в отличие от него, их связывала мать. Хоть иногда должна была проявляться эта братско-сестринская солидарность. Но нет, он словно опять окунулся в эту холодную липкую ложь.

Но это была не просто ложь, и не просто предательство. Это был настоящий удар.

— Но ты ведь выжил, — сказала она и Завадский понял, что она знала.

Он судорожно отключил телефон и лицо его перекосило. Все-таки, он оказался прав.

(обратно)

Глава 4

В день суда Завадский проснулся рано. Он чувствовал себя роботом. В голове звенела пустота. Он побрился, надел заранее приготовленный отглаженный костюм, рубашку без галстука — этот вид одежды всегда ему шел и терпеливо сидел на кровати, глядя в стену, рядом с негромко работающим телевизором. Таня не выйдет его проводить, хотя он знал, что она не спит. В дверях появилась Виктория на своем кресле. Она научилась бесшумно передвигаться на нем.

— Пап, я люблю тебя, — сказала она.

Завадский встал, чтобы обнять дочь, но мелькнувшее на телеэкране выхватило что-то из недр памяти.

Он посмотрел на экран и увидел крупный титр: «ХОЛОДОМ ДЕВЯНОСТЫХ ПОВЕЯЛО НА УРАЛЕ».

Завадский взял с кровати пульт, прибавил громкости. На экране показывали московский аэропорт Внуково, людей в полицейской форме.

Голос ведущей вещал с истеричным пафосом:

— Сегодня в Россию из Испании экстрадирован главарь самой кровавой на Урале банды девяностых Александр Богомолов…

Завадский почувствовал, что холодом веет не только на Урале, но и у него в груди.

— Лидер Северской ОПГ, отбывавший в Испании срок за незаконное хранение оружия и наркотиков, в России обвиняется в десятках убийств, в том числе сотрудников милиции и прокуратуры, а также разбоях, вымогательствах, и целого ряда других тяжких преступлений. В аэропорту Внуково приняты повышенные меры безопасности.

На экране показался высокий мужчина в наручниках, сопровождаемый шестью омоновцами в балаклавах. Уже в возрасте, но еще крепкий, сбитый и опасный. Камера медленно приближалась к нему. Он смотрел в пол, но неожиданно поднял лицо, и каким-то звериным движением ударил своей длинной ногой по этой камере. Это было так неожиданно и страшно, что помимо возгласов, в дернувшемся кадре и завертевшейся картинке Завадский успел увидеть испуганные лица вокруг и какие-то суетливые движения омоновцев. Следующий кадр показал произошедшее, снятое на другую камеру. Крупный мужчина создавал вокруг себя суету. Вторая камера предусмотрительно снимала его поодаль несмотря на то, что его теперь держали сразу восемь рук. Завадский, не мигая, словно загипнотизированный смотрел на экран, жадно вглядывался в эти линии, ракурсы, движения. Это было поразительно. В последний момент перед тем, как сменился кадр, главарь Северской ОПГ посмотрел прямо на него, и Завадский узнал эти глаза. Такие же небесно-синие глаза он каждый день видел в зеркале.

Монотонный голос судьи убаюкивал. Минул третий час заседания. Поначалу Завадский всего пугался — большого количества людей, вошедшую через отдельный вход женщину в черном балахоне с белыми подшивками, конвоира, похожего на двухметровый знак вопроса, и конечно клетки у стены. До нее было рукой подать и ему все хотелось потрогать руками прутья. Когда его усадили за обычный похожий на парту стол по соседству со «скользким» адвокатом, Завадский немного расслабился. Он пытался вникать в происходящее, но адвокат шепнул ему, что все закончится быстро, ему надо только признать вину и вести себя хорошо, ему назначат штраф около ста тысяч и после обеда они пойдут по домам. Усталость — следствие бессонных ночей и нервного перенапряжения давала о себе знать. В какой-то момент Завадский перестал различать говорящих — так одинаково монотонны были речи и такая откровенная скука к происходящему в лицах обвинителя и судьи, что не было сомнения — для них это рутина похуже лекции по охране труда. Под этот бубнящий гул Завадский стал клевать носом, как студент после бессонной ночи, понимая, однако, что это совсем неприлично он периодически заставлял себя вслушиваться, но нить смыслов неизменно терялась на каком-нибудь четвертом или пятом деепричастном обороте бесконечной юридической канцелярщины. Он понял только, что во всем виноват Лопатин и по какой-то причине его дело выделено в отдельное производство.

— … так, судом установлено, что Завадский Филипп Андреевич, являясь…. незаконные действия в пользу взяткодателя, а также за обещанное… с целью получения незаконной материальной выгоды и покровительство…

Завадский понял, что спит, только когда увидел, что на трибуне с гербом сидит, свесив ноги какой-то сильно сутулый носатый старик, в черном плаще, похожий на ворону, и укоризненно смотрит на Завадского.

— Э, брат, да ты совсем никчемный…

Завадский хотел было сказать, что это возмутительно, но проснулся и увидел, что женщина в мантии покидает зал суда через свою отдельную дверь, напоминавшую вход в какую-то каморку.

— Перерыв, — выдохнул кто-то.

Завадский посмотрел на адвоката, тот что-то быстро писал в кожаном блокноте, одновременно заглядывая в папку, на которой было начертано «Батыршин/Корнеев».

— Вы и другими делами успеваете заниматься? — спросил Завадский в надежде задеть адвоката.

Тот даже не поморщился, но серебристо-матовый «Монблан» в его руке зашуршал быстрее.

— Долго еще? — Завадский флегматично поглядел на удаляющихся из зала секретаря и обвинителя. Только «знак вопроса» продолжал переминаться у стены.

— После перерыва приговор объявят и все, по домам. — Сказал адвокат, захлопнув папку.

Завадский ощутил давление на мочевой пузырь.

— А в туалет успею сбегать?

Адвокат молча посмотрел на него поверх очков, забавно съехавших на кончик носа.

— Или лучше не стоит? А то опоздаю, как в школе, обидятся еще…

— Успеете, — произнес адвокат после небольшой паузы, — но не задерживайтесь, а то еще неуважения к суду нам не хватало…

Завадский вышел из зала, поражаясь обилию людей в коридоре. Большая часть из них размещалась в противоположном крыле. Они сидели на скамьях и стояли плотно у стен, как в какой-нибудь советской поликлинике, некоторые в руках держали профессиональные фотоаппараты. В воздухе стоял спертый запах пота и тихий напряженный гомон, как у дверей аудитории, где принимают экзамен. Впрочем, тут поводов поволноваться было больше.

Туалет на втором этаже оказался ожидаемо переполнен. Завадский постоял немного в очереди, узнав из разговоров, что причина всего этого столпотворения — громкий судебный процесс над бандой черных риэлторов, проходящий в главном зале и решил поискать удачи на других этажах. На первом ему повезло — в туалете оказался всего лишь один крепкий черноволосый мужчина перед умывальником.

Завадский встал рядом, без особой надежды надавил на кнопку диспенсера, из носика вышел только воздух. Он хотел было попросить мужчину подвинуться, чтобы нацедить мыло из дозатора с его стороны, но увидев, что тот моет под краном нож, передумал и стал просто тереть руки под холодной водой.

— Однажды люди построят такой корабль. — Произнес мужчина, с улыбкой поглядев на отражение Завадского в зеркале. — И назовут его «Восток-один».

Завадский почувствовал себя неуютно. Он стряхнул воду с рук и направился к писсуарам, флегматично сетуя на привычную невезучесть: не очередь, так болтливый невменяемый.

— Вы хорошо знаете лес? — раздалось за спиной.

Завадский обернулся. Мужчина вытирал нож бумажной салфеткой. Лицо у него было располагающим, с необычными большими глазами, которые, правда выглядели немного безжизненными, будто их обладатель был слепым, пытающимся изображать зрячего.

— Вы мне?

Незнакомец перестал вытирать нож и картинно поглядел по сторонам — дескать «а тут есть кто-то еще»?

— Какой лес?

Мужчина указал ножом в сторону окна.

— Тот. За дорогой.

Завадский посмотрел в окно, увидел пустынную Подлесную улицу и фрагмент надземного трубопровода, за которым начинался самый большой лесопарк в черте города.

— Ну да.

— Все входы и выходы?

— Что?

— Странное у него расположение.

— В каком смысле?

— Лес в городе.

— Это из-за АЭС.

Мужчина улыбнулся белозубой улыбкой и кивнул.

Завадскому вдруг показалось, что все эти странные реплики — не симптом логореи. Он присмотрелся к мужчине и увидел у него на груди обугленную по краям пресс-карту, на которой было напечатано: АН «Вечерний Екатеринбург», корреспондент… Фамилии он не разглядел, но имя начиналось на букву «А» — Алексей или Александр, что-то в этом роде.

Причем тут Екатеринбург, подумал Завадский, и больше для самоуспокоения, чем для подтверждения догадки спросил:

— Вы освещаете дело черных риэлторов?

Мужчина покачал головой.

— Я здесь только ради вас.

Завадский ощутил, как учащается пульс и выдавил фальшивую усмешку.

— То есть освещаете… мое дело?

— Не освещаю. Указываю направление.

— Направление?

Мужчина снова нацелил нож в окно.

Завадский внимательно присмотрелся и не обнаружил никаких характерных признаков. За исключением складного ножа в руке и странного взгляда, выглядел мужик приличным и совершенно адекватным. Хотя, много ли Завадский видел на своем веку психопатов, чтобы разбираться в их характерных признаках?

— Извините… — Завадский направился к выходу.

— Отливать передумали?

Завадский скривил лицо, вернулся, закрылся в кабинке, расстегнул ширинку, достал член и попытался расслабиться. Ничего не вышло. Тишина за спиной не позволяла ему выдавить ни капли. Ему казалось, что мужик тоже прислушивается. Пошел он к черту, разозлился Завадский и закрыл глаза. Прерывистая слабая струя, наконец, зажурчала, отдавая микроскопические порции облегчения.

— Вы выдвигали свою кандидатуру на муниципальные выборы депутатов Горнозаводского округа. — Раздалось за дверью кабинки.

— А это тут причем?

— Зачем?

Завадский открыл глаза, застегнул ширинку и спустил воду.

— Хотел сделать что-то полезное.

— Я серьезно.

Завадский вышел из кабинки. Мужчина стоял в проеме, отделявшем зону туалетов от умывальников, теперь уже полностью перегораживая проход.

— Это… это просто шутка.

— Шутка?

Завадский молчал, чувствуя себя школьником, которого припёрли к стенке, разоблачив в чем-то постыдном. Депутат Завадский — смешно, ничего не скажешь. Что же на него нашло тогда? Нет, понятное дело, он ни на что ни рассчитывал. Все закончилось ожидаемо — едва скрываемыми усмешками коллег и оправданиями в виде алкогольных пари. И все же… Сам себя он убеждал, что дело в той соблазнительной аспирантке, с которой он занимался сексом на преподавательском столе в своих фантазиях.

— Чего вы хотели?

— Ничего не хотел, простите, мне правда пора…

— Не терпится добраться до дна?

— Что?

— Куда здесь можно торопиться? — мужчина развел руки и скрестил их на груди.

— О чем вы вообще говорите? Кто вы?

— Можете считать меня своим последним шансом.

— Ясно.

— Не в том смысле, о котором вы подумали, встретив психопата с ножом в туалете.

Завадский нахмурился.

— Если вы на что-то намекаете, то у меня нет проблем.

— Тогда скажите, что вы тут делаете.

— А вам что за дело? От ошибки никто не застрахован!

Мужчина покачал головой.

— Ошибка — это случайное отклонение от правильных действий. А вы очень долго и упорно стремились оказаться в заднице.

— Что, простите?

— На самом деле это ведь не сложнее трюка с огненным кораблем.

Мужчина двинулся ему навстречу. Завадский отступил.

— Напомните еще раз, что вам от меня нужно?

— А разве я говорил, что мне от вас что-то нужно?

— Вы в курсе моего дела?

— Иначе бы меня здесь не было.

— Послушайте, я в самом деле в сложной ситуации.

— Не вижу, что вы это понимаете.

— Понимаю? Что… что я, по-вашему, должен понимать?

— Вспомните, что вы обычно говорите студенту, который спрашивает почему его ответ не тянет на пятерку и представьте, что этот студент вы.

— Вы хотите мне что-то сказать?

— Слова бесполезны, если люди не хотят их слышать.

— Я не понимаю…

— Вопрос-то на самом деле простой: один неудачник выбрал достаточно распространенный среди неудачников способ решения всех проблем — сознательно завалить себя неудачами, в надежде что какая-нибудь из них его наконец похоронит.

— Нет. — Запротестовал Завадский. — Я… я не согласен. Я плыву по течению, может, да, но…

Мужчина улыбнулся.

— Когда же вы начнете думать, Завадский?

— Черт возьми, это же…

— Думать!

Завадский посмотрел в пол. Он хорошо помнил, что говорил студентам, которые спрашивали почему получили тройку за правильный ответ и попытался сделать то, чего ждал от них — то есть попытался задуматься всерьез, не искажая мыслительный процесс инфантилизмом, желаниями и страхами. Разглядывая трещину на плитке, он вынужден был признать, что, учитывая собственное состояние, имел достаточно высокие шансы угодить в ловушку избегания. Без знания деталей это тянуло на четверку.

— То есть… то есть вы хотите сказать, что… что все возможно не то, чем кажется?

— Боже мой, да вы и заикаетесь прямо как студент.

— Но зачем… — Начал было Завадский и тут же догадался. — Проверка?

— Тройка с минусом вам, профессор. — Спокойно сказал мужчина, складывая нож и убирая его в нагрудный карман. — На левой створке сломан замок. Если приподнять и потянуть на себя, получится открыть окно.

— Подождите… Все настолько серьезно? — Завадский сделал акцент на слове «настолько».

— Времени у вас нет.

— Но… но… но… что буду делать, у меня же семья!

— Первый шаг всегда делать сложно. И чем дольше будете тянуть — тем сложнее.

Завадский несколько секунд пристально глядел в глаза мужчины, затем медленно развернулся, подошел к окну, ощущая как из глубин подсознания поднимается тот же загадочный дух, который завладел им на последней лекции.

Рукоятка осталась в ладони, когда он попытался ее повернуть. Он положил ее на подоконник, потянул на себя пластиковую створку, она поддалась, впуская холодный ветер. Завадский почувствовал острое необъяснимое желание распахнуть окно, выпрыгнуть на отмостку и ринуться в лес. Мчаться без оглядки, как в детстве, надеясь убежать от проблем. Пока он думал об этом, за окном будто из-под земли бесшумно возник заяц.

— А что будет, если… — Начал Филипп, поворачиваясь к мужчине, но вместо него увидел крепкого хмурого конвоира с жетоном на груди.

— Вы Завадский? — спросил конвоир, строго поглядев на окно за спиной Завадского.

— Да.

— Что вы тут делаете? Вас повсюду ищут.

— Простите! — перепугался Филипп и быстро вышел из туалета.

Первое на что он обратил внимание — тон судьи изменился. Голос дамы в мантии при оглашении приговора стал деревянным и неуверенным, на смену сонливой монотонности пришла визгливая нервозность. Она быстрее стала читать по бумажке, в десятый раз, наверное, описывая старую как мир историю преступления. Только теперь формулировки звучали зловеще. Теперь юридический канцелярит ткал из Завадского образ расчётливого злодея, а не неудачливую жертву низменных страстей. Звучало, это, конечно смешно для тех, кто Завадского знал. Только самому Филиппу было не до смеха. И если раньше он держался за образ мелкого неудачника, которого просто использовали, как обычно используют неудачников, то теперь он все понимал. Адвокат смотрел в стол приподняв брови. Лицо — маска опытного провинциального актера, исполняющего заученную роль. Взгляды окружающих таили злорадство спасенных счастливцев, лицезреющих вечное падение неудачника.

— Подождите! — вдруг подпрыгнул Завадский. — Что это?! Да ведь все не так было!

— Сядьте! — прошипел адвокат и дернул его за пиджак.

Судья постучала молоточком.

— Ну ты! Заодно с ними! — Завадский толкнул адвоката в плечо — совсем легонько, но сразу же устыдился.

Даже такое сильное чувство как возмущение несправедливостью неспособно взломать клетку, построенную зайцами.

Завадский покосился на конвоиров, которых было теперь двое (к двухметровому «знаку вопроса» добавился тот, который нашел его в туалете).

— На основании части третьей статьи шестьдесят девятой… — бубнила судья.

Завадский начал задыхаться — как в детстве, когда пытался удержаться, чтобы не расплакаться.

— … путем частичного сложения наказаний…

Проклятый заяц грозил пальцем. Завадский протянул к нему руки, пытаясь схватить за шею.

— … назначить Завадскому Филиппу Андреевичу наказание…

Конвоиры двинулись в его сторону.

Это называется гондон, дружище. Использованный гондон, его же просто выбрасывают в урну.

— …в виде лишения свободы сроком девять лет с отбыванием наказания в колонии строгого…

— Соблюдайте тишину!

Заяц исчез, и больше не вернется, но он успел сделать свое главное дело. Новый призрак вышел из тумана — нахальная улыбка, небесно-синие глаза. Такие же как у его дочери.

— …взять под стражу в зале суда.

— Всем покинуть помещение! — закричал конвоир, доставая наручники.

Поначалу он еще буянил и что-то кричал, игнорируя болезненные тычки конвоиров и даже когда на лестнице «знак вопроса» хорошенько огрел его по почкам, Завадский не унимался. Только на улице, на подходе к небольшому автозаку, забитому бандой черных риэлторов, он вспомнил о Виктории и сник.

Зря послушал эту дуру, это ведь и есть малодушие, мог бы на худой конец напиться.

У автозака кучковались журналисты. На Завадского они смотрели с заинтересованным отвращением и совершенно беззастенчиво, как будто наручники на руках автоматически лишили его статуса не просто гражданина, но и человека. Так откровенно пялятся обычно на зверей в зоопарке. Кто это, интересовались журналисты, и не дожидаясь ответа целились в Завадского объективами своих фотокамер.

Особенно усердствовал худощавый мужичонка в жилетке как у Вассермана с седой бородкой клинышком. Завадский видел его на городских праздниках, в окружении мэра при его публичных выступлениях на местном телеканале и даже один раз в ВУЗе он фотографировал ректора за кафедрой. Мужичонка беспрестанно щелкал своим фотоаппаратом и все норовил сунуть объектив чуть ли не в лицо Завадскому, будто тот был каким-то неодушевленным истуканом. Наверное, это было опрометчиво с его стороны. Заяц хотя и поздно, но все же умер. У самых дверей автозака Завадский изловчился и точным ударом ноги выбил фотоаппарат из рук мужичонки. От неожиданности тот встал как вкопанный, глядя как дорогая техника, описав дугу с душераздирающим треском приземлилась на асфальт, успев сделать последний кадр — перекошенное улыбкой лицо бывшего преподавателя.

В автозак Завадского буквально закинули как полено, он кое-как поднялся и втиснулся с краю, беспардонно потеснив долговязого мужчину по имени Леха Геденос, который собственными руками задушил троих пьяниц и двух одиноких пенсионеров.

— Кто это? — поинтересовался Леха у румяного конвоира.

— Профессор епте.

— Погоняло что ли?

— Ага. — Усмехнулся конвоир и захлопнул дверь.

Автозак вырулил на Подлесную улицу и помчал вдоль лесопарка. Завадский начал уставать от потока брани. Заметив, что он единственный из задержанных был в наручниках, Завадский выдохнул и стукнул затылком в стену. Движение успокаивало. Черных риэлторов он уже интересовал мало — с жадностью, обусловленной дефицитом личных встреч, они обсуждали стратегию при предстоящих апелляциях. Лидером у них судя по наибольшей активности в вопросах спасения собственной задницы был мясистый мужик, напоминавший помятого чиновника средней руки.

Завадский закрыл глаза и в следующую секунду ударился макушкой о потолок кузова. Все завертелось перед глазами. Он потерял сознание, а когда очнулся, в глаза бил яркий свет, потому что задняя дверь автозака отсутствовала. Перед проемом лежал мясистый мужик с неестественно повернутой шеей. Его загородила тень. Завадский зажмурился от яркого света и вдруг понял, что руки его свободны. Он уперся ими о чье-то тело и увидел, что цепь, крепившаяся к правому фиксатору сломана. В правом запястье — жгучая боль под впившимся в разбухшую руку браслетом.

Болело в правом боку и сильно ныло плечо. Завадский подвигал ногами и поняв, что они целы поднялся, переступил через тело и вдруг заметил, что в автозаке явно стало свободнее. Выбравшись, он осторожно обошел отлетевшую дверь с осколками стекла, стараясь не глядеть на тело справа. Улица была совершенно пустынна. Только где-то в отдалении слышались звуки сирены. Завадский поглядел в обе стороны. Кабина автозака почти целиком смята, под острым углом к нему расположился красный внедорожник «Тойота РАМ 4» со смятой боковиной и спущенным правым колесом. Водительское стекло заслонял поднимавшийся от капота черный дым. В тиши пищали датчики, и кто-то постанывал. Завадский поглядел в сторону леса и заметил две фигуры, удалявшиеся вглубь. Одна из них заметно прихрамывала.

— Братан, помоги! — раздалось за спиной. — Ногу придавило.

Завадский обернулся, увидел вытянутое над бортом автозака лицо Лехи Геденоса, и флегматично шмыгнув носом неспешно подошел к нему.

Леха протянул к нему руку, Завадский схватил ее, потянул на себя.

— Хорош.

Звуки сирен приближались с двух сторон. Завадский бросил Геденоса и побежал в лес.

В ту же секунду открылась пассажирская дверь «Тойоты», из машины вышел крепкий черноволосый мужчина. Стекло хрустело под дорогими ботинками, пока он медленно обходил лежавший на боку автозак. Остановившись у задних дверей, он посмотрел вслед убегающему Завадскому, который в отличие от двух других беглецов выбрал правильное направление — почти строго на северо-запад. В больших глазах мужчины бесновался огонь.

Завадский с шести лет знал, что нет укрытия надежней и опасней одновременно. Он много раз пересекал этот лес с разных сторон. Сейчас ему следовало уходить от Подлесной улицы, подковой огибавшей массив с юга на юго-восток. Он не знал, откуда в нем эта уверенность, да и мог ли об этом знать впервые вкусивший настоящей свободы? Подтверждение правильности избранного пути он обнаружил через пять минут — за деревьями показалась бетонная стена третьей градирни. Завадский остановился, чтобы перевести дух, но увидел вдруг, что никакой стены нет, а на него несется огненная волна, с хищным ревом поглощая лес — словно сошедшее солнце. Следом раздался треск такой оглушительный, будто нечто сломало Землю пополам, и Завадский на какое-то мгновение даже поверил в это, обнаружив, что летит — не кубарем над лесом и не падая в космическую пропасть, а воспарив, словно Юрий Лонго перед доверчивой публикой, и понял, что это содрогнувшаяся земля ушла у него из-под ног.

(обратно)

Глава 5

Ему сначала показалось, что он в воде и что он ребенок — такая легкость овладела им, что руки поднялись сами собой, будто хотели кого-то обнять, но он увидел, что это совсем недетские руки — широкие мужские ладони, истертые запястья под стальными браслетами. Он тоже поднимался — как и стул у зарешеченного окна и чугунный утюг. Старинная монета вращалась, стреляя серебристым лучом. Громоздкий черно-белый телевизор плыл вдоль стены. На скособоченном экране шеренгой шли диагональные полосы. Динамик с жутким треском вещал:

— Осенью года одна тысяча шестьсот девяносто второго молодой царь Петр ехал к озеру Переяславскому… Там, вдали от моря, строился флот…

Он опустил голову и увидел в бледном свете телеэкрана свои обнаженные ноги, парящие над дощатым полом.

Неожиданно все разом ухнуло вниз — громыхнуло, покатилось. Ступни заныли. Икры сковали судороги. Он упал на колени, ткнулся лбом в осколки кинескопа. Кто-то сокрушал дверь. Били пожарным топором — мелькало в расщелинах его красное клиновидное лезвие с киркой.

Вскочив в ужасе, он забегал по комнате.

Выхода нет. Выхода… нет.

— Очнись, профессура!

Завадский ощутил сильные, но освежающие пощечины.

— Но-но, — погрозил он тающим обрывкам сна и открыл глаза.

Перед ним плавало лошадинообразное лицо Лехи Геденоса.

— Слава, господи, — сообщило лицо, и стало отдаляться.

Завадский поднял руку, чтобы протереть глаза, но что-то больно ткнуло в бровь. Увидев на запястье стальной браслет, он резко сел и уперся взглядом в грубо обструганный пень. Рядом с ним в углу лежала отполированная ладья, а напротив оконца со слюдяной форточкой громоздится зеленый сундук в форме усеченной пирамиды с исчерна-грязной просечкой. Ничего не понимая, Завадский оглядел низкую комнатушку с бревенчатыми стенами без намека на дверь.

Геденос ходил от стены к стене пригибаясь под неотесанными стропилами, грыз ногти и замирая у оконца, осторожно выглядывал.

Уши закладывало от надрывного перелива. Завадский тихонько, опасаясь вспышки боли, коснулся пальцем виска и понял, что трезвонит все-таки не в голове, а где-то на улице.

— Ты меня сюда затащил? — покосился он на Геденоса, который вытягивал шею и все щурился на что-то в оконце.

Черный риэлтор перевел на него взгляд и неожиданно резво подскочил.

— Слушай, ты, мля! Верни нас, сука, обратно! Слышишь! — тряс он Завадского за плечи, от чего к перезвону за окном стал добавляться звон в голове.

— Че-во? — Завадский сбросил с себя его руки и попытался подняться.

— Ты в натуре профессор?

— Преподаватель.

— Преподаватель, млять, чего?!

Тут он впервые заметил, что Геденос до смерти напуган.

— Истории… политических учений.

— Тьфу ты еб твою мать! — сплюнул Геденос и снова вернулся к окошку.

— Что это за место? — спросил Филипп, рассчитывая, что подсказка поможет ему вспомнить случившееся после взрыва, но осознав, что это невозможно, почесал затылок.

— Мне похоже память отшибло, — произнес он растерянно.

Черный риэлтор снова подошел, демонстрируя увеличенные страхом слезящиеся глаза.

— Мужик, приди уже в себя, — прошептал он жутко, — мы в прошлое попали.

— Ага?

Риэлтор схватил Завадского за плечо, потянул к окошку.

Завадский не сопротивлялся, ожидая, получить, наконец ответы, но оконце явило довольно странную картину: деревянные срубы со скатными крышами хаотично лезли друг на друга за извилистой дорогой, вымощенной черными растрескавшимися бревнами. Вдоль дороги по тропинке двигалась фигурка в сером мешковатом кафтане до земли, укутанная по горло в белый платок. Фигурка погоняла прутиком козу. За домами пестрела вереница сияющих куполов — серебристых, золотистых, черных, изумрудно-зеленых. Нарастающий перезвон волнами шел оттуда, только теперь ему вторили собачий лай, крики петухов и какие-то далекие, заставляющие цепенеть душераздирающие вопли. Под деревянным скатом он увидел пятачок истоптанного двора, отрезанного высоким частоколом, наводя на мысли о стихийном парке развлечений имени Влада Цепеша где-нибудь на Алтае или рынке по продаже банных срубов на въезде в деревню Чмонино. В травяном островке перед частоколом ковырялась пегая курица. В воздухе стоял дым, пахло навозом, гнилой капустой и еще чем-то отвратительным, напоминавшем запах чересчур экзотического сыра. Только небо одаряло знакомой ложной безмятежностью — пушистые облака неспешно плыли в глубокой синеве.

Завадский округлил глаза. Мозг заработал в поисках объяснения и не найдя ответов на всякий случай прыснул в кровь адреналина.

— Что это? — прошептал он, сдерживая возбудившееся дыхание.

Геденос сжал зубы и снова заходил по комнате.

— Какая-то срань с электростанцией! Режимный объект мля! Только никакая там не АЭС! Сука, поверить, не могу что эта дичь происходит! Это как попасть в реальность антиваксера или, млять, снежного мудозвона!

— Ты что-то видел?

— Огонь. — Геденос оскалился и почесав грудь, стал задумчиво глядеть мимо Завадского.

— Огонь или взрыв?

— Взрывную волну.

Завадский кивнул.

— Значит, мы видели одно и то же.

— Я думал мне привиделось. — Геденос покачал головой.

— Что?

— Не знаю! Огонь или…

— Или что?

— Как будто… Как будто шар или что-то типа того отделилось и проглотило тебя.

— А ты где был?

— Сзади. Метрах в двадцати.

— И что потом?

— Что потом? В каком смысле что потом?

— Ну что было потом?

— Ты у меня спрашиваешь?! — закричал Геденос. — Я ни хера не помню! Я очнулся здесь и увидел тебя, беззаботно дрыхнущего как наклюкавшийся гонобобель! А за окном, мля какая-то Киевская Русь!

— Подожди, это не Киевская Русь.

— Да иди ты на…уй!

— Ты как будто забыл куда тебя везли.

— Ты это мля серьезно? — Геденос угрожающе приблизился. — Или шутишь?

— Я просто предлагаю успокоиться.

— Успокоиться? Зачем мне успокаиваться?!

— Главное ведь, что мы живы!

— А ты в этом уверен?

— А что?

— Да ничего. Просто я видел, как горит твоя кожа. Как искрится твоя башка, словно еб…ная петарда! А теперь ты… стоишь как ни в чем ни бывало в нарядном прикиде, гребаный пряник, и торгуешь тут своим бледным хлебалом, — Геденос выставил палец ему в лицо, — которое не то что в огне, даже в солярии никогда не бывало! Может ты объяснишь мне как тут не беспокоиться? Потому что мне не по кайфу такие игры. Я уважаю матушку природу и настоящие законы — на. уй, физики и выживания и хренею, мужик, с твоей наивности! Иногда хочется быть таким же тупым!

Завадский вздохнул.

В это время за окном раздался топот и свист.

— Тихо! — Геденос рефлекторно присел под оконцем.

Судя по крикам и топоту, казалось, что приближается целая орда. Из агрессивного гвалта выделялись отдельные вопли. Разобрать было трудно. Завадскому они напоминали слова, произнесенные задом наперед или просмотр сербских фильмов без перевода. Но от первой понятой фразы парочка беглых преступников в ужасе переглянулась.

— Овая изба, ребяты-ы-ы! — прозвучало будто над ухом.

— Имай колдунов поганых!

— Сунька, топоры подай!

Послышались громкие удары и скрип.

— Куды прете, голытьба! — раздалось чуть ближе — Кобелей спущу!

Где-то внизу в самом деле свирепо зарычали собаки.

— Лупи его, браты, он с кукуйцами заедино!

— Воры! — закричал тот же голос, но надломленный теперь испугом. — Разбойники убо средь бела дня…. аааа!

Послышались хлесткие удары, а уже в доме — женский визг. Среди них прямо под оконцем кто-то выговаривал вкрадчиво:

— Брешешь, старый сатана. Мы жильцы посадские. Ино ты поди единако высперять на жгучем шаре умеешь? Ишь разжирел на крещеном люде, хоромы завел купецкие. А кукуйцы ныне посад пожгли. Осьмнадцать изб с дворами сгорели со скотиной и с малыми детями.

— Рви пса! Еже плюскаешь с им!

— Аааааааааа! Побойтесь бога-а-а-а-а! Ведите в прика-а-аз, к истца-а-ам! Са-а-ами на кобылку попад…

Какой-то жуткий удар, словно кувалдой по крупному арбузу оборвал истошные крики.

Грохот и топот переместились в дом и заполнили его. Завадский с Геденосом вздрагивали от каждого удара и вопля, а слышимость в деревянном доме была идеальная. Казалось, что топором уже вышибают лючок, отделяющий их надклетье, но всякий раз вылетало и опрокидывалось что-то внизу. Визжали и справа и слева, и будто даже над головой. Завадский подкрался к сундуку и подвинул его на обитую оловом крышку лючка.

— К-кого они и-и-ищут? На-а-ас? — заикаясь прошептал Геденос и на четвереньках пополз к окошку.

— Не лезь! — процедил сквозь зубы Завадский, но черный риэлтор уже осторожно выглянул и тотчас снова упал, белый как мел.

— Млядь они чувака топором еб. шут!

Завадский оцепенел. Он, конечно, вроде бы как уже умер, и даже если это не чья-то дурацкая шутка, то и воскрес, причем вместе с инстинктами, которые ясно говорили, что повторять более трешовую версию этого аттракциона не стоило. В ту же секунду запрыгал сундук, отчего Завадский едва сам не подпрыгнул. Кто-то бубнил прямо под ним.

Завадский подполз к оконцу, где уже дрожал Геденос и вместе они глядели как сундук скачет все выше и даже немного сдвигается. Между тем голоса снова заполнили двор. Какой-то молодой голос кричал, что по Никольской скачут истцы.

— Костка! — ворвались в оконце, миновало парочку незваных гостей и влилось в уши тому, кто ломился к ним. — Разбойник, айда на соседский двор — бочки проверим не попряталась ли в них немчура!

— Онамо и засолим!

— Дурень, сперва обсушить надобе.

— А с чем бочки?

— Известно — с вином!

— Во-ся яко! — захохотал кто-то. — Убо я ковшом обсушу!

— Православно!

Услышав про вино, таинственный гость перестал ломиться на чердак к Завадскому с Геденосом и тяжелый топот покатился вниз, вскоре среди прочих кто-то пьяно и низко заголосил за оконцем. Топот, крики отдалялись и вскоре как будто стихли — словно и не было ничего.

— Ушли вроде… — сказал Геденос, тяжело дыша и посидев несколько секунд, стал подниматься.

Завадский попытался его ухватить за штанину, но у того, как назло, джинсы плотно облегали ноги.

Геденос выглянул в оконце и тотчас присел, но поздно — кто-то, истошно деря глотку заорал:

— Видел!!! Братцы! Видел кукуя поганого!

— Идеже? Иде? — стали приближаться отдалившиеся было голоса.

— Тама! Над светлицей бесовская рожа зыркнула аки гадюка из-за пазухи!

— У-у-у-у!

— Вишь, вишь оконце, уём притаились нехристи!

— Ух, недогляд!

Снова заголосили, затопали, загромыхали. У Завадского волосы зашевелились на затылке — куда деваться, что объяснять дикой разъяренной толпе?

Геденос между тем, уже лез в оконце. Благо и Завадский не был толстяком — последовал за ним. Ободрав до крови предплечье, он выбрался кое-как на скат шириной примерно в полметра, с ужасом заметив, что удар в лючок за спиной сдвинул сундук и уже кто-то лез и на чердак, где они только что были.

Внизу картина не лучше — со двора на них с изумлением аборигенов, увидавших космический корабль взирали бородатые предки коренных москвичей в изодранных грязных рубахах-косоворотках. У ног их в луже крови лежало тело с бесформенной кроваво-бурой массой вместо головы.

Завадский, держась за бревно шел по скату за Геденосом, который уже ловко перемахнул на соседнюю клеть. Встреча с далекими предками ошеломила его не меньше самих предков. Он с таким же изумлением (вытаращив глаза и открыв рот) смотрел бы на них, если бы не инстинкт выживания.

Раздались искренние возгласы удивления, но вскоре один тощий как скелет мужик, стоявший у стены прямо под Завадским в ломаной серой шапке, заорал:

— Скачут черти! Шибай их, ребяты!

В Завадского полетели камни. Один больно шарахнул по икре, другой угодил в почку, третий — в скулу.

Эдак, долго не протянешь. Без раздумий бывший преподаватель сиганул на крышу какого-то сарая с плоской крышей, где уже метался Геденос, не зная куда бежать дальше. Он хотел было прыгнуть на соседнюю клеть, до нее всего метра полтора — уцепиться за окошко и там, может быть, удалось бы перебраться на крышу конюшни, а с нее прыгнуть через частокол на соседний двор, и убежать. Но путь этот преградил широкоплечий мужик с лицом бородатой версии Буйного Славика, высунувшийся из оконца.

Оставалось только прыгать на дорогу через примыкавший частокол. Геденос так и сделал, но с высоты четырех метров неудачно приземлился — поскользнулся на скользких бревнах и подвернул ногу. Вскочил, тут же снова упал, но его уже схватили выбежавшие со двора мужики. Один с размаху заехал ему кулаком прямо в лицо. Кровь хлынула сразу изо рта и из носа.

Хотя мужички ростом были все ниже черного риэлтора, выглядели они крайне свирепо и воинственно. Продолжая наносить удары, они потащили Геденоса за ноги на двор. К Завадскому забрались по приставной лесенке, столкнули на руки остальным в сложный смрад из несвежего пота, нестиранной одежды, гнилых зубов, недопереваренного чеснока и репы, густой вони мочи из дворовых углов и конского навоза с улицы.

Его хорошенько встряхнули, поставили на ноги. Увидев близко перед собой лицо с морщинами, всклокоченной бородой и живыми глазами, Завадский успел поразиться «обычности» этого лица — точно такое же лицо можно было увидеть в алкогольном отделе «Ашана», за рулем внедорожника, подрезающего переполненный автобус или играющим на гуслях в пригородной электричке — будто между ними и не было пропасти в три вековые громадины.

От него что-то требовали, но Завадский не успел понять, что именно, потому что одновременно его стали бить, и он потерял сознание от первого же удара кулаком в лицо.

Очнулся от боли — ныли плечевые суставы и особенно нестерпимо — пятки, ударявшиеся о бревна, по которым его волокли, удерживая за руки. Улица раздалась. По обочинам у частокола, деревянных лавчонок и крутых крылец кучковался такой же невысокий народец, отличавшийся от современников Завадского помимо худой одежды, наличием почти детского любопытства в лицах — никто не пытался скрыть своей заинтересованности, а некоторые даже норовили швырнуть в Завадского камешек или комок грязи.

Группа мужиков, волочивших его все как один — острижены под горшок, в руке шедшего с краю — рябого и жилистого в длинной льняной рубахе он увидел собственные ключи от квартиры с брелком-медальоном с логотипом «Мерседеса».

— Бесовская тамга! — периодически выкрикивал мужичок, вскидывая руку с брелком во все стороны, не забывая при этом креститься и просить у Бога прощения.

— Посадские, амо татей волочите? В приказ?

— На Болото! Пущай вместе с Федькой-разбойничком каты выпотрошат нехристей под образами!

— А ежели боярин воздуху даст? Он немчуру жалует.

— Еже нам бояре? Стрельцы с народом! Ежель подьячие заупрямятся али каверзу чинить станут, за рекой сами на кол посадим! Времена нонче не те. Матвеев в опале, Нарышкиных прогнали!

Где-то впереди вопил Геденос. Завадский видел кровь на своей груди, но шок не позволял определить характера ран. Солнце слепило и жгло израненное лицо, он видел, что деревянные избы сменили дома с каменными фундаментами, а затем и вовсе с нарядными цветными фасадами. Его протащили под широченной аркой, мимо красивой церкви с пирамидальными кокошниками на пыльную вытоптанную площадь.

Галдеж размножился. От пролетевших с карканьем ворон почернело небо. Через ворота проскакали четыре всадника, поднимая пыль и распугивая народ. Мужички шарахнулись, вывернув Завадскому руки. Завалившись набок, он увидел огромную земляную площадь, заполненную людьми. Коричневый и серый разукрасился разноцветной одеждой представителей более высоких сословий: малиновые, голубые, желтые кафтаны и сарафаны — суконные, парчовые, бархатные, шелковая отливающая золотом ферязь, и даже несколько шуб, несмотря на теплынь. Мелькали в многолюдной сутолоке и красные сапожки. У Завадского кружилась голова. Людская масса сливалась во что-то единообразное. Перед ним летали бороды и конские морды.

За толпой громоздились вразнобой деревянные срубы габаритами сродни торговым киоскам, некоторые с малыми куполами и медными крестами, за ними вытоптанные взгорья подымались к внушительной белокаменной стене. В памяти шевельнулось что-то, место как будто узнавалось, но лишь какими-то странными эфемерными осколками — вроде простора и геометрии самойплощади, протянувшейся вдоль стены и каменными торговыми рядами. И только увидав на другом краю яркие, разноцветные и аппетитные, как марципановые куличи, купола исполинского Храма Василия Блаженного, Завадский узнал Красную площадь. Так непривычно было видеть Покровский собор стоявший прямо на голой земле, а не на брусчатке в окружении «мерседесов» и «БМВ» Федеральной службы охраны.

(обратно)

Глава 6

К мужичкам прибавились новые охотники, подхватили и потащили через толстенные сдвоенные ворота, оттуда по мосту через какую-то вонючую речку вдоль рва. Завадский не помнил, чтобы тут была река и засомневался поначалу, что угадал место, но вскоре сообразил, что это Неглинная. Новые охотники вели себя даже агрессивнее мужичков. Ухали, грозились и все норовили пнуть, а выскочивший вперед безбородый парень с почти идеально круглой головой и острым, как у птицы носом обвинил Завадского в «шептании заклинательных ересей» и зарядил ему между глаз чем-то вроде осколка кирпича, отправив в нокаут с неминуемой потерей сознания.

Очнулся он уже на внушительной площади, напоминавшей заброшенный полигон. Солнце стояло в зените. Пахло горелым мясом, и сточными водами, в воздухе — гарь и дым, много пыли. Участок у реки — пустырь, по сути, за ним перед крутым золистым склоном пара грубо сколоченных часовенок из мелких бревен с куполами, увенчанными крестами. Между ними вдали скрипела тяжелыми механизмами диковинная конструкция — одна из кремлевских башен поглощала при помощи манежного привода из реки громады воды, которая в свою очередь поднималась как-то в самой башне и разбегалась оттуда по многочисленным свинцовым трубам.

На другой стороне площади на небольшом взгорье равноудаленно размещались три крохотные избушки, похожие на игрушечные домики на детских площадках. Избушки недостроенные — без крыш и верхних частей стен, так что человеку они были по пояс. У каждой стояли вооруженные бердышами широкоплечие мужики в тонких красных кафтанах по щиколотку и плоских шапках с меховой окаемкой — стрельцы, видимо. Промеж них ходил толстый какой-то боярин в разукрашенном узорами серебристом кафтане, сияющем не хуже костюма Филиппа Киркорова. В руке он сжимал копье с диковинной пикой — не то протазан, не то алебарду. А кругом — в сером и темном народ, охочий до всяких зрелищ.

Перед центральной избушкой бойкий человек с подвижным лицом, что-то важно читал с рулона бумаги. По обе стороны от него стояли двое священнослужителей — один высокий с посохом и недобрым лицом. Другой — короткий, полноватый, улыбчивый. Несколько посадских мужичков бросились к ним определять судьбу пойманных «колдунов», но тут у ближайшей избушки случилось оживление — из толпы стрельцы вывели какого-то старика с растрепанной бородой, а с ним парня. Оба еле передвигались из-за кандалов. Старичка схватил мускулистый палач в красной рубахе и легко, словно кошку, посадил в сруб, а следом забросил туда и парня, который рыдал и просил кого-то о заступничестве. Где-то истошно заголосила женщина. Палач тем временем что-то плеснул в избенку, где сидели старик с парнем, она моментально задалась пламенем. Завадский увидел, как огонь мгновенно охватил тела посаженных туда, словно соломенных кукол. Борода старика вспыхнула пухом. Горящий старик молча пошатнулся и осел, а парень еще долго метался, оглушая Москву воплями — его горящего, били батогами, не давая выпрыгнуть. И даже когда казалось, что он сгорел уже дотла и должен был помереть, Завадский все еще слышал его ужасающие стоны.

Лихие посадские мужички тем временем вернулись в ярости — от подьячего остальным пришла нехорошая новость — «кукуйцев поганых» велено было передать в Посольский приказ. Особенно их раздражало, что именно в Посольский. Почему не в Разбойный? Да и в Разбойном затянут! — заводились они. Надобно прямо тут передать палачам, «ибо деяние есть злолютейшее и очевидное». Чего тут дознаваться? Мужички боялись, что в Посольском приказе «немчуре» дадут волю — вместо дыбы и раскаленных углей с последующем четвертованием, напоят сбитнем да угостят пирогами с рыбой и грибами, а то и вина дадут рейнского — боярин Голицын охоч иноземцев потчевать, даже наиподлейших, а «выродок нарышкинский» и вовсе повадился на Кукуе пьянствовать.

Нет, неладно дело, продолжали заводиться мужички — слободу пожгли, а им вина рейнского? Сколько еще нехристи крови будут пить православной? Распалились и по соседству — часть народца от казней отошла, заинтересовалась: кто такие? Что за волшебники злые? Геденос запротестовал было, заоправдывался, но только раззадорил своим малопонятным лепетанием.

Спорили недолго, вспомнили о сгоревших избах. Потащили за деревянную часовенку. Сначала набросились на Геденоса, стали рвать и топтать. Толпа сомкнулась вокруг, закрывая его от Завадского. Он видел только взмахи рук с камнями и палками. Крики черного риэлтора становились все более нечленораздельными. Завадский видел, что и топоры взлетают, видел брызги крови, а Геденос все кричал и кричал. Один рыжий мужик поднял отрубленную ногу в кроссовке, от этой картины у Завадского потемнело в глазах, он начал падать на сторону, но руки державшие его стали каменными. Геденос еще матерился и стоявший за державшими Завадского мужичок сказал задумчиво: «сумнительно, еже немчура такие слова ведает», а Завадский подумал, что едва ли даже погибшие от самодельной гарроты Геденоса желали бы ему такого страшного второго конца.

Расправившись с черным риэлтором, опьяненная кровью толпа обернулась к Завадскому, тот стоял в оцепенении и надеялся только, что все закончится быстро.

В этот момент за рекой пронзительно и по-хозяйски засвистели на все лады, загремели какие-то помпезные гонги, и за ними послышался топот множества копыт и громкие деревянные стуки, будто кто-то опрокидывал шкафы и диваны.

За рекой показались десятки всадников, за которыми двигалась запряженная шестеркой белых лошадей золоченая карета, украшенная четырьмя львиными головами, за нею еще карета с серебряными звездами, а за ним уже восьмерка черных лошадей везла массивную золотую карету, отяжеленную рельефными композициями в виде волн, столпов огней и Георгием Победоносцем на задке. Слуги в платьях вели дюжину больших лошадей, накрытых шелковыми попонами, за ним нога в ногу шли барабанщики, беспрерывно и торжественно бившие в литавры, потом какие-то воины, вельможи в колясках. Процессию замыкала растянувшаяся от Водовзводной башни вереница повозок. От этого странного обоза двое всадников распугивая толпу скакали по мосту на Болотную площадь.

Очевидно, мчались они к месту казни, по какому-то делу, но заприметив подозрительно возбужденную толпу за часовенкой, один из всадников с брутальным лицом бородача, сошедшего с рекламного плаката барбершопа, натянул поводья, поднял коня на дыбы.

— Еже творите, холопы?! — грозно громыхнул он зычным голосом, повернув в толпу.

Синие глаза его из-под нахмуренных бровей взирали на изуродованный труп Геденоса, от которого мало осталось человеческого.

— Татей сымали, боярин! Поджигателей!

— Посады супостаты жгли!

Всадник поднял руку, на мизинце блеснул рубиновый перстень.

Мужички стреляли исподлобья недобрыми взглядами, водили желваками, но лишь самые ненасытные — толпа все же незаметно редела, растекалась. Боярин подъехал к трупу хмуро оглядел его уже вблизи, с топчущегося коня.

— Тать говоришь?! Ведаешь ли ты, собака, о чем толкуешь?! О самосудстве без государева изволения!

Подъехал второй всадник, что-то шепнул, указав на площадь. Первый сердито кивнул и вместе с товарищем стал поворачивать коней, но тут его взгляд зацепился за что-то, прищурился.

— А еже за платье на нем? — спросил он строго.

— Ворованное, боярин.

— Ворованное?! Ах ты сукин сын! — боярин выхватил плеть. — Погань! Истцов сюда живее! Скорохода посольского уязвили?

Кто-то засвистел.

Тут Завадский, которого спинами укрывали мужички понял, что у него появился шанс. По отдельным репликам и деталям он примерно представлял, где очутился: «нарышкинский выродок» на Кукуе, «Водная» башня, казни раскольников на Болотной площади — вероятно закат правления царевны Софьи и бурлящая бунтами Москва. В этот период немного посольств было в Москве, но самые значительные государства Европы, вероятно уже представлены и, разумеется находятся под защитой царской милости, обусловленной взаимным уважением влиятельных европейских монархов. Какие же значительные государства тех лет были ему известны? Швеция? Речь Посполитая? Пожалуй, только с языками проблема. И тут Завадского осенило — ну, конечно!

— Хистория эст магистра вита! — закричал он что было сил.

Мужички забеспокоились, задвигали тощими спинами перед ним, кое-кто даже отошел. Боярин повел очами.

— Омниа меа мекум порто!

Наконец, боярин увидел его в поредевшей толпе. Уставил на него синие глаза, с изумлением оглядел с головы до ног.

— Пер аспера ад астра. — Сказал ему Завадский.

Знание латинских фраз на этом заканчивалось, Завадский надеялся только, что этот вооруженный боярин латыни не знает. Не худо бы еще вспомнить кто был императором в то время. Леопольд что ли? А может Иосиф? Видя, однако, по озадаченному взгляду боярина, что догадка верна — латынь для него что китайская грамота, Завадский попробовал продолжить «общение», посредством придания «латинского» акцента строчкам из песни Челентано:

— Эль нутиле сонаре кви нон ви апририа нессуно… — Протянул он, а когда уже удивление боярина достигло апогея, Завадский решился на риск и копируя рыкающий надрыв известного немецкого деятеля первой половины двадцатого века воскликнул с той же экспрессией: — Священная Римская империя германской нации!

При этих словах боярин вздрогнул, затем подобрался, бросил взгляды по сторонам.

— Кличи стрельцов! — сказал он напарнику.

Но несколько самых буйных мужичков вдруг обступили его, схватили за поводья гнедого коня.

— А ну! Холопы!

— Полно, боярин! Много крови попили мужицкой! Теперь и ты побудь мужиком, а мы покамест боярами побудем!

Боярин схватился за саблю, но его резво сдернули с коня. Опрокинули, разоружили, стали наседать. Мужички бросились было и ко второму, но тот вздыбил лошадь и с лихим свистом поскакал на толпу в отдалении, где клубились от избушек три дымка.

Проклятый бунташный век, подумал Завадский, и обнаружив, что его никто не удерживает, а кругом бегают люди, — сам бросился наутек. Бежать было нелегко — он как оказалось подвернул ногу, а правой руки и вовсе не чувствовал. Споткнувшись обо что-то, налетел на выскочившую лошадь, она заржала толкнула его грудью в канаву, где бултыхалась толстая свинья. Завадский увидел в полусотне метрах за часовней несколько лабазов и амбаров, а среди них какой-то двор, на который как раз въезжала телега с лошадью. Филипп бросился туда, припадая на ногу. Ворота закрывал подросток в кафтане. Вымазанный в болотной грязи Завадский ощерился на него, напугав и бросился за телегу.

— Степан! — заорал подросток.

С телеги слезал мужик.

— Болото гудит опять… Ох, беспокойство с гостями да без головы, — говорил он, но увидев Завадского застыл. Бывший преподаватель, пробежал по двору, запрыгнул на бочку, перемахнул через частокол, сильно оцарапав живот о навершие, побежал уже вдоль реки, затем по мосту, чувствуя на себе множество взглядов. Бежал сам не зная куда и однажды ощутил жгучий удар по спине — кто-то осек его кнутом. Его пытались хватать, но безуспешно. Завадский понимал — видок, конечно, у него тот еще — измазанный в грязи костюм, окровавленное лицо. Он пугает их, а ему надо укрыться в толпе, слиться с нею. Увидев нетрезвого мужика у телеги в просторной рубахе, Завадский бросился к нему на ходу снимая пиджак.

— Меняю! — крикнул он, едва сдерживая дыхание.

Мужик перекрестился и попытался уползти под телегу. Лицо его, несмотря на фингал выглядело добродушным.

Завадский еще обратил внимание, что одна нога его была босой, а на второй — черный лапоть из кожаных ремешков.

— Английский! — Филипп потряс скомканным пиджаком, озираясь на любопытных прохожих.

— Ча-вооо? — протянул мужичонка.

— На рубаху твою меняю! Французский пиджак!

Мужик глядел испуганно-непонимающе.

— Итальянский?

Мужик хмыкнул и снова попытался уползти, но Завадский схватил его рубашку дернул на себя.

— Голландский пиджак. Настоящий вот! — Филипп вывернул подкладку.

— Хала-а-анский? — просиял вдруг мужичонка и с видом эксперта воззрился на демонстрируемую бирку «MADE IN BANGLADESH».

После этого он без лишних слов скинул с себя льняную вонючую рубаху, бросил ее перед Филиппом, затем скинул лапоть бросил туда же и выхватил пиджак.

Брюки и так оборву, думал Завадский, на ходу натягивая рубаху. С удивлением он отметил, что в рубахе народ на него не так уже пялился. На ногах, конечно, еще ботинки не совсем аутентичные, но без них он далеко не уйдет — благо на обувь мало кто обращал внимание даже в семнадцатом веке… Миновав торговый ряд с бусами из сушеных рыбин и разнокалиберных баранок, Завадский вдруг почувствовал, что едва стоит на ногах. Опустив голову, он увидел кровь на животе и коленях. Ноющая боль обострилась, он только теперь понял, что ранен и вероятно много потерял крови. Еще немного и повторная смерть замаячит на горизонте. Пугала ли она его? Как ни странно, пугала пуще прежней. Видимо опыт здесь плохой помощник — скорее горькое подтверждение догмы о вечных муках. Может быть таков он, истинный ад? Или все же… В глазах потемнело, Завадский ухватился за оконный наличник какой-то казенной избы…

В вонючей речушке неподалеку, где поили коров, он умыл лицо, потом забрел в ближайший двор — богатый видимо по местным меркам, впрочем, иных поблизости от Кремля не могло быть даже в те годы. Во дворе его обступили несколько мужиков. Пошарив по карманам, он нашел десятирублевую монету и со словами «холанская деньга» протянул самому высокому, после чего попросил воды. На удивление один старик дал ему ковш с ледяной водой.

Напившись, Филипп вышел на деревянный тротуар и тут же увидел вдали своих старых знакомых — разгоряченных мужичков.

— Вон нехристь! — закричал круглоголовый парень.

Завадский побежал по улочкам и переулкам, без оглядки, по дворам, конюшням, мимо кабаков, церквушек, лабазов и цирюлен, пока не выбежал к дороге, по которой друг за другом медленно тянулись обозы. Здесь, лавируя между телегами, пешеходами и скотиной, он вышел через башенные ворота из неприветливого города и долго брел, игнорируя все взгляды и слова, обращенные к себе. Его уже никто не трогал, но силы оставляли его. Дворов становилось все меньше и вскоре дорога пошла вдоль лесов и лугов.

Когда Филипп очнулся в который раз уже после обморока — кругом царила густая тьма, и только луна скудно серебрила кусты и деревья. Едва различимый просвет — видимо дорога. Завадский с трудом вспоминал, как брел по ней. Слышался перестук, отчетливый скрип. В его сторону двигались тени. Как будто крались. Наверное, разбойники или те мужички нашли его и отведут наконец на нем душу. Боль и холод оттеснили чувство страха. Ему уже было плевать — пускай делают что хотят, возможно очередная смерть перенесет его в более благоприятное место, хотя он готов был и к тому варианту, в который всегда верил.

— Битый али пьяный? — послышался настороженный голос.

— Невелика разница.

— Убойся Бога. Вишь шевелится.

— Не покинет ево Христос, до утра не доживет. За рубаху и лапти голову кистенем разобьют, а то и в ясыри уволокут.

— Э, да он убо подраненный.

Чьи-то руки ощупали Завадского, пошли вниз до обуви.

— И лапти на нем добрые, не мужицкие.

— А на руках кандалы. Чудные. Беглый?

— Яко и мы горемыки, возьмем несчастного.

Несколько рук подхватили бывшего преподавателя, посадили на телегу, зачерпнули из бочонка воды, дали ковш. Завадский пил, содрогаясь от холода, а потом упал на сено и провалился в небытие. Кто-то накрыл его рогожей.

(обратно)

Глава 7

2 июня 7197 года. Сибирь.

Из подлеска на изломанное балкой раздолье в свежий пасмурный полдень выбралась небольшая телега. На передке полулежал безбородый парень с пугливым лицом — помыкал крепкой лошаденкой. Чуть поотстав, перескакивая с кочки на кочку за телегой спешила троица. Лица у всех невеселы: у двоих хмуры, а у третьего, шедшего последним — чернобородого с длинными черными волосами — отрешенное, как у иностранца или немого. Впрочем, немым он и был. С немых спрос не велик.

— Савка, заблудился ты, говорю, — ухнул самый крепкий из троицы — жизнелюбивый в другое время Данила.

Пугливый с передка что-то ответил и совсем разлегся, скрывшись за плотно уложенными мехами.

— А?

Из-за мехов выглянуло Савкино лицо — словно кошачья морда.

— Дымки, — тихо сказал он, будто извиняясь. И впрямь — невеселые мысли. Вдали над перелеском нитью вился дымок, а за ним теперь хорошо проглядывались и другие.

Мужички посмурнели еще больше, только немой глядел вдаль спокойно, не мигая.

— Не тяготись, братишки, сказывают кобылка зде онамо хлеб поела, авось слободским живо обменяем.

— Ты охотник, Антон, а не хлебопашец. Кобылка тебе да морозы… Хлеба нет, стало быть при острожке голытьба одна, да ясачные рабы на казенных сухарях.

— Во-то набеги же.

— Тьфу на тебя, прости Господи.

— Ну прячь сапоги, Данила, коли так.

— Сапоги-то спрячу — себя яко спрятать?

— Трусишь?

— А пожить неохота? От рабства бежали и сызнова поимали.

— Побойся Бога.

— Не греми, Антон. Ведаешь, еже мне того стоило.

Помолчали.

— Во-ся токмо в толк не возьму, почто Вассиан на верную смертушку нас посылает.

— Молчи, Данила.

— Нешто на проповедях не бываешь?

— Молчи, говорю!

— Нет-нет, да об огне старец толкует.

— Врешь! — рассердился Антон. — Не о том проповеди его! Денно и нощно молится Вассиан, прося Гооспода о вознесении нашем за все испытания!

— Сам разумеешь все, чай не дурак вдосталь…

— С немого бери пример, браты, — разрядил напряжение Савка, — ни слуха, ни разуменья, зато на душе тишина, яко у сытой собаки.

— Воистину блаженный.

Немой проигнорировал уколы своих попутчиков, обогнал их и спокойно пошел вровень с телегой.

Спустя час выбрались на узкую вспученную ливнями дорогу, вскоре показались первые лачуги. Их бедный вид усилил отчаяние путников. За ними выступили черные тыны острога, выросшие будто до небес, дозорная башня над воротами взирала хищным оком.

— Больно тихо тут, — прошептал Савка, выводя лошаденку на дорогу.

Подгородная слободка — едва ли больше пары десятков дворов. Да и дворами-то не назвать — черные скособоченные избушки, колья вразнобой вместо ограды.

Вдобавок над башней в небе свернула молния и покатилась с запозданием громовая канонада.

— Да ужо наторгуем тут, — настороженно вращал головой Данила.

Путники предположили было, что жителей похитили набежавшие степняки — уволокли в ясыри киргизы, но во втором от края дворе у разбитого курятника в золе стоял чумазый ребенок лет шести и глядел на них, будто на диковинных зверей.

Раздавшееся неподалеку хрюканье приободрило Савку.

— Что малой, тятька твой где? Хлеб привезли.

Прозвучало это жалко в таком бедном дворе — ни скотины, ни лабазов, ни огородов. Черная изба — будто мертвый сруб гаревый.

Ребенок молчал, продолжая беззастенчиво пялиться на путников.

Мужики посмотрели хмуро на безмолвную стену острога.

— Уж лучше свисты разбойные, чем тишь такая, — озвучил всеобщий страх Антон и нарвался на проклятия.

— Воротиться надобно. Большо повезет — тунгусов сыщем, обменяем на ножи, Макар выплавит в топоры.

— Твоя правда, — повеселели все.

— Дойдем уж вровень по слободке, и взад. Вассиан и сам не велел в острожек ходить, скверной мараться.

— Так и быть.

Дивясь нищете подострожной деревушки, путники все-таки встречали признаки жизни — то петух кукарекнет, то закричит кто-то пьяно в избе, то лошадь взоржит. У шестого двора послышались крики и даже смех. Добрались, ближе к стене у ручья неожиданно обнаружили вероятно всех жителей — на дворе теснилось мужиков восемь все тощие, с дикими глазами, босые почти все, кроме двоих в лаптях, рубахи — перелатанные, рваные. Окружали они избитого тунгуса, привязанного за шею к тыну. Тунгус казался уже неживой — глаза заплыли на окровавленном лице.

Дикие лица мужиков обернулись на четверку путников.

— Доброго дня, христиане! — поприветствовал их Савка.

Никто не ответил и не кивнул даже. Мужички в ответ смотрели молча, недобро. Один крестьянин с щучьим лицом, лишь задрал острый подбородок и прищурил глаз.

— Вы кто такие будете-то? — спросил он нахально.

— Пашенные мы с Урюпа, хлеба на продажу привезли.

Половина мужиков при этих словах усмехнулась, переглянулась, а остальные поглядели на ноги путников — у всех, включая немого на ногах были пусть и старые, но сапоги.

Все сверлили взглядами путников, телегу — неприятно, люди вроде и русские, а холодком веет.

— Опоздали мы на ярмарку? — с улыбкой пробасил Данила, незаметно отступая к телеге, где припрятана под мехой была дубинка.

— Да уж опоздали! — засмеялись мужики. — Да ничаво, у нас ярмарка вишь от пасхи до пасхи. Хошь степняка на хлеб обменяем? Добрый раб, а? Токмо чур сапоги впридачу. И лошадку! На ней теперь же не доедете в свой Урюп — киргизы по дорогам рыщут, а вы к запощению привычны али как… раскольщички?

— Сице сталось, православный православных у вас привечает? — Данила с трудом гасил ярость улыбкой.

— Кому православный, кому — веры изменщик.

— Хороши разговоры на краю земли. А повеселей песен у вас нет?

— Воротимся, — шепнул ему Антон, тронув за плечо.

— Амо же вы, православные? — закричал щучьелицый видя, как путники поворачивают вместе с телегой. — Обождите! Обменяем твой хлеб на вареную крапиву да на жареную саранчу!

— Молчите! — яростно шептал Антон сутулясь и напряженно двигая лопатками. — Пущай смеются, лишь бы уйти.

Смех и шутки, летевшие в спину вскоре действительно утихли, путники дошли уже до конца деревушки. Надвигался вечер. На душе немного полегчало — вроде бы страшное позади, но все же указание Вассиана осталось неисполненным.

— Что Вассиану скажем?

— Да так и скажем — едва ноги унесли.

— А бо можа испытывал нас Вассиан, а? А мы не дошли-то?

— Убо испытание — на плахи под топоры казацкие угодить?

— А большо и то!

— Скоморошничаешь да не весело!

— А я честно скажу, братья, — серьезно хмыкнул Савка, гладя лошадь, — ежель меня на угольях жечь начнут казаки, не верю еже хозяином своему языку останусь.

— Не болтай, Савка! Честно скажем Вассиану — в посаде мены нет. Народ о топорах и косах не ведает, травой-бурякой питается, на лягушек ватагами ходит. Да у них даже копалок нет! Сами видели.

Все повеселели.

— Дело говоришь!

— Поди сами живут грабежами. А с такими грешно дела ведать.

— Воистину прав Вассиан — сатанеет мир.

Тут из-за последнего дома на четверку выскочил низкорослый полуголый мужичонка с подбитым глазом.

— Куда же вы, люди добрые?

— Чего тебе? — строго спросил Антон.

— Да вы не обижайтесь на этих босяков бездельных! Хлеб нам надобен — обменяем на что хотите.

Путники остановились.

— Ты почем знаешь? Ты кто такой?

— Я Васька, сын Бармошки. Тута из переселенцев.

— Да не бреши, Васька, нешто есть у вас топоры да косы?

— И топоры и косы есть, новехонькие. И гвозди есть даже и лодки, если надобно.

— Откуда же тут?

— Да вы окраю слободу обошли. Вона там избы добрые, — мужичонка махнул рукой на запад, Климов двор, хочь бы, у него хозяйство большое, все есть. А хлеба нет. Мы казенного ждем, горемыки, да пожаров боимся.

И все же мужичонка не внушал доверия — оборванец какой-то.

— А тебе какой интерес, али ты с того двора?

— Не с того, — захихикал мужичок, — мне за добрый совет много не надо — ложки, али пирога кусок. А может хлебного имеете, ась?

— Не грешим.

— Вижу-вижу, — заулыбался мужичок, — да хочь полкопейки сыщется?

Путники призадумались — странно, в самом деле, что хоть пускай и в нищей деревне при остроге на казенном содержании да не нашлось хотя бы худой косы в обмен на сверхценный хлеб. У страха глаза велики — тоже ведь недостойно ярому приверженцу веры православной. Посовещались, решили, сходить все же на указанный Климов двор. Благо недалеко, и к острожку неблизко. А ежели ничего, то уже тогда точно совесть будет чиста — пошли.

Пока шли — на этот раз обойдя по краю вышли на улицу пошире первой, мужичонка все балагурил, шутил, лебезил, но доверия не внушал. Тем не менее, шли недолго. Климов двор богатым не выглядел, но околица имелась, двор хоть и грязный, но немаленький с двумя ладными избами и баней. По неубранному двору ходили куры, гуси. Кто-то приглушенно смеялся.

— Обождите, — сказал мужичонка и юркнул в избу.

Путники напряженно ждали, поглядывая на острог, который с этого ракурса зрил на них угловой башней. Частокол обсидиановых тынов разрывал белый свет.

Дверь распахнулась, из избы один за другим стали резво выходить казаки, со звериным любопытством оглядывая ошеломленных путников. На поясах — кривые сабли, на плечах пищали и потертые карабины с ржавыми накладками. Неслышно, словно волки, обступили они телегу. Вышедший первым — рослый, в расстегнутом до волосатой груди бешмете, черноусый нетрезво улыбнулся, подошел к немому, который был самым высоким из четверки и видимо поэтому был принят за старшего.

— Стало быть раскольщики у нас теперь купцами заделались? Видали, хлопцы?! — сказал он весело.

Кто-то из казаков засмеялся, а некоторые веселья ради стали толкать путников. Антон едва устоял, а Савка упал, затрясся и стал заикаясь читать молитву.

— А ты чего, иконостас, не осеняешься? Давай, пока руку не отсекли.

— Немой он, боярин. — Тихо сказал Данила.

— Немой? — черноусый еще раз оглядел немого и шагнул к Даниле. — А ты стало быть старшой?

— Нету среди нас старших.

Черноусый посмотрел нахально — из глаз выплеснулась пьяная ярость, и ударил Данилу кулаком в лицо. Остальных тоже принялись бить, но недолго. Из избы вышел страшный казак, похожий на турка, держа в руке пику. Кто-то в избе за его спиной протяжно выл.

— Овчина, отставить! — гаркнул он на ходу, надевая бархатный полукафтан. — Под караул и в приказ! Живо! Барсуков, лошадь за тобою!

Повели избитых путников в острог. Савка плакал как дитя. Остальные шептали молитвы, только немой шел прямо и спокойно — по всему видно и впрямь разуменья в нем не было, как заметил Савка. Счастливый человек.

Миновали земляной вал и через ворота центральной башни вошли в острожек. Внутри — голо, бедно. Крохотная наскоро сколоченная часовня, у стены — лабазы, с лестницами на крыши и на мосты — проходам к бойницам. Всего не более десяти изб. Почти в центре сдвоенная изба на манер предуральской России. Проходя мимо нее, путники увидели упитанную женщину в сарафане и мальчика с девчонкой. Они смотрели на окровавленных пленников с любопытством, пока женщина спешно не увела детей.

Тянули под насмешки немногочисленных острожан — в основном служилых, казаков к северной стене, там в уголке под башней чернела страшная полуобугленная изба.

— Овчинников, доложи про чернецов Мартемьяну Захарычу! — громко без натужности распорядился большой казак и мощным толчком опрокинул в черную избу замешкавшегося у входа немого.

Приказная изба изнутри еще страшнее — у стены печь с железной заслонкой, там же разные жуткого виды кривые щипцы с ясным назначением. В стенах — крючья. Крохотные оконца под потолком, так что света почти нет. На полу — толстое бревно, дочерна пропитавшееся потом, кровью и испражнениями пытаемых.

Савка, увидав это совсем разнылся, упал на колени, стал уже всех подряд казаков молить, кланяясь в пол окровавленной мордой. Те только потешались его страхом, пинали в лицо и в бока.

Одноглазый выгнал лишних набившихся, гомону и пьяного смеха стало меньше, а затем и вовсе все разом стихло: в избу вошел широкий человек лет сорока в богатой бархатной ферязи клюквенного цвета, распахнув которую он упер крепкие руки в бока. На квадратном лице в короткой смоляной бороде — полуулыбка, глаза — живые, умные, жестокие, чуть раскосые — под выдвинутыми дугами бровей.

Величественно расхаживая в золоченых сафьяновых сапожках в абсолютной тишине — так что малейший скрип половиц слышался во всех углах, важный человек внимательно осмотрел раскольников, каждого из которых заставили встать.

Заинтересовал его немой, который выделялся и ростом, и своим спокойным видом.

— Ну что, «купцы», сами виноваты чи нет? — сказал важный человек весело как бы в лицо немому и обращаясь при этом ко всем. — Уж кольми Бог ума дал ноги унести, да не дал тихо сидеть на своих болотах кого винить будете коли не дурную голову? Уповайте на ересь теперь свою. Света белого отныне вам не видать. Из этой избы лишь один вышел, да и тот язык в ней оставил. Честно расскажете, где скиты позапрятали и покаетесь в подлой вере своей — умрете несложно. Не отречетесь — дело ваше. Казаки в таких испытаниях большие умельцы. Готовь дыбу, Степанов, разжигай печь. Сегодня будешь заплечником.

Человек развернулся, но замер на мгновение вполоборота, сказал с прищуром:

— А немой-то у них больно покоен. Видать баламошка ходит за блаженного. Что ж, с дурачка спросу мало, ему отсеките башку за избой да скормите свиньям. Остальных на крючья.

Тут ко всеобщему изумлению немой неожиданно заговорил. Причем заговорил складно, уверенно и довольно странно — не как блаженный, конечно, но все же чудно:

— Вассиан говорил, что приказчик Причулымского острога человек умный и дальновидный. Большая честь вести дела с таким человеком, не оскорбляя достоинства его несерьезными предложениями. Потому и спокоен я, Мартемьян Захарович, что склонен верить отцу моему.

Особенно ошеломлены были раскольники — Антон и Данила пооткрывали окровавленные рты, а Савка запричитал: «чудо, святый боже, немой заговорил, чудо, святый боже…» и ударил лбом в дощатый пол, оставив на нем кровавое пятно.

Тут же прогремел оглушительный гром и дождь забарабанил по крыше.

Искреннее изумление раскольников ясно указывало, что это не какая-то заготовка, поэтому остальные тоже пришли в удивление.

Важный человек развернулся к немому, с жадным интересом впился в него умными глазами.

— Еже ты сказал, пресноплюй?

«Немой» спокойно поглядел на своих битых товарищей и продолжил:

— Всю дорогу до Ачинского острога держат разбойники. Их там так много, что один обоз грабят сразу три-четыре шайки и потом дерутся промеж собой за добычу. Давно ли твои люди, Мартемьян Захарович, доставляли ясак в разрядную столицу и давно ли ты сам получал казенный овес и хлеб? А с юга киргизы вот-вот набегут снова, сожгут и разорят ваши посады. Ты еще может устоишь, но как долго удержишь без хлеба ты своих людей?

— Во-ся чудо большо! — протянул черноусый казак, но человек, которого немой называл Мартемьяном Захаровичем, резко поднял крепкую руку.

— Складно «немой» ваш блазнит. — Произнес он негромко в абсолютной тишине. — Ин токмо не уразумею есть ли умысел в словах твоих али надеешься лихой ересью оттянуть свой конец?

— А ты сам посуди, Мартемьян Захарович, гонимые добрались до края мира, взрастили хлеб на мертвой земле. Без казенного жалования, в угнетении, но не голодают в своих болотах, на их ногах погляди — сапоги, а не лапти, на телах рубахи, а не лохмотья. И ты вдруг отказываешь им в уме, считая готовыми разменять свои жизни на пять пудов муки?

Мартемьян Захарович прищурился, улыбка его стала шире, лукавее, он покосился на битых раскольников, затем снова посмотрел на немого.

— Чаю размен дороже?

— Истинно прав был Вассиан!

— Ну-тка, Медведь, выведи-ка его во двор.

Рослый казак толкнул «немого» в плечо.

На улице косил дождь, размывал грязь под плахой, сырил неприступные стены. Мартемьян Захарович стоял, широко расставив ноги против удерживаемого двумя казаками «немого».

— Сказывай елма, соловей, обаче учти — обман я вскрою и егда позавидуешь братьям своим. Пред дыбой самолично отсеку тебе язык. Сказывай!

— Наше поселение в трех днях пути отсюда, — сказал «немой», поглядев в небо на восток, — но пытать об этом нас бесполезно. Если через три дня мы не явимся в скит, Вассиан поднимет общину и все как есть, включая малых детей, пустятся в глушь пуще прежней. А излишки хлеба, все двести пудов — сожгут.

— Двести пудов?!

— Глупо, да? Но это не все. Здесь в окрестностях расселились еще пять общин. И с каждой Вассиан имеет связь. Две из них уже под сотню дворов. Ты знаешь, кто такие староверы — народ скромный, непьющий и трудолюбивый. Одна беда — упрямый. Сожгут себя скорее, чем покорятся. Есть поводы, но сейчас не об этом. Им нужны казенные товары — топоры, косы, железные прутья, не откажутся и от списанных пищалей. По выгодной цене.

— И у коегождо общины по двести пудов хлеба?

— И не только хлеба. У общин есть разный товар, которым они готовы торговать, но не могут, потому что вера сделала их преступниками. Став их посредником, ты не только накормишь своих людей и прекратишь пополнять за их счет разбойные шайки, ты сможешь покупать своих собственных боевых холопов, получишь независимость от воеводы, станешь крупнейшим купцом на юге Томского разряда и полным здесь хозяином.

Мартемьян Захарович смотрел застывшими глазами на немого, но не видел его — думал. Вдруг глаза его зажглись, заиграла улыбка.

— Во еже выгода яко его… твоего Вассиана?

— Вся доставка пойдет через него. Раскольники — народ осторожный. Сами к тебе они не пойдут, но охотно пойдут к Вассиану.

— И яко все буде? Каков зачин?

— Первую партию в пятьдесят пудов хлеба и столько же овса я могу привезти через неделю. А на то, что мы привезли сегодня, выдай нам пару топоров и кос, немного тканей и соли — так ты дашь понять Вассиану, что тебе можно доверять. Также дай свежую лошадь, хорошую телегу в аренду, и накорми моих людей — путь в раскольничьи скиты нелегок.

— Твоих людей?

— Истинно так.

Восприняв фразы «немого» как дерзость, казак схватил его за шею, но Мартемьян снова взмахнул рукой и медленно пошел на «немого», испытующе с интересом его оглядывая.

— Как тебя звать, раскольщик? — спросил он, подойдя к нему вплотную.

— Филипп Завадский.

Назвавшись, бывший немой протянул руку, устремив взор в глаза приказчику. Мартемьян Захарович опустил на нее взгляд, и несмотря на незнакомый жест понял, что нужно делать — улыбнулся и крепко пожал протянутую руку.

(обратно)

Глава 8

Новая большая телега, запряженная тяжеловозной лошадью, шла споро, так что измотанные тяжкими дневными испытаниями староверы все расселись на ней. Конный казачий караул Мартемьяна Захаровича сопроводил телегу до поворота на Мелеский острог. Дальше староверы поехали полем. Ветер неистовствовал, разнося по равнине скупую изморось, свежо дышалось обретшим вторую жизнь. Пасмурный день тем не менее таял в вечерних сумерках — надо было думать о ночлеге, но не отошедшие от потрясений путники все хотели подальше уйти в родную дикую глушь.

Завадский сидел поодаль — на задке, свесив одну ногу, облокотив локоть о вторую, хмуро оглядывая бескрайние пространства, которые и через триста лет останутся таковыми.

Данила жевал утиную ножку из небольшого набора снеди, выданного холопами Мартемьяна Захаровича, Антон пил морс, утирая бороду рукавом, а Савка ничего не ел и не пил — глядел вокруг заплаканными глазами. Ехали в молчании, однако все то и дело оглядывались на Завадского, сидевшего к ним спиной. Объехав знакомую сельгу, решили заночевать. Спешились. Тут Савка вдруг упал в ноги Завадскому и зарыдал.

— Прости, прости Господи, еже сомневался, прости мя, жалкого червя…

Все были смущены, особенно Завадский. Подняли Савку, успокоили. Тот крутил головой от Антона к Даниле.

— Я, братцы, разумейте, — говорил он, — егда сымали нас и в избу ту заволокли, мне будто колом в сердце — чаял не увижу я солнушко больше. И стал бога молить, яко никогда не молил, також и все грехи прошлые видны разом стали. Истово молил, как дитя — яви чудо, спаси раба твоего ничтожного, все отпущенное тебе в служение отдам и он…

Савка принялся бить себя ровным двоеперстием в лоб, в грудь, в плечи, глядя на Завадского.

— … явил чудо! Немой заговорил по-ученому! И спас нас! Али не чудо это братцы?! Али не прямое указание Его?!

Вместе с Савкой, Данила и Антон тоже посмотрели на Завадского и в их глазах бывший преподаватель увидел то, что не видел даже в глазах паствы на горячечных проповедях Вассиана.

* * *

Минул год с тех пор, как обессиленного от потери крови Завадского подобрали сыновья Кирьяка на Переславльской дороге в семи верстах от стен Земляного города. Сложными путями раскольничья община пробиралась на восток. Завадский молчал в болезни, никто не дознавался до него, видя его слабость. Ему давали воды, хлеба, водили к реке и ручью омывать раны. Он заметил, что молчание выполняло сразу две полезные функции — защищало от ненужных вопросов и от образа чужака, которого мгновенно выдавала в нем его «чудная» речь. Поэтому, когда вернувшиеся силы позволили ему говорить, он продолжил притворяться немым, каковым его в конце концов и стали считать. Никогда бы не поверил он, что выдержит этот путь. Двигаясь за разбежавшимся на космические версты русским фронтиром, община хоронила в пути взрослых и детей, таилась от государевых обозов и стрелецких разъездов. Переживала нападения разбойников. Терзалась голодом и холодом, забирающим жизни и конечности. Страх сменился изумлением — что движет этими людьми, куда идут они, зачем? И зачем нужно все это? Затем вернулась обида и разгорелись уголья утихшей было ярости. Им было проще — в те годы за атеизм могли сжечь в срубе как за раскольническую веру. Все легко вставало на места, но здесь он лишний элемент. Системная ошибка. Человек, неспособный заставить себя поверить, что все эти чудовищные испытания окупятся чем-то, косноязычно описанном в устаревших книжках не может жить в этом мире.

Шайка под Ростовом напала на обоз поздно ночью. Убили двоих, утащили девчонку, отобрали еду, четыре зипуна и последний топор. У Завадского забрали туфли, купленные в свое время в секонд-хенде. Он понял, что еще боялся боли, но не смерти, когда к горлу приставили изогнутый нож. С рубашкой и брюками тоже пришлось распрощаться. Кузнец в Шуйском Яме разбил браслеты наручников, позарившись на сверхдорогое железо и в Тотьму Завадский въехал, не имея ничего из прошлого мира. Он вспоминал жену и дочь, огненный шар, Геденоса и в какой-то момент начал думать, что он обычный сумасшедший. Глядя на обернутые онучами ноги, обутые в лапти, он решил, что просто видит сны и страдает чем-то вроде раздвоения личности. Сны яркие, детализированные о несуществующем мире масс-маркетов и телевизионных танцевальных шоу. Но со временем эти сновидения угасали, теряли краски, превращались в настоящие сны и только воспоминание о странном человеке в туалете здания суда вызывало необъяснимое волнение: «я указываю направление».

— Он знал, что-то знал, сукин сын! Росгосстрах, не подведи! — пробормотал Завадский и проснулся от холода — община спала и никто не услышал слов немого.

На другом берегу ледяного сибирского «Ганга», шириною в тысячу двести саженей сходящий туман обнажал покатый берег, усеянный варницами и амбарами.

Завадский подполз к реке, склонился над своим отражением и увидел чернобородого мужчину с длинными свисающими волосами. Взгляд и глаза те же — небесно-синие. Но призрак из сна был лысым, а у этого мужика густые черные волосы. Может и то обман?

«Сны, опять…», подумал Завадский, вернувшись к костру, у которого снова провалился в дремоту.

* * *

Ранним утром Данила с детской серьезностью во взгляде спрашивал у Завадского: что же они скажут теперь Вассиану? Ведь не было на самом деле никаких планов продажи хлеба и уж тем более участия соседних общин, с которыми даже при согласии Вассиана еще следовало договориться.

Зачем вообще нужно было посылать их на верную гибель? Как это себе объяснял обычный человек семнадцатого века — несложно догадаться. Но для человека из века двадцать первого, отдавшего к тому же несколько сот часов своей профессиональной деятельности изучению охочих до власти маньяков не состояло в этом большой загадки. Он знал зачем Вассиану нужны топоры — каждый мессия нуждается в своем храме. Иначе — король без королевства или русский царь без Кремля.

Данила — смышлёный мужик, верно угадавший, что Завадский все это придумал ради их спасения, но прав был лишь отчасти — Завадский согласился бы с ним в ту минуту, когда увидел семью приказчика и подумал, что с таким багажом трудновато будет перевоплотиться из служилого человека в члена разбойничьей ватаги, как это сплошь и рядом происходило тут с бессемейными казаками. Есть вещи, которыми ты вынужден дорожить. Все верно, но теперь Завадский понимал — эти мысли не были спонтанными решениями. «Сны» диктовали свою правду. Он просто ждал своего часа и этот час не мог не настать.

— Мы скажем ему правду, — ответил Завадский.

— Обаче одобрит ли?

— Хочешь первое откровение, Данила?

Мужик поморщился, опасаясь крамольных речей, но Завадскому было все равно.

— Вассиан не Бог и даже не его посланник. Он всего лишь человек.

В поселение вернулись на вторые сутки. День выходил свежий, пасмурный. Словно прохладный душ в жару ветер с предгорья окатывал с головы до ног, принося запахи хвои и диких цветов. Казалось, что жить можно даже здесь. Избы стояли простые, аккуратные, заселены плотно — сказывалась нехватка железных инструментов. Изба Вассиана со своим двором в конце крохотной деревушки, напротив недостроенного храма — самая богатая, как и положено продавцу благодатей. Там же лабазы с хлебом, а дальше — земля пашенная. Чудесное место, думал Завадский. Здесь бы дом со своей скважиной в три этажа со вторым светом, стеклянным потолком с раздвижными дверцами — на звезды смотреть в ясные ночи. Бассейн с очистной системой на фонегор. Светильники и дорожки в собственному лесу, зона барбекю… Тьфу ты пошлость какая! Еще про баню с богопротивным словом хамам вспомни и спа-зону. Завадский спрыгнул с телеги и пошел поначалу вровень со славой, но вскоре отстал — Савка бежал быстрее и на бегу кричал высыпавшим на улицу единоверцами о чуде чудном: немой блаженный заговорил ученым голосом и спас рабов Божиих. У Савки большая семья, его любили, верили ему. Данила тоже семейный и Антон авторитетный член общины. Поверили, приняли, смотрели на Филиппа с искренним интересом, кое-кто с восторгом, как несчастные мытари-попутчики в первые минуты после спасения, а кое-кто настороженно — свита.

Разумеется, самый настороженный взгляд будет у лидера. Это паства вправе сомневаться, но пастырь знает наверняка, чтобы иметь власть над умами и душами, генератор «чудес» должен находиться в одних руках. Но Завадский думал о другом. Он зашел в дом Кирьяка — крупного старообрядца лет пятидесяти, главы самой большой и самой влиятельной семьи в поселении. Его сыновья подняли его умирающего на старой дороге год назад и приняли в свою семью.

Молва шла быстрее пожара. Завадский понял это когда вошел в дом. Она даже здесь его обогнала. Из светлицы в горницу вышла двадцатитрехлетняя дочь Кирьяка. Невероятно милая девица с нежным взглядом. Ну и глаза, — в который раз подумал Завадский, — утонешь. Она ему чем-то напоминала молодую актрису, имя которой он позабыл. А звали ее Капитолина в честь великомученицы. Не Кларисса, конечно («Светлая»), но немного похоже. Старшие близкие и братья называли ее — Капитошка. Это из детства. Кирьяк ее выучил читать. Капитошка прочла заветы, жития и сделалась тайной сомневающейся. Три года назад в нее влюбился без памяти сын старообрядца Аспирина. Стала Капитолина женой молодого Леонтия, любившего играть на трещотке и хорошо умевшего делать лавки. Вместе бежали, но счастье было недолгим — Леонтий умер в дороге от какой-то болезни. Вдова была еще молодой и недолго горевала. Как и положено в чудесном сочетании многое тревожило — и характер смешливый и речь, в которой растворяла она игривый женский ум и волнующий протяжно-звенящий голос. Особенно, когда шутливо она что-то вопрошала, поворотив голову и разведя руками и сама же себе отвечала, убедительно имитируя предполагаемую интонацию того, от которого ожидалось ответа.

Актрисой ты родилась, подумал Завадский, но не в том веке.

Поскольку по обманчиво-нежному взгляду все было понятно, таиться смысла не было.

— Где отец? — спросил у нее Завадский.

Вместо ответа девушка как бы для задумчивости скосила взгляд чудных своих глаз на сторону, а затем вдруг «выстрелила» ими прямо в Завадского и тот на какое-то время понял влюбившегося Леонтия.

— Чудо стало быть?

— А ты не веришь? — с наигранной строгостью спросил Завадский.

Капитошка смотрела на него с любопытством — так завораживает видеть заговорившего которого ты всегда знал молчуном.

Дверь позади открылась. Еще одно знакомое лицо глядело по-новому — с любопытством. Антип — духовный и физический раб Вассиана.

— Владыко зовет тебя, — объявил он.

— Где он? — спросил Завадский.

Антип раздался в рыжебородых щеках, явив нестройные зубы.

— Диво. И впрямь говорит!

* * *

Перед тем как войти в избу Вассиана, Завадский обернулся и посмотрел на внушительную постройку без окон и крыши, походившую хлев. Длинные «корабельные» бревна в охапку крест-накрест плотно прилегали друг к другу, черные от смолы, образуя увеличенную избу, похожую на ту, в которой он побывал недавно. Странный храм строил себе Вассиан.

В просторной горнице, пропитанной запахом лиственницы и жженого ладана под образами сидел в черном одеянии властный старик с клюкой и недобрым лицом.

Подле — ближайшие сподвижники и доверительные члены общины, среди которых находились и Данила с Антоном.

— Кика-бес. — изрек старик, глядя на Завадского горящим нелаковым взором.

— Что?

— Филька, стало быть?

Завадский кивнул. Настроение старика ему не нравилось. Он не ждал конечно ничего хорошего, но не думал, что реакция будет настолько быстрой и едва скрываемой.

Старик ударил клюкой о дощатый пол.

— Господь все видит! Кто ты и какие подлости делать станешь указано давно мне, — старик обвел приближенных взглядом, не оставляющим надежд, и устремил клюку на Завадского, — для них можа тайна, головы дурманом диавольским кружати, а мне ведома неспроста явился ты, змий и ёкимовский соглядатуй. Отступник веры и враг божий!

Завадский усмехнулся.

— Бес в нем! — вскочил старик. — Али не видите?!

— Вассиан! — не выдержал Данила. — Он же спас нас!

— Молчи, дурень! — озверел старик, стукнув клюкой Данилу в живот. — Спас вас господь бозе наш и Иисусе Христе, ино молился я им за ваши души грешные! Ты видишь да не видишь! Слухаешь да не слышишь! А ево слыхал я егда он немствовал! Всех бесов и врагов божиих вижу я указаниями господа нашего!

Взгляд старика стал лукаво-жестоким.

— Кто ты, откуда, мил человек? Сказывай! — приблизился он к Завадскому.

— Я просто хотел сделать что-то полезное. Разве не этому учит спаситель?

— Во-то! Еже сказывал аз вам?! Поминаете? Еже сказывал?! Приидет час и бес явится лукавый, искусительный, добродетельным братом прикинется, а за пазухой кукиш никониянский!

«Железная» логика, подумал Завадский, поняв в то же время, что секрет популярности этого «пастыря» кроется не в смысле слов, а исключительно в градусе экспрессии. Логика в таких сеансах не то что не важна, она даже противопоказана, поскольку запускает совсем ненужные процессы в головах паствы. Антип и другие приближенные уже кивали и недобро поглядывали на Завадского.

Завадский решил молчать, чтобы не подбрасывать дровишек в этот костер самовозбуждения, но это не помогло. Ни много ни мало, его решили «рассудить» огнем.

— Ежели неправда моя и кандалы на ево руках не воровское ярмо и в чудесах он умелец — стало быть огонь ему нипочем, коли не так — царь небесный защиту явит ему, а мя покарает. Ано токмо батюшки вашего горемычного страху перед божиим повелением нету. Сын бо человеческий не прииде душ человеческих погубити, но спасти!

У бывшего преподавателя лицо вытянулось от таких речей.

Тут уж логика была железной — старик явно видел в нем врага.

Ладони Завадского вспотели, когда его схватили Антип и другой богатырь. Подсоблял им и Данила, будучи тоже крепким приближенным, хотя в глаза смотреть избегал.

Решено было Завадского посадить пока в амбар на кобелиную цепь.

Сидя в темноте, среди снующих мышей, Завадский тяжело дышал, пытаясь обуздать ярость. В конце концов ему это удалось. Он закрыл глаза, испытывая себя. Нет, лысый призрак уже похоронен.

Через несколько часов Данила пришел к нему, а с ним — Капитошка. Принесла кутью. Сколько раз кормила она его в немощной болезни. В темноте сверкнули прекрасные глаза. Луч света в бесконечном вселенском мраке.

— Хочим потолковать с Вассианом, — сказал Данила извиняющимся тоном. — Лют он во гневе — вестно, но отходчив. А сегодня в настроении свиреп владыко так то хворь ево в коленях и в печени точит. Назавтречка потолкуем, а ты в ножки упадешь, покаешься, Христом богом молить станешь, ножки целовать.

Завадский помотал в темноте головой, звеня цепью.

— Не в хвори дело.

— Еже тогда, Филипп? — расстроился Данила.

— Пустить бы гонцов в соседние общины и передать их владыкам предложение приказчика Мартемьяна Захаровича.

— Ужели послушали бы?

— Им про чудеса неведомо, а возможность без риска для себя торговать с Причулымским острогом вынудит их накрутить Вассиану хвост.

— Ась?

— Здраво. — Прозвенел голосок.

Завадский улыбнулся в темноте нежным очертаниям и синему блеску.

— Только мечты это все, Капитошка.

— Почему мечты?

— Потому что я на цепи, а другие общины без Вассиана днем с огнем не отыщешь.

— И не везде нужен Вассиан. Завтра батька мой едет в оленьи топи в скиты старца Серапиона. А с ним братец мой младший Ерема, знаком он тебе. Ему слова твои передать могу, да токмо как не уличили бы Еремку? Ко владыке Серапиону его не допустят.

— И ладно! — оживился вдруг Завадский. — Не нужен ему никакой Серапион. Пускай просто расскажет местным поболе все как есть — так и так дескать, хотели посланцев Вассиана казаки на шкуры пустить, да те предложили торговать и на том сговорились. А у казаков и топоры и ружья и пилы, и плуги новые. И железа, и тканей! Слух дойдет до нужных ушей.

— А большо дело верное, Капитошка, — согласился Данила, — серапионова община как три нашей. Ужо дойдет.

Девушка улыбнулась и кивнула.

(обратно)

Глава 9

Когда Завадского вытащили на свет божий он потерял счет времени. Часы слились в дни, а может в недели. Он видел сны, бредил порою, но одно помнил — у того, кто здесь жил, позади ничего, кроме смертельного мрака.

Странный храм Вассиана вырос еще на две сажени — видимо заслуга привезенных им топоров. Приближенные притащили его в избу, бросили к старческим ногам.

— Ведаю аз, Филька, что ты, поганец, проклятый вор, и не токмо посем, еже Кирьяк подобрал тебя в кандалах диковинных. Я все наперед зрю. Тут и не надо бараном скакать, в бубен бить яко здешние дикари. Место тебе на этом свете на виселице, а после Страшного суда в геене огненной.

Завадский сидел на коленях, не поднимая головы. Видимо вид врага в таком жалком, сломленном состоянии убеждал Вассиана в преувеличении изначальной угрозы — старец говорил спокойно, даже как будто дружелюбно.

— Но судьею тебе будет отец наш небесный, наше дело токмо молить его и спасителей о благословении, а отступников, псов как ты, гнусных никониянцев и иоакимцев врагов божиих клясть. Ано ты ловок с тебе подобными и в том греха нет, чтобы злое о злое доброе принесло. Поедешь сызнова в диаволу Мартемьянке с двумя обозами. Пригляд за тобою будет, индо бежать удумаешь — ловить не станем, чай православные люди, не невольщики, а напустишь казачишек — не боимся. Ступай же, собака вор.

Тут Завадский посмотрел на старца. Боль того уже не точила очевидно — глаза излучали властное благодушие, но слезились, как у нездорового.

На столе у окна лежали горячие калачи, в деревянных кадушках яблочное и черничное варенье, сливки — старец собирался чаевничать.

У Завадского гора свалилась с плеч. Уже в дороге он узнал, что из оленьих топей к Вассиановой общине выдвинулся обоз с сотней пудов хлеба и устным наказом о товарах на обмен. Включалась туда и внушительная доля Вассиана за перекупку. Сработал план — не тратя времени на переговоры (о чем толковать, коли выгода сплошная), Серапион следом за посланцем направил к ним обоз с хлебом. Слухи ползли и дальше, на север, где таились другие общины. Как ни любил власть Вассиан, но он не стал настраивать против себя влиятельного Серапиона, да и барыши упускать ни к чему.

Сотню пудов везли в Причулымский острог на трех крепких телегах. В сопровождающих — пятеро. Завадского радовало, что с ним снова ехали Антон и Данила. Из остальной троицы за Завадским приглядывал приближенный Вассиана Канашка-Никанор, которого за угрюмость называли Филином. Ростом он был как медведь, вставший на задние лапы.

Отдыхали мало — Завадский хотел наверстать упущенное, потому прибыли уже к вечеру второго дня пути.

День закатывался погожий, но Мартемьян Захарович встречал в богатой шубейке, расшитой золотом. Такой маскарад диковинно смотрелся на фоне остальной серости — мелькали ввалившиеся глаза на любопытных лицах давно не едавших досыта посадцев, пыльные кафтаны казаков, дырявые рубахи служилых, тащивших казенный инструмент для обмену.

Мартемьян самолично встретил их в остроге в окружении казаков. На короткобородом лице властного приказчика играла улыбка, и, казалось, как будто в ее бездонном лукавстве нашлось место и толике радости непрогадавшего игрока.

— А я ужо мнил — не заплутал ли наш немой чудотворец. — Приветственно пошутил Мартемьян, вальяжно подходя к спрыгнувшему с телеги Завадскому. — Казаков алкал сбирати на розыски.

— Не нужно казаков, Мартемьян, ты лучше обменяй нам пищалей и карабинов, чтобы мы по дороге ездили, а не по залесьям, страшась разбойников.

Приказчик хитро прищурился, сунув большие пальцы за пояс, из-за которого вываливался немалый живот и посмотрел за плечо Завадскому.

— Еже привез?

— Пока отборной муки пятьдесят пудов и овса столько же. На подходе еще сотня от общины старца Серапиона.

Мартемьян усмехнулся.

— Дивлюсь я тебе, раскольщик. Сице полтретья ходок и без штанов останемся.

— Так начинай посылать своих казаков в соседние остроги.

— Стало быть все буде?

— Все общины согласны, мы завалим тебя хлебом, мясом и рыбой. Взамен бери для нас инструменты, хлопок, соль, пеньку. И главное — оружие.

— Понадобится годины в мале.

— Мы тебе доверяем.

Обратно старообрядцы выехали в тот же вечер, несмотря на предложение Мартемьяна в отдыхе. Завадский спешил, следуя за чистым своим звериным инстинктом, а общинники пока еще опасались казаков. Везли на трех телегах с обновленными лошадями казенные топоры, косы, молоты, заступы и сошники. На ногах Завадского переливались новые сапоги из овечьей кожи, разукрашенные жар-птицами. Чем-то они напоминали ему ковбойские сапоги. В лицо дул крепкий сибирский ветер, дышалось легко, балагурили весело мужики и все же одному не рад был Завадский — не соглашался дать ему Мартемьян оружия. Ни самого худого, ни сломанного, ни даже бердыша какого-нибудь. А оружие ему нужно было позарез.

Не согласился Мартемьян на оружие и в третью поездку, и в четвертую, и во все последующие. Поначалу отшучивался, затем оправдывался подотчетностью, а при попытке Завадского осторожно поднажать — показал зубы. Нет, не считал он равным себе раскольника. Тем временем к Вассиановым скитам тянулись тайными путями обозы из раскольничьих общин, откуда на новых телегах переправлялись в Причулымский острог, который выменяв на все что было у него казенного, кроме оружия, обеспечил себя провизией на целый год. Мартемьян теперь отправлял обозы для перепродажи в соседние остроги и даже в промысловые артели. Торговля сказалась и на старообрядцах — Мартемьян сам продавал уже не казенные товары, а выменянные на хлеб. Повеселели скорбные лица, закипела стройка, замелькали новые наряды, вспомнили о своем призвании ремесленники: гончары, плотники, кузнецы. Появились новые телеги, лошади, домашний скот, уголь, строительные материалы. На столах, помимо хлеба появилось мясо, молоко и даже сливочное масло. Кузнец в общине уже мог выковать несколько штук бердышей или сабель. К осени почти достроен был странный храм Вассиана.

В том году хлеб шел по высокой цене. Крестьян из предуральской России еще привозили мало, пашенных земель искать некому — не то, что сеять и жать, провизии ждали казенной из воеводских житниц, откуда ввиду воровства и разбойных набегов она нечасто доходила до отдаленных острогов либо покупали втридорога у купцов-перекупщиков. Служилые казаки без еды, жалованья зверели и сами грабили тех, с кого собирали ясак. Народ разбегался по бескрайнему сибирскому космосу. Самые презираемые — раскольники закрытыми общинами трудились как пчелы. Одна странная напасть помимо гонений за упрямство преследовала их в те годы — парадоксальная тяга к запощениям и самосожжениям. Морили себя голодом, горели иноки в скитах, чернецы в срубах, семьи в избах и целые общины в гарях.

Возвращаясь в общину всякий раз Завадский ощущал угрозу — в косых взглядах приближенных экстатиков Вассиана, в уродливом бревенчатом храме, похожем на самую большую в мире спрингфилдскую скотобойню корпорации «Макдональдс», и даже восхищенные лица рядовых общинников, которые видели в нем спасителя их собратьев и их самих от бедности и простых жизненных тягот ясно говорили — Вассиан этого вечно терпеть не станет.

Завадский обретал достаток по здешним меркам, к доброй если не славе его, то авторитету прибавлялось влияние, усиленное рассказами от сопровождавших его в поездках староверов. Слухи о нем проникали в соседние общины. Он жил независимо — не ночевал более в избе сыновей Кирьяка, а нанял мужиков, которые построили ему небольшую избенку на восточной окраине поселения рядом с ручьем и подальше от Вассиана. Он не ходил на проповеди и вообще жил в понимании общинников странно — как дачник, изредка наведывающийся в свой домишко. Между тем, людей притягивал и странный образ его бытовой жизни. В один из редких свободных дней между доставками он призвал кузнеца и плотника, закрылся с ними на полдня в избе, а затем уехал с очередным обозом. В его отсутствие кузнец с плотником соорудили в ручье странное устройство — к обитому железом бочонку приладили клапан с двумя деревянными трубами. Клапан укрепили металлическими накладками. Диковинно он надувался и прыгал, брызжа водой, повышая давление в бочонке. Одна труба шла в пристройку к избе Вассиана, в которой располагалась баня. Так, завел себе Завадский собственную воду в доме.

— Еже теперя? — потешались рядовые старообрядцы, воодушевленные увиденным. — Печь чудной Филипп построит, что сама пироги печь станет?

— Еже тебе печь! А штоб в рот их сама клала?

— Охохо.

— Господь нам его прислал. За муки испытанные. — Говорили некоторые вполголоса, а другие молчали, соглашаясь одними лишь взглядами.

А кузнец между тем и себе в кузнице соорудил водонапорное устройство, и теперь Кирьяк с Агафоном в своих домах требовали такого же.

Наблюдая растущее влияние загадочного «немого», Вассиан, как опытный властитель был осторожен. Сперва надо бы прибрать к рукам источник влияния, а потом уже устранить смутителя душ и сердец невинной паствы.

Для этой цели однажды с Завадским был послан порученец Вассиана — ушлый говорливый мужик Никита Белоус, бывший когда-то дьяком в Дмитровском приходе — на правах старшего он попробовал было сменить Завадского в деловых переговорах с Мартемьяном, но приказчик лишь сунул порученцу ковш водки, велел выпить, а затем со смехом вытолкнул его во двор.

— Не староват подмастерье? — обратился он к Завадскому.

— Это человек Вассиана.

— Вассиана? Я и позабыл уж, еже у вас там всё какие-то старцы. Думал, ты, разбойник, там всем ведаешь.

— Ведаешь. — Задумчиво повторил Завадский. — Ты вот всем тут ведаешь?

— А иначе как? Я боярский сын, хоть и не древнего роду. Слыхал як сказывают? Лучше князем в чертовой заимке, чем приказчиком при воеводе. Здеся свобода, хотя и места лихие.

— А все равно ведь служишь?

— Кому?

— Тому, кто тебя не уважает.

— Твои то кручины, не мои.

— Мои. — Согласился Завадский.

Приказчик сжал крепкий кулак.

— Ежели сжал — не ослабляй. Он не простит. Зде в окрайном остроге один хозяин. А в той избе, из овой ты, чудак, целехоньким вышел я живьем закоптил всех, кто посмел угородиться воле моей. Только последний хитроусый черт Асташка сбежал.

— Сбежал?

— Украл с арсеналу палашей, рыщет тут по дорогам дурачок с полдюжиной прихвостней грабит обозы. Все изловить не могу. Его степняки разорвут, ежели с голоду не подох — осчастливился. Ибо иной путь ему — в тот застенок. Чего не терплю я хуже вражья — изменщика и предателя.

— Кто он? Казак?

— Казачишка, умелый был, да все на сторону глядел. О своем мнил.

— Казаки ведь под воеводами?

— Нету на таких острогов воевод. Здесь один царь и бог — приказчик Мартемьян Захарович.

— Когда же дашь мне оружия, Мартемьян? Цена дорога? Назови! Или не доверяешь? Я ведь не Асташка.

— Знаю. — Приказчик обнял Завадского. — Отложим беседу сию до следующей встречи. Некогда мне сегодня…

И снова возвращался Филипп без оружия и в тягостных раздумьях. Не по задуманному шло. Вассиан, конечно, стар, но силен, хитер и остер чутьем. Паства почитает его проводником Божьим, и самые приближенные не зря как на подбор — крепкие мужчины с собачьей преданностью. И хотя Завадский пока был выгоден Вассиану, рано или поздно старец примет решение бросить на властный алтарь достаток и влияние среди соседей. Сделает ход, как говорится. Главный вопрос заключался в том успеет ли Завадский подготовиться к этому или нет. И если бы Мартемьян Захарович дал ему оружия, у Завадского появился бы шанс. Надо что-то придумать, решил он, укладываясь на телегу. Впрочем все было зря — вышло, как это часто бывает, не так и не иначе. А намного хуже.

Вскоре по приезду Завадский узнал через Даниловы намеки и недосказанности (приближенным под страхом небесной кары запрещалось обсуждать такое), что хворь Вассиана вернулась и теперь взялась за старца крепко. Прежде случавшиеся обострения уходили через день-другой, а новое явилось как будто уже навсегда. Вассиан ничего не ел, не спал, много, громко, истово молился и проповедовал. Стал хуже видеть, мучился тошнотой и головными болями. Напитки ягодные и травяные, настоянные на пижме, зверобое, пустырнике и череде не помогали как прежде. Завадский предполагал, что старец страдает, возможно, раком мозга.

Уверенность, что конец Вассиана не за горами, исходила главным образом от самого старца, и, хотя об этом он ничего не говорил, приближенные чувствовали его страх. Позже он взял себя в руки, оттеснив страх всегда помогавшей ему деятельной злостью. Тем не менее, несмотря на табуированность темы здоровья старца, тихие пугливые слухи бродили по общине. Как бывший преподаватель сектоведения, Завадский понимал, что состояние рядового общинника (проживавшего к тому же в семнадцатом веке) не стоило недооценивать. Сама мысль о смертности пастыря приводила к растерянности и неразрешимой мысленной дилемме — либо мессия уходит в царствие божие в одиночку, либо забирает всех с собой. Первый вариант грозил разоблачением мифа о сакральности страданий последователей Вассиана. На страже второго стоял инстинкт выживания. Наилучший вариант конечно — оставить все как есть, но для этого нужен был новый мессия.

Перед очередным отъездом он зашел в гости к Кирьяку, взрослые сыновья которого с симпатией относились к Завадскому, и застал странную беседу промеж обедающих братьев:

— Чудно проповедовал Вассиан на сходе, — сказал старший сын Кирьяка Андрей, подняв, очевидно, волновавшую всех тему.

— Росписно хвалу Богу возносил.

— Ин не про то я, Филимонка.

— Про вознесение? — уточнил средний брат Никита. — Да ведь владыко ин всех речах о спасении небесном поминает.

— Обаче разумеешь не так?

Никита задержал у рта кусок каравая, так и не откусив, вздохнул.

— А я скажу вам, братья, еже не едино каково во всех речах ево прежних.

Завадский навострил уши.

— Про спасение с малых лет мы слышим, да токмо наперво он о сроке заговорил.

— О сроке? — не выдержал Завадский.

— Истинно, брат Филипп.

— И какой же срок упомянул Вассиан?

— Седмица пятнадцатая по пятидесятнице.

— И когда это?

— Егда? — Андрей стал складывать пальцы. — На шестой день от сего дни.

— Что же случится тогда? — стал подниматься из-за стола Завадский.

Андрей и Филимон захлопали глазами.

— Вознесутся на небо с ангелами все держатие веры православной, коих наречет по воле господней владыко Вассиан и тако спасутся от великого мора, обрушенного гневом господнем за отступничество от веры истинной.

— Что?! — закричал Завадский и поднял привлеченный движением взгляд — в дверях из светлицы на него смотрела Капитолина.

Завадский вдруг понял, что очень давно не видел такого понимающего взгляда.

С трудом разорвав затянувшийся к удивлению присутствующих, зрительный контакт, он вышел на улицу и быстро зашагал по раздвинувшейся дороге, упиравшейся в храм. Остановился у хлипкой изгороди, не в силах оторвать от выросшего до третьего этажа исполина.

«Так вот ты каков, Вассианов ковчег».

На лесах споро и даже с каким-то воодушевлением стучали топорами и молотками мужики, готовясь накладывать уже кровлю. Сколько радости и предвкушения. Завадский ужаснулся тому, что они и в самом деле готовились к спасению, будто этот черный куб на фоне восходящего солнца не чудовищный прародитель расстрельных бараков, а самый настоящий корабль. Что бедные дети, вводимые в душевые Аушвица. Что несчастные, запертые в «Маунт Кармел». Мечта странника, идущего по сходням в порту Саутгемтона и горе несчастного, неспособного верить.

Завадский постучал, вошел в избу, из-за низких входов трижды поклонился. В нос ударил крепкий пар и запах пирогов. В избе было весело. Оконца крошечные, но жизни хоть отбавляй. Жена Данилы Федора — ухватом постукивала о дощатый пол, отбивая какую-то замысловатую мелодию. Данила, развалившись на колотой лавке у глинобитной печи, пел:

Каким-то чудом им подыгрывал и ребенок, вертя кулачками в люльке. Данила вдруг вскочил, схватил ребенка, стал подбрасывать к бревенчатому потолку, ребенок заливисто смеялся, хватал Данилу за бороду.

Да, любил Данила свою семью и жизнь любил, а обретя достаток (скотина, лошадь, огород, оловянная посуда и даже армяк с шубой), благодаря поездкам с Завадский в Причулымский острог даже стал как будто забывать, что по дороге в Сибирь схоронили они с Федорой троих детей.

— Садись, трапезничать будем, братец, — сказал он, глядя вместо Завадского, в лицо подлетающему крохе, — Федора лапшу на молоке состряпала.

— Некогда, Данила. Едем сейчас.

— Не рано ли?

Завадский развернулся к сеням.

— Жду тебя на дворе через минуту. — Сказал он на ходу.

Данила бросил взгляд ему в спину и опустил ребенка в люльку.

— Ладно, токмо Антона кликну. Что, угугу?! Строгий дядька Филипп? Стро-о-о-гий! Федора, положи-ка нам покамест пирогов в корзину!

(обратно)

Глава 10

Хотя выехали они с хорошим лагом, Завадский хмурился, то и дело откидывал крышку на часах, выменянных у Мартемьяна в предпоследнюю поездку, и требовал у Потехи, исполнявшего роль возницы ускориться.

Ехали впятером, но на двух телегах. С ним Потеха — долговязый из спящих приближенных Вассиана. Завадский понаблюдал за ним, и раскусил как флегматика. Немногословнее его только великан Филин, который выше был даже Завадского, то есть по меркам семнадцатого века считался гигантом. Выше на Руси был, наверное, только тот, кто сейчас рубил головы стрельцам в селе Преображенском за тысячи верст отсюда.

Филин был верным человеком Вассиана, но Завадский не видел в нем хитрости, горячечности и амбиций. А подкупали в нем незлобивость и простота, которые часто встречаются в крупных сильных людях и хороших бойцах.

Антон и Данила — верные уже спутники Завадского в каждой поездке, и не было сомнений, что выбор они уже сделали, хотя Данилу как крепкого парня Вассиан прибрал в активный круг близких, но он все же был слишком сообразительным чтобы поддаться плену старческого словоблудия. Молодежь подкупать надо жизнью, она ее любит, а не «спасением». В этом Завадский был уже наполовину спокоен. И все же этот чертов долгий путь в двое суток, который в двадцать первом веке занял бы минут сорок, выводил его из себя. Полжизни в России — дорога.

Завадский захлопнул крышку часов, облокотился о мешок. — Пятнадцатая седмица. День в запасе. День в за-па-се…

Миновали березовую рощу, задул ветер. Завадский повернулся набок, скрестил на груди руки, отяжелевшая голова легла на мешок. Перед глазами проплывали деревца и кустарники чахлого перелеска. Как же медленно… Почти пешком. Завадский зевнул и вдруг увидел между деревьями невысокую фигурку. Сначала подумал было — зверь, но поднимать голову было лень. Фигурка не двигалась. Он напряг зрение, присмотрелся и увидел, что это карлик, но довольно странный — с огромной, величиною почти с туловище треугольной головой и длинными тоненькими ручками до колен. Человек ли это? Быть может, статуя божка местных аборигенов? Телега как бы огибала его по окружности с полусотметровым радиусом. «Статуя» вдруг засеменила в направлении телеги. Двигался карлик столь стремительно и при этом неестественно — будто фанерная ростовая мишень на стрельбище, что выглядело это жутковато. Тут уже надо было поднимать голову, но она перестала подчиняться. Карлик был уже вблизи, и Завадский увидел, что семенит он по траве, быстро-быстро переставляя свои маленькие ножки в крохотных ботиночках с пряжками. Его треугольная голова будто солнце в час великого апокалипсиса, заслонила собою все — страшная, коричневая с желтыми скошенными к носу глазами. Существо парило перед телегой. Завадский до смерти перепугался, открыл рот и закричал что было сил, но крик сожрала глухая, плотная и душная тишина. Он просто открывал рот, как рыба. Космическая тишина царила кругом на долгие бесконечные миллиарды километров и лет. Карлик протянул руку, устремив двадцатисантиметровый палец к лицу Завадского и в это мгновение шум ворвался в пространство, как вода из разрушенной дамбы.

Позади спорили Антон с Данилой, телега громыхала на кочках, пофыркивала лошадь. Никакой духоты, вакуумной тишины, никакого карлика…

Ветер гонял над полем первые осенние листочки.

Сон… Кошмар. Завадский вытер рукавом пот с лица.

— У паперти живучи слеп? Кто солому волок и дрова Вассиану? Не ты разве? — укорял Данилу Антон.

— На клырос да на покрытки!

— Зело глуп ты, Данило, яко дятел пестрый!

— Аз тебя пристегну! — Данила схватил плеть, соскочил с телеги, побежал на Антона, который любил ходить пешком.

— А поспешествует ли?

— Ну! — крикнул Завадский. — Уймитесь!

Данила обернулся, бросился к Завадскому. В глазах стояли слезы и виденное однажды — страх.

— Правда ли, брат Филипп?

— Что?

— Понеделью Вассиан соберет всех на огнеопальное причастие?

Завадский спрыгнул с телеги, посмотрел в спину едущему на первой Потехе — одному ему он не доверял.

— Ни кричи.

— Сказывай! — Данила схватил Завадского за рукав шелковой рубахи.

Завадский показал часы на цепочке.

— Мы успеем.

Данила замотал головой, перекрестился и оглядев всех бешеными глазами развернулся, собрался было бежать, но Завадский ухватил его за рубаху и будто по сигналу подскочил Антон.

— Пусти! — зарычал Данила, являя недюжинную силу.

— Говорю же — успеем! — прошипел ему в ухо Филипп.

— А ты о том ведал!

— И потому торопил тебя.

— Пустите, Христа ради!

— Куда ты собрался, Данила? Что задумал?

— Вернусь в скиты, челом бить буду пред владыкой! В ноги упаду.

— Вассиан задурманит тебе голову. Опутает лживыми речами. Да обвинит в ереси, что ты будто черт, который боится «причастия». Не хватало ему смутьянов.

— Правду Филипп сказывает. — Подтвердил Антон.

— Внегда сбегу! — Не унимался Данила. — Феодору и дите сымаю и в лесах спрячумси!

— Кто же тебя отпустит? — тихо сказал Филипп, обнимая Данилу одной рукой. — Как только ты вернешься в общину — навлечешь вопросы: почему вернулся, почему один. А псы Вассиана, завидев, что ты с семьей куда-то намылился, схватят тебя и доставят старику.

— Убо же делать, братцы?

Завадский поманил Антона и что-то зашептал обоим.

Обернувшийся с телеги Филин услышал только первую фразу:

— Перво-наперво добраться надо до острога…

Спустя сутки тревожного пути показался впереди, наконец, важный ориентир — Ачинский поворот и Завадский, тоже не совладав с нервами решил рискнуть и ради экономии времени поехать до острога по дороге. Так, всего через три часа, они бы встретились уже с Мартемьяном Захаровичем.

Поздно понял Завадский, что сам совершил то, от чего предостерегал Данилу — поддался порыву души, а не холодному разуму. Сначала туман соткал впереди на дороге двух всадников. Показалось — рейтары. Кони переминались с ноги на ноги. А потом всадники понеслись на них, набирая скорость.

— Тпру! — сообразил Потеха, потянувшись за дубинкой.

— Сар-р-р-р!!! — оглушило в правое ухо.

Самый быстрый — Данила прыгнуть было хотел, да вдруг слетел с телеги вихрем. Завадский ничего не успел понять. Рядом хрипел Филин, хватаясь за шею. Уже соскакивая с телеги, Филипп увидел, что вокруг бычьей шеи Филина обмотана цепь с шипованной гирей. Затем он слетел с телеги.

Ведомый инстинктом Завадский бросился к обочине, сюда же побежал и сумевший увернуться от напасти Антон. Позади телег орудовали кистенями страшные люди в кожаных шкурах. Рядом с отбивающимся Данилой лежал бездыханно Филин, видимо мертвый. Тем временем один из всадников налетел на убегавшего Потеху и ударил его саблей по голове. Двое других бросились на Завадского с Антоном, обнажив палаши. На Завадского пожаром набросился ужас. Успело мелькнуть на фоне неба темное лицо с вырванным ноздрями.

— Ристай, Асташка! — заорал кто-то. — Разорвет!

Завадский бежал по взгорью к лесу, каждое мгновение ожидая удара в спину, но вместо удара споткнулся о корень и покатился назад. Все замелькало перед глазами: небо, виляющие задами кони, спины в соломе, деревья, снова небо, мохнатая морда за ветвями.

Прежде он услышал, чем понял — глухой рев из бездонного нутра. Треск веток. Свисты, крики. Конское ржание. Грохот телег. И только затем увидел — на взгорье перед ним поднимается медведь.

Тупые глаза в черных ободках на большой мохнатой голове взирали на него. Короткая пасть оскалилась, и зверь мгновенно стал таким страшным, что Завадский замер и не смел дышать.

Робкие мысли скакали на задворках — жалкие, никчемные и все же в них вся его сила. Ровно такая, какая отпущена ему природой. Не веря ни во что, ибо в такие моменты нет места вере, Завадский ухватился за одну из них и понял — будет тяжело. Медведь, крутя мокрым носом поднялся на задние лапы и заревел. Завадскому почудилось, что он уловил даже колебания воздуха и зловоние плотоядного чрева, но больше не думал ни о чем, вцепившись взглядом в черные будто мертвые глаза. Это было невыносимо трудно — преодолевать волю матушки-природы, медведь говорил ему об этом каждое мгновение. Первая попытка. С поразительным для своих габаритов проворством зверь метнулся вперед, пригнув морду, легко владея своим четырехсоткилограммовым весом и тут же дернулся в сторону. Завадский не отводил взгляда. Врет сукин сын! Хорош! Но рано. Он еще будет изнурять. Вторая попытка. И снова в сторону.

Завадский медленно шагнул назад. А ты нестрашный, прозвучал в голове детский голосок Виктории. Совсем нестрашный.

Кто-то стоял позади, левее. Слышался осторожный шелест. Задрав морду, зверь шевелил туда носом, косил бешеными глазами.

— Уходи, медведко! — раздался сзади уверенный голос Антона, сопровождаемый каким-то стуком. — Не пужай! Ступай, родимый!

Медведь рыкнул, но уже не так жутко, мягко опустился на четыре лапы и чуть поразмыслив, сутулой горой посеменил по опушке, ломая ветки.

Завадский вздохнул. Ему казалось, что он разом похудел килограммов на десять и все ушло в чистую энергию, которую забрал с собой медведь.

А ведь спас, понял он, едва придя в чувство.

Антон вылезал из канавы с корягой в руке.

— Во-но як, братец, бывает. — Сказал он, щурясь вослед медведю.

Завадский утер дрожащей рукой лоб, посмотрел на пустынную дорогу и пошел туда. Антон двинулся следом.

Земля хранила следы нападения — взрытия конских копыт, бурые пятна, разметанная солома.

— Зачем они мертвых забрали?

— Живьем их полонили, Филипп. Саблей разбойник Потешку плашмя приложил, от гостиного Филина приглушило. Данилу изувечили. Нас токмо медвежик уберег.

— Зачем?

— Известно — в ясыри продать. Эх!

Завадский тихо выругался.

— Было бы болото… — Ответил Антон на его ругань.

— Далеко? Не найти их теперь?

— Худое дело, брат. Чай хорон лесной негли имеется да покамест за казачками в острог, минет день — пропадут.

Завадский посмотрел на Антона. Тот оттачивал ножом корягу, словно карандаш.

— Не будет никаких казачков.

— Знамо дело. — Протянул Антон, не глядя на Филиппа.

— Мы идем вдвоем.

— Идем…

— Ну? — зло сказал Завадский. — Кто из нас охотник?

Антон оторвал, наконец взгляд от коряги, посмотрел на Завадского, шмыгнул носом, и пошел по дороге.

* * *

Споро шел он впереди, шевеля смолистыми как у татарина усами. Взгляд его хмурый цеплялся за все подряд. У куста можжевельника остановился, сощурился на лесок и мотнув головой двинулся туда. Завадский шел следом, переняв у Антона занятие — на ходу стругал ветку.

Пока они углублялись в рощу, следуя по тайной разбойной тропе, даже Завадскому несложно было находить следы — вот конский навоз под кустом, вот сломанная ветка, вот — кровь на листьях. Но метров через двести, роща совсем поредела, следы растворились, и Завадский уже ни за что бы не понял, проезжала ли тут шайка Асташки с их обозом. Однако, для Антона, казалось, не было проблемой и теперь уверенно идти по следу. Он уже не так спешил, и хотя «мы пеши, они конны», он постоянно останавливался, приседал, вдумчиво оглядывал что-нибудь, а то и задирал голову, глядел в кроны. Один раз он пошел в сторону, потом назад. Завадский, не выпуская из рук поясного мешочка с часами, только сжимал зубы, но все же не удержался — спросил.

— То чужой след, моченый, а дождика с утра не было. — Пояснил Антон, продолжая шарить глазами вокруг.

Часы текли, смеркалось. Завадский со злостью думал о том, что в это время они должны были закончить дела с Мартемьяном и выдвинуться в обратный путь. А что теперь? Все шло прахом! Не будет оружия, не будет общины. Превратит Вассиан в мученическую гарь едва вздохнувшую от бесконечных невзгод деревеньку. Плевать старцу на нечеловеческие вопли, на сворачивающую от огня детскую кожу, на вскипающие легкие и мочевые пузыри. Отдаст огню Кирьяка с сыновьями, Федору с ребенком Данилы, и Капитошку. Да еще приправит это своим религиозным словесным поносом не ведая греха. О, неистребимы радетели пробудить от духовной комы человечество, сделав какую-нибудь очередную пакость — ему ли не знать. Однако больше всего леденила ярость по иной причине и шептал в голове новый голос, далекий от вечных бед человеческих.

— Плохо дело, брат Филипп. — Сказал Антон, присев у очередного куста.

— Что такое?

— Тощнят они, гляди прикормом на чиблинке постояли недолго. Кони топтались, гадили. А онамо кровь.

Антон приподнял ветку, и Завадский увидел на коре бурое пятно.

— Куда же торопятся?

— Не ведаю, ино худо и в том еже до сего гряли они по дороге.

— Дороге? — удивился Филипп.

— Просеку не видал?

— Ну.

— Дальше бурелом, посем телегами не проедешь. Видать свернули, да амо же? Зде вспять пошли, за осиной обернули, паки свернули, да далече — ума не приложу. Одно верно — не шибко отстаем. Навоз прежде бывал яко от обедни к полуденью, а топерва к уденью.

— Найди дорогу, Антон! По такому лесу не поедут они наобум. Ясно зачем спешат — хотят успеть до темноты. Найди дорогу.

Антон вздохнул и стал кругами терпеливо обхаживать окрестности. Частенько останавливался, приседал. Наконец, поманил Завадского за собой.

Тьма совсем уже сгустилась над рощей. В стороне заухала неясыть. Опытный ходок Антон резво пошел вперед.

— Далече поле, онамо видно куды, — Антон указал на разрыв подлеска впереди. — К полночи будем, ино уж ничаво не узрим. Аки слепцы наощупь пойдем.

— Они ведь тоже.

Пройдя еще часа три, помимо усталости стало одолевать уныние. Не заблудятся ли они сами? Куда с такой настырностью он следует и тащит с собой Антона? И если найдут? Что им светит без оружия, как вызволить людей у разбойников вооруженных получше боевиков Вассиана? Повезло еще что с ним Антон, но и он уже тяжело дышит. У Завадского одеревенели ноги, ступни истерлись в кровь.

Присели отдохнуть во тьме. Сил не было говорить. Около часу назад напились в ручье, да снова мучала жажда. Лес готовился к осеннему молчанию. Птицы улетали на юг. Певцов ночных не слыхать, зато то и дело трещала ветка то там, то здесь кто-то шумел, дышал, хрипел, топотал, и Завадскому все казалось, что это медведь или волчья стая крадется, но Антон всякий раз успокаивал пояснениями: то косулька в трех верстах спину о древо трет, то лисы кувыркаются, то ежи бегут, а то сова с ветки на ветку скачет.

Снова пошли. Завадский старался не терять из виду черный силуэт. Минут через двадцать он врезался в напряженную холодную от пота спину Антона.

— Слыхаешь? — тревожно прошептал Антон.

— Что? Медведь?

— Хуже, братец. Человек кричит.

— Не слышу.

Антон схватил его за плечо, повернул на пол-оборота.

— Все равно не слышу.

Антон повел его за собой сквозь заросли и вскоре Завадский стал различать смех, потом голоса, а обойдя сельгу увидал яркий вдали огонек. Костер!

Подкрадывались около часа. Антон вел по «бесшумным лабиринтам». В конце концов подвел его к какому-то холму, перед этим проведя по овражку, заросшему крапивой. Причем крапива жгла как-то особенно немилосердно. Видать раньше и растения злее были. На холме же царапали лицо какие-то колючки. Завадский сердился, но забравшись на вершину понял зачем его тащил сюда Антон. Лагерь разбойников отсюда — как на ладони.

Он увидел небольшой расчищенный пятачок, в основании которого меж соснами сооружена у них была землянка, прикрытая ветками, вход щетинился рогатинами — видимо от зверей. Значит схрон у них здесь. Разбойников на виду — пятеро, но могло быть и больше. В суматохе Завадский не помнил сколько их было во время нападения. Двое жарили большие куски баранины на костре. Трое занимались каким-то странным делом — держа друг друга за талии прыгали вокруг костра, исступленно раскачиваясь. Издали напоминало это танцевание ламбады в наркотическом угаре. Завадский привыкший было к незнакомым открытиям прошлого, снова удивился.

— Что они делают?

— Дурью маются, — буднично ответил Антон и Завадскому показалось, что он услышал голос современника.

У деревьев стояли привязанными кони и две их телеги. Пленники лежали на них ничком в странных позах — со стянутыми к спине руками и ногами.

Все лежали без движения, как неживые.

(обратно)

Глава 11

Страшный разбойник с вырванными ноздрями подошел к телеге и приподнял за волосы голову ближайшего пленника. Несмотря на израненное и замазанное кровью лицо, Завадский узналДанилу.

— Так вы, стало быть, казеники? — спросил он как будто с интересом.

— Раскольщиками… нас кличут. — Ответил Данила, едва ворочая языком.

— Ин печати убеленные имеешь?

— Чаво?

Разбойник ударил Данилу в лицо.

— Разом видать оне себе еще и ум оскопляют. — Весело сказал разбойник и чуть понизив голос спросил. — Сказывай, на лошади ты какой пегой али белой?

— Прости, не ведаю, про что толкуешь. — выплюнул Данила кровь.

— Во дурень! Сице, говорю, вы тоже ето, уды отсекаете себе дабы черт не искушал?

Данила округлил глаза.

— Побойся Бога!

— Стал быть нечист? Поправим! Тишка, тащи стамеску!

Разбойники захохотали и один из них, коренастый побежал в землянку.

— Ты чего? — перепугался Данила. — Помилуйте, братцы!

— Какой же я тебе братец, я разбойник, дьяками клейменный, попами сеченный, грязная душа. А ты у нас чистый агнец божий, а паче станешь ангелом земным. Негоже святому хлысту с ключами ада по миру таскаться.

— Харя, кровью же истечет, пропадет товар. — Подал кто-то голос.

— Не истечет, кочергу накали, прижгем!

Разбойники сбросили Данилу с телеги, потащили к костру. Он дергался, упирался, усиливая хохот разбойников. Другие связанные в неудобных позах пленники тоже пришли в беспокойство.

— Рви ему порты! — крикнул ладный разбойник в выцветшем бешмете и сапогах, которые прежде носил Филин.

— Горазд ты указывать, Асташка. Поди удержи — лягается аки бык.

— Чичас обрежем — успокоится.

Огонь костра плясал в бородатых лицах, удлинял их, делал страшными.

Завадский, наблюдая за всем этим с холма, лихорадочно соображал, но в голове — ничего, только недавнее прошлое. Думалось тяжело, а время шло. Сейчас изувечат Данилу. Антон молча хлопал глазами, сжимая отточенную корягу. Бежать с кольями на шестерых разбойников, вооруженных саблями и топорами — самоубийство, а то и хуже — занять место Данилы. Новый голос приказывал ждать, но ждать он не мог, продолжал лихорадочно терзать ум. Вдруг мысль пришла.

— Ты по-медвежьи реветь умеешь? — толкнул Завадский Антона в бок.

— А то!

— Ну-ка реви!

Антон поглядел неуверенно на Завадского, затем чуть приподнялся, откашлялся, и свернув набок губы, утробно заревел. Сначала негромко и неуверенно, как будто спросонья, а потом — надо отдать должное, заревел пострашнее даже встреченного ими сегодня медведя.

Утробное «у-у-у» катилось по лесу. Где-то забеспокоилась сова, заухала. Несколько крыльев зашуршали в темноте.

Разбойники притихли, оборотились к лесу, присели, обнажив сабли. Тот, кого звали Харей, уставил на лес внушительный черный палаш.

— Недалече бродит. — Сказал коренастый.

— На огонь не пойдет.

Разбойники посидели, но вскоре вернулись к истязанию Данилы, правда без прежнего задора — нет-нет, да и обернется кто-нибудь.

Антон сполз поближе и заревел погромче и пострашнее.

Разбойники снова обернулись, замерли как мартышки.

— Зело свирепо лает, мохнатый черт! А кровь учует — взбеленится.

— Медведица то, медвежонков утеряла. Ненадобно ей.

— Всяко ненадобно, Тимоха, ендова и тово, такой зверь одной лапой разорвет, а второй прихлопнет. Карауль теперь!

— Сам карауль.

— Сарынь, братва! Назавтра затемно в путь. Айда в землянку, а хлыстов раскидай против рогатин. Пущай их дерет ежели что. В караул пары. Тимоха и Бирюк ступайте до полночи!

Разбойники перевязали лошадей, растащили связанных Потеху, Филина и Данилу, выложив их тела полукругом перед входом в землянку, после чего похватали средневекового шашлыка и спрятались в землянке. У входа остались только двое разбойников на бревне.

Караульные ели, переговаривались. Это на руку. Завадский уже придумал план, теперь надо было только ждать. Дважды выходили разбойники из землянки справлять нужду, но Завадский с Антоном терпеливо ждали.

Им, как в задачке про колпаки и мудрецов требовалось, чтобы выходил только один из двух нужных. Просидели час, затем два. Завадский уже испугался, что сменится караул и придется менять план, но тут коренастый разбойник встал с бревна и осторожно озираясь сошел в лес.

Антон с Завадским были наготове. Оба держали камни. Да только Завадский поняв, что всерьез надо будет садануть этим камне по голове, хотя бы и разбойника, почувствовал, что из рук будто уходит сила. Но подсобил Антон — тот и двигался бесшумнее. Благо распознали от разбойников вдругорядь ходивших, отхожее место. Едва разбойник начал расстегивать кафтан, подкравшийся Антон засадил ему камнем по башке, так что шапка слетела. Разбойник повалился на бок. Стащили с него кафтан, сапоги, шапку забрали и саблю. Во все облачился Завадский. В нехитром расчете было проделать тот же трюк с караульным у землянки, в надежде, что не разберет в полутьме, что не товарищ в его одежде. Беда была только в том, что и Завадский, и Антон на порядок выше коренастого.

Завадский шел, глядя на приближающуюся спину разбойника, чувствуя нарастающую в членах предательскую слабость.

— Тимоха, ты амо по нужде, на Байкал-море хаживал? — спросил разбойник не оборачиваясь.

Завадский наблюдал как пламя пляшет на кривом ноже, который он точил.

— Угу, — промычал Завадский.

Разбойник замер, стал оборачиваться. Завадский подскочил и вместо виска камень угодил разбойнику в лоб. Тот лихо отскочил к костру, перекатился боком, и с криком «кря, братаны!» вскочил на широко расставленные ноги и попытался выхватить саблю, но не успел.

По какой-то причине произошедшее не испугало, а разозлило Завадского: саблей и я бы мог!

С яростью набросился Филипп на разбойника и пока тот хватал саблю успел дать ему камнем в висок, впрочем, удар снова вышел смазанным, они оба упали и принялись хватать друг друга за руки.

Тем временем Антон тенью скользнул к пленникам и перво-наперво споро принялся резать веревки Филину. Второпях порезал и самого Филина в двух местах, но сделал главное — освободил великана. Антон успел рассечь путы и Потешке на руках, лежавшему ближе других к землянке, но на него бросились первые выскочившие из землянки разбойники — Асташка с подельником. Оба размахивая кистенями побежали на Антона. Тот, услыхав скрип цепей с визгом ринулся к лесу. Уже у самого леса кистень Асташки, брошенный в ноги Антону остановил его побег. Разбойники бросились на него и принялись бить, а небыстрый Филин только-только поспевал ему на помощь.

Данила, единственный оставшийся связанным лежал на боку. Он крикнул было Филину, чтобы тот распутал его, но видя, что тому теперь не до него — Антона спасает, рассчитывал на Потешку, но увы — дела того тоже были плохи. Из землянки выбрался Харя и, хотя Потешка был крепок — что толку, отбиться голыми руками от палаша он не мог, а увернуться запутанным в ногах — тем паче. Обманным ударом Харя ударил его глубоко по шее, и теперь Потешка обильно истекая кровью с тяжелым хрипом агонизировал на земле. Харя сверкнул в отсветах костра страшной разбойничьей улыбкой, ловко крутанув в руке абордажным зубчатым палашом, отсекшим ни один десяток голов, направился к Даниле. В отличие от Потешки, руки и ноги Данилы накрепко были стянуты сзади крепким узлом. Харя провел кончиком палаша от незащищенной шеи Данилы по груди, животу до паха. Улыбнулся. С черного палаша капала кровь. Данила зажмурил один глаз, готовясь к худшему, но страшная тень перед костром пошатнулась, перестала излучать невыносимый страх и рухнула на Данилу с ножом в шее. Над мертвым Харей стоял Завадский. Руки его дрожали.

— Развяжи! — крикнул ему Данила.

— А? — спросил Филипп, будто оглушенный.

— Развяжи ты!

Завадский растеряно зашарил глазами вокруг, потом сообразил, сумел взять себя в руки — уверенно выхватил из шеи мертвого Хари нож и стал резать путы Данилы, сначала на руках, затем на ногах. Освободившись, Данила резво вскочил, и едва снова не упал с непривычки пошатнулся. Филипп удержал его. Он поднял палаш и пошел зигзагами туда откуда раздавались все это время сдавленные крики и звуки ударов. Завадский поспешил за ним, но помощь их уже не требовалась — одному разбойнику Филин сломал шею ценою изрезанных рук. Жив еще был Асташка, верхом на котором сидел Филин, а Антон поднимал оброненный нож. Данила подошел к придавленному Асташке.

— Оставь. — Сказал он Антону и направил палаш мертвого Хари в шею Асташки. У того заходил кадык под бородой. Бегающие неглупые глаза словно говорили: а то не знал, каков будет конец.

— Подожди, — сказал Завадский, положив руку Даниле на плечо.

Это был лучший ход. Повезло одному разбойнику — оглушенному прежде Антоном караульному, его и след простыл. Значит оклемался, а придя в себя, видимо, понял, что дело уже не в его пользу и геройствовать не стал — убежал.

Завадский, убивший двоих людей, смотрел на свои отныне повинные руки и повторял, что все это было ради нее же, что она потеряла бы больше, словно боялся, что кто-то, какой-то таинственный зритель, ведущий летопись его жизни забудет об этом. И все же как-то муторно было на душе, и не удавалось вызвать в себе прежнюю ярость, чтобы залить ею душное тлеющее чувство вины. И вспоминался не падающий с ножом в шее Харя, а Бирюк, чей стекленеющий взгляд он видел перед собой. Видел, как по известной воле уходила жизнь и когда стало это неотвратимо, разом ушла из него злость — чудное дело.

* * *

К исходу следующего дня две телеги миновали проезжую башню Причулымского острога, который за последнее время тоже расцвел на перепродаже старообрядческого хлеба. Еще на въезде в посаде замечалось, что изб стало больше, были они как будто ровнее и выше. За изгородями крестьяне в льняных, а кое-кто и в суконных штанах возились со скотом, кропали телеги, плуги, мастырили изгороди. В самом остроге выросли новые лабазы, кругом стучали молотки, у стен изнутри по полатям возведенных лесов деловито расхаживали наемные мужики с пилами и топорами. У приказчицкой избы появилась немалая пристройка из еловых бревен, подле которой стояли новенькие крашеные сани. Только здесь с удивлением Завадский узнал, что по бездорожью в России сподобились на санях ездить и летом.

В легкой беличьей шубе встречал их еще больше растолстевший Мартемьян Захарович, пуще обычного сияя хитрой улыбкой. По обе руки от него стояли самые близкие казаки.

— Вот те чудо, всесвятая троица! — поднял холеные руки Мартемьян. — Где пропадали, агнцы заблудные? Спор о вере с шаманами учинили али с медведями радели?

— Чаю, Мартемьян Захарович, агнцам судя по виду новый питейный храм в Ачине полюбился. — Добавил одноглазый казак.

Казаки засмеялись.

Однако суровый израненный вид старообрядцев, стер высокомерные улыбки на лицах.

Завадский подошел, обнялся молча с Мартемьяном Захаровичем.

— Ну, еже ключилося? — тихо спросил приказчик.

— Пустяки, — отмахнулся Завадский, — торопимся мы, потому сразу к делу. На товар других общин старый обмен, возьмем что скажешь, но на все наше — жду от тебя оружия.

— Филипп… — начал с улыбкой приказчик тоном доброго родителя, но Завадский его оборвал.

— Прости, Мартемьян Захарович, но, если откажешь и на сей раз, больше меня не увидишь.

Приказчик вздохнул, перехватил узорчатый пояс холеными пальцами в разноцветных перстнях.

— Ведаешь что кручинит меня, брат Филипп? Егда вчерашние истыни без зазора угрозы чинить зачинают.

— Это не угроза, Мартемьян, — Завадский мягко взял приказчика за локоть, аккуратно подвел ко второй телеге и сдернул рогожу, под которой лежал связанный Асташка с кляпом во рту, — сегодня я потерял человека, а завтра могу потерять все. Если ты хочешь получать товар дальше, дай мне возможность его защищать.

Улыбка застыла на лице Мартемьяна, он переводил взгляд то на Асташку, то на Филиппа.

Плененный Асташка, увидев приказчика в ужасе замычал.

— Овчина! Тащи этого паразита в приказную избу! — крикнул Мартемьян и поглядел на Завадского с тем же интересом, с каким глядел в первый день их встречи.

* * *

Последние часы обратной дороги больно было смотреть на Данилу. Он пытался держать себя в руках, но больше чем на десять минут его не хватало.

— Верно ли что на пятнадцатую? — спрашивал он у всех, так что под конец пути это стало походить на паранойю.

— Точно, так, — отвечали все ему по очереди.

Когда показались вдали первые тайные приметы, Данила соскочил было с телеги, на Антон с Завадским вовремя поймали его. И удерживали даже когда телеги со скрипом ехали по опустевшему поселению общины. Из распахнутых дверей изб выходили коты и куры, по дворам и улицам бродил выпущенный скот. Немного дернулся Данила, увидев свой пустой двор. Дверь тоже распахнута и из сеней в горницу, так что видно было люльку, которую постоянно качала Федора. Взять себя в руки Данила сумел, только увидев обложенный сухими бревнами и хворостом «храм». По приглушенному хоровому пению стало понятно — успели в последний момент. У дверей Вассиановой избы стояли двое самых преданных ему людей — Антип и Егорий. В глазах даже не преданность, а тупая уверенность. Такие взгляды доводилось встречать Завадскому и в своей прежней жизни и никогда не сулили они ничего хорошего. По братскому обычаю староверов — все поклонились друг другу. Перед тем, как войти к Вассиану, Филипп обернулся и посмотрел в лица Антона и Данилы. Те ответили ему молчаливыми взглядами.

Богатая изба Вассиана пропиталась ладаном. Четыре масляные лампадки курились дымками вокруг домашнего алтаря. Сам старец сидел под иконой всевидящего ока на короткой лавке со спинкой и специальной подставкой для ног. Заметно похудевший, постаревший. Впавшие глаза все так же строги и немилосердны, округлены и горят гневом непримиримого праведника. Не дай Бог попасться на суд такому взгляду. Подле старца почтительно склонился его верный раб — худосочный Ермил, помогал ему завязывать подрясник.

Филин бросился к старцу в ноги.

— Благослови, владыко… и помолись за Потешку, сгубили разбойнички ево.

Старец перекрестил великана двумя перстами и коснулся рукой его русой макушки.

Взгляд все это время его ходил мимо Завадского, будто он был мебелью — по новым одеяниям Данилы и Антона — новеньким казачьим кафтанам. Очевидно, судьба Потехи его тоже интересовала мало, особенно накануне столь великого события.

— А вы я вижу благословение уже обрели? — спросил он с едва уловимой иронией. — В мановениях Божиих нужды боле нет?

— Вассиан, я… — начал Антон, но Завадский перебил его:

— Просто они знают, что ты задумал.

— Молчи! — площадным гласом воскликнул старец, так что все вздрогнули разом вспомнив, что когда-то этот старец умел сводить с ума целые толпы. — Блядский сын! Как смел явиться ты милостью пущенный амо диавол направеше? Искушай плоть мира пагубного, коей ты грязного семени отродье!

Старец поморщился, видимо от боли и сощурил лукаво глаза, спокойно возложив руку на стол рядом с крестом.

— Ин аще так, исть воля наша, а воли Божия всех рассудит. Возьмем его на причастие. Авось ево душа черная светлее станет. Токмо сведите его, диавол супротивится буде. Данилко! Егорий! Хватайте подлеца и вяжите. Да рот кляпом заткните!

Егор шагнул к Завадскому, но Антон и Данила резво выхватили из-под кафтанов данные Мартемьяном Захаровичем пистоли и нацелили их на людей Вассиана.

Все замерли. Старец захлопал глазами.

Завадский, стоявший все это время смиренно опустив голову, медленно поднял взгляд.

— Филин, — сказал он негромко, глядя своими небесными глазами в слюдяное оконце между Вассианом и Филином, — если ты еще думаешь, какую сторону выбрать, то время определяться настало.

Великан обвел всех хмурым взглядом и остановил его на Вассиане. Тот глядел в ответ на Филина с жадным нетерпением.

Медленно, будто старый медведь, сдвинулся Филин, подошел к Завадскому и встал за его спиной. Шаги его тяжелые в абсолютной тишине оглушали. Все так же хмур был его взгляд, смотревший с тем же спокойствием на Вассиана, который тоже не спускал с него глаз и, казалось, потерял дар речи.

— Я слишком долго молчал и слушал, — сказал Филипп, стоя меж Антоном и Данилой, продолжавших держать в обеих руках пистолеты, — среди прочего шума, громче всех звучала твоя лживая болтовня. Но лишь однажды твои слова задели меня. В тот день, когда ты назвал меня вором. Посаженный тобою на цепь, я долго думал над ними и понял в чем дело. В тот единственный раз ты сказал правду.

Завадский медленно двинулся к Вассиану. Егор дернулся было, но Антон поднял ему в лицо пистоль.

— Я вор, хотя ничего не крал. Я сын вора и вор по духу. — Подойдя вплотную к старцу, Завадский наклонился, и почти прошептал ему в лицо: — Но с чего ты взял, старый маньяк, что вор не сможет стать королем?

Вассиан сидел, замерев с открытым ртом, не спуская глаз с бывшего преподавателя. Похоже, будто он и впрямь потерял дар речи. Впрочем, узнать об этом было уже не суждено.

Филипп развернулся и спокойно, ни на что ни глядя направился к выходу.

Первый выстрел грянул, когда он выходил из горницы, второй — когда выходил из сеней. Следом раздались крики. За спиной Завадского двигались силуэты Антона и Данилы стреляющих поочередно из однозарядных пистолей. Последним выстрелом в голову был убит Антип. Старец с кровавой раной на груди мертвыми глазами смотрел на Филиппа через два дверных проема, но тот даже не обернулся. Он втянул свежий предгрозовой воздух, закрыл ненадолго глаза и открыв, спокойно посмотрел на храм перед собой.

(обратно)

Глава 12

Страшно оказаться в молчаливой толпе ожидающих смерти. Он испытал давно забытое волнение. Опытный преподавательский глаз разом оценил — человек за двести и взгляды всех устремлены на него. Никто не спит, не болтает и не смеется. Только приглушенно воет младенец где-то в углу под клиросом. Вассиан не терпел крика младенцев и запрещал брать их на проповеди, но теперь собрал всех. Храм без окон, похожий на вытянутый амбар с пятиметровыми стенами, вдоль которых лавки в несколько рядов, немного свечей, больше лучин, почти мрак. Все понимали зачем они здесь, но глядя в беззащитные лица Завадский видел, что инстинкт все-таки сильнее и веры, и крови. Хороший знак. Но зачем он здесь?

Завадский шел к импровизированному амвону, который соорудил для себя Вассиан в виде небольшой сцены. Никто его не остановил, никто не окликнул, не спросил зачем он идет туда. Только сгущалась тишина, разрываемая стуком его каблуков. Пять высоких ступеней, под ликом Христа, чьим именем он собирался предать всех огню.

Завадский поднялся, и поглядев сверху на сверкающие страхом глаза на мгновение почувствовал себя тем, кем никогда не был. Легкий мандраж начинающего преподавателя перехватил дыхание.

Все ждали, но он не спешил. Он молча стоял почти минуту сцепив руки и опустив голову. Община смотрела на темную высокую фигуру и пляшущую тень за спиной. Наконец, он поднял лицо к подпотолочному мраку и заговорил. Сначала задумчиво, неуверенно, а потом слова его стали нагреваться.

— Когда-то… Когда-то, вы удивитесь, но люди построят такой корабль. Они построят его из железа, и он правда будет похож на храм. Люди назовут его «Восток-1» и посадят в него человека. Огонь оторвет его от земли и поднимет выше птиц, выше гор и выше облаков. Человек в корабле увидит, что находится за небом. Сначала он увидит мглу и увидит в ней Солнце, Землю и Луну. Затем он оглянется вокруг, посмотрит вниз и наверх и увидит, что мгла бесконечна и в этой мгле бесконечны другие солнца, луны и земли. Потом люди построят новый корабль. Он поднимется еще выше и привезет людей на Луну. Люди увидят, что на Луне никого нет и посмотрят с нее на Землю. Они ужаснутся — как далеко они от этого крошечного шара на лунном небе. Как далеко они от дома. Им станет страшно, ведь так далеко от дома они еще не уходили. Они захотят вернуться. В мир, полный страданий, но который не погибнет от мора. Мир, сотворенный для них Господом, который они превратили в ад. Вы спросите, откуда я это знаю. Я видел это. Я видел, но я не избранный и не пророк. Меня не учили толкованию священных книг. Я только знаю, что свет, который нисходит на нас — тот, что называете вы духом Господнем или просветлением, — Завадский приложил ладонь к груди, — находится здесь. У каждого… У каждого из нас. Закройте глаза. Почувствуйте его прямо сейчас. Прислушайтесь к себе. Вы чувствуете? Чувствуете это тепло? Чувствуете?!

— Да. Да! Да!

Завадский посмотрел вниз.

Они закрыли глаза, приложили руки к груди — и мужчины и женщины к своим льняным рубахам и сарафанам и все как один кивали, кивали, и говорили. Соглашались. И в этот миг Завадский ощутил в себе росток той силы, с которой не могли совладать все эти вассианы и сразу понял почему. Лишь надвое ты можешь разделить ее. Лишь надвое.

— Вам не нужен владыка, — продолжал Завадский, — не нужны пастыри, рвущие друг другу глотки из-за перстов на иконах. Представьте, что видел тот человек в корабле. Песчинки в пустыне. На одной из которых глупый старик возомнивший, что Богу есть дело до того сколько отдает он ему поклонов. Господь смотрит на нас с любовью и сожалением. Но не туда направлены наши ответные взоры. Он не судья, чтобы бояться его. Мы все дети его и в каждом из нас его свет. Что нужно любящему родителю от детей своих? Разве их горелая плоть? Только если он сошел с ума. Разве Господь способен на такое? Но вы знаете кто способен. Тот, кто из зависти убил родного брата. Где правда и воля его?! Не в старых книгах и не в церквях. Не в пошлых словах пастырей, требующих любви к мучителю. Помните кто они! Не дьяволы, но каины, избравшие себе грех нарекаться его пророками! Несчастные заблудшие братья, не нашедшие в себе сил ни противостоять греху ни покаяться в нем! Он же с вами повсюду. Помните, кто есть любовь. Научитесь слушать. Научитесь видеть. И научитесь верить тому, что говорит вам сердце.

Завадский снова оглядел толпу, с удовлетворением отметив, что глаза внизу блестят уже не страхом и улыбнулся.

— Савка! — крикнул он. — Помнишь, как ты сказал, что снизошло чудо, когда немой заговорил?

— Помню, брат Филипп!

— Но я просто увидел свет! Голос внутри сказал мне — вот приказчик, вот семья его, вот желания его. Ты все видишь, просто заговори с ним и я заговорил. И что случилось дальше?

— Сердце его умягчилось! — крикнул улыбающийся Савка. — Вместо казней, он даровал нам пищи и свежих коней!

Завадский развел руками и увидел восхищенные улыбки.

— А ты, Кирьяк, — обратился он к крупному мужику с лопатообразной седой бородой и добрыми глазами, — через что прошла твоя семья, через какие испытания, чтобы добраться сюда? Твой брат умирал на твоих руках в Камской Соли. Разве он желал для тебя того же? Об этом он говорил, передавая тебе своих детей? Что он сказал?! Приложи руку к сердцу и скажи его голосом — он желал вам того же? Сгореть в этом сарае?!

Мужик приложил руку к груди.

— Нет.

— Нет! — повторил Завадский, переходя на крик. — Вот именно! Нет! Но почему он направил нас сюда?! Вы знаете! Конечно! Конечно знаете. Приложите руку и услышьте его ответ!

Люди прикладывали руки, кивали, улыбки зажигались на их лицах.

— Мы должны рассказать об этом нашим несчастным братьям и сестрам, мы должны показать им своим примером, что есть настоящий дух! Мы построим город и назовем его храмом, но не в честь того, кому это не нужно, а в честь его любви, что освещает наши души, что указывает нам истину. Он станет центром. С него пойдет свет, который спасет всех от мора, распрей и греха. Господь милостив и в тяжелой болезни потерявшим рассудок дает иногда просветление. Вассиан покинул нас, и мы спокойны за не выдержавшую испытаний душу, ибо спасена и упокоена она отныне.

Завадский осмотрел толпу и не увидел сомнений, не увидел ничего. Он закрыл глаза.

— Когда-то люди построят такой корабль. Когда свет научит их владеть огнем и металлом. Когда они познают геосферы и откроют электричество. Когда изобретут керосин и поймут, что для света нужен кислород, когда изучат анатомию и законы гравитации. Когда-то… Когда-то, но не сегодня. Сегодня ни один из нас не погибнет здесь.

Завадский открыл глаза. На его лице играла улыбка.

— Откройте ворота, пусть свет развеет этот мрак, как свет духа Господнего развеял мрак в наших душах. Отныне! Отныне зовемся мы братьями и сестрами, все от мала до велика!

Он выходил вместе с толпой и видел повсюду эти взгляды, они скользили по нему, окружали, пожирали, топили. Руки, плечи, тела общинников, как бы ненароком пытались задеть, прикоснуться. У входа ждали Данила, Антон и Филин.

Завадский направился к ним, но сбоку вышла молодая женщина с младенцем. С нею рядом парень с худой бородой и скромным взором.

— Владыка Филипп! — обратилась к нему женщина.

Завадский поднял палец.

— Никаких владык! Брат Филипп.

Общинники, толпившиеся вокруг, не желавшие уходить, одобрительно закивали.

— Брат Филипп, мы с мужем моим хотим просить твоего дозволения построить домишко. Избушку.

— В тесноте живем… Мочи нет. — Подтвердил муж, играя желваками.

Завадский не понимал, но ему пояснили — на подобные дела требовалось разрешение Вассиана. Как глубоко оказывается влезали его старческие руки в вопросах контроля.

— Как тебя зовут?

— Марьица я, а мужа звать Фролко.

— Не надо ничего строить, Мария. Завтра будет у вас новый дом. Обещаю.

Женщина с младенцем и парень поклонились.

Распустив общину, Завадский в сопровождении Данилы, Антона и Филина вошел в избу Вассиана, хладнокровно оглядел трупы, остановил взгляд на старце. Тот завалился на стену избы. Мертвые глаза в гневе смотрели куда-то на полати.

— Ночью уберите это дерьмо, — сказал Завадский, — закопайте в лесу.

Антон с Данилой переглянулись, кивнули.

— Потом, ты Филин и Данила скажите своим женам, чтобы вымыли тут полы.

— Федоре сказать? — замялся Данила.

— А в чем проблема, Данила? — подошел к нему Завадский, глядя в упор. — Трудно сказать? А ты начни с того, почему они еще живы. Хотя, дело твое, хочешь — мой сам.

— Прости, брат.

Завадский отвел взгляд.

— Назавтра же избу передадите Марье с Фролом. Пускай тут живут. Будут вопросы — скажете таково мое решение.

* * *

Через два дня Завадский в сопровождении дюжины отобранных из общинников крепких парней и молодых мужчин, включая Данилу, Антона и Филина обкатанной тайной тропой двигался к скитам Серапиона. Дорогу указывал Ерема — младший сын Кирьяка. Каждый при оружии — ружья и старые фузеи скорее для устрашения, чем для защиты, учитывая долгое заряжание. Зато при каждом боевой топор или сабля. Данила наточил черный зубчатый палаш, которым владел когда-то разбойник Харя, а теперь крутился он все ловчее и ловчее в руках старовера.

К исходу дня пути вышли к тайному знаку — поваленные крестом сосны. За ними через густой пролесок, несмотря на осень — открылась община Серапиона. Сразу в глаза бросился простор — две широкие улицы с однотипными аккуратными дворами и огромные пашенные поля по обе стороны. Сама община походила даже немного на оживленный город. Втрое больше, почти семьсот человек и только благодаря необъятности сибирской земли удалось им укрыться от посторонних глаз.

И все же связи староверов тесны, все уже знали кто такой Завадский — члены общины останавливались на улице, выходили из дворов, изб, иные подходили к медленно двигавшимся телегам, звучали слова приветствия, шутки, знавших друг друга братьев. На Филиппа поглядывали с уважительным интересом. У трехклетной избы Серапиона с большим двором с лабазом и баней собрались неизменные для каждого старца приближенные охранители. Завадский с удовлетворением взирал как они заинтересовано осматривали ружья, фузеи и пистоли прибывших братьев. А те охотно объясняли им, показывали, как заряжать, как стрелять — все что сами узнали только пару дней назад.

Завадский вместе с Филином, Данилой и Антоном вошел в избу Серапиона. Никто не кланялся, пригнулись только под перемычками низких дверей в сени и в горницу.

Серапион оказался не совсем «старцем» — крупным мужчиной лет пятидесяти-пятидесяти пяти с избыточно-наигранным добродушием. Борода с проседью, в широко расставленных глазах — хитреца. Порядка в избе немного, но заметно было, что Серапион большой охотник до земных радостей, что Филипп счел хорошим знаком. Лавки в избе стояли широкие, с резными ножками, одна даже с прилаженной спинкой. На широком столе — груши, блины, оловянные кружки, деревянные ковшики, покрытые какой-то глазурью с рукоятками в форме звериных голов, тонкий серебряный кувшин, на закопченных стенах висели не только иконы, но и узорчатые материи с вышитыми зайцами и петухами. Сам Серапион одет по-домашнему в льняных штанах и красной шелковой рубахе. Длинные волосы и борода аккуратно расчесаны. Пахло в избе ладаном и цветами. Серапион будто не заметил отсутствия поклонов, быстро скользнул взглядом по оружию Антона и Данилы, хитро улыбнулся и забалагурил тоном богатого радушного хозяина. Завадский тем не менее понял, что ему все известно про Вассиана и Серапион старается выглядеть глупее, чем есть и потому не стал ходить вокруг до около.

Серапион с интересом выслушал Завадского и кивнул: я с вами. Оба понимали, что выход у него только один — либо война с тем, у кого за спиной государственная власть в лице Мартемьяна Захаровича и симпатии староверов, которые проникали и в его общину. Поскольку Серапион мессианской патологией Вассиана не отличался, а был обычным властолюбцем, любившим пожить хорошо, на условия Завадского о выделении ему людей и налога в виде части дохода от продукции в обмен на защиту и административную власть над остальными общинами, Серапион согласился. Правда поведал, что не все общины ему покорятся по доброй воле.

— Со старцем Амвросием надобе потолковать тебе самому, брат Филипп. Зело несговорчив Амвросий, нравом строг паче Вассиана. И община его самая преогромная против нас. В десять сотен людей.

— Тысячу людей и всего по сто пудов хлеба? — удивился Завадский.

— Ух, хлеба. Чаю не токмо хлеба.

— Дашь проводников?

— Охотно.

Завадский и Серапион испытывали приятное единодушие людей, заключивших выгодную для обоих сделку. Завадский понимал, что этот союз надежно бы скрепила передача Серапиону общины Амвросия, но звериным чутьем понимал, что это будет непросто и потому, не откладывая в долгий ящик, отправился к Амвросию в тот же час.

* * *

Долго ехали на север в этот раз. Тайная тропа здесь была не так легка — сказывались нечастые маршруты. Амвросий забрался в настоящую глушь. Удивляло только как из всех пятерых старцев в округе удалось ему собрать самую большую общину.

На третий день, уставший и раздраженный Завадский все-таки добрался до укрытых хвойными лесами скитов, расположившихся в предгорье.

Амвросий жил на небольшом холме в центре поселения.

Одет он был в черную монашескую ризу, сидел на простой лавке, в пропитавшейся ладаном избе, черной и жаркой как пыточная, со стен горько взирали лица святых мучеников.

Старец глядел на Завадского большими слезящимися глазами, высоко подняв брови. Взглядом пронизывал, томил молчанием. В руке он сжимал посох и походил на настоящего канонического старца из фэнтезийных саг, если бы не малый рост и слишком широко раскрытые глаза, будто он сильно хотел в туалет. Вооруженные Данила, Антон и Филин в отличие от Серапиона никакого впечатления на него не произвели.

— Что скажешь, Амвросий? — спросил Завадский, окончив свою речь. Предложение, мягко говоря, не самое выгодное — в обмен на сомнительную защиту подчинить общину новому ставленнику — Серапиону. По сути, это было даже не предложение, а ультиматум, но Завадский был слишком раздражен тратой времени.

— И явится дух антихристов приалченный яко агнец невинный… — Пространно, будто самому себе сказал Амвросий.

Завадский покачал головой.

— Прибереги эту чушь для своей паствы, если не хочешь отправиться вслед за Вассианом. Место на корабле еще осталось.

Старец усмехнулся, спокойно поглядев на положивших руки на древки палашей Антона и Данилу.

— Разумеешь еже ты первый разбойник, овый чинит угрозы мне? — сказал старец.

Завадский понял, что старец прав и почувствовал стыд.

Он поднял руку, усмиряя своих охранников и сказал примирительно, но твердо:

— Я понимаю тебя, Амвросий и в знак уважения готов выслушать твои пожелания на обмен, но имей в виду — без согласия твоего я не уйду. Мы оба знаем об этом. Как и о том, что нет другого пути для тебя, даже через гарь.

Старец, наконец, рассердился, ударил посохом в пол. Но тут в горницу ворвалась женщина упала на колени, стала целовать ноги старцу. Вернее, пытаться целовать, потому что Амвросий ее отпихивал. Слова ее несколько дисгармонировали с действиями.

— Ставь за Егорку, старик! — кричала она. — Христом Богом молю! За Егорку проси! Понеже он разумеет яко ево воротить!

Старец бранился на женщину и пытался выгнать ее, но она не уходила. Выглядел он растерянным.

Вскоре Завадский узнал, что четырнадцатилетнего сына старца — Егора вместе с приятелем схватили казаки, когда они заблудились и вместо Чулыма, куда шли удить рыбу, вышли на стоянку казачьего разъезда. Казаки уволокли их в Ачинский острог. Третий приятель, сумевший сбежать поведал об этом. Старец любил сына и горевал, понимая, что судьба его будет печальна: скорее всего пытки, бесполезное дознание о местонахождении скитов и казнь в уездном граде. Завадский полагал, что шанс на спасение есть, если в курсе Мартемьян, но в любом случае, иного выбора нет.

— Я верну тебе сына в обмен на твое согласие с моими условиями. — сказал Завадский.

— С твоим условиями, — горько усмехнулся Амвросий, — уговоры с дьяволом?! Об энтом толкуешь!

— Амвросий! — закричала жена.

— Молчи, дрянь! — гаркнул на нее старец, но уже вконец разозлившийся Завадский подошел к старцу схватил за ризьи отвороты, припечатал в стену.

— Послушай жену, старый дурак, ибо что тебе остается, если Бог твой забрал сына и только «дьявол» может его вернуть?!

Старец еще шире распахнул глаза. Завадский отпустил его, тот сполз по стене на лавку.

— Я жду ровно минуту.

Через минуту старец вышел во двор, тяжело опираясь на посох, как будто разом постарел еще на десяток лет, подошел к Завадскому, который дожидался его там, сказал смиренно:

— Кольми вернешь сына, исполню волю твою.

(обратно)

Глава 13

— Верхотомский, Ачинский, Салаирский, Кузнецкий — остроги без воевод, надо их забирать! — нетрезво говорил Завадский, стоя перед столом в избе Мартемьяна и постукивая по нему костяшками пальцев.

— Нет, вы гляньте на этого «Тохтамыша»! — визжал от смеха Мартемьян Захарович, развалившись на лавке. — Паки чарку хлебного и на Москву убо попрет!

— Хмель не берет меня. — Сказал Завадский и покачнулся, вызвав очередную порцию смеха приказчика.

Завадский тоже засмеялся, хотя он не лукавил и не бравировал — хмель здесь почему-то и правда трудно брал его. Водка казалась слабее привычной, и употреблялась без тяготы. Впрочем, допускалось коварство — промеж глаз могло шибануть внезапно, как от абсента. Видимо, это и происходило. Незаметно споил его охочий до услад Мартемьян Захарович, а ведь приехал он к нему помимо прочего для важного разговора.

Массивный дубовый стол все еще поражал изобилием — жареные гуси, поросята, несъеденные и наполовину, стерляди, подосиновики жареные и грузди соленые в больших, похожих на тазы, кадках, пироги, лоснящиеся кулебяки, но сыты были все, включая Антона с Данилой, сидевших в углу за гостевым столом и казаки со староверами на улице, воевавшие с озверевшими сентябрьскими комарами.

— Послушай, Мартемьян, ты должен стать первым в этом гадюшнике, пока тебя не сожрали.

Приказчик утер слезы и покачал головой.

— Не разумею, еже алкаешь ты, Филипп. Тебе какая выгода с того, что стану я, допустим, воеводой?

— Как это не разумеешь? Ты будешь моим воеводой!

Мартемьян Захарович снова захохотал.

— Махнул ты лишнего, Филька! Служить тебе?! Да ты без году неделя перед плахой стоял, а ныне вон куды заприметил! Скоро живешь.

— Так ты хочешь до конца жизни гнить в этих болотах?

Мартемьян стрельнул взором, покачал головой.

— Ох, не ведаешь ты о чем толкуешь, брат. Посуди сам, убо не дурак: мои люди торгуют твоим товаром во всех этих острогах почти до самого Томска. А ежели начну я смещать приказчиков, сие дело станет уже противогосударевым. Далеко от столицы, посему прощают многое, ино еже раздавить тебя яко клопа хватит воли одного томского воеводы.

Завадский сжал зубы.

— Это ты не понимаешь! Бедные приказчики северных острожков видят, как ты богатеешь, как растет число твоих людей, но в том-то и дело — они бедны и слабы, однако имеют прямую связь с уездом. Рано или поздно кто-то сдаст тебя и сюда прибудет охотник поживиться покрупнее тебя. Даже не думай, что будет иначе. Будет именно так. И я предлагаю опередить их. Ты уже достаточно силен, чтобы взять под контроль эти остроги.

— Но ведь это же война. — Сказал Мартемьян, поглядев неожиданно серьезно.

— Это шанс.

— Филипп, уж больно ты пьян. Я тебе как брату совет даю, забудь о речах таких крамольных. Ты уже набалакал тут, что тебя яко Стеньку четвертовать на Болоте мало.

— Ладно, — поднялся Завадский, — просто подумай. Дело у меня к тебе еще одно. Сына старца нашего забрали казаки в Ачинский острог.

Мартемьян Захарович взял толстыми пальцами столешницу.

— Слабый острог, полста казачишек всего, то и дело киргизы грабят и жгут, посада давно уж нет. Приказчик там Ермил Бартов. Напишу ему весть.

— Добро. — Сказал Завадский, надевая мурмолку.

* * *

Прав был Мартемьян Захарович — торопился Филипп, «скоро жил», следуя зову запоздало обретших себя. Но только ли потому, спрашивал себя Завадский, глядя во влажную лесную тьму. Быть может дело и в самом этом мире, и в той могущественной силе, опрокинувшей его сюда? Неизменные вопросы бесконечных часов раздумий, что давали здешние дороги. Бесплодные занятия — не ведал об этом Филипп и только взгляд его устремлялся прямо на того, кто в эту минуту за ним наблюдал, оставаясь незримым и казалось незримому невозможное — будто Завадский видел его — так пристально глядели сквозь стену небесно-синие глаза. Он точно знал, что умер прежде, чем попал сюда и тот, кто появился вместо него, тоже явился прежде смерти и нигде его больше нет и не будет. И этот, казалось бы, отсталый мир сложнее ничуть не меньше покинутого им, и свои титаны двигают в нем неподъемные камни истории. Один из них сейчас набирает силу. Скоро очнется он от бесконечных пьянок, разойдется мутный туман страха, утолится первая жажда крови и нечеловеческий инстинкт погонит его вперед. И может в этом тоже причина его спешки?

Глядя на зеркальные воды Чулыма, Завадский думал, что неплохо бы освоить хождение по рекам. Кажется, они тут плавают на стругах. Полдороги до Ачинского острога буквально ползли, то приближаясь, то уходя совсем за леса и холмы и только запах тины, и свежий ветер говорили о близости реки.

Прибыли к Ачинску ранним утром, сырым, неприветливым после ночного дождя. Острог чернел частоколом на фоне невысоких гор и казался необитаемым. Подъехав ближе, увидели выгоревшую дотла деревеньку.

— Киргизы, — сказал кто-то, — в последний набег все пожгли.

Мартемьян говорил, что все остроги подвергаются набегам, но брать их было трудно. В основном грабили посады, а остроги осаждали, пытаясь поджечь. Если удавалось — завязывалась бойня. В последний год степняки озверели. Приказчики требовали казаков и стрельцов для охраны дальних острогов, но служилых людей не хватало, а тех, что приходили казачьи атаманы-авантюристы или воеводы гнали дальше ставить новые пункты сбора ясака. Благодаря экономическому союзу между Завадским и Мартемьяном, на Причулымский острог набеги прекратились. Даже посаду перестали грозить киргизы и разбойные ватаги. Приказчик нанял серых казаков и боевых холопов с приравненным статусом, построил новые укрепления, увеличил количество разъездов и патрулей, удлинил их маршруты, придумал делать тайные наблюдательные пункты и засады. Ватаги, рискнувшие пограбить Причулымский посад отбивали боевые холопы, размещенные вне стен острога, им на помощь выскакивали вооруженные пистолями и саблями конные рейтары Мартемьяна, которых вызывали особым сигнальным свистом. Завадский еще предложил пускать в народ вестников-соглядатаев. Люди, занятые в продажах, пытались выведать в острогах, артелях, поселениях ясачных людей побольше — какие слухи бродят, какие разбойные шайки рыщут в окрестностях. Элементы оперативной работы. Некоторые жители деревень из других острогов сами перебирались к нему. Конечно, Сибирь была все еще чудовищно безлюдна, но иногда сбор народных вестей приносил свои плоды.

Завадский не умел ездить верхом и потому подъехал к воротам в телеге.

— Кто такие?! — вопросил со сторожевой башни дозорный, звякнув кольчугой.

— Не видишь разве? Воины веры православной! — уверенным голосом ответил Филипп. Он уже давно заприметил, что таким голосом говорить ему проще и пользы от этого больше.

Строгое бородатое лицо в надвинутой на глаза ерихонке с наносником оглядело их с высоты и исчезло под тесовым навесом обхода. Следом раздался где-то в глубине его голос:

— Патрик! Подь сюды! Тута голодранцы какие-то под воротами скачут!

Завадский изогнул бровь и посмотрел сидевшего рядом на коне Данилу.

— Патрик?

— Патрикей, — цыкнув пояснил Данила и задрав голову заорал, — я те дам сучье вымя, голодранцев! А ну живо отворяй ворота!

С обхода выглянули на этот раз двое бородачей в ерихонках. Один из них откусывал морковь и жевал с открытым ртом.

— Чего надобе? — вопросил он.

— Ермилку твоего на правеж забираем! — весело крикнул Антон.

— На суд божий ин вороват зело!

— Анисим, плесни-ка в них помоями. — Спокойно сказал стражник, откусывая морковь.

— Но-но! — выехал перед воротами молодой Ерема, неплохой наездник и стал гарцевать на лошади. — Отворяй ворота, сдавайся, казачок, ино в осаду возьмем!

Сторожевики на башне засмеялись.

— Кого ты осадишь, таракан! — закричал Патрикей и швырнул в Ерему морковью. — Попадью свою осаживай!

В ответ тоже полетели мелкие камни.

— Да вы, попы,мухоморов объелись!

В это время в отверстии, вырубленном в верхней части бревна на втором уровне — вероятно, для пушки тоже показалось лицо. С тревожным подозрением оглядело приехавших.

— Кто такие?

Филипп достал из внутреннего кармана кафтана, который специально велел себе сшить, рулон с печатью.

— Дело к Ермилу Бартову, от приказчика Мартемьяна Захаровича.

Завадский поднял рулон, его подхватил Данила, на коне подскакал к отверстию, вытянулся на стременах, вложил в высунувшуюся руку.

— Давно ли Причулымский острог собственною печатью обзавелся? — крякнуло из отверстия.

— А что, не заслужил? — с иронией спросил Филипп.

Человек за стеной что-то пробубнил и крикнул дозорным продолжавшим словесные дуэли с раскольниками, чтобы открывали ворота.

Ачинский острог оказался еще беднее и меньше Причулымского в прежние времена, хотя выглядел заметно новее. Избы из сырых бревен желтели на фоне свежеотесанных тынов. Мосты изнутри тоже новые, по ним ходили два тощих древодела с пилами. Внушительной была приказная изба — главная по центру, боковая, с крошечными оконцами — вероятно застенок и такой же «корпус» с другой стороны. У входа, держа у ног пищаль, стоял караульный. Избы в основном стояли вдоль стен острога, примыкая к ним одной стеной. Всего не более десятка и пара клетей с небольшими дворами. Из одной из них вышел мужчина в золотистом зипуне с растрепанными волосами, чем-то напомнившими Завадскому прическу Бориса Джонсона. Лицо у него, впрочем, было худощавое, а глаза бегающие, ускользающие. Это и был Ермил Бартов.

Казаки обступили их, балагурили, продолжая шутливые препирания с вооруженными староверами. Заметно было, что приказчик тут не имеет большого авторитета среди казаков — извечная административная проблема маленьких острожков на которых не хватило авторитетных сынов боярских — воевод. Да и не каждый воевода, даже худого происхождения станет сидеть в малом остроге. Люди крутого нрава, сами отчасти разбойники как известный Хабаров шли грабить, искать золото и своевольничать.

Не имея власти разогнать казаков, приказчик позвал Завадского в избу. Там, присев на дубовую скамью за стол, у сального огарка сломал печать и прочитал послание Мартемьяна Захаровича.

— Чаю у нас ли он аще? — произнес Бартов, скользя убегающим взглядом к мутному оконцу.

— Посмотрим?

Приказчик хитро улыбнулся.

— А ты, стало быть, и есть тот Филипп?

— Стало быть и есть.

Лицо Завадского не выражало никаких эмоций. Бартов поиграл длинными пальцами и вскочил.

— Ладно, идем.

Вышли на улицу, приказчик кликнул какого-то Петра. От толпы отделился худощавый развязный солдат со связкой ключей, неохотно вразвалочку пошел впереди. На улице за Завадским неотступно следовали Антон, Данила и Филин. Их хорошая одежда, вооружение, крепкий, уверенный и в то же время спокойный вид производил впечатление на казаков — они поглядывали на Завадского с уважительным интересом.

Филипп верно угадал в пристройке застенок. Внутри он оказался больше, чем выглядел снаружи. Низкий потолок, пол земляной, покрытый грязным истоптанным сеном. Двери окованы железом, но решеток нет, в полумраке каземата Завадский не сразу увидел тела на полу. Солдат принес лучину. Два тощих, испуганных подростка, и какой-то сильно избитый солдат. Все в тяжелых кандалах.

— Чудо, еже давеча в град свезти не успели. Киргизы саранчовыми тучами по дорогам летают. Продыху нет. — Сказал приказчик и кивнул солдату на одного подростка. — Расковай энтого.

— Ты Егор Амвросиевич? — спросил Завадский у подростка.

Тот кивнул, испуганно моргая.

— Домой едешь.

Солдат схватил парня за шкирку поставил на ноги, тот покачнулся и едва снова не упал, как только сняли кандалы.

Второй подросток, видя, что происходит заскулил:

— А я? Меня заберите! Егорка, за меня попроси боярина!

— Твой друг? — спросил Завадский.

Парень кивнул. Завадский увидел, что он дрожит. Вероятно их били или сильно напугали.

Завадский оглянулся на приказчика. Тот елейно улыбнулся.

— В повестье токмо об одном писано. Не держи обиды, любезный, но тебя я не знаю, а просьба Мартемьяна Захаровича почитай исполнена. Запирай казаматку, Петька!

— Подожди! — Завадский взял за локоть приказчика, отвел его в темный угол, заговорил. Приказчик слушал с улыбкой. Потом Филипп поманил Данилу, забрал у него мешочек с деньгами и передал его Бартову. Улыбка того стала шире.

— А ну раскуй и другова, Петька! — крикнул приказчик солдату, убирая кошель за пазуху. — Сведалось, не раскольщики то, а холопы Мартемьяна Захарыча.

— И кто же ты таков, Филипп? — спросил Бартов у Завадского, когда они вышли на свет из мрачной избы. — Чернец — не чернец, не купец, не крестьянин и не служилый, сказал бы немец — ан нет, видал я их, бывают промеж них толмачи грамоте зело ученые, а все неровно толкуют. Ты же чудно молвишь, ан ровно. Кто же ты?

Завадский впервые услышал здесь этот вопрос и задумчиво посмотрел в лицо приказчику. Взгляд того опять уплывал на сторону.

— Я почитай сибиряк.

Бартов понимающе кивнул и улыбнулся.

— Слыхал як сказывают? В Сибирь по нужде али по воле, от грехов старых. Ведаешь понеже?

Завадский еще раз глянул на приказчика и устремил прищуренный взгляд на верхушки сосен вдали.

— Понеже матушка Сибирь прошлого не помнит.

— Верно, — согласился приказчик.

В этот момент оглушительно засвистели дозорные на башне — те самые Патрик и Анисим.

Следом за свистом, раздался душераздирающий крик:

— Степняки-и-и!

— Сколько?! — тут же в ответ заорал Бартов и сорвался с места, одновременно махая толпе казачков.

— Тьма! На приступ валом идут!

Свисты раздавались со всех башен, одна за другой.

Тут Завадский понял, что давно уже слышит какой-то гул, который нарастая превратился в топот множества копыт и понял, конные атаки — это страшно. И хотя на их пути частокол (виденный ров и насыпь с остатками деревянного «чеснока» он в расчет не брал — курам на смех) Завадскому не верилось, что пускай и высокий, и толстый, но все же деревянный забор станет серьезной преградой человеческому уму и намерению.

И все же он оказался надежен — простой частокол, основа крепости русских острогов. Благо никаких пушек степняки не имели. С разных сторон застучало — это особенно забеспокоило солдат и приказчика — они активнее забегали. Из арсенала казак охапкой вынес мушкеты, которые расхватали в мгновение ока. Завадский слабо представлял, что будут делать невидимые пока степняки, чтобы взять острог. Представлялось, что ставить какие-то лесенки и пытаться по ним взбираться как в битве за Хельмову Падь во «Властелине колец», который они смотрели с дочерью, однако как выяснилось — киргизы со всех сторон бросились рубить топорами стены, прикрываясь от башенных обламов щитами.

— Подсобляйте, чернецы! — крикнул раскольникам рослый казак, видимо пятидесятник, проталкивая шомпол в дуло длинной пищали, которую легко удерживал одной рукой. — Коли ворвутся, помирать все будем!

Раскольники поглядели на Завадского, тот коротко кивнул.

— Под Чулымкой берите мост, справа враз под вашу десятку. Наперво воды лишат.

— Пороху дай, казак!

— С арсеналу майте!

Казаки толпились на угловых башнях, стреляли вниз и по диагонали вдоль стен. От трескучих залпов едко пахло порохом и подымались дымные облака. Со стороны Чулыма тоже струился дым — подожгли острожью стругу. В это время раздался вопль — с центральной башни свалился Патрик, пронзенный стрелой в глаз, и дико кричал, корчась на земле. Под дозорной было жарче всего. Некоторые казаки швыряли с верхних мостов через частокол заранее приготовленные булыжники. Видимо не очень продумано. Уже двоих таких метателей скосили стрелы.

Завадский забрался на верхний мост, где отбивались его староверы и выглянул за частокол, хотя его сразу же аккуратно рукой отодвинул Данила. Он поразился тому, что успел увидеть — всю прибрежную кромку от Чулыма до рва заполонили озверелые азиаты. Они гораздо ловчее, чем русские управлялись с конями, ловко носились на них, стреляя на ходу из лука. Стрелы при этом летели со страшной стремительностью и со свистом, словно пущенные из арбалета. Одна воткнулась в опору моста рядом с рукой Завадского и загудела, передавая колебания в руку. Киргизы — в стеганых кафтанах, некоторые в легкой кольчуге. До боли знакомые лица строителей и курьеров Яндекс. Еды отличались только наличием тонких бороденок и висячих усов, как у китайского мастера и что Завадского поразило больше всего — обилие узнаваемых киргизских национальных шапок — «калпаков», которые белели словно горные эдельвейсы на кровавом поле. У Завадского самого была такая войлочная шапка — ему подарили, когда он ездил с делегацией историков в Бишкек не межвузовскую конференцию.

(обратно)

Глава 14

Киргизы под стенами неистовствовали не хуже паствы на сеансе массового гипноза — Завадский предположил даже следствие какого-то ритуала или употребления особых снадобий. Они корчили рожи, скалили зубы, визжали, но что удивительно — действовали при этом организованно — со всех сторон они прикрывали щитами рубивших стены внизу, пока остальные скача на лошадях и притаившись за насыпью огрызались градом стрел, мешая казакам палить из ружей. Пуски стрел и свое активное буйство они сопровождали агрессивными выкриками. Завадский, разумеется, ничего не понимал, узнавались только змеино-шипящие звуки, разбавленные «ыканьем». Страшное зрелище, у Филиппа захватило дух от мысли, что будет, если свалиться туда к ним. Впрочем, ему удалось вскоре это увидеть — с другой башни упал с обходки раненый казак. Киргизы с оглушающим визгом набросились на него с топориками, принялись остервенело рубить, вырывая вместе с мясом дикие вопли умирающего. Казаки высунулись гуртами из обеих башен в надежде отбить товарища. Несколько киргизов упали замертво, но с башен тоже свалились двое казаков. Один рухнул на мост со стрелой в груди и часто и коротко дышал, глядя на небо.

Жарче всего было с восточной стороны, перед въездной башней. Там киргизы, попрятавшись в сгоревших избах, пускали стрелы, много шумели, слышались даже матерные русские слова. Страшновато, но толку мало. Между тем первая серьезная проблема пришла откуда не ждали — с наименее атакуемой южной стороны. В горячке битвы забыли про нее, а обороняющихся там было немного. Киргизы взяли количеством и раздергали юго-западную башню бомбардируя ее стрелами. И без того отвлекаемые битвой за главные ворота казаки, не могли толком высунуться. Стена на востоке шла выпуклой дугой без просадки. Башня на другом углу воевала с киргизами, пытавшимися сделать проруб внизу. Однако рубили они еще и за изгибом и вскоре сделали лаз. За спинами казаков раздался женский визг. Около пары десятков киргизов проникли в острог, высыпав из примыкавшей к частоколу двухэтажной избы. Вооруженные короткими метровыми копьями и топориками, они сходу изрубили пятерых казаков на острожной площади. Казаки отстреливались с мостов. Завадский, присев за опорой с ужасом наблюдал как чертовски долго заряжают казаки шомполами тяжелые мушкеты, которые до кучи то и дело осекались и не всегда валили киргизов на убой. Один казак с южной стены стрелял в бегущего на него с диким ором киргиза, но тот лишь моргнул при хлопке, а подбежав всадил казаку топорик промеж глаз.

В ближнем бою эти ружья практически бесполезны. Но казаки по русской смекалке побросали лестницы и не подпускали киргизов близко к мостам. Завадский сделал знак Даниле, и указал на вход в избу. Казаки сообразили, что первым делом надо заткнуть эту дыру и разделившись позалпово взяли под примитивный огневой контроль место прорыва. Врывавшиеся киргизы падали как подкошенные под градом пуль. И хотя они были очень воинственны, и явно не страшились смерти, скоро их трупы лежали уже горой у дверей избы, и новые лезть не спешили. Видимо, меняли тактику. Успевшие ворваться перерубили всех казаков внизу, а также женщину и дьячка, прятавшихся в приказной избе. Забраться на мосты им не удавалось. Они попрятались под ними и в избах, запускали стрелы из темноты. Возникла тактическая пауза. У казаков командиром был высокий пятидесятник, но он был больше хорошим воином, чем командиром и не мог ничего придумать. Киргизы тоже не блистали хитроумной тактикой. Агрессивная атака превратилась в вялотекущую хаотичную бойню. Казаки переключились в основном на внешние стены, стали помогать просевшим башенным стрелкам, но выяснилось, что приступов там уже и нет. Все киргизы ринулись к прорубленному лазу на южной стене, а что делать теперь и сами не знали. Перед Чулымом в траве, во рву и на насыпи лежало много мертвых киргизов и лошадей, кто-то стонал. Выжившие попрятались за обрывом, но стрел не запускали — было видно только как за насыпью двигаются наконечники их копей и белые шапки.

Пользуясь передышкой, казаки соскочили с мостов и крыш и бросились искать попрятавшихся в остроге киргизов. Их было немного, но они все еще были опасны. Так из темноты лабаза прямо в кадык молодому казаку прилетела стрела, пробив шею насквозь. Следом оттуда выскочил визжащий киргиз, размахивающий топором. Разгоряченные казаки схватили его и отсекли голову саблей. Голова укатилась прямо в курятник. И те и другие действовали стихийно, полагаясь на оружие и смекалку. Завадский, сидя на верхнем мосту у башни указал раскольником на избу, про которую все позабыли. Киргизы между тем вновь попытались пробраться через дыру за ней, но раскольники встретили их огнем. Особенно умело управлялся с оружием Антон. После выстрела он как парадный британский гренадер отточенным движением перехватывал мушкет, чуть ли не единым движением словно опытный шеф-повар сыпал порох из пороховницы, тут же совал пулю, которую держал в зубах и трамбовал все это забойником. Щелкал и стучал оружием, словно робот. Убирая одной рукой забойник за плечо, другой наводил мушкет и палил, не отворачивая головы и не моргая. Нечеловеческая ловкость превратила допотопный музейный экспонат в его руках в настоящий автомат. При этом стрелял Антон метко и всех разил наповал. Четыре киргиза, сраженные его пулями лежали друг на друге перед избой.

Вскоре всем стало понятно, что атака захлебнулась и видимо наученные опытом киргизы поняли это раньше всех. Воинственные вопли сменились свистами и топотом копыт. Причина их спешки открылась довольно скоро — чуть ли не все казаки попрыгали по коням и распахнув ворота ринулись в контратаку. Завадскому это показалось глупым, ведь со стороны киргизов такой ход мог быть уловкой, но казаков гнал азарт побеждающего. Вместе с тем несколько киргизов, прятавшихся в сгоревших избах посада — видимо оставшихся без лошадей, увидев распахнутые ворота и пустую площадь за ними, ринулись в острог. Они уже не вопили, больше оглядывались, судя по всему, они хотели украсть лошадей, чтобы тоже убежать, однако наткнулись на выстрелы староверов, сидевших на верхнем мосту. Киргизы опять разбежались по подмостьям и лабазам, рубили попадавшихся под горячую руку немногочисленных оставшихся в остроге казаков.

Староверы слезли с моста и бросились казакам на помощь. Завадский тоже спустился, подобрал мушкет у мертвого казака, убедился, что он заряжен и медленно двинулся к лабазу, в котором исчез Данила с Филином, но его внимание привлекли крики за спиной.

Он обернулся на двухэтажную клеть у частокола, в которой киргизы прорубили лаз. Крики раздавались со второго этажа. Глянув по сторонам, Филипп медленно двинулся к избе, перешагивая через многочисленные трупы и кое-как забрался через заваленный телами проем. На первом этаже располагался амбар. В стене за вспоротыми мешками с зерном, пропитавшихся кровью — грубо прорубленная дыра, за которой темнел сосновый лес. Он увидел окровавленную ногу на траве в кожаном сапожке. В квадратное отверстие в низком потолке у боковой стены вела крутая лестница из грубого теса. Второй этаж был шире и пол клети там соединялся с мостом. Потолок ходил ходуном, стоял звон, раздавались глухие звуки ударов. Выставив перед собой мушкет, Завадский медленно поднялся по лестнице и выглянул. Взору предстала удивительная картина. Один не очень крепкий на вид киргиз саблей дрался с двумя казаками, которые спустились сюда с дальней башни и явно ему проигрывали. Мастерство владения холодным оружием киргиза просто поражало. Он был стремительнее, ловчее и при этом как будто спокойнее в действиях. Удары палашей казаков секли воздух, где он только что стоял. Один казак был уже сильно ранен. С противоположной от Завадского стороны по мосту к ним спешил третий казак. Завадский окончательно выбрался на второй этаж и попытался прицелиться в киргиза, но это было непросто — из-за его быстрых движений он то и дело оказывался за казаками. При этом киргиз во время драки странно кривил лицо — показывал язык, оттягивал книзу губы, но довольно странно, без той воинственной агрессии, присущей другим киргизам, а как будто преодолевая усталость. Завадский видел, что киргиз заметил уже третьего казака, и должен был понять, что ему крышка — против трех (а точнее четырех — Завадского он пока не заметил) ему не устоять, но в следующие три секунды случилось нечто невероятное.

Киргиз быстро и при этом спокойно шагнул в сторону от разящего палаша казака, прижал локти к туловищу и слегка нагнув корпус быстрым ударом назад вонзил саблю в живот казаку. Пока тот с хрипом опускался на колени, киргиз почти летящим движением, обошел второго казака и перерезал ему горло, а после в мгновение выхватил из-за спины лук и словно киношный Леголас стремительным движением пустил стрелу в бегущего на него казака. Стрела угодила ему прямо в сердце, и казак рухнул к ногам киргиза уже мертвым.

Сжимая в одной руке лук, киргиз обернулся и встретился взглядом с Завадским, мушкет которого направлен был ему в лицо. И тут Завадский увидел, что это был не киргиз. Да, на нем был киргизский кафтан, такая же мисюрка и сапоги с защитными накладками, как у других киргизов, но сам он — скорее полукровка, чем-то напоминавший даже индейца. Длинные черные волосы с вороньим отливом, высокие скулы, волевой безбородый подбородок. Челюсти крепко сжаты, он тяжело дышал, вздымалась грудь, но вдруг лицо его неожиданно искривилось, и он показал Завадскому язык. Это можно было принять за безумие, но глаза говорили об обратном. Завадский ни секунды не сомневался, что на него смотрят глаза убийцы. В них не было никакой шутки. Хладнокровный, непримиримый, бесстрашный взгляд.

В этот момент раздались свисты и топот копыт — казаки возвращались с неудачной погони. Полукровка спокойно глянул в сторону ворот и вновь уставился на Завадского, с напряжением оттянув губы. Метров пять отделяло его от нацеленного ему в грудь мушкета. Завадский понимал, что ровно столько и его отделяет от смерти — дай однозарядный мушкет осечку и не снеси наповал, ему крышка против такой машины. Так и продолжали они стоять друг против друга, ожидая кто первым сделает ход.

Завадский прищурился, глядя на очередную ужимку странного полукровки. Догадка поразила его. Он опустил взгляд ниже вместе со стволом мушкета. Левый бок полукровки пропитался кровью. Он был ранен. Кровь скапливалась у его ног, соединялась с кровью убитых казаков. Завадский снова поднял ствол в лицо полукровке и коротко мотнул головой в сторону стены. В ту же секунду полукровка ловко бросил лук в колчан на спине, прыгнул на стену, перемахнул, невзирая на рану, развернулся на руках к Завадскому, и встретившись с ним на мгновение взглядом, сиганул с пятиметровой высоты за частокол.

* * *

Киргизы умчались на северо-восток, и Завадский не стал затягивать с обратной дорогой. Спустя час он покинул Ачинский острог, двинувшись на юг. Староверы потеряли одного человека убитым, еще один был легко ранен в бедро. Впервые он увидел осаду, и понял, что одних экономических связей и крепкой вооруженной ватаги недостаточно, чтобы иметь вес даже в глухом Причулымье. Полсотни казаков устояли против двух сотен кочевников лишь благодаря крепким стенам и высоким мостам — даже огнестрельное оружие, не обладая скорострельностью не давало большого преимущества против луков и стрел. Но его община не справится и с этим. Полсотни кочевников легко перечеркнут все. И это всего лишь киргизы, а не джунгары или империя Цин, у которой имеются и ружья и пушки. Тут и частокол не поможет. Требовались новые решения.

Теперь Филипп понимал, что был глупцом, ходившем по краю, не ведая настоящей опасности. Понимая, что лучше пока ничего не придумаешь, он посылал вперед дозорных. В дозор пошли Ерема с приятелем, но проехав пару километров, они прискакали обратно.

— Что такое, Ерема?

— Киргиз, братцы!

Раскольники перепугались, похватали оружие.

— Один? — спросил Завадский.

Ерема кивнул.

— В канаве лежит, едва дышит.

— Раненый?

— Кровь на боку.

Подъехав, Завадский соскочил с телеги и увидел в канаве у дороги знакомого полукровку. Тот лежал, наполовину утопая в луже, и прижимал руку к окровавленному боку. В другой руке сабля. Он кривил рот, дергал лицом, высовывал язык, глядя на обступивших его староверов.

Данила наступил ему на запястье, и забрал из руки саблю.

— Один ты тута? — спросил у него Антон, не особенно рассчитывая на ответ, потому что киргизы не знали русского языка.

Полукровка «улыбнулся» оскалом.

— Ишь рожи скалит!

— Бес в нем. Бесноватый.

— Диавол одержимый!

— Что делать с ним будем, брат Филипп?

Завадский с интересом смотрел на умирающего хищника. Значит, не так уж всесилен ты и судьбою начертано безвестно умереть такому таланту в канаве. Полукровка будто читал его мысли — разоруженный, прижатый к земле он пристально смотрел на Филиппа, продолжая своими ужимками пробуждать религиозные страхи староверов.

— Вот уж черт! — с отвращением сказал Ерема.

— Черти невинных в именных храмах жгут, а это всего лишь синдром Туретта, — сказал Завадский, присев рядом с полукровкой.

Он осмотрел рану — режущее глубокое рассечение, кровь запеклась.

Завадский поднялся, вытирая руки куском ткани, который использовал в качестве платка.

— Когда-то вы, братья, уже подобрали одного такого же умирающего в канаве. Вижу я в том и есть сила нашего братства — мы протягиваем руки страждущим, во имя света Божьего. Промойте ему рану водкой и перевяжите, но прежде напоите его самого. Авось время его еще не настало.

* * *

Вернувшись в общину, Завадский первым делом позвал к себе двух крепких молодцов, которых взял с собой из общины Серапиона, назначил к ним старшим Антона и наказал привезти старца к нему в кратчайшие сроки. Бывшие его подопечные переглянулись.

— В чем дело? — строго спросил у них Завадский.

— А ежели откажет, брат Филипп? — спросил молодец.

— В чем откажет?

— Не в обычае владыки Серапиона оставлять общину, — неуверенно пояснил другой.

Завадский подошел, поглядел молодцам в глаза, те отводили взгляды.

— Ну тогда свяжите его и привезите как барана. — Произнес он спокойно. — Какие проблемы?

Антон слегка толкнул ближайшего молодца, и они втроем вышли из избы.

Когда они ушли, Завадский собрался было в натопленную баню, но его снова отвлекли. На улице раздавался шум, голоса. Филипп вышел и увидел, что раскольники ведут к его дому толпу исхудавших оборванцев. Человек около тридцати, наполовину мужчин и женщин, с ними несколько отроков. Почти все босиком месили осеннюю грязь после дождей, лица изможденные, осунувшиеся.

Увидев Завадского, они притихли, жадно ощупали горящими взглядами его каноничный образ: темные длинные волосы, черная борода, взор синих немигающих глаз.

— Что такое? — спросил Завадский.

— Христьяне беглые, — пояснил один из староверов, — жить хотят у нас, брат.

— Беглые? — Филипп подошел к толпе, — что значит беглые? Из тюрьмы что ли?

— Мочи нет, владыко, бояре да приказчики оброками грабительствуют, батогами бивают, — сказал один мужик с преданными глазами, — пахать свое не дают, все стройки да ямские работы, а дети с голоду мрут.

— Позволь жить в общине с тобой. — Сказал другой мужик.

Ему вторили другие:

— Сказывают, еже ты, владыка, спаситель и защитник угнетаемых.

— А мы люди работящие, пахари и древоделы есть, кузнечий подмастерье.

— Веру твою примем, коли скажешь.

Завадский поднял руку.

— Что ж, коли намерения ваши добрые, мы только рады новым братьям и сестрам. Одно запомните — здесь у нас владык нет. Владыка один у всего рода человеческого, и он на святых небесах, а в душах наших свет и голос его. Лжи не терпим, воровства, лицемерия и предательства. Меня зовите братом Филиппом. — Завадский кивнул Акиму, своему помощнику по мирским делам. — Отведи их в бывший храм. Пускай там живут пока. Сведите их в баню, накормите и дайте одежды. Потом пускай ими Кирьяк займется.

В последующие три дня в общину прибыли еще две большие группы крестьян. Они говорили, что в окрестностях до самого уезда давно ходят слухи о райском граде для всех угнетенных и несправедливо обиженных. Не всем, правда было суждено отыскать к нему дорогу. Завадский принял их, в очередной раз вспомнив неутешительную мудрость, заключенную в словах Черной Королевы — порой приходится сильно бежать только чтобы оставаться на месте.

(обратно)

Глава 15

Прибывший на четвертый день Серапион недовольства не выказывал, смеялся привычно, с аппетитом угощался блинами со сметаной, пил квас, балагурил по-доброму, не скупился на житейские советы.

— Пришло время, Серапион, — сказал ему Завадский, отодвинув оловянную кружку, — отныне здесь твое место и все общины ты должен свезти сюда.

Серапион чуть блином не поперхнулся, но улыбку сохранил.

— Яко сице [так] мочно, брат? Все общины… И добро и пашни оставить? Да Амвросий… сам ведаешь — пойдет ли?

Завадский откинулся в кресле с подушечкой, которое специально по его заказу соорудил ему плотник.

— Знаю, — сказал Филипп понимающе, — дело непростое, но иного выбора у нас нет. Я видел, как целый острог едва устоял против банды киргизов. Но у них были хотя бы ружья и крепкие стены, а у нас и того нет. Порознь мы все сидим на пороховых бочках и хорошо, что ты умен и трезв рассудком, ты в гарь не полезешь, но какой выбор себе оставляешь, случись любая беда? Здесь повсюду то казаки, то степняки, то кочевники, то разбойники, то варвары, то еще какие дикари и все норовят ограбить, убить тех, кто слабее. Вечно бегать и прятаться по лесам — не смешно ли тебе, серьезному уважаемому человеку? Пора объединяться, брат Серапион. Ты получишь то, что заслуживаешь — станешь главой всех общин. Будешь крестить рожденных здесь младенцев. Вместе мы построим город, которым ты будешь управлять.

— Упра… влять?

— Именно. У нас будет своя армия, свои союзники в острогах, наша земля и народ будут расти. Уже растут, ты видишь! Мы станем силой, с которой все будут считаться. Что до Амвросия… — Завадский махнул Даниле и тот ввел стоявшего за дверью его сына Егора. — Был уговор — согласие старца в обмен на вызволенного из плена сына. Возьмешь его с собой и напомнишь Амвросию о данном мне обещании.

Завадский видел, что Серапиону не нравились его слова, но он видел и то, что Серапион ему верил, а звериное чутье подсказывало — ставить сейчас нужно было именно на это.

Распрощавшись с Серапионом, Филипп выглянул в открытое окошко, за которым обессилевшим зноем истекал последний день бабьего лета и вышел на улицу. Обойдя избу, оказался у крохотной пристройки, где едва не столкнулся с Капитолиной.

Завадский улыбнулся, поглядев ей в глаза, снова поразившись их нежной красоте, которой будто никто больше не замечал. Капитолина взгляда не отводила, чувствуя свою силу и наслаждаясь ею. Почему-то Завадский не удивился, что именно она согласилась ухаживать за раненым полукровкой. Остальные женщины его боялись и бесполезно было рассказывать им о генетическом заболевании — в некоторых взглядах люди семнадцатого века ненамного отставали от своих потомков.

— Как он? — спросил Завадский.

— Гоже, яблока кусочек еже [что] малое дитя ест, а сам с зазору трепещет во еже [будто] казака заместо меня увидал.

— Хорошо, что ты ему понравилась, Капитошка. Значит он умеет не только убивать.

— Точию [только] тебе кручина, Филипп?

— Горе соблазн принимающим, не услыхавшим мудрости Его, не узревшим света Его.

Капитошка приподняла брови и склонила голову набок, придав лицу простовато-милое выражение.

— Ой, что ты, братец, ради простой вдовы-то! Вот давеча с беглыми послужильцами прибрели две девки одна другой краше, для них проповеди твои въяве станут что мед.

Завадский со смущенной улыбкой опустил взгляд, смиренно принимая удар.

— Вот значит, как ты обо мне думаешь?

— Разве важны думы мои? Мне аще за мои малые сомнения ад сызмальства уготован. Главное, что паства тебя почитает чуть ли не новым Спасителем.

— Но не ты?

Она пристально посмотрела на него, на этот раз без улыбки.

— А может тебя бояться надобно, а не казаков иль бесноватых?

— В самом деле, — усмехнулся Филипп, — ни дыб, ни причастий огнеопальных…

— Деяния твои не ради паствы.

— А ради кого?

— Мужики еже дети — присно по глазам изведать можно. Кто таков Вассиан с двенадцати лет для меня уж не втай. А ты — яко молвить стал, я поняла, что его время ушло.

— И что же там видно, по моим глазам? — приблизился к ней Завадский, ощущая, как колотится сердце.

— Еже тебя ничто не остановит.

Завадский заглянул в ее нежные глаза, в которых будто апокалиптические солнца растекались мягким светом серые радужки.

— Может меня бояться и стоит, вот только боишься ты не меня, — тихо сказал он, — пуще ты себя боишься.

Девушка отшатнулась, будто от вспыхнувшего огня.

— Что с Вассианом когда-то, что теперь…

Она ничего не сказала — с трудом отвела удивленно-испуганный взор, развернулась и зашагала прочь.

Завадский смотрел ей вслед — как быстро идет она, наклонив вперед голову, как белоснежный сарафан оттеняет загорелые икры, такой же матовой притягательности шею, нежные запястья, упругую плавность щеки и подбородка, когда взглянула она на нарядную девку. Все, связанное с ней отзывалось волнением.

Когда она скрылась за кузницей, Завадский вошел в пристройку. На рогознице сидел полукровка в чистом исподнем, держался за бок и слегка покачивался, словно проверял — может ли он двигаться при таком ранении. Завадский заметил, что круги под глазами у него уже не так черны и на лбу нет испарины.

— Лучше? — спросил Завадский без надежды на ответ.

Полукровка посверлил его взглядом, периодически кривя лицо, а потом сказал неожиданно:

— Лучше.

— Так ты русский? — удивился Завадский.

Хотя на русского он все же походил мало — скорее на индейца с легкой примесью то ли испанца то ли островного азиата. Эдакий Тахар Рахим.

— Где моя пыжатка? — спросил «Тахар Рахим».

— Чего?

— Оружием не докучаю, а на пыжатке и гроша досталь не насипуете.

Завадскому навязчиво казалось, что в этом странном молодом баритоне с необычным легчайшим акцентом он слышит речь современника. С трудом оторвав от полукровки взгляд, он выглянул за дверь, где стоял вооруженный караульный.

— Вася, знаешь, что такое пыжатка? — спросил у него Завадский.

Караульный кивнул, моргая собачьими глазами.

— Сыщи ее среди вещей киргиза и принеси.

Вася кивнул и ушел в избу.

— Как тебя зовут? — спросил Завадский, вернувшись к полукровке.

— Меня… — полукровка резко втянул воздух ртом и оттянул губы книзу, — зовут Бесноватым.

— Но вряд ли родители выбрали тебе такое имя по святцам.

Полукровка снова выдал гримасу вместо ответа.

— Кто научил тебя владеть оружием? Киргизы?

Скривившись в очередной раз, он мотнул головой.

— Сам выучился.

— И откуда же ты?

Полукровка не ответил.

Филипп с интересом смотрел на этого загадочного воина, которому трудно было определить хоть какую-то роль, хоть какую-то принадлежность. Чудна людская порода и полна порой загадок.

— Молчишь, но я вижу, что русский язык тебе родной. Зачем же ты сошелся со степняками? С ними лучше?

Усмешка полукровки обернулась затяжной судорогой, после которой он широко и зло улыбнулся.

— Киргизы поклоняются оружию, а не богам. И вящше [больше] платят, егда [когда, если] с добычей везет.

Завадский отметил, что он сказал по-современному «везет», а не как обычно говорили здесь «Бог даст» или с «Божею помощью».

— Так значит ты наемник?

В это время за спиной тихо скрипнула дверь, заглянувший Вася протянул деревянную дудочку на тонком кожаном шнурке.

— Это она? «Пыжатка?» — спросил Завадский.

Вася кивнул.

— Отдай ему.

Получив пыжатку, полукровка нежно ощупал ее своими длинными коническими пальцами и повесил на шею, спрятав под рубахой.

— Благодарю.

Глядя на него, Завадский предположил возраст — лет двадцать семь-двадцать восемь, едва ли больше и вряд ли меньше.

— Хочешь работать на меня? — голос Филиппа обрел привычную твердь.

Пристально глядя на полукровку, он ожидал очередной гримасы, но тот лишь коротко, почти незаметно кивнул.

* * *

В следующий месяц в дожди и потом в первые заморозки, Завадский наблюдал как с глухих таёжных лесов и труднодоступных взгорий, обходя болота и реки, вливаются к ним растянувшиеся обозы соседних общин. Вовсю работали плотники, благо инструментов было в достатке, но изб все равно не хватало. Размещались пока в тесноте. Серапион встречал каждую общину у широких ворот, над которой на скрепленных шпонами отполированных липовых досках темперной краской было нарисовано солнце, которое разделяла надвое широкая, видная издалека надпись без ятей «Храм Солнца».

В конце раздавшейся улицы на деревянном амвоне прибывших встречал Филипп в своем новом темном одеянии на манер итальянского морского бушлата со стоячим воротом. Он произносил короткую приветственную речь, понимая усталость путников, покинувших свои дома. Однако лица суровых, привыкших к испытаниям староверов даже за эти недолгие минуты успевали зажигаться надеждой от его горячих и в то же время утешительных слов: все позади, братья и сестры, видите, как нас теперь много, не страшитесь больше ни зноя, ни вьюг, ни разбойных мечей, ни тиранов огней, вы обрели дом…

С ними приходили и общины совсем небольшие — в две-три семьи на маленьких лошадях со своим скарбом на кривых телегах и салазках, кое-кто даже со своей скотиной. Завадский о них и не догадывался — эти люди тоже прятались где-то по таежным углам. Приходили и крестьяне, их было особенно много, а из какого-то дальнего острога прибыли даже пятеро отощавших казаков.

У амвона сбоку за небольшим столом сидел и Данила, который как большинство староверов умел писать. Пером он старательно выцарапывал на купленной в остроге бумаге имена и прозвища желающих вступить в «городскую охрану». Крепких молодых мужчин хватало и среди староверов, и среди крестьян. К концу октября армия Завадского насчитывала уже почти триста человек, при общей численности городка около трех с половиной тысяч.

Завадский определил городские границы с расчетом на расширение. Со всех сторон «Храм Солнца» окружала тайга. При нем небольшая речушка и три ручья. Вырыли запасные колодцы. По границам начали рубить просеку шириной в полверсты и ставить двойной частокол с дозорными башнями.

Оружия на всю армию пока не хватало. Около сотни вооружили ружьями и пищалями, пороху и патронов было мало, потому Антон учил их только как заряжать и целиться. Холодного тоже хватало не всем. Новый источник продаж — мясо, рыба, сало, масло и кожи, их возил в острог уже не Завадский, а его подручные. Он понимал — требовалось расширение торговых связей и торопился завершить дела в городе.

Последний обоз, возглавляемый Еремой, в назначенный срок не вернулся. Завадский выждал пару дней и с новым грузом отправился сам — помимо прочего назревал еще один важный повод — пора было серьезно поговорить с Мартемьяном.

Накануне выпал снег. Сидя в санях, Завадский кутался в шубу, и глядел на застывшую гладь Чулыма. Думалось о прошлой жизни, о тех, кто еще не родился, о тех, кого не сбил еще разогнавшийся на электросамокате безработный любитель пива из Елабуги и ощущал, как растет в нем тоскливое тревожное чувство, которое порой возникает в России беспричинно, особенно зимой.

Причулымский острог привычно чернел грозной крепостью, очерченный выбеленным миром. Чудилось, будто в горах за ним таилась вневременная жизнь. Заливались лаем собаки, слышались крики и конское ржание и все казалось, что это не прошлое, а какой-то затерянный угол, как в незнакомом городе, где ты свернул не туда и случайно вышел в отдаленный сокрытый от глаз район, обнаружив, что там кипит своя жизнь, которую кто-то проживает с рождения и до смерти. Ветер с гор ударил в лицо, перехватило дыхание.

Народа в посаде почти не было, редкие крестьяне поглядывали на староверов словно чего-то таясь. Из той самой центральной кузнечной избы, где они впервые нарвались они на казаков вышел Овчина — один из ближайших Мартемьяну людей. Уперев кулаками руки в бока, он шел на Завадского, насупив брови в сопровождении незнакомых казаков.

— Что, Овчина, не признал? — весело крикнул ему Филипп, но рослый казак лишь сильнее сдвинул брови.

— Животами наземь! Зде! От розвальней [саней] — вон! Зепи [карманы] навыворот! — зычно раскомандовался он и обернувшись к поднявшим на них фузеи казакам, добавил. — Палите абие [сразу] и бердышами рубите, боло [ведь] они при оружии.

Завадского вместе с его верными рындами опрокинули лицами в смешанный с грязью снег, ощупали, поотнимали ножи, забрали спрятанные в телегах ружья и палаши. Затем подняли, и потащили в острог.

Антон, Данила и другие староверы, знавшие Овчину, пытались было заговаривать, но получили крепкие затрещины, так что послетали шапки. Особенно люто бил именно Овчина. Завадский пытался взять себя в руки, хотя его то ли от холода, то ли от волнения слегка потряхивало. Он лихорадочно думал. Казаки — сплошь незнакомые, Овчина — морда кирпичом. Значит столкнули Мартемьяна. Эх, дурак, ругал себя Завадский, ведь стоило догадаться, что неспроста не вернулся Ерема.

Между тем их ввели в острог и первое что увидел Завадский и от чего буквально подкосились ноги — крестовые виселицы на площади почти вровень с высокими стенами, на которых покачивались занесенные снегом трупы не вернувшихся староверов. Ближе к угловой башне висел Ерема — младший брат Капитолины. По взлохмаченным волосам и безбородому лицу узнал его Завадский, само лицо было черным и неузнаваемым, видать его хорошо били перед казнью и сломали лицевые кости.

— Что это, Овчина?! Ты братался с ними! — вскипел Завадский, взмахнув рукой в сторону виселицы и тотчас получил сокрушительный удар в лицо. Густой свинцовый привкус заполнил рот. Завадский упал на колени, выплюнул кровь на снег. Ему заломили руки с такой болью, что он тотчас вспомнил о дыбе, но ярость не давала угомониться.

— Берегись, мразь! — сказал он присевшему к нему Овчине потирающему здоровый угловатый кулак и тот снова ударил его.

Перед глазами все плыло. Весь острог кишел незнакомыми казаками, стрельцами, подьячими. Теснились они у приказной избы, у специальной «тайной», втрое расширенной Мартемьяном под юзилище. Повсюду грудились кони с нарками и салазками. Лошадей кормили крестьяне в зипунах. Толпились служилые и у приказчицкой избы.

Овчину окрикнул кто-то властно, к Завадскому в сопровождении стрельцов шел длинный как жердь человек в болтающемся черном кафтане. Он приказным тоном отдал команду тащить «разбойников» в «канцелярию» и от взгляда Завадского не ускользнуло место казни в углу под башней, все черное с забрызганными кровью до второго моста стенами.

От ударов у Завадского темнело в глазах, он едва не терял сознание. Услышал только какую-то команду, как все затихло вокруг, а служилые расступились. На Завадского вышел бодрый старичок с мартышечьим лицом в шубе в окружении стрельцов.

— Во-но диво дивное, зрите потонку, всей ватажки скопище! — звонкой скороговоркой пропел он, сразу давая понять, что из языкастой породы. — Зде табе и мотыло лихоимское, позорник государя и тати с разбойниками, и веры хулители раскольщики поганые, а ныне, ребятушки к нам и сам алгимей пожаловал. Чудные дела твои господи! В матице огненной поди от такого хоровода разом небесный свод осядет.

— Ну, — уставился на посаженного на колени Завадского старичок, — стало быть ты Филька смутьян и расколоучитель?

Завадский скользнул взглядом по дорогим перстням на белых и небольших как у девицы пальцах старичка.

— Вы меня… с кем-то путаете.

Старичок вскинул на секунду брови, удивившись чудной речи «смутьяна» и двинул пальчиком.

Тотчас Завадскому нанесли два болезненных удара, от которых он едва не отключился. Изо рта на снег потянулась кровавая слюна. Его быстро поставили на ноги.

— Путаники мы, агнцы заблудшие, владыка. Но ты, авва, нам все растолкуешь, пока всею кровью из афедрона не изойдешь. Волоките его, ребятушки, на шибенку, а клевретов ево разбойных — абие на виселицы.

(обратно)

Глава 16

Филиппа втащили в ту самую душную избу, в которой он уже был однажды. В избе было жарко натоплено и пахло протухшим мясом. Видимо печь теперь не гасили. Красный свет шел от нее, вспыхнули и по-змеиному зашипели угли от того, что чьи-то руки пошевелили в горниле щипцы и железный крыж.

Зазвенели цепи, заскрипела перекладина над головой. С Завадского сорвали рубашку, уложили лицом в вонючий пол, пропитанный кровью и испражнениями. В просвете открытой двери маячили зловещие лица будто из страшной скандинавской сказки — губастого упыря дьячка и гротескно тонкого человека в черном кафтане с длинными пальцами. Вспомнились слова Мартемьяна: из этой избы лишь один вышел, да и тот язык в ней оставил. Не случается дважды такого везения, подумал Филипп, глядя на островок снега в дверном проеме. Значит такова расплата за второй шанс.

Руки связали за спиной обшитой войлоком веревкой, ноги стянули кожаным ремнем.

— Иже розыск чинить будет, Пафнутий Макарыч? — спросилкто-то.

— Самолично учиню, — пропел старичок, протягивая зяблые ручки в перстнях к печному огню, — в мале протянет млохальный. Он ужо раскис аки квашня. Егда ввечеру елико [если] не раньше дух испустит. Слышь, Феодорий! Руки зараз ему ломай! Авдотий, готовый? К ночи вестарей томских жду. Зде порядку мало, деяний уйма, не до блядователей, чиниться тут еще с ым третицыю. За сегодня окончим.

— Послушайте, — сказал, слегка задыхаясь Завадский, когда его поставили на ноги, — я простой торговец!

Старичок не глядел на него, а повернувшись давал указания длинноволосому брыластому дьячку — словно Филиппа тут не было, а вместо него было какое-то мычащее животное.

Взгляд упал на раскаленные докрасна пыточные инструменты. Длинный в черном кафтане резким движением задрал ему руки. От одного этого взмаха пронзила суставы такая боль, что перехватило дыхание — а что будет, когда вывернут плечевые суставы?

— Я могу доставлять вам мясо и хлеб, шкуры, рыбу! Даже хмель добуду — все что хотите!

Старичок и остальные упорно его игнорировали, усиливая паническое состояние Завадского. Неужели им плевать на его предложения? Неужели им ничего не нужно? Филипп понимал, что не может раскусить этого старика, как раскусил в свое время Мартемьяна Захаровича и это наводило на него ужас. Он жадно ощупывал его взглядом, пытаясь отыскать его слабую сторону, его нужду, зацепиться хотя бы за что-то. Войлочную веревку между тем накинули на перекладину меж двух бревенчатых опор в специально вырубленную штробу.

— Послушайте! Я смогу добывать вам втрое больше ясака! Вы просто не понимаете…

Тут перед избой на снежном островке возник молодой взволнованный казак.

— Пафнутий Макарович!

— Аюшки? — пропел старичок, словно добрый дедушка.

— С вестовыми прибыл посыльник с хартией от томского воеводы.

— Во еся! С якой памятью?

— Сказывает об Ачинском остроге.

— Наш стало быть?

— Натужно не держит власти онамо [там] приказчик таже [после] набегов.

— Идем встречу.

Старичок вышел из избы, позвав с собою длинного страшного Феодория и слышался его еще отдаляющийся жалующийся голос:

— Стало быть и стрельцов и брашны подавай и все с казенного запасу протори [расходы]! Ин ведал же еже так оно станется!

Оставленный истязателем Феодорием, Завадский упал на пол, жадно проживая мгновения отложенных мучений. Оставшиеся для охраны незнакомые казаки с оголёнными палашами спокойно поглядывали на него. Припав щекой к грязному полу, Завадский закрыл глаза и открыв вывернул голову — посмотрел на кусочек снега под низким грязным небом.

Через полчаса пришли Феодорий и Овчина. Завадского подняли к дыбе, напугав, но Феодорий, снял с его ног ремни. Вывели на улицу, потащили к тройной клети — темнице, выстроенной Мартемьяном Захаровичем. На улице вечерело. У северной стены горели костры, там же он увидел своих староверов. Они все как один стояли под виселицами на коленях в одну линию со связанными руками за спиной, без шапок, опустив головы. Над ними раскачивались трупы их братьев, а перед ними стояли стрельцы. У Филиппа сжалось сердце. Он понимал, что его страшный конец лишь отложен — проклятый старичок просто отвлекся на вестовых.

В темнице все было надежно — заслуга прежнего приказчика: крепкие стены из дуба, тесовый пол, кандалы и колодки. Справа, за низкой решеткой раздавались стоны, ползали тени в полутьме. В углу, при караульном один только огарок скудно освещал пространство. Завадского впихнули в одну из комнат, он упал, ударившись о чью-то деревянную колодку, раздался стон. Кругом стоял дикий смрад и духота, несмотря на отсутствие печи.

Завадский приполз к решетке, разделявшей помещение надвое, и приглядевшись к соседям понял, что тут были казаки Мартемьяна Захаровича, но далеко не все. Их прежде было под сотню, а здесь ютилось человек двадцать. Зато среди них обнаружился и бывший их начальник.

Что-то твердое коснулось плеча. Со стянутыми за спиной руками Завадскому пришлось обернуться всем телом, чтобы увидеть за решеткой соседней камеры улыбающееся лицо заметно похудевшего Мартемьяна Захаровича.

Выглядел он в полутьме страшно — лицо черное, перепаханное невеселыми думами, выглядывает из дубовой колодки со втиснутыми в нее же руками. Лишь одна радость вызвала в нем улыбку — вид брата своего, напомнивший о прежней — раздольной и сытой, но недолгой жизни.

— Воно как, братец, — тихо произнес Мартемьян, — стало быть и ты не чертом целованный, а нашего племени.

— Все могло быть иначе, послушай ты меня. — Устало сказал Завадский.

Мартемьян Захарович засмеялся и в его смехе послышались отголоски прежней его веселой натуры.

— Умен ты и изворотлив, Филипп, поне [хотя] главного не уразумел — конец зде присно един. Токмо вдругорядь от тебя, я о том и ране ведал, потому и жил наполно.

Мартемьян закашлялся. Завадский снова обернулся на него.

— Что теперь будет с тобой?

— Завтра повезут в Томский град на дознание, а посем и казнь.

— А твоя семья?

Мартемьян Захарович скривил лицо в усмешке, но заметно было, что мысль о том доставила ему боль.

— Сошлют на север, да некому заступиться, погибнут равно. Дочерь и жену уже казакам отдал проклятый Пафнутий.

— Что это за мразь?

— Из ближнего круга Салтыкова, боярский сын с Устюжина, с судного приказа за собой то рыло таскает. Он лихоимец и вор пуще нашего брата. Токмо о Боге и верности государю каков бы ни был любитель поплюскать [поболтать]. Гнида двуликая!

Завадский вспомнил о богатой шубе и перстнях.

— Да, не бессеребренник старичок. А где же все люди твои?

— Кто посмекалистей, ин грех за собой чуял — разбежались, в разбойники надыть. Рядовых по острогам развезли. Тута со мной Медведь токмо, Овчину видал поди, отрекся, еже не ведал.

— Он донес на тебя?

— Не, тот со страху отрекся. Да разве важно теперь? Не один сице другой, а то и третий. Сказываю — конец един.

— Не обманывай себя, Мартемьян, все могло быть иначе. — Сердился Завадский.

— Не трави, и так тошно, братец. Прилягу пойду, руки отекают…

Мартемьян Захарович смешно лег в колодке набок, как играющий ребенок, задравший руки.

— А ведаешь, еж разумею, Филипп, — сказал он, лежа, — паче дивлюсь, еже тебя сюды пихнули. Обо мне приказ доставить в Томский град и казнить иным в назидание. А ты же для них простой разбойник. Тебя паче без дознания и тут могут вздернуть.

— Так и хотели, но ты говоришь, он вор?

— Разумею, еже так, обаче [однако] ведь он не дурак, тебя резать, что кокошку несущую златые яйца. — Мартемьян вдруг резко сел. — Авось замолвишь, еже так станется?

— Даже, если так и станется, Мартемьян, какое место тебе в этой цепочке? Ты для них не просто теперь что собаке пятая нога, живой ты теперь для них смертельная угроза.

— Твоя правда… — взгляд Мартемьяна потух, он снова лег, на этот раз тяжело, как старик.

Завадский поднялся, подошел вплотную к решетке, глядя на бывшего приказчика.

— А скажи, Мартемьян, получи ты второй шанс прожить свою жизнь заново, что ответил бы ты мне тогда?

Мартемьян медленно моргал, глядя на него.

— Что ответил бы? Служить тебе прохвосту, изворотливому змию, вору по роду? — улыбнулся он печально. — Я бы сказал «да», братец Филипп, а жалею токмо об том, что не знался с тобой ране.

* * *

Глубокой ночью раздались стуки. Завадский понял, что спит, когда увидал перед собой гигантскую треугольную рожу. Тревожная хмарь в мгновение ока изгнала кошмар, он очнулся в холодном поту: где я, в каком аду? Черные бревна, пляшущая полутьма, решетки, стоны. Тени отперли тяжелые скрипучие замки, грубо схватили связанного по рукам Филиппа, потащили в глухую ночь.

Втолкнули в жаркую избу, бросили к ногам Пафнутия Макаровича. Тот щурил на него мартышечье лицо, глядя с властным отвращением, словно на таракана в банке. Рядом стояла страшная «оглобля» в кафтане, свет лучин истончал и удлинял его фигуру к потолку, под которым, казалось, он склонялся и нависал над Завадским.

Рядом же стоял, широко расставив ноги казацкий пятидесятник — невысокий, но крепкий и ладный мужик с сообразительными глазами, руки его в перчатках спокойно лежали на рукояти палаша.

Завадский поднял голову, посмотрел на Пафнутия и понял, что Мартемьян был прав. Пафнутий двинул пальчиком, и крепкий пятидесятник прошел к выходу, тяжело скрипя половицами.

— Шныра, подит-ко сюды! — раздался за спиной его властный голос.

Раздалось шуршание. Следом на пол перед Завадским приземлился клочок коричневой мятой бумаги — будто высушенной после намокания.

— Грамоте обучён? — спросил Пафнутий.

— Да.

Хотя было темно и писано по-старому, смысл легко понимался: пшена пятьдесят пудов, сала двести фунтов, сушеной рыбы сто пятьдесят, сливочного масла сто фунтов и так далее — список был немаленький.

— Во-ся, неключимый, милостью Божией даем тебе деяниями государеву полезными искупить вину свою. Брашно по памяти доставишь сюды к исходу седмицы. Ежели не исполнишь, людей своих боле не увидишь. Таже [потом] поглядим. За мной слово и покровительство, за тобой — служба верного пса. Жировать не будешь, но тебя никто не будет трогать, зная чей ты пес. Ристать [бежать] не придется, но ежели станется — блуднявую общину твою спалим дотла. Весно нам иде скутаетесь [скрываетесь]. Пафнутию все весно.

— Я все достану. — Сказал Завадский. — Но мне нужны мои люди, чтобы уложиться в срок. Они же охраняют обоз.

Старичок наклонился, и «оглобля» болезненной пощечиной огрел Завадского по уху.

— Благодари боярина, возгря!

— Спасибо!

— Ча-во?

— Благодарю!

— Единако [также]. — Сказал мартышечьелицый Пафнутий, когда Завадского поставили на ноги. — Прелестничать [обманывать] и воровать станешь — сход [исход] он же [тот же]. Второго искупления не будет. Люди твои под спудом в остроге хорониться будут яко аманаты [заложники]. Мочно менять их еже онагров, но дюжина твоих аманатов зде пребывати станут присно.

Завадскому дали только лошадь из их же обоза и крестьянский зипун. Вывели за ворота, оставили одного. Лошадь топталась, фыркала в ночи, стучала зубами. Завадский кое-как сел на нее, помня, как это делали другие — то есть ухватившись за гриву и седло и оттолкнувшись свободной ногой от земли. Лошадь нервно заходила, ощутив неуверенного ездока, но Завадский усидел, наклонив корпус, не подозревая, что совершает ошибку. Тем не менее она сама понесла легкой рысью в правильном направлении, едва он ее «пришпорил».

Филипп решил ехать с риском по дороге, благо сама лошадь знала этот путь, но минут через тридцать, он заметил, что лошадь под ним нервничает и норовит взбрыкнуть. Завадский сильнее пригнулся, вцепившись в гриву, но животное поддало задом, легко сбросила Филиппа и перескочив через него, ускакало.

Завадский выругался, вглядываясь в рассеченную тьму. Лишь по смутным очертаниям верхушек деревьев угадывалось направление. Он побрел по дороге, ругая себя, что не нашел времени выучиться езде на лошади. Периодически звал лошадь: «эй, ты где?» и прислушивался. Иногда чудилось как будто фырканье где-то неподалеку, но он всякий раз признавал, что выдает желаемое за действительное.

Примерно понимая лошадиные повадки, он решил, что она поскакала в общину. В лесу ей делать, конечно, нечего, пойдет она полями и дорогами. Вот только пешком он сам доберется до общины едва ли за неделю, а значит пропал его спешно придуманный план и, следовательно, пропали его люди. Филипп сердился, но шел упорно, изредка зовя лошадь, понимая в то же время, насколько это пустое занятие. Крики позволяли отвлекаться от мыслей. Новые призраки вставали перед глазами — Ерема, Мартемьян Захарович. Говорили, улыбались, сквернословили, делали доброе и творили всякое дерьмо, жили, одним словом. Но кто они ему? Всего лишь случайные попутчики в пространственно-временной клоаке, в которую его низвергли — существовали ли они вообще, эти небезгрешные агнцы, или быть может это творение его шизофренических видений? Но ведь говорили и молчали, будто живые, а значит были, ибо как наставлял ты настоящий? И как наставлял ты прошлый?

Завадский остановился, присел, собрал горсть снега у обочины и положил в рот. Справа фыркнуло, треснула ветка. Филипп насторожился, обернулся к опушке — как будто движение во тьме. Он медленно пошел через канаву на крупное черное пятно, и не переставая повторял ласковые слова, как это обычно делал Савка, общаясь с лошадями.

Пятно задышало, зафыркало. Завадский протянул руку и коснулся лошадиной шеи. Животное пошло было вдоль опушки, но Завадский уже ухватил волочившиеся по земле поводья, уверенно дернул к себе и погладил лошадь по храпу.

— Вот так, вот так, не балуй. — Сказал он, протягивая ей кусок черствого хлеба.

* * *

Третьи сутки шел Мартемьян Захарович со сторожевым обозом в Искитимский опорный пункт, чтобы двинуться оттуда уже с разрядными стрельцами в последний путь в Томский гарнизон. Ходьба бывшему приказчику давалась тяжело: на ногах — кандалы, в кровь истершие ступни и голени, на руках — наручи, на шее железная кривошипная рогатка, от которой тянется цепь к бревну со скобами в санях. На таких же цепях, толкаясь бредут уже из последних сил запятнавшие себя преданностью «разбойнику и лихоимцу Мартемьянке» — крупный казак по имени Фарафон, больше известный под прозвищем «Медведь» и крепкий духом и телом солдат по имени Садак. В охране до двух десятков стрельцов и казаков. Казаки отряжены молодые, разбитные. Что постарше — едут конями, кругом обоза, хотя шутка ли — бежать пленникам при таких оковах. Только младший десятилетний сын Мартемьяна испугавшись избиения матери нетрезвым казаком на стоянке за поворотом на Ачинск побежал было к обрыву, но его поймал стрелец и ударил в нос, превратив его в квашню. Сын лежал теперь в санях, от боли стонать боялся — казаки и стрельцы Пафнутия были страшны, наводили на него ужас, и подле него молодой ушастый казак Кузька с толстыми как у негра губами все хватал его старшую сестру, норовя засунуть цепкие руки ей под кафтан. Та уже не отбивалась, заплаканное лицо ее стало будто неживым. Мать тащили за санями, накинув на шею пружок из веревки. Последнее время она часто падала и хрипела от удушья, тогда с саней слезал недовольный стрелец и все пинал ее, злясь на то, что приходится тратить время.

Поначалу Мартемьян скрипел зубами от злости и на правах бывшего приятеля глядел на Овчину, который сидел в первой телеге рядом с возницей.

— Укороти безобразие! — потребовал он, обращаясь к нему, когда казаки впервые довели до слез его дочь, но Овчина лишь отвернул каменное лицо к дороге.

Теперь уже Мартемьян сам был близок к потере сознания, как ни крепок он был духом, тело его сдавалось. Даже шедший рядом выносливый Садак то и дело спотыкался. Конные стрельцы нет-нет да и клевали носами в седлах — по всему назревал привал. Только ехавший впереди зоркий стрелецкий десятник в овчинном ергаке, который он отобрал у Мартемьяна Захаровича, казалось, не поддавался усталости и нетерпеливо оглядывался на замедляющуюся процессию. Он же хотел устроить привал у разъезда и торопился проскочить сосновый отъемник.

— А ну не скучите! — ругался он на просивших привала казаков, и поскакивая на своей крепкой лошаденке вокруг обоза, приводил всех в чувство — кого словом, а кого плеткой. Тогда обоз ускорялся, но через полчаса снова приходилось повторять процедуру.

В очередной такой обскок голос подал Овчина:

— Телега.

Десятник выскочил на лошади вперед обоза, приподнялся в стременах, приложил ладонь ко лбу.

Впереди, в сотне саженей, где дорога просаживалась в низину лежала на боку телега без колеса, почти целиком перекрывая сужающуюся дорогу.

— Карбыш, сведай! — приказал он горбоносому стрельцу подле себя и тот поскакал вперед. Обоз тем временем продолжал свое неспешное движение.

— Во еже ость поломало? — предположил Овчина.

— Закосните, — махнул десятник, напряженно вглядываясь вперед, и крикнул ускакавшему стрельцу, — чего малакаешься?!

— Мертвец тута! — крикнул от перевернутой телеги горбоносый, слезая с коня.

Расстояние сокращалось и уже все видели, что на дороге облокотившись спиной о телегу действительно сидел залитый кровью труп. Удар, оборвавший жизнь, судя по всему, пришелся в голову — она была буквально черна от крови, так что лица не видать.

Нетерпеливый десятник нахмурился и отделившись от обоза легкой рысью пошел вперед, но в этот момент его шею насквозь пронзила вылетевшая из леса стрела.

(обратно)

Глава 17

Это произошло так внезапно и стремительно, что в первые мгновения почти никто ничего не заметил, а те, кто заметили, не сразу поняли, что случилось. Овчина, сидевший вместе с возницей на передке ведущих саней все еще смотрел на труп, над которым склонился горбоносый стрелец. Внезапно эту картину загородила лошадь и сползающий с нее десятник со стрелой в шее. Следом он увидел, как «труп» уже стоит на ногах и быстрыми резкими движениями бьет горбоносого ножом в живот. В ту же секунду в правое ухо влетел тихий воздушный звук — как будто кто-то, закусив нижнюю губу резко выдохнул. На плечо ему тяжело облокотился возница со стрелой в шее и только тогда Овчина, наконец понял, что к чему.

Позади раздались короткие отрывистые крики, в которых разом — и паника, и запоздалый сигнал. Овчина обернулся, увидел людей, вооруженных пищалями и мушкетами, спускавшихся в низину с лесистых склонов с обеих сторон дороги. Сторожевые стрельцы и казаки на лошадях закружились на месте, остальные, попрыгав с саней бежали во все стороны. С криками смешались трескучие звуки пальбы. От орудий подымался дым. Лошадь без возницы испугавшись выстрелов двинулась к лесу, но уперлась в канаву. Овчина соскочил с саней и присел у ее ног, понимая, что бежать некуда. Ему открылась вся нехитрая бойня. Пищали и мушкеты в основном только ранили сторожевых — они орали, катаясь в кровавом снегу, некоторые ползли, но страшнее всех косил невидимка, запускавший стрелы. С тихим свистящим «выдыхом», сводившим Овчину с ума, стрелы находили свою цель повсюду — где бы она ни пряталась, в каком бы положении ни была — в канаве, за санями, на лошади и под лошадью. Овчина невольно подумал — увидит ли он стрелу, которая полетит в его сторону?

Пальба прекратилась, когда из-за сосны на вершине вышел человек в черном ладном тулупе со стоячим воротом и сапогах, отороченных мехом. Он коротко взмахнул рукой. Овчина узнал Завадского. Рядом с ним, вальяжно спускавшимся к дороге, легко шел — будто парил стройный темноволосый воин в коротком войлочном кафтане и мягких черных сапогах.

В руке воин держал лук, который в следующее мгновение легким движением забросил в колчан за спиной, после чего не менее легко выхватил из-за пояса короткий турецкий топорик и на ходу метнул его в голову корчившемуся стрельцу на дороге, прекратив его судороги. Проходя мимо, он также не останавливаясь выхватил топорик обратно, после чего остановился, посмотрел на сторону и скривив лицо, страшно затряс им.

Сущий дьявол в услужении у раскольщика! — подумал Овчина. И, судя по всему, не только он думал так — остальные раскольники одновременно с ужасом и восхищением смотрели на таинственного спутника Завадского. Лишь такая невероятная ловкость и легкость в искусстве умерщвления способна свести эти крайности человеческих чувств.

Между тем пленников расковали. Завадский обнял Мартемьяна Захаровича и тот сразу же направился к семье, прятавшейся за последними санями. Также молча он коснулся всех, после чего своей торопливой медвежьей развалкой, подошел к Бесноватому, жестом попросил у того топорик. Овчина, которого поставили на колени и держали на прицеле двое мушкетеров, напрягся. Часть дороги была скрыта от его глаз санями, а между тем там был жив еще раненый в живот губастый казак Кузька, который мучил его дочь всю дорогу.

— Амо плизанулась, падла? — сказал ему Мартемьян Захарович, замахиваясь топором.

Овчина не видел происходящего за санями, но слышал чудовищный душераздирающий ор и видел, как брызги крови все кучнее окрашивают лицо, руки и грудь бывшего приказчика, пока он раз за разом обрушивал топор. Казалось, что это тянулось вечно. Все молча наблюдали. Наконец, Мартемьян Захарович остановился, тяжело дыша, утер рукавом лоб, плюнул на изрубленные перед собой куски, и поворотив голову посмотрел круглыми глазами на Овчину. Взгляды их встретились.

У Овчины со страху выстрелило в сердце, но он не показал виду. Спокойно смотрел как бывший начальник подошел, положил ему на плечо густо измоченный кровью топор, от которого разило тошнотворной вонью.

Озверелые глаза на забрызганном кровью лице не оставляли шанса, и в это мгновение на плечо Мартемьяна Захаровича легла рука Завадского.

Овчина закрыл глаза и только теперь понял, что скороговоркой повторял про себя заученную в детстве молитву.

* * *

Семью Мартемьяна Захаровича с пятью староверами отправили в новую обитель «братьев и сестер» — Храм Солнца. С Завадским оставалось еще около пятидесяти человек.

— Еже теперя, брат? — спросил Мартемьян Захарович.

— Для начала вернем свое. — Ответил Завадский. — Оружия только маловато.

— Буде оружие, — уверенно сказал Мартемьян, и Филипп с удивлением на него посмотрел.

— Видал большую толоку за увалом?

— У реки?

— Онамо в излучине зимовье у меня тайное, с верными людьми.

Обрадовали эти слова Филиппа, но не удивили — понятно, куда прикладывал свою тягу к накопительству Мартемьян Захарович и почему при таком обороте вечно не хватало у него в арсенале хорошего оружия.

— Савка! — крикнул Завадский парню, который только закончил оттирать снегом с лица малиновое варенье. — Посади-ка нашего брата Мартемьяна в сани, дай ему лучшую шубу и браги.

За расплывшемся в улыбке приказчиком возвышались до конца остававшиеся ему верными Медведь и Садак.

— Туда же, парни, — кивнул Завадский на сани, которые мягко к ним подкатили.

* * *

Третий час дежурил на сторожевой башне молодой вологодский стрелец, так и не сумевший за год привыкнуть к остервенелым сибирским ветрам. Как наскочит ведьма лютая, как завоет в лицо, ажно кровь леденеет и кости звенят. Стоять на башне — не только мороз терпеть, но и скуку. За лесом свинцовая река, стылая царица, под стенами чернят остовы мертвого посада. Разбежались жильцы — неужто хуже им живется при новом приказчике Пафнутии Макаровиче? Странный народ, эти хрестьяне. Да толку с них — темны, ни доли разуменья. Стрельцу по молодости не шибко до подобных дум — самому бы оттянуть положенное до первого света, а там уж каравая с луком и на соломенную лежанку в теплой избе. Недолог вроде служебный час, а кажется, что уж целую ночь отстоял. Первые пару часов шагал по обходу кругом башни, считая углы, а последние минут десять наблюдал как движется и растет на дороге тень. Минут через пять тень обернулась обозом в четверо саней с конниками.

Стрелец застучал копьем по обходке будя прикорнувшего под крытой бойницей старшего.

— Вижу, не колоти, — хрипло спросонья ответило снизу.

На два дня раньше срока прибыл из Томска сторожевой обоз. Стрелец знал, что он должен был вернуться с припасами и судя по внушительным мешкам под рогожами, припасы привез изрядные. Еще бы — знают и уважают Пафнутия Макарыча во всех острогах от Кузнецка до Мангазеи. По крайней мере ему так говорили.

Обоз тем временем подъехал к воротам. Внизу в слуховое окошко старший бубнил что-то. Стрелец услышал пароль и отзыв, озвученный казаком Овчиной. Это значит он сидит на передке в первых санях. Стрелец выгнулся с обходки, чтобы разглядеть знакомых казаков и стрельцов, но не видно ни зги — только едва различимые силуэты, да конское фырканье и чей-то храп. И горазды спать на таком морозе! Поди с припасами хлебной везут, вот с нее видать и храпует десятник, коли вместо него Овчина на пароль ответствует.

Старший заскрипел острожными замками — прежний приказчик поставил тут новые заместо бруса со скобами и сузил проезд, разместив по обе стороны сторожевые избы.

Ворота открыли и тут же внизу послышалась какая-то странная возня с короткими вздохами и оборванными в зачатке резкими словами, будто кто-то поскользнулся, а кто-то другой удержал его от падения. Стрелец сильнее перегнулся через перильца, но ничего не увидел — стрела, вонзившаяся ему в глаз, завершила все его интересы. С глухим стуком его тело мешком шлепнулось на тесанный скос и съехало с него прямо на мост перед лошадью. В ту же секунду такая же стрела вонзилась в шею дозорному на угловой башне справа, а затем и слева.

Так, не встретив никакого сопротивления и даже не потревожив сон новых обитателей въехал обоз в Причулымский острог. В открытые настежь ворота бесшумной рысью за обозом спешили те, кому не нашлось места в санях под рогожей, и кто вынужден был прятаться за опустевшими избами в посаде.

Между тем вооруженные люди с тихим топотом и бренчанием двумя потоками бежали направо и налево, занимая по кругу острога все боковые мосты. Четыре человека в организованной поспешности, пересекали крест на крест площадь острога с небольшими бочками, оставляя за собою тянущийся мокрый след.

Завадский поднялся на правый мост с полукровкой. К тому моменту, когда их заметили сторожевые дальних башен, подготовка его задумки, рожденная наблюдением битвы с киргизами, уже почти завершилась. Четверка его людей «начертила» крест и побросав бочки скрылась в подмостьях. Одного дозорного скосил выстрелом полукровка, второй успел выкрикнуть тревожное слово.

Из изб высыпали сонные казаки и стрельцы. Их осветил разбежавшийся по площади острога гигантский крест огня. Из тьмы с верхних мостов затрещали залпы. Большая часть казаков и стрельцов внизу попадала, кто-то ринулся к распахнутым воротам, но там их встречала засада из десятка одичавших на зимовье казаков, возглавляемая Медведем. Уже минуты через три, когда иссяк огненный крест, большая часть людей Пафнутия Макаровича лежала на земле. Редкие выстрелы, крики и звон палашей еще раздавались внизу. Но уже через минуту немногочисленные оставшиеся в живых казаки и стрельцы под прицелами мушкетов стояли на коленях с поднятыми руками.

Завадский спустился с моста и направился к приказчицкой избе, откуда к дежурным кострам Садак с тремя староверами уже выволокли мартышечьелицего Пафнутия и его верного заплечника «оглоблю» Феодория.

Пафнутий Макарыч в одном исподнем, похожем на солдатское нательное белье часто моргал, глядя на приближающегося Завадского с Мартемьяном Захаровичем. В мгновение в заспанном лице его с козлиной бородкой страх смешался с возмущением — никак не мог он принять произошедшее.

— Шаврики пятигузые! Вы еже возомнили о себе?! — закричал он дрожащим от гнева голосом. — Да ведаете ли поперек кого поперли?! Какая нужа за нами?! Завтра же будут зде полки стрелецкие! Яко Стеньку паскудника живьем вас разделают смердов оборзевших…

Подошедший Завадский почти не глядя выстрелил из пистоля в лицо Феодория, тот завалился на Пафнутия, оборвав поток его звонкой брани.

Старичок вздрогнул, глядя на труп своего верного заплечника, и с испугом посмотрел на Завадского. В близко посаженных мартышечьих глазах его гнев сменялся страхом.

Филипп передал пистоль Савке, который тотчас стал перезаряжать его и присел перед Пафнутием.

— Ты слишком стар, Пафнутий, отстал от жизни. Стрельцы больше не сила в России. Сейчас ваш новый хозяин в Москве муштрует потешные полки, и скоро твои стрельцы отправятся в прошлое, в глухую опалу и будут болтаться на кремлевских стенах.

— Готово, брат! — Савка передал Завадскому заряженный пистоль.

Пафнутий Макарович, видимо осознав неминуемую очевидность дальнейшей судьбы своей часто задышал.

— Ну, будет-будет, — Завадский положил руку ему на плечо.

Голос Филиппа звучал ласково и как будто дружелюбно или Пафнутию хотелось в это верить. Мартышечьи глаза его заблестели.

— Ты расскажи лучше кто донес на брата нашего Мартемьяна Захарыча.

— Расскажу, батюшка, расскажу, — с покорной живостью заговорил Пафнутий Макарович, — дело сие не тайное, приказчик Ачинского острога съябедничал на его.

— Ермилка Бартов? — громыхнул рассерженно стоявший рядом Мартемьян. — Во-то выблядок!

— Ин он и есть! — охотно подтвердил Пафнутий.

— Кому он донес? Дурнову? — продолжал допрос Филипп.

Старичок помотал головой.

— А кому же?

— Яко кому?! Стрелецкому полковнику Карамацкому.

— А тот потом доложил воеводе?

Пафнутий вдруг улыбнулся.

— Чаю не ведаете яко власть в разряде скропана? Воевода еже архиерей без епархии. Вся нужа военная в руках головы городских стрельцов и казаков Карамацкого, все служилые и войско под спудом у него и сам воевода Дурново его опасается. Хотел бы ево большо скинуть, да мочи нет. Вся военная сила и власть в Томском разряде в руках Карамацкого.

Завадский переглянулся с Мартемьяном Захаровичем и неспешно встал. Взгляд его устремленный на виселицу стал задумчивым. Постепенно добродушное выражение лица сменилось грустью, а затем брови его сдвинулись. Он развернулся и медленно пошел, но его окликнул Савка.

— Еже делать с ним, брат Филипп?

Завадский флегматично посмотрел на ждущего с жалобным лицом своей участи Пафнутия и молча мотнул головой на виселицу, где все еще раскачивался труп Еремы.

Пафнутия Захаровича тотчас схватили, потащили к виселице, он завизжал, что-то закричал, но Завадскому было плевать, он шел к темнице, возле которой освобожденные казаки и стрельцы обнимались со своими братьями. Там уже стояли Данила, Антон и Филин.

— Сумлевались братья, а я верил, еже придешь за нами, Филипп! — говорил Данила с усталой улыбкой, толкая Антона. — Во-ся, Антоха, зри иже правый был!

Завадский с удовольствием обнимал своих братьев.

После того как сняли бережно с виселиц тела староверов, оставив там только труп Пафнутия Макаровича повешенного прямо перед казненным им Еремой, и оказали первую помощь раненым, Завадский вышел к стоявшим на коленях пленным стрельцам и казакам. Было их человек около двадцати.

— Кто хочет встать на сторону силы, что завоюет этот мир, можете подняться и отойти, — странно сказал Завадский, так что Мартемьян Захарович с удивлением на него посмотрел, — остальные — можете идти. Вас никто не тронет, даю слово. Хотите объяснять хозяину своего хозяина почему вы живы, а ваш хозяин нет — дело ваше. Но коней и еды вы не получите. Помните, что вы пришли в чужой дом с оружием.

Первым оглянувшись по сторонам, поднялся полноватый густобородый казак и отошел в сторону. Завадский одобрительно кивнул. Почти сразу начали вставать остальные — по двое, по трое, по пятеро — так, встали и отошли почти все. Кроме одного.

Один стрелец в зеленом кафтане с длинными по шею волосами и вытянутым, деревянным лицом остался на коленях.

Завадский подошел к нему.

— Значит так?

Стрелец смотрел ему в глаза, на его упрямом тонкогубом лице с высокими скулами не дрогнул ни один мускул.

— Хорошо.

Стрельца вывели за ворота и отпустили. Он сразу быстро зашагал вдоль рва, затем по дороге и долго шел по ней, как робот, не сбавляя и не прибавляя ходу, словно строевым шагом, совсем будто не уставая и даже выражение лица его не менялось. Точно таким же суровым взглядом смотрел он и на Завадского, и на выглянувшее из-за осинника солнце.

Звали этого стрельца Тимофеем Илларионовым, был он по характеру упертым, нелюдимым, любил военную службу, но из-за тяжелого нрава не сумел сделать даже начальной военной карьеры, став хотя бы десятником. Тем не менее он был вынослив, исполнителен и физически крепок, а посему замеченным и оцененным мелким военным начальством.

Тимофей шел уже час, но вдруг шаг его замедлился. Он оглянулся на пустую дорогу — позади тянулась одинокая цепочка его следов. Затем он посмотрел на молчаливый лес справа и пошел дальше, но уже не так быстро и не так уверенно, а потом вдруг побежал. Однако далеко убежать ему не удалось. Через десяток метров шею его пронзила стрела.

* * *

Завадский стоял на дальней угловой башне, и положив руки в перчатках на перильца, глядел как за вытянутой излучиной Чулыма, вторгающегося в бескрайний лес, заходит красное сибирское солнце. Движение справа привлекло его внимание — повернув голову, он увидел в начале моста полукровку. Тот едва заметно кивнул, и Завадский ответил ему таким же коротким кивком.

Внизу, на острожной площади жгли костры. Пировала его армия. Незанятые в караулах и дозорах пили хлебное вино и брагу, ели жареное на кострах мясо, смеялись, делились байками, вспоминали ушедших и пили за них. Завадский окинул их взглядом, затем осмотрел по очереди дозорные башни и снова повернулся к лесистой дали, над которой только что севшее солнце распростёрло на прощание свою кровавую пятерню.

Позади раздался грузный топот.

— Почто витаешь тут один, братец? — послышался весело-хмельной голос Мартемьяна Захаровича.

Завадский обернулся. Приказчик держал в руках два больших серебряных кубка, один из которых он протянул Завадскому и тот почувствовал тонкий аромат вина.

— Со старого припасу. Слава Богу, фетюки их не тронули.

Филипп приподнял кубок, чокнулся с приказчиком и сделал большой глоток. Вино оказалось крепленным, но удивительно ненавязчивым. Приятный жар окатил нутро.

Приказчик осушил сразу треть кубка, но не крякнул привычно от удовольствия.

— Стало быть, Томск? — спросил он, задумчиво глядя во мрак предчулымья.

Филипп посмотрел на Мартемьяна Захаровича. Уперевшись локтями о перильца, тот перебирал кубок толстыми пальцами, на которые снова вернулись перстни.

— Сам теперь видишь, чем чреваты задержки.

— Ин еже зело дерзко…

— А ты думал, можно спокойно себе жировать, находясь внизу пищевой цепочки?

— Прости, брат, обаче я просто ума не приложу — как?

— Ты же слышал: двоевластие. Грех не воспользоваться моментом.

— Онамо сугубая власть, конечно, распря. Чаешь стать приспешником Карамацкого?

Завадский покачал головой.

— Побеждающие союзников не берут.

— Обаче и воеводские люди не примут нас. Они — знать, а ты кто, прости? С выспрей мы для них — пыль, холопы.

— Это неважно. Мы не будем ничьими союзниками. Мы столкнем их и будем наблюдать. А потом заберем то, что причитается нам по праву.

— По праву?

Завадский улыбнулся и посмотрел на приказчика.

— Знаешь, чему я учу свою паству?

— Ведать не ведаю.

— Слушать что говорит сердце. — Филипп коснулся груди. — И они верят мне — потому, что я сам в это верю.

— Сице оно толкует тебе як поступать?

— Надо лишь уметь слушать.

— А выдюжишь ли?

Завадский усмехнулся, поглядел на покрытый тающим сиянием печальный мир.

— Я не знаю. Но в этот раз я скорее умру, чем дам себя обмануть.

Мартемьян Захарович посмотрел на Завадского и странное дело — его практичный, чуждый фантазиям ум будто плавился под натиском этого небесного взгляда.

Внизу продолжали веселиться побратавшиеся стрельцы, казаки и староверы, которые в общем-то мало чем отличались друг от друга и даже державшийся настороже Овчина после пары кружек хлебного немного отошел от напряженных дневных испытаний, перестал цепляться за каждый казавшийся недобрым взгляд и стал улыбкой реагировать на веселые байки. К полуночи, когда все уже совсем окосели, и Овчина во хмелю поверил, что его пронесло и на этот раз, он пошел в отхожее место, не заметив, как вдоль амбара скользнули две крупные тени. Овчина только собрался спустить штаны, как шеи его коснулся нож. Две другие крепкие руки схватили сзади.

— Мартемьян Захарович велел тебе, братец, гостинец передать, — прошептало в ухо, и тут же сильная рука полоснула булатным лезвием Овчину по шее.

(обратно)

Глава 18

Семьям убитых староверов Завадский распорядился раздать конфискованные у Пафнутия деньги. Конечно, это не облегчит страданий их матерей и не вернет его к суетной невинности, в которой он когда-то по прихоти «зайцев» пытался выискивать пороки. Привыкая к боли, Завадский невольно вспоминал тех, кто был способен переваривать в своих желудках тысячи и миллионы, не испытывая угрызений совести — словно заспиртованные уродцы, они плыли в собственном яду над горами трупов с одинаковым лицами. Завадский протестовал, но чувствовал, что он пульсирует и в его крови, разжижает, ускоряет, и постепенно заменяет ее.

Кирьяк слушал его с выражениями скорби и уважения на лице, но Филипп чувствовал его горе и гнев и разделял их. Еще одна особенность этого яда — острое чутье, необходимый атрибут выживания для таких как он. Скоро эта острота адаптируется к самым опасным людским порокам. Ощутив спрятанный под масками укор, Завадский воздержался от слов поддержки. И все же ему было немного обидно (хотя он пытался гасить в себе это чувство) — ведь не будь его здесь, от них осталась бы только гарь. Девятьсот гайанских самоубийц хотя бы получили мировое признание и собственный мемориал, а что получают безымянные жертвы средневековых сект? Несбывшиеся надежды после земных страданий или вечный покой в обмен на право стать крупицей полезного ископаемого для далеких потомков. Да, собственно, историку ли заниматься самообманом — сойти с этого круговорота невозможно, а все исходы были записаны в генетическом коде задолго до того, как первый примат встал на задние лапы.

В некоторых вопросах староверы несмотря на упрямство не так твердолобы, в них порою замечаешь как будто больше мудрости. В горнице присутствовали женщины — сестры (среди них Капитолина) и мать, женщина довольно благодушная, оттого вдвойне неприятно было видеть ее взгляд.

Перед тем как уйти, Завадский взглянул только на Капитолину и удивился тому, что увидал вопреки ожиданию. Этот наркотик сводит с ума не только его.

На улице он не стал дожидаться своих рындарей — Антон и Данила догнали его только возле избы за ручьем. Завадский отправил их по домам, миновал охранников и вошел в свой новый дом. Во внутренней пристройке две женщины — жены кузнеца и древодела как раз закончили наполнять горячей водой построенную по его заказу круглую деревянную ванну, похожую на японскую бочку офуру. Она стояла на каменных подставках посреди импровизированной ванной комнаты. Сливной трап под ней выводил воду по желобу в специально канавку. Завадский отпустил женщин, неспешно разделся, глядя перед собой и забрался в ванну. Вода была еще слишком горячей, но он терпеливо погружался, прикрывая руками гениталии, чтобы не обжечь. Ванна оказалась гораздо вместительней, чем он предполагал — в ней можно было легко уйти под воду с головой, сидя на коленях, что он и сделал — два коротких вдоха и вода сомкнулась над ним. Он наконец почувствовал, как тает напряжение в мышцах и в голове, как отступает боль и тревога, как уходит во мрак несуществующее будущее и прошлое, а мысли заменяют статичные картины: снег, бесконечная тайга в ночи, далекий вой волков и близкие удары сердца.

Бритье в семнадцатом веке — проблема не только морально-этическая (до налога на бороду еще восемь лет плюс годы кровавой борьбы), но и практическая — из бритвенных принадлежностей в общине был только нож. А вот мыло — неровный черный брусок, который в числе прочих ценных предметов раздобыл на ярмарке его слуга Епифан оказалось не таким уж плохим, хотя с избытком щелочной вони, но в целом напоминало обычное хозяйственное мыло. Завадский чуть подравнял тонким ножом бороду на скулах и отхватил лишнее снизу ножницами.

Облачившись в чистую белую сорочку (сорочицу) без ворота и белоснежные штаны, Завадский погасил свечи, оставив только одну у ростового зеркала, которое привез из Причулымского острога, лег на чистую постель, которую, как и ванну вместе с кроватью поручил изготовить персонально для себя. Вообще, его дом в результате постоянных переделок, все больше походил на жилище двадцатого века, и гости первым делом замирали в проходе, с изумлением оглядывая избу будто искали на что можно перекреститься. Большой проблемой были насекомые и грызуны — по указке Завадского избу чуть ли не каждый день обносили дымокурами из горелой хвои, соломы, черемухи, опрыскивали отварами из полыни и багульника, и бог знает, чем еще. Комары и муравьи пропали еще в конце лета. К его удивлению тараканов, он здесь вообще не встречал — возможно, их еще не завезли в Сибирь. После законопачивания всех щелей и дыр и обмораживания избы (отпирания настежь дверей и окон на сутки) была решена проблема и с грызунами. Каким-то чудом осталась только одна невеликая мышь, которую он принял за мышонка. Она носилась по полу в ванной и комнате и даже забиралась на подоконники. Чем она питалась — неизвестно, так как продуктов в избе Завадский не держал. Он махнул на нее рукой, слушая порой как ночью она шебуршит под кроватью. Возможно, следовало завести кота, думал он, но с другой стороны — мышь тоже неплохо.

Но сейчас в избе скреблась не мышь. Завадский повернулся от бревенчатой стены, вгляделся в очертания двери в полумраке, статичные тени, ни звуков больше — петли смазаны маслом, но он хорошо чувствовал ползущий холод. Из мрака выплыла фигура и замерла, как все, кто впервые попадал в его избу.

— Как ты прошла мимо охранников? — спросил Завадский.

— Мне твои рындари не указ.

Капитолина спокойно вошла, как ни в чем не бывало оглядывая его избу с интересом посетительницы дарвиновского музея. Она подошла к ближайшему окну, взяла с подоконника фигурку фарфорового карлика с большой треугольной головой, который был сделан где-то в Азии, осмотрела его, хмыкнула.

Филипп оглядел ее стан. На ней была короткая меховая шугайка — слишком модная для семнадцатого века. Нечто вроде шубки выше талии, под нею — белый сарафан. Светлая недлинная коса, огибая нежную шею, спадала с плеча на высокую грудь. Плавные линии лица поглощал мрак. Она повернулась к нему, обезоружив своим уверенным насмешливым взглядом. Он вспомнил ее слова — «по глазам изведать можно». Тем лучше, пролетела мысль, вот только и он теперь все видит. Он поднялся, глядя как она приближается, и когда она подошла, взял в ладони ее лицо и впервые увидел ее настоящий взгляд. Вскипела отравленная кровь. Не отпуская ее лица, он провел большим пальцем по ее красивым губам и наклонился. Небеснаясинева слилась с апокалиптическими солнцами.

Тихо потрескивали поленья в печи. На полу валялась шугайка и сарафан с сорочицей. Обнаженное совершенство, которое скрывала вся эта грубая одежда, лежало на кровати рядом, положив голову ему на грудь. После того как он словно потерявший контроль подросток за несколько сумасшедших толчков излился в нее, прошло десять минут, за которые они не проронили ни слова, он только по движениям ее щеки, чувствовал, что она иногда улыбается.

В эти десять минут он предавался сладким заблуждениям о том, что будто можно быть счастливым, что яд и смерти — всего лишь кошмарный сон, но словно прочитав его мысли, она напомнила, кто они.

— Как ты убил его? — спросила она.

— Кого?

— Убийцу Еремы.

Завадский ответил не сразу.

— Его повесили. Прямо перед твоим братом.

Капитолина положила свою горячую ладонь ему на живот и повела вниз.

— Скучаешь по нему? — спросил он.

Рука замерла.

— Мать горюет. — Ответила она уклончиво, но Завадскому послышались знакомые нотки.

Рука продолжила движение вниз.

— Думаешь по тебе она так бы не горевала?

Рука остановилась — чуть ниже живота.

— Ведаю.

— Ты плохая девочка?

Она запрокинула голову, посмотрела на него. В полумраке сверкнули прекрасные глаза.

— Я плохая девочка.

Ее рука наконец добралась до его члена, ответившего рефлекторной эрекцией.

— Ведаешь, еже в твоем чудном доме самое годное?

— Да. — Ответил он, пытаясь сдержать участившееся дыхание.

Он понял, что готов — схватил ее, потянул к себе.

— Обожди, я хочу посмотреть.

Высвободившись из его объятий, она встала с кровати, подошла на к ростовому зеркалу. Повернулась перед ним направо, налево и спиной, оборотившись к зеркалу лицом. Филипп видел, что она себе нравилась. И было чему нравиться — он подумал, что все-таки настоящая пошлость — это не нагота, а укрывание ее всеми этими косынками и мешковатыми тряпками. У нее были стройные крепкие ноги. Роста она была среднего по меркам своего времени и в ее формах доминировали округлости — икры, бедра, включая выпуклые задние части, ягодицы, небольшая грудь, как говорили местные — перси. Он встал, подошел к ней, обнял сзади сцепив руки на ее животе.

— Теперь я вижу. — Сказал он, глядя на ее отражение.

— Ведаешь, еже девицам запрещено раздеваться перед зеркалом?

Он поцеловал ее в шею.

— Почему?

— Сказывают можно вызвать так нечистую силу.

— Ты знаешь, она уже здесь. — Прошептал он ей в ухо, опуская руку ниже.

Она обернулась и безумие, отраженное в апокалиптических солнцах, снова овладело им.

— Оставайся здесь, — сказал он позже, когда они лежали на кровати, а свеча у зеркала превратилась в огарок, — я поговорю с твоим отцом.

— Он мне не отец.

— Кирьяк?

— Моего отца ты убил.

Завадский посмотрел в ее лицо и вдруг понял, насколько похожими они были и что удивительно — она поняла это намного раньше.

— Вассиан?! Твой отец?

— В общине все, кому от десяти годов от роду полма дети его.

— И он решил забрать всех вас с собой, когда на горизонте замаячил его персональный конец?

— В царствие божие.

— Ты в это веришь?

— Аще есть разница? И за малые сумнения сожгут в срубе без причастия.

Завадский вдруг резко повернулся к ней.

— Слушай, Капитошка, ты знаешь кто я?

— Да. — Сказала она тихо.

— Тогда останься со мной. Мы исправим это. Наше прошлое.

* * *

На следующий день, до полудня Филипп в сопровождении свиты осмотрел город. К его удовлетворению, управленческий костяк, собранный из старцев во главе с Серапионом, проявил недюжинные организаторские способности. Староверы умели не только хорошо работать, но и управлять. Строительство двойной стены «Храма Солнца» почти завершили несмотря на то, что город в десятки раз по площади превосходил Причулымский острог. Срубленные на просеки сосны пошли на строительство. Дополнительно на санях волокли бревна из лесу. Каждый прямолинейный участок венчала дозорная башня, четыре из них были въездными. Завадский поручил Афанасию — бывшему казацкому десятнику, отрядить наряды для несения службы вокруг города. Были оборудованы тайные места для секретов и постов наблюдения. Непросматриваемые участки переломали в засеки. Проложили тайные тропы для пашенников, собирателей, охотников и рыболовов и вообще всех выезжавших с острога по торговым делам. Во времена тревог в те годы били в колокола, но полукровка научил их делать рожки из бересты, которые оглушительно ревели, напоминая Завадскому вувузелы. Бойцы назначенные в охрану города обязаны были выучить разные сигналы — от «наблюдаю чужаков» до «всеобщая оборона». Город продолжал расти численно. Почти каждый день прибывали новые желающие стать жителями «города будущего» — причиной такого роста стали специальные засады, встречавшие путников на дороге и помогавшие им добраться до спрятанного от посторонних глаза «Храма Солнца».

Со стороны своего дома Завадский поручил Акиму отобрать наиболее надежных неболтливых людей и выстроить казенный лабаз за ручьем неподалеку от стены в наименее оживленной части города. В лабазе же — прорыть тайный подкоп из города в глухую нагорную часть леса, окруженную плотными засеками. Ни на что не рассчитывал Филипп, следовал лишь своему инстинкту.

К полудню он явился на поляну, окруженную кедрами в северной части города. День был пасмурный, сыпал снежок. На поляне стояли двенадцать покрашенных золотом сосновых гробов на деревянных катафалках. Место в качестве погоста для братьев, отдавших жизнь за веру, выбрал старец по имени Метуселах, любивший пространно говорить о красоте природы и мира, играть на ложках, как бы невзначай рифмовать строки из Священного Писания и вообще был в душе большим художником. На пальцах он носил перстни и любил нарезанную соломкой репу жареную на жидком сале, на манер картошки-фри, к которой приучил его Завадский.

На похоронах собрались все близкие усопших, влиятельные горожане, начальники импровизированных отделов и все военные, чуть поодаль стояли и члены общины. Никому не запрещалось присутствовать — даже напротив, Завадский был рад большому количеству людей, но численность «Храма Солнца» приближалась к четырем тысячам человек и всем просто не было места. Только любопытные дети забрались на кедры, крыши ближайших изб и лабазов и наблюдали, особенно интересовали их (как, впрочем, и остальных) полсотня вооруженных мушкетами и одетых в одинаковые кафтаны и начищенные сапоги воинов городской охраны. Выстроившись в две шеренги, они недвижимо стояли позади гробов.

Серапион провел отпевание прямо на полянке, прочитал молитвы, отрывки из Апостола и Евангелия. Выглядел он торжественно, как молодой папа Римский. Однако с процедурами не затягивал. После того, как десяток юнцов пропели молитвенные песнопения, Серапион отошел к кедрам, заняв место с другими старцами. На полянку перед гробами вышел Филипп.

Как всегда, перед выступлением, он не спешил начинать речь. Медленно шел он вдоль гробов, подолгу удерживая взгляд на каждом усопшем. Все кругом затаили дыхание и следили за ним в абсолютном молчании, так что слышно было как заливается где-то свиристель.

Остановившись у гроба с Еремой, он долго смотрел на него, затем медленно поднял взгляд и заговорил, как всегда, поначалу негромко, с паузами после каждой фразы, а потом все быстрее, пламеннее и экспрессивнее:

— Боль прощания сегодня омрачает наши души, но… вы должны помнить… их смерть не была напрасной. Они погибли за нас! — Завадский приложил руку к сердцу. — И они здесь! В наших сердцах навечно. Да, они покинули наш мир, но впервые… Впервые, братья и сестры, наши братья были отомщены! И отныне все — отсюда до Северно моря знают, что так будет с каждым, кто поднимет руку на брата или сестру из «Храма Солнца»!

В толпе раздались возгласы одобрения.

— Посмотрите на их лица — в них нет страха! — продолжал Завадский, повышая голос. — Потому что они знали, как знаете и вы — мы не рабы и не холопы! Мы пронесли свою веру в душах и сердцах через земной ад, отдав все, чтобы стать свободными! Здесь, на своей земле, без царей и дворян! Мы не поклоняемся никому, кроме того, чей свет горит в наших душах!

Толпа начала заводиться — раздавались крики, ближние ряды кивали головами, особенно возбуждены были воины.

— Мы не бунтовщики, потому что мы сами хозяева здесь. Мы не прикидываемся царями, потому что мы и есть цари. Мы долго искали свой дом и наконец нашли! И теперь мы никуда не побежим! Посмотрите, — Завадский указал на улыбающегося Мартемьяна Захаровича, стоявшего поодаль вместе с Медведем и Сардаком, — с нами приказчик Причулымского острога и скоро другие приказчики и воеводы будут переходить на нашу сторону, потому что на нашей стороне правда! А те, кто выберет сторону зла — что ж, их выбор — их пороки, но мы не обязаны нести крест чужих грехов! Мы выжили не для того. Наши братья ничего не боялись, потому что были Его воинами! Вы сами знаете, потому что умеете слышать Его своим сердцем! Все что вы видите вокруг, наш город — это заслуга всех нас и именно в этом мы их сильнее! В единстве и братстве!

Толпа уже экстатически бесновалась, Завадский замолчал, поглощая ее энергию и вдоволь насытившись, медленно поднял руку, усмиряя толпу.

— Я не обещаю, что будет легко! И никогда не обещал рая небесного. Но я клянусь! — Завадский положил руку на грудь мертвого Еремы. — Клянусь перед могилами моих братьев, что я не предам их! Меня ничто не остановит на пути к тому, за что отдали они свои жизни! Я не царь и не повелеваю. Но кто готов пойти со мной — поклянитесь и вы!

Толпа загудела словом «клянусь» и у Филиппа даже холодок по спине прошел от этого покатившегося вдаль тысячеголосого рева — как на Красной площади во время парада.

Завадский кивнул Антону. Тот дал короткую команду, и шеренга пятидесяти солдат вдруг слаженно, в ногу как единая машина прошагала к гробам, одновременно снимая с плеч мушкеты.

— Заряжай! — приказал Антон.

Раздалось бренчание. Приклады мушкетов уперлись в плечи. Стволы — к верхушкам сосен.

— Спите спокойно, братья. — Сказал Завадский, двумя перстами начертив в воздухе крест.

— Пли!

Пятидесятствольный залп оглушил всю округу, полянка погрузилась в пороховой дым. Это невиданное прежде зрелище заворожило всех. Филипп вклинился в толпу, направляясь к главной улице, так что охранники не успевали оберегать своего хозяина — кругом Завадского мелькали лица, наполненные обожанием, руки тянулись к нему, норовили коснуться. Толпа как живой кильватер двигалась за ним.

— Я с тобой, Филипп. Я с тобой, брат! Мы до конца с тобой, брат Филипп. Храни тебя Бог. Спаситель. — Раздавалось отовсюду.

(обратно)

Глава 19

Впервые увидав в лунном свете крупные фигуры стрельцов, Васька оробел. Грудившиеся на замерзшей Томи даже издали казались великанами, как Филин, а те, кто соскакивали за ними с саней — ловки как Данила. Разве что полукровка лихостью их превосходил, но то не человек был, а черт, и к тому же один — даром что против целого отряда. Ратники свистели, кричали, звонко хлопали для согрева в ладоши, мелькали страшные сабли, полумесяцевые лезвия бердышей. Стрельцов, казаков и прочих служилых семнадцатилетний Васька боялся с детства, наслушавшись страшных историй вечно гонимых староверов, еще до того, как ссыльный за убийство и разбои казак с серьгой в ухе на глазах у него изрубил саблей старшего брата Егора. Теперь Васька понимал, что трясет его не только от мороза.

Полчаса назад к продрогшему Ваське, караулившему под ракитами пару саней, на которых они ехали по замерзшей Томи почти сутки, неслышно явился из прибрежной тьмы Данила.

— Бродним [идем], малой, — сказал он и могуче хлопнул Ваську в плечо, так что тот пошатнулся.

— Обожди! — ответил замершими губами Васька и стрельнув глазами в зеленое небо, с деревянной суетливостью извлек из саней старую пищаль с обломанным прикладом.

— Зарядил? — спросил Данила.

Васька кивнул.

— Тощно [спешно]!

Данила неслышно зашагал во тьму — так быстро, что Васька едва поспевал за ним.

Насмотревшись, как под руководством Антона и Медведя воины «Храма Солнца» постигают науку боевого дела и наслушавшись рассказов об их подвигах в Ачинском и Причулымском острогах, про нападение на казенный этап Мартемьяна Захаровича, и прочих всяких баек, Васька, как и другие парни и отроки из общины загорелся желанием попасть в бойцы или как сами они себя называли — братья. Хотя братьями и сестрами назывались все члены общины «Храма Солнца» — получалось такое братство внутри братства. Нравилось Ваське в этом братстве все, но особенно, как лихо обращались они с пищалями и мушкетами, как ладно сидели на них новые кафтаны, как грозно сверкали палаши и топоры в их руках, как весело шутили они промеж собой, и как глядели девицы на них, когда хохотали они, сидя в седлах. И какая сила исходила от них! Впервые его вечно гонимые единоверцы давали кому-то отпор, впервые внушали страх и уважение. Васька невероятно гордился ими и хотел стать частью этой силы.

Однако, хотели многие, но брали не всех. Молодежь для смелости шла проситься группами — не к Даниле или Антону — к ним было страшновато, а к командирам пониже — например к Савке. Тот с товарищами посмеивался, но беззлобно, чтоб не обидеть и большинство отправлял «помогать семье». И все же некоторых оставлял — в основном физически крепких. А вот Васька крепостью пока не отличался, зато будучи сыном конника — по опыту и по природе своей хорошо ладил с лошадьми. Савка сам с ними обращался умело, а в армии Филиппа таких недоставало. Ваську вместе с другими отправили к Завадскому. Вот уж кого он боялся пуще всех, но не так как полукровку — тот дух нечистый, хоть и прирученный, а брата Филиппа все в общине (и уже не только в ней) почитали чуть ли не посланцем Божьим. Ежели не сыном, то хотя бы племянником или апостолом. Колени задрожали у Васьки, когда уставились на него немигающие небесно-синие глаза, когда диковинная воспламеняющая душу речь зазвучала персонально для него.

Васька стоял — руки по швам, но отбился, как есть сказал — кони его слушают, ко всем подход найдет, даже к самым строптивым, дюжину рецептов для санных полозьев ведает, телегу, салазки собрать — не испугается, и на беговых летать может и на грузовых волокушах квадригой лес возить. Затем и в деле себя показал — строптивого Богатыря усмирил и подковал.

Брат Филипп объявил, что берет его с собой в Томский город. Васька обрадовался, приятели-одногодки обзавидовались, а рыжая девка Ефросинья в канун отъезда даже улыбнулась ему с крыльца, когда он прошел мимо в новом кафтане, так что Васька убедил себя — как вернется, затеет сватовство. Больше всего Ваське понравилась дорога. Нравилось ехать ему с братьями по чудной природе, впервые не таясь и не убегая, слушать бесконечное балагурство, свистеть пугая птиц и енотов без страха, смеяться уверенно глядя вокруг, как молодой хозяин жизни, которого ждут увлекательные приключения.

С тех пор прошло дней десять-одиннадцать. Успели и покататься, и пожить в каких-то землянках, и на дворе в далеком посаде, затем большая часть отряда куда-то ушла вместе с братом Филиппом. Осталось их десять человек во главе с Данилой и страшным чертом полукровкой. И вот, пришло время первому приключению.

Подкравшись с Данилой к теням, присевшим у заснеженных кустов, Васька тоже опустился в снег и вместе с остальными стал наблюдать сквозь редкий пролесок как слезшие с саней стрельцы тащили что-то крупное, целыми ворохами и большими охапками к небольшому дворику на берегу — зимней стоянке с колодцем для сборщиков ясака, едущих по санному пути со стороны Кети и Нарыма.

Задание у Васьки не в пример другим было самое простое. Его дело — кони и сани, но тем не менее боялся он пуще других. Их всего десяток, а стрельцов как будто больше и все, как на подбор великаны.

— Еже трясешься яко заяц? — недоверчиво спросил сидевший рядом брат Августин.

— Студено! — соврал Васька и встал, чтобы пересесть подальше, но оказавшийся подле страшный черт полукровка грубо толкнул его обратно.

— Не мельтеши, баляба. — Сердито прошептал он, сверкнув холодными глазами, в то время как рот его страшно скривился.

Ежели поступил бы так с ним кто другой, хотя бы даже и Данила, то быстро вскипавший Васька не удержался бы — как минимум огрызнулся, но полукровка был натуральным дьяволом и Васька только ссутулился.

Минут через пятнадцать, когда все уже окаменели от мороза, Данила подал голос:

— Пора, братцы! Афоня, ристай [беги]!

Четверо братьев поднялись и бренча пищалями с палашами побежали налево.

— Бес…

Полукровка поморщился и ничего не сказав, неслышно растворился во тьме. Васька сердито посмотрел ему вслед. Вот бы стать сильнее его и утереть ему нос! — подумал он. — Узнал бы тогда, как позорить его перед братьями, ишь ты — баляба!

— Васька! Околел что ли?

— Я не… — обернулся Васька к Даниле.

— Сказывай дело свое!

— Сыплю лесом к реке, онамо таясь бережком к салазкам, коней перепрягаю, ин вас дожидаючи.

— Близко токмо не бери, имай поспешно лучше. Идем, братцы.

Все поднялись и разошлись, как было оговорено. Братья в обрезанных кафтанах, цепочкой пригнувшись бежали за Данилой, одною рукой сжимая пистолеты, другою палаши. Васька отделился от них и углубился в густой ельник справа. Проваливаясь по колено в снег, бежал изо всех сил, вскоре запыхался, и заметил, что кругом только непроглядный лес и звездное небо с застывшими перьями золоченых облаков.

Васька перепугался до смерти, зайцем рванул налево, ощущая кислый привкус во рту и выступивший пот на спине. Через десяток шагов споткнулся о сухой ветровал в снегу, оцарапал ветками лицо, выронил пищаль и потерял шапку. Вскочил, стал с ужасом рыскать кругом. Повсюду только ветки, и каждая вторая мерещится пищалью, а схватишь — колкий сушняк. Шарил Васька руками во тьме, шарил, до крови изодрал их, и уже чуть не плакал от отчаяния, а пищали все нет. Пошел вперед и вдруг в пяти шагах увидел в снегу ветку, сунул руку — железо. И как улетела так далеко? Выхватив из снега холодную пищаль, Васька прижал ее к груди, и побежал уже во всю прыть, высоко поднимая ноги и вскоре совершил вторую ошибку — выбежал прямо к стоянке. Густой лес внезапно кончился и буквально в десяти саженях от него боком стоял перед избой бородатый стрелец-караульный. Васька замер как вкопанный. Стрелец, реагируя на шум стал оборачиваться, но как-то слишком расслабленно, что, впрочем, только добавляло Ваське страху. Через мгновение он увидит его и что делать — бежать? Стрелять? А заряжено ли? Он и позабыл. В любом случае, прахом из-за него пойдет все, поднимется преждевременный шум, поубивают братьев. И в самом деле — баляба. Он видел, как оборачиваясь, стрелец снимает с плеча мушкет, лицо его уже прямо устремлено было на Ваську. Сейчас заорет! Но стрелец лишь медленно опустился на колени, а затем рухнул животом на землю. В спине его торчала стрела.

Следом перед избушкой, из которой раздавался хохот, стремглав пролетела тень — будто черт верхом на горной козе. За нею уже выросли знакомые силуэты. Ваське показалось, что они будто соткались прямо там из тьмы, а теперь крались вдоль стены, по очереди пригибаясь под уютно светящимся низко прорубленным окошком. Васька узнал Данилу — тот деловито махнул кому-то напротив, и прошептал беззвучно губами — тотчас тьма с другой стороны соткала брата Афанасия, а следом и Августина. Словно коты, учуявшие запах рыбы, братья стояли, замерев у стены, вертя только одними головами. А где-то носился проклятый черт полукровка. То и дело слышался в ночи знакомый тихий свист его стрел. Да не все что ли в избе? — перепугался Васька. А если черт его примет за стрельца?

В следующее мгновение Данила широко махнул рукой и брат Афанасий ногой сокрушил дверь, братья тут же один за другим стали врываться в избу, раздались крики, следом сразу — пальба, рубильный звон, грохот, матерщина. Больше всего Ваську ошарашили страшные крики. Так кричат только чтобы заглушить страх, сражаясь насмерть. Крики эти окончательно привели его в чувство и он побежал к реке.

У берега фыркали запряженные лошади, нервничали, топтались — звуки боя пугали их. Васька подумал было, что их оставили у прибрежной коновязи на время — глупо держать лошадей так далеко от стоянки. Он бросил пищаль в ближайшие розвальни, раздал стрелецким лошадям по заранее припасенной морковке, погладил каждую по храпу и принялся распрягать первую. Знакомая любимая работа отвлекла его от криков и пальбы, и даже мороз как будто отступил. Руки уверенно раздергали узлы, сняли дугу. Освободив от саней одну лошадь, Васька взял сенца с саней, подкормил распряженную лошадь и поглядел в сторону избушки. За перелеском постройки не видать, только меж сосен поднимался густой грибовидный дым. Там еще кто-то стрелял и орал. Кажется бойня каким-то образом вышла за пределы избы — плохой знак. Орали с разных сторон. Васька отогнал подкативший страх и вернулся к работе, помогавшей ему брать себя в руки. Проверил ужи запряженных саней. Одна ему не понравилась — больно худая, того и гляди порвется, как понесут. Васька извлек из мешочка свежую ужу, примотал ею оглоблю поверх старой, завязал двойным мудреным узлом, поднялся и вздрогнул — прямо перед ним за санями стоял стрелец без шапки с растрепанной бородой, под распахнутым кафтаном вздымалась могучая грудь. Крупный, костистый, из-под крутых надбровных дуг жалит жесткий взгляд больших страшных глаз. Ростом — с лошадь, то есть на полторы головы выше Васьки.

Васька опустил взгляд на розвальни, увидел знакомый отломанный приклад и сам не зная как схватил пищаль, не очень ловко перехватил ее, но все же нацелил на стрельца, который уже огибал сани, приближаясь к нему. Увидев нацеленную на себя пищаль, стрелец замер.

— Ты чево-то, паря? — сказал он расплываясь в улыбке и слегка разводя крупные как весла руки в стороны. — Еже тщишься, не ворог я тебе.

— А ну не належай [не наступай]! — крикнул Васька. — Стой, иде стоишь.

— Стою-стою аз. Откель ты, паря?

— Сказано тебе — не плюскай!

Так молча простояли они с полминуты. Стрелец с застывшей улыбкой и поднятыми в локтях руками безотрывно смотрел на Ваську, доставляя тому дискомфорт, а потом среагировав на очередной истошный вопль поворотил лицо к берегу где вдруг стало светло от сильного пожара — должно быть задалась избушка.

— Во-то братяся [дерутся] мужики, — сказал стрелец так, словно бойня не касалась их обоих.

Васька тоже с напряжением посмотрел на берег. Меж сосен безумствовало яркое пламя, у пятачка стало светло как днем, но никого не видать, только крики в отдалении.

— Во-ся разумею, паря — отпустил бы ты меня с Богом, а? — осторожно попросил стрелец.

Где же они, с досадой думал Васька и что ему делать? А ежели придется стрелять? А ежели стрельцы побеждают, а не братья? Страх ужом заполз под кафтан, и Васька напрягся, чтобы не вздрогнуть. Убить глядя в лицо? Хватит ли духу? А если только подранит или того хуже — осечку даст? Этот здоровяк же голыми руками изломает его, как медведь. А ежели явится подмога стрельцу? Да заряжена ли вообще пищаль? Ему показали только раз, да раз он сам зарядить попробовал. А теперь и позабыл все. Васька начал паниковать.

Стрелец будто читал его мысли, будто видел насквозь — глядел большими круглыми глазами в упор, без страха.

— Отпустил бы ты меня, паря. — Повторил он. — У меня жена, ребятушки малые. Сиротами не оставь. Убо пойду я, еже тебе станется… Уйду в ночь, яко дух, никто и не видал.

— Да привяжи ты помело! — почти заорал Васька, и снова в нетерпении поглядел на берег.

В другое ухо надсадно ныла заверть, шкурила колючей крупой голую щеку и шею. Там на другом берегу нависал над Томью посеребренный лунным светом курган, словно гигантский бабр, готовый к прыжку.

Да что же там происходит! Уж больно долго! Живы ли братья?

— Не бери грех на душу, парень! Отпусти ты меня. — Жалобно просил стрелец.

Васька заметил, что он стал как будто ближе. Как он его подпустил?

— А, черт с тобой! Иди! — Васька мотнул пищалью и тотчас будто гора свалилась с плеч. Вот оно, правильное решение.

Стрелец же вместо того, чтобы дать стрекача, зачем-то стал его усердно благодарить, говорить неуместные банальности про «вовек не забуду», да еще кланяться стал — вот же остолбень.

— Да иди ты уже… — Процедил Васька.

Стрелец, продолжая кланяться как японец, стал отступать на Томь, через несколько шагов, не поднимая взгляда он развернулся и убежал во тьму. Васька дождался, пока в пугающих криках растворятся его шаги и вернулся к делам своим — надо было еще проверить подпруги.

Он положил пищаль в сани. Позади, совсем рядом раздался тихий треск — будто ледышка, попавшая под тяжелый каблук. Васька резко обернулся с запозданием понимая как же он глуп. Огромный стрелец стоял прямо перед ним. Отсветы пожарища страшно плясали в его застывшем улыбающемся лице.

Васька заморгал со страху глазами.

Следом стрелец набросился на него, оба упали в розвальни, Васька от навалившейся на него горы, чуть хребет не сломал о копыл. Лошадь с испугу пошла, неся их за собой. Тем временем гигантские ладони сомкнулись на тощей Васькиной шее дубовой колодой, борода стрельца лезла ему в лицо. В глазах потемнело.

— Во-то милость тебе, возгря сраная! — со зловонием извергалось ему в лицо, но Васька ничего не слышал — в ушах стоял какой-то внутренний свист, который слышал только он. Ни вдохнуть ни выдохнуть — Васька оцепенел от ужаса и разумом и телом. Понимал только что это все, конец.

Но в следующую секунду давление исчезло. Васька с жадным хрипом втянул воздух. Стрелец столетним дубом лежал на нем, и что-то теплое стекало с него Ваське на грудь. Сквозь слезы Васька увидел под ночным небом лицо полукровки. Тот оскалившись, выхватил топорик из шеи мертвого стрельца и по привычке скривил страшную рожу. Хрипло дыша, Васька глядел, как полукровка спихнул мертвеца с саней словно мешок с гнилым луком, после с размаху швырнул в розвальни огромную связку соболиных шкур, а затем прищурившись на Ваську крепко взял того за подбородок, покрутил в стороны.

— Отщетился в мале досталь, ин жить покамест будешь. — Сказал он и повернувшись к берегу оглушительно засвистел.

Наконец, послышались скрипучие шаги на снегу, бренчание оружия и знакомые возбужденные голоса, братья набегали один за другим, все с охапками соболиных шкур, которые швыряли они во все подготовленные Васькой сани. Сам Васька, немного оклемавшись, медленно поднялся, и стараясь не крутить головой, нашарил под ногами поводья. Шея горела, горло драло от каждого вдоха. Ухватив поводья, Васька потянул их на себя, давая лошади почувствовать управление. Последним в розвальни прямо за ним упал Данила, положил руку ему на плечо.

— Живой? — спросил он.

Васька молча кивнул.

— Вперед!

Трое саней двинулись с места. Полукровка взлетел на единственного распряженного Васькой коня и обогнав их, умчал во тьму, но перед тем как скрыться в ней, блеснул в лунном свете его профиль, не искаженный на этот раз никакими гримасами и Ваське почудилось будто впервые он увидел настоящего полукровку — не страшного черта, а хладнокровного и бесстрашного бойца, с загадочным ликом иноземного дворянина. На всю свою долгую жизнь запомнил Васька этот мимолетный образ, увиденной им в ночи на замерзшей Томи. И даже когда многое, куда более позднее истерлось из памяти, он хорошо помнил того, кто однажды спас ему жизнь.

(обратно)

Глава 20

Иеромонах Филофей извлек из сундука под лавкой пыльный дерюжный мешочек, стянутый пенькой, поправил съехавший на лоб куколь и бодро вскочив, вышел из избы, чуть было не позабыв ссутулиться.

На улице его ждал Истома — осанистый человек в драном зипуне. Из-под старой шапки-валенки, сдвинутой на затылок, выбивались волны золотистых прядей. Слегка задрав короткую бороду, Истома своим привычным взглядом — проницательным и при этом как будто слегка удивленным смотрел на деревянный трехпрестольный храм Казанской иконы Божией Матери возвышавшийся над заснеженными холмами. Услыхав резкий скрип досок, он обернулся, но Филофей успел уже перейти на старческую шаркающую походку.

— Во-ся, Истомушка, — проблеял Филофей протягивая легкий мешочек, одновременно беря Истому по-стариковски под руку, и как бы подталкивая от избы подальше, — коегождый вечер смачивай водицей, посем кашицей спину мажь. На седмицу [неделю] хватит, да онамо и заживет. Идем, провожу.

Старик вдруг заглянул Истоме в глаза и тот почувствовал как рука его державшая за локоть уже совсем не по-стариковски стала каменной.

— Да не лезь ты впредь на рожон, Истома! Сиди себе тихо в селитбе [поселении], пережидай времена ныне лютые, безбожные. Я стар, да тебе единако жить да жить. Не в пример, дурость еже.

Они пошли мимо заснеженных лабазов к монастырским воротам.

Истома вздохнул.

— Филофей, ты строил овый монастырь… — Возобновил он прежний разговор, от которого сам уже устал.

Филофей раздраженно махнул рукой.

— Сызнова за свое!

Истома продолжал уверенно говорить, не повышая голоса.

— Не сказывай токмо, еже запамятовал яки прежде зде была одна лысая юшкова гора, ты да Ефрем, пятеро чернецов и деревянный крест.

— Ох, сказочник. Аз иже зде? Простой насельник.

— Не плюскай, и не горбаться стариком, знаю я тебя, Филофей. Ты не насельник, ты иеромонах и по правде таже Ефремы — не Варлааму, а тебе должно быть в монастыре настоятелем.

Филофей гневно шикнул.

— Ежели бы не батожьи увечья, огрел бы аз тебя, яко тятька твой покойный!

Истома остановился, высвободился от его руки.

— Настоящие увечья здесь! — он приложил руку к груди. — Ведаешь ты, я воин и не могу отступить.

— Не воинство то, а онагрово [ослиное] упрямие! Гордыня еже смертный грех! Послушай старика, — смягчился Филофей, увидев как Истома слегка поморщился от боли, — я помню и отца твоего и тебя яко на ноге качал, оно бывало в тебе, но его обернуть годе и иначе. Затаись. Не токмо себя во имя, твой сын страдает из-за тебя. А Бог терпеливым дает многое, ты убо хлебнул, смирись.

— У нас есть сила, Филофей! — возразил Истома. — Сам ведаешь! Али не веришь мне? Мнишь будто я простой холоп? Да, я холоп, обаче такой же якой ты насельник. Погляди на себя — стариком корчишься, в руках силища богатырская, в глазах огонь и облавая власть. Кем ты стал, Филофей? Тихим ружником? Ты не был каменотесом. Ты был воином веры!

— Прости его Господи! — старик перекрестил Истому и стал шептать молитву о спасении души.

— Ладно, докучать не стану боле. Живи как знаешь. За травы благодарю.

Филофей вывел Истому за ворота, мимо них проехало двое саней с рыбой. Вдали с Ушайки тянулся небольшой обоз, на другой стороне на Томи жгли костры — насельники и монастырские крестьяне ставили ловушки на сомов. Чуть ближе, на границе пашни и березовой аллеи, стоял богато, но при этом неброско одетый купец в сопровождении двоих крепких вооруженных рынд, а перед ними (спиной к Истоме) на топчущемся громадном рысаке сидел казак — в плечах косая сажень. Лисья шапка — набекрень. В чехле за седлом покоилась пищаль.

— Еже им тут годе [нужно]? — прищурился Истома.

Филофей отмахнулся и заспешил обратно. Истома поглядел ему вслед и снова обернулся на странное собрание у рощи. Казак как раз лихо развернулся на лошади и помчал к дороге. Пролетев мимо Истомы, он окинул его грозным взглядом и тот узнал Бартошникова — денщика подполковника Артемьева.

Ненависть заглушила жгучую боль в спине — Истома вспомнил позавчерашний день и сжал зубы. Как же так получилось, что стал он изгоем на своей земле. Истома считал эту землю своей по праву рождения, он был одним из первых коренных сибиряков — русских людей родившихся в Сибири. Отец его — разорившийся мелкопоместный боярский сын был сослан в верхотомский стан, немногое дал, кроме фамильного уважения. Родители умерли давно, да позже отец — прямо в день совершеннолетия Истомы, которому ничего не оставалось как пойти в послужильцы к местному боярину Островитянову по прозвищу Махараджа за то что любил оборачиваться в персидский ковер, и расхаживать в таком виде по двору. И хотя разменял с юных лет Истома свободу на боевое холопство, уважение к нему, переданное по наследству от отца сохранилось. Старожилы — кое-кто из местных купцов, земские старосты, монахи, посадские люди, кочевники и даже служилые старички знали Истому с детства, а после того, как вернулся он из Крымского похода, где получил ранение и наградную шапку из рук ближнего царского боярина Алексея Шеина стал можно даже сказать уважаемым горожанином. Махараджа тоже уважал своего боевого холопа за смелость, честность и преданность (и даже как поговаривают за то, что тот спас ему жизнь, протащив раненым двести саженей по пустыне, отпугивая подступавших татар заговоренным крестом), он выделил Истоме небольшой надел, где тот построил избу, в которой завел себе жену, а в последствии сына и жили они относительно неплохо. Однако Махараджу неожиданно оклеветали, обвинив в пускании по ветру дурных слов на царя, заковали и отправили в Москву, где после дознания, приговорили к битью батогами и повесили. Имущество, как полагается, конфисковали и передали доносчику — племяннику полковника Карамацкого — двадцатилетнему Степану Ардоньеву.

Молодой боярин Степан Ардоньев тоже получил прозвище (правда, куда обиднее — Маракуша) и тоже был склонен к чудачествам, но иного рода — в отличие от безобидного Махараджи, он расхаживал по новым владениям не в ковре, а в военном кафтане и при сабле, стегал слуг и дворню нагайкой, а молодых девок хватал за различные части тела. Наличие влиятельного родственника и легко добытое богатство кружили юному боярину голову, пробуждали темное, помноженное на юношеские амбиции. Нрава он был капризного, вспыльчивого, любил выпить с ровесниками и пошалить, и в таком случае, к нему лучше на глаза было не попадаться. Некогда уважаемый Истома, разумеется сразу не понравился Степану — очень раздражало его, что какой-то холоп почитаем здесь как герой войны, а самого Степана за глаза зовут маракушей. Для начала он лишил Истому надела, забрал его четырнадцатилетнего сына в помощники конюхов на дворе, где его постоянно били по любому поводу, жену выслал в Кеть на поташный завод, а самого Истому отправлял на самые тяжелые работы.

Истома пытался что-то придумать, говорил с людьми, и даже находил поддержку, но силы не ощущал, а вчера пересекшись взглядом с нетрезвым Степаном в компании знатных ровесников, нарвался на очередной его гнев, который переполнил чашу терпения обоих, однако лишь один из них был наделен властью.

Степан приказал выпороть дерзкого холопа просто так, за «непочтительный взгляд» прямо на посадской площади в присутствии толпы людей и хохочущих приятелей.

Истома, не ожидавший такого позора, даже потерял самообладание и опустился до того, что стал умолять молодого боярина не делать этого, но лишь распалил последнего. В итоге, с Истомы стянули портки и есаул высек его прямо на земле батогами. Истома ни слова не проронил, только пытался вспоминать старого друга его отца — Филофея, который всегда учил смирению и противлению гордыне, однако это не помогало.

В одном был согласен он с Филофеем — странные времена наступили в их непродолжительном рае. Спину жгла лютая боль, но сильнее горело в груди. Истома кусал губы, глядя бесстрашным пристальным взглядом на приближающиеся сани, запряженные в двойку внушительных коней.

Преодолевая снежный взгорок подле Истомы, один из рынд, развалившийся в санях, крикнул ему:

— Эй ты! Ведаешь идеже тут воловья заимка?

Истома смотрел на этого не то казака, не то боевого холопа, крепкий мускулистый торс которого облегал богатый кафтан с шелковыми нашивками и беличьим воротником. Однако в лице его сквозило как будто что-то лихое, разбойничье. Впрочем в Сибири, у половины служилых были такие лица.

— Эй, оглох?

Истома вытянул руку на север, не отрывая от казака своего пристального взгляда, который с непривычки многих вводил в ступор.

— До свилеватого ильму грядите. Онамо за ним лежень через паточину увидаете, по нему убо до слободки с десяток верст.

Рындарь кивнул, а «купец», который на самом деле был никаким не купцом, а Филиппом Завадским, слегка хлопнул переднего рындаря по плечу и тот натянул поводья, останавливая сани.

— Что за старик с тобой был? — спросил он у Истомы.

Истома глядел на Завадского своим открытым проницательным взглядом, по которому как всегда совершенно было не понять, что у него на душе.

— Ну?

— А не твоего то ума дело, боярин. — Ответил Истома, не изменяя своей гордой осанки.

После этих слов, рындарь спрашивавший о слободке с неожиданной быстротой соскочил с саней и ударил Истому в лицо. Истома упал в снег, окрасил его кровью, но рындарь схватил его за шкирку, посадил на колени. Истома увидел перед собой вылезающего из саней Завадского.

— Ладно, Данила, полегче. — Сказал он, подходя к Истоме.

Стоя на коленях, Истома спокойно глядел на приближающегося Филиппа снизу вверх. По короткой бороде стекала кровь, капала в снег.

— Это же тебя высекли на посадской площади как школьника? Тогда ты не выглядел таким дерзким.

Истома слегка прищурил глаза и плюнул перед Завадским в снег.

— Разумеешь твои холопы присно будут служить тебе?

Завадский с интересом оглядел Истому и усмехнулся.

— На твой век хватит. — Сказал он. — Но ты ошибся. У меня нет холопов. Это мои братья.

После этих слов «странного купца» Истома оценивающе посмотрел на Данилу, затем на Савку, глядевшего на него из саней. Снова прищурился.

— Ладно, едем, Данила, оставь его, — сказал Завадский и направился к саням. Богатырь отошел от Истомы и тоже двинулся к саням.

Истому же будто что-то осенило.

— Обожди! — крикнул он, поднимаясь с коленей. — Обожди, я знаю кто ты!

Филипп остановился, обернулся.

— Давно витают слухи. — Слегка задыхаясь сказал приближающийся Истома. — О высоком человеке, с чудным говором, что пришел неизвестно откуда и построил город на отоке Сибири, иде все — староверы, казаки, холопы, все живут без чинов и распрей, зовя друг друга братьями.

— Слухами земля полнится. — Сказал на это Завадский.

Истома поглядел ему в глаза, затем также — в глаза стоявшему рядом Даниле.

— Я боярский сын, родившийся зде и таже разорения отца моего, стал послужильцем Махараджи, которого отправил на виселицу тот кто приказал меня высечь. Я прошел две войны и получил награду из рук ближнего боярина Шеина, который был тут у нас в Тобольске воеводою.

— Ты это к чему? — спросил Филипп.

— Я зде не один такой…

Завадский кивнул Даниле и вместе они развернулись к саням, но Истома снова их остановил.

— Можешь смеяться, но я сказываю не о кучке беглых холопов! Среди нас казаки и целовальники, чернецы, посадские люди, земские старшины и даже купцы — лиши их нужи и получишь вящше!

— Чего ты хочешь?

Истома подошел к нему вплотную, так что Филипп вблизи увидел его проницательные серые глаза. И хотя Истома был высок, Завадский был еще выше и смотрел на него сверху вниз.

— Как стать таким как ты? Как научить людей бесстрашию?

— Для этого нужно самому стать бесстрашным.

— Я не боюсь смерти.

— Откуда ты знаешь, что такое смерть? Разве ты умирал?

Нечего на это ответить было Истоме, что растерянностью отразилось на его лице.

Завадский с Данилой сели в сани и помчали к ильму, а Истома все стоял, будто замершая статуя — в глубокой задумчивости глядя перед собой. И лишь, когда загромыхали сани по деревянному мостику, он обернулся и посмотрел им вслед.

* * *

Филипп тоже оглянулся на чудака незнакомца с горделивой осанкой и пристальным взглядом ребенка. Быть может в двадцать первом веке, и не сыщешь такого до одурения наивного поборника чести и все же было в нем что-то подкупающе искреннее, а между тем над самим Филиппом мысли довлели тревожные — ведь на кону если подумать жизни тысячи людей, которые доверились ему и среди них были те, кто стал ему особенно близок. Ответственность — тяжкая ноша лидеров. Однако провал здесь — конец «Храму Солнца» и испытав страх однажды, повторной угрозы власть не допустит — как историк он прекрасно это понимал. Сожгут, заклеймят, загнобят. Один рецепт против этого — полагаться на острое чутье свое.

— Данила, как вернемся, разыщи Акима. — Сказал Завадский. — Пора начинать.

Данила молча кивнул.

* * *

Снаружи хоромы томского воеводы Ивана Ивановича Дурново — будто двухэтажная казарма — темнобревенчатая, неприветливая — под стать неприступной томской крепости, не раз попадавшей в осаду за первый век своего существования. Убранство внутри просторно — сводчатые потолки, обилие окон, несмотря на сибирские морозы, широкие лестницы. Местами даже богато, особенно в главной коморе Ивана Ивановича на втором этаже — там царил причудливый симбиоз европейского и азиатского духа. На стенах вместо икон висели портреты, писанные неумелой рукой ссыльного поляка, на межоконной перемычке — на удивление искусно вышитый на сукне тигр, вставший на задние лапы. На другой стене — большие английские часы с боем. Дубовый пол покрывал персидский ковер, при входе лежала китайская голубая циновка с журавлями. На огромном столе, уютно вставленном между изразцовой печью и большим окном — ворохи свитков, перевязанных красными и золотистыми лентами, старинные книги, там же пара перламутровых чернильниц, серебряные подсвечники, изящный медный кувшин и два высоких кубка. Сам Иван Иванович сидел за столом в красном парчовом кресле и глядел на крепко сцепленные клетью-тарасой срубы, образовывавшие неприступные стены томского кремля.

Поглаживая квадратной ладонью бороду, воевода глядел в окно, за которым сгущались ранние зимние сумерки и слушал рассказ своего заместителя — письменного головы Семена Федоровича Бутакова о делах в далекой Москве.

— Стало быть, определилась власть. Чует мое сердце, грядут перемены и по нашим захолустьям. — Произнес он, сощурив глаза.

Сидевший в кресле у окна под вышитом тигром Семен Федорович улыбнулся.

— Да не рано ли, Иван Иванович, в ерихон сиповать? У «царя» того молокона губах не обсохло.

— Елико стрелецкого голову казнили, стало быть обсохло, а паки молодой царь стрельцов в опалу сдаст.

— Без нужи-то стрелецкой яко царь?

— Новое войско построит, на немчинский манер. Сказываю — ждут перемены Россию. Ин иже в заднем уме опору искать станет — проиграет. Помяни мои слова, Семен Федорович. Готовиться и нам надобе.

Бутаков хотел было что-то сказать, но в это время раздался за дверью топот, громогласный голос и стук — оба знали, что это стучит о двери и косяки украшенная драгоценными каменьями сабля полковника Карамацкого.

И впрямь — дверь распахнулась и в комору не вошел, а буквально вкатился кривоногий коренастый человек в распахнутой соболиной шубе, золотистом кафтане и красных сапогах с каблуками. Вместе с ним вошел тяжелый запах скотобойни. Позади, за дверью испуганно выглядывали слуги и рынды воеводы, не решившиеся остановить Карамацкого.

— Буде чахнуть посреди волокиты! — заполнил все пространство зычный голос Карамацкого. — Велел седлать для тебя коней, Иван Иванович!

Дурново почти незаметно поморщился.

— Что такое?

— Яко что — на изубря едем, как обещал! Покажу места потаенные, ты такие и не видывал, воевода.

— Нынче не до охот, братец, — сказал Иван Иванович, взяв один свиток и швырнув его на угол стола, — дивят дела московские.

— Вы еже дети, братцы, ей-богу! Якие дела? Поведай, Иван Иванович — кому в Москве до наших окраин дело есть? Лишь бы рухлядь мягкую везти не забывали.

— О том и речь, Осип Тимофеич. — Сверкнул умными глазами воевода.

Карамацкий сделал вид, что не заметил укола, поворотил свое хищное лицо к Бутакову, который сидел закинув ногу на ногу.

— Небосе-то овый хлыщ сызнова смущает тебя?

Бутаков улыбнулся.

— Чем сиднем сидеть, принеси-ка мне кваску, стряпчий. Таже заплечных дел палом горло дерет, еже я сам орал, а не пытанный.

— Осип Тимофеич, — произнес с вежливой твердостью воевода, — Семен Федорович письменный голова, а не слуга тебе за квасом бегать.

— В самом деле? — наигранно удивился Карамацкий и поклонился Бутакову. — Ну, прости мя, боярин, я-де разумел, темный человек, еже голова — нешто вроде слуги.

— Шутишь все…

— Ин ладно, — засмеялся Бутаков, легко вскакивая, — есть дело и впрямь пить охота, кликну слуг за вином и квасом.

Когда Бутаков удалился, Карамацкий подошел к окну и продолжая улыбаться спросил:

— Еже делается, Иван Иванович?

— Ты мне о том скажи, Осип Тимофеевич.

— Не по нраву деяния мне ововы, — сквозь зубы чуть не прорычал Карамацкий.

— Не того ответа жду я от тебя.

Карамацкий вдруг снова улыбнулся, упер руки в бока, задрал голову.

— Мнится мне порой будто забываешь ты, Иван Иванович, еже сделал я для тебя и о том как посем уговорились мы дела вести.

— Вот именно, братец. Уговорились. Токмо я свое дело помню, а ты? Три ясачных отряда ограблены за седмицу — не многовато ли? Последний сбор с самоедов — под корень весь отряд вырезан. Что за разбойники с пищалями орудуют прямо у тебя под носом?

Карамацкий развернулся, грозно двинулся к столу с воеводой.

— Нет! Ты позабыл! — ударил он крупным кулаком с перстнями в стол, так что подскочили подсвечники и чернильницы. Карамацкий схватил один свиток, потряс им. — Аще лезу в дела твои?! Нет! — Свиток полетел в стол. — Сице еже ты лезешь в мои?!

Дурново тоже привстал, подавшись над столом.

— Твои?! — тихо со злостью прошептал он. — А с неполного сбора по ясаку чья полетит голова?! Донележ [до тех пор] из своего кармана добычу урежь, ин ежели дела такие устоятся, нас обоих снесет, а тут дела в Москве определяются. Оборотится сюда взор, не вечно зде быть захолустью. Помяни мое слово. Дощаник един, потонем вместе. Так что это не твои дела, еже и мои дела!

Несмотря на буйный нрав Карамацкий понимал — воевода прав.

— Почто сваримся, Иваныч. Я того не люблю, да и у тебя сердце нездоровое. — Сказал он улыбнувшись излюбленной своей улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего. — Аще бывало такое, во еже Карамацкий не управился? Сам ведаешь, Иваныч, ибо так.

— Поглядим. — Сказал воевода, присаживаясь в кресло.

Карамацкий ухмыльнулся, покачал головой и направился к дверям.

— Да, паки не забыл, — остановил его Дурново, — еже с теми острогами в Красноярском уезде? В Ачинском остроге да Причулымском?

— Ежели придется, всех на уши поставлю.

— Почто на уши? Сказывали будто там казнокрадство и прелесть на изобильной вольнице расплодились, онамо месяц прошел — ни слуху ни духу. А нам бы теперь те дары пригодилися б — убытки покрыть от распустившейся тут вакханалии.

— Умеешь ты инова утомлять, Иван Иваныч. — Сказал Карамацкий и вышел за дверь, сшибая плечами не успевших увернуться слуг.

(обратно)

Глава 21

В коридоре за Карамацким тотчас устремились двое звероликих рындарей, а на улице присоединились еще полдюжины вооруженных казаков. Полковник всегда передвигался только с многочисленной охраной. Дом Карамацкого располагался в паре верст от острога, за Ушайкой и представлял собой ни много ни мало персональный кремль — на огромном дворе, огороженным высоким частоколом с железными наконечниками и дозорными башнями на углах, умещались двухэтажный терем, часовня, казармы для ближних рынд, лабазы, две избы, в которых жили гаремные крепостные девки (эти избы постоянно пополнялись и обновлялись по составу). Были также на дворе у полковника свои темница и пыточная изба и даже клетка с медведем. Иного провинившегося полковник мог отдать на растерзание медведю, но больше всего он почему-то любил отдавать несчастных специально натасканным свиньям-каннибалам, которые у него помещались в загоне в дальнем хлеву. Сам двор располагался в окружении стрелецкой и казацкой слобод, так что охраняли серого правителя Томска не то что лучше воеводы, а лучше даже самого царя и полагали многие небезосновательно, что именно тут, а не в кремле и есть настоящая власть в Томском разряде.

Наступал ранний зимний вечер. Карамацкий на полном скаку в окружении охранников влетел на двор через внушительные ворота и распугивая скотину и дворню, поскакал прямо к пыточной избе. Спешился чуть ли не на ходу, бросил поводья слуге, высморкался в снег и вошел в душно-опрелый смрад.

В избе на крючьях висел обнаженный старик с вывернутыми суставами, без признаков жизни. Живот, грудь и лицо — изуродованы кровавыми ожогами. В тесной избе, пропитавшейся запахами крови, испражнений и едкого острейшего запаха пота, выделяемого обычно при сильном страхе, стояли двое. Старший — толстогубый казак с потным смуглым лицом сжимал кулаки, спиной тесня товарища, чтобы дать места нагрянувшему начальнику.

Полковник оглядел старика, и вопросительно вздернул голову на казака. Тот поджал губы, сказал чуть виновато:

— Искончался старый сатана.

Карамацкий снова посмотрел на старика, а потому вдруг без замаха, но неожиданно сильно ударил казака в лицо.

— Я тебе что, сукин сын, велел кончать его, а?

Казак потупил взгляд.

— Единако велел дознаться скорей. — Забубнил он окровавленными губами.

— Елма? Дознался?

Казак покачал головой. Карамацкий отвесил ему пощечину.

— Ин не ведал он, барин, ни даже, — подал робкий голос из-за спины другой казак — брат толстогубого, — мы его живьем жарили, вениками огнявыми парили умеючи, все еже ведал — сбайнил [сказал], а с нужи [насилия] досталь ум потерял, зачал ересь вякать — дескать не разбойники то, а един черт криворожий весь отряд порубил, да все звал якого-то птицелова афинского.

Карамацкий нахмурился.

— Осип Тимофеевич, — окликнули его позади, — к тебе племянник Степан пожалувати.

— Пропусти, — ответил Карамацкий и тут же снова зарядил толстогубому казаку — на этот раз кулаком в подбородок, отправив того в нокаут с потерей сознания. Бездыханный заплечник рухнул на пол.

Полковник перевел страшный взгляд на второго.

— Как очутится, внемли братцу — паки хочь один похожий извет — на кол обоих посажу. — Сказал он, и потирая окровавленный кулак вышел из избы.

В тереме на первом этаже в просторной горнице висели на стенах сабли да образа, дубовый пол устилали шкуры белых и бурых медведей. На одной из них, у печки переминался с ноги на ногу племянник Карамацкого — Степан Ардоньев. Он был худ, безбород, узкоплеч, но ростом не обделен. Имел длинное продолговатое тело и короткие ноги. Лицо у него было слегка смазанное, как будто оплавленное — ни одной резкой черты, только глаза нагловатые. Одет богато — расшитая цветами голубая ферязь на манер французского жюстокора, кожаные хрустящие сапоги, на плечах горностаевая шуба.

Карамацкий хмуро поглядел на почтительно поздоровавшегося с ним племянника, ответил легким кивком. Затем выгнал рындарей и знаком приказал домашнему рабу налить ему в золотую чарку вина. Другой раб между тем стягивал с полковника соболиную шубу. Карамацкий все это время оценивающе глядел своими страшными глазами на Степана, вызывая у того беспокойство.

Получив чару с вином, Карамацкий отхлебнул половину, выгнал рабов вон и подошел к племяннику, продолжая его молча разглядывать.

— Зачем вызвал, дядя? — робко спросил тот, в надежде прервать наконец тягостное молчание.

— Сказывают давеча ты какого-то служилого на потеху при народе высек. Сам-то мочно служил аль воевал?

— Якой служилый, дядя, обыкновенный холоп то, на выспре возомнивший еже о себе. Ин высекли его для острастки, как ты учил, черни в назидание, Семеновы погудели, да и токмо. А холоп топерва место свое знает.

— Во-ся гулять ты, маштак, Степа, — произнес Карамацкий добродушно покачав головой, — слухи о весельях твоих бродят по всему уезду.

Услышав одобрительные нотки в голосе сурового родственника, Степан слегка расслабился, улыбнулся.

— Сице ведь и ты, дядя, большой любитель гулеваний, и в том единако [также] аз от тебя научение принял.

Карамацкий широко улыбнулся, как бы одобряя ответ племянника, и вдруг с неожиданной резкостью огрел Степана звонкой пощечиной. Оставшаяся половина вина выплеснулась из чарки на медвежью шкуру, забрызгала вычищенные холопами сапоги.

— Подхалимство мне твое даром не надобе! — заговорил Карамацкий уже другим тоном, глядя в лицо перепуганному Степану. — Еже я тебе сказывал? Зде тебе не родная вологодчина, народ в Сибири бродяжный, волком глядучи, сплошь лихие и беглые, коегаждый второй — разбойник. Пальнешь — полыхнет. Голка [мятеж] нам годе? Годе, спрашиваю?

— Не… нет, — чуть не плача ответил Степан, по-девичьи прикрывая щеку рукой.

— Кругом шныряют шишы, яко крысы, челобитные в Москву и Тобольск еже по почтовому тракту летают! Воевода с полковником, дескать казнокрады, лютуют! А в Москве новый царь! Ведал? Интересуйся, не живи мухоблудом! Нос по ветру держи!

Карамацкий схватил племянника за отворот шубы.

— А ежели кто дерзит, имай [хватай] и в избу, — зашептал он, — и онамо учи дыбой да каленым крыжем и хоть истни его со всем его отродьем! Слух едино пойдет, но егда пробудишь в народе правильное — страх, а напоказ — токмо гнев и голку! Уразумел?!

— Да, дядя…

В это время раздался стук и следом из-за дубовой двери показалось напуганное лицо слуги, доложившего о прибытии подполковника Ермилова.

Карамацкий кивнул и тут же следом вошел поджарый полуполковник средних лет с волевым широким лицом, украшенном густой черной бородой. Степан с завистью стрельнул в него глазами — он знал, что Ермилов самый близкий к дяде офицер, тот кому он больше всех доверяет, по сути правая рука его.

— Дивись, Афанасий, — сказал ему Карамацкий собственноручно наливая Ермилову чашу вина, — Дурново на нас взъелся. Мало токмо ножками не топотует. Орет, глаза пучит. И смех и грех, прости Господи.

Ермилов улыбнулся, принимая из рук Карамацкого чарку и быстро глянув в нее, по количеству содержимого понял, что настроен начальник серьезно, а значит не до шуток ему и пустой болтовни.

— Хотел бы узреть ухарство сие, — сказал Ермилов и быстро осушив поданное на донышке, добавил, — обаче чаю, повод для беспокойства у воеводы все же имеется.

— Имеется, братец, имеется. Я их сыщу, кои бы ни были — всю Сибирь переверну, а потом… — Карамацкий улыбнулся и покачал головой. — Они либо последние остолбени, либо бесноватые.

— Разумею, Осип Тимофеич, что отряд десятника Егупова простые дурни махом не взяли бы. То деяния людей презело лихих, а бало самое осторожное — не худо вооруженных.

Карамацкий задумчиво посмотрел на Ермилова.

— Ты мне скажи-ка, Афанасий Иваныч, еже с тем проклятым Причулымьем? Не воротилися вестовые?

— Не воротились, аз убо казаков послал и оне не воротилися. Видать киргизы паки на дорогах шалят. Разумею, надобе сотенный отряд посылать.

— Обожди-ка с отрядом. Сперва зде порядок наведем. Размухоблудились мы досталь последнее время, Афанасий, сплошь веселья одни да охоты, — Карамацкий со страшным оскалом глянул на стоявшего как тень у стены племянника, — ин то гоже, сурьезные деяния нам на пользу сойдут. Доныне сам ведаешь, яко все нас уважали, пора бы напомнить всем кто мы есть. И воеводе наперво. Найдем этих шпыней и подожмем паки и воеводу. Заберем себе и Томский уезд. А покамест пущай себе плюскает.

Ермилов одобрительно кивнул.

— Сице стало быть, Осип Тимофеевич, отправляться мне к Ичке, как ты сказывал?

— Не… не надобе… он поедет, — Карамацкий кивнул на племенника.

Степан резко вскинул потупленные очи.

— Он? — неожиданно повысив голос протянул Ермилов, и тут же понял, что зря не удержал эмоций.

— Да, пущай он едет, а ты, ступай, Афонюшка. — Карамацкий положил руку на плечо Ермилову и слегка подтолкнул к двери.

Подполковник метнул ничего не выражающий взгляд на племянника Карамацкого и вышел за дверь.

Едва он ушел, Степан состроил плаксивое лицо.

— Почто ты дяденька зазоришь [позоришь] меня перед всеми яко последнего холопа? — затянул он.

— Ну-ну, чего разгузынился, — ласково протянул Карамацкий, приобняв племянника, — видел яко он на тебя глянул, егда сказал еже ты к Ичке поедешь? Ведаешь посем?

— Большо [кажется], — оживился племянник.

— Во-то, времена ноне такие. Никому доверять нельзя.

— Даже твоему Ермилову?

— Даже ему.

— А мне?

Карамацкий улыбнулся.

— Ермилов — верный человек и добрый воин, но он всего лишь слуга. А ты моя кровь. И сим все сказано.

Племенник хотел улыбнуться, но удержался — сдвинул брови и деловито кивнул.

— У Ички не лютуй, привезешь ему вина и цинских бусов из цветного стекла, селькупы то любят, да изведай ласково, пущай все расскажет, еже сам ведает, якие слухи бродят среди дикарей про тех разбойников, а паки упроси его забрать на три дня его шамана. Силой не ничай. Скажешь особая просьба Осипа Тимофеевича. Ласков будь. Шамана скажешь вернем, одаришь его шубой и перстнем, казакам же в дороге накажи, иже шалить задумают, над шаманом смеяться — со мной дело иметь станут. Пущай везут его сюда яко важного гостя.

— Исполню, дядя. Абие людей кликну и в ночь поедем.

Спустя полчаса голый Карамацкий лежал в огромном корыте, наполненном горячей водой. Раб у печки плескал из ведер на стенки, шипели угли, клубился пар. У дверей в углу, где попрохладнее, стоял женоподобный юноша в косоворотке и замысловато гудел в рожок. Под эти однообразные звуки танцевали перед ним две обнаженные крепостные девки с ладными фигурами. А третья, обняв Карамацкого сзади, массировала его влажное волосатое пузо, временами поливая на него из ковшика с ручкой-петушком щелочную воду.

Полковник, часто подносил к губам внушительную золотую чарку с вином, но хмель не брал его — затуманенный взгляд глядел сквозь обворожительных девиц.

Вдруг он, подавшись вперед, швырнул в девок чаркой. Те с визгом разбежались и чарка угодила в лоб юноше.

— Вон! — заорал Карамацкий, вскакивая из корыта и обливая все вокруг водой. — Все вон!

Обнаженные девки, юноша и раб толкаясь побежали к выходу.

Карамацкий выбрался из корыта и чуть не поскользнулся в щелочной луже на полу.

— Гришка! — заревел он.

К предбанник тотчас ворвался перепуганный слуга, и встал как вкопанный, стараясь не глядеть на голого начальника.

— Гришка, всем стольникам и есаулам передай мой наказ: назавтра в восемь утра весь полк к осмотру. Быть буде всем! Уразумел?

— Исполню, Осип Тимофеевич!

* * *

В просторной избе сидели за столом Завадский, Данила, Бесноватый, Савка и Филин — ели яичницу с грибами, хлеб, запивали брагой. Савка травил байки — веселил себя и остальных. За окном носилась снежная круговерть, так что дальше околицы не видать ничего.

В дверь постучали, караульный впустил Акима с молодым конюхом Васькой.

— Брат Филипп, — слегка виновато заговорил Аким, отряхивая снег и ледяную крошку с бороды, — стрельцы-казачишки токмо ватагами бродят, озираются яко собаки бешны, и с гузна не подойти, беда! Шалят единаче — зело люты, холопов, простых мужиков задирают, грабят, те узрев их — врассыпную. Не токмо сманить, чаю и не заговоришь сице.

— Я тебе сказывал на кабацких дворах пасти надобе! — строго сказал Данила.

— Токмо по ним и хаживали, батюшка. Васька ниже вон в зернь сноровился, полна грошей зепь.

— Аким прав, возможно мы кое-что не учли. — Сказал Завадский. — И возможно, это нам даже на руку.

— А что же, брат, приступом брать? — спросил Данила.

— Нет, шум нам ни к чему. Нам нужен человек, которому они доверяют, который не будет для них чужаком, и который точно знает к какому стольнику приписан каждый казак и стрелец.

— Да паки овый, кому не осторожно доверять?

— То есть тот кто имеет на них обиду.

— Да иде же такого взять-то?

Филипп сощурился, глядя в печь и потирая подбородок.

— Помнишь того холопа у монастыря?

— Того, еже дерзил, аршин проглотив?

— Да. Найдите его.

* * *

На берегу Ушайки с крепостными мужиками Ардоньева Истома тесал бревна под речной ряж. Работа тяжелая. Истома вспотел и чтобы не околеть вечером — бросил худой армяк на собранные для груза каменья. Мужики только поднялись на увал — дворовый холоп привез постные щи на протухшей квашеной капусте. Истома не спешил — взгляд его привлекла крупная широкоплечая фигура на другом берегу. Приглядевшись, он узнал разбойника, который рассек ему губу возле монастыря, после встречи с Филофеем. Разбойник кивнул ему и скрылся в прибрежном подлеске.

Истома шмыгнул носом, затем оглянулся на увал и увидев, что внизу никого нет, пересек по льду Ушайку. Зайдя в подлесок, он тут же обнаружил на небольшой толоке Завадского в компании Савки и Данилы.

— Ты все еще хочешь получить ответ на свой вопрос? — спросил у него Завадский.

Истома подошел вплотную к Филиппу, заглянул ему в глаза, будто хотел убедиться в чем-то.

— Хочу!

— Сначала ты должен кое-что сделать.

Истома по обыкновению просканировал всех своим проницательным взглядом, и снова уставился в глаза Завадскому.

— Еже я должен делать?

Филипп улыбнулся.

* * *

На дворе откупного кабака у разъезда было шумно и зловонно. У сломанных ворот во мраке дрались наощупь двое, да лежал в сугробе третий, выдавая вперемешку с хриплым кашлем нечленораздельные звуки. В кабацкой избе в полутьме и смраде сидел за столами и бочками нетрезвый люд. Под ногами — лужи, блевотина, обглоданные кости. В углу под лучиной саженолицые колотили в зернь, из темных углов выли, ругались, визжали, стучали сапогами, требуя обменять их на вино, а кто уже без сапог — просил хлебного в долг.

В одном из таких углов сидел казак Матвей по прозвищу Терпуга. Шедшие с ним товарищи решили податься к продажным девкам, а Матвею хотелось напиться. Денег при себе — всего полкопейка. Только что он пнул ногой какого-то пьяного ярыжку, подбредшего к нему в надежде угоститься на халяву. Несмотря на большую кружку перед собой на бочонке, хмель Терпугу не брал — вино было откровенной дрянью, дерьмовым пойлом — другого и не сыщешь в откупных кабаках Карамацкого. Хорошей хлебной водки можно было раздобыть только в воеводском кабаке, да там кружка вина стоила копейку, а у него и того не было. Последнюю полкопейку отдал Терпуга за бормотуху, от которой разило прокисшим уксусом и свиным потом и как человек не получивший за свои деньги чего хотел, Терпуга был зол. А злоба его имела эффект накопительный — рядовые казаки, стрельцы и десятники давно не получали жалованья. Есаулы и полуполковники на робкие иносказательные претензии давали туманные ответы про задержку столичной ружи, тех же кто подобные претензии слишком обострял или того хуже — намекал, что сами-де начальники от стольников до Карамацкого далеко не бедствуют нарывались на телесные наказания. Многие казаки и стрельцы увлекались разбоями — грабили посадских, холопов, слободских, иногда доставалось селькупам, особенной удачей было подрезать заезжего купца, направлявшегося в Нерчинск на ярмарку, но в последнее время люд совсем обнищал, стали убегать, грабить уже было некого. Казачки и стрельцы стали даже нападать друг на друга. Но если на первое начальники закрывали глаза, то второе каралось строго.

Завтра Терпугу ждал суточный караул в остроге, а сегодня хотелось ему напиться. Живот крутило с голодухи — от казенной каши съеденной в обед, остались одни воспоминания, водка помогла бы забыться, да и того не получил за свою полкопейку.

А не пойти ли за двор, дать кистенем в лоб или ножичком под ребро первому попавшемуся? Авось хочь копейка-другая сыщется? В кабаке — он знал, ни у кого не было таких денег.

Терпуга вылил в себя остатки пойла, поморщился, швырнул кружку в лицо очередному подбирающемуся к нему пьянчуге и вышел вон, гася противную отрыжку.

Во дворе он чуть не споткнулся о тела лежавшие поперек ворот, от которых разило лайном. Терпуга поморщился, представив, как шарит по их вонючим порткам и драным тулупам в поисках спрятанной полушки. Выйдя за ворота, пригляделся вдругорядь от коновязи — авось бредет кто в метели. Тут же возникла будто из ниоткуда тень.

(обратно)

Глава 22

— Терпуга, ты ли это? — раздался смутно знакомый голос.

Терпуга прищурился на тень и узнал Истому.

— А, сеченный!

— Иж бы говорил. Вас есаулы дерут пуще мужиков.

— А вот абиё яко тебя выдеру, холопишко, по-иному запоешь.

— Рычишь ты, Терпуга и то по-козлиному.

— Ты чего, ерохвост, распетушился? На радостях еже копейка завелась в кабаке прогуляти?

— В кабак-то я прибрел, ин вот токмо не гуляти. — Усмехнулся Истома.

— Ин почто?

Истома пристально посмотрел на Терпугу, в полумраке блестели его глаза.

— А негли [может быть] надежного человека сыскать.

Терпуга прыснул со смеху.

— В овой-то мотыльне?

— А положим и нашел, — прищурился Истома, — хочешь за едино дело получить елико за всю жизню не видывал?

Терпуга посерьезнел, присмотрелся к Истоме. Взгляд того, как всегда — прямой, пронзительный. Трудно такому не верить.

— А ну сказывай.

— Сойдем недалече, растолкую.

Они пошли по дороге, из-за метели ничего не видать: сажень-другая — и стена снега.

Истома говорил тихо, Терпуга слушал жадно, и глаза его загорались в темноте, сердце стучало бойчее.

Рассказал ему Истома, как пару дней назад повстречал он у монастырской засеки нездешнего закупного холопа, воровавшего казенные дрова. Служит холоп тот при одном проезжем купце, который распродав товар на Нерчинской ярмарке, плыл на струге в Тобольск, чтобы там перезимовать, да напоролся на скальни, потерял стругу и дюжину холопов, а тем паче попал под ранние заморозки. Короче говоря, едет купчишка теперь сухим путем, но очень осторожно — опасных и лихих мест вроде нашего избегает, останавливается как правило при монастырских подворьях, на проверенных дворах, прикидывается мелким торгашом валенок из Хлынова, пограбленным под Верхоленском, а на деле — этот хитрый скаред никто иной как крупный гость из суконной гильдии ярославский купец Мартынов, везущий в подкладках старого крестьянского зипуна две сотни золотых монет и целый куль драгоценных каменьев, спрятанных в тайной зепи. Он и спит-то в этом тулупе. При нем осталось всего трое холопов и сейчас остановился он на дворе в монастырских землях за Юрточной горой. Купец тот не молод, да здоровьем крепок и силой не обделен. Холопец закупной давно уж таит обиду на хозяина и пограбить его хочет, да один боится не сдюжит, своим же не доверяет — сдадут купцу, тогда не то что монет — жизни не видать. Вот и призвал он на помощь Истому.

— Сказывает у обоих нас жизнь — кручина. На том и сошлись. Разберем купчишку и коегаждый своим путем побежит. Дело не шибко сложное. Купчишко спит в отдельной коморе, холопы — в сенях, загодя тот холоп мой в окошке замок отогнул, а по морозным дням купчишко любитель выпить еже есть и спать буде крепко, вдвоем придушим, ин вся недолга.

У Терпуги в горле пересохло от таких сказов — золотые монеты, каменья! Да с таким богатством можно и в Астрахань и в Новгород податься, купить дом в посаде и даже чем черт не шутит — купеческое звание.

— Юрточна гора, — произнес он, — еже ж у Киргизки? Досталь недалече.

Истома кивнул.

— С холопчишкой у нас уговор — повстречаемся сегодня вечером условном месте. Сице ты, Терпуга, стало быть согласный?

— Еже бы аз был несогласный! Веди, скорей, голубь! — расплылся в ошалелой улыбке Терпуга.

Истома поспешил в ночь, дорогу к монастырю он знал хорошо и мог дойти чуть не вслепую. Сзади шаркал по наледи, сморкался и фыркал как конь возбужденный Терпуга. Завидев черный прогал Ушайки, новоявленные грабители взяли левее, преодолели хлипкий мостик и тут у отъемника услыхал Истома позади тихий металлический скрежет. Следом сильные руки резко его толкнули к сосне, горла коснулось лезвие ножа.

— Складны акафисты твои, пресноплюй, — зловонно зашипело в лицо Истоме крупное черное пятно перед ним, — токмо про едино позабыл рассказать — на кой черт вам третий рот дался? Али ты после батогов в блаженные подался? Не-е, токмо не ты, братец.

Пока одна рука держала у горла Истомы нож, вторая хлопала его по зипуну, лезла под полы.

— Я боло не вчера родился, сеченый, и блядословие за версту чую. А ну, сказывай амо нож припрятал?!

Не выказывая ни капли страха, Истома спокойно глядел на черное пятно перед собой.

— Ин чаял я, еже ты, Терпуга, разумнее. И прежде возрадовался повстречав тебя в той мотыльной дыре, иде ты свою собачью жизнь просираешь.

Терпуга смолчал, Истома понял, что сомнение еще владеет им, и заговорил увереннее.

— Без нужды нам третий рот — прав ты, ин токмо, як сведать мне, еже холопишко тот не соврал? Мало не соврал — лепо, а вот ежели, как ты — ножичком и ищи голь перекатную по всей Сибири. Зачем ему оставлять онамо, иде он хозяина своего убил лишнего соглядатая?

— Тебя то бишь… — Догадался Терпуга, отводя нож.

— Убо сподручней идти на такой завод с человеком здешним, иже выгодно смолчать буде.

— Стало быть третий рот… он?

— А я уж чаял недоумаешь, — улыбнулся Истома.

— А немало головаст ты, паря, — обрадовался Терпуга, убрав нож и хлопнув Истому по плечу, — не держи зла. Времена ныне яко сам ведаешь. Топерва и за драные лапти прирезать могут.

— Сем-ка [ну-ка давай], айда тощно [поспешим], покамест холопишко в одно пузо нашу добычу не сымал.

Торопливо шагая по снегу, по лесам и полям они пропетляли еще версты три, и вышли наконец к каким-то безжизненным на вид постройкам — не криков, ни лая собак.

— Зде? — с недоверием спросил Терпуга.

Истома шикнул.

Тут же, по правую руку возникла неслышно тень.

— Истома? — прошептала тень.

— Он самый!

— Околел тут тебя дожидаючи! Обожди-ка… Ты кого привел, разбойник?! — рассердилась тень. — Уговор был что один будешь!

— Иже братец мой единокровный. Не смущайся, Аким. Добыча полма [пополам] как уговорено, а мы с братцем мое поделим. Ин втроем буде спорее. Хозяин-то твой в избе?

— Наклюкался хлебной и дрыхнет скотина. Яко братца-то звать?

— Матвеем, — отозвался Терпуга.

— Во-ся, братишки, на дворе холоп купецкий рыщет — в боках его свербит, спать не может, такожде к избе выйдем поперек конюшни и далече взнак [ползком]. Да энто… — оглянулся Аким, — буде тихо, яко мыши. Усекли?

Истома и Терпуга кивнули.

Подобравшись к первой постройке, Аким подвел их к лазу, за которым — глухая тьма.

— Сюда? — с сомнением прошептал Истома.

Аким кивнул и полез первым. Как только он исчез в дыре, тут же раздался оттуда его гневный шепот.

— Ну чаво встали, кисели?

— Лезу. — Прошептал Истома и поспешно забрался в конюшню.

Следом с кряхтением пролез в дыру не шибко ловкий в таких упражнениях Терпуга и как только он выпрямился, тут же что-то мощно шибануло его в висок. Ничего не успев понять, Терпуга рухнул на земляной пол.

* * *

Тотчас, как по команде зажглись факелы, ярким пляшущим светом озарив заброшенную конюшню, в которой полукругом в зловещем молчании стояли двенадцать человек. Самый высокий среди них — Завадский, сунув руки в карманы своего диковинного черного бушлата со стоячим воротом, глядел на лежавшего ничком Терпугу.

Данила подошел к нему, присел, приподнял за волосы голову.

— На Фирса большо похож, — сказал он, — подь сюды, Фирс.

К ним подошел старовер похожего с Терпугой телосложения и такой же примерно бородой. На том сходство заканчивалось.

— Раздевайте его поживей, — сказал Завадский, подходя к Истоме, — как его звать?

— Матвей, по прозвищу Терпуга. Казак из сотни есаула Скороходова.

— Уверен?

— Не сумлевайся.

— Молодец, — улыбнулся Завадский, — готовь своих людей, исполню и я свою часть уговора.

Истома кивнул и посмотрел на обездвиженного Терпугу. С того уже стянули казацкий кафтан, шапку, сапоги, забрали нож.

— А еже с ним буде? Убьете?

— Нет, — буднично ответил Филипп, — не мы.

Подошедший Данила протянул Истоме нож.

— Я? — удивился Истома.

Завадский пожал плечами.

— Нас он не видел. Так что решать тебе.

— На что он годе вам? — спросил Истома, осторожно забирая нож.

— Имя его послужит благому делу. Но лучше после этого ему не попадаться на глаза своему начальству. А тем паче и тебе.

— Сие связано с полуполковником Артемьевым?

— Не пытайся искать оправданий в чужой войне. У тебя есть своя.

Истома неохотно кивнул.

— Уходим! — крикнул Филипп своим людям и напоследок снова обернулся к Истоме. — Помни — с этого момента обратного пути для тебя нет.

Конюшня опустела. Тусклые отсветы плясали на тесаных стенах от оставленного у кормушки факела. В широкие щели задувал злой ветер.

Сжимая у бедра нож, Истома медленно повернулся к Терпуге.

* * *

Полковник Карамацкий, несмотря на стужу сидел голый по пояс на мешке с просом. Перед ним столбом поднимался страшный пятиметровый костер, подле которого лежало на круглой табуретке свежее медвежье сердце. Ближние рындари расположились полукольцом поодаль и вместе с Карамацким со средневековым ужасом наблюдали на скачущего вокруг костра шамана.

Шаман был облачен в кожаный халат, обвешанный многочисленными костяными поделками, погремушками, медными фигурками, лисьими и беличьими хвостами, которые подлетали от его замысловатых прыжков вместе с полами халата, визуально увеличивая его из без того вытянутую фигуру. Голову шамана украшал венец из совиных перьев, из-под которых выбивались длинные черные волосы с отливом, а лицо скрывала причудливо разукрашенная деревянная маска злого духа с большим клювом вместо носа. Шаман как отбойный молоток стучал костяной колотушкой в метровый бубен, издавая при этом невероятно утомительные для ушей звуки, иногда перемежаемые пронзительными затяжным визгом.

Темп скаканья вокруг костра неумолимо нарастал, вместе с частотой ударов в бубен и воплей. В конце концов, когда показалось, что сейчас он уже лопнет от этих криков, шаман вдруг замер, развел руки с бубном и колотушкой в стороны, устремил клюв в ночное небо и поразил окружающих неслыханным прежде звуковым террором в виде какого-то неимоверного пронзительного визга, так что рындари невольно поморщились, те кто помоложе зажали уши, а старая крестьянка лежавшая на печке в ветхой избе в версте отсюда перекрестилась.

Хорошенько провизжавшись, шаман, наконец стал издавать более-менее приемлемые звуки, чем-то напоминавшие уханье шимпанзе, при этом он ходил быстрым шагом через костер, однако этот трюк уже не так впечатлял, как его прежние артистичные подскоки. Постепенно звуки ударов и крики снова стали набирать обороты. Только на этот раз шаман не скакал и не ходил, а просто стоял перед костром глядя в небо, ритмично колотя в бубен. Через минуту, повторив свой акт невыносимого звукового насилия, шаман раздвинул руки и стал подниматься на цыпочки. Все с удивлением уставились на его мягкие кожаные сапоги и ахнули, когда носки его оторвались от земли. Продолжая орать, шаман взлетел и каким-то чудом завис над землей уже сантиметрах в двадцати. Казаки начали креститься, а Карамацкий привстал с мешка, и полусогнувшись сделал пару осторожных шажков к шаману, но тотчас отпрянул — шаман с еще более диким воплем вдруг приземлился и задрав маску, обнажая свое смуглое азиатское лицо, схватил медвежье сердце и стал рвать его зубами. Поглощение огромных кусков сопровождалось громким чавканьем и безумным вращением глаз. Кровь стекала по его щекам и рукам.

Карамацкий вернувшись на мешок, как завороженный следил за шаманом. Тот чавкал еще пару минут, потом швырнул сердце в костер, подошел к Карамацкому и издал звук, похожий на карканье.

Стоявший за спиной полковника молодой азиат-переводчик наклонился к уху Карамацкого.

— Сагаадай Рамада готов ответить тебе. — Тихо произнес он. — Но только не медли. Великая Лан Хуи пробудилась сегодня в дурном настроении и скоро уйдет.

— Пущай скажет… — Начал было Карамацкий, привстав, однако рука молодого азиата деликатно, но настойчиво вернула его на место.

— Лан Хуи уже поведала ему твой вопрос, — влился в ухо Карамацкого его голос.

— Да? А…

Шаман вдруг противно закаркал на все лады, как бывает каркают вороны, если поутру ненароком встать под деревом, на котором они расселись.

Когда шаман замолчал, азиат «перевел»:

— Ворог твой коварен, опасен и зело близок… амо ближе еже ты думаешь…

Карамацкий вскинул грозные очи на шамана, тот из-под маски каркнул ему в лицо.

— Змею ты пригрел у себя на груди, — влилось в ухо.

— Имя! — закричал Карамацкий, вскакивая. — Назови мне его!

Шаман перестал каркать, зато стал извиваться, издавая прежние — обезьяньи звуки.

— Еже… еже он сказал? — обернулся Карамацкий к азиату.

— Он сказал, что ему срочно нужно хлебного вина и яблочных пряников, а также двух девок.

— Да нет же! Имя! Он назвал имя?!

Азиат печально развел руками.

— Увы, Лан Хуи уже ушла.

* * *

Вечер перешел в ночь. Непривычно трезвый в это время Карамацкий сидел в кресле во главе трапезного стола, крутил ус и все щурился, глядя перед собой. На другом краю стола сидел Степан Ардоньев, неслышно пил из блюдца новомодный цинский чай и ел варенье, глядя на дядю, страшась издать хотя бы малейший звук. Периодически Карамацкий сжимал крепкий кулак, на всех пальцах которого были перстни с разноцветными каменьями. Не одно лицо разбили эти каменья. Степан с ужасом засмотрелся на дядин кулак и кусок калача застрял у него в горле.

За оконцем вдруг разорвали ночную тишь крики, конский топот, скрип ворот. Карамацкий узнал приказные голоса верных рындарей своих Афанасия и Пахома.

В дверь трапезной вскоре постучали, следом просунулось преданное лицо Гришки.

— Осип Тимофеевич, к тебе полуполковник Ермилов пожалувати со своим десятником из ясачного отряду. Сказывает вести зело важные, ни даже будить тебя просил.

— Зови сюды!

Вошедший Ермилов был слегка возбужден, он втолкнул впереди себя казацкого десятника Филатова из своей сотни. Казак поклонился в пол и Карамацкий заметил, что тот держит в руке охапку соболиных шкур.

— Прости еже обеспокоил тебя, Осип Тимофеевич, ин вести зело серьезные. — Сказал Ермилов.

Карамацкий кивнул.

— Сказывай! — приказал Ермилов Филатову.

— Давеча ездил я со своим отрядом за ясаком к остякским селькупам за Кеть, Осип Тимофеевич, — быстро волнуясь заговорил казак, — завсегда-то у них худо — либо недобор либо дрянь вшивая белка вместо годе рухляди, а ныне выдали отборных соболей цельными связками. Я-су пригляделся, ин обомлел, видал ты?

Казак протянул ему соболей.

— Что такое? — нахмурился Карамацкий вставая и беря в руки связку.

— Насечки, Осип Тимофеевич, — пояснил Ермилов, показывая на аккуратные треугольные надрезы, сделанные с краю на соболиных шкурах.

— Токмо такие насечки наздает Егупов, — сказал Филатов, — во еже не было путаниц в ясачных избах яко отряда рухлядь.

Карамацкий поднял на Ермилова сумрачный взгляд.

— Это же тот…

— Тот и есть, Осип Тимофеевич, отряд Егупова весь вырезан, ясак похищен и вот он иде.

— Селькупы? — недоверчиво прищурился Карамацкий.

— Ин и я не уверил, — спешно заговорил казак, — Осип Тимофеевич, у них и оружия-то нет, разве палки да каменья! Схватил я ихнего Исымбайку, палаш к горлу — сказывай, говорю, тать, откель добро с государевой печатью! Тот со страху глазенками мыргает. Дознался! Накануне явились к ним два человека, назвались вольными охотниками, токмо одеты по-нашему, по-казачьи и стали селькупам за треть цены соболя продавать. Ну те не будь дураки да обменяли.

— Дознался еже овые были?

— Дознался, Осип Тимофеевич, один назывался Акимом, а второй Матвеем Терпугой.

— Матвей Терпуга — казак нашего полка из сотни есаула Скороходова. — Пояснил Ермилов.

Карамацкий прищурился.

— Где он сейчас?

— Пропал в былую пятницу и дозде числится в беглых.

Карамацкий сжал зубы.

— Скороходова человек?

— Единаче.

Полковник отвернулся, подошел к окну, оскалился — не то в улыбке, не то от боли. Молодой есаул Скороходов был вторым после Ермилова самым близким ему офицером. И первым его любимчиком. А еще он был женат на дочери письменного головы и воеводского хлыща Бутакова.

«Пригрел ты змею на своей груди…», — вспомнил Карамацкий слова азиата и поглядел на свое отражение в черном окне.

(обратно)

Глава 23

В тонущей посреди леса заснеженной избушке с двумя оконцами — только печка да короткая лавка у стены. На лавке теснились трое и молча с легким недоумением взирали на четвертого, самого молодого из них, который приотворил крохотное слюдяное оконце и смахнув наметенный снег с подоконника напряженно вглядывался в петляющий меж сосен санный путь.

Сидевший на лавке посередине — востроликий немолодой купец Пеликан в заячьей шубе кашлянул и произнес негромко:

— Уж въяве, Истомушка, еж достальные непригрядучи. Помнят все твою истьбушку. Не зане [поэтому] зде их нет, обаче сам убо ведаешь посему. Сказывай — еже тебе от нас, стариков, надобе?

Стоявший у окна Истома поджал губы, еще раз глянул на смурнеющий в золоте заходящего солнца лес, затем закрыл окошко, оглядел троицу и улыбнулся — будто сделал усилие над собой.

— Ин ладно! — оживленно воскликнул он, выходя на центр избы. — Не такожде и мало нас!

Троица немолодых мужчин на лавке осторожно переглянулась.

— Нас? — недоверчиво повторил сидевший с краю десятник Кроль Бобров. Ему было под шестьдесят и на службе у есаула Скороходова, который был в два с половиной раза его моложе, приходилось ему уже тяжеловато. Когда-то Бобров был бравым казаком, участвовал в походах, хаживал с Похабовыми на Байкал, за Енисей и в Цинскую империю и даже подавал надежды на подъесаула, а теперь только опыт и сохранившаяся еще природная стать позволяли не прозябать ему в худой томской богадельне.

— Вонмите [слушайте], братья! — воскликнул Истома, отчего троица снова настороженно переглянулась. — Вы помните сию избу и ведаете еже строил ее мой отец. Яко и я он быти боярским сыном, но жил зде простым крестьянином. Вы помните его!

— Помним, Истомушка, помним, во-то же ты хочешь зане не уразумеем.

— А ежели помните, стало быть помните, елма сюда пришли и вы! Помните еже искали? И что обрели? Станете сказывать коегаждый на свой лад — кто искал воли от боярской нужи, кто богатства, ин ведаете, еже все сие — блядословие. Истинно манила вас свобода и токмо зде вы ее обрели. И зде же вы отдали ее презорникам [высокомерным ублюдкам]. Я ведаю о сем, понеже [поскольку] помню яко отец отдавал ее. Он умер, егда закончил ее всю, а не от хвори понеже уразумел, еже не сумеет боле братися.

— Глуп ты, Истома, ежели удумал зазорить нас овым. — Проговорил сидевший на другом краю лавки посадский короткошеий целовальник Борис Мандрагорович Шелкопряд по прозвищу Ерпылёнок. Когда-то в молодости он был монастырским стрельцом в Астрахани и умел одной ладонью разбивать вдребезги огромные арбузы. — Да, помним мы Василия Агафонова и тебя помним, внегда жалеючи, и пришед по зову твоему. Вот токмо зря ты сие учинил. Ведаю — боль терзает тебя, обаче ты силишься сделать ее необратной.

— Борис! — воззрился проницательным взглядом на него Истома. — Две твои пригожие дочери в гаремной избе Карамацкого. Еже станет с ними, после игрищ овово прелюбодейника?

Лицо целовальника потемнело, а сидевший рядом с ним купец Пеликан вскочил.

— А ну же не плющи, выборзок! — закричал он. — Ин убо поделом — верно высекли тебя, язык что помело!

— Простите, братья старшие, обаче годе сказывать о сем. — Примирительно, но при этом твердо сказал Истома. — Нас всех выбросили в выгребную яму в своем же доме. Растоптали нас. Ты, Пеликан, все отдал безродным клевретам Карамацкого, еже строил всю жизнь. Откупщики ево обобрали тебя пуще разбойников. Но им и теперь мало! Они разоряют твой дом, твою семью, яко пауки, пока не сожрут тебя и твоих детей до костей. Ты убо отдал сына своего в закупные холопы? А ты быти зде большим промысловиком, твой товар покупали ни даже цины, хозяином Сибири зде быти, а стал кем? Рабом безродных вымесков!

— Довольно с меня! — купец схватил шапку, двинулся к дверям. Истома встал у него на пути.

— Ну, байник, пресноплюй, до нежды раны растревожил, а толку? — усмехнулся десятникКроль. — То без тебя мы все сие не ведали? Благодари Бога еже…

— Тебе не смешно, Кроль?! — закричал Истома. — Ты теперь яко Филофей трусость свою буде волей Господа покрывати? Да не смущается сердце ваше и да не устрашается! О том толкуешь?!

— А что ты предлагаешь, сумасброд?!

Истома улыбнулся, положил руки на плечи стоявшему перед ним Пеликану.

— Сядь, Пеликан Давидович.

Купец повиновался, неохотно вернулся на лавку, но смотрел на Истому недовольно.

— Я присно думал о том и чаял уже будто ответа и не сыщу, пока не повстречал людей, овые зовут себя братьями. Они зде недалече, на юге живут уже так и вскоре буде и тут. Они построили град Солнца, забрали в область себе все ближние остроги, стязателей, проклятых — приказчиков и полковников насадили на пики и живут вровень между собой все — казаки, староверы, стрельцы, холопы, решая все братским кругом. Силы их нужа — целое войско и ежели сумели они, паче сумеем тщимшись и мы, убо ведаете сами, силы такие в нашей земле бо еже. Вы знаетесь с народом — с хрестьянами, просильцами, посадским людом, простыми казаками и стрельцами, ведаете яко растет их возмущение мытарями. Воевода, Карамацкий, клевреты их, откупщики, разбойники — еже одна ватага, овую скинем мы, елико тоже станем силою, единако братьями…

Троица надеявшаяся было получить дельный ответ, почувствовала себя обманутой, снова приуныла — переглянулась. Купец с бескомпромиссной уверенностью на этот раз натянул шапку, целовальник покачал головой, а десятник Кроль поворотив лицо в стену — цыкнул.

— Вонми-ка, Истома. — Сказал он. — Елико я живу, все слышу такие сказки. То царствие божие, то огнеопальное спасение, теперя во-ся Солнечный град. Блядство какое. Уж ты-то не зазорься, чай борода уже не первый год.

— Слыхивал я про тот град, да прав Кролюшка — слухи все это, — поддержал старого друга целовальник, — по молодости ты охоч да сказок, Истома, да мы уж за жизню наслухались всякого. Одно правдой оказалося — Стенькин поход, да и то погуляли недолго — четвертовали «царя народного» на Болоте. Ин ладно, пора мне.

Целовальник упер руки в колени, намереваясь подняться, но Истома взмахнул обеими руками.

— Обождите! А елико покажу я их вам и самолично они обо всем скажут?

— Кого?

— Новых братьев моих! Из Солнечного града!

На этот раз встали разом все трое.

— Ты уж прости, Истомушка, — сказал десятник, — не ведаю смогу ли вновь от служебных дел отлучитися, да паки ради бродяг, овые тебе яко отроку доверчивому лапши навешали.

— Не годе, Кроль, сызнова собираться. Зде они, выслушайте их, да поглядите сами.

— Иде зде? В лесу?! — удивился целовальник.

— Досталь умом тронулся! — махнул рукой купец.

Троица пошла к дверям, но прежде к ним подскочил Истома, и отворив, крикнул в мороз:

— Заходите, братья!

Сначала ничего не произошло, а после за дверью послышался приближающийся многоголосый говор. Троица замерла, глядя на приотворенную дверь. С громким скрипом она вдруг распахнулась и стали в избу один за другим входить крупные воины. Тут были Филин, Данила, Аким, Антон, братья Егор и Бартоломей, головорез Мартемьяна — Сардак и несколько бывших стрельцов и казаков из южных острогов. Кроль узнал в толпе, внезапно заполнившей тесную избу Андрея Носова — молодого десятника из отряда Пафнутия, одного из верных людей Карамацкого, который был отправлен полтора месяца назад принужать Причулымский и Ачинский остроги. Только кафтан его был непривычен для их сотен — не худ и залатан, а новенький, шерстяной. На ногах — кожаные расписные сапоги с загнутыми носками. На плече — иноземный дробовик с серебряными накладками, на поясе — сверкающая есаульская сабля. Остальные воины тоже как на подбор — крупные, сытые, добротно укомплектованные. Кое-кто в кожаных перчатках, а кто без них — при одном-двух перстнях на пальцах.

Однако больше всего поразило отступившую к лавке троицу — как по-свойски приветствовал их Истома и как они обнимали его в ответ, будто брата.

— Братья! — воскликнул Истома, показывая вошедшим воинам на троицу, — овые люди верные. Они знали отца моего. Знайте, верить им годе яко мне.

Кое-кто из «братьев» кивнул, троица тоже ответила неуверенными кивками.

— Андрей же ты?! — осторожно обратился Кроль к бывшему десятнику Пафнутия.

— Здравствуй, Кроль, — вальяжно кивнул ему бывший сослуживец.

— Верно ли сказывает Истома о Солнечном граде, и еже живете онамо вдосталь, а всех мытарей скинули на пики?

— Верно, — спокойно подтвердил Носов, — токмо зовется наш град Храмом Солнца.

— А еже сталось с Пафнутием и хлыщом его верным сученышем Феодорием Терпиловым?

— Пафнутия вздернули мы в Причулымском остроге, онамо дозде в петле болтается иным гостям в назидание, а извратнику Терпилову, что сечь любил казаков да стрельцов, отсекнули голову и скормили мартемьяновым свиньям.

Троица переглянулась.

— И живете в достатке?

— Яко никогда ни живали. У нас на всех целый град больше Тобольска.

— Никто не ущемляет?

— Ни даже. Поборы, ясаки сами себе платим.

— А правду сказывают, что посреди вас воевода некто разбойник и колдун Филипп, а при нем демонолицый черт во устрашение? — спросил целовальник Шелкопряд.

— Есть среди нас воин Филипп, — кивнул Данила, — токмо не разбойник он и не воевода, а брат нам яко и все мы промеж собою.

— А кто же правит вами?

— Ин никто не правит, сбирается круг и на ем все сказывают и решают братским советом.

Вперед выступил Данила.

— Ежели хотите быти хозяевами у себя и верно сказывает брат наш Истома, еже лютуют ваш воевода с рындарями, стало быть легко люд поднимете. — Сказал он.

— Токмо вздивиячитесь [будьте одержимыми], — добавил Антон, — хотите победить малой кровью, действуйте быстро и смело, яко нужники.

— Сице, с чего ж зачинать? — спросил Кроль.

Воины многозначительно замолчали, только Данила кивнул на стоявшего перед ним Истому.

— Зачнем с самых верных и надежных людей, братья, — обратился Истома на этот раз к троице, — опасно [осторожно] сказывайте еже видели, слышали, ничайте [склоняйте] людей, пущай ползет слух по слободам, посадам, монастырям и земствам, вонмайте веру еже они не одни, еже за ними нужа против бояр великая. А чрез седмицу повстречаемся сызнова, токмо приведите на сей раз людей [вящше] больше и таже [потом] скажу, что делати будем.

* * *

Подходя к воеводской коморе, письменный голова Семен Федорович Бутаков поправил кружевные манжеты голландского платья, которое позволял себе иногда надевать, несмотря на косые ухмылки дворни, протянул руку к дубовой двери, собираясь постучать, как вдруг внимание его привлекло движение справа. Бутаков повернул голову — из темного угла коридора молча взирали на него двое страшных рандырей Карамацкого. Семен Федорович чуть было не вздрогнул от неожиданности. И посем, они всякий раз зде таятся яко хорты в логове? — подумал он. Следом распахнувшая дверь воеводской коморы едва не сшибла его. На него выкатился тяжелый как огромное пушечное ядро Карамацкий, вращая бешенными глазами.

Бутаков знал, что полковник последнее время много чудит, а накануне даже избил до смерти палкой крестьянского отрока за недобрый взгляд — деяние, елико совершенное другим лицом неминуемо приведшее бы к наказанию. Но не в случае с Карамацким.

Семен Федорович улыбнулся своей приветливой улыбкой, прикрыл мимолетный испуг шутливым тоном.

— Убо уходите, Осип Тимофеевич?! — по-дружески протянул Бутаков. — Эге, сице редко видимся последнее время, досталь позабыли про нас.

Карамацкий не сводя глаз с Бутакова сдвинул брови. Дышал он тяжело, через рот, будто был пьян.

По сгустившемуся смраду пыточных изб Бутаков понял, что позади него неслышно появились рындари Карамацкого.

— Про вас? — тихим выдыхом переспросил Карамацкий, так что Бутакову стало страшно и он подумал, что именно таким жутким взглядом, наверное, смотрит полковник на тех, кого пытает на дыбе долгими часами.

— Семен Федорович, ты? — раздался из коморы голос воеводы. — Живей заходи!

Бутаков изобразил намерение, что хочет войти в дверной проем, прегражденный Карамацким — юркнул было в узкую щель слева, но Карамацкий двинулся на него, словно на пути у него никого не было и пошел по коридору протолкав грудью перед собой несчастного Бутакова метра три, пока тот наконец не высвободился.

— Что это с ним такое? — спросил Бутаков, войдя, наконец к воеводе.

Иван Иванович Дурново, сидевший в своем парчовом кресле у окна, поморщился и махнул рукой.

— Еще одна забота.

— Аще, Иван Иванович, к сей ходячей заботе пора бы чай уже привыкнути.

Дурново задумчиво посмотрел на письменного голову.

— Дивись — нашелся краденный ясак отряда Егупова.

— Ох ты, ну слава Богу!

— Елико бы так… Большо еще путаней стало. Ясак тот продал за бесценок селькупам казак есаула Скороходова.

— Скороходова?! — удивился Бутаков, а потом вдруг призадумался.

— Скороходова и есть… Мужа твоей Марфушки.

— Да-а… — Протянул Семен Федорович и вдруг нахмурился. — А про Марфушку-то это ты к сему, Иван Иванович?

— Да сице, к слову просто приплелось.

— Так ведь то и не секрет вовсе. — Заморгал Бутаков. — Ванька Скороходов… ин бо человек он же верный.

— Ты токмо, Семен Федорович, суждения свои по сему поводу, во еже яко сейчас не удумай нигде распускати.

— Че-вой?

— Не плюскай, сказываю — ни егде о сём особливо.

— Ты убо пояснил бы, Иван Иванович.

Воевода сцепил пальцы рук, посмотрел на Бутакова внимательно.

— Ты, Семен, дураком ведь никогда не был. Во-ся так и мыргай глазами, ежели разговор о сю сторону пойдет. Да не подвякивай.

Бутакова вдруг окатил жар страшной догадки: зять его Скороходов, страшный взгляд и поведение полковника за дверью… Он под подозрением Карамацкого!

Семен Федорович еще похлопал глазами, потом взял себя в руки.

— Ну ты-то бо ведаешь, Иван Иванович, еже то ересь полнейшая. Тьфу ты навет! Изречь яко противно даже!

— Ведаю, да хватит о том… Я же тебе про мосты в остроге сказать хотел, прикажи-ка ты земским отобрать людей, древоделов хороших, да…

Но Бутакова было не остановить, он продолжал бормотать себе под нос:

— Ты убо знаешь меня, Иван Иванович, давне-е-енько зналися ин потому нас двоих обрядили…

— А ну-ка перестань! — рассердился Дурново.

— Ин коли так, аще, просто напомню тебе, — сказал деревянным голосом Бутаков, — еже ты зде воевода, а не он!

Иван Иванович поморщился и отправил письменного голову восвояси, позабыв даже про ремонт укрепительных мостов.

* * *

Когда Бутаков ушел, воевода призадумался — невеселые мысли царили в его голове, среди которых стала выделяться и низводить до незначительности все прочие одна — как все разом прекрасно бы стало, исчезни вдруг Карамацкий. Вот ежели бы свалился он пьяный с увала в Томь или, скажем грохнулась на него сосуля с ендовы Спасова Храма.

Несерьезные то мысли, не воеводские! — отогнал инфантильные фантазии Иван Иванович и опустил взгляд на докладное послание о неприятном инциденте в Егорьевке, что в десяти верстах от Томска — там холопы откупщика Брыкалова изрубили топорами хозяина, утопили в проруби его приказчика и пограбив их хоромы, лабазы и конюшню убежали в леса. Вчера доставлена была похожая фигура от земского бурмистра из Ондатрова — онамо на дальней промысловой веси целовальник Шелкопряд с десятком холопов ограбил амбар купца Образинова и отсек тому голову бердышом. Вот избавься теперь от Карамацкого! Только полковник свихнулся на своих шаманах и заговорах, как целый уезд вразнос пошел. Два серьезных происшествия, требующих самой серьезной реакции служилых, а Карамацкому хоть бы хны — даже не услышал, что о том сказывал ему воевода. Только о Скороходове своем, да Бутакове талдычит. А на нем ведь еще Причулымский и Ачинский остроги. Вестей оттуда нет давно уж, а ведь за то деяние тоже в ответе Карамацкий.

«Ты зде воевода, а не он», — прозвучали в голове слова его старого друга и тотчас вернулись прежние мысли в еще более волнующе-приятном исполнении: а что и впрямь бы стал вместо Карамацкого скажем тот же Скороходов? И человек он не буйный, и вороват не до разнудства и уважение у простых служилых имеет. И зять Бутакова опять же. Чай не решил он бы он всех этих проблем в Егорьевке да в Ондатрове? Ни даже справился бы и много лучше Карамацкого. А то глядишь и народ меньше роптать стал бы на поборы, да на полковничью нужу. А через Бутакова глядишь многое потекло бы в карман и самому воеводе. Карамацкий уж зело раздулся — богаче персидского царя. И кругом же у него свои люди и соглядатаи — во всех острогах, в уездах свои приказчики да есаулы, даже здесь, в его хоромах, всего-то три верных рынды воеводские, а остальные караульные — из сотен Карамацкого. И на дорогах повсюду его дозоры да разъезды. Да, глубоко пустил корни в Томском разряде этот сатана! Как же ты допустил такое, воевода? Со злости швырнул Иван Иванович чернильницу в стену.

Тотчас приотворилась дверь, просунулось енотовидное лицо верного помощника воеводы по разным делам — подьячего Афанасия Афанасьева.

— Звали? — спросил Афанасьев.

— Передай же Семиону Федоровичу мое напоминание о наздате подмостей в остроге, старые досталь исхудались. Назавтра же земства еже прислали лучших работных людей!

(обратно)

Глава 24

— Че… челом бью-ю, Осип Тимофеевич, пожа…лей… — Хныкал нарядный отрок, стоя у стены и вращая глазами на застывшем лице.

Но голове его, прямо на проборе расчесанной по бокам золотистой шевелюры стоял похожий на ежа привезенный из Цинской империи диковинный фрукт дуриан.

Ноги отрока подкашивались, вместе с этим подрагивал и фрукт на голове.

Целившийся в него из киргизского лука, Карамацкий недовольно цыкнул.

— Не трясись, охлодуй, ино тощно промажу.

Хищное острие стрелы ходило перед глазами отрока, наводя на того ужас.

— Че… че…

— Да не супонься ты! — рассердился Карамацкий.

В это время в дверь постучали, просунувшийся слуга объявил о приходе полуполковника Артемьева.

Карамацкий кивнул.

Вошедший подполковник был уже не молод и выглядел старше даже как будто Карамацкого, которому пошел шестой десяток. Артемьев спокойными очами посмотрел на отрока с дурианом на голове и сидевшего в углу за столом прямого, будто аршин проглотившего Степана Ардоньева, последнее время по какой-то причине сблизившегося со своим дядей.

У Артемьева было слегка одутловатое лицо, отдаленно напоминавшее бульдожью морду, с глуповато-доверчивыми глазами. Среди всех заместителей Карамацкого, он служил тому дольше всех.

— Во-ся то, Олег Павлинович, — приобнял его Карамацкий, поведя к окну, — у нас в Егорьевке, да в Ондатрове шпынь какая-то оборзела — купца с откупщиком порубили, добро казенное пограбили. Надобе окаемников тех сыскать, да на посадских площадях напоказно подвесить за ребра. А дондеж отсечь им языки, носы да уды.

— Учиним, Осип Тимофеевич. — Кивнул Артемьев.

Карамацкий повел подполковника обратно к двери.

— На помощников и брашно не скупись. Воевода чаю ждет, еже мы оступимся, разумеет, будто все забывать стали кто мы тут. Надобе напомнить. Возведи прежний устрой в тех посадах, еже бо все в разряде сызнова моргнуть пужалися. Повод сей так и толкуй. Уразумел?

Артемьев понимающе кивнул, прикрыв на секунду глаза — дескать уловил и второй смысл.

— Во-ся ладушки, — сказал обрадованно Карамацкий, — ступай.

Как только Артемьев ушел, полковник снова схватился за лук, возобновляя издевательства над отроком с дурианом.

— Не трепыхай, говорю! — произнес он, натягивая тетиву и прищуривая глаз, — сице и стой… Карамацкий ни егда… не мажет…

Тут сидевший за столом племянник внезапно подал голос:

— Дядюшка, а не напрасно ли ты думаешь на Скороходова?

Рука Карамацкого дрогнула в самый ответственный момент. Стрела вонзилась отроку под ключицу, он заорал, обливая все кругом кровью, по полу заскакал дуриан.

Карамацкий топал ногами, крича на племянника:

— Сказывал! Сказывал тебе, мухоблуд, ни егда не верещать мне под руку!

У Ардоньева со страху и криков дяди глаза на лоб полезли.

Прибежали слуги.

— Вон! — заорал на них Карамацкий и пнул под зад раненого отрока. — И ты тоже!

Когда они остались вдвоем, полковник подошел к перепуганному племяннику.

— Еже ты там вякал про Ваньку Скороходова?

— Я к тому, дяденька, что Скороходов ежели б и захотел, обаче тесть-то его Бутаков чай не дурак и подсказал бы зятю еже своего казака на такое дело засылать не больно умно. — Сказал Ардоньев, отодвигаясь на всякий случай по лавке дальше за стол. — Для блядских дел сыскали бы разбойников заезжих.

Однако Карамацкий вопреки ожиданию не взорвался, а напротив — стал задумчивым.

— Бутаков не дурак негли, обаче военного дела не ведает и зятька своего Скороходова с утра до ночи не наблюдает. Обаче прав ты, многое смущает меня, — проговорил он, погладив бороду, — главное: воздерзивший затеять с нами сию забаву не большо далече, уж больно хорошо изведан он о деяниях наших. Зде кружати все это воронье да крысы. Зде.

Карамацкий постучал пальцем по столу.

— Насколько же близко, дядя?

— Ин ближе некуда. Настолько, еже никому доверять нельзя. — Полковник огляделся кругом своим страшным прищуром, будто враги таились прямо тут, в коморе. — Ин вот и раскидываю я, Степка, кому сие с руки. Взять того же Артемьева. Разуменьем и опытом не обделен, но слаб духом. Кишка тонка решиться ему на такое. Ермилов и умом и духом наделен, но предан, для меня он яко брат единокровный. Хотя… Ох, не ведаю. Скороходов же есаул молодой и лихой, мог бы сманиться, обаче умом не блещет. Не скропает такое. Через Бутакова аще ли? Зело мудрено под носом воеводы козни плести. Есть и есаул Копыто — тот обманет. И ума хватит и людей и духу. Обаче он в Маковске ин на два острога такое не провернешь.

— Да-а, — протянул Степан, — выходит коегаждый может и не может, голову поломаешь, дядя. Ин боле никому не с руки?

— Мочно и с другой стороны — на воеводу належают. Обаче сие убо деяние станется куда серьезнее.

— А ежели сам, дядя?

— Воевода?

Степан кивнул. Карамацкий хищно улыбнулся, что означало крайнюю степень ярости.

— Ин я дознаюсь! Доберусь до той змеюки, кто бы он ни был! Во-то она у мя сегда пожалеет!

* * *

Настоятель Богородице-Алексеевского монастыря архимандрит Варлаам был не в духе. Сказывали ему, что воевода прибудет поклониться Казанской иконе Божией Матери и за последующим благословением пред вечерней, а прибыл ажно на три часа раньше, когда Варлаам сытно отобедав полюбившимся ему в пост новым маньчжурским блюдом на русский манер — пельменями из тончайшего теста с начинкой из осетровой икры, только прикорнул в своей скромной шестиоконной келье в мансардном этаже притчева дома.

Едва Варлаам погрузился в приятный сон, как перед ним возник упитанный келарь Автандил и принялся трясти его, заунывно повторяя:

— Батюшка Варлаам, батюшка Варлаам, батюшка Варлаам, ба…

Варлаам уже поняв что к чему заревел, отвернулся к стене, швырнув в келаря бархатной подушкой и снова стал погружаться в дрему, но не тут-то было.

Автандил ухватил его теперь за ногу и принялся снова трясти, повторяя свое заунывное про батюшку.

Смирившись с реальностью, Варлаам сел, перекрестился. В келье было жарко натоплено. Потребовав у келаря кувшин холодного квасу, настоятель босиком пошлепал по чисто намытому монастырскими холопами полу в ризницу.

Чувствовал он себя отвратительно — мало того, что не выспался, так еще пробудили его в таком прескверном состоянии, когда все кругом противно, да к тому же донимают проклятые изжога и отрыжка. Он знал, что воеводу заставлять ждать не стоило, но в одиночку все никак не мог справиться с облачением. Обычно ему помогали с этим четыре помощника-алтарника, келарь пошел искать их, да никого не нашел — во внеслужебный час это было непросто. Алтарники могли убежать к девкам.

— Зови хоть Кузьку, — пробасил хриплым спросонья голосом Варлаам, — тот присно в трапезной под лавкой дрыхнет.

Варлаам справился кое-как с подрясником, подвязал вервия, но натянуть мантию и епитрахиль в одиночку ему было уже не под силу.

Настоятель накинул было мантию и стал шарить в ней своей большой головой, словно кот запутавшийся в тряпке.

В это время отворилась с протяжным скрипом дверь.

— Кузька! Ты?! А ну помоги мне, прохвост!

Позади скрипели половицы.

— Живей, черт!

Тут вдруг каким-то чудом, нашелся отворот и голова настоятеля вынырнула из криво надетой мантии.

Варлаам закрутил было головой, но тотчас вздрогнул, рука непроизвольно дернулась осенить себя знамением, но вряд ли бы это ему удалось — шеи настоятеля коснулся кончик лезвия сабли, а державший ее демон со страшно дергающимся лицом приложил палец к губам:

— Ш-ш-ш….

* * *

Иван Иванович Дурново до конца не ведал на что рассчитывал. Хотелось ему испросить хотя бы у кого совета. Но у кого испросишь, если ты сам — воевода? Может быть, он не самый сильный воевода, но уж точно не самый глупый. По крайней мере он так считал. Просто ему не повезло. Да в конце концов разве не знал он ответа? А ежели и знал — где взять чуть-чуть везения, немного лихости, коей всегда недоставало его характеру и, пожалуй, благословения? «Зело много думаешь ты, Ваня, такожде и передумать мочно», — говорила ему иногда жена.

Старый приятель его Варлаам, несмотря на некую косность имел большой опыт в интригах и борьбе за власть и умел не только понимать иносказательные речи воеводы, но и так же иносказательно, как бы невзначай, ненароком, словно говоря как бы о чем-то другом — давать иногда дельные советы.

Такие пространные беседы порой случались между ними и сейчас воевода рассчитывал как раз на такую.

Иван Иванович глядел в стрельчатое узкое окошко и вид ему открывался удивительный — сосновый лес с высоты Юртовой горы исполинскими рядами поднимался в волнующие розоватые небеса. Иван Иванович даже умилился и решил осенить себя крестным знамением, но в этот момент дверь позади отворилась и воевода сделал вид, что только оглаживает в задумчивости бороду.

Он так и стоял, глядя в окно, следуя правилам негласного ритуала между ним и настоятелем, согласно которому первым начинал речь Варлаам — как правило, он произносил какую-нибудь фразу из Священного Писания или Ветхого завета, удачно извлеченную из недр памяти под настроение или контекст просчитанной старцем ситуации, пока Иван Иванович изображал глубокую задумчивость, что в их игре должно было воплощать образ рассудительного и мудрого правителя.

Варлаам, конечно же, тоже следуя ритуалу, медленно подошел к соседнему окну, остановился. Созерцает, — подумал Иван Иванович, ловя боковым зрением движения темной мантии. И есть что — погода сегодня — настоящее волшебство, зимняя сказка.

И только подумал, Иван Иванович, что пора бы уже Варлааму изречь свою глубокомысленную фразу, как справа зазвучала незнакомая речь:

— В такую погоду мы с дочкой любили ходить в лес, кататься на лыжах…

Воевода резко повернул голову и обнаружил, что напротив соседнего окна стоит вовсе не Варлаам, а какой-то высокий человек в странном черном одеянии — со своими ниспадающими черными волосами, короткой бородкой, спокойным лицом и умными глазами, этот человек даже чем-то напомнил ему Христа с иконы Симона Ушакова «Великий Архиерей».

Между тем, странный человек, будто не замечая воеводы, продолжал говорить, мечтательно глядя в окно:

— Я рано научил ее кататься. Ей поначалу не нравилось, но я думаю, если ты родился в России, ты обязан хорошо ездить на лыжах. Хотел бы я показать ей эту горку, думаю, она бы ей понравилась.

Говорил человек чудно́, однако уверенное не по чину выражение лица его, поза с заложенными за спину руками и поведение в целом воеводе не нравились.

Незнакомец повернул к нему голову.

— У тебя ведь тоже есть дочь?

— Ты кто таков? — строго спросил воевода.

Незнакомец только усмехнулся и снова отвернулся к окну.

— Ты слышал, Иван Иванович, что в Москве теперь новый царь? — сказал он флегматично. — Заточил свою сестру в монастырь. Рубит головы направо и налево. Создает свою армию. Скоро станут звать его Великим. Знаешь его имя?

Воевода вдруг заподозрил, что незнакомец ведет себя так уверенно неспроста. А может статься и потому, что он какой-то тайный посланник из Москвы. Не зря он, явно не здешний, знает его имя — значит знает и кто он и по всей видимости имеет основания так вести себя с самим воеводой.

— Петр Алексеевич. — Ответил воевода, продолжая пытливо буровить незнакомца взглядом.

— А второго?

— Второго?

— Второго государя.

Воевода наморщил лоб и вдруг будто удивившись внезапному открытию, произнес:

— Иван…

Человек снова посмотрел на него.

— В Кремле еще стоит двойной трон, а ты имя едва вспоминаешь.

Воевода призадумался, растерянно разглядывая диковинное одеяние незнакомца, а потом будто опомнился — тряхнул головой, словно сбрасывая с себя наваждение.

— Вонми-ка, — произнес он, уперев руки в бока, — ежели по добру и милости моей, не скажешь немедля кто ты, какого чину, по чьему велению зде пребывати и где настоятель Варлаам, овый зде должен быти, велю схватить тебя, да хорошенько пропесочить батожьем, авось людской язык вспомнишь и яко вести себя пред боярином!

Незнакомец смиренно опустил голову с тихой улыбкой — будто любящий родитель, вынужденный терпеть капризы своих детей.

— Иногда то, к чему мы стремимся, оказывается совсем не тем, чего мы хотим на самом деле. — Произнес он, поднимая на воеводу небесный взгляд.

— Чаво?

— Неважно кто я. И настоятель тебе не поможет. Ты и сам это знаешь. Время советов и дум ушло, Иван Иванович, пришло время действий. Поэтому я здесь.

Воевода прищурился и показалось, будто он впервые начал понимать, что это за человек и главное, что он тут делает прямо сейчас.

Незнакомец словно прочитал его мысли и кивнул.

— В разряде есть еще те, кто готов поддержать тебя и сделать за тебя все необходимое.

— Тебя послал Варлаам?

— Да забудь ты уже о нем.

Воевода сунул ладони за пояс, отставил ногу и чуть отклонив корпус назад стал изучающе разглядывать незнакомца.

— Еже тебе годе?

— Для начала вернуть тебе власть в разряде.

Воевода прищурился, взгляд его стал пытливым.

— Кто ты?

— Тот кто может помочь.

— Как?

— Убрать того, кто тебе мешает.

— Ин еже тебе с того?

— Ответная услуга. И она будет стоить намного дешевле того, что забирает у тебя Карамацкий.

Воевода вдруг криво усмехнулся.

— Он подослал тебя.

— Зачем это ему? Ты же не думаешь, что для него большая тайна твое желание, чтобы он сгинул? Иван Иванович, все что он может сделать с тобой — он уже сделал. Остальное — просто твои фантазии.

Под окнами прошла небольшая группа монахов. Оба поворотили головы, посмотрели на них. Один думал, второй ждал.

Затем воевода поднял взгляд на незнакомца.

— Не ведаю кто послал тебя — Карамацкий ли, взаправду ли купцы им обиженные али может и сам дьявол. Токмо с чего ты взял, мил человек, еже мне надобен твой товар?

Незнакомец шагнул к нему, склонил голову.

— Подумай, Иван Иванович.

— О чем же, братец?

— Кем ты хочешь быть в этом разряде — Петром или его слабоумным братом Иваном. — Прошептал он, после чего развернулся и зашагал к выходу, но у самых дверей остановился, оглянулся.

Воевода смотрел ему в глаза.

— Если надумаешь — отправь своего человека на Волацкую ярмарку, пускай спросит там Гегама, торгующего железными яблоками. Только не медли, воевода, мой подарок без дела долго лежать не будет.

* * *

На улице Завадского поджидали двое легких саней, запряженных в резвые пары.

— Яко ключилося? — спросил Данила, едва Завадский прыгнул к нему в сани.

— По крайней мере, мы друг друга поняли. Придется, правда, помочь ему с принятием решения. — Ответил Завадский, и откинув крышку часов, крикнул: — Живей, Антоха!

Быстрые сани в сопровождении четырех всадников тотчас помчали с горы, поднимая вокруг себя ворохи снежной пыли.

За час добрались они до деревни Муреновки. Там Завадский пересел на коня и верхом вместе с Антоном помчался дальше. Минут через двадцать добрались до разрушенного моста через Ушайку. Из-за зарослей им навстречу вышли двое — подполковник Артемьев со своим денщиком Бартошниковым. Завадский спешился и оставив коня Антону пошел им навстречу. Артемьев тоже приказал денщику остановиться и встретился с Завадским один на один.

— Опаздываешь, — сказал Артемьев.

— Вини воеводу своего, подполковник, зело он у вас нерешительный.

— Так он согласен?

— Думает.

Артемьев покачал головой.

— Не годе.

— Наберись терпения, Олег Павлинович, уже полпути позади.

— Карамацкий убо чует, еже происходит.

— Кого подозревает?

— Коегаждо. Ин это-то и худо. Он убо не токмо умом, сколь чутьем крепок, ин оно у него сый дьявольское.

— Дай мне еще неделю.

— Да ты обезумел!

— А ты? Не забывай, подполковник, обратной дороги нет.

Артемьев усмехнулся.

— Егда мне Бартошников передал письмо от шурина своего — Мартемьяна Захаровича я подумал было — навет. — Подполковник поднял руку, сблизив большой и указательный пальцы. — Во-то настолько ты от погибели своей был.

— Мартемьян Захарович говорил, что ты разумный человек. — Парировал Завадский. — И он не обманул — ты сделал правильный выбор.

— Ты не забывай токмо — забав зде негли. Неделя — зело долго, загубим дело.

— Спешка точно загубит.

Артемьев покачал головой.

— Ты просто не знаешь Карамацкого. От ярости он умнеет.

— Зато ты знаешь. Вот и подбрось мне что-нибудь.

— Еже?

— Что-нибудь чего, я не знаю.

Артемьев призадумался, надул свои и без того одутловатые сизые щеки.

— Ин завелся тут у нас в разряде Стенька что ли навроде потешного. Обаче холопы уже в четырех сепях взбунтовались — режут купцов, откупных, грабят и бегут в леса. Шутка ли — Карамацкий мне поручил сих голчарей имать. — Артемьев вдруг прищурился. — А это чай не твои все подлости?

Завадский усмехнулся.

— Это игры для дурачков, но я кажется знаю чьих рук это дело.

— Чьих?

— Оставь пока, нам это на руку. Расскажи лучше, что известно тебе о тайных распрях между Карамацким и воеводой?

Артемьев почесал лоб, опустив взгляд на снег.

— В глаза они каждый другому улыбаются, а сый [на самом деле] ненавидят друг друга. Ин кому сие втай? Полковник убо совсем обезумел. Повсюду мнятся навадчики ему, заговоры, от шороха козлом скачет, рындарям зубы выбивает. Уже троих слуг до смерти забил. Ин боле всякого страшится он еже воевода съябедничает на него, посему давеча запугал он посыльных — поставил на дорогах в Москву и Тобольск караулы и проверяет все фигуры, овые идут от приказной избы и воеводы в Москву и Тобольск. О том никто и не ведает, даже сам воевода.

Завадский вдруг схватил подполковника за плечи.

— А вот это уже дело, Олег Павлинович!

— Якое дело?

— Будешь ты полковником вместо Карамацкого! Ты только меня слушай и делай, что говорю.

(обратно)

Глава 25

Младший писарь приказной избы подъячий Евстратий Лангурович Односум вышел сегодня на службу раньше обычного. Жил он в зареченском посаде и сейчас спешно шагал привычным путем к острогу сотрясаясь в своем худом зипуне от мороза. Кругом царила еще ночная тьма, под ногами скрипел снег и вдали за речкой мерцали огни костров у боковых ворот острога. У моста Евстратий вдруг сбросил шаг, оглянулся суетно по сторонам и свернул с привычного пути на сгоревший двор, где когда-то размещалась рыбная лавка. Там встал среди почернелых остовов, потирая озябшие руки.

Где-то вдали исступленно лаяли собаки да матерились рабочие, которых вели на стройку укрепительных мостов в остроге.

Из окружавших подьячего недвижимых силуэтов — бывших лабазных стен и обломков избы, один силуэт «ожил» и двинулся прямо на него, однако писарь не испугался, а спокойно себе дышал на руки, топоча худыми ногами, на которых болтались большие не размеру сапоги.

Тень подошла, оказавшись крупным человеком, протянула подьячему слегка измятый свиток с печатью. Тот кивнул, схватил его, сунул за пазуху. Следом человек протянул маленький приятно позвякивающий мешочек. Подъячий кивнул охотнее, схватил мешочек и сунул невесть куда. На том и расстались, так и не проронив ни слова. Человек снова стал тенью и растворился во тьме, а подъячий заспешил на этот раз на службу. Вошел он вместе с работными мужиками в острог, миновал мушкетёрский караул Карамацкого, и добрался в приказную избу, где к его удовольствию было уже хорошо натоплено.

Вскоре пришли другие писари, старшие подьячие и сам дьяк. Писали прошения, фигуры, принимали челобитные. Шумно было, жарко. С лысого дьяка лился пот рекой, но шубы своей горностаевой он все равно не снимал, только расстегнул для удобства. Пару раз приходили посыльные от воеводы. Лысый дьяк Прокопий Юрьевич бережно брал их послания и клал в темный кованный сундучок, который запирал на большой универсальный ключ. К полудню изба начала пустеть — сначала выгнали просильцев, челобитников, потом подьячие сами заспешили в трапезную. Сегодня им на обед жаловали любимые Евстратием щи с говядиной, но сам он не спешил — согнувшись над столом старательно выводил гусиным пером расписную фигуру, которую заранее придержал до обеда. Почти все уже вышли, позвали и его, но Евстратий оправдался — дескать фигуру надобе срочно окончить до обеда.

Наконец ушел и дьяк. Тотчас Евстратий вскочил с лавки, подбежал к двери, выглянул — никого поблизости, только караульный стрелец с бердышом. Бросился к оконцу — мимо спасовой церкви шла какая-то баба с ведром, из трубы трапезной избы клубился дымок. Топая сапогами словно домовой, Евстратий бросился к столу дьяка, отбросил крышку сундучка (слава Богу — дьяк уходя обедать оставлял ключ в замке), извлек из зепи переданный ему утром свиток и сунул его на самое дно сундука, прикрыл сверху другими свитками, после чего захлопнул крышку и поспешил в трапезную.

* * *

— А ну стой! Стой! — еще издали закричали смурные казаки из первой сотни Карамацкого.

Обозники настороженно умолкли, потянули поводья, сбрасывая скорость. В первой сотне служильцы у полковника были самые отборные — верные и лютые. Руководил этой сотней Ермилов.

Короткий пятисаночный обоз остановился перед свежевыструганными сосновыми рогатками, преграждавшими дальнейший путь. К первым саням подошел высокий пятидесятник со шрамом на лице, сделал манящий жест. Посыльные острога уже наученные, покорно протянули ему сундук с наклеенной расписной фигурой: «Вне стен Тобольского острога не открывати».

Пятидесятник достал ключ, легко открыл сундучок, стал нагло рыться в нем — брал каждый свиток, глядел на печать, швырял обратно. Свиток, поднятый им с самого дна, заинтересовал его. На печати стояло клеймо воеводы Томского разряда, а на подкладке имя и чин отправителя: «Письменный Голова Семен Федорович Бутаков».

Пятидесятник отошел, сломал печать, развернул, стал читать. Выражение непроницаемого лица его никак не менялось, но закончив читать, он махнул казакам у коновязи.

Прибежали два крепких коренастых казака разбойной наружности.

— Доставить, Терентий Михалыч?

— Коня давай. Самолично доставлю.

Казаки переглянулись.

— Живее!

* * *

Степан с ужасом взирал на полковника Карамацкого. Только что страшный пятидесятник со шрамом принес его дяде какой-то серый свиток со сломанной печатью. Тот развернул его и жадно читал, не реагируя на вопросы племянника. Степан заметил только, что дядины глаза потемнели во время чтения, а на лежавшем на столе кулаке его побелели костяшки. Затем Карамацкий встал и улыбнулся, глядя мимо племянника — да так и замер, будто его заколдовали. Никогда таким страшным не видел Степан своего дядю.

Наконец, отмерев, Карамацкий повернулся к пятидесятнику.

— Разве тебя читал еже ов? — спросил он, кивнув на стол, где лежал свиток.

— Нет. — Ответил хмурый пятидесятник.

— Не вздумай никому сказывать, еже поминается там воевода. Уразумел?

— С меня и на дыбе не дознаются, Осип Тимофеевич.

* * *

День сегодня выдался солнечный, лютоморозный. Изразцовую печь в коморе Ивана Ивановича растопили по-черному, сам он сидел в богатой соболиной шубе, но ноги все равно прихватывало от окна. Афанасий принес самовар, заваривал как узвар кантонский чай с медом, однако утреннее благодушие воеводы таяло — одиннадцатый час уже, а педантичный Бутаков до сих пор не явился. Хотел воевода помимо важного разговора, словесно приласкать обидчивого заместителя своего — похвалить, как решил тот беспокойство воеводы относительно укрепления острожных стен. Присланные земствами со всего разряда мужики работали споро — за два дня выстроили три яруса новых мостов у южной стены, сделали подпорки тынам, укрепили железом. Так и за неделю управятся — одной головной болью меньше.

Выпив две кружки цинского напитка, воевода позвал Афанасия.

— Не пришел ли Бутаков?

— Не пришел, Иван Иванович.

— А кто гремит внизу?

— То Григорий крыльцо чинит.

Тут вдруг за окном раздался истошный женский визг.

Иван Иванович вскочил, бросился к окну — если прижаться правой щекой к самому краю, то можно увидеть часть двора Бутакова и край его избы. Там творилась какая-то суета — бегала дворня, кричали, мелькали зипуны, валенки.

У воеводы похолодело в груди, он бросился к дверям, скатился на первый этаж по лестнице, выскочил в мороз, тотчас на него чуть не упали бежавший следом Афанасий и рындари.

На дворе письменного головы образовалась толпа: дворня, казаки, караульные, кружили-лаяли собаки.

Завидев приближающегося воеводу все стали бросать на него испуганные взгляды, расступаться.

— Что такое? — строго спросил Иван Иванович и тут на него выбежала жена Бутакова — Прасковья, с непокрытой головой, волосами развевающимися на бегу, словно у медузы Горгоны, перекошенным от ужаса белым лицом и домашнем платье в такой лютый мороз — она напугала воеводу.

Она принялась что-то кричать, но Иван Иванович ничего не понял. Ее оттащили от воеводы, а сам он уже подошел ко двору. Все смотрели на него.

— Где Семен Федорович? — спросил он.

Двое мужиков указали на распахнутую дверь избы.

Воевода двинулся туда.

У дверей стоял старик Федосеев, приказчик Бутакова.

— Не ходил бы ты, Иван Иванович.

Воевода на секунду остановился, поглядев на него, затем нахмурился и быстро поднялся по крыльцу. В нос ударил запах бойни. Бутаков прошел первую горницу, шагнул направо, где располагалась комора его заместителя и замер — на полу лежал обезглавленный Бутаков. Его отсеченная голова покоилась на его же животе, в зубах — серый свиток, измазанный кровью.

Мрачнее тучи вышел из избы Иван Иванович, оттолкнул подошедшего было Федосеева. Толпа спешно разбегалась, пропуская воеводу. У изгороди он остановился, будто пес учуявший что-то, медленно повернул голову налево. Там, в отдалении у ворот сидел на коне Карамацкий в окружении дюжины своих боевых рындарей. Воевода встретился с ним взглядом, тот же приподнял голову, не отводя глаз — смотрел нахально, властно.

Воевода стиснул зубы, зашагал к своим хоромам, на ходу кликнув Афанасьева, крутившегося позади вместе с рындарями.

— Еже, Иван Иванович? — возник перед ним Афанасий, глядя преданными умными глазами.

— Вонми, иди теперя домой, ин еже кто спросит по пути, скажешь захворал, — говорил воевода, поглядывая как Карамацкий со своей гикающе-свистящей ватагой покидает острог, — на деле же бери лучшего коня и тайно скачи в ночь на Волацкую ярмарку, да сыщи там Гегама, что торгует железными яблоками…

* * *

Завадский стоял перед иконой Спасителя, удерживая в руках тонкую восковую свечку и сосредоточенно смотрел на крохотное колеблющееся пламя. В церковном полумраке огоньки плясали в тронутых слезами глазах. Покатившаяся со свечки капля воска обожгла пальцы. Игнорируя боль, Филипп поднял взгляд на икону. Изображенный Спаситель походил на безумца — возможно все дело в скудости света и избытке черного цвета в потемневшей от времени иконе. Завадский видел только глаза, тьма скрадывала все что ниже, краска сливалась с ней. Приподнятые к переносью брови изображали скорее крайнюю степень меланхолии нежели скорбь, а темные тона сгущали степень расстройства. Завадскому показалось, будто гнетущий взгляд сгущает пространство перед собой, смешиваясь с его ядом и был рад, услышав тихий кашель позади.

Там, в глубине притвора запертой церкви на сундуке со свечками сидел Савка, которого он взял, несмотря на уговор о встрече один на один. Завадский все еще не уверен был в своих силах справиться с лошадьми в самый ответственный момент и потому взял с собой лучшего конника.

Позади раздались шаги, но точно не Савкины — идущий куда тяжелее, скрипят половицы, стучат каблуки, тяжелое дыхание. Незнакомец остановился позади в трех шагах. Завадский почувствовал запах имбиря — в прошлую встречу он тоже его излучал.

— Яко мочно сделати, еже сказывал? — раздался за спиной голос воеводы.

— Удивляешь, Иван Иванович. — Улыбнулся Завадский, водружая свечку на кандило.

Воевода подошел к нему, встал вровень перед иконостасом, перекрестился на Спасителя, затем на икону Казанской Божией Матери, поклонился.

Завадский обратил внимание, что вместо снега, шубу воеводы покрывает какой-то песок.

«Подземные ходы», — догадался он и обернулся. Позади у ступеней амвона переминался с ноги на ногу коренастый мужик в коротком тулупе — тоже весь в песке. Завадский узнал в нем посланца воеводы на Волацкую ярмарку.

— Уговаривались один на один. — Сказал он.

— Поэтому приволок с собою разбойника?

— Это брат мой, а не разбойник.

— Еже мне до того?

— Я не против, но скажи своему человеку, чтобы отошел.

— Овый мой человек верный. Почитай он мне тоже брати.

— Ладно. Но больше без сюрпризов. Идет?

— Яко звать тебя?

Завадский посмотрел на воеводу.

— Филипп.

— Наперво, скажи мне, Филипп, еже колитву сию ты зришь?

— Ты назначишь ему встречу в субботу днем. Придумай убедительный повод….

— Охолони! Ин сказывал ты поминаю еже деяние сие обойдется без моего участия.

— Грязную работу выполнят другие люди, но только к тебе его можно выманить без охраны.

— Не годе. — Покачал головой воевода.

— Я не пойму, чего ты боишься? В отличие от других, ты единственный кто ничем не рискует. Кроме того, это часть плана. Дело будет обставлено так, будто спятивший Карамацкий напал на тебя, а убивший его тебя защитил.

— Овые то люди?

— Надежные. Они прибудут загодя, и сядут в соседней от твоей коморе, сделают дыру в стене, будут слушать. Как явится к тебе Карамацкий, будь готов. Все произойдет быстро.

— Обаче с ним рындари. Двое присно дожидаючи ево за дверью.

— Я знаю. Двое это не проблема.

Воевода почесал бороду.

— Иде буде ты? С ними?

— Я приду как только все закончится.

— Стало быть то не твои люди?

— Конечно нет! Мои привлекли бы внимание.

— Ин кто они?

Завадский внимательно посмотрел на воеводу. Тот в ответ глядел спокойно, ожидая ответа.

— Тебя «спасет» Артемьев. Взамен ты назначишь его новым полковником.

Воевода вскинул брови.

— Во-ся… Ну и ну! Артемьев! И не подумал бы.

Завадскому показалось, что этот вариант воеводе понравился. Впрочем удивление на лице Ивана Ивановича сменилось какой-то мрачностью.

— Ин ов его стольник! Ты уверен, еже тебя не водят за нос?

— Уверен. За право стать твоим псом он согласился участвовать в этом. Но это его условие. А теперь о моих. В твоем разряде есть приказчик Причулымского острога Мартемьян Захарович, смещенный человеком Карамацкого Пафнутием Шелкопером. Указом своим назначишь Мартемьяна Захаровича воеводой Красноярского уезда.

— Уезда?!

— Именно. Отдашь в управление ему четыре острога — Кузнецкий, Ачинский, Причулымский и Красноярский с правом назначать приказчиков. Ясак с них будет поставляться в Томск по верной переписи. К этому — право торговать без откупов и сборщиков моим людям в уезде. В ответ получишь защиту юго-восточных границ разряда от киргизов и кочевников.

— Целый уезд, — усмехнулся, цыкнув воевода, — тебе палец в рот не клади.

— Ты хотел сказать Карамацкому.

Воевода поджал губы, кивнул.

— Чаю размен гожий, я согласен.

— Значит, договорились?

— Яко он сдохнет? — неожиданно спросил Иван Иванович.

— Не знаю. А что, это важно?

— Пущай хочь бо еже не быстро. Хочу чтобы он видел меня, донележ [пока] подыхает.

— Понимаю, но лучше все сделать быстро.

Воевода вздохнул и мелко понимающе закивал.

— Так… по рукам? — спросил Завадский.

Воевода как-то неприятно скривился.

— Ин еже бо… смущение одно имеется.

— Что еще?

— Складно сказано, токмо едино не достает, обаче ведаю как решить сие. Довесок надобен.

— Какой довесок? — недовольно спросил Завадский.

Иван Иванович махнул Савке, сидевшему в глубине церкви.

— Эй ты! Поди-тко сюды!

Савка сверкнул глазами в сторону Завадского, тот неохотно кивнул.

— Во-ся, — сказал воевода, беря подошедшего Савку под руку, — дивно расписал ты все, Филипп, и допускаю аз, еже такожде бо еже и станется, обаче не таи обиду, ин еже опасность имеется и для меня, посему сице не уразумел я — кто же ты таков.

Завадский начал сердиться.

— Да какая разница!

Иван Иванович цыкнул.

— Большо не важно, а негли бо есть. Ты сказывал овый братец твой? — воевода тряхнул Савку за руку. — Я возьму его с собой в острог, яко аманата.

— Зачем это?

— Да токмо ради моего покою. Ты не пужайся, с братца твово и волосок не спадет, спрячем ево в тайной коморе. Кормить-поить будем вдосталь. А егда в субботу ты явишься вот и заберешь братца своего.

— Хреновая идея.

— Чаво?

— Так не пойдет.

— Ну, Филиппушка, — елейно заговорил воевода, крепче вцепляясь в руку перепуганного Савки, — ежели так не пойдет, стало быть не все убо гладко, яко ты расписал, из чего следует, еже покамест и я откажусь.

— Просто… мой брат тут вообще не причем, он просто конюх.

— Яко ведаешь.

Иван Иванович хитро прищурился, глядя в откровенно растерянное лицо Филиппа и отпустив Савку, крикнул:

— Афанасий! Пора нам!

— Я пойду, братец! — сказал вдруг Савка, уверенно глянув в лицо Филиппа. — Кольми спрячут меня, так и добре, а в субботу же встретимся.

— Во-то! — подтвердил воевода.

Завадский посмотрел на Савку.

— Пойду, Филипп, — повторил он уверенно и обратившись к воеводе, добавил, — а ну показывай идеже зде тайные лазы!

Воевода расплылся в улыбке.

— Хорошо! — сердито согласился Завадский. — Это твоя гарантия, но пусть будет и моя — как будет сделано дело пускай брат мой встречает меня на дозорной башне острога!

Воевода протянул ему сжатую в кулак руку. Завадский, впервые увидевший здесь этот жест, ничего не придумал лучше, чем стукнуть по ней своим кулаком.

Иван Иванович засмеялся.

— Во-то сегда уговорилися, братец. — Сказал он напоследок и вместе с помощником своим и Савкой направился в пономарную.

(обратно)

Глава 26

С трудом без Савки, Филипп кое-как управляя парой, только в ночь добрался до условного места, где поджидали его Данила с Антоном. Завадский был не в духе, молчал, рассказал только о том, куда подевался Савка, и велел по прибытию немедленно искать новые места для укрытий.

Последнему удивился Данила.

— Все изместья меняем, Филипп?

— Все.

— Почто же?

Завадский не ответил, а Антон сидевший рядом с Филиппом потянулся вперед и дал управлявшему лошадьми Даниле легкий подзатыльник.

— Дурень! Топерва у них тот, овый о нас все ведает! — сказал он, после чего воцарилось тягостное молчание.

* * *

На следующий день Завадский встретился с Артемьевым на заброшенном зимовье кочевников в сосновом отъемнике примерно в десяти верстах к северу от Томского острога. Артемьев якобы дознавался по следу беглых холопов, учинивших расправу над земским бурмистром в Волочаевской сепи, продолжая исполнять поручение Карамацкого. Надо признать бунты и убийства купцов и даже приказчиков в небольших острогах охватили весь север разряда от Томска до Кети. Даже Завадский слышал о них, едва ли не каждый день.

Подполковник выглядел спокойным и расторопным, Филипп с самого утра был задумчив и хмур.

— Воевода признает тебя новым полковником. — Сказал Завадский подошедшему Артемьеву.

Тот заглянул ему глаза.

— Благая весть. Обаче я хотел бы услышать сие от него.

Филипп покачал головой.

— Встреч с ним больше не будет. Слишком опасно. Теперь все общение только через его помощника.

— Я же рискую своей шкурой.

— Мы все рискуем, но ты получаешь больше всех.

— Ты еже сице зело сердит? — улыбнулся Артемьев. — Какой помочник?

— Афанасьев.

— Еже истынь [друг]. Афанасий верный пес его. Сойдет! Собавь [объяви] нам встречу.

Завадский посмотрел в глубину леса, неохотно кивнул.

— Во-ся! Сие годе! — хлопнул его по плечу Артемьев и вскочил на коня, которого подал ему Бартошников. — Не тяготись, Филипп, буде мало потом и твоя лихва [прибыль]! Паки повечеряем с тобою!

Завадский остался один. После вчерашнего случая с Савкой он решил не брать никого с собой на такие встречи. Он поглядел вслед поскакавшим по просеке Артемьеву с Бартошниковым и двинулся было следом, однако далеко уйти ему не удалось — сделав несколько шагов по округлой полянке, вырубленной для зимовья, из лесу со всех сторон со страшным нарастающим криком выскочили на него разномастные всадники — не то холопы, не то казаки, а более всего похоже — разбойники. Они принялись бешено кружить вокруг него, поднимая снежные вихри. В окутавшем снегу мелькали конские морды, зажатые в руках ножи, батоги. Внезапный удар свалил Завадского с ног. Он тотчас вскочил, но очередной удар батога даже через бушлат больно ожег ему спину.

Он упал на колени, топот копыт утих, снежная круговерть оседала, обнажая силуэты опьяненных анархической силой вчерашних невольников — служилых и холопов. Многие из них спешились, и открыв рты с любопытством предвкушающих кровавую потеху простолюдинов глядели на захваченного купца. Завадский поставил ногу, чтобы подняться, но удар кулаком в лицо снова опрокинул его. Сев кое-как на колени, он увидел крупные капли собственной крови на снегу. Надвинулась тень. Перед ним топтался тяжелый конь в малиновой попоне, на котором восседал Истома.

Завадский прошелся взглядом по его расписным красным сафьяновым сапогам с загнутыми носами, заправленным в них шерстяным ноговицам, роскошному темно-синему суконному кафтану с золотыми нашивками. Лицо Истомы с его неизменным проницающим взглядом вкупе с прямой осанкой делали его похожим чуть ли не на римского императора из какой-нибудь пафосной эпопеи. Очевидно на его новое войско, все это производило впечатление, но Завадский не сумел удержаться и растянул окровавленные губы в улыбке.

— Эти шмотки тебе не идут, — сказал он плюнув кровью в снег, — в лаптях и драном зипуне ты выглядел каноничнее, а в этих похож на ряженую обезья…

Договорить Филиппу помешал очередной удар. Сразу же его схватили, и снова усадили на колени. Истома уже спешился и опустился на одно колено перед ним.

Шею Завадского кто-то прижал отточенным лезвием сабли, надавив сзади коленом и вынуждая держать голову прямо. Он видел две руки в перчатках по обе стороны от своей головы.

— Быстро ты забыл, что я сделал для тебя. — С трудом проговорил Филипп, стараясь не двигать головой и шеей, но ходивший кадык неприятно скоблило лезвие.

Истома как обычно немигающе глядел ему в глаза.

— Я не забыл. Но я не забыл и то, еже ты заставил меня сделать.

— А ты думал что я тебе сраный волшебник? За все надо платить.

— Ты платил?

— Всю свою жизнь.

— Обаче видать, того мало.

— Что тебе нужно?

— О сем тократ [только что] ты толковал зде с псом Карамацкого?

Завадский криво улыбнулся.

— А что у него спросил? Кишка тонка?

Истома сделал знак глазами куда-то наверх и лезвие слегка погрузилось в шею. Завадский почувствовал сладко-жгучую боль, теплая струйка потекла по шее и ниже под бушлат и рубаху по ложбинке между грудными мышцами.

— Ты упрекнул меня будто позабыл я о том, еже сделал ты для меня. Обаче винись ведать еже година [время] зде ныне не будет прежней. И нам ижей — дом и мы зде домовиты [хозяева]. Аки [если] ты встал на сторону наших ворогов, то бысти тебе ворогом единако [также]. Хочешь моей возблагодарности — вот она тебе! — Истома щелкнул пальцами, легко поднимаясь на ноги.

Лезвие убрали с шеи Завадского. Он тотчас приложил руку к раненой шее и тоже поднялся. Отняв руку, Филипп поглядел — вся ладонь в крови.

— Бери своих людей и уходи прочь из Томской земли. Понеже [поскольку] в другой раз я отсекну тебе голову.

— Ты ничего не знаешь.

— Негли [может быть] — вашей мышиной возни. Но большие алкания [желания] твои — тайна невеликая. — Сказал Истома, заложив руки за спину. — Обаче я не хочу ни смерти твоей, ни войны с тобой.

Сам безоружный, но в окружении молчаливых вооруженных головорезов он выглядел зловеще.

Завадский достал платок, приложил к шее и двинулся на толпу.

— Ты ошибаешься, — произнес он, проходя мимо Истомы.

— Егда стань нашим братом! — крикнул Истома, оборачиваясь.

Завадский остановился перед расступившейся толпой, оглянулся.

— То есть твоим слугой?

Истома подошел к нему, глядя в глаза.

— Слуга ты ныне. А братьев я не убиваю.

— Вранье! Ты мыслишь как они и потому проиграешь. Только гораздо быстрее, потому что у тебя меньше опыта и мозгов.

Истома прищурил глаза.

— Единаче обучил ты меня верно. Стрекалом по вые и всему конец, всему еже ты сице долго строил. Это ты разумеешь?

— Этому ты учишь своих людей?

Проницательный взгляд Истомы тронуло удивление.

— А за что идут на смерть твои люди?

— Спроси у них сам.

— Уже. Ты сказывал, еже они твои братья, обаче они зовут тебя спасителем.

— И настоящий спаситель прежде сам пошел на смерть.

Истома растерянно посмотрел в сторону. Оборотная сторона его выразительного лица — почти детская искренность в отображении всех эмоций.

— Что, ты уже чувствуешь его? — усмехнулся Завадский. — Вбил поди себе в голову, что снизошла какая-то благодать от него? Не обманывай себя: ты сможешь разворотить многое, если тебе хватит ума, но если ты уже боишься — ты обречен.

— И как не бояться?

— Я говорил тебе.

— Ложь!

— Не я даю себе имена.

* * *

Карамацкий был пьян одним из самых зловещих своих видов опьянения, при котором он выглядел абсолютно трезвым, а хмель становился ядерным топливом его неисчерпаемой ярости, готовой выплеснуться в самый неожиданный момент. Он сидел за столом, подперев кулаком подбородок, наливаясь тяжкими паранойяльными думами. Думалось помимо прочего ему о том, как хорошо было бы выкопать труп Бутакова, и рубить его топором или мотыгой, а после сжечь его останки под произнесенную архимандритом Варлаамом анафему. Но еще более хотелось ему рвать воеводу, он собственными руками разорвал бы его мерзкую рожу, но увы: прощаться с воеводой — прощаться с разрядом. Разрядных воевод назначает царь и смерть Дурново, даже случайная или по причине болезни означала прибытие в острог нового воеводы, который вряд ли окажется таким же трусливым и мягкотелым, как Дурново, позволявшим вертеть собою словно куклой, да к тому же без нового полковника. Хотя кукла-то куклой, а поди ж ты, чего устроила! Не доглядел, Осип Тимофеевич! Ну ничего, зажмет он теперь эту паскуду в ежовых рукавицах, запрет в коморе, чтобы только под нужными фигурами закорючки ставила. Да и в монастыре пора бы порядок навести, распоясались там вольнодумцы да советчики, прикрываясь служением господнем. Небось тот старый полоскун Варлаам и науськал воеводу. Ох, дел сколько! А монастырь зело богат — пашенных земель и крестьян вровень с разрядными, к этому ружа, денежное и хлебное содержание, да крупнейший рыбный промысел в Сибири. Весь разряд рыбой кормят, в Тобольск продают. Хороши чернецы! Пора бы и на сию кормушку своего человека усадить.

Карамацкий посмотрел на племянника, которого последнее время решил учить жизни. Можа ему поручить? Всяко лучше просьбы его о месте Скороходова. Столь открытое кумовство подлинной власти только бы навредило, а тут — простор. Да и Варлаама прижать — дело несложное, как раз для Степана.

Все эти обрывочные, незавершенные думы перескакивались с осколками желаний, фрагментами приятных воспоминаний о расправах, новыми заботами об отложенных прежде делах вроде полыхающих вокруг Томска бунтах и отсутствия вестей от Пафнутия. Мысленный круговорот прервал слуга, доложивший о прибытии Артемьева.

Карамацкий встал, ко всеобщему удивлению молча обнял вошедшего бульдожьелицего своего заместителя, затем также молча до краев наполнил серебряную чарку хлебного и протянул ему.

Артемьев залпом осушил поданную Карамацким чарку, браво крякнул, отер усы тыльной стороной ладони и стал докладывать о розыскных делах и проведенных дознаниях. Было схвачено уже пару десятков бунтовщиков, но сведения которые давали они на пытках и даже на очных ставках рисовали довольно странную общую картину. Один бунтовщик указывал зачинщиком какого-то мелкого целовальника из Ондатрова, другой простого холопа или казака, третий божился, что зачинщик — десятник Маковского острога из сотни есаула Копыто и все названные руководили мелкими отрядами, будто сами по себе, и восстания те происходили стихийно.

— Обаче не верую я в это, Осип Тимофеевич, — высказал по окончании доклада свое мнение Артемьев, — кто-то стоит за ними, и смутьян овый не такожде прост.

— А елико Бутаков со Скороходовым и заварили, коль промеж них даже казаки имеются, а топервы вдосталь по привычке, учуяли слабую руку? Ин как бы ни то было, прежде надо дать понять людям, еже нужа в разряде по-прежнему сильна. Казни на площадях всех бунтарей, дабы все видели еже буде с коегаждым, овый смеет мутить воду. Ныне нам много надо справити. Ничего, Олег Павлинович, разберем со всеми.

Артемьев кивнул.

Карамацкий тем временем поглядел в сторону и грозно улыбнулся.

— Нет, ин боло [ведь] кто мог подумати. Скороходов! Дозде [до сих пор] в голове не складучися! — воскликнул он, хлопнув по колену.

Захмелевший от полной чарки Артемьев подошел к сидевшему боком у стола Карамацкому, произнес ласково-уважительно:

— Брось ты кручиниться да терзать себя, Осип Тимофеевич, иже он убо присно на тебя смотрел косо. Поди и сплетни распускал за твоею спиною, себе годные.

Карамацкий поднял на Артемьева взгляд, умасленный сиюминутным порывом любви к собутыльнику. Тут впервые заметно стало, что он пьян — голова Карамацкого слегка покачивалась, глаза будто плавали в пространстве.

— Задним-то умом все сильны, ин яко же мы братец овую гадюку проглядели? Ума не приложу!

— Яко же проглядели? Да ежели б не твои караулы, Осип, на дорогах, кто бы мог уразуметь, еже за всем стоит воевода?

Глаза Карамацкого вдруг потемнели, но Артемьев этого не заметил — он уже был достаточно пьян и продолжал слегка заплетающимся языком рассыпать похвалы уму Карамацкого, благодаря которому вовремя удалось раскрыть заговор воеводы против полковника.

Между тем, от Степана, который был трезв и за последние недели пребывания подле дяди, хорошо изучил его повадки, не ускользнули микроскопические странности в поведении Карамацкого.

Когда разболтавшийся Артемьев уводил взгляд или поворачивался, Карамацкий смотрел на него так же как он смотрел на Бутакова, когда ножом отпиливал ему голову.

Степан почуял неладное. Между тем, когда подполковник снова повернулся, Карамацкий неслышно поднялся за его спиной, так что Артемьев вздрогнул, обнаружив перед собой полковника в такой близости.

Карамацкий расплылся в улыбке, обнял одной рукой Артемьева.

— Ведаешь чем на самом деле худы крысы? — заговорил он, скалясь, будто мучимый сильной изжогой. — Оне не серьезные вороги тебе — жалкие и трусливые грызуны, обаче худо то, еже внутри они. И грызут, не останавливаясь — твои кишки, сердце, душу. Грызут и грызут. Грызут и грызут. А ты истекаешь кровью, и ничего не можешь, будто твоя же плоть терзает тебя.

Немного растерявшийся Артемьев понимающе кивал.

— И егда попадется она тебе в руки, — Карамацкий вытянул кулак, — выжигай ее со всем отродьем! Даже, аки притом сгорит часть тебя самого.

— Ин убо… Осип Тимофеевич, не терзай ты душу, все же топерва позади. Сымали ж гадюку. — Осторожно проговорил Артемьев.

Карамацкий убрал руку с плеча заместителя, закрыл глаза и сделав усилие над собой улыбнулся.

— Слава Богу.

— Ну, стало быть пора мне, Осип Тимофеевич. — С фальшивой бодростью сказал Артемьев. — Доклад мне бывати дондеже к тебе пришед — привезли целовальника из Ондатрова, хочу самолично допрос ему учинить, покамест не кончился.

Полковник похлопал заместителя по плечу и кивнул.

— Ступай.

И пока Артемьев шел к двери, Карамацкий пристально глядел ему в спину. А затем повернулся к окну и посмотрел на свой кулак, разжал — пальцы слегка тряслись и будто рассердившись этому, полковник снова сжал ладонь в кулак.

Степан с ужасом смотрел на дядю.

— Сейчас беги к Солодовникову, — тихо сказал ему Карамацкий, — пущай берет лучших своих людей и арестует Артемьева.

— Дядя! — громко прошептал Степан, привстав от удивления. — Так это…

— Да, Артемьев крыса.

— Но как?

Карамацкий как ни странно выглядел теперь сильно уставшим и расстроенным и племеннику вспомнились слова дяди о крысах, которые разят сильнее врага.

— Про воеводу в письме токмо я, ты, да Пантелеев ведали… — Полковник отвернулся и только поворотив хмурое лицо свое вполоборота, добавил: — и конечно тот, кто писал его.

* * *

Сидя в санях, мчавших во весь опор, подполковник Артемьев то и дело бил кулаком в спину возницу, требуя ускориться и одновременно ругал себя за то, что поехал к Карамацкому в санях, а не верхом на быстром скакуне своем Сципионе Маньчжурском. То и дело оглядывался полуполковник, но ничего, кроме снега и бронзовеющего в ранних сумерках неба не видел. По телу шли волны озноба. Как он узнал, Артемьев не ведал, но точно знал — полковнику известно все и повода для сомнений в этом нет ни малейшего.

Наконец, сани пролетели по краю стрелецкой слободы и въехали на огромный двор, огороженный высоким частоколом. Артемьев спрыгнул с саней, побежал к избе, на ходу зовя одного из рындарей своих.

— Карауль у ворот, елико узришь конников аще кого — свистай!

Рындарь кивнул и побежал к воротам.

— Федор! — следом кликнул Артемьев лучшему своему конюху. — На козлы живо!

Ворвавшись в избу, подполковник напугал жену.

— Хватай токмо шубу, беги на двор, я сымаю детей!

Жена захлопала глазами.

— О, Господи!

Артемьев прижал ее к стене, другой рукой схватил с сундука шубу — сунул ей.

— Живо!

Он буквально вытолкал жену за дверь, побежал в светлицу за детьми.

На дворе раздался женский визг. Артемьев обернулся, выхватил саблю, бросился на улицу.

Так и не надев шубу, жена держала ее в руках и глядела на рындаря, лежавшего перед воротами с окровавленной головой. Из-за ворот вышел Солодовников — ладный чернобородый богатырь, который нравился женщинам и по совместительству был личным десятником Карамацкого по вопросам решения самых грязных и кровавых дел. Справа и слева от него появились другие головорезы из «черной десятки» Карамацкого.

— Олег Павлинович, — с улыбкой обратился к нему Солодовников, — негли полюбовно сладим?

Артемьев бросился в избу. Головорезы тотчас сорвались за ним. Подполковник на бегу обрушил хлипкие полати, блокируя дверь, откинул крышку лаза в подклеть, сиганул туда и выбрался через низкий черный проход к амбару за избой. В амбаре была лестница — ежели забраться по ней на крышу и разбежаться, то может быть получится перемахнуть через частокол в дубовую рощу, где на конях не догнать его.

Ворвавшись в амбар, Артемьев схватил лестницу, бросил к антресоли. Дверь позади распахнулась.

Подполковник обернулся, поднимая саблю наизготовку.

Полдюжины головорезов, обнажив палаши и сабли медленно окружали его. Прямо перед ним стоял Солодовников.

— Сдавайся, Олег Павлинович, по-доброму, сице хочь семью сохранишь.

Артемьев поглядел на головорезов вокруг себя и медленно опустил саблю.

(обратно)

Глава 27

Наблюдая как Бесноватый с нежностью протирает дудочку на шнурке тряпицей смоченной в уксусе, а затем с той же сосредоточенностью с какой чистит карабин, водит ею по пламени свечи, Завадский вдруг понял, что ни разу не слышал, как Бесноватый на ней играет.

— Сыграй, — тут же попросил он, развалившись на лавке после кружки густого эля, бочку которого доставили к ним накануне вместе с другими припасами. В избе было жарко и Филиппа клонило в сон.

Бесноватый бросил на него сердитый взгляд.

— Ну сыграй же, — повторил Завадский.

— Не хочу.

— Ты не играешь на ней?

— Чего пристал?

— Ты таскаешь дудку, но не играешь.

— Это не дудка, сый пыжатка.

— Ладно, пыжатка, но в чем смысл?

— Отстань.

— Да ладно тебе, брат.

Аким, чистивший ружье у печки тоже загорелся поприставать к Бесноватому, правда, делал это деликатно по понятным причинам.

— Филя, не уразумел кроме? Не для сипованья она ему.

Бесноватый вовсе убрал пыжатку.

— Так ты вообще ни разу не играл на ней?

Бесноватый неохотно покачал головой.

— Эдак су и не пыжатка? — с удивлением «догадался» Аким.

Бесноватый рассердился, стукнул ладонью по столу, выхватил свою пыжатку и скорчив рожу, приложил к губам.

Из дудочки потекли заунывные однообразные звуки, складывающиеся в какой-то смутно-печальный мотив, не производивший никакого впечатления. Бесноватый косил глаза на конец пыжатки, старательно надувал щеки, заметно было что он напряжен.

Завадский изогнул бровь, переглянулся с Акимом, который пожал плечами — дескать, что к чему?

Тут вдруг мотив резко переменился — печальный звук замер и рассыпался на тысячи осколков, заскакавших по избе. Мелодия взорвалась и зашлась каким-то бешеным темпом, переливаясь на удивительные лады. Печаль сменилась радостью, но какой-то дьявольской, будоражащей. Бесноватый преобразился, лицо его стало одухотворенным, гибкие пальцы также бешено бегали по всей длине пыжатки. Завадский начал невольно двигать плечами. Но Аким опередил его — вскочил с лавки и стал прыгать вприсядку, лихо барабаня каблуками по дощатому полу. На шум в избу заглянули Сардак и Егор и побросав шапки, тоже пустились в пляс. Филипп почувствовал будто какая-то сила поднимает его с лавки. В отличие от своих братьев, он не плясал вприсядку, а танцевал только то, что умел, то есть танец робота. Остальные, не останавливая танца, пооткрывали рты, глядя как Филипп роботизированными движениями хлопает в ладоши у себя над головой, пока ноги безо всяких видимых движений перемещали его от лавки к печке. Аким вдруг с визгом вскочил на стол и стал прыгать на нем, приседая на корточки и стуча по столешнице руками, как возбужденная шимпанзе. Со стола полетела посуда и еда. Ко всему прочему, он начал ухать тоже по-обезьяньи. Сардак тем временем пытался исполнять какие-то замысловатые прыжки, которые вкупе со странным движением ног напомнили Завадскому попытки повторить знаменитый удар ногами Лю Канга. Егор же взял зачем-то ухват, но тотчас бросил его и схватил ружье Акима и тогда Бесноватый закончил играть. Все разом тоже остановились.

— И вправду — бес, — сказал Аким, слезая со стола и утирая со лба пот.

— Что это было? — спросил Завадский, присаживаясь на лавку.

— Ты про мое сипование али свой перепляс? — спросил Бесноватый.

— Мда. — Филипп почесал голову и покосился на пыжатку, которую Бесноватый убирал за пазуху.

В этот момент дверь отворилась и в избу вошли Данила с Антоном, внося прохладу и облака морозного пара. Поглядев на вспотевшие лица только что плясавших братьев, они переглянулись, но ничего не сказали.

— Как все прошло? — спросил у них Филипп.

— Странно, брат, — ответил Данила, — человека воеводы Афанасия привезли, яко уговорено было, да Артемьев не пришед.

— Не пришел? — насторожился Завадский.

— От него холоп токмо был его — Бартошников. Сказывал — изволение от Артемьева передает, еже на уговор прежний вняти [согласен].

Завадский нахмурился, погладил бороду.

— А Афанасьев что? Подтвердил намерение воеводы?

Данила кивнул.

— Но почему же не пришел Артемьев? Бартошников не говорил?

— Сказывал токмо, еже зело опасно ныне барину его покидать гарнизон, и без того зачастил. Карамацкий час не ровен пронюхает, зане [потому] же послал от себя токмо шавку свою — Бартошникова.

— Странно.

Завадский поднялся, продолжая поглаживать бороду, и в задумчивости подошел к окну.

— А Бартошников как выглядел?

— Яко? — Данила пожал плечами. — Яко внегда.

— Не был напуганным? Встревоженным?

— Ин нет, вроде.

— А хвоста за вами не было?

— Не влающи [сомневайся], братец, — ответил Антон, — ежели б и хотели, за нами черт не угонится.

— Значит, Бартошников подтвердил, что дело субботнее в силе?

— Так и есть. Сказывал, в субботу деяние яко уговорено, Артемьев буде в остроге… Еже тревожит тебя, брат?

— Меня тревожит запах. Какой-то он… тухловатый. — Завадский резко обернулся. — Бес! Сможешь незаметно проверить дома ли Артемьев?

— Ежели токмо в ночь.

— Возьми Антона. А ты, Аким, съезди с Сардаком к слободе, походите по сепям, по кабакам, поспрашивайте аккуратно, слышно ли чего об Артемьеве и вообще какие слухи бродят около острога. — Завадский поднял руки и оглядел посмурневшие лица. — Братья, остался последний шаг, перед тем, как мы заберем себе Томский разряд. Нельзя рисковать.

* * *

Аким и Сардак вернулись утром, сообщили, что обошли кабацкие дворы, даже зашли в слободу стрелецкую под видом монастырских холопов с поручением, но ничего узнать об Артемьеве не удалось. Только один нетрезвый подъячий сообщил, что видел его накануне в остроге, раздающим указания караульным.

К обеду вернулись Антон и Бес и поведали чуть больше полезного. Оба забрались на дуб и наблюдали за двором Артемьева со стороны рощи, но ничего настораживающего не увидели за два часа — дворня, конюхи шныряют, каждый своим делом занят. В оконцах избы сверкают лучины. Затем переместились к дороге, сели за сугробом и увидали, как плачущую жену Артемьева в платке и старой шубе везли куда-то на санях незнакомые казаки.

— Все ясно, — сказал Завадский, — Артемьева взяли.

— Уверен, брат?

— Если он жив, то висит сейчас в пыточной избе Карамацкого.

— Ежели Артемьева сымали, почто же Бартошников приходил? — спросил Данила.

— Они не знают где мы, поэтому послали его подтвердить субботнюю встречу, чтобы устроить нам ловушку в остроге.

Братья переглянулись.

— Принужим их, — предложил Сардак.

— Пятнадцать сотен Карамацкого принужишь? — невесело усмехнулся Антон.

— Еже делать, брат? — спросил Данила.

Все посмотрели на Завадского, и он увидел в их взглядах не только вопрос, но и то, что мучало его самого.

Он прекрасно знал что делать. Их замысел раскрыт и надо было уходить, отступать, чтоб хотя бы себя сохранить. Но как и остальные он понимал, что это означало…

* * *

Савка третьи сутки сидел в крохотной безоконной коморке на втором этаже воеводских хором. Раньше тут жил старый покладник, но минувшим летом его насмерть забодал рогами олень. В коморке не было печи, но тепло шло через тонкую тесовую стенку, за которой размещалась гостевая горница. Там никого не было, но печь топили, чтобы тепло было Савке. Его заперли на замок — не только для того, чтобы не сбежал, а больше, чтобы ненароком не заглянул какой-нибудь любопытный из дворни или рындарей. Велели сидеть тихо. Вечером и ранним утром Афанасьев приносил ему воды, молока и пирогов, а также забирал ведро с отходами и давал новое. У Савки был запас свечей, он жег по одной, когда не спал, часы и дни тянулись медленно. От скуки он вырезал из деревяшек зверей и прислушивался к звукам в доме, голосам и крикам на улице. А иногда, днем глядел через проделанную дыру в стене на унылый заснеженный мост у западной стены острога.

Как только звуки в доме замолкали, спустя около получаса, раздавались уже знакомые быстрые шаги Афанасьева — тот нес ему ужин.

Сейчас уже время ужина подходило, Савка это понял по урчанию в животе, однако Афанасий не появлялся. В конце концов, решив, что про него сегодня забыли, Савка завалился на лавку, уложил голову на мешок, набитый соломой и погасил свечку. Сон не шел — хотелось есть и покалывала какая-то смутная тревога. Вспомнилась ему невеста и вдруг сильно захотелось ему прильнуть к ее губам, обхватить упругое тело, услышать ее смех. На душе стало веселее и тут как раз раздались в коридоре знакомые торопливые шаги. Савка сел на лавке, глядя на дверь. Шагавший остановился, открыл замок. В проеме стоял Афанасий со свечкой, однако более ничего при нем не было — ни корзины со снедью, ни ведра.

Савка хотел было выдать злую шутку, дерзостью которых обычно прикрывал здесь свой страх, но вдруг на Афанасия упал красный свет. Раздался оглушительный топот — по коридору будто шагала целая толпа. Савка вскочил и попятился к стене. За дверью стало светло — дерганный свет исходил от факелов, в проем всунулись круглые улыбающиеся рожи — рты до ушей — будто черти, живущие за печкой выползли на свет божий. Пляшущий свет искажал и без того страшные лица — кособочил, увеличивал их, удлинял носы и бороды, зажигал глаза кошачьим свечением. Толпа расступилась, стоявшего столбом Афанасия сдернули куда-то, на его месте появился жуткий пузатый тролль с отрубленной головой в руке, которую он держал за волосы. Савка узнал Карамацкого и тотчас перехватило дыхание, будто на него опрокинули ушат ледяной воды.

Что-то противилось внутри, протестовало по-детски, как когда-то в пыточной избе Мартемьяна Захаровича. Савка стал молиться, но слова молитвы забылись уже на втором предложении, мыслей не было, у него задрожали губы.

Карамацкий между тем приближался, насколько это было возможно в узкой комнатушке, с ним приближались и страшные круглолицые с улыбками до ушей. Кто-то поднял факел и красный свет выхватил всех. Голова, которую сжимал Карамацкий была вся в гематомах, ожогах и кровоподтёках. Кто-то грубо схватил Савку встряхнул, обыскал и он увидел прямо перед собой лицо полковника, которого боялся весь разряд.

— Братец, стало быть? — дыхнул на него густым перегаром полковник.

— А… аз… еже бо… конюх, — промямлил Савка.

Полковник кивнул, продолжая с любопытством разглядывать Савкино лицо.

— Амо ево, в пыточную, Осип Тимофеевич?

Карамацкий протянул руку, схватил Савку за волосы, дернул его голову набок.

— Ведаешь, голубь, яко мы с тобою поступим? Мы тебя посадим на особый кол. Токмо во-то дождемся твоего братца, дабы слышал он и зрил твои мучения.

Полковник стукнул Савкиной головой о стену.

* * *

Весь вечер Завадский сидел в молчании, а когда наступила ранняя ночь, встал у окна и около часа смотрел во вьюжистый сумрак, после снова опустился на лавку у стены под полотнищем с вышитыми северными узорами, обрамлявшими голову китайского водяного оленя, и при свете одинокой свечи сидел около двух часов глядя перед собой. Свеча догорела и погасла, Филипп сидел в темноте, пока не заглянул Данила, который даже не сразу увидел его. Он зажег новую свечу, Завадский молча поднял на него взгляд.

— Воротилися Егор с Бартоломеем, — тихо, по-домашнему сообщил Данила, присаживаясь на лавку у стола, — шарили по кабацким дворам, особливо засиделись в заречье идеже ярыжья шваль алкашествует. О деяниях в остроге ни слуху ни духу, онамо [там] сказывают с Маковска и Кети призвали стольников в Томский острог.

— Розыск. — Догадался Завадский.

— Да давеча вышли по Томи и Ушайке отряды…

— Засады на дорогах.

— На Ачинск покамест можно уйти, Филипп.

Завадский промолчал.

Данила склонил голову и сидел так около минуты, потом посмотрел на Завадского, спросил:

— Разумеешь он паки жив? Индо не изувечен непреоборимо [необратимо]?

— Карамацкий не так глуп, чтобы его убивать, пока он полезен как приманка.

— Приманка?

— Мое условие воеводе — живой и здоровый он встречает меня на дозорной башне. Но… Я не знаю, насколько ум Карамацкого сильнее его безумия.

— Ежели не будет его на башне… стало быть, уйдем.

Завадский коротко кивнул.

— А по-иному?

— Я пойду один…

— Как?!

Завадский вздохнул.

— Я еще не придумал.

— Опомнись, брат! — рассердился Данила. — Еже зде думати!

— Иди спать, Данила.

Верный рындарь посмотрел на Завадского, будто оценивая его состояние и пошел из избы, но перед тем как выйти, сказал:

— Хочешь али нет, обаче ежели удумаешь дурить, я пойду с тобой.

— Нет, Данила. — Сказал Завадский. — Будет только хуже.

Данила окинул его хмурым взглядом и ушел, а Филипп продолжил в одиночестве сжигать часы в тяжелых ночных думах.

Где-то вдали уже голосили первые петухи, наступал новый день и всего двое суток оставалось до субботы, когда — либо ничего, либо еще хуже и совсем крошечный, сотканный его страстным желанием призрачный шанс.

Когда за оконцем забрезжил розоватый рассвет, Завадский резко встал, упер руки в дубовую столешницу, прищурился, зашевелил губами, глядя на недоеденную луковицу, затем брови его поползли наверх.

Выглянув из избы, он приказал караульному позвать Акима и Данилу.

Сонные братья пришли через пару минут.

— Отправьте людей, чтобы срочно сыскали купца Пеликана или десятника Боброва, — сказал им Завадский, — кого быстрее найдете — неважно. Главное передайте им, что я хочу сегодня встретиться с Истомой.

* * *

Весь день потратили люди Завадского на поиск Истомы, да все бестолку. С трудом нашли только уже вечером купца Пеликана, а Кроля Боброва и вовсе не сыскали. Да мало того — Пеликан упирался, говорил что знать не знает никакого Истому. Разъяренные люди Завадского схватили его за шкирку и хотели даже избить, но Данила остановил их — присел рядом с Пеликаном на лавку и заговорил с ним по-братски о том, что делить им нечего и что дело их общее. Данила рассказал о себе, общине и о том, как сожгли в срубах за веру его отца, мать и старшего брата и умилостивил такими речами упрямого Пеликана. Тот сдался.

По уговору следовало Завадскому прибыть к старой мельнице на краю Боголюбовки. Разумеется, там никакого Истомы не было, а только хмурые разбойного вида вчерашние казаки, стрельцы, крестьяне и холопы. Для Филиппа это не стало неожиданностью. Его посадили в розвальни, дали мешок, велели надеть его на голову. Данила и Антон воспротивились было, но Завадский остановил их поднятием руки и надел мешок. Розвальни понеслись и примерно через час остановились. С Филиппа сняли мешок, он обнаружил перед собой большой двор на краю леса, там горели костры, у которых толпились вооруженные разбойники. Над ними возвышалась на холме просторная изба с какими-то пристройками.

Завадского ввели в нее. Истома сидел в большой горнице в новом военном кафтане в окружении разбойного вида охранников. На столе стоял чан с узваром, кувшины, обилие снеди — жареное мясо, рыба, пироги, пряники, соленые грибы в кадках, калачи и горшочки с гречневой и пшённой кашей. Было не совсем чисто, хотя из светлицы доносились приглушенные женские голоса. Истома поднялся навстречу Завадскому и по привычке проницательно, не моргая глядел ему в глаза будто пытался прочесть мысли.

— Ты помнишь, еже я давал обещание отсекнуть тебе голову, елико встречу тебя еще раз на своей земле?

— Помню.

— Аще ты не принял мои слова всерьез, ты либо дурак либо буестник [безумец].

Истома развел руками, поглядев по сторонам. Его люди кровожадно заулыбались.

— Я принял твои слова всерьез, но я пришел к тебе с выгодным предложением.

— Предложением?

— Поможешь мне, и взамен получишь кое-что получше моей смерти.

— Ин еже?

— Томский разряд.

В избе воцарилась глухая тишина. Истома замер и задрав подбородок внимательно смотрел на Завадского десять секунд, после чего будто отмер — улыбнулся.

— Томский разряд и так наш.

— Да! Верно! Наш! — закричали люди Истомы.

— Да? — Филипп растерянно поглядел по сторонам. — Тогда почему вы прячетесь в какой-то дыре, как мыши, а не сидите в Томском Кремле?

Рындари притихли, Истома снова принял на себя серьезный вид и задрал гордый свой подбородок.

— Говори!

(обратно)

Глава 28

Суббота

Ранним утром, еще засветло, свернули с моста на змеистый въезд двое груженых рыбой саней и долгой улиткой взбирались на взгорье к главным воротам томского кремля. Уже тронул розоватый свет пологие склоны и взошел за скованными изморозью елками золотистый утренний дым, когда крохотный обоз, наконец добрался до шестиметровых дубовых ворот.

Из первых саней лихо, несмотря на возраст выскочил иеромонах Филофей и дыша на руки густым паром деревянной от мороза походкой поспешил сообщить настойчивым стуком о прибытии преисполненных благочиния скромных служителей Божьих.

Под навесом дозорной башни показалась долговязая фигура. Филофей задрал голову и перекрестил ее. Тотчас за воротами послышалось движение тяжелых засовов, сами ворота отворились, за ними встречали их трое хмурых казаков с мушкетами, позади догорал дежурный костер. Филофей уже успел ссутулиться и старческой походкой вместе с санями вошел в острог, крестя по очереди каждого казака и повторяя негромкую скороговорку, в которой слышалось только: «храни Господи».

Затем Филофей остановился, с трудом разогнул «старческую» спину, устремил лицо наверх и умаслившимися глазами уставился на единственную маковку с крестом бревенчатой церквушки в центре острога.

— Господи Боже Святый, лепота-то какая! — воскликнул он, приложив ладони к груди. — Оутре крест Господень сияет в злате!

Казаки недовольно переглянулись.

— Ладно-ладно, давай ступай уже, — сказал один из них сквозь зубы.

Старик перекрестил его и поспешил к церквушке вместе с санями, на которых сидели четверо молчаливых монахов.

Где-то справа от ворот вдруг раздался гневный крик, а потом из-под тарасы выскочил упитанный пятидесятник Мурлов с глазами навыкате.

— Бакланов! — орал он, пуча глаза и тяжело дыша от бега. — Ты почто дрянь впускаешь без досмотру каво ни попадя!

— Досмо-о-отрено, — лениво протянул высокий казак, надевая извечную маску старослужащего, таящего ненависть на командиров.

— А ну как высеку, туес! Ты, гнида ленивая, как сюды попала вобче? Тебя ж присно в разъезды за капустой посылают! Идеж Востроганов?

— Хво-о-рый, — протянул казак, — велено заменить.

— А сии что за рожи?! Где Яшка-Сверчок? — пригляделся Мурлов к другим казакам.

— Хво-о-орые…

— Тьфу ты! С кем в караул застоятился! Сплошь чужеядье гниль непутевая! А ну удумайте мне токмо до оутре обосраться пред начальствием! Высеку! Шкуры спущу! — бесновался Мурлов.

Филофей, еще недалеко отошедший, остановился и обернувшись, виновато обратился к пятидесятнику.

— Не гневись, батюшка, — запричитал он, низко кланяясь Мурлову, — то наша вина, везем во поминовение Святителя Николая Чудотворца дары скоромные от архимандрита Варлаама.

Продолжая кланяться, Филофей откинул рогожу задних саней.

— Во-то глядучи. Зде и рыбица белая, и стерлядь, калушка, сомы и щуки, лещи сушеныя, осетрушки в мале, в коробах икоры для воеводы батюшки…

Немного успокоившийся Мурлов, махнул рукой и ругаясь себе под нос пошел обратно под мост, где была у него служебная коморка с печкой.

Между тем, острог оживал. Последние недели звонко стучали топоры, молотки, взвизгивали пилы работных мужиков, укреплявших мосты и ставивших новые клети-тарасы.

Вышедший после бессонной ночи на двор своих хором воевода поглядел на ходивших по мостам и крышам клетей мужиков,которых набрал еще покойный Бутаков.

Иван Иванович тяжело вздохнул — знал свое дело письменный голова. Не ловок был в делах государственных, но по хозяйственной части не имел равных. Но не хватало его воеводе еще и потому, что он давно знал Бутакова и считал другом. Тоскливо было и противно, будто мороз проникал и в душу. Осталось укрепить треть южной стены и последнее дело Бутакова уйдет в прошлое. Грустно. Воевода присмотрелся к мужикам на дальнем мосту. Те не ходили и не стучали молотками, а сидели нахохлившись, словно воробьи. Будто и они не желали скоро прощаться с последним делом письменного головы. Али не проснулись еще? В другие дни работнички еще засветло стучали молотками, да зычно, по-работному перекрикивались. И рожи-то все какие-то незнакомые.

Из-за спины возник неслышно верный Афанасьев.

— Иван Иванович, приготовить тебе узвару на клюкве, яко ты любишь?

— Не надобе, — отмахнулся воевода, направляясь к хоромам, — сработай лучше того цинского меду с мухоморами, от коего в уме легкое изумление бывати, а в теле живость родитися. Чаю день буде долгий…

* * *

Ровно в полдень в начале змеистого подъема перед главными воротами показались розвальни, на которых сидел Филипп. Он сам правил крепко сбитым коником. Понукаемый Завадским, конь шел спокойно, неспешно, легко втаскивая на взгорье несложный груз. Пройдя половину пути, Филипп натянул поводья. Все это время он не спускал глаз с крошечных фигур под обламом въездной башни. Теперь он узнал среди них Савку.

Завадский ослабил поводья и конь потянул его вперед. Следующая остановка — перед воротами. Савка стоял недвижимо, как статуя, глядел на него сверху и по лицу его ничего нельзя было понять. Справа и слева его сторожили стрельцы — один усатый, другой светлобородый, но они были так высоки, что верхние части их лиц скрывал навес. Хорошо видны на солнце были только их малиновые кафтаны и ружья на плечах.

Савка выглядел изможденным, но не раненым. Солнечный свет упал ему на лицо и на грудь и в этот момент Завадский уловил однократное движение его глаз — быстро стрельнул он ими в стороны. Филипп «ответил» медленным закрытием глаз и ослабил поводья. Ворота распахнулись, когда он подъехал, будто только его и ждали и коник спокойно повез Завадского на смерть.

Филиппа встречал помощник воеводы Афанасьев в окружении четырех незнакомых служилых. Один из них взял коня под уздцы. Завадский выбрался из розвальней и сунул коню под морду охапку сенца, прежде чем казак увел его к гостевой коновязи, огляделся. Острог выглядел буднично-сонным: из приказной избы вышла баба, плеснула в снег ведро грязной воды, и перекрестилась на деревянную церковь, по мостам и тарасам слонялись работники с пилами и топорами, по земле бегали собаки. У главных и воеводских хором топтались стрельцы. Завадский прищурился.

— Воевода тебя дожидаючи, — сказал ему Афанасьев, — идем.

— Все в порядке?

— Да.

Филипп улыбнулся и кивнул.

Выглядел помощник воеводы невозмутимым, но как будто немного напряженным — словно непрофессиональный актер, хорошо заучивший роль, но страшащийся сделать что-то не так.

К главным хоромам его с Афанасьевым сопровождали казаки, а по лестнице они уже поднимались вдвоем. Завадский не мучал Афанасия расспросами, только прислушивался. В доме было необычайно тихо, словно он был пуст, но как прекрасно знал Филипп — это было невозможно при любом развитии событий.

У дверей в главную воеводскую комору Афанасьев отошел в сторону. Завадский постучал.

— Входи! — раздался голос воеводы — такой же зычно-неестественный, как у его помощника.

Завадский вошел, воевода поднялся из-за стола, но подходить не решился — остался стоять у окна.

Филипп посмотрел на абсолютно чистый пол, на то место перед столом, где на персидском ковре должен был лежать труп Карамацкого. Ни капельки крови. Ни малейших признаков борьбы.

Воевода резко втянул воздух, будто хотел сказать что-то, но не решился.

— Слабость свойственна людям, — с печальной улыбкой констатировал Завадский, поднимая взгляд от ковра на воеводу, — однако худо, когда ее проявляют наделенные властью.

В это время в коридоре зазвучал тяжелый топот множества ног, стук палашей и сабель, задевающих стены и косяки. Дверь распахнулась от мощного удара и первым в комнату влетел Савка, который тотчас опрокинулся и упал между воеводой и Завадским.

Филипп даже не обернулся, только глянул вполоборота и посмотрел на Савку. Лицо того искажал страх, но теперь в нем был не только он. Этот парень уже не был тем хныкающим сопляком в пыточной избе Причулымского острога.

— Прости, Филипп… — протянул Савка.

— Все в порядке, брат, — спокойно сказал ему Завадский и тотчас сильная рука сдавила ему плечо, надвинулся густой запах парного мяса и еще чего-то застарелого, вроде тряпок найденных в подвале заброшенной в лесу избушки. В поле зрения вместе с разбойного вида рындарями, вошел Карамацкий, разом заслонив бивший из окон свет.

— Ин чаял аз еже ты умнее… — Хищно улыбнулся полковник, демонстрируя острые желтые зубы. — Ну, здравствуй, братец!

Завадского намертво схватили за плечи с обеих сторон. Сильными ударами по ногам опустили на колени.

Полковник между тем оглядел его.

Филипп спокойно небесными своими глазами смотрел в ответ.

— Мы единаче [еще] с тобою зело близко познакомимся, обаче покамест спрошу тебя — яко тебе сие в голову-то пришло? — Карамацкий даже хохотнул от удивления и развел руками. — Ты! Ин кто бы ни был — расколщик, погань али разбойник, но как… еже бо решился ты належать на меня? На меня?!

— Да паче удумал остолбень еже аз продам Осипа Тимофеевича?! — неожиданно подлил масла в огонь воевода, правда несколько неестественно визгливым голосом. — Да ради тебя? Голи безродной?!

Карамацкий поднял руку, останавливая раздухарившегося воеводу.

Завадский медленно опустил голову, осмотрел край персидского ковра перед собой, будто заинтересовался вдруг его рисунком.

— Я знаю, — сказал он медленно поднимая взгляд на Карамацкого, — в это поверить трудно, но у тебя еще есть шанс на спасение.

Карамацкий наклонился к Филиппу, заглянул ему в лицо и звонко хлопнув в ладоши оглушительно захохотал.

— А ведь лепо! Убо годе!

Кроме Карамацкого никто не смеялся, только стоявший в углу Степан Ардоньев плотоядно улыбался гордясь своим дядей и питаясь страхом, который тот распространял вокруг себя.

Отсмеявшись, Карамацкий не стер со своего лица улыбки, но заговорил уже теперь спокойно.

— Ведаешь ли зане же овогда грязи худородной торгати во главу пустую еже он Богом поцелованный, нешто навроде царя нового, яко Стенька или можа сымать неположенное су грязной шуиецей своею? Во-ся от таких поползновений и наздан Богом я еже бо их уды нечистые отсекать. — Карамацкий не оборачиваясь указал рукой в окно. — Овые почитают меня антихристом, они не разумеют зане же иные погибаюти, а я нетленен, ибо не я волен, но воля Господа во мне, бо аз длань его и во их спасение сице дан мне дар чуять людские похоти. Разумеешь, посем ты ниц предо мною и отныне до нескорого конца своего примешь мучения лютые?

Завадский изогнул бровь в попытке осмыслить сказанное, но почти ничего не понял. Лежавший на полу Савка готов был уже расплакаться.

Карамацкий полностью овладевшей тишиной в коморе, снова оттенил ее своей вкрадчивой речью.

— Ты поведаешь иде люди твою прячуси все до единого, иде скиты твои и ведай — никто из них не изгибати смертию легкой. Еже приготовил аз для тебе — непреоборимо. Наперво ты узришь страдания братца своего, — сказал Карамацкий, — мои люди не позволят тебе отворотить главы, отвести очи и прикрыти ухи от ево мучений и жалобных стонов.

Савка впился взглядом в Филиппа, и только его спокойный вид позволял ему держать себя в руках.

— Посем, — продолжил Карамацкий, — мы познакомимся с тобою зело близко. Поверь, нигде сице годе не узнается человек, яко на доброй пытке.

Завадский надул щеки и выдохнул.

— Ты всегда так много болтаешь?

Карамацкий широко улыбнулся. Такую же улыбку отразил Степан Ардоньев в углу.

— Добре. — Произнес полковник, жестом указав поднять Завадского на ноги. — Покажем гостю наше лобное место. Ты тоже ступай! — Карамацкий указал на белого как мел воеводу.

Иван Иванович слабо запротестовал, но ничего не добился — Карамацкий так на него посмотрел, что воевода покорно пошел вместе с ними.

Завадского и Савку вывели на улицу. Солнце отраженное в неистовой снежной белизне слепило до рези в глазах, нещадный мороз забирался под одежду. Раздражающе громко каркало невесть откуда взявшееся воронье. Пленников повели вдоль фасада собранных из клетей к черному северо-западному углу — там за избой маячило что-то страшное. Завадский не разглядел, но у Савки подкосились ноги, однако он устоял и после толчка шел сам.

— Ныне и присно… — Произнес Филипп тихо.

Несколько казаков и рындарей посмотрели на него.

— Услышьте глас в сердце своем…

— Обожди молитвы приклякивать, — ухмыльнулся Карамацкий, шедший впереди с воеводой, — равно не поможет.

— Узрите волю его…

— А ну заткни рыло!

— Бросьте мечи и ружья…

Карамацкий остановился, развернулся, но в это время воевода ткнул его в плечо — у ворот происходило что-то странное, но полковник уже и сам понял — оттуда раздался пронзительный крик.

— И назовитесь братьями…

У главных острожных ворот трое казаков рубили саблями Мурлова, который корчился на земле и нещадно орал.

— Скажите: я брат тебе и вот меч мой у ног твоих…

— Осип Тимофеевич! Гляди! — крикнул вдруг один из рындарей, указав на северо-восточную башню — там со ступеней тарасы спускались дозорные казаки.

Карамацкий посмотрел на другие башни и увидел, что отовсюду сходят караульные казаки и стрельцы и вместе с ними прыгают с мостов работные люди сжимая в руках топоры и сабли.

— Ибо отныне и до скончания дня сего…

В церкви Спаса распахнулась дверь главного входа, из нее уверенной походкой вышел Филофей, за которым следовали монахи, вооруженные саблями. Двое монахов шли с пищалями, а один даже с двумя пистолями.

— …выживут лишь братья мои.

Отовсюду — со всех сторон молчаливая вооруженная толпа шла на них, образуя плотный смыкающийся круг. Карамацкий крутился, пытался грозным криком остановить их, навести страх, как он умел и как всегда ему удавалось, но не сейчас. Только воевода обратил внимание, что среди приближающихся не было дружественных лиц. Все были то люди знакомые, но непутевые, на плохом счету. Там вон шел бывший десятник, разжалованный в простые казаки за плохую службу, другой вон носатый, под видом рабочего — бывший купец Мордовцев, у которого насмерть засекли сына, или вот грозноочий Филофей, о котором давно не вспоминал воевода, а ведь этот «старик» когда-то числился склонным к бунтам вредным и своенравным неблагонадежцем. И тогда воевода понял, что дело плохо. Видимо понял это и Карамацкий — выхватил саблю, украшенную драгоценными каменьями и не оборачиваясь, бросил своим рындарям:

— Держите расколщика! Грозите уязвить его, ежели не дадут проходу.

— Я брат тебе и вот меч мой у ног твоих. — Раздалось за спиной Карамацкого.

Один из рындарей, державших Завадского, вынул саблю и бросил ее к ногам Филиппа.

— Ах ты погань! — заорал на него полковник. — Режьте его!

Но никто не шелохнулся, только под бренчание десятков карабинов и скрип снега под множеством приближающихся ног к брошенной сабле прибавились еще два палаша и ружье.

— Я брат тебе и вот меч мой у ног…

— Я брат тебе и вот…

— Я брат…

Почти все рындари Карамацкого побросали оружие и когда сдался последний, полковник с саблей ринулся на Завадского, но первые приблизившиеся — Филофей и казак Бакланов уже схватили его за плечи. Другие выхватили саблю, сорвали шапку.

— Смерды! Супротив воли Господней! Поклонились дьяволу! — Карамацкий с ненавистью глядел на Завадского.

— Из праха ты вышел и в прах обратишься… — Произнес Филипп, глядя своим небесным взглядом, как десятки рук хватают Карамацкого, и тянут в толпу. Послышался треск одежды, глухие звуки ударов. Яркий кафтан полковника сначала мелькал в серой толпе, но вскоре провалился в нее, утонул. Толпа поглотила его, взметнулись топоры и острог оглушили пронзительные крики полковника, переходящие в нечеловеческий визг.

Не все заметили, как вдоль фасада побежала худощавая фигура. Первым ее как ни странно увидел Истома, который верхом въезжал в это время в ворота вместе с Бесноватым и Данилой. Он тотчас пришпорил коня и поскакал за Ардоньевым, догнал его в углу за приказной избой и принялся хлестать кнутом. Завидев происходящее к ним тотчас поспешили и другие из толпы. Не только у Истомы были обиды на племянника Карамацкого.

* * *

До вечера сидели Истома с воеводой, дьяком и писарями в приказной избе в плотном кольце охраны и к вечеру был подготовлен первый воеводский указ — о назначении сына боярского Истомы Васильевича Агафонова новым начальником Томского гарнизона.

Завадский с Данилой и другими братьями все это время дожидались в коморе главных хором на первом этаже. Уже ночью в сопровождении охранников явился туда Истома и привычно глядя в глаза, протянул Завадскому свиток.

— Оутре гонцы направят такой же в Красноярский острог. Твой Мартемьян отныне там воевода. В придачу получишь четыре острога, яко ты жаждал.

Филипп протянул руку к свитку, но Истома вдруг резко отвел руку.

— Знай — я уразумел еже хотел ты поимати [получить] весь разряд, обаче не свезло тебе не из-за брата. Ты не учел истинного изволения. Не область зде быти воевода ни даже Карамацкий. Ты заедино проиграл бы. Ин все же научил ты меня, сам того не желая, бо власть истинная не та еже сидит на троне. — Истома улыбнулся и, наконец, передал Завадскому свиток. — Кстае, позабыл сказати, четверть доходов со своей торговли ты будешь передавать мне.

Филипп сдвинул брови.

— Это же грабеж.

— Грабеж сый Карамацкий, овый поимал бы у тебя все, включая животы, а я лишь даю тебе милость по доброте и в память о твоем наустении.

— Овому Истоме палец в рот не клади, — пробурчал Данила, когда Истома ушел.

— Черт с ним, — сказал Завадский, — я кое-что вспомнил, пока вы играли в зернь. Скоро Томский разряд уже будет не так важен.

— Ведаешь?

— Мы делаем все правильно, но мы опаздываем. Чтобы добиться своей цели, нам не нужно пытаться обогнать историю. Нам нужно создавать свою.

Данила задумался и видимо ничего не поняв, нахмурил брови.

Через десять дней они вернулись в Храм Солнца и Завадский, глядя как встречают братьев их близкие — особенно как обнимают Савку его родители, младшая сестра и невеста, с какой любовью смотрят они на него, понял, что все его дорожные сомнения о цене произошедшего — просто пыль и сейчас ему было тошно от этих мыслей.

Когда он вошел в свою избу, она показалась ему непривычно большой. Впервые в этом месте и в этом времени, где все помещения были тесными и клаустрофобически низкими из-за необходимости беречь печное тепло, он почувствовал будто оказался в загородном коттедже двадцать первого века. Возможно, зря он построил себе такой большой дом. Филипп остановился посреди комнаты, глядя через проем на фигурку треугольноголового карлика, сидящего на краю «офуры». Он понял, кто стоит позади него, и когда ему на плечи легли нежные руки, закрыл глаза.

(обратно)

Глава 29

Январь 7198 года. Сибирь.

В просторной многооконной избе сидели на лавках все значительные в мирской жизни Храма Солнца люди. На длинном дубовом столе стояли перед ними кувшины с красными и белыми ягодными медами, оловянные стаканы и чарки, на блюде возвышалась пирамида из пирогов с капустой, мясом, жареным горохом и маринованной крапивой, а на другом — гора из грибных черных оладьев. Закуски легкие, напитки хорошие, только разговор шел невеселый.

Аким привстав с лавки с удовольствием человека, хорошо разобравшегося в чем-то в противовес другим, деловито зачитывал с мятого рулона бумаги:

— Ржи, овсу, ярицы, гречихи, просу, ячменю — до ста пудов и в мале [немного]. Пшеницы, льна до полста. Сала, масла, мяса, окороков, рыбицы единаче. Полма досталь в продажных подводах. Дожидаючи [ждем] еже [что] хлеб уродитися, брашны [пищи] получим единаче [также] яко в минувшую ходину [как в минувший год].

— Ежели дождей дай Бог такожде буде и то не надежно, земля зде родит худо, — усомнился Кирьяк.

— Еже бо ныне зело мало и на всю паству теперь не хватит, — махнул рукой Серапион.

— Во-то пущай и работают! — стукнул кулаком по колену самый молодой из значительных — хозяйственник Бурелом Авдеевич.

— Дровяными мотыгами?

— Слухайте далече! Убо об том и толкую! — крякнул Аким и снова принялся деловито читать. — Стало быть с разместом худого урожая, надобе: кос, серпов, сошников, бороны до двух сотен коегождо — довлечи [достаточно]. Лошадей, волов али вельбудов — до трех сотен. Топоров не худо бы, пил, гвоздей, да железу! Соли. Седел, кож, телег. Оружия, пищалей а стало быть — пороху. Саадаков, замков, огнива!

— Ну, раздухарился! — ворчали остальные, поглядывая в то же время на Филиппа, который стоял у межоконного простенка, заложив руки за спину. Он был хмур и ни черта не смыслил в экономике. Одно только понимал — свое они получили, легализовались через подставных приказчиков, стали хозяевами окрестных земель, община росла и пока еще могла себя прокормить, но всему наступал предел. У них был продовольственный товар, но для развития его нужно было активно менять на инструменты, железо и оружие, а также на деньги. Проблема заключалась в том, что всего этого в нужном количестве в зоне их влияния было не достать. Они вычерпали из южных уездов все что могли. Казенный хлеб теперь исправно приходил в Тобольск, Импатское и Тару и он продавался уже не так выгодно. Товары возили дальше на север, с грамотой Томского воеводы, но дальний путь не давал ничего, кроме издержек. И если не решить проблему сейчас, то рано или поздно они столкнутся с серьезными испытаниями: осада, голод или все разом. Хватит ли сил противостоять немилосердным напастям семнадцатого века? Эх, не таким виделся Филиппу восход новой империи.

— Яшка давеча выменял на весь обоз две сошки да один топор. — Сказал Аким.

— Не весь обоз, — спокойно ответил Яков и посмотрел на Завадского. — Позволь сказать.

Филипп кивнул.

Яков исполнял роль гостевого купца, которого прикрывал торговой грамотой воевода (а на деле настоящий хозяин Томского разряда — Истома). Он был крепким спокойным мужиком, свозившим товары по самому дальнему пути на Тобольскую ярмарку.

— В Тобольске верно — два яруса гостиного двора и амбары забиты лежалым товаром. Заезжие гости и новгородские перекупщики не берут ничего. Токмо на борошено своим казачкам покупают сала и рыбы на полушки. С достального носы воротят. Купчишки худые сидят на товарах яко сычи, иные спиваются да режутся в зернь на последнее. Коегаждо рукою машет, ин отдает свое за бесценок. Такожде купец из Маковска, обменял десяток лошадей на один ржавый топор. Обаче приехали два хороших купца из Нерчинска, привезли купленного на соболь шелку и цинского чаю. Московские и новгородские перекупщики выменяли на чистое сребро подчистую. Сказывают в Москве чай цинский ныне годе идет. Токмо у них торговля славная вышла. Купцы те сказывают цинские купцы зело богаты — шелка, чаи, каменья, обаче рожи кривят. Нищий край, сказывают дескать — Россия, нечего брать с нашего брата, разве токмо соболей, да иде их столько сымать?

— Китай? — произнес Филипп задумчиво.

Все непонимающе на него посмотрели, но они уже привыкли, что иногда произносит Завадский странные слова.

— Чаю Филипп, новых людей покамест в общину не брать, — предложил Серапион, — окормляем души, обаче окормлять животы нам уже не по силам.

— Подождем. — Сказал Филипп и вышел из избы.

В сопровождении рындарей шел он к своему дому, поражаясь количеству снующих кругом людей. Расчищенная от снега улица даже чем-то напомнила ему родной город в час пик.

Избу наполнял аппетитный запах сыра и томатов. У печи стояла Капитолина в фартуке с закатанными рукавами сорочицы и сосредоточенно глядела в щиток.

Филипп сел рядом за стол, стал смотреть на нее. Капитолина тем временем взяла в свои нежные руки огромную плоскую лопату, ловко подхватила что-то из щитка. С лопаты на дубовый стол съехала огромная, идеально круглая пицца.

Завадский приподнял брови от удивления.

— Как ты ее изготовила?

— Ты же говорил — тесто, сыр да облить соком бешной ягоды.

— Томатным.

— У нас сия дрянь на изгородях растет.

— Капитошка, томаты не ядовитые, а наоборот полезные.

— Не знаю. — Девушка хмуро оглядела сотворенную пиццу. — Якое и пирогом зазорно назвать, обаче пахнет не худо. Сказываешь едают овое римляне?

— Римские бедняки.

— А еже егда вкушают римские бояре?

Завадский улыбнулся.

— Мы обязательно это узнаем.

Капитолина подошла к нему, склонилась и поцеловала в губы. Филипп услышал тихий скрежет — отстраняясь, она вытащила из ножен его кинжал, который носил он на поясе.

— Ладно, сем испробуем, еже едят твои римляне.

Острый кинжал в ее руке разрезал пиццу пополам.

Пицца оказалась очень вкусной — то ли по причине того, что она изготовлена была в настоящей дровяной печи, то ли из-за натуральных продуктов а может ввиду неожиданного таланта его любимой женщины, а впрочем вероятнее всего по всем причинам сразу.

Капитолина поглядывала на него удерживая треугольный кусочек пиццы, умело согнув его пополам, будто только ее и ела всю свою жизнь. Этот забавный жест наравне с этими милыми словами вроде «отнележе» и «отнюду», звучавшими из ее уст пробуждали в нем какое-то необъяснимое волнение.

Капитошка говорила, что ее братья охотники видели, что у стен города появился уже почти целый посад из грубо сколоченных изб.

Филипп вздохнул.

— У нас не хватает для них места. И других вещей. Мы теперь даем новым жителям только хлеб, даже лишней одежды нет. Но скоро не будет и хлеба.

— Посему ты думами не зде?

Завадский посмотрел в апокалиптические солнца, растекшиеся от прищура сияющим дымчатым кварцем. Капитолина склонила голову набок.

— Мне надо будет уехать.

Она заметно погрустнела, взгляд ее пошел по столу.

— Далече?

— В Нерчинск.

— Ты не остановишься, — сказала Капитолина, подавив улыбкой грусть.

Он молча смотрел на нее.

— Поедем вместе? — предложила она с какой-то долей обреченной надежды, которая порой поражала одного из них и тогда на плечи другого ложилась тяжелая ноша.

Филипп покачал головой.

— Это опасно.

— Ты мне сказываешь? Мы тащили тебя тысячи верст едва живого!

— Наш дом здесь…

— Ты не уразумел! Всюду опасно. Сице нет разницы…

— Разница есть! Ты понимаешь? — он встал, подошел к ней, и взяв ее под подбородок приподнял ее лицо к себе. — Теперь есть.

* * *

Беспощадный оглушительный свист Акима ворвался в ухо. Он сидел на второй телеге рядом с Завадским и подгонял отстающих. Обоз из двенадцати подвод растянулся почти на полверсты. Лошадей в Яме на станке под Баргузином выкупили они разномастных. В разгаре был март — позади два с половиной месяца непростой дороги — под парусом по Енисею, Тунгуске, мимо Байкала. Завадский истратил все деньги только на лошадей, наем струги и дощаники. И продажа товара, который они везли, уже не окупила бы всех этих трат. Впрочем, Филиппа опять гнал инстинкт. Он понял, что огромные пространства России в семнадцатом веке не только величие, но и серьезное испытание для ее обитателей. Около десяти миллионов человек населения и только двести тысяч из них в Сибири. Здесь сокрыта в недрах вся таблица Менделеева, несметные богатства, которые пока, увы ничего не стоят. Есть лишь эти бескрайние пространства, которые размывают, отнимают, тянут из тебя силы, сводя на нет все твои попытки ими овладеть. Он даже не предполагал, что дорога к Нерчинску займет столько времени, хотя разные встреченные ими люди говорили, что идут они очень быстро не в пример другим. А впереди еще дорога, в конце которой — призрачный Китай или как он именовался в это время — Цинская империя с населением в сто миллионов человек. Богатейшая страна в этой части мира. Отчасти высокомерная, избегающая пускать к себе иностранцев, едва не захватившая (если бы не помощь эвенков) прибывшее на переговоры в Нерчинск русское посольство. Стоило ли оно того? Филипп не знал, но инстинкт гнал его туда.

Не зная, что заинтересует китайцев, они взяли, что хорошо осенью покупали у них русские купцы и перекупщики: хлеб, сало, масло, окороков, сушеной рыбы, бочонки с вином, на двух телегах припрятаны были связки соболиных шкур, оставшиеся от их томских налетов. Всего понемногу, ради проб — на что охотнее всего выменяют китайцы чай или шелк. А ежели ничего не заинтересует, хотя бы разведать, разузнать, столковаться. Хватался за соломинку Филипп, упорно вгрызаясь в этот далекий край, вопреки тихому протесту начинавших уставать и сомневаться братьев. Ему же грезилось: остановишься — потеряешь все. Для того ли дан тебе второй шанс, чтобы снова упустить то чего ты всегда жаждал? Снова обмануться, снова предать себя, а теперь же и тех, кто поверил тебе? Но как же это непросто, бог мой! Как же тяжело нести это бремя, зная что на кону вместе с тобою стоят жизни тех, кто стал тебе дорог.

В числе прочего говорили встречные, что торговля с китайцами идет только казенным товаром, но ниже, под Нерчинском немного торгуют мелкие китайские купцы, снующие по Шилке с поддельными грамотами. Правда, говорят, не нравится им торговля с русскими — нечего брать, кроме пушнины. А вот пушнину меняют охотно. Это немного приободрило Филиппа — авось сладится навести какие-то связи, и застолбиться в числе первых в торговле с Цинской империей.

В начале апреля подъехали, наконец, к Нерчинску. Солнечные дни высушили широко протоптанный тракт, по которому носилась ямская гоньба, создавая какой-то воодушевляющий ажиотаж. С Филиппом было всего десять человек, но ощущал он себя вполне уверенно — да, Завадский слышал, что торговля с цинами была разрешена пока только казенная (как историк он знал, что вскоре разрешат и частную), но в семнадцатом веке во многом царила неразбериха. Местные князьки были влиятельнее царя, который сидел на другом краю света и воля которого добиралась до них только в виде малопонятных прошлогодних указов. При них была торговая фигура — официальная грамота от Томского воеводы. Филипп именовался в ней томским купцом везущим казенный товар разряда. Во всех предыдущих острогах она устраняла любые вопросы о том кто они такие и даже помогала решать проблемы — например с получением лошадей. Конечно иногда к этому приходилось присовокуплять небольшие взятки.

Тракт шел на спуск, кругом изломанная холмистость, перелески с проплешинами почерневшего снега, простор прятался за лесистыми взгорьями, небо заволокло периной из округлых серых туч.

С очередного взгорья показалась вдали довольно немаленькая слобода — несколько десятков изб плотнились, пропадая за холмом. Миновали речку по мосту и Филипп увидел впереди двух стрельцов с бердышами. Дорогу преграждали рогатки из деревянных кольев. Рядом же стояла избенка.

Филипп уже встречал такие посты на трактах в других разрядах и знал, что это нечто вроде филиала таможенной избы в остроге, где каждый купец обязан был представить товар целовальнику и уплатить налоги. Такие посты помогали избежать сокрытия товаров, а еще помогали собирать более точную информацию о количестве прибывающих в разряд гостей. Там подьячий делал пометки, а основные данные записывал целовальник уже в самой таможенной избе.

Подъехав к рогаткам, обоз остановился. Из избы вышел коренастый подьячий разбитного вида — шапка на макушке, за ухом гусиное перо. С ним же вышел раскосый казак с пищалью.

— Кто такие, еже везете? Амо [куда]? — нагло спросил подьячий.

— Купец Филипп Завадский с казенным товаром Томского разряда! — деловито объявил Аким, кивнув на важно восседавшего Филиппа и развернул грамоту, состряпанную продажными томскими подьячими. Наученный опытом, в руки он ее не давал, только показывал.

Служилый прищурился на грамоту, увидел печать, нахмурился и зевнув махнул своему раскосому казаку:

— Чича, проверь подводы.

Казачишка поправил пищаль и принялся суетно, но при этом ловко копошиться в телегах. На его беготню от начала до конца обоза ушло минут двадцать, после чего вопреки ожиданию, Филиппа с братьями не пустили дальше, а сказали зайти в избенку — там, дескать им должны выдать пропускную бумагу. Ничего подобного прежде они не встречали и потому удивились, однако повиновались. Филипп, Аким и Данила сошли с телеги и вошли в избу, состоявшую из двух горниц. В одной располагалась лавка, на которую они уселись, а в другой раздавался какой-то бубнеж. Кто-то уныло вслух считал пуды муки и ячменя, а кто-то другой гнусаво его поправлял.

Просидели минут пять. Затем Филипп обратился к ходившему туда-сюда разбитному с пером за ухом — долго ли ждать?

— Сегда дьяк дело кончит, вас призовет, — отвечал он.

Филипп встал, подошел к окошку и увидел как тот раскосый казак, проверявший их подводы, вскочив на коня, поскакал по тракту к Нерчинску. Завадский сдвинул брови.

Прошло еще минут десять.

— Поторопи-ка! — бросил Аким пробегающему в очередной раз подьячему. Тот смерил его взглядом, вбегая в соседнюю горницу, где считали теперь пуды соли.

Когда он выбегал обратно, Завадский кивнул на него Даниле, тот молча вскочил и догнав подьячего в сенях схватил его за ухо.

Филипп поднялся и все вместе они вошли в соседнюю горницу. Данила толкнул подьячего в стол, за которым сидели два молодых служилых с лицами глупых подростков. Один захлопал со страху глазами.

— Ты, видать, принял вежливость за слабость, «дьяк». — Обратился к нему Завадский. — Я поясню тебе простым языком. Ты либо сейчас ставишь нам свою сраную печать, либо я ставлю ее сам на твой лоб и беру тебя с собой вместо бумаги — показывать на постах, если ты не один тут такой недалекий.

Через две минуты Завадский с Акимом сидели в телеге, а стрельцы торопливо растаскивали перед ними рогатки. Охочий до всякого пафоса Аким сидел с гордой осанкой и самодовольством как китайский вельможа. Филипп же крутил головой в поисках раскосого казака, но так и не найдя, призадумался.

Двинулись дальше, но через пару верст Филипп приказал остановить обоз.

— Вот что, — обратился он к Акиму, — возьми Савку и две последние телеги. Соберите на них всех соболей и спрячьте в лесу понадежнее, потом езжайте за нами. Мы вас подождем у посада, может чего разузнаем пока.

— Еже худого разумеешь, брат? — насторожился Аким.

— Не знаю пока…

Аким спрыгнул, лихо засвистел, закричал: Савка-а-а!

Филипп с десятью подводами двинулся дальше и вскоре вышли они на простор — вдалеке в огромной низине показался трехшатровый деревянный храм, а за ним и острог с квадратно-пирамидальными башнями в окружении плотно налезающих друг на друга посадских изб.

От южной проезжей башни дорога ныряла в увал к излучине широкой реки, на выпуклом берегу которой теснились лодки, а на другом берегу паслись двугорбые верблюды и быки, там тоже все усеяно было домиками и избушками.

Обоз двинулся было дальше, но из-за поворота, скрытого крутым холмом выскочили на них вооруженные пищалями конные стрельцы.

(обратно)

Глава 30

— Сто-о-й! — закричали они разноголосо.

Некоторые стрельцы спрыгнули с лошадей, направили на них пищали. Староверы подняли руки.

Всего стрельцов было человек тридцать, к ним подъехал на крепком коне зверошироколицый черноусый пятидесятник — нос с горбинкой как у татарина, а глаза как будто скошены к носу.

— Кря! — изрек он, ловко соскочив с коня. Был он невысок ростом, но широк и фигурой походил на квадрат. Длинный кафтан был ему по щиколотки и сидел на нем нелепо, напомнив Завадскому негласное правило о том, что невысоким людям лучше избегать всяких плащей, пальто и прочей длиннополой одежды.

И все же зверский лик его и угрожающая уверенность искупали его комическое одеяние.

— Кто такие? — приказно вопросил он, выхватив сияющую саблю.

Завадский вспомнил с досадой, что забыл забрать у Акима грамоту, подписанную воеводой Дурново.

— Везем казенный товар из Томска. — Сообщил Филипп, заметив, что позади всех стрельцов, на небольшом возвышении сидит верхом высокий рыжебородый человек в черно-парчовом кафтане с серебристыми узорами в виде жар-птиц. Человек был без шапки, и абсолютно рыжий — волосы, борода, брови. По одежде и стати видно было что он богат и знатен и Филипп сразу догадался, что именно он здесь главный, а не коротышка-пятидесятник. Однако командовал всем коротышка.

— Пищали и сабли бросай в телеги! — приказал он.

— Чего вам нужно?! — крикнул Завадский обращаясь к рыжебородому на холме.

Рыжебородый ничего не сказал, продолжая топтаться на своем белом коне и со спокойным презрением глядеть на Завадского, будто он был каким-то пресмыкающимся.

Стрельцы тем временем стали смеяться над Бесноватым.

— Гляди яко рожи корчит! У-у, дьявол татарский!

Филипп видел по глазам Беса, что тот абсолютно спокоен, но в нем самом закипала ярость.

— Эй, оглох что ли, еродий?! — закричал коротышка, указывая на Завадского саблей. — Он же и стрекало кидай в телегу!

Филипп со злостью вытащил нож, швырнул в телегу, кивнул остальным. Его люди под прицелами стрелецких пищалей тоже побросали свои ружья, сабли и ножи на телеги.

— От подвод вон! — заорал коротышка.

Староверы отступили с поднятыми руками.

— Ты даже не знаешь кто я! — крикнул Завадский рыжебородому.

Тот едва заметно презрительно усмехнулся. Коротышку же видимо рассердило, что Филипп словно не замечает его. Он подскочил, ткнул саблей Завадскому в шею.

— Мотыло ты подзаборное, во-ся кто ты, говно собачье, — «пояснил» он, — уразумел?

Филипп сердито посмотрел на коротышку и, заметив краем глаза, что рыжебородый спокойно развернулся и ускакал, отступил.

Стрельцы забрали все их подводы, оружие и уехали по дороге в сторону острога.

Братья собрались вокруг Завадского.

— Еже овые были? — обескураженно чесал голову Данила. — По однорядкам да чинам не больно похожи на разбойников.

— Не знаю, — ответил Филипп, исподлобья глядя на лес, из которого они выехали.

Столько верст позади, столько дней, испытаний, и отдать все какой-то швали!

— А ты годе, брат, удумал, припрятать мяхку рухлядь, — одобрил Антон, — яко дознался?

Ноздри Филиппа все еще расширялись.

— Не понравилась мне та странная возня на посту.

— Инда не зря видать… Недалече, гляди-ка, едут — убо к острогу везут не таясь.

— Гнилое место зде, братья, — мрачно сказал Бартоломей, щурясь на острог.

— Не плюскай!

— Помяни мое слово.

Тем временем из лесу выехали Аким и Савка — каждый управлял пустой телегой. Увидев безоружных и бестележных братьев своих, лица их вытянулись от удивления.

Пока все обменивались рассказами Филипп думал, присев на кочку, а потом подошел к братьям. По лицам их видно было, что ждут они уже от него каких-то решений.

— Едем в посад, — объявил он, — а там мы с Акимом и Антоном сходим в острог. Потолкуем с воеводой.

* * *

Частокол стен Нерчинского острога был невысоким, а вот дозорные башни повыше даже чем в Томске — видимо из-за крутого рельефа вокруг — сплошь горки, холмы, увалы да изломы.

Завадский, Аким и Антон миновали угол острога и пешком вместе с худым обозом на котором везли уток и рыбу, вошли в острог через главные ворота. Тут же вышли на них суровые караульные казаки.

Аким, любивший и умевший важничать, не дожидаясь вопросов помпезно объявил:

— Начальник томского казенного каравана с посланием от томского воеводы!

— Почто пеши, начальник? — охладил его пыл один из казаков с подбитым глазом.

— Еже тебе за дело! — рассердился Аким. — Лошади наши в посаде с караваном!

Завадский протянул старшему казаку бумагу.

— Пускай отведут нас к воеводе.

Казак оглядел богато одетого Филиппа, опустил глаза на бумагу.

— Нету воеводы, — сообщил он возвращая бумагу.

— Когда будет?

— Доложить позабыли. — Усмехнулся казак. — Второй дни нету. Ступай ежели хочешь к дьяку в приказную избу.

Делать нечего — Филипп решил пойти, потолковать хотя бы с дьяком. Ярыжка тут же на чурке записал их имена в большую книгу, размером чуть меньше него самого и пока он записывал, Завадский заметил, что тот ставит возле их имен какие-то пометки. Приглядевшись, он увидел, что напротив имени Акима написано «гусь чванливай», напротив имени Антона — «разбойная рожа», а сам Филипп поименован был «архиереем с большой дороги».

Завадский хмыкнул и направился с братьями в центр острога, где размещалась привычная уже деревянная церковь. За нею как говорили, находилась приказная изба. Филипп обратил внимание, что Нерчинский острог немного отличался от всех ранее виденных им острогов. В частности к северной стене его был пристроен как бы еще один внутренний маленький острог прямоугольной формы со стенами из тынов той же высоты, что и частокол основных стен. Над ними возвышались башенки хором с резными петушками. Ворота, ведшие в этот мини-острог были закрыты, у них стояли два высоких статных стрельца с бердышами — более похожих на тех, которые ограбили их обоз. Завадский догадался, что этот внутренний мини-острог был местом обитания высшей власти — воеводы и вероятно какого-нибудь дьяка или письменного головы.

В приказной избе было многолюдно, шумно и в целом встретили их высокомерно. Завадский даже испытал дежа вю — будто пришел в какую-нибудь госконтору за справкой. Какой-то мелкий служилый велел встать им в общую очередь, состоявшую из разночинной публики — от подобострастных холопов, падавших на колени, едва доходила до них очередь до каких-то важных пузатых священников. Более всех уверенно себя держали здесь всякие целовальники и подьячие посланные с бумагами из земств. Ярыжные собратья принимали их радушно и без очереди, обмениваясь шутками-прибаутками. Профессиональная солидарность.

Аким разумеется, терпеть такого не стал. Он обернулся, со скепсисом поглядел на Филиппа и Антона.

— Ну? Еже встали яко девки на смотринах?! — произнес он отрезвляюще и нагло расталкивая локтями толпу попер прямо на дьяка, сидевшего за отдельным столом в дальнем конце избы.

Опомнившиеся Филипп и Антон поспешили за ним. Никто не решился их остановить.

Дьяк — полный, тестолицый, со сверкающей лысиной, устремил на них слегка удивленные глаза.

— А ну сказывай, еже за плищь [неразбериха] у вас в разряде деянится?! — гневно вопросил Аким. — Разбойники ни даже под острожными стенами без зазору важных гостей пищалями стращают!

— С челобитной тудыть! — кивнул куда-то в сторону ничего не понявший дьяк и тут же позвал какого-то Прошку.

Тотчас подскочил худой подьячий с улыбчивым лицом, но ничего делать не решался — просто стоял подле.

— Я те дам тудыть! — Аким схватил дьяка за отвороты ферязи, потянул из-за стола.

Худой подьячий дернулся было к ним, но Антон взял его одной рукой за шею.

Филипп заметил, что кругом воцарилась тишина, только подьячий хрипел, да дьяк часто дышал. Медленно обернувшись, он увидел, что все замерли и смотрят на них. Почему-то вспомнились эпитеты, которыми наградил их ярыжка в книге. Вот стало быть, как их видят со стороны — разбойниками. К собственному удивлению, Завадскому стало стыдно, и одновременно обидно за братьев.

— Ладно, — сказал он тихо, — пойдем отсюда, братья.

Едва они вышли на улицу, тотчас раздались нарастающие оглушительные пересвисты на разный манер, лай собак и топот копыт.

— Воевода! Воевода едет! — закричали с разных сторон.

Следом через распахнутые ворота в острог проскакали восемь всадников, за ними ни много ни мало — запряженная в четверку английская карета. Всадники поскакали дугой, а карета лихо затормозила у ворот внутреннего острога. Из нее вышел белобородый пожилой сутулый мужичок в красном кафтане при золотом поясе. По тому как суетилась вокруг него богато одетая свита, Завадский понял, что это и есть воевода.

— Гляди-ка, брат, — сказал зоркий Антон, указав в сторону.

Оттуда к воеводе приближался тот самый рыжебородый, которого Филипп видел сегодня вместе со стрельцами, которые их ограбили. Его сопровождали пять-шесть охранников.

Воевода обернулся на топот копыт вместе со свитой и любезно, как будто даже почтительно поприветствовал спешившегося рыжебородого. Тот нагнулся к старичку и по-свойски положив руку ему на плечо, что-то сказал, и оба они засмеялись.

— Во те на, — протянул Аким, — мнится мне еже овый рыжий хмыстень зде навроде нашего Истомки.

— Валим отсюда, — быстро сказал Завадский.

— Чаво?

— Уходим. — Повторил Филипп сквозь зубы и двинулся в сторону, по большой дуге, чтобы церковь и расстояние поскорее спрятали их от тех, кто толпился у ворот мини-острога. Оттуда раздавался многоголосый хохот.

Антон с Акимом, так же как Филипп, вдавив голову в плечи слегка боком спешили за Завадским, пока церковь полностью не скрыла их.

За церковью Филипп кивнул в сторону моста — пройдем там дескать мимо амбаров. Они уже вышли было, но тут снова раздался свист и топот и вместе со стрельцами в острог ворвался звероликий коротышка. Завадский нырнул обратно. Все трое прижались к церковной стене. В это время из приказной избы вышел тот улыбающийся подьячий, которого Антон хватал за шею и посмотрел на них. Двигался он же он как будто к мини-острогу.

— Обложили, поганцы! — выругался Аким.

— Черт! — Завадский покрутил головой. — Пошли! Башками не вертите. Идите быстро, но уверенно, как будто по важному делу!

Так и сделали. Завадский широко шагал, деловито поглядывая на амбары и лабазы слева — дескать какой-то хозяйственный купец идет себе по делам с двумя рындарями, да заодно интересуется архитектурой складских построек в остроге. Краем глаза, он видел на другой стороне пеструю многолюдность. Он будто физически ощущал исходившие оттуда густые волны угрозы.Филипп ругал себя за глупость и самонадеянность. Это там — на юго-востоке Томского разряда он хозяин и важный человек, а здесь он никто, простой разбойник с раскольниками, которых закон обязывает сжигать в срубе. Тьфу ты черт, неужели он угодил в эту ловушку? Сейчас он как никогда понимал, что значит ходить по краю. И на что вся его надежда? На липовую грамоту и собственную наглость? Так себе защита.

Антон поравнялся с ним, Аким шел сзади, почти впритык. Вот уже впереди распахнутые ворота — шагов двадцать до них. Ярыжка записывает в свою книгу каких-то ходоков в косоворотках, из ворот показались конские морды, тащившие тяжелую подводу. Но больше всего Филиппа угнетало отсутствие громкого смеха справа. Не смотри, сказал он себе. Вот уже ворота. Казак с подбитым глазом нагло оглядел его, хотел сказать что-то, но только кивнул и перевел взгляд в сторону — туда, где стояла толпа с воеводой и рыжебородым.

Свисты оглушили, следом стремительно набегающий конский топот. Лошади, ходоки, казак — слишком многолюдно в воротах, успел подумать Завадский, какая-то искусственная возня. В раздражении Филипп оттолкнул ходока и бросился бежать, братья сорвались вместе с ним. Но крики и топот уже совсем рядом, следом какая-то чудовищная сила опрокинула Филиппа с ног.

Его тащили за руки, как в первый день попадания в этот мир. Втягивали туда, откуда он бежал. Перед глазами проплывали лица в обратном порядке: ходоки, казак с подбитым глазом, стрельцы, подьячий, уперший руки в бока коротышка и конечно — самодовольный рыжебородый. На всех лицах презрительные улыбки и любопытство. Возгласы: кого сымали? Татей? Верохулителей? Колдунов? Людей будто прибавлялось кругом. Где-то позади раздавались глухие удары — били его братьев. Тяжело стонал Аким. Завадский закрыл глаза.

Их заковали в кандалы, бросили в холодное узилище, тьма кромешная, кругом кто-то вздыхал. Филипп прислонился к стене, чувствуя слева плечо Акима. Он все еще стонал.

Завадский пытался думать, но не мог взять себя в руки — для начала следовало успокоиться. Терпения вечно ему не доставало.

— Вы кто такие, люди добрые? — раздалось откуда-то спереди.

— Томские люди торговые, — спокойно ответил Антон.

— Охо-хо, — вздохнул незнакомец добродушно, — я и сам торговый человек из Верхнеудинска. Привез в мале муки да льна, эх…

— Отобрали?

— Еже продать не успел забрали на постой — от товарного сбору утаил, дескать. Эх, горе горемычное. Сманил же диавол в этот Нерчинск, инде зде и торговати-то не с кем.

— А цины?

— К ним не пущают. Посольство токмо с месяц яко убрались. Одни служилые, да голь дикари. Во-то братца дожидаючи, еже бы выкупит меня, уж Бог с ним с товаром.

— Тебя единаче овый рыжий черт разорил? — раздался во тьме голос Акима.

— Рыжий?

— Погань рыжебородая с шавкой своей коротышкой носатой.

— Энто пятидесятник овый, Рогаткин? — как-то насторожился вдруг незнакомец.

— Клички ерпыля не ведаю, а по чину пятидесятник и есть.

— Да вы с ними братися зане?

— Пограбили они нас и без сказок сымали сюды. Я этому ерпыленку нос откушу, дай токмо выбраться!

То ли прозвучало это слишком по-разбойному, то ли еще по какой причине, но незнакомец умолк. Филиппу показалось, что он напуган.

— Слушай, — обратился Завадский в темноту, — кто этот рыжебородый?

— Да вы что, братцы, верно не ведаете поперек кого сгрели?

— Разбойник в услужении у воеводы?

Торговец засмеялся в темноте.

— Обороти, братец.

— Не тружай — сказывай! — подал голос Антон.

— Су рыжебородый ваш — строгановский приказчик в Приамурье — Голохватов.

— Строгановы? — удивился Завадский.

— Они зде десная власть, а не твой воевода! Богаче их не токмо в Сибири, во всей России нету! Почитай вся земля от Новгорода до Ичи под их областью.

— Во-то прямо вся? — усомнился Аким.

— Вонми, помещики наши Брагины завели на Лене промыслы было, с истынями и семьями совсельными, притязаниям строгановских приказчиков воспротивилися, абие пришел из Москвы приказ промыслы передать Строгановым, помещиков с семьями сослать в Пустозерск, а воеводу давшего грамоту Брагиным — с воеводства сняти! А идеже Строгановы? Тыщи верст от нашего краю! Промыслы, заводы, солеварни, порты, земли, а и леса — почитай все их на Урале, а сегда и в Сибири.

Да, вот она настоящая власть, подумал Завадский. Не оружием она добывается, а деньгами. И это тебе не пара сухих абзацев из учебника истории. Это настоящая жизнь.

Примерно через час рядом за стенкой зазвучали голоса, заскрипели тяжелые засовы, в лица ударил дневной свет. Узники жмурились, моргали. В проеме показались широкоплечие фигуры. Филиппа, Акима и Антона расковали, грубо выволокли, потащили за избу, бросили в лужу перед раскисшей окровавленной плахой, присыпанной солью. Здесь, под черным тынами, в самом углу острога, сокрытом от площади трехклетным юзилищем и допросной избой, солнца было мало и еще оставались под мостами смешанные с грязью почернелые снежные сугробы. Из темного угла рычала собака.

Узников посадили на колени, перед ними вышел коротышка со стрельцами и с неприятной улыбкой поглядел на Завадского. Руки он упер в бока. Филипп заметил, что в правой он держит его грамоту.

— Ну что, купчишка, думал самый хитрожопый? — весело спросил коротышка, после чего разорвал грамоту и швырнул Завадскому в лицо. Некоторые клочки осели на его бушлате, некоторые упали на плаху, а иные плавали в луже, в которой Филипп стоял на коленях.

Завадский глядел на полы кафтана коротышки, края которого были измазаны грязью и подумал — хорошо, что он назвал его купчишкой. Значит, все-таки не знают, что они раскольники.

— Что тебе нужно? — спросил Филипп, поднимая взгляд на коротышку.

— Сказывай, иде припрятал пушнину, чужеяд.

— И после этого ты угомонишься?

Коротышка кивнул кому-то за спиной Завадского и сразу же Филипп получил сильный удар в ухо, от которого завалился на бок в лужу.

(обратно)

Глава 31

Им связали руки и ноги, бросили ничком в телеги, как скот. Лошади сразу же шибко понесли, так что узники болезненно ощущали каждую кочку и корягу. Филипп напрягал все мышцы, стараясь отворотить голову от вонючей, смешанной с грязью соломой казенной телеги. Когда по голосам понятно стало, что они уже за острогом, Аким вдруг запел громким голосом:

Кто-то ошпарил его хлыстом. У Акима перехватило дыхание, дрогнул голос, но он продолжил петь, а точнее орать:

— А ну прикуси язык, мотыло! — сидевший над ним крупный стрелец сильно ударил его кулаком между лопаток.

— Сиволап, сунь ему онучу в глотку!

— Лучше язык отсекни!

— Эй, полегче! — крикнул Завадский, догадавшийся зачем Аким орет. — Только он знает, где пушнина!

Тем временем, среди остальных братьев, прятавшихся в это время у дороги за курганом, первым услыхал знакомый голос Бесноватый. Он взбежал на холм и увидел, как по дороге в их сторону несется обоз из четырех крепких телег, запряженных в резвые пары в сопровождении шести всадников. Обоз обгонял тележенки и сани, которые волокли по лужам обычные лошаденки. Некоторые от греха подальше теснились к обочине, останавливаясь, встречные шарахались в ужасе.

Бесноватый свистнул и скатился к остальным.

— Зело живо несут! — бросил он, прыгая в телегу. — Не спусти!

Как только четыре телеги прогромыхали мимо них, Савка управлявший первой телегой, вырулил из елового перелеска на дорогу. На двух телегах они поехали следом, но догнать умчавший уже метров на сто обоз было нереально. А на первом же распутье они поняли, что и выследить их не смогут. Тут бы конечно, не помешал бы хороший следопыт Антон, но тот как назло был в числе узников.

— Испросим ижего козлятника! — кивнул Егор на мужика шедшего навстречу и засвистел. — Эй, не видал ли телег со конными стрельцами?

— Едва не сшибли! — ответил мужик, указывая направление.

Снова помчали, но через полторы версты — очередное распутье. Однако теперь и спросить было некого. Кроме того тут вдоль дороги начиналось еще и поле размежёванное под пашню и по нему тоже могли ехать, к тому же вдали за ним маячили какие-то постройки.

— Амо же сегда [куда же теперь]? — задумчиво озвучил всеобщую мысль Бартоломей.

Данила, сидевший в телеге по-турецки, упер одну руку локтем в колено и взял в охапку бороду.

— Камо их везут? — повернул он голову к сидевшему рядом Бесноватому.

— Казнить да стужить и в остроге мочно. — Ответил тот.

Данила прищурился и хлопнул Савку по плечу.

— А ну вези туда иде пушнину спрятали!

* * *

Добравшись до ельника, стрельцы вытащили Акима из телеги, посадили в первую — он теперь внимательно следил за дорогой и Завадский слышал его бодрящийся голос, улавливал в его излишней дерзости попытки скрыть свой страх. Аким указывал путь, который мог стать для него последним. Вскоре обоз остановился. Завадского и Антона выбросили из телег, распутали только ноги, повели в лес.

Впереди косолапо по-медвежьи шел Аким в сопровождении двух стрельцов. На его рваном кафтане в районе лопатки остался след подошвы большого сапога от удара стрельца. Он поднимал руку, что-то говорил, то и дело проваливаясь в сохранившейся в лесу мокрый снег.

Филипп посмотрел на дорогу, по которой они приехали — на полверсты до поворота никого не видать. В спину его грубо толкнули.

— Гряди, остолбень!

Аким пару раз обернулся на Завадского. Тот едва заметно кивнул. Саженей через сто вышли на ветровал. Акиму уже развязали руки и он вытащил из-под лап поваленной елки первую связку соболей.

Стрельцы по указу коротышки тоже развязали руки Филиппу и Антону и заставили таскать связки к телегам, на что ушло минут десять.

Когда принесли последние связки, Завадский снова посмотрел на дорогу — ни души.

Между тем их выстроили в ряд прямо на дороге. Где-то над головами закаркали любопытные вороны.

Антон был по-воинственному спокоен. Филипп со злостью смотрел на коротышку. Тот ухмылялся, уперев руки в бока.

— Еже сегда уразумел овый ты есть? — риторически вопросил он, очевидно довольный собой и мотнул головой.

Тотчас три крупных стрельца направились к ним. Аким в последний момент уже не в силах был бодриться. Он поднял взгляд на приблизившегося стрельца и заморгал. Тот саданул ему в лицо прикладом пищали. Внушительные удары получили и Филипп с Антоном.

Филипп упал и тут же получил дополнительный удар ногой в живот, скорчился от невыносимой боли, а упавшего перед ним на четвереньки Акима «наградили» пинком, от которого тот растянулся на животе.

— Иже зде увижу — шкуры живьем спущу! — бросил коротышка напоследок и залез в телегу. — Гони!

Обоз лихо умчался.

Братья ползали, приходили в себя. Завадский сел на колени, обхватив руками живот и минут через пять увидел за полверсты приближающиеся телеги и вскоре узнал остальных братьев.

Вскоре подскочили к ним Данила, Бес, Савка и остальные с озабоченными лицами.

— В порядке! — отмахнулся Филипп, чувствуя, что боль отступает. Аким же вываливал на братьев все накопленное стрессом и обидой напряжение. Ему досталось видно больше всех — удар прикладом расквасил ему нос. В глазах стояли слезы.

— Иде валандались, остолбени! Кому пети! — стыдил он братьев и отдельно кричал на Савку, указывая на него пальцем. — А тебе на печи ездовать токмо! Конник тоже мне.

Робкие оправдания братьев, что их одноконкам при всем желании не угнаться было за парными ездовыми только распаляли его.

— Буде тебе серчать, братец, убо годе еже ты живой, — примирительно сказал Егор, но тотчас пожалел.

— Серчать буде! — заорал Аким. — Мой зад горит, а не твой, псове!

Филипп подошел к Акиму, достал свой платок, передал ему и слегка похлопал по спине.

Аким немного успокоился и прикладывая платок к лицу пошел в лес.

— Амо ты, братец? Куда пошел? — кричали ему, но он лишь махнул рукой.

Данила подошел к Завадскому.

— Они вас не видели? — спросил Филипп.

— Бес увидал их далече, егда от вас едучи. Мы за курганом укрылись. Слегло с души яко вас увидали. Братися в мале толку — из оружия токмо топор да две пищали осталися. — Данила посмотрел на Филиппа — раненое лицо, грязный рваный бушлат. — Стало быть все, брат?

— Похоже, что так.

— А мы покамест вас дожидаючи дознались в посаде с одного купчишки, еже стоянка зде ниже, за удолом, идеж цинский купчина на струге торгует бязью, чаем да лечебными травами.

— Да только нечем нам теперь с ним торговать.

Тут вдруг раздались одобрительные возгласы братьев:

— Ах ты, Аким! Утаил, хитрый черт!

Кто-то засвистел, кто-то даже захлопал в ладоши.

Филипп и Данила обернулись.

Из лесу выходил улыбающийся Аким, сжимая в каждой руке по соболиной связке.

* * *

В целях добычи пропитания и заодно — частичной компенсации за наглый грабеж, Завадский с братьями напали ночью на тот самый пост, где с задержкой проверяли их обоз. Благо и находился он всего в паре верст. Стрельцов, казаков и подьячих разоружили, связали — среди них оказался и тот раскосый казак, который сдал их коротышке с рыжебородым.

Аким в ярости хотел убить его, но казачишка так остервенело и слезно молил о пощаде, что Аким всего лишь разбил ему нос. Улов не велик — четыре лошади, крепкая ездовая телега, пять пищалей, четыре сабли, несколько кинжалов и стрекал, запасные седла, сено, провизии на неделю и между прочим — чернил, бумаги и печать на пропуск таможенной избы — тоже забрали. Плененный подьячий по указанию Филиппа наделал им пропускных и прочих выдуманных грамот. У молодого «дьяка» под столом обнаружилась четверть ведра водки. Ее взяли с собой. Затем, двое братьев — Егор и Бартоломей, встав во дворе у окна горницы, где лежали связанные пленённые, говорили как будто «пьяными» голосами, что собираются дескать к Баргузину — так чтобы слышали пленники.

На деле же Завадский с братьями двинул прямо в противоположную сторону — к Нерчинску, но на первом же распутье повернул на юг.

Всего день потратили они на поиск стоянки и небольшого поселения между Нерчинским и Шильским острогами. Спрашивали у каждого встречного и выйдя к излучине Онона, с холма сразу увидали красивую, похожую на бабочку, китайскую джонку.

Вообще джонки было две, одна стояла у деревянного причала, а вторую они не сразу заметили — она покачивалась чуть поодаль от берега, за ивами, будто собиралась отплывать и проверяла ход. У причала толпилось совсем немного народа. Это торговля? — разочарованно подумал Завадский. — Да как же на этом разбогатеть?

Босые русские мужики угрюмо грузили плетенные корзины на две телеги. Тут же стоял пузатый приказчик и длинный русский купец, сам похожий на китайца. На подъехавших староверов они поглядели с опаской.

Торговлишка шла тут явно стихийно, судя по отсутствию государственных лиц. Холопы купца тоже разинув рты глядели на староверов, а сами же староверы с изумлением смотрели на китайцев — те сновали по джонке с бамбуковыми зонтами, в цветных рубахах и шароварах, некоторые в коленкоровых кофтах и кафтанах. Почти у всех длинные черные косы и на головах конические бумажные шляпы. На староверов они вообще не смотрели, как будто им никакого дела не было до них. Между тем Филипп увидел на палубе несколько небольших мешков и деревянных ящиков. Некоторые китайцы сидели среди них по-турецки и поднеся к лицам миски ловко поедали палочками рис.

Это настолько изумило староверов, что некоторые встали как вкопанные. Завадский же подумал: китайцы как китайцы. Однако их старинный образ, воплощенный в одежде, внешнем виде, этой джонке, словно сошедшей с картинки взволновали его. Ветер с изморосью летел в лицо, развеивая сомнения в нереальности происходящего, которые время от времени — обычно ночью или после внезапного пробуждения одолевали его.

Он заметил на джонке под навесом толстого китайца в шелковом халате, курившего длинную тонкую трубку и понял, что это видимо и есть купец. Он ступил на палубу с Акимом и Данилой. Тут же им навстречу выскочила пара китайцев, вскинули головы и выяснилось, что основная проблема в торговле — отсутствие переводчика. Они не понимали даже жестов и на любые попытки вступить в переговоры — кричали и махали руками, как будто отгоняли их и вообще вели себя как будто высокомерно.

— Во-то черти! — сердился Аким.

В конце концов отошли к стоянке и от нечего делать познакомились с русским купчишкой. Тот махнул рукой в сторону джонки.

— Черти и есть, су мы для них еже нищие дикари. Воська, выменял на сорок шкур чаю, шелку вмале, да фарфоровую чашу еже для младенца разве. — Купец показал крошечную чашку. — Чай и шелк сказывают годе идет, да опасно, зело много ставят за него, выгоды торговати нету. А у нас иного не берут — шкур токмо неохотно, да пушнины. А хороших топоров не надобе, говорят. Да я совсельно овый товар лучше в Иркутск свез бы тамошним перекупщикам выгоднее бы продал. Ежели прелесть [обман] и про чай — одно разорение.

Когда купец со своим маленьким обозом уехал, Филипп с Акимом вытащили все свое богатство из телеги — две связки соболиных шкур и, зайдя на причал потрясли ими в воздухе. Китайцы на джонке оживились, забегали, заголосили на своем языке, подскочили к толстому под навесом, стали показывать на причал. Толстый китаец посмотрел на Филиппа и Акима и кивнул. Тотчас двое китайцев выскочили и стали махать братьям — приглашать на джонку.

Завадский подошел к купцу, тот сидел на какой-то циновке по-турецки, от него пахло чесночным маслом, он щурился от табачного дыма и не то, что не встал, а даже и не ответил на приветствие своим «нихао». Некоторые китайцы после риса тоже закурили свои дешевые трубочки и плевали в реку.

Один китаец взял у Акима связку соболей и передал толстому китайцу, то грубо ощупал ее, проверил каждую шкурку, вывернул, деловито сдвинув брови, затем швырнул к ящику. Со связкой Филиппа проделал то же самое и после подняв на Завадского взгляд что-то спросил. Китайцы пытались переводить жестами, пока не стало понятно — китайцы спрашивают есть ли еще? Филипп покачал головой и без того равнодушный толстый китаец потерял к ним как будто окончательный интерес. Он махнул своим слугам и те открыли перед братьями сундучок с рулонами зеленого и белого шелка. Другой китаец развязал мешочек с черным чаем.

Филипп указал рукой на шелк, затем на чай. Китаец достал два зеленых рулона и протянул.

— Еще давай! — гневно потребовал Аким.

Каким-то чудом китаец понял его и энергично затряс головой одновременно — дескать, это все.

Филипп с Акимом переглянулись: да это же грабеж.

— Ладно, давай чаю, — указал он на мешок.

Китаец начал делать какие-то странные движения в сторону рулонов шелка, которые Филипп держал под мышкой.

— Еже им надобе, брат? — не понимал Аким и тыча на мешок требовал. — Чаю давай, не чирикай!

Но китайцы продолжали махать руками и голосить, пока Филипп наконец не понял — за соболей китайцы давали не шелк и чай, а либо шелк либо чай.

— Во-ся разбойники почище рыжей гниды! — разбушевался Аким и стал ругаться на китайцев. Те тоже в долгу не остались кричали на них по-китайски, затем — выхватили у Филиппа рулоны с шелком и вернули им соболей.

Аким плюнул и хотел было уйти, на Завадский остановил его.

— Ладно, братец, казенную пушнину все равно нигде не продашь, выпьем хотя бы чаю.

Филипп указал на мешочек чаю и бросил соболей китайцам. Однако цины и тут удивили — они не передали целый мешочек, а деревянным ковшиком отсыпали чай в еще меньший мешочек, на вес около двух фунтов.

Это уже рассердило и самого Завадского, он подошел к купцу.

— Не даешь шелка и чаю, дай хотя бы чего подешевле. Вина, провизии! — он показал жестом будто что-то ест.

Однако китаец глядел на него равнодушно-непонимающе и все затягивался своей трубочкой и тогда Филипп понял, что тоже хочет курить.

— Дай табаку, — указал он на трубку.

На удивление купец живо кому-то кивнул и что-то сказал и китаец принес Филиппу фунтовый мешочек табака.

Филипп указал пальцем на трубку.

— И это! — он вытянул губы, имитируя выпускание дыма.

Китайцы дали ему и бамбуковую трубку. Правда всего одну.

Уходили староверы очень сердитыми на китайцев и даже спустя два часа, когда на краю леса развели костер, все еще ругались на них, называли разбойниками и мордофилями.

Филипп заварил чай и наливал братьям. Чай, конечно, был не самый лучший, но все же и не тот, что он покупал в «Магните» и «Пятерочке». От пары глотков мигом стукнуло в затылок и Филипп ощутил легкую бодрость. Братьям чай тоже пришелся по вкусу, особенно когда догадались они добавить в него сахар.

После чая Филипп забил табаком трубочку и закурил. В Россию Петр еще на завозил табака и курить никто не умел, однако табак оказался не таким крепким и дерюжным, как ожидал Завадский — он даже не ощутил ожидаемой тошноты, а вот братья попробовавшие приобщиться к курению, все зашлись кашлем после первой же затяжки, а Егор даже побежал в кусты блевать.

— Якая отрава! — щурился слезно Аким, кривя рот, передавая трубку Бесноватому.

— Зря токмо ездили. — Добавил он тонким сиплым голосом алкаша, хлебнувшего самой поганой в мире сивухи.

Кроме Завадского только Бесноватый умел курить.

Он затянулся два раза и даже не поморщился.

— Цинская дрянь, — изрек Бес, возвращая трубку Филиппу, — таже на ошиб не поимати. Киргизы толченый мак жуют, с овово в выспри несет, во-ся разумел единаче, а не сие лайно. Дрянь.

Эти слова Беса будто ударили Филиппа в лоб. Он замер и смотрел перед собой, медленно моргая, так что братья стали с подозрением поглядывать на него.

— Еже с тобою, брат? — обеспокоенно спросил Аким. — Склоснило от поганого зелья?

— Я знаю как нам разбогатеть, — неожиданно произнес Завадский, продолжая глядеть перед собой.

Он сделал затяжку, выдохнул и густой белый дым заслонил его ото всех. Звуки над головой утихли: пропали птицы, угомонился апрельский ветер, все исчезло. Мысли в голове приобрели неожиданную кристальную ясность.

— Яко, Филипп? — в молочном тумане голос прозвучал чересчур медленно: я-я-я-а-а-а-к-к-к-к-о-о-о-о, Ф-и-и-и….

Да тут даже не нужно пресловутого знания гостя из будущего. Об этом мог бы догадаться даже необразованный местный ребенок — оглядываясь назад это казалось таким простым и очевидным, что настоящее удивление вызывало, как никто из сотен миллионов людей не додумался до этого раньше. И уж конечно тут не нужно быть историком. В его мире любой человек хотя бы раз в жизни слышал о двух самых позорных войнах девятнадцатого века. По крайней мере, он слышал их название. Каждая из воевавших сторон хотела бы навсегда забыть о случившемся, но факт остается фактом — крупнейшим наркодилером в истории был отнюдь не Пабло Эскобар. Ему досталось лишь почетное второе место. А первое — Ее Величеству королеве Виктории. Двадцать процентов дохода британской казне в девятнадцатом веке приносила продажа наркотиков всего лишь одной стране…

— Опиум, — произнес Филипп, когда дым вокруг него рассеялся.

(обратно)

Глава 32

Казак ловко подхватил сничный замок и распахнул дверь, выпуская из амбарной избы тяжелый запах гниющих тряпок и мышиного помета. Завадский и Мартемьян Захарович зажали носы.

— Показывай! — приказал воевода второму казаку с большой многосвечной шандалой.

Казак вошел в тесный амбар без окон, вдоль стен на лавках и полках валялись киргизские тряпки — кушаки, попоны, халаты — местами обгорелые, рваные, пропитанные засохшей кровью.

— Сжечь бы сие и дело с концом… — Брезгливо морщился Мартемьян.

— Где? — спросил Завадский у казака.

Казак с шандалой прошел в угол, вытащил из-под груды ржавых помятых шлемов казенный зеленый сундук, распахнул крышку. К спертому запаху гниения добавился слабый травяной дух.

Бесноватый подошел, присел на корточки, порылся в сундуке и извлек темный от грязи льняной мешочек с кожаным шнурком.

— Это оно? — посмотрел Филипп на очевидно твердый как камень мешочек.

Бесноватый кивнул и извлек из сундука еще один.

Через полчаса все найденные в амбаре аналогичные мешочки лежали на столе в приказной избе Красноярского острога. Всего тридцать четыре штуки. Некоторые совсем крошечные, некоторые размером с яблоко, но в основном средние — с чесночную головку. Казаки были посланы проверить другие амбары, где хранились вещи убитых и плененных киргизов во время последней попытки взять в осаду острог.

Завадский сидел перед столом, разглядывая невзрачные мешочки. Здесь едва ли наберется хотя бы фунт. Если повезет — найдут еще и возможно прибавится от того, что сумеют найти посланные гонцы в Ачинский острог, где тоже хранились вещи киргизов.

Мартемьян Захарович встал у стены и скрестил на груди руки, от чего натянулась в плечах его черная бархатная ферязь, украшенная жемчугом.

— Ин сию дрянью ты снимаешься торговати? — спросил он, с сомнением глядя на мешочки.

— Эта дрянь сделает нас богаче Строгановых.

— Ежели б не ведал о тебе, брат, почтил еже ты навроде деревенского дурачка.

В это время дверь отворилась и казаки ввели в избу щуплого киргиза в кандалах в сопровождении Бесноватого.

— Это он? — спросил Завадский.

— Возможно. — Ответил Бесноватый.

Филипп кивнул. Киргиза подвели к столу. Загремели цепи кандалов. Киргиз немного дрожал — то ли от холода (он был только в рваном исподнем) то ли от страха, однако держаться он старался достойно, хотя глаза его бегали — от Завадского к столу и страшному воеводе Мартемьяну Захаровичу.

— Знаешь, что это такое? — спросил Завадский.

Бесноватый перевел. Киргиз посмотрел на него и кивнул.

— Зачем это вам?

Киргиз произнес несколько шипящих фраз и кивнул на стол, оттопырив нижнюю губу.

— Это зелье убирает боль и страх.

Мартемьян при этих словах скептически изогнул бровь.

— Спроси, знает ли он как его выращивать?

Бес перевел:

— Он сказывает, отроком поспешествовал [помогал] своему отцу сеять и собирать сок, егда зрели плоды. Таже мало его сушили.

Завадский обрадованно улыбнулся, встал, поглядел на Мартемьяна и вновь повернувшись к киргизу, спросил:

— Хочешь получить свободу?

После переведенного Бесноватым вопроса, у киргиза загорелись глаза и он быстро закивал.

— Тогда научи нас выращивать мак.

* * *

— Верно ли еже сказал степняк али все варварское блядословие? — спросил Мартемьян, стоя перед готовым к отбытию обозом. — Унимает боль? И страх?

— И не только, — усмехнулся Завадский, — но не вздумай проверять, Мартемьян. Эта дрянь может сделать тебя богатым, а может убить, если станешь ее рабом. В этом ее коварство.

— Идеже буде ее родити?

— Мак неприхотлив, хватит наших полей, но есть одна проблема, для решения которой нужна твоя помощь. Мы должны достать семена.

— Толкуешь о сем, еже нам годе посланец в Киргизское ханство?

— Есть мысли?

— В томском остроге сидит в узилище купец из Барабинских татар, ового хлыща сымали под Маковском за торговлю краденным, ево правда в мале едва свои же не уранили. Сказывают, торговал он с джунгарами и врагами их киргизами.

— Доставь его ко мне.

— Амо ты ныне?

— Мне снова придется уехать.

— Истома испросит свою дань. С весны ему не платили.

— Скажи, скоро мы все вернем.

— Сам ведаешь, надолго его воли не хватит.

— Просто потяни время, Мартемьян. Скоро он перестанет иметь значение.

— Готово, Филипп! — крикнул Антон с первой телеги.

Завадский обнялся с Мартемьяном Захаровичем.

— Легкого пути тебе, брат.

— Не поминай лихом.

* * *

Назойливый стрекот раздавался прямо над головой, вторгался в уши, вгрызался мозг, заполнял его. Охваченный беспокойством кошмара, Филипп открыл глаза и увидел над собой вытянутую треугольную голову, обладатель которой стоял за изголовьем его кровати. Крохотный рот существа был закрыт, исторгаемый им стрекот азбукой Морзе стучал прямо в голове Завадского. Глядя в мертвые агатовые глыбы глаз, склонившегося над ним существа Филипп с ужасом осознал, что разбирает в стрекоте то, что сообщает ему этот жуткий карлик и с криком сел на кровати. В красноватом свете горнила сияло от пота его лицо. Сердце колотилось, он резко обернулся — изголовье упиралось в бревенчатый простенок, покрытый лаком.

На предплечье легла теплая рука.

Завадский потянулся к прикроватному столику, взял полотенце, вытер лицо и выпил воды из кружки.

— Еже ключилося?

Филипп посмотрел сверху на милое лицо, и ощутив прилив нежности, погладил ее по щеке.

— Ничего, страшный сон просто, — сказал он, устало ложась и устремляя взгляд в темный потолок.

— Ты дозде [до того] говорил во сне.

Филипп повернул к ней лицо.

— Что говорил?

Она лежала на боку, подложив локоть под щеку, глядела на него своими апокалиптическими солнцами.

— Бранился с ней.

— Откуда ты знаешь, что с ней?

— Ты звал ее по имени.

— По имени?

— Хочешь услышать его?

— Нет. — Сказал Завадский и отвернулся.

Капитолина положила ладонь ему на грудь. Ее руки умели быть нежными, хотя были гораздо сильнее рук той, с которой он ругался во сне. И хотя он не помнил сна, он был уверен какое имя назвала бы ему Капитошка. Он забыл, что такое настоящая женственность, забыл какая на самом деле это созидательная сила.

Он чувствовал, что она ждет ответа, вытягивает его из него своей силой, но и ему хотелось убедиться в том, что он не ошибся.

— Иногда мне снится сон, будто я нахожусь в другом мире. — Сказал он, закрыв рукой глаза. — Этот сон не похож на другие. Это словно другая реальность. Я вижу высокие дома, почти до небес, внутри скользят стеклянные подъемники, они поднимают людей наверх, потому что им лень ходить пешком. Я вижу огромный город с толпами людей, они повсюду — в этих высоких домах, в железных крытых повозках без лошадей, несущихся на большой скорости по дорогам, развязкам и эстакадам, в огромных стальных птицах, летающих над головами, глубоко под землей в самоходных поездах они спешат во все концы по своим бесконечным делам. Они смотрят в экраны, на которых тоже люди, и они говорят с ними, как живые.

Капитолина смотрела на него, не мигая.

— Ты большо сам ведаешь ее имя. Понеже… сие не сон.

Филипп молчал.

— Ты воротишься туда. — Твердо заключила она, будто вынесла вердикт.

Завадский сел на кровати, спустил ноги.

— Нет. — Сказал он, глядя во тьму перед собой. — Живший в том мире давно умер.

— Егда еже пугает тебя?

Филипп обернулся.

— Что я потеряю и этот мир, если совершу ту же ошибку.

Такой испуг, разбавленный искренним чувством отразился на ее лице, что он немедленно наклонился и прильнул к ее губам.

* * *

На этот раз Завадский выдвинулся на восток налегке, что позволило ему без особых затруднений присоединиться к каравану частного томского купца Долгополова, плывшего по Ангаре в Иркутский острог с большим грузом ячменя и шкур. Филипп снова взял с собой десять братьев. Из припасов везли они только оружие и снедь, а на продажу всего лишь два пятифунтовых мешочка табаку, смешанного, с изъятым у киргизов опиумом. Никто не пробовал курить получившуюся смесь и их поездку можно было смело назвать чистой авантюрой, если не глупостью. Но как все большие преступники, Завадский следовал за своим криминальным инстинктом, сам до конца не понимая куда он его приведет.

Купец Долгополов был только рад, что к его каравану присоединились одиннадцать хорошо вооруженных староверов в казачьих кафтанах, игравших роль рындарей. Всего за три недели он доставил их в Иркутск, откуда братья двинулись дальше — в знакомые уже места и остановились на отдаленном постоялом дворе неподалеку от Селенгинска, где наводили справки о том, как окольными путями можно выбраться к Нерчинскому или Шильскому острогам, минуя таможенные посты. В округе ходил слух, что эвенки или как их называли тогда — тунгусы (самый дружественный русским народ из коренных) знали тайные пути, позволявшие быстро, минуя ущелья, бурные реки и горы, выйти прямо к Нерчинску.

В конце концов, Данила с Бесноватым нашли какого-то пьяного старика, утверждавшего, что он русский, хотя он выглядел как азиат и говорил по-русски с акцентом. Старик поведал, что покажет дорогу к стоянке кочующих тунгусов за полведра водки. Ему дали четверть ведра и он повел их на север. Шли пешком примерно полдня, старик на удивление живо передвигался, лихо перебрался по бревну через речку, углубился в густой лес, затем вышли они к поляне, поднялись на холм и увидели вдали невысокую горную гряду, покрытую лесом. К ней шли часа два, а она все не приближалась. Старичок говорил, что «осталось недалече» и наконец указал в сторону небольшого холма и сказал, что стоянка прямо за ним, а после неожиданно исчез. Никто даже не заметил, куда он пропал. Один говорил на другого, а все вместе — никто не видел.

В конце концов взяли наизготовку пищали и пошли осторожно к холму. Филипп прислушивался, глядел в кроны — ему чудились там какие-то звуки, помимо птичьего пения. Неожиданно рука Антона легла ему на грудь. Завадский остановился, Антон приложил палец к губам и показал вниз. Филипп увидел прямо перед собой в траве едва заметную натянутую веревку. Затем Антон показал направо, там под кронами был спрятан лук со стрелой, нацеленной прямо на него. Филипп медленно отступил, и пошел с братьями в обход, но почти сразу Антон снова остановил их. На этот раз Аким чуть было не ступил в замаскированную яму с кольями. В конце концов решено было идти цепью за Антоном. Они обошли еще несколько ловушек в том числе в виде гигантского молотка в котором головкой выступал ствол молодой сосны, который по задумке должен был разбить им черепа. Ай, да Антон! И все же самого главного он не заметил. Как, впрочем и остальные.

— Нунрадуктын! — раздалось позади.

Все медленно обернулись и замерли. Их окружали возникшие будто из ниоткуда тунгусы, нацелившие на них луки с угрожающе длинными стрелами и короткие топорообразные копья, похожие на короткие бердыши, называемые «пальмами». Причудливые распашные кафтаны их с передними вырезами напоминали испанские камзолы. Лицами тунгусы были похожи на бурят или монголов.

— Споко-о-о-ойно, — протянул Завадский, приподнимая руки — он единственный не был вооружен, — мы пришли с миром.

* * *

После подобной встречи удивительно было дальнейшее. Среди тунгусов был один высокий для своего народа парень, который хорошо знал русский язык. Братьев отвели за холм, где обнаружилась огромная вытоптанная прогалина, на которой стояло около дюжины больших деревянных чумов. Там же паслись лошади и олени. Хотя тунгусов было здесь около сотни, из которых около шестидесяти — вооруженные мужчины, староверов разоружать не стали, а отвели в северную часть прогалины, где располагались низкие пеньки вокруг кострища и дали каждому деревянную миску с супом с большими кусками баранины, потом девушка в пестром кафтане и широкой бисерной лентой на лбу принесла им морковных пирогов и еще каких-то круглых пирожков с луком и кониной. Филипп все пытался отыскать старшего, чтобы выразить ему благодарность за радушный прием и принести извинения за глупую недогадливость со своей стороны привезти подарков.

Высокий парень, говоривший по-русски по имени Бакан только махал рукой — дескать отдохните сначала с большой дороги.

Вскоре к ним вышел старший — чернодлинноволосый мужчина средних лет с умными глазами, похожий больше на индейца или мексиканца, чем на тунгуса. Его звали Бодул. Он общался с ними через Бакана — выяснилось, что кроме этого парня здесь никто не знает русского языка.

Разговор между тем с Бодулом шел странный — сначала был вежливый обмен вопросами — кто они, откуда, как обстоят дела в тех местах, откуда они пришли. Затем Филипп заговорил было о коротких путях к Шильску, но Бодул уклонялся от ответов на эти вопросы — он все махал рукой, говорил: отдыхайте, ешьте. Так они отдыхали, ели и пили до вечера, потом смотрели на танцы девушек с лентами под звуки бубнов, потом им показывали оленей и коней, потом рассматривали их пищали, потом снова ели — оленину и оладьи с черемуховым вареньем, потом староверы лежали на траве, стонали от переедания. Среди них также лежали две тунгусовские собаки.

Терпение Завадского таяло, и наконец когда уже совсем стемнело и только костры пускали искры в кромешную тьму, Филипп не выдержал и поймал Бодула, когда он выходил из чума, схватил за руку и тут же отпустил. Рядом как по команде возник Бакан.

— Бодул, мы благодарны тебе и твоим людям за радушный прием, но все же мы здесь по очень важному для нас делу. И мы готовы хорошо оплатить твою помощь.

Бакан перевел слова Филиппа. Бодул слушал склонив голову набок, потом вздохнул, посмотрел на Луну и тихо сказал что-то на своем языке.

Бакан перевел:

— Бодул не покажет вам таких путей.

— Не покажет? Но почему? Он что, их не знает?

Бодул улыбнулся, услышав переведенные слова Завадского и произнес три коротких предложения.

— Бодул Вачелан говорит, что такие пути он знает, но он не знает тебя, Филипп. — Перевел Бакан.

Завадский кивнул и разочарованно улыбнулся.

— Что же мне сделать, чтобы уважаемый Бодул узнал меня лучше?

Бакан перевел и озвучил многословный ответ Бодула:

— Мы простой народ и ценим простые вещи. Мы никуда спешим, потому что живем зде ни едину сотню лет и знаем, еже сия земля уважает терпеливых. Но ваш народ всегда торопится. Спешит захватить побольше. Вы пришли недавно и сразу же назначили себя зде хозяевами, заставили местных платить ясак, и сначала вели себя что дикари, хватали наших женщин… Конечно, и мы не оставались в долгу. Мой отец изрубил пальмой добрую дюжину казаков. Но времена давние. Мой народ сегодня помогает вашему. Егда ваш стольник Головин прибыл в Нерчинск договариваться о границах с Цинской империей, маньчжуры увидали, что вы слабы и нет смысла говорить, ежели все мочно решить силой в свою пользу. Они сожгли Албазин и окружили Нерчинск и только купившись на хитрость нашего князя Гантимура Катаная цины отступили. Вы заключили с ними невыгодный для себя договор, ин убо лучше такой договор, чем плен, смерть и унижение. И чем вы отплатили нам за помощь? Мой младший брат — аманат. Сидит в заточении в Кабанском остроге. Бакан тоже был аманатом (здесь Бакан переводивший слова Бодула о себе, смутился), поэтому он хорошо говорит по-русски. Вы цепляете на нас поводки. Да, силой можно добиться многого. Но у тебя, Филипп, ее нет.

Завадский поджал губы, исподлобья поглядел на Бодула.

— Ты прав, Бодул. Мы надеваем поводки, но чаще всего мы надеваем их на себя. Но Бог с ними, с этими народными распрями, времена меняются, а мы с тобой — простые люди, нам нечего делить и я не вижу причин, мешающих нам стать друзьями.

Бодул со скромной улыбкой выслушал перевод слов Филиппа и снова посмотрев на Луну, заговорил.

— Мне нравятся твои слова, но дружба — это поступки, а не слова, — озвучил банальную истину Бакан, переводивший ответ Бодула, — хочешь стать моим другом — вытащи из Кабанского острога моего брата и егда я дам тебе еже ты хочешь.

Филипп тяжело вздохнул.

(обратно)

Глава 33

В знойный предобеденный час, когда остроги наводняли просильцы, челобитники, мелкие купцы и земские целовальники, спешившие засветло решить свои дела, Завадский в сопровождении Филина и бывшего десятника из томской сотни Киприана Солодова миновал главные ворота Кабанского острога. Отчитавшись пропускному ярыжке о цели визита (с челобитным прошением о рыбном промысле в верховьях Селенги) Филипп, записавшийся в присутственной книге под именем Илимского купца Георгия Клунина, с позаимствованным у Акима вальяжным видом направился с напарниками к таможенной избе.

Щурясь от солнца, троица вертела головами, успевая подмечать разные детали. Кабанский острог оказался небольшим, имел классическую четырехугольную форму, без особенных укреплений. Четыре дозорные башни по углам и пятая большая над въездными воротами. Шестиметровый частокол, усиленный одинарными мостами изнутри, по которым от башни к башне ходили стрельцы, время от времени выглядывая в прорубленные оконца. В остроге, как положено — деревянная церковь, прямо у ворот справа, за нею — маленький воеводский двор (хотя вместо воеводы из Удинского острога был послан управлять приказчик некто Василий Балабин), несколько казенных изб: таможенная, приказная, съезжая и она же наполовину тюремная. Несколько стандартных амбаров. В целом было тесновато — из-за малой площади и обилия построек, внутренняя планировка походила на лабиринт, что Завадский посчитал неплохим знаком. Вероятно, острог ждала реконструкция, в противном случае рано или поздно этот деревянный «шанхай» сожрал бы пожар. Небольшая низкая избушка кубической формы с заколоченными оконцами располагалась возле северной угловой башни. Там, по словам Бодула содержали аманатов.

— Полмова караул, — сказал Солодов, скользя быстрым взглядом по мостам.

— По одному на башне? — спросил Филипп, не поворачивая головы.

— Ага. Острожка невеликая, служилых в мале. Вишь справа изба стрелецкая, четыре десятка, едва ли боле. Стал быть, по одному на башне, да на коегаждо мосту един пеши. Онамо идеж належит, туда и идет в усиление. Да паки людей надобно на разъезды да сборы ясачные. Боле просто нету.

Филипп скользнул взглядом по стрелецкой избе и оглянулся на ворота — они были высокими, выше даже частокола, увенчанные башней с вытянутым четырехгранным навершием. У избы с аманатами прохаживался скучающий стрелец с пищалью на плече и связкой ключей на поясе.

Зайдя в таможенную избу, троица натолкнулась на очередь из бородатых мужиков и каких-то мелких купцов, от которых разило рыбой. Все они поглядели на вошедших с любопытством.

Завадский осведомился у пропускного подьячего где тут подавать челобитные, им снисходительно указалина лавку у стены в конце очереди. Троица посидела на ней минут десять, а потом под предлогом вечеряния вышла на улицу, также неспешно продефилировала к воротам и покинула острог.

* * *

Ранним вечером того же дня Филипп собрал всех братьев и Бакана у поваленной сосны на опушке в двух верстах от острога. На широком пне лежала придавленная камешками бумага, на которой начертан был план Кабанского острога. Завадский настоял на участии хотя бы одного тунгуса, которого знает брат Бодула, чтобы тот сумел объяснить аманату, что они пришли его спасать, избежав тем самым лишних проблем. Бодул хотя и не желал никого посылать из своих, но вынужден был согласиться с этим аргументом, и отправил вместе с ними Бакана, который как оказалось был его племянником. Также, тунгусы дали им быстрых лошадей, веревок, гвоздей, топоров и еще всякой мелочи для дела.

План был простым, но все при деле, каждый озвучил свою роль трижды, затем сделали кое-какие нехитрые приготовления и в полночь выдвинулись к острогу.

К удивлению Завадского все братья и даже Бакан по какой-то неведомой причине умели очень достоверно имитировать уханье длиннохвостой неясыти и поскольку таких птиц было здесь много, то ее «крики» решено было использовались в качестве условных сигналов.

Подобравшись к острогу, братья присели, поглядели на неприступные стены за речкой. Из-за облака вышла круглая луна, и засверкала в Кабанке ломаным хрусталем.

— Пора. — Объявил Завадский.

Одна группа выдвинулась к северной башне, вторая тем временем — к угловой слева от въездных ворот. Третья осталась на месте смотреть за лошадями и готовить быстрые пути отхода.

Филипп, Бесноватый, Антон, Данила и Бакан, состоявшие в первой группе за пару минут добрались до места наблюдения, засели в небольшом перелеске в полсотне саженей от стены. Антон дважды по-неясытиному ухнул. Звук вышел глубокий, пугающий, напомнивший Филиппу крики совы из мультфильма «Ежик в тумане». Здесь над травой тоже стелился туман, из оврага тянуло сырым холодом.

Спустя примерно минуту на их условный сигнал дважды ухнуло со стороны южной башни — значит вторая группа на месте и готова действовать. Бесноватый резво пополз в траве к башне и метров через пять пропал из виду. Его никто не мог разглядеть, только Антон показывал в темноту и шепотом говорил, что Бесноватый дескать лежит на спине и целится из лука. Но куда? Филипп едва различал в темноте очертания пирамидальной башни.

Со стороны излучины раздались «пьяные» крики Акима и Егора. Оба орали невпопад какую-то песню, надрывая глотки.

— А ну пошли вон, выпоротки! — крикнул на них дозорный с южной башни.

— Еже овое чучело онамо вякает?! — «пьяно» прокричал в ответ Аким.

— Я те дам чучело, лайно поганое! — полетело в ответ и тут же чуть приглушеннее, видимо с правой башни или с центральной:

— Всади им в гузно картечи, Ермошка!

Следом раздался стук — другие братья швырнули из кустов камни в южную башню. Филипп услышал голоса совсем близко и следом торопливый топот. Над стеной что-то быстро двигалось, словно бегущий кот. А дальше — уже хорошо знакомый Завадскому жуткий едва различимый свист стрелы Бесноватого. В темноте что-то тяжелое шлепнулось на травяное взгорье с шестиметровой высоты и скатилось в недорытый ров. Все знали что это и молча побежали к башне.

Данила и Антон слаженно волокли за собой деревянную лесенку, которую приставили к обламу башни. Первым взлетел по ней Бесноватый, следом — Антон и Данила. Завадский забирался последним сразу за Баканом и отметил, что тунгус двигается довольно ловко. На башне все присели как по команде, только Бес поднял пищаль стрельца и вытянулся в полный рост, лук его был наготове. Он изображал убитого дозорного и заодно следил за караульными на примыкающих к башне мостах, которые в данную минуту переместились на южную башню, где их занимала вошедшая в раж вторая группа. Особенно буйствовал там Аким, предлагая кому-то выйти к нему чтобы «один на один братися на кулаках».

— Сейчас! — сказал Бесноватый, поочередно глядя на темные силуэты башен. Данила и Антон скользнули на мост. За ними сунулся было и Бакан, но Бес остановился его: — жди!

— Теперь!

Бакан и Филипп выбрались на мост, спустились. Антон и Данила ждали их на земле, присев на корточки в темном углу. Судя по запаху где-то поблизости находилось отхожее место. Филипп уловил странное движение и приглядевшись увидел у ног Антона здоровенную собаку, которую тот гладил одной рукой по спине, а второй кормил чем-то.

В центре острога горел дежурный костер, обложенный камнями, но из-за нагромождения построек толку от него было мало — только слабые красные отсветы мерцали на бревенчатых стенах.

— С двух сторон, — напомнил Филипп. Все кивнули и пригнувшись направились попарно к ближайшей избе. Громадная собака, виляя хвостом и поскуливая двинулась было за ними, но Антон, обернувшись, на ходу сказал ей что-то и собака к удивлению Завадского остановилась и легла, продолжая, однако, наблюдать за ними.

Конфликт со стороны южной угловой башни набирал обороты. Собравшиеся на трех передних башнях стрельцы уже сердились не на шутку, слышался многоножий топот по мостам и ступеням где-то спереди и оживленные голоса со стороны ворот. Филипп знал, что вторая группа должна отвлекать их, пока не услышит уханье неясыти, но терпение стрельцов не бесконечно, да и братья сильно рисковали. Сейчас судя по отдалившимся крикам они отошли подальше, но продолжали швырять в башню камни.

Уговор был рисковый — вышли братья из-за углов аманатской избы одновременно, каждая пара готовилась сыграть свою роль, в зависимости от положения охранника. Завадскому и Бакану выпало сыграть на отвлечение, потому что именно они вышли на стрельца лицом к лицу. Тот едва рот успел открыть от удивления, как сзади по затылку саданул ему дубинкой Данила. Филипп срезал ножом с пояса рухнувшего стрельца связку ключей и бросился вместе с Баканом к дверям избы, пока Данила и Антон тащили оглушенного стрельца под мост.

В это время раздалось фырканье у ворот — выводили коней. Филипп торопливо совал примитивные стержневые ключи в снячный замок — на вид они были все одинаковые, но подошел только третий, замок упал на землю, Завадский дернул дверь на себя. Данила зажег лучину, вошел первым, в избе было темно, плотно друг к другу стояли лавки, на которых зашевелились испуганные люди. Из-за спины Завадского вышел Бакан.

— Акнил Дялунча! — позвал он.

— А! — раздалось из тьмы. — Бакан си?

— Акнил Дялунча! Мит чагида си!

Перед ними выпрыгнул высокий тунгус, поглядел на Бакана, затем на староверов.

— Это он? — спросил Завадский.

Бакан кивнул.

— Уходим!

Бакан хлопнул тунгуса по плечу.

— Мэртын. Химат!

Вторая группа тем временем продолжала буйствовать, доводя стрельцов до остервенения.

— Мотыла сташивые! — разносился по округе хриплый голос Акима. — Свиньи поганые!

— Лайно крикливое, ты у меня в петле наперво болтаться будешь! — орал на него кто-то в ответ. — Сый обещание тебе мое! Рота!

Филипп понимал, что это становилось уже слишком опасно — стрельцам уже пора было что-то заподозрить. Кроме того из посада с восточной стороны могли подоспеть боевые холопы или казаки, жившие за острогом. Теперь уже вторая группа находилась под большей угрозой, чем они.

Первыми должны были выбираться тунгусы. Теперь расчет был только на скорость — Бесноватый не мог кричать. Филипп понял, что дело плохо, когда услыхал тяжелый скрип ворот и понял, что стрельцы оседлали коней и готовят вылазку.

— Бес! — крикнул Филипп, поднимаясь по ступеням на мост.

Тотчас раздалось над головой мощное троекратное уханье неясыти. Его сразу же заглушил топот копыт и гиканье. Стрельцы бросились из острога. Одновременно зычно залаяла в темноте громадная собака, испугавшаяся громкого голоса Филиппа. А через несколько мгновений раздался оглушительный крик заметившего их дозорного с восточной башни.

— Ворог в остроге! Шибай, братцы! Сюды!

На последней фразе его грудь пронзила стрела Беса, но сигнал он подать успел. Аманат с Баканом уже спускались по лестнице. По мостам раздавался топот с обеих сторон. Антон выстрелил во тьму из одного пистолета, затем из второго. Под ними заливалась лаем уже целая орава собак. Они первыми прибежали на шум. За острогом тоже зазвучали выстрелы. К ужасу Филиппа, конский топот и крики приближались в их сторону. Завадский скатился по лестнице и сломал последнюю перекладину. Данила едва не свалился на него, следом спрыгнул Антон, а Бесноватый все еще стрелял в кого-то из лука на башне.

— Бес! — закричал Филипп снизу. Из тьмы под навесом хищной птицей выпорхнула фигура и вместе с лестницей как в третьесортном фильме про ковбоев, ловко приземлилась в траву, превратившись в Бесноватого. Как обычно его нечеловечески стремительные движения и завораживающая удаль придали уверенности остальным. Только аманат испуганно глядел на приближающихся всадников с факелами. Впереди же, со стороны перелеска не переставая ухала неясыть.

Слева звучали трескучие залпы, у Филиппа колотилось сердце — он боялся, что стрельцы добрались до первой группы и уже расстреливают ее. Он бежал в тумане за Антоном, который двигался так быстро и легко, словно кругом была не тьма, а самый разгар дня. У речки им навстречу поднялся Аким с Филином и у Завадского отлегло от сердца, когда он увидел что все братья уже здесь. Савка поднимал коней, которых уложил для маскировки. Между тем, первая группа стрельцов приблизилась — они проскакали с факелами в сотне саженей, повернули к острогу, кто-то увидел лестницу и мертвого стрельца во рву.

— Оттоли, братцы! — закричал он, указывая в сторону речки, но староверов и тунгусов там уже не было — оседлав быстрых коней, они скакали в ночи за Савкой.

* * *

— Признаюсь, Филипп, разумел я с почину еже ты простой болтун. Ведаешь? Из тех самоуверенных дураков овые веруют еже одной силой пустозвонья мочно всего поимати. Обаче ты сумел меня удивить. — Перевел Бакан слова Бодула.

Втроем они стояли на вершине холма, с которого открывался потрясающий вид — море елового леса поднималось к далекой горной гряде с заснеженными вершинами.

— Бакан покажет тебе путь, — продолжил Бодул, — ты узришь хорошую дорогу и годе грядити ею впредь.

— Спасибо.

— Но помни, — Бодул прищурился на горы, — мой народ живет зде тысячи лет, тебе и жизни не хватит сведать даже об одном таком пути, а тут их сотни. Мы ведаем каждое дерево, каждый куст, коегаждо холм…

— Я ценю твою помощь.

Бодул кивнул, видимо считая, что такой ответ вполне подходит для завершения пафосного диалога, но Филипп не уходил — самоуверенному «луче» было нужно что-то еще. Бодул обернулся, встряхнул головой, избавляясь от назойливой пряди.

— Позволь спросить, Бодул.

Вождь снисходительно кивнул.

— Что ты скажешь о границе с Маньчжурией?

— Сия земля тоже наша. — Тунгус посмотрел на Филиппа. — Что не так?

— Я полагал, что земля принадлежит тому, кто ее контролирует.

Бодул неожиданно рассмеялся.

— А ты почитаешь иначе, луча?

* * *

Последнюю фразу Филипп запомнил, но осознает он ее позже — когда тунгусы станут одним из несущих элементов его империи, а пока он пробирался по тайным высеченным тропам через густые леса, по речным бродам, запутанным ущельям и пещерам. Его люди запоминали дорогу — все повороты, тайные знаки, ловушки, камни-указатели на распутьях, стоянки, укрытия и пещеры. На тринадцатый день пути еловый лес превратился в непроходимую чащобу, они с трудом тянули коней, натыкались на останки старого бурелома и вдруг — вышли к каменным столбам, за которым простиралось поле с высокой травой, а вдали, возвышались деревянные постройки.

— За полем дорога на Шильский острог, — сказал Бакан, — до него четыре версты отсюда.

— Шильский острог? — удивился Филипп. — Как такое возможно?

— Сый путь еще не самый короткий.

— Ты шутишь? Да по линейке на карте отмеришь больше.

Бакан улыбнулся.

— Он короче твоей линейки, логофет.

— Колись, Бакан! — Филипп хлопнул тунгуса по плечу. — В чем подвох?

За время пути Бакан сдружился с братьями. Казалось, что их веселая бродячая жизнь ему приходилась по нраву, в отличие от скучных обязанностей помощника Бодула. Но он был племянником вождя и не имел права выбирать свою судьбу. Бакан поведал Филиппу об этом и о том, что в подчинении Бодула находилось почти десять тысяч воинов-тунгусов.

— Я же сказывал.

— Ты говорил про оленя, указывающего путь в подземный мир. Но я думал ты просто подшучивал над Филином. Нет? Серьезно, брат? Ты не шутил?

— Ты совсем обленился, луча. Раньше ты хитрил изобретательнее. — Улыбнулся Бакан, научившийся за две недели копировать манеру речи Филиппа.

— Но ты почти купился!

— Учись признавать поражения.

— Кто бы говорил…

Завадский увидел, что парень пытается скрыть подкатывающую грусть.

— Значит, это все?

Бакан кивнул.

— Как нам найти тебя?

Тунгус поглядел по сторонам.

— Будешь недалече от того, еже зовете вы Селенгинском, спрашивай местных. Сый гради буде на твоем пути.

— Еще свидимся, брат. — Филипп обнял Бакана, и его примеру последовали другие братья.

(обратно)

Глава 34

Миновав поле, они увидали за холмами стены и башни Шильского острога, стоявшего вдали на возвышении и повернули по дороге в другую сторону — на Нерчинск. Встреченные холопы рассказали им, что цины почти все уплыли еще несколько дней назад, прокляв на прощание наш нищий край, но одна джонка вроде бы еще сновала между острогами. По крайней мере, один мужик видел ее вчера на какой-то пристани. Солнце уже садилось, когда добрались они до стоянки, на которой Филипп совершил свою первую покупку у китайцев четыре месяца назад, но сейчас их встретила только посеченная легким августовским дождем темная речная гладь. Покачивался от слабого ветра камыш, пустовала истоптанная пристань, валялись кругом остатки торговой деятельности — обрывки бумаги, щепы, веревок, огрызки яблок и сломанное ведро.

Антон вышел на пристань, прищурено поглядел в сторону Нерчинского острога, с полверсты на них плыла лодка со скатным укрытием — крошечный дощаник. Дождавшись ее, братья закричали гребущим мужикам — не видели ли они цинов? В пяти верстах выше, — ответили им, — торопитесь, уплывают нехристи.

Братья прыгнули на коней и поскакали во весь опор. Еще за версту увидели они с высоты собиравшуюся отчалить джонку: трапы убраны, расправлен парус. Братья закричали наперебой: стой! Сто-о-о-ой!

Цины будто не слышали их — деловито сновали по палубе, мелькали их конические шляпы и длинные косы. Филипп спрыгнул с коня у пристани, схватил у Савки мешок, потряс им.

— Годе товар! — закричал он, не заметив даже, что перешел на местный говор, — нигде такого не сымаете!

Китайцы зло вертели головами, что-то кричали, махали на них руками.

На помощь пришел Аким — выскочив на пристань, он пустился в пляс с мешком, нахваливая товар. Несколько китайцев заулыбались, среди них оказался купец — он дернул подбородком со своей тощей бороденкой — дескать что там?

Аким и Филипп стали наперебой говорить, но китаец понял, что быстрее будет самому посмотреть, сказал что-то помощникам, те накинули на пристань узкую доску.

Филипп с Акимом зашли по ней. Открыли мешки. Увидев табак китаец разозлился, поскольку сам им торговал, закричал и замахал руками — очевидно, чтобы шли вон.

Поскольку русской речи они совсем не понимали, Филипп перешел на язык жестов — изобразил будто взял щепотку табаку, поднес к лицу и протянул руку к небу двигая пальцами, как индийский колдун.

— Якого зелью, нехристи, вы жизнью не куривали! — эмоционально добавил Аким.

Купец все махал руками, а другой совсем молодой китаец, подошел вдруг с трубочкой, сказал что-то. Филипп раскрыл перед ним мешок, тот ухватил добрую щепоть, ловко набил ею свою трубку, чиркнул огнивом, раскурил. Все притихли — и китайцы и братья на берегу, Завадский с жадностью глядел на китайца. Сначала ничего не происходило — он медленно и глубоко затянулся, а потом время словно замедлилось. Лицо китайца вытянулось, глаза стали огромными. Он развел руки в стороны и, подняв лицо к небу, замер будто в трансе.

Китайцы что-то спросили у него, но он поднял палец вверх, сделал еще одну затяжку и снова разведя руками стал медленно кружиться вокруг себя. Не было сомнений — его охватил экстаз.

— Ох-хо-хо-хо-хо-хо-о-о-о-о! — протянул он, подняв трубку и что-то добавил глубоким, грудным голосом человека, перешедшего на другой жизненный ритм.

После его слов, сразу три китайца подскочили с трубками.

— Да, — сказал Филипп, открывая перед ними мешок и повторял, не находя других слов, глядя как руки хватают табак и суют его в трубки, — да… да…

Шесть больших мешков чая и столько же лакированных ящиков с шелковыми тканями стояли на берегу. Братья глядели вслед уплывающей джонке. Всего пять минут им потребовалось, чтобы ответить на единственный вопрос китайцев — сколько такого зелья они могут привезти еще.

— Сколько захотите, — ответил Завадский.

— Урга, — сообщил ему китаец и в отличие от других услышанных от цинов слов Филипп знал, что значит это. В семнадцатом веке так называли столицу Монголии.

* * *

В Храме Солнца Завадского ждали сплошные разочарования. Азарт разбился о глухую стену неприятия. Энтузиазм сгорел в тихом саботаже. На его стороне были бойцы, но старцы восприняли в штыки идею выращивать вместо хлеба «какие-то поганые цветы». Хлеб был надежен. Он не давал богатства, но кормил общину, а продажа его излишков позволяла без относительной нужды провести целый год. Эта страсть к затворничеству и страх перемен сейчас бесили Филиппа. Они не понимали, что отсутствие развития — значит нет новым людям, нет росту влияния и усилению безопасности, а значит риск сгореть, пасть от первого же набега более-менее вооруженных кочевников, джунгаров или какого-нибудь Истомы. Нет, старцы не думали об этом, все их «спасение» от подобных напастей — побег, молитва или огнеопальное причастие. И все же они были влиятельны, старцы умели пустить яд сомнения в умы обителей Храма Солнца, и они большие искусники делать это исподволь, чем и воспользовались в его отсутствие. Пока они подначивали людей только занять свою позицию: хлеб — основа выживания. Все остальное — риск и ненужное беспокойство, и многие верили. За ними нужен был глаз да глаз.

Филипп острым чутьем моментально уловил эти настроения. Со скорбными лицами старцы слушали слова Завадского на собрании о том, что следует готовить к посевной в пять раз больше полей, но отнюдь не ради хлеба. Хлеба на этот раз они засеют немного, только для нужд общины. Серапион, тоже имевший хорошее чутье, в отличие других старцев, изображал участие, но Завадский ему не верил и потому после собрания заявился с Антоном и Данилой к нему домой и прямо спросил: на чьей он стороне.

Серапиону не нужно было объяснять дважды и разжевывать очевидное. Увидев настрой Филиппа, он все понял. Этого заряда хватит накрутить старцам хвосты. Серапион повлияет на них, приглушит на время крысиную грызню. Но только на время — пока есть чем кормить людей. Филипп победит, если исполнит задуманное, но увы — хорошими новостями не пахло и на основном фронте — все посланные гонцы вернулись ни с чем. Никто не сумел отыскать семян «сонного» мака. Его выращивали киргизы где-то в окрестностях озера Иссык-Куль, а также севернее и в Джунгарском ханстве, но русские караваны туда не ходили, а соваться самим — самоубийственно.

Последняя надежда прибыла в ноябре. Люди Мартемьяна Захаровича доставили из томского острога плененного барабинского купца Фейзуллу вкупе с плохими новостями — Истома истребовал до конца месяца погасить накопившийся долг, а за освобожденного купца уплатить ему пятьсот соболей, в противном случае обещал «досталь скороспешно больших неприятностей».

Филипп поморщился, а стоявший тут же со связанными впереди руками Фейзулла, флегматично, приподняв брови, поинтересовался:

— Я так дорого стою?

— Не обольщайся, — хлопнул его по плечу Данила, — еже просто кое-кто приборзел.

Филипп поднялся из-за дубового стола, подошел к пленному татарину. Тот, несмотря на рваную одежду держался не без гордости — таил в умных глазах высокомерие — дескать, да, мне не повезло, я в вашей воле, но все вы отребье и пальца моего не стоите. Он был худ, смугл, нос имел с горбинкой, полные кривоватые восточные губы, тонкую бородку и чем-то походил на араба. Лет ему было примерно от сорока до пятидесяти.

Завадский внимательно оглядел его и спросил:

— Так ты купец или вор?

— Не разумею о чем ты толкуешь.

— В Маковске ты торговал ворованными шкурами.

— Думай, как знаешь.

Филипп улыбнулся.

— Говорят, твой отец из джунгаров, мать похищенная киргизка, а сам ты называешь себя татарином. Почему?

— Еже бы разом у всех воровати, — усмехнулся Антон.

Фейзулла высокомерно глянул на Антона. Это отметил Филипп — татарину явно не нравилось когда его обвиняли в воровстве.

— Кто ты, еже бо оправдываться пред тобою? — спросил он пытаясь придать голосу нахальности, но вышло не очень убедительно — барабинец поднял взгляд и тут же его опустил.

Филипп развел руками.

— Разве же я тебя в чем-то обвиняю? Я просто хочу знать — могу ли доверять тебе.

— Доверять?

— Именно. Так что ты скажешь?

Фейзулла устало хмыкнул.

— Я поне пытаюсь заработать себе в мале на жизнь.

— Но не очень удачно?

— Непросто привыкнути к коварству вашего брата.

Филипп засмеялся.

— Так это наш брат заставляет тебя продавать краденое? Или может, это просто не твое?

Последняя фраза задела татарина, именно этой реакции ожидал Филипп и внутренне возликовал.

— А ты кто? Единаче торговец?!

— Допустим.

— Так съезди с товаром в Джунгарское ханство и заполучишь ответ!

Завадский приблизился к Фейзулле, указал пальцем на свой подбородок.

— И много я там наторгую с таким лицом?

— Сам поди ведаешь.

Филипп отошел к столу, сунул руки в карманы новенького бушлата, повернулся.

— Поэтому туда поедешь ты, — сказал он.

Фейзулла состроил вопросительно-недоверчивое выражение лица.

— О чем толкуешь?

— Ты хотел заработать. Я дам тебе такую возможность. Я не могу торговать на твоей родине, ты на моей. Поможем друг другу.

— Яко же?

— Я дам тебе серебра и лошадей, ты отправишься к джунгарам или киргизам — выбирай сам, купишь на все семян сонного мака и привезешь сюда. Десятую часть серебра возьмешь себе.

Фейзулла усмехнулся, качнул головой.

— Ты выпускаешь меня из юзилища, мнишься дать серебра. Ин отнюду ты ведаешь, еже я вернусь по доброй воле?

Филипп медленно подошел к нему, посмотрел в глаза сверху вниз.

— Потому что мне нужен партнер на юге и я готов за это платить, а ты не настолько глуп, чтобы не понимать что это значит. Ты, конечно, можешь выбрать путь мелкого вора, но шанса стать частью чего-то великого у тебя больше не будет. Судьба дает такую возможность только раз в жизни.

* * *

— Уверен, еже не сворует? — спросил Данила, глядя, как Фейзулла в новеньком кафтане в сопровождении пятерых братьев, покидает Храм Солнца.

— Не уверен. — Ответил Завадский. — Но у нас нет выбора.

В следующие месяцы Филипп с киргизами (к привезенному из Красноярского острога добавились еще двое из Ачинского), лучшими общинными хлебопашцами, успевшими неплохо познать здешнюю землю, исходили десятки верст по округе в поисках мест для новых пашен. Изначально в общине планировали расширять земли для засевания пшеницы, овса и ржи, но теперь Филипп озадачил всех новыми идеями. Некоторые верили, другие возможно сомневались, считая что их пастырь полез не совсем туда, куда следовало, но вид сопровождавших Завадского хмурых разбойноликих рындарей — неизменных Антона, Данилы, Акима, Филина, а иногда и страшного Беса вынуждали держать их сомнения при себе.

Надо было решить сразу много задач — не прогадать с объемом, позаботится о логистике, водоснабжении, маскировке, охране, рассчитать количество инструмента и рабочей силы.

Иногда вместо Филиппа в эти обходы ходил старшим Данила, который всегда брал с собой Серапиона, побаивающегося молодого старовера с разбойными замашками и всякий раз пытавшегося уклониться от этого занятия. Данила же знал, что Серапион не худо разбирается в хлебопашестве и смекалист по части организации и потому уклониться старцу ни разу не удавалось.

Филипп такие дни проводил с Капитолиной. Иногда они гуляли за острогом, забирались на подножие горы и смотрели оттуда на бескрайний лес в печальном золоте зимнего заката. Капитошка больше не задавала ему вопросов о его снах и причинах разговоров во сне. Только однажды, она не сдержалась и спросила верно ли что сказывая о том, что он не помнит своего прошлого, он имеет в виду будущее?

Вместо ответа Филипп встал из-за стола и позвал ее за собой на крыльцо. Маленькая елка, которая росла на их дворе, была украшена серпантинами гирлянд из разноцветной бумаги, на ветках висели китайские фигурки, которые Завадский привез из последней поездки — в том числе и треугольноголовый альраун. В стеклянных штофах на деревянных столбиках вокруг елки горели свечи. Кругом было темно и тихо — община спала. Только мягкие снежинки опускались на елку и длинные ресницы.

— Сие ты сделал? — спросила она.

В больших глазах сияли огоньки свечей.

— Это сделали для нас. Завтра будет праздник.

— Рождество?

— Нет. Наш праздник.

И на завтра к ним пришли Данила со своей женой и другие братья и сестры и даже Бес с подругой, которой недавно обзавелся — на удивление она была консервативна даже по меркам староверов, среди которых допускалось совместное вечеряние мужчин и женщин, однако девушка все равно очень смущалась нахождению среди мужчин. Только Бесноватого она не страшилась и все норовила прижаться к нему. Но после праздничного ужина и особенно — напитков, смущение растаяло. Разговоры стали шутливыми, болтовню о делах сменили веселые истории, среди которых женщин особенно заинтересовал эффект, который производила пыжатка Бесноватого. Они осмелели и настаивали, чтобы он сыграл на ней и только Данила положил конец спорам, заявив, что его пыжатка заставит «всех баб раздетися и пуститься в пляс».

После они уже смеялись над всякой ерундой, а потом пошли кататься на большую десятисаженную горку, которую староверы построили неподалеку от Храма Солнца. С хохотом и визгом летели с нее на волоченках — кто на животе, кто на спине и кричали, барахтаясь в сугробах. А потом шли обратно — веселые и уставшие, долго прощались. В лунном свете слегка спотыкаясь две фигурки возвращались домой.

В феврале Завадский признался себе, что Фейзулла его обманул. Возможно, его ограбили и убили, но он в это не верил. Ситуация стремительно ухудшалась — староверы вырубали деревья под новые поля, готовили землю, подводили каналы для орошения, но посланцы за семенами раз за разом возвращались ни с чем. Последняя надежда рухнула, когда прибыла группа староверов с опытным следопытом из низовьев Уды, где по слухам, у остяков имелись какие-то связи с енисейскими киргизами и — снова ничего.

Услышав такую весть, сторонники партии хлеба, осмелели задавать через старцев вопросы Филиппу — готовить ли к посеву яровые?

Завадского и самого уже начали одолевать сомнения, но тут подоспела неожиданно хорошая весть — гонцы Мартемьяна Захаровича сообщили, что джунгарского купца по имени Фейзулла с наемными людьми на пяти розвальнях видели две недели назад на санном томском пути. Он искал дорогу, чтобы перебраться на Чулым.

Значит все же не обманул! Филипп обрадовался, разогнал нагонявших тоску старцев и на всякий случай направил навстречу по Чулыму своих людей, но те, добравшись до опасного сближения с землями киргизов вернулись через две недели ни с чем.

Между тем, наступила весна, пора уже было сеять, огромные поля были готовы, но пока начали сеять только пшеницу и рожь для обеспечения своих нужд.

В один из мартовских дней Филипп выехал на ближайшее поле. Он был впервые по-настоящему растерян, и не знал что делать. Его состояние будто почувствовали старцы и атаковали во главе с Серапионом.

— Не зачнем — потеряем все, брат! — решительно заявил он.

— Годе угробзу провороним. — Вторил другой.

И его верные Данила, Антон и даже Аким молчали на этот раз — их тоже одолевали сомнения, лица их были хмуры, и они явно понятия не имели что делать дальше.

В этот момент вдали на краю поля показались несущиеся во весь опор всадники. Данила схватился было за пистоль, но зоркий Антон развеял опасения:

— Сардак!

Всадники приближались и вот уже сам Филипп видел коренастую фигуру пятидесятника воеводы Красноярского острога летящего к ним с казаками.

— Мартемьян Захарович велел тебе, Филипп, донести! — вместо приветствия заявил Сардак, спрыгивая с коня.

— Что такое, Сардак? — спросил Филипп.

— Приказчик остолбень Игнатов сымал Фейзуллу и посадил на цепь. Зане же он под спудом в Кузнецком остроге. Токмо люди донесли — воевода сразу сшидал к тебе.

— Вот же мразь! — Филипп и обернулся к Даниле и Антону. — Готовьте коней!

— Не надо, брат. — Остановил его Сардак. — Мартемьян Захарович самолично выехал туда с седмицу назад с полсотней казаков да меня отправил к тебе, еже бы ты не смущался не дай бог разминутися. Он привезет тебе Фейзуллу с товаром онамо.

— Хорошо.

— Да паки едино деяние, братец. Просил тебя воевода об Истомке подумати покамест…

— Да пошел он к черту! — рассердился Филипп. — Почему я постоянно слышу про этого распетушившегося холопа? Вернем мы ему сраный долг.

Сардак покачал головой.

— Зело раздулся Истомка. Сумел прижать к ногтю нового томского воеводу ин дважды самолично ездил с малым обозом в Енисейск.

— В Енисейск? А там ему что нужно?

— Сый чужеяд, братец, разжирел пуще Карамацкого. Обложил всех виною, принял себе личную сотню самых разбойных казаков под набеги в совсельные разряды и все ему как с гуся вода.

Завадский задумался. Кажется, он недооценил этого «народного героя».

(обратно)

Глава 35

Мартемьян не обманул — понимая, что промах вороватого Кузнецкого приказчика, решившего поживиться за счет «нехристя» — часть и его вины, он прилагал усилия, чтобы скорей все исправить. Всего через десять дней обоз из десяти подвод прибыл в Храм Солнца.

Фейзулла сидел на первой телеге рядом с Мартемьяном Захаровичем. Филипп сразу заметил на лице татарина следы побоев — ссадины, гематомы и синяк под глазом. Мартемьян поспешил заверить, что все виновники наказаны — приказчику Игнатову расквасили нос, а стрельцов, избивших по его приказу Фейзуллу, отхлестали батогами.

Однако Завадский успокоился только когда увидел семена. Мешки с ними занимали три телеги. Вороватый приказчик их не тронул, посчитав какой-то восточной приправой, которую сложно будет продать.

Филипп подошел к телеге, сунул руку в один из мешков. Семена на ладони точь-в-точь как обычный мак, которым посыпали бублики и улитки в «Пятерочке». Аким уже кричал над ухом — давал первые распоряжения.

Завадский подошел к Фейзулле.

— Сильно досталось? — спросил он с сочувствием.

Татарин изогнул бровь с кровоподтеком.

— Врать не стану. Удовольствия в мале.

— Мы все компенсируем. — Завадский махнул двум слугам из бывших холопов. — Тебе приготовили избу с баней.

— Зде и мои люди, — Фейзулла указал на четырех джунгаров топтавшихся у телеги позади него.

— О них тоже позаботятся.

Умный взгляд сверкнул из-под полуприкрытых век.

— Рад, что ты здесь. — Филипп протянул руку.

Татарин посмотрел на нее и пожал, чуть наклонившись и коснувшись при этом другой рукой плеча Завадского. Видимо, у них так было принято. Слегка прихрамывая он пошел за слугами, Завадский смотрел ему в след.

* * *

Семена засеяли за два дня. Места для посева еще оставалось много, но до окончания посевной новых уже не раздобыть. В будущем надо будет это учесть, подумал Филипп и разрешил сеять хлеб.

Через три недели Фейзулла оклемался и его отправили к енисейскими киргизам с новым заданием — попытаться отыскать мастеров в искусстве ращения мака — эдаких средневековых агрономов, а также толмачей понимавших китайский язык. Филипп нашел одного охочего до хлебного вина иеромонаха, знавшего латынь, но не был уверен, что китайцы тоже знают ее.

В начале августа ранним утром Завадский вышел с тремя киргизами в маковое поле. Знакомые шарообразные плоды зеленого цвета покачивались от слабого ветра на высоких стеблях, вымахавших ему по грудь. На бескрайнем поле только-только появились редкие брызги розовых и даже бордовых цветков. Киргиз достал острый сапожный нож и сделал аккуратный надрез. На месте надреза тотчас выступила густая белесая масса, похожая на зубную пасту и начала темнеть. Киргиз коснулся ее мизинцем, сунул в рот и одобрительно кивнул.

Филипп хлопнул его по плечу.

Сырец собирали прошедшие специальный инструктаж работники, в основном женщины и подростки из числа недавно прибывших. В целом работа была несложной. Тут же под навесами они аккуратно наполняли пастообразной массой бочонки, которые под охраной отправляли на закрытые дворы для сушки.

К моменту, когда первая партия опиума была сложена в небольшие пятифунтовые мешки на десяти подводах и полностью готова к отправке, Завадский с братьями уже протестировали выращенный ими опий и знали, что он не идеален, но дает то, что нужно. Его смешали с табаком, дали попробовать Бесу и Антону. Остальным Филипп запретил употреблять наркотик под страхом наказания. Накануне прибыл Фейзулла, который привез с собой двух тонкоусых киргизов — одного звали Урынбеком, а второго Арамисом. Они были двоюродными братьями из рода потомственных маковедов, которых выгнали из семьи из-за распрей в борьбе за наследство — эти двое изрубили ятаганами какого-то важного родственника — не то дядю, не то деда. Один утверждал, что способен добиться нужной стадии созревания уже в июле, а второй заявлял, что владеет особыми приемами ухода, от чего «чудные сны ярче внемлют». Филипп не особенно им верил. Куда больше его обрадовало, что с этой парочкой Фейзулла привез старого киргиза со странным именем Боря, который десять лет провел в цинском рабстве на западе Китая. Когда-то его пленили джунгары и около года держали в клетке, а потом за полчашки соли продали его цинам. Китайцы заставляли его полоть рис стоя по щиколотку в воде и убирать загоны со свиньями и индюками. Он жил в зиндане, куда ему бросали лепешки с сыром и иногда гедза, которые он выучился ловить на лету. Иногда к нему приходил сумасшедший старик и сидя на пне на краю зиндана читал стихи на ханьском наречии — так Боря постепенно выучил китайский язык. Однажды началось сильное землетрясение, крышку унесло ветром, зиндан стремительно затопило и Боре удалось выплыть наверх. Сбежав таким образом, он три года добирался через Сибирь до родины, выучив за это время немного и русский язык. Было это правда очень давно. У старика не осталось родственников, сами киргизы его не помнили и относились с недоверием, считая что он у китайцев заразился чем-то, пропитание из-за преклонных лет доставалось ему тяжело, поэтому он был даже рад предложению Фейзуллы поработать для русских переводчиком, при условии, что ему будут давать на обед гороховую кашу с мясом.

* * *

Трое молодых староверов, сидевших в заслоне у старого тракта ведущего к Причулымскому острогу услыхали нарастающую канонаду и прежде чем первый из них с ужасом понял, что это топот сотен, если не тысяч копыт, с десяток рейтаров уже показались на дороге и стали приближаться к ним с дьявольской скоростью.

Впервые столкнувшись с такой угрозой, молодые караульные перепугались и побежали в лес к тайной тропе, но раздался залп пистолетных выстрелов, затем сразу же еще один и трое староверов ничком упали замертво в траву.

Канонада приближалась к городу, но все слышали ее как будто с запозданием. Ближние дозоры успевали исполнить должное — подать сигналы оповещения, отойти, но какой в этом толк, если на тебя движется стихия, сметающая все на своем пути? У Храма Солнца не было сил противостоять такой громаде.

Ворота разбили выстрелами тяжелых орудий, которые волокли пары ломовых лошадей. Сотни казаков ворвались в город, рубя все на своем пути, врываясь в избы, хватали женщин, убивали мужчин. Все окрасилось кровью, оглушило стонами и криками.

В это время в сборной избе на севере города Завадский с ближними людьми — братьями, старцами, Фейзуллой и Мартемьяном Захаровичем отмечал завтрашнюю отправку первого обоза с опиумом. Услыхав выстрелы и крики, братья-воины вскочили, схватили оружие, но не знали что делать — кругом хаос, целая армия орудовала на их земле. В окно Завадский увидел, как среди этого хаоса в окружении по меньшей мере тридцати до зубов вооруженных казаков к ним приближается Истома.

Филипп вышел на крыльцо. Видя что кругом творят разбойники, его охватили ужас и ярость, но он не показал виду, только глаза его заблестели.

— Ты что, спятил?! — закричал он, сбегая с крыльца. — Останови это!

Подъехавший на черном коне с цепями и серебряным оголовьем Истома оглядел его знакомым непроницаемым взглядом. На груди его сияла кольчуга с железным щитком. На голове — низкий шлем с наушами, делавший его отдаленно похожим на немецкого офицера времен второй мировой.

Истома и впрямь где-то раздобыл себе отборных головорезов. Ближние боевики его были все богатырями с лицами самых лютых разбойников. Они слезли с коней, подошли к Филиппу, один ударил его в живот, второй опрокинул наземь и поднял на колени. Рядом опустили на колени и всех кто был в сборной избе, кроме Беса, ускользнувшего каким-то чудом и Мартемьяна, который в связи с недавним переходом Красноярского уезда в состав Енисейского разряда, теперь не подчинялся Томскому воеводе. Его, правда не отпускали, а велели стоять в стороне. У шеи каждого казацкий рындарь Истомы держал саблю. Рядом с Филиппом сидел привычный к невзгодам Фейзулла и сложив руки на коленях глядел на землю перед собой из-под полуприкрытых век.

— Ты разумел, будто от меня мочно отмахнуться яко от мухи? — улыбнулся Истома, слезая с коня и стягивая на ходу перчатки из тонкой кожи. На пальцах его блеснули алмазы перстней. — А топерва слезно просишь остановить сие?

Филипп поглядел на его сияющие черной кожей сапоги, тисненные золотом. Давно ли на этих ногах были драные лапти.

— Нет, — продолжал Истома, — они заплатят за твои грехи, за твою дерзость и неблагодарность, а посем заплатишь и ты.

Истома кому-то кивнул и Филипп едва успел крикнуть. Но все бесполезно, он и правда опоздал.

Стоявшим с краю Егору и Бартоломею отсекли головы. Филипп увидел как они покатились, у него потемнело в глазах, он подумал о Капитолине как в тумане, суматошно.

Мысли, придавленные паникой, работали с трудом, он поднял взгляд и увидел перед собой фигуру, загородившую солнце. Лучи по краям били в глаза, не давая увидеть лица.

— Ты же никогда не был дураком! — услышал он свой голос, поражаясь его твердости. — Ты всерьез думаешь, что я бы просто сделал это?! Просто так, не продумав все наперед?!

— Ин годно быти я переоценил тебя. — Ответила фигура.

— Послушай! Ты получишь гораздо больше, чем я тебе должен. Позволь мне показать!

Фигура засмеялась.

— Ты можешь убить нас и разрушить город, но вместе с этим ты уничтожишь и то, что я строил. То, что никто больше не построит. Или… Ты пойдешь со мной и увидишь, что сделает нас самыми богатыми людьми в России.

Филипп замолчал и увидел, что безликая фигура перед ним не спешит говорить — она жаждала слушать.

— Ты должен увидеть это.

Фигура сделала легкое движение рукой и Филиппа подняли на ноги.

* * *

В начале бескрайнего макового поля стоял Филипп в окружении головорезов. Истома вертел в руках маковый цветок.

— Еже сый дрянь? — вопрошал он хмуро, поглядывая на Завадского. — Еже сие за дерьмо? Иде хлеб?

Филипп смотрел на уходящее за горизонт поле. Его разорванная рубаха трепалась на ветру.

— За полушку этого дерьма цины платят шелком и чаем. А будут платить золотом. — Сказал он.

— Ты смеешься?

— По-твоему я засеял этим все до горизонта ради смеха?

— Стало быть спятил?

Завадский повернулся к Истоме.

— Я уже встречался с ними. За фунт этой дряни они дают столько же, сколько за десять подвод соболей. Только на ней нет никакого казенного ярма. Чистое золото прямо у нас под ногами.

Истома посмотрел на него долгим немигающим взглядом.

— И что это?

Филипп сорвал последний дозревающий плод.

— Дай попробовать своему человеку.

— Я дам тебе. Еж? — усмехнулся Истома, увидев реакцию Филиппа. — Али ты настолько ополоумел, еже от отчаянья удумал отравить нас?

Филипп коснулся мизинцем сгущенного сока и сунул палец в рот. В нос шибанул сладковатый запах, по телу пошли покалывания, а потом ушло все — эмоции, мысли, боль — будто перестали существовать. Видимо, это отразилось на его лице, потому что Истома и другие казаки подошли к нему ближе. Завадский видел это сверху. Видел поле мака, уходящее в небо, видел свой острог, лошадей, казаков внизу, сияющий на солнце шлем Истомы и себя. Задрав голову, Филипп увидел синие радужки отраженные в небесном взгляде.

Он не сразу понял, что Истома давно уже что-то говорит ему.

— Я дам тебе в мале годины [немного времени] покамест. Обаче соврешь — пеняй на себя. С торговли сый дрянью две трети буде приносить мне.

— Две трети, да ты спятил, Истома, это невозможно, — вяло сказал Филипп, борясь с накатившей сонливостью, — знаешь сколько уходит на доставку, выращивание, на охрану обозов… Ты просто режешь на корню.

Истома толкнул его в грудь.

— Ты позабыл кто ты? Я напомню — никто! На сей земле един хозяин и все в его области [власти]. Единаче и ты и сие сраное поле.

— Она отравила тебя, Истома, — говорил Филипп заплетающимся языком, — я тебя предупреждал, но…но… будь по-твоему…

* * *

Аким бешено вращая глазами расхаживал по избе, билгромадным кулаком в стены и косяки. Сегодня разбойники Истомы отсекли голову его другу Егору. Другие эмоциональные братья из ближних — Игорь и Севастьян тоже ругались, матерились, обсуждая как лучше напасть на Истому, как отомстить. Самые верные — Данила, Антон, Филин, Савка молчали, хмуро поглядывая на Филиппа, понимавшего, что душой они сейчас со своими братьями. Только Бес выглядел спокойным — он сидел в углу на сундуке с бумагами и протирал ветошью свою пыжатку.

Завадский сам еще не совсем пришел в себя — полчаса назад он нашел Капитошку с младшей сестрой, которая в момент нападения была у нее в гостях в тайном лазе, вход в который был оборудован у них на дворе в сарае за отъезжавшей на спрятанных колесиках деревянной платформе. Но не всем женщинам в «Храме Солнца» повезло укрыться. Люди Истомы убили двадцать двух человек, изнасиловали и ранили несколько девушек. Каким-то чудом казаки Истомы тоже потеряли одного из своих — разбойника, тащившего девчонку за сарай нашли мертвым со стрелой в шее.

— Филипп! — подскочил к нему Аким. — Упустим убо! Абие надобе гнати за ними да брать ночью на первом же увале!

— Успокойся.

— Чево? — Аким захлопал глазами.

— Ты порешь горячку.

К Акиму присоединились голосистые Севастьян с Игорем.

— Брат! Они уранили наших! Истнили баб! У Антифея родного брата зарезали!

Тут в избу ворвался Серапион с растрепанной бородой и волосами.

— Все… Все из амбаров выгребли, скот забрали, со… собаки! — задыхаясь сообщил он плаксиво.

— А ну чего раскудахтались яко бабы! — громыхнул «воеводским» голосом Мартемьян Захарович и все притихли, но ненадолго.

— Нельзя малакаться! Надобе в погонь, да поживее! Покамест недалече ушли! — выкатил на него безумные глаза Севастьян, но его отодвинул Аким, с недобрым прищуром выйдя в центр избы.

— Я не разумею, братцы, вы еже бы встали с понурыми рожами? — оглядывал он каждого. — Позняетесь сожрать овое унижение? Я верно разумею?

— Что ты предлагаешь? — обратился к нему Филипп, глядя в глаза с высоты своего роста. — Гнать две сотни бойцов на полтысячи головорезов с пушками? Даже если нам повезет, мы потеряем почти всех, а через неделю сюда придет тысяча новых из гарнизона.

— Ин еже сегда? — развел руками Аким. — Сие все?

— Уймись, Аким. — подал голос Данила. — Брат Филипп прав. Мы токмо погубим своих.

Аким криво усмехнулся.

— Ин ладно. Сидите по углам! Мы сами.

— Кто вы? — не понял Завадский.

— Мы с братьями!

— Хочешь сдохнуть? — спросил Бес.

— Не хочу статься сташивым [трусливым] выблядком!

— Да закрой ты уже пасть, Аким! — Филипп строго глянул на него, и убедившись, что Аким заткнулся, обвел взором остальных. — Мы не будем ни за кем гнаться! Мы едем в Ургу. Сосредоточьтесь на этом, нам понадобятся силы, потому что если у нас получится там, мы раздавим этого Истому здесь, а если нет, он сделает это с нами. Хотите победить — наберитесь терпения. Мы отомстим этой мрази и всем, кто причинил вред нашим братьям и сестрам. Но сейчас… пускай Истома думает, что мы покорились, что ничего не изменилось. Пусть думает, что он главный. Когда мы наберем силу, а он потеряет бдительность, тогда и снесем эту тварь!

Некоторые братья задумались, а иные осторожно кивнули.

— Ин елико ждать? — не унимался Аким.

Филипп снова подошел к нему, поглядел в глаза.

— Ты еще не понял? Ярость растворила твои мозги?

Аким, наконец, отвел взгляд и нахмурив брови с обиженными видом отошел в сторону.

Поняв, что возражений больше не будет, Филипп устремил взгляд на старца.

— Серапион! Позаботься о родственниках погибших и похоронах. Проведи ревизию того, что осталось и распредели между людьми максимально экономно. До осени общине придется туго. Мы должны это пережить. Понадобится твой опыт. Остальные займитесь делом — завтра рано утром мы выезжаем.

Братья были мрачнее тучи и расходились в абсолютной тишине. Завадский словно не замечал этого.

— Мартемьян! — позвал он.

Красноярский воевода обернулся.

— Истома неспроста ведет себя так дерзко, — сказал ему Филипп, когда все ушли, — узнай зачем он ездил в Енисейск и с кем там встречался. Скорее всего, его кто-то покрывает. Как только узнаем его слабое место, мы раздавим эту тлю.

Мартемьян Захарович многозначительно кивнул.

(обратно)

Глава 36

Ранним утром, еще засветло после бессонной для многих ночи, обоз из тридцати подвод в сопровождении конного караула Мартемьяна Захаровича выдвинулся в Красноярский острог. Оттуда сложным речным путем по Енисею и Ангаре братья с грузом направились к Селенгинску. На наем струг и дощаников ушла львиная доля средств и если в Урге они ничего не получат, то на обратный путь придется зарабатывать грабежами, но это еще не самое страшное. Самое страшное, что лишенные Истомой запасов почти три тысячи жителей Храма Солнца обречены умереть от голода в ближайшую зиму, и единственная надежда этих людей — сорок пудов опиума, которые Филипп вез с братьями в древнюю столицу Монголии. Это обстоятельство не выходило у Филиппа из головы, он даже не мог спать, но все же дорога немного развеяла мрачное настроение.

Урга была гораздо ближе Нерчинска, к ней вела проторенная дорога от Селенгинского острога. В те годы частная торговля с китайцами была запрещена, но как всегда в России — закон, что дышло — днем и ночью обозы русских купцов везли русский товар в Ургу, ставшую центром частной русско-китайской торговли.

* * *

В Ургу прибыли через три недели. Филипп ехал на лошади, глядел по сторонам. Оказалось, что в конце семнадцатого века территория Монголии (сейчас она контролировалась Империей Цин) выглядела куда оживленнее русской Сибири. Несмотря на царившую кругом степь — вплоть до призрачных очертаний гор в десятках верст, здесь жизнь если не била ключом, то по крайней мере была заметна.

Дороги как таковой не было — они ехали по утоптанной копытами и колесами земле, впереди и за ними тянулись такие же обозы. Иные вставали, другие их просто объезжали по степи и такая же вереница тянулась им навстречу. По краям бродили азиаты в длиннополых серых халатах, чудных шапках на манер русских кокошников и конических колпаках. Тех, кто был поупитаннее и понаряднее несли на носилках рабы или слуги, хотя лошадей и ослов тут было в достатке. Такой толстяк как правило ел орехи и плевался шелухой, глазея по сторонам как торговка чурчхелой на анапской набережной. Встречалось много домов из камня, часто двухэтажных и даже трехэтажных. Самыми высокими были пагоды с узнаваемыми, похожими на салатницы крышами в форме усеченных пирамид, кое-где попадались ступы со множеством ярусов, чем-то напоминавших гигантские русские печи. Религиозные сооружения окружал частокол тынов, как в русских острогах, только постройки за ними выглядели величественно — Филипп уже отвык от больших строений.

Братья с изумлением поглядывали на огромные причудливые постройки, диковинных людей, животных — удивляли их маленькие лошади (пони), которых завезли сюда вероятно голландцы или англичане, огромные величественные верблюды («вельбуды»), а у речки они возбудились как дети, увидав в водоеме аллигатора которого держали на цепях и давали ему на длинных палках мясо.

Завадский пообщался в пути с несколькими русскими купцами. Говоря о своем товаре он махал рукой — дескать, хлеб, кожи, соль, всего «в мале», немного шуйских топоров да кос от перекупки. В целом русские купцы везли то же самое, кроме самых важных на больших подводах с охраной — эти скорее всего работали сообща с вороватыми приказчиками и воеводами или крупными разбойниками вроде Истомы. Филипп действительно вез в небольшом количестве шкур, меда и зерна от Мартемьяна Захаровича, но основной товар располагался с третью по седьмую подводу.

В Урге они на последние средства арендовали захудалый постоялый двор по соседству с джунгарскими купцами, жившими в огромных шатрах. Филипп оставил половину обоза с охраной на дворе, и отправился на ярмарку.

Разузнав, где ведут оптовую торговлю китайцы, они миновали центр и оказались в северной части. Чего тут только не было: бухарцы продавали разноцветные ковры необъятных размеров, золоченую и оловянную посуду всевозможных форм и размеров, расписные тарелки, ткани, орехи, пряности, фрукты в раскрытых мешках и плетеных коробах. Тут же неподалеку монголы продавали коней, ослов и верблюдов, телеги, какие-то мотыги, седла, железные палки. На китайских рядах украшения висели обильными гроздьями на коврах, в руках переливались разноцветные нежнейшие шелка и бархаты, слепили белизной пирамиды изящных фарфоровых изделий, чаи и травы соблазняли диковинными ароматами. Манили перламутровые ларцы с сияющими на солнце драгоценными каменьями и жемчугами. Суровые, вооруженные мечами китайские охранники богатых цинских купцов в пестрых юбках сканировали недружелюбными взглядами окружающих, пока в руках их богатых хозяев сверкало серебро и золото. Пару раз Филиппу на глаза попались слитки. Табаки, трубки, упряжи — любые, иные чуть ли не из позолоты. Тут же мелькали и русская юфть и соболя с чернобурками и баснословно дорогие шубы из них. Отдельная лавка с лекарственными товарами, немало стоившими в России — корни ревеня, бадьян, мускус, особые целебные зеленые и красные чаи, собранные в горах и стоивших целое состояние.

Оказавшись возле цинских оптовых лавок, Завадский кивнул и братья группами — кто попарно, а кто по трое разбрелись с товаром по округе. С Филиппом остались только Данила и Бес. Завадский купил на одну из выменянных накануне медных китайских монеток с квадратной дыркой по центру, чаю себе и Даниле с Бесом и присел с ними на низкую лавку, не привлекая особого внимания.

Попивая чай, Филипп наблюдал за братьями — вон Савка показывает что-то знаками дряблолицему китайцу с косой. Тот вертит головой. Дальше, в лавчонке у ручья — также крутит головой худощавый китаец и машет на Севастьяна, прогоняет вон. Завадский поглядел в другую сторону. У лавки с бархатом и камкой Антон и Филин что-то знаками показывают двум китайцам в синих юбках. Те тоже машут на них. Ничего, братья, скоро они сами будут бегать за нами, подумал Филипп. Наивные торгаши даже не подозревают какую упускают возможность — той цены, за которую братья предлагают им сегодня купить товар, больше никогда не будет. Завадский отдавал себе отчет, что их сегодняшнее занятие не та торговля, на которую он рассчитывал. Это всего лишь первый шаг — запустить товар в массы. Если ничего не получится, они просто раздадут его бесплатно.

— Гляди-ка, брат. — Данила толкнул Филиппа в бок. — Ловитчик наш сымал рыбешку.

У крупной деревянной лавки с амбаром и узкими лодками, Акима с Терентием окружили китайцы. Среди них — парочка состоятельных, судя по пестрым атласным халатам и упитанным лицам. Аким улыбался и активно жестикулировал, пока двое китайских приказчиков набивали тонкие трубочки.

Филипп усмехнулся:

— И кажется немалую.

Данила и Бес тоже улыбнулись.

— Вершей волокет!

— Да не, братец, тут целый невод!

— Смотрите и запоминайте, парни, это называется исторический момент. — Сказал Филипп, поднося ко рту глиняную чашку.

Уже через минуту у лавки усилилось оживление, речь и смех зазвучали громче, подошли новые китайцы.

Из плотного кольца тел в ярких халатах с трудом выбрался Терентий и, найдя взглядом Филиппа с братьями, махнул им рукой. Завадский кивнул.

— Зови остальных. — Сказал он Даниле.

Данила коротко свистнул. Остальные братья, которым удача так и не улыбнулась, моментально бросили свои попытки приставать к китайцам и направились к месту дислокации Филиппа. Некоторые уже обратили внимание на оживление возле лодочной лавки, где толпилось человек двадцать китайцев.

— Клюнули нехристи? — спросил Антон с интересом поглядев на галдящую толпу, окружившую Акима. Все уже видели как у их с Терентием ног появились мешки с чаем, короба золотистого шелка и чьи-то обнаженные руки уже ставили туда новые ящики.

— Идем. — Сказал Филипп, вставая.

В этот день они продали почти тридцать фунтов опиума, получив за них полторы тысячи рулонов шелка, двести пятьдесят фунтов чая, около полсотни фунтов горных улунов — особо дорогих сортов чая, которые, к слову, цинам запрещено было продавать иностранцам, шестьдесят три связки медно-цинковых китайских монет (по сотне в связке), пятьдесят восемь талеров, два серебряных слитка, семьдесят шесть жемчужных нитей и небольшую горку разноцветных каменьев в дерюжном мешочке. Продажа вышла преимущественно меновая, но это только начало.

На следующий день они арендовали двор с тремя избами и амбаром поближе к базару, а на самом рынке перебили аренду лавки у джунгарского торговца коврами и подняли цену на свой товар в четыре раза. Поток посетителей не иссякал. Об очередях они ничего не знали, началось столпотворение. К обеду пришлось поднять цену еще в полтора раза. Торговлю вел Аким с Борей, остальные братья занимались охраной. В округе стали появляться первые курильщики — в основном приказчики и мелкие продавцы полулежали на плетёных диванчиках в открытых китайских кабаках.

Другие купцы стали поглядывать на них. Часам к четырем товар в лавке закончился и Филипп решил принимать покупателей прямо на дворе, подняв цену еще в два раза и объявив, что продаются только партии от четверти фунта и ограничил половину мены в пользу талеров и серебра. После этого поток покупателей, наконец, схлынул. Но это отнюдь не означало конца. Это был переход на новый уровень. На следующий день во дворе появился китаец в золотом кафтане с высоким воротом в окружении шестерых вооруженных саблями воинов. Он взял сразу пуд опиума. Старый киргиз Боря, поедая гороховую кашу с бараниной сказал, что он специально ехал сюда за нашим товаром из соседнего города.

Через неделю цена стабилизировалась, опиум уходил быстро, но без ажиотажа, слухи о чудо-зелье активно поползли за пределы Урги. Филипп неспроста увеличил партии, он знал, что конечных потребителей местные ему не отдадут. Стали прибывать средние купцы. Несмотря на увеличение цены, купцы возвращаясь к себе и продавали опиум с огромной выгодой. Амбар и одна изба, арендованные братьями под завязку были забиты шелками, бархатом, чаями, золоченой бумагой, дорогой посудой, лекарствами, одеждой. Что-то уже не помещалось и лежало прямо во дворе. Серебро, золото и деньги хранили в сундучках. Места не хватало. Пришлось арендовать соседний двор, заплатив троекратную цену. Братья получили первое жалование. Принарядились, накупили себе всякой всячины, в том числе — острых японских мечей и ножей, браслетов, перстней, сапог из тончайшей кожи. Аким зачем-то приобрел себе шубу из чернобурки и расхаживал в ней, несмотря на жару, на каждом его пальце сверкал перстень. Повадились братья ходить в особые избы, где азиатские девицы делали им «удивительный» массаж и всяческие другие приятные процедуры. Пировали-вечеряли тоже сытно, едали диковинно нежных жареных птиц, плоскую лапшу с травами, знакомую свинину в «меду», рыб, морских огурцов, запивали желтым вином, заедали дивными рогатыми дынями и бананами. Полюбились им и китайские сладости — кирпичные пироги с ананасами, кексы с клубникой и лунные пряники.

Филипп считал доходы, которые перещеголяли все его ожидания. Однако неожиданное богатство порождало и новые заботы. Во-первых, столь стремительное обогащение без пользы для себя не станет терпеть ни одна власть и рано или поздно им придется с ней столкнуться. Он даже не предполагал в какой форме это произойдет, но не сомневался, что однажды у них во дворе появится кто-то влиятельный. Во-вторых все приобретенное добро нужно было еще как-то увезти — значит, требовались новые крепкие телеги и лошади, желательно ломовые и наемные работники. Стоило подумать и о безопасности. Здесь они уже натыкались на множество завистливых взглядов других купцов и просто разбойного вида субъектов, но в Урге цины строго следили за порядком, оберегая статус крупного центра внешней торговли — повсюду с регулярной частотой разъезжали их конные караулы, вооруженные луками и «пальмами», но уже в десятке верст к северу лютовали кочевники, а уж дальше, за границей — и говорить нечего. Завадский вспомнил о приказчиках Строганова и его вооруженных бандитах в стрелецких кафтанах. Им бы не помешало огнестрельное оружие, но увы — тут найти можно было только холодное.

К ним на двор заходили не только ради покупок, но и просто познакомиться и поглазеть. Среди последних были в основном русские купцы, они живо интересовались кто такие братья, чем торгуют. Братья угощали их дорогим горным улуном с сахаром, пряниками и «честно» отвечали, что торгуют сонным табаком, выкупленном у киргизов. В один из дней зашел к ним на двор высокий тощий купец с холопами, судя по виду — боевыми. Одет купец был по-московски: бархатная ферязь, красные сапожки, отороченная лисой мурмолка. Борода клином, взгляд плутоватый, длинный язык то и дело облизывал треугольные губы. Держался как будто скромно, но Филипп догадался, что это непростой гость. Назвался он енисейским промысловиком Агриппушкой Дрынниковым, торговцем солью и лошадьми «из-под Маковска».

Он очень хвалил братьев и Завадского, который в свою очередь представился ему «простым Красноярским купцом». Шутил, «радовался» за успешную торговлю, всячески желал удачи, поглаживая свою бороденку, пока хитроватые глаза его рыскали по двору, буквально заваленному дорогими китайскими товарами.

Как только он ушел, Филипп с минуту щурился на забор, а потом позвал Антона с Савкой и говорил с ними о чем-то минут десять, после чего братья сели на свежекупленных выносливых лошадей и ускакали в ночь.

За две недели они распродали двадцать три пуда опиума. Темп был отличным, он опережал даже лучшие прогнозы Филиппа. Все шло как будто даже слишком гладко, поток покупателей не прекращался, пока в один из дней к ним никто не пришел. До обеда — ни одного покупателя. Только мелкий китайский чиновник зашел сведаться о наличии жалоб и забрать небольшой налог на торговлю, да какой-то рябой купец из Шильска с понурым видом, которому дали из жалости банку мартемьяновского меда с кедровыми орехами.

Филипп отправил на разведку Данилу с Акимом и старика Борю. Братья вернулись через два часа и сказали, что сведать ничего не удалось. Все торговцы молчат, как рыбы, но из обрывков бесед, уловленных Борей, стало понятно, что в Ургу прибыл кто-то важный и влиятельный. Поскольку вся прочая торговля в Урге шла обычным своим чередом, Завадский понял, что у них намечаются долгожданные проблемы. Он решил напрямую выяснить все у торговых властей Урги и поручил подготовить взятки, но тут Данила сообщил ему, что вокруг их двора рассредоточились вооруженные китайцы.

Филипп выглянул за ворота.

У двора действительно толпились хмурые китайские воины, сильно отличавшиеся от обычных ургинских стражей. Эти были осанистей, глядели строже и одеты все одинаково — в красные халаты с кольчугой, шлемы, и мягкие туфли, как у артистов балета. Вооружены мечами, а некоторые даже имели на поясе некое подобие пистолей со стволами крупного калибра. Все воины посмотрели на Филиппа, но тотчас расступились, среагировав на какую-то отрывистую команду. Из-за них по образовавшемуся коридору вышла целая делегация — восемь китайцев средних лет в разноцветных шелковых платьях, среди которых самым первым шел совсем молодой на вид человек с женоподобным лицом в желтом кафтане с вышитыми на нем красными драконами (позже Филипп узнает, что носить изображения драконов на одежде имеет право только цинская знать и крупные чиновники).

Завадский поздоровался слегка поклонившись. Подошедший к нему молодой китаец ответил легким кивком. От важности, исходившей от китайцев как будто сгущался воздух, братья мигом поняли, что прибывшие к ним люди серьезные и замерли. Боря неслышно возник и зная китайские обычаи — в пояс поклонился юноше.

— Прошу, — дружелюбно сказал Филипп, указывая на распахнутую дверь в главную избу, которую они использовали для приемов.

Делегация молча вошла. Завадский указал на большой стол с креслами, но за стол сел только юноша, а остальные китайцы встали у стены за его спиной. Филипп сел напротив, киргиз Боря примостился сбоку, склонившись в три погибели.

Китаец некоторое время молчал, разглядывая Филиппа чересчур комичным для юноши строгим взором, затем произнес что-то спокойным тихим голосом.

Боря мигом вспотел, и брови его поползли наверх. Завадский терпеливо ждал перевода.

— Ты ведаешь, льяовай, еже опиум растити и тем паче торговати в нашей империи запрещено? — дрожащим голосом перевел старик.

(обратно)

Глава 37

Это было конечно не совсем то, что хотел услышать Филипп, но он был готов к подобным словам. Расскажи это англичанам, хотелось сказать ему, но он ответил как положено:

— Прощу прощения, господин, мы об этом не знали.

Юноша спокойно положил руки на стол ладонями вниз. Китайцы за его спиной обратились в статуи — казалось, не дышали и все как один глядели вниз перед собой.

Боря перевел слова Филиппа и озвучил новый вопрос китайца:

— Елико у тебя его осталося?

— Чуть больше шестисот фунтов.

Китаец задумался на несколько секунд. В это время появился Терентий с подносом и поставил на стол фарфоровые чашки с дымящимся чаем. Боря с величайшей деликатностью подвинул самую красивую золоченую чашку важному гостю и тотчас весь обратился в слух, так как китаец снова заговорил.

— Признаться, наша семья удивлена яко сия дрянь расходится зде. Будто лесной пожар…

Лукавый огонек мелькнул в глазах азиата.

— Ваша страна богата и в ней живет много людей.

— Но не здесь. — Китаец развел руки в стороны и Филипп впервые обратил внимание, что парень ведет себя чересчур уверенно — движения его были спокойны и величественны. — Внешняя Монголия — царство бедняков. А он разлетается даже в нищих деревнях.

Завадский молчал, ожидая более явного намека и дождался — китаец продолжил:

— И ежели бедняки готовы отдавать последнее за сей товар, еже станется егда он попадет в другие провинции? — китаец посмотрел Завадскому в глаза. Боря продолжал переводить. — Иде живет больше людей и главное — больше богатых людей?

Филипп склонил голову набок.

— Можно ли одними запретами остановить движение бурной реки? — подбросил он дровишек в демагогические рассуждения китайца. — Или разумнее обратить ее силу на служение чему-то благому?

Завадскому показалось, что он уловил в выражении лица юноши некий намек на улыбку.

— Мысль несомненно мудрая, однако порождает вопрос, — китаец неспешно вытянул тонкую ладонь в сторону Филиппа, — каковы возможности нашего гостя? И насколько серьезны его намерения?

Филипп тоже положил ладони на стол и слегка наклонился в сторону юноши.

— Серьезнее не бывает.

Китаец внимательно посмотрел на Завадского и тот увидел, что теперь они совершенно точно понимают друг друга.

— Это лишь половина ответа.

— Я могу привезти столько опиума, сколько вы пожелаете взять.

— По какой цене?

Филипп назвал.

— Вдвое меньше, — не согласился китаец.

— При условии покупки от тонны. — Пошел на риск Филипп.

— Ну что ж, предположим я готов купить… три.

У Филиппа захватило дух, но он удержал себя в руках.

— Вы серьезный человек.

— Наша семья не получила бы того, что имеет здесь, ежели бы не умела трезво смотреть в будущее.

— Через десять месяцев я привезу сюда три тонны.

— Не сюда. Мои люди проложат дорогу за Орхоном. Онамое место годе сокрыто горами от посторонних глаз. Серьезным делам не нужен лишний призор.

— Согласен.

Китаец сложил ладони на столе.

— Чжуан Юншэнь, — произнес он, слегка склонив лицо.

— Филипп. — Поклонился в ответ Завадский. — Полагаю, ваша семья имеет большое влияние в этих местах?

— Семья Чжуан контролирует все отсюда до Хайлара, включая приграничные земли с вашим государством. — Китаец посмотрел на Филиппа. — Но можно ли ожидати подобного с вашей стороны?

Филипп ощутил неприятный укол — одна из серьезных проблем, которую ему еще предстояло решить, но он произнес невозмутимо:

— С нашей стороны проблем не будет.

— Тогда можно выпить чаю. — Юншэнь поднял золоченую чашку и наконец широко улыбнулся. Филипп приподнял свою.

— За успешное сотрудничество!

— О! — спохватился Юншэнь и рявкнул так, что Боря не решился перевести.

Тотчас два китайца за спиной выбежали из избы и вернулись с внушительным сундуком.

— Забыл сказать, — пояснил Юншэнь, глядя как китайцы затаскивают сундук и открывают крышку, под которой сверкнули серебряные слитки, — наше сотрудничество начинается уже сейчас. Я выкупаю все что у тебя осталось…

* * *

Приятное дополнение к новому знакомству — безопасный путь до самой границы. Юншэнь не обманул — его семья была настолько влиятельной, что никто не смел даже косо посмотреть в их сторону, пока они мчались на новых лошадях, почти без остановок по территории Монголии, минуя все посты. Уже на третий день они ступили на русскую землю и Филипп будто зверь почувствовал угрозу, но он был готов к этому. Во всяком случае, он так думал…

Не доезжая до Селенгинска, они планировали повернуть на Иркутск, обогнув Байкал с юга и нанять струги на Ангаре. Дорога была проезжая, хорошая, сухая, но в этот час малолюдная — дело шло к вечеру, была осень и темнело теперь рано.

Филипп сидел на первой телеге в китайском балахоне, накинув на голову капюшон, как монах, рядом Данила — правил лошадьми. Позади на десяти груженых телегах расположились братья. Съехав в вытянутую низину, они увидали вдали конные силуэты на дороге и по мере приближения стало ясно — стрелецкий разъезд.

— Легки на помине — и десяти верст не проехали… — Спокойно сказал Данила, и цокнул на лошадь.

— По крайней мере, они предсказуемы. — Филипп спрятал зябнущие руки в рукава.

— Тпру! — крикнул ладный стрелецкий пятидесятник, когда они подъехали к разъезду. — Кто такие?! Амо путь держите?

Пока Данила отвечал на формальные вопросы, Завадский глядел по сторонам. Идеальное место выбрали, конечно — низина. С одной стороны крутой облавный сосняк, с другой — пологий травянистый кряж.

Справа раздалось множественное шуршание лиственной подстилки, щелканье замков карабинов.

— А ну — с телег вон! — заорал вдруг пятидесятник.

Филипп флегматично повернул голову и увидел как из сосняка выходит целый отряд стрельцов в грязновато-серых кафтанах, целясь в них из пищалей. Видать у них тут все по одной схеме работают, подумал Завадский устало слезая с телеги и поднимая руки. Лицо его оживилось только когда он увидел, как из лесу к нему идет тощий купец Агриппушка Дрынников в сопровождении какого-то офицера с объемным пузом, с которого тот раздражительно стряхивал листья и хвойные иголки.

— Ба! — просиял Филипп. — Старые знакомцы! Вижу, Агриппушка, промысел твой теперь не на Ангаре, а на большой дороге!

Клинобородое вытянутое лицо Дрынникова сияло умасленной улыбкой. Он замахнулся и как-то женственно отвесил Завадскому пощечину.

Филипп моргнул, продолжая вместе с братьями недвижимо стоять с поднятыми руками под прицелами пищалей.

— Тьфу ты, как невежливо, братец! Где же твоя купеческая солидарность? Продался разбойникам в стрелецких кафтанах?

— Якой ты мне братец, чужеяд! — пропел Агриппушка, сцепив в замок старушечьи руки. — Я разбойную рожу за версту чую!

— Эй, Агриппушка! — крикнул тем временем его пузатый сопроводитель, приподнимавший рогожи с телег. — Еже сие за лайно?

— Ась?

— Ты сказывал он су богат, везет злато-серебро, а зде сплошная дрянь!

Дрынников подскочил как ужаленный и забегал вдоль телег, срывая старые рогожи, из-под которых сыпались гнилые корнеплоды, которые Завадский купил по дешевке у монголов. Лошади увидав на земле такое лакомство, потянулись к нему мордами, двигая за собой телеги.

— Тпру! — гаркнул пузатый. — Еже за говно деянится?

Филипп с Данилой улыбались. К ним подбежал Агриппушка и схватив Завадского за отвороты балахона, затряс.

— Иде злато?! Амо запрятал, окаём?! — визжал он, брызгая слюной. — Жгите его, стрельцы! Пытайте!

Но стрельцов уже не интересовал Дрынников — как и Филипп с братьями они смотрели на хребет кряжа, из-за которого в мрачнеющем небе появилась целая тьма всадников.

— Чертовщина! — выругался пузатый.

— Это кто аще?! — взвизгнул Агриппушка, прячась за стрельцами.

Тем временем орда всадников с дикими воплями, напоминавшими индейские боевые кличи хлынула на них с кряжа страшной черной волной. В числе первых Филипп увидел Савку, Антона и Бакана, за которыми летели тунгусы. Жалкие выстрелы утонули в оглушительном кличе, замелькали стрелы и сияющие лезвия «пальм».

Через минуту тридцать изрубленных стрельцов лежали на дороге и опушке сосняка. Прислонившись спиною к сосне сидел пузатый офицер, из расколотого почти надвое черепа кровь залила ему лицо и грудь. Рядом дрожал как осиновый лист Агриппушка, каким-то чудом оставшийся в живых.

— Пощади-и-и! — взмолился он, глядя на приближающегося Бакана, достающего длинный нож.

Бакан ничего не говоря, словно барану перерезал ему горло и вытер нож о его кафтан, после чего обернулся к Филиппу с широкой улыбкой.

— Ну ты просто зверь, братан, — сказал ему Завадский, разводя руки в стороны.

Они обнялись и похлопали друг друга по спине.

— Сказывают деяния твои с цинами идут в гору? — спросил Бакан и, привлеченный грохотом повернул голову направо. Оттуда в низину спускался обоз с настоящим товаром из семидесяти подвод, возглавляемый Акимом.

— Да, дела идут хорошо, — согласился Филипп, — а с твоей помощью пойдут еще лучше. Ты ведь готов к большим делам?

— С самого рождения.

Филипп одобрительно кивнул.

— Еже делать буде с мертвяками? Отволочити в лес?

— Нет. Оставим послание тем, кто еще не понял, что времена меняются.

Бакан растянул губы в улыбке.

* * *

Много времени для дум дает русская дорога — день за днем, неделя за неделей. Филипп почти не спал и все думал, пока на распутье не попрощался с братьями. Основная колонна во главе с Акимом, сотней наемных рабочих, под охраной тунгусов, сопровождавших обоз, выросший в ходе попутной перепродажи на три сотни подвод направились в Храм Солнца, а путь Филиппа лежал в Красноярск, где в статусе воеводы доживал последние денечки Мартемьян Захарович.

С тех пор, как Красноярский уезд передали в управление Енисейскому разряду, ходили слухи, что уездным красноярским воеводой правитель Енисейского разряда поставит своего человека. В общем-то и без слухов это было логично. Но пока они пировали со старым другом-воеводой — пили хлебную водочку под звуки рожков и балалаек. На радостях охочий до всяческих услад Мартемьян даже раскурил табаку с опиумом, после чего плясал с девками целый час. Действовал он на него странно. Визгу, шуму и смеху стояло на три версты кругом.

Сутки отдыхали они, Мартемьян Захарович радовался богатым подаркам, новому жалованью, но больше всего — оглушительному успеху Филиппа в Урге. Глубокой ночью, когда оба были уже мертвецки пьяны, они стояли на восточном острожном мосту, смотрели в ночную тайгу, как когда-то в отвоеванном ими Причулымском остроге.

— Сукин ты сын, Филипп, — говорил Мартемьян Захарович заплетающимся языком, расплескивая вино из кружки, — я скажу тебе как на духу, умней тебя дьявола, я никого не встречал!

Наутро Мартемьян Захарович выглядел бодрым как умел выглядеть после пьянки только он. У Филиппа еще кружилась голова, он пил полюбившийся ему китайский улун с хвойным запахом, от которого ему становилось лучше.

— Пришло время поговорить о делах, братец, — сказал он, присаживаясь рядом с Завадским.

Филипп бросил на него взгляд.

— Су верно с Истомой ты угадал. Дондеже в прошлую годину на почетное место помершего от зубной боли енисейского дьяка прислали с Сибирского приказу нового боярина, а вкупе стрелецкого полковника Василия Харю, при овом чужеяд карась некий Авдей Гузнов, полуполковник. Сведалось, Гузнов тот хаживал в Крымские походы…

— Ага.

— И бывати он в те крымские годины у Истомы десятником. Нраву он лихого, разбои поставил на поток, деянится дерзко. Уже дважды горел, подменив ясачную пушнину с государева обоза на драную, да посек до смерти какого-то польского писаря, а все яко с гуся вода.

— Значит спелись черти?

— Худо, братец, в том еже разъезды Гузнова кроют все пути в Красноярск и ниже до Причулымья. Покамест Истома грабит наш уезд и тебя, его разъезды убирают всех жалобщиков да челобитчиков. Посем свой человек сидит у него в приказной избе Енисейска.

— Значит пришло время и нам наведаться туда.

— Хочешь перекупить полковника?

— Не-ет, — протянул Филипп, — нам надо убивать сразу двух зайцев.

— Воеводу? — удивился приказчик.

— Что слышно о нем?

— Су, ведомо вмале. Окольничий. Воевал при царском воеводе с разинцами. Хотя и богат, ин сказывают лихоимец преогромный, обаче никто не видывал, яко он поборничает. А вот еже хитер яко черт — весно. Чудно токмо, сказывают боле добра любитель он богобоязненный храмов и церквей. Наказал в коегаждо остроге, совсельно малые выстроить по трехкупольному храму.

— Да? — заинтересовался Филипп.

— Сам же по полдни бывает не вылезает из храма, ни даже самолично кануны на клыросе петь охотник.

— Сумеешь организовать встречу?

— Да сие, братец, деяние вовсе несложное. Уж давно зазывает он меня в Енисейск.

— Зачем это?

— Яко зачем? Еже бо он самолично снял меня с воеводства. Да все тяну я под разными изветами… То дескать дороги размыло, то Енисей льдом не окреп… Ин стало быть едем?

В горницу вошла упитанная девица, поставила на стол кувшин квасу. Оба смотрели на нее, а потом Мартьемьян вдруг ухватил ее за задницу. Девица с визгом отскочила, а воевода захохотал.

— Да, едем, — сказал Филипп, — но сначала мы кое-что сделаем. Есть тут у тебя грамотные архитекторы?

Мартемьян Захарович округлил глаза.

— Хто?

* * *

Енисейский воевода Михаил Игнатьевич — не в пример бывшему Томскому коллеге был человеком по-настоящему влиятельным, причем не только в Сибири. Почти все Енисейские воеводы — самого крупного до петровских реформ сибирского разряда были наизнатнейшего происхождения и высочайше титулованы — бояре, окольничие, постельничие, происходили из древнейших родов какого-нибудь Аскольда или Венцеслава, который постирал онучи князю Владимиру в десятом веке или подал кружку молока и пряник в форме лошадки малолетнему сыну Рогнеды Рогволодовны. И имели за плечами серьезный послужной список — как правило, военное прошлое или активное участие в подавлении бунтов. Михаил Игнатьевич тоже обладал всеми этими титулами и заслугами, и роду был древнего и знатного — шедшего от брата какого-то чеха из Священной Римской империи, который привез в Москву невесту Василия Первого в четырнадцатом веке.

Михаил Игнатьевич был крупен, грузен, богат и умел скрывать ненавязчивым простодушием доброго правителя свой цепкий расчетливый ум. Если бы не Строгановы, его можно было назвать самым влиятельным человеком в Сибири. Он близко знал покойного царя и не стремился сближаться с новым, быстро смекнув какой он из себя и понимая, что для этого нужен более тонкий подход.

В сию минуту мрачного ноябрьского черностопа вальяжно вышел он из трехэтажных хором Енисейского острога, ступая золоченными сафьяновыми сапожками по обитым коврами подмостям, которые уложили перед ним чтобы воевода не ходил по лужам. Одной же с ним скоростью двигалась окружавшая его свита и рынды. Воевода то и дело останавливался, указывал на кого-нибудь пальцем — то на попа, вышедшего из духовенской избы, то на нижнего дьяка по хлебным делам, то на церковный купол, который мастерили длинноволосые шарлатаны, выписанные им из Суздали. И всех он знал по имени, и до всего имел дело, давал указания на ходу, тыча пальцем то в одно брюхо, то в другое. Утопая в лужах, сразу два писаря с подвесными чернильницами на боку, спешно скрипели перьями, записывая его устные наказы. Словом, настоящим начальником был Михаил Игнатьевич, да к тому же уважаемым. Умел иногда и пошутить и сыграть в правителя радеющего о простом люде, приказав, например выдать новые сапоги встреченному им босому крестьянину или потрепать за щеку супругу мелкого торговца-баранщика.

Особенно любил он расхаживать по острогу, без устали раздавая указания. Многих подчиненных это, однако, утомляло и они спешили по возможности укрыться с глаз долой от дотошного воеводы.

В минуту, когда Михаил Игнатьевич затеял беседу с матушкой Бедуньей, которая с послушницами попалась ему на пути, в острог через главные ворота громыхая стал втягиваться обоз из крупных подвод на больших окованных колесах.

(обратно)

Глава 38

Михаил Игнатьевич, разумеется тотчас обратил на это внимание. От обоза взгляд его переместился к ярко одетым людям шедшим к нему. Один, коренастый, одет был по-боярски, шел торопливо, неся под мышкой огромный рулон бумаги, другой, высокий, одет явно по-купечески, но как-то диковинно, будто по иноземному. Сопровождавшие эту парочку казаки — все статны как на подбор, хорошо вооружены, но уж больно зверолики.

Подошедший боярин поздоровался и представился воеводой Красноярского уезда.

— А! — широко улыбнулся Михаил Игнатьевич. — Ну убо заждалися мы тебя, братец Мартемьян Захарович! Ин да приходят от тебя одни сплошные изветы да фигуры. Я уж подумал было — не свиту ли за тобой из добрых стрельцов испослати?

Среди сопроводителей воеводы раздались смешки.

— Прости, Михаил Игнатьевич, зело блазненно [виноват] пред тобою, обаче стремглав примчали, яко годе мочно. — Ответил Мартемьян Захарович еще раз кланяясь.

Продолжавшееся громыхание телег отвлекло внимание Михаила Игнатьевича, он повернул голову к главным воротам — через них въезжала уже как будто десятая повозка.

— Это с тобою? — кивнул он на обоз.

— Истинно сице, любезный Михаил Игнатьевич, ясак привезли с добором, да подарочков вмале от купечества нашего уезда вашему острогу.

Говоря о купечестве Мартемьян Захарович, не оборачиваясь указал большим пальцем за спину, где стоял Завадский.

Михаил Игнатьевич перевел взгляд на него.

— Хм. А это что у тебя? — кивнул он на большой рулон под мышкой Мартемьяна.

— Ох! — спохватился Мартемьян, спешно разворачивая рулон. — Сие, дорогой Михаил Игнатьевич, прожект Храма Христа Спасителя, овый алкаем сурядить весною у нас в Красноярске. Во-то привезли тебе показать на одобрение.

Перед глазами енисейского воеводы возникло гигантское изображение копии московского Храма Христа Спасителя, которое по указке Филиппа начертили красноярские подьячие.

Михаил Игнатьевич приподнял брови от удивления и с полминуты вместе с другими чиновниками не мог оторвать взгляда от чертежа, затем с не меньшим удивлением посмотрел на Мартемьяна.

— Да на якие же деньги сему вседетельному благолепию бысти? Али подумал ты еже зде у нас райские куцы?

Снова раздались смешки.

— Не смеем докучати, дорогой Михаил Игнатьевич. Денги паки же, наше купечество по своея воле да божиим наставлением изъявилось вскладчину на велелепоту [красоту] сию передати.

Нескончаемый обоз тем временем продолжал громыхать.

Михаил Игнатьевич снова поглядел на него — въезжала уже кажется двадцатая подвода, он прищурился, второй раз поглядел на Завадского и, как бы обращаясь к нему, спросил:

— Ино отнележе [откуда] якие деньги у купечества? Таких храмов даже в Москве нету, убо одних токмо куполов и логофету не перечесть.

— От цинов, — простодушно пояснил Завадский.

Воевода приподнял брови.

— От цинов?

— Зело богатое государство и охочий интерес имеет до наших товаров. — Косил под дурака Филипп, одновременно пытаясь имитировать местный говор.

— Сице же торговля внеказенная с ними под запретом.

— Верно, Михаил Игнатьевич, так ведь мы не торгуем с ними напрямую. А торгуем через джунгарских купцов. Пока иные с ними враждовали, мы ради общей пользы наладили связи и теперь во благо нашего уезда и разряда джунгары возят цинам наш товар за разумные барыши.

Филипп по глазам воеводы понял, что тот ни черта ему не поверил, но этот мимолетный проблеск мигом скрыло напускное простодушие.

— Молодцы коли так, хватка да смекалка у вас, красноярцев зело вижу на зависть имеется. Видать совсельство [соседство] с лютыми кочевниками кой-чему вас наустило. Не стужаетесь. Верно говорю, братия? Мы смеемся, ин во-то якой у нас уездный воевода, нешто иные. Признаться удивил ты меня, Мартемьян, — воевода снова повернул голову на громыхание телег, — да что же вы там все везете-то!

— Да во-ся, разве нашего, малость и цинского товару привезли, батюшка. — Сказал Мартемьян, простодушно хлопая глазами. — Чаю, риса, тканей, трав, фарфору — ин да всего в мале.

Воевода приподнял брови и переглянулся со своими подчиненными. Обоз тем временем, наконец, заехал, растянувшись от въездных ворот до самой церкви.

— Цинского товару?

— Да ты сам погляди, Михаил Игнатьевич, — сказал Филипп, а Мартемьян Захарович, сделал два шага к воеводе и добавил тихо, так что услышал только он:

— Особливо в предопоследнюю тележицу.

Воевода переводил подозрительный взгляд то на одного то на другого, а затем вдруг зашагал к обозу, взмахнув на ходу рукой — чтобы другие оставались на месте. За ним лишь устремился коренастый служилый в дорогом бархатном кафтане и с черной повязкой на глазу.

Подойдя к обозу Михаил Игнатьевич неспешно двинулся вдоль него, и вдруг как бы невзначай остановился у предпоследней подводы, приподнял рогожу, под ней блеснули серебряные слитки. Воевода обернулся, поглядел на Завадского с Мартемьяном. Те пристально смотрели в ответ.

* * *

На богатом постоялом дворе, целиком выкупленном на двое суток в Димитровском посаде неподалеку от Енисейска, в разгаре дня Филипп, Данила, Сардак, Медведь, Бес и Мартемьян Захарович пили дорогие меды — отмечали переназначение Мартемьяна в должности воеводы Красноярского уезда.

Дубовыйстол вынесли прямо во двор, где подле на костре жарилось мясо. Все по очереди шуточно поздравляли «нового» воеводу, хлопали по плечам, подливали сладкого меду.

— Нашего воеводу захочешь — не сдвинешь! — кричал пьяный Сардак.

— Он сам-то, кого надобе подвинет! — поддакивал другой.

— А ну, братцы, видали вы рожу индюка, егда он под рогожу зыркнул!

Охмелевший веселый Мартемьян Захарович склонился к Завадскому.

— Еже, брат, разумеешь о главном деле?

— Наживку он заглотил — по глазам видел.

— Посем отпустил он нас?

Филипп повертел в руке оловянную кружку, заполненную на треть, после чего залпом осушил ее.

— Потому что не дурак.

В этот момент на улице раздался нарастающий топот копыт и громыхание, прекратившиеся у самых ворот, в которые тотчас оглушительно заколотили. Поспешно просеменил хозяин и отпер ворота, на дворе возник крепкий человек с повязкой на глазу в сопровождении трех стрельцов-великанов.

Хозяин постоялого двора тотчас бухнулся перед ним на колени прямо в лужу. Одноглазый не обращая на него внимания, подошел к столу, ткнул на Завадского пальцем.

— Ты едешь с нами.

Филипп переглянулся с Мартемьяном и поднялся, махнув начавшим было вставать Бесу и Даниле.

— Уверен, брат? — спросил Данила.

— Все в порядке.

Братья и Мартемьян Захарович пристально смотрели на Филиппа, пока он в сопровождении стрельцов и важного человека с повязкой покидал двор.

К удивлению Завадского за воротами его ждал крытый возок на полозьях — чуть ли не мини-карета. Куда лучше чем в розвальнях мерзнуть на ветру, подумал Филипп. Внутри обнаружились две уютные скамьи, обитые бархатом, а оконца в дверях возка были сделаны из настоящего стекла, через которые он смотрел на проносящиеся мимо дивные енисейские пейзажи. Ехали быстро — случайный люд шарахался в стороны.

Наконец, прибыли. У возка уже ждал Завадского одноглазый вояка. Плотный кафтан не мог скрыть его мощных грудных мышц и бицепсов. Кроме этой стати, резких движений и топорика на поясе, никак нельзя было определить в нем военного. Филипп даже не мог понять казак он, стрелец или простой боевой холоп.

Тем временем, оглядевшись, Завадский понял, что приехали они на кабацкий двор. Сама изба была большая крепкая, ладная, с маленькими оконцами под крышей и на дворе было непривычно для подобных мест чисто и что еще невероятней — пусто.

Человек с повязкой на глазу проводил его к дверям.

— Иди. — Сказал он, пропуская Филиппа вперед.

— Кого мне там спросить?

— Иди! — настойчивей повторил одноглазый тоном не терпящим возражений.

Филипп открыл дверь и вошел в абсолютно пустой кабак. Дверь за ним тотчас захлопнулась.

Внутри царил полумрак, но было чисто и даже богато — аккуратно выстроенные у стен столы и лавки были покрыты чем-то вроде лака, покрашенные полы сияли от чистоты.

Завадский обернулся, подергал дверь — заперто. Он медленно пошел к стойке с пустыми полками, нагнулся к провалу прохода, миновал задние сени и уперся в такую же запертую снаружи дверь. Неудивительно, но проверить стоило.

Филипп спокойно присел на лавку у одного из столов и принялся ждать. Минут через пятнадцать он встал, подошел к двери, снова подергал ее и ничего не добившись вернулся обратно. Прошло еще полчаса, затем час, Завадский начал терять терпение. Да сколько же ждать? Наконец минут через сорок, он встал, подошел к ближайшему окошку, оно было слишком высоко, так что он видел через него только верхушки елей, раскачивающихся в пасмурном небе. Рама показалась ему ненадежной, ее легко выбить, или на худой конец — вынести само стекло с внутренним переплетом. Вылезать конечно будет неудобно, но он справится. В конце концов, надо хотя бы выглянуть — вдруг там шарится этот одноглазый.

Филипп подвинул ближайшую лавку к оконцу, она оказалась куда тяжелее чем он предполагал и сильно скрипела, когда он на нее забрался. Выглянув в окно с лавки, он увидел стену сарая и фрагмент забора. Из-за сарая вышла курица и тотчас скрылась из поля зрения. Из щелей в оконце дул в лицо холодный ветер с пылью. Тут ее было много, и он подумал, что ему чертовски неохота лазать через окна, будто какому-то пацану, но все же, видимо, придется.

В этот момент за спиной раздался звук льющейся жидкости, Филипп обернулся и чуть не свалился с лавки — за столом в центре кабацкой избы сидел Енисейский воевода Михаил Игнатьевич в богатой соболиной шубе и наливал из черного штофа в две небольшие серебряные кружки. Перед стойкой стоял, заложив руки за спину одноглазый.

— В сем кабаке наливают лучшее во всей Сибири вино. — Спокойно сказал воевода, будто не замечая странных занятий Филиппа. Он подвинул одну из наполненных кружек на противоположный край стола, не глядя при этом на Завадского. — У батюшки моего в Новгороде егдамест был в белых кухарях один ростовский мужик, овый занимался токмо настоем вин на индийских зернах. Индияне зовут его маисом. Я взял его с собой. Кухаря в смысле. Ведаешь посем?

Воевода наконец поднял взгляд на Филиппа.

Завадский уже спустившийся с лавки, но не смевший подходить, медленно покачал головой.

— Баловство простолюдину во вред, обаче ежели лишить его последней выспри, он станет зверем. Всюду буде дрянь, а в одном пущай годе. — Воевода указал на кружку на противоположной стороне стола. — Присядь, отведай.

Филипп покосился на стоявшего у стойки одноглазового. Тот походил в полумраке на незаметную тень — если бы не грозно сверкавший топорик на его поясе. Отчего-то Завадский был уверен, что владеет он им мастерски.

Филипп неспешно подошел, сел за стол напротив воеводы, взял кружку и приподняв в знак уважения, отхлебнул. Во рту вспыхнул вкус чистейшего бурбона. Приятный жар опрокинулся вниз, отдаваясь благородным хмельным воодушевлением.

— Кухарь вашего отца хорошо знает свое дело. — Сказал он.

Михаил Игнатьевич, тоже пригубивший бурбона, толстыми пальцами в перстнях огладил влажные усы. В его глазах не было теперь ни грамма простодушия, лишь отражение той хищной натуры, проблеск которой Филипп заметил при их первой встрече.

— Ну, теперь можно и поговорить серьезно. — Произнес он, мрачно глядя Филиппу в глаза. — Сказывай кто ты и еже тебе надобе…

* * *

Истома с молодыми своими друзьями-разбойниками сидел в огромной «медвежьей» зале бывших хором полковника Карамацкого. Друзья веселились — кто хлестал дорогое рейнское вино, кто обнимался с девками из новой гаремной избы. Кто рубился в карты, стуча по столу кулаками, от чего подпрыгивали кубки и серебряные монеты. Сам Истома восседал на кожаном диване в компании с долговязым головорезом Павлушкой по прозвищу Щегол и новой своей подругой красоткой полутатарской бывшей пленницей Тахией. Раскинув руки, он привычно сканировал проницательным взглядом свою компанию.

За окнами раздались крики, топот.

— Глянь, Щегол, — кивнул Истома долговязому.

Парень вскочил и выглянул в то самое окошко, через которое любил смотреть на въезжающих Карамацкий.

— Автандил с отрядом вернулися, — доложил Щегол.

— Автандил? — удивился Истома.

— Больно скоро.

— А ну зови его сюды!

Автандил скоро вошел в залу, и предстал перед Истомой.

— Все разъезды новые — сплошь невесные [неизвестные], Истома Агафонович, — докладывал Автандил тяжело дыша и сжимая кулаки, — на всех дорогах стоят, чужеяды! Ни до Красноярску не проехати, ни к общине поганца-расколщика.

— А по Ачинской стезе через распутье на Причулымье?

— Совались и туды, Истома, да и онамо [там] из Енисейска новый разъезд — не пущают! Прежде отродясь их там не бывати! Во еже будто весь Енисейский разряд от нас огородили. Да не братися [воевать] же с ними!

— А что сказывают разъездные про людей Гузнова? Внегда Красноряск под его областью бысти.

— Спрашивали — говорят не ведают. Сказывают токмо новая воля полковника.

Истома встал, пронзил страшным взглядом Автандила.

— Живо скачи в Енисейск! Сыщи Гузнова, разузнай еже за лайно деянится!

— Воля твоя! — быстро поклонился Автандил и поспешно ушел.

Истома повернулся к окну, продолжая зло глядеть исподлобья.

— Что думаешь, брат? — спросил у него Щегол.

— Сукин сын сделал ход. — Процедил сквозь зубы Истома.

* * *

Не успели обсудить молодые разбойники неожиданные новости, как в залу вошел слуга с посыльным из острога и доложил, что Истому срочно просит к себе воевода.

— Почто?

— Сказывает токмо еже дело срочное, Истома Агафонович, важные вести пришли из Енисейска.

— Идем, — Истома зашагал к выходу. Щегол тотчас кликнул остальных разбойников, все побросали свои увеселительные дела и пошли за хозяином.

— Давеча были вестовые из Енисейска? — спросил Истома у посыльного, надевая мурмолку.

— Сего дни приехали к воеводе гонцы оттудова. Подьячий с рындами.

Истома со своими боевиками вскочили на коней и понеслись в ночи в Томский острог — мимо охранных разъездов и караулов — тем же самым прогоном, которым летал здесь когда-то лихой Карамацкий.

Распахнув острожные ворота, караульные поклонились новому полковнику.

Истома, не обращая на них внимания проскакал к главным хоромам, соскочил и приказав пьяным рындам оставаться внизу, сам в сопровождении Щегла и похожим на гориллу рындой по прозвищу Каин направился в воеводскую комору.

Томский воевода Степан Иванович стоял у окна, подпоясанный, при параде, несмотря на поздний час, держал в руке какую-то бумагу.

Кроме него в коморе был дьяк и стояли у стены два верных рындаря его.

— Во-то, Истомушка, — ласково сказал Степан Иванович, поднимая бумагу, — приказ сей на твой арест.

— Да ты спятил что ли, старик! — крикнул Истома.

Щегол и Каин схватились за рукоятки палашей, но вскочившие в комору четверо незнакомых стрельцов повалили их с ног.

Степан Иванович вскинул руки и ласково заговорил, обращаясь к уложенным навзничь охранникам Истомы:

— Не дурите, ребятушки, не шурмуйте, ежели шкура дорога. Истомка убо человек пропащий, на него приказные жалобы в Москву в пути. О собстве думайте, единаче за ним на плаху отправитесь.

Сердце Истомы забилось, он понял, что угодил в ловушку — его свяжут, заткнут кляпом рот, выволокут черным ходом и увезут, а людям его предъявят приказ об аресте, и будет поздно! Без лидера начнется раздрай. Тут он заметил, что в коморе появился еще кто-то — из-за спины вышел крепкий человек с повязкой на глазу и молча встал у стены.

— Это он?! — кивнул на него Истома. — Ты из Енисейска?! Вас купил выблядок раскольщик?!

Одноглазый молчал, спокойно глядя на Истому, пока рынды воеводы вязали ему руки.

— Это все навет!

— Не кричи, Истомушка, — говорил Степан Иванович, — сам виноват, разбойничаешь, да паки в чужом разряде. Сице терпеть такое кто станет?

Истому скрутили стрельцы и рынды, но он не унимался — кричал, повернув лицо к одноглазому, догадавшись, что он тут главный.

— Потолкуй с Авдеем Гузновым! Полковником! Он знает меня!

— Во-то сам и потолкуешь, — спокойно сказал одноглазый, — он тебя в кандалах с минувшей седмицы дожидаючи.

Тут-то Истома и понял, что все кончено. Ему вывернули руки, стянули веревкой. Разыграли черти! Охмурили! Но он знал, кто за всем этим стоит и не смог к удивлению присутствующих, сдержать злой усмешки, которая вскоре перешла в тихий свирепый смех.

— Раскольщик… сукин сын!

(обратно)

Глава 39

Тишину над заснеженными елями разорвал крик встревоженной неясыти. Дозорный извлек из зепи новенький голландский бинокль и с высоты восьмиметровой башни над въездными воротами нацелился на широкую лежневую дорогу с нахлестками, выложенную из тесанных тынов. В начале показались кивающие морды ломовых лошадей, везущих квадригами сдвоенные грузовые подводы.

Дозорный бережно сунул бинокль обратно, схватил березовую вувузелу и, задрав раструб к хмурому небу, замысловато загудел. Вскоре под башней с городской стороны показались бойцы.

— Едут! — крикнул дозорный, когда увидел среди них Антона.

— Отворяй!

* * *

Филипп с Данилой стояли на вершине заснеженного холма с которого открывался вид на долину. Перемежаемая редкими перелесками, она словно озеро простиралась до самых гор. За спиной раздалось тяжелое дыхание — Серапион не без труда забрался наконец, на холм и сощурил свои водянистые глаза на изрезанное черной лентой реки снежное великолепие.

— Как тебе? — спросил у него Завадский.

— Да-а, — протянул Серапион, осмотревшись, — место годное. Полма — горы, да с третью река — межень о десяти локтей.

— Мы должны засеять здесь все.

— Все?! — удивился Серапион. — Обаче ты сказывал, еже нехристю надобе две сотни пудов, а зде выйдет в тридесять больше.

Филипп засмеялся.

— Когда же ты научишься смотреть в будущее, Серапион? Мы будем продавать круглый год семь дней в неделю.

— Обожди-ка, братец, — насторожился Данила, — ты, стало быть, разумеешь продавать зелье не токмо Юншэню?

— Если он не сумеет выкупить все, мы найдем других покупателей.

— Обаче разумею он сему не обрадуется.

— Да плевать на него. Мы должны думать, как стать их единственным поставщиком, все остальное — проблемы китайцев.

— А ежели нехристь самолично зачнет возделывать у себя сие зелье? — задал резонный вопрос Серапион.

— Это слишком опасно в его положении.

— Посем?

— Доходы больше, но и риск огромен. Ведь когда опиум проникнет в крупные города, начнется война за территории. Власть попробует навести порядок, но быстро поймет, что пара десятков отрубленных голов ничего не решает и станет искать источник.

— А им легко соспешить [помочь]?

— Верно. — Улыбнулся Завадский. — Причем нам даже ничего не придется делать. Первыми на помощь властям придут желающие занять место семьи Чжуан. А когда они найдет источник, нашему дракону конец. Бить по каналам поставок, по рукам продажных чиновников, убирать шестерок и мелких торговцев можно бесконечно, не нанося особого вреда торговле, а если они сожгут поля — понадобятся годы, чтобы вырастить нового дракона и выращивать его будут уже другие люди. Поэтому… дороги, тайные тропы, реки, горы, ущелья, морские пути — товар будет проникать в страну через границу — это безопасно для них и выгодно для нас. Баланс укрепляет обе стороны. В этом сила картеля, братья.

— Область претит, зане зелье сие убивает?

Филипп задумчиво посмотрел на Данилу.

— Это их дело.

— Обаче мы торгуем смертью, брат?

— Мы не заставляем их выбирать этот путь.

— Токмо поспешествуем…

Филипп изогнул бровь и даже Серапион с удивлением посмотрел на Данилу.

— Послушай, что на тебя нашло?

— Ничего.

— Мы в любом случае не сможем это остановить, Данила. Если не мы, то этим просто займутся другие, а ты с семьей снова станешь прятаться по лесам.

Данила опустил взгляд на подножие склона, где змеилась черностылая река — очевидно, слова Филиппа его не убедили до конца. О чем он размышляет? — подумал Завадский. Вряд ли у матерого убийцы проснулась совесть, скорее взыграли старые религиозные страхи. Надо поработать с людьми, прочитать им новую проповедь, зарядить оптимизмом. Впрочем, никогда эти вчерашние изгнанники не жили в таком достатке, какой принесла им продажа первой партии опиума — почти у каждой семьи появился новый добротный дом, своя скотина, хорошая одежда и главное — они впервые почувствовали себя в безопасности, особенно после того, как все узнали, что влияние брата Филиппа помогло заковать в кандалы главного разбойника Томского разряда. А ведь это только начало.

Внизу раздался конский топот и свист. Прискакал посыльный из города.

— Прибыл обоз с оружием из Енисейска. — Сообщил он, когда Филипп с Серапионом и Данилой спустились. — Да дядюшка Леопольд просил единаче передать — по Оби плывет большой груз из Тобольска.

Вторая фраза особенно порадовала Филиппа — это была устная шифровка, означавшая, что при помощи связей енисейского воеводы Михаила Игнатьевича удалось через продажных тобольских дьяков выкупить огромную партию пищалей, карабинов, пороха и свинца. В те годы в Тобольске размещались главные в Сибири склады с оружием, которое предназначалось для выдачи подданным русского государства, изъявившим желание осваивать новые земли.

— Паки одна добрая фигура пришед, брат, — продолжал радовать новостями посыльный.

Фигурой оказалась давно ожидаемая Завадским грамота, жалованная воеводой Енисейского разряда «купцу Филиппу Андреевичу Завадскому с правом ведения свободной торговли казенным и частным товаром на всей территории Енисейского разряда». А это надо сказать, пространство от Енисея до Камчатки, то есть больше половины страны. Сюда же входили наказы не препятствовать уездным воеводам и приказчикам в енисейских острогах торговым делам Завадского — выделять ему места для постройки амбаров, складов, представительских изб, допускать размещение товаров на гостиных дворах, не препятствовать найму казенных лошадей и выделять по запросу крестьян для «нужных разряду» работ по строительству мостов и дорог.

После обеда Филипп смотрел как на диком поле Антон учит солдат стрельбе из нового оружия. У него уже почти тысяча хорошо укомплектованных бойцов, многие из них неплохо владеют холодным оружием, но эти однократные залпы из двадцатифунтовых мушкетов с тридцатисекундным заряжанием годились только для войны крупных армий против аборигенов.

Он подготовил несколько посыльных групп, чтобы раздать им первые указания, но первую группу отправил уже сегодня. Ее возглавлял один молодой старовер по имени Феликс. Феликс имел рост выше среднего, но был худ и носил усы вместо бороды. Многие потешались над его молодостью и не понимали почему именно его Завадский отправил в Мангазею с небольшим обозом и отрядом в тридцать человек.

Фейзулла прибыл в феврале с новыми людьми, на этот раз он привез с собой трех шорцев, которые действительно знали толк в повышении урожайности мака. Это были два брата и сын одного из них. Они показали, как правильно бороновать почту перед посевом, как лущить, на какую глубину вспахивать, как бороться с сорняками и как удобрять.

* * *

Лежа на животе, Истома тер замерзшие руки в жгучих железных манжетах, стараясь прикрывать их животом, но ничего не помогало от стылого ветра. Ног давно он уже не чувствовал, как и боль от удара хлыстом пролетавшего иногда на коне десятника. Истома только медленно поворачивал голову и глядел своими серыми немигающими глазами в спину скачущему казаку.

После того, как кузнец заковал его в кандалы в Болотовском посаде, Истому бросили как полено в розвальни и понесли по замершей реке. Он понял, что везут его в Енисейск. Только тамошние дьяки могут судить его за разбой в Красноярском уезде с тех пор, как вышел он из Томского разряда. Но зачем занимать целый отряд, если он до смерти околеет в дороге? Истома понимал это и несмотря на тяжелые муки морозом терпел — знал, что будет привал и ему не дадут помереть до суда. Если только по недосмотру… Истома к собственному удивлению зевнул и вспомнил далекое сибирское детство — как бежал порой наперегонки с одногодками вниз по залитому июльским солнцем склону сопки, чтобы первым припасть к роднику с прозрачной ключевой водой. А не лучше ли забыться вечным морозным сном, чем раскаленные кряжи да дыба в приказной избе? К чему бесплодные надежды? Перед глазами возник образ «раскольщика», пробудив в Истоме гнев, питавший его силы последние сутки. Почему же так вышло? Как получилось, что все предали его? Да пускай многие убоялись, иных убедили, пообещали прощение, но ведь среди самых близких его бойцов мало глупцов, способных поверить, что их простят. Они же и грабили и убивали вместе, чему полно свидетелей и затаивших обиду жертв. Нет, чего-то тут не сходится.

Между тем первый возница что-то крикнул и короткий обоз из трех саней взял вправо. Истома кое-как изогнулся и увидел на прибрежную стоянку — избушку с околицей. Во дворе заманчиво плясал в ранних сумерках костер, из трубы избушки тоже валил дымок. Должно быть разожгли двое конных казачишек, ускакавших от них около часу назад. Предсказуемость рассуждений отозвалась вспышкой надежды. Авось, еще повоюешь, пронеслось разухабисто в голове, но Истома подавил в себе вредную эмоцию. Каким бы лютым врагом не был ему «поганый раскольщик», все же он был прав, когда говорил ему о бесстрашии. Только сейчас он начинал понимать его слова. Неужели он уже тогда знал это? Неужели тоже прошел через это испытание? Чтобы вести людей на смерть, сначала нужно умереть самому. Может в этом причина того, что он сейчас один. Ежели так…

Вопреки ожиданию, Истому поволокли сразу в избу, а не к костру. Остальные стрельцы как раз потянулись на двор, где костер разошелся не на шутку. На полпути Истому поставили на ноги, он сделал шаг, не чувствуя ног — едва устоял, но все же пошел.

В избе было жарко натоплено, горели лучины, дышала жаром печь. Казак только вынул из горнила раскаленное докрасна железное тавро, вспыхнувшее россыпью искр, там же рядом лежали щипцы. Посреди избы — деревянная чурка с измазанным золой основанием.

Истому швырнули к этому пню, звякнули цепи. Стрельцы схватили его под руки, придавили голову щекой к чурке. Казак тем временем вынул тавро с раскаленной буквой «еръ».

— Посем не клеймили меня в Томске? Убоялись? Ссыкливые крысы. — Мрачно произнес Истома, без страха глядя на казака.

— Не вякай, — с глумливой улыбкой ответил казачишка с тавром, — табе единаче велено нос откусить. Видал щипцы?

Истома ничего не ответил.

— Держи его, братцы.

На Истому навалились. Раскаленная буква «еръ» приближалась. От жара лицо раскраснелось, выступил пот.

— Накрепко держи! Иных буковиц нету, трижды «ером» зараз пропечатаем!

Край раскаленной буквы задел кончик носа, но Истома не закрыл глаза, только прищурился.

В этот момент на улице грянули выстрелы и почти сразу совсем близко — крики и тут же снова выстрелы, с запозданием, громче, в ответ опять дальние залпы. Новые крики уже от боли, и глухие рубильные звуки их искажающие и пресекающие. Истома почувствовал — хватка ослабла, отстранился и жар. Казак опустил руку с тавром, Истома увидел его профиль — тот со страхом глядел на дверь, будто ждал что она вот-вот распахнется и ему придется вступить в борьбу.

— Еже там? — прошептал он глупо моргая.

На стрельцов у костра на дворе кто-то напал — Истома это понял, только кто? Что бы то ни было сердце его заколотилось.

— Сведай!

Стрельцы отбросили Истому, схватили мушкеты, стоявшие в углу, но один крикнул другому, видимо младшему, чтобы тот оставался с казаком и тотчас стремительно выскочил. Дверь за ним захлопнулась. Выстрелы еще звучали, потом остались только стоны, а вскоре утихли и они.

Всех ли гревшихся у костра стрельцов перебили или они просто разбежались, растащив по окрестностям этот загадочный бой? Но если Истоме почти нечего было терять при любом раскладе, то остающимся с ним в избе казаку и стрельцу было не до спокойных раздумий. Схватив один мушкет, а второй пищаль, оба целились в дверь, напряженно вслушиваясь. За стенами завывал только ветер и уже никто не стонал. Лежавший между ними Истома даже как будто почувствовал их напряжение и страх. Кандалы на руках и ногах его стягивала цепь, так что он не мог поднять руки выше живота, не задрав ног. Колено коснулось чего-то. Истома покосился и увидел тавро, еще пышущее жаром.

Прошло несколько минут. Молодой стрелец сдался первым — он дернулся, будто отмирая и неловко вскочил на ноги.

— А ну стой! — рявкнул на него казак.

— Не век же высиживать!

— Дурак! Они токмо тово и ждут. Сядь, остолбень! Сегда ворвутся.

Разумно, подумал Истома, приподнявшись на локте и безмятежно наблюдая, словно утомленный отдыхающий на пляже.

Текли секунды. Взгляды и стволы орудий его охранников были прикованы к двери. Окон в избушке не было — стало быть ворвутся, надежда на то, что стрельцы просто разбежались таяла с каждой минутой. Видимо, стрелец с казаком это понимали. Истома покосился на стрельца, из-под мурмолки и промокших вихров, по виску его стекала струйка пота. Взгляд недвижим, дыхание частое. В этот момент дверь с грохотом отлетела. В проеме возникла окровавленная фигура — еще живой. Выстрелы грянули почти одновременно и прежде чем крупный стрелец рухнул в избу, оба стрелявших поняли, что добили своего же. Зарядить не успеют — да и бестолку.

За мертвым стрельцом в дверях появились Щегол и Каин, оба страшные, с пистолем в каждой руке. Пуля от выстрела Каина угодила молодому стрельцу прямо в глаз, а опытный казачишка увернулся от выстрела за чуркой. Щегол подался было за жертвой, но вскрик заставил обернуться — из живота Каина торчал кончик палаша. Каин хрипел, изо рта сгустками выходила черная кровь, позади него пошатывался стрелец. Щегол бросился во тьму на недобитого врага.

Ловкий казачишка тем временем выхватил палаш, но Истома ударом обеих ног выбил его, и тот со звоном заскакал по избе, улетев куда-то в угол. Казак потерял равновесие, и Истома ткнул его под подбородок еще горячим тавром. Казак зарычал и бросился на него — сев на ноги, выбил тавро, стал душить. Из-за цепи, Истома никак не мог поднять руки, чтобы отбиться. В глазах померкло, в голове монотонно нарастал какой-то гул. Нащупав рукой плоть — видимо ляшку, он вцепился в нее из последних сил, но казак, поняв, что скорее надо уже кончать, тоже видимо из последних сил стиснул Истоме шею. Истома скалился, стараясь прижимать подбородок к груди, напрягал все мышцы, извивался, пытаясь спихнуть врага со своих ног, но силы его таяли.

Он попытался было позвать Щегла, но не мог раскрыть рта. Сначала надо умереть самому — всплыл обрывок последней мысли и в тот же миг оковы спали, на израненную шею потекло что-то горячее и на секунду Истома подумал даже, что это и есть она — смерть, но в легкие с тяжелым хрипом ворвался воздух, горло вспыхнуло болью. В ярком свете горнила, Истома увидел, как Щегол ножом перерезает горло казаку — прямо под клеймом, которое он успел ему поставить.

* * *

Когда через пять минут Щегол вернулся со двора, куда ходил добивать раненых, Истома сидел, прислонившись к горячей печи, и прислушивался к собственному свистящему дыханию. Щегол был хмур — брови сдвинуты к переносице, лицо и казацкий кафтан обильно забрызганы кровью. Он держал в руке молот и зубило.

— Руки, брат.

Истома послушно уложил руки на чурку, Щегол сильными ударами сбил заклепки с оков, тоже проделал с манжетами на ногах. Сбросив с себя ненавистную цепь с кандалами, Истома поднялся во весь рост, прямым проницательным взглядом посмотрел в лицо своему верному бойцу.

— Прости, брат, еже поздно сымались. — Сказал Щегол.

Истома положил руку ему на плечо и рывком притянув к себе молча обнял. Щегол тоже крепко обнял его.

— Надобе уходить, брат. В пяти верстах выше к отоку пост, большо могли услыхать стрельбу.

Истома кивнул и первым направился к выходу, но уперся взглядом в труп Каина.

Щегол тоже остановился, в лице его отразилась боль.

— Жаль Каина. — Сказал он и шмыгнул носом.

Истома присел на одно колено, и ладонью закрыл глаза мертвецу.

— Спи спокойно, брат.

— Пущай на том свете тебе льются меды да присно девы нагие ублажают, — добавил Щегол, чуть не плача, — яко внегда ты любил, брат.

Истома поднялся и оба разбойника растворились во мгле, оставив за собою только трупы, да потрескивающие в зимней тишине печные угольки.

(обратно)

Глава 40

В погожий весенний день Филипп стоял на холме, с которого открывался вид на залитую солнцем долину, наблюдая за началом посевных работ. Он распорядился разместить дополнительную охрану и дозорных в том числе за рекой. Крошечные люди муравьиным множеством распространились от реки до гор, заняв почти треть поля, и где-то там были среди них Аким и Серапион, он слышал их усиленные горным эхом деловитые голоса.

Позади на деревянном дорожном настиле, ведущем из Храма Солнца раздался топот копыт и грохот — из-под сосновых крон вылетела повозка. Завадский с высоты узнал Мартемьяна Захаровича, пестро разодетого как попугай, который сам правил парой лошадей. С ним был какой-то тощий парень. Десяток конных рындарей едва поспевали за ними.

Филипп спустился, обнялся со старым другом.

— Яко наказывал, братец, свез тебе со всего уезду гожих замочников, кузнецов да древоделов, покамест во граде дожидаючи.

— А это кто? — Филипп кивнул на испуганного безбородого парня лет семнадцати с подбитым глазом и вырванным над ухом клоком светлых волос.

— А сый выблядок из холопей удельных, пахаря сын. — Мартемьян схватил выбравшегося из телеги парня и толкнул к Филиппу. — Обаче вместо хлебопашества сей чужеяд присно затейничает, за что сечь и драть ево уже устали. Дивись, скропал давеча из тесаных бревен самоходный дощаник с водяным колесом заместо весел, да сблазнив иных отроков сбежал на нем по Чулыму. Едва сымали прохиндея, всыпали батогами. Ты… поминаю таких чудаков любитель, авось сгодится.

Филипп подошел к парню, тот испуганно глядел в ответ.

— Как зовут?

— Тишкой.

— Я говорю, Тишка, а ты отвечай, что приходит на ум. Понял?

Тишка вопросительно обернулся на Мартемьяна Захаровича.

— Двигатель внутреннего сгорания. — Произнес Завадский.

Парень захлопал глазами.

— Сказывай! — гаркнул Мартемьян.

— Не ведаю, барин, — прошептал Тишка.

— Паровой двигатель.

— Ча… ча… во?

Завадский подошел ближе.

— Ты чем крутил колесо на дощанике?

— Ногами…

— А есть что посильнее твоих ног?

Тишка задумался.

— Лошадь, господин?

Филипп наклонился к парню.

— Огонь, вода и?

Завадский глядел парню в глаза, тот прищурился и в его сером юном взгляде мелькнул проблеск догадки.

— Пар?

— Молодец, — Филипп разогнулся и похлопал Тишку по худому плечу, — еще потолкуем.

— Отвезите его к остальным в город, пусть его там накормят, — приказал он рындам, и обращаясь к парню, добавил, — у нас бить тебя никто не будет.

После того как Тишку увезли, Филипп позвал Мартемьяна на холм показать долину.

— Широко берешь, брат, — одобрил воевода, увидев размах и похлопал Завадского по плечу, — топерва я начинаю тебя понимать. Ведаю кто ты. Будущный человек.

Завадский чуть не вздрогнул, услыхав последнюю фразу. Ему казалось, он окончательно забыл о прошлом, которое изредка только являлась ему в виде обрывков кошмарных снов.

Филипп посмотрел на Мартемьяна, радость на лице которого сменилась озабоченностью, будто он вдруг вспомнил о чем-то неприятном.

— Да еже не позабыл, брат, есть одна худая вестишка… — Сказал он вздохнув.

— Что такое?

— Отряд, овый вез Истому истнили в двадцати верстах от Болотова. А накануне пропали два его рындаря, да одного сыскали среди перебитых стрельцов, а Истомки след простыл — сбежал сучий выборзок, ни даже не клейменный.

Филипп хмуро посмотрел на долину. Мартемьян Захарович, видя его задумчивый вид, спросил:

— Разумеешь еже чего смущатися [опасаться], брат?

— Нет, — покачал головой Завадский, глядя вдаль, — он теперь никто. Просто мелкий разбойник.

* * *

Тем летом началось настоящее восхождение Филиппа. Словно чувствуя это, перед поездкой он выступил с проповедью под открытым небом. Слушать его вышел весь город. Завадский, уже научившийся улавливать настроение толпы ощутил ее мощную энергию и затянул привычное молчание на рекордные три минуты, добившись страшной тишины и заговорил только когда казалось умолкли даже птицы. В разгар своей речи, он с удивлением обнаружил, что яростно жестикулирует, чего никогда не замечал за собой в прошлой жизни при публичных выступлениях. Он говорил о простых вещах — о прошлом и будущем, о поверженных врагах, о гордости и уважении, но толпа ревела после каждой его фразы, которую он сам почти выкрикивал, тряся сжатыми кулаками перед своим лицом или энергично грозя кому-то пальцем.

В конце выступления, когда он сошел с деревянной сцены, утирая лицо платком, толпа хлынула к нему, визжа от восторга — особенно женщины и Филипп уже завершивший акт экзальтации по крайней мере для себя даже испугался такого наплыва, ему казалось — прикажи этим людям прыгать в пропасть и они сделают это только ради любви.

Выехал он на следующий день с тремя тоннами опиума и огромным отрядом. Через две недели вслед за ними выдвинется обоз с аналогичной трехтонной партией, а в начале сентября еще один с двумя тоннами. И даже это не все — в Храме Солнца будут убирать, сушить, толочь и фасовать опиум до поздней осени. Всего они соберут в этом году почти десять тонн, и Завадский собирался продать их все. Он смотрел дальше семьи Чжуан — он верил в китайский опиумный «пожар». Первый груз он продаст, остальное разделит на мелкие партии и спрячет в тайных местах неподалеку от приграничных острогов, в которых теперь имел представительства.

На полпути его встретило уважительно составленное известие (почти доклад) от Селенгинского воеводы о завершении строительства амбара и торговой избы по его заказу в остроге. Сам Филипп еще зимой отправил несколько своих людей на восток — в Балаганск, Селенгинск, Иркутск и Верхнеудинск, чтобы заручиться поддержкой. Он не говорил им напрямую обращаться за этой поддержкой к приказчикам и воеводам, поскольку все они были подчиненными Михаила Игнатьевича, который и без того авансом наделил его большим влиянием (правда не везде и не в открытую, а якобы по просьбе и рекомендации Красноярского воеводы Мертемьяна Захаровича). Филипп понимал — в первую очередь ему важно выстроить огромную сеть из служилых людей, которые станут его глазами и ушами. Именно с этой целью он отправил людей с деньгами для подкупа острожных и земских подьячих, начальников, губных старост и даже простых жителей посадов, которые могут быть чем-то полезны.

Он пока опасался соваться восточнее — к Шильску, Нерчинску и дальше, но после сделки с Юншэнем, Филипп бросит львиную долю усилий на установление контроля над всей границей до Тихого океана. В Цинской империи тоже дремать не станут, в семнадцатом веке — опиум всего лишь растение, которое можно продавать также свободно как репу или мед, но так будет, разумеется не всегда и когда появятся силы, готовые побороться за то, что он создал, Завадский должен быть к этому готов. Он должен быть на шаг впереди всех, включая тех, кто пока только осторожно подбирается с юга и востока к загадочному китайскому дракону.

Они плыли на свежепостроенных стругах, и Филипп с досадой думал, как все еще много ресурсов, сил и времени отнимает у них дорога. Привыкший к иным ритмам, Завадский все никак не мог смириться с этой временной трясиной, которая рассеивала энергию и переваривала любой энтузиазм в унылое дерьмо. Наблюдая как медленно и многодневно они плывут по Ангаре, он сердился на этот огромный северный крюк, и представлял как удобно и быстро было бы прямиком от Красноярска добраться до Селенгинска пролегай между ними железная дорога. Да на такой путь ушло бы всего полдня, а они вынуждены тратить полтора месяца только на путь до Иркутска, и это по местным меркам считалось еще довольно быстро — у них были и лучшие кони, и струги, и хорошие повозки, и казенных лошадей в ямах выдавали им на смену без промедления.

От скуки Филипп затеял разговор с Тишкой, которого взял с собой в дорогу. Они сидели на палубе первой струги под ярким солнцем. Парень уже зарекомендовал себя с неплохой стороны — подремонтировал телеги и повозки, смазал их чем-то так, что лошади несли их живее. Завадский лежа в сплетенном по его заказу шезлонге рассказывал об устройствах будущего таким тоном, как будто фантазировал, Тишка же тем временем внимательно вслушивался и задавал вопросы. Завадский рассказывал ему о самолетах, телевизорах (движущихся картинках), Интернете и даже космических кораблях.

Космос особенное действие оказал на Тишку, он был не образован даже по местным меркам, но живо принимал на веру рассказы Филиппа о Солнечной системе, истории возникновения Земли, динозаврах, живших много миллионов лет назад и законе всемирного тяготения. Не меньше его интересовали всяческие упоминаемые Филиппом устройства, машины и агрегаты. Завадский сумел ему в самом простом виде объяснить, как устроен и почему едет паровоз и в отличие от тоже слушавших Акима, Данилы и Беса, Тишка понял, как пар высокого давления заставляет двигаться многотонную махину, но как с сожалением понял сам Филипп — проблема с созданием паровоза заключалась не только в нехватке теоретических знаний. Как все это реализовать, не имея ни материалов, ни станков. Где взять тот же уголь и металл? Кто сумеет выточить зубчатые детали для передачи? Кто проведет расчеты? Сколько в конце концов времени и человеческих ресурсов займет работа по прокладке рельсов на тысячу километров? Может быть позже, когда его возможности это позволят, он сумеет сократить эти чудовищные расстояния.

Мысли о будущем вернули его к последнему разговору с Капитолиной. Она единственная из паствы, кто не поддавался воодушевляющему заряду его проповедей. Оба они понимали, что их желания о совместном будущем начинали расходиться.

— Я знаю чего ты хочешь и чего боишься, — говорил Филипп, — и ты знаешь меня, но остался один шаг и нас уже ничто не остановит. Мы поднимемся на такую высоту, где никто не сможет диктовать нам свою волю.

— С высоты падать — больно ураняти. — Ответила она и он ощутил слабый укол раздражения, понимая, что именно этого она и добивалась, но он знал, что ее действия продиктованы страхом и задумался — видит ли она то, что он давно уже перестал замечать? Вопрос контроля. Нет, он готов отступить, еще готов, это всего лишь попытка обрести независимость. Ты ведь знаешь — в этом мире иначе невозможно.

* * *

Перед распутьем на Селенгинск и Ургу, Филиппа встретили его люди из отряда Комара Львовича — того самого полноватого казака из помилованных им людей Пафнутия, который поднялся первым. Сам Комар выехал из Селенгинска и расселился со своими боевиками в посаде неподалеку специально, чтобы не тратить время Филиппа. Прискакав с рындами, он сообщил, что его уже неделю дожидаются посыльные Юншэня и потому Завадский сразу поехал с ними в сторону Шильска.

Свернули они примерно через десяток верст и двинулись тайной тропой на юг. Через пару вёрст, один из китайцев прихватив вторую лошадь про запас поскакал вперед, чтобы предупредить своего хозяина о приближении обоза с товаром.

Путь до границы занял почти сутки. Местность была совершенно безлюдная, дикая, но просторная, состоявшая в основном из зеленых полей, мелких речек, валунов и небольших лесных оазисов. Над ними впереди нависала горная гряда, к подножию которой они прибыли только на следующие сутки. Китайский проводник повернул налево и через два часа вывез их к чрезвычайно узкому ущелью, вход в которое был сокрыт сложным лабиринтом из валунов и зарослями дикой караганы. По ущелью они двигались несколько часов, горы нависали над ними, иногда соединяясь, образуя настоящие пещеры, а дорога сужалась до ширины равной полутора телегам.

Наконец, пространство распахнулось, солнце ударило в глаза — перед ними предстала небольшая зеленая долина в плотном кольце гор, с которых видимо очень удобно было наблюдать. Почти в самом центре, за изгибом мелкой речушки расположились аккуратным строем шелковые шатры, напоминавшие квадратные палатки для летних кафе. В окружении не менее внушительной, чем у Филиппа делегации за речкой стоял Юншэнь, вышедший встречать его в богатом шелковом платье, расшитом золотыми драконами.

Он широко улыбался, глядя на приближающегося Филиппа и что-то сказал, протянув ему руку.

— Как добрались? — перевел стоявший возле него китаец безо всякого акцента.

Завадский с удивлением посмотрел на него.

— Прекрасно. Ты обзавелся переводчиком?

— В прошлый раз ты оказал любезный прием, вежливость обязывает меня ответить тем же, — перевел важный одутловатый китаец и Филиппу стало жаль киргиза Борю, которому нечего было переводить — если этот китаец так идеально говорил по-русски, то о китайском и думать нечего.

— Как наш уговор? — спросил Юншэнь.

Глядя на него, Филипп снова поразился молодости этого парня — ему как будто не было еще и двадцати, но держался он очень царственно — плечи расправлены, руки сцеплены на животе. Лицо его выражало доброжелательность, но при этом спокойную величественную уверенность, кратно отраженную в многочисленной свите, напряженно глядевшей на него в ожидании поручений.

— Три тонны, — сказал Филипп, указав на свой обоз, — первые шесть подвод.

Он крикнул охранникам, чтобы убрали рогожи. Юншэнь едва заметно кому-то кивнул и тотчас десять китайцев бросились смотреть.

— Рад слышать. — Юншэнь вытянул руку в сторону шатров, где покоились шелка, мешки и ящики с серебром.

Филипп кивнул Акиму и тот с помощником отправился проверять.

— Приятно иметь дело с людьми, овые научены держать свое слово, — сказал Юншюнь через переводчика.

— Взаимно.

— Пройдемся? — предложил китаец.

Филипп согласился, и они неспешно двинулись вдоль речки. За ними шел только переводчик и несколько охранников в отдалении.

— Ты позаботился о своем влиянии на границе? — спросил Юншэнь.

— Этот вопрос решен наполовину, остальное будут решено до конца года.

— Нашего или вашего года?

Филипп взглянул на китайца, тот шел легко — будто плыл, заложив руки за спину, глядя под ноги. На лице его застыла полуулыбка.

— Не сочти за наглость, Филипп, — сказал он, словно ощутив немой укор в молчаливом взгляде Завадского, — мне, яко и тебе все равно с кем вести дела, но раз уж мы нашли общий язык и обрели зачатки взаимного доверия, не худо бы дорожить нашим совсельным товариществом.

— Я понимаю, Юншэнь, но дело еще и в том, что от коммерческого успеха нашего союза напрямую зависит и рост влияния в наших странах.

Юншэнь величественно кивнул.

— И в этой связи я хочу спросить тебя — насколько ты уверен в своих силах?

Настал черед китайца бросить удивленный взгляд на Завадского.

— Я не хочу, чтобы меня неправильно поняли, — пояснил Филипп, — по обе стороны нам предстоит столкнуться с теми, кто попытаетсяполучить свои куски пирога.

— Наша семья готова к любым событиям.

— Я не сомневаюсь, Юншэнь, во влиятельности твоей семьи. Я говорю о другом. Я говорю о том, как опасно недооценивать скорость перемен, когда имеешь дело с таким товаром.

Китаец остановился, внимательно посмотрел на Филиппа.

— Еже ты предлагаешь?

— Ты готов взять больше товара?

Юншэнь нахмурился, повернул голову к обозу, с которого китайцы переносили мешки с опиумом.

— Сколько?

— Столько же.

Юншэнь задумался.

— Еще три тонны? Здесь?

— Неподалеку.

Китаец думал несколько секунд, а потом улыбнулся.

— А ты хитер, братец. С тобой надобе держать ухо востро.

— Надеюсь, ты не расцениваешь, это как что-то похожее на давление. Я в любом случае готов ждать, но ты подумай, риск минимален, ты ведь сам это видел, зато мы получим сильное преимущество перед конкурентами не только в доходах, но и во времени.

Юншэнь изогнул бровь и покачал головой. Они пошли в обратную сторону. Филипп терпеливо ждал ответа.

— Давай поступим так, — сказал Юншэнь через минуту раздумий, — подожди месяц, я посмотрю, яко пойдут продажи. И ежели ход их покажется нам обнадеживающим, я пошлю к тебе гонца, и ты привезешь мне паки три тонны. Идет?

— Конечно.

— Ты и впрямь торопишься, Филипп. В нашей стране так не принято, но возможно в данном случае ты прав.

— Понимаешь, Юншэнь, я вижу будущее так как будто оно уже было. Считай это метафорой. Рано или поздно на горизонте появятся те, кому не ведомо взаимное уважение, кто привык решать вопросы с позиции силы. Они не станут ни с кем договариваться, они приплывут в твою страну с востока и юга на своих линкорах и военных кораблях со множеством пушек и попытаются навязать свои правила. Рано или поздно. И есть лишь один способ противостоять им, понимаешь?

Юншэнь долго смотрел на Филиппа, а потом ничего не говоря направился к стоянке. Филипп двинулся за ним. Неслышные охранники как тени ступали за ними.

Они уже почти дошли до обозов, как Юншэнь вдруг остановился.

— Да, чуть не позабыл сказать тебе, Филипп. Зде… давеча в Урге трое русских купцов пытались торговати товаром…

— Опиумом? — насторожился Завадский.

— Им самым, — кивнул китаец, — товаришко дрянной, будто сухое конское лайно.

— И как?

— Да сказывают торговля у них шла довольно худо. А вернее и вовсе не шла.

— Не шла? С ними что-то случилось?

— С ними? Не-е-ет. О чем ты? Просто никто не покупал их товара. Хотя они предлагали его почти даром. Нашелся токмо один монгол, который купил у них полфунта, а через день кто-то подвесил его выпотрошенный труп за ребра перед их постоялым двором. Наше государство гостеприимно, но имей в виду, Филипп, семья Чжуан контролирует не всю империю Цин.

Завадский изучающе смотрел на Юншэня, тот все также дружелюбно-величественно глядел в ответ.

— Спасибо, — произнес Филипп, гася вспышку гнева улыбкой.

— Надеюсь, ты не расцениваешь, это как что-то похожее на давление. — Улыбнулся китаец. — Пойдем выпьем чаю. Я привез специально для тебя особый золотой улун.

(обратно)

Глава 41

Тунгусов братья встретили на поляне перед валунным лабиринтом. Бакан только раздал лучшим своим воинам мушкеты и пищали, переданные ему Филиппом в качестве частичной оплаты услуг, и они теперь как бедные дети, получившие дорогие игрушки с благоговейной бережностью гладили по ними пальцами. Тунгусы вообще любили оружие, но потусторонняя смертоносность ружей их по-настоящему завораживала и, хотя Завадский сомневался, что они скоро станут владеть ими виртуознее, чем владеют своими пальмами и луками.

Увидев Филиппа, Бакан смутился диким поведением своих людей и приказал им спрятать ружья.

— Годе прошло, брат? — спросил он, кивая на выезжающий обоз.

— Этот мир будет нашим, брат. — Завадский был в прекрасном расположении духа. Кроме того, в нем появилась какая-то ненаблюдаемая прежде вальяжность.

Простодушное лицо Бакана просияло — как и все поддавшиеся влиянию Филиппа, но искренне верил ему.

Завадский обнял тунгуса и повел подальше от лишних ушей.

— Но нам предстоит еще поработать.

— Конечно, Филипп… Ты убо алкаешь поведать о некоем деянии?

— Да, есть одно небольшое дельце для тебя.

— Слушаю.

— Юншэнь поведал, что на прошлой неделе в Урге три русских купца торговали тем же товаром.

— Опиумом? — удивился Бакан. — Стало быть сведали?

— Я догадываюсь чьих рук это дело, но суть не в этом. В общем… найди их.

— Сыщу, брат… ин еже егда с ними сделати?

— Сделай так, чтобы тот, кто послал их, больше не совершал таких ошибок.

Бакан задумался на пару секунду, а потом понимающе кивнул.

— Вот и славно, брат! — Филипп похлопал тунгуса по плечу. — Пойдем, выберешь товара на свою долю.

* * *

Шильские перекупщики братья Чекушниковы тридцати и двадцати шести лет, а также их дальний родственник Федот Вареньев неопределённого возраста не спешили в Нерчинск — засев на богатом постоялом дворе неподалеку от Верхнеудинска, они третий день пьянствовали, позабыв, о том, что их дожидаются влиятельные люди. Купцами они числились только по местническому происхождению, на деле же просто посажены были на синекурские должности в разветвленной купеческой сети своих богатых отцов и дядей, каким-то образом связанных со Строгановыми. Настоящая причина их задержки заключалась не в огненной воде и не в природной беспечности. Главной причиной был дрянной опиум, который они раздобыли тем же способом, что и Завадский свою первую партию — то есть забрали у пленных киргизов. На нем же они теперь плотно сидели.

Курить они начали еще на пути в Ургу и к моменту прибытия их уже нисколько не заботило и не смущало отсутствие покупателей. Торговлю за них пытался вести приказчик Аверьян — толковый малый из мужиков. Он-то и продал монголу полфунта товара. Со скамьи из соседней коморы за сделкой наблюдал старший Чекушников, который лежал на лавке в абсолютно голом виде и спустя час божился брату и Вареньеву, что у монгола были на голове козлиные рога. Аверьян же утверждал, что рогов не было, а был только рисунок змеи на шее, сделанный с помощью игл и пороха.

Кто прав узнали на следующий день — на низкорослом дубе перед их воротами висел выпотрошенный труп монгола с татуировкой змеи на шее.

Вареньев, увидевший труп первым, завизжал и стал бегать по двору по расширяющейся спирали, пока не опрокинулся в корыто с помоями.

В тот же день они спешно выехали из Урги, продолжая курить опиум.

Сейчас дорога в Нерчинск задержала их на постоялом дворе. Они сидели в большой избе. Младший Чекушников развлекался с крепостной девкой, пытаясь заставить ее принять в себя опиума, девка визжала и на фоне этого визга пьяный Вареньев в сотый, наверное, раз рассказывал, опостылевшую старшему Чекушникову историю о том, что он якобы представитель какого-то старинного и очень богатого французского рода по фамилии Варенье (ударение на последний слог). Букву «в» к фамилии присобачил его дед, чтобы не приняли за нехристя и не искололи пиками казаки. Пьяный Вареньев умел быть невыносимо нудным и агрессивным. Один из приказчиков, который по милости братьев пьянствовал вместе с ними, спросил какое дескать варенье — малиновое али яблочное, на что получил удар трещоткой в нос от Вареньева.

Старшего Чекушникова уже тошнило от Вареньева, а теперь ко всему прочему на него напал какой-то беспричинный страх — ему стало казаться, что у Вареньева на голове рога. Он подошел к нему и стал водить рукой у того над головой, а затем поднял к лицу ладони и завизжал. В этот момент девка наконец вырвалась из рук пьяного Чекушникова младшего и побежала во двор. Чекушников бросился за ней и тотчас тоже дико закричал. Вареньев и приказчики выбежали за ними. Раздались неприятные звуки будто мясники в разгаре дня на ярмарке рубят мясо. Правда все это сопровождалось нестерпимыми криками, которые старший Чекушников не слышал, поскольку что было сил зажал уши руками. Он настолько устал за последние дни от шума и видений, что когда увидел входящими в избу двух тунгусов с окровавленными пальмами, принял их за очередные видения, и ничего не говоря, сел в углу между печкой и сундуком и закрыл глаза.

* * *

Деятельный, рыжебородый, статный, веснушчатый и всегда спокойный приказчик строгановских енисейско-ленских промыслов Осип Васильевич Голохватов с привычной плотоядной улыбкой с высоты своего роста глядел на вновь вскипающего как самовар своего верного зверошироколицего помощника пятидесятника Рогаткина, по заглазному прозвищу — Коротышка.

Вскипая, Рогаткин шевелил усами, водил кругом своим большим горбатым носом, вращал бешено глазами, а потом доставал скребущий по земле палаш и что-нибудь, а то и кого-нибудь рубил пополам. Сила в нем была недюжинная как у бородатого гнома. Серчал пятидесятник Рогаткин по любому поводу, благодаря причудливой смеси кипучих кровей южных народов, хотя официально он имел титул боярского сына, правда из очень бедного рода.

Его полная противоположность по характеру — спокойный как аллигатор Голохватов из-за гневных плевков Рогаткина все никак не мог высказать свою мысль и вынужден был то и дело цеплять на лицо ошалелую улыбку, какая бывает часто у флегматиков.

Только что их покинул один из верных его людей — Никита Палицын по прозвищу «Расстрига» (из-за длинных растрепанных волос, обрамлявших лысину и всклокоченной бороды). Несмотря на несуразный внешний вид Расстрига был опасным боевиком. Прежде он числился стрелецким сотником в сгоревшем Албазинском остроге, но по факту всегда был членом боевой команды Голохватова. Исполнял он обычно всякие поручения на выездах.

Расстрига принес им дурные известия — посланных в Ургу купцов Чекушниковых и Вареньева нашли повешенными на деревьях вниз головами с перерезанными шеями («выями»). Прямо на распутье главной ямской дороги, ведущей к Нерчинску.

От услышанного Рогаткин рассек пополам лавку, Голохватов ухмыльнулся в рыжую бороду.

— Не гоношись, Перпетуй, — обратился он к Коротышке.

— А еже ты, не уразумел, дядя?! Сый оборзевший остолбень дерзновел нам угрозы чинить!

— Да брось, Перпетуйка, чужеяд покамест не ведает, супротив кого жало намастырил. А ежели сведает, по мале познает. А ты скажи-ка, Расстрига, о торговых злодеяниях клятого расколщика с цинами еже слышно?

— Толки ходят, еже воротился черт из Цинани тайною тропою, место неведомо. Сказывают токмо с ним тунгусы и везут горы злата-серебра на двух сотнях подвод, кои разместили они в гостях да амбарах Селенгинского острога по кропанной грамоте Енисейского воеводы. Сказывают сидеть онам буде еще с месяц. Якие дела дожидаючи, обаче сый никто из соглядатаев покамест не сведал.

— Тунгусы стало быть?

— Так и есть.

— Во-то сям он зело черт дерзкий — спелся с дикарями и худа не знает, думает все ему годе?

Когда человек ушел, Рогаткин еще минут двадцать ходил из угла в угол по огромной коморе двухэтажного торгово-купеческого дома ленской кампании братьев Строгановых и чего-нибудь крушил.

Рыжебородый Голохватов тем временем пребывал в глубокой задумчивости, только произносил периодически:

— Злато-серебро стало быть…

Наконец, он пришел в себя, перестал щипать бороду и схватив со стола полуштофную кружку швырнул ее в Рогаткина — только так его можно было остановить.

— Охолони, Перпетуй! Не до огурства [озорства] теперь. Чаешь, яко свезло нам, брат?! С цинами поди дрянью торговати — златая жила. Зде надобе все переразуметь, да не прогадати.

— Да ты разве не слыхал, брат?! — снова завелся коротышка. — Какая-то шлында у нас под носом все и гребет!

— Да разберемся мы с этой швалью. — Отмахнулся Голохватов. — Не о том кручинишься.

— Яко не о том, ин кто злато сгреб? А ежели амбары убо свои в Селенгинске — сказы про кропанье, селенгинский воевода тебе не «ерошка». Есть сый за нем областью и ведаешь кто? Кому якое под силу? Токмо воеводе Енисейского разряда!

— Да пес с ними с обоими!

Коротышка вдруг недобро прищурился и подошел вплотную к Голохватову.

— Поясни, брат, ин еже зачинаю думати, не разъело ли тебе ум от вчерашней визгопряхи?

— Ладно, слушай, — Голохватов взял коротышку за плечо, склонил голову, — давеча пришедши памятное известье от хозяина.

— Из Новгорода?

— Оттоли, братец. О блудняке местном онамо [там] уж весно. Царь новый покамест в европах чудит под босого рабича портового муку нехристям грузит, да во-то князь Ромодановский соблаговолил испослати из Сибирского приказу ближнего боярина воеводу Федора Ильича Безхвостьева с двумя отрядами в тысячу людей. Да минуя Новгород, потчевал боярина хозяин и передал ему еще своих пятьсот людей казаков. Было сие аще весною, а топерва со дня на день ждем почитай целое войско и еже нам теперь ни даже воевода, а уж тем паче какой-то хитрожопый куёлда.

Рогаткин водил желваками, он хотя и вспыльчив был, но не глуп. Голохватов и сам понимал — новость двоякая. Понятно, конечно, что мелкий тать раскольщик им не угроза и даже Михаил Игнатьевич не так серьезен против их новгородского хозяина и уж точно не станет ссориться с ближним боярином Безхвостьевым. Но ведь это означало и другое.

Общую мысль озвучил Рогаткин:

— Паки стало быть мы не при деле, братец. Боярин убо все себе и загребет.

— Будем яко внегда тянуть на свое.

Рогаткин отмахнулся.

— Сам убо [ведь] разумеешь, Осип, ежели зде верно кладезь, хозяин нагонит ораву приказчиков, с коегаждым толкаться. Зде такое зачнется! Дураков поди нету, дабы добро все нам двоим оставили.

— Да, — согласился Голохватов, — не худо бы прежде нам свое взять. Чай заслужили.

Взгляды товарищей встретились.

— А мы покамест в воле, братец. Яко не поступим — все верно выйдет, а егда зде буде боярин одному Богу весно точие зачнется.

— Еже предлагаешь?

— Сказывают в Селенгинске засел таракан? — прищурился Рогаткин. — Отнюду две седмицы в пути. Ин возьму три сотни стрельцов да казаков и сымаю его! Своих сказывают у него не боле сотни, да и кто? Оборванцы да разбойники. Тунгусы — дикари! От ружейных залпов разбегутся. У нас нужа [насильственная сила]! Войско как-никак. — Коротышка воодушевился. — А егда сымаю выпытаем и о цинах все — с кем торгует возгреныш. Буде злато наше, брат!

— Годе! — охотно согласился Голохватов.

— Даешь добро, стало быть?

— Даю, Перепетуй, ты токмо не горячись не по делу, иной раз сам себя ведаешь.

— В бою я хладен, брат.

— Сие верно, обаче все же не дури, на ум налегай.

— Сделаю, Осип Васильевич. Встречай ты покамест боярина и ежели буде яко ты умеешь попридержи, выторгуй нам годины [времени].

— Добро, брат.

* * *

Серебро, драгоценные камни и китайские товары — шелка, горные чаи, фарфор и лекарства Филипп отправлял небольшими партиями в Балагайск, где их принимали люди Мартемьяна и Серапиона, распределяя затем по различным каналам. Часть уходила Михаилу Игнатьевичу, еще одна внушительная часть — на взятки, основная масса шла на ярмарки, меновые продажи и перекупщикам из европейской России. На каждую партию назначался ответственный с каждой стороны, головой отвечавший за сохранность партии. Филипп еще зимой завел себе грамотного счетовода с помощником-писарем, которые днями напролет вели учеты всех приходов-расходов в двух одновременно заполняемых амбарных книгах.

Несмотря на то, что большая часть цинских товаров уходила на запад, оставшегося с Филиппом было так много, что все его амбары в ближайших к Селенгинску острогах были забиты под завязку. Они давали дикий оборот — за незначительную долю на них покупали лучших лошадей, повозки, струги, оружие, меняли на деньги. Китайские товары были горячи, за них давали что угодно, так как при пути на запад их стоимость буквально удесятерялась. Покупай хоть целый острог со всеми его обитателями, а то и целый уезд.

Сам Филипп остановился на охраняемом дворе близ Селенгинского острога, где по сути стал если не полноправным хозяином, то по крайней мере неприкасаемым. В остроге располагался самый большой его двухэтажный амбар, и воевода изо всех сил старался угодить ему, изображая преданного человека. Впрочем, Филипп ему не верил. Селенгинский острог был ключевым пунктом на границе с Китаем, почти наравне с Нерчинским острогом и он считал важным иметь здесь человека, которому он сможет доверять. Это время еще не настало — да, кое-что он уже построил и чему-то научился, но пока вынужден бегать именно он, а не его противники. Нет-нет, да предавался Филипп удручающим мыслям, хотелось ему поскорее исполнить задуманное, но это не твой стиль, ты же знаешь, говорил он себе.

Пока он ожидал посланцев Юншэня, один за другим прибыли еще две обоза из Храма Солнца с шестью тоннами опиума. Их делили на небольшие партии и прятали по окрестностям разные люди, подчинявшиеся Антону и Савке. А на деле всю карту тайных мест знали только эти двое да Филипп.

К концу сентября подкупы баргузинских и верхнеудинских подьячих начали приносить свои плоды — постепенно до Филиппа стала доходить полезная информация, что в Селенгинск движется отряд из трехсот человек под руководством опасного сибирского человека Перпетуя Рогаткина, сподвижника строгановского приказчика Голохватова.

Первым весть доставил посланец купленного с потрохами целовальника Горхонской веси, расположенной на юго-восточной окраине Верхнеудинского уезда.

Завадский ждал чего-то подобного, он был готов к этому и даже радовался, что выстроенная им система начала работать именно так как он замышлял — адресаты реагировали на его послания, а купленные люди обеспечивали информацией.

Получив третье подобное известие, Филипп приказал выгрузить весь товар из селенгинского амбара и всех занятых им изб.

Пока его люди грузили товары и дорогую снедь — рыбу, меды, икру, сушеную говядину, бусурманские лаваши, вяленые сыры, пироги с вареными огурцами, дорожные караваи с репой и луком, китайские приправы, сладкие соусы и фрукты — дурианы, бананы и карликовые дыни; бочонки английского пива, водку, которую в этом веке все называли хлебными вином, Филипп стоял у дороги и мрачно глядел на восток, все еще остающийся закрытым и опасным для него.

Мрачные мысли развеял Комар Львович, прискакавший с десятком своих людей.

Зная требование Завадского получать важные известия в первую очередь, Комар сходу, не слезая с лошади сообщил:

— Годе, брат Филипп, полтретья дни явился от Юншэня вестовой. Сказывает, согласен его хозяин взять еще три тонны товару через две и боле седмицы в отайном месте.

Ценная новость, которую он ждал целый месяц, как это часто бывает, оказалась слегка подпорченной.

— Три тонны?

— Сице и еже. — Кивнул Комар.

— Зови Савку с Антоном. Придется сделать крюк, — повернулся Филипп Даниле, — да быстрее собирайтесь.

— Живо! Живее! — размножилась его команда десятком командирских глоток.

Через час, нагруженный товаром обоз из пятидесяти подвод отправился по дороге к Байкалу. Воеводе Филипп сказал, что едет в Шергинск, Аким же со своими людьми пустил среди местных слух, что их путь лежит в Гильберский острог.

(обратно)

Глава 42

В утренний час первого предморозного дня с гиканьем и свистом выскочил конный казацкий отряд на дорогу со стороны Верхнеудинска. Распугав стайки свиристелей, пировавших рябиновыми ягодами, разорвал свинцовую дымку, ворвался на приострожную слободу, вихрями закружил, дожидаясь нерасторопных стрельцов, сопровождавших возки с пушками.

Испуганные жители попрятались в избах, притаились птицы и звери, и когда все войско собралось в гнетущей тиши, из рядов к дозорной башне с часовенным крестом вышел статный бородач с алебардой.

— Отворяй! — зычно громыхнул он, так что заколыхались знамена.

— Кто такие? — неуверенно вопросил из-под навеса караульный десятник.

— Розыскной отряд приказчика Голохватова!

Этого было достаточно, ворота отворили и заранее поделенные на боевые команды служилые ворвались в острог. Каждый знал куда ему ехать — две команды сразу же «осадили» двухэтажный амбар за церковью.

Нагло, без запроса, взломали они топорами и молотами тяжелые двери. Туда уже подъезжал коротышка Рогаткин с десятком своих личных охранников. Злое солнце за его спиной высветило абсолютно пустое пространство амбара, на земляном полу валялся только темно-зеленый штоф да старое пыльное седло примостилось в углу.

У стены слева от Рогаткина тенью возник сонный воевода в накинутой на плечи соболиной шубе.

— Перпетуй Ибрагимович! — воскликнул он, гася страх искусственной бравурностью. — Ты еже с утра всех напужал, быдто татарва?! От твоего шурмования у бабы дьяка Наумова младенец прежде сроку на свет божий вышел!

— Иде черт званый Филиппкой?! — крикнул на него Рогаткин и от гнева прямо сидя на лошади даже задергал короткими ногами.

— Купец? — воевода задрал свою нечесаную бороду.

— Якой он тебе купец! Тать, смерд да раскольщик! Паскуда!

— Да убо грамота при нем от разрядного воеводы, Перпетуй Иб…

— Кропаное поделие!

— Да яко же, Ибрагимыч, самолично видывал, — осторожно возразил воевода, — аз писание Михал Игнатьича ведаю — онамо его, убо сам разумеешь — прелестничать еже бы стал?

Рогаткин выхватил палаш, воевода тотчас едва не опрокинулся со страху, лицо его стало белее снега, однако коротышка повертел кругом головой и в ярости рассек пополам толстенную коновязь. Невеликий рост позволил ему это сделать, почти не наклоняясь с лошади.

— Ты мне будешь сказывать! — заорал он. — Хоть три крюка! Идеж сый чужеяд паскудник?!

— Убо два дни с обозом ушед дорогой на Шергинский острог. — Слегка запинаясь доложил воевода.

Не успел Рогаткин подумать над сказанным, как его верные люди приволокли какого-то дьячка и мужика, и их швырнули к ногам пятидесятника.

— Во-то, Перпетуй Ибрагимович, испроси у них. — Доложил один из подчиненных, оглаживая ус. — Сый черти вразно, а толкуют дивно едино.

— Сказывайте, — скособочился к ним плечом Рогаткин.

— Да я уж говорил, барин, плюсковали ево люди, дескать едучи в Гильберский острог, — произнес дьячок, жуя со страху бороду.

— Истинно так, господин, — подтвердил мужик, служивший казенным конюхом, — еже Гильберовский острог о сем толковали промеж собою рынды ево! Самолично на конюшне слыхал! Вот те крест!

Сидевший на коленях конюх ткнулся лбом в грязь.

Воевода запротестовал было, закричал на «чертей» конюха и дьяка, но Рогаткин к его удивлению на взорвался.

— Угомонись, — махнул он на него и повернулся к своему верному помощнику — статному бородачу громогласному Весьегонову, — вот же, собака, хитрый черт.

— Надвое войско бить не с руки, — тихо пробасил Весьегонов.

— Дурная ловитва [охота], на дураков расчет, почто ему на север к тундре гнать? Обаче он ближе, отправь к Шергинску дюжину людей, пущай сведают, онамо у него единаче амбар, ежели добро буде там пущай имают. А все войско мы двинем на Гильберку!

Весьегонов раздумал секунды три — соображал он хорошо, но не быстро, и кивнул.

* * *

Рогаткин не учел внезапную перемену погоды. Почти на неделю зарядили без перерыва ледяные осенние дожди. И без того неважная дорога на Шергинск превратилась в непроходимое грязевое болото и потому дюжина посланных Весьегоновым людей добралась до острога почти в тот же час и даже возможно в ту же самую минуту, в какую Рогаткин с основным войском оказался перед воротами расположенного почти вдвое дальше Гильберского острога.

В обоих острогах, впрочем, их ждало разочарование. Никакого Филиппа и никакого китайского товара, не говоря уж о злате-серебре обнаружено в них не было. Да, в обоих острогах имелись построенные специально для Завадского амбары, правда в отличие от Селенгинска они были поменьше — одноэтажные, но если в Шергинске амбар был совсем пустой, то в Гильберском Рогаткин с людьми обнаружили натурального осла с запасом воды и сена. Увидев коротышку, осел сначала забегал, прячась от света, а после ослино заржал, демонстрируя Рогаткину передние зубы.

Коротышка молча выхватил палаш и разрубил поочередно оглоблю, бочку и дверь.

Картина была понятна всем — «клятый» раскольщик не просто бегает от Рогаткина — он над ним смеется.

Особенно бесило Коротышку, что он мог и сам догадаться, прислушайся к совету старшего товарища Голохватова налегать на ум. По пути им не раз встречались люди, дававшие сомнительные показания — никто не видел больших обозов, а ежели и видел то не более чем в три-четыре подводы.

Рогаткин глядел на осла. Он недооценил его, ну что ж… Впредь ошибок он не допустит, в конце концов есть и плюс — этот черт и впрямь хитер и не так прост. Теперь он будет это учитывать.

— Амо ж ныне, Перпетуй Ибрагимович? — осторожно спросил Весьегонов. — В Шергинск?

Рогаткин помотал головой — он заочно знал, что в Шергинске тоже ничего нет.

— Едем в Селенгинск, — мрачно сказал Рогаткин, убирая палаш.

* * *

Поглаживая свою рыжую бороду, приказчик Голохватов сидел за столом у окна и исподтишка наблюдал за прибывшим накануне ближним московским боярином Федором Ильичом Безхвостьевым. Тот стоял перед иконой Николая Мерликийского в красном углу и неспешно читал молитву, периодически степенно осеняя себя крестом. Терпеливо дожидаясь, пока боярин закончит свое лепоблагое дело, Голохватов с каждой секундой все более убеждался, что приезжий гость ему решительно не нравился. И самое удивительное, что не нравился Безхвостьев ему потому что он был очень на него, Голохватова, похожим. Они примерно были одного возраста и одинаково сложены — высоки и статны, без намека на боярское пузо, головы их были крупны, лица вытянутые как у лошадей с властным выражением, только цвет волос и бороды был разный. У Голохватова — рыжий, у Безхвостьева черный как смоль, с редкими седыми иглами. Зато пальцы у обоих были одинаково длинны и худы и также мало перстней на них было, хотя средства обоих позволяли таскать их хоть на каждом пальце. Голохватов наблюдал у Безхвостьева лишь один простенький золотой перстень с изумрудом на мизинце. И шуба на нем был простая без изысков — соболиная.

Голохватов уже сутки провел в компании с Безхвостьевым и знал, что и характера боярин был такого же — то есть спокойного, флегматического, рассудительного. Только в рассуждениях своих он не сбивался на ложные пути, не терялся в закоулках набегающих мыслей, и всегда заходил дальше Голохватова, вопросы он задавал дотошнее, в выводах был точнее, взгляд его темный был проницательнее и видел он порою как будто больше, как будто насквозь. Словом, как не был умен и опасен Голохватов, он понимал — Безхвостьев был его умнее и опаснее и глядя теперь на оборотившегося к нему боярина, приказчик окончательно понял — он его бесит.

Безхвостьев прибыл вчера с полуторатысячным войском отборных, хорошо вооруженных казаков и стрельцов, которые заняли Нерчинский острог и все близ расположенные слободы и посады. По окрестностям покатились «случаи»: три посадские девки были изнасилованы, крестьянину разрубили голову топором, удвоилось число грабежей. Пришедший с робкой просьбой поумерить безобразие Нерчинский дьяк был выставлен Голохватовым за дверь. Гость его был очень серьезен — не просто с хозяином на короткой ноге, но и у самого покойного царя Алексея Михайловича еще будучи отроком горшки с лайном выносил. Разумеется, пустяками такого серьезного человека беспокоить не стоило.

— Стало быть, человек твой не сыскал расколщика? — спросил Безхвостьев, присаживаясь на обшитую бархатом лавку, широко расставив ноги.

От завтрака он отказался, сославшись на то, что ест только поздно вечером перед сном и сразу много, велел только принести себе колодезной воды, налитой непременно в серебряный ковш и нарезанную кружками вареную морковь с солью, выложенную на стеклянной тарелке, накрытой чистым полотенцем.

Стриженный под горшок чашник в нарядной красной рубахе в горошек принес ему ковш и нехитрое блюдо на подносе, поставил на край стола, поклонился и ушел. Боярин лихим движением снял длинный палаш, уложил его на угол стола и принялся есть морковь руками.

— Люди мои доносят еже пропал мухоблуд со всем своим разбойным сбродом и товаром, — ответил Голохватов, — обаче в Иркутске и на разъездах его не видали. Паки дивно посем дондеже сидел ажно месяц в Селенгинске яко боярин.

— Зде дивиться нечему, — сказал Безхвостьев, отправляя в рот морковь, — тут иная тружа — еже он там дожидал?

— Да убо пути перекрыты, на всех исадах да разъездах мои люди, а в острогах и посадах соглядатаи.

— При нем тунгусы — выведут через тундру тощно хочь орду чертей. Они кстае его и прячут, во-ся токмо иде — сам черт не сыщет, да оно и ни к чему.

— И что же разумеешь, Федор Ильич?

— Разумею буде он продавать свое зелье еще.

— Цинам?

— А кому же? И дожидал-то он в Селенгинске вести от них.

Голохватов прищурился.

— Сколько же злата готовы они давать за сию дрянь. — Жадно развел он руками. — Сказывают токмо цинского брашна о три сотни подвод вывез.

— Стало быть не такая уж дрянь, кольми цины за нее дают злато. — Усмехнулся Безхвостьев. — Обаче в худом винить его грех, коли правда, и жила сия златая казну государеву наполнит вящше [больше] ясачного стола. Мы его весно на кол посадим, яко сымаем, и все же пользу почитай он своим делом с цинами принес нам чаю на сотню лет наперед.

Голохватов метнул на боярина быстрый взгляд, но как он и ожидал — по вытянутому лицу Безхвостьева ничего нельзя было понять.

— Во-то. — Сказал боярин, забросив в рот последний кусок моркови и хлопнув по коленям. — Идеже ныне твой человек?

— В Селенгинске.

— Ин много ли онамо людей верных?

— Купцы, воеводы, дьяки — все наши. Уж не думаешь ли ты, Федор Ильич, будто сый чужеяд и область хозяина перекупил?

— Ежели злато подводами возит, еже бы не?

Голохватов серьезно посмотрел Безхвостьева.

— Да буде, уж и поверил? — улыбнулся боярин. — Готовься, приказчик, в дорогу, едем сегодня.

* * *

Филипп жил с тунгусами и братьями буквально в лесу, причем в самой непроходимой чаще. Их и впрямь не сыскал бы и сам черт, а если бы и сыскал, то и близко не подошел — тунгусы смастерили три кольца невидимых смертельных ловушек, сигналок и сами обороняли все возможные подступы тайными караулами. Несмотря на лес, богатство позволило устроиться Завадскому с большим комфортом — две сотни наемных мужиков построили целый скрытый лагерь — выкопали множество глубоких землянок, некоторые были довольно просторными и даже двухуровневыми. Благодаря отличным английским инструментам и гвоздям, быстро обтесали бревна, обложили стены, сколотили мебель, провели трубы, возвели из бревен наземные части и замаскировали их ветками и дерном. Десяток таких убежищ они построили всего за пару дней. Самим мужикам запрещалось покидать лагерь, пока в нем жил Филипп — для них устроили четыре большие землянки и привезли двадцать бочек с водкой, а также много мяса, из которого они варили себе щи.

Сам же Филипп нанял себе еще в Монголии маньчжурского повара, который готовил ему китайские блюда — то курицу со стручковой фасолью в кисло-сладком соусе, то какие-то диковинные роллы, то димсамы с вареной китайской капустой. Завадский ел их палочками — обедал он на улице, с братьями, сидя за столом в накинутой на плечи шубе.

Однако, несмотря на комфорт и китайскую кухню, аппетита у Завадского было мало. Его бесило, что он тратит время, сидя здесь вместо того, чтобы везти товар в Китай. Да, он все знал о перемещениях Рогаткина и знал, что тот засел сейчас в Селенгинском остроге, но черт возьми, сердился Филипп, там должен сидеть он, а не какая-то сраная строгановская шестерка. Ко всему прочему, ранними осенними вечерами, его начинала одолевать тоска. Он хотел обнять Капитолину, ощутить ее упругое тело под своими руками, почувствовать изнуряющую сладость ее любви. Завадский швырнул палочки на стол. Это неправильно, подумал он. Да, он многого добился, но настоящий хозяин этих мест даже глаза их не видел — сидит у себя где-то в Новгороде и правит тут через своих шестерок.

— Еже пригорюнился, брат? — спросил у него сидевший рядом Аким и евший лапшу руками, как ребенок — то есть запрокидывал голову, открывал рот и опускал в него свисающие макаронины.

Филипп задумчиво посмотрел на него и неожиданно произнес:

— Аким, начиная со следующего года ты будешь возить китайцам товар. Тебе будет помогать Савка.

Аким так и замер с вытянувшейся лапшой над раскрытым ртом, скосил на Филиппа глаза.

— А посем не алкаешь растити мак тут? — спросил Данила.

— И тут будет, когда мы станем здесь хозяевами. Он будет везде, но сначала надо убрать строгановских ублюдков.

Справа зашелестели кусты, из них тихо будто кот, вышел тунгус с пальмой, а за ним уставшие Антон с Савкой.

— Наконец-то! — воскликнул Аким.

— Иде загуляли, братцы?

— Небось чудо-травы надышалися, да повыспрени?

Слуга уже наливал водки долгожданным путникам, пока братья обнимались друг с другом.

Филипп тоже встал, обнял Антона и Савку. Он не видел их почти две недели и уже начинал беспокоиться.

— Товар собран, брат. — Сказал ему Антон. — Тринадцать кадей на четырех подводах принял Бакан.

— Отлично. — Завадский хлопнул Антона по плечу и оглядел братьев. — Отдыхайте. Завтра утром мы выезжаем.

— Филипп, — подал голос Данила, подходя к Завадскому, — ежели Акима ведаешь отправлять в буде годину, пущай и теперь же он едет, а не ты.

— Почему? — спросил Завадский, хотя отчасти понимал — ведь этим людям надо было думать и о себе.

— Посем, брат, еже опасно тебе мелькать на здешних дорогах. Оставайся под защитой тунгусов и тундры. Аким справит.

— Не беспокойся, Данила. — Филипп повернулся, чтобы уйти, но Данила не успокаивался.

— Разве не ведаешь?! — вопросил он, повышая голос. — Убо кроме тебя никто все сие не удержит! Разумеешь? Не годе тебе мотаться, яко простому купцу.

Филипп поджал губы и положил руку ему на плечо.

— Я уже обо всем подумал, брат. — Сказал он тихо. — И об этом тоже.

Данила поглядел ему в глаза и кивнул.

* * *

Рогаткин выхватил палаш. В ту же секунду два старших казака перед ним упали на колени.

— Прости-и-и, Перпетуй, прости, не сведалось! Яко сквозь землю! Пощади-и-и! — затянули они наперебой.

— Еже аз сказывал? Говори! — ткнул Рогаткин палашом в лицо чернявому казаку.

— Ко… коли не сыщем чужеяда, не воротитися.

— А вы сыскали?

Молчание.

Рогаткин взмахнул палашом и тяжело задышал. Восьмая поисковая группа явилась и ни слуху, ни духу о раскольщике. Рука что есть силы сжала рукоять, заскрипела перчаточная кожа. Будь хладен умом, вспомнил Коротышка, стискивая зубы и со всего размаху разрубил курицу, забредшую к ним на свою голову.

— Благодарствуем, Перпе-е-етуй! Храни тебя, бог! — принялись кланяться в ноги казацкие десятники. — Абие уйдем и не воротимся, покамест не сыщем…

В это время протяжно загудел рожок на дозорной башне, через открытые ворота Рогаткин увидел в начале дороги, на взгорье спускались к ним первые ряды большого войска. Острое зрение распознало Голохватова и крупного статного вельможу рядом с ним, вальяжно едущих на лошадях.

— Поздно, — неожиданно спокойно сказал Рогаткин и убрал палаш. Удивленные казаки подняли головы, посмотрели на хозяина, переглянулись, а затем ушей их коснулся первый накат канонады тысяч приближающихся лошадей.

(обратно)

Глава 43

Голохватов с Рогаткиным обменялись быстрыми взглядами, и как полагается людям давно знакомым, сумели понять друг друга без слов. Дела так себе, — «прочитал» Рогаткин по взгляду товарища. Вижу, брат, да стало быть сработаем прежним порядком, — «говорил» ответный взгляд.

Голохватов с завистью наблюдал за четкими действиями ближних рынд боярина Безхвостьева. Это были не просто тупые мясники, а скорее многопрофильные помощники, способные если нужно и боем управлять и дощаник без топора сколотить и рану подорожником излечить и по-татарски изъясниться и голову одним махом срубить. При этом они понимали своего хозяина без слов и были не слабее его умом.

Безо всяких дополнительных указаний, двое из них вошли в воеводские хоромы и велели выгнать всех вон. Другие двое распоряжались по части охраны вокруг. Безхвостьев вообще ничего не говорил. Только у парадной двери он остановился и помахивая керамической баклагой с колодезной водой тихо сказал какому-то пятидесятнику с широко расставленными преданными глазами: «воеводу ко мне», после чего обернулся и кивнул Голохватову с Рогаткиным — давайте за мной, дескать.

Через десять минут он главенствовал в просторной коморе на втором этаже, выполнявшей роль казенного воеводского кабинета. Рогаткин и Голохватов расположились на одинаковых голландских креслах, нелепо выглядевших на фоне голой стены из грубого теса и черной от гари изразцовой печки.

Безхвостьев стоял у окна, покручивал кольцо с изумрудом на мизинце. В коморе кроме них был только пятидесятник с лицом похожим на собачью морду. В дверях возник уездный воевода Пекшин, расчесанный по-купечески, с клочкообразной бородой и смышлёными мышиными глазами на привыкшем прятать излишний ум слегка помятом лице. Он в пояс поклонился ближнему царскому боярину и осведомился звать ли дьяка.

— Не надобе, проходи покамест один, — сказал ему Безхвостьев и кивнул своему пятидесятнику. Тот спокойно вразвалочку, придерживая рукой саблю, подошел к двери, выглянул, покрутил головой по сторонам, после чего неслышно вышел и тихо затворил за собой дверь.

Голохватов знал, что в соседних комнатах тоже люди Безхвостьева — любое подслушивание исключено. Он никому не доверял, даже воеводе и Голохватов не позавидовал сейчас его участи — если тот рискнет играть в пользу раскольщика, Безхвостьев мигом это вычислит и задушит его как удав.

Селенгинский воевода Пекшин водрузил на лицо простодушную полуулыбку раба, охваченного порывом умиления от лицезрения величественной особы. Голохватову показалось, что он слегка переигрывает, но в его положении это даже к лучшему.

— Ну, сказывай, воевода, кто надоумил тебя расположить в остроге татя и преступника веры расколщика Филиппку? — грозно вопросил Безхвостьев.

У воеводы слегка согнулись колени. Опять переигрывает, подумал Голохватов.

— Сице убо, Федор Ильич, при нем быти грамота от разрядного воеводы. — Робко произнес Пекшин, хотя по всему было видно, что он не растерялся.

— А годе вскружил он ему голову, охмурил, не подумал ли?! — не выдержал надувшийся от злости Рогаткин и закачал ногами, которые доставали до пола только носками.

Воевода на полусогнутых слегка повернулся к Коротышке.

— Да мне ли, батюшка, чинить разбор фигурам Михаила Игнатьевича? Кто аз пред князем? Ужель стану влающи [сомневаться] в княжеской воле? Мое деяние малое — исполнять волю государя, вести ясачные сборы да бдети за порядком на земле, а уж подпись да печать на грамоте самолично ставлены воеводой. Перпетуй Ибрагимович, ихнего руки печати не раз я видывал.

Безхвостьев отпил воды из баклаги, не спуская глаз с воеводы.

— И еже писано в овой фигуре? — спросил он.

— Писано в ней, Федор Ильич, что Филипп Завадский — купец Красноярского уезда нарекаемый волею торговати с джунгарами казенным товаром уездным воеводой Мартемьяном Захаровичем…

Безхвостьев и Голохватов вдруг засмеялись, как две чайки-хохотуньи, да так одинаково, что Рогаткин и Пекшин с удивлением на них посмотрели.

— Тьфу ты черт! — сквозь смех сказал Безхвостьев, — А я-то грешным делом думал того жирного тартыгу давным-давно вздернули да скормили свиньям, а он боле гляжу в гору пошел — воеводствует ни даже тебе в Красноярске.

— Чаю, Федор Ильич, не без поспешествования [помощи] нашего деятельного истня [друга]. Спелись, чужеяды! А слухи убо давно броднят еже Мартемьянку того уж везли в кандалах в Томский гради на дознание, да на караульный обоз напали разбойники, стрельцов порубили, а после объявился он уже не приказчиком, а воеводою.

Безхвостьев вскинул брови и покачал головой.

— Не ведаю, господа, — осторожно вмешался Пекшин, — сами разумеете, мне такие домыслы не по чину, а в фигуре писан посем наказ выдавать красноярскому купцу по первому запросу — землю для торговых нужд, лошадей, брашна да работных людей. — Пекшин развел руки. — Коли вы свой вид имеете, расскажу все и людям моим накажу все молвить, еже бо ведают, обаче же яко нарушить волю княжескую — уж поймите…

— Ладно, — сказал Безхвостьев, — давай начистоту. Ты знаешь кто я?

Пекшин поклонился.

— Уж мне ли не ведать, Федор Ильич.

— Есть у этого змия тут свои люди?

Голохватов впился взглядом в Пекшина, понимая, что это первый проверочный вопрос боярина и, если воевода облажается — не сносить тому голову. Но Пекшин не облажался. Чуть склонив голову набок, он вымолвил осторожно:

— Чаю… есть.

— Ты их не знаешь?

— Овый человек… купец, он убо не дурак, батюшка, и зело богат, еже кольми я ни егда не видывал. Людей соблазнить ему несложно.

Безхвостьев беззвучно оскалился.

— А есть ли у тебя человек из служилых про кого руку на сердце положа пред Богом поклянешься, еже можешь ему доверять?

— Аз доверяю дьяку и подьячему по брашным делам Мандраилову, зане коегаждо с полжизни ведаю, а ежели вру, то голову мне, старому дураку — с плеч долой, ибо иного боле не надо и грош цена всей моей жизни.

Этот ответ очевидно понравился Безхвостьеву. Понравился он и Голохватову.

— Дьяк не подойдет, — задумчиво произнес боярин, — а с Мандраиловым своим собери нам встречу, да токмо еже бы ни одна живая душа о том не ведала! Уразумел?

Пекшин низко поклонился.

* * *

Казаки и стрельцы заняли почти все строения в остроге и вокруг него. Местные ощутили притеснение. Больше всего доставалось дворне и казенным холопам, но порой прилетало и служилым. Кое-кого избили, кого-то даже до смерти. Подьячий Олег Натанович Суконщиков спешил ранним морозным утром в приказную избу и вынужден был протискиваться меж телами греющихся у костров нетрезвых стрельцов и казаков. Дело это былонепростое — то и дело кто-нибудь толкал его будто невзначай каменным плечом, а иной раз кто-то шагал на него спиной будто не видя, а уже у самой избы сбили с него шапку. Суконщиков обернулся и увидел перед собою хохочущие усато-бородатые лица московских стрельцов. Шапка его лежала в луже перед ним. Никакого житья с ними в остроге. Уж надолго ли они тут? — думал Суконщиков, входя в избу и швыряя мокрую шапку на печь.

Почти все уже служилые были в съезжей избе, дьяк еще не пришел, и пока его не было все обсуждали только одно — когда же покинет их острог проклятый полуторатысячный отряд московского боярина Безхвостьева, который они уже прозвали меж собой «московскою ордой». Лица у служилых были невыспавшиеся, злые, помятые. Невеселые роптания пресекла неожиданно хорошая новость, которую озвучил подьячий по брашным делам Васька Мандраилов. Достав дерюжный чехол с гусиными перьями, он по привычке разложил их перед собой от меньшего к большему и сообщил вдруг, что случайно сведалось ему о том, что сей отряд прислан на поиски гостивших у них купца Филиппа Завадского и уйдет он скоро — ровно через три дня двинет за Шергинск, где, как якобы стало известно и прячется тот купец.

Суконщиков сощурил взгляд, услыхав это, затем достал «осьмую» амбарную книгу, и прилежно работал весь день, записывая в нее приходы и расходы по зерну, перьям, дереву, валенкам и даже двум астролябиям. Только раз выходил он — на обед, странно помахивая высушенной шапкой перед лицом, будто на дворе было жарко, а не выл неприветливый ветер, швыряя в лицо колкие крупинки.

Вечером, придя домой и поев с женой и детьми каши, Суконщиков достал из сундука заячий тулуп, надел его, затем взял палку — отбиваться от собак, прихватил зачем-то снегоступы на ужах и поспешил в темноте дорогой, ведущей в кабак.

В непроглядной тьме за ним двигались двое, следившие до того за его избой. Суконщиков был осторожен, он часто останавливался, прислушивался и даже принюхивался, но никогда бы не догадался, что за ним в эту минуту наблюдают, поскольку эти двое были мастерами своего дела и несмотря на недюжинные габариты, умели двигаться бесшумно и незаметно. У дома каждого подьячего Селенгинского острога караулила сегодня подобная парочка, но вот какая беда для Суконщикова — только он побрел куда-то во тьму на ночь глядя.

Добравшись до разъезда, Суконщиков по очертаниям знакомых деревьев свернул не к трактиру, а на дорогу, ведущую к Гильберскому острогу — странный выбор для пешего человека, ведь до первого яма по ней пятнадцать верст, однако Суконщиков пройдя около полсотни саженей свернул на едва заметную тропинку, ведущую к сгоревшей мельнице. В тишине раздался тихий крик неясыти.

Суконщиков замер во тьме, пока не услышал едва слышный треск ветки впереди. Он вздрогнул, задышал часто и тут же тьма перед ним как будто стала гуще.

— Говори, почто звал?

Судя по голосу человек стоял прямо перед ним, в паре метрах. Суконщиков узнал голос и облегченно вздохнул.

— Слухом быти, сегодня наш подьячий Мандраилов поведал еже боярский отряд через полтретья дни двинет на Шергинск, искать онамо твоего хозяина.

— Отнюду ему ведомо?

— Мандраилов попусту плюскать не станет да к тому же близок к воеводе нашему. Мое дело тебе сказать, а ты уж решай яко важно аль нет.

— На Шергинск стало быть? — в голосе послышалась задумчивость.

— Говорят за ним в отайном месте у тунгусов скутается Филипп.

Человек, которому Суконщиков передавал информацию, насторожился вдруг, повернулся, стал вглядываться во тьму, а потом прошипел, напугав подьячего:

— Ты, сука, кого приволок за собою?!

— Ась? — не понял Суконщиков.

В ту же секунду человек сорвался с места, но скрыться не успел — на обоих налетели две громадные тени, сшибли с ног, придавили к земле, заломили руки.

* * *

В трапезную, где мирно вечеряли боярин Безхвостьев (вареная морковь с солью) и рыжебородый Голохватов (таежный суп с подберезовиками) ворвался Рогаткин, бешено вращая глазами. Не привыкший еще к буйному характеру Коротышки, Безхвостьев замер на секунду, держа у рта кусок моркови.

— Прости, Федор Ильич, — поклонился ему Рогаткин одним наклоном головы, — обаче не время вечеряти — дело не ждет! Ин дай мне волю самолично пытати сый чужеядов — клянусь через час запоют голуби!

— Целый час? — удивился Безхвостьев.

Рогаткин нахмурился, почувствовав подвох, а Голохватов ухмыльнулся.

Безхвостьев вытер руки о белоснежное полотенце, кинул его на тарелку и поднялся.

— А ну пойдем, дорогой Перпетуй, — ласково сказал он по-отечески кладя руку на плечо Коротышке, который едва доставал ему до груди, — нету у нас часу. Еже они разбойники рафленые? Простой люд, ин да не к месту зде твое лютование.

Сопровождаемые низкими поклонами казаков и стрельцов Безхвостьев с Рогаткиным вошли в пыточную избу, где лежали связанные по рукам и ногам словно свиньи на палубе Суконщиков и человек Комара Львовича — Архип.

Над ними нависали окровавленные цепи, рели, стальные крючья, на дощатом полу перед их лицами бурели засохшие пятна с узнаваемым запахом въевшейся крови, испражнений и пота. Горнило огромной печи дышало жаром, пропитывая избу душным смрадом.

С лиц обоих пленников катился градом пот.

Вошедший Безхвостьев спокойно присел перед ними на корточки, поглядел на одного, затем на другого.

— Не велика беда ваша, еже сманил вас клятый расколщик, елма кто не грешен, яко сказывал Христос Бозе наш, — произнес боярин неожиданно ласковым голосом, осторожно взяв при этом за волосы Архипа.

— Обаче велика беда ваша, ежели отныне не избыти свое блазнование… Ты человек расколщика? — приподнял Безхвостьев голову Архипа.

Тот не без труда посмотрел в глаза боярину.

— Да. — Прозвучало почти беззвучно.

— Я спрошу единожды, а таже [после] он, — Безхвостьев указал на стоявшего за ним свирепого Рогаткина, — сотворит тебе такие увечья, от коих ты ни егда не оправишься.

Архип облизнул пересохшие губы.

* * *

Комар Львович вышел из гридни в большую горницу в одном исподнем, почесал вспотевшую грудь, широко зевнул в голос.

— Ко-ма-риик, амо же ты, голубь! — раздался за спиной томный голосок.

Бывший казак обернулся, поглядел на соблазнительное тело обнаженной крестьянки, сверкающее от пота в полутьме и погрозил ей пальцем.

— Не балуй, обаче выдеру тебя розгами.

Девица засмеялась.

В горнице четверо его нетрезвых людей резались в карты. На столе перед ними россыпью лежали серебряные монеты, стояли два бочонка с вином, оловянные кружки, лежало на досках нарубленное сало и соленые огурцы. Карты летали над огарками с хлесткими щелчками приземляясь на столе. Люди были поглощены азартом — громко спорили, хохотали.

Комар Львович остановился у стола, последил за игрой с минуту, почесывая затылок и зевая. В избе было душно, за окном в разгаре ночь, отчего-то в груди теснилось, свербело как тупая зубная боль какое-то необъяснимое беспокойство. Комар Львович подошел к углу, где стояло ведро с квасом, зачерпнул ковшом сразу полуштоф, с наслаждением осушил — квас был прохладен, видать только принесли из подклети. Зычно рыгнув, Комар Львович подошел к оконцу, откуда с ветром слегка задувало, выглянул — не видно ни зги, только странные огоньки перемигиваются в небе.

— Архип не воротился? — спросил он, обернувшись к столу.

Ему никто не ответил. Комар Львович нахмурился и вдруг с размаху швырнул ковш в стол. Зазвенели монеты, покатились огарки, разлетелись карты. Люди застучали ладонями по столу, гася разбегающееся пламя.

— Да еже ты, Комар! Всю колоду нам смутил! — с пьяной обидой в голосе проскулил Галактион.

— Ты у меня, межеумок, сейчас колоду сию жрать будешь!

Люди притихли. Комар Львович редко выходил из себя, а когда выходил это всегда было неожиданно, даже для него самого. Сейчас смотрел он сердито, пара огоньков глаз сверкали, не мигая в свете лучины.

— Не воротился он, — ответил здоровяк — бывший стрелец Василий Зарядьев.

— Пеши был?

— Конне, — ответил Зарядьев, — да токмо ежели б и пеши уже воротитися должон бы.

Напряженное молчание усилилось.

— И вы зде сидите, в карты дуете, будто все побоку?

Комар Львович понимал, что сей укор следовало адресовать и самому себе. Даже в первую очередь самому себе. Еще сильнее рассердившись от этой мысли, он взял с лавки свою шубу, сел, натянул сапоги.

— Амо ты, хозяин? — спросил у него Зарядьев.

Комар Львович не ответил, нащупал в зепи под шубой мешочек с китайским табаком, к которому пристрастился последнее время, преодолев сопротивление организма. А с недавних пор, он научился еще и добавлять в него опиум. Вот что ему сейчас было необходимо.

— Сходить с тобою, хозяин? — потянулся к палашу смуглый Албанас.

Комар Львович не ответил, встал и спросил строго:

— Кто в дозоре теперь?

— Абрам с Тимохой.

Комар Львович сердито оглядел своих людей.

— Оружие иде? При себе держите! — бросил он и вышел из избы. На улице тотчас налетел на него недружественный зимний уже ветер, несмотря на черностоп.

Комар Львович подошел к воротам, таясь от злых порывов, наощупь набил трубочку табаком, бросил горстку стружек на бочку, умело высек на них огнивом россыпь искр, раскурился.

Тревога в груди растаяла как снег в печном горниле. Комар Львович закрыл глаза, поднял лицо к небу, чувствуя, как ветер уже не царапает, а ласкает уставшее лицо. Иной мир прошел сквозь Комара Львовича. Блаженную тишину нарушил какой-то искусственный звук. Будто кто-то недалеко шагнул на ветку и тотчас замер, затаился. Именно на это неестественное последствие среагировало опытное ухо бывшего казацкого десятника, мгновенно почуяв опасность. Он подошел к воротцам, приоткрыл беззвучно створку, предусмотрительно смазанную в петлях маслом и негромко, но удивительно натурально крикнул по-неясытиному.

Глухая тишина в ответ обрушилась на него словно молот. И чем более затягивалась она, тем жарче жгло его изнутри — как эта смертельная тишина. Ни Тимохины уста, ни Абрамовы уже не смогут крикнуть неясытью и ты точно знаешь почему — потому что Архип не вернулся, но главное потому что ты, Комар — дурак!

Болван!

Отшвырнув трубку, Комар Львович захлопнул ворота, задвинул засов, побежал в дом, слыша за спиной нарастающий топот и сразу удары.

— Что такое, брат?! Иде Абрам с Тимохой?! — посыпались вопросы людей, напуганных бешеным видом ворвавшегося в избу хозяина.

Комар Львович уже ринувшийся было к сундуку, где лежали его пистоли и палаш, замер на секунду, посмотрел страшно и сказал:

— Нет их больше.

Дальнейшее люди и сами поняли — по крикам во дворе.

— Кружай! Имай, братцы, боем всех блядователей!

Все знали, что делать.

Албанас подскочил, запер на два засова крепкую дубовую дверь — иных в этой избе не было. Зарядьев тем временем перевернул набок стол, с которого посыпались монеты, карты, еда. Бочонки покатились, щедро заливая полы вином.

Под столом была циновка — сдернули, под нею деревянная крышка. В горницу ворвалась голая визжащая девка, за нею раздавалось какое-то рычание и звон стекла. Кто-то пытался проникнуть в гридню через узкое окошко. Дверь содрогалась от ударов.

— Сдавайтесь, паскуды, инда пожалеете! — ревело оттуда.

Прыгая в отверстие, Комар Львович был уверен, что они не шутят. Он побежал по заранее прорытому двадцатисаженному лазу. Люди его ловко сигали следом, оставляя за собой только визжащую от ужаса девицу.

Проход вел на соседний двор, где жили старик со старухой, которых люди Комара Львовича подселили туда для виду — на деле этот двор тоже принадлежал им.

Выбравшись в сарай соседнего двора, выскочили из него тенями и неслышно понеслись огородами к темнеющей полоске леса.

Комар Львович бежал первым.

Слева мелькнула какая-то вспышка и тотчас как ошпарило:

— Сюды, братцы! Зде притечут поганцы!

Раздался треск околицы, как будто на них ломанулся медведь.

Комар Львович был слегка полноват, бег всегда ему давался тяжело, но сейчас он летел как лань, перескакивая через грядки, собачьи будки и ограды. Он сильно ударился обо что-то коленом и что-то вроде гвоздя впилось ему в стопу, но он ничего не замечал.

Кричали сразу позади, справа и слева, их будто настигал пожар. Люди его дышали рядом, но вот крупная тень вскрикнула и пропала — убили или ранили Зарядьева — проскочила суматошная мысль. Комар Львович краем глаза улавливал тусклые отблески — вероятно костры или факелы, впереди спасительно маячил лес, оставалось до него сигануть через ручеек, да проскочить последний огород, как вдруг с ужасом он заметил, что бежит совсем один. Что же с другими? — обожгла ужасом мысль, придавая вожделенные силы для последнего рывка — Комар Львович ускорился, уже нацелившись сигануть в кустарник слева от сосны, как вдруг нога его будто провалилась во что-то, он упал, ударившись зубами об осиновую лагу поскотины. И тотчас сразу несколько тяжелых тел придавили его к земле.

(обратно)

Глава 44

Рогаткин забрался на стул, и сидел спокойно уже минут пятнадцать, молчаливо поглядывая на Голохватова и Безхвостьева. В такое редкое для себя состояние Коротышка впадал обычно после проведения долгих пыток. Комара Львовича и его людей он пытал почти сутки и возможно немного перестарался — когда служилые несли их обезображенные трупы к выгребной яме (некоторые трупы выносили частями) для сожжения, даже бывалые казаки были шокированы. Зато Рогаткин узнал все, и был доволен собой. В вытягивании информации у человека, попавшего к нему в руки, Коротышке не было равных.

Безхвостьеву с Голохватовым теперь было что обсуждать — благодаря ему они знали не только где прячется Завадский, но и где проходила его первая встреча с цинской стороной. Рогаткин довольно крякнул — ничего, пускай знают московские бояре, что и они тут в Сибири не лыком шиты.

— Разумеешь, Федор Ильич, брать расколщика нахрапом в тунгусском зимовье? — аккуратно спросил Голохватов, одобрительно косясь на Рогаткина.

Безхвостьев с оглушительным хлюпаньем втянул в себя горячий цинский чай, к которому пристрастился после знакомства с ним за уральским хребтом и зачерпнул серебряной ложкой черничное варенье из фарфоровой вазочки.

— Не, — ответил он, вальяжно причмокивая, — не хватало нам аще по лесным сувоям скакати. Да и посыльного он своего не дождавшись — чай не дурак, сменит нору. Запомни, Осип, у таких шинор чутье на гонения гоже собачьего нюха. Да не забывай про тунгусов, для них в тайге таиться еже щуке в мутной заводи.

— Яко же быти?

— Состроим ему ловушку. Место встречи с цинами разумею сменить ему буде зело томительно, елма всех гонцов его мы перехватим. А сымав товар, годе познакомимся и с цинскими господами.

— Разумно, — согласно кивнул Голохватов.

Безхвостьев тем временем лукаво поглядел на Коротышку.

— А ты еже приутих, друг Перпетуй? Девицу что ли нагую впервые увидал?

Рогаткин пошевелил усами и скосил на бок рот, что означало улыбку.

— У мя овых девиц по трое на дню бываючи!

— Трое на дню? — «удивился» боярин и поглядел на Голохватова. — А елико же бываючи ночью?

— Да Перпетуй у нас чистый зверь. — Добавил Голохватов и засмеялся вместе с Безхвостьевым.

* * *

Филипп почувствовал, что к его врагам присоединилась какая-то новая сила. Поначалу, он гнал от себя эту мысль, чтобы не впадать в паранойю, но после того, как в третий раз на стоянке в дальней сепи дошел до него слух о том, что Комара Львовича и его людей никто не видел уже вторую неделю, Завадский перестал сопротивляться и принял неизбежное.

Против него теперь действует не только отряд Коротышки, но и кто-то поумнее. Возможно, к нему присоединился «Рыжая борода». Оставалось загадкой — поймали Комара или он затаился. А если поймали, то сумел ли он сказать по инструкции, выдав только места дислокации Филиппа и его намерения? Был еще один правдоподобный вариант — взяли одного из людей Комара, который ничего толком не знал, а сам Комар, узнав об этом залег на дно. В общем, Комар бы так и сделал, он ведь был очень осторожен. При прочих равных именно на этот вариант поставил бы Завадский. Больше всего угнетало отсутствие сведений от Юншэня, ведь всей информацией они обменивались через Комара Львовича, принимавшего посланцев с обеих сторон. Теперь связи с китайцем не было. Завадский надеялся, что тот не станет глупить и его люди дожидаются доставки товара на прежнем месте. Конечно, было бы неплохо перенести место встречи, но в сложившихся условиях, это было почти невозможно. Они и так потратили уйму времени на беготню от Рогаткина. Оставалось только полагаться на свой острый нюх.

Тем не менее, Филипп обратился к Бакану, чтобы тот вывел его к Нерчинскому разъезду сделав еще один северный крюк — это позволит ему незаметно подойти к месту перехода на цинскую землю с северо-восточной стороны. Обратно двинется он через джунгаров, заручившись поддержкой Юншэня, — давно следовало подумать о запасном пути через их земли, пока он не получил полный контроль над восточной границей. Да, он снова потеряет время, но эта трата будет обоснованной. В какой-то момент Филипп засомневался и вспомнил просьбу Данилы отправить Акима вместо себя — на его месте любой настоящий лидер поступил бы так — понизил риск для себя, повысив его для своих людей, однако ответ на вопрос что для него важнее — его дело или он сам, был для него все еще не так очевиден.

Через несколько дней тунгусы вывели их к бродному месту через реку Хилок. Местность дальше была довольно открытая. Завадский приказал направить боевое охранение на фланги, вперед и даже в тыл, хотя толку от этого было немного — местность была степная, куцая на поросль, только дыбилась невысокими горными грядами. От таившихся наблюдателей не укроешься.

К исходу вторых суток их полуторасотенный отряд с обозом подобрался к знакомым местам. Прискакавшие тунгусы из головного дозора сообщили, что долина за тремя грядами, значит до нее всего три-четыре версты. Филипп и сам уже видел проступившую могучую горную гряду, тянувшуюся на десятки верст. Тем не менее пока остановились. Завадский отправил несколько людей к этой гряде — проверить не найдется ли другого перехода, но увы — посланцы вернулись ни с чем. Не зря Юншэнь выбрал это место — естественная преграда как великая китайская стена оберегала его от опасностей с территорий чужой стороны. А вот Филипп даже на землях, которые назвал китайцу своими, вынужден был таиться.

Подавив злость, он подробно проинструктировал разведчиков, которые пойдут в долину. Решено было отправить их вечером, чтобы они успели вернуться и основной отряд с обозом пересек долину еще засветло.

В состав разведчиков вошли лучшие бойцы-тунгусы, включая Бакана и самые опытные люди Филиппа, среди которых был Бес и Антон. Из лучших боевиков Завадский не пустил только Данилу, который из личного охранника все более становился похожим на заместителя. Данила, в отличие, например, от Истомы, не имел того, что Филипп про себя называл «чутьем босса», но у него был авторитет, организаторские способности, ум и главное — способность к обучаемости. Он быстро превратился из простого старовера в опытного бойца, и также быстро в хорошего командира. Ко всем прочему Завадский верил, что «чутье босса» у него может рано или поздно проявится.

Филипп нервничал, дожидаясь их возвращения. Вместе с обозом, они укрылись на вершине лесистого холма, примостившегося у подножия строенный горы, на которую можно было забраться, правда только пешком и пересечь небольшую горную цепочку, за которой располагалась уже более холмисто-лесистая местность, по которой можно было уйти, если придется. Костров не разжигали, было холодно, сидели и ходили в шубах. С холма было видно большое плато во все стороны, но сейчас сгустились сумерки и оставалось полагаться только на слух, «крики» неясыти и факельные сигналы.

Филипп выкурил три трубки табака и выпил чарку водки для согрева, время тянулось — казалось прошли уже сутки, но кругом все еще царила непроглядная предзимняя ночь. Наконец, Савка, сидевший рядом на поваленной сосне, вскрикнул, указал на силуэт горы, слабо подсвеченной лунным светом. Под нею вспыхнули два раза огоньки — Филипп догадался, что первого сигнала не успел заметить. Едут! Живы, значит. Неужели уже сегодня ночью им удастся встретиться с цинами и обменять, наконец, свой товар. Завадский приободрился, он уже понял свою главную ошибку — ему требовалось больше людей, ему нужна была не просто своя сеть и контроль, но и своя армия. Он недооценил здешних королей. Он подумает об этом, как только разберется со сделкой и решит вопрос с джунгарами. Но сейчас стоило думать о другом. Его люди устали, их измотала беготня и сложная дорога, но их ждало еще одно важное испытание.

* * *

Разведчики-тунгусы возвращались растянувшейся цепочкой почти на полверсты и над всей долиной звучал их говор и смех. Это не понравилось Филиппу. Тунгусы были неплохими бойцами — храбрыми, не страшащимися смерти, выносливыми, хорошо знали тайгу, но разведке и хотя бы маломальской тактике им нужно было учиться. Не понравилась ему и информация, полученная от братьев. Они сошлись в небольшой круг. Лица Антона, Бакана были задумчивы — не уверены, как будто. Та же неуверенность сквозила и в хмуром взгляде Беса.

— Не знаю, Филипп, — говорил Антон, — место зело открытое, удолье на пять верст поперек — всего в ночи не прочешешь, все не узришь. Единако могу сказати — коней и псов онамо нет.

— А мест для укрытия?

— Полно. — Сердито сплюнул Бес. — Зачин — горы, холмы, перелески, да тьма надо всем. Большо гряда опасно, онамо и пещеры и склади, яко волною пойдет… Обаче годе и нет ничего. По-хорошему выждать бы надобе пару дней.

— Люди ходили к ущелью?

— Матвей ходил со степняками.

— Дошли до ущелья. — Подтвердил Бакан. — Ни рогатин, ни ловушек, тишина, путь свободен.

— Свободен?

— Мои люди говорят следы онамо токмо ваши в ущелье.

Филипп задумчиво погладил бороду.

Братья ждали. Никто из них не хотел брать на себя ни грамма лишней ответственности. Оно и понятно. Только ему предстояло принять тяжелое решение — такова расплата за право быть лидером. Но ему все же нужен был совет от самых опытных братьев.

— Что думаете, парни? — спросил он.

— Много ли увидим за два дня? — задал риторический вопрос Данила и Филипп понял, что он на его стороне. — Да не узреют ли нас? Во-то буде двойная докука.

— У нас кони. — Сказал Бакан.

— Но и тяжелый груз, который они везут. — Возразил Филипп.

— Братцы, вы еже бы! — неожиданно взбодрил всех Аким. — Цинской дряни укурились?! Якой остолбень станет гузно морозить без костров, не ведая егда мы прибудем?! Да и прибудем ли вящше!

Это резонное замечание привело всех в чувство. Все братья, кроме Бакана улыбнулись.

— Инда годе перебоялися. — Сказал Антон.

— Да хватит нам ристати яко ушиды. Всю животину бегаем да паки?

Филипп уже принял решение, но посмотрел на того, чье мнение считал самым важным.

— Бес?

Бесноватый скривил рот и пожал плечами.

— Ладно, сделаем так, — заговорил Филипп, — телеги с товаром в конец обоза. С ним поедут Аким и Савка. Перед ними десяток людей на двух телегах. Товар распределите поровну. Коней поставить самых сильных. Разведка вперед колонны пополам — десяток наших, десяток людей Бакана. Летите к ущелью, оттуда прикрываете колонну. В центре едем мы с братьями, а ты Бакан со своими людьми пойдешь с востока где больше зарослей. Если кто и устроил нам засаду, то только там и ты войдешь к ним в тыл. Я думаю, что там никого нет, но мы должны помнить, чем мы занимаемся.

* * *

Глухая ночь царствовала над долиной. Набежавшие с запада облака раздавили луну, мутные ошметки ее догорали в отвесном склоне Гудейкона. Ветер гонял по долине волны из трав, качал деревья, тьма пугала живыми тенями. Тишина довлела с нею и люди и кони и даже четыре невидимые векши — все смиренно ее разделяли, пока острый крик неясыти безжалостно не вспорол ей брюхо. И — началось.

— Погнали! — скомандовал Филипп.

Команду продублировал короткий вопль тунгуса. Двадцать всадников понеслись во тьму, разрезая долину надвое. Пыль полетела в лица, топот ворвался в уши, забурлила по венам наполненная адреналином кровь.

Филипп повернул лицо к Даниле, сидевшем рядом на передке.

— Готовы?

Брат кивнул.

— Вперед.

— Рищем, братцы! Живо! Живо! Живо! Но! Но! Но-о-о-о-о-о-о…

Никогда так быстро не ездил Филипп в этом клочке мира. Ветер бил в лицо, развевал его длинные черные волосы. Справа и слева мелькали редкие низкорослые деревья похожие на изуродованных жуткими травмами людей. Телеги подлетали от каждого камешка и Завадский, чувствуя могущество силы чужой породы, вспомнил свою первую проповедь: когда-то люди построят такой корабль. И посадят в него человека… В сумасшедшем грохоте, он не услышал крик неясыти, зато услышал первый выстрел. Он прозвучал с востока у предгорья — там, где был отряд Бакана. Это означало, что дело не просто плохо, а очень плохо.

* * *

Благодаря слабому отсвету со склона самой высокой горы над валунами, Бакан со своими людьми видел несущийся во весь опор первый разведотряд из двадцати человек. Темное пятно стремительно приближалось к валуньему лабиринту. Отставая примерно за сотню саженей за ними мчал обоз. А следом… Бакан чуть не свалился с лошади — острый взгляд его увидел, в как в тридцати саженях перед ним встают из-под земли покойники.

Пары секунд хватило, чтобы все понять и оглушить криком неясыти всю округу. Следом поступила команда. «Мертвецы» поднимались, и он видел — их не десятки, а сотни.

Короткий крик его ближайшего подручного — опытного бойца Диуля:

— Пэктэру!

Он же и сделал первый выстрел. Тот который услышал Филипп. «Мертвецы» стали оборачиваться, в руках у них были мушкеты и тут Бакан увидел, как их много — целая армия поднялась перед ним. Какой же дьявол так вымуштровал этих вояк?

* * *

— Отаю, Баламут! Степняки! — зарычал Коротышка, накопивший благодаря многочасовой обездвиженности энергии до взрывоопасного состояния. Удерживая палаш, он со спринтерской скоростью побежал вдоль плотного ряда солдат, легко перескакивая по кочкам.

Замерзшие стрельцы оборачивались как деревянные, кое-кто упал замертво, но тунгусов было слишком мало против такой людской массы. Бакан это понял быстрее всех и дал единственно возможную команду — бежать. Ловко, просто даже как-то дьявольски, он помчал на своей лошади, вихляющей крупом словно остервенелая антилопа гну. Тьма быстро скрыла его, кто-то летел вместе с ним — сердце прошила мимолетная радость — он узнал Диуля. Его лошадь сама перепуганная все глубже вонзалась в спасительный мрак, оставляя позади вспышки и грохот залпов. Он помнил, что противник без лошадей, а когда впереди в полсотне саженей показалась череда перелесков, Бакан подумал, что возможно у него все-таки есть шанс не погибнуть сегодня. С ним выбрался раненый Диуль и два бойца. Остальные сорок человек навсегда остались в долине.

Коротышка добежал до середины строя, откуда велась перестрелка с основной боевой силой врага.

Из тьмы выплыло слегка помятое лицо Голохватова, одетого по-военному. Приказчик, в отличие от Рогаткина не так умел и ловок был в бою.

— Еже онамо, Перпетуй?! — крикнул он, выкатив глаза.

— Сукин выблядок вооружил дикарей! — гневно выругался Коротышка. — Всех перебили, да время отнял, падла! А зде муть, Осип, живей належать надобе!

— Не уйдут!

— Яко не уйдут! — Рогаткин подскочил к ближайшему стрельцу и с наскоку пнул его в зад. — Вперед, разлямзи, сташивые! Шкуры спущу!

Зазвучали команды. Стрельцы и казаки нехотя побежали вперед, обнажая палаши. В ответ огрызнулись три робких выстрела из центра долины. В полутьме видны были силуэты двух телег и нескольких мертвых лошадей. Возможно раненые перезарядились, подумал Рогаткин. Двое стрельцов упали на колени, но основная сила поглотила остатки разбитого обоза.

Рогаткин видел, что атака шла волной со всех сторон, но правый фланг его беспокоил. Если первый разведотряд почти весь выбили залпы засадной группы на другой стороне (кто-то возможно выжил, укрывшись среди валунов, но угрозы уже не представлял), и основное боевое охранение, как он и ожидал никакого серьезного сопротивления не оказало, однако ему не понравилось, как оно странно распалось вместе с обозом еще в самом начале боя. Коротышка полагал, что основной силой врага будет конница, но с ней быстро справились. Куда опасней оказался неожиданный заход к нему в тыл небольшого отряда тунгусов, и, хотя с ним тоже расправились, все-таки этот тыловой бой отнял время и отвлек внимание. И теперь Рогаткин, упустивший события в центре, не понимал, почему на севере, да еще весьма неблизко ведется какая-то муторная перестрелка, когда весь отряд раскольщика, заманенный в засадные тиски, давно должен быть разбит. Да, им не хватало скорости из-за отсутствия лошадей, но раскольщик, а уж тем более его товар исчезнуть из этого мешка просто никуда не могли.

(обратно)

Глава 45

Люди вокруг замирали, изогнув спины, хрипели, падали навзничь, иные сползали с телег или прыгали, чтобы укрыться, но приземлялись уже мертвецами.

Филипп оцепенел от ужаса и не мог пошевелиться, пока чей-то удар не свалил его с повозки. Присев у колеса, он глянул из-под телеги на хаотичные вспышки. Что-то коснулось его плеча. Завадский обернулся и увидел толпу казаков, несущуюся к ним с озверелым «р-р-р-а-а-а». Стоявший впереди Бес, одного за другим отстреливал их из лука. Рядом возник Антон, и прикрыв с другой стороны, принялся палить из своего английского ружья, лихо перезаряжая его как робот. Вспышки затравочного пороха освещали его вздрагивающее вместе с отдачей лицо, глаза глядели вперед не мигая.

Неожиданная «косьба» рассеяла поток наступавших, растёкшийся по флангам. Бес и Антон тут же схватили Завадского под мышки.

— Пригнись, брат! — шепнул в ухо Бес.

Завадский обернулся и увидел группу братьев с тунгусами, бегущих за телегами примерно в двадцати метрах. С ними были Киприан и Данила. Филипп вспомнил об оружейном арсенале на второй повозке. Неподалеку задалось сено на телеге и теперь полыхало уже вместе с ней, демаскируя в том числе и его верного охранника.

— Данила! Сюда! — крикнул ему Филипп.

Данила повернул голову, Завадский увидел его ищущий взгляд.

— Сюда!

Данила, наконец, увидел их, ухватился за кузов, прыгнул плашмя на телегу, укрываясь от пуль, соскочил с другой стороны и вдруг замер.

— Данила!

В очередном сонме вспышек, Филипп увидел, как кровавое пятно расползается у него на груди. Он опустился на колени.

— Уходим, — шепнул Бес.

— Нет, заберем! Заберем брата! — потерял самообладание Завадский.

— До него не добраться, Филипп, онамо все на виду. Убьют!

Антон с Бесом буквально потащили его.

— Надо ристать, брат! Живо!

Филипп последний раз обернулся, но не увидел Данилы — он уже упал и только тунгусы на его месте отчаянно рубились своими пальмами с набежавшими казаками. Завадский взял себя в руки и последовал за лучшими своими бойцами.

Бежали согнувшись в кромешной тьме за Антоном. Филипп вспомнил как они с ним ходили спасать братьев после встречи с медведем и как он также уверенно ориентировался тогда во тьме, будто кошка. Пару раз он замирал, указывал вперед или в сторону и Бес, достав свой топорик, уходил крадучись во тьму, а после душной возни, Завадский наблюдал только результат его работы — трупы заблудившихся стрельцов и казаков.

Благодаря тыловой атаке Бакановского отряда, кромешной темноте и кое-каким ошибкам противника (главным образом — отсутствию лошадей, превратившему незначительные полверсты с обеих сторон в приличное расстояние) некоторым людям Филиппа удалось разбежаться по долине и пользуясь суетой, мраком, большим пространством и небольшим укрытиям вроде камней, кустов и перелесков спасти себе жизни — по крайней мере в первые минуты после нападения. На севере велась вязкая перестрелка — возможно кому-то даже удалось уйти и на лошадях.

Филипп, Антон и Бес уходили на северо-запад. Они уже не летели во весь опор, а перемещались перебежками. Спрятавшись в очередном перелеске, Антон крутил головой — прислушивался и после жестом давал сигнал Бесу. Филипп слышал крики и выстрелы, но только на севере. Позади звучали лишь редкие одиночные выстрелы, разносимые эхом по долине.

— Добивают раненых. — Сообщил Антон со знанием дела.

Филипп молча на него посмотрел.

Присев у очередного кустарника, они услышали грохот и сразу увидели, как на севере примерно в двух верстах над деревьями вспыхнуло зарево. Грибовидный дым, освещаемый им поднимался к небу. Следом раздалась серия хлопков, напомнивших Завадскому звуки новогодних салютов.

Антон поднял руку. Смотрел он куда-то в кустарники в трех метрах слева, затем медленно, будто опасаясь поколебать воздух, повернул голову. Бес вопросительно задрал подбородок. Антон показал ему два пальца и потряс ими перед своим горлом. Филипп догадался — в кустах прячутся двое, но один возможно ранен.

Бес перехватил свой топор поудобнее и неслышно растворился во мраке. Через несколько секунд из кустов раздался вскрик, похожий на заячий. Филипп увидел, как Бес вытолкнул оттуда тощего юношу, в котором Завадский сразу узнал Тишку. Парень упал на спину, с ужасом глядя на Беса. Филипп помнил, что этот малолетний «Кулибин» ехал где-то в конце обоза с механиком Феоктистом.

Тишка был до смерти напуган, несмотря на то, что он узнал уже и Беса и даже Филиппа с Антоном — его сильно трясло и даже губы его дрожали, а круглое лицо его белело во тьме как северная луна.

— Как ты сюда забрался? — спросил у него удивленный Филипп.

— Телегу скопытило, господин, лошадей убило. — Судорожно зашептал Тишка. — Феоктист мя потащил, сам инда не помню яко бежали. Токмо уранили дядьку Феоктистку…

Завадский поднял глаза на Беса — тот по привычке тряхнул головой и сказал:

— Помер он, онамо в кустах лежит, в спину саданули с мушкета.

Антон перекрестился и вдруг замер, посмотрел в перемигивающуюся тьму, от которой они бежали. На этот раз Филипп и сам услышал — голоса выделились из общей массы и звучали недалеко — где-то в пятидесяти-шестидесяти метрах.

Антон приложил палец к губам и указал на темную полосу леса, над которым зубрилась осыпанная огоньками горная гряда. Филипп кивнул, и четверка скрылась во мраке.

* * *

Савка и Аким, правившие последней и предпоследней телегами, когда все началось, быстро сообразили, что делать. Им повезло, что Филипп отрядил на охрану опиума приличное количество бойцов. Их охраняли десяток конников и еще дюжина стрелков сидели на двух повозках впереди. Эти двое не потеряли самообладание еще отчасти и потому, что основной бой на себя приняли разведотряд и главное боевое охранение. Стрелковый бой завязался где-то в полутора сотнях саженей впереди, да под аккомпанемент перестрелки, устроенной отрядом Бакана у самых гор.

Лошади поначалу испугались, но опытные конники удержали их.

— Вороти! — крикнул Савка, лихо по малой дуге оборачивая свою последнюю телегу. Вооруженные конники промчали мимо, рассредоточились, прикрывая их.

Аким быстро вошел в роль командира, только целью его был отнюдь не бой, а спасение товара. Когда кто-то из пеших спрыгнув с телег побежал было к валунам впереди, чтобы помогать братьям глубже увязшим в засадных клещах, он заорал как резаный:

— А ну сюда черти окаянные! Спасай товар! Швыряй на едину телегу!

И даже затопал ногами. После чего побежал к Савке, который уже сам перебрасывал мешки с опиумом на свою повозку. Думали они одинаково и не спасовали. При помощи набежавших бойцов перебросали мешки за полминуты, после чего Аким и Савка вдвоем запрыгнули на передок телеги, груженой опиумом и управляя хорошими ломовыми помчали назад. Оставшиеся братья с тунгусами перевернули опустевшие телеги, попрятались за ними, а также за небольшими валунами у тропы и отстреливались, пресекая попытки стрельцов подступить к ним. Они тоже понесли потери, но половине удалось спастись и главное — дать время Акиму с Савкой увезти опиум на приличное расстояние. Именно этот своеобразный опорный пункт сопротивлялся дольше всех, так что Рогаткин, в конце концов заподозривший, что обороняющиеся здесь так активны неспроста, приказал использовать пушки.

* * *

Утро занималось погожее, тихое, солнечное — как это часто бывает после кровавых битв и казней. Над озерцом стелился туман, позолоченный взошедшим над расселиной солнцем. Безоблачное небо слепило обманчивой пылью, рассыпало на горы зеленоватую каурку. Ржавел на сопках безмолвный лес.

Четверо путников брели почти восемь часов, истерли в кровь ноги, Филипп впервые понял, что сапоги в семнадцатом веке, даже самые дорогие — дрянь. Пальцы одеревенели, щиколотки и ступни жгло, но Завадский не замечал этого, перед глазами раскачивалась долина с иным пейзажем. Безмятежное осеннее солнышко отражалось в мертвых глазах.

Филипп хмурился всю дорогу, пытался строить планы, но перед глазами то и дело возникал Данила. Могучее тело, опускающееся на колени. Успевший запечатлеться растерянный взгляд. Потом тоскливая муть перетекла в сердце. Хотелось услышать привычные обеспокоенные слова брата своего — что он сказал бы теперь. Стало вдруг остро не хватать его песен, которые он затягивал после первой чарки и деловитых точных команд, раздаваемых им только ради одной цели — чтобы защитить брата своего. Теперь Филипп понимал, почему Данила оказался там, а не здесь.

Путники устало взобрались на сопку перед озером, разожгли костер в ямке под раскидистым кедром, чтобы не выдать себя дымом. Антон добыл в лесу странного зверя — небольшую косулю с клыками, ловко разделал и принялся жарить на манер шашлыка. Ели молча — так же, как и шли. За восемь часов едва ли обменялись парой фраз и те были о дороге. Антон вел их на запад — все что знал Филипп, где-то на севере верстах в четырех-пяти тянулась дорога на Нерчинский разъезд. Таились от нее, думая о розыске и погоне, хотя сидя здесь в уходящем в безлюдные дали краю, с трудом верилось в серьезность подобных угроз. Прямая угроза жизни отошла на второй план, чего нельзя было сказать о тех, кто был ему дорог и о том, что он успел построить.

Прежний Завадский любил природу и умел ею наслаждаться, ему захотелось бы теперь непременно добраться до снежных шапок на вершинах гор, увидеть со склонов бескрайнее величие и впасть от увиденного в тихую экзальтацию, но нынешний Завадский был слеп к красоте. В нем бурлила кровь иной породы.

После еды Тишка сходил к ручью напиться и заодно принес наполненную водой флягу Завадскому, после чего прилег у костра подобрав поближе к огню ноги и мгновенно уснул. Остальная троица молча глядела в костер.

— Странь тридцать верст миновали. — Первым нарушил молчание Антон. — Еже разумеешь, брат, далече?

Филипп потер ладонями лицо.

— Надо узнать, что стало с товаром. — Произнес он, морщась от усталости.

— Его наверняка сымали, брат. Из овой брани, живьем уйти чудо Господне, а уж телегами…

— Знаю. Но мы все равно должны узнать — конец ли это или просто серьезный удар. От этого зависит все остальное.

Помолчали пару минут. Бес пошевелил прутиком угли в костре.

— Яко сведаешь, ежели топерва никому нет веры? — спросил он, глядя в костер. — Окрестные сепи да остроги ныне под спудом тех, кто нагнал на нас сие войско.

— Надобе добраться до Иркустка. — Сказал Антон. — Онамо сидят люди Мартемьяна.

— Да токмо сведав еже не сымали Филиппа, они перекроют все пути на запад, — не согласился Бес, — да в коегаждом остроге, заимке и на дороге будут их люди.

— Обаче и у нас убо люди.

— Ныне они затаятся.

В поисках поддержки Антон посмотрел на Филиппа.

— Еже скажешь, брат? — спросил он.

— Вы оба правы. Но в первую очередь надо узнать живы ли Аким, Савка или кто-то из тех, кто был с ними, и, если живы — надо их найти.

— Ин яко сыскать их, не ведая живы ли?

Филипп устремил на Антона небесный взгляд.

— Куда бы ты пошел на месте Акима?

— Ежели б выжил да сберег товар али просто выжил?

— Неважно.

— Аз побрел бы отайными путями в Иркутск.

— Не, — с усмешкой возразил Бес, — Аким верно не пошел бы в Иркутск, токмо не он — зело брат сташив [труслив]. Яко, кстае и Савка.

— Амо же? — посмотрел на него Антон.

— Они бы нужились сыскать тунгусов. Зане же и ведают они яко искать их.

— Верно, — согласился Филипп.

— Обаче Бакан негли мертв. — Сказал Антон. — Иде его сыщешь?

— Значит надо найти Бодула.

— Стало быть, идем на север?

— Какой самый северный острог с нашим амбаром? — спросил Филипп.

— Итанцинский острог.

— Там у нас товар и люди?

— Да рядом тайга…

Филипп кивнул и поглядел в костер.

Замолчали и Антон с Бесом. По их хмурым лицам Завадский понял, о чем они думают.

* * *

До дороги в низине — метров восемьсот, но острое Савкино зрение позволяло не только видеть небольшой движущийся отряд из двадцати двух всадников, но и длинные зелено-красные кафтаны, измазанные в грязи и осунувшиеся лица. Отряд двигался неспешно — тянул за собой две дроги, на которых горами лежали окровавленные тела.

Савка сопроводил их взглядом, и как только отряд скрылся за изгибом, ловко свесился с толстой кедровой ветки, повис на руках и раскачавшись как обезьяна, прыгнул на большой плоский камень, после чего соскочил и легко побежал вниз по взгорью.

В хвойной поросли встретил его Аким — место было глухое, труднодоступное.

— Большо видать последние, — бросил Савка, хватая кривую наполовину обструганную ветку.

Аким, уже почти соорудивший себе при помощи ножа вполне сносную палку-копалку сердито на него посмотрел.

— Довольно скакати, мухоблуд, берись за дело — работы вдосталь!

Савка вздохнул и взялся за ветку, Аким тем временем подошел к телеге, подергал ее за оглобли, проворочал:

— Добрый стан.

Повозку они распрягли, лошади, привязанные к кедрам, мирно паслись неподалеку, пощипывая выцветшую травку.

— Разумеешь надобе ломать возок? — спросил Савка, которому не хотелось многоработать.

— Живей, печегнет! Я за тебя работать не буду! — огрызнулся Аким.

Савка понял, что Акима не переубедить — он был как-то непривычно сердит, но все же попробовал еще раз, зайдя на этот раз издалека:

— Еже думаешь, Аким, жив ли брат Филипп?

— Ты чаво болтаешь? — Аким вдруг упер руки в бока и пошел на него медвежонком, так что Савка даже испугался и втянул голову в плечи.

— Ничаво…

— Ась? — подошедший Аким постучал пальцем по Савкиной голове. — Привяжи помело, остолбень, али досталь и без того не шибкий разум растерял?

Савка уже пожалел, что завел этот разговор.

— Ну буде-буде, — пробурчал он, — чай сам видывал, якая плищь, не коегаждый вылезет.

— А кто, дурень, тебе втемяшил, что брат Филипп коегаждый?! — Аким направился обратно к телеге, но на полдороги остановился, обернулся и указал на Савку палкой-копалкой. — Истинно жив!

В глазах Акима сияло чистое безумие фанатика и видимо увидев удивленное лицо Савки, он привычно сдвинул брови и добавил сердито:

— И не плюскай боле. Деяний много, дай Бог до завтра управиться.

В работе хозяйственный Аким проявил недюжинную обстоятельность. Сначала он почти час искал место. Ковырял палкой-копалкой грунт, затем крутил головой по сторонам, щурился на солнце. Наконец, выбрал крохотную плоскую прогалину, начертил палкой на земле трапецию. Велел копать на добрую сажень. Савке это показалось много, но спорить не стал. Копали долго, до позднего вечера. Потом ели припасенного жареного гуся — у них в подводе сохранилась и снедь. Костра не разжигали, устроили навес из лапника и легли спать, укрывшись шубами. Наутро спозаранку, Аким сходил за водой к ручью и в котелке сварил красного цинского чаю, от которого хорошенько пробила их бодрость, и они возобновили работу.

Примерно за час докопали яму нужной глубины и габаритов и принялись таскать камни с обвала. Камешками обложили дно ямы. Работа была утомительная, к обеду только управились, но сильно устали, ели лепешки с чаем, час отдыхали. После разломали телегу, разрубили топором на короткие доски, которыми обложили стенки ямы. Мешки с товаром были кожаные — заслуга Филиппа, заботящегося о товаре. Их аккуратно выложили на каменное дно, сверху уложили досок и щеп, присыпали мелкими камнями, затем уже сухим грунтом. Аким еще достал мешочек с перцем и весь его рассыпал сверху в расчете хоть как-то отпугнуть животных.

В довершение ко всему, уже вечером, когда Савка валялся без сил на листве, неугомонный Аким принес два выкопанных куста и посадил сверху на присыпке — благо толщина грунта в два фунта позволяла, но на том не угомонился — натаскал еще дерна с травой и накрыл, так что и вовсе в голову никому не придет, что под ними спрятаны мешки с опиумом.

Солнце уже зашло, но Савка не переставал удивляться результатам их работы.

Утром съели последнее — по черствому пирогу с чаем. Аким стал показывать Савке знаки, по которым можно сыскать тайное место и трижды его спрашивал — запомнил ли, а если Савка забывал хотя бы один или неправильно повторял, Аким начинал его допрашивать снова. Когда Савка без пропусков трижды подряд все повторил, на этом дело не закончилось — от дороги Аким тоже мучал его экзаменуя вопросами о знаках, так что Савка в конце концов не выдержал и стал ругаться.

— Ты мне скажи лучше, Аким, амо нам теперь, неприкаянным?! Одни посередь ворожьего краю! Ни денег, ни брашна, токмо кобылы две!

— На север, брат, сыскать нам надобе тунгусов, зане же токмо в том едино спасение наше.

(обратно)

Глава 46

От бесконечных скитаний по еловым чащам и черностопным холмам, Завадскому казалось, что он дичает с каждым часом. За четыре дня они не встретили даже следов человека. Их редкими спутниками были только улары, ночные совы, да изредка мелькал в лесной дали упитанный зад косули. Природа вытесняла прежние заботы — размывала разум, вколачивала сомнения, подчиняла с неспешностью, непостижимой сгорающим в своих скоротечных жизнях людишкам.

Антон уверял, что они уже «под брюхом Байкала», хотя Завадский не понимал, как им удалось миновать путь на Ургу, никого не встретив. Тем не менее, давно уже пора было поворачивать на север. Путь не такой уж далекий — имея лошадей можно до Селенгинска добраться за день-два, а там и до Итанцинского острога рукой подать.

Проведя очередной день в дороге, они оказались на опушке кедрача у большого поля. Место как будто даже уютное — зеленое, солнечно-тенистое, будь лето — здесь бы повесить гамак и покачиваться, уложив на живот журнал и погружаясь в дремоту, ловить порывы тёплого ветра и слушать споры любителей возиться с шашлыком.

Филипп чувствовал, что неплохо натренировался ходить пешком на большие расстояния и достиг уже уровня, когда несмотря на добрую усталость, можно было прошагать еще километров двадцать. Здравый смысл подсказывал, что состояние это обманчивое и Филипп не стал тратить время — велел Тишке натаскать кедровых веток.

— Нам нужны лошади, Антон. — Сказал он, укладываясь на лежанку из лапника.

— Зело осторожно [опасно], брат. — Покосился на него Антон.

— Мы не можем вечно скитаться по лесам. Завтра мы должны повернуть на север.

Антон нехотя кивнул и вынув из чехла ружье, пошел за зверем.

Завадский не стал его дожидаться и лег спать, а утром проснулся раньше всех, огляделся — Антон спал, свернувшись под шубой калачиком, а Бес по своему обыкновению дремал облокотившись спиной о кедр, скрестив на груди руки и наклонив голову. Несмотря на холод, он ничем не укрывался. Лицо его во сне не искажалось гримасами и в таком состоянии Филипп снова обратил внимание на его неславянские черты. Он не был азиатом или арабом — скорее походил на южного европейца вроде итальянца или корсиканца, или может латиноамериканца, но без смуглости. Лицо у него было бледным, только длинные волнистые волосы черны.

А вот Тишки нигде не было. Завадский обошел округу и вдруг услышал голоса: один ломающийся, другой непривычно звонкий, смешливый. Филипп вышел к полю. На самом краю под раскидистой кедровой кроной сидели на коряге двое: смущенный Тишка и девчонка в сарафане с коротким золотистым хвостом волос. Филипп впервые увидел здесь девушку с хвостом вместо косы, причем в том симпатичном виде — стягивающим волосы к затылку. На коленях у нее располагалась большая корзина с шишками. Тишка и девчонка были примерно одного возраста, они сидели спинами к Филиппу, повернув друг к другу свои юные лица, за их профилями простиралось тронутое инеем поле, уходящее в облачную синь.

По горящим глазам нетрудно было угадать взаимную заинтересованность. Филипп заметил, что Тишка держал в своих грязных ладонях наполовину облущенную кедровую шишку и стараясь не шуметь подошел чуть ближе — он понимал, что девчонка в такой глуши не одна. Встав осторожно у кедра, Завадский поглядел вдоль опушки. Справа вдалеке на поле он увидел несколько женщин с корзинами. Одна из них повернувшись к ним закричала с неожиданно знакомой Филиппу интонацией:

— Анютка-а-а-а!

— Ну?! — крикнула в ответ девчонка. Несмотря на юность и нежный облик, голос у нее звучал сильно.

Услышав с удивлением родной уральский говор (глотание первых гласных и сование всюду «ну» вместо «да» и «чего») на Завадского нахлынула ностальгия. Да неужели и триста лет назад уже так говорили?

— Ристай сюды!

Девчонка поднялась и заметив Филиппа, испугалась, но взяла себя в руки, увидев, что Тишка спокойно поздоровался с ним. Девка была симпатичной и очень молодой — может лет шестнадцать всего. Руки и шея крепкие, загорелые, глаза большие, наивные, юные, любопытные. Губы слегка полноватые, щеки упругие, приятно округлые — того типа, за которые хочется ущипнуть.

— Анютка! — снова заорала баба тоном продавщицы, заприметившей покупателя, сующего в карман неоплаченный шкалик водки.

Завадский понял уже в чем причина нервозности.

Филипп подошел к девчонке. Глаза у нее тоже были синие, но бледноватые, не такие насыщенно-небесные, как у него.

— Здравствуй, Аня.

Она смотрела ему прямо в глаза, как обычно смотрят красивые девушки.

— Здравствуй…

Тишка нервно почесал локоть. Женщины вдоль опушки спешили к ним. У одной на плече была гротескно здоровая колотушка — видимо, чтобы сбивать шишки с кедра.

— Где вы живете?

— У них зде слобода, Филипп, — ответил вместо нее Тишка, поглядывая на торопливо приближающихся баб, — сто человеков живучи на отоке.

— Слобода?

— Втайная.

— То есть община?

Тишка пожал плечами.

— У вас есть лошади?

— Есть кобылы… — Ответила Аня, не отводя взгляда от небесной синевы.

— Филипп, — Тишка обеспокоенно кивнул на женщин, которые уже были совсем рядом — примерно в тридцати метрах. Судя по активным движениям рук и плеч, настроены они были воинственно. Было их около дюжины и помимо колотушки вооружены они были крепкими палками и серпами.

Филипп развел руки в стороны и вышел им навстречу.

— Дамы. — Поклонился он с улыбкой.

На лицах женщин воинственность сменялась разнообразными эмоциями — от удивления и заинтересованности до равнодушия.

— Анька! — позвала командным голосом крупная баба с колотушкой на плече.

Девчонка покорно перешла к своим, тотчас потерявшись за спинами соплеменниц.

— Вы кто такие и еже вам надобе? — вопросила баба.

— Мы путники и хотим купить у вас лошадей.

Баба оглядела грязную изодранную одежду Филиппа и выразительное лицо ее перекосило гримасой.

— Купить? — спросила она саркастически, очевидно приняв их за бродяг.

— Ну. — Ответил Филипп и понял по лицам, что пароль «свой-чужой» работает и в обратную сторону.

* * *

Спустя час женщины оставили их на толоке у засохшей речушки и велели дожидаться здесь, а сами скрылись в березовой роще. Тишка щенячьим взглядом глядел на удаляющуюся девчонку с хвостиком и перед тем, как скрыться в лесу к его великой радости она обернулась и тоже поглядела на него.

Филипп посмотрел на Антона. Вид, конечно, разбойный — кинжал за поясом, ружье за плечом, которое он, правда, носил в чехле. Женщины его как будто не заметили.

— Спрячьте оружие.

— Уверен, брат? — спросил Антон.

Филипп указал на Беса.

— Лук он, допустим, сам сделал, а как ты объяснишь откуда у тебя ружье?

— Неча сказывать. Они и не спросят.

— Они может и не спросят, но сообщат кому следует. Спрячьте оружие. Только не здесь.

Антон с Бесом направились в лес.

— Подождите! — Филипп достал пистолеты.

— Это тоже спрячь. — Протянул он пистоли.

Антон забрал оружие.

Филипп тем временем достал кошелек и заглянул — не считая медяков-овалов, лежало там двенадцать серебряных рублей и двадцать талеров — немалые деньги по тем временам. На лошадей и повозку с лихвой должно хватить одного рубля.

Убрав кошелек, он посмотрел на Тишку. Тот кусал губы, расхаживая вдоль опушки — томился.

— Понравилась девка? — спросил Завадский.

— Оченно. — Смущенно улыбнулся Тишка.

Филипп понимающе кивнул.

Минут через пятнадцать из березовой рощи якобы неслышно вышли шестеро мужиков чем-то смутно похожих друг на друга, будто были родными братьями. На самом деле, Антон давно их заметил.

По первому виду и простой домотканой одежде — крестьяне. Глядели они настороженно, некоторые были с топорами и палками — явно не для работных дел. Главным среди них оказался говорливый мужик среднего роста по имени Шумило. Хотя возможно это было прозвище. Завадский уже привык, что в семнадцатом веке прозвища часто заменяли имена — предтеча будущих фамилий.

Шумило был широкоплеч, жилист, жидкобородат, имел глаза навыкате, приплюснутый нос и в целом чем-то напоминал Завадскому ангарского маньяка Попкова.

— Здравствуйте, люди добрые! Кто такие? Амо путь держите? — протараторил он четкой скороговоркой бывалого зэка.

Филипп отчего-то не мог отделаться от сходства его с уголовником.

Антон выдал заранее приготовленную легенду:

— Мы люди Тобольского купца Автандилова. На дороге из Урги ключилося с нами несчастье — бросились на наш обоз конне черти нехрещенные татары, всех истнили, побили да пограбили, ин хозяина нашего на куски изрубили, мы же еле ноги унесли, топерва путь держим в Братский гради.

Шумило часто заморгал, зацокал, не вызывая, однако доверия. Остальные мужики глядели хмуро. Только один молодой долговязый парень смотрел с дебильной улыбкой, чуть приоткрыв рот.

— А еже хотите от нас?

— Мы хотим купить у вас коней, ежели лишних имеете. — Сказал Филипп.

Все взгляды переместились на него, привлеченные в том числе его непривычным говором.

— На что же купить, ежели вас пограбичи? — спросил Шумило, выкатив на Завадского любопытные глаза.

— За пару лошадей с повозкой дадим рубль, — вместо ответа сообщил Филипп.

— Постой-ка, — засеменил к нему Шумило и как по команде за ним двинулись другие мужики, — отнюду, мил человек, у тебя рубль, коли ты холоп невольний?

Филипп изучающе смотрел в водянистые глаза с ложной угодливостью глядевшие на него снизу.

— Филипп служил у нашего купца приказчиком. — Пояснил Бес.

Мужики поглядели на Беса, и от его ужимок стали посмеиваться.

Шумило же видя, что Филипп, Антон и отрок Тишка не разделяют их насмешек, неожиданно гаркнул:

— А ну охолонись, братва! От великого ума елико потешаетесь над хворым?! Сами же горемыки еже мы!

Мужики как по команде прекратили посмеиваться, только долговязый продолжал придурковато скалиться, но Завадский уже понял, что у него это вероятно врожденное.

— Мы единако нахлебались горестей. — Вздыхая пояснил Шумило. — Сами с посаду под Албазином. Яко сожгли его цины, бежали мы семьями, дабы не пленили нехристи. Ноне покамест суть да дело, Сибирь оток вольный, само себя не прокормишь, на Бога бысти не уповай, поди-тко сами ведаете?

Антон и Филипп согласно кивнули.

— Убо люди мы простые яко и вы, посем рублей ваших нам не надобе. Ин да зачем они зде посреди лесов да болот? С еродиями [цаплями] да векшами [белками] торговати? А вы нам пособите лучше братцы добрым деянием. Мужицких рук вдосталь, да лишнего не буде. Пару денечков и дадим коней с тележкой. А с нас же кров да щей с хлебом.

— А что же за работа, Шумилка? — спросил Антон.

Шумило как будто смутился, хотя Филипп был уверен, что тот переигрывает.

— Да церквушку мы зде кропаем, ребяты.

— Молодцы, — «похвалил» Завадский, думая про себя что встреча с очередным «пастырем» это не так уж плохо. Во всяком случае вряд ли им теперь грозит выдача проклятому строгановскому приказчику. Не только как практик, но и как бывший преподаватель сектоведения, Завадский хорошо знал, что лидеры сект предпочитают, как можно дальше держаться от официальных властей.

— Убо коли область наше хрестьянское годе церквушка не помешает, тако бысти ей вмале, да деяние духовное, вы люди крещенные сами ведаете.

— Ну что ж, — поглядел на братьев Филипп, — дело ваше богоугодное и мы только рады послужить ему да с благодарностью вашему гостеприимству.

* * *

Шли, однако, дольше, чем Филипп предполагал. Наконец, минут через тридцать мужики вывели их на полянку, размером примерно в два школьных стадиона в плотном окружении елей и берез. На полянке размещалось около двух десятков дворов, в самой северной части у вырубленного полукруга расположилась небольшая постройка из двух клетей и недостроенной третьей. Шумило указал на нее и сказал, что это и есть храм.

Работа на них легла тем не менее самая тяжелая и низкоквалифицированная — им нужно было ходить в лес почти за версту и таскать оттуда бревна, которые тесали уже в общине два местных древодела.

Жителей тут действительно было на первый взгляд немного — как будто несколько десятков, вероятно под сотню или чуть больше. Мужики, женщины, много девушек и парней, а вот детей Завадский почти не видел.

Имелся у них и кое-какой скот — по полянке бродили коровы и козы, где-то блеяли овцы, кудахтали куры. Коней тоже хватало — в основным рыжих кляч, Филипп при первом же обзоре насчитал сразу дюжину и немного успокоился, поняв, что их вероятно не станут обманывать.

Шумило показал им фронт работы, указал место, где валят лес и после передал в «руки» хозяйственному старичку Антифею и той самой бабе с колотушкой. Они отвели их в избу, где в грязной коморке надлежало им спать. В тесноте да не в обиде. Вчетвером уместятся, но только правда как шпроты в банке. Впрочем, пару дней потерпеть можно, если на кону Итанцинский острог через неделю.

Баба сначала относилась к ним холодно, но видя, что люди они добрые, в общении вежливые, стала ласковее. Особенно ей полюбился почему-то Бес к удивлению Филиппа. Обычно женщин (да и многих мужчин) пугали его судороги — его натурально считали бесноватым. Но сейчас она поставила перед ним тарелку с большим куском говядины и щей налила ему побольше и погуще и все глядела на него, и не спешила уходить.

Старичок Антифей был немного нагловат и едва братьев накормили тут же погнал их работать. Противиться не стали — уговор есть уговор. Пошли в лес и таскали волоком бревна до самого вечера. Тут не помешала была ломовая лошадь, но добрый лес огораживала чаща — человеку едва пройти.

С самого появления в поселении беспокойный Тишка искал глазами свою Анютку, но так и не нашел. Антон потянул его за ворот в лес. Работа оказалась куда тяжелее, чем они думали. Бревна были довольно длинные, тяжелые, но самое утомительное было таскать их с засеки через чащу, так как они то и дело утыкались в какое-нибудь препятствие. Единственный плюс — время летело быстро. Древоделы уже к вечеру закончили третью клеть.

Шумило был доволен и очень деликатно попросил их остаться не на два дня, а на полтреться, то есть на два с половиной, а по сути на три. Филипп поджал губы, но спорить не стал. Конечно, ему было бы удобнее заплатить за лошадей и повозку, чем тратить время, но выбора не было.

Несмотря на близость зимы, погода все еще баловала, только темнело рано. Ужин оказался скуднее обеда — им дали по лепешке с водой. Филипп подумал — лучше бы уж Антон пошел как обычно на охоту и добыл косулю или дичи, и они поели досыта, но обижать гостеприимства хозяев не хотел, несмотря на то что Шумиле он особенно не доверял. Филипп чувствовал, что он таким образом, как будто отчасти снова становится тем, кем был когда-то — при всех недостатках обычным человеком, который никого не резал, не грабил и не обманывал. Здесь, среди простых людей, в диком месте он будто хотел прикоснуться к старому миру, ощутить остаточную чистоту в душе.

Тишка быстро проглотил лепешку, чуть не подавившись и побежал на улицу. Братья тоже вышли вскоре. Несмотря на мрак и привычку простых людей семнадцатого века ложится рано, здесь еще продолжалась жизнь. Возможно причиной тому были гости. На полянке разожгли костры, вокруг которых толпились мужики и бабы.

Антон, Бес и Филипп встали у одного костра, к ним вскоре подошел Шумило со своими мужиками. Похвалил их за работу, затеял житейский разговор. За всех отдувался Антон, умевший говорить по-простому, не так балагуристо конечно, как Данила или Аким, но тоже был быстро принят мужиками. Как хороший охотник Антон живо нашел тему для общения — какие звери тут водятся да как ловятся. Бес поначалу напрягал мужиков своим видом, но про него сказали, что в детстве его утащил волк и с тех пор у него пошли эти судороги.

Бес сидел поодаль на толстом бревне, привычно протирал ветошью свою пыжатку.

Завадский присел рядом.

— Ты бы убрал ее, — сказал Филипп, глядя перед собой, — а то не ровен час сыграть заставят.

Бес тихо засмеялся.

— А ну и сыграю.

— Да ну тебя к черту, — улыбнулся Филипп.

— А еже тебя смущает, братец? Ты поминаю не худо отплясывал.

— Будешь потом сам им доказывать, что ты не настоящий бес. — Филипп вдруг нахмурился. — А где Тишка?

— Да вон же. — Бес указал на дальний двор, где у костра собрались отроки и все поглядывали в сторону соседнего двора, где у околицы на пеньках сидели близко друг к другу две фигурки.

— Хренов Ромео. — Проворчал Филипп.

Бес глядел в сторону — у другого костра собралась молодёжь постарше. Филипп обратил внимание на трех парней на границе света и тьмы, среди которых выделялся ростом долговязый. Ему было лет около двадцати навскидку. В полутьме сверкали его глаза, обращенные на Тишку и его новую подругу Анютку.

— Чаю, брат, Тишка нам доставит забот. — Сказал Бес, поворачивая лицо к Филиппу. — Ты бы поговорил с ним…

(обратно)

Глава 47

Еще затемно разбудил их вредный старик Антифей — ругался, грубо пинал ногами. Завадский потушил усилием воли закипавшую ярость и быстро поднялся. Через две минуты Антифей дал им факел, и они пошли в лес. Вся община спала, кругом царила темень — проклятый дед поднял их еще ночью. Невыспавшийся Филипп сердился, но не показывал виду, старался думать о смирении и великодушии, но злое противилось, бушевало и он сам себе был противен в этот момент — да неужели и такой пустяк требует борьбы? Неужели стоило только сделать шаг, чтобы оно отравило тебе кровь?

Пользуясь случаем он решил поговорить с Тишкой, однако тот опередил его, перейдя на какой-то новый решительно-отвязный тон, которого за ним прежде не водилось.

— Дядька Филипп! — заявил он. — Заберем Анютку с собой!

Завадский сперва даже растерялся.

— Да ты, бзыря, дал маху, — усмехнулся шедший рядом Антон.

— Чевой-то! — огрызнулся отрок.

Тут дело было понятное — против гормонов не попрешь, но Филипп попытался.

— Послушай, Тишка, ты себе как это представляешь? Мы коней-то не крадем, а ты хочешь утащить девку?

— Посем тащить! — запротестовал парень. — Она сама алкает с нами идти. Ей зде худо, брат!

Антон с Бесом засмеялись, а Завадский снова удивился — дело было даже не в том, что парень впервые назвал его «братом» — это не возбранялось, хотя звучало немного диковато, как будто сын назвал отца по имени. Дело было в том, что у парня даже и в мыслях не было, что в его же веке желания малолетних влюбленных имеют значение в самую последнюю очередь. Либо Тишка действительно сильно обгонял свое время, либо просто «Ромео» во все века одинаковы.

— А как же там сватовство, обряды или как тут у вас это принято?

— Да плищь еже бо! — Тишка зло пнул трухлявый пень на ходу.

— Думаешь этим людям понравится, что мы заберем их девку и потом… что скажут ее родители?

— Кто?

— Отец с матерью!

— Да сирота она, Филипп! — почти прокричал Тишка. — Худо ей зде, ин в граде Солнца буде ей годе. Я ей сказывал яко у нас. Заберем, а?

Тон у Тишки был явно нездоровый — возбужденный, сила и угрозы тут не помогут, как понял Филипп — парень может сгоряча сделать какую-нибудь глупость — например убежать с ней вдвоем, и чтобы только снять на время это напряжение и отвязаться от Тишки, Филипп сказал, что спросит у Шумилы, но ничего не обещает. В конце концов осталось им тут всего полтора дня и не хватало еще забивать голову всякой подростковой ерундой. У него и так куча забот.

У Тишки, видимо приободренного словами Филиппа мозги встали на место, и он за пять минут из вервия и куска кожи соорудил волокушу, с помощью которой тащить тяжелое бревно вдвоем стало легко и сподручно.

Так, попарно они быстро растащили вчерашнюю заготовку толстенных бревен и пошли на обед. Древорубы едва ли теперь будут их сильно опережать, а значит работы после обеда будет у них немного.

Баба, которую, как выяснилось звали Омелфой накормила их щами в избе, вместе с шестерыми мужиками-древорубами. Мужики сидели за большим столом, а Филипп с братьями за маленьким в углу, где можно было тихо переговариваться не опасаясь, что тебя услышат. Бесу опять досталась самая большая порция. Кроме того, Олмефа дала ему пирог с капустой.

Филипп краем глаза следил за Тишкой — тот ел быстро, расплескивая щи, как ребенок, которому разрешили поиграть в приставку после того как он все съест. Угрюмые мужики ели молча, скупо переговаривались о работе, да нет-нет — косились на четверку в углу. Теперь как минимум трое из них проявляли странности. Быстро закончив с трапезой, Тишка вскочил из-за стола и рванул в сени — благо сидел с краю.

— Эй! — повернулся к нему Филипп. — Далеко собрался?

Он уже понял, куда юнец навострил лыжи — Тишка не будь дурак смекнул, что древорубы пока только сели за обед и значит, как минимум час еще не будет у них работы.

— Недалече, брат — к вешняку да обратно.

— Зачем?

Тишка замялся.

— Что, настолько одурел, что соврать толком не можешь? А ну сядь! — Филипп указал глазами на лавку.

Тишка нехотя вернулся, сел на лавку и промаялся на ней около минуты, а потом вдруг вскочил и буркнув на бегу «по нужде» вылетел из избы.

Антон с Бесом ухмыльнулись.

Филипп надул щеки от злости:

— Засранец…

* * *

Тишка пробежал по тропинке, распугав кур, обогнул колодец-журавля, миновал копны промокшего сена, и прыгнув с небольшого откоса, пересек по мостику речушку. Никто не обратил на него внимания — большая часть мужчин в общине занималась охотой и рыболовством, и пропадала в лесах да на речке, хлеб тут не выращивали, а сезон огородов закончился. Женщины же и девушки, не занятые в домашних делах, поздней осенью ходили за шишками, из которых лущили потом на зиму кедровые орехи. На небольшом выгоне в южной части поселения только двенадцатилетний отрок пас коров.

Тишка выбежал из поселения и нырнул в березовую рощу. Она должна было скоро смениться поляной, но парень заплутал, углубился в чащу, понял, что забрел не туда, вернулся назад к мостику и взял левее. Та, к которой он спешил говорила ему, что за мостом будет тропка — прямиком до недостроенной мельницы, но кругом все усеяно было листвой, из которой торчали голые прутья кустарников. Внезапно вдали Тишка увидел фигуру, спешно шагавшую навстречу и сразу понял, что под тропою имелась в виду едва заметная просека — человек шел прямо по ней.

По мере приближения Тишка узнал в человеке долговязого парня с дебильной улыбкой. У него одного из немногих в этой общине были добрые сапоги, а не лапти, хотя он нигде не работал — ни плотничал, ни охотничал, ни рыболовил, но Тишка знал причину — этот парень с клочкообразной бородой по имени Меркул был младшим братом местного вожака — Шумилы. У Шумилы было шесть братьев и все они здесь были определенной силой, властным костяком, мозговым центром которого был конечно сам Шумило.

Анютка зачем-то рассказала об этом Тишке накануне, хотя ему это все показалось скучным, он хотел, чтобы она смеялась, как обычно, но кажется ее как будто что-то тревожило.

Тишка пробежал мимо Меркула — тот всадил в него свой тупой бычий взгляд, умноженный этой дурацкой улыбкой. Тишка поморщился — не нравилось ему как пялился этот долговязый — пристально, будто хотел докопаться. В глаза бросился распахнутый ворот рубахи и бледная безволосая грудь — будто ныне, в ноябрьском предзимье ему сделалось жарко. Что он тут делает? Не место ему здесь, подумал бегущий себе дальше Тишка, не видя, что Меркул остановился и глядит ему в след.

А Тишка уже позабыл о нем — перед глазами его теперь пылал в огненной страсти будоражащий гибкий стан, сияли прекрасные глаза, в которых хотелось утонуть, звенел чудный голосок, переливающийся в тихий заразительный смех.

Лес наконец поредел и расступился. Впереди показался черный остов недостроенной восьмигранной мельницы. Нашли где мукомолку строить, остолбени, — фоном мелькнула мысль, — у самого леса! Тишка перешел на шаг, сердце его сильно колотилось, будто норовило выпрыгнуть.

Завтра, говорила она, пойдем мы за шишками недалече — в кедровку у старого пастбища, я буду бродити подле мельницы, собирать вал…

Тишка спешил. Не обманет же! Вот уже и мельница, за нею одинокая лутошка, но поблизости никого.

— Анютка! — позвал он негромко. Вдали мелькнуло что-то белое. Две бабы шли вдоль опушки, но совсем далеко — с полверсты и вскоре скрылись за пологим холмом. Тишка испытал разочарование. Неужели и она там? Не дадут побыть вдвоем, хлебнуть вдоволь пьянящего любовного зелья, насладиться друг другом, прогонят! Эх…

Тишка снова позвал — никакого ответа. Нет ее здесь. И вдруг — мелькнуло что-то в десяти шагах за лутошкой. Тишка рванул, окатываемый жаром ужаса. В мокрой траве и листьях лежала Анютка. Нежное лицо бледно и покойно, будто не чувствует холода. Мятый сарафан и нижняя юбка задраны, обнажая прекрасные ноги, которые так хотел он осыпать поцелуями.

Тишка бросился с разбегу на колени, проехался на них по мокрой траве, угодил рукой в корзину с высыпавшимися шишками.

— Анютка! Анютка! — стал он трясти ее за плечи, сам трясясь, будто в горячке.

Голова девушки запрокинулась, и он увидел страшные кровоподтеки на нежной шее.

* * *

Вопреки ожиданиям древорубы отобедали скоро и тотчас пришел один из братьев Шумилы — хмурый и похожий на валун горбатый Анашка с дедом Антифеем и всех погнал работать. Филипп с братьями не дождавшись Тишки, отправились на засеку. Древорубы пришли следом, работы благо пока хватало на троих — один занимался обрубкой сучков, пока двое таскали. Сами древорубы забирались все дальше в чащу в поисках дерева получше и в целом работали неспешно. Братья тоже не утруждались.

В какой-то момент древорубы ушли уже метров на сотню, братья присели отдохнуть, и тут из лесу выбежал на них Тишка — вид растрепанный, в глазах ужас будто медведя увидал, сам какой-то мокрый.

— Что такое? — Филипп встал навстречу Тишке, схватил за плечо.

Тот шатался будто пьяный. Братья тоже поднялись, обступили его.

— Уязвили… Анютку… погу… били… — срывающимся голосом проскулил он, шаря кругом круглыми как у мыши глазами.

— Что?

— Мертвая она говорю, брат… мертвая!

В это время вдали раздался дикий бабский визг.

Филипп переглянулся с братьями.

— Живо говори, что случилось!

Тишка кое-как рассказал, глотая слезы. Плохо дело, подумал Завадский.

Крики вдали множились.

— Тебя кто-нибудь видел? — спросил Филипп.

— Ась? — Тишка глядел сквозь него.

— Отвечай! Видел кто-нибудь?!

— Не… не. Токмо… токмо Меркул…

— Кто?

— Сый… брат Шумилки овый!

— С лицом дебила который?

Тишка кивнул и вдруг прищурил глаза.

— Убо он! Он же истнил ее, брат! — закричал вдруг Тишка.

— Тихо!

Тишка схватил Филиппа за рукава.

— Он убо шел от вешняка, и мы с ним разминулись! Брат, иде уговорились мы свидеться с нею! Еже онамо он делал? Он же! Он и погубил ее!

Филипп хмуро поглядел в сторону поселения, только сейчас открылся ему весь масштаб новой проблемы. Он оттолкнул Тишку, присел на бревно.

Тишка тем временем продолжал бесноваться.

— Надобе сыскать его, брат! — с жаром говорил он, взмахивая тощими руками. — Сыщем!

— Что? — не понял Филипп.

— Угомонись, отрок! — бросил хмуро Антон.

— Надобе отмстить! Сыскать страхолюда да снять выблядку голову! Я сам…

Филипп вскочил, схватил Тишку за горло, прижал к сосне.

— Ты еще не понял, придурок?! Ты в жопе теперь! У них здесь свой биом! Ты здесь никто. Тебе надо думать только об одном — как не сдохнуть! Ты понял меня?!

Тишка задыхался, по грязным впалым щекам катились слезы.

— Не слышу!

— Да-а… — Проблеял Тишка.

— Мы все в заднице по твоей вине, сраный Ромео! Я тебе говорил сидеть тихо, а не мозолить всем глаза с местной девкой!

За деревьями замелькали приближающиеся древорубы. Крики в поселении привлекли их.

Филипп выругался и отпустил Тишку.

— Будем уходить, брат? — тихо спросил Антон.

— Тогда они точно решат, что это наших рук дело… Работаем дальше. Никто не в курсе. И присматривайте за этим. — Филипп указал на Тишку.

— Давай вставай, — Бес схватил присевшего Тишку за шиворот, поднял и толкнул к поваленной сосне, — иди работай.

Двое древорубов ушли в поселение и не вернулись, остальные отыскали себе новую засеку в полверсте от старой и стволы теперь приходилось таскать с новой на старую. Прошло три часа, Филиппу так и не удалось заглянуть в поселение. Он присматривал за Тишкой, тот работал молча, только лицо его было хмурым и серым. Стемнело. Вышел старший из оставшихся древорубов и сказал, что работы закончены. Двинулись в поселение.

Еще издали увидели они меж темных стволов множество костров, и услыхали гул возбужденных голосов. Выйдя к недостроенной церквушке, Филипп увидел в центре поселения на небольшой площади большой костер и толпу людей — казалось вся община собралась там. Некоторые держали в руках факелы.

Древорубы направились к ним, Филипп же с братьями встали поодаль. Люди в толпе один за другим оглядывались на них. Стоявшие за костром светились страшными ликами, будто толпа распинателей на картинах, иных скрадывал мрак. Филипп знал, что его с братьями плохо видно во тьме, но жуткое чувство под натиском этих безмолвных взглядов охватило их всех. Старший древоруб что-то рассказывал Шумиле, указывая на них. Шумило слушал спокойно, иногда что-то спрашивал, кивал, бросая на Филиппа взгляды вместе с остальными. Толпа расступилась, пропуская вернувшихся с засеки древорубов, снимавших шапки и среди них у костра показались узкие дроги, на котором лежала на спине мертвая Анютка.

Тишка резко вздохнул и тотчас Филипп понял почему — прямо за дрогами стоял Меркул и скалился в красном свете костра, глядя прямо на него.

Шумило с тремя братьями тем временем отделился от толпы и направился к Филиппу. Антон и Бес, не сговариваясь выступили чуть вперед, прикрыв Тишку.

— Что случилось? — спросил Филипп у подошедшего Шумилы.

— Кто-то удавил девку у мельницы. — Ответил он, изучающе разглядывая Завадского.

Филипп посмотрел в сторону костра, где лежало тело.

— Очень жаль. — Сказал он спокойно. — Когда?

— До полдни броднила она подле мельницы. Бабы видели ее, да таже… Вы не видали али мочно слыхали еже бо?

— Нет, — Филипп покачал головой, и братья Антон и Бес покачали головами с ним в унисон, — мы весь день работали в лесу.

— А твой отрок? Оне вроде яко сыстнились [подружились] вмале накануне. Ино да мочно еже ведает?

— Он все время был с нами и ничего не видел.

Шумило глядел Филиппу в глаза. Завадский видел только половину его лица, освещаемую костром, вторая пропадала во мраке.

— У нее есть отец и мать? — спросил Филипп.

— Она сирота.

— Понимаю, горе есть горе. Можем ли мы чем-то подсобить?

Шумило поджал губы, глянул на своих братьев и осторожно коснулся руки Филиппа, шепнув в лицо:

— Отойдем, брат.

Они отошли во тьму.

— Вонми, — начал Шумило, — я ведаю еже вы работали и непричастные к злодеянию, инда наши древорубы овые бысти с вами весь день, врать не станут, обаче…

Шумило демонстративно поглядел на толпу у главного костра и продолжил:

— Обаче люди, убо сам ведаешь, не особо доверяют чужакам, да кольми якое зло ключилося, споро жаждут они расправы над виновниками.

— К чему ты клонишь, Шумило?

— Боле не годе вам работать полма дня. Заутро, брат, затемно надобе вам уйти.

Филипп понимающе кивнул.

— Уговор наш в силе, кляч да телегу вы получите, токмо… ты сулил за сие деньги.

— Да, но ты предложил вместо этого нам поработать.

Шумило вновь пристально поглядел на Филиппа.

— Ты разве още не уразумел, брат, еже новые невзгоды — новые протори [расходы].

— Хорошо, я заплачу рубль.

Шумило приблизил к Филиппу свое лицо, заглянул пристально снизу, обдав едким запахом лука.

— Нет, брат, ты видать и впрямь не уразумел.

— Тебе нужно больше?

— Мне надобе все. Все, еже ты в своей калите таскаешь.

— Слушай, Шумило, это слишком много — за такие деньги в Урге можно купить полсотни лучших монгольских лошадей, а не пару кляч.

— Обаче мы не в Урге, Филипп, — Шумило оглянулся, как бы предлагая и Завадскому посмотреть на толпу, которая бросала на них враждебные взгляды, — и плата сия не за кляч, ты меня понимаешь?

Филипп задумчиво поглядел через его плечо, сдвинул брови. Он понял, что Шумило озвучивал не предложение, а ставил ему ультиматум.

— Хорошо.

— Во-ся ладушки, — сказал Шумило, потирая руки, — заутро разбудит вас мой брати, отведем вас к дороге, покажем путь, онамо и ударим по рукам.

* * *

— Еже ему надобно? — спросил Антон, когда Филипп вернулся к братьям.

— Завтра утром мы уезжаем.

— И все?

— За билет на выход придется заплатить.

— Елико?

— Всё.

— Во-то сукин сын, — зло усмехнулся Бес, — будто пес не ведает чьих рук дело сие.

— У нас мало времени, братья, завтра встаем затемно.

— Ладно, у меня на случай още три серебряных рублика в сапоге упрятано. — Сказал Антон. — Повечеряти бы, да пусто.

Есть им действительно не дали, да, впрочем, не до того всем теперь.

Легли спать в своей коморке в избе Мошкиных.

Антон с Бесом быстро уснули, а Филиппу не спалось. Он ворочался два часа, слышал, как Тишка сопел и шмыгал носом, да еще чьи-то шаги кругом избенки. Ходил явно не одиночка, а трое-четверо, за стенкой все слышалась какая-то возня и тихий говор. Филиппу стало душно, захотелось выбраться из тесноты на воздух. Он ощупью достал китайскую трубку, мешок с табаком и поднялся.

— Филипп… — Позвал во тьме жалобный, почти детский голос.

Завадский поглядел на темный приподнявшийся силуэт.

— Чего?

— Неужто ничего нельзя изменить, брат?

— Некоторые вещи надо просто пережить, Тишка. — Ответил Завадский и вышел на улицу.

Стоявшие у амбара тени, прошелестели по сухой листве и растворились во тьме. Филипп втянул носом морозный воздух, подошел к низкой околице, высек искру, раскурил трубку.

Два костра еще горели на краю поселения у реки. Кто-то завывал вдали, а кто-то кричал пьяно. Крик внезапно усилился и ворвался в уши, Филипп увидел, что из большой избы у моста две фигуры выволокли третью. В свете костра он узнал крепкую Омелфу — ту самую бабу с колотушкой, которая кормила их щами.

Тащили ее двое, одного из которых Филипп тоже узнал — валунообразный брат Шумилы Анашка.

У костра Анашка с напарником отпустили Омелфу, которая тотчас начала проклинать их и плеваться.

— Алгимей проклятый! Выблядок сучий! Да еже бо у вас уды поотсыхали, кобели сташивые!

Мужики уже ушли, а она все ругалась, грозя кому-то крепким кулаком.

— Во норов у бабы! — раздался одобрительный голос во тьме так близко, что Филипп вздрогнул.

Повернув голову, он увидел рядом с собой нагловатого старичка Антифея, который обычно будил их. Он был невысок и стоял с другой стороны околицы, сложив руки на столбике, который был ему по грудь.

— С чего это она так? — спросил Филипп, затягиваясь китайским табаком.

— Она убо за девкой покойной Анюткой приглядывала, бысти ей заместо отца да матери.

— Горюет?

— Серчает, — со вздохом ответил Антифей.

— На кого?

Старичок вдруг горько улыбнулся, поглядел на Филиппа, явно желая, но не решаясь что-то сказать.

Завадский подумал уже что не решится, но…

— У нас же, братец, такое не впервой…

— Что не впервой?

— За третью годину ровнехонько третью девку удавили. Сатана нас преследует.

Филипп вдруг замер, вынул трубку изо рта и с удивлением посмотрел на старика.

— А может не сатана?

Антифей развел руки в стороны, хлопнул себя по ляжкам и тяжело вздыхая, да приговаривая: «ох, беда-беда» удалился во тьму.

Филипп сделал еще две затяжки и направился в клеть. За спиной раздались шаги.

— Эй.

Завадский обернулся.

Перед ним стояли Анашка и такой же крупный его напарник.

— Иди с нами.

— Зачем?

— Шумилка зовет.

Шумило стоял на берегу речки, чуть согнувшись глядел на воду. Большой костер ярко освещал его бледное «попковское» лицо. Анашка с напарником остановились метрах в пяти. Шумило повернул к ним лицо, кивнул. Филипп подошел к нему один.

— Ведаешь, братец, яко порой в тягость бысти людей вести? — сказал он.

Филипп сцепил руки в замок на животе и спокойно ждал.

— Что ты хотел, Шумило?

— Наш уговор прежний, Филипп, заутро вы уйдете, обаче цена будет иной.

— Но где я тебе возьму еще денег, если ты и так заберешь все?

Филипп видел по растущим теням, что Асташка и другой верзила подошли ближе.

— Дело сый не в деньгах. Ты их отдашь, да. Обаче не токмо их. Ты отдаешь нам еще кое-кого.

— Нет, брат. — Решительно заявил Филипп.

— Филипп, зде тебе не базар, сам убо ведаешь.

— Он не убивал ее, и ты это знаешь.

— Знаю? Отнюду мне сие знати? Токмо зане же [потому что] ты изрек?

— Потому что ты знаешь кто это сделал на самом деле.

Шумило поглядел в глаза Филиппу и к его удивлению усмехнулся.

— Он мой родной брат. — Сказал Шумило, после паузы. — Моя кровь, разумеешь?

— Тишка тоже мой брат.

— Не-ет. — С плотоядной улыбкой протянул Шумило.

— Нет?

— Почитаешь я не ведаю кто ты таков на самом деле? — Шумило постучал пальцем по своему виску. — Разумеешь во еже аз дурачок?

— Знаешь кто я? — нахмурился Филипп.

— Я видел, яко твой Антон осенял себя двоеперстием. Вы — блазни, беглые раскольщики. Мне мочно во братстве все едино проречь — Сибирь всем дом, обаче иные бы вас скороспешно сымали да отдали стрельцам. Мы не дикари, среди нас бысти целовальник да писарь. Вонми, братец, выбор у тебя есть, обаче он не велик. Мы още можем поступить такожде да и выдать вас стрельцам.

— Но зачем он вам?

— Он чужак да кольми его все видели с нею. Людям надобен козел отпущения, — Шумило вплотную подошел к Филиппу, снова обдавая его запахом лука, — и он сим козлом буде. Зане либо он один, либо вы все.

Когда Филипп вернулся в коморку, он увидел в упавшем свете луны, что Тишка, наконец, заснул. Филипп смотрел на него какое-то время, а потом, зная, что Бес не спит, тихо позвал его.

* * *

На исходе ночи, в самый глухой предутренний час, троица мужиков, назначенных Асташкой караулить избу с чужаками так озябли, что стали по очереди отлучаться к костру, догоравшему у реки. Один из них — Севастьян, ничего не зная о планах начальства все думал — и на кой черт их стеречь, амо в такой мороз бежать — в глухие леса? Его даже передернуло от такой мысли. Буде ты хоть трижды конокрад, а ни даже хоть и душегуб-алгимей, лучше такую ночь просидеть в теплой избе.

Он был рад, когда наконец вредный древоруб Бармаил ушел греться, значит следом его черед. С ним остался любитель выпить дапогулять рыболов Овсей. Как только Бармаил ушел, тот достал из сапога припасённый ржаной сухарь, разломил пополам и поделился с Севастьяном. Для согрева стали ходить вокруг двора, жевали на ходу, чавкали, переговаривались.

Где-то неподалеку скрипнула дверь. Так тихо, что Севастьян с Овсеем даже не обратили внимания. А вот когда раздался тихий стук, они переглянулись и быстро зашагали к выходу со двора. Рыболов Овсей даже выхватил топорик, чего Севастьян осудил косым взглядом.

На дворе было пусто — луна и отсветы костра скупо золотили иней, рисовали тонкие линии, но кругом царила тишина и покой, однако все же кое-что они увидели — молниеносная тень, будто черт сиганула на крышу по стене и исчезла во мраке. Овсей с Севастьяном переглянулись — не почудилось?

— Видал ли? — спросил Овсей, открыв рот, так что кусок сухаря вывалился из него.

Севастьян перекрестился. Тут как раз неслышно явился Бармаил, хлопнул их по плечам, так что оба подпрыгнули.

— Вы чаво?

— Черт онамо по крыше скачет!

— Пустомеля!

— А негли кошка просто.

— Якая тебе кошка! Позабыли кого стережем, остолбени! — Бармаил подошел к дверям, вошел в избу, где на всех лавках спало многодетное семейство Мошкиных, открыл дверь в коморку возле печки, увидел в свете луны отрока Тишку, Завадского, дальше во тьме кто-то храпел.

Бармаил прикрыл дверь, вышел на улицу. Напарники глядели на него круглыми глазами.

— Еже уставились, сташивые? Чертей оне увидали яко дети малые. Дрыхнут бродяги. Дуй, Севастьян, греться!

* * *

Грубо разбуженный ранним утром, Завадский первым вышел из избы в мороз и тотчас прикрыл глаза рукой — так светло было от факелов, хотя на улице царила еще глухая тьма.

Четверка крепких лошадей, две большие телеги и худые розвальни, в которые впряжены были две низкорослые клячи. Завадский понял — далеко на таких не уедешь. И за этот «товар» он заплатит неподъемную цену.

Тишка и Антон вышли следом, тоже щурились, Тишка еще и дрожал.

— Черта криворожего нет, братцы! — громыхнуло позади.

— Кря!

Несколько факелов опустилось, и тут Филипп увидел, что у телег уже все были в сборе — Шумило с пятью своими братьями. Каждый при топоре или серпе, а один — Асташка даже с палашом.

Шумило отвел Филиппа в сторонку.

— Ну иде бесноватый?

— Разве я сторож брату своему?

— Москолудишь, богохульник? Сие годно. Стало быть, убег твой клосный дьявол? Бросил братьёв своих?

— Слушай, Шумило, — сказал Филипп, — раз такое дело, может он и станет козлом отпущения? Не зря же зовете его бесом.

— Разве таков ты, Филипп? — зацокал Шумило. — Не таись дураком. Думаешь о себе, во-то и думай далече, а за все еже грядучи тлимо. Ты знаешь, який дан тебе выбор и криворожий черт в нем не разместен. Убег — его дело. Нам он не надобен, а кто надобен — сам ведаешь.

Филипп бросил взгляд на зябнущего Тишку.

— Анашка! — тем временем крикнул Шумило.

Подошел валунообразный горбун.

— Дай им воды, да нужду справить, но лишнего не тяни, — сказал ему Шумило, — да передай Бармаилу — за ночного беглеца шкуру спущу.

Под присмотром братьев Шумилы Филиппу сотоварищи дали пару минут на туалет и на омовения лиц ледяной водой — большего сделать и не успели.

Затем их посадили на розвальни, которые разместили между телег. Не гнали во тьме — лошади шли шагом, фыркали. Дорога заняла почти час, за елями уже забрезжил рассвет, загулял морозный ветерок, набрасывавший вуали сухих снежинок.

Они столько потратили времени, что впору просить было сани. Между тем, телеги по листве шли неплохо. На небольшой полянке остановились. Филипп с Тишкой и Антоном выбрались из розвальней.

Шумило встал у толстой сосны, по правую руку от него стояли Меркул со своей дурацкой улыбкой и валунообразный горбун Асташка с палашом. Остальные братья Шумилы рассредоточились вокруг, развязно облокотившись о телеги.

Филипп остановился напротив Шумилы метрах в пяти, привычно сцепил на животе руки.

— Гляди, — сказал Шумило, указывая налево, где тусклый ноябрьский рассвет сочился на них меж высоких сосен, — за сосняком березовый отъемник, а пред ним протопье. Поедешь по нему выше, через десяток верст выйдешь на распутье, онамо дорога хочь в Иркутск, хочь в Селенгинск.

Шумило повернул к Филиппу лицо.

— А теперь к делу, брат. Уговор ты помнишь.

Завадский спокойно достал из-за пазухи кожаный кошель и швырнул его Шумиле. Тот ловко поймал кошель, улыбнувшись кончиком губ. Развязал шнурок, пересчитал деньги и спрятал себе за пазуху.

— Не худо. — Сказал он. — Овсейко!

Перед Филиппом появился очередной брат Шумилы — крепкий бородач.

— Не держи зла. Овсейко проверит.

Бородач сунул топор за пояс, пробасил:

— Подыми руки.

Филипп повиновался. Овсей похлопал его рваный бушлат и штаны, сунул руку в нашитый внутренний карман, достал бамбуковую китайскую трубку и мешочек с табаком, показал Шумиле.

— Оставь ему, — великодушно махнул рукой «ангарский» вожак.

Овсейка отдал Завадскому трубку и отошел.

— Ну… — Сказал Шумило, глядя на Филиппа. — Далече тебе подсобить али сам отдашь?

Завадский сжал челюсти, лицо его как будто разом осунулось, он поглядел на Антона и коротко ему кивнул. Тот сразу же схватил Тишку за тощее плечо и с силой потащил к Шумиле.

Тишка стал дико вырываться, упираться, кричать.

— Нет, брат! Филипп, не на-а-адо! Пощади-и-и-и!!!

Шумило улыбнулся — точь-в-точь такой же плотоядной улыбкой какой скалился стоявший подле него Меркул. Теперь было хорошо видно, что они родные братья.

Антон толкнул Тишку к Меркулу. Тот схватил его, прижал к себе, с Тишки в то же мгновение вдруг сошло плаксивое выражение, он резко обернулся — в худой ладони блеснуло лезвие. Через мгновение захрипевший Меркул отступил, лоб его заблестел, вены на шее вздулись, он пытался поднять руки к груди, из которой торчала рукоятка ножа. Шумило, стоявший рядом, отшатнулся.

— То был младший сын…

Одновременно Антон выхватил татарский обоюдоострый нож и одним чудовищным троекратным движением как робот прошил тело Асташки, вонзив нож поочередно — под ребро, в шею и в ухо. Мертвое тело рухнуло наземь. Антон открыл рот и зашипел на труп, будто оскалившийся кот.

— То был средний сын… — Тихо прозвучало в загустевшем времени.

Все это случилось так стремительно, что только теперь братья Шумилы сообразили и сорвались с мест — лишь один Шумило все пребывал в какой-то оторопи и смотрел огромными глазами на Филиппа, который все также спокойно стоял, сцепив на животе руки.

— А теперь познакомься со старшим…

Сразу троих братьев одного за другим скосили стрелы, выпущенные будто из арбалетного автомата.

Четвертая, последняя стрела (больше у Беса не было) пронзила правую часть живота Шумилы, который тотчас сполз по сосне на землю, где все еще корчился в предсмертных судорогах его брат Меркул.

В глазах Шумилы мигало, будто кто-то включал и выключал перед ним весь белый свет, и в этих вспышках он видел, как черная фигура с длинными волосами с дьявольской скоростью метнула турецкий топорик в убегающего брата Константина. Топорик вошел тому в затылок и опрокинулся из поля зрения вместе с ним. На его месте возник неспешно приближающийся Филипп.

Боль выдавила первый хриплый стон.

Филипп остановился перед Шумилой, нагнулся, достал у него из-за пазухи свой кожаный кошель.

Белое как мел лицо Шумилы напряглось, будто он хотел что-то сказать, но изо рта вышла только кровавая пена.

Он умер последним, сразу после Меркула.

Филипп посмотрел на стоявших рядом Антона и Тишку — те молча поглядели в ответ, оглянулся. Бес сидел на телеге, свесив ноги, в окружении убитых им, вытирал куском ткани свой топорик.

— Уходим. — Буднично сказал Филипп.

Кляч они оставили на полянке. Уезжали на лучших лошадях, которые споро несли телегу по протопью. День занимался погожий — предзимье продолжало баловать выживших бархатным теплом. Филипп думал о будущем, а Тишка до первого долгого поворота безотрывно глядел на сосняк, скрывающий таинственное лесное поселение. Не возвращайся в места, которые навсегда покинул тот, кто был тебе дорог. В них не найдешь ты прежнего света.

(обратно)

Глава 48

Странный голос вырвал из небытия:

— Сосна, как слышите меня? Буду вам транслировать команды, прием!

От испуга он взмахнул руками, но что-то помешало им привычно подняться — будто он тонул в болоте и руки вязли в трясине. И все же он увидел их — оранжевые рукава, тяжелые перчатки, странный упругий материал, вроде застывающей смолы. Он поднес толстые пальцы к лицу, они стукнулись обо что-то невидимое. Еще одна попытка и он понял — твердый прозрачный пузырь вокруг его головы, насколько можно было ощупать — руки выше ушей не подымались. Что-то сжимало уши, искаженный голос звучал оттуда. Не враждебный, но… казалось будто он звучит прямо в его голове. Неживой голос. Тако глаголят ангелы небесны, али демоны. Демоны бестелесые! Паника охватила, но тотчас отступила. Прими смиренно волю Его, ты уже по ту сторону. Он стал повторять молитву, заученную в детстве — ту самую, которую молвил, падая ниц на поле, зная, что уже не встанет.

— Хранителю мой святый, на соблюдение мне от Бога с небес данный! Прилежно молю тя…

— Минутная готовность!

— Ты мя днесь просвети, и от всякого зла сохрани, ко благому деянию настави, и на путь спасения…

— Как вы слышите?

— … направи. А…

— Ключ на старт!

— Аминь!

Он заметил, что не сидит, а полулежит, пристегнутый к пыточной (видимо) скамье. Впрочем, лежать удобно, мягко. Коморка тесная, с трудом поворачивая голову он оглядел ее — какое-то тряпье на стенах да уродливые железные сундуки.

А впереди, прямо перед ним круглое, крохотное — не оконце ли?

— Сосна, я Витебск один, дается продувка.

За оконцем небо, чистое с редкими-редкими кучевыми облаками.

Голос все говорил непонятно, он уже даже привык к нему.

— Дается зажигание.

Снизу поднялся рев, коморка затряслась. В оконце появился дым.

— Хранителю мой святый…

Разверзается, разверзается!

— Предварительная ступень.

— От всякого зла сохрани…

— Промежуточная.

— Ты мя днесь просвети…

— Полный подъем!

Коморка дьявольски задрожала, не оставляя никаких сомнений. Он закрыл глаза.

— И на путь спасения…

Он понял, что не падает в разверзнувшуюся землю, а… летит. Тяжело летит, сотрясаясь, как должен вероятно лететь храм. Так когда-то давно в детстве обещал им старец с длинной бородой.

Созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют её.

Он летит прямо на небо! Чудовищная сила прижимает его к скамье, сдавливает внутренности, он хорошо их чувствует. Тяжелеет голова, трясется коморка, заполняет голову невыносимый гул и треск, но летит в выспри храм его!

— Ты прав был, брат. Прав…

Гул и рев вытеснили все из головы, заполнили ее как туман, он уже не слышал голосов.

За окошком плыли бесконечно далекие реки, горы, изломы и настоящее чудо — облака далеко внизу и тени от них на земле, а за всем этим благолепием — будоражащий вид дугообразного края Земли.

Небо в окошке начало темнеть и гул ушел, летящий корабль стал будто легче, слышался теперь только печальный звон колоколов. Это погребальный перезвон.

Вдруг Земля провалилась куда-то в оконце, за ним стало темно, как глухой ночью и неожиданно — заглянуло Солнце.

Оно здесь яркое, злое несмотря на темень, режет глаза. Захотелось зажмурится, но кувырок — и снова ничего. Между тем его заинтересовали собственные руки, они вдруг стали подниматься сами собой. Из них ушла тяжесть, теперь они ничего не весили, и он понял, что сам стал пушинкой. Какое чудо — он приподнялся целиком, только ремни мешали ему взлететь. Мимо проплыло крохотное граненое железное колечко. Он сопроводил его изумленным взглядом.

Странно округлая и невероятно красивая Земля вновь пришла в оконце. Он видел ее как будто уже снизу, будто висел вниз головой над ней или под ней — решительно не понять. Кругом уже царил кромешный мрак. В коморке стало совсем темно. Он отдался чувству парения, ощущая невероятную легкость и без всякого намека на ужас понял — он лишился тела земного, перестал быть бренным и парит невесомо теперь душа его в небесах. «Плавающая» голова легко повернулась, и он увидел, что справа расположено еще одно круглое оконце. В нем Земля светилась чудным голубым светом, отсеченная от черноты белой радугой. А кругом — бесконечная россыпь звезд, бледные спирали, угадываемо огромные, диковинные рыбы с космических глубин. Он улыбнулся и глаза его в которых отражалась планета заблестели от умиления. А где-то там, подумал он, в красоте поднебесной остались Федора с Варькой, Котеринка и Куприк — и не ведают в яком великолепии живучи. Яко бы сказати им, чтоб не сильно горевали. Мне так тут хорошо…

Планета стала уходить из оконца. Корабль снова завибрировал, а затем начал кружиться. Планета дважды мелькнула в обеих оконцах суматошно. Мрак расступился. В оба оконца заглянуло Солнце и не уходило, стало жечь глаза.

— Уйди! — сказал он, пытаясь закрыть глаза рукой. — Уйди, проклятое!

Но Солнце не уходило. Правое окошко треснуло, затем переднее. Солнце росло, нагло забиралось к нему через оба оконца, заполняло собой коморку, становилось ярче, насыщенней, плотнее, вещественнее, пылало, и уже нельзя было даже мельком взглянуть на него. Все стало болью и ярким светом. Тяжелый страшный звук заскрежетал в голове — будто что-то перемалывало металл.

Он закричал. Глаза его были закрыты, но нестерпимый свет все равно проникал в него и жег изнутри и не было спасения от него и не будет. Свет есть ад твой и не скроешься от него никогда ты отныне, ибо ты теперь часть его.

* * *

Молодой сын торговца Фома Агеевич Петров был хорош собою и выглядел настоящим стрелецким командиром — чернобород, статен, лих и любил пустить пыль в глаза, то есть нимало не беден, хотя толком никто не знал, чем он зарабатывал на жизнь. Нравился он молодым девицам, вдовам, супружницам служилых и даже попадьям.

Сейчас лихо скакал он по полуразбойной торговой Гусейновской слободе, как положено приграничному поселению, собравшему в себе представителей самого разного сброда и самых разных национальностей.

Фому здесь многие знали и уважали, крестьянки задерживали взгляды на статном красавце — не совсем новая, но все же роскошная шуба-чернобурка не могла скрыть его широких плеч и доброй стати. Сияли красные кожаные сапожки, переливались глянцем шелковые штаны и бока породистой гнедой лошади.

Проскакав через всю слободу, он остановился у захудалого кабацкого двора, где собирался обычно самый отборный сброд — от пьяных ямских конюхов, до разбойников, называвших себя «казаками Ургинского гарнизона».

Бросив поводья кабацкому мужику, Фома легко соскочил с лошади и вошел в избу.

День был ранний и пьяниц было немного. За бочкой орали два каких-то казака, да один заезжий купец в бушлате сидел с кружкой в темном углу.

Фома подошел к нему, сел на лавку напротив, покосился направо — в конце узкого стола сидел еще один субъект самого отъявленного вида, и Фома нисколько не сомневался, что он имел к купцу отношение.

— На запад, брат, путь ныне наш. — Бросил Фома оживленным шепотом.

На Фому воззрились небесно-синие глаза.

— Когда?

— Завтре и до исхода седмицы будет мой человек в таможенной избе. Испросишь подьячего Левонтия Долженкова. — Фома снова поглядел на разбойника на другом конце стола, тот смотрел перед собой — будто не при делах. Внезапно по лицу его прошла судорога.

— Надежный человек?

— Надежнее, брат, не бывает. — Фома обратно поворотил лицо к собеседнику. — Бачка мой с ним издавна заводы [дела] водит. Справит он тебе проезжую грамоту, яко на хлеб, пошлину уплатишь померно самую малую, токмо товар под опоной хорошенько упрячь.

Купец достал мешочек и положил на стол. Фома тотчас схватил его, открыл, увидел блеснувшие талеры, перебрал пальцами — ровно десяток, удовлетворенно сунул под шубу.

— Крестцы не пропусти, Филипп, да срок блюди. Елико вас буде?

— Четверо.

— На волоченках?

— Пара саней.

— Годе. — Фома поднялся. — Легкого пути тебе, брат, чаю свидимся аще.

— Не поминай лихом. — Купец тоже встал и оба они обнялись на прощание.

* * *

Сидевший на высокой сосне низкорослый казачишка Овцелов бережно сложил подзорную трубу, убрал в карман и подув на ладони, свистнул.

Люди под сосной задрали головы.

— Едут! — крикнул он им.

Люди тотчас забегали.

— Едут! Едут! — вторили голоса внизу, отдаляясь вглубь леса.

Вмиг под сосной стало пустынно — все разбежались по кустам, только один высокий человек вскочил на лошадь и помчал на подъем по дороге. Скакал недолго, через минуту остановился у придорожной избушки с десятком толпившихся стрельцов. Дорогу перекрывали рогатины.

Всадник свистнул, спешиваясь. Стрельцы бросились в кусты, кроме двоих.

— Хозяин в избе? — грозно спросил у одного из оставшихся стрельцов спешившийся.

Тот помотал головой, и указал на лес.

— Будь начеку — едут. — Бросил человек и быстрым шагом обошел избушку, сразу увидел костер среди деревьев, перед которым маячили люди. Один человек сидел у костра на выструганном в форме стула пне, укутавшись в дорогую шубу, глядя как казак натирает ему сапоги салом.

Подле него ходил и активно жестикулировал Перпетуй Рогаткин. Завидев идущего — кивнул издали: они?

— Они.

— Все готовы?

— Все на местах.

— Смотри у меня!

— На сей раз не уйдет дьявол!

Рогаткин обернулся к статному человеку в чернобурой шубе.

— Гляди-ка, Фома, удалась твоя затея. Яко токмо эту тварь сымаем, озолочу, слово даю! — Рогаткин выхватил саблю, отчего Фома вздрогнул и часто заморгал, но коротышка подвинул его в сторону, поглядел на сидевшего на пне перед костром, — брат, идешь?

Рыжебородый Голохватов отпихнул ногой казака, натиравшего ему сапог, неохотно встал и пошел следом за Рогаткиным.

* * *

Пара саней неспешно взбирались на подъем. На передних сидели трое, укутанные в тулупы — двое равных, один поменьше. Вторые сани шли впритык, возница размеренно понукал лошаденкой, за спиной его возвышался груз, плотно накрытый опоной.

Когда впереди показались рогатки на дороге и вооруженные мушкетами стрельцы, возница первой телеги, натянул поводья и растерянно оглянулся. Поговорив о чем-то с другим возницей, погнал лошаденку вперед.

— Стой! — крикнул один из стрельцов подъехавшим саням. Сани остановились. С обеих сторон дороги из кустов тотчас вышли казаки и стрельцы, целясь в ездоков из мушкетов.

— А ну с саней вон! — гаркнул Коротышка, выпрыгнув на дорогу.

Он подскочил к первому вознице, которого стрельцы уже взяли под руки, сбил с него шапку, рванул тулуп и заморгал от удивления — перед ним стоял седовласый испуганный старик.

— Что такое! — растерянно изрек Рогаткин и побежал к другим пленникам.

Ими оказались двое пьяниц, а тот, кто должен был быть «отроком» и вовсе был бабой лет тридцати.

Рогаткин выхватил палаш и повел страшно очами. Взгляд его остановился на волоченках с грузом. Подскочив к нему, он сорвал накидку и увидел сваленные в кучу еловые ветки, да какой-то мусор. Коротышка часто задышал, прыгнул вокруг своей оси и поигрывая обнаженным палашом пошел на Фому.

— Фома… Фома… — Приговаривал он.

У статного сына торговца из Гусейновской слободы побледнело лицо, вспотели ладони, он ссутулился и стал отступать, но тут как раз из сугробов выбрался Рогаткин в шубе и затопал ногами, отряхивая снег с блестящих сапог.

— Да угомонись ты, Перпетуй, — раздраженно сказал он, — ужель и впрямь ты чаял еже сый блазень раскольщик такой болван? Баляба ты рязанский.

Рогаткин надул щеки, со звоном убрал палаш в ножны, и покачал головой.

Однако, как только Фома решил было, что его пронесло, Рогаткин прыжком хищного зверя бросился на него, схватил за отвороты шубы, пригнул к себе.

— А ну сказывай иде хоронился чужеяд, сказывай, падло, иде пряталась паскуда в выгребной яме вашей!

— Не ведаю, барин, мы токмо в кабаке и видались, — плаксиво отвечал Фома.

Рогаткин осыпал его подзатыльниками.

— Думай, думай, королобый!

— У немчина Яшки Шихтеля!

— Кого? — прекратил дубасить его Рогаткин.

— Ежели негли и ведает кто, да токмо он, хозяин.

* * *

Немец Яков Шихтель, сосланный когда-то в Сибирь за воровство под Смоленском, и отсидевший пять лет в Кетском остроге, теперь промышлял на юге Сибири «торговлию» и боле всякими серым делами — ныне собирался вечеряти со своей русской женой, сыном, дочерью и соседом — криминальным дельцом латышом Колыняром.

Слуга-отрок принес большой горшок овсяной каши и лепешек. Яков собирался уже прочитать тайную молитву, как за окном раздались разбойные свисты — привычное дело в Гусейновской слободе на межмировых крестцах, да только не в таком количестве. В слободу как будто ворвался целый отряд.

Яков Шихтель не ошибся — трехсотенный отряд Рогаткина влетел наскоком в слободу сразу с трех улиц и живыми волнами мчал прямо к дому Шихтеля, который надо сказать выделялся и был далеко не самым бедным.

Во дворе зашлись лаем собаки.

— Яша, камо они? — испуганно спросила жена. — Уж не к нам ли?

Кричали уже во дворе, топали в доме, совсем рядом, внезапно дверь в комору, где сидел Яков с семейством отлетела и в помещение ворвался разъяренный коротышка с палашом в окружении солдат. Женщины завизжали.

Яков отскочил, но его сшиб с ног Рогаткин и дважды ударил кулаком в лицо.

— Иде гадина прячется?

Шихтель ничего мог понять от страха и шока.

Только минут через десять, он кое-как понял, чего от него хотят, покосился на стоявшего тут же перепуганного Фому и указал, что знать может хозяин захудалого кабака на окраине Буня Курощуп.

Рогаткин с Голохватовым и своими головорезами направились в кабак, но и это ничего не дало.

Рыжебородый приказчик флегматично взирал на брызжущего энергией своего невысокого приятеля. Он буквально на уши поднял всю слободу, всех напугал, он так и говорил буквально, потрясая кулаком: все переверну, а достану змия!

Наконец, спустя часа три добрались они до одноглазого старика Никодима, на которого после пары выбитых зубов указал очередной разбойник.

Никодим, по его словам, раньше состоял в разбойной шайке, грабил ясачные обозы и имел связи с ургинскими торговцами, но давно отошел от дел и жил обыкновенным плотником на краю слободы, однако старые связи не растерял — подрабатывал перепродажей краденных шкур и для этих целей имел на своем дворе тайное подклетье.

Никодима застали на печке в избе, у него болел зуб, распухла щека. Рогаткину, впрочем, было плевать, он сорвал Никодима с печки за ногу, тот пререкаться на стал, а сразу сказал — жил у него «сый блазень» — при нем два разбойника, из которых один скалился аки черт, да отрок смекалистый. Жили в сарае, платили по копейке в день. Показал. Сарай как сарай — лежанки из соломы, да стол, под которым, правда обнаружился лаз в подклетье.

Старик объяснил им, что гости использовали подклетье для согрева — спали там. Рогаткин сам спустился туда с факелом. В подвале никого не обнаружилось, однако остался запах китайского чая. Коротышка понял, что на верном пути.

— Зде они бысти, во-то егда ушли. — Заявил он Голохватову и принялся за Никодима.

Тот поведал, что гости покинули его три дня назад.

— Аккурат егда он тебя надул, околотень, — зло посмотрел Рогаткин на Фому.

В этот момент один из рындарей издал радостный крик.

— Хозяин! Хозяин! Гляди еже сыскали.

Рындари протянули Рогаткину замызганный клочок бумаги, на котором чернилами было начертано что-то вроде фрагмента карты — елочные леса, реки и посреди всего волнообразный крест.

Коротышка положил лист на стол, присмотрелся. Возле самого перекрестья был нарисован гусь. Понятно дело — Гусейновская слобода, усмехнулся Рогаткин. Северная оконечность креста была зачеркнута и надпись рядом гласила: Селенгинск. Аналогично зачеркнуты были западный и южный оконечности, а восточная обведена кружком и подписана — Вербицкое.

— Вербицкое еже бо? — вопросил Рогаткин.

— Сепь о полтораста верст отсюда к востоку. — Ответил кто-то.

— Тайга же там глухая?

— Недалече.

— Во-то иде сука сия, — несильно ударил Коротышка Фому в живот, — три дня коту под хвост. Остолбени!

Ранним утром уже выдвинулись в «погонь». Дорога была плохой, снегом все замело напрочь, вдобавок сам путь был плохой. Вербицкое было ближе уже к Шильску, чем к Селенгинску и этот путь к сепи не был основным, то есть никаких населенных пунктов и острогов на нем не было, не считая зимовий кочевников. К тому же запал Рогаткина, как это с ним часто бывало в долгом однообразном пути быстро иссяк.

За сутки они прошли двадцать верст и порядком устали, разбили лагерь, разожгли костры. Голохватов развалился у костра в своей роскошной шубе. Рогаткин присел рядом, денщик принес им водки.

— Ты, Перпетуй, токмо Безхвостьеву не сказывай, яко мы с твоим Фомой обмишурились — на смех подымет.

Рогаткин крякнул от водки и зашипел.

— Не возьму я в толк, брат, вроде все верно делаем и едва берем суку, яко он абие [тотчас] ускользает. Онамо убо в долине почитай мы проиграли — ни расколщика поганца, ни товара… Словно дьявол шепчет на ухо ему.

— На кручинься, брат, — хлопнул его по плечу Голохватов, — в долине он взнаком уполз, обаче мы ему серьезно дали по зубам. Людей тьму перебили, тунгусов взяли.

— Да токмо еже они ведают? Ничего! Блазни!

— Неважно. Главное, брат, он ныне зело напуган и никому не верит. Ведает еже мы дышим ему в спину. И мы все ближе, рано или поздно он оступится, потеряет со страху разум.

— Ближе, — невесело усмехнулся Рогаткин, глядя на луну, — сам-то веришь, брат? В якой глуши даже черти не водятся, во-то почто ему зде деянити? Ты внегда рассудить умел хладно. Скажи мне, брат, что сызнова мы упускаем?

Голохватов потер свою рыжую бороду, прищурился на костер, отхлебнул водки.

— Посем он ее не сжег?

— Чаво?

— А ну-ка дай мне сию фигурку писанную.

Рогаткин достал бумажку с нарисованным крестом, протянул Голохватову.

— Запад под нами в том тайны для него большой нет, яко и север. Единаче юг, кольми отнележ он вышел. — Бормотал Голохватов, разглядывая бумажку. — Посем Вербицкое? Тунгусы? Положим. Обаче до них проще добраться годе.

— Яко?

— Ему надобен поводырь, овые водятся при острогах.

— Токмо все остроги наши — не сунется.

— Малые мы не охватили.

Голохватов щелкнул пальцем по листку.

— Ближе всех к тайге Селенгинск, да разве онаме еже бо имеется? А ну свистни писаря Мирошку!

Мирошка прибежал через минуту.

— Ну-ка, братец, назови малые остроги недалече Селенгинска, близ тайги, идеже нет покамест наших людей.

Мирошка поднял глаза к небу, задумался.

— Токмо один такой имеется, хозяин.

— Какой?

— Итанцинский острог.

— Вот он где, братец. — Голохватов швырнул от себя бумажку и поплотнее укутался в шубу.

Рогаткин с уважением поглядел на друга, поднял листок и тяжело вздохнул.

(обратно)

Глава 49

Ранним снежным вечером Филипп, Антон, Бес и Тишка проскакали на добрых жеребцах рыболовецкую слободу, и влетели по мосту в Итанцинский острог, компенсируя бодрым наскоком отсутствие свиты.

Казацкий десятник даже не взглянул на важного гостя, когда Антон показал ему подписанную Енисейским воеводой бумагу, заорал устало-охрипшим голосом зовя какого-то «Ерошку поганца». Из подмостья выбрался сонный писарь и также не глядя записал прибывших во въездную книгу, после чего указал пером на приказную избу. Филиппа она не интересовала, зато он сразу обратил внимание на внушительный новенький амбар за церковью, вход в который охранял один часовой с мушкетом.

Люди были одеты здесь совсем бедно — лапти, латанные или совсем дранные зипуны и сами они затравленно и спешно перемещались по острогу, как тараканы. Филипп огляделся — Итанцинский острог был небольшим, но удачно расположенным на случай осады — с двух сторон его очерчивали реки (которые не успел еще сковать лед) до восьми метров шириной, с крутыми обрывами и метровой грунтовой обходкой у частокола, а с третьей стороны высились скалы, голые на вершинах — словно зубья, и лесистые на крутых взгорьях, на которые и пешком не каждый заберется.

Сам острог имел трапециевидную форму с мощными дозорными башнями по углам и на воротах, внутренние мосты для сообщения между ними и отстрела в случае осады.

Место было, конечно надежное, но Филипп не собирался тут задерживаться. Он направился прямиком к воеводским хоромам и издали еще обратил внимание на какую-то старуху, стоявшую на коленях перед главным крыльцом, на которое как раз вышли двое крепких казаков, схватили ее и поволокли к острожным воротам, на полпути крикнули караульным и грубо бросили старуху в снег. Старуха все это время выла и осеняла себя крестом.

Филипп заметил, что редкие встречные из числа простых солдат и дворни стараются на них не глядеть, а если взгляды и бросали, то холодные, враждебные.

На пути к хоромам, Антон толкнул Филиппа локтем и молча показал направо — там, у северной стены размещалась двойная виселица с полноценным эшафотом. Судя по свежетесанным брусьям, построенная совсем недавно.

Часовой при входе заученно спросил кто они и по какой надобности явились. Фигура, подписанная Енисейским воеводой, не произвела на него никакого впечатления, он вертел ее в грязных руках, разглядывая тупыми коровьими глазами, хотя Филипп предположил, что он вероятно не умеет читать.

В этот момент большая кованная дверь отворилась, из нее вышел златовласый человек с белесыми усами в чистом малиновом кафтане и синих шелковых штанах в горошек и Филипп, наконец-то, убедился, что попал на свою территорию.

Человек вырвал из рук казака бумагу, пробежал по ней умными глазами и тотчас поклонился до земли.

— Доброго здравия, Филипп Андреевич! — величественно произнес он вместе с поклоном и выпрямившись лихо дал по шапке часовому, так что она улетела далеко в снег. — Кланяйся, пес! Первый гость из Енисейска прибыл!

Часовой нехотя поклонился.

Филипп смутился от такого приветствия.

Между тем человек, который оказался старшим лакеем Степаном повел их в хоромы, извиняясь на ходу:

— Прости, Филипп Андреевич, ежели б дозде известили о приезде, наздали бы тебе паче великий прием. — Степан раскрыл дверь, пропуская Филиппа с братьями в большую богатую комору с изразцовой печью, иконами на крашеных стенах и медвежьими шкурами на полу. — Абие покамест обавлю Тимофею Борисовичу.

Через минуту явился приказчик Итанцинского острога вместе с дьяком и двумя лакеями.

Это был крепкий человек в соболиной шубе нараспашку с рубленым жестоким лицом и черными висячими усами. На выпуклой груди у него покоился вершковый золотой крест на кожаном гайтане, а на каждом пальце блистал перстень. Филипп обратил внимание, что костяшки на кулаках у него были разбиты, как у боксера.

— А-а-а! — радостно закричал он во весь голос, будто увидал перед собой старого доброго друга, хотя никогда не видел Филиппа прежде. — Во-то гость великий почтил наше захолустье! Здравствуй, дорогой Филипп, рад видеть, аз коло зело многаждо наслышан! Яко поживаючи Михаил Игнатьевич да Мартемьян Захарович?

— Здравствуй. Хорошо. — Спокойно ответил Филипп, по привычке буровя нового знакомого изучающим взглядом. Пока он только понял, что приказчик пытается за нарочитой веселостью скрыть настороженность, вызванную его внезапным визитом.

— Степка! — тем временем гаркнул приказчик.

Перед ним явился тот самый златовласый лакей.

— А ну, черт, живо распорядись накрыть столы, да чтобы всего самого лучшего для первого гостя, и отправь банщиков баню растопить да за девками пошли! Ну-ка, пошел вон!

Степан поклонился и убежал.

— Прости уж, Филипп, — с фальшивой скромностью поглядел приказчик на Завадского, — кольми знали бы заранее еже прибудешь, потрудились бы тебе устроить царский прием.

— Брось, Тимофей, я здесь по делу.

Приказчик понимающе кивнул.

— Чем же обязаны, братец?

— Мне надо встретиться с местными тунгусами.

— Поводырь надобен?

— Он самый.

Приказчик деловито кивнул.

— На зимовке зде стоят недалече. Ну-ка, Бурехвост? — приказчик оборотился к стоявшему тут же дьяку в мышином кафтане.

— Калугар странь с десяток верст на севере. — Ответил дьяк.

— Сыщи поскорее добрым людям надежного поводыря.

Дьяк величественно кивнул и ушел.

— Совсем оборзели, дикари блекотящие! — тотчас засмеялся приказчик. — Прежде драли с них ясак, прочего добра, да аманатов имали, а топерва не таясь к черту посылают.

— Тебе мало того что я плачу? — спросил Завадский.

— Нет, брат Филипп, аз зело доволен. — Криво ухмыльнулся приказчик. — Прости, ежели худое сказал. Кстае, — поднял он взгляд, — слыхал большая братися была с твоими тунгусами на юге.

— Что еще слышал?

— Сказывают рыщут ныне по всем южносибирским острогам две нерчинские возгри… Да верно ли говорят, еже за ними большой гость из Сибирского приказа?

На приказчика воззрились немигающие небесно-синие глаза.

— Скоро мы со всем разберемся, — сказал Филипп.

Приказчик одобрительно кивнул, делая вид, что поверил, и поднял большой угловатый кулак, сверкнув разноцветными перстнями.

— Не сочти за наусение, Филипп, обаче почитай ради заводи благой — жестче с этими псами надобе. Слабину дашь — яко воши размножатся. У меня коло единако змеиный клубок под боком завелся. Толки броднят дескать лютует Тимофей Шеховцов, простой люд обирает. Да прости Господя, дал розыск, вскрылось — всего-то пара вымесков воду мутят! Один затинщик былой, иной выползень чужеяд кузнечий сын дурная кровь — сый разбойник. Грядили, людям на ухо ересь шептали, ни даже служилых не смущались блазнити. Токмо вчера сымал, покамест приказал коегаждо всыпать батогами и бросил в казаматку, оутре повешу обоих, остальным пустобаям в назидание. Токмо тако, братец и держати надо область [власть] свою.

— Для того виселицу соорудил?

— Для того, родимый, — сообщил довольный собой приказчик, — пущай все зрят, не отайно, а по чину, во еже накрепко ведали, кто тут подлинной Божией областью наличен.

Этого мне еще не хватало, подумал Филипп, а вслух сказал:

— Хорошо, Тимофей, ты распорядись еще дать моему человеку ключи от амбара. Я пока туда пойду.

— Разумеется, Филипп. — Кивнул приказчик. — Да! Онамо в амбаре вашем покров [крыша] зело худ, тартыги плотничали, я-то их высек да выправить покамест не сподобились.

— Ладно, ты еще про поводыря не забудь.

— Яко мочно, Филипп Андреевич. Будет все, да ты в амбаре-то с мышами не засиживай, приходи пировать.

* * *

Когда Филипп с братьями и Степаном, который нес связку ключей на большом чугунном кольце, вышли из приказчицких хором, на улице совсем стемнело. Филиппа удивило непривычное безлюдье в остроге — ворота были открыты настежь, перед проездом прохаживалась одинокая фигура десятника, за ним простиралась мрачная синева, очертания моста и посадских изб, но никаких криков, конского ржания, собачьего лая и тому подобных привычных звуков здешних обитаемых мест.

Степан тоже был удивлен — он звал каких-то «псов» и «чужеядов», требовал разжечь костры, однако из дворни никто не откликался, хотя вдоль острожных стен мелькали какие-то согбенные тени. Степан ругался, но осторожно — не давал себе волю сквернословить при высоком госте.

У амбара часового не было, что уже серьезно удивило Степана — открыв замок, он тотчас ушел разбираться.

Филипп осмотрел внушительное пространство амбара — высотой в два этажа, с галереями вдоль стен и вертикальной лестницей. Почти все пространство забито товарами: китайские шелка, лен, бумага, инструменты, длинные ганзейские швейные иглы, которые стоили очень дорого, нитки, веревки, масло, короба с чаем, табак, специи, даже одежда и это всего лишь малая часть — крупица его доходов, оставленных в юго-восточной Сибири.

Завадского не интересовал весь этот товар, он знал, что главное обычно прятали под тяжелыми рулонами тканей. В данном случае — под сложенными на досках льняными полотнами. Инструменты были добрые — английские, все было — молотки, гвозди, топоры, пилы, но самого главного не было.

— Тишка! — позвал Филипп. — Сгоняй, поищи лопату.

Антон с Бесом тем временем прикрыли дверь и стали перекладывать рулоны ткани. В массивную дверь тотчас постучали. Филипп открыл. На пороге стоял крепкий бородатый мужик с тяжелым взглядом, при виде Завадского он низко поклонился.

— Чего тебе?

— Я поводырь.

— Заходи. Как звать?

— Федул.

— Из работных?

— С охотничьей слободы я, господин.

— Как быстро сможешь отвезти к тунгусам?

— До тунгусов не дойдем, барин, зело люты, ин до первого лучка мочно, онамо перекликнути еродием. Черти отзовутся. Далече ловитвы страшные.

— Как далеко?

— Два дня пути.

— Ночью не ходишь?

— Заплутаем, господин.

— Сколько хочешь за услугу?

— Десять копеек.

— Я дам тебе рубль, если доставишь за день. Кони будут лучшие и запасные.

Федул поклонился.

— Приходи завтра утром пораньше. Сразу поедем.

* * *

Тишка побежал сначала на хозяйский двор, но натыкался только на запертые двери. Кругом заходились лаем собаки, но людей вокруг не было. На него побежала было одна крупная собака, размером с теленка, но Тишка запустил ей в бок камнем и наморщил лоб — где же лопату искать?

В хоромы идти ему было боязно — не хотелось там случайно наткнуться на злого приказчика — усатого черта, который собирался кого-то завтра повесить, но делать нечего — авось повезет и встретится ему Степан.

Первое удивление — отсутствие часового у хором. Тишка поднялся на крыльцо, приоткрыл кованую дверь в большие темные сени, в углу стояли метлы и веники. Тишка осторожно вошел, прислушался — кругом тишина, только где-то наверху бубнили голоса. Вдруг в углу какое-то движение — Тишка обомлел. Из-под веника вылез облизывающийся кот.

— Тьфу ты черт!

Налево дверь, расписанная разноцветными петухами, а прямо низенькая. Голбец в чулан, догадался Тишка, отворил дверцу и сразу увидел множество разных заступов и лопат, схватил первую попавшуюся и побежал обратно.

На улице царила тьма да затишье. Только псы скулили неподалеку. Тишка позабыл, что удивлялся пустым хоромам — на улице безлюдье выглядело еще зловещее, будто все люди разом унеслись в небесные выспри. Да видано ли такое, чтобы во всем остроге ни одной живой души? Жуткое зрелище. Тишка бежал к церкви. Из распахнутых ворот полетела на него вьюга с полей, обожгла лицо. Тишка прикрыл щеку рукою и тут заметил, что прямо на въезде у ворот лежит на снегу человек.

Тишка остановился, засеменил по-кошачьи, приблизился и остолбенел — мертвое тело лежало в большой луже крови, растопившей снег. Он узнал в мертвеце казацкого десятника, который встречал их на въезде.

Тишка облизнул пересохшие губы и только сейчас обратил внимание на негромкий гул, будто несколько человек тихо переговаривались неподалеку. Тишка инстинктивно пригнулся, отошел во тьму поближе к мостам у ворот, подобрался к низкой избенке, где сидел писарь, миновал торец въездной башни, выглянул и тотчас отпрянул, прижался к стене.

Увиденное казалось невероятным — огромная разночинная толпа — стрельцов, казаков, посадских, дворовых, так же смешанно вооруженная — от мушкетов с палашами до вил с топорами стояла прямо перед мостом, ведущим в острог в абсолютной тишине.

Тишка закрыл глаза, открыл, словно пытался сбросить с себя страшное наваждение и согнувшись на цыпочках побежал к амбару.

* * *

Тишка ворвался в амбар бледный как мел, швырнул неказистую лопату и собственноручно закрыл за собой тяжелый брус-засов. В свете лучины глаза его горели страхом.

Филипп уже видел такой взгляд у Тишки и нахмурился.

— Что опять?

— Онамо, братцы, такое…

Но тут и без дальнейших слов все стало понятно — окрестность взорвал многоголосый рев разъяренной толпы. Через секунду к ним добавился топот ног, совсем скоро звуки хлестких и сокрушительных ударов, а затем и чудовищные крики первых жертв.

Судя по нарастающему шуму, толпа как вода заполнила все — кричали со всех сторон, звук проникал даже сверху — через дырявую крышу, о худости которой говорил приказчик. Несколько ударов обрушились на дверь. Завадский с Антоном отступили от нее. Бес ловко забрался на галерею, встал на ящики и проделав дыру в холстине, выглянул через крышу.

— Гляди-тко, брат! — позвал он Филиппа.

Завадский забрался к нему и выглянул. Толпа, вооруженная чем попало действительно заполонила весь острог, включая боковые мосты и башни. От количества факелов было светло как днем. С их ракурса была отлично видна виселица, перед которой уже зажигали костры.

— Онамо смотри!

Филипп посмотрел куда указал Бес и увидел в отдалении как несколько человек с топорами, топча чей-то труп рубила двери в низкую избу без окон.

— Тюрьма. — догадался Филипп.

Люди быстро разрубили дверь и вскоре вывели оттуда двух узников. Один из них был настоящим гигантом по местным меркам — мускулистый, широкоплечий с длинными волосами, как у Тарзана, которые ниспадали ему на плечи.

Его быстро освободили от кандалов, и вместе с другим освобожденным узником, он воздел руки к небу. Рев ликования прокатился по толпе.

Между тем со стороны хором толпа двигалась как кильватер и Филипп понял, что там кого-то тащит. Раздавалось яростное улюлюканье, злобные выкрики, мелькали руки и топоры — ясно было, что кого-то не только волокут, но и бьют.

По докатившимся крикам Филипп узнал голос.

— Тати! Разбойники! Безумцы! — надрываясь до хрипоты кричал приказчик, которого толпа волокла к виселице. — Одумайтесь! Супротив воли государевой! Супротив Бога идете!

На миг в свете костра показалось знакомое лицо человека, с которым Филипп разговаривал всего полчаса назад. С его усов капала кровь, сломанная рука безвольно болталась. Теперь он орал от боли, но его заглушали другие — за приказчиком бунтовщики волокли дьяка, лакеяСтепана и крупных мужиков — видимо рындарей.

Филипп тихо выругался.

— Надо срочно сваливать. — Сказал он.

Бес ухватился за края дыры, поднялся повыше, огляделся.

— Ворота настежь, — сообщил он.

— Выбраться сумеем?

Бес скептически поглядел на лица внизу и покачал головой.

— Попробуем. Антон, выкопай мешок!

Антон схватил лопату с завидной скоростью стал копать.

Бес между тем вел наблюдение. Приказчика Итанцинского острога и дьяка казнили первыми. Их не вешали, а раздели догола, зачитали народный «приговор» и отрубили головы, следом топоры заработали активнее — казнили пару каких-то подъячих, рындарей. Филиппу больше всего было жаль старшего лакея Степана — он не противился, не кричал, а покорно исполнял волю бунтовщиков — вставал куда велено, склонял голову как скажут, но и его не пощадили — златовласая голова покатилась с эшафота на снег в толпу, под одобрительные крики.

Филипп ощущал волны адреналинового жара.

После казней на эшафот вышел освобожденный «Тарзан» и объявил, что враги народные получили по заслугам и в Итанцинске теперь будет править какой-то круг.

Антон выкопал ящик, из которого извлек кожаный мешок.

— Готово, брат, — Антон бросил мешок Филиппу.

Завадский глубоко вздохнул и положил руки на брус.

— Будут спрашивать — говорите мы работные люди из Иркутска, отвезенные насильно в Селенгинск.

— Обожди, Филипп! — крикнул сверху Бес.

— Чего?

— Ворота закрывают!

— Черт!

— Это еще не все, брат. Они сюда идут…

* * *

Крепкие ворота амбара тряслись от стуков.

Филипп поглядел на братьев. Не было сомнений — все также безоговорочно верят они в него.

— Открывайте, — сказал Филипп спокойным голосом.

Антон и Бес сняли брус. Ворота тут же распахнулись и вместе с морозом на них хлынула разгоряченная толпа. Лишь один человек сумел ее остановить.

Длинноволосый «Тарзан» поднял руки. Кто-то присвистнул, увидев обилие дорогих товаров.

— Обождите, братцы! Эти люди неместные.

— Давеча были они в хоромах собаки Шеховцова! — крикнул кто-то.

— Ну-ка живо сказывайте кто вы такие! — изрек вожак.

Филипп кивнул Антону и тот извлек уже не раз выручавшую бумагу.

— Я купец Енисейского уезда Филипп Завадский, вожу по наказанию воеводы Енисейского разряда казенный товар в Цинскую империю. — Сказал Завадский, пока Антон передавал вожаку бумагу.

Тот повертел фигуру перед собой, и Филипп понял, что он неграмотен — стало быть «кузнечий сын».

— Архипка! — крикнул он.

Из толпы выбрался ярыжка с подбитым глазом — тот самый, который записывал их имена при въезде и словно не видев эту бумагу прежде прочитал.

— Сый верно говорит он, Провотор. В фигуре писано, еже он казенный гость Енисейского разряда с волею торговати казенным товаром в Сибири, Маньчжурии и Цинской империи. Да печать стоит и правлено дланью собственноручной князем Михаилом Игнатьевичем Андреевым, воеводой Енисейского разряда.

— Енисейского? — нахмурился длинноволосый Провотор. Борода у него была густая, фигура богатырская, и видимо больше за внешний вид чем за ум, выбран он был вожаком.

— На плаху их, братцы!

— Тихо! — гаркнул вожак. — Мы чай не разбойники, хочь, чужак и купец, да еже с того, у нас люд торговый единаче имеется и к Енисейскому разряду брани у нас нет.

— А что за черт при нем язык кажет! — крикнул кто-то.

— Это хворь, — сказал Завадский, — во младенчестве его волк утащил.

Тотчас усмешки сменились сочувствием.

— Послушай, — обратился Филипп к вожаку, — вы можете убить нас и забрать все это добро, но я знаю, что вы не дураки, не затем вы стали хозяевами на своей земле, чтобы враждовать с иными уездами. Я всего лишь наемный купец, и товар этот не мой, а казенный. Слух дойдет до Енисейска и тогда точно посчитают вас разбойниками, а не борцами с угнетателями. Нужно ли вам это?

Провотор задумался и в этот момент кто-то истошно закричал за его спиной.

— Идут! Идут! Отряды, братья! Войско!

— Сидите покамест тут. Позлежде потолкуем. — Приказал Провотор. — Гаврилка, поставь часовых, купца и его людей живо пока не трогайте.

Братья с облегчением вздохнули, когда закрылась за толпой амбарная дверь. Антон и Бес тотчас поставили брус на место.

— Еже онамо за войско, брат? — спросил Антон.

Филипп задумался. Чудовищная догадка только что осенила его и к своему великому сожалению, он оказался прав.

Трехсотенный отряд Рогаткина и Голохватова только что подошел к Итанцинскому острогу.

(обратно)

Глава 50

Отряд заполнил весь левый берег перед мостом через Селенгу. Правая рука Рогаткина — громогласный великан Весьегонов выехал на мост вместе со своими рындами.

— Отворяй ворота́! — громыхнул он, так что с веток ближайших деревьев попадал снег.

— Вы кто такие будетя? — раздалось сверху.

— Розыскной отряд приказчика Голохватова!

Этой фразы обычно бывало достаточно, чтобы ворота любого острога в Енисейском разряде открывались сию же минуту, но теперь возникла какая-то странная пауза — на башне тихо переговаривались и даже посмеивались, что не понравилось стоявшему во тьме Рогаткину.

Наконец, минуты через две с башни вальяжно раздалось:

— Таких не ведаем! Ступайте по добру!

Рогаткин переглянулся с Голохватовым, и выскочил из тьмы на своем крепком конике.

— Я те дам, сучий потрох, не ведаем! А ну отворяй, скотина!

На башне раздался смех.

— Гляди-ка, братцы, якая вша скачет!

Рогаткин решительно не понимал, что происходит. Караульные не могут так дерзко общаться с пятидесятником, тем более из наемного отряда самого Строганова — хозяина Урала и Сибири, о чем известно должно быть тут каждой собаке.

Тем временем укрытый во тьме Голохватов подал голос.

— Кто среди вас старший?

— А нет у нас боло старших.

— Яко-то нет, идеже приказчик ваш Шеховцов?

— Приказал долго жить. — Ответили со смехом.

Рогаткин дернулся было по привычке к палашу, а Голохватов, который все уже понял, спросил елейно:

— Сице с кем же потолковать топерва мочно?

— Еже бо толковати? — раздалось уверенно сверху и по притихшему гулу и смешкам, Голохватов понял, что, наконец, услышал голос старшего.

— У вас в остроге должен ныне бысти Филипп Завадский, сый великий тать и разбойник, выдающий себя за Енисейского купца.

— Он вам надобен?

— Мы зде токмо по его душу.

— Не ведаем. Можа и есть такой человек, а можа и нету. — Ответили после паузы.

— Так сведай.

Голохватов улыбнулся во тьме.

— Да шибко не тяни, братец! — крикнул он. — Ежели выдашь сего разбойника с подельниками, мы абие уйдем, обаче станешь долго думати да наше терпение истняти, разговор совсем по-иному пойдет.

— Грозишь, возгря?! — крикнул кто-то.

— Почитай, мудрый совет даю.

* * *

Костер тонкой огненной лентой взвился выше елей и ушел в небеса. Гласа земные и небесные слились в едином хоре. Он лежал поверженный, среди трупов в оранжевом комбинезоне и только сейчас понял, что уста мертвецов вокруг него, взывают неживыми голосами: Лан Хуи! Лан Хуи! Лан Хуи!

Костер уходящий в небо не сыплет искрами, и не лижет хмурый воздух, а угрожающе мерно гудит — он замечает, что огонь не багрян, а бел как прибрежная пена и по нему спускается на землю огненный шар.

— Лан Хуи! Лан Хуи! — громче кричат вокруг него убиенные.

Почему же безмолвствует он? Почему жив еще страх в мертвом теле?

— Хранителю мой святый, на соблюдение мне от Бога с небес данный! Прилежно молю тя…

Он уловил движение — с большим трудом и болью запрокинул голову и одержимый шепот его участился:

— Ты мя днесь просвети, и от всякого зла сохрани, ко благому деянию настави, и на путь спасения…

— Лан Хуи! Лан Хуи!

Тебя все забыли, оставили на поле боя в плену парализованного тела. Исполнив чужую волю, ты не нужен даже себе.

Огненная фигура похожая на человека, только крупнее и выше ростом — около шести метров парит над полем. Взмахи ее крыльев мощно сотрясают воздух, движения так нечеловечески быстры, что становится страшно. Огненная фигура вдруг поворачивает к нему голову, замечает его — срывается, как хищник несется к нему. Он успевает закрыть глаза и ощутить убийственный жар.

Бесконечный свет уходит, оставляя его на деревянном жертвенном алтаре. Кругом снова ели и ложная жизнь в безвластии над собственным телом. Из огненного шара вышли двенадцать больших ярких птиц и закружились вокруг него в причудливом танце. Вместо музыки диковинный хор, птицы пляшут, красиво и слаженно переставляя крепкие ноги и чудится ему желанный отголосок жизни — девичий смех.

Первая птица обернулась вдруг девушкой, затем вторая и вскоре уже не двенадцать птиц, а двенадцать девушек кружат вокруг алтаря. Перед глазами мелькают стройные обнаженные ноги, животы, манящие линии бедер. Они азиатки, их лица смуглы и соблазнительны — той притягательной юностью, когда не требуется больших ухищрений, чтобы пробуждать огонь. Их тела полны энергии, и он чувствует — о, чудо, движение жизни.

Девицы хохочут, двигаются все быстрее и быстрее, на его лице тоже улыбка — он чувствует натяжение лицевых мышц, и легкое смущение, порожденное неспособностью контролировать себя. Одна из девиц выходит их круга. К нему приближается ее лицо — зеленые глаза, высокие скулы, нежная кожа, свободная улыбка. Она изящно забирается на алтарь, его тело между ее сильных ног. склоняется над ним. Другие девицы продолжают кружить, мелькают такие же улыбки, разноцветные перья, влажные тела. Он чувствует, как жизнь возвращается к нему, продолжая двигаться, девица кладет ему руки на живот, изуродованный раной, слабую вспышку боли гасит волна огня, он поднимается на локте, смутно без удивления осознавая, что уже владеет своим телом. Мокрое разгорячённое лицо двигается перед ним, он понимает, что больше не в силах сдерживаться, открывает рот, извергает огонь.

* * *

Последние две версты Савка то и дело опускался на колени и полз на четвереньках. Аким шатался, он давно уже не чувствовал ног, казалось, что мороз отнял их, но у него хватало еще сил кричать на Савку.

— Человек ты Божий, али обезьяна срамная?! Не зазорься иди о двух ногах!

— Не могу! — отвечал с земли Савка.

— А во-то я тебе сейчас, — Аким из последних сил схватил торчавшую из снега сухую корягу и замер — на голой ветке прямо над ним сидел черный гриф. Значит не показалось. Полчаса назад он видел ее же среди ветвей. Аким замер, как завороженный глядел с ужасом на птицу-падальщицу.

— Шиш тебе! — закричал он вдруг в полный голос, швыряя корягу. Птица нехотя вскудахтнула, грузно скакнула по ветке.

Столь вопиющая наглость со стороны грифа придала Савке сил, он с трудом поднялся на ноги и пошел нетвердо, как больной.

— Во-то я тебе подсоблю, — Аким закинул его руку себе на плечо, — гряди, братец, по мале, вот тако. — Говорил он будто ребенку.

— Мы заблудились, Аким.

— Нет, нет…

— Я же говорил межеумок надует нас.

— Нет…

Они вошли в лес.

— Мы умрем, братец.

Аким брел будто зомби, кажется он сам ничего не понимал. Савка снова упал, но Аким этого не заметил побрел шатаясь дальше. Савка глядел на него, хотел позвать, но сил уже не было ни на что. Только опытный глаз уловил нечто, чему не место в глухом лесу, нечто рукотворное… Тонкая льняная нить блеснула на солнце, и он увидел спрятанный среди ветвей сколоченный ящик.

— Аким! — заорал Савка из последних сил. — Стой!

Аким не слышал — шел вперед на полусогнутых.

— Аким! — Савка собрал последние силы, поднялся, зигзагами побежал за согбенной фигурой. — Стой, дурень!

Ухватив его за пояс, Савка рванул на себя, но Аким был тяжел, сил не хватило, однако он встал, согнулся, упер руки в колени, покачиваясь вперед-назад. Мурмолка съехала с его головы, опрокинулась со лба на чистый снег, обрушив легкое снежное укрытие на тончайших прутиках, упала в открывшуюся глубокую яму, начиненную на дне острыми кольями.

Аким ошалело глядел вниз и поддался Савкиной слабой силе — опрокинулся назад.

Сидя в снегу, он закричал по-неясытиному. Звук правда вышел больше похожим на хриплое кукареканье.

Справа и слева неслышно появились тунгусы, вооруженные луками и пальмами.

— Дошли, родимые, дошли… — Аким упал в снег и потерял сознание.

* * *

Ворота сотряслись от сильного стука. Антон схватил ружье, но Филипп покачал головой.

— Открывайте.

Провотор на этот раз был без возбужденной свиты. С ним пришли второй освобожденный — бывший затинщик Николай и четверо стрельцов.

— Стало быть, Енисейский купец, — усмехнулся Провотор.

— Послушай…

— Я послушаю, братец, — кивнул Провотор, — обаче сперва тебе надобно уразуметь — скажу как на духу — я не ведаю кто ты и борьба промеж вас не моего ума дело. Я токмо ведаю, еже под стенами нашего острога собралось войско, овое алкает еже бы мы выдали им тебя с твоими людьми.

Завадский поджал губы и понимающе закивал.

— Я знаю, что сказали тебе коротышка и рыжий, наверное, что я разбойник, тать, душегуб и Бог знает, что еще. Я не стану убеждать тебя в обратном. Ты просто рассуди сам. Стал бы вор и разбойник хранить награбленное в острогах? Да и у кого по-твоему все это награблено? У цинов? Эти двое три месяца гоняются за мной не давая вывезти цинский товар в Енисейск, у меня есть фигура от воеводы Енисейского разряда, а спроси ты теперь у них — кому они служат — купцу Строганову. Но разве он настоящая власть в Сибири? Спроси и поймешь кто настоящий разбойник.

— Негли ты прав, обаче какое мне дело до того? Мне лишь годе, ежели сии чужеяды заполучив тебя уберутся восвояси.

— Дело в том, что это твой шанс.

— Чаво? — не понял Провотор.

— Послушай, вы может сделали что-то справедливое и правильное, но власть не прощает такое. В Енисейске не будут разбираться, обирал народ Шеховцов, грабил и так далее. Вы убили одного из них. Это государственное преступление. Но если ты спасешь меня от тех кого ненавидят в Енисейске, ты станешь спасителем дела государственной важности. Основной товар спрятан — это половина царской казны, поэтому им нужен я, но если они его захватят, ты станешь пособником самых великих татей. Тебя проклянет сам царь.

Провотор переглянулся с затинщиком Николаем, но тот лишь также вопросительно поглядел в ответ — «Тарзану» явно не хватало опыта в принятии стратегических решений, а посоветоваться ему было не с кем. И все же инстинкт вожака у него был.

Провотор задумчиво гладил бороду секунд десять, а затем поднял свои карие глаза на Филиппа.

— Положим ты прав, инде еже ты предлагаешь? Отряд за сими стенами имеет пушки и добрых триста воинов, вооруженных пищалями да мушкетами. У нас в остроге поне полсотни казаков да стрельцов, иные воины — простой люд с вилами да заступами. Рано али поздно они возьмут острог приступом али измором.

— Не успеют, — решительно заявил Филипп, — сюда на выручку мне идет войско Енисейского и Красноярского гарнизона, во главе с воеводой Мартемьяном Захаровичем. При нем полторы тысячи казаков и стрельцов. Неделю назад они миновали на стругах Иркутск. Значит здесь им быть через два-три дня.

Провотор недоверчиво посмотрел на Филиппа.

— Подумай, брат. Они в любом случае будут здесь и главный для тебя вопрос — что они здесь найдут.

— Два-три дня говоришь?

— Здесь должна у нас состояться встреча.

— Ладно, — Сказал Провотор после недолгих раздумий, — покамест сиди тихо зде да не показывай носа. Я жду три дня, посем спустим тебя на ремнях за острог.

— Ох, брат, — сказал Бес, закрывая двери амбара, когда Провотор со своими людьми ушел, — я даже сам тебе поверил.

Тишка присел на стопку шелковых тканей, в свете лучины его лицо сверкало от пота.

— Еже теперя, брат? — спросил Антон.

— У нас есть три дня, чтобы выбраться отсюда.

* * *

После исцеления Данила вел себя тихо и скромно, был молчалив, задумчив, но не хмур — лицо его иногда освещала какая-то благостная улыбка. Осторожно придерживая раненный живот, он садился на пень, бревно или на землю у костра, долго глядел на огонь, в небо или на эвенкийских девушек, пытаясь найти ту, которая исцелила его.

Когда после двадцати часов сна, Аким вышел из чума, он увидел Данилу, сидящем на пне. Данила осторожно встал, Аким бережно обнял его. Радости не было предела — Аким побежал будить Савку и через полчаса они делились с Баканом своими версиями событий.

Бакан сообщил самую благую весть — спрятавшись после бойни, он с тремя верными бойцами, принялся ждать. К утру люди Рогаткина ушли, оставив небольшой караул — стеречь ущелье. Бакан убил их и носился по долине, разыскивая выживших. Таких было немного и среди них оказался Данила. Бакан же поведал, что ни на поле, ни на дрогах и повозках, на которых вывозили пленных, и за которыми следили его люди, Филиппа, Антона и Беса замечено не было.

Аким при этих словах самодовольно пихнул Савку локтем.

— Еже я тебе сказывал!

— Обаче, братья, нет известий, еже стало с товаром!

— Яко-то нет, — усмехнулся Аким, — товар зело в надежном месте, да верьте, братья, его никто пуще нас не сыщет.

Бакан улыбнулся.

— Получается почти ничего не потеряли? — спокойно сказал Данила. — Токмо надобе сыскать Филиппа?

Аким положил руку ему не плечо.

— В мале тебя не потеряли, а иные не егда не вернутся!

— Не все сице годе, братишки, отряд Безхвостьева перекрыл все пути к цинам. Ныне торговати онамо нельзя.

— Филипп что-нибудь придумает, поне надобе живо найти его.

— Толки броднят, еже носится Коротышка с войском близ Селенгинска.

— Филипп алкает выйти к нам!

— Сколько у нас людей? — спросил Аким.

— Ежели наскоро, две сотни соберем, — ответил Бакан.

— Идем!

— Да надобе отправить пару скороспешцев к Юншэню.

— Почто?

— Во еже дожидался товара. Мы още в деле.

* * *

В ворота замысловато постучали. Антон снял брус, дверь тотчас приотворились и через небольшую щель в амбар проник Бес с ведром воды.

— Худо. — Сказал он обступившим его Филиппу, Антону и Тишке. — Внутри зело стерегут, да снаружи в три кольца окружили, даже на горы мушкетеров посадили. Придумать такое — пожелал бы да не сумел. Рано утром еже бы ни говорили, почитаю они верно пойдут на приступ. Выдюжит ли наш Провоторка?

— Есть шанс проскочить?

Бес покачал головой.

— Я бы зело не рассчитывал. Голохватов боло не дурак.

Филипп отошел, присел на стопку льна, задумался, глядя в стену. Неужели конец? Ситуация тотально безвыходная, только чудо может спасти, но ведь так не бывает.

Антон с Тишкой соорудили нехитрый обед — отварили яиц с репой, дали порцию Завадскому. Филипп поел через силу, затем отыскал среди коробов самый дорогой чай — золотой улун, который продавался по двадцати рублей за фунт, бросил в котелок добрую щепоть.

От чая в голове прояснилось, на какую-то минуту даже появилась надежда, мир стал ярким, небо звездным, проблемы отступили.

Филипп лег на шелковые ткани в своем грязном бушлате, рассмеялся этому, закрыл глаза и положив руки под голову стал тихо воспроизводить напев плывущего Романа Карцева из старой советской сценки «Воскресное утро».

— Ты чего, братец? — удивленно спросил Бес.

— Что?

— Ну-ка напой еще, — Бес достал пыжатку.

— Вот еще. — Засмеялся Завадский. — Ты серьезно?

Бес проиграл три ноты.

— Не станете плясать, слово даю!

— Ну тебя к черту.

Бесу, впрочем, все равно хватило услышанного. Глядя на звездное небо через дыру в крыше, Завадский с удивлением слушал, как печальные звуки «Strangers in the night» плывут в стылом ночном воздухе в своей самой удивительной кавер-версии.

— Ты так и не назвал своего настоящего имени. — Сказал Филипп Бесу, когда тот закончил играть.

— Брат, ведаешь ли, мне мнится огромная лодка да женщина, под звездами, обращенная ликом ко мне. Она тихо глаголет мне «Сальва» да что-то еще — сию стень я вижу во снах, и прежде иного еже видал я на белом свете. Женщина пела мне песни, инде я хорошо помню токмо ея лик в звездном небе да последнюю песнь. Кружилось небо. И ласковое «Сальва» стало страшным. Бысти ее слова моими, да виденное тенью той жизнью, овой не суждено бысти. Такожде, брат. Ежели и было, имени своего мне уж не сведать.

— Сальва значит Сальваторе. — Сказал Филипп. — Это и есть твое имя. Ты итальянец. Я так и знал.

В лице Беса мелькнул испуг.

Филипп повернулся к нему.

— Ты все помнишь.

— Разве есть такое имя? — спросил Антон.

— Да, латинское, означает «Спаситель».

Бес отвернулся и хмуро стал глядеть в угол амбара.

— Алкаю бы още пожить, братья. — Сказал с грустной усмешкой Антон. — Да токмо видать мы все залоги перебрали — на том свете нас давно уж заждалися.

— Я с жизнию прощался в тот день, егда вас встретил и с той поры в долг живучи. — Мрачно добавил Бес. — А топерва свое имя сведал и будто тоже помирать расхотелось.

— Не пугайте Тишку.

— А что, брат, пущай привыкает. Ты разбойник, брат Тишка, али кто?

— Я с вами. — Ответил Тишка.

— Во! А кольми с нами, ведать должен, еже конец внегда един. Али большо ты разумел будто станешь тихим общинником и помрешь на полатях в большой избе в окружении детей да внуков?

— А разве худо? — спросил Антон.

— Я, брат, не могу себе такого представить.

— Разумеешь, из меня вышел бы худой пахарь?

— Из тебя? Да ты окромя опиума во еже сеял?

Оба они засмеялись.

Тишка крутил головой, глядя то на одного, то на другого, пытаясь понять шутят ли они над ним или всерьез прощаются.

Завадский тем временем уже около минуты лежал, глядя широко раскрытыми глазами на звездное небо. Мелкий снег летел через дыру, испарялся на разгоряченном лице. Новая мысль озарила его и подступаясь к ней со всех сторон и не наблюдая серьезных преград, Филипп понимал, что это самый настоящий шанс. А учитывая обстоятельства, возможно даже не такой уж плохой шанс.

— Тишка! — Филипп резко сел.

— Чего, брат?

— Ты знаешь, что может быть легче воздуха?

— Не ведаю.

Тишка хлопал глазами, Антон и Бес, привлеченные новым деятельным тоном Филиппа, тоже внимательно посмотрели на него.

— Я скажу тебе: горячий воздух. А теперь мне нужен твой светлый ум, братец! Посмотри вокруг и скажи мне, что это может значить.

Тишка медленно встал, обернулся вокруг себя, поглядел на льняные и шелковые ткани, бочонки с лаком и краской, на инструменты, мотки нитей, ганзейские иглы. Задрал голову — поглядел на крышу.

— Брат… Ежели я все верно разумею… Мы можем… Улететь?

Как же непросто дались эти слова человеку из семнадцатого века.

Филипп засмеялся и упал на стопку шелковых тканей.

(обратно)

Глава 51

Не в силах больше терпеть зубную боль, старик Никодим, наконец, решился — выкопал в сарае глиняный кувшин, из которого пересыпал в платок двадцать копеек, прихватил полмешка сухарей, взял посох и придерживая больную щеку, отправился на северную окраину Гусейновской слободы, где жил бывший монах Елисаветий, изгнанный в свое время из монастыря за страсть к подглядыванию за девками в бане.

Оставшись без казенного пропитания и при этом со слегка подмоченной репутацией, бывший монах Елисаветий тем не менее не опустил рук, а прослышав о хороших доходах на зубоволочении, выменял у проезжего татарина на полмешка лука ржавые щипцы и с тех пор зарабатывал выдергиванием зубов.

— Пришел сдаваться, отец родный! — пугливо сообщил Никодим войдя на захудалый двор к Елисаветию.

Елисаветий сидел на крыльце, лузгал орехи. Поняв по измученному виду гостя, в чем дело, он уверенно встал, жестом приказал тому открыть рот, деловито осмотрел.

— Инда во еже бо! — Произнес он задумчиво. — Деньгу приволок?

Никодим достал россыпь овальных медных копеек.

— Со страдальцев лишнего не беру! — произнес Елисаветий и взял одну копейку, что насторожило Никодима.

— Ты, бачка, лучше все возьми, да утрудись не шибко-то драть, чаю не коня ковати.

— Шибко не шибко, драть все едино, становись туды на колени да лечтцу не докучай. — Елисаветий указал на вытоптанный в снегу пятачок перед курятником.

— Почто на колени? — спросил Никодим, с ужасом глядя на появившиеся в руках старца страшные щипцы.

Ему вдруг захотелось убежать, но вспомнив об изнуряющей боли, он взял себя в руки и повиновался.

Елисаветий зажал его голову у себя между ног, схватил щипцами за больной зуб и принялся драть. Никодим замычал, потом заорал как резанный, а потом рухнул в обморок. Когда он очнулся, Елисаветий напоил его отваром из дубовой коры и показал вырванный полусгнивший зуб.

К вечеру Никодим шатаясь вернулся домой, он не мог есть и спать три дня, а на четвёртый ощутил, что боль стала угасать, он даже поел с аппетитом сушеного редиса со сметаной и принялся за оставленную работу — дубление свиной кожи.

Примерно в это же время на его дворе появились два азиата. Бывший разбойник Никодим мгновенно понял, что это не безобидные кочевники под ясачным спудом сибирских господ, а настоящие головорезы с большой дороги.

— Яко здравие, старче? — раздалось за спиной.

Никодим обернулся и увидел у дверей в избу еще одного разбойника. На этот раз русского.

— Не жалуюсь ныне. — Спокойно ответил Никодим, пряча в руке шкуросъемный нож. — А вам чего надобе, люди добрые?

Разбойник русской наружности подошел ближе, заглянул ему в лицо наглыми глазами.

— Кольми добрые, чего же нож в рукаве прячешь?

— Ладно, Аким, не пугай старика. — Засмеялся один из азиатов. — Заедино не на того напал.

— Ведаю, сказывают старец сей не одну душу на небеса отправил.

— Сице о том пришли толковати? — строго вопросил Никодим.

Аким с тунгусами засмеялись.

— Ищем мы кое-кого. Сказывают у тебя живали.

— Все их ищут, — усмехнулся старик.

— Отнюду ведаешь еже об одних разговор?

— Филипп, да при нем Бес страхолютый, разбойник да отрок?

С лица Акима мигом слетела улыбка. Он схватил старика за отвороты тулупа.

— А ну сказывай еже весно!

— Жили они зде на постое два дня, посем ушли, да оставили след. По сему следу и пустился в погонь за ними отряд Голохватова.

— Якой след?

— Карта с меткой, еже путь их лежит к Вербицкому.

Аким прищурился.

— Не похоже на Филиппа. — Сказал он подошедшему Бакану. — Али врет черт беззубый.

— Да я знать не знаю, ведать не ведаю, по мне все едино. — Проворчал старик.

— Почто ему сия глушь?

— Глушь сгодится ежели сблазнить ворога, пустив по ложному следу. — Сказал Бакан.

Аким призадумался и одобрительно кивнул.

— А во-то теперь похоже. Скажи-ка, старик, отряд пошел за ним?

— Полдня токмо поводыря искали. Без поводыря в той глуши заплутаешь. Посем ушли, а далече ли — не ведаю.

— Стало быть не вернулись?

— Поводырь воротился, сказывал поворотили на север, да амо — неведомо.

— Поводырь овый зде?

— Толку у него не сыщете, яко с козла молока, — махнул рукой старик, — во-то племянника моего Федула дождитесь, он годе поводырь, каждую сосенку в округе ведает, да токмо он теперь в Итанцинском остроге, а онамо толки броднят еже окружило его войско да третий день уж берет приступом.

— Еже за войско?

— А шиш его ведает!

— На кой черт кому-то понадобилось осаживать Итанцинский острог? — проговорил Аким и тотчас сам догадался.

Они с Баканом переглянулись.

* * *

Всю ночь Антон, Бес и Филипп по указаниям Тишки резали и сшивали льняные лоскуты. К утру, когда раздался первый выстрел у них было готово шесть гигантских кусков, каждый — двадцатиметровой длины, по форме похожий на рыбину без хвоста. Тишка сказал, для надежности не помешал бы лак, но он сох почти сутки, которых у них просто не было.

— Слушай, Тишка, если я верно помню, братья Монгольфье обходились без лака… — Сказал Филипп.

Тишка недовольно вздохнул, сверился со своими рисунками и дал отмашку на сшивание. Самым сложным было соединить куски в так называемом куполе. Тут пригодилась врожденная аккуратность Антона, от остальных потребовалось лишь мускульное напряжение.

Над головами разлеталась залповая канонада, воинственные вопли, кто-то бегал, стуча тяжелыми сапогами по мостам, периодически ударял о стены амбара, в котором кипела безумная работа. Бес говорил, что острогу под силу выдержать несколько попыток атак, и благодаря естественным преградам в виде рек с двух сторон, его трудно будет поджечь. Конечно, это все не касалось орудий, пока они молчали, но почему? Возможно, потому что это было пока только предупреждением.

Филипп заставлял себя не думать об этом, подгонял Беса и Антона, чтобы работали быстрее и сам ускорялся.

К исходу первых суток, Филипп и Тишка поняли, что скорость работы никуда не годится — они сильно отстают. Шар, пока лишь в виде гигантского спущенного мешка уже начал приобретать классические формы, но они сшили только половину, сломав при этом пару десятков ганзейских игл, в кровь исколов себе руки, а ведь задумывалось еще дублирование стежков для надежности и скрепление швов клеем, затем еще следовало вывернуть шар и стянуть его веревками. И еще пока даже речи не было о топливе, корзине и управлении (знания о последнем у Филиппа и вовсе отсутствовали).

Между тем, вечером к ним зашел Провотор со своими людьми. Братья кое-как закидали товаром своего «франкенштейна» и открыли ворота.

Провотор хмуро оглядел беспорядок, возбужденных братьев и остановил свой тяжелый взгляд на Филиппе.

— Минул день, — изрек он мрачно, — покамест не зрим мы твоих спасителей, поне теряем своих людей.

— Эти жертвы не напрасны, Провотор.

— Яко обмолвишь ты сие их близким?

— Мы не выбираем пути, они выбирают нас. Они борются не за меня и не за тебя. — Филипп щелкнул пальцами, указав Антону на кожаный мешок в углу. — Они ведут борьбу за себя и свое будущее. Ты знаешь это. Господь всем посылает испытания.

Антон передал мешок Филиппу, тот протянул его Провотору.

— Что это? — вожак заглянул в мешок.

Блеснула внушительная россыпь серебряных монет.

— Передай это тем, кто потерял сегодня близких и помни, что я не забуду о том, что вы сделали.

Провотор тяжело кивнул, окинул Филиппа невидящим взглядом, и Завадский хотел уже было облегченно выдохнуть, видя, что вожак направляется к выходу, но тот вдруг остановился и посмотрев Филиппу прямо в глаза, произнес:

— Лучше бы твое войско поспешило.

— Максимум день, — сказал Филипп братьям, когда Провотор ушел, — и это в лучшем случае. Большего у нас нет.

Тишка попытался было возразить, но Филипп взял его за плечи.

— Нам придется рисковать, брат.

За ночь ценой неимоверных усилий, они кое-как стянули лоскуты, Тишка забрался внутрь через двухметровое отверстие и с его помощью за два часа они вывернули шар наизнанку. Все уже были без сил, даже выносливый Антон. Филипп заставлял всех пить красный улун, но это уже почти не помогало. Завадский старался время от времени давать Тишке перерывы хотя бы по полчаса.

Не менее утомительной оказалось стягивание шара канатами. Здесь пришлось пойти на риск и ограничиться всего лишь двумя вертикальными витками и одним горизонтальным поясом. К четырем концам пришитых канатов надо было как-то прикрепить корзину, но ее еще даже не было, а день тем временем подошел к вечеру.

— На чем мы полетим? — спросил Тишка.

Филипп задрал голову.

— Ее всего равно разбирать.

Антон поглядел наверх и подхватив топор стал забираться по лестнице.

— Бес, помоги ему, когда шар надуется, надо, чтобы он не порезался о края.

Бес схватил в охапку два рулона шерсти и полез за Антоном.

Филипп с Тишкой тем временем приступили к самому сложному — созданию топлива и его вместилища.

— Почему шерсть и солома?! Тут ее мало! — недоумевал Тишка.

— Я не знаю, брат, так было написано в сраном журнале.

— Ты сказал горячий воздух, стало быть дрова лучше!

— Я в тебя верю. Эй, накидайте нам дров!

Из-за экономии веса, корзину Антон сколотил очень далекую от всех классических требований безопасности. Из ограждений только четыре расщепленные надвое доски, вместо пола — крестовины, на которые страшно наступать.

— Если что — будем хвататься за канаты.

Поздним вечером основная конструкция была готова. Братья собрали ее и присели отдохнуть. У них в запасе была еще ночь (Филипп полагал — едва ли больше). Он хотел использовать ее для укрепления самого шара, считая, что они не доработали с креплениями и, хотя бы немного дать отдохнуть братьям, но тут за воротами послышались голоса:

— Зде затаились чужеяды!

— Из-за них вся недолга!

— Приступом берут чертей, а мы воюй за них!

— Имай их братцы!

Антон схватил ружье, Бес — лук.

— Еже голосите, яко бабы! Не ведаете десны, а туда же! Провотор сказал покамест их не выдавать.

— Ты на чьей стороне, братец?!

— Плюнуть и растоптать! Не нравится — ступай к Провотору, а смуты не наводи!

Шаги и крики стали отдалятся. Братья опустили оружие.

Филипп посмотрел в их лица и решительно кивнул.

Каждый знал, что делать.

Антон с Бесом забрались на остатки крыши и разбросали по ней полотнища шара. Бунтовщики, завидя их с мостов, стали кричать:

— Конка! Гляди еже разбойники удумали! — раздалось сверху.

— Эй! Вы чаво деяните?

— Крышу латаем! — отозвался Антон.

— Зело студено! — подтвердил Бес.

— Да вы мастаки! Покров тряпьем мастырят! Вы отнюду такие? Из тундровых болот?!

На мостках захохотали.

Филипп тем временем привязывал канаты к деревянным стойкам амбара, для удержания шара, когда он наполнится горячим воздухом, досадуя при этом, что не поручил это дело Антону, который как опытный охотник всяко лучше него знает, как вязать надежные узлы. Тишка трамбовал топливо.

Когда Филипп привязывал последний четвертый канат, острог оглушил дикий ор, раздавшийся со стороны приказчицких хором. Завадский безошибочно уловил разрушительную энергию толпы и задрал голову. Антон и Бес наверху тоже замерли, как коты, поворотив лица в одну сторону.

— Идут! — сказал Бес и сиганул с крыши прямо на пол. Антон тоже спешно спускался.

— Тишка, жги на полную! Все в корзину!

Тишка надувая щеки что было сил дул на дрова с опилками, но огонь еле теплился. Бес стал ему помогать.

Амбар тем временем окружили, в ворота колотили, громыхал непривычно бодрый голос Провотора (сдался-таки сукин сын, подумал Филипп):

— Отворяй, Филипп, по-хорошему. Сам боло сказывал — Господь посылает нам испытания, стало быть — твое время настало.

— Обожди, Провоторка! — кричал в ответ Филипп, принимая от Антона короткий палаш, который был припрятан в амбаре среди небольшого арсенала. — Дай нам промеж собой попрощаться.

Ор на улице сменился гулом.

Тишка сыпанул что-то в дрова и огонь вспыхнул добрым пламенем. Над головами раздалось мощное шевеление. Пламя било прямо в открытое горнило, щедро наполняя его горячим воздухом. Корзина приподнялась на полметра, закачалась. Все ощутили мощную тягу. Антон и Бес заревели от восхищения.

— Глядите, братцы! — дико заорал кто-то наверху. — Еже онам в выспри лезет! Ползет чудище по крыше!

Ворота сотрясались от ударов.

— Рубите!

Вылетела права скоба, они уже видели через щель красные от огня бородатые лица. В ответ им дышал огонь в амбаре. Филипп почувствовал, что начал задыхаться.

Филипп, Антон и Бес обрубили канаты со своих углов, а Тишка промахнулся, да еще и обронил свой палаш.

Корзина пошла боком вверх, уперлась в перекладину. Послышался деревянный треск, но корзина удержалась.

Антон протянул ему свой палаш, но корзину снова тряхнуло и оружие упало в ту самую минуту, когда бунтовщики выбили наконец ворота. Перед ними предстала странная картина — большой, пышущий огнем короб, который как будто пытается упасть вверх, но ему мешает один привязанный канат.

Толпа замерла на мгновение в изумлении. Филипп поглядел в глаза Провотора и увидел первобытный страх, смешанный с животной яростью.

В этот момент Бес закричал и метнул свой топорик прямо над головой Тишки в канат над узлом, после чего корзина со скоростью японского лифта «Тошиба Элеватор» унеслась вверх.

* * *

Стремительно мелькнули перед ними мосты, освещенные факелами, церковь, избы, дозорные башни, амбар без крыши в окружении черной массы людской толпы.

— Матерь Божья! — послышались крики.

Филипп успел заметить, что многие опустились на колени и сняли шапки, затем частокол стен ставшего вдруг маленьким Итанцинского острога и сразу за ним — такие же черные людские толпы у стен, за рекой, на горе и за мостом. Там жгли костры в отдалении, на опушке, маячили конские головы, некоторые люди пытались бежать за шаром, как дети, указывая на него руками, но его быстро поглотила тьма, оставив только вспышки «огненного дыхания».

С высоты вся эта осада и порожденные ею проблемы, казались какими-то игрушечными — битвой нелепых человечков.

Бес и Антон кричали от восторга, Тишка улыбался, Филипп же только что вспомнил, что понятия не имеет как управлять этой штукой и можно ли ей вообще управлять.

Они просто поднимались вверх и на высоте примерно триста метров воздушный поток плавно понес шар за горы.

Мир, увиденный с такого ракурса заворожил братьев, будто позабывших, что они все еще в опасности. Под ними проплывали реки и озера, наполненные звездами, заснеженные леса и горы. Вдали за грядой, на них как на равных смотрела Луна.

Тишка подбросил последние дрова и сыпанул своей белой дряни, воздушный шар отозвался трепыханием, и закачался на ветру. Филипп заметил небольшую дырку на льняной ткани — значит кто-то успел выстрелить.

Минут через пять шар стал медленно терять высоту, хотя костер еще не ослабел — вероятно, ткань разошлась где-то на стыке, и выпускала воздух. Они держали курс к горной гряде. Одна из невысоких гор будто выступила вперед, и Филипп понял, что они ее не проскочат. Они летели на пологий склон, поросший елками. Мелькнула заснеженная прогалина, но они миновали ее, оказавшись выше, чем представлялось. Перед ними проплыла верхушка высоченной сосны, через несколько секунд корзина ударилась о склон, рассыпались недогоревшие дрова, корзина поехала вниз, но шар зацепился за ели, мягко останавливая корзину, из которой выбрались Филипп, Антон и Тишка, а Бес только спускался к ним — он выпрыгнул раньше — при приземлении.

* * *

— Ты это видел? — спросил Голохватов у Рогаткина, который с растерянным видом опустился на пень.

Коротышка с трудом оторвал взгляд от исчезающего высоко в небе огонька и поглядел на старшего товарища.

— Это ведь он?

— Еже мы скажем Безхвостьеву?

— Что он улетел на шаре?

Голохватов посмотрел на Рогаткина как на идиота и молча ушел, а Коротышка еще долго глядел перед собой и хлопал глазами, чего за ним никогда прежде не водилось.

(обратно)

Глава 52

Ушей коснулся далекий, едва различимый крик неясыти. Антон поднял от рук измятое лицо, поглядел сонно на красные угли костра и пополз к крутому склону, густо поросшему елями. Глянув со внушительной высоты на безлюдные горы и долины, он разразился замысловатой певчей трелью. Крик неясыти раздавшийся в ответ зазвучал как будто ближе. Антон еще раз «ответил» птичьей трелью и пополз обратно.

Минут через двадцать Филипп услышал в полусне приближающийся топот копыт и крики.

— Вот они!

Открыв глаза, он увидел Бакана и Акима. А следом за ними то, что окончательно прогнало сон — живого Данилу на лошади.

— Братцы, ведаете яко ушли мы от голки? — через полчаса говорил Антон вновь обретенным братьям. — Яко птицы улетели. На шаре. Воспарили ангелами небесными надо землею. А внизу тиииууу все крохотное, люди аки муравьи зело малые в суете земной, а реки да леса внизу, остроги, все видать, яко на ладони!

— На шаре? — чесал голову Савка.

— Мы его сшили из тряпей, да токмо Филипп сказал он егда полетит, ежели его костром нагреть изнутри.

Аким и Савка бросали странные взгляды на Филиппа. Аким особенно — будто божество увидел.

Филипп позвал их вместе с Баканом.

— Вы молодцы, братья, что спасли товар. — Сказал он тяжелым спросонья голосом.

Аким с Савкой кивнули.

— Да токмо, Филипп, инде не все покамест годе. — Сообщил Аким. — Боярин Безхвостьев со своим войском переудил все наши пути к цинам. Вдосталь и о тайных тропах придется позабыти, поне Бакан пригнал людей к Юншэню, буде он же елико ждать — неведомо.

— К черту все эти тропы. — Устало улыбнулся Филипп, надевая сапог. — Они нам теперь не нужны.

Братья задумались, а Филипп поднялся, подошел к Даниле, который сидел в одиночестве на высоком пне, глядя на остатки корзины и воздушного шара.

— Стало быть на нем вы прилетели сюда из острога? — спросил он со скромной улыбкой.

— Прямо из амбара. Ты бы видел что там творилось! Нас едва не взяли.

— Я бы ужо поглядел.

Возникла какая-то странная пауза, Филипп не мог понять в чем причина — то ли Данила изменился, то ли он сам не мог его узнать.

— Прости, Данила, я… — Филипп замялся. — Я рад, что с тобой все в порядке, брат.

Завадский похлопал его по плечу и направился было к остальным, но Данила окликнул его.

— Вонми, брат, егда мы воротимся, аз още надобен буду тебе?

— Ты не хочешь больше вести дела?

— Сказать на духу — притомился я, брат.

— И чем ты займешься?

Данила пожал плечами.

— Станешь крестьянином?

— Не такожде и худо.

— Куча детей, работа от зари до зари?

Данила улыбнулся.

— Ты просто не ведаешь яко то годе.

— Я просто не могу тебя за этим представить. Но твой выбор — это твой выбор. Что ж… буду покупать у тебя свежее молоко.

Ему было жаль терять вновь обретенного друга. Он уже понял — тот, кто сидел перед ним не был больше самым первым и самым лучшим его бойцом, с которым они прошли многое. По какой-то причине не был. Возможно что-то случилось с ним после ранения, что-то переклинило в голове. И все же жалость и грусть тонули в радости снова видеть его живым. Ведь он уже прощался с ним и провел почти бессонную ночь, вспоминая их совместный путь и тогда — в ту ночь Филипп многое отдал бы, чтобы Данила был жив, даже если Завадский при этом его больше никогда не увидит.

Филипп подошел кДаниле и осторожно обнял.

— Тебя будет не хватать, брат. — Прошептал он.

— Я тоже летал. — Сказал вдруг Данила, когда Филипп отстранился.

Филипп кивнул, думая, что он имеет в виду какой-то сон.

— Видел Солнце, Землю и даже… Меркурий.

Завадский с подозрением посмотрел на него.

— Сосна-один, я Витебск. Прием. — Данила улыбнулся. — Я знаю, откуда ты пришел, брат. И надеюсь, ты тоже обретешь свой дом и покой… Здесь. — Данила положил ладонь себе на грудь.

* * *

Ранним утром позднего декабря, когда тончайшая кисея снега, словно рисовая бумага накрыла плато со всеми ее низкорослыми деревьями и окружавшими горами, Юншэнь прибыл на стоянку главного лагеря. Он дал себе слово, что это будет последний его визит сюда. Он прекрасно знал, что происходит за горной грядой, но не мог больше рисковать и не мог позволить членам своей семьи усомниться в своей способности вести дела на главном торговом направлении.

Его семья стала самой влиятельной на севере не потому, что умела ждать, а потому что умела действовать. Познавшие благодаря ему вкус больших денег и влияния некоторые члены семьи теперь пытались действовать самостоятельно. Особенную активность проявлял дядя по материнской линии Вэйдун и его младший сын, склонный к ожирению Зиан — они активно искали собственные каналы поставки, делали это пока тайно, но Юншэнь все знал.

Можно конечно дать им понять, кто в доме хозяин, но это не решит главной проблемы, она куда серьезнее и уж точно ее не решит ожидание у моря погоды. На севере идет война за право торговать с ним, но похоже в этой войне он так и не дождется победителя.

— Господин! — перед Юншэнем появился его главный помощник по доставке, поклонился. — Мы уже четыре месяца ждем здесь товар, господин. Как долго нам еще ждать?

— Он дал обещание, что товар будет.

— Но как он исполнит свое обещание, господин, если это невозможно? Все пути сюда с их стороны перекрыты его врагом.

Юншэнь не ответил. Заложив руки за спину и приподняв подбородок, он задумчиво смотрел на искрящиеся на солнце снежные вершины гор. На него нашло было печально-поэтическое настроение, но в этот момент взгляд его привлекло странное движение. Все его люди, со всех уголков долины бежали на запад, кричали, указывая пальцами на небо.

Юншэнь тоже поглядел на запад и обомлел — по небу в их сторону плыла армада огромных разноцветных воздушных шаров.

* * *

Первые опустившиеся шары обступили вооруженные китайцы. Из корзин при шарах выбирались люди. Юншэнь издали узнал высокую фигуру и крикнул, поднимая руку. Его люди опустили оружие.

Юншэнь подошел к улыбающемуся, но изрядно похудевшему Филиппу и долго глядел на него с восхищением. Шары тем временем приземлялись в разных точках долины, к каждому спешили кричавшие китайцы.

— Как и договаривались, Юншэнь. Все здесь. — Филипп указал на несколько прочно сшитых мешков.

Китаец даже не взглянул на них, покачал головой.

— Теперь я понял почему твои земляки зовут тебя магом с небес. — Сказал он.

— Мне больше нравится «Король неба».

— У нас здесь будет свой король. — Ответил улыбкой китаец. — Значит ты решил свои проблемы?

— Как видишь.

— Имей в виду, Филипп, отсюда ты не уйдешь, пока не расскажешь, как эти штуки плавают по воздуху. Если это стоит денег, я готов заплатить.

— Это стоит, — согласился Филипп, — но не денег.

Не денег, конечно. Это стоило куда дороже. Филипп хотел знать — существует ли в северо-восточных землях Монголии, в этом горячем поствоенном раздрае межплеменных разборок, лидер, который контролируют не только земли своего племени. И такой человек существовал. Глава одного из непокоренных ойратских кланов по имени Марген Бабагас — толстый азиат с мясистым лицом и в британском котелке.

Благодаря усилиям Юншэня, Филипп уже через неделю встретился с ним в просторной юрте на берегу реки перед сахарным плоскогорьем, на котором паслись стада быков.

— Спасибо, что быстро принял, Марген, — сказал Филипп через переводчика.

Джунгарец скривил полные губы.

— Как будто у меня был выбор. — Произнес он. — Мы существуем только потому что семье Чжуан пока нет до нас дела.

— Если ты примешь наше предложение, семья Чжуан перестанет быть для тебя угрозой.

— И много теперь будет таких «предложений»?

— От меня — всего одно.

Марген несколько секунд молча смотрел на Филиппа.

— Я слушаю.

— Мы будем переправлять груз с нашим товаром по вашей территории.

— Откуда?

— От Енисея до Урги и обратно, вдоль границы с русским государством.

— Что я с этого получу?

— Сто талеров за тонну.

— Это грабеж, — усмехнулся глава клана.

— Нет, брат, — подался вперед Филипп, — пока это только проявление уважения.

— Мы сами могли бы торговать с цинами этой дрянью.

Филипп широко улыбнулся и покачал головой.

— Нет, не могли бы.

— Откуда такая уверенность?

— Иначе бы уже торговали. Разве нет? Наверное, даже кто-то пробовал, но едва он что-то получал, сразу же рядом появлялся его соплеменник с ножом. Я скажу банальную вещь, Марген, но войны и разборки сильная помеха в торговле нашим товаром.

— Междоусобные войны у нас не будут вечными.

— Я простой торговец, и не знаю, что будет завтра. — Соврал Филипп.

Толстяк улыбнулся.

— Давай по двести.

— Нет.

— Я все равно не соглашусь на сто.

— Марген, мы не на базаре, и это не предложение.

— Но ты ведь сам говорил об уважении.

Филипп покачал головой и вздохнул.

— Ладно, по сто двадцать пять и гарантия охраны с твой стороны.

Марген Бабагас протянул потный мясистый кулак. Филипп ударил по нему своим.

* * *

— Посторонись! — заревел приказчик. Служилые расталкивали зазевавшихся торговцев, работный люд и монастырских рыбаков. По санному пути Ангары приближалось войско с обозом, которое встречал знатный гость из Енисейска в окружении двадцати конных рынд.

Когда первые лошади добрались до пристаней, Филипп Завадский в новеньком сияющем бушлате вышел навстречу Медведю, руководившему войском.

Они коротко обнялись, Медведь указал на растянувшуюся вереницу за своей спиной:

— Две сотни добрых воинов с оружием от Мартемьяна Захаровича.

— Передай ему привет от меня.

— Передам, брат. Да он испросить велел егда ты сам воротишься? Зело добрые вести тебя дожидают.

— Что за вести?

— Ни даже ежели б и ведал, Филипп — не сказал бы.

— Ладно, передай, что скоро буду, брат. Осталось у меня тут всего одно дело…

* * *

Раннее зимнее солнце заходило над тайгой, печально золотя напоследок нетронутый снег на замерзшей Селенге, на крышах изб и амбаров бывшей рыболовецкой слободы.

На кедровой опушке и за перелеском притаился небольшой отряд о сотню казаков. Коротышка с верным боевым псом своим Весьегоновым готовились атаковать безжизненную на первый взгляд слободу.

Однако, если присмотреться даже с невысокой позиции Рогаткина можно было разглядеть едва заметный дымок, поднимающийся над одной из изб.

Раздался тихий хруст снега, затем шепот. Рогаткин с Весьегоновым повернули головы — пришел лазутчик Васька Говоров со своими людьми — на черных усах сосульки, в глазах — голод падальщика.

— Старая изба целовальника, Перпетуй Ибрагимович, — зашептал Васька, — онамо дюжина лошадей у коновязи, караулов нету.

— Чужеяда узрел? — спросил Рогаткин.

— Нет, обаче на дворе стоит его сизый возок, на овом он внегда едучи.

Коротышка кивнул.

— Будем още дожидати? — спросил Весьегонов.

— Нет, идем.

— Сейчас?

— Да.

Весьегонов дал громогласную команду и сотенный отряд двумя мощными камнепадами обрушился на слободу.

В мгновение ока окружили они бывшую избу целовальника, спешились, ворвались. Рогаткин с Весьегоновым — в числе первых.

Изба была большой — из четырех добрых клетей, хорошо натоплена и освещена, только была совершенно пустой. От печи шел жар и горелый запах, еще там что-то шипело.

Один из бойцов взял ухват, сунул в горнило и извлек большой пятилитровый чугунный горшок. От черного варева шел дым. Воин выбросил горшок с ухватом в окно.

— Тьфу ты черт!

— В толк не возьму, Перпетуй, а иде… — Растерянно оглядывался Весьегонов.

— Тсс! — прошипел Коротышка и стал крутиться вокруг своей оси, пытаясь словно локатор уловить ухом ускользающий звук.

Выловить он его не успел — округу разорвали залпы выстрелов и крики.

Рогаткин с Весьегоновым выбежали из избы и тотчас нарвались на отряд тунгусов, который стал косить их стрелами с соседней улицы.

Коротышка с невероятным проворством сиганул обратно в дом, успев заметить, что Весьегонов лежит в снегу, а в груди у него стрела. Не останавливаясь, Рогаткин пересек горницу и рыбкой нырнул в окно, угодив коленом в котел с варевом, перекувырнулся, вскочил и слыша свист стрел за спиной запетлял меж построек. Из-за амбара на него выскочили двое тунгусов. Одного Коротышка рассек по диагонали своим палашом, а со вторым пришлось повозиться — он не худо владел своей пальмой. В конце концов Рогаткин его одолел и побежал в опустившихся сумерках туда, где маячила полоска зарослей.

Его опять заметили, засвистели стрелы. Коротышка нырнул в снег, забарахтался в нем, вспахав метров десять, вскочил за старой покосившейся рыбацкой избой и снова припустил, выбежав из слободы. Тут нашел он коня с мертвым казаком из своего отряда. Скинув казака и вскочив на коня, Рогаткин погнал его в ночь, не доставая ногами до стремян. Добравшись до перелеска, оглянулся и понял, что весь его отряд разбит и только он остался в живых.

* * *

Федор Ильич Безхвостьев в одном исподнем лежал на «царской» кровати бывшего крупного промыслового купца Якова Томилина, который помер два года назад во время охоты на бабра. Голова Федора Ильича покоилась на обнаженных коленях вдовы купца Томилина Варвары.

Варвара нежно массировала его рубленый лоб и виски, а Федор Ильич, глядя туманным блаженным взглядом на интерьер ее светлицы думал, что зело не худо жил покойный купец-рыболов. Иконы на лакированных стенах, шелковые ткани, фарфоровые украшения, каменные палаты на первом этаже, тончайшего набора печные изразцы и потом эта широкая мягкая кровать — признаться куда удобнее лавок — у Федора Ильича и в Москве-то ничего подобного не было, и он предположил, что возможно и у самой царицы такой не было. Быть может у Василия Голицына только была.

Но главным украшением в богатом наследстве покойного Томилина конечно была его супружница — двадцатичетырехлетняя «вдова» Варвара. Федор Ильич запрокинул голову, увидел над собой подтянутые аппетитные перси, нежную матовую кожу, от которой шел соблазнительный жар, приоткрытые уста, огонь таившийся в кротком бездонном взгляде.

Федор Ильич ощутил прилив острого желания, он схватил Варвару за руку, потянул к себе, но в дверь настойчиво постучали. Уже третий раз за последний час.

— Прости, Федор Ильич! Иначе засветло не успеем! — раздалось за дверью.

Боярин неохотно поднялся, сел на кровати.

— Сызнова делю тебя с кем-то, Федя. — Ласково сказала Варвара.

— Дела государевы, Варварьюшка. — Федор Ильич потянулся за рубахой.

«Вдова» засмеялась.

— За домовым да лешими гоняться ныне дела государевы?

Федор Ильич криво усмехнулся и поцеловал ее в голое плечо.

— Теперь проси още еже бы сказывал.

— Ну нет, сказывай! — припала к нему Варвара. — Убо лучше про твоего летающего в ступе стеня слушать, нежель старух купеческих. Тьма и пущай лучше бы вы его вовек не сыскали!

— Да яко же это вовек? — отстранился Безхвостьев. — Смерти моей алкаешь?

— Ты бы век его ловил — век моим был, соколик.

— А ежели аз тебя с собой в Москву заберу!

— Не плюскал бы ты, Федя, аки отрок неразумный! — грустно сказала Ваврвара. — Я тебе не жена, во еже ты меня с собою брал.

Безхвостьев нахмурился. В дверь опять постучали. Ему самому все это не нравилось — жена, Сибирский приказ в Москве, служилые обязанности. Он был уверен, что хочет одного — остаться с этой внезапно возникшей в его жизни женщиной и к черту все остальное.

— Завтра жди меня пораньше. — Сказал он, одевшись.

— Ну нет. — Тень недовольства мелькнула на красивом лице.

— Яко ж нет, Варварюшка!

— По всему уезду ужо толки броднят, еже ко мне отайный гость зачастил. От зазору деваться амо не ведаю.

— Какие же толки!

— Приезжай не сюда, а в Балатовскую слободу, онамо у меня хоромы зимние. Спросишь, дескать иде двор вдовы Томилина.

— Годе. — Безхвостьев подошел вплотную к обнаженной Варваре и впился в ее сладкие уста.

* * *

В Селенгинске Безхвостьева в нетерпении дожидались Рогаткин и Голохватовым.

Безхвостьеву они уже давно начали надоедать, как и вся эта неразрешимая затея.

— Федор Ильич! — набросился Голохватов. — Елико же мочно! Сегодня наголову разбит последний отряд Перпетуя. Весьегонов убит. Рогаткин наш чудом ушед.

Безхвостьев равнодушно взглянул на Коротышку.

— Федор Ильич! — подскочил тот. — Ты убо разумеешь, еже значит сие! Третье належание и яко сведали идеже будем!

— Еже во еже? — нахмурился Безхвостьев.

— Крыса посреди нас! — сердито прошептал Рогаткин. — Во-ся!

— Да из самого ближнего круга. — Подтвердил Голохватов. — Обаче яко оне сведали иде отайная ловитва буде? Токмо четверо ведали, да един из них сегодня помер.

Безхвостьева утомил такой напор, он рассердился.

— Да еже вы от меня хотите, я не разумею! Он во-то перед вами был. — Безхвостьев протянул руку и сжал в кулак, будто схватил кого-то. — Бери не хочу! Да один, а не с войском и еже бы вы мне сказываете?! Улетел на шаре матерь твою за ногу?! Прямо из-под носа!

Голохватов с Рогаткиным переглянулись.

— Федор Ильич, да поне весно еже он цинам возит товар на шарах по воздуху.

Боярин развернулся у расписных дверей воеводских хором.

— А коли так, — сказал он вдруг сердито, — егда он и впрямь кое-что ведает о сем мире поболе нас!

Сказав эти слова Федор Ильич вошел в хоромы и закрыл за собою дверь.

* * *

Весь вечер Федор Ильич пил водку и хмуро глядел в окно на вьюгу, много размышлял, пытаясь отыскать ответ почему с таким трудом выстроенная жизнь не приносит прежней радости, а тянет все на какую-то дрянь.

До полудня выехал он тайно в Балатовскую слободу с четырьмя рындами. Верный помощник и телохранитель разузнал где хоромы зимние купца Томилина, что не составило труда — большой двор с двухэтажным теремом и амбаром на краю слободы нельзя не заметить.

На дворе встретил их только конюх-старик, которого Варвара всегда возила с собой. Оставив своих людей во дворе, Безхвостьев спешился, бросил поводья конюху и поднялся по крыльцу на высокий первый этаж.

В тереме было хорошо натоплено, но пусто и как-то тихо.

— Варвара! — позвал Безхвостьев.

Никто не ответил, хотя ему показалось, что в соседней горнице кто-то есть — там скрипнула половица.

— Идеже ты?

Федор Ильич вошел и обомлел — за большим столом в коморе сидел Завадский.

— Где она? — задал глупый вопрос боярин, хотя сам уже все понял.

Он обернулся и увидел, что двери в сени спиной подпирает страшный разбойник с топором, который постоянно строит гримасы.

— Уехала. — Сказал Филипп.

— Амо?

— Туда, где ты ее не найдешь.

Безхвостьев к этому моменту уже сумел взять себя в руки — выпрямился, расправил плечи.

— Твоих рук дело? — спросил он как можно увереннее.

— У каждого свои слабости, — уклончиво ответил Филипп.

— И какие у тебя?

Завадский улыбнулся.

— Ты же не дурак, Федор Ильич, — вместо ответа сказал он, — ты понимаешь, что не смог бы ничего подобного построить.

Безхвостьев усмехнулся.

— Разумеешь ты большой человек?

— Нет, — ответил Завадский, — не больше тебя. Слушай, Федор Ильич, вонми как говорится, я знаю, ты немного расстроен, но у меня нет времени на пустую болтовню. Загляни под рогожу.

Только теперь Безхвостьев заметил, что на столе что-то лежит, накрытое большим куском материи.

Федор Ильич подошел, приподнял край. Под рогожей блеснули серебряные слитки. Безхвостьев вопросительно посмотрел на Филиппа.

— Еже ты хочешь?

— Ты вернешься в Москву и сдашь это в Сибирский приказ. Ты скажешь, что в Сибири появился новый промысел, который прибыльнее продажи меха примерно в десять тысяч раз. Ты расскажешь об этом новому царю, который только прибыл из Европы и остро нуждается в деньгах на реформы и на войну со шведами. Ты порадуешь его добрым известием и добьешься, чтобы он выдал мне монопольное право на торговлю опиумом с Цинской империей.

Безхвостьев прыснул от смеха.

— Чаю губа не дура!

— Знаешь, я мог бы вообще этого не делать, — Завадский кивнул на стол, — ведь теперь я могу доставлять товар по территории другой страны, мне даже остроги ваши не нужны, хотя я в любом случае их заберу. Вопрос сейчас о тебе. Ты хочешь быть человеком будущего или потеряться в прошлом?

Федор Ильич прищурился, задумчиво глядя на Завадского.

— Какова цена?

Филипп медленно поднял подбородок.

* * *

Голохватова ни свет ни заря вызвал к себе Федор Ильич Безхвостьев. Место встречи донесли — тайное, якобы стало известно кто все сливает врагу — толока в лесу в пяти верстах к северу от Селенгинского острога. Уже в дороге конный экипаж приказчика догнал Рогаткин, несущийся во весь опор с двумя рындами.

— За мною? — спросил Голохватов.

— По велению Безхвостьева.

Приехали вместе. На толоке никого. Приказчик крутил рыжей головой присматривался.

В этот момент на другом краю показались люди. Рогаткин первым узнал тунгусов.

— Засада! — Коротышка пришпорил коня, развернулся, но в этот момент стрела пронзила его шею.

Конь понес мертвого Рогаткина на дорогу.

Голохватов этого не видел — он глядел на приближающихся всадников, но и они расплывались и сливались в какую-то однообразную серо-бордовую массу. Приказчик ощутил резкую боль и со стрелой в сердце сполз с коня.

* * *

Весной Филипп, наконец, вернулся в Храм Солнца. Город благодаря усилиями старцев серьезно преобразился, но все еще напоминал богатое село. Надо будет заняться развитием градостроительства подумал Завадский, подходя к своей избе.

Сердце отчего-то забилось. Еще через сени он увидел люльку в форме мини-струги, подвешенную к перекладине под потолком. Внизу для подстраховки кто-то набросал сенных подушек. Завадский подошел к ней, сверху посмотрел на младенца. Тот не кричал, а только шевелил крохотными ручками и ножками, глядя на Филиппа большими небесно-синими глазами. Завадский глубоко вздохнул и поднял взгляд на дверной проем в соседнюю комнату. Тени ветвей безмятежно покачивалась на крашеном полу.

(обратно) (обратно)

Примечания

1

Жерлянки – небольшие лягушки, издающие необычные звуки, похожие на пение.

(обратно)

Оглавление

Анастасия Андрианова Манускрип

  Часть 1

    Глава 1, в которой мир рушится

    Глава 2, в которой Алида находит товарища по несчастью

    Глава 3, в которой Алида и Ричмольд встречают странника в плаще

    Глава 4, в которой Алида узнает о Договоре

    Глава 5, в которой замок остается позади

    Глава 6, в которой происходит неожиданная встреча

    Глава 7, в которой кое-что проясняется

    Глава 8, в которой все труднее понять, кому верить

    Глава 9, в которой предать может самый близкий

    Глава 10, в которой пути расходятся

    Глава 11, в которой Библиотека полна тайн

    Глава 12, в которой у Алиды возникают проблемы

    Глава 13, в которой объявляется еще один хранитель

    Глава 14, в которой нас встречают Птичьи Земли

    Глава 15, в которой хранители разоблачают шпиона

  Часть 2

    Глава 1, в которой Алида принимает решение

    Глава 2, в которой капитан Пристенсен берется за дело

    Глава 3, в которой праздник идет не по плану

    Глава 4, в которой бегство через Поле Птиц кажется плохой идеей

    Глава 5, в которой Вольфзунд злится

    Глава 6, в которой Алиде кажется, что все пропало

    Глава 7, в которой Кемара хочет выслужиться

    Глава 8, в которой к Алиде приходит помощь

    Глава 9, в которой снова надо бежать

    Глава 10, в которой все дороги ведут в одну сторону

    Глава 11, в которой Алида чувствует себя почти как дома

    Глава 12, в которой любопытство порождает новые тревоги

    Глава 13, в которой Алида ненавидит соро́к

    Глава 14, в которой душа похожа на чашку с чаем

    Глава 15, в которой старец и служанка идут на ярмарку

    Глава 16, в которой Ричмольд близок к отчаянию

    Глава 17, в которой неосторожное слово может стоить жизни

    Глава 18, в которой реальность кажется сном

    Глава 19, в которой Вольфзунд раскрывает планы

    Глава 20, в которой нет права на ошибку

    Глава 21, в которой мир не будет прежним

Анастасия Андрианова Чернокнижник. Книга вторая из серии «Манускрипт»

  Часть 1

    Глава 1, в которой играет грустный музыкант

    Глава 2, в которой путешествие вот-вот начнётся

    Глава 3, в которой Алида ждёт напрасно

    Глава 4, в которой ненависть сильнее разума

    Глава 5, в которой Лисса идёт на попятную

    Глава 6, в которой худой мир лучше доброй ссоры

    Глава 7, в которой корона падает с головы

    Глава 8, в которой память крови сильна

    Глава 9, в которой мёртвые места оживают

    Глава 10, в которой Алида боится самой себя

    Глава 11, в которой приходится расплачиваться за ошибки

    Глава 12, в которой всё труднее противостоять тому, что внутри

  Часть 2

    Глава 1, в которой Магистрат разжигает пламя

    Глава 2, в которой Чернокнижник готовится принять силу

    Глава 3, в которой Алиде нужно собираться в путь

    Глава 4, в которой у Алиды появляется попутчик

    Глава 5, в которой тьма клубится под землёй

    Глава 6, в которой Мёртвые Земли пугают живых

    Глава 7, в которой моуры принимают жертву

    Глава 8, в которой Алида надевает чёрное

    Глава 9, в которой сбываются мечты

    Глава 10, в которой веление сердца сильнее страха

    Глава 11, в которой огонь готов жечь

Анастасия Андрианова Заклинатели

  Часть 1

    Глава 1, в которой тьма разгоняет пламя

    Глава 2, в которой травница и астроном сбегают из замка

    Глава 3, в которой Стая готова выйти на охоту

    Глава 4, в которой Владыка просит в последний раз

    Глава 5, в которой сирины просят плату

    Глава 6, в которой цветёт фикларсия

    Глава 7, в которой нет жизни без смерти

    Глава 8, в которой Вольфзунд танцует с птицами

    Глава 9, в которой Чёрный Замок пустеет

  Часть 2

    Глава 1, в которой не рады гостям

    Глава 2, в которой проклятие оборачивается даром

    Глава 3, в которой Алида договаривается с магией

    Глава 4, в которой хранилище распахивает двери

    Глава 5, в которой Птица-Мать зовёт птичью ведьму

    Глава 6, в которой балом правит любовь

    Глава 7, в которой звёзды разгоняют тьму

    Глава 8, в которой Кемара делает всё возможное

    Глава 9, в которой Эллекен преподносит людям урок

    Глава 10, в которой Мел даёт клятву

    Глава 11, в которой всё заканчивается

  Эпилог, в котором цветы пробиваются сквозь пепел

Анастасия Андрианова Сквозь топь и туман

  Глава 1 Русалий день

  Глава 2 По дороге в сумраке

  Глава 3 Свидание

  Глава 4 Три обличья смерти

  Глава 5 За околицей

  Глава 6 Сплетни о шкурке

  Глава 7 Зов на болотах

  Глава 8 Под защитой

  Глава 9 Нежичка

  Глава 10 Искры в ночи

  Глава 11 Матушка Сенница

  Глава 12 Расплата и прощение

  Глава 13 Чары неживых

  Глава 14 Два сердца

  Глава 15 Разные дороги

  Глава 16 Вода и огонь

  Глава 17 Чужаки

  Глава 18 Горящие угли

  Глава 19 «Под месяцем»

Анастасия Александровна Андрианова Через пламя и ночь

  Глава 1 Корчма у грани ночи

  Глава 2 Невеста крови

  Глава 3 Туманный рассвет

  Глава 4 Защита без огня

  Глава 5 Угли райхи

  Глава 6 Туманный город

  Глава 7 Вестник

  Глава 8 Сквозь топь

  Глава 9 Озёрье

  Глава 10 В Кленовом Валу

  Глава 11 Хмельной вечер

  Глава 12 Вместе в путь

  Глава 13 Козлиные шкуры и черепа

  Глава 14 Искры на рассвете

  Глава 15 В алом зареве

  Глава 16 Отголоски старого колдовства

  Глава 17 Встреча

  Глава 18 Летящие стрелы и тёмные вечера

  Глава 19 Пусть горит

  Глава 20 Ночь, шутихи и рассвет

  Эпилог

Руслан Агишев Ай да Пушкин, ай да, с… сын!

  Глава 1 Встреча с давно минувшей историей, которая оказалась вполне даже себе настоящим

  Глава 2 Здравствуйте, я ваша… Пушкин!

  Глава 3 Не то бордель, не то ссудная касса

  Глава 4 Как вернуть семейную идиллию и заработать немного денег?

  Глава 5 В семейных и финансовых заботах

  Глава 6 В высоких кабинетах и не только…

  Глава 7 О стратегии и тактике

  Глава 8 Подготовка к балу

  Глава 9 Бал удался, если так можно сказать

  Глава 10 Не поймешь: то ли явная, то ли скрытая угроза

  Глава 11 Волна пошла, и мало никому не покажется

  Глава 12 Благими намерениями вымощена дорога на х…

  Глава 13 Почти План

  Глава 14 В путь-дорогу

  Глава 15 Лотерея

  Глава 16 Долгая дорога

  Глава 17 Первые ростки нового…

  Глава 18 И где тут мой парадиз? Что это за ды…

  Глава 19 В заботах, в непрестанных заботах. Мне может за работу молоко бесплатно давать нужно

  Глава 20 Все идет своим ходом, копейка капает,

  Глава 21 А ничего и не закончилось…

  Глава 22 Работа, и еще раз работа

  Глава 23 Отдохнул, называется…

Руслан Агишев Ай да Пушкин, втройне, ай да, с… сын!

  Глава 1 Опять в трудах аки пчела

  Глава 2 Хороший, черт его дери, день!

  Глава 3 Пора назад, домой

  Глава 4 Вот тебе и скелет в шкафу

  Глава 5 Готов ли ты исправить свои ошибки?

  Глава 6 Не спи, враг где-то рядом

  Глава 7 Бежать некуда

  Глава 8 Бойся загнанной в угол крысы

  Глава 9 Отсчет пошел

  Глава 10 Ба-ах!

  Глава 11 И как дальше?

  Глава 12 У каждого свой крест

  Глава 13 А готов ли ты перевернуть страницу и все начать с чистого листа?

  Глава 14 Путь ясен, а значит, пора собираться

  Глава 15 Разбежался…

  Глава 16 Сизифов труд

  Глава 17 Путешествие, и «забавный» случай

  Глава 18 Этого просто не может быть!

  Глава 19 Первый замок — пустышка, а второй — крепкий орешек. И что делать?

  Глава 20 Перепил…

  Глава 21 Бинго

  Глава 22 Золото, серебро, алмазы… и кое-что еще, гораздо важнее этого

  Глава 23 И что теперь? Куда дальше?

  Глава 24 Нежданчик!

  Глава 25 Поворот, куда?

  Глава 26 Почти святой

  Глава 27 Почти Святой 2

  Глава 28 Еще один шажок к светлому будущему

  Глава 29 Опала

  Глава 30 Новый поворот

  Глава 31 Наставник Его Высочества Великого князя Константина… или укротитель тигра?

  Глава 32 Первый камешек

  Глава 33 Точка

Евгения Чепенко                                            Капитан прыгуна К1.0. Книга 1                                                 

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

    Глава четырнадцатая

    Глава шестнадцатая

    Глава семнадцатая

    Глава восемнадцатая

  К 1.2

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

    Глава тринадцатая

    Глава четырнадцатая

    Глава пятнадцатая

    Глава шестнадцатая

  К 1.3

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая.

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

Евгения Чепенко Капитан прыгуна К2.0

  Капитан прыгуна К2.0

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Часть стены немного подалась наружу и плавно отъехала в сторону, обозначив вход в лифт. Кабина его была узкая и длинная, несколько человек могли там поместиться только встав в линию.

  Глава четырнадцатая

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Прода от 14.09.2021, 13:42

  Глава четвертая

  Прода от 16.09.2021, 15:06

  Глава пятая

  Прода от 17.09.2021, 13:18

  Глава шестая

  Прода от 22.09.2021, 16:40

  Прода от 28.09.2021, 22:19

  Глава седьмая

  Прода от 08.10.2021, 00:58

  Глава восьмая

  Прода от 21.10.2021, 23:12

  Прода от 11.11.2021, 19:26

  Глава девятая

  Прода от 05.06.2023, 10:56

  Глава десятая

Евгения Чепенко Ведьма и закон

  История первая Нимфы, маги, боги и смена работы

  История вторая Людоеды, страхи и любовь

  История третья Ангел, «поцелуй» и баба Беря

  История четвертая Маниту, опыты и человек

  История пятая Безумцы, закон и случайное открытие

Евгения Чепенко Ведьма и закон. Игры вестников

  История первая Люди, нефилимы и тайны прошлого

  История вторая Сюллюкюны, бывший шеф и высокая мода

  История третья Крылья, разведка и поцелуи

  История четвертая Ангелы, создания и идеальный мир

Евгения Чепренко  История десятая. Странный шеф. Очень странный шеф. Неприлично странный шеф

  История одиннадцатая Сын Матери-Природы

  История двенадцатая Феникс, черти, любовь и тайны рукописи

  История тринадцатая Время, знания и реальность

  История четырнадцатая Ответы, кольцо и вездесущая ведьма

  Вместо эпилога

Татьяна Андрианова Здравствуйте, я ваша ведьма!

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  ЭПИЛОГ

Татьяна Андрианова Эльф ведьме не товарищ

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  ЭПИЛОГ

Татьяна Андрианова Выйти замуж за эльфа

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

  35

  36

  Эпилог

Олег Ковальчук Сердце Изнанки

  Глава 1 Доброе утро

  Глава 2 Гости

  Глава 3 Червоточина

  Глава 4 По ту сторону

  Глава 5 Красноречивое отсутствие информации

  Глава 6 Испытание

  Глава 7 Видящий

  Глава 8 Злобин

  Глава 9 Глобальный замысел

  Глава 10 Возвращение блудного сына

  Глава 11 Долг аристократов

  Глава 12 Зачистка синей червоточины

  Глава 13 Дела на границе, или козни конкурентов

  Глава 14 Спектакль

  Глава 15 Завод

  Глава 16 Отстрел аристократов

  Глава 17 Семейная идиллия

  Глава 18 Ужин

  Глава 19 Картина

  Глава 20 Альфа

  Глава 21 Взгляд видящего

  Глава 22 Друзья Дмитрия

  Глава 23 Дед Игнат

  Глава 24 Дом, милый дом

  Глава 25 Незваные гости

Олег Ковальчук Сердце Изнанки. Книга — 2

  Глава 1 Единство

  Глава 2 Декорация

  Глава 3 Активы и пассивы

  Глава 4 Знакомство с владениями

  Глава 5 Манипуляция

  Глава 6 В изнанке

  Глава 7 Сюрпризы от новой подруги

  Глава 8 Жила

  Глава 9 Открытия

  Глава 10 Что может спасти Пылаевых?

  Глава 11 Мы справимся

  Глава 12 Новая грань таланта

  Глава 13 Пока я плавал

  Глава 14 Рыба гниет с головы

  Глава 15 Гвардия

  Глава 16 Предательство господ

  Глава 17 Истинная верность

  Глава 18 Нюанс

  Глава 19 Купец

  Глава 20 Узник

  Глава 21 Вслед за Белкой

  Глава 22 Исповедь

  Глава 23 Побег из Колодцево

  Глава 24 Ультиматумы и предложения

  Глава 25 Дядя Бо́рис, и этим все сказано

  Глава 26 Вот так поворот…

Олег Ковальчук Сердце Изнанки. Книга — 3

  Глава 1 Верхом на волне

  Глава 2 Цена свалившихся с неба сокровища

  Глава 3 И что с вами делать?

  Глава 4 Званый ужин

  Глава 5 Закулисье

  Глава 6 Торг

  Глава 7 Визит вежливости

  Глава 8 Суета

  Глава 9 Казнь. День первый

  Глава 10 Казнь. День второй

  Глава 11 Казнь. День третий

  Глава 12 Последствия

  Глава 13 Обстоятельства

  Глава 14 Исправление и возможности

  Глава 15 Дом, милый дом

  Глава 16 Инквизитор

  Глава 17 Переговоры

  Глава 18 Новости

  Глава 19 В червоточине

  Глава 20 Жемчужина

  Глава 21

  Глава 22 Новый план

  Промежуточный эпилог

Иван Прохоров Настоящий полицейский

  Часть 1

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

  Часть 2

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

  Эпилог

Иван Прохоров Спаситель

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

*** Примечания ***